«Стокгольм delete»

Стокгольм delete (fb2) - Стокгольм delete [litres, STHLM Delete] (пер. Сергей Викторович Штерн) (Тедди и Эмили - 2) 2159K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Йенс Лапидус

Йенс Лапидус Стокгольм delete

© Jens Lapidus 2015

© Штерн С., перевод, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Вермдё

Нельзя сказать, чтобы Тони Каталхейюк ненавидел свою работу. Но и не любил. Мечтал служить в полиции, поступал дважды в училище – не приняли.

Несправедливо.

Превосходное зрение, великолепный слух. Тесты на физическую подготовку выполнил – инструкторы переглядывались. Протащил восьмидесятикилограммовую куклу сто метров играючи, как тореадор мулету. Здоров как бык, никаких ограничений, безупречная биография. О каких-то судимостях и речи нет. Никогда не баловался наркотой, хотя приятели в гимназии много раз предлагали.

– Пара косячков – да это покруче, чем любая телка.

– Кому как, – улыбался Тони и отказывался.

А с психологами ему не повезло. Прощебетали на своем птичьем языке: нельзя, дескать, исключить риск, что он, Тони Каталхейюк, «не сможет в достаточной степени способствовать саморазвитию и совершенствованию коллег по профессии», что у него якобы есть «трудности в осознании себя как части целого», что он «не воспринимает себя как члена команды». Индивидуальный игрок, так сказать.

И как, интересно, они это установили?

Позвонил в приемную комиссию, а там пошуршали бумагами и повторили тот же бред, что несли эти недогребаные психологини. Слово в слово, наверняка просто-напросто прочитали их заключение вслух.

Тони спорил и настаивал:

– Если вы не объясните толком, я это так не оставлю.

– Вот-вот, – сказала женщина, – теперь я, ко всему прочему, могу еще добавить: у вас серьезные проблемы с умением сотрудничать.

Бред сивой кобылы. Полжизни он играл в командах, пока не начал заниматься грэпплингом[1]. И конечно же у него не было никаких «проблем с умением сотрудничать». Но стервы, которые занимались тестированием и проводили интервью… эти ведьмы слетелись на свой шабаш и постановили, что полицейским ему не быть.

Полиция в его помощи не нуждается.

Почему – можно гадать хоть до скончания века.

Небо уже начало сереть, хотя лес на обочинах – сплошная черная стена. Тони гнал, не обращая внимания на ограничения скорости. Начальство на такие нарушения смотрело сквозь пальцы, если не поощряло. Особенно по ночам. Поощрять-то поощряло, но никогда бы в этом официально не призналось.

«Наше место либо здесь, у пульта, либо у заказчиков. Люди довольны, когда охрана быстро реагирует. Хотя кто мы, по сути? Ночные сторожа в мундирах».

Сторожа в мундирах.

Тони ненавидел эту фигуру речи. Никакой он не сторож. Его призвание – бороться с преступниками. Как полицейский. Не зря же он рвался в школу полиции.

Сигнализация сработала минут пятнадцать назад. Дом в лесу недалеко от Энгсвика, на севере Вермдё.

Обесточка, судя по сигналу, но через несколько минут свет включился. Возможно, сработал предохранитель.

Дорога пустая, можно придавить железку, тем более что Робин подсказал: радары не работают. На все радары не хватает камер.

Тони знает эту дорогу как свои пять пальцев. И навигатор работает идеально.

Вот и поворот. Не снижая скорости, свернул направо. Здесь он никогда не был. Все равно – вероятность появления машины исчезающе мала. На этом участке жилья нет – проверил по карте.

Осталось четыреста метров. Что-то блеснуло в свете фар в канаве за кустарником. Машина? Авария? Может, стоит остановиться и проверить? Нет, уже нет времени; охрана должна прибыть на место не позднее чем через двадцать пять минут после сигнала. Так написано в договоре с клиентом: двадцать пять минут – крайний срок. Далеко ли, близко ли охраняемый объект – значения не имеет. Двадцать пять минут – гарантируем. В любую погоду.

Под колесами захрустел гравий – он въехал на участок. Красный деревянный дом с белыми наличниками напомнил футбольную спортшколу, где он занимался в детстве. Пять лет подряд первые две недели летних каникул они с братом проводили на острове в северном архипелаге, играли в футбол и спали в красных деревянных домиках.

Тони вырос в Фисксетре[2], родители даже не помышляли перебраться в другой район. Это, кстати, наверняка объясняло, почему он с удовольствием работал в Вермдё: каждый раз, когда срабатывала сигнализация в одном из этих выкрашенных красной фалунской краской домов, он вспоминал волшебные футбольные каникулы.

И неважно, что тревога в девяти из десяти случаев оказывалась ложной.

Чуть поодаль – навес для машины. Под навесом пусто.

Сирены молчали – наверняка владелец выключил, обычная история. На рутинный звонок диспетчера никто не ответил. Тоже ничего удивительного.

Что происходит, когда система оповещения реагирует на обесточку? Происходит вот что: полусонный хозяин, ругаясь, щелкает рычажком выбитого предохранителя и мгновенно засыпает.

Но как-то уж слишком тихо здесь, слишком спокойно. Будто в ожидании прибытия охраны дом затаил дыхание. Это ему не понравилось. Он набрал на мобильнике номер – еще раз, на всякий случай.

Молчание.

И дверь типичная – выкрашена желтой краской, с полукруглым, разделенным на секторы смотровым окном наверху. Встал на цыпочки, заглянул – внутри темно. Нажал на кнопку и послушал мелодичный дверной звонок.

На крыльце пара резиновых сапог и стул, на стуле сложены штабелем плоские цветные подушки для катера. Или, может быть, для дачной мебели.

Опять позвонил.

Он прекрасно знал, как поступать в подобных ситуациях. Шеф по многу раз напоминал им СП – стандартные процедуры. Визуальный осмотр объекта, проверка «типовых обстоятельств». Все документировать и позвонить на пульт.

Типовые обстоятельства: странно припаркованные машины, забытая фомка на влажной траве, шкаф с предохранителями. Взломанная дверь, грязные следы на террасе, разбитые окна.

Ничего не пропустить.

Осмотр, осмотр и еще раз осмотр.

А вот и одно из «типовых обстоятельств» – открытое окно. Едва ли не самая частая причина ложного вызова. Клиент забыл запереть, а ночью поднялся ветер.

Ну нет. Только не в этом случае. Сигнализация сработала не на открытое окно, а на кратковременную обесточку.

Тони подошел к открытому окну. Армейские башмаки намокли, неважно. Что им сделается…

В комнате тоже темно.

Встал на цыпочки и тут же увидел, что стекла в двойной раме вырезаны – и внешнее, и внутреннее. Идеально круглые отверстия. Классический, хоть и продвинутый способ: круглую присоску обводят стеклорезом по периметру, легкий, но резкий удар, и – хоп! – вырезанный диск остается на присоске, а в стекле дыра. Остается просунуть руку и открыть шпингалет. Тихо и эффективно.

Все ясно. Вызов поступил, потому что преступник попытался отключить питание сенсорных датчиков. И отключил, но у этого клиента была установлена резервная, так называемая противосаботажная система. Именно так она и работает.

В висках застучало. Пульс заметно участился.

Он отошел на несколько метров, позвонил на пульт и коротко доложил – тревога не ложная, речь идет о взломе.

– Они еще там? Грабители? – спросил Робин. Он сегодня дежурит на пульте. «Обеспечивает связь», как сказал бы шеф.

Вопрос не праздный. Чтобы найти то, за чем пришли, нужно время. Так что вероятность, что грабители еще здесь, не исключается. Об этом Тони не подумал.

– А хозяин? Где наш клиент? Дома?

– Понятия не имею. Я названивал, как разносчик пиццы. Никто не открывал.

Сунул мобильник в чехол и пошел к входной двери.

Неизвестно почему в последнее время участились случаи взломов квартир в присутствии хозяев. Воры пробираются на второй этаже, где окна и двери обычно не защищены сигнализацией. И спокойно работают.

Хитры, паразиты.

Ну нет, с этим надо кончать. Тони решил взять дело в свои руки.

Посмотрел на входную дверь. Потрогал ручку и удивился – дверь не заперта.

Вошел в прихожую. Одежда на вешалке колыхнулась от порыва ветра. Здесь пахло старым деревом и гарью от камина.

Достал фонарик. На полу лежало что-то бесформенное, похоже, тюк с бельем. Направо – лестница на второй этаж, прямо перед ним – кухня.

На всякий случай достал телескопическую дубинку. Каленая сталь, длинная, длиннее не бывает – двадцать шесть дюймов. Никогда не приходилось пользоваться, только на тренировках. Но Тони всегда имел эту штуку при себе – мало ли что. Все когда-то бывает впервые.

Он прошел в кухню.

Кухня как кухня, образцовый порядок. А вот и открытое окно. Вид изнутри. Прямо напротив окна круглые настенные часы. Четверть пятого.

Открытая планировка, направо, без дверей, – гостиная. Под ногами захрустело разбитое стекло. Он направил луч фонаря вниз – пол усеян осколками.

Мебели совсем мало – кресло, журнальный столик.

А у столика на полу…

Он подошел поближе и посветил фонариком.

Труп.

Он никогда ничего подобного не видел.

Голова! Лица нет. Вместо лица – сплошная кровавая маска.

Средостение прошила отвратительная судорога, и его вырвало на ковер.

Он взял себя в руки и посветил вокруг.

Весь пол залит кровью.

Он схватил телефон.

– Успокойся, – кричал Робин, – успокойся, говори толком.

– Убийство, – Тони чуть не плакал, – жуткое зрелище! Какое там дышит! Вызывай полицию, медиков… это черт те что!

– А кто-то еще там есть?

Тони чуть не выронил телефон. Он и думать забыл – а вдруг убийца еще здесь? Вполне может быть. Он в панике оглянулся.

– Никого не видно. Что мне делать? Осмотреть дом?

– Решай сам. Во дворе ничего не заметил?

Он выскочил на крыльцо. Как он мог забыть?

– Тони, что ты делаешь? Алло!

– Проклятье, Робин… я видел машину на обочине, – он произнес эти слова на бегу.

– Я звоню в полицию, будь на связи, – Тони услышал, как Робин переключил канал.

На свежем воздухе ему стало получше. Он попробовал стереть в памяти увиденный кошмар. Пусть этим занимается настоящая полиция. Сейчас он был даже рад, что не полицейский.

Сторож в мундире. Всего-навсего. Сторож в мундире. И спросу – как со сторожа.

В неверном свете занимающегося утра автомобиль выглядел так, будто собрался ввинтиться в канаву. Тони раздвинул кусты – весь моторный отсек искорежен.

Взрытая земля. Как он мог все это заметить за плотным кустарником? Никак.

Он подошел поближе. Опять приготовил на всякий случай дубинку – и, то и дело оскользаясь и цепляясь за траву, чтобы удержать равновесие, спустился в канаву.

Новенький «Вольво»-универсал, шестидесятая модель.

Тони подошел поближе.

И только теперь увидел – за рулем человек.

– Алло!

Водитель не шевельнулся.

Лобовое стекло вдавлено и покрыто мелкой сетью трещин, но осколков нет. Триплекс – надежная штука.

Потянул за ручку – дверца открылась на удивление легко.

Теперь он увидел, что сработала подушка безопасности.

Молодой человек. Совсем молодой, лет двадцать. Блондин.

Полусдувшаяся подушка лежит на руле как пластиковый пакет.

Либо без сознания, либо мертв.

Тони тронул дубинкой руку.

Никакой реакции.

Часть I Май

1

Что ж, пока надо жевать все это дерьмо. Пока он, Никола, вынужден именно этим и заниматься: жевать дерьмо.

Он сидит уже год.

Но скоро конец. Завтра последний день. Слава богу – завтра уже может вышагивать с дедом в церковь. С Бояном.

Ему девятнадцать. Швеция – больная страна. Идиоты. Они обращаются с ним как с несовершеннолетним. И все из-за мамаши. Линда… ей никогда не надоест ворчать. Она все время угрожает: выгоню из дома, порву с тобой навсегда. И еще хуже: Тедди. Собственно, ему никто и не нужен, кроме Тедди. Разочаровать Тедди – он даже подумать об этом не мог. Он любил Тедди больше, чем… чем свежий порционный снюс, чем все джойнты в мире. Даже больше, чем приятелей. Приятелей, с которыми вырос, которые называли друг друга братьями.

Тедди – его дядя, брат матери.

Тедди – кумир. Икона. Пример для подражания. Он знал только одного человека, кто мог бы сравниться с Тедди: Исак.

И чем все кончилось? Отработки, штрафы, бесконечное нытье социалки. Линда решила поместить его в исправительное учреждение. Это она его сюда залопатила! Решила отправить родного сына в исправительное учреждение! В никаких-косячков-никаких-развлечений, траханое исправительное учреждение.

Здесь он и провел целый год. Спиллерсбуда. Исправительный дом для трудных подростков. ИДТП.

Если подросток подвергает риску свое здоровье или нормальное развитие путем злоупотребления вызывающими привыкание средствами, преступной деятельности или других социально неприемлемых дейcтвий…

Он слышал этот параграф четырнадцать миллионов раз.

Хоть двадцать восемь. Пустозвонство.

И минуты не проходило, чтобы он не повторил мысленно: мамаша – сволочь.

Мамаша – сволочь.

– Я же все для тебя делаю, – повторяла она беспрерывно, не успевал он приехать в увольнительную. – Все, что в моих силах. Был бы у тебя отец…

– У меня есть Тедди!

– Тедди? – мамаша покачала головой. – Твой дядя просидел за решеткой восемь лет из последних десяти. И где, интересно, он у тебя есть? В каком месте? В камере?

В классе он сидел за последней партой. Все как обычно. Они хотят его сломать.

Мамаша – сволочь. Иногда к этому рефрену он добавлял:

– И Сандра – сволочь.

Так называемый куратор. Сандра. У нее любимая тема – как искать работу. Ты должен представить себя «в выгодном свете», «правильно формулировать письма»… Лизать жопу, одним словом. Он для того и выбрал линию профподготовки – избежать всей этой пустой болтовни. К тому же его вовсе не привлекала жизнь «с-девяти-до-пяти». Или ремесленная работа по-черному – чуть получше, но все равно дерьмо. Есть куда более быстрые способы сшибить бабло. Опыт уже есть. Поработал на Юсуфа – деньги в кармане. И работа не пыльная, и бабки приличные.

Мини-собеседования: Никола и еще пять парней в группе. Раз в неделю. Книги читают. Все остальное время он должен появляться на предоставленном ему рабочем месте практиканта в Окерсберге, на фирме «Георг Самюэль. Электросервис». Нормальный мужик этот Георг, только Никола не мог заставить себя заниматься всей этой чепухой.

А эти мини-собеседования… не такие уж мини – шесть рыл.

И мать, и заведующий в Спиллерсбуде в один голос: это тебе полезно, у тебя проблемы с концентрацией внимания, может, ты и не получишь зачет по шведскому, но, по крайней мере, научишься читать. Долдонят… как алкаши на садовой скамейке в Ронне. Читать… что, он читать не умеет, что ли? У деда крыша поехала на этих книгах… гений чтения из Белграда. Он научил Николу читать, когда ему и шести не было, сидел у его кроватки со всякими «Островами сокровищ», «Таинственными островами»… «Двадцать тысяч лье под водой». Прикольные истории, между прочим…

Единственное, что Никола хотел, – уйти от радаров. Растечься, как масло по воде, жить той жизнью, которая ему подходила, а не гнить в классной комнате. И уж во всяком случае не под лупой этих блевотных аббревиатур. ИДТП… и в самом деле, блевать охота.

Конец всему этому дерьму, конец. Двенадцать месяцев в самой тоскливой заднице планеты позади.

Его ждет настоящая жизнь, Жизнь с большой буквы.

Уже началась. Юсуф знает, что он вот-вот вылупится. Уже позвонил – не может ли Никола помочь в одном дельце через несколько дней.

Постоять на стреме. Но не так, как обычно. Не как мальчик на побегушках. Дело серьезное – переговоры. Стрелка. Суд между воюющими бандами в Сёдертелье. Кто там истец, кто ответчик, Никола пока не знал, но главным судьей будет Исак. Он и решит, как поступать.

Исак – настоящий судья, судит по справедливости. Не то что эти придурки из системы, которая посчитала нужным запереть Николу на год. «Для исправления».

Сам Исак просил. Ну что ж, это шаг наверх…

Но все равно – Никола пока не решил.

Полицейское управление Стокгольма

Допрос Матса Эмануэльссона, 10 декабря 2010 года

Следователь: Йоаким Сунден

Место: следственный изолятор в Крунуберге

Время 14.05–14.11

ПРОТОКОЛ ДОПРОСА

ЙС: Все ваши показания будут записаны на магнитофон.

МЭ: Хорошо.

Мы находимся в помещении для допросов, следственный изолятор в Крунуберге. Сегодня 10 декабря 2010 года, имя подследственного – Матс Эмануэльссон, 44 года. Все правильно?

МЭ: Да.

ЙС: Вы согласны, что допрос будет проходить без присутствия адвоката?

МЭ: А что это значит?

ЙС: Ничего сверхъестественного. Дело пойдет намного быстрее, если нам не придется просить суд назначить адвоката, на это уйдет время. И еще не факт, что адвокат явится немедленно, у адвокатов своя рабочая схема. Короче говоря, если вы требуете адвоката, я не могу гарантировать, что допрос состоится сегодня, завтра, послезавтра или через неделю. А вам придется дожидаться его в камере.

МЭ: Но я не могу сидеть взаперти. Паника начинается. Меня уже один раз похищали, вам это известно?

ЙС: Нет, я ничего про это не знал. Что случилось?

МЭ: Похищение, вот что случилось. Бросили в ящик и забили гвоздями. Пять лет назад. У меня… клаустрофобия, я к психологам ходил, так что… Короче, мне надо выйти отсюда как можно скорее.

ЙС: Тогда… я так понял, вы согласны начать допрос без адвоката.

МЭ: Лишь бы выйти побыстрее.

ЙС: Первым делом я должен сообщить, в чем вас подозревают. Вы подозреваетесь в содействии незаконному обороту наркотиков. Вас задержали позавчера в Старом городе. Содействие заключалось в том, что вы совместно с Себастьяном Матуловичем, или Себбе… мы, во всяком случае, думаем, что его кличка Себбе… вы имели на руках пока неизвестное количество наркотических препаратов.

МЭ: Незаконному обороту? Наркотиков? Я содействовал незаконному обороту наркотиков?

ЙС: Да, именно в этом вы подозреваетесь.

МЭ: А вы уверены?

ЙС: Совершенно уверен. У меня есть все основания быть уверенным.

МЭ: А другие подозреваемые есть?

ЙС: На сегодняшний день я не могу вдаваться в эти подробности.

МЭ: Я к этому отношения не имею.

ЙС: То есть вы отрицаете преступление?

МЭ: Само собой.

ЙС: Тогда у меня есть несколько вопросов.

МЭ: Есть – значит есть. Задавайте.

ЙС: Что вы делали в Старом городе?

МЭ: Ничего особенного. Был там, вот и все.

ЙС: Вы знакомы с Себастьяном Матуловичем?

МЭ: Без комментариев.

ЙС: Вы знаете, кто это такой?

МЭ: Без комментариев. А что, его взяли?

ЙС: Вы не хотите подтвердить, что вы с ним знакомы, и в то же время вам интересно, взяли его или нет?

МЭ: Интересно.

ЙС: В таком случае могу сообщить. Приказ на его арест получен, но он пока на свободе. У меня есть еще несколько вопросов.

МЭ: Давайте.

ЙС: «Рендж-Ровер» с регистрационными номерами MGF 445 принадлежит вам?

МЭ: Без комментариев.

ЙС: С кем Себбе встречался в Старом городе?

МЭ: Без комментариев.

ЙС: Известно ли вам, что он там делал?

МЭ: Без комментариев.

ЙС: То есть вам нечего комментировать?

МЭ: Так оно и есть. Комментировать мне нечего. Я уже сказал: я к этому отношения не имею. И уж совсем не знаю, почему я здесь. У меня голова на части разрывается…

ЙС: Вы замешаны в позавчерашнем инциденте.

МЭ: Я ничего не знаю. «Незаконный оборот наркотиков»… это какой-то другой, неизвестный мне мир.

ЙС: Пожалуй… я тоже удивлен, если быть честным. Давайте сделаем по-другому. Подождите немного, я выключу запись…

Допрос закончен в 14.11

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 1

После отключения записи

ЙС: Итак, магнитофон отключен. Значит, это уже не формальный допрос, а… назовем так: доверительная беседа. Вы и я, никого больше.

М: И что это значит?

ЙС: Это значит, что вы можете говорить свободно. И я тоже. Если вы захотите, разговор останется между нами. И я буду откровенен с вами, Матс. У вас двое детей, нормальная работа, и то, что вы рассказывали насчет похищения, – чистая правда. Это, должно быть, ужасно – то, что вы пережили. Вам ни к чему сидеть взаперти.

М: Так почему бы вам меня не отпустить? Просто-напросто – отпустить? Я уже два дня здесь… хорошо, что вы проверили насчет похищения, значит, понимаете, что такая травма без следа не проходит. Я до сих пор очень плохо себя чувствую.

ЙС: Но вы же понимаете, что торговля наркотиками – это серьезно. В этом расследовании мы пользовались секретными методами… нет, не по отношению к вам, а к другим.

М: А это что значит?

ЙС: Прослушивание помещений, телефонов, внешнее наблюдение. Доказательств у нас мешок. И, к сожалению, вам грозит серьезный тюремный срок. Как минимум десять лет. Не думаю, что тюрьма – подходящее для вас место.

М: Вот оно что… (Подследственный заплакал.) Но я не могу сидеть… это же уже много лет…

ЙС: И боюсь, вы попадете в Кумлу, самую крутую тюрьму в Швеции… сами понимаете, что там может произойти. Это не место для интеллигентных людей.

М: Но… (Невнятно.)

ЙС: Я вас понимаю. Это нелегко. Подождите, я схожу за салфетками.

М: (Невнятно.)

ЙС: Прошу вас.

М: Спасибо. (Всхлипывает.)

ЙС: Я, как уже сказал, прекрасно вас понимаю. Но мне нужна ясность. Поэтому у меня к вам есть предложение.

М: Все что хотите.

ЙС: Все очень просто. Мы понимаем, что у вас широкие контакты с людьми, которые нас интересуют. Не просто понимаем. Знаем. И я хочу знать про них все. И про вас. Все, чем вы занимаетесь. И если вы хотите мне помочь, могу обещать – никаких допросов, записей, обвинителей и адвокатов. Ваше имя вообще не появится в деле. Мало того…

М: А вы меня отпустите?

ЙС: Если вы согласны на мое предложение, я вас отпущу и не стану давать делу ход. Мы заключим договор… поняли?

М: Не знаю… какой договор?

ЙС: Что ж, подумайте. У вас две альтернативы. Либо – десять лет в Кумле, либо – мое предложение… Доверительные беседы. Время от времени.

М: Это очень опасно. Поверьте, я знаю, о чем говорю.

ЙС: Могу представить. Но вы же не из этих, вы же нормальный человек. И если вы согласитесь на мое предложение… в любом случае это ваше решение. Ваше – и ничье больше. Я не могу и не хочу принуждать вас к сотрудничеству. С другой стороны – могу дать вам необходимые гарантии.

М: А мои дети?

ЙС: Послушайте, все, что вы скажете, послужит только как база фактов для дальнейшего расследования. Вам не придется свидетельствовать. Вообще не придется светиться. Будете работать под кодовым именем «Марина», про эту кличку никто, кроме меня, знать не будет. Стопроцентная секретность. И вам не надо беспокоиться ни за себя, ни за детей… Хорошо, сделаем так: я выйду, а вы посидите и подумайте.

М: Да… есть над чем подумать.

ЙС: Только помните: десять лет в Кумле. Или несколько дружеских бесед с вашим покорным слугой. Выбор ваш.

2

Они расположились в приемной на обитых бархатом диванах и в креслах. Кое-кого из юристов Эмили давно знала. С некоторыми училась, других встречала на курсах. Один парень вообще работал в том же бюро, что и она.

Болтали о разных пустяках, но напряжение и нервозность не отпускали. Ничего удивительного: время от времени одного из них вызывали к экзаменаторам. На столике в конце коридора лежали маленькие пластиковые пакеты, и вызванные покорно оставляли в них мобильники. Дозволялись только бумага, ручка и папка с разрешенными справочными материалами.

Скоро и ее вызовут. Устный экзамен. Сдашь – годишься в адвокаты. Все годы учения – более или менее извилистая тропинка к этому моменту. Двенадцать лет в школе и гимназии, потом год в Париже. Там-то она, конечно, в основном пировала, но была и польза: научилась бегло говорить по-французски. Потом три с половиной года юридического образования, кандидатский экзамен. Все это завершилось работой помощника юриста в адвокатском бюро «Лейонс»[3]. Три года в пасти льва. За это время прошла курсы этики и профессионального урегулирования при коллегии адвокатов, собрала всевозможные рекомендации, которые только могли пригодиться. Большая разница с другими профессиями. Ищешь работу – дай телефоны и адреса пары шефов, которым ты, по твоему мнению, понравилась. Но у юристов сложнее: коллегия требует имена и адреса ВСЕХ юристов и судей, с которыми ты сталкивалась во время работы. Плюс подробный отчет, при каких обстоятельствах ты с ними работала. У Эмили список не особо длинный – все дела, в которых она принимала участие, вели совладельцы «Лейонс». Но все равно набралось больше двадцати человек.

И наверняка мэтры из адвокатской коллегии звонили каждому из них – какова их точка зрения. Заслуживает ли эта девица быть принятой в их святое сообщество.

Сегодня – решающий тест. Окончательный. Сдаст – все остальное чистая формальность. Совсем немного времени – и она получит право называть себя адвокатом.

– Эмили Янссон!

Вот и настал ее час.

Экзаменатор протянул ей обычный лист А4 с текстом. За двадцать минут надо обдумать вопросы, подготовиться к презентации и вопросам экзаменатора.

Ее провели в отдельную комнату с зелеными обоями, совершенно пустую, если не считать письменного стола и стула. На стене – офорт, изображающий старинный суд: парики и все такое. Она пробежала глазами первый вопрос.

Вопрос А

Обдумайте этические и профессионально-технические противоречия, обнаруженные в следующем случае.

Английский бизнесмен мистер Шеффилд обратился в адвокатское бюро «Випс» за юридической помощью в приобретении комплекса недвижимости в Гётеборге.

Мистер Шеффилд рассказал адвокату Миа Мартинссон, что около десяти лет назад уже обращался в их фирму. Он имел дело с тогдашним владельцем Сюне Стормом, который оказал ему серьезную помощь в очень запутанном деле. Мистер Шеффилд подчеркнул, что считает себя постоянным клиентом адвокатского бюро «Випс» и ожидает соответствующего внимания к его делу.

После нескольких недель переписки с мистером Шеффилдом Миа Мартинссон засомневалась: что представляет собой мистер Шеффилд? Он не захотел прибегать к кредитному финансированию покупки и предложил перевести всю сумму, 220 миллионов крон, на клиентский депозит в адвокатском бюро. Перевод был осуществлен не со счета мистера Шеффилда в Великобритании, а со счета некоей компании на Вирджинских островах.

Эмили подчеркнула несколько слов и потянулась было за папкой со справочными материалами, но рука застыла на полдороге.

Прежде чем искать параграфы и преюдикаты, надо порассуждать. Вдуматься в вопросы. Поискать этические ловушки.

Разве не должен адвокат узнать как можно больше о своем клиенте? Снять копию с паспорта, проверить, не служит ли сделка противозаконным интересам? И разве может считаться постоянным клиентом человек, обращавшийся в бюро всего один раз, к тому же десять лет назад? Когда возникли отношения «адвокат – постоянный клиент» и возникли ли вообще? И как быть с правилами финансовой инспекции, препятствующими отмыванию денег?

Она открыла лежащий на столе пустой блокнот и начала делать заметки.

В дверь постучали – пора. Двадцать минут прошли быстрее, чем она думала. Она успела более или менее обдумать ответы. Помимо случая с мистером Шеффилдом и Миа Мартинссон, было еще четыре примера. Общность интересов сотрудников адвокатского бюро, опрос свидетелей, вопросы управления. Пристрастность и как ее избежать.

Экзаменатор – адвокат лет шестидесяти с неправдоподобно тщательно подстриженными и по волоску расчесанными усами. И женщина, член комиссии, лет на десять моложе, но пытающаяся выглядеть на двадцать. Одеты строго: он в темно-синем костюме с галстуком, она тоже в темном, но винно-красном платье.

– Итак, начнем с Миа Мартинссон, – без улыбки, но добродушно сказал экзаменатор. – Как же ей следует действовать?

Это было две недели назад.

А сегодня Эмили ждет работа, но сосредоточиться невозможно. Почему они молчат?

Зазвонил телефон, она схватила трубку.

– Привет, это мама.

– Привет.

– Как дела?

– Я думала, это оттуда звонят. Сегодня должны сказать.

– Что? Что-то по работе?

– Можно и так сказать. Сдала ли я экзамен. Если да, то я адвокат.

– Как здорово, поздравляю. А зарплату повысят?

– Я же сказала – ответа пока нет. А насчет зарплаты… вряд ли. В этом бюро – вряд ли. Но практически это значит очень много. Я могу быть самостоятельным адвокатом в суде. Не помощником адвоката, а адвокатом. С точки зрения денег… значение символическое. Но мне важно, что я окончательно оперилась.

– Конечно, конечно… очень интересно.

Голос матери звучал как-то отсутствующе, и Эмили поняла: что-то не так.

– А у тебя как дела?

– Так себе… – светские интонации исчезли. – Я не видела отца уже три дня.

– Как раньше?

– Пожалуй… да, как раньше. Ночью куда-то ушел и не вернулся. Ты не могла бы к нам заглянуть в выходные?

– К вам?

– Ну да, к нам.

– И папа будет?

Мать внезапно замолчала.

Так было всегда. Пока она росла и взрослела, у отца все время были проблемы с алкоголем. Запои. Она поняла это, только когда стала жить самостоятельно, поступила в Стокгольмский университет и научилась думать и анализировать.

Но она представляла, что может выкинуть отец.

Представляла, что может выкинуть она сама в критической ситуации.

Но в бюро об этом ни под каким видом знать не должны.

Эмили повесила трубку. Посмотрела в круглое зеркало на торце книжных стеллажей. Темно-русые волосы с пробором зачесаны за уши. Почти никакого макияжа. Точнее сказать, сегодня не «почти никакого», а никакого. Зеленые глаза все равно кажутся огромными.

Надо, надо съездить в Йончёпинг. Попробовать поговорить с отцом, что-то решить. Раз и навсегда.

Прошел час. Дверь ударом распахнулась, и в кабинет влетела Йосефин. Они делили комнату, хотя Йосефин была старшим юристом, к тому же приглашенным, и ей полагалось отдельное помещение.

Эмили вообще-то нравилось, что у нее есть соседка, хотя Йосефин говорила раз в семь больше о своей маникюрше на Сибиллегатан или распродаже на сайте Net-a-Porter, чем о насущных делах. По какой-то причине она никогда не входила нормально, всегда влетала, точно спотыкалась перед самым порогом, – и одно это служило поводом хотя бы раз в день посмеяться от души.

– Пиппа! – заорала она, едва закрыв дверь. – По физиономии вижу: у тебя какая-то радость. Физиономия серьезная, а на щеках ямочки. Выкладывай! Позвонили, что ли?

Эмили кивнула. Пять минут назад, наконец-то! Пять минут назад позвонили из канцелярии и сообщили: она зачислена в адвокатскую коллегию.

Звание получено. Конец долгому путешествию. Даже не путешествию, а восхождению на Эверест.

– Поздравляю, Пиппа! Ты теперь АД-ВО-КАТ! Надо отметить бокалом «Боланже»[4] вечерком.

Йоссан постоянно называла Эмили Пиппой. Она была твердо уверена, что ее подруга – вылитая Пиппа Миддлтон[5].

– Ты же знаешь, как говорит мой любимый писатель? Разделенная радость приумножается.

– Где ты взяла эту банальность?

– Это никакая не банальность. Это сказал самый умный человек в мире, Паоло Коэльо. – Йоссан подмигнула и начала подробно рассказывать о писателе, перевернувшем ее мир. Он, оказывается, помог ей найти себя, теперь она находит радость даже в неудачах, осознает свое духовное Я и полностью отказалась от материалистической жизненной позиции.

Эмили показала на три сумочки, аккуратно повешенные на крюк у входа. «Селин», «Шанель», «Живанши».

– А как быть с этим?

Йоссан ласково провела рукой по матовой коже ближайшей сумки.

– Никакого материализма. Надо же женщине в чем-то носить свои вещи.

Половина восьмого. По дороге в «Риш» Эмили закурила. Там уже ждали Йоссан и еще несколько девушек из бюро, сгорающих от нетерпения обмыть ее новое звание. Наверняка заказали фаршированные мидии.

Остановилась и засомневалась. Есть ли у нее время на эти глупости? Она последнее время работала как сумасшедшая. Разделка акционерного общества «Хусгрен» – рентабельные подразделения собрался купить китайский промышленный конгломерат, а об убыточных должны позаботиться перспективные фонды группы EQT. Для нее это означало четырнадцатичасовые переговоры три недели кряду. Но это еще не все. Продажа «Эйрборн Лоджистик» очередному американскому промышленному гиганту. Восемнадцатичасовые заседания, даже в воскресенье. Работала целая группа юристов, но она была за главную. Воздух в переговорной был такой, что она по вечерам раздавала команде таблетки альведона[6].

Звонок. Она посмотрела на дисплей – номер неизвестен.

– Эмили.

– Добрый вечер. Инспектор уголовного розыска Юхан Кулльман. Я говорю с адвокатом Эмили Янссон?

Адвокат Эмили Янссон. Звучит неплохо. Но что у нее общего с уголовной полицией?

– Да, это я. А в чем дело?

– Я звоню из шестого отдела следственного изолятора в Крунуберге. Один из подозреваемых пожелал, чтобы вы были его адвокатом.

– То есть один из арестованных выразил желание, чтобы я его защищала? У меня есть простой вопрос: я правильно вас поняла?

– Ответ: правильно.

– В это время дня?

– Это его право. Право выбрать адвоката. И он выбрал именно вас. А наша обязанность проверить, согласны вы или нет.

– Но я не занимаюсь уголовными делами.

– А вот этого я не знаю и не могу знать. Мне только известно, что подозреваемый назвал вашу фамилию.

– Почему? С какого перепугу?

– Боюсь, на этот вопрос мне трудно ответить. Он без сознания… более или менее. Попал в автокатастрофу.

Эмили сделала последнюю затяжку. Она уже стояла у дверей «Риша». Заглянула в окно. Там, внутри, все выглядело роскошно. И, главное, уютно.

3

Он сидел в машине с пяти утра. Жевал жвачку с ксилитолом, сунув под верхнюю губу пакетик снюса «Генерал». Ждал, пока появится Фредрик Маклауд.

Человек, за которым он следил, сегодня вел себя необычно.

И как же все будет? Работенка мерзкая – надыбать что-то весомое на Маклауда, ущучить его и самому не подставиться… Мерзкая, но законная. Что бы ни случилось, он решил твердо: всё. Пора начинать новую жизнь. Только не снова на нары.

Выковырял из круглой коробочки новый пакетик снюса. Снюс и жвачка: он с ними не расставался. Снюс слишком терпкий, надо его чем-то смягчить. Избавиться от горечи во рту.

Банергатан майским утром – не самое интересное место на планете. С пяти до семи утра тут вообще никого нет, будто все эти помпезные дома нежилые. Год назад он уже был здесь по другим делам… довольно скверное начало жизни для только что отсидевшего срок человека. Но сейчас та история вспоминалась как очень далекая, почти нереальная; он, Тедди, уже полтора года на свободе.

Первыми, как всегда, появляются собачники. Господа в шляпах и зеленых плащах терпеливо ждут, пока их таксы пописают у ближайшего столба. Молодые женщины в сникерсах и легких пуховиках изящно наклоняются и подбирают кучки своих любимцев. Добродушный голден[7] на газоне выгнул спину и виновато покосился на Тедди – дескать, что я могу сделать? Другого выхода нет. Такова собачья жизнь.

Хозяйка нагнулась, ловко подхватила какашки в пакетик и двинулась в сторону моста на Юргорден.

Без четверти восемь появились мужчины и женщины в деловых костюмах. Неторопливо вышагивали к своим «ягуарам» и «ауди» на парковке, хотя многие предпочитали идти пешком. Еще через четверть часа высыпали дети – спешили в школу. Некоторых уже поджидали такси. Причем не обычные тачки «Стокгольм» с климатически нейтральными «Вольво», и не «Курьер» с экологически сертифицированными гибридами «Тойота Приус». Нет, какие-то другие, неизвестные Тедди фирмы. Разговоры о таких фирмах, впрочем, он слышал, но как они называются, чем занимаются и кого возят, – понятия не имел. Машины заказаны заранее, через какие-то особые аппы, и оплачены тоже заранее – все через Интернет.

На верхнем этаже, в трехсотметровой только что отремонтированной квартире живет семья Фредрика Маклауда. За последние годы взвился на деловом небосклоне как комета.

Но, возможно, комета на излете. Если Тедди справится с работой – наверняка на излете.

Он появился в десять часов. Фредрик Маклауд. Но не в костюме и галстуке, как можно было бы ожидать от миллиардера и финансового воротилы, кем он, собственно, и был.

Мешковатые тренировочные штаны и тенниска с эмблемой яхт-клуба.

Тедди сразу увидел: что-то не так. Фредрик вел себя необычно. Прежде чем перейти на противоположную сторону улицы, он несколько секунд стоял неподвижно. Потом все же решился, пересек улицу и двинулся вниз по Риддаргатан. Но и там – каждые сто метров останавливался и оглядывался.

Тедди вышел из машины как раз в тот момент, когда объект наблюдения проходил мимо. Пошел к парковочному автомату, вставил карточку и начал нажимать кнопки, боковым зрением не выпуская из виду Маклауда.

«Заплатите мобильным телефоном», – выскочила надпись.

Тедди чертыхнулся. В следующий раз велосипед надо брать.

Выждав немного, он пошел за Маклаудом. Как только тот убавлял шаг, Тедди доставал свой мобильник и делал вид, что пишет эсэмэску.

Что ж, теперь у него такая работа. Предложение адвокатуры «Лейонс», вернее, одного из совладельцев «Лейонс», Магнуса Хассела, с которым он был давно знаком. Конечно, его не зачислили на работу в бюро, это было бы чересчур, сказал Магнус.

Но у «Лейонс» было дочернее предприятие, контора по комплектованию кадров, как они ее называли. Акционерное общество «Лейонс – юридические услуги». И эта контора имела право приглашать на работу фрилансеров.

Платили неплохо, даже щедро. Предоставили машину. Мало того, позаботились оформить кредитную карточку «Виза», хотя его декларированные доходы за последние десять лет сильно недотягивали до прожиточного минимума.

Задание простое – так называемая PDD. Personal Due Diligence. Тщательная проверка личности.

Фредрик Маклауд – один из основателей «Супериа», сетевой платежной системы, которая за последние годы выросла невероятно. Если верить Магнусу Хасселу, компания стоила, как он сказал, «больше ярда, причем в евро».

Один из клиентов бюро хотел приобрести двадцать процентов «Супериа». Фишка Магнуса Хассела заключалась в том, что ходили упорные слухи: Маклауд – кокаинист. И речь шла не об одной-другой щепотке на вечеринке пару раз в месяц, нет. Серьезная зависимость. Говорили, что он даже утреннее совещание не может провести без пары понюшек.

Тедди вел его уже три недели, но ничего подозрительного не обнаружил. Либо у парня дома целый ларь с порошком, либо ему доставляют кокс каким-то пока неясным для Тедди способом. И вполне возможно, что его зависимость – всего лишь слухи. Или сильно преувеличена. Слухи есть слухи. Часто их вбрасывают специально, если надо кого-то укоротить.

Но именно сегодня Тедди взял след. Теперь важно, чтобы ничто не пошло наперекосяк.

Объект наблюдения свернул на Нюбругатан и двинулся в сторону Биргер Ярлсгатан. Если бы Маклауд действовал похитрее, вести его было бы непросто; он, конечно, пытался осторожничать, но так неумело, что его жесты читались, как комикс. Прежде чем остановиться и оглядеться, он за несколько секунд замедлял шаг – медленнее, еще медленнее, сейчас остановится… остановился. Постоял, начал оглядываться – направо, налево, назад. Никаких затруднений.

На углу Нюбругатан и Риддаргатан сидела попрошайка. Ее яркие многоцветные одежды составляли неприятный контраст с темным, изборожденным морщинами лицом. Она без остановки напевала какую-то печальную мелодию с непривычными, словно пришедшими с другой планеты интервалами. Интересно – когда Тедди сел, нищих в Стокгольме не было. Во всяком случае, в таком количестве. Прохожие отводили глаза, делали вид, что ее не замечают.

Адвокатское бюро «Лейонс» всего в нескольких кварталах, но Тедди вовсе не собирался туда идти. Во всяком случае, сегодня. Своей комнаты у него там не было, и слава богу. Эту работу он делал совершенно самостоятельно. Докладывал по телефону или по мейлу. К тому же ему вовсе не хотелось столкнуться там с Эмили Янссон.

Год назад они договорились поужинать вместе, причем по ее инициативе. Но потом она позвонила и отменила встречу. Назначили другой день, но она опять не смогла. Так что постепенно планы на совместный ужин поблекли и исчезли, как мыло в душе. Сегодня целая печатка, через два дня – поменьше, а через неделю – тонкая, раздражающе скользкая полупрозрачная пластинка.

Без четверти десять. Кафе пусты. Но на улицах полно народу, даже странно. Тедди не давала покоя мысль: как это так? Люди, зарабатывающие в разы больше других, люди, работающее в этом элитном квартале, где ежеминутно заключаются многомиллионные сделки, – никуда не торопятся. У некоторых рабочий день только начинается.

Мужчины в идеально пригнанных костюмах, хотя брюки у всех коротковаты. Впрочем, кто его знает, может, это новая мода. Женщины на высоких каблуках, с идеально промытыми волосами и часиками «Ролекс» в корпусе розового золота.

Тедди подумал о сестре и ее сыне, Николе. Вчера он ужинал у Линды. Волосы собраны в конский хвост, и подозрительный загар. Уж не подсела ли она на свой вечный наркотик – ежедневный солярий?

– Завтра Николу отпустят… – сказала она. – Не знаю, что и делать.

Тедди разрезал только что очищенную картофелину и щедро намазал маслом.

– Он уже взрослый. Ты за него не отвечаешь. Но с ним все будет в порядке.

– Откуда ты знаешь?

– Ничего я не знаю. Вернее, единственное, что я знаю, – ему нужна наша поддержка. Мы должны верить в него.

Линда зачем-то разрезала свою котлету на пять идеально ровных частей. Руки уже не такие молодые.

– Он равняется на тебя… хочет стать таким, как ты. Мне остается только надеяться, что он не станет таким, как ты.

– Ты имеешь в виду – таким, каким я был?

Линда уставилась в тарелку и вздохнула.

– Если бы я знала, что я имею в виду…

Фредрик Маклауд зашел в «Эспрессо Хауз».

Тедди остановился. Что делать? Если он тоже зайдет в кафе, объект может что-то заподозрить. Фредрик наверняка приметил здоровенного мужика, который шел за ним довольно долго. До этого момента все было нормально – мало ли людей движутся в одном направлении. Но следовать за ним в кафе – это уже за пределами теории вероятности. Таких совпадений не бывает.

И все же зашел. Слишком уж отличалось сегодняшнее поведение объекта от стандартного.

К тому же Фредрик Маклауд был настолько занят своими мыслями, что ему, похоже, было ни до чего. Если бы сюда явилась половина Стокгольма, он, может, и не заметил бы, что в кафе есть кто-то, кроме него самого.

Тедди встал в очередь к стойке. Краем глаза заметил: Фредрик присел за столик, где уже сидел молодой человек с бутылкой кока-колы.

Под столом лежал пластиковый пакет.

Фредрик Маклауд обменялся с парнем рукопожатием. Молодой, черноглазый, темные волосы. Ветровка и тренировочные брюки «Адидас».

Тренировочные брюки… Тедди вспомнил себя в этом возрасте. Деяна замели за драку в метро. Мелочь, конечно, но Тедди с приятелями решили пойти на суд. Поддержать приятеля, а главным образом – развлечься. Делать было решительно нечего.

В перерыве к Тедди подошел адвокат Деяна.

– Уходите отсюда. Мне не нужно столько штанов среди публики.

– Каких штанов? – не понял Тедди.

– Вот таких. Вы все одинаковые в ваших трениках, и судья прекрасно знает, что вы за публика. Подсудимому только во вред, если поймут, что он из ваших. Уж поверьте мне, ребята.

Треники… Самое забавное, что миллиардер Фредрик Маклауд в этих трениках был больше похож на «одного из наших», чем любой «из наших».

Тедди сжимал в руке телефон. Видеозапись. Он время от времени делал вид, что прикасается к дисплею, но на самом деле глазок камеры был неотрывно направлен на столик, где сидели Маклауд и парень в таких же трениках. Эти новые мобильники… настоящее колдовство. Чудеса в решете.

Все документировать. Главная и, пожалуй, единственная инструкция, которую он получил от работодателя из «Лейонс». Все документировать. Доказательства и только доказательства, никаких догадок и предположений. Собрать доказательства и при этом не засветиться.

Процедура заняла не больше нескольких секунд. Фредрик что-то сказал, парень кивнул, Фредрик поднял пластиковый пакет, кивнул и вышел.

Тедди проводил его взглядом – тот неторопливо продефилировал мимо окна кафе. Странное зрелище: один из самых состоятельных стокгольмских бизнесменов идет по улице с мятым пакетом из супермаркета. И не только из самых состоятельных, но и самых молодых. Всего тридцать семь лет. Пусть идет. Видеозапись – вот она.

Подошла его очередь. Макадамские орехи, роуфуд, какие-то зеленые соки. В его время, до каталажки, здесь подавали нормальную выпечку – мука и сахар.

– Чем могу помочь? – спросила девушка за стойкой.

– Можете… есть у вас обычные булочки?

– Да, разумеется… на низкокалорийной закваске.

– Звучит хоть и непонятно, но красиво… а не слишком ли они полезны?

У девушки округлились глаза.

Тедди повернулся и пошел к выходу.

Пришлось прибавить шаг. В десяти метрах перед ним по Риддаргатан шел кокаинист Маклауд.

Тедди так и не мог понять, почему вся эта история так важна для Магнуса, но тот сказал недвусмысленно: нужны стопроцентные доказательства, даже если слежку придется засветить.

День на редкость погожий, солнце то и дело весело поблескивает в мансардных окнах. Адреналин пульсирует в голове, знакомый холодок в низу живота.

Он подошел к женщине у парковочного автомата – та мучительно соображала, какой апп ей следует открыть, чтобы заплатить за парковку.

– Извините за беспокойство… Могу я попросить вас об услуге?

Она очевидно раздражена замысловатостью процедуры. Глянула свирепо, но ответила мягко и вежливо:

– Разумеется.

– Ничего особенного, – он показал на Маклауда. – Будьте свидетелем.

Он достал трубку и включил звукозапись. Смартфон ему выдали в адвокатуре, и он на удивление быстро освоился с многочисленными функциями, хотя иногда боролся с желанием выкинуть его в воду с моста или уронить с балкона. Но, конечно, незаменимая штука. Особенно для такой работы.

Он догнал Маклауда и похлопал его по плечу.

– Извините, пожалуйста, но вы прихватили мой пакет.

Фредрик инстинктивно спрятал руку с пакетом за спину.

– Кто вы такой? О чем вы?

– Я потерял пакет, но вы, похоже, его нашли.

Фредрик уставился на него. Глаз задергался.

– Ты спятил? Никакой это не твой пакет. Ищи, где потерял.

– Но я могу в него заглянуть?

– Ни под каким видом.

Тедди не стал терять времени. Он схватил Фредрика за запястье, а другой рукой попытался вырвать пакет.

– Мерзавец! – Фредрик повысил голос. – Оставь в покое мой пакет.

– Я хочу только заглянуть, убедиться – мой или не мой.

Он опять ухватился за пакет и дернул за другую руку Маклауда, пытаясь вывести того из баланса.

Тедди был тяжелее и намного сильнее. Но Маклауд тоже не из хлипких. К тому же он сражался за свое дело, свою семью. За свою жизнь.

Они сцепились и, согнувшись, кружились по тротуару.

И вдруг Тедди ощутил резкую боль в руке. Он посмотрел вниз – Фредрик вцепился зубами в большой палец.

Только не кричать. Решено заранее – все должно пройти тихо.

Ему удалось указательным пальцем той же руки ткнуть Маклауда в глаз, а другой рукой сжать кадык. Было искушение рвануть что есть силы, но он сдержался – дело не должно завершиться убийством, тогда ему конец. И пакет с коксом наверняка припишут ему. Вместо этого он огромной ладонью смял физиономию противника. В тюрьме называется «смазью» – верный способ показать свое лидерство.

Наконец Фредрик отпустил палец. Зубы у него были в крови, как у вампира.

Надо как-то взять ситуацию под контроль – женщина у автомата была вне себя.

– Кончайте! Я уже вызвала полицию! – вопила она истошно.

– Ты слышал, – задыхаясь, сказал Тедди. – Я уверен, что ты не особенно расположен показать полиции, что у тебя в пакете. Так что лучше дай мне посмотреть.

В глазах Маклауда полыхнул страх. Он понял.

И неожиданно для Тедди вырвался и пустился бежать.

О, дьявол! Ведь он уже почти выиграл!

Риддаргатан, свернул на Артиллеригатан. В гору. Длинноногий, сволочь. К тому же занимается с персональным тренером трижды в неделю. В «Таккей» в «Гранд-отеле». Запредельный люкс.

Он чувствовал себя тяжелым и неловким.

Музей армии налево.

Направо – магазин бытовой электроники.

Повернул на Стургатан. Хоть персональный тренер, хоть коллективный – долго ему не выдержать.

Люди оглядывались, выкрикивали что-то нечленораздельное.

И Тедди потерял Маклауда из виду.

Куда он делся, подонок? Нарик хренов…

Он заметил патрульную машину полиции.

Стоп, стоп. Такой финал нежелателен.

Он замедлил шаг. Мало ли что – человек решил пробежаться. Экономическое ведомство налево, магазин мужской одежды – направо.

Что может вызвать интерес у снютов[8]? Бегущий человек. Как дважды два.

Он перевел дыхание, пытаясь сообразить, что делать дальше.

Где он спрятался? Наверняка где-то здесь, в нескольких метрах от него. Может, затаился и смотрит на него. Но испариться же он не мог!

Даже оглядываться не нужно – он и так знал, что патрульная тачка медленно ползет у него за спиной.

Что-то надо делать.

До машины не больше двадцати метров. Кто-то наверняка видел, как он гнался за Маклаудом.

Тедди как можно более спокойно открыл дверь и вошел в магазин мужской одежды.

Твидовые пиджаки, вельветовые брюки, бейсболки с охотничьей символикой, сонные приказчики. Здесь почему-то даже не пахнет весной.

Он сделал несколько шагов между стендами, по-прежнему сосредоточенный на том, что происходит на улице. Будто ждал выстрела в спину.

Полицейский патруль. Кажется, проехали мимо.

Палец болел невыносимо, но он чуть не захохотал в полный голос: чуть подальше, у стенда с костюмами, спиной к нему стоял Фредрик Маклауд. С пакетом в руке. Он, очевидно, тоже заметил снютов, и ему пришла в голову та же мысль, что и Тедди. У него было еще больше причин не привлекать внимания полиции.

Тедди, как и первый раз, нежно похлопал его по плечу.

– Думаю, они проехали. Так что можем успокоиться. И ты, и я.

У Маклауда в глазах стояли слезы.

– Кто ты такой? Кто тебя нанял?

– К сожалению, – пожал плечами Тедди, – обет молчания.

4

Собеседование еще не закончилось, а Никола уже выскочил из класса. Первым. Он всегда выскакивал первым. Так было и в школе – на сетчатке застряла картина пустого коридора, граффити на шкафчиках, несколько секунд молчания, пока остальные начнут с шумом и толкотней вываливаться из класса. Никола… вечное шило в заду, никогда не хватало терпения спокойно собрать учебники и несколько секунд поболтать с товарищами – тянуло поскорее увидеть пустынный, затихший коридор. Микроскопический осколок покоя.

Но это было давно. За последние годы он успел забыть про школу.

Мама и классный руководитель иногда многозначительно выговаривали дурацкое сокращение: СДВГ. Синдром дефицита внимания и гиперактивности. Но он никогда не принимал риталин и никогда не пробовал самолечение.

Зачем? Пара джойнтов, и ты здоров. Другие так и делали.

Собственно, что ему лечить? Выплескивающуюся через край жизненную энергию? Она распирала его, эта энергия, горела в груди под золотым крестиком…

Золотой крестик – подарок Тедди. Как раз перед тем, как дядя загремел на восемь лет.

Но сегодня ему было не до этой чуши. Жизнь начиналась снова. Сегодня – последний день.

Скоро за ним приедет Хамон.

Остается только «заключительная и подводящая итоги» беседа с куратором.

Каким-то загадочным образом Андерсу Санчесу Салазару удавалось месяцами сохранять свой кабинет в одном и том же виде – столько раз Никола сюда приходил и ни разу не заметил никаких изменений.

До мелочей. Стулья для посетителей задвинуты под письменный стол ровно наполовину, шторы приспущены – тоже ровно наполовину, до сантиметра. Даже бумажки лежат там же, где всегда. Стаканчик для карандашей за дисплеем компьютера, фотографии детей – у Николы было чувство, что старший куратор никогда к ним не прикасался. Поставил много лет назад, вдумчиво выбрал место – и не трогал. Даже кофейная кружка с эмблемой футбольного клуба на том же месте – на углу стола.

Разве что сорочка на Андерсе другая. В тот раз была вишневая, а сегодня – ярко-красная.

– Ну что, Никола? Как дела?

Никола с трудом удержался, чтобы не расплыться в улыбке.

– Вообще-то хорошо.

– А не страшно покидать Спиллерсбуду? Небось, сроднился с нами за такой срок…

На этот раз Никола вообще чуть не расхохотался.

– Да, – сказал он, потупившись, чтобы Андерс не догадался, как ему весело. – Немного страшно.

– Все будет хорошо. Ты, насколько я понимаю, будешь жить у мамы?

– Обещала не выгонять. А я обещал постараться…

– А ваши отношения? Получше немного?

– Еще бы! Лучшая мама в мире.

После бесчисленных встреч с соцведьмами, ректорами, кураторами и снютами он стал экспертом среди экспертов. Не так уж трудно вычислить, что именно они хотят услышать. Труднее сказать так, чтобы поверили. Единственное, о чем он, как ни странно, не врал: и в самом деле считал, что его мать лучшая в мире.

– И еще вот что, Никола. Держись-ка ты подальше от своих старых приятелей. Хорошие ребята, я уверен, но дело не в этом. Чтобы не было осложнений. Геморроя, как вы говорите.

Хамон, как всегда, вертел в руке четки. Получил права всего три месяца назад, но «Ауди», к которому он небрежно прислонился, наверняка был еще новее. Двадцатидюймовые диски сияли, как Николин золотой крестик, когда был новым. Никола знал, что этот «А7» принадлежит двоюродному брату Хамона, но когда едешь в такое учреждение, лучше показать, кто ты такой. И что в мире есть места, где люди живут совсем иной жизнью.

– Мехтина! – Хамон оторвался от дорогой игрушки и ринулся навстречу.

Никола осклабился, сунул под верхнюю губу пакетик снюса и ответил на том же языке:

– Абри. Поехали. И – как Златан.

Они обнялись.

Для большинства он был Нико. А близкие называли его Библиком. Или так: Человек-Библия. Потому что им казалось, что его ассирийский язык звучит как древние библейские тексты. Но все равно, библейские, не библейские, но восхищение мало кто мог унять: парень – не сириец, а говорит на их языке. А что здесь особенного? Он же вырос вместе с ними. Дед учил: надо знать обычаи людей.

– При чем тут Златан?

– Хет-трик, браток. Мне тут один чудак должок отдал – три хороших косячка. Приедем домой – и как Златан. Хет-трик.

– Что-то ты чересчур уж весел, брат. Скоро на дело, не забыл?

Никола знал, что он имеет в виду. Юсуф. Дело.

Дело для Исака. Притом непростое.

Они пошли к воротам.

Парни на лужайке посторонились. Уступили дорогу. Нормально.

– Куда ты пропал? Последняя увольнительная… я тебя даже и не повидал.

– В такой жопе увяз, что на дамском стульчаке не уместится.

– Лихо! – хохотнул Хамон.

Они уже открыли калитку. Весеннее солнце старалось изо всех сил. Светло-зеленые молодые листья похожи на листочки марихуаны. Правда, намного крупнее. Сандра сказала – каштаны.

– Черт, надо бы выложить эти листья в инсту. С комментом: глазел на это дерево целый год. Ноги моей больше здесь не будет.

– Инсту? У тебя? У тебя есть инстаграм?

Никола не успел ответить.

– Можешь подойти на минутку? – голос за спиной.

Сандра. Она стояла у калитки и широко улыбалась. Странно: он только что заметил, что она, в общем, хорошенькая.

– А что?

– Мне надо поговорить с тобой… последнее, так сказать, напутствие.

– Но я же… меня же выписали! Лично Андерс меня выписал, пятнадцать минут назад. Я сам себе начальник.

– Знаю, знаю… все так. Но это важно.

Никола посмотрел на Хамона.

– Как она мне надоела…

– Что она от тебя хочет?

– Хрен ее знает.

– Сука?

– Да нет… нельзя сказать. Нормальная. Как и все они… знаешь, эта песня: мы хотим тебе самого лучшего.

– Понял… что ж, окажи ей респект. Дай понять: я, мол, свободный человек, но тебе – респект. Иди, узнай, что у нее чешется, – и вперед.

Сандра пошла к главному зданию. Никола, то и дело оглядываясь на Хамона, двинулся за ней.

Как только они вошли в холл, он сразу почувствовал: что-то не так. Облом. А что именно, сообразить не мог. Шестое чувство. Как у Человека-паука – spiderman feeling.

Но не бежать же! У них на него ничего нет.

Они зашли в кураторскую.

Здесь было чище и спокойнее, чем в комнатах интернов. На стене объявление: «Как вести себя в Сети. Записывайтесь на трехдневные курсы интернета!»

– Что думаешь делать? Продолжать практику? У тебя же, по-моему, телекоммуникации? Или электротехника?

– Ну.

– Скоро лето, неплохо, правда?

– Ну.

– И как?

– Что – как?

Что это еще за чириканье? Я ей что – приятель, чтобы болтать о погоде?

Нечего мне здесь делать.

Он взялся за ручку и тут же понял.

Открылась боковая дверь, и появился Симон-сука-Мюррей.

Не случайно, конечно. Сандра для того и позвала. Симон Мюррей – снют. В гражданском, но снют – вечно вынюхивал что-то, пас Николу и его приятелей. Играет в своего парня, отморозок. Останавливает их машины, заходит к родителям.

То появится около дома Хамона, то в игорном клубе, то вынырнет в «О’Лири» как черт из табакерки. Все знают, кто он такой, а ему – хоть бы хны.

Задействован в проекте «Гиппогриф – безопасный юг Стокгольма». Кто-то там сидит и придумывает названия. Придумал название для очередной компании – иди, получай бабки.

Симон поднял руку и покрутил в воздухе.

– И как дела у Николы?

Никола собезьянничал – тоже покрутил рукой. У Николы дела так, мол, как-то…

Сандра проводила их в отдельную комнату. Там на столе уже стояли кофейные кружки.

Симон прикрыл за собой дверь и уселся в кресло. Никола остался стоять. В любой момент можно повернуться и уйти. Симон не имеет права удерживать его здесь. И тем более допрашивать. О чем с ним говорить, с этим снютом?

Коротко стриженные светлые волосы, черные бутсы. Пульсометр на запястье. В меру прилегающие синие джинсы и свитерок «Джи-Стар». Прикид нормальный, но выглядит он так, как и всегда: снют. Снют до мозга костей. Что-то в его ДНК, должно быть. Никола не мог взять в толк, как ему дали эту работу. Ходил бы в форме, и нормалек. И то были бы сомнения – снют или нет. А так – за версту видно.

– Еще несколько вопросов, Никола, если не возражаешь.

– Возражаю. Я сегодня освободился.

– Слышал от Сандры. Ждешь поздравлений?

– Говори, что хочешь.

– Не переживай, Нико, ничего особенного. Пять минут. Можешь меня выслушать?

– Все вы змеи…

– Так ненавидишь полицию?

– Пока хороших не встречал.

– Очень жаль… ты меня огорчаешь. Я, во всяком случае, зла тебе не желаю. Честно.

– Хватит ля-ля. Ты что, задержать меня собрался?

Никола лихорадочно припоминал – что за ним? Переправил краденые компьютеры… но это еще до посадки. А здесь… ну этот, который чуть не описался, покорно заплатил десять кусков… хотел стать старшим по коридору. Но он вряд ли настучал. Потом… тогда в лесу, когда у Хамона крыша поехала. Он застрелил парня. Но какого черта – это было больше года назад. Не может быть, чтобы вдруг всплыло.

– Я не собираюсь тебя задерживать. Хочу задать вопрос.

Никола хотел было повернуться и уйти, но вспомнил наставления Юсуфа: иногда полезно послушать вопросы снютов. Можно догадаться, куда они клонят и что им известно.

– Насчет этого суда… Тебя пригласили?

У него похолодело в животе. Откуда он знает? Откуда Симон Мюррей знает про дело? Ничто не должно было просочиться. Приоритетное дело. Уровень Исака и все такое.

– О чем ты? Что мне делать в суде?

– Нет-нет… я думал, ты в курсе. Ты же по-прежнему контачишь и с Хамоном, и с Юсуфом. Метим Тасдемир и семья Бар-Сауме что-то там не поделили. Это-то ты знаешь?

– Понятия не имею, о чем ты жужжишь.

– Вот как… значит, ничего не знаешь?

– Я же сказал – понятия не имею. У тебя со слухом проблемы?

– Успокойся, Нико… хамить не обязательно. Я же сказал – ты свободен. Для задержания повода нет. Только вот что… я бы мог сказать Хамону, только того еще труднее заставить слушать…

Симон встал и подошел вплотную к Николе – лицом к лицу. Маленькие, стального цвета глаза.

– Вам, ни тому, ни другому, нечего там делать. Вы еще сопляки, а такие разборки сплошь и рядом кончаются плохо. Мне неизвестно, где ваши паханы собираются, даже не знаю точно, кто именно… но держитесь подальше, Никола. Очень тебя прошу – не ходите.

Никола взялся за ручку. Сколько можно слушать это занудство?

– И еще одно… знаю, что вечером вы будете отмечать твою свободу… Не делайте глупостей. Ты же не хочешь сюда возвращаться?

Гнусавый голос Кендрика Ламара. Хамон повернул регулятор громкости до отказа и постукивал пальцами по баранке. Никола сидел рядом, втайне восхищаясь интерьером «Ауди». А какая кожа!

– Что так долго?

– Бред. Bullshit[9].

– Проблемы?

– Никаких проблем.

Хамон улыбнулся.

– У меня на тебя планы на сегодняшний вечер. Человек на свободе… надо отметить. Со спецэффектами, если можно так сказать.

– Звучит круто.

– Увидишь, брат, увидишь. Все уже на мази.

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 11 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Эльвшё-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 2 (Часть 1)

Запись беседы

ЙС: Вам лучше?

М: Еще бы… Спасибо, что отпустили. Эти сутки… наверное, у меня в жизни ничего хуже не было. Столько воспоминаний…

ЙС: Кто-нибудь спрашивал, где вы пропадали?

М: Нет.

ЙС: А Себбе?

М: Мы не разговаривали. Думаю, он ушел на дно.

ЙС: Я понимаю. Я обещал вам иммунитет, а вы в обмен обещали ничего не скрывать. Поэтому имейте в виду: мне нужны детали, даже мельчайшие. И ваши впечатления, рассуждения и размышления. Это вам понятно?

М: Да. Я подумал, что вам сказать.

ЙС: Вот и хорошо. И давайте сделаем вот как: для начала вы подробно расскажете о себе. Подробно, с деталями – обзор вашей жизни.

М: Хорошо. Я так и знал, что вы об этом спросите. Дело в том, что я всегда любил игры. Еще в гимназии. Началось все с нард. Мы с приятелями после школы заходили в кафе и играли, больше для баловства. Кидали кости и старались понять, как оптимально распорядиться выпавшим числом. Ребята мы были ушлые, все с математическим уклоном. Я шел по естественнонаучной линии – теория вероятности, дифференциальные уравнения и все такое, так что мне было сравнительно нетрудно углубиться в механизм игры. Потом стали приезжать иранцы, турки, люди с Ближнего Востока. Нарды у них – национальная забава, «шеш-беш», как они их там называют. Они были уверены, что легко справятся с самоуверенными стокгольмскими мальчишками. Ну, мы им и показали.

ЙС: Когда это было?

М: В середине восьмидесятых. Я учился в гимназии. Прошел военную службу в Берге, а потом несколько лет помогал отцу – у него была небольшая типография. В двадцать три поступил в Стокгольмский университет и тогда же, в 1990-м, встретил Сесилию, мою будущую жену. Через три года родился первый ребенок, мне тогда было двадцать семь. Закончил университет. Все эти годы я сторонился серьезной игры, хотя изредка все же встречался со старыми приятелями.

Потом начал работать в аудиторской фирме KPMG… думаю, в девяносто пятом. Там познакомился с парнем. Он увлекался не только нардами, но и покером. Пригласил меня в клуб на Санкт-Эриксплане. Интересное заведение – игра там шла круглосуточно. Я начал туда заходить. Уложу ребенка – и в клуб. Иногда по выходным. Покер… динамичная, креативная среда, если бы, конечно, не зависимость. Я имею в виду то, что мы называем «подсел». Одержимость игрой.

ЙС: А что по этому поводу говорила Сесилия?

М: Я и не скрывал, что захожу в этот клуб. Может быть, не каждый раз, но в основном не скрывал. Она особенно не возражала – мало ли какое хобби бывает у мужчин. Но со мной не ходила.

Были и другие клубы. «Карлос Покер» в Сундбюберге, «Пот Райзер» на Фолькунгагатан. Иногда удавалось прилично выиграть, хотя я избегал крупных ставок. Один раз пришел домой с десятью тысячами, даже больше. Аккуратно сложил в стопку и оставил в кухне, на видном месте. Думаю – проснется утром жена, первое, что увидит, – деньги.

ЙС: А ей не показалось странным?

М: В первый раз – возможно. Но в основном она считала это забавным. И потом, такие суммы – редкость. Так что поначалу не было никаких проблем. Но потом… потом все изменилось.

В начале 2002 года я сыграл первую партию в покер в интернете. Это было откровение. Теперь я играл, как хотел. Постепенно ширина полосы увеличивалась, я купил компьютер помощнее, так что мог вполне устраивать, так сказать, сеанс одновременной игры – сразу на нескольких сайтах. Пять или шесть столов. И не только дома – на работе тоже был компьютер. Сесилия была довольна – я, по крайней мере, перестал ходить в эти «гнезда разврата», как она в шутку называла игорные клубы. Но она даже не представляла, что я делаю на служебном компе! Виртуальный покер отличается от реального. Быстрее и агрессивнее, к тому же психология вроде бы отменяется. Чистая математика. Все определяет качество твоей игры. Никаких этих идиотских покерфейсов и тому подобной чуши. Все определяется качеством игры и расчетом. Для меня это большое преимущество. Я многому научился. Потом, в клубах, мне эти навыки очень пригодились. Еще как…

Следующий год… я его так и называл – «золотая эпоха». Появилось много игроков, но хороших – по пальцам сосчитать. Сетевой покер рос как на дрожжах. В стокгольмских клубах можно было неплохо порезвиться. «Техас Голд», «Пот Лимит Омаха»… как-то за одну ночь я срубил пятнадцать тысяч евро. Но надо понимать, что на том уровне, на котором играл я, требовался приличный счет в банке. В клубах у меня, конечно, был кредит, но и они начинали коситься, когда я проигрывал несколько тысяч евро. Бывало и такое. А в сетевом покере никаких кредитов – играй на то, что у тебя есть. Кончились бабки – кончилась игра. Сплошные нервы, к тому же не хотелось портить отношения с клубами. И я начал искать спонсора. Финансиста. Наконец мне посоветовали обратиться к одному парню.

ЙС: К кому? Что за парень?

М: Себбе. Мне посоветовали обратиться к Себбе.

ЙС: Этот, из Старого города?

М: Да. Себбе предложил быть моим стайкером. Финансировать, короче, игру. Договор вот какой: он оплачивает все мои взносы, участие в турнирах, предоставляет кредит два миллиона крон. За это он получает шестьдесят процентов моих выигрышей. Клубы сразу повысили мою кредитоспособность до миллиона, а когда этого не хватало, я шел к одному из помощников Себбе, Максиму, и получал кэш. Они мне верили. Я отчитывался скрупулезнейшим образом.

ЙС: И что вы делали с выигранными деньгами?

М: Выплачивал займ на квартиру… и все такое. Но уже в 2005 году все покатилось под откос. Игра, как говорят, не пошла. Не знаю почему, но догадываюсь. Появились ребятки, которые учились покеру на компьютере. С самого начала, с программного кода.

Посыпались проигрыши. Чтобы как-то компенсировать потери, я был вынужден проводить в клубах ночи напролет или оставаться на работе и сидеть на игровых сайтах. Сесилия, само собой, начала беспокоиться. Я по утрам глаза не мог продрать, все легло на нее – и детей в садик отвезти, и завтрак приготовить, и все такое.

Помню, как-то утром она, пока дети завтракали, подошла, потрясла за плечо и села на край постели.

– Матс, что происходит? Расскажи.

Я что-то пробормотал. Голова чугунная – спал часа четыре, не больше.

– Нет, так не пойдет. Расскажи, я должна знать.

Я повернулся, постарался проснуться.

– Я же тебе говорил: на работе дел – выше головы. Прости, дорогая. В ближайшие дни постараюсь сбавить обороты.

Она погладила меня по щеке. А я, полусонный, с затуманенной головой, дал себе обещание как-то разрулить ситуацию. И ведь мог бы, мог бы, если бы в тот момент завязал. Конечно, карточные долги остались бы… с этим можно жить. Но я перегнул палку.

ЙС: В каком смысле?

М: Занесся. Полез отыгрываться. Результат? Долги, которые вообще нечем покрывать. Теоретически – банкротство.

И тут… я знал, что Себбе улетел в Макао. Это было в начале апреля. И я пошел к Максиму и взял у него лимон. Вы поняли?

ЙС: Не совсем. Объясните.

М: Что тут понимать? У меня уже не было кредита у Себбе. Но я сказал Максиму, что договорился с Себбе, все нормально. Сунул миллион в сумку и пошел в клуб. Максим мне поверил… Короче, я кинул Себбе. И, конечно, по закону подлости… в ту же ночь лимон улетел. Какой же я идиот! Тогда все и началось.

ЙС: Рассказывайте.

М: Но… так много всего… вам нужны подробности?

ЙС: А вы их помните?

М: Память у меня, слава богу… беспамятным в покере делать нечего. Могу воспроизвести любой разговор, каждое слово.

ЙС: Вот и отлично. Мне нужны все подробности. Все, что вы можете вспомнить.

М: Ну, хорошо. Через две недели позвонил Себбе. Он вернулся. Сказал, надо встретиться. Я прибирался после ужина, но он через пять минут позвонил опять. Оказывается, он ждет у подъезда в машине.

– Спускайся немедленно.

«Порше-911», «Каррера». Я думал, он посадит меня рядом, но там развалился Максим. Помню, Себбе опустил стекло и говорит: полезай назад, там хватит места, если ноги подобрать. Проехали туннель под Сёдермальмом. Я что-то там вякал, что-то насчет предстоящих турниров, но они молчали, как в рот воды набрали. Свернули на Гулльмаршплан, а оттуда на стройку в южной гавани Хаммарбю. Подъемные краны, цементные блоки для нулевого цикла – тогда только начиналась эта стройка, теперь там новый шикарный район… ну, вы знаете. Себбе остановил машину за пирамидой строительных бендежек и выключил мотор. Автоматически зажглись лампы в салоне. Я посмотрел на него и сразу понял – дело плохо.

– Сучонок, – прошипел он.

Я не знал, что сказать. В то время я жил совершенно обычной жизнью, сотни тысяч крон в клубах и на сайтах как бы проходили мимо сознания, не особенно меня волновали. Я ощущал себя всесильным. Мог проигрывать огромные суммы и приходил домой как ни в чем не бывало. Представьте, только в этот момент я сообразил, что зашел слишком далеко. Почувствовал себя насекомым. Мухой под мухобойкой.

Себбе ухватил меня за шею и почти прижал мое лицо к своему.

– Смотри мне в глаза, поганец.

Я успел только заметить блик света на металле. Это был нож, вы понимаете? Нож! Он поднес его к моему глазу. Я зажмурился. Странно, но в тот момент я подумал: а как же футбольный турнир моего сына в выходные? Я же должен отвезти его на стадион в субботу утром… первый матч.

– Ты кем себя вообразил?

Острие коснулось моего века… чувство такое, будто это не веко, а мозг.

– Я могу объяснить, – пролепетал я. – Мне очень жаль…

– У меня за спиной? Ты думал, мы с Максимом не общаемся? Или что ты думал, таракан?

Он чувствительно кольнул ножом веко и повернулся к Максиму.

– Отсюда прямо на рекондицию. Придется отмывать тачку.

Боль в глазу становилась нестерпимой, в голове точно бомба взорвалась.

Себбе пригнулся еще ближе, чуть не коснулся носом. Я знал этот запах: сигареты L&M и свирепый одеколон «Арамис».

– Ладно, так и быть, дам тебе еще один шанс. Скажи спасибо, сердце у меня доброе. Две недели, чтобы вернуть мне бабки. Мне насрать, где ты их надыбаешь. Выиграй в покер, ограбь банк, гони жену на панель. Но деньги должны быть у меня. Три лимона.

– Но это же невозможно…

– Только не начинай. Две недели, Матс…

Информатор разрыдался. Остальная часть памятной записки представлена в отдельном документе.

5

Разговор с инспектором угрозыска лишил Эмили всяких надежд выспаться. Взволновал ее куда больше, чем она ожидала. И не только это. Надо быть честной. С собой, по крайней мере. Еще и этот… идиот.

Так и не смогла заставить себя расслабиться в «Рише», а надо было – повод значительный. Звание адвоката. Отпила пару глотков шампанского, поблагодарила всех, кто пришел, кто о ней думает, сослалась на срочное дело и ушла, не заботясь, поверили ей или нет.

Надо вернуться в «Лейонс».

Никаких срочных дел у нее не было. Она сидела за письменным столом и не могла ни о чем думать. Только о странной истории, которую поведал ей инспектор.

В половине одиннадцатого пошла домой.

Молодой парень подозревается в убийстве, лежит без сознания. Что-то вроде комы. И ни с того ни с сего потребовал, чтобы она была его адвокатом. Никогда в жизни Эмили не занималась уголовными делами. Ни опыта, ни знаний.

Она попросила инспектора дать ей подумать.

– Мне нужен ваш ответ завтра, не позже восьми утра, – сказал Юхан Кулльман и пояснил: – Подозреваемый без сознания, но он не на респираторе, так что иногда с ним можно поговорить. В минуты просветления. И вчера он сказал совершенно ясно: я хочу, чтобы Эмили Янссон представляла меня в суде. Я поговорил с прокурором Рёлен, и мы оба считаем своим долгом выполнить его желание. Кома комой, но у нас нет оснований считать, что он бредит… Нам надо срочно провести допрос подозреваемого – понятно. Без адвоката не имеем права – тоже понятно. Все просто. У вас несколько часов, чтобы подумать, – заключил Кулльман.

И о чем тут думать? Ответ ясен: нет. Во-первых, будет возражать ее контора. Во-вторых… почему бы ей сразу не ответить: меня не интересует эта работа.

Все так… но она никак не могла додумать мысль до конца.

И вот на тебе: не ночь, а кошмар. Жеваные простыни, немотивированный гнев на неплотные жалюзи, раздражающая музыка неизвестно у кого.

Инспектор Кулльман. Ну, нет, не только инспектор Кулльман. Не только его странное предложение. Ее сосед. Идиот.

И музыка известно у кого. У идиота в соседней квартире. Не в первый раз. Вильяму двадцать три, коммивояжер или что-то в этом роде. С ума сходит от Авичи и Келвина Харриса. И только на максимальной громкости. И желательно – среди ночи. И как назло – его гостиная через стенку от ее спальни.

Колонки грохочут дважды в неделю. С тех пор как он переехал, она вывела среднюю цифру: дважды в неделю. Именно ночью. В лучшем случае рано утром. Идиоту неведомо, что некоторым надо выспаться и утром идти на работу. Эмили уже заходила к нему. Четыре раза. И днем, когда встречались, – он каждый раз обещал исправиться.

Она мучительно старалась уснуть. Вспоминала годы учения в юридическом. Мысль была поначалу вот какая: помогать людям. Но постепенно выветрилась. И не только у нее: все ее сокурсники прошли ту же эволюцию. Никому не нужны адвокаты-защитники. Грязная работа. Требовались юристы, обеспечивающие финансовые транзакции. Смазка для колесиков большого бизнеса. Никто не говорил о людях. Никто не говорил, что хочет защищать кого-то в суде. И самое главное – работу в адвокатских бюро, занимающихся именно адвокатурой, защитой обвиняемых, получить почти невозможно. Таких бюро очень мало.

К концу курса и для Эмили, и для ее друзей стало ясно: есть два пути. Либо в обвинители, либо в крупные адвокатуры, обслуживающие еще более крупные предприятия.

Она встала, надела тренировочные брюки и вышла на лестничную площадку. Музыка здесь слышна меньше. Почти не слышна. Но не спать же ей на площадке.

Она позвонила в дверь.

Молчание. Грохот музыки.

Посмотрела на часы – половина четвертого утра.

Позвонила еще раз.

На этот раз Вильям открыл. Волосы торчком, глаза красные. Либо пьян, либо обкуренный. За его спиной в дымном полумраке еще три фигуры – сидят на диване, уставились в компьютер. Наверняка перелистывают «Спотифай» или «Ютьюб». Ищут чего погромче. Сволочи.

Он мутно улыбнулся.

Поганец. Идиот. С нее хватит.

– Я уже с тобой говорила не раз. Твои динамики стоят у стены моей спальни. Убавь громкость.

– Ну что ты раскипятилась, телочка? Заходи лучше к нам, попрыгаем… – Он продолжал улыбаться.

С нее хватит. Ей нужно выспаться хотя бы сегодня.

Правая рука распрямилась, как пружина, и врезала прямо в ухмыляющуюся физиономию.

Из носа брызнула кровь.

– Ты что, спятила? – парень зажал нос рукой.

– Убавь громкость, – тихо и яростно сказала Эмили. – Если с тебя хватит, убавь громкость. Если нет, могу добавить.

Приятели сообразили – что-то не так. Они неторопливо поднялись со своего дивана и втащили Вильяма в комнату.

Эмили пошла домой и тщательно заперла за собой дверь.

В половине седьмого музыкально пропищал мобильник. Она, не вставая, позвонила Магнусу Хасселу.

Спала меньше трех часов. Ночная выходка – ничего удивительного. За гранью нормы. Все, что происходит, – за гранью нормы. Но больше всего ее удивила собственная решимость – словно бы никаких «граней нормы» просто-напросто не существует. Оскорблена – действуй.

Наверное, стоит купить бутылку вина и пойти извиниться.

– Кто? – голос полусонный.

– Эмили Янссон. Извините, знаю, что очень рано, но вопрос неотложный. Меня попросили помочь в важном деле.

– А попозже, в конторе?

– Нет, к сожалению. Я должна дать ответ до восьми.

– А разве они не обращались к кому-то из нас… из совладельцев?

– Не думаю. Это уголовное дело. Парень подозревается в убийстве и почему-то выразил желание, чтобы его адвокатом была именно я.

Странно – после каждой фразы она слышала собственное шумное дыхание. А может, это Магнус дышит. Эмили приподнялась и выглянула в окно. На крыше соседнего дома сидит черный дрозд. Наклонил голову и внимательно ее разглядывает.

– Я вот что тебе скажу, – голос Магнуса заметно похолодел. Плюс четыре, не больше. Температура замерзания. – Адвокатура «Лейонс» да и все бюро этого типа за подобные дела не берутся. Прежде всего, это вне пределов нашей компетенции, но есть кое-что и похуже. Мы рискуем испоганить репутацию. Наши клиенты решат, что у нас какие-то делишки с бандитами. Это-то ты понимаешь?

– Я так и думала. Но решила на всякий случай спросить. Мне почему-то кажется важным взяться за это дело. Что-то в нем есть особенное…

Магнус на другом конце застонал. А может, зевнул. А может, дает понять, что пора кончать с этой чушью.

– Эмили… твои представления о «важном и особенном» никакого отношения к делу не имеют. Ты адвокат в известном бюро «Лейонс», а не профессиональный борец за права человека. Кстати, поздравляю. Ты теперь настоящий адвокат. Это и есть самое особенное и самое важное.

Металлическая дверь. Хоть и расположена в самой середине гигантского полицейского комплекса на Кунгсхольмене, но заметишь не сразу – настолько обыденный у нее вид. Единственное, что указывает, что это дверь в самую большую шведскую тюрьму, – маленькая белая табличка в стороне: «Следственный изолятор Крунуберг».

Эмили никогда и в голову не приходило, что в самом центре Стокгольма есть тюрьма; а там, внутри, – подозреваемые. Подозреваемые в убийствах, грабежах, насилиях, наркодилеры.

После разговора с Магнусом она довольно долго стояла у окна с телефоном в руке и старалась выдержать немигающий, почти гипнотический взгляд птицы на соседней крыше. По какой-то причине ей становилось все яснее, что выбора у нее нет, что бы он там ни говорил, Магнус Хассел.

Подземный переход с бронированным стеклом. Четыре стальные двери в наивысшей весовой категории. Она попыталась сосчитать камеры наблюдения, но сбилась. Больше десяти. Наконец, оказалась в комнате, напоминающей банковскую контору: остекленная перегородка с окошком. Прочитала надпись: центр охраны. За стеклом сидел парень с очень близко посаженными глазами. Он уставился на нее так пристально, что Эмили решила – у него, наверное, слабое зрение. Плохо видит через стекло.

Она нажала на кнопку. Громкоговоритель сначала зашипел, потом послышался надтреснутый голос:

– Я не понял – кто вы?

– Я звонила вам со входа. Я должна встретиться со своим клиентом.

– Удостоверение личности?

Она выудила из бумажника права и прижала к стеклу.

– Кто вас прислал?

– Никто. Меня заявили как частного адвоката.

– Частного?

– Да. Инспектор Юхан Кулльман должен был вам сообщить.

– Вот оно что… – пробормотал вахтер и уставился на дисплей компьютера. Нажал несколько клавиш. – Вот оно что… частный адвокат…

Отсюда из-за стекла была видна черно-белая шахматная доска экранов с камер наблюдения. Лифты, переходы.

Скоро она увидит человека, подозреваемого в убийстве другого человека.

Помещение напоминало больницу. Это и есть больница, только здесь почему-то пахнет по-другому и все двери заперты. Она передала пропуск еще одному вахтеру и в его сопровождении двинулась по коридору. Миновали еще три полутонные железные двери. Что будет со всей этой электроникой, если начнется пожар? И что будет с теми, кто сидит за этими дверьми?

Отделение номер шесть: больничное. На стене – старый плакат KRIS[10]. У входа ее встретила женщина по имени, если верить бейджику, Жанетт Никореску. Эмили так и не поняла, кто она – надзирательница, медсестра или врач.

В палате, где лежал ее клиент, окон не было. Полы и стены – выкрашенный в светло-зеленый цвет пластик. Трудно представить, что это помещение когда-то выглядело клинически свежим. Посередине – типичная больничная койка с множеством приспособлений и два стула. Плафон в металлической сетке на потолке. Невозможно ни повеситься, ни задушить кабелями охранника. А почему бы не задушить адвоката?

Что за абсурд – человек, лежащий перед ней, вряд ли способен на такие подвиги.

У парня никаких видимых повреждений, за исключением большого красного пятна на лбу. Лицо спокойное, глаза закрыты. Спит? Одна рука на одеяле, а на пальце прищепка, от которой идет тонкий проводок к монитору рядом с койкой. Измеряют насыщение крови кислородом. На экране то и дело выскакивают какие-то цифры и бежит пульсирующая змейка ЭКГ.

Эмили присела на стул.

– Он что, в коме?

– Не совсем… – сказала Жанетт. – Есть шкала комы, принятая на конгрессе в Глазго. От трех до пятнадцати. Тройка – самая тяжелая форма, при восьмерке все еще нужен респиратор, четырнадцатая фаза – пациент может самостоятельно передвигаться, но слегка дезориентирован. Что касается вашего подопечного… между одиннадцатой и двенадцатой.

– И как это? Звучит, по крайней мере, обнадеживающе. Двенадцатая из пятнадцати возможных – неплохо.

Видимо, все-таки медсестра, а не надзирательница.

– Да… но что будет дальше? Это вопрос времени. Он уже разговаривал с нами, но помутнение сознания очевидно. Черепно-мозговая травма, несколько небольших субдуральных гематом. В принципе надо бы дренировать, но на сегодня мы считаем, что можно обойтись без оперативного вмешательства. Поэтому он и лежит в шестом отделении.

Жанетт Никореску вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Точно – медсестра. Или даже врач. На бейджике этого нет.

Наступила тишина. Время от времени чьи-то шаги в коридоре.

Время идет, парень не двигается. Она вспомнила отца. Скрипнула зубами – с отвращением вспомнила о ночном приключении. Надо же быть такой идиоткой – избить соседа. А если он заявит в полицию? Или в правление кооператива? Эмили не могла вспомнить, чтобы когда-то даже слышала о подобных вещах.

Надо взять себя в руки. Поменьше работать, а может, обратиться к психотерапевту. Снять стресс. Она уже пробовала – результат неплохой.

Почему-то вспомнила Тедди. Интересно, знает ли он, что она теперь адвокат? А если знает, почему не поздравил? Он же иногда работает на их контору.

Посмотрела на часы и наклонилась над койкой.

– Привет, это я, Эмили Янссон. Твой адвокат.

Парень не пошевелился.

– Ты меня слышишь?

Совсем молодой паренек, худенький, давно не мытые волосы. Тонкие бледные губы, прямые, словно их кто-то нарисовал по линейке. Кулльман назвал его имя. Беньямин.

– Беньямин, покажи хоть как-то, что ты меня слышишь.

Никакой реакции.

Цифры на мониторе менялись в том же неторопливом ритме, вздрагивающая кривая ЭКГ выглядела успокаивающе, хотя она ничего в этом не понимала.

Эмили встала и направилась к двери. Интересно, как защищать человека, с которым нет никакого контакта?

– Тедди, – услышала она слабый голос за спиной и резко повернулась.

Глаза по-прежнему закрыты.

– Что ты сказал?

Голос слабый, но она разобрала каждое слово:

– Попроси Тедди понять.

6

Утренняя прогулка. «Гайномакс»[11] и кофе в «Севен-Элевен». Пятнадцатиминутный телефонный разговор с Линдой о Николе. Парень только что вернулся из Спиллерсбуды. Я вне себя от волнения, сказала Линда. Понятия не имею, как с ним управляться.

Тедди поехал поздравить племянника с началом новой жизни.

– Заперся в спальне и никого не хочет видеть, – шепнула ему сестра.

Тедди постучал.

– Могу я тебя обнять?

Никола пробормотал что-то вроде «после, после, а то сдохну с похмелюги».

Линда предложила погулять – пусть парень проспится.

Они пошли по набережной. К лодочной гавани. Мусорные корзины переполнены – выпускные праздники в гимназиях.

– Тедди, извини меня, в последний раз я… ты помнишь, я сказала, что единственное, чего хочу, – чтобы Никола не был похож на тебя.

– Ладно, все в порядке. Не мечи икру.

– Я мечу икру из-за него. Я не выдержу, если он опять туда загремит.

– Будем надеяться. Может, чему-то научился.

– Не знаю… не уверена. Поговори с ним, а? Он никого, кроме тебя, не слушает.

Может, Линда права. Ну и что? Поговорит он с парнем, уйдет домой, а дальше? Все начнется сначала. Ей нужно как-то наладить нормальные отношения с сыном, иначе все это пустые хлопоты.

Но все же: его помощь нужна. Встречаться с Николой, говорить с ним, попытаться найти квартиру, работу… Можно попытаться, но… парню девятнадцать лет. Жизнь за него никто не проживет.

Тедди принял душ. Растерся полотенцем, посмотрел на телефон – пропущенный вызов.

Эмили? Впервые за последний год он видит ее имя на дисплее.

Послушал сообщение. Знакомый высокий голос.

«Позвони мне. Это важно».

Само собой. Конечно, позвоню. Попытался вычислить, что она от него хочет, и не вычислил.

Последний раз они виделись в лифте в адвокатуре «Лейонс».

Она попыталась поначалу сделать вид, что его не видит. Нелегкая задача: едешь в лифте, открывается дверь, а тот, кого ты не хочешь замечать, стоит перед лифтом и смотрит на тебя в упор.

– Добрый день, Эмили. Не вчера это было.

Она вышла из кабины как-то боком, прижав компьютерный портфельчик к груди, словно опасалась к нему прикоснуться.

– Как ты? – спросила она, дождавшись, пока он войдет в лифт.

– Нормально. А ты? Работаешь на износ?

– Я всегда работаю на износ.

