«Макбет»

Макбет (fb2) - Макбет [Macbeth-ru] (пер. Анастасия Васильевна Наумова) 1657K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ю Несбё

Ю Несбё Макбет

© Наумова А., перевод на русский язык, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2018»

* * *

Часть1

Глава 1

Перечеркнув небо, прозрачная капля дождя миновала тьму и устремилась вниз, к дрожащим огням грязноватого портового города. Холодные порывы северо-западного ветра гнали каплю прямо к пересохшему устью реки – та делила город вдоль на две половины. Поперек же город перерезала заброшенная железнодорожная ветка. Получившиеся четыре округа были пронумерованы по часовой стрелке, а других названий у них не имелось. Во всяком случае, местные никаких названий не помнили. А когда те же местные путешествовали по миру, то даже, бывало, говорили, будто не помнят, как называется и сам город.

Капля из прозрачной постепенно превратилась в серую, пробиваясь сквозь пелену ядовитого, пропитанного гарью тумана, наседавшего на город, несмотря на то, что за последние годы фабрики здесь все друг за дружкой позакрывались. Несмотря на то, что безработные не могли наскрести на топливо для собственных печей. Несмотря на капризный, но сильный ветер и, казалось, нескончаемый дождь, какого, как некоторые говорили, город не видал с тех самых времен, как четверть века назад две атомные бомбы положили конец последней мировой войне. Иначе говоря – с того момента, как Кеннет занял кресло комиссара городской полиции. Сидя в кабинете на самом верхнем этаже Главного полицейского управления, комиссар Кеннет двадцать пять лет мучил город. Так было при всех бургомистрах, и, что бы ни говорили высокопоставленные чины в столице Капитоль, второй по величине город – а когда-то сердце промышленности – медленно погрязал в трясине коррупции, банкротств, преступности и хаоса. Возможно, виновником затянувшейся непогоды был Кеннет, а может, атомные бомбы, или же местные просто забыли, что на самом деле случилось, – важно другое: совсем недавно в душах горожан затеплилась, наконец, надежда. Шесть месяцев назад отдыхавший на даче комиссар Кеннет свалился со стула, ударился, а спустя три недели умер. Церемонию погребения оплатили из городского бюджета – такой указ состряпал еще при жизни сам Кеннет, а после достойных диктатора похорон городские главы и бургомистр посадили на пост комиссара полиции Дункана, широколобого епископского сына, стоявшего во главе столичного Отдела по борьбе с организованной преступностью.

Такой выбор многих удивил: Дункан не принадлежал к старой школе предприимчивых полицейских-политиков, а был представителем нового поколения хорошо образованных лидеров, сторонником реформ, открытости и модернизации и противником коррупции, чем выгодно отличался от местных хапуг.

Горожане надеялись, что у них появится наконец честный, смелый и прозорливый комиссар полиции, который вытащит город из трясины, и укреплял их надежду тот факт, что Дункан сразу же отправил в отставку всю полицейскую верхушку и посадил вместо них своих, лично отобранных людей – молодых мечтателей, которым действительно хотелось сделать город пригодным для жизни.

Ветер пронес каплю над западной частью Четвертого округа, над самой высокой точкой города, антенной на крыше радиостанции, откуда хриплый одинокий голос Уолта Кайта озвучивал надежду на долгожданное спасение. Еще при жизни Кеннета Кайт был единственным, кто в открытую осмеливался критиковать комиссара полиции и обвинять того хотя бы в некоторых из совершенных им преступлений. Многие говорили, что радиожурналист до сих пор жив только благодаря своему одиночеству. И слишком уж Кайт был на виду, чтобы просто взять и исчезнуть. Сегодняшним вечером Кайт хрипел о том, что городские главы сейчас стараются изо всех сил: Кеннету удалось пропихнуть законы, по которым вся настоящая власть попадает в руки комиссара полиции, и теперь законы эти придется отменить. Смешно, но все это означает, что последователю Кеннета, честному демократу и комиссару полиции Дункану, теперь вряд ли хватит полномочий, чтобы провести все намеченные реформы. А затем Кайт заявил, что на предстоящих выборах бургомистра «у занимающего этот пост Тортелла, самого жирного бургомистра в стране, противников нет. Вообще ни одного. Кишка тонка соперничать с нашей черепахой Тортеллом – он отвратительно непогрешимый и такой дружелюбный, что от его панциря любая критика отскакивает. И даже если кому-то хватит сил выгнать его из панциря, то из кабинета вряд ли: двери там узкие, а бургомистр наш так растолстел, что ни в одну дверь не влезет».

В восточной части Четвертого округа капля пролетела мимо «Обелиска», двадцатиэтажного гиганта из стекла и бетона, где размещались отель и казино. Светящаяся громада «Обелиска» словно показывала средний палец черно-коричневому унынию четырехэтажных строений, из которых состоял город. Чем меньше город производил и чем сильнее росла безработица, тем больше находилось тех, кто стремился спустить деньги, которых у них не было, в одном из двух городских казино – многие как ни силились, так и не могли понять, в чем кроется разгадка этого явления.

– Город перестал давать и начал отбирать, – сипел из радиоприемников Кайт, – сначала промышленность, потом железные дороги, чтобы отсюда точно никто не выбрался. А под конец мы начали накачивать жителей наркотой – ею теперь торгуют там, где прежде продавали билеты на поезд. Так нам проще обирать наше же население. Я никогда не думал, что наступит время и я стану скучать по промышленным магнатам, но они, по крайней мере, принадлежали к отрасли, вызывающей уважение. Чего не скажешь об азартных играх, наркоторговле и политике – то есть трех других отраслях, на которых по-прежнему можно сделать деньги.

В Третьем округе ветер быстро погладил Главное полицейское управление, казино «Инвернесс» и пустынные улицы, откуда дождь старательно разгонял народ по домам, но разогнал не всех. Погладил ветер и вокзал, где больше не было поездов, зато было полно призраков и путешественников. Призраков тех, кого вера в себя, рабочий дух, бога, технологии и своих последователей заставила когда-то построить этот город. И путешественников, которые бежали на этот круглосуточный наркорынок купить дури, этот пропуск в рай и билет в ад. Во Втором округе ветер немного посвистел в кирпичные трубы двух крупнейших, но недавно закрытых городских фабрик – «Гравена» и «Эстекса». Обе фабрики специализировались на сплавах, но из каких металлов состояли эти сплавы, не сказали бы даже те, кто стоял у домны. Зато сказали бы, что корейцы начали изготавливать те же самые сплавы намного дешевле. Здесь уже чувствовалось обветшание – возможно, из-за местного климата, а может статься, местным так казалось просто потому, что они знали о банкротстве, оставившем фабрики стоять там молчаливыми потухшими вулканами, которые Кайт назвал «разграбленными соборами капитализма в городе разрухи и недоверия».

Дождевая пелена двигалась на юго-восток, по тротуарам с разбитыми фонарями, где к стенам домов жались шакалы, прячась от бесконечного плача небес и высматривая жертву среди тех, кто бежал мимо, к домашнему теплу и спокойствию. В свежем интервью Кайт спросил комиссара полиции Дункана, почему у них в городе вероятность, что тебя ограбят прямо на улице, в шесть раз выше, чем в Капитоле. Наконец-то простой вопрос, обрадовался Дункан и ответил, что причина в безработице: безработных у них в городе в шесть раз больше, а наркоманов – в десять. В порту громоздились старые контейнеры и стояли видавшие виды контейнеровозы. Их капитаны частенько дожидались охочих до денег представителей портовой службы и совали тем коричневые конверты, благодаря которым получали и разрешение на вход в порт, и место в гавани. Пароходство включало эти расходы в бюджет на дополнительные нужды и клялось, что это в последний раз.

Одно из таких судов называлось «Ленинград» и было древней советской посудиной, с которой дождь смыл в море столько ржавчины, что казалось, будто судно истекает кровью.

Капля сверкнула в отсвете лампы, висевшей на потолке одного из двухэтажных деревянных строений, где располагались склад, офис и закрытый боксерский клуб. Пролетев между стеной и ржавыми бортами стоявших на причале посудин, капля ударилась о бычий рог, проползла по нему до мотоциклетного шлема, из которого этот рог торчал, и упала на спину, обтянутую черной кожаной курткой с готическими буквами, складывающимися в надпись «РЫЦАРИ СЕВЕРА». Оттуда капля шлепнулась на сиденье красного мотоцикла «Индиан Чиф», а потом, наконец, на медленно вращающуюся ступицу заднего колеса. Там капля слилась с ядовитой водой, городом и Вселенной, прекратив свое существование.

За красным мотоциклом следовали еще одиннадцать – они по очереди проехали по желтому пятну света, который отбрасывала висевшая на стене темного строения лампа, и исчезли в темноте.

Свет уличного фонаря падал в окно конторы по найму моряков, приютившейся на втором этаже, и выхватывал из полумрака руку. Из-под нее виднелась заявка от судна «Гламис», которому срочно понадобился второй кок. Длинные и гладкие, словно у пианиста, пальцы и ухоженные ногти. На лицо падала тень, так что собеседник не видел ни пристального взгляда голубых глаз, ни массивного подбородка, ни тонких, выдававших скупца губ, ни хищного носа, зато отчетливо видел шрам, белой молнией разрезающий лицо наискось, от подбородка ко лбу.

– Они приехали, – сказал инспектор полиции Дуфф, втайне надеясь, что ребята из Отдела по борьбе с наркоторговлей не услышат, как легко, едва заметно дрожит его голос. Он ожидал, что за наркотой от Рыцарей севера приедет человека три-четыре, ну уж никак не больше пяти, а сейчас насчитал в медленно разрезающем темноту караване целых двенадцать мотоциклов, причем на двух последних сидело по пассажиру. Четырнадцать против его девяти. И у него имелись все основания полагать, что Северяне вооружены. До зубов. Да, перевес значительный, но голос у него дрожал вовсе не поэтому. Дело в том, что Дуфф получил как раз то, чего так жаждал: наконец-то операцией рулит он, наконец-то и его оценили по достоинству.

Поговаривали, что такие мотоциклы марки «Индиан Чиф» были тайно изготовлены в 1955 году по заказу Полицейского управления Нью-Йорка, причем существует их всего пятьдесят штук. А такой шлем и такой мотоцикл имеются у одного-единственного человека, хотя от него уже несколько месяцев не было ни слуху ни духу. Из прицепленных к мотоциклу кривых ножен поблескивала стальная рукоятка.

Свенон.

Некоторые утверждали, будто он мертв, другие – что он скрывается за границей, сменил имя, обрезал свои светлые патлы и окопался где-то в Аргентине, наслаждаясь старостью и посасывая тонкие, как шило, сигариллы.

Но это был он. Главарь банды, мочивший полицейских и сразу после Второй мировой сколотивший на пару с Сержантом Рыцарей севера. Они ходили по гнившим вдоль местной вонючей речки развалюхам, где жили рабочие, и вербовали молодых отморозков, а потом обучали их, муштровали, промывали им мозги, пока не превратили в армию бесстрашных солдат, которых Свенон мог использовать, как ему заблагорассудится. Он подчинил себе город и стал единолично контролировать растущий наркорынок. И сперва казалось, будто Свенона никому не остановить – во всяком случае, Кеннет со своими полицейскими даже и не пытался. Скорее наоборот – за деньги Свенона они согласны были помогать ему до скончания века. Сам же Свенон стал участником бешеной гонки. Домашнее зелье Гекаты, «дурь», отличалось высоким качеством и низкой ценой, а кроме того, оно всегда было в изобилии. И если отправитель анонимного послания не врал, то за такую партию Северяне огребут сполна. Короткие, отпечатанные на машинке строки были адресованы лично ему, и, прочитав их, Дуфф обрадовался, хотя до конца не поверил. Слишком уж щедрый подарок. Для начальника Отдела по борьбе с наркоторговлей это настоящий карьерный взлет, если, конечно, этим подарком верно распорядиться. Этот комиссар, Дункан, еще не на все должности рассовал своих ставленников. Например, в Отделе по борьбе с организованной преступностью по-прежнему сидел старый кореш Кеннета, инспектор Кавдор – новый комиссар еще не успел доказать, что тот нечист на руку, но это вопрос времени. А ведь Дуфф – один из команды Дункана. Когда пошли слухи о том, что Дункана назначат комиссаром, Дуфф позвонил ему в Капитоль и торжественно заявил, что если комиссаром станет не Дункан, а один из Кеннетовых приспешников, то он, Дуфф, и сам уйдет в отставку. Возможно, Дункан догадался, что за этим, казалось бы, беззаветным признанием в верности кроются личные мотивы, но что с того? Дуфф действительно поддерживал планы Дункана по формированию честной полиции, чьей задачей будет служить народу. Однако он не отказался бы и от кабинета в Главном управлении – причем чем выше к небу, тем лучше. Да и кто бы отказался? А еще ему хотелось снести башку этому, на мотоцикле.

Свенону.

Он был средством и целью.

Дуфф взглянул на часы. Аноним не наврал. Минута в минуту. Он приложил пальцы к запястью, прощупывая, как колотится вена. Надежда окрепла и превратилась в уверенность.

– Дуфф, много их там? – прошептали рядом.

– Достаточно, чтоб считать, что нам повезло, Сейтон. А один из них – такая крупная добыча, что, когда мы его загребем, вся страна вздрогнет.

Дуфф протер запотевшее стекло. Десять вспотевших разгоряченных полицейских в тесной комнатенке. К таким операциям они не привыкли. Дуфф единолично решил никому не показывать анонимки и привлечь к делу только людей из своего отдела. Слишком уж много у них в конторе стукачей и взяточников – лучше не рисковать. Во всяком случае, именно такое объяснение Дуфф собирался дать комиссару Дункану, когда тот спросит. Впрочем, ругать его вряд ли будут. Особенно если он принесет им в клювике самую крупную партию наркоты за всю историю и тринадцать Рыцарей севера.

Тринадцать, да. Не четырнадцать. Один из них останется лежать на поле битвы. Если, конечно, у него все получится. Дуфф стиснул зубы.

– Ты говорил, их будет четверо или пятеро, – сказал Сейтон, подойдя к окну.

– Что, Сейтон, поджилки трясутся?

– У меня-то нет, а вот на твоем месте я б струхнул. У тебя тут девять человек, а в таких передрягах я единственный бывал, – спокойно ответил Сейтон. Он был худощавый и лысый и служил в полиции, сколько Дуфф себя помнил. Вот только работал он при Кеннете. Дуфф пытался избавиться от Сейтона. Нет, ничего плохого тот не натворил, но было в нем что-то неприятное, вот только что именно, Дуфф так и не мог определить.

– А почему ты не вызвал подкрепление, Дуфф?

– Чем меньше народа знает…

– Тем больше славы достанется лично тебе? Ведь если я не ошибаюсь, то это либо привидение, либо Свенон собственной персоной, – и Сейтон кивнул на «Индиан Чиф», остановившийся возле трапа на «Ленинград».

– Что? Там Свенон? – в ужасе прошептал кто-то за спиной.

– Да. И с ним еще чертова дюжина, – громко ответил Сейтон, не сводя взгляда с Дуффа, – а может, и больше.

– Вот дерьмо! – пробурчали в ответ.

– Может, позвоним Макбету? – предложил еще кто-то.

– Что скажешь? – наседал Сейтон. – Твои собственные люди – и то предлагают вызвать подмогу.

– Заткнись! – прошипел Дуфф. Он повернулся и ткнул пальцем в висевшее на стене объявление: – Здесь написано, что судно «Гламис» выходит в Капитоль в пятницу в шесть утра и что им требуются люди на камбуз. Вы согласились на эту операцию, но если вы сейчас передумаете и решите наняться на судно, я вам и слова не скажу. Там и платят, и кормят лучше. Ну? Желающие есть? – Прищурившись, Дуфф вглядывался в темноту, в неподвижные темные фигуры и пытался понять, что кроется за их молчанием. Он уже жалел, что задал им этот вопрос. А вдруг кто-то из них сейчас согласится? Обычно он старался обходиться собственными силами, но сейчас не мог пожертвовать ни одним из тех, кто стоял перед ним. Его жена говорила, что он действует в одиночку просто потому, что не любит людей. Возможно, отчасти она была права, вот только дело обстояло немного иначе: это люди его не любили. Не то чтобы он вызывал у них открытую неприязнь, но было в нем что-то отталкивающее. Что именно – он не понимал. Некоторые женщины находили его внешность и самоуверенность привлекательными, он был вежливым, эрудированным и более толковым, чем большинство его знакомых.

– Никто? Серьезно? Отлично, тогда действуем по прежнему плану, только с небольшими изменениями. Когда мы выйдем, Сейтон и трое его ребят идут направо и прикрывают заднюю часть борта. Я со своими прикрою левую. Ты, Сивард, сразу уходишь влево, огибаешь Северян в темноте и встаешь на трапе, чтобы никто не поднялся на борт и не сошел с судна. Ясно?

Сейтон кашлянул:

– Сивард самый молодой и…

– Самый быстрый, – перебил его Дуфф. – Твоим мнением я не интересовался – я только спросил, ясно ли то, что я сказал. – Он вгляделся в бесстрастные лица тех, кто стоял перед ним. – Будем считать, что да. – Он вновь повернулся к окну.

С трапа сошел низенький кривоногий человечек в белой капитанской фуражке. Он остановился перед красным мотоциклом. Мотоциклист не стал глушить мотор и шлем не снял – он лишь приподнял визор и, широко раздвинув колени, молча слушал капитана. Из-под шлема на спину падали две светлые косы – такие длинные, что доставали прямо до намалеванной на куртке эмблемы.

Дуфф глубоко вздохнул. Проверил пистолет. Хуже всего, что Макбет и сам ему предлагал помощь: кто-то позвонил ему по телефону и сообщил то же, что и Дуффу. Но Дуфф от помощи отказался, сказав, что здесь всего и дел-то – грузовик отогнать, и попросил Макбета держать язык за зубами.

Человек в рогатом шлеме подал знак, один из мотоциклистов выехал вперед и открыл перед капитаном чемоданчик. Дуфф заметил на рукаве сержантскую нашивку. Капитан кивнул, поднял руку, и через секунду сердито заскрипело несмазанное железо, на стоящем на причале подъемном кране зажглись лампочки, а сам кран пришел в движение.

– Уже скоро, – проговорил Дуфф, и теперь в его голосе звучала уверенность. – Дождемся, когда они обменяют наркоту на деньги, и начнем действовать.

Темные фигуры молча закивали. Этот план они обсуждали, и не раз, но все думали, что Северян будет человек пять, не больше. Может, Свенону кто-то стукнул про полицейских, и их поэтому так много? Нет, если бы им донесли об операции, они вообще свернули бы сделку.

– Чуешь? – прошептал рядом Сейтон.

– Что?

– Как они боятся. – Сейтон прикрыл глаза и потянул носом воздух.

Дуфф всмотрелся в темную дождливую пелену за окном. Ведь явись сейчас Макбет со своими ребятами, он бы только спасибо сказал. Дуфф погладил шрам на лице. Ладно, чего сейчас раздумывать, надо действовать. Давно пора было. Свенон здесь, а Макбет и его гвардия уже десятый сон видят.

Лежа на спине, Макбет зевнул и прислушался к дождю. Мышцы начали неметь, и он перевернулся на бок. Брезентовый полог приподнялся, и в палатку, согнувшись, залез седовласый старик. Он уселся на землю и негромко выругался.

– Что, Банко, намочило тебя? – спросил Макбет и провел ладонью по фанерной крыше, на которой лежал.

– Не город, а какая-то дождливая дырища. И какого, спрашивается, хрена тут должен жить старый, разбитый ревматизмом человек? Мне вообще давно на пенсию пора. Переехал бы в деревню. Домик бы купил – в Файфе, например, или рядом где-нибудь. Сидишь себе на веранде, любуешься закатом, а вокруг пчелы жужжат да птицы поют.

– И как же так сложилось, что ты вместо этого сидишь на крыше в грузовом порту? Да еще и посреди ночи? Может, тебе просто нравится?

Оба они тихо рассмеялись.

Банко зажег карманный фонарик.

– Я тебе кое-что показать хотел.

Забрав фонарик, Макбет направил его на бумаги, которые протягивал ему Банко.

– Вот! Это и есть «Гатлинг». Ну разве не красавец, а?

– Да, Банко, но какая разница, как он выглядит?

– Тогда покажи это Дункану! Скажи, что нам без «Гатлинга» не обойтись! И что нужен он прямо сейчас!

Макбет вздохнул:

– Он не хочет.

– Скажи ему, что, пока у Гекаты и Рыцарей севера оружие лучше нашего, мы так и будем проигрывать. Объясни, что именно можно сделать, когда у тебя «Гатлинг»! А уж если два!..

– Дункан не хочет, чтобы у нас было еще больше оружия, Банко. И мне кажется, тут он прав – пора нам это признать. После того как он стал комиссаром, мы и правда стали меньше стрелять.

– Такими темпами тут скоро все население вырежут.

– Это только начало. У Дункана все по плану, и он все делает, как надо.

– Да ясное дело! Я ж не против. Дункан – мужик хороший. Только вот наивны-ый, – протянул Банко. – А с такой пушкой мы бы это дерьмо ух как разворошили, и еще… – Кто-то тихонько стукнул по брезенту:

– Шеф, они начали разгружаться.

Немого шепелявит, значит, это тот новенький парнишка, Олафсон. Четвертым Макбет взял с собой Ангуса, тоже совсем мальчишку, но знал, что любой из оставшихся дома двадцати пяти солдат Королевской гвардии не раздумывая согласился бы сейчас сидеть здесь и мерзнуть.

Макбет погасил фонарик и вернул его Банко, а рисунок свернул и убрал во внутренний карман черной форменной куртки. Потом он откинул брезент и подполз к краю крыши. Следом выполз Банко.

Прямо перед ними, над палубой «Ленинграда», завис древний военный грузовик, выкрашенный зеленой защитной краской.

– «ЗИС-5», – прошептал Банко.

– Еще с войны?

– Ага. Завод имени Сталина. Что скажешь?

– Похоже, Северян явилось многовато. Дуфф на такое не рассчитывал. Видать, Свенон всполошился.

– Он что, подозревает, что кто-то стукнул в полицию? Как думаешь?

– Тогда бы он вообще не явился. Он боится Гекаты. Знает, что у него глаза и уши больше наших.

– Так что делать будем?

– Подождем. Может, Дуфф и сам их сожрет. Тогда и влезать не станем.

– Ага, то есть ты притащил сюда наших парнишек посреди ночи, чтобы они просто посмотрели? Так, что ли?

Макбет тихо усмехнулся:

– Они сами согласились, а я предупреждал, что, вполне возможно, будет скучновато.

Банко покачал головой:

– У тебя, Макбет, видно, много свободного времени. Семью тебе надо завести.

Макбет махнул рукой, а на его смуглом бородатом лице заиграла улыбка.

– Вы с ребятами и есть моя семья. Зачем мне еще одна?

Сзади довольно ухмыльнулись Олафсон и Ангус.

– Мальчишка! И когда он повзрослеет наконец… – огорченно пробурчал Банко и протер прицел своего «Ремингтона-700».

Город раскинулся внизу, прямо у ног Бонуса. В ясную погоду в огромное, от пола до потолка, окно видно было весь город. Однако сейчас его закрывали тучи. Бонус поднял бокал, и один из двух молодых официантов в бриджах и белых перчатках тотчас же оказался рядом и наполнил его шампанским. Ему не стоило так пить – это он знал. Напиток дорогой, но платит-то все равно не он. А врач говорит, что мужчине в его возрасте пора и об образе жизни задуматься. Но шампанское он любит. Да, вот так-то. Просто любит. А еще устриц и раков. И это мягкое кресло ему нравится. И молодые мальчики. Правда, мальчиков ему никто не предлагал. Хотя, с другой стороны, он и не спрашивал пока. Он пришел в «Обелиск», в приемной его встретили и проводили сюда, в пентхаус на последнем этаже, откуда из одного окна открывается вид на порт, а из противоположного – на Площадь рабочих, вокзал и казино «Инвернесс». А здесь его встретил крупный мужчина с пухлыми щеками, дружелюбной улыбкой, темными волнистыми волосами и холодными глазами. Мужчина, которого звали Геката. Или Невидимая рука. Невидимая оттого, что лишь немногим выпала честь познакомиться с ним лично. Рука – потому что за последние десять лет большинство жителей города успели на себе ощутить его влияние. Или, точнее, попробовать его творение. Синтетический наркотик, который он изготавливал собственноручно и который называли зельем. По прикидкам Бонуса, благодаря зелью Геката стал одним из четырех богатейших людей города.

Геката оторвался от стоявшей возле окна подзорной трубы и повернулся к Бонусу:

– В такой дождь ничего толком не разглядишь. – Он поправил подтяжки на бриджах, потянулся к висевшей на спинке кресла твидовой куртке и вытащил из кармана трубку. Бонус подумал, что со стороны они похожи на пару английских охотников. Знай он заранее – надел бы что-нибудь другое, а не этот обычный скучный костюм.

– Но кран заработал, а значит, они начали разгружаться. Ну как угощение, Бонус?

– Угощение превосходное, – Бонус отхлебнул шампанского, – но вынужден признать, что не совсем понимаю, что именно мы празднуем. И почему я здесь.

Геката расхохотался и показал тростью на город за окном:

– Мы, моя дорогая камбала, празднуем этот прекрасный вид. Ты ведь рыба придонная, поэтому видел мир только снизу.

Бонус улыбнулся. Спорить с Гекатой ему бы никогда и в голову не пришло. Уж чересчур тот могущественный. И Бонусу может от него перепасть много чего хорошего. И не очень.

– Отсюда, сверху, мир смотрится лучше, – продолжал Геката, – не таким честным, зато красивее. А еще отпразднуем вот это. – Трость вновь поднялась и указала в сторону порта.

– Что – это?

– Это, любезный мой Бонус, крупнейшая партия, которую когда-либо видел этот город. Четыре с половиной тонны чистого амфетамина. Свенон поставил на них все, что имеется у Северян. Все до последней пуговицы. Человек там, внизу, – это тот, кто сложил все яйца в одну корзину.

– А почему он так сделал?

– От отчаяния, естественно. Он же видит, как мое вручную сваренное зелье вытесняет с рынка их убогий турецкий продукт. Свенон заказал из Союза огромную партию отличного «будильника», получил скидку, сэкономил на перевозке и теперь сможет составить мне конкуренцию по цене и качеству. – Геката уперся тростью в пушистый ковер и ласково погладил позолоченную рукоятку. – Это Свенон ловко придумал. Если ему повезет, такой партии хватит, чтобы расстановка сил в этом городе поменялась. Выпьем же за нашего достойного соперника! – Он поднял бокал, и Бонус послушно последовал его примеру. Геката уже поднес было бокал к губам, как вдруг замер и всмотрелся в какую-то точку на стекле, а затем указал на нее официанту, который тут же принялся усердно тереть бокал перчаткой.

– К несчастью для Свенона, – продолжал Геката, – когда заказываешь такую огромную партию у совершенно нового поставщика, об этом непременно прознают. И, к сожалению, кто-нибудь вполне способен стукнуть полицейским – анонимно, разумеется, – о времени и месте.

– Ты, например?

Геката криво улыбнулся, взял бокал и, повернувшись к Бонусу своим внушительным задом, наклонился к подзорной трубе.

– Они уже поставили на землю грузовик.

Бонус встал и подошел к окну.

– Скажи, почему ты решил понаблюдать со стороны и не вышел против него сам? Ты бы, во-первых, избавился от единственного соперника, а во-вторых, еще и добыл бы четыре с половиной тонны неплохого амфетамина, который толкнул бы на улице. Подумай, сколько новых клиентов ты тогда получил бы?

Не отрываясь от подзорной трубы, Геката сделал глоток шампанского.

– «Круг», – сказал он, – говорят, это лучшее в мире шампанское. Поэтому другого я и не пью. Но кто знает – может, попробуй я какое-нибудь еще, вдруг вошел бы во вкус и разлюбил это?

– Ты не хочешь, чтобы на рынке появилось еще что-то, кроме твоего зелья?

– Моя религия – капитализм, а свободная конкуренция – мой символ веры. Однако каждый человек имеет право следовать зову сердца и стремиться к единовластию и мировому господству. А обязанность общества – бороться с нами. Бонус, мы просто играем каждый свою роль.

– Аминь.

– Подожди! Деньги передают, – Геката потер руки, – представление начинается!

Дуфф взялся за ручку двери и замер, прислушиваясь к собственному дыханию и пытаясь поймать взгляды тех, кто стоял рядом. Они выстроились в ряд на узкой лесенке позади. И готовились. Каждый по-своему. Снимали оружие с предохранителя. Раздавали приятелям советы. Молились напоследок.

– Чемодан передали! – крикнул со второго этажа Сейтон.

– Вперед! – скомандовал Дуфф, толкнул дверь и вжался в стену. Полицейские по очереди проскользнули мимо него, в темноту. Дуфф шел замыкающим. На голову капал дождь. Впереди двигались темные фигуры. Несколько мотоциклов стояли пустыми, без седоков. Дуфф поднес к губам громкоговоритель:

– Полиция! Всем оставаться на местах! Руки вверх! Повторяю: полиция! Всем оста… – Первым выстрелом разбило стеклянную дверь позади него, следующая пуля задела внутреннюю сторону ноги. А потом раздался звук, заставивший Дуффа вспомнить субботние вечера, когда его дети готовили попкорн. Автоматная очередь. Дьявол!

– Огонь! – Дуфф отшвырнул громкоговоритель, бросился на землю и, прицеливаясь, заметил, что лежит прямо посреди лужи.

– Нет! – прошипели рядом. Дуфф поднял взгляд и увидел Сейтона. Тот неподвижно стоял, опустив пистолет. Какого хрена он не исполняет приказов?! Он что?..

– У них Сивард, – прошептал Сейтон.

Дуфф сморгнул каплю грязной воды и перевел взгляд на стоявший на углу мотоцикл. Мотоциклист сидел не шелохнувшись, спокойно глядя на них через прицел. Но не стрелял.

– Все будет хорошо, но для этого вам надо поднапрячься и не дергаться. – Обладатель этого низкого голоса стоял в темноте и прекрасно обходился без громкоговорителя. Сперва Дуфф заметил, что седока на «Индиан Чифе» нет, а потом – два черных силуэта, почти слившиеся в один. Из головы у самого высокого из них торчали рога. Прямо перед собой он держал другого, на целую голову ниже. Который совсем скоро мог стать еще ниже. На голову. Лезвие сабли, которую Свенон прижимал к горлу молодого лейтенанта Сиварда, весело поблескивало.

Дуфф заерзал.

– Действовать будем так, – прорычал Свенон, – мы заберем нашу посылочку и уберемся отсюда. Тихо и спокойно. Двое моих людей останутся здесь – чтобы вы не натворили всяких глупостей. Например, чтобы не рванули следом за нами. Ясно?

Дуфф собрался с силами и попытался подняться.

– Я бы на твоем месте из этой лужи не вылезал, – прошептал Сейтон, – ты уже и так облажался.

Дуфф глубоко вдохнул. Выдохнул. Опять вдохнул. Вот дерьмище!

– Ну как? – Банко медленно повернулся и оглядел в бинокль причал.

– Похоже, у наших ребят все-таки будет сегодня работенка, – откликнулся Макбет, – но попозже. Сперва пусть Свенон со своими уберется оттуда.

– Что? Мы что, отпустим их? Прямо с грузовиком?

– Банко, родной, этого я не говорил. Но если влезть прямо сейчас, мы все в крови утонем. Ангус!

– Да, шеф? – отозвался паренек с ясными голубыми глазами, открытым лицом, на котором с легкостью читались все его чувства, и светлыми волосами, такими длинными, что любой другой начальник давно уже приказал бы их обрезать. Только не Макбет. Макбет знал, что Ангус с Олафсоном прошли необходимую подготовку и теперь им просто нужно потренироваться на местности. Особенно Ангусу – он пока чересчур нежный. Поступая на службу, Ангус рассказал, что учился на священника, но понял, что Бога не существует, и забросил учебу. Спасти человека способен лишь другой человек, поэтому Ангус решил стать полицейским. Для Макбета этого оказалось достаточно. Ко всему прочему, ему понравилось, что парнишка готов бороться за то, во что верит. Вот только Ангусу надо научиться сдерживать чувства и понять, что гвардейцы – это практики и ремесленники от закона. Размышлять и копаться в себе – удел других.

– Подгони машину к заднему входу и жди там.

– Понял, – и Ангус отправился выполнять приказ.

– Олафсон?

– Да?

Макбет исподлобья взглянул на него. Рот вечно приоткрыт, а глаза, наоборот, прикрыты. Шепелявит. Оценки в дипломе Полицейской академии такие, что, когда Олафсон, явившись к Макбету, взмолился о переводе его в гвардию, Макбет крепко задумался. Но парню так хотелось, что Макбет решил дать ему шанс, как в свое время дали ему. К тому же Макбету требовался снайпер, и пусть Олафсон был не великого ума, зато стрелял отменно.

– На последних стрелковых испытаниях ты побил рекорд, а рекорд этот установил двадцать лет назад вот он, – Макбет кивнул в сторону Банко. – Поздравляю. Это очень круто. Ты понимаешь, что это сейчас означает?

– Э-хм… Нет, шеф.

– Вот и ладно, потому что теперь это вообще неважно. Сейчас от тебя потребуется только одно: смотри на старшего инспектора Банко, слушайся его и учись. Сегодня подвигов от тебя не потребуется. Покажешь себя потом. Ясно?

Олафсон пошевелил губами, но, видимо, ответ так и не придумал, поэтому ограничился кивком. Макбет положил руку ему на плечо:

– Волнуешься, да?

– Слегка.

– Это бывает. Постарайся расслабиться. И еще, Олафсон.

– Что?

– Не промахнись.

– И что дальше? – спросил Бонус.

– Это я и так знаю, – Геката выпрямился и повернул подзорную трубу в сторону, – она мне больше не нужна, – и он уселся в кресло рядом с Бонусом. Тот давно заметил, что Геката садился не напротив собеседника, а сбоку. Словно не хотел, чтобы кто-то смотрел ему в лицо.

– Они взяли Свенона и амфетамин?

– Как раз наоборот. Свенон захватил одного из людей Дуффа.

– Что-о?! И тебя это не тревожит?

– Бонус, я никогда не ставлю только на одну лошадь. Намного больше меня тревожит общая картина. Как тебе наш новый комиссар – Дункан?

– Который пообещал, что доберется до тебя?

– Как раз это меня не волнует, но он поувольнял из полиции многих моих бывших партнеров, и на рынке от этого уже начались проблемы. Ты же разбираешься в людях. Ты его видел и слышал. Он и правда такой неподкупный, как говорят?

Бонус пожал плечами:

– У каждого есть своя цена.

– Ты прав, только эта цена не всегда измеряется деньгами. Не все такие простые, как ты.

Бонус не обратил ни малейшего внимания на это оскорбление. Впрочем, он и не считал себя оскорбленным.

– Чтобы понять, на что купить Дункана, надо сперва узнать, чего он хочет.

– Дункан хочет служить этим баранам, – ответил Геката, – завоевать любовь всего города. Чтобы ему соорудили памятник, причем не по его собственному приказу.

– Да, нелегко. Проще подкупить жадных хищников типа меня, чем таких столпов общества, как Дункан.

– Про подкуп ты прав, – согласился Геката, – а вот про столпов общества и хищников – нет, тут ты ошибаешься.

– Это почему?

– Движущая сила капитализма, милый мой Бонус. Попытки отдельного человека обогатиться ведут к обогащению общества. Это простая механика, которой мы не видим и не осознаем. Столпы общества – это мы с тобой, а вовсе не мечтатели типа Дункана.

– Ты серьезно?

– Так говорит философ Адам Хэнд.

– Что производить и продавать наркотики – это значит служить обществу?

– Что удовлетворять какую-либо потребность означает поддерживать общество. А люди, подобные Дункану, те, кто стремится ограничить и запретить, противоестественны и, в долгосрочной перспективе, даже наносят всем нам вред. Так как же обезвредить Дункана и принести таким образом пользу нашему городу? Есть ли у него слабые места? Какое оружие выбрать? Секс? Наркота? Семейные тайны?

– Твое доверие мне льстит, Геката, но я и правда понятия не имею.

– Жаль! – Геката стукнул тростью о ковер и посмотрел на молоденького официанта, у которого никак не получалось открыть новую бутылку шампанского. – Мне уже кажется, что у Дункана всего одно слабое место.

– Какое?

– Его собственная жизнь.

Бонус вздрогнул:

– Надеюсь, ты пригласил меня сюда не для того, чтобы попросить…

– Ни в коем случае, камбала. Лежи себе спокойно на дне.

Бонус облегченно вздохнул, наблюдая, как парнишка раскручивает проволоку на пробке.

– Однако, – продолжал Геката, – ты жестокий и беспринципный, а еще у тебя есть власть над теми, кто мне нужен. Надеюсь, когда понадобится, я могу на тебя рассчитывать. И ты станешь моей невидимой рукой.

Раздался громкий хлопок.

– Ну наконец-то! – рассмеялся Бонус и приобнял за талию официанта, который пытался поймать бокалом струящееся из бутылки шампанское.

Дуфф неподвижно лежал на асфальте, а рядом замерли его люди – они молча смотрели, как Рыцари севера всего в каких-то десяти метрах от них готовились к отъезду. Сивард и Свенон стояли довольно далеко от фонаря, но Дуфф видел, как дрожит молодой полицейский и поблескивает лезвие сабли, прижатое к горлу Сиварда. Дуфф представил, что, шевельни он хоть пальцем, и лезвие разрежет кожу и вены, вопьется в горло, и через несколько секунд парень будет обескровлен. И когда Дуфф думал о последствиях, его охватывала паника. Его руки и послужной список окрасятся кровью одного из подчиненных, но мало этого – его прекрасно продуманная операция провалится именно сейчас, когда комиссар полиции выбирает начальника Отдела по борьбе с организованной преступностью.

Свенон кивнул одному из Рыцарей, тот слез с мотоцикла, встал позади Сиварда и прижал к голове полицейского дуло пистолета. Свенон опустил визор, перебросился парой слов с человеком с сержантскими нашивками на рукаве, уселся на мотоцикл и, приложив два пальца к шлему в знак прощания, двинулся прочь. Дуфф с трудом сдержался, чтобы не выстрелить ему в спину. Сержант дал несколько распоряжений, и через миг тишину разорвал рев мотоциклов.

Северяне последовали за Сержантом и Свеноном, и на причале остались два пустых мотоцикла.

Дуфф уговаривал себя не поддаваться панике. Нужно что-то придумать. Вдох. Выдох. Думай. На причале осталось четверо Рыцарей. Один – в тени, рядом с Сивардом. Второй – под фонарем, целится в них из «калашникова». Еще двое – вероятно, те, что приехали пассажирами, – залезли в грузовик. Когда ключ повернулся в замке зажигания, Дуфф услышал сперва жалобный скрежет и на секунду решил было, что эта древняя развалюха не заведется. Но тихий хрип вскоре сменился громким рычаньем, и грузовик тронулся.

– У них десять минут, – крикнул автоматчик, – а вы пока подумайте о чем-нибудь приятном.

Грузовик исчез в темноте, свет задних фар постепенно рассеялся, а Дуфф все смотрел вслед. О чем-нибудь приятном? Он рассчитывал, что сегодняшний арест будет самым громким делом послевоенного времени, а вместо этого упустил еще и четыре с половиной тонны наркоты. Да, они знали, что столкнулись со Свеноном и Рыцарями, однако что толку, ведь кроме этих конченых шлемов ничего не видели, а домыслы – плохой аргумент для присяжных и судей. О чем-нибудь приятном? Дуфф закрыл глаза.

Свенон.

Он уже был здесь, прямо у него в руках. Вот погань!

Дуфф прислушался, силясь услышать хоть что-нибудь, но слышал лишь бессмысленное бормотание дождя.

– Банко держит под прицелом чувака, который взял парнишку, – сказал Макбет. – Олафсон, держишь второго?

– Да, шеф.

– Стрелять надо одновременно. Я начинаю обратный отсчет с трех. Банко?

– Я плохо вижу цель – тут нужно либо больше света, либо глаза помоложе. Как бы мне парнишку не подстрелить.

– У меня цель отличная. И света много, – прошептал Олафсон, – можем поменяться.

– Если мы промажем и убьем парнишку, будет лучше, если промажет Банко. Банко, как по-твоему, какую скорость развивает эта сталинская колымага, если ее нагрузить доверху?

– Хм… Думаю, где-то шестьдесят в час.

– Отлично. Впрочем, если мы хотим успеть всюду, то время поджимает. Поэтому сымпровизируем.

– Хочешь кинжалы задействовать?

– С такого расстояния? За комплимент спасибо, но нет. Впрочем, старик, ты и сам сейчас все увидишь. Смотри.

Оторвавшись от бинокля, Банко увидел, что Макбет встал и ухватился за прикрученный к крыше фонарный столб. Вены на мощной шее вздулись, и Банко увидел, как Макбет оскалился, вот только улыбается он или рычит, Банко не понял. Столб был прикручен на славу и выдерживал даже самые сильные порывы злого северо-западного ветра, дувшего здесь восемь месяцев в году, но Банко и прежде доводилось видеть, как Макбет голыми руками вытаскивал из сугробов машины.

– Три, – выдавил Макбет, и железные скобы отошли от основания.

– Два, – столб приподнялся, и из-под него показался провод.

– Один, – Макбет наклонил фонарь, направив свет прямо на трап внизу.

– Начали!

Два удара плетью – вот на что это было похоже. Дуфф открыл глаза как раз вовремя и увидел, как человек с автоматом повалился ничком, стукнувшись шлемом об асфальт. Там, где стоял лейтенант Сивард, стало вдруг светло, и теперь Дуфф мог отчетливо разглядеть и его самого, и того, кто держал его в заложниках. Только теперь пистолета у него в руках не было, а его голова завалилась на плечо Сиварда. И Дуфф увидел дыру в шлеме. А потом Северянин медленно, словно медуза, осел по спине Сиварда прямо на асфальт.

Дуфф оглянулся.

– Дуфф, мы тут!

Он приложил ладонь ко лбу. Сверху, из потока слепящего света, до него донесся раскатистый смех, и на причал упала огромная тень.

Но и смеха было достаточно, чтобы понять, кто перед ним.

Макбет. Естественно, Макбет.

Глава 2

Над Файфом по безоблачному небу, залитому лунным светом, медленно кружила чайка. Внизу серебром поблескивал фьорд, на западном берегу которого неприступной стеной вырастала горная гряда. В давно минувшие времена почти на самой вершине горы монахи воздвигли большой крест, но так как стоял он со стороны Файфа, городским жителям казалось, будто крест торчит вверх ногами. Прямо к скале подходил громоздкий железный мост, похожий на те подвесные мосты, какие прежде перекидывали через крепостной ров. Длиной этот мост был триста шестьдесят метров, а высота в самой верхней точке достигала девяноста. Назывался он мостом Кеннета, хотя местные окрестили его Новым мостом. Старый выглядел скромнее, хотя и изящнее, но стоял ближе к устью фьорда, и тем, кто выбирал его, приходилось делать крюк. Прямо посреди Нового моста стояла некрасивая мраморная фигура, представлявшая комиссара Кеннета, – этот памятник возвели здесь по его же собственному приказу. Памятник стоял практически на границе города: другие губернии не желали, чтобы память об этом мошеннике увековечили на их земле. Кеннет приказал скульптору подчеркнуть его врожденную проницательность, поэтому казалось, будто фигура высматривает что-то вдали, однако даже самому доброжелательному художнику не удалось бы скрыть огромный подбородок полицейского комиссара и его массивную шею.

Чайка взмахнула крыльями и устремилась вверх – она надеялась, что по ту сторону горы рыбы больше, пусть даже и погода там хуже. Людям же, которые захотели бы последовать за этой чайкой, пришлось бы пройтись по тесному, прорубленному в горе туннелю длиной два километра. Эту горную гряду, разделявшую два мира, местные любили. Во всяком случае, в народе туннель называли прямой кишкой с двумя анальными отверстиями. Пролетев над вершиной горы, чайка и впрямь словно очутилась в другой Вселенной: мир тихой гармонии остался позади, а лежавший перед ней зловонный город принимал холодный грязный душ. Будто показывая свое отношение к городу, чайка выдавила из себя ошметок помета и, воюя с порывами ветра, полетела дальше.

Помет шлепнулся на крышу будки, внутри которой на лавке лежал тощий мальчишка. Знак рядом с будкой сообщал о том, что это автобусная остановка, но мальчишка сомневался. За последние два года кучу автобусов просто упразднили. Типа потому, что численность населения сокращается – так сказал придурок-бургомистр. Но мальчишке во что бы то ни стало надо было добраться до вокзала и раздобыть зелье. Спиды, которые он купил в порту, оказались полным дерьмом – не амфетамины, а мелисса вперемешку с крахмалом.

В свете нескольких уцелевших фонарей поблескивал мокрый, с потеками бензина асфальт, в выбоинах которого собирались лужи дождевой воды. Дорогая была пустая, ни единой машины. Только дождь. Но сейчас мальчишка услышал тихий гул. Он приподнял голову и поправил повязку, которая во сне сползла с пустой глазницы и закрыла здоровый глаз. Может, они подбросят его до центра? Хотя нет, едут они явно с другой стороны.

И мальчишка опять съежился.

Гул перерос в рычание. Мальчишка уже и так насквозь промок, поэтому решил не вставать и лишь закрыл лицо руками. Мимо остановки промчался грузовик, и мальчишку окатило целым каскадом грязной воды.

Но он по-прежнему лежал и думал о жизни. Ладно, пусть все остается как есть.

Опять двигатель. Еще одна машина. Может, эти его подвезут?

Он медленно поднялся на ноги и выглянул на дорогу. Нет, и эти тоже из города едут… Причем тоже разогнались. Он всмотрелся в приближающиеся фары, и у него вдруг появилась идея: а ведь пара шагов – и он посреди дороги и уже в следующую секунду избавится от всех своих проблем.

Автомобиль промчался мимо, ловко избежав выбоин на асфальте. Черный «форд-транзит». Коповская машина, в которой сидели трое. Ну и хрен с ними, с копами он бы все равно не поехал.

– Вон он, впереди, – сказал Банко, – Ангус, поднажми!

– Откуда ты знаешь, что это он? – спросил Олафсон и просунул голову между передними сиденьями гвардейского «форда-транзита».

– Это газ от дизеля, – ответил Банко. – Неудивительно, что у них в Союзе нефтяной кризис. Ангус, пристройся прямо за ними, чтобы они нас заметили.

Ангус прибавил скорости, и через мгновение их уже окутало облако гари. Банко опустил стекло и высунул в окно винтовку, положив дуло на зеркало заднего вида. Откашлялся:

– А теперь в сторону, Ангус!

Ангус вывернул руль, прибавил газу, и «транзит» вильнул в сторону от кряхтящего грузовика.

Из окна грузовика показался дым, и зеркало под дулом винтовки Банко со звоном разлетелось.

– Ага, вот они нас и увидели, – сказал Банко. – Давай назад, и едем следом.

Дождь внезапно прекратился, а вокруг стало совсем темно. Они въехали в туннель. Казалось, будто свет фар тонет в асфальте и черных, грубо обтесанных скалах, так что видны были лишь габаритные огни грузовика.

– Как будем действовать? – спросил Ангус. – Там дальше мост, и если они доедут до его середины…

– Знаю, – оборвал его Банко и поднял винтовку. Возле памятника зона их полномочий заканчивается, а значит, преследование надо будет прекратить. Конечно, чисто теоретически они могли бы продолжать погоню – однажды кто-то особенно рьяный, каких в Отделе по борьбе с наркотиками было мало, задержал наркоторговцев, когда те уже выехали из города. И сами же поплатились за грубое нарушение должностных обязанностей. Винтовка в руках Банко слегка дернулась.

– Есть! – объявил он.

Грузовик начало бросать из стороны в сторону, а от заднего колеса отлетел кусок резины.

– Вот что значит по-настоящему тяжелый грузовик. – И Банко перезарядил винтовку и прицелился в другое колесо. – Теперь чуть оторвись от них, Ангус. На тот случай, если они врежутся прямо в стену.

– Банко… – прошептал сзади Олафсон.

– Угу? – Банко медленно надавил на курок.

– Машина на встречной.

– Опачки…

Банко выпрямился, а Ангус ударил по тормозам.

Прямо перед ними из стороны в сторону болтался «ЗИС-5», а за ним впереди темноту туннеля прорезал свет фар автомобиля, двигающегося им навстречу. Потом раздался пронзительный вой – так отчаянно мог сигналить только тот, кто видит прямо перед собой грузовик и понимает, что уже поздно.

– О господи… – прошепелявил Олафсон. Сигнал превратился в один непрерывный гудок. А потом вдруг их ослепил свет фар.

Банко машинально взглянул на автомобиль, успев заметить на заднем сиденье ребенка – тот спал, уткнувшись головой в стекло.

А потом машина исчезла позади, и стихающий гудок напоминал теперь вздох разочарования.

– Быстрей, – скомандовал Банко, – мост уже скоро.

Ангус прибавил скорости, и они вновь въехали в клубы гари.

– Ровнее, – Банко прицелился, – ровнее.

В этот момент кто-то отдернул брезентовый полог на кузове грузовика, и фары гвардейского «транзита» выхватили из темноты штабель белых пластиковых пакетов. Окошко между кузовом и кабиной было разбито, а из-за пакетов высунулось дуло автомата.

– Ангус…

Раздался громкий хлопок, Банко успел увидеть короткую вспышку, а потом лобовое стекло побелело и осыпалось.

– Ангус!

Но Ангус и сам сообразил: сперва он резко вывернул руль вправо, а затем влево. Колеса возмущенно завизжали, дуло автомата быстро повернулось в сторону «транзита», а рядом засвистели пули.

– Дьявол! – выкрикнул Банко и выстрелил в другое колесо, но ударившаяся о диск пуля лишь высекла пучок искр. А потом вдруг опять начался дождь. Они выехали на мост.

– Олафсон, стреляй! – проорал Банко. – Быстро!

Дождь заливал сквозь разбитое лобовое стекло, Банко отодвинулся, и Олафсон положил дуло двустволки на спинку его сиденья. Дуло высунулось совсем рядом с плечом Банко, но потом послышался шлепок, и дуло вновь исчезло. Банко обернулся и увидел, что Олафсон обмяк, голова его завалилась набок, а в куртке на груди появилась дыра. Следующая пуля прошла сквозь спинку кресла Банко и проделала отверстие рядом с Олафсоном. Из-под разодранной обивки торчали обрывки серого поролона. Видно, их противник в грузовике наконец-то пристрелялся. Банко вырвал из рук Олафсона ружье, развернулся к окну и выстрелил. Из кузова грузовика вырвалось белое облачко. Банко приподнял вверх дуло. Сквозь плотную белую завесу их теперь из грузовика не разглядеть, но тут прямо перед ними из темноты зловещим призраком вырос залитый светом мраморный памятник Кеннету. Банко прицелился в заднее колесо и надавил на курок.

Есть!

Грузовик резко мотнуло вбок, бросило на пешеходную дорожку, переднее и заднее колеса ударились о бордюр, а сам грузовик завалился на стальные перила. Скрежет металла о металл заглушил шум двигателя, однако водитель грузовика совершил невозможное и вновь вывел тяжелую машину на мост.

– Нет! Не туда! Не смей! – закричал Банко.

Следующий выстрел сбил с колеса грузовика последние ошметки резины и опять высек сноп искр. «ЗИС-5» повалился набок. Водитель со всем отчаянием пытался выровнять грузовик, но на этот раз шансов ему не оставили. Поваленная набок махина заскользила по асфальту, и уже на самой границе города ее колеса встретили преграду. Чудо советской инженерной мысли весом в двенадцать тонн врезалось в статую комиссара Кеннета и полетело вниз, увлекая с собой саму статую, фундамент и десять метров стальных перил. Ангус притормозил, и в оглушительной тишине Банко увидел, как комиссар Кеннет, медленно вращаясь вокруг своей оси, падает в воду, а следом за ним летит «ЗИС-5», похожий на амфетаминовую комету с белым хвостом.

– Охренеть… – прошептал полицейский.

Ему показалось, будто грузовик падал целую вечность, затем вода внизу окрасилась, наконец, в белый, а еще спустя мгновение Банко услышал громкий всплеск.

А потом все вновь стихло.

Шон потопал ногами, заглянул внутрь, в здание клуба, и потер татуировку на лбу. «Северяне = жизнь + кровь». В последний раз он так волновался в роддоме. Вечно им с Колином не везет – на жеребьевке они опять проиграли и остались сегодня вечером стоять на стреме, пока все остальные отрываются вовсю. Дурь забирать их не взяли, и празднуют теперь тоже без них.

– Она и малóго назвала в честь меня, – сказал Шон, просто чтобы не молчать.

– Поздравляю, – равнодушно бросил Колин, погладив свои длинные моржовые усы. По его лысой голове стекали капли дождя.

– Спасибо, – поблагодарил Шон. На самом деле все это ему было не нужно. Ни татуировка, от которой теперь никогда не избавиться, ни младенец, который в этом смысле был похож на татуировку. Свобода. Ведь мотоцикл именно для этого нужен, разве нет? Но со временем его понимание свободы изменилось – сперва благодарю клубу, а потом и Бетти. Вроде как настоящая свобода – это когда ты чувствуешь себя частью чего-то большего.

– Вон они, – сказал Шон. – Похоже, все на мази, да?

– Двоих не хватает. – Колин выплюнул сигарету и открыл высокие ворота с колючей проволокой наверху. Первый мотоцикл притормозил.

– Копы прицепились, – пробасил его владелец из-под рогатого шлема, – близнецы попозже приедут.

– Понял, шеф, – ответил Колин.

Мотоциклы один за другим заехали внутрь. Один из ребят показал большой палец. Значит, дурь у них, а клуб спасен. Отлично. Шон радостно вздохнул. Мотоциклы проехали по двору, обогнули одноэтажное деревянное строение с нарисованной на двери эмблемой Рыцарей севера и скрылись в просторном гараже. Свенон обещал хорошо им налить, если все пройдет удачно. Через несколько минут в клубе заиграла музыка, и до Шона донеслись первые радостные вопли.

– Мы богаты! – рассмеялся Шон. – Ты знаешь, где они спрячут всю эту дурь?

Вместо ответа Колин закатил глаза. Откуда ему знать? Этого никто не знает. Только сам Свенон. И еще те, кто поехал на грузовике. Оно и к лучшему.

– Близнецы едут. – Шон вновь открыл ворота, и близнецы медленно, словно нехотя, двинулись в их сторону.

– Здорово, Жоао, как жи… – начал было Шон, но мотоциклисты медленно проехали мимо.

Он посмотрел им вслед. Близнецы остановились посреди двора, словно не зная, где им оставить мотоциклы, потом один из них кивнул на открытую дверь гаража, и они заехали внутрь.

– Его шлем! Ты видел? – спросил Шон. – В нем дыра!

Колин лишь тяжело вздохнул.

– Я серьезно! – не унимался Шон. – Прямо на визоре! Пойду узнаю, чего там случилось…

– Слушай, Шон…

Но Шон уже бежал по двору. Когда он заглянул в гараж, близнецы уже слезли с мотоциклов и теперь стояли спиной к двери, но шлемы снять еще не успели. Один из них приоткрыл дверь в зал и заглянул внутрь, словно желая остаться незамеченным. Жоао, кореш Шона, стоял возле мотоцикла. Он вытащил из своего «калаша» магазин и, похоже, считал оставшиеся патроны. Шон хлопнул его по спине. Жоао ужасно вздрогнул, а потом медленно повернулся.

– Ты где так шлем расколотил, Жоао? Ударился, что ли?

Но тот лишь молча начал прилаживать магазин обратно. Странно, какой-то он неловкий… И еще Шону показалось, что приятель стал… выше. Будто сейчас перед ним и не Жоао вовсе, а…

– Черт! – крикнул Шон. Он попятился и схватился за кобуру. Шон понял вдруг, откуда на шлеме Жоао взялась дыра, и осознал, что своего лучшего друга он больше никогда не увидит. Вытащив пистолет, Шон снял его с предохранителя и уже собирался прицелиться в самозванца с «калашом», когда кто-то с силой ударил его по плечу. Шон машинально повернулся назад, но никого не увидел. Второй из двух новоприбывших по-прежнему стоял возле двери. В ту же секунду рука у Шона онемела, и он выронил пистолет.

– Ни звука! – скомандовали сзади.

Шон вновь повернулся.

Теперь дуло «калашникова» смотрело прямо на него, в дырявом визоре отражался он сам, а из плеча у него торчал кинжал.

Дулом автомата Дуфф ткнул парня прямо в татуированный лоб. Отвратительная рожа, да еще и рот разинул. Дуфф надавил на курок. Еще миллиметр, и… В шлеме его собственное хриплое дыхание казалось особенно громким, а сердце быстро колотилось под тесноватой кожаной курткой.

– Дуфф, – окликнул его стоящий возле двери в зал Макбет, – осторожно!

Курок сдвинулся еще на миллиметр.

– Прекрати, – сказал Макбет, – теперь нам тоже понадобится заложник.

Дуфф снял палец с курка.

Парень побледнел как полотно. От страха или кровопотери. А может, и от того и от другого.

– Мы не спасаем за… – дрожащим голосом начал было Шон, но Дуфф ткнул его дулом прямо в татуировку. На лбу появилась царапина – сперва белая, а потом покрасневшая от крови.

– Ты, парень, главное, молчи – и останешься целым, – предупредил Макбет, подойдя ближе. Он схватил Шона за длинные волосы, оттянул голову чуть назад и, приставив к горлу еще один кинжал, толкнул парня к двери в зал. – Готов?

– Свенон – мой, не забудь, – сказал Дуфф. Он еще раз проверил магазин в автомате и двинулся следом за Макбетом и Шоном. Макбет открыл ногой дверь и вошел в зал, толкая перед собой парня. За ними следовал Дуфф.

Рыцари севера, радостные и оживленные, сидели за длинным столом в просторной, но уже накуренной комнате. Все они расселись по одну сторону стола, спиной к стене и лицом к трем дверям. Наверняка какое-нибудь клубное правило. Дуфф решил, что Рыцарей в зале около двадцати. Из колонок орали «Роллинги». «Jumpin’ Jack Flash».

– Полиция! – крикнул Дуфф. – Ни с места, а то мой напарник перережет этому красавчику глотку!

Время словно замерло, и Дуфф увидел, как человек, сидящий с другого конца стола, неторопливо, словно в замедленной съемке, поднял голову. Физиономия у него была красная и похожая на свиное рыло, ноздри большие и темные, а косы заплетены так туго, что глаза превратились в две узкие злобные щелочки. Изо рта у него торчала длинная тонкая сигарилла.

Свенон.

– Мы не спасаем заложников, – проговорил он.

Шон потерял сознание и повалился на пол.

Следующие две секунды все вокруг сидели, будто окаменев, а тишину нарушали только «Роллинги».

А потом Свенон затянулся и скомандовал:

– Взять их.

Дуфф заметил, как трое Северян вскочили, и оттянул затвор автомата. «Калашников» выпустил облако свинцовых пуль диаметром 7,62 миллиметра – они крошили пивные бутылки, впивались в столешницу, оставляли выбоины на стене, вгрызались в плоть и заставили Мика Джаггера замолчать сразу после слова «газ». Макбет обходился двумя «Глоками», которые они забрали у убитых в порту Северян вместе с куртками, шлемами и мотоциклами. Оружие казалось Дуффу теплым и мягким, как женское тело. Лампы – одна за другой – разлетелись вдребезги, и в зале воцарился полумрак. А когда Дуфф наконец вернул затвор на место, в воздухе летали перья и пыль, а единственная уцелевшая лампочка медленно покачивалась из стороны в сторону, отбрасывая на стену причудливые тени, напоминающие мрачных призраков.

Глава 3

– Я огляделся, смотрю – а на полу вокруг повсюду Северяне валяются, – рассказывал Макбет, – кровища, осколки и стреляные гильзы.

– Ну ни хрена ж себе! – прокричал Ангус. Вечер в «Каменщике» – любимом гвардейском баре возле вокзала – выдался шумноватый. Чувство, которое светилось в ясных синих глазах Ангуса, было сродни обожанию. – Да вы просто взяли и разнесли их к хренам собачьим! Ну охренеть! Давайте выпьем за вас!

– Ну-ну, ты выражения-то выбирай, – одернул его Макбет, однако, когда остальные восемнадцать полицейских подняли в его честь кружки с пивом, он, наконец, улыбнулся, покачал головой и тоже поднял бокал. Сделав большой глоток, он посмотрел на Олафсона, державшего тяжелую кружку в левой руке: – Что, Олафсон, очень больно?

– Сейчас, когда я знаю, что у одного из них тоже плечо болит, мне намного легче, – прошепелявил Олафсон. Остальные расхохотались, а он поправил повязку на правой руке.

– Кто тут и правда талант – так это Банко с Олафсоном, – сказал Макбет. – Я, можно сказать, только краски смешивал, а настоящие художники – это они.

– Ты не отвлекайся, – перебил его Ангус. – Вот вы с Дуффом положили всех Северян. А дальше что было? – Чтобы не упустить ни слова, он даже заправил длинные светлые пряди волос за уши.

Макбет обвел взглядом затихших в ожидании полицейских, переглянулся с Банко и продолжил рассказ:

– Некоторые из них закричали, что сдаются. Музыку мы им расколотили, пыль улеглась, но там было темновато, поэтому не сказать чтобы безопасно. Мы с Дуффом начали их обыскивать – пошли с противоположных сторон. Убитых там не было, но некоторым не помешало бы показаться врачу. И тут Дуфф крикнул, что Свенона в зале нет, – Макбет потер пальцем запотевший бокал, – а я смотрю – за столом, прямо позади того места, где сидел Свенон, есть еще одна дверь. В ту же секунду слышим – мотор заревел. Мы побросали всех, выскочили на улицу, а там три мотоцикла уже за ворота выезжают, один из них – Свенона, а за ним лысый охранник. Дуфф прямо сбесился – так хотел за ними рвануть, но я ему сразу сказал, мол, ты куда, у нас тут раненые…

– Ты что, правда думал, что это остановит Дуффа? – тихо спросили откуда-то сбоку. – Пара истекающих кровью свиней против шанса взять Свенона?

Макбет повернулся. Сказавший это сидел за соседним столиком, но на его лицо падала тень от дротиков, торчащих из мишени для дартса.

– Ты думал, что Дуффа заботит жизнь каких-то мелких людишек, когда он в двух шагах от подвига? – говорящий поднял кружку. – О карьере-то забывать нельзя.

Вокруг стола воцарилось молчание, но потом Банко тихо кашлянул:

– В задницу карьеру. У нас, в Королевской гвардии, Сейтон, не принято бросать умирающих. Но не исключено, что у вас, в Наркоотделе, другие правила.

Наклонившись вперед, Сейтон вынырнул из тени:

– С таким начальником, как Дуфф, у нас в Наркоотделе вообще никто не знает, по каким правилам играть. В этом-то и проблема. Но я не хотел перебивать тебя, Макбет. Так что было дальше – ты вернулся внутрь и начал перевязывать раненых?

– Свенон – головорез, который при первой же возможности снова начнет убивать, – проговорил Макбет, не сводя глаз с Сейтона, – и Дуфф боялся, что он уйдет через мост.

– Я боялся, что они уйдут через мост, как грузовик, – оправдывался Дуфф, – поэтому мы опять сели на мотоциклы и рванули за ними. Мы выжали из этих консервных банок все, что могли. И даже больше. А ведь асфальт был такой скользкий, что один неверный поворот – и… – Дуфф отодвинул вазочку с недоеденным крем-брюле, потянулся к ведерку со льдом, стоявшему на белоснежной скатерти ресторана «Лион», вытащил бутылку шампанского и наполнил бокалы троих своих собеседников. – Как только мы въехали на серпантин, я заметил внизу огни четырех мотоциклов и двинулся за ними. Я еще посмотрел в зеркало и убедился, что и Макбет не отстает.

Дуфф украдкой взглянул на комиссара Дункана. Как ему, интересно, этот рассказ? Улыбается дружелюбно, но что там за этой улыбкой – пойди разбери. Напрямую Дункан еще ничего не сказал о сегодняшней операции, но ведь он принял приглашение на это маленькое торжество, а разве это само по себе не положительный знак? Может, и так, вот только комиссар еще ни слова не проронил, и от этого уверенности у Дуффа не прибавлялось. Ему намного проще было обращаться к белокожему рыжеволосому Леноксу, начальнику Антикоррупционного отдела, – тот слегка наклонился вперед и со свойственным ему интересом ловил каждое слово. Впрочем, начальница Криминалистического отдела Кетнес тоже не сводила с него огромных зеленых глаз и явно ни на секунду не сомневалась в правдивости преподнесенной им истории.

Дуфф вернул бутылку в ведерко.

– На участке перед туннелем мы с Макбетом ехали бок о бок, и теперь фары мотоциклов там, впереди, приближались все быстрее и быстрее. Они будто бы сбавили скорость, и мне даже видно было рога свеноновского шлема. А потом случилось то, чего никто не ожидал.

Дункан пододвинул бокал шампанского к бокалу из-под красного вина, так что теперь они стояли на одной линии. Ему что, слушать надоело? Или, наоборот, не терпится услышать продолжение?

– Сразу за автобусной остановкой два мотоцикла свернули на дорогу к Форресу, а два других продолжали двигаться к туннелю. Нам до этого перекрестка оставались считаные секунды, поэтому решать мне пришлось быстро… – Слово «решать» Дуфф проговорил особенно веско и чуть медленнее. Конечно, вместо него можно было сказать «выбирать». Но выбирать может любой идиот, а вот когда ты решаешь, значит, ты лидер и умеешь рассуждать. И комиссару сразу станет ясно, что именно такой лидер должен встать во главе нового Отдела по борьбе с организованной преступностью. Этот отдел появится после слияния Отдела по борьбе с наркоторговлей и Отдела по борьбе с преступными группировками, что вполне резонно: наркооборот в городе контролируется либо Гекатой, либо Рыцарями севера, которые давно уже поглотили все остальные группировки. Вопрос лишь в том, кто встанет во главе этого нового отдела – Дуфф или Кавдор, начальник Отдела по борьбе с преступными группировками и владелец огромного и удивительно дорогого дома в западной части города. Проблема же заключалась в том, что у Кавдора имелись сторонники в городском совете и в Главном управлении, среди прежних соратников Кеннета, и хотя все знали, что Дункан на многое пойдет, чтобы избавиться от таких, как Кавдор, Дункану тоже следует проявлять дальновидность – иначе он потеряет власть над Главным управлением. Одно ясно: победителем из этой схватки суждено выйти либо Кавроду, либо Дуффу, проигравший же потеряет все.

– Я дал Макбету понять, что мы поедем за теми, кто свернул на Форрес.

– А почему? – спросил Ленокс. – Ведь тогда двое других выехали бы из города…

– Да, в этом-то и заключалась дилемма. Свенон ушлый. И он единственный из Северян, кому мы сможем пришить хоть что-то. Неужели он отправил на Форрес подсадных уток, а сам собирался перескочить через городскую границу? Или он надеялся, что мы именно так и рассудим, а сам поступил с точностью до наоборот?

– А мы и правда сможем? – спросил Ленокс.

– Что именно? – Дуфф ненавидел, когда его перебивают, но постарался скрыть раздражение.

– Пришить что-нибудь Свенону? Насколько я помню, срок давности по делу о резне в Стоке уже давно истек.

– Два ограбления почты в Первом округе, – раздраженно бросил в ответ Дуфф. – У нас есть отпечатки пальцев Свенона и много чего еще.

– А на других Северян накопали что-нибудь?

– Ни хрена мы не накопали. А сегодня вечером все они были в шлемах, так что этого дела им тоже не пришьешь. Ладно, неважно. Когда эти двое свернули на Форрес, мы увидели шлем…

– А что это за резня в Стоке? – спросила Кетнес.

Дуфф раздраженно вздохнул.

– Вероятно, это произошло еще до твоего рождения, – мягко ответил Дункан. – Началось это все в Капитоле сразу после войны. Брат Свенона дезертировал, а когда полицейские пришли арестовывать его, он по глупости схватился за оружие. Двое полицейских всю войну просидели в окопах на линии огня, поэтому взяли и расстреляли его на месте. Свенон отомстил за брата спустя несколько месяцев, в Стоке. Он просто явился в местный полицейский участок и прирезал четырех полицейских, причем среди них была беременная женщина. Потом Свенон как сквозь землю провалился, а когда вновь возник, дело уже было закрыто за истечением срока давности. Прости, Дуфф. Продолжай.

– Благодарю. Я подумал, что они просто не понимают, насколько мы близко подобрались – ведь мы видели шлем Свенона, когда он поворачивал к Форресу и Старому мосту. И всего через пару километров мы их взяли. То есть Макбет два раза выстрелил в воздух, когда Северяне были еще впереди, и они притормозили. Тогда мы тоже остановились. Из долины мы выехали, дождь прекратился, видно было отлично, светила луна, и между нами оставалось не более пятидесяти-шестидесяти метров. Я взялся за «калаш» и крикнул, чтобы они слезали с мотоциклов, сделали пять шагов по направлению к нам, встали на колени и положили руки за голову. Они послушались, и тогда мы тоже слезли с мотоциклов и пошли к ним.

Дуфф закрыл глаза.

И вновь увидел их.

Они стояли на коленях.

Он шагал к ним, кожаная куртка тихо поскрипывала, а на самом краю визора висела капля воды, готовая оторваться и полететь вниз. Совсем скоро, вот-вот.

– Между нами оставалось метров десять-пятнадцать, – рассказывал Макбет, – когда Свенон выхватил пистолет. Но Дуфф сразу же выстрелил. Три раза, прямо в грудь Свенону. Тот упал на землю уже мертвым. За это время второй тоже успел достать пистолет и прицелиться в Дуффа, но, к счастью, выстрелить не успел.

– Охренеть! – восхитился Ангус. – Ты его пристрелил, да?

Макбет откинулся на спинку стула:

– Я метнул в него кинжал.

Банко пристально всмотрелся в своего начальника.

– Неплохо, – прошептал сбоку Сейтон, – но, значит, выходит, что, когда Свенон вытащил ствол, Дуфф оказался быстрее тебя? Лично я готов поспорить, что ты, Макбет, намного быстрее.

– И проспоришь, – ответил Макбет. Зачем Сейтон вообще сюда явился и чего ему надо? – Дуфф тоже много чего думал, но ошибся, – и Макбет поднес к губам кружку.

– Я ошибся, – сказал Дуфф, жестом дав понять метрдотелю, чтобы тот принес еще шампанского. – Нет, выстрелил я как надо, вот только зря мы свернули на Форрес.

Метрдотель подошел к столу и шепотом извинился: они скоро закрываются и, ко всему прочему, продажа алкогольных напитков после полуночи запрещена. Впрочем, если сам господин комиссар…

– Нет, благодарю, – Дункан хитро, но строго улыбнулся, – не будем нарушать правила.

Метрдотель ретировался.

– Ошибаются все – даже лучшие из нас, – сказал Дункан. – Когда ты это понял? Когда вы сняли с него шлем?

Дуфф покачал головой:

– Еще до этого, когда я подошел к телу и взглянул на мотоцикл убитого. Сабли не было, да и сам мотоцикл был другой. Мотоциклами эти ребята не меняются.

– А шлемами меняются?

Дуфф пожал плечами:

– Мне следовало бы догадаться. Мы-то с Макбетом тоже только что исполнили этот фокус с переодеванием. Свенон поменялся шлемом с кем-то другим, а те потом специально сбавили скорость, чтобы мы уж наверняка разглядели рога на шлеме. Сам Свенон выехал из города через туннель и исчез.

– Это Свенон хитро придумал, – сказал Дункан. – Жаль, что с командой ему не повезло – другие явно тупее.

– Это вы о чем? – спросил Дуфф, разглядывая небольшую кожаную папку со счетом, которую метрдотель положил перед ним.

– Зачем они вытащили пистолеты, если знали, как ты сам сказал, что доказательства у вас имеются только против Свенона? Могли просто сдаться, а спустя несколько часов вы их спокойно выпустили бы.

Дуфф вновь пожал плечами:

– Возможно, они не знали, что мы полицейские. Они, может, думали, что нас послал Геката и что мы собираемся их убить.

– Или они так поступили потому, что, как сказал комиссар, они просто-напросто тупые, – предположил Ленокс.

Дункан потер подбородок.

– Сколько Северян мы посадили?

– Шестерых, – ответил Дуфф. – Когда полиция добралась до клуба, там оставались только тяжело раненные.

– Мне казалось, что такие банды, как Рыцари севера, не отдают своих раненых полиции…

– Они понимали, что так их быстрее доставят в больницу. Сейчас они на лечении, но мы рассчитываем, что завтра у нас получится продлить срок предварительного заключения. И тогда мы вытянем из них все, что им известно о Свеноне. Даже если они сильно ранены. Мы найдем его, шеф.

– Отлично. Четыре с половиной тонны амфетамина. Много.

– Это точно, – улыбнулся Дуфф.

– Так много, что я вынужден спросить: почему ты заранее не сообщил мне об операции?

– Я торопился, – быстро ответил Дуфф. Этого вопроса он ожидал и заранее обдумал все возможные ответы. – Я сам узнал об этом прямо перед операцией. Мне, как руководителю отдела, пришлось делать выбор: либо я ввязываюсь в бюрократию и тону в бумажках, либо же не даю четырем с половиной тоннам амфетамина добраться до местных подростков.

Дуфф взглянул Дункану прямо в глаза. Тот задумчиво смотрел на него, быстро поглаживая пальцем подбородок. Потом комиссар облизнул губы и проговорил:

– И раненых много. Ко всему прочему, мост теперь придется чинить. А рыба во фьорде наверняка уже здорово подсела на наркоту. И Свенон по-прежнему на свободе.

Дуфф мысленно выругался. Этот чистенький высокомерный идиот за деревьями леса не видит!

– Впрочем, – продолжал комиссар, – шестерых Рыцарей мы взяли. И уж лучше воздержаться и не есть местную рыбу, чем посадить на амфетамин городских подростков. Или чем хранить наркоту на нашем складе.

Ленокс и Кетнес рассмеялись: ни для кого не было секретом, что конфискованный товар, который хранился на складе в Управлении, то и дело расхищали.

– Поэтому, – Дункан поднял бокал, – отличная работа, Дуфф.

Дуфф моргнул. Сердце радостно заколотилось.

– Спасибо, – поблагодарил он и осушил бокал.

Дункан взял в руки папку со счетом.

– Сегодня я угощаю. – Он вытащил счет из папки и поднял его прямо перед собой, вытянув руку и прищурившись. – Хотя я что-то не разберу, что тут написано.

– Со счетами это часто бывает, – пошутил Ленокс и натянуто улыбнулся, когда никто не засмеялся в ответ.

– Разрешите мне? – Кетнес забрала у Дункана счет и водрузила на нос пару старомодных очков в роговой оправе. Дуфф знал, что очки ей ни к чему, а носит она их, потому что полагает, будто очки добавляют ей возраста и скрадывают привлекательность. Назначив Кетнес начальником Отдела криминалистики, Дункан поступил храбро. Нет, в ее профессионализме никто и не думал сомневаться: она была лучшей студенткой Полицейской академии и к тому же получила дополнительную специализацию по физике и химии. Однако среди начальников отделов она была самой молодой, мужа у нее не имелось, и, ко всему прочему, Кетнес была чересчур красива, чтобы комиссара не заподозрили в корыстных мотивах. Сейчас в пламени свечей ее глаза за стеклами очков как-то удивительно блестели, полные красные губы казались влажными, а белые зубы ослепительно сверкали. Дуфф прикрыл глаза. Блеск мокрого асфальта, влажный шелест шин. Мокрый шлепок. Кровь, закапавшая на землю, когда парень вытащил из горла кинжал. У Дуффа сдавило грудь, он открыл глаза и судорожно вдохнул.

– Все в порядке? – Ленокс схватил кувшин с водой и выплеснул в бокал Дуффа последние оставшиеся там капли. – Выпей, Дуфф, разбавь шампанское. Ты же за рулем.

– Не вздумай! – предостерег его Дункан. – Еще не хватало, чтобы ты разбился или тебя арестовали за вождение в нетрезвом состоянии. Мы тебя подбросим.

– Спасибо, – поблагодарил Дункан, – но Файф…

– Нам с тобой почти по пути, – не уступал Дункан, – а благодарить должны твоя жена и двое твоих чудесных детишек.

– Прошу меня простить. – Дуфф встал и направился к туалету.

– Какой потрясающий полицейский… – проговорил Ленокс, глядя вслед Дуффу, который, покачиваясь, подошел к двери в дальнем конце зала.

– Кто – Дуфф? – спросил Дункан.

– Дуфф тоже, но я сейчас о Макбете. Работает отлично, ребята его обожают, он, правда, начал при Кеннете, но мы в Антикоррупционном его проверили – Макбет чист. Жаль, что формально для руководящей должности он не подходит.

– Ну, вообще-то достаточно, чтобы кандидат был выпускником Полицейской академии. Вспомни о Кеннете.

– Это верно, но Макбету все равно никогда не стать одним из нас.

– Одним из нас?

– Ну, – Ленокс криво улыбнулся и поднял бокал, – начальниками отделов ты сделал тех, кого можно считать элитой – неважно, нравится нам это или нет. Мы все родились и выросли в западной части города или приехали сюда из Капитоля. У нас престижное образование и уважаемые родители. Макбет же, скорее, выходец из народа. Понимаешь, о чем я?

– Понимаю. Знаешь, Дуфф что-то качался сильно. Тебя не затруднит…

К счастью, в туалете не было ни души. Дуфф застегнул молнию на брюках, подошел к раковине, повернул кран и умылся. Сзади открылась дверь.

– Дункан попросил меня проверить, как ты, – сказал Ленокс.

– Угу. Как по-твоему, что он думает?

– О чем?

Дуфф вытащил бумажную салфетку и вытер лицо.

– О том… о том, как все прошло.

– Да мы все думаем одно и то же. Что ты отлично поработал.

Дуфф кивнул.

Ленокс рассмеялся:

– Тебе дико хочется рулить Оргпрестом, да?

Дуфф вновь повернул кран и, намыливая руки, перехватил в зеркале взгляд Ленокса.

– По-твоему, я карьерист?

– Даже если и так, ничего плохого в этом нет, – усмехнулся Ленокс. – И вообще интересно наблюдать, как ты пробиваешься наверх.

– Ленокс, я подхожу на эту должность лучше всех остальных. А если так, то разве я не обязан – ради будущего этого города и моих детей – сделать все, что в моих силах, чтобы возглавить Оргпрест? Или мне следует уступить его Кавдору? Человеку, на совести которого, как мы оба знаем, не только нарушения, но и кровь, ведь иначе бы он не продержался столько с Кеннетом.

– Вон оно что, – хохотнул Ленокс. – Так, значит, тобой руководит чувство долга, а вовсе не честолюбие? Ладно, святой Дуфф, тогда снимаю перед тобой шляпу, – и Ленокс низко поклонился. – Выходит, тебе и зарплату повышать не надо, и от привилегий ты откажешься.

– Зарплата, привилегии и слава – это все меня не волнует, – ответил Дуфф.

– Но общество награждает героев по заслугам. Отказаться от вознаграждения – значит оскорбить общество.

Дуфф вгляделся в собственное отражение в зеркале. Интересно, как со стороны распознать лжеца? И возможно ли это вообще, если ты уже и сам веришь в то, что говоришь? Сколько времени пройдет, пока он не поверит в то, что придуманная им с Макбетом версия убийства тех двух Рыцарей – это и есть правда?

– Дуфф, ты как, вымыл руки? По-моему, Дункану домой хочется.

Выйдя из «Каменщика», гвардейцы принялись прощаться.

– Верность и братство, – громко произнес Макбет, а остальные ответили довольно слаженным хором:

– Крещены огнем, венчаны кровью!

Они медленно разбрелись в разные стороны. Макбет с Банко отправились на запад, мимо уличного музыканта, завывавшего «Meet me on the corner», а потом по опустевшим и заброшенным залам и переходам городского вокзала. Там гулял на удивление теплый ветер, подбрасывая в воздух мусор и кидая его к подножью когда-то величественных дорийских колонн, которые сейчас грозили вот-вот обрушиться.

– Ну, – начал Банко, – расскажешь мне, что там на самом деле произошло?

– Давай лучше ты еще раз расскажешь про грузовик и статую? – предложил Макбет. – Там же высота – метров девяносто, не меньше! – Он расхохотался, и по сводчатому залу прокатилось эхо.

Банко улыбнулся:

– Ладно, Макбет, колись. Что там произошло, на дороге?

– И сколько они теперь собираются мост чинить – не сказали?

– Им ты запросто лапши на уши навешаешь, а вот со мной не пройдет.

– Банко, мы их взяли. Что еще тебе нужно знать?

– А мне нужно это знать? – Банко помахал рукой, словно разгоняя отвратительный запах, ползущий снизу, из туалетов, с лестницы, по которой какая-то женщина неопределенного возраста медленно поднималась вверх, сгорбившись и цепляясь за перила.

– Нет.

– Ну и ладно, – уступил Банко.

Макбет подошел к молодому парнишке, сидевшему у стены со стаканчиком для милостыни, и присел перед ним на корточки. Парень поднял голову. Один глаз закрывала черная повязка, а другой заволокло пеленой. Макбет положил в стаканчик купюру и положил руку парнишке на плечо.

– Ты как? – тихо спросил он.

– Макбет, – откликнулся парень, – ты же сам видишь.

– Ты можешь, – сказал Макбет, – никогда не забывай: ты можешь бросить.

– А тебе-то откуда знать? – Голос его сипел, словно подскакивая на гласных.

– Поверь мне – такое раньше бывало. – Макбет встал.

– Благослови тебя бог, Макбет! – прокричал ему вслед парнишка.

Они дошли до зала в восточной части вокзала. Здесь была мертвая тишина, прямо как в церкви. Некоторые наркоманы сидели и лежали на лавках и стояли, привалившись к стенам, а другие кружили по проходам, будто в медленном танце, похожие на космонавтов в безвоздушном пространстве, где нет гравитации. Кое-кто подозрительно смотрел на полицейских, но большинству было плевать. Они давно уже насквозь видели приходивших сюда и знали, что эти двое ничем не торгуют. Глядя на местных торчков, истощенных и потасканных, сложно было определить, сколько лет они ходят по земле. И сколько им осталось.

– Тебя никогда не тянет опять попробовать? – спросил Банко.

– Нет.

– Большинство завязавших всегда мечтают о дозе.

– А я – нет. Пойдем отсюда.

Они направились к западному выходу, вышли на улицу и остановились под крышей, куда не попадали капли дождя. Сбоку от них на выкрашенных в черный рельсах и невысоком постаменте стояло нечто, в темноте напоминающее какое-то доисторическое чудовище. Берта, первый в стране локомотив, собранный сто десять лет назад. Олицетворение надежды и веры в будущее, когда-то правивших этим городом. Широкая величественная лестница спускалась к темной и пустой Площади рабочих. В былые времена здесь кипела жизнь и стояли торговые павильоны, а сейчас площадь превратилась в призрачное царство ветра. По другую сторону площади сверкали огни: когда-то в этом строгом здании располагалась Железнодорожная компания, но после того, как железную дорогу закрыли, здание опустело и уже совсем было обветшало, когда его выкупили и разместили в нем самое элегантное и блестящее заведение в городе – казино «Инвернесс». Банко бывал в нем только раз – этого хватило, чтобы понять, что такое место ему не по душе. Или, скорее, что такие гости, как он, не по душе им. Ему было уютнее в «Обелиске»: гости там были не такие разряженные, выпивка дешевле, а шлюхи не отличались красотой и скромностью.

– Спокойной ночи, Банко.

– Спокойной ночи, Макбет. Пусть тебе приснится что-нибудь хорошее.

Он заметил, как Макбет вздрогнул, но потом, блеснув белыми зубами, улыбнулся.

– Передавай привет Флинсу и расскажи о подвигах, которые его отец сегодня совершил. Я бы дорого заплатил, чтобы увидеть, как Кеннет падает в речку с собственного моста…

Посмеиваясь, Макбет зашагал прочь по Площади рабочих, а Банко смотрел ему вслед. Когда смех стих, Банко охватила тревога. Макбет был для него не просто другом и коллегой – он был почти что сыном, младенцем Моисеем, которого принесло ему в корзине и которого Банко любил почти так же сильно, как Флинса. Поэтому Банко стоял и ждал, а Макбет пересек площадь и подошел к залитой светом двери, откуда в ту же секунду вышла высокая, одетая в красное платье женщина с длинными огненно-рыжими волосами, которая бросилась Макбету на шею. Она появилась на пороге так быстро, словно какие-то неведомые силы предупредили ее о приближении любимого.

Леди.

Возможно, ей уже сообщили о случившемся. Женщина, подобная Леди, не достигла бы того, чего достигла, не знай она обо всем, что происходит в этом городе. Они по-прежнему сжимали друг друга в объятиях. Ее и сейчас отличала поразительная красота, которая когда-то, вероятно, была еще более выдающейся. Сколько Леди лет, никто не знал, но она, совершенно определенно, была старше Макбета, которому стукнуло тридцать три. Впрочем, может, люди правы и для настоящей любви преград не существует.

А может, это неправда.

Банко развернулся и зашагал прочь, к северу.

В Файфе машина комиссара полиции свернула на грунтовую дорогу, и под колесами заскрипел гравий.

– Остановите здесь, – попросил Дуфф. – Тут недалеко осталось, я дойду.

Водитель притормозил. Теперь тишину нарушал только стрекот сверчков и шелест листьев.

– Не хочешь своих будить, – догадался Дункан и посмотрел на дорогу – там, вдали, виднелся небольшой сельский дом, выкрашенный белой краской и залитый лунным светом. – Понимаю. Лучше им спать и ничего не знать. Уютно у вас здесь.

– Спасибо. И прости, что пришлось из-за меня делать такой крюк.

– Иногда, Дуфф, иначе не получается. И в следующий раз, когда получишь анонимный совет, тебе тоже придется сделать крюк и посоветоваться со мной. Хорошо?

– Хорошо.

Дункан потер пальцем подбородок.

– Наша цель, Дуфф, сделать так, чтобы в этом городе жить стало лучше. Всем. Но это означает, что работать мы должны сообща и действовать ради блага общества, а не своего собственного.

– Разумеется! Скажу только, что готов выполнять любую работу, если она принесет пользу полиции и городу.

Дункан улыбнулся:

– В этом случае мне остается только поблагодарить тебя, Дуфф. И еще кое-что…

– Да?

– Ты сказал, что Северян явилось четырнадцать, а это больше, чем ты предполагал. Что для них выгоднее было бы отправить за товаром двоих – они спокойно, не привлекая внимания, сели бы в грузовик и уехали.

– Да.

– А тебе не приходило в голову, что Свенона тоже предупредили? Возможно, он догадывался о твоей операции? Поэтому, может, ты и не зря боялся, что кто-то сольет информацию на сторону. Спокойной ночи, Дуфф.

– Спокойной ночи.

Дуфф зашагал к дому, вдыхая запах земли и травы, уже покрывшейся утренней росой. Он и сам это подозревал, а тут еще и Дункан словно его мысли озвучил. Утечка информации. У них завелся стукач. И он, Дуфф, должен выяснить, кто это. Уже завтра.

Макбет лежал на боку, закрыв глаза. Из-за спины доносилось ее ровное дыхание, а снизу, из казино, – глухие удары басов, похожие на приглушенный стук сердца. Казино работало всю ночь, но сейчас было уже поздно даже для заядлых игроков и самых отчаянных пьяниц. Те, кто ночевал прямо здесь, уже расходились по номерам. Некоторые в одиночку, некоторые – с супругами. А еще кто-то – с чужими супругами. На это Леди смотрела сквозь пальцы, пока женщины, посещающие казино «Инвернесс», следовали ее неписаным правилам: вели себя скромно, выглядели ухоженными, одевались элегантно, ничем не болели и были красивыми. Вскоре после того, как они с Макбетом начали встречаться, Леди спросила, почему он не обращает на них внимания. И рассмеялась, когда он ответил, что видит только ее. Лишь немного позже она поняла, что это правда. Макбет видел ее, даже не глядя на нее: он навсегда запечатлел ее образ в своей памяти, поэтому, где бы он ни находился, ему достаточно было лишь закрыть глаза – и она оказывалась прямо перед ним. До Леди женщин у него не было. Нет, конечно, в его жизни встречались те, кто заставлял его сердце биться быстрее, как и те, чьи сердца волновал он сам. И, естественно, была среди них и та, которая оставила в его сердце рану. Но до секса у него ни с кем из них не дошло. Догадавшись об этом, Леди со смехом спросила, не девственник ли ей достался, и тогда Макбет рассказал ей свою историю. Историю, в которую до той поры были посвящены лишь двое. А Леди в ответ поделилась своей историей.

Шелковая простыня казалась чересчур тяжелой и дорогой. И похожей на лихорадку – одновременно и горячей, и холодной. Дыхание изменилось – Макбет понял, что Леди проснулась.

– Что случилось? – сонно спросила она.

– Ничего, – ответил он, – просто не спится.

Она прижалась к нему и погладила по груди и плечам. Иногда они дышали в такт – как сейчас, например. Словно они были частью одного организма, сиамскими близнецами или двумя легкими – это ощущение появилось у него, когда они рассказывали друг дружке свои истории, а сейчас он знал, что больше не одинок.

Ее рука скользнула вниз, на татуированное предплечье, а потом она погладила шрамы. Он рассказывал ей о них. И о Лориэле тоже. Друг от друга у них просто-напросто не осталось секретов. Секретов не было, но о некоторых отвратительных подробностях она умолчала – по его же просьбе. Ведь она его любит, и это главное, поэтому ему совершенно не нужно больше ничего знать о ней.

Он перевернулся на спину. Рука Леди двинулась по его животу, а затем замерла. Леди была королевой. А ее подданный под шелковой простыней послушно поднялся ей навстречу.

Когда Дуфф улегся в постель рядом с женой, прижавшись к ее спине и вслушиваясь в ее ровное дыхание, воспоминания о случившемся начали отступать вместе с ночной темнотой. Здесь он всегда себя так чувствовал. Они познакомились в бытность его студентом. Она происходила из обеспеченной семьи и выросла в западной части города. Сперва ее родители отнеслись к нему с известной долей недоверия, однако мало-помалу эти снобы прониклись симпатией к тщеславному и трудолюбивому юноше. И семья у Дуффа тоже была достаточно уважаемой – так считал его тесть. Ну, а все остальные почти машинально ему поддакивали. Брак, дети, дом в Файфе, где дети росли, не вдыхая отравленный городской воздух, карьера, работа. Много работы. Бесконечные дни и повышение по службе, которое маячило в будущем. А время – это всего лишь ржавчина. Так уж оно сложилось. Нет, его жена была ему хорошей супругой, не в этом дело. Она была рассудительной, заботливой и верной. А он сам? Разве сам Дуфф не был ей хорошим мужем? Он обеспечивал семью, откладывал на образование для детей, даже купальню на озере построил. Да, ни ей, ни тестю жаловаться не приходилось. Но Дуфф был тем, кем был, его уже не изменишь. Дом и семья – это, конечно, много хлопот, но зато в обмен он получал покой. Здесь жизнь шла своим чередом, по собственному плану и не зависела от того, что происходило там, за стенами дома. Почти не зависела. И порой он действительно нуждался в такой реальности – или ее отсутствии. Порой.

– Ты вернулся… – пробормотала она.

– К тебе и детям, – сказал он.

– …посреди ночи, – закончила она.

Он вслушивался в воцарившееся молчание, пытаясь понять, было оно добрым или злым. Потом он ласково положил руку ей на плечо и надавил пальцами на уставшие мышцы. Он знал, что ей будет приятно.

Дуфф закрыл глаза.

И вновь увидел все это.

Каплю дождя, повисшую на самом краю визора. Мужчину, стоящего перед ним на коленях. Он стоял, не шелохнувшись. Шлем с рогами. Дуфф хотел что-то сказать ему, но у него не получилось. Вместо этого он вскинул на плечо винтовку. Почему же он не дергается? Капля – она скоро упадет.

– Дуфф, – проговорил сзади Макбет, – Дуфф, не надо.

Капля сорвалась и полетела вниз.

Дуфф выстрелил. Выстрелил. Выстрелил. Выстрелил.

Три раза.

Мужчина перед ним медленно завалился на бок. Дуффу казалось, будто наступившая тишина вот-вот оглушит его. Он опустился на корточки рядом с убитым и стащил с него шлем. Когда Дуфф увидел, что перед ним не Свенон, его словно окатили ледяной водой. Молодой паренек лежал, закрыв глаза, так что казалось, будто он мирно спит.

Дуфф развернулся и посмотрел на Макбета, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. По-прежнему не в силах выдавить из себя ни слова, Дуфф замотал головой. В ответ Макбет лишь кивнул и снял шлем со второго. Тоже совсем мальчишка. У Дуффа сдавило горло, и он закрыл лицо руками. За своими собственными рыданиями он слышал вопли мальчишки, похожие на крики чаек:

– Нет, пожалуйста, не надо! Я ничего не видел! Я никому ни слова! Пожалуйста! Да мне все равно в суде не поверят! Я не…

Крики смолкли. Дуфф услышал тихий удар об асфальт и негромкое бульканье, а потом вернулась тишина. Он открыл глаза и лишь сейчас заметил, что второй парнишка одет в белое. В горле зияла дыра, и одежда стремительно впитывала бьющую из раны кровь. За парнем, тяжело дыша, стоял Макбет с кинжалом в руке.

– Ну вот, Дуфф, – хрипло проговорил он, – вот я и выплатил тебе долг.

Дуфф надавил сильнее, зная, что причиняет боль. Другой рукой он зажал лежавшему перед ним человеку рот и вдавил его голову в кровать. Человек отчаянно задергал руками в наручниках, которыми был прикован к кровати. В луче солнечного света Дуфф отчетливо видел тонкие синие артерии, сетью раскинувшиеся вокруг черного зрачка в вытаращенных глазах прямо под татуировкой «Северяне = жизнь + кровь». Он видел, как окрасились красным его собственные пальцы – указательный и средний, – когда он вдавил их в рану на плече байкера.

«Пойти на все, – думал Дуфф, – ради полиции и граждан». И вновь спросил:

– Кто из полицейских ваш осведомитель?

Он вытащил палец из раны, и человек перестал кричать. Дуфф медленно убрал ладонь с его лица. Раненый молчал. Дуфф сорвал с него повязку и опять надавил пальцами на рану.

Он понимал, что рано или поздно добьется ответа. Что человеческая выносливость не безгранична и что любой татуированный качок в определенный момент ломается и делает то, чего от себя никогда не ожидал. Потому что верность людям не свойственна, а вот предательство – наоборот.

Глава 4

Двадцать минут.

Двадцать минут потребовалось Дуффу, чтобы войти в больницу и выбить у этого татуированного качка все подробности о том, кто, где, когда и достаточно доказательств, чтобы осведомитель не смог отпереться. И если прежде сам факт того, что у них в полиции сидит осведомитель, казался ему на редкость паршивым, то сейчас Дуфф с трудом мог поверить собственному везению.

Тридцать минут.

За тридцать минут Дуфф успел сесть в машину, доехать под редкими, ленивыми каплями дождя до Главного управления, дождаться от секретарши комиссара снисходительного разрешения войти, опуститься в кресло перед Дунканом и произнести одно-единственное слово: «Кавдор». Наклонившись над столешницей, комиссар спросил Дуффа, уверен ли тот, ведь речь шла о начальнике Отдела по борьбе с преступными группировками, потом откинулся на спинку стула и провел рукой по лицу. Дуфф впервые услышал, как Дункан выругался.

Сорок минут.

За сорок минут Дункан успел выяснить, что Кавдор взял отгул, позвонить Макбету и дать ему приказ об аресте Кавдора. Восемь гвардейцев окружили дом Кавдора – огромную усадьбу в западной части города, в районе, откуда по-прежнему вывозили мусор, а бродяг выгоняли. Из усадьбы открывался сногсшибательный вид на море, а ближайшим соседом Кавдора был бургомистр Тортелл. Гвардейцы припарковали машину за два квартала от усадьбы и парами подобрались к дому с четырех сторон.

Макбет и Банко сидели на тротуаре с южной стороны, спиной к высокой стене, совсем рядом с воротами. Кавдор – как и большинство его соседей – приказал вмуровать в стену битое стекло, но на этот случай у гвардейцев имелись специальные маты. Операция проходила по обычному сценарию: добравшись до места, группа по рации сообщала об этом всем остальным. Макбет посмотрел на противоположную сторону улицы, на мальчугана лет шести-семи, который, когда они пришли, бросал мяч о стену гаража. Сейчас он забыл о мячике и, открыв рот, во все глаза смотрел на них. Макбет прижал к губам указательный палец, и мальчик медленно кивнул, зачарованно глядя на них. Макбет вспомнил, что такой же взгляд был вчера вечером у одетого в белое парнишки.

– Просыпайся! – прямо в ухо ему шепнул Банко.

– Ты чего?!

– Все группы на местах.

Макбет несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Ему надо привести себя в состояние полной готовности и забыть обо всем остальном. Он нажал на кнопку рации:

– Через пятнадцать минут заходим, все вместе. Север? Прием.

Из рации послышался голос Ангуса, вкрадчивый и мелодичный, какой бывает у священников:

– Готовы. Внутри все спокойно. Прием.

– Запад? Прием.

– Готовы. – Голос сменщика, Сейтона. Спокойный и хладнокровный. – Стоп, в гостиной за шторой движение. Прием.

– Понял, – ответил Макбет. Он действовал на автомате, а сама процедура отрабатывалась годами. – Значит, возможно, нас заметили. Начинаю обратный отсчет, и приступаем к захвату. Три – два – один. Вперед!

И Макбет ощутил его – Порядок. Порядок напоминал запертую комнату, в которой находился он сам, его команда и Задание.

Они поднялись. Банко набросил на торчащие из стены осколки мат, и Макбет увидел, как мальчик с мячом медленно, словно робот, машет им рукой.

За несколько секунд перебравшись через стену, они пробежали по саду, и Макбету казалось, будто его чувства до предела обострились. Он слышал, как ветер раскачивает ветку дерева, как с крыши соседнего дома взлетела ворона, он чувствовал запах гниющего в траве яблока. Они взбежали вверх по лестнице. Банко прикладом разбил окно рядом с дверью, просунул руку в образовавшуюся дыру и отпер дверь изнутри. Зайдя в дом, они услышали отовсюду звон разбитого стекла. Восемь против одного. Когда Макбет спросил Дункана, действительно ли у того есть основания полагать, что Кавдор окажет сопротивление, Дункан ответил, что хочет провести задержание по всем правилам вовсе не поэтому.

– Это для того, чтобы подать знак, Макбет. Что своих мы не щадим. Совсем наоборот. Поэтому бейте окна, вышибайте двери, шумите и выведите Кавдора в наручниках через главный вход, чтобы все видели и разнесли по округе.

Первым в дом вошел Макбет. Вскинув автомат, он быстро окинул взглядом коридор и прижался к стене возле двери в гостиную. После яркого света улицы его глазам требовалось время, чтобы привыкнуть к полумраку. Макбету показалось, будто все шторы в доме задернуты.

Банко прошел в гостиную, Макбет сделал шаг, чтобы последовать за ним, – именно в эту секунду все и произошло.

Зверь бесшумно спрыгнул с лестницы и бросился на Макбета спереди, так что тот повалился навзничь.

Макбет чувствовал его дыхание возле собственного горла, но успел оттолкнуть голову пса дулом автомата. Зверь впился зубами ему в плечо, в клочья разрывая кожу и мясо, и Макбет завопил от боли. Он попытался ударить пса, но свободная рука запуталась в ремне автомата.

– Банко!

Ведь у Кавдора не было собаки! Перед операцией они всегда проверяли подобные детали. Но собака откуда-то взялась, причем крупная и сильная. Макбет чувствовал, как дуло автомата медленно сдвигается в сторону. Горло – вот куда тянулась псина. Ей достаточно перекусить сонную артерию.

– Бан…

Псина вдруг замерла. Макбет повернул голову и вгляделся в потухшие глаза животного, чувствуя на себе тяжесть обмякшего собачьего тела. Он оттолкнул в сторону убитого зверя и посмотрел вверх. Над ним, протягивая руку, стоял Сейтон.

– Спасибо, – Макбет поднялся на ноги. – Где Банко?

– Они с Кавдором вон там, – Сейтон кивнул в сторону гостиной.

Макбет подошел к двери. Шторы были раздвинуты, а солнце било ему прямо в глаза, поэтому сперва он не увидел ничего, кроме спины Банко, который стоял посреди комнаты, задрав кверху голову. А прямо над ним, под потолком, парил ангел в мантии из солнечных лучей и с головой, склоненной в мольбе о прощении.

Час.

Прошел час с того момента, как Макбет дал команду, и до того, как Дункан собрал начальников всех отделов и подразделений в большом зале Главного управления.

Он подошел к кафедре и посмотрел на разложенные перед ним записи. Дуфф знал, что Дункан написал речь так, как, по его мнению, она должна звучать, но совсем скоро он забудет о записях и заговорит так, как подсказывает ему сердце. Нет, вовсе не потому, что комиссар считал себя столпом красноречия – Дункан мастерски владел словом просто потому, что голос его сердца никогда не противоречил голосу разума. Он понимал себя, а значит, и других. Так казалось Дуффу. Лидер. Способный повести за собой. Дуффу тоже хотелось быть таким. Или стать таким.

– Всем вам известно, что произошло. – Дункан проговорил это серьезно и негромко, но Дуффу показалось, что его слова эхом разлетелись по залу. – И тем не менее я считаю своим долгом официально ввести всех вас в курс дела сейчас, потому что вечером здесь состоится пресс-конференция. Против одного из наиболее уважаемых наших коллег, начальника отдела Кавдора, было выдвинуто серьезное обвинение во взяточничестве и коррупции. И, к сожалению, все указывает на то, что это правда. В свете его контактов с группировкой Рыцари севера, которая была целью нашей вчерашней операции, существовал риск, что он, учитывая ситуацию, попытается уничтожить доказательства или скрыться. По этой причине сегодня в десять утра я отдал гвардейцам приказ о немедленном задержании Кавдора.

Дуфф надеялся, что в своей речи комиссар упомянет и его, однако осознавал, что Дункан не собирается посвящать присутствующих во все подробности. Потому что если в полиции чему-то и учишься, так это держать язык за зубами. Поэтому он вздрогнул, когда Дункан вдруг сказал: «Старший инспектор Макбет, я просил бы вас выйти и коротко доложить о том, как прошло задержание».

Дуфф обернулся и увидел, как Макбет – тоже явно удивленный – пробирается вперед между рядами стульев. Как правило, комиссар не передавал слово другим, а сообщал о подобных событиях сам, коротко и по существу, а затем отпускал всех по рабочим местам, трудиться на благо города.

Макбету было не по себе. Переодеться он не успел, и на нем по-прежнему была униформа для спецопераций, но молнию на куртке он расстегнул, так что из-под нее виднелась белая повязка на левом плече.

– Ну… – проговорил он.

Не самый изящный способ начать речь, но начальник гвардейцев и не обязан обладать талантом оратора. Макбет взглянул на часы, словно торопился куда-то, однако все присутствующие понимали, что сделал он это машинально. Так поступил бы любой полицейский, которого попросили предоставить отчет об операции и который не знает, чего от него ожидают. Он смотрит на часы, словно ожидая, что они подскажут ему, как именно развивались события или помогут освежить их в памяти.

– В десять часов пятьдесят четыре минуты, – начал Макбет и два раза кашлянул, – гвардия штурмовала дом начальника Отдела по борьбе с преступными группировками Кавдора. Дверь на террасу была приоткрыта, но следов взлома или насильственного вторжения не было. Из чужих там находилась только собака. Также в доме не было ничего, что указывало бы на убийство. – Макбет наконец оторвал глаза от циферблата и обвел взглядом зал. – Возле двери на террасу валялся стул. Подобные заключения – это дело криминалистов, однако у меня сложилось впечатление, будто Кавдор сунул голову в петлю и спрыгнул со стула, а его тело, раскачиваясь, ударилось о стул, поэтому стул и валялся на противоположном конце комнаты. Эту версию подтверждает и тот факт, что испражнения умершего мы обнаружили практически повсюду в комнате. Тело уже остыло, факт самоубийства казался очевидным, и один из моих людей спросил, нельзя ли нарушить правила и снять тело – ведь Кавдор, несмотря ни на что, всю жизнь проработал полицейским. Я не разрешил…

Дуфф заметил, что Макбет на секунду театрально замолчал, словно для того, чтобы собравшиеся прислушались к тишине. К этой уловке Дуфф и сам не прочь был прибегнуть, и Дункан ее неоднократно использовал, вот только Дуфф никак не ожидал, что Макбет тоже способен на подобное. Впрочем, возможно, это вышло у него случайно, потому что он снова взглянул на часы.

– Это было в десять пятьдесят девять, – Макбет оглядел зал и поддернул рукав, прикрыв часы, – поэтому мы так и оставили Кавдора висеть там. Не ради следствия, а потому, что он был взяточником.

В наступившей тишине Дуфф услышал стук капель дождя о стекло. Макбет повернулся к Дункану и коротко кивнул, а потом вышел из-за кафедры и вернулся на место.

Дункан дождался, когда Макбет сядет, а потом сказал:

– Спасибо, Макбет. Последняя твоя фраза не для пресс-конференции, но, по-моему, она прекрасно подходит для того, чтобы завершить ею наше небольшое собрание. И помните, что, критикуя зло и слабость, мы прославляем добро и силу. Поэтому за работу, коллеги!

Стоя возле двери, молоденькая медсестра смотрела, как пациент снял куртку и рубашку и собрал сзади длинные темные волосы, а врач срезал с его левого плеча пропитанную кровью повязку. Пациент был полицейским – больше медсестра ничего о нем не знала. Хотя нет – еще у него были накачанные мышцы.

– Ох ты!.. – проговорил врач. – Тут надо будет кое-что зашить. И еще сделать прививку от бешенства – при собачьих укусах это обязательно. Но сначала обезболим. Мария, пожалуйста…

– Нет, – перебил его пациент, уставившись в стену.

– Простите?

– Не надо никакого обезболивания.

Врач помолчал.

– Точно?

– Да.

Врач хотел было предупредить, что процедура может оказаться крайне болезненной, но в этот момент заметил на руках шрамы. Старые шрамы. После переезда в этот город врач видел подобные шрамы чересчур часто.

– Ясно, – согласился он, – обойдемся без обезболивания.

Дуфф откинулся на спинку стула и плотнее прижал телефон к уху:

– Дорогая, это я. Что делаете?

– Эмилия с подружками пошли купаться. У Эвана зуб разболелся, хочу отвезти его к стоматологу.

– Ясно. Слушай, я сегодня буду поздно.

– Почему?

– Возможно, даже заночевать придется в городе.

– Почему? – повторила она, но ни раздражения, ни обиды в ее голосе он не услышал. Ее вопрос звучал так, словно ей просто хотелось знать это – возможно, чтобы объяснить детям, почему папы нет дома. Не потому, что она сама в нем нуждалась. Не потому, что…

– Скоро в новостях все покажут, – ответил он. – Кавдор покончил с собой.

– Ой! А кто такой Кавдор?

– А разве ты не знаешь?

– Нет.

– Начальник Отдела по борьбе с преступными группировками. Многие думали, что рулить Оргпрестом тоже будет он.

Молчание.

Его работа никогда ее не интересовала. Ее мир ограничивался Файфом, детьми и супругом, по крайней мере, так было в прежние времена, когда он проводил дома больше времени. Его это устраивало и позволяло ему избавить их от грязи. С другой стороны, она не разделяла его честолюбия и из-за этого не всегда понимала, насколько он занят. Не осознавала, чем он жертвует. И что именно, черт возьми, ему нужно.

– Начальник Отдела по борьбе с организованной преступностью будет здесь третьим после Дункана и заместителя комиссара Малькольма. Так что дело серьезное, и мне нужно будет остаться здесь. И следующие несколько дней я тоже буду страшно занят.

– Главное, чтобы ты на маленький праздник был дома.

Маленький праздник? Черт! По традиции день до официального дня рождения кого-то из детей они проводили все вместе, вчетвером – готовили картофельный суп и дарили детям подарки от мамы и папы. Ведь у Эвана день рождения – как же он про него забыл? Ну ничего – за последние дни столько всего произошло, что дата и впрямь вылетела у него из головы, зато в подарок Эвану он купил как раз то, что сыну хотелось. Дуфф как-то рассказывал ему, что следователи нередко маскируются, чтобы их не узнали. В ящике перед Дуффом лежал нарядный сверток, а в нем – накладная борода, специальный клей, чтобы ее приклеивать, очки и зеленая шерстяная шапочка. По размеру все это подходило взрослому, и Дуфф собирался убедить Эвана, что папа и его коллеги используют для маскировки именно это.

На телефоне замигала лампочка. Звонок по внутренней линии. Кажется, он догадался, кто это.

– Дорогая, подожди секундочку.

Он нажал на кнопку под лампочкой:

– Да?

– Дуфф, это Дункан. Я по поводу пресс-конференции.

– Да, я слушаю.

– Я хочу продемонстрировать, что случившееся нас не выбило из седла и что мы уже думаем о будущем. Поэтому я сразу сообщу всем имя нового исполняющего обязанности начальника Оргпреста.

– Оргпреста? Э-хм… Уже?

– Я бы все равно назначил его в конце месяца, а у Отдела по борьбе с преступными группировками начальника больше нет, поэтому наиболее разумным будет назначить его уже сейчас. Ты мог бы зайти ко мне в кабинет?

– Разумеется.

Дункан положил трубку. Дуфф молча смотрел на погасшую лампочку. Комиссар редко звонил кому-то лично – обычно на подобные встречи приглашал его секретарь или один из помощников. Исполняющий обязанности начальника отдела. Который со временем – по окончании испытательного срока и завершении всех необходимых процедур – станет полноправным начальником. Его взгляд наткнулся вдруг на другую светящуюся лампочку. Он совершенно забыл, что попросил жену подождать.

– Дорогая, тут у меня срочное дело – мне надо бежать.

– Ох, надеюсь, все в порядке? Ничего страшного?

– Все в порядке, – засмеялся Дуфф, – и ничего страшного. Все в полном порядке. Дорогая, непременно включи вечером радио – сегодня скажут, кто будет начальником Оргпреста.

– Ладно.

– Целую тебя в шею, – много лет назад это было их прощальной фразой.

Дуфф положил трубку, выскочил из кабинета и бросился наверх. Наверх, наверх, выше и выше.

Секретарша разрешила Дуффу войти без предупреждения.

– Они вас ждут, – улыбнулась она.

Улыбнулась! Она же никогда не улыбается.

Помимо самого Дункана за круглым дубовым столом в просторном, но скромно обставленном кабинете комиссара полиции сидели четверо. Рано поседевший и не снимающий очков заместитель комиссара Малькольм. Он изучал философию и экономику в Капитольском университете и поэтому для многих в Главном управлении оставался чужаком. Малькольм с Дунканом давно дружили, и Дункан говорил, что пригласил его в Управление, потому что им нужны были те, кто долго проработал на руководящих должностях. Некоторые, впрочем, полагали, что Малькольм нужен был комиссару только потому, что всегда поддерживал все его решения. Рядом с Малькольмом сидел, чуть наклонившись вперед, бледнокожий, словно альбинос, Ленокс. Его отдел появился в результате проведенной Дунканом реорганизации и получил название Антикоррупционного, вызвавшее небольшой спор. Кое-кто говорил, что, например, Отдел расследования уголовных преступлений не называется антиуголовным. Однако такое название Дункан дал по вполне определенной причине: дело в том, что в бытность Кеннета комиссаром полиции этот отдел называли просто Коррупционным.

По другую сторону от Дункана сидела его помощница, которая вела протокол совещания, а рядом с ней – старший инспектор Кетнес.

Курить у себя в кабинете Дункан не позволял, поэтому пепельницы на столе не было, а ведь по количеству окурков в ней Дуфф вполне мог бы определить, долго ли они уже тут сидят. Впрочем, он заметил пятна кофе на некоторых блокнотах и почти пустые кофейные чашки. А судя по тому, что настроены все были благодушно, решение они уже приняли.

– Спасибо, что так быстро пришел, Дуфф, – и Дункан указал ему на последний свободный стул. – Перейду сразу к делу. Как я уже говорил, мы хотим ускорить слияние твоего Отдела по борьбе с наркоторговлей и Отдела по борьбе с преступными группировками и создать единый Отдел по борьбе с организованной преступностью, или Оргпрест. Это наша первая экстренная ситуация с того момента, как я занял вон то кресло, – Дункан кивнул в сторону письменного стола, и Дуфф проследил за его взглядом. Кресло комиссара полиции было массивным, с высокой спинкой, но особенно удобным не выглядело. Чересчур грубое. И без мягкой обивки. Впрочем, Дуффу такие кресла нравились.

– Поэтому я считаю сложившуюся ситуацию важным сигналом для того, чтобы продемонстрировать способность к действию.

– Да, решение разумное, – согласился Дуфф и в ту же секунду пожалел: со стороны могло показаться, что он вообразил, будто вызвали его для того, чтобы он дал оценку действиям руководства, – то есть я уверен, что вы поступаете правильно.

В кабинете на мгновение воцарилась тишина. Неужели он вновь переборщил и выставил себя бесхребетным подлизой, не имеющим собственного мнения?

– Руководить этим отделом должен тот, в чьей неподкупности мы уверены на сто процентов, – сказал наконец Дункан.

– Разумеется, – откликнулся Дуфф.

– Не только потому, что мы не можем себе позволить шумихи, подобной той, что поднялась сейчас вокруг Кавдора, но еще и потому, что нам нужен человек, который поможет поймать по-настоящему крупную рыбу. Я говорю не о Свеноне, а о Гекате.

Геката. Тишина в кабинете, наступившая после того, как Дункан произнес это имя, говорила сама за себя.

Дуфф выпрямился. Цель и впрямь грандиозная. Однако такой должности достоин лишь тот, кто сможет победить дракона. И это казалось Дуффу упоительным. Начинается новая жизнь. Которая и его самого изменит к лучшему.

– Ты провел успешную операцию и обезвредил Рыцарей севера, – сказал Дункан.

– Но, шеф, я действовал не в одиночку, – возразил Дуфф. Такое благородство временами не повредит – особенно когда оно и не требуется. Именно тогда его можно себе позволить.

– Именно, – согласился Дункан. – Вам помогал Макбет. И, насколько я понимаю, довольно ощутимо помогал. Как он тебе?

– В смысле?

– Вы вместе учились в Полицейской академии. Его служба в гвардии безупречна, а подчиненные его обожают. Однако гвардия – все же очень необычное подразделение. Так как ты хорошо знаешь Макбета, мы решили с тобой посоветоваться: как по-твоему, подходит Макбет для этой должности?

У Дуффа перехватило дыхание, и, чтобы восстановить его, ему пришлось дважды сглотнуть слюну.

– Макбет? То есть чтобы Макбет руководил Оргпрестом?..

– Да.

Дуфф никак не мог прийти в себя. Он прикрыл рукой рот и нахмурился, надеясь, что со стороны не заметно, насколько он потрясен, и кажется, будто он просто задумался.

– Ну, что скажешь, Дуфф?

– Брать приступом дома, стрелять в бандитов и освобождать заложников – это одно, – сказал Дуфф, – и здесь лучше Макбета не найти. Но начальнику Оргпреста нужны немного другие таланты.

– Тут я с тобой согласен, – ответил Дункан, – немного другие, но все же не совсем. Руководить – значит руководить. А что насчет характера? Положиться на него можно?

Дуфф ущипнул себя за верхнюю губу. Макбет. Хренов Макбет. Что же ответить? Эта должность предназначена для него, Дуффа, а не для того, кто с таким же успехом мог бы устроиться жонглером или метателем кинжалов в бродячий цирк! Дуфф уставился на картину, висевшую на стене за письменным столом. Марширующие люди с улыбками на лицах. По мнению Дункана, они символизировали веру в будущее, единство, способность повести за собой и солидарность. В памяти Дуффа появилась вдруг другая картина: Макбет, он сам и двое мертвых парнишек. И дождь, который смыл кровь.

– Да, – проговорил Дуфф, – на Макбета можно положиться. Но он в первую очередь практик. Доказательство этому – его сегодняшнее выступление на общем собрании.

– И в этом ты прав, – согласился Дункан. – Я поэтому и попросил его доложить об операции – мне хотелось посмотреть, как он справится. И мы, здесь присутствующие, все пришли к выводу, что его речь – отличный пример уважения к принятым нормам такого рода докладов. Это с одной стороны, а с другой – Макбет продемонстрировал прекрасную способность вдохновлять и поддерживать, свойственную прирожденным лидерам. «Кавдора мы так и оставили висеть там. Не ради следствия, а потому что он был взяточником». – Дункан так ловко передразнил говор Макбета – диалект уроженцев восточной части города, – что все рассмеялись.

– Если Макбет и впрямь обладает этими качествами, – начал Дуфф, хотя внутренний голос нашептывал, что не стоит, – то возникает вопрос: почему по окончании Полицейской академии он не достиг большего?

– Верно, – ответил Ленокс, – но как раз это говорит в пользу Макбета. – Он заливисто засмеялся. – При прежнем комиссаре никто из нас, присутствующих здесь, не занимал руководящих должностей. Потому что мы, как и Макбет, не участвовали в игре и отказывались брать взятки. Мои источники сообщают, что именно это помешало дальнейшей карьере Макбета.

– Тогда будем считать, что на мой вопрос вы ответили, – сухо проговорил Дуфф, – и вы, конечно, не забыли о его отношениях с владелицей казино.

Малькольм и Дункан переглянулись. Дункан кивнул, и Малькольм заговорил:

– Сейчас Отдел по борьбе с экономическими преступлениями проводит тщательную проверку компаний, которые предыдущий комиссар полиции не трогал, и в рамках этой операции недавно проверили и казино «Инвернесс». Они пришли к однозначному выводу: казино «Инвернесс» работает безупречно – это касается бухгалтерии, налогов и трудоустройства. Для этой сферы подобное – редкость. Прямо сейчас мы проверяем казино «Обелиск», – Малькольм криво улыбнулся, – и с ним дела обстоят несколько иначе. А мы ведь только-только начали. Тем не менее к Леди и ее заведению у нас никаких претензий не имеется.

– Макбет вырос в восточной части города, – сказал Дункан, – и кажется нам чужим, оттого что мы, собравшиеся здесь, якобы принадлежим совершенно иному кругу. Мы вместе боролись с Кеннетом и олицетворяем грядущие изменения в полиции, однако все знают, что каждый из нас получил дорогостоящее образование и происходит из уважаемой и обеспеченной семьи. Как мне кажется, будет полезно продемонстрировать, что в полиции, в нашей полиции, до самого верха способен добраться каждый, независимо от происхождения и связей, главное – честность и желание работать. Но честность прежде всего.

– Это отличный план, – поддержал его Малькольм, – особенно если сперва мы проговоримся журналистам о заслугах Макбета во время захвата Рыцарей севера.

– Хорошо придумано, – похвалил Ленокс.

– Ну ладно, – Дункан хлопнул в ладоши. – Дуфф, ты больше ничего не хочешь добавить?

Вы что, не видели шрамы у него на руках?

– Дуфф?

Вы что, не видели шрамы у него на руках?

– Дуфф, все в порядке?

– Да, шеф. Мне больше нечего добавить. Макбет – прекрасный кандидат на эту должность.

– Вот и хорошо. Тогда мне остается только поблагодарить вас всех за то, что нашли время зайти ко мне.

Макбет смотрел на красный фонарь светофора там, впереди, а «дворники» на принадлежавшем Банко «вольво PV544» размазывали по стеклу дождь. Эта машина немного напоминала самого Банко: она была значительно старше всех окружающих, однако по-прежнему прекрасно работала и вызывала доверие. Из-за реечной решетки радиатора автомобиль выглядел чуть старомодно и казался пережитком довоенного времени. Однако, по словам гордого владельца, внутреннему оснащению могла позавидовать самая современная машина. «Дворники» не успевали за дождем, и растекающаяся вода напоминала Макбету расплавленное стекло. Прямо перед ними пробежал насквозь вымокший парнишка в пальто, и Макбет заметил, что на светофоре для пешеходов загорелся красный человечек. Человеческое тело, с ног до головы в крови. Макбет вздрогнул.

– Ты чего? – удивился Банко.

– Да у меня, похоже, жар, – ответил Макбет, – и галлюцинации начались.

– Галлюцинации и озноб, – сказал Банко, – значит, у тебя грипп. Впрочем, ничего удивительного – ты вчера весь день под дождем бегал, а сегодня еще и псина покусала.

– Кстати, о псине. Мы уже выяснили, откуда она вообще взялась?

– Мы знаем только, что Кавдору она не принадлежала. Возможно, забежала в дом через веранду – там как раз была дверь открыта. Мне другое непонятно – как она сдохла?

– А я разве не сказал? Ее Сейтон прикончил.

– Это я знаю, но на трупе псины никаких следов я не обнаружил. Он что – придушил ее?

– Не знаю, лучше спроси его самого.

– Уж спрашивал, но он что-то невнятное…

– Папа, зеленый! – сидевший на заднем сиденье парнишка наклонился вперед. Макбет взглянул на долговязого девятнадцатилетнего паренька. Судя по всему, Флинс унаследовал материнскую застенчивость, а не отцовское добродушие.

– Так, парень, кто из нас за рулем, а? – Банко широко улыбнулся и надавил на газ.

Макбет смотрел в окно, на тротуары, на кумушек, торгующихся возле лавок, и безработных, которые топтались около пивных. Днем на улицах становилось все больше народа, и началось это примерно лет десять назад… Это могло бы наполнить город атмосферой жизни и движения, но произошло обратное: равнодушные, отстраненные лица больше напоминали живых мертвецов. Уже несколько месяцев Макбет пытался отыскать признаки изменений. Поменялась ли ситуация с приходом Дункана? Возможно, количество уличных преступлений и впрямь слегка сократилось, вероятнее всего потому, что теперь патрульных полицейских стало больше. А может статься, преступники просто отступили и орудовали теперь на более мелких улочках и в переулках.

– А в мое время лекций в Полицейской академии по вечерам не было, – сказал Макбет.

– Это не лекция, – ответил Флинс, – у нас коллоквиум.

– Коллоквиум? Это еще что за зверь?

– Флинс и еще пара особо усердных вместе готовятся к экзамену, – ответил за него Банко. – Ну и слава богу.

– Отец говорит, что Полицейской академии недостаточно и что надо бы еще выучиться на юриста. А ты что скажешь, дядя Макбет?

– Скажу, что отца надо слушаться.

– Но сам-то ты на юриста не учился, – возразил парень.

– Ну и где он теперь? – рассмеялся Банко. – Перестань, Флинс, уж ты-то должен превзойти отца и этого недотепу.

– Ты же говоришь, что у меня не развиты лидерские качества, – уперся Флинс.

Макбет удивленно взглянул на Банко:

– Правда, что ли? А я думал, что отцу полагается всячески поддерживать детей и говорить им, что им все по плечу, главное – хорошенько постараться.

– Все верно, – ответил Банко, – я же не говорю, что у него вообще нет лидерских качеств. Просто они недостаточно развиты. И это означает, что надо их развивать. Голова у него работает неплохо, главное – уверенность в собственном мнении. Нужно проявлять инициативу и не равняться на других.

Макбет повернулся назад:

– Вот папаша тебе достался, Флинс! Кремень!

Флинс пожал плечами:

– Одним хочется командовать и принимать решения, а другим – нет. Чего тут удивительного?

– Ничего удивительного, – согласился Банко, – но если хочешь чего-то достичь, то, бывает, требуется что-то в себе изменить.

– А сам-то ты много в себе изменил? – сердито спросил Флинс.

– Нет, я был, как ты, – признался Банко. – За меня решали другие, а я и рад был. Но сейчас мне жаль, что в те времена никто не сказал мне, что мое мнение ничем не хуже. А иногда даже лучше. А если ты лучше соображаешь, то обязан быть лидером – это твой долг перед обществом.

– А ты, дядя, согласен? Неужели можно взять и измениться? И стать лидером?

– Понятия не имею, – ответил Макбет. – Мне кажется, некоторые рождаются лидерами и способны кого угодно повести за собой. Комиссар Дункан – из таких. Они заражают тебя своими идеями, и за них ты готов в огонь и в воду. Но есть среди моих знакомых и такие, у кого нет ни лидерских способностей, ни дара убеждения – ими движет лишь стремление пробиться наверх и стать начальником. Возможно, они довольно сообразительные, им не откажешь в обаянии, однако в людях они совершенно не разбираются. Просто потому, что людей они не видят. А видят и понимают они только самих себя.

– Ты сейчас о Дуффе? – улыбнулся Банко.

– Дуфф – это кто? – оживился Флинс.

– Да какая разница, – ответил Макбет.

– Ну ладно тебе, дядя, давай же, выкладывай! А то я так и не научусь ничему.

Макбет вздохнул:

– С Дуффом мы подружились еще в детдоме, а потом дружили и в Полицейской академии. Сейчас он возглавляет Отдел по борьбе с наркоторговлей. Впрочем, будем надеяться, что со временем он изменится.

– Вот уж вряд ли, – рассмеялся Банко.

– Отдел по борьбе с наркоторговлей… – проговорил Флинс. – У него еще шрам такой здоровенный на лице?

– Ага, – подтвердил Банко.

– А откуда у него шрам?

– Он с ним родился, – ответил Макбет. – Вот и академия. Давай, учись хорошо.

– Ладно, дядя Макбет, постараюсь.

Дядей Флинс стал называть Макбета еще в детстве, а сейчас обращался так скорее в шутку. Однако теперь, когда Макбет проводил взглядом бегущего к воротам Полицейской академии парнишку, на душе у него потеплело.

– Хороший мальчик, – сказал он.

– Тебе бы детей завести, – откликнулся Банко, выруливая на дорогу, – это подарок на всю жизнь.

– Знаю, но для Леди уже поздновато.

– Так найди кого-нибудь помоложе. Твоего возраста.

Макбет задумчиво смотрел в окно.

– Знаешь, когда я сейчас увидел на светофоре красного человечка, я подумал о смерти, – сказал наконец он.

– Ты подумал про Кавдора, – предположил Банко. – Кстати, Ангус как увидел Кавдора в петле, так замер и смотрел на него – долго-долго. Я спросил, о чем он думает.

– О Боге?

– Нет. Он сказал, что не понимает, почему богатые и привилегированные накладывают на себя руки. Пусть, мол, Кавдор и потерял работу, и, возможно, его даже ненадолго посадили бы, но ведь он уже накопил достаточно, чтобы безбедно прожить до самой смерти. Пришлось мне объяснить, что дело в том, что Кавдор чувствовал себя проигравшим. И понимал, что будущее совсем не такое, каким он себе его представлял. Поэтому главное – не ожидать от жизни чересчур многого, двигаться медленно и не стать успешным слишком рано. Подниматься наверх, но не спеша.

– Ты убеждаешь своего сына, что ему достаточно стать юристом – и его жизнь будет лучше твоей.

– С сыновьями все иначе. Они – продолжение твоей собственной жизни. Они обязаны двигаться наверх.

– Нет, не про Кавдора.

– Ты о чем?

– Я подумал не про Кавдора.

– А про кого тогда?

– Про одного из байкеров там, на дороге. Он был… красным. С ног до головы в крови.

– Выбрось из головы.

– Его кровь была холодной.

– Холодной? О чем ты?..

Макбет глубоко вздохнул:

– Это двое парнишек около Форреса… Они сдались. Но Дуфф все равно выстрелил в одного из них – в того, который был в шлеме Свенона.

Банко покачал головой:

– Так я и знал, что дело нечисто. А со вторым байкером что?

– Он был свидетелем, – лицо Макбета исказила гримаса, – они просто сбежали с вечеринки, и на нем была белая рубашка и белые брюки. Я вытащил кинжал, и он принялся молить меня о пощаде – он сразу догадался, что его ждет.

– Тебе не обязательно рассказывать, что там случилось.

– И вот я стою сзади – и не могу. Держу кинжал, а сам как парализованный. Потом я посмотрел на Дуффа, а он лицо руками закрыл и рыдает, прямо как ребенок. И тогда я ударил.

Где-то вдалеке завыла сирена. Пожарная машина. «Какой, к черту, пожар в такой ливень?» – подумал Банко.

– Может, потому что его одежда уже была мокрая – не знаю, – продолжал Макбет, – но кровь окрасила его полностью. И рубашку, и брюки. Он так лежал на асфальте – руки вниз и слегка в стороны, как тот красный человечек на светофоре. Тот, который говорит: стой! Стой, не ходи туда…

Они молча проехали мимо въезда в расположенный под зданием Главного управления гараж. Места там принадлежали начальникам отделов и другим высокопоставленным чинам. Банко свернул на парковку позади здания, остановил машину и заглушил двигатель. По крыше барабанил дождь.

– Ясно, – сказал Банко.

– Что тебе ясно?

– Дуфф знал, что если вы арестуете Свенона, то судить его будет самый жадный судья-взяточник в городе, где все куплены с потрохами, и сколько тогда дали бы Свенону? Года два? Ну, может, три. А может, и вообще оправдали бы. Так что мне все ясно.

– Ты серьезно?

– Да. А если бы свеноновские холуи дали свидетельские показания против Дуффа, то сколько бы дали ему? Двадцать лет? Двадцать пять? Своих надо защищать – никто, кроме нас, этого не сделает. И еще кое-что, поважнее: у нас новый комиссар полиции, и народ в этом городе вновь готов поверить в силу закона и порядка. Еще один полицейский скандал все испортил бы. Нужно видеть все в перспективе. Иногда, Макбет, жестокость служит добру.

– Может, и так.

– Макбет, дружище, да выбрось ты это из головы!

Ручейки воды, стекавшие по лобовому стеклу, превращали здание Главного управления в кривое подобие самого себя. Макбет и Банко сидели в машине и не торопились выходить, словно пытаясь переварить сказанное.

– Дуфф должен быть тебе признателен, – проговорил Банко, – если бы не ты, ему бы самому пришлось потрудиться. И об этом знали вы оба. Зато сейчас у каждого из вас имеется оружие, которое вы при необходимости сможете использовать друг против друга. Террористический баланс. Если бы не он, люди давно перестали бы спокойно спать по ночам.

– Мы с Дуффом – не то же самое, что США и СССР.

– Да неужели? В академии вы были неразлейвода, а сейчас даже и не здороваетесь почти. Что случилось-то?

Макбет пожал плечами:

– Да ничего особенного. Мы с самого начала были разными. Он – Дуфф, семья его в свое время чем только не владела, а такое не забывается. Язык, манеры. Из-за этого в интернате он стал отщепенцем и поэтому ухватился за меня. Мы с ним были той еще парочкой – с такими шутить не стоит. Потом, в Полицейской академии, он со временем примкнул к себе подобным. Как лев из зоопарка, которого вдруг выпустили в саванну. Он поступил в университет, получил дополнительное образование, начал встречаться с девушкой своего круга. Они поженились. Потом у них дети пошли. Наши пути просто-напросто разошлись.

– А может, тебя просто достало, что он высокомерный урод, который думает только о себе?

– Дуфф не такой, каким кажется. В академии мы с ним поклялись друг другу, что будем бороться с мерзавцами. Банко, Дуфф и впрямь хочет, чтобы жизнь в этом городе изменилась.

– Ты поэтому его спас?

– Дуфф молодец и вкалывает много, а скоро еще и Оргпрест возглавит – это каждому понятно. Ну подумаешь, ошибся, погорячился – неужели портить из-за этого карьеру тому, кто желает нам всем добра?

– Потому что не в твоем духе убивать беззащитных.

Макбет пожал плечами:

– Может, я тоже изменился.

– Люди не меняются. Но ты посчитал это своим солдатским долгом – сейчас я это понимаю. Ты, я и Дуфф – в этой войне мы воюем на одной стороне. Вы здорово сократили жизнь двум Северянам, но продлили жизни нашим детям, которые теперь не попробуют наркоту. Долг-то ты выполнил, но радости от этого мало – недаром тебе в светофоре мерещатся мертвецы. Знаешь, Макбет, ты лучше меня.

Макбет криво усмехнулся:

– В огне войны ты, старина, можешь разглядеть больше, чем я. По крайней мере, ты меня простил – и от этого мне уже легче.

Банко покачал головой:

– Да какое там разглядеть! Я просто размышляю вслух, а сам все время сомневаюсь.

– Сомневаешься? Ну да. А вот бывает иногда, что сомнения, того и гляди, сожрут тебя?

– Нет, – Банко посмотрел в окно, – не иногда. Они вообще все время меня гложут.

Выйдя с парковки, Банко и Макбет направились к входу, расположенному позади здания, возведенного на востоке Третьего округа двести лет назад. В былые времена здесь располагалась тюрьма – поговаривали даже, что там пытали и казнили. Те, кто засиживался здесь до ночи, утверждали, будто вечером в кабинетах тянет холодом и слышатся приглушенные крики. Впрочем, по словам Банко, все это были проделки немного чокнутого завхоза: ровно в пять вечера тот выключал отопление, а когда видел, что кто-то уходит, не погасив лампу, то принимался кричать.

В толпе безработных мужчин Макбет заметил двух женщин, явно восточного происхождения, – те внимательно приглядывались к прохожим. Раньше городские проститутки собирались на улице Приветливой, позади здания Железнодорожной компании, но потом власти города выгнали их оттуда, и рынок разделился. Некоторые – кому позволяла красота – теперь искали клиентов в казино, а всем остальным пришлось остаться на улице, но теперь они работали бок о бок с защитниками закона и порядка. К тому же полиция, следуя требованиям политиков и журналистов, время от времени «очищала» улицы от продавщиц «секс-услуг» и проводила массовые аресты, так что теперь те иногда совершали недолгие вылазки в другие части города, что, впрочем, всех устраивало, ведь проститутки всегда возвращались на прежнее место. Кроме того, значительную часть клиентов составляли сотрудники Главного управления. На предложения девушек Макбет так долго отвечал вежливым отказом, что те уже давно оставили его в покое. Поэтому, когда эти две женщины направились к ним с Банко, Макбет принял их за новеньких. Иначе он запомнил бы их. Местная клиентура требовательностью не отличалась, однако даже по их меркам дамы были удивительно непривлекательными. Макбет никогда не умел определять возраст у выходцев с Востока, но, сколько бы лет ни было незнакомкам, эти годы не прошли для них даром. Их выдавал взгляд – холодное равнодушие таких глаз не позволяет тебе проникнуть внутрь, и, сколько ни вглядывайся в них, увидишь лишь собственное отражение. Ко всему прочему, проститутки были одеты в дешевые пальто и казались горбатыми, но даже не это приковывало взгляд, а какая-то странная гримаса на их лицах. Одна из женщин открыла рот и обнажила десны, из которых торчали редкие почерневшие зубы.

– Вы уж простите, дамы, – опередил ее Макбет, – мы бы с удовольствием, но у меня ужасно ревнивая жена, а вот у него – жуткая болезнь, причем передается она как раз половым путем.

Банко промычал что-то себе под нос и покачал головой.

– Макбет! – сказала одна из них неожиданно тоненьким голоском с удивительным заикающимся акцентом.

– Банко! – проговорила другая. Тот ж акцент, тот же голос.

Макбет остановился. Волосы падали на лица женщин, видимо, так те пытались скрыть изъяны, однако посреди лица у обеих торчали не по-восточному длинные красные носы.

– Вы знаете, как нас зовут? – удивился Макбет. – Чем мы можем вам помочь?

Не ответив, женщины молча кивнули в сторону. И там, в тени переулка, Макбет разглядел третью фигуру, разительно отличавшуюся от двух стоящих перед ним незнакомок. Третья женщина – если это вообще была женщина – оказалась высокой и широкоплечей, какими бывают лишь охранники, в наряде леопардовой расцветки, подчеркивающем ее формы. Так продавец подделок выпячивает мнимые достоинства своего товара. Однако Макбет знал, чем она на самом деле торгует – во всяком случае, чем торговала прежде. И о сомнительных достоинствах ее товара он тоже знал. В этой женщине все казалось гигантским – рост, фигура, выпяченная грудь, хищные красные ногти на мощных пальцах, выпученные глаза, яркий, почти театральный грим и кожаные сапоги на тонюсенькой шпильке. Но поразило Макбета кое-что другое: она ничуть не изменилась. Будто все эти годы прошли для нее совершенно незаметно. Она сделала два огромных шага, похоже, этого было достаточно, чтобы перейти улицу.

– Господа, – проговорила она таким звучным басом, что Макбету почудилось даже, будто стекла на окнах зазвенели.

– Стрега, – ответил Макбет, – давненько не виделись.

– Это точно. Ты тогда был совсем мальчишкой.

– Значит, ты меня помнишь?

– Старший инспектор Макбет, я помню всех моих клиентов.

– А эти двое кто?

– Мои сестры, – улыбнулась Стрега, – мы к тебе от Гекаты с поздравлениями.

Заметив, что при упоминании о Гекате Банко машинально сунул руку под пиджак, Макбет остановил его.

– С какими еще поздравлениями?

– Ты возглавишь Оргпрест, – ответила Стрега, – славься!

– Славься, славься! – повторили за ней сестры.

– Ты о чем это? – Макбет пристально смотрел на безработных на другой стороне улицы. Когда Банко схватился за оружие, они явно оживились.

– Один умер, умрет и второй, – проговорила Стрега, – таков закон джунглей. А чем больше умрет, тем больше лакомых кусков останется. А кто получит их, умри вдруг комиссар Дункан?

– Эй, – Банко шагнул к ней, – если Геката так угрожает, то…

Макбет вновь удержал его. Он видел, как трое мужчин на противоположной стороне внимательно следили за ними и приготовились к нападению. Они стояли поодиночке, но все были одеты в серые плащи.

– Пусть говорят, – прошептал Макбет.

Стрега улыбнулась:

– Никаких угроз. Геката не собирается ничего предпринимать, он просто сообщает тебе о своих наблюдениях. Он полагает, что следующим комиссаром полиции станешь ты.

– Я? – Макбет расхохотался. – Следующим будет заместитель комиссара, а зовут его Малькольм. А теперь все, проваливайте.

– Геката никогда не ошибается, – ответил трансвестит, – и тебе об этом известно. – Стрега стояла прямо перед Макбетом, и тот подумал, что она по-прежнему выше его.

– А скажи-ка, – продолжала она, – красотка из казино не подсовывает тебе никакого зелья?

Банко заметил, как Макбет напрягся, и подумал, что Стреге повезло – Макбет явно считал ее женщиной. Макбет усмехнулся и собирался было ответить, но передумал. Переступил с ноги на ногу. Вновь открыл рот. Но и на этот раз не проронил ни звука. Затем он резко развернулся и зашагал к входу в Главное управление.

Гигантша проводила его взглядом.

– Ну, а ты, Банко, хочешь знать, что тебя ждет?

– Нет! – Он развернулся и направился следом за Макбетом.

– Или твоего сына, Флинса?

Банко остановился.

– Хороший мальчик, трудолюбивый, – продолжала Стрега, – Геката обещает, что если Флинс и его отец будут играть по правилам, то со временем мальчик тоже дорастет до комиссара полиции.

Банко повернулся и уставился на нее.

– Подниматься наверх, но не спеша. – Сказав это, она коротко поклонилась, улыбнулась и подхватила сестер под руки. – Пошли, сестренки.

Банко смотрел им вслед, пока их удивительная троица не скрылась за углом. На этой улице они казались до крайности неуместными, и Банко даже засомневался, что вообще видел их.

– В наше время столько психов по улицам разгуливает, – сказал Банко, догнав Макбета в холле перед проходной.

– В наше время? – Макбет во второй раз нетерпеливо нажал на кнопку лифта. – Психов в этом городе всегда хватало. А ты заметил, что дамочки явились с защитниками?

– Невидимая рука Гекаты?

Двери лифта открылись.

– Дуфф! – Макбет отступил в сторону. – Ну, как ты…

– Привет, Макбет, привет, Банко, – бросил им Дуфф и быстро направился к выходу.

– Ух ты, – удивился Банко, – чего это он разнервничался?..

– Вот что значит быть начальником, – улыбнулся Макбет. Он вошел в лифт и нажал кнопку подвального этажа. Гвардейский этаж.

– Ты заметил, что у Дуффа всегда скрипят ботинки?

– Это потому, что он носит обувь на размер больше, – ответил Макбет.

– Это еще зачем?

– Без понятия. – В эту секунду к лифту подбежал охранник. Макбет придержал закрывающиеся двери.

– Звонили от комиссара, – запыхавшись, сказал охранник, – велели тебе зайти к нему, как только придешь на работу.

– Ладно, – Макбет отпустил двери.

– Неприятности? – спросил Банко, когда двери закрылись.

– Видимо, да, – и Макбет нажал кнопку с цифрой «пять», чувствуя, как саднит рана на плече.

Глава 5

Леди прошлась по игровому залу. Свет огромных хрустальных люстр мягко растекался по темным столам красного дерева, за которыми играли в блек-джек и покер, тонул в зеленой фетровой обивке, на которой сегодня вечером будут весело подпрыгивать фишки, и поблескивал на позолоченной рулетке, минаретом возвышавшейся посередине стола. Хрустальные люстры были изготовлены по заказу и представляли собой уменьшенные копии огромной – весом четыре с половиной тонны – люстры из дворца Долмабахче в Стамбуле, а шпиль люстры по форме напоминал рулетку. На каждой люстре имелась веревка, привязанная другим концом к перилам мезонина, так что каждый понедельник люстры спускали вниз и чистили. Леди знала, что большинство гостей не обращают внимания на подобные мелочи. Например, на крошечные, едва заметные лилии, вышитые на толстых темно-красных коврах, купленных в Италии и обошедшихся в целое состояние. Но она сама знала – знала, что шпили на люстрах похожи на рулетку, и знала, почему на коврах вышиты лилии. Для нее этого было достаточно. Потому что все это принадлежало ей.

Она прошла мимо крупье, и те машинально выпрямились. Они прекрасно работали, быстро и аккуратно, с игроками разговаривали вежливо, но твердо, руки и волосы у них выглядели безупречно, а униформа казино «Инвернесс» – красная с черным, которую каждый год шили по индивидуальному заказу для каждого из них, – сидела как влитая. И что самое главное, все они были честными. Это были не просто ее догадки – об этом Леди говорили ее собственные глаза и уши. Она видела это в их взглядах и выражении лица, судила по тому, напряжены они или расслаблены, и вслушивалась в их голоса. Леди обладала врожденной чуткостью, которую унаследовала от матери, а та – от бабки. Но если тех двоих такая обостренная чувствительность с возрастом привела к безумию, то Леди воспользовалась ею как оружием для разоблачения тех, кто был с ней нечестен. Благодаря ей Леди выбралась из юдоли скорби и добилась того, что имела. Обходя подобным образом казино, она преследовала две цели. Во-первых, так она держала подчиненных в напряжении, необходимом для того, чтобы казино «Инвернесс» считалось более достойным, чем «Обелиск». А во-вторых, так она разоблачала тех, кому было что скрывать. Ведь люди как мокрая глина: даже если ты был честен и неподкупен вчера, бывает, что сегодня мотивы, причины и слова толкают тебя на поступки, которые прежде казались немыслимыми. Да, лишь одно в человеческом сердце неизменно – жадность. Леди знала и это. Ее собственное сердце тоже было таким, и жила она, то проклиная, то благодаря его, сердце, принесшее ей великое богатство и лишившее ее самого главного. И тем не менее именно такое сердце билось у нее в груди, а ведь сердце не поменяешь и не остановишь, так что остается только повиноваться ему.

Она кивнула знакомым, собравшимся за игорным столом. Постоянные гости. У каждого из них имелись свои причины для игры. Были среди них те, кому хотелось рсслабиться после тяжелого дня на работе, и те, чья жизнь была такой спокойной, что им не хватало адреналина. А некоторые не работали и не волновались, зато были при деньгах. Совсем неимущие отправлялись в «Обелиск», где тех, чьи ставки превышали пятьсот крон, кормили безвкусным, зато бесплатным ужином. Некоторым идиотам казалось, будто рано или поздно они непременно выиграют – главное, не сдаваться и продолжать игру, правда, таких становилось все меньше и меньше, но полностью они так пока и не вымерли. А еще были такие, благодаря которым – хотя ни один владелец казино в этом ни за что не признался бы – казино были обязаны своим существованием. Те, кто не мог удержаться. Те, кто, сами того не желая, приходили сюда каждый вечер, чтобы рискнуть всем, что у них было. Те, кто завороженно смотрел на шарик, прыгающий возле позолоченной рулетки, словно крошечный земной шар, который не может избавиться от силы солнечного притяжения. Это солнце вдыхало в них жизнь, но оно же, следуя неумолимым законам физики, сжигало их. Подсевшие. Те, за чей счет Леди жила.

Кстати, о зависимости. Леди посмотрела на часы. Девять. Рановато, но Леди все равно хотелось, чтобы посетителей было побольше. Ее осведомители из «Обелиска» сообщали, что ее клиенты по-прежнему перебегают туда, даже после того, как она обновила здесь интерьер, сделала ремонт в номерах и поменяла меню. Некоторые утверждали, будто ее казино чересчур дорогое и что теперь, когда открывшийся три года назад «Обелиск» стал более дешевым конкурентом, Леди следовало бы снизить цены, пусть даже и в ущерб качеству – «Инвернесс» в любом случае будут считать лучшим казино в городе. Но такие советчики плохо знали Леди. Они не понимали, что главное для нее – не результат, а само осознание собственного превосходства. Быть лучше «Обелиска» недостаточно, лучшими среди всех – вот каким надо оставаться. «Инвернесс» и она, Леди, его неотъемлемая часть. Сюда стекались богачи и политики всех мастей, звезды кино и спорта, писатели, красотки, богема и интеллектуалы, и все они подходили к столу Леди, кланялись, целовали ей руку, подобострастно улыбались, когда она снисходительно разрешала им сыграть в кредит и угощала «Кровавой Мэри» за счет заведения. Доходы, убытки – какая разница, обычный поганый бордель – это удел «Обелиска», а те, кто считает иначе, пусть проваливают, не для них в казино «Инвернесс» начищают хрустальные люстры. Из настоящего хрусталя. Впрочем, что-то менять все равно придется. Кредиторы уже давно задают вопросы. И им не понравилось, когда она заявила, что казино «Инвернесс» нужна не дешевая выпивка, а новые люстры, еще больше и роскошнее.

Однако сейчас Леди волновалась не из-за казино. А из-за тех, кого считала зависимыми. И оттого, что Макбет еще не пришел. Задерживаясь, он всегда предупреждал об этом. И он явно еще не отошел после погони за Свеноном. Сам Макбет об этом не говорил, но Леди все видела. Порой его мягкосердечие удивляло ее. Она сама видела, как он убивает – с холодной рассчетливостью, быстро и умело, а потом улыбается без малейшего сожаления.

Но сейчас, насколько Леди могла судить, все сложилось иначе. Убитый был беззащитным. И хотя Леди порой не понимала, что именно мужчины, подобные Макбету, вкладывают в понятие чести, она знала, что как раз такие случаи выбивают у него из-под ног почву. Она прошлась по залу, поймав на себе взгляды двух сидевших у бара мужчин. Оба были моложе нее. Но ни один из них ее не интересовал. Она всегда стремилась быть желанной, но сейчас желавшие ее вызывали у нее отвращение. Все, кроме одного. Сперва она сама удивлялась оттого, что мужчине удалось полностью завладеть ее разумом и сердцем. И нередко Леди задавалась вопросом, почему она, прежде не знавшая любви к мужчине, полюбила именно его. Она предполагала, что разгадка кроется в его собственных чувствах – он любил в ней то, что других мужчин отпугивало. Силу. Волю. Ум, который превосходил их собственный и который она не желала скрывать. Полюбить такую женщину способен далеко не каждый. Она остановилась у большого окна, выходящего на Площадь рабочих, и посмотрела на Берту, старенький локомотив, стороживший вход в здание вокзала. Дорогу на болото, за долгие годы засосавшее многих. Может, он…

– Любимая…

Сколько раз она слышала, как он шепчет это ей на ухо? И тем не менее каждый раз казался ей первым. Раздвинув ее длинные рыжие волосы, он прижался губами к ее шее, и Леди почувствовала, как по ее телу пробежала дрожь. Она вела себя непрофессионально и знала, что двое парней в баре наблюдают за ними. Но ей было все равно. Он пришел.

– Где ты был?

– Обустраивался в новом кабинете. – Он обнял ее за талию.

– В новом кабинете? – Ее пальцы скльзнули по его руке. По шрамам. Как он говорил, шрамы появились оттого, что он кололся в темноте, не видя собственных вен, поэтому ему приходилось нащупывать место старого укола и колоть в ту же точку. А когда проделываешь подобное на протяжении многих лет, да еще и время от времени заносишь в ранку инфекцию, то руки твои выглядят так, будто ты перелезал через колючую проволоку. Но новых ранок она не находила. Уже много лет. И порой ее охватывала по-детски наивная надежда, что он раз и навсегда исцелился.

– Эти ваши стойла внизу? Вы что – называете их кабинетами?

– Нет, на четвертом этаже, – ответил Макбет.

Леди резко повернулась:

– Что?!

В его темной бороде блеснула улыбка:

– Перед тобой сейчас стоит новый начальник Отдела по борьбе с организованной преступностью.

– Ты серьезно?

– Да, – рассмеялся он, – ты сейчас прямо как я в кабинете Дункана.

– Любимый, я просто… я просто рада. Ты же это заслужил! Я все время это говорила! Я всегда говорила, что ты достоин большего, чем сидеть в этом вашем подвале.

– Да, дорогая, говорила, и не раз. Но, кроме тебя, так никто не считал, – и Макбет вновь засмеялся.

– Но сейчас ты и правда поднялся! Вон из подвала! Надеюсь, ты и зарплату потребовал достойную.

– Зарплату? Нет, это у меня совершенно из головы вылетело, я только и попросил, чтобы Банко стал моим заместителем, и они оба согласились. Но это же безумие…

– Безумие? Как раз наоборот – с их стороны было очень мудро назначить именно тебя.

– Да нет, я не об этом. По дороге в Управление ко мне подошли три сестры, послал их Геката, и они напророчили, что эту должность получу именно я.

– Напророчили?

– Ага!

– Они просто знали заранее, вот и все.

– Нет. Когда я вошел к Дункану в кабинет, он сказал, что принял решение за пять минут до моего прихода.

– Хм… Просто волшебство какое-то.

– Они, скорее всего, просто были под наркотой, вот и болтали что ни попадя. Но они сказали, что потом я стану комиссаром. А еще знаешь что? Дункан предложил отпраздновать мое назначение здесь, в «Инвернессе»!

– Подожди-ка, что ты сказал?

– Он хочет устроить праздник прямо здесь! Какая реклама тебе, а? Сам комиссар полиции на празднике в твоем казино!

– Нет, я про сестер. Они сказали, что ты станешь комиссаром?

– Да, но не забивай себе голову всякими глупостями, любимая. Я предложил Дункану остаться здесь на ночь, чтобы он и все остальные, кто живет за городом, переночевали в отеле наверху. У тебя сейчас много свободных номеров, поэтому…

– Конечно, это мы устроим, – она погладила его по щеке. – Я вижу, ты рад, дорогой, но ты что-то бледный.

– Не знаю, – Макбет пожал плечами, – может, заболел. Сегодня смотрю на светофор, а мне мертвецы мерещатся.

Леди взяла его под руку:

– Пойдем, мальчик мой. У меня есть как раз то, что тебе сейчас нужно.

– Да, ты меня вылечишь, – улыбнулся он.

Они медлено прошли через казино и поднялись наверх. Леди знала, что из-за высоких каблуков со стороны кажется, будто она на полголовы выше Макбета. Знала, что ее тело, элегантное вечернее платье и величественная походка приковывают к себе взгляды всех собравшихся здесь мужчин. Знала, что в «Обелиске» ничего подобного они не увидят.

Дуфф лежал на широкой двуспальной кровати, уставившись в потолок, на хорошо знакомую трещину в штукатурке.

– Потом, после совещания, Дункан отвел меня в сторону и спросил, не расстроился ли я, – громко прговорил он, – он сказал, мы оба знаем, что я был самым очевидным кандидатом на должность начальника отдела.

От большой трещины в стороны расползались более мелкие, образуя случайный узор, однако, когда Дуфф прищуривался, этот узор складывался в четкий рисунок. Вот только он никак не мог разглядеть, что же там нарисовано.

– И что ты ответил? – послышалось из ванной, где лилась вода. Даже сейчас, когда он прекрасно знал ее тело, она непременно сперва прихорашивалась. И его это вполне устраивало.

– Я ответил, что да, расстроился. Он ведь сказал, что назначает Макбета, потому что тот чужой, не нашего круга, и получается, что я остался за бортом как раз потому, что с самого начала поддерживал Дункана.

– Верно. И что он…

– Дункан сказал, что имеется и еще одна причина, но при остальных он не хотел о ней говорить. Что захват Свенона можно считать лишь отчасти удачным, так как сам Свенон ускользнул. И что мне сообщили об операции довольно давно и у меня было достаточно времени, чтобы доложить обо всем комиссару. Что Управление целый год вело слежку, а я так хотел потешить свое самолюбие, что чуть не пустил под откос всю работу. И что Макбет и гвардейцы спасли положение. И что, выбери он меня, а не его, это в такой ситуации вызвало бы подозрения. Ну, по крайней мере, он бросил мне этот кусок.

– Он отдал тебе Отдел по расследованию убийств – это же отлично?

– Отдел по борьбе с наркоторговлей больше моего, но, по крайней мере, теперь я не буду ходить у Макбета в подчиненных.

– А кстати, кто же все-таки уломал Дункана?

– В смысле?

– Кто из начальства поддержал кандидатуру Макбета? Дункан из тех, кто слушает чужие советы, он любит обсуждать и всегда ищет поддержки у других.

– Поверь мне, любовь моя, никакого лобби у Макбета нет – да он вообще вряд ли знает, что означает это слово. Единственное, чего ему хочется в этой жизни, – это ловить плохих парней и ублажать свою королеву игровых автоматов.

– А кстати… – Она появилась на пороге ванной в прозрачном нижнем белье, которое скорее подчеркивало, чем скрывало все ее прелести.

Дуффу многое в ней нравилось, порой он даже не мог решить, что именно, но за что он действительно боготворил ее, так это за молодость. В пламени расставленных на полу свечей ее глаза, красные губы и белые зубы влажно блестели. Однако сегодня вечером всего этого было ему мало. Он еще не пришел в себя. После случившегося сила, которую он ощущал в себе утром, покинула его. Впрочем, не исключено, что это можно исправить.

– Снимай это, – скомандовал он.

Она рассмеялась:

– Я только что это надела.

– Это приказ. Стой там и раздевайся. Медленно.

– М-м… Ну, не знаю. Приказы обычно звучат немного иначе.

– Инспектор Кетнес, я, как лицо вышестоящее, приказываю вам повернуться ко мне спиной, через голову снять то, что на вас надето, нагнуться и положить руки на дверные косяки.

Она изумленно охнула – изумленно, совсем как девчонка. Возможно, притворялась, а может, и нет. Ему было все равно. Настроение у него постепенно улучшалось.

Геката вышагивал по заляпанному полу вокзала, поглядывая на обшарпанные стены и прислушиваясь к тихому бормотанью торчков. Он поймал на себе взгляды двоих обитателей вокзала – они колдовали над ложкой и шприцем и явно делили зелье. Они его не знали. Его, по большому счету, никто не знал. Может статься, они раздумывали, не стрясти ли им пару монет с этого крупного холеного мужчины с неестественно черными, тщательно уложенными волосами, одетого в кашемировое пальто горчичного цвета и с дорогим «Ролексом» на руке. Возможно, он казался им мышью, забежавшей в логово льва. А возможно, его уверенная походка и трость с золотым набалдашником вселяли в них совершенно иные чувства. Тук-тук – постукивала трость в такт каблукам высокой широкоплечей женщины, которая следовала за ним. Если это вообще была женщина. Может, дело было в троих мужчинах в серых плащах, явившихся на вокзал немного раньше и сейчас стоявших наизготове возле стены. Возможно, именно поэтому торчкам показалось вдруг, что это они попали в его логово. И что львом был именно он.

Геката приостановился и пропустил Стрегу вперед, к узкой, пропахшей мочой лестнице, ведущей в туалет. Он видел, что торчки вернулись к самому важному в их жизни занятию и принялись варить зелье и заливать его в шприц. Подсевшие. Геката не испытывал ни злости, ни отвращения. Именно за счет таких он и жил.

Стрега открыла дверь внизу и растолкала еще одного спящего торчка. Чтобы тот не сомневался в серьезности ее намерений, она оскалилась, а чтобы понял, куда ему свалить, показала пальцем.

Геката шагал за ней мимо протекающих раковин и кабинок. От невыносимой вони ему на глаза наворачивались слезы. Но и вонь эта была полезной: она отгоняла любопытных, и даже самые опустившиеся наркоманы старались не засиживаться в туалете. Стрега с Гекатой зашли в последнюю кабинку, на двери которой висела табличка с надписью «Не работает». Внутри оказался унитаз, до краев полный фекалий. Лампочка над кабинкой была вывернута, так что толком уколоться здесь не удалось бы ни одному наркоману – он просто-напросто не разглядел бы вен. Стрега сняла доску с бачка, повернула ручку и толкнула его. Стена отодвинулась, и они шагнули внутрь.

– Закрывай быстрей! – закашлялся Геката. Он огляделся. Потайная дверь вела в железнодорожное депо, а там имелся второй выход к южному перрону. Геката перенес сюда производство зелья спустя два года после того, как с вокзала перестали уходить поезда. Территорию пришлось очистить от бомжей и наркоманов, и, хотя комиссар Кеннет всегда благоволил к Гекате и защищал его, тот приказал установить в туннеле и на лестнице в туалет скрытые камеры.

Сейчас, в вечернюю смену, здесь работало двенадцать человек, все в белых халатах и с повязками на лицах. Стеклянная стена делила зал на два отсека, в одном из которых семеро работников толкли, взвешивали и упаковывали зелье. За стеклом, возле двери в туннель, сидели двое вооруженных охранников – они присматривали за работниками и наблюдали в мониторы, подключенные к камерам. В самой глубине располагалась святая святых, то есть то, что на их языке называлось кухней. Там стоял котел, а доступ в кухню разрешался только сестрам. Дверь в кухню была герметичной, и на то имелось несколько причин. Во-первых, по гигиеническим соображениям, а еще чтобы никакому придурку не вздумалось чиркнуть там зажигалкой или бросить окурок и взорвать к чертям весь вокзал. Но в основном, чтобы никто не вдыхал молекул, которыми был насыщен воздух кухни, – иначе все быстро подсели бы на зелье. Геката нашел сестер в опиумном притоне в бангкокском Чайна-тауне, где эти двое держали небольшую лабораторию по производству героина из опиума, который привозили из Чианграя. Он знал о них довольно немного: они бежали из Китая вместе со сторонниками Чан Кайши, болезнь, изуродовавшая им лица, была обычным делом в их родной деревне, и, покуда Геката исправно платил им, сестры изготавливали как раз то, о чем их просили. Ингредиенты были им знакомы, пропорции тоже, а за процессом они вполне могли следить через стекло. И тем не менее была какая-то тайна в том, как они смешивали и варили зелье. Поэтому ходили слухи, которые Геката даже не пытался пресечь, что в зелье намешана шерсть с крысиных хвостов, истолченные пчелиные крылья, жабья кровь и даже слюни самих сестер. Такие слухи наделяли зелье зловещей волшебной силой, а если измученные безысходностью люди и соглашались за что-то заплатить, так это за волшебство. И в виде зелья они получали его сполна. Прежде Геката никогда не думал, что на наркотик можно подсесть так быстро и основательно. Впрочем, Геката знал, что, если сестры вдруг сварят что-то менее стоящее, ему придется тут же избавиться от них. Такова жизнь: все движется по кругу и всему свое время. Как те двадцать лет, пока Кеннет сидел в кресле комиссара полиции. Хорошие годы. А сейчас его место занял Дункан, и если он продолжит своевольничать, то их волшебной кухне несдобровать. Ведь если боги решают, хорошие нас ждут годы или плохие, если они управляют нашей короткой жизнью и судьбой, то нам остается одно – самому стать богом. Это легче, чем кажется, и если божьей силой наделены в нашем мире лишь единицы, то это оттого, что все остальные просто поддались страху и предрассудкам. Они прикрывают свою трусость моралью и пытаются навязать всем остальным целый набор заповедей. Однако эти заповеди придумали как раз те, кого тебе велено считать богом, и именно этим богам такие заповеди на руку. Однако оно и неплохо: не всем суждено стать богом, а каждому богу нужна паства. Рынок. Город. Или несколько городов.

Опершись обеими руками о трость, Геката остановился в конце зала. Его фабрика. Здесь он был хозяином, промышленником. Основоположником развивающейся отрасли. И вскоре можно будет расширяться. Если он не сможет удовлетворить спрос, то найдется кто-нибудь еще, таковы простые правила капитализма. Поэтому он уже давно вынашивал планы выкупить одну из разорившихся фабрик и запустить там для вида какое-нибудь небольшое производство, а в цехах открыть еще несколько кухонь. Охрана, колючая проволока, собственные разъезжающие по городу грузовики. Он сможет изготавливать в десять раз больше и отправлять в другие города. Вот только в этом случае ему понадобятся могущественные покровители в полиции. И прикормленный комиссар. Новый Кеннет. Что делать теперь, когда Кеннет мертв? Надо воспитать нового и расчистить ему дорогу.

Он перехватил взгляды нескольких «поваров», которые тотчас закивали и заулыбались ему, но тут же с удвоенным рвением принялись резать зелье и раскладывать его по пакетикам. Они боялись. Вообще-то, именно для этого он сюда и заходил. Не для того, чтобы прервать цикл, а чтобы отсрочить сбой. Рано или поздно каждый в этом зале захочет обмануть его, забрать домой несколько граммов и продать на сторону. Воров немедленно разоблачили бы и наказали. Стрега. Ей нравилось выполнять самые разные обязанности. Например, роль посланца.

– Ну что, Стрега, – начал он, – как по-твоему, взойдет ли зерно, которое ты посеяла в душе Макбета?

– Честолюбие подобно чертополоху – оно всегда тянется к солнцу, затеняя и убивая все вокруг.

– Будем надеяться.

– Люди – как чертополох. Они злые и глупые. Когда они видят, что первое предсказание сбылось, они перестают сомневаться во втором. Мы предсказали Макбету, что он станет начальником отдела. Вопрос лишь в том, есть ли в Макбете честолюбие чертополоха. И жестокость, которая понадобится, чтобы пройти весь путь до конца.

– В Макбете нет, – ответил Геката, – а вот в ней есть.

– В ней?

– В Леди, его любовнице и властительнице дум. Пусть я не знаком с нею, я все равно знаю ее самые потаенные секреты и понимаю ее лучше, чем тебя, Стрега. Леди лишь нужно немного времени – и она сама придет к неизбежному выводу. Поверь мне.

– И к какому же выводу?

– Что Дункана надо устранить.

– А потом?

– Потом… – Трость стукнула о пол. Тук-тук. – Потом опять настанут хорошие времена.

– Ты уверен, что мы сможем управлять Макбетом? Он давно слез с наркоты, не слишком ли он… правильный?

– Стрега, дорогая моя, торчки и высоконравственные болваны очень предсказуемы. Но когда торчок или высоконравственный болван влюбляется, тогда он становится еще более предсказуемым.

Банко лежал на кровати в спальне на втором этаже и прислушивался к шуму дождя, тишине и гудку паровоза, которых больше не существовало. Дом стоял прямо возле железной дороги, и Банко представил мокрый блестящий гравий на месте рельсов и шпал. Которые кто-то давно уже растащил. Они с Верой были здесь счастливы. Хорошее это было время. Когда он познакомился с Верой, она трудилась в ювелирном магазине «Якобс и сыновья», куда богатеи заходили прицениться к кольцам и другим побрякушкам. Однажды в магазине сработала сигнализация, и Банко, который как раз вышел на дежурство, поддал газу, включил сирену и через минуту уже был на месте. В магазине он наткнулся на испуганную девушку, которая, силясь перекричать сирену, сообщила, что она новенькая, просто запирала магазин и неправильно включила сигнализацию. Слов он почти не разобрал, однако успел неплохо разглядеть ее. А когда она в конце концов расплакалась, Банко заботливо обнял ее. Он словно сжимал в руках теплого дрожащего птенца. Несколько недель они ходили в кино, гуляли по солнцу до туннеля, и, провожая девушку домой, Банко ухитрился поцеловать ее. Она происходила из рабочей семьи, жила с родителями и с самого раннего возраста подрабатывала на фабрике «Эстекс». Пока не начала заходиться в жутком кашле и врач не посоветовал ей сменить работу. Работу у Якобса она нашла через знакомых.

– Зарплата хуже, – сказала она, – но зато проживу дольше.

– Но ты по-прежнему кашляешь.

– Только когда на улице сыро.

– Значит, будем чаще солнце включать. Пойдем в воскресенье погуляем?

Спустя полгода Банко пришел в магазин и попросил Веру подобрать ему обручальные кольца. Девушка так растерялась, что Банко расхохотался.

Поженившись, они переехали в тесный домик на две семьи, первый этаж в котором был уже занят. Накопленных денег хватило на кровать – на ней они занимались любовью, и на ней же Банко сейчас лежал. Во время оргазма Вера кричала, поэтому, смущаясь соседей, она обязательно дожидалась поезда. Когда тот проезжал мимо их дома, колеса так стучали по рельсам, что стены тряслись, а лампочки покачивались, и тогда Вера кричала и впивалась ногтями в его спину. Флинса она тоже рожала на этой кровати и тоже дождалась поезда, а когда тот пришел, зашлась в крике, вцепилась Банко в руку и выпустила на свет божий сына.

Еще через год они выкупили первый этаж, и места стало больше. Теперь их было трое, и они надеялись на дальнейшее пополнение. Однако спустя еще пять лет их осталось лишь двое – мальчик и мужчина. Ее подвели легкие. Врачи грешили на грязный воздух, выхлопные газы с фабрики, окутывающие город ядовитой пеленой. А ее легкие и так уже немало перенесли. Банко обвинял себя. Что он не смог скопить достаточно, чтобы перевезти семью на другую сторону от туннеля, в Файф, да куда угодно, главное, чтобы там было солнце и воздух, которым можно дышать.

Теперь места было слишком много. Снизу доносились звуки радио, и Банко знал, что Флинс готовится к занятиям. Мальчик был способным и старательным. Банко успокаивал себя, говорил, что те, кто все на лету схватывает, быстро перегорают, когда сталкиваются с трудностями. И тогда приходит черед таких, как Флинс, привыкших к усердию и кропотливой работе. Ничего, все наладится. Кто знает – может, мальчик скоро познакомится с хорошей девушкой и обзаведется семьей. А поселятся они, например, в этом доме. Может, настанут времена еще лучше. Может, они еще принесут пользу Дункану, теперь, когда Макбет станет руководить отделом по борьбе с организованной преступностью. Узнав о назначении, Банко удивился не меньше всех остальных. Один из гвардейцев, Рикардо, напрямую сказал, что не представляет, как Макбет и Банко вырядятся в костюмы с галстуками и запрутся в кабинетах. Будут планировать бюджет и рисовать стрелочки. Начнут расхаживать по вечеринкам с комиссарами, чиновниками и другими богатеями. Впрочем, поживем – увидим. Во всяком случае, надо попытаться. Возможно, пришел черед таких, как Макбет, привыкших бороться, чтобы получить желаемое. Кроме Дуффа, в Главном управлении никто не знал, что в юности Макбет «сидел» на амфетаминах и на каком дне оказался из-за этого. Однажды, патрулируя залитые дождем улицы, Банко наткнулся на мальчишку – тот был без сознания и, свернувшись калачиком, лежал на автобусной обстановке. Банко растолкал его и хотел было выгнать, но в темных глазах мальчика светилась такая мольба, и такое отчаяние сквозило в каждом жесте, когда мальчишка вскочил с лавки. Возможно, именно в тот момент решалась его судьба. И, возможно, его еще можно было спасти. В тот вечер Банко привел пятнадцатилетнего дрожащего парнишку домой, дал ему сухую одежду, попросил Веру накормить его и уложил спать. На следующий день, в воскресенье, Вера, Банко и парнишка сели в машину и отправились на другую сторону туннеля. Они гуляли по залитым солнцем зеленым горным пустошам, и Макбет рассказал, сперва заикаясь, а затем уже более уверенно, что вырос в детском доме и мечтал выступать в цирке. Он показал, как жонглирует, а потом отмерил пять шагов от большого дуба, взял у Банко складной нож и метнул его так, что лезвие вонзилось глубоко в ствол. Показать шрамы и рассказать о них мальчишка согласился лишь намного позже, поняв, что Банко и Вера не предадут его. Но даже тогда он сказал лишь, что подсел на амфетамин, сбежав из детского дома, а о причине умолчал. Были и другие воскресные дни, другие разговоры и прогулки. Но то, первое, воскресенье Банко запомнилось особенно еще и потому, что по пути домой Вера шепнула ему на ухо: «Давай тоже заведем такого мальчугана?» И когда через четыре года Банко с гордостью вел Макбета по коридорам Полицейской академии, Флинсу было три года, а Макбет давно уже завязал с наркотой.

Банко повернул голову и посмотрел на фотографию на тумбочке у кровати. Они с Флинсом под засохшей яблоней в саду возле дома. Флинс в форме студента Полицейской академии, куда только поступил. Раннее солнечное утро, и на них двоих падает тень фотографа.

Он услышал, как Флинс отодвинул стул и принялся расхаживать по комнате. Сердится и растерян. Да, иногда все и сразу не осилишь. И нужно научиться вникать. Чтобы измениться самому, изменить мысли и поступки, требуется время и желание. Чтобы отказаться от поработившей тебя наркоты, тоже требуется время. И чтобы восстановить справедливость, изменить город, очистить его от подонков, продажных политиков и преступных группировок, дать жителям воздух, которым они смогут дышать.

Внизу все стихло. Флинс вернулся за стол.

Вот так, правильно. Надо просто работать, парень. День за днем выполнять то, что от тебя требуется.

И тогда возможно даже, что в один прекрасный день здесь вновь будут ходить поезда.

Банко опять прислушался. Он слышал лишь тишину. И стук капель. И еще иногда, закрывая глаза, – дыхание лежащей рядом Веры.

Всхлипы Кетнес постепенно смолкли.

– Мне надо позвонить домой, – сказал Дуфф. Он прижался губами к ее вспотевшему лбу, а потом спустил ноги с кровати.

– Сейчас? – вырвалось у нее, и Дуфф заметил, как она прикусила губу, поняв, что вопрос прозвучал чересчур сердито. И кто это там сказал, что он не разбирается в людях?

– У Эвана сегодня зуб болел. Нужно узнать, как он.

Она не ответила, и Дуфф направился в кабинет. Одеваться он не стал. Квартира располагалась на последнем этаже, так что из соседних домов его никто не увидел бы. Впрочем, пусть бы даже и увидели – он был не против. Своим телом он гордился – возможно, потому, что привык стесняться обезобразившего лицо шрама. Квартира была просторной, намного больше, чем можно ожидать от гнездышка женщины на государственной службе. Дуфф предлагал поделить расходы на квартиру, коль скоро он все равно здесь ночует, но Кетнес ответила, что за квартиру платит ее отец.

Войдя в кабинет, Дуфф прикрыл за собой дверь и набрал свой домашний номер.

Прямо над его головой капли дождя со стуком разбивались об окно в скошенной крыше. Она ответила после третьего гудка. Всегда после третьего гудка, где бы она ни находилась.

– Это я, – сказал он. – Как вы съездили к зубному?

– Ему получше, – ответила она, – может, дело вообще не в зубах.

– Правда? А в чем тогда?

– Болеть много чего может. Просто он плакал, я спросила почему, а он не хотел говорить, и это первое, что пришло ему в голову. Он сейчас уже спит.

– Хм. Я завтра приеду домой и поговорю с ним. Как там у вас погода?

– Ясно. Луна светит. А ты почему спрашиваешь?

– Давай завтра на озеро сходим все вместе? Поплаваем?

– Дуфф, а ты сейчас где?

Он замер. Что-то в ее голосе насторожило его.

– Где я? В «Гранде», где же еще? – И с деланой радостью добавил: – Ну ладно, всем усталым мальчикам пора спать.

– Я сегодня звонила в «Гранд». Там сказали, что на твое имя у них номеров не бронировали.

Дуфф окаменел.

– Эмилия никак не могла решить задачку по математике, я подумала, что ты поможешь ей, и позвонила туда. Ты же знаешь, я даже с самыми элементарными примерами путаюсь. Так где ты?

– На работе, – Дуфф тихо выдохнул. – Тут есть диван – на нем и сплю. Просто работы и впрямь невпроворот. Прости, что я соврал – не хотел, чтобы ты догадалась, как мне сейчас тяжело.

– Тяжело?

Дуфф сглотнул.

– Я столько вкалывал. А начальником Оргпреста меня все равно не сделали. – Он съежился. Как же убого это звучит, он словно молил ее сжалиться и отпустить его.

– Ну ладно, зато тебе отдали Отдел по расследованию убийств. И, похоже, у тебя новый кабинет.

– Ты о чем это?

– На самом верху. Я слышу, как дождь по крыше стучит. Ладно, пойду спать.

В трубке щелкнуло, и наступила тишина.

Дуфф передернулся. В квартире было холодно, ему следовало одеться. И не расхаживать голым.

Леди прислушалась к дыханию Макбета и вздрогнула.

По комнате словно прокатилась волна холода.

Призрак. Призрак ребенка. Ей нужно выбраться из этой удушливой тьмы, разорвать ее и освободиться от темноты безумия, сломившего в свое время ее мать и бабку. Она должна бороться за свободу, пожертвовать всем, чем потребуется, ради места под солнцем. Или самой стать солнцем. Звездой. Горящей кометой, сгорающей и дающей жизнь другим. Но, сгорая, стать центром Вселенной. Да. Сгореть. Как сгорают сейчас ее дыхание и кожа, изгоняя из комнаты холод. Она провела рукой по телу, и в кожу словно вонзились тысячи невидимых иголочек.

Та же мысль. То же решение, что и прежде. Сделать это придется, иначе дальше ходу ей не будет. Единственный путь – вперед, подобно пуле, пробивающей все преграды.

Она положила руку на плечо Макбета. Тот спал совсем как ребенок. Как ребенок он спал в последний раз. Она тряхнула его за плечо.

Он повернулся и, что-то пробормотав, обнял ее. Всегда в ее распоряжении. Она взяла его руки в свои.

– Любимый, – прошептала она, – ты должен его убить.

Макбет открыл глаза. Она видела, как они блестят в темноте. Леди выпустила его руки.

Она погладила его по щеке. То же решение, что и прежде.

– Ты должен убить Дункана.

Глава 6

С того летнего вечера, когда Леди познакомилась с Макбетом, прошло четыре года. Тогда выдался на редкость солнечный и ясный день, а утром Леди даже показалось, будто она слышит пение птиц. Однако, когда солнце село и на работу в казино заступила ночная смена, над «Инвернессом» поднялась зловещая луна. Леди смотрела на нее, стоя возле входа в казино, когда перед ней остановилась гвардейская машина.

– Леди? – спросил он, глядя ей прямо в глаза. Что же она увидела тогда? Силу и решительность? Может, и так. Или, возможно, в тот момент она просто не хотела видеть ничего иного.

Она кивнула. Он показался ей слишком молодым. Второй полицейский, стоявший позади него, седой, пожилой и спокойный, наверняка лучше справился бы с подобным делом.

– Старший инспектор Макбет. Все по-прежнему, мэм?

Она кивнула.

– Ладно. Откуда мы их увидим?

– С мезонина.

– Банко, подготовь ребят, а я схожу посмотрю.

Возле лестницы молодой полицейский попросил Леди разуться, чтобы не стучать каблуками. Теперь он был выше ее, а не наоборот. Поднявшись наверх, они прошли вдоль мезонина, мимо окон, выходящих на площадь Рабочих. Здесь их не было видно из игорного зала. Они подошли к перилам, спрятавшись за канатом, на котором держалась одна из люстр, и настоящими рыцарскими доспехами XV века, которые Леди купила на аукционе в Аугсбурге. Она повесила здесь эти доспехи, чтобы игрокам казалось, будто их охраняют. Или следят за ними. Это уж в зависимости от их собственного настроя. Опустившись на корточки, Леди с инспектором посмотрели вниз, где за двадцать минут до этого случилось нечто, заставившее гостей и работников казино потерять от страха голову. Леди как раз поднялась на крышу полюбоваться луной, и та вдруг показалась ей зловещей. В ту же секунду Леди услышала внизу крики и выстрел. Спустившись в зал, она остановила перепуганного бармена, который рассказал, что один из гостей выстрелил в хрустальную люстру и взял в заложники Джека.

Леди машинально подсчитала про себя расходы на новую люстру, но понимала, что эти расходы – пустяки по сравнению с последствиями следующего возможного выстрела, особенно если учесть, что сейчас дуло пистолета было прижато к виску их лучшего крупье Джека. Ее казино предназначалось для отдыха, здесь гости могли отдохнуть от страха и опасностей, поджидавших их на улицах города. Окажись безопасность гостей под сомнением – и вскоре игровые залы опустели бы. Сейчас в зале осталось лишь двое, и оба они сидели за столом для игры в блек-джек под мезанином с противоположной стороны. Одним из оставшихся был бедняга Джек, бледный как полотно и неподвижный, словно камень.

А прямо за ним, с пистолетом в руке, сидел один из гостей.

– До них довольно далеко, а он еще и заложником прикрывается, – прошептал Макбет, вытаскивая из кармана черной форменной куртки маленький бинокль, – надо подобраться поближе. Кто это и чего он хочет?

– Эрнест Коллум. Говорит, что если мы не вернем ему все, что он проиграл у нас в казино, то убьет крупье.

– И много он проиграл?

– Наличными у нас столько точно нет. Коллум – подсевший. Инженер, математический гений, он рассчитал вероятность выигрыша, но как раз такие клиенты хуже всего. Я сказала ему, что мы пытаемся собрать нужную сумму, но банки закрыты, поэтому нам потребуется время.

– Надо поторопиться. Я пойду вниз.

– Почему?

Макбет встал и убрал бинокль во внутренний карман.

– Зрачки – он на взводе и собирается стрелять. – Макбет нажал кнопку на рации: – Код четыре – шесть. Сейчас. Прием. Банко, как слышишь? Прием.

– Это Банко, тебя понял. Прием.

– Я пойду с вами, – Леди шагнула следом за Макбетом.

– Я не…

– Это мое казино. И мой крупье.

– Мэм, послушайте…

– Коллум меня знает, и когда рядом с ним женщины, он ведет себя спокойнее.

– Это полицейская операция, – бросил Макбет, сбегая вниз по лестнице.

– Я пойду с вами, – не уступала Леди.

Макбет остановился и повернулся к ней.

– Слушайте… – начал он.

– Нет, это вы слушайте, – перебила она. – Я что, неясно выразилась? Я иду с вами. Он ждет, что я принесу ему деньги.

Макбет посмотрел на нее. Внимательно. Посмотрел так, как смотрели другие мужчины. И так, как никто – ни мужчины, ни женщины – прежде не смотрел на нее. Все остальные смотрели с восхищением или страхом, вожделением или уважением. Их глаза ненавидели, любили, унижались, оценивали. Их взгляды были полны ненависти, любви, покорности. Они оценивали ее, судили и принимали не за ту, кем она была. А этот молодой мужчина смотрел так, словно наконец нашел что-то. Нечто знакомое. Что-то, чего долго не мог отыскать.

– Ладно, – согласился он, – но тогда попрошу вас молчать, мэм.

Они вошли в зал, тихо ступая по толстому ковру. Одна хрустальная люстра была разбита, поэтому стол под ней оказался в темноте – стол, за которым сидели двое. На лице Джека застыла гримаса ужаса, которая не исчезла, даже когда к столу подошли Леди с Макбетом. Леди заметила, что дуло пистолета чуть сдвинулось.

– Ты кто? – прохрипел Коллум.

– Я старший инспектор Королевской гвардии Макбет, – ответил полицейский. Он отодвинул стул, уселся и положил обе руки ладонями на стол, чтобы Коллум их видел. – Я пришел с тобой договориться.

– Нам не о чем договариваться, старший инспектор. В этом вонючем казино меня много лет водили за нос. Они ограбили меня, разрушили мою жизнь. У них крапленые карты. У нее крапленые карты.

– И ты, значит, принял дозу зелья и додумался до этого? – Пальцы Макбета беззвучно забарабанили по зеленому фетру. – А ты знаешь, что, когда ты под наркотой, реальность меняется?

– Реальность, старший инспектор, такова: у меня в руке пистолет, а зрение у меня сейчас намного лучше, чем прежде, и если вы не принесли деньги, то я сперва пристрелю Джека, потом ты попытаешься вытащить пистолет, и я пристрелю тебя, а эта так называемая Леди к тому моменту либо постарается смыться, либо набросится на меня, но ни того ни другого не успеет, потому что я и ее пристрелю. Ну а дальше я, возможно, застрелюсь, но это я еще не решил – не исключено, что, когда я отправлю вас троих к дьяволу, а это поганое место взорву, настроение у меня улучшится, – он хохотнул. – Никаких денег я у вас не вижу, значит, переговоры прекращаем. И начинаем… – Дуло вновь дернулось. Леди машинально сморщилась в ожидании выстрела.

– Вдвойне или ничего? – спросил вдруг Макбет.

– Ты о чем это? – не понял Коллум. Безупречная дикция. Безупречно выбрит, и к одежде тоже не придерешься – белоснежная накрахмаленная рубашка и смокинг. Леди готова была поспорить, что он даже белье чистое надел. Коллум знал, что вряд ли выйдет из казино с чемоданом, полным денег. Что, вероятнее всего, его отсюда вынесут, причем в карманах у него будет так же пусто, как и прежде. Зато карты свои он разыграет безупречно.

– Предлагаю тебе сыграть в блек-джек. Если ты выиграешь, то получишь вдвое больше того, что проиграл тут. А если я выиграю, то отдашь мне пистолет с патронами и откажешься от всяких требований к этому казино.

Коллум расхохотался:

– Ты врешь!

– Чемодан с деньгами, о котором ты просил, сейчас лежит в полицейской машине, а та стоит возле входа в казино. Владелица казино подтвердила, что, если мы договоримся, она удвоит эту сумму. Нам известно, что крупье в этом казино действительно мошенничали с картами, и мы стараемся восстановить справедливость. Ну, что скажешь, Эрнест?

Леди смотрела на Коллума, но из-за головы Джека выглядывал лишь его левый глаз. Эрнест Коллум был далеко не дураком, как раз наоборот. Байке про чемодан с деньгами он не поверил. И тем не менее… Порой казалось, что как раз самые умные чаще других отказываются признавать горькую, но неизбежную правду – что рано или поздно всем им суждено проиграть.

– Зачем тебе это? – спросил Коллум.

– Ну что, согласен? – спросил в ответ Макбет.

Коллум моргнул.

– Я дилер, ты игрок, – сказал он, – она сдает.

Леди посмотрела на Макбета. Тот кивнул, она взяла колоду карт и, перетасовав их, положила перед Макбетом две открытые карты.

Шестерка. И король червей.

– Шестнадцать ваших, – ухмыльнулся Коллум.

Леди положила две карты перед Коллумом, открыв одну из них. Трефовый туз.

– Еще одну, – Макбет протянул руку. Леди сбросила ему верхнюю карту из колоды. Макбет посмотрел на карту и перевел взгляд на Коллума.

– Похоже, ты продулся, дружок, – сказал Коллум. – Чего там у тебя?

– О, у меня все неплохо, – ответил Макбет и, наградив Коллума быстрой улыбкой, бросил карту на стол, но чуть в сторону, в тень. Коллум машинально потянулся к карте, а все остальное произошло настолько быстро, что Леди запомнилось лишь какое-то мелькание. Вот поднялась рука, вот над столом что-то пролетело, сверкнув в отсвете люстры, вот блеснул возмущенный глаз Коллума, а потом заискрились струйки крови, бьющей по обе стороны от лезвия, которое перебило Коллуму сонную артерию. Потом проснулись звуки. Приглушенный стук, с которым пистолет упал на дорогой толстый ковер. Бульканье растекающейся по столешнице крови. Захлебывающиеся всхлипы Коллума, когда его левый глаз закатился. Короткий крик Джека.

А еще она запомнила карты. Не туза и не шестерку. А короля червей. И лежащую чуть в стороне, в тени, пиковую даму. Обе карты были залиты кровью Коллума.

Они вбежали в зал – быстрые, бесшумные, в черной гвардейской форме. Они выполняли его малейшее указание. Коллума они не тронули, а вот рыдающего Джека быстро вывели наружу. Кто-то протянул руку и ей, но Леди оттолкнула ее и посмотрела на молодого старшего инспектора. Тот откинулся на спинку стула, и вид у него был такой довольный, будто он вышел из этой игры победителем.

– Коллум еще не доиграл, – сказала она.

– В смысле?

– А если мы ее не найдем – он выиграл.

– Что найдем?

– Забыл, что он сказал? «Когда я отправлю вас троих к дьяволу, а это поганое место взорву».

Макбет уставился на нее, сперва с изумлением, но потом его сменило нечто иное. Узнавание. Уважение. А затем он крикнул:

– Рикардо! Ищем бомбу!

Рикардо со спокойной уверенностью огляделся и коротко дал несколько приказов. Кожа у Рикардо была такая черная, что Леди показалось, будто она видит в ней свое собственное отражение. У Рикардо и его команды ушло четыре минуты, чтобы отыскать ее – Коллум спрятал бомбу в кабинке туалета. Она лежала в полосатом чемоданчике, причем, когда Коллум явился в казино, охранники попросили его предъявить содержимое чемоданчика. Открыв его, Коллум показал нечто, похожее на четыре слитка золота, и заявил, что приберег их для покера. В казино имелся один из столов для покера, где крупье в качестве ставки принимали наличные, часы, кольца, залоговые письма, ключи от машин – да все что угодно, главное, чтобы игроки были не против. Внутри, под золотистой пленкой, талантливый инженер Коллум спрятал бомбу, которую смастерил дома вручную, да так искусно, что даже полицейский эксперт по взрывчатке оценил ее по достоинству. Правда, Леди уже позабыла, сколько минут им оставалось, когда часовой механизм остановили.

Однако она, как уже сказано, запомнила карты.

Король червей и пиковая дама. В тот вечер они встретились.

Следующим вечером Леди пригласила его на ужин. Макбет пришел и поблагодарил за приглашение, но отказался от аперитива. А вместо вина попросил воды. Стол для них накрыли в мезонине, возле окна, откуда открывался вид на площадь Рабочих. Шел дождь, и струйки воды бежали по брусчатке и собирались в лужи возле казино. В свое время вокзал построили на несколько метров выше площади – архитекторы боялись, что под тяжестью мрамора и подобных Берте локомотивов пол продавит местную болотистую почву и уйдет вниз.

Они болтали обо всем на свете. Умалчивая лишь о чем-то совсем личном. И выходку Коллума не обсуждали. Они просто-напросто наслаждались обществом друг друга. И если Макбет и не был по-светски любезным, то в обаянии и остроумии ему не откажешь. А еще ему удивительно шел серый, пусть и немного тесный костюм, который, по словам самого Макбета, ему одолжил старший коллега по имени Банко. Макбет рассказывал про детство в детском доме, приятеля по имени Дуфф и бродячий цирк, где он побывал, будучи совсем еще маленьким. О нервном и сердитом дрессировщике львов, о худеньких акробатах – брате с сестрой, которые питались исключительно овощами, о фокуснике, который брал у зрителей кольца, ключи или часы и заставлял вещи парить в воздухе. А Леди рассказала о том, как построила казино. А под конец, почувствовав, что сказала уже все, о чем можно говорить, она подняла бокал и спросила:

– Как думаешь, зачем он это все затеял?

Макбет пожал плечами:

– Зелье Гекаты напрочь вышибает у людей мозги.

– Мы действительно сломали ему жизнь, это верно, но карты у нас не крапленые.

– Да я ему и не поверил.

– Но два года назад двое наших крупье вступили в сговор с некоторыми игроками и обирали так других игроков. Я их, естественно, уволила, но мне говорили, что они снюхались с богачами и собираются строить новое казино.

– «Обелиск»? Да, я видел чертежи.

– Тогда, возможно, тебе известно, что среди этих нечистых на руку игроков были политики и люди Кеннета?

– И об этом я тоже слышал, да.

– Значит, это казино действительно собираются строить… Одно ясно как божий день: там таких, как Коллум, действительно будут обманывать.

– Боюсь, ты права.

– Этому городу нужно новое руководство. И новая жизнь.

– Берта, – и Макбет кивнул в сторону вокзала, где на постаменте перед входом блестел под дождем старенький локомотив. Он стоял на рельсах – их кусок длиной восемь метров вырезали из настоящих рельсов, по которым прежде уходили поезда в Капитоль, – Банко говорит, ее надо заново запустить. И что у этого города есть все шансы.

– Будем надеяться. По поводу Коллума… – Она покрутила в руках бокал вина. Леди знала, что Макбет смотрит на ее грудь. Она давно привыкла к тому, что мужчины пялятся на нее, и это не вызывало у нее никаких чувств. Леди просто знала, что красота может порой пригодиться, а иногда прибегать к ней не следует, как и к любым другим деловым уловкам. Но Макбет смотрел совсем иначе. Он и сам был другим. Никакой пользы для нее он не представлял, он просто был симпатичным полицейским, на социальной лестнице стоящий чуть ниже ее самой. Так почему же она сидит здесь вместе с ним? Могла бы наградить его иначе, вовсе не обязательно было предлагать ему свое общество. Она посмотрела на его руку, сжимавшую стакан с водой. На толстые вены под загорелой кожей. По всей видимости, он старается почаще выезжать за город.

– А если Коллум не согласился бы сыграть в блек-джек? Как бы ты тогда поступил? – спросила она.

– Не знаю. – Он посмотрел прямо на нее. Карие глаза. У большинства жителей этого города глаза были голубыми, но Леди, конечно же, встречались и мужчины с карими глазами. Но с такими – никогда. С такими… пронзительными. И вместе с тем ранимыми. Господи, она что, влюбилась? Сейчас, когда молодость уже позади?

– Не знаешь? Как это? – удивилась она.

– Ты сказала, что он подсевший. И я подумал, что, если ему предложить сыграть еще разок, он вряд ли устоит.

– Похоже, ты и сам частенько захаживаешь в казино.

– Нет! – Он рассмеялся. Совсем как мальчишка. – Я даже не понял, кто из нас выигрывает.

– Шестнадцать против туза? Ты бы вряд ли выиграл. Так откуда ты знал, что он согласится сыграть? Ему ты наплел нечто совсем невразумительное.

Он пожал плечами. Леди посмотрела на стакан с водой. И догадалась. Он знал, что такое зависимость.

– И ты ни секунды не сомневался, что сможешь остановить его до того, как он пристрелит Джека?

– Сомневался.

– Сомневался?

Полицейский отхлебнул воды. Похоже, на эту тему распространяться ему не хотелось. Может, не стоит его и мучить? Леди чуть наклонилась вперед:

– Макбет, расскажи.

Он поставил стакан на стол.

– Чтобы в подобной ситуации потенциальный убийца потерял сознание, нужно либо выстрелить ему в голову, либо перерезать сонную артерию. Ты видела, что когда я перебил ему сонную артерию, то сперва выплеснулось довольно много крови, а потом кровь начала сочиться совсем тонкой струйкой. Кислород, за счет которого работает мозг, был именно в этой первой порции крови, поэтому можно сказать, что Коллум потерял сознание, еще когда кровь не попала на стол. Проблем было две. Во-первых, нож желательно бросать с расстояния в пять шагов. Я сидел намного ближе, но на этот раз я взял сбалансированные кинжалы. Неопытным метальщикам управляться такими ножами намного сложнее, зато профессионалам регулировать их ход намного проще. Во-вторых, Коллум так сел, что я мог добраться лишь до сонной артерии с левой стороны шеи. А значит, бросать мне нужно было правой рукой. Я же, как видишь, левша. Так что оставалось только надеяться, что мне повезет. А обычно мне не везет. А какая, кстати, у меня была карта?

– Пиковая дама. Ты проиграл.

– Вот видишь – не повезло.

– Тебе не везет?

– Во всяком случае, в картах.

– Только в картах?

Он задумался, а потом покачал головой:

– Да и в любви тоже.

Они засмеялись, выпили и опять засмеялись. Затем прислушались к стуку капель за окном. И Леди на миг зарыла глаза. Ей показалось, будто она слышит, как позвякивают кубики льда о бокалы у тех, кто сидит в баре. Как шарик весело постукивает о деления рулетки. Как колотится ее собственное сердце.

– Что?! – Он сонно моргал, вглядываясь в темноту спальни.

– Ты должен убить Дункана, – повторила она. Леди прислушалась к своему голосу, чувствуя, как слова заглушают стук сердца.

Макбет резко сел и внимательно посмотрел на нее:

– Милая моя, ты что, во сне разговариваешь?

– Нет. Я не сплю. Ты и сам понимаешь, что должен это сделать.

– Тебе, видно, кошмар приснился. Давай-ка…

– Нет! Сам рассуди. Это логично – либо он, либо мы.

– По-твоему, он желает нам зла? Да он же только что повысил меня!

– Формально ты теперь начальник отдела, но на деле будешь у Дункана на побегушках. Закрыть «Обелиск», очистить территорию вокруг «Инвернесса» от толкачей или усилить патруль, чтобы люди чувствовали себя в безопасности, может только комиссар полиции. Это далеко не все. Ты представь, чего сможешь добиться, если станешь комиссаром!

Макбет рассмеялся:

– Дункан и сам немалого добьется.

– В его честных и искренних намерениях я не сомневаюсь, но чтобы добиться чего-то, комиссар должен заручиться поддержкой народа. А для жителей этого города Дункан – просто еще один сноб, который занял кресло начальника. Для них он все равно что Кеннет или Тортелл. О намерениях люди судят не по словам, а по тому, кто их произносит. А мы с тобой, Макбет, – одни из них. Мы видим то же, что и они. Мы хотим того же, чего хотят они. Слушай: из народа, для народа и с народом. Понимаешь? Кроме нас, никто не сможет сказать того же.

– Понимаю, но…

– Что – но? – Она провела рукой по его животу. – Тебе не нужна власть? Что же ты за мужчина, если не хочешь встать во главе? Тебе нравится лизать другим сапоги?

– Разумеется, нет. Но если подождать немного, то я, возможно, так и так стану комиссаром. Я уже начальник Оргпреста, а значит, по значимости занимаю третье место.

– Нет уж, милый мой! Кресла комиссара тебе не видать! Сам посуди: тебе же дали эту должность, чтобы показать, будто мы ничем не хуже их. Но комиссаром они тебя никогда не сделают! Доровольно – никогда. Нужно взять его силой.

Он лег на бок, повернувшись к ней спиной.

– Милая, давай забудем этот разговор. Ты все равно упускаешь, что если Дункана не станет, то комиссаром назначат Малькольма.

Она схватила его за плечо и притянула к себе.

– Ничего я не упускаю. Геката сказал, что комиссаром станешь ты, а это означает, что у него имеется план. Мы разберемся с Дунканом, а он позаботится о Малькольме. Я прекрасно помню тот вечер, когда ты обыграл Коллума. Дункан – этот тот же самый Коллум, любовь моя. И сейчас он собирается взорвать нашу мечту. Тебе надо набраться храбрости, как в тот вечер. Стать тем, кем ты был тогда, Макбет. Ради меня. Ради нас. – Леди притронулась рукой к его щеке, и голос ее зазвучал мягче: – Таких, как мы, милый, жизнь редко балует. Поэтому надо хвататься за любую возможность.

Он лежал рядом. И молчал. Она ждала, вслушиваясь в тишину, но слышала лишь удары своего сердца. Честолюбия и воли ему не занимать – это она знала. Именно благодаря им он превратился из опустившегося наркомана сперва в студента Полицейской академии, а потом – в начальника Королевской гвардии. Именно честолюбие и воля расчистили ему путь наверх. Неужели он остановится сейчас, на полпути, не позволив им насладиться собственными достижениями? Насладиться уважением и шансами? Он обладал храбростью и силой, но кое-чего ему недоставало. Злости. Злости, которая и понадобиться-то может лишь однажды в жизни, но которая определяет все. И в этот решающий момент главное – удушить в себе узколобого моралиста, сохранить способность увидеть перспективу и не мучить себя вопросами, хорошо ли поступаешь в этот единственный момент. Макбет был сторонником справедливости, и эту верность правилам, придуманным другими, Леди любила в нем. В мирное время. И ненавидела сейчас, готовясь к войне. Ее рука соскользнула вниз, к горлу, сползла на грудь, а оттуда – на живот. И обратно. Леди прислушалась. Дыхание его было ровным и медленным. Он спал.

Макбет глубоко дышал, приворяясь спящим. Она убрала руку. Повернулась. Теперь и ее дыхание стало ровным. Он попытался дышать одновременно с ней.

Убить Дункана? Нет, невозможно. Разумеется, это невозможно. Тогда отчего же сон не шел к нему? Почему ее слова слепой летучей мышью бились у него в голове?

«Таких, как мы, милый, жизнь редко балует. Поэтому надо хвататься за любую возможность».

Он принялся вспоминать все возможности, которые получил от жизни. Ту ночь в детском доме, когда он не воспользовался данным ему шансом. И встречу с Банко, которая стала судьбоносной. Тогда, в детском доме, отказ едва не привел его к погибели, а во второй раз шанс принес ему спасение. Но разве некоторые шансы не ведут тебя к неудаче? Разве не бывает таких шансов, которые обрекают тебя на муки – причем как в том случае, если ухватишься за них, так и в том, когда их отвергнешь? Обрекают тебя на недовольство, способное омрачить даже самое безоблачное счастье. И тем не менее. Неужели судьба приоткрыла дверь, которую вот-вот захлопнет? Неужели храбрость вновь откажет ему, как отказала в ту ночь в детском доме?

Макбет представил себе безмятежно спящего в кровати мужчину. Совершенно беззащитного. Именно этот человек стоял между ним и свободой, которой достоин любой в этом мире. Между ним и достоинством, которое есть у каждого. Между Макбетом и властью, которую он мог бы обрести. И уважением. И любовью.

Когда он разбудил Леди, за окном уже брезжил рассвет.

– Если я это сделаю, – сказал он, – то окажусь должником Гекаты.

Она открыла глаза – так быстро, словно и не засыпала.

– Отчего же, любимый? Геката всего лишь предсказал определенные события, не может же он только поэтому требовать у тебя что-то.

– Тогда что он выигрывает, если я стану комиссаром?

– Об этом лучше спросить его самого, но одно ясно: Дункан поклялся, что не оставит Гекату в покое, пока не упечет в тюрьму, и Гекате об этом донесли. А еще Геката понимает, что ты, скорее всего, будешь охотиться не за ним, а за шайками, который торгуют наркотой и стреляют друг в дружку.

– За Рыцарями севера, которые лежат в больнице с перебитыми костями?

– Или займешься заведениями, обманом обдирающими честных налогоплательщиков.

– Ты про «Обелиск»?

– Например.

– Ты говорила о великих достижениях. А тебе не кажется, что мы можем принести этому городу немалую пользу?

– Естественно. Не забывай, что комиссар полиции сам решает, каких политиков следует проверить, а каких можно не трогать. И все, кому хоть что-то известно о деятельности городских глав, знают, что за последние десять лет каждый из них давал и брал взятки. В эпоху Кеннета они этого почти не скрывали, поэтому доказательства ты найдешь быстро. Об этом знаем мы, и им это тоже известно, а это значит, любимый мой, что мы сможем управлять ими, как нам заблагорассудится.

Она провела пальцем по его губам. Леди давно, еще в их первую ночь, сказала, что обожает его губы. Что они такие мягкие, а кожа на них такая тонкая, и если хотя бы чуть-чуть прикусить, она узнает вкус его крови.

– Тогда я заставлю их сдержать обещания, которые они когда-то дали и которые спасут этот город, – прошептал Макбет.

– Вот именно.

– Мы вновь запустим Берту.

– Да. – Она едва заметно укусила его за нижнюю губу, чувствуя вкус крови – своей и его, прислушиваясь к их пульсу.

Он обнял ее.

– Я люблю тебя, – прошептал он.

Макбет и Леди. Леди и Макбет. Теперь их сердца бились в такт.

Глава 7

Леди смотрела на Макбета. Как же его невероятно красит смокинг! Она повернулась удостовериться, что бармен исполнил ее просьбу и надел белые перчатки. И что на серебряном подносе уже расставлены тонкие высокие бокалы для шампанского. Там же, на подносе, лежал маленький изящный венчик для взбивания пузырьков – Леди положила его туда скорее в шутку: подобную вещь видели лишь немногие из гостей, и едва ли кто-то из них представлял, зачем она вообще нужна. Стоя на толстом ковре, Макбет медленно раскачивался на каблуках и не сводил глаз с двери. Он нервничал весь день, и лишь когда они начали обсуждать мелочи, Макбет ненадолго взял себя в руки, превратился в полицейского перед операцией и забыл, что у их цели имеется имя. Дункан.

Охранники распахнули двери, и в зал потянуло сыростью с улицы.

Первые гости. Леди улыбнулась своей самой радостной улыбкой и взяла Макбета под руку, почувствовав, как он машинально выпрямился.

– Банко, друг мой! – воскликнула она. – И Флинс с тобой! Какой он стал красавчик! – Хорошо, что у меня нет дочерей!

Объятия. Звон бокалов.

– Ленокс! Мне нужно с тобой кое-что обсудить, но сперва шампанское. А вот и Кетнес. Сногсшибательно выглядишь! И где ты только умудряешься отыскивать такие платья? Малькольм, заместитель комиссара! Ну и должность, устанешь выговаривать. Можно я вас буду называть комиссаром? Никому не говорите, но иногда я прошу Макбета называть меня директором, просто чтобы услышать, как это звучит.

С большинством из них Леди была едва знакома, однако ей удалось убедить их, будто они знают друг дружку целую вечность. Она смотрела им в душу, понимала, какими они хотят казаться со стороны, у ее чувствительности имелись и достоинства. Благодаря ей Леди быстро преодолевала преграды и достигала цели. Возможно, именно ее простота открывала ей дорогу к человеческим сердцам. Иногда она делилась с окружающими подробностями собственной жизни – на первый взгляд довольно личными, пробуждая такое же желание в своих собеседниках, вознаграждая их за откровенность тихим заговорщическим смехом и словно призывая поделиться с ней более серьезными секретами. Вряд ли кто-то в этом городе знал больше о его обитателях, чем хозяйка сегодняшнего вечера.

– Комиссар Дункан!

– Леди! Прошу прощения за опоздание.

– Какие пустяки! Положение обязывает вас опаздывать. Зачем нам комиссар, который будет всюду приходить вовремя? Лично я всегда стараюсь являться последней, чтобы никто не сомневался, кто тут звезда.

Дункан приглушенно рассмеялся, и Леди дотронулась до его руки:

– Вы смеетесь, поэтому будем считать, что вечер удался, но, дорогой мой комиссар, вы еще не попробовали нашего изумительного шампанского. Неужели ваши телохранители…

– Нет-нет, они сегодня ночью на работе.

– Всю ночь?

– Когда угрожаешь Гекате, лучше даже во сне держать один глаз открытым. У меня же открыты два.

– Кстати, про сон. Телохранителей мы, по их собственной просьбе, разместим в номере рядом с вашим люксом – между этими номерами есть дверь. Ключи у администратора. Но тогда я настаиваю, чтобы ваши стражи попробовали хотя бы лимонада – мы готовим его прямо здесь из лучшей питьевой воды в городе.

Она махнула рукой, и рядом тотчас же вырос официант с подносом в руках. На подносе стояли два бокала.

– Мы… – кашлянул один из телохранителей.

– Отказ я посчитаю личным оскорблением, – перебила его Леди.

Телохранители переглянулись с Дунканом, а потом взяли бокалы, осушили их и вернули на поднос.

– С вашей стороны, мэм, было очень любезно согласиться на этот праздник, – сказал Дункан.

– О чем речь! Ведь благодаря вам мой супруг теперь стоит во главе Отдела по борьбе с организованной преступностью.

– Супруг? Я и не знал, что вы женаты.

Леди чуть склонила голову:

– Разве вы, комиссар, придаете какое-то значение таким пустякам?

– Если вы о правилах, то, пожалуй, придаю. Этого требует от меня моя работа. Впрочем, думаю, что и ваша тоже.

– Бывает, что казино процветает, а бывает, что его ждет банкротство, и при этом каждому ясно, что правила существуют, а исключений нет.

– Вынужден признаться, мэм, что прежде никогда не бывал в казино. Знаю, что вам сейчас и так есть чем заняться, однако, возможно, вы найдете минутку и покажете мне свои владения?

– С великой радостью, – и Леди с улыбкой взяла его под руку, – пошли.

Она провела Дункана вверх, на галерею. Если глубокий вырез ее платья и пленял его, то комиссар тщательно это скрывал.

Они остановились у перил. Игроков сегодня пришло мало. Четверо собрались возле большой рулетки, за столами для блек-джека никого не было, и еще четверо играли в покер.

Остальные гости собрались возле бара, который был в их полном распоряжении. Макбет стоял возле Малькольма и Ленокса, с трудом притворяясь, будто слушает, и барабаня пальцами по стакану с водой.

– Двенадцать лет назад, когда железнодорожное управление покинуло это здание, тут была сырая и полуразрушенная развалюха. Как вам известно, в этой губернии вы единственный не запрещаете игорный бизнес.

– Это заслуга комиссара Кеннета.

– Царствие ему небесное, грешнику. Видите, вон там у нас две маленькие рулетки и одна большая. Они сконструированы по тому же принципу, что и в Монте-Карло. Игрокам видны ставки в симметричных ячейках со всех сторон от рулетки. Сам стол сделан из красного дерева, а инкрустирован розовым деревом и слоновой костью.

– Просто потрясающе, Леди. И как только вам это удалось!

– Спасибо, комиссар, но, признаюсь, обошлось мне все это недешево.

– Могу себе представить. Иногда остается только задаваться вопросом, что же на самом деле движет нами, людьми.

– И что же движет вами? Поделитесь!

– Мной? – Дункан на миг задумался. – Надежда на то, что жить в этом городе будет приятно.

– А на самом деле? Какие мотивы кроются за внешними причинами, о которых мы так легко рассказываем? Что движет вашим эгоизмом? Какова темная сторона ваших мотивов, о чем вы шепчете по ночам и что именно мерещится вам, когда официальные речи уже сказаны?

– Непростые вопросы вы задаете, Леди.

– Вопрос здесь один-единственный, дорогой мой комиссар.

– Может, и так. – Дункан поежился. – Видимо, сильные мотивы мне не нужны. Я из хорошей семьи, где, чтобы получить неплохое образование и сделать карьеру, не требуется бороться. Мне повезло с самого начала. Мой отец в открытую осуждал коррупцию и боролся с ней, поэтому достиг он не очень многого. По-моему, я просто продолжаю его дело и учусь на его ошибках. Политика – это искусство, и порой, чтобы бороться со злом, приходится прибегать к злу. Я поступаю так, как должен, и, хотя журналисты выставляют меня святым, крыльев у меня нет, мэм.

– Бывает, что святых канонизируют, но, помимо этого, живется им не особенно весело. Поэтому я целиком и полностью поддерживаю вашу политику, комиссар. Я и сама всегда жила по похожим правилам.

– Понимаю. О вашей жизни мне почти ничего неизвестно, однако я догадываюсь, что ваш путь был сложнее моего.

Леди рассмеялась:

– Вы наверняка отыщете меня в самом большом отделе вашей картотеки, комиссар. Несколько лет я жила за счет древнейшей в этом мире профессии, это ни для кого не секрет. Но прошлое имеется у каждого из нас, и, как вы сами сказали, каждый из нас поступает так, как должен. Вы играете? Сегодня вечером приглашаю вас сыграть за счет казино!

– Благодарю за щедрость, Леди, но это противоречит нашим правилам.

– Даже как частное лицо?

– Когда становишься комиссаром, перестаешь быть частным лицом. К тому же, мэм, я не играю. Предпочитаю не полагаться на волю случая, а трудом зарабатывать вознаграждение.

– Однако сейчас вы здесь именно благодаря случаю – ведь именно он позаботился о том, чтобы вы еще при рождении получили самые выгодные карты.

Дункан улыбнулся:

– Я сказал – предпочитаю. Жизнь – это игра, в которой ты либо играешь теми картами, которые тебе достались, либо пасуешь.

– Позволите сказать кое-что, комиссар? А почему вы улыбаетесь?

– Потому что вы спрашиваете. Вы же в любом случае скажете то, что хотите.

– Я просто хотела сказать, что, по-моему, вы, дорогой мой Дункан, потрясающий человек. Вы настоящий мужчина, и я уважаю как вас, так и ваши взгляды. И во многом за то, что у вас хватило смелости сделать Макбета, темную лошадку, начальником отдела.

– Благодарю, мэм. Но Макбет получил вполне по заслугам.

– Его назначение – это часть вашей программы по борьбе с коррупцией?

– Коррупция – жучок-древоточец. Порой, чтобы избавиться от него, приходится снести весь дом. И построить новый, из свежей древесины. Из таких, как Макбет. Он не был частью этого дома, поэтому остался не испорченным.

– В отличие от Кавдора.

– Да, мэм. В отличие от Кавдора.

– Мне известно, что избавиться от гнили нелегко. Я и сама прикормила как-то двух нечистых на руку крупье, – склонившись над перилами, Леди махнула рукой в сторону рулетки, – и тем не менее я плакала, когда их уволила. Желать богатства и денег – человеческая слабость, которой все мы подвластны. А я оказалась чересчур мягкосердечной – надо было взять и раздавить этих жучков, а я выпустила их на волю. И как же они отблагодарили меня? Они украли мои идеи, то, чему я сама их научила, деньги, которые они наверняка украли у меня же, чтобы открыть сомнительное заведение. Оно портит репутацию всего игорного бизнеса и отнимает хлеб у нас, открывших это развлечение для жителей этого города. Если жучков-древоточцев просто прогнать, то они вернутся. Нет, комиссар, я поступила бы так же, как вы.

– О чем это вы, мэм?

– О Кавдоре.

– Он помогал Свенону, а подобное недопустимо.

– Но вы потрудились на славу. Все, что у вас имелось против Кавдора, – это показания одного из байкеров, а даже самые тупые судьи и присяжные поняли бы, что такой свидетель ради собственного спасения наболтает чего угодно. Так что Кавдор мог выйти сухим из воды.

– У нас против него и еще кое-что имелось, мэм.

– И все же для приговора этого могло оказаться недостаточно. Кавдор, как жучок-древоточец, мог вернуться обратно. Кроме того, подобная шумиха так быстро не стихает. Началась бы настоящая буря, и кое-кто предстал бы далеко не в лучшем свете. Очень не вовремя, особенно учитывая, что полиции сейчас, как никогда, необходима поддержка граждан. Я целиком и полностью на вашей стороне, комиссар. Нет, таким мразям надо с ходу сворачивать шею – и весь разговор.

Дункан улыбнулся:

– Здесь я возражать не стану, но надеюсь, мэм, вы не думаете, будто я имею отношение к безвременной кончине Кавдора.

– Да упаси меня бог! – Леди дотронулась до его руки. – Я о том, что, как говорит Банко, шкуру с кошки можно содрать разными способами.

– Например?

– Ну-у… Например, позвонить и сказать, что судный час настал, что доказательства неопровержимы и что группа захвата уже выехала. Что вскоре весь город станет свидетелем его бесчестья, а самого его поставят к позорному столбу и лишат всех привилегий. И что в запасе у него лишь несколько минут.

Дункан смотрел вниз, на игроков в покер.

– Будь у меня бинокль, – проговорил он, – я бы увидел их карты.

– Запросто.

– А у вас, мэм, откуда такой бинокль? Врожденный дар?

Леди рассмеялась:

– Нет, приобрела с опытом. И он недешево мне обошелся.

– Я никому об этом не говорил, но… Кавдор служил в полиции много лет и, подобно большинству из нас, не был ни злодеем, ни святым. Возможно, стоило позволить ему самому выбрать путь – он или его семья заслужили это.

– Значит, – сказала Леди, – вы благороднее меня, комиссар. Я бы поступила так же, но из эгоизма. Ваше здоровье!

Они подняли бокалы и чокнулись.

– Кстати, о бинокле. – Леди кивнула в сторону бара. – Вижу, старший инспектор Дуфф и юная Кетнес – больше чем просто коллеги.

– Вот как? – удивился Дункан. – Но они даже стоят с разных сторон от бара.

– Вот именно. Держатся подальше друг от друга. И тем не менее постоянно выискивают друг дружку глазами.

– От вашего взгляда ничто не укроется, мэм.

– Верно. И когда я спросила про скрытые мотивы, я коечто почувствовала.

Дункан расхохотался:

– Вы и скрытые мотивы способны разглядеть?

– Способность видеть то, что скрыто, я получила по наследству от матери. Бывает, по ночам я хожу во сне, и еще ни разу не ушиблась.

– Порой даже самые достойные поступки совершаются из эгоизма, однако, как мне кажется, цель оправдывает мотивы.

– Значит, вам хочется такой же памятник, как поставил себе Кеннет? Или вы жаждете народной любви, которой Кеннет так и не дождался?

Дункан пристально посмотрел на нее, потом обернулся и, удостоверившись, что телохранители их не слышат, осушил бокал и кашлянул.

– Мэм, мне нужен лишь душевный покой. Удовлетворение от выполненного долга. Служить делу моих предков. Я знаю, что звучит это все ужасно, поэтому окажите мне любезность и никому не говорите.

Леди вздохнула, отступила от перил и широко улыбнулась:

– Но что это я такое затеяла? У нас праздник, а я допрос устроила! Может, пора вернуться ко всем остальным? А еще я собиралась спуститься в подвал и отыскать там особую бутылку, которая дожидалась именно такого повода!

Терпеливо выслушав долгие рассуждения Малькольма о новых налоговых вычетах, которые появятся благодаря готовящемуся закону о налогах, Дуфф покинул собеседников и направился к бару, чтобы вознаградить себя порцией виски.

– Как дела? – услышал он вдруг позади. – Хорошо отдохнул с семьей?

– Да, отлично, спасибо, – бросил он, не оборачиваясь. Указав бармену на бутыль, Дуфф жестом дал понять, что хочет двойной виски.

– А сегодня ночью, – спросила Кетнес, – опять заночуешь в… отеле?

Зашифрованное название ее постели. Однако по голосу Кетнес Дуфф понимал, что она спрашивает не про одну ночь. Что ей хочется, чтобы он повторил то, что говорил неоднократно, убедил ее в том, что к ней и только к ней тянет его, а вовсе не в Файф, к семье. Но что семью так быстро не бросают, что сперва небходимо уладить целую кучу проблем. Ведь Кетнес прекрасно его изучила – почему же в таком случае она до сих пор сомневается? Возможно, именно недоумение заставило его с определенной долей упрямства ответить, что ему предложили заночевать здесь, в отеле при казино.

– А тебе самому этого хочется? Остаться здесь?

Дуфф вздохнул. Чего им только надо, этим женщинам? Неужели каждая только и ждет, как захватить его в плен, привязать к кровати и беспрепятственно пользоваться его бумажником и членом, чтобы дети и муки совести окончательно задушили его?

– Нет, – ответил он, взглянув на Макбета. Для виновника торжества он выглядел чересчур удрученным и растерянным. Неужели мысли об ответственности навсегда убили в нем веселого и беззаботного парня? Ну что ж, теперь уже назад не повернуть – ни Макбету, ни ему самому.

– Поезжай первая, а я немного выжду и поеду следом.

Он спиной чувствовал, как она колеблется, а потом поймал в зеркале за штабелем бутылок ее взгляд. Заметил, что Кетнес хочет дотронуться до него, и предостерегающе посмотрел на нее. Она опустила руку, отвернулась и зашагала прочь. Господи…

Дуфф залпом проглотил виски, а потом поднялся и направился к Макбету. Пора поздравить его по-человечески. Однако в ту же секунду на полпути между ними возник Дункан, многие бросились к нему, и Макбет исчез из поля зрения. А когда Дуфф вновь отыскал его, тот уже направлялся к выходу, следом за Леди.

Макбет нагнал Леди, когда она отпирала дверь в винный погреб.

– Я не могу, – сказал он.

– Чего именно?

– Не могу убить комиссара.

Она вгляделась в его лицо, а затем схватила за лацкан, втащила в погреб и закрыла дверь.

– Макбет, ты же не предашь меня прямо сейчас. Дункана с телохранителями уже поселили. Все готово. Ключ у тебя?

Вытащив из кармана ключ, Макбет протянул его Леди:

– Возьми. Я не могу.

– Не можешь или не хочешь?

– И то и другое. Я не хочу, потому что не способен на подобное злодеяние. Это неправильно! Дункан – хороший комиссар, и лучше его мне не стать. Тогда в чем смысл, кроме как тешить мое честолюбие?

– Наше честолюбие! Потому что в мире существуют голод, холод, страх и вожделение, а еще честолюбие, а кроме них нет ничего, Макбет! Потому что честь – это ключ к уважению. А это – ключ от номера, и ты им воспользуешься! – Леди по-прежнему держала его за лацкан, а ее губы оказались так близко, что Макбет чувствовал запах ее гнева.

– Любимая… – начал он.

– Нет! Если тебе кажется, будто Дункан святой, то знай: он убил Кавдора, чтобы спасти самого себя! Останься Кавдор в живых, он много чего порассказал бы о Дункане!

– Не может быть!

– А ты спроси его сам.

– Ты говоришь это, просто чтобы…

– Чтобы укрепить твой дух, – сказала Леди. Она выпустила из рук лацкан его смокинга и прижала ладонь к груди Макбета, туда, где билось его сердце. – Думай о том, что обезвреживаешь убийцу. Как того байкера. И все пройдет хорошо.

– Я не хочу никого обезвреживать.

– Ты считаешь это безнравственным? Тогда вспомни, что сегодня ночью ты дал мне обещание, Макбет, и обязан его сдержать. Когда ты убил Эрнеста Коллума, я посчитала тебя храбрецом. Неужели твоя храбрость – это на самом деле просто безответственность, потому что тогда на кону была не твоя собственная жизнь, а жизнь Джека, моего крупье? А сейчас, когда тебе самому нужно рисковать, ты бежишь, словно напуганная гиена!

Несмотря на всю свою несправедливость, ее обвинения попали в цель.

– Это неправда, ты и сама прекрасно понимаешь! – в отчаянии возразил он.

– Тогда почему же ты не можешь сдержать обещание, Макбет?

Он сглотнул, не в силах подобрать слова.

– Я… А ты сама всегда держишь обещания?

– Я? Я?! – Она горько рассмеялась. – Я пожертвовала собственным ребенком, чтобы сдержать обещание, данное самой себе. Неужели я могу отречься от слова, которое дала тебе?

Макбет молча смотрел на нее. Он вдыхал ее дыхание, ее ядовитое дыхание, чувствуя, как с каждой секундой оно все сильнее отравляет его.

– Как же ты не поймешь? Ведь если у нас ничего не выйдет, Дункан и тебе голову снимет.

– Все у нас выйдет. Слушай. Сейчас я налью Дункану бокал вот этого бургундского и добьюсь, чтобы его телохранители тоже попробовали этого вина – пусть по крайней мере пригубят! Никакого привкуса они не заметят, разве что в ушах у них будет слегка шуметь. А когда они лягут, то уснут как убитые…

– Да, но…

– Тсс! Ты придешь туда с кинжалом, так что проснуться им ни в коем случае нельзя. Потом ты измажешь их кровью, которая будет на лезвии, а сами кинжалы спрячешь им в кровать. Позже, когда ты разбудишь их…

– Наш план я помню. Но у него есть слабые места и…

– Любимый, это твой план, – она ухватила его за подбородок и укусила за мочку уха, – и он прекрасен! Все поверят, что Геката подкупил телохранителей и что они не уничтожили улики, потому что напились.

Макбет прикрыл глаза.

– Ты можешь рожать только мальчиков, верно?

Леди тихо засмеялась и поцеловала его в шею.

Макбет взял ее за плечи и осторожно отстранился.

– Ты – моя погибель, Леди. Понимаешь?

Она улыбнулась:

– А ты понимаешь, что я отправлюсь за тобой куда угодно.

Глава 8

Ужин проходил в отдельном зале, в ресторане. По правую руку от хозяйки сидел Дуфф, по левую – Дункан. Макбет занял место напротив них, а пару ему составила Кетнес. Дуфф заметил, что и Кетнес, и Макбет разговаривали мало и почти ничего не ели, однако все остальные гости говорили достаточно громко, и перекричать их было непросто. Леди непринужденно болтала с Дунканом, а сам Дуфф молча слушал Малькольма, стараясь не зевнуть.

– Кетнес сегодня такая красивая, правда?

Дуфф повернулся. Леди невинно улыбалась, глядя на него огромными голубыми глазами.

– Да, мэм, почти такая же красивая, как и вы, – ответил Дуфф, чувствуя, что галантности ему явно не хватает.

– Она не просто прекрасна, – продолжала Леди, – мне кажется, чтобы достичь того, чего достигла в вашей профессии Кетнес, надо немалым пожертвовать. Например, семьей. По-моему, она как раз это и принесла в жертву – семью. Как и вы, Дуфф. Верно?

Ее глаза были серыми. Серыми, а не голубыми.

– Если женщина стремится сделать карьеру, она обязательно чем-то жертвует. Как мне кажется, – Дуфф поднял бокал и обнаружил, что тот опять пуст, – семья – это не самое главное. Не для всех. Думаю, вы со мной согласитесь, мэм.

Леди пожала плечами:

– Мы, люди, существа практичные. Выбрав однажды путь, который уже не изменить, мы изо всех сил стараемся защитить свои принципы, чтобы мысли об ошибках не преследовали и не мучили нас. По-моему, это и есть залог счастливой жизни.

– Значит, вы боитесь, что если вы увидите вашу жизнь такой, какая она на самом деле, то будете считать, что совершили ошибки?

– Женщине, чтобы получить все то, чего ей хочется, нужно мыслить и поступать по-мужски и не думать о семье. Ни о своей, ни о чужих.

Дуфф отшатнулся. Он попытался поймать ее взгляд, но Леди наклонилась вперед и разливала гостям вино. А в следующий миг Дункан постучал ложечкой по бокалу и громко кашлянул.

Дункан принялся расточать похвалы хозяйке вечера, угостившей их таким роскошным ужином, и хозяину вечера, благодаря которому они получили возможность здесь собраться, а также упомянул об их общем деле – бороться на благо жителей города. Дуфф же не сводил глаз с Макбета. В конце речи Дункан сказал, что добросердечный Господь послал им прекрасную возможность отдохнуть после непростой рабочей недели и что он искренне советует всем этой возможностью воспользоваться, потому что, вполне возможно, он, их новый комиссар, окажется вовсе не таким добросердечным и в последующие недели отдыхать им не придется.

Дункан пожелал всем доброй ночи и, подавив зевок, поднял бокал за Леди и Макбета. Гости захлопали, а Дуфф подумал, что сейчас Макбет предложит всем выпить за Дункана, ведь тот, как ни крути, комиссар. Однако Макбет сидел молча, бледный и растерянный, словно окаменев. Новый статус, новая должность и новые требования, которым ему придется соответствовать, явно выбили почву у него из-под ног.

Леди привстала, и Дуфф выдвинул ее стул.

– Благодарю за прекрасный вечер, мэм.

– И я вас, Дуфф. Вам дали ключ от номера?

– Спасибо, но я сегодня заночую… в другом месте.

– Вы не поедете в Файф?

– Нет, я переночую у двоюродного брата. Но я приеду сюда завтра утром – заберу Дункана и подброшу его до дома. Мы оба живем в Файфе.

– А во сколько вы хотите за ним заехать?

– В семь. И у меня, и у Дункана дети, и… Ну да, выходные же, полно дел. Ну, вы представляете.

– Вообще-то нет. – Леди улыбнулась: – Ладно, доброй ночи и передавайте привет двоюродному брату.

Гости один за другим покидали бар и игорные столы и разбредались по номерам или разъезжались по домам. Макбет стоял в фойе, пожимая руки и бормоча прощальные слова. По крайней мере, здесь ему не придется вести беседу с оставшимися.

– Похоже, ты и правда приболел, – заявил ему вернувшийся из туалета Банко. Язык у него слегка заплетался. Он положил руку на плечо Макбета: – Ложись-ка спать, а то перезаражаешь тут всех.

– Спасибо, Банко, но Леди еще в баре, гостей развлекает.

– Комиссар уже час как ушел спать, так что и тебе можно. Пойду еще выпью чуток, и мы с Флинсом тоже поедем. И чтобы тебя тут к тому времени не было. Ясно?

– Ясно. Спокойной ночи, Банко.

Макбет посмотрел, как друг, пошатываясь, шагает к бару, а затем взглянул на часы. До полуночи оставалось семь минут. Он подождал еще три минуты, а потом выпрямился и заглянул в зал, где Леди, стоя возле бара, беседовала с Малькольмом и Леноксом. В ту же секунду, будто почувствовав на себе его взгляд, она оглянулась, и их глаза встретились. Леди едва заметно кивнула, и он кивнул ей в ответ. Затем Малькольм сказал ей что-то, она рассмеялась и ответила. Теперь засмеялись ее собеседники. Необыкновенная.

Макбет поднялся наверх и прошел в их с Леди номер. Прижавшись щекой к стене, он прислушался. Из номера телохранителей доносился громкий ровный храп. Макбету показалось, что звучит он почти доверчиво. Он присел на кровать и провел ладонью по покрывалу, так что шелк зашуршал под его грубыми пальцами. Да, она необыкновенная. Ему с ней никогда не сравниться. И, возможно, у них и правда все получится, возможно, они двое, Макбет и Леди, действительно смогут все изменить, спасти город, продолжить начинания Дункана и добиться того, чего никогда не добился бы Дункан. Ведь у них было желание и сила, и они могли завоевать народную славу. Из народа, ради народа и с народом.