– Береги себя, – нашелся Тедди. – Ты немного бледная.

– Это профессиональное, – усмехнулась она. – Transparent lawyer. Юрист должен быть прозрачным. Как привидение. Но обещаю – пугать тебя в коридорах не стану.

Тедди нажал на кнопку. Двери медленно сдвинулись. Кабинка вздрогнула и поехала вниз. В лифте остался ее запах. Что-то лимонное.

За дело Маклауда он запросил шестьдесят тысяч. После налогов останется чуть больше половины. Неважно – на пару месяцев хватит. Дорогих привычек у него нет.

Магнус Хассел был очень доволен проведенной им «операцией», как он ее назвал. Вчера он сдал предварительный рапорт.

Самое главное – доказательства. Тедди записал на мобильник всю историю с пакетом. Мало того: сфотографировал содержимое пакета и взял пробу для анализа.

– Позвольте предположить: сделка вашего клиента с Маклаудом вряд ли состоится.

Магнус хохотнул.

Его интерес к искусству последнее время принял довольно странный характер: на полке за спиной Магнуса стояла скульптура, изображающая женские половые органы. Мраморная, очень натуральная, но почему-то зеленого цвета. Во влагалище – что-то вроде вертикально расположенного, слепого, как у античных изваяний, глаза.

– Тедди, Тедди, ты совсем новичок в этих делах. Конечно, состоится! Наоборот – твои подвиги увеличили шансы во много раз.

Тедди ничего не понял. Он только что раздобыл материал, достаточный, чтобы генеральный директор Фредрик Маклауд угодил за решетку как минимум на такой же срок, что отбыл сам Тедди.

– Фредрик Маклауд – гениальный генеральный, – сказал Магнус. – Так и запомни – гениальный-генеральный, генеральный-гениальный. – Таких мало. Вся разница в том, что теперь наш клиент заплатит Маклауду на пару сотен миллионов меньше.

– Шантаж?

– Мы здесь, в «Лейонс», никогда не изменяем своим клиентам, – наставительно произнес Магнус. – Если видим возможность улучшить для клиента условия сделки, мы ею пользуемся. Это, если хочешь знать, наш долг. Мы торгуемся, – он опять хохотнул. – Много знаешь – много получаешь… видишь, я уже в рифму заговорил.

– Меня попросили быть частным адвокатом молодого парня, арестованного по подозрению в убийстве, – сказала Эмили.

Голос странный, напряженный.

– Я и не знал, что ты занимаешься такими делами, – он искренне удивился. – Магнус поручил?

– Нет, не Магнус. И никто из конторы. Меня попросили, и все это выглядит очень странно.

– И ты согласилась?

– Да. Разве я не сказала? Но я так называемый частный адвокат.

Тедди удивился. У него самого никогда не было частного адвоката. Обычно частных адвокатов нанимают те, у кого бабла куры не клюют.

– А кто платит?

– Никто. Я решила работать pro bono[12]. В Швеции есть два варианта. Частный адвокат и общественный. Общественного оплачивает государство.

– Знаю, знаю… но зачем… – И тут он понял. – Значит, контора не знает? Левая работа?

Она вздохнула.

– Не знает. И никто не должен знать, даже если ничего не состоится. Кстати, подследственного зовут Беньямин Эмануэльссон. Ты знаешь, кто это?

Эмануэльссон.

– Я могу позвонить тебе через несколько минут?

Харенпарк. Суббота. Тедди пришел туда четыре месяца назад, в годовщину смерти Матса Эмануэльссона.

Дети покойного всегда ходили этой дорогой к метро. На земле, на качелях, в песочнице лежал девственно-белый снег, только дорожки посыпали гравием.

Плескательный бассейн покрыт льдом, который еле заметен из-за вмерзших осенних листьев… Тедди почти ничего не знал о самоубийстве, но в этот раз он решил дождаться – вдруг кто-то из них пойдет этой дорогой.

Начиналась пурга. Казалось, снег валит не с неба, а поднимается от земли, как туман. Еще немного – и он поглотит и его, и то отвратительное воспоминание.

Тедди похитил Матса Эмануэльссона. И получил за это восемь лет. И где-то посередине срока Сара рассказала, что Матс покончил жизнь самоубийством.

Сара… он старался не думать о ней. Он так и не знал, что произошло, но прошлого не вернешь. Она порвала с ним решительно и бесповоротно… слишком уж решительно.

Тедди приблизительно знал, что пришлось пережить Матсу после похищения. Он кое-что видел – и прежде всего слышал рассказ Матса на суде, когда ему, Тедди, впаяли восьмерку. Ничего удивительного, что вся эта история просто-напросто сплющила парня.

Его самоубийство – нельзя сказать, чтобы оно потрясло Тедди. До поры до времени. Пока не позвонил Луке Уденссон, его бывший сокамерник, а ныне компьютерный гуру. Луке рассказал, что он, Тедди, похитил Матса с подачи нескольких крупных педофилов. Они хотели заставить Матса прикусить язык. Боялись засветить информацию, которая попала на жесткий диск в компьютере Матса, и требовали отдать им этот компьютер.

Но ведь Тедди ничего этого не знал, он выполнял заказанную работу. Как говорят в плохих американских боевиках, – nothing personal. Ничего личного. Но какая теперь разница? Он, Тедди, вольно или невольно, помог подонкам.

Под снегом он простоял четыре часа.

Наконец они появились – как ни странно, оба. Молодой парень и девушка-подросток. Он заметил их издалека.

Беньямин и Лиллан.

Тедди отошел в сторону, но мог бы этого и не делать: они и так не обратили на него внимания. Либо не узнали, либо просто никак не ожидали именно здесь увидеть человека, отсидевшего восемь лет в тюрьме за похищение их отца.

Он догнал их.

– Подождите.

Они повернулись одновременно, как по команде.

– Я Тедди Максумич. Только не пугайтесь.

У Лиллан сделались такое лицо, словно глаза собрались выпрыгнуть из орбит и покатиться по снегу. Она начала судорожно нащупывать в кармане мобильник – позвонить в полицию. Беньямин сделал шаг в сторону и встал между Тедди и сестрой. Защищать ее собрался, что ли. Молодец.

– Не пугайтесь, – повторил Тедди. – Я просто хотел сказать… в общем, мне очень жаль, что так получилось. Если бы можно было повернуть назад время, я бы сделал все, чтобы этого не было.

Он замолчал – надо было убедиться, что они слушают. И понимают его слова.

– Я не знал, что они хотели. Никакого вреда я вашему отцу не причинил. Те… другие. Но это не извинение… я похитил вашего отца. Моя вина, и никто с меня ее не снимет. Пока я жив.

И тут он понял, что продумал только слова, которые он им скажет для начала, а что делать дальше – понятия не имел.

Они стояли и молчали, все трое. Ребята напоминали послушных детей, ждущих разрешения бежать по своим детским делам.

– Почему вы нас искали? – после долгого молчания спросил Беньямин.

– Потому что меня обманули…

Он запнулся, не то поклонился, не то просто опустил голову и побрел прочь.

И вот через четыре месяца Беньямин подозревается в убийстве. В тот проклятый год, когда Тедди похитил его отца, ему было двенадцать. Сейчас, значит, двадцать один. И он попросил Эмили быть его адвокатом.

Звучит как сплошная выдумка, притом довольно нелепая. Но не могла же Эмили все это придумать.

Что произошло?

7

Никола так и лежал в постели. Пока он сидел в Спиллерсбуде, у него было несколько увольнительных, но он их проводил у Хамона или у кого-то из друзей. На этот раз – в своей постели. У мамы.

Он свернулся в клубочек под одеялом.

Странно: все как нельзя лучше. Должен бы лопаться от счастья. Никто не запирает двери в девять вечера. Никаких проверок. Ни обысков, ни Сандры, ни Андерса, ни прочих зануд с их постоянными замечаниями.

Но чувствовал он себя – хуже не придумаешь. Трижды бегал в сортир. Его вывернуло наизнанку, уже ничего в желудке не осталось, а лучше не стало. Он даже не открыл дверь Тедди, который зашел его поздравить.

И это не желудочный грипп, и не скажешь, что обкурился. Нет, как бы ему ни хотелось свалить все на одну из этих причин. Вчерашняя пирушка ни при чем – не так уж он много выпил. Он знал, в чем причина.

Никола Максумич, племянник Найдана. Найдан, он же Медведь, он же Тедди. Племянник Тедди Максумича – свободный человек.

Но в глубине души он знал, в чем дело.

Страх. Ему было не по себе от страха.

Вчера… что было вчера? Хамон не шутил, он и в самом деле устроил настоящий пир. Заказал столик в дорогом баре на Сальтшёгатан. Хамон, Юсуф, Белло и еще четверо.

– Выпивкой угощаю я, за еду платите сами, – сказал Хамон. – Не каждый день такое – Никола откинулся.

Интересно, откуда у него столько фантиков…

Они пытались снять телок, перемигивались с официантками, болтали со знакомыми. Сёдертелье – не мегаполис, всего-навсего большой пригород Стокгольма. За круглым столом – парни Юсуфа. А если ты в команде Юсуфа – значит, человек Исака. Аура уважения.

Стейк на дубовой доске, светлое пиво.

Хамон заказал кальвадос, помахал свернутой в ролл тушкой салаки.

– Ребятки, чарли[13] хватит на всех.

В другой руке он держал бутылку шампанского.

– «Моэт и Шандон» – мое второе имя.

Изо всех сил старался держать градус. Забрался на стул.

– Пьем стоя! Твое здоровье, Библик! Добро пожаловать домой!

Вчерашние мысли застряли в голове.

Он же ничтожество, только притворяется крутым. А на самом деле – никто.

Что с ним не так? Почему он не может, как остальные? Когда надо быть спокойным – сохранять спокойствие, когда надо взорваться – взрываться. Чтобы со стороны было видно, кто идет. Казалось бы: нет никого счастливее его в Северной Европе.

Ан нет! Дрожит как осиновый лист.

Непонятно, должен бы перерасти эти младенческие глупости – скоро двадцать. Должен бы, должен… но в глубине души Никола знал, что все так и останется. Последние годы… он делал все что положено, от друзей не отставал, повторял, что ему надоело мелочиться, просил взять его в настоящее дело…

И в то же время ему было очень страшно.

И с кем поделиться?

Он панически боялся идти на эту чертову стрелку. Суд Исака.

«Ты просто трус, Никола», – сказал он себе.

Ребята пошли зарядиться в туалет. Никола тоже нюхнул с полчаса назад, и кайф начал выветриваться.

Рядом с ним к стойке протиснулась совсем молодая девчушка и попыталась что-то заказать. Бармен сделал вид, что ее не замечает.

– Я тебе помогу, – покровительственно кивнул Никола и перегнулся через стойку. – Ты что, не слышишь, приятель? Обслужи девушку.

Бармен посмотрел на него специфическим барменским «а-ты-кто-такой» взглядом, но внезапно брови его полезли вверх, и он, как овечка, принял заказ. Никола обернулся – за его спиной стоял Юсуф.

Оказалось, девочку звали Паулина, ей всего семнадцать. Собственно, она не имеет права здесь находиться, наверняка предъявила ID кого-то из подруг. Она с приятелями уже начала праздновать. Устроили пикник в гавани. Выпили по стакану «Кикки Даниэльссон»[14].

– Это еще что такое?

– Биб.

– Какой-такой биб?

– Ты что, не знаешь, что такое биб?

– Нет.

– Bag in box. Биб. Любимый напиток Кикки.

Они посмеялись. У Паулины были яркие карие глаза.

– А это правда, что ты говоришь по-ассирийски?

Он был известен в Сёдертелье именно из-за этого. Он кивнул – не в первый раз ему задают такой вопрос.

– Я вырос с ребятами из Сирии.

– Потрясающе! Я даже польский не знаю, хотя мои предки оттуда. А еще говорят, твой дед читал тебе русских классиков, когда ты был маленький.

Откуда ей это знать? Он опять кивнул, на этот раз не так уверенно, и сменил тему.

– А ты с кем?

Никола огляделся. Приятели кружили по залу, поглядывая на него поощрительно: заслужил! Сегодня в самый раз потрахаться после такого долгого поста.

Он только надеялся, что они не слышали ее последний вопрос – насчет русских классиков.

Охотнее всего Никола проболтал бы остаток вечера с этой симпатичной девчонкой.

Потому что это была еще одна постыдная тайна: он не только трус, но к тому же и девственник. Он никогда еще не спал с женщиной.

Постель казалась жаркой и неудобной. Мать ушла куда-то с Тедди.

Завтра, завтра… этот чертов «суд» будет завтра. Ни он, ни даже Хамон не знают, когда и где. Вечно у них так – никто ничего не знает до последней минуты. Но сегодня вечером он должен провернуть одно дельце; что ж, это часть его работы.

Он, вообще-то говоря, должен был сейчас находиться на рабочем месте у Георга Самюэля, но позвонил, сказался больным. А что? Его состояние вполне подходило под определение «болезнь». К тому же мастерские были в Окерсберге, на другом конце Стокгольма, минимум час езды. Неужели мать и вправду надеется, что он продолжит практику?

На полке – фотографии в рамках. Молодая мама в студенческой фуражке и ярко-голубом летнем платье. Лицо веселое, а рядом дедушка, он заметно гордится дочерью. Через год родился Никола. Как-то, когда ему было лет одиннадцать, мать обронила, что дед был недоволен, когда она его родила.

– Почему? – спросил Никола. – Разве он меня не любит?

– Конечно, любит. Он любит тебя больше всего на свете. Но он хотел, чтобы я поступила в университет или в другую высшую школу, а когда ты родился, он решил, что моя карьера кончена. По его мнению, я родила слишком рано. Мне было всего двадцать.

Забавно: Никола помнил до сих пор, что он тогда ответил матери.

– Двадцать лет – не рано, мама. Посмотришь, когда мне будет двадцать. Я, может, буду хозяином всего Сёдертелье.

Даже матери он не решался сказать правду…

В три часа утра Хамон помахал рукой – пора. Шалман закрывается. Симпатичная девчушка, Паулина, уже час как ушла домой.

– Она же тепленькая, – пожал плечами Хамон. – Почему не повел ее к себе?

– Не знаю…

– Ладно, не беда. Праздник продолжается.

Никола не понял, что он имеет в виду. В три часа в Сёдертелье все закрыто, кроме подпольных клубов. Но там и не выпьешь. Там покер и кости.

– О чем ты? Поедем к тебе, что ли?

– Ну как же – ко мне. Раскатал губенки… Я же говорил насчет спецэффектов, помнишь? Так что – вперед!

Почти все ребята разошлись. Кто-то был пьян в стельку, кто-то обкурился и нанюхался. Кому-то повезло снять телку. Юсуф двинул в Барсту играть в карты. Кроме них, остался только Белло. Он ждал их у выхода.

Никола больше всего хотел домой. Устал, хмель понемногу выветривался. Что затеял Хамон? Что он имеет в виду под «спецэффектами»?

Белло куда-то позвонил, и через несколько минут подкатил потрепанный «Форд Фокус».

– Наш собственный такси-сервис, – Хамон открыл дверцу.

Они выехали из Сёдертелье на шоссе. За рулем – парень, очевидно, хороший знакомый Хамона, но Никола его никогда не видел. Минут через десять свернули к Норсборгу. Обычно за рулем сидел Никола. Ему и сейчас очень хотелось порулить… но нет. Рисковать можно, но глупо рисковать – увольте.

– Что ты задумал? – спросил он.

– Пальчики оближешь. Только для тебя.

Сквозь открытое окно струилась ночная прохлада. Уже начало светать.

Хамон потыкал пальцем в мобильник.

– We are here now. What is the code?[15]

И он и Белло выглядели так, будто только что выиграли миллион в «Трисс»[16].

В подъезде пахло мочой. Лифт не работал. Хамон то ли хохотнул хрипло, то ли чихнул, как старый испорченный мопед, и позвонил в дверь.

Открыла женщина в халате, обняла Хамона.

– Welcome!

Однокомнатная квартира. Голые стены, под потолком – лампа без абажура. Двуспальная кровать со смятыми простынями. Пахнет духами и еще чем-то.

Хамон провел их в кухню и закрыл за собой дверь. Глаза его возбужденно блестели. В раковине громоздились немытые тарелки.

– Братья, празднуем все трое. Но ты, Нико, первый. И сколько хочешь. Мы с Дариной обо всем договорились.

Хамон вытолкнул Николу в комнату.

– Поздравляю, дружок.

И плотно закрыл за ним дверь.

Женщина сидела на краю кровати. Вблизи она казалась совсем молодой, вряд ли старше, чем сам Никола. Розовая губная помада и туфли на шпильках. Темные глаза и крашенные блондораном волосы, которые успели уже отрасти сантиметров на пять у корней. Странное сочетание – халат и шпильки.

– So, you are Nikola?

– Yes.

– What do you like?

У него загорелось лицо. Он стоял в метре от проститутки, но ему казалось, что она смотрит ему прямо в мозг.

– It is first time?

Он заставил себя кивнуть.

– Sit down[17].

Он присел с другой стороны постели. Дарина переползла к нему, и он почувствовал ее руку на плече. Она начала массировать ему спину.

Ему хотелось убежать, но он никак не мог придумать, что сказать, как оправдать свое бегство. Почему-то ему вспомнился дядя: комната для посетителей в тюрьме, Никола и Линда. Два часа общения. Ему было, наверное, лет четырнадцать. Тедди сказал: «Мне кажется, вы уносите с собой частичку меня, когда уходите. Уносите на свободу. Я вас очень люблю».

Восемь лет дядя провел за решеткой. Без женщин. И как это?

Через пару минут Дарина властно повернула его к себе и сбросила халат. Под халатом ничего не было. В неприятном свете лампы кожа ее казалась сероватой. Маленькие треугольные груди.

Она легла, изогнувшись, рядом и протянула тюбик с каким-то кремом.

– I help you[18].

Никола взял тюбик, не зная, что с ним делать. Дрожащими руками расстегнул джинсы и зажмурил глаза.

Грохнула дверь, и в комнату влетел Хамон.

– Абри… sorry, что беспокою. Кое-что произошло.

Никола торопливо застегнул брюки.

– Надо ехать, – сказал Хамон. – У Юсуфа проблемы в Барсте. Какой-то отморозок вякнул, что Юсуф играет на верняк.

Никола спрыгнул с постели.

Его слегка покачивало.

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 11 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Эльвшё-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 2 (Часть 2)

Запись беседы (продолжение)

ЙС: Мы остановились на том, что в 2005 году у вас были неприятности с карточными долгами, и Себбе угрожал вам, требуя вернуть три миллиона крон.

М: Магнитофон выключен?

ЙС: Да. Только вы и я. Вы же понимаете, мне нужна информация и ничего больше. В лицо вас знаю только я, и к тому же у вас иммунитет. Для цельности картины очень важно, чтобы вы продолжили ваш рассказ.

М: Хорошо, хорошо, я вам верю. Попытаюсь…

Я уже сказал, что у меня не было ни малейшего представления, как раздобыть деньги для Себбе. Даже при сплошной удаче в клубах и в Сети мне не удалось бы собрать такую сумму. Невозможно. Две недели! Три миллиона! В лучшие времена я не выигрывал и трети этих денег за такой срок. Но что мне оставалось делать? Только пытаться.

Я взял больничный лист. Сидел дома и играл дни напролет – только в интернете, в клубах мне было бы стыдно перед приятелями. Чтобы не быть узнанным – а в этом мире все знают друг друга, – я завел несколько логинов. Иначе все бы удивились, что я не вылезаю из Сети.

Шли дни. Я пробовал найти Себбе, попросить продлить срок, надеялся, что передумает, но он не показывался.

Я много играл в жизни, но на таком уровне и так интенсивно – никогда. Я словно сошел с ума. Рисковал, как раньше ни за что бы не решился. Играл только в «Пот лимит Омаха рум». Там пасутся главным образом китайцы и американцы. Маятник, конечно. Выиграл шестьдесят тысяч евро. На следующий день спустил тридцать.

Я быстро забываю расклады. Но этот не забуду никогда. Я скопил за эти дни почти миллион и сидел на сайте под названием «Короли покера». Сдача была сказочной, и играли по крупной. Пятьдесят тысяч евро в фишках у каждого. Я сидел вторым. На сдаче получил даму бубен. Я, повторяю, сидел вторым, большой блайнд[19]. Поставил тысячу. Те, кто не спасовал, – малый блайнд. Пропустил круг – никто не повысил. Во флопе – туз, дама и четверка. Из них две бубны. Первый, с ником Бальрог-666… он пропустил ставку, а я, как идиот, удесятерил. Десять тысяч евро. В Интернете лиц не видно, но все наверняка решили – крыша поехала. Однако я решил, что бубновая дама и две бубны во флопе – хороший шанс. Если Бальрог сидел бы с тузом в префлопе, наверняка бы повысил сразу. Но если он нацелился на что-то другое, скажем, на пару в четверках, он пойдет до конца. Я уже знал этого парня, или женщину, кто разберет по нику, он там или она, – Бальрог часто переоценивал свою руку. Поэтому я и задрал ставку – если остальные спасуют, мне, по крайней мере, достанутся полторы тысячи, которые уже в банке. Но тут… этот сукин сын поставил all in, совершенно неожиданно, и поди знай, что у него сложилось, может, всего-то жалкая пара четверок, а может… Я уже несколько раз встречался с этим антихристом[20], Бальрогом-666, и понял, что обычно он нагличает только поначалу, а под конец осторожен. Но кто его знает – может быть… на этой стадии определить невозможно – он уже дал полный газ. И я решил – сейчас или никогда. Секунды не прошло, как я его открыл. У Бальрога оказалась пара в тузах. Невероятно! Вы хоть немного знаете покер?

ЙС: Очень поверхностно.

М: Почти невероятно, что ему пришла эта пара. Он же не повышал ставку, пока не был сдан флоп! Значит, у него уже был туз, и он меня перехитрил. Это конец… я чуть сознание не потерял. Вы понимаете, что произошло? Я, скорее всего, проиграл все, что с таким трудом наскреб за последние дни.

Но! На четвертой сдаче мне пришла бубна. Вы поняли?

ЙС: Честно говоря, нет.

М: Во флопе лежали еще две. И последняя, четвертая сдача принесла мне еще одну бубну! У меня на руках был цвет, очень высокая комбинация. Это значит, я забирал весь банк. Миллион крон.

ЙС: Ну и ну…

М: Это было что-то невероятное! Я уже начинал думать, что я сумею отдать Себбе долг.

Но осталось совсем немного времени. Несколько дней. И я был бы полным идиотом, если бы понадеялся, что мне все время будет так идти карта. Надо было искать другие возможности. Попробовал продать свою машину, «Рено», дал объявление на Blocket[21], пришли двое или трое, но ничего не вышло. Сто тысяч, сказали, слишком дорого. Я снизил цену до девяноста, мне предложили восемьдесят.

Продал домашний кинотеатр, катер. Мебель – диванный гарнитур, густавианские стулья. Дом и дачу не мог продать, они записаны на Сесилию. Продал фонды в «Нордеа»[22]. Увеличил квартирный займ на триста тысяч, больше не дали. Банк не одобрил, там и так большой долг. Потом занял двести тысяч в «Блю Степ»[23] под десять процентов.

Мало того: взял потребительские займы и в «Консумент Кредит» и в «Коллекторе», причем заполнил бланки и послал одновременно, чтобы они случайно не узнали до того, как выдадут займ. Два друга-партнера по покеру, Буссе и Богуслав, тоже одолжили мне деньги. Поняли, что дело серьезное, хотя я не рассказал им всю правду.

Оставалось два дня. К этому времени у меня было полтора миллиона выигрыша, и еще восемьсот тысяч, и наскрябал всеми этими займами… короче, заложил и свою жизнь, и повесил долги на семью. И все равно не хватало. Себбе требовал три миллиона на блюдечке. Что было делать? И я решил – сорокавосьмичасовой марафон. Зайду на самый крутой сайт и буду играть без перерыва. Сказал Сесилии – на работе аврал, крайне важное дело, и я должен двое суток работать без перерыва. Она не очень хорошо понимала, что это за работа такая – двое суток без перерыва. Она работала в губернском правлении. С восьми до пяти. Час на ланч.

– Но ты же еще болен? – спросила она и положила руку мне на лоб. – У тебя уже нет температуры?

Боже, как я ненавидел свое вранье! Но выхода не было. Я отвел руку.

– Не могу сказать, что я полном порядке, но есть вещи, которые никто за меня не сделает. Скоро лето, и если я закончу с этой мутью вовремя, обещаю – в отпуске пальцем не шевельну по работе. Предлагаю тебе и детям поехать на дачу и передохнуть.

Сесилия криво улыбнулась – как всегда, когда она не очень верит в мои истории.

– О’кей, – она тряхнула головой, – но при одном условии: летом четыре недели с нами и никакой работы.

Я поцеловал ее в лоб.

– Гарантирую, – сказал я как можно спокойнее.

Что было дальше? Я открыл параллельно четыре сайта, по две покерных комнаты на каждом. Признаюсь – такой сеанс одновременной игры я давал первый раз в жизни. Принес в кабинет эспрессо-машину, всякие энергетические напитки вроде «Ред Булла». Спал я за эти сутки три часа в середине дня и два – ранним утром. Надо было согласовать время с крупными игроками из Штатов. Раз в час – глазные капли и немереное количество жидкости. Поставил сонаты Бетховена нон-стоп, а на телефоне включил будильник, чтобы напоминал – надо размяться. Тоже раз в час. Было бы катастрофой, если бы начались судороги в руке от беспрерывной работы мышкой. Или, еще хуже, – заклинило позвоночник.

Никогда в жизни я не играл так хорошо и интенсивно. Адреналин, что ли, – все мои математические способности, весь опыт, все сошлось. Мне кажется, я даже сам ощущал, как точно и безукоризненно работает мозг. Я видел все возможности, все неожиданные ходы, чувствовал рисунок в игре партнера, то, что раньше не чувствовал и не понимал. Мало того, не понимал, как это важно. Я понял сердцевину игры, нащупал ключ. В общем, я бы не рекомендовал никому встретиться со мной за покерным столом в эти ночи. Этого смельчака ждал разгром.

Но время уходило еще быстрее, чем все то пойло, которое я в себя вливал. Я уже думать забыл о разминках. Времени не оставалось. В этот вечер должен явиться Себбе.

Оставалось собрать сорок тысяч евро, чуть меньше четырехсот тысяч крон.

И в этот момент в правом нижнем углу вынырнуло сообщение. Он появился. Или она. Бальрог-666.

И я понял: вот он, мой шанс. Бальрог хочет отыграть свой проигрыш. Будет ставить по крупной, а это как раз то, что мне нужно.

Это была битва кретинов. Мы рисковали, как новички… но это новое, ранее не испытанное чувство тотального понимания игры… это чувство несло меня, как на волне. Чувство, что я на порядок выше.

Через два часа я стал богаче еще на сто тысяч. Хорошо, но цель пока не достигнута.

Кофеин, сахар. И воля. В глаза будто песка насыпали, я слышал собственный пульс, как топот марширующих солдат. Мочевой пузырь резало невыносимо – не было времени сбегать в туалет. Адреналин… не стоит недооценивать адреналин. В минуты такой игры им недолго и захлебнуться.

Я начал замечать, что Бальрог играет все более и более неосторожно. Оставалось полчаса до конца сессии, и за столом остались только двое. Бальрог и я.

Это был мой шанс выиграть и собрать недостающую сумму. И все. Выключить компьютер, дождаться звонка Себбе и рухнуть в постель.

И тут подвернулся случай. Такой, что нельзя не воспользоваться. Я поставил all in и уже предвкушал, как после уплаты долга Себбе у меня останется еще несколько сотен тысяч. Отдам долги друзьям, может быть, даже куплю новую мебель для дачи.

Я проиграл сорок тысяч евро.

Пришел конец.

Через час позвонил Себбе.

– Собрал мои деньги?

– Конечно… почти. Дай мне еще один день, и получишь все сполна.

– Матс, ты какой-то непонятливый. Я хочу получить мои деньги. Сегодня, а не завтра.

Щелчок отбоя прозвучал как пистолетный выстрел.

Через десять минут позвонили в дверь.

Какое счастье, что Сесилия и дети уехали! Посмотрел в скважину: он. Себбе. И Максим.

– Ну и как будем решать? – он даже не поздоровался.

Глаза у него были как у акулы. Я и сейчас помню, как начала непроизвольно дрожать нога. Набрал в легкие воздуха. У меня появилась спасительная мысль.

Было десять вечера. Именно в эту минуту началась моя новая жизнь. Пять лет назад началась, а теперь закончилась. И я сижу здесь и вам все это рассказываю.

Остальная часть памятной записки представлена в отдельном документе.

8

Гимнастика. Ритм. Начинаем с левой.

Прямой удар. Рука отходит точно по той же траектории. От бедра. Напрячь пресс.

Бум-бум-бум. Наращиваем скорость.

Как кобра.

Левая, правая, левая.

Сосредоточились на цели. Не чувствуешь дистанцию! И не косись на соседок.

Несколько человек стоят в ряд и смертельным боем избивают кожаные груши.

Забудь про остальных.

Йоссан только и говорила про кроссфит[24] и ВИТ – высокоинтенсивные тренировки. За двадцать минут сжигаешь больше калорий, чем при любом другом тренинге. И мышечная сила растет как на дрожжах.

Йоссан можно верить – она перепробовала все формы йоги в этом городе, все типы групповых тренировок, не говоря уж о собственном клубе бега в адвокатуре, который возглавляет бывший марафонец Якоб Лапин.

Эмили больше всего нравилось тхэквондо.

Левая, правая. Крюк, апперкот.

Лео держал в руке грушу на высоте ее головы и передвигался по синему резиновому полу. Она следовала за ним. Подбородок к груди. Взгляд зафиксирован на груше. Дышать носом. Носом дышать! Задняя нога начинает. «Малышка на миллион»[25].

Когда настало время лечь на татами и заняться стретчингом, руки дрожали крупной дрожью.

Эмили повезло: переговоры с китайцами сели на мель.

– Отложите ручки. С этого момента нам никто не платит. Если что-то ночью изменится, позвоню. Держите телефоны при себе.

Очень вовремя: ей нужно подготовиться к заседанию суда: выбор меры пресечения. Содержать подозреваемого под стражей или нет.

Но никак не могла сосредоточиться. Почему не звонит Тедди?

Она сначала даже не поняла, о каком Тедди идет речь. Попроси Тедди понять…

– Я знаю только одного Тедди. Тедди Максумич. Ты его имеешь в виду?

Беньямин еле заметно кивнул и опять погрузился в небытие.

– Все в порядке? – Лео похлопал ее по плечу.

Она уже направлялась в душевую.

Эмили ходила на тренировки в этот клуб уже два года. Типичный подвальный фитнес-клуб, ничего выдающегося. Синий резиновый пол, белые стены и кожаные мешки с песком, подвешенные к мощным крюкам в потолке. В вестибюле – фотографии Лео в лучшие годы, золотая медаль чемпиона Швеции, бронзовая – чемпионата Европы по тхэквондо.

– Думаю, да. А почему ты спрашиваешь?

– Под конец… не знаю, мне показалось, что ты где-то еще. Думаешь о чем-то постороннем. Киллер-инстинкт куда-то испарился. Или я ошибся?

Эмили вытерла пот со лба тыльной стороной ладони. Ей бы очень хотелось, чтобы Лео ошибся.

В душевой никого не было. Подруги по клубу не стали переодеваться и пошли домой. Все они жили здесь же, на Эстермальме. Душ приятнее принимать дома.

Она направила лейку душа на ноги. Надо бы побрить, но в последние недели у нее просто-напросто не было времени. Хорошо, что Йоссан не видит – наверняка подняла бы на смех. Горилла, манто на ножках… Неважно. В ближайшее время у Эмили не было никаких планов демонстрировать кому-то голые бедра. К тому же, если этот кто-то не вынесет вида нескольких волосков, туда ему и дорога.

Она медленно вытерлась сто раз стиранным махровым полотенцем. В сумке приглушенно зазвякал телефон. Номер Тедди.

– Эмили…расскажи, в чем дело.

– Ты знаешь такого парня? Я тебе говорила – Беньямин Эмануэльссон?

– А что с ним?

Она объяснила. Кома, еле контактен. Единственное, что произнес внятно: «Попроси Тедди понять».

Странная какая-то история.

9

Пора. Он провалялся в постели весь день. Пришло время сделать то, что от него ждут.

Пора. Позвонил Юсуф.

– Спасибо за вчерашнее, паренек. Под конец все пошло… но вам, конечно, спасибо, что вы шуганули этих сопляков. Теперь тебе только взять эту штуку.

– Где?

– У Габбе.

У Николы похолодело в животе. Оружие. Его уже как-то раз просили сходить к Габбе и взять «эту штуку», но тогда он брал не сам, только присутствовал.

Он даже не знал, как зовут этого Габбе. Скорее всего, Габбе – сокращенное Габриель. Старик жил один в таунхаусе в Энхёрне.

К Габбе ходили только в темное время суток.

Он огляделся. Темный ряд домов, только в одном, чуть поодаль, горел свет. Два фонаря на всю улицу, остальные разбиты – скорее всего, пацанва порезвилась. Перед домами либо невысокие деревянные заборчики, либо тесно высаженные кусты, а за ними – неправдоподобно огромные сверкающие грили. Никола понимал и уважал, если кто-то из кожи вон лез, чтобы пофорсить дорогой машиной, но гриль? О чем говорит гриль?

Он заглянул через забор дома Габбе. У Габбе гриля не было. Деревянный настил и два плетеных стула.

Темные окна. Никола заставил себя поднять руку и нажать кнопку звонка.

– Какой еще сукин сын не спит по ночам? – послышался голос, и дверь открылась.

Габбе выглядел точно так же, как и в тот раз. Волосы с проседью торчком, небритый. Стоит и чешет ухо. Шорты и распахнутый халат на голое тело. Грудь и живот настолько волосатые, что похоже на шерстяную кофту. Халат можно не запахивать.

– Ты кто такой?

– А вы меня не узнаете?

Габбе осклабился.

– Узнаю, узнаю… пацан, который говорит на нашем языке. Заходи.

Высокие потолки. Габбе зажег свет только в прихожей. Весь дом погружен во мрак. На стенах картины, больше похожие на иконы, – какие-то сирийские святые и патриархи.

– Проблемы с теликом, – проворчал Габбе. – Ты, случайно, не поможешь мне выставить каналы?

Единственное, что хотел Никола, – поскорее забрать то, за чем пришел, и убраться восвояси.

– Посмотрю, – коротко сказал он. – Попозже.

Габбе остановился.

– Знаешь, я в таком возрасте, когда человеку уже не нужна техника. Я доволен тем, что имею. А теперь является Юсуф или еще кто-то, тащат телевизоры с телефонами, планшеты, еще черт те что… Мне не нужно все это дерьмо.

– Если хотите что-то кому-то подарить, только скажите, – Никола невольно улыбнулся. – Я вам помогу.

– Подарить? Ну нет… Я продаю эти цацки ребятишкам из «Винсента». А мне… мне нужен один хороший спортканал и стерео – музыку слушать. Ну, ты знаешь: Вальтер Азиз, Номан Ханна.

– Понятно… а где… – Никола запнулся. Он не знал, как правильно назвать «штуку».

Габбе не сдвинулся с места.

– Зачем мне снимать видео телефоном? Зачем мне все эти продвинутые игры? Одни нервы… Я уже наелся. С меня хватит. Ты понял?

– Понял, понял. Вам не нужен новый телефон. Вполне можно обойтись и старым.

– Как тебе сказать… внуки все время посылают эти чертовы картинки. Как не посмотреть…Только снимают все что ни попадя – жратву, собственные ногти, одежку, кофейник с кофе…

Габбе отпер дверь в одну из спален. Для этого пришлось выкопать ключ из цветочного горшка.

В комнате никакой мебели, кроме двуспальной кровати и встроенных шкафов. Старик открыл дверцу шкафа. Там в два ряда стояли большие картонные коробки, совершенно одинаковые, с надписью: «Ящик для переезда».

Никола помог вытащить эти ящики. Составили их на полу. Габбе взялся за ручку, которую Никола ни за что бы не заметил – одна из частей деревянной рамы оказалась ручкой. Вот оно что… За задней стенкой гардероба – тайник.

В тот раз было по-другому. Тогда Габбе просто вручил им тяжелый пакет.

Ничего подобного Никола никогда не видел. Если бы его взяли сейчас… он получит такой срок, что выйдет на свободу ровесником Габбе.

На стене висели «штуки». Два «Глока-17», три «АК-5», «калашников», несколько пистолетов «ЗИГ-Зауэр», «Мини-Узи». На полу коробка – то ли с динамитом, то ли с пластидом. И венец всего – какое-то зеленое сооружение, похожее на кусок канализационной трубы с рукояткой.

– А это еще что? – стараясь выглядеть непринужденно, спросил Никола.

– «Карл Густав», – ухмыльнулся Габбе. – Базука. Лучшая в шведской армии. Исак брал у меня такую штуку, когда эти фраера из Стокгольма пытались пустить здесь корни.

Никола знал, о чем идет речь. Два трупа и четыре взорванных машины.

– Я посчитал, тебе будет интересно посмотреть мое хозяйство.

Николу начало тошнить. Он должен взять два пистолета и ничего больше. Никаких базук.

10

Он раньше только один раз был у Эмили. В середине дня. А сейчас, вечером, в квартире творилось черт те что. Одежда брошена на кухонные стулья, точно как у известного дизайнера… забыл фамилию этого жулика. Колготки на полу в холле, а на кухонном столе газеты и журналы вперемешку с хлебными крошками и немытыми кофейными чашками. Тедди удивился – никогда не думал, что Эмили может допустить у себя в доме такой бардак. Но запах, ее запах, что он отметил в лифте, остался. У Тедди редкостное обоняние: запах человека для него уникален, как ДНК.

Наверное, только что из душа, волосы еще влажные.

– Извини за беспорядок, – сказала она. – Сделала попытку собрать газеты, махнула рукой и засмеялась. – Я в процессе перестройки. Переделываю квартиру.

– Переделываешь? И что будет?

– Я пошутила. Извини. На работе уйма дел, не хватает времени прибраться.

Она выжала тряпку и протерла маленький круглый кухонный стол.

– Что-нибудь выпьешь?

– У тебя виски есть? – Он почувствовал неловкость: не понравилось, как прозвучал вопрос.

– Виски нет. Есть портвейн, коньяк и джин.

– Тогда коньяк.

Эмили залезла на стул и достала бутылку из шкафчика над холодильником. Он обратил внимание, что ногти на ногах не накрашены. Коньяк был не из дорогих, и бокала подходящего у нее не нашлось. Но вкус неплохой. Скованность через пару минут как рукой сняло.

Собственно, почему он должен смущаться? Это, в конце концов, ее предложение – встретиться у нее дома. То, что они не могли встретиться в адвокатуре, понятно. Но почему сын Матса Эмануэльссона назвал его имя? «Попроси Тедди понять». Что он должен понимать?

– Ты можешь зайти ко мне домой? Надо поговорить, – сказала она.

– Последний раз, когда мы виделись, ты была не особенно расположена к разговорам.

– Перестань… что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду лифт в конторе. Несколько недель назад.

– Ты тогда тоже слова не сказал. Но сейчас другое дело. Мы с тобой оказались в одной лодке.

Она права. В одной лодке. Их связал Беньямин. А у Тедди к тому же чудовищный долг перед семьей Эмануэльссон. Вечные угрызения совести.

Он осторожно прислонился к закругленной спинке стула. Стул заскрипел так, будто собрался тут же развалиться под его тяжестью.

– Хорошо… В каком порядке будем говорить?

– О чем ты? Какой порядок? Расскажи мне, в чем дело, а потом помоги – завтра будет решаться вопрос о мере пресечения.

Тедди решил не испытывать прочность стула и подался вперед. Стул, как ему показалось, облегченно крякнул.

Он помолчал, подыскивая нужные слова.

– Я не уверен… мне тоже многое непонятно. Но в любом случае – я знаю больше, чем ты.

Он рассказал о похищении девять лет назад. Рассказал о надзирательнице по имени Сара, которая начала копаться в его деле. Потом Матс Эмануэльссон покончил с собой. Тедди попросил приятеля, Луке Уденссона, разобраться, что же, собственно, произошло. Хакер Луке в конце концов дохакался: у Матса был либо компьютер, либо жесткий диск с фильмами. В общем, кто-то хотел любой ценой помешать их разглашению. Что-то связанное с педофилией, какие-то любители малолетних.

Эмили слушала, не перебивая, и он никак не мог определить, удивлена она или испугана. А может, и то и другое.

Тедди посмотрел на часы – час дня. Почему-то он все время косился на свое неясное отражение в оконном стекле. Темно-русые волосы отросли, после тюрьмы он стригся всего два раза. Толстоватый нос, большие глаза – в отражении они казались еще больше. Темные горизонтальные овалы. В тюрьме ему вырвали зуб, но его недавно заменили имплантатом, который стоил бы ему четырехмесячного оклада в «Лейонс», если бы не покрывался какой-то таинственной страховкой для работников адвокатуры.

Тедди сделал маленький глоток. Коньяк определенно приличный, хоть и недорогой.

– Я не знаю, что хочет Беньямин. Но знаю точно, что я тысячу раз раскаялся в пакости, которую сделал его отцу. И я сказал ему об этом. Так и сказал – я виноват перед твоим отцом. А теперь Беньямина подозревают в убийстве… наверняка как-то связано с Матсом. Иначе он не просил бы меня «понять».

Эмили удивленно подняла голову.

– Что значит – связано? Как?

– Я ничего не знал о Матсе ни до, ни после его самоубийства. Все, что я знаю, – как я его повязал.

Они разложили принесенные Эмили документы. Прокурорское обоснование продолжения содержания подозреваемого под стражей было на редкость кратким. В настоящий момент Беньямин считался задержанным – не больше четырех суток. Чтобы продлить этот срок, требуется решение суда.

Готовый бланк, одна страница.

Представление

– Беньямин Эмануэльссон задержан по подозрению в убийстве или пособничестве в убийстве 15–16 мая в Вермдё.

– Есть риск, что подозреваемый может повлиять на ход следствия путем сокрытия вещественных доказательств или другим путем.

– Для преступлений такого рода законом предусмотрено наказание не менее двух лет тюрьмы, и нет никаких оснований считать задержание безосновательным.

– Важность содержания подозреваемого под стражей в ходе следствия очевидна.

Подозреваемый в соответствии с параграфом RB 24:11 извещен о настоящем представлении через инспектора уголовного розыска Юхана Кулльмана.

Материалы, которые прокурор должен представить в обоснование своего представления, отсутствовали.

– Законченный сюр, – пожала плечами Эмили. – Как я могу защищать парня, если у меня нет на руках материалов следствия?

– Добро пожаловать в Швецию, – спокойно сказал Тедди. – Будь уверена – ты получишь их завтра утром, за пять минут до суда. По-другому не бывает.

– Удивительно… Но еще более удивительно: почему они так настаивают на содержании под стражей парня в коме?

А вот это и в самом деле странно. Тедди никогда не слышал ни о чем подобном. Но вполне мог представить ход их рассуждений.

– Не знаю… Может, прокурор считает, что в минуты просветления парень способен решительно повлиять на следствие? Очнулся, повлиял – и опять в кому. Наверное, так. Все же речь идет об убийстве.

Они плутали во тьме. У Эмили вообще не было информации о каких-либо уликах против Беньямина. Сплошные догадки. Может, кто-то еще замешан в этой истории? И какое это имеет значение для Беньямина? Просмотрели все комментарии к параграфу о презумпции невиновности. Тяжесть преступления явно не соответствовала заявленному прокурором сроку – два года. Зацепка для Эмили. Свидетельство, что улики слабоваты. Значит, причин для содержания под стражей нет.

Прокурор утверждает, что причины для задержания есть, – Эмили должна доказать обратное. Как? Без материалов?

– Я же сказал – добро пожаловать в Швецию, – пожал плечами Тедди. – Напишет прокурор, что ты взял напрокат неопознанный летающий объект и похитил короля, – и ты в каталажке. Без обсуждений. Точка.

Неизвестна личность убитого. Неизвестно, что искали криминалисты на месте преступления в Вермдё. И что нашли.

– Единственная возможность – напирать на непропорциональность меры, – сказал Тедди.

– Ты имеешь в виду, что парень в коме?

– Ну да. О какой пропорциональности речь, когда он даже пописать сам не может.

И дальше: если Эмили потребует комплектации прокурорского представления – в каком порядке? Допущены ли слушатели в суд? Как представить требование? Как уточнить позицию Беньямина?

– Уточнить? – спросил Тедди и долил коньяку – себе и Эмили. – А тебе что-то известно о его позиции? Все же как-то удалось провести допрос?

– Еще как! Следователь Кулльман и я сидели на стульях у его постели. Кулльман задал несколько вопросов. Беньямин не ответил ни на один. Честно говоря, я даже не знаю, признает он преступление или отрицает.

Она включила компьютер. Они сидели плечом к плечу и смотрели на дисплей.

Тедди помог ей составить своего рода тезисы. Какие выражения выбирать, какие вопросы задать прокурору, как их сформулировать.

Мигнули зеленые цифры на микроволновке. Три часа ночи.

Она выключила ноутбук и встала.

– Ну что ж… кое-какая ясность есть. Спасибо за помощь. Ты действительно кой-чему научился, пока мытарился в судебном мире.

Они вышли в прихожую.

– Хорошо бы получилось, – сказал Тедди, надевая башмаки.

Эмили смотрела на него со странным выражением. Иронически? Что в нем смешного?

Он открыл дверь и вышел на площадку. Она остановилась в проеме двери и прислонилась к косяку. В прихожей было темно, и свет из квартиры полыхал в ее волосах как нимб.

– Что? – спросил он.

– Есть еще один вопрос… у тебя нет желания остаться на ночь?

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 11 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Эльвшё-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 2 (Часть 3)

Запись беседы (продолжение)

М: Мы ехали по городу в «Порше», точно как в тот раз, две недели назад.

Себбе и Максим болтали, будто ничего и не случилось. Конечно же, о футболе.

– Герой, охеренный герой. Вначале взял два мяча от Шевченко в конце дополнительного времени, потом пенальти… ты видел матч? Фанаты «Ливерпуля» так и орали свое «You’ll Never Walk Alone», хотя на перерыв ушли минус три.

– Спит ли Памела Андерсон на спине! Конечно, видел. Ежи Дудек, когда взял последний пенальти, так и не понял, что «Ливерпуль» выиграл. С ним потом было интервью, я смотрел.

– Я тоже. Ну и вратарь! Что значит славянин! Король! Ноги как спагетти, а реакция!

Мирная беседа двух фанов, воображающих себя экспертами. Но у меня не было сомнений, что со мной сталось бы, если бы я отказался с ними ехать. Все время думал о сыне, Беньямине. Тогда ему было двенадцать. 2005 год. Я ни за что не хотел пропустить хотя бы одну утреннюю поездку через всю провинцию, чтобы постоять под холодным дождем у бровки и посмотреть, как его команда проигрывает очередной матч. А малышка? Лиллан тогда исполнилось шесть. Главный интерес – бисер и бумажные самолетики. Часами могла сидеть с этими стеклянными шариками, комбинировала цвет и рисунок… иногда очень удачно. Но если что-то не так – ор на четверть часа, и бисер разлетается по всей комнате. Я обожал эти вспышки гнева, и как мы потом ползали на коленях и собирали бисер по всей комнате.

Забытые Сесилией кофейные чашки на кухонном столе, ее косметика в ванной… вспоминались почему-то эти милые мелочи.

Ни Себбе, ни Максима, казалось, не волновало, что они припарковали «Порше» в ячейке для инвалидов. Загадка решилась просто: к стеклу была прикреплена карточка инвалида с символом кресла-каталки. Себбе ухмыльнулся.

– Будешь умником, достану тебе такую же. Со скидкой.

Мое отделение на седьмом этаже называлось «Бухгалтерский сервис». Я консультировал бухгалтерский учет для мелких и средних предприятий. Консультанты по налогам и финансам работали сутки напролет, а у нас нагрузка была поменьше. В одиннадцать часов вечера в пустынном, преувеличенно открытом конторском пейзаже можно было встретить разве что одинокую уборщицу с тележкой с моющими средствами и разнообразными губками и щетками.

Себбе то и дело вздыхал и постанывал. Среди компьютеров, экранов и конторских кресел он смотрелся примерно так же, как бегемот в плавательном бассейне в Эриксдале.

– Значит, здесь ты и работаешь?

– Каждый день. Но я взял больничный, чтобы собрать тебе бабки.

– Тяжелый случай. И что это за лавочка?

– Обычная контора.

– И чем ты занимаешься?

– Мечтает о настоящей жизни! – заржал Максим. – Они все здесь мечтают о настоящей жизни. Мечтают и дрочат друг другу, потому что настоящей жизни им не видать как своих ушей.

Я провел их к своему столу. Все время косился на дверь лифта – не дай бог, кто-то появится в этот час. Маловероятно, но возможно. И очень скверно. Придется отвечать на вопросы.

– Правда, что ль? – спросил Себбе. – Вы и вправду дрочите друг другу?

– Почти все женаты и с детьми. Остальные женщины, за женщин ручаться не могу.

– Напрягись, ученый! Ты прекрасно понял. Вы имеете не то, что хотите, а то, что можете.

Мне вовсе не хотелось с ним спорить. Лишь бы уйти отсюда поскорее.

Я промолчал.

Себбе вдруг насторожился.

– Что с тобой? В сортир приспичило?

– Нет, нет. Мне надо сосредоточиться, чтобы провернуть для тебя эту штуку.

– Но ответить-то ты можешь? Вы имеете, что хотите? Или как? Только не ври. Вы все хотите жить настоящей жизнью, как я или Максим. Вы ненавидите свою работу – сидеть в этом цехе, обсуждать финал «Экспедиции Робинзон», сраные этаноловые тачки и родительские собрания ваших щенков. Вы же хотите жить! Трахать кого захотите. Вы же свободные люди!

Он даже задышал чаще. Но я по-прежнему не знал, что ему ответить.

– Представляетесь счастливыми, а на самом деле – лузеры. И сами это знаете. Вашей жизнью управляет кто-то другой. Зашибись, до чего мне вас жалко.

– Но я же игрок, – наконец нашелся я. – Ты забыл? Я тоже живу особой жизнью. Похожей на вашу.

Себбе уставился на меня. Глаза у него вдруг сделались красными, точно он не спал двое суток.

Нет, подумал я, только не это.

Но он сказал вот что:

– Ты прав, пожалуй.

План был такой: занять деньги у моих клиентов, у тех, чью бухгалтерию я консультировал. Оплата счетов и прочее. Мы называли это «Плюс-пакет». У меня был доступ к их банковским идентификационным пультам, я знал все номера счетов и все довески – IBAN, SWIFT и тому подобное. Но для начала я распечатал… кстати… мы ведь согласились, что я все рассказываю без утайки, но… это не обернется против меня? И имя мое не выплывет? Нет?

ЙС: Не беспокойтесь. Мы не раскрываем своих информаторов.

М: Хорошо… Значит, я распечатал несколько сочиненных мною же счетов. Тщательно их зарегистрировал и перевел около ста тысяч крон из нескольких фирм. На удивление просто. Никто и никогда не станет задавать вопросы. До годового отчета уж точно. Значит, в моем распоряжении как минимум полгода. Я смог бы вернуть деньги, отправив кредитные счета-фактуры от выдуманных поставщиков.

Себбе ходил у меня за спиной, а Максим перегнулся через мое плечо и смотрел на экран. Я стучал пальцами по клавиатуре, и, помню, в голове бухала одна фраза: «У меня нет выбора. У меня нет выбора».

Все заняло не больше получаса.

Мы уже спускались в лифте, когда Себбе впервые за все время улыбнулся.

– Можешь гордиться собой, приятель.

Несколько недель прошли как обычно. Правда, мне пришлось много наверстывать на работе. И в то же время я чувствовал облегчение. Возвращение из ада. Я выплатил долг! И мне не придется больше никогда иметь дело с Себбе и с его подручными. Надо было только выиграть немного, чтобы расплатиться с приятелями.

Как-то мы с Сесилией пошли поужинать в ресторан – приехали ее родители из Умео, так что с детьми было кому остаться. И даже помню, какой: «Король Индии» на Кунгсхольмене. Ресторан этот тогда славился, к тому же близко, а Сесилия обожает индийскую кухню. Я ничего не имел против, хотя знал, что вентиляция у индийского короля – хуже некуда. Когда мы последний раз там были, пришлось пиджак отдавать в чистку. Насквозь пропах чадом от сизларов[26]. Они их приносят на дымящейся сковороде. Тогда только-только ввели запрет на курение, но дыма у них не меньше, чем в самом прокуренном кабаке.

– Наконец-то мы с тобой пошли куда-то развлечься, – сказала Сесилия, когда мы сели за столик. – Как приятно.

И в самом деле. Я согласился.

Она заказала что-то вегетарианское, не помню название, а я – цыпленка тикка масала[27]. Мы говорили о детях. Как всегда – о детях. Странно, теперь, когда уже не висел над головой дамоклов меч, я думал о них меньше. Как было бы прекрасно оставить домашние хлопоты и махнуть куда-нибудь с Сесилией… хотя бы на неделю. Походить по музеям, к примеру. Да что угодно, лишь бы сменить обстановку.

Я все поглядывал в окно, смотрел на парк на другой стороне. Весна пять лет назад… вы помните эту весну? Весь февраль шел снег, погода была отвратительная. И в марте, и в апреле – нос на улицу не высунешь. А потом бац! – сразу теплынь. Природа словно опомнилась, все зазеленело буквально за пару дней.

Похоже на мою жизнь.

– Мне звонил этот парень… который отвечает за наши банковские дела, – вдруг сказала Сесилия. – У него есть вопросы.

– О чем?

– Займ на квартиру, накопления… ну, и тому подобное.

Меня затошнило от страха, но я собрался с духом.

– Неужели обязательно обсуждать это именно сегодня? – сказал я.

Настало лето. Несколько недель отпуска. В один прекрасный день, когда мы были на пляже, запел мобильник. Я только что вышел на берег – катался на виндсерфере, доска и парус валялись рядом.

Я знал этот номер. Решил не отвечать.

Через час или около того он позвонил еще раз, на этот раз с неизвестного номера, и я взял трубку.

– Привет, приятель! Это я.

– Что ты хочешь?

Я посмотрел на детей. Лиллан возилась у самой воды. Есть что-то волшебное в этом сочетании – песок и вода. Никогда не надоедает, особенно детям. Беньямин с приятелем играл на плавучих мостках, они то и дело прыгали в воду и хохотали. Я обожал на все это смотреть, но сейчас мне было не до них.

– Мне нужно, чтобы ты помог мне с одной штукой, – сказал Себбе.

– Я сделал все, что мог. И я больше не играю.

– А вот в это позволь не поверить. Игрок – всегда игрок.

– Нам больше нечего обсуждать.

– Как это нечего? Конечно, есть! Я же сказал – мне нужна твоя помощь.

– В чем?

– Мелочи… диттен ок даттен[28], как говорят шведанки. Можешь завтра подойти к «Кларе»[29]? Знаешь, где это?

– Знаю, но я не в Стокгольме. У меня отпуск, я на даче. И я вовсе не хочу с тобой встречаться. Надеюсь, ты понимаешь почему.

– Слушай, приятель, что за скучное настроение? Поссорился с кем-то в твоей летней резиденции, или как ты ее там называешь? Но если ты будешь упрямиться, мне придется, увы, сообщить твоему симпатичному работодателю, чем ты занимался несколько недель назад. Такое уж у меня правило в этом мире – всегда желательно иметь крючок на приятеля. А тебе не повезло. У тебя в заднице не крючок, а толстый железный крюк.

Я посмотрел на Сесилию и детей. Соседи тоже постелили пледы – кто на траве, кто прямо на песке. Интересно, что бы они подумали обо мне, если бы знали?

…«Клара» – не мой тип ресторана. Когда мы с товарищами по работе решали попить пива, мы шли в «О’Лири» или в «Боллбрейкер»… в Стокгольме полно мест, стилизованных в английском духе. С грубыми деревянными столиками и телевизором в полстены. Между прочим, это не такая глупая штука – телевизор. Особенно если транслируют футбол. Люди комментируют происходящее и начинают общаться свободно и легко.

В «Кларе» тоже были экраны, но они показывали рекламу фирменных напитков. Запотевшие стаканы, роскошно сверкающие кубики льда, ярко-зеленые листочки мяты.

Мы прошли через зал. Черный пол выглядел пыльным, а освещение только усиливало это впечатление. Красные стулья притворно-преклонного возраста в пятнах. Единственное, что хорошо, – стойка бара. Огромная, не меньше двенадцати метров. Бутылки на стеклянных полках подсвечены сзади и выглядят, как драгоценные камни. В одном углу – конкурс на самое большое количество вариантов одного и того же напитка: разнообразные водки «Абсолют» – «Черная смородина», «Персик», «Мандарин», «Ваниль» и что-то еще.

Себбе провел меня через весь зал. В глубине зала обнаружилась черная глухая дверь. Он набрал код, и мы оказались в типичном офисе. Большой письменный стол, ноутбуки, пластиковые конверты, дыроколы, ручки и калькуляторы. Помимо этого: пустые пивные бокалы, бутылки с «Рамлёсой»[30], и совсем уж неожиданно – два кастета.

На стенах – фотографии и разнообразные дипломы. Представительный мужчина и женщина – снимки, сделанные в путешествиях. Ребенок. Фотографии более или менее престижных автомобилей. Дипломы самые разнообразные: второй дан в карате, звание «Бар года», присужденное каким-то сайтом, рейтинг кредитоспособности ААА. «Золотой дракон».

На других фотографиях тот же самый примерный отец обнимает различных знаменитостей: Джо Лаберо, Микаэль Персбрандт[31], принцесса Мадлен, Мадонна.

За столом сидела и курила молодая женщина, не больше двадцати пяти. Крашеная блондинка, карие глаза и неправдоподобно большая грудь.

Себбе поцеловал ее в щечку.

– Познакомься – Микаэла. Она будет тебе помогать.

Женщина затянулась сигаретой и выпустила дым из носа двумя параллельными, похожими на бивни струйками.

Я отвел взгляд от красавицы и повернулся к Себбе.

– А в чем мне надо помогать?

Он небрежно смахнул бумаги с кресла и сел.

– Надеюсь, ты не притащил с собой телефон из своей деревни?

– Почему? Телефон у меня.

– Вот что… Тогда второе правило: здесь никаких личных телефонов быть не должно. Никаких.

– Почему?

– Скоро поймешь. Сейчас все везде прослушивают…

Он протянул руку, и я передал ему мобильник. Он ловко отщелкнул заднюю крышку и вытряхнул аккумулятор.

– Все очень просто, Матте. Ты парень умный. Я тебе, может, и не нравлюсь, но к тебе я всегда хорошо относился. Хочу, чтобы ты нам помог в одном дельце.

– Дельце?

– Именно так. В дельце.

– Что за дельце?

– Собственно, беспокоиться вам не о чем, – неожиданно вступила в разговор Микаэла. – Ваша помощь нужна не «нам», а мне. Я работаю с этим уже несколько лет, сразу после гимназии. Деньги… транзакции, переводы…ну, вы знаете. Как обычно. Вы же именно этим занимаетесь? Траншами?

– Себбе! – сказал я как можно более жестко. – Это перебор. Я расплатился до последней кроны и ничем тебе не обязан.

И Себбе взял сигарету – я первый раз видел его курящим. Он глубоко и с явным удовольствием затянулся и тихо сказал:

– Ты же знаешь мои условия.

И пустил струю дыма мне в лицо.

11

Четыре часа дня. Игорный клуб на Стургатан в это время дня обычно закрыт, но не в этот день. Особый случай. Стрелка.

Никола и Хамон в вестибюле. Хамон – со списком приглашенных, Никола – с металлоискателем. У обоих под пиджаками спрятаны пистолеты. Список приглашенных. Больше для понта – кроме Исака всего восемь человек, и эти восемь и Николе, и Хамону хорошо известны. Но Исак велел обставить дело солидно и профессионально. Велел сохранять вежливость, надеть сорочку с галстуком и пиджак. И всех проверять по списку, как на международной дипломатической конференции.

Первым пришли Данни Бар-Сауме и его младший брат Кристиан. У Кристиана прозвище Лил-Грилле, Малыш Грилле, но этот Лил-Грилле – величиной с «Рендж-Ровер». Двое горилл задержались на несколько секунд на улице, убедились, что ничего тревожного не происходит, и вошли за ними. Так решил Исак – вторая группа должна прийти через четверть часа после первой. Не хватало только разборок на улице.

– Я попрошу вас раздвинуть ноги и поднять руки, – сказал Никола четко и спокойно, как только мог.

Он провел детектором по рукам и ногам, по спине и животу, по плечам. Наверное, им это знакомо: в тюрьмах такая процедура чуть ли не каждый день. И все равно – в воздухе, как знобкая изморозь, висела опасность. С этими парнями шутки плохи.

Но Исак предупредил. Они знают, о чем идет речь.

Что-то пискнуло в заднем кармане джинсов Данни. Никола заметил, как вытянулся и напрягся Хамон, как замерли гориллы.

Юсуф сказал определенно и внушительно: действуют правила Исака. «Явитесь в четыре ноль-ноль, никаких металлических предметов, включая мобильники. Мне не нужны разборки с пальбой, приходите сами по себе, как мужчины».

Исак не признавал компромиссов, потому и пользовался всеобщим уважением.

И вот оно: карман Данни. Пронзительный писк. Что-то металлическое. Что у него там? Да что угодно.

А дальше?

Метим медленным, как в рапиде, движением сунул руку в карман джинсов. Он усмехался, но глаза его были мертвы.

Никола нащупал пистолет в кобуре под пиджаком. Утром они с Хамоном пробовали «Глоки». Он, должно быть, навсегда запомнит отдачу: мощные, неживые толчки. Стреляя, он следовал инструкциям Хамона: рукоятку держать обеими руками, большой палец левой руки лежит на большом пальце правой.

Данни замер и шумно задышал носом.

Лил-Грилле двинулся к Николе. Это не предусмотрено.

Они что-то готовят. О, дьявол! Никола даже представить не мог, что ему когда-нибудь придется стрелять в живого человека. И что будет, если Данни наметил именно его?

Металл пистолета холодил руку. У Хамона по лбу катились крупные капли пота.

Никола вспомнил предупреждение Симона-суки-Мюррея.

Не ходи туда, Никола. Не ходи.

Хамон отступил на шаг и тоже сунул руку за полу пиджака.

Не спускать глаз. Поймать малейшее подозрительное движение.

В вестибюле внезапно запахло потом.

Ничего удивительного.

Напряжение в комнате – тысяча мегавольт.

Перед мысленным взором промелькнули сцены из голливудских боевиков. И даже не из боевиков: Хамон застрелил того парня в лесу. Не понарошку.

Стоп! Данни ухмыльнулся:

– Надо же где-то держать кэш, – подмигнул он и вытащил из кармана серебряный зажим для ассигнаций. Не меньше двадцати бумажек по пятьсот крон каждая.

Никола мысленно выдохнул и расслабился.

– Красненькие[32] сунь в карман, а зажим оставь нам, – важно произнес Хамон. – Исак ясно сказал – никакого металла. Детектор должен молчать, как сломанный телефон.

Данни улыбнулся еще шире.

– Почище, чем бункер в Кумле[33].

– Точно. Как на киче. А теперь попрошу снять штаны и встать раком.

Данни Бар-Сауме дернулся.

– Шутка, – улыбнулся Хамон.

Никола отвернулся. Откуда у Хамона такая отвага? Вот бы…

Через двадцать минут: все на месте.

Метим со своими амбалами явился точно – в четыре пятнадцать.

Игорные столы сдвинули к стене, стулья поставили буквой П.

Никола сразу вспомнил душеспасительные беседы в Спиллерсбуде. Обязательная молотилка: что-мне-надо-сделать-чтобы-измениться-к-лучшему.

«Я иногда неадекватно реагирую, но теперь дело идет…»

«Я начал немного понимать сам себя. Мне приходилось несладко порой, но у меня никакого права вымещать досаду на других…»

Все пацаны знали, как изобразить ангельскую физиономию. Все знали, как послаще преподнести эту бессмыслицу. И ржали потом от души.

– Добро пожаловать, – сказал Исак.

И они начали разговор. С такой скоростью, что Никола половину не понимал, тем более что речь шла о каких-то совершенно незнакомых людях. С другой стороны – а почему он должен понимать? Он всего-навсего ассистент ассистента. И вообще – невероятно! Невероятно, что ему позволили присутствовать. Сирийской крови у него меньше, чем у… типа, у короля. И он выпал из игры больше чем на год. Но Юсуф – человек Исака, Юсуф доверяет Хамону, а Хамон доверяет Николе. Вместе выросли. Твои друзья – мои друзья. Враги друга – твои враги.

Они были солдатами одной армии.

Братья по крови.

Стрелка, или суд, как они его называли, была очень важна. Конфликт между двумя ведущими семьями должен быть улажен. Началось со ссоры кузенов. Пару месяцев назад двоюродный брат Метима и двоюродный брат Данни зашли в «Дворец кебаба» перекусить. В очереди началась ссора: один оскорбил мать другого, в ответ на что тот залепил ему в лоб бутылкой «Хайнекена». Через два дня по химчистке, принадлежащей отцу одного из участников ссоры, дяде Данни, из проезжающей машины открыли стрельбу – не меньше двадцати выстрелов из скорострельного карабина. Некоторые пули застряли в стенке с другой стороны зала. Несколько раненых. Чудо, что никто не погиб. Через неделю парень в маске ворвался в ресторан, где обедал кузен Метима, и выпустил четыре пули. Три попадания: в пах, колено и бедро. Парню суждено сидеть в каталке до конца жизни.

Полиция разводила руками – ума не приложить, что с этим делать. Этот городок жил по своим правилам. Лишь бы не было настоящей войны. Хотя что называть войной. Если в ходу пистолеты и «калаши», разве это не война?

Обратились в церковь. Сирийцы иногда так и поступали – православная церковь в Сёдертелье пользовалась большим авторитетом и вполне могла посредничать в конфликте. Это сильное средство, но в данном случае пользы было мало. Семья Данни – ассирийцы, а это совсем другая религия. Не успел священник предложить решение, как Данни и его окружение встали и вышли из церкви.

Это было оскорбление. Метим ругался на чем свет стоит, рычал, что эти богохульники даже Иисуса не уважают.

Какие с ними разговоры? Даже Иисуса не уважают.

Сплетни в городе гуляли почище, чем после тройного убийства несколько лет назад. Люди перестали по вечерам выходить из дому, родители забирали детишек в садиках и чуть не бегом мчались домой. Химчистку пришлось закрыть: никто не хотел получить назад кашемировое пальто с дырками от «калаша».

С этим надо было кончать. И выход только один. Чтобы не перебить друг друга окончательно, решили обратиться к Мистеру Первому. Пусть он решит проблему. Фактически именно он в городе хозяин.

Так поступают настоящие пацаны. Это был их суд. Суд Исака.

У Метима глубокий, чуть надтреснутый бас. Он держался надменно, и у него были на то основания. Его боялись, наверное, больше, чем Исака. Чересчур короткий запал. С другой стороны, Метим знал, что надо идти на уступки. Ведь это его кузен назвал мать противника шармутой – проституткой.

– Он был неправ, нечего и говорить. И я с ним поговорил серьезно. Но надо было решать через меня. А он в результате получил сотрясение мозга, две недели провалялся в больнице и получил трехдюймовый шрам на башке. Башмаки не может завязать – что-то там у него не так с равновесием.

По комнате прыгают солнечные зайчики. Каждому дано десять минут на изложение своей позиции. Исак сидит неподвижно, как восковая кукла, и внимательно слушает.

Эти люди готовы размозжить череп любому, если им покажется, что их «не уважают». Они всегда ставили знак равенства между понятиями «боятся» и «уважают». Но сейчас сидели тихо, как боевые псы на привязи.

Еще раз проследили цепь событий. Обсудили раны и убытки. Метим требовал возмещения. Данни тоже требовал возмещения.

И все хотят получить долг от Крюка.

Крюк. Получил прозвище из-за необыкновенно длинного, причудливо изогнутого носа. Игрок. Покер, блэкджек, рулетка – все что угодно. Скачки и бега. Постоянно торчал на Хурнсгатан в лотерейном закутке. Но последние годы ему не везло, он задолжал направо и налево миллионы крон. Даже Никола знал человек восемь, которым он был должен. И именно он был в наибольшей безопасности. Никто не решался его проучить, потому что остальные спустят всех собак – у многих еще теплилась надежда, что Крюк начнет отдавать долги.

Никола с пацанами говорили:

– Неприкосновенен, как Крюк. Жизнь спокойнее, чем у Крюка, и придумать трудно.

Через час суд закончился. В ожидании решения Метим со своей командой вышел на улицу. Данни – во двор, через заднюю дверь за буфетом.

Исак остался один. Хамон и Никола так и стояли у стены.

– Подойдите, – сказал Исак.

Темные круги под глазами, как синяки. Только случайный солнечный зайчик из окна оживляет лицо.

– Слушали? Поняли?

Хамон разлепил пересохшие губы.

– Пытался понять, – сказал он по-шведски. – Думаю, они неправы.

– Кто?

– Ну… не они. Он. Тот, кто хрястнул его бутылкой.

– Может быть. С другой стороны, по какому праву те начали истреблять его семью? Дядя, тетя, двое детей и два уж вообще ни в чем не повинных заказчика в химчистке? Слава богу, все живы.

– Тоже неправы. Но ведь он чуть на расколол ему череп этой бутылкой. А ты, Никола? С югославской точки зрения?

Никола надеялся, что Исак не станет спрашивать.

Он попытался прочистить горло, но чуть не закашлялся. Издал булькающий звук.

– Я думаю… – Он опять кашлянул. – Думаю, и те и другие неправы.

– Это твоя точка зрения?

Никола сцепил руки за спиной, чтобы не дрожали.

– Думаю, да.

– Не надо думать, Никола. Надо знать. Если ты уверен в чем-то, никогда не отступай. Держись своего мнения.

Исак дружелюбно кивнул.

И не сказал больше ни слова. Погрузился в размышления.

Велел позвать обе стороны.

Молча расселись по стульям.

Никола и Хамон боялись не то чтобы что-то сказать – не решались даже шевельнуться, чтобы не мешать. Золотые часы на руке Исака сверкали как маленькое солнце. Поговаривали, что это Audemars Piguet Royal Oak Offshore, не меньше двух лимонов. А так – свитерок «Найк», спортивные брюки «Адидас» с тремя полосками. Чем мягче одежда, тем круче хозяин.

Наконец Исак поднял голову.

– Я принял решение.

Данни сверлил Исака глазами.

– Нам и так нелегко приходится в этом городе. Вы знаете, о чем я говорю. Этот их траханый проект «Гиппогриф»… свиньи то и дело останавливают наши машины, бесконечные налоговые инспекции чуть не в каждой нашей фирме, миграционное управление то и дело наезжает на наши семьи. Бесконечные проверки в наших кабаках. Это их стратегия – go for the money. Cледуй за деньгами. Так в свое время взяли Аль Капоне, вы все это прекрасно знаете. Бухгалтерское законодательство, налоговое законодательство, хренологовое законодательство, стукачи, информаторы… они не могут взять нас на чем-то серьезном и придираются по мелочам, как старые бабы. Но как бы там ни было, нам такой базар не нужен. Здесь не Мальмё. А вы ведете себя, как дебилы.

Исак слегка повернулся на стуле и посмотрел на Метима.

– Я говорю обоим. У нас есть правила, которые важнее всех снютов. Которые помогают нам выстоять. И твой кузен знает эти правила и знал их три недели назад. Потому что мы все знаем, как себя вести.

Николе показалось, что он начинает понимать логику Исака.

– И ты знаешь эти правила, и твои кузены знают. Это наша история. Политики и журналисты могут базарить сколько хотят, но мы должны соблюдать принципы. Ты знаешь, мы выжили благодаря верности нашим принципам. Тысячелетия. И вы, все остальные, тоже это знаете. Мы построили цивилизацию, которую Европа у нас открысятничала. И мне насрать с высокой колокольни, как вы себя называете: сирийцы, ассирийцы, армяне или халдеи. Помните только, что, пока европейцы бегали по лесам и колотили друг друга деревянными дубинками по черепам, мы создали математику. Пока они насиловали женщин и детей, мы развивали астрономию. И только благодаря нашим принципам мы еще существуем. Наша главная религия – не религия, а принципы.

Исак опять повернулся на стуле. Теперь он обращался ко всем.

– Мы уважаем женщин и детей. Это, считайте, одно из главных правил. Если кто-то сказал что-то про чью-то жену, дочь, мать, он нарушил правило. Правило! – повторил он с большой буквы. – И что это значит? В нашем случае это значит вот что: тот, кто взялся за бутылку, действовал правильно. Более того, это был его долг – вступиться за честь матери. А дальше было все, как было. А было так потому, что он оскорбил женщину. Оскорбил мать. Перешел границу. Вы поняли?

Никола понял.

– Мой приговор такой, – продолжил Исак. – Твой кузен, Метим, должен выплатить семье Данни компенсацию. Триста тысяч крон.

Все сидели, полуоткрыв рты от напряжения. Солнце ушло, и с ним убежали солнечные зайчики. Сразу стало неуютно и сумрачно. Лица казались серыми и болезненными.

В глубине души все знали, что Исак прав.

И опять – он сильно вспотел. Одна надежда – никто не заметит. Напряжение последних часов было почти невыносимым. Но каков Исак! Как он образцово разрулил эту историю!

Теперь ребята Данни ждут компенсации. Метим уже послал гонцов за деньгами. Один уже явился. Постучал в двери условным стуком: один длинный, четыре коротких. У Исака в руках пакет с кэшем. Ждет, когда соберется сумма, чтобы передать Данни.

Несколько минут, сказал Метим.

В дверь постучали.

Один раз, потом четыре коротких удара.

Исак кивнул Николе – иди открой.

И Метимовы гориллы, и парни Данни пользовались только этим сигналом.

Длинный, четыре коротких. Никола отодвинул засов.

И еле успел увернуться – дверь с грохотом отворилась. Он не успел их остановить. Даже если б успел – не смог бы. Два парня в балаклавах с автоматами. Никола даже не успел разглядеть, что за оружие.

Он бросился на пол и услышал, как Исак что-то крикнул.

Парни влетели в комнату. Он услышал стрельбу. Кто-то взвыл.

Выстрелы отдались в ушах неправдоподобным грохотом, будто обрушился дом.

Он поднял голову. Надо что-то делать.

Он вытащил из кобуры пистолет и встал.

Пахло порохом.

Никола вытянул руки с пистолетом перед собой. Руки напряжены до дрожи. Не только руки – все тело бьет дрожь.

Что там происходит? Массовое побоище? Он должен помочь Исаку и Хамону…

Он изнемогал от страха.

Заглянул в комнату. Два выстрела. Один из горилл застонал – пуля угодила ему в бедро, и он сполз на пол.

– Руки за голову! – истерически орал один из налетчиков. – Быстро!

Другой прижал дуло своего «калаша» к виску Исака.

– Давай пакет.

– Пакет не для вас, – спокойно сказал Исак. – Это во-первых. А во-вторых… только у блядей рождаются такие отморозки.

Наступила плотная, густая тишина. Пробиться – разве что с мачете.

Никола подскочил к парню, угрожавшему Исаку, и прижал свой «глок» к его спине.

Большая и несложная мишень. Второй направил свой автомат на Николу.

И что? Легкое нажатие на спусковой крючок. Больше ничего не надо. Один выстрел. Он же тренировался с Хамоном в лесу.

Это необходимая самооборона. Они уже ранили одного. Они угрожают Исаку. Угрожают всем.

Ничего противозаконного. Необходимая самооборона.

Он должен стрелять – и все же не решается на последнее, смертоносное движение.

Легкое нажатие – и все.

Почему-то ему вспомнился дед: картинка, застрявшая на сетчатке, – дед со свечой в память бабушки.

– Нико, кончай его! – крикнул Хамон.

Никола начал жать на крючок. Медленно-медленно… до чего же странное чувство.

– Стреляй же, мать твою! – Хамон сорвался на истерику.

Никола чуть отступил и повернулся ко второму.

– Одно движение – и я раздроблю череп твоему приятелю. Брось оружие.

Ничего не произошло.

Тупик.

Никола почувствовал, что его сейчас вырвет.

Он прижал пистолет сильнее.

И! Металлический грохот: второй налетчик бросил свой «калаш» на пол.

Никола повернулся к нему, но было уже поздно: оба грабителя метнулись к дверям.

Он начал стрелять.

Бум-бум.

Никола опустил оружие. Не в кого стрелять: оба парня вырвались на улицу.

Он посмотрел вниз: левая штанина потемнела. Он обмочился.

Часть II Май – июнь

12

Лестница в доме, где жила Сесилия Эмануэльссон, пахла необычно. Запах пятидесятых, возможно. Или пыль. Деревянные перила. Пол, похоже, гранитный. Люки мусоропровода на этажах заварены наглухо. Когда Тедди сел, мусоропроводы еще работали. Интересно, как жители Стокгольма решают эту проблему? Сам он выносил мусор в контейнер, по неизвестной причине прописанный на постоянное жительство недалеко от его парадной в Альбю.

Сесилия Эмануэльссон. Они с Эмили решили ее навестить. Эмили – чтобы задать необходимые вопросы, Тедди – попробовать выяснить, что именно просил «понять» Беньямин.

Позавчера Эмили его удивила. Оказывается, где-то в глубине ее души живет совсем другое существо, вовсе не сухая и деловая, делающая карьеру женщина.

– Вообще-то мне надо домой, – сказал он в ответ на ее предложение остаться.

Эмили неожиданно подмигнула.

– Да-да… уже поздно… мягко говоря. Тем более завтра суд. Но мне кажется, идея неплоха.

Тедди не знал, что сказать. Переминался с ноги на ногу.

Она улыбалась.

В конце концов он сказал вот что:

– Нет-нет, мне надо домой.

Дом Сесилии на Бреннчюркогатан. Сёдермальм. Эмили позвонила заранее и рассказала, в каком состоянии ее сын, что он выразил желание, чтобы к его делу подключили Найдана «Тедди» Максумича.

Но все равно – Сесилия попросила, чтобы, когда она откроет дверь, на пороге стояла только Эмили. Тедди понимал ее осторожность – кому и понимать, как не ему… Он стоял на один пролет ниже. Сесилия его видела, но на шестиметровом расстоянии.

– Тот пусть тоже зайдет, – сказала она после секундного размышления.

Очень тонкая, держится прямо. Прерывистые, как у робота, движения.

Эмили не стала снимать обувь, и Тедди последовал ее примеру. На улице сухо и чисто.

– Я очень вам сочувствую, – сказала Эмили, пожимая ей руку. – То, что случилось, просто ужасно.

Сесилия выслушала ее с каменным лицом, но через несколько секунд опустила голову и начала тихо, почти неслышно плакать.

– Я ничего… ничего не понимаю, – повторяла она сквозь слезы.

И ни слова больше. «Ничего не понимаю»…

Эмили положила руку на ее предплечье.

– Давайте присядем где-нибудь.

Они прошли в кухню. Здесь царила клиническая чистота – в отличие от квартиры Эмили. Раковина и смеситель сверкают, будто Сесилия полирует их с утра до ночи. Деревянный стол выглядит только что ошкуренным, растения в горшках на подоконнике стоят в военном порядке, расстояние отмерено до сантиметра. Рядом аккуратной стопкой сложены какие-то брошюры. Наверное, инструкции по уходу за цветами – иначе не выглядели бы так образцово. Никаких старых пакетов, тем более хлебных крошек. Ни вилок, ни ножей, ни чашек. Тедди присмотрелся – в заливавшем кухню ярком весеннем свете он не увидел ни единой пылинки. Единственное, что придавало кухне жилой вид, – небольшой черный крест на стене над столом.

Они присели. Через несколько минут Сесилия успокоилась, вытерла глаза таким жестом, будто собиралась их вынуть и просушить салфеткой.

– Что-нибудь попить?

Эмили поблагодарила.

– Да, кофе. Если не сложно.

Тедди было очень не по себе. Он отказался.

– Значит, Беньямин сам попросил вас быть его адвокатом?

– Беньямин сказал всего несколько слов, и я думаю, вряд ли осознает, где он и что происходит. Но вы правы – он пожелал, чтобы я его защищала. Думаю… вернее, догадываюсь – потому что я раньше работала с Тедди.

Сесилия, повернувшись к ним спиной, возилась с кофеваркой. Тедди обратил внимание: тапки на ней из тех, что бесплатно выдают в отелях.

– И я обязана сказать, что прокурор Рёлен дала мне разрешение посетить вас и поговорить о состоянии Беньямина, но ни в коем случае не обсуждать ход следствия.

– И каково его состояние? – безжизненным голосом спросила Сесилия.

Эмили могла только поделиться информацией, полученной от персонала в тюремной больнице. Еще раз подчеркнула, что Беньямин спросил о Тедди. Попросил понять.

– Может быть, вы знаете, что он имел в виду?

– Откуда мне знать?

Кофеварка заворчала и забулькала. Сразу запахло кофе.

– Вы должны знать – мы боролись, – сказала Сесилия, доставая чашки из шкафчика. – И теперь вот это…

Она словно замерла – стояла спиной к ним с кофейником в руке и не двигалась. Тедди так и не понял, что она имела в виду: как она и дети восприняли самоубийство Матса? Или как пережили его похищение? А может, как они с Матсом старались спасти брак?

– Э-э-э… если можно, немного молока, – сказала Эмили, чтобы прервать внезапный ступор.

Через несколько секунд Сесилия вздрогнула, словно проснулась, и открыла холодильник. Продукты на полках тоже расставлены в строгом военном порядке.

– Расскажите, – попросила Сесилия. – Почему его подозревают? Что все это значит?

– Я уже сказала – не имею права вдаваться в детали следствия. Засекречено. Единственное, что могу сказать, что он под арестом по подозрению в убийстве.

Сесилия закрыла руками лицо. Тедди не понял – если она и плакала, то совершенно беззвучно.

Кофеварка продолжала булькать.

– Мой сын – никакой не убийца. Я не понимаю. Кто убит?

– Этого мы не знаем.

– А какие улики у прокурора?

Следующие пятнадцать минут Эмили, прихлебывая кофе, разъясняла Сесилии тонкости следствия и судебных процедур. Беньямин может довольно долго находиться под арестом. Что значат ограничения, что понимать под изоляцией. Ему двадцать один, он достиг совершеннолетия, поэтому может грозить пожизненное заключение. Но поскольку он сам пострадал в автомобильной аварии, скорее всего, эта высшая мера применена не будет. При этом она не касалась так называемых доказательных улик. Не сказала, на чем основаны подозрения.

Тедди покосился на верхнюю брошюру в стопке. Там был изображен горный пейзаж. Цвета яркие, наверняка усилены в фотошопе. Наверху написано: «Бывают паломничества до и после. Шведская церковь».

Сесилия слушала, не шевельнувшись. Интересно, что она думает? И что она знает?

– Что-нибудь еще хотите спросить?

Сесилия встала и отнесла чашки на мойку.

– Нет… наверное, ничего. Но обязательно позвоните мне, если случится что-то важное.

Эмили тоже встала. У Тедди пересохло во рту. Как начать? У него из головы не выходила сцена девятилетней давности. Как они с Деяном скрутили и похитили Матса… Он физически ощутил тяжесть брыкающегося тела.

– Тедди? – вывела его из задумчивости Эмили. – Ты же тоже хотел задать несколько вопросов.

Он прокашлялся и облизал губы.

– Да… Беньямин пожелал, чтобы я тоже… принял участие…

Он с опаской посмотрел на Сесилию. Нет… она не выказывала никаких признаков гнева или раздражения. Ее лицо по-прежнему не выражало ничего, кроме бесконечного горя.

– Но у него же есть адвокат, – наконец сказала она. – Разве этого не достаточно?

– Для меня – нет. Недостаточно. Почему-то он попросил меня понять… что-то. Не знаю, что именно я должен понять, но помочь ему всем, что в моих силах, я обязан.

Сесилия опять присела за стол.

– Что случилось, когда они вам позвонили и сказали, что Матс… похищен? – последнее слово он выговорил с трудом.

– И какое это имеет отношение к тому, что Беньямина подозревают в убийстве?

– Не знаю, – честно признался Тедди. – Но, может быть…

– Если у кого-то и есть подробные сведения о похищении, то у кого же, как не у вас.

– Может быть… но я все же спрашиваю. Что они хотели?

– Что хотели? – горько усмехнулась Сесилия. – Что хотят в таких случаях? Деньги! Потребовали выкуп.

Интересно – она врет сознательно или Луке где-то ошибся? Или вообще не врет? Во время суда над Тедди и она, и Матс в один голос утверждали, что похитители требовали с них денег. Нормальный человек вряд ли может так последовательно врать.

Ну, хорошо.

– Дело вот в чем… я тоже так думал. Но мне удалось узнать, что речь шла не о деньгах, Сесилия. Думаю, и вы знаете, что за выкуп они хотели получить за Матса.

Она отвернулась и посмотрела на стену соседнего дома. За окном щебетали птицы. По улице проехало что-то большое, скорее всего, автобус.

– Сесилия?

– Птицы… красиво, правда?

Она медленно положила руки на стол.

– Да… знаю. Они хотели его компьютер. Но по-прежнему не понимаю, как это связано с Беньямином.

– А почему вы не сказал про компьютер на суде?

– На суде?.. Я могу сказать только одно: мой бывший муж заплатил чудовищную цену за то, чтобы вы получили этот проклятый компьютер. Но все, что в нем было… все это не имело к Матсу никакого отношения.

– Откуда вы знаете?

– Знаю. Мне больше нечего сказать.

Сесилия встала. Жест недвусмысленный – им пора уходить. Вопросы Тедди, очевидно, вывели ее из равновесия, если вообще к ней применимо это слово. Равновесие волчка. Перестанет крутиться – упадет.

И все-таки он должен понять. Беньямин же попросил его – понять.

– Когда вы развелись?

– Через пару лет после похищения.

– Почему?

– Ну… стало трудно жить вместе. Почему вы спрашиваете?

– Потому что вы тоже замешаны в эту историю.

– С какой стороны?

– Со стороны Беньямина. Беньямин хочет, чтобы я понял.

– И все же не понимаю. Какая связь?

– И я не понимаю. Пока. Почему вы развелись?

– Если вы так настаиваете… он очень изменился. Это был не тот Матс, за которого я выходила замуж. И…

– И?

– Думаю, у него была другая женщина.

– И вы знаете кто?

– Нет, не знаю. И я же не сказала «была другая женщина», я сказала «думаю, что была». Но у меня возникали подозрения.

– Он ничего не рассказывал? И вы не спрашивали?

– В последнее время с ним было очень трудно разговаривать. Но я его не обвиняю.

– В чем?

– Матс – это Матс. Я очень любила его, пока… пока не перестала любить. Я была очень наивна, только в последние годы начала соображать, что к чему.

– Что вы имеете в виду?

– Что я имею в виду? Матс был игрок. Сейчас модно писать и говорить о женах алкоголиков и наркоманов, детях алкоголиков и наркоманов. Что они якобы прямо или косвенно вовлекаются в эту зависимость. А я была вовлечена в зависимость от его неутолимой страсти к игре. Неутолимой и непреодолимой. И к чему это привело… Весь этот многолетний самообман…

А вот это для Тедди была новость. Сара никогда и ничего не говорила, и Луке тоже.

– А во что он играл?

– Во все. Но в основном в покер.

– Он играл на деньги?

Сесилия опять отвернулась к окну.

– На деньги? Еще на какие… Игра определяла нашу жизнь, только я этого долго не понимала. Он жил двойной жизнью. Но сейчас Матс мертв, и настало время прощать. И еще… Матс и дети. Между ними была особая связь, он обожал детей. Замечательный отец. Если быть честной, лучший отец, какого только может пожелать мать своим детям.

Сесилия замолчала. По выражению ее лица было понятно, что она сказала все, что знала.

Но у Тедди вопросы не кончались.

– Как он покончил с собой? – спросил он с трудом.

Сесилия отошла к рабочему столу и начала натирать и без того сверкающую мойку.

– Утопился. Прыгнул в море с борта финского парома. Страшная смерть. Но причина мне неизвестна. Мы уже не жили вместе. Единственное, что я знаю, – с ним было не все в порядке. Для меня это очевидно.

– В каком смысле – не в порядке?

– Депрессия. Нетрудно понять, если вспомнить, что вы с ним сделали. Он даже лежал в больнице.

Ее слова резанули Тедди. Наверное, это правда. Матс так и не сумел прийти в себя после похищения. Тедди пожалел, что явился сюда. Но раз взялся – значит, взялся.

– А у вас… я имею в виду у всех: у вас, у Беньямина, у Лиллан – осталось что-то из его вещей?

Сесилия вышла и через пять минут вернулась с пакетом.

– Лежал в комнате у Беньямина. Много лет. Полиция не взяла почему-то.

Тедди выложил содержимое на стол. Эмили подсела поближе. Наручные часы, несколько маленьких фотографий, лист бумаги А5, запонки, колода карт.

На первом снимке вся семья. Сесилия, Матс, Беньямин и Лиллан. Наверняка больше десяти лет назад – Беньямину лет десять-двенадцать. На пляже. Все в купальных костюмах. Матс улыбается, но лицо грустное.

– Глаза не смеются, – шепнула Эмили. – Правда?

– Не знаю… трудно судить по фотографии.

Лист бумаги вырван из блокнота. Красивый, тщательный почерк.

«Не обвиняйте меня в том, что случилось. Будьте сильнее, чем я. Мое решение не связано ни с разводом, ни с нашими отношениями с мамой. Я очень вас люблю. Папа».

Прощальные строки… Тедди попытался прикинуть, что значит эта записка, но, собственно, что тут прикидывать – и так все ясно.