Он погладил два лежащих на кровати кинжала.

Если бы власть не обладала столь разрушительной силой, если бы она не отравляла и не развращала, то им и делать ничего не пришлось бы. Если бы Дункан сам был безгрешен, то вопрос звучал бы иначе. И ведь Дункан сам осознавал, что именно Макбету суждено осуществить заветную мечту самого Дункана – вывести город из мрака и спасти от погибели. Ведь Дункан рассудил верно: разве сможет выходец из Капитоля, представитель высшего класса повести за собой рядовых горожан? Нет, лишь один из них поведет их за собой. Дункан может указывать путь, но капитаном собирался сделать Макбета – только у того хватило бы таланта довести корабль до тихой и безопасной гавани и не утопить его. Но Дункан, безусловно, никогда добровольно не посадил бы Макбета в кресло комиссара, пусть и ради всеобщего блага. Дункан, несмотря на все свои добродетели, ничем не отличался от других власть имущих, и собственное честолюбие всегда было для него на первом месте. И вот доказательство: Дункан избавляется от тех, кто может запятнать его репутацию и лишить власти.

Когда они явились к Кавдору, его тело еще не остыло.

Ведь так оно и было? Ну да. Так оно и было. Так.

Стрелка на часах подползла к двенадцати.

Макбет закрыл глаза. Нужен он – Порядок. Макбет медленно сосчитал от десяти до одного. Открыл глаза. Выругался, вновь закрыл глаза и опять сосчитал от десяти до одного. Посмотрел на часы. Он схватил кинжалы и спрятал их в потайные карманы, по одному с каждой стороны. А затем вышел в коридор. Пройдя мимо двери в номер телохранителей, он остановился перед люксом Дункана. Прислушался. Тишина. Он вздохнул. Он заранее продумал самые разные варианты развития событий, оставалось только действовать. Макбет вставил ключ в замочную скважину и на секунду увидел собственное отражение в блестящей латунной ручке. Затем он схватился за ручку и повернул ее. Быстро окинув взглядом номер, он вошел внутрь и прикрыл за собой дверь. Затаил дыхание и вслушался, как дышит тот, другой.

Тот дышал ровно и спокойно.

Совсем как Лориэл, директор детского дома.

Нет, не отвлекайся!

Перед ним был Дункан, это Дункан спал на кровати, закрыв глаза.

Макбет подошел к двери в ванную, включил свет и слегка приоткрыл дверь. Для его цели этого света ему вполне хватит.

Для его цели…

Оказавшись возле кровати, Макбет посмотрел на спящего и ничего не подозревающего мужчину перед ним. Он опять стоит вот так. Даже смешно. Макбет поднял кинжал. Лишить жизни беззщитного – что может быть проще? Решение принято, теперь нужно лишь осуществить его. И разве не убил он беззащитного там, на дороге в Форрес? Разве он уже не запятнал себя? Разве не вернул долг Дуффу, заплаченный той же валютой – кровью? Макбет вспомнил, как расползалась по белой простыне кровь Лориэла, казавшаяся в темноте черной. Так что же останавливает его сейчас? Чем это место отличается от дороги в Форрес – ведь там они с Дуффом тоже подменили улики, чтобы криминалисты не нашли ничего, что противоречило бы придуманной ими истории? А еще у них был уговор никому не рассказывать про то, что случилось в детском доме. Иногда, Макбет, жестокость служит добру.

В луче проникающего из ванной света лезвие кинжала поблескивало.

Макбет опустил кинжал.

У него не было сил.

Но он должен. Должен. Должен себя заставить. Вот только что же ему делать, если даже сейчас, призвав на помощь Порядок, он не в силах ничего сделать?

Он должен воскресить в себе другого, того, кого он так давно похоронил, безумного людоеда, о котором он поклялся навсегда забыть.

Расстегивая молнию на брюках, Банко разглядывал огромный молчаливый локомотив. От ветра Банко немного пошатывался – он слегка перебрал и сам это понимал.

– Папа, пошли! – позвал сзади Флинс.

– А сколько времени, сынок?

– Не знаю, но луна садится.

– Значит, уже за полночь. Этой ночью обещали шторм. – Кобура, висевшая на поясе между первым и вторым отверстиями, мешалась, поэтому Банко снял ее и протянул Флинсу.

Тот с досадой вздохнул:

– Папа, это общественное место! Нельзя…

– Общественный писсуар – вот что это такое, – пробормотал Банко, и в эту же секунду из-за локомотива к нему шагнула какая-то темная фигура. – Флинс, пистолет!

Незнакомец выступил вперед, и луна осветила его лицо.

– А, это ты!

– А это вы… – откликнулся Макбет, – а я вот проветриться вышел.

– И мне тоже проветриться захотелось, – пробормотал Банко. – Нет-нет, Берту я не тронул! Сейчас, когда закрыли церковь Святого Иосифа, это единственная городская святыня.

– Может, ты и прав.

– У тебя все в порядке? – Банко попытался расслабиться. Ему всегда было непросто мочиться, когда рядом чужие, но теперь-то, когда здесь никого, кроме Макбета и его собственного сына, теперь-то что не так?

– Нет, все нормально, – странным делано-равнодушным тоном ответил Макбет.

– Сегодня мне приснились те три сестры, – сказал Банко. – Мы с тобой это не обсуждали, но предсказали они метко, да?

– А-а. Я уж и позабыл о них. Давай об этом как-нибудь в другой раз поговорим.

– Да как угодно. – Банко чувствовал, что струя вот-вот брызнет.

– Кстати, – Макбет словно вспомнил что-то, – я все собирался тебя спросить. Ты сейчас замначальника отдела, но если все сложится так, как сказали сестры…

– Ну?! – Банко потерял терпение, поднатужился, и желание вновь отступило.

– Было бы круто, если ты останешься со мной.

– Комиссар Макбет и его заместитель? Ха-ха, останусь – будь уверен! – Банко вдруг понял, что Макбет не шутит. – Разумеется, мальчик мой, разумеется. Ты же знаешь – я всегда на стороне тех, кто борется во имя добра.

Они смотрели друг на друга. А потом, словно по волшебству, из Банко полилось. Банко опустил глаза – мощная золотистая струя разбивалась о гигантское заднее колесо локомотива и каплями опадала вниз, на рельсы.

– Доброй ночи, Банко. Доброй ночи, Флинс.

– Доброй ночи, Макбет, – в один голос ответили отец и сын.

– Дядя Макбет что, тоже напился? – спросил Флинс, когда Макбет покинул их.

– Напился? Он не пьет, ты же знаешь.

– Знать-то знаю, но он странный какой-то был.

– Странный? – Довольно разглядывая по-прежнему мощную струю, Банко широко ухмыльнулся: – Когда он накидается дури, то не просто странный.

– Не просто?

– Тогда он совсем невменяемый.

Порывом ветра струю вдруг снесло в сторону.

– Шторм, – сказал Банко, застегивая молнию.

Макбет обошел вокруг вокзала. Когда он вернулся к локомотиву, Банко с Флинсом там уже не было, и Макбет направился внутрь, в здание вокзала.

Окинув взглядом бывший зал ожидания, он разделил присутствующих на четыре группы: продавцы, покупатели, и те, и другие одновременно, и те, кому просто нужна была крыша над головой, кто зашел сюда укрыться от дождя. Впрочем, такие вскоре тоже вольются в одну из трех вышеперечисленных категорий… Он и сам пошел в свое время этой дорогой. Обычный, сбежавший из детского дома беспризорник, кормившийся возле лотков Армии спасения, превратился вскоре в наркомана, добывавшего себе на дозу продажей наркоты.

Макбет подошел к полному стареющему мужчине, сидевшему в инвалидном кресле.

– Четверть зелья, – попросил он, и этих слов оказалось достаточно, чтобы пробудить в его теле нечто давно уснувшее.

Инвалид поднял взгляд.

– Макбет! – Его имя он словно выплюнул, так что изо рта полетели брызги слюны. – Я помню тебя, а ты меня. Ты полицейский, а я не торгую дурью. Ясно? Поэтому отвали от меня!

Макбет пошел дальше, к следующему толкачу – мужчине в клетчатой рубахе. Тот был под кайфом и не мог устоять на месте.

– Ты ч-чего, дум-маешь, я идиот? – громко заорал он. – Вообще-то я и есть идиот, иначе бы не торчал тут! Я без дозы через пять часов сдохну, а ты меня сейчас упечешь на сутки! Не-ет, не продам я тебе ни хрена! – Он запрокинул голову, и его хохот эхом откликнулся в сводах вокзала. Макбет зашагал дальше по коридору, слыша, как сзади перешептываются:

– Народ, облава!

– Привет, Макбет, – тихо послышалось вдруг откуда-то сбоку.

Макбет повернулся и увидел парнишку с повязкой на глазу. Тот сидел возле стены, и Макбет подошел к нему и опустился на корточки. Черная повязка немного сползла, и пустой глаз смотрел на Макбета.

– Мне нужна четверть зелья, – сказал Макбет. – Не поможешь?

– Нет, – ответил паренек, – я уже никому не помогу. А ты мне поможешь?

В его взгляде Макбету почудилось нечто знакомое. Он словно гляделся в зеркало, в котором отражалось прошлое. Какого черта, что он тут вообще забыл? Человеческая доброта вытащила его отсюда, а он вновь вернулся? И все ради того, чтобы совершить злодеяние, от которого в ужасе бежал бы даже самый завзятый наркоман? Еще не поздно отказаться. Он может забрать с собой этого паренька в «Инвернесс». Накормить его, вымыть и дать пристанище. И тогда этот вечер будет совсем не таким, как он задумал. Шансы еще есть. Шанс спасения. Для него самого. Для этого парнишки. Для Дункана. Для Леди.

– Вот что, пошли-ка… – начал Макбет.

– Макбет! – Далеким громом прокатилось его имя по коридорам вокзала. – Твои молитвы услышаны, и у меня есть как раз то, чего ты просишь.

Макбет повернулся. Чтобы посмотреть говорившему в глаза, ему пришлось запрокинуть голову.

– Как ты узнала, что я здесь, Стрега?

– У нас повсюду глаза и уши. Вот, сделай милость, тебе подарок от Гекаты.

Макбет опустил взгляд и посмотрел на маленький пакетик, который Стрега положила ему на ладонь.

– Я заплачу. Сколько?

– Заплатишь за подарок? Тогда Геката оскорбится. Доброй ночи! – Стрега развернулась и зашагала прочь.

– Тогда не надо! – закричал Макбет, швырнув пакетик ей вслед, но ее фигура уже растворилась в темноте.

– Если ты сам не хочешь, – заговорил одноглазый, – то давай я…

– Не дергайся! – прорычал Макбет, не двигаясь с места.

– Ты что, решил… – начал было паренек.

– Решил? – переспросил Макбет. – Ничего я не решал. Должен – вот в чем все дело.

Он сделал несколько шагов, подобрал пакетик и вернулся на прежнее место. Одноглазый протянул руку:

– Эй, а мне…

– Пошел к черту, – тихо проговорил Макбет, – и там увидимся.

Сбежав по лестнице вниз, в зловонный туалет, Макбет вышвырнул оттуда сидевшую на полу женщину, надорвал пакетик и высыпал содержимое на столешницу возле раковины. Он положил кинжал плашмя и раздавил кристаллы, а затем лезвием раскрошил их в пыль. Потом он свернул трубочкой купюру и втянул желтоватую пудру сперва одной ноздрей, а после – другой. Действующие вещества с поразительной быстротой преодолели слизистые оболочки и проникли в кровь. Встреча с любовницей – вот на что похоже! Это сравнение пришло Макбету на ум всего за миг до того, как новая кровь добралась до мозга. Это все равно что вновь постречаться с нею – чересчур красивой, чересчур опасной любовницей, которую все эти годы ни на день не состарили.

– Ну? Что я говорил? – Геката показал тростью на один из мониторов.

– Что торчки и высоконравственные болваны очень предсказуемы.

– Спасибо, Стрега.

Макбет вышел на улицу и замер, стоя на лестнице. Перед ним бескрайним океаном раскинулась площадь Рабочих, брусчатка на которой со скрежетом вздымалась и опускалась, а вдалеке плыл «Инвернесс» – пароход, полный музыки и смеха, полный огней, тающих в неспешных водяных воронках. Макбет двинулся вперед. Через темноту. К «Инвернессу». Он парил, его ноги не касались брусчатки. Дверь открылась, и он медленно вплыл в фойе.

Администратор вежливо кивнул ему. Макбет заглянул в зал – Леди, Малькольм и Дуфф по-прежнему сидели в баре и болтали. Он направился к лестнице. Его не покидало удивительное ощущение легкости, он за секунду долетел по коридору до двери в номер Дункана.

Вставив ключ, Макбет повернул ручку двери и вошел внутрь.

Он вернулся. В номере ничего не изменилось. В ванной по-прежнему горел свет, а дверь туда была приоткрыта. Макбет подошел к кровати и, глядя на спящего комиссара, сунул руку в карман куртки и нащупал рукоятку кинжала.

Он поднял руку. Ему стало намного легче. И он прицелился в сердце. Совсем как прежде, когда он примерялся к нацарапанному на стволе дуба сердечку. Как тогда, когда нож воткнулся как раз между двумя именами – «Мередит + Макбет».

– Не спите! Макбет зарезал сон!

Макбет замер. Неужели это комиссар? Или так говорят в нем наркотики?

Он посмотрел на лицо Дункана. Нет, глаза по-прежнему закрыты, а дыхание ровное и спокойное. И в эту самую секунду комиссар проснулся и посмотрел на него.

– Макбет? – и тут он заметил кинжал.

– Мне п-почудились тут какие-то голоса, – пробормотал Макбет, – и я решил проверить.

– Мои телохранители…

– Они х-храпят… Я сам слышал.

Дункан на миг прислушался, а потом широко зевнул.

– Ну и отлично. Пусть себе спят. Я тут в полной безопасности. Спасибо, Макбет.

– Н-не за что.

Макбет побрел к двери. Он больше не парил, но по его телу разлилось чувство радости, да, и легкости. Он был спасен. Комиссар освободил его. Решение принято. Пусть Леди говорит и делает все, что ей вздумается, но на этом все кончено. Пять шагов. Свободной правой рукой он схватился за ручку двери. И заметил в полированной латуни какое-то движение. Свет из ванной падал на массивную дверную ручку, превращая ее в кривое зеркало, в котором Макбет увидел, как комиссар вытащил что-то из-под подушки и направил на него. Пистолет. Пять шагов. Идеально для броска. Послушавшись инстинкта, Макбет резко развернулся и, потеряв равновесие, отправил кинжал в путешествие.

Глава 9

Разумеется, все затеял Дуфф. Это он подошел к тем двум девчонкам и попросился за их столик. Макбет направился к бару взять всем пива, а когда вернулся, Дуфф уже расписывал девчонкам, что они с Макбетом – надежда всего выпускного курса Полицейской академии, что впереди их ждут великие победы и что лучше их парней в городе не найти. Девчонки смеялись, а потом одна из них, Мередит, посмотрела на Макбета, и глаза у нее засияли, но она тотчас же отвела взгляд. Когда бар закрылся, Макбет проводил Мередит до дома, получив в награду номер телефона и дружеское рукопожатие. Дуфф же на следующий день во всех подробностях выложил, как довел вторую девчонку – Риту – прямо до узкой койки в общежитии школы медсестер, где ее и оприходовал.

Вечером Макбет позвонил Мередит и срывающимся голосом пригласил ее поужинать. Он заказал столик в «Лионе» и понял, что совершил ошибку, как только поймал на себе многозначительный взгляд метрдотеля. Элегантный костюм Дуффа оказался велик, и поэтому Макбет вновь нарядился в одолженный у Банко. Правда, этот костюм был на два размера теснее и скроен по моде двадцатилетней давности. К счастью, на Мередит было такое изысканное платье, а ее красота дышала таким спокойствием, что на него самого никто не обращал внимания. Из всего написанного по-французски меню Макбет понял лишь одно – цены. Впрочем, Мередит перевела ему названия и сказала, что таковы уж французы: не желают признавать, что их язык во всем мире давно уже позабыли, а по-английски говорят ужасно и поэтому не желают выставлять себя на посмешище.

– Высокомерные – они очень часто просто неуверены в себе, – сказала она.

– Я, например, тоже вечно в себе сомневаюсь, – подхватил Макбет.

– Нет, я сейчас про твоего друга Дуффа, – возразила Мередит. – А ты почему в себе сомневаешься?

Макбет рассказал о своем прошлом. О детском доме. О Банко и Вере. О Полицейской академии. С этой девушкой ему было так легко, что в какой-то момент ему даже захотелось выложить ей все – даже о Лориэле. Но он, конечно же, сдержался. Мередит выросла в западной части города, а ее родители старались дать детям все, но возлагали на них – особенно на ее братьев – немалые надежды.

– Достаток, привилегии и скука, – подытожила Мередит. – А знаешь, я ведь ни разу в жизни не бывала на востоке, во Втором округе.

Макбет сперва не поверил, а она рассмеялась:

– Правда! Так оно и есть!

После ужина он отвел девушку к реке, и они прошлись по выщербленному асфальту прямо до моста Пенни. А позже, когда он проводил Мередит домой, она вдруг потянулась и поцеловала его в щеку. Вернувшись в общежитие, он наткнулся на Дуффа.

– Выкладывай! – скомандовал тот. – Медленно и во всех подробностях.

Пролетело еще два дня, и они отправились в кино. «Повелитель мух». Домой они возвращались под одним зонтиком, и Мередит взяла Макбета под руку.

– Почему дети бывают такими жестокими и злобными? – спросила она.

– Но если взрослые жестоки, то почему дети должны быть добрыми?

– Но они же рождаются невинными!

– Они невинны и не имеют представления о морали. Взрослые учат детей послушанию, а те вертят ими как хотят. Разве не так?

Возле ее дома они поцеловались. А в воскресенье он повез ее на другую сторону туннеля, прогуляться по лесу. С собой он взял корзинку для пикника.

– Ты и еду умеешь готовить! – восхищенно ахнула она.

– Меня Банко и Вера научили. Мы раньше часто приезжали сюда все вместе.

Потом они поцеловались, ее дыхание стало тяжелым и прерывистым, и он засунул руку ей под платье.

– Подожди… – попросила она.

Он согласился подождать и вырезал на коре большого дуба сердечко, а самым кончиком ножа выскреб в нем их имена. Мередит и Макбет.

– Она готова, – решил Дуфф, когда Макбет, вернувшись домой, рассказал ему обо всем. – Я в среду пойду к Рите, пригласи-ка туда и ее.

Макбет открыл бутылку вина и зажег свечи, так что, когда Мередит позвонила в дверь, все было готово. Вот только сам он совершенно не подготовился к тому, что, как только он впустит Мередит внутрь, она тотчас же засунет руку ему в штаны.

– Н-не н-надо, – выдавил он.

Она изумленно уставилась на него:

– Что-то не так?

– П-перес-стань.

– Почему ты заикаешься?

– Я н-не х-хочу.

Она отдернула руку. По щекам ее румянцем разливался стыд.

Потом они молча выпили по бокалу вина.

– Мне завтра рано вставать, – сказала она, – у нас экзамены скоро, и вообще…

– Да, конечно.

Следующие три недели они не виделись. Он звонил ей, но каждый раз трубку снимала Рита, которая сообщала, что Мередит нет дома.

– А вы с Мередит, значит, больше не встречаетесь, – сказал Дуфф.

– Нет, не встречаемся.

– Вот и мы с Ритой расстались. Ты не против, если мы с Мередит куда-нибудь сходим?

– Ты лучше Мередит спроси.

– Ее я уже спрашивал.

Макбет сглотнул. Его сердце словно сжало железной клешней.

– Да ладно? И что она ответила?

– Она согласилась.

– Вон оно что! И когда вы…

– Вчера. Мы просто поужинали вместе, но… было очень мило.

На следующее утро Макбет проснулся больным и лишь позже понял, что разбитое сердце таблетками не вылечишь. Что нужно просто перетерпеть. И он терпел. Страдал в одиночестве, так что ее имени не узнал никто, кроме старого дуба по ту сторону туннеля. И спустя некоторое время симптомы исчезли. Почти. А потом Макбет понял, что все остальные болтают чушь, утверждая, что человек влюбляется по-настоящему лишь раз в жизни. Однако, в отличие от Мередит, в Леди таились одновременно и болезнь, и лекарство. Она была жаждой и водой. Желанием и его исполнением. И сейчас откуда-то с другого берега океана, с другого берега ночи, до него доносился ее голос:

– Любимый…

Макбет плыл по воде и воздуху, сквозь свет и тьму.

– Просыпайся!

Макбет открыл глаза. Он лежал в кровати. По всей видимости, утро еще не настало, потому что в комнате было темно. Но эта темнота уже стала какой-то зыбкой, сероватой, как бывает незадолго до рассвета.

– Наконец-то! – прошипела она ему прямо в ухо. – Где ты был?

– Где? – Макбет старался удержать отголоски сна. – А разве не здесь?

– Твое тело – да, но я уже несколько часов тебя бужу. Ты словно сознание потерял. Что ты с собой сделал?

Сон еще не до конца покинул Макбета, вот только хороший ли это сон? Или кошмар? Нет, это Макбет забыл. Дункан. Макбет отпустил сон, и воспоминания утонули в темноте.

– Зрачки! – Леди сжала в руках его голову. – Так вот в чем дело! Ты принял зелье!

Он вырвался – подальше от нее, от света.

– Иначе не получалось.

– Но ты все сделал?

– Все?

Она с силой тряхнула его:

– Макбет, любимый, отвечай! Ты совершил подвиг, как и обещал мне?

– Да! – Он застонал и прикрыл лицо рукой. – Нет. Не знаю.

– Не знаешь?!

– Я вижу его тело, а в нем – кинжал, но я не знаю, правда ли это. Может, это все мне просто привиделось.

– Здесь на тумбочке лежит кинжал, но он чистый. А ты должен был убить Дункана и подбросить кинжалы его охранникам, каждому по одному.

– Да, помню.

– Значит, второй кинжал остался там? Да соберись же!

– Не спите! Макбет зарезал сон!

– Ты о чем это?

– Он так сказал. Или мне привиделось.

– Нужно сходить и проверить.

Закрыв глаза, Макбет попытался отыскать сон. Может, в нем кроется и ответ? Лучше уж так, главное – не возвращаться туда. Но сон уже песком просыпался меж пальцев. Когда Макбет вновь открыл глаза, то увидел, что Леди стоит, прижавшись ухом к стене.

– Храпят. Пошли! – и она схватила с тумбочки кинжал.

Макбет глубоко вздохнул. Вскоре настанет день, а дневной свет принесет разоблачение. Он спустил ноги с кровати и заметил, что по-прежнему одет.

Они вышли в коридор и утонули в тишине. Среди гостей «Инвернесса» ранних пташек не было. Леди отперла дверь в номер телохранителей, и они с Макбетом зашли внутрь. Охранники спали, сидя в креслах, но кинжала нигде не было, а их костюмы и рубашки были чистыми, хотя по плану Леди с Макбетом собирались вымазать их в крови.

– Мне все это привиделось, – прошептал Макбет, – пойдем отсюда и давай забудем.

– Нет уж, – фыркнула Леди, бросаясь к двери в номер комиссара. Она переложила кинжал в правую руку, а потом, не раздумывая, распахнула дверь и шагнула внутрь.

Макбет ждал и прислушивался.

Ничего.

Он подошел к двери. Через окно в комнату проникал сероватый свет. Леди замерла возле кровати с кинжалом в руке. Она сжимала рукоятку обеими руками, а в глазах светился ужас.

В кровати лежал Дункан. Его глаза были открыты, и Макбету показалось, будто комиссар смотрит в сторону двери. Повсюду виднелись пятна крови. В крови было все одеяло, валяющийся на одеяле пистолет и сжимающая его рука. И ручка кинжала, торчавшего из горла Дункана.

– Ох, любимый мой, – прошептала Леди, – мой мужчина, мой герой, спаситель мой Макбет…

Макбет открыл рот, собираясь что-то сказать, но в этот момент тишину воскресного утра разорвал едва слышный звонок. Звонили откуда-то снизу.

Леди взглянула на часы:

– Это Дуфф. Рано он явился! Любимый, ступай вниз и задержи его, а я все тут улажу.

– У тебя три минуты, – сказал Макбет, – и не трогай кровь, она почти запеклась, и на ней видны отпечатки пальцев. Ясно?

Слегка наклонив набок голову, Леди улыбнулась ему.

– О, – обрадовалась она, – наконец-то узнаю тебя.

И Макбет понял, о чем она, потому что наконец-то достиг Порядка.

Стоя перед входом в «Инвернесс», Дуфф дрожал и мечтал вернуться в теплую постель, к Кетнес. Он вновь потянулся к кнопке звонка, когда дверь вдруг открылась.

– Доброе утро. Вход в казино там, сбоку…

– Нет, я заехал за комиссаром Дунканом.

– Ах, ну да, конечно. Проходите – я позвоню и сообщу, что вы пришли. Старший инспектор Дуфф, верно?

Дуфф кивнул. А персонал у них в «Инвернессе» и правда вымуштрован. Он опустился в глубокое кресло.

– Никто не берет трубку, – сообщил администратор, – ни у него в номере, ни у телохранителей.

Дуфф взглянул на часы.

– В каком номере ночует комиссар?

– В 213-м.

– Вы не против, если я сам поднимусь и разбужу его?

– Конечно!

Дуфф уже почти поднялся на второй этаж, когда на него налетел вдруг кто-то хорошо знакомый.

– Доброе утро, Дуфф! – радостно поприветствовал его Макбет. – Джек, сгоняй-ка на кухню и приготовь нам по чашке крепкого кофе.

Администратор скрылся за дверью.

– Макбет, спасибо, но мне нужно забрать Дункана.

– А к чему такая спешка? И вообще, ты чего в такую рань приехал?

– Мы вчера договорились, что приедем домой без опозданий, а я вспомнил, что мост Кеннета закрыт на ремонт, поэтому придется делать крюк и ехать через Старый мост.

– Ладно тебе, расслабься, – рассмеялся Макбет, взяв Дункана под руку. – Не будет же твоя жена ждать тебя с секундомером. Да и выглядишь ты усталым, а тебе ведь еще за руль садиться, поэтому без кофе не обойтись. Пошли, посидим немного.

Дуфф замялся:

– Дружище, спасибо, но давай как-нибудь потом.

– Если выпьешь кофе, то она, возможно, не заметит, что от тебя так разит виски.

– Знаешь, я, наверное, вообще завяжу с выпивкой. Последую твоему примеру.

– С чего это?

– От выпивки только и толку, что нос краснеет, постоянно тянет в туалет и клонит в сон. Вон и Дункан никак не проснется. Пойду-ка я к нему и…

Макбет взял его под руку.

– А еще выпивка, как мне говорили, сильно мешает в постели. Подогревает желание, но уменьшает возможности. А ты как ночь провел? Рассказывай. Медленно и в подробностях.

Дуфф удивленно посмотрел на него. Медленно и в подробностях. Эта фраза, которую часто использовали на допросах и которую они с Макбетом так любили в бытность студентами, – он просто вспомнил ее? Или же действительно знал о чем-то? Нет, на Макбета не похоже. На загадки и намеки у него никогда не хватало ни терпения, ни сообразительности.

– Да чего там рассказывать? Я переночевал сегодня у двоюродного брата.

– Правда? А ты и не говорил, что у тебя есть родственники. Я думал, когда умер твой дедушка, ты остался один. Смотри, а вот и кофе! Джек, ставь его на стол, вот так, ага. И позвони Дункану еще раз.

Понадеявшись на администратора, Дуфф спустился вниз и жадно отхлебнул кофе. И вздрогнул.

– Родственники, – проговорил Макбет, – постоянно заставляют нас чувствовать себя виноватыми, верно?

– Ну, может, ты и прав, – набросившись на кофе, Дуфф сильно обжег язык и теперь дул в чашку.

– Как они? Нравится им в Файфе?

– В Файфе всем нравится.

– Макбет, Дункан не берет трубку.

– Спасибо, Джек. Набери еще раз – думаю, сегодня многих не добудиться.

Дуфф отставил в сторону чашку.

– Знаешь, давай я сначала его разбужу, а потом кофе допью. А потом сразу поедем.

– Я с тобой поднимусь, у него номер рядом с нашим, – сказал Макбет. Он отхлебнул кофе, но пролил прямо на рукав пиджака. – Вот черт! Джек, у тебя не найдется салфетки?

– Макбет, слушай, я…

– Да подожди же ты, Дуфф! Вот так, совсем другое дело. Спасибо, Джек. Все, идем.

Они двинулись к лестнице.

– У тебя ничего не болит? – спросил Дуфф.

– А ты почему спрашиваешь?

– Ты еле ползешь – я сроду не видел, чтобы ты по лестнице так медленно поднимался.

– По-моему, когда мы брали Северян, я связку потянул.

– А-а.

– Ну, а ты-то сам как? Выспался?

– Нет, – тветил Дуфф, – жуткая ночь была. Ветер, гроза и дождь.

– Да уж, ночь нелегкая выдалась.

– Ты что, тоже не спал?

– Да нет, я-то как раз спал.

Дуфф повернулся и удивленно посмотрел на Макбета.

– Но заснул, только когда гроза прекратилась, – добавил тот. – Вот мы и пришли.

Дуфф постучал в дверь. Немного подождал и вновь постучал, на этот раз громче. Потянул за ручку. Дверь была заперта. И у Дуффа появилось предчувствие. Что-то было не так.

– У вас есть запасные ключи?

– Я пойду узнаю у Джека, – сказал Макбет.

– Джек! – закричал Дуфф, а потом еще раз, во всю глотку: – Джек!

Через несколько секунд на лестнице появился администратор:

– Да? Вы звали?

– У вас есть запасной ключ?

– Да, господин Дуфф.

– Тогда иди сюда и открой дверь.

Администратор быстро засеменил к ним, а потом, вытащив из внутреннего кармана ключ, вставил его в замочную скважину.

Дуфф распахнул дверь.

Они замерли, не в силах выдавить ни слова. Первым подал голос администратор:

– О господи…

Поставив ногу на порог, Макбет смотрел на тело Дункана. Дуфф разбил стекло на пожарой сигнализации, и по этажу разнесся пронзительный вой. Кинжал исчез, и вдобавок с левой стороны на шее Дункана появилась еще одна рана. Пистолет тоже пропал. В остальном же все выглядело, как прежде.

– Джек, – Дуфф попытался перекричать сирену, – разбуди всех и собери в холле. И ни слова о том, что видел. Ясно?

– Д-да, г-господин Дуфф. Яс-сно.

Многие гости уже начали выглядывать из номеров. Из соседнего номера вышла Леди – босая и в халате.

– Что происходит, любимый? Неужели пожар?

Она вела себя безупречно. Они следовали плану, а к Макбету вернулся Порядок. В эту самую секунду, в это мгновение, когда вокруг началась полная неразбериха, Макбет знал, что все идет так, как надо. Именно сейчас он и его возлюбленная были непобедимы, именно сейчас в их власти было все – город, их судьба и воля звезд. И он чувствовал это сейчас, это напоминало зелье, такое же сильное, как и то, что варил Геката.

– А куда, к дьяволу, делись телохранители? – в бешенстве заорал Дуфф.

Нет, в свидетели случившегося они готовили вовсе не Дуффа, а кого-нибудь более пугливого и осторожного, кого-то, кто ночевал в номере неподалеку. Малькольма, к примеру. Но теперь от Дуффа уже не избавиться.

– Проходи, дорогая, – скомандовал Макбет. – Дуфф, и ты тоже. – Он впустил их в номер Дункана и закрыл дверь.

Из пристегнутой к поясу кобуры он вытащил служебный пистолет.

– Теперь слушайте внимательно. Дверь была заперта, а следов взлома нет. Запасной ключ от номера имееся только у Джека.

– И у меня, – встряла Леди, – по крайней мере, где-то был.

– Ну, а значит, версия у нас одна, – Макбет показал на дверь в соседнюю комнату.

– Его собственные телохранители? – Леди в ужасе прижала ладонь к губам.

Макбет зарядил пистолет.

– Мне нужно проверить.

– Я с тобой, – сказал Дуфф.

– Нет, не надо со мной, – возразил Макбет, – это мое дело, а не твое.

– И все равно я…

– Вы, старший инспектор Дуфф, исполняете мой приказ.

Сперва в глазах Дуффа мелькнуло удивление. А потом смысл сказанного медленно дошел до него. По рангу начальник Отдела по борьбе с организованной преступностью стоит выше, чем начальник Отдела по расследованию убийств.

– Позаботься лучше о моей жене, Дуфф. Ладно?

Не дожидаясь ответа, Макбет открыл дверь в смежную комнату, вошел внутрь и прикрыл за собой дверь.

Охранники по-прежнему спали в креслах. Один из них что-то пробормотал – возможно, вой сирены пробивал тяжелую пелену сна и пробивался к его мозгу сквозь снотворное.

Макбет помахал у него перед глазами рукой.

Один глаз наполовину открылся, взгляд медленно поплыл по комнате и остановился на Макбете, а потом медленно погас.

Андрианов отметил, что его черный пиджак и белая рубашка перепачканы в крови, а потом почувствовал, что чего-то не хватает. Тяжесть оружия в кобуре. Ее больше не было. Он засунул руку под пиджак и потянулся к кобуре, однако вместо служебного пистолета его пальцы наткнулись на холодное острое лезвие и увязли в чем-то липком…

Телохранитель вытащил руку и поднес ее к глазам. Кровь? Это что, сон? Он застонал. Какая-то доля мозга кричала об опасности, и Андрианов попытался собраться, сосредоточиться, он огляделся и на полу рядом с креслом увидел его – пистолет. И возле кресла напарника, который казался спящим, валялся пистолет.

– Что… – Андрианов поднял глаза, и его взгляд уперся в дуло пистолета, который держал стоявший перед ним мужчина.

– Полиция! – закричал мужчина. Это был он, Макбет. Новый начальник этого… как его…

– Держи оружие на виду, иначе стреляю!

Андрианов растерянно моргнул. Такое чувство, словно он лежит в болоте. Что он такое выпил?..

– Не смей в меня целиться! – продолжал орать Макбет.

– Нет… – Какой-то внутренний голос подсказывал Андрианову, что поднимать с пола пистолет – не лучшая идея. И что если он замрет и будет сидеть неподвижно, то человек перед ним стрелять не станет. Но это не помогло. Возможно, часы, дни и годы на должности телохранителя превратили действие в инстинкт, не зависящий от желания. Защищать, не заботясь о собственной жизни. Или, может, он был так устроен изначально, поэтому и выбрал такую работу.

Андрианов успел протянуть руку к пистолету, когда его жизнь и рассуждения навсегда прервал маленький железный шарик, пробивший лоб, мозг и спинку кресла, но на этом не остановившийся и проделавший дыру в сотканном из золотых нитей ковре, за который Леди заплатила в Париже целое состояние. От звука выстрела напарник Андрианова вздрогнул, но, получив свою пулю в лоб, так и не успел проснуться.

Услышав первый выстрел, Дуфф шагнул к двери в смежный номер, но Леди удержала его:

– Он сказал, тебе туда нельзя.

Прогремел второй выстрел, Дуфф вырвался из ее хватки, распахнул дверь и ворвался внутрь. И замер, озираясь вокруг. Двое в креслах. И у обоих во лбу третий глаз.

– Рыцари севера, – сказал Макбет, убирая дымящийся пистолет в кобуру. – Дело рук Свенона.

Со стороны коридора в дверь постучали.

– Впусти их, – распорядился Макбет.

Дуфф повиновался.

– Что тут происходит? – запыхаясь, выпалил Малькольм. – О господи всевышний, они что… И кто?..

– Я, – ответил Макбет.

– Они вытащили оружие, – добавил Дуфф.

Малькольм недоуменно переводил взгляд с Дуффа на Макбета.

– И что, хотели на тебя напасть? Зачем?

– Потому что я собирался их арестовать, – ответил Макбет.

– За что? – в дверях показался Ленокс.

– За убийство.

– Господин Малькольм, – проговорил Дуфф, – боюсь, у нас для вас плохие новости.

Он видел, как сузились за квадратными стеклами очков глаза Малькольма и как сам он слегка наклонился вперед, подобно изготовившемуся ударить боксеру. Взгляды присутствующих обратились к фигуре, появившейся в дверях, которые вели в номер Дункана.

– Комиссар Дункан убит, – сказала Леди. – Его убили во сне, ножом.

Услышав последнюю фразу, Дуфф машинально повернулся к Макбету – нет, ничего нового он не услышал, однако эта фраза прозвучала отголоском другой, но очень похожей на нее, сказанной много лет назад в столовой одного детского дома.

На миг их глаза встретились, но они оба тут же отвели взгляд.

Часть 2

Глава 10

В то утро, когда комиссар полиции Дункан был найден в «Инвернессе» мертвым, Леди приказала повесить на дверях табличку «Закрыто» и очистить казино от посетителей.

Ребята из Отдела криминалистики, прибывшего в полном составе во главе с Кетнес, оцепили второй этаж.

Остальные полицейские собрались в пустом игровом зале вокруг большого стола с рулеткой.

Дуфф посмотрел на заместителя комиссара Малькольма, сидящего в конце импровизированного стола для переговоров. Собираясь протереть очки, Малькольм снял их, да так и замер, уставившись на зеленое сукно, словно там были написаны ответы на все вопросы. Дуфф иногда недоумевал, почему Малькольм, будучи самым высоким в Управлении, всегда ходит сгорбившись. Видимо, тот, сознавая, что в полиции не работал, чувствовал себя чужаком и наклонялся ниже машинально, будто прислушиваясь к перешептыванию подчиненных. Он был бледен – может, чересчур переборщил со спиртным накануне, а может, из-за свалившейся вдруг на него ответственности, ведь ему теперь предстояло исполнять обязанности комиссара полиции.

Не поднимая глаз, Малькольм подышал на очки и протер их. Как будто боялся встретиться взглядом с коллегами, которые ждали, когда он начнет говорить.

Впрочем, возможно, Дуфф судил его чересчур строго. Все знали, что в формировании программы Дункана Малькольм часто играл роль как молота, так и наковальни. Вот только годился ли он на роль главы Управления? Каждый из собравшихся за столом не один год управлял каким-то отделом, а Малькольм всего лишь бегал, сгорбившись, по пятам за Дунканом, прямо как секретарь, только с зарплатой повыше.

– Господа, – начал Малькольм и опять уставился в столешницу, – мы потеряли великого человека. Вот что я хотел в первую очередь сказать о Дункане. – Он надел очки, поднял голову и окинул взглядом сидящих за столом. – Как комиссар полиции, он не позволил бы нам отчаиваться в подобной ситуации. Он бы потребовал, чтобы мы делали то, ради чего мы стали полицейскими, – нашли бы виновного или виновных и отправили их за решетку. Так что оставим слезы и поминальные речи на потом. Мы здесь собрались, чтобы распланировать наши первые шаги, а наше следующее совещание состоится в Главном управлении в шесть часов вечера. Советую сразу же после этого нашего разговора позвонить женам или кто там у вас еще… – Малькольм скользнул взглядом по Дуффу, но тот не понял, случайно или с намеком, – и предупредить, чтобы к ужину они вас не ждали… – он на миг умолк, – потому что сперва вам надо отыскать убийцу Дункана. – Малькольм выдержал долгую паузу. – Дуфф, ты же теперь руководишь Убойным, так? Через час мне нужен от тебя предварительный отчет. И учти все то, что нароет Кетнес со своими ребятами.

– Ладно.

– Ленокс, выясни, что происходило с телохранителями до и во время убийства. Где они были, с кем разговаривали, что покупали, как пополнялись их счета. Допросите семьи и близких друзей. Задействуй все ресурсы, которые понадобятся.

– Благодарю.

– Макбет, ты уже немало сделал, но мне пока недостаточно. Проследи, сможет ли Оргпрест установить связь между этим убийством и преступниками, которым было бы выгодно разделаться с Дунканом.

– Разве это не очевидно? – спросил Макбет. – Мы сбросили наркоту Свенона во фьорд, убили двоих и арестовали половину Северян. Это акт возмездия Свенона и…

– Не факт, – возразил Малькольм. Все остальные удивленно уставились на него. – Как раз наоборот: Свенону было на руку, чтобы Дункан оставался комиссаром, ведь о планах Дункана все знали. – Малькольм подвинул несколько жетонов, забытых гостями на столе. – Что Дункан обещал горожанам? Что поймает Гекату. И теперь, когда Северян стало значительно меньше, он бросил бы все полицейские ресурсы на поиски Гекаты. А если бы ему это удалось – что это означает?

– Что свято место освободилось и Свенон может вернуться победителем, – предположил Ленокс.

Малькольм кивнул.

– Да ладно… – протянул Макбет. – Свенону сейчас не терпится отомстить, стал бы он так все по полочкам раскладывать.

Но Малькольм и бровью не повел.

– Свенон – выходец из самых низов. У него даже образования нет. Однако на протяжении тридцати лет он вел бизнес так, что любой в этом городе может лишь позавидовать. Ты действительно полагаешь, будто он не способен действовать расчетливо? Думаешь, ради такого лакомого куска он не пожертвовал бы возможностью отомстить?

– Ну хорошо, – сказал Дуфф, – наибольшую выгоду от смерти Дункана получает Геката, и по-твоему выходит, что за этим всем стоит именно он?

– Я не намекаю, но, как мы знаем, о скоропалительном решении Дункана бросить все силы на поиски Гекаты было известно каждому, и Геката, вероятнее всего, предпочел бы видеть на месте комиссара полиции кого угодно, но только не Дункана.

– Особенно если этот человек будет у него на крючке, – сказал Дуфф, но сразу понял, что сморозил глупость, и закрыл глаза. – Извини, Малькольм, я не хотел…

– Ничего страшного, – ответил Малькольм. – Мы собрались сейчас, чтобы свободно высказать все соображения и догадки, а твои слова лишь подтверждают мою собственную мысль. Не исключено, что Геката как раз и думает, будто со мной проще сладить, чем с Дунканом. Так что давайте докажем ему, что он не прав. – Малькольм передвинул все жетоны на черное. – Так вот, значит, Геката – наша предварительная рабочая гипотеза, но будем надеяться, что к шести часам мы больше разузнаем. За работу!

Банко почувствовал, как просыпается. Сон ускользал, а с ним ускользала и Вера. Он поморгал глазами. Что это, колокольный звон? Вроде нет. В комнате кто-то был. Кто-то сидел у окна и смотрел на фотографию в рамке.

– Похмелье? – спросил незнакомец, не поднимая головы.

– Макбет? Как?..

– Флинс меня пустил. Он, оказывается, в моей комнате живет теперь. Даже оставил сетку от комаров, которую ты для меня купил.

– Который час?

– А я-то думал, что остроносые ботинки уже не в моде.

– Поэтому ты их и не взял. А Флинс вообще часто носит твою одежду.

– У него там книги и тетрадки повсюду. Усердный, старается. А значит, далеко пойдет.

– Да, он малый не промах.

– Но мы же знаем, что путь к вершине тернист, а рвутся туда многие. Так что вопрос в том, выпадет ли ему шанс. И хватит ли смелости и способностей этим шансом воспользоваться. Помнишь, кто тут вас фотографировал?

Макбет поднял фотографию. Флинс и Банко под засохшей яблоней. И тень фотографа.

– Ты. Но ты зачем пришел-то? – Банко потер лицо. Макбет был прав – это похмелье.

– Дункана убили.

Банко резко сел:

– Ты чего несешь?

– В «Инвернессе». Он спал, а телохранители его закололи.

Банко замутило, и, чтобы унять тошноту, он несколько раз глубоко вздохнул.

– Так вот, шанс у нас появился, – сказал Макбет. – Точнее, мы на перепутье. Отсюда одна дорога ведет в ад, а другая в рай. И я пришел, чтобы узнать, какую из них ты выбираешь.

– В смысле?

– Я хочу знать, пойдешь ли ты за мной.

– Я же уже ответил. Да, я пойду.

Макбет обернулся к нему. Улыбнулся:

– И даже не спросишь, ведет ли эта дорога в рай или в ад? – Лицо его было бледным, а зрачки как булавочные головки. Наверное, из-за сильного солнца, а то, если бы Банко знал Макбета хуже, решил бы, что тот опять подсел на наркотики. Он отбросил эту мысль и замер, пораженный догадкой.

– Так это был ты? – спросил Банко. – Ты его убил?

Макбет склонил голову набок и пристально посмотрел на Банко. Оценивал, как осматривают перед прыжком парашют или как женщину, которую впервые решились поцеловать.

– Да, – ответил он, – Дункана убил я.

У Банко перехватило дыхание. Он опять зажмурился в надежде, что, когда их откроет, Макбет исчезнет.

– И что теперь?

– Теперь остается убить Малькольма, – услышал он голос Макбета. – То есть это ты должен его убить.

Банко открыл глаза.

– Ради меня, – сказал Макбет. – И ради моего наследника, Флинса.

Глава 11

Банко сидел в тускло освещенном подвале, прислушиваясь к шагам Флинса наверху. Парень собирался в город. Потусить с друзьями. Может, с девушкой. Это пошло бы ему на пользу.

Банко перебирал руками цепь.

Он согласился на предложение Макбета. Зачем? Разве способен он преступить черту? Только потому, что Макбет сам из народа и готов многим пожертвовать ради него, Банко, а Малькольм – из богатых? Нет. Просто если речь о сыне, то как тут откажешь? А уж если о двоих сыновьях – и подавно.

Макбет сказал, что, расчищая дорогу к креслу комиссара полиции, они исполняют волю судьбы.

Он не сказал о том, что за всем этим стоит Леди. Да и зачем? Макбет предпочитал выстраивать простые схемы, не требовавшие сложных умозаключений. Банко закрыл глаза. И попытался представить. Вот Макбет становится комиссаром полиции и единолично управляет городом, как прежде Кеннет, но честно стараясь облегчить жизнь горожан. Хочешь изменить что-то – придется действовать справедливо и безжалостно. Свойственное демократам простодушие лишь все испортит. А когда Макбет состарится, то уступит место Флинсу. К тому времени Банко уже давно отправится на тот свет. Может, поэтому он и не мог себе этого представить.

Наверху хлопнула дверь.

Понятно, что такие мечты не сразу вырисовываются.

Он натянул перчатки.

Часы показывали полшестого. Дождь барабанил по мостовой и по переднему стеклу «шевроле шевелле 454 SS», за рулем которого сидел Малькольм. Он понимал, что в разгар нефтяного кризиса грех было приобретать такую откровенно мачистскую бензожралку. И оправдаться никак не получалось, даже несмотря на то, что машина была подержанной и обошлась ему относительно недорого. Сначала его осудила помешанная на экологии дочь, а потом и Дункан – тот даже намекнул, что начальники, мол, должны стремиться к умеренности. В конце концов Малькольм признался, что он еще с детства обожает огромные американские машины, а Дункан сказал, что это доказывает, будто экономистам ничто человеческое не чуждо.

В воскресенье машин на улицах было мало, поэтому Малькольм успел забежать домой, принять душ и переодеться. У входа в Главное управление столпились журналисты – надеялись выжать из него комментарий или подробности, которых не узнают в назначенной на половину восьмого пресс-конференции. По телевизору уже показали выступление бургомистра Тортелла, сыпавшего словами «непостижимо», «трагедия», «соболезнуем семье погибшего», «город должен ополчиться против злых сил» и другими, такими же бессмысленными. Малькольм же планировал отказаться от комментариев, попросить у журналистов понимания, сказать, что все силы будут брошены на расследование, и посоветовать им дождаться пресс-конференции.

Он заехал в подземный гараж, кивнул поднявшему шлагбаум охраннику и въехал внутрь. Чем выше ты по иерархии, тем ближе к лифту имеешь право парковаться. И, заезжая на свое место, Малькольм подумал вдруг, что теперь место возле лифта по закону принадлежит ему.

Малькольм уже собирался было вытащить ключ из зажигания, как задняя дверца открылась и кто-то беззвучно уселся прямо за ним. Впервые после убийства Дункана у Малькольма промелькнула мысль, что должность комиссара полиции обеспечивает не только возможность припарковаться рядом с лифтом, но и угрозу убийства в любое время и в любом месте. У тех, кто парковался на задворках, таких забот не было.

– Заводи машину, – приказал человек с заднего сиденья.

Малькольм взглянул в зеркало. Так быстро и бесшумно умели двигаться только гвардейцы.

– Что-то случилось, Банко?

– Да. Тебя хотят убить.

– Прямо здесь, в Управлении?

– Да. Сделай милость, выезжай спокойно, нам просто надо отсюда убраться. Мы еще не знаем, кто в этом замешан, но думаем, что это те же, кто убрал Дункана.

Малькольм испугался, но недостаточно сильно. Обычно, стоило ему залезть на стремянку или наткнуться на раззадоренную осу, у Малькольма начиналась паника. Но сейчас, как и сегодня утром, страх словно подстегнул его мысли и добавил решительности.

– А если это правда, то чем докажешь, что ты с ними не заодно?

– Если бы я хотел тебя убить, то давно убил бы.

Малькольм кивнул. Судя по всему, этот немолодой щуплый гвардеец, скорее всего, мог убить его голыми руками.

– Так куда нам?

– В грузовой порт.

– А почему не домой?..

– Хочешь родных в это впутать? Приедем, и объясню. Езжай, а я пригнусь, чтобы меня никто не видел.

Малькольм снова выехал в дождь, провожаемый кивком охранника, поднявшего шлагбаум.

– У меня же встреча через…

– Об этом позаботятся.

– А как же пресс-конференция?

– И об этом тоже. Ты сначала о себе подумай. И о дочери.

– О Юлии? – Малькольм запаниковал.

– О ней тоже позаботятся. Езжай давай. Тут уже недалеко осталось.

– Что же делать?

– Скоро узнаешь.

Пять минут спустя они въехали через ворота в заставленный контейнерами порт. В последние годы въезд туда был открытым, потому что все попытки закрыть его от бездомных и воров оказались тщетными: любые заборы и замки нещадно ломались. Сейчас, в воскресенье, людей тут не было.

– Вон туда, за сарай. И остановись, – скомандовал Банко.

Малькольм послушно остановил машину около стоявшей возле сарая «вольво PV».

– Подпиши вот тут, – Банко просунул между сиденьями лист бумаги и ручку.

– Это еще что такое? – спросил Малькольм.

– Несколько строк, но напечатали их на твоей машинке, – ответил Банко, читай вслух.

– «Рыцари севера угрожали убить мою дочь…» – Малькольм запнулся.

– Дальше, – приказал Банко.

Малькольм откашлялся.

– «…мою дочь Юлию, если я откажусь содействовать им в убийстве комиссара полиции Дункана, – прочитал Малькольм. – Теперь, взявшись за меня, они не отступят, и я понимаю, что, пока я жив, моя дочь в опасности. И поэтому – а также стыдясь содеянного – я решил утопиться».

– Отчасти так оно и есть, – сказал Банко, – лишь твоя подпись может спасти твою дочь.

Малькольм повернулся к сидящему на заднем сиденье Банко. И уткнулся в дуло пистолета.

– Никакое это не покушение. Ты солгал.

– И да, и нет, – ответил Банко.

– Ты меня сюда выманил, чтобы убить, а затем выбросить в море?

– Ты сам утопишься, как написано в этом письме.

– С какой стати мне…

– Потому что в противном случае я тебе выстрелю в голову и отвезу к тебе домой. Тогда письмо самоубийцы будет выглядеть вот так, – Банко протянул ему еще один листок, – там только концовка другая.

– «…Но пока я и моя дочь живы, нам всегда будут угрожать смертью. Поэтому я решил убить нас обоих, чтобы избавить ее от стыда того, что я натворил, и от жизни в вечном страхе».

Малькольм поморгал. Фразы выглядели вполне логичными, но ему все равно пришлось перечитать их.

– Подписывай, Малькольм. – В голосе Банко зазвучало сожаление.

Малькольм закрыл глаза. В машине было так тихо, что он даже услышал, как курок тихо скрипнул. Он открыл глаза, взял ручку и подписал первое письмо.

С заднего сиденья донесся скрежет металла.

– Вот, – сказал Банко, – обвяжи это вокруг пояса, под плащ.

Малькольм уставился на корабельную цепь, которую ему протягивал Банко. С грузилом.

Взяв цепь, он обмотался ею, лихорадочно соображая, как поступить.

– Дай-ка гляну. – Банко подтянул к себе цепь. Сверху он нацепил висячий замок и, защелкнув его, положил подписанное письмо на пассажирское сиденье, а сверху бросил ключ, видимо от замка.

– Пошли. – Они вышли под дождь. Банко толкал Малькольма впереди, двигаясь к краю причала вдоль узкого канала, начинавшегося у главной набережной. По обеим сторонам канала высились стены из контейнеров. Даже если бы по набережной кто-то прогуливался, он вряд ли бы увидел Малькольма с Банко.

– Стоп! – приказал Банко.

Малькольм посмотрел на темное море, простиравшееся впереди, прибитое хлестким дождем. Опустил взгляд на покрытую нефтью черно-зеленую воду, а потом повернулся к ней спиной и посмотрел на Банко.

Банко поднял пистолет:

– Прыгай.

– Не выглядишь ты как убийца, Банко.

– При всем уважении, не думаю, что ты видел много убийц.

– Может, и так. Но людей я неплохо изучил.

– А толку-то.

Малькольм развел руками:

– Ну давай, толкни меня.

Банко облизал губы и крепче сжал пистолет.

– Ну так что, Банко? Покажи мне, какой из тебя убийца.

– Что-то ты слишком спокойный для гражданской крысы.

Малькольм опустил руки.

– Это потому, что я знаю, что такое потери, Банко. Как и ты. Я понял, что мы можем многое потерять. Но есть еще кое-что, оно невосполнимо, и ради этого мы и живем, хотя в любую секунду можем умереть. Я знаю, что твоя жена умерла от болезни, которая уносит многих жителей этого города.

– Да? Откуда ты знаешь?

– Дункан. Он рассказал мне, потому что эта болезнь унесла и мою первую жену. И еще мы говорили о том, как нам создать тот город, в котором подобное не повторится, в котором самые влиятельные богачи будут стоять и держать ответ перед законом за преступления, город, в котором убийство будет убийством, хоть от оружия в руках, хоть от газа, который проникает в людей, отчего их глаза желтеют, а тело начинает источать трупный смрад.

– Значит, твою потерю уже не восполнить.

– Не совсем. Жену можно потерять, но жизнь от этого не утратит смысла. Потому что у тебя есть ребенок. Дочь. Сын. Наши дети невосполнимы, Банко. Если я спасу Юлию, потому что сейчас умру, оно того стоит. Но после меня и Дункана придут другие. Ты мне можешь не верить, но в этом мире полно людей, которые хотят добра, Банко.

– И кто будет решать, что есть добро? Ты, что ли? И другие шишки?

– Это тебе сердце подскажет, Банко. Разум обманет, а сердце нет.

Малькольм заметил, что Банко медлит, и вновь заговорил, хотя в горле у него пересохло и голос осип:

– Вы нас хоть всех опутайте цепями, Банко, это не поможет, мы все равно будем всплывать. У нас есть выталкивающая сила. И я клянусь, что непременно всплыву где-нибудь и разоблачу все твои злодейства.

– Это не мои злодейства, Малькольм.

– Какая разница? Гекаты или твои. Все вы в одной лодке. И мы оба знаем, по какой реке эта лодка поплывет и где причалит.

Банко медленно кивнул.

– Геката, – повторил он, – точно.

– Что?

Банко уставился в одну точку на лбу у Малькольма.

– Ты прав. Я работаю на Гекату.

Губы Банко тронула улыбка. Почему же он улыбается? По лицу Банко струилась вода. Дождь или слезы? «Неужели сомневается?» – подумал Малькольм. Значит, умолкать нельзя, надо говорить с Банко, потому что каждое слово, каждая секунда продлевали ему жизнь. Увеличивало крошечную, почти призрачную возможность переубедить его. Или дождаться подмоги.

– А почему тебе вздумалось меня топить, а, Банко?

– А что?

– Можно было бы застрелить меня прямо в машине – все и так поверили бы, что это самоубийство.

Банко пожал плечами:

– Содрать кожу с кошки можно разными способами. А так получается, что место преступления под водой. Если кто и заподозрит убийство, то следов не найдет. И еще: тонуть не больно. Это как заснуть.

– Откуда ты знаешь?

– Да уж знаю. В детстве я дважды чуть не утонул.

Дуло пистолета чуть поползло вниз. Малькольм прикинул расстояние между ними. И сглотнул.

– Как это тебя угораздило, Банко?

– Потому что я вырос в восточной части города и не умел плавать. Странно, да? Город у нас на берегу, а жители не умеют плавать. Потом я попытался научить моего первого сына плавать. Удивительно, но он тоже не научился. Может, потому, что его учил я – ведь сам-то я не умел. Мы тонем, тонут и они, такая уж судьба достается им в наследство. Но такие люди, как ты, Малькольм, плавать умеют.

– Поэтому ты дал мне эту цепь.

– Именно. – Дуло опять уткнулось в него. Нерешительность как ветром сдуло, а во взгляде Банко вновь сквозила уверенность. Малькольм перевел дыхание. Шанс был, но ускользнул.

– Хорошие вы или нет, – сказал Банко, – но в вас есть эта выталкивающая сила, которой нет у нас. А мне нужно точно знать, что ты останешься под водой. Что ты не всплывешь. Иначе я не выполню свою работу. Понял?

– Что я должен понять?

– Отдай мне свой полицейский жетон.

Малькольм вытащил из кармана куртки жетон и отдал Банко, а тот сразу же швырнул его в воду. Жетон сверкнул над причалом, коснулся воды и исчез.

– Это медь. Она сверкает, но идет прямо ко дну. Такова сила тяжести, она все тянет вниз, в ил. Тебе нужно исчезнуть, Малькольм. На веки вечные.

Сидя в переговорной, Макбет поглядывал на часы. Двадцать девять минут шестого. Дверь открылась, и какая-то женщина, которую Макбет принял за секретаршу Ленокса, заглянула и сказала, что Малькольма до сих пор нет, известно лишь, что он заехал в Главное управление, но прямо в гараже развернулся и опять уехал. Никто, даже его дочь Юлия, не знал, где он.

– Спасибо, Присцилла, – сказал Ленокс и обернулся к остальным: – Итак, предлагаю начать совещание с…

Макбет почувствовал, что пора настала. Момент, о котором говорила Леди, когда в отсутствие какого-либо начальника тот, кто берет на себя бразды правления, начинает восприниматься как лидер.

Поэтому он решительно прервал говорящего:

– Прости, Ленокс! – И повернулся к двери: – Присцилла, распорядись, чтобы Малькольма и его машину объявили в розыск. Пока только патрулям. И постарайся пока не делать из этого трагедии. Скажи, что Управление хочет с ним связаться в ближайшее время. Спасибо. – Извини, Ленокс, что даю твоему секретарю задания, но полагаю, что большинство присутствующих здесь разделяют мое не очень хорошее предчувствие. Предлагаю начать совещание. Есть возражения против того, чтобы сейчас, когда Малькольма нет, его вел я?

Он обвел глазами сидящих за столом. Кетнес. Ленокс. Дуфф. Заметил, как они задумались, прежде чем Ленокс несколько натужно кашлянул и ответил:

– Ты тут заместитель теперь, Макбет. Давайте начнем.

– Спасибо, Ленокс. Тебя не затруднит закрыть окно – там, за тобой? Начнем с телохранителей. У Антикоррупционного отдела есть что-нибудь на этот счет, Ленокс?

– Пока нет, – ответил тот, пытаясь сладить с оконными шпингалетами. – Мы не обнаружили ничего подозрительного. Все настолько чисто, что даже настораживает.

– Нет подозреваемых, новых связей, никто вдруг не покупал какие-то дорогие вещи и не переводил на счет крупные суммы?

Ленокс покачал головой:

– Ничего.

– Я думаю, что они и были чисты, – сказал Дуфф. – Но даже рыцарям без страха и упрека можно заморочить голову, а потом подкупить их, главное – найти брешь в их латах. И видимо, Геката нашел ее.

– Значит, и мы найдем, – сказал Макбет. – Продолжай искать, Ленокс.

– Хорошо. – С языка у того едва не слетело «шеф». Но, хоть он и сдержался, все равно все услышали.

– Дуфф, ты говорил, что общался с осведомителями в твоем бывшем отделе?

– Они сказали, что для всех, кто работает на улице, это убийство было как гром среди ясного неба и что никто ничего не знал. Но все сразу подумали на Гекату. Один молодой пацан на вокзале что-то упомянул про какого-то полицейского, который хотел купить наркоты, хотя, может, это был один из наших осведомителей. По крайней мере, это был не телохранитель. Мы продолжаем поиски улик, свидетельствующих против Гекаты. Но это, как мы знаем, так же сложно, как найти Свенона.

– Спасибо, Дуфф. Место преступления, Кетнес?

– Все, как мы ожидали, – ответила она и посмотрела на записи. – Мы сняли отпечатки пальцев в номере убитого. Там есть отпечатки всех трех уборщиц, телохранителей и тех, кто, как мы знаем, заходил туда потом, то есть Леди, Макбета и Дуффа. Мы обнаружили отпечатки пальцев еще одного человека, долго не могли выяснить, кому же они принадлежат, но потом, наконец, установили, что это один из постояльцев, живший в этом номере прежде. Я сказала, что ничего неожиданного мы не обнаружили, однако скорее наоборот, поскольку в гостиницах обычно полно разных отпечатков.

– Владелица «Инвернесса» очень серьезно подходит к чистоте, – сухо заметил Макбет.

– Судмедэкспертиза подтверждает, что причиной смерти стали два удара ножом в горло. Колющие раны совпадают с найденными кинжалами. И, несмотря на то что кинжалы попытались обтереть о простыню и одежду самих телохранителей, на лезвиях и на рукоятках все равно осталось много крови. Подтверждено, что это кровь убитого.

– Может, будем называть его Дунканом? – предложил Макбет. – Зачем все время говорить «убитый»?

– Как скажешь. На одном кинжале осталось больше крови, чем на другом, потому что им надрезали сонную артерию убит… э-э, Дункана, и от этого на одеяле столько крови. Вот, посмотрите, – Кетнес бросила на середину стола черно-белую фотографию, и все послушно уставились на снимок. – Полный отчет по вскрытию будет послезавтра. Тогда данных у нас будет больше.

– Куда еще больше-то? – спросил Дуфф. – Что он ел на ужин? Это мы и так знаем – мы ели то же самое. Или какие у него были заболевания, от которых он не умер? Если мы решили действовать быстро – а в нашей ситуации от времени многое зависит, – надо обращать больше внимания на по-настоящему важные моменты.

– Вскрытие, – сказала Кетнес, и Макбет заметил, что голос ее слегка дрогнул, – может подтвердить или опровергнуть предполагаемый ход событий. И я полагаю, что это достаточно важно.

– Кетнес права, – сказал Макбет. – Что еще?

Она показала еще фотографии, рассказала о других медицинских и технических находках, но ни одна из них не изменила основной версии, согласно которой Дункана убили двое его телохранителей. Также все согласились, что у телохранителей не было никакого мотива и что за этим стояли другие люди. Они долго обсуждали, кому, кроме Гекаты, это могло понадобиться, однако эта дискуссия тоже ни к чему не привела. Макбет предложил отложить пресс-конференцию до десяти часов, пока не найдут и не проинформируют Малькольма. Ленокс высказал мысль, что лучше бы провести ее в девять, учитывая, что по воскресеньям от журналистов требуют сдавать материалы порньше.

– Спасибо, Ленокс, – ответил Макбет, – но мы должны заботиться о наших делах, а не о том, как завтра с утра будут продаваться газеты.

– Я хотел сказать, что это глупо, – отозвался Ленокс. – Глупо, едва заступив на должность, вот так выставляться перед журналистами.

– Я принял к сведению твои замечания, – сказал Макбет. – Если Малькольм не объявится и не отдаст другой приказ, то мы соберемся здесь в девять и обсудим, что нужно сказать на пресс-конференции.

– А кто будет ее вести? – спросил Дуфф.

Макбет уже собирался ответить, как дверь опять открылась и появилась Присцилла, секретарша Ленокса.

– Прошу прощения, – извинилась она. – Во время обхода в грузовом порту патруль сообщил, что они нашли машину Малькольма. Машина пуста, а его нигде нет.

Макбет почувствовал, как тихо стало в кабинете. Насколько прекрасно было знать то, чего никто из них не знал. И какую власть дает ему это знание.

– Где именно в порту? – спросил он.

– На причале, рядом с каналом.

Макбет медленно кивнул.

– Отправьте туда водолазов.

– Водолазов? – удивился Ленокс. – Не рановато ли?..

– Мне кажется, Макбет прав, – перебила Присцилла, а другие изумленно уставились на нее. Она сглотнула. – На сиденье в машине нашли записку.

Глава 12

Пресс-конференция началась ровно в десять. Когда Макбет зашел в зал и направился к стулу, его ослепили вспышки камер, так что тень заметалась по стене. Он положил перед собой бумаги, посмотрел на них пару секунд, а потом откашлялся и окинул взглядом собравшихся. Перед публикой Макбету было неуютно. Раньше он охотнее пошел бы на самое нелепое задание, чем выступил перед публикой. Но потом стало получше. А теперь он даже с радостью предвкушал, как заговорит перед аудиторией. Он полностью владел собой и знал то, чего не знали другие, и это доставляло ему удовольствие. И к тому же до этого он смастерил из порошка небольшую дорожку и вынюхал ее. А больше ему ничего и не нужно.

– Добрый вечер. Я старший инспектор Макбет, начальник Отдела по борьбе с организованной преступностью. Как вы уже знаете, сегодня утром, в шесть часов срок две минуты, в казино «Инвернесс» комиссар полиции Дункан был найден убитым. Сразу после этого двое предварительно подозреваемых в деле, находившиеся в соседнем номере телохранители Дункана – полицейский Андрианов и полицейский Хеннесси, – были застрелены полицией при оказании сопротивления при задержании. Час назад вам должны были раздать пресс-релизы, в которых детально излагается, как развивались события, а также сообщается о предварительных результатах следствия и гипотезах. Я бы хотел добавить несколько подробностей белее технического характера. – Макбет перевел дыхание, и в это время один из журналистов спросил:

– Что вам известно о Малькольме?

– Он мертв? – послышалось из другого конца зала.

Макбет посмотрел вниз, на записи. И отложил их в сторону.

– Если по мнению прессы это означает, что в отношении убийства комиссара полиции мы уже достаточно сообщили, то можем перейти к делу об исчезновении заместителя комиссара.

– Ладно, давайте сначала первое, – крикнул кто-то из старших журналистов, – а то у нас все сроки поджимают.

– Ладно, – согласился Макбет. – Заместитель комиссара полиции Малькольм не явился, как вы, наверное, знаете, на совещание, назначенное на шесть вечера. Сегодня убили комиссара полиции, поэтому естественно, что исчезновение его заместителя вызвало тревогу. Поэтому мы объявили его в розыск, а позднее, вечером, машину Малькольма обнаружили в грузовом порту. После этого мы тщательно обследовали территорию, подключив к работе в том числе и водолазов. И они нашли…

– Тело?

– Вот это, – Макбет поднял вверх круглую металлическую бляшку, блеснувшую в свете вспышек. – Это полицейский жетон Малькольма, который нашли на дне прямо возле пристани.

– Вы думаете, Малькольма кто-то убил?

– Именно, – подтвердил Макбет, которого не смутила даже воцарившаяся в зале тишина. – Причем этим кем-то может быть и сам Малькольм. – Он оглядел зал, а затем добавил: – На сиденье его машины мы нашли записку.

Макбет взглянул на листок бумаги перед собой. Откашлялся:

– «Рыцари севера угрожали убить мою дочь Юлию, если я откажусь содействовать им в убийстве комиссара полиции Дункана. Теперь, взявшись за меня, они не отступят, и я понимаю, что, пока я жив, моя дочь в опасности. И поэтому – а также стыдясь содеянного – я решил утопиться». – Он поднял глаза. – Первый вопрос, который напрашивается – возможно, и вам тоже, – это вопрос о подлинности письма. Заручившись свидетельством наших криминалистов, можем сказать, что письмо напечатали на пишущей машинке Малькольма здесь, в Главном управлении, что на бумаге присутствуют его отпечатки пальцев и подпись тоже принадлежит ему.

Собравшиеся несколько секунд переваривали сказанное. Потом раздались взволнованные голоса:

– Что известно о возможном соучастии Малькольма в убийстве Дункана?

– Каким образом Малькольм содействовал Рыцарям севера?

– Как Малькольм связан с телохранителями Дункана?

– Возможно ли, что в полиции есть и другие причастные к убийству?

Словно пытаясь остановить поток вопросов, Макбет поднял руки:

– Мы не отвечаем на вопросы об убийстве Дункана, иначе вам придется довольствоваться домыслами. Постарайтесь спрашивать лишь об исчезновении заместителя комиссара. И по одному, пожалуйста.

Ответом ему было молчание. Однако спустя несколько секунд одна журналистка спросила:

– Я правильно понимаю, что вы нашли лишь полицейский жетон, а не тело самого Малькольма?

– У нас илистое дно, а вода в порту не самая чистая. Легкий жетон не сразу опускается на дно, в отличие от тяжелого тела. Кроме того, жетон отражает свет. Чтобы найти тело, водолазам потребуется больше времени.

Макбет заметил, как журналисты лихорадочно застрочили в блокнотах.

– А не кажется ли вам очевидным, что тело унесло течением? – просипел кто-то.

– Кажется, – согласился Макбет, узнав задавшего вопрос. Единственный из всех, тот ничего не записывал. Уолт Кайт. Ему и не нужно было – его радиомикрофон стоял на столе перед Макбетом.

– Если Малькольм убил Дункана и раскаялся, то почему…

– Так, стоп! – Макбет жестом пресек вопрос. – Я не стану отвечать на вопросы по поводу убийства Дункана, пока у нас не появятся новые доказательства. А теперь прошу понимания, но нам нужно продолжать работу. Самое важное сейчас – это расследовать преступления, по возможности быстрее и довольствуясь теми ресурсами, которыми мы располагаем. Нам также необходимо выбрать руководство, чтобы работа, выполняемая полицией в этом городе, не прекращалась.

– Правильно ли мы понимаем, что в настоящий момент исполняющим обязанности комиссара полиции являетесь вы, Макбет?

– Формально да.

– А на практике?

– На практике…

Макбет замялся. Быстро взглянул на бумажки. Облизал губы.

– Мы – группа опытных руководителей, которые уже взяли на себя обязаности по управлению полицейскими ресурсами, и, осмелюсь сказать, мы держим ситуацию под контролем. Но я не боюсь признать, что занять место Дункана должен достойный кандидат или кандидатка. Дункан был мудрым и прозорливым, героем, погибшим в борьбе против злых сил, которым теперь кажется, будто они победили, – он ухватился за подлокотники и наклонился вперед, – но единственное, чего они достигли, – это лишний раз убедили нас в том, что проигранная битва есть начало пути к победе добра. В борьбе за справедливость. За безопасность. А значит, за новое строительство, новые связи и новое благосостояние. Но в одиночку нам этого не осилить, мы нуждаемся в вашем доверии, в доверии всего города. Только оно позволит нам продолжить работу, начатую комиссаром полиции Дунканом. И я лично, – он вскинул вверх руку, словно при присяге, – обещаю не останавливаться, не достигнув всех целей, достижение которых, по мнению Дункана, является залогом процветания этого города и всех его жителей. – Макбет разжал пальцы и выпрямился. Вгляделся в лица перед ним, превратившиеся в волшебный ковер из глаз и открытых ртов. Страх исчез. Он видел, какое впечатление произвели его слова, и по-прежнему слышал их отзвук. То были слова Леди. Он добился того, чего от него требовалось. Она заставила его отрепетировать речь перед зеркалом и рассказала, что агрессивные жесты производят впечатление искренности и решительности, а это даже важнее, чем сами слова, поскольку язык жестов воспринимается сердцем, а не умом.

– Следующая пресс-конференция состоится завтра в одиннадцать часов утра здесь, в зале Сконе. Спасибо.

Макбет собрал бумаги. Из зала послышалось недовольное ворчанье, а потом на него обрушился шквал протестов. Макбет, прищурившись, посмотрел в зал. Ему хотелось еще несколько секунд постоять тут. И он с трудом подавил улыбку.

«Этот сукин сын говорит, прямо как капитан, чье судно попало в шторм, – подумал сидевший в первом ряду Дуфф. – И вот он стоит, такой бесстрашный, и смотрит на рокочущее море. Ясное дело, его кто-то научил. Это не тот Макбет, которого я знаю. Или знал…»

Макбет коротко кивнул, прошагал вдоль подиума и исчез за дверью, которую распахнула для него Присцилла.

– Ну как тебе, Ленокс? – спросил Дуфф, пытаясь перекричать выкрики журналистов, которые как будто просили оратора выйти на «бис».

– Я тронут, – ответил Ленокс, – вдохновлять он умеет.

– Именно. Как будто в выборах участвует, а не на обычной пресс-конференции выступает.

– Может, и так. А можно считать это умным и ответственным тактическим ходом.

– Ответственным? – хмыкнул Дуфф.

– Город или страна обычно живут иллюзиями. Нам кажется, будто бумажные деньги можно обменять на золото, что наши власти радеют о нас с тобой, а не о себе, любимых, и что за преступлениями следует наказание. Без этих иллюзий наше цивилизованное общество давно бы уже развалилось. А сейчас, когда обществу грозит анархия, Макбет заверил нас, что гражданские институты стоят на страже общества. Такая речь свидетельствует о том, что он – ответственный гражданин.

– Или гражданка.

– Думаешь, речь придумала Леди?

– Женщины чувствуют сердцем и знают, как до него достучаться. Потому что женщины и есть наше сердце. Мозг крупнее, складно трезвонит и думает, будто муж в доме хозяин, но именно сердце втихаря принимает решения. Эта речь затронула твое сердце, а мозг уже подключился позже. Поверь мне, Макбет не способен придумать такую речь, это ее рук дело.

– Ну и что? Без женщин каждому из нас пришлось бы несладко. Будь она хоть дьяволом – какая разница, лишь бы результат был стоящий. Ты ведь не ревнуешь Макбета, Дуфф?

– Я? – хохотнул Дуфф. – С какой стати? Он разговаривает и ведет себя как прирожденный лидер, а если он еще и действовать будет как лидер, то лучше и не придумаешь.

Позади них зашаркали – Макбет на «бис» выходить не желал, а сроки у журналистов поджимали.

До полуночи оставался час. Ветер стихал, но еще гонял по улицам оставшийся после шторма мусор. Влажный северо-западный воздух втиснулся в здание вокзала и разогнался по гулким коридорам, наталкиваясь на непонятный сверток возле стены и стоявшего чуть поодаль мужчину, чей рот и нос были замотаны шарфом. К этому мужчине Стрега и направилась.

– Боишься, что опознают, Макбет?

– Эй, полегче, не называй меня по имени. Я тут недавно выступал с речью, и теперь, боюсь, меня каждая собака в лицо знает.

– Я смотрела новости, да. Складно говорил, я даже поверила. Впрочем, я каждому красавчику верю.

– Стоит мне зайти сюда – ты тут как тут. Откуда ты знаешь, что я пришел?

Она улыбнулась:

– Тебе ведь нужна дурь?

– А что-нибудь другое есть? Спиды? Кокаин? У меня от этой дури галлюцинации и всякие кошмары.

– Кошмары от погоды, а не от дури, Макбет. Я вот на дури уже не сижу, а мне все равно приснились какие-то бешеные собаки. Они кидались друг на дружку и вырывали куски. И слюни у них текли прямо ручьем. Так они друг друга и сожрали живьем. Я проснулась вся в холодном поту и до смерти обрадовалась, что это всего лишь сон.

– Твой сон в руку, – Макбет указал на лежавший возле стены сверток.

– Что это?

– Труп собаки. Полусъеденный. Неужели сама не видишь?

– У тебя опять галлюцинации. Вот, держи, – и она протянула ему маленький пакетик. – Это дурь. Смотри не сходи с пути, Макбет. Дорога проста, достаточно идти прямо.

Макбет прошел мимо Берты и, шагая через пустую площадь Рабочих к освещенному фонарями фасаду «Инвернесса», увидел в блестящей от дождя темноте какую-то одинокую фигуру. Подойдя ближе, он с удивлением узнал Банко.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Макбет.

– Жду тебя, – ответил Банко.

– И никто тебя не укроет – ни Берта, ни «Инвернесс»?

– Я так и не смог определиться.

– В смысле – куда пойти?

– Нет, что мне делать с Малькольмом.

– Что, забыл на него цепь надеть?

– Что-о?

– Водолазы еще не нашли тело. А если его унесло течением, значит, грузила на нем не было.

– Да нет, не в этом дело.

– А в чем тогда? Слушай, пошли-ка в «Инвернесс», а то мы тут сейчас совсем вымокнем и замерзнем.

– Ну, я-то уж давно промерз как цуцик. Решил тебя тут дождться, потому что возле казино столько журналистов – не протолкнуться. Тебя дожидаются – нового комиссара полиции.

– Ладно, выкладывай прямо тут. Только быстро. Чего случилось-то?

– Я спустил шкуру с кошки иначе. Ты не волнуйся. Малькольм исчез навсегда и больше никогда не вернется. Да если и вернется, он все равно не подозревает, что в этом замешан ты. Он думает, что это дело рук Гекаты.

– Ты о чем это? Малькольм что, жив?

Банко поежился.

– Малькольм думает, что я работаю на Гекату и что телохранители Дункана действовали со мной заодно. Знаю знаю, план был другой, но я проблему решил и вдобавок спас жизнь хорошему человеку.

– И где Малькольм сейчас?

– Далеко.

– Где? – Макбет повысил голос, в упор глядя на Банко.

– Я отвез его в аэропорт и отправил в Капитоль. Оттуда он улетел за границу. Малькольм в курсе, что, если он попытается с кем-нибудь связаться, подаст даже малейший признак жизни, его дочь Юлию убьют. Макбет, пойми, Малькольм – отец. Уж я-то знаю, что это значит. Рисковать жизнью дочери он никогда не станет. Он лучше вообще своими руками этот город к чертям разнесет. Поверь мне, Малькольм, даже если совсем завшивеет и жить будет в самой распоследней дыре, будет просыпаться каждое утро голодный, продрогший и одинокий и благодарить Бога за то, что его дочери подарили еще один день жизни.

Макбет поднял было руку, но в эту секунду заметил в глазах Банко то, что прежде видел лишь раз. Ни тогда, когда они вместе проводили рейды против вооруженных бандитов или психов, бравших в заложники детей, ни тогда, когда сталкивались с пртивником крупнее и сильнее, когда было очевидно, что огребут они по полной. Всего единственный раз он видел он у Банко такой взгляд – когда тот пришел домой из больницы, где лежала Вера. Когда врач сообщил ему о результатах последних анализов. Страх. Настоящий, чистый страх. И поэтому Макбет смекнул, что Банко боится не за себя.

– Спасибо, – сказал Макбет и тяжело опустил руку на плечо Банко, – спасибо, дружище, что подумал там, где я сплоховал. Мне казалось, что ради такой большой цели, как наша, одим человеком можно и пожертвовать. Но ты прав, город не спасти, если разбрасываться жизнями хороших людей. Мы спасли ему жизнь. И может статься, ты и нас спас от ада, который ждал нас, соверши мы такое злодейство.

– О, как же я рад, что ты тоже это понял! – воскликнул Банко, и Макбет почувствовал, как обмякли под его рукой окаменевшие мышцы.

– Иди домой и выспись, Банко. Передавай от меня Флинсу привет.

– Передам. Спокойной ночи!

Макбет шагал по площади и размышлял. Размышлял о том, что иногда не за чем убивать хороших людей. А иногда без этого – никуда. Он зашел в круг света возле «Инвернесса», игнорируя нетерпеливые вопросы журналистов о Малькольме, о телохранителях Дункана и о том, каким образом он собственноручно их пристрелил.

Леди, дожидавшаяся Макбета внутри, шагнула ему навстречу:

– Пресс-конференцию показали в прямом эфире по телевизору, и ты был неотразим. – Она обняла его, а Макбет прижал ее к себе и удерживал, пока не почувствовал, как тепло возвращается в его тело. Сладкая дрожь пробежала по его спине, когда губы Леди чуть коснулись его уха и она прошептала: – Комиссар полиции…

Они вдвоем у нее дома. Большего он и не желал. Но это он должен был еще заслужить. Так уж было заведено в этом мире. И в другом мире тоже, подумал он.

– Ты дома?

Дуфф обернулся, остановившись на пороге детской спальни. Перед ним, скрестив руки на груди, стояла Мередит в наскоро накинутом халате.

– Просто забежал, – прошептал он, – решил тебя не будить. Эван что, не захотел спать в своей комнате? – он кивнул на сына, который спал, свернувшись калачиком на постели рядом с сестрой.

Мередит вздохнула:

– Он теперь перебирается в комнату к Эмилии, когда не может заснуть. Я думала, ты будешь в городе ночевать, раз уж вы теперь занимаетесь этими кошмарными делами?

– Да. Мне нужно было по-быстрому забежать за чистой одеждой, посмотреть, как вы тут живы. И я, наверное, прикорну на пару часов в гостевой комнате, а потом поеду.

– Ладно, сейчас постелю тебе. Ты ел?

– Мне не хочется. Перехвачу бутерброд, когда проснусь.

– Хочешь, сделаю завтрак, все равно не засну теперь.

– Да не надо, иди лучше ложись, Мередит. Я тут постою чуток, а потом сам постелю.

– Ну, как знаешь. – Она по-прежнему стояла и смотрела на него, однако ее глаз Дуфф не видел. А затем Мередит развернулась и ушла.

Глава 13

– Но я хочу знать почему, – Дуфф уперся локтями в столешницу и подпер голову ладонью, – почему Андрианов и Хеннесси не убежали? Почему двое предателей сначала убивают своего шефа, а потом уходят в соседнюю комнату и ложатся спать, даже не смыв с себя кровь? Ну давайте же, вы же следователи-тактики, хоть какие-нибудь догадки у вас имеются?

Он посмотрел вокруг. Перед ним сидели двенадцать следователей Убойного отдела, но единственный из них, открывший рот, сделал это, чтобы зевнуть. Ну что же, утро понедельника, может, поэтому их не тянуло на разговоры? Да нет, если их хорошенько не встряхнуть, у них и завтра будут такие же рожи. Причина заключалась в том, что Отделом по расследованию убийств уже два месяца никто формально не руководил. Предыдущему начальнику Дункан выдвинул ультиматум: либо тот увольняется, либо они начинают внутреннее расследование по подозрению в коррупции. Квалифицированные сотрудники сюда не стремились. При Кеннете их Убойный отдел отличился самыми низкими в стране показателями раскрытых преступлений, и дело было не только во взятках. Если лучшие из лучших стекались в Капитоль, то в местном Главном управлении оставались лишь самые безропотные и безынициативные.

«Так продолжаться не может, – твердил в свое время Дункан, – успех или провал убойного отдела во многом определяет доверие жителей к полиции. Поэтому я хочу приобщить к делу лучшего из нас. Тебя, Дуфф».

Дункан умел преподносить своим подчиненным плохие новости с вдохновением. Дуфф застонал. У него на столе уже высилась стопка отчетов. Тома, которые стоили дешевле бумаги, на которых были написаны, – бессмысленные детальные допросы всех гостей «Инвернесса», рассказывающих одну и ту же историю: они ничего не видели и не слышали, кроме завывания ветра. Дуфф догадался, что молчат они, возможно, оттого, что боятся его гнева, но ему было плевать. В конце концов, это ведь был не конкурс кто кого переплюнет, и если, чтобы заставить их работать, нужно их сперва припугнуть, то он так и сделает.

– Так что же, по вашему мнению, убийцы взяли и заснули сном праведников, да? У них денек непростой выдался – самое время отдохнуть. Так, что ли? Кто из вас, идиотов, так считает?

Желающих ответить не нашлось.

– А кто считает иначе?

– Не сном праведников, – на пороге кабинета появилась Кетнес, – а наркотическим сном. Извините, что опоздала, но мне нужно было забрать вот это. – Она помахала чем-то, похожим на очередной отчет, который бросила на стол перед Дуффом. Заключение судмедэкспертов, понял он.

– Анализ крови Хеннесси и Андрианова показал, что у них в крови было столько бензодиаза, что они и полдня легко проспали бы. – Кетнес уселась на свободный стул.

– Телохранители приняли снотворное? – удивился Дуфф.

– Для успокоения, – вставил сидевший в дальнем углу следователь, раскачиваясь на стуле. – Наверное, если собираешься убить своего шефа, сильно волнуешься. Такие препараты часто принимают грабители банков.

– И поэтому все запарывают, – заметил, нервно шмыгнув носом, другой, в белом пуловере с накладными плечами.

Кто-то рассмеялся.

– А ты что скажешь, Кетнес? – спросил Дуфф.

Она пожала плечами:

– Тактическое расследование не по моей части, но мне кажется очевидным, что им нужно было что-нибудь принять, чтобы успокоить нервы, и, возможно, они перепутали дозу. Во время убийства препарат сработал. Рефлексы еще действуют, но нервозность пропадает, а множественные удары ножом свидетельствуют о том, что руки у них не дрожали. Однако после убийства, когда препарат начал действовать по-настоящему, они потеряли контроль над ситуацией. Они побродили, обтерли кровь и в конце концов отрубились прямо в креслах.

– Типичная ситуация, – опять подал голос тип в пуловере. – Один раз мы взяли двух обдолбанных грабителей, которые заснули в машине на светофоре. Я не шучу, среди них бывают такие придурки, что…

– Благодарю, – прервал Дуфф. – Откуда ты знаешь, что рефлексы у них еще действовали?

Кетнес пожала плечами:

– Тот, что первый ударил ножом Дункана, успел отнять руку прежде, чем его обдало фонтаном крови. Наш специалист говорит, что кровь на рукоятке появилась именно тогда, а не после.

– В таком случае соглашусь со всеми твоими предыдущими заключениями, – сказал Дуфф. – Есть тут у кого-нибудь возражения?

Опять тишина.

– Все согласны?

Присутствующие молча закивали.

– Хорошо, тогда можно сказать, что у нас есть на это ответ. Теперь давайте обсудим другой нерешенный момент. Самоубийство Малькольма. – Дуфф поднялся. – У него в письме написано, что Рыцари севера угрожали убить его дочь, если он не поможет им убить Дункана. Так вот мой вопрос: почему он послушался Свенона и Рыцарей и потом покончил с собой, а не пошел сразу к Дункану и не попросил его спрятать дочь в надежное тайное место? Угрозы полицейским не в новинку. Что скажете?

Все уставились в пол, друг на друга или в окно.

– Никаких соображений? Да ладно? Целый убойный отдел следователей, и никого…

– Малькольм знал, что у Свенона были контакты в полиции, – подал голос тот, что раскачивался на стуле. – Он знал, что Свенон все равно нашел бы его дочь.

– Отлично, начало положено. – Дуфф принялся мерить шагами кабинет. – Давайте предположим, что Малькольму показалось, будто дочь он спасет, только если будет слушаться Свенона. Или сам умрет так, чтобы у Свенона больше не было причин убивать его дочь. Верно?

Судя по глазам присутствующих, они не понимали, куда он клонит.

– Так что если Малькольм, как написано в письме, не хочет жить, если потеряет дочь или станет соучастником убийства Дункана, то почему бы ему не покончить жизнь самоубийством сразу и спасти их обоих?

Все удивленно уставились на него.

– Разреши мне? – спросила Кетнес.

– Да, конечно, старший инспектор.

– Ты все хорошо разложил по полочкам, но человеческая психика так не работает.

– Разве нет? – спросил Дуфф. – А по-моему, как раз так она и работает. Поэтому тут с его так называемым самоубийством как-то не сходится. Человеческий мозг всегда обрабатывает имеющуюся информацию, оценивает достоинства и недостатки и приходит к неоспоримому логическому выводу.

– Если этот вывод неоспоримый, то почему мы часто сомневаемся, что посупили правильно? Даже когда ничего нового не узнаем?

– Сомневаемся?

– Да, старший инспектор Дуфф. – Кетнес смотрела ему прямо в глаза. – Знаешь, люди с сильно развитой эмпатией нередко считают, будто поступили не так, как следовало бы, и хотят все исправить. Нельзя исключать, что Малькольм был именно таким человеком.

Дуфф покачал головой:

– Сожаление – признак болезни. Эйнштейн однажды сказал, что признак безумия – это когда кто-то много раз решает одну и ту же задачу и каждый раз приходит к разным результатам.

– Значит, утверждение Эйнштейна можно опровергнуть, потому что со временем выводы, к которым мы приходим, меняются. Не потому, что у нас появляется другая информация, а оттого, что мы сами меняемся.

– Люди не меняются!

Дуфф заметил, что все остальные уже очнулись и с интересом следят за ними, возможно, догадываясь, что их перебранка не связана с убийством.

– Может, Малькольм изменился, – предположила Кетнес, – может, смерть Дункана его изменила. Этого исключать нельзя.

– А еще нельзя исключать, что он написал предсмертную записку, кинул свой жетон в море и свалил, – возразил Дуфф. – Люди на такое тоже вполне способны.

Дверь открылась, и в кабинет заглянул инспектор из Отдела по борьбе с наркоторговлей.

– Дуфф, тебя к телефону. Говорят, это срочно и что дело касается Малькольма. Требуют именно тебя.

Леди стояла посреди спальни и смотрела на мужчину, спящего в ее кровати. В их кровати. Было уже больше девяти часов, она давно позавтракала, а этот по-прежнему спит как сурок, накрывшись шелковой простыней.

Она присела на край кровати, погладила Макбета по щеке, потрепала по черным кудрям и слегка тряхнула за плечо. Он приоткрыл глаза.

– Комиссар полиции! Пора вставать. Город горит!

Вместо ответа он застонал и перевернулся на другой бок, спиной к ней, и Леди рассмеялась.

– Который час?

– Слишком поздно.

– Мне приснилось, что сейчас воскресенье.

– Тебе вообще много чего снится.

– Да, этот чертов…

– Что?

– Да ничего. Мне сначала показалось, что я слышу колокол, предупреждающий о шторме. А потом понял, что это церковный перезвон, который зовет к искуплению, исповеди и крестинам.

– Я же просила не говорить этого слова.

– Какого – крестины?

– Макбет!

– Прости!

– У тебя меньше двух часов до пресс-конференции, все будут сидеть и недоумевать, куда подевался их комиссар полиции.

Он спустил было ноги с кровати, но Леди остановила его, обхватила ладонями его лицо и пристально посмотрела в глаза. Зрачки опять были крошечными, словно булавочные головки. Она выдернула у него из брови чересчур длинный волосок.

– И к тому же у нас ужин вечером, – продолжила она, разглядывая его брови, – надеюсь, ты не забыл?

– Обязательно было устраивать его сразу после смерти Дункана?

– Ну, это не праздничный ужин, а деловой. Нам же нужно что-то кушать, милый.

– А кто придет?

– Все, кого я пригласила. Бургомистр. Некоторые твои коллеги.

Она заметила в голове у Макбета седой волос, но ее длинные красные ногти никак не могли ухватить его.

– Мы будем обсуждать соблюдение законов об игровой деятельности. В сегодняшней газете на первой полосе написали, что в «Обелиске» откровенно занимаются проституцией и поэтому его нужно быстрее закрыть.

– Знаешь, ты хоть сто статей закажи у своего дружка-главреда, все равно его газету никто читать не будет.

– Ну и что? Зато у меня теперь муж – комиссар полиции, – сказала она и вырвала наконец седой волос у него из головы.

– Больно!

– Тебе бы побольше седых волос, начальникам это идет. Поговорю сегодня с моим парикмахером, он тебе немного виски подкрасит.

– У меня все равно висков не видно.

– В том-то и дело. Нужно состричь волосы, чтобы они были видны.

– Ни за что!

– Ну, знаешь, может, бургомистр Тортелл считает, что должность комиссара должен занимать мужчина в летах, а не сопливый юнец.

– А что, тебя это беспокоит?

Леди пожала плечами:

– Вообще-то нового комиссара полиции назначает бургомистр. И мы должны быть уверены, что он ничего не выкинет.

– На него повлиять будет непросто.

– Если из-за Тортелла у нас возникнут сложности, можно припугнуть его. Но пока, любимый, думать об этом рано.

– Ну хорошо. Кстати, насчет сложностей…

Она замерла. Знакомая интонация в его голосе.

– Ты от меня что-то утаил, дорогой?

– Банко…

– Что с ним?

– Я начинаю сомневаться, стоит ли ему доверять. Мне кажется, что он строит какой-то хитрый план для себя и Флинса. – Он на секунду задержал дыхание, а потом выпалил: – Вчера, вместо того чтобы убить Малькольма, Банко отправил его в Капитоль. Оправдался тем, что, мол, не убив его, мы ничем не рискуем.

Леди поняла, что он ждет ее отклика, однако она промолчала, и Макбет заметил, что его рассказ не произвел на нее никакого впечатления. На это она улыбнулась:

– Меня это отчего-то не удивляет. Ну и что, по-твоему, он задумал?

– Банко клянется, что жутко запугал его и что теперь Малькольм будет молчать как рыба, но у меня такое ощущение, что эти двое что-то затеяли. Что-то, что позволит Банко достичь большего, чем он получит, останься он со мной.

– Господи, дорогой, неужели ты думаешь, что старый добрый Банко метит в комиссары полиции?

– Нет-нет, руководитель из Банко никудышный. А вот сын его, Флинс… Я всего лишь на пятнадцать лет его старше, и к тому времеи, когда я уйду в отставку, сам Флинс поседеет и состарится. Так что лучше быть наследным принцем при ком-то постарше. Например, при Малькольме.

– Ты совсем запутался, дорогой. Банко слишком верный, чтобы пойти против тебя. Ты же сам говорил, что он за тебя в пекло полезет.

– Да, он был верным. Впрочем, я тоже таким был.

Макбет поднялся с кровати и встал перед висевшим на стене большим зеркалом в золотой раме.

– Если вдуматься, то разве эта обоюдная верность не была больше на руку Банко, чем мне? Разве он не бежал, как гиена, по следам льва и не питался останками жертв, которых завалил тот, кто сильнее? Я назначил его заместителем в гвардии, а затем и заместителем в Оргпресте. И считаю, что я хорошо ему отплатил за его услуги.

– Поэтому ты можешь и в дальнейшем рассчитывать на его верность, дорогой.

– Ну да, я про это тоже думал. Но теперь вижу…

Макбет нахмурился и, подойдя вплотную к зеркалу, приложил ладонь к стеклу, будто проверяя, не прячется ли кто-то там, за стеклянной поверхностью.

– Он любил меня как сына, но потом вкусил яд зависти и его любовь переросла в ненависть. Я обошел его по карьерной лестнице и вместо того, чтобы стать его подчиненным, стал его начальником. И теперь, исполняя мои указания, он терпел тихое, высокомерное презрение своей кровиночки, Флинса, который глядел, как старик-отец гнет спину на пасынка Макбета. Ты когда-нибудь видела глаза собаки, что с преданностью смотрит на тебя, машет хвостом и ждет подачки? Сидит себе рядом, глаз не сводит и тихо ждет, потому что ее так приучили. Ты ей улыбаешься, треплешь по голове и не замечаешь в ее глазах ненависти. Не понимаешь, что будь у нее возможность – и она набросилась бы на тебя, вгрызлась в горло, упивалась бы твоим телом и оставила бы тебя недоеденным посреди грязного коридора.

– Любимый, да что с тобой?

– Мне это приснилось.

– Ты просто параноик. Банко же твой друг! Если бы он хотел по-настоящему тебя предать, то просто пошел бы к Малькольму и рассказал обо всех твоих делах.

– Нет, он знает, что будет более неуязвимым, если начнет играть по-серьезному. Сначала уберет меня, опасного убийцу, а потом посадит на место комиссара полиции Малькольма. Каков герой, а? Как же мы отплатим ему и его сыну за такой подвиг?

– Ты что, серьезно в это веришь?

– Нет, – ответил Макбет, прижимаясь носом к стеклу, – я не верю, я знаю. Я вижу. Вижу их обоих. Банко и Флинса. Я должен их опередить, но как? – Он резко обернулся к ней: – Как? Ты, моя единственная, должна мне помочь. Помочь нам.

Леди сложила руки на груди. Как бы дико ни звучали его слова, в них была доля правды. Может, он и прав. Даже если и нет, Банко уже знал чересчур много и мог разболтать. Чем меньше свидетелей, тем лучше. Да и потом, какой вообще толк от Банко с Флинсом? Никакого. Она вздохнула. Как говорит Джек, если в блек-джеке тебе выпало меньше двенадцати, нужно брать еще карту, потому что хуже от этого не будет.

– Пригласи их сегодня к нам на ужин, – сказала наконец она, – так они будут у нас на виду.

– Это должно произойти здесь?

– Нет-нет, достаточно с нас убийств, еще одно вконец испортит нам репутацию и распугает клиентов. Это должно случиться по дороге сюда.

Макбет кивнул.

– Я попрошу Банко и Флинса приехать сюда на машине. Скажу, будто пообещал, что они кое-кого потом подбросят домой. Я точно знаю, по какой дороге они поедут, а если попросить их не опаздывать, то буду знать их местонахождение с точностью до минуты. И знаешь что, о женщина, пришедшая из моих грез?

«Знаю», – подумала она, принимая его в объятия, но все равно дождалась, когда он сам даст ответ:

– Ни на земле, ни на небе не найдется человека, которого я любил бы больше тебя.

Дуфф отыскал паренька на пристани – тот сидел на кнехте, возле самой воды. Дождь закончился, и теперь сквозь белую пелену облаков пробивался тусклый свет, однако над фьордом уже собирались орды свинцовых туч, готовых с новой силой набежать на город с порывами северо-западного ветра.

– Я Дуфф. Это ты звонил по поводу Малькольма?

– Крутой шрам, – ответил парень и поправил повязку на глазу. – Мне сказали, ты больше не заведуешь Оргнарком?

– Ты говорил, что это срочно.

– У нас вечно все срочно, шеф.

– Что ж, это мне подходит. Выкладывай.

– И ты выкладывай, что у тебя там в кошельке.

– А, вот почему такая спешка. Когда нужно ширнуться-то?

– Да вот пару часов назад нужно было. А раз ко мне пожаловал сам начальник, то тогда, думаю, оплата должна быть не только за эту, но и за десять следующих доз.

– Ну, или я подожду еще полчасика, и ты с радостью мне все выложишь за полцены. А потом еще полчаса, и еще скосим, а там глядишь и…

– Шеф, я ж не отказываюсь. Но тут вопрос, у кого сильней время поджимает. Я тут с утра прочитал в газете про Малькольма и узнал его по фотке. Он, типа, утопился. Заместитель комиссара полиции и все такое. Большая заварушка.

– Ну давай уже выкладывай, пацан, а я посмотрю, сколько это будет стоить.

Одноглазый ухмыльнулся:

– Прости, шеф, но я уже не доверяю копам. Впрочем, вот тебе первая часть. Я прикорнул тут между во-он теми контейнерами. Отличное местечко – можно спрятаться и втихаря ширнуться. Сижу себе, меня никто не видит, но я вижу его, Малькольма, на другой стороне канала. Ну, что скажешь, шеф? Первая доза бесплатно, а за вторую выкладывай, – парень хрипло засмеялся.

– Не знаю, не зацепило, – ответил Дуфф. – Мы в курсе, что Малькольм тут был, мы нашли здесь его машину.

– Но вы ведь не знали, что он тут был не один. И не знаете, кто был этот второй.

По опыту Дуффу было известно, что торчок, у которого начинается ломка, будет больше трепаться, чем говорить правду, особенно если маячит надежда получить деньги на дозу. Но обычно торчки врали не так вдохновенно, как этот, и уж точно не стали бы звонить в Главное управление и просить поговорить с одним из начальников и не ждали бы еще час под дождем, не будучи уверенными, что им это окупится.

– А ты, типа, знаешь? – недоверчиво спросил Дуфф. – Знаешь, кто это был?

– Да, я его и раньше видел.

Дуфф достал из кармана бумажник, отсчитал деньги и отдал их парню.

– Я сперва хотел было Макбету позвонить, – сказал тот, пересчитывая бумажки, – но потом подумал, что он вряд ли поверит мне, расскажи я ему, кого видел.

– Ты его точно знаешь?

– Тот, кто разговаривал тогда с Малькольмом, был кореш Макбета.

Дуфф невольно ахнул:

– Банко?

– Я не в курсе, как его зовут, но как-то раз видел их вместе с Макбетом на вокзале.

– И о чем говорил Банко с Малькольмом?

– Я слишком далеко сидел и не слышал.

– Ну, а как думаешь? Они смеялись? Или спорили, ссорились?

– Понятия не имею, дождь тогда так барабанил по контейнерам, а они в основном стояли ко мне спиной. Может, и ссорились, я видел даже, как старик размахивал перед тем пушкой. А потом перестали спорить, сели в тачку – «вольво PV» – и укатили. Старый вел машину.

Дуфф почесал голову. Какой-то сговор между Банко и Малькольмом?

– Ты мне слишком много дал, – сказал парень и протянул ему банкноту.

Дуфф удивленно посмотрел на него. Торчок отдает сдачу? Отказываться Дуфф не стал.

– Ты ведь мне это рассказал не только для того, чтобы заработать денег на дозу, верно?

– Чего?

– Ты сказал, что прочитал об этом в газете и понял, что тут какая-то большая заварушка. Так оно и есть. Настолько большая, что, позвони ты с этим какому-нибудь журналисту, тебе отвалили бы за это в десять раз больше. Я подозреваю, что это либо Геката тебя послал, чтобы заморочить нам голову, либо у тебя еще что-то на уме.

– Иди ты к черту, товарищ начальник!

Дуфф схватил торчка за шиворот и резко дернул наверх, отметив про себя, что пацан легкий как перышко.

– Слушай сюда, – проговорил Дуфф, стараясь не вдыхать исходящий от парня гнилой смрад, – либо я упеку тебя за решетку и понаблюдаю, как у тебя начнется ломка и как ты пару дней помучаешься. Либо ты мне прямо сейчас выкладываешь, почему ты ко мне пришел. У тебя есть пять секунд. Четыре…

Парень холодно посмотрел на Дуффа.

– Три…

– Слышь, коп поганый, да ты совсем…

– Два…

– Глаз.

– Один…

– Я сказал, глаз!

– Что с глазом?

– Я просто хочу вам помочь поймать того, кто отнял у меня глаз.

– Кого?

Пацан фыркнул.

– Того, кто вас вокруг пальца обводит. Вы чего, еще не поняли, кто стоит за всем этим? В этом городе есть всего один человек, который может убить комиссара полиции и ему за это ничего не будет. Невидимая рука.

– Геката?

Глава 14

Макбет ехал по грязной дороге между фабричных зданий. Облака по-будничному нависали над городом и трубами, так что было непонятно, из какой из них шел дым. На воротах одних фабрик красовалась надпись «Закрыто», а на других висели цепи.

Пресс-конференция прошла гладко. Впрочем, Макбету было все равно – до этого он успел принять дозу. Так что он просто уселся поудобнее и слушал, как Ленокс и Кетнес отвечают на вопросы. Когда обращались именно к нему, он чаще всего бросал: «Без комментариев», причем с таким видом, словно на самом деле они все знали и контролировали. Он казался самому себе воплощением спокойствия и безопасности. Исполняющий обязанности комиссара полиции, который не поддается всеобщей истерии и который на все панические вопросы журналистов, вроде «разве у жителей нет права знать?..» отвечает со снисходительной, немного усталой улыбкой.

Ну и что с того, что Кайт, этот сиплый репортер, уже отрапортовал в своей программе сразу после пресс-конференции, что комиссар полиции слишком много зевал, откровенно скучал и часто посматривал на часы? К черту Кайта. Например, в отделе патрулирования наверняка подумали, что новый комиссар очень даже заинтересован, ведь он лично спустился к ним и приказал патрульным переместиться с запада Второго округа на восток Первого округа. И объяснил это тем, что давно, мол, пора, чтобы рабочие районы тоже патрулировались, так люди видят, что полиция охраняет не только те районы, где живут богатые и влиятельные.

Пусть Кайт ворчал, зато Банко был доволен тем, что его пригласили вечером на ужин, и не одного, а с Флинсом.

– Надо, чтобы парень привыкал общаться с большими ребятами, – сказал Макбет, – и еще я считаю, что тебе пора подумать о себе. Не хочешь ли ты возглавить гвардию, Оргпрест или стать заместителем комиссара?

– Я?

– Не обязательно прямо сейчас отвечать, Банко. Подумай потом, ладно?

И Банко ухмыльнулся и покачал головой. Как будто вообще ничего не замышлял. По крайней мере, как будто не мучился угрызениями совести. Ну что ж, сегодня предатель узрит своего создателя и разрушителя.

У ворот клуба Рыцарей севера было пусто. Похоже, байкеров осталось так мало, что теперь с дежурствами у ворот пришлось покончить.

Макбет вышел из машины и направился в клуб. Остановился в дверях и осмотрелся. Словно пропасть времени отделяла его теперь от той минуты, когда они с Дуффом вошли в тот же зал. Сейчас длинный стол убрали, а возле бара стояли трое пузатых мужиков в клубных косухах и две пышногрудые девицы. У одной из них на накачанной руке виднелась татуировка «Шон», а под мышкой она держала грудного ребенка.

– Колин, а это случайно не… – прошептала она.

– Ага, – тихо ответил лысый мужик с моржовыми усами, стоящий рядом с ней, – это он стрелял в Шона.

Макбет вспомнил, что это имя попадалось ему в отчете. Так странно – бывало, он частенько забывал имена тех, с кем сталкивался лично, но тех, о ком упоминали в отчетах, – никогда. Так теперь и с этим Шоном. Он тогда дежурил у ворот, и это ему Макбет всадил в плечо кинжал и вытолкнул вперед как заложника. Шон все еще находился под стражей.

Байкеры злобно смотрели на Макбета. Он задержал дыхание. Было так тихо, что Макбет слышал, как скрипели половицы под ногами, когда он шел к бару. Повернувшись к мужику в косухе за барной стойкой, Макбет подумал, что зря он, пожалуй, вынюхал перед выездом Главного управления последнюю дорожку: теперь из-за дури он вел себя чересчур заносчиво. У него даже хватило смелости заявить:

– Чего-то пустовато тут, куда все подевались-то? Ах да, за решеткой. Или в морге. Мне, пожалуйста, «Глендорана».

Макбет заметил, как глаза у бармена забегали, и понял, что атака ожидается слева и что у него в принципе еще уйма времени. У него всегда была отличная реакция, а с дурью он вообще был неуязвим, как муха: мог зевать, чесаться и следить за секундной стрелкой, пока к нему приближалась рука. И вот когда Колин с моржовыми усищами уже думал, что одержал победу, Макбет откинулся назад, и кулак, который метил ему в свежевыбритый висок, ударил по воздуху. Тогда Макбет согнул руку и резко отвел локоть в сторону. Сопротивления он даже не почувствовал, а услышал лишь стон, треск костей, шарканье шагов и стук падающих барных стульев.

– Со льдом, – добавил Макбет.

Потом он обернулся к другому мужику, и как раз вовремя, потому что тот сжал кулак и метил Макбету в плечо. Макбет поднял руку и остановил Колина на полпути. Вместо ожидаемого удара кулаком о плоть раздалось громкое чавканье впившейся в тело стали, а затем глухой шлепок, с которым пальцы Колина ухватились за лезвие. Пронзив кулак насквозь, кинжал прошел до самого запястья, и, обнаружив это, Колин протяжно взвыл. Макбет ухватился за рукоятку и с силой выдернул кинжал.

– И немного соды.

Мужик с моржовыми усами рухнул на колени.

– Что это за хрень? – послышалось откуда-то сбоку.

Возле двери в гараж стоял еще один – с густой бородой и в косухе с тремя нашивками на каждом плече. В руках бородатый держал обрез.

– Я пришел сделать заказ, – ответил Макбет, поворачиваясь к бармену, который даже не пошевелился.

– И чего закажешь? – Мужик подошел ближе.

– Виски. И еще кое-чего.

– Это что?

– Ты Сержант, верно? Пока Свенона нет, ты тут главный, так? Кстати, куда он там запропастился на этот раз?

– Говори, зачем пришел, и вали отсюда к хренам собачьим.

– Местечко у вас ничего, а вот обслуживают паршиво. Может, поговорим в более спокойном месте, а, Сержант?

Мужик молча смотрел на Макбета, а потом опустил дуло обреза.

– Ладно. Хуже уже не будет.

– Вот и я о том же. А Свенону понравится мой заказ, я гарантирую.

Стены в крохотной конторке Сержанта были увешаны плакатами с изображением мотоциклов, а полки в шкафах завалены запчастями. Еще в кабинете имелся письменный стол, телефон и разные ящики. И стул для посетителей.

– Ты, коп, особо тут не устраивайся.

– Хочу заказать вам кое-кого. Шлепнете его для меня?

Сержант не сказать чтобы очень удивился.

– Это не к нам, для копов мы больше таких поручений не выполняем.

– Ах, значит, слухи верны, да? Значит, раньше вы для Кеннета убирали людей?

– Если у тебя на этом все, то…

– На этот раз прикончить надо не конкурента, – Макбет подвинул стул вперед, – убрать нужно двух копов. Взамен мы немедленно выпустим ваших ребят из тюрьмы и снимем с них все обвинения.

Сержант вскинул брови:

– И каким же образом вы все это провернете?

– Обычным. Ошибка следствия. Улики уничтожены. Такое дерьмо на каждом шагу случается. А когда начальник говорит, что нет дела, то и суда нет.

Сержант скрестил руки на груди:

– Дальше.

– Один из тех, кого нужно убрать, – тот, кто выкинул во фьорд всю дурь, которой вы кормились. Старший инспектор Банко.

Сержант медленно кивнул.

– А второй – полицейский щенок, они будут сидеть в машине вместе.

– А зачем их нужно убирать?

– Это тебе обязательно знать?

– Обычно я не спрашиваю, но мы же говорим о копах, а это означает множество проблем.

– С этими – нет. Мы знаем, что старший инспектор Банко работает на Гекату, просто доказать не можем, так что нам нужно избавиться от него иначе. Мы считаем, что так будет лучше всего.

Сержант снова кивнул. Макбет специально подгадал, чтобы звучало все логично.

– А где доказательства, что ты выполнишь твою часть договора?

– Ну, – Макбет прищурился, разглядывая висевший над Сержантовой головой фривольный календарь, – у нас есть пять свидетелей в баре, которые видели, как исполняющий обязанности комиссара полиции Макбет лично был здесь и хотел сделать заказ. Ты же не думаешь, что я прямо горю желанием, чтобы вы об этом растрепали?

Сержант откинулся на стуле и, взъерошив бороду, уставился на Макбета.

– Когда и где?

– Сегодня вечером. Ты знаешь, где на западе Второго округа находится Висельная гора?

– Там повесили моего прапрадеда.

– На шоссе прямо над теми переулками, где обычно богачи отовариваются. Там есть большой перекресток.

– Знаю.

– Они поедут на черном «вольво PV» и на перекресток въедут где-то между половиной седьмого и без десяти семь. Точнее, без пятнадцати. Он обычно не опаздывает.

– Так. В этом месте обычно полно патрульных.

Макбет улыбнулся:

– Только не сегодня.

– Вон оно как! Я подумаю и отвечу до четырех часов.

Макбет хохотнул.

– Не ты подумаешь, а Свенон. Ну хорошо. Возьми ручку и запиши мой номер телефона и номер «вольво». И еще кое-что.

– Да?

– Мне нужны их головы.

– Чего-чего?

– Головы этих копов. Мне нужны их головы. Чтобы доставили мне к двери.

Сержант посмотрел на Макбета как на сумасшедшего.

– Клиенту же нужен чек, – сказал Макбет. – При прошлом заказе я забыл попросить чек и промазал – мне дали совсем не то, что я просил.

Только поздно вечером Дуфф наконец-то додумался.

Мысли в голове застопорились, словно машины в пробке, а возможностей для маневров было столько же, сколько сейчас на дороге перед ним. На мосту Кеннета до сих пор не поставили новое заграждение, так что всем, желающим проехать на восток, приходилось сворачивать в сторону Старого моста. Пробка собиралась во Втором округе, где сидевший за рулем Дуфф со скоростью улитки переползал от одного светофора до другого и, несмотря ни на что, пытался сообразить, где выйдет быстрее – справа, слева или по прямой?

В душе у Дуффа тоже наметилось распутье.

Нужно ли рассказать Макбету и всем остальным о том, что он узнал на пристани? Или лучше не рассказывать? А что, если одноглазый соврал или если Банко с легкостью опровергнет обвинения? Чем обернется для Дуффа такое обвинение, учитывая, что Банко, будучи приятелем Макбета, стал достаточно влиятельным?

Дуфф мог бы, конечно, просто выложить все как есть и позволить Леноксу и Макбету решать, что делать, но тогда он упустил бы шанс единолично арестовать и разоблачить Банко, и, таким образом, получить на руки козырь.

С другой стороны, теперь, после такого неудачного рейда в порту, он больше не имел права промахнуться. Дуфф и так уже потерял Оргпрест, а новый промах будет стоить ему места.

И еще одна дилемма: останься Макбет комиссаром полиции, место начальника Оргпреста опять освободится, и тогда, если Дуфф правильно разыграет свой козырь, он получит отдел.

Дуфф хотел было посоветоваться с Кетнес, но тогда он проговорился бы и не смог притворяться, что ничего не знает. Пришлось бы действовать. Возможно, идти на риск.

В результате он выбрал не самый рискованный путь, который, в случае успеха, обеспечил бы Дуффу почет и славу.

Дуфф пересек узкий железнодорожный мост и подъехал к площади перед скромным кирпичным домом на другой стороне. Дорога от Главного управления до дома Банко заняла чуть больше сорока пяти минут.

– Дуфф, – Банко открыл дверь почти сразу же, Дуфф едва успел нажать на кнопку звонка, – что там вообще будет-то?

– Похоже, праздник, – ответил Дуфф.

– Ясно. Вот я никак не могу решить, брать мне с собой вот это или нет, – и он помахал кобурой от служебного пистолета.

– Лучше не надо – из-за него костюм топорщится. А вот этот узел на галстуке вообще не годится.

– Не годится? – удивился Банко и уткнулся подбородком в воротник, пытаясь разглядеть узел. – Я с таким уже полвека хожу, еще с первого причастия.

– Слушай, Банко, так галстук только нищеброды повязывают. Дай-ка я тебе покажу…

Банко отвел руку Дуффа в сторону и прикрыл узел галстука ладонью.

– Так я и есть нищеброд, Дуфф. И мне кажется, ты пришел за помощью, а не чтобы давать советы, верно?

– Да, Банко, ты прав. Можно войти?

– Я бы с удовольствием пригласил тебя зайти и даже кофе предложил, но мы уже выходим. – Банко запихнул кобуру на полку для шляп и, повернувшись к лестнице, крикнул: – Флинс!

– Иду! – послышалось в ответ.

– Давай на улице поговорим, – сказал Банко и застегнул плащ.

Они встали возле двери, на несколько раз перестроенной лестнице, выкрашенной в белый. Из водосточного желоба на землю выливалась струя дождевой воды. Банко предложил Дуффу сигарету и, когда тот отказался, закурил сам.

– Я сегодня опять заезжал в грузовой порт, – сказал Дуфф, – встретиться с одним парнем. Совсем молодой, но уже наркоман. Поговорить хотел. Одноглазый парнишка. Рассказал мне, как так вышло, что он остался с одним глазом.

– Ну и?

– Как-то раз у него была жуткая ломка, а он был на мели. И вот ходит он по вокзалу и видит вдруг – какой-то старикашка. Парень подошел к нему и попросил денег. У этого старика была трость с золотым набалдашником.

– Геката?

– Старик остановился и вытащил пакет, помахал им перед пацаном и сказал, что там первоклассное зелье прямо из котла. И если пацану и впрямь так приспичило, то ему нужно выполнить два требования. Первое – ответить на вопрос, какое из чувств он больше всего боится потерять. И когда пацан ответил «зрение», старик сказал, чтобы тот отдал ему свой глаз.

– Да, точно Геката.

– Когда парень спросил, зачем старику его глаз, Геката ответил, что у него все есть и единственное, что ему нужно, – это то, что наиболее дорого покупателю. К тому же один глаз – это, мол, всего лишь ползрения или даже меньше. Ведь если представить, как парень будет ценить свой единственный глаз, то можно сказать, что утрата и выигрыш равны.

– Нет, такого я вообще не понимаю.

– Ты – нет, но попадаются среди людей и такие. Им нужно само ощущение власти, а не преимущества, которые она может принести. Им главное – владеть бесценным деревом, а не съедобными плодами, растущими на нем. Но они мечтают показывать на него и говорить: «Это мое». А потом его срубить.

Банко выпустил дым от сигареты.

– Ну и чего парень выбрал?

– При старике был какой-то транс – он и выколол пацану глаз. А потом ему дали зелье, и у парня исчезли все боли, разгладились все шрамы, ушли все дурные воспоминания. Мальчишка сказал, это было так здорово, что он даже сегодня готов сказать, что ни разу не пожалел. И что он до сих пор ищет этот идеальный наркотик.

– И что ему надо было сегодня, когда ты с ним встретился?

– Все то же самое. И еще он хочет отыскать того, кто украл у него глаз лишь затем, чтобы продемонстрировать собственную власть.

– Ну, пусть тогда вливается в стройные ряды тех, кто разыскивает Гекату.

– Он просто хотел нам помочь его найти.

– Ну и как несчастный торчок нам поможет?

– Если верить этой так называемой предсмертной записке, то во всем виноваты Рыцари севера. Но парень утверждает, что на самом деле за этим стоит Геката. Он написал письмо и убил Дункана. И собирался расквитаться с Малькольмом. И возможно, еще с кем-нибудь из полиции.

– Это сейчас популярная версия. – Банко стряхнул пепел с сигареты и посмотрел на часы. – Неужто ты ему за это заплатил?

– Нет, – ответил Дуфф, – пока не рассказал, что он видел Малькольма на пристани прямо перед исчезновением. И вместе с Малькольмом был ты.

Сжимающая сигарету рука Банко остановилась на полпути, а сам Банко рассмеялся:

– Я? Да ну тебя.

– Он описал и тебя, и твою машину.

– Ни меня, ни моей машины там не было. И мне трудно поверить, что ты выложил за это деньги налогоплательщиков. Так кто из вас на самом деле брешет – ты или этот торчок?

Налетел холодный порыв ветра, и Дуфф поежился.

– Парень сказал, что он видел Малькольма и мужчину постарше, которого прежде видел вместе с Макбетом. «Вольво PV». И пистолет. Разве ты сам не заплатил бы за эту информацию, Банко?

– Только в самом крайнем случае. – Банко затушил сигарету о железный забор. – Да и то навряд ли, особенно если это могло бы навредить коллеге-полицейскому.

– Конечно, ведь для тебя верность превыше всего, да?

– Полицейские должны быть преданы друг другу, иначе полиция перестанет существовать.

– Ну, и насколько ты предан полиции?

– Я простой человек, Дуфф, и не понимаю, к чему ты клонишь.

– Если для тебя действительно так важна верность, то отдай нам Малькольма. Докажи свою преданность полиции, – Дуфф махнул туда, где воздух превращался в серое месиво из дождя и тумана, – и этому городу. В какой подворотне Капитоля прячется убийца Дункана?

Банко сдул пепел и засунул недокуренную сигарету в карман плаща.

– Я ничего не знаю о Малькольме. Флинс! Извините, старший инспектор, но нам нужно успеть к ужину.

Дуфф рванулся следом за Банко, который одним махом преодолел три ступеньки и выскочил прямо под дождь.

– Отвечай, Банко! Я вижу, что тебя тяготит вина. Ты не злой человек и не ловкач, тебя ввели в заблуждение – кто-то, стоящий выше тебя по рангу. Ты поверил их логике, и тебя подставили. Его нужно схватить, Банко!

– Флинс! – заорал Банко в сторону дома, рванув дверцу машины.

– Хочешь, чтобы нас поглотил хаос и анархия, да, Банко? Наши предки строили железные дороги и школы. А мы строим публичные дома и казино.

Банко сел в машину и два раза просигналил. Дверь распахнулась, и на лестницу вышел принарядившийся Флинс с зонтиком, который попытался открыть, но безуспешно.

Банко слегка опустил стекло, чтобы окна не запотевали, и Дуфф, положив сверху на стекло ладонь, вновь заговорил:

– Слушай, Банко. Если ты сознаешься, я ничем не смогу помочь, и тебе это известно. Но я обещаю, что не дам в обиду Флинса. Он будет считаться не сыном предателя, а сыном полицейского, который пожертвовал собой ради города. Даю тебе слово.

– Эй, вы ведь старший инспектор Дуфф, да?

Дуфф выпрямился:

– Привет, Флинс. Так точно. Приятного вам ужина.

– Спасибо!

Дуфф подождал, когда Флинс усядется в машину, а Банко заведет мотор, и побрел к своей собственной машине.

– Дуфф!

Он обернулся.

Банко открыл дверцу:

– Ты все неправильно понял.

– Разве?

– Да. Встретимся около Берты в полночь.

Дуфф кивнул.

«Вольво» заревел, и отец с сыном исчезли за воротами в тумане.

Глава 15

Преодолев последние ступени железной лестницы, которая вела на крышу «Инвернесса», Леди открыла ее и всмотрелась в темноту. Тишину нарушал лишь шорох дождя. Словно этот город тоже скрывает что-то. Она уже собралась уходить, когда сверкнувшая молния залила светом всю крышу, и Леди заметила его. Макбет стоял у самого края и смотрел вниз, на Приветливую улицу. Раньше здесь работали шлюхи – они не только показывали товар лицом, но и отдавались прямо тут, на улице, в подъездах, машинах, на машинах или прижавшись спиной к стене. Но потом Леди настояла на том, чтобы городские власти положили этому конец. Прежде в этом здании располагалась Железнодорожная компания, и поговаривали даже, будто ее начальник приказал замуровать все окна, выходящие на эту улицу, чтобы его работники занимались своими делами, а не пялились на происходящее снаружи.

Она раскрыла зонтик и подошла к Макбету:

– Ты тут стоишь и мокнешь, любимый? А я тебя ищу. Скоро гости придут. – Она посмотрела на черные гладкие стены, крепостью выраставшие из тротуаров Приветливой улицы. На ней Леди знала каждый метр. Именно поэтому здесь и замуровали все окна. – Что ты там высматриваешь?

– Бездну, – ответил он, – страх.

– Бог с тобой, дорогой, почему так мрачно?

– А почему нет?

– Зачем нужны победы, если они не приносят нам улыбку?

– Мы всего лишь выиграли пару битв, война только началась. И уже сейчас меня пожирает страх, который непонятно откуда возник. Уж лучше стоять перед вооруженной бандой мотоциклистов, чем перед этим змеем, которого мы только ранили, но не убили.

– Прекрати, любимый. Нас никто не тронет.

– Дункан. Там, внизу, – это же он. И я ему завидую. Он мертв, я подарил ему вечный покой, а он отплатил мне кошмарами.

– Но ведь это от зелья, разве нет? От него все кошмары.

– Дорогая…

– Помнишь, что ты сказал о Коллуме? Что от дури люди сходят с ума. Тебе нужно с этим покончить, или ты потеряешь все, что мы завоевали! Ты меня слышишь? Больше ни крупицы этого ведьминого зелья!

– Но кошмары не придуманные. Сержант мне звонил. Мы заключили сделку. Или ты забыла про большое преступление, которое мы задумали на сегодня? Забыла, что мой единственный отец и лучший друг сегодня умрет?

– Не знаю, о чем ты говоришь, да и сам ты не знаешь. Когда дело сделано, нет смысла сокрушаться. А зелье не принесет тебе ни утешения, ни смелости, ему нужна другая плата – твоя душа. Так что нечего! Повяжи-ка лучше галстук, любимый. И улыбнись. – Она взяла его за руку: – Пошли, очаруем их до смерти.

Кетнес сидела в кресле с бокалом красного вина, прислушиваясь к дождю, барабанящему по чердачному окну, и к голосу Кайта по радио. Он говорил о том, что исполняющий обязанности комиссара полиции на практике имел больше власти, чем избранный согласно всем требованиям демократии бургомистр, и все благодаря тому, что Кеннет в свое время здорово намудрил с законодательством. Кетнес нравился его хриплый спокойный голос и то, что он не стесняется бравировать своей эрудицией и интеллигентностью. Но больше всего ей нравилось, что он всегда и всем шел наперекор. Сначала Кеннету, потом Тортеллу и даже Дункану, который сам много с кем боролся.

Одинок его путь. А кому захочется оставаться одиноким, если есть выбор?

Иногда ей хотелось отправить ему на радиостанцию анонимное письмо – написать, как она рада, что на свете существуют такие принципиальные люди, как он, которые еще не боятся взять на себя обязанности одинокого и бесстрашного сторожевого пса. Кстати, опять какой-то странный звук за входной дверью. Уже не в первый раз. Кетнес приглушила радио. Вслушалась. Вот опять. Она тихонько подошла к двери и прижалась к ней ухом. Знакомый скрип. Она открыла.

– Дуфф! Ты чего тут делаешь?

– Я… э-э-э… стою тут. И думаю. – Дуфф стоял, засунув руки глубоко в карманы плаща и раскачиваясь на каблуках своих больших ботинок, которые и издавали этот скрип.

– Почему не позвонил?

– Я звонил, – ответил Дуфф, – я… Наверное, звонок сломался.

Она широко открыла дверь, но он все еще в нерешительности стоял на пороге.

– Чего такой хмурый, Дуфф?

– Разве я хмурый?

– Извини, я понимаю, конечно, что сейчас не время для веселья. Так ты входишь или нет?

Он отвел глаза.

– Можно я останусь у тебя до полуночи?

– Разумеется, только зайди, а то я уже замерзла.

Сержант крепко держался за руль своей «хонды CB450» – «Черного бомбера». Он купил этот мотоцикл почти пять лет назад и в лучшие времена выжимал из него сто шестьдесят километров в час. Однако мотоцикл уже не тот, что прежде, к тому же недавно появилась новая модель – «хонда CB750». Сержант посмотрел на часы. Без шестнадцати семь. Вечерний поток машин схлынул, наступили ранние сумерки, и, стоя на обочине, он мог разглядеть любую машину, направлявшуюся к повороту на Висельную гору. Свенон выслал им подкрепление из южного клуба – и трех часов не прошло, как в город прикатили трое так называемых «кузенов». Они остановились возле бензоколонки на дороге, откуда должна была показаться машина, – отслеживали марки и регистрационные номера всех, кто проезжал мимо. Он посмотрел на другую сторону перекрестка, на столб электропередачи, на котором сидел обутый в «кошки» Колин. Его задачей было вставлять отвертку в светофорное реле и регулировать систему переключения огней на светофоре. В эти бесконечные минуты ожидания они развлекались, внезапно переключая светофоры с зеленого на красный, и тогда водители резко тормозили. Секунду спустя вновь загорался зеленый, и машины словно в нерешительности трогались и катили дальше, а Сержант мигал передними фарами, давая Колину знак, что все, мол, идет по плану.

Сержант вновь взглянул на часы. Без пятнадцати семь.

Решение Свенон принял не сразу, но Сержанту показалось, что тот не сомневается, а, скорее, осторожничает. Поэтому-то, должно быть, они и прислал с юга подкрепление в лице троих «кузенов». У одного из них был обшарпанный «Харли Дэвидсон» с высоким рулем, у другого – «Харли FL 1200 Электра Глайд», а третий восседал на советском «Урале» с коляской и прикрепленным к ней пулеметом. У мужика на «Электра Глайде» даже сабля имелась – не такая кривая, как у Свенона, но для работы годилась.

Без четырнадцати семь.

– Флинс…

Флинс посмотрел на отца. Голос у того звучал как-то странно. Отец выглядел как всегда спокойным, но когда что-то шло не так, говорил он тише. Как тогда, когда Флинсу было всего семь, а отец пришел из больницы, где лежала мама, и назвал Флинса по имени таким же жутким спокойным голосом.

– Да, папа?

– Небольшие изменения в планах на сегодня, – отец перестроился и теперь ехал следом за «фордом галакси», – и на будущее.

– Какие?

– Ты едешь в Капитоль. Сегодня вечером.

– В Капитоль?

– Тут случилось кое-что. Вопросов у тебя, мальчик мой, будет много, но сейчас никто тебе на них не ответит. Ты меня высадишь возле «Инвернесса», а потом сразу же уедешь. Заезжай домой, возьми с собой только самое необходимое и поезжай в Капитоль. Езжай ровно и не лихачь, так чтобы добраться завтра к полудню. Ясно?

– Да, но как же…

– Без вопросов. Ты там поживи несколько дней, может, пару недель. Может, помнишь, твоей матери в наследство перепала маленькая квартирка, которая до сих пор стояла пустой. Достань-ка из бардачка блокнот.

– Та самая однушка, которую она называла крысиной норой?

– Она самая, и неудивительно, что нам так и не удалось ее продать. Теперь, может, и к счастью. Адрес – Кожевенная улица, дом 66, Шестой округ. Прямо рядом с ночным клубом «Дельфин». Третий этаж справа. Там ты будешь в безопасности. Записал?

– Да. – Флинс вырвал страничку и положил блокнот обратно в бардачок. – Но мне же нужен ключ. Кто мне откроет, если она пустая?

– Она не пустая.

– Сдается?

– Не сдается, но там живет мой бедный старый двоюродный брат Алфи. Он так дряхл и глух, что вряд ли услышит, когда позвонишь в дверь. Но ты как-нибудь разберешься.

– Папа…

– Что?

– Это то, о чем ты говорил с Дуффом? Он был какой-то… вздернутый.

– Да, но больше вопросов не надо, ясно, Флинс? Ты там поживи, почитай учебники какие-нибудь, погоняй балду, но ради бога – никаких звонков, писем, вообще ни слова никому о том, где ты находишься. Делай, что я тебе говорю, и потом, когда можно будет вернуться, я пошлю тебе весточку.

– А с тобой все в порядке будет?

– Ты слышал, что я сказал?

Флинс кивнул.

Они проехали еще немного молча, слушая лишь скрип старых «дворников», трущихся о лобовое стекло.

– Да, – проговорил наконец Банко, – со мной все будет в порядке. И не думай о том, что потом напишут в газетах, – это, скорее всего, вранье. Там вместе с Алфи живет еще один человек, он, наверное, ночует на полу на матрасе, а ты тогда на диване поспишь. Если его, конечно, еще крысы не проели.

– Клево. Ты обещаешь мне, что с тобой ничего не случится?

– Не беспокойся за…

– Красный!

Банко резко затормозил и остановился в опасной близости от бампера «галакси», водитель которого, вероятно, тоже не сразу заметил, что на светофоре загорелся красный.

– Вот, – Банко протянул сыну толстый потертый бумажник, – возьми деньги, тут на какое-то время хватит.

Флинс вытащил деньги.

– Как-то долго тут красный горит… – пробормотал отец.

Флинс глянул в боковое зеркало. За ними уже выстроилась длинная вереница машин, а сбоку приближалась целая колонна мотоциклов.

– Странно, – по-прежнему спокойно заметил отец, – с другой стороны вроде тоже красный. И долго…

– Папа, тут какие-то мотоциклы…

Флинс посмотрел на отца, а тот особенно пристально вгляделся в зеркало заднего вида. И вдруг, с силой выкрутив руль вправо и отпустив сцепление, резко надавил на педаль газа. На мокром скользком асфальте старая машина шла юзом, однако Банко все же удалось подать вправо. Покрышки чиркнули о высокий бордюр мостовой, а когда «вольво», протискиваясь мимо, снес у «галакси» зеркало, обе машины громко заскрежетали, словно от боли.

Со стороны перекрестка послышался рев. На противоположной стороне улицы загорелся зеленый свет.

– Папа! Стой…

Но отец не остановился, а, наоборот, вжал педаль газа еще сильнее в пол. Они вылетели на перекресток, где прямо на них слева мчался грузовик, а справа – автобус. В последний момент они успели проскочить мимо отчаянно сигналящих машин. Флинс смотрел в зеркало, а «вольво», оставив позади Висельную гору, мчался в сторону центра. Автомобильные гудки утонули в надвигающемся сзади грохоте. Флинс увидел, как на перекрестке зажегся зеленый и мотоциклы рванули вперед.

Макбет стоял на каменной лестнице у входа в «Инвернесс». Голова у него слегка кружилась. Перед ним остановился лимузин, и теперь из него с трудом вылезал тучный мужчина в черном костюме. Портье в красном пиджаке придерживал дверь машины и зонтик и раздумывал, стоит ли ему помочь толстяку выбраться или лучше не вмешиваться, чтобы ненароком не оскорбить бургомистра. Тот наконец вылез из машины, и к нему тотчас же подбежала Леди.

– Наш… мой бургомистр собственной персоной! – со смехом воскликнула она, бросившись его обнимать. «Да уж, задача не из легких», – подумал Макбет с идиотским смешком, глядя, как стройные руки Леди обнимают огромную черепаху-Тортелла, будто состоящую из бесчисленных жировых складок.

– С каждым разом вы все мужественнее и внушительнее, – прощебетала она.

– А вы, Леди, с каждом разом все красивее и льстивее. Макбет…

Макбет пожал протянутую ему руку, завороженно глядя, как его большой палец продавливает жир на руке бургомистра.

– А это что за юноша? – спросила Леди.

С заднего сиденья лимузина вылез кареглазый и гладкокожий, похожий на девочку, молодой человек, даже скорее подросток. Он неуверенно улыбнулся Тортеллу, словно ожидая поддержки.

– Это, Леди, мой сын, – ответил Тортелл.

– Не лгите, у вас же нет детей. – Леди игриво шлепнула бургомистра по груди.

– Это мой незаконнорожденный сын, – поправился Тортелл, погладив парня по спине и весело подмигнув Макбету. – Видите ли, познакомился я с ним совсем недавно. Мы похожи, правда, Леди?

– Вы, любезный Тортелл, как были хитрецом, так им и остались. А имя-то у него имеется?

– Как насчет Каси Тортелл-младший? – Бургомистр ухватил себя за длинный ус в стиле Сальвадора Дали и, когда Леди закатила глаза, оглушительно захохотал.

– Пожалуйте к нам в тепло и возьмите себе чего-нибудь выпить, – сказала хозяйка казино.

Бургомистр с сыном зашли внутрь, а она встала рядом с Макбетом.

– Как ему не стыдно, старый развратник, – сказал Макбет, – а я-то считал Тортелла порядочным.

– Он один из самых уважаемых в этом городе, и этого достаточно, дорогой. Власть позволяет делать все, что заблагорассудится, причем люди все равно будут тебя уважать. Наконец-то ты улыбнулся.

– Разве?

– Прямо как клоун. – Леди уже повернулась к притормозившему возле входа такси. – По-моему, не стоит так широко улыбаться, любимый. А вот и Яновиц – инвестор из Капитоля. Настоящая акула в море недвижимости.

– Еще один падальщик, готовый за гроши скупить все наши закрытые фабрики?

– Его интересуют казино. Любезно поздоровайся с ним и при случае заверь его, что уровень уличной преступности в городе уже сократился.

Раздался выстрел, заднее стекло с шумом осыпалось, Флинс инстинктивно вскрикнул и пригнулся.

– Сколько их? – спокойным голосом спросил отец, сворачивая вправо, в вымощенный брусчаткой переулок. Флинс обернулся. Грозный мотоциклетный рев становился все громче, и казалось, будто их настигает разъяренный дракон.

– Пятеро или шестеро! – крикнул Флинс. – Давай пистолет!

– Не получится, я его оставил дома, – ответил Банко. – А теперь держись крепче.

Он вывернул руль, колеса ударились о бордюр, «вольво» подпрыгнул и, чуть не задев угол одного из фешенебельных магазинов, нырнул влево, в еще более тесный переулок. Флинс догадался, что задумал отец: в таких переулках с односторонним движением мотоциклисты вряд ли смогли бы оцепить их с двух сторон и прикончить. Однако преследователи неумолимо приближались. Сзади вновь раздался выстрел. Флинс еще не освоил искусство, которым в совершенстве владел его отец, и не научился определять оружие по звуку сделанного из него выстрела, но даже он понял, что стреляли из ружья. Что в какой-то степени лучше, чем…

В эту секунду машину осыпало градом пуль.

Лучше, чем автомат.

Отец опять решительно свернул в очередной переулок, будто зная, куда направляется. В этом районе было полно магазинов, но сейчас все уже закрылись, и людей на улицах почти не осталось. Неужели отец знал выход из этого лабиринта? И Банко, будто услышав мысли сына, неожиданно повернул вправо, мимо дорожного знака, который не предвещал ничего хорошего.

– Папа! Это же тупик!

Но Банко не ответил.

– Папа!!

Банко опять промолчал и лишь сосредоточенно глядел вперед, вцепившись в руль. Флинс только сейчас заметил, что по шее у отца стекает струйка крови, окрашивая воротничок в розовый, отчего он напоминал лакмусовую бумажку. И там, откуда кровь вытекала, чего-то не хватало. Вот почему он не отвечает! Флинс посмотрел вперед. За рулем на приборной доске лежало ухо – маленький комочек кожи, плоти и крови.

Флинс перевел взгляд на лобовое стекло и впереди увидел конец – в буквальном смысле. Тупик упирался в солидное деревянное здание. На первом этаже виднелась большая, тускло освещенная витрина, которая сейчас стремительно приближалась, хотя отец даже и не думал останавливаться.

– Пристегнись, Флинс!

– Папа!

– Быстро!

Флинс рванул ремень безопасности и успел в последний момент воткнуть его в защелку, когда передние колеса столкнулись с тротуаром и машина встала на дыбы. Капот наполовину вошел в витрину, и Флинсу даже сперва показалось, будто они проехали сквозь пелену белого стекла. Когда он очнулся и огляделся по сторонам, то понял, что случилось нечто непредвиденное. Похоже, он на несколько секунд отключился и что-то упустил. В ушах у него жутко звенело. Отец неподвижно сидел, уткнувшись головой в руль.

– Папа!

Флинс тряхнул его за плечо:

– Папа!!

Банко не откликался. Лобового стекла больше не было, а на капоте что-то блестело. Флинс несколько раз моргнул и лишь потом понял, что перед ним такое. Кольца. Цепочки. Браслеты. А на стене золотыми буквами было выведено: «Ювелирный магазин Якобс и сыновья». Их угораздило заехать в чертов ювелирный магазин. А звенит у него не в ушах – это сработала сигнализация от воров. И тут до него дошло. Все сигнализации в городских банках, казино и крупных ювелирных магазинах были напрямую подключены к центральному коммутатору в Главном управлении, а оттуда сигнал сразу же поступал всем патрульным машинам в округе. Видимо, отец все-таки знал, куда ехать.

Флинс попытался расстегнуть ремень безопасности, но не смог. Он тянул и дергал, но защелка никак не желала вылезать из замка.

Не слезая с мотоцикла, Сержант отсчитывал секунды и разглядывал машину, словно застрявшую в витрине магазина. Сигнализация перекрывала все шумы, но из выхлопной трубы шел дым, и Сержант понял, что мотор еще работает.

– Чего мы ждем? – спросил, по-южному картавя, мужик на «Электра Глайде». – Пошли пьишьем их.

– Погоди немного, – ответил Сержант, продолжая считать. Двадцать один, двадцать два…

– Скойко ждать-то?

– Пока не поймем, что заказчик сдержал слово, – ответил Сержант. Двадцать пять, двадцать шесть.

– Чёйт! Хочу покончить с этой гьёбанной работой – отйубить им по башке и свалить отсюда, из этого чёйтового гойода!

– Погоди. – Сержант спокойно глянул на него. Вроде выглядит крепким. Два здоровых лба. Этот вообще как амбарная дверь и весь в мускулах, даже рожа накачанная. А во рту брекеты, как у пацана. Сержант таких и прежде видел, в тюрьме: заключенные там ходили в качалку, жрали анаболики и накачивали себе такие челюсти, что зубы начинали налезать друг на друга. Двадцать девять, тридцать. Тридцать секунд, и никаких полицейских сирен.

– Вот теперь иди, – разрешил Сержант.

– Бйагодайствую.

Амбал достал из кармана длинноствольный «кольт», вытащил из ножен саблю и направился к машине. По пути он провел лезвием сабли по стене и столбу, на котором висел запрещающий парковку знак. Сержант перевел взгляд на кожаную куртку «кузена». На спине была намалевана свастика, а поверх нее – пиратский флаг с черепом. «Господи, никакого стиля», – вздохнув, подумал Сержант.

– Колин, возьми дробовик и прикрой его.

Пригладив перебинтованной рукой моржовые усы, Колин открыл магазин дробовика и зарядил туда два патрона.

Сержант заметил в окнах дома напротив несколько лиц, но сирен по-прежнему не было слышно. Только монотонный оглушительный вой сигнализации. Амбал зашел в магазин и остановился возле машины. Зажав под мышкой саблю, он рванул на себя дверь со стороны пассажирского сиденья и просунул туда свой револьвер. Сержант машинально сжал зубы, ожидая выстрела.

Флинс судорожно пытался освободиться от сдавливающего его тело ремня безопасности, но чертова застежка намертво застряла в замке. Он попытался вылезти из-под ремня, задрал колени к подбородку, покрутился на сиденье и, упершись пятками в дверь, начал двигаться в сторону отца и водительского сиденья. И в этот же миг заметил мужчину, который шагнул в магазин, держа в руках саблю и револьвер. Слишком поздно – ему уже не выбраться. Флинс даже не успел как следует испугаться.

Дверца распахнулась, и Флинс увидел, как в темноте сверкнули брекеты. Мужик поднял револьвер. Сперва Флинс собирался хорошенько вмазать ему ногой, но теперь понял, что ему не дотянуться, и поэтому просто в отчаянии взмахнул ногой. Обычный тупоносый ботинок не пролез бы между дверной ручкой и самой дверью, однако на Флинсе были старые Макбетовы сапоги с острыми носами. Они-то и пролезли в щель. Перед Флинсом мелькнуло дуло револьвера, а затем он с силой дернул ногу на себя. Сперва послышался удар дверцы о запястье противника, а следом – приглушенный стук, с которым револьвер упал на пол возле сиденья.

Флинс услышал ругань и, захлопнув свободной рукой дверь, другой принялся шарить по полу в поисках револьвера.

Дверь вновь открылась, и за ней опять возник мужик с брекетами, но теперь он занес над головой саблю. Флинс отчаянно шарил рукой по полу и под сиденьем, пытаясь нащупать револьвер. Куда он, черт побери, запропастился? До амбала с брекетами дошло вдруг, что щель получилась тесноватая и саблей тут как следует не замахнешься. Тогда он отвел локоть назад, направив острие на Флинса, и ринулся вперед. Однако Флинс был к этому готов и что было силы обеими ногами толкнул мужика в грудь так, что тот отлетел на противоположный конец магазина, грохнувшись спиной на стеклянную витрину. Стекло со звоном разлетелось.

– Колин, – вздохнул Сержант, – прекращай этот цирк.

– Хорошо, шеф.

Колин проверил, сможет ли нажать раненой рукой на курок, и слез с мотоцикла.

Поняв, что из ловушки ему не выбраться, Флинс замер и теперь неподвижно лежал поперек сиденья и смотрел, как байкер с саблей поднимается и стряхивает с плеч осколки стекла. На этот раз он действовал осторожнее – встал на безопасном расстоянии и крепче ухватился за рукоятку сабли. Флинс понял, что мужик целит туда, где сможет причинить больше всего вреда. Ему в пах.

– Чёйтов гойод, – прошипел мужик. Он плюнул на лезвие и, взмахнув саблей, сделал шаг вперед, оскалившись и обнажив ряд тесно сидящих зубов. В приглушенном мягком свете магазинных витрин брекеты на миг блеснули, словно тоже были частью ассортимента. Флинс поднял револьвер и взвел курок. Успел увидеть удивленное лицо амбала и маленькую черную дырочку в передних зубах. А потом байкер осел на пол.

Тихие звуки фортепиано ласкали Макбету слух.

– Дорогие гости, партнеры, коллеги и друзья этого дома, – начал он и посмотрел по сторонам. – Несмотря на то, что еще не все пришли, позвольте мне от лица женщины, которую вы все знаете и боитесь… – Послышался приглушенный вежливый смех, и присутствующие повернули головы в сторону улыбающейся Леди, – поприветствовать вас здесь и произнести тост, прежде чем все мы усядемся за стол.

Увидев, как «кузен» с юга рухнул на пол, Колин остановился. Даже вой сигнализации не смог заглушить выстрел. Внутри, за дверцей, Колин успел разглядеть сжимающую револьвер руку. Он среагировал мгновенно. И выстрелил. Колин понял, что попал, потому что светлая с внутренней стороны дверца окрасилась красным, стекло на дверце разбилось, а револьвер упал на пол возле машины.

Колин быстро двинулся к машине. Адреналин так обострял чувства, что он слышал малейший шорох и замечал каждое движение. Выхлопная труба слегка дернулась. Странно, почему через заднее стекло не видно ничьих затылков? И еще сквозь вой сигнализации пробивался какой-то странный звук. Тихое рычанье заводящегося двигателя. Вот мразь…

Последние несколько метров Колин преодолел в два прыжка. На пассажирском сиденье, причудливо скрючившись, сидел одетый в костюм парень. Его грудь стягивал ремень безопасности, по руке текла кровь, а нога вытянута к педалям. На месте водителя, безжизненно уронив голову на руль, сидел еще один. Колин поднял ружье как раз в тот момент, когда заревел мотор. Он прицелился, машина отъехала назад, и открытая дверь ударила Колина прямо в грудь, но он успел ухватиться за дверь сверху. Машина выехала из магазина, а Колин по-прежнему не ослаблял хватку. В раненой правой руке он все еще сжимал дробовик, но, чтобы выстрелить внутрь машины, ему нужно было просунуть ствол себе под левую руку…

Сбросив с педалей ноги отца, Флинс левой ногой вдавил сцепление, освободив коробку передач и переключившись на задний ход. Он потихоньку оторвал пятку от сцепления и надавил на педаль носком ботинка. Усатый байкер все еще цеплялся за дверцу, но машина уже стремительно выезжала из магазина. Флинс ничего не видел, но дал по газам в надежде, что по пути ни во что не врежется.

Мужик на дверце задергался, и Флинс вдруг краем глаза увидел, что из мужиковой подмышки высунулось дуло дробовика. В следующую секунду раздался грохот.

Флинс моргнул.

Мужик с дробовиком исчез, а вместе с ним и дверца. Он поднял глаза и увидел, что мужик с дверью впечатался в столб с запрещающим парковку знаком.

А еще Флинс заметил поворот в переулок.

Он ударил по тормозам и смог вжать сцепление, но мотор не выдержал и заглох. Флинс взглянул в зеркало заднего вида. Четверо байкеров слезли с мотоциклов и направлялись прямо к нему. Мотоциклы они поставили в ряд, полностью перекрыв узкий проезд. Шансов у «вольво» не оставалось. Флинс опять схватился за рычаг переключения передач и только тогда заметил, что рука у него окровавлена. Он попытался переключиться на первую скорость, но не вышло – видимо, до конца вдавить сцепление у него не получилось. Проклятье! Мотор чихал и тарахтел и уже готов был вновь заглохнуть. В зеркало Флинс увидел в руках у байкеров автоматы. Ну все, подумал он. Жаль только, что не успел сдать последний экзамен по праву, как раз тогда, когда до него наконец дошло, в чем разница между неправильным и незаконным, между моралью и правилами, властью и преступлением.

И вдруг на его сжимающую рычаг переключения скоростей руку легла чужая рука – теплая и живая.

– Кто тут вообще водитель, я или ты?

Взгляд у отца был слегка затуманенный, но Банко выпрямился и теперь крепко держался за руль. В то же мгновение слабый кашель мотора перешел в хриплое рычанье, и машина быстро рванулась прочь, провожаемая автоматной очередью, похожей на треск китайских хлопушек.

Макбет посмотрел на Леди, от которой его отделяли двое гостей. Она непринужденно болтала со своим соседом по столу – тем самым магнатом из Капитоля, чья фамилия начиналась на «ян». Леди так увлеклась, что даже накрыла его руку своей. В прошлом году на его месте сидел один из самых влиятельных фабрикантов города и тоже благосклонно внимал ей. Теперь фабрика разорилась, а фабриканта не пригласили.

– Нам с тобой нужно поговорить, – сказал Тортелл.

– Да? – Макбет повернулся к бургомистру, который как раз подцепил вилкой кусок говядины и отправил его в рот. – О чем?

– Как – о чем? О городе, естественно.

Макбет зачарованно смотрел, как задвигались челюсти бургомистра, приведя в движение несколько подбородков, гармошкой из плоти опускавшихся на грудь.

– О лучших людях города, – уточнил Тортелл и улыбнулся, будто сказал что-то забавное. Макбет все никак не мог сосредоточиться. Он вдруг подумал о матери теленка, мясо которого жевал сейчас бургомистр. Интересно, жива еще эта корова? И если да, что бы она почувствовала, узнав, что ее ребенка только что съели.

– Вот этот радиожурналист, как его… – начал Макбет, – Кайт. Он распространяет злонамеренные слухи и вообще занимается вредительством. Как бы его приструнить?

– Ох уж эти журналисты, – Тортелл закатил глаза. – С ними вообще непросто. Они перекладывают всю ответственность на главных редакторов. А те, в свою очередь, обвиняют владельцев – те, мол, только и думают, как заработать побольше. Сами же журналисты свято верят в то, что служат каким-то высоким идеалам. Очень сложно. А ты чего-то не ешь, Макбет. Переживаешь?

– Нет.

– Да ну? Одного комиссара полиции убили, второй пропал, а ответственность вся на тебе. Даже если ты, Макбет, и не переживаешь, о себе я такого сказать не могу!

– Да нет, не в этом дело. – Макбет попытался привлечь внимание Леди, но теперь та была занята разговором с какой-то дамой, кажется, главой финансового отдела городской администрации. – Прошу меня простить, – сказал он и поднялся.

Леди вопросительно и немного встревоженно взглянула на него, но Макбет развернулся и быстро направился в лобби.

– Дай мне телефон, Джек.

Портье протянул ему телефон, и Макбет набрал номер Главного управления. Ему пришлось прослушать пять гудков, и лишь потом он услышал ответ. «Надо бы разобраться с этим», – подумал он. Прежде его не беспокоило, но сейчас, видимо, придется и этим заняться.

– Это старший инспектор Макбет.

Надо бы еще придумать что-нибудь со званием, чтобы хорошо сочеталось с его новой должностью подумал он.

– Соедините меня с патрульным отделом.

– Соединяю.

Он услышал щелчок и приглушенный звон на другом конце провода. Макбет взглянул на часы. Время шло. Ну что ж, можно пока и с Джеком поболтать.

– Чего-то я тебя теперь редко вижу в игровом зале.

– Я уже не работаю крупье, господин Макбет. После того… того вечера.

– Понимаю. Такое не забывается.

Джек пожал плечами:

– Даже не поэтому. Мне просто больше по душе работать здесь, в лобби, а не в зале. Так что со мной все в порядке.

– Но крупье же больше зарабатывают, разве нет?

– Когда ты не на своем месте, неважно, сколько ты зарабатываешь. Ты как рыба на суше. Будешь лежать и задыхаться, даже если рядом с тобой – золотая жила. И вот это по-настоящему страшно.

Макбет уже собирался ответить, но в этот момент на другом конце провода прорезался наконец сотрудник патрульного отдела.

– Это Макбет. Хотел узнать, получали ли вы какие-нибудь сообщения о выстрелах на Висельной горе за последний час.

– Нет. А должны были?

– Тут просто один гость сказал, что недавно проезжал там и слышал выстрелы. Хотя, может, просто у кого-то шина лопнула.

– Может, и так.

– Так что, на западе Второго округа все тихо?

– Только ограбление в одном ювелирном. Патрульная машина была слишком далеко, так что они пока еще в пути.

– Понятно. Ну, хорошего вечера.

– И вам, старший инспектор.

Макбет положил трубку и посмотрел вниз, на причудливые цветочные вензеля на ковре. Раньше он никогда не обращал на них внимания, но сейчас ему показалось, будто в них скрыт какой-то тайный смысл.

– Господин Макбет?

Макбет поднял взгляд.

– У вас из носа кровь течет, – встревоженно сказал Джек.

Макбет провел ладонью по верхней губе и, убедившись, что Джек говорит правду, поспешил к мужскому туалету.

Банко выжал педаль газа, и машина выскочила на шоссе. В ничем не защищенный дверной проем залетал ветер. Вот и «Обелиск» позади. До вокзала оставалось всего ничего.

– Видишь их?

Флинс что-то ответил.

– Громче!

– Нет.

Ухом, которое было ближе к Флинсу, Банко ничего не слышал. Возможно, кровь затекла в ушную раковину или пуля задела барабанную перепонку. Впрочем, это Банко не беспокоило. Он смотрел на стрелку на датчике топлива – за четыре или пять минут, прошедших с того момента, как они покинули квартал магазинов, бензина в баке стало значительно меньше. Может, эти автоматы и не причинили им особого вреда, но изрешетили весь бензобак. Однако и из-за этого Банко не особенно тревожился. Чтобы добраться до «Инвернесса», бензина им хватит.

– Пап, кто они такие? И чего они к нам прицепились?

А вот и вокзал, прямо перед ними.

– Не знаю, Флинс, – ответил Банко, пытаясь сосредоточиться на дороге. И на своем дыхании. Нужно дышать, набрать воздуха в легкие и ехать вперед, чтобы спасти Флинса. Только это, и больше ничего. Для Банко ничего больше не имело значения. Даже то, что дорога перед ним начала плясать.

– Папа, значит, кто-то точно знал, что мы поедем этой дорогой. И еще там со светофором было что-то не так. Они знали, когда мы будем проезжать Висельную гору.

Банко тоже об этом думал. Но теперь это уже не имело значения. Они проехали вокзал, и теперь прямо перед ними сверкали огни «Инвернесса». Надо только доехать до входа и выпустить Флинса.

– Папа, вон они. Им до нас метров двести ехать, не меньше.

Достаточно, если только впереди не будет пробки. Жалко, что у него машина без мигалки и сирены. Банко посмотрел на «Инвернесс». Огни. Если придется совсем несладко, можно проехать напрямую через площадь Рабочих… Патруль. Сирены. Словно кость в горле. Что-то застряло у него в горле. Или заноза в мозгу.

– Флинс, ты слышал сирены?

– Что?

– Сирены. Патрульные. Там, в ювелирном, – слышал?

– Нет.

– Точно? На западе Второго округа всегда полно патрульных.

– Не было ничего.

На Банко вдруг навалились боль и темнота.

– О нет, – прошептал он, – нет, Макбет, мальчик мой…

Он сильнее сжал руль и повернул влево.

– Папа, это же другая дорога!

Банко громко засигналил, пристроился за машиной впереди и надавил на газ. Сковывающая спину боль перекинулась на грудь. Еще немного – и правая рука откажет, а значит, машину вести он не сможет. Та пуля проделала совсем крошечную дырочку в спинке сиденья, но навредила порядочно. Именно эта рана тревожила Банко больше всего.

Впереди них ничего не было. Только грузовой порт, море и мгла.

Но именно там скрывалась последняя надежда.

Макбет посмотрел на себя в зеркало над мойкой. Кровь уже не текла, но он все и так понял. Наркота разрушила слизистую, пора завязывать. Раньше было проще, его тело было более выносливым. Теперь же из носа текла кровь, а голова так кружилась, что казалось, будто она вот-вот отвалится. Тогда на кой черт он теперь закручивал банкноту и приставлял конец трубочки к дорожке, насыпанной возле раковины? Просто именно сейчас он нуждался в ней, как никогда прежде, сейчас, когда одновременно приходится терпеть присутствие развратного, жирного бургомистра и вести дела с хитроватым байкером, который, по всей видимости, нарушил уговор. Да еще и Леди… Впрочем, с ней сложностей не возникало – как раз наоборот, она была его альфой и омегой, рождением, жизнью и смертью. Его предназначением. И все же, чувствуя щемящую радость от их любви, Макбет понимал, как больно ему будет, если у него ее отнимут. Это она решала – любить его или нет. В этом была ее власть. Макбет втянул носом порошок, и наркотик тотчас же одурманил его. Он поднялся и взглянул в зеркало. Его лицо втягивалось и растягивалось. У него появились седые волосы. Красные женские губы. Лицо изуродовал огромный шрам. Под подбородком выросли новые жировые складки. Слезы навернулись Макбету на глаза и покатились по щекам. Пора прекращать это. Он знал некоторых людей, которые так часто нюхали, что потом им приходилось ставить вместо носа протез. Пора прекращать, пока еще не поздно. Нужно переходить на шприцы.

Мотоцикл Сержанта неумолимо приближался к заднему бамперу «вольво». Сержант прибавил газу, зная, что другие не угонятся за ним, хотя у него самого мотор был всего на четыреста пятьдесят кубов. На таком скользком асфальте значение имел не размер мотоцикла, а опытность и осторожность водителя. Поэтому, заметив в зеркале еще один мотоцикл, совсем рядом, Сержант сильно удивился. И еще больше поразился, когда узнал по шлему, кто сидит за рулем. Красный «Индиан Чиф» проревел так близко, что Сержант едва не напоролся на торчащий из шлема рог. Мотоцикл влез вперед, и в свете фар блеснуло на миг лезвие сабли. Откуда же он взялся? И откуда узнал? Как ему удавалось всегда появляться тогда, когда они в нем больше всего нуждались? Сержант сбавил скорость и пропустил Свенона вперед.

Банко ехал по тому же пути, по которому они гнались за советским грузовиком. Он несколько раз довольно рискованно обогнал ехавшие впереди машины, на время оторвавшись от байкеров. Конечно, Рыцари севера скоро их нагонят, но, возможно, он успеет. Шлагбаум перед туннелем был опущен, а вывеска гласила, что мост закрыт на ремонт. Банко на полной скорости въехал в шлагбаум, разнеся его в щепки. Черное нутро туннеля озарилось тусклым светом фар. Теперь Банко вел машину одной рукой, а другая превратилась в безжизненную плеть. Когда впереди забрезжил свет, сзади послышалось грозное рычанье мотоциклов.

Перед поворотом на мост Банко притормозил, а потом опять прибавил газу. Воцарилась тишина, перед ними раскинулось безоблачное небо, а внизу в лунном сиянии темно-золотой медью блестело море. Сперва тишину нарушал лишь ровный гул мотора «вольво», но потом колеса взвизгнули, и машина резко затормозила посередине моста, возле самого края, там, где ветер трепал красные ленты, повязанные в месте падения «ЗИС-5». Флинс удивленно посмотрел на отца, а тот выпустил руль и теперь перочинным ножом пытался перерезать его ремень безопасности.

– Зачем… – начал Флинс.

– Сынок, у нас почти весь бензин вытек, так что сейчас просто слушай. Предсказатель из меня никудышный, но вот что я тебе скажу… – Банко уперся спиной в дверцу, подтянул вверх колени и развернулся так же, как недавно Флинс. – Ты можешь стать, кем пожелаешь, Флинс. Но не будь таким, каким я был когда-то. Не будь лакеем для лакеев.

– Папа…

– И всегда приземляйся на лапы.

Банко изо всех сил толкнул Флинса ногами в плечо и бедро и, увидев, как тот пытается за что-нибудь ухватиться, еще раз подтолкнул его. Сын закричал, и вопль его, как когда-то самый первый младенческий крик, был полон протеста и страха. Пуповина оборвалась окончательно, и он остался один на один с огромным миром, вкушая все прелести свободного падения навстречу своей судьбе.

Откинувшись на сиденье, Банко застонал от боли, но завел машину и поехал – у него тоже была назначена встреча с судьбой.

Он проехал всего три километра до конца моста, пока мотор совсем не заглох, и тут мотоциклисты наконец его настигли. Машина медленно катилась вперед, а Банко сморил сон. Он откинул голову назад. Холод, сковавший спину, уже потихоньку добирался и до сердца. Банко подумал о Вере. В эту секунду земля по эту сторону туннеля тоже в кои-то веки умылась дождем, но дождь этот был из свинца. Пули пробивали кузов, сиденья и тело Банко. А он смотрел в зеркало заднего вида на гору. И там, почти на вершине, он видел крест, который со стороны города казался символом зла, хотя отсюда выглядел обычным христианским крестом, белевшим в лучах лунного света. Так близко. Вот он, путь. И ворота открыты.

– Повышение в программе, – пробормотал Банко, – повышение…

Глава 16

Когда учащенное дыхание Кетнес постепенно выровнялось, Дуфф высвободился из ее объятий и повернулся к ночному столику.

– Что, Золушка, – прошептала она, – часы пробили двенадцать?

– Время пока есть, но опаздывать мне нельзя.

– Ты с тех пор, как пришел, смотрел на часы каждые полчаса. Тебе, похоже, тут вообще не нравится.

Дуфф повернулся к ней и запустил руку ей в волосы.

– Вовсе нет, красавица ты моя, когда я с тобой, то теряю счет времени, – и он чмокнул ее в губы.

Она тихо засмеялась.

– Прекращай плести всякую романтическую чушь, Ромео. Но я тут подумала кое-что.

– Уже страшно.

– Перестань. Я тут подумала, что я тебя люблю. И…

– Ух ты, еще страшнее.

– Сказала же, замолчи. И видеть тебя так, как сейчас, урывками, меня не устраивает. Я не хочу, чтобы ты постоянно куда-то улетучивался, словно сон, который еще и присниться толком не успел, а уже закончился.

– Милая, меня это все тоже не устраивает, но…

– Никаких «но», Дуфф. Ты все время обещаешь рассказать ей о нас с тобой, и потом всегда возникает это «но», ты откладываешь и откладываешь, говоришь, что это ради нее, ради детей, ради…

– Кетнес, я вынужден забыть о себе. Постарайся понять. У меня семья, а это значит…

– «…что на мне ответственность, от которой не убежишь», – раздраженно закончила она. – А ради меня ты на что готов? Когда ты уходишь от меня, тебя, похоже, совесть не мучает.

– Ты прекрасно знаешь, что это неправда. Но ты молода, у тебя есть выбор.

– Какой еще выбор? Что ты вообще несешь? Я тебя люблю, ты что, не понимаешь?

– Я просто хотел сказать, что прямо сейчас Мередит и дети зависят от меня. Подождем еще годик, дети подрастут, а тогда будет проще…

– Нет! – Кетнес ударила кулаком по одеялу. – Я хочу, чтобы ты ей сейчас же все рассказал, Дуфф. И еще, знаешь, сейчас ты впервые назвал ее по имени.

– Кетнес…

– Мередит. Какое красивое имя! Из-за этого имени я ей уже давно завидую.

– А к чему вдруг такая спешка?

– Недавно я словно прозрела. До меня дошло, что, если чего-то хочешь, не надо ждать, что кто-то исполнит все твои желания. Нужно быть жесткой, даже неоправданно жестокой, и сразу бить наотмашь. Поверь, мне нелегко требовать, чтобы ты жертвовал семьей и причинял страдания невинным, подобное мне вообще несвойственно.

– Да, Кетнес, на тебя это непохоже, я вообще не понимаю, откуда ты взяла это – про бить наотмашь.

– Дуфф, – она села, по-турецки скрестив ноги, – ты меня любишь?

– Да! Господи, ну конечно.

– Значит, сделаешь это? Ради меня?

– Послушай, Кетнес…

– Все-таки «Мередит» звучит лучше.

– Любимая! Так, как тебя, я никого еще не любил. Ради тебя я с радостью пожертвовал бы жизнью. Своей собственной. Но чьей-то еще… – Дуфф покачал головой. Вдохнул поглубже, собираясь добавить что-то еще, но передумал. Ударить наотмашь… Прямо сейчас? Эта мысль поразила его. Неужели он все время к этому шел? Стремился бросить Кетнес и вернуться домой, в Файф? Он опять вдохнул. – Моя мать, которую я не знал, пожертвовала ради меня своей жизнью. Умерла для того, чтобы я жил. И я, подобно матери, запросто могу пожертвовать своей жизнью ради любви, но любовь к детям – это святое. Сама мысль о том, что моя жертва во имя детей станет меньше, что из-за моей эгоистичной любви к другой женщине они лишатся семьи, одна мысль об этом – все равно что плевок на могилу моей матери.

Кетнес прижала к губам руку и всхлипнула. Глаза ее блестели от слез. Она вскочила и выбежала за дверь.

Дуфф крепко зажмурился и откинулся на подушку, а потом встал и пошел следом за Кетнес. Он нашел ее в гостиной – подняв голову, она смотрела наверх, в прорубленное в скатной крыше окно. Обнаженная ее кожа белела под неоновым светом снаружи, а стекающие капли дождя на стекле превращались в слезы на щеках Кетнес.

Дуфф обнял ее за плечи и прошептал:

– Если хочешь, чтобы я ушел, я уйду.

– Да, Дуфф, ты никогда не будешь полностью принадлежать мне, но не поэтому я плачу, а от собственного жестокосердия. У тебя же, любимый, сердце настоящее, человеческое. На такого отца, как ты, дети могут положиться. Я не могу не любить тебя. Прости меня. И если мне нельзя получить все полностью, подари мне хотя бы крошечный кусочек твоего сердца.

Дуфф не ответил. Он по-прежнему обнимал ее. Целовал ее в шею. Ее бедра подрагивали. Он подумал о времени. И о Банко. Что они скоро должны встретиться около локомотива. Но до полуночи было еще далеко.

– Казино «Инвернесс», Джек слушает.

– Добрый вечер, Джек. Я бы хотел поговорить с Макбетом.

– Он на ужине. Что-нибудь ему?..

– Позовите его к телефону, Джек.

Молчание.

Сквозь стекло телефонной будки Сержант смотрел на поставленные полукругом мотоциклы. Водяные потеки, похожие на узловатых прозрачных змей, обвивающих стекло, превращали мотоциклы в удивительных чудовищ, но прекраснее зрелища Сержант все равно не видел. Чистая энергия на двух колесах. И оседлавшие ее братья.

– Могу я поинтересоваться, как вас представить?

– Просто скажи, что он ждет моего звонка.

– Хорошо.

Сержант ждал, переминаясь с ноги на ногу и сжимая в руке кровавый пакет.

– Макбет слушает.

– Добрый вечер. Я звоню просто, чтобы сообщить, что взрослую рыбу мы поймали и выпотрошили, а вот малек уплыл.

– Куда?

– Обычно выживает лишь один из тысячи мальков, и, по-моему, можно спокойно считать, что наш малек уже сдох и лежит на дне морском.

– Ясно. Еще что-то?

– Рыбью голову тебе скоро доставят. И знаешь, Макбет, я тебя зауважал. Любители таких деликатесов нечасто встречаются.

Макбет положил трубку. Дыхание у него сперло, и он схватился обеими руками за стойку.

– Вам плохо, господин Макбет?

– Нет, Джек, ничего страшного. Просто что-то подташнивает немного.

С трудом отгоняя мысли и видения, Макбет поправил галстук и направился обратно в ресторан.

Гости за длинным столом общались и чокались, но как-то невесело. Может, такая публика не привыкла шумно веселиться и радоваться, как было принято у них в гвардии, а возможно, всему виной была гибель Дункана. Макбет заметил, что на его месте кто-то сидит. Небось любовничек Тортелла, – решил он, но, подойдя поближе, увидел, что обознался, и замер. Сердце его оборвалось.

Банко.

На его месте сидел Банко.

– Ты что, дорогой? – обернувшись, Леди вопросительно посмотрела на него. – Садись же.

– Мое место занято, – сказал он.

Тортелл тоже обернулся:

– Иди сюда, Макбет, садись.

– Куда мне сесть?

– На свое место, – сказала Леди. – Да что с тобой такое?

Голова Банко повернулась вокруг своей оси, словно у совы, и Макбет вскрикнул. Над белым воротничком отчетливо виднелся широкий продольный шрам, из которого хлестала кровь, словно из полного бокала, в который все подливают и подливают вино.

– Кто… кто сотворил это с тобой? – выдавил Макбет, хватаясь обеими руками за шею Банко. Он пытался остановить кровь, но тщетно, и кровь просачивалась между пальцев.

– Что ты делаешь, дорогой? – Леди натянуто засмеялась.

Банко открыл рот.

– Это. Был. Ты. Мой. Сын, – проговорил Банко голосом заводной игрушки.

– Нет!

– Я. Видел. Тебя. Комиссар. Я. Жду. Тебя. Комиссар.

– Замолчи! – Макбет крепче сдавил его горло.

– Ты. Душишь. Меня. Душбет.

Макбет в ужасе разжал пальцы, почувствовав, как кто-то с силой схватил его за руку.

– Пошли! – приказала Леди. Он силился вырваться, но она быстро зашептала ему на ухо: – Да пошли же! Пока ты еще комиссар полиции.

Она взяла его под руку так, чтобы со стороны выглядело, будто это не она его ведет, а он, и они вышли из зала, провожаемые недоуменными взглядами гостей.

– Что стряслось? – прошипела она, когда они заперлись в номере.

– Ты что, не видела? Банко! Он же сидел на моем месте!

– Господи, да ты дури нанюхался, и у тебя галлюцинации! Хочешь, чтобы бургомистр считал, будто у него комиссар полиции – псих?

– У него?

– Где ты достал эту чертову дурь? Где?

Она принялась рыться у него в карманах.

– Срочно выброси ее!

Макбет схватил ее за запястье:

– Что значит «его комиссар полиции»?

– Макбет, Тортелл собирается назначить тебя комиссаром. Я вас специально рядом посадила, потому что думала, что ты хотя бы впечатление не испортишь. Больно, отпусти!

– Да пускай только вякнет, этот твой бургомистр Тортелл, я его хоть завтра за решетку упеку. Если у меня нет улик, я их достану. Слышишь, женщина, я комиссар полиции! Ты хоть понимаешь, что это значит? Я командую шестью тысячами, две тысячи из них вооружены. Это целая армия, любимая ты моя!

Макбет увидел, что она смягчилась.

– Вот так-то лучше, – прошептала она, – наконец-то к тебе вернулся разум, дорогой.

Он по-прежнему сжимал ее изящное тонкое запястье, а другую руку она запустила в карман его брюк.

– Вот он, мой Макбет, узнаю его.

– Пошли, давай займемся…

– Нет, не сейчас, – она освободилась из его хватки, – у нас гости. Но у меня для тебя кое-что припасено. Подарок в честь твоего назначения.

– Ого!

– Посмотри на тумбочке.

Взяв в руки черную шкатулку, Макбет открыл ее и вытащил гладкий блестящий кинжал. Он поднес его к свету.

– Серебряный?

– Я хотела вручить его тебе после ужина, но думаю, что он понадобится тебе уже сейчас. Ведь серебром можно убить призраков.

– Спасибо, любимая.

– Не за что. Так скажи мне, что Банко мертв.

– Банко мертв. Его убили.

– Хорошо, оплачем его попозже. А теперь пойдем к остальным, а ты скажешь, что это мы с тобой просто дурачились. Пошли же.

Часы показывали десять минут двенадцатого.

Кетнес еще лежала в кровати, но Дуфф уже оделся и вышел на кухню. Он налил себе чаю и нашел в холодильнике лимон, однако единственный чистый нож был не для резки, а для колки. Он воткнул лезвие ножа в желтую корку, и крошечные капельки фонтанчиком оросили ему руку. В такое время он за полчаса доберется до вокзала, отыщет там место для парковки и поднимется к Берте. Опаздывать Дуффу не хотелось, ведь Банко и так не особенно желал делиться с ним секретами. Но Дуфф по глазам понял, чего тот хочет. Разделить с ним тяжесть… Чего? Вины? Или просто рассказать о чем-то неприятном? Но Банко не вожак, а подчиненный, обычный винтик… И скоро Дуфф узнает, из каких еще звеньев выкована эта цепочка. А вооруженный этими знаниями сможет… Телефон, висевший на стене рядом с пробковой доской, задребезжал.

– Телефон! – крикнул он.

– Слышу. Я тут возьму! – ответила из спальни Кетнес. У нее в каждой комнате было по телефону, и от этого Дуфф порой чувствовал себя рядом с ней стариком. Может, они с Мередит и впрямь старомодны, раз считали, что одного телефона в доме достаточно. Да, чтобы ответить, придется сделать несколько шагов, но от ходьбы еще никто не умирал.

Он отыскал тряпку и вытер руку. Прислушался к ее голосу, пытаясь понять, о чем она говорит и кому это вздумалось звонить посреди ночи. Мередит? Дуфф тотчас же отмел эту мысль. А вот другую мысль отметать не стал. Любовник. Другой, помоложе. Нет, поклонник, потенциальный жених. Стоит и дожидается за кулисами, готовый выйти на сцену, если Дуфф ей не угодит. Ага, вот чем объясняется ее сегодняшний выпад. И Дуфф не уступил ее требованиям, так что теперь мяч на ее стороне. Значит, она выбрала того, другого. Подумав об этом, Дуфф понял, что и сам хотел бы, чтобы звонивший оказался ее поклонником. «Мы, люди, странные существа», – подумал он.

– Повторите, пожалуйста, – послышалось из спальни. Голос деловой, но какой-то встревоженный. – Выезжаю. Сообщите остальным.

Значит, по работе. Что-то случилось.

Она принялась расхаживать по спальне. «Что бы ни случилось – хорошо бы не в Файфе, а то она непременно попросит подвезти», – подумал Дуфф. От лимонного сока кожу саднило. Он лизнул руку. Кислота попала прямо в ранку, полученную при падении там, в порту. Дуфф вдруг замер. Он вытащил нож и снова всадил его в лимон. Резко и с силой. Он постарался побыстрее отдернуть руку, но сок опять попал в рану. Нет, невозможно. Даже если действовать быстро, жидкость все равно попадет на руку…

Кетнес вошла на кухню с черным чемоданчиком в руках.

– Что случилось? – спросил Дуфф, увидев ее лицо.

– Звонили из Главного управления. Заместитель Макбета, ну тот, из гвардии…

– Банко? – У Дуффа перехватило горло.

– Да. – Кетнес выдвинула какой-то ящик. – Его обнаружили около моста Кеннета.

– Обнаружили? То есть?..

– Да. – Она раздраженно захлопнула ящик.

– Как… – Вопросов было слишком много, и Дуфф в отчаяньи схватился за голову.

– Я пока не знаю, но патрульные говорят, что его машину расстреляли из автоматов. И тело нашли без головы.

– В смысле – без головы? Ее что, отрезали?

– Не знаю пока. Увидим. – Она положила в чемоданчик пару латексных перчаток. – Подвезешь меня?

– Слушай, у меня же встреча назначена, так что…

– Ты не говорил, где она у тебя, но если из-за меня тебе придется делать крюк, то ладно, не надо.

Дуфф посмотрел на нож.

– Я с тобой поеду, – сказал он, – ну разумеется. Я же руковожу Убойным отделом, и на расследование этого дела мы бросим все ресурсы.

Он отвернулся и с силой швырнул нож в пробковую доску. Перевернувшись в воздухе, нож рукояткой ударился о доску, а потом со звоном упал на пол.

– Ты чего это? – удивилась она.

Дуфф не сводил глаз с ножа.

– Я вот что понял: пока не научишься, надо долго тренироваться. Пошли.

Глава 17

– Ну, Сейтон, – сказал Макбет, – с чем пожаловал?

Лучи солнца нашли лазейку в толще облаков и теперь пробивались сквозь грязные стекла в кабинете комиссара полиции. Они падали на письменный стол, на фотографию Леди, календарь, по которому выходило, что сегодня вторник, на рисунок пулемета Гатлинга и отражались в сияющей лысине тощего жилистого инспектора, стоящего перед столом.

– Тебе нужен телохранитель, – сказал Сейтон.

– Да ладно? И какой же?

– Такой, который сможет злом победить зло. У Дункана было целых двое телохранителей. А теперь, после того что случилось с Банко, упокой Господь его душу, у нас есть все основания полагать, что за вами, шеф, охотятся.

– Кто?

Сейтон удивленно посмотрел на Макбета:

– Рыцари севера. Ведь это они напали на Банко?

Макбет кивнул.

– Свидетели во Втором округе сказали, что видели байкеров, одетых в косухи с эмблемой Рыцарей севера. Когда «вольво PV» въехал в витрину ювелирного магазина, байкеры открыли огонь по машине. Мы полагаем, что это была машина Банко.

– Если в этом замешан Малькольм, то угроза комиссару полиции может исходить изнутри. Я не доверяю всем нашим так называемым начальникам. Например, считаю, что Дуфф вообще беспринципный и слабохарактерный. А из внешних угроз основную представляет собой Геката.

– Геката – предприниматель. Таким, как он, подозрения в убийстве сильно мешают. А вот у Свенона есть мотив, ради которого он может и здравым смыслом пожертвовать.

– Месть?

– Да, старая добрая месть. Некоторые наши доморощенные ученые недооценивают склонность людей следовать своим низменным инстинктам. Когда самец паучьей черной вдовы после соития лежит у нее на спине, изможденный и довольный, он знает, что его скоро съедят. И все равно он никогда бы не упустил такой возможности. Так же и Свенон.

– Ты что же, совсем не боишься Гекаты?

– По крайней мере, сегодня я приказал пересмотреть принципы, согласно которым мы расходуем наши ресурсы. Пора прекращать эту охоту на ведьм в лице Гекаты и разобраться в других делах, более насущных.

– Это в каких же?

– Ну, например, в городе у нас есть казино, в котором честных работяг каждый вечер норовят ободрать как липку. Но я что-то отвлекся. Нашим бывшим комиссарам с телохранителями не везло, но я не забыл, как вовремя ты вмешался тогда, у Кавдора, когда на меня напала псина. Так что я подумаю, Сейтон. Однако на самом деле я приготовил тебе другую должность. Впрочем, она не сильно отличается от той, которую ты просишь.

– И что это за должность?

– Я теперь комиссар полиции, а Банко мертв, так что гвардия осталась без начальника. А ты, Сейтон, среди нас самый старший и опытный.

– Спасибо, шеф, я и не ожидал такого доверия. Вот только не уверен, что смогу оправдать твое доверие. Политик из меня скверный, да и руководитель тоже.

– Это я знаю. Ты, Сейтон, из породы сторожевых псов – таким нужен хозяин, который будет их кормить. Но ведь и гвардия тоже сторожевой пес. Гвардейцы живут и дышат по приказу, у них на все случаи жизни имеются инструкции, мне ни разу даже и думать не приходилось, как уложить противника. И, учитывая все эти последние убийства, ясно, что основной целью гвардии станет защита того, кто руководит Главным управлением, ведь именно ему грозят расправой те, кто уже уничтожил его предшественника.

– Хочешь, чтобы гвардейцы стали личными телохранителями комиссара?

– Думаю, такое решение не вызовет возражений, которых нельзя будет опровергнуть. Так мы одним выстрелом убьем двух зайцев и поможем друг дружке исполнить наши желания. А? Что скажешь, Сейтон?

Щека похолодела, и Макбет понял, что солнце спряталось. В комнате потемнело, и от этого Сейтон перешел на заговорщический шепот:

– Шеф, только если приказы мне ты будешь лично давать.

Пристально посмотрел на него. «Упокой Господь его душу»? Так он сказал? Интересно, какой покой обрел на том свете Банко?

– Насчет приказов, мой верный Сейтон, не тревожься. Кстати, о возражениях – если вдруг кому-то что-то не понравится, то я как раз заказал два вот таких «гатлинга», – он ткнул в картинку, – срочная доставка. Вышло дороговато, но зато они уже через два дня будут у нас. Что скажешь?

Сейтон внимательно изучил картинку и медленно кивнул.

– Подходяще, – одобрил он, – красивые.

Въехав в тень от черных туч, Дуфф зевнул. Утром его разбудил Эван – ворвался в гостевую спальню, где ночевал Дуфф, и принялся скакать по кровати. Вскоре за ним подтянулась и сестренка.

– Папа, ты дома!

Они позавтракали на кухне, глядя на озеро, над которым висело солнце. Дети дрались за право сидеть у папы на коленях, а Мередит требовала, чтобы они сидели спокойно, а иначе опоздают в школу. Дуфф знал, что ей хочется казаться строгой, но глаза у нее смеялись. Он проехал место преступления.

Изрешеченную пулями машину уже увезли, а асфальт отмыли от крови. Кетнес и ее команда поработали на славу и собрали все, что только можно было найти. Дуффу оставалось только признать очевидное – что Банко застрелили и обезглавили. Судьба Флинса была неясной, но Дуфф заметил, что ремень безопасности на пассажирском сиденье был наискось разрезан. Это могло означать все что угодно, и пока они довольствовались тем, что объявили сына Банко в розыск. Мост был перекрыт, дорога пуста, а значит, и свидетели вряд ли появились бы, поэтому Дуфф, который уже преодолел половину пути до дома, решился наконец уехать в Файф.

Впрочем, даже дома заснуть ему не удалось, он лежал в постели и слушал стрекотание кузнечиков. Он наконец понял, в чем дело. Понял давно, вот только сформулировать не смог. Потому что всей картины целиком он не замечал. И на пазл, кусочки которого вдруг сошлись, это тоже не было похоже. Ему помогла одна-единственная деталь. Нож, который он нашел на кухне у Кетнес. И пока он размышлял над загадкой этого ножа, остальные кусочки пазла внезапно соединились. Потом Дуфф заснул и проснулся лишь на рассвете, разбуженный криками Эвана.

Дуфф проехал по Старому мосту, узенькому и менее внушительному, чем мост Кеннета, но построенному на века. Многие утверждали, что он простоит дольше.

К кому же обратиться?..

Ему нужен не просто тот, кто наделен полномочиями, решителен и имеет достаточно связей. Нет, нужно выбрать того, кому можно доверять и чьи руки не обагрены кровью.

Он заехал в гараж под Главным управлением, и солнце, недолго радовавшее город своими лучами, спряталось в тучу.

Ленокс оторвался от пишущей машинки и, подняв взгляд, увидел стоявшего перед ним Дуффа.

– Скоро обед, а ты так зеваешь, словно только что проснулся.

– Еще раз спрашиваю – она правда настоящая? – Дуфф кивнул на потемневший от времени железный цилиндр с приделанным к нему металлическим шариком. Этот цилиндр служил Леноксу пресс-папье. Дуфф опустился на стул возле двери.

– Еще раз отвечаю, – вздохнул Ленокс, – мне она досталась от деда. А ему она угодила в голову, когда в Первую мировую он сидел в окопе на Сомме. К счастью, как видишь, немец забыл вытащить чеку. Его боевые товарищи тогда здорово посмеялись над этой историей.

– На Сомме вряд ли кто-то смеялся.

– Дед рассказывал, что чем тяжелее им приходилось, тем громче они смеялись. Он называл это смехом войны.

– Сдается мне, ты брешешь, Ленокс. Такие, как ты, не держат на столе настоящих боевых гранат.

Ленокс улыбнулся и вновь застучал по клавишам пишущей машинки.

– У деда эта штука всю жизнь дома пролежала. Он говорил, что она напоминает ему о важных вещах: о бренности бытия, воле случая, его собственном бессмертии и глупости других.

Дуфф посмотрел на пишущую машинку:

– У тебя что, секретаря нет?

– Знаешь, я теперь сам свои письма печатаю и рассылаю. Вчера из прокуратуры мне сообщили, что, когда получили мое письмо, оно выглядело так, словно его уже вскрывали и заново заклеили.

– Меня это отчего-то не удивляет. Спасибо, что смог принять меня без договоренности.

– Господи, к чему такие формальности. Принять… По телефону ты так ничего и не объяснил.

– Да. Я же говорю – меня совершенно не удивляет, что они начали вскрывать письма.

– Коммутатор. Ты думаешь?..

– Я ничего не думаю, Ленокс. Я просто согласен с тобой: в такой ситуации, как сейчас, лучше не рисковать.

Ленокс медленно кивнул и склонил набок голову:

– Ну ладно, старина Дуфф, неужели ты за этим явился?

– Может, и за этим. Я знаю, кто убил Дункана. И у меня есть доказательства.

Ленокс выпрямился так резко, что спинка стула заскрипела. Ленокс уперся локтями в столешницу:

– Прикрой-ка дверь.

Дуфф вытянул руку и захлопнул дверь.

– Какие доказательства? Железные?

– Забавно, что ты именно это слово использовал…

Дуфф взял со стола Ленокса нож для бумаги и взвесил его в руке.

– Знаешь, в номере Дункана и его телохранителей все выглядело на удивление правдоподобно.

– Выглядело? Так говорят, подразумевая, что на самом деле все иначе.

– В том-то и дело.

Старший инспектор Дуфф положил нож поперек указательного пальца, стараясь, чтобы нож не свалился. Получился крест, поперечную перекладину в котором образовывал палец.

– Если бы ты собирался проткнуть чье-нибудь горло ножом, то наверняка держал бы кинжал покрепче – на тот случай, если с первого раза в сонную артерию не попадешь и придется ударить опять. Согласен?

– Думаю, да. – Ленокс не сводил глаз с ножа.

– И если бы ты сразу попал в сонную артерию – а именно это и произошло с первым кинжалом, – то из артерии выплеснулась бы мощная струя крови, но всего пару раз, а потом давление упало бы, сердце перестало бы биться и дальше кровь текла бы тоненькой струйкой.

– Я понимаю, к чему ты. Кажется, понимаю.

– И все равно рукоятка кинжала, который мы нашли у Хеннесси, была полностью вымазана кровью Дункана. В крови были также пальцы Хеннесси и его ладонь. – Дуфф показал на рукоятку ножа: – Это значит, что, когда из горла Дункана ударила струя крови, убийца не держался за рукоятку. Он взялся за нее уже после. Или, возможно, кинжал вложили ему в руку позже. И кто-то другой метнул в Дункана кинжал, перебив ему сонную артерию.

– Ясно, – Ленокс почесал в голове, – но метнул или воткнул – какая разница? Результат-то один.

Дуфф протянул Леноксу нож:

– Попробуй кинь этот нож так, чтобы он вонзился в доску.

– Я…

– Давай-давай.

Ленокс встал. От него до доски было метра два.

– Кидай с размахом, – подсказал Дуфф. – Чтобы лезвие прошло через все горло, требуется сила.

Ленокс кинул. Нож ударился о доску и со звоном упал на пол.

– Попробуй десять раз, – сказал Дуфф, подняв нож и опять положив его на указательный палец. – Спорим на бутылку хорошего виски, что у тебя ничего не выйдет?

– Ты, похоже, вообще в меня не веришь?

– Если бы я дал тебе несбалансированный нож, у которого либо рукоятка, либо лезвие тяжелее, то шансов у тебя было бы больше. Но кинжалы, которыми убили Дункана, как и этот нож, сбалансированы. Чтобы попасть таким кинжалом в цель, нужен профессионал. А доказательств, что охранники Дункана умели играть в ножички, у нас нет. Если честно, я знаю всего одного человека, кто умеет проделывать подобные фокусы. В свое время он даже в цирке собирался выступать. И в тот вечер он тоже находился в «Инвернессе».

– И кто это?

– Тот, кому вы отдали Оргпрест. Макбет.

Ленокс остолбенел, уставившись в одну точку на лбу Дуффа.

– Ты хочешь сказать…

– Да, именно это я и хочу сказать. Комиссара полиции Дункана убил Макбет. И ни в чем не виновных телохранителей тоже убил он.

– Бог ты мой, – пробормотал Ленокс и тяжело опустился на стул. – Ты говорил об этом с криминалистами и Кетнес?

Дуфф покачал головой:

– Они отметили, что на рукоятке ножа была кровь, но решили, что убийца, отдернув руку, сам размазал кровь по рукоятке. Это неудивительно, ведь метать ножи умеют лишь единицы. И только самые близкие коллеги Макбета знают об этом его таланте.

– Ладно. Но рассказывать об этом нельзя. Никому. – Ленокс сцепил руки и принялся грызть костяшки пальцев. – Дуфф, ты вообще понимаешь, в какое положение меня ставишь?

– Да. Теперь тебе известно то же, что и мне, этого не изменить, и твоя голова лежит на плахе рядом с моей. Прости, что не оставил тебе выбора, но разве у меня самого он был? Наш роковой час пробил, Ленокс.

– Это точно. Если твои догадки верны, а Макбет и правда такое чудовище, то просто ранить его будет недостаточно – так он станет вдвойне опаснее. Его нужно завалить одним решительным ударом.

– Да, но как?

– Хитростью и лестью, Дуфф. Мне надо подумать, сообразительностью я не блещу, и мне надо хорошенько раскинуть мозгами. Давай еще раз встретимся. И не в этом здании, где у стен есть уши.

– В шесть часов, – Дуфф поднялся, – на вокзале. Возле Берты.

– У старого локомотива? Почему именно там?

– Там мы условились встретиться с Банко, и он обещал рассказать мне о том, что я и сам узнал.

– Ну, тогда договорились. Там и увидимся.

Макбет смотрел на стоящий на письменном столе телефон.

Он только что разговаривал со Свеноном, и теперь ему казалось, будто по его нервам пустили электричество. Нужно срочно успокоиться. А как и чем – он прекрасно знает. Макбет встал и взял большую шляпу, подарок Леди.

Когда Макбет вышел в приемную, Присцилла улыбнулась:

– Шеф, вы надолго?

По приказу Макбета она переехала из кабинета внизу сюда, на этаж выше. Весь переезд занял не более двух часов. Сперва Макбет собирался отправить секретаршу Дункана на все четыре стороны, но кадровик объяснил ему, что в бюджетных организациях даже комиссар полиции не имеет права увольнять сотрудников без веской на то причины. Так что Присцилла просто переехала с одного этажа на другой.

– На час. Или на два, – ответил Макбет.

– Тогда когда кто-нибудь позвонит, я скажу, что вы будете через два часа, – сказала она.

– Хорошо, Присцилла.

Он вошел в лифт и нажал на кнопку первого этажа. Когда кто-нибудь позвонит. Не «если кто-нибудь позвонит». Потому что звонили не переставая. Начальники отделов, судьи, бюрократы из городской администрации. Про половину из них он вообще ничего не знал – например, чем они занимаются, когда не донимают его вопросами. Чаще всего Макбет заканчивал разговор, оправдываясь тем, что ему звонят по параллельной линии. А еще журналисты, которым не терпелось узнать еще что-нибудь о смерти Дункана. И об исчезновении Малькольма. И об убийстве еще одного полицейского с сыном. «Вы что, совсем не контролируете ситуацию? – спрашивали они. – Может ли комиссар полиции подтвердить, что…» Услышав такое, Макбет либо отказывался от комментариев, либо сообщал, что разъяснит все на пресс-конференции, которая состоится тогда-то и тогда-то.

А теперь еще и Свенон.

Лифт остановился где-то посередине, двери его открылись, и Макбет увидел двоих полицейских, которые собирались было войти, но, увидев его, резко остановились и отступили назад. Согласно введенному Кеннетом правилу, комиссар полиции всегда ездил в лифте один. Дункан это правило упразднил, но, прежде чем Макбет успел открыть рот и пригласить полицейских внутрь, двери уже закрылись, и он в одиночестве поехал вниз.

На тротуаре на улице он случайно толкнул какого-то типа в пыльном плаще, читающего газету, а тот пробормотал: «Прошу прощения, Макбет». Вовсе неудивительно – с первой страницы газеты на Макбета смотрел он сам, а под снимком красовалась подпись: «Штурман берется за штурвал». Неплохой заголовок. Скорее всего, предложенный Леди, ведь главный редактор плясал под ее дудку.

Макбет надвинул шляпу на лоб и быстро зашагал вперед. Сейчас, днем, когда на улицах полно машин, до вокзала быстрее дойти пешком. Может, это даже и к лучшему – нечего комиссарскому лимузину делать возле вокзала.

Один бог ведает, как Свенон представился Присцилле. Заговорив с Макбетом, он не счел нужным даже имя свое назвать. Те, кому довелось хоть однажды услышать его голос, запоминал его навсегда. Казалось, что от его голоса телефонная трубка вот-вот расплавится. Свенон напомнил Макбету об обещании немедленно выпустить из тюрьмы всех находящихся там Рыцарей, а прошло уже полдня. Макбет ответил, что сделать это не так-то просто, нужно получить подписи судей и адвокатов, поскольку байкерам уже предъявили обвинение.

– Через два дня готовь приветственную речь – вернутся твои орлы, – успокоил его Макбет.

– Два дня – это слишком долго, – возразил Свенон, – я согласен, но это в последний раз, когда я иду тебе навстречу. Послезавтра, ровно в одиннадцать часов, наш человек позвонит одному из судей – кому, я тебе не скажу, – и признается в соучастии в убийстве Банко, а также сообщит, откуда мы узнали о точном местонахождении Банко и Флинса.

– Ваш человек? Один из твоих пилотов-камикадзе?

– И еще у нас семеро свидетелей, которые могут подтвердить, что видели тебя у нас в клубе.

– Ладно тебе, Свенон. Расслабься и лучше подумай, как будешь приветствовать своих парней. Послезавтра, ровно в половине четвертого, мы доставим их прямо к воротам клуба.

На этом разговор закончился.

У лестницы, ведущей в здание вокзала, Макбет огляделся и увидел еще одного типа в сером плаще. Хорошо, что благодаря шляпе лица его практически не видно, и к тому же таких, как он, элегантно одетых мужчин тут было немало – все они спешили на вокзал, чтобы купить волшебное снадобье, позволявшее им жить так, как хотелось.

Он встал там же, где и в прошлый раз, – в коридоре у лестницы в туалет. Сегодня одноглазого паренька здесь не было. Макбет нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Ломка началась уже несколько часов назад, но теперь, когда он готов был вот-вот получить желаемое, ему стало совсем невмоготу.

Стрега появилась, когда он, судя по ощущениям, простоял там целый час, хотя, если верить часам, прошло всего десять минут. В руках Стрега держала какую-то странную белую трость.

– Мне нужно два пакетика, – с ходу выпалил Макбет.

– Тебе нужно кое с кем встретиться, – ответила Стрега. – Вставь вот это в уши, а это надень на глаза.

Она протянула ему наушники и какие-то очки, похожие то ли на очки для плавания, то ли на очки для сварки. Обычно в таких очках ходили слепые.

– С какой стати?

– А иначе зелья не получишь.

Макбет помедлил. Нет, он не сомневался – он просто решил немного потянуть время. На самом деле он с радостью выполнил бы любую ее просьбу. Стекла очков оказались замазаны. Стрега заставила Макбета несколько раз повернуться кругом, чтобы он напрочь потерял чувство пространства, а потом, всучив ему эту белую трость и взяв под руку, повела за собой.

Спустя десять минут он понял, что они вышли на улицу, под дождь, и что вокруг них снуют люди и проезжают машины. Наушники не могли полностью победить городской шум. Стрега помогла Макбету подняться на возвышение высотой метра полтора, а дальше их путь проходил по камням или песку. Опять вверх, приблизительно на такую же высоту – и по цементному полу они дошли до какого-то помещения, где воздух был теплее и суше. Там она усадила Макбета на стул и разрешила снять наушники, но очки приказала оставить.

Макбет услышал какое-то цоканье, которое все приближалось, а потом стихло.

– Прошу прощения, что привел тебя сюда таким образом, – голос, тихий и мягкий, принадлежал мужчине в летах, – но, учитывая сложившуюся ситуацию, я посчитал наиболее разумным встретиться с глазу на глаз. Впрочем, моих глаз ты, Макбет, не увидишь, но поверь, это даже и к лучшему.

– Я так и понял. Полагаю, это потому, что ты собираешься выпустить меня отсюда живым.

– Ты, Макбет, звезд с неба не хватаешь, но ума в тебе больше, чем глупости. Поэтому я тебя и выбрал.

– Почему я здесь?

– Потому что мы обеспокоены. Я знал, что ты сидел на наркоте еще до того, как выбрал тебя, но не догадывался, что зависимость так быстро победит тебя. Короче говоря, нам нужно выяснить, достоин ли ты доверия или лучше поменять тебя на кого-нибудь еще.

– В смысле – поменять?

– Ты что же, думаешь, что ты единственный в своем роде? Надеюсь, власть еще не лишила тебя разума и ты понимаешь, что без меня ты никто? Дункан думал, что я ему не нужен, и даже полагал, будто сможет меня одолеть. Ты тоже так думаешь, а, Макбет?

Усилием воли Макбет подавил гнев. Господи, он пришел за дозой – больше ему ничего не нужно. Он глубоко вздохнул.

– Судя по всему, Геката, наше сотрудничество пока остается взаимовыгодным. Ты запустил какой-то механизм, благодаря действию которого я стал комиссаром полиции, а мне остается только убрать Свенона и позаботиться, чтобы полиция не сильно беспокоила тебя.

– Интересно. Получается, что угрызения совести тебя совершенно не тревожат?

– Тревожат, конечно, но я человек дела. В каждом городе, схожем по размерам с нашим, существует рынок для таких торговцев сказками, как ты. Не ты, так Свенон, не он, так найдется кто-то другой. Сотрудничая с тобой, мы будем держать в узде других наркодилеров, еще более скверных. И я принимаю тебя как средство для достижения цели, а цель моя – подарить этому городу будущее.

Старик тихо рассмеялся.

– Прямо так и слышу Леди. Легко и элегантно, но не насыщает. Я стою на перепутье, Макбет. И для того, чтобы выбрать правильный путь, мне нужно знать, насколько ты будешь мне верен. В газетах тебя называют штурманом, вставшим за штурвал после гибели капитана. Так вот корабль твой сейчас в самом эпицентре шторма. Дункана, Банко и студента Полицейской академии казнили. Кавдор, Малькольм и еще двое телохранителей убиты и обвинены во взяточничестве. Твой корабль, Макбет, вот-вот разобьется в щепки, так что, если хочешь, чтобы я тебе помог, расскажи, как ты собираешься из этого выпутаться.

– Виновных я, разумеется, найду и накажу.

– Это меня радует. И кто же тут виновные?

– Ну, тут двух мнений быть не может. Северные Рыцари. Это ведь они толкнули Малькольма и телохранителей на преступление.

– Хорошо. Тогда ни мне, ни тебе бояться будет нечего. А вдруг Свенон докажет, что невиновен в убийстве Дункана?

– У меня предчувствие, что он просто не успеет.

– Ну что ж, звучит неплохо. Я надеюсь, Макбет, у тебя хватит сил выполнить задуманное.

– Да, Геката, хватит. И я надеюсь, что смогу рассчитывать на твою поддержку.

– Что? Я расчистил тебе дорогу к комиссарскому креслу, а тебе мало?

– Мне нужна защита. Сейчас на меня ополчился весь мир. Судьи, журналисты, преступники и даже кое-кто из сослуживцев. Угрожают оружием или словом, телефон не умолкает. Меня, вон, похитили средь бела дня, и никто даже не спохватился.

– Разве гвардия тебя не охраняет?

– На них полностью полагаться нельзя. Мне нужна более надежная защита.

– Понимаю. Вот что я тебе скажу. Защита у тебя уже есть, причем давно. Только ты этого не замечал.

– Как это?

– Это не твоя забота. Просто знай, что Геката оберегает свой капитал. Благодаря моему могуществу в этом городе тебя и пальцем никто не тронет. Пока ты принадлежишь мне.

– Прямо-таки никто?

– Клянусь, ни одна женщина не родила того, кому под силу будет хотя бы вырвать волосок из твоей прекрасной шевелюры. И скорее старушка Берта снова пустится в путь, чем тебя скинут с должности комиссара. Так что, Макбет, договорились?

– Да, эти два обещания меня устраивают.

– Хорошо. Тогда последнее мое слово. Остерегайся старшего инспектора Дуффа.

– А что с ним не так?

– Ему известно, что Дункана убил ты.

Макбет понимал, что прежде эти слова испугали бы его, но сейчас все чувства заменила ломка – такая знакомая и такая ненавистная.

– К счастью для тебя, кроме Дуффа, об этом знает лишь один человек.

– Кто? – спросил Макбет.

– Тот, кто по моему приказу выдвинул и поддержал твою кандидатуру на должность начальника Оргпреста. Причем так ненавязчиво, что Дункан даже решил, будто это была его идея.

– Кто же это?

– Сейчас сам увидишь.

Стул, на котором сидел Макбет, развернули, а затем кто-то снял с него очки.

Сперва ему показалось, будто он в Управлении, перед кабинетом для допросов. Там было такое же окно, через которое допрашиваемый ничего не видел. Однако здесь за стеклом находилось помещение, похожее на большую лабораторию, со стеклянными колбами и трубками, опутывающими огромный котел. Окруженный самым современным оборудованием, котел этот смотрелся нелепо, и Макбет почему-то вспомнил один мультфильм, в котором людоеды варили своих пленников в точно таком же котле. На стене за котлом висела табличка с надписью: «Курение запрещено», а перед котлом, совсем близко к стеклу, на кушетке полулежал бледный рыжеволосый мужчина. Один рукав его рубашки был закатан, лицо запрокинуто, рот полуоткрыт, а веки опущены. Сидел он так близко, что Макбет даже заметил, как вращается под веком глазное яблоко. Макбет узнал одну из сестер-китаянок – та сжимала в руках шприц. Из-за спины вновь послышался вкрадчивый голос:

– Ленокс подсказал Дункану идею сделать начальником не представителя элиты, а выходца из народа.

– Ленокс посоветовал Дункану назначить меня начальником Оргпреста?

– Наоборот. Ленокс отговаривал Дункана – сказал, что формальным требованиям ты не соответствуешь и что ты из низов. Если хочешь, чтобы себялюбивые упрямцы плясали под твою дудку, то попробуй дать им совет.

– То есть вы сказали «Гоп», и Ленокс прыгнул?

– Нет. Ленокс сказал: «Не прыгай», и Дункан прыгнул. – Сзади послышался какой-то булькающий смех, будто кто-то наливал из бутылки виски. – Говорят, Макбет, что в человеческом сознании много закоулков. Но есть в нем и широкие проспекты, на которых не затеряешься. Ленокс принадлежит мне вот уже больше десяти лет. Моя верная рабочая лошадка – старший инспектор Ленокс.

Макбет вгляделся в стекло, пытаясь разглядеть отражение стоявшего за ним мужчины, но видел лишь Стрегу, словно у Гекаты вообще не имелось отражения. Но он совершенно точно стоял рядом и говорил Макбету прямо в ухо.

– Но когда я говорю «Гоп», это значит – «прыгай».

– В смысле?

– Убей Дуффа.

Макбет сглотнул.

– Дуфф мой друг. И ты это знаешь.

– Ну и что? Банко был твоим отцом, и тебя это не остановило. Дуффа нужно убить, Макбет. К тому же я нашел тебе друга получше. Это пауэр.

– Мне не нужны новые друзья.

– А вот тут ты не прав. Зелье делает тебя непредсказуемым и раздражительным. И еще галлюцинации – они же у тебя были?

– Может, и так. Может, все, что я сейчас вижу, как раз галлюцинация. А что такое пауэр?

– Новое и в то же время древнее снадобье. Зелье – это пауэр для бедняков. А пауэр в семь раз сильнее и наполовину менее опасный. Он притупляет и придает сил. Как раз то, что тебе сейчас нужно.

– Я предпочитаю зелье.

– А я полагал, ты предпочитаешь сохранить за собой кресло комиссара полиции.

– Этот новый наркотик – на него сильно подсаживаются?

– Я же сказал, что он старый. И пауэр заменит все то, на что ты уже подсел. Так что скажешь? Дуфф в обмен на пауэр?

Макбет увидел, как голова Ленокса опустилась на грудь. Услышал, как Стрега что-то прошептала. Китаянка отошла от Ленокса и вернулась к котлу.

– Дай мне его.

– Что, прости?

Макбет прокашлялся:

– Я говорю – дай мне его.

– Отдай ему пакетики, – приказал Геката.

За спиной опять зацокала палка, а когда цоканье стихло, на Макбета надели очки и мир погрузился во тьму.

Глава 18

– Красивая, верно? – Ленокс провел рукой по черному блестящему корпусу.

– Нет, – не согласился Дуфф. – Берта какая угодно, но не красивая.

Ленокс расхохотался и посмотрел на почерневшую от копоти ладонь.

– Все называют ее Бертой, но ее полное имя Берта Бирнам. Ее назвали так в честь поварихи, которая проработала здесь все время, пока строили железную дорогу до Капитоля.

– А ты откуда знаешь?

– Потому что мой дед тоже строил эту дорогу. Отсюда до Капитоля.

– Значит, твой дед махал молотом и укладывал шпалы?

– Разумеется, нет, он строительство железной дороги.

– Это звучит правдоподобнее. – Дуфф взглянул на огни «Инвернесса», гостеприимно сверкающие в вечерних сумерках.

– Ага, вообще-то мы, Ленокс, – банкиры. Я в этом смысле паршивая овца в семье. А твои предки, Дуфф?

– У меня все стандартно.

– Полицейские?

– Да, все, о ком что-либо известно.

– Я тут знаю нескольких Дуффов, но полицейских среди них нет.

– Когда я переехал сюда, взял фамилию деда по материнской линии.

– А он…

– Давно умер. Я воспитывался в детском доме. А потом поступил в Полицейскую академию.

– А если ты не местный, то почему не поступил в Полицескую академию в Капитоле? Там она лучше, впрочем, вода и воздух там тоже чище.

– Самая крупная рыба плавала здесь. Рыцари севера. Геката…

– Ясно. Ты ведь метил в начальники Оргпреста, да?

– Можно и так сказать.

– Ну, эта должность пока не занята. А когда мы арестуем Макбета и предъявим ему обвинение в убийстве Дункана, то вообще сможешь выбрать любой отдел, какой больше понравится. Нас с тобой, Дуфф, на руках будут носить и считать спасителями города.

– Думаешь? По-твоему, им не наплевать? – Дуфф кивнул в сторону площади, по которой спешили горожане, словно стремясь побыстрее исчезнуть из виду, спрятаться в тень, в укрытие.

– Я тебя понимаю, но среднестатистического жителя легко недооценить.

– Ленокс, к проблеме можно относиться по-разному. Можно решить ее, а можно не обращать на нее внимания. Кеннет научил горожан второму способу. Закрывать глаза на взяточничество и перекладывать ответственность на других. Посмотри на них. Они бегут, словно тараканы, когда включаешь свет.

– Отвратительный город и отвратительный народ, но ты, несмотря ни на что, рискуешь ради него всем?

В ответ Дуфф с досадой покачал головой:

– Господи, Ленокс, с чего ты вообще решил, что я делаю это ради? Город! Это всего лишь название, которое нужно, когда выбирают городского главу или комиссара полиции. Расскажи лучше, какие у тебя новости.

– Я поговорил с одним судьей из Капитоля…

– Мы же решили, что не станем ни с кем это обсуждать!

– Дуфф, уймись, я не посвещал его в курс дела, сказал только, что речь идет о коррупции на самом высоком уровне. Судье можно доверять – и это главное. Он не отсюда, поэтому ни Макбет, ни Свенон, ни Геката не имеют над ним власти. Будучи судьей Федерального суда, он может подключить федеральную полицию, то есть мы пойдем в обход Главного управления, а приговор будет вынесен в Капитоле, где у Макбета нет связей. Этот судья все равно через три дня приедет сюда по делам и найдет возможность встретиться с нами.

– Как его зовут?

– Джонс.

Ленокс заметил, что Дуфф пристально разглядывает его.

– Ларс Джонс, – добавил Ленокс. – С тобой все в порядке?

– У тебя зрачки, как у торчка.

Ленокс облизнул губы и рассмеялся.

– Когда ты наполовину альбинос, с тобой чего только не бывает. Свехчувствительные глаза. По этой причине в моей семье все предпочитают сидеть по кабинетам.

Дуфф поежился и вновь взглянул в сторону «Инвернесса».

– Значит, через три дня. И что мы будем делать все это время?

Ленокс пожал плечами:

– Будем сидеть тише воды ниже травы. Как мышь под метлой. Есть еще какое-то выражение, но я его позабыл…

– Я с ужасом думаю, как буду смотреть Макбету в глаза, когда увижу его.

– Это еще почему?

– Притворяюсь я скверно.

– Ты что, никогда никого не обманывал?

– Пытался, но меня раскусили.

Ленокс искоса посмотрел на Дуффа:

– Вон оно что… Дела семейные?

Дуфф пожал плечами:

– Даже мой сын, которому через пару дней исполнится девять, догадывается, когда папа начинает рассказывать небылицы. А Макбет знает меня лучше всех остальных.

– А странно, – сказал Ленокс, – вы такие разные и все равно так близко дружили.

– Ладно, мне пора. – Дуфф посмотрел на запад: – Если поеду сейчас, то как раз застану закат в Файфе.

Ленокс смотрел Дуффу вслед и думал, что природа неплохо устроена: за дождевыми тучами не видно, какая погода их ждет, поэтому каждый может надеяться, что скоро тучи разойдутся.

– Похоже, самое худшее уже позади. – Макбет потянулся к лежавшей на тумбочке зажигалке.

– Любимый, теперь все будет только лучше. Наконец-то мы оказались там, где должны быть. Город принадлежит нам.

Леди лежала, положив руку на грудь и чувствуя, как колотится под шелковой простыней ее сердце.

– Если теперь тебе захочется измерить свою власть, дорогой… – проговорила она.

– То?..

– То знай, что мы непобедимы. Ты хоть представляешь себе, как они тебя обожают? В казино только о тебе и говорят. Все считают, что ты спас этот город. А газеты ты видел? Сегодня «Городской ежедневник» предложил тебе выдвинуть свою кандидатуру на пост бургомистра на следующих выборах.

– Это твой приятель-редактор придумал? – усмехнулся Макбет. – Долго ты его упрашивала?

– Нет, что ты. Статья вообще не о тебе, просто один из комментаторов заметил, что у Тортелла нет достойных противников, поэтому его переизберут снова, хотя народ его не любит.

– Да, приспешников Кеннета у нас мало кто любит.

– Вот поэтому тебя и упомянули – сказали, что ты один из многих, кто теоретически мог бы потеснить Тортелла. Как тебе эта идея?

– Участвовать в выборах бургомистра? Мне? – Макбет засмеялся и почесал руку. – Спасибо, но я воздержусь. У меня уже есть неплохой кабинет, а власти у нас достаточно, чтобы добиться всего, чего захочется. – Ноготь наткнулся на небольшую ранку. Пауэр. Сила. Он ввел наркотик шприцем и убедился, что реклама не обманула.

– Ты прав, любимый, – согласилась Леди, – но все равно подумай. Любую идею следует обдумать, и тогда, возможно, ты изменишь мнение. Кстати, сегодня утром Джеку передали для тебя посылку. Ее привез мотоциклист. Такой большой и тяжелый сверток.

Макбет ждал, что вены наполнятся льдом, но напрасно. Видимо, новый наркотик.

– Куда ты ее положила?

– В шкаф, на полку для шляп, – она показала рукой в сторону шкафа.

– Спасибо.

Он медленно курил, прислушиваясь к тому, как Леди засыпает, и разглядывая мощную дубовую дверь гардероба. Потом он откинулся на подушку и принялся выпускать колечки дыма и любоваться их безмолвным танцем в лучах лунного света, похожим на восточный танец живота. Он не боялся. Его охраняла гвардия, его охранял Геката, а богини судьбы благоволили ему. Макбет приподнял голову и снова посмотрел на гардероб. Оттуда не доносилось ни звука. Привидения убрались туда, откуда пришли. И на улице тоже было тихо. Потому что после бури всегда бывает ясно. Потому что любовь смывает с тебя кровь врагов. Потому что грехи непременно прощаются.

Глава 19

– Доброе утро. – Макбет обвел взглядом собравшихся за столом. – Впрочем, оно сегодня недоброе. Это наше второе утро без Банко, то есть его убийцы уже тридцать шесть часов разгуливают на свободе. Предлагаю почтить память Банко минутой молчания.

Дуфф прикрыл глаза.

Такая серьезность была несвойственна Макбету, он начинал день и встречу с улыбки, неважно, светило ли за окном солнце или поливал дождь, и независимо от того, были вокруг свои или чужие. Так было и тогда, в детском доме, когда они впервые увидели друг друга. Макбет заметил, что одет Дуфф иначе и выглядит по-другому, и тем не менее улыбнулся, словно у них имелось нечто общее, более важное, чем такие внешние мелочи, нечто, делающее их членами тайного братства. Впрочем, возможно, его белоснежная искренняя улыбка на всех производила подобное впечатление. Увидев эту улыбку, ты проникался простодушной уверенностью, что окружающие желают тебе лишь добра. Уже тогда, при их первой встрече, эта улыбка заставила Дуффа чувствовать себя старым равнодушным циником. Дуфф все на свете отдал бы за такую улыбку, которая озаряла самые унылые будни и заряжала добротой…

– Дуфф! – прошептали откуда-то сбоку. Он повернулся и перехватил ясный взгляд зеленоглазой Кетнес. Она кивнула на Макбета, который сидел во главе стола и выжидающе смотрел на Дуффа.

– Я попросил тебя доложить, как продвигается расследование, Дуфф.

Дуфф выпрямился, откашлялся и почувствовал, что краснеет. А потом принялся докладывать. О свидетелях, которые видели Рыцарей севера и – если судить по эмблеме на куртках – еще каких-то байкеров, расстрелявших «вольво» Банко возле ювелирного магазина «Якобс и сыновья». О куртке и бумажнике Флинса, найденных на берегу возле моста Кеннета. И о том, что тело пока еще не обнаружено. Кетнес дополнила доклад подробностями о находках криминалистов, которые лишь подтверждали уже известное – то, что головорезы Свенона убили Банко и, скорее всего, Флинса. Во всяком случае, имелись все основания полагать, что тело последнего покоится где-то во фьорде.

– Кроме того, у нас имеются улики, доказывающие непосредственное участие самого Свенона, – добавил Дуфф. – На асфальте возле машины мы обнаружили окурок сигариллы.

– Сигариллы многие курят, – возразил Ленокс.

– Это «Davidoff Long Panatellas», – ответил Дуфф, – такие встречаются нечасто.

– Тебе известно даже, что именно Свенон курит? – удивился Ленокс.

Дуфф не ответил.

– Мы не можем этого допустить, – сказал Макбет, – потому что город запрещает нам допускать подобное. Убийство полицейского – это преступление против города. И если начальники, собравшиеся в этом кабинете, не хотят утратить доверие города уже завтра, то действовать нужно сегодня. Поэтому промедление недопустимо, нам надо нанести ответный удар, иначе мы потеряем еще не одного полицейского. Это война, и значит, говорить нам придется на языке войны. А он, как известно, состоит не из слов, а из пуль. По этой причине я назначил нового начальника гвардии и наделил его расширенными поломочиями относительно применения оружия, о чем указано в инструкции по борьбе с организованной преступностью.

– Прости, – встрял Ленокс, – это что за инструкция?

– Вы с ней скоро ознакомитесь, ее пишут как раз сейчас, пока мы сидим тут.

– И кто же ее пишет? – полюбопытствовала Кетнес.

– Старший инспектор Сейтон, – ответил Макбет, – новый начальник гвардии.

– Он пишет собственную инструкцию? – переспросила Кетнес. – Но мы же не…

– Нам нужно действовать, – перебил ее Макбет, – а не обсасывать всякие формальности. Совсем скоро вы увидите результат, и я не сомневаюсь, что вы будете довольны не меньше моего. И жители города тоже не разочаруются. Конечно, у вас будет возможность выступить с комментариями, когда вы ознакомитесь с готовой инструкцией. Встреча окончена, пора возвращаться к работе, ребята! – Вот она. Улыбка. – Дуфф, можно тебя на пару слов?

Заскрипели стулья.

– Ты тоже свободна, Присцилла, – сказал Макбет, – и будь любезна, закрой дверь.

Кабинет опустел. Дуфф сидел на месте.

– Ты давай, садись поближе, – предложил Макбет.

Дуфф встал и пересел на стул, стоявший ближе к Макбету. Он пытался казаться спокойным, дышать ровно и расслабить мышцы лица. И не думать о том, что на расстоянии плевка от него сидит убийца Дункана.

– Я хочу спросить тебя кое о чем, – начал Макбет, – и попрошу отвечать честно.

Дуфф почувствовал, как сердце подскочило к самому горлу.

– Я хотел предложить тебе должность, но не начальника Оргпреста. Знаю, что ты разочарован…

Дуфф лишь кивнул. Во рту у него пересохло, а голос наверняка не послушался бы его, поэтому он предпочел молчать.

– Но я хочу, чтобы ты стал мои заместителем, Дуфф. Что скажешь?

Дуфф кашлянул.

– Спасибо, – прохрипел он.

– Ты чего, Дуфф? Заболел? – Макбет с озабоченной миной положил руку Дуффу на плечо. – Или все же разочарован? Я знаю, что тебе страшно хочется руководить Оргпрестом, и я понимаю, что тебя больше привлекает самостоятельность, а помогать неумехе вроде меня – не самая заманчивая перспектива. – Он наградил Дуффа своей белоснежной улыбкой, а Дуфф постарался улыбнуться в ответ. – Ты мой друг, Дуфф, и нужен мне здесь. Как уж там говорится, в той пословице?

Дуфф кашлянул:

– В какой пословице?

– Это ты у нас знаток пословиц, Дуфф, впрочем, какая разница. Хочешь Оргпрест – скажи, я подумаю. Леноксу я еще ничего не говорил. Тебе, похоже, и правда нехорошо. Может, принести тебе стакан воды?

– Нет, все в порядке, спасибо. Просто подустал слегка. С той операции на причале я почти не спал, а после убийства Дункана вообще сон потерял.

– подустал?

Дуфф задумался, а потом покачал головой:

– Не слегка. Вообще-то я хотел взять два отгула – завтра и послезавтра. Я прекрасно понимаю, что расследование идет полным ходом, но Кетнес может…

– Дуфф, ну конечно, о чем речь! Ведь загнанная лошадь уже ни на что не сгодится. Поезжай домой, в Файф, передавай привет Мередит и скажи, что тебе велено два дня лежать пластом в кровати. Хочешь верь – хочешь нет, но это приказ комиссара полиции.

– Спасибо.

– Ты что-то слишком часто стал меня благодарить, Дуфф. Предупреждаю – я лично приеду в Файф проверить, как ты выполняешь мой приказ.

– Хорошо.

– А через три дня вернешься и сообщишь мне о своем решении по поводу должности моего заместителя.

– Договорились.

Дуфф направился прямиком в туалет, склонился над унитазом, и его вырвало. Рубашка насквозь промокла от пота, а пульс восстановился лишь час спустя, когда он уже ехал по Старому мосту.

Леди прошла по ресторану и игровому залу, насчитав всего десять человек гостей. В утешение она сказала сама себе, что сразу после обеда иначе и не бывает. Выйдя в лобби, она подошла к Джеку:

– Сегодня кто-нибудь заселился?

– Пока еще нет, мэм.

– Пока еще? А позже кто-то въедет?

Он улыбнулся, будто извиняясь:

– Насколько я знаю, нет.

– Я просила тебя зайти в «Обелиск». Ты там был?

– Конечно, мэм.

– И как там обстановка?

– Я бы сказал – тихо и пусто.

– Джек, ты врешь.

– Да, мэм.

Леди не могла сдержать смех.

– Вечно ты, Джек, пытаешься меня успокоить. Как по-твоему, это все из-за убийств, да?

– Может, и так. Но некоторые звонят и просят забронировать для них номер, в котором зарезали Дункана. Или, в крайнем случае, номер телохранителей.

– Извращенцы. Кстати, про извращенцев. Тортелл приводил с собой паренька – выясни, сколько ему лет.

– Вы полагаете, что…

– Будем надеяться – ради самого же мальчишки, – что ему больше шестнадцати. Но не станем исключать, что ему меньше.

– Вы хотите это знать с какой-то определенной целью, мэм?

– Просто вооружаюсь. На всякий случай, Джек. Комиссара полиции назначает бургомистр, и хотя бургомистр обычно ориентируется на должность кандидата, полной уверенности у меня нет. Верно?

– Это единственная причина?

– Хм. Нам бы, конечно, хотелось, чтобы Тортелл повлиял на Комиссию по вопросам игровой деятельности и казино и чтобы те как следует занялись «Обелиском». Я пыталась разобраться с ними по-хорошему, но, если ничего не получится, мне придется принять более жесткие меры.

– Я постараюсь что-нибудь придумать, мэм.

– Джек…

– Да, мэм?

– Я в последнее время ходила во сне?

– Во время моих дежурств нет, мэм.

– Опять врешь?

– Кажется, сегодня ночью вы прошли через фойе, но спали вы или нет – этого я не понял.

Она засмеялась:

– Ох, Джек, всем бы твою доброту. Так я и думала: когда я проснулась, ключ торчал в замочной скважине со стороны коридора.

– Вас что-то мучает? Ведь во сне вы ходите, лишь когда на сердце у вас тяжело.

– Мучения… Похоже, в этом мире ничего, кроме них, не существует, – вздохнула Леди.

– А сны? Вам снова снится тот же сон?

– Я же говорила, Джек, это не сон, это воспоминание.

– Прошу прощения, мэм, но этого вы не знаете. Вы не можете знать, что все было именно так, как вам снится, поэтому воспоминание превращается в сон. Ведь вам известно лишь, что ребенок умер естественной смертью.

– Ты мой вечный утешитель. Вот только утешать меня не нужно. И забывать я не хочу. Как раз наоборот – мне необходимо. Помнить, что мне пришлось преодолеть, чтобы оказаться там, где я сейчас, чтобы поблагодарить судьбу, что я осталась бездетной, что просыпаюсь на шелковых простынях, что рядом со мной спит мужчина, которого я сама выбрала, что я расхаживаю по собственному дому и сама управляю своей жизнью. В которой меня уважают просто так, Джек.

– Мэм, никого из нас просто так не уважают. Нас уважают за поступки, которые мы можем совершить. В особенности если мы достаточно сильны, чтобы противостоять тому, чьего уважения хотим добиться.

– Ты слишком умен для портье, Джек.

– Поэтому, к сожалению, умные портье и не пользуются особым уважением. Они – безвредные наблюдатели, своего рода евнухи, а порой – утешители тех, кто пользуется всеобщим уважением.

– Хорошо, что у тебя нет детей, Джек. Ты единственный, кому я могу рассказать, что я убила собственного грудного ребенка, и кто при этом не посмотрит на меня с ужасом и отвращением. Ты мудрый и терпимый и стремишься понять, а не осудить.

– Осудить? Молоденькую девчонку, выросшую в ужасающей нищете, которую в тринадцатилетнем возрасте изнасиловали? У которой нет ни поддержки, ни крыши над головой, так что, родив ребенка, она не в состоянии выкормить его?

– Может, я просто недостаточно старалась?

– Например, не пожертвовали собственной жизнью? Вы об этом? Вам было тринадцать лет, ребенок, но со взрослой душой. Неужели вы должны были пожертвовать будущим ради семечка, которое само не осознавало, что живет? Которое не способно ощущать тоску, стыд, вину, любовь? Это семечко – не человек, а мельничный жернов на шее девчонки, уже достаточно заплатившей за возможность жить. Разве могу я обвинять эту тринадцатилетнюю девчонку в том, что она не смогла сохранить жизнь им обеим, а сохранила лишь себе? Про такое говорят – не было бы счастья, да несчастье помогло. Посмотрите, чего она добилась. Сперва она открыла небольшой бордель. Потом бордель побольше и побогаче – его клиентами были все, начиная от комиссара полиции и заканчивая видными политиками. Затем, продав бордель, она открыла лучшее казино в городе. А сейчас она стала королевой этого города.

Леди покачала головой:

– Ты преувеличиваешь, Джек. Выставляешь меня в чересчур выгодном свете и оправдываешь мои злодеяния. Что такое казино, что такое мечты в сравнении с жизнью ребенка? Требуй я меньшего от собственной жизни – и, возможно, спасла бы ее.

– Неужели вы так много требовали?

– Я требовала, чтобы меня принимали. Нет, даже больше – чтобы уважали. Да, даже любили. Такого подарка достойны лишь единицы, но я требовала и его. А цена… Теперь каждую ночь мой ребенок умирает.

Джек кивнул.

– А если бы вам вновь позволили выбирать, мэм?

Леди посмотрела на него:

– А может, Джек, все мы, добрые и злые, лишь рабы собственных страстей? Как по-твоему?

– Этого, мэм, я не знаю. Кстати, о рабах и страстях – завтра я все разузнаю о Тортелле и его мальчишке.

Спустившись на лифте в подвал, Макбет на секунду замер, вдыхая запах кожи, ружейного масла и пота, и посмотрел на флаг гвардии. Красный огнедышащий дракон, а под ним девиз: «Крещены огнем, венчаны кровью!». Господи, с тех пор словно целая вечность прошла. Макбет направился в комнату отдыха.

– Олафсон, Ангус! Эй, вы чего это? Да садитесь же, вы чего вскакиваете, как новички? Где Сейтон?

– Там, – ответил Ангус своим медоточивым голосом священника. – Ужасно это все, с Банко. Ребята тут на венок скидываются, но ты больше…

– Я больше не с вами? Что за чушь! – Макбет вытащил бумажник. – А я думал, ты еще на больничном, Олафсон. Где повязка-то?

– Выбросил. – От шепелявости казалось, будто Олафсон говорит с испанским акцентом. – Врач думал, что сустав поврежден и что я никогда больше не смогу стрелять. А Сейтон осмотрел мне плечо, и дело пошло на поправку.

– Вот-вот, врачи вечно врут. – Макбет протянул Олафсону несколько купюр.

– Что-то многовато, шеф.

– Бери-бери.

Макбет прошел в свой прежний кабинет, больше похожий на мастерскую, где на полках и верстаках лежали разобранные ружья, а пишущая машинка притулилась на стуле.

– Как обстановка? – спросил Макбет.

– Ребята в курсе, – ответил Сейтон, на столе перед которым лежала объемистая инструкция, – они готовы.

– А наши дамы? – Макбет кивнул на инструкцию.

– «Гатлинги» прибудут в четверг около восьми вечера, то есть уже завтра. Я так понял, что ты говорил с капитаном порта? Их пропустят без очереди?

– Естественно, не дело это – чтобы дамы опаздывали на вечеринку. Кстати, о дамах – для вас завтра вечером будет работенка.

– Отлично. Где?

– В Файфе.

Глава 20

В четверг вечером Файф купался в лучах солнечного света.