– А это что? – Эмили протянула ему другой снимок.

Снова вся семья, только еще раньше. Беньямину лет семь. Матс, Сесилия и Лиллан в слинге на животе у матери. Стоят на поросшем мхом валуне. Матс с гордостью держит на вытянутой руке корзинку, полную грибов.

Тедди долго смотрел на фотографию. Один глаз у Матса продырявлен.

На улице они остановились.

– Увидимся вечером? – спросил Тедди.

Она вытащила мобильник и начала тыкать пальцем в экран.

– Работы в конторе – до и больше. А потом поеду в Йончёпинг к родителям.

– Ты их часто навещаешь?

– Нет. На Рождество и летом.

– Наверное, чей-нибудь день рождения?

Эмили сжала губы.

– Нет… просто чувствую, что пора.

– Хорошо… но мы должны все это обговорить толком.

– Да… и надо съездить в Вермдё, посмотреть на этот дом.

– Само собой.

– А ты что собираешься делать?

– Позвоню своему сокамернику Шипу и поспрошаю насчет «Топстар».

– А это еще что?

– Колода… Ты не посмотрела?

– Нет… прощальная записка и дырка в глазу у Матса показались мне интереснее.

– На рубашке у каждой карты – лейбл. «Топстар». Рекламная колода. «Топстар» – скорее всего, один из игорных клубов.

– Может быть… а если это колода Беньямина?

– Все может быть. Но все остальное в этом мешке как-то связано с Матсом.

Станция метро «Синкенсдамм». На холме – два трогательных деревянных домика, сохранившихся, наверное, с позапрошлого века. Интересно, кто там живет, в этих крошечных сельских домах в центре Стокгольма. Наверняка не богатые люди. Это не их район. Здесь действует иная иерархия, иные кастовые законы.

Парень в потертых джинсах и куртке громогласно спорит с кем-то по телефону.

У Тедди куча дел. Надо найти для Николы нормальное жилье и работу. Надо навестить отца, Бояна. Позвонить Шипу. Попробовать узнать, как, где и на какие ставки играл Матс. Разузнать, кто именно убит в вилле на Вермдё. И прежде всего – позвонить Луке. Еще раз проверить, что ему известно про похищение Матса.

Тедди пошел к эскалатору. В потолке еле слышно гудят огромные вентиляторы. Он оглянулся – парень в куртке следует за ним.

Задержался у турникета – притворился, что ищет магнитную карточку.

Он не знал, что и подумать, – парень тоже остановился.

Поглядывает украдкой.

Выжидает.

Он приложил карточку к турникету и встал на эскалатор.

У него заболел затылок. Стены показались грязными.

На перроне почти никого нет.

Парень следует за ним. Метрах в десяти.

Подошел поезд на Норсборг.

Тедди не стал садиться, но и парень остался на перроне.

Через десять минут подошел следующий поезд, и оба сели в один и тот же вагон.

Что происходит?

13

У Эмили сразу возникло ощущение заброшенности. Она не ожидала.

Яблони, судя по всему, много лет никто не обрезал, из гравия торчат тут и там зеленые стрелки травы – если не почистить, к осени вместо дорожки будет лужайка.

А дом в прекрасном состоянии. Красная фалунская краска. Очень много затейливой деревянной резьбы – наличники, полотенце под коньком. Между деревьями просвечивает дымчатая синева моря.

Вермдё. Энгсвик. Дом, где нашли труп.

Найти фамилию хозяина труда не составило. Дом записан на гражданина Испании Хуана Арравену Уэрту. Никакой информации о нем получить не удалось, ни в Интернете, ни у испанских чиновников. Она решила на этом не останавливаться: надо посмотреть в бюро инвентаризации недвижимости. Посмотреть, когда и у кого этот загадочный испанец купил дом.

Они припарковала машину на посыпанной гравием полянке. Вышли: она, Тедди и Ян из «Редвуд Секьюрити» – бывший снют, переквалифицировавшийся в консультанта по обеспечению личной безопасности. Он пару раз уже помогал ей. Одет как всегда: голубая сорочка и пиджак. Достаточно мятые для какого-нибудь офисного клерка, но впечатление солидное. Эмили обратила внимание, что на месте пульсометра у него теперь красовались часики «Эппл», похожие на миниатюрный смартфон.

– Хорошая штука, – похвалился Ян. – Руки свободны. И зашибенно, правда? Можно поменять браслет, и эта штука будет следить за моим здоровьем.

Зашибенно. Последний раз Эмили слышала это слово, наверное, в семилетнем возрасте.

Ян, как и всегда, казался очень хмурым. Плотно сжатые губы, небольшие, но остро прочерченные морщины в уголках рта. На самом деле Ян вовсе не был брюзгой. Эмили он очень нравился.

Она позвонила ему сразу после судебного заседания и сказала вот что:

– Я поменяла профиль. Занимаюсь уголовным делом и хочу пригласить тебя в консультанты.

Она не сказала, сколько и как она будет ему платить. Не сказала потому, что у нее на этот счет не было ровно никаких соображений.

Через несколько недель Швеция впадет в летнюю кому.

Всю дорогу они с Яном перебрасывались шутками, обсудили новые методы идентификации ДНК, покритиковали надежду шведского тенниса Элиаса Имера и посмеялись над новой карикатурно-эпической рекламой «Вольво». Тедди участия в разговоре не принимал. Сидел и молчал.

Она вспомнила о бесстыжем предложении, с которым обратилась к нему несколько дней назад. Что на нее наехало? Тедди вовсе не ее тип, это же очевидно. Бывший известный гангстер. Бывший заключенный, получивший огромный срок за отвратительное преступление. Лузер.

А может, виноват коньяк – когда она уставала, оглушительно действовала даже небольшая доза спиртного. Или стресс – она бросилась вплавь в совершенно не известные ей воды. На следующий день предстояло первое в ее жизни судебное заседание по уголовному делу, где она неожиданно для себя оказалась адвокатом. Понять можно – решила расслабиться. Полечиться сексом. Не вышло.

А заседание суда… конечно же все, чего она опасалась, сбылось на сто двадцать процентов. Что еще ждать? Она же зеленая, как майская трава. Новичок.

Когда записанное на видео заседание закончилось, ей дали возможность побыть с клиентом наедине. Она спрашивала, понимает ли он ее, он кивал. Но… что он действительно понял из ее вопросов? И насколько адекватны были ответы?

Неизвестно. Но все же она придвинула стул к его постели – надо было информировать клиента. Хотя бы для очистки совести.

– Вы знаете, что я никогда не работала с уголовными делами? И что я получила диплом адвоката всего несколько дней назад?

Беньямин промолчал.

– Так что должна сразу признаться – экспертом в уголовном праве меня не назовешь. Вам нужен защитник с многолетним опытом.

Глаза закрыты, веки слегка подрагивают. Скорее рефлекторно.

Ввязалась в историю. Не послушалась Магнуса Хассела и взялась за это дело.

Беньямин Эмануэльссон… судья вынес постановление о максимальных ограничениях. Никаких контактов с окружающим миром. Запрет частично касался и Эмили. Ее обязали согласовывать каждый свой шаг со следствием.

Но Беньямин попросил ее насчет Тедди. Пусть Тедди попробует понять. А может, она уже нарушила правила? Обратилась к Тедди? А что, если Беньямин притворяется? Вдруг он просто манипулирует ею, использует для передачи информации? Или для получения каких-то сведений, которые могут повлиять на ход следствия?

Выводы: ее должность в «Лейонс» под угрозой.

И не только. Под угрозой вся ее карьера и только что приобретенный титул. Короче, не сошла ли она с ума, взявшись за это дело?

Стоило ли?

Неизвестно. Важно: что он собой представляет, этот Беньямин? Какая подоплека? Кто убитый? Что произошло в Вермдё?

Она сделала еще попытку.

– Беньямин, ты меня слышишь?

Наконец-то! Слабый кивок.

– Ты понял, что я тебе только что сказала? Я адвокат, это правда, но у меня нулевой опыт в таких делах. И все равно хочешь, чтобы я тебя защищала?

И снова: слабый, но вполне осмысленный кивок.

Вход в дом все еще оцеплен бело-голубой полицейской лентой. На стене стандартное объявление: ОЦЕПЛЕНО в соответствии с гл. 21 § 15 Уголовного кодекса. Нарушение влечет судебную ответственность.

Для кого-то влечет, для кого-то нет. У Эмили официальное разрешение, подписанное прокурором Рёлен: разрешается осмотреть место преступления. И Янне, гений криминалистики, приглашенный ею суперконсультант – чем черт не шутит! Возможно, Ян и найдет зацепку. Полицейские детективы и криминалисты могли что-то и упустить.

Перед заседанием она получила памятку. Полицейские нашли окровавленную одежду в лесу. Возможно, одежда принадлежит Беньямину. Возможно, кровь на ней – это кровь жертвы. Мало обнадеживающее начало. Остается надеяться, что анализы ЦКЛ, Центральной криминологической лаборатории в Линчёпинге, не заставят себя ждать чересчур долго.

Парень уже неделю под стражей, но никакой новой информации ей не передавали. Она уже поняла: это типично для шведского уголовного суда. Прокуратура и полиция проводят первую фазу расследования под секретом – ни подозреваемый, ни его адвокат ничего не знают. И только когда первую фазу сочтут законченной, прокурор представляет имеющиеся материалы. Большинство адвокатов терпеливо выжидают, когда им представят необходимые материалы. Эмили решила пойти другим путем – попытаться что-то узнать самой.

Янне аккуратно отодвинул ленту оцепления. Эмили даже не заметила, когда он успел натянуть латексные перчатки.

– Пожалуйста, ни до чего не дотрагивайтесь, – предупредил он.

Потянул входную дверь – не заперта.

В доме застоявшийся, тяжелый воздух.

Маленькая прихожая. Вешалка. Никакой одежды. Может, ее и не было, но… скорее всего, одежду забрала полиция.

Кухня на первом этаже. Полупустая, будто в этом доме никто, никогда и ничего не готовил. И ящики пусты, только в одном нашлись две тарелки и несколько вилок и ножей. Никакой бакалеи, холодильник тоже пуст. Одно из окон отсутствует. Вместо него – толстая полиэтиленовая пленка, закрепленная по периметру рамы степлером.

– Окно наверняка уехало в полицию, – сказал Янне. – И холодильник тоже снюты подчистили. А вот все остальное выглядит странно.

– Чем? Почему странно?

– Пошли дальше, – уклонился от ответа Янне.

В гостиной стояли диван, кресло, небольшой деревянный журнальный столик и трехпудовый древний телевизор.

Торшер на полу и одинокая лампа на потолке. Ни ковров, ни картин на стенах, ни штор на окнах, ни более или менее продуманного освещения.

Они остановились у столика.

Эмили неопределенно махнула рукой.

– Где-то здесь нашли убитого.

– Ты знаешь, кто он?

– Нет. Прокурор фамилию не назвал. Знаю только, что мужчина. Может, они и сами еще не знают. Идентификация и прочее.

Янне присел на корточки, вынул из коробочки обмотанную ватой палочку и показал на темные пятна на досках пола.

– Где-то здесь он и лежал. Могу сказать, что крови здесь было – ой-ой-ой. И здесь тоже…

Показал на стену, встал, достал из кофра камеру с чудовищно огромным объективом и сделал несколько снимков.

Ступеньки при каждом шаге издавали чуть не предсмертный стон. Особенно, когда на лестницу вступил Тедди.

На втором этаже было еще меньше мебели. Три маленьких комнатки почти пусты. В каждой кровать и прикроватная тумбочка – и все. Покрывала с постелей сняты, рулонные гардины опущены. То же, что и внизу: ни картин, ни штор на окнах, никакой мебели.

– Что-то здесь чересчур пусто, – задумчиво произнес Янне.

– И что это значит? – спросил Тедди.

Это были его первые слова с тех пор, как они вышли из машины.

– Полиция никогда не вывозит мебель, картины… тем более тарелки.

– То есть мне представляется…

– Мне тоже, – сказал Ян.

Эмили посмотрела на выцветшие обои с цветочным, в стиле ар-нуво, рисунком. Их, наверное, не меняли никогда. Построили дом – поклеили обои. Лет сто назад.

– В этом доме постоянно никто не жил, – заключил Тедди. – Я посмотрел – даже пылесоса в кладовке нет.

– …Погодите-ка, – сказал Янне и нагнулся.

Прихожая была настолько тесной, что он задом отодвинул Эмили в кухню.

На этот раз он выудил откуда-то карманный фонарь.

Все, чуть не стукнувшись головами, присели на корточки.

Ян, не отводя фонарика, нащупал в кармане лупу.

Внизу, над самым плинтусом, виднелись четыре темных пятнышка.

– И как вы думаете, что это?

Эмили подняла на него глаза.

– Грязь, кровь, соус?

Ян попросил ее подержать лампу. Достал из наплечной сумки еще один пробник с ватной головкой и коробку с какими-то пузырьками. Потыкал в пятнышко и капнул на пробник какой-то жидкостью.

– Называется лейкомалахитовая зелень… – с удовольствием произнес он замысловатый термин. – Сейчас посмотрим.

Ватный комочек побурел.

– А теперь… а теперь перекись водорода и… – Он капнул из другого пузырька. – И… вуаля!

Вата стало ярко-синей.

– Кровь. На стене – пятна крови. Эта реакция хороша тем, что дает однозначный ответ – кровь. Притом она специфична не для любой крови, а именно человеческой. Посмотри, кстати, на форму!

Эмили нагнулась и посмотрела на пятна поближе.

– Ты видишь? Пятна небольшие, но все по одному образцу. Вверху поуже, книзу пошире, почти круглые.

Он поднялся и потянулся, расправив плечи.

– Выводы?

Тедди прокашлялся, хотел что-то сказать, но промолчал. Улыбнулся и пожал плечами.

– Форма означает, что кровь попала на стену сверху. То есть что-то происходило и здесь, в прихожей, не только в гостиной. И удар или что-то там… рана нанесена человеку, который стоял, а не лежал. Но скорее всего, не смертельная – крови немного.

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 15 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Эльвшё-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 3 (Часть 1)

Запись беседы

ЙС: Как вы сегодня себя чувствуете?

М: Похвастаться особенно нечем. Понимаете, когда человек прошел через такое, память лучше не бередить… Почти не сплю.

ЙС: Конечно, понимаю. Но правильно сделали, что пришли. Никто ведь не знает, что вы здесь?

М: Упаси бог… конечно, нет.

ЙС: Хорошо… вы помните, на чем мы закончили?

М: Конечно… я рассказал, как впервые встретил Микаэлу в «Кларе». Верно?

ЙС: Абсолютно точно.

М: Вот-вот… я начал помогать им летом 2005 года. Главным образом, по вечерам. Дети и Сесилия жили на даче, до начала занятий оставалось еще несколько недель.

Микаэла ввела меня в курс дела… насколько могла. Я и так знал все эти нюансы по моей основной работе. Мы оформляли регистрацию фирм, выдумывали для них профили деятельности и адреса. Я получал эти одноразовые коды, которые тогда были в ходу, банковские пульты безопасности, доверенности, вел липовый учет. Очень скоро я понял, что за всем этим стоит не Себбе, а кто-то другой.

Через несколько недель Себбе сказал, что я должен присутствовать на переговорах с каким-то шефом из Хандельсбанка. Вы понимаете, что это значит: впервые за все время я должен был выйти из тени. Засветиться, как они говорят.

Когда я увидел Микаэлу, мне стало не по себе. Максим ждал нас в машине у подъезда банка. Встреча с банкиром… Джинсы в обтяжку, блузка с таким вырезом, что ее невероятная грудь чуть не вываливалась при каждом движении, туфли на высоченных шпильках… даже она, наверняка привычная к такому прикиду, двигалась с трудом. То и дело опиралась на мою руку.

ЙС: А кто она вообще такая – Микаэла?

М: Э-э-э… Я потом расскажу.

ЙС: Любовница Себбе?

М: Не думаю… Себбе не из тех, вокруг кого вьются женщины.

ЙС: А вы… какие были у вас с ней отношения?

М: Какое это имеет отношение к делу?

ЙС: Любопытно.

М: Я обещал быть точным, рассказать все, что знаю. И выполню.

ЙС: Значит, женщины вас не особенно интересуют?

М: Я этого не говорил. Дело в том, что я в свое время дал себе слово сохранять верность моей жене… моей тогдашней жене. Но когда я увидел в тот день Микаэлу… я даже сказал ей – лучше бы одеться по-другому. Топик не такой открытый или шарфик бы, что ли, надела…

Микаэла посмотрела на меня так, будто я предложил ей сменить пол.

Пятнадцатью минутами позже мы сидели в конторе банковского шефа. Микаэла все же позвонила куда-то, поговорила раздраженно – по-сербски, наверное, не скажу точно, на каком языке, и исчезла («Только сбегаю в NK»[34], – бросила на ходу). Явилась в блузке с круглым вырезом, обрамленным сверкающими камешками. Не могу сказать, чтобы стало намного приличнее.

Помещение довольно скромное; от кассового зала нас отделяли до блеска вымытые стеклянные стены.

Он представился: Стиг Эрхардссон, шеф отделения Хандельсбанка.

Шеф заметно нервничал: когда он снял пиджак, я обратил внимание на темные пятна пота под мышками.

После обмена любезностями я взял слово.

– Я представляю, как вам уже наверняка известно, Power Work Pool и Power Kitchen Pool. Мы обеспечиваем различные предприятия квалифицированной рабочей силой. PWP, как мы его называем, обеспечивает кадрами строительную отрасль, PKP, соответственно – ресторанную. Материнское предприятие в Швеции называется Power All Pool. Мы занимаемся и другой деятельностью, но для начала достаточно. Позже, может быть, коснемся и прочего.

Стиг крутил ручку пальцами, довольно ловко.

Я прекрасно читал его мысли – годы за покерным столом дают определенные преимущества в этом смысле. Я видел, что этому человеку ничего так не хочется, как вскочить и убежать куда подальше.

– Приятно слышать, – сказал он. – И вы хотите, чтобы мы с вами работали?

– Совершенно точно. Это касается трех компаний. Нужен переводной счет, счет предприятия и, конечно, счет заработной платы.

– Разумеется… это не составит труда. Сейчас я приглашу Габриэлу Эрнандес, она поможет вам со всеми административными вопросами. Она же будет вашим контактным лицом.

– Очень хорошо. Я только хочу упомянуть еще одну деталь… есть некоторая особенность…

Я объяснил Стигу Эрхардссону эту особенность: главный владелец находится в одной из балтийских стран, и соответственно часть деятельности происходит там. Потом рассказал, как мы пытаемся реструктурировать компании, чтобы максимально снизить налоговый пресс.

Он кивал после каждой фразы.

Не спрашивал, кто хозяева, не интересовался пакетом акций или чем компания занималась раньше. Вполне удовлетворен лапшой, которую я вешаю ему на уши. Даже удостоверения личности не спросил. Ни у меня, ни у Микаэлы.

Наконец он открыл дверь и позвал Габриэлу. Наше новое «контактное лицо».

– Ты видел его подмышки? – ухмыльнулась Микаэла, когда мы сели в машину.

– Да… он нервничал.

– Но тачка у него неплохая, – она продолжала улыбаться.

– Какая тачка?

– Хорошо, когда у человека есть о чем подумать, – сказала Микаэла. – Мы полчаса назад размазали его «мерс» CLS-350. В гараже под «Галереей». И позвонили снютам. Они должны были ему сообщить перед самым вашим приходом.

– Что ты несешь?

– А ты интересуешься машинами? В самом деле крутая тачка: металлик, восемнадцатидюймовые диски, краснодеревая панель. Двести семьдесят лошадей. Позавчера куплена. Верно я говорю, Максим?

Максим побарабанил пальцами по баранке.

– Тачка что надо, – сказал он.

Я поехал на дачу. Дождь лил как из ведра, и, как всегда в таких случаях, мертвая пробка. В понедельник надо переезжать в город и постепенно переходить к обыденной жизни. Особенно Сесилии, Беньямину и Лиллан. Я буквально не находил себе места. Пробка не двигалась. Помню, я позвонил Виктору, самому близкому своему другу. Кому-то надо рассказать, в каком дерьме я оказался. Он недавно переехал в Сконе… неважно. Может, придумает выход. Он изобретательный парень. Дождь бил в лобовое стекло, как пулемет.

– Приве-е-ет, Матсик, – весело спел Виктор.

– Ты, похоже, наслаждаешься жизнью.

– У вас там льет, а у нас солнце во всю спину.

– Да… это правда. Некоторым везет. Чем занимаешься?

– Чернику собираю. Вечером друзья придут.

Пробка сдвинулась. Расплывчатые тормозные огни впереди погасли и тут же вспыхнули опять. Стоп. Дождь не унимался.

– Слушай, мне надо поговорить с тобой об одном деле, – сказал я и тут же услышал еще один голос.

– Рад стараться, – сказал он, – но сейчас, понимаешь, Фиа дышит в затылок.

Вереница машин пошла побыстрее.

– Я тебе перезвоню, – сказал я, нажал кнопку отбоя и придавил акселератор.

Виктор ничего не успел сказать, но я сразу почувствовал – он обрадовался. Даже в его дыхании чувствовалось облегчение. Представил, как он покачал головой и подмигнул жене – разговор, мол, долго не затянется.

Он даже представить не мог, куда меня несет.

На долю секунды возникла мысль: дождь. А что, если расстегнуть ремень, резко свернуть и направить машину на вот эту скалу?

Дождь. Дорога скользкая, никто и не подумает, что я сделал это нарочно.

Дождь. Струи дождя размывают и, розовея, уносят безостановочно льющуюся кровь.

Продолжение памятной записки в отдельном документе.

14

На Исаке наушники. Черные, массивные, с большой красной буквой «b»: «Битс бай Дре». Никола и сам бы не прочь заиметь такие, но они стоят, как чугунный мост. Отсидевшему год парню не по карману.

Мистер Первый жрет.

Мистер Первый жрет в наушниках.

Единственное, что слышно, – чавканье босса.

Никола стоял и не знал – можно ему сесть или нельзя. Или дождаться, пока Исак поднимет на него взгляд. Или, по крайней мере, заметит, что кроме него здесь еще кто-то есть.

Исак. Бритый череп. Пузо упирается в край стола, хотя он отодвинул стул не меньше чем на полметра. На предплечье татуировка – сирийский орел. Хамон рассказывал, что это вовсе и не орел. Факел или солнце, но с крыльями.

– Орел должен быть красным, – Хамон был очень серьезен и говорил гладко, будто читал по книге. – Красный орел – это символ пролитой нами крови. Наш народ столетиями подвергался преследованиям.

Дед Николы когда-то с такой же убийственной серьезностью рассказывал о войне там, на родине.

Но это была не его, Николина, война. И там не его родина, что бы ни говорили шведские демократы[35].

Прошла почти неделя после того дня, когда двое в масках ворвались в клуб и ранили в ногу одного из парней.

Юсуф велел Николе прийти одному. «Стейкхауз Бар». Все знали, что Исак обедает именно там. И не только обедает: назначает важные встречи.

В животе: арктический холод.

В баре: вот-вот грянет гроза.

Никола после случившегося все время провалялся в постели. Не решался показаться на улице. Даже не звонил никому. Было страшно, что скажет Юсуф, что скажет Хамон. Страшно даже попасться на глаза дорожной полиции.

Но теперь его вызвал Исак. А когда вызывает Исак, надо идти. Надо идти, хотя это может означать конец.

В баре преобладали темные тона. Черный пол и стены. Стилизация под Техас времен вестернов: притворяющиеся подлинными черепа буффало на стенах, пластмассовые кактусы, сомбреро и странные гитары, больше похожие на маракасы с натянутыми струнами. Кто-то сказал Николе, что такие гитары называются банджо. И сродни они не гитарам, а мандолинам.

Банджо так банджо.

В наружном зале, том, что обращен на улицу, – восемь квадратных темно-серых столов, еще шесть у окон, с двухместными диванчиками по каждую сторону, отделены перегородками. Массивная лиловая стойка размером XXL.

Во внутреннем зале уютнее. Семь круглых столиков, накрытых белыми скатертями, деревянные стулья с темно-красными кожаными сиденьями. Дощатый скрипучий пол.

Кроме них, в зальчике никого. Юсуф встретил Николу у входа, взял у него мобильник, втолкнул в зал и закрыл за ним дверь.

Неужели конец? И что же – Исак скажет несколько тщательно выбранных приветливых слов, а потом Юсуф посадит его в свою машину? Два часа копать яму в Тувэнгене под дождем, а потом встать на краю и зажмуриться в ожидании пули…

Те отморозки наверняка решили, что в кабаке не меньше трехсот тысяч спенн[36] налом. Но все равно: надо быть полным психом, чтобы решиться на такое дело. Даже ради трехсот кусков. Наверное, решили, что Исак присудит бо́льшую сумму. Должно быть, выследили первого гонца, понадеялись, что тот привез все деньги, – и постучали в дверь.

А вот кто сообщил им условный сигнал – это вопрос. Значит, есть предатель.

Один долгий, четыре коротких.

Исак снял наушники и отодвинул тарелку.

– Ты пробовал их антрекот? С ребрышком?

– Не…

– Подойди поближе.

Босс отрезал кусок мяса. Сесть не пригласил. Не забыл – даже не собирался.

– Как они тебя называют? Человек-Библия? Библик?

– Иногда.

– Бабки нужны?

– Вроде нет.

– А внимание?

– Как это?

– Да так это. Тебя год не было.

– Я сидел в Спиллерсбуде.

– Слышал, пацаны отметили твое возвращение…

– Еще как.

Исак почесал за ухом.

– А как там Тедди? Медведь[37]?

Исак и Тедди друзья с незапамятных времен. Никола не знал, встречались ли они в последние годы. Может, пока Тедди отбывал срок? Или потом? Но все равно – друзья.

– Тедди нормально. Снял квартиру. Работает на адвокатскую контору.

Почему-то было приятно говорить о Тедди. Или Медведе, как назвал его Исак.

Но Исак брезгливо поморщился.

– Ничего не понимаю. Медведь? Работает как паршивый шведанок? Как свеннис? Платит налоги? Ишачит на чужого дядю? Мой старый друг! Он вообще не знал, как это: дать задний ход. У него всегда была припрятана пушка в туалетном бачке. На всякий случай. Я точно не знаю, на сколько миллионов он нагрел это паршивое государство. На много. И ты хочешь сказать – он работает?

– Я точно не знаю, – пролепетал Никола.

– И у тебя гены в ту же сторону смотрят?

Из наружного зала на секунду прорвались звуки музыки.

– Если бы ты не был племянником Тедди, я бы дал тебе ногой под зад и велел Юсуфу отвезти тебя в лес и сделать кебаб из твоих коленных чашечек. Понял?

Он допил коку.

– Слушай, щенок. Ты обосрался по-крупному. Как ты мог упустить этого отморозка? Почему не стрелял, когда он тыкал своей поганой пушкой мне в рожу?

У Николы пересохло во рту, как после здоровенного сплифа[38]. Язык словно прилип к нёбу, он не мог издать ни звука.

– Клянусь, найду этого фуесоса и поимею его мамашу в оба глаза…

У Николы отлегло от сердца – слава богу, Исак не думает, что он как-то замешан. Что он, Никола, навел налетчиков и прикрыл отход.

– …а ты, поганец, должен отдать Данни бабло. Компенсацию. В пакете было сто пятьдесят кусков, понял?

– Понял… – пробормотал Никола.

– И они прострелили ногу парню Метима, в дециметре от причинного места. Это еще сто. Ты, надеюсь, понял. С тебя двести пятьдесят тысяч крон.

Никола пробормотал что-то невнятное.

– И это не все, – безжалостно продолжил Исак. – Ты должен узнать, кто эти подонки. Я сначала грешил на Метима – но вряд ли. Один из его парней пострадал. Данни? Зачем? Это ведь и так его кэш. Так что… – он криво ухмыльнулся, – теряюсь в догадках. Понял? А после обещаю забыть, что ты вел себя как последний пидор.

Никола на ватных ногах вышел на улицу. Голова кружилась, как после тройного джойнта.

Деньги: почти невозможно.

Но найти психа, набравшегося наглости атаковать Мистера Первого? Тут-то вообще никаких шансов. Все, с ним конец. Если он не сделает что-то – конец. Впору уезжать из страны.

А что сделать? Ни малейшего плана.

– Нико!

Кто-то его позвал? Он лихорадочно сканировал улицу. Площадь почти пуста. Здание суда поодаль качнулось, словно собралось обрушиться.

– Нико, я тут!

Девушка в темных очках, хотя уже начинало смеркаться.

– Ты меня не узнаешь?

О господи! Паулина. Та самая девчонка, любительница bag in Box. Это она ни с того ни c cего спросила, читал ли ему дед русских классиков.

– Привет! Cześć![39]

– Ты уже и польский выучил? Быстро…

Никола: полная растерянность. Сначала ультиматум Исака, дикие условия. Теперь Паулина. Он не знал, что делать. Больше всего ему хотелось пойти домой и забраться под одеяло. И в то же время хотелось поболтать с этой девчушкой.

– По-сербски похоже, – сказал он на всякий случай.

– Не хочешь пойти с нами? Мы идем в «Стенли».

Мозг на грани короткого замыкания.

Хочу. Не могу. Не хочу.

Хотел бы. Не в силах.

Он попытался улыбнуться.

– В другой раз – обязательно.

– О’кей, тогда дай мне твой телефон. Услышимся.

Дома, в тот же вечер.

В ванной.

В кухне.

В постели.

Нестерпимый шипящий пульс в висках.

Двести пятьдесят тысяч…Ж-жух, ж-жух.

Найти двух отморозков… Ж-жух.

Двести пятьдесят… Ж-жух.

Два психа… Ж-жух, ж-жух.

Только бы Линда не увидела, что он плачет.

И какой выход?

Линда вернулась в восемь. Он слышал, как она возится в прихожей, как ставит на пол тяжелую сумку. Скрип двери гардероба. Вешает куртку. Как всегда, на плечики.

Он запер дверь. Только не душеспасительные разговоры.

Час за часом.

Поискал игру на мобильнике. Лишь бы уснуть.

Где там…

Позвонил Хамону.

– Привет.

– Привет.

– Как ты?

– О’кей.

– Что-то тебя не слышно.

– Да.

– Между нами все в порядке?

– Ну, нет.

– А что случилось?

– Юсуф сказал, что Исак хочет с тобой поговорить. И чтобы я держался подальше.

– Я говорил с ним. Сегодня.

Никола расслышал чмокающие механические звуки. Значит, Хамон дома. Играет в какую-то компьютерную игру. Как обычно.

– Ага… значит, сегодня… и что он сказал?

– Сказал… много чего сказал. Сказал, что я не должен был упускать этих отморозков. Надо было стрелять в спину. А я дал им уйти. Но, во всяком случае, он не собирается меня мочить. По крайней мере, пока.

– Нико, я рад за тебя. Как я за тебя рад!

По голосу – и вправду рад. На душе стало теплее.

– Но есть один… как бы сказать… нюанс. Я должен выложить двести пятьдесят кусков. Срок – месяц.

– Ни хрена себе…

– И это еще не все. Мне надо узнать, кто они такие, эти суки.

– И как это возможно?

– Пока нулем. Понятия не имею. Но надо пробовать. У меня есть одна мыслишка…

Никола врал. Никакой мыслишки, а тем более мысли, у него не было. Но что-то надо сказать Хамону… и послушать, что скажет Хамон.

А Хамон сказал вот что:

– Слушай, Нико… Ты не один. У тебя есть друг.

Чавканье и чмоканье стихло – Хамон остановил игру.

– У тебя есть друг, – повторил он. – Я тебе помогу. Ты же мой садек.

Еще теплее. У Николы даже защипало глаза.

Хамон. Настоящий друг.

Брат.

15

Солнце сияет, небо сказочной голубизны. Каждый сукин сын норовит усесться за столик в уличном кафе, попросить плед и притвориться, что уже лето.

Тедди прочитал целую папку бумаг налогового управления – все, что касалось смерти Матса Эмануэльссона. Вывод: камеры наблюдения на пароме «Мариэлла», принадлежащем пароходству «Викинг Лайн», зарегистрировали, как он прыгнул с прогулочной (восьмой) палубы. Двенадцатиметровая высота, паром шел на максимальной скорости, свежий ветер (5 м/сек). Прощальная записка, безуспешные поиски спасательных служб, продолжавшиеся сутки после инцидента. Аккуратный диагноз: Матс Эмануэльссон «выказывал признаки пресыщенности жизнью». Остальные бумаги – в общих чертах то же самое. Матса Эмануэльссона, «учитывая привходящие обстоятельства, высоту падения и неблагоприятные погодные условия, следует признать умершим».

Накануне, после поездки в Вермдё, они поговорили в машине – он, Эмили и Янне. Можно ли использовать следы крови? Потому что оставался самый главный вопрос: кто? Кого убили?

– Интересно… как можно защищаться от обвинения, что ты убил человека, которого никогда в жизни не видел и даже не знаешь, кто он? – пожал плечами Тедди.

Янне засмеялся.

– Я так и не понял: кто из вас адвокат? Но вопрос и в самом деле… интересный. Я попробую с этими пятнышками. Может, наткнусь на что-то.

– Что еще мы можем сделать? – спросила Эмили.

Тедди мысленно покачал головой – господи, она еще совсем зеленая.

А вслух сказал:

– Рано или поздно мы получим материалы предварительного следствия. Но кое-что можем сделать и сейчас. И немало.

Он позвонил Деяну – не хочет ли повидаться? Деян мгновенно перешел на фальцет – как всегда, когда был рад. Предложил пивную в Флеммингсберге.

Через несколько часов они встретились. Традиционный свинг, уход от свинга, смех, рукопожатие – крепкое, не как у шведанков: те жмут руку так, что даже не поймешь, пожал он тебе руку или нет. И в глаза прямо не смотрят.

Тедди не стал тратить время на прелюдии.

– Деян, я знаю… ты не любишь пережевывать старое, но тебе ведь известно, за что я сидел.

– Еще бы не известно, дружище.

– И я тебя никогда не спрашивал… а теперь спрошу: что ты знаешь об этом парне?

– О каком?

– Которого я… ну, из-за которого я отсидел.

– Ничего. Честно: ровным счетом ничего. Уж никак не больше тебя.

– Они сказали, у него бабок куры не клюют, так что и нам перепадет. Поделим, сказали, три лимона. Потому он и жил в отеле… помнишь, как мы его пасли?

– Еще бы не помнить, Тедди, паренек… конечно, помню. Я только об этом и думал, пока ты на киче чалился. Думаешь, я не понимаю, каково тебе было? Только, родной… попытайся забыть. Что было, то было.

– Я не про то, Деян. Еще раз: что ты о нем знаешь? Почему бы тебе не ответить?

– Я же ответил: почти ничего.

– Ты, к примеру, знал, что он играл?

– Ивица что-то говорил. Иначе откуда у него столько налички? А потом все пошло наперекосяк. Жаль, Ивана уже не спросишь.

Тедди отпил пива. Иван… тот, кто их инструктировал по этому делу. Кто дал наводку… Иван. Ивица. Уже шесть лет в могиле – рак легкого.

– Значит, Ивице ничего, кроме выкупа, не надо было?

Деян вытащил из-под губы мешочек снюса и незаметно прилепил его под стойкой.

– А ты что, слышал еще что-то? Мы-то с тобой никогда не работали, если не пахло кэшем.

По дороге домой Тедди позвонил Луке.

Луке – профессиональный хакер. Познакомились они в Халле. Луке чалился два года за пиратское копирование файлов в особо крупных размерах. Информация должна быть общедоступной, вся эта их болтовня. И вот что странно: двадцатисемилетнего картавого компьютерного психа с тонкими, как спагетти, ручонками они поместили – куда? К наркодилерам и гангстерам. Обычно так не делают.

Как бы там ни было – Тедди нравился этот паренек. Однажды на прогулке Луке угораздило оскорбить одного из заключенных. Обнаружив, что тот не умеет читать, парень с удивлением сказал: «Да ты же аналфабет!»[40] Это слово не входило в лексикон громилы, осужденного за жестокие избиения и незаконное хранение оружия. Мало того, он был одним из главарей в байкерской группе «Скорпионы Швеции». Он понял только первую часть слова – «анал». Худшего оскорбления в тюрьме придумать невозможно.

Иббе Салах – так звали громилу – потребовал сатисфакции. В тот же вечер он со своими шестерками ввалился в камеру Луке.

– Выкладывай сто тысяч, и будем считать вопрос решенным.

Луке отказался. Рассчитывал, что сумеет заговорить бандитам зубы. Как в суде. Там он отстаивал свое право делиться интересными файлами с друзьями так красноречиво, что привлек на свою сторону чуть не пол-Швеции.

На следующий же день кто-то умудрился наложить кучу в его тарелку.

Еще через день: кто-то вроде бы нечаянно наступил ему на ногу так, что сломал большой палец и предплюсневую кость.

На третий день сомнений не осталось: ему подложили в матрас здоровенную иглу.

Наконец собрались в камере у Тедди. Луке, Тедди, Салах и двое его подручных. Тедди считался в тюрьме авторитетом – и солидный срок, и могучая фигура внушали интернам уважение.

Сошлись вот на чем: Луке переводит Салаху пять тысяч на тюремный счет, и его оставят в покое.

Тедди поначалу решил, что Луке будет на него дуться – но вышло наоборот. С этого дня более преданного друга у Тедди не было.

– Привет, малыш! – восторженно заорал Луке в трубку, едва услышав его голос.

– Привет, дружок. Мне надо тебя кое о чем спросить. Помнишь, ты проверял для меня Матса Эмануэльссона?

– Я помню все, малыш. Ты же знаешь… я помню все, а ты? Ты помнишь ли?

– Что-то он не выходит у меня из головы. Можешь пошустрить еще разок? Не состоял ли он в какой-нибудь… сети, или… ну, ты понял.

– Проверю с приличествующим рангу заказчика вниманием.

Луке… как всегда. Весел и необидно ироничен. Славный парень.

Тедди опять поехал к Сесилии. Попросил разрешения осмотреть комнату Беньямина. Спросил, слышала ли она что-нибудь про «Топстар».

– Была бы рада вам помочь, – пожала плечами Сесилия. – Но увы – не знаю, о чем вы. Не имею ни малейшего представления. Вообще ничего не знаю, что касается второй жизни моего бывшего мужа. Жизни игрока.

Он продолжал спрашивать. Друзья Матса, его шефы, коллеги… Сесилия знала не так много, но все же назвала несколько имен.

А когда он попросил ее рассказать все, что она знает о похищении, она демонстративно отвернулась к плите и стала возиться с кофейником.

– Не хочу возвращаться к этой теме, – коротко бросила Сесилия, не оборачиваясь.

Убедить не удастся. Перед уходом Тедди все же спросил, нельзя ли осмотреть кладовку в подвале.

– Это еще зачем?

– Поймите, я знаю, что виноват перед вами, но сейчас я ничего так не хочу, как помочь. Чем могу. Помните, в пакете у Беньямина мы нашли кое-что интересное. И я подумал, что в кладовке…

– Хорошо. Только имейте в виду: в этом доме ни у кого нет такой большой и такой захламленной кладовки, как у нас. Дети отказываются ее разобрать. Так что… пеняйте на себя. Это не кладовка, а ностальгический музей. Даже не сам музей, а запасник.

Он спустился в подвал и тут же понял – Сесилия права. Кладовка огромная, а хаос – как до сотворения мира. Жуткий беспорядок. Как и везде, огорожена металлической сеткой, и даже снаружи можно понять, что работы здесь не на час. Зимняя одежда, кимоно для карате, коньки, гидрокостюм, мешки с землей и абажуры. Его всегда поражало: сколько барахла умудряются свенссоны[41] накопить за свою жизнь. Люди-белки, бессмысленные собиратели. Бесчисленное количество сумок с надувными игрушками для бассейна. В одной из них он нашел старую каску, по-видимому, со времен войны, и коллекцию боевых ножей. Отдельно, в картонной коробке, лежал пневматический пистолет.

Он спросил Сесилию – откуда эти милитаристские игрушки.

– Беньямин, – слабо улыбнулась она. – Он увлекался этим лет в четырнадцать.

Тедди постарался выстроить логическую цепочку. Похищение… подонки, охотящиеся за компьютером… демон игры, поглотивший душу Матса… павшее на Беньямина подозрение в убийстве. Ничего не выстраивалась. Голова была пуста, как стакан в буфете.

Он извинился за беспокойство и поехал домой.

Ближе к вечеру позвонил Луке.

– Привет, красавчик. Это я.

– Нашел что-нибудь?

– Не то чтобы нашел… но прежней уверенности у меня нет.

– Как прикажешь понимать?

– Не уверен, что Матс запутался в какой-то… как ты сказал, сети, но я нашел звенья к довольно мерзкой сети педофилов. Так что часть из того, что я тебе сказал тогда, беру назад. С приличествующими случаю извинениями, – повторил Луке свою любимую формулу. – Не исключено, что похищение заказали именно эти гады.

– О’кей, спасибо… А можно что-то узнать поподробнее?

– Нужен доступ к компьютеру. Или к винчестеру с копиями.

– Понял. Во всяком случае, ясно, что они… собственно, мы охотились не за баблом, а за его компьютером.

– Скорее всего, да. Но я уже принес приличествующие случаю извинения. Бывает, поторопился с выводами.

– Хорошо, Луке. Извинения приняты. Но еще одна просьба… «Топстар». Есть в Стокгольме игровой клуб с таким названием или нет?

Луке почмокал губами.

– Это уже ближе к моей епархии, малыш. И не так противно, как этот засранный садистской поганью компьютер. Поищу в Интернете. Эти ребята не очень охотно светятся в Сети, но попробую…

16

«Риш». Классический, стильный, для серьезных людей. Лучший ланч-ресторан в Стокгольме с незапамятных времен, а по вечерам – бар. И не просто бар, а бар numero uno.

– Ты похожа на мумми-тролля, Пиппа, – сказала Йоссан и обняла ее.

– Это еще почему?

– Бледная, как йогурт, белая, как сметана. С тобой все в порядке? По виду не скажешь.

Эмили и Йоссан не виделись несколько дней.

Эмили: неожиданная работа в адвокатуре – приказано подготовить сервисные договоры для телефонных операторов.

Йоссан: увязла в марафонских переговорах между «Кросс Порт Динамик» и неким мегариск-капиталистом, рвущимся купить серьезный пакет акций. Капиталист – клиент «Лейонс». Целую неделю просидела в Люксембурге и воевала по восемнадцать часов в сутки, отстаивая интересы холерического заказчика, который к тому же был моложе ее.

Эмили, собственно, никогда не чувствовала себя уютно в «Рише», но Йоссан – как дома. Поцеловала в щечку метрдотеля, поправила на плече сумочку «Хлое» и прошла к столику такой походкой, будто ресторан принадлежит ей.

Над стойкой, разделяющей ресторан и бар, полукругом развешаны сияющие бокалы кверху ножками. Похожий на пожилого мушкетера Андерс Тимелль[42] бегает и целуется со всеми подряд.

На улице еще светло, но шум в зале на полуночном уровне.

Эмили обвела глазами зал. Много знаменитостей, завсегдатаев «Риша». Магнус Уггла. И, разумеется, Дуглас Кройгер, самый младший совладелец «Лейонс».

– Как ты? И как там в Люксембурге?

– Так себе. У них там нет творога.

– Ну да… у тебя же на завтрак творог и «Фан Лайт», да? И ничего другого? Изо дня в день?

– Изо дня в день, – улыбнулась Йоссан – Ты же знаешь, я женщина бескомпромиссная. Постоянная битва с войском калорий. А там в отеле фитнес-зал… просто слезы горькие… но мой цикл несложен: – бурпи, потом пуш-апс, отжимания, потом сит-апс, сквот, потом…

– …потом планка, потом планка на боку, вращение…

Йосефин положила меню на стол и внимательно посмотрела на подругу.

– Ты меня хорошо знаешь, старушка… а вот я уже не уверена, знаю ли я тебя…. Ты не рассказываешь, что с тобой происходит. Я же вижу по тебе: что-то не так.

Много чего можно сказать про Йоссан, и много в чем ее можно упрекнуть. Вряд ли назовешь ее дамой интеллектуальной, к примеру. Но есть три предмета, в которых она разбирается куда больше всех известных Эмили интеллектуалов: договоры о передаче активов, сумки «Гермес»… и самое главное – люди.

На всякий случай Эмили отключила свой мобильник от телефонной системы «Лейонс». Необходимая мера безопасности: ей, к примеру, звонили по делу Беньямина, и она вовсе не хотела, чтобы эти звонки поступали на конторский коммутатор. «Дежурный следственного изолятора в Крунуберге. Могу я поговорить с Эмили Янссон?» Можно представить… Вот уж повод для сплетен телефонисткам! В суде она указала домашний адрес и специально заведенный, никому пока не известный адрес на джимейле.

Но как укрыться от прессы? После переговоров о мере пресечения и «Экспрессен» и «Афтонбладет» поместили несколько заметок.

Молодой человек в коме арестован по подозрению в убийстве.

Жестокое убийство. Личность убитого пока не установлена.

Они даже взяли интервью у ее старого профессора, завкафедрой уголовного права: имеет ли полиция право содержать под стражей человека в бессознательном состоянии?

Но, к счастью, ее имя не упомянуто ни разу.

Эмили даже не могла заставить себя обдумать, в какую историю влипла.

– Алло! Пограничный контроль вызывает майора Тома! Вы еще здесь, майор? – Йоссан положила прибор на тарелку. Она почти не притронулась к еде. – Ну, хорошо… у тебя по горло работы, с которой ты не справляешься, и при этом чувствуешь себя – сквернее некуда… а вообще как дела?

У Эмили не было ответа на этот дурацкий вопрос.

В голове словно тлела головешка.

Нет, не тлела. Горела ярким пламенем.

Они встали. Эмили даже не заметила, когда Йоссан успела расплатиться по счету.

На свежем воздухе ей стало немного лучше.

– Поговорим в следующий раз… ты сегодня где-то еще, не со мной, – Йоссан покачала головой.

Похоже, соболезновала.

И в самом деле. Эмили почти не обращала внимания на подругу. Одно утешение – Йоссан не обиделась. Улыбнулась, махнула рукой и пошла своей дорогой.

– Добро пожаловать в наш вагон. Конечная станция – Копенгаген. Меня зовут Маркус, я менеджер поезда. Хочу напомнить, что курение и употребление принесенных с собой алкогольных напитков запрещено. Желаю приятной поездки.

Никаких сигарет. Даже в туалете. Зачем тогда покупать билет первого класса? Эмили почувствовала легкий укол раздражения.

Более всего ей хотелось спать. Сейчас поезд двинется, и мерная качка ее усыпит. Расчет был именно такой. Через несколько часов, выспавшись, она увидит свою мать. А может, и отца.

Отец работал инструктором в Сельхозуправлении, хотя Эмили никогда толком не понимала, чем он занимается. Знала только, что к нему там хорошо относятся. Вернее, хорошо или нет, она не знала – но либерально, это точно. Они сквозь пальцы смотрели на его больничные, когда у него были… периоды.

Но надо отдать ему должное: пока не начинался период, он был хорошим отцом. Поощрял ее успехи, но никогда не давил, не заставлял что-то делать насильно. И он, и мать вечно записывались в какие-то общественно-политические некоммерческие проекты вроде «Изолируем Южно-Африканский союз». Но со временем эта страсть отхлынула, от нее осталось только постоянное желание самореализации. Мать теперь говорила главным образом о здоровом питании, способах сохранения концентрации и о домашнем интерьере. А у отца, похоже, модные интересы вовсе иссякли. Иногда он немного столярничал. Алкогольные привычки остались прежними: красное вино, красное вино… и опять красное вино.

И чем это кончится?

Норрчёпинг, Линчёпинг, Мьольбю.

Через несколько минут выходить. Йончёпинг.

Обвинитель Анника Рёлен запросила продления срока. Другими словами, они хотели продержать Беньямина в тюремной больничке еще несколько недель, пока полиция не закончит следствие. Анализ ДНК, поиски разных криминалистических заморочек – отпечатки обуви, пальцев и чего-то там еще, что, наверное, тоже оставляет отпечатки. Пороховые следы, ворсинки одежды… Наверное, вскрытие тоже дало какой-то материал для размышлений. Продолжались попытки установить, где был и что делал Беньямин за несколько дней до убийства. Надо было выпотрошить его телефон, нанести на карту мачты, в зоне которых он находился, проверить кредитные карточки.

Самое главное – установить, кому принадлежала брошенная в лесу окровавленная одежда и чья это кровь.

Следователь Кулльман продолжал попытки допросить Беньямина – безуспешно. Единственное, что более или менее внятно произнес Беньямин: «Я не понимаю».

Все остальное время он лежал неподвижно с закрытыми глазами. Как мертвый.

А Эмили продолжала свое, параллельное следствие.

Она выяснила, что дом в Вермдё продали какому-то непонятному, ускользающему от идентификации испанцу. Так, во всяком случае, сказали Даг и Линнея Рослинг. Супружеская пара, у которой загадочный испанец купил дом. Трубку вначале взяла Линнея – немолодая женщина, судя по голосу.

– Чем я могу помочь? Я не в курсе, – сказала она и передала трубку мужу.

Даг Рослинг знал немного больше.

– Тут вот что, – сказал он. – Мы его продали через маклера. Наш старый летний дом, я хочу сказать. Жалко было – принадлежал нашей семье с 1894 года. Можете представить? Вы, похоже, дама молодая, так что вряд ли… Обычная история – детям он оказался ни к чему, хотя и участок на море, и все… Летом – в Гюмюслюк[43]. Я бы ни за что не поехал. Гюмюслюк, – повторил он с отвращением.

– А покупателя вы видели?

– Ни разу. Спрашивайте у маклера.

Маклерская фирма называлась «Партнер по недвижимости». Маклер, оформлявший сделку, уже уволился, но она получила номер его телефона. Никто не ответил. Эмили оставила сообщение: «Я – адвокат Эмили Янссон, дело касается очень щекотливого вопроса… помните дом в Вермдё, который вы оформляли около пяти лет назад? Мне необходимо установить личность покупателя».

Оставалось только надеяться, что он позвонит asap[44].

Решила попробовать с другого конца. Поехала в Энгсвик и постучалась в ближайшее жилище: желтый деревянный дом у дороги. Открыла молодая расхристанная женщина. Рядом двое трехлеток изображали бразильский вариант джиу-джитсу.

Эмили представилась.

– Хелена, – вяло сообщила женщина.

– Вы не знаете, кто живет вон в том доме?

Хозяйка прикрикнула на расшалившихся малышей.

– Если не перестанете, останетесь без сказки на ночь.

Судя по всему, мальчишки не поняли или просто не расслышали.

Она повернулась к Эмили.

– Как ни странно, не знаю. Там редко кто появлялся. А с Рослингами – да. С Рослингами мы дружили. Приятные люди.

– Но… там ведь кто-то жил после Рослингов?

– Наверное… думаю, да. Но вы же сами видите: дом повернут к лесу, кто там входит и выходит, иной раз и не поймешь. Даже когда мимо идешь по дороге – и то много не разглядишь. Сирень и лигустра. Никакого забора не надо.

– Но вы же сказали, что там кто-то был?

Мальчишки в прихожей начали драться всерьез. Эмили с трудом представляла, как можно сосредоточиться в таком шуме. Но, судя по всему, здесь это был привычный саунд-трек – детский ор.

– А может, и нет. Людей я не видела. Машины иногда появлялись, это да. А еще мы как-то на катере проезжали. На их мостках стояли люди. В общем… это ведь дача… Кто-то пользуется дачей постоянно, кто-то – от случая к случаю, а кому-то вообще недосуг туда ездить. Мы-то живем здесь круглый год.

– Часто?

– Что – часто?

– Часто вы видели подъезжающие машины?

– Нет, не часто. Раза три-четыре… за все годы.

– Летом?

Женщина удивленно уставилась на Эмили.

– Странно… сейчас вспоминаю – нет. Не только летом. Приезжали и зимой. Один раз – точно.

– А вы не помните, что за машины? Марка, цвет?

– Понятия не имею. Придет муж, спросите его, он лучше в этом разбирается.

– А те, кого вы видели на причальных мостках… как они выглядели?

Хелена повернулась к малышам.

– Можете вы заткнуться, наконец? – низкий, рокочущий хрип. Даже Эмили испугалась.

Дети посмотрели на мать как на сумасшедшую и улепетнули в комнаты. Но сработало: крик прекратился.

– Двое их было. И теперь, когда вы спрашиваете… что-то такое в них было… Я, конечно, издалека их видела, но, помню, удивилась: уж очень разные.

– Как это понять?

– Не знаю… мне показалось, что они с разных планет, если вы понимаете, о чем я говорю.

– Честно говоря – не совсем.

– Все разное. Одежда, прическа, телосложение… стиль. Вот именно – стиль. Разный, насколько можно себе вообразить.

И опять то же чувство. Эмили никак не могла определить, приблизилась ли она к истине хоть на миллиметр. Ясно только одно: Янне прав. В доме не жили, во всяком случае, постоянно. Но кто-то время от времени тут бывал. Двое очень разных мужчин – что бы это могло значить? Скорее всего, ничего. Мало ли разных людей на свете. По большому счету – все разные.

Эмили попросила Сесилию разрешить ей просмотреть все оставшиеся после Матса бумаги. Надо попытаться понять этого человека. Анализ документов – ее прямая специальность. Почти ничего не нашлось.

Она начала обзванивать банки, налоговое управление, страховые компании. Беньямин дал ей доверенность, и все эти конторы не имели права ей отказать.

Она проверяла всё: декларации, налоговые заключения, решения о кредитоспособности, отчеты фондов. Семья Эмануэльссон вначале жила на Кунгсхольмене, потом купили дом в Эльвшё. Конечно же в кредит – кто теперь покупает дома не в кредит? Реестр недвижимости, пенсионные уведомления, страховые полисы.

Ничего необычного.

Хорошо. Надо проверить еще раз.

И тут Эмили сделала стойку.

Примерно за год до похищения Матс взял новые займы – не только квартирный, но и потребительский займ. Дальше – больше. За несколько месяцев до самоубийства он стал зарабатывать намного меньше денег. Декларируемые доходы упали чуть не до нуля.

Она позвонила Сесилии.

– Не имею ни малейшего представления, – сказала та. – Хотя эта история с займом мне известна. Наш клерк из банка позвонил, но это было уже после развода, и Матс якобы уже выплатил долг. А что касается работы – я всегда думала, что он работает на полную ставку, но мало ли что я думала. Откуда мне знать? Сейчас-то я понимаю, как была наивна. Я же ничего не знала, насколько он подсел на покер.

Так. Почти ничего не декларирует и выплачивает крупный банковский займ.

Неужели он был так силен в покере?

17

Тедди решил поторопить события и позвонил Николе. После Спиллерсбуды они виделись только один раз.

Никола и его приятель. Тедди встречался с ним и раньше – Хамон. Правда, в тот раз… но ничего. Сегодня парень в порядке.

Они встретились в «Эспрессо Хауз» на Хамнгатан. Тедди сразу вспомнил Фредрика Маклауда – у того наверняка неприятные воспоминания об этом бренде.

Обстановка такая, будто хозяева надумали открыть библиотеку в джунглях. Все так и дышало подделкой. Ламинат, притворяющийся палубной доской, множество искусственных пальм и еще чего-то в кадках. Поддельные полки и поддельные книги. Но кожаные кресла удобные.

Подобные заведения заполонили Стокгольм. Перед отсидкой все было по-другому. Каждый ресторанчик, каждое кафе имели свое лицо. А сейчас самая захудалая кафешка входит в какую-нибудь сеть. Будто люди станут огорчаться и возмущаться, если им не подадут точно такой же кофе или маффин, как в другом кафе за углом.

Хамон и Никола болтали о своем. Бесконечные упреки Линды. Увещевания Бояна: надо ходить в церковь.

– Ты должен понять Линду, Никола, – сказал Тедди веско. – Или как? Ты уже взрослый, так веди себя как взрослый!

Жаль, что Никола привел Хамона. Разговор не получится. К тому же Никола был не такой, как всегда. Что-то в нем изменилось, и Тедди не мог понять, что именно. И, конечно, ничего узнать не удастся. Приятель не даст.

Этим дурачкам хотелось послушать его рассказы о старом добром времени. Знаменитую историю, как Тедди и Деяну удалось увести пятьсот бутылок дорогого шампанского со склада конференц-усадьбы в Валлентуне. Как Тедди удалось практически одному выдворить из Сёдертелье банду «Скрюбэкс».

Подождав немного, Тедди вынул из кармана колоду карт, найденную под кроватью Беньямина.

– «Топстар»… вы слышали что-нибудь? Думаю, нелегальный покерный клуб… От пяти до девяти лет тому назад. Может, существует и сейчас, только под другим названием.

Ребята уставились на него.

– Ты что, Тедди? Нам тогда было чуть больше десяти, – сказал Никола. – Но могу спросить у Юсуфа, может, он знает. Сам фишкует чуть не каждую ночь. Мы его даже выручали позавчера… каким-то лохам приснилось, что он шельмует.

Они вышли на воздух.

Никола и Хамон собирались прошвырнуться по городу.

– Хамон хочет посмотреть на часики, – подмигнул Никола. – Динь-динь.

Тедди хорошо помнил себя в их возрасте. Машина. Золотая цепь на шее. И, конечно, часы. Куда соваться с твоей кооперативной квартирой и зарплатой с отчислениями на пенсию, если у тебя нет настоящей машины и солидных часиков?

Он обнял Николу. Тот же запах, что и много лет назад, когда Тедди иногда приходилось играть роль бэбиситтера. Сколько лет тогда было Николе? Три? Он ни за что не хотел отпускать любимого дядю. Тедди ложился рядом, боясь свалиться с узкой кроватки. Ложился и отворачивал голову, словно боялся своим дыханием похитить у малыша столь необходимый ему кислород.

Он обернулся. Тот же парень в куртке с капюшоном. Он был совершенно уверен – тот же самый, что шел за ним на станции метро.

– Кстати, Никола, – он положил племяннику руку на плечо. – Можешь помочь мне с одним делом?

У Николы загорелись глаза. И у Хамона тоже. Когда еще представится случай показать себя? И не кому-нибудь, а живой легенде, близкому другу самого Исака.

– За мной хвост. Не знаю, полиция или кто-то еще. Видите того парня в куртке?

Они пошли к площади.

Правила игры изменились: обычно Тедди вел слежку, теперь следили за ним.

Прошли Королевский сад. Черешни у фонтана цветут так, будто хотят поскорее забыть зимнюю спячку. И все равно – самый скучный парк в Стокгольме, а должен бы быть образцом. Какой-то умник в управе распорядился: все аллеи забиты одинаковыми ларьками, торгующими леденцами и пивом в акриловых стаканах. «Эспрессо Хауз», пиво в акриле… можно подумать, что стокгольмцы ничего так не жаждут, как тоскливого однообразия.

Парень держался на расстоянии. Почти профессионал. Но не совсем.

Они шли к «Галерее», классическому торговому центру с выходом на площадь Сергеля.

Тедди неожиданно свернул на поперечную улицу. Реерингсгатан.

– Что дальше? – Никола вопросительно посмотрел на дядю. – Что ты хочешь?

– Поговорить, – коротко бросил Тедди.

Они, не торопясь, прошли метров пятьдесят до въезда в многоэтажную парковку и остановились перед лифтами. Тедди повернулся к молодым людям, дал им подробные инструкции, нажал кнопку «вверх» и сел в лифт.

Из кабины хорошо слышны шаги бегущего по лестнице парня. Он то и дело останавливался: видимо, старался на слух определить, на каком этаже остановится Тедди.

Двери с музыкальным звоночком открылись. Парковка забита машинами.

Он встал у лестничного проема.

Через шесть секунд дверь с лестницы открылась.

Идиот.

Парень вздрогнул, увидев физиономию Тедди в тридцати сантиметрах от собственной. Длинные ресницы, короткая армейская стрижка. Нос кривой – видимо, после перелома.

В гараже не было ни души.

– Ну и какого хрена тебе надо?

Глаза у парня чуть не вылезли на лоб.

– Э-э-э… – Он молниеносным движением развернулся и бросился бежать.

Что ж, на сцене появился еще один идиот – сам Тедди.

Он рванулся в погоню.

Парень в куртке был в хорошей форме. Тедди перепрыгивал через четыре ступени и все равно не мог его догнать. И уже задохнулся. Серые бетонные стены, мелькающая в нескольких метрах фигура. Зачем-то накинул капюшон.

Он постарался прибавить шагу – не помогло. Расстояние не сокращалось. И еще не хватало поскользнуться – можно и шею сломать.

Остался один пролет, и Тедди сменил стратегию.

Остановился. Дышал, как после стометровки.

Звуки шагов исчезли.

Ну что ж, все равно должно сработать. У него же не было намерения замочить этого сопляка. А Никола и Хамон получили подробные инструкции.

– Оставайтесь здесь. Если он выйдет, наверняка направится туда, откуда его послали. Проследите, узнайте, что это за контора. Поняли?

– Что тут не понять…

– И меняйтесь местами. То один ближе, то другой. Иначе он вас засечет.

Никола расплылся в восторженной улыбке.

Ровно через семь секунд парень в куртке вышел из гаража.

18

Эмили с матерью ужинали молча. Странная история… Мать обычно засыпала ее вопросами. И Эмили отвечала – весело и бойко, хотя бы для того, чтобы удержать отца в хорошем настроении.

Но не сегодня. Отца за столом не было, и это напоминало им прежние времена.

Треска с вареной картошкой, хреном и растопленным маслом. Вкусно.

Кухня выглядела как всегда. Если в Стокгольме стало чуть ли не признаком хорошего тона менять кухонную мебель каждые три года, родители Эмили пока держались.

– Зачем менять победивший проект? – похохатывал отец. – Я построил кухню вот этими руками.

Деревянные панели, рабочий стол из нержавейки. Терракотовая плитка за плитой и мойкой. Год 1995-й. Эмили тогда было девять лет.

На десерт: фондан[45] на сверкающей лужайке из малинового желе. Мама и в самом деле постаралась. Но Эмили уже не могла смотреть на еду.

– Ну, расскажи же, что у вас происходит?

Мать положила ложку на тарелку.

– Что это ты вдруг заинтересовалась? В последние несколько недель от тебя не было ни слуху ни духу.

– Закопалась в работе. Ты же знаешь. Бывает.

– Разговор занимает пять минут, не больше. Нажала кнопку, пока ждешь ланча, и позвонила. Или пока в туалете сидишь. Или вам в вашем «Лейонс» даже пописать запрещено?

– Не запрещено. Но я не писаю – слишком много времени отнимает.

Эмили надеялась, что мать засмеется шутке. Но куда там! Собрала с ничего не выражающим лицом посуду и начала сосредоточенно размещать ее в посудомойке.

– Пойду поищу его, – Эмили встала. – Начинается документальный фильм – «Йончёпинг ночью».

Ночью, собственно, и не пахло. Конец мая, на улице светло как днем.

Она взяла велосипед и покатила к центру. Окна крытого стадиона «Киннарпс Арена» сияли, будто их вымыли пять минут назад. Они с отцом ходили сюда на футбол. У них был абонемент, самый дешевый, в голубом секторе. Стоячие места. Если отец был в форме.

В форме… Ее велик, еще с гимназии. Старый и скрипучий. И что? Подкачала шины, и он покатил за милую душу, как новенький.

Бассейн с водным трамплином пуст. Здесь они отмечали окончание гимназии – веселые, подвыпившие, полные надежд. Скатывались по трамплину и прямо в одежде плюхались в воду.

Для Эмили уже тогда было ясно: в Йончёпинге она не останется.

Светлый, ртутно поблескивающий Веттерн. А в Мункшён почему-то волны, вода взъерошена. Загадка: большое озеро совершенно спокойно, а в маленькой лужице чуть не буря.

Для начала – «Бишоп Армс». Сотня сортов пива, притворяющегося ирландским. Интерьер – клетчатые скатерти на дубовых столах. Здесь почти пусто, но на всякий случай обошла зал.

«Юнепортен», «Мерфи». Народ веселится. Она заметила бывшего одноклассника и на всякий случай отвернулась. Здесь отца тоже не было.

Обошла еще несколько точек. Пивные, пабы, пиццерии с лицензией на продажу спиртного. Везде почти пусто. Конечно, отец мог завалиться к кому-то из своих собутыльников, а она понятия не имеет, кто они и где живут.

Наконец – «Тысяча и одна ночь». Паб на крытом рынке. Она и не подумала, что он может быть открыт в такой час. Маленькие черные столики, коричневые стены. Кирпичная стойка бара.

Там он и сидел. У дальней стены. С двумя незнакомыми ей людьми.

Незнакомыми… конечно же она их знала: грязная одежда, небритые физиономии, красные носы. Кто их не знает? Они спокойно беседовали, не буянили, но уровень громкости неопровержимо свидетельствовал, в какой стадии опьянения они пребывают.

Одиннадцать часов вечера. Последние десять дней отец появлялся дома два-три раза, не больше.

Мысленно оценила, как она выглядит, и медленно пошла к столику.

Народу в пабе совсем мало, в основном пожилые люди. Тихая музыка из динамиков.

Остановилась у столика. Реклама под стеклом призывала посетить Мариестад.

Проверила осанку. Руки в карманах.

– Папа, – четко выговорила Эмили.

Никакой реакции.

Снова:

– Папа!

Один из отцовских собутыльников поднял на нее красные глаза, улыбнулся и подтолкнул отца. Таких скверных зубов она не видела уже много лет.

Отец, покачнувшись, откинулся на стуле и встретился с ней глазами. О, как знаком ей этот взгляд! Униженный и надменный, виноватый и злой… слегка остекленевшие глаза. Опять помешали… почему вы не можете примириться с моей маленькой слабостью?

– Пора домой, папа.

И та же вечная и неприятная мысль в голове: я ни за что не буду такой, как ты.

Его приятели забубнили наперебой:

– Ларс, она права… Права, Ларс… Чтоб я разорился, если она не права…

Они, конечно, догадались, кто я такая, – настолько мы с отцом похожи. Он сам любил похвастаться: дочка – вся в меня. А может, запомнили с детства.

Он начал рыться в брючных карманах. Удивительно – до сих пор не произнес ни слова. Рылся неправдоподобно долго. Наконец выудил пачку ассигнаций, перехваченную красной аптечной резинкой.

Эмили удивилась – отвыкла видеть наличные. Так старомодно… Где-то вычитала, что Швеция по части платежных карточек впереди планеты всей.

Отец отсчитал несколько стокроновых бумажек. Наверное, всегда платит наличными, чтобы мать не догадалась, сколько он просаживает в кабаках.

Он тяжело встал.

– Ну ладно. Возьмем такси? – Он со странной гордостью помахал пачкой денег.

– Нет, я на велике… но можем пройтись.

Мать будет рада. И в то же время Эмили была уверена: родители сразу начнут переругиваться.

И еще… пачка наличных навела ее на мысль.

Еще несколько лет назад – обычная картина. Но не сейчас.

Матс Эмануэльссон… игрок, сказала Сесилия.

Может, она зря так долго копалась в счетах и фондах? Может, Матс был кэшмен?

19

Эсэмэска от Луке Уденссона:

Привет, солнышко, я пошарил немного. «Топстар» существовал до 2008 года. Сменил адрес и называется теперь «Стар Геймерс». Звездные игроки. Клуб тот же, а за сценой те же кукловоды. Старые лисы, они уже пятнадцать лет занимаются этим делом, и никто их не может прищучить. Адрес: Дэбельнсгатан, 34. Чтобы получить приглашение, нужна регистрация – могу помочь. Что-то давненько мы меда не пивали.

Обнимаю и целую. ЛУ

Теперь, значит, «Стар Геймерс». Логотип – гламур и тщеславие. Роль буквы «а» в слове «Стар» исполняет пиковый туз. Буквы в золотой окантовке, слегка оттенены синим: притворяются трехмерными. Под названием надпись: «Клуб, где возможно все».

У дверей – нищий без ноги. Вполне уместно: чувство, появившееся у Тедди, когда он вошел в помещение, никак не назовешь восторгом от зашкаливающего люкса. Он, впрочем, уже был здесь один раз, как только получил от Луке эсэмэску. Зашел вроде бы в бар. Только чтобы сделать свою физиономию более или менее узнаваемой. Ничего особенного: кому-то улыбнулся, выпил рюмку анисовой.

Но сейчас надо быть начеку.

Снюс и жвачка всегда помогали ему сосредоточиться. Это необходимо: он кожей чувствовал, что в клубе разгар сезона.

Сам клуб представлял собой большое полуподвальное помещение. На стенах – рекламы сетевых казино. Вдоль стенки – бар. Четыре ломберных стола с обитыми зеленым сукном столешницами. Напротив бара, на возвышении – несколько отделенных перегородками столиков. Там можно выпить пива или сыграть в какую-то малозначащую игру, один на один. По стенам – всем уже надоевшие Лас-Вегас-автоматы. Однорукие бандиты.

Девяносто процентов – мужчины. Тедди почувствовал атмосферу еще в первый визит. Помешанные на игре свенссоны, профессиональные уголовники, азиаты. Бармен, помимо основных обязанностей, еще и букмекер: принимает ставки. Бега, футбольные матчи, боксерские поединки – все что угодно. Игорные столы заняты: сосредоточенные, молчаливые игроки, перед каждым несколько лежащих вверх рубашкой карт. Редко-редко кто-то приподнимет уголок: должно быть, хочет убедиться, нет ли у него провалов в памяти.

Тедди вспомнил карточные баталии в тюрьме.

«Стар Геймерс», очевидно, делал все, чтобы сохранить своих постоянных клиентов. Чтобы они играли долго и крупно. Кое у кого, судя по всему, был кредит в баре. Пиво, «Ред Булл»… похоже, даже травка – игрокам нелегко выдержать покерный марафон. Бесплатные зубные щетки, смоченные холодной водой полотенца на голову. Между игорными столами скользила легко одетая девушка и массировала игрокам затекшие шеи. Сто крон. За пятьсот можно пройти с массажисткой в отдельный кабинет.

Тедди вспомнил Николу. Ребята повисли на хвосте у парня в куртке. Тот выскочил из гаража, огляделся, спустился по эскалатору в метро, доехал до Фридхемсплана. Они засекли дом, куда он пошел. Для Тедди хватило. Он проверил адрес. На третьем этаже располагалась частная охранная фирма «Сведиш Премиум Секьюрити». Примерно такая же контора, как «Редвуд», где работал Янне.

Тедди попытался выяснить, что за люди, какие у них договоры, но это оказалось не просто: такие фирмы не особенно охотно хвастаются своими достижениями. Луке и тут обещал помочь.

– Найду, найду, будь уверен, плутишка… Даю слово – найду.

Вот и все новости. Правда, он успел поговорить с бывшим шефом Матса, Никласом.

– Жаль его, – сказал Никлас. – Блестящий работник. В последнее время очень много болел, чувствовал себя плохо. Депрессия, как я теперь понимаю. Все мы крепки задним умом.

Тедди ждал в баре. Сказал, что хочет поговорить с хозяином, и объяснил, по какому вопросу.

Прошло несколько часов. Все тело чесалось. Вокруг сидели игроки, уставившись в свои карты.

Думал о Саре. Вспомнил, как стоял в темноте у ее подъезда. Год прошел. Ребенок на руках, мужчина в доме. Она нервничала и хотела поскорее прервать разговор. Можно понять.

Рядом с ним на табуретку присел толстяк в темных очках. Неожиданно вложил что-то ему в руку и, не открывая рта, прошептал:

– Позвони, как сможешь.

Тедди разжал ладонь. Бумажка с номером телефона.

На следующий день он проснулся в пять утра. Ничего необычного – привык вставать в это время. Прошелся по старым кварталам Сольны. Мусорщики прибирали мостовые и тротуары.

Царство ворон и бомжей. Еще около часа – потом появятся люди.

Сара отвезла сына в ясли довольно рано. Малышу уже, наверное, полтора года. Тедди ощущал себя сталкером: ждал у ее дома. Потом шел за коляской метров четыреста. Замер – она открыла калитку и исчезла в зеленом деревянном доме.

И что особенного? Следить за кем-то – его хлеб насущный. Во всяком случае, последний год. Пора бы привыкнуть. Он был совершенно уверен, что именно сегодня никто не следит за ним. Несколько раз менял направления в метро, останавливался, выбирал редкие пустые переходы, останавливался, нырял в пожарные выходы.

Годы нисколько не отразились на ее внешности. Сразу понял, не успела она выйти из дома: совершенно не отразились. Такое же светлое лицо, сияющие глаза… он представил, как она возится в кухне с ребенком на руках, и на губах та же ласковая улыбка, которую он видел три… нет, уже четыре года назад в тюремной комнате для посещений. Последний раз, когда Тедди видел ее вблизи.

Она работала надзирательницей, он «работал» заключенным. Она влюбилась в него, а он просто с ума сошел. Отношения, вначале робкие, достигли такой силы, что она решила уволиться с работы. «Я не могу выполнять свои обязанности, у меня роман с заключенным», – прямо объяснила Сара начальству.

Тедди ее понимал, но от боли никуда не скроешься. Он понимал ее решение умом, но не сердцем.

Но они продолжали встречаться. Она посещала его регулярно, они каждый день говорили по телефону, писали друг другу длинные письма – планировали будущее…

Сара даже занялась его делом – начала докапываться, что именно стояло за похищением, искать концы – пока, наконец, все не оборвалось так же внезапно, как и началось.

После освобождения он искал ее, пытался дозвониться, но она была непреклонна: мы не должны видеться. Никогда больше.

Тедди подошел к ней – к единственной женщине в его жизни, которую он по-настоящему любил.

– Привет, Сара.

Джинсы, черная кожаная куртка. Вдруг сообразил: он даже не знает, работает ли она по-прежнему надзирательницей в какой-нибудь тюрьме.

– Тедди? А ты что здесь делаешь?

Они так и стояли друг напротив друга. Никаких объятий, рукопожатий, жестов – застыли, как соляные столбы.

– Мне надо с тобой поговорить.

– Ты меня выслеживал?

– Нет-нет… то есть да, конечно. Я тебя поджидал.

Сара отступила на несколько шагов. Прислонилась к низкому заборчику яслей.

– Пожалуйста, я тебя очень прошу… мне надо с тобой поговорить, – повторил он.

Она понемногу успокоилась. Приподнятые в защитном движении плечи опустились.

– Приятно видеть, что ты в порядке.

– В большем порядке, чем когда бы то ни было. Я работаю, у меня квартира… жизнь продолжается. А ты как?

– Прекрасно. Я теперь работаю в университете. Занимаюсь наукой, так сказать.

– По-прежнему криминология?

– Вот именно, – она даже улыбнулась.

– Звучит интересно. Наверное, тебе подходит…

Как много он хотел бы ей сказать… но нет. Дело есть дело.

– Тут одна штука… думаю, ты не очень расположена обсуждать со мной подобные истории, но спросить я все-таки должен.

Сара оглянулась. Детишки в легких оранжевых жилетиках высыпали наружу под присмотром хлопотливых фрекен.

– Спросить что?

– Сын Матса Эмануэльссона арестован по подозрению в убийстве.

– Что? Того самого… которого ты похитил?

– Да… и он попросил меня ему помочь.

– О, черт… значит, эта история опять закрутилась.

– Закрутилась, – кивнул Тедди. – И как-то она связана с той, старой… только я пока не пойму как. Я знаю, ты… в те еще времена… пыталась разобраться, почему я сделал то, что сделал. Девять лет назад. И тебе не надо ничего говорить, я и так знаю. Знаю: кто-то на тебя наехал и заставил не только бросить это дело, но и порвать все связи со мной. Так ведь?

Лицо Сары неуловимо изменилось. И Тедди не надо было объяснять, что с ней произошло.

Страх. В глазах ее он ясно прочитал страх.

– Ты же сам все сказал. И раз ты это понимаешь, значит, понимаешь, почему я не могу с тобой говорить. Я уже не одна, у меня есть сын. И есть мужчина.

– Конечно, понимаю. И вовсе не хочу на тебя давить.

Сара пригладила волосы. Рука так и осталась на лбу.

– Не знаю, Тедди… Просто не знаю.

– Решать тебе.

– Я подумаю.

– Подумай, – он вручил ей приготовленный клочок бумаги со своим номером.

Они пошли вдоль забора. Детский гомон постепенно утих.

– Твой сын… сколько ему?

– Год и семь.

– А имя?

Сара замедлила шаг.

– Его зовут Эдвард.

– Красивое имя.

Они отошли довольно далеко. Детские голоса уже не слышны.

– Да… но я называю его Тедди.

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 15 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Эльвшё-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 3 (часть 2)

Запись беседы (продолжение)

М: Жизнь пошла как обычно. Бенни ходил в школу, Лиллан в садик. Осень 2005 года. По утрам, как всегда, сплошной стресс: гимнастические принадлежности, балетки… Если у вас есть дети, вы понимаете, о чем я.

ЙС: Нет, детей у меня нет. К сожалению.

М: Неважно. Беличье колесо. Пазл человеческого существования… из чего он только не складывается. Конторская жизнь. Иногда я садился на велосипед и уезжал на ланч куда-нибудь подальше. В «Клару», например.

Все бухгалтерские книги предприятий, которые мы обслуживали, лежали в папках на полках. Но истинная бухгалтерия, разумеется, была в компьютерах, зашитых двух– или трехступенчатым кодом. С первой ступени даже «Виндоус» не откроешь.

Короче говоря, мы обеспечивали фирмам контакты с банками. Контакты, конечно, своеобразные… Надо было сделать так, чтобы не возникало вопросов по поводу крупных наличных вкладов и изъятий, аренды двадцатипятиметровых яхт на Мальте, «Хаммеров» в Стокгольме… я даже не говорю о странных обедах в «Заранде» в Пальме – семь тысяч евро за столик.

Мы переводили деньги на счет в Эстонии, а оттуда те же деньги шли в обменные конторы в Стокгольме. Иногда в банки Люксембурга, Дубая, Гонконга, островов Чаннел у побережья Калифорнии. Это еще до того, как Европейский Союз заставил все эти веселые банки приподнять завесу над своими махинациями.

Все шло по моей схеме. Выставлялись фактуры крупным строительным компаниям… эти фактуры идут у них тысячами, чтобы их проверить, надо нанимать целый штат ревизоров, так что иной раз оплатить странную фактуру – дешевле обойдется. То же самое с ресторанами. Мы приглядывали за черным налом и «белыми» декларациями. Я организовывал доверенности разным смурфам[46] и открывал на их имя счета. Сочинял протоколы собраний акционеров и управленцев. Максим щедро снабжал меня именами смурфов, готовых за бутылку поставить свою подпись на чем угодно. И подтвердить ее подлинность. Регистрировали их официально, в Промышленной палате. Таким образом, через несколько недель мое имя не числилось ни в одной деловой бумаге.

Займы, лизинги… Помню, вел переговоры с хозяином огромной виллы в Пальме – не сдаст ли он ее одной из компаний? В общем, все катилось, как хорошо смазанный подшипник.

Но это не все. Я крепко запомнил доморощенный афоризм Себбе: «В этом мире всегда желательно иметь крючок на приятеля».

Именно по этому принципу они меня и подловили, я был у них на крючке. А почему бы и мне не найти подходящий крючок?

И я начал потихоньку собирать на них материалы. Тайно купил компьютер – думал: вот оно, мое страхование жизни. Копировал, складывал в каталоги все, что могло представлять хоть какую-то ценность. Имена клиентов, номера банковских счетов, теневые предприятия, хитрые транзакции, ссылки на нашу криптографическую бухгалтерию. Помню, я тогда решил, что крючочков много не бывает. Чем больше, тем лучше.

ЙС: И где вы держали этот взрывоопасный компьютер?

М: Этот компьютер был моей единственной гарантией, как вы понимаете. Но он же причинил мне куда более серьезные неприятности.

ЙС: Очень бы хотелось на него посмотреть.

М: Рад бы показать… но его у меня уже нет. Подождите, доберусь и до него.

Через несколько месяцев позвонил Себбе – предложил увидеться в «Кларе». «Не по делам, – добавил он. – Просто развлечемся немного».

Я сказал Сесилии, что приду поздно.

– Работа, как всегда?

– Нет, на этот раз не работа. Встреча с моими старыми приятелями по покеру.

Сесилия нахмурилась.

– Я и не знала, что вы встречаетесь не только за столиком.

Повернулась и начала натирать мойку.

– Беньямину надо на футбольную тренировку после школы. Можешь собрать его бутсы и одежду?

Я, ни слова не говоря, начал складывать сумку. И тут пискнул мой мобильник – он лежал на кухонном столе. Сесилия взяла его, протянула мне и автоматически нажала на кнопку.

По кухне словно пронесся ледяной ветер. Она уставилась на меня.

– Что это значит?

Я посмотрел на дисплей. Эсэмэска.

Увидимся вечером? Чмок-чмок. Микаэла.

ЙС: Замечательно… (Смех.)

М: Мне было не до смеха. Сесилия не отдавала телефон, молча смотрела на меня. Что ей сказать? Может, признаться во всем? Сказать, в какую передрягу я угодил? Что вынужден работать на главарей стокгольмской мафии? Что занимаюсь отмыванием неизвестно откуда взявшихся, более чем сомнительных денег… Сесилия никогда бы не поверила… к тому же незачем грузить ее моими проблемами. Надо решать их самому. И ее не втягивать.

Я взял телефон и спокойно сказал:

– Микаэла – крупье в клубе. Ребята пригласили и ее тоже.

Сесилия удивленно подняла брови:

– Я думала, только мужики этим занимаются.

– Не только… ты же сама за равные права женщин, – неуклюже пошутил я, моля бога, чтобы она прекратила расспросы.

…Я бывал в «Кларе» едва ли не ежедневно. В их конторе в задней комнате. Днем, иногда вечером, но всегда в будни. А в тот день была суббота, дело шло к полуночи. Странно было встретиться с Микаэлой. Мы никогда не виделись в такой обстановке, но я был спокоен – ей я никогда и ничем не навредил.

У ресторана, как всегда, толпилась очередь. Кто-то рвался вперед, его оттаскивали, то и дело возникали мелкие потасовки. Крик, шум, вахтеры с улитками в ушах. Я заметил, что охранники никогда и никому не смотрят в глаза.

Это был совершенно чуждый мне мир. Я даже сомневался, впустят ли меня и как это будет выглядеть. Не начистят ли часом физиономию.

Кто-то положил мне руку на плечо. Я оглянулся – Максим. Он подмигнул, взял меня за руку и начал протискиваться через толпу, как ледокол. Или как Моисей из Ветхого Завета, перед которым послушно расступились воды Красного моря. Я следовал в кильватере.

Швейцары в темных костюмах и лаковых перчатках стояли в углу и окидывали подозрительным взглядом каждого нового посетителя. Девушки с украшенными монограммами знаменитых фирм сумочками проходили мимо кассы, ставя ноги по линии, одну перед другой, как на показах мод. «Кэтуок»… они, похоже, даже не замечали окружающих.

Лестницы, тесные коридоры. Опять охранники. Опять лестницы. С красной дорожкой.

Хрустальные люстры, серебряные ведерки с шампанским… куда я попал? Мне казалось, что я знаю это заведение, но тут был впервые.

Девушка танцует на стуле. Музыка… негромкая, но слышно каждую ноту, каждый щипок контрабаса, каждое прикосновение к маракасам… вкрадчивая и волнующая. Стереооборудование, должно быть, стоит немереных денег. Как новый «Порше», а то и дороже.

И наконец: ВИП-комната, куда, судя по всему, допущены не все ВИПы, а только избранные. ВИПы из ВИПов. Стены обиты темно-бордовым возрожденческим бархатом, люстры… как огромные пауки, повисшие над головой в паутине перекрещивающихся лучей.

Здесь спокойнее, заняты только два-три столика, люди сидят и неторопливо поглощают маленькие порции чего-то изысканного. Я не только не знал, на каком мы этаже. Я даже понятия не имел, что этот этаж вообще существует в природе.

Из-за столика поднялся Себбе и пошел к нам навстречу. Черная водолазка, темный костюм. Впервые в жизни я видел его по-настоящему элегантным.

– Др-руг мой! – с патетическим нажимом воскликнул он, раскрывая объятия.

Я сел на предупредительно отодвинутый стул. Кроме Себбе, четыре человека за столом.

– А где Микаэла? – спросил я.

– Микаэла? – ухмыльнулся Себбе. – Ну нет… у нас сегодня мальчишник. Boys night.

Честно признаться, не могу сегодня вспомнить всех за столом, но один из них был знаком – кажется, какой-то ресторатор из Сёдертелье, «Стейкхауз Бар», если не изменяет память.

ЙС: А что вы еще о нем знаете?

М: Почти ничего. Темноволосый. Сириец. А остальные трое типа Максима – здоровенные, тупоносые, коротко стриженные.

Шел час за часом. Я в основном молчал. Помню, встал и подошел к столу для блэкджека. Не могу сказать, что люблю эту игру, но уж, во всяком случае, лучше, чем рулетка. Я… как, впрочем, и другие поклонники покера, предпочитаю игры, где требуются знания, умения и психология. Рулетка – тупой азарт.

Остальные смеялись, поднимали тосты, время от времени выходили в общий зал, с кем-то обнимались, хлопали по плечу, о чем-то разговаривали. Появились девушки – прямо с порога садились на колени и просили шампанского. Музыка стала погромче.

Ресторатор из Сёдертелье наклонился ко мне.

– Хочешь?

На ладони у него лежала белая таблетка.

– От похмелья, что ли?

Он ухмыльнулся.

– Ну нет, эта штука получше. И хранить удобно. От посторонних глаз…

Растер таблетку пальцами – получился мелкий белый порошок – и вышел.

Постепенно я опьянел. Что, собственно, происходит? Тут весело, приятно, и компания подобралась неплохая. Приятели у Себбе вполне приличные люди. Один долго расспрашивал про сына, про его футбольные успехи, другой интересовался профессией жены, третий, не переставая, восхищался итальянскими пенальти в финале с французами. Обсуждали карикатуры на Мохаммеда – тогда это была самая горячая тема. Тут мнения разделились. Ресторатор из Сёдертелье заявил, что это глупая и пошлая провокация, другие возражали: дескать, мусульмане сами напрашиваются на щелчок по носу. Поглядите, что они вытворяют в Европе.

В какой-то момент, уже после полуночи, я почувствовал – настроение изменилось. Все отвлеклись от разговоров. Стул рядом со мной пустовал, и вдруг рядом с ним появился человек и положил руки на спинку. Низкорослый, косо зачесанные волосы, белоснежная рубашка навыпуск, голубые джинсы. На руке – гигантские золотые часы, я таких никогда и не видел.

Я узнал его по фотографии – его портрет висел в задней комнате в «Кларе».

ЙС: Кто это был?

М: А вы не понимаете?

ЙС: Нет.

М: Это же их главный! Они называют его Кум.

ЙС: Вот оно что…

М: Они подходили один за другим. Кум протянул руку. Между большим и указательным пальцами я заметил татуировку… впрочем, я и раньше видел похожие. Небольшой крест, а в его просветах четыре буквы на кириллице: СССР. А вот чего я никогда не видел… только представьте: взрослые люди подходили по очереди и целовали ему руку.

Кум сел рядом со мной. Спрашивал, как мне понравилась их берлога, оценил ли я кухню, приветлив ли персонал. Заботлив ли Себбе – так и спросил: заботлив ли Себбе… Потом оставил меня в покое и заговорил о других делах. Какой идиотизм, сказал он. Какой идиотизм! Шведский парень продал свое изобретение, «Скайп», за два миллиарда евро. И какая мерзость – эти взрывы в лондонском метро.

– И чему нас это учит? – вдруг спросил Кум, обвел взглядом присутствующих и опять уставился на меня.

– Чему? – спросил я, чувствуя себя полным идиотом.

– Это учит нас придерживаться своих принципов. Я не езжу в метро с 1991 года. И то, что произошло в Англии, подтверждает, что я прав.

Я так и не понял, шутит он или говорит всерьез.

– Надо ездить только в своей машине или в машинах людей, которым ты доверяешь. Это мое правило.

– Значит, вы не ездите на такси?

Кум поднял бокал так, будто хотел со мной чокнуться. В бокале вода без газа.

– Никогда. Я должен знать, кто сидит за рулем. Согласен? – спросил он и тут же добавил: – Привет от Микаэлы. Она тобой довольна. Все работает как часы.

Себбе наклонился и прошептал ему что-то на ухо. Кум, ни слова не говоря, встал и двинулся к выходу. Себбе пошел его проводить.

20

Эмили и Тедди сидели в такси по дороге на Эстермальм. Сверхэлегантный адрес: Нарвавеген, 4.

Тедди набрал номер, который ему передал незнакомец в баре игрового клуба «Стар Геймерс».

– Я получил записку с вашим…

– Знаю, наконец-то. Мы, я и мой товарищ, хотели бы с вами встретиться. Я слышал ваши расспросы. Мы были знакомы с Матсом по клубу. Приходите домой к моему другу, поговорим.

– Что-нибудь удалось узнать? – спросила Эмили, когда они садились в машину.

– Пока нет, – Тедди на всякий случай говорил тихо, чтобы водитель не слышал. – Но я все время размышляю, что за этим кроется. Нет сомнений. Кто-то – может, и не один – стоял за кулисами, когда я скрутил Матса. И все, что их интересовало, – содержимое его компьютера. Я уже не на все сто уверен, что Матс входил в какую-то сеть, но те, кто дергал за нитки, хотели только одного: чтобы не было утечки информации. Вот в этом я уверен на все сто. И хотя прошло девять лет, можешь не сомневаться: то, что происходит с Беньямином, тоже связано с этой историей. Иначе он бы не просил меня о помощи.

– И что это значит?