Дуфф отправился на озеро.

Выбрасывая руки далеко вперед, он медленно пробивал себе путь сквозь толщу холодной озерной воды.

Прежде он больше любил купаться в городе, в соленой воде фьорда – там плавать было проще. Вообще-то удивительно, если разобраться: Дуфф читал, что выталкивающая сила у соленой воды больше, а значит, такая вода более плотная, и это, в свою очередь, означает, что такая вода тяжелее пресной. Тем не менее до недавнего времени он предпочитал фьорд, вода в котором была не только ледяной, но и грязной, так что каждый раз, выходя на берег, Дуфф чувствовал себя так, будто вымазался в грязи. Зато сейчас он был чистым. Он рано проснулся, сделал зарядку, стоя на прохладном деревянном полу в гостевой спальне, приготовил завтрак для всей семьи, спел песенку для Эвана, отвез детей в школу, а потом прогулялся вместе с Мередит до озера. Жена говорила о небывалом урожае яблок и о том, что их дочь получила первое любовное послание, но, к ее ужасному разочарованию, от мальчика на три года младше ее самой. Она сказала, что на двенадцатилетие дочка хочет в подарок гитару и что Эван в школе подрался и ему сделали выговор. Мередит договорилась с мальчиком, что тот сам расскажет обо всем папе, но после их маленького семейного праздника сегодня вечером, ведь торопиться особо некуда. Дуфф спросил, не будет ли Эвану тяжело так долго ждать.

– Я даже не знаю, расстраивается он или радуется, – улыбнулась Мередит. – Мальчик, с которым Эван подрался, на год старше, и еще Эван сказал, что тот первым полез и ударил Петтера.

– Кого-кого?

– Лучшего друга Эвана.

– А, ну да! – Дуфф сделал вид, будто вспомнил, о ком речь.

– Эван сказал, что сожалеет, но что друзей надо защищать, что папа поступил бы именно так. Поэтому ему ужасно интересно, что ты скажешь на все это.

– Попробую что-нибудь придумать. За поведение отругаю, а за идею похвалю. Скажу, что лучше не воевать, а подружиться. Примириться с врагами. Что скажешь?

– Это ты отлично придумал.

Они с Мередит вошли в воду, и в этот момент Дуфф решил, что больше никогда не войдет ни в какое другое озеро.

– Я вон туда поплыву! – сказала Мередит откуда-то сзади.

Дуфф перевернулся на спину, чтобы одновременно видеть жену и грести. Его бледное тело под водой казалось зеленоватым, ее же, даже сейчас, было золотистым. Он слишком много времени проводит в городе, ему нужно почаще бывать на солнце.

Она проплыла мимо и вылезла на берег. На валун. Не просто валун, а их валун. Одним прекрасным летним днем одиннадцать лет назад на этом валуне была зачата их дочь. Тогда, устав от города, они отправились в Файф и совершенно случайно набрели на это озерцо. Они остановились здесь, потому что заметили старую заброшенную ферму, которая показалась Мередит ужасно милой, а неподалеку блеснула вода, и они увидели это озеро. Ни одной живой души на берегу не было, разве что несколько коров, но влюбленные все равно уплыли сюда, на другой берег, к этому валуну, где их точно никто не разглядел бы. Спустя месяц Мередит рассказала, что беременна, и они, пьяные от счастья, вернулись сюда и купили этот дом между шоссе и озером, а после того как на свет появился их второй ребенок, Эван, приобрели и небольшой клочок земли на берегу, где сейчас стояла купальня.

Дуфф забрался на валун следом за ней. Отсюда они видели выкрашенный красным купальный домик. Дуфф улегся на спину на нагретый солнцем валун. Тело приятно покалывало, и он решил, что иногда можно слегка померзнуть ради того, чтобы потом как следует насладиться теплом.

– Ты вернулся домой, Дуфф?

Когда теряешь что-то, а потом находишь, начинаешь больше ценить утраченное.

– Да, – ответил он, и на него упала тень ее тела.

Поцеловав ее, он подумал, почему именно сейчас – прежде с ним такого не бывало – ему кажется, будто на вкус приятнее целовать женские губы, влажные от пресной воды, а не от соленой. Он решил, будто таким образом тело подает сигнал, что пресная вода пригодна для питья, а соленая нет.

Позже, когда они лежали, обнявшись, потные от солнца и любви, он сказал, что ему нужно съездить в город.

– Хорошо. Вечером будет картофельный суп, как обычно.

– Я вернусь намного раньше. Мне только надо забрать подарок для Эвана, он лежит в ящике стола на работе.

– Костюм для маскировки, как он просил?

– Да. И мне еще кое-что надо уладить, причем чем быстрее, тем лучше.

Она погладила его пальцем по лбу и переносице.

– Какие-то проблемы?

– И да, и нет. Мне уже давно следовало их уладить.

– Ну тогда… – ее палец, такой знакомый, добрался до его губ, – поступай, как считаешь нужным. Я буду ждать тебя.

Дуфф привстал, опершись на локоть, и посмотрел на нее:

– Мередит?

– Что?

– Я люблю тебя.

– Я знаю, Дуфф. Ты только позабыл об этом ненадолго.

Дуфф улыбнулся, еще раз поцеловал мокрые от пресной воды губы и поднялся. Он решил окунуться напоследок и направился к воде, но остановился:

– А кстати…

– Что?

– Эван не сказал, кто победил в той драке?

– А комиссар не сказал, зачем вообще их везти в клуб? – спросил водитель.

Тюремный служащий пытался отыскать в связке ключ от следующей камеры.

– Прямых доказательств нет, а подозрений недостаточно, чтобы держать их в заключении.

– Подозрений? Что за хрень, да весь город знает, что дурь забрали Рыцари севера. И того полицейского с сыном тоже убили они – это всем известно. Но я спросил, не почему их выпускают, к подобному я уже давно привык, – мне интересно, почему мы просто не возьмем и не выпустим их? Я обычно перевожу заключенных из одной тюрьмы в другую, а сейчас, выходит, я еще и таксистом заделался, чтобы они быстрее до дома добрались!

– Нет, тут уж я не знаю, – тюремщик отпер дверь. – Здорово, Шон. Давай отрывай задницу и на выход! Жена с дочкой тебя давно заждались.

– Хайль Макбет! – послышалось из камеры.

Тюремщик покачал головой и повернулся к водителю:

– Подгони автобус к воротам, а мы их выведем прямо туда. Мы отправим с тобой двух вооруженных ребят.

– А это еще зачем? Байкеров же вроде как освободили?

– Комиссар просил довезти их без лишнего шума.

– А можно я тогда на ноги тоже цепь накину?

– Это будет не по инструкции, но делай, как считаешь нужным. Эй, давай пошевеливайся! У нас мало времени!

– Думаешь, все опять станет так же, как при Кеннете?

– Хе-хе, пока судить об этом рано, но говорят, Макбет уже подает надежды.

– Тут уже столько полицейских поубивали – вот в этом-то и проблема. Если такое сразу не пресечь, то вскоре по уши увязнешь.

– Может, и так. Кайт сказал сегодня по радио, что Макбет – это катастрррофа. – Тюремщик так делано картавил на слове «катастрофа», что водитель рассмеялся. А потом увидел татуировку на лбу у бывшего заключенного и вздрогнул.

– Скотовозка готова, – пробормотал водитель, а тюремщик подтолкнул байкера вперед.

Дуфф зашел в кабинет, положил сверток с подарком во внутренний карман куртки и заспешил вниз. На третьем этаже, у криминалистов, ему сказали, что Кетнес в гараже, в проявочной. Дуфф вошел в лифт и спустился в гараж. Ключ у него был. В те времена, когда Кетнес снимала квартиру на пару с подругой, Дуфф убедил завхоза, что ему, начальнику Отдела по борьбе с наркотиками, нужно иметь доступ в гараж, где криминалисты проводили баллистические экспертизы, ставили химические опыты, проявляли снимки с места преступления и временно хранили более крупные доказательства, например автомобили. По окончании рабочего дня никто из криминалистов не жаждал мерзнуть в промозглом подвале, поэтому все они поднимались к себе на третий. Целый год Дуфф и Кетнес встречались после работы в подвале и еще – раз в неделю, во время обеда, – в «Гранд-отеле», в номере 323, который в отеле называли «Миттбаум». Потом Кетнес купила квартиру, но Дуфф, как ни странно, скучал по их тайным подвальным свиданиям.

Открыв дверь и вдохнув холодный сырой воздух, Дуфф подумал, что, наверное, был сильно влюблен. Посреди подвала стоял насквозь изрешеченный «вольво», прежде принадлежавший Банко. Машину накрыли куском брезента – видимо, потому, что дверь со стороны пассажирского сиденья была оторвана и криминалисты хотели спасти сохранившиеся улики от крыс, которые верховодили здесь по ночам. Дуфф остановился возле двери в проявочную и глубоко вздохнул. Решение принято. Осталось только воплотить его в жизнь. Нужно действовать. Он повернул ручку, вошел внутрь, в темноту, закрыл за собой дверь и замер, дожидаясь, когда его глаза привыкнут к темноте, и вдыхая запах проявителя и закрепителя.

– Дуфф? – послышалось из темноты. Тот же дружелюбный осторожный голос, который окликнул его сегодня на совещании. Тот же дружелюбный осторожный голос, который столько раз будил его по утрам в ее квартире. Дружелюбный осторожный голос, которого он больше не услышит. Не в такой ситуации. Не там.

– Кетнес, мы больше не можем…

– Рой, – перебила она его, – не выйдешь на минутку?

Глаза Дуффа привыкли к темноте как раз вовремя, и он увидел, как полицейский фотограф исчез за дверью.

– Ты вот это видел? – Кетнес повернула красную лампу, и свет упал на три подвешенных для просушки мокрых снимка, с которых капала вода.

На одном был автомобиль Банко. На втором – обезглавленное тело Банко, лежащее на асфальте возле машины. Третий представлял собой крупный план: срез шеи. Кетнес показала на последнюю фотографию:

– Мы полагаем, что голову отрезали широким лезвием, такое должно быть у сабли, которую, по твоим словам, возит с собой Свенон.

– Ясно, – Дуфф разглядывал снимок.

– На костях позвоночника мы обнаружили следы крови, но это не кровь Банко. Интересно, правда?

– Как это?

– Вероятнее всего, Свенон или кто-то другой, тот, кто убил Банко, нечасто вытирает саблю. Поэтому, когда лезвие рассекло кость вот здесь, – она показала пальцем на одну точку, – на кости остались частицы засохшей крови. Если у нас получится установить группу крови, то, возможно, это поможет при расследовании других убийств.

Желудок у Дуффа сжался, и он схватился за стол.

– Тебе нехорошо? – участливо поинтересовалась Кетнес.

Дуфф несколько раз глубоко вдохнул.

– Да. Нет. Нам надо поговорить.

– О чем? – По ее голосу он понял, что она обо всем догадалась. Она все поняла сразу, как только он ввалился сюда, в проявочную, а о снимках заговорила просто от страха.

– Мы не можем больше встречаться, – сказал он, – все это надо прекратить.

Он вглядывался в ее лицо, но здесь было чересчур темно.

– Вот оно, значит, как? – Голос ее звучал сдавленно, словно она едва сдерживала слезы. – Значит, мы выстречались? Только и всего?

– Нет, – ответил он, – конечно, нет, мы не только встречались. И тем больше у нас оснований, чтобы прекратить все это.

– Значит, ты бросаешь меня? И решил сказать об этом здесь, прямо на работе?

– Кетнес…

Его слова потонули в ее язвительном смехе.

– А почему бы и нет? Встречались в темноте, и расстанемся тоже в темноте!

– Мне очень жаль. Но это ради…

– Тебя. Ради тебя, Дуфф. Не ради детей и семьи, а ради тебя самого. Таких отъявленных эгоистов еще поискать! Поэтому не смей говорить, что это ради кого-то еще!

– Как угодно, ради меня так ради меня.

– И к кому же ты пойдешь, Дуфф? Нашел себе совсем молоденькую и наивную? Такую, которая не станет требовать от тебя жертв? не станет?

– А что, если мой эгоизм вынуждает меня поступить так, чтобы я не чувствавал себя виноватым по отношению к моим близким? Вдруг я покидаю тебя, так как боюсь, что в день Страшного суда меня не сочтут праведником?

– Ты что же, считаешь себя праведником?

– Нет. Но я все решил, Кетнес, поэтому тебе выбирать, как мы вырвем этот зуб – медленно или быстро.

– Зачем же вырывать его сейчас? Приходи ко мне домой в четыре!

– Зачем?

– Послушаешь, как я буду плакать и умолять тебя! Здесь у меня как-то не получается!

– Я обещал своим, что к пяти вернусь домой, ужинать.

– Если ты не придешь, то сперва я выброшу прямо на улицу все твои вещи, а потом позвоню и расскажу о твоих похождениях…

– Кетнес, она обо всем знает.

– Твоему тестю. Пускай послушает, как ты изменял его дочке.

Дуфф сглотнул:

– Кетнес…

– Ты понял? В четыре. И если будешь чутким и послушным, успеешь на свой поганый ужин.

– Ладно, я приду. Но это ничего не изменит.

Когда Дуфф вышел, фотограф курил, привалившись к стене.

– Жуткое дело, да? – спросил он.

– Ты о чем?

– Как ему голову-то отрезали, а?

– Убийство всегда дело жуткое, – сказал Дуфф и зашагал к воротам.

Леди стояла в спальне возле шкафа, где висела одежда Макбета. Она прислушалась к едва слышному шороху крысиных лапок по полу. Сказала себе, что этот шорох ей чудится, что полы здесь застелены толстыми коврами. Звуки в ее голове. Вскоре они превратятся в голоса. Мать говорила, что эти голоса никак не могут оставить ее в покое, и бабушка тоже их слышала, это были голоса предков, они приказывали расхаживать по ночам, вели прямиком к смерти. Как же она испугалась, когда у Макбета за ужином начался бред! Неужели она заразила своего единственного возлюбленного?

Шорох крысиных лап уже двно поселился у нее в голове, и ей никак не удавалось от него избавиться.

Единственный выход – это бежать, бежать самой. Подальше от звуков, от собственной головы.

Она открыла дверцу шкафа и потянула за ручку ящика. Там лежал небольшой сверток. Порошок. Спасение Макбета. Неужели и правда помогает? Может, стоит последовать его примеру – и тогда ей тоже станет легче? Нет, в это она не верила. Леди закрыла ящичек. Посмотрела на полку для шляп. На посылку, которую передали Джеку. Она была перевязана бечевкой и завернута в полиэтилен. Обычная посылка. Но она словно смотрела на Леди.

Леди вновь открыла ящик и вытащила оттуда мешочек. Насыпав щепотку порошка на тумбочку перед зеркалом, она свернула в трубочку купюру и сделала еще несколько попыток, а потом ссыпала порошок в одну полоску, вставила трубочку поглубже в ноздрю и глубоко вдохнула. Она немного посидела, разглядывая себя в зеркало. Шорох крысиных лапок смолк. Леди встала, подошла к кровати и улеглась.

– Едут! – крикнул Сержант. Он стоял в воротах байкерского клуба и смотрел на желтый автобус, медленно ползущий по дороге. Часы показывали тринадцать тридцать девять. Минута в минуту, не опоздали. Сержант обвел взглядом собравшихся здесь, под дождем. Рыцари севера явились поприветствовать раненых, которых в тот вечер им пришлось оставить полицейским. Девушки тоже явились – как те, кто постоянно встречался с кем-то из бывших арестантов, так и те, которые считались общими. Бетти с ребенком на руках высматривала своего Шона, и Сержант улыбнулся смеющемуся малышу. Даже их кореша с юга решили остаться на пару дней, так что праздник этот, похоже, войдет в историю. Свенон распорядился добыть побольше выпивки и дури, так что теперь и того и другого хватило бы на небольшой город, ведь праздновали они не только возвращение приятелей. Расправившись с Банко, Рыцари севера отомстили за нанесенные им потери и, что еще важнее, заключили новый договор, который стоил всего золота мира. Лично явившись к ним в клуб и заказав убийство Банко, Макбет, по словам Свенона, продал душу дьяволу, а такую сделку не разорвешь. Теперь не только они у него в кармане, но и он у них.

Сержант вышел на улицу и махнул рукой, приказывая остановиться возле ворот. Согласно новому правилу доступ внутрь разрешался теперь только членам клуба. Бывшие арестанты вышли из автобуса и направились к воротам. Кто-то прибавил громкости, и в клубе загрохотала музыка. «Let’s Spend The Night Together». Некоторые просто шли, некоторые приплясывали, а внутри приятели награждали их объятиями и рукопожатиями, а девушки – поцелуями.

– Все это круто! – проорал Сержант. – Но вся выпивка внутри!

В ответ засмеялись, и все медленно потянулись внутрь. Сержант остановился в дверях и еще раз обвел взглядом окрестности. Автобус медленно удалялся. Чанг и еще двое остались караулить ворота. Здания фабрики, которые они тщательно осмотрели, боясь слежки, ветхой громадой возвышались рядом с клубом. Тучи на западе, похоже, начинали рассеиваться. Наверное, пора и ему немного расслабиться, возможно, Свенон прав и для них действительно наступили хорошие времена.

Сержант вошел внутрь, отказался от виски и решил ограничиться пивом. Праздник праздником, но мало ли что. Он огляделся. Шон с Бетти обжимались в углу, прямо с ребенком в руках. «Как бы они его не придушили», – подумал Сержант, но решил, что такая смерть вполне себе неплохая. Тебя, можно сказать, удушили любовью.

– Рыцари севера! – крикнул он. Музыку приглушили, а голоса стихли. – Сегодня день радости и день скорби! Мы никогда не забудем тех, кого с нами больше нет! Но время плакать прошло, теперь пора радоваться! Выпьем!

В ответ послышались радостные крики и звон бокалов. Сержант отхлебнул пива и вытер с бороды пену.

– Мы начинаем новую… – проговорил он.

– Речь? – перебил его Шон, а остальные байкеры расхохотались.

– …жизнь. Мы потеряли людей, но и они потеряли людей, – продолжал Сержант, – груз из Союза растворился в воде, – смех стих, – но, как сказал мне сегодня один наш общий знакомый, теперь, когда комиссаром стал этот псих, нас ждут хорошие времена.

Вновь ликование. Сержант вполне мог бы сказать о клубе, о солидарности и жертвах. Но он и так уже достаточно сказал. Никто, кроме Сержанта, не знал, что Свенон был здесь, совсем рядом. Он был гвоздем этой программы, и теперь наконец настал его час.

– И на этом, – проговорил Сержант, – я передаю слово…

Он на секунду умолк и услышал тихий шум двигателя. Похоже на грузовик. Что ж, грузовиков в этом городе немало.

– Я передаю слово…

Раздался грохот, и Сержант понял, что это слетели с петель ворота. И что гвоздь в этой программе, скорее всего, другой.

Остановившись перед серым пятиэтажным домом, Дуфф посмотрел на часы. Без пяти четыре. Времени достаточно, домой он не опоздает. Даже раньше приедет. Он позвонил в домофон.

– Поднимайся, – услышал он голос Кетнес.

После их разговора он отправился в «Каменщик», взял пива и сел за столик. Он, разумеется, мог бы отсидеться и в кабинете, но Макбет просил его оставаться дома, в Файфе. Допив пиво, Дуфф заказал еще. У него было достаточно времени на размышления.

Сейчас он поднимался по лестнице, но не медленно и печально, как идут на казнь, а легкими и быстрыми шагами человека, которого там, впереди, ждет препятствие, но за ним – новая жизнь. Которая ему уже заранее нравится.

Дверь в квартиру была открыта.

– Проходи, – позвала его Кетнес.

Увидев на столе в коридоре свои вещи, Дуфф облегченно вздохнул. Бритва. Туалетные принадлежности. Пара футболок и белье. Теннисная ракетка, подарок Кетнес. Они оба играли в теннис, однако этой ракеткой он так ни разу и не воспользовался. Ожерелье и жемчужные сережки. Дуфф дотронулся до украшений. Его подарок. Кетнес часто их надевала.

– Иди сюда! – крикнула она из спальни.

А еще он услышал музыку. Элвис, «Love Me Tender».

Дуфф двинулся к двери в спальню, медленно и нерешительно. Даже здесь он чувствовал запах ее духов.

– Дуфф, – ее язык слегка заплетался, – я возвращаю тебе то, что ты дал мне, но взамен я тоже кое-чего прошу.

Кетнес, в черном корсете и черных чулках, лежала на кровати. Это белье тоже подарил ей он. На тумбочке в изголовье стояла открытая бутылка шампанского, явно початая. Он смотрел на Кетнес, самую прекрасную из всех его женщин. Эта красота поражала его каждый раз, когда он видел ее. И он помнил все ласки, которые они подарили друг другу. Но сейчас он прощался с ней. Отныне и навеки.

– Кетнес… – проговорил Дуфф, чувствуя, как перехватило у него горло, – моя прекрасная Кетнес.

– Иди сюда.

– Я не могу…

– Ясное дело, можешь. Ты столько раз это проделывал, остался всего один раз, последний. Постарайся ради меня.

– Тебе это не доставит удовольствия. И мне тоже.

– Дуфф, удовольствие мне и не нужно. Мне нужна справедливость. Я хочу, чтобы ты хоть раз унизился. Чтобы ты, весь такой добропорядочный, сделал так, как хочу я. А я хочу этого. И больше ничего. А потом вали отсюда к своей жене, которую ты больше не любишь. Давай же, я отсюда вижу, что ты готов…

– Нет, Кетнес. Я не могу. Ты как-то сказала, что тебе достаточно будет и крупицы моей любви. Но я не раздаю любовь по крупицам, Кетнес, ведь тогда я становлюсь двойным предателем. Тогда я предаю вас обеих – и тебя, и мать моих детей. Ты сказала, что я разлюбил ее. Это правда, – он перевел дыхание, – потому что я забыл об этом. Но сейчас я вспомнил. Вспомнил, что люблю ее и всегда любил. И я изменил тебе с моей собственной женой.

Он видел, что его слова попали в цель. Видел, как тонкая пелена притворства рассеялась и уступила место тяжелому, мрачному потрясению. Видел, как блеснули в ее глазах слезы и как она схватила простыню и укрылась ею.

– Прощай, Кетнес. Я заслуживаю ненависти, поэтому можешь ненавидеть меня. Я ухожу.

В прихожей Дуфф забрал свою одежду и туалетные принадлежности. Ракетку он решил оставить, потому что дома он все равно не играл в теннис. Его взгляд упал на сережки и ожерелье. Из спальни до Дуффа доносились глухие рыдания Кетнес. Драгоценности обошлись ему дорого, строго говоря, он вообще не мог себе их позволить, но сейчас они ничего для него не значили. Подарить их некому, разве что в ломбард сдать. Вот только каково ему будет осознавать, что теперь эти украшения носит другая?

Он замешкался. Посмотрел на часы. А потом положил остальные вещи, взял украшения и зашагал назад, в спальню.

Увидев его, она перестала плакать. Ее лицо было мокрым от слез и в черных потеках туши. Один чулок сполз, одна бретелька упала.

– Дуфф… – прошептала она.

– Кетнес… – Он сглотнул. Под ложечкой засосало, в голове шумело. Драгоценности упали на пол.

Сержант выхватил лежавшее на барной стойке ружье и подбежал к окну, а остальные бросились к шкафчику с оружием. Возле клуба стоял грузовик, двигатель работал, а на капоте лежали ворота и тело Чанга. Сержант вскинул ружье, и в этот момент брезент, накрывавший кузов грузовика, упал, и взору Сержанта предстали гвардейцы – все в черных идиотских куртках и с оружием наготове. Но было в кузове и кое-что пострашнее, отчего кровь в венах Сержанта едва не превратилась в лед. Три чудовища. Два из них, железные, стояли на подставках и имели патронподатчики, жерла и охладительные отсеки. Третье стояло между первыми двумя – это был лысый худощавый человечек, которого Сержант прежде никогда не видел, но все равно отчего-то знал, и который всегда крутился где-то поблизости. И сейчас этот человечек поднял руку и крикнул:

– Верность! Братство!

– Крещены огнем, венчаны кровью! – откликнулись остальные.

А потом он коротко скомандовал:

– Огонь!

Ну разумеется. Огонь.

Сержант прицелился и спустил курок. Один выстрел. Последний.

Перечеркнув небо, прозрачная капля дождя миновала тьму и устремилась вниз, к дрожащим огням грязноватого портового города. Она летела прямо к окну квартиры, расположенной под самой крышей. К окну, за которым двое занимались любовью. Мужчина молчал, медленно, но ритмично двигая бедрами. Женщина под ним вцепилась в простыню и нетерпеливо всхлипывала. Пластинка уже давно отыграла свою слащавую песню, и теперь игла проигрывателя билась о бумажную наклейку с названием «Love Me Tender». Но любовники, казалось, не замечали ничего, кроме собственных движений, собственных ударов друг о друга, ударов, изгоняющих демонов, убивающих действительность, окружающий мир и этот город и сохраняющих жизнь лишь этим коротким мгновениям. Впрочем, капля так и не долетела до стекла. Холодные порывы северо-западного ветра гнали каплю прямо к пересохшему устью реки – та делила город вдоль на две половины. Поперек же город перерезала заброшенная железнодорожная ветка. Капля пролетела над фабриками, мимо навсегда потухшей фабричной трубы и двинулась дальше, к низкому деревянному строению, зажатому между фабриками. Там капля, наконец, завершила путешествие, шлепнувшись на лысую голову худощавого мужчины, сползла по лбу, на секунду задержавшись на коротких ресницах, а потом упала на щеку и потекла вниз, будто слеза, хотя глаза этого мужчины никогда не знали слез.

Сейтон ничего не почувствовал. Ни капли, ни пули Сержанта. Он стоял, широко расставив ноги и чувствуя, как дрожит от пулеметных очередей грузовик, чувствуя, как дрожь передается его собственным ногам, слушая треск пулеметов, сперва казавшийся негромким бормотаньем, потом переросший в громкий гул, а затем – в оглушительный вой. А затем, когда здание клуба перед ними превратилось в руины, Сейтон почувствовал тепло, исходящее от чудовищ, потому что именно чудовища стояли рядом с ним, дьявольские машины, выполнявшие одну-единственную функцию – глотающие металл и вновь выплевывающие его, словно страдающие булимией роботы.

Гвардейцы пока не видели, что творится внутри, но стены начали рушиться, стекла вылетели, а двери слетели с петель, и вскоре полицейские смогли оценить масштабы разрушений. Прямо возле двери лежала женщина. Головы у нее почти не осталось, но тело отчего-то тряслось, словно через него пропускали электричество. Сейтон вдруг почувствовал эрекцию. Видимо, оттого, что пол в грузовике дрожит, решил он.

Один из пулеметов умолк.

Сейтон повернулся к стрелявшему:

– В чем дело, Ангус?

– Задание выполнено! – крикнул Ангус, откинув в сторону светлую челку.

– Пока моего приказа не было, продолжаем стрелять.

– Но…

– Ясно? – заорал Сейтон.

Ангус сглотнул:

– За Банко?

– Я же сказал! За Банко! Сейчас же!

Пулемет Ангуса вновь затрещал, но Сейтон понимал, что парень прав. Задание выполнено. Пули изрешетили каждый квадратный сантиметр здания. Все было разрушено. В живых никого не осталось. Но Сейтон еще немного подождал. Он закрыл глаза и прислушался. Ладно, пора дамам отдохнуть.

– Стоп! – крикнул он.

Пулеметы умолкли.

Над руинами бывшего байкерского клуба висело облако пыли. Сейтон вновь прикрыл глаза и потянул носом воздух. Облако человеческих душ.

– Что теперь? – прошепелявил из кузова Олафсон.

– Побережем патроны, – ответил Сейтон. – У нас сегодня вечером еще работенка намечается.

– Шеф, у вас кровь! На руке…

Сейтон посмотрел на куртку. Рукав намок и прилип к локтю. Сейтон зажал рукой рану.

– Ничего, – сказал он. – Приготовить оружие! Заходим и начинаем считать. Тот, кто найдет Свенона, должен сообщить мне.

– А если найдем живых? – спросил Ангус.

Кто-то рассмеялся.

Сейтон вытер каплю со щеки.

– Повторяю: Макбет приказал не оставлять убийц Банко в живых. Устраивает тебя такой ответ, Ангус?

Глава 21

Мередит повесила выстиранные простыни на веранде перед входом. Она обожала этот дом, деревенский, скромный и неброский, но очень практичный. Когда она говорила кому-то, что они с Дуффом живут на ферме в Файфе, все представляли себе величественную усадьбу, а когда Мередит рассказывала, что живут они скромно, думали, будто она кокетничает. Наверняка считали, что женщине с ее родословной нечего делать на простой ферме.

Она перестирала все постельное белье, чтобы Дуфф не думал, будто она поменяла белье только на супружеской постели. На которой они сегодня будут любить друг друга. На которой забудут все плохое, сотрут воспоминания о случившемся. На которой пробудят к жизни то, что было между ними когда-то. В последнее время они только спали. От воспоминаний по ее телу разлилось тепло. Их ласки сегодня возле озера – как же это было восхитительно. Прямо как в первые их годы. Нет, даже лучше. Мередит мурлыкала себе под нос мелодию, которую слышала по радио. Что это за песня, она позабыла. Повесив последнюю простыню, она провела рукой по влажной ткани, вдыхая запах свежести. Ветер отбросил простыню в сторону, и солнечные лучи упали на лицо и платье Мередит. Тепло. Покой. Солнце. Так и нужно жить. Любить, работать и жить. Этому ее учили в детстве, и в это она по-прежнему верила.

Она услышала крик чайки и заслонила рукой глаза. Откуда здесь чайка, до моря же так далеко?

– Мама!

Мередит пробралась между простынями к двери.

– Что, Эван?

Сын сидел на скамеечке возле окна, подперев рукой голову. Он глядел в окно и щурился от яркого вечернего солнца.

– Папа скоро приедет?

– Конечно. Как там суп, Эмилия?

– Уже давно сварился, – ответила дочка, с важностью помешивая суп в большой кастрюле.

Картофельный суп. Крестьянская еда, простая и сытная.

Эван выпятил нижнюю губу:

– Он обещал приехать до ужина!

– Вот приедет, и повесишь его за то, что соврал, – мама погладила его по светлым волосам.

– А тех, кто врет – их что, вешают?

– Всех до единого. – Мередит посмотрела на часы. Сейчас добраться сюда можно только по Старому мосту, а движение вечером плотное.

– А кто?

– В смысле – кто?

– Ну, кто вешает врунов? – Эван отстраненно смотрел в окно, словно разговаривал сам с собой.

– Те, кто не врет, ясное дело.

Эван повернулся к матери:

– Значит, вруны еще и дураки, потому что их-то намного больше, чем честных. Могли бы собраться и перевешать всех честных.

– Слушайте! – сказала вдруг Эмилия.

Мередит прислушалась. Теперь она тоже это слышала. Шум двигателя где-то вдали. Мальчик спрыгнул на пол:

– Это он! Эмилия, давай спрячемся и напугаем его!

– Давай!

Дети скрылись в спальне, а Мередит подошла к окну и заслонила глаза рукой. Ее мучила какая-то неясная, необъяснимая тревога. Возможно, она просто боялась, что Дуфф, который вернется сейчас домой, будет непохож на того, которого она сегодня утром проводила на работу.

Дуфф выпустил из рук руль и позволил машине съехать последние несколько метров. Гравий жалобно заскрипел под колесами. Выйдя от Кетнес, он сел за руль и гнал как сумасшедший. Дуфф поступился нерушимым до этого дня принципом не влючать портативную полицейскую мигалку, всегда лежавшую в бардачке. Однако сейчас он прилепил ее на крышу автомобиля и проскочил на Старый мост, вот только на самом мосту собралась такая пробка, что ему пришлось набраться терпения и подождать. Он ударил по тормозам, и гравий умолк. Дуфф заглушил двигатель и вышел из машины. Развешанные на веранде белые простыни радостно махали ему. Значит, она устроила большую стирку. Перестирала все белье в доме, чтобы он не подумал, будто она поменяла белье только на супружеской постели. И хотя секс его уже порядком утомил, при мысли об этом ему сделалось тепло. Потому что они с Кетнес расстались. И Кетнес отпустила его. Стоя на пороге, она вытерла слезы, поцеловала его на прощание и сказала, что теперь ее двери для него закрыты. Что сейчас, когда все решено, она справится. Что, возможно, однажды в эту дверь войдет кто-нибудь другой. А он сказал, что это будет отлично и что этому другому можно только позавидовать. Внизу, на улице, Дуфф даже подпрыгнул от облегчения, счастья и вновь обретенной свободы. Да, подумать только – свободен! И теперь навсегда вернется к жене и детям! Странная штука жизнь. И удивительная.

Он направился к веранде.

– Эван! Эмилия! – обычно, когда он приходил домой, они бежали к нему со всех ног. Но порой они прятались, а потом внезапно выскакивали из укрытия.

Дуфф поднырнул под простыню.

– Эван! Эмилия!

Он остановился. Простыни отбрасывали на пол веранды длинные подвижные тени. Дуфф вдохнул аромат стирального порошка и воды, в которой Мередит полоскала белье. Но к этому аромату примешивался еще один запах. Дуфф улыбнулся. Картофельный суп. Дуфф улыбнулся еще шире, представив, как Эван будет упираться и требовать, чтобы ему позволили есть суп прямо с наклеенной бородой. Тишину не нарушало ни единого звука. Значит, нападения можно ожидать в любую секунду.

На тени от простыней виднелись маленькие пятнышки солнца.

Дуфф внимательно посмотрел на них, а потом перевел взгляд на себя. На его свитере и брюках тоже были такие же солнечные точки. Сердце подпрыгнуло и упало вниз. Дуфф провел рукой по простыне, и его палец тут же попал в дыру. А потом в следующую. Дуфф затаил дыхание.

Он отодвинул в сторону последнюю простыню.

Кухонного окна больше не было. Стены были изрешечены так, что казалось, будто дыр в них больше, чем дерева. Дуфф посмотрел туда, где прежде было окно. Кастрюля все еще стояла на плите, но больше напоминала решето. Плита и пол рядом с ней были залиты желтоватым картофельным супом, от которого по-прежнему шел пар.

Нужно войти внутрь. Он должен войти внутрь. Но не получалось. Его ноги словно вросли в пол на веранде.

На кухне никого нет, сказал он себе. Там пусто. Возможно, в доме тоже никого нет. Дом разрушен, но людей в нем нет. Возможно, они убежали в купальню. Возможно. Возможно, не все потеряно.

Он сдвинулся с места и пошел – туда, где раньше была дверь. Зашел в комнаты детей. Сперва Эмилии, потом Эвана. Заглянул в изрешеченные шкафы и под кровати. Никого. В спальне для гостей – тоже. Он направился к последней комнате. Их с Мередит спальне, туда, где стояла широкая мягкая кровать, на которой в воскресное утро хватало места для всех четверых. Где они валялись, щекотали друг дружку, визжали, чесали друг другу спины, болтали обо всякой всячине и шутливо дрались за право не вставать первым.

Дверь в спальню висела на петлях, но отметин от пуль на ней было столько же, сколько и повсюду. Дуфф перевел дыхание.

Возможно, не все потеряно.

Он положил руку на дверную ручку. И открыл дверь.

Разумеется, он понимал, что пытается обмануть сам себя. Он в совершенстве освоил это искусство, и чем чаще врал себе, тем проще ему было видеть вещи иными, чем на самом деле. Но за последие дни Дуфф избавился от закрывающей его глаза пелены и сейчас видел лишь то, что было перед глазами. Повсюду лежали перья из перины, белые, похожие на снег. Возможно, именно поэтому открывшаяся картина была такой мирной. На первый взгляд могло показаться, будто Мередит пытается согреть Эвана и Эмилию. Все они сидели в дальнем углу на полу – дети и обхватившая их руками мать. На стене позади налипли красные перья.

Дуфф судорожно хватал ртом воздух. А потом закричал. Короткий, отчаянный, бешеный крик.

Все было потеряно.

Ничего не осталось.

Глава 22

Дуфф стоял на пороге. А потом двинулся к кровати. Он знал, что им уже ничем не поможешь, что единственное, чего он добьется, – это наследит на месте преступления, уничтожит улики. Но он должен накрыть их. Укрыть их в последний раз, им нельзя сидеть здесь вот так. Он сделал несколько шагов, но вдруг замер.

Ему послышался какой-то звук. Крик.

Дуфф развернулся и вернулся в гостиную, к разбитому окну, выходящему на юго-восток, к озеру. Крик повторился. Кричали издалека, но звук разносился далеко. Голос показался Дуффу сердитым. Кричавший повторял одно и то же слово, но какое именно, Дуфф не разобрал. Он открыл изуродованный комод, вытащил оттуда бинокль и навел его на купальню. Одно стеклышко в бинокле было разбито, но другое осталось целым, так что Дуфф разглядел светловолосого мужчину. Тот быстро шагал к дому. Позади него, возле купальни, стоял грузовик, а в кузове Дуфф увидел старого знакомого. Сейтон. С обеих сторон от него виднелись какие-то штуковины, похожие на огромные мясорубки на подставках. «Тебе велено два дня лежать пластом в кровати… приказ комиссара полиции», – вспомнил Дуфф слова Макбета. Макбет знал. Он знал, что Дуфф хочет разоблачить его, доказать, что он убил Дункана. Ленокс. Ленокс – вот кто его предал. Судья из Капитоля – это все сказки.

Дуфф увидел, как Сейтон открыл рот, и лишь потом услышал сердитый крик. То же самое слово.

– Ангус!

Дуфф отпрянул от окна, чтобы бинокль не отбрасывал бликов. Нужно убираться отсюда, и побыстрее.

Когда на город опустилась темнота, новость о расправе над байкерами уже разлетелась по всем закоулкам. В девять вечера большинство журналистов собрались в актовом зале. Стоя возле боковой двери, Макбет слушал, как Ленокс приветствует участников пресс-конференции:

– Во время речи комиссара полиции мы просили бы вас фотографировать без вспышки. Если хотите задать вопрос, поднимите руку и дождитесь разрешения. Ну, а сейчас передаю слово комиссару полиции. Макбет, прошу!

Такое приветствие и, вероятно, слухи о победе над Рыцарями севера заставили нескольких молодых журналистов захлопать, когда Макбет поднялся на сцену, однако под многозначительными взглядами более опытных коллег их жидкие аплодисменты быстро стихли.

Макбет подошел к кафедре. Нет, он кафедру – так он себя чувствовал. Странно, но если прежде он больше всего боялся именно этого, выступать перед людьми, то теперь ему не просто нравилось – в этом он. Он кашлянул и заглянул в свои записи. А потом заговорил:

– Сегодня полиция осуществила две вооруженные операции против тех, на ком лежит ответственность за недавние убийства полицейских, в том числе комиссара полиции Дункана, и распространение большой партии наркотиков. Рад сообщить, что первая операция прошла, учитывая все сложившиеся обстоятельства, успешно. Вооруженная группировка, члены которой называли себя Рыцарями севера, прекратила свое существование. – Тишину в зале нарушили радостные крики. – Сразу после того, как некоторые из членов группировки были освобождены из заключения, полиция получила новые сведения, на основании которых было решено осуществить повторный арест. Однако Рыцари севера открыли огонь по гвардейцам, и по этой причине у нас не было иного выхода, кроме как ответить огнем. Именно это я имел в виду, когда упомянул о сложившихся обстоятельствах.

– Был ли среди убитых Свенон? – крикнули из зала.

– Да, – ответил Макбет. – По причине множественных ранений его личность установить невозможно, однако всем вам наверняка знакомо вот это… – Макбет поднял блестящую саблю и был опять вознагражден криками ликования – на этот раз кричали даже некоторые видавшие виды журналисты. – Эта эпоха подошла к концу. К счастью.

– Говорят, что среди убитых есть женщины и дети.

– И да, и нет, – сказал Макбет. – Взрослые женщины, сами решившие связать свою судьбу с Рыцарями севера, – да, такие там есть. У многих из них уже имеется порядочный… хм… назовем это послужным списком. К тому же никто из них не предпринял попыток остановить Рыцарей севера, когда те развязали стрельбу. Что же касается детей, то это, конечно же, неправда. Невинных жертв среди убитых нет.

– Вы сказали о двух операциях. А какая была вторая?

– Она была проведена за городом, в Файфе, сразу по завершении первой, в относительно уединенном месте, поэтому о ней вы пока не слышали. Целью операции было арестовать сотрудника полиции, который, по нашим сведениям, на протяжении длительного времени сотрудничал с Рыцарями севера. Прискорбно, что в наших рядах оказался подобный человек, но, как мы видим, комиссар Дункан тоже допустил ошибку, передав сперва Отдел по борьбе с наркотиками, а затем Отдел по расследованию убийств старшему инспектору Дуффу. Впрочем, мы тоже не без греха: зная, что он находится дома с семьей, мы полагали, что он сдастся и постарается избежать новых жертв. Прибыв на место, ответственный за проведение операции инспектор Сейтон подошел к дому и приказал Дуффу выйти и сдаться, однако в ответ Дуфф выстрелил в Сейтона, – Макбет кивнул на Сейтона. Тот стоял перед сценой, а на его руке белела повязка. – По счастливой случайности выстрел оказался не смертельным, и инспектору Сейтону была вовремя оказана медицинская помощь, так что у него есть все шансы обойтись без последствий. Однако в тот момент инспектор Сейтон, невзирая на собственную рану, прекрасно провел операцию нападения. К сожалению, трусость и отчаяние толкнули Дуффа на опрометчивый шаг: он прикрылся членами собственной семьи, отчего те погибли. Самому же Дуффу удалось пробраться к машине и ускользнуть. Он объявлен в розыск, и я обещаю здесь и сейчас, что мы арестуем и накажем Дуффа. Пользуясь случаем, хочу также объявить, что инспектор Сейтон вскоре займет должность старшего инспектора.

На этот раз радостных криков стало еще больше. Когда ликование стихло, кто-то прокашлялся, а затем тишину разорвал негромкий хриплый голос:

– Все это неплохо, Макбет, но как насчет, – последнее слово говорящий произнес так медленно и отчетливо, словно заговорил на иностранном языке, – против тех, с кем вы сегодня расправились?

– Что касается Рыцарей севера, то у нас имеются свидетели, видевшие, как те расстреляли автомобиль Банко. Кроме того, на сиденье автомобиля мы обнаружили следы крови, совпадающие с кровью некоторых из тех, чьи тела были обнаружены в байкерском клубе после сегодняшней операции. Криминалисты могут также подтвердить, что на внутренней поверхности стекла со стороны водителя найдены отпечатки пальцев, принадлежащие… – Макбет на секунду умолк, – старшему инспектору Дуффу.

В зале послышался шепот.

– Благодарю наших криминалистов за отличную работу. Дуфф прибыл на место убийства Банко необычайно быстро, и это вызывает удивление, учитывая, что сотрудникам Отдела по расследованию убийств так и не удалось связаться с Дуффом, чтобы сообщить ему об убийстве Банко. Очевидно, что он приехал на место преступления с целью уничтожить отпечатки пальцев и другие оставленные им улики. Однако наши криминалисты не подпускали к телам никого, ни единого человека. Лично от себя могу добавить, что подозрения о сотрудничестве Дуффа с Рыцарями севера появились у меня еще во время операции по захвату крупной партии наркотиков в порту. Тогда и Отдел по борьбе с наркотиками, и гвардейцы были анонимно проинформированы о сделке заранее, а так как Дуфф никому не сообщил о происходящем, следовательно, он пытался защитить Рыцарей севера. Разумеется, в обмен на взятку. Отдадим ему должное – он оказался достаточно сообразительным, чтобы сделать попытку самостоятельно осуществить захват. Естественно, эта попытка оказалась неудачной, так как Дуфф ограничился собственными ресурсами и решил обойтись без поддержки гвардии, что принято при проведении подобных операций. К счастью, нам в гвардии тоже стало известно о сделке, и мы взяли инициативу в свои руки. Скажу без ложной скромности, что именно эта операция стала началом конца для старшего инспектора Дуффа и Рыцарей севера. Северяне и Дуфф вырыли могилу сами себе, отомстив за смерть пяти байкеров и утрату партии наркотиков убийством сперва Дункана, а потом – Банко с сыном. Отныне при упоминании имени Дуффа я буду умалчивать о его полицейском звании, потому что считаю великой честью носить звание полицейского, независимо от ранга. – К собственному удивлению, Макбет заметил, что гнев в его голосе звучал совершенно искренне.

– Макбет, то есть, по-вашему…

– Прежде чем задавать вопрос… – начал Ленокс, но Макбет жестом остановил его и кивнул Кайту. Этот вздорный скандалист ему не страшен.

– То есть, по-вашему, Макбет, полиция провела эти операции безупречно? За сегодняшний вечер вы лишили жизни семерых человек, которых всего за час до этого выпустили из тюрьмы, еще девятерых членов клуба, большинство из которых никакого послужного списка не имели, а также шесть женщин, которые, насколько мне известно, вообще не имели никакого отношения к преступлениям, совершенным Рыцарями севера. Мало этого – по вашим собственным словам, список невинных жертв пополнился целой семьей, убитой в Файфе. И вы утверждаете, что не совершили ни единой ошибки?

Макбет посмотрел на Кайта. У радиожурналиста были темные волосы, небольшие залысины и усы, грустно свисавшие с обеих сторон рта. Вечно плохие новости. Макбет подумал, что судьба у подобных людей бывает непростая. Он перевернул несколько исписанных листов и нашел тот, на котором записал речь, придуманную им самим и отредактированную сперва Леди, а затем Леноксом. Макбет вздохнул. Он достиг равновесия. Понимания, что его лекарство действует. И что он готов.

– Он прав, – проговорил Макбет и оглядел собравшихся, – мы ошиблись.

Макбет умолк, выжидая, пока тишина не станет полной, невыносимой, пока ее не нарушить. Он опустил глаза и посмотрел на написанные на бумаге слова. Нужно оживить их, произнести их не так, будто он просто зачитывает заранее подготовленный текст.

– В демократии, – начал он, – существуют правила, которые предписывали нам освободить сегодня некоторых из заключенных. И мы выполнили эти правила, – он кивнул, словно читая проповедь, – в демократии существуют правила, согласно которым полицейские могут и обязаны осуществить арест подозреваемых, если в расследуемом деле появятся новые доказательства. Мы выполнили и эти правила, – он опять кивнул, – правила демократии подразумевают, что полицейские должны определенным образом реагировать на сопротивление со стороны подозреваемых. И эти правила мы тоже выполнили, – он мог бы продолжить перечисление, но перед пресс-конференцией они решили, что трех «мы выполнили» будет достаточно, – он поднял указательный палец и обвел взглядом зал, – только и всего. Кто-то уже назвал это подвигом. Кто-то уже назвал это наиболее эффективной полицейской операцией в истории нашего многострадального города. А кто-то назвал ее поворотным пунктом в борьбе с преступностью, убивающей наших детей. – Он заметил, что теперь присутствующие тоже кивали, и даже услышал, как кто-то тихо прошептал: «Да».

– Но я, будучи комиссаром полиции, скажу только, что мы выполняем работу, которую обязаны выполнять. И ничего сверх того, что каждый из вас может потребовать от полицейских, – он посмотрел на пустую галерею, где Ленокс уже приготовил диаскоп, – но признаюсь, что сегодня вечером, – продолжал Макбет, – я называю себя полицейским с особой гордостью. Да ну ее к черту, всю эту бюрократию и ее идиотские термины – сегодня вечером мы провели основательную чистку. Мы отплатили Свенону и его головорезам их же монетой. Мы показали им, что ждет тех, кто отнимает у нас лучших… – В зале стало светлее, и Макбет понял, что на белом экране позади него появилась фотография Дункана и что вскоре там появится другая – Банко с Флинсом в полицейской форме под яблоней возле дома.

– Впрочем, мы допустили ошибку, это верно. Ошибка наша заключается в том, что чистку эту следовало провести раньше! Потому что комиссара Дункана уже не вернешь. Как не вернешь старшего инспектора Банко, всю жизнь служившего этому городу. И его сына Флинса, студента Полицейской академии, который готовился повторить путь отца. – Чтобы унять дрожь в голосе, Макбет глубоко вздохнул. – Однако сегодня мы поняли, что настал новый день. День, который отнял у преступников право решать. День, когда граждане этого города поднялись и сказали: «Нет. Нет, этого мы не допустим». И сейчас наступил вечер первого дня нашей новой жизни. И все последующие дни будут такими же, потому что чистка еще не закончена!

Макбет поблагодарил, но кафедру не покинул. Он стоял там, вслушиваясь в бурю оваций и в восторженные крики, а потом присутствующие повскакивали со стульев и захлопали с удвоенной силой. Он почувствовал, как его глаза наполнились слезами: его игра растрогала даже циничных журналистов. В конце концов даже Кайт нехотя поднялся и захлопал – пусть довольно неохотно, и Макбет понял, что Кайт образумился. Он увидел, что Макбет завоевал всеобщую любовь. Что власть теперь в его руках. Он видел и понимал, что новый комиссар не боится пользоваться своей властью.

Макбет вышел в коридор. Пауэр. Сила и гармония разлились по его венам. Впрочем, не так надолго, как прежде, – беспокойство и тревога уже давали о себе знать, однако недостатка в лекарстве он пока не испытывал. И сегодня ночью он будет наслаждаться. Едой, выпивкой, Леди, видом на город, на все то, что теперь принадлежало ему.

– Отличная речь, шеф, – похвалил Сейтон, легко шагавший радом с Макбетом.

Их догнал запыхавшийся Ленокс.

– Макбет, просто блеск! – выпалил он. – Тут сейчас журналисты из Капитоля, хотят с тобой интервью и…

– Спасибо, но нет, – бросил Макбет, не сбавляя хода. – Никаких интервью, никаких лавровых венков, пока мы не достигли цели. Есть какие-нибудь новости о Дуффе?

– В городе обнаружили его машину, на парковке рядом с «Обелиском». Все выезды из города, аэропорт, пассажирские катера – все под наблюдением. Наблюдение началось через полчаса после того, как мы узнали, что он выехал из Файфа в город, а следовательно, он по-прежнему где-то здесь. Мы осмотрели дом Банко и навестили тестя и тещу Дуффа, но его там нет. В такую погоду каждому нужна крыша над головой, поэтому мы сейчас прочесываем отели, пансионаты, ночлежки и бордели. Сегодня ночью Дуффа будут искать все без исключения.

– Искать – это хорошо, но поймать – намного лучше.

– Поймаем, будь уверен. Это лишь вопрос времени.

– Отлично. Оставишь нас на минутку?

– Конечно. – Ленокс замедлил шаг и отстал.

– Тебя что-то тревожит, Сейтон? Рана?

– Нет, шеф, – и Сейтон вытащил руку из перевязи.

– Нет? Сержант попал тебе в руку, верно?

– На мне все быстро зарастает, – сказал Сейтон, – это у нас семейное.

– Серьезно? Это правда?

– Вы о ране?

– Нет, о семье. Неужели у тебя и правда есть семья? Ладно, Сейтон, что тебя тревожит?

– Два момента.

– Выкладывай.

– Во-первых, ребенок, которого мы нашли в клубе после операции.

– Да?

– Что мне с ним делать? Он сейчас у меня в кабинете.

– С ним я разберусь, – ответил Макбет, – а что во-вторых?

– Ангус, шеф.

– А с этим что не так?

– Сегодня в Файфе он отказался выполнять приказ. Не стал стрелять и ушел, не дождавшись окончания операции. Он сказал, что это убийство и что пришел служить в гвардию не для того, чтобы убивать. Мне кажется, он начнет болтать. Мы должны что-то предпринять.

Они остановились перед лифтом.

Макбет потер шею.

– Значит, ты считаешь, что Ангус потерял веру? Если ты прав, то это не в первый раз. Он рассказывал тебе, что прежде изучал теологию?

– Нет, но я это задницей чую. И на шее он носит отвратительный здоровенный крест.

– Ты теперь начальник гвардии, Сейтон. Как по-твоему, что следует предпринять?

– Мы должны избавиться от него, шеф.

– Смерть?

– Ты сам сказал, что мы ведем войну. А на войне предателей и дезертиров приговаривают к смерти. Поступим так же, как с Дуффом. Обвиним его во взяточничестве и подстроим все так, словно он оказал сопротивление при аресте.

– Надо поразмыслить. Прямо сейчас мы в центре внимания и должны продемонстрировать, что полиция – единый сплоченный коллектив. Кавдор, Малькольм, Дуфф, а сейчас еще и Ангус. Получается слишком много. Мертвых полицейских в этом городе любят больше, чем взяточников. Где он сейчас?

– Сидит в подвале и молчит. Разговаривать отказывается.

– Ясно. Давай я поговорю с ним, а потом решим, что делать.

Макбет отыскал Ангуса в комнате для отдыха. Парень сидел, закрыв лицо руками, и не сдвинулся с места, когда Макбет сел рядом, поставив на стол большую коробку.

– Мне рассказали, что случилось. Ты как?

Ответа он не дождался.

– Ангус, ты парень принципиальный, и как раз это мне в тебе нравится. Ты считаешь эти принципы важными, верно?

Ангус поднял голову и покрасневшими глазами посмотрел на Макбета.

– Желание вершить справедливость, – продолжал Макбет, – оно греет тебе сердце, правда? Делает тебя тем, кем тебе хочется стать. Но когда братство требует от тебя жертвы, то порой именно этого мы от тебя и ждем, Ангус. Что ты пожертвуешь принципами. Откажешься от спокойствия, согласишься мучиться от тех же ночных кошмаров, что и все мы, отдашь самое дорогое. Так же, как твой Бог, который требовал, чтобы Авраам отдал ему своего сына.

Ангус прокашлялся, но голос все равно звучал хрипло:

– Я готов пожертвовать, но ради чего?

– Ради цели. Ради единства. Ради этого города, Ангус.

Ангус усмехнулся:

– И зачем, скажи на милость, убивать невинных ради единства?

– Двадцать пять лет назад американский президент приказал сбросить бомбу на два японских города, среди жителей которых было множество детей и других ни в чем не повинных людей. Это предотвратило войну. Господь нередко ставит нас перед выбором.

– Когда выбирать не тебе, говорить легко.

– Я знаю, сколько нам приходится заплатить за это, Ангус. Совсем недавно я собственноручно перерезал горло невинному человеку и сделал это ради единства. Это вовсе не означает, что по ночам меня не мучают кошмары. Сомнение, стыд, вина – это лишь часть той цены, которую мы вынуждены платить, если действительно хотим совершить что-то хорошее, а не просто наслаждаться собственной непогрешимостью.

– Бога нет, а я не президент.

– Верно, – Макбет снял крышку с коробки, – зато я здесь – и Бог, и президент, и я даю тебе возможность исправить ошибку, которую ты допустил сегодня в Файфе.

Ангус заглянул в коробку и в ужасе отшатнулся.

– Сегодня ночью ты возьмешь это с собой на фабрику «Эстекс» и сожжешь там в печи, – сказал Макбет.

Побледневший словно мел Ангус сглотнул:

– Эт-то реб-бенок из к-клуба…

– Солдаты, то есть мы с тобой, знают, что в войне порой страдают невинные, однако тем, ради кого мы воюем, это неизвестно. Поэтому нам приходится скрывать это от них, чтобы они не впадали в уныние. Что скажешь, Ангус?

– Э-э… я…

– Слушай. Я даю тебе это задание, потому что доверяю. Ты можешь сжечь тело в «Эстексе». А можешь использовать его как улику против собственных братьев-гвардейцев. И тем не менее я рискую. Ведь я должен убедиться, что на тебя можно положиться.

Ангус покачал головой и сдавленно всхлипнул:

– Ты хочешь сделать меня соучастником, чтобы убедиться, что можешь положиться на меня.

Макбет покачал головой:

– Ты уже соучастник. Мне нужно лишь знать, хватит ли у тебя сил, чтобы вынести эту вину при том, что никто из близких нам не узнает, какую цену мы платим, защищая их. Лишь тогда, Ангус, я смогу назвать тебя мужчиной.

– Послушать тебя, так выходит, что жертвы – мы сами, а не этот ребенок. Я не могу! Лучше пристрели меня!

Макбет посмотрел на Ангуса. Он не сердился. Возможно, потому, что Ангус ему нравился. А возможно, оттого, что он знал: Ангус не причинит им вреда. Но в основном потому, что ему было жаль Ангуса. Макбет закрыл коробку и поднялся.

– Подожди! – сказал Ангус. – К-как т-ты накажешь меня?

– О, ты сам себя накажешь, – ответил Макбет. – Прочитай, что написано на флаге. Ночью, когда проснешься от кошмара, не крик этого ребенка тебя разбудит. Тебя разбудят эти слова: «Верность и братство. Крещены огнем, венчаны кровью».

Он взял коробку и вышел.

До полуночи оставалось еще больше часа, когда Макбет вошел в их с Леди номер.

Леди стояла возле окна, спиной к нему. В комнате было темно, лишь восковая свечка тускло мерцала на тумбочке. Леди уже надела ночную рубашку. Поставив коробку на столик возле зеркала, Макбет подошел к Леди и поцеловал ее в шею.

– Когда я пришел, свет отключили, – сказал он. – Джек пошел проверить пробки. Надеюсь, никто из гостей не воспользуется случаем и не стащит лишнюю фишку.

– Свет по всему городу отключили, – Леди положила голову ему на плечо, – я это только что видела. Что у тебя в коробке?

– Что обычно бывает в таких обувных коробках?

– Значит, ты носишь обувь в коробке так, словно это бомба.

В эту секунду небо разрезала гигантская молния, похожая на белую артерию, осветившую на миг весь город. А потом раздался гром.

– Красиво, да? – Макбет вдохнул запах ее волос.

– Я не знаю, что это.

– Я про город. А станет еще красивее. Когда мы избавимся от Дуффа.

– Пока в этом городе не будет нового бургомистра, он останется уродливым. Ты так и не скажешь, что у тебя в коробке? – Язык у нее заплетался, словно она только что проснулась.

– Кое-что, чему суждено сгореть. Попрошу Джека отнести это завтра в «Эстекс» и сжечь там.

– Любимый, мне тоже хочется сгореть.

Макбет замер. Что она такое говорит? Она что, снова разговаривает во сне? Но ведь лунатики обычно молчат?

– Так вы еще не нашли Дуффа? – спросила она.

– Пока нет, но мы перевернем каждый камень в этом городе.

– Бедняга, лишился детей и остался совсем один…

– Кто-то помогает ему, иначе мы давно уже отыскали бы его. Я не доверяю Леноксу.

– Потому что ты знаешь, что он служит Гекате?

– Потому что Ленокс слаб. Возможно, он поддался чужому влиянию, подобно Банко. А возможно, он сам прячет Дуффа. Мне следовало бы арестовать его. Сейтон рассказывал, что при Кеннете особенно молчаливых заключенных били током – так у них быстро развязывался язык. А потом вновь били током – и они навсегда замолкали.

– Нет.

– Нет?

– Нет. Если арестуешь кого-то из собственных начальников, это вызовет подозрения. Ты только что выбросил два гнилых яблока – Дуффа и Малькольма. Три уже напоминает преднамеренную чистку. А подобные действия наводят на размышления не только о тех, от кого избавились, но и о начальнике. Мы же не хотим дать Тортеллу повод отложить твое назначение на неопределенный срок. Ну, а что касается тока – пока электричества в этом городе нет.

– Так что же мне делать?

– Пойди разбуди электрика и прикажи ему исправить это недоразумение.

– Любимая, что-то ты сегодня не в духе. А ведь в такой вечер ты должна признать меня героем.

– А ты меня – героиней, Макбет. Вы искали у Кетнес?

– У Кетнес? С чего ты решила, что нам надо искать именно там?

– Той ночью, на празднике, Дуфф сказал, что переночует у двоюродного брата.

– Верно.

– А тебя не удивило, что у детдомовского ребенка тут обнаружился вдруг двоюродный брат?

– Не все двоюродные браться согласятся… – Макбет нахмурился: – По-твоему, Дуфф и Кетнес…

– Макбет, милый мой, лишь женщины достаточно наблюдательны, чтобы заметить, как двое тайных любовников смотрят друг на друга.

Глядя в темноту, Макбет несколько раз моргнул, а потом обнял Леди и прижал ее к себе. Что стало бы с ним без нее?

– Когда мы с тобой смотримся в зеркало, я тоже это замечаю, – прошептал он ей на ухо, – спасибо, любимая. Ложись спать, а я прикажу Леноксу срочно выехать к Кетнес.

– Дали, – сказала она.

– Что?

– Свет дали. Смотри – город опять светится.

Макбет открыл глаза и посмотрел на ее лицо, а потом перевел взгляд вниз. Светящийся щит с рекламой «Баккарди» окрасил их обоих красным.

– Ленокс?! – обхватив себя руками, Кетнес стояла на пороге и стучала зубами от холода. – Инспектор Сейтон?

– Старший инспектор Сейтон, – поправил ее худощавый мужчина, оттолкнув ее и войдя в квартиру.

– Что вам нужно? – спросила она.

– Прости, Кетнес, – ответил Ленокс, – приказ. Дуфф у тебя?

– Дуфф? С какой, собственно, стати он должен быть у меня?

– И с какой, собственно, стати тебе признаваться? – Сейтон махнул рукой, и четверо вооруженных гвардейцев исчезли в четырех комнатах. – Мы полагаем, что ты прячешь его. И ты прекрасно знаешь, что он объявлен в розыск.

– Ищите, где хотите, – сказала она.

– Спасибо за разрешение, – с издевкой поблагодарил Сейтон, с ног до головы оглядев ее, и Кетнес пожалела, что не надела поверх тонкой ночной рубашки еще что-нибудь. А потом Сейтон улыбнулся, и Кетнес взрогнула. Его губы словно превратились в тонкую щель, а глаза сузились, прямо как у змеи.

– Ты пытаешься задержать нас, верно? – спросил он.

– Задержать? – переспросила она, в надежде, что ее голос не дрожит от страха.

– Шеф, – из комнаты вышел один из гвардейцев, – тут лестница на крышу.

– Вон оно что… – Сейтон не сводил глаз с Кетнес. – Интересно. Значит, мы позвонили в домофон, и ты сразу же выпустила кошку прогуляться на крышу. Я угадал?

– Естественно, нет, – ответила она.

– Тебе разумеется, известно, что тех, кто не только скрывает преступников, но еще и лжет полицейским, ждет более суровое наказание?

– Я не лгу, инспектор Сейтон.

– Старший… – Он сдержался, и его губы вновь растянулись в улыбке. – Вот только сейчас, Кетнес, ты имеешь дело с гвардией, а работать мы умеем. И, отправляясь на операцию, мы обычно заранее изучаем план здания. – Он поднес к губам рацию: – Альфа – Чарли. Осмотрите крышу. Прием.

Он нажал кнопку на рации, и оттуда послышалось тихое шипение, и Кетнес представила вдруг, как где-то совсем далеко отсюда волны набегают на морской берег.

– Альфа, Дуфф пока не обнаружен, – ответили по рации. – Здесь хорошие условия для ареста, подтвердите, что объект нужно застрелить, когда мы обнаружим его. Прием.

Кетнес заметила, как посуровел взгляд Сейтона. Его голос тоже зазвучал жестче:

– Дуфф чрезвычайно опасен, и на его счету жизни многих полицейских. Приказ дан комиссаром полиции, и вы обязаны его выполнить.

– Ясно. Отбой.

Четверо гвардейцев вернулись в гостиную:

– Шеф, его здесь нет.

– Что-нибудь обнаружили?

– На полу в спальне я нашел вот это. Лежало рядом с дверью, – один из полицейских протянул Сейтону теннисную ракетку и украшения.

Сейтон взял ракетку и склонился над украшениями – так низко, что Кетнес показалось, будто Сейтон решил их обнюхать. Потом он выпрямился, посмотрел на нее и ухватился за ручку ракетки.

– Слишком большая ракетка, Кетнес, а ручки у тебя маленькие. И откуда такая странная привычка – разбрасывать по полу сережки?

Кетнес выпрямилась. И глубоко вздохнула:

– Знаете, инспектор, привычка и правда скверная. Все равно что разбрасывать бисер перед свиньями. Впрочем, я надеюсь со временем от нее избавиться. Если вы закончили искать, а кошки на крыше не обнаружено, то мне бы хотелось вернуться в постель. Спокойной ночи, господа.

Глаза Сейтона потемнели, и он открыл было рот, но в этот момент Ленокс положил руку ему на плечо.

– Кетнес, прости за вторжение. Но ты сама работаешь в полиции и должна понимать, что в этом деле мы обязаны обшарить каждый уголок.

Ленокс с гвардейцами направился к выходу, но Сейтон уходить не торопился.

– Хотя порой мы находим в этих уголках кучу всякой дряни, – сказал он. – Значит, обручального колечка он тебе так и не подарил, да?

– Сейтон, чего ты добиваешься?

Он улыбнулся своей отвратительной улыбкой:

– Действительно, чего же я добиваюсь? – и, развернувшись, зашагал к двери.

Закрыв за ними дверь, Кетнес привалилась к ней спиной. Где же Дуфф? Где он проведет сегдняшнюю ночь? И чего она желает ему? Ада, в котором он и так уже оказался, или спасения, которого он не заслужил?

Ленокс смотрел на капли дождя, заливающие лобовое стекло. После того как в городе вновь появилось электричество, красный сигнал светофора непрерывно мигал. Господи, когда же закончится эта смена и эта бесконечная ночь!.. Как же ему хотелось побыстрее оказаться дома, усесться в кресло со стаканом виски и уколоться. Нет, зависимым он не был. Во всяком случае, проблем у него не возникало. Да, он употреблял, но не злоупотреблял. Это он обладал властью над наркотиком, а не наоборот. Он был одним из тех счастливцев, которым удавалось принимать наркоту и одновременно успешно выполнять свою работу, оставаясь прекрасным супругом и отцом. Можно сказать, что он до сих пор не сорвался только благодаря наркотику. Ленокс сомневался, что выдержал бы, не будь у него этой отдушины. Постоянно держать язык за зубами, чтобы не допустить ошибки. Идти на компромисс, улыбаться, когда тебя тычут мордой в дерьмо, сидеть тихо и не раскачивать лодку, чувствовать, кто хозяин положения, знать, куда дует ветер. Ну ничего, когда-нибудь придет и его очередь решать и приказывать. Да пусть даже и не придет – у него найдутся дела поважнее. Семья. Ведь именно ради них он заварил всю эту кашу. Чтобы они с Шейлой могли поселиться в большом доме в безопасном районе, отправить детей в хорошую школу, раз в год проводить заслуженный отпуск на Средиземном море, позволить себе неплохую медицинскую страховку, покрывающую услуги стоматолога… Господи, семья – как же он любит их! Время от времени, сидя в гостиной, он откладывал в сторону газету и просто смотрел на них и думал, что судьба наградила его подарком, которого он и не ждал. Любовью других людей. И это он – тот, кого в школе называли Альберто-альбиносом и колотили каждую перемену, пока врач не выписал ему справку, в которой говорилось, что мальчик не выносит яркого света и ему рекомендуется проводить побольше времени в классе, рядом с учителем. Но, несмотря на вечную бледность и хрупкое телосложение, природа наградила Ленокса отлично подвешенным языком. Именно благодаря ему Леноксу удалось завоевать Шейлу: говорил он громко и много, за них обоих. А когда он впервые попробовал кокаин, его ораторские таланты раскрылись в полной мере. Вдохнув кокаин, Ленокс словно превратился в улучшенную версию себя самого – он ощутил прилив сил и избавился от страха. Во всяком случае, на какое-то время. Впоследствии он уже не мог обходиться без кокаина – боялся вновь стать прежним. Однако Ленокс понимал, что кокаин – это путь в никуда, поэтому поменял наркотик. Всего один укол в день. Не больше. Кому-то нужно пять. Тем, чья жизнь уже закончилась. Ему до них еще далеко. Отец ошибался – у него есть сила воли. И у него все под контролем.

– Все под контролем?

Ленокс взрогнул:

– Что, прости?

– Я про список, – сказал с заднего сиденья Сейтон, – что там у нас осталось?

Ленокс зевнул:

– Главное управление. Последний пункт.

– Управление у нас немаленькое.

– Да. Но завхоз говорит, что у Дуффа всего три ключа. Один от Отдела по борьбе с наркотиками, второй – от Убийств.

– А третий?

– Гараж, где работают криминалисты. Но если у него есть возможность спрятаться в теплом сухом кабинете, то зачем ему лезть в сырой подвал, где он наверняка заработает себе воспаление легких?

Полицейская рация зашипела, и гнусавый голос сообщил, что все номера в «Обелиске», в том числе и расположенный в пентхаусе люкс, проверены, однако объект не обнаружен.

Когда они подъехали к Управлению, завхоз уже стоял и ждал их с огромной связкой ключей в руках. Леноксу, Сейтону и восьми полицейским понадобилось меньше двадцати минут, чтобы осмотреть Отдел по борьбе с наркотиками. С Отделом по расследованию убийств они управились еще быстрее. И это при том, что они даже умудрились заглянуть в вентиляционный короб и под потолочную обшивку.

– Все на этом, – зевнул Ленокс, – расходимся по домам, ребята. Поспим пару часов, а завтра продолжим.

– Гараж, – сказал Сейтон.

– Я же сказал…

– Гараж.

Ленокс пожал плечами:

– Ты прав, да это и недолго. Ребята, вы давайте по домам, а мы с Сейтоном и Олафсоном осмотрим гараж.

Приказав завхозу следовать за ними, они втроем вошли в лифт и спустились в подвал. Завхоз отпер дверь и зажег свет.

Пока лампы медленно нагревались, становясь ярче, до Ленокса донесся какой-то звук.

– Вы слышали? – прошептал он.

– Нет, – ответил завхоз, – но если ты и слышал что-то, то это крысы.

Но в это Леноксу не верилось. Это был не шорох, а скорее скрип. Так скрипят ботинки.

– Вот напасть, – вздохнул завхоз, – и никак не избавишься от них.

Наконец лампы загорелись как следует. В подвале было пусто, лишь посредине стоял рабочий стол на колесиках, а рядом – накрытый брезентом «вольво» Банко. В противоположной стене виднелось пять дверей.

– Если хочешь избавиться от крыс, – сказал Сейтон, снимая пистолет с предохранителя, – спроси меня как. Олафсон, начинаем слева.

Ленокс наблюдал, как лысый полицейский с поразительным проворством двинулся к двери. По пятам за ним шагал Олафсон. Словно в хорошо отрепетированном танце они по очереди открывали двери и осматривали помещения: Сейтон распахивал дверь, Олафсон, подняв пистолет, заходил внутрь и тут же опускался на колено, а Сейтон проходил мимо, в помещение. Ленокс начал терять терпение. Дозы ему явно не хватало. Ну наконец-то, последняя дверь. Сейтон дернул за ручку.

– Заперто! – крикнул он.

– Да, проявочная всегда запирается, – подтвердил завхоз, – потому что фотографии считаются доказательством. Но ключей от проявочной у Дуффа не было. По крайней мере, я их ему не давал.

– Значит, на этом все, – сказал Ленокс.

Сейтон с Олафсоном опустили пистолеты и быстро вернулись ко входу. Завхоз распахнул перед ними дверь.

Ну наконец-то.

Сейтон протянул завхозу руку:

– Ключ.

– Что-что?

– От проявочной.

Завхоз взглянул на Ленокса. Тот вздохнул, но кивнул, и завхоз отцепил от связки ключ и отдал его Сейтону.

– Чего это он делает? – спросил завхоз, глядя, как Сейтон с Олафсоном прошли мимо «вольво» и двинулись назад, к проявочной.

– Работает, – огрызнулся Ленокс.

– Нет, я про нос. Он как будто вынюхивает что-то, прямо как животное!

Ленокс кивнул. Значит, не ему одному кажется, что Сейтон временами похож на… Нет, на что именно – он затруднялся сказать. Но не на человека – это точно.

Сейтон чувствовал его. Запах. Тот же, что был на ферме в Файфе и в квартире у Кетнес. Дуфф либо здесь, либо ушел совсем недавно. Сейтон повернул ключ и открыл дверь. Олафсон вошел внутрь и у порога опустился на одно колено. От выключателя возле двери свет зажигался повсюду, кроме проявочной. Ну естественно. Здесь же проявляют фотографии…

Сейтон зашел внутрь. Сильный запах реагентов перебивал запах добычи. Запах Дуффа. Нащупав внутри выключатель, Сейтон надавил на него, но свет не зажегся. Возможно, когда отключали электричество, здесь вылетели пробки. Или кто-то вывинтил лампочку. Сейтон зажег фонарик. Над столом была протянута веревка, а на ней висели снимки. Сейтон посветил на них фонариком. Кинжал с окровавленным лезвием и пятнами крови на рукоятке. Дуфф побывал здесь – в этом Сейтон не сомневался.

– Эй! Ну что там?!

Ленокс. Наш маленький хилый альбиносик хочет домой. Потеет и зевает. Слабак.

– Иду! – Сейтон погасил фонарик. – Олафсон, выходим.

Он пропустил Олафсона вперед, захлопнул за ним дверь и остался стоять, прислушиваясь к темноте. Пусть Дуфф подумает, что опасность миновала, и расслабится. Сейтон медленно направил дуло на фотографии и нажал курок. Оружие в его руках дернулось, грохот ударился о барабанные перепонки. Изрешетив стену так, чтобы отметины от пуль образовали крест, Сейтон вновь зажег фонарик, подошел к продырявленным фотографиям и сдвинул их в сторону.

За ними он увидел лишь изрешеченную пулями стену.

И никакого Дуффа.

От выстрелов в ушах по-прежнему звенело. Сейтон заметил, что одна из отметин была особенно глубокой – видимо, две пули случайно угодили в одно и то же место.

Ну разумеется.

Сейтон вышел из проявочной и подошел ко всем остальным.

– Что там случилось? – спросил Ленокс.

– Мне просто не понравились фотографии, – ответил Сейтон, – кое-где мы все же забыли поискать.

– Да… – простонал Ленокс, – в наших собственных постелях.

– Дуфф размышляет так же, как жертвы воздушных налетов во время войны. Он прячется в воронке от бомбы, потому что ему кажется, будто бомбы в одно и то же место не попадают.

– Что за хрень…

– Он прячется на ферме в Файфе. Поехали!

Когда свет в гараже погас, дверь захлопнулась, а человеческие шаги стихли, крыса выбралась из своего убежища и засеменила по влажному каменному полу к машине. Ей хотелось добраться до пропитанного кровью водительского сиденья. Крыса чувствовала ее запах – влажный и сытный, запах крови, пролитой сутки назад. Ей нужно было лишь преодолеть брезент, наброшенный на машину. Крыса прогрызла в нем дыру и оказалась, наконец, внутри. Она перебралась через выступ, отделяющий пассажирское сиденье от водительского, прокралась мимо рычага переключения скоростей и оказалась на резиновом коврике возле водительского сиденья. И уткнулась в большие кожаные ботинки. Когда один ботинок вдруг скрипнул и сдвинулся с места, крыса вздрогнула и замерла, а потом встала на задние лапки и принюхалась. Чудесное, заляпанное кровью водительское сиденье было занято.

Дуфф прислушивался к шороху удаляющихся крысиных лапок. Потом он разжал впившиеся в руль пальцы и понял, что сердце его перестало бешено колотиться и теперь просто билось как обычно. Когда Сейтон со своими спутниками явился в гараж, сердце у Дуффа застучало так громко, что он даже испугался, как бы этот стук его не выдал. Он взглянул на часы. Еще пять часов до рассвета. Он попытался подвинуться, но брюки прилипли к сиденью. Кровь Банко удерживала его здесь. Но он должен убраться отсюда. Прочь.

Вот только куда? И как?

Приехав в город, Дуфф думал, что здесь, в толпе, намного проще затеряться, чем на шоссе, автобанах и проселочных дорогах. Поэтому он оставил машину неподалеку от «Обелиска», а сам зашел в казино, зная, что кроме «Инвернесса» это единственное место, которое не закрывается на ночь. Переночевать в одном из номеров он, естественно, не мог: первое, что Макбет сделает, – это прикажет прочесать все городские отели и ночлежки. Он предпочел сесть возле игрового автомата, медленно кормить его монетками, позволяя автомату себя грабить. Дуфф смотрел на экран, размышляя – нет, пытаясь размышлять, – как ему ускользнуть от преследования. Сердечко. Кинжал. Корона. Трех одинаковых картинок на экране он так и не дождался. Спустя несколько часов он спустился в бар и взял пива в надежде, что это хоть немного приведет в порядок его мысли. Прямо над головой бармена висел телевизор с выключенным звуком. Сперва по телевизору шла прямая трансляция пресс-конференции в Главном управлении, а потом на экране появилось вдруг знакомое лицо с белым шрамом. Его собственная фотография, а внизу надпись: «РАЗЫСКИВАЕТСЯ». Из «Обелиска» Дуфф выскочил, подняв воротник пальто и низко наклонив голову. От холодного ночного воздуха в голове наконец прояснилось, и он решил, что на ночь лучше всего будет спрятаться в гараже, их старом любовном гнездышке.

На него надвигалась пятница, рабочий день, и ему нужно выбраться отсюда, пока люди не заспешили на работу мимо газетных киосков, со стоек которых на них будет смотреть его лицо.

Дуфф засунул руку в карман куртки, и его пальцы наткнулись на гладкий бумажный сверток. Он вытащил его из кармана, и ему представилось лицо Эвана, который получил такой долгожданный подарок. Дуфф услышал собственный всхлип. Стоп. Нельзя. Он обещал себе не думать о них сейчас! Скорбь – роскошь, которую он позволит себе, если спасется.

Он зажег свет в салоне машины, сорвал бумагу, вытащил накладную бороду, открыл тюбик с прозрачным клеем и намазал им вокруг рта, подбородок и внутреннюю часть бороды. Глядясь в карманное зеркальце, Дуфф наклеил бороду и натянул на голову вязаную шапочку, прикрывавшую верхнюю часть шрама. Потом он надел очки. Под их несуразно широкой оправой скрылась нижняя часть шрама, обезображивающая щеку и нос. Дуфф заметил, что чуть испачкал щеку над бородой клеем, и принялся шарить по карманам в поисках салфетки или носового платка. Тщетно. Он открыл бардачок, отыскал там записную книжку и потянул за первую страницу. Но остановился. На бумаге отпечатались буквы. На листочке, который располагался поверх этого, кто-то совсем недавно что-то написал. Впрочем, какая разница? Дуфф вырвал листок и, вытерев клей со щеки, сложил листок и убрал его в карман. Записную кижку он убрал обратно в бардачок.

Вот так.

От откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза.

Пять часов. Зачем он наклеил бороду уже сейчас? Кожа под ней уже начала чесаться.

Он вновь задумался, стараясь в мыслях не возвращаться в Файф. Ему нужно найти убежище здесь, в городе. Все дороги будут перекрыты. Кроме как в городе и в Файфе, ему все равно больше нигде не спрятаться, а за пределами города у него нет знакомых, которые согласились бы укрыть убийцу полицейских. Его вдруг словно током ударило. А ведь он и правда не знает никого, кто захотел бы ему помочь. Ни здесь, ни еще где-то. Хотя люди вполне охотно общались с ним, так что открытой неприязни он у них не вызывал. Но они его не любили. Впрочем, с чего бы им его любить? Разве он когда-нибудь совершал что-то только ради других, а не ради себя самого? У него имелись партнеры, а не друзья. А сейчас, когда Дуффу действительно понадобилась помощь, друг, кредит доверия, он стал в глазах окружающих тем, чья кредитная история доверия не заслуживала. Дуфф взглянул на себя в зеркало. Как же он жалок!.. Как загнанный лис, до которого того и гляди доберутся охотники. Сейтон, новая ищейка Макбета, уже оскалил зубы и готовится схватить его. Он должен спрятаться. Но где? Где отыскать такую нору, в которой лиса почувствует себя в безопасности?

Пять часов до рассвета. До пятницы. До дня рождения его…

Нет! Никаких слез! Главное сейчас – выжить. Мертвец не сможет никому отомстить.

Он должен продержаться до рассвета, а потом перебраться куда-то еще. Возможно, на одну из закрытых фабрик. Хотя нет, от этой мысли он уже отказался. Макбет прекрасно знал, где Дуфф может спрятаться. Черт, его мысли повторялись, он возвращался на прежнее место, как те, кто заблудился и потерял ориентир.

Он совершенно вымотался, но засыпать себе запретил. Эвану никогда не исполнится десять. Черт! Нет, нужно отвлечься… Дуфф внимательно оглядел приборную панель перед собой. Потом вытащил из кармана листок, разгладил его и вгляделся в оставшиеся следы от букв. Порывшись в бардачке, Дуфф отыскал там карандаш и, держа его наискось, принялся водить грифелем по бумаге, так что на месте вмятин появились белые линии. Белое на сером фоне…

Адрес. Кожевенная улица… Улица с таким названием в городе действительно имеется, вот только Шестого округа тут нет. А в этой стране на округа поделены лишь два города. Этот и Капитоль. Интересно, когда была написана эта записка? Надолго ли такие вмятины от карандаша остаются на бумаге? И что значит «тихая гавань»?

Дуфф погасил в салоне свет и прикрыл глаза. Наверное, нужно все же немного вздремнуть.

Капитоль. Пятница. Где-то он уже видел это сочетание, причем сравнительно недавно.

Задремывая, Дуфф постарался вызвать в памяти ассоциации, связанные с этими словами. И взрогнул.

Открыв глаза, он вновь зажег свет.

Глава 23

– Мы с Мередит решили пожениться, – объявил Дуфф. Он словно проглотил солнце, которое теперь так и светилось в его глазах.

– Вон оно что… Что-то вы… хм… быстро.

– Ага! Макбет, будешь свидетелем у меня на свадьбе?

– Я?

– Ясное дело, ты! Кто ж еще?

– Э-эхм… А когда…

– Шестого июля. У родителей Мередит, в их летнем доме. Все уже на мази, даже приглашения мы сегодня разослали.

– Спасибо за предложение, Дуфф. Я должен подумать.

– Подумать?

– Я… я в июле надолго уезжаю. Поэтому вряд ли получится.

– Уезжаешь? Об этом ты мне ничего не говорил!

– Да, наверное, забыл.

– Слушай, мы с тобой вообще давно не виделись. Как дела-то? Мередит все про тебя спрашивает.

– Правда? Да ничего, все в порядке. Просто немного занят.

– И куда ты поедешь?

– В Капитоль.

– В Капитоль?

– Да. Я никогда… ну… никогда там не бывал. Пора мне посмотреть столицу. Говорят, там намного лучше, чем тут.

– Макбет, дорогой мой, слушай, выброси ты свой билет до Капитоля – я оплачу. Я женюсь, а мой лучший друг не придет на свадьбу – этому не бывать! Представь, сколько у Мередит незамужних подружек…

– А из Капитоля я еду за границу. Я надолго уезжаю, Дуфф. Практически на весь июль.

– Но… Это из-за того, что вы с Мередит тогда вроде как шашни крутили?

– Так что, если мы какое-то время не увидимся, удачи тебе со свадьбой и… со всем остальным.

– Макбет!

– Мне пора.

– Макбет!

– Но знаешь, Дуфф, спасибо. Я у тебя в долгу – за драконью кровь. И никогда этого не забуду. Передавай привет Мередит и поблагодари ее от меня за те наши шашни.

– Макбет!

Макбет открыл глаза. Он лежал на кровати. Ему все это приснилось. И тем не менее неужели он тогда сказал имено это? Драконья кровь? Лориэл. Неужели он действительно так сказал?

– Макбет!

Звали из коридора, а теперь в дверь начали бешено колотить. Макбет взглянул на часы. Три часа ночи.

– Это Джек!

Макбет повернул голову. Кровать была пуста. Леди исчезла.

– Вставайте!

Макбет распахнул дверь:

– В чем дело, Джек?

– Она ходит во сне.

– И что? Просто проследи за ней, и все.

– Сегодня все иначе! Она… Пойдемте же!

Макбет зевнул, зажег свет, набросил халат и уже на пороге заметил вдруг, что обувная коробка исчезла.

– Джек, быстрее, веди меня!

Они обнаружили ее на крыше. Джек открыл стальную дверь и попросил Макбета остановиться. Дождь закончился, и теперь сюда доносился только вой ветра и ровный гул машин снизу. Леди стояла на самом краю, так что свет от рекламного щита падал прямо на нее, но спиной к Джеку и Макбету. Ветер трепал подол ее тонкой ночной рубашки.

– Леди! – позвал Макбет и сделал шаг к ней, но Джек остановил его:

– Психиатр не советовал будить ее, когда она ходит во сне.

– Но она же может упасть!

– Она часто сюда поднимается и подолгу стоит вот так, – сказал Джек, – но она все видит, хотя и спит. Психиатр сказал, что лунатики почти никогда не падают. А вот если их разбудить, они могут упасть.

– Почему мне не говорили, что она ходит сюда? Я-то думал, она только по коридору бродит.

– Она настрого запретила рассказывать вам, что делает во сне.

– И что же она делает?

– Иногда и правда просто бродит по коридору. Или спускается в прачечную и моет там руки. Трет их мылом, пока кожа не станет красной. А еще поднимается на крышу.

Макбет смотрел на нее. Его любимая Леди. Такая беззащитная и ранимая в ночной темноте, на пронизывающем ветру. Такая одинокая в потемках своего разума… Она рассказывала ему об этом, но показать не могла. И что-либо сделать он был не в силах. Ему оставалось лишь ждать, когда она сама решит вернуться оттуда, из тьмы. Такая близкая и тем не менее недостижимая.

– Тогда почему ты думаешь, что именно сегодня она может упасть?

Джек изумленно посмотрел на Макбета:

– Но я так вовсе не думаю.

– Тогда в чем же дело, Джек?

– В смысле?

– Почему ты так встревожился, что решил меня разбудить?

В эту секунду тучи на миг разошлись, и между ними блеснула луна. Словно по команде Леди развернулась и двинулась к ним.

– Вот почему…

– Господь всемогущий, спаси нас! – Макбет в ужасе отшатнулся.

В руках Леди держала какой-то комок. Спустив с одного плеча сорочку, она прижимала комок к обнаженной груди. Макбет разглядел голову младенца, а в ней – четыре черных отверстия.

– Она спит? – спросил он.

– Кажется, да, – прошептал Джек.

Они пошли следом за Леди вниз по лестнице, а потом до номера, где она легла в кровать и укрыла себя и ребенка одеялом.

– Давайте заберем это у нее?

– Нет, оставим, – ответил Макбет, – ничего страшного не случится. Но я хочу, чтобы ты сегодня ночью посидел возле нее. У меня завтра утром важное интервью, и мне надо выспаться, поэтому дай мне ключ от какого-нибудь другого номера.

– Конечно, – сказал Джек, – только попрошу кого-нибудь подменить меня внизу за стойкой.

Когда Джек вышел, Макбет погладил щеку младенца. Холодная. Окоченевшая. Ребенок, чья жизнь разрушена. Когда-то они с Леди тоже были такими. Но им удалось все исправить. Нет, это Леди удалось. Макбету помогли. Банко. А до этого, в детдоме, Дуфф. Если бы Дуфф не убил Лориэла, Макбет рано или поздно наложил бы на себя руки. Даже когда он сбежал из детдома, в его сердце по-прежнему зияли четыре черных дыры. Которые нужно было чем-то заполнить. Лучшим наполнителем оказались наркотики: их было проще всего достать и действовали они быстро. Но он, Макбет, по крайней мере, остался в живых. Благодаря Дуффу, чтоб он провалился.

И, конечно же, Леди. Которая показала ему, что сердце можно заполнить любовью, а боль вылечить ласками. Он погладил ее по щеке. Теплая. Мягкая.

Существует ли путь назад или же отступление они не продумали? Неужели они рассчитывали только на победу? Да. И они победили. Вот только что делать, если на вкус победа горчит и стоит чересчур дорого, так что поражение по сравнению с ней кажется наилучшим выходом? Что делать в этом случае? Поменять корону на коня, униженно попросить о прощении и вернуться к прежней доле? А что ты делаешь, когда подходишь к краю крыши, делаешь шаг – и исхоженная ногами шлюх брусчатка несется прямо на тебя? Неужели ты тогда начнешь умолять силу притяжения вернуть все назад и простить тебе тот неосторожный шаг? Нет. Ты примешь ситуацию такой, какая она есть. И постараешься извлечь из нее пользу. Попробуешь приземлиться на ноги и обойтись парой сломанных костей. Но ты выживешь. И станешь лучше, ведь теперь ты будешь знать, что не стоит так близко подходить к краю.

На пороге появился Джек.

– Я нашел себе сменщика, – сказал он, протягивая Макбету ключ.

Макбет удивленно посмотрел на него:

– От номера Дункана?

Джек испуганно прижал руку к губам:

– Я просто подумал, что это лучший номер… Но вы, наверное, не захотите…

– Все в порядке, Джек, так я буду рядом, если вдруг понадоблюсь. В привидений я не верю, и к тому же призрака Дункана мне можно не бояться.

– Это верно, с чего бы.

– О том и речь. Доброй ночи.

Они явились тотчас же, стоило ему только закрыть глаза.

Дункан и Малькольм, они лежали под одеялом с двух сторон от него.

– Нам втроем здесь будет тесновато! – завопил Макбет, сталкивая их на пол. Они зашипели и исчезли.

Вскоре дверь открылась и в номер на цыпочках вошли они: Банко, Флинс и Дуфф – каждый из них держал наготове кинжал.

– Чего вам нужно?

– Восстановить справедливость и воскресить сон.

– Ха-ха-ха, – расхохотался Макбет, ворочаясь в кровати, – еще не рожден тот, кто может навредить мне! И одной лишь Берте под силу выгнать меня из кресла комиссара! Я вечен! Макбет вечен! Убирайтесь прочь, метрвецы!

Глава 24

Фред Зиглер зевнул.

– Фред, выпей кофе, – распорядился капитан судна «Гламис». – Зачем нам в такую погоду лоцман, который клюет носом? Скажи, почему ты вечно хочешь спать?

– Постоянная суматоха, недосып, – ответил Фред. Не мог же он сказать, что зевает, потому что постоянно боится. Фред видел те же признаки нервозности у своей собаки, но, к счастью, люди считают, что зевота свидетельствует о совершенно противоположном. Зеваешь? Ну, значит, ты совершенно спокоен. И тебе скучно.

Или ты просто не выспался.

Капитан схватился за селектор, связался с камбузом и приказал принести кофе. Провода селектора тянулись вниз, до камбуза, минуя несколько палуб: «Гламис» был большим судном. И высоким. Еще каким.

Фред Зиглер подавил очередной зевок и посмотрел на фьорд. Он знал каждую шхеру, каждую отмель, каждую яму и каждую запятую в местных морских законах, регулирующих здесь судоходство. Ему было известно, где в этом порту течение наиболее сильное, где бывают волны и где тихо, а еще он знал каждую швартовую тумбу на причале. Нет, вовсе не фьорд был причиной его тревоги. Фьорда он не боялся: по нему Фред запросто мог провести судно вслепую, что и проделывал неоднократно. И не из-за погоды он волновался. Ветер был сильным, и стекло перед ними уже покрылось пеной и солью. Однако он проводил более крупные и мелкие суда даже в ураган, не видя ни единого ориентира. Не пугало его и возвращение на берег в утлом ботике, хотя на воде ботик держался не лучше коровы. Достаточно было легкого бриза, и он начинал черпать воду, а если ветер усиливался, ботик принимался волчком вертеться на волнах, если, конечно, штурман не умел как следует управляться с волнами.

Фред Зиглер зевал, оттого что боялся одного момента: когда капитан отдаст приказ спустить красно-белый флаг, говорящий о том, что на борту находится лоцман. Или, точнее говоря, боялся покидать корабль. Спускаться по веревочному трапу.

За двенадцать лет работы лоцманом он так и не привык подниматься и спускаться по длинному трапу. Нет, он не боялся свалиться в воду, хотя и понимал, что как раз этого бояться, может, и стоило бы, ведь плавать Фред не умел.

Высота – вот что пугало его.

Парализующий ужас от осознания того, что вскоре судно замедлит ход и ему, Фреду, придется перелезть через борт. Судно было достаточно большим, и даже в такую погоду спуститься по трапу вниз было несложно. Но само осознание, что от поверхности его отделяют пятнадцать метров пустоты… Так было всегда, и таким Фред навсегда и останется. Без этого страха у него и дня не проходило – именно об этом думал Фред, просыпаясь по утрам и засыпая по вечерам. Впрочем, ну и что с того? Ему на каждом шагу попадались люди, всю жизнь просидевшие в должностях, совершенно им не подходящих.

– Ты здесь уже столько раз ходил, – сказал Фред, – попроси Береговую службу освободить тебя от лоцмана.

– Освободить от лоцмана? – удивился капитан. – Но я не хочу лишиться твоей компании, Фред. Что случилось? Я тебе не нравлюсь?

«Мне судно твое не нравится, – подумал Фред, – уж больно твоя посудина здоровенная по сравнению со мной».

– Кстати, ты теперь и так меня не скоро увидишь, – сказал капитан.

– Это еще почему?

– Грузов все меньше. В прошлом году «Гравен» обанкротился, а потом и «Эстекс» закрыли. Сейчас увозим остатки.

Фред и правда заметил, что на этот раз осадка у судна меньше, чем обычно, словно и нагружено оно не так, как раньше.

– Жаль, – сказал Фред.

– Ну уж нет, как раз наоборот, – мрачно возразил капитан. – Столько лет перевозить эту ядовитую дрянь, из-за которой люди мрут как мухи… Уж поверь мне, я порой даже уснуть не мог от этой мысли и все думал, а каково было капитанам на судах, которые везли рабов? Тут пока найдешь себе оправдание, всю голову сломаешь. Что такое хорошо и что такое плохо – это мы с детства знаем, но потом мы учимся пользоваться нашим волшебным мозгом, а с его помощью можно придумать великое множество отговорок и оправдать ими самую великую подлость. Нет, Фред, я ни за что в жизни не зайду в эту грязную воду без лоцмана, пусть даже Береговая служба и разрешит. Тут в среду мы ждали своей очереди на заход в порт, как вдруг капитан порта дал нам разрешение войти первыми. Причем совершенно бесплатно.

– Вот повезло-то!

– Ага. И тогда я повнимательнее посмотрел на грузовые накладные. На борту у нас было два «Гатлинга» – ну знаешь, пулеметы. Прямо как при Кеннете. Эй, парень, ты давай поосторожнее! Смотри не обвари нашего лоцмана!

Судно подпрыгнуло на волне, бородатый юнга потерял равновесие, и несколько капель кофе упали на черную лоцманскую униформу. Юнга пробормотал извинения, быстро поставил чашки на столик и поспешил к выходу.

– Прости, Фред. Даже в этом городе, где безработных тьма-тьмущая, людей в экипаж не найдешь – особенно тех, кто качки не боится. Этот вот тип явился к нам сегодня утром. Сказал, что и прежде работал на камбузе, только вот документы потерял.

Фред отхлебнул кофе.

– Ни в море не выходил, ни кофе варить не умеет.

– Да уж, – вздохнул капитан. – Хорошо, что мы только в Капитоль возвращаемся, а дальше никуда не пойдем. Ну вот, Хорнхолмен прошли, значит, самое страшное тоже позади. Вызову твой бот и попрошу нашего боцмана сбросить трап.

– Угу, – Фред сглотнул, – самое страшное позади.

Усевшись на стул в коридоре, Макбет скрестил на груди руки и уставился на дверь.

– Что он там делает?

– В психиатрии я не особо разбираюсь, – ответил Джек. – Принести вам еще кофе?

– Нет, никуда не уходи. Ты сказал, он хороший специалист?

– Да, господин Альсакер считается лучшим в городе.

– Хорошо. Хорошо. Господи, какой ужас… – Макбет наклонился вперед и закрыл лицо руками. До интервью оставался час. Макбет проснулся до рассвета – его разбудили крики из номера Леди. Прибежав туда, он увидел, что она стоит возле кровати и показывает на мертвого младенца пальцем.

– Смотри! – закричала она. – Смотри, что я наделала!

– Любимая, ты тут ни при чем. – Он попытался обнять ее, но она вырвалась и, всхлипывая, упала на колени.

– Не называй меня любимой! Меня нельзя любить! Кто полюбит детоубийцу?! – Она повернулась к Макбету. В ее взгляде светилось безумие. – Даже детоубийца не должен любить детоубийцу. Убирайся!

– Дорогая моя, иди сюда. Давай приляжем на минутку.

– Вон из моей спальни! И не трогай ребенка!

– Ты с ума сошла. Это тело все равно сегодня сожгут.

– Только тронь ее, Макбет, – и я тебя убью, обещаю! – Она взяла мертвого младенца и вновь принялась его укачивать.

Макбет сглотнул. Ему отчаянно не хватало утренней дозы.

– Ладно. Я просто захвачу кое-какую одежду и не стану тебя больше тревожить. – Он подошел к гардеробу и открыл ящик. Пусто. Макбет ошарашенно разглядывал пустой ящик.

– Сожалею, но ничего не осталось, – проговорила она, – принеси побольше. Без него нам с тобой не обойтись.

Он вышел из комнаты, но за зельем не пошел, а вместо этого послал Джека за психиатром.

Макбет вновь взглянул на часы. Сколько времени понадобится, чтобы восстановить ее помутившийся разум?

Словно отвечая на его вопрос, дверь скрипнула, и Макбет вскочил. На пороге стоял какой-то коротышка с жиденькой бороденкой. Нависавшие над глазами веки были, казалось, в несколько раз больше самих глаз.

– Ну как там? – спросил Макбет. – Господин… э-э…

– Господин Альсакер, – подсказал Джек.

– Я дал ей успокоительного, – ответил психиатр.

– А что с ней случилось?

– Сложно сказать.

– Сложно? Вас называют лучшим психиатром в этом городе.

– Весьма польщен, господин Макбет, но даже лучшим не всегда известно, на какие фокусы способен человеческий разум.

– Вы ее вылечить.

– Как я уже сказал, о разуме нам известно так мало, что с вашей стороны весьма самонадеянно просить…

– Доктор, я не прошу. Я выдвигаю ультиматум.

– Ультиматум, господин Макбет?

– Если вы не вылечите ее, мне придется арестовать вас по закону о шарлатанстве.

Альсакер пристально разглядывал его из-под гигантских полуопущенных век.

– Вижу, вы не выспались и не в себе, комиссар. Я бы рекомендовал вам воздержаться сегодня от работы и остаться дома. Что же касается вашей жены…

– Вы ошибаетесь, – заявил Макбет, вытаскивая кинжал, – а в наше непростое время наказание за скверно выполненную работу бывает невероятно строгим.

– Господин Макбет… – начал было Джек.

– Хирургия, – продолжал Макбет, – вот что делают настоящие доктора. Они отрезают больной орган. Они не думают о боли, которую причиняют пациенту, – иначе они испугались бы. Они отрезают небольшой кусочек – опухоль или гниющую ногу – ради спасения всего тела. Сами по себе ни опухоль, ни нога не опасны, но ими следует пожертвовать. Разве я не прав, доктор?

Психиатр склонил набок голову:

– А вы уверены, господин Макбет, что обследовать нужно вашу жену, а не вас?

– С условиями вы теперь знакомы, доктор.

– Мне пора идти. Так что, если хотите, можете воткнуть этот кинжал мне в спину.

Альсакер повернулся и двинулся к лестнице. Макбет посмотрел на собственную руку, сжимающую кинжал. Господи, что же он творит?

– Альсакер! – догнав врача, Макбет бросился перед ним на колени. – Пожалуйста, вы должны, должны ей помочь! Кроме нее, у меня никого нет. Нужно вернуть ее! Верните мне ее! Я заплачу любые деньги.

Альсакер провел рукой по бороде.

– Зелье Гекаты, да? – спросил он.

– Нет, пауэр, – ответил Макбет.

– Ах, ну да, конечно.

– Вам он знаком?

– Под разными названиями, но состав всегда один и тот же. Людям кажется, что это антидепрессант, потому что сперва этот наркотик поднимает настроение. А со временем они превращаются в психопатов.

– Да-да, именно на него она и подсела…

– Я спросил, на что подсели вы, Макбет. Но сейчас я и сам вижу. И давно вы употребляете?

– Я…

– Судя по всему, достаточно недавно. Сперва разрушаются зубы. Потом рассудок. А из тюрьмы, в которую загоняет вас психоз, довольно сложно выбраться. Знаете, как называют тех, кто подсел на «силу»? Узниками.

– Слушайте…

– Узниками. Забавно, правда?

– Альсакер, я пока еще не ваш пациент. И я умоляю вас – не уходите, сделайте все, что в ваших силах!

– Я вернусь, обещаю, но сейчас меня ждут другие пациенты.

– Джек! – бросил Макбет, не сводя глаз с врача.

– Да, господин Макбет.

– Покажи ему.

– Но…

– Это врачебная тайна, и он не имеет права ее разглашать.

Джек распеленал мертвого младенца и показал его доктору, а тот отшатнулся, в ужасе прикрыв рот ладонью.

– Она думает, что это ее ребенок, – сказал Макбет. – Доктор, умоляю, пусть не ради меня или нее, но ради этого города.

Дверь за Макбетом закрылась, и в ухе у него что-то щелкнуло. Он наконец-то попал в психушку – так ему показалось. Стены в тесной комнатушке были обиты чем-то мягким, а из-за стекла сбоку на него смотрели трое мужчин.

– Не бойтесь, – сказал человек, сидящий за столом, – я просто задам вам несколько вопросов. Это не займет много времени.

– Я боюсь не вопросов, – сказал Макбет, усаживаясь на стул, – а ответов.

Ведущий улыбнулся, музыка за стеклом стихла, и он приложил палец к губам, а на стене загорелась красная лампочка.

– С вами программа «На злобу дня» и я, Уолт Кайт, – прокартавил мужчина, наклонившись к микрофону. – Сегодня у нас в гостях новый любимец наших горожан – комиссар полиции Макбет. Совсем недавно он уничтожил Рыцарей севера, одну из самых сильных наркогруппировок в городе, а сейчас разыскивает их подельников среди полицейских. Он завоевал сердца горожан и во многом благодаря своему красноречию пробудил в них надежду на то, что мы вступаем в новую, более радостную эпоху. Вы полицейский, Макбет, а давать такие обещания присуще скорее политикам, вы не находите?

Макбет кашлянул. Он чувствовал, что готов. И что доза пришлась как раз кстати.

– Я обычный человек, Уолт, и в политике не разбираюсь. Я просто рассказываю о накипевшем. И вот что я скажу: у этого города вполне хватит сил, чтобы вновь встать на ноги. Главное – желание. Ни комиссару полиции, ни политикам поднять город с колен не под силу, это – задача самих жителей города.

– Но ими можно руководить и управлять?

– Разумеется.

– Вас прочат на пост бургомистра. Как вам такая идея, Макбет?

– Я комиссар полиции и хочу служить на благо города, выполняя обязанности, которые налагает на меня эта должность.

– Значит, вы – скромный слуга народа. Комиссар Дункан, ваш предшественник, тоже считал себя народным слугой, правда не таким скромным: он обещал в течение года добраться до Гекаты, самого могущественного местного преступника, известного также под именем Невидимая рука. Вы уничтожили Рыцарей севера. Сколько времени у вас уйдет, прежде чем вам удастся арестовать Гекату?

– Во-первых, Гекату не зря называют Невидимой рукой. О Гекате известно удивительно мало – например, тот факт, что он, скорее всего, стоит за производством наркотиков. Однако производство и распространение наркотиков так хорошо отлажено, что здесь, вероятно, идет речь о целой группировке или сети отдельных распостранителей.

– То есть для вас арест Гекаты является менее приоритетным, нежели для Дункана, я правильно понимаю?

– Перед вами комиссар полиции, который не желает бросать все силы на полицейские операции, благодаря которым его будут чествовать как героя и пригласят на торжественный прием в ратушу, однако которые в действительности никак не повлияют на жизнь обычных граждан в этом городе. Даже если мы арестуем человека, называющего себя Гекатой, его место тут же займут другие – и так будет продолжаться до тех пор, пока мы не искореним главную проблему этого города.

– И какую же?

– Безработица, Уолт. Людям нужна работа. Это лучший и самый дешевый способ борьбы с преступностью. Мы можем забить тюрьмы под завязку, но пока по улицам разгуливают толпы голодных…

– Знаете, Макбет, судя по вашим словам, вы и правда решили баллотироваться на пост бургомистра.

– Мне плевать, что вам там привиделось со стороны. Я лишь хочу, чтобы люди в этом городе зажили по-человечески.

– И вам известно, как этого добиться?

– Власти города должны заботиться как об инвесторах, так и о рабочих. Нужно предотвратить уклонение от уплаты налогов со стороны инвесторов, но при этом соблюдать законы по отношению к инвесторам. Рабочие же должны знать, что выполняемая ими работа не представляет собой угрозы для их жизней. У Банко, недавно погибшего полицейского, несколько лет назад умерла жена, Вера, а причиной ее смерти стали ядовитые испарения, которыми она дышала, работая на фабрике. Вера была трудолюбивой женщиной, прекрасной женой и матерью – я знал ее лично и очень любил. Как комиссар полиции обещаю, что в будущем, устраиваясь на работу, можно будет не бояться, что тебя постигнет участь Веры. Существуют и другие способы создать рабочие места. Лучше прежних. Позволяющих прожить лучшую жизнь.

Уолт Кайт улыбнулся, и Макбет понял, что ведущий доволен. Макбет и сам был рад – его мысли еще никогда прежде не были такими ясными. Видно, порошок попался совсем свежий, слова будто сами слетали с языка, такие простые и понятные.

– Вы очень быстро превратились во всенародного любимца, Макбет. И на месте бургомистра Тортелла я счел бы ваши слова вызовом. Формально Тортелл остается вашим начальником, и вам еще нужно дождаться его одобрения, чтобы официально заступить на должность комиссара полиции.

– Помимо бургомистра, у меня имеется еще несколько начальников, Уолт, например, моя собственная совесть и жители этого города. А для меня совесть и благо горожан намного важнее, чем тепленькое местечко комиссара полиции.

– Через четыре месяца, Макбет, у нас состоятся выборы бургомистра, и у тех, кто желает баллотироваться, осталось три недели на то, чтобы выдвинуть свою кандидатуру.

– Ну что ж, Уолт, если ты так говоришь, значит, так оно и есть.

Уолт Кайт рассмеялся и поднял руку.

– На этом мы поблагодарим комиссара полиции Макбета, который, как мне кажется, слегка кривит душой, говоря, что не разбирается в политике. А сейчас – Майлз Дэвис… – Ведущий махнул рукой сидевшим за стеклом операторам. Красная лампочка погасла, и из колонок полилась музыка.

– Спасибо, – улыбнулся Кайт, – ? Ты вообще понимаешь, что этих слов достаточно, чтобы посадить тебя в кресло бургомистра?

– Спасибо за интервью. – Макбет не сдвинулся с места, и Кайт вопросительно посмотрел на него.

– Я ослышался, – медленно и тихо проговорил Макбет, – или в конце ты обвинил меня во лжи?

Кайт растерянно заморгал:

– Обвинил во лжи?

– О, ты об этом… – Кадык репортера заходил ходуном. – Это же шутка, просто… фигура речи, это…

– Брось, я же пошутил, – Макбет улыбнулся и встал: – Ладно, увидимся.

Выходя из здания радиостанции, Макбет знал, что больше Уолт Кайт ему не помешает. А садясь на заднее сиденье лимузина, он понял, что ему не помешают ни «Обелиск», ни Дуфф, ни болезнь Леди. Потому что никогда прежде мысли его не были настолько ясными.

– Езжай помедленнее, – приказал Макбет.

Ему хотелось насладиться этой поездкой. Полюбоваться городом. Ну ладно, пока этот город принадлежит ему не полностью, однако ждать осталось недолго. Потому что Макбет непобедим. И у него отличное лекарство. На светофоре лимузин остановился, и Макбет заметил на обочине мужчину – для пешеходов давно уже загорелся зеленый, но мужчина не двинулся с места. Лицо его закрывал большой черный зонтик, поэтому Макбет разглядел лишь светлый плащ, коричневые ботинки и огромную черную собаку на поводке. И Макбету пришла вдруг в голову странная мысль. А что, если собака никак не может взять в толк, почему у нее есть хозяин и почему ее держат на поводке? Ее кормят, дают порцию еды, и этого достаточно, чтобы она чувствовала себя зависимой. Это единственное, что останавливает собаку, мешает ей броситься на спящего хозяина, перегрызть ему глотку и установить в доме свои порядки. Потому что это очень просто. Сперва нужно понять, как открывается холодильник, – а потом можно заняться хозяином.

Часть 3

Глава 25

– Лучшая в мире шерсть, – продавец благоговейно погладил висящий на вешалке черный костюм.

За окном магазина накрапывал дождь, но волны на фьорде уже немного улеглись.

– Что скажешь, Бонус? – спросил Геката. – Как по-твоему, подойдет Макбету?

– Я думал, ты выберешь смокинг, а не обычный черный костюм.

– Как тебе, конечно же, известно, в церковь в смокинге не ходят, а на этой неделе Макбету нужно посетить похороны, причем не одни.

– Значит, смокинг пока брать не будете? – уточнил продавец.

– Возьмем и то, и другое, Ал.

– Позвольте вам напомнить, что если вы выбираете одежду для торжественного ужина во дворце, то заявленная форма одежды – платье и белый костюм.

– Спасибо, Ал, но это торжество будет не во дворце, а в нашей местной ратуше. А вот фрак – что скажешь? Не слишком, – Геката прищелкнул языком, – вычурно?

– Да, пожалуй, – ответил Бонус, – когда нувориши пытаются вырядиться в одежду настоящих богатеев, они становятся похожи на клоунов.

– Хорошо, значит, темный костюм и смокинг. Пошлешь портного в «Инвернесс», Ал? Все за мой счет.

– Конечно, все сделаем в лучшем виде.

– Ну, а теперь нам нужен смокинг для этого господина.

– Для меня? – удивился Бонус. – Но у меня есть прекрасный…

– Да, я его видел, и поверь мне, тебе нужен новый.

– Правда?

– Твое положение, Бонус, требует безупречной внешности, а ты, ко всему прочему, еще и работаешь на меня.

Бонус не ответил.

– Подберешь нам смокинг, Ал?

– Разумеется! – и продавец засеменил к лестнице вниз, в магазин.

– Я прекрасно знаю, что ты сейчас думаешь, – сказал Геката, – и признаю, что, наряжая нас, я демонстрирую собственную власть, подобно королю, выбирающему униформу для солдат и слуг. Но что я могу сказать? Мне это нравится.

Старик улыбнулся, обнажив неестественно белые и ровные зубы. Интересно, свои ли? Но на этот вопрос ответа у Бонуса не было. Во всяком случае, если это вставная челюсть, то очень странная, украшенная тремя золотыми коронками.

– Кстати, о власти, – продолжал Геката, – тот красивый мальчик, который пришел тогда на торжественный ужин в «Инвернесс», – его ведь зовут Каси?

– Да.

– Сколько ему лет?

– Пятнадцать с половиной, – ответил Бонус.

– Хм. Чересчур молод.

– Возраст не…

– До твоей страсти к молодым мальчикам, Бонус, мне нет никакого дела, и осуждать тебя я тоже не стану. Я лишь хочу сказать, что в его возрасте это. И потенциально может загнать кого-то в ловушку. Впрочем, вижу, тебе этот разговор неприятен, поэтому сменим тему. Значит, Леди больна?

– Если верить психиатру, то да. Сильный психоз. Возможно, надолго. Врач боится, что она может наложить на себя руки.

– Разве доктора могут разглашать такие сведения?

– Возможно, доктору Альсакеру тоже вскоре понадобится новый смокинг.

Геката рассмеялся.

– Пришли мне счет. А этот доктор способен ее вылечить?

– Он говорит, что для этого придется положить ее в больницу. Но мы же этого не хотим, верно?

– Сам посуди. Леди – один из самых важных советчиков нашего комиссара, и в эти сложные дни, если общественность узнает, что она спятила, выглядеть это будет не лучшим образом.

– Но психоз – это…

– Да?

Бонус сглотнул:

– Нет, ничего.

Почему в обществе Гекаты он вечно чувствует себя сопливым подростком? Дело не только во власти, нет, было тут что-то еще, чего Бонус смертельно боялся, но никак не мог понять, чего именно. Нет, не взгляда Гекаты, а скорее того, чего в этом взгляде не было. Осознания пустоты. Пустоты и парализующего холодного мрака.

– Как бы то ни было, – сказал Геката, – я хотел поговорить с тобой о Макбете. Я беспокоюсь за него. Он изменился.

– Правда?

– Я боюсь, он подсел. Впрочем, это вовсе не удивительно – как ни крути, а этот наркотик, как никакой другой, вызывает дикую зависимость.

– Пауэр?

– Да. Но не та сила, что в порошке. А настоящая, реальная власть. Я не рассчитывал, что он так быстро подсядет. От нравственности и сочувствия он уже избавился, теперь власть – его единственная любовница. Ты же слышал его интервью по радио. Уличный мальчишка, безотцовщина метит в бургомистры.

– Но ведь на практике у комиссара полиции больше власти, чем…

– Пока Макбет занимает пост комиссара, он постарается передать полномочия администрации города и лишь потом согласится стать бургомистром. Попомни мои слова: Макбет мечтает полностью заполучить власть над этим городом. Прямо сейчас он считает себя непобедимым. И ему кажется, что он сладит и со мной.