– Беньямин просил меня понять. Что понять? Я поначалу решил, что он просит понять, почему он пошел на убийство. Только потом сообразил: да нет! Он хочет, чтобы я понял связь между убийством в Вермдё и тем, что случилось с его отцом. И не надо выяснять, кто за этим стоит. Сеть или не сеть, или просто какие-то люди, те, кто заказал Матса. Ясно одно: надо выяснить, с кем общался Матс в последние годы. Проследить его жизнь в последние годы перед гибелью. Без этого мы никуда не сдвинемся.

– Ну да… это и я понимаю.

– Но знаешь, эта история еще не похоронена. Иначе за мной не было бы слежки.

Тедди шепотом рассказал про парня в куртке, работающего на организацию под названием «Сведиш Премиум Секьюрити».

Эмили стало очень не по себе.

Квартира по названному адресу оказалась вовсе не квартирой. Это был целый этаж. Грубый подсчет: самое малое триста пятьдесят квадратных метров. Высота потолка – четыре с лишним метра.

В холле их встретила молодая женщина, ровесница или чуть постарше Эмили. Длинные черные волосы с начесом, свободные шелковые брюки, ручной вязки свитер верблюжьей шерсти, черные балетки с монограммой «Шанель» – лучший Стюреплан-прикид в домашнем исполнении.

– Твои гости пришли! – крикнула она куда-то в глубь квартиры.

Появился пожилой человек – должно быть, ее отец. Одет он был очень странно: некая помесь короткого банного халата и смокинга, винно-красного цвета, с простроченными лацканами и сутажной оторочкой. Шея закутана в дымчато-голубой шелковый шарфик с еле заметным абстрактным узором. Эмили не сразу вспомнила, как называется такая штука. Курительный халат. Удивительно, что вообще вспомнила, – когда-то давно видела картинку. Есть и еще одно название… кажется, «венгерка».

Хозяин пожал им руки, представился – Буссе – и повел в комнаты. Странный тип.

Они прошли биллиардную, библиотеку и еще одну комнату, которую уместнее всего было бы назвать салоном. Повсюду висели картины с тщательно подобранным освещением. Коллекция впечатляющая – Магнусу Хасселу в «Лейонс» такая и не снилась. Эмили была почти уверена, что большое полотно в холле – Миро, а здесь висел, несомненно, подлинник Ротко. Стены выкрашены в глухие цвета серо-зеленого тона. На полу – настоящие персидские ковры. Эмили никогда не приходилось бывать в таких шикарных домах.

И наконец: помещение, идеально соответствующее «курительному халату» хозяина.

– Присаживайтесь… – сказал Буссе. – Я называю это мужской комнатой. Среди вас есть поклонники Фиделя Кастро?

Ни Тедди, ни тем более Эмили сигар не курили. В дубовые книжные полки были вмонтированы два похожих на маленькие холодильники шкафа. Для холодильников – маленькие, для хьюмидоров[47] – огромные.

Кроме хозяина, в комнате был еще один человек. Он расположился в кресле. Когда они вошли, положил сигару на хрустальную пепельницу и протянул руку – сначала Эмили, потом Тедди. Вялое, рассеянное рукопожатие.

– Меня зовут Богуслав, – представился он. – Можно Богган. Это я просил Тедди позвонить.

Тедди кивнул.

– Что да, то да. Именно вы. И я не буду разводить турусы на колесах. Вы знали Матса Эмануэльссона?

– Погодите, погодите, – хозяин предупредительно поднял руки. – Я даже не успел предложить вам выпить. Что вы хотите? Грог, виски, лонг дринк? Айлин может смешать вам коктейль. С соломинкой. Она вообще чемпионка по части всего, что можно сосать, если позволите пошутить.

Эмили с трудом подавила желание повернуться и уйти. И как реагировать? Не обращать внимания? Засмеяться? И кто она, эта женщина? Неужели он отпустил эту сальность в адрес собственной дочери? Или она его любовница? Или сожительница? Разница в возрасте – не меньше тридцати. И мелькнула мысль – проверяет. Наверняка ему хотелось увидеть, как она среагирует.

– Тут, значит, вот какое дело, – сказал Буссе после паузы. – Мы оба дружили с Матсом. Замечательный парень, фантастическое понимание теории вероятности… чересчур азартный, не без того, но… – Он тряхнул головой и засмеялся. – А разве мы не все такие? Более или менее. А почему вы спрашиваете?

Тедди покосился на Эмили. У нее – обет молчания. А он никаких обетов не давал.

И Эмили со своей стороны решила: любой обет имеет разумные границы. Она вкратце объяснила, в чем дело.

– Сын Матса арестован по подозрению в убийстве. Я не имею права рассказывать как, что и почему, но мне необходимо узнать о Матсе как можно больше.

Буссе отхлебнул из высокого стакана. «Кровавая Мэри». Он сам приготовил напиток и минут пять объяснял, почему все ингредиенты должны быть сильно и одинаково охлажденными.

– О, черт, как неприятно… Я встречался с сынишкой Матса… наверное, лет десять назад. Очаровательный мальчонка. А что случилось?

– Очень сожалею… я уже сказала: не могу вдаваться в детали. Но мы хотим как можно больше узнать об отце.

– Матс – замечательный парень, – неожиданно вступил в разговор Богган. – Иногда ему перло так, что волосы дыбом. Помню, как-то за вечер замел пятнадцать тысяч евриков. Но бывало, и пролетал по-крупному. Где мы только не тусовались тогда… «Топстар», «Уксен», «Сумпан», само собой. Один раз даже поехали в Вегас – Матти решил поохотиться на крупную рыбу. Вы понимаете, крупная рыба – это те, кто мало что соображает в игре, но неплохо соображает в бабле, карманы чуть не лопаются. Мечта настоящего игрока – идиот, который не понимает, когда нельзя останавливаться. Великолепный игрок, Матти… и у него даже был какой-то спонсор. Думаю, неплохо на нем зарабатывал. А потом дикая история с похищением. После этого он был сам не свой.

– Спонсор? – Эмили слегка подалась вперед, но тут же расслабилась и улыбнулась.

«Будто стойку сделала», – мысленно одобрил Тедди.

Богган выпил большой глоток мартини… Этим господам не откажешь в некоей порочной элегантности. Наверняка игроки, наверняка гребут деньги где-то в серой зоне. Изрядно потертые, но все равно – энергия и юмор заразительны.

– Спонсор… у нас же не как у тех, в Лас-Вегасе. Средства ограничены. И если ты не богатый наследник, как Буссе, к примеру, тебе нужен спонсор. Игра крупная, и почти все клубы требуют обеспечения наличкой. Надеюсь, вы понимаете… но Матс никогда и никому не называл его имени. Спонсора, я имею в виду.

И Буссе тоже не знал.

– Мы его никогда не видели. Он, спонсор то есть, никогда в клубах не появлялся, да и Матс не хотел, чтобы мы с ним знакомились. Может, боялся – отобьем.

– Но парень не из простых, – вставил Богган. – Помню, через несколько лет… началась заваруха, настоящие побоища. Тогда все поняли…

Буссе уже изготовился перехватить рассказ. Эти пожилые люди напомнили Эмили двух девчонок из ее класса. Они были неразлучны, как указательный палец со средним, разговаривали одинаково, жестикулировали одинаково, балдели от одной и той же музыки. Даже одевались почти одинаково. Вели себя, как близнецы, хотя были совершенно не похожи.

Но Богган поднял руку и не дал Буссе развить его мысль.

– Поэтому мы и хотели с вами поговорить. Мы думаем, с этим спонсором все не так чисто… И Матс, возможно, имел с ним еще какие-то дела, кроме покера. Не только играл на его деньги.

– Какие дела?

– Откуда нам знать? Но после похищения Матс имел с ним дела. И дело даже не в покере, потому что он почти перестал играть. Дело не в финансировании игры…

Тут долго терпевший Буссе поднял руку.

– И этот… спонсор…. Я видел его один раз. Не знаю имени, помню только, что у него была татуировка в виде тигра на руке. – Он посмотрел на Тедди и тихо добавил:

– Похож на вас…

Эмили работала по шестнадцать-семнадцать часов в день. Почти не спала. Ее трясло от постоянного стресса. Снотворные не помогали. От усталости иногда начинало двоиться в глазах. Только бы не ошибиться. Тщательность в работе – еще более важное достоинство, чем образование и юридическое чутье. Это двоение, эта дрожь – предупредительные сигналы, надо было бы к ним прислушаться. Но у нее не было времени.

Надо срочно что-то предпринять.

После визита к Буссе она решила прогуляться по городу. Не для шопинга, не затем, чтобы выпить хороший эспрессо и прийти в себя. Ей нужен помощник.

В таком состоянии она бессильна.

Выбора нет.

Врачебный прием на Норрландсгатан. Она бывала здесь и раньше. В прошлом году заболела тяжелой ангиной, и срочно требовались антибиотики. Собственно, медицинская страховка, которую оплачивала адвокатура, предусматривала лечение в «Софиахеммете»[48], но туда было намного дальше.

Третий этаж. Прием вел только один врач, насколько ей было известно. Именно его она и хотела повидать. Доктор Гуннарссон. После предыдущего визита она пробила его в Сети, проверила кое-что. Должно сработать.

Ей не пришлось долго ждать. Слава богу – не надо листать старые дамские журналы и отворачиваться от подозрительно глазеющих на тебя аквариумных рыбок.

Гуннарссон проверил давление, уставился на экран компьютера и начал щелкать по клавиатуре.

– У меня чудовищный стресс, – прервала его Эмили. – Слишком много работы. Я не сплю. Шея и плечи как в гипсе, не могу сосредоточиться.

Гуннарссон перестал щелкать и внимательно на нее посмотрел. Начал спрашивать: было ли такое раньше, воспринимаются ли какие-то переживания более остро или, наоборот, более тупо и безразлично…

На все вопросы она отвечала «да».

– Думаю, вам надо начать с оздоровительных мероприятий. Прибавьте нагрузку на тренировках, ешьте нормально, избегайте фастфуда. Попробуйте какой-то из методов релаксации – йога, медитация…

У Эмили просто-напросто не было времени на долгие разговоры, поэтому она сказала то, что ему нужно было услышать.

– Я все это пробовала доктор. Безрезультатно.

И пододвинула конверт.

Доктор заглянул. Там лежали три тысячи крон в розовых пятисоткроновых бумажках.

Ногти безукоризненные, только что от маникюрши.

Голос его внезапно сделался монотонным.

– Я понимаю… придется начать медикаментозную терапию.

Стесолид, 5 миллиграммов.

Эмили встала.

– Будьте только осторожны. Ни в коем случае не превышайте дозу. Препарат вызывает привыкание, иногда к тому же может дать сильное головокружение… В худшем случае – деперсонализация. Но это очень редкое осложнение.

– Что это такое – деперсонализация?

Он слегка наклонился над столом.

– Нелегко описать… Чувство потери реальности, неуверенность в собственной личности… человек начинает сомневаться, существует ли он на самом деле…

Аптека совсем близко. Эмили встала в очередь. Ей действительно нужна немедленная помощь: руки трясутся, небо и губы сухие, как DD-рапорт[49]. В глазах уже не двоится, а троится.

Аптеки после приватизации – особый разговор. Они больше озабочены продажей кремов, лосьонов и бальзамов для волос.

Подошла ее очередь. Рецепт, конечно, уже в аптечном компьютере. Она могла бы зайти в любую аптеку¸ но эта поближе. Эмили протянула водительские права. Фармацевт сканировал персональный номер и исчез под прилавком.

– Смотри-ка! Кого я вижу! Привет!

Эмили резко обернулась.

Нет. НЕТ!

Магнус Хассел.

Краем глаза она увидела, как фармацевт достал картонную коробочку.

– Привет, привет…

Она просто-напросто не знала, что сказать и как выкрутиться.

– Покупаете зубную пасту? – задала она первый попавшийся вопрос.

– А что, у меня пахнет изо рта? – он улыбнулся.

Срочно уйти отсюда. Исчезнуть. Раствориться. Бежать. Но это было бы еще более странно. К тому же она должна заплатить.

– Нет, конечно. Я просто подумала – они теперь главным образом этим и торгуют. Зубная паста и шампуни.

Эмили протянула обе руки, чтобы Магнус не успел прочитать надпись на упаковке.

Аптекарь улыбнулся.

– Вы заплатите карточкой?

Эмили опустила руку с коробкой – может, пронесет. Лишь бы не заметил, что на ней написано.

Хорошо… но как достать карточку, если в одной руке коробка, а в другой – сумочка?

– Нет, не пасту… таблетки от аллергии. Пыльца начинается.

Эмили изловчилась сделать все одним движением: бросила упаковку в сумку и, не вынимая руки, достала карточку.

Через две минуты вышла на улицу.

«Это уже перебор», – подумала она. Открыла упаковку и проглотила таблетку. Хорошо бы подействовала немедленно.

21

Pirate Bay, swefilmer.se, megadownloader.com

У Линды нет подписки ни на «Нетфликс», ни даже на кабельные «Си-Мор» или «Виаплей».

С деньгами, должно быть, туго. А может, потому, что он сидел в Спиллерсбуде и не доставал ее своими просьбами.

Никола ненавидел пиратские сайты. Самодеятельность. Бедно, неумело – звук, изображение… всё. Но именно там можно посмотреть настоящие фильмы. «Мстители», «Хоббит»… да мало ли.

По нескольку раз. Дома. В постели перед телевизором, и микроволновка рядом – последние дни он питался порционными пиццами из магазина. Ничего не хотелось.

Мать все время ноет:

– Ты должен позвонить Георгу Самюэлю. Он хороший человек, он же взял тебя практикантом. И опять возьмет, я уверена.

Слишком поздно. Георг уже позвонил и сказал: так не пойдет.

– Прости приятель, но тебе лучше поискать работу в другом месте.

– Тогда я поговорю с ним, – сказала мать. – Может, передумает. Он вовсе не хочет тебя потерять.

Никола повернулся в постели.

– Мама… знаешь что?

– Что?

– Ты удивительный человек.

Она подняла голову – не разыгрывает ли?

– Ты никогда не сдаешься, когда дело касается меня. Правда?

Она засунула руку ему под челку и взъерошила волосы. Всегда так делала, еще когда он в садик ходил.

– Нико… Максумичи не сдаются. Разве ты не знал?

Двести пятьдесят тысяч крон. Он должен их достать. И разыскать налетчиков.

Деньги: ни малейшего шанса. Хотел переговорить с Тедди – но не успел. Тедди послал их следить за шпиком.

Найти налетчиков? Можно с жизнью распрощаться. Если уж они решились грабануть самого Исака, да еще в окружении его людей? Отморозки…

Надо взять себя в руки. Что делать?

Налетчики… один из них уронил свой «калле» на пол, когда Никола ткнул его пушкой в спину. Из этого и надо исходить: «калаш». АК-47 лежал у него в сундуке в погребе. Под грудой старых шмоток.

Одно только это… незаконное хранение оружия. Минимум десять месяцев, если пронюхают снюты.

Мелькнула мысль: отнести Габбе. Старик вполне может знать, кому принадлежит автомат.

Кэш: уже планируем. Они с Хамоном раздобыли у приятелей темные ветровки «Эверест» и шкары, черные, как ночь.

Балаклавы они просто увели в байкерском клубе «Микки» на окраине. Те называли их странно: «Шлемный капюшон». Как бы ни называли, цель одна: скрыть физиономию от этих сволочных камер наблюдения.

Идея пришла давно. «ИКА Квантум», «Виллис», «Лидль», все эти продуктовые левиафаны. Их теперь как грязи. На территории Стокгольма – сотни. Шведанки вдруг решили подражать американцам. Почти никто не закупается в центре – все ездят в отдаленные торговые центры. Скучные, но удобные парковки, покупательские тележки XL, орущие дети и полки с хлебом на полкилометра. Интересно, где свенссоны покупали жратву, когда этих гигантов не было? Наверное, сажали свои овощи. И теперь есть такие придурки… Заводят в гардеробах теплицы, светят какими-то лампами, обдувают вентиляторами, капают подкормку. Лохи.

Мысль пришла Николе первому, еще во время отсидки.

– Неплохо бы грабануть такой центр, – сказал он Хамону. – В воскресенье после закрытия бабло в кассах можно лопатами грести.

– Мимо, – ухмыльнулся Хамон. – Весь кэш забирают перед закрытием. Но ты прав. Бабки там есть, только не в обычных кассах.

Сколько можно сидеть на скамейке запасных, да еще в третьем, если не четвертом дивизионе! С ним должны считаться.

Если бы только не страх…

Надо себе приказать. Раз и навсегда. Big time.

Пошел к Хамону. Тот, как всегда, у телевизора с пультом в руках, лихорадочно жмет на кнопки. «ГТА-5»[50]. Повсюду пустые банки из-под «Ред Булл». Хамон начал отращивать бородку-эспаньолку. Выглядит, как Джек Спарроу из «Пиратов Карибского моря» или крутой рокер из Slayer.

Никола попытался подкрутить настроение на погромче.

– Мы входим, берем, что есть, и уходим. Что тут сложного?

Хамон уже поделился с ним планом. В кассах денег нет, но у таких супермаркетов полно других распродаж. Грили, древесный уголь и брикеты, посадочная земля, цветы, молодая картошка, клубника, сладкие коричные булки, хлеб – в общем, все, что можно вынести на улицу в такую погоду. Плюс лотерейные билеты, тото, газеты – это продается за специальным прилавком у входа в супермаркет.

Хамон нажал на кнопку «пауза».

– И главное, братишка, – сказал он. – Нам нужен инсайдер. Кто-то, кто расскажет нам, где именно замести кэш.

Несколько дней назад Паулина написала ему эсэмэску. Не до того, конечно, но он обрадовался.

Они встретились в «О’Лири»: там же, где и в первый раз. Она пришла одна – довольно смело с ее стороны. Ей семнадцать, а она идет на свидание с Сербским-Парнем-Говорящим-по-Ассирийски, по прозвищу Библик. Год чалился в тюряге. И кто знает, кем он был и что делал до того?

Он заказал пиво, она – стакан скумпы[51]. Говорили о чем угодно: о ее школе, о месяцах, проведенных им в Спиллерсбуде. И странно – о прочитанных книгах. Очень непривычное чувство. Он никогда и ни с кем не обсуждал книги, кроме Тедди и деда.

Паулина собрала волосы в узел на затылке: лицо открыто. Прямой нос, глаза, полные вопросов. Надо бы тащить ее домой и трахнуть, а потом позвонить кому-то из ребят и рассказать. Ясное дело – она меня хочет, как и все остальные.

Беда в том, что он не знал, как это сделать. Его словно прибили гвоздями к барной табуретке, а табуретку – к полу. Рука в кармане.

Надо было бы придвинуться поближе, положить руку на бедро, сказать что-то ласковое. Пофлиртовать, напеть, скажем, из Угглы: «Пойдем к тебе-е и-или ко-о мне?»

Нет, язык не поворачивается.

В половине первого они расстались. Каждый пошел к себе-е-е…

Трус и придурок.

Остальные поступали по-другому.

На следующий день позвонил одному из приятелей по Спиллерсбуде. Вспомнил: тот когда-то рассказывал о своем двоюродном брате. Кузен работал в одном из таких гигантских супермаркетов. Зовут Саман, кажется.

Бинго! Саман – упаковщик на складе в «ИКА Макси» в Бутчюрке. Уже семь лет. Солидный человек, которому достался съехавший с роликов двоюродный брат.

Но! Саман разводится с женой. Ему нужны бабки.

Никола не стал рассказывать, зачем ему понадобился Саман.

Они назначили встречу около пляжа в Слагсте. Скорее всего, Саман там и жил, в одной из этих бетонных коробок. Никола понятия не имел¸ с чего начать разговор, но знал твердо: должно склеиться. От этого так много зависит.

Он вышел из выпрошенной у матери машины и сочно хлопнул дверцей.

Направо – пляж. Через несколько недель придет настоящее летнее тепло, и здесь будет не протолкнуться.

Кузен прикрыл подбородок шарфом. Мало того. Шапочка надвинута на глаза, темные очки. Смешно – как какой-нибудь индийский гуру, но не настоящий, а шарлатан. Никола даже не мог с уверенностью сказать, Саман это или кто-то еще.

Почему-то заболел живот. Хорошо бы и Хамон был здесь. Черт его знает – а вдруг он из полиции? Или бандит какой-нибудь? Вроде бы нет, звоночек не прозвонил – но что он вообще знает о таких вещах?

Он заранее поднял руку – поприветствовал. На расстоянии. Парень сделал несколько шагов вперед.

Они остановились и смотрели друг на друга. Только сейчас Никола заметил, что на нем кожаные перчатки.

Ну, это уж чересчур.

Или нет? Может, и ему следовало закрыть лицо? Интересно, как вели бы себя на его месте друзья из Спиллерсбуды?

Привет – привет.

– Не то чтобы я тебе не верил, – сказал Никола насколько мог небрежно. – Но думаю, нам лучше прогуляться немного.

Если это снюты, зачем ему оставаться между деревьями? Место выбирал не он. Он не прячется. Свободный человек с благородными намерениями. К тому же пусть думает, что я тертый калач.

– Ноу проблем, – пожал плечами Саман. – Здесь, по-моему, нормально. Хочешь пройтись – пройдемся.

Они двинулись к воде.

– Я люблю твоего кузена, – сказал Никола. – Замечательный парень.

– Паршивая овца в семье. Нечего о нем говорить.

Первым делом надо установить, с кем он разговаривает, – Саман или не Саман.

– А ты навещал его там?

Они пошли по берегу. Башмаки неприятно увязали в песке.

– В Спиллерсбуде, ты имеешь в виду? Нет. Времени не было.

– А до того? В Хеггвике?

– В Хеггвике? Он никогда не сидел в Хеггвике. Я тебе вот что скажу: сердце у парня доброе. Заблудился, бывает. Но он из очень хорошей семьи. Отец у него – имам.

Больше можно было не спрашивать – товар настоящий. Саман.

– У меня к тебе есть предложение, – сказал Никола, – от которого тебе будет трудно отказаться.

– Какое?

– Десять процентов. Мы берем «Макси». Тебе – десять процентов.

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 17 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Фарста-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 4 (часть 1)

Запись беседы

ЙС: Ну и погода сегодня… Снег, снег, снег…

М: Да…

ЙС: Рождественские подарки уже куплены?

М: Мне сейчас не до того.

ЙС: Можно понять.

М: Не помню, на чем мы закончили.

ЙС: Неважно. Можете начинать с любого места. Самое главное, Матс, чтобы вы успокоились. Я полностью в вашем распоряжении. У меня нет других дел – я приехал слушать ваш рассказ.

М: Спасибо…

ЙС: Позвольте задать вопрос. Как обошлось с Сесилией? Неужели она никогда больше не спрашивала относительно той эсэмэски? Я хочу сказать… в общем, если я правильно понял, вы занимались вашей… назовем ее сверхурочной… работой в основном по вечерам?

М: Конечно же она много о чем спрашивала, но этой, как вы ее назвали, сверхурочной работой я занимался и в дневное время. Со временем все больше и больше. Осенью 2005 года я перешел в KPMG[52] на семьдесят процентов ставки – сослался на стресс. Меня осмотрел врач предприятия. Даже врать не пришлось особенно – плохой сон, боли в желудке… все это правда. Переутомление, предъязвенное состояние, сказал доктор. Я много лет, фактически всю взрослую жизнь, весил восемьдесят один килограмм, а в эту осень похудел на шесть кило.

Перешел на семьдесят процентов… но Сесилия все равно удивлялась, почему я должен так много работать. Я объяснял – такие шефы, капризные клиенты, стал чаще бывать в клубах, надо притормаживать…

Последнее – чистая правда: я опять начал играть. Но я уверен… или почти уверен: она подозревала, что я ей изменяю. Это было не так, но все остальное! Бесконечное вранье… меня прямо корежило от стыда.

Вы поймите: сначала я проиграл все, что мы имели, после этого мне пришлось делать вещи, которые я в нормальной жизни ни за что не стал бы делать. Я врал все время, и, думаю, усталость и скверное самочувствие именно оттуда. От вранья. Я не мог смотреть ей в глаза… взгляд то беспокойный, то подозрительный, иногда жалостливый. Ни о чем так не мечтал, как чтобы глаза ее стали как раньше. Веселые и ласковые.

ЙС: А как вам удавалось держаться на плаву, если в KPMG вы работали только на семьдесят процентов ставки?

М: Да тут… (невнятно)… я получал кое-какие деньги. В последний понедельник каждого месяца на столе у меня лежал конверт. Двадцать тысяч наличными. Это как раз компенсировало тридцать процентов недополученной зарплаты. К тому же… вы сами понимаете, налог с этой двадцатки я не платил.

Но работы все прибавлялось. В начале 2006 года я сказал Никласу, моему шефу, что хочу перейти не на семьдесят процентов, а на полставки.

В январе же я купил билеты на «Мамма Миа» в Лондоне. Тогда все только и говорили, что про этот мюзикл. А Сесилия вообще очень музыкальна, любит музыку и понимает. Она даже начала петь в церковном хоре. Это меня порадовало: у нее появились собственные, независимые интересы, и репетиции проходили по вечерам, когда меня не было дома.

Мы полетели на выходные в Лондон. В отеле нам сказали: для вас заказан номер люкс. Вид из окна потрясающий, и вообще – хорошее начало для уик-энда. Я так и не понял, кто заказал нам люкс. Правда, когда мы вернулись, Микаэла все спрашивала с загадочным видом: было ли у нас в номере джакузи? А терраса? Как мне понравился вид на Трафальгар-сквер?

У меня в клубе был приятель, Буссе. Он, помимо покера, играл на бирже и постоянно рассказывал про свои успехи.

– Там есть где поработать. Для тех, кто решается ставить, – точно есть. Сплошь и рядом выясняется, что ты умнее системы. Вот я купил акции небольшого предприятия, называется «СинтерКаст», по сорок девять спенн за акцию. Они делают какой-то специальный сплав для автомобильных моторов. Вложил двести тысяч. И что ты думаешь? Через две недели новость: «Форд Моторс» купил эту шарашку, и акции за два дня поднялись до сотни за штуку. Я заработал двести тысяч, не шевельнув пальцем. Даже колоду не стасовал.

Его приятель, Богуслав, поковырял в носу.

– Пальцем ты не шевельнул, ты шевельнул бабками. И для тебя это как пушинка в космосе. Ты на прошлой неделе просадил не меньше. За этим самым столом.

Буссе приподнял уголок карты.

– Ты ни бельмеса не понял, Богган. Здесь – да. Здесь американские горки. То вверх, то вниз. А на бирже – только вверх. Не всегда, но в далекой перспективе… – Он пожал плечами. – В далекой перспективе – всегда.

Эти слова запали мне в душу. Я же аналитик, я попытался понять.

Стал читать «Дагенс Индустри» и «Деловой мир». Подписался на рассылки аналитических фирм и фондов. Поговорил с Буссе, со Стигом Эрхардссоном в банке. Чат в Сети – много хвастовства, но иногда попадаются дельные мысли. Начал вникать в систему оценки предприятий, высчитывать коэффициенты. Открыл аккаунт у недорогого сетевого маклера – только чтобы изучить динамику курсов.

Что вам сказать? Я пришел к определенным умозаключениям.

Все, конечно, далеко не так просто, как сказал Буссе. Но знаете, что меня поразило? Сходство с покером. Математика и психология в предсказуемом рисунке. И если действовать разумно, на бирже можно заработать большие деньги.

Видите – во мне опять проснулся игрок.

Как раз в это время Швеция подписала так называемую Третью директиву о борьбе с отмыванием денег. Это соглашение, общее для всего Евросоюза, задумано как борьба с терроризмом, но ударило оно не столько по террористам, сколько по мне. Внезапно появилось требование: проверять идентификацию каждого клиента. Не только по нашим бумагам, не только виртуально, но, так сказать, вполне реально.

Раньше это было только банковское правило: «Знай своего клиента», теперь это требование предъявлялось ко всем. Ревизоры, адвокаты, обменные конторы – все вдруг захотели встречаться с клиентами глаза в глаза, послушать, чем они занимаются. Понять, почему какие-то операции совершаются с наличными. Черт знает что. В этой стране все с перебором. Мы же не «Аль-Каида», в конце концов.

Самое скверное, что предприятия с большим наличным оборотом – антиквариаты, автодилеры, химчистки, строители – попали под лупу финансовой полиции. Теперь они обязаны были докладывать обо всех платежах свыше пятнадцати тысяч евро.

Целыми вечерами, а то и ночами я размышлял и делал расчеты. Возможности, финансовые рычаги, обмен инвестициями. В конце концов решил разложить яйца по разным корзинам. Практически это означает вот что: завязал контакты с другими банками. Иначе продолжать было невозможно. Я звонил, писал мейлы, встречался с банковскими клерками… суета сует. В конце концов мы имели счета во всех крупных шведских банках – «СЭБ», «Нордеа», «Сведбанк», «Данске Банк»… не говоря уже о десятке, как я их называю, пластмассовых банков – «Икано», «Ресурс» и тому подобные конторы. Вы понимаете, о чем я говорю.

В то же время мне надо было заниматься и собственными проблемами. Если бы мне удалось отщипнуть от наших денежных потоков, я мог бы показать Себбе пальчик и переехать с семьей куда подальше.

В один прекрасный день мне позвонил адвокат.

– Я звоню из адвокатуры «Лейонс», – представился он. – Хочу спросить, нет ли у вас желания встретиться с одним из наших клиентов.

– Это вообще-то не моя обязанность. Счетами клиентов занимается Никлас, мой шеф.

– Нет-нет… наш клиент хочет встретиться именно с вами… по поводу других ваших занятий.

Адвокатура располагалась совсем недалеко от «Клары». Я раньше там никогда не был. Солидная фирма: все натуральное – дерево, гранит. Обстановка доверительности и компетентности.

Меня провели на самый верхний этаж в угловую комнату. Вид на Стокгольм – потрясающий.

За столом с чашкой кофе в руке сидел человек, которого я тогда не знал. Педер. И еще один.

Дорогой, пухлый галстук, круглые очки. Он встал мне навстречу, с приветливой улыбкой протянул руку и представился.

Назвал только имя – Педер.

Неестественно белые зубы. Моего возраста, если не постарше.

– Матс! Как приятно. Давно хочу с вами встретиться. Вы знакомы с моим адвокатом?

Адвокату почему-то было не по себе.

– Я свое дело сделал, представил вас друг другу.

Поднялся и вышел.

Педер дождался, пока за ним закроется дверь, и сложил ладони, как будто собрался аплодировать. На мизинце – большой золотой перстень.

– Матс, я представляю несколько персон, которым может понадобиться ваша помощь.

Я так и не понял, почему в этом кабинете сижу я, а не Себбе. За последние полгода я сделал очень много, но никогда не встречался с теми, кто пользовался нашими услугами. С клиентами. За контакты отвечал Себбе.

– Наши деньги находятся в разных местах, но их надо перевести в Швецию. Ничего сложного, казалось бы… но! Шведское государство, ЕС и еще одна большая страна на Западе, которой, как известно, управляют евреи, вставляют нам палки в колеса. Отравляют жизнь. Вы это и без меня знаете.

Я проглотил слюну. Если Себбе может… почему, собственно, не могу я?

Постарался, чтобы голос звучал спокойно:

– Скажите, что вам надо, и я посмотрю, что можно сделать.

Педер откинулся на стуле. Он был похож на Шона Пенна в «Пути Карлито»

– Как приятно… – опять сказал он.

Продолжение беседы в отдельной части.

22

Деян помешан на собаках. В буквальном смысле слова. Четыре месяца назад купил бультерьера и назвал его Молер, убийца. В честь шведского чемпиона по борьбе без правил.

– Эта псина требует в день больше времени, чем весь мой бизнес за неделю, – с гордостью сообщил Деян.

– А ты никогда не подумывал водить его в собачий садик? – спросил Тедди. – Они наверняка принимают кэш, это тебя устраивает. К тому же они могут его усыновить – а то он у тебя какой-то бледненький. Анемичный. Ты ведь даешь ему только натуральное мясо, да? Телячью вырезку?

Более белой собаки Тедди в своей жизни не видел, даже изнанка ушей белая. Но он тут же пожалел о своей шутке – Деян в отношении Молера шуток не понимал. На скулах заиграли желваки, в глазах появился знакомый Тедди блеск.

– Извини, – поспешил Тедди. – Сморозил глупость.

Они снова встретились в Флеминсберге, на этот раз в лесу за железнодорожной станцией. Тедди сказал – срочно.

Деян. Старый друг, еще с тех времен, до отсидки. Оруженосец, напарник – столько дел, что Тедди вряд ли смог бы сосчитать. Но сейчас главное вот что: Деян помогал ему в похищении Матса Эмануэльссона.

И, может, еще главней: Тедди так и не назвал его имени на суде.

Тедди просидел восемь месяцев в следственном изоляторе, восемь допросов только в полиции, не считая судебных. Ему предлагали снизить срок в обмен на показания – хотя это и запрещено в Швеции. Есть программы защиты свидетелей, но не преступников. Пожизненная рента, «пока ты сам не свалишься с катушек», как изящно сформулировал следователь. Помощь в образовании. Если нет – вся твоя семья пострадает, Николу в исправительный дом, сестра получит желтый билет.

Только назови подельников. Деяна и Ивана. И Кума.

Тедди молчал. Ни звуком, ни намеком. И молча принял срок – восемь лет.

Собственно, пожизненную ренту ему должен был выплачивать Деян. Или Кум.

Он молчал – пусть Деян выговорится. Молер уже прошел щенячьи курсы – прибегал на зов, аккуратно, не дергая, шел на поводке. Мало того – оказывается, есть специальный курс, называется клик-тренинг. Если щенок не слушается, ты щелкаешь специальной штучкой, и он делается как шелковый.

– Посмотри! Я щелкну, и он повернется на сто восемьдесят градусов, – Деян нажал кнопку на маленькой металлической коробочке.

Щенок внимательно посмотрел на него, склонил голову на бок и не шевельнулся. Пожал, так сказать, плечами.

– Ну да, голову он повернул, – согласился Тедди. – Но не на сто восемьдесят градусов.

За спиной прогрохотал пригородный поезд.

– Все будет, Тедди, все будет. Наклон головы влево – первый шаг большого пути. – Деян наклонился и почесал щенка за ухом. – Не так ли, малыш?

Тедди не верил своим ушам. На его памяти Деян ни с кем не обращался с такой нежностью. Разве что с собственным членом.

Вдалеке маячило большое здание библиотеки, а направо – ярко раскрашенные ряды многоэтажных жилых домов – наследство «миллионной программы»[53].

Здесь жили студенты-стоматологи, экономисты предприятий.

В суд, вон там, в стороне, приезжали адвокаты, прокуроры и судьи. Но не дальше. Не больше пяти минут от вокзала. Отработал – и, не оглядываясь, назад, на электричку.

Пора поговорить о деле.

– Деян… помнишь, несколько недель назад я спрашивал про Матса Эмануэльссона? Что тебе про него известно?

– Помню… и не считаю это подходящей темой для разговоров. Предлагаю забыть всю эту историю.

– Ну нет. Я не собираюсь ее забывать. Ты сказал, что он был завзятый игрок.

– Был.

– Но не сказал, что финансировал его игру один из наших.

– Что ты несешь?

– Деян, – Тедди слегка повысил голос. – Ты меня знаешь. И знаешь, что я тебя спас. Я отсидел восемь лет, ты гулял на свободе. Так что сделай одолжение – не ври мне.

Углы рта у Деяна опустились. Тедди выжидал реакцию. Она могла быть какой угодно.

Деян сунул руки в карманы джинсов и нахмурился.

Тедди задрал голову и выпятил подбородок. Отступать нельзя.

– О’кей, Тедди, ты и в самом деле много для меня сделал. Я и в самом деле знаю очень мало. Но ты прав. Себастьян Матулович. Помнишь его?

– Да, немного… тот, что вечно торчал в «Кларе»?

– Точно. Он финансировал игру Матса. Думаю, у них были и еще какие-то дела.

– Значит, похищение… речь все же шла о бабках?

– Ты уже спрашивал в тот раз. Для меня – да, клянусь. Только о бабках. Но Иван уже на том свете, и один Бог ведает, что у него было в голове, когда он затеял всю эту историю.

– А Себбе Матулович… что ты о нем знаешь?

– Этого типа я не видел уже года три. Думаю, завязал и уехал куда-то. В теплые края.

«Лейонс» дал добро на продление аренды машины.

И теперь они с Эмили ехали в Сольну – повидаться с Сарой. Он петлял по городу – надо было удостовериться, что за ним нет хвоста из «Сведиш Премиум Секьюрити». По пути объяснил Эмили, кто такая Сара.

Кое-что, разумеется, утаил.

– Эта поездка – чуть на полдня твоей работы…

Эмили, похоже, не расслышала, что он сказал. Смотрела в окно на гигантские, с иголочки молочно-серые корпуса Каролинского госпиталя. С небес спустился инопланетный город и приземлился на обочине главной шведской автомагистрали Е4.

– Ты начала работать не полставки?

– Наши альфа и омега – точность и доступность. Если клиент хочет получить договор в понедельник, в воскресенье он должен быть готов.

Он так и не понял, ответила она на его вопрос или нет. Вникать не стал. Скоро он опять встретит Сару. У него уже несколько лет не было женщины. Последний раз – на дерматиновой койке в тюрьме. Сара.

– Расскажи про отца, – неожиданно попросила Эмили, когда они свернули на Сольну.

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто так. Интересно – каким он был? Когда ты рос.

– Вопрос не простой. Если хочешь, можешь с ним встретиться. Он живет в Хегерстене.

– Не в этом дело… каким? Домашним папой, помогал матери? Или пропадал целыми днями?

– Когда я был пацаном, он работал в «Скании» в Сёдертелье. Собирал грузовики и все такое. И мама там работала, только в экономическом отделе. Мне запомнилось… да, они помогали друг другу. Но потом…

Эмили обратила внимание: Тедди говорил тише, чем обычно.

– Потом мама умерла. Отец открыл ланч-ресторан в Сольне и почти перестал бывать дома. Можно бы подумать, что после смерти матери он станет уделять нам больше внимания… но вместо него нами занялись другие.

– Кто?

– Сестра… Линда. Старшая сестра. Она заботилась и обо мне, и о брате, а отца мы почти не видели.

– Но она же всего на полтора года старше тебя!

– Конечно… но в детстве чувство было такое, что она чуть не вдвое старше. Я и сейчас так считаю.

Эмили засмеялась.

– Знаешь, Тедди, по части возраста… у тебя очень большой диапазон – от пацана до старика. Это симпатично, – заверила она его.

Тедди опять не понял, что она хотела сказать.

Приехали.

Сольна. Тоттвеген, 28. Дом, где живет Сара.

Красная штукатурка фасада. На первом этаже горит свет, на подоконниках – горшки с цветами.

Дело к вечеру. Стихло громыхание скейтбордов и урчание мопедов – подростки разошлись по домам. Идиллия тихого пригорода.

«Ну нет, – подумал Тедди. – Здесь наверняка тоже…Люди ночи есть всегда и везде».

Он запарковался немного поодаль, чтобы не загромождать въезд и не мешать проезжающим по узкой улице машинам.

У Эмили – большая сумка через плечо: наверняка ноутбук. Она с ним не расставалась.

– Она, когда звонила, дала понять, о чем хочет рассказать? – спросила Эмили, захлопнув дверцу машины.

– Нет. Но сказала, что готова поговорить. Рассказать, что ей удалось узнать и что заставило ее отступиться.

– Отступиться?

– Я истолковал так: что заставило ее перестать копаться в моем деле.

Тук-тук-тук – процокали по тротуару адвокатские каблучки Эмили.

Позвонили в дверь. Сара открыла почти сразу.

– Привет, – она покосилась на Эмили.

– Ты можешь верить Эмили, как самой себе, – успокоил ее Тедди. – Эмили – адвокат Беньямина Эмануэльссона.

Послышался звук автомобильного мотора.

Что-то заставило Тедди обернуться.

Одно из окон опущено. И мгновенное неприятное предчувствие: почему так медленно?

Человек в темном согнулся и высунулся из окна.

В руке у него…

С Тедди было достаточно.

– У него оружие! – крикнул он и свалил Эмили на землю. Другой рукой потянул к себе Сару.

Один… два, три… четыре выстрела.

Широко раскрытые, остановившиеся глаза Сары.

Машина с визгом увеличила скорость и скрылась.

Нет, этого быть не должно.

Сара лежала на коврике.

Тедди окоченел. Они – кто бы они ни были – перешли границу. Его распирала ярость. Вот-вот взорвется.

Но не взорвался – бросился к Саре.

Ее блузка на животе быстро намокала кровью.

Она неотрывно смотрела на него огромными, полными ужаса глазами. Хотела сказать что-то, прошептала: «Тедди…» – и тяжко закашлялась.

Он прижимал полотенце к животу Сары. Машину вела Эмили.

Поднял ее осторожно с земли и перенес в машину. Похоже, цели достиг один выстрел, хотя он слышал как минимум четыре. А если, не дай бог, пуля задела позвоночник? Тогда очень важно, как правильно нести. Ошибка может изуродовать ей всю жизнь… если вообще выживет.

Через минуту они выехали на Сольнавеген и мчали к Каролинскому госпиталю. Эмили обгоняла машину за машиной, он механически провожал глазами исчезающие позади силуэты.

Сара не сводила глаз с Тедди. На лице выступили крупные капли пота.

– Тедди… – прошептала она… Тедди один дома…

Только сейчас он понял: она обращается не к нему. Эмили уже звонила в 112, сказала, что едут в Каролинский, но сейчас, на скорости в сто тридцать километров, звонить она не могла.

Тедди стал нащупывать в кармане свой телефон, не сводя глаз с Сары. Старался по выражению лица определить, не потревожил ли ее. Дыхание Сары стало прерывистым. Он знал, что это за признак: критическая кровопотеря.

Наконец он выудил мобильник и трясущимися пальцами набрал 112.

– Женщина с тяжелым огнестрельным ранением, мы везем ее в госпиталь. Дома остался полуторагодовалый ребенок. Один. Тоттвеген, 28, в Сольне. Эдвард.

Мальчик Эдвард, которого она в минуты нежности называет Тедди.

Голова Сары у него на коленях. Прошептала что-то неслышное. Лицо совершенно побелело, появился пугающий восковой оттенок.

Она поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, продолжала что-то шептать, но было ясно: сознание покидает ее.

О, дьявол… он видел ясно – она вот-вот уйдет в вечную тьму. Дыхание, цвет кожи, холодный пот: тяжелый шок, падение давления, потом… ДЬЯВОЛ! Он даже думать об этом не хотел. В отчаянии прижал полотенце чуть не изо всех сил.

– Сара, смотри на меня… не засыпай, Сара. Все будет хорошо. Сара!

Эмили гнала так, будто у нее на хвосте десяток «Феррари». Осталось совсем немного.

– Сара, милая… слушай, слушай же меня. Помнишь, ты сказала, что училась на курсах криминалистики. Ты же помнишь, что я тебя спросил?

Глаза, по крайней мере, открыты.

– Помнишь? Я спросил, нет ли там отдельного курса про меня. Про мой случай…

Никакой реакции.

– Ты засмеялась.

Одышка все тяжелей. Дыхание вот-вот остановится.

Она была не с ним. Где-то еще.

23

Габбе почему-то обрадовался Николе, весело помахал рукой.

Он был одет так же, как и в тот раз. Мягкий прикид.

Никола опустился в уже кем-то продавленную ямку на диване. Сирийские святые и патриархи на стенах мрачно уставились на пришельца.

На журнальном столике стояла тарелка с помидорами и тонкими кольцами лука, пересыпанными ало-желтыми чешуйками красного перца.

– Поешь, – предложил старик.

Никола вспомнил деда. Габбе никак не вписывался в роль заматерелого торговца смертоносным оружием.

– Где твой мобильник?

– Дома.

Правила известны.

– Как ты приехал?

– Хамон подбросил.

– А откуда мне знать, что за тобой нет свинячьего хвоста?

– Я вышел из автобуса в полукилометре отсюда. За мной никого не было. Клянусь.

– Вы, черт вас подери, совсем с ума посходили.

– Как это?

– Опять войну затеваете?

– Нет… на этот раз – нет.

– И еще у тебя хватило ума звонить мне по мобильнику… Надо быть осторожнее, хабиби[54].

Старик раз в семнадцать умнее, чем хочет показаться.

Никола надел прихваченную из дома зимнюю перчатку – не хотел оставлять следов – и вытащил из сумки автомат.

– Это как раз тот «калаш», который они потеряли.

Старик тоже натянул перчатки. Взял оружие и повертел перед глазами. Приклад обмотан черной изолентой.

– «Калаш»… – передразнил он. – Никакой это не «калаш». Не АК-47.

– Ну да? Похож на «калле».

– 7,62 RK. Штурмовая винтовка. Финская копия «калашникова». Тот же самый «калле», только сделан в Финляндии. Они его называют rynnäkkökivääri.

– Вы знаете финский?

– Нет. Хороший прибор. Мне нравится. Наши друзья косились на него, когда делали свой «Галиль».

– Какие друзья?

– Израильтяне. Я, понимаешь ли, из Ливана. Христианин.

– Вон оно что… А что вы знаете именно об этой пушке?

Старик поморщился. Николе, конечно, хотелось показаться специалистом, но он не знал, что «пушками» в этой среде называли только пистолеты и револьверы.

Но старик оказался не только оружейным королем. Оказывается, он еще и король сплетен.

– Знаю, знаю. Много чего знаю. С полгода назад у меня намечалась большая сделка… но все ушло в песок. Слишком много просили. Две штуки точно таких, как этот, и тоже со спиленными номерами. Сделаны в 1995 году. Последний год производства этой модели, со складным прикладом. Финны продолжали с ней возиться… недолго, правда. Сделали пробный образец с предохранителем на левой стороне, под большой палец. Хорошая идея вообще-то, но финскому военному начальству чем-то не понравилась. Так что именно этот прото… прототе…

– Прототип?

– Точно. Прототип. Их сделали ровно двадцать штук, этих прототипов, с предохранителем слева. В прошлом году пять штук увели с оружейного склада в Обу. Значит, смотри, – и этот твой «калашников», и те, что я хотел купить, из одной партии.

– Вот это да… Три из пяти?

– Yes.

– А кто продавал?

– Аброхом. Знаешь его?

– Аброхом Михель? Кузен Метима Тасдемира?

– Да.

– Значит, за всем этим стоит Метим?

– А вот этого ты не знаешь. И я не знаю.

Мысли закрутились, как ножи в миксере. Метим Тасдемир: глава клана. Гангстер с карьерой. Метим допустил, чтобы его парню прострелили ногу? Метим надеялся, что Исак рассудит в его пользу. И на всякий случай изготовился отшакалить те же бабки прямо под носом у Исака.

Вот это игрок!

И в то же время Метим – опасный тип, мафиозный атлет, если можно так сказать. Очевидно, не уважает даже самого Мистера Первого.

И что теперь делать? Метим, Аброхом… звери из высшей лиги, а он… хорошо, если в третьей. Страшно подумать, что будет, если Метим узнает, что Никола его засек.

Он встал – пора уходить.

Габбе придержал его за рукав.

– Кстати… не мог бы ты наладить мне интернет?

Николе тут же пришла в голову мысль.

– Конечно, Габбе. Но могу я получить от тебя маленький подарок в благодарность? Я знаю, у тебя есть такая штука…

Габбе ничего не понимал ни в интернете, ни в цифровом ТВ – но по части оружия равных ему не было. Гений. Одно слово – гений.

24

В бюро – ежегодное собеседование. Перспективы и возможности индивидуального развития. Все сотрудники должны быть в курсе, как оценивают их работу, где их место на карьерной лестнице, – хотя формально речь идет о профессиональном и личностном росте.

Эмили вовсе не хотела принимать в этом участие, она после происшествия в Сольне была на больничном, но у нее не было выбора. Если не идти на эту беседу – наверняка потеряет место.

Те же два совладельца, что и в прошлом году. «Лейонс» не изменяет традициям.

Андерс Хенрикссон – сорокадевятилетний псих, недавно женившийся во второй раз на двадцатисемилетней секретарше. Притворяется, что ему тридцать, но упорно считает, что Тиесто – марка калифорнийского электромобиля[55]. Но в то же время – ведущий шведский специалист по слияниям и поглощениям. В последнем списке юридических звезд ему дали следующую характеристику: «Блистательный аналитик – креативный и авторитетный». Возможно… наверняка у него заоблачный IQ, но что касается EQ – критический случай[56].

Магнуса Хассела представлять не надо. Нет в отрасли человека, кто не знал бы Магнуса Хассела. Его характеристика в «Лигал 500» уже много лет звучала одинаково: «Самая яркая M&A[57] звезда в Швеции».

Эмили допрашивала полиция. И, разумеется, гнусный вопрос: «А вы какое имеете к этому отношение?»

Она не знала, что отвечать. Вернее, что можно отвечать.

Сара потеряла сознание за пару минут до того, как они подкатили к дверям приемного покоя. На какой-то момент Эмили решила – всё. Конец. Тедди сидел на заднем сиденье и монотонно вскрикивал: «Нет. Нет. Нет. Нет».

Сегодня утром позвонил.

Обошлось. Сара выжила. Оперировали четыре часа.

Повезло: Тоттвеген недалеко от Каролинского госпиталя. Их решение везти ее самим, не дожидаясь «скорой». И главное: Тедди, оказывается, совершенно правильно давил ей на живот – частично воспрепятствовал кровотечению в брюшной полости.

Все это спасло Сару.

О Господи…

– Ну что, Эмили, что ты сама думаешь? Как идут дела? – спросил Андерс писклявым и напряженным голосом.

Йоссан рассказывала: на последних переговорах адвокат другой стороны потихоньку спросил, не исполняет ли Андерс moonwalk[58] в перерывах – уж очень похож на Майкла Джексона.

Эмили вздрогнула – настолько погрузилась в свои мысли. Ей надо что-то делать со своей жизнью. Бойфренда у нее нет. После Феликса, с которым она рассталась несколько месяцев назад, – никого. Не может найти время встретиться с двоюродной сестрой.

С отцом и матерью иногда говорит по телефону, но выбралась к ним только две недели назад, а до того не была бог знает сколько. С подружками по фитнесу иногда удавалось поболтать, но ни разу не приняла участие в коллективных ланчах или вечерних ресторанных посиделках.

Зачем-то и чему-то училась год в Париже после гимназии, а потом дорога легла прямая: сдала девять семестров юридической линии за три с половиной года. Волевая, целеустремленная Эмили. Эта контора и есть ее жизнь. Здесь Йоссан, да и другие – все довольно славные люди. Здесь ее будущее.

И прежде всего: именно здесь она что-то значит. Здесь она на месте.

Как и год назад, они сидели не в конференц-зале, а в кабинете у Андерса. В углу – несколько кресел. Терракотовый, матово поблескивающий шелковый ковер.

– Думаю, я сделала немало за этот год. Улучшилось понимание клиентов, прежде всего – понимание их деловых интересов. И адвокатское звание – еще один шаг вперед.

– Мы посмотрели твои дела за последний год, – негромко сказал Магнус. – Если разложить на год – совсем неплохо… но за последний месяц у тебя всего сорок семь фактурированных часов. Несколько дней отсутствовала по болезни… но ты вовсе не выглядишь больной.

Эмили попыталась сохранять на лице маску спокойствия и уверенности, но по спине ручьями тек пот. Сейчас Магнус спросит, что за лекарство она покупала в аптеке…

– Что происходит, Эмили? Почему ты вдруг сбавила обороты? Почему ты берешь больничные?

Эмили улыбнулась, хотя ее всю трясло. Стесолид.

– Мне просто-напросто не везло в последний месяц. Несколько раз простужалась, причем всерьез… ангина, грипп… рвота ни с того ни с сего. Я не могла нормально работать.

– Но сегодня ты выглядишь вполне здоровой. Если меня кто-то спросит, как выглядела сегодня Эмили, я скажу – замечательно. Если ты плохо себя чувствуешь, ты же знаешь – у нас великолепная страховка. Мы заботимся о наших сотрудниках.

– Я подумаю, спасибо… Поверьте, я стараюсь.

Никак не могла нащупать правильную линию поведения. Единственное, о чем молила Бога, – чтобы не выплыло, чем она занимается, пока прогуливает работу в «Лейонс».

Разговор продолжался еще некоторое время: сравнивали среднюю величину начисленных часов на сотрудника, а потом началась обычная трескотня: повысить ответственность, новые задачи, понимание интересов клиентуры… она сидела и мучительно ждала вопроса насчет стесолида.

Здесь действовал один закон. Конечно, ни в информационных материалах адвокатуры, ни на сайтах, ни в брошюрах, которые раздавали жадным до знаний студентам-юристам последнего года обучения, об этом не было ни слова, но все и так знали: up or out. Расти или уходи. На практике это означало вот что: если тебе не повысили зарплату, если не подтвердили таким образом, что ты на правильном пути, – значит, от тебя ждут заявления об уходе. Все это происходит незаметно и тихо, без скандалов. В один прекрасный день ты начинаешь находить в почте объявления о работе – такой-то фирме требуется юрист. Без комментариев.

Up or out. Простой принцип. Если не стремишься к повышению – уходи.

Мать очень удивилась.

«Но, девочка, они же не могут просто-напросто выбрасывать людей на улицу. В нашей стране пока есть законы, защищающие от произвола шефов. Спасибо, правые их еще не отменили».

«Они и не выбрасывают. Они выжидают, пока ты сама напишешь заявление».

«То есть провоцируют?»

«Послушай… скажи мне, у кого есть желание оставаться на месте, где тебя не хотят?»

Эмили подняла глаза. Магнус только что закончил монолог о «пережитой юристом пользе для клиента». Господи, что за язык…

– Вот так, Эмили. Подумай о том, что я сказал. Мы очень заботимся о вас, наших сотрудниках. Ты для нас очень важна.

Сегодня истекает срок предъявления обвинения. Но уже ясно, что обвинитель потребует продления срока содержания под стражей еще на две недели: следствие буксует, и, скорее всего, им и двух недель не хватит.

После собеседования Эмили вернулась в свою комнату. Йоссан сидела и что-то строчила на компьютере. Вернулась, наконец, из своего Люксембурга.

– Как ты, Пиппа? Поправилась?

– Не знаю…

Если удалось отвертеться от вопросов Магнуса – конечно, да! Поправилась.

Йосефин: краткий доклад. После приезда спала двадцать часов подряд. Выпила две чашки какого-то специального чая, четыре упражнения, в переводе с китайского называющихся «Приветствие восходящему солнцу», и залегла. Даже телефон выключила.

– Подождут, – сказала она. – Договор уже в гавани, вот-вот зачалим. Все подписано. Так что я исчезла. Ровно на сутки. И лучше бы вообще сегодня не являлась.

В ее тоне ясно слышалось раздражение.

– Вчера нас, тех, кто работал над проектом, пригласил Магнус. «Вы были великолепны, вы были незаменимы, вы замечательно провели дело, вы показали истинный дух “Лейонс”. Замечательно поработали, девушки». И мы получили в благодарность… – она сделала театральную паузу, – получили в благодарность по бутылке «Сансер Життон»! Небольшой бонус, сказал он. Идиот. Я проверила на сайте «Системета» – меньше двухсот спенн бутылка. Юнас Бергквист в благодарность за проект «Пузырь» заработал ужин в «Оуксене». А там работы втрое меньше… Скупердяй хренов. Разопьем вечерком?

Эмили задумалась. Последние пару дней она лежала дома, не в силах подняться: как только пыталась заснуть, в голове проплывали жуткие картины из Сольне. Они словно возникали на сетчатке, вначале расплывчатые и бесцветные, как в сепии, потом все ярче и ярче – красные, желто-фиолетовые… открывала глаза, пила воду, закрывала, переворачивала подушку – опять. Невыносимо.

Йоссан жила на Норра Меларстранд: старинная, безупречно вылизанная квартира с настоящим мрамором в ванной и ультрамодернистскими духовками элитной фирмы «Гаггенау» в кухне. Внимание: множественное число. Духовками.

– Паровая тоже нужна, – не допускающим сомнений голосом сказала Йосефин.

Поговорили о ярких галстуках Магнуса Хассела и его коллекции живописи. Посмеялись над зеленой глазастой вульвой, которая по размерам могла бы принадлежать статуе Свободы. Пожаловались друг другу на постоянный стресс – и Эмили чуть не рассказала о своей работе на стороне, о Беньямине.

Черт знает что – стресс в «Лейонс». Левая работа. Стрельба в Сольне. Нельзя жечь свечу с двух сторон. Ей нужны эти таблетки.

– Я ходила к врачу, он выписал мне лекарство. От стресса.

Йосефин вопросительно посмотрела, но Эмили уклонилась от продолжения. Даже Йоссан не стоит знать, что она принимает препарат, классифицируемый как наркотик. Даже Йоссан – одна из немногих, кого она могла назвать подругой.

После «Сансера», дополненного бутылкой шабли, Йоссан рассказала, что случилось с ней два года назад.

– Еще до того, как мы с тобой сидели в одном кабинете. Я оформляла гигантскую транзакцию… история продолжалась три месяца, у меня не было ни одного выходного. Каждый день до полуночи. Обычная песня Магнуса: «В британских адвокатурах толпятся стаи голодных юристов из Индии и Восточной Европы. Они готовы работать за гроши с утра до ночи, и мы, к сожалению, должны суметь с ними конкурировать».

Вот так. Когда закончили, я заказала недельную поездку в Рим с мамой. Мне надо было отдохнуть. И что ты думаешь? Поездку пришлось отменить. На меня свалился проект «Ту Старз». Опять работала две недели ночью и днем. Полное безумие. Это не фигура речи. Буквально: ночью и днем. Потом посчитала: за эти две недели спала меньше сорока часов. До того дошло, что звонила маме и не могла слова вымолвить – рыдала, как истеричка. В конце концов приятель предложил попробовать «одну штучку», как он сказал. В пакетике.

– Не понимаю.

– Амфетамин, Пиппа. Амфетамин. И знаешь – помогло. Но! Через четыре дня я пила его утром, днем и вечером, и от одной мысли, что надо бы попробовать обойтись без накачки, меня бросало в холодный пот. Это было страшно.

Эмили не знала, что сказать. Амфетамин… Ее работа куда вреднее для здоровья, чем… маме даже в страшном сне такое не приснится. Но в ее случае… нет, она держит себя под контролем. Она не собирается свалиться в эту яму.

У Йоссан в кухне было потрясающе уютно… наверное, хорошо подобрано освещение. Лампа очень низко, несколько дециметров над столом, спот-лайты под шкафчиками на минимуме. Тепло отсвечивает бронзовый смеситель, мягкий коврик на полу. И Йоссан… она, оказывается, очень красива. Чистые, правильные черты. Эмили раньше не обращала внимания. А может, это вино.

Господи, наконец-то с кем-то можно поговорить по душам.

Но у нее есть и дело. Как ни жаль расставаться с девичьими откровениями, дело есть дело.

– Слушай, я хотела тебе показать кое-что. По работе. Вернее, не совсем по работе, но близко. Не возражаешь?

– Нет, конечно.

Эмили притащила из прихожей сумку и вывалила документы на стол. Матс Эмануэльссон. И вещи, которые они с Тедди нашли в пакете под кроватью Беньямина.

– Я не понимаю, – сказала она. – Я проверила всю его личную экономику. Ничего не сходится.

За час они просмотрели все бумаги. Выписки из банковских счетов, решения о зарплате, спецификацию покупок, за которые он платил карточками.

– Можешь быть уверена в одном, – сказал Йоссан, откинувшись на стуле. – Этот твой Матс Эмануэльссон никак не мог содержать семью на свои доходы – ни от службы, ни от капитала. Жена – клерк в социальном управлении… ты же сама понимаешь – исключено. Невозможно.

Йоссан, конечно, права. Эмили тоже так думала.

– И это, – Йоссан повертела в руке ключик из пакета. – Я почти уверена, что он от банковской ячейки. Это, конечно, прошлый век, но иногда с этим сталкиваешься. Тебе когда-нибудь попадалось что-то подобное? – она положила ключ назад в пакет и ответила за Эмили:

– Нет. Не попадалось.

25

Лес в Борсте. Ели и сосны стоят так тесно, что в подлеске всегда темно. Жизнь во мраке.

Перед Тедди – яма.

Его яма. Его схрон.

Раньше он бывал здесь часто. Лопату и лом брал у Шипа.

Его старый схрон. Никогда не думал, что он когда-нибудь пригодится. Дал себе обет: все, что здесь лежит, останется в той жизни. Пусть память о ней лежит и ржавеет, пока не рассыплется в прах.

Лом и лопата. На лбу выступил пот. Рабочие перчатки, глина на башмаках. Корни, камни, ссохшаяся, почти окаменевшая земля. Каждый камень надо выковыривать по отдельности.

Осталось совсем немного. А потом спуститься в яму и забрать оружие. Его оружие.

Голова кипела от ярости.

Они наняли его похитить Матса Эмануэльссона девять лет назад. Кто теперь знает – возможно, Иван тоже считал, что речь идет о выкупе. Никто, кроме него, за это похищение не ответил. Все, кроме него, гуляли на свободе. А Матс четыре года назад покончил с собой. Покончил ли? Скорее всего, это тоже они. Не он покончил с собой, а они покончили с ним. А теперь подозревают в убийстве сына Матса. Все связано. У Тедди не было ни малейших сомнений – все связано одно с другим. Они следили за ним. Они пытались покончить с ним – а вместо него чуть не погибла Сара.

Это было последней каплей. Прежде всего: он помог отъявленным мерзавцам. Пусть сам того не понимал, неважно. Помог. Надо платить по долгам. Он и так слишком долго ждал.

Сара. Он вспомнил, как она первый раз появилась в тюрьме. Вместе с другой надзирательницей, Эммой. «Перестаньте обращаться к Эмме с незаконными просьбами», – сказала она. И он послушался. Перестал. И как раз тогда, в то мгновение, когда он, к своему удивлению, почувствовал, что ему приятно выполнить просьбу этой девушки в форме, – в эту самую секунду он понял: что-то в нем изменилось. Их случайные встречи – в спортивном зале, в коридоре… потом не такие случайные, а потом и вовсе не случайные. Они проводили часы вместе. В комнате для посетителей. Искали и находили поводы для встреч. С ней. С Сарой.

Он уже решил, что перестал думать о ней как о женщине – но, оказывается, нет. Не перестал. Впрочем, уверенности не было. Но одно Тедди знал точно: он не перестал думать о ней как о близком человеке.

Сара изменила его жизнь. Там, в заключении, он медленно, как бревно-топляк, поднимался к поверхности.

А что теперь? А теперь вот что: он начинает с нуля. Он это ясно чувствовал. Его прежнее «я», оказывается, никуда не делось. Затаилось до времени, соблазненное фальшивым чувством человеческой полноценности. Или так: спокойствием ушедшего от погони волка, давшего себе слово никогда не возвращаться в овчарню.

Он натер мозоли. Даже перчатки не помогли. Стальная проволока на стволе сосны – вот она, никуда не делась, хотя прошло много лет. Заржавела немного. И насечки на коре. Заплыли, конечно, за столько лет, но если присмотреться…

Он воткнул лопату на весь штык.

Вот он. Чемодан «Самсонайт». Сундук с сокровищами.

Виски в бутылке. Осталось всего на пару глотков. Два пакетика со снюсом под губу. Жвачка кончилась. Неважно. Важен снюс. Постоянный горьковатый и пряный вкус жевательного табака.

Он не выходил из дома. Воздух в квартире затхлый. Недоеденный кебаб, картонные коробки из-под пиццы. Пустые банки из-под кока-колы. Пистолет и обрез винтовки «Ремингтон» в гардеробе. «Ничего не случилось. За десять лет в могиле с ними ничего не случилось. Со мной за эти годы много чего произошло, а им – хоть бы хны. Немного загустела смазка, вот и все».

Прошло пять суток. Он не решался навестить Сару – опасно. Она выжила, слава богу, но ведь могла бы и погибнуть – из-за него! Это он навлек на нее беду. Охотились на него, а не на нее. Тедди надеялся, что она расскажет полиции, как все произошло. Он сам так и сделал – с него сняли показания еще тогда, в первый день, когда он, не находя себе места, ходил по больничному коридору и ждал результатов операции.

Какая, однако, у него крошечная квартира. Вся как на ладони, можно ее осмотреть, не сходя со стула за обеденным столом. Кухня… все ничего, жаль, нет посудомойки. Прихожая. Дверь, предусмотрительно закрытая на цепочку.

Не такая уж большая разница с камерой в Эстерокере. Тот же бежевый линолеум. Или, может, другой, но очень похожий. Тот же грязно-белый линкруст на стенах. Губчатый матрас. И вид из окна такой же безнадежный: кирпичная стена в трех метрах. Странно, он даже себе не хотел признаваться – почему-то это его устраивало. Внушало спокойствие.

До сегодняшнего дня.

Он, конечно, выпивал и раньше, но у него был святой принцип: контроль. Может случиться все что угодно, всегда надо быть наготове. Может позвать Иван. Завалиться поспать посреди дня часа на три – почему бы нет. Но надо уметь просыпаться в боевой готовности. Его товарный знак был прост: С-Т-Р-А-Х. Его должны бояться. И ключ к этому – тотальный контроль. Над собой и над другими.

Но сегодня ему было плевать на свой товарный знак. У него нет товарного знака.

У него есть только одно: желание кого-то замочить.

План созрел. И первое звено в этом плане – «Сведиш Премиум Секьюрити». Уверенности, что именно кто-то из них расстрелял Сару из машины, конечно, не было. Неважно. Никакие сволочи не будут вертеться около него и подглядывать, куда и зачем он пошел.

Луке помог раздобыть список сотрудников. Мало того – по именам он без труда нашел в Сети их фотографии. Теперь Тедди знал, как зовут его преследователя в куртке с капюшоном. Энтони Юинг.

Он получил пузырьки в почтовом отсеке супермаркета[59]. Пропофол-Липуро[60]. Луке – гений. Он управляется с этими сетевыми аптеками как факир. Не надо высиживать очереди к врачам, не нужно выписывать рецепты. Картонная коробка, пузырьки завернуты в пузырчатый пластик, который Никола так любил в детстве, – можно по очереди надавливать на полупрозрачные пузырьки, и они замечательно щелкают. Судя по почтовому штемпелю, лекарство прибыло из Испании, хотя надписи на китайском. Или корейском.

Сунул посылочку в сумку и поехал в Хессельбю. Район вилл и таунхаусов.

Тишина, спокойствие – рай на земле. Идиллия. До сегодняшнего дня.

Поставил машину напротив дома, где жил Энтони Юинг. Восьмидесятых годов постройки – весь длинный ряд таунхаусов вырос почти одновременно. Плоские крыши, большие окна. Правда, у Юинга почти весь газон занимает огромный батут.

А в остальном – все одинаковое. Одинаковые дома, одинаковые ценности в жизни, одинаковые машины, корейские и японские. Белый средний класс. Все, как у всех. У нас не хуже. Срочно постричь газон – соседний свенссон постриг еще вчера.

Тедди на всякий случай заклеил номерные знаки.

В четыре часа двое подростков лет по десять подкатили на скейтбордах и вошли в дом.

В шесть – женщина с пакетами из «ИКА Макси».

Тедди немного успокоился. Но ярость по-прежнему полыхала, как пожар в сенном сарае.

В семь часов подъехал Энтони. «Ауди-4». Скромно, но со вкусом.

Тедди поставил машину так, что перекрыл въезд в гараж. Энтони остановился и коротко, чтобы не беспокоить соседей, нажал кнопку сигнала.

Тедди не прикоснулся к ключу. Натянул балаклаву, рванулся к «Ауди», рывком открыл дверь и всадил приготовленную канюлю пропофола в шею Энтони. «Та же куртка», – машинально отметил он.

Не в первый раз. Знакомая картина.

Энтони глухо вскрикнул и сделал попытку выбраться из машины, но Тедди удерживал его, пока филер не обмяк и не заснул сном только что накормленного грудью младенца.

Тедди подтащил его к своей машине, перевалил тело в багажник, прыгнул за руль и рванул с места.

Может, кто-то и видел всю эту сцену. Дети или жена. А что они могут сделать? Машина без номеров – поди разыщи.

Через час. Тедди похлопал Энтони по щекам. Ущипнул за руку.

Он заехал в лес. Тот же самый лес в Борсте. Посадил пленника на заднее сиденье. Связал руки за спиной и обмотал голени изолентой.

– Какого черта… – пробормотал филер с английским акцентом и тут же замолчал: Тедди прижал ему к шее свою старую «Заставу»[61].

– Заткнись и слушай.

Теперь он засунул дуло чуть не в ноздрю. Нос мягкий, точно вылеплен из жвачки.

– Мне надо узнать только одно. Потом я тебя отпущу.

Ресницы пленника мелко дрожали. И в самом деле – длинные, как наклеенные.

– Кто тебя нанял?

– Что вы имеете в виду?

– Кончай базар, – Тедди поморщился и надавил на пистолет. Нос совсем перекосился.

– Пожалуйста… не надо.

– Кто тебя нанял? Кто платил за слежку за мной?

Энтони скосил глаза до неправдоподобия – пытался разглядеть дуло пистолета.

– Не знаю…

– Что тебе поручили?

– Пожалуйста… очень вас прошу…

Тедди ждал. Надавил еще сильнее.

– Поручили… персональное тайное наблюдение. Сбор информации. Документировать, что вы делаете, где, когда и с кем встречаетесь.

Энтони говорил, почти не раскрывая рта, – должно быть, боялся совершить неловкое движение. Спусковой крючок в пяти миллиметрах от нижней губы…

– Зачем? Что хотели узнать? Кто твой работодатель?

– Клянусь, клянусь, – он всхлипнул. – Я не знаю… Шеф переслал мне мейл, и все… я никого не видел. Только мейл.

– С какого адреса?

– Подождите… адрес у меня в телефоне.

Тони развязал ему руки. Парень дрожащими руками нащупал в кармане мобильник.

– Вот… – он показал Тедди дисплей. Текст – точно такой, как сказал Энтони. «Персональное тайное наблюдение»… наизусть, что ли, выучил? Подпись – инициалы. К. С. Адрес выглядит нелепо. 459294@countermail.com.

Облом. Энтони не врет. Надо опять просить Луке – что это за адрес. И что за домен: countermail.com.

Словно в мыльном пузыре. Куда ни повернись – всюду одна и та же блестящая радужная поверхность. Этот пузырь надо проткнуть.

Значит, так. У Матса был спонсор, с которым он крутил еще какие-то дела. Себбе Матулович.

Себбе: член той же группы, в которую когда-то входил и он, Тедди.

Направление понятно.

И это направление легко продолжить на шаг дальше: Кум.

26

Контора Хандельсбанка на Кунгсхольмене.

После короткой дискуссии с девушкой-кассиром та проводила ее к массивной чугунной решетке и открыла калитку. На стенах – рекламы. «Заведи бонусный счет – дай деньгам работу». Это похоже на шутку – деньги сейчас в Швеции не работают, процент по вкладам мизерный. Впрочем, по кредитам тоже. Так что, может, и не стоит удивляться отцовской пачке с аптечной резинкой.

Ассигнации, кэш… Пока еще не все пользуются карточками. Даже сейчас, а несколько лет назад, когда Матс был жив, и подавно.

Забавный ключ. Узкий и длинный, как пинцет. На бумажке, найденной в пакете, они с Тедди нашли странную записку: Кунгсхольмен, 3234. Таких адресов на Кунгсхольмене нет. Только после беседы с Йоссан до Эмили дошло: номер банковской ячейки.

– Теперь почти никто не пользуется ячейками, – пожала плечами кассирша. – Особенно после запрета хранить там наличные деньги. Еще в двенадцатом году. А ценные бумаги теперь почти все в электронном виде. Так что не понимаю, зачем мы их держим и кто ими пользуется.

Эмили этот вопрос тоже интересовал.

Кассирша показала, какие кнопки нажать, чтобы выйти из хранилища, и оставила ее одну.

Замок открылся легко. Должно быть, рутина – раз в неделю смазывают. Или в месяц. Чувство такое, будто она играет роль в старом фильме восьмидесятых. Вытащила из ячейки ящик – сантиметров пятьдесят длиной, довольно тяжелый. Отнесла в кабинку и задернула занавеску. Поставила на полку.

Почти пусто. Только конверт с логотипом «Форум Эксчендж».

Вытащила бумагу, тоже с их логотипом. Записка.

А в записке написано вот что:

MTCNFE 302304403. Попроси выдать все в голубом пластиковом пакете.

Не успела выйти из банка, зажужжал телефон. Она ждала этого звонка – маклер. Тот, что работал в маклерской конторе, когда продали дом на Вермдё.

– Я прочел вашу эсэмэску. Вас интересует дом в Энгсвике?

Эмили пришлось еще раз объяснять просьбу: помнит ли он, кто подписывал бумаги, когда Рослинги продавали дом?

Маклер откашлялся.

– Как ни странно, помню. Обычно забываю, но тут особый случай. Покупал дом испанец, Хуан Арравена Уэрта, но на испанца не похож. Мягко говоря… и по-шведски говорил без акцента.

– И как же он выглядел?

– Здоровенный такой, весь в татуировках. Я запомнил одну: тигр на руке.

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 17 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Фарста-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 4 (часть 2)

Запись беседы

М: Весной 2006 года Максиму с его парнями пришлось поработать всерьез. Мы с Микаэлой называли его смурфоводом.

ЙС: Смурфоводом?

М: Ну да… знаете, синие человечки такие из бельгийских мультиков. Смурфики. Максим – правая рука Себбе, он же отвечал за вербовку смурфов, то есть подставных лиц, тех, кто числится во главе липовых фирм, получает кэш… ну и тому подобное. И он к тому же следил, чтобы они особенно не брыкались. Боюсь, что методы его по части профилактики брыкания были не особенно ласковы…

Прежде всего «индивиды» Педера – он их так называл. Индивиды. Но и старых клиентов было немало. Я, собственно, почти ничего не знал о Педере. Он даже звонил мне со скрытого номера. А если посылал мейл, так всегда с какого-то причудливого, ничего не говорящего адреса. В адвокатуре мы больше не встречались, но раз в неделю назначали свидание в каких-нибудь кафе. Всегда в разных. Он приносил существенные бумаги. Номера счетов, контактные данные. То какая-то управляющая компания на Багамах, то адвокатское бюро в Лихтенштейне…

Как-то я сидел на работе – на моей, так сказать, официальной работе – и ко мне подошел Никлас.

– Матс, – сказал он. – Меня беспокоит одна штука… Можем поговорить завтра после ланча?

– Разумеется. А что за штука?

– Несколько фактур не сходятся. Расскажешь мне, чем занимаешься.

У меня екнуло сердце. Деньги, которые я переводил Себбе. Деньги наших клиентов. Я знал, что когда-то такой момент настанет, но гнал от себя эту мысль.

У меня тогда было по горло разных проектов. И проклюнулась мысль… идея, которая помогла бы мне вытащить мою семью из дерьма. Вытащить навсегда.

Для ее осуществления нужно выполнить два условия.

Первое: так называемые опционы. Звучит сложновато, но на самом деле довольно просто. Финансовые производные. Вы платите некоторую сумму и получаете право (право, а не обязанность) в определенный временной период в будущем купить те или иные акции по заранее оговоренной цене. Все строится на математических формулах, а уж их-то я знаю. Блэк-Шоулз и так далее. Вот, к примеру, Буссе взлетел на своих «СинтерКаст»-акциях. Но с покупательским опционом все выглядело бы еще краше. Если бы он купил не сами акции по пятьдесят крон за штуку, а опцион за, скажем, тридцать тысяч крон! Опцион на право купить сорок тысяч акций по действительной в то время цене, то есть по пятьдесят крон. И раз уж акции выросли на сто процентов, как в его случае, он покупает сорок тысяч стокроновых акций по пятьдесят крон, то есть зарабатывает не двести тысяч, а два миллиона. А риск был бы не двести тысяч, которые он вложил, а тридцать! Купил такое право и сиди жди, когда акции взлетят.

Математика не обманывает: опционы. Выигрыш больше, а риск меньше. И инвестиции меньше.

В те годы торговля опционами в Швеции нарастала, как лавина. И мне это подходило как нельзя лучше.

Второе условие: информация. Мне нужна информация. Я быстро понял: биржа – это не ломберный столик, где можно блефовать и выигрывать на пустой сдаче. Рынок покерной физиономией не обманешь. Если у тебя нет доступа к потоку новостей – пустая затея. А с информацией – другое дело. Это как изящный блеф в покере – если тебе известно то, что другим пока не известно, – ты можешь опередить рынок. Это, как бы вам сказать… некая инверсия покерной психологии. Я прекрасно понимал, чего мне не хватает, чтобы делать крупные ставки. Или даже сыграть all in.

Когда кто-то покупает предприятие, нужна целая куча консультантов. Инвесторы требуют анализа, банки ищут оптимальные схемы финансирования, финансируют покупку, экономисты… я уж не говорю о своре адвокатов, аудиторов и прочих… Другими словами, армия специалистов, умеющих прогнозировать, что может случиться. Причем до того, как это уже случилось. Сотни людей владеют информацией, которая дает им неоценимые преимущества на рынке. Моя, так сказать, деловая идея заключалась в том, что далеко не все умеют держать рот на замке. Надо уметь слушать.

И я начал слушать. Слушать и делать выводы.

Но проблема с шефом и его вопросами оставалась. Вопросы малоприятные – о сфабрикованных мной фактурах.

Я жил как на бомбе, которая может в любой момент взорваться.

Мы сидели с Сесилией на кухне. Лиллан уже спала. Беньямин то ли читал, то ли играл в какую-то компьютерную игру у себя в комнате. Я прикрутил свет, зажег свечи и накрыл стол – бри, шевре[62] и крекеры. Сесилия немного удивилась но, судя по всему, обрадовалась. По ней всегда видно, когда она рада.

– У меня проблемы, – сказал я как можно спокойнее.

В углах глаз веселые морщинки… всегда кажется, что она готова засмеяться. И в этот момент у нее не было никаких поводов для беспокойства. Мы славно слетали в Лондон. Экономически все более или менее держалось – благодаря ежемесячному пособию Себбе, помните, двадцать тысяч в пакете? И скоро я вообще сорву безлимитный куш. Сесилия теперь не только пела в церкви, но и ходила туда на какие-то семинары… в общем, ее социальная жизнь как-то утряслась. Мать ее всегда была верующей, думаю, корни ее внезапного увлечения именно в этом… но она стала заметно спокойнее.

– Завтра я встречаюсь с Никласом по работе. Он считает, что я делаю что-то не то.

– Что ты можешь делать «не то»?

Я знал, что она задаст этот вопрос, но разумный ответ не придумал.

– Не знаю… думаю, речь пойдет об ошибке, которую я допустил почти год назад.

Она пошевелила пальцами и посмотрела на свое обручальное кольцо. При свечах оно и впрямь выглядело интересно: загадочно поблескивало, то и дело меняя оттенки, как остывающая мечта.

– И что это значит? Серьезная ошибка?

– Завтра узнаю.

– Но что-то ты наверняка знаешь, правда? Матс, иногда мне кажется, что ты медленно тонешь в своей работе и скоро утонешь совсем. Ты столько работаешь… я сплошь и рядом не могу тебя дождаться по вечерам. И скажи мне… твои вечерние отсутствия – это только работа?

– Только работа. Клянусь. Но не только в KPMG. Есть и еще кое-что…

– Что?

– У меня есть идея… деловая идея.

– Что ж здесь плохого? Я тебя не обвиняю, но… у нас же совсем нет времени поговорить друг с другом.

– Разве плохо было в Лондоне?

– В Лондоне было замечательно. Я имею в виду не Лондон. Я имею в виду – здесь, дома, каждый день. Мы должны разговаривать.

– Я не знаю, что на это сказать, Сесилия. Разве мы не разговариваем?

– Разговариваем, конечно… не молчим. Кто отведет детей в школу, что надо купить… Но это совсем не то… скажем, как мы разговариваем на встречах в Санкт-Йоране.

– Ты имеешь в виду церковные семинары?

– Это называется «экзистенциальные беседы». Мы обсуждаем очень серьезные и интересные вещи. Тебе тоже неплохо хоть раз туда сходить.

– М-м-м…

– И еще: возьми настоящий отпуск. В виде исключения. Разве это невозможно?

Вот! Понимаете, именно в этот момент я должен был решиться. Отпуск! Отпуск в KPMG, отпуск от Себбе, Максима и Микаэлы. Пойти с женой на экзистенциальную беседу. Но – не решился. Никаких экзистенциальных бесед. Я выбрал другой путь. О дьявол…

ЙС: Вы раскаиваетесь?

М: Еще бы! Все было бы по-другому, и как бы плохо ни было, все равно было бы лучше. Для всех, и прежде всего для моей семьи. Но что-то есть такое у меня в характере… должен идти вперед. И каждый раз не туда.

ЙС: Понимаю… Рассказывайте дальше.

М: Мы встречались раз в неделю. Остальное время Себбе общался со мной шифрованными мейлами. Для встреч он почему-то выбирал фитнес-клуб. Он там качался. «ДжимМакс» – знаете такое место на Реерингсгатан? Работает круглосуточно.

– Класс, – сказал Себбе, – настоящий тренинг, без этих педрильных выкрутас. Вес выбираешь сам. Тренер только по виску постучит – ну, смотри…

Темные очки. Он никогда не снимал очки даже в помещении.

На стене – шестидесятидюймовый телевизор. «Евроспорт» – без звука. А звук – «Евротехно», из всех динамиков. Уши болят. Древние афиши – Арнольд Шварценеггер и Уве Рюттер тужатся, показывают мускулы на чемпионате мира по бодибилдингу. И люди… иногда мне казалось, что все, кто туда ходит, – вариации самого Себбе.

Максим стоял рядом, изготовившись, как для прыжка, – подхватить штангу, помочь, если Себбе ее не осилит.

Татуировки на теле Себбе двигались в такт – то вытягивались, то сжимались.

Он обратил внимание, что я не могу оторвать взгляд от его украшений.

– Первую я сделал в Амстердаме. Шестнадцать лет мне было… о, черт, как я люблю Амстердам! – на лбу блестели крупные капли пота.

– А вторую – в Гоа, через два года, – он показал на длинную вязь, змеившуюся по бицепсу. Вздутые вены на его накачанных мышцах шевелились как черви.

– Третья и четвертая – Христиания в Копенгагене. Там шикарная студия. И много еще чего.

Вычислить общий знаменатель перечисленных мест не составляло труда.

– А ты подумал, как твои татуировки будут выглядеть, когда ты состаришься? – спросил я и усмехнулся, глядя ему в глаза. – На сморщенной коже?

Себбе бросил штангу и резко встал.

– Ну-ка подойди.

Максим сжал кулаки.

Он железной хваткой сжал мне запястья и подтащил к себе. Его потная рожа была в дециметре от моего лица.

– Слушай сюда, – прошипел он. – Ты работаешь на меня, я тебе плачу. Но заруби себе на носу: никогда не хами. Никогда. Со мной не стоит собачиться.

Себбе это Себбе – он реагировал мгновенно и круто.

ЙС: Наверное… этот тип личности нам известен. Но вы еще не рассказали, как прошла встреча с шефом.

М: С Никласом? Да-да… извините, отвлекся. Мы зашли в его кабинет. Забавно – единственный кабинет во всем заведении. Все остальное – так называемый открытый офисный ландшафт. Мне всегда нравился шеф. Думаю, и он мне симпатизировал, хотя я и работал в последнее время на полставки. Но в этот раз… я изо всех сил старался унять дрожь. Противный холодок в животе, спина вспотела. Я понимал – речь пойдет именно о тех фактурах.

Никлас ждал меня – сидел, сцепив руки. Он начал говорить, не дождавшись, пока я сяду. Прошла внутренняя проверка – наугад взяли несколько фирм наших клиентов, и среди них те, с которыми работал я. И наткнулись на эти выплаты. Связались с экономическими отделами трех фирм, которые якобы выставляли фактуры, – те категорически утверждали, что никаких подобных фактур в глаза не видели.

– Все эти переводы оформлял ты, Матс, – сказал Никлас. – И самое странное: разные фактуры имеют один и тот же номер счета, и мы не можем установить, чей это счет.

Я уже сказал – я был готов, что речь пойдет именно об этом. Наверное, я выглядел как идиот – сидел напротив своего шефа и изо всех сил старался скрыть, как мне страшно.

– Как ты можешь это объяснить, Матс? – спросил Никлас. – Ты помнишь эти переводы?

Я только покачал головой – не имею, мол, ни малейшего представления. Пытаюсь вспомнить… ясное дело, тут какая-то ошибка. Но хоть убей, не могу припомнить…

Он, очевидно, прочитал что-то в моих глазах.

– Ну как же так, Матс… Надо вспомнить.

И опять… я осознал себя насекомым, кафкианским жуком, балансирующим на краю геенны. Ничтожество, которому осталось несколько секунд жизни, пока его не раздавит непомерная, холодная тяжесть действительности. В последнее время мне кое-как удавалось избегать вопросов, но они уже скопились у дверей, отталкивая друг друга. Почему у меня такие длинные перерывы на ланч? Зачем эти бесконечные байки о плохом самочувствии? Почему перешел на полставки?

С этим до поры до времени мирились. Коллеги кивали – мы, дескать, понимаем, клиенты тоже не жаловались – я делал то, что от меня требовалось. И даже с избытком.

– Мне придется дать ход этим данным. Возможно, даже заявить в полицию, в отдел экономических преступлений. Ты понимаешь, Матс? Это мой долг! Поэтому я должен услышать разумное объяснение.

Карточный домик закачался. Вот-вот рухнет. Бомба, о которой я говорил, никогда еще не была так близка к взрыву.

ЙС: А может, стоило рассказать все начистоту? Вы сказали, он хороший шеф и хороший человек, ваш Никлас. Может, он придумал бы, как вам выкарабкаться из этой ловушки?

М: Возможно, вы правы. Никлас и в самом деле хороший шеф, хороший человек и все такое. Сейчас бы я, может, так и сделал. Но тогда… у меня был совсем иной ход мыслей. Я, если можно так сказать, думал по-другому. А главное – был перепуган до потери сознания. Вы понимаете? Этот проклятый номер счета, один на всех, фигурировал и потом, в более поздних транзакциях.

Я не пошел домой – заночевал в «Кларе». «Заночевал» – это, так сказать, фигура речи. Даже не думал спать. Перелопатил все бумаги, проглядел всю нашу тайную бухгалтерию, пытался понять, как можно установить мою связь с этим проклятым тайным банковским счетом. И, как вы уже поняли, – не стал просить Никласа о помощи. Вместо этого я попросил о помощи своего другого шефа. Себбе. Ему-то я рассказал, что произошло.

ЙС: Тяжелая история…

М: Йоаким… я должен сказать одну вещь. Я рассказываю вам все это сейчас, и мне легче.

ЙС: Приятно слышать. Но как же решился вопрос с Никласом?

М: Себбе разрулил ситуацию по-своему. Они с Максимом съездили в три фирмы, которые не узнали «свои собственные» фактуры. И объяснил, что, если там мечтают сохранить в целости свои коленные чашечки, если не хотят, чтобы их виллы сгорели, а им в задние проходы засунули по оглобле, – пусть признают, что ошиблись. Конечно, это их фактуры, и ничьи больше.

Продолжение представлено в отдельном документе.

27

Лидингё. Ничего общего с Сольной или Хессельбю: царство среднего класса. Уютные дома, «Форды Мондео» и «Фольксвагены Пассаты». Несколько ступенек вверх по социальной лестнице. Не Юрхольм, конечно, и не Эстермальм – но почти. Любимый резерват среднего класса на подходе к следующему. Здесь никто не мешает играть в любимые игры: сводничать и спариваться. Место, где трудно встретить кого-то, кто не был бы чуть отличающимся вариантом тебя самого.

Элементы пазла складываются просто и естественно. У Себбе были дела с Матсом. Себбе – человек Кума. Как и сам Тедди – в прошлом.

Слишком много стрелок указывают в одном направлении: Кум.

И только этот путь надо выбрать; остальные никуда не ведут.

Десять часов. Может, и удастся попасть домой до полуночи.

Эмилиан Мазер-Павич, или Папа Эм, или Мазер. Для посвященных: Кум. Кличка, ставшая именем, причем нарицательным. Кстати, это имя – Кум – в Стокгольме носили и другие: Йоксо, Радован… Мазер был не единственным кумом в Стокгольме – но для Тедди крестным отцом был именно он.

Город изменился. Совсем не то, что было в конце девяностых и начале двухтысячных. Тогда все знали, кто в городе хозяин. Может, и не знали, уважали – да. Причем даже конкуренты. Мало кого так уважали, как его. Человек-миф: неустанные попытки полиции засадить его за решетку продолжаются как минимум двадцать лет. Человек, который заработал на табаке, сомнительном спирте и сети прачечных больше, чем кто-либо. Человек, чью фотографию вы не найдете в «Гугле». Даже Луке, наверное, не под силу.

Мазер: его пытались замочить албанцы, русские, конкурирующий синдикат из Черногории подсылал киллеров. Если верить слухам, тела наемных убийц замурованы в бетонный фундамент новых корпусов Каролинского госпиталя.

Кум: у него жизней больше, чем у десяти кошек.

И биография… Сербская добровольческая гвардия. Тедди двенадцать лет. Бесконечные дискуссии, отец не отходит от радиоприемника. Весна 1992 года. Биелина, Зворник…. Снайперы готовят дорогу для артиллерии. Эмилиан Мазер-Павич: один из лучших бойцов Аркана[63]. «Тигр Аркана». Тедди встречался с ним считаные разы. Он и Деян выполняли работу для паханов помельче. Для Ивана, к примеру.

Вчера он ждал Энтони. Сегодня тоже ждет. Тоже в машине. На этот раз – у виллы Кума.

Уже шесть часов. Тедди не выходил из машины. Даже мочился в пластиковую бутылку со срезанным горлышком. Навык, приобретенный на работе для «Лейонс».

Сколько раз в жизни ему приходилось заниматься именно этим! Ждать. Ждал, пока откроется дверь в камере. В семь тридцать, ни минутой раньше, ни минутой позже. Ждал Сару в комнате для свиданий. Ждал в очереди в мастерскую, где их заставляли мастерить скворечники, трехногие табуретки и парковые скамейки. Ждал, когда подойдет очередь в душ. Ждал, когда откроется тюремный киоск, – иногда ему так хотелось шоколада, что он чуть не терял сознание. Ждал, когда подойдет очередь телефонного разговора с отцом или сестрой. Все, чего он хотел, все, чего он ждал, было подчинено какому-то установленному кем-то распорядку. Все, что было для него важно, зависело от произвола других, неизвестных ему людей.

Он просто-напросто устал ждать.

В половине одиннадцатого вечера к воротам гаража подкатил джип «БМВ». Не какой-нибудь – класса М. Ворота поползли вверх, и огромный черный жук медленно вполз в гараж.

Через пять минут в доме засветилось окно. Потом еще одно, потом сразу два. Тедди вышел из машины, подошел к домофону и назвал свое имя.

После долгого молчания что-то щелкнуло, зажужжало, и калитка медленно отворилась.

Гравий под ногами хрустел, будто кто-то жует японские васаби-орешки с закрытым ртом. Каждый звук отдавался в голове.

Позвонил в дверь. Открыл хозяин.

Крестный отец. Сам.

Надо же – решился. И вправду бесстрашный.

Мазер за десять лет почти не изменился. Те же шрамы от юношеских угрей. Пепельные волосы с аккуратным пробором. Темные глаза с крошечными, как проткнутыми иглой, зрачками.

Широко расстегнутая сорочка, светлый льняной пиджак без подкладки и тонкие замшевые мокасины. Летний прикид. Ривьера, Бостад. Беспечный ужин, в пределах видимости – яхта на рейде. Или даже не надо Ривьеры – теплый вечер на родине, в Сербии.

Тедди заставил себя поцеловать Куму руку. Он должен вести себя так, как положено по рангу. Заметил вышитые на манжете инициалы: ЭМП. Кровь стучала в ушах, как рота марширующих солдат.

Они прошли в гостиную.

– Виски или сливовица?

– Сливовица. Со льдом, если не трудно.

Кум сел в кресло с винно-красной обивкой и позолоченными подлокотниками, щелкнул пальцами. Тедди и так знал, что в углу комнаты, за встроенной стойкой домашнего бара, стоит кто-то из людей Кума.

За панорамными окнами – Вэртан[64]. Освещенный сад. Интерьер – дикая смесь, возведенная в квадрат. Или даже в куб. Старинная мебель. Классический стиль или как он там называется. Стол на львиных лапах, тяжеленные позолоченные рамы картин. Супермодерновый бар. Эклектика, непаханое поле для психолога.

Кумов боец принес напитки.

– Садись, в ногах правды нет, – ухмыльнулся Кум. – Давно это было, Тедди, я и узнал-то тебя с трудом. Ты выглядишь, точно как твой отец. Только нос не такой красный.

Тедди вцепился в кресло. Он с трудом удерживался, чтобы не броситься на Кума и не вышвырнуть его в панорамное окно. На секунду пожалел, что не взял с собой «Заставу». Но это было бы самоубийством.

– Деян сказал, у тебя все в порядке. Квартира, хорошая работа. Адвокатская контора… это он так сказал, но я почему-то не поверил. Как это может быть? Как это может быть, Тедди? Ты работаешь адвокатом?

Тедди глубоко вдохнул носом и сосчитал до трех.

– Да… помогаю иногда адвокатуре.

– Мир перевернулся… «БМВ» делает экологически чистые тачки, Тедди Максумич стал адвокатом… что происходит?..

– Я не адвокат. Но работа о’кей. Денег хватает.

– Работа не должна быть о’кей, Тедди. Работа должна быть замечательной.

– Я доволен. Пока.

– Может, хочешь опять на меня поработать? За этим пришел?

– Нет. Не за этим. У меня к тебе вопрос. Совсем с другой стороны.

– Понятно… а позвонить не мог? У Деяна есть мой номер.

– Хотел посмотреть тебе в глаза.

– Вот оно что… и что ты хотел там увидеть?

И опять: почти неудержимый позыв рвануться с кресла и разбить башку этому садисту.

– Хотел посмотреть в глаза, – с трудом повторил он. Рот сводило, как будто там истекал соком лимон без шкурки. – Посмотреть в душу, если она у тебя есть.

Кум резко выдохнул носом.

– Спокойно, спокойно, Тедди. Мы же цивилизованные люди. О чем ты хотел спросить?

– Не о чем, а о ком. О Матсе Эмануэльссоне.

Мазер поднялся, пошел к бару и долил стакан. Стоял спиной к Тедди и смотрел на залив. Вода казалась черной. Весь город казался черным, хотя еще не стемнело.

– Я так и думал. Тебе, конечно, не повезло с этой историей… Мне очень жаль.

– Я хочу знать, что было причиной. Потому что речь шла не о деньгах. Они хотели добраться до его компьютера… вернее, до винчестера.

– Может, ты и прав, мой друг. И еще раз – мне очень жаль, что так вышло. Но этим делом занимался Иван. Меня не подключали. А Ивана, как ты знаешь, уже Господь прибрал. Слишком много курил всякой дряни без фильтра. Говорил – как на родине. Это у него вроде ностальгии было – курить дерьмовый табак без фильтра. Рак легких – это ад. И честно – думаю, даже он не так много знал.

– Но приказ-то отдал ты.

– Извини – не могу вспомнить. У нас в то время было много заказчиков.

– А Себбе Матулович? Что у него было с Матсом?

– Кончай, Тедди. Ты знал меня десять лет назад. Много воды утекло, как говорят шведанки. Я мирный житель города Стокгольма. Живу здесь, на Лидингё, семья, дети… Общаюсь с соседями, тренирую детскую футбольную команду. Вот и все. Ты же сам знаешь, какая здесь жизнь. Самая большая новость недели – ворона попала под трамвай.

Кум повернулся к Тедди.

– Ты об этом думал? Под трамвай! Там, где мы выросли, не было этих трогательных трамвайчиков, которые возят людей от виллы к вилле. Да и здесь, в Швеции, не везде. Только в таких районах. Лидингё, Юрхольмен, Сальтшёбаден. Ни к югу, ни к западу от Броммы трамвайчиков не найдешь. Там, конечно, тоже есть трамвай, но не такой. Не эти славненькие древние вагончики. Местный трамвай… это как бы тотем клана: есть он – одно дело, нет – другое. И слушай внимательно, Тедди, не дергайся. Мне кажется, ты чего-то не понимаешь. Нам здесь лучше, спокойнее, мы общаемся со спокойными, уверенными в себе людьми, мы усваиваем шведские жизненные принципы. Ты понял, наконец? Нам здесь удобно. И я уже не такой, что был раньше. И не такой, как ты.

Кум отпил глоток. Он подошел совсем близко. Низкорослый, как пенек, – ниже, чем Тедди его запомнил. Но странно – этот коротышка громоздился над Тедди как грозная осадная башня. Тедди попытался понять, в чем смысл его монолога.

– А что у тебя за тачки, кроме этого навороченного «икс-пять-эм»?

– Почему ты спрашиваешь?

– Но ты же настоящий мужик. А какой мужик не любит машины?

– Да… ты прав.

– Но здесь же не принято иметь меньше двух машин…

– Нет, конечно… У жены – «Гольф». А мои любимцы в другом месте. Приезжай, дам порулить… «Мерс», старый «Порше-911» восемьдесят второго года, «Роллс-Ройс Фантом» и «рари».

– Какая модель?

– «Феррари Калифорния», новенький, прошлогодняя модель. Это мой любимчик – поворачиваешь ключ… ты бы только послушал звук! Будто он подыскивает способ сожрать тебя с потрохами.

– Но ты же на машине ездишь, не на трамвайчиках?

– Нет, конечно. За кого ты меня принимаешь?

– Я скажу, за кого я тебя принимаю. За того, кто ты есть.

Кум подошел еще на шаг поближе. Краем глаза Тедди заметил, как горилла за стойкой шевельнулся.

– Ты не веришь в перемены, Тедди… Ты как шведское государство. Они продолжают за мной охотиться, хотя я давно уже совершенно другой человек. Только потому, что я много лет ставил нули в декларациях. Ты же знаешь, мы все так делали. А теперь они хотят выжать из меня якобы неуплаченные налоги на миллионы. Недостойная жизнь… Машины записаны на других, в делах нужны подставные фигуры и подставные фирмы. Даже дом записан на жену… да что я тебе объясняю, ты и сам все прекрасно понимаешь. Государство – как питбуль: если вцепится, не разомкнет челюсти хоть до самой смерти. И ты не будь как государство. Учись мыслить свободно.

Тедди встал. Освещение упало по-другому, и он все же разглядел признаки старения: борозды и седина на модно небритых щеках, морщины на лбу.

Кум был главным в том деле. Он заказал похищение Матса. И звено ясно прослеживается. Себбе.

Тедди придвинулся к Куму. Теперь их лица были в пяти сантиметрах друг от друга.

– Не люблю повторяться, – бесцветным голосом сказал он и сделал паузу, стараясь удержать ту же равнодушную, монотонную интонацию. – Но если ты не расскажешь, что случилось с Матсом Эмануэльссоном, я тебя уничтожу. Ты пожалеешь, что водил меня за нос. Мне надо знать, кто именно заказал похищение. И что за этим стояло.

От Кума слегка попахивало спиртным.

– Тедди… если бы я был тем, кем был десять лет назад, я бы погасил за эти слова не только тебя, но и всю твою семью. Раздавил, как клопов.

28

Эмили пригласила Тедди в «Винеркафе» позавтракать. И посоветоваться. После стрельбы в Сольне прошло уже две недели, и за эти две недели они ни разу не виделись. Настроение у обоих – хуже некуда.

Латунные детали, деревянные панели, мраморные скамейки – как и в десятках других кафе в Стокгольме. Что-то странное с этим городом – хотят проявить индивидуальность, а получается, будто все следуют одному и тому же шаблону. Неважно. Эспрессо и утренняя выпечка – мирового класса. К тому же у них были отдельные кабинеты, где можно поговорить без помех.

Тедди был немногословен – по его мнению, он не продвинулся ни на сантиметр. Повсюду сплошные тупики.

Эмили рассказала про банковскую ячейку. И о разговоре с маклером, оформлявшим купчую на дом в Вермдё.

Записка в ячейке:

MTCNFE 302304 03

Порывшись немного, нашла:

Money Transfer Control Number Forum Exchange. Так называемый сопровождающий номер, он необходим для получения денег в обменниках сети «Форум Эксчендж».

Пошла в ближайшую контору на Йотгатан и показала номер женщине за пуленепробиваемым стеклом.

– Да, все правильно, – сказала она высоким голосом. – С этим кодом я могу выдать вам наличные. Только мне нужно ваше удостоверение личности.

Эмили вытащила из бумажника права.

У кассирши были длинные каштановые волосы и неправдоподобно длинные ногти.

– Очень сожалею, – она покачала головой и улыбнулась. – Я не могу выдать вам деньги. Перевод выписан на другого предъявителя.

Эмили пришла в голову мысль.

– А могу я получить все в голубом пластике?

Девушка посмотрела на нее, как на сумасшедшую.

– Разве я не сказала, что я не могу выдать вам деньги? Перевод не на ваше имя.

Нет так нет. Надо уходить. Но ее осенила еще одна идея: за спиной у кассирши лежала целая кипа конвертов. Она еще раз посмотрела на конверт из ячейки. Тот же логотип, то же предприятие. Но что-то не сходится.

– Могу я задать еще один вопрос?

– Разумеется.

Эмили вытащила из сумки конверт.

– Это вы посылали?

Девушка уставилась на конверт так внимательно, что Эмили показалось, сейчас она встанет и пойдет за лупой. Идеальный финансовый работник – квалифицированная и старательная.

– И да, и нет. Фирма наша, а контора другая. Головная контора на Васагатан.

Деловые люди один за другим покидали кафе – торопились на работу. Их места постепенно занимали коротко стриженные пожилые дамы в свитерах из верблюжьей шерсти. Самой молодой – лет семьдесят.

Эмили и Тедди размышляли вслух, пытались найти связь между событиями. Одно было почти несомненно – таинственный испанец, купивший виллу в Вермдё, был не кто иной, как Себбе Матулович. Деловой партнер Матса и его покерный спонсор.

Дамы за соседними столиками украдкой косились на Тедди – настолько очевидно было, что он принадлежит другому, не их миру. Не из тех, с кем можно прогуляться по городу, представляя знакомым.

Эмили улыбнулась в душе. А знали бы они про Сару… Сара. Кто она для него?

Но сегодня Тедди не такой, как обычно. Мрачен, насторожен, и говорит с ней странно. Неохотно.

– Одно могу сказать – Мазер знает больше, чем говорит. Себбе – одна из его шестерок.

– И что ты собираешься делать?

– Не останавливаться. Любыми средствами дать понять Куму, что он должен мне помочь. Чем все это кончится, не знаю, но я его дожму.

– Тедди… не забывай, что мы партнеры. Что ты собрался делать?

Он вытащил из бумажника сотню, положил на стол и встал.

– Ты не поймешь…

Ей надо было срочно вернуться в бюро. С договором она закончила, но теперь предстояло заняться due diligence – проверить договоры о поставках, договоры с заказчиками, с сотрудниками, экологические и строительные согласования. Собственно, работа не такая большая, обычно бывает намного больше, но ее посадили на это дело одну, без помощников. Предприятие, выставленное на продажу, занималось вывозом и обработкой мусора. Их самый важный заказчик – коммунальные и городские власти. Предложенная сумма сделки – двадцать миллионов евро.

Ее ждала срочная работа, а она все сидела в этом кафе, хотя Тедди уже ушел. Надо было собраться с мыслями. Вытащила ноутбук и попыталась как-то суммировать, что у них есть и чего у них нет.

Первое: до сих пор неизвестна личность убитого. Она почитала юридические справочники. Оказывается, это большая редкость, когда прокурор скрывает имя убитого. Для этого нужны чрезвычайно веские основания. Жертва – не свидетель, оказать на нее давление, мягко говоря, затруднительно. С другой стороны, бывают случаи, когда очень трудно установить личность. Самая частая причина – лицо изуродовано до неузнаваемости. Выстрелом из дробовика в упор, или намеренно, с целью затруднить идентификацию, или разрывной пулей. А если человек не значится в криминальном реестре, значит, в архиве нет ни дактилоскопических данных, ни профиля ДНК. Полно людей, которым никогда в жизни не приходилось оставлять отпечатки пальцев. Остается только зубная карта – а если у человека настолько здоровые зубы, что он ни разу в жизни не был у зубного врача? Или повреждения верхней челюсти настолько значительны, что совместить дентальный профиль не представляется возможным?

Второе: не так-то просто – отстрелить голову. В гостиной. Что-то происходило в доме. Эти капли крови, как утверждал Янне, уронены стоящим человеком. Надо надеяться, что полиция тоже обнаружила эти капли, но уверенной быть нельзя. Со временем узнаю, что нашли криминалисты и чего не нашли. Но вряд ли убитый пошел прогуляться по дому. С таким ранением смерть наверняка наступила мгновенно.

И третье: в доме в Вермдё, похоже, никто не жил. Туда приезжали только изредка, скорее всего, для каких-то встреч. Хотели избежать лишних глаз. Тоже довольно примечательно: дом стоит на охране, мебель, кое-какая обстановка, но можно почти уверенно сказать: постоянно там не жил никто.

И последнее: ее очень беспокоил Тедди. Лишь бы он удержался от глупостей. То, что она увидела сегодня, испугало ее. Другой человек. Человек, который может совершить все что угодно, и удерживает его только неизвестная ей ниточка. Но что ниточка эта не толще волоса, она чувствовала совершенно ясно. Может, он был таким и девять лет назад, до посадки. Может быть. Может быть, это и есть истинный Тедди.

Контора «Форум Эксчендж» на Васагатан была намного больше, чем та, где ей отказали в деньгах.

Эмили повторила процедуру до деталей: показала номер и попросила положить все в голубой пластиковый пакет.

Реакция была совершенно иной.

– Само собой, – сказала женщина за окном, даже не спросив удостоверение личности.

Через двадцать секунд она появилась с пакетом денег величиной с шестисотстраничный покетбук. Эмили потянула молнию и заглянула в пакет.

Деньги. Тысячи евро и шведских крон.

За ее спиной стояла очередь. Кассирша явно хотела поскорее от нее избавиться.

– Простите, один вопрос. Как узнать, откуда переведены деньги?

– Как откуда? Оттуда же, откуда и всегда.

– Как всегда?

– Господи, но вы же знаете прекрасно… эти голубые пакеты – Стиг Эрхардссон. Да что я вам объясняю, вам и без меня это известно.

Эмили на секунду потеряла дар речи. Потом опомнилась, поблагодарила и пошла к выходу. По пути пробила на телефоне: Стиг Эрхардссон – и получила десяток попаданий, еще не выйдя из конторы.

Стиг Эрхардссон – большая шишка.

Пересчитала деньги – больше ста тысяч крон.

29

Опять в машине. Опять ожидание.

Теперь на Эстермальме.

До праздника летнего солнцестояния – три дня. Люди бегают, что-то покупают, торопятся, как всполошившиеся куры.

И место то же самое. Банергатан. Тедди прекрасно помнил, как он выслеживал Маклауда. Как ухмыльнулся Магнус Хассел: доказательства наркотической зависимости – прекрасный аргумент, чтобы снизить цену, сказал он. Не на двести крон – на двести миллионов. Эмили рассказала, что договор еще окончательно не оформлен. Именно поэтому Тедди и хотел найти Маклауда.

Воспоминание – до посадки.

Он, отец, Линда и совсем еще маленький Никола отправились в Мальмё – навестить Дарко. Николе было не больше четырех, значит, ему, Тедди, – девятнадцать-двадцать. Готов к настоящей работе.

Они поехали с Николой на пляж. Как же он назывался, этот пляж? Не вспомнить. Длинный песчаный берег, зеленые лужайки, мостки, чуть повыше – кемпинг, парковка, мини-гольф… весь набор развлечений для свенссонов. Даже спасатели в будке. Толпы людей – лето в тот год удалось на славу.

Дарко: братец-кролик-братец-умник. Не забыл захватить подстилку и корзинку с кока-колой и печеньями. Это для детей, а отцу – сосиски. Боян терпеть не мог колу («глаза бы мои ее не видели»). Ну, Дарко, ну, братец! – даже складные стульчики захватил и бумажные стаканчики. Совсем ошведился – Тедди не испытывал такого свенссон-чувства с восьмого класса. Никола тут же ринулся в воду. А Тедди смотрел на публику, презрительно усмехался («с девяти-до-пяти» народец) – и все равно получал удовольствие. Никола визжал от радости, когда Тедди брызгал на него водой, а у него согревалось сердце – видно, старалось не отставать от температуры воздуха. Они торчали с Николой в воде больше часа.

Потом он вернулся к своим. Линда сидела на подстилке и аккуратно резала дыню. Дарко с отцом обсуждали бомбежки Сербии.

Идиллия.

– А где Никола? – спохватилась Линда.

Тедди резко обернулся – у кромки воды, где они только что играли, Николы не было.

– Он же был там только что?

Конечно, был. Тедди даже отвечать не стал.

Они пошли вдоль берега. Детишки в плавках, девочки чуть постарше – в купальниках. Сотни четырехлеток. Волосы, телосложение – все, как у Николы. Но Николы среди них нет.

О, дьявол, дьявол, дьявол… Он зашел в воду. Вглядывался, не видно ли где машущих беспомощно ручонок, дрыгающихся ножек.

Дети прыгали с мостков, умоляли родителей подбросить их повыше, плескались на надувных дельфинах и крокодилах.

Николы и след простыл. Линда разрыдалась, Боян начал орать на Тедди.

Дарко молча бегал по берегу, вглядываясь в темно-голубую колышущуюся воду.

Тедди чуть не потерял сознание от ужаса – Тедди, образец выдержки и бесстрашия. Ему хотелось заорать на этих равнодушных шведанков: заткнитесь хоть на минуту! Неужели не понимаете: пропал ребенок! Постойте неподвижно хоть три минуты, дайте вглядеться, дайте послушать!

Минута шла за минутой.

– Беги к спасателям, может, они помогут! – крикнул Боян.

Тедди рванул к откосу.

В самом деле: у них там и громкоговорители, и бинокли, и все эти спасательные причиндалы.

– Пропал четырехлетний ребенок, Никола… в красных плавках…

Все происходило очень медленно, будто снимали рапидом. Тедди увидел Линду, она присела на корточки на лужайке и закрыла лицо руками. Вокруг нее начали собираться люди.

Не может быть. НЕ МОЖЕТ БЫТЬ.

Тедди затошнило. Что предпринять?

Впервые в жизни он испытал чувство непоправимости.

К нему подошел пожилой дядька.

– Мне кажется, я знаю, где ваш пацанчик.

Никола мирно сидел на мостках с палочкой в руке.

Линда кинулась к нему, плача и смеясь одновременно.

– Тише, мама, – сказал Никола. – Ты что, не видишь? Я рыбачу! Ты мне всю рыбу распугаешь.

Тедди поговорил с Шипом – попробовал выяснить, как в нынешние времена выглядит их бизнес. Специально съездил в Аксельберг пару дней назад. «Эль Бокадо». Забавное заведение. Большая кружка пива – двадцать две кроны, вдвое дешевле, чем в городе. Шип жил рядом с кабаком – каждый второй махал ему рукой, будто он был не посетителем, а официантом. Выглядел как всегда – типичный бодибилдер. Холодильники таскать на четвертый этаж без лифта. Косой пробор, недельная щетина.

– Чем он занимается, Мазер?

– Понятия не имею. Спроси Деяна.

– Нет. Во-первых, никогда не известно, на какой ноге Деян стоит, а во-вторых… ты смеешься! Чтобы Деян хоть слово сказал про Кума…

– Понял. Но я-то мало чем могу тебя порадовать. Пять-шесть лет назад – трава, кокс, девки… все что угодно. А сейчас… sorry. И, кстати, я в этом не замазан. Я с грязью дела не имею. Человек чести, понял?

– Ну да… человек чести, – поддел Тедди, хотя прекрасно понял, что имел в виду Шип.

– Ты же знаешь, за что я сидел.

Еще бы не знать. Много лет толклись в одном коридоре. Ограбление кассового центра под Эскильстуной. Шип и компания подготовились по высшему разряду, они даже сделали несколько пробных поездок по всем маршрутам, изучили все переулки и проходные дворы. Взяли восемнадцать миллионов наличными, неплохой улов для четырех парней из пригорода. Они действовали профессионально, не выходили из дома, просмотрели бесчисленное количество мыльных опер. В город не выезжали, шампанского не пили, по ночным клубам на Стюреплане не рисовались, на девочек по тридцать кусков за вечер не просаживали.

И все равно попались. Одного из них остановила полиция – рутинный контроль. Все было бы ничего, если бы его не подвели нервы. Начал дергаться. Инспектор заподозрил что-то неладное и заглянул в его сумку. Там было полно поддельного оружия. Дальше все просто – именно такие макеты «калашей» и «зауэров» зарегистрировали камеры наблюдения. Мало того, на одном из пугачей оказалась ДНК Шипа. Провели обыск, полицейским хакерам удалось воскресить стертые с жесткого диска файлы. Нашли парня, который сдавал квартиру Шипу прямо напротив кассового центра.

– Этот?

– Этот, – мгновенно опознал квартиросдатчик.

Конечно, Тедди прекрасно помнил всю эту историю.

– Значит, не знаешь… А твои подельники?

Шип отхлебнул пиво и левой рукой стер пенные усы.

– Может статься… Я тебе дам несколько имен, но спрашивать будешь сам… – Он вдруг расплылся в улыбке. – Кстати, Луке сказал, что ты заказал кое-что в его интернетовской аптеке.

– Да… не буду распространяться.

– Чего там… но эти их новые штуки для потенции ты должен попробовать. Моя девушка в восторге.

В последующие дни Тедди удалось найти приятелей Шипа. Али-Нож, Псих-Калле, Человек-Улитка… какие только имена они себе не выбирали. Некоторые вообще не хотели говорить – ты теперь не в игре, извини, приятель. Кое с кем он был знаком и раньше, другие о нем слышали – во всяком случае, ему доверяли. Сказали: югославы исчезают. Их место заняли сирийцы, курды, Тигры, Такси-Аслан и его водилы. Summa summarum: Мазер ушел в подполье. Занимается совсем уж какими-то теневыми делами. Высшая лига: Шип и его приятели доступа туда не имеют.

Луке пообещал попробовать вскрыть почтовый сервер «Сведиш Пермиум Секьюрити», этот загадочный countermail.com. Но через пару дней позвонил и признался: задача не по зубам.

– У этих ребят защита почище, чем у меня. Я просто-напросто не могу взломать их ящик. Извини.

– А у заказчиков?

– И у заказчиков. Такое ощущение, что на нашей планете это единственный сервер с такой степенью защиты. «Энигма». Легче совершить покушение на Ким Чен Ына из водяного пистолета.

Тедди ненавидел тупики.

Очевидно, заказ на похищение Матса дал не Кум. Кто-то еще. Этих «кого-то еще» интересовал компьютер Матса. Но в любом случае: Кум знает, кто заказчик. Знает – и отказывается говорить. Это и есть главная стратегическая задача в начатой войне: заставить Кума заговорить. Другого пути нет. Гиены прячутся в тени. Могли бы хоть что-то знать Сесилия или «Сведиш Премиум Секьюрити». Но и там, и там – тупик.

Ту-пик.

Война есть война. Может, ему придется уехать из Швеции. Во всяком случае – и в этом он был совершенно уверен, – необходимо отослать Бояна и Линду. Отослать и спрятать.

И внезапно пришла мысль: есть человек, который может ему помочь.

Он ждал очень долго. Клиент все утро не выходил из дома. Тедди потихоньку слушал аудиокнигу. «Самоуправство» Лены Андерссон.

В машине не было CD-проигрывателя, и он даже попенял парню в прокатной фирме. Тот посмотрел на него, как на сумасшедшего.

– Вы с какой планеты прибыли? CD – прошлый век. У вас же есть телефон…

Тедди мог бы точно назвать ему планету, с какой он прибыл. Но ему вовсе не хотелось описывать эту планету двадцатилетнему парню, который никогда в жизни не дал бы ему эту машину, если бы на заявке не стоял логотип адвокатуры «Лейонс».

В час он появился. Фредрик Маклауд.

Одет поцивильнее, чем в тот раз. Лиловые хлопковые брюки, темно-синий льняной пиджак. Лиловый платок, на один градус светлее брюк, кокетливо колеблется в нагрудном кармане.

Двинулся к мосту на Юргорден.

Тедди прекрасно знал его привычки. Узнаешь за несколько недель наблюдения.

Но сегодняшний маршрут необычен.

Тедди пошел за ним. Мимо припаркованных «Порше», вслед за мамашами, которые бегом катили свои коляски, – нельзя упускать возможность тренинга. Почти на всех – цветные кроссовки «Найк» и компрессионные брюки.

Через пятнадцать минут все стало ясно. Лильевальх. Он направился в Лильевальх. Тедди там никогда не был. Маклауд чмокнул в щечку подошедшую женщину примерно его же возраста.

Слежка сегодня никакого труда не составляла. Либо он решил, что терять ему нечего. Либо просто-напросто решил прогуляться с приятельницей. С этой работой начинаешь думать, что все преследуют какие-то тайные криминальные цели.

Тедди поднялся по лестнице. Под крышей – надпись золотыми буквами по темно-красной штукатурке: «Выставочный зал Лильевальх». Большое здание. Старое, но, по-видимому, не особенно старое. Стены из разноцветного камня, колонны. Над входом – растяжка: «Самая большая в Скандинавии выставка современного искусства».

Да… Этот ревир Тедди мог бы назвать своим только с большой натяжкой. Но объект наблюдения со своей дамой вошел туда. Дичь скрылась в кустах.

Он купил билет и вошел в здание.

Из окон под высоченным потолком льется мягкий рассеянный свет. Огромные залы. Тихая публика, то и дело замирающая в восхищении перед очередной неизвестно что изображающей скульптурой или не менее непонятной картиной.

Тедди осмотрелся – нет, это не обычные шведанки. Сливки. High society. Часики «Дей Дейт» на запястьях, замшевые лоферы, неестественно гладкие, с очень скромным макияжем женские лица.

А на стенах… он покосился на ценник на одном из стендов. Сто пятьдесят тысяч за небольшую картину: два голубых мазка на снежно-белом фоне. Триста кусков за фотографию дымовой трубы.

«Не у меня одного крыша поехала, – подумал Тедди. – Весь мир спятил».

В следующем же зале он наткнулся на Маклауда – тот непринужденно беседовал со своей подругой.

Похоже, простужен: хлюпает носом, как двухлетка в феврале. Или как кокаинист, которого застали на месте преступления.

Приятельница была здесь своим человеком: здоровалась чуть не со всеми. Поцелуйчик, неестественный смех, объятие. Поцелуйчик, смешок, объятие. Никаких вариаций, метод один и тот же.

Обтягивающие брючки, свитерок со странным рисунком: показывающий зубы бульдог. Странно – он представлял себе приятельниц Маклауда совсем другими.

Через несколько минут она заметила очередного галериста и ринулась к нему, на ходу раскрывая объятия.

Тедди засомневался. Если он подойдет к Маклауду, есть риск, что «Лейонс» откажется от его услуг. Но он должен. Откуда взялось это почти незнакомое чувство, он и сам не смог бы объяснить. Но – должен. Другого пути нет.

Он остановился за спиной у Фредрика и прошептал ему в ухо:

– Привет, это опять я.

Маклауд от неожиданности уронил каталог и обернулся. Тяжелый каталог с грохотом рухнул на пол. Женщина с бульдогом на груди посмотрела в их сторону. Тедди ласково улыбнулся.

У Фредрика изменилось лицо. Как будто у него одновременно заболел зуб и началась отчаянная мигрень.

– Какого черта тебе надо?

Свистящий шепот, готовый перерасти в крик.

– У меня к вам есть деловое предложение, – дружелюбно произнес Тедди.

30

Иванов день. День летнего солнцестояния. Самый длинный день в году. Швеция – счастливая страна. Смена сезонов – событие.

Никола встретил Хамона у подъезда. На стене – четырехметровый граффити с добросовестно оттененными, затейливыми арабскими буквами. «Долой турков!»

По-видимому, нет человека, который не собрался бы праздновать. Неважно, кто ты – швед, внук серба или час назад приехал из Ирака. День Лета – крутая штука. Языческий ритуал, переживший все религиозные стычки. Танцуют вокруг майского шеста и поют странные песни вроде «И по льду бежит лиса»… что бы это могло значить?

Замечательный праздник. И даже не потому, что все едят маринованную селедку (дед Боян ее очень любит), не потому, что запивают эту селедку холодной водкой из крошечных стаканчиков (эту традицию он не просто любит, а обожает), не потому, что все плетут из цветов венки, напиваются и садятся за руль.

Важно, что еду покупают в таких количествах, что хватит до Нового года.

Вывод: сегодня кассовые ящики в «ИКА Макси» будут лопаться от бабла. Люди не упомнят такого улова. И все должно пройти, как по рельсам.

– Привет, старичок, – Хамон натянул капюшон.

Оба одеты одинаково. Шлемы под мышкой.

– Готов?

Никола поднял большой палец и поиграл бровями – а то!

Они поехали на автобусе – незачем рисоваться в метро, там на каждом шагу камеры наблюдения. Хамон по пути рассказал дикую историю.

– Помнишь Ашура? Тот, что получил срок за шантаж и еще много за что… даже за мокруху зацепился, но вроде только как подельник. Сидит он, значит, в Халле, а тут помирает его отец. Он просится поехать на похороны, они начинают кочевряжиться. Он обращается к своему адвокату, тот пишет в конституционный комитет, еще куда-то… в общем, добился своего. Везут его, значит, в церковь. Три дятла в машине. Он, конечно, переживает, что отец помер, но все равно рад – все-таки разрешили попрощаться. И знаешь, что происходит?

– Откуда мне знать? Ты не забыл, где я чалился?

– А происходит вот что. Они ему говорят: мы тебя из машины без наручников и легких кандалов на ногах не выпустим. Ашур говорит – вы что? В церковь – в кандалах? Ничего, говорят, не можем сделать… в соответствии с мерой пресечения, правилами содержания… и пошли сыпать параграфами. Сволочи. Они что, решили, что он из церкви сбежит?

– И что дальше?

– Само собой – Ашур отказался выйти из автобуса, и его отвезли назад в санаторий. Они его унизили перед матерью, дедом, сестрами и братьями.

– Повторяю – сволочи. И как ты считаешь, чего они добились?

– Не знаю.

– А я тебе скажу. Шведское государство само создало себе шурда. Непримиримого, беспощадного врага общества. Мстителя.

Они припарковали сто двадцать пятый[65] и квадроцикл позади одноэтажного детского садика.

Транспортом обзавелись накануне. Никола сунул мощную отвертку с ограничителем в замок, ударил пару раз молотком и повернул разводным ключом. Вытащил пластиковые осколки и соединил проводки – осталось только крутануть ручку газа. А гибкий замок на заднем колесе перекусил болторезом за тридцать секунд.

На всякий случай они поставили за магазином мопед, резервный транспорт на случай неожиданностей.

И теперь они стояли в садике над парковкой и смотрели вниз на гигантский, уже закрытый супермаркет. На огромной, расчерченной на ячейки площадке по-прежнему стояло семь-восемь машин – скорее всего, так и останутся на ночь.

У Хамона в рюкзаке – полицейское радио и тонкие садовые перчатки с пупырышками.

Все большие супермаркеты похожи друг на друга: гигантский куб, словно позаимствованный из «Лего» для великанов. И надстройка из стекла и стали. Главный вход с огромным вращающимся стеклянным турникетом закрыт, и свет почти везде погашен. Но им казалось, что все здание медленно накаляется, наливается багровым отсветом ожидающих их золотых россыпей.

Полночь. Единственное время суток, когда более или менее темно. Не совсем, но все же.

Они оседлали своих коней: квадроцикл и легонький кроссовый мотоцикл по прозвищу «кузнечик».

Сердце у Николы заколотилось, как пойманный кролик. Еще бы – работа в высшей лиге. Его прорыв. Его claim to fame[66]. А главное – возможность спасти положение.

Три дня ушло на рекогносцировку. Они кружили вокруг здания, высчитывали пути отступления. На главную парковку – единственный въезд. Это плохо. Но есть еще грузовые настилы с задней стороны и узкая асфальтированная тропинка – по-видимому, для персонала. Рядом с парковкой – велосипедная дорожка, исчезающая за холмом.

От машины пришлось отказаться. Слишком велик риск. А вдруг кому-то придет в голову заблокировать единственный выезд с парковки? Зато легкий мотоцикл и квадроцикл пролезут где угодно.

Они заходили в магазин, бродили с колясками по проходам, купили несколько пакетов с чипсами OLW, пару бутылок колы. Надо было узнать, какой путь бегства короче. Темные очки и куртки с капюшонами. Все время косились на потолок – надо выяснить, где стоят камеры наблюдения и датчики тревоги. Эти куртки и очки потом сожгли.

Никола убрал подножку и запустил мотор. Какое приятное чувство, ей-богу, – чувствуешь себя настоящим гонщиком. Крутанул пару раз рукоятку газа – вр-рум, вр-рум…

Проехали последние двести метров до задней стороны. Камер не видно – но кто их знает, может, где-то они и есть. В рюкзаках позвякивали инструменты. У Хамона в рюкзаке, кроме инструментов, – большой клеенчатый пакет из «Икеи».

Металлическая дверь. Довольно жидкая, они уже проверили. Работа двумя фомками заняла не больше двух минут. Пульт охраны слева на стене, код им сказал Саман. Короткий звоночек напомнил Николе кофейный автомат в Спиллерсбуде.

Они выбежали, сели на своих коней и вновь поднялись на холм.

Полицейское радио на коленях у Хамона. Считаем минуты. Надо проверить, не сработала ли все же какая-то сигнализация. Если кто-то и мог среагировать, то служба вневедомственной охраны. Никола время от времени поднимал к глазам бинокль – не едет ли кто-то по дороге. Сигнализация могла сработать и неслышно.

Сорок пять минут. Они выжидали сорок пять минут – никакого движения.

– Пора? – то ли скомандовал, то ли спросил Хамон.

У Николы свело мышцы живота. Проклятая трусость.

– Не знаю…

– Тревога же не сработала. Они давно были бы здесь.

– И все равно… подожди, – Никола вскочил на мотоцикл и рванул в сторону туннеля под Хогельбювеген.

Хамон так и остался стоять с открытым ртом.

Метров через пятьсот Никола включил свой телефон. Тедди жил буквально в полукилометре отсюда, но Никола так ни разу к нему и не зашел.

Прошло не меньше десяти сигналов.

– Привет. Тедди, это я.

– О, привет… как дела?

– Нормально. Слушай, можно к тебе заглянуть на минутку? Только я не один. С Хамоном.

– Почему бы нет? Но…

– Что?

– Я пока еще не дома, и у меня был очень трудный день… сплошные стрессы.

– О, дьявол… тогда в другой раз.

– Нет-нет, все в порядке… Заходи, когда захочешь. Только звони и стучи подольше.

Хамон выпятил подбородок.

– Что это было?

– Надо было позвонить.

– Мы же договорились отключить телефоны!

– Да, но я вспомнил, что у меня здесь поблизости живет дядя. Спросил, можем ли зайти на минутку.

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 17 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Фарста-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 4 (часть 3)

Запись беседы

М: В конце весны 2006 года Педер пригласил меня «на прогулку», как он выразился. «Очень много людей заинтересовались вашей работой!» – сказал Педер и примерно объяснил, что от меня ждут.

Для начала пришлось полюбоваться Швецией с высоты птичьего полета. Охотничьи угодья, зеленые лиственные рощи, сверкающие озера… – мы летели на вертолете. Это был замысел Педера – внести элемент приключения. «Ребята оценят», – сказал он и усмехнулся.

Я понятия не имел, о каких «ребятах» идет речь, но, очевидно, Педер видел в таком экзотическом антре какой-то смысл.

Вертолет приземлился на большой поляне у просторной конюшни. Я не знаю, как называется это место; мало того, даже не знаю, где оно находится. Огромный дом в стиле восемнадцатого века. Еще не замок, но уже не усадьба. Три дымохода, красный кирпич, желтое дерево облицовки.

Нас проводили к дому двое. Могли бы и не провожать. Нас и так бы отнесло – такой ветер дул от работающих лопастей вертолета. Я по совету Педера взял напрокат смокинг – для такого случая, сказал он, нужен смокинг. Нужен – значит, нужен.

Вертолет взревел, поднялся, покачался и был таков. Помню, у меня мелькнула мысль, что добираться отсюда на такси наверняка стоит бешеных денег. Я даже пожалел, что согласился, – я, знаете ли, не большой любитель таких экстравагантных пикников. Но дело в том, что Педер был не такой, как они. Как Себбе, Максим… да все, с кем я имел дело в последнее время. Он был какой-то… более нормальный, что ли. Цивилизованный.

Сначала все было прекрасно. В салон принесли аперитивы. Нас было человек двадцать – одни мужчины, но почему-то это меня не удивило. Педер представлял меня гостям, похохатывая, – Mister Money. Потом попросил прочитать небольшую лекцию. При этом заверил меня, что все гости, как он выразился, «понимают экстраординарную сложность предприятия»…

Другими словами, им можно доверять.

Я говорил минут тридцать. Старался, впрочем, чтобы моя деятельность не выглядела чересчур уж черной, скорее серой, даже светло-серой. Попробовал разъяснить, чем отличаются один от другого налоговые парадизы, как влияет третья директива Европейского Союза о противодействии отмыванию денег на ситуацию в Швеции. Никаких конкретных советов – это означало бы отдать задаром нашу с Себбе и Микаэлой деловую идею. Но дал им понять простую вещь: в финансовом мире нерешаемых проблем нет.

После лекции – ужин из трех блюд. Я запомнил причудливую смесь на стенах: старые портреты девятнадцатого века и ультрамодернистские фотографии. Все было замечательно, я чувствовал себя превосходно: вина, еда – заоблачного качества. Подобрано и сбалансировано по высшему разряду. При этом старался ни на секунду не забывать про свою повестку дня. Примерно половина из присутствующих была мне знакома – некоторые представились, а других я узнал и без представления. Среди них были капитаны шведской промышленности, инвесторы, работающие с риск-капиталами, представители известных адвокатур. Я слушал, впитывал, старался запомнить, выудить нужные сведения. Все были слегка под градусом, и это, естественно, снижало уровень защиты. Может быть, совсем чуть-чуть, но для меня достаточно.

Мой сосед по столу… очень, я бы сказал, многообещающий сосед.

– Что-то происходит, я это ясно чувствую, – сказал он, покачивая бокал с розовым вином. – Мой парень в «Голдман Сакс»[67] сказал, что «Инвестор» обратился к ним за советом. А один знакомый в «Бейн энд Компани»[68] работает с делом, представленном в EQT[69]. И наш адвокат проговорился, что соорудил несколько договоров о предпродажной проверке компании. И компания не какая-нибудь – «Гамбро»[70]. Сто процентов. Сверхкапитализация[71] колоссальная, у них нетто-касса шесть с половиной ярдов. В общем, они ее купят, как дешевую тайскую проститутку.

…Настроение после ужина – лучше не бывает. В одной из комнат происходило что-то вроде небольшого шоу, но я был занят разговором с Педером, и мне было не до развлекательной программы.

– Раз уж вы здесь, давайте проверим одну штуку, – сказал Педер. – Я получил массу вопросов от британского IRS[72], и им нужен ответ на этой неделе. Речь идет о компаниях группы «Канал».

Времени у меня было сколько угодно, а если бы не было, я бы его раздобыл. Этот парень – золотая жила.

Педер провел меня в какую-то отдаленную комнатку, напоминавшую старинную контору. Большой письменный стол с чернильным прибором, куча бумаг. Со стены на нас презрительно уставилась кабанья голова с устрашающими клыками. Тяжелые темно-зеленые бархатные шторы задернуты.

– Они интересуются выплатами в Эстонию – считают, что некоторые фактуры не сходятся. Можете посмотреть? Посмотреть и попробовать как-то залатать дыры. Поверьте, это очень важно. Мне нужна ваша помощь, как можно скорее.

Педер присел за стол и открыл неведомо откуда появившийся ноутбук – я даже не заметил, где он у него был. Набрал пароль… я почему-то смотрел на его действия как завороженный. Когда он набрал пароль, я, помимо желания, запомнил набор букв и цифр. У меня замечательная фотографическая память… да я вам уже об этом говорил.

Педер прокрутил таблицы «Эксель», пометил несколько строчек и встал.

– Вот, – сказал он. – Ничего, если я вас оставлю?

Я начал просматривать документы. Вклады и снятия. Так называемые walking accounts, блуждающие счета – цепочки переводов с одного счета на другой. Все, чтобы воспрепятствовать излишнему любопытству надзирающих органов. Но мое внимание привлекло и нечто иное. На столе стоял еще один навороченный лэптоп. Я продолжал работать, но никак не мог сосредоточиться. Что-то подмывало меня…

Я достал собственный ноутбук из портфеля с материалами для лекции. Коллекция крючков, которую я продолжал собирать по мудрому завету Себбе. Я подключился к компьютеру Педера и меньше чем за десять минут перекопировал чуть не половину его жесткого диска.

Потом открыл второй компьютер. Набрал логин и пароль, подсмотренные у Педера. Просто так, наудачу. Чистая догадка… теперь должен признаться, что это была самая идиотская догадка в моей жизни – именно потому, что оказалась правильной. Лучше бы я не догадался.

Компьютер заработал.

Первое, что я увидел, – дисплей забит массой желтых каталогов с какими-то нелепыми названиями. Дальше – больше. XXX Dream, XXX Below13…

И опять тот же импульс – искать крючки. Я на всякий случай скопировал все.

Через час вернулся Педер.

– Матс, если ты закончил, машина ждет.

Он проводил меня к выходу. У крыльца уже стояла большая черная машина.

– Спасибо, что приехал. Всем очень понравилось твое сообщение. Полезное, деловое. Идеальная структура. Поздравляю.

Педер подмигнул и пожал мне руку.

Я приехал домой, включил ноутбук и ткнул в первый попавшийся каталог.

Фильм.

Какая-то слабоосвещенная комната с двуспальной кроватью. Четверо мужчин и одна голая женщина. Женщина… какая там женщина! Девочка, не старше тринадцати-четырнадцати, в этом я уверен. Она стоит на кровати раком, один из мужиков пристроился сзади, а второй сует член ей в рот. И она плачет! Я совершенно уверен – она плачет…

Еще один файл. Голые кафельные стены, яркий свет. На койке девочка, связанная каким-то, скорее всего, резиновым шнуром. Во рту у нее кляп, что-то вроде теннисного мяча. Между ног всунута бутылка. Она вся измазана чем-то коричневым, скорее всего, испражнениями. А над ней стоит мужик и мочится ей в лицо. Я открыл третий файл, четвертый… но у меня не хватало сил смотреть дольше, чем несколько секунд.

Ничего более отвратительного я в жизни не видел…

ЙС: Значит, вы не знаете, кому принадлежал второй компьютер?

М: Нет… но пароль тот же.

ЙС: Но если это не компьютер Педера, кому он мог принадлежать?

М: Понятия не имею.

ЙС: И что вы предприняли?

М: Ничего. И до сих пор раскаиваюсь.

ЙС: Почему? Это же не ваша вина. Вы не можете отвечать за чужие грехи.

М: Я смотрю на это по-иному. Я обязан был что-то предпринять. Вы сказали: «Отвечать за чужие грехи». Есть грехи, за которые отвечает каждый.

31

Когда Эмили была маленькой, они отмечали Иванов день в Руслагене. Там жила сестра матери. Маленькая община под названием Бергхага. Тетя с мужем сначала арендовали этот дом как летнюю дачу, потом выкупили и стали жить там круглый год.

Праздник проходил на лужайке у старой мельницы. Эмили с двоюродной сестрой Молли торчали там целыми днями. Покупали мороженое, смотрели на огромные, неподвижные, словно застывшие во вращении мельничные крылья с выпавшими планками и болтали про все на свете. Странно: они не встречались месяцами, но именно в эти дни, когда семья Эмили приезжала погостить на праздник, девочки могли болтать обо всем на свете часами. Эмили хватало этих разговоров на весь год. Неважно, что происходит в ее жизни: школа, учителя, приятели, мама, особенно папа… у нее всегда есть Молли.

Наряжать майский шест начинают в полдень. Собираются все – и дачники, и постоянные жители, тащат березовые ветки и плетут венки из цветов. Закончив работу, все расходятся по домам. Маринованная селедка со сметаной, мелко нарезанным зеленым лучком и молодой картошкой, хрустящие хлебцы с выдержанным сыром. Вестерботтенский пирог, салат с анчоусами, клубника со взбитыми сливками. И, конечно, стаканчик-другой водки – разумеется! В три часа все, сытые и разогретые, опять собираются у шеста – надо поднять и укрепить это десятиметровое бревно; занятие для мужчин. Эмили всегда очень боялась, что с отцом что-то случится. Или он сам по пьяной неловкости уронит шест на кого-то другого. Иванов день – его любимый праздник. Как же: в этот день, один из немногих дней в году, считается социально приемлемым выпить несколько стаканчиков крепкого, прилично захмелеть и при этом не заслужить осуждающие взгляды соседей.

Сколько лет ей тогда было? Двенадцать? Эмили, Молли, мама, тетя и все остальные водили хоровод вокруг шеста под руководством Улле Хёгстрёма. Улле, как всегда, в народном костюме – тетя Ингрид говорила, что он выступает массовиком-затейником больше тридцати лет.

Лягушечки, лягушечки, смешно на вас смотреть… ни ушек, ни ушек, ни ушек, ни хвостов.

Все прыгали друг за другом, изображая отсутствие соответствующих органов у лягушечек: то потрясут руками у головы, то у копчика. Если бы в это время к Земле подлетали инопланетяне, решившие поискать жизнь на других планетах, они тут же повернули бы назад: невозможно предположить, что эти странные существа способны создать разумную цивилизацию.

Отца нигде не было. Эмили ясно читала тревогу в глазах матери.

Еще поплясали, попели. Утомились, разошлись на группки, пошли разговоры, смех. Кто-то пошел к мостику через ручей, удивленно крикнул.

Туда потянулись люди.

Музыка замолкла.

Эмили до сих пор не может забыть мамин взгляд. Что это было? Отчаяние?

Мать сильно сжала ей руку. Они пошли к мосту – она, мама и Молли. Люди оглядывались и пропускали их. Все улыбались, но во взглядах было что-то, что Эмили тогда не могла прочитать. Сегодня ей кажется, что и тогда она знала, что это было.

Сострадание. Сострадание и презрение.

Отец сидел в ручье. На нем ничего не было, кроме прилипшей к телу рубахи. Колени содраны. Он не то пел, не то кричал какую-то странную песню про танцующих на лугу эльфов и водяного в венке из кувшинок, который сидит в ручье и играет на скрипке. Возможно, он сам представлял себя в виде сказочного водяного.

Эмили, наверное, никогда не забудет эту картину. Не в первый раз отец опозорился, не в первый раз им было стыдно за него, да и ничего страшного не произошло – бывало и похуже. Но почему-то именно этот случай врезался в память – наверное, навечно. Возможно, потому, что отец был фактически голый. Но, наверное, не поэтому. С ней была Молли. Молли… которая жила совсем в ином мире, и родители Эмили наверняка старались ее уберечь от более тесного знакомства с их стыдными семейными тайнами.

Они никогда больше не ездили праздновать Иванов день в Бергхагу.

А сегодня пила она. Вместе с Йосефин пошла на вечеринку к ее приятелю.

Пентхаус на Линнегатан, отремонтирован по высшему разряду.

– Он вывез старые деревянные двери из замка в Бордо! Самолетом! Отдал краснодеревщикам, те сделали такой обеденный стол – закачаешься. Столик для телевидения – спецдизайн, делали в «Свенскт Тенн». Орех и сусальное золото. Увидишь! Это что-то…

Двери на веранду настежь – чудесный, теплый вечер.

Интересно, насчет Йоссан… она в самом деле хочет секса с этим парнем? Одинокий, восходящая звезда в крупнейшем инвестиционном банке. Эмили даже работала с ним как-то – оформляли крупную транзакцию. Но его шарм на нее не действовал. Наоборот – раздражала привычка постоянно обнюхивать собственные руки. Но кто знает – может, именно поэтому Йоссан разглядела в нем родственную душу. Она тоже была помешана на лосьонах и кремах для рук.

Они поужинали. Было человек двенадцать. Упоминали общих знакомых, одни и те же кафе и клубы, отпускали похожие шутки. Выглядело, будто все они давным-давно знакомы, хотя Эмили точно знала, что это не так.

До еды – мартини. За едой – вино и пиво. Потом – «Столичная-Элит» и VSOP «Бисквит».

Она знала, что ей нельзя пить: алкоголь в сочетании с препаратом, который она принимала… реакция непредсказуема. Опять вспомнила отца – почему мать не оставила его? Почему он никак не мог покончить с пьянством?

И, кстати: звонила мама, спрашивала, не могут ли они приехать в Стокгольм и пожить у нее. С отцом вроде бы получше… Пожить у НЕЕ!… Мягко говоря, странная затея. Но Эмили не нашла в себе сил отказать. Придется разбить палатку в конторе на эти дни.

Хозяин рассказывал о крупной сделке по залоговому выкупу, которой он сейчас занимался. Йоссан, как заметила Эмили, слушала без всякого интереса. Что-то странное с Йоссан – невероятно грамотный адвокат, наверное, лучший из ее поколения. Очень нацелена на карьеру, работает не покладая рук, социальная активность бешеная – организует корпоративы, клуб культуры, футбольный клуб, еще чего-то там клуб, готова работать без вознаграждения, если ей интересно. То есть все предпосылки для партнерских отношений с клиентами.

Но нет – ее совершенно не интересовал бизнес!

Йоссан просто-напросто обожала юриспруденцию. Может, это и делало ее таким идеальным адвокатом – отсутствие зависти к клиентам. Дельцы, которые работали вполовину меньше ее, а зарабатывали в сотни раз больше, рядом с ней выглядели полными недоумками.

Эмили попыталась выбрать соответствующий наряд. Два часа вертелась перед зеркалом, пробуя различные комбинации из своего не слишком разнообразного гардероба. Остановилась на шелковых свободных брюках от «Зара» и черной блузке от «Марк Джейкобс» – самые дорогие из ее тряпок.

И все равно – что-то не так.

По сравнению с Йоссан и другими она выглядела замухрышкой. У Йоссан – часики с бриллиантами и браслет «Картье Лав». На другой девушке – тоже браслет, но «Колье де Шьен» – черный, кожаный, с розовым золотом. Эмили никогда бы не догадалась, что это за украшения, если бы Йоссан, как только у нее появлялась свободная минутка, не шарила по сайтам ювелирных фирм и то и дело не приглашала Эмили посмотреть.

Эмили даже спросила у Йоссан, где она раздобыла браслет, – собственно, этот вопрос для нее был вне зоны комфорта, но ведь… с волками жить – по-волчьи выть: есть четко определенные темы для светских разговоров. Тренинг, домашний интерьер, одежда и где что купить. Благодаря Йоссан она уже знала все эти фирмы почти наизусть – ничего удивительного, скоро тридцать.

Из головы не выходил Тедди – куда он запропастился? В последний раз ей показалось, что он изменился, в нем появились злость и напряженность. Мобильник он не включал уже несколько дней, а ей надо было срочно с ним поговорить.

Позвонил Ян, сообщил результаты анализов ДНК. Ничего ободряющего: Беньямин был в доме, его след обнаружен в нескольких местах. Может, он и вправду убил хозяина? Она постаралась отбросить эту мысль. Проклятый долг адвоката: лояльность клиенту. Но по-человечески… если он убийца? Можно ли с чистой душой прилагать все усилия, чтобы его оправдали? Где гарантия, что он не сделает то же самое, как только выйдет на свободу?

Она звонила Сесилии и спрашивала, есть ли где-то медицинская карта Матса. Конверт из банковской ячейки передала Яну для анализов. Навестила Беньямина. Он по-прежнему лежал с закрытыми глазами. Она изо всех сил старалась, чтобы он заметил ее присутствие, но только через полчаса парень, не открывая глаз, произнес четыре слова:

– Тедди… он нашел что-нибудь?

И что на это ответить?

Она вернулась в банковскую контору на Кунгсхольмене и спросила, кто пользуется ячейкой. Девушка не знала. И ее коллеги тоже не знали. Может, так и есть, а может, врут. Скорее всего врут – не имеют права разглашать тайны вкладов.

Могла бы и сразу догадаться.

Йоссан с подругами бурно обсуждали события в инстаграме. Эмили даже фейсбук почти никогда не открывала. Замечательно – очень скоро прекратился бесконечный поток предложений о дружбе.

Новая губная помада – вызывает легкий отек губ, они становятся более пухлыми. Тема для беседы. Выпили, съели десерт: трехслойные клубничные пирожные. Бисквитная основа, пропитанная каким-то ликером, а на ней слой ванильного крема, потом слой нарезанной клубники, опять бисквитная лепешка, взбитые сливки и еще слой клубники. Очень вкусно, хотя мама наверняка пожала бы плечами – ресторанная еда на Иванов день? Дурной тон, по ее мнению.

Официантка принесла десертное вино.

Эмили немного опьянела.

Теперь разговор шел о лете – кто куда поедет отдыхать. Йоссан собиралась в Биарриц («Если не придется, как прошлым летом, обеспечивать взаимообмен китов на слонов»). Звездный банковский парень поедет в семейную усадьбу в Сконе. Две девушки решили ехать в Туреков.

– Настоящие турековцы, те, кто соображает, едут после пятнадцатого июля, – сказала одна. – До пятнадцатого пляжи закрыты – гнездование. Нельзя беспокоить птиц. А что там делать без пляжей?

Парня напротив Эмили звали Эуген. Тоже адвокат, конкурирующая фирма.

– Там очень много новичков. Прошлым летом я даже видел одного черномазого.

Парни засмеялись. Эмили в упор смотрела на говорящего.

Йоссан со стуком поставила бокал с вином. Все повернулись к ней.

– Еще раз услышу это слово, ноги моей здесь больше не будет.

За столом воцарилось неловкое молчание.

Через четверть часа: зажужжал мобильник. Номер Тедди.

Эмили отодвинула стул, вышла, прикрыла за собой дверь и чуть не сделала пируэт от облегчения – до того ей надоел этот пустой треп.

– Да?

– Это я.

– У меня на дисплее так и написано: «Тедди», – улыбнулась она.

– Что ты делаешь?

– Пытаюсь веселиться. Отмечаю праздник с выводком идиотов. А ты?

– Ничего особенного…

– Куда ты пропал? Я уже несколько дней пытаюсь тебя поймать.

– Эмили, у меня сейчас нет времени выяснять отношения. Слушай внимательно: если я не позвоню в течение часа, сразу вызывай полицию. Поняла? Я в Чиллинге, это на дальнем краю Лидингё.

32

День летнего солнцестояния во всей стране.

Вечер летнего солнцестояния: с Эмили. Она сидит рядом в машине. Он вовсе не хотел, чтобы она приезжала, протестовал, как мог. Но она не сдавалась.

– Не делай глупостей. Я возьму такси. Оставайся, где ты есть, и жди меня.

И почему-то он решил ее дождаться. Почему? Скорее всего: приятно, что ей не все равно. А может, менее романтичная, но куда более практичная причина: дела вроде того, что он задумал, лучше делать вдвоем, а не в одиночестве.

Вечер летнего солнцестояния у огромного сарая в Чиллинге. Нормальная постройка. Правда, для деревни, а не для города. Коровник, конюшня, гараж для трактора и всяких навесных орудий. Просто склад, наконец: зерно, сено, картошка.

В деревне – да. А в городе, как известно, все по-другому. И в этом сарае хранилось нечто куда более ценное.

Большие раздвижные двери на замке.

Тедди вытащил из кармана куртки свою «Заставу» и еще раз возблагодарил бога, что когда-то догадался сделать схрон в лесу.

Он коротко рассказал Эмили, чем занимался в последние дни. Фредрик Маклауд долго не упирался. Бедняга не хотел сцены. Его можно понять.

Спокойный Юргорден… Он разговаривал с Маклаудом, и мимо прошел трамвай. Тедди вспомнил Кума. Трогательные трамвайчики… Юргорден, наверное, самый красивый район во всей стране. Они двинулись к патриархальному Скансену. Когда Тедди был там в последний раз? Наверное, классе в седьмом-восьмом. Нет, позже: как-то водил Линду с Николой.

– У меня к вам есть деловое предложение.

У Фредрика дернулось веко и как-то странно скрючилась рука, будто судорога свела.

– Ты ненормальный.

– Нет-нет, сейчас я вполне здоров. Бывало и хуже, поверьте.

– Ты испоганил мою жизнь, мой бизнес. Все, что мог, испоганил.

Они подошли к входу в Скансен. Родители с детьми и туристы просачивались сквозь деревянные калитки. Все улыбались – наверное, в предвкушении хорошего отдыха.

– Ваше дело еще не закрыто, – сказал Тедди. – А его и не закроют, если я не захочу. Без меня ни один человек не сможет доказать ваше пагубное пристрастие к веществу, название которого начинается на «К», как Каин, и заканчивается тоже на «Каин». И я предлагаю следующее: я отказываюсь представить им доказательства. Вы зарабатываете на этом деле сто девяносто миллионов крон.

Фредрик привычно шмыгнул носом и внимательно посмотрел на Тедди. Веко уже не дергалось.

– Ты серьезно?

– Абсолютно.

– Слушай, ты просто жемчужина. Значит, двести миллионов я не теряю?

– Я так не сказал. Вы не теряете сто девяносто миллионов.

– Как это?

– Вот так. Десять миллионов мне. И один из них мне нужен уже завтра.

Окраина Лидингё. Будто и не город – кустарник, деревья. Все тот же огромный сарай, огражденный высоким забором. Тедди видел собак – он уже был здесь днем, знакомился с местностью. Два добермана, камера наблюдения и сенсоры движения.

Они сидели в машине уже минут тридцать. Ждали. Верхушки елей на темно-голубом небе – театр теней. Самая светлая ночь в году – хуже выбрать время невозможно. С другой стороны – неплохо. Во всяком случае, не нужны карманные фонари, на них наверняка срабатывают видеокамеры.

– Что ты задумал, Тедди? Может, расскажешь?

– Если ты посидишь в машине, я очень быстро вернусь.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Ты адвокат.

– Вот именно.

– Вот именно… вот именно поэтому тебе лучше не знать.

– Почему?

– Адвокат не должен поощрять нарушения закона… разве нет такого правила?

– Такое правило есть, но есть правило еще главнее: лояльность к клиенту. Записано черным по белому: главный долг адвоката – лояльность к клиенту. А Беньямин – мой клиент. А ты помогаешь мне представлять его интересы…. Хорошо, я переформулирую вопрос: принесет ли твоя затея пользу Беньямину?

– Как посмотреть…

Они замолчали. Пахло кожей и ее духами. Интересно, что это за вечеринка, где она была? С кем веселилась?

Часы на дисплее показали двенадцать.

Эмили издала странный звук, будто простонала сквозь зубы.

– А представь, что он виновен. Что он убийца.

– Этого мы не знаем.

Тедди открыл дверцу и вышел из машины.

Забор: два метра высотой, не меньше. В руке у Тедди яркий пластиковый пакет из супермаркета.

Он остановился в двух метрах от забора. Камеры настроены так, чтобы видеть то, что происходит внутри ограды. Мало ли кто проходит мимо, а вот перемахнуть ограду – другое дело. Камеры должны зафиксировать, кто на это решился.

Он почмокал губами, поцокал языком.

Тишина.

Свистнул.

Через минуту они появились. Собаки. Они молча наблюдали за ним из-за ограды.

Желтые, спокойные глаза.

Наконец одна из них тихо, едва показав зубы, зарычала. Он открыл пакет и кинул им большие, сочные антрекоты, купленные несколько часов назад в супермаркете. Мраморные антрекоты – еда для богатых. Сделал несколько надрезов и пропитал мясо пропофолом – тем самым препаратом, которым вырубил филера у ворот собственного дома. Тедди не знал, как рассчитать дозу для собак. Ориентировался на лошадь.

Собаки стояли неподвижно и смотрели, чуть пошевеливая бровями и время от времени показывая зубы. Прямые ноги, великолепно посаженные головы. Прекрасные животные – Тедди ничего против них не имел.

Что будет дальше? Мясо в нескольких метрах, но собаки не проявляют никакого интереса. Тедди отошел в сторону и отвернулся – подумаешь, собаки. Главное, чтобы они сообразили: чужак не собирается проникать в их владения.

Один из доберманов все же заинтересовался мясом. Потом подошел и второй – Тедди с трудом их различал. Первый вроде немного покрупнее. Должно быть, сержант, а тот, второй, – рядовой. Рядовой обнюхал мясо, полизал, но куснуть не решался. Может, ждал указаний от начальника. Прошло не меньше минуты. Черные с желтыми подпалинами псы внимательно изучали, не таит ли подвоха свалившееся на них богатство.

Неужели не сработает? Это же классика…

И как раз в эту секунду первый пес подхватил кусок, рванул, и не прошло и пяти секунд, как антрекот исчез в белозубой пасти. Второй последовал его примеру.

Оставалось только ждать.

Попытался помочь Николе.

Он видел только одну возможность. Его давний опыт подсказывал: возможность только одна.

Шип устроил встречу с черным маклером в парке на Лильехольмене. Что еще ждать – квартирный рынок был в руках давно и печально известных фигур.

Странное место. Все горки и стенки для лазания сделаны в виде экзотических плодов: ананасов, груш и арбузов. Тропическое настроение поддерживала химическая круглогодичная зелень искусственного газона.

– Извините, у меня сегодня выходной по уходу за ребенком, поэтому и выбрал парк для нашей встречи.

Человек, протянувший ему руку, выглядел совсем не так, как Тедди представлял черного маклера.

Лысый, как колено. И полное отсутствие бровей. Может, он болен и прошел курс химиотерапии? И забавно – одет точно так же, как и сам Тедди. Не намеренно, конечно, но кто их знает, маклеров.

Новый знакомый показал на малыша, карабкающегося на горку в виде банана.

Тедди попытался привлечь его внимание, но маклер не отводил взгляд от этого проклятого банана. Наверное, хороший отец.

– Что вы хотите?

– Не я. Мой племянник.

– А что интересует вашего племянника?

– Ему надо где-то жить. Не очень далеко от Сёдертелье, там живет его мать.

– Значит, пригороды годятся? Все между Стокгольмом и Сёдертелье?

– Конечно. Флемингсберг, Тумба…

Маклер подошел поближе. Неестественно бледное лицо, кожа на шее поцарапана бритвой. А черт его знает, может, и не болен – просто решил брить все, что попадется под руку. Голова, брови, шея… Добровольная эпиляция.

– Процесс несложный, и я все беру на себя. Сначала мы ставим его в очередь и прописываем в квартиру, например, в Веллингбю. Там у меня хорошие контакты. Это будет его официальный адрес, и, поскольку он уже записан в очереди, никто не будет спрашивать, откуда что взялось. Через несколько недель меняем квартиру на то, что он хочет, – чистый и прозрачный обмен, никаких вопросов. И продавец должен быть официально вписан по тому адресу, где он дожидался. Запомните: через несколько недель, не сразу. Хотя бы две. Правдоподобность в моем деле – альфа и омега.

– О’кей. И сколько времени это займет?

Маклер показал белые зубы – наверное, такая улыбка.

– Полегче на поворотах. Сначала сто кусков в конверте. Чтобы начать процесс.

– Что вы сказали?

– Мне показалось, вы слышали, – маклер продолжал ухмыляться. – Чтобы вам помочь, мне нужно сто тысяч крон. ПВК. Прямо в карман.

Темно. Один из псов, тот, что поменьше, улегся и положил голову на передние лапы. Насторожил уши, когда Тедди подошел к ограде, но промолчал. Тедди подождал еще пару минут. Доберман поморгал, голова свесилась на траву – уснул.

Большого нигде не видно.

Тедди пошел вдоль ограды, обогнул дом и увидел, что сержант улегся у входной двери в сарай. Спит? Нет: увидел Тедди, поднял голову и заворчал.

Тедди быстро отошел от ограды: ему вовсе не хотелось, чтобы среагировали камеры. Долго ждать не пришлось: через три минуты доберман повалился на бок и уснул как мертвый.

Тедди вернулся к машине и взял сумку.

– Ты закончил? – спросила Эмили.

– Еще пять минут.

– Что ты задумал?

Тедди не ответил.

Эмили вышла из машины и загородила ему дорогу.

– Рассказывай, что ты задумал.

Времени на разговоры нет. Надо действовать быстро.

– Потом. Не волнуйся, у меня свои методы.

Ограда из металлической сетки. На это есть болторез. Хороший инструмент – половина дела. Двухмиллиметровая металлическая проволока показалась не прочнее швейной нитки. Пролез в дыру, поглядывая на спящего добермана.

Симпатичный, вообще говоря, щен.

Через пять минут он отодвинул тяжелую и широченную, больше двух метров, дверь в сарай и посветил фонариком. Тускло блеснул металл. «Феррари Калифорния», «Роллс-Ройс Фантом», старинный «Порше», «Мерседес Макларен».

Любимцы Кума.

Тедди двинулся вперед.

33

Эмили ждала в машине и раз за разом давала себе обещание: никогда не сочетать алкоголь с антидепрессивными таблетками. Голова болела невыносимо; мало того, она плохо соображала. Охотнее всего выпила бы горсть альведона, свернулась на заднем сиденье и уснула. Разговор с Тедди оставил неприятное ощущение – она говорила несвязно и невпопад. И дело не в хмеле – не так уж она была пьяна, хотя пара шнапсов и бокал вина давали о себе знать.

Что задумал Тедди? Она спросила, а он не ответил. Почему? Может, надо было пойти с ним? А, все равно… в полутьме машины так тепло и уютно, что у нее не хватило решимости. Прекрасный вечер за окном. Даже погода лучше, чем у приятеля Йосефин.

Обменялась эсэмэсками с Йоссан.

Ты все еще у Калле?

Да, но какой идиот этот Эуген! ☹

Еще какой! Хорошо, что ты поставила его на место.

Ты ушла из-за него?

Да. И работа. Много работы.

Эмили, честно: с тобой все в порядке? ♥

Йоссан. Ей и в самом деле есть до меня дело. За болтовней о сумках, омолаживающих кремах и притираниях она никогда не забывает спросить, как я себя чувствую. Но Эмили не знала, что ответить: близкого друга у нее не было очень давно.

Она послала запрос в паромную компанию и попросила узнать точную дату, когда Матс Эмануэльссон купил билет на «Мариэллу». Оказалось, он ездил в Финляндию не один раз, а пять – в течение нескольких недель перед самоубийством. Зачем?

Опять связалась с конторой «Викинг Лайн». Попросила список пассажиров, которые были на борту в каждой из этих поездок, но получила отказ. Начала сравнивать рапорты о погоде – каждый раз, когда он садился на паром, погода оставляла желать лучшего.

Ничего удивительного – если человек решил броситься в море и умереть, вряд ли он выберет для этого ясный день, когда вода сияет солнечными искрами.

Эмили приоткрыла глаза. Панель инструментов светилась странным оранжевым светом. Это еще что? Она выглянула в окно.

О, дьявол! Сарай горел. Но как! Как бумажный. Языки пламени лизали уже начинающее светлеть небо. Надо облить бензином все строение, чтобы так горело.

Она открыла дверцу и крикнула:

– Тедди!

Если он там, он не ответит уже никогда.

Она побежала к сараю. Жар чувствовался даже здесь, в сотне метров.

– Тедди!!!

И тут она его увидела. Он шел медленно, враскачку, как в каком-нибудь голливудском триллере: герой счастливо избежал гибели. Вот он идет, не оборачиваясь, а за его спиной ревет пожар и одна за другой рушатся стены гнезда порока.

Тедди что-то нес под мышками. Не сразу она разглядела: собаки. Две большие собаки. Они не подавали признаков жизни.

Тедди опустил животных на землю.

– Извини, что задержался. Симпатичные псы в жареном виде – не мой вкус.

Он явно превышал скорость.

Они проехали не меньше трех километров, прежде чем Эмили вновь обрела дар речи.

– Что ты творишь? С ума сошел?

– Я прессую его. Скоро он захочет со мной поговорить. – Ни одна черточка не дрогнула, как она ни всматривалась.

– Мне плевать на твои бандитские планы! Это преступление – поджигать чужое имущество! Это во-первых. Во-вторых, это опасно. А в-третьих, ты же понимаешь, что этот твой Кум тебя просто-напросто уничтожит.

– А вот на это мне наплевать с радиомачты. Ты что, не поняла? Моя честь на карте. Кум – паук в сети. Что это за люди, я не знаю, но это они заказали похищение Матса. И они же причастны к убийству в Вермдё. Преступление… да он заслужил таких преступлений штук сто. Но он должен заговорить, вот что главное. Я добью этих подонков. Это мой долг Эмануэльссонам, чью жизнь они превратили в руины. И главное – долг самому себе. Потому что и я причастен к этому дерьму. Кум должен заговорить, – повторил он с нажимом.

– Ты сошел с ума.

– Я не просил тебя приезжать.

– Что ты теперь будешь делать? Соображаешь, какую кашу заварил?

– Не волнуйся. Деньги у меня есть. Хватит, чтобы спрятать близких, пока все не уляжется.

– С чего это ты такой богатый?

Он рассказал ей историю с Маклаудом.

– Ты и в самом деле псих. Это же вымогательство!

– Ты не поняла. Я не смогу жить, если не разберусь в этой истории.

Эмили попросила остановиться и потянула за рукоятку двери.

– Останови машину. Не хочу тебя видеть. Дойду сама.

34

Код, который дал Саман, оказался верным. Они выжидали довольно долго – никакого движения. Огромное здание «Макси» словно замерло. Если что-то сработало – должны были бы появиться охранники: как-никак, взломали дверь.

Снова у двери.

Темный длинный коридор. Хамон нажал выключатель. Неохотно моргая, под потолком зажглись холодные трубки ламп дневного света.

Теперь надо действовать быстро. Следующая дверь тоже заперта. Сорок секунд.

Они мчались по гигантскому залу. Одни только полки с хлебом – метров двадцать.

По-прежнему полная тишина – никаких сирен, вообще никаких сигналов. Ветчины, колбасы, сыры фета, сыры деликатесные, просто сыры. Мясной прилавок – пармская вяленая ветчина, бризола… штук сто названий.

Хамон бежал впереди. Его шлем качался на голове, как у персонажа мультфильма.

В торговом зале зачем-то оставлено слабое освещение. Наверное, чтобы камеры наблюдения могли зафиксировать таких, как они.

Торты, банки с сельдью, бананы.

Отдел фруктов и овощей, джунгли лимонадов и минеральной воды, таинственно поблескивающие в скучном дежурном свете.

Рядом с яблоками – дверь. Еще одна. Эта дверь серьезнее, они знали заранее. Но решение оказалось простым: Саман дал им код и к этой двери. Неоценимый вклад в операцию.

Хамон за секунду отщелкал на пульте цифры – этот код тоже сработал. Они оказались в конторе. Афиши рекламных кампаний на стенах, несколько компьютеров. Здесь без помощи инсайдера не разберешься.

Внезапно завыл сигнал тревоги.

О, дьявол…. Никола посмотрел на Хамона. Они не видели глаз друг друга, лица почти полностью закрыты визором – тонированным акриловым щитком.

Никола был уверен, что они отключили все рубежи охраны.

– Уходим? – крикнул Никола, хотя они заранее решили: во время работы не разговаривать.

Хамон покачал головой:

– Ни за что.

Никола залез на стул и нажал кнопку аэрографа: залил черным спреем камеру наблюдения, спрятанную за вентиляционной решеткой: третий совет Самана.

Сняли шлемы. В них больше не было нужды. Теперь отмычки. Никола покосился на Хамона – неужели он и в самом деле решил продолжать? Сирена вот-вот продырявит уши.

Несгораемый кассовый сейф в углу.

Никола вынул из рюкзака отвертку. Длинную и тонкую, украденную в «Русте»[73]. У Хамона фомка.

Только вдвоем. Team work[74]. Саман рассказал в общих чертах, как выглядит сейф.

Через несколько секунд они оторвали рукоятку – открылось небольшое отверстие. Так и должно быть. Но звук сирены – кто его выдумал? Наверняка целое бюро ублюдков. Переслушали, наверное, тысячи, пока не нашли самый противный. У Николы в глазах даже замелькали темные мушки.

Семтекс. Габбе подарил – как благодарность за установку модема. Они с Хамоном сами скрутили пластид в колбаски дециметровой длины, сложили в пакет и на всякий случай завернули в пузырчатый пластик. Наверное, излишняя мера – Хамон сказал, что пластид сам по себе не взрывается. Он якобы уже имел с ним дело. Даже дважды. А может, и правда – Хамон ходил на большие дела. С Юсуфом.

Хамон просунул колбаску семтекса в дырку, оставшуюся от сорванной рукоятки. Они уже тренировались в лесу: сперли на стройке железный ящик и – а-ах-бум!

Установили запальник. Хамон сделал его сам: порох из патронов и хлопушка в куске металлической трубы.

Отошли подальше.

Бум.

Дым, запах жженой бумаги.

Но дверь на месте. Надо больше пластида.

Сейф метровой высоты. Они натолкали взрывчатку в довольно большую, с рваными краями дыру, образовавшуюся после первого взрыва, и закрепили тейпом. Важен расчет – положишь слишком много пластида, вся контора взлетит на воздух, и деньги превратятся в прах – в буквальном смысле.

На лбу Хамона выступили крупные капли пота.

– Теперь начинка покруче! – крикнул он.

Они опять надели шлемы и вышли из конторы.

БУМ!

Никола никогда не слышал такого грохота. На полках задребезжали банки с вареньем. Яблоки посыпались из ячеек, как теннисные мячи. Даже оглушительный вой сирены показался ласковым птичьим щебетом.

Несколько секунд он вообще ничего не слышал. Оглох. На оба уха. Какой-то шум в ушах. Он даже не мог определить, что это – сирена или тиннитус[75], на который иногда жаловался дед.

Они открыли дверь, и в нос им ударила резкая вонь. Когда дым рассеялся, они увидели, что дверь сейфа висит на одной петле, похожая на капот машины после лобового удара.

Он начали лихорадочно совать пластиковые упаковки с деньгами в свои пакеты.

Через тридцать секунд Никола сидел в седле своего сто двадцать пятого.

Вся операция заняла десять минут. Высший профессионализм.

Он рванул с места. Надеялся, что и Хамон оседлал своего коня: он по-прежнему ничего не слышал. Шум в ушах не стих, даже усилился.

И в этот момент Никола увидел автомобиль охраны. Полуснюты, играющие в настоящих. Он крутанул рукоятку газа. Ясное дело – те их заметили.

Хамон оказался рядом с ним. Тетроцикл похож на огромного волка, типа из фильмов о Хоббите.

Другой автомобиль охраны въезжал на парковку. Как они могли успеть?

Какая разница? Все равно опоздали. Они с Хамоном уже свернули на маленькую дорожку у складского комплекса Шургард. Ищи свищи.

Никола обернулся – погони не было. Он захохотал, как Джокер в «Бэтмене». Хамон его обогнал, он его не видел.

Слух постепенно возвращался.

Свернул на велосипедную дорожку – узкая и темная. Пацанва перебила все фонари. Хулиганье.

И тут он услышал новый звук: сирена полицейской патрульной машины.

Он прибавил газу. Пакет с деньгами, висящий у него на локте, начал раскачиваться все сильнее.

Непрофессионально. Надо было тоже увести тетрацикл.

Поздно. Он успел понять, что теряет управление, сбросил пакет, но было уже поздно. Мотоцикл занесло на скользкой траве, и его выбросило из седла.

ТЕПЕРЬ ВСЁ. Разбитая голова, сломанный позвоночник, крошево из ребер… ВСЁ – и приземлился в мягкую траву на обочине. Несколько раз перевернулся и вскочил на ноги.

Растерян, испуган. Но цел.

Опять сирены, чтоб их…

Решил спрятаться в траве, но что-то заставило его пробежать несколько метров по велосипедной дорожке.

Надо избавиться от шлема – увидят шлем, сразу поймут, чей мотоцикл.

О, черт! Деньги!!! Разбросаны на дорожке в десяти метрах от него.

Он сбежал по небольшому обрыву. Чуть не упал. Гравий ядовито шипел под ногами.

Они уже здесь. Сирена совсем близко.

Он побежал дальше. В темноту. Между деревьями блеснула вода. Озеро.

На бегу снял рюкзак, лихорадочно сунул туда куртку, шлем. Остановился на секунду, набил камнями и швырнул в воду.

Дьявол… сколько же наличных он проворонил… Чуть не завыл.

Побежал дальше. Тропинка между деревьями. Высокая трава.

Силы кончались. Надолго его не хватит. Кругом темнота – ни фонарей, ни светящихся окон в домах.

Он пошел медленнее – чего бояться? Юноша на прогулке.

И тут он услышал лай.

Они привезли собак… Ищеек.

На фоне темного неба сначала увидел силуэт овчарки, потом вожатого. Тот отпустил поводок. Идиот. Пес лаял так, будто собирался его сожрать.

Что делать? Никола съежился в мокрой траве. Его начала бить дрожь.

А вдруг повезет? Вдруг у этих чертовых овчарок не такой нюх, как утверждают?

Ему представилось отчаянное, разочарованное лицо матери.

Хорошо бы Хамону удалось уйти.

Почему-то вспомнилась эта девчонка. Паулина.

Пес сопел уже совсем рядом.

Счастливого праздника, Никола.

Часть III Июнь – июль

35

В своей квартире он не появлялся. Ни для кого не секрет: Найдан «Тедди» Максумич объявил войну своему бывшему боссу. Куму.

«Бест Вестерн» в Орсте, отель «Ибис», сомнительный хостел на Хорнстулле. Так и было задумано. Две ночи в одном месте – исключено. К тому же он не знал, вышли из игры паяцы из «Сведиш Премиум Секьюрити» или нет. Им тоже не стоило попадаться на глаза.

Номера одинаковые: линолеум, косящий под паркет, двуспальная кровать с немыслимо жестким матрасом, наглухо привинченные никелированные контейнеры для мыла в ванной – чтобы не сперли. Энергосберегающие лампы с сенсором движения: посидишь пару минут без движения – гаснут. В первый раз Тедди решил, что произошла обесточка. После восьми лет вне общества он иногда чувствовал себя марсианином.

Бродил по улицам: Орста, Йерва, Сёдермальм. Обдумывал следующий шаг. Конечно, он мог позволить себе отель поприличнее, но так безопаснее. А может, кажется, что безопаснее. Но нет – надо подальше держаться от кумовых радаров. И продолжать давить.

Тедди не видел Эмили с того дня, как она наорала на него в машине после пожара в гараже.

Он купил новый телефонный абонемент – кто знает, какими ресурсами располагает «Сведиш Премиум Секьюрити». Дал эсэмэску Саре:

Сара, надеюсь, тебе лучше. Все время думаю о тебе, хотел узнать, как ты. Тедди.

Позвонила Линда, как раз на праздник.

Никола арестован. Еще и это. Линда рассказывала то немногое, что ей было известно, и рыдала.

Тедди терпеть не мог, когда сестра плачет. А главное – Никола. Опять угодил в дерьмо.

Он вспомнил телефонный звонок накануне праздника – Никола попросил разрешения зайти. Но Тедди тогда был по уши занят предстоящим поджогом.

Попытался утешить Линду. Все обойдется, будем надеяться… а под конец сказал:

– Тебе надо уехать из страны.

– О чем ты?

– Мое прошлое хватает меня за пятки. И я должен кое-что разрулить, чтобы поправить дело.

– Ничего не понимаю. Перестань говорить загадками.

Тедди постарался объяснить.

Уехать из Швеции – не может быть и речи. Согласилась переехать в гостиницу и несколько дней не ходить на работу.

Он поклялся возместить каждую потраченную крону.

Позвонил Эмили – не ответила. Дал эсэмэску. Пошел в «Лейонс». Заглянул к Магнусу Хасселу: где Эмили?

– Нет, Тедди-бой, понятия не имею. Спроси у Алис в отделе кадров. А у вас какие-то общие дела?

Тедди покачал головой и пожалел, что зашел к Хасселу.

По пути к лифту кто-то дотронулся до его плеча.

– Это ведь вы Тедди?

Одна из адвокатов. Он не знал ее имени, но встречал в коридорах. Изящная фигура, светлые крашеные волосы и потрясающе отполированные ногти. Эмили не дотянуться.

– Да. Это я.

– Меня зовут Йосефин, я сижу в одной комнате с Эмили.

Эмили упоминала как-то. Йоссан. Они вроде бы подруги – а может, ей известно, где скрывается Эмили?

– Вы, как я понимаю, ее разыскиваете?

– Да… Мне надо с ней поговорить. Но она, похоже, больна или что-то в этом роде.

Йосефин испытующе уставилась на него.

– Больна? Или что-то другое? Тедди?

Тедди промолчал. С тихим звоночком разъехались двери лифта.

– Мне надо бежать, – сказал он. – Но если вы ее увидите…. Попросите ее мне позвонить, ладно?

Она проводила его взглядом.

По дороге в очередной отель он зашел в киоск и купил большую упаковку жвачки.

Рельефные обои. Пестрые шторы задернуты – на всякий случай. В тумбочке Библия. На журнальном столике бесплатный глянцевый журнал с фотографией на обложке. Пара островов в Стокгольмском архипелаге. Красивое место. Интересно, как туда попасть. Под кроватью обрез дробовика из схрона в лесу. «Заставу» он спрятал в квартире.

Единственный положительный момент: «Сведиш Премиум Секьюрити» словно в землю провалился. Не видно и не слышно. С тех пор как он живет в бегах – ни намека. Но и провоцировать их не стоит. Скорее всего, он не должен был переться в «Лейонс». Не должен был пытаться найти Сару.

С другой стороны – надо продолжать. Он прекрасно знал, когда выбирал эту дорогу: будет жарко.

Зажужжал его старый телефон. Номер неизвестен.

– Привет, Тедди. Можем повидаться?

Деян. Его голос Тедди узнал бы из тысячи.

Старый друг… плохое предзнаменование.

– Нет… сейчас нет. Не могу.

– А надо бы. Тебе хорошо бы с кое-кем поговорить.

– Позже. Когда все уляжется.

– Чем ты занимаешься? Свихнулся? Я хочу поговорить с тобой. Потому что ты был моим другом.

Был твоим другом. Когда они виделись в последний раз, Деян не употреблял прошедшее время. Хвастался собакой.

– Передай тем, кто велел тебе позвонить, что у меня тормоза сломались. Понял? Так и скажи: он без тормозов.

Тедди повесил трубку, едва договорив последнее слово. Жарко. Деян – еще один горячий фен в этом оркестре. Мазера надо дожимать.

Лег на кровать. Закрыл глаза.

Он и Деян. Им по восемнадцать. Они взяли хороший куш в конференц-отеле. Поездка в Амстердам, пирушки в «Грин-баре». В машине: разговоры о родителях…

Снова вызов. Неизвестный номер. Деян к тому же и непонятлив.

– Привет, это я.

Нет, не Деян. Сара.

– Сара, как ты?

– Лучше. Но пока держат в больнице. Говорят, еще несколько дней.

– Где ты?

– Каролинский госпиталь, отделение 57.

– Прости меня, Сара. Все это по моей вине. Я был уверен, что за мной нет хвоста. И, наверное, зря написал эсэмэску.

– Нет, Тедди. Твоей вины нет. Это я начала копаться в твоем деле, пока ты еще сидел. Это я пригласила тебя домой. Мой выбор, а не твой. Тедди… я хочу, чтобы ты узнал все, что я накопала по Матсу Эмануэльссону.

Тедди резко встал с кровати.

– Мы не можем сейчас видеться. Я не хочу подвергать тебя опасности.

– Можем, Тедди. Я так хочу. Поговорила с моим бойфрендом. Я иду на этот риск.

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 18 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Флемингсберг-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 5 (часть 1)

Запись беседы

ЙС: Надо постараться закончить до Рождества, так что мы вряд ли успеем за сегодня, придется встретиться еще и завтра. Ничего?

М: Завтра – значит, завтра.

ЙС: Отлично! Продолжайте ваш рассказ.

М: Что ж… на чем мы остановились? Да… пришла пора осуществить мой план. Я почти убежден, что попытки перекупить «Гамбро» уже начались. Вопрос только – когда? Я просматривал курс их акций по нескольку раз в день. Фонды «СЭБ» покупали акции ежедневно, а они, как вы знаете, связаны с Валленбергами. Очень скоро я понял и рисунок, и тайминг. По моим расчетам, «Инвестор» буквально в ближайшие недели предложит купить контрольный пакет, причем по сильно подсахаренной цене.

ЙС: Как это – подсахаренной?

М: Намного выше биржевого курса. Процентов на тридцать.

У меня было две альтернативы. Первая – скупить как можно больше акций «Гамбро» и выжидать. Тогда курс был, если не ошибаюсь… да нет, не ошибаюсь – девяносто крон. Но на это нужна была куча денег, а их-то у меня и не было. И выигрыш в лучшем случае, я уже сказал, – тридцать процентов, несколько сотен тысяч крон. То есть много беспокойства и сравнительно небольшая прибыль. Другая альтернатива – я уже говорил. Купить опционы. То есть заплатить за право купить двести тысяч акций «Гамбро» по восемьдесят пять крон в сентябре. Всего сто тысяч крон, а выигрыш может быть колоссальный.

Короче, у меня была информация, которой, кроме меня, владели, самое большее, пятьдесят-шестьдесят человек. Но все они связаны разными обязательствами – неразглашением служебной тайны, антиинсайдерскими правилами. А я – свободный игрок.

На покупку опционов денег у меня не было. Но… Себбе же заставлял меня отщипывать со счетов клиентов нашей конторы на оплату моих долгов – почему бы не позаимствовать у самого Себбе? Это же операция столетия! Боже мой, я всего-то хотел обеспечить будущее своим детям… К тому же не украсть, а именно позаимствовать, причем на короткое время. Самое большее – несколько недель.

Что я сделал? Вот что: я купил опционы на деньги компаний, которые консультировал. Обнаружить невозможно.

Лето 2006 года прошло довольно спокойно. Даже Себбе, похоже, сообразил, что мне нужен отпуск. Клиенты Педера тоже не давали о себе знать, чему я был очень рад, – после того, что я обнаружил в их компьютерах, мне вовсе не хотелось иметь с ними дело.

Мы поехали в деревню. Лиллан научилась плавать, а Беньямин – кататься на водных лыжах. Но те фильмы и фотографии… не выходили у меня из головы. Конечно, у меня был даже не крючок, а метровый крюк на этих подонков. Крюк, заброшенный в преисподнюю. Конечно, каждый нормальный человек обязан в таких случаях известить полицию. Но я не решался. Вся моя двойная жизнь наверняка выплывет наружу, и тогда конец.

К концу лета мы поехали в Данию и сняли маленький домик в Юланде. Каждый день я мотался на велосипеде километра три в соседнюю деревню. Нужен был интернет, а там покрытие было получше, интернет работал, и я шарил по биржевым страницам на моем новом телефоне. Курс «Гамбро»… я зациклился на этом «Гамбро».

В сентябре вернулся на работу, и почти сразу позвонила Микаэла.

– Что ты натворил, идиот?

– О чем ты? – я изобразил непонимание.

– Ты знаешь, черт тебя побери. Ты должен немедленно навести порядок.

Наш открытый конторский пейзаж вовсе не способствовал разговором такого сорта. Я посмотрел на коллег – сосредоточенные и тихие, как овцы.

Попытался сохранить спокойную интонацию.