Бонус удивленно уставился на Гекату, а тот, положив обе руки на набалдашник трости, внмательно изучал в зеркале собственное отражение.

– Да, Бонус. Это тебе следовало бы рассказать мне о том, что Макбет собирается открыть на меня охоту. Именно за это я тебе и плачу. А сейчас ты своим маленьким камбалиным мозгом пытаешься сообразить, откуда мне это известно. Давай, спрашивай.

– Я… э-эм… Откуда тебе это известно?

– Он сам сказал это по радио, и ты тоже это слышал.

– Мне показалось, будто он сказал, что, в отличие от Дункана, не считает арест Гекаты первостепенной задачей.

– А когда это политики рассказывали нам по радио, чего они собираются делать ради своих избирателей? Он вполне мог сказать, что не только создаст рабочие места, но и арестует Гекату. Обычно политики обещают все на свете. Вот только говорил он не для избирателей, Бонус. А для меня. При всем честном народе Макбет начинает передо мной лебезить и угодничать. А таких следует опасаться.

– Ты считаешь, что он хочет втереться к тебе в доверие, – Бонус взглянул на Гекату, чтобы убедиться, что угадал верно, – и надеется, что тогда ты потеряешь бдительность и подпустишь его поближе? И тогда он нанесет удар?

Геката вырвал из бородавки на щеке черный волосок и принялся внимательно разглядывать его.

– Несомненно, я мог бы прямо сейчас уничтожить Макбета, но я столько вложил, чтобы посадить его на это место. А невыгодные вложения я ненавижу больше всего в жизни, Бонус. Поэтому я хочу, чтобы ты выяснил, в чем именно заключается его план. – Геката всплеснул руками: – А вот и Ал со смокингами! Давай-ка подберем с такими рукавами, из которых твои длинные загребущие руки не будут особенно торчать.

Бонус сглотнул:

– А вдруг мне не удастся этого выяснить?

– Значит, ты мне больше не пригодишься, дорогой Бонус. – Эти слова прозвучали легко и весело, в них не было ни единого намека на угрозу.

Геката улыбался, и за этой улыбкой Бонус силился разглядеть хоть что-то. Но видел лишь пустоту. Мрак и холод.

– Смотрите на часы, – приказал доктор Альсакер, подняв перед лицом больной карманные часы на цепочке, – расслабьтесь. Ваши руки и ноги наливаются тяжестью, вам хочется спать. Вы засыпаете. Вы проснетесь, только когда я произнесу слово «каштаны».

Ввести ее в гипноз было просто. Настолько просто, что Альсакер несколько раз проверил, не притворяется ли она. Каждый раз, когда он приезжал в «Инвернесс», Джек, портье, вел его в номер, где одетая в халат Леди уже ждала его. Другой одежды она не признавала. От постоянного мытья ее руки покраснели, и хотя, если верить ее собственным словам, наркотиков она не принимала, по ее зрачкам доктор догадывался, что она находится под воздействием какого-то вещества. Госпитализировать ее Альсакеру не разрешили, хотя в психиатрическом отделении больницы ему было бы проще держать под контролем ее сон, питание и лечение, а кроме того, там он смог бы более пристально следить за ее поведением.

– Начнем там, где в прошлый раз закончили. – Альсакер взглянул в свои записи – не для того, чтобы вспомнить что-то, такие ужасные подробности забыть было невозможно. Он смотрел в записи, желая еще раз убедиться, что она рассказала ему именно это. Вначале история казалась обычной, подобное происходило в этом городе на каждом шагу. – Безработный пьющий отец и жестокая мать со склонностью к депрессии. Вы выросли возле реки в месте, которое сами называете помойкой или крысятником. В прямом смысле. Вы рассказали, что одно из ваших первых воспоминаний – это крысы, плывущие к вашему дому на закате. В детстве вы думали, что живете в крысиной норе, спите в их кровати и едите их еду, а когда они забирались в вашу постель, вы понимали, почему они кусаются.

– Они брали то, что принадлежало им, – тихо и спокойно проговорила она.

– И то же самое говорил ваш отец, приходя к вам по ночам.

– Он брал то, что принадлежало ему.

Альсакер пробежал глазами по строчкам. Он не впервые слышал о насилии, но в этом рассказе было нечто… особенно тревожное.

– В возрасте тринадцати лет вы забеременели и родили ребенка. Ваша мать назвала вас шлюхой и потребовала утопить приплод шлюхи, как она это назвала, в реке. Но вы отказались.

– Я хотела сохранить то, что мне принадлежало.

– Вас с ребенком выгнали из дома, и первую ночь вы провели у первого встреченного вами мужчины.

– Сначала он сказал, что убьет ребенка, если тот не прекратит плакать, и я взяла ребенка в постель. Но потом он сказал, что ребенок смотрит на него и мешает сосредоточиться.

– А пока он спал, вы украли у него деньги и еду.

– Я лишь взяла то, что мне принадлежало.

– И что именно принадлежит вам?

– То, что есть у других.

– Что произошло потом?

– Реку осушили.

– Леди, что произошло потом?

– Здесь построили несколько фабрик. В город начали съезжаться рабочие. Я стала зарабатывать больше. Как-то раз в гости ко мне пришла мать. Она рассказала, что отец умер. Легкие. И что смерть его была мучительной. Жаль, что меня в тот момент рядом с ним не было – вот как я ей сказала. Я бы с радостью понаблюдала, как он мучается.

– Леди, вы ходите вокруг и не отвечаете по существу. Что случилось с ребенком?

– Вы замечали, что лица у младенцев с каждым днем меняются? Однажды девочка стала похожей на него.

– На вашего отца?

– Да.

– И что вы тогда сделали?

– Я дала ей побольше молока, и она заснула, а перед сном радостно мне улыбнулась. Потом я взяла и ударила ее головой о стену. Оказалось, что голову очень легко разбить – вы знали об этом? Человеческая жизнь такая хрупкая.

Альсакер кашлянул:

– Вы сделали это, потому что лицо ребенка напоминало вам об отце?

– Нет. Но так у меня, по крайней мере, появилось оправдание.

– Значит, вы и прежде обдумывали такую возможность?

– Разумеется.

– Почему этот поступок был настолько очевидным?

Она на миг умолкла. Ее зрачки вдруг расширились, и Альсакер подумал вдруг о лягушачьих яйцах и о головастике, который пытается выбраться из плодного яйца.

– Если хочешь достичь цели, ты должен научиться жертвовать теми, кого любишь. Когда тот, кто взбирается на вершину в одной связке с тобой, слабеет, нужно либо постоянно подбадривать его, либо перерезать веревку.

– Почему?

– Почему? Если он упадет, то потянет в пропасть и тебя. Хочешь выжить? Тогда позволь рукам совершить то, чего страшится сердце.

– Убить того, кого любишь?

– Подобно Аврааму, который пожертвовал Исааком, своим сыном. Пусть прольется кровь. Аминь.

По спине у Альсакера пробежал холодок. Врач сделал несколько пометок.

– А что там, на вершине, что так манит вас туда?

– На вершине – вершина. Доберись туда – и окажешься выше всего и всех на свете.

– Неужели без этого никак не обойтись?

– Нет, конечно, можно оставаться внизу. В грязи. На затопленном берегу реки. Но если полез наверх, то назад пути нет, и выбираешь между вершиной и пропастью.

Альсакер отложил в сторону ручку.

– И ради вершины вы согласны пожертвовать всем, что имеете, даже самым дорогим. Получается, что выживание важнее любви?

– Естественно. Но в последнее время я начинаю понимать, что без любви люди не могут. Поэтому для меня выживание обернется смертью, доктор.

Ее взгляд внезапно прояснился, и Альсакер даже решил, что, возможно, психозом Леди не страдает. Впрочем, скорее всего, это результат гипноза или временного пробуждения. Альсакер и прежде неоднократно видел подобное. Пациент, переживающий сильный психоз или глубокую депрессию, вдруг оживлялся, как утопающий, который собирался с силами и выплывал на поверхность. Родственники больного и неопытные психиатры на несколько дней преисполняются надежд, однако затем пациент прикладывает все усилия, чтобы лишить себя жизни, или вновь погружается во мрак. Но нет, в случае с Леди такое пробуждение было результатом гипноза, потому что ее глаза тотчас же затянулись похожей на лягушачье яйцо пленкой.

– Тут в газете пишут, что после твоего интервью все только и ждут, когда ты выдвинешь свою кандидатуру на пост бургомистра, – сказал Сейтон.

Расстелив на журнальном столике газету, он принялся стричь ногти, стараясь, чтобы они падали не на пол, а на газету.

– Пусть пишут, – сказал Макбет, посмотрев на часы. Тортелл должен был прийти десять минут назад.

– Ну так как, шеф, вы и правда будете баллотироваться? – Он надавил на ножницы, и от указательного пальца отлетел кусок ногтя.

Макбет пожал плечами:

– Такой шаг надо хорошенько обдумать. Кто знает, может, со временем я начну иначе воспринимать все это.

Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянула миленькая, но злоупотребляющая косметикой Присцилла:

– Господа, он пришел.

– Отлично, зови его сюда, – Макбет поднялся, – и принеси нам кофе.

Присцилла улыбнулась, так что глаза превратились в две узенькие щелочки, и вновь исчезла за дверью.

– Мне уйти? – спросил Сейтон и привстал с дивана.

– Останься, – приказал Макбет.

Сейтон вернулся к своему прежнему занятию.

– Но ты встань.

Сейтон встал.

Дверь широко распахнулась.

– Макбет, друг мой! – громогласно пропел Тортелл, и Макбет на минуту засомневался, что дверной проем в кабинете достаточно широкий. И что его собственные ребра достаточно прочные, чтобы выдержать объятия бургомистра.

– Да уж, Макбет, с твоим приходом тут все прямо завертелось!

– Спасибо. Присаживайся, сделай милость.

Тортелл коротко кивнул Сейтону и опустился на стул.

– Благодарю. И спасибо за то, что комиссар согласился меня принять так быстро.

– Ты мой работодатель, Тортелл, и для меня большая честь, что ты согласился уделить мне время. И спасибо, что это ты ко мне пришел, а не наоборот.

– Ну, многим кажется, будто их вызвали на ковер, а мне от этого не по себе.

– Значит, ты и меня вызвал на ковер? – спросил Макбет.

Бургомистр рассмеялся:

– Ни в коем случае, Макбет. Я просто хотел узнать, как тебе работается. Уютно ли тебе тут. Ведь эта работа для тебя совершенно новая. А за последние дни столько всего случилось, – Тортелл закатил глаза. – Каждое из этих событий может совершенно выбить из колеи.

– Хочешь сказать, что тебя все это выбило из колеи?

– Нет-нет-нет. С чего бы? Ты прекрасно все разрулил, превзошел самые смелые мои ожидания – и это несмотря на то, что ты в этой игре новичок.

– Новичок?

– Ну да. Все происходит чересчур быстро. И решения приходится принимать на ходу. Выражать свое мнение. В такие моменты можно сказать что-то, чего на самом деле не думаешь.

В кабинет вошла Присцилла. Поставив на столик поднос, она разлила по чашкам кофе, немного помедлила и, наконец, вышла.

Макбет отхлебнул кофе.

– Хм. Это ты про мое интервью по радио?

Тортелл потянулся к сахарнице, вытащил три кусочка сахара и отправил один в рот.

– Кое-что из сказанного можно считать критикой в адрес городской администрации и мой собственный. Я совершенно не против! Когда комиссар полиции умеет ясно выражать свои мысли, в этом нет ничего плохого, рот мы никому не затыкаем. Дело лишь в том, что, возможно, критика прозвучала немного более резко, чем хотелось бы. Что скажешь?

Макбет задумчиво провел пальцем по подбородку.

– Я вовсе не хотел показаться резким, господин бургомистр.

– Вот видишь! Я так и думал, это вышло случайно! Ведь цели у нас с тобой, Макбет, общие. Заставить колесики крутиться, сократить количество безработных. Если их станет меньше, то, как подсказывает нам опыт, уровень преступности упадет, продажа наркотиков сократится, а это, в свою очередь, приведет к сокращению количества имущественных преступлений. Совсем скоро возле тюрем перестанут стоять очереди потенциальных заключенных, и каждый житель этого города начнет задаваться вопросом, как же комиссару Макбету удалось то, чего не добился ни один из его предшественников. Как тебе известно, бургомистр может быть переизбран лишь однажды. Поэтому когда меня, как я надеюсь, переизберут, мой следующий срок будет последним, и мне потребуется преемник. И тогда жители этого города, возможно, решат, что хотят видеть на моем месте того, кто хорошо проявил себя на посту комиссара полиции.

– Еще кофе? – Макбет подлил кофе в уже полную чашку, так что коричневатая жидкость полилась на блюдце. – Знаете, господин бургомистр, что говорил мой друг Банко? Целуй девушку, пока она влюблена.

– И что это значит? – Тортелл смотрел на блюдце.

– Что чувства меняются. Сейчас горожане меня любят. А четыре года – срок немалый.

– Возможно. Но каждому свое, Макбет. И сейчас тебе придется выбирать. Либо ты бросаешь вызов действующему бургомистру – а прежде подобные шаги редко приводили к победе. Либо же ты выждешь четыре года, а потом уходящий в отставку бургомистр поддержит на выборах твою кандидатуру – как известно, подобные кампании чаще всего оказываются удачными.

– Такое обещание несложно дать, а нарушить еще проще.

Тортелл покачал головой:

– Вся моя долгая политическая карьера, Макбет, складывалась благодаря стратегическим альянсам и сотрудничеству. При Кеннете власть комиссара полиции была настолько сильной, что я, будучи бургомистром, полностью зависел от комиссарской благосклонности. Поверь мне, я знаю, что, нарушив обещание, дорого поплачусь за это. Ты, Макбет, человек неглупый и быстро учишься. Но для сложной тактической игры, которая называется политикой, у тебя недостает опыта. Минутной славы и броских цитат по радио недостаточно. Впрочем, одной моей поддержки тоже мало, но это больше, чем то, чего ты добьешься в одиночку.

– Ты что, пришел сюда, чтобы уговорить меня отказаться от участия в выборах? Это означает, что во мне ты видишь серьезного противника.

– Ты так думаешь, – парировал Тортелл, – потому что ты пока еще недостаточно поднаторел в политике, чтобы видеть всю картину в целом. Опишу ее тебе. Если на протяжении следующих четырех лет я буду занимать пост бургомистра, а ты – комиссара полиции и при этом мы, двое самых могущественных людей этого города, продолжим бороться друг с другом и не станем сотрудничать, то у города возникнут проблемы. К тому же, как ты наверняка понимаешь, это лишит меня дальнейшей возможности поддержать твою кандидатуру на выборах бургомистра.

С какой легкостью Тортелл оскорбил его! Макбет открыл было рот, чтобы возразить, но слова будто отказывались складываться в фразу.

– Позволь предложить тебе кое-что, – сказал Тортелл. – Ты отказываешься баллотироваться, но и сомневаться в моей дальнейшей поддержке тебе не придется.

– Как это?

– В тот день, когда ты арестуешь Гекату, – а это будет великая победа для нас обоих, – я сделаю официальное заявление, что через четыре года надеюсь увидеть на посту бургомистра тебя. Что скажешь, Макбет?

– Я же сказал по радио, что не считаю арест Гекаты делом первостепенной важности.

– Я слышал это и понял твои слова так, что тебе не хочется следовать примеру Дункана и разбрасываться чересчур смелыми обещаниями. Поэтому арест Гекаты станет приятным сюрпризом. Ты ведь именно это планируешь, верно?

– Естественно, – ответил Макбет. – Гекату сложно поймать, но если подвернется возможность…

– К сожалению, судя по моему опыту, возможность редко подворачивается сама собой, – сказал Тортелл, – ее нужно искать. Так что ты придумал, чтобы арестовать Гекату?

Макбет кашлянул и, пытаясь собраться с мыслями, покрутил в руках чашку. Он уже давно заметил, что сосредоточиться становилось все труднее и труднее. Макбет чувствовал себя жонглером, которому бросают слишком много мячиков, и, падая, один из них тянул за собой все остальные, и тогда мысль приходилось начинать заново. Слишком большие дозы? Или чересчур маленькие? Макбет взглянул на сидевшего за журнальным столиком Сейтона, но тот ничем помочь ему не мог. Конечно. Лишь она поможет ему. Леди. Надо завязать с наркотой и поговорить с Леди. Лишь ей под силу разогнать туман и привести в порядок его мысли.

– Я хочу заманить его в ловушку, – проговорил Макбет.

– Что за ловушка?

– Подробности мы пока не обсуждали.

– Речь идет о злейшем враге этого города, поэтому буду признателен, если расскажешь мне обо всем, что придумаешь. – Тортелл поднялся. – Может, коротко введешь меня в курс дела завтра, на похоронах Дункана? И сообщишь о своем решении относительно выборов.

Не вставая, Макбет пожал протянутую ему руку. Глядя на стену за его спиной, Тортелл кивнул:

– Мне всегда нравилась эта картина, Макбет. Не провожай, дорогу я найду.

Макбет смотрел ему вслед и думал, что с каждой новой встречей Тортелл жиреет. К кофе он так и не притронулся. Макбет развернулся и посмотрел на картину. На огромном полотне были нарисованы мужчина и женщина, одетые как рабочие. Позади них шла целая ватага детей, а за ними розовело восходящее солнце. Пожалуй, ее повесил тут Дункан, решил Макбет. Кеннет наверняка предпочитал любоваться собственным портретом. Макбет наклонил голову, но так и не смог ухватить собственную мысль.

– Ну, Сейтон, что скажешь?

– Что я скажу? Пошел бы этот Тортелл к черту. Тебя здесь любят куда больше его.

Макбет кивнул. Сейтон был похож на него, он тоже не способен был увидеть всю картину в целом. Подобное умеет лишь Леди.

Леди не отпирала.

– Мне нужно поговорить с тобой, – умолял Макбет.

Ответа не последовало.

– Любимая!

– Это все из-за младенца, – сказал Джек.

Макбет повернулся и удивленно посмотрел на него.

– Я забрал у нее младенца. От него скверно пахло, и у меня не было другого выхода. Но она думает, что это вы мне приказали…

– Хорошо. Хорошо, Джек. Просто мне нужен ее совет в одном дельце, и… Ну да.

– В таком состоянии она вряд ли способна дать вам какой-нибудь совет. Осмелюсь спросить, что за дельце… Ох, простите, я забылся. Вы же не Леди.

– А с чего ты решил, что я Леди?

– Нет-нет, я только… Леди довольно часто делится со мною размышлениями, а я стараюсь рассеять ее сомнения. Опыта у меня мало, но иногда достаточно рассказать кому-нибудь вслух о своих помыслах.

– Хм. Пойдем, Джек, выпьем кофе.

– С удовольствием.

Макбет поднялся на мезонин и окинул взглядом игровой зал. Еще один тихий и почти безлюдный вечер. Среди игроков он не увидел ни одного знакомого. Где же они все?

– В «Обелиске», – сказал Джек, протягивая Макбету чашку дымящегося кофе.

– Что?

– Все наши постоянные клиенты в «Обелиске». Вы ведь об этом думали, верно?

– Не исключено, что и об этом.

– Вчера я зашел в «Обелиск» и насчитал там пятерых наших. С двумя из них я побеседовал. Как выяснилось, не только мы шпионим за «Обелиском», у них здесь тоже имеются осведомители. И «Обелиск» сделал нашим постоянным клиентам шикарное предложение.

– Шикарное предложение?

– Игра в кредит.

– Это противозаконно.

– Конечно, втайне. В бухгалтерских книгах «Обелиска» об этом не упоминается, а если владельцев спросить напрямую, то они будут отпираться.

– Значит, предложим то же самое.

– Как мне кажется, проблема не в этом. У нас в баре почти никого нет, видите? В «Обелиске» к бару не протолкнуться. Пиво и другая выпивка там на тридцать процентов дешевле, и благодаря этому люди не только больше пьют, но и играют более рискованно.

– Леди считает, что так мы привлекаем тех, кто выше ценит качество.

– Господин Макбет, в этом городе посетителей казино можно условно разделить на три группы. Заядлые игроки, которым плевать на дорогие ковры и коньяк. Им нужен хороший крупье, стол для покера, фермеры, которые приехали в город развеяться и которых сам Бог велел обчистить, и желательно кредит в казино. Такие ходят в «Обелиск». Вторая группа – те самые фермеры, которые прежде нередко заглядывали в «Инвернесс», потому что мы, как говорят, настоящее казино. Но недавно они прознали про «Обелиск» с его шумом, весельем и незамысловатыми развлечениями и переметнулись. Такие люди охотнее пойдут в караоке, а не в оперу.

– А опера – это мы?

– Им нужно дешевое пиво и дешевые девочки. Иначе зачем еще ездить в город?

– А третья группа?

Джек показал вниз:

– Уроженцы западной части города. Те, кому не хочется сидеть бок о бок с чернью. Наши последние прихожане. Пока. Потому что к Новому году в «Обелиске» собираются открыть новый зал. Дресс-код, минимальные ставки выше и дорогой коньяк в баре.

– Хм. И что, по-твоему, нам делать?

– По-моему? – Джек рассмеялся. – Я всего лишь администратор, господин Макбет.

– И крупье. – Макбет взглянул на стол для блек-джека, за которым он сам, Леди и Джек когда-то впервые собрались вместе. – Так дай же мне совет, Джек.

– Крупье лишь смотрят, как люди делают ставки. Они не дают советов, господин Макбет.

– Ладно, тогда послушай меня. Сегодня ко мне пришел Тортелл. Он сказал, что не хочет, чтобы я выставлял свою кандидатуру на выборах бургомистра.

– А вы собирались баллотироваться?

– Не знаю. Сперва у меня была такая мысль, но я от нее отказался, хотя потом она ко мне вернулась. А именно после того, как Тортелл презрительно предложил объяснить мне, что такое настоящая политика. Что скажешь?

– О, по-моему, из вас получился бы прекрасный бургомистр, господин Макбет. Только представьте, что вы и Леди способны сделать для этого города!

Макбет смотрел на расплывшееся в улыбке лицо Джека, на его неподдельную радость, на наивный оптимизм. Словно его собственный портрет – того, каким он когда-то был. И ему в голову пришла странная мысль: ему захотелось стать Джеком, администратором.

– Но тогда я сильно рискую, – продолжал Макбет, – если же я не стану баллотироваться сейчас, то на следующих выборах Тортелл поддержит мою кандидатуру. И Тортелл прав – действующего губернатора почти всегда переизбирают.

– Хм, – Джек почесал голову, – если только прямо перед выборами не разразится какой-нибудь скандал. Такой жуткий, что горожане ни за что в жизни не станут переизбирать Тортелла.

– Например?

– Леди попросила меня узнать про того молоденького мальчика, которого Тортелл приводил с собой на вечеринку. Мои осведомители говорят, что жена Тортелла переехала в их летний дом в Файфе, а этот мальчик живет теперь вместе с бургомистром. И возраста сексуального согласия этот мальчик еще не достиг. Нам нужны конкретные доказательства распутства. Свидетели. Например, прислуга, проживающая в доме бургомистра.

– Но, Джек, это же просто волшебно! – При мысли о возможности свергнуть Тортелла Макбет даже раскраснелся. – Доказательства мы добудем, а потом я попрошу Кайта организовать общественные предвыборные дебаты, и прямо во время трансляции я брошу Тортеллу в лицо обвинение в разврате! Что скажешь?

– Можно и так.

– Можно и так? То есть?

– Я просто подумал, что, когда вам было пятнадцать, вы тоже поселились в доме бездетного мужчины. И бургомистр непременно вспомнит об этом.

Макбет почувствовал, как кровь отлила от лица.

– Что?! То есть Банко и я…

– Если вы бросите первый камень, то Тортелла уже ничто не остановит. В любви и политике все приемы разрешены. С другой стороны, если вы воспользуетесь своим положением, чтобы копаться в грязном белье Тортелла, вы выставите себя не в лучшем свете.

– Хм, ты прав. Тогда как мне лучше поступить?

– Дайте-ка подумать… – Джек сделал глоток. Потом еще один. Затем он поставил чашку на столик. – Информация об этом мальчике должна просочиться откуда-то со стороны. Но пока вы главный противник Тортелла, он все равно будет подозревать, что за этим стоите вы. Поэтому слух нужно пустить до того, как вы выставите свою кандидатуру. Да, возможно, чтобы исключить малейшую ошибку, следует даже официально отказаться от участия в выборах, во всяком случае сейчас. Заявить, что сперва вам нужно состояться в качестве комиссара полиции. Потом, когда скандал выведет Тортелла из игры и возглавить администрацию будет некому, вы неохотно согласитесь выручить город в такой сложной ситуации. Когда журналисты начнут здавать вам вопросы о скандале с Тортеллом, вы откажетесь от комментариев и продемонстрируете таким образом, что вы выше всей этой грязи и лишь хотите служить… э-э… в интервью вы отлично это сформулировали. Как уж вы там сказали?

– Служить на благо города, – ответил Макбет. – Теперь я понимаю, почему Леди всегда спрашивает твоего совета, Джек.

– Спасибо, господин Макбет, но вы меня переоцениваете.

– Ничего подобного! Ты и правда невероятно проницателен.

– Возможно, быть наблюдателем и крупье проще, чем действовать самому, ведь я меньше рискую и избавлен от переживаний.

– По-моему, ты просто великолепный крупье, Джек.

– А как крупье хочу предупредить вас тщательнее изучать собственные карты – возможно, вам удастся разыграть их еще лучше.

– Вот как?

– Тортелл обещал вам поддержку на следующих выборах, если вы не станете баллотироваться сейчас, но чего будут стоить его слова, когда все узнают, что он педофил?

Макбет погладил бороду:

– Верно…

– Поэтому уже сейчас скажите Тортеллу, что, возможно, вообще не станете выставлять свою кандидатуру на выборы – даже на следующие. И попросите взамен что-то еще – то, что он сможет дать вам прямо сейчас.

– Например?

– А чего бы вам хотелось, господин Макбет?

– Чего бы мне… – Макбет заметил, как Джек кивнул в сторону зала, – чтобы у нас стало больше посетителей?

– Да. Чтобы к нам пришли те, кто сейчас в «Обелиске». Однако комиссар полиции не имеет полномочий закрыть «Обелиск», даже если у него будут улики, доказывающие, что клиенты играют в кредит.

– Разве?

– Я крупье и совершенно случайно узнал, что полиция может выдвинуть обвинение отдельным людям, однако закрыть казино имеет право лишь Комиссия по вопросам игровой деятельности и казино. А эта комиссия подчиняется…

– Городской администрации. То есть Тортеллу.

Макбет представлял все ясно и четко. Наркотики ему не нужны. То, что у него осталось, он выбросит в унитаз. Где-то далеко звякнул звонок.

– Похоже, у нас гости. – Джек поднялся.

Макбет схватил его за руку.

– Расскажу Леди о твоем плане – и ей наверняка сразу станет лучше! Как нам отблагодарить тебя, Джек?

– Не стоит благодарности, – Джек криво улыбнулся, – достаточно того, что вы спасли мне жизнь.

Глава 26

Дуфф сглотнул подступивший к горлу комок тошноты. Он находился на судне уже четверо суток, но лучше ему не становилось. Одно дело было приноровиться ходить во время качки и совсем другое – спертый запах на камбузе. Здесь, за дверью, пахло прогорклым жиром и кислым молоком, а по ту сторону, в кают-компании, там, где обедали моряки, стоял запах пота и табака. Кок велел Дуффу приготовить завтрак, сказав, что с такой ерундой Дуфф справится и в одиночку. От него всего-то и требуется, что сделать бутерброды и сварить яйца и кофе – это осилит даже страдающий от морской болезни новичок.

В шесть Дуффа уже отругали за опоздание, и после этого его сразу же стошнило в стоявшее возле койки ведро. Он еще и двух ночей не провел в одной и той же каюте: коек не хватало, и Дуфф спал на тех из них, чьи владельцы держали ночную вахту. К счастью, пока ему доставались только нижние койки, так что не приходилось лежать наверху в обнимку с ведром. Дуфф успел натянуть свитер до следующего прилива тошноты. По пути в кубрик его стошнило дважды – в унитаз возле штурманской рубки и в раковину перед последним крутым трапом. С завтраком он справился, и заступавшие на вахту моряки успешно прожевали и проглотили всю поданную им снедь. Пора было убирать со стола и готовить обед.

Дуфф глубоко вдохнул застоявшийся воздух, поднялся и направился в кают-компанию.

За ближайшим к нему столом сидели четверо, но говорил один – громогласный полноватый машинист с волосатыми подмышками, одетый в грязную, перепачканную машинным маслом футболку с темными потеками пота. На голове у него была тигровой расцветки бейсболка с надписью «Hull City AFC». Время от времени, готовясь отмочить шуточку или сразу после нее, механик фыркал. Собственно, вся речь его представляла собой поток остроумия, готовый смыть за борт всех тех, кто по рангу был ниже самого механика.

– Эй, салажонок, – крикнул он погромче, чтобы все слышали, что обращается он к молодому парнишке в очках, сидящему на другом конце стола, – попроси-ка нашего нового юнгу разогреть тебе рыбного пудинга! Засунешь туда член – глядишь, и поймешь, каково это – трахать телку! – Он фыркнул и захохотал. У остальных шутка машиниста вызвала лишь натужные короткие смешки. Молодой радист быстро улыбнулся и еще ниже склонился над тарелкой.

Машинист – Дуфф знал, что его звали Хатч, – опять фыркнул.

– Но, судя по этому вот завтраку, ты, юнга, вообще не в курсе, как разогревают рыбный пудинг-то. А, чего скажешь? – Опять фырканье.

Дуфф последовал примеру радиста и опустил голову. До прибытия в Капитоль ему не остается ничего другого, кроме как молчать, притворяться и не высовываться.

– Отвечай, юнга! Это, по-твоему, что? Омлет?

– Что-то не так? – спросил Дуфф.

– Не так? – Машинист закатил глаза и повернулся к другим: – Этот салажонок еще спрашивает! Этот омлет на вид и на вкус как блевотина. Твоя блевотина! Из твоего сырого салажьего хлебала!

Дуфф посмотрел на машиниста. Тот ухмылялся, а в его глазах притаилась злоба. Подобное он и прежде видел. Лориэл. Глаза у директора детского дома были такие же.

– Сожалею, если омлет показался вам невкусным, – сказал Дуфф.

– «Показался невкусным»! – передразнил его машинист и фыркнул. – Тут тебе чего – ресторан, что ли? В рейсе людей едой надо кормить, а не подсовывать им дерьмо! Вы-то что скажете, а?

Некоторые что-то одобрительно пробурчали себе под нос, но Дуфф заметил, что двое отвели глаза. Вероятнее всего, они поддакивали машинисту, боясь стать объектом его насмешек.

– Обед будет готовить старший кок, – сказал Дуфф, переставляя тарелки и пакеты молока со стола на поднос, – значит, обед будет лучше.

– А знаешь, что точно лучше не будет? – не унимался машинист. – Рожа твоя! Ты чего в шапке-то все время? Вши, что ли? И чего это за волосня у тебя на подбородке? Такая волосня обычно растет на заднице, а у тебя прямо на роже выросла, вот чудеса-то!

Машинист радостно огляделся, но на этот раз все отвели глаза.

– У меня есть предложение… – начал Дуфф. Он понимал, что совершает ошибку. Знал, что обещал себе сдерживаться. – Давай радист засунет член тебе под мышку. Тогда он узнает, что такое трахать телку, а ты поймешь наконец, что такое член.

В кают-компании воцарилась полная тишина, и единственным нарушавшим ее звуком было позвякиванье тарелок с нарезанным сыром, колбасой и огурцами, которые Дуфф составлял на поднос.

– Чего ты сказа-ал? – угрожающе прошипел машинист, даже не фыркнув.

– Повторю ту часть, которая представляет для тебя особый интерес, – сказал Дуфф. – Ты наконец поймешь, что такое член. – Последнее слово он произнес особенно медленно и отчетливо, чтобы ни у кого не оставалось сомнений.

Повернувшись к столу, Дуфф увидел, что машинист поднялся и направляется к нему.

– Снимай очки! – приказал машинист.

– Без них я ни хрена не вижу, – ответил Дуфф, – зато в них я вижу мерзкого жирного хрена.

Машинист занес руку, словно давая понять, откуда ждать удара, и махнул кулаком. Дуфф отступил на два шага назад и отшатнулся, а когда черный от машинного масла кулак машиниста пролетел мимо, Дуфф сделал два быстрых шага вперед, схватил противника за другую руку, сдавил запястье и вцепился другой рукой машинисту в локоть. Оказавшись позади противника, Дуфф подтолкнул его, и тот, закричав, машинально наклонился вперед, пытаясь избавиться от болезненных тисков, сковавших запястье, а Дуфф ухватился ему за шею и ударил головой о стену. Потом слегка отвел его голову назад и вновь впечатал ее в стену. Дуфф подтянул руку обессилевшего машиниста выше, чувствуя, что скоро кости не выдержат и треснут. Крик машиниста превратился в визг, а сам он отчаянно пытался дотянуться до шапки Дуффа. Голова машиниста в третий раз впечаталась в стену. Дуфф готовился повторить удар, когда услышал окрик:

– Юнсон, прекратить!

Дуфф не сразу понял, что он сам назвался этим именем, поступив на судно. И что голос принадлежит капитану. Дуфф поднял глаза. Капитан стоял прямо перед ним. Дуфф выпустил руку машиниста, и тот, всхлипывая, повалился на колени.

– Что здесь происходит?

Лишь сейчас Дуфф услышал собственное прерывистое дыхание. Ярость. Гнев.

– Ничего, капитан.

– Юнсон, на «ничего» это не похоже. Так что происходит? Хатчинсон?

Полной уверенности у Дуффа не было, но ему показалось, что машинист плачет.

Дуфф кашлянул:

– Дружеское пари, капитан. Мы поспорили, и я решил доказать, что захват по-файфски намного эффективнее, чем хук, который особенно распространен в Халле. Возможно, я немного перегнул палку. – Он похлопал машиниста по спине. – Ты уж прости, приятель, но давай в этот раз будем считать, что победил Файф?

Машинист кивнул.

Капитан снял фуражку и пристально посмотрел на Дуффа:

– Захват по-файфски, говоришь?

– Ага, – подтвердил Дуфф.

– Хатчинсон, быстро в машинное отделение. Там тебя уже заждались. И всем остальным, как мне кажется, тоже есть чем заняться.

Кают-компания быстро опустела.

– Налей мне кофе и присаживайся, – сказал капитан.

Дуфф повиновался.

Капитан поднес чашку к губам, потом посмотрел на темную жидкость и что-то пробормотал себе под нос. Дуфф уже решил, что капитан про него забыл, когда тот вдруг взглянул прямо ему в глаза:

– Как правило, прошлое членов экипажа меня не интересует, Юнсон. Большинство из них – люди простые, и в их прошлое лучше не лезть. А прошлое их редко связано с «Гламисом». Поэтому я знаю, что если не полезу к ним, то от этого мне не будет ни пользы, ни вреда. Мне важно только, чтобы они слаженно работали. – Капитан сделал еще глоток и скривился. Дуфф так и не понял от чего – от кофе, боли или того, что находил этот разговор неприятным. – Мне кажется, Юнсон, что у тебя хорошее образование и в жизни тебе везло, однако я не стану выяснять, как ты оказался здесь. Едва ли ты побалуешь меня правдивой историей. Но я предполагаю, что ты в курсе принципов, по которым действуют группы. Тебе известно, что в коллективе всегда существует иерархия, в которой у каждого имеются своя роль и свое место. Наверху – капитан, а в самом низу – юнга. Пока все признают порядок в этой иерархии, экипаж действует слаженно. Именно этого мне и хотелось бы. Но как раз сейчас иерархия у нас на «Гламисе» вот-вот нарушится. У нас есть три потенциальные жертвы. Радист – потому что он моложе всех остальных. Ты – потому что это твой первый рейс. И Хатчинсон, так как он тут самый тупой и потому что он вообще малоприятный. – Капитан отхлебнул еще кофе. – Радисту роль жертвы вреда бы не принесла. Он молод, достаточно умен и получит полезный опыт. А ты, Юнсон, насколько я могу судить, только что попытался занять в этой иерархии более высокое место. Потому что, по-моему, ты сам спровоцировал ситуацию. Но, насколько я знаю Хатчинсона, задирать начал он. Будучи тупым, он сам загнал себя в ловушку и поэтому сейчас будет искать новую жертву. Вероятнее всего, это будет какой-нибудь несчастный, который заступит в Капитоле и займет место кого-нибудь из тех, кто сойдет там на берег. Понимаешь?

Дуфф пожал плечами.

– Вот в этом-то и сложность, Юнсон. Хатч не сдастся, хотя тоже останется вечной жертвой. А я бы предпочел, чтобы жертвой стал кто-нибудь еще, кто-нибудь потише и поспокойнее. Но Хатч – смутьян и к тому же злобный, которому кажется, что жизнь его уже достаточно потрепала и что теперь пришла очередь других, так что он и дальше будет дергать всех остальных. Машинист он не самый плохой, но из-за него экипаж работает хуже, чем без него. – Он снова с шумом втянул губами кофе. – Ты, конечно, спросишь, почему я от него не избавлюсь. И спросишь так, потому что ты не моряк и не знаком с требованиями, которые профсоюз моряков выдвигает к договору о трудоустройстве. Из-за этих требований Хатчинсон останется со мной на веки вечные, если у меня не появится достаточно веской причины для того, чтобы ссадить его на берег. Такой причиной может, например, стать физическое нападение на другого члена экипажа…

Дуфф кивнул.

– Что скажешь? Все, что от тебя требуется, – это согласие и подпись на заявлении, которое я отправлю в профсоюз моряков. С остальным мне помогут свидетели.

– Капитан, мы просто дурачились. И больше этого не повторится.

– Да, это точно, – капитан потер подбородок. – Как я уже сказал, прошлая жизнь моих моряков меня особо не интересует. Но вот что я тебе скажу: прием, которым ты сломал Хатча, я видел и прежде. К нему прибегают представители уголовной полиции и портовой полиции. И те и другие – полицейские. Поэтому я прошу тебя рассказать всю правду.

– Правду?

– Да. Он набросился первым?

Дуфф долго смотрел на капитана. Вероятнее всего, тот давно уже понял, что на самом деле никакой он не Клифф Юнсон и никогда прежде не работал в ресторане. Все, что от него, Дуффа, требовалось, – это согласиться и поставить подпись. А когда кто-то заинтересуется личностью этого самого Юнсона, он уже будет далеко.

– Ладно, вот вам правда, – сказал Дуфф, и капитан склонился над столом. – Мы просто дурачились, шеф.

Капитан откинулся на спинку стула и поднес к губам чашку, не сводя глаз с Дуффа. Он смотрел не в глаза, а немного выше, на лоб. Проглотив напиток, капитан поставил пустую чашку на стол.

– Юнсон?

– Да, капитан?

– Ты молодец.

– Капитан?

– У меня нет никаких оснований полагать, что Хатч нравится тебе больше, чем всем остальным здесь. Но ты не трепач. Как капитану мне это мешает, но это значит, что в тебе есть дух коллектива. Я это уважаю и случившееся обсуждать больше не стану. Тебя укачивает, и ты врешь, но я был бы только рад, если бы у меня в экипаже было больше таких, как ты. Спасибо за кофе. – Капитан поднялся и вышел.

Спустя несколько секунд Дуфф тоже встал, отнес пустую чашку на камбуз и поставил ее в раковину. Закрыв глаза, он прижал ладони к металлической стойке и сглотнул тошноту. Зачем он все это придумал? Почему не сказал все как есть, что Хатч сам нарвался?

Дуфф открыл глаза. И в висевшей на стене кастрюле увидел собственное отражение. Сердце бешено заколотилось. Дуфф и сам не заметил как, но шапка сползла назад. Видно, Хатчинсон, пытаясь добраться до его лица, задел рукой шапку. Шрам белел на лбу, словно инверсия от самолета на небе. Шрам… Именно на него смотрел капитан, допивая кофе.

Дуфф вновь закрыл глаза, уговаривая себя успокоиться и все трезво обдумать.

Из порта они вышли совсем рано, так что утренних газет капитан прочесть не успел бы и фотографии его не видел. Правда, за день до этого, вечером во время пресс-конференции, по телевизору тоже показывали его фотографию. Был ли в глазах капитана страх, когда он увидел шрам (если, конечно, он его вообще заметил)? Нет. Оттого что капитан хорошо умел притворяться и хотел выиграть время, чтобы Дуфф ни о чем не догадался и им было проще схватить его? Изменить ситуацию Дуфф был все равно не в силах, поэтому решил, что капитан ничего не понял. А все остальные? К ним он все время стоял спиной… Ко всем, кроме Хатчинсона. А тот, даже если и заметил шрам, вряд ли читает новости.

Дуфф вновь открыл глаза.

Через два дня, в среду, рейс закончится. Сорок восемь часов. Продержаться еще двое суток. С этим он справится.

Собор наполнили звуки органа, и Макбет почувствовал, как по телу побежали мурашки. Дрожь была вызвана не музыкой, не проповедью священника, не речью бургомистра и не ломкой. Он дрожал даже не оттого, что шестеро полицейских несли мимо него гроб с телом Дункана. Новая униформа – вот в чем крылась причина. Стоило Макбету шевельнуться, как грубая ткань терлась о кожу и вызывала мурашки. Старая униформа, потертая, сшитая из более дешевой ткани, была намного удобнее. Конечно, Макбет вполне мог бы надеть новый черный костюм, который кто-то – вероятнее всего, Геката – прислал ему прямо на работу. Костюм был из тонкой шерсти, но раздражал кожу еще сильнее, чем униформа. К тому же прийти на похороны полицейского в гражданской одежде означало нарушить протокол.

Несущие гроб полицейские поравнялись со скамьей, возле которой стоял Макбет. За гробом шли вдова Дункана и двое его сыновей. Когда один из них поднял вдруг взгляд и посмотрел на Макбета, тот машинально опустил глаза.

После этого все присутствующие по очереди присоединились к процессии, и Макбет выждал, чтобы оказаться рядом с Тортеллом.

– Замечательная речь, – похвалил Макбет.

– Благодарю. Мне очень жаль, что городская администрация отказалась взять на себя расходы на похороны. К сожалению, сейчас, когда фабрики закрыты, а количество налогоплательщиков неуклонно сокращается, подобные почести – роскошь, которая нам не по карману. Хотя, на мой взгляд, это совершеннейшая дикость.

– Я отлично понимаю позицию администрации.

– А вот родственники покойного Дункана – едва ли. Его жена позвонила мне и сказала, что гроб с телом Дункана следовало бы пронести по улицам города. Так мы, мол, сможем продемонстрировать, что хотим того же, чего Дункан.

– По-твоему, людям это нужно?

Тортелл пожал плечами:

– Честно говоря, не знаю. Судя по моему опыту, так называемые реформы местных жителей вообще не волнуют. Им главное, чтобы в доме была еда и желательно пива побольше. Одно время мне казалось, что здесь грядут изменения, но в этом случае убийство Дункана должно было спровоцировать народное возмущение. А вместо этого у меня такое впечатление, будто люди смирились с тем, что добро в этом городе погибает. Единственный, кто в открытую выразил возмущение, – это Кайт. Завтра похороны Банко и его сына. Ты придешь?

– Разумеется. Их похоронят рядом с церковью Рабочих. Банко был не особо религиозным, но там похоронена его жена, Вера.

– А супруга и дети Дуффа? Их будут отпевать здесь, в соборе, верно?

– Да, но лично я на похороны не приду.

– Лично?

– Здесь будут дежурить несколько полицейских – на тот случай, если Дуфф вдруг заявится сюда.

– А, ну да. Провожать в последний путь собственных детей – какая жуткая участь! Особенно если сам виноват в их гибели.

– Да, несмываемое клеймо вины остается с нами на всю жизнь, а слава и достоинство гибнут в одно мгновение.

– Судя по твоим словам, Макбет, тебе не понаслышке известно, что такое вина.

– Значит, пора мне признаться, что по моей вине погиб самый близкий мне человек.

Тортелл приостановился и удивленно посмотрел на Макбета:

– Что ты такое говоришь?

– Моя мама. Она умерла в родах. Пойдем же.

– А отец у тебя есть?

– Он сбежал в море, как только узнал, что мама беременна, и больше не появлялся. Я вырос в детском доме. Вместе с Дуффом. Мы жили в одной комнате. Но ты, Тортелл, скорее всего, не представляешь себе, что такое детский дом.

– Ну, я участвовал в церемонии открытия детского дома. Или даже двух.

Они вышли на крыльцо. На улице дул холодный северо-западный ветер. Макбет заметил, что гроб опасно накренился.

– Да, – сказал Тортелл, – море – неплохой способ сбежать от проблем.

– По-твоему, моего отца есть за что осуждать?

– Ни я, ни ты его не знали, поэтому я лишь говорю, что в море таких немало уходит. Мужчин, которые не желают брать на себя ответственность, возложенную на них природой.

– Значит, таким мужчинам, как мы с тобой, придется взять на себя чужую долю ответственности.

– Это верно. Так что ты решил?

Макбет кашлянул.

– Я считаю, что комиссар полиции должен оставаться комиссаром полиции. Так они оба – и он, и бургомистр – смогут успешно трудиться на благо города.

– Мудрые слова, Макбет.

– Конечно, подобное возможно только при взаимном сотрудничестве.

– Ты о чем?

– Ходят слухи, что «Обелиск» покрывает проституток и незаконно позволяет клиентам играть в кредит.

– Первое обвинение довольно старое, а вот второе я впервые слышу. Но, как тебе известно, докопаться до сути в таких делах бывает непросто, поэтому будем считать, что это всего лишь слухи.

– У меня имеются конкретные подозрения против двух игроков. Я могу прибегнуть к самым эффективным методам допроса и пообещать смягчение приговора – тогда я непременно выясню, играли ли они в кредит. После этого Комиссия по вопросам игровой деятельности и казино, скорее всего, прикроет «Обелиск» и захочет более тщательно расследовать нарушения.

Бургомистр погладил один из своих подбородков.

– Хочешь сказать, что не станешь баллотироваться в обмен на разрешение закрыть «Обелиск»?

– Я всего лишь сказал, что администрация города обязана следить за исполнением правил и законов. В противном случае можно заподозрить, что те, кому удается обходить эти законы и правила, неплохо заплатили за такую возможность.

Бургомистр издал странный щелкающий звук. Словно ребенок, который пробует оливку, подумал Макбет. Продукт, до вкуса которого еще не дорос.

– Речь идет о возможных нарушениях, – проговорил Тортелл, словно рассуждая вслух, – а как я уже сказал, в таких случаях докопаться до истины бывает сложно. И процесс это долгий.

– Долгий, – повторил Макбет.

– Я сообщу комиссии о том, что, возможно, «Обелиск» придется закрыть на основании полученной информации. А кстати, где твоя очаровательная Леди? Мне казалось, что она и Дункан…

– Она неважно себя чувствует. Ничего серьезного, пройдет.

– Ясно. Передавай ей мои наилучшие пожелания. Пора нам подойти к вдове и принести соболезнования.

– Иди вперед, а я подойду чуть позже.

Макбет смотрел, как Тортелл скатился с лестницы и схватил руку вдовы. Губы бургомистра шевелились, а голову Тортелл чуть склонил в порыве деланого сочувствия. Бургомистр и правда напоминал черепаху. Что же он такое сказал?.. Таких немало уходит в море. Мужчины, которые скрываются от ответственности.

– Шеф, все в порядке? – послышался сбоку голос Сейтона.

Сейтон дожидался снаружи, по его собственным словам, церкви он не переносил. Макбет был не против: те, кто желал комиссару полиции смерти, вряд ли осмелились бы зайти внутрь.

– Мы проверили только пассажирские суда, – сказал Макбет, – а все остальные – нет?

– По-твоему, он мог спрятаться и уплыть «зайцем»?

– Да. Или устроиться на работу прямо на борту.

– Это вряд ли.

– Пошли капитанам всех судов ориентировку и сообщи приметы Дуффа. Сейчас же.

– Слушаюсь, шеф. – Преодолев в два прыжка лестницу, Сейтон скрылся за углом.

Мередит. Для него Мередит перестала существовать уже давно. Но шрам на сердце никуда не делся. Однако на похороны Макбет не пойдет, нет. Потому что для него ее уже давно не существует, так давно, что он вообще позабыл, кто она такая. Так давно, что он позабыл, каким сам тогда был.

Макбет переступил с ноги на ногу, мокрая ткань прилипла к коже. Он вдохнул запах мокрой шерсти. И по спине у него побежали мурашки.

Глава 27

Подойдя к двери камбуза, Дуфф выглянул в кают-компанию. Моряки только что пообедали и сейчас скручивали самокрутки, негромко переговаривались, посмеивались, курили и пили кофе. Лишь один сидел в стороне. Хатчинсон. Посреди лба у него красовался большой кусок пластыря телесного цвета, рассказывающий всем тем, кому не довелось увидеть драки, что на Хатча сегодня нашлась управа. Скручивая самокрутку, Хатчинсон старался нагнать на себя задумчивости, но актер из него был никудышный, поэтому каждому было ясно, что он совсем расклеился.

– Завтра причалим, – сказал кок. Он закурил и облокотился на плиту. – А ты сообразительный и учишься быстро. Еще прокатишься?

– Что, прости?

– Пойдешь с нами в следующий рейс?

– Нет, – ответил Дуфф, – но за предложение спасибо.

Кок пожал плечами. В кают-компанию вошел запоздавший моряк. Он взял поднос и, ловко огибая столы, направился было туда, где сидел Хатчинсон, но потом, увидев того, резко развернулся и втиснулся за другой столик, хотя народа там уже и так сидело немало. Дуфф понял, что Хатчинсон это заметил и, быстро заморгав, принялся еще усерднее уминать табак.

– А вчерашний пирог с сыром еще остался?

Дуфф обернулся. В дверях стоял старший механик и с надеждой переводил взгляд с Дуффа на кока.

– Нет, – ответил кок, – все подъели.

– Погоди, – сказал Дуфф, – по-моему, что-то осталось.

Он подошел к холодильнику, вытащил оттуда завернутую в фольгу тарелку и протянул ее стармеху.

– Только он холодный.

– Ничего, – стармех даже облизнулся, – холодный еще лучше.

– Знаешь…

– Чего?

– Хатчинсон…

– Хатч, что ли?

– Да. Он какой-то… грустный, что ли. Я тут разговаривал с капитаном, и тот сказал, что Хатчинсон – неплохой механик. Верно?

Стармех задумчиво почесал в голове:

– Ну, пожалуй, так оно и есть.

– Может, сказать ему об этом?

– О чем?

– Что он неплохой механик.

– Это еще зачем?

– По-моему, ему приятно будет.

– Даже не знаю. Люди знаешь какие – похвалишь их раз, а они сразу начинают требовать прибавки и от работы отлынивать.

– Когда ты был совсем зеленым, стармех тебя хвалил?

– Ага, но я и вкалывал, дай бог.

– И что, ты и правда был таким прекрасным работником? Ты вспомни-ка.

Стармех замер, слегка приоткрыв рот.

В эту самую секунду судно накренилось и сзади раздался жуткий грохот.

– Сучий потрох! – заорал кок.

Дуфф обернулся и увидел, что большая кастрюля валяется на полу, а из нее вытекает огромная лужа густого зеленого горохового супа. Желудок у Дуффа сжался, к горлу подступила тошнота, он схватился за дверь, согнулся, и его вывернуло.

– Ну что, юнга, – усмехнулся стармех, – еще советы будут? – Он развернулся и вышел.

– Юнсон, ты чего, до сих пор блюешь?! – Кок протянул Дуффу бумажные полотенца.

– Что это было? – спросил Дуфф, вытирая рот.

– Буруны, – ответил кок, – бывает.

– Ясно. Иди отдохни, а я тут приберусь.

Закончив с камбузом, Дуфф вышел в кают-компанию и принялся собирать грязную посуду. Почти все разошлись – в кают-компании осталось лишь трое моряков и Хатч, который, похоже, вообще боялся шевельнуться.

Составляя на поднос тарелки и стаканы, Дуфф прислушался к разговору за спиной.

– Такие буруны бывают от землетрясения или лавины, – сказал один из моряков.

– Может, какие-нибудь испытательные взрывы, – предположил другой, – СССР вроде как проводит испытания в Баренцевом море, а потом буруны идут по всему миру.

– Слышь, радист, тебе ни о чем таком не сообщали?

– Нет, – засмеялся радист. – Единственное интересное сообщение на сегодня было про какого-то беглого типа со шрамом во все лицо – его полиция разыскивает.

Дуфф окаменел, но быстро опомнился и продолжил собирать посуду, вслушиваясь в беседу.

– Завтра уже пристанем. Побыстрей бы.

– Ага. У меня жена опять беременная.

– А на меня-то ты чего так смотришь?

Моряки добродушно захохотали.

Дуфф поднял поднос и повернулся. Хатчинсон вдруг поднял голову и выпрямился. После стычки он старался не смотреть на Дуффа и отводил глаза, но сейчас смотрел прямо на него. Слово стервятник, внезапно обнаруживший раненое беспомощное животное.

Ногой открыв дверь, Дуфф вошел на камбуз и поставил поднос на стойку. Черт. Черт! До спасения осталось меньше суток – почему же все это случилось сейчас?!

– Здесь помедленнее, – попросила Кетнес таксиста. Тот сбавил скорость, так что она смогла как следует рассмотреть толпу народа возле «Обелиска». На тротуаре стояли две полицейские машины с включенными мигалками.

– Что тут происходит? – спросил Ленокс, нагнувшись вперед. Такси забрало их возле церкви, сразу после похорон Дункана, поэтому и он, и Кетнес были одеты в полицейскую форму. – Пожарная сигнализация сработала?

– Комиссия по вопросам игровой деятельности закрывает «Обелиск», – сказала Кетнес. – Их подозревают в нарушении закона о казино.

Один из полицейских вывел из здания раздраженного мужчину в цветастой рубашке, светлом костюме и с внушительными бакенбардами. Мужчина горячо жестикулировал, объясняя что-то полицейскому, но того, судя по всему, его объяснения не интересовали.

– Да, плохи дела, – сказал таксист.

– И что же в этом плохого? – спросил Ленокс. – Что люди нарушают закон?

– Ну, как сказать. В «Обелиске» можно было пивка выпить и в картишки перекинуться и не наряжаться при этом, как на бал. И при этом не страшно было, что тебя там обдерут до нитки. А кстати, вы вот на фабрику едете. Знаете, что она закрыта?

– Да, – ответила Кетнес. Больше она ничего не знала. Утром ей позвонил некий Ангус, который настоятельно попросил ее взять с собой старшего инспектора Ленокса из Отдела по борьбе с коррупцией и приехать на фабрику «Эстекс», а на месте он, мол, расскажет им все остальное. Дело якобы касается коррупции в самых высоких эшелонах власти, поэтому Ангус попросил их никому не рассказывать об этой встрече. Кетнес заявила, что не знает никакого Ангуса, но тот сказал, что он – тот самый длинноволосый полицейский, с которым она вчера поздоровалась в лифте. Кетнес вспомнила. Милый, отзывчивый, немного застенчивый и больше похожий на хиппи, чем на гвардейца.

Такси двигалось в сторону фабрики, а Кетнес смотрела в окно, на жмущихся к стенам домов безработных. Сигарета во рту, мокрый плащ, голодный усталый взгляд – так выглядело большинство из них. Гиены. Прежде они были другими, такими их сделал город. Дункан говорил, что, если тебя кормят лишь падалью, значит, ты стервятник, даже если сам считаешь иначе. И что независимо от действий полиции лучший способ сократить уровень преступности – это дать жителям города работу.

– Вы опять откроете фабрику, да? – Таксист с надеждой посмотрел на Кетнес.

– С чего вы так решили?

– Макбет вроде поумнее Дункана будет.

– Это почему?

– Ну как – тот взял и закрыл нормальную фабрику, просто потому, что оттуда идет какой-то вредный дым. Да рабочие все равно курят, поэтому в любом случае помрут! Там пять тысяч человек работали. Значит, целых пять тысяч рабочих мест! Но нет, этот жлоб из Капитоля взял и прикрыл все – дым ему, видите ли, не понравился! А Макбет-то – он один из наших, он все понимает и обязательно что-нибудь придумает. Хорошо, что Макбет сейчас за главного. Глядишь, скоро у народа тут опять деньжата заведутся, и таксистам прибавится работенки.

– Кстати, про Макбета. – Кетнес повернулась к Леноксу: – Он два дня подряд отменяет утреннюю летучку, а в церкви был какой-то бледный. Он что, заболел?

– Он – нет, – ответил Ленокс. – Леди заболела. Макбет почти не появляется на работе.

– Хорошо, конечно, что он такой заботливый, но он комиссар полиции и обязан еще и следить за порядком в городе.

– Повезло ему – у него есть мы, – улыбнулся Ленокс.

Такси остановилось у ворот, на которых висела цепь с замком. Рядом на выщербленном асфальте валялась табличка с надписью «Закрыто». Кетнес вышла из машины, обошла ее и, остановившись со стороны водителя, окинула взглядом унылый индустриальный пейзаж. Ни единого телефона-автомата. А на фабрике телефоны, скорее всего, давно не работают.

– Как нам вызвать такси, когда мы поедем назад? – спросила она.

– Я подожду тут, – ответил таксист, – в городе все равно ловить нечего.

Возле входа в здание стоял ржавый автопогрузчик, а рядом громоздились гнилые деревянные поддоны. Рядом с главными воротами виднелась небольшая приоткрытая дверь.

Кетнес и Ленокс прошли внутрь. Здесь, в сводчатом цеху, было еще холоднее, чем на улице. По обе стороны, насколько хватало глаз, тянулись печи, похожие на огромные церковные скамьи.

– Эй! – крикнула Кетнес и вздрогнула, когда ее крик эхом вернулся к ней.

– Сюда! – послышалось сверху, оттуда, где прежде располагался кабинет директора фабрики и наблюдательный пункт. «Прямо как наблюдательная вышка в тюрьме, – подумала Кетнес, – или церковная кафедра».

Паренек, стоявший там, показал на узкую железную лестницу, и Кетнес с Леноксом поднялись наверх.

– Лейтенант Ангус, – представился он.

Его открытое лицо выдавало волнение, но в то же время казалось решительным. Они прошли в кабинет директора, пропахший потом и табаком. На больших окнах, выходивших в цех, виднелся въевшийся в стекло странный беловатый налет. На столах лежали раскрытые папки с документами, которые прежде, видимо, были расставлены по полкам. Паренек был небритый и одет в узкие потертые джинсы и зеленую военную гимнастерку.

– Спасибо, что приехали так быстро, – и Ангус показал на заляпанные краской стулья.

– Не хочу на тебя давить, но надеюсь, что все и правда серьезно, – сказал Ленокс, опускаясь на стул. – Мне пришлось перенести важную встречу.

– Так как вы торопитесь – да чего там, все мы торопимся, – перейду сразу к делу.

– Спасибо.

Парень скрестил руки на груди. Желваки у него ходили ходуном, глаза бегали, но было на его лице и то упрямство, какое бывает лишь у людей, уверенных в собственной правоте.

– Дважды я был верующим, – Ангус сглотнул, и Кетнес поняла, что эту речь он отрепетировал заранее, – и дважды терял веру. Сначала – в Бога. Потом в Макбета. Я утратил веру в Бога, потому что Его не существует. А в Макбета я больше не верю, потому что он вовсе не тот, кем старается казаться. Макбет никакой не освободитель. Он продажный убийца. Я говорю это сразу, чтобы вы знали зачем. Чтобы освободить этот город от Макбета.

Воцарилась тишина, которую нарушал лишь стук капель, добирающихся до пола в фабричном цеху. Ангус вздохнул:

– Нам приказали…

– Хватит, – перебила его Кетнес, – спасибо за откровенность, Ангус, но прежде чем ты расскажешь нам еще что-то, нам со старшим инспектором Леноксом необходимо решить, хотим ли мы тебя выслушать.

– Пусть Ангус рассказывает, – сказал Ленокс, – а потом мы сможем обсудить все наедине.

– Подожди, – не уступала Кетнес, – назад пути нет, поэтому, если сейчас мы узнаем что-то такое…

– Нам приказали поехать в клуб и убить там всех, – сказал Ангус.

– Я не желаю этого слушать, – Кетнес встала.

– Приказа об аресте не было! – продолжал Ангус уже громче. – Мы начали первыми стрелять в Рыцарей севера, а они, защищаясь, успели выстрелить один… – Ангус поднял палец, дрожавший, как и его голос, – один паршивый раз! В отличие от нас…

Чтобы заглушить его слова, Кетнес что было сил стучала каблуками по полу. Она уже распахнула дверь и собиралась выскочить из кабинета, когда услышала имя Дуффа и замерла.

– …к Дуффу в Файф. Мы не слышали ни единого выстрела. Дуффа не было дома. Мы расстреляли дом в щепки, а потом зашли внутрь и нашли там девочку, мальчика и их мать, которая… – Голос Ангуса сорвался.

Кетнес повернулась к нему. Парень стоял, облокотившись на стол и зажмурившись.

– …которая прикрывала их своим собственным телом.

– Нет… Нет… – услышала Кетнес собственный шепот.

– Это Макбет отдал приказ, – сказал Ангус, – а Сейтон постарался исполнить его. Сейтон и гвардейцы. И… – он кашлянул, – и я тоже…

– Зачем Макбету понадобилось… устранять всех этих людей? – недоверчиво спросил Ленокс. – Ведь он мог просто арестовать их всех – и байкеров, и Дуффа.

– Возможно, не мог, – ответил Ангус, – возможно, они знали про Макбета что-то такое, из-за чего он решил навсегда заставить их замолчать.

– Что, например?

– А вас не удивляет, почему вдруг Рыцарям севера вздумалось мстить Банко? И почему они не отомстили тому, кто отдал приказ? То есть Макбету?

– Ну, это ясно! – фыркнул Ленокс. – Охрана у Макбета намного лучше. У тебя вообще есть доказательства?

– Только эти глаза, – Ангус показал на свое лицо.

– Это твои глаза, и обвинения – тоже твои. Назови хоть одну причину, по которой мы должны тебе верить.

– Есть один способ проверить, – Кетнес медленно вернулась в кабинет и уселась на стул. – Пусть другие гвардейцы подтвердят то, что сказал Ангус, или опровергнут – и тогда он потеряет работу и предстанет пред судом, а будущее его ждет, мягко говоря, непростое. И ему это известно.

Ангус рассмеялся.

Кетнес удивленно посмотрела на него:

– Я что, сказала что-то смешное?

– Это же гвардия, – сказал Ленокс. – Верность и братство, крещены огнем, венчаны кровью.

– Ты о чем?

– В гвардии никто против Макбета и слова не скажет, – пояснил Ангус, – или против Сейтона. Или еще кого-то из братства.

Кетнес развела руками:

– То есть ты рассказал нам про эти убийства, зная, что доказать твои слова невозможно?

– Среди расстрелянных в клубе был младенец, – сказал Ангус, – и Макбет велел мне сжечь его труп. Здесь, в печи.

Кетнес вздрогнула. И пожалела обо всем. Зачем она вернулась? Почему не сидит сейчас в такси?

– Я отказался, – продолжал Ангус, – значит, это сделал кто-то другой. Возможно, он сам. Я осмотрел печи, и в одной из них и правда недавно что-то сожгли. Я подумал, что если вы попросите криминалистов заглянуть в эту печь, то они непременно обнаружат улики. Отпечатки пальцев, кости, еще что-то. А если вы что-то найдете, то Отдел по борьбе с коррупцией может начать расследование.

Ленокс и Кетнес переглянулись.

– Полиция не может вести расследование, в котором подозреваемым является комиссар полиции, – сказал Ленокс. – Разве тебе это неизвестно?

Ангус нахмурился:

– Но… Отдел по борьбе с коррупцией… разве вы не…

– Нет, мы не имеем права проводить внутреннее расследование, – ответил Ленокс. – Обвинениями в адрес комиссара полиции занимается администрация города, то есть бургомистр Тортелл.

Ангус яростно затряс головой:

– Ну уж нет! Там они все на корню куплены, твари продажные! Нам надо действовать самостоятельно, надо бороться с Макбетом изнутри!

Кетнес не ответила, но подумала, что Ангус прав. В городской администрации никто, в том числе и Тортелл, не осмелится выступить против Макбета. В свое время Кеннет придумал законы, надежно защищающие комиссара от подобных внутренних бунтов.

Ленокс посмотрел на часы.

– У меня через двадцать минут встреча. А тебе, Ангус, я посоветую не лезть в это дело, пока у тебя не появятся доказательства. И тогда можешь обратиться в администрацию города. Можешь попытаться.

– Попытаться? – хрипло переспросил он и повернулся к Кетнес. На лице его сменились отчаяние, мольба, страх и надежда, и Кетнес догадалась, зачем он пригласил ее сюда. Он не только хотел, чтобы криминалисты осмотрели печи, – ему нужен был свидетель, чтобы Ленокс не мог приворяться, будто ничего не знает. Ангус выбрал Кетнес просто-напросто потому, что тогда, в лифте, она приветливо ему улыбнулась. Потому что думал, будто на нее можно положиться.

– Старший инспектор Кетнес? – тихо, почти умоляя, проговорил он.

Она глубоко вздохнула:

– Ленокс прав, Ангус. Ты предлагаешь нам взять картонный меч и напасть на медведя.

Глаза у Ангуса подозрительно заблестели.

– Вы боитесь! – выпалил он. – Вы верите мне, иначе давно уже ушли бы! Но вы боитесь! Боитесь, верите мне. Потому что я рассказал вам, на что Макбет способен.

– Давай будем считать, что этой встречи не было. – Ленокс встал и направился к двери.

Кетнес двинулась было следом, но Ангус схватил ее за руку.

– Младенец, – прошептал он, готовый зарыдать, – он уместился в коробке из-под обуви.

– Да, это невинная жертва борьбы с преступной группировкой, – сказала она, – иногда случается и такое. И то, что Макбет скрывает это от журналистов, чтобы избежать скандала, вовсе не значит, что он убийца.

Резко, словно обжегшись, Ангус выпустил ее руку и отшатнулся. Кетнес развернулась и зашагала прочь.

Оказавшись на лестнице, она почувствовала, как холод обжигает ее горячие щеки.

По пути к выходу она остановилась перед одной из печей и посмотрела на углубление в кучке серого пепла.

Ленокс выглянул наружу и помахал рукой таксисту, чтобы тот подъехал прямо к воротам.

– Как по-твоему, чего этот Ангус добивается? – спросил он.

– Добивается? – Кетнес повернулась и посмотрела наверх, на бывший кабинет директора фабрики.

– Он же понимает, что слишком молод и начальником ему пока не стать, – пояснил Ленокс. – Эй! Сюда! Или ему просто хочется славы?

– Может, он сказал правду. Ему хочется остановить Макбета.

– Долг зовет? – Ленокс хохотнул, и Кетнес услышала шорох шин по гравию. – Нет, Кетнес, каждый чего-то добивается. Пошли?

– Да. – Кетнес удалось разглядеть фигуру Ангуса там, наверху. Он неподвижно стоял и словно ждал чего-то.

Сколько времени пройдет, прежде чем Ленокс успеет донести Макбету о попытке мятежа?

И что делать ей самой – теперь, когда она обо всем знает?

Кетнес прижала ладонь к щеке. Она понимала, почему горят ее щеки. От стыда.

Ленокс решил срезать путь и пошел через вокзал. Он вообще не любил сложностей и всегда старался их избежать. В детстве он пытался подкупить сладостями других детей, чтобы те дружили с ним, врал, что может прыгнуть в воду с подъемного крана в порту, и как-то раз заплатил девчонке из киоска, чтобы та ему подрочила. Он покупал себе ботинки на высокой подошве, чтобы казаться выше, и списывал на экзаменах, хотя оценки все равно получал скверные, так что дома тоже приходилось врать. На семейных торжествах его отец любил во всеуслышание заявить, что хитрят только люди бесхребетные и безвольные. Потом отец сделал пожертвование одному частному университету, избавив Ленокса от стыда учиться в государственной академии, а он в благодарность подделал отметки в дипломе. Нет, не ради будущих работодателей, а для отца, которому захотелось взглянуть на диплом. Естественно, его раскусили, ведь Ленокс не смог выдержать подозрительного взгляда, которым наградил его отец. «Удивительно, как такой бесхребетный размазня вообще умудряется стоять на ногах!» – сказал тогда папаша.

Ну и ладно, сейчас-то какая разница? Зато у Ленокса хватало воли, чтобы не обращать внимания на толкачей, которые сползались к нему из каждого угла и предлагали наркоту. Эти узнавали своего клиента издалека. Впрочем, он добывал себе дурь иначе – наркотики ему присылали в коричневых конвертах без адреса отправителя. Или порой, когда ему хотелось чего-то особенного, ему завязывали глаза и вели прямо в святая святых, на тайную кухню, где вкалывали дозу свежего, только что сваренного продукта.

Он прошел мимо Берты Бирнам. Именно здесь Дуфф купился тогда на байку о судье из Капитоля. Вот только Геката не говорил, что Макбет убьет жену и детей Дуффа. На площади Рабочих Ленокс зашагал быстрее, словно желая опередить что-то. Себя самого.

– Макбет занят, – сказал портье в «Инвернессе».

– Передайте, что с ним хочет увидеться старший инспектор Ленокс. Что дело важное и что я отниму у комиссара всего минуту.

– Хорошо, сейчас уточню.

Ленокс огляделся. Ему показалось, будто здесь чего-то недостает. Вот только чего? Какой-то последней, решающей детали… Хотя, возможно, изменилась сама атмосфера, может, виной всему – двое довольно неряшливо одетых подвыпивших мужичков, с громким смехом направляющихся в зал. Прежде таких гостей здесь не жаловали.

На лестнице показался Макбет:

– Добрый день, Ленокс.

– Добрый день, комиссар. Здесь сегодня людно.

– Игроки из «Обелиска». Всего пару часов назад Комиссия по вопросам игровой деятельности его прикрыла. Давай присядем прямо тут, у меня, к сожалению, довольно мало времени.

– Спасибо, комиссар. Я хочу доложить о встрече, на которой побывал сегодня.

Макбет зевнул:

– Да?

Ленокс затаил дыхание. И замешкался. Существуют миллионы фраз, с которых можно начать рассказ. Тысячи способов сформулировать одну и ту же мысль. Сотни слов, которые стоит произнести вначале. Но выбор всегда однозначен.

Макбет нахмурился.

– Господин комиссар, – сказал портье, – у стола для блек-джека очередь, там спрашивают, не поставим ли мы второго крупье.

– Сейчас иду, Джек. Прости, Ленокс, обычно этим Леди занимается. Продолжай.

– Так вот, встреча… – Ленокс подумал о своих родных. Там, дома. О доме. И саде. О прекрасном районе, где его детям ничего не угрожает. Об университете, куда он их отправит. И все это – благодаря его зарплате. Ну, и дополнительных доходах, без которых теперь все развалится. Он поступает так не ради себя самого, а ради семьи. Семьи, семьи, семьи. Его семьи, а не какой-то другой, в Файфе, не…

– Да?

Дверь открылась.

– Шеф!

Они оба повернулись. На порге стоял Сейтон.

– Шеф, есть! Мы его нашли! – запыхавшись, проговорил он.

– Нашли?

– Дуффа. Ты был прав. Он на борту судна, которое вышло из местного порта. «Гламис».

– Отлично! – Макбет повернулся к Леноксу: – Старший инспектор, боюсь, мне надо идти. Ваше дело подождет.

Макбет с Сейтоном заспешили прочь, а Ленокс молча смотрел им вслед.

– Ужасно занятой человек, – улыбнулся портье. – Я могу предложить вам кофе, старший инспектор?

– Нет, спасибо. – Ленокс уставился на дверь. Темнота уже начала подбираться к нему, но до следующей дозы у него еще есть несколько часов. Целая вечность. – А вообще, спасибо! С удовольствием! – Целая вечность для бесхребетного и безвольного.

Глава 28

– Ты куда? – спросила Мередит.

– Не знаю, – ответил Дуфф. Он хотел погладить ее по щеке, но никак не мог дотянуться. – У меня есть адрес, но я не знаю, что там находится.

– Тогда зачем ты едешь туда?

– Этот адрес написали прямо перед убийством Банко и Флинса. А еще там написано «тихая гавань». Если они собирались там спрятаться, значит, возможно, это место мне тоже подойдет. Не знаю, любимая, другого выхода у меня все равно нет.

– Тогда ладно.

– Где вы?

– Мы здесь.

– Где это – «здесь»? И что вы делаете?

Мередит улыбнулась:

– Мы ждем тебя. У нас по-прежнему маленький день рожденья.

– Тебе было больно?

– Совсем чуть-чуть. Уже все прошло.

К горлу подступил комок.

– Эван и Эмилия – они испугались?

– Тсс, любимый, давай не будем об этом сейчас…

– Но…

Она прижала ладонь к его губам.

– Тсс, они спят, смотри не разбуди их.

Ее рука. Он не мог дышать. Дуфф попытался оттолкнуть ее, но она оказалась такой сильной. Дуфф открыл глаза.

Человек, склонившийся над Дуффом, рукой зажимал ему рот. Дуфф попытался закричать и сбросить волосатую руку, но противник оказался чересчур сильным. Услышав фырканье, Дуфф догадался, с кем имеет дело. Хатчинсон. Склонившись над койкой, тот прошептал ему прямо на ухо:

– Ни звука, Юнсон. Или, точнее говоря, Дуфф.

Его разоблачили. Интересно, дадут ли за него награду? Значит, пришел час расплаты. Интересно, что механик для него приготовил. Нож? Стилет? Топор?

– Слушай меня, Юнсон. Если разбудишь этого хрена на верхней полке, ты труп. Ясно?

Зачем механик разбудил его? Не проще ли было сразу прикончить?

– Как только мы пристанем в Капитоле, на борт поднимутся полицейские и загребут тебя. – Он убрал руку. – Все, я тебя предупредил, так что мы в расчете.

От приоткрыл дверь и выскользнул из каюты.

Дуфф заморгал. На миг ему показалось, будто Хатчинсон ему тоже приснился. На верхней койке закашлялись. Кто там спит, Дуфф не знал – постоянных коек у них не было, каждую ночь им приходилось менять место. Кок сказал, что коек на судне так мало, оттого что они везут «какие-то поганые ящики с оружием». Им пришлось убрать койки и отвести целых две каюты под груз, потому что, согласно правилам, хранить взрывчатку только в одном месте во время перевозки запрещалось. Постоянные койки были закреплены лишь за офицерским составом. Дуфф спрыгнул с койки и, выскочив в коридор, заметил, что человек в грязной футболке спускается по трапу в машинное отделение.

– Погоди!

Хатчинсон повернулся.

Дуфф подбежал к нему.

Глаза у машиниста поблескивали, но злобы в них больше не было.

– Что ты сказал? – спросил Дуфф. – Полиция? Мы в расчете?

Хатчинсон скрестил на груди руки и фыркнул.

– Я сегодня заскочил к радисту, – он опять фыркнул, – хотел прощения попросить. А у него сидел капитан и как раз что-то слушал по рации. Они сидели ко мне спиной и не слышали, как я вошел.

Дуффу показалось, будто сердце у него замерло. Он тоже скрестил руки.

– Так. Продолжай.

– Капитан сказал, что у него на борту есть некий Юнсон, который по описанию похож на того, кого они ищут. Что у тебя на роже шрам и что ты сел как раз в тот день. По рации сказали, чтобы капитан ничего не предпринимал, что Дуфф опасен и что, когда мы причалим, полицейские уже будут нас ждать. Капитан сказал, что он видел, как ты дерешься, и что не хотел бы столкнуться с тобой лично. – Хатчинсон потер двумя пальцами шишку на лбу.

– Почему ты решил меня предупредить?

Машинист пожал плечами:

– Это капитан велел мне попросить у радиста прощения. Он сказал, что ты не стал меня закладывать и только поэтому меня не вышибут с работы. А работа мне нужна…

– Вон оно как…

Машинист фыркнул:

– А то. Стармех сказал, что если я чего и умею, так это работать.

– Правда? Прямо так и сказал?

Хатчинсон ухмыльнулся:

– Он сегодня вечером пришел и сказал, чтоб я себе ничего не воображал и что я, типа, заноза в заднице, но что машинист я хороший. Сказал вот это все – и свалил. На этой посудине чего-то многовато психов, да? – Он засмеялся, и Дуфф подумал, что Хатчинсон выглядит почти счастливым. – Ладно, пойду работать.

– Подожди, – остановил его Дуфф. – Ты правда думаешь, что помог мне? Сказать осужденному, что у него петля на шее, – по-твоему, это помощь? Пока мы не пристанем, я все равно не смогу сбежать.

– Это уже не мое дело, Юнсон. Мы в расчете.

– Вон оно как? Ты и твое судно, Хатчинсон, привезли в город пулеметы, из которых расстреляли мою жену и детей. Нет, это не твое дело, но когда капитан просил меня помочь ему вышвырнуть тебя отсюда, я тоже сказал, что это не мое дело.

Хатч фыркнул:

– Ну, прыгай в море и плыви. Здесь всего-то несколько миль. И помни, Юнсон, – через девять часов мы в порту.

Дуфф проводил взглядом машиниста, который исчез в машинном отделении, а потом подошел к иллюминатору и посмотрел на море. Светало. Несколько часов – и они придут в порт. Волны казались такими высокими. Долго ли продержишься в таком море, да еще и в ледяной воде? Минут двадцать? Полчаса? А когда они причалят, капитан прикажет кому-нибудь посторожить его. Дуфф прижался лбом к стеклу.

Выхода он не видел.

Дуфф вернулся в каюту и посмотрел на часы. Без пятнадцати пять. Через пятнадцать минут все равно придется заступать на вахту. Он улегся на койку и закрыл глаза.

Мередит стояла на другом берегу, на камне. И манила его к себе.

– Мы ждем тебя.

«Как во сне, – подумал Макбет, – или в подводной пещере. Наверное, примерно так себя чувствуешь, когда ходишь во сне». В одной руке он держал фонарик, а другой сжимал руку Леди. Круг света упал на рулетку и пустые игровые столы. Макбет и Леди сделали еще несколько шагов, а на стене мелькнули темные, похожие на призраки тени. Над головой блеснули стеклянные висюльки на люстре.

– Почему здесь никого нет? – спросила Леди.

– Все разошлись по домам. – Макбет посветил фонариком на полупустой бокал с виски на столе и подумал о наркоте. У него уже начиналась ломка, но он держался. Он чувствовал себя невероятно сильным, таким, как никогда прежде. – Здесь только мы с тобой, любимая.

– Но мы же никогда не закрываемся! – Леди выпустила его руку. – Ты что, закрыл «Инвернесс»? И ты все здесь переставил, здесь все иначе! Что это?

Они зашли в следующий зал, и свет фонарика упал на целый лес игровых автоматов. Прямо армия спящих роботов, – подумал Макбет. Механические коробки, которые больше никогда не проснутся…

– Детские гробы! – воскликнула Леди. – Как их много… – И ее голос потонул в беззвучных рыданиях.

Макбет притянул ее к себе, подальше от игровых автоматов.

– Мы не в «Инвернессе», любимая. Это «Обелиск». Я просто хотел показать тебе, любимая, что мы сделали ради тебя. Смотри – все закрыто, они даже отключили электричество. Это наша победа, дорогая, перед нами враг, и он повержен.

– Это ужасно, отвратительно! И этот запах – чувствуешь? Пахнет мертвечиной, это из гардероба!

– Любимая, это с кухни. Полиция выгнала отсюда всех, чтобы владельцы не подсуетились и не уничтожили доказательства. Некоторые посетители даже доесть не успели. Видишь – на тарелках мясо.

Макбет посветил фонариком на столы, и луч выхватил из темноты белые скатерти, оплывшие свечи и недоеденную еду. Заметив вдруг желтые блестящие глаза, настороженно наблюдающие за ними, Макбет вздрогнул, а Леди вскрикнула. Макбет сунул руку во внутренний карман, но тощий зверь метнулся в сторону и скрылся в темноте. Макбет посмотрел на серебряный кинжал в своей собственной руке.

– Не бойся, любимая, – сказал он, – это обычная собака. Видно, забрела сюда на запах. – Успокойся, она уже убежала.

– Уведи меня отсюда! Пожалуйста! Уведи!

– Хорошо, хорошо, мы уже все тут посмотрели, возвращаемся в «Инвернесс».

– Уведи меня!

– Куда? Куда тебе хочется?

– Прочь отсюда!

– Но… – Он осекся. Больше идти им было некуда. И так было всегда, хотя понял он это лишь сейчас. У всех остальных имелись семьи, дом, родственники, дачи, друзья. У них же с Леди никого, кроме них самих и «Инвернесса», не было. Но ему всегда казалось, что этого достаточно. Эта мысль пришла ему в голову лишь сейчас, когда они бросили этому миру вызов и когда он, Макбет, был готов вот-вот потерять ее. Леди должна вернуться, должна очнуться, он должен вытащить ее из поглотившей ее тьмы – именно за этим Макбет и привел ее сюда. Однако, судя по всему, даже радость победы не вернула ее в этот мир. А ведь именно сейчас он так в ней нуждался, в ее здравомыслии, в ее твердой воле, – но место Леди заняла эта женщина, которая тихо плакала и не понимала, что происходит вокруг.

– Мы нашли Дуффа, – сказал он, подталкивая ее к выходу. – Сейтон вылетел в Капитоль, а в два часа «Гламис» причалит к берегу.

Снаружи уже наступил день, но окна в «Обелиске» были зашторены, так что внутри оставался вечный сумрак и вечный праздник. Прямо перед ними луч от фонарика наткнулся вдруг на игровой стол, преграждавший путь к выходу. Стук их шагов тонул в мягком ковре, и Макбету показалось, будто из-за спины доносится тихое рычанье и чавканье. Черт, где же он? Где выход?

Ленокс стоял в высокой зеленой траве. Машину он оставил на шоссе и дошел сюда пешком, надев предусмотрительно захваченные солнечные очки.

Вот поэтому-то он никогда не сможет жить в Файфе – здесь слишком много солнца. Солнце уже начало жечь бледно-розовую кожу, и Ленокс почувствовал себя вампиром, который того и гляди сгорит.

Но ведь он не вампир. Или?.. Некоторые вещи видишь, только когда подойдешь к ним вплотную. Как вот эта белая беседка перед ним. Издалека незаметно, но вблизи становилось ясно, что белые стены усеяны крошечными темными дырочками.

Глава 29

– Добро пожаловать, – сказал капитан «Гламиса», когда на капитанском мостике появился лоцман. – Сегодня хорошо бы нам причалить вовремя, на берегу нас ждут.

– Это можно, – согласился лоцман, пожимая капитану руку, – если с мотором все будет в порядке.

– А что, есть основания в этом сомневаться?

– Один из ваших машинистов попросился, чтобы мы на боте подбросили его до берега – вроде как стармех попросил его достать какие-то запчасти, причем срочно.

– Вон оно как! – сказал капитан. – Мне об этом не сообщили.

– Да наверняка ничего серьезного.

– И как зовут машиниста?

– Что-то вроде Хатч или как-то так. Да вон они, – лоцман показал на бот, быстро двигавшийся в сторону берега.

Капитан схватил бинокль и вгляделся в стоящую на кормовой палубе фигуру в белой футболке и полосатой бейсболке.

– Что-то не так? – спросил лоцман.

– Без моего приказа судно никто не покинет, – ответил капитан. – По крайней мере, не сегодня. – Он подошел к интеркому и нажал на кнопку, отвечающую за связь с камбузом: – Кок!

– Да, капитан, – послышалось из камбуза.

– Пусть Юнсон принесет нам две чашки кофе.

– Я сам принесу, капитан.

– Я же сказал – пришли Юнсона.

– Капитан, у него желудок прихватило, поэтому я разрешил ему прилечь.

– Сходи и проверь, что он на койке.

– Слушаюсь.

Капитан отошел от интеркома.

– Три градуса по левому борту! – скомандовал лоцман.

– О черт! – выругался штурман.

Старший инспектор Сейтон предупредил, что надежнее всего будет, если те, кто уже в курсе происходящего – то есть капитан и радист, – сделают вид, будто ничего не знают, чтобы и Дуфф тоже ни о чем не догадывался. Сейтон и двое его лучших ребят собирались дождаться их на причале, а потом подняться на борт и схватить Дуффа. И Сейтон подчеркнул, что на момент ареста экипаж должен держаться от них как можно дальше, чтобы в случае перестрелки никто не пострадал. Впрочем, судя по тону Сейтона, капитан решил, что перестрелки не миновать.

– Капитан! – голос кока. – Юнсон спит, как младенец. Разбудить его?

– Нет! Пускай спит. В каюте он один?

– Да, капитан.

– Отлично! – Капитан взглянул на часы. Через час все уже будет позади, и он с чистой совестью поедет домой, к жене. Отдохнет пару дней… Вот только в пароходство надо завтра заглянуть – те получили от страховщиков какую-то бумажку о том, что за последние десять лет члены экипажа, работавшие на «Гламисе», с подозрительной частотой болели одинаковой болезнью. Что-то там с кровью у них не так…

– Курс верный, – сказал лоцман.

– Будем надеяться, – пробормотал капитан, – будем надеяться.

Десять минут второго. Десять минут назад дверца на настенных часах открылась, оттуда высунулась здоровенная оленья голова и затрубила. Ангус огляделся. Все-таки зря, наверное, он выбрал это место. Сейчас, в дневное время, здесь толкались только безработные и алкоголики, но именно этот бар облюбовали гвардейцы, и если кто-то из полицейских увидит, как он разговаривает с журналистом, то непременно донесет до Макбета. С другой стороны, лучше уж его заметят здесь, где он часто бывает, чем в каком-нибудь подозрительном баре.

Однако Ангусу все это не нравилось. Не нравились часы с оленем. И не нравилось, что журналист опаздывает. Ангус давно уже ушел бы отсюда, но это был его последний шанс.

– Прости за опоздание.

Картавое «р». Ангус поднял глаза. Догадаться о том, что перед ним Уолтер Кайт, можно было только по голосу, потому что лицо он старательно прикрывал капюшоном дождевика. Ангус считал, что Кайт отказывается сниматься для газет и журналов, потому что считал, будто внешность отвлекает от главного – от слов.

– Дождь и пробки, – пояснил Уолт Кайт, расстегивая дождевик, с которого на пол уже успела натечь целая лужа.

– В этом городе вечно дождь и пробки, – сказал Ангус.

– Это обычное наше оправдание, – согласился радиорепортер, усаживаясь напротив Ангуса. – На самом же деле у меня цепь с велосипеда слетела.

– Я думал, Уолтер Кайт не лжет, – сказал Ангус.

– Радиорепортер Кайт никогда не лжет, – Кайт криво улыбнулся, – а вот за простым смертным Уолтером такой грех водится.

– Вы пришли один?

– Да, иначе и быть не могло. Давай выкладывай, что у тебя за новости, о которых нельзя рассказать по телефону.

Ангус вздохнул и приступил к рассказу. От тревоги, охватившей его, когда он рассказывал обо всем Леноксу и Кетнес, не осталось и следа. Возможно, потому, что жребий уже был брошен и назад пути не оставалось. Он говорил теми же словами, что и в «Эстексе», а еще рассказал о встрече с Леноксом и Кетнес. Не утаил от Кайта ничего, выложил все. Имена. Подробности операций в клубе и в Файфе. Рассказал о приказе сжечь труп младенца. Пока он говорил, Кайт взял салфетку и принялся оттирать с пальцев черные масляные пятна.

– Почему я? – спросил Кайт, вытаскивая новую салфетку.

– Потому что тебя считают храбрым и неподкупным репортером, – ответил Ангус.

– Отрадно, что меня считают таким, – сказал Кайт, пристально глядя на Ангуса. – И говоришь ты красивее, чем большинство молодых полицейских.

Ангус пожал плечами:

– Я изучал теологию.

– Это объясняет и то, как ты говоришь, и причину, по которой ты затеял все это. Ты надеешься совершить благодеяние и спасти свою душу.

– Вы ошибаетесь, господин Кайт. Я не верю ни в спасение, ни в Бога.

– Ты встречался с другими журналистами? – Кайт усмехнулся: – С неподкупными или продажными?

Ангус покачал головой.

– Хорошо. Потому что я займусь этим делом, только если оно будет полностью моим. Так что ни слова никому из журналистов, ни единому. Договорились?

Ангус кивнул.

– Как мне тебя найти, Ангус?

– Мой телефон…

– Никаких телефонов. Только адрес.

Ангус написал на грязной, заляпанной машинным маслом салфетке адрес и вернул ее Кайту.

– Что теперь?

Кайт тяжело вздохнул – так вздыхают те, кто знает, что их ждет тяжелый труд.

– Сперва мне нужно кое-что проверить. Это дело серьезное. И мне не хотелось бы оказаться орудием в чужих руках или пешкой в чьей-то игре.

– Я играю ради правды и ради того, чтобы остановить Макбета.

Кайт опасливо огляделся, и Ангус понял, что заговорил чересчур громко.

– Если это правда, значит, ты лжешь, когда говоришь, будто не веришь в божественное, – сказал журналист.

– Бога не существует.

– А как же божественное, спрятанное в самом человеке?

– В человеке, Кайт, есть лишь человеческое. И желать добра – так же свойственно человеку, как грешить.

Кайт медленно кивнул.

– Тебе виднее, ты теолог. Я тебе верю, но то, что ты мне рассказал, нужно проверить. И тебя самого тоже. – Он поднялся и принялся застегивать дождевик.

– Как по-твоему, когда ты сможешь выпустить этот материал? – Ангус глубоко вздохнул: – Я не доверяю Леноксу, он наверняка настучит обо всем Макбету.

– Я брошу все силы, – ответил Кайт, – за два дня можно много чего успеть. – Он вытащил бумажник.

– Благодарю, но я сам заплачу за кофе.

– Ну, как хочешь. – Кайт убрал бумажник. – А ты знаешь, что в этом городе ты – животное редкое?

– Да, исчезающий вид, – грустно улыбнулся Ангус.

Он проводил глазами репортера, а когда тот исчез за дверью, огляделся. Похоже, до них никому из посетителей дела не было. Два дня. Ему нужно продержаться два дня.

Сейтон не любил Капитоль. Ему не нравились широкие проспекты, величественные старые здания, в которых заседали всякие брехуны, зеленые парки, библиотеки и опера, уличные художники, маленькие готические церквушки и гигантский собор, открытые кафе и их улыбающиеся посетители и пышный национальный театр, где ставились претенциозные пьесы, в последнем акте которых властный король непременно погибал.

Поэтому Сейтон стоял, повернувшись спиной к городу и глядя на море.

Они находились в портовом отделении полиции, а «Гламис» уже зашел в порт.

– Вам точно не нужна помощь? Уверены? – спросил полицейский с эмблемой полиции Капитоля на униформе. Перед их приездом разгорелся спор о том, кто имеет право проводить операции в порту, однако комиссар столичной полиции пошел на уступки. Как он сам сказал, отчасти оттого, что речь шла об убийце полицейских, а отчасти потому, что операцию планировалось провести на борту морского судна.

– Спасибо, но да, я уверен, – ответил Сейтон.

– Хорошо, но если вы его возьмете и сойдете с ним на берег, мы вынуждены будем забрать его.

– Естественно. Главное – следите за трапом и судном.

– От нас не уйдет, старший инспектор. – Столичный полицейский показал на две весельные лодки метрах в пятидесяти от причала, в которых сидели переодетые рыбаками полицейские, готовые прыгнуть в воду, если Дуфф вздумает добраться до берега вплавь.

Сейтон кивнул. Он вспомнил, как совсем недавно стоял вот так в другом порту. И тогда от помощи отказался сам Дуфф, этот упрямый придурок. Сейчас же они поменялись ролями – и скоро Дуфф это поймет. И. Сейтон отведет ему на это несколько мучительно долгих секунд. Столичная полиция и не подозревала, но Макбет приказал не просто доставить Дуффа на берег, а принести. В мешке, как и полагается трупу.

Судно причалило к берегу, и белая пена, похожая на шампанское, выплеснулась на асфальт. Сейтон зарядил свой «MP-5».

– Олафсон, Рикардо, готовы?

Двое гвардейцев кивнули. Они изучили план судна и знали, где находится каюта, в которой спит Дуфф.

Моряки сбросили два троса – один спереди, другой сзади, – а портовые рабочие накинули их на кнехты и затянули. Борт судна мягко ударился о прибитые к причалу шины, и те сердито заскрипели. На причал опустился трап.

– Вперед! – скомандовал Сейтон.

Они выскочили на причал и взбежали вверх по трапу. Моряки изумленно смотрели на них – судя по всему, капитан до последнего хранил тайну.

Гвардейцы спустились вниз, мимо каюты штурмана. Вниз. Снова вниз. Они остановились перед каютой с номером «12» на двери.

Сейтон прислушался, но услышал лишь собственное дыханье и рев корабельного мотора. Рикардо прошел дальше по коридору и остановился, осматривая все остальные двери на тот случай, если Дуфф услышал их и спрятался в другой каюте.

Сейтон зажег фонарик и кивнул Олафсону, а потом вошел внутрь. Фонарик оказался лишним – в каюте оказалось достаточно светло. Дуфф лежал на нижней полке, повернувшись лицом к стене и с головой укрывшись одеялом. Сверху из-под одеяла торчала зеленая шапка. По словам капитана, Юнсон никогда ее не снимал и вечно натягивал до самых глаз, прикрытых огромными очками. Лишь однажды шапка сползла, и капитан заметил шрам. Сейтон вытащил пистолет, который собирался вложить Дуффу в руку, и дважды выстрелил в стену. На мгновение грохот оглушил его, и уши Сейтона наполнил неприятный звон. Дуфф вздрогнул и напрягся. Сейтон склонился к его уху.

– Они кричали, – сказал он, – так кричали, что одно удовольствие послушать. Ты, Дуфф, тоже начинай кричать. Потому что сперва я выстрелю тебе в живот. Как старому другу, паршивый ты сучонок.

Пахло от Дуффа отвратительно. Сейтон потянул носом воздух. Нет, это вовсе не тот восхитительный аромат, который источает напуганное животное. От Дуффа воняло… потом.

Застарелым мужским потом. Странно, ведь Дуфф сбежал всего несколько дней назад…

Лежащий на койке мужик повернулся.

Его лицо было чужим. Перед ним был не Дуфф.

– Че-е? – протянул незнакомец. Одеяло сползло, и Сейтон почти уткнулся носом в голый торс и волосатую подмышку.

Сейтон приставил дуло ко лбу незнакомца:

– Полиция. Что ты тут делаешь и где Дуфф?

Мужик фыркнул:

– Ты че, сам не видишь? Я сплю. А кто такой Дуфф, я вообще не в курсе.

– Юнсон! – Сейтон с такой силой ткнул дулом ему в лоб, что голова незнакомца утонула в подушке.

Тот снова фыркнул:

– Юнга? А ты на камбузе-то проверил? И в других каютах? В этом рейсе какая койка свободная, та и твоя. А че Юнсон натворил-то? Похоже, че-то серьезное… Слышь, ты если хочешь мне дырку в башке проделать, то лучше стреляй.

Сейтон убрал автомат.

– Олафсон, Рикардо, обыскать судно! – Сейтон пристально посмотрел на одутловатое лицо лежащего перед ним человека. А затем снова потянул носом воздух. Неужели этот мужик и правда не боится или же запах страха просто-напросто тонет в этой отвратительной вони?

Стоявший сзади Олафсон словно окаменел.

– Обыскать судно! – заорал Сейтон, и Рикардо с Олафсоном затопали по коридору.

Сейтон выпрямился.

– Как тебя зовут и почему у тебя шапка Юнсона?

– Хатчинсон. А шапку я тебе дарю – тебе, похоже, подрочить надо, вот и вытрешься.

И тогда Сейтон ударил. Дуло впечаталось в щеку Хатчинсона и разорвало кожу. На глазах у механика выступили слезы, однако он и бровью не повел.

– Отвечай! – прошипел Сейтон.

– Я лег спать, замерз и полез за футболкой – я ее перед сном бросил во-он на тот ящик. Смотрю – ни футболки, ни бейсболки нету, зато лежит эта шапка. Ну, я ее и надел. Ясно тебе? – Голос Хатчинсона дрожал, но глаза светились ненавистью. Страх и ненависть, ненависть и страх, вечно одно и то же, думал Сейтон, вытирая кровь с автомата.

В коридоре послышались сердитые крики. Сейтон знал заранее: они обыщут все судно снизу доверху, заглянут в каждый уголок и каждую щель, но его не найдут. Дуфф сбежал.

Глава 30

Дуфф быстро шагал по широким проспектам, мимо старых зданий, через парки, глядя на уличных музыкантов и художников. Один раз он зашел в открытое кафе и, показав сидевшей за столиком паре бумажку с адресом, спросил дорогу. Те заулыбались и махнули рукой в нужном направлении, с интересом поглядывая на его начавшую отклеиваться бороду. Стараясь не бежать, Дуфф оставил позади Капитольский собор.

Тогда, на судне, Хатчинсон вернулся.

Дошел до машинного отделения, а потом вернулся в каюту и выслушал все, о чем Дуфф рассказал ему. Расскажи кто-нибудь такую историю самому Дуффу – и тот наверняка засомневался бы, однако Хатчинсон молча кивал, словно соглашаясь. Словно знал, на что люди способны в своей ненависти друг к другу. А дослушав до конца, машинист выложил ему план бегства – ни секунды не раздумывая и так уверенно, что Дуффу показалось даже, будто план этот машинист придумал уже давно и для самого себя. Хатчинсон отдал Дуффу свою одежду и отвел его к трапу дожидаться лоцманского бота.

– Ты, главное, стой спиной к нашему мостику, чтобы капитан твою рожу не разглядел, тогда он решит, что ты – это я. А когда бот подойдет, скинешь трап, спустишься по нему в бот и скажешь, что тебе надо на берег раньше «Гламиса» – типа, тебе надо в пароходство захватить там одну запчасть для лебедки, которая вытягивает швартовые тросы.

– Почему?

– В смысле?

– Почему ты все это делаешь?

Хатчинсон пожал плечами:

– Мы, когда привезли те пулеметы и ящики с патронами, начали их разгружать. А на причале стоял тощий лысый хрен и смотрел на нас так, как будто мы шняга из-под ногтей.

Дуфф ждал, что на этом объяснение не закончится.

– Люди много чего делают друг для друга, – Хатчинсон фыркнул, – как выяснилось. И я так понял, что ты один, а этих, – он махнул рукой, – много. А уж я-то знаю, каково это.

Один. А этих много…

– Спасибо.

– Да не за что, Юнсон. – Машинист крепко пожал Дуффу руку, а потом дотронулся до пластыря на лбу: – В следующий раз ты меня врасплох не застанешь, и уж тогда я тебе морду начищу!

– Договорились.

Дуфф двигался на восток от центра.

– Простите, Шестой округ – это?..

– Туда.

Он прошел мимо киоска с газетами. Дома становились меньше, а улицы – ýже.

– Кожевенная улица?

– До перекрестка, а потом второй или третий поворот налево.

Где-то завыла полицейская сирена. Завыла и умолкла. В Капитоле у сирены был совершенно другой звук, не такой громкий и резкий. И другая мелодия – не такая мрачная и раздражающая.

– «Дельфин»?

– Ночной клуб? Так они ж закрыты… Впрочем, вон видите кафе? Это рядом с ним. – Прохожий чересчур пристально вглядывался в его шрам, словно пытаясь воскресить в памяти какие-то воспоминания.

– Спасибо.

– Не за что.

Кожевенная улица, дом шестьдесят шесть.

Дуфф прочел имена, написанные на табличке возле темной деревянной двери подъезда. Ни единого знакомого имени. Он потянул за ручку. Не заперто. Или, точнее говоря, замок просто сломан. Внутри было темно, поэтому Дуфф немного постоял, давая глазам привыкнуть к темноте. Лестничный пролет. Мокрые газеты, запах мочи. Туберкулезный кашель за одной из дверей. Шлепок, похожий на звонкую оплеуху. Дуфф двинулся вверх по лестнице. На каждом этаже было по две квартиры, и еще по одной двери имелось прямо на лестнице. Дуфф надавил на звонок. Из-за двери послышался злобный собачий лай и шарканье, а потом дверь открылась и в коридор высунулась крошечная согнутая старушка. На двери не было даже цепочки.

– Тебе чего, милок?

– Добрый день, мэм, я старший инспектор Юнсон.

Старушка с сомнением оглядела его, и Дуфф подумал, что она унюхала запах пота, которым Хатчинсон наградил его в придачу к футболке. По крайней мере, мелкая псина заткнулась именно благодаря этому запаху.

– Я ищу… – А чего, собственно, он искал? – Мой друг по имени Банко дал мне этот адрес…

– Сожалею, молодой человек, но я не знаю никакого Банко.

– А Алфи?

– Ах, Алфи. Это да – он живет на третьем этаже, справа. Прошу прощения, но у вас… э-хм… борода вот-вот отвалится.

– Спасибо.

По пути на третий этаж Дуфф сорвал бороду и очки. На двери справа не было никакой таблички, а кнопка звонка болталась на тонюсенькой проволочке.

Дуфф постучал. Подождал немного. Снова постучал, на этот раз громче. На первом этаже кого-то вновь шлепнули.

Он потянул за ручку. Заперто. Значит, надо дождаться, пока кто-то не выйдет оттуда? В любом случае это разумнее, чем разгуливать по улицам.

Тихий кашель. Кашляли за низенькой дверью на лестнице. Дуфф спустился на пять ступенек вниз и потянул дверь на себя. Дверь поддалась, но ее словно кто-то придерживал изнутри. Он постучался.

Но ответа не дождался.

– Эй! Эй, есть там кто-то?

Он прижался щекой к двери и затаил дыханье. Внутри тихо зашуршала бумага. Там явно кто-то прятался.

Громко топая, Дуфф спустился вниз, разулся и на цыпочках вновь прокрался наверх. Он осторожно взялся за ручку и дернул ее. Что-то оборвалось, и дверь распахнулась.

Веревочка, служившая замком.

Дуфф смотрел на свое собственное лицо.

Фотография была не особенно большой и располагалась в правом нижнем углу газеты, под заголовком.

Газета опустилась, и за ней показалось лицо старика с длинной растрепанной бородой. Штаны у него были спущены, а сам он, слегка склонившись вперед, сидел на каком-то ящике.

Сортир. Такие туалеты Дуфф видел и прежде, в старых рабочих кварталах возле реки. Теперь он понял, откуда эти шлепки – с таким звуком фекалии падали в поставленный на первом этаже резервуар. Со звуком сочной оплеухи.

– Простите, – сказал Дуфф, – вы Алфи?

Старик молча смотрел на Дуффа, а потом медленно перевернул газету, взглянул на снимок и снова перевел взгляд на Дуффа. Затем он облизнул губы.

– Громче! – сказал он, показав одной рукой на ухо.

– Вы Алфи? – повторил Дуфф уже громче.

– Громче.

– Алфи!

– Тсс. Да, он Алфи.

Из-за собственных криков Дуфф не услышал, как сзади кто-то подошел, а теперь этот кто-то приставил к его затылку что-то твердое и знакомым голосом прошептал:

– А это пистолет, старший инспектор. Поэтому без глупостей. Просто расскажите, как вы нас нашли и кто вас прислал.

Дуфф хотел было повернуться, но его голову с силой толкнули вперед. Алфи, видимо, решил, что его участие не требуется, и опять погрузился в чтение.

– Я не знаю, кто вы, – сказал Дуфф. – Я нашел этот адрес в блокноте, который лежал у Банко в машине. И меня никто не посылал, я пришел один.

– Зачем ты пришел сюда?

– Потому что Макбет пытается убить меня, как убил Банко и Флинса. Рядом с этим адресом было написано «тихая гавань», а если так считал Банко, значит, возможно, она и мне подойдет.

Молчание. Незнакомец словно обдумывал что-то.

– Пошли.

Дуффу позволили развернуться, так чтобы человек с пистолетом вновь оказался у него за спиной, а потом они оба поднялись по лестнице к двери, в которую он стучал и которая теперь была открыта.

Его толкнули внутрь, и он очутился в просторной комнате. Окна были открыты, но воздух здесь все равно казался спертым. В комнате стоял большой стол с тремя стульями, кухонная столешница с мойкой, холодильник, узкая кровать и диван, а на полу лежал матрас. На единственном стуле с подлокотниками сидел человек. Он положил руки на стол и в упор смотрел на Дуффа. Очки были теми же, что и прежде, и его ноги привычно выглядывали из-под стола. Тем не менее что-то в нем изменилось. Возможно, так казалось, потому что он отрастил бороду. Или оттого, что лицо у него заметно похудело.

– Малькольм, – сказал Дуфф, – ты жив.

– Дуфф. Садись.

Дуфф уселся напротив бывшего заместителя комиссара.

Малькольм снял очки и принялся протирать их.

– Значит, ты думал, что я сперва убил Дункана, а потом утопился?

– Да, сперва я так и думал. Пока не понял, что за убийством Дункана стоит Макбет. И тогда же я догадался, что он утопил тебя, чтобы расчистить себе путь к креслу комиссара полиции. И что твое предсмертное письмо – подделка.

– Макбет угрожал убить мою дочь, если я не подпишу. Чего тебе надо, Дуфф?

– Он говорит… – послышалось из-за спины Дуффа.

– Это я слышал, – перебил Малькольм. – И я вижу, что в газетах пишут, будто Макбет разыскивает тебя, Дуфф. Однако может статься, что вы с ним сговорились и что эти статьи – приманка для нас.

– А то, что они вырезали всю мою семью, – это тоже приманка?

– Да, об этом я тоже читал, но я больше никому не верю, Дуфф. А если Макбет бросил все силы на то, чтобы найти тебя, странно, почему ему до сих пор это не удалось.

– Мне повезло.

– И ты пришел сюда. – Малькольм забарабанил пальцами по столешнице. – Зачем?

– Тихая гавань.

– Тихая? – Малькольм покачал головой. – Ты полицейский, Дуфф, и знаешь, что если уж ты нас так легко нашел, то и Макбет может последовать твоему примеру. Когда ты в розыске, то если у тебя есть хоть немного мозгов, ты прячешься в одиночку и сидишь тихо, как мышь, а не сбиваешься в стаю с теми, кто тоже в розыске. Поэтому придумай другой ответ, получше. Почему ты пришел сюда?

– А как по-твоему?

– Будь любезен ответить первым. Дуло пистолета направлено сейчас туда, где у обычных людей сердце.

Дуфф сглотнул. Почему он пришел сюда? Видимо, он возлагал на это место чересчур большие надежды. Но больше надеяться ему было не на что. Шансы были небольшие, но задачка оказалась простой. Дуфф глубоко вздохнул:

– В ночь, когда Банко убили, мы с ним договорились встретиться, и он собирался рассказать мне о чем-то. Банко был последним, кто видел тебя перед исчезновением. Я подумал, что, возможно, найду здесь тебя. И мы поможем друг другу. У меня есть доказательства того, что Макбет убил Дункана. Макбету это известно, и поэтому он хочет меня убить.

Малькольм приподнял одну бровь:

– И как же мы поможем друг другу? Ты же не думаешь, что полиция Капитоля будет нам содействовать?

Дуфф покачал головой:

– Им приказано арестовать нас и доставить к Макбету. Но вместе мы можем победить Макбета.

– И отомстить за твою семью.

– Да, сначала я так и думал.

– Но?

– Кроме мести есть и еще кое-что.

– Должность комиссара полиции?

– Нет.

– Тогда что же?

Дуфф кивнул на открытое окно:

– Капитоль – прекрасный город, верно? Он не может не нравиться. В него даже возможно влюбиться. Он похож на румяную красотку-блондинку. Но полюбить ее у нас с тобой не получится, никогда в жизни. Потому что мы с тобой отдали сердца одному жуткому грязному городу там, на западном побережье. Я отрекся от этой любви, думал, она ничего для меня не значит, думал, что пожертвовал семьей и карьерой ради города, который лишает нас рассудка, превращает нас в продажных тварей и сокращает нашу жизнь. Я считал такую любовь несправедливой и подлой. Но так уж оно сложилось. Мы слишком поздно понимаем, кого на самом деле любим.

– Значит, ты готов пожертвовать собой ради этого города?

– Это несложно, – улыбнулся Дуфф. – Я уже потерял все, поэтому у меня осталась только жизнь. А у тебя, Малькольм?

– У меня есть дочь, и я не хочу жертвовать ею.

– Но ее мы спасем, только если одолеем Макбета. Ты единственный способен продолжать дело Дункана. И если ты станешь комиссаром, то можешь рассчитывать на мою помощь.

Малькольм пристально посмотрел на Дуффа:

– Я?

– Да.

Малькольм расхохотался.

– Спасибо за моральную поддержку, Дуфф, но позволь мне прояснить пару моментов.

– Да?

– Во-первых, ты мне никогда не нравился.

– Это неудивительно, – сказал Дуфф. – Меня никогда не интересовал никто, кроме меня самого. Не стану утверждать, будто я изменился, однако события последних дней заставили меня иначе посмотреть на мир. Мудрецом меня по-прежнему не назовешь, но, надеюсь, я хоть немного поумнел.

– Судя по твоим словам, так оно и есть, но не исключено, что ты просто говоришь то, что я ожидаю услышать. Впрочем, скажу тебе кое-что удивительное: возможно, ты чуть-чуть изменился, вот только мир остался прежним.

– Ты о чем?

– Ты считаешь меня достаточно порядочным, и это радует. Но, чтобы стать частью моей команды, ты должен доказать, что у тебя нет ангельских крыльев, которые мешают тебе опуститься на землю. Ты ведь понимаешь, что на таком месте не удержишься, если не научишься закрывать глаза на некоторые вещи? Так что, надеюсь, ты готов принимать систему, придуманную и отлаженную до тебя? Готов к тому, что кого-то мы арестуем, а кого-то придется отпустить? И к тому, что кто-то будет по-прежнему получать коричневые конверты. Зарплата у полицейских невелика, а если у них отнять еще и все преимущества, глупо ожидать от них прежнего рвения. К тому же лучше выиграть несколько маленьких битв, чем постоянно проигрывать большие. Согласен?

Дуфф пристально вглядывался в этого бородатого мужчину перед ним, словно желая убедиться, что перед ним действительно Малькольм.

– Хочешь сказать, что Гекату мы не тронем, но зато возьмем всех его более мелких конкурентов?

– Дорогой мой Дуфф, я реалист. Кому нужен комиссар полиции, который не знаком с принципами выживания в этом мире? Мы, Дуфф, очистим этот город, и получится это у нас намного лучше, чем у наших предшественников, но бесплатно работать мы не станем.

– Хочешь сказать, что согласен брать взятки?

– Я, как и ты, хочу принести людям добро. Однако Рим построили не за один день. Ты воин, Дуфф, но со своими воевать не стоит. Попробуй ослабить поводья, и жить станет легче. Согласен?

– Ты согласен брать взятки у Гекаты и не станешь бороться против него?

– Дуфф, Гекату нам все равно не победить. Время еще не пришло. Однако сейчас мы могли бы неплохо подоить его, а деньги эти пустить на борьбу с другими видами преступности – их в городе хватает.

Дуфф лишь сейчас почувствовал бесконечную усталость. И странное облегчение. Борьба закончилась, теперь можно сдаться и отдохнуть. Вместе с Мередит. Он покачал головой:

– Нет, Малькольм, на это я пойти не могу. Ты всегда казался мне другим, но сейчас я потерял последнюю надежду.

– Хочешь сказать, что знаешь кого-то лучше меня? Может, считаешь, что ты и сам лучше?

– Я – нет, но даже среди моряков встречаются те, кто лучше и тебя, и меня. Я ухожу, так что решай быстрее, позволишь ли мне покинуть эту комнату или пристрелишь.

– Ты теперь знаешь, где я прячусь, поэтому я не могу тебя отпустить. Если только ты поклянешься меня не выдавать.

– Один беглый преступник дает клятву другому? Такая клятва недорого стоит, Малькольм, но я даже клясться не стану. И сделай милость – стреляй в голову, меня семья ждет.

Дуфф поднялся. Малькольм тоже встал и, положив обе руки Дуффу на плечи, усадил того обратно на стул.

– Ты задал мне несколько вопросов, Дуфф. А по вопросам понять можно намного больше, чем по ответам. Я врал тебе, а твои вопросы были верными. До настоящего момента я был не уверен в искренности твоего праведного гнева, но сейчас ты согласился пожертвовать жизнью ради города и отверг всякую возможность подкупить тебя.

Дуфф моргнул. Тело налилось тяжестью.

– В этой комнате нас трое, – продолжал Малькольм, – и каждый из нас готов пожертвовать всем, что у него имеется, ради дела, начатого Дунканом. – Малькольм водрузил на нос очки. – Возможно, мы не лучше других и готовы на это лишь потому, что многое потеряли и пожертвовать всем остальным нам ничего не стоит. Однако мы, по крайней мере, не упиваемся собственным моральным превосходством – мы хотим бороться за правое дело, пусть даже наше желание продиктовано не только стремлением к справедливости, но и… – Малькольм пожал плечами, – жаждой мести, стыдом отступника, нравственным порывом и страхом попасть в ад. Самое главное сейчас – это желание. Простых путей к справедливости у нас нет, поэтому придется пройти самым сложным.