– Разумеется, дорогая. Конечно, все будет сделано. Это очень разумная инвестиция.

– Что ты мелешь? Это не твои деньги! И еще я скажу вот что: кое-кто из нас не собирается ждать, пока ты все выплатишь. Кое у кого большой зуб на тебя.

Я взял такси и поехал домой. Взбежал по лестнице. Вниз спускался какой-то парень, но это был не Себбе. И не Максим. Уже неплохо. Единственное, о чем я мог думать, – мой компьютер. Собрание больших и маленьких крючков. Я должен попытаться уговорить Себбе и Максима: не мечите икру, ребята, все спокойно. А если вы собираетесь меня наказать – связываться не советую. У меня на вас достаточно дерьма, чтобы и вас утопить, и еще поставить кое-кого вам на головы.

В это время я почти никогда не бывал дома. Уходил на работу в KPMG рано, чтобы после полудня успеть в «Клару». В квартире было очень тихо. Мне показалось, что даже пахнет по-другому, будто в моей квартире поселился кто-то еще.

Я включил компьютер и начал шарить в своих каталогах. Один каталог без названия – туда я собрал файлы, скачанные в конференц-отеле в усадьбе.

Запах и в самом деле странный. Пахло горелым, остро и неприятно. Поначалу я решил, что кто-то развел костер, хотя в этом доме во всех квартирах камины. Или где-то пожар.

Открыл форточку и выглянул. По комнате пронесся странный ветер, будто ожидал, когда я открою окно.

Я захлопнул форточку. Запах усилился.

В кухне что-то шумело, словно ветер, пойманный в форточку, никак не мог найти выход.

Я открыл дверь.

Кухня полыхала.

Языки пламени, как неумелый маляр, лизали белые стены, оставляя черные жирные мазки.

У меня начался приступ кашля. Дым и газы разъедали горло. И как назло, домашний телефон в кухне. Лихорадочно попытался вспомнить какую-нибудь инструкцию – что делать? Звонить, гасить, спасаться? Я не мог сообразить, где оставил мобильник! Видимо, уже начали действовать ядовитые газы. Звонить в пожарную службу, найти воду, погасить… спасти компьютер!

Я уже задыхался от кашля. Горячие газы поднимаются вверх, сообразил я, встал на колени и пополз в спальню. Почему-то казалось, что лицо у меня мокрое.

Пол наклонился, контуры предметов расплылись…

Больше я ничего не помню.

Спокойный голос акушерки: у вас родился сын. Беньямин. Мы с пятилетней Лиллан едем в больницу – я умудрился в ее день рождения прищемить ей палец подвальной дверью. Наше обручение с Сесилией… ее прическа. Похожа на ангела.

Волны воспоминаний. Даже не воспоминаний – видений. Тихая радость.

Я не знаю, как они сумели меня вылечить. Говорят, несколько дней был без сознания. Ожоги не такие сильные, в основном первой степени, на руках кое-где второй. Сказали, что самое опасное – ингаляционные, как они назвали, повреждения. Я надышался дыма и ядовитых газов. Завернули в чистые белые простыни, дали внутривенный наркоз… ожог слизистых, обезвоживание. Много чего.

Проснулся я в паутине прозрачных шлангов.

«С вашей семьей все в порядке. Жена и дети живут в отеле».

Питье через соломинку. Чуть не насильно.

Однажды я почувствовал, что в палате кто-то есть. Кто-то сидит у моей койки.

Сесилия. Она протянула мне стакан с соком.

Мы не обменялись ни словом, да я и не мог говорить из-за повреждений гортани. Но и не только гортань… я просто не решался объяснить, что произошло. Себбе организовал поджог. Сказал же когда-то в гимнастическом зале: не стоит со мной собачиться. И подтвердил. Не стоит.

Я опять провалился в сон. Или бред – трудно определить. Не знаю, долго ли сидела Сесилия у моей койки.

Когда я проснулся, она была рядом – даже не знаю, уходила ли? Или так и сидела все время? И сколько я спал?

На стене в палате висела репродукция, изображающая лесное озеро. Закат – солнце окрасило небо в красно-оранжевый цвет. Не знаю… кого-то этот пейзаж, наверное, успокаивал, но я сразу вспомнил полыхающую кухню.

– Твой компьютер был открыт, когда я вошла в квартиру.

Я не понял, о чем она говорит.

– Он был открыт, – повторила она. – Я видела.

Я похолодел. Ощущение, будто сорвался с обрыва и лечу неизвестно куда. Закрыл глаза и отвернулся.

Она видела мой компьютер. Есть, конечно, надежда, что она имеет в виду таблицы «Эксель» с сомнительной бухгалтерией, но что-то подсказывало – нет. Не только «Эксель». Самое страшное – видеофильмы из усадьбы.

Может, она и поняла, чем я занимаюсь в последний год. В какое дерьмо я вляпался. Я был готов все рассказать. Но как объяснить эти проклятые фильмы?

– Это они подожгли квартиру.

Больше я не смог выдавить ни слова.

…В тот же вечер, когда Сесилии уже не было, ко мне подошла дежурная сестра.

– Вам звонит мужчина, Себастьян, как он представился. Вы в состоянии с ним поговорить?

Телефон висел на тумбочке рядом с койкой.

– Слушаю, – с трудом произнес я.

– Матс… ты помнишь, что я тебе сказал когда-то? – нежно спросил Себбе.

– Я и не собирался с тобой собачиться. Занял деньги на несколько недель – что за проблема? Ты слышал про «Гамбро»?

– Надеюсь, ты понимаешь теперь, как я действую в таких случаях, дружок. А ты сам-то слышал?

В его голосе было что-то странное. К тому времени я его достаточно хорошо знал – когда Себбе в ярости, он никогда не говорит так спокойно и даже ласково. К тому же это неожиданное «дружок»…

– Что я должен был слышать?

– Микаэла мне объяснила. Какие-то ловкачи… акционерное общество «Индап», дочка «Инвестора», предложило за акции «Гамбро» сто пятнадцать крон за штуку. Этот опцион, или как там его называть, в общем, то, что ты купил на мои деньги, сегодня стоит шесть миллионов. Ты гений. Фантастично, – добавил он по-сербски.

Я почувствовал себя легким, как облако. Как дымок от потушенного пожара…

– Я готов забыть про твою выходку, если будешь держать язык за зубами… по поводу поджога и прочего… Договорились?

Сесилия пришла на следующий день. Уже не надо было гадать, что именно она видела в моем компьютере, – прямо спросила, откуда взялись эти видео и фотографии. Решила, что мне нужна помощь психиатра, пока дело не кончилось бедой. Короче, уверилась, что я педофил.

Сидела на краю койки и говорила намеками.

– Когда? – и надолго замолкала.

Или:

– Матс?

И опять молчание.

Я не мог говорить с ней об этом. Невозможно. Рассказать – все погибло.

Время шло. В соседней палате кто-то включил телевизор.

Зашла сестра, принесла лекарства, проверила повязки и исчезла.

Не успела закрыться дверь, Сесилия наклонилась ко мне.

– Если ты не объяснишь, в чем дело, я передам твой компьютер в полицию, – прошептала она.

Я сделал вид, что сплю. Но был почти уверен: она знает, что я притворяюсь.

Остальная часть памятной записки представлена в отдельном документе.

36

Стены камеры: стоит дотронуться, тут же кажется, что все тело покрывается сеткой кракелюр, как на старинных холстах. Пол ледяной. Он лежал, свернувшись, на зеленом клеенчатом матрасе. Тошнило – вот-вот вырвет. И отвратительная, сосущая пустота в животе. Матрас сантиметров пять толщиной. Не больше.

Клеенка: ясно для чего. Чтобы легче отмыть кровь и блевотину после постояльцев. Щедрость государства истощилась на пороге этого заведения. Одеяло тонкое, подушка не предусмотрена.

Цемент, замазанный неумелым граффити, бетонный пол пахнет мочой. Ни туалета, ни телевизора, ни телефона. И почитать нечего, кроме идиотских надписей на стенах. Ручка, бумага – ничего. А вдруг кто-то задумает совершить самоубийство шариковой ручкой? Или удушиться комком бумаги… Захотел в туалет – дай знать как минимум за полчаса. Для тех, кто думает, что камера выглядит как в полицейских сериалах… Маленькая лампочка под потолком, микрофон подвешен так высоко, что даже Леброн Джеймс[76] не допрыгнет. С десятиметрового разбега.

Никола и раньше бывал в предвариловке, но никогда так долго. Уже прошло три дня, как полицейская овчарка намертво вцепилась ему в руку. Там, в канаве. И никто ничего не сказал. Ни слова. Только короткий допрос после задержания.

– Мы обойдемся без адвоката, глядишь, выйдешь отсюда пораньше.

Рука выглядела как фарш для котлет. Обещали прислать врача, но пока только промывали какой-то вонючей жидкостью и делали перевязки.

При обыске у него ни хрена не нашли, но все равно заставили просидеть три часа в одних трусах на «хулиганке», как они называли деревянную скамью в отделе полиции. Демонстрация силы. Почище, чем Путин с его полетами над шведской территорией.

– Ты подозреваешься в крупной краже со взломом.

Никола представлял, что может попасться, прикидывал линию поведения, но никогда не думал, что отнесется к этому с таким безразличием.

– Мне нечего сказать. Я отрицаю все обвинения.

Оба снюта выглядели как опечаленные щенки. Они были явно разочарованы. Что они ждали? Что он встанет раком и пригласит их себя изнасиловать?

Они ушли и оставили его сидеть. В трусах.

Через несколько часов вернулись.

– Тебе лучше признаться, Нико. Это неподходящее место для тебя, ты еще слишком молод. Рассказывай, как было дело, и мы тебя отпустим. Поговори с матерью. Мы тебя подвезем, куда скажешь.

– Позовите врача.

Помолчал и повторил:

– Позовите врача.

И ничего больше. Ни слова.

Уснуть он не мог. Есть тоже не хотелось. Хотелось курить, а еще больше – выпить стакан кока-колы. Рука болела, хотя ему дали обезболивающие таблетки.

Он не знал и никак не мог вычислить, что им известно. Прикидывал: где они могли наследить. Дверные ручки? Сейф? Мотоцикл? Камеры наблюдения? Самое главное – он не знал и не мог представить, как работают полицейские собаки-ищейки. Этот зверь вынюхал именно его? Или мог ошибиться?

А снюты молчали. Вернее, не молчали. Повторяли одну и ту же мантру: «Колись, быстрее выйдешь на свободу».

Как только за ним закрылись двери камеры, он заплакал. Не мог удержать слезы.

Почему они не допросили его подробнее? Он знал закон: они не имели права задерживать его больше четырех суток без предъявления обвинения. И Хамон, и многие из приятелей в Спиллерсбуде через это прошли. Тюрьма лучше, чем предвариловка: в камере батарея, нормальная постель и телевизор. Не то что здесь. Гуантанамо.

Далее: ему нужен адвокат. А кого выбрать? Того же, кто его защищал перед отправкой в Спиллерсбуду? Ханс Свенберг. Он и тогда страдал старческим слабоумием, а теперь наверняка ушел на пенсию. Если жив.

У Хамона был адвокат, Эрик Юханссон, он его защищал несколько раз, но если Хамона тоже взяли, Эрик будет защищать его. Но если Бог милостив и Хамон ушел – все равно. Он попросит Юханссона – и тень ляжет на Хамона.

Он перебирал известные ему имена. Тобиас Сандин, Клея Хольмгрен, Бьорн Фельт… Лучшие из лучших. С другой стороны: Никола никогда с ними не встречался. А сейчас ему нужен был человек, с кем бы он чувствовал себя спокойно, если не сказать – в безопасности. Если бы с ним была мама…

В дверь постучали. Смотровой лючок пополз в сторону.

– К тебе посетитель.

Никола потер лицо.

– Кто?

Дверь открылась. В глаза ударил яркий свет. Надзиратель сморщил нос. Запах в камере, должно быть, – святых выноси.

– Полицейский.

– Кто?

– Полицейский. Не помню фамилию. Сидит и ждет в комнате для допросов.

Никола встал, и от резкого движения его прошиб озноб. Надел казенные тапки – в предвариловке собственная обувь запрещена. Вышел в коридор. Надзиратель пропустил его и двинулся следом. У каждой камеры на двери укреплена дощечка. Большинство пустует, но на некоторых от руки написаны инструкции для сведения персонала.

Диабет.

Не ест свинину.

Суицид.

Симон Мюррей. Он приподнялся на стуле.

– Привет, Никола! Как дела?

Сука-Симон попытался обнять его, но Никола сделал шаг назад. Этот парень к числу его друзей не принадлежит.

Они сели.

– Никола… я шел мимо и решил заглянуть. Как дела?

– Ничего хорошего. В камере холодища, одеяло тонкое, свитер не дали. Воспаление легких гарантировано. Честно. И руку никто не лечит.

– Попробую поговорить… с кем? С надзирателем?

– Можешь поговорить… попозже.

Симон покопался в сумке.

– Хочешь?

Коробочка со снюсом и шоколадное печенье. Никола взял крохотный мешочек снюса и сунул под верхнюю губу.

– И что ты опять натворил? Ведь еще и месяца не прошло… – Симон отечески улыбнулся.

Фальшивая, кривая, подлая ухмылка.

– Ничего не натворил. Это ошибка. Они говорят, что я взорвал супермаркет. Может, и меня стоило бы спросить? Даже допроса не было. И адвоката не дали.

– Поговорю и об этом. А ты хочешь какого-то конкретного адвоката?

– Пока не знаю. Надо подумать.

– Вот ты и ответил на свой вопрос насчет адвоката. А с матерью говорил?

– И с матерью не говорил.

– Это я могу устроить.

– Скажу спасибо.

– Да… правильно сделаешь. Но я хочу с тобой кое о чем поговорить.

Никола мысленно подобрался и сосредоточился. Жди ловушку.

– Они и Хамона взяли, – сказал Симон. – Только он в другом конце коридора, чтобы не было этих «постучи-в-стенку» затей.

Николу вновь начал бить озноб.

– Но это неважно… поговоришь со следователем, который ведет дело. Не моя забота. Мне интересно другое: что ты можешь порассказать про разборку? Ты знаешь, о чем я. Суд Исака.

Никола растерялся. Слишком много всего сразу. Взяли Хамона… Как они его взяли? Что он рассказал?

– Нико? Хелло! Ты еще не ушел? – Симон потряс его за руку.

– Не ушел. И я не знаю, о чем ты лопочешь.

– Ну-ну… я-то знаю, что ты знаешь. И ты знаешь, что ты знаешь. У нас идет расследование, мы получили разрешение на прослушку. Так что ты был там, это я могу доказать, как дважды два. И я знаю, что речь шла о конфликте кланов Тасдемира и Бар-Сауме. Сёдертелье под угрозой войны. Если они начнут, от города камня на камне не останется. И нам нужна помощь, чтобы остановить этих отморозков. Расскажи, что ты знаешь. Это все, что я хочу. Я не спрашиваю о Хамоне, не спрашиваю о твоих приятелях. Расскажи, что там произошло.

– Откуда мне знать?

– Кончай, Никола. Еще раз: я знаю, что вы с Хамоном шестерили на этой стрелке. Что тут такого – подтвердить, что нам и так известно? Я скажу насчет одеяла, посещение Линды, завтра принесу пожрать что-то человеческое, снюс…

– Я же сказал – ничего не знаю.

Симон побарабанил пальцами по столу.

– О’кей, о’кей, это я уже слышал. Тогда у меня есть одна мысль. Только учти – я делаю такое предложение только потому, что ты мне симпатичен. Никола, ты не вписываешься в их мир. Ты из другого теста. Мать работает с утра до ночи, твой дядя, Тедди, тоже взялся за ум. И ты, Никола… я смотрю на тебя и вижу – не по душе тебе все это. И скажу тебе вот что: я обещаю помочь выбраться из дерьма, в которое ты вляпался. Это в моих силах. Понял?

– Это как это?

– А вот это я тебе не могу рассказать. Извини.

Голова у Николы пошла кругом.

Симон хочет сделать из него стукача.

Стучать! Самый смертный из всех смертных грехов. Священная корова воров – лояльность. Принцип настоящих мужчин.

С другой стороны – если будет суд, ему влепят как минимум двушку, а то и больше. И на этот раз это будет настоящая тюрьма. К тому же… Симон вовсе не требует, чтобы я стучал на кого-то из моих друзей. Только на этих маразматиков. Мало того: Тасдемир попытался кинуть Исака. Самого Исака! Ему самое место в тюряге.

Картинка в памяти.

Ему лет семь, самое большее восемь. Значит, Тедди чуть больше двадцати, он пришел взять его из продленки. Идет дождь. Подарок от Тедди: билеты на футбол. У «Ассирийцев» все шансы попасть в высшую лигу. Отборочный матч с «Борстой». Все только и говорили об этом матче. Даже фрекен в школе.

Приятели кружили вокруг Тедди – он стоял неподвижно. Ждал, пока Никола оденется. Никто ничего не сказал, но и так было ясно: с Николиным дядей шутки плохи.

Тедди взял его за руку, и они пошли к автобусной остановке. Николин кулачок уместился в огромной ладони Тедди, как мышка в норке.

– Как дела в школе?

– Хорошо.

– Какие уроки были?

– Обычные… уроки как уроки.

Иногда Тедди становился похожим на мать. Или на деда – те же дурацкие вопросы. Нет чтобы рассказать что-то интересное.

– Тедди, а кто самый сильный человек в мире? Ты его видел?

– Конечно! – засмеялся Тедди. – Неужели ты не знаешь? Самый сильный человек в мире – твой дядя.

– Я серьезно.

– Не знаю… но есть один и в самом деле здоровенный парень. Магнус Самуэльссон. Я вчера видел по ящику, он тянул целый поезд… Но все же расскажи – что в школе?

– Все хорошо… маленькая неприятность в продленке.

– Что еще за неприятность?

– Нино и Марван побежали на шоссе, что-то там им было надо… а потом обозлились на меня.

– С чего бы?

– Я рассказал фрекен.

– Настучал?

– Но фрекен же говорила, что это очень опасно – выбегать на шоссе. Можно попасть под машину и все такое.

– То есть ты настучал на своих приятелей?

– Но это же опасно! Разве я неправильно сделал?

Тедди промолчал, но рука его, в которой он сжимал маленький кулачок племянника, заметно напряглась.

Чуть позже: Николин кумир Андреас Хаддад, как обычно, играет как бог. Публика на трибунах в красно-белых шарфах – цвета «АФФ»[77].

– Это мы – А-эф-эф, А-эф-эф – это мы! – поет многоголосый мужской хор.

Никола слышит, как Тедди объясняет соседу:

– Я, конечно, югге[78], но здесь у вас клево – и девушки, и мужики с семьями.

Сосед обнял за плечи.

– Какой ты югге? Ты из Сёдертелье. Ты с нами, мы с тобой. Все, считай, мы уже в гостиной[79].

И Никола, и Тедди кричат вместе со всеми:

– Это мы – суриойе! Мы – сирийцы!

В перерыве пошли купить сосиски.

– Знаешь, Нико, у меня из головы не выходит твоя история. Насчет того, что опасно выбегать на шоссе. Ты был прав, что сказал фрекен. Но и неправ.

– Как это?

– Повторяю: ты поступил правильно, когда пошел к фрекен. Ты боялся за своих друзей. Но это было неправильно.

– Как может быть: правильно и в то же время неправильно?

– Не знаю. Но это так. Потому что есть принцип – не закладывать друзей. Ты знаешь, что такое принцип?

– Нет.

– Закон. Табу. Правило, которое нельзя нарушать: никогда не стучать.

Симон Мюррей уже не улыбался. В комнате пахло сырым цементом.

Сука-Симон ждал ответа на свое предложение.

Тасдемир – враг. Он подстроил весь этот налет, нанял этих психов в масках с автоматами, чуть не снес череп Исаку. Забрал бабки. Прострелил ногу своему же.

И все же…

– Никола, – мягко сказал Симон. – Я понимаю, что тебе нелегко. Но давай скажем так: думаю, ты уже и сам понял, что надо брать другой курс. Заняться чем-то порядочным.

– О чем ты?

– О сирийцах. После этих массовых судов многие сидят. А новые шакалы только и ждут, чтобы перегрызть горло старым паханам. Исак уже не король.

– И что?

– Что-что… все просто. Я помогаю тебе выйти из тупика. А ты помогаешь мне.

Никола опять подумал о Тедди. Чем он занимается сейчас? Вся эта темная история год назад, еще до Спиллерсбуды. Эта девушка-адвокат, с которой Тедди работал.

– Симон, тебе стоит поторопиться домой.

– Ты о чем?

– Боюсь, Исак как раз в эту минуту трахает твою жену.

– Ты охренел?

Никола встал.

– Запомни: я никогда не буду стучать. Никогда. И передай следователям, что я нашел адвоката. Хочу, чтобы меня защищала Эмили Янссон.

37

Сначала пришлось звонить его ассистентам, заместителям и секретарям: прямой телефон исполнительного директора «Форум Эксчендж» Стига Эрхардссона нигде не значился.

О чем это говорит? Правильно: очень занятой человек. Один из ассистентов сообщил, что свидание с директором возможно, но осенью. В октябре. Через четыре месяца. Если это и шутка, то довольно неостроумная.

Пришлось прибегнуть к обману. Послала мейл с домена «Лейонс» – она, дескать, представляет крупный банк, который хочет обсудить предпосылки для сотрудничества и разработки совместной с FE инвестиционной линии в Германии. Перечитала, повторила вслух «совместной инвестиционной линии», улыбнулась и кликнула по кнопке «отправить».

На следующий же день пришел ответ от Эрхардссона:

Завтра в моей конторе в четыре часа.

Стиг Эрхардссон принял ее в комнате для посетителей. Главная контора помещалась в том же доме, что и обменник FE, только на верхнем этаже. Вид из окна неплох. Шпили церквей в Старом городе, голубое спокойное море… но с видом из окон адвокатуры «Лейонс» не сравнить.

Не успела войти в комнату, сразу поняла: не все так просто, как она рассчитывала. Рядом со Стигом Эрхардссоном сидел еще один человек. Встал и представился – сотрудник адвокатского бюро «Веландер». Эмили знала эту контору – пятая или шестая из самых крупных адвокатур Швеции. Хорошая адвокатура, высшая лига – само собой, но что касается тонких и щепетильных сделок, им до «Лейонс» тянуться и тянуться.

– Вы в единственном числе? – удивился адвокат. – Вы же не партнер…

– Нет… пока нет, – Эмили, не дожидаясь приглашения, отодвинула стул и села. – Скажу прямо: я не представляю никакой банк. Я соврала. Мало того: я даже не представляю свою адвокатуру. Я представляю интересы юноши, арестованного по подозрению в убийстве.

Она сделала паузу, выжидая реакцию.

Адвокат нервно поправил узел галстука.

– Это любопытно… Значит, вы напросились на встречу со Стигом Эрхардссоном и скрыли истинную причину?

– Это очень важно.

– Наверняка. Но я считаю, что на этом наша встреча закончена.

Адвокат встал. Перламутровые круглые запонки блеснули в лучах послеполуденного солнца.

Эмили не шевельнулась.

– Имя моего клиента – Беньямин Эмануэльссон. Сын Матса Эмануэльссона.

Стиг Эрхардссон прокашлялся и повернулся к адвокату.

– Прошу меня извинить. Но мне хотелось бы поговорить с нашей гостьей с глазу на глаз.

Эрхардссон был одет очень буднично – на удивление не похож на шефа огромного банка. Джинсы, расстегнутая сорочка. Даже без обязательного пиджака.

Физиономия непроницаемая.

– Как вы связаны с Матсом Эмануэльссоном? – спросила Эмили.

Эрхардссон понизил голос:

– А почему вы спрашиваете?

Эмили представления не имела, что за человек сидит перед ней.

– Это неважно, – сказала она уклончиво. – Единственное, что я хочу узнать, – знали ли вы Матса. И если знали, что именно.

– И почему я должен с вами это обсуждать?

– Потому что вы клали в банковскую ячейку коды для получения денег в вашей конторе. А к ячейке имеет доступ сын Матса, Беньямин.

Стиг наклонился над столом и сказал тихо:

– Но ведь Матс погиб…

– Я знаю… но был ли у вас какой-то контакт? Вы очень помогли бы его семье, если бы рассказали мне какие-то детали.

Стиг долго молчал – возможно, обдумывал слова Эмили. Она глянула на его руки – таких тщательно ухоженных ногтей нет даже у Йоссан.

– Да… я знал Матса. Мы работали вместе. Он мне очень нравился. А что случилось с Беньямином?

– Вы не читали про убийство в Вермдё?

– О боже… они подозревают Беньямина?

Эмили выложила на стол коды, найденные в ячейке, и голубой пакет для наличных, который ей вручили в обменнике.

– Да. Вот это я нашла в комнате Беньямина. И у меня есть вопрос: что все это значит?

Он долго смотрел в сторону. Под мышками расплылись темные пятна пота.

– Слушайте, что я вам скажу. Я скажу это только один раз, и будьте уверены: никогда и нигде не повторю. Даже в суде. Эти деньги предназначены для Беньямина и его сестры. Я пытался помочь семье Матса. Хотя бы деньгами. Им так нелегко пришлось…

– А Матс?

– Что вы имеете в виду?

– Что с ним происходило, пока он был еще жив?

Стиг опять замолчал. Пятна под мышками еще расползлись и стали величиной с тарелку.

– Я уже сказал – Матс был моим деловым партнером. А сейчас его нет в живых. Что тут комментировать?

Стокгольмский городской суд. Через полчаса назначено слушание дела о мере пресечения для Беньямина. Она хотела прийти заранее. Можно было, конечно, сделать все через интернет, но она решила прийти. Сама не могла определить зачем. Скорее всего, хотелось посмотреть судье в глаза.

Секретарю сказала: встреча в городе. А может быть, это и есть ее призвание – адвокат по уголовным делам? Вчера поступил еще один запрос на ее услуги. Никола, племянник Тедди.

И ей даже не показалось странным, что она согласилась. Хотя понимала: еще более глупая затея, чем ввязаться в дело Беньямина. Здесь, по крайней мере, что-то серьезное: подозрение в убийстве. А Никола – уж никак не дело премиум-класса, как выражались ее коллеги. Но она все больше и больше втягивалась в новую профессию. Тут речь идет о человеческих судьбах, а не о пачках испещренных цифрами бумаг. И не о мучительных раздумьях, какие именно параграфы договора надо набрать мелким шрифтом, чтобы они ускользнули от внимания читающего.

Эмили никак не могла примириться с поджогом гаража. И с шантажом Маклауда. Но при чем тут племянник Тедди? Наверное, именно поэтому она и согласилась – чтобы Тедди не думал, что она ему мстит. И племянника она как-то видела – симпатичный паренек. Дело пустяковое – в газетах о таком не напишут. Так что риском разоблачения в «Лейонс» можно пренебречь.

Она с трудом открыла тяжелую дубовую дверь суда.

Перед этим выстояла очередь у контроля безопасности. Как адвокат, она могла пройти без очереди, но не хотелось выслушивать злобные комментарии публики.

Впечатляет. Высокие каменные своды, мраморный пол, скульптуры. Залы госпожи Юстиции. Тут эта дама вершит правосудие больше ста лет.

Эмили прошла в зимний сад, обрамленный новыми остекленными конторами. Здесь же был буфет. Взяла чашку кофе и пошла к табло.

Она никогда не думала, что одновременно разбирают столько дел.

11.00: Прокуратура / Реза Али, попытка убийства. Зал 12

11.00: Прокуратура / Мария Кумминен, кражи и т. д. Зал 3.

11.00: Прокуратура / Абди Мухаммад, избиение. Зал 28.

11.00: Прокуратура / Йон Свенссон, изнасилование. Зал 27.

На этом табло Беньямина не было. Перешла к другому.

Тоже нет.

С третьей попытки:

Выбор меры пресечения, Беньямин Эмануэльссон.

Вспомнила слова Стига Эрхардссона: я поддерживал семью Матса материально. Может быть. Может, именно это помогало им держаться на плаву.

Вчера она опять была у доктора Гуннарссона.

– Я выписываю вам препарат последний раз, – сказал доктор. – После этого мы всерьез займемся вашим здоровьем.

– Да, да, конечно, – Эмили старалась сыграть примерную пациентку: широко распахнутые глаза, слабая улыбка, легкий кивок на каждое слово врача. И вдруг сообразила: она не отвяжется от стесолида. Просто не сможет. Привыкла. Наследство отца. Гены.

Положила таблетки в коробочку от драже «Лекерол». Проглотила одну, запила кофе. В коридоре, кроме нее, никого не было. Прокурор Рёлен, видимо, прошла в зал через другую дверь.

Кто-то положил ей руку на плечо. Она обернулась – среднего возраста мужчина в круглых очках. Поредевшие волосы. Бородка и жесткие складки у рта.

– Добрый день… вы – адвокат Янссон?

– Да… а кто вы?

– Старый друг Беньямина Эмануэльссона. Мне бы очень хотелось, чтобы вы передали ему эту записку, – он протянул ей запечатанный коричневый конверт.

Несколько секунд Эмили изучала собеседника. Почему он не назвал свое имя? И собирается передать Беньямину что-то, о чем она, его адвокат, не имеет ни малейшего представления. Это невозможно. Без разрешения прокурора она не имеет права сообщить подследственному даже телефонный номер.

– Не могу, – сказала она. – Содержание под стражей с ограничениями. Вы знаете, что это значит?

– Знаю… но, может быть, можно сделать исключение?

– Я могу передать ваше письмо, но сначала прокурор должен ознакомиться с его содержанием.

Он положил письмо в наплечную сумку.

– Нет – значит, нет. Так тому и быть.

38

Такси остановилось на площадке для разворота перед главным входом. Полно народу – одна из самых больших стокгольмских больниц. Хромые, увечные, с нездоровым цветом лица. Многим наверняка нечего здесь делать, они просто не знают, куда податься. Поперечный разрез Швеции. Экстракт. Но, оказывается, не совсем.

– У богатых свои больницы, – пояснил Шип. – Все определяет страховка, но я такими вещами не занимаюсь. А ты?

– Как ни странно, да. Через бюро, – Тедди показал на остановившуюся машину. – Вот и они.

Он-то думал, отвяжутся – после урока, который он дал Энтони Юингу. Мало того – не появлялся в своей квартире.

Ничего подобного. Уже на выходе из отеля он почувствовал: что-то не так. Кто-то чересчур внимательно к нему присматривается. Странное чувство. Откуда оно возникает, он не мог бы объяснить.

«Сведиш Премиум Секьюрити». Он уже понял их стиль. За ним следили разные люди, но всегда не больше одного.

Он позвонил Шипу. Они взяли такси.

За ними ехала машина, она то исчезала, то появлялась вновь. Как они, черт их подери, его нашли?

Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы они узнали, что он встречался с Сарой. И не только – они вообще не должны знать, где она. Разумнее всего было бы уехать отсюда.

И все же он вылез из машины. В сопровождении Шипа. Типичный грузчик холодильников: покачивается при ходьбе, плечи сведены вперед.

– Мы же не будем нарываться без нужды?

– Нет. Но поверь мне, друг: сегодня мы будем нарываться по нужде.

Автоматический стеклянный турникет крутится без перерыва. Очередь к стойке информации. Странно: скамейки, стулья – вполне обычные, но почему-то ясно, что место им только в больнице, и нигде больше. Цветовые коды на стенах. Хирургическое отделение – следуй оранжевой линии, неврологическое – синей. Все цвета радуги. И разобраться в них не проще, чем в дорожных надписях на улицах Шанхая.

В коридоре пахло, как в кухне. Шип барабанил пальцами по брюкам и покачивал головой в такт одному ему ведомому ритму.

Тедди затылком чувствовал – они где-то позади, близко.

– Как ты? – спросил он. – Ты не обязан мне помогать.

Шип оторвал руки от брюк, сцепил и покрутил пальцами.

– Какого хрена? Я опять живу.

А Тедди думал про сволочную иронию жизни. Ему позвонил тот самый черный маклер.

– У меня на примете шикарная однушка в Тумбе.

– Цена?

– Верхний этаж, шикарный вид из окна. Квартплата три с половиной тысячи в месяц. Ты получишь ее за двести кусков.

Тедди – богатый человек. Первый лимон от Маклауда уже получен, скоро тот переведет и остальное. Его племянник должен иметь отдельное жилье, научиться жить самостоятельно – и надо же, опять попался. Дуралей.

Он открыл дверь в онкологическое отделение. Если в этой больнице и можно было найти место, более удаленное от отделения 57, то это как раз оно и было: онкология.

Шип остался в коридоре.

Сел на скамейку, расположился поудобнее.

– Скину эсэмэску в случае чего, – он ухмыльнулся. – Можешь называть меня Джейсон Борн[80].

Тедди вошел в отделение. Величественная аппаратура, вся на колесиках. Снующие врачи и сестры в зеленых пижамах. Пациенты, ожидающие беседы, – наверное, самой важной в их жизни.

В мобильнике пискнуло.

Он здесь. Тот же парень, что сидел в машине. Вошел в коридор.

Сиди спокойно, – ответил Тедди. – Я разберусь.

Какой-то парень, возможно, врач, писал что-то на компьютере за стеклянной перегородкой.

Тедди постучал.

Доктор сдвинул очки на нос.

– Чем могу помочь?

– Покажите, где пожарная лестница.

– Лестница? – удивился врач. – С чего бы?

– Требует ремонта.

– Ничего не знаю, – пожал тот плечами. Неприятный, ломкий, как у подростка, голос.

Надпись на бейджике: «Фарух Хушман».

– Может, и не знаете. Мы получили заявку на ремонт.

– Подождите минутку. Я сейчас закончу и проверю на компьютере.

Еще одна эсэмэска от Шипа.

Стоит перед дверью. Сейчас войдет.

Ждать нельзя. Он рывком открыл стеклянную дверь, схватил врача за горло. Бодибилдером не назовешь: пальцы Тедди едва не сошлись на позвоночнике.

– Покажи пожарную лестницу и не вякай. У меня нет времени.

Через десять минут. Отделение 57. Сара сидит в столовой, за первым же столом. Больничная рубаха, наклейки на руках после уколов. Тапки на подошве из папиросной бумаги.

– Привет, – сказал он негромко и сел рядом.

Врач, не говоря ни слова, показал ему дверь на пожарную лестницу. Он поднялся на один этаж, постучал в дверь. Ему открыла удивленная сестра.

Через десять секунд получил эсэмэску от Шипа.

Он все еще в отделении. Может, заболел?

Тедди не стал отвечать. Неважно.

Он пробежал через всю больницу. Парень из «СПС» может спокойно пройти обследование в онкологии. Времени хватит.

– Ты вовсе не обязана со мной встречаться, если не хочешь.

– Я хочу.

– Как ты?

– О’кей.

– Как Эдвард?

– Нормально.

– Он с отцом?

– Да. Их поселили в каком-то отеле. Полиция помогает.

– Вообще-то они ко мне подбираются, а не к тебе. Но это правильно – перестраховаться не помешает. Снюты правильно решили.

– Я знаю… – Она вздохнула. – Сколько лет прошло, как мы в последний раз говорили про Эмануэльссона, и вот опять…

Тедди взял ее за руку. Кожа белая, как молоко.

– Ты не заметила номера на этой машине? Или, может, физиономию, кто стрелял?

Сара отняла руку.

– Очень расплывчатые картинки… и потом, было не особенно светло. Полиция тоже спрашивала. Номера я не запомнила, но физиономию… не могу сказать, чтобы помню, но, скорее всего, швед. И еще вот: что-то у него с правой половиной лица.

– Как это?

– Точно не скажу… но кожа странная. Неровная, что ли… в каких-то буграх.

Она кивком показала на картонную коробку на полу рядом со стулом.

– Здесь все, что у меня есть. Я попросила своего парня поехать домой, сходить в кладовку и притащить ее сюда. – Она помолчала. – В первый раз в жизни вмешиваю его в свои дела. Сама даже поднять не могу.

Тедди положил коробку на колени.

– Что здесь?

– Все, что есть. Документы о разделе жилья, когда Матс и Сесилия разводились. Аттестат о смерти, флешки с камер наблюдения на пароме, когда он прыгнул в море. Протоколы следствия, еще какие-то бумажки по делу о похищении… о твоем деле. Мои заметки. Много. Разберись. Эта коробка пролежала в кладовке четыре года. Я ее на всякий случай спрятала в чехол от спального мешка.

– И еще одно, Сара, – Тедди постарался говорить спокойно, но мгновенно почувствовал, сколько горечи просочилось в голос. – И еще одно… почему ты перестала со мной встречаться? Что случилось?

Сара опустила глаза.

– Какое это имеет значение сейчас? – тихо сказала она. – Подумай – наши шансы были не так уж велики. Долгосрочный прогноз сомнительный. Мягко говоря. Надо быть реалистами.

– Для меня – имеет значение. И еще какое.

– Мне позвонили… – Ее голос стал еще тише и невыразительней. Будто припудренный. – Позвонил какой-то человек и сказал, что если я буду продолжать с тобой встречаться и расспрашивать насчет Матса, они изнасилуют меня до смерти в ближайшие сутки, так что не стоит терять время. И тебя тоже пришьют… Я не знала, что и думать. Но на следующий день мне принесли пакет, а в нем – мои часы. Они были в моей квартире, пока я спала, и взяли эти часы… Намек более чем понятный.

– Вот так, значит…

– Я струсила, Тедди. И тебе советую быть поосторожнее. Они ни перед чем не остановятся.

Тедди встал. С коробкой под мышкой.

– Насчет осторожности… с меня хватит осторожничать. У меня другая стратегия.

Он поехал прямо в контору Луке Уденссона. «Твоя компьютерная безопасность». Маленькая фирма в центре города. Как говорил Луке: «Однажды в жизни приходится выбирать сторону. Я перешел в ведомство сатаны. Сатана платит неплохо, не забывает делать пенсионные взносы, и никто не грозит переломать мне ноги за болтливость. Все знают, на кого я работаю».

Луке вставил флешку в компьютер.

Открыть файлы, проверить файлы, скачать или не скачивать.

Фильм с камеры наблюдения на финском пароме.

У Тедди эта процедура заняла бы не меньше часа.

– Очень рад, что тебя сюда занесло, малыш, – Луке улыбнулся. – Что ты хочешь? Кофе, «Ред Булл» или комбучу? Это мой новый фаворит – комбуча.

– Это еще что за хрень?

– Комбуча? Ферментированный чай. Чайный гриб, как его называют. Двадцать пять миллионов витаминов, тридцать миллионов микроэлементов и полезных бактерий. Двадцать два стакана антиоксидантов на чашку.

– Ничего не надо. Во мне этих полезных бактерий, как в… Разберись с этой техникой.

Картинка на удивление четкая, даже когда Луке вывел ее на большой экран, – редкость для камер наблюдения. Видимо, пароходство на технике не экономило.

Палуба. Зеленые полы, белые стены. Небо и море сливаются в одну темную массу, непонятно, где проходит граница. Тедди мгновенно узнал вышедшего на палубу пассажира.

Матс Эмануэльссон. В джинсах и легком свитерке, хотя, судя по всему, довольно холодно. Он постоял немного, вглядываясь в море, залез на релинг и бросился в воду.

– Это еще что? – глаза у Луке сделались круглыми.

– Поставь еще раз.

– Можем посмотреть покадрово, – Луке понажимал какие-то кнопки и перемотал на начало.

Легкая одежда на Матсе. Матс залезает на релинг. Изготавливается к прыжку. Прыгает. Далеко.

Еще раз.

В самом деле – очень далеко.

Что-то не так с этим прыжком. Только что?

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 18 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Флемингсберг-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 5 (часть 2)

Запись беседы

М: Меня выписали из больницы. Сесилия не захотела, чтобы я жил в той же гостинице, что и она с детьми. Каждый раз, когда она на меня смотрела, глаза ее сужались в презрительные щелочки.

Через несколько недель я вернулся в KPMG. Но не на полную ставку. Шла осень 2006 года. Ремонт, или, как они называли, «санация» квартиры, затягивался, а мне не терпелось вернуться домой. Отель – как финский паром. Первые несколько часов все кажется интересным и льстит самолюбию, а потом – сплошное однообразие и скука.

О пожаре думать не хотелось. В какой-то степени я понимал Себбе. Я его надул. Во второй раз. А в его мире, в том мире, где и я работал… так сказать, на полставки… в том мире нет возможности пойти в полицию и написать заявление: «Меня надули при таких-то и таких-то обстоятельствах». Все вопросы надо решать самому. Дать понять, что этого делать не стоит. Не стоит меня надувать. Я не уверен, что он замышлял убийство. Даже уверен, что не замышлял, – он же не знал, что я среди белого дня вернусь домой. Он просто решил дать понять еще раз: не стоит с ним собачиться.

И, кстати, очень профессионально – пожарная комиссия не нашла никаких следов, указывающих на поджог. Говорили о кухонном оборудовании, о неправильно проложенной проводке. Я согласно кивал – да-да, у нас несколько раз случалось короткое замыкание в посудомойке, что правда, то правда… Наверное, это и послужило причиной пожара, как же мы не подумали?

Но что делать с Сесилией? Она не сдавалась. Твердо решила, что фото и видео с детским порно принадлежат мне. «Тебе нужно лечиться», – повторяла она. А я не мог сказать, как обстоит дело в действительности. Объяснить, что последний год нашей жизни – сплошная ложь. И прежде всего: рассказать правду – значит, подвергнуть ее и детей смертельной опасности.

А она спрашивала и спрашивала. Докапывалась до моей психики. Теперь я думаю, что мне не надо было вообще отвечать на ее вопросы. Потому что, как только я придумывал какое-то объяснение, у нее появлялись новые. И самой большой глупостью было, когда я сказал, что, возможно, эти картинки попали в компьютер случайно, с каким-то вирусом.

Думал, на том и остановится. Куда там!

– Тем более! – сказала она. – Ты должен пойти в полицию и заявить.

ЙС: И что было дальше?

М: Дальше? Она сама пошла в полицию. Сообщила, что за погань она видела в моем компьютере.

ЙС: Вас допрашивали?

М: Да. Один раз.

ЙС: Странно… я смотрел ваши дела, там нет ни слова ни о каких допросах.

М: Можно понять… но я до этого еще доберусь. Короче, то, что я рассказал следователю, было куда ближе к правде, чем мои объяснения Сесилии. Я сказал, что это не мои фильмы, что они скопировались в мой комп по ошибке. Следователь, ясное дело, хотел посмотреть компьютер, но у меня его не было. Сесилия после пожара спрятала его куда-то, и я понятия не имел, где он находится. Он начал меня убеждать, что я должен попытаться его найти, что в противном случае дело придется закрыть – нельзя же ориентироваться на слова. Я подумал, что можно все остальное, все крючки и зацепки, перекопировать на другой диск и показать полиции только эти чертовы видео.

ЙС: Так и сделали?

М: Не так все просто. Сесилия ни за что не хотела говорить, куда она спрятала этот проклятый компьютер. Она хотела, чтобы меня допросили еще раз, направили к психотерапевту и все такое. Если бы не ее упрямство, никогда бы не случилось то, что случилось.

А потом я сам усугубил всю историю в сто раз.

Мне показалось, что можно как-то все урегулировать, что вся эта история – нелепая ошибка.

И я позвонил Педеру.

Такое ощущение, что он был на катере. Или, может быть, опять в вертолете.

– Мне надо вас кое о чем спросить, – сказал я.

– Разумеется.

– Это щекотливое дело… когда я был в усадьбе, случайно увидел странные… мягко говоря, сомнительные видео в вашем компьютере.

Подвесной мотор? Лопасти вертолета?..

– Что это за дерьмо? – продолжил я. – Я был в полиции, рассказал, как было дело.

Грохот почти невыносимый. Педер что-то сказал, я не расслышал, и связь прервалась.

Через несколько дней я получил эсэмэску. Содержание помню дословно.

…Мы поняли, что у тебя есть компьютер с файлами, которые тебе не принадлежат и тебя не касаются. Если компьютер будет передан в полицию, мы изнасилуем твою жену до смерти, и детей у тебя не будет.

Я оцепенел. Смотрел на дисплей и пытался сообразить, что же произошло. Я же не сказал Педеру, что снял копии! Сесилия тоже не могла кому-то сказать. Значит, полиция. Другого не дано: утечка информации произошла в полиции.

ЙС: Если вы правы, то ничего удивительного, что я не нашел протокол допроса.

М: Я так и думал.

После этого я поговорил с Сесилией. Вы же понимаете – я не мог ей сказать всю правду. Знаете… это как если тебе на удочку клюнула меч-рыба. Вытащить вы ее не можете, но и ей не сладко. Сесилия напирала и напирала, вытягивала из меня признания. Попытался объяснить, что я сам шарил на порносайтах. «Это же многие мужчины делают. Миллионы. Стресс на работе, и к тому же мы… в последнее время наши отношения были не слишком интимны, – сказал я. – А потом как-то втянулся. Попал на эти страницы, совершенно случайно».

Короче, я представил сам себя как наркомана, который против воли смотрел эти садистские видео. И любыми способами пытался убедить ее, что я, и только я, во всем виноват. Никто, кроме меня, тут не замешан. Если она заподозрит, что я не один, начнет докапываться и в конце концов отнесет компьютер в полицию. А они ясно предупредили, что в таком случае произойдет.

Я попытался ее убедить вернуть мне компьютер, но только подлил масла в огонь.

Как-то утром я, как обычно, шел пешком в KPMG. Прохладный осенний воздух не снимал стресса. Поднялся на мост и посмотрел вниз. Щиты, леса – шла реконструкция центрального вокзала и прилежащих улиц. Рос целый квартал отелей и офисов. В два часа мне надо было вернуться домой – назначена встреча со строительной инспекцией. Как сказали по телефону: «Надо уточнить некоторые аспекты работ по санации вашей квартиры». Мы уже дважды туда заходили – выбирали обои, цвет и все такое. Обсудили кухонное оборудование – почему-то и я, и Сесилия решили, что все должно быть по-иному. Я чувствовал облегчение: хоть о чем-то мы можем разговаривать нормально.

На самой середине моста рядом со мной остановился минивэн. Я тут же почувствовал: что-то не так. Но среагировал слишком поздно.

Они, ни слова не говоря, схватили меня и бросили в закрытый кузов. Я пытался отбиваться, но куда там! Успел только заметить у одного из них в руке шприц, который он воткнул мне в шею.

– Что вы делаете?!

– Спокойно, дружок. Все будет хорошо.

А потом… я словно потерял контроль над конечностями. Они стали чужими. Вспомнил отвратительный, режущий трахею дым от пожара.

Но это было другое. Через несколько секунд я заснул, как младенец.

А когда открыл глаза… (неразборчиво)… простите, мне трудно об этом говорить, хотя прошло много лет…

ЙС: Успокойтесь, никто вас не торопит.

М: Может, лучше…

Пауза.

М: Ну хорошо. Только я буду краток. Я уже говорил и с психологами, и с психотерапевтами… рассказывал, что случилось в тот день.

ЙС: Конечно… я понимаю.

М: Когда я открыл глаза, все было черно. Как в могиле. Попробовал подняться и ударился головой в потолок… не в потолок, конечно. Не знаю, как называть поверхность в паре дециметров над твоей головой. Пощупал руками – доски. Запах дерева.

И я понял. Из меня словно выпустили воздух. Полный паралич воли. Я лежал в деревянном ящике. Может быть, в гробу. Они затолкали меня в гроб…

Я взял себя в руки и попытался успокоиться. Вдохнул и выдохнул несколько раз и начал кричать.

Начал кричать – и не мог остановиться:

– Выпустите меня отсюда!

Минут через двадцать прямо над моим лицом в гробу открылся люк. В глаза брызнул яркий свет, и я зажмурился.

Эту физиономию я не забуду никогда.

– Затихни, – сказал он. – Ты что, жрать хочешь? Или в сортир?

– Выпустите меня!

– Если в сортир, пошли. Только вначале я тебя свяжу.

– Что вам надо? Пожалуйста… скажите, что вам от меня надо?

– Этим занимаюсь не я. Думаю, так: заплатишь – никто тебя задерживать не будет.

А потом… вряд ли я могу рассказать подробно. В памяти провалы, да и то, что помню, – как в тумане. Должно быть, я сам подсознательно вытеснил из памяти несколько суток, что пролежал в этом ящике… деревянный ящик, по-моему, меньше, чем багажник у «Вольво». Единственное, что могу сказать, – во всем этом участвовал не он. Не тот, кто меня похищал. Не тот, кто первым открыл люк и предложил мне еду. Я помню, как изменилось его лицо, когда он потом увидел, что они со мной сделали.

Другие люди пришли в первый же день. Я не знал, кто они, – всегда в масках. Сначала решил, что это «торпеды» Себбе. Что он меня не простил. Что хочет выжать из меня еще больше – за то, что я его обманул. Было же сказано: надо заплатить. Но вскоре я понял – дело не в деньгах. Им был нужен мой компьютер. Им нужно было знать, кому я рассказывал, что видел в конференц-отеле в усадьбе. Это не были люди Себбе. Это не были люди Кума. Они представляли какую-то другую мафию.

Куда более темную.

Они выдернули семь ногтей на пальцах рук. Они гасили об меня сигареты. Они засовывали в меня бутылки. Они… (неразборчиво)… то есть… я не в силах рассказывать.

ЙС: И не надо. Я читал протоколы суда, вы же все там рассказали?

М: В основном – да. Единственное, что я не сказал, – им был нужен компьютер. Не сказал, потому что боялся за семью.

ЙС: Это можно понять.

М: Как бы там ни было, через пять суток и пять часов они меня отпустили. Потом Сесилия рассказала. Ей позвонили – твой муж в наших руках, нам нужен его компьютер.

ЙС: И она отдала?

М: Да. Отдала. И одновременно заявила в полицию о похищении. Не знаю, что уж там предпринимала полиция, но как только она передала комп, тут же нашлись мои следы.

ЙС: А что случилось с компьютером?

М: Не знаю. Он попал к ним в руки. Больше ничего не знаю.

ЙС: И только одного человека осудили за все это? Из всех них – только одного?

М: Да. Того самого, кто меня похитил, а потом открыл гроб и предложил поесть. Его имя – Тедди Максумич.

39

Заседание окончилось.

Прокурор Анника Рёлен запросила еще две недели – причина та же, что и раньше. К тому же привела новые обстоятельства, усугубляющие подозрения. Эмили поморщилась. Дело хуже, чем она думала. Пришли анализы одежды: найденные в лесу футболка и джинсы. На футболке следы ДНК Беньямина: у воротника и на левой руке, коэффициент надежности +4, то есть наивысший. И последний гвоздь в крышку гроба: футболка испачкана кровью, и кровь эта принадлежит убитому.

Эмили делала все, что могла. Спрашивала, нашли ли кровь в других местах, не только в гостиной. Не обнаружены ли другие отпечатки пальцев, ДНК или что-то еще. Не найдено ли какое-либо оружие.

Анника Рёлен практически не отвечала на ее вопросы. Только насчет оружия – нет, орудие убийства пока не найдено. Но, судя по всему, убийца использовал разрывную пулю.

Центральная криминологическая лаборатория еще не готова с окончательным ответом, но и так все ясно: высшая степень подозрений. Содержание под стражей возможно продолжать только в одном случае – когда есть так называемая высшая степень подозрений, а если есть высшая степень, суд никогда не отпустит подозреваемого, пока не получит окончательный ответ от криминалистов. Но… Беньямин по-прежнему без сознания. Все очень странно – он же никому и ничего не может рассказать.

Но прокурор ответила и на этот вопрос.

– Эмануэльссону лучше. Он садится в постели, может двигаться. С ним есть контакт – пусть слабый, но есть. Возможность тайного сговора серьезно возросла.

Обсуждение не заняло и пяти минут: судья постановил продлить содержание подозреваемого Беньямина Эмануэльссона под стражей.

Эмили вышла на улицу. Надо было поймать такси. Она помахала рукой, но машина проехала мимо. Открыла «Гугл» и написала: «Разрывные пули».

Википедия тут же дала разъяснение: пуля с отверстием в наконечнике, благодаря этому при столкновении с препятствием она раскрывается, и ее диаметр значительно увеличивается. Патология какая-то. Но: используется в полиции, даже в Швеции.

– Подожди!

Она обернулась. Тедди. Он шел, почти бежал по Шелегатан.

Тедди – поджигатель и шантажист.

Поджигатель и шантажист перевел дыхание и сказал вот что:

– Я знаю, что случилось с Матсом.

40

Матс Эмануэльссон пять раз плавал на финском пароме, очевидно, уже замышлял самоубийство. Но почему-то не воспользовался плохой погодой – в шторм его шанс достичь цели был куда выше. Может, просто не решался. А на этот раз – решился, хотя погода была немногим лучше. Видимо, дошел до точки.

Они стояли перед зданием суда, и Тедди пытался объяснить Эмили, каким образом он добрался до истины. Эмили не шевелилась. Слушала.

Слава богу, что слушает.

Прыжок Матса с парома. Что-то в нем было странное, только Тедди не понимал, что именно. Прокручивал секвенцию кадров раз за разом, останавливал, замедлял и ускорял. Пока не понял. Естественно было прыгнуть как можно ближе к борту, тогда тебя наверняка засосет под корабль и не придется долго мучиться. Матс, наоборот, оттолкнулся так, будто собрался поставить мировой рекорд по прыжкам в длину.

– Увеличь кадр, Луке, – попросил он.

Его смущало еще кое-что. Матс был строен и худощав, а здесь, несмотря на легкую одежду, он выглядел если не толстяком, то довольно крепко сложенным мужчиной. Может быть, это эффект съемки с верхней точки, где установлены камеры?

Кадр за кадром. Прокрутить назад. Увеличить. Прокрутить назад.

И он понял. Под легким свитерком что-то было. Что-то торчало из-под него, как толстый воротник.

Луке увеличил картинку. Изображение пошло пикселями, зато удалось прочитать надпись на воротнике. Ursuit BDS.

Тедди уже где-то видел этот лейбл. Но где и когда?

– Мышонок, ты так напряженно думаешь, что забываешь дышать, – улыбнулся Луке. – Я понимаю… для тебя это непривычная работа – думать. Может, все же налить кружечку комбучи? Или принести баллон с кислородом?

И тут он вспомнил.

Он видел эту надпись в захламленной кладовке у Сесилии. На гидрокостюме.

Вот оно что… Матс Эмануэльссон решил совершить самоубийство в гидрокостюме…

Мало того – он прыгнул как можно дальше от гигантского парома.

Вывод? Ни один самоубийца не станет этого делать. Еще ладно с далеким прыжком, можно объяснить адреналином, но сухой элитный гидрокостюм? И еще: он прыгнул перед рассветом, когда паром уже лавировал среди островов в архипелаге. Сто – сто пятьдесят метров в сухом гидрокостюме до ближайшего острова проплывет любой.

Тедди замолчал.

Эмили стояла с полуоткрытым ртом и не могла вымолвить ни слова.

41

Процедура прохождения многочисленных кордонов заняла не менее получаса. «Удостоверение личности, пожалуйста… Спасибо»… «Разрешение прокурора, пожалуйста… Спасибо».

То же шестое отделение. Та же Жанетт Никореску. Так же приветливо поздоровалась.

– У нас недавно прошло обсуждение меры пресечения, но я так и не знаю – как он себя чувствует?

– Более или менее. Получше. Даже поздоровался со мной только что.

Беньямин сидит в кровати. Глаза открыты, но, похоже, ее не заметил. Слабые звуки из коридора: кто-то прошел мимо, звякнуло стекло.

– Привет, Беньямин.

Прошептал что-то неразборчиво.

– Как ты?

Ответа не последовало.

– Ничего удивительного, что тебе продлили срок.

Он опять что-то прошептал, но на этот раз она уловила два слова: «…я знаю…»

– Послушай, Беньямин… мы, то есть я и Тедди, не думаем, что твой отец покончил жизнь самоубийством, когда прыгнул с парома. Мы считаем, он инсценировал самоубийство. Тебе что-то про это известно?

Она взяла его за руку. Прохладная, нежная, почти детская кожа.

Он слегка двинул большим пальцем.

– Что это значит? Да? Или нет?

– Да… – прошептал он.

– Твой отец жив?

Невнятное бормотание. И опять Эмили удалось различить отдельные слова: «… я не знаю… в доме…»

– Что ты имеешь в виду? Отец был с тобой в том доме?

Пожатие большого пальца. Да. Был.

– А ты знаешь, кто убитый?

Беньямин покачал головой. И вдруг тихо, но совершенно отчетливо прошептал:

– Может быть, папа.

– Матс? Убитый – это Матс?

– Не знаю.

– А что ты делал в доме?

Рука напряглась. Видно было, как он старается найти – или вспомнить – нужные слова. Он опять начал бормотать.

– …встреча…

Эмили поняла: надо ставить простые вопросы, на которые можно ответить «да» или «нет».

– Ты кого-то встретил там?

Пожатие пальца. Да.

– Ты встретил Матса?

Снова движение пальца. Да, встретил.

– А Сесилия знает, что вы там встретились?

Ответ последовал не сразу. Он еле заметно покачал головой.

– А она знает, что Матс не покончил с собой?

– Нет.

– А кто знает?

Молчание. На лбу вздулись жилы. Видно, как Беньямин старается собраться.

– Ли… – дальше этого дело не пошло.

– Лиллан?

Он закрыл глаза.

– Беньямин, милый! Лиллан знает?

Молчание. Паренек бессильно откинулся на подушку.

– Что он сказал? – спросил Тедди, дожидавшийся ее у подъезда.

– Я, собственно, не имею никакого желания с тобой говорить.

– О’кей, можешь не говорить. Но хоть что-то удалось узнать?

– Да… кое-что. Во всяком случае, он коммуникабелен. Относительно. Он знает, что Матс не покончил с собой. Но считает, что убитый в Вермдё – его отец. То есть точно не знает, но не исключает.

– О, дьявол… Он что, убил собственного отца?

Эмили даже не подумала о такой возможности.

– Мог бы быть поразговорчивее, – проворчал Тедди.

– Ему лучше с каждым днем. И мне надо бежать. У меня сегодня еще одно судебное заседание.

– А это еще что?

– Тоже о продлении ареста.

Тедди поднял бровь.

– Понимаю… Линда рассказывала. Могу я пойти с тобой?

Эмили покачала головой.

– На сегодня тебя достаточно.

42

Скоро четверо суток в предвариловке.

Через два часа судебное заседание. Будут обсуждать, есть ли основания содержать его под стражей. Наденут наручники и повезут в суд. Кореши рассказывали, как все это происходит. Никола в этом смысле девственник. Заведение для трудных подростков в Спиллерсбуде – детский сад с надувными шариками.

Его все время знобило, мучил понос. Рука на месте укуса полицейского волка по-прежнему болела, иной раз очень сильно. Он даже подумывал о самоубийстве. Если бы у него был брючный ремень… но брючного ремня у него не было. Отобрали.

Еще раз приходил Симон Мюррей. Выглядел, как Мэтью Макконахи, – жесткие складки у насмешливого рта, пронзительный взгляд.

– Ты ведь понимаешь, что тебя не отпустят?

«Я не выдержу несколько недель в клетке», – даже не подумал, а ясно понял Никола.

– Думаю, тебе будет нелегко несколько месяцев в изоляции.

Одна надежда: если уж я держусь, Хамон не дрогнет. Хамон всегда был покруче.

– А ты знаешь, Хамон уже колется, – Симон смотрел на него, не меняя ни интонации, ни выражения лица. – Сказал, что деньги нужны были тебе…

Николу опять начал бить озноб. Ему очень хотелось бы встретиться хоть с кем-то, кому есть до него дело. С мамой, дедом, Тедди. С кем-нибудь.

Он вспомнил рассказ Хамона про Ашура – парня, который отказался идти на похороны отца в наручниках.

Он прокашлялся.

– Симон, мне, может, и несладко приходится. Но стукача ты из меня не сделаешь. Так что иди отсюда и больше не приходи…

Он лежал, свернувшись калачиком на матрасе, и думал.

Месяц на свободе – все, чего он добился. Лузер. Еще какой лузер. Ему не место в большой игре. Не потянет.

Голова лопалась от мыслей, но ни одну он не мог додумать. Попытался заснуть. Куда там! Знобит, и в то же время весь мокрый от пота. Мочевой пузырь бунтует: часу не проходит, а он уже сует в решетку белый флажок.

Неужели Хамон и вправду что-то им рассказал?

Камера Хамона в другом коридоре, но он где-то здесь, близко. Если ему еще не предъявили обвинение, не продлили срок задержания и не перевели в другое здание.

Никола никак не мог сосредоточиться. Никак не мог сообразить, что же говорить на суде. Лузер. Фрик с СДВГ.

А может быть, все же попросить надзирателя вызвать к нему следователя Симона Мюррея?

Приходила Эмили. Похоже, она его узнала. Темно-русые волосы, лучистые, очень красивые глаза. Черные брюки и пиджак.

Она сразу взяла быка за рога. Никакой душеспасительной трепотни.

– Что тебе сказали?

– Допросили. Очень коротко. Сказали, что я взорвал сейф в супермаркете.

– А ты что сказал?

– Отрицал, ясное дело. Ничего я не взрывал. Должен был встретиться с Тедди, вы его знаете. Шел к нему, а тут, откуда ни возьмись, на меня бросилась полицейская псина и перемолола мне руку. Посмотрите, – он поднял перевязанную руку. – Я никакого отношения к краже не имею.

– А почему они тебя подозревают?

– Неправильное место, неправильное время. Случайно оказался поблизости. В лесу… типа заблудился немного.

В те минуты, что она с ним беседовала, все стало казаться не в таком уж мрачном свете. Рассказала, как проходит судебное заседание, что может за этим последовать.

В ней было что-то… уверенность, сила. Никола немного воспрянул духом.

В дверь камеры постучали, и сразу послышался звук поворачиваемого ключа.

Надзиратели. Надели наручники и повели по коридору.

Он попытался улыбнуться.

– А в какой камере Хамон?

– Ты же знаешь, мы не имеем права об этом говорить.

Посадили в машину: зарешеченный «Вольво В70».

За окном, как назло, роскошный летний день. Надзиратели на переднем сиденье переговаривались, строили планы на отпуск. Никола вспомнил день, когда он впервые курил траву: в рощице за школой. Нежно-зеленая листва на деревьях… чувство, будто в этом мире ничего плохого случиться не может. Никто не обделен шансом начать новую жизнь.

Судья выглядел очень недовольным. Серый костюм, серые волосы, серое лицо.

Обвинитель: тонкий свитерок под горло, джинсы и вельветовый пиджак. Невероятно: он собирается на неопределенное время затолкать в тюрьму человека – мог хотя бы галстук надеть.

Эмили неторопливо проследовала к своему месту.

Открылась другая дверь за плексигласовой перегородкой, и впустили публику. Из-за бликов трудно различить лица, но Никола, прищурившись, увидел Линду. И Тедди.

Дверь за перегородкой открылась опять. Вошел еще один человек.

О, дьявол! Хамон…

И что это значит? А вот что: гадюка Мюррей все врал. Хамон не сидит ни в какой камере. Хамон свободен, как бабочка. Его не взяли. Значит, Симон просто-напросто его шантажировал. Хотел сломать. Но сука-Мюррей не учел, что Хамон не побоится прийти на суд.

– Я предлагал провести заседание за закрытыми дверями, – сказал прокурор.

Эмили открыла большой блокнот и начала листать. Вообще-то ничего удивительного в предложении прокурора не было: еще один неизвестный преступник пока на свободе.

– Не помню такое предложение, – сказала она.

– Значит, проведем за закрытыми, – неожиданно бодрым и звучным голосом сказал серый человек в судейском кресле. – Попрошу публику выйти.

Никола повернул голову. Хамон широко улыбнулся и поднял большой палец.

На следующий день.

Ясное дело – оставили в заключении.

Камера: в пять раз лучше, чем в предвариловке. Кровать, маленький письменный стол. Шаткий стульчик. Туалет. Но самое главное – телевизор! С другой стороны, все это означает только одно: он застрял надолго. Если, конечно, Эмили не умеет колдовать.

Его камера довольно высоко в здании. Наверное, на восьмом или девятом этаже. Через решетку в окне видна платформа электрички в Флемингсберге, школа, развеселой окраски многоэтажные дома-муравейники, построенные в годы экономического бума, когда катастрофически не хватало рабочей силы. Так называемый «миллионный проект» – миллион квартир для трудящихся.

А он, Никола, – внук «миллионного проекта». Смотрит в зомбоящик дни напролет. Мандраж меньше, чем в предвариловке, но и этого хватает. Что у них на него есть? Что бы сказал Исак? Что замышляет Мюррей?

Часовая прогулка на крыше. Круглая площадка разделена на секторы, как торт. И величиной примерно с торт. Решетки со всех сторон, даже потолок забран решеткой, но сквозь переплетения арматуры можно видеть небо. Он купил в киоске красный «Мальборо» и на первой же прогулке выкурил восемь штук подряд. Кайф – как от пары косяков. Мир закружился, и он чуть не потерял сознание.

В следующий раз решил: поосторожней с сигаретами.

Вторая? Третья?

– Эй, приятель, тебя как зовут?

Он поднял глаза: за густой решеткой на соседнем ломте торта шевелилась тень. Никола назвал свое имя.

– А тебя?

– Керим Джелали. Откуда?

– Сё-эр-телье. Ронна. А ты?

– Аксельберг. Вообще-то, Вестерос. За что тебя?

– Кража со взломом. А тебя…

– А-а-а… Полно всякого дерьма.

– Да ладно…

– Говорят, нашли мою заначку кокса в Аксельберге.

– Много?

– Килограммы.

– Ого! Не слабо!

– Ого-то ого, но это они так говорят.

– А сколько тебе?

– Двадцать восемь… мне светит десятка, самое малое, а может, и четырнадцать, если еще и контрабанду повесят.

– Ни хрена себе…

Парень заржал.

– Глядишь, обойдется. А честно, даже неплохо иной раз отдохнуть в тюрячке. Тихо, спокойно, не надо к каждому присматриваться – не стукач ли. «Торпеды» Абдиса – по барабану. А в последнее время… да ты слышал наверняка.

– Да… слышал.

Никола и в самом деле слышал. Большую часть наркобизнеса контролировали курды, но в последнее время подняли голову «Черные Скорпионы». Захотели дележа.

– Скажу только вот что, – продолжал Керим, – денек сегодня – зашибись. Наслаждайся. Солнышко, небо голубое. Все могло быть хуже. Я мог бы сейчас кантоваться в Кобани[81], как мои кузены.

– Ко… что?

– Неважно… проехали. Я что хочу сказать? Радуйся жизни, братишка. Мне не хватает разве что лакрисола[82], у них нет в киоске. А сегодня день такой, что я и о лакрисоле подзабыл.

Никола никогда не смотрел телевизор в таких количествах. «Менталист», «Парадиз-отель», «Гламурная западня»… Непонятно – как можно в несколько часов втиснуть столько дерьма?

Он попросил игровую приставку – была только одна на весь коридор. Приготовился долго ждать и был очень удивлен, когда ему на следующий день принесли «ПС2». Более современные приставки запрещены – они все завязаны на вай-фай. Но «ПС2» – это уж чересчур. Это для археологов. Начало двухтысячных… в музей бы, что ли, отнесли.

Он вернул приставку и взял в библиотеке книгу. «Чужак». Автора не запомнил. Но привлекло название. Это же про него! Югге среди сирийцев, свенссон среди юггов. Чужак – он и есть чужак. Непонятно, кто я и с чем меня едят.

На следующий день его опять окликнул Керим.

– Привет, Никола, это ты?

– Ну… как жизнь?

– Сегодня денек не такой клевый, как вчера… но знаешь что?

– Что?

– Наплевать. Все равно небо почти не видно за этими железяками.

– Ты давно здесь?

– Тринадцать месяцев.

Никола сглотнул слюну. Приговор еще не вынесен – а у парня отняли больше года жизни.

– С полными ограничениями. И знаешь что?

– Что?

– Ты первый, с кем я разговариваю за это время. Не считая, конечно, снютов и адвоката. Они, должно быть, что-то недосмотрели, что у нас эти клетки оказались рядом. Забыли, что меня нужно держать подальше от живых существ.

– Как ты выдерживаешь?

– Я же сказал – могло быть хуже.

Хуже… куда уж хуже. Никола почти не сомневался: хуже быть не может.

– А что у них на тебя? – спросил Керим.

– Откуда я знаю? Меня выследила собака, искусала… а я не виновен.

– Мы все невиновны, ежу понятно. Но слушай, если у них больше ничего нет, рули молчанку.

– Это как?

– Зажми рот, дыши носом. Полная несознанка. В конце концов они раскроют карты. И не психуй. Помни про Кобани.

43

Тедди был очень удивлен, что до этой встречи Магнус Хассел, совладелец адвокатуры «Лейонс», вообще никак не реагировал.

На стенах картины, на низких полках – загадочные произведения искусства: человеческий череп с мазками масляной краски, под стеклянным куполом – птичий скелет на теннисном мяче. Магнус, похоже, и в самом деле знал толк в современном искусстве, contemporary art.

Но Тедди обратил внимание, что картина, всегда висевшая за спиной совладельца, исчезла. Ее сменила другая. На расстоянии она выглядела, как знаменитый «Черный квадрат» Малевича, только больше. Примерно метр на метр черноты. Но если подойти поближе, видно, что черная поверхность состоит из бесчисленного количества таблеток, пилюль и капсул. Дождь черных лекарственных препаратов. Что это означает, наверное, и сам автор не сможет внятно объяснить.

Магнус перехватил его взгляд.

– Нравится? Последнее приобретение. Дэмьен Хёрст. Называется «Цикутоксин». Написана три года назад. Никогда не думал, что она пойдет с молотка, но, как видишь… несколько недель назад повезло. И хорошие ребята помогли. Подставные лица, сам понимаешь.

Тедди отошел от «Цикутоксина» и уселся на стул. На письменном столе, в отличие от обычного, был изрядный хаос, но совладелец никаких признаков нервозности не проявлял.

– Тедди, приятель, не буду вилять. То, что произошло, ни в какие ворота не лезет.

Тедди прекрасно знал, что Хассел имеет в виду. Он позвонил и сообщил Магнусу: меня обокрали. Исчезли все доказательства наркотических забав Маклауда. Взломали машину, вытащили сумку, мобильник – все, что было на поверхности. А вместе с портфелем – фотографии, рапорты… все. А на мобильнике – устное признание.

Магнус бровью не пошевелил, но картина за его спиной будто увеличилась. Черная бездна. Тедди почти физически ощутил засасывающую, почти космическую бесконечность мрака.

– Скажем так, Тедди… если не решишь этот вопрос, придется с тобой попрощаться. Ты хоть понимаешь, во что обойдется клиенту твоя расхлябанность?

– Да, вы говорили. Двести миллионов крон.

– И что я ему скажу? Что доказательство ветром унесло? Ну нет, Тедди. Найди материалы. Точка.

Магнус встал. Сигнал недвусмысленный – разговор окончен.

А пошел бы ты, сукин сын. Я на другое и не рассчитывал.

Тедди поклонился и пошел к дверям. И никаких материалов ты не получишь, я их отдал Маклауду. Думаю, Фредрик с наслаждением сжег их в своем камине, наслаждаясь очередной понюшкой кокса.

Но: он потерял первую в своей жизни настоящую работу. И что делать дальше? Что будет?

Следующий день.

В церкви постоянное движение, будто все только и делают, что подходят к алтарю, целуют иконы, крестятся, отходят, а потом все повторяется сначала. Зажженные свечи. Сосуды с елеем.

Боян ревностно следовал обычаям. Перекрестился дважды, дважды поцеловал ноги Иисуса на иконе. Потом опять. Отец делал все, как когда-то делала бабушка. Тедди помнил ее – десятилетним ребенком его привозили к ней в Винчу, деревню под Белградом. Бородатые священники, лиловые рясы, тяжелый запах ладана.

А сегодня не бабушка. Отец. Тедди узнавал каждое движение. Каждый шаг.

И не церковка в Винче, а церковь Святого Саввы в Швеции. В Стокгольме. В Эншеде – не больше километра от Глобена[83].

У Тедди гудят ноги. Он запомнил с детства: в православной церкви не сидят. Если ты по-настоящему верующий, должен выстоять всю службу. Ну что ж, должен – значит, должен. Терпеливо ждет, покачивается в такт песнопениям.

Отец покосился неодобрительно, и Тедди тоже перекрестился. Правила он знал с детства. «Прижимай, а не тяни», – говорила бабушка. Правая рука, три пальца сжаты в щепоть, безымянный и мизинец прижаты к ладони.

– Ты не хочешь почтить батюшку? – спросил отец.

Тедди и это помнил – надо подойти и поцеловать край рясы.

– Слишком много народу, папа.

Теснота в церкви и вправду ужасающая. Но на самом деле Тедди вовсе не хотелось целовать эту рясу. С другой стороны, надо доставить отцу удовольствие. Показать сыновнюю почтительность. И причины на то были веские.

Сару выписали из больницы. Линда жила в отеле и не ходила на работу. Тедди и отца поселил в отеле, но, скорее всего, этого недостаточно. Они должны уехать. Лучше всего, в другую страну. На несколько недель.

Пока Тедди не заставит Кума понять.

С этой точки зрения он был даже рад, что Николу посадили. Там он для них недоступен. Надо надеяться…

И папа должен согласиться. С деньгами Маклауда Тедди мог отправить их в любую часть света. All inclusive.

Последние дни пытался найти Лиллан. Она не отвечала на звонки, и Сесилия не сказала, где ее искать. «Ума не приложу».

Но Лиллан знала про отцовскую инсценировку самоубийства и наверняка могла рассказать побольше, чем ее выходящий из комы брат.

Снаружи церковь выглядит довольно непрезентабельно, но внутри очень красиво. Иконостас орехового дерева, фрески ярких, не поблекших цветов и щедро украшенные золотом.

– Византийская традиция, – гордо сказал Боян. – Мы – прямые наследники Византии.

Тедди потер шею.

– Я знаю, пап. Знаю. Но ты должен, наконец, решиться. Всего несколько недель. Линда уже съехала с квартиры.

Боян повернулся и с горечью посмотрел на сына.

– Почему ты все время ищешь на свою жопу приключений? Я-то думал, ты с этим завязал.

Тедди напрягся. «С этим завязал»… А что сделал отец за все годы, пока он рос? Что он предпринял, когда все эти ведьмы из социалки, учителя, кураторы из группы поддержки звонили ему по три раза на день? Когда на пороге их дома впервые появились полицейские? Тедди было двенадцать, когда он попался на краже в магазине «Техника». Сунул в рюкзак ни больше ни меньше как семь воздушных пистолетов.

Отец всегда ставил ему в пример Дарко, но палец о палец не ударил. Может, и не соображал, что происходит с сыном, но теперь… теперь! Теперь, когда он пытается жить по-честному, работает, хочет восстановить справедливость, загладить прошлые ошибки, – отец начинает ворчать. Неужели он не понимает – прошлое иногда настигает людей и хватает за пятки. Пора бы поумнеть.

Перед церковью толпился народ. Отец во что бы то ни стало хотел представить Тедди своим друзьям. А Тедди только и мечтал, как исчезнуть отсюда поскорее.

Потом пошли к станции метро. На стенах подземного перехода свободного места нет от неумелых граффити и сомнительных лозунгов. «Безобразное прекрасно», «Фронт освобождения животных», «Убей буржуя».

– Решил? Я хочу, чтобы ты уехал как можно скорее.

Боян не ответил, только замедлил шаг.

Над перроном на металлической штанге сидело выкрашенное серебрянкой человекоподобное существо в позе, показывающей, как трудно ему удержать равновесие.

– Ты видел? – спросил Боян. – Произведение искусства. Недавно куплено. Здорово, правда?

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Ты ни о чем не спрашивал.

Тедди еле сдержался.

– Ты не ответил на мое предложение.

Боян приложил карточку к стойке, акриловые дверцы дернулись в стороны, и он прошел на перрон. Эта новая система не переставала удивлять Тедди. Часть нового Стокгольма. Стокгольма, который он не видел много лет.

– А что ты предлагаешь?

– У меня есть идея. Я покупаю билеты в Херцег-Нови. Через пару недель и сам туда приеду. Линда тоже приедет, так что несколько дней можем провести вместе.

– Херцег-Нови? В Черногории? Я там часто бывал в молодости.

– Я знаю, – Тедди изобразил улыбку Санта-Клауса. – Я знаю.

Они расстались на Слюссене. Боян пересел на красную линию. Тедди знал, куда он направляется. Дождался, пока состав метро исчезнет в туннеле, и спустился на автобусный терминал.

Плохое освещение, грязновато, шум от десятков подходящих и уходящих автобусов. Под информационным табло пожилая тетушка продает коричные булочки и хлеб. Кто-то устроился на скамейке – изо всех сил старается протрезветь. Там, наверху, – роскошный солнечный день. Здесь: знобко, чувство потерянности, запах собачьей мочи у столбов.

Новый Стокгольм. Город, который когда-то пытался… Теперь – распродан. Запачканные граффити стены в метро, кое-где облупившаяся штукатурка. У кого есть деньги, старается брать апп-такси. Даже в пригородах цены на квартиры заоблачные. Чтобы оплатить свою жизнь, нужно брать кредит, а чтобы взять кредит, нужно одобрение банка. Оценка кредитоспособности. Съемных квартир все меньше, а те, что остались, продают на черном рынке, контролируемом мафией. И все молчат: стоит заикнуться, никто и на секунду не задумается – закатают в бетон. Попрошайки из Европейского Союза, главным образом из Румынии, у каждого магазина. Нигерийские проститутки в мини-борделях. Проституция перекочевала с улиц в квартиры, таунхаусы и виллы. Наркотики, заказанные через интернет, доставляют быстрее, чем пиццу. И в то же время элита, столпы общества… делают, что хотят, за своими ар-нуво фасадами.

Хищники.

Новый Стокгольм: линии раздела так ясны, будто их нарисовали маркером на карте.

А он? Что он делает в этом городе?

Сейчас у него больше денег, чем когда-либо в жизни, но никакого желания тратить их нет. Важно спровадить и обезопасить семью и постараться помочь Николе.

Через двадцать минут он был в Древинге. Помог Луке – каким-то образом вычислил, где может находиться Лиллан.

Школа верховой езды. Довольные жизнью лошади. Полно детей, главным образом девочки – малышки и подростки. Чуть поодаль – юные всадники. Сидят в седле уверенно, прямая спина, раскрасневшиеся от гордости мордашки.

Он вошел в конюшню. Лошади всех размеров и мастей в стойлах. И опять девочки: носят охапки сена, чистят лошадей щетками, возятся со сбруей.

Лиллан очень похожа на брата – Тедди узнал ее мгновенно.

Она стояла со щеткой около большой, с влажными невинными глазами лошади.

Тедди подошел поближе и постарался встретиться с ней взглядом.

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 19 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Хёгдален-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 6 (часть 1)

Запись беседы

ЙС: Как вы считаете, успеем закончить сегодня?

М: Не знаю… я описал всего полтора года моей жизни, осталось около четырех, с 2007-го и позже.

ЙС: Значит, не успеем?

М: Если я не буду вдаваться в детали…

ЙС: Хорошо. Я заметил вчера, что вам было нелегко рассказывать об истории с похищением.

М: Некоторые вещи невозможно забыть, как ни старайся.

ЙС: Я понимаю… Но вернемся к тому месту, на котором остановились. Что было после?

М: Я провалился в ночь. Они говорили что-то о посттравматическом стрессе. Не знаю… Память о пытках не отпускала. И не только во сне – малейший внешний раздражитель мог вызвать совершенно неадекватную реакцию. К примеру, если я видел стол с похожей на мой гроб древесной текстурой, меня охватывал приступ паники. Запах жвачки, которую они не выпускали изо рта… даже этот запах вызывал у меня приступ, иногда до судорог. И эти разговоры, этот бесконечный психотерапевтический щебет… «эмоциональная отгороженность, отсутствие интереса к обыденной активности»… вы сами знаете их птичий язык. Четыре дня меня продержали в клинике, кормили золофтом[84]. Я подслушал – намекали на возможность суицидальных попыток. Через несколько недель окончательно сформировался диагноз: посттравматическая депрессия.

А потом начались допросы и суд, где я был вынужден все повторить еще раз. Это было ужасно… как пережить заново.

ЙС: Вы вернулись к работе?

М: Я не работал четыре месяца. Потом вернулся на свое обычное место. Самочувствие улучшалось. Медленно, но улучшалось. Ногти отросли, хоть и корявые. Полиция снабдила меня системой мгновенного оповещения. Несколько уроков по обеспечению личной безопасности. Но я-то знал: пока держу рот на замке, они меня не тронут. Они же получили то, что хотели.

ЙС: А Сесилия? Что говорила Сесилия?

М: Почти ничего. Конечно, ей было жаль меня. Но мы не касались этой темы. Думаю, ей, как и мне, хотелось поскорее все забыть.

ЙС: А Себбе?

М: Да, Себбе… Он позвонил чуть ли не сразу, но я отказался с ним говорить. Тогда он заявился к нам домой, это было… недели через две после похищения. Я лежал в постели, в полном тумане после болеутоляющих и антидепрессантов. Позвонил в дверь. Сесилия была на работе, Беньямин в школе, Лиллан в садике. Я дотащился до двери.

– Тебе нечего здесь делать, – прошипел я, не открывая: увидел в глазок, кто стоит за дверью. Шипеть пришлось громко – почтовую щель запломбировали полицейские.

– Матс, послушай… впусти меня, надо поговорить.

– А я не хочу с тобой говорить, – я положил палец на кнопку экстренного оповещения на запястье, которую мне выдали в полиции.

– О’кей, о’кей, понял… но чтобы ты знал: я не имею ни малейшего отношения к этой истории. Это не я тебя заказал. Клянусь могилой матери. Я, конечно, имел на тебя зуб после того, как ты свистнул у меня бабки, и ты знаешь, как я среагировал… быстро и эффективно. Хотя все пошло не так, как задумано. Понимаю, что ты чуть концы не отдал, но я же не знал, что ты ни с того ни с сего вернешься домой. Но эта история… за кого ты меня принимаешь? Все, что они с тобой вытворяли… Вот и все, что я хотел сказать.

– Уходи, Себбе, – голос дрожал, и мне почему-то не хотелось, чтобы Себбе это заметил.

Я знал, что он говорит правду. Он и в самом деле не замешан. И похищение заказал не он.

– Уходи. И не приходи больше никогда.

…Жизнь постепенно возвращалась в свою колею. Я работал не на полную ставку, а дома… любая мелочь представлялось тяжелой, трудно выполнимой задачей. Проводить детей в школу… иногда это требовало таких усилий, что я, вернувшись домой, ложился в постель. Сходить в магазин за молоком – гарантирован приступ головной боли. И на работе толку от меня не было. Никлас, впрочем, отнесся по-дружески. Я понимаю, сказал он. Все всё понимали… Но я видел, что он разочарован и еле сдерживается. Мне надо было во что бы то ни стало сосредоточиться и набрать форму.

Несколько раз я заходил в клуб. Странно… единственное место, где я чувствовал себя спокойно. Богган, Буссе… никто не спрашивал меня ни о чем. Читали, конечно, в газетах, но помалкивали. Про компьютер ни я, ни Сесилия никому не рассказывали. И в полиции и в суде считалось, что меня похитили ради выкупа. Выбрали простейший вариант: я – известный игрок в покер, сорвал большой куш, и у меня просто-напросто хотели его отжать.

Шли месяцы. Весной я бывал в клубе, самое меньшее два раза в неделю.

И в один из вечеров… Буссе и Богуслав – оба были там. Богган начинал с нард, потом перешел на покер. Добродушный толстяк… не успевал я зайти в клуб, он начинал смеяться. Я и раньше атлетом не был, а после всех этих событий исхудал до скелетообразного состояния. И, конечно, Буссе, или Буссе с членом, как его называли. Самый длинный в Стокгольме пенис. Об этом он сам постоянно напоминал.

– Что это с тобой? – спросил он, не успел я первый раз появиться в клубе. – Новая диета? Или у тебя СПИД? Я слышал, витамин С очень помогает. От всего.

Тот же шутливый жаргон, что обычно.

Мы сели за стол. Сдали карты.

Богган играл молча, а Буссе, как всегда, трепал языком. Звонил, как это у нас называется. Новички собрались у нашего стола и не знали, что им делать, – то ли хохотать, то ли молитвенно заводить глаза к небу от восхищения мастерством ветеранов.

– А если честно, – нарушил молчание Богган. – Что с тобой, Матти?

– Голова пока наверху, ноги внизу.

– Нет, серьезно, видно же, что ты не в себе. Хочешь обсудить?

Зрители переглянулись. Они понятия не имели, на что намекает покерный ас. Искали скрытый смысл.

– Все нормально, – сказал я и спасовал.

– Ничего нормального, – Буссе ухмыльнулся. – Тебе нужно подбодриться, дружок.

Все эти разговоры непосвященным, естественно, казались полной тарабарщиной, но, как ни странно, мне нравилось, что приятели общаются со мной как всегда. Никаких сочувственных мин, никаких понимающих кивков и покачиваний головой. Они меня подначивали, пытались расшевелить.

– Ты, наверное, прав, – сказал я в конце концов Боггану.

В чем прав, почему прав – так и осталось загадкой.

– Я же говорил! – завопил Буссе. – Погодите-ка, я смету этот банчок, и пойдем в красный клуб на Руслагсгатан.

– Я не пойду.

– Конечно, пойдешь… Ты же сам сказал – надо развлечься.

Они наперебой начали меня уговаривать. С самыми лучшими намерениями, разумеется.

Лет двадцать назад я был в таком клубе – это было еще до Сесилии. Я все время чувствовал неудобство. Притворно сияющие глаза девушек, их натужное хихиканье, как они заученно терлись об меня голыми телами в блестках… все это казалось нечестным. Хотя у меня и не было никаких планов воспользоваться их услугами… но вся атмосфера, легко угадываемая иерархия, очевидная фальшь – все было не по душе.

Но в этот вечер с Буссе и Богганом я слишком устал, чтобы настоять на своем и отказаться.

Вывеска над входом сообщала, что перед вами не какой-то бордель, а «Джентльмен-клуб» с самыми гламурными девушками Стокгольма. Но в холле было не так уж гламурно: черные щиты из древесной плиты, обрамленные подобранными на старинный лад бордовыми занавесками.

– Только знайте, ребята, я обычно в такие места не хожу, – заверил Буссе. – Это только ради тебя, Матс. Девушки такого сорта меня побаиваются, если вы понимаете, о чем я…

Мы-то понимали: Буссе не упускал случая напомнить о своих крупногабаритных достоинствах, но вахтер у дверей, здоровенный детина в куртке «Канада Гус» и татуировкой ACAB на шее, – тот, видимо, не понял.

– Это что ты имеешь в виду? – буркнул он. – Интересно, с чего это нашим девушкам тебя бояться?

Буссе продолжал в своем стиле:

– Ну, для тебя, дружок, это вряд ли интересно.

– Вы что, хотите пройти в зал?

За спиной татуированного появился еще один – еще шире, непонятно, как это возможно, – настоящий шкаф.

– Разумеется, – приветливо сказал Буссе. – Мы очень хотим пройти в зал. Я просто пошутил насчет моего одноглазого друга. Многие начинают нервничать, если я не предупрежу.

Гигант под номером два шагнул к Буссе, взял его за подбородок и прижал к стене.

– Бери своих друзей и убирайся отсюда.

И нам тогда надо было уйти. Не нарываться. Этот амбал был полон агрессии, как дождевая бочка. Конечно, самолюбие и все такое… но на следующий же день мы бы забыли эту историю.

Я подошел к вахтеру.

– Отпусти его.

– А ты еще кто такой?

– Какая тебе разница? Отпусти, и все.

Иногда кажется, что какие-то моменты в жизни разыгрываются как в рапиде. Иначе невозможно объяснить, сколько пронеслось у меня в голове в один короткий миг. Полсекунды, не больше, – а я успел подумать и о том, что Буссе блефовал на последней сдаче, и что мне наверняка придется накладывать швы, и о многом, многом другом. Что со мной происходит? Ввязался в драку у дверей стрип-клуба. Я много чего ожидал от жизни…. если вспомнить, как легко и радостно постигал когда-то тайны нард и покера. Сколько было надежд…

Удар, возможно, был не такой сильный, он пришелся на скулу, но я упал как подкошенный. Наверное, второй, с татуировкой, подставил мне ногу.

Богган бросился на ACAB, Буссе судорожно лягался.

Я никогда в моей взрослой жизни не участвовал в настоящей драке. Многое пришлось пережить, но не это. Отполз в сторону, и тут зажужжал мой телефон. Я выхватил трубку и начал орать как резаный.

Парень с татуировкой нагнул Боггана над кассой и методично колотил головой о железный ящик, будто всерьез собрался убить. Я поймал отчаянный взгляд Буссе.

Вскочил и начал молотить охранника по спине. Перед глазами сразу возникла картина: меня, как тряпичную куклу, швыряют в клаустрофобический кузов минивэна. Не знаю как, но мне удалось либо перебороть, либо заглушить приступ паники.

Физиономия Боггана в крови, голова болтается как неживая.

Надо было любой ценой уходить, у нас не было никаких шансов против этих чудовищ. Хомячки в лапах котов.

Я кое-как оторвал Буссе, и мы вырвались на улицу. В лицо ударила зябкая осенняя прохлада.

А Богган? Богган остался там.

Я рванул на себя дверь. Черные стены, красная драпировка.

– Отпусти его, сука!

– Пошел ты…

Они прекрасно знали, что из таких мест никто в полицию звонить не станет. А даже если позвонит – реакции не последует.

Мы стояли и шипели друг на друга.

Они не хотел отпускать Боггана.

Мы не могли его оставить.

Начался второй круг.

Я рванулся на помощь.

У этих подонков оказалась к тому же отменная реакция.

Татуированный пнул меня ногой в бедро. Нога подломилась, и я упал на пол.

Попытался подняться, встал на четвереньки, но последовал еще один удар – в грудь. Будто кто-то сломал спичку, хотя в роли спички был я.

Почти вырубился, хотя краешком сознания уловил истерический вопль Буссе.

Еще один удар. Я скорчился в комок, стараясь защитить лицо. Напрягся, насколько мог, ожидая следующего удара.

Богган лежал на полу – наверное, отключился.

Но удара не последовало.

В чем дело? Они сообразили, что хватит?

Отвел на секунду руки от лица – но этой секунды хватило, чтобы увидеть, как на спину татуированного обрушилась бейсбольная бита. Над нами стояли двое в балаклавах, а охранники каким-то образом оказались на полу.

– Суки поганые! С кем связались?

Еще один удар пришелся татуированному по бедру. Хрясь! – звук такой, будто пробили штрафной удар метров с двадцати пяти.

Я кое-как поднялся на ноги. Мы с Буссе бросились к Богуславу.

Хрясь. Хрясь.

Охранники завыли от боли. Татуированный сплюнул выбитые зубы.

Хрясь.

По полу потекла какая-то розовая жидкость.

Нос у татуированного: кровавый бесформенный комок.

Хрясь.

Мы вытащили друга на воздух.

– Теперь будете с нами иметь дело, сявки.

Хрясь.

Ни вскрика, ни стона.

В вестибюле клуба стало очень тихо. Охранники лежали на полу и не шевелились.

Человек в маске поднял биту – очевидно, намеревался раскрошить череп татуированного.

– Погоди! – завопил я. – Успокойся!

Рука остановилась в замахе.

Край балаклавы приподнялся, и я увидел лицо.

– Какого хрена… ты же просил помочь…

Себбе. Я и в самом деле просил помочь. Он позвонил, и вместо того чтобы послать его подальше, я просил о помощи. Что ж… если бы не он, нас бы забили насмерть.

Не знаю, рад ли я был его видеть. Но в тот момент мне показалось, что более преданного друга, чем Себбе, на земном шаре не сыщешь.

Остальная часть памятной записки представлена в отдельном документе.

44

Рабочий кабинет Эмили. Субботний вечер. Начался период отпусков – во всей стране, но не в адвокатуре «Лейонс». Здесь кипела работа. Йоссан не было, но как минимум двадцать пять сотрудников корпели над бумагами. Помощники юристов, совладельцы, кое-кто из управления, так называемые секретари. «Лейонс» был в некотором роде образцом коммунистического отношения к труду: совладельцы пахали наравне со всеми чуть не сутки напролет. Но разница все же была: совладельцев и партнеров в конце года ждали серьезные дивиденды. Самое малое – десять миллионов крон.

Кабинет Эмили помещался на седьмом этаже. Вид из окна потрясающий: дома-соты на холмах Сёдермальма, церковь Святой Катарины, лысая макушка Глобена. В последние годы все словно помешались на строительстве крытых футбольных стадионов. Когда-то величественный Глобен явно проигрывал новым колоссальным сооружениям. Особенно если учесть, что огромный сверкающий стадион «Теле-2» выстроили совсем рядом с гигантским шаром, и он сразу потерял все свое величие.

Она пробежала пальцами по клавиатуре.

Постоянное раздражение. Постоянный стресс. Слишком много мячей надо держать в воздухе.

Непосильная, нечеловеческая нагрузка. Кроме себя самой, винить некого: хочешь быть практикующим гражданским юристом и одновременно играть в адвоката по уголовным делам – туда тебе и дорога. Придется крячить, как вол.

Но от реальности не уйдешь. Слишком много надо закончить до того, как начнется эпидемия отпусков. И дело даже не в том, что адвокаты требовали гарантированного конституцией и договором с работодателем отпуска. Нет, если клиент говорит: «Прыгай в высоту», адвокат отвечает: «Сколько надо взять?» Проблема как раз в клиентах. Они-то от отпуска не собираются отказываться: кто в Сен-Тропе, кто на Багамы, кто в Бостад, кто в Хэмптонс. И они требуют завершить юридическую подготовку до своего отпуска.

И еще родители… как снег на голову. Приехали вчера вечером. «Мы приедем, как только начнется наш отпуск, – сказала мать. – Славно, правда?»

Они будут спать в гостиной. Мать на диване, отец на полу. На надувном матрасе. Идиллия, да и только.

Ей не хватало тренировок. Тело требовало движения, а после того, как началась вся история с Беньямином, она была у Лео всего раза три-четыре. Но работала вовсю, даже через силу – а может, и не так уж вовсю, просто показалось. В такой форме, как она сейчас, отжаться лишний раз – и то тяжело. Не надо было связываться с этой уголовщиной. Но теперь все. Поезд ушел. Взялся за гуж…

Должна же, должна быть какая-то связь, которую она не замечает. Неужели Беньямин убил собственного отца там, в Вермдё? Может, решил воспользоваться случаем – отец же не числится в живых, у него на руках аттестат о смерти.

Нет, с такими мыслями далеко не уедешь. Какая разница, что там произошло; она – его адвокат. Она должна исходить из того, что говорит клиент, и сражаться до конца, пока это не противоречит закону и адвокатскому кодексу. А теперь, когда он уже начал что-то лепетать, – сомнений нет. Святая для адвоката формула: клиент настаивает на своей невиновности. И ее еще более святая задача: стоять на стороне клиента.

И еще Тедди. Не дает о себе знать. Может быть, обиделся на ее резкость после поджога гаража? Но нет – они виделись после этого. Он же сам пришел к зданию суда.

Она с трудом понимала себя. Ей хотелось поговорить с ним, просто увидеть. И дело не только в общих интересах, не только в том, что они занимались одним делом. Нет. Надо признаться – дело не только в этом.

– Привет трудоголикам… смотрю, у нашей рабочей пчелки лампа горит…

Половина двенадцатого. Эмили резко развернула кресло.

В дверях, прислонившись к косяку, стоял Магнус Хассел. С оранжевым платком в нагрудном кармане.

– Перед отпусками всегда много работы, – сочувственно произнес он.

– И я еще проволынила несколько дней.

– Да, мы же с тобой говорили на эту тему. Поправилась? Можешь вернуться на полную ставку?

– Надеюсь. Не знаю, что со мной было. Но теперь лучше.

Магнус шагнул в комнату. Теперь он стоял прямо над коробочкой.

Эмили оцепенела. А вдруг ему захочется угоститься «Лекеролом», а в коробке вместо розовых крупных шариков – маленькие, даже по виду подозрительные таблетки.

– Я слышал, ты бываешь на Кунгсхольмене.

Она сама почувствовала, как побледнела. Кунгсхольмен. Суд. Никак не могла сообразить, каким образом Магнусу стало известно, что она была на судебном заседании. Кто-то из коллег насплетничал. Но кто? Никого из знакомых юристов она там не видела.

Всё. Если Магнус узнал, чем она занимается, в бюро ей больше не работать.

– Я бы так не сказала, – уклончиво произнесла она, стараясь не показать, чего ей стоит спокойствие.

Магнус расстегнул пиджак и наклонился над ее столом. Он никогда не садился, не расстегнув предварительно пиджак.

Коробочка из-под «Лекерола» в нескольких сантиметрах от его бедра.

Если Магнус и в самом деле узнал, что она, несмотря на ясно высказанный запрет, занялась уголовным делом, – пути назад нет.

– Как это – я бы не сказала? А я слышал, вы с Йоссан неплохо провели время…

Вот оно что! Йосефин живет именно на Кунгсхольмене, в нескольких сотнях метров от здания суда. Магнус, очевидно, узнал, что она была у Йоссан в гостях. Он вовсе не имел в виду ее визиты в суд. Собранные в кулаки пальцы левой руки разжались.

– И вот еще что… я устраиваю пирушку на дачке. В пятницу. Буду очень рад тебя видеть.

Эмили выдохнула и заставила себя улыбнуться.

– С удовольствием.

Магнус рассеянно взял коробочку с псевдолекеролом и потряс. Эмили вновь оцепенела. И что он дальше будет делать? Если бы ее выперли из бюро за то, что она нарушила предписания и занялась уголовным делом, – это одно. Тут ей некого винить, кроме себя. Но лишиться работы из-за того, что подсела на сильный транквилизатор, – совсем другое.

Магнус повертел коробочку в руке и отложил в сторону. Чем-то она ему помешала.

– Все собираются на пристани в Ставснесе. Я закажу водное такси.

45

Уже две недели в каталажке. Единственный приятный момент в этой жизни – прогулка на крыше. Они с Керимом оказались на соседних пятачках. Мало того, совпало время прогулки. Повезло.

Угощали друг друга сигаретами, просовывали через решетку, болтали. Иногда просто ходили взад-вперед, как тигры в клетке в зоопарке. Керим – единственный человек, с кем он мог поговорить. Никола даже не видел его толком – только силуэт или прижатый к решетке глаз.

Сегодня опять замечательный денек. Солнечные лучи проникают сквозь зарешеченный потолок, будто его и нет. Никола понять не мог – зачем наверху-то решетка? Стены четырехметровые, не меньше, и зацепиться не за что. Даже чемпиону мира по скалолазанию делать нечего. Не вскарабкается. И даже если найдется человек-паук и вылезет наверх – что он там будет делать? Прыгать с тридцатиметровой высоты?

Как сказал кто-то умный: прошибешь башкой стену – окажешься в соседней камере.

– Я нынче на взводе, – сказал Керим.

– Что так?

– Много чего… Точно говорю – много чего. Увижусь с сынишкой.

– Здорово… свидание под присмотром или как?

– Что-то в этом роде.

– А ко мне придет адвокат.

– А кто у тебя?

– Эмили Янссон.

– Никогда не слышал. Хорошая тетка?

Никола не знал, что ответить.

– Надеюсь. Молодая.

Керим прошел до конца площадки, потом вернулся.

– У меня разные были. А сейчас Пер Сёдер. Классный.

– Просьбы выполняет? Передать что-то друзьям на воле…

– Ну нет, брат. И я его за это уважаю, потому что знаю – он из лучших. Раскалывает свидетелей, как яйца о сковородку.

– А когда ты с ним познакомился?

– Ну… в этой истории «Спокойный город». Слышал?

– Нет.

– Тут, значит, вот что… – Керим, очевидно, все время ходил по своему пятачку, голос его то ослабевал, то вновь усиливался. – Я схватил несколько лет за ограбление. А вышел – и опять взялся за свое. Но эти, в коммуне и социалке, становились все хитрее. Вдруг меня ни с того ни с сего назначили лидером группы в их проекте. Как же ты не слышал? «Спокойный город». Это было что-то! Нам бесплатно выдали куртки с лого, комнату отдыха, когда не патрулировали на улицах… Мало того, еще и зарплату платили. За работу с молодежью.

– С ума сойти.

– Сами во всем виноваты. Слушай дальше. Мой папаша когда-то бежал из Турции, получил работу в каком-то сраном университете в Германии. Он у меня образованный – дальше некуда. А здесь… безработный. Нет, никто. С его образованием! Искал-искал работу – по нулям. Убирается в метро. Сидит и смотрит турецкое тэвэ целыми днями, жрет бёрек и курит красный «Мальборо». Как и родители у других братков. Ясное дело, ребята хотели поработать со мной. Выбор простой.

Что-то зажужжало. Все сильнее и сильнее. Звук шел сверху. Это было уже не жужжание – низкочастотный, выматывающий душу рев. Никола подавил желание прижаться к полу и поднял голову. Вертолет.

Что за х… верто-мать-его-лет!

Он завис прямо над ними.

Керим крикнул что-то, но Никола не расслышал из-за грохота.

Никола подбежал к решетке и начал искать дырочку побольше – хоть разглядеть своего нового приятеля. Первый раз он видел его более или менее ясно: здоровенный, как дом, весь в татуировках. Даже под глазом вытатуирована зеленая слеза.

Что-то там происходило.

Вертолет над ними слегка покачивался, но не двигался с места. Оттуда что-то упало. Блеснул на солнце стальной тросик с какой-то хреновиной на конце.

Керим непрерывно двигался. Наконец, тросик с грузом миновал арматуру на потолке и опустился к Кериму в руки.

Сабельная электропила. Ножовка по металлу.

Керим тут же начал пилить решетку между площадками. Дело шло быстро. Он пропиливал небольшую дырку, ставил на нее ногу и пропиливал следующую, повыше. Получалась лестница, по которой он постепенно поднялся на крышу.

Еще через минуту – он уже пилил прутья в потолке. Два куска арматуры с тупым звоном упали на пол.

Ветер от вращающихся лопастей. Шторм.

И сквозь шторм голос Керима. Стоит на переплетении железных прутьев над Николиной клеткой.

– Присоединишься, брат? Я пропилю дыру – не успеешь чихнуть!

Лицо матери, когда она узнает.

Тедди – что скажет Тедди?

Продолжительный, безнадежный вздох Бояна.

Ржанье Хамона – большой палец поднят вверх.

Ребята в Спиллерсбуде лопнут от зависти, когда узнают.

Наезд камеры: одобрительная ухмылка Исака.

Вертолет покачивается над головой.

Керим:

– Ну что, пилить или не пилить?

– Нет, приятель, не могу. Sorry.

Грустная полуулыбка, влажные глаза, безжизненный голос.

Через два дня после побега Керима ему разрешили свидание с матерью. Первый раз. Решили, наверное, поощрить Николу за мужественный шаг: не позволил склонить себя к побегу, хотя возможность была.

Самое забавное: ничего противозаконного в побеге нет. Нет статьи в кодексе, запрещающей зацепиться за стальной тросик и позволить поднять себя в воздух.

Газеты словно взорвались. От новостных передач летели искры.

Потрясающий побег – невероятно искусный пилот вертолета – таких пилотов по пальцам сосчитать, – наркобарон все еще не задержан.

Никола улыбнулся. Наверняка Керим уже где-нибудь на Мальдивах, попивает ледяные коктейли, а на столике – сто упаковок лакрисола.

– Я рада, что ты так решил, – сказала мама. – Хотя думаю, дед начал бы хохотать, когда б узнал, что ты сбежал на вертолете.

Надзиратель прокашлялся.

– Об этом говорить не положено.

Глаза Линды стали еще более печальными, хотя и были – куда печальней.

– У Тедди дела так себе, – сказала она.

– С чего это?

– Не знаю… он все время в стрессе. Что-то у него на уме.

Надзиратель опять прокашлялся.

– Не положено.

– Я не могу поговорить с мальчиком о его дяде? – Линда повернулась на стуле.

– К сожалению.

– Дедушка уехал в Черногорию.

– Почему?

– Не знаю… я, может быть, тоже поеду. К суду вернусь.

– Зачем? Почему?

– Так хочет Тедди.

– О’кей, я ему верю.

– Никола… как же это случилось? Как ты мог?

– Я ни в чем не виноват, мам. Это ошибка.

– Прикажете закончить свидание? – резко сказал надзиратель. – Я же ясно предупредил: о деле подозреваемого – ни слова.

Глаза Линды зло блеснули.

– Вы, должно быть, даже не знаете, что такое нормальное человеческое сострадание. Стыдно.

– Беспредел, – подтвердил Никола.

В кои-то веки взгляды матери и сына совпали.

46

Мир вокруг: карточный домик.

Тедди: ходячая зажигательная бомба.

Тедди: в полуметре от эпицентра.

Тедди: комок нервов, как героиновый наркоман без дозы.

И в то же время он ни на йоту не отступает от плана.

Кум должен заговорить. Он должен понять, что молчание обойдется ему очень дорого.

Работа. Днем и ночью работа. Тедди ненавидел свой гостиничный номер. Очень хорошо: отец с сестрой уехали на родину. Еще лучше: Никола сидит за семью замками. Там он в безопасности. Читал, конечно, в газетах: какой-то лихач умудрился сбежать из того же заведения на вертолете. Хорошо, что Никола не последовал его примеру.

Прикупил пять дешевых мобильников, старый выкинул в канализационный колодец. Прошелся по банкоматам, банковским конторам, обменникам – ему нужны были наличные. Никаких электронных следов оставлять нельзя.

Такие суммы снять нелегко – помогли Луке и Шип.

Не звонил Эмили. Не намеренно – просто у него не было времени о ней думать.

Все время выбирал обходные пути, запутывал следы, через день менял отели, оборачивался каждую минуту – нет ли хвоста. Неважно, что за хвост: «Сведиш Премиум Секьюрити», люди Мазера или полиция.

Параллельно с этим заходил в картежные клубы, расспрашивал, что они знают о Матсе Эмануэльссоне и Себбе. На него смотрели как на помешанного. Опять навестил Буссе и Боггана – старался выжать хоть что-то. Безнадежно.

– Мы уже вам рассказали все, что знали.

Двадцать раз пересмотрел все материалы в Сариной коробке. Болели глаза. Горстями ел парацетамол и аспирин.

Дело о разводе – ничего примечательного. Материалы следствия. Читал раз за разом скучнейшие полицейские рапорты, опросы соседей по даче, заявления, переписку с телефонной компанией насчет плохого покрытия…

Когда не мог сосредоточиться, ложился. Двадцать минут сна – и опять ворох бумаг.

Письменный стол в отеле выглядел как у какого-нибудь сумасшедшего профессора в старой кинокомедии.

О’кей. В бесчисленных полицейских бумагах – осмотр места преступления. Сравнил с протоколом в материалах предварительного расследования. Слово за словом. Практически то же самое: время, место, фотографии. Дача, которую сняли они с Деяном. Дача, где Матс несколько суток лежал в похожем на гроб ящике. И неизвестные люди, которые в его отсутствие приходили Матса пытать.

И вдруг он сделал стойку: кое-что не сходилось. Криминалисты нашли на каменном крыльце дачи окурок сигареты. В окончательном протоколе окурка нет. Все сходится до малейшей детали – кроме окурка. Кто-то изменил протокол. Ни прокурор, ни судья ничего про окурок не знали. Кто-то проследил, чтобы этот окурок никто не изучал. Почему? Потому что на нем могут быть следы ДНК преступника.

На следующий день он занял позицию у Королевского теннисного корта. Дробовик у ног – в сумке для ракеток. Три флагштока с желто-голубыми шведскими флагами у входа. Над дверью – часы. Десять часов утра. Мазер играет в теннис.

Правильная страна – Швеция. Кум играет в теннис с руководителями предприятий и пробивающимися к денежным мешкам подрядчиками. Кто тебя осудит, Кум! Играешь в гольф, играешь в теннис – можешь считать себя вписавшимся в общество. Интегрированным, как сейчас говорят. Впущенным в гостиную. Не мое дело. Но сначала расскажи, кто заказал Матса.

Его время подходит к концу. Скоро появится.

Машина Кума – «БМВ Х5 M» – смирно дожидается владельца среди таких же джипов миллионного класса.

Ну ладно, ребята. Вы по мне палили, ранили Сару. Пришло время и вам попробовать того же лекарства.

Интересное строение – умудряется выглядеть и старинным, и современным. Желтый кирпич – улыбка прошлого. Сводчатый потолок с гигантскими оконными проемами – сегодняшний день.

Открылась дверь. Первым, разумеется, появилась Кумова горилла. А может, его спарринг-партнер. Широченные плечи, похож на привратника в ночном клубе.

А вот и Мазер. На плече – футляр для ракеток. Тедди отступил в кусты.

Он был в десяти метрах от Кумовой тачки.

Телохранитель шел впереди.

Кум за ним.

Тедди с удовольствием прикончил бы его. Выстрел в живот, разброс в его старом «Ремингтоне» – лучше некуда. Но тогда уйдет в могилу все, что он знает об Эмануэльссоне.

Так не пойдет. Он ждал.

Горилья голова вертелась, как на шарнирах: вправо-влево, влево-вправо. Словно он охранял президента, а не бандита.

Нечему удивляться – они знают: Тедди объявил войну.

Из зала выходили люди. Свежий ветерок по-прежнему трепал флаги у входа.

Вот: Кум открыл водительскую дверцу, телохранитель уселся на пассажирское сиденье. Тедди шагнул вперед и поднял дробовик.

Первый выстрел: в заднюю дверцу.

Увидел, как Кум с охранником нырнули на пол.

Обошел машину. Встал прямо перед радиатором. Второй заряд – в лобовое стекло.

Тысяча, а может, и миллион осколков. Они, должно быть, ковром покрыли Кума. Наверняка похож на русалку.

Ну что ж… предупреждение более чем ясное.

Он побежал. Бросил взгляд – нет ли кого с другой стороны кустов.

На Лидингевеген его должно ждать такси.

Так и есть: стоит и ждет. Славный парень.

Он прыгнул на сиденье и попросил водителя сделать несколько кругов по прилежащим улицам.

Надо убедиться, что никто за ним не следует.

Открыл дверцу и вышел. Но раньше, выбрав момент, пока шофер возится со сдачей, оторвал закрепленную у зеркала камеру наблюдения и сунул в карман.

Для надежности.

Позвонил отцу и Линде. Там все замечательно. Только Линда беспокоится о Николе.

Естественно. Еще бы ей не беспокоиться.

Поехал в больницу, где Матс лежал на реабилитации после похищения. Попробовал поговорить с врачами и сестрами.

Пустое. Таращат глаза и повторяют как попки: «Врачебная тайна, врачебная тайна».

Поехал к Сесилии. Надо же попробовать понять.

– Он же работал совсем немного, как вы выкручивались? Я имею в виду – экономически?

Сесилия пожала плечами. Кто их знает – может, жили на карточные выигрыши.

– Прыгнул с парома… вы знаете, почему он это сделал?

– Не знаю точно… знаю только, что он последние несколько лет после похищения был в глубокой депрессии.

– Расскажите о компьютере.

– Я уже все вам рассказала.

И тут он понял – Сесилия гонит пургу.

Он подошел к ней вплотную, взял ее за худенькие плечи своими огромными ручищами. Навис над ней, как башня, чувствовал на груди ее дыхание.

– Это еще что? Вы с ума сошли!

Глаза ее расширились, будто увидела привидение.

– Рассказывай все про компьютер.

Ее глаза сверкнули и сделались еще шире – Тедди даже удивился, как это у нее вышло.

– Отпусти меня!

Он опомнился и разжал руки. Сесилия опустилась на кухонный стул, будто из нее выпустили воздух.

Он молча ждал.

Она пришла в себя и встала.

– Уходи!

– Не раньше, чем ты ответишь на вопрос. Ты ведь скопировала, что там было?

А теперь наоборот: глаза сделались совсем узкими.

– Откуда ты знаешь?

От верблюда. Лиллан рассказала. Но вслух он этого не произнес.

Она окончательно пришла в себя.

– Уходи. Хамство какое.

Конюшня. Запах лошадиного навоза.

Она узнала его мгновенно: он же встречался с ней в парке несколько месяцев назад. На секунду ему показалось, что Лиллан рванется и убежит. Но она после минутной заминки опять начала водить щеткой по лошадиной шее.

– Не бойся.

– Я и не боюсь. С чего мне бояться, если Беньямин попросил вас о помощи.

– Если бы даже не попросил, меня бояться не надо, – Тедди понизил голос. Вокруг была куча народу – девчушки, девушки, женщины, тренеры. – Не хочешь пройтись немного?

– А вы в седле сидеть умеете?

Голос ее прозвучал как-то старообразно. Не по-девчачьи.

Она сидела высоко в седле, а он шел рядом. Топтал размокшую после ночного дождя глину. Лошадь просто огромная, когда идешь рядом. Гнедая, с черной гривой. На Лиллан черный жокейский шлем и толстый наспинник поверх майки.

Он постарался объяснить как можно подробнее. Беньямин попросил Эмили, чтобы Тедди «понял».

– И… Беньямин подтвердил, что ваш отец не покончил жизнь самоубийством.

Лошадь шла неторопливо, словно пританцовывая, и элегантно покачивала головой. Тедди заметил, как Лиллан вздрогнула.

– Почему? Почему Матс решил скрыться?

Лиллан придержала поводья и спрыгнула с лошади. Посмотрела на солнце и прищурилась.

– Я точно не знаю, – она говорила очень тихо, словно боялась, что ее услышат. – Думаю, из-за нас. Решил, что другого выхода нет. Если бы он просто скрылся, они начали бы давить на нас.

– Кто – они?

– Я не знаю. Может быть, полиция, а может, эти… ваши. Может, еще кто-то.

– И ты тоже встречалась с отцом после его… прыжка?

– Раз в три месяца. В его домике в Вермдё. Я очень люблю отца.

Тедди задумался на секунду. Она очень любит отца. А Беньямин? Как относится к отцу Беньямин?

И последний вопрос.

– Ты встречала отца после того, как арестовали Беньямина?

– Нет… и я очень боюсь. Я пыталась ему позвонить, пробовала по мейлу. Но он часто меняет телефон и адрес, боится, что засекут. Либо он не решается пойти на контакт, либо боится за меня… либо он погиб.

Она отвернулась.

Взяла лошадь под уздцы, и они пошли назад.

– И еще одно… – Лиллан помедлила секунду. – Вам надо знать еще вот что… компьютер, за которым вы охотились, когда его похитили…

– Что с ним?

– Мама сняла копии со всех файлов. Мы с Беньямином обнаружили их пару лет назад.

Тедди попытался сосредоточиться. Мысли разбегались. Каким идиотом он был! Даже подумать не мог, что вся история с похищением связана не с деньгами, а с компьютером. Почему он не нажал на Сесилию раньше?

– Значит, вы их обнаружили… – он постарался говорить спокойно. – И что там нашли?

И она рассказала.

Жуткие видео. Она не могла смотреть, отошла через пять минут. А Беньямин просмотрел все – хотел убедиться, что среди этих ублюдков нет отца.

Кто-то был очень заинтересован, чтобы картинки не выплыли наружу. Заговор подонков. Целая организация, тайная сеть садистов и подонков.

Тедди проклинал себя – как он мог упустить самое важное во всей этой истории – компьютер!

– Это еще не все. Сюда приходил еще какой-то человек, разыскивал меня. Мне девочки сказали. Поэтому я живу у подруг. То у одной, то у другой.

– А не знаешь кто?

– Нет. Девочки сказали, что у него большой шрам на правой щеке. Сказали, противный тип.

Он мгновенно вспомнил слова Сары.

Что-то у него с правой половиной лица, сказала она про стрелявшего.

Линда позвонила Тедди из Херцег-Нови – сообщила, что ей звонил Исак, хочет, чтобы Тедди дал о себе знать.

Что ж… затея с телефонами и сменой симок пока работает.

Он позвонил.

– Медведь! Неужели правда, что ты подался в адвокаты? – первое, что спросил Исак, когда Тедди набрал его номер.

Они не виделись больше девяти лет. Никто, кроме Исака, не называл его Медведем. Даже симпатично: Медведь Тедди. Teddy-bear[85].

– Можем встретиться?

– Хочешь поговорить про моего племянника?

– Да… и это тоже.

Так. Тренировочный зал ММА[86]. Школа рукопашных бойцов. Храм насилия.

Мягкий, пружинящий пол, белые бетонные стены. Боксерские груши, перчатки, свисающие с потолка канаты у входа.

Мальчишки лет двенадцати возятся на татами. Тренер прыгает вокруг и выкрикивает инструкции:

– Захват здесь. Поверни предплечье. Не так, резче.

– Мой племянник, – Исак показал на шевелящийся комок на ковре. – Крутой пацан.

Тедди так и не понял, какое из двух сцепившихся мальчишеских тел принадлежит племяннику.

Они вышли на улицу.

На водосточной трубе прилеплена реклама «Спотифай» и пропагандистский листок «Шведских демократов»[87].

Исак закурил сигарету. Золотой браслет сполз чуть не к локтю, как наручники. Тяжелый, не меньше полкило.

– Не вчера это было… рад тебя видеть, хабиби.

– Не ты один рад.

Они поболтали немного. Детские воспоминания, юношеские годы. Вспомнили, как назначили разборку с «Скрюбэкс» и поперлись туда вдвоем, без прикрытия. Оказались с глазу на глаз с вице-президентом «Скрюбэкс». С ним были двое громил, и кто-то еще сновал по периметру. Тедди выхватил свой «калле» у них под носом и заявил:

– Или вы оставите нас в покое, или я эту штуку засуну тебе в прямую кишку. Будет не такая прямая.

Исак хохотал так, что Тедди забеспокоился – а дышать он не забывает?

Отсмеявшись, он повернулся к Тедди и выпустил струю дыма ему в лицо.

Тедди насторожился.

– Слушай, Тедди… я должен знать, на каком мы свете с твоим племянником.

– О чем ты?

– Свиньи оживились. Инфильтраторы, шарят везде, ищут информацию, давят на братьев, раскалывают… кое-кто начинает щебетать. А сейчас жмут на Николу. Я точно знаю, – он поднял руку, словно предупреждая возможные возражения.

– А меня-то это с какого боку? Я в эти игры давно не играю. Спрашивай Хамона.

– Уже. Но тут вот что… надо, чтобы ты с ним поговорил. Тебя он слушает. А у меня, сам знаешь, запал короткий. Я не шучу. Ты меня понял?

Исак провел рукой по щекам – должно быть, хотел обратить внимание на модную интеллектуальную небритость.

– Я бы, может, и хотел тебе помочь. Но ты ведь знаешь: Никола сидит с полными ограничениями. Встретиться с ним я не могу. Даже позвонить не могу.

Исак осклабился.

– Но ты же дерешь его адвокатшу, ну, эту, как ее – Эмили?

Тедди: в миллиметре, чтобы не расквасить нос старому приятелю.

Даже представил кровь на асфальте, рев Исака.

Стоит ли выносить самому себе смертный приговор?

Плевать – еще неизвестно, как повернется.

Но он промолчал. Ради Николы.

Глубоко вдохнул.

– Посмотрю, что смогу сделать.

Исак осклабился еще шире.

– Класс! У тебя сердце по-прежнему с той стороны, с какой нужно, хабиби. Тут еще одно дело…

– Какое дело?

– Весь Стокгольм щебечет – у тебя зуб на Мазера. На Кума, как вы его называете. Я уже много лет не встречался со старым проходимцем, но если хочешь с ним поговорить с глазу на глаз, могу устроить.

– Уже поговорил.

– Ну да? И никто из его шестерок не маячил поблизости?

– И что?

– Неплохо. Но у меня есть кое-какие контакты.

– Можешь помочь?

– Ты помогаешь мне, я тебе.

– Попытаюсь.

– Тогда слушай. Каждую субботу после ланча Мазер навещает одну шлюху. Она никого, кроме него, дома не принимает. Я имею в виду, из тех, у кого пока стоит. Вот ее адрес… Медведь, ты меня слышишь?

Тедди улыбнулся.

– С возрастающим вниманием. Никогда и никого не слушал с таким интересом.

47

«Дачка» Магнуса Хассела превзошла все ожидания. Старинная вилла, построенная крупным гроссистом в конце XIX века, была, наверное, раза в четыре больше, чем дом родителей Эмили. Вид с обеих застекленных веранд – онеметь. Море, как огромный сине-зеленый ковер для занятий йогой, – в сотне метров от окна.

Газоны выглядят так, будто их стригли маникюрными ножничками. Большой эллинг для катера. Интересно, как ему удалось получить разрешение? Эмили со студенческих лет помнила правила застройки прибрежной зоны – строжайшие. Контакты в правлении коммуны? Скорее всего – да, к тому же хорошо смазанные. Мало эллинга, на полпути к воде – плавательный бассейн.

Тридцать человек. Все – сотрудники «Лейонс», главным образом из отдела, где работала Эмили.

Собрались на лужайке у дома, Магнус произнес приветственную речь.

– Мы – душа нашего бюро. Мы – его сердце, мы согреваем его и даем ему жизнь.

Официанты разлили шампанское. На блюдах – кростини с дорогущей икрой уклейки, нарезанные соломкой зеленая паприка и морковь.

Все знакомые, но она старалась держаться поближе к Йоссан. Йосефин – спасательный круг.

Выбрать одежду – головная боль. В приглашении стояло нечто невнятное: летний пиджак. Светло-лиловое платье от «Греты» – один вариант. Льняной голубовато-серый костюм – другой. Мать полезла с советами, и Эмили с трудом скрыла раздражение.

Собственно, никакого желания участвовать в этом пикнике у нее не было. С другой стороны, ребенку ясно: не следует пренебрегать социальными обязанностями. В бюро придавали внеслужебному общению большое значение. Да и ей не мешает приободриться. Так сказала Йоссан.

– Для него это способ убедиться, что мы пока еще ловим мышей. А для нас… знаешь, в конечном счете карьеру определяют социальные навыки. Не знания, не умения, а социальные навыки. Мы должны нравиться, люди должны сразу чувствовать, что иметь с нами дело – одно удовольствие.

Обед. Цветастые скатерти, карточки с именами, кто где сидит. Именно именами, не фамилиями – лишний раз подчеркнуть, как выразился как-то Магнус, отсутствие «служебной составляющей». Циклопические букеты на столе. У каждого прибора по нескольку винных бокалов. Эмили мучительно пыталась вычислить, в каком порядке их надо использовать. Потом оказалось – официанты сами наливают вино в нужный бокал. Затеяла сама с собой игру – пыталась угадать, какой именно они выберут в следующий раз.

За столом она сидела с самим Магнусом. Он рассказывал соседям, как они с женой катались на яхте с друзьями лет двадцать назад и увидели этот дом. Жена сразу влюбилась. Сразу и навсегда. А что не сделаешь, чтобы угодить правительству?

Уместный смех.

Эмили проглотила две таблетки стесолида в туалете. Полчаса назад.

Она не знала, реагируют ли зрачки, не замечает ли кто излишнюю потливость, сухость во рту – старалась не облизываться поминутно.

Нет, убедила она себя. Я спокойнее и раскованнее от этих таблеток.

Подняли бокалы. Магнус посмотрел ей в глаза. Он держал бокал, элегантно оттопырив мизинец. Эмили едва пригубила вино – алкоголь со стесолидом не уживается. Особенно теперь, когда она удвоила дозу. Вино замечательное – свежее, с ароматом лесных ягод. Йоссан подмигнула ей – она сидела за другим столом.

Магнус похвалил ее платье, даром что смутно предписанным пиджаком она пренебрегла. Спросил, что будет делать летом, как ей нравится ее квартира в Васастане.

Что будет делать летом… она и сама не знала. Никаких планов. Написала заявление об отпуске с понедельника – но ответа пока не получила. Родители «изучали Стокгольм», как выразилась мать. Но Эмили подозревала, что они изучают не столько Стокгольм, сколько свою дочь. Для этого и приехали. Подозревают, что у Эмили что-то не складывается.

– Давай хотя бы пообедаем вместе.

Мать повторила эту фразу уже несколько раз.

– Приходите на Норрмальмскую площадь в двенадцать часов.

Она попросила секретаршу заказать столик в «Принце». Отец оценил элегантность места, но с долей скепсиса.

– Ты даже рестораны сама не заказываешь?

Магнус то и дело обращался к ней. Вообще ни к кому другому – только к ней.

– Слушай, Эмили, – тихо бубнил шеф. – Я все думал про твои больничные… хочу сказать, что ты, по-моему, опять на беговой дорожке. На сто процентов.

Он взял большой фужер с красным вином. Эмили заставила себя улыбнуться, благодарно отсалютовала бокалом и тоже отпила немного.

Магнус наклонился к ней.

– Слышал, ты хочешь взять отпуск в начале июля?

Эмили похолодела. Отпуск ей был необходим, чтобы погрузиться в свалившиеся на нее уголовные дела.

Беньямин и Никола.

Пообщаться с родителями. Просто отдохнуть, наконец.

– Есть свободное место на летних курсах в Колумбийском университете в Нью-Йорке. Думаю, это как раз то, что тебе нужно. Частные курсы для продвинутых европейских юристов. Шесть недель в Нью-Йорке. Мы все оплачиваем, а здесь ты получаешь полный оклад. Звучит неплохо, или как?

Его глаза весело поблескивали. Он и в самом деле хотел сделать ей подарок. Это же такое предложение! To die for! Умереть от счастья. Шесть недель бесплатно в Нью-Йорк-сити летом, на не слишком, судя по всему, напряженных курсах! И прежде всего: адвокатура делает на нее ставку. Они хотят, чтобы она у них работала, готовы поднапрячься, пойти на расходы, чтобы показать, как они ее ценят.

Она подняла бокал и сделала большой глоток.

– Фантастика! – сказала она под конец. – Я только посмотрю в свою рабочую схему….

– Рабочую схему! – фыркнул Магнус. – Она же у тебя в телефоне, рабочая схема! И не волнуйся – все твои хвосты подчистят другие.

Язык будто прилип к гортани.

– Ладно… – Магнус, похоже, спокоен. И то хорошо. – Поговорим потом, когда ты проверишь свою… рабочую схему.

Скрытая ирония в голосе.

После обеда подали кофе и коньяк – в гостиной. Включили музыку. В углу теплым черным сиянием отливал рояль – по всем признакам, недавно отполированный. Солнце медленно сползало к горизонту. Половина одиннадцатого.

Эмили вышла на лужайку перед домом и позвонила Тедди. Отвечай же, отвечай!

Телефон выключен.

Вернулась в дом, присела с чашкой кофе и стала наблюдать за гостями – весело болтают о чем-то, то и дело прыскают от смеха. Летние планы, погода. И не только. Захмелевшие соседи рассказывали про свои служебные подвиги, про виртуозные транзакции, делились слухами, сплетнями про другие адвокатуры, про своих шефов.

Поговорила с Йоссан. Поговорила со своей секретаршей, с Класом, Эммой, Георгом – помощники юристов, адвокаты. Как и она сама. Коллеги. Все с удовольствием прихлебывали коньяк, хихикали и смотрели на нее, на ее бокал-тюльпанчик – не успеешь поднять к губам, тут же уставятся пять пар глаз. Или, может, только кажется.

Она и так слишком много выпила. Надо было бы пойти и прилечь. Но водное такси заказано на два часа ночи, а поспать негде.

Подумала о Николе. Наверное, Тедди был таким же, пока не угодил на восемь лет за решетку. Никола упорно стоял на своем: он не совершал ничего противозаконного. В супермаркете не был. Про взорванный сейф знать не знает. Полицейским верит еще меньше, чем Магнус своим партнерам по крупным сделкам.

Предварительное расследование обещали закончить в ближайшие дни. Значит, суд состоится через пару недель. Самое большее. Она не имеет права прохлаждаться в Нью-Йорке.

Подошел Магнус с двумя бокалами. На дне плескался коньяк.

– Знаю, что предложение неожиданное, но… – он улыбнулся одними губами, – это, так сказать, горящая путевка.

Протянул ей бокал.

– Или ты хочешь что-то другое? «Бейлис», к примеру? Джин-тоник?

Она приняла у него из рук бокал с коньяком. Идиотка.

– Не хочешь прогуляться?

Они вышли на газон рядом с бассейном. Блики от освещенной воды играли у Магнуса на физиономии. Жутковатое зрелище.

– За тебя, – они чокнулись.

Медленно угас тонкий хрустальный звон. Эмили постаралась только лизнуть содержимое – голова и так кружилась невыносимо.

– Что, коньяк не нравится?

– Что вы, коньяк замечательный.

– «Барон Отар». Поработаешь, и у тебя будет такой монплезир через несколько лет. У тебя есть потенциал. Не только я так считаю. Ты – неотшлифованный алмаз, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Он отхлебнул глоток коньяка, покатал в рту и громко причмокнул.

Эмили покрутила бокал с темной янтарно-золотой жидкостью и почувствовала, что ее вот-вот вырвет.

– Спасибо, – только и смогла выдавить она.

Магнус наклонился и опустил палец в воду.

– Море пока еще холодное, но в бассейне – благодать. Как ты думаешь – ни у кого не возникнет желания искупаться?

– Может, и возникнет…

Он шагнул к ней.

– Эмили… все в порядке?

Ни капли больше. Ни под каким видом.

Она закрыла рот и с трудом подавила рвотный позыв.

– Вот вы где! – знакомый веселый голос. – Собираетесь купаться в одежде? Дорого обойдется.

– А почему бы нет? – засмеялся Магнус. – Пойду спрошу, не желает ли кто окунуться. Сауна уже нагрелась, так что не замерзнете.

Йосефин положила руку ей на плечо.

– Да ты напилась, голубушка.

– Да, – еле ворочая языком, сказала Эмили. Тормоза исчезли, как и не было. С Йоссан можно не притворяться. – Но я пила совсем немного.

Ей показалось, что в бассейне растет огромная волна. Цунами, готовое ее поглотить.

– Надо поблевать?

– Думаю… думаю, да.

Сделала несколько неуверенных шагов.

Стесолид и алкоголь. Она же догадывалась о последствиях.

Ее вырвало прямо в укоризненно-чистую воду бассейна.

Закуска, горячее, десерт. И, разумеется, «Барон Отар».

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 19 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Хёгдален-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 6 (часть 2)

Запись беседы (продолжение)

М: Мне стало получше. Перестал ходить к психотерапевту. Работал на Себбе. Мы с Микаэлой занимались тем же, чем всегда, Максим – всем остальным. Середина 2007 года, вы помните. Через несколько месяцев я уволился из KPMG. Сесилия, конечно, спрашивала, зачем и почему и не является ли мое увольнение черной неблагодарностью: ведь они меня так поддержали в трудные времена! Что я мог ответить? Я должен идти дальше, сказал я, начну что-то новое. Она-то была уверена, что я перешел работать в другую аудиторскую контору, только поменьше… Впрочем, так оно и было.

Аудиторская контора «Эмануэльссон & Матулович. Переводим, уводим, отмываем, отщипываем, реинвестируем».

Бухгалтерия непростая. Надо оформить невообразимую чушь так, чтобы она получила одобрение ревизора. Я занимался налогами c частных лиц и предприятий, НДС-декларациями, регистрировал новые фирмы с новыми именами, новыми реквизитами, новыми адресами – и, конечно, новыми и постоянно обновляющимися членами правления. Откуда Максим брал этих вратарей[88], я не знал и знать не хотел. Единственное, что я твердо знал: нужно постоянное движение. Перпетуум мобиле, чтобы налоговики не очнулись и не пустились вдогонку. Ликвидировал фирмы, придумывал деловые идеи, писал замысловатые акты передачи деятельности из одной несуществующей фирмы в другую, договоры о покупке акций… в общем, очень много бумаг. Вел переписку с банками по всему миру.

За время моего отсутствия почти ничего не изменилось. Микаэла, правда, кое-чему научилась. Себбе агрессивничал, не понимая сути, требовал то одно, то другое. Максим рекрутировал вратарей и смурфиков в еще больших количествах, чем раньше. Но задача та же. За одним исключением: я категорически отказался работать на Педера.

Себбе никак не мог понять почему.

– Потому что он ублюдок и подонок, я бы всадил ему первую пулю в мошонку, а вторую – между глаз.

Он посмотрел на меня исподлобья и больше не спрашивал. Возможно, понял.

Но он был откровенно рад моему возвращению.

– А как Микаэла по тебе скучала!

Я рассказал Себбе, что уволился с основной работы, иначе не успеть с его поручениями. Когда я явился в «Клару» на следующий день, меня ждала завернутая в подарочную бумагу коробка. Золотые часы Omega Seamaster Planet Ocean. Я вынул часы и взвесил в руке.

– Какая прелесть! – воскликнула Микаэла. – Примерь же!

Я неохотно надел часы. Конечно, Себбе выбирал их со смыслом – он знал, что я увлекаюсь виндсерфингом. Микаэла схватила меня за руку и начала вертеть туда-сюда. Часы сидели идеально.

– Действительно, прелесть, – сказал я.

А на дне коробки лежал конверт. Сто двадцать пятисоткроновых ассигнаций и записка.

Почерк отвратительный, как пишут полуграмотные.

Рулишь, что надо. Здорово, что опять в форме.

На следующий день я пошел в NK и купил ожерелье с бриллиантом в один карат для Сесилии. Часы оставил в конторе.

Но с Сесилией отношения не наладились. Осенью 2007 года мы переехали в дом. Прошел год после похищения. Я надеялся, что хлопоты по обустройству нового жилья вновь нас сблизят. К тому же и мне и ей было не по себе в квартире. «Санацию» провели безупречно, но меня все время преследовал запах гари.

Дом тоже требовал ремонта. К тому же ремонт – наилучший способ пустить в дело те подачки, что я получал от Себбе. Рабочие куда более охотно получают деньги в конверте. Как раз моя епархия.

– А может, все-таки будем жить по закону, без этих наличных? – спросила Сесилия, когда я попытался разъяснить преимущества такого способа оплаты.

– Все и так по закону.

Она взяла меня за руку, очень сильно; я чувствовал, как ее пальцы впились мне в бицепс. Это было неприятно, но в то же время я был рад – она считала, что мы живем на выигрыши в покер.

– Матс, – сказала она странным голосом. – Ты изменился.

Я не шевелился. Ждал, когда она отпустит руку. А еще лучше, просто обнимет, как бывало когда-то.

– Было бы странно, если бы после всех этих дел я не изменился, – ласково сказал я.

Рука ее упала. Мы стояли и смотрели друг на друга… мне показалось, что воздух между нами сгустился до состояния манной каши.

– Нет, – произнесла Сесилия задумчиво. – Это началось намного раньше.

Ко всем прочим проблемам – Беньямин. Его начали травить в школе.

Несколько парней давно уже его третировали, но к зиме стало хуже. Он был уже подростком, может быть, чуть инфантильным для своего возраста. Так бывает. Главный интерес – футбол и «Лего». Это бы ладно. Его мучителям не давало покоя, что он ходит в секцию тайского бокса. Хотели ему доказать, что он никто, хоть и занимается боевым видом спорта. Один раз он пришел домой и рассказал, что на него навалились сразу четверо, ударили ногой в промежность. Дальше – больше. У него стали пропадать вещи. Он приходил домой в одежде, перепачканной аэрозольными красками, шарф вымазали в дерьме. Но хуже всего – они начинали измываться над его товарищами. Только потому, что они с ним дружат.

Он остался совсем один. Отверженный.

Я позвонил классной руководительнице.

– Я понимаю, – сказала она заученно приветливо. – С мальчиками очень сложно в этом возрасте. Знаю, что они дерутся на переменах, но я не замечала, чтобы кого-то намеренно травили. Мальчишеские дела. Фасонят друг перед другом.

– А как насчет его шарфа в испражнениях?

– Да-да… но я ничего об этом не знаю. Я вызвала двоих из этих ребят и спросила: что вы сделали с шарфом Беньямина? Они тоже ничего не знают. Не думаю, что они мне врут.

Что тут скажешь?

Я попытался выкинуть из головы эту историю. Погрузиться в работу.

Иногда мне кажется, некоторые поступки совершаются сами по себе, автоматически. Инстинкты и потребности включаются раньше головы. Цепная реакция. Я в подростковом возрасте не знал, чем себя занять, и начал играть в нарды. От нард – к покеру. От покера – к карточным долгам. Долги заставили меня связаться с Себбе, помогать ему отмывать деньги. Деньги… все время нужны деньги. И с опционами – я попытался заработать побольше, занял у Себбе и чуть не поплатился жизнью – настолько рассвирепел этот псих. Сесилия обнаружила видео в моем компьютере. Звено в цепочке, которая привела к похищению и чудовищным пыткам… Такое ощущение, что я много лет вообще ни о чем не думал, кроме насущных проблем… которые сам и создавал.

Такие цепочки можно находить и прослеживать сколько угодно. Где-то врывается случайность, но все равно: из ничего ничто не возникает. Никакие твои поступки не происходят в вакууме, всегда замешаны какие-то другие люди. А у них – свои цепочки…

Впрочем, наверное, теоретически возможно построить математическую модель бытия. И когда такая модель будет построена, можно предусмотреть все, что с тобой случится, еще в роддоме.

В понедельник я пошел к Беньямину в школу. По пути забежал в «Юлу» и купил финский нож.

Подождал в школьном дворе. Вскоре увидел одного из прохвостов, унижавших моего сына.

– Можем отойти в сторонку? Поговорить?

Угреватый сопляк посмотрел на меня как на незнакомца, хотя, скорее всего, понял, кто я и что мне от него надо. И пошел за мной. Вы же, наверное, замечали: когда пацану лет тринадцати скажешь что-то с подобающим авторитетом, он слушается. Странно…

Мы вышли на улицу. Я провел его на парковку. Мы зашли за грузовик… его звали Джоэл, этого типа. Беньямин рассказывал, что он у них за главного. Он даже в интернете науськивал других. Двум приятелям Беньямина нассал в ботинки – в наказание, что они разговаривали с Беньямином на перемене. Это он привязал Беньямина к дереву за школьным двором, и мальчик простоял там пять часов, пока не вырвался, чуть не вывихнув руку.

Поверьте, никакой гордости за свой поступок я не испытываю, но ведь надо было что-то предпринять! К тому же внутри у меня все кипело. Во мне проснулся Себбе. Я влепил ему пощечину. Щека покраснела, как стоп-сигнал. Вынул нож, а другой рукой прижал его голову к кузову грузовика.

Приставил нож к шее. Он вытянул голову и замер. Глаза полны слез.

– Чтобы ты знал: если расскажешь кому-то, я тебя замочу.

Он всхлипнул. Боялся шевельнуться.

– С этого момента ты оставишь Беньямина в покое. Скажешь о нем хоть одно плохое слово – пеняй на себя. И смотри, чтобы все твои дружки обращались с ним по-человечески. Ты за это отвечаешь. Ты отвечаешь за то, чтобы Беньямин с удовольствием ходил в школу.

Парень надулся. Не знаю, от стыда или от страха. А может, от боли.

Я повернулся и ушел.

Когда я вернулся домой, Сесилия ждала меня в кухне. Вид у нее был очень серьезный. Я даже решил, что она каким-то образом узнала о моей бандитской выходке.

Но она сказала вот что:

– Я хочу развестись.

Я опустился на стул. Это было неожиданно, и в то же время я чувствовал, что такой момент рано или поздно настанет.

– Ты серьезно?

– Да.

– Но, дорогая… давай сначала все обсудим.

– Нет, Матс… Дело зашло слишком далеко. Мы не можем жить в параллельных мирах.

В параллельных… не уверен, что она осознавала, насколько наши миры не только параллельны, но и космически далеки друг от друга.

– Но мы же можем попробовать…

– Нет, Матс. Ты не любишь меня, я не люблю тебя. Думаю, ты даже и себя не любишь.

Остальная часть памятной записки представлена в отдельном документе.

СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА

Отдел служебного собаководства.

Подписано: Карл Йерннакке, проводник служебной собаки.

Стокгольм

Дата: 21 июня

Служебная собака: Тасси, Д-1

Изъятие: не производилось.

Материал для анализа: нет.

Протокол использования собаки-ищейки при ограблении супермаркета «ИКА Макси».

ЗАДАНИЕ

Коллега из вневедомственной охраны Анна Петтерссон совершила наблюдение двух преступников, пытающихся покинуть место преступления на мотоцикле и, соответственно, на квадроцикле. Последний мы сразу потеряли из виду. Однако удалось организовать преследование преступника на мотоцикле по Хогельбювеген и затем по поперечной грунтовой дороге. Визуальный контакт не теряли. Через двести метров преступник бросил мотоцикл и исчез в посадках. Мотоцикл остался лежать у дороги.

Я, проводник служебной собаки Стокгольмского отдела служебного собаководства К. Йерннакке, начал поиски спрыгнувшего с мотоцикла преступника. Служебная собака, шеффер[89] Тасси, взяла след со второй попытки. След начался у канавы в двадцати метрах к югу от дороги и продолжался вдоль канавы тоже на юг. Собака след не теряла. Примерно в 100 метрах к западу от озера я восстановил визуальный контакт с личностью, бегущей в направлении, продолжающем взятый служебной собакой след. Несмотря на недостаточное освещение, я обнаружил, что и личность меня увидела. Я крикнул, выражая угрозу спускания собаки с поводка, если личность не остановится. Но он не подчинился моему приказанию, после чего я спустил собаку для оперативного задержания. Собака немедленно настигла преследуемого, а мне оставалось тридцать метров до места задержания. Когда я достиг места задержания, я сильно толкнул подозреваемую личность, и вследствие какового толчка он упал на землю. После чего я нанес несколько отвлекающих ударов открытой ладонью, направленных на голову и грудь, и надел на него наручники.

Кинолог на дежурстве

Карл Йерннакке

48

Тедди: один против всех. Тедди объявил войну гангстеру-Голиафу. Вынужденная стратегия. Он думал, что Кум расколется быстрее. Но что-то не сработало. Тедди звонил Мазеру самое меньшее восемь раз, но Кум нажимал кнопку отбоя, как только слышал его голос.

И что сегодня? Сегодня Мазер должен заговорить. Любой ценой. Наплевать на риск.

Тедди направлялся к тайной любовнице Кума.

Камеры наблюдения. Нормальные люди их не замечают. Для Тедди – серьезная проблема. Над въездом в гараж, где он оставил машину, над парадным входом в «Лейонс», у эскалаторов в метро – повсюду мигают эти зловещие красные лампочки. И еще эти, мать их в душу, смартфоны, Люди уже не разговаривают в транспорте, не читают. Все тычут пальцами в свои телефоны. И кто знает, куда они тычут? Фотографируют, снимают видео, записывают звук? И то, и другое, и третье – регистрация. Фото-, видео-, аудиорегистрация. Как раз то, что Тедди сегодня совсем не нужно.

Забавно: резиновая лента перил двигалась почему-то быстрее лестницы эскалатора. Или это всегда так, он просто не замечал? Несинхронно. Не в такт.

Как и он: все, что он ни делает, не попадает в заданный темп. Он и Эмили – ритм и темп расходятся. Он и Линда с отцом – то же самое. Заданный темп… кем он задан? Им самим. Так что, скорее, это они не попадают в его ритм, а не он – в их.

В сумке – верный «Ремингтон».

Ночь провел в каком-то сомнительном отеле в Спонге. Пятьсот крон за ночь, недорого, но простыни выглядят несвежими, а на ковровом покрытии коричневые пятна. Тедди почему-то был уверен: кровь.

Купил на площади пахлаву. Сладость и вкус фисташек напомнили об отце. Вчера он им звонил. Боян не жаловался – он любил тепло, с наслаждением говорил на родном языке, пил густой, сваренный на горячем песке кофе. А Линда рвалась домой. Беспокоилась о Нико.

И у Тедди тоже были основания беспокоиться за Нико. Эмили не подавала признаков жизни, а без нее он не мог даже попытаться довести до Николы предупреждение Исака. Предупреждение Исака – это серьезно. У Исака руки длинные, может дотянуться и до тюрьмы.

Каждую субботу он навещает любовницу, сказал Исак.

Юртхаген. Артемисгатан. Куму удобно – близко к Лидинге. К острову. Переехал мост – и у подружки. Очень близко, но средний доход обитателей этого района раза в четыре меньше.

Шип отказался. И Тедди его понимал. Друг и так помог больше, чем можно было ожидать. Спасибо и на том.

Дверь – обычная. Не из тех всюду рекламируемых «безопасных дверей», которые якобы невозможно вскрыть. Труднее – да, но насчет «невозможности»… тут они погорячились.

Ну что ж – будем надеяться, что Кум все тот же похотливый козел, каким всегда был.

Он позвонил. Никто не открыл.

Позвонил еще раз.

Шаркающая походка. Дверь приоткрылась, но не намного. Ее удерживала цепочка. В щель выглянула женщина в розовом халате. Ботоксные губы, высокие скулы и наивные глаза.

Тедди почувствовал, как на лбу запульсировал какой-то сосуд. Он напрягся и всем своим немалым весом бросился на дверь. Цепочка лопнула. Женщина едва успела отскочить.

– Что ты делаешь? – крикнула она по-сербски.

Тедди направил на нее дуло дробовика и захлопнул за собой дверь.

– Где он? – рявкнул он.

Тоже по-сербски.

Мог и не спрашивать: квартира крошечная. Кухня и комната. Выкрашенные под дерево книжные полки, на них горшки с высохшими комнатными растениями и несколько глянцевых журналов. На тумбочке у кровати – презервативы, тюбик с лубрикантом и какие-то пилюли. А в постели – он. Голый. Жалкое зрелище.

Его бывший крестный отец. Кум.

Десять лет назад: главная фигура в теневом Стокгольме. Живая гангстерская легенда.

Сейчас: жалкий пожилой дядюшка со сморщенной кожей и вялым членом.

Тедди оттолкнул женщину. Она упала на пол, подобрала ноги и закрыла лицо руками. Только всхлипывала.

– Не надо, не надо…

На стуле в беспорядке висит одежда. Тедди краем глаза заметил монограмму на светло-голубой сорочке: ЭМП. Эмилиан Мазер-Павич.

Он прижал дуло двуствольного «Ремингтона» к виску голого Кума.

– Замочу обоих, если ты не расскажешь все подчистую. Ты знаешь что.

Кум медленно повернул голову. Теперь дуло дробовика уперлось ему в лоб.

Интересно, что в голове у этого мерзавца? Боится за свою жизнь? За девку на полу? Что жена узнает?

Они смотрели друг другу в глаза. Не отрываясь.

– Так значит, это правда… значит, это ты поджег мое стойло в Чиллинге…

– Отсоси сам себе, если дотянешься. Я и эту малину сожгу, если будешь молчать.

– И изрешетил мой джип у теннисного корта? Ты спятил, Тедди. У тебя в башке туман. Мне надо было сразу тебя погасить.

Тедди опустил ружье. Кум облегченно вздохнул.

Рано.

Тедди выпустил заряд дроби в дверь ванной.

Грохот такой, что он даже не ожидал. Кум и полуголая женщина на полу вскрикнули.

В двери зияла рваная дыра, торчали уродливые космы древесной плиты.

Дуло вновь оказалось у головы кума.

– Следующий – между глаз, хер свинячий.

Мазер: пытается собраться.

Женщина на полу начала раскачиваться, обхватив голову руками. Забормотала что-то по-сербски. Молится, что ли…

Наконец Кум собрался с духом:

– Собираешься продать жене?

– Пусть тебя это меньше всего беспокоит. Подумай о вещах поважнее.

Он приложил палец к спусковому крючку.

И впервые в жизни прочитал в глазах Кума нечто, что никогда раньше не видел. У других – многократно. У Матса, когда он запихнул его в ящик. У главаря «Скрюбэкс». У многих.

Но это было еще в той жизни.

Страх.

Кум попытался прикрыть наготу одеялом и начал говорить. Как показалось Тедди, на октаву выше, чем обычно.

– Ты меня знаешь… я продолжал заниматься тем, чем занимался, пока не задумался. У меня был выбор: морг или вилла в Лидингё.

– О чем ты?

– Дай договорить. Жизнь у меня сложилась, не так ли?

Это еще что за намек?

– Что ты хочешь сказать?

– Хочу сказать – я завязал. Клянусь могилой матери. Я больше этим не занимаюсь. Оружие, наркота… шмотки, спирт, сигареты… игрушки с фактурами. Все. Не хочу, чтобы меня связывали с прошлым веком. Пуповина порвана. Я через это прошел. А тут являешься ты и начинаешь задавать вопросы: что, дескать, случилось с тем и с этим девять лет назад. О Матсе Эмануэльссоне. А я не хочу вспоминать. Неужели трудно понять? Не хочу ворошить прошлое, и точка. Не хочу иметь дела с этим дерьмом.

– А придется… – отрезал Тедди. – У тебя нет выбора.

Глаза, глаза… что же еще? Кроме страха?

– А тебе-то что? Сначала расскажи, почему тебя колышет вся эта история.

Тедди теперь сжимал дробовик в обеих руках – правая устала до дрожи.

Он постарался быть кратким. Сын Матса Эмануэльссона подозревается в убийстве человека, которого пока не удалось опознать. Его самого обстреляли, когда он навестил в больнице свою знакомую.

Он не сводил глаз с Кума. Он был прав: не только страх.

Тедди, пока рассказывал, отошел и сел в кресло, ружье опер о подлокотник, но ни не секунду не терял прицел.

Бывший крестный отец. Голый, в постели.

Женщина на полу перестала всхлипывать.

Мазер не шевелился. Сидел, слушал и не шевелился.

– Надеюсь, ты понял, – Тедди перевел дух. – Только не вали на Ивана. Ивана нет в живых, и он ничего не расскажет.

Кум подтянул одеяло.

– У меня есть деловое предложение.

– Не считай меня за лоха.

– Нет-нет… я серьезно. Ты спалил мои машины, ты изуродовал мой джип… ладно, я расскажу, что знаю. Но при одном условии – ты оплатишь, что сжег. Страховка отказала. Говорят – форс-мажор.

Тедди ушам своим не поверил: Мазер предлагает сделку! Он-то рассчитывал, что с деньгами Маклауда он уедет куда-нибудь на край света и будет жить там. С назначенной наградой за его голову. А теперь?

– Я тебе не верю.

– Тогда я тебе скажу так: я сам ненавижу эту сволочь. И я, как и ты, не знал, с какой целью они заказали Матса.

– И сколько ты хочешь?

– Восемь миллионов. Тут и миллион компенсации за то, что ты чуть не до смерти напугал моего охранника… и еще… – он мотнул головой в сторону, – и еще дверь в сортир.

Кум криво улыбнулся – наверняка был уверен, что Тедди неоткуда взять такую сумму.

Тедди наградил его ответной улыбкой.

– Недешевые тачки. Ну что ж…

– Ты меня кинешь.

– Мое слово – это мое слово. Ты знаешь.

Он достал мобильник. Луке показал ему, как это делается. Нажимал кнопки большим пальцем, ружье не опускал. Деньги распределены по четырем банкам, чтобы не привлекать внимания. Он показал Куму счета – все без обмана.

– Иди в жопу… вот это да! Ну, ты даешь, – бывший крестный отец встал с постели. Замотал простыню на бедрах, будто собрался идти в душ.

Оделся под прицелом и сел на стул у небольшого обеденного стола. Женщина ушла в кухню и закрыла за собой дверь.

– Кто заказчик? Кто заказал похищение?

– Какой-то тип. Швед. Мы встречались только один раз, и то на улице. Он заплатил наличными, прислал с курьером. Но только когда дело было сделано. Он мне писал несколько раз по мейлу, но в основном имел дело с Иваном.

– Имя?

– Не знаю.

– Как выглядел?

– Деталей не помню. Давно было. Средних лет, очки. Зубы очень белые.

– А мейл его у тебя остался?

– Нет… к сожалению. Тот комп давно выкинул. Штуки три с тех пор сменил.

– А Себбе Матулович? Какие у него дела были с Матсом?

– А-а-а… ты уже знаешь кое-что.

– Что я знаю и чего не знаю – не твоя забота. Рассказывай.

Кум почесал щеку – очень медленно. То ли почесал, то ли погладил.

– Сначала Себбе финансировал покер – Матс был крупным игроком, ты знаешь, но даже у крупных бывают пролеты. Потом они звали Матса Мистер Голд. Еще его называли факиром. Другими словами, Матс обеспечивал бухгалтерию… ну, ты знаешь, что я имею в виду. И он еще был гений по части инвестиций.

– Откуда мне знать, что ты имеешь в виду?

Кум несколько минут объяснял ему, что к чему. Матс был некоронованным королем махинаций с фактурами. Эксперт высшего класса. Он работал на них много лет.

– Так… тогда почему ты принял заказ на похищение? Он же работал на вас… некоронованный король.

– Принял и принял. Сказали, мочить не станут.

– А почему он прыгнул с парома?

– Кто его знает. Может, психическое что-то… уж больно вы с ним неласково обошлись, – Кум ухмыльнулся.

Тедди, не сводя глаз, изучал Кума.

Опять. Глаза. Его смущали глаза Кума, но по другой причине. Он был почти уверен, что тот говорит правду. Не лжет.

– Ты обещал рассказать все. Не забыл? У нас сделка.

– Я бы рассказал, если бы знал. Но я все равно хочу тебе помочь, Тедди. По старой дружбе. Я и в самом деле не знаю, но есть кое-кто, кто знает. В Пальме.

– И кто это?

– Поезжай – увидишь.

Тедди тяжело встал с кресла. Отсидел ногу.

– И еще одно, Тедди… Увидишь этого сукиного сына, поставь его раком. Честно – жалею, что им помогал. И что ты отмотал восемь лет. Сволочи.

49

Один из надзирателей – тот, с прилизанными волосами и с неистребимым запахом чеснока, – провел Николу на прогулочную площадку. Без наручников.

Он теперь был любимцем у охраны – если бы рванул с Керимом, им бы вломили еще покруче. Но он не рванул.

Хороший мальчик. Не безнадежный.

Сегодня в соседней клетке на крыше появился новичок. Плевать. Скоро время судебного заседания, и его здесь не будет. В лучшем случае – свобода, с улыбкой, широкой, как автобан. В худшем – тюрьма. Настоящая. Никола два года провел как на чашке весов – но на этот раз точно: никаких исправительных учреждений для подростков больше не будет.

Предварительное расследование: триста страниц. Вчера этот самый чесночный надзиратель постучал и грохнул на пол целый ворох подшитых в папки бумаг. Никола даже не успел оторваться от повтора Let’s Dance.

Никола свято следовал совету Керима: не колоться. Только жаловаться на полицейское насилие. Зато он внимательно слушал и запоминал вопросы. Потом обдумывал: что им известно? Даже с Эмили не так много разговаривал. Бубнил одну версию: оказался в неправильное время в неправильном месте.

Теперь, наконец, можно покопаться в их доказательствах, понять, что они на него имеют. Детали – как раз то, во что он любил вникать. Отмечал страницы, подчеркивал данные криминалистов, ставил вопросительные знаки, посмеялся над полуграмотным рапортом кинолога. Просмотрел техническое описание мотоцикла, картинки с камер наблюдения, анализ взрывчатки.

Теперь Никола был уверен: они ничего не знают о Хамоне.

Он продолжал читать.

Проверил протоколы собственных допросов, показания охранников, первыми прибывших на место. Был даже протокол телефонной беседы следователя с Тедди.

– Вам кто-нибудь звонил вечером в день летнего солнцестояния?

– Не могу вспомнить.

– Попробуйте посмотреть в телефоне.

Примечание: следователь проверил телефон Тедди Максумича и обнаружил, что вечером в день преступления ему звонили с телефона 0733-577488 (номер телефона подозреваемого).

– Вам звонил ваш племянник, попробуйте вспомнить.

– Да, когда вы напомнили… звонил, спросил, может ли забежать на часок.

– А он был у вас?

– Вы имеете в виду – в этот вечер?

– Нет, я спрашиваю: бывал ли ваш племянник у вас дома?

– Никогда… он только недавно вернулся из исправительного учреждения для подростков.

Вот оно! Решающая зацепка!

Теперь Никола знал, какую стратегию выбрать в суде. Он не уставал нахваливать самого себя, что позвонил в тот вечер Тедди. И если Эмили хорошо поработает, у него есть шанс.

А кроме суда… дела обстояли довольно скверно. Этот идиотский арест помешал ему выполнить данное Исаку обещание: раздобыть бабки и узнать, кто саботировал справедливую разборку между Метимом Тасдемиром и кланом Бар-Сауме.

Раздобыть бабки… и что делать дальше? Бабки рассыпались на дороге, когда он свалился со сто двадцать пятого. Единственное, на что он надеялся: Исак поймет.

В то же время есть маленькая надежда. Старик Габбе рассказал, что ему предложили купить тот же тип оружия. Та же серия, что была украдена в Финляндии. Вряд ли это случайность. Продавец – Аброхом Михель. Один из корешей Метима.

Никола попросил надзирателя разрешения позвонить.

Только бы не подвести Исака.

Через несколько часов явился Симон Мюррей. Пустая кобура на поясе. Скорее всего, сдал на вахте: даже полицейским нельзя входить сюда с оружием.

– Я не думал, что ты захочешь со мной говорить.

– Я и не хочу говорить. Я хочу договориться.

Симон сел напротив. Как и почти у всех теперь – недельная щетина. Почему-то он выглядел старше, чем в последний раз. Даже можно понять, почему: седина на подбородке.

– Я получил материалы следствия. Ты пытался надуть меня насчет Хамона. Сказал, что Хамон арестован и колется. Во-первых, он как был, так и есть на свободе. Во-вторых, ему не в чем колоться. Как и мне.

Никола тщательно обдумал этот ход. Атака – лучший вид обороны. Мюррей все время пытается играть доброго следователя, но соврать насчет Хамона… тут он сделал ошибку. Дал Николе преимущество.

Симон заерзал на стуле.

– Извини. Считай, накладка. Я и сам не все знал.

– Кончай, – Никола решил сразу взять быка за рога. – Но у меня есть вопрос… Вопрос вот какой: хочешь стать героем? Снютом, который раскрыл самый большой в Сёдертелье нелегальный склад оружия?

– Рассказывай.

– Это зависит от того, что ты мне можешь предложить.

Водораздел. Готов ли Мюррей к переговорам? Готов ли обойти закон, чтобы чего-то добиться? И вообще – что он за птица, этот Мюррей с его панибратскими фасонами?

– Рассказывай, – повторил Симон.

– Хорошо… я тебе подскажу, где хранится автомат, при условии, что ты тут же забудешь, кто сказал и при каких обстоятельствах.

– Автомат? Ты же говорил о самом большом складе в Сёдертелье.

– Ты можешь выйти на большую рыбу, если оставишь в покое мальков.

– Вот оно что… – Мюррей замолчал.

Оказывается, у него не только борода седая. Голова тоже: тут и там видны серебряные волоски.

Николе даже стало его жалко. Рано поседел, бедняга. Не успел повидать в жизни ничего стоящего – а уже седой. Только и делает, что ждет очередную порцию лапши на уши от таких, как Никола. Пашет на государство и даже мечтать не решается о жизни делюкс.

– Что скажешь?

– Обещать ничего не могу. Но если расскажешь, даю слово: останется между нами.

Шаг сделан. Надо только решиться. Это не плести байки о самом себе. То, что он делает, – это донос. Собирается настучать.

Но: можно ли тактический ход в войне расценить как стукачество?

– Автомат. Штурмовой карабин 7,62 RK. Лежит у меня в подвале. Не мой, но ты можешь его взять. Обнаружить, так сказать. А если сделаешь обыск у одного человека, найдешь много чего. Там настоящий схрон.

– Откуда ты знаешь?

– Неважно. Знаю, и все. А то, что ты найдешь у меня в подвале, – это малек. Червяка не стоит.

– А где схрон?

– Сначала посмотри мне в глаза и скажи: договорились или нет?

50

Самолет «САС» на Пальма-де-Майорка вылетает через полчаса. Остров мечты свенссонов уже пятьдесят лет. Рейсы чуть не каждый час.

Рядом с ней, в кафе напротив тринадцатого выхода, сидит Тедди. Смузи и кофе – девяносто четыре кроны. За эти деньги в городе можно съесть хороший ланч. Но что сделаешь: аэропорт – это аэропорт. Если бы она так не спешила, если бы не головная боль, наверняка побродила бы между баночек и бутылочек с парфюмерией, полок с алкоголем, электронными причиндалами. И купила бы что-нибудь. Такое уж место – аэропорт. Так и подмывает купить какую-нибудь абсолютно не нужную тебе финтифлюшку.

Она позвонила Тедди два часа назад. На этот раз скрыла номер. Он не знал, что это она, – и ответил.

– Надо встретиться и поговорить, – сказала она.

– Может быть… но сейчас я в Арланде. Через два часа улетаю на Майорку.

– Что тебе там делать? Не в отпуск же летишь?

– Как тебе сказать…

– Сейчас приеду.

Эмили сама не смогла бы объяснить свой импульс. Может, просто устала от всего. У нее свободный день, к тому же мучит похмелье после вчерашнего праздника у Магнуса Хассела. А самое главное – ей нужно увидеться с Тедди.

Билет купила прямо в аэропорту. Бешено дорогой бизнес-класс – других не было.

Тедди рассказал, что виделся с Лиллан. И с Кумом.

– Думаю, ваша встреча обошлась без глупостей.

– С ним бывало и хуже, – усмехнулся Тедди. – Но теперь он развел меня почти на все деньги Маклауда.

В эти короткие минуты, когда пассажиры на скамейках лихорадочно тыкали в свои мобильники, они попробовали разобраться в том, что удалось узнать.

Самолет медленно вырулил на стартовую площадку. Шел проливной дождь. Небо – серее кашемирового костюма Магнуса Хассела. Капли дождя взрывались на асфальте, как маленькие бомбы. «Фермеры в родном Йончёпинге наверняка прыгают от счастья», – подумала Эмили.

Места у них были разные. Во всем бизнес-классе, кроме нее, было еще трое. Место рядом с ней свободно. Она уже хотела пригласить Тедди, но раздумала – он и так, наверное, проклинает ее за назойливость: с чего бы это она сорвалась и полетела с ним на Майорку?

Она откинула голову на удобный подголовник. Попробовала задремать. Тяжелые, болезненные удары в голове, точно туда вшили литавру.

Утром нашла в себе силы и позвонила Магнусу. Получился короткий разговор – может быть, слишком короткий.

– Спасибо за вчерашнее. Было замечательно.

– Спасибо вам. Как сегодня? Бывает лучше, а? Катер вас довез без приключений?

– Замечательно! – у нее будто других слов в запасе не было, кроме этого дурацкого «замечательно». Надо было сказать «потрясающе».

Тут же вспомнила, как ее вырвало в его бассейн. Йоссан пожертвовала собственной кофтой, чтобы выловить из хрустально-прозрачной воды ее невольный вклад. «Я ее купила в сетевом магазине с 70-процентной скидкой, жалеть не о чем», – улыбнулась Йоссан. Чу́дная все-таки девка.

– Я подумала о вашем предложении насчет Нью-Йорка.

– Ну и? – тон выжидательный.

– К сожалению, не получается. Другие планы на лето.

– Что это за такие важные планы?

– Работа подвернулась. Я обещала, еще давно.

– Понимаю… давить на тебя не стану. Но, думаю, зря. Эти курсы прямо по тебе скроены, и потом – Нью-Йорк… Я обожаю Нью-Йорк, а ты?

Через четыре с половиной часа, в половине шестого вечера, они приземлились. Вышли из аэропорта Пальма-де-Майорка и будто уперлись в стену влажного горячего воздуха.

Тедди заказал отель, но поселяться не стали – ни у того, ни у другого ничего не было, кроме небольшой дорожной сумки. Если все пройдет удачно, они встретят нужного человека уже сегодня вечером, переночуют и завтра с утра улетят домой.

– Я привлекаю тебя как свидетеля, – сказала Эмили. – Никола звонил тебе в тот вечер. Он собирался навестить дядю, а не взрывать сейфы.

– Разумеется. Но я могу подтвердить только то, что было на самом деле, – мне звонил Никола. Точка.

– А что ты ожидал? Что я заставлю тебя врать?

– Ты же адвокат. Для вас, адвокатов, справедливость – это игра. Не больше. А пациент для врачей – объект. Вроде тачки. Либо можно починить, либо ремонту не подлежит.

Два мира: с одной стороны – гигантский кафедральный собор, живописные старинные дома в центре, с другой – купающийся в щедром солнечном свете туристский рай. Сангрия-бары, мороженое, прохладительные напитки. Чуть подальше – изъеденные временем домишки, перемежающиеся с трех-, а скорее всего с беззвездными отелями. Налево – лодки, яхты и катера. Зум: они ехали на запад, катера и яхты становились все больше и шикарнее. Рыболовные баркасы и лодки постепенно сменялись большими и хвастливыми семейными катерами и огромными яхтами, которые больше напоминали финские паромы.

– Тедди… почему ты избегаешь меня в последнее время?

Теперь настала очередь Тедди отвернуться и любоваться на плывущие за окном виды.

– Потому что ты меня отшила после истории с гаражом и Маклаудом.

Эмили попыталась обдумать ответ, сказать что-то взвешенное, разумное и тактичное. А выпалила первое попавшееся:

– Я на тебя разозлилась! И до сих пор злюсь! И знаешь почему?

И, не дожидаясь ответа:

– Потому что меня предавали в жизни раз сто! Люди, которые думали только о себе. И с тобой тоже… я-то всерьез думала, что ты покончил со старым. Изменился. Что можешь держать себя в руках…

Они вышли из такси. После кондиционера на улице было нестерпимо жарко, как у доменной печи.

Каррер дель Бисбе Мирайес, 19. Тедди знал адрес.

Белый оштукатуренный каменный забор, за забором – светло-желтая вилла. Нереально голубая вода в бассейне.

Не только шея и подмышки – пот тек по всему телу. Она не успела переодеться перед полетом. Схватила паспорт, пару запасных трусов, блузку, зубную щетку и скатилась по лестнице в ожидавшее такси.

У калитки – звонок. И, разумеется, камера наблюдения. Как же без нее.

– Buenas tardes, – послышалось из маленького динамика. – Cо́mo puedo ayudar?[90]

– Надо встретить хозяина дома, – произнес Тедди на сомнительном английском. – Дело концентрируется на Матса Эмануэльссона.

Эмили улыбнулась. Тедди хотел сказать concerning – касается Матса Эмануэльссона.

– Дома, сорри, нет. Можно прийти, если можно, завтра, – последовал ответ на еще более сомнительном английском.

К облегчению Тедди.

– Это важно, – начал он настаивать. – И хозяин знает, что мы придем. Можете позвонить и сказать, что мы здесь?

Молчание.

Через десять минут динамик ожил.

– Нет. Не сегодня. Десять часов завтра. Приходите.

Отель «Отец Антоний» помещался на другой стороне острова.

Там, где лодки поменьше.

Эмили не знала, почему Тедди заказал именно этот отель, но оказалось, что владелец – швед. Образцово накачанный парень в лобби ответил на мгновенно узнаваемом сконском диалекте.

Он оказался еще и инструктором йоги – по совместительству.

– Если интересуетесь, завтра в полседьмого утра – курс мисоре[91].

На первый взгляд – типичный бутик-отель. Подчеркнуто средиземноморская атмосфера с легким скандинавским привкусом. Светлые тона, плетеная мебель, прохладный мраморный пол, латунные люстры.

– Завтрак с семи утра ежедневно, – загорелый Аполлон передал Тедди конверт с магнитными карточками. – И, если хотите, – фитнес. С девяти.

– А можно заказать еще один одноместный номер? – спросила Эмили.

– Да? – удивился парень. – А я думал… неважно. Сейчас узнаю, что можно сделать.

Поужинали в ресторанчике неподалеку. Кальмары и креветки в чесночном соусе с красным перцем. Белый пористый хлеб в корзинке. Бутылка риохи.

Эмили сняла башмаки и с наслаждением поставила босые ноги на каменный пол. Плитки все еще теплые. А разговоры все о том же – надо понять, что у нас есть. Рассортировать. Структурировать. Разложить по полочкам. Обойти полочки и посмотреть с обратной стороны.

Итак, Матс. Специалист по отмыванию денег для югославской мафии. Много лет работал с Себбе, до самой смерти. До инсценированной смерти. Фейковой, как теперь говорят. Возможно, в махинациях участвовал «Форум Эксчендж» в лице Стига Эрхардссона.

Девять лет назад в квартире Матса случился пожар – они до сих пор ничего не знают о причинах.

Но: через несколько дней Матса похитили.

Мотив: содержимое его компьютера.

Но: в чем причина? Связано ли похищение с его работой на Себбе? Или нет?

Но: почему Матс был вынужден симулировать самоубийство? И не сразу, а пять лет спустя?

Матс перепуган, скрывается, но все же не может отказаться от встреч с детьми – это естественно. Дом в Вермдё – его убежище, место, где он может повидаться с Лиллан и Беньямином. Но кто-то, очевидно, разнюхал, где скрывается Матс, и попытался убить. Возможно, это удалось.

Кум Мазер ни при чем. Он в такой же степени порученец, как и Тедди, только рангом повыше. Ему заказали похищение – он нанял Тедди.

Лучше бы они безмятежно наслаждались креветками и кальмарами.

Ни к чему не пришли.

На маленькой площади было сразу три ресторана. Тихо причмокивал прибой, дул теплый, слегка отдающий йодом ветер со Средиземного моря. Там, в черной его глубине, мерцали огоньки – яхты на рейде. Наверное, посудины еще больше, чем те, что она сегодня видела в гавани. Даже к берегу подойти не могут. Мелко.

Эмили бывала в этих краях и раньше. Ей было одиннадцать, родители повезли ее в Магалуф – в десяти километрах от Пальмы. Единственное четкое воспоминание – как отец чуть не утонул в бассейне отеля. Немецкий турист прыгнул в воду и вытащил его. Отец был похож на огорченного сома. Все оставшееся время он просидел в номере, слушал радио и раскладывал пасьянсы.

Одиннадцать часов. Тедди расплатился, и они вернулись в отель.

Администратор с притворным огорчением сообщил, что ни одного свободного номера нет. И не предвидится.

– А где ближайшая гостиница? Попробую поискать там, – спросила Эмили.

– В такой час? – Тедди посмотрел на нее с сожалением. – Лучше я попрошу раскладушку. Как-нибудь разместимся.

Номер оказался славным: свежий, светлые стены, роскошная кровать, колонки блютуз черного дерева, адаптированные под айфон. Большая веранда с видом на химической синевы бассейн.

В слабом свете фонарей на набережной видно, как покачиваются лодки у причалов. Она постояла немного, вглядываясь в космическую черноту моря. Редкие огоньки судов тоже напоминали звезды – так же далеки и так же загадочны.

Тедди стелил раскладушку. На нем были только футболка и трусы. В свете ночника на тумбочке он выглядел почти неестественно могучим, как супермен из мультфильма, уставший спасать земной шар от катастроф. Неторопливые, простые движения – от него исходили волны надежности. Тедди был настолько далек от ее идеала, насколько можно представить. Бывший – бывший ли? – преступник, с большим тюремным стажем. Мало того – с теми же, непостижимыми для нормального человека, уголовными ухватками. И все равно – с ним она могла быть самой собой. Как бы опасен он ни был. Опасен и непредсказуем.

Когда она погасила свет, полная темнота не наступила, как можно было ожидать. По потолку гуляли голубоватые тени – блики освещенной воды в бассейне.

Это успокаивало.

Но воздух в гостиничном номере был словно под напряжением. Коснешься нечаянно тумбочки – проскочит искра. Она вслушивалась в дыхание Тедди, как скрипит его раскладушка.

И знала – он тоже не спит. Тоже прислушивается.

Как она тогда набралась наглости? У тебя нет желания остаться на ночь?

До сих пор непонятно. Предложила себя трахнуть.

Попыталась думать о другом. Еще раз – дело Беньямина. Дело Николы. История с Матсом. Наверное, именно поэтому ей и не спится. В номере жарковато, но она не решалась прибавить прохлады – кондиционер и так работал довольно шумно. Интересно, что за встреча их ожидает завтра. Дай бог, чтобы без стрельбы и драки, – это же Тедди. Она вспомнила горящий гараж.

– Ты спишь? – не выдержала она.

– Сплю, – ответил он страшным шепотом.

– Твоя раскладушка скрипит, как несмазанная телега. Перебирайся сюда.

Она слышала, как он встал, сделал три мягких шага по ковру.

Его огромное теплое тело рядом.

Она кончиками пальцев провела по его щеке – ощущение, как от наждачной шкурки.

Белая стена. Желтый дом в глубине. Каррер дель Бисбе Мирайес, 19, – опять. Ровно десять часов утра.

Солнце уже палило беспощадно. Эмили с трудом боролась со сном. Они не спали до четырех утра – вцепились друг в друга, как помешанные. Как в последний раз.

Створки калитки разъехались в стороны. Их встретил средних лет коротышка с роскошными усами.

– Por favor, síganme[92].

Они вошли в дом. Эмили поначалу решила: обычный двухэтажный дом. Но едва переступив порог, онемела от роскоши.

Потолок пятиметровой высоты, скульптуры на пьедесталах, статуэтки в стеклянных шкафах и на крошечных столиках. Антикварные зеркала и бронзовые бра на стенах. Посередине холла – мраморный фонтан. Подушки на диванах из леопардовых шкур.

Эмили никогда не видела ничего подобного. Летняя резиденция Магнуса Хассела или четырехсотметровая квартира Буссе даже близко не стояли.

К ним спустилась женщина примерно ее возраста. Короткая стрижка, тонкое белое, но не отбеленное льняное платье. На ногах шлепанцы. Глаза скрыты под темными очками. Неестественно большая, высокая грудь.

– Välkomna, – сказала он по-шведски. – Добро пожаловать. Я рассчитывала, что Тедди придет один.

– Все, что знаю я, знает и Эмили Янссон, – успокоил ее Тедди. – Думаю, даже хорошо, что она примет участие в разговоре.

Хозяйка смерила Эмили взглядом с ног до головы и кивнула.

Могла бы не так демонстративно.

51

Они уселись в беседке рядом с бассейном.

Тедди молчал. Уставился на хозяйку и молчал. Что-то в ней было знакомое, но что – определить не удавалось. Может, просто похожа на кого-то. На Аниту Экберг[93], если бы не стрижка.

– Что-нибудь выпьете?

Эмили попросила стакан сока.

– Холодной воды, – сумрачно произнес Тедди.

Маленький усатый мажордом мгновенно принес и то и другое. В обоих бокалах легко и ломко звякали ледяные кубики.

Тедди чувствовал себя очень уставшим. Эмили и в самом деле отпустила тормоза минувшей ночью. Ему даже показалось, что дело не только в сексе. Но, вполне возможно, ему просто хочется так думать. Может, потому, что это ему и нужно, – что-то большее, чем секс. Они почти не разговаривали, но не потому, что не о чем было говорить. Синхронность, как у хороших джазменов: все ясно без слов.

Хозяйка отпила глоток джин-тоника – естественно, тоже со льдом.

– И вот что я хочу спросить, – медленно произнесла она. – Какого хрена вы этим занимаетесь?

Ее шведский звучал не совсем натурально. Может, прожила в Испании столько лет, что появился испанский акцент? И Тедди внезапно догадался: никакой не испанский. Сербский. Она говорила по-шведски совершенно свободно, но с сербским акцентом. Как он сразу не понял?

– Что вы имеете в виду?

– Ровно то, что сказала, – неожиданно грубо ответила она. – Ты спалил у хорошего человека гараж, носишься по Стокгольму с высунутым языком и вынюхиваешь. Еще раз: чем ты занимаешься?

– А кто ты такая, чтобы спрашивать? – Тедди тоже перешел на «ты», и в голосе его прозвучала недвусмысленная угроза.

Она сидела напротив них и изучала… наверное, Тедди. За темными стеклами очков непонятно, на кого она смотрит.

– А ты меня не узнаешь?

Сербский акцент. Лет тридцать, а может, и побольше. Он и в самом деле ее знает, но искра никак не высекалась.

– Ты обстрелял моего отца, хочешь разузнать все про Матса Эмануэльссона – и не знаешь, кто я?

Наконец-то кликнуло. Идиот! Хотя… тогда она была намного моложе. Залихватская пирушка в «Кларе»… Микаэла Мазер-Павич.

– Дочь Кума… Но ты и в самом деле хочешь узнать, что я делаю и почему? Или хочешь послушать собственный голос?

Она подняла очки на лоб и внимательно посмотрела на Тедди. Глаза усталые. И белки с красными прожилками. Круги под глазами.

– Спокойно, спокойно. Расскажи, зачем тебе все это надо.

Тедди вкратце пересказал ту же историю, что и Куму пару дней назад.

Беньямин Эмануэльссон подозревается в убийстве, лежит в тюремной больнице. Рассказал, что им удалось узнать самим. И что он узнал от Кума.

– Я подозревал, что твой отец знает больше, чем говорит, поэтому вынужден был его… потревожить. Выкурить из улья. И он посоветовал поговорить с тобой. Ей известно больше, чем мне, сказал Мазер…

– Miguel, puedo conseguir otro, gracias![94] – прервала она.

Ее мажордом, или бартендер, или охранник, или как там его ни называй, был на редкость расторопен. Буквально через полминуты на столе стоял новый бокал с джином и запотевшая бутылочка тоника.

Когда Тедди закончил свой рассказ, она откинулась в кресле.

– Могу подтвердить: все, что рассказал отец, – чистая правда.

Она подлила совсем немного тоника в бокал с джином, отпила, почмокала губами и начала.

Рассказала, как Матс задолжал Себбе, – карточные долги. Как он научил их манипулировать финансовыми документами. Как она ему помогала, как была его ассистентом и, по совместительству, – надзирателем. Это было сумасшедшее время. Ни Европейский Союз, ни Штаты, ни финансовые инспекции ничего не могли сделать. Все эти колоссы по сравнению с Матсом были как малые дети. А Матс… Матс был одновременно и мотором, и подшипником, и моторной смазкой вдобавок. У него все работало как часы.

– Но потом он попытался нас обмануть, Себбе рассвирепел и решил его припугнуть. Устроил поджог в квартире. Никто даже не думал, что Матс там окажется, он никогда в это время не бывает дома, а тут по какой-то причине примчался и чуть не сгорел. Себбе сам и позвонил в пожарную команду, когда узнал, что наш человек встретил Матса на лестничной площадке. А потом что-то произошло. Жена Матса, Сесилия, случайно заглянула в его компьютер и стала давить на него: иди, заяви в полицию. И буквально через несколько дней Матса похитили. По приказу моего отца. А приказ выполнял ты, Тедди.

Тедди посмотрел на стакан и сообразил, что не отпил ни глотка.

– Я знаю про этот компьютер. Но откуда Матс взял все это дерьмо?

– Мы точно не знаем. Матс ничего про это не рассказывал. Но у нас были свои подозрения. Думаю, он получил его через кого-то, кто связан с типом по имени Педер.

– Это еще кто?

– Педер Хульт. У нас с ним были кое-какие дела. А Матс… не знаю, как назвать… он был то, что называют «контактное лицо». Уже сказано – о Хульте мы мало что знаем, он темнил всю дорогу. Я даже не уверена, что Хульт – его настоящая фамилия. Единственное, что я знаю, – после похищения Матс отказался с ним работать.

– А откуда известно, что жена Матса заставляла его идти в полицию?

– Это и для нас загадка. Но вы же знаете шведских снютов. Кто-то шепнул. Кто-то из полиции слил информацию. За деньги, само собой. Дали бы полицейским побольше оклад, они бы не марались такими заработками.