– Ты сказал – нас трое, – проговорил Дуфф.

– Ты, я и…

– И Флинс, – закончил за него Дуфф. – Как же тебе это удалось, а, парень?

– Отец столкнул меня с моста, – послышалось у него из-за спины, – он научил меня тому, чему так и не смог научить Макбета, – плавать.

Малькольм вздохнул, но улыбнулся, и Дуфф, к собственному удивлению, заметил, что тоже улыбается. И что из горла рвется всхлип, но причиной тому не слезы, а смех. Следом за ним засмеялся Малькольм, а потом и Флинс. Смех войны.

– Э-э?

Они повернулись и, увидев замершего в дверях старого Алфи с газетой в руках, засмеялись еще громче.

Глава 31

Стоя возле окна, Ленокс вертел в руках гранату. Эх, Ангус, Ангус. Ленокс еще никому не рассказывал о встрече на фабрике «Эстекс». Почему – он и сам не знал. Знал лишь, что за весь день ничего не сделал. Как и вчера. И позавчера. Каждый раз, садясь читать отчет, он никак не мог сосредоточиться. Буквы расползались в стороны, складываясь в совершенно иные слова. «Указание» превращалось в «наказание», а «допрос» – в «донос». Он снимал телефонную трубку, но она оказывалась такой тяжелой, что Ленокс возвращал ее на место. Он развернул газету. Там писали, что старый добрый Циммерман тоже выдвинул свою кандидатуру на пост бургомистра. Хотя Циммерман и пользовался всеобщим уважением, он не обладал ни убедительностью, ни обаянием и для Тортелла никакой опасности не представлял. Ленокс начал было читать статью о росте наркооборота. В ней говорилось, что, если верить ООН, торговля наркотиками стала второй крупнейшей отраслью торговли после продажи оружия, но дальше Ленокс не дочитал. Он понял, что просто смотрит на слова, не вдумываясь в их смысл.

Прошло уже восемь дней с того момента, как Дуфф улизнул от них в Капитоле. Вызвав Ленокса с Сейтоном на ковер, Макбет буквально кипел от ярости. Брызжа слюной, он распекал их за то, что теперь в глазах столичной полиции он выглядит полным идиотом. А ведь если бы Ленокс с Сейтоном поймали Дуффа здесь, в городе, этой глупой ситуации можно было избежать. И, тем не менее, вспоминая, что Дуфф по-прежнему на свободе, Ленокс испытывал какое-то удивительное облегчение.

За окном было довольно пасмурно, однако глаза у него слезились. Видимо, сегодня ему понадобится не одна доза. Просто чтобы пережить его, сегодняшний день. А завтра все наладится.

– Это и правда ручная граната или обычная пепельница?

Ленокс повернулся. Макбет стоял на пороге, чуть нагнувшись вперед и вытянув руки вдоль туловища, словно в лицо ему дул сильный ветер. Голову он тоже наклонил и смотрел на Ленокса снизу вверх.

– Во время Первой мировой она угодила моему деду прямо в голову.

– Вранье! – ухмыльнулся Макбет. Он вошел в кабинет и прикрыл за собой дверь. – Это немецкая «Стилханд-24», а их начали выпускать только в 1924-м. Значит, у тебя не граната, а обычная пепельница.

– Едва ли дед стал бы…

Макбет взял у Ленокса гранату, ухватился за чеку и потянул ее на себя.

– Нет!

Макбет удивленно посмотрел на испуганного начальника Отдела по борьбе с коррупцией.

– Она взорвется! – сказал тот.

– Это твой дед сказал? – Макбет положил гранату на стол. – Да уж, это будет очень некстати. О чем задумался, старший инспектор?

– О взятках, – ответил Ленокс, убирая гранату в ящик стола, – и о борьбе с ними.

Макбет взял стул и поставил его посреди кабинета.

– А скажи-ка, Ленокс, что такое взяточничество? Если убежденный революционер, состоящий на государственной службе, становится шпионом – можно ли назвать его взяточником? Или, например, послушный, но безынициативный работник, исправно получающий свою чересчур высокую зарплату, – неужели он взяточник?

– Здесь существует множество спорных моментов, комиссар. Но обычно ты это чувствуешь.

– Хочешь сказать, ты сам решаешь, взяточник ли ты? – Макбет уселся на стул, и Ленокс последовал его примеру. – То есть если твоя семья живет на взятки, которые ты берешь, значит, ты взяточник? Если твои мотивы благие – счастье семьи или города, – следует ли нам называть взятки как-то иначе? Например, практичной политической мерой?

– Наоборот, – сказал Ленокс, – по-моему, мы стремимся переименовывать это, только когда причиной взяточничества становится обычная жадность. А морально обоснованное преступление следует называть его истинным именем. Взяточничество, грабеж, убийство.

– Значит, ты много размышлял. – Макбет уперся пальцами в подбородок. – Никак не можешь решить, взяточник ты или нет.

– Я? – Ленокс коротко расмеялся. – Я говорил о тех, с кем мы боремся.

– Тем не менее, мы всегда говорим о самих себе. И я по-прежнему утвеждаю, что в вынужденных ситуациях люди дают взяточничеству другие имена и утверждают, что деньги, которые они берут за то, что пользуются служебным положением, – не взятка, а благословение Божье. Жизнь. Например, жизнь твоей собственной семьи. Понимаешь?

– Не совсем, – признался Ленокс.

– Приведу тебе пример, – сказал Макбет. – Живет себе, допустим, один радиожурналист, известный своей неподкупностью. К нему обращается молодой полицейский, у которого, как он сам считает, есть улики против комиссара полиции. Этот предатель-полицейский – назовем его Ангусом – не знает, что журналист определенным образом связан с комиссаром полиции. И у журналиста есть все основания опасаться за свою семью, если он перестанет слушаться комиссара. Поэтому журналист сообщает комиссару о коварных планах молодого полицейского. Журналист обещал полицейскому, что свяжется с ним, и комиссар просит журналиста выбрать для встречи такое место, где их никто не увидит и не услышит. Где комиссар или его помощники смогут… ну, дальше ты и сам понял.

Ленокс не ответил и лишь молча вытер ладони о брюки.

– Поэтому с комиссаром полиции все будет в порядке. Но он, естественно, задается вопросом, кого в этой истории можно назвать продажным. Молодого полицейского? Журналиста? Или… Что скажешь, Ленокс?

Ленокс кашлянул:

– Самого комиссара?

– Нет, – Макбет покачал головой, – кого-то еще. Того, кому с самого начала следовало уведомить комиссара о планах Ангуса. Того, кто не строит козни лично, но все равно замешан в них, хотя и косвенно, потому что он не пожелал пойти напрямую к комиссару и спасти его жизнь. По крайней мере, пока. Потому что ему надо подумать. И еще подумать. А пока он думает, он становится продажным взяточником. Согласен?

Ленокс старался не смотреть в глаза Макбету, но это было все равно что закрывать глаза, когда смотришь на солнце.

– Встреча на фабрике «Эстекс», Ленокс. Даже и не знаю, когда ты собирался мне о ней рассказать.

Ленокс заморгал:

– Я… мне надо было подумать.

– Да, не думать бывает довольно сложно. Мысли так и лезут в голову, верно? И даже когда мы, как нам кажется, действуем из лучших побуждений, нами на самом деле руководят мысли. Так поделись со мной своими размышлениями, Ленокс.

– Этот человек…

– Назови его имя.

– Он…

– Назови имя!

Ленокс вздохнул:

– Лейтенант Ангус.

– Продолжай.

– Ты же знаешь Ангуса. Он молодой. Склонен действовать необдуманно. А за последние дни столько всего произошло – тут кто угодно может ошибиться. Я решил, что, прежде чем приду к тебе, попытаюсь образумить его. Попробую вразумить его.

– А мне ничего не скажешь? Ты что же, решил, будто оценишь ситуацию более объективно, чем я? Что я, после того как сам принял Ангуса в гвардию, не дам ему больше ни единого шанса? Что я потребую принести мне голову этого горячего, но невинного мальчишки?

– Я… – Ленокс подыскивал слова.

– Ты ошибся, Ленокс. Я всегда даю своим подчиненным два шанса. И этот мой принцип тебя спасет. Как, впрочем, и Ангуса.

– Рад слышать.

– Великодушие – вот во что я верю. И если бы Ангус пожалел о содеянном и отказался от встречи с журналистом, то я спустил бы все ему с рук. Забыл бы обо всем. К сожалению, лейтенант Ангус поступил иначе. Он согласился встретиться с репортером во второй раз. А я… я уже подставил вторую щеку. Я подставил бы и третью, но третьей у меня нет. – Макбет встал и подошел к окну. – Пора вспомнить про второй шанс, Ленокс. Журналист в курсе, что на эту встречу явитесь вы с Сейтоном. Встреча состоится сегодня вечером на фабрике «Эстекс», и Ангус думает, что вместе с репортером придет фотограф, чтобы сделать снимки печи, в которой якобы сожгли тело младенца. Там ты лично накажешь предателя.

– Накажу?

– Наказание придумаешь и осуществишь по своему усмотрению. Я требую лишь одного – чтобы за наказанием последовала смерть. – Макбет повернулся к Леноксу, и тот затаил дыхание. – А потом Сейтон поможет тебе избавиться от тела.

– Но…

– Наверняка существует и третий шанс. На небесах. Кстати, как дома дела?

Ленокс открыл рот и издал какой-то сдавленный звук.

– Вот и отлично, – сказал Макбет. – Сейтон зайдет за тобой в шесть. Конечно, все зависит от наказания, но я надеюсь, что вы управитесь за полтора часа, поэтому позвони своей очаровательной жене и предупреди, что к ужину немного опоздаешь. Мне тут сообщили, что, судя по продуктам, которые она купила, на ужин у вас сегодня кровяной пудинг.

Макбет вышел и тихо прикрыл за собой дверь. Ленокс закрыл ладонями лицо. Бесхребетный. Существо, в теле у которого нет ни единой кости.

Доза. Ему нужна доза.

Макбет шагал по коридору, выстукивая каблуками по полу и стараясь заглушить в себе голос, требующий дозу пауэра. Или зелья. Или чего-то наподобие. Он продержался уже неделю. Сначала ему станет хуже, но потом дело пойдет на поправку. Когда-то это уже удалось ему, значит, должно опять получиться. Вот только этот проклятый пот, он воняет, воняет недовольством, страхом и болью. Но это пройдет. Все пройдет. Должно пройти. Он вошел в приемную.

– Комиссар…

– Никаких звонков, никаких встреч, Присцилла.

– Но…

– Не сейчас. Пусть подождут.

– К вам пришли.

Макбет остановился.

– Ты впустила кого-то? – он показал на дверь кабинета.

– Она настаивала, – Присцилла совсем перепугалась, – это ваша жена.

– Что?! – вырвалось у него.

Макбет застегнул нижнюю пуговицу на пиджаке и вошел в кабинет. Леди стояла возле письменного стола и рассматривала картину на стене.

– Любимый, эта картина здесь совершенно не смотрится.

Он недоверчиво смотрел на Леди, одетую в простой, но элегантный костюм и шубку. Она явно побывала у парикмахера и казалась отдохнувшей и полной сил. Макбет медленно подошел к ней:

– Ты… Как ты, любимая?

– Превосходно! – ответила она. – Эта картина – пропаганда, это я понимаю, но в чем суть?

Макбет был не в силах отвести от нее глаза. Куда подевалась вчерашняя потерявшая рассудок бедняжка? От нее не осталось и следа.

– Дорогой?

Макбет посмотрел на картину, на нарочито грубые лица рабочих.

– Она тут и прежде висела, надо мне и правда убрать ее. Как же я рад, что тебе лучше! Ты приняла… новое лекарство?

Она покачала головой:

– Никаких лекарств. Отныне я вообще обойдусь без лекарств.

– Потому что они закончились?

Она улыбнулась:

– Там ничего не осталось, это верно. Ты тоже завязал. – Она уселась на его стул. – Он какой-то тесноватый, не находишь?

– Может, ты и права. – Макбет опустился на стул для посетителей. Возможно, ее безумие было лишь лабиринтом, из которого ей удалось найти выход?

– Хорошо, что тебе тоже так кажется. Сегодня утром Джек рассказал мне о плане, который вы с ним придумали. Ну, о выборах бургомистра.

– А, да. И что скажешь?

Она надула губы и кивнула:

– Вы неплохо поработали, но кое о чем забыли.

– О чем же?

– Вы решили пустить слухи о Тортелле и этом мальчике прямо перед выборами. Чтобы ты, герой и убийца Свенона, заполнил пустоту в сердцах избирателей.

– Ну да! – радостно согласился Макбет.

– Сложность в том, что эту пустоту уже заполнил Циммерман.

– Этот зануда? Да кому он нужен!

– Обаянием Циммерман похвастать не может, это верно, но народ знает его и знает, чего от него ожидать. Поэтому они доверяют ему. А в такие непростые времена доверие – фактор немаловажный. Именно на него Тортелл и рассчитывает.

– Ты и впрямь думаешь, что я проиграю Циммерману?

– Да, – ответила Леди, – если только ты не заручишься официальной поддержкой Тортелла и не арестуешь Гекату. Если же тебе удастся и то и другое, то тебя не победить.

Макбета охватило ликование. Она выбралась из лабиринта, она была здесь, рядом с ним.

– Отлично, но как этого достичь?

– Поставить Тортеллу ультиматум. Либо он добровольно отказывается от участия в выборах – пусть сошлется на возраст и здоровье – и официально признает тебя своим преемником. Либо же ему придется отказаться от выборов, потому что мы сообщим всему городу о том, каким отвратительным извращенцем является наш бургомистр, а потом арестуем его и посадим в тюрьму, а ему прекрасно известно, что в тюрьмах делают с педофилами. По-моему, выбор тут сделать несложно.

– Хм, – Макбет потер подбородок, – так мы наживем себе врага.

– Ты о Тортелле? Как раз наоборот: он знает, что такое борьба за власть, и будет благодарен, если мы пощадим его.

– Мне нужно все обдумать.

– Все уже давно придумано, любимый. Остается лишь этот кукловод Геката. Пора убрать его с твоего пути.

– Не уверен, что все так просто, любимая. Не забывай – он наш защитник и помогает нам устранять противников.

– Геката пока еще не требовал вознаграждения за то, что посадил тебя в кресло комиссара полиции, – сказала Леди, – но час расплаты близок. И тогда он заставит тебя сделать вот так, – она подняла руку, словно держа за ниточку куклу-марионетку, – а потом вот так, – и она топнула ногой. – Неужели ты тоже превратишься в марионетку Гекаты, любимый? Даже если ты прекратишь охоту на него, ему будет мало. Он потребует больше и больше – такие, как Геката, иначе не умеют. Захочешь ли ты, чтобы городом управлял Геката? Или… – Леди поставила локти на стол, – ты сам хочешь стать кукловодом? Героем, который поймал Гекату и поэтому заслуживает должности бургомистра?

Макбет долго смотрел на нее. А затем медленно кивнул.

– Я приглашу Тортелла на партию в блек-джек, – сказала Леди, вставая, – а ты сообщи Гекате, что хочешь встретиться с ним наедине.

– И почему ты думаешь, что он согласится?

– Потому что ты пообещаешь передать ему чемодан золота в благодарность за то, что он помог тебе стать комиссаром.

– По-твоему, он заглотит приманку?

– Некоторых ослепляет власть, других – деньги. Геката именно такой. Подробности обсудим позже.

Макбет проводил ее до двери.

– Любимая, – он обнял ее и провел рукой по густому меху шубы, – как хорошо, что ты вернулась.

– Тут я с тобой соглашусь, – она подставила ему щеку для поцелуя, – будь сильным. Давай сделаем друг дружку сильными.

Леди величественно проплыла через приемную, а Макбет смотрел ей вслед и думал, что она так навсегда и останется для него загадкой. И, возможно, ему совершенно не хочется ее разгадывать, ведь именно поэтому он и не смог перед ней устоять.

Ленокс и Сейтон припарковали машину на обочине за фабрикой. На улице было так темно, что Ленокс даже не видел капель и лишь слышал, как они стучат по крыше и лобовому стеклу.

– А вот и репортер, – сказал Сейтон.

На дороге мелькнул огонек. Велосипедист свернул в ворота и скрылся из виду.

– Дадим ему две минуты, – сказал Сейтон, проверяя автомат.

Ленокс зевнул. К счастью, он успел принять дозу.

– Пошли, – скомандовал Сейтон.

Они вышли из машины и зашли в здание фабрики.

Сверху, из бывшего кабинета директора фабрики, доносились голоса. Сейтон потянул носом воздух и кивнул в сторону лестницы.

Они тихо поднялись наверх. Холодное железо перил обжигало руки, а в голове у Ленокса была приятная пустота. Возле двери они остановились. Леноксу казалось, будто он спрятался в теплой уютной комнате и смотрит на себя со стороны.

Голоса там, в кабинете, напоминали Леноксу о детстве, когда он лежал в спальне и прислушивался к голосам родителей в гостиной.

– Когда вы напечатаете об этом? – голос Ангуса.

В ответе, полном раскатистых «р», звучало безграничное высокомерие:

– На радио мы ничего не печатаем, но я надеюсь…

Сейтон распахнул дверь, и репортер умолк на середине фразы. Словно кто-то нажал на кнопку «Стоп». В глазах Уолтера Кайта Ленокс увидел страх. Раздражение. Облегчение? Во всяком случае, он ничуть не удивился – Ленокс с Сейтоном явились как раз вовремя.

– Добрый вечер, – сказал Ленокс, чувствуя, как его губы растягиваются в широкой улыбке.

Ангус вскочил, опрокинув стул, и сунул руку в карман, но увидел у Сейтона автомат и замер.

В последовавшей тишине Кайт медленно застегнул свой желтый дождевик. Они вели себя, словно зашли в мужской туалет – не переглядывались и ничего не говорили. Кайт опустил голову и быстро покинул их. Свое дело он сделал. А все остальные пусть дышат этим вонючим воздухом.

– Чего ты ждешь, Ленокс? – спросил Ангус.

Ленокс заметил вдруг, что сжимает в вытянутой руке пистолет.

– Жду, когда журналист отойдет подальше, чтобы он не услышал выстрела, – ответил он.

Кадык Ангуса ходил ходуном.

– Значит, ты меня застрелишь?

– Если у тебя нет других предложений. Относительно способа никаких особых инструкций я не получал.

– Ладно.

– «Ладно» – значит «понятно»? Или «ладно, стреляй»?

– Это значит…

Ленокс нажал на курок. Выстрел, прогремевший в тесной комнатенке, буквально ударил его по ушам.

Он открыл глаза. Ангус по-прежнему стоял перед ним, лишь слегка приоткрыл рот. В толстой папке, стоявшей на полке за его спиной, зияла дыра.

– Прошу прощения, – Ленокс сделал два шага вперед, – я думал, что самое человечное – это внезапно выстрелить тебе в голову. Но головы такие маленькие… Пожалуйста, не шевелись… – Сам того не желая, он хихикнул.

– Старший инспектор Ленокс, не…

Вторая пуля попала в цель. И третья.

– Не хочу тебя критиковать, – сказал Сейтон, склонившись над убитым, – но лучше бы ты отвел его вниз, к печам. А теперь придется нам его тащить туда.

Ленокс не ответил. Он смотрел на кровавую лужу, вытекающую из тела Ангуса и медленно подползающую к его ботинкам. Ее цвет и форма были удивительно красивыми, а сама лужа пухла, словно красный воздушный шар.

Они собрали пустые гильзы, вымыли пол, выковыряли засевшую в стене пулю. Оттащив тело Ангуса в цех, они сняли с него часы и цепочку с золотым крестом и, положив тело в одну из печей, закрыли дверцу и растопили печь. Оставалось лишь подождать. Ленокс не отрываясь смотрел на желоб, ведущий из печи к корыту на полу, и прислушивался к тихому шипению.

– А что будет с…

– Испарится, – ответил Сейтон, – температура внутри больше двух тысяч градусов. Там все испаряется или превращается в пепел. Кроме металла – он просто плавится.

Ленокс кивнул, не в силах оторвать глаз от желоба. По нему покатилась серая дрожащая капля, будто покрытая пенкой.

– Свинец, – пояснил Сейтон, – плавится при температуре триста тридцать градусов.

Они подождали еще немного. Шипение прекратилось, а в желобе появилась еще одна капля, золотистая.

– Значит, там уже больше тысячи градусов, – сказал Сейтон.

– Что… что это?

– Золото.

– Но мы же сняли…

– Зуб. Подождем до тысячи шестисот – вдруг в ком-то из них и сталь была. А потом просто уберем пепел. Эй, ты чего это?

Ленокс мотнул головой.

– Голова закружилась. Я никогда… э-хм… никогда прежде никого не убивал. Ты же наверняка помнишь, каково это – в первый раз убить.

– Да, – тихо ответил Сейтон.

Леноксу хотелось спросить, что он в тот момент чувствовал, но что-то во взгляде Сейтона заставило его промолчать.

Глава 32

Макбет стоял на крыше казино «Инвернесс» и, повернувшись на восток, смотрел в бинокль. Пытаться разглядеть что-то в такой темноте – неблагодарное занятие, но, похоже, из каменной трубы «Эстекса» показался дымок. Значит, дело сделано. И теперь в паутине у них имеется двое свеженьких, двое, чьи руки запачканы кровью. Кайт и Ленокс. А в борьбе за место бургомистра Кайт им очень пригодится. Если, конечно, у него, Макбета, вообще будут какие-то противники. Леноксу же вскоре придется искать других толкачей – закрома у Гекаты вот-вот опустеют.

Незадолго до этого Макбет заходил в здание вокзала, где целых пятнадцать минут дожидался Стрегу. Он отказался от конвертов с пауэром и попросил Стрегу передать Гекате, что он хотел бы с ним встретиться, причем чем быстрее, тем лучше. Он расскажет Гекате о своих дальнейших планах и вручит подарок – доказательство благодарности Макбета и Леди за то, что Геката сделал для них. Подарок, который Гекате наверняка понравится, если, конечно, слухи о том, что Геката любит золото, верны.

Стрега сказала, что сообщит ему о решении Гекаты. Возможно.

Ну точно, он не ошибся – из трубы шел дым!

– Любимый, Тортелл пришел.

Макбет повернулся и увидел стоявшую возле двери Леди в красном платье.

– Сейчас иду. Я уже говорил, что ты прекрасна?

– Да, говорил. Говори лишь об этом, а вообще постарайся молчать – предоставь разговоры мне, и все пойдет по плану.

Макбет рассмеялся. Ну конечно, она вернулась!

В игровом зале и в ресторане было столько народа, что им пришлось проталкиваться к маленькому игровому столику, расположенному за загородкой в дальней части ресторана, где их дожидался Тортелл.

– Ты сегодня без спутника? – спросил Макбет, пожимая бургомистру руку.

– Ему надо готовиться к экзамену, – улыбнулся Тортелл. – Очередь к вам тянется с самой площади.

– Да, с шести часов, – Леди присела рядом с ним. – У нас теперь столько народа, что я уломала Джека и мы взяли еще одного крупье.

– Значит, этому городу нужны два казино, – Тортелл поправил галстук-бабочку. – Вы только представьте, как разозлятся избиратели, которым не разрешают пойти и спокойно проиграть свои деньги.

– Согласна. – Леди подозвала рукой официанта: – А скажи-ка, Джек, улыбалась ли сегодня вечером фортуна нашему бургомистру?

– Пока непонятно, – сказал Джек, одетый в красную форму крупье. – Еще карту, бургомистр?

Тортелл взглянул на две карты, которые уже держал в руках.

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Верно, Леди?

– Верно. И, кстати, существует один консорциум, согласный рискнуть и не только выкупить здание, где прежде располагался «Обелиск», но и привести его в порядок и превратить в лучшее в стране казино. Это, безусловно, влечет за собой финансовые риски, особенно учитывая вконец подмоченную репутацию «Обелиска», однако мы надеемся, что новый владелец и новый имидж улучшат ситуацию.

– Ты сказала – «мы»?

– Я один из членов консорциума. А еще в нем состоит Яновиц из Капитоля, уже сделавший себе состояние на торговле недвижимостью. Как ты сам сказал, горожанам нужен «Обелиск». Представь только, сколько денег принесут нам жители окрестных городов. Когда мы через несколько месяцев заново откроем «Обелиск», он превратится в достопримечательность. Чтобы сыграть в нашем казино, люди будут приежать из самого Капитоля.

Тортелл посмотрел на карту, которую Джек дал ему, и вздохнул:

– Похоже, сегодня мне не везет.

– Еще не вечер, – сказала Леди, – мы еще не распределили акции в консорциуме и хотели предложить тебе стать одним из инвесторов. Ведь когда ты уйдешь с должности бургомистра, тебе тоже нужно будет на что-то жить.

– Мне – стать инвестором? – Тортелл рассмеялся. – К сожалению, бургомистр не имеет ни права, ни средств, чтобы покупать акции городских предприятий, так что, боюсь, ваша сделка – без сомнения, прибыльная – пройдет без моего участия.

– За акции можно расплатиться по-разному, – сказала Леди. – Например, оказав некую услугу.

– Ты о чем это, моя прекрасная герцогиня?

– Ты мог бы официально поддержать Макбета на выборах бургомистра.

Тортелл вновь уткнулся в карты.

– Я уже дал ему обещание, а обещания я привык держать.

– На выборах.

Тортелл перевел взгляд на Макбета:

– Ближайших?

Леди накрыла руку бургомистра своей и наклонилась к нему:

– Да, потому что ты снимешь свою кандидатуру.

Тортелл моргнул:

– Сниму кандидатуру?

– Да. В самый последний момент ты передумаешь и снимешь свою кандидатуру.

– И почему же?

– Здоровье твое уже не то, что прежде, а должность бургомистра должен занимать человек сильный и крепкий. Человек будущего. А так как бургомистром ты больше не будешь, то сможешь вступить в консорциум, который станет монополистом в городском игровом бизнесе и который, в отличие от карт, сделает тебя невероятно богатым.

– Но я не хочу…

– Ты посоветуешь горожанам голосовать за Макбета, твоего преемника, потому что он из народа, работает ради народа и будет управлять вместе с народом. И потому что он, будучи комиссаром полиции, избавил город от Свенона и Гекаты, доказав, что он человек дела.

– Как, и от Гекаты тоже?

– Немного опережая события, скажу, что Гекату можно считать мертвецом. Мы назначили Гекате встречу, после которой в живых он не останется. Это обещание, а я, дорогой бургомистр, тоже не имею обыкновения их нарушать.

– А если я не соглашусь… купить эти акции? – Последние слова он выплюнул, словно гнилую виноградину.

– Что ж, очень жаль.

Откинувшись на спинку стула, Тортелл погладил двумя пальцами один из подбородков.

– Ты что-то еще хотела мне сказать?

– А ты уверен, что хочешь это услышать? – спросила Леди.

Джек кашлянул и постучал указательным пальцем по колоде.

– Еще карту, господин бургомистр?

– Да! – процедил Тортелл, не отрывая взгляда от Леди.

– Как угодно, – вздохнула она. – В противном случае тебя арестуют и вынесут приговор за растление несовершеннолетнего мальчика. – Леди кивнула на карту, которую Джек положил перед бургомистром. – Смотри, ты чересчур далеко зашел. И проиграл.

Тортелл уставился на нее тяжелым взглядом трески. Его нижняя губа – толстая и мокрая – дрожала.

– До меня вам не добраться, – прошипел он, – слышите? Не добраться!

– Нам даже Геката не помеха. Не говоря уж о тебе.

Тортелл поднялся и посмотрел на них сверху вниз. Подбородки, побагровевшее лицо, – он трясся от ярости. Потом он повернулся на каблуках и протопал к выходу. В полной тишине, которую нарушал лишь шорох его брюк.

– Что скажешь? – спросил Макбет, когда бургомистр ушел.

– Он последует нашему совету, – ответила Леди. – Тортелл вовсе не глупец, ему лишь нужно время, чтобы рассчитать все комбинации, но потом он обязательно сделает ставку.

Кетнес спала, и ей приснился Ангус. Будто он звонит ей, а она боится ответить, потому что знает – кто-то засунул в телефон бомбу, и стоит ей снять трубку, как прогремит взрыв. Она проснулась и повернулась к будильнику. Рядом с будильником стоял телефон – именно от его звонка Кетнес и проснулась. Перевалило за полночь. Значит, произошло убийство. Кетнес надеялась, что произошло убийство, обычное убийство, а не… Она сняла трубку. В трубке что-то щелкнуло – этот щелчок появился после встречи с Ангусом в «Эстексе».

– Прошу прощения за поздний звонок, – послышался незнакомый голос молодого мужчины, – я звоню подтвердить нашу встречу в триста двадцать третьем. Завтра, то есть в пятницу, в обычное время, верно?

– Что, простите?

– Ох, извиняюсь, я, наверное, ошибся номером. Вы ведь госпожа Миттбаум?

Кетнес села. Ее сон как рукой сняло. Она облизала губы, представив, как где-то – например, на втором этаже, где располагались кабинеты Службы безопасности, – крутятся бобины магнитофонной пленки.

– Нет, вы ошиблись, – проговорила она, – но на вашем месте я бы не тревожилась. Обычно люди с немецкими именами соблюдают договоренности.

– Еще раз прошу прощения. Доброй ночи.

– Доброй ночи.

Стараясь унять бешено колотящееся сердце, улеглась на кровать. Триста двадцать третий. Номер в «Гранд отеле», где в обеденный перерыв они встречались с Дуффом. Бронь на имя Миттбаум.

Глава 33

Геката развернул подзорную трубу. Сквозь тучи на небе осторожно проглядывали лучи утреннего света.

– Значит, Макбет сказал, что во время этой встречи собирается убить меня?

– Да, – ответил Бонус.

Геката посмотрел в подзорную трубу:

– Ну надо же, возле «Инвернесса» уже очередь.

Бонус огляделся:

– А что, у официантов сегодня отгул?

– У мальчиков-то? Я прошу их прийти только в случае необходимости. Так же и с этим пентхаусом – бронирую его, когда надо. Владеть вещами – значит привязаться к ним. И то же самое с людьми, Бонус. Но как только ты поймешь, что барахло в твоей телеге мешает тебе двигаться вперед, то выбросить следует барахло, а не телегу. Именно этого Макбет не понимает. Я для него – телега, а не барахло. Стрега, ты позвонила Макбету?

Высокое существо, за мгновение до этого возникшее на пороге, выступило вперед:

– Да.

– И что вы решили?

– Он сюда придет на встречу с вами завтра в шесть. Один.

– Спасибо.

Стрега вновь отступила в тень.

– И как только у него смелости хватает… – сказал Бонус.

– Смелости? – переспросил Геката. – Он просто не может остановиться. Макбет превратился в муху, которая летит на огонек власти.

– Глядишь, и сгорит – прямо как та муха.

– Возможно. Как и этой мухе, Макбету следует бояться вовсе не меня, а себя самого.

Кетнес посмотрела на часы. Полдень. Она перевела взгляд на дверь гостиничного номера. Цифры, которые она никогда не забудет, и неважно, сколько она проживет и скольких мужчин будет любить. «323».

Она все еще могла развернуться и уйти. Но она уже пришла сюда. Зачем? Потому что ей казалось, что она вновь встретится с Дуффом и тогда все изменится? Единственное, что она теперь точно знала, – это что без него ей отлично живется. Или же она пришла, потому что думала, будто за дверью ее ждет новый шанс, шанс поступить так, как надо. Тот, который она упустила, бросив Ангуса в «Эстексе». Потом она спросила у гвардейцев номер его телефона, но по нему никто не отвечал.

Кетнес подняла руку.

Сейчас она постучит, и дверь взорвется.

Она постучала.

Подождала немного. И собиралась постучать еще раз, когда дверь открылась. На пороге стоял молодой парень.

– Ты кто? – спросила она.

– Флинс, сын Банко. – Голос она узнала. Именно этот парень разговаривал с ней по телефону.

Он сделал шаг в сторону:

– Проходите, госпожа Миттбаум.

Гостиничный номер ни капельки не изменился.

Не изменился и Малькольм.

А вот Дуфф выглядел иначе. Старше. С тех пор как он, дожидаясь ее, сидел на этой кровати, прошли месяцы, но состарили его не эти месяцы, а дни, прошедшие с того вечера, когда он покинул ее квартиру.

– Ты пришла, – сказал Дуфф.

Она кивнула.

Малькольм кашлянул и принялся протирать очки.

– Ты, Кетнес, похоже, не очень удивлена, что мы здесь.

– Главное, что здесь – вот что в первую очередь меня удивляет, – сказала она. – И что теперь будет?

– А чего бы ты хотела, Кетнес?

– Я бы хотела отнять власть у убийцы. У Макбета.

Сейтон повернул вниз рычаг, а потом дернул его вверх. Железная дверь открылась, Макбет вошел внутрь и нажал на выключатель. Два раза мигнув, лампочки зажглись и залили холодным синеватым светом полки с оружием. Прямо посреди комнаты стоял сейф и два наполовину разобранных «Гатлинга». Подойдя к сейфу, Макбет набрал код, открыл дверцу и вытащил полосатый чемоданчик.

– Если в Управлении где-то и можно его хранить, то только тут. Стены здесь толстые, – пояснил он, – да и то я на всякий случай запер ее в сейф.

– То есть это бомба?

– Ага. – Макбет опустился на корточки и открыл чемоданчик. – А со стороны выглядит как чемодан с золотыми слитками, – он приподнял один из слитков, – обычное позолоченное железо, но под ним, – Макбет поднял дно, – настоящая бомба.

– Во дела, – Сейтон присвистнул, – настоящая железная бомба.

– Гениально, да? Золото же тяжелое, поэтому никто ничего не заподозрит. В свое время этой бомбой хотели взорвать «Инвернесс».

– А-а, это то самое дело. А почему ее не уничтожили?

– Я попросил. – Макбет разглядывал механизм, по виду напоминающий часы. – Тут такая тонкая работа, просто удивительная. Мы ее просто обезвредили. Я тогда думал, что когда-нибудь бомба может нам пригодиться. Вот и пришло время… – он осторожно приподнял металлический шпенек размером не больше спички. – Достаточно вытащить его, и часы начнут тикать. Механизм вроде как простой, но, чтобы обезвредить его, нам понадобилось почти сорок минут. Когда он запускается, у тебя есть всего двадцать пять минут и пятьдесят пять секунд, так что, если я вытащу вот это, назад пути нет.

– Значит, разговор с Гекатой будет коротким.

– Да, засиживаться не станем. Я скажу ему, что деньги – знак моей признательности за то, что он для нас сделал, а если он поможет мне стать бургомистром, я заплачу ему еще больше.

– Думаешь, он согласится помочь?

– Понятия не имею. Через десять минут он все равно умрет, поэтому какая разница. Все это нужно, чтобы развеять его подозрения. К тому же ему известно, что в этом городе бесплатно ничего не бывает. Я попрошу его обдумать мое предложение, посмотрю на часы, скажу, что у меня совещание в полиции – а это и правда так, – и уйду.

– Простите… – Они повернулись к двери и увидели Рикардо.

– Вас к телефону.

– Пусть перезвонят попозже, – распорядился Сейтон.

– Хотят поговорить с комиссаром.

В голосе Рикардо Макбету послышался едва заметный холодок. Теперь, когда он заходил в подвал к гвардейцам, те послушно приветствовали его, однако отводили глаза и делали вид, будто заняты.

– Со мной?

– Ваша секретарша перевела звонок сюда – она говорит, что это бургомистр.

– Ладно, пошли, – и он зашагал следом за Рикардо.

Изящное аристократичное лицо Рикардо, его оливковая кожа и уверенная походка говорили Макбету, что, возможно, предками гвардейца были охотники на львов. Как уж там называлось их племя?.. Верный солдат, который – в этом Макбет не сомневался – умрет ради своих братьев. Человек, чья верность дороже золота. Настоящего золота.

– Рикардо, в чем дело?

– Вы о чем, шеф?

– Вы все сегодня какие-то тихие. Что-то не так?

– Это мы из-за Ангуса.

– Да, мне говорили, что он совсем расклеился. Эта работа не каждому по плечу.

– Просто он сегодня не пришел на службу, а куда он подевался, никто из наших не знает.

– Придет, куда он денется. Скорее всего, решил отдохнуть и как следует все взвесить. Ты боишься, что он мог сотворить нечто совсем печальное?

– Если с ним что-то случилось, – Рикардо остановился перед открытой дверью кабинета, где на столе лежала телефонная трубка, – то вряд ли это сам Ангус.

Макбет посмотрел ему в глаза:

– А кто же тогда?

Восхищения, к которому он привык, во взгляде Рикардо больше не было. Гвардеец отвел глаза.

– Не знаю, шеф.

Макбет прикрыл за собой дверь и взял трубку:

– Да, бургомистр?

– Я наврал. Представился бургомистром, чтобы меня соединили с тобой. Но ты тоже мне врал. Ты обещал, что никто не умрет.

Удивительно, что страх способен уничтожить даже высокомерие. Потому что голос Уолта Кайта больше не звучал высокомерно.

– Значит, ты неправильно понял меня, – сказал Макбет. – Я обещал, что никто не умрет.

– Ты…

– И я сдержу слово. Если ты будешь поступать так, как я скажу. Сейчас я занят, ты что-то еще хотел мне сказать? – Но ответом было лишь пощелкивание в трубке. – Значит, с этим мы разобрались. – Макбет положил трубку и посмотрел на висевшую над столом фотографию. Гвардейцы в «Каменщике». Широкие улыбки, бокалы с пивом в руках – значит, они тогда праздновали какую-то успешную операцию. Банко. Рикардо. Ангус. И все остальные. И он сам. Такой молодой. Такой радостный и глупый. Такой счастливый в своем бессилии.

– Вот такой у нас план, – сказал Малькольм. – Кроме тебя, о нем знаем только мы втроем. Что скажешь, Кетнес? Ты с нами?

Они по-прежнему сидели в тесном гостиничном номере, и Кетнес переводила взгляд с одного из них на другого.

– А если я скажу, что весь ваш план – безумие и что я не хочу принимать в этом никакого участия, вы позволите мне просто так уйти и донести обо всем Макбету?

– Да, – ответил Малькольм.

– Немного наивно, не находишь?

– Смотри. Если бы ты хотела пойти к Макбету, то ты сказала бы, что мы придумали гениальный план, и согласилась поддержать нас. И лишь потом донесла бы о нем Макбету. Предлагая тебе помогать нам, мы осознанно идем на риск. Однако мы верим, что в этом городе есть люди, которых судьба города заботит больше, чем их собственная шкура.

– По-вашему, я именно такая?

– Дуфф считает тебя такой, – сказал Малькольм, – на самом деле он говорит, что точно знает. Он говорит, что ты лучше его.

Кетнес посмотрела на Дуффа:

– Вы придумали гениальный план. Можете на меня рассчитывать, – сказала она.

Малькольм и Флинс рассмеялись, и даже в мертвом, печальном взгляде Дуффа промелькнуло нечто отдаленно похожее на радость.

Глава 34

Без пяти шесть Макбет вошел в лобби отеля «Обелиск». Здесь было почти пусто – лишь охранник, двое носильщиков и трое администраторов в темных костюмах. Время от времени они переговаривались друг с дружкой – тихо, словно агенты похоронного бюро. Закрытие казино явно не пошло на пользу отелю.

Макбет вошел в открытый лифт и нажал кнопку с цифрой «20». Чтобы уши не закладывало, он стиснул зубы и медленно выдохнул. Самый быстрый лифт в стране – об этом даже говорили в рекламе. Видно, деревенщинам такое нравится. Ручка чемодана липла к ладони. Интересно, почему Коллуму, этому незадачливому игроку, вздумалось спрятать бомбу именно в полосатый чемодан?

Лифт открылся, и Макбет вышел в коридор. Он заранее изучил план здания и знал, что лестница в пентхаус находится слева. Он поднялся по ее пятнадцати ступенькам, прошел по короткому коридорчику к единственной на этаже двери и поднял руку. Но остановился и пригляделся. Неужели рука действительно дрожит? Те, кто уже долго проработал в полиции, говорили, что по истечении семи лет службы в гвардии руки начинают дрожать. Они называли это дрожью семилеток. Нет, никакой дрожи Макбет не замечал. Говорили, что, если семь лет прошло, а руки так и не дрожат, значит, дела обстоят совсем плохо и пора менять место работы.

Макбет постучал.

Он услышал шаги.

И собственное дыхание. Оружия он не захватил – полагал, что его все равно обыщут, и тогда выглядеть он будет не лучшим образом. Ведь, в конце концов, это обычная деловая встреча. Он только скажет, что собирается участвовать в выборах, а потом передаст чемоданчик в знак признательности за помощь – будущую и уже оказанную. И это объяснение должно быть приемле…

– Господин Макбет? – Перед ним стоял молодой парнишка в белых бриджах и печатках.

– Да?

Паренек отошел в сторону:

– Проходите.

Из панорамных окон пентхауса было видно весь город. Дождь закончился, и на западе, за «Инвернессом», предзакатное солнце окрасило тучи в бледно-оранжевый. Макбет перевел взгляд на расположенный на юге порт и фабричные трубы на востоке.

– Господин Ганд предупредил, что немного задержится, но лишь немного, – сказал паренек, – я принесу шампанское.

Дверь за ним закрылась, и Макбет остался в одиночестве. Он опустился в кожаное кресло возле круглого журнального столика. Господин Ганд. Ну-ну.

Макбет взглянул на часы. Три минуты и тридцать пять секунд назад он, сидя в полицейской машине, выдернул металлический шпенек и начал обратный отсчет. Двадцать две минуты и шестнадцать секунд – и бомба сдетонирует. Он встал, подошел к большому холодильнику и открыл дверцу. Пусто. И в платяном шкафу тоже. Он заглянул в спальню. Кровать застелена. Здесь явно никто не жил. Макбет вновь уселся в кресло.

Двадцать минут и шесть секунд. Он старался не думать, но мысли сами лезли в голову.

Они сказали, что время на исходе.

Что тьма сгущается.

Что смерть все ближе.

Макбет дышал спокойно и глубоко. А что, если смерть придет прямо сейчас? Какой бессмысленный конец, но, видимо, любая смерть бессмысленна? Нас перебивают на середине рассказа о самих себе, и фраза повисает в воздухе, лишенная смысла, вывода, последнего решающего акта? Короткое эхо последнего невысказанного слова – и ты забыт. Забыт, забыт, и даже самый роскошный памятник этого не изменит. Тот, кем ты был, был на исчезнет быстрее, чем круги на воде. Тогда в чем смысл этой короткой неоконченной пьесы? Чтобы сыграть как можно лучше, ухватить наслаждения и радости, которые подбрасывает время от времени жизнь? Или чтобы оставить следы, изменить направление, сделать мир лучше перед тем, как навсегда его покинуть? Или, возможно, главное – увековечить себя в потомках, в надежде, что когда-нибудь в их глазах превратишься в полубога? А может, никакого смысла вообще нет, может, мы лишь разрозненные фразы в вечном лепете, где все говорят и никто не слушает, и в конце суждено сбыться нашему наихудшему подозрению – о том, что мы одиноки. Совершенно одиноки.

Семнадцать минут.

Он был одинок. Потом Банко взял его к себе, сделал членом семьи. А он расправился с Банко. Со всеми расправился. И снова остался в одиночестве. Он и Леди. Вот только зачем ему все это нужно? Для себя? Или он хочет отдать это кому-то? Или он делает это ради нее, ради Леди?

Четырнадцать минут.

И почему он думает, будто ему удастся удержать это? Построенное им королевство – оно такое же хрупкое, как рассудок Леди, значит, рано или поздно оно превратится в труху? Возможно, и так, но что нам остается, как не время, сковывающая непостоянность срока?

Одиннадцать минут.

Где же Геката? Отнести чемодан в порт и выбросить его в море он уже не успеет… Существовал и другой способ – выйти на улицу и засунуть его в канализационный люк, но на улице светло, а в последние дни лицо Макбета слишком часто мелькало в газетах и по телевизору, так что его запросто могут узнать.

Семь минут.

Макбет наконец решился. Если Геката не явится через две минуты, он больше дожидаться не станет. А чемоданчик оставит тут. Хорошо бы Геката пришел до взрыва.

Пять минут. Четыре минуты.

Макбет встал, подошел к двери и прислушался.

Тишина.

Три с половиной.

Пора отступать.

Он взялся за ручку двери и надавил на нее. Еще сильнее. Заперто. Он в ловушке.

– То есть вы утверждаете, будто вас обманули? – Леди остановилась возле рулетки, куда ее позвали, потому что один из гостей устроил скандал.

Скандалист порядочно выпил, но соображал достаточно хорошо. Клетчатый вельветовый пиджак. Леди издалека поняла, что перед ней – бывший клиент «Обелиска», фермер, приехавший в город развеяться.

– Ясен хрен! – ответил игрок, а Леди оглядела зал. Народу было столько же, сколько и за день до этого. Персонал не справлялся, и Леди решила нанять еще двоих барменов.

– Шарик три раза подряд попал на номер четырнадцать! Хотите сказать, что такая вероятность вообще существует?

– Вероятность этого так же велика, как если бы сперва выпало три, потом двадцать четыре, а в третий раз – шестнадцать, – ответила Леди. – Вероятность составляет один к пятидесяти тысячам. Как и во всех остальных случаях с комбинациями чисел.

– Но…

– Любезнейший, – Леди улыбнулась и дотронулась до его руки, – вы наверняка слышали, что во время бомбежки следует прятаться в воронку от бомбы, потому что вероятность того, что бомба дважды ударит в одно и то же место, ничтожно мала. Так вот, вас обманули. Но когда вы, любезнейший, в «Инвернессе»… – Леди протянула ему жетон: – Прогуляйтесь до бара, выпейте за счет заведения. Просто поразмышляйте над тем, что я сказала, а потом обсудим. Договорились?

Скандалист чуть откинул голову и пристально посмотрел на Леди, а потом взял жетон и исчез.

– Леди!

Она обернулась. Над ней нависала гигантская женская фигура. Или мужская.

– Господин Ганд хочет поговорить с вами, – трансвестит кивнул на стоявшего чуть поодаль пожилого мужчину. Белый костюм, крашеные темные волосы и трость с позолоченным набалдашником. Запрокинув голову, мужчина рассматривал хрустальную люстру.

– Надеюсь, он сможет подождать две минуты… – улыбнулась Леди.

– У него есть еще прозвище. И оно тоже начинается с буквы «Г».

Леди замерла.

– Но он предпочитает, чтобы его называли господин Ганд, – усмехнулся трансвестит.

Леди подошла к старику.

– Баккара или богемское стекло? – спросил он, не отрывая взгляда от люстры.

– Богемское стекло, – ответила она, – перед вами, как вы, возможно, заметили, уменьшенная копия люстры, которая висит во дворце Долмабахче в Стамбуле.

– К сожалению, мадам, там побывать мне не довелось. Но однажды судьба занесла меня в одну маленькую часовню в Чехословакии. После чумы в стране осталось столько скелетов, что их не успевали хоронить. И вот человеческие останки поручили похоронить одноглазому монаху, а тот решил не закапывать их, а вместо этого украсил ими часовню. Там висит чудесная люстра, сделанная из черепов и скелетов. Некоторые считают это неуважением к мертвым. Мне же кажется, что все как раз наоборот. – Старик перевел взгляд с люстры на Леди. – Умерев, но продолжая приносить практическую пользу, люди получили пусть и малую толику, но бессмертия, а разве может человек мечтать о более щедром подарке? Превратиться в коралловый риф. Или в люстру. Или стать символом и образцом для подражания, комиссаром полиции, который погиб так рано, что окружающие запомнили лишь его доброту и бескорыстность. Конечно, ведь он покинул этот мир молодым, не успев до конца продемонстрировать свою алчность и властолюбие. Мне кажется, мадам, что именно таких героев нам и не хватает. Надеюсь, одноглазого монаха отблагодарили по достоинству.

Леди сглотнула. Обычно она многое могла прочесть в глазах собеседника, что непременно старалась использовать впоследствии. Но во взгляде незнакомца она не видела ничего, словно смотрела в глаза слепцу.

– Чем я могу помочь вам, господин Ганд?

– Как вам известно, сейчас у меня встреча с вашим мужем. Он сидит в номере отеля и собирается меня убить.

Леди почувствовала, как дыхание у нее перехватило, и поняла, что если заговорит сейчас, то голос сорвется. Поэтому она промолчала.

– Однако так как я не считаю, что принесу людям пользу, умерев, я решил попробовать вразумить наиболее разумного из вас двоих.

Леди смотрела на него. Он кивнул и улыбнулся – мягко и печально, словно мудрый дедушка. Словно он понимал ее. Словно говорил ей, что любые ее уловки бесполезны.

– Хорошо, – Леди кашлянула, – но тогда мне нужно выпить. Что я могу вам предложить?

– Хм. А ваши бармены знают, как готовить грязный мартини?

– Пойдемте.

Они прошли в бар, где толпились желающие выпить. Леди протиснулась за стойку и, взяв два бокала для мартини, плеснула в них джина и мартини, а затем поставила бокалы в стойку и добавила в них недостающие ингредиенты. Меньше чем через минуту она вернулась к старику и протянула ему бокал.

– Надеюсь, мартини получился достаточно грязным.

Он пригубил напиток.

– Определенно. Но, если не ошибаюсь, здесь есть дополнительный ингредиент.

– Два. Это мой собственный рецепт. Будьте любезны, сюда.

– И что же это за ингредиенты?

– Это мой секрет, но скажем так: я считаю, что все напитки должны обладать вкусом, который связывает их с каким-то определенным местом.

Леди провела старика и высокого трансвестита в закрытый кабинет в самом дальнем углу ресторана.

– Я, разумеется, понимаю, что раскрывать секреты никому не хочется. – Геката дождался, когда его спутник выдвинет стул, и лишь тогда уселся. – Поэтому прошу прощения, что разоблачил ваш замысел отнять у меня этот город. Я уважаю тщеславие, однако у меня другие планы.

Леди пригубила мартини.

– Вы убьете моего мужа?

Геката не ответил.

Она повторила вопрос.

Макбет смотрел на дверь, чувствуя необыкновенную сухость во рту. Он взаперти. Макбету казалось, будто он слышит, как за его спиной тикает часовой механизм бомбы. Другого выхода здесь не было, такие детали он всегда проверял заранее, тщательно изучая план здания. За окном на двадцать этажей вниз не было ни одного выступа.

Взаперти. В ловушке. В ловушке, устроенной Гекатой. И им самим, Макбетом. Он выдохнул через рот, силясь избавиться от паники. Макбет оглядел комнату. От такой сильной бомбы спрятаться тут было негде. Его взгляд вновь остановился на двери. На поворотном механизме под дверной ручкой. механизм. Макбет с облегчением вздохнул. Твою мать, да он, видно, вконец отупел. Макбет едва не рассмеялся. Когда дверь в отеле закрывают, замок срабатывает автоматически. Черт, он же сам живет в отеле, как он мог об этом забыть?! Ему надо только повернуть рычаг – и дверь откроется.

Он вытянул руку. И замер. Почему ему кажется, что это будет вовсе не так легко? Что ему ничего не давалось легко, что его заперли здесь и он никогда уже не выберется и что ему суждено взорваться на бомбе?

Макбет взялся за поворотный механизм. И надавил.

Замок щелкнул.

Макбет нажал на ручку двери.

Дверь открылась.

Он выскочил в коридор и, беззвучно выругавшись, бросился по лестнице вниз, к лифту.

Вызвав лифт, Макбет поднял взгляд и увидел, что лифт поднимается с первого этажа. Он посмотрел на часы. Две минуты и сорок секунд.

Лифт был уже близко. Но что это? Голоса в лифте? А вдруг Геката? Сейчас они уже не успеют вернуться в номер и поговорить.

Макбет побежал. Если верить плану здания, пожарная лестница находилась слева за углом.

Так оно и оказалось.

Он толкнул дверь на лестницу и в этот момент услышал звонок, свидетельствовавший о том, что приехал лифт. Макбет затаил дыхание.

Голоса. Молодые звонкие голоса:

– Я что-то не понимаю…

– Господин Ганд не придет, нас попросили задержать его гостя еще на полчаса. Надеюсь, он любит шампанское.

Стук колесиков сервировочного стола.

Макбет закрыл за собой дверь и побежал вниз по лестнице.

На каждом этаже был указал номер.

На восемнадцатом он остановился.

Леди кивнула. И выдохнула.

– Но в следующий раз вы его убьете?

– Это зависит от разных факторов. Я понял – вы добавляли яблочный сок?

– Нет. Каких именно?

– Возможно, это просто временное умопомрачение. Вы же оба, кажется, перестали употреблять плоды моих трудов? И так, думается мне, лучше для всех.

– Вы не убьете его, потому что он нужен вам на должности комиссара полиции. И теперь, когда вы раскрыли его планы, вы будете считать, что Макбет усвоил урок. Собака сперва должна нарушить команду и понять, что ее ждет наказание, лишь тогда ее можно назвать дрессированной.

Старик повернулся к трансвеститу:

– Помнишь, я называл ее самой умной из них двоих? Теперь тебе ясно, о чем я говорил? Имбирь? Нет, рецепт же секретный, поэтому, что бы вы ни ответили, верить все равно нельзя. Я хотел лишь предупредить, что вы несете ответственность за выбор, который делаете. Слушайтесь – и я буду защищать Макбета, сделаю его настоящим Тифоном. Но если вы ослушаетесь, я умертвлю вас, как не поддающихся дрессировке собак. Посмотрите вокруг, Леди. Посмотрите на то, что можете потерять. У вас есть все, о чем вы мечтали. Возможно, вам и мечтать больше не о чем. Кстати, о рецептах: чересчур смелые мечты – вот рецепт неудач. – Старик осушил бокал и поставил его на стол. – Перец. Один из двух ингредиентов – перец.

– Кровь, – сказала Леди.

– Правда? – Геката оперся о трость и встал. – Человеческая?

Леди пожала плечами:

– Какая разница? Главное, что вы в это поверили и что напиток вам понравился.

Старик засмеялся.

– Если бы обстоятельства сложились иначе, Леди, мы с вами могли бы стать хорошими друзьями.

– В другой жизни, – сказала она.

– В другой жизни, крошка Лили. – Он дважды стукнул тростью о пол. – Не вставайте, выход мы найдем.

Леди улыбалась, пока они не скрылись из виду. А потом она глубоко вздохнула. Комната перед ее глазами закружилась, и Леди вцепилась в подлокотник. Лили. Он знает. Откуда он узнал?

Восемнадцатый этаж.

Макбет посмотрел на часы. Осталась одна минута. Так чего же он ждет? Этим двоим придется затаскивать столик вверх по лестнице. А потом они покатят его к двери в номер. И в этот момент бомба взорвется. Ну и что с того? Это же люди Гекаты. Его сообщники. Тогда в чем же дело? Невиновных в этом городе нет. Тогда отчего же он медлит? Неужели в его памяти всплыли какие-то слова из недавно произнесенной речи, которую написала для него Леди? Или он слышал их совсем давно, когда только выпустился из Полицейской академии? Или даже раньше – от Банко? Откуда же это… Нет, уже не вспомнить… Только вот…

Черт.

Пятьдесят секунд.

Макбет побежал.

Вверх по лестнице.

Глава 35

– Быстро! За мной! – крикнул Макбет.

Двое молодых официантов изумленно уставились на странного мужчину, возникшего вдруг на пороге. Один из официантов собирался открыть бутылку шампанского и уже начал раскручивать проволоку.

– Быстрее! – закричал Макбет.

– Но мы…

– У вас тридцать секунд, если не хотите умереть!

– Не волнуйтесь…

Макбет схватил ведерко из-под шампанского и швырнул его в окно. По полу рассыпались кубики льда. Официант испуганно умолк, и в наступившей тишине Макбет прошипел:

– Через двадцать пять секунд здесь взорвется бомба. – Потом он повернулся и побежал. Позади он слышал топот. Подскочив к пожарной лестнице, он распахнул дверь и придержал ее.

– Быстрее, быстрее!

Когда официанты оказались на лестнице, Макбет закрыл дверь и двинулся следом за ними.

Пятнадцать секунд. Насколько эта бомба сильная, Макбет не знал, но если ей суждено было взорвать «Инвернесс», убежать нужно подальше. Семнадцатый этаж. В голове загудело – Макбет словно заранее почувствовал удар. Пятнадцатый. Он посмотрел на часы. Взрыв должен был прогреметь уже пятнадцать секунд назад. Двенадцатый. По-прежнему тишина. Может статься, часовой механизм дал сбой и отстает. А возможно, так и было задумано. Официанты сбавили темп, Макбет прикрикнул на них, и они вновь побежали быстрее.

На девятом этаже официанты прошмыгнули в дверь, ведущую в коридор, а Макбет бежал дальше, вниз. Лестницам он доверял больше – судя по чертежу, лифтовые тросы закреплены на самом верху здания. Когда Макбет добрался до первого этажа, часовой механизм запаздывал уже на три минуты.

В лобби картина была прежней, и Макбета, судя по всему, никто не заметил. Он вышел на улицу, под дождь. Запрокинул голову. И так долго вглядывался в верхние этажи, что у него заболела шея. Макбет зашагал по пустой площади к дожидавшемуся в машине Сейтону. Что же произошло? Или не так – чего не произошло? Может, бомба, столько лет пролежавшая в сыром подвале, просто вышла из строя? Или же кто-то остановил часовой механизм уже после того, как Макбет покинул номер? А может, бомба все-таки взорвалась, но взрыв оказался не таким сильным, и полицейский, обезвредивший ее в свое время, преувеличивал? И что теперь? Макбет резко остановился. Вдруг Геката или его люди придут в номер и обнаружат, что Макбет оставил там бомбу? Нет, надо вернуться и забрать чемоданчик.

Макбет развернулся. Сделал два шага. Увидел вдруг собственную тень на брусчатке и услышал глухой гром, какой бывает во время грозы. На миг ему показалось, что начался град. На его руки и голову посыпалась какая-то белая крошка, и такой же крошкой засыпáло асфальт и машины.

В нескольких метрах от него упала головка от душа. Макбет посмотрел наверх, но в этот момент кто-то оттолкнул его в сторону и сбил с ног. Сзади раздался оглушительный грохот. Макбет поднял руку, пытаясь прикрыться, но его спаситель уже вскочил и, отряхивая с плаща пыль, убежал. Макбет обернулся и увидел покореженный обугленный холодильник на том месте, где всего секунду назад стоял он сам.

Макбет прижался лбом к холодной брусчатке.

На самой вершине «Обелиска» плясало пламя, а к нему поднимались черные столбы дыма. Рядом с его головой приземлился вдруг какой-то предмет, опутанный проволокой. Макбет поднял его и направился к машине.

– Что за херня тут творится? – спросил Сейтон, когда Макбет сел в машину.

– Тортелл, – ответил Макбет, – это он предупредил Гекату. Поехали.

– Тортелл? – Сейтон вырулил на дорогу и включил «дворники», чтобы смести со стекла крошечные осколки.

– О нашем плане было известно только Тортеллу. Значит, он надеялся, что Геката убьет меня первым.

– Разве Геката пытался тебя убить?

– Нет. Как раз наоборот. Он меня спас.

– Зачем?

– Кукольник не хочет терять марионеток.

– Как ты сказал?

– Ничего, Сейтон. Поехали в «Инвернесс».

Макбет смотрел в окно на разинувших рот зевак, высматривая в толпе серый плащ. Сколько же их? Неужели они все ходят в серых плащах? Или только некоторые? Значит, они всегда за ним следят? Он прикрыл глаза. Бессмертен. Бессмертен, как деревянная кукла. Головная боль усилилась. И у него вдруг появилась удивительная мысль: а что, если обещание Гекаты сделать его бессмертным было не благословением, а проклятьем? Он покрутил в руках пробку от шампанского, прислушиваясь к полицейским сиренам.

Сейтон остановил машину перед входом в «Инвернесс», и Макбет уже открыл дверцу, собираясь выйти, когда услышал по радио голос Тортелла.

– Сделай погромче, – попросил он, закрывая дверцу.

«…Чтобы опередить вредоносные слухи и из уважения к вам, дорогие горожане – ведь вы имеете полное право знать, кем являются ваши избранники, – я решил сегодня рассказать вам о непродолжительном романе, который случился у меня пятнадцать лет назад. Плодом этих отношений стал мой внебрачный сын. Получив согласие заинтересованных лиц, то есть матери моего сына и моей законной супруги, я скрыл это от общественности. Я не терял контакта с моим сыном и его матерью и обеспечивал их из моих частных доходов. К решению не делать этот случай достоянием общественности я пришел в результате долгих и тщательных размышлений и постарался учесть интересы всех сторон. В то время я не имел никаких официальных обязательств перед городом и не должен был нести ответственность ни перед кем, кроме меня самого и моих близких. Сейчас обстоятельства изменились, поэтому я считаю правильным обнародовать эти сведения. Мать моего сына серьезно больна, и с ее разрешения два месяца назад сын переехал ко мне. На протяжении этого времени Каси сопровождал меня на различные официальные мероприятия, где я представлял его как моего сына, что, как это ни парадоксально, породило совершенно нелепые сплетни. Как известно, люди не склонны верить правде. Пятнадцать лет назад я был неверен своей жене – гордиться тут нечем, однако исправить это невозможно, и единственное, что я могу сделать, – это попросить прощения у моих близких. Впрочем, я также не смогу никого убедить в том, что моя личная жизнь не имеет никакого отношения к моим управленческим способностям. Все, что я могу, – это надеяться на ваше доверие, подобное тому, которое я проявляю, обнародуя наиболее личные и болезненные подробности некоторых страниц моей жизни. Да, в ней есть моменты, которыми гордиться не стоит, но кое-чем я все же горжусь. Например, моим пятнадцатилетним сыном Каси, который вчера вечером попросил меня сделать то, что я сейчас и делаю – рассказать всему городу, что я его отец. – Тортелл глубоко вздохнул, а потом чуть дрожащим голосом добавил: – А он мой сын, – он кашлянул, – и еще он пожелал мне победы на выборах. – Он умолк.

Из колонок послышался женский голос, и, судя по всему, рассказ Тортелла растрогал и диктора:

– Вы выслушали признание бургомистра Тортелла. А сейчас – новости. Нам только что сообщили о сильном взрыве в Четвертом округе, а именно на верхних этажах казино «Обелиск». Об убитых или раненых пока не сообщается, однако…

Макбет выключил радио.

– Твою мать, – коротко сказал он и расхохотался.

Глава 36

Откинувшись на подушки, Леди выставила из-под халата ногу и покачала ею перед Макбетом, сидевшим на низенькой скамеечке возле кровати. Рядом с кроватью Леди повесила два красных платья. Макбет погладил тонкую щиколотку и гладко выбритую лодыжку.

– Значит, Геката знал, что мы планируем покушение. А он не сказал, кто на нас настучал?

– Нет, – ответила Леди, – но он сказал, что если мы будем вести себя должным образом, то сделает тебя моим Тифоном.

– Тифоном? Это еще кто?

– Один прекрасный древний грек, которому подарили вечную жизнь. Но он еще сказал, что если мы не начнем слушаться, то он убьет нас, как собак, не поддающихся дрессировке.

– Хм. Кроме Тортелла, сболтнуть было некому.

– Любимый, ты уже в третий раз это говоришь.

– Этот слизняк мало того что стукач. Мальчишка и правда его сын. Теперь вопрос лишь в том, захотят ли избиратели, чтобы во главе города стоял этот похотливый развратник.

– Но ведь он всего один раз сходил налево, да и то пятнадцать лет назад, – возразила Леди. – И сам Тортелл еще тогда признал это, попросил прощения, а потом еще и содержал мать с сыном. Сейчас же, когда она заболела, наш святой Тортелл забрал мальчика к себе. Любимый, народ будет на него молиться. Он совершил ошибку, которую большинство согласны простить, раскаялся и показал себя достойным человеком. Теперь Тортел и сам словно бы народа. Это признание – гениальный ход, они толпой пойдут за него голосовать.

– Ну хорошо. Значит, Тортелл будет баллотироваться и наверняка победит. Что будем делать?

– Да, что будем делать? Сначала – самое важное. Джек, какое платье посоветуешь?

– Испанское. – Джек переставил чашку Леди с подноса на тумбочку.

– Спасибо. А как нам поступить с Тортеллом и Гекатой, Джек? Стоит ли предпринимать что-то или это чересчур рискованно?

– Мадам, стратег из меня никудышный. Но я читал, что, когда враги наступают по двум фронтам, существует две классические тактики. Первая заключается в том, чтобы заключить перемирие с одним из врагов и с его помощью победить второго, а потом без предупреждения нарушить перемирие. Суть второй в том, чтобы натравить врагов друг на друга, дождаться, когда борьба вымотает их, и нанести удар. – Джек протянул Макбету чашку с кофе.

– Напомни мне, чтобы я тебя повысил, – сказал Макбет.

– О, его уже повысили, – улыбнулась Леди. – Следующие две недели свободных номеров у нас вообще не будет, поэтому мы наняли Джеку помощника, который будет называть его господином.

Джек рассмеялся:

– Я об этом не просил.

– Я сама это придумала, – сказала Леди, – да тут и придумывать нечего. Подобные вежливые формы при обращении необходимы, они напоминают о положении, которое занимает каждый из нас, и помогают избежать недоразумений. Например, если бургомистр объявляет чрезвычайное положение, то важно знать, кто именно управляет в такое время городом. Тебе это известно, Джек?

Тот покачал головой.

– Комиссар полиции, – сказал Макбет, отхлебнув кофе, – пока сам же комиссар не отменит чрезвычайное положение.

– Вон оно как? – удивился Джек. – А если бургомистр умрет, то комиссар займет его место?

– Да, – ответил Макбет, – пока не выберут нового бургомистра.

– Эти правила Кеннет придумал сразу после войны, – сказала Леди. – В то время считалось, что в критических ситуациях городом должен управлять человек деятельный.

– Да, вполне разумно, – согласился Джек.

– Что при чрезвычайном положении приятно – так это что комиссар полиции управляет всем городом. Он отменяет законы, вводит цензуру средств массовой информации, откладывает на неопределенное время выборы, иначе говоря, он…

– Диктатор.

– Вот именно, Джек. – Леди помешала ложечкой чай. – К сожалению, Тортелл едва ли согласится ввести чрезвычайное положение, поэтому придется довольствоваться малым.

– Чем именно?

– Что Тортелл умрет, конечно же. – Леди поднесла к губам чашку.

– Умрет? При?..

– Покушении, – подсказал Макбет, осторожно сжимая икру на ноге Леди, – ты ведь об этом, да, любимая?

Она кивнула:

– Комиссар полиции объявляет чрезвычайное положение на время, необходимое для расследования убийства. Возможно, убийство – дело рук политических противников? Или Гекаты? А может, это как-то связано с тем случаем супружеской неверности? Следствие должно проверить все версии.

– Мое правление будет временным, – сказал Макбет, – пока не выберут нового бургомистра.

– Но, любимый, посуди сам: по городу текут реки крови. Полицейских убивают, политиков тоже. Комиссару, выполняющему обязанности бургомистра, резонно будет отложить выборы на неопределенный срок, пока обстановка не изменится. А изменилась ли обстановка – это решать комиссару полиции.

Макбета охватила безграничная радость. В последний раз он испытывал такую радость в детском доме, когда они с Дуффом расхаживали по двору и даже старшеклассники признавали их самыми крутыми в детдоме.

– То есть на практике это означает, что мы получим неограниченную власть и сможем сохранять ее столько, сколько захотим. А ты уверена, что Капитоль не вмешается?

– Дорогой, сегодня я побеседовала с одним верховным судьей. До тех пор, пока принятые Кеннетом законы не идут вразрез с федеральными, Капитоль над нами не властен.

– Ясно, – Макбет потер шею, – все это крайне интересно. Выходит, нужно только, чтобы Тортелл умер или сам объявил чрезвычайное положение…

Джек кашлянул:

– Мадам, господин Макбет, я вам еще нужен?

– Нет, Джек, можешь идти, – Леди махнула рукой на дверь.

Джек открыл дверь, и Макбет услышал музыку с первого этажа, а потом дверь за Джеком закрылась, и из окна донесся жалобный вой сирены «скорой помощи».

– Тортелл придумывает, как нас остановить, – сказала Леди, – поэтому нужно напасть на него первыми, и желательно побыстрее.

– А как же Геката? Если представить, что Тортелл с Гекатой – это змея, то Тортелл хвост, а Геката голова. Отруби змее хвост – и она станет еще опаснее. Нет, сперва надо избавиться от головы.

– Нет.

– Нет? Он же сказал, что убьет нас, если мы не поддадимся дрессировке. Ты что, хочешь превратиться в его дрессированную собачку?

– Помолчи и выслушай меня, любимый. Ты же слышал, что сказал Джек. Заключи перемирие с одним из врагов и разберись со вторым. Сейчас не время дразнить Гекату. К тому же я вовсе не уверена, что Геката и Тортелл действуют сообща. В этом случае Геката велел бы нам держаться подальше от Тортелла и не замахиваться на кресло бургомистра. А Геката ничего не сказал, даже узнав, что ты, вероятно, будешь участвовать в выборах. Пусть Геката считает, что мы усвоили урок, что теперь мы – его послушные собачонки, и когда власть в городе целиком перейдет в наши руки – а значит, и в его тоже, – он только порадуется. Понимаешь? Сперва покончим с одним врагом и получим то, чего хотим. А потом посмотрим, что можно сделать с Гекатой.

Его рука медленно поползла вверх по ее ноге. Леди умолкла и прикрыла глаза, и Макбет прислушался к ее дыханию. Дыханию, которое отдавало его руке безмолвные приказы.

Вечером и ночью город по-прежнему умывался дождем, однако чище от этого не стал. Капли стучали по крыше «Гранд отеля», где жили Флинс, Дуфф, Малькольм и Кетнес – они решили там остановиться, пока задуманное ими дело не будет закончено. В два часа ночи Кетнес разбудил стук в дверь. Она сразу же догададалась, кто это – не по количеству ударов, не по их ритму или громкости. Сам стук она не спутала бы ни с каким другим: стучали ладонью, причем ладонь эту Кетнес знала до мельчайших черточек и линий. Она приоткрыла дверь.

С Дуффа ручьями стекала вода, сам он стучал зубами, а лицо было таким бледным, что даже шрам почти исчез.

– Прости, но мне нужно в горячий душ.

– А у тебя разве нет…

– У нас с Флинсом только койки и раковина.

Кетнес открыла дверь и впустила его в номер.

– Где ты был? – спросила она.

– На кладбище, – ответил Дуфф из ванной.

– Посреди ночи?

– Сейчас там народа меньше.

Она услышала звук льющейся воды и подошла к двери в ванную:

– Дуфф?

– Что?

– Я просто хотела сказать, что мне очень жаль.

– Что-что? – переспросил он.

Кетнес кашлянула и уже громче проговорила:

– Жаль, что с твоей семьей так вышло.

Ее слова потонули в журчании воды. Кетнес вгляделась в наполнивший ванную пар.

Когда Дуфф, одетый в гостиничный халат и с мокрым узлом одежды под мышкой вышел из ванной, Кетнес уже оделась и лежала на широкой кровати. Дуфф вытащил из кармана мокрых брюк пачку сигарет и посмотрел на Кетнес. Та кивнула, и Дуфф лег рядом. Кетнес положила голову ему на руку и посмотрела на желтый плафон на потолке. Сквозь тонкое стекло просвечивали дохлые насекомые.

– Вот что бывает, когда рвешься к свету, – сказал Дуфф. Значит, он еще не утратил дара угадывать ее мысли.

– Икар, – сказала она.

– Макбет, – сказал он, закуривая.

– Я и не знала, что ты опять начал курить, – сказала она.

– Да уж. На самом деле я это дерьмо никогда особо не любил, – он скривился и выпустил в потолок дым.

Она тихо рассмеялась.

– Тогда почему ты вообще начал курить?

– А я никогда тебе не рассказывал?

– Ты мне много чего не рассказывал.

Он закашлялся и протянул ей сигарету.

– Хотел быть как Макбет.

– Я думала, что это он тебе подражал.

– Он казался таким… свободным. Естественным. Радостным. Довольным собой. Я был совершенно другим.

– Но у тебя были мозги, – Кетнес сделала затяжку и вернула сигарету Дуффу, – и способность убеждать остальных в том, что ты прав.

– Люди не любят тех, кто доказывает, что они не правы. И я не в силах заставить кого-то полюбить меня. А вот Макбету это раз плюнуть.

– Дешевое притворство, Дуфф. Посмотри на него сейчас – самый обычный обманщик.

– Нет, – Дуфф покачал головой, – Макбет никого не обманывал. Он был простым и прямодушным. Не герой, конечно, но безо всяких дурных помыслов. Весь как на ладони. Возможно, говорить он был не мастак, зато каждому его слову можно было верить. И говорил он всегда начистоту.

– Верить? Дуфф, он бесчувственный убийца.

– Ошибаешься – чувств у Макбета хоть отбавляй. Из-за них он и мухи убить не может. Или, точнее говоря, убить муху для него особенно сложно. Осу, которая готова ужалить, – запросто. Но беззащитную муху – никогда, даже если муха эта уже до смерти ему осточертела.

– Почему ты защищаешь его, Дуфф? Ты сам потерял…

– Я его не защищаю. Безусловно, он убийца. Я лишь сказал, что сам он не в состоянии убить беззащитное существо. Он сделал это лишь однажды – чтобы спасти меня.

– Вон оно что… – протянула Кетнес. – Расскажешь?

– Ну… – Дуфф жадно затянулся, – это произошло, когда мы догнали тех двоих байкеров возле Форреса. Он убил парнишку, который был свидетелем того, как я пристрелил его приятеля. Я думал, что передо мной Свенон.

– Значит, они не угрожали вам оружием?

Дуфф покачал головой.

– Ну тогда, значит, Макбет ничуть не лучше тебя, – сказала Кетнес.

– Не значит. Я убил ради себя самого. А он сделал это ради меня.

– Потому что в полиции так принято. Мы защищаем друг дружку.

– Нет. Потому что он решил, что у него передо мной долг.

Кетнес приподнялась на локте:

– Долг?

Дуфф вытянул руку с сигаретой и, прикрыв один глаз, посмотрел другим на ее горящий кончик.

– Когда дедушка умер и я попал в детдом, мне было уже четырнадцать. Столько же, сколько Макбету, но он воспитывался в детдоме с пяти лет. Мы с Макбетом жили в одной комнате и сразу же подружились. В те времена Макбет заикался. Причем сильнее всего он начинал заикаться в субботу вечером, а в ночь на воскресенье он исчезал из комнаты и возвращался только через час. Я постоянно спрашивал, где он был, но он никогда не отвечал. И вот однажды я в шутку пригрозил донести об этом нашему грозному директору, Лориэлу. А Макбет ответил на это, что этим я ничего не добьюсь, – Дуфф сильнее сжал сигарету, – потому что именно у директора он и был.

– То есть… ваш директор…

– …мучил Макбета и издевался над ним с самого начала. Я тогда ушам своим не поверил. Лориэл творил с ним такое, чего никому и в голову не придет сотворить с другим человеком. Однажды Макбет взбунтовался, и тогда Лориэл избил его до полусмерти и запер в подвале в так называемом кабинете коррекции, а на поверку – обыкновенной клетке. Я так разозлился, что даже заревел. Ведь я-то знал, что Макбет не врет, а значит, все это правда. Я сказал, что мы убьем Лориэла, что я ему в этом помогу. И Макбет согласился.

– И вы придумали план убийства?

– Нет, – Дуфф протянул ей сигарету, – ничего мы не придумывали. Мы просто взяли и убили его.

– Вы…

– Мы не стали дожидаться субботы и пришли к нему в четверг ночью. Остановились возле двери и убедились, что Лориэл уже захрапел. Вошли внутрь. Макбет там все знал, поэтому он подкрался к кровати, а я дежурил возле двери. Макбет вроде как вытащил кинжал, но все тянул и тянул, а потом глаза мои привыкли к темноте, и я увидел, что он просто стоит возле кровати, как истукан. А потом он как-то съежился, подошел ко мне и прошептал, что н-н-н-не м-м-м-может. Я взял у него кинжал, подошел к кровати и воткнул кинжал Лориэлу прямо в раскрытый рот. Лориэл дернулся и перестал храпеть. Только и всего. Крови из него вытекло совсем мало. Мы развернулись и ушли оттуда.

– О господи, – Кетнес втянула голову в плечи, – а что потом было?

– Да ничего особенного. Нас там было двести подозреваемых, и никто не обратил внимания на то, что Макбет стал заикаться еще сильнее. Через две недели он сбежал, но и это никто не связал с убийством, потому что из детдома постоянно кто-то сбегал.

– Когда вы с Макбетом вновь встретились?

– Несколько раз я сталкивался с ним возле вокзала, пробовал с ним заговорить, помочь ему, но он сбегал. Прямо как должник от кредитора. Прошло еще несколько лет, и мы вновь встретились, в Полицейской академии. К тому времени он завязал с наркотой и избавился от заикания, став совершенно другим человеком. Таким, каким я сам мечтал стать.

– Потому что он был искренним, прямым и простым и на совести у него не было ничьих жизней?

– Макбет всегда считал свою неспособность хладнокровно убить человека не достоинством, а слабостью. Во время службы в гвардии он убивал только в том случае, когда его жизни или жизни его людей что-то угрожало.

– А как же все то, что случилось?

– Убивал не он сам, а другие – по его приказу.

– Убивать детей и женщин! Он стал другим, Дуфф. Макбет уже не тот, каким ты его знал когда-то.

– Люди не меняются.

– Но ты же изменился?

– Ты и правда так считаешь?

– Иначе тебя бы тут не было. И ты бы не боролся. И говорил бы о Макбете по-другому. Ты был жутким эгоистом. Готовым смести все, что стояло на твоем пути. Коллег. И родных. И меня тоже.

– Помню, что мне лишь раз хотелось по-настоящему измениться – и тогда я хотел быть как Макбет. И когда я понял, что это невозможно, то решил стать лучше его. Решил брать все, что могло бы быть у него, даже если на самом деле мне это не требовалось. Как Геката, когда он лишил того мальчишку глаза. Знаешь, почему я влюбился в Мередит?

Кетнес покачала головой.

– Когда мы сидели там все вместе в первый раз – мы с Макбетом и Мередит с подружкой, я увидел, как Макбет смотрит на Мередит.

– Нет, Дуфф. Скажи, что это не так.

– Прости, но это правда.

– Какой же ты, оказывается, мелочный.

– Так ведь я об этом и говорю. Ты сказала, что я ввязался в эту войну ради других, но я и сам не знаю, правда ли это или же на самом деле я хочу отнять у Макбета то, что ему дорого.

– Дуфф, ему все это совершенно не дорого. Город, власть, богатство – ему на все это плевать. Ему нужна лишь ее любовь.

– Леди.

– Все дело в ней, в Леди. Неужели тебе до сих пор не ясно?

Дуфф выпустил неровное колечко дыма.

– Макбетом движет любовь, а мною – зависть и ненависть. Я убивал, а он проявлял великодушие. А завтра я загоню его в ловушку – того, кто когда-то был моим лучшим другом. Жалость и любовь вновь потерпят поражение.

– В тебе говорит цинизм, Дуфф.

– Хм, – он потянулся к пепельнице и затушил сигарету, – еще жалость к себе.

– Да. Ты просто жалеешь самого себя.

– Я всю жизнь был эгоистичным подонком. Не понимаю, почему ты в меня влюбилась.

– Некоторым женщинам нравятся мужчины-спасители. А другим – мужчины, которых нужно спасти.

– Аминь! – Дуфф поднялся. – Как вы не поймете, что мы, мужчины, не меняемся. Ни в любви, ни перед лицом смерти. Никогда.

– Для некоторых высокомерие – хороший способ скрыть неуверенность в себе. Но твое высокомерие настоящее, Дуфф. И его причина – это самоуверенность.

Дуфф улыбнулся и принялся натягивать на себя мокрые брюки.

– Постарайся поспать. Завтра нам придется быстро соображать.

Когда он ушел, Кетнес встала, подошла к окну и, отдернув штору, посмотрела вниз, на улицу, прислушиваясь к шороху шин. Старый рекламный плакат бургер-бара «У Джоуи». Китайская прачечная. Салон игровых автоматов. Огонек сигареты.

Через несколько часов начнет светать.

Заснуть ей так и не удалось.

Глава 37

В субботу дождь усилился. На первых страницах главных городских газет красовалось признание бургомистра Тортелла и материал о взрыве в «Обелиске». В «Ежедневном вестнике» писали, что из радиоинтервью Макбета следует, что он не исключает возможности все-таки выставить свою кандидатуру на выборы. И что Тортелл отказывается от комментариев, так как последние дни провел в больнице Святого Георгия, где лежит мать его сына. Ближе к вечеру дождь стих.

– Ты что-то рано. – Шейла стояла в прихожей и, вытирая руки о передник, озадаченно смотрела на мужа.

– Работы не было. Похоже, я вообще сегодня один туда пришел, – ответил Ленокс.

Он поставил сумку возле шкафа, вытащил вешалку и повесил на нее пальто. Два года назад городской совет подписал постановление о пятидневной рабочей неделе для сотрудников полиции, однако согласно неписанному правилу, если хочешь чего-то достичь, постарайся заглядывать на работу и по субботам.

Ленокс быстро поцеловал жену в щеку, вдохнув запах каких-то незнакомых духов. И ему вдруг пришла в голову совершенно шальная мысль: а что, если он застал бы ее в постели с другим мужчиной? Он тотчас же прогнал эту мысль. Во-первых, потому, что на Шейлу подобное было не похоже. Во-вторых, потому, что внешней красотой она не отличалась – в конце концов, именно по этой причине она и вышла замуж за коротышку-альбиноса. Третья причина была самой простой: потому что такого Ленокс не выдержал бы.

– Что-то случилось? – спросила она, пройдя следом за ним в гостиную.

– Нет-нет, – ответил он, – просто устал немного. А где дети?

– В саду. Погода наконец-то наладилась.

Он встал возле большого окна и посмотрел на детей, которые с визгом и громким смехом играли в какую-то незнакомую игру. Что-то типа пряток. Да, такие навыки потом бывают полезными. Ленокс поглядел на небо. Ясное. Короткая передышка, а потом небеса вновь окатят их тоннами дерьма. Ленокс опустился в кресло. Интересно, надолго ли его хватит?

– Ужин только через час, – сказала Шейла.

– Ну и прекрасно, дорогая. – Ленокс посмотрел на нее. Он бесконечно любил ее, но был ли он когда-то в нее влюблен? Он не помнил. Возможно, это было не так важно. Она об этом тоже никогда не говорила, но он не сомневался, что и она никогда не была в него влюблена. Шейла вообще была неразговорчивой. Возможно, именно поэтому она и поддалась на его уговоры и в конце концов согласилась сперва с ним встречаться, а потом – стать его супругой. Она нашла себе мужа, слов у которого хватало на двоих.

– Все в порядке? Точно?

– Ну конечно, любовь моя. Как вкусно пахнет… Это что?

– Э-м-м… треска. – Она вопросительно посмотрела на него.

Он собирался сказать, что спрашивает о духах, а не об ужине, который она, скорее всего, едва начала готовить, но Шейла уже исчезла на кухне, и Ленокс повернулся к окну. Заметив отца, старшая дочь просияла и позвала двух других детей. Ленокс помахал им. Как же так получилось, что у таких некрасивых людей появились на свет такие красивые дети? И вновь эта мысль: «Если это действительно мои дети».

Измена и предательство.

Сын что-то кричал ему, что именно, Ленокс не слышал, но, увидев, что папа, наконец, обратил на него внимание, мальчик перекувыркнулся и прошелся колесом. Ленокс высоко поднял руки и захлопал, и тогда все его трое детей вдруг сделали колесо. Им хотелось понравиться папе, понравиться тому, кем они все еще восхищаются, человеку, которому им пока хочется подражать. Визги, смех и жизнь. Ленокс вспомнил дом в Файфе, тишину, солнечные лучи, колышущуюся в разбитом окне штору, ласковый ветер, почти неслышно насвистывающий мелодию в продырявленной стене. Как же это невыносимо! Существует столько способов потерять тех, кого любишь. А что, если настанет день, когда они узнают, каков на самом деле их муж и отец? Вдруг ветер тогда вновь запоет ту же грустную мелодию?

Он прикрыл глаза. Надо немножко отдохнуть. Хорошо, что погода наладилась.

Он почувствовал, что рядом кто-то стоит, ощутил чье-то дыхание. И открыл глаза. Шейла.

– Зову тебя, зову. Ты что, не слышал? – спросила она.

– Что случилось?

– Тебя к телефону. Какой-то старший инспектор Сейтон.

Ленокс вышел в коридор и взял трубку:

– Алло.

– Рано домой вернулся, да, Ленокс? Мне сегодня вечером понадобится твоя помощь.

– Я что-то неважно себя чувствую, попроси еще кого-нибудь.

– Комиссар велел мне попросить тебя.

Ленокс сглотнул. Во рту чувствовался привкус свинца.

– А что нужно сделать?

– В больницу съездить. Я за тобой тебя через час заеду, собирайся.

Связь прервалась.

Ленокс положил трубку. Свинец.

– Что там такое? – крикнула из кухни Шейла.

Светлый металл, легко приобретающий нужную форму, который отравляет и убивает, тяжелый, но безвольный материал, температура плавления которого составляет всего триста тридцать градусов.

– Ничего, дорогая. Ничего.

Макбет проснулся, потому что ему приснилась смерть. В дверь стучали, и, судя по стуку, стучали уже долго.

– Господин Макбет! – позвал из-за двери Джек.

– Да… – просипел Макбет, оглядываясь. Комната была залита солнечным светом, так сколько же сейчас времени? Ему что-то приснилось… Что он стоит возле кровати с кинжалом в руке. Стоило ему моргнуть, как лицо лежавшего перед ним человека менялось.

– Звонит старший инспектор Кетнес. Говорит, дело срочное.

– Переведи звонок сюда, – сказал Макбет и потянулся к тумбочке, разглядывая бордовый ковер, расшитый цветами.

Телефон зазвонил, и Макбет снял трубку, не отрывая взгляда от ковра:

– Да, Кетнес.

– Прошу прощения, что беспокою тебя в субботу, но мы обнаружили труп, и я просила бы тебя приехать, – встревоженно проговорила она.

– Почему?

– Мне кажется, это Флинс, сын Банко. Тело в очень плохом состоянии, а так как близких родственников в этом городе у него не было, получается, что кроме тебя его никто опознать не сможет.

– Ясно… – Макбет почувствовал, как к горлу подкатил комок.

– Что, прости?

– Ты права, – Макбет плотнее завернулся в одеяло, – если тело так долго пролежало в морской воде…

– В этом-то все и дело.

– В смысле?

– Труп обнаружили не в море, а в переулке между Четырнадцатой и Пятнадцатой улицами.

– Что-о?!

– Поэтому, прежде чем действовать, нам нужно удостовериться, что это Флинс.

– Четырнадцатая улица, да?

– Подойди к бургер-бару «У Джоуи», а я там тебя встречу.

– Ладно, Кетнес, через двадцать минут буду.

Макбет положил трубку. Лили. Ковер был расшит лилиями. Лили. Так звали дочку Леди. Как же он раньше не догадался? Смерть. Потому что прежде он никогда еще не видел столько смерти, не чувствовал ее вкуса. Он закрыл глаза и попытался вспомнить лица оттуда, из сна. Лицо храпящего директора Лориэла, безмятежно спящего и ни о чем не подозревающего, превратилось вдруг в лицо комиссара Дункана, который пристально смотрел на него. А потом на смену его проницательному взгляду пришли застывшие глаза Банко. Тела у него не было – на подушке лежала лишь голова. Безымянный парень, насмерть перепуганный, – совсем как тогда, на дороге, когда он, стоя на коленях, посмотрел сперва на своего убитого приятеля, а затем на приближающегося к нему Макбета. Макбет разглядывал потолок, вспоминая, сколько раз просыпался от кошмара и облегченно вздыхал, радуясь, что на самом деле его не загрызли собаки и не затянули зыбучие пески. Но иногда ему казалось, что он уже проснулся, однако в действительности все еще спал и кошмар продолжался, а Макбет вновь тонул, и, чтобы проснуться, приходилось разрушать чары нескольких снов. Он зажмурился. И снова открыл глаза. А потом поднялся с кровати.

Рослая темнокожая женщина в регистратуре больницы Святого Георгия посмотрела на удостоверение, протянутое ей Леноксом, а потом заявила:

– Мы не имеем права никого пускать, – она вчиталась в его имя, – старший инспектор Ленокс.

– Полицейское расследование, – сказал он, – дело чрезвычайной важности, нам срочно нужно известить бургомистра.

– Я могу передать ему все, что пожелаете.

– Нет, дело конфиденциальное.

Она вздохнула:

– Второй этаж, палата двести четыре.

Бургомистр Тортелл сидел на стуле посреди просторной палаты, обнимая сидевшего рядом сына за плечи. Когда Ленокс вошел в палату и кашлянул, они оба вздрогнули. На кровати лежала бледная стареющая жещина с жидкими волосами, и Ленокс сразу заметил сходство между нею и мальчиком.

– Добрый вечер, бургомистр. Вы, наверное, меня не помните, но мы познакомились на ужине в казино «Инвернесс».

– Старший инспектор Ленокс, верно? Отдел по борьбе с коррупцией?

– Польщен. Приношу свои извинения за вторжение.

– Чем могу помочь, Ленокс?

– Нам сообщили, что на вас готовится нападение.

Мальчик вздрогнул, однако Тортелл и бровью не повел.

– Хотелось бы поподробнее, старший инспектор.

– Более подробной информации у нас на данный момент нет, но мы считаем дело серьезным, и я приехал, чтобы переправить вас в более надежное место.

Тортел изумленно посмотрел на него:

– Мы в больнице – куда уж надежнее?

– О том, что вы здесь, пишут все газеты. А сюда может зайти кто угодно. Позвольте мне проводить вас к машине, которая доставит вас в укрытие. И будем надеяться, что тогда мы сможем заняться расследованием. Поэтому прошу вас, следуйте за мной.

– Прямо сейчас? Вы же видите, что…

– Да, вижу и очень сожалею, но мы – и вы в том числе – обязаны защищать бургомистра.

– Тогда встаньте у двери и охраняйте меня, Ленокс.

– Мне приказано не это.

– Тогда я вам приказываю это сейчас.

– Иди… – едва слышно прошептала лежащая в кровати женщина, – иди и забери с собой Каси.

Тортелл взял ее за руку:

– Но, Эдит, ты…

– Хороший мой, я устала, я хочу остаться одна. С тобой Каси будет в безопасности – послушайся этого полицейского.

– Ты точно…

– Да. Я уверена.

Ее глаза закрылись. Тортелл погладил ее по руке и повернулся к Леноксу:

– Ладно. Пошли.

Они вышли в коридор. Мальчик шел чуть впереди.

– А он знает? – спросил Ленокс.

– Что она умирает? Да.

– И как он?

– С переменным успехом. Порой ему становися совсем тяжело. Вот как сейчас. – Они спустились по лестнице и направились мимо больничного киоска к выходу. – Но он говорит, что все в порядке. Что, пока у него хоть кто-то из нас есть, все будет хорошо. Я зайду куплю сигарет. Подождете, ладно?

– Вон она, – Макбет показал вперед.

Джек заехал на тротуар напротив «Гранд отеля» и остановился между прачечной и бургер-баром. Они оба вышли из машины, и Макбет пристально оглядел толпу людей на улице.

– Спасибо, что так быстро приехал, – сказала Кетнес.

– Да брось, – отмахнулся Макбет. От Кетнес исходил пряный запах парфюма. Кажется, прежде она духами не злоупотребляла. – Давай, веди меня.

Макбет с Джеком прошли следом за ней по улице, на которой постепенно появлялись атрибуты субботнего вечера. Одетый в смокинг зевака, стоящий возле неоновой вывески с обнаженной женской фигурой, оценивающим взглядом окинул Кетнес, а потом бросил на асфальт окурок и злобно раздавил его.

– Я думала, что ты захватишь Сейтона, – сказала Кетнес.

– У него сегодня одно дельце в больнице Святого Георгия. Мы пришли? Это здесь?

Кетнес остановилась у поворота в узкий переулок, перед натянулой оранжевой лентой. Макбет заглянул внутрь, однако в переулке громоздились мусорные контейнеры и было совсем темно, так что он, как ни силился, рассмотреть ничего не смог.

– Я приехала первой, остальные будут чуть позже. На выходных всегда так – люди разъезжаются кто куда. – Кетнес приподняла ленту и пропустила Макбета вперед. – Шеф, ничего, если вы осмотрите тело без меня? Я прикрыла его простыней, но больше постарайтесь ничего не трогать, чтобы не уничтожить улики. Пусть ваш водитель подождет здесь, а я вернусь к «Джоуи» и встречу патологоанатома – он уже вот-вот приедет.

Макбет вгляделся в ее лицо, но ничего особенного не увидел. И тем не менее. Она думала, что Сейтон приедет вместе с ним. И сильно надушилась. Чтобы скрыть другие запахи.

– Ладно, – он вошел в переулок.

Он прошел всего метров десять, но звуки улицы сюда уже не доносились, Макбет слышал лишь жужжание вентиляторов, чей-то кашель в квартире наверху и музыку по радио. Тодд Рундгрен, «Hey, it’s me». Он протиснулся между контейнерами, стараясь не шуметь, хотя сам не знал почему. Наверное, профессиональная привычка.

Тело лежало прямо посредине переулка, в круге света от фонаря. С другой стороны просматривалась Пятнадцатая улица, но оранжевой ленты там Макбет не разглядел.

Из-под белой простыни высовывались ноги. Эти остроносые ботинки Макбет узнал сразу же.

Он подошел ближе. Глубоко вздохнул. Здесь пахло моющими средствами – видно, запах просачивался сквозь вытяжку прачечной. Макбет взял простыню и откинул ее в сторону.

– Привет, Макбет.

Макбет смотрел прямо на дуло пистолета, а целился в него лежащий на земле мужчина со шрамом на лице. Макбет медленно выдохнул:

– Привет, Дуфф.

Не отрываясь глядя на руки Макбета, Дуфф заговорил:

– Макбет, ты арестован. Попробуй хоть пальцем шевельнуть – и я пристрелю тебя. Так что выбор за тобой.

Макбет взглянул в сторону Пятнадцатой улицы.

– Дуфф, я в этом городе комиссар полиции. Ты не можешь меня арестовать.

– Не ты один отдаешь тут приказы.

– А кто же еще? Бургомистр? – Макбет расхохотался. – Он вряд ли еще жив, я бы на твоем месте на это не рассчитывал.

– Я не про городские власти. – Дуфф поднялся на ноги, по-прежнему держа Макбета под прицелом. – Ты арестован за соучастие в убийстве, совершенное в губернии Файф, куда тебя перевезут и где ты предстанешь перед судом. С ними мы уже договорились. Ты обвиняешься в убийстве Банко, которое было совершено на территории Файфа. Руки за голову и лицом к стене.

Макбет повиновался.

– У вас ничего на меня нет, и ты об этом знаешь.

– Старший инспектор Кетнес сообщила нам о том, что успел рассказать ей Ангус, а этого хватит, чтобы в Файфе тебе вынесли приговор о предварительном заключении и на неделю упекли за решетку. Этой недели нам будет достаточно, чтобы возбудить против тебя дело и здесь, в городе. Обвинение в убийстве Дункана. У криминалистов появились доказательства. – Дуфф достал наручники. – Лицом к стене, я сказал. И руки за голову. Ты и сам знаешь, что делать, чего я тебе рассказываю?

– Неужто ты меня не пристрелишь, а, Дуфф? Ну давай, ты ведь живешь ради того, чтобы отомстить.

Дуфф дождался, когда Макбет повернется к стене и сцепит на затылке руки, и лишь затем подошел ближе.

– Дуфф, я понимаю, что ты сильно расстроился, когда убил не Свенона, а невинного парнишку. Но сейчас перед тобой тот, кого ты искал, – почему же ты не отомстишь за них? Или твоя мать значила для тебя больше, чем Мередит и дети?

– Заткнись и молчи.

– Я молчал долгие годы, Дуфф. Я никому ни слова не сказал о том, что женщина, которую Свенон убил в полицейском участке в Стоке, была твоей матерью. Когда уж там случилась вся эта заварушка? Ты ведь тогда, похоже, был еще совсем ребенком?

– Да, я был ребенком. – Дуфф защелкнул на запястьях Макбета наручники.

– И почему ты называешь себя Дуффом? Это же фамилия твоего деда, а не родителей.

Дуфф развернул Макбета, так что теперь они смотрели друг дружке в лицо.

– Не отвечай, – продолжал Макбет, – ты сделал это, чтобы никто, ни полиция, ни Рыцари севера, не догадался, что ты связан с резней в Стоке. Чтобы никто не понял, что ты стал полицейским не ради процветания города и безопасности горожан и всей этой чепухи, которую нам вдалбливали в академии. Ты пошел работать в полицию, чтобы отомстить Свенону. Ты сделал это, Дуфф, потому что ненавидел. Убить Лориэла в детдоме оказалось так просто, да? Ты лишь представил, что перед тобой Свенон. Ведь Лориэл, совсем как Свенон, тоже испортил жизнь ребенку.

– Может, ты и прав. – Дуфф стоял так близко, что видел в темных глазах Макбета собственное отражение.

– Так что же случилось, Дуфф? Почему ты не хочешь меня убить? Я уничтожил твою семью, и теперь у тебя появился шанс отомстить.

– Ты понесешь наказание за то, что сделал.

– И что же я такое сделал?

Дуфф посмотрел в сторону Пятнадцатой улицы. Там стояла машина, в которой их ждали Малькольм и Флинс и к которой сейчас направлялась Кетнес.

– Ты убил невинных людей.

– Убивать невинных людей – это наш чертов долг, Дуфф! Если мы преследуем благую цель, надо наступить на горло собственным чувствам! Мальчишка, которому я перерезал глотку там, на дороге, – помнишь его? Это не ради тебя, не в благодарность за то, что ты убил Лориэла. Я запятнал руки кровью, чтобы сохранить доброе имя нашей полиции.

– Давай, пошли! – Дуфф схватил Макбета за рукав, но Макбет вырвался.

– Или ты теперь жаждешь не мести, а власти, а, Дуфф? Думаешь, что если арестуешь самого комиссара полиции, то сразу возглавишь отдел?

Дуло уперлось Макбету в подбородок.

– Мне ничего не стоит сказать, что ты оказал сопротивление.

– Что, сложный выбор, да? – прошептал Макбет.

– Нет, – Дуфф опустил пистолет, – в этом городе уже достаточно убитых.

– Значит, ты их не любил? Ни Мередит, ни детей? Ах, ну да, я же забыл – ты не умеешь любить.

Дуфф взмахнул рукой. Дуло пистолета разорвало Макбету губу.

– Не забывай, Макбет, – я, в отличие от тебя, запросто могу убить беззащитного.

Макбет рассмеялся и выплюнул на землю сгусток крови, в котором белел зуб.

– Так давай, докажи. Пристрели своего единственного друга. Давай же, ради Мередит!

– Не смей произносить ее имя!

– Мередит. Мередит!

Дуфф почувствовал, как кровь прилила к голове, сердце глухо застучало, отдаваясь резкой болью. Нет, нельзя… Голова Макбета врезалась в переносицу Дуффа, однако Макбет стоял чересчур близко, так что сбить Дуффа с ног ему не удалось. Тот пошатнулся, отступил назад и вскинул пистолет. В эту секунду за спиной у Макбета открылась дверь, оттуда высунулась рука. Человек в сером плаще ухватил Макбета за наручники и, с силой дернув, одним рывком втащил его внутрь.

Дуфф выстрелил.

Грохот ударил его по ушам и эхом отскочил от стен.

Наполовину оглохнув, Дуфф перескочил через порог и оказался в полной темноте. Ему в рот тут же попало что-то мягкое, что Дуфф с отвращением выплюнул. Впереди виднелись человеческие фигуры, а в нос бил резкий запах хлорки. Свободной рукой Дуфф нащупал на стене возле двери выключатель и включил свет. Прямо перед ним стояли вешалки с обернутыми в белый полиэтилен куртками и пальто – их-то он и принял за людей. В ближайшем пакете виднелась громадная дыра, а из нее торчал коричневый мех, и Дуфф догадался, что это клочки меха попали ему в рот. Он замер и прислушался, но услышал лишь ровное гудение старой зеленой стиральной машинки в углу. Дуфф посмотрел на дверь, ведущую внутрь, в магазин, и бросился к ней, орудуя локтями и разбрсывая в стороны вешалки. За дверью оказалось еще одно помещение, на этот раз с прилавком, из-за которого выглядывали двое перепуганных китайцев. Дуфф выскочил на улицу и огляделся. Обычная суматоха субботнего вечера, ничего примечательного. Какой-то прохожий толкнул его, и Дуфф едва не упал. Он выругался, а прохожий извинился и заспешил дальше.

Позади раздался смех. Обернувшись, Дуфф увидел бродягу в лохмотьях, словно покрытого коркой грязи. Бродяга широко разинул рот, обнажив коричневые гнилушки, служившие ему зубами.

– Чё, ограбили, да?

– Да, – ответил Дуфф, опуская пистолет, – меня ограбили.

Глава 38

Ленокс и Каси стояли возле больничных дверей. Посмотрев в сторону киоска, где Тортелл встал в очередь за сигаретами, Ленокс перевел взгляд на парковку. В салоне бургомистерского лимузина горел свет. До лимузина было метров сто – и примерно столько же до крыши парковки. Ленокса пробрала дрожь. Северо-восточный ветер разметал тучи, но принес холода. Еще несколько минут – и небо совсем очистится от облаков, и при свете луны Олафсон уж точно пристрелит Тортелла, каким бы путем тот ни пошел. Если же луна не покажется, снайпер дождется, когда бургомистр дойдет до одного из фонарей.

Ленокс вновь взглянул на часы. Холод вгрызался в его тело, и Ленокс закашлялся. Слабые легкие. Ни солнца он не выносит, ни мороза. Зачем, интересно, Бог создает таких, как он, жалких беззащитных страдальцев, беспозвоночных, лишенных даже панциря?

– Спасибо вам за помощь!

– Что-что? – Ленокс повернулся к мальчику.

– Спасибо, что спасаете папу.

Ленокс молча смотрел на мальчика. У его сына тоже есть такая джинсовая куртка. Следующую мысль Леноксу отогнать не удалось. Перед ним стоял мальчик, не намного старше его собственного сына, который вот-вот потеряет мать. И отца. «Он говорит, что, пока у него хоть кто-то из нас есть, все будет хорошо».

– Пошли? – Дверь распахнулась, и из больницы вышел Тортелл, разминая в руках сигарету.

– Да, – сказал Ленокс.

Они перешли дорогу и направились к парковке. Ленокс шагал справа от Тортелла, а Каси – немного впереди. Теперь Леноксу оставалось только слегка замешкаться, когда они подойдут к первому фонарю, а остальное – это дело Олафсона.

Ленокс шагал вперед, чувствуя какое-то странное онемение – у него будто отнялись язык и пальцы.

– Идут, – сказал Сейтон, опуская бинокль.

– Вижу, – прошепелявил Олафсон.

Они стояли на крыше парковки. Олафсон опустился на колено, положил дуло автомата на бетонный бордюр и, прищурив один глаз, прицелился. Сейтон обернулся и окинул взглядом парковку, желая убедиться, что, кроме них, там никого не было. Да, их машина была здесь единственной: субботним вечером у людей имеются более приятные занятия, чем навещать своих больных родственников и друзей. Отголоски играющих на центральной улице мелодий доносились даже сюда, и Сейтон чувствовал слабый запах духов и тестостерона.

В круглом пятне света мелькнула фигура мальчишки, шагавшего перед Леноксом и Тортеллом. Мелькнула – и тут же скрылась в сумраке. Отлично. Олафсон глубоко вздохнул. Фонарь выхватил из мрака фигуры двух мужчин.

Сердце у Сейтона радостно подпрыгнуло.

Ну же!

Но выстрела не последовало.

Фигуры внизу вновь утонули в темноте.

– В чем дело? – спросил Сейтон.

– Ленокс попал бы под огонь, – ответил Олафсон. – Ничего, значит, на следующем фонаре отойдет.

Сейтон вновь поднял бинокль.

– Ленокс, и кто же готовит на меня покушение? Есть у вас какие-то версии?

– Да, – ответил Ленокс. Осталось два фонаря. Миновать их – и они у лимузина.

– И какие же? – Тортелл приостановился и с любопытством уставился на Ленокса. Тот тоже сбавил ход.

– Постарайтесь не смотреть туда, Тортелл, но прямо за моей спиной – парковка. На верхнем ее этаже лежит отличный снайпер и как раз сейчас держит нас на мушке. Или, точнее говоря, меня. Поэтому старайтесь не отставать – в противном случае получите пулю в голову.

По глазам бургомистра Ленокс понял, что тот ему поверил.

– Мой сын…

– Он вне опасности. Просто идите вперед и делайте вид, будто все в порядке.

Тортелл приоткрыл рот: теперь сердце у бургомистра билось быстрее и кислорода его грузному телу не хватало. Потом бургомистр кивнул и зашагал чуть быстрее.

– А вы, Ленокс, какая роль отведена в этой игре вам?

– Роль подлеца. – Ленокс увидел, как водитель, очевидно наблюдавший за ними, вышел из машины и распахнул перед бургомистром дверцу. – Машина пуленепробиваемая?

– Я бургомистр, а не президент. А если вы подлец, то зачем делаете это?

– Кто-то должен спасти этот город от Макбета. Мне это не под силу, поэтому придется постараться вам, Тортелл.

– Что за хрень там творится? – Сейтон резко опустил бинокль и прищурился, словно думая, будто бинокль его обманывает. – Он что, его прикрывает?!

– Не знаю, шеф, но нам бы поторопиться, они уже почти до машины дошли.

– А ты сможешь продырявить Ленокса?

– В смысле?

– Если пуля пройдет через Ленокса, хватит ли у нее силы убить Тортелла?

– У меня пули с цельнометаллической оболочкой, шеф.

– Да или нет?!

– Да!

– Тогда стреляй! Пристрели предателя!

– Но…

– Тсс… – зашипел на него Сейтон.

– Но почему?.. – На лбу молодого гвардейца выступили капли пота.

– Не говори и не думай, Олафсон. Ты получил приказ!

Водитель обошел вокруг машины и теперь улыбался, придерживая заднюю дверцу. Впрочем, увидев лицо Тортелла, водитель тоже тотчас же переменился в лице. Каси направился к двери с левой стороны.

– Забирайтесь в машину и пригнитесь, – прошептал Ленокс. – Водитель, садитесь за руль и гоните отсюда.

– Но что…

– Делай, как он говорит, – перебил его Тортелл, – это…

Ленокс сперва почувствовал удар в спину и лишь потом – хлопок, похожий на удар плетью. Ноги подкосились, и, падая, он машинально ухватился за Тортелла, увлекая того за собой. Ленокс видел все, до мельчайших деталей. Стремительно приближающийся асфальт. Падения он не ощутил, зато почувствовал великое множество запахов – пыль, бензин, резина, моча. Обездвиженный, он утратил способность говорить, но все слышал. Сопенье Тортелла, которого он придавил. И полный ужаса голос водителя:

– Господин бургомистр!

А потом крик Тортелла:

– Каси, беги, беги!

Они почти добрались, всего какой-то метр – и они оказались бы в укрытии, за машиной. Ленокс пытался что-то сказать, название животного, но будто онемел. Он попробовал поднять руку. Нет, он мертв. Вскоре его душа воспарит, и он посмотрит на собственное тело сверху. Один метр. Ленокс услышал шаги и увидел склонившегося водителя, который помогал Тортеллу выбраться.

– Я отведу вас в машину, господин бургомистр!

Еще один шлепок, Ленокса ослепило, он заморгал и отметил, что, по крайней мере, глаза закрыть еще может. Лежавший рядом водитель смотрел в небо. Вот только лоб у него куда-то исчез.

– Черепаха, – прошептал Ленокс.

– Что-что? – пропыхтел снизу Тортелл.

– Ползи. Я твой панцирь.

– Водитель устранен. – Олафсон вставил новый патрон в магазин.

– Давай быстрее. Тортелл сейчас спрячется за машиной, – сказал Сейтон, – а мальчишка сваливает.

Олафсон перезарядил автомат, уперся прикладом в плечо и прищурил глаз.

– Мальчишка на прицеле.

– Плевать на мальчишку! – зашипел Сейтон. – Стреляй в Тортелла!

Сейтон заметил, что дуло пистолета ходит ходуном, Олафсон моргнул, и с ресницы упала капля пота.

– Шеф, я его не вижу.

– Все, поздно! – Сейтон ударил ладонью по бордюру. – Они за машиной! Быстро вниз! Надо с ними разобраться.

Тортелл выполз из-под Ленокса и застонал. Ленокс перевернулся и вытянулся на мокром асфальте. Беспомощный, он лежал на спине и смотрел на собственные ноги, выглядывающие из-за колес. А потом Тортелл схватил его и втянул за лимузин.

Взвизгнули шины. К ним приближалась какая-то машина. Ленокс заглянул под лимузин, но увидел лишь лежащее с другой стороны тело водителя. Рядом с Леноксом, привалившись спиной к машине, сидел Тортелл. Ленокс попытался открыть рот и сказать, чтобы Тортелл лез в машину и уезжал, спасал свою шкуру. Но ничего не выходило, все та же старая история, вся его жизнь была такой: у него никак не получалось сделать то, чего хотели разум и сердце.

Совсем рядом притормозила какая-то машина.

Хлопанье дверей.

И шаги по мокрому асфальту.

Ленокс попробовал повернуть голову, но не смог. Краем глаза он увидел чьи-то ноги и опущенное дуло пистолета. Ну вот и все. Леноксу вдруг стало удивительно легко.

Ноги сделали шаг в его сторону. Кто-то прижал пальцы к его шее. Значит, не хотят лишний раз шуметь и решили, что лучше будет удушить его. Ленокс посмотрел на ноги. Таких остроносых охотничьих полусапог уже давно не носят.

– Он мертв, – проговорил кто-то удивительно знакомый из-за машины.

– Тортелл не пострадал, – откликнулся человек, сжимающий Леноксу горло. – Ленокс не двигается, но пульс есть. Откуда они стреляли?

– С парковки. С верхнего этажа, – всхлипнул Тортелл, – Ленокс спас меня.

Спас?

– Малькольм, иди сюда!

Человек убрал руку, и перед глазами Ленокса появилось лицо.

Дуфф. Это он смотрел ему прямо в глаза.

– Он в сознании? – послышался откуда-то сзади женский голос. Кетнес.

– Парализован или шок, – ответил Дуфф, – глаза открыты, но он не шевелится и молчит. Ему надо в больницу.

– Там машина, – сказал еще кто-то. Судя по голосу, совсем молодой парень. – Выезжает с парковки.

– Похоже, гвардейская. – Дуфф поднялся и вскинул ружье.

Несколько секунд все молчали, а шум мотора постепенно стих.

– Пусть уезжают, – сказал Малькольм.

– Каси… – проговорил Тортелл.

– Что?

– Найдите Каси.

Каси бежал. Сердце колотилось в горле, подошвы стучали об асфальт, все быстрее и быстрее, в ритм песне, которая начинала звучать у него в голове каждый раз, когда он боялся. «Help!»

Каси уже почти залез в машину, когда услышал хлопок и увидел дыру в куртке белобрысого полицейского. Потом тот упал, а папа приказал Каси бежать.

Каси машинально побежал туда, где вырос – вниз, к речке. К развалинам полусгоревшего дома, где они в детстве играли с друзьями. Крысиный дом – так они его называли.

Сгоревший каменный дом был белым, с черными полосками сажи вокруг дверных и оконных проемов, похожий на густо накрашенную проститутку. Здесь, внизу, возле реки, маленькие домики были выстроены тесно, словно пытались найти друг у друга защиту. Кроме одного. Этот деревянный дом с выкрашенными в синий стенами стоял чуть на отшибе, словно изгой. Каси продрался сквозь камыши, вбежал внутрь, туда, где прежде была кухня и где сейчас остались лишь воняющие мочой стены с нацарапанными на них ругательствами. По узенькой лестнице Каси спустился в спальню. На одной из кроватей валялся полусгнивший матрас. Когда-то Каси и сам лежал на нем – именно здесь, среди дохлых крыс и пустых бутылок, он впервые поцеловал девушку. Как-то раз, когда ему было десять или одиннадцать, они с друзьями пришли сюда на закате солнца и, кашляя и отплевываясь, выкурили свою первую сигарету, глядя на крыс, деловито бредущих к пересохшему руслу реки. Возможно, они пришли сюда специально, чтобы умереть.

Может, ему лучше будет вернуться? Нет, папа велел ему бежать оттуда. И этот белобрысый, Ленокс, он же полицейский, значит, в полиции известно о готовящемся покушении на бургомистра.

Надо просто спрятаться и пересидеть, а когда все закончится, вернуться домой.