Микаэла замолчала – наверное, хотела дать им время осмыслить ее рассказ.

– Потом Матс вернулся к нам и работал еще много лет. А потом что-то случилось… и он прыгнул с парома.

Тедди резко подался вперед.

– Это было не самоубийство.

– Я знаю.

– Но зачем? Зачем ему понадобилось сыграть собственную гибель?

– А вот этого не знаю, – Микаэла отхлебнула джин.

– Кто ему помогал?

– Мы оба.

– Оба – кто и кто?

– Я и Себбе Матулович, – грустно сказала Микаэла. – Мы сделали то, что у нас называется «Стокгольм detele». Поняли, что это значит? Ластик. Был человек – и нет. В нашей работе людям иногда необходимо исчезнуть. Мы устраивали такое и раньше. Помогал ему главным образом Себбе, я держалась в стороне. Чем меньше знаешь, тем спокойней жить.

– Значит, Себбе помог Матсу инсценировать самоубийство?

– Да. Нанял вертолет и снял его с острова в архипелаге.

– А где сейчас Себбе?

Микаэла вздохнула.

– Понятия не имею. Не знаю даже, жив ли он. Боюсь, не его ли убили в Вермдё. Эти далеко пойдут, чтобы их дерьмо не всплыло.

Ее лицо застыло. Она несколько мгновений сидела совершенно неподвижно, как восковая кукла. Темные круги под глазами потемнели еще больше.

– А может, это был Матс. На этот раз и в самом деле delete. Я ничего не знаю ни о Себбе, ни о Матсе.

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 19 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Хёгдален-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 6 (часть 3)

Запись беседы

М: Себбе сказал, что со мной вступит в контакт некая банковская шишка. Оказалось – Стиг Эрхардссон. Мы не виделись почти три года. Он сильно вырос за это время – теперь он был уже не шефом одной из банковских контор, каких много, а исполнительным директором «Форум Эксчендж», второй по величине сети обменников. Мы уже проводили через них наши транзакции.

Мы встретились в их главной конторе на Васагатан. На первом этаже – большой обменник. Этажом выше – математические умники вроде меня, а руководство – еще выше.

Стиг встретил меня в вестибюле. Он заметно пополнел. Отрастил небольшую бородку – она ему, как ни странно, шла.

Провел в свой кабинет. Обстановка минималистская. Голые стены, письменный стол будто подмели. Даже компьютера нет. Единственное свидетельство, что в этой комнате кто-то бывает, – фотография в рамке на подоконнике. Маленькая девочка в белом платьице. Уменьшенная копия отца. Снимок придавал комнате какой-то личностный оттенок. Я был почти уверен, что заседания он проводит в другом месте. В каком-нибудь конференц-зале.

Когда закончился балет взаимных приветствий и выражений почтения, Стиг пригласил меня сесть и понизил голос:

– Насколько я понимаю, вы опять принимаете участие в заметном количестве идущих через нас транзакций.

Заметное…

Конечно, заметное, раз он заметил. Но вот как заметил – вопрос. В последнее время ни я, ни Микаэла следов не оставляли. Работали анонимно.

Я поначалу не понял, что это: угроза или туманный намек.

– Возможно, – выжидательно сказал я.

– Что ж… мне очень приятно, что вы пользуетесь нашими услугами так часто и так регулярно. Поэтому у меня есть к вам предложение.

Совершенно другой человек, не тот, с потными подмышками, с которым я встречался когда-то, когда Себбе расквасил его новенький «Мерседес». Раскованный, самоуверенный, как боксер-тяжеловес перед матчем со слабым противником.

– Могу гарантировать куда более гибкие процедуры, чем те, к которым вы привыкли. Мои зайчики позаботятся.

– Ваши зайчики…

– Зайчата, – он улыбнулся. – Девочки в конторе. Умненькие, понятливые. С ними легко работать.

– Что ж… звучит интересно.

Стиг почесал бородку.

– В таком случае мы… вы и я… должны заключить взаимовыгодное соглашение.

– Само собой. А как это будет выглядеть на практике?

Несколько минут мы обсуждали, как это будет выглядеть на практике. В кабинет заглянуло солнце, и маркизы над окнами поползли вниз – должно быть, управлялись сенсорами.

– И еще вот что, – сказал Стиг. – Ваши люди должны знать пароль. Это наш ключ, так сказать.

– Слушаю со всевозрастающим вниманием, – улыбнулся я, настолько заговорщический вид был у моего собеседника.

– Первый раз ваш человек скажет, что он хочет получить все в голубом пластиковом пакете. Потом можем варьировать, но пока действует именно этот пароль. Голубой пакет.

…С Сесилией все было спокойно. Я съехал из дома через пару недель после того, как она объявила о своем желании развестись. Понял, что это не с бухты-барахты. Наверняка долго обдумывала. А еще точнее: приняла решение еще год назад. Просто никак не решалась. Дети, конечно, были в отчаянии, особенно Лиллан. Никак не могла понять, почему ее мама и папа должны жить отдельно.

– Вы же не ссоритесь, – повторяла она. – Вы же не как родители Акселя и Эббы, те только и делают, что орут друг на друга.

Тут она попала в точку… только с другой стороны. И Сесилия так считала. В том-то и была проблема, что мы тихо и мирно удалялись друг от друга. Начали путешествие вместе, а последние годы разошлись настолько, что почти не видели друг друга.

Я снял квартиру в Эстермальме. Теперь уже речь шла не о мелких подачках Себбе в конвертах. Теперь я сам переводил ежемесячно самое малое пятьдесят тысяч евро на счета в Швейцарии, на острове Мэн и в Дубай.

Беньямин и Лиллан приезжали ко мне раз в две недели, по четвергам, и оставались до воскресенья.

В пятницу мы сидели дома, болтали и играли в «Монополию» или шли в кино. Иногда ездили в конную школу, помогали Лиллан с лошадьми. Самое тяжелое – воскресенье вечер, когда я отвозил их к Сесилии.

Боже, как я ненавижу одиночество…

Вскоре настало время для первого испытания нового способа… «транзакций».

Я сидел за своим столом в «Кларе». Было десять часов утра – обменная контора на Васагатан только что открылась. В это время там обычно почти никого нет. Максим вел репортаж по телефону.

– Я его сто раз проинструктировал. Этот смурфик должен подойти к кассе и попросить выдать деньги в пластиковом пакете. Вот он входит… я стою в двухстах метрах, мне все видно.

Молчание.

Ни я, ни Максим не произнесли ни слова – наверное, минуту, а может, и больше. Сердце билось, как зажатый в кулаке хомячок.

– Видишь что-то? – не выдержал я.

– Ни хрена. Тут еще снег пошел…

Еще несколько минут. Вот что интересно… помню, несмотря на остроту момента, я тогда подумал: до чего же хороша жизнь! Экономически – рай, денег куры не клюют, хоть и где-то там у черта на куличках. Только что провел замечательный уик-энд с детьми. Мы с Сесилией почти не разговариваем. Разве что согласовываем время, когда дети придут ко мне и когда я должен отвезти их обратно.

– Идет, – прошипел Максим.

– Как выглядит?

– Как обычно. Зубов нет, в глазах туман.

– Что?

– Шучу. Подожди немного.

Каждая секунда ощущалась как вечность.

Максим не давал отбой. Я слышал кашель, слышал, как он с кем-то разговаривает. Хорошо бы со смурфом.

– Слушай, тут четыре миллиона налом в восьми голубых пакетах. Новенькие пятисотки. И ему даже не пришлось заполнять никаких анкет – куда, дескать, пойдут такие деньги. Позволь нас поздравить.

Потрясающе! Ни вопросов, ни формуляров, ни ожидания… никакой банковской мантры «знай-своего-клиента».

Электрический разряд. Цунами эндорфинов. Это было даже покруче, чем вытереть ноги о покерных партнеров.

Мы начали играть всерьез.

Через три месяца я приказал одной из наших фирм купить «Мерседес-AMG GT S» и отдать в бесплатную аренду нашему другу Стигу Эрхардссону – в благодарность. Эта тачка была вдвое шикарнее того «мерса», что расквасил Себбе, когда мы виделись в первый раз.

…В последующие годы через обменник на Васагатан прошло больше пятисот миллионов крон. Вы понимаете? Пятьсот миллионов! Сотни компаний, фирм. Главным образом строительных, но не только. Рестораны, отели, помощь на дому, фирмы по уборке, школы, охранные агентства, фитнес-клубы, рекламные бюро.

Схема проста, как огурец.

Допустим, строительная фирма получила заказ построить дом. Естественно, они нанимают субподрядчиков – плотников, каменщиков, бетонщиков, электриков, сантехников. Мы выдумываем посредническую фирму и выписываем господину строителю фактуры – вот, дескать, мы нашли вам субподрядчика… Господин строитель оплачивает эти фактуры, расходы вычитает из прибыли, то есть налог на прибыль уменьшается. Дальше наши компании пускают деньги по цепочке. Цепочки разные. Главным образом, балтийские банки и фирмы, иногда Дубай. А если речь идет об особо крупных суммах – Люксембург и Лихтенштейн.

А потом собираем деньги назад – липовые зарплаты, оплата никому не ведомых консалтинговых контор, покупка недвижимости в Восточной Европе. Или просто переводим их в наш любимый «Форум Эксчендж». А там наши смурфы получают деньги в конвертах, и деньги эти возвращаются, скажем, в ту же строительную фирму, которая платит своим рабочим наличными и избегает налогов на рабочую силу.

Все довольны. Все, кто участвует в этой схеме, в накладе не остаются. Дружок Эрхардссон положил в карман двадцать миллионов – на обменных ставках, шефу строительной фирмы подрядчики обходятся вдвое дешевле, налоги работодателя смешные, рабочая сила дешевле. А рабочим не надо платить налог, так что и их зарплата фактически выше. Я повторяю: все довольны.

А мы берем пятнадцать процентов за услуги.

Все это замечательно, но по-настоящему большие деньги мы зарабатывали на опционах. После финансового кризиса в 2008 году акции резко упали в цене, и многие, даже крупные компании выставляли на продажу. Я встречался с банковскими клерками, ревизорами, адвокатами… с тем же Стигом Эрхардссоном – и держал ушки на макушке. Прислушивался к сплетням. И чем я больше всего горжусь – я овладел искусством вести разговор в нужном мне направлении. Конечно, далеко не все работали на том уровне, где принимались решения, но многие из них знали людей почти на том уровне, а те, которые почти, были знакомы с вполне компетентными фигурами. На том уровне. Повторю еще раз: в каждой крупной сделке замешано столько игроков, что почти невозможно соблюсти полную секретность.

Я приглашал нужных людей в рестораны, ездил в Лондон и приглашал известных ревизоров на матчи Премьер-лиги, заказывал уик-энды на Гран-при Монако с шефами экономических отделов. Вы когда-нибудь слышали рев моторов «Формулы-1» на расстоянии десяти метров?

ЙС: Нет… Наверное, сильное впечатление.

М: Они ревут так, будто их специально построили, чтобы тебя уничтожить. Но не будем отвлекаться… Я приложил руку почти ко всем крупным сделкам. Шли слухи о продаже «Астра Зенека»[95]… из этого ничего не вышло, но акции подскочили до небес.

У меня были прекрасные банковские связи в Лихтенштейне и Люксембурге. Они прикрывали мои операции. Здесь-то налоговики сразу настораживаются, когда кто-то из граждан Швеции скупает серьезные объемы опционов.

Короче, не простое дело: надо все продумать, взвесить каждую мелочь.

У Беньямина дела пошли лучше. Ему даже понравилось ходить в школу. Лиллан невозможно оторвать от лошадей. Себбе подкармливал меня «конфетками», как он их называл, – пилюли, которые поддерживают хорошее настроение и, главное, работоспособность. Микаэла следила за моим гардеробом. Они зазывали меня на свои вечеринки, но я отказывался. Только за рубежом – зачем рисоваться в Швеции? Короче, они меня называли Королем, Волшебником, Мистером Голдом.

Я купался в почтении. Жил настоящей жизнью.

Хотя должен признаться, иногда задумывался – настоящая ли? Нашу квартиру сожгли, меня похищали, пытали… Я менял телефон раз в неделю, работал с сотнями компаний одновременно, жрал амфетамин и омепразол – разыгралась старая язва.

Но все это – для детей. Ни для кого больше. Чтобы Лиллан и Беньямин никогда не запутались в долгах, не попали в безвыходное положение, как я. И все равно… дьявол, мне трудно об этом говорить – все, что со мной произошло, отразилось и на них. Иногда думаю – какой я идиот, что все время плыл по течению… А два месяца назад начались крупные неприятности. Две, во всяком случае.

ЙС: Что за неприятности?

М: Погиб Максим.

ЙС: Что случилось?

М: Не знаю… Они мне не все рассказывали. Думаю, автокатастрофа.

ЙС: Где?

М: На Е4[96]. Себбе тоже был в машине. Отделался переломом ребра и руки.

ЙС: Вот оно что…

М: Себбе все еще не пришел в себя, я тоже очень огорчился. Максим, в общем, был неплохой парень. Забавный.

ЙС: Вы упомянули две неприятности. Какая вторая?

М: Вторая неприятность – то, что меня арестовали. И теперь я сижу здесь с вами и рассказываю свою жизнь.

Остальная часть памятной записки представлена в отдельном документе.

52

Как только Эмили после приземления переключила телефон в обычный режим, он сразу ожил. Напоминания, обязательства, рабочая схема. Пропущенные звонки, короткие фанфары эсэмэсок, мелодичные звоночки непрочитанных мейлов. Двести восемь штук. Звуком вынимаемой пробки напомнил о себе фейсбук, хотя она им почти не пользовалась – не хватало времени. Надо будет отключить эту дичь. Сидишь, скажем, в суде, а в кармане у тебя: плюп-п! плюп-п! Пробка за пробкой.

Сразу поехала в бюро, хотя было уже начало шестого.

Долго она не удержится. Вышибут. Поездка на Майорку, два уголовных дела, в которых она по-прежнему чувствовала себя наивной, как первокурсница. Да еще мама с папой дома… то зовут съездить на Фьедерхолм и там пообедать, то им надо обязательно посмотреть Оружейную палату с рыцарскими доспехами. По крайней мере, поесть ланч вместе. Здесь, в городе, не тратя времени на поездки.

Пропущенные звонки: большинство от матери.

В такси проглотила стесолид. Оформление договора с Investor Incubation PPL… чертова уйма работы.

Надо бы кончать с пилюлями. Хотя… она пьет их не так долго. Еще несколько дней дела не решают.

Микроволновый ужин с Йоссан в бюро. Они даже не пошли в столовую этажом ниже. Эмили надо было бы сходить к Беньямину, назвать имя Педера Хульта, но на это просто не было времени. Надо подготовиться к Николиному суду.

Фабричное рагу в микроволновке разогрелось довольно странно. Сначала обожгло язык, а следующий кусок оказался совершенно ледяным. Пожалела, что не сбегала в «Макдоналдс» на углу.

Йоссан вообще ничего не разогревала – достала из холодильника большую пластмассовую бутылку.

– Начала новую диету, – сообщила она. – Очень сочная.

– В каком смысле?

– В прямом, – улыбнулась Йоссан. – Только соки. Сегодня – только соки. На завтрак, на обед, на ужин. Вот это, к примеру, – волшебная смесь. Капустный сок, шпинатный, подсолнечный, огуречный, роман-салат, имбирь. Полезно – до ой не могу. Хочешь попробовать?

Эмили лизнула. Кислое пойло с сильным привкусом имбиря. Скорчила гримасу.

– Пиппа… не понравилось? Что ж… могу только заверить: в тысячу раз полезней, чем пилюли, которые ты глотаешь.

Эмили быстро оглянулась. Никого, кроме них, в конторе не было. Откуда она знает?

– Я очень скверно себя чувствую, Йосефин. Ты много чего не знаешь.

Боже, как ей не хватает Тедди…

На следующий день обещала поесть ланч с родителями. Секретарша заказала стол в «Лидмаре», там чудная открытая терраса. Но, как назло, дождь не кончался. А может, и не назло – вдруг родителям надоест мокнуть, они соберутся и уедут к себе в Йончёпинг.

Дожидалась отца с матерью, то и дело поглядывая на часы. У нее самое большее час. Накануне, поев, она взялась читать материалы предварительного расследования. Дело Николы. Не слишком толстая папка, но, как выяснилось, многого она не знала. Начала подчеркивать, ставить вопросительные знаки на полях. Перевела свои замечания в компьютер. Ее исходная точка – позиция, занятая обвиняемым. Совершенно неважно, что она сама думает. Никола все отрицал, ни в чем не сознавался. Он шел к дяде Тедди, а на него набросилась полиция. И собака искусала.

– Ой, какое прелестное место! – наконец-то появились родители. – И знаешь, что они спросили, когда мы вошли? «Вы – Янссоны?» Видно, что ли, по нам, что мы – Янссоны? Невероятно!

53

В тот раз Николе тоже предъявляли обвинение: мелкие кражи, торговля краденым, драки. А сейчас преступление, как он понимал, довольно серьезное: кража со взломом, порча имущества, незаконное применение взрывчатых веществ… много чего. И он ожидал, что зал суда будет поторжественнее, что ли.

Из окна видно здание, где его держали последние недели. Если поднять голову, можно даже разглядеть нарезанную на ломти, как торт, прогулочную площадку. Керим исчез. Вознесся в небеса с внезапностью ангела и с такой же внезапностью исчез. Shawshank Redemption[97].

Но зал все же не маленький. Высокий подиум для судейского стола. Скамьи светлого дерева со светло-зелеными кожаными сиденьями. Довольно солидно. Никаких финтифлюшек, современный минималистский стиль. За спиной председателя и членов суда натянута ткань, тоже зеленая. Цветовое решение дурак поймет: светло и зелено. Типа: всем должно нравиться. Внушать хорошее и бодрое настроение. Танцуйте вальс, господа.

Судья: женщина средних лет с таким выражением лица, будто у нее болит горло. Сколько Никола ни смотрел, ни разу не заметил даже подобия улыбки. Прямо как та сволочная тетка в «Женщине в черном 2». Члены суда: родились, наверное, в девятнадцатом веке. Никола даже загадал: кто начнет храпеть первым. Единственный человек, который, как показалось Николе, не осудил его еще до того, как он появился в зале, – секретарь. Молодой парень с недельной щетиной, чем-то похож на Симона Мюррея, то и дело поправляет узел галстука. Все теперь с этой щетиной.

– Доброе утро, – громко сказала Эмили, как только они вошли в зал.

Ему понравилось – в голосе уверенность и готовность к бою.

Она зашла за ним в тюрьму, и они пошли сюда вместе. В сопровождении надзирателя, разумеется. И в наручниках.

Обвинитель уже за своим столом. Налаживает компьютер.

Женщина с жидкими волосами, настрой виден за километр: «я-твой-бюрократический-палач». Сука в таком сучьем обличье, что сучее не представишь.

Эмили предупредительно выдвинула стул для Николы, открыла портфель и начала доставать бумаги. Сколько их! Все уже давно сели, а она все стояла и раскладывала книги, папки и отдельные листы. У Николы потеплело на душе. Его адвокат. Сразу видно: подошла к делу всерьез.

– Доброе утро, – тихо произнесла судья. Точно что-то с горлом. – Начинаем заседание по делу В-2132-15. Обвинение предъявит районный прокурор Карин Форсрюд. Я не ошибаюсь?

Дама с жидкими волосами кивнула.

– Нет, не ошибаетесь.

– За столом обвиняемых у нас Никола Максумич… – И опять: – Я не ошибаюсь?

Никола наклонился к жидкому микрофону и произнес почему-то по-английски:

– Yes. – Сообразил, что его «yes» звучит, как будто судья и в самом деле ошиблась, и быстро повторил ее слова: – Нет, не ошибаетесь. Не ошибаетесь.

Его голос отдался гулким эхом.

– А рядом с вами, обвиняемый, ваш официальный адвокат, Эмили Янссон?

– Именно так.

Эмили говорила все так же ясно и четко.

Судья черкнула что-то в блокноте.

– Хотелось бы знать, нет ли каких-либо обстоятельств, мешающих проведению судебного заседания?

Обвинитель и Эмили ответили хором.

– Нет, ваша честь.

Никола покосился налево. Довольно много людей. Больше, чем он думал. Есть такие: делать нечего, вот они и шляются по судам. А может, какая-нибудь учебно-ознакомительная экскурсия. Но Хамон пришел, и Юсуф пришел. Сидят и подмигивают, как только он на них посмотрит. И Паулина. Лицо очень серьезное. Или улыбнулась ему? Отсюда не поймешь. Довольно далеко, метров пятнадцать, не меньше. Но пришла!

И мама, конечно. Прервала свой странный отпуск.

Судья произнесла стандартную речь, объяснила, как должно пройти заседание.

Настала очередь обвинителя. Эмили заранее прошлась буквально по всем пунктам, предупредила, на какие моменты будет напирать прокурор. Никола все это знал – не в первый раз. Процедурная сторона не особенно его интересовала.

На камерах наблюдения в супермаркете и на прилегающей территории зафиксировано следующее: двое в темной одежде и мотоциклетных шлемах с темными визорами взломали дверь. Вот они движутся между полками. Хорошо… никакого шлема при Николе не нашли. На одежде, как ее ни анализировали, – ни следа взрывчатки. Никаких отпечатков пальцев, следов ДНК – ни в магазине, ни на мотоцикле, валявшемся на посыпанной гравием дороге. Удалось установить происхождение пластида: строительный склад в Больсте, откуда он был украден два года назад. И все. Криминалисты сделали слепки на месте взлома двери, но орудия, которым взламывали дверь, не нашли. Полиция конфисковала его телефон, но и в телефоне никаких подозрительных сведений не найдено.

В чем Николе повезло – он все время был в перчатках и в шлеме, к тому же залил краской камеру в конторе: лицо нигде не видно.

Второе везение: успел выбросить свитер, шлем и рюкзак в озеро. Вот где уж точно были бы следы взрывчатки…

Чистая работа.

В чем Николе не повезло – чересчур уж быстро привезли кинологов.

Обвинитель говорила примерно час.

Следующий пункт протокола: допрос обвиняемого.

– Я не могу, – шепнул Никола Эмили. – Плохо себя чувствую.

Эмили попросила паузу.

Никола помчался в туалет. Он был уверен, что его пронесет, – ничего подобного. Пустое. Он встал, натянул штаны, вымыл лицо и вернулся в зал.

Ему показалось, что охранники ехидно улыбаются, – наверняка он не первый такой.

Надо держаться.

Сунул руки под стол, собрался и, не отрываясь, стал смотреть на обвинителя.

Ему показалось, что его допрашивают сутки напролет, хотя прошло минут сорок. Собственно, ничего он не добавил. Упрямо повторял свою версию: шел к дяде, он может подтвердить. Посмотрите в моем телефоне – я как раз в это время ему звонил. Немного заблудился, там лесок рядом – и тут меня искусала полицейская овчарка.

Интересно, что думает Эмили? Верит ли, что он ни в чем не виновен?

Иногда ему казалось, что да. Верит.

Перерыв на ланч.

Подогнали машину, перевезли его назад в камеру. Езды – секунд тридцать. Принесли поднос: гороховый суп с хлебом.

Есть он не стал.

После ланча приступили к опросу охранников и полицейских.

Один за другим они садились в свидетельское кресло и отвечали на вопросы: «Что вы видели на площадке у супермаркета?», «Как выглядел мотоцикл?», «Как далеко находилась ваша машина от места происшествия?», «Как выглядел мотоциклист?»

Ничего вразумительного. Ну да, телосложение удирающего на мотоцикле преступника напоминает Николино. И брюки вроде бы те же, что были на нем, когда его взяли. Эмили не задала ни единого вопроса свидетелям. Никола начал волноваться. Она должна была сделать из них фарш! Перекрестный допрос, или как там у них это называется. Уличить во лжи.

Во время второго перерыва Николу отвели в крошечную камеру прямо в суде. Эмили пошла с ним. Та камера, где он сидел, – чуть ли не пентхаус на Эстермальме по сравнению. А здесь ничего нет. Один стул.

Ни он, ни Эмили не садились.

– Почему вы позволяете им лить на меня помои? – спросил Никола, как только охранник закрыл за собой дверь.

– Они ничего весомого не добавляют. Пустые разговоры.

– Но они же говорят, что узнали меня!

– Они могут говорить все что угодно. Шлем и темная одежда… их показания ничего не стоят. Это не доказательство. Они не могут с уверенностью сказать, был ли это ты или кто-то другой. Это невозможно. А я не хочу задавать вопросы. Не хочу рисковать тем, что они скажут что-то, что пойдет тебе во вред.

– Судья выглядит так, будто собирается влепить мне лет пятнадцать.

– Успокойся. В твоем деле единственное шаткое место – кинолог. Он говорит, что пес тебя выследил. Дождемся его показаний.

И вот.

Дальняя дверь в зале суда отворилась, и вошел полицейский в форме. На поясе уоки-токи, ключи, фонарь и прочее полицейское барахло. Весь обвешан, как елка, и громыхает при ходьбе, как монеты в копилке.

Никола его не узнал – пес грыз его руку, и ему было не до снюта.

– Вы Карл Йерннакке? – спросил судья.

Полицейский кивнул и сел в свидетельское кресло. Большие, грубые руки и жидкие рыжие бакенбарды.

– Вы вызваны как свидетель по представлению обвинителя. Вам приходилось выступать в качестве свидетеля?

– Много раз.

– Тогда попрошу вас принести свидетельскую присягу. Я, Карл Йерннакке, обещаю и гарантирую…

– Я, Карл Йерннакке, обещаю и гарантирую…

– Дать правдивые и полные показания…

– Дать правдивые и полные показания…

– Ни о чем не умалчивать, ничего не добавлять или изменять…

– Ни о чем не умалчивать, ничего не добавлять или изменять.

Судья уставился на проводника собаки тем же пронзительным взглядом, что и на предыдущих свидетелей.

– И напоминаю вам, что дача ложных показаний влечет за собой уголовную ответственность.

Йерннакке начал. Он следовал своему рапорту слово в слово – наверное, вызубрил наизусть перед тем, как сюда идти. Слова и выражения, которые показались Николе при чтении смешными и косноязычными, в суде звучали весомо и убедительно.

Обвинитель задал несколько вопросов: не тянула ли собака? насколько Йерннакке уверен, что провел задержание, не нарушая действующих правил?

Никола с трудом заставлял себя сидеть на стуле прямо и независимо – на плечи словно давила непосильная тяжесть. Этот сукин сын говорил о нем как о каком-то насекомом, которое следует прихлопнуть. Он и прихлопнул. Если судья поверит, что собака взяла правильный след, у него шансов нет. Цепочка доказательств без единого дефекта. Теперь только гадать, какой срок ему припаяют.

Через несколько минут обвинитель успокоился и поблагодарил свидетеля.

Судья повернулся к Эмили.

– Слово предоставляется адвокату.

– Благодарю, ваша честь.

Теперь голос ее звучал мягко, даже вкрадчиво – не так, как вначале.

Она долго смотрела на свидетеля.

– Скажите, сколько лет вы работаете проводником собак?

– Около четырех.

– Я полагаю, вы прошли соответствующее обучение?

– Да.

– И я полагаю, что существуют правила и предписания, которые вы обязаны знать и следовать им в вашей работе?

– Конечно.

– И существуют книги о собачьем сыске, не так ли?

– Да, и немало.

– И вы их, разумеется, читали, раз прошли курсы?

– Да.

Никола не понимал, куда клонит Эмили. Собачник сидел совершенно спокойно и отвечал на ее вежливые вопросы. Она даже не думает его раскалывать… она, скорее всего, вообще ничего не соображает в своем деле.

– И рапорт о задержании тоже вы написали?

– Да.

– И он правилен и корректен?

– Да.

– И никакая важная информация не упущена?

– Нет.

– Вы уверены? Ничего не упущено?

– Уверен. Ничего не упущено.

– И я могу исходить из того, что ваши слова… минуточку… «След начался у канавы в двадцати метрах к югу от дороги» соответствуют истине?

– Да.

– Так и было?

– Да, так и было.

Эмили замолчала и начала копаться в ворохе бумаг на столе. Все молча следили за ее действиями. Наконец, нашла, что искала: три книги и несколько переплетенных в прозрачный пластик папок.

– Прошу внести в протокол. Я предлагаю обратить внимание на следующие учебные пособия. «Дрессировка служебных собак» Янне Сальминена, «Служебные собаки» Франца Ларссона и периодическое издание шведского клуба служебных собак «Собака в поиске». Все эти книги обязательны для изучения при подготовке кинологов. Вам знакомы эти книги?

– Конечно.

– И еще я предлагаю вашему внимание следующий документ: «Предписания и общие принципы розыска с помощью служебных собак». Официальный циркуляр государственного полицейского управления RPSFS 2000:5 FAP 214-2. Этот циркуляр вам тоже знаком?

– Да, естественно.

– Тогда я сформулирую вопрос следующим образом: написано ли в какой-нибудь из этих книг или в этом циркуляре, что след, начинающийся в двадцати метрах от объекта, можно считать надежным? Двадцать метров – большое расстояние.

– Не знаю… Наверное, можно.

– Именно так написано в классическом учебнике Сальминена? «Наверное, можно»?

– Думаю, да… не знаю.

– Не знаете… А я утверждаю, что нет. Не написано.

– Ну и…

– У вас другая точка зрения?

– Я же сказал – не знаю.

– Не знаете. Может быть, у Франца Ларссона есть что-либо по этому поводу? В «Служебных собаках»?

– Понятия не имею.

– То есть вы понятия не имеете, что в ваших служебных инструкциях?

– Я не это имел в виду… но как я могу помнить, что написано именно в этой книге и именно по этому вопросу. Вы бы еще номер страницы спросили.

– То есть вы не помните?

– Нет.

– Хорошо… тогда, может быть, в вашем профессиональном ежемесячнике «Собака в поиске»?

– Знаете что… кончайте. Я уже сказал – не знаю. А что за разница? Расстояния от исходного пункта могут быть самыми разными, но Тасси же взяла след! Иногда, конечно, коллеги могут контаминировать след…

– Вы хотите сказать, что другие полицейские, которые раньше вас успели к мотоциклу, могли оставить след, который взяла ваша собака?

– Да… примерно так. Но ищейка на то и ищейка. Она анализирует запахи и находит нужный след, иногда довольно далеко от исходного пункта.

– Но вы же ничего не написали про это в своем рапорте?

– О чем?

– О том, что ваши коллеги контаминировали след…

– Нет…

– …и это означает, что вы не указали целый ряд обстоятельств.

– Можно и так сказать, только обстоятельства эти гроша ломаного не стоят.

– То есть тот факт, что другие полицейские контаминировали след и ввели в заблуждение собаку, не стоит ломаного гроша?

– Именно так. Я же знал, что мы ищем. И это важно. Все остальное…

– Значит, вы пропустили в вашем рапорте то, что вам показалось неважным? Что исходная точка поиска была контаминирована вашими коллегами?

– Я уже ответил на ваш вопрос.

– Нет, вы не ответили, – Эмили слегка повысила голос. В нем зазвучали металлические нотки. – Отвечайте, как положено: да или нет. Пропустили ли вы в своем рапорте, что место, с которого вы начали поиск, могло быть контаминировано другими полицейскими?

– Не знаю.

Эмили резко повернулась к судье.

– Благодарю, ваша честь. У меня больше нет вопросов к свидетелю.

Никола совершенно растаял. Вот это да! Блистательно! Какой суперхитрый ход! Проводник выглядел как недоучившийся идиот. Мало того: что-то солгал или утаил в своем рапорте. Или просто снебрежничал, что тоже недопустимо.

И главное – вовремя остановилась! Не начала спрашивать, был ли исходный пункт и в самом деле «контаминирован». Загрязнен, запутан. Теперь пойди докажи, что нет, но лучше не копаться.

Он вспомнил слова Керима о своем адвокате: «Раскалывает свидетелей, как яйца о сковородку».

54

Педер Хульт. Как его найти? В Швеции больше тысячи людей с таким именем. В возрасте от сорока до семидесяти – четыреста. Около ста живут в Стокгольме и окрестностях.

Микаэла не смогла дать более детальное описание. Она никогда с ним не встречалась, и даже в разговорах он упоминался много лет назад. Бизнесмен средних лет – вот и все. Не знала, где живет, когда родился и в какой компании работает. Не знала, где Себбе его нашел. Или Матс – она точно не знала, кто из них. Себбе или Матс.

– Наши клиенты по понятным причинам много о себе не рассказывают, – пожала плечами Микаэла.

И все же Тедди искал его лихорадочно. Идея фикс. Попросил Луке – давай, дружок, показывай все свои фокусы. Опять сходил к Боггану и Буссе – они слыхом не слыхивали ни о каком Педере. Спрашивал Лиллан, Сесилию, Кума – они только качали головами. Попросил Эмили спросить Беньямина, но Беньямин, хотя и заметно поправлялся, вопрос не понял. Смотрел пустыми глазами.

Послал анонимное письмо Энтони Юингу – написал, что если он не расскажет все, что знает, про Педера Хульта, у него будут проблемы. Ответа не получил.

«Сведиш Премиум Секьюрити». Начало и конец цепочки.

Заплатил Куму. Теперь у него было восемь миллионов причин ненавидеть Мазера. Но все же Тедди был доволен: ситуацию удалось разрулить, не получив при этом пулю в переносицу. Жизнь вернулась в более или менее нормальное русло. После короткого пребывания в разряде мультимиллионеров у него все же осталось несколько сотен тысяч. Даже после оплаты вынужденного отпуска Бояна и Линды в Черногории и покупки квартиры для Николы. Какое-то время можно обойтись и без работы в «Лейонс».

Эмили, говорят, здорово провела защиту, хотя Тедди в зал не пустили – он выступал свидетелем и должен был сидеть в отдельной комнате, ждать, пока вызовут. А свидетельство – короче не бывает: повторил, что уже рассказывал полиции. Да, Никола ему звонил. Эмили задавала вопросы, а он вспоминал ночь на Майорке. Интересно, как это с точки зрения адвокатской этики – спать со свидетелем?

Он задал Микаэле вопрос – с чего она взяла, что убитый в Вермдё может быть Себбе?

– Потому что обычно он живет здесь. Со мной. Уезжает иногда на пару недель, не больше. А сейчас… последний раз я его видела 14 мая.

– Но ведь наверняка есть его пальчики в Швеции? И ДНК?

– Ой, не знаю, – с неожиданным стоном сказала Микаэла. – Он ни разу не попадался. Счастливчик Себбе… Не думаю.

– А тигра на руке он не вывел?

– Какого тигра?

– Татуировку?

У Микаэлы глаза наполнились слезами.

– Тигр на месте. И кроме тигра полно наколок. Я его ругаю…

Тедди пришла в голову мысль.

– А может, у тебя найдется его ДНК? Волосы? Кровь? Нестиранный носовой платок? Все, что можно сравнить с ДНК убитого?

Полицейское управление Стокгольма

Беседа с информатором «Мариной», 20 декабря 2010 года

Вел беседу Йоаким Сунден

Место: Хёгдален-центр

ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 6 (часть 4)

Запись беседы

М: Двенадцать дней назад… Себбе должен был с кем-то встретиться в Старом городе. Что-то там у этого кого-то принять. Вообще говоря, такими делами занимался Максим или кто-то другой, но Максима с нами уже не было. Исключительный случай. Мне велено было сидеть в машине и ждать. Когда Себбе вернется, еще куда-то его отвезти. Я не задавал лишних вопросов. Не мое дело.

ЙС: А почему Себбе сам не вел машину?

М: Он сломал руку… в той же автокатастрофе. Максим погиб, а Себбе сломал руку. И ребро.

ЙС: Да-да… я упустил из виду.

М: Как бы там ни было… середина дня. Не знаю, почему выбрали именно Старый город. И именно это время. Может, потому, что в эти часы там полно людей.

Я припарковал машину. Машина прокатная, «Рендж-Ровер».

Себбе вылез из машины. Прошел и встал под одним из голых деревьев. Направо – кафе. На море – тонкий серый лед, ледостав в этом году ранний, как вы знаете. Я ждал. Себбе стоял там и курил. Время тянулось медленно – я так и не понял, почему он меня торопил. Ничего не происходило.

Сидел и думал о Беньямине. Ему недавно исполнилось шестнадцать, и в предыдущий уик-энд я разрешил ему и его приятелям устроить пирушку у меня в квартире. Когда вернулся домой в два часа ночи, очень удивился: идеально прибрано. Беньямин спит на тахте в гостиной. Сколько же их было, шестнадцатилетних гуляк, что все так мирно и гладко?

Себбе зажег четвертую сигарету. Он не оглядывался по сторонам, не нервничал – стоял спокойно и ждал. Уже больше получаса.

Я даже подумал: не смыться ли мне? Потихоньку завести мотор и смыться. Поехать в «Клару» и дожидаться, пока появится Себбе и спустит на меня всех собак. Зачем он меня вовлек в эту историю? Работа в поле – не мое дело. Мое дело – цифры и схемы. И переговоры с финансовыми тузами.

Но мысль удрать исчезла так же быстро, как и возникла.

Дело даже не в том, что я не решался, зная, какой короткий запал у Себбе. Себбе сгоряча может натворить дел, о которых сам потом будет жалеть. Нет, если быть честным… я к Себбе привык. Он по-своему порядочный парень. И даже сердечный. Да и смерть Максима нас всех не только выбила из колеи, но и сблизила.

Но на этот раз что-то не склеивалось. Прошел час. Себбе прислал эсэмэску:

Я, наверное, перепутал время. Подожду еще.

Может, он и перепутал, но у меня появились нехорошие предчувствия. Почему так долго? И дело даже не в том, что долго: мое внимание привлекли двое. Один, в кокетливо намотанном шарфе, сидел в кафе на той стороне улицы; я видел его через большое витринное окно. Сидел и говорил с кем-то по хендс-фри. Другой, в камуфляжной куртке, стоял под деревом в десяти метрах от Себбе. Он тоже говорил по телефону.

Итак: двое. Уже больше часа торчат на одном месте и ведут с кем-то бесконечные переговоры. Постоянно косятся на Себбе. Переглядываются. Или, возможно, мне показалось.

Через пятнадцать минут послал Себбе эсэмэску:

Надо уходить. Ситуация мне не нравится. За тобой следят. Двое.

Он не ответил. Зажег восьмую сигарету и поглядывал в сторону Слюссена.

События разворачивались. Себбе повернулся. К нему подошел парень в кепке «Оливер Твист» набекрень и с наплечной сумкой, которая почему-то висела у него на животе. Я решил, что это один из наших смурфов, рекрутов Максима.

Они обменялись несколькими словами и пошли по Малой Нюгатан. Одновременно парень в шарфе покинул свое место в кафе, а камуфляжный вышел из-под дерева. Они пошли за Себбе и его спутником.

Сомнений больше не было. Я позвонил Себбе. Он не ответил. Послал сообщение:

За тобой хвост.

Никакой реакции. Я вспомнил, как он примчался мне на выручку в стрип-клуб. Надо признать – он нас тогда спас. Если не от смерти, то от серьезных увечий. И меня, и моих покерных друзей.

Я открыл дверцу и вышел из машины.

Старый город… исторический центр. Сердце Стокгольма. Странно – меня с ним ничто не связывало. Разве что воспоминание, как в девятом классе нас водили на экскурсию и гид рассказывал о стокгольмской кровавой расправе, когда датский король Кристиан Тиран приехал со своей свитой вроде бы в гости и перебил на площади несметное количество шведов. Это было почти пятьсот лет назад. Такие же вещи происходят чуть не каждый день в мире и сейчас – то там, то тут. Швеция много столетий кипела, бурлила и постепенно превратилась в надежную и безопасную страну. Настоящий «Народный дом», как считают многие.

Страна беспримерной социальной справедливости, какой никогда в истории не видывали.

Может, так оно и есть. Не знаю. Единственное, что я знаю точно, – это страна беспримерной лопоухости, где черные деньги превратить в белые – как два пальца облизать.

И еще – если ты стоишь достаточно высоко на социальной лестнице, можешь делать все, что тебе вздумается.

Я пошел за Себбе.

Они шли с «Оливером Твистом» и о чем-то болтали. Свернули в какой-то из бесчисленных узких старинных переулков. Те двое шли за ними метрах в двадцати-тридцати. Я не мог взять в толк – как же Себбе их не видит? Всегда думал – он как Максим. Тот за километр чувствовал опасность.

Они остановились. «Оливер Твист» перекинул через голову ремень и отдал свою наплечную… или, скажем, набрюшную сумку Себбе. Парень в шарфе поднял что-то. Камеру. Они документировали передачу вещественного доказательства.

Сделав несколько снимков, он двинулся вперед.

С другой стороны приближался камуфляжный.

Так… теперь они его задержат.

Они побежали к Себбе, а из-за моей спины выскочили еще двое.

Но они меня не видели. Я все еще мог предупредить Себбе, он же явно ничего не замечал.

Пылающая кухня… Себбе с бейсбольной битой в стрип-клубе. Его осунувшаяся физиономия, когда он рассказывал про гибель Максима. Деревянный гроб…

– Себбе! – заорал я что было сил. – Беги!

Он повернулся ко мне. В ту же секунду сообразил, что происходит, и побежал. У него были шансы.

Кстати: я совершенно уверен, что в сумке, которую ему передали, наркотиков не было. Себбе этим не занимался.

Через пять секунд я лежал лицом на брусчатке, чье-то колено уперлось в спину. Они надели на меня наручники и отвезли в отдел. Остальное вы знаете.

ЙС: Да.

М: А Себбе не взяли.

ЙС: Нет. Он ушел. А вы могли бы нам помочь?

М: Послушайте… я рассказал вам все. Но тут я вам помочь не могу. И не могу, и не стану.

ЙС: Хорошо, хорошо… возможно, мы вернемся к этому позже. Но я хочу от души поблагодарить вас, Матс. Вы поделились с нами огромным количеством бесценной информации. И наш договор остается в силе, мы будем держать вас в стороне. Но помните: вы остаетесь моим секретным агентом по кличке Марина.

55

Позвонила секретарша:

– Тут для тебя посылка.

– Посылка?

– Вивека говорит – букет. Тебе принести?

– Не надо, я сейчас спущусь.

Интересно, кто бы это мог послать ей цветы? Возможная кандидатура – одна. Она даже не стала ждать лифт, скатилась по лестнице.

Пол в приемной выложен большими плитами готландского известняка. Резные деревянные панели на стенах, возможно, почерпнули вдохновение в старинных английских аббатствах, но сильно осовременены – никакой резьбы, матово светящиеся, искусно набранные светлые березовые щиты. Стойка дежурного – полированный темно-серый гранит. Мысль была, очевидно, вот какая: все убранство должно напоминать посетителю о суровых и вечных скандинавских скалах, о стабильности и преемственности.

Эта приемная была гордостью адвокатского бюро «Лейонс». Напоминание клиентам: мы играем в той же лиге, что всемирно известные лондонские адвокатуры. «Слотер и Мэй», «Парабис» или Стюартс Лоу». Знаменитые бюро. Если вам повезло стать совладельцем, уже через четыре-пять лет ваши потомки обеспечены на много лет вперед.

Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы «Лейонс» был похож на какую-нибудь провинциальную адвокатуру с взмыленными, никому не известными адвокатами, решающими копеечные проблемы. Но и величественная, отзывающаяся пугающим эхом тишина в роскошном здании тоже посылает клиентам неверные сигналы.

Доброжелательная, спокойная атмосфера. А когда клиент поднимается на лифте и открывает дверь на седьмом этаже, сразу понимает: ему повезло. Он обратился в одну из крупнейших в Европе адвокатур с безупречной репутацией.

Эмили бежала по лестнице так быстро, что немного задохнулась.

«Теряю форму», – кольнула неприятная мысль, но тут же улетучилась, когда она увидела в руках у Вивеки огромный букет: невероятной красоты роза, роза роз, в окружении бесчисленного количества пионов. Наверняка стоит бешеных денег.

Разорвала бумагу. К одной из веточек пиона прикреплена скотчем записка.

Спасибо за помощь! Нико

Эмили улыбнулась и вспомнила вчерашний день.

«Никола Максумич сообщил, что случайно оказался поблизости от места преступления, поскольку направлялся к своему дяде. В его телефоне обнаружен исходящий вызов к упомянутому дяде, почти совпадающий по времени с моментом совершения преступления. В то же время представляется маловероятным, что он решил навестить родственника в такой поздний час и при этом заблудился в прилегающей роще, где и был задержан проводником служебной собаки.

В Швеции действует принцип: для удовлетворения обвинения действия, приписываемые подозреваемому, должны быть доказаны с абсолютной несомненностью. Это означает, что возможность альтернативного развития событий должна быть полностью исключена.

Суд констатирует, что след был найден не в непосредственной близости к брошенному преступником мотоциклу. Обвинение не представило никаких разъяснений о возможности контаминирования почвы около мотоцикла, что не исключает возможности появления других следов, которые могла взять служебная собака. Суд констатирует, что невозможно с уверенностью сказать, чей именно след был взят – бросившего мотоцикл преступника или случайно оказавшегося там человека. Это означает, что служебная собака взяла след Николы Максумича не у мотоцикла, а где-то в другом месте и пошла по этому следу.

По мнению суда, из рапорта проводника служебной собаки трудно сделать окончательный вывод о причастности Николы Максумича к совершенному преступлению».

Вот так. Обвинение отклонено. Судья последовал принципу: лучше отпустить виновного, чем осудить невинного.

Состояние Беньямина и в самом деле улучшалось. Он уже самостоятельно поднимался с постели, даже делал несколько шагов, самостоятельно ел и частично вступал в контакт.

Все та же Жанетт из шестого отделения сказала, что, по ее мнению, это тринадцатая-четырнадцатая ступень по шкале комы. Через несколько недель должен полностью восстановиться.

Но он все равно ничего не мог добавить к своему рассказу – не потому, что не мог говорить. Он просто-напросто ничего не помнил.

Да, был в доме с отцом, да, совершенно уверен, что никого не убивал.

И все. Никаких деталей.

Хуже всего, что и Беньямин не знал, кого убили в доме в Вермдё. Как двигаться дальше?

Звонил прокурор. Предварительное расследование вот-вот завершится, и она, Эмили, получит доступ к материалам следствия. Это хорошо. Но и плохо: следствие завершено, следовательно, вот-вот будет сформулировано обвинение. В ближайшие дни. И вслед за этим – суд. Как справится с таким стрессом Беньямин в его нынешнем состоянии, можно только гадать.

Господи, при чем здесь Беньямин и его состояние! Неизвестно, как справлюсь я. Я же еще совсем зеленая, хоть и блеснула на защите Николы. Прислушалась мысленно, как звучит: «Блеснула». Блеснула, блеснула. Конечно, блеснула. Честно говоря – сама не ожидала.

И, как назло, по горло работы в «Лейонс». Магнус будто нарочно навалил на нее вдвое больше обычного.

Типичный Магнус – никогда и ничего не скажет напрямую. Она зашла в кабинет доложить что-то. Он прервал ее на полуслове:

– Андерс Хенрикссон завтра приступает к реструктуризации акционерного общества «Кунгсборген». Он уже несколько раз встречался с их ведущим юристом. Я рекомендовал тебя, как шефа аудиторской группы.

И что это значит? Это значит – прощай, лето. Скорее всего, решил наказать – нагло проигнорировала курсы в Нью-Йорке. Одно утешение: Йоссан тоже оказалась в числе неудачников. Она называла такие поручения «солнечный удар».

– Я не особенно печалюсь, – сказала она. – Все равно почти все мои планы на отпуск рухнули. Подруги одна за другой завели себе бойфрендов, некоторые даже успели детишек нарожать. А на тебя я даже не надеюсь. Ты у нас – вещь в себе. Кстати, ты сейчас спишь с кем-нибудь?

Эмили невольно улыбнулась.

– Да… поверхностно.

– Поверхностно? – Йоссан прыснула. – А как это? Поделись опытом. Это что-то из «Камасутры»?

– Секс… И все. Я не уверена, что это тот, кто мне нужен.

– О… тогда я, наверное, никогда и ни с кем не спала глубоко.

Теперь прыснула Эмили.

– Во всяком случае, этот твой, в ком ты не уверена, наверняка не кто-то из наших. Не из адвокатов. В этом я уверена.

– Как ты можешь знать?

– Ясно чувствую.

– Ты так уверена в своем чувстве?

Почему-то ей хотелось поговорить о Тедди, и в то же время она бы умерла на месте, если бы Йоссан узнала, с кем она поверхностно спит.

– Уверена или не уверена – неважно. Но я уже сказала – ясно чувствую. Ясно чувствую, что у тебя завелся кто-то, с кем ты можешь не притворяться. Быть самой собой. Расслабиться. Не играть в карьерную даму. Но это твое дело, Пиппа. Может, он и в самом деле не тот, кто тебе нужен.

– А кто мне нужен?

– Идиот.

– А с кем я могу быть самой собой?

– А ты, думаю, и сама этого не знаешь. Но твой нижний звоночек прозвонил. Так что прислушайся. Не сопротивляйся.

Зазвонил рабочий телефон. Из приемной.

– Тебе посылка.

– Можешь посмотреть, что это, Вивека?

Вряд ли еще один букет от Николы.

– Да, конечно. Из прокуратуры. Несколько папок с документами. Какое-то уголовное дело. Думаю, ошибка.

– Наверняка. Положи где-нибудь в сторонке, я потом посмотрю.

Материалы следствия… Как это могло получиться? Почему прокурор Рёлен послала их на адрес бюро? Она никогда и никому не говорила, что работает в «Лейонс». Если и ошибка, то странная.

Ошибка или не ошибка – больше всего ей хотелось схватить эти папки и погрузиться в чтение. Установили ли они личность убитого? Знают ли, что в доме в тот вечер был не кто-нибудь, а давно погибший Матс Эмануэльссон?

56

Странное сборище. Он не встречал этих парней много лет. Слон в посудной лавке. Или точнее – на палубе. Так он себя ощущал. А для остальных: свой парень. Щука в родном пруду. Тут ему и место.

Деян отмечает свое тридцатипятилетие. Флаги на мачту! Приятель заказал катер. Не катер, а целый корабль. Прогулочная яхта. Не такая огромная, как Тедди с Эмили видели в Пальме, но достаточно большая, чтобы выглядеть как случайно севший у причала в Нюбру космический корабль.

«Черная жемчужина» – затейливые надписи на транце и бортах. Огромными псевдоготическими буквами.

Чуть не неделю моросил дождь, а сегодня, как по заказу, выглянуло солнце.

Деян принимал гостей на кормовой палубе. И все время расплывался в улыбке, будто только что выиграл эту посудину в лотерею.

– Она просто чудо… Гидравлические мостки для купания, три скутера. Денек нас ждет – запомните надолго.

Повел показывать яхту – явно ждал от гостей потрясенных возгласов.

– Палуба – черный американский орех, высший класс полировки. Электрогриль «Гаггенау» в баре, в сауну вход с мостков. До чего хороша! Больше тридцати узлов – без напряга. Одна горючка обошлась в двадцать кусков.

Тедди прикинул – прокат этой игрушки еще раз в пять больше.

Но это Деян. Большие бабки – непременная часть обаяния.

Шикарный салон. Шампанское в ведрах со льдом. Подушки с вышитыми звездами, торжественные кожаные диваны – так и хочется запеть «Star-sprangled banner»[98].

Они прошли в рубку. Много знакомых – то и дело возгласы: «О, Тедди!», рукопожатия, похлопывания по спине. Запотевшие бокалы шампанского в руках, гавайские рубахи, футболки с рисунком. Он усмехнулся – все до единого в дорогих солнцезащитных очках. Тоже символ статуса. Алекс, Сафия, Бирра, Денко – люди из прошлого. Но есть и новые лица, помоложе, – в теннисках и бермудских шортах, со свежими татуировками и выпирающими из рукавов стероидными бицепсами.

Тедди не стал надевать шорты. Обычные чинос. В одном из бездонных карманов – «Колд Стил», боевой нож из углеродистой стали. Тедди всегда презирал ножи из нержавейки – их невозможно наточить по-настоящему.

Нож – на всякий случай. Еще ничто не успокоилось. Он по-прежнему менял отели и телефоны, звонил только с надежных номеров. И был начеку: если что-то пойдет не так, он должен защищаться.

Темная, сочная зелень Берцеллиус-парка дышала за причалом как огромное легкое. Под деревьями – мемориальный монумент Рауля Валленберга, похожий на окаменевшие комки вулканической лавы. В мире отца Тедди Рауль Валленберг – самый главный шведский герой всех времен.

«В кои-то веки швед и в самом деле делал что-то важное. Не стоял в сторонке, не ныл, не жаловался на несправедливость мира и не обвинял в этой несправедливости другие народы. Понял, что главное – спасать людей, а не собирать деньги на их спасение, из которых две трети оседают в карманах спасателей».

Тедди немного удивился: с чего бы Деян его пригласил? Посомневался – не глупо ли покидать город на целый день? Потерять контроль, не знать, что происходит. К тому же у него куча дел.

С другой стороны: может, удастся что-то узнать о Матсе. Или познакомиться с Себбе. Или с Педером Хультом.

Уже, наверное, с полчаса мягко гудели мощные дизельные моторы, хотя яхта не двигалась с места. Еле заметная дрожь корпуса передавалась ногам. Непонятно зачем – вряд ли дизели нужно прогревать в такую погоду.

– Все на месте? – гаркнул Деян в рупор. – Отдать концы! Вы там, с тряпками на мачтах, держите ухо востро! – пригрозил он бесчисленным парусным лодкам в заливе.

Мостки плавно въехали на палубу, капитан потянул на себя рычаг газа. «Черная жемчужина» медленно набирала скорость.

Тедди сунул в рот стандартную комбинацию: снюс и жвачку.

Прошло три часа – они стартовали в час, сейчас почти четыре. Солнце, по мнению Тедди, немного перебарщивало. Пес Деяна, Молер-убийца, был явно растерян.

Тедди сориентировался – они шли на траверсе Ваксхольма.

– Держим курс на дальний архипелаг, – хохотнул Деян. – На большую воду. Там погоняем скутера и перекусим чем бог послал. Или как, ребята?

С узкого трапа спустился парень. Он двигался медленно и красиво, словно позировал перед кинокамерой. Есть такие – всю жизнь принимают позы, будто это и не жизнь, а голливудский вестерн. У подошедшего оказался широкий нос и совершенно плоский лоб – физиономия выглядела, будто он еще в детстве с размаха влепился лицом в кирпичную стену.

Он широко улыбался.

– Брат… зашибись, ста лет не прошло…

Маттео. Два года они сидели вместе в Халле. Он получил пять лет за пособничество в серьезном ограблении. Выглядит точно так же, как на тюремной прогулке. Если не считать, что футболка натянута на животе, как кожа на барабане. Обнялись – разумеется, по-мужски. Широко растопырили руки, похлопали друг друга по спинам. Сердечно, но сдержанно. Как и полагается в вестерне.

– Чем занимаешься?

Тедди краем глаза заметил: глаза у Алекса и Сафии – как параболы радара. Ясное дело, им любопытно, чем сейчас занимается Найдан-Тедди-Медведь-Максумич. Никто из них не пахал на галерах восемь лет.

– Ничего особенного.

– Ходят слухи, ты в адвокаты подался? – Маттео осклабился, и во рту блеснул золотой зуб. – Чушь какая-то. Или как?

– Чушь. Само собой. А ты?

– Так… мелкие фактуры.

Тедди понял, на что он намекает. В последние годы электронное мошенничество распространилось быстрее лесного пожара. Кража идентификации, возмещение по безработице, уходу за больными, выдуманные инвалидности. Фальшивые фактуры на сравнительно небольшие суммы – пару-тройку тысяч. Крупные предприятия оплачивали их, не задумываясь. Хотя казалось бы – достаточно поднять глаза от компьютера.

Приятель по отсидке сгреб в кулак не меньше двадцати сырных чипсов.

– В день до сотни фактур. Если хоть пять оплатят – двадцать пять кусков в кармане. Усек калькуляцию? Как эти чипсы – бери, сколько хочешь.

Тедди постарался изобразить заинтересованность. Когда-то это был и его мир. Постоянное бормотание, где и на чем сшибить бабло.

Он посмотрел на воду. Десятки, если не сотни яхт – маленьких и побольше. Он никогда не ходил под парусом. И что? Что говорит этот факт о его детстве и юности? Ровным счетом ничего. Будто достаточно подержаться за румпель и грот-фал – и вырастешь другим человеком…

– Помнишь наше уравнение?

Тедди помнил. Это было еще до встречи с Сарой. Самая главная цель жизни – обратить монеты в ассигнации. Шальные деньги. Ни о чем больше не говорили. Скользить по жизни, как член со смазкой. Высчитывали, сколько можно сшибить и сколько можно за это получить. Нал в миллионах, сроки – в годах. Примерно совпадало.

Изо рта Маттео веером брызнули чипсовые крошки.

– Ну да… сколько крон стоит год в тюряге. И помнишь, мы вычислили по этому коэффициенту самое ненаказуемое преступление?

– Честно говоря – нет. Снять проститутку?

– Да ты что! В этой стране за любовь можно схлопотать ой-ой. Даже инвалид не имеет права. Он и коляску-то свою катить не может, но если с платной девкой – не откупишься. Ты что, забыл?

– Мошенничество?

– Вот именно! Предприятия! Никакого ущерба простым людям… как мы с тобой, – он подмигнул. – Никакого насилия. Клянусь, ты можешь делать пять-шесть милли в год, ничем не рискуя. Рекорд.

Маттео разошелся. Начал рассказывать, как он перед посадкой попросил адвоката закрыть его аккаунт в фейсбуке.

– Думаешь, боялся, как бы снюты чего не нашли? Ничего подобного. Не хотел, чтобы моя женщина увидела, что мне другие телки пишут.

Подошли Алекс и Сафия. Тедди слушал, смеялся и время от времени осторожно ставил наводящие вопросы: никто не знает, где Себбе? А Микаэла? А вам кто помогает отмывать бабки?

Собственно, на многое он не рассчитывал. Эти ребята придерживаются знакомого принципа: чем меньше болтаешь, тем дольше проживешь.

Разве что Маттео – этот изо всех сил старался произвести на Тедди впечатление. Но Маттео никогда не входил в ближний круг, в камарилью, поэтому скорее всего ничего и не знал.

Через восемь часов на море медленно опустилась ночь. Приятное пощипывание по всему телу – солнце, соленая вода.

Они газовали на скутерах, как на «Формуле-1». Стреляли с палубы по тарелочкам, катались, поднимая фонтаны брызг, на привязанных к катеру спасательных кругах. Пробки от шампанского сыпались по всему архипелагу, как семена из горсти сеятеля.

В пять часов к «Черной жемчужине» пришвартовался большой резиновый катер и на борт поднялись восемь девушек – как на подбор, двадцатилетние крашеные блондинки в цветастых бикини.

Маттео, Алекс и Сафия чуть не завизжали от восторга. Деян довольно погладил щеку и врубил стерео на полную катушку. Тедди показалось, что даже морская вода покрылась рябью. Бультерьер Молер, к всеобщему удовольствию, начал раскачиваться, абсолютно точно следуя настырному ритму техно.

«Волк с Уолл-стрит», только вода похолоднее. Праздник достиг такого градуса, что даже трезвенник, если бы он среди них нашелся, на следующий день наверняка страдал бы от похмелья.

Тедди тоже ударило в голову. Но не только от выпитого. Кум держался лояльно – и Тедди, как ни странно, был даже рад, что избавился от миллионов Маклауда. Они жгли ему карман. Уж больно постыдно достались.

Кум лоялен – значит, Боян и Линда в безопасности. Они вернулись домой. Николу оправдали. У Тедди не было сомнений, что племянник замешан в ограблении, но если прокурор не сумел юридически безупречно подтвердить обвинение доказательствами – остается только отвесить благодарный поклон Эмили.

Но есть еще «Сведиш Премиум Секьюрити». И наверняка пара-тройка коррумпированных снютов. Они-то, в отличие от Кума, вряд ли успокоились. Слишком близко он подошел к их поганым тайнам.

По дороге к стоянке такси с ним остался только Маттео. Остальные поехали в город продолжать. Столы заказаны, дамский эскорт тоже.

Решили поехать вместе. Маттео жил в Халлунде, в каком-нибудь километре от квартиры Тедди в Альбю.

Через пять минут он положил Тедди голову на плечо и заснул. Из угла рта стекала струйка слюны. Напился, как сапожник.

Тедди откинулся на сиденье. Самое разумное – высадить Маттео у его подъезда и вернуться в город. Или поехать к Эмили. Она наверняка уже вернулась с работы. Не сидит же она в своей конторе ночи напролет. Образцовая карьерная дама. Но нет – он слишком пьян, ему не хотелось показываться ей в таком виде.

Он заплатил водителю и вышел из такси. Маттео за ним, но не удержался и встал на четвереньки.

– Смотри-ка, ну и жара… – пробормотал он. – Даже асфальт мягкий…. Дойду. Тут близко.

Машина развернулась и уехала в ночь.

Многоквартирные дома в Халлунде похожи друг на друга, как две капли воды. А может, у него в глазах двоится. Или даже троится.

Темно, на улице – ни души.

Маттео попытался встать, но Тедди сильно сомневался, что он доберется до своего подъезда и не уснет на ближайшей клумбе.

Их обоих качало, как на палубе застигнутой штормом старинной каравеллы.

Откуда ни возьмись, бесшумно подкатил черный «Вольво В70». Тонированные стекла и штук пять антенн.

Из машины одновременно вышли двое.

Неторопливо и спокойно.

Тедди, несмотря на туман в голове, сразу понял: что-то не так.

Высокий, крепкий блондин в черной куртке подошел к нему, приветливо улыбнулся и что есть силы ударил кулаком в живот.

Тедди согнулся пополам.

Дыхание перехватило.

Ему повезло: несмотря на выпитое, сработал старый инстинкт уличного бойца: он поднял руки, защищая голову.

И вовремя: удар пришелся по руке.

Свирепая боль прострелила предплечье.

Он отступил, пытаясь восстановить равновесие.

Ребром ладони ударил нападавшего в грудь.

Как в стену: на том был надет пуленепробиваемый жилет или что-то в этом роде. Железные латы.

– Полиция! – крикнул блондин. – Ложись!

Тедди попытался нащупать нож.

Что-то там произошло: Маттео пронзительно вскрикнул и как сноп повалился на асфальт.

Тедди, наконец, нащупал рукоятку ножа.

Сзади его плотно обхватил второй.

Удар ногой в грудь. В лицо.

Еще один – в голень. Отвратительный хруст. Наверняка что-то сломано.

Наугад всадил нож. Попал. Крик боли.

Белобрысый выпростал из кармана электрошокер в виде пистолета.

Тедди впервые разглядел его физиономию. Красный шрам от уха до угла рта.

Удар прошел через ноги, живот, грудь – как будто кто-то воткнул ему в позвоночный канал стальной трос и резко двинул его – вниз-вверх.

В глазах потемнело, и он упал на асфальт.

Часть IV Июль

57

ПРЕСС-РЕЛИЗ

В СЁДЕРТЕЛЬЕ ИЗЪЯТО БОЛЬШОЕ КОЛИЧЕСТВО ОРУЖИЯ

Вчера в Сёдертелье арестованы четыре человека по подозрению в грубом нарушении закона об оружии.

В рамках проекта «Безопасность в Сёдертелье» полицейское управление провело расследование контрабандных поставок оружия из других скандинавских стран. Расследование проведено под руководством Стокгольмского управления с привлечением к деятельности Особого отдела по борьбе с бандитизмом.

При обыске в подвале на Уксбаксгатан в Сёдертелье найдено большое количество огнестрельного оружия. Техническое расследование еще не закончено, но на сегодняшний день результаты следующие: пять автоматов типа «калашников», несколько аналогов, одиннадцать пистолетов и большое количество амуниции. В квартире, которой принадлежит подвал, обнаружены четыре человека в возрасте от 26 до 37 лет. Все они задержаны.

По оценке полицейского управления найденное оружие предназначено для использования в криминальной гангстерской среде.

58

Никола рад, как только может радоваться человек, только что избежавший смертной казни и получивший собственную квартиру в придачу.

И почему «как»? Именно так все и было: его оправдали в суде, а Тедди снял ему квартиру.

Никола – государство: 2:1.

Может, и правда есть Бог на свете?

Но нерешенные вопросы как были, так и остались. Его промах при разборке с Метимом. Приказ Исака – ты опозорился, тебе и решать проблему.

Первые дни на свободе он вообще ничего не делал. Крутил косячки, но так и не покурил. Не хотелось. Лежал на кровати и играл с новым айфоном – дядя подарил. В его новой квартире мебели почти не было, но Тедди сразу привез кровать, стол и пару стульев. Хамон одолжил телевизор. И хватит. Мать принесла простыни, ножи-вилки-ложки и две кастрюли. Зачем они ему? Он все равно заказывал пиццу или кебаб и ел прямо из картонной коробки.

Мама не находила места от радости. Хихикала, как подросток.

– Твой адвокат, Никола, – просто чудо какое-то.

Никола: холоден и неприступен, как настоящий мачо.

– Почему ты уехала, когда я сидел?

– Тедди велел… он тебе разве не рассказывал?

Никола: тверд, как гранит.

– Нет.

Но уже через минуту отмяк.

– Я и без него знаю. Мама… ты даже не представляешь… опять на свободе! Обещаю взяться за ум. А кстати, где Тедди?

Мать пожала плечами.

Они весь день пытались ему дозвониться, но, кроме длинных гудков, ничего не услышали.

Вечером Никола собрался к Хамону. Он вообще-то хотел показать свою новую хату – но Хамон наверняка устроит пирушку в честь друга.

Только подумать: за девять недель два раза вышел на свободу!

Скорее всего – мировой рекорд.

Мюррей сдержал слово. Автомат из его подвала исчез. Просто исчез, без всяких обысков.

Но Никола его видел. Полицейские опубликовали фото своей добычи. Три автомата, похожие как две капли воды. Все со складным прикладом. Но только у одного магазин замотан черной изолентой.

Хитрован, этот сука-Мюррей. Сделал так, что его оружие оказалось частью большой партии, которую удалось изъять у бандитов доблестным стражам порядка.

Лучше быть не может.

И самое главное: что-то с ним произошло, пока он сидел за решеткой. Его уже не кидало в пот и не тошнило от одной мысли о предстоящей опасности. Не начинал болеть живот.

Что-то произошло.

Что-то произошло, пока он болтал с Керимом через решетку.

Он понял: что угодно.

Все что угодно лучше, чем сидеть в изоляторе.

Он нажал кнопку звонка. Молчание.

Позвонил еще раз. Услышал какое-то шевеление за дверью.

Дверь с грохотом распахнулась. Хамон, Юсуф, Белло и еще пара незнакомых парней в прихожей.

– Ура победителю!

Никола чуть не оглох.

Они подняли его на руки и внесли в гостиную. Даже представить невозможно, что в маленькой однокомнатной квартирке можно устроить такой праздник. Чипсы, попкорн, семечки. Банки «Ред Булл» и кока-колы в ведре со льдом. Несколько бутылок водки и банки с пивом выстроились на журнальном столике. Яркие надувные шарики под потолком.

На металлическом подносе – дозы, серебряные нюхательные трубочки. Хамон уберег свою долю добычи в супермаркете.

Никола даже не ожидал такой роскоши.

Их было всего шестеро, но праздновали – как на Стюреплане. Баллоны проткнули через десять минут. Физиономии – будто пришел великан и ткнул их всех носом в сахарную пудру. Повсюду наполовину выпитые стаканы с водкой и банки «Ред Булл» – свободного места не найти ни на столе, ни на подоконниках. Музыка из хамоновского айфона бухает в динамике.

Они забрались на диван и играли в «ГТА» – нон-стоп. Новенький, сверкающий «Иксбокс». В дверь позвонил сосед и попросил убавить звук – Хамон сдернул штаны и показал ему задницу.

Наснимали кучу селфи. Потом мерили бейсболки из хамоновской коллекции – штук пятьдесят, не меньше. Что примечательно: все украдены в одном и том же магазине «Стадиум».

Опять позвонил сосед – на этот раз он взял с собой зятьев. Скучная и бестолковая драка на площадке. Хамон орал, что пока не придет Хиллари Клинтон и всех не помирит, пусть они ему отсосут.

Никола выпил пять бутылок пива меньше чем за час. Хамон все время предлагал позвонить Дарине – проститутке, у которой они были в тот раз.

Помочился с балкона. Потом затеяли шуточную борьбу с Юсуфом среди ореховой скорлупы на полу. Сшибли со стены единственное произведение искусства в квартире – какие-то загадочные знаки на куске пергамента.

– Идиоты! Это же подлинные иероглифы! – заорал Хамон и тут же начал ржать.

Ржали все и не могли остановиться.

Часы пролетели незаметно. Хамон нечаянно облил громкоговоритель водкой, и он замолчал. Что-то замкнуло, наверное. Незнакомые парни пошли по домам. Никола обнял их на прощанье:

– Вы друзья что надо. Из правильного теста.

Прошел еще час. Кайф понемногу выветривался. Никола стакан за стаканом пил воду.

Никола, Хамон и Юсуф остались втроем.

И опять – звонок в дверь.

Хамон на секунду исчез в кухне и появился с пушкой. Никола взял бейсбольную биту.

Опять соседи? Сходили за подкреплением?

На этот раз может быть серьезнее.

Или они вызвали полицию?

Хамон на цыпочках подошел к двери, заглянул в глазок и открыл.

Там стоял Исак. Один.

– Могу зайти? – вяло произнес он.

Хамон замер. Никола постарался унять дрожь. Удалось. Но…Что ему нужно?

Только Юсуф не удивился. Скорее всего, он и позвонил Исаку.

Хамон быстро убрал с дивана бутылки, пульты и игровую консоль. Смахнул шелуху от семечек и твердые шарики нераскрывшегося попкорна.

Исак медленно сел и провел рукой по шикарно небритой щеке.

Квартира выглядела как после атаки исламистов.

– Веселитесь, как я посмотрю, – не то спросил, не то констатировал Исак.

Хамон и Никола остались стоять.

– Да… Николу обмывали, – сказал Хамон.

– Славно, ребятки, славно… Откройте окно, проветрите. Воздух, как в борделе.

Хамон протянул Исаку бутылку с пивом.

– Хочешь?

Исак c каменной физиономией покачал головой.

– За рулем. Приехал на своей «восьмерке»[99].

Телевизор выключен. За окном темно и ни души.

– Заехал поздравить, Никола. Похоже, тебя защищал hell of a lower[100]. Где ты ее нашел?

– Эмили Янссон. Ты ее видел. Она работала с моим дядей.

– Ну да, ну да… знаю. Подружка Тедди. Умная девка.

Исак почесал промежность. А может, не почесал – просто поправил хозяйство.

– Юсуф рассказывал про облаву у Аброхома… Говорят, это ты навел. Поговорил, так сказать… с силами порядка.

Никола обомлел. В голову словно вонзили раскаленный прут. О своем разговоре с Мюрреем он, кроме Хамона, никому не рассказывал. Сотрудничество со снютами – смертный грех. Нарушение кодекса чести.

– Не мечи икру, – продолжил Исак. – Правильно сделал. Нет правил без исключений. Они хотели собачиться со мной. Они испоганили стрелку, нассали на мою честь. Пусть попробуют теперь – без оружия, да еще и под следствием. Полиция сделала за нас работу. Но, Никола… вся работа не сделана. Виновного ты не нашел.

Исак встал. Под ногами захрустела ореховая скорлупа.

Через полчаса.

Час ночи.

Никола и Хамон в хамоновой тачке. Никола ясно понимал – он еще под коксом.

– Честно говоря, Хамон, не знаю, что нам делать. У них организация.

Хамон мерно потряхивал головой в такт неслышимой музыке.

– Не такая уж организация… это они хотят, чтобы мы так думали. Организация… Четверо уже сидят. Не ссы, брат… решим этот вопрос. Так или эдак.

Никола опять попытался дозвониться Тедди. Наверное, двухсотый раз.

Телефон отключен. Что происходит?

Хамон остановил машину у таунхауса. Здесь жил Метим Тасдемир, собственной персоной.

Хамон пошарил в кармане.

– Будешь?

– Нет… на сегодня хватит.

Хамон втянул носом кокаин прямо из пакета.

– Ну что, брат… Сейчас мы его возьмем.

Они вышли из машины.

Никола замедлил шаг. Он-то радовался, что переступил порог, – оказывается, нет. Та же сосущая боль в животе. Страх.

Ну нет. Он обязан это преодолеть.

Хамон шел на шаг впереди. Они вырезали стекло рядом с входом в кухню и аккуратно вынули присоской. Хамон просунул руку, нащупал шпингалет и открыл окно.

Порезал большой палец. Тихо чертыхнулся.

Окно было довольно высоко, пришлось помогать друг другу.

У обоих – бейсбольные биты. Никола старался держаться, но все равно дрожал, как электрическая зубная щетка.

Детский крик. Хамон шел первым. Держал биту, как самурайский меч.

Темнота.

Они зажгли лампу. Полосатые обои. Фальшивый камин. Светодиодные лампы: непонятно где – в полу, что ли? Призрачный голубоватый свет от невидимых ламп.

На полу – циклопических размеров стеариновая свеча. Колонна, а не свеча.

Опять заплакал ребенок. Они прошли в следующую комнату. Здесь все было розовое. Несколько плюшевых медвежат на полу. А у стены…

У стены Метим-сука-Тасдемир меняет памперсы младенцу. Он, конечно, не слышал, как они вошли, – стекло вынули почти беззвучно.

Брови Метима полезли к корням волос.

На какую-то наносекунду, как при фотовспышке, Никола увидел изолятор и зарешеченную клетку для «прогулок».

Он опять попадет туда, и на этот раз никакой адвокат ему не поможет. С трудом подавил желание бросить биту и бежать со всех ног.

Поднял биту и замахнулся на Метима.

– Ты, сука…

На лбу Метима выступили крупные капли пота.

– Сбавьте обороты, парни, – сказал он дрожащим голосом, пытаясь сохранять достоинство. – Вы что, не видите – я с младенцем? Тихо, тихо… все можно обсудить.

Ребенок внезапно заплакал. Горький, безутешный детский плач.

Никола растерялся. Что делать? Ребенок…

– Обсудить можно, – сказал Хамон. – Только не пытайся нас кинуть. Садись.

Метим опустился на пуфик рядом с детскими ходунками.

Метим Тасдемир – единственный, кто, возможно, мог бы конкурировать с Исаком в этом городе, – чуть не плакал. Метим Тасдемир!

– Ребенка не трогайте…

– Не тронем, – сказал Никола внезапно осипшим голосом.

Метим положил девочку на матрасик с летающими слонами. Она тут же успокоилась и что-то пролепетала.

Никола изо всех сил ударил Метима кулаком в лицо. Попал в нос.

Полузадушенный крик боли.

Хамон прикоснулся к виску битой.

– Мы видели снимки. Мы не идиоты. Это твои пушки. Те самые, финские.

– О чем ты?

Грозный Метим зажал нос, стараясь унять хлещущую на футболку кровь. Он выглядел довольно жалко.

– Уксбаксгатан. Аброхом ведь твой кореш, или как? Его взяли снюты. И не вешай нам лапшу на уши.

– Ах вы, сучье семя… я же заметил там на одну пушку больше. Одна лишняя, с замотанным магазином. Значит, кто-то из вас стукнул, крысята.

Никола отвесил ему еще один удар. Кровь брызнула на пижаму малышки. Метим сжал зубы, но промолчал.

Девочка опять заплакала.

Хамон поднял мобильник.

– Я записал нашу дружескую беседу. Исак получит пятьсот кусков. Как пластырь на рану. Понял?

Никола положил руку на спину малышки и осторожно погладил. Розовая, запачканная кровью пижама. Малюсенькие позвонки. Он никогда в жизни не прикасался к такому крошечному человеческому существу.

Помогло – девочка замолчала.

А может, вместо этой каши надо было позвонить Мюррею? Сдать Метима полиции? И конец всей этой истории. А теперь… заплатит Метим Исаку или нет – конфликт не решен. Он будет продолжаться годами. Много крови прольется. Раненые, калеки. Трупы.

Гарантировано: боли в животе и кошмары.

Но Метим кивнул. Как показалось Николе, с облегчением.

Через двадцать минут: Никола и Хамон в «О’Лири». Хохочут – не могут остановиться. Ну и ночка! Даже не взяли ничего выпить – только кока-колу со льдом и по три соломинки. Кабак в любой момент закроется – посетителей, кроме них, никого.

Все оказалось куда проще, чем они себе представляли. Меньше чем за десять минут Метим набил бумажный пакет ассигнациями. Малышка после Николиных поглаживаний заснула, как спящая красавица.

– Надо было побольше запросить, – философствовал, давясь смехом, Хамон. – У него наверняка не меньше лимона в схроне.

Пакет с полумиллионом крон висел под стойкой. Надпись: экологически безопасный. Грубая, небеленая бумага. Включена в кругооборот веществ в природе. Интересно, если они закопают его вместе с деньгами, сколько времени уйдет, чтобы включить пятьсот тысяч в естественный природный кругооборот?

Позвонили Исаку. Он хохотал минут пять.

– Значит, памперсы менял? По-большому или по-маленькому?

– Думаю, с какашками, – серьезно сказал Никола.

Опять хохот. На Хамоновом телефоне выскочило предупреждение: осталось десять процентов зарядки.

Наконец Исак успокоился.

– Ты настоящий мужик, Никола. Не Метим, который, как баба, возится со сраными подгузниками. Вы с Хамоном получаете по сто пятьдесят кусков каждый. Желаю приятно провести остаток ночи.

Паулина открыла дверь. Он никак не ожидал, что она согласится принять его в полтретьего ночи, – но она ответила на эсэмэску почти мгновенно.

Паулина: в трениках и мешковатом вязаном свитере. По-домашнему. Никакой косметики. Волосы собраны в хвостик. Он узнал запах ее духов еще на лестничной площадке. Этот запах сопровождал их, пока они шли в ее комнату.

Она сияла.

Спальня родителей на втором этаже.

Крошечная комната. Узкая постель, кресло. Включенный телевизор – какой-то американский сериал.

– Что смотришь?

– «Родину». Чокнулась – каждую ночь смотрю.

– О, дьявол, неужели так клево?

Она молча выключила телевизор и села на кровать.

Хмель окончательно прошел. Он чувствовал себя совершенно трезвым, и, как ни странно, свежим. Единственное, что раздражало: никак не мог избавиться от застрявшей на сетчатке картинки – крошечная девочка в розовой пижамке.

– Ты даже не знаешь, как я обрадовалась, когда тебя оправдали.

Она взяла его за руку. Опять: девочка в пижамке. Он даже захотел рассказать всю историю Паулине: так и так, остался осадок и все такое. Но теперь все будет хорошо.

Сел рядом с ней на край кровати.

Она положила руку ему на бедро.

Его словно ударило током.

И что? Он – свободный человек. Он вернул долг Исаку. Ребенок не пострадал. И он сидит ночью в комнате девушки, которая ему очень нравится.

Кто знает – может, это самый прекрасный миг в его жизни.

Он нагнулся и поцеловал Паулину в губы.

ЭКСПРЕССЕН, 21 ИЮЛЯ

МУЖЧИНА ДВАДЦАТИ ОДНОГО ГОДА ОБВИНЯЕТСЯ В УБИЙСТВЕ НЕИЗВЕСТНОГО

Сегодня предъявлено обвинение мужчине двадцати одного года, который, по мнению обвинения, убил неизвестного человека в Вермдё.

В середине мая работник вневедомственной охраны получил вызов в дом в Энгсвике в Вермдё, где его ждала шокирующая находка – зверски убитый мужчина. Обвиняемый находился в машине неподалеку от дома.

В обвинении указано, что обвиняемый выстрелил в голову убитого разрывной пулей. Личность жертвы до сих пор идентифицировать не удалось. В официальных материалах предварительного следствия указано, что полиция провела анализ ДНК и зубной карты. Несмотря на это, личность пока не установлена.

Районный прокурор Анника Рёлен ссылается на показания работника вневедомственной охраны, врача и криминалистов, обследовавших место преступления.

«Кроме обвиняемого, никого в то время на месте преступления не было, – сказала Анника Рёлен нашему корреспонденту. – Он отказывается дать какие-либо показания, объясняющие его присутствие в непосредственной близости к дому, где было совершено убийство».

Адвокат, Эмили Янссон, отказалась от комментариев.

59

Экстренное совещание созвали по предложению Магнуса Хассела и Андерса Хенрикссона.

Эмили догадывалась, в чем причина. Мало того что совещание не было запланировано – назначили собраться в конференц-зале на самом верхнем этаже, с фантастическим видом. Понятно, что они хотят. Подчеркнуть серьезность события.

Йоссан уже видела статью на сайте expressen.se – ее выложили сегодня рано утром. Первое, что сказала, когда они увиделись: «Я-то думала, ты умнее».

Эмили повернулась в кресле.

– Я тоже так думала. Но, как видишь, ошиблась. Может, посоветуешь, как держать оборону? Ты же адвокат…

– Понятия не имею. Это как-то связано с Тедди?

– Не напрямую. Дадут пинка?

– Вполне возможно, – Эмили не заметила в голосе Йоссан особого огорчения. – Даже наверное. Но зачем, Пиппа? Зачем?

Эмили глубоко вздохнула.

– Потом поговорим. Хотя сомневаюсь, что у меня есть разумный ответ на этот вопрос.

Мало того – она вряд ли сумела бы ответить и на другой вопрос: почему она вообще выбрала юриспруденцию? Выбрала и выбрала. Когда выбрала, поставила цель: постепенно стать выдающимся гражданским юристом. Она блестяще сдавала экзамены, искала и находила специальные курсы. Послала документы в лучшие адвокатские бюро Стокгольма – и везде были готовы взять ее на работу. Навели справки в университете.

Она выбрала «Лейонс».

Йосефин прыснула.

– Пинок под зад ты получишь, какой бы ответ ни выдумала. Но должна признать: в отваге тебе не откажешь. Дай эсэмэску, когда будет суд, обязательно приду послушать. Если выиграешь – приглашаю в «Матбурдет». Не слышала? Две звезды… Новая затея Матиаса Дальгрена. Готовят прямо при тебе. Говорят, потрясающе вкусно.

Она пришла в конференц-зал первой. На столе поднос с четырьмя кофейными чашками, матовой стали термос и вазочка с шоколадными бомбочками.

Стояла у панорамного окна и массировала плечо. Профессиональное заболевание адвокатов – ежедневный стресс и сидячий образ жизни.

Родители уехали домой. Ей показалось, они разочарованы – им почти не удалось пообщаться. Но ведь она их и не приглашала, сами нагрянули. Она обеспечила их жильем. А самое главное – отец ни разу не сорвался. Хотел, наверное, показать, что может обойтись без спиртного. Мне, мол, ничего не стоит. Хочу – пью, хочу – не пью.

Но куда делся Тедди? Ей показалось, что отношения наладились после поездки в Пальму, хотя они после этого почти не виделись – она все время была занята. Но его телефон почему-то отключен. Обиделся на что-то? На что? Причин обижаться вроде бы нет. Может, разочаровался в ее сексуальных талантах?

А поговорить с Тедди совершенно необходимо. Она изучила, насколько успела, материалы следствия. По-прежнему все непонятно. Хотя ясно одно: убитый – не Матс Эмануэльссон. Беньямин, несмотря на все еще нестабильную психику, был совершенно уверен: на предъявленной ему фотографии кто-то другой. Не его отец. Может быть, Себастьян Матулович?

На этот вопрос у него не было ответа. И, конечно, промашка криминалистов: отсутствовали детальные фото, на которых можно было бы увидеть, к примеру, татуированного тигра. Как бы там ни было, на всякий случай Эмили сканировала все фотографии и послала Микаэле.

Ответ пока не пришел.

Открылась дверь. Магнус Хассел, Андерс Хенрикссон и с ними – кадровичка Алис Стрёмберг. Они вошли друг за другом, чинно и медленно, словно направлялись на священный церемониал.

Впервые в истории «Лейонс» увольняют сотрудника. Адвоката. Скорее всего, так и есть. Увольняют. Вышвыривают.

Они расселись по местам. Улыбаются, продолжают начатый еще в коридоре разговор о погоде. Что-то небывалое: сначала жарит солнце, засуха, потом неделю проливной дождь, потом опять жара.

– Погода и в самом деле экстремальная. Парниковый эффект, чем еще объяснить, – сказал Андерс Хенрикссон голосом мышонка Джерри из мультфильма.

Магнус Хассел почесал голову.

– Я все думал об этом, когда мы помогали «Форсфаллю» продать немецкую электростанцию на угле. Их совершенно достало Энергетическое управление. «Зеленая энергия, зеленая энергия…»

Алис Стрёмберг разлила кофе – на всех. И для Эмили тоже. Магнус взял шоколадку.

– Итак, – сказал он. – Не так давно мы говорили о твоих перспективах в бюро, Эмили… в июне? Да? И решили, что все у тебя о’кей, хотя ты и пробыла несколько дней на больничном. Потом я тебе предложил полуторамесячные курсы в Нью-Йорке за счет бюро. А теперь мы читаем в газетах, что ты защищаешь подозреваемого в убийстве преступника.

Эмили как можно более незаметно набрала в легкие воздух и выдохнула.

– Да, это правда. К сожалению.

Бровь Магнуса дернулась, как при тике.

– А почему ты не поставила в известность бюро?

– Я звонила вам и пыталась получить разрешение. Думаю, вы помните этот разговор.

– Нет… не помню.

– Это было в мае… рано утром. Наверное, я вас разбудила. Судя по голосу.

– Я не помню… не знаю, о чем ты…

– Неважно, – Эмили взмахнула руками, словно отгоняя подлетевших с обеих сторон мух. – Все равно вы дали отрицательный ответ.

– Вот именно, – вмешался в разговор Андерс Хенрикссон. Нет, пожалуй, не Джерри. Скорее, евнух из гарема. – Вот именно – отрицательный. Мы, к сожалению, не можем одобрить такого рода деятельность. И тем более не можем примириться с тем, что кто-то у нас за спиной… В общем, у нас есть предложение. Алис? – он повернулся к кадровичке.

– Эмили, твой проступок очень серьезен, – у Алис был такой вид, будто она любуется очаровательным котенком: голова набок, сладкая улыбка. – Ты навредила репутации адвокатуры. Наши клиенты будут интересоваться, с чего это уважаемое бюро взялось защищать убийцу…

– Он не осужден за убийство. Вина пока не доказана.

– Знаю, знаю… Все равно, наши клиенты сочтут это по меньшей мере странным. Мы же не занимаемся такого рода юридической деятельностью, и ты это знаешь. К тому же есть правило: все проходящие через бюро дела должны получить одобрение совладельцев. Никакая самодеятельность не допустима. И это ты тоже знаешь.

– Я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь, Алис. И прошу прощения, что не сообщила в бюро. Но я занимаюсь этим в свободное время, как частное лицо. И абсолютно не в ущерб работе, которую я выполняю в бюро. Это могут подтвердить и Магнус, и Андерс. За исключением двух дней на больничном… когда я стала свидетелем потрясшего меня события, не имеющего никакого отношения к моей работе. Я приложила все усилия, чтобы мое имя никоим образом не ассоциировалось с «Лейонс». Ни в одном письме, ни в одном документе я не упоминала бюро, в котором работаю. И если вы заметили, в газете адвокатура тоже не упомянута. Я адвокат, и по уставу Общества адвокатов всю ответственность за свои профессиональные действия несу я. Я, а не бюро, в котором я работаю.

Все трое, как по команде, уставились на нее.

Алис сжала руки в почти молитвенном жесте.

– Мы готовы проявить снисхождение к твоему поступку, потому что мы считаем тебя хорошим и подающим большие надежды работником. Поэтому у нас есть предложение. Ты отказываешься от обязанностей частного адвоката… по кошмарному уголовному делу. Можешь найти своему клиенту другого защитника. Ты будешь уволена с сохранением зарплаты на полгода. За это время мы найдем тебе работу. Скажем, ведущего юриста в одной из компаний наших клиентов.

Эмили пришлось сделать немалое усилие, чтобы сохранить спокойствие.

– Вот этого я, к сожалению, сделать не могу. Материалы следствия только что получены, скоро начнется суд. Я, может быть, поступила неэтично, не известив вас о левой работе, но бросить клиента в такой ситуации – это было бы куда более грубым нарушением адвокатской этики.

Алис бровью не повела.

– Есть и другая альтернатива. Ты увольняешься без выходного пособия, никакой работы мы тебе не предлагаем. То есть можешь считать себя уволенной сразу после этого совещания.

У Эмили закипали слезы, но она сдержалась.

– Повторяю еще раз. Я не могу отказаться от клиента на этой стадии уголовного дела. Это было бы не просто неэтично. Это было бы вопиющей нелояльностью по отношению к клиенту. Скажу яснее – это было бы подлостью с моей стороны. Я знаю, что должна была поставить в известность бюро. А бюро знает, что я приношу немало пользы. Должен найтись какой-то способ выйти из этого положения. Если будут вопросы со стороны прессы, можно выпустить, скажем, пресс-релиз – такая-то и такая-то занимается уголовным делом самостоятельно. И это уголовное дело не имеет ничего общего с деятельностью «Лейонс».

Алис скривила рот.

– Но, дорогая…

Андерс Хенрикссон внезапно порозовел.

А Магнус откинулся на стуле. Стул скрипнул.

«Хорошо бы сломался», – мстительно подумала Эмили.

– Эмили… я буду совершенно честен. Ты – одна из моих фаворитов здесь, в бюро. Из лучших. – Он сделал паузу: видно, хотел, чтобы его слова дошли до остальных. – И должен сказать, что на меня произвело определенное впечатление, что ты, несмотря на два пропущенных дня, прекрасно справляешься с нашей немалой нагрузкой, да еще параллельно ведешь непростое уголовное дело. Лично я готов дать тебе шанс