Каси открыл большой платяной шкаф, залез внутрь и закрыл дверцы. Он вжался затылком в стенку шкафа и проиграл в голове мелодию. «Help!» Каси вспомнил фильм, где «Битлз» бегали по городу и подшучивали друг над другом, коротенький смешной фильм о мире, где не существовало зла. Здесь его, Каси, найдут, только если будут точно знать, где искать. К тому же он никакой не бургомистр, а обычный мальчишка, который за всю жизнь если что и натворил, так это выкурил тайком пару сигарет, распил с другими мальчишками полбутылки виски и целовался с чужими девчонками.

Теперь его сердце билось медленнее.

Каси прислушался. Ничего. Придется посидеть тут еще немного. Дыхание восстановилось, он перестал хватать ртом воздух. Одежды этот платяной шкаф не видал уже много лет. И тем не менее Каси чувствовал ее запах. Запах, призрак чужой жизни. Бог знает, куда делись эти люди. Мама говорила, что в этом доме жила неблагополучная семья. Что они пили, дрались и чего похуже. Что ему, Каси, следует благодарить судьбу за то, что у него есть любящий папа, который никогда не поднимал на него руку. И Каси благодарил судьбу. Никто не знал, что его папа – бургомистр, и сам он никому об этом не рассказывал – ни тем, кто звал его безотцовщиной, ни другим безотцовщинам, ни разу не видевшим своих отцов, а порой и не знавшим, кто их отец. Таких Каси жалел. Однажды Каси сказал папе, что придет время, и он поможет им. Им и всем тем, кому после закрытия «Эстекса» пришлось нелегко. В ответ папа не погладил его по голове и не засмеялся, как поступили бы другие отцы. Он серьезно выслушал Каси и сказал, что если тот действительно захочет им помочь, то может рассчитывать на его поддержку. И кто знает, может, в один прекрасный день Каси и сам станет бургомистром, мир видал и не такие чудеса – вот как папа сказал. И назвал его Тортеллом-младшим.

Но мир оказался совсем другим. В нем нет места добрым поступкам и смешным коротким фильмам с музыкой. И помочь никому невозможно. Ни отцу, ни матери, ни другим детям. Только самому себе.

Автобус перед ними остановился, и Олафсон резко затормозил. На остановку высыпали люди – в основном девушки. Нарядные и красивые. Субботний вечер. Ему тоже хотелось выпить пива и оправиться с девушкой на танцы. Напиться и танцевать до упаду, чтобы лицо водителя стерлось из памяти. Сидевший рядом Сейтон протянул руку и выключил радио, по которому как раз передавали песню Линды Томпсон «I want to see the bright lights tonight».

– Откуда они вообще взялись? Дуфф. Малькольм. Кетнес. А этот сопляк, похоже, сын Банко.

– Назад, в Управление? – спросил Олафсон, втайне надеясь, что субботний вечер еще можно спасти.

– Нет, рано еще, – ответил Сейтон, – надо отыскать мальчишку.

– Сына Тортелла?

– Не хочу возвращаться к Макбету с пустыми руками, а этот мальчишка нам еще может пригодиться. Сверни налево. И помедленнее.

Олафсон свернул на узкую улочку и взглянул на Сейтона, а тот опустил стекло и потянул носом воздух. Олафсон хотел было спросить, откуда Сейтону известно, куда именно убежал мальчишка, но промолчал. Если этот человек способен вылечить раненое плечо, положив на него руку, то уж наверняка может и беглеца по запаху выследить. Выходит, что он, Олафсон, боится своего нового начальника? Может, и так. Во всяком случае, Олафсон нередко задавался вопросом, не зря ли пошел на ту сделку. Но он же не знал в тот момент, к чему все это приведет. Хирург в больнице показал ему рентгеновские снимки плечевой кости и сказал, что пуля раздробила сустав и что теперь он, Олафсон, инвалид и должен забыть о работе снайпера. Всего за несколько минут хирург отнял у Олафсона все, о чем тот когда-либо мечтал. Поэтому, когда Сейтон предложил ему сделку в обмен на вылеченный сустав, раздумывал Олафсон недолго. Да он и не надеялся особо, ведь вряд ли кому-то под силу всего за сутки вылечить такое. И терять ему все равно нечего: он уже принес клятву гвардии, поэтому то, о чем просил Сейтон, Олафсон уже частично выполнил.

Нет, жалеть об этом поздно. Достаточно вспомнить о том, что случилось с Ангусом. Этот идиот предал гвардию, предал единственное и самое дорогое, что у них было. Крещены огнем, венчаны кровью – это вам не шуточки, а их жизнь, настоящая, во всей ее красе. Другая жизнь ему не нужна. Только эта, в которой его поступки наполнены смыслом, а сам он что-то значит. Хотя бы для своих товарищей. Даже когда в их действиях он не видел никакого смысла. Потому что не их эта работа – думать и копаться в себе. И зря дурак Ангус полез не в свое дело. Не иначе, крыша поехала. Ангус и его подговаривал, но Олафсон, естественно, послал этого придурка куда подальше. Предать гвардию – как это ему вообще в голову пришло? А Ангус посмотрел на него и спросил, как ему удалось так быстро вылечиться. И еще сказал, что огнестрельные раны за пару дней не зарастают. Но Олафсон не ответил, а просто взял и выставил его за дверь.

Улица закончилась. Они подъехали к руслу реки.

– Горячо, – сказал Сейтон, – выходим.

Они вышли из машины и направились к трущобам, протянувшимся между рекой и дорогой. Останавливаясь возле каждого дома, Сейтон втягивал носом воздух. Возле выкрашенного в красный дома он резко замер.

– Сюда? – спросил Олафсон.

Фыркнув, Сейтон громко сказал:

– Шлюха!

И зашагал дальше. Они прошли мимо сгоревшего каменного дома, гараж с решетчатыми воротами и остановились перед синим деревянным домом, на крыльце которого сидела кошка.

Сейтон вновь замер.

– Сюда, – сказал он.

– Сюда?

Каси посмотрел на часы. Их подарил ему отец, стрелки и цифры светились в темноте зеленым светом. Каси казалось, что именно так светятся ночью волчьи глаза в лесу. Прошло больше двадцати минут. Он был уверен, что, когда выбежал с парковки, за ним никто не гнался: он несколько раз оборачивался и погони не заметил. Самое страшное позади, этот район он знает как свои пять пальцев, поэтому сюда и прибежал. Отсюда надо дойти до моста Пенни и сесть на двадцать второй автобус, который едет на запад. Домой. И там его будет ждать папа. Он его ждать. Каси замер. Ему послышалось? Или лестница и впрямь скрипнула? Кроме нее, после пожара в доме не уцелело ничего деревянного. Каси не знал почему, но, когда дул сильный ветер или погода менялась, лестница скрипела. А еще она скрипела, когда по ней кто-то шел. Каси затаил дыхание. Прислушался. Нет. Это от ветра.

Каси медленно досчитал до шестидесяти.

А потом толкнул дверцу шкафа ногой.

И поднял голову.

– Ты боишься, – проговорил стоявший перед шкафом человек. – Спрятаться в шкафу – это ты хорошо придумал. Запаха снаружи не осталось. Почти. – Он развел руки в стороны и с наслаждением вдохнул. – Но сейчас здесь пахнет твоим страхом, мальчик.

Каси моргнул. Мужчина был тощим, а глаза его напоминали стрелки на часах. Глаза волка. И еще он был старым. Не то чтобы он выглядел старым – Каси просто чувствовал, что мужчина перед ним очень-очень стар.

– Помо… – закричал было Каси, но мужчина выбросил вперед руку и схватил его за горло.

У Каси перехватило дыхание, и он подумал, что теперь знает, зачем пришел сюда. Он пришел сюда умереть. Как крыса.

Глава 39

Дуфф взглянул на часы, зевнул и уселся поудобнее, вытянув длинные ноги так, что они почти преградили больничный коридор. Он перехватил взгляд Кетнес.

– Ты был прав, – сказала она.

– Мы оба были правы, – ответил он.

Еще и часа не прошло с того момента, как он вернулся в стоявшую на Пятнадцатой улице машину и сообщил, что Макбет ускользнул от него. И что Макбет что-то замышляет, так как сказал, что бургомистру недолго осталось.

– Он хочет убить бургомистра, – догадался Малькольм, – и занять его место. Макбет совсем спятил.

– Как это?

– Законы Кеннета. Если бургомистр умирает или вводит чрезвычайное положение, власть переходит к комиссару полиции. Надо предупредить Тортелла.

– Святой Георгий, – вспомнила Кетнес. – Сейтон в больнице!

– Поехали, быстро! – скомандовал Дуфф, и Флинс нажал на газ.

Добравшись до больницы за двадцать минут, они остановились перед входом и услышали первый выстрел.

Дуфф закрыл глаза. Ночью он не спал, и если бы все шло по плану, то Макбет сейчас должен был бы сидеть в Файфе за решеткой.

– Вот они, – сказала Кетнес.

Дуфф открыл глаза. По коридору к ним шли Тортелл и Малькольм.

– Врачи говорят, что Ленокс будет жить, – сказал Малькольм, садясь на стул, – он в сознании, может говорить и двигать руками. Но нижнюю часть туловища парализовало – по всей видимости, навсегда. Пуля задела позвоночник.

– Застряла в позвоночнике, – поправил его Тортелл, – а иначе она прошла бы его тело насквозь и убила меня заодно.

– Там, в приемной, его семья, – сказал Малькольм. – Они его навестили, но врач сказал, что на сегодня хватит. Ему вкололи морфин, и теперь он отдыхает.

– Есть новости о Каси? – спросила Кетнес.

– До дома он еще не добрался, – ответил Тортелл, – но в городе Каси прекрасно ориентируется. Возможно, пошел к друзьям или знакомым или просто спрятался где-нибудь. За него я не беспокоюсь.

– Уверены?

Тортелл нахмурился:

– Да. Пока не беспокоюсь.

– Что будем делать? – спросил Дуфф.

– Дождемся, когда семья Ленокса уйдет, – сказал Малькольм. – Тортелл уговорил врача, и тот разрешит нам на две минуты заглянуть к нему в палату. Нам нужно официальное признание Ленокса, причем как можно быстрее, и тогда Капитоль даст разрешение на арест Макбета.

– А наших свидетельских показаний недостаточно? – спросил Дуфф.

Малькольм покачал головой:

– Никому из нас Макбет не угрожал, и никто из нас не слышал, как Макбет отдает приказ об убийстве.

– А как же шантаж? – вступила в разговор Кетнес. – Бургомистр, вы рассказывали, как играли в «Инвернессе» в блек-джек, и Макбет с Леди пытались заставить вас отказаться от выборов – предлагали вам акции «Обелиска» и угрожали возбудить против вас дело о растлении несовершеннолетних.

– В моей сфере это называется давлением, – ответил Тортелл, – и едва ли это уголовно наказуемо.

– Выходит, Макбет прав? – спросил Дуфф. – И предъявить ему нечего?

– Будем надеяться, что Ленокс нам поможет, – сказал Малькольм. – Кто из вас пойдет к нему?

– Я, – сказал Дуфф.

Малькольм задумчиво посмотрел на него.

– Ладно. Но тебя или меня кто-нибудь непременно вот-вот узнает и забьет тревогу.

– Я знаю, как Ленокс себя ведет, когда врет, – сказал Дуфф, – и ему известно, что я об этом знаю.

– И ты сможешь убедить его признаться в соучастии и тем самым…

– Да, – сказал Дуфф.

– Убедить иначе, не так, как того байкера, Дуфф.

– Шеф, это был не я. Точнее, я больше не тот человек.

– Точно?

– Точно.

Малькольм пристально посмотрел Дуффу в глаза.

– Ладно. Тортелл, Дуфф пойдет с вами, хорошо?

Дуфф поднялся, и Кетнес быстро сжала ему руку.

– Скажите, – обратился Дуфф к Тортеллу, когда они шли по коридору, – когда Макбет предъявил вам ультиматум, почему вы сразу не сказали, что Каси ваш сын?

Тортелл пожал плечами:

– Представьте, что в вас целятся. Вы станете сообщать тому, кто целится, что ружье не заряжено? Ведь в этом случае они лишь постараются найти другое ружье.

Врач ждал возле двери в палату и, увидев их, осторожно открыл ее.

– Только он, – Тортелл показал на Дуффа, и тот вошел внутрь.

Ленокс был белее подушки, на которой лежал. Из его тела торчали трубки, тянувшиеся к подвешенным капельницам и тихо попискивающим приборам. Он смотрел на Дуффа, широко открыв глаза и рот, и был похож на ребенка. Дуфф снял шапку и очки.

Ленокс заморгал.

– Нам нужно, чтобы ты официально признался, что за этим стоит Макбет, – сказал Дуфф. – Признаешься?

Изо рта Ленокса тоненькой струйкой сочилась слюна.

– Слушай, Ленокс, у меня две минуты, и я…

– За этим стоит Макбет, – проговорил Ленокс. Голос его был хриплым и усталым, словно Ленокс вдруг постарел на двадцать лет, но взгляд прояснился. – Он приказал Сейтону, мне и Олафсону убить Тортелла. Потому что ему нужна власть над городом. И потому что думает, будто Тортелл – осведомитель Гекаты. Но тут он ошибается.

– И кто же осведомитель?

– Я скажу тебе в обмен на услугу.

Дуфф медленно выпустил воздух через ноздри и постарался не сорваться.

– По-твоему, я тебе чем-то обязан?

Ленокс закрыл глаза, и Дуфф увидел, как из-под века у него выкатилась слеза. Видимо, раны причиняли сильную боль.

– Нет, – едва слышно прошептал Ленокс.

Дуфф подался вперед. Изо рта у Ленокса шел неприятный сладковатый запах, похожий на запах ацетона, который распространяют вокруг больные сахарным диабетом.

– Осведомитель Гекаты – это я.

– Ты? – Его слова прозвучали настолько нелепо, что Дуфф не поверил.

– Да. По-твоему, почему мы столько лет не могли его поймать? Почему Геката всегда опережал нас?

– То есть ты шпионишь на…

– Гекату и Макбета. Но Макбет ничего не подозревает. Поэтому я точно знаю, что Тортелл на Гекату не работает. И на Макбета тоже. Вот только Гекату предупредил не я, а значит, у него есть и другие осведомители. Кто-то, особенно приближенный к Макбету.

– Сейтон?

– Может, и он. А может, это не мужчина.

– Значит, женщина? Почему ты так решил?

– Не знаю. Это некто невидимый, просто существующий рядом с ним.

Дуфф медленно кивнул, поднял голову и посмотрел в окно, в ночную темноту.

– И какие ощущения?

– В смысле?

– После того, как признаешься в предательстве. Тебе легче? Или теперь, когда твоя вина облечена в слова, она неоспорима и от этого еще тяжелее?

– А зачем тебе?

– Потому что иногда я и сам об этом думал, – ответил Дуфф. Небо над городом было темным, и ответа оно не давало. Ни ответа, ни знака. – Что я почувствую, если расскажу обо всем родным.

– Ты же так и не рассказал, – прошептал Ленокс. – Нам легче самим принять страдания, чем причинить боль им. Но ты не успел сделать выбор.

– Успел. Каждый день успевал. Я изменял ей…

– Дуфф, ты поможешь мне?

Дуфф очнулся. Голос Ленокса выдернул его из путаницы мыслей, и Дуфф моргнул. Ему надо выспаться. И побыстрее.

– Чем?

– Сделай для меня кое-что. Подушка. Положи ее мне на лицо и надави посильнее. Все решаат, что я умер от кровопотери. А моим детям ты скажешь, что их отец, убийца и предатель, перед смертью раскаялся.

– Я…

– Дуфф, ты понимаешь меня лучше всех. Ты понимаешь, что можно отчаянно любить, но все равно предать тех, кого любишь. А потом ничего не изменишь. Ты можешь поступить правильно, но ты уже опоздал.

– Например, спасти жизнь бургомистру.

– Но, Дуфф, разве этого достаточно? – Ленокс засмеялся, но его лающий смех превратился в кашель. – Последний достойный поступок, который со стороны выглядит жертвой, но который совершен ради того, чтобы грешника простили и открыли перед ним райские врата. Слишком дорого за одну жертву, Дуфф. Ты же не думаешь, что сможешь когда-нибудь искупить все грехи?

– Нет, – ответил Дуфф, – не думаю. Но я могу начать с того, что прощу тебя.

– Нет! – не поверил Ленокс.

– Да.

– Ты не можешь… Не надо, не… – Он умолк. Дуфф посмотрел на Ленокса, на мелкие прозрачные слезы на бледных щеках.

Дуфф вздохнул.

– Но могу и не прощать – при одном условии, Ленокс.

Ленокс кивнул.

– Если сегодня вечером ты выступишь по радио, во всем признаешься и снимешь все обвинения с Малькольма.

Ленокс медленно поднял руку и вытер слезы, а потом дотронулся своей мокрой ладонью до руки Дуффа:

– Позвони Присцилле и попроси ее приехать.

Дуфф кивнул и поднялся. В последний раз посмотрел на Ленокса. Кто же перед ним – человек, навсегда изменившийся или просто отыскавший наиболее простой выход?

– Ну что? – увидев Дуффа, сидевший в коридоре Тортелл встал.

– Он подтвердил, что за попыткой покушения на вас стоит Макбет, и он согласен дать интервью, – ответил Дуфф, – но у Гекаты есть осведомитель – кто-то, приближенный к Макбету. Возможно, это сотрудник Управления…

– Это уже неважно, – заявил Тортелл, быстро шагая по коридору. – Теперь, когда Ленокс дал показания, с Макбетом покончено! Я позвоню в Капитоль и потребую официального ордера на его арест.

К ним подбежала медсестра:

– Господин бургомистр…

– Да?

– Вам звонила Агнес, ваша экономка. Просила передать, что Каси домой так и не пришел.

– Спасибо, – поблагодарил Тортелл и зашагал дальше. – Наверняка пошел к друзьям и решил там пересидеть, пока все не уляжется.

– Скорее всего, – согласился Дуфф, – экономка…

– А что с ней?

– Мы никогда не держали экономку, но я полагаю, что со временем ты начинаешь считать ее частью дома. Когда она рядом, ты говоришь обо всем, что у тебя на уме, и ничего не скрываешь, верно?

– Агнес? Ну да. Во всяком случае, когда я понял, что могу на нее положиться, я совершенно перестал опасаться. Но это произошло не сразу.

– И тем не менее мы не можем полностью доверять другому человеку, не зная, что он думает и чувствует, правда?

– Хм. Вы о Присцилле, секретарше Макбета? Думаете, она…

– Присцилла? – удивился Дуфф. – Нет. Как вы сами сказали, доверие возникает не сразу.

– Тогда о ком вы?

– Вы рассказывали, что играли в блек-джек, когда Макбет с Леди поделились с вами планами убийства Гекаты. Разве вы в тот момент были втроем?

– Я не совсем понимаю…

– Блек-джек – для этой игры нужен крупье, верно?

– Джек?

– Да, Леди? – Джек отдернул руку, которую будто бы случайно положил на широкую спину Билли. Они как раз склонились над журналом регистрации постояльцев, и Джек объяснял новенькому, как регистрировать гостей.

– Мне нужно поговорить с тобой, Джек. Зайдешь ко мне?

– Конечно. Билли, справишься?

– Сделаю все, что в моих силах, господин Бонус.

Джек улыбнулся, понимая, что уже чересчур долго смотрит этому мальчику прямо в глаза, и пошел следом за Леди.

– Как тебе новенький? – спросила Леди, когда Джек нагнал ее.

– Пока еще непонятно. Молодой и неопытный, но не безнадежный.

– Хорошо. Нам еще нужны двое официантов, но те, что приходили сегодня на собеседование, никуда не годятся. Как молодежь собирается выживать в этом мире, если они не желают ничему учиться? Они что, думают, что им все на блюдечке принесут?

– Это верно, – согласился Джек. Придерживая дверь своего номера, Леди пропустила Джека внутрь. Он обернулся как раз в тот момент, когда Леди опустилась на стул и зарыдала.

– Леди?! Что случилось?

– Лили, – прошептала она, – Лили. Он так сказал.

– Лилия? В смысле, цветок?

Леди закрыла лицо руками и зарыдала. Джек растерялся. Он шагнул было к ней, но замер.

– Расскажете… расскажете мне?

– Нет! – выкрикнула она и судорожно вздохнула: – Нет, не желаю ничего рассказывать! Я все уже рассказала доктору Альсакеру. Ты знал, что он сумасшедший? Он сам признался. А еще сказал, что его работе это не вредит, скорее наоборот. Слова мне не нужны, Джек. Я их все уже слышала. Мои собственные или чужие – ими меня больше не вылечить. Мне нужно лекарство, – она шмыгнула носом и осторожно вытерла слезы тыльной стороной ладони, – обычное лекарство. Без него я не стану той, кем должна быть.

– Кем?

– Леди, – она посмотрела на влажную руку, – той, которая живет и отправляет на смерть. Но Макбету лекарство больше не требуется, и поэтому мне тоже ничего не перепадает. Ты только вдумайся – он оказался сильнее меня! Так что придется тебе, Джек, сходить мне за лекарством.

– Леди…

– А иначе здесь все пойдет прахом. Детский плач, Джек. Я все время его слышу. Когда хожу по залу, болтаю и улыбаюсь, – на ее глазах вновь выступили слезы, – болтаю и смеюсь, громко, чтобы не слышать ребенка. Но я больше не могу. Он знает, как ее звали. Знает, что я сказала, когда прощалась с ней.

– Вы о чем?

– Геката. Он знает. Она удивленно смотрела на меня, а я разбила ей голову. «В другой жизни, крошка Лили», – сказала я тогда. Я ни одной живой душе об этом не рассказывала. Никогда! По крайней мере, в здравом уме! Хотя… возможно, во сне. Возможно, ночью, когда я бродила по коридору… – Она умолкла и нахмурилась, словно припоминая что-то.

– Гипноз, – сказал Джек, – вы рассказали под гипнозом. Геката узнал об этом от доктора Альсакера.

– Под гипнозом? – Она медленно кивнула. – Ты правда так думаешь? Что меня предал Альсакер? Значит, ему за это заплатили, верно?

– Леди, человеку свойственна жадность. Если бы не она, человечество проиграло бы в борьбе за выживание. Достаточно посмотреть на то, что вы сами успели создать.

– По-твоему, своим успехом я обязана жадности?

– Не до денег. По-моему, разные люди бывают жадными по-разному. Одним хочется власти, другим – секса, третьим – еды, четвертым – любви, знаний, страха…

– А чего хочется тебе, Джек?

– Мне? – Он пожал плечами. – Мне хочется, чтобы у нас было побольше довольных веселых гостей. Да, я жаден до чужой радости. До вашей, например. Я счастлив, когда вы радуетесь.

Она пристально посмотрела на него, а затем встала, подошла к зеркалу и взяла расческу.

– Джек…

Что-то в ее голосе ему не понравилось, однако он смело посмотрел на нее в зеркало:

– Да, Леди?

– Я думала, тебе известно, что такое одиночество.

– Так и есть.

Она принялась расчесывать длинные рыжие волосы, отпугивающие или притягивающие мужчин.

– А знаешь, что хуже одиночества? Когда тот, кого считаешь своим ближайшим другом, вдруг оказывается чужим, – расческа запуталась в густых, непослушных волосах, однако Леди упрямо тянула ее вниз, – когда тебя все время предают. Можешь себе представить, каким одиноким себя тогда чувствуешь, а, Джек?

– Нет, Леди, даже не представляю.

Джек смотрел на нее, не зная, что предпринять.

– Тогда радуйся, Джек, что тебя никто еще не успел предать. – Она отложила в сторону расческу и протянула ему несколько купюр. – Ты – рыба-прилипала, чересчур маленькая, чтобы тебя предали, ты способен лишь сам предавать. Акула позволяет тебе присосаться к ней, потому что ты очищаешь ее от других, более скверных паразитов. И в благодарность за это она таскает тебя по большому океану. Вот так вы и плаваете, принося друг другу пользу, и кто-то из вас может принять ваши отношения за дружбу. Но потом рядом вдруг оказывается другая акула – более крупная и энергичная. Ступай, Джек, купи мне зелья.

– Вы уверены, Леди?

– И попроси там чего-нибудь посильнее. От чего отрастают крылья. От чего можно взлететь так высоко, что, если упадешь, разобьешь голову. Потому что зачем вообще жить в таком холодном мире, где у тебя нет ни единого друга?

– Хорошо, Леди, я постараюсь.

Он вышел и бесшумно прикрыл за собой дверь.

– О, я уверена, ты знаешь, где искать, Джек Бонус, – прошептала она, глядя в зеркало, – и передавай привет Гекате, – еще одна слеза медленно покатилась по влажному соленому следу от прежних слез, – мой милый, добрый Джек. Бедняжка Джек.

– Господин Ленокс?

Открыв глаза, Ленокс посмотрел на часы. До полуночи оставалось всего полтора часа. Веки не слушались. Ленокс выпросил дополнительную дозу морфина и теперь хотел лишь спать, пусть даже сном преступника и предателя.

– Господин Ленокс.

Он вновь открыл глаза и увидел руку, сжимающую микрофон, а за ней маячило что-то желтое. Ленокс сосредоточился. На стуле возле кровати сидел человек в желтом дождевике.

– Ты? – прошептал Ленокс. – Из всех журналистов они выбрали тебя?

Уолт Кайт поправил очки.

– Тортелл с Малькольмом и все остальные… Он не знают, что я… что я…

– Марионетка Макбета? – с трудом оторвав от подушки голову, Ленокс огляделся, но, кроме них, в палате никого не было. Он потянулся к кнопке вызова врача, но репортер отвел его руку в сторону.

– Не надо, – спокойно проговорил Кайт.

Ленокс попытался подтянуть руку к себе, но сил у него не хватило.

– Хочешь скормить меня Макбету? – усмехнулся Ленокс. – Как ты скормил нам Ангуса?

– Ленокс, у меня не было другого выхода, как и у тебя. Он угрожал моим родным.

Ленокс сдался и откинулся на подушку:

– И что ты мне приготовил? Нож? Яд?

– Да. Вот этот, – Кайт помахал микрофоном.

– И этим ты обираешься меня убить?

– Не тебя. Макбета.

– Как это?

Уолт Кайт отложил в сторону микрофон, расстегнул дождевик и протер запотевшие очки.

– Когда Тортелл позвонил мне, я понял, что у них достаточно докзательств против Макбета. Тортелл уговорил врачей дать мне пять минут, поэтому нам с тобой надо поторопиться. Расскажи обо всем, и я поеду в студию и выпущу программу в эфир, прямо сейчас, безо всякой редактуры.

– Посреди ночи?

– Я успею до полуночи. Достаточно, если хоть кто-то ее услышит. И узнает твой голос. Слушай, я нарушаю принципы журналистской этики и отказываюсь проверять твои слова, потому что хочу спасти…

– Собственную шкуру, – сказал Ленокс, – хочешь опять перебежать на другую сторону. Чтобы играть за победителей.

Кайт открыл рот. И снова закрыл его. Сглотнул. И заморгал.

– Признай это, Кайт. Это не так тяжело, ты не один такой. Мы с тобой не герои. Мы обычные люди, которые, возможно, слишком сильно мечтали стать героями, но которым пришлось выбирать между жизнью и принципами. И мы сделали выбор, свойственный самым обычным людям.

Кайт улыбнулся:

– Ты прав. Я был напыщенным ханжой, высокомерным и трусливым.

Ленокс вздохнул:

– А если бы тебе дали возможность, думаешь, ты поступил бы иначе? – Леноксу казалось, что теперь за него говорил морфин. – Если бы у тебя появился шанс, думаешь, ты поступил бы иначе?

– В смысле?

– Ты стал бы другим человеком? Заставил бы себя принести в жертву нечто большее, чем твое собственное самолюбие?

– Что, например?

– Ты смог бы поступить как настоящий герой, зная, что для этого придется пожертвовать славой уважаемого репортера Уолта Кайта?

Макбет закрыл глаза. Ему хотелось проснуться, избавиться от очередного дурного сна и бесконечной ночи. В шкафу позади него стояло радио, и раскатистое «р» говорящего отдавалось в ушах пулеметным стрекотом.

– Итак, старший инспектор Ленокс, обобщим рассказанное вами. Вы утверждаете, что комиссар Макбет стоит за убийствами комиссара полиции Дункана и старшего инспектора Банко, а также массовым убийством байкеров, называющих себя Рыцарями севера, расстрелом семьи старшего инспектора Дуффа и расправой над лейтенантом Ангусом, в которой, выполняя приказ Макбета, принимали участие вы сами и старший инспектор Сейтон. Ранее сегодня днем комиссар полиции Макбет вместе с начальником гвардии старшим инспектором Сейтоном и лейтенантом Олафсоном совершил неудачную попытку покушения на бургомистра Тортелла.

– Верно.

– На этом я хотел бы поблагодарить старшего инспектора Ленокса, который сейчас находится в больнице Святого Георгия. Считаю своим долгом подчеркнуть, что так как данная запись сделана при свидетелях, она может использоваться в суде в том случае, если Ленокс тоже будет убит. Ну, а теперь, мои дорогие радиослушатели, я, Уолт Кайт, хочу признаться в своей причастности к убийству лейтенанта Ангуса. Я пожертвовал вашим доверием ради Макбета, комиссара полиции и убийцы. Угрозы в адрес меня самого и моих близких, безусловно, являются смягчающим вину обстоятельством, и я собираюсь воспользоваться этим фактом во время судебного процесса надо мною. Однако то, что меня возможно запугать и сделать орудием в чужих руках, неприемлемо для моей профессии. Я предал сам себя, и я предал вас, а это означает, что сейчас вы слышите меня, репортера Уолта Кайта, в последний раз. Я буду скучать о вас сильнее, чем вы обо мне. Докажите, что вы лучше меня, – идите на улицу и свергните Макбета. Спокойной ночи, и да благословит Господь наш город.

Из колонок послышалась знакомая мелодия.

Макбет открыл глаза. Нет, он по-прежнему находился в своем кабинете, Сейтон все еще лежал на диване, а Олафсон сидел на стуле. И радио по-прежнему играло.

Макбет встал и выключил его.

– Ну что? – спросил Сейтон.

– Тсс, – прошипел Макбет.

– Ты что?

– Да помолчи же ты! – Макбет сжал пальцами переносицу. Он совсем вымотался, так, что утратил способность соображать. А соображать нужно было быстро – следующие несколько часов решат его судьбу. Пора было готовиться к битве за город.

– Мое имя, – сказал Олафсон.

– Ты о чем?

– По радио меня назвали по имени, – он глупо улыбнулся, – у меня еще ни про кого из родственников по радио не рассказывали.

Макбет вслушивался в тишину. Шум автомобилей, ровный гул моторов – куда он подевался? Город словно затаил дыхание.

Макбет встал:

– Пошли.

Они вошли в лифт и, спустившись в подвал, прошли мимо гвардейского знамени с красным драконом.

Сейтон открыл склад оружия и включил внутри свет.

Мальчик стоял на коленях между пулеметами, привязанный к сейфу, и испуганно смотрел на вошедших.

– Мы отведем его в «Инвернесс», – сказал Макбет.

– В «Инвернесс»?

– Здесь нам оставаться небезопасно, а из «Инвернесса» мы сможем крутить Тортеллом, как захотим.

– Кто это – мы?

– Мои последние сторонники. Те, кто получит особую награду, когда я одержу победу.

– Ты, я и Олафсон? Мы втроем против целого города?

– Положись на меня. – Макбет погладил Каси по голове, словно верную собаку. – Мы нужны Гекате, и он нас защитит.

– От всех остальных? – спросил Олафсон.

– Олафсон, у Гекаты целая армия помощников. Они такие же невидимые, как и он сам, но они существуют, они уже дважды спасали меня. А еще на нашей стороне сестры, «Гатлинги» и законы Кеннета. Когда бургомистр Тортелл согласится ввести чрезвычайное положение, город окажется в моих руках. Ну что? Верность и братство?

Олафсон прикрыл глаза.

– Крещены огнем, – прошепелявил он, и бетонные стены откликнулись в ответ тихим шипеньем.

Сейтон исподлобья посмотрел на них, а потом его тонкие губы медленно растянулись в широкой улыбке:

– Венчаны кровью.

Глава 40

Дуфф сидел в кресле в гостиной Тортелла и прислушивался. Остальные окружили его и Тортелла, прижимавшего к уху телефонную трубку. До полуночи оставалось две минуты. Атмосферное давление резко подскочило, и где-то вдалеке уже раздавались раскаты грома. Город готовился принять расплату за жаркий день. Время от времени бургомистр коротко отвечал «да» или «нет». Положив наконец трубку, он причмокнул губами, словно собирался разжевать все то, что только что услышал.

– Ну что? – не выдержал Малькольм.

– Есть хорошая новость, и есть плохая. Верховный судья Арчибальд говорит, что предоставленного нами материала достаточно, чтобы выписать федеральный ордер на арест Макбета, а значит, прислать сюда федеральную полицию. Это хорошая новость.

– А плохая? – спросил Малькольм.

– Дело это политическое и займет достаточно долгое время, – ответил Тортелл, – никому не хочется арестовывать комиссара полиции, особенно если обвинение окажется несостоятельным. Все, что у нас есть, – это интервью с Леноксом, который сам является соучастником убийства. Арчибальд говорит, что ему потребуется все его красноречие, но даже и в этом случае одобрение он получит не раньше завтрашнего вечера.

– Но, по крайней мере, – сказала Кетнес, – завтра все закончится. Надо продержаться ночь и еще несколько часов.

– Похоже, ты права, – согласился Малькольм. – Жаль, отпраздновать не получится. Обстоятельства не располагают.

– Как раз наоборот, – Тортелл повернулся к вошедшей в комнату экономке. – Во время войны чем больше были потери, тем сильнее была радость от победы. Агнес, шампанского.

– Хорошо, господин бургомистр, но вам опять звонят.

Тортелл просиял:

– Каси?

– К сожалению, нет, господин бургомистр. Господин Макбет.

Присутствующие переглянулись.

– Переведи звонок сюда, – попросил Тортелл.

Развалившись в кресле, Макбет поднес к уху трубку и посмотрел в потолок, на острый позолоченный шпиль на хрустальной люстре.

В опустевшем игровом зале он был один. Время от времени из мезонина доносился стук – это Сейтон с Олафсоном готовились к предстоящей битве. А Макбет сидел в полном одиночестве. Леди к нему не вышла.

Вернувшись из Управления, они сразу взялись за дело, но на то, чтобы выпроводить всех гостей и игроков, у них ушло полчаса. Они старались сохранять приличия, но игру необходимо было завершить, жетоны разменять, а некоторым гостям во что бы то ни стало приспичило допить заказанную выпивку, хотя им разрешили не платить за нее. Самые настырные кричали, что в субботний вечер им будет некуда пойти, и их в буквальном смысле вытолкали за дверь. Леди, конечно, придумала бы более изящный способ все уладить. Но Джек, отправленный за ней, вернулся ни с чем. Впрочем, ей действительно нужно было выспаться, ведь битва их ждала нелегкая. Они уже соорудили баррикады перед окнами и установили по обоим концам мезонина пулеметы.

– Тортелл слушает, – нарочито равнодушно проговорил бургомистр.

– Добрый вечер, бургомистр. У тебя все в порядке?

– Я еще жив.

– Неплохо, неплохо. Хорошо, что мы успели спасти тебя от покушения. Полагаю, что это дело рук Гекаты. Жаль, что водителю пришлось поплатиться жизнью. А у Ленокса, по всей видимости, из-за ранения помутился рассудок.

Тортелл коротко рассмеялся:

– Макбет, твое время закончилось, ты сам-то это понимаешь?

– Взрывы на крыше, стрельба посреди улицы, убийство комиссара полиции и покушение на бургомистра… Я звоню, чтобы посоветовать тебе срочно ввести в городе чрезвычайное положение.

– Нет, Макбет, этого не будет. Зато очень скоро мы получим ордер на твой арест.

– Ты вызвал подкрепление из Капитоля? Так я и думал. Но я вот-вот стану правителем этого города, и тогда у меня будет иммунитет. Комиссар Кеннет оказался намного более предусмотрительным, чем можно было предположить.

– Так ты хочешь править этим городом так, как он?

– В такие неспокойные времена лучше будет, если у штурвала будет стоять кто-то покрепче тебя.

– Макбет, ты спятил. С какой стати я должен вдруг вводить чрезвычайное положение и передавать власть в твои руки?

– А с такой, что у меня тут твой ублюдочный сынок, и если ты не послушаешься, я отрежу ему башку.

Макбет слышал, что у Тортелла перехватило дух.

– Поэтому спать ты, Тортелл, сегодня не пойдешь. У тебя есть несколько часов, чтобы подписать указ о введении чрезвычайного положения. Он должен вступить в силу до рассвета, и если я утром включу радио и не услышу о том, что в городе введено чрезвычайное положение, то Каси умрет.

Молчание. Макбету показалось вдруг, что рядом с Тортеллом стоит еще кто-то. По словам Сейтона, завершить операцию в Святом Георгии им помешали четверо, и трое из них – это Дуфф, Малькольм и Кетнес.

– Значит, ты хочешь убить моего сына. И как же ты собираешься жить с этим дальше, а, Макбет? – говорил Тортелл смело, но беспомощность скрыть ему не удалось.

Макбета накрыло отчаяние, к которому, как он вдруг осознал, он оказался не готов. Впрочем, он быстро стряхнул с себя это чувство. Голос бургомистра дрожал, а значит, он, Макбет, оказался прав: ради мальчишки Тортелл пойдет на все что угодно.

– Иммунитет. Чрезвычайное положение. Что-нибудь да придумаю, бургомистр.

– Я не о судебном обвинении говорю, а о твоей собственной совести. Ты превратился в чудовище, Макбет.

– Чтобы превратиться в кого-то, надо все время им быть, Тортелл. Ты сам тому доказательство, ты всегда готов продаться тем, кто больше заплатит.

– Макбет, ты слышишь – гремит гром? И ты все еще веришь в то, что день завтра будет ясным и солнечным?

– Да, Тортелл, потому что я приказал, чтобы день был солнечным. Но если ты мне не веришь, узнай, во сколько завтра восход, и сам все увидишь. Ну а теперь прощай… – Макбет положил трубку.

Кусочки хрусталя сверкали и переливались. Значит, люстра слегка раскачивается. Возможно, причина тому – теплый воздух, поднимающийся к потолку, а возможно, незаметные для человека колебания земной коры, а может, просто свет поменялся. Однако существовала и четвертая возможность. Не исключено, что он сам слегка изменил положение и теперь смотрит на люстру под другим углом. Макбет вытащил из кармана кинжал. Против пуль и брони он бессилен, но Леди права – лишь серебром можно отогнать привидений. Он уже несколько дней не видел ни Банко, ни Мередит, ни Дункана, ни того молодого байкера. Макбет поднял руку и погрозил кинжалом люстре.

– Джек!

Ответа не последовало.

– Джек! – крикнул он громче.

По-прежнему тишина.

– Джек! Джек! – отчаянно закричал он, так громко, что, казалось, горло вот-вот разорвется.

В дальнем углу зала открылась дверь.

– Вы звали, господин Макбет? – Голос Джека эхом разнесся по залу.

– Леди не проснулась?

– Нет, господин Макбет. Может, пора ее будить?

Макбет провел пальцем по лезвию ножа. Сколько он уже не притрагивался к наркотикам? И как же ему не хватает сна, крепкого, глубокого, без сновидений… Надо пойти к ней, лечь рядом и сказать, что они уезжают: «Ты и я, мы уезжаем отсюда, туда, где нет ни города, ни «Инвернесса», где не существует ничего и никого, кроме нас с тобой». Ей понравится, она согласится, ей хочется этого так же, как ему. Они заблудились, но путь назад существует, и они вернутся туда, откуда пришли. Ну конечно, этот путь есть, просто сейчас его не видно. Нужно поговорить с ней, и она покажет ему этот путь, поведет его за собой, как вела всегда. Так чего же он медлит? Что за странное предчувствие мешает ему подняться туда, почему он тянет время и сидит в этом холодном зале, когда мог бы лежать в объятиях любимой?

Макбет повернулся и посмотрел на мальчика, которого Сейтон привязал к блестящему шесту посреди комнаты. Надел на его тонкую длинную шею кожаный ошейник, совсем как на собаку. И теперь мальчишка неподвижно сидел на полу, как собака, и не сводил с Макбета больших коричневых глаз. Он глядел на него не отрываясь с того самого момента, как они пришли сюда.

Досадливо скривившись, Макбет вскочил.

– Пойдем разбудим ее, – сказал он.

Звук их шагов тонул в лежавшем на лестнице толстом ковре, и Макбету показалось вдруг, что они с Джеком – привидения. Подойдя к двери, Макбет вытащил связку ключей и долго пытался отыскать нужный. Он рассмаривал каждый из них, словно искал ответ на какой-то неведомый вопрос.

Наконец он отпер дверь и вошел внутрь. Свет был выключен, но через не до конца задернутые шторы в окно заглядывала луна. Макбет остановился и прислушался. Гром стих, и в наступившей темноте город будто притаился и выжидал.

Ее кожа была белой, почти бескровной, волосы рыжим веером разметались по подушке, а веки казались прозрачными.

Подойдя к ней, Макбет положил руку ей на лоб. Тепло еще не покинуло ее. Рядом с ней на кровати лежал листок бумаги. Макбет поднял его. Она оставила всего несколько строчек:

Макбет повернулся к замершему на пороге Джеку:

– Она не дождалась.

– Ч-что?

Макбет пододвинул к кровати стул и уселся на него. Не для того, чтобы быть к ней ближе, нет. Ее здесь уже не было. Просто стоять стало невыносимо.

Он услышал сдавленный стон Джека и понял, что тот увидел шприц, по-прежнему торчащий из ее вены.

– Она…

– Да. Она м-м-м-мертва.

– И сколько…

– Д-д-долго.

– Но я с ней разговаривал…

– Джек, она н-н-начала умирать в ту ночь, когда нашла в коробке труп ребенка. Она ненадолго притворилась живой, но это были лишь предсмертные судороги. Она вспомнила собственного ребенка и решила, что смерть воссоединит их. Мы потеряли ее, когда она поверила в сладкую сказку о том, что там, по ту сторону, нас ждут наши любимые.

Джек подошел поближе:

– А вы это не верите?

– Когда на дворе ясный солнечный день, то не верю. Но в нашем городе солнца не бывает, поэтому мы согласны на любые утешения. Так что чаще всего я тоже верю. – Макбет прислушался к себе, удивляясь, что не чувствует ни печали, ни горя.

Возможно, он уже давно знал, что закончится все именно так. Знал и закрывал глаза. И сейчас ему осталась лишь пустота. Он сидел в зале ожидания, единственный пассажир, но его поезд не пришел. Даже о прибытии уже сообщили, а он все равно не пришел. Что же делать пассажиру? Ждать. Идти ему некуда, поэтому придется довольствоваться тем, что у него есть, и ждать, что будет.

Макбет вновь взял в руки записку.

Глава 41

Дуфф, Малькольм и завхоз спускались на лифте в подвал Главного управления полиции.

– Сейчас выходные, но ты уверен, что тут никого больше нет? – спросил Дуфф завхоза, с которым Малькольм перед этим долго беседовал по телефону.

– Как раз наоборот, – ответил завхоз, – они вас ждут.

Дуфф больше не успел ничего сказать, потому что лифт остановился и дверь открылась. Прямо перед ним стояли трое гвардейцев в полном обмундировании. У Дуффа перехватило дыхание.

– Спасибо, – проговорил Малькольм, – что так быстро откликнулись.

– Ради города, – сказал один из них.

– За Ангуса! – вторил ему другой.

– За комиссара, – подхватил третий, высокий темноволосый мужчина, – в нашем кодексе его зовут Малькольмом.

– Спасибо, Рикардо, – сказал Малькольм.

Они вышли из лифта и пошли следом за высоким гвардейцем.

– Вы говорили с кем-то еще, шеф?

– Я весь вечер провисел на телефоне. Убеждал людей рисковать собственной жизнью и карьерой ради дела, о котором им известно лишь с моих слов. Я думал, уговорить их будет нелегко. Особенно если учесть, что поддержка из Капитоля придет не скоро. Тем не менее я заручился поддержкой тридцати полицейских, десяти или пятнадцати человек из службы гражданской обороны и примерно десяти – из пожарной охраны.

– Возможно, дело действительно сомнительное, но в вас, Малькольм, никто не сомневается.

– Спасибо, Рикардо, но, по-моему, я обязан этим Макбету.

– Неважно, что вы говорите, шеф. Ваша храбрость говорит за вас.

– У меня едва не отняли все, что я имел, поэтому терять мне было нечего, Рикардо. Я все равно собирался возвращаться сюда за дочерью. К счастью, сейчас она в безопасности. Настоящие храбрецы – это вы. Не отцовская любовь ведет вас в бой, а желание восстановить справедливость. И это доказывает, что в нашем городе остались те, кто желает другим добра.

Они прошли мимо знамени с вышитым драконом.

– А где бургомистр? – спросил Рикардо.

– Сейчас у него другие заботы.

Рикардо остановился перед открытой массивной дверью на склад боеприпасов.

– Сюда.

На полках громоздились ящики с патронами и ручным огнестрельным оружием, а на полу стоял сейф. Малькольм взял с полки автомат.

– Кто-то забрал отсюда пулеметы и пулеметные ленты, – сказал Рикардо. – Это все, что осталось. И еще «зондерваген», бронемашина. Ее можно перегнать на вокзал прямо сейчас. Оружия на всех не хватит, но пожарники все равно стреляют не ахти как. А ночью мы с ребятами можем ударить первыми.

– Нам хотелось бы, чтобы Макбет сдался добровольно, – сказал Малькольм. – По нашим данным, с ним сейчас всего двое – Сейтон и Олафсон. Будем надеяться, что когда он увидит, сколько человек на нашей стороне, то отпустит Каси и сдастся.

– Переговоры, – кивнул Рикардо, – современная тактика в операции с заложниками.

– Именно.

– Современная, но Макбета так не возьмешь. Он был моим начальником, и я его неплохо изучил. Сейчас в его распоряжении лучший снайпер страны и два пулемета «Гатлинг». У нас же ничего нет, даже времени.

– А вот это против «Гатлинга» не сработает? – Малькольм поднял с пола базуку.

Увидев то, что лежало за базукой, Дуфф замер.

– С дальнего расстояния она часто промахивается, – ответил Рикардо, – но я могу разработать план, и тогда мы с моими ребятами возьмем эти три базуки – на случай, если Макбет не сдастся.

– Отлично, – согласился Малькольм и посмотрел на предмет, который Дуфф поднял с пола. – Ух ты, а это откуда взялось?

– Осталось после резни в байкерском клубе, – сказал Рикардо. – Это какое-никакое, но все ж оружие, пусть и сабля.

– Это не просто сабля, – Дуфф ухватился за рукоятку и взмахнул саблей, – это сабля Свенона.

– Ты же не потащишь ее с собой? Она совершенно бесполезна, ею даже не напугаешь никого.

– Ошибаешься, – Дуфф провел пальцем по лезвию, – ею можно рассечь живот женщине и изуродовать лицо ребенку.

Малькольм повернулся к Рикардо:

– Сможете доставить оружие к вокзалу за час до рассвета?

– Слушаюсь.

– Спасибо. Ну, а мы попробуем пару часов поспать.

– Господин Макбет?

Макбет поднял голову с холодной груди Леди и посмотрел на дверь.

На пороге стоял Джек.

– Там к вам пришли.

– Т-т-ты впустил кого-то внутрь?

– Он пришел один, стучался и стучался, я не выдержал и открыл. И теперь он не желает уходить.

– И кто это?

– Молодой мужчина, который назвался Сивардом.

– Сивардом?

– Он говорит, во время операции в порту вы спасли ему жизнь.

– А, заложник. И ч-ч-чего ему надо?

– Хочет защищать вас. Говорит, ему позвонил Малькольм и что Малькольм собирает отряд для захвата «Инвернесса».

– Ясно. – Макбет положил голову на грудь Леди и закрыл глаза: – С-с-скажи, пусть уходит.

– Он не хочет.

Макбет вздохнул, поднялся и протянул руку:

– Дай-ка мне пистолет, который я тебе одолжил.

Они спустились в лобби, где, переминаясь с ноги на ногу, стоял молодой паренек. Еще на лестнице Макбет направил на него пистолет:

– Вон отсюда!

– Комиссар… – пробормотал парень.

– Убирайся! Малькольм прислал тебя убить меня, так что вали отсюда!

– Нет-нет, я…

– Живо! Считаю до трех! Раз…

Отступив назад, Сивард схватился за ручку двери, но дверь была заперта.

– Два!

Джек подбежал к Сиварду и отпер дверь.

– Три!

Дверь захлопнулась, и они прислушались к звуку удаляющихся шагов.

– Вы действительно считаете, что он…

– Нет, – Макбет вернул Джеку пистолет, – но он совсем зеленый, только мешаться будет.

– Вас мало, а этот Сивард не моложе Олафсона…

– Джек, ты все сделал, о чем я просил?

– Нет еще, господин Макбет, но скоро закончу.

– Как будет готово, скажи. Я пойду в игровой зал.

Макбет распахнул ведущие в казино тяжелые двери. Ночь постепенно угасала, а небо на востоке начало сереть.

Глава 42

Солнце пряталось за горами, но, словно предупреждая о своем скором прибытии, окрасило небо в розовый. Старший инспектор Ленокс подумал, что никогда прежде не бывало в этом городе рассвета прекраснее. Впрочем, возможно, он просто не обращал внимания. А может статься, виною всему был морфий, окрашивавший мир самыми яркими красками. На асфальте поблескивали разбитые бутылки и вонючие лужи блевотины, а тротурары были усеяны ковром окурков. Субботний вечер прошел весело, но сейчас на улицах не было ни души. Леноксу встретился лишь невысокий мужчина в черной морской форме и белой шапочке. Сейчас, когда решалась судьба города, его жители спали, с головой забравшись под одеяло. И все равно никогда еще город не казался Леноксу таким прекрасным.

Ленокс посмотрел на клетчатытй плед, которым Присцилла укрыла его колени. До незаметной двери, ведущей в восточный вестибюль вокзала, оставалось всего несколько метров. Ленокс заметил, что теперь коляска, в которой он сидел, катилась медленнее. Похоже, Присцилла прежде не бывала в здании вокзала.

– Не бойся, Присцилла. Они продают наркотики. Или покупают. Но больше им ничего не надо.

Посмотрев на тень, он понял, что девушка выпрямилась. Коляска покатилась быстрее.

Он попросил Присциллу забрать его из больницы еще до рассвета, когда по коридорам не сновали врачи и медсестры. И она захватила в его кабинете все, о чем он просил. Леноксу не пришлось ей ничего объяснять, она безо всяких возражений выполнила все его просьбы, хотя формально уже не подчинялась ему.

– Все в порядке, – сказала она, – вы навсегда останетесь моим начальником. А Макбет все равно не будет больше комиссаром, верно?

– Почему ты так решила?

– Он же сошел с ума, разве нет?

Они прошли мимо толкачей с сигаретами в руках и спящих наркоманов. Некоторые проснулись и машинально протянули вперед руки.

Но Присцилла решительно катила коляску и остановилась лишь у ведущей в туалет лестницы.

Прежде они всегда забирали его здесь. Достаточно было прийти – и через несколько минут появлялись они. Ленокс так и не понял, куда они его уводили: ему мало того что завязывали глаза, так еще и надевали на голову звуконепроницаемые наушники.

Таков был уговор. Если ему действительно нужна была доза, а сам он по какой-то причине не мог сделать себе укол, они вели его в кухню, туда, где варили зелье. И там он получал самый чистый и первоклассный продукт, а укол ему делали настоящие профессионалы. Ленокса укладывали на кушетку, прямо как в старомодных опиумных курильнях, и он засыпал, а проснувшись и стряхнув с себя цепкие лапы зелья, отправлялся в город, обновленный и свежий.

Ему больше никогда не суждено ходить.

Он осознал собственную беспомощность, когда Присцилла отсоединила от его тела все трубки и проводки и пересадила его в инвалидное кресло. Он стал бесполезным. И никто больше ничего от него не ждал.

– Иди, – сказал он.

– Что? Куда дальше?

– Уходи.

– Бросить вас здесь?

– Ничего страшного со мной не случится. Я тебе попозже позвоню. А сейчас уходи.

Она не двигалась с места.

– Это приказ, Присцилла, – он улыбнулся, – от человека, который навсегда останется твоим начальником.

Присцилла вздохнула, осторожно прикоснулась к его плечу и ушла.

Не прошло и десяти минут, как перед ним появилась Стрега.

– Ох, ты… – сказала она, скрестив на груди руки.

– Знаю-знаю, – сказал Ленокс, – сегодня я явился в несусветную рань.

Она рассмеялась:

– Неплохое чувство юмора для инвалида. Чего пожелаете?

– Что-нибудь болеутоляющее и час на кушетке.

Она протянула ему наушники и повязку.

– Ноги у меня уже не те, поэтому тебе, вероятно, понадобится помощь, чтобы дотащить меня туда.

– Тебя? Да ты же легкий как перышко, – удивилась она.

– И коляску придется взять с собой.

– Тем лучше – ты при транспорте, значит, на нем и поедешь.

И она ухватилась за коляску. Временами боль затихала, а потом вновь возвращалась, но когда спустя несколько минут Стрега вытащила Ленокса из коляски и усадила его на щебенку, боль стала настолько невыносимой, что Ленокс зарыдал. Он чувствовал, как Стрега сжимает его в объятиях, чувствовал железную хватку ее мускулистых рук и ее тошнотворный запах. Вновь усадив его в коляску, она покатила ее по щебенке вперед. Через каждый метр колеса натыкались на что-то жесткое. Здесь пахло смолой и жженым металлом. Шпалы. Его везли по железнодорожному полотну.

Как же он раньше не догадался! Прежде его отвозили туда на машине – здесь было совсем близко, и его просто катали по кругу, а потом возвращались на вокзал. Ленокс давно понял, что из-под крыши они не выезжают, потому что дождя здесь никогда не бывало, но ему и в голову не приходило, что кухня расположена в заброшенном туннеле, прямо у них под носом! Когда Стрега вытащила его из коляски и положила на что-то холодное, Ленокс тихо застонал. Бетон. Но она опять усадила его в коляску и покатила вперед. Воздух становился теплее и суше. Кухня была совсем близко, узнаваемые ароматы заставляли сердце биться чаще и обещали бесконечное наслаждение. Кто-то снял с него повязку и наушники, и Ленокс услышал слова Стреги:

– …остались кровавые следы. Надо их вымыть.

– Ладно, – сказала одна из сестер, помешивая что-то в большом котле.

Стрега собиралась пересадить его на кушетку, но Ленокс отмахнулся и закатал левый рукав. Зелье с пылу с жару. Лучше просто не бывает. Рай наркомана. Именно сюда он скоро попадет. Или не попадет. Это он еще посмотрит. А может, и не посмотрит уже.

– Это же старший инспектор Ленокс из Отдела по борьбе с коррупцией? – удивился Джек. Он стоял возле стекла с зеркальным напылением и наблюдал за происходящим на кухне.

– Да, – подтвердил Геката. Сегодня на нем был белый льняной костюм и шляпа. – Глаза и уши у меня имеются не только в «Инвернессе».

– Ты слушал радио? Ленокс обвинил Макбета в убийстве. Разве он не знает, что Макбет – тоже твоя марионетка?

– Никто не знает больше того, что ему положено знать. И ты, Бонус, не исключение. Но мы что-то отвлеклись. Говоришь, Леди покончила с собой и теперь Макбет в апатии?

– Да, похоже на то.

– Хм. А если Тортелл введет чрезвычайное положение, как по-твоему, Макбет сможет в таком состоянии захватить власть, предпринять все необходимые действия и стать во главе города?

– Не знаю… Он стал каким-то… небрежным. Словно ему на все наплевать. Либо же он считает себя непобедимым, думает, что ты спасешь его, что бы ни случилось.

– Хм, – Геката задумчиво стукнул тростью по полу, – без Леди комиссар Макбет не представляет из себя никакой ценности.

– Но он будет исполнять твои указания.

– Возможно, он захватит власть, однако без Леди он недолго продержится. Она знала правила игры, понимала, как следует действовать. Макбет отлично кидает кинжалы, но кто-то должен подсказать ему, в кого их кинуть и почему.

– Я могу стать его советником, – предложил Джек, – он уже достаточно мне доверяет.

Геката рассмеялся:

– Никак не пойму, Бонус, то ли ты просто безобидная камбала, то ли опасная хищная рыба.

– Во всяком случае, я точно рыба.

– Даже если поможешь ему управлять – а самому ему не справиться, – я сомневаюсь, что у него хватит воли. Леди жаждала власти, Макбетом же руководят желания, нам с тобой, милый мой Бонус, несвойственные.

– Наркотики?

– Леди. Женщины. Возможно, друзья. Ну, понимаешь, любовь, которую люди испытывают друг к другу. А сейчас, когда Леди умерла, Макбет не будет стремиться утолить ее жажду власти.

– Леди тоже нуждалась в любви, – тихо сказал Джек.

– Желание быть любимым и способность любить придают людям силу, однако это их ахиллесова пята. Дай им любовь – и они горы свернут, отними ее – и они падают от малейшего ветерка.

– Может, и так.

– Если они схватят Макбета, может, сделать комиссаром вот этого? – и Геката кивнул в сторону кухни, где одна из сестер уже протерла руку Ленокса спиртом и сейчас, взяв шприц, искала вену.

– Ленокс? – удивился Джек. – Ты это серьезно?

Геката щелкнул языком.

– Он победил Макбета. Герой, пожертвовавший ногами ради спасения бургомистра. И никто не знает, что Ленокс работает на меня.

– Но Малькольм вернулся. И всем известно, что Ленокс действовал по приказу Малькольма.

– Ленокс исполнял приказ, как и полагается полицейскому. А всякие Малькольмы и Дуффы появляются и исчезают. Рузвельт выиграл мировую войну, сидя в инвалидном кресле. Да, Ленокс – неплохой кандидат. Что скажешь?

Джек посмотрел на Ленокса и промолчал.

Геката расхохотался и положил свою большую мягкую ладонь на щуплое плечо Джека.

– Я знаю, о чем ты думаешь, камбала. Что же будет тогда с тобой? К кому ты присосешься, если Макбета не станет? Ладно, будем надеяться, что Макбета эта буря не сломит. Пойдем, выпущу тебя отсюда.

Напоследок взглянув на Ленокса, Джек повернулся и направился к двери в вокзальный туалет.

– Погоди-ка, – сказал Ленокс старухе, которая уже поднесла шприц к его руке. Он засунул другую руку в большой карман сбоку на инвалидной коляске. И вытащил шнур. – Давай, – скомандовал он.

Старуха воткнула иголку и надавила на поршень шприца, а Ленокс вытащил руку из кармана, размахнулся одной кистью, не поднимая руки, и разжал пальцы. То, что Присцилла принесла ему из его кабинета, покатилось по цементному полу и скрылось под столом, уставленным колбами, сосудами и котлами.

– Эй, это чего такое? – насторожилась Стрега.

– Мой дед говорил, что это граната, которая угодила ему в голову, – ответил Ленокс, чувствуя, как начинается приход, пусть и не такой сильный, как в первый раз, но заставляющий его дрожать от наслаждения. Казалось, теперь, спустя годы поисков, он почти обрел то, что искал, – смысл жизни. Если, конечно, это он, а не просто точка в конце.

– Впрочем, возможно, это немецкая «Стилханд-24». Или обычная пепель… – договорить он не успел.

Джек уже преодолел половину лестницы, когда взрывной волной его отбросило далеко вперед. Он поднялся и повернулся к туалету. Дверь сорвало с петель, а из туалета валил дым. Джек немного подождал. Больше взрывов не последовало, и он медленно спустился по лестнице в туалет. Кабинки и двери в кухню больше не было, на месте кухни пылал пожар, и в отсветах пламени Джек видел, что внутри не уцелело ничего. Кухни и тех, кто на ней в тот момент оказался, отныне не существовало. А ведь всего пять секунд назад он сам…

– Бонус… – послышалось откуда-то снизу.

Он выполз из-под лежавшей на полу стальной двери, полураздавленный таракан в белом льняном костюме, с вымазанным фекалиями лицом и черными от ужаса глазами.

– Помоги…

Схватив старика за руки, Бонус оттащил его к входу в туалет и перевернул на спину. Тело Гекаты было изувечено, а из огромной дыры в животе хлестала кровь. Бессмертный Геката, Невидимая рука – отсчет его жизни шел на минуты или даже секунды. Сколько крови… Джек отвернулся.

– Джек, быстрее. Найди что-то, чем…

– Я сбегаю за врачом, – сказал Джек.

– Нет! Надо заткнуть рану, а то вся кровь вытечет.

– Тебе нужен врач, я постараюсь побыстрее.

– Джек, не уходи! Не… – Его тело вдруг напряглось, и он завыл.

– Что…

– Желудочный сок! Дыра, там дыра! Я горю! Джек, помоги! Помо… – Крик вновь превратился в вой. Джек замер и молча смотрел на Гекату. Лежа на спине, тот беспомощно махал руками и ногами и удивительно походил на таракана.

– Я скоро вернусь, – сказал Джек.

– Нет! Нет! – Геката схватил его за ногу, но Джек отскочил и направился к выходу.

Выйдя из здания вокзала, он остановился и посмотрел на запад, на «Инвернесс». Туда, где ждал его Макбет. Туда, где находилась больница Святого Георгия. В которой был телефон-автомат. Джек повернулся на восток. Туда, где темнели горы. Где за горами раскинулось море и новые горизонты. Местами это море было довольно опасным, однако, чтобы выжить, иногда, даже если ты рыба-прилипала, приходится идти на риск.

Джек вздохнул – не потому, что боялся, а потому, что ему не хватало воздуха. И зашагал на восток.

Люстра над Макбетом зазвенела. Он поднял голову. Хрустальные подвески раскачивались, натягивая до предела веревки, удерживавшие люстру под потолком.

– Это что? – заорал с мезонина Сейтон, занявший позицию возле «Гатлинга», дуло которого смотрело на юго-восток.

– Конец света, – ответил Макбет и тихо добавил: – Надеюсь.

– Это на вокзале! – крикнул Олафсон. – Это же взрыв, да?

– Хо-хо, – захохотал Сейтон, – они притащили с собой артиллерию!

– Да ладно? – в ужасе переспросил Олафсон.

Смех Сейтона эхом рассыпался по залу. Когда они обсуждали, как им лучше проводить оборону «Инвернесса», было ясно, что нападут на них с Площади рабочих, так как противоположной стене, выходившей на Приветливую улицу, могла позавидовать любая крепость.

– Олафсон, от тебя метров на сто страхом воняет. Шеф, вы там внизу тоже это чуете?

Макбет зевнул.

– Сейтон, я уже давно позабыл, как пахнет страх. – Он потер лицо руками. Чуть раньше он заснул, и ему приснилось, будто он лежит на кровати рядом с Леди. Дверь открылась, и на пороге появился человек в плаще, с опущенным на глаза капюшоном. Незнакомец шагнул вперед, и Макбет узнал в нем Банко. Одного глаза не было, а изо лба и щек торчали белые червяки. Макбет сунул руку во внутренний карман куртки, вытащил кинжал и кинул его в Банко. Кинжал воткнулся ему в лоб с глухим шлепком, словно кость уже прогнила. Однако призрак не остановился и сделал еще шаг к кровати. Макбет закричал и принялся трясти Леди.

– Она мертва, – сказал призрак, – и привидения боятся серебра, а не стали. – Его голос был не похож на голос Банко. Это был… – Голова Банко выпала из капюшона, покатилась по полу и скрылась под кроватью, а на ее месте появилось смеющееся лицо Сейтона.

– Чего тебе надо? – прошептал Макбет.

– Тебе это прекрасно известно, шеф. Сделать вам ребенка. Смотри, она уже ждет меня.

– Ты спятил!

– Доверься мне. Я сделаю это даром и ничего не попрошу взамен.

– Она мертва. Убирайся!

– Мы все мертвы. Действуй, посей свое семя. А если ты этого не сделаешь, я посею мое.

– Вали отсюда!

– Подвинься, Макбет, я влезу на нее, прямо как Дуфф – на Мередит…

Второй кинжал вонзился Сейтону прямо в рот, но Сейтон стиснул зубы, ухватился за рукоятку, выдернул кинжал и протянул его Макбету, высунув кровавый, рассеченный надвое язык.

– Есть новости по радио? – послышался голос Сейтона. Макбет вздрогнул и проснулся.

– Нет, пока ничего, – Макбет провел рукой по лицу и, потянувшись к радиоприемнику, прибавил громкости, – до восхода еще двадцать минут.

Он посмотрел на белую полосу порошка на карманном зеркальце. И на собственное лицо, рассеченное полоской порошка, словно шрамом.

– Мы и правда убьем мальчишку? – крикнул Олафсон.

– Да, Олафсон! – прокричал в ответ Сейтон. – Мы же мужчины, а не бабы.

– Но… а потом что? У нас не останется никаких рычагов воздействия.

– И что с того, Олафсон? – рассмеялся Сейтон.

– Нам нечего бояться, – ответил Макбет.

– Почему это? А, шеф?

– Кто женщиной рожден, тот мне не страшен. Геката обещал, что я останусь комиссаром, пока Берта Бирнам за мной не приедет. Про Гекату много всякого болтают, но слово он держит – это точно. Тортелл пойдет на попятную, будь спокоен. – Макбет посмотрел на Каси. Тот молча сидел возле столба и смотрел перед собой. – Как там обстановка, Сейтон?

– Возле Берты собирается народ. Полиция и гражданские. Кое-кто с автоматом, остальные с ружьями и пистолетами. Если ничего другого у них нету, то это все ерунда.

– Там есть кто-нибудь в сером плаще?

– В сером плаще? Нет.

– Что у тебя, Олафсон?

– Тут таких тоже нету, шеф.

Однако Макбет знал – они там. И они охраняют его.

– Сейтон, ты слышал про Тифона?

– Нет. Это еще кто?

– Один древний грек. Мне Леди про него рассказывала, а я потом нашел всю историю. Богиня утренней зари, Эос, похитила молодого парня и сделала его своим любовником. Парня этого звали Тифон. Эос попросила самого главного, Зевса, дать Тифону вечную жизнь, как у нее. Сам Тифон об этом не просил, его осчастливили насильно. Вот только вечную молодость богиня забыла для него попросить. Понимаешь?

– Понимать-то понимаю, но мне не особо ясно, в чем проблема.

– Все исчезает, все вокруг умирают, а Тифон сидит и стареет в одиночестве. Он получил не подарок, а совсем наоборот – попал в тюрьму, его вечная жизнь – это проклятье.

Макбет вскочил – так резко, что у него потемнело в глазах. Видно, организм еще не успел отойти от действия наркотиков. У его ног лежал город, и совсем скоро его власть здесь станет безграничной, город будет принадлежать ему и только ему и выполнять любую его прихоть. Можно не думать ни о чем – лишь о желаниях и удовольствиях.

Желаниях и удовольствиях.

Дуфф провел пальцем по расколовшемуся цоколю, на котором стояла Берта.

– Будьте любезны! Пропустите! – послышался из толпы голос Малькольма.

Дуфф поднял голову и увидел, как Малькольм, расталкивая толпу, поднимается по лестнице наверх.

– Вы слышали? – запыхавшись, спросил он.

– Да, – ответила Кетнес, – я думала, крыша обвалится. Как будто под землей что-то взорвали.

– Или землетрясение, – Дуфф показал на трещину в цоколе.

– Похоже, народа пришло больше, чем я приглашал, – сказал Малькольм, оглядывая собравшихся возле лестницы и за баррикадами из полицейских и пожарных машин.

– Это все полицейские и пожарники?

– Нет, – ответил ему стоявший на верхней ступеньке мужчина в черной форменной одежде.

– Капитан?

– Лоцман, – ответил моряк, – Фред Зиглер.

– Зачем лоцману понадобилось приходить сюда?

– Я сегодня ночью слушал программу Кайта по радио, позвонил знакомым и узнал, что здесь готовится. Скажите, что мне делать.

– У вас есть оружие?

– Нет.

– Вы умеете стрелять?

– Я прослужил десять лет во флоте.

– Отлично. Подойдите вон к тому полицейскому внизу, видите? Он выдаст вам ружье.

– Спасибо! – Лоцман приложил к шапочке два пальца и пошел получать оружие.

– Что Тортелл говорит? – спросил Дуфф.

– В Капитоле знают о заложнике, – сказал Малькольм, – но они не могут нам помочь, пока не подпишут ордер об аресте. А ордер будет готов только к вечеру.

– Господи, но на карту поставлены человеческие жизни!

– Одна жизнь. Этого недостаточно для вмешательства на федеральном уровне, если комиссар полиции не попросит об этом сам.

– Проклятая политика! А где сейчас Тортелл? – Дуфф посмотрел на восток. Цвет неба за горой постепенно менялся с темно-синего на бордовый.

– Он поехал на радио, – ответила Кетнес.

– Собирается ввести чрезвычайное положение, – пояснил Малькольм. – Нам надо действовать сейчас, пока мы выполняем приказ бургомистра. Как только здесь введут чрезвычайное положение, мы превратимся в кучку бунтовщиков и лишимся их поддержки, – он кивнул в сторону собравшихся.

– Макбет собрался защищаться, – сказала Кетнес, – без жертв не обойдется.

– Да. – Малькольм поднес к губам громкоговоритель: – Дамы и господа! На позиции!

Отойдя за поставленные возле лестницы машины, собравшиеся разложили оружие на крышах машин и бордюрах и прицелились в окна «Инвернесса».

Малькольм тоже повернулся в сторону казино:

– Макбет! Говорит заместитель комиссара полиции Малькольм. И тебе, и нам ясно, что ситуация для тебя безвыходная. Не тяни время, освободи заложника и сдайся. Даю тебе одну, повторяю – одну минуту!

– Что он сказал? – крикнул Сейтон.

– Он дает мне одну минуту, – ответил Макбет. – Ты его видишь?

– Да, он стоит возле лестницы.

– Олафсон, возьми пушку и заткни Малькольму рот.

– Ты серьезно?

– Серьезнее не бывает.

– Слава Макбету! – расхохотался Сейтон.

– Выполняй, – приказал Макбет.

Дуфф перевел взгляд с горизонта на часы, а потом посмотрел на людей вокруг. Руки у многих дрожали, и ноги тоже, поэтому люди старались сесть поудобнее. Кроме шести гвардейцев и некоторых полицейских, собравшиеся были обычными людьми, в спокойное время работавшими в конторах и на пожарных станциях. Они никогда не стреляли в человека. И в них тоже никто никогда не стрелял. И тем не менее они пришли сюда. И тем не менее они готовы были пожертвовать всем.

Дуфф отсчитал три секунды.

Ничего не изменилось.

Дуфф и Малькольм переглянулись, и Дуфф пожал плечами.

Малькольм вздохнул и поднес к губам громкоговоритель.

Сперва Дуфф даже не услышал выстрела.

Малькольм упал навзничь, а громкоговоритель отлетел в сторону.

Дуфф с Флинсом бросились на Малькольма и прикрыли его. Дуфф приложил руку к его шее, пытаясь нащупать пульс.

– Все в порядке, – простонал Малькольм, – со мной все в порядке. Он попал в громкоговоритель.

– Когда ты приказал заткнуть ему рот, я думал – навсегда! – крикнул Сейтон. – Теперь они решат, что мы слабаки.

– Ошибаешься, – возразил Макбет, – сейчас они поймут, что мы не шутим, но действуем расчетливо. Убей мы Малькольма, у них появился бы повод обрушить на нас всю свою справедливую ярость. А сейчас им придется выжидать.

– Думаю, они все равно на нас набросятся, – сказал Олафсон. – Смотрите, наш родной «зондерваген». Едет прямо на нас.

– Ну, значит, будем действовать. Комиссар полиции вправе защищаться. Сейтон?

– Что?

– Пусть малышка «Гатлинг» с ними побеседует.

Дуфф выглянул из-за Берты. Бронемашина медленно приближалась к «Инвернессу», а из выхлопной трубы валил черный дым. Чудо немецкого автомобилестроения, стальной корпус и пуленепробиваемое стекло. Рикардо избрал обычную тактику захвата. Шесть добровольцев из гвардии должны были подъехать к входу в казино, бросить в окно шашки слезоточивого газа, выбить дверь и, надев противогазы, захватить здание. Наиболее критичным моментом операции представлялись те секунды, когда гвардейцы выскакивают из машины и бегут к окну. Речь шла о нескольких секундах, однако на это время все остальные готовились открыть огонь, которых помог бы защитить гвардейцев.

Рация Малькольма зашипела, и оттуда послышался голос Рикардо:

– Огонь на подавление: три секунды – две – одна…

– Огонь! – скомандовал Малькольм.

Спрятавшиеся за машинами выстрелили, и этот звук напомнил Дуффу барабанную дробь. Только барабан маловат, – подумал Дуфф. Их барабанная дробь тотчас же утонула в раздавшемся со стороны «Инвернесса» вое.

– Боже милостивый… – пробормотала Кетнес.

Сперва пыль и мусор перед «зондервагеном» взметнулись крошечными фонтанчиками вверх, а потом пули застучали по капоту, лобовому стеклу и крыше броневика. Со стороны казалось, будто «зондерваген» упал на колени.

– Шины, – догадался Флинс.

Броневик продолжал двигаться вперед, но медленнее, словно преодолевая сильный ветер.

– Все в порядке, это же броневик, – сказал Малькольм.

«Зондерваген» ехал все медленнее и медленнее, а потом остановился. Боковые зеркала и бампер отвалились.

– броневик, – поправил Дуфф.

– Рикардо! – сказал Малькольм в рацию. – Рикардо! Отступайте!

Ответа не последовало.

Броневик словно пританцовывал на месте.

А потом пулемет умолк, и на площади воцарилась тишина, нарушаемая лишь криками чаек. От машины поднимался красноватый дым.

– Рикардо! Отвечай, Рикардо!

Но ответа по-прежнему не было. Дуфф смотрел на изувеченную машину, однако признаков жизни не заметил. Теперь он знал, как все произошло тогда, в Файфе.

– Рикардо!

– Они мертвы, – сказал Дуфф, – все они мертвы.

Малькольм искоса взглянул на него.

Дуфф провел рукой по лицу.

– Какой у нас следующий ход?

– Не знаю, Дуфф. Этот ход был единственным.

– Пожарная машина, – сказал Флинс, и все повернулись к нему.

Он съежился, и Дуффу на миг показалось, что всеобщее внимание будто придавило парнишку. Но тот тотчас же выпрямился и слегка дрожащим голосом заговорил:

– Пожарная машина, нам нужна пожарная машина.

– Она не выдержит, – возразил Малькольм.

– Это да, но мы можем отогнать ее на Приветливую улицу, – Флинс сглотнул. – Вы же видели – они стреляли из двух пулеметов, а значит, тыл у них ничем не прикрыт.

– Они знают, что оттуда к ним не подобраться, – сказал Дуфф, – там нет ни окон, ни дверей, а пробить стену можно только тяжелой артиллерией.

– А мы и не будем ее пробивать, – не уступал Флинс. Теперь он говорил увереннее и быстрее.

– Обогнем ее? – все еще не понимал Дуфф.

Флинс показал пальцем вверх.

– Естественно! – воскликнула Кетнес. – Пожарная машина!

– И что же тут естественного? – нетерпеливо перебил ее Малькольм, поглядывая на горы.

– Лестница, – ответил Дуфф, – на крышу.

– Пожарная машина уезжает! – крикнул Сейтон.

– Это еще почему? – Макбет зевнул.

Мальчишка сидел на полу, поджав под себя ноги и закрыв глаза. Тихий и спокойный, он, по всей видимости, смирился с судьбой и ждал смерти. Как Макбет.

– Не знаю.

– А ты что скажешь, Олафсон?

– Не знаю, шеф.

– Ну и ладно! – прокричал в ответ Макбет.

Он вытащил кинжал и, обстругав спичку, зажал ее в зубах. Затем он положил кинжал перед собой, взял две фишки – по одной в каждую руку – и начал пропускать их между пальцами. Этому трюку их научили в цирке, и повторять его заставляли каждый день, чтобы обе руки были одинаково ловкими. Макбет посасывал спичку, вертел между пальцами фишки и прислушивался к собственным ощущениям. Нет, ничего. Он попытался определить, о чем думает. Не о Банко. И не о Леди. Он думал лишь о том, что ничего не чувствует. И кое о чем еще: зачем же? Зачем…

Он ненадолго задумался, а потом закрыл глаза и начал обратный отсчет с десяти до одного.

– Это не то же самое, что стремянка. По этой чем выше заберешься, тем сильнее она будет раскачиваться, – наставлял человек в лоцманской форме Флинса и двух других добровольцев. – Сначала отрываете одну руку, перехватываете, потом ногу. Бояться тут нечего. – Лоцман громко зевнул, улыбнулся и полез вверх по лестнице.

Флинс посмотрел вслед этому маленькому человечку и позавидовал его бесстрашию. На Приветливой улице не было ни души – лишь пожарная машина с упирающейся в стену пятнадцатиметровой лестницей. Флинс карабкался следом за лоцманом, и с каждым шагом страх постепенно покидал его. Самое худшее позади. Он открыл рот и выступил с предложением. А другие выслушали его, кивнули и сказали, что поддерживают. Затем он сел в пожарную машину, и они направились на восток, обогнули площадь по пустынным воскресным улицам и незаметно подъехали к «Инвернессу» с обратной стороны.

Флинс поднял голову, а лоцман махнул рукой, показывая, что путь свободен.

Перед операцией они подробно изучили план «Инвернесса», поэтому Флинс прекрасно представлял себе, где что расположено. На противоположной стороне плоской крыши имелась дверь, а за ней – узкая пожарная лестница, ведущая в котельную, откуда можно было выйти в гостиничный коридор. В коридоре они планировали разделиться: двое проберутся к северной лестнице, двое – к южной. Обе лестницы вели в мезонин. Спустя несколько секунд оставшиеся возле вокзала начнут стрелять, отвлекая засевших в «Инвернессе» пулеметчиков, а Флинс со своими ребятами подберется сзади и нейтрализует их. Трое добровольцев сверили свои часы с часами Флинса. Похоже, все они были согласны выполнять приказы студента – видимо, тот прекрасно знал, как проводятся подобные операции. Как там папа говорил?.

Флинс услышал выстрелы на площади.

– За мной!

Он подбежал к двери на крышу и дернул за ручку. Заперто. Этого они и ожидали. Флинс кивнул одному из полицейских – патрульному из дорожной полиции, – а тот поддел дверь ломиком и нажал на него. Дверь подалась с первой же попытки.

Внутри было темно, но Флинс почувствовал жар, поднимающийся из котельной. Другой полицейский – белобрысый инспектор из Отдела по расследованию экономических преступлений – хотел было пойти вперед, но Флинс остановил его:

– Сначала я. Вы за мной, – прошептал он и перешагнул через высокий железный порог.

Вглядываясь в темноту, Флинс опустил пистолет и схватился за перила. Он поставил ногу на ступеньку, лестница откликнулась тихим металлическим гулом, Флинс шагнул вниз и замер, ослепленный светом фонарика.

– Бум, – сказал тот, в чьих руках был фонарик, – вы убиты.

Флинс знал, что закрывает собой тех троих, что шли за ним. И знал, что сам поднять пистолет не успеет. Потому что узнал голос.

– Как ты догадался?..

– Я подумал: зачем? Зачем понадобилась пожарная машина, если пожара нет? – Из-за фонарика донесся тихий смех. – Вижу, ты еще носишь мои ботинки, – судя по голосу, дядя Макбет был с стельку пьян. – Слушай, Флинс, сегодня у тебя есть возможность спасти человеческие жизни. Твою собственную и тех трех мятежников, что прячутся за тобой. Отступайте и возвращайтесь назад, к баррикадам. Оттуда вам будет проще до меня добраться.

Флинс шевельнул языком, сухим, словно бумага:

– Ты убил папу.

– Может, и так, – пробормотал его собеседник, – а может, виноваты обстоятельства. Или тщеславие Банко. Но, вероятнее всего, – Флинс услышал вздох, – это сделал я. Уходи, Флинс.

Сердце Флинса подпрыгнуло, он вспомнил, как в шутку дрался с дядей Макбетом у них дома, в гостиной, и тот всегда позволял Флинсу взять над ним верх, чтобы потом, в последнюю секунду, повалить его на пол. Дело было не в силе, а в быстроте и точности реакции. Много ли дядя Макбет сейчас выпил? И насколько изменился сам Флинс? Может, стоит рискнуть? Если действовать быстро, то, возможно, он успеет выстрелить. Спасти Каси. Спасти город. Отомстить…

– Флинс, не надо.

Слишком поздно. Флинс поднял пистолет, и грохот на миг оглушил пятерых оказавшихся в тесной котельной мужчин.

– Ха! – вырвалось у Флинса.

А потом он упал.

Он не почувствовал, как ударился об пол, он вообще ничего не ощущал, пока не открыл глаза. А открыв их, ничего не увидел, чувствовал лишь чью-то руку на своей щеке и слышал шепот:

– Я же предупреждал.

– Г-где они…

– Они прислушались к моему совету и ушли. Спи, Флинс.

– Но… – Он знал, что ранен. Что в нем пробита дыра.

Он кашлянул, чувствуя, как рот наполняется жидкостью.

– Спи. А когда придешь туда, передавай папе привет и скажи, что я скоро буду.

Флинс открыл рот, но смог лишь выплюнуть кровь. Он чувствовал, как Макбет положил пальцы ему на веки и прикрыл их, заботливо, почти нежно. Флинс набрал в легкие воздуха, словно собираясь нырнуть. Как сделал тогда, падая с моста во фьорд, в черную воду, в смерть.

– Нет, – Дуфф в ужасе смотрел на приближающуюся к ним пожарную машину, – нет!

Они с Малькольмом побежали навстречу, а когда машина остановилась, распахнули дверцы, и из машины выскочили двое полицейских, водитель и лоцман.

– Макбет нас ждал, – запыхавшись, выпалил лоцман, – он застрелил Флинса.

– Нет! Нет! – Дуфф запрокинул голову и зажмурился.

Кто-то положил руку ему на шею. Такую знакомую руку… Кетнес. К Малькольму подбежали двое в черной гвардейской форме.

– Хансен и Эдмундсон ожидают ваших приказов, шеф. Мы узнали обо всем только сейчас и сразу же явились. И мы не одни.

– Спасибо, ребята, но, боюсь, наше время прошло, – Малькольм показал на гору. Солнце еще не взошло, однако его первые лучи уже осветили перевернутый крест на вершине. – Теперь все зависит от Тортелла.

– Давайте обменяем заложника, – предложил Дуфф. – Пусть Макбет выберет двоих, кого захочет. В обмен на Каси. Пусть возьмет нас с Малькольмом.

– По-твоему, я об это не подумал? – усмехнулся Малькольм. – Макбет ни за что не согласится обменять бургомистерского сына на такую мелюзгу, как мы с тобой. Если Тортелл объявит чрезвычайное положение, то Каси спасен. А мы с тобой поплатимся головой. И кто тогда будет бороться против Макбета?

– Кетнес, – ответил Дуфф, – и все те горожане, в которых ты, по твоим собственным словам, так веришь. Ты что, боишься, или…

– Малькольм прав, – перебила его Кетнес, – этому городу вы нужнее живые.

– Черт! – Дуфф стряхнул ее руку и рванулся к пожарной машине.

– Ты куда? – крикнула Кетнес.

– Фундамент.

– Что-о?!

– Нужно разрушить фундамент. Эй, начальник!

Мужчина, сидевший за рулем пожарной машины, выпрямился:

– Эх-м, я не…

– У тебя в машине есть колуны и кувалды?

– Разумеется.

– Вы гляньте! – крикнул Сейтон. – Над «Обелиском» солнце. Мальчишке конец!

– Нам всем конец, – тихо проговорил Макбет, положив одну фишку под червовое поле на красное сукно, а другую – на черное. Подперев рукой щеку, он бросил в чашу рулетки шарик.

– Так на крыше-то что случилось? – крикнул Сейтон.

– Сын Банко, – прокричал Макбет в ответ, раскрутив рулетку, – я разобрался.

– Он мертв?

– Говорю же – я разобрался. – Макбет не отрывал взгляда от рулетки, числа исчезли, превратившись в круг. Нечеткий, но такой ясный. Макбет добился в себе Порядка, теперь навсегда. Колесо крутилось. Оно больше никогда не остановится, на этот раз Порядок его не покинет, Макбет закрыл за собой дверь и запер ее. Колесо рулетки. Оборот за оборотом, к чему-то неведомому, и тем не менее такому знакомому. Хозяева всегда выигрывают.

– Сейтон, что это за стук?

– Шеф, почему бы вам не подняться и самому не взглянуть?

– Я лучше в рулетку сыграю. Ну так что там?

– Они сдуру на Берту накинулись. Шеф, солнце взошло, я его вижу – большое и круглое. Время вышло. Давай уже…

– Накинулись на Берту?

– Да, уже цоколь расколошматили. Олафсон, следи за площадью. Если кто приблизится, стреляй.

– Есть!

Макбет услышал шаги и поднял глаза. Лицо у Сейтона раскраснелось, словно он загорал. Обойдя стол рулетки, он направился к столбу, возле которого, опустив голову, сидел Каси.

– Кто разрешил тебе покидать пост? – спросил Макбет.

– Я быстро. – Сейтон вытащил из-за пояса черный револьвер и приставил его ко лбу Каси.

– Отставить! – скомандовал Макбет.

– Шеф, мы же их предупреждали – как только солнце взойдет. Нам нельзя…

– Я сказал – отставить. – Макбет потянулся к радио и прибавил звук.

– …К вам обращается бургомистр Тортелл. Сегодня ночью комиссар Макбет поставил передо мной ультиматум. Комиссар Макбет стоит за целым рядом убийств – в том числе комиссара полиции Дункана, а также вчера вечером, после неудачного покушения на меня, он похитил моего сына Каси. Согласно ультиматуму, мой сын будет убит сегодня утром, когда над городом взойдет солнце, в том случае, если я не введу в городе чрезвычайное положение, так чтобы Макбет захватил власть и смог воспрепятствовать вторжению федеральной полиции. Но мы на это не пойдем. Этого не хочу ни я, ни мы, ни Каси. Этот город уже видел достаточно деспотов. За последние дни множество достойных людей пожертвовали жизнями. И жизнями своих сыновей, совсем как прежде, во время войн, грозивших гибелью демократии. Восходит солнце, а значит, Макбет сидит сейчас возле радиоприемника и ждет известия о том, что город теперь в его руках. Я обращаюсь к тебе, Макбет. Возьми его. Каси – твой. Я жертвую им и надеюсь, что он совершенно так же принес бы в жертву меня или сына, которого у него никогда не будет. Каси, если ты слышишь меня, то прощай, единственная моя отрада. – Голос Тортелла сорвался. – Тебя люблю не только я – весь город восхищается тобой, и, пока жива демократия, на твоей могиле будут гореть свечи, – он кашлянул, – спасибо, Каси. Спасибо, жители города. Начинается наш день.

Бургомистр умолк, а спустя несколько секунд хриплый мужской голос запел: «Господь наш – крепость мощная».

Макбет выключил радио.

Сейтон рассмеялся и, положив палец на курок, поднял пистолет:

– Что, Каси, не ожидал? Развратникам типа твоего папаши плевать на такое шлюшье отродье, как ты. Но если ты сейчас отдашь мне свою душу, обещаю выстрелить тебе в голову – так ты умрешь быстро и безболезненно. В противном же случае придется мне всадить пулю тебе в живот. И еще обещаю отомстить твоему развратнику-папаше и его подельникам. Что скажешь, парень?

– Нет.

– Нет? – Сейтон недоверчиво повернул голову к тому, кто дал ему такой ответ.

– Нет, – повторил Макбет, – ты его не убьешь. Убери пистолет, Сейтон.

– Чтобы все эти сукины дети добились своего?

– Ты слышал, что я сказал. Мы не убиваем беззащитных.

– Беззащитных? – фыркнул Сейтон. – А нас самих кто защитит? Позволим Дуффу с Малькольмом плевать на нас, как прежде? Ты что, решил отступиться как раз в тот момент, когда…

– Сейтон, ты целишься в меня.

– А почему бы и нет? Я не позволю тебе похерить наше королевство. Не ты один исполняешь свой долг, поэтому мне придется…

– Что именно тебе придется делать – решать мне, поэтому опусти пистолет, или ты покойник.

Сейтон рассмеялся:

– Ты, Макбет, знаешь обо мне далеко не все. И не понимаешь, например, что не сможешь меня убить.

Макбет посмотрел на дуло пистолета.

– Тогда давай, Сейтон, пристрели меня. Потому что только ты можешь отправить меня к ней. Потому что ты не рожден женщиной, ты порождение зла и ночных кошмаров.

Сейтон покачал головой и, не отрывая взгляда от Макбета, направил пистолет на Каси. В эту секунду первый луч солнца проник в мезонин. Сейтон прикрыл рукой глаза, но луч успел ослепить его.

Макбет кинул кинжал в ствол дерева, в вырезанное на коре сердечко. Он знал, что попадет в цель, потому что от его пальцев к сердечку тянулись живые, наполненные кровью вены. Раздался всхлип, Сейтон пошатнулся и удивленно уставился на торчащую из его собственной груди рукоятку кинжала. Выпустив пистолет, он упал на колени и ухватился за рукоятку. Он поднял голову и помутившимся взглядом посмотрел на Макбета.

– Серебро, – сказал Макбет, засунув в рот спичку, – говорят, оно творит чудеса.

Сейтон упал навзничь возле самых ног Каси.

Макбет бросил белый шарик из слоновой кости в чашу рулетки и раскрутил ее в противоположную сторону.

– Поднажмите! – заорал Дуфф полицейским, которые махали колунами и кувалдами, разбивая цоколь под локомотивом и отбрасывая в стороны огромные куски цемента.

Цоколь наконец сдался, и округлый нос локомотива с глухим ударом уткнулся в брусчатку. Дуфф, стоявший в кабине локомотива, потерял равновесие, но успел схватиться за подвернувшийся под руку рычаг. Локомотив накренился, но не двигался.

– Давай, вперед!

Бесполезно.

– Давай же, старая клюшка!

И там, в глубине локомотива, что-то ожило. Берта ожила. Или, может, Дуффу почудилось? Да нет же… Он услышал тихое ворчание. Ну да, локомотив сдвинулся с места – впервые за восемьдесят лет Берта Бирнам сдвинулась с места, и сейчас ворчание постепенно перерастало в разгневанный крик. Многолетняя ржавчина пыталась побороть движение, но сила тяжести оказалась достойным соперником.

– Прочь с дороги! – закричал Дуфф. Он покрепче затянул кобуру пистолета и проверил, на месте ли запасное оружие.

Колеса локомотива стряхнули с себя сон, медленно преодолели восемь метров рельсов и опустились на верхнюю ступеньку лестницы, с оглушительным треском разбив ее. На мгновение Дуффу показалось, что локомотив сейчас остановится, однако уже в следующую секунду вторая ступенька повторила судьбу первой. А затем еще одна. И Дуфф понял, что теперь ничто не в силах остановить эту набирающую скорость железную тушу.

Дуфф не отрываясь смотрел вперед, но краем глаза заметил, как кто-то запрыгнул в локомотив и встал рядом.

– Один билет до «Инвернесса», пожалуйста, – сказала Кетнес.

– Шеф! – позвал с мезонина Олафсон.

– Да? – Макбет внимательно следил за шариком.

– Он… он едет!

– Что едет?

– П-поезд.

Макбет поднял голову:

– Поезд?

– Берта! Она… едет сюда! Это…

Его слова утонули в ужасающем грохоте. Макбет поднялся. Окно выходило на площадь, но с того места, где он стоял, вокзала видно не было, однако Макбет слышал леденящий душу грохот, словно к ним приближалось неведомое чудовище, стирающее в пыль все, что вставало у него на пути. А потом в окне появилась она. Берта.

Макбет сглотнул.

Берта приближалась.

– Огонь!

Заместитель комиссара полиции Малькольм не мог глаз оторвать от разворачивающегося перед ним зрелища. Он знал – неважно, как сложится его судьба, ничего подобного он больше никогда не увидит. Локомотив, который дробил брусчатку, прокладывая свой собственный путь по площади. Средство передвижения, сконструированное их предками, достаточно тяжелое и прочное, чтобы выдержать ржавчину и годы упадка, с угольными топками, способными поддерживать огонь, как в прежние времена. Ударяясь о его черный корпус, пули высекали искры, но отлетали в стороны, словно капли воды, а Берта неумолимо двигалась на «Инвернесс».

– Стены там прочные. Настоящая крепость, – сказал кто-то.

Малькольм покачал головой:

– Нет, дыра дырой. И стены там картонные, – сказал он.

– Держись! – заорал Дуфф.

Кетнес сидела на полу, вжавшись в стену, чтобы не попасть под рикошет пуль. Она закрыла глаза и крикнула что-то в ответ.

– Что?! – не разобрал Дуфф.

– Я люб…

Берта врезалась в «Инвернесс».

Макбет смотрел на Берту – сперва она заняла все окно, а потом въехала в стекло.

Ему показалось, будто все здание: пол, на котором он сидел, воздух в казино – все вокруг сдвинулось назад под натиском локомотива. Грохот ударил по барабанным перепонкам. Труба локомотива пробила восточный мезонин, а изогнутый бампер вскрыл паркет. Стены смягчили силу удара, однако Берта метр за метром двигалась вперед. Она остановилась в каком-то полуметре от Макбета, труба уперлась в западный мезонин, а бампер – в рулеточный стол. На миг все стихло, но затем сверху раздался громкий звон. Макбет прекрасно знал, что это. Берта оборвала канаты, удерживавшие люстру. Макбет не сделал ни малейшей попытки отбежать в сторону и даже головы не поднял. Он успел лишь отметить, что вокруг появилось целое море хрустальных капель, а потом на него навалилась темнота.

Сжимая в руках автомат, Дуфф забрался на локомотив. Солнечные лучи пробивались сквозь повисшую в воздухе пыль.

– У пулемета в северном крыле пусто! – крикнула сзади Кетнес. – А что у…

– В южном крыле тоже пусто, – ответил Дуфф. – Сейтон лежит возле рулетки, из него торчит кинжал, и выглядит он так, что мертвее и не придумаешь.

– Каси здесь! Похоже, с ним все в порядке!

Дуфф оглядел помещение, где в лучшие времена располагался игровой зал. От пыли он закашлялся. В казино было тихо, и лишь шарик, постукивая, бешено вертелся в чаше рулетки. Воскресное утро. Через несколько часов на церкви зазвонят колокола. Дуфф спрыгнул вниз, перешагнул через тело Сейтона и, пробравшись к люстре, саблей отбросил хрустальные осколки с лица Макбета.

Макбет лежал, широко открыв по-детски изумленные глаза. Позолоченный шпиль люстры вонзился ему в правое плечо. Крови вытекло совсем немного, а плоть мерно пульсировала, словно обсасывая торчавший из нее металл.

– Доброе утро, Дуфф.

– Доброе утро, Макбет.

– Хе-хе. Помнишь, Дуфф, как в детдоме мы каждое утро это говорили друг дружке? Ты спал на верхней койке, а я – снизу.

– Где все остальные? Где Олафсон?

– Олафсон сообразительный мальчик. Он чувствует, когда пришла пора смываться. Прямо как ты.

– Гвардейцы не убегают, – не поверил Дуфф.

Макбет вздохнул:

– Ну да, ты прав. А ты мне поверишь, если я скажу, что он сейчас позади тебя и собирается убить тебя секунды через… хм… две?

Мгновение – и Дуфф резко повернулся назад. В лучах солнца, бьющего ему в глаза, он увидел наверху, на разбитом пополам мезонине, два силуэта. На одном были средневековые рыцарские доспехи. Второй, Олафсон, опустился на колено и положил на перила ружье. Пятнадцать метров. С такого расстояния Олафсон попадет в центовую монетку.

Раздался выстрел.

Дуфф знал, что он мертв.

Вот только почему же он тогда продолжает стоять?

По залу прокатилось эхо выстрела.

Макбет увидел, как Олафсон падает – прямо на рыцаря. Провалившись в дыру в полу мезонина, доспехи полетели вниз. Олафсон же уткнулся носом в перила и замер. Одна щека расплющилась о столбик перил, а глаза закрылись – он словно уснул возле своего «ремингтона».

– Флинс! – закричала Кетнес.

Дуфф повернулся к северному входу.

Там, наверху, где лестница с мезонина вела наверх, стоял Флинс. Его рубашка была красной от крови, он пошатывался, и казалось, будто на ногах он держится потому, что хватается за еще дымящееся ружье.

– Кетнес, выведи отсюда Каси и Флинса, – сказал Дуфф, – быстрее.

Дуфф опустился на стул воле рулеточного стола. Шарик крутился медленнее, и звук изменился.

– И что теперь? – простонал Макбет.

– Мы дождемся всех остальных. Тебя отправят в больницу и зашьют рану. Предварительное заключение. Федеральное судебное дело. Ты, Макбет, еще долго будешь знаменитостью.

– Ты думаешь, верхняя койка по-прежнему твоя, да, Дуфф?

Хрусталь зазвенел. Дуфф поднял голову. Макбет шевельнул левой рукой.

– Ты не забыл, что реакция у меня – как у ящерицы? Не успеешь и саблей взмахнуть, как из груди у тебя будет торчать кинжал. Ты же это понимаешь?

– Может, и так, – ответил Дуфф, но вместо страха его охватила вдруг бесконечная усталость. – Только ты проиграешь. Как всегда.

Макбет рассмеялся:

– Это еще почему?

– Этому суждено случиться. Ты всегда это предчувствовал, всю жизнь, ты обречен проиграть. И предчувствие этого всегда было с тобой, Макбет.

– Да неужели? Ты что – не слышал? Рожденный женщиной убить меня не может. Это обещал Геката, а он уже много раз доказал, что умеет держать слово. Знаешь что? Я вообще могу сейчас встать и уйти отсюда. – Макбет попытался сесть, но люстра не пускала его.

– Когда Геката давал тебе такое обещание, он забыл обо мне, – Дуфф не сводил взгляда с левой руки Макбета, – мне ничего не стоит тебя убить. Так что лежи и не дергайся.

– Ты что, оглох? Я же сказал…

– Меня никто не рожал! – прошипел Дуфф.

– Не рожал? Как это?

– Меня вырезали из живота моей матери. Она не рожала меня. – Дуфф наклонился вперед и провел пальцем по шраму.

Макбет удивленно заморгал:

– Ты… но Свенон же убил ее? А где же в это время был ты?

– Она была беременна мной. Мне рассказывали, что она как раз пыталась остановить кровь у одного из полицейских, когда Свенон взмахнул вот этим, – Дуфф поднял саблю, – и вспорол ей живот.

– И задел твое лицо…

Дуфф медленно кивнул.

– Тебя победит нерожденный, Макбет. Ты проиграл.

– Проиграл. Опять проиграл. Сначала у нас есть все, а потом мы все теряем. Я полагал, что благословение смерти – единственное, на что может надеяться каждый из нас. Но потом оказалось, что надеялся я зря. Лишь ты способен подарить мне смерть и отправить меня туда, где воссоединюсь с моей любимой. Будь же моим спасителем, Дуфф.

– Нет. Ты арестован и сгниешь в одиночной камере.

Макбет тихо засмеялся.

– Этому не бывать, и у тебя не хватит воли. Тогда, в переулке, ты не смог победить искушение меня прикончить, и сейчас у тебя тоже не получится. Мы такие, какие есть, Дуфф. Свободный выбор – это сказки. Так что следуй за своим желанием. Покажи, каков ты есть, Дуфф. Или мне помочь и напомнить тебе их имена? Мередит, Эмилия и…

– Эван, – сказал Дуфф. – Это у тебя не хватает сил стать другим, Макбет. Поэтому я знал, что, несмотря на то что солнце уже взошло, у Каси есть надежда. Ты никогда не мог убить беззащитного. Говорят, что ты безжалостнее Свенона и более продажный, чем Кеннет, однако подвел тебя не порок, а добродетель. В тебе нет жестокости.

– Я всегда был твоей противоположностью, Дуфф. А значит, твоим отражением. Так убей же меня.

– Куда торопиться? Место, куда попадают подобные тебе, называется адом.

– Я не против туда отправиться.

– Если ты помолишься о прощении грехов, то, возможно, еще спасешься.

– Эту возможность я продал, Дуфф. Но оно и к лучшему, ведь теперь я встречусь со своей любимой, пусть даже мы будем вечно гореть в геенне огненной.

– Нет. Тебя будут судить, и ты понесешь наказание – как раз настолько суровое, насколько ты заслуживаешь. И это станет первым признаком того, что наш город еще можно спасти.

– Идиот! – закричал Макбет. – Ты сам себя обманываешь! Ты хочешь так думать, тебе хочется стать таким, однако мозг твой именно сейчас отчаянно ищет повода меня убить – просто я кажусь тебе беззащитным и оттого тебе сложно. Но твоя ненависть – она как этот локомотив, и теперь, когда ты дал ей волю, ее уже не остановить.

– Ты ошибаешься, Макбет. Порой мы все же меняемся.

– Правда? Ну тогда лови кинжал, дитя свободы, – и Макбет сунул левую руку под куртку.

Дуфф отреагировал машинально: он схватился обеими руками за рукоятку сабли и надавил на нее.

И замер от удивления – настолько легко лезвие сабли вошло в грудь Макбета. Когда лезвие уперлось в пол, Дуфф почувствовал, как тело Макбета дрожит, и дрожь эта передается ему самому. Макбет тихо зашипел, а потом изо рта у него выплеснулся фонтан ярко-красной крови, подобно теплому дождю оросившей руки Дуффа. Он заглянул Макбету в глаза, не зная, что ожидает там увидеть, но не увидел ровным счетом ничего, лишь последние искры света. Зрачки постепенно расширялись, а радужная оболочка становилась все меньше.

Дуфф выпустил из рук саблю и отступил назад.

Замерев, он вслушивался в тишину.

Наступило воскресное утро.

Он слышал голоса на площади Рабочих, и они становились все громче.

Дуфф не хотел. Но знал, что должен. И он пересилил себя. Он подошел к телу Макбета и приподнял его куртку.

Левая рука Макбета лежала на груди. А больше там ничего не было, ни ножен, ни кинжала, лишь белая ткань рубашки, медленно окрашивающаяся в алый.

Постукиванье. Дуфф повернулся. Стук доносился с рулеточного стола. Дуфф встал и посмотрел на стол. Там лежали два жетона – один на красном поле, под сердечком, а другой – на черном. Постукиванье издавал шарик, танцевавший на ячейках с цифрами. Колесо крутилось все медленнее, а потом наконец остановилось.

Шарик лежал в единственной зеленой ячейке, и это означало, что все деньги уходят казино.

И что никто из игроков не выиграл.

Глава 43

Где-то вдали звонили колокола. Одноглазый парнишка стоял в зале ожидания на вокзале и озирался. Прежде вид на площадь и «Инвернесс» загораживала Берта, но сейчас в фасаде казино зияла здоровенная дыра. Даже несмотря на яркое солнце, парнишка видел синие мигалки на крышах полицейских машин и вспышки фотоаппаратов. За заграждениями на площади постепенно собиралась толпа зевак, а время от времени в окнах «Инвернесса» тоже вспыхивал свет. Похоже, криминалисты взялись за работу и фотографировали убитых.

Значит, все закончилось.

Парень развернулся и двинулся по коридору в сторону туалета. Возле ведущей вниз лестницы он услышал какой-то звук. Тихий, но непрерывный вой, немного похожий на собачий. Он его и прежде слышал – так выли торчки во время ломки. Парень перегнулся через перила и посмотрел вниз. Там, в зловонной темноте, что-то белело. Кто-то, одетый в светлое. Парнишка уже собрался пройти мимо, когда снизу закричали:

– Подожди! Не уходи! У меня есть деньги!

– Прости, старик, но у меня нет дури, а у тебя – денег. Ты уж потерпи.

– Это я забрал твой глаз!

Парнишка замер и, вернувшись к лестнице, снова свесился вниз через перила. Этот голос… Неужели это и впрямь… Он огляделся. Кроме него самого, здесь никого не было. Он шагнул во влажную холодную темноту. С каждой ступенькой зловоние становилось все сильнее.

Звавший его лежал на пороге мужского туалета, одетый в то, что прежде было белым льняным костюмом, а сейчас выглядело как пропитанные кровью тряпки. Впрочем, тело человека тоже превратилось в окровавленные лохмотья. Темные волосы падали на лоб, из которого торчал треугольный осколок стекла. Рядом с человеком лежала трость с позолоченным набалдашником. Это был он. Тот, кого парень так отчаянно искал все эти годы. Геката. Постепенно глаз парнишки привык к темноте, и он разглядел рану – гигантскую пробоину – в груди и животе. Из нее сочилась кровь, но не много, словно ее уже почти не осталось. Рана наполнялась кровью, затем кровь вытекала из нее на пол, обнажая блестящие розоватые внутренности.

– Избавь меня от страданий, – прошептал старик, – и возьми деньги – они во внутреннем кармане.

Одноглазый смотрел на лежавшего перед ним мужчину. Человека из его снов и фантазий. По рыхлой щеке старика текли слезы, которые выжимала из его тела боль. Пожелай парень – и мог бы вытащить короткий нож-выкидуху, которым размельчал порошок, тот самый, с узким лезвием, которым когда-то давно вырезал себе глаз. Он мог бы воткнуть этот нож в распрострертое на полу старое тело. Это было бы символично.

– Что, желудок пробило? – спросил одноглазый, склонившись над Гекатой и засовывая руку в карман его пиджака. – Жжет рану, да? – Он заглянул в бумажник.

– Быстрее! – всхлипнул старик.

– Макбет мертв, – сказал парень, быстро подсчитывая купюры. – Как по-твоему, мир теперь станет лучше?

– Что-что?..

– Думаешь, те, кто займет место Макбета, будут лучше? Более справедливыми и милосердными? Есть ли у нас основания в это верить?

– Заткнись и действуй. Если надо, возьми трость.

– Если смерть для тебя сейчас самое ценное, Геката, то я не стану лишать тебя смерти, хотя ты в свое время лишил меня глаза. А знаешь почему?

Старик наморщил лоб, и парню показалось, будто в полных слез глазах старика блеснула догадка.

– Потому что я считаю, что люди способны меняться к лучшему, – парень убрал бумажник к себе в карман, – и поэтому мне кажется, что те, кто займет место Макбета, будут немного лучше. Маленькие шаги, потихоньку, но к лучшему. Эти люди будут капельку более человечными. Кстати, удивительно: в нашем понимании человечность – это нечто хорошее. Милосердие, – одноглазый достал нож и нажал на кнопку, – если учесть, сколько мы сделали друг дружке гадостей, это странно, правда?

– Вот сюда, – старик ткнул себе в горло, – быстрей.

– А ведь глаз мне пришлось вырезать себе самому. Помнишь?

– Что-что?

Парень вложил нож в руку старика:

– Придется тебе самому постараться.

– Но ты сказал… более человечные… я не смогу… пожалуйста!

– А ты потихоньку, – парень поднялся и похлопал себя по карману: – Мы меняемся к лучшему, но за ночь святым не станешь, ты ж понимаешь.

Одноглазый шел по вокзалу, а вслед ему несся вой, который стих, лишь когда парень вышел на залитую солнечным светом площадь.

Глава 44

Перечеркнув небо, прозрачная капля дождя миновала тьму и устремилась вниз, к дрожащим огням портового города. Холодные порывы северо-западного ветра гнали каплю на восток, к медленно текущей реке, которая делила город вдоль на две половины. Поперек же город перерезала железнодорожная ветка, по которой, не умолкая, стучали колеса поездов. Подхватив каплю, ветер пронес ее над Четвертым округом, «Обелиском» и другой, более новой гостиницей под названием «Исток». «Обелиск» и «Исток» облюбовали респектабельные бизнесмены из Капитоля, однако время от времени в лобби вваливался подвыпивший фермер, который спрашивал, куда подевалось казино. Сами горожане давно забыли об этом казино, зато помнили другое, то, что располагалось в бывшем здании Железнодорожной компании, куда недавно переехала центральная городская библиотека. Капля пронеслась над Главным полицейским управлением, где в кабинете комиссара Малькольма все еще горел свет: полицейские готовились к реогранизации, и поэтому комиссар созвал срочное совещание. Если верить статистике, уровень преступности в городе резко снизился, и городские власти во главе с бургомистром Тортеллом приняли решение сократить количество сотрудников полиции, что привело самих полицейских в замешательство. Неужели именно такой награды заслуживают те, кто последние три года трудился не покладая рук? Тем не менее большинство склонно было согласиться с комиссаром Малькольмом, считавшим, что по-настоящему эффективна та полиция, которая изжила сама себя. Хуже всего пришлось, разумеется, сотрудникам Отдела по борьбе с наркотиками, а также отделам, расследовавшим преступления, отчасти связанные с торговлей наркотиками, – например убойному. В Отделе по борьбе с коррупцией сокращений не ожидалось, а новый отдел, занимающийся расследованием экономических преступлений, даже планировали расширить. Причиной тому был расцвет городской экономики, начавшийся, в свою очередь, благодаря появлению в городе самых разных предприятий. С прежних времен у жителей города сохранилось впечатление, будто полиция защищает только богатых, и поэтому белые воротнички совсем распоясались. Защищая Отдел по борьбе с организованной преступностью, Дуфф говорил, что им необходимо постоянно принимать меры, чтобы предотвратить преступления, и что, если преступные группировки вновь обоснуются в городе, искоренить их будет намного сложнее. Однако он понимал, что ему, как и многим другим, придется смириться с сокращениями. Смирилась даже Кетнес, возглавлявшая Убойный отдел и до последнего утверждавшая, что лишь достаточное количество сотрудников позволяет ее отделу поддерживать высокий уровень раскрываемости преступлений. Дуфф отбросил переживания и теперь просто радовался, что наконец-то наступили выходные. Они с Кетнес собирались съездить в Файф на пикник. Этой поездки Дуфф ждал и боялся. Его бывший дом давно снесли, участок зарос травой, но купальня стояла на прежнем месте. Дуфф представлял, как они будут лежать там, подставляя солнцу бледную кожу, вдыхая запах смолы и вслушиваясь в тишину, в которой, возможно, еще звучали отголоски радостных криков Эмилии и Эвана. А потом он один сплавает на островок. Говорят, что себя, таким, каким ты был когда-то, уже не вернешь. Ему лишь хотелось убедиться, что это правда. Не для того, чтобы забыть, а чтобы наконец научиться смотреть в будущее.

Миновав дорогие магазины Второго округа, капля полетела вниз, к лесистому холму возле кольцевой дороги, ожерельем сверкавшей на шее города. Капля упала на самую вершину Висельного холма и, звонко шлепнувшись на большой дубовый лист, подползла к его краю, а там на миг повисла, собирая силы, чтобы упасть вниз, на одного из двоих стоявших под деревом мужчин.

– Здесь все изменилось, – почти басом хрипло проговорил один.

– Вас долго не было, – ответил ему другой, обладатель более высокого голоса.

– Не было. Это точно. Меня и правда считай, что не было. А ты, Бонус, так и не рассказал, как тебе удалось меня разыскать.

– О, у меня есть уши и глаза. Я слушаю и наблюдаю, в этом и заключается мой талант. Впрочем, боюсь, он у меня единственный.

– Не уверен, что ты меня убедил. Слушай, Бонус, не стану скрывать – ты мне не нравишься. Такие, как ты, прячутся и выжидают, а потом цепляются к более крупному зверю и высасывают…

– Как рыба-прилипала?

– Нет, как пиявка. Такие мелкие отвратительные твари. Но, в сущности, безобидные. Поэтому если тебе кажется, будто ты можешь помочь вернуть мне мой город, то чуть-чуть крови можешь высосать, мне не жалко. Только осторожнее – присосешься слишком сильно, и я тебя раздавлю. Ладно, выкладывай.

– Сейчас на местном рынке конкурентов нет. Когда производство дури здесь прекратилось, многие наркоманы переехали в Капитоль. А теперь администрация города и комиссар полиции наконец решили сократить количество полицейских. Удобнее момент и придумать сложно. Потенциальных потребителей – молодых и платежеспособных – пруд пруди, а недавно я отыскал одну из сестер, которая выжила после взрыва на фабрике Гекаты. И у нее сохранился рецепт. Кроме нас, у клиентов не будет других поставщиков.

– И зачем тебе понадобился я?

– У меня нет ни денег, ни энергии, ни вашего лидерского таланта. Зато у меня есть…

– Уши и глаза. И присоска. – Пожилой мужчина отбросил в сторону недокуренную сигариллу «Davidoff Long Panatellas», а капля наверху приготовилась к последнему рывку. – Я подумаю. Но если я соглашусь, Бонус, то это не потому, что хочу поживиться. Когда у тебя есть хороший товар, покупателей найдешь в любом городе.

– Ясно. А почему тогда?

– Потому что этот город забрал моего брата и моих ребят. Из-за него у меня ничего не осталось. Поэтому я ему кое-что задолжал.

Капля сорвалась с листа и, упав на бычий рог, доползла по нему до мотоциклетного шлема, из которого этот рог торчал.

– Я задолжал ему смерть.

Оглавление

Часть1

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

Часть 2

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

Часть 3

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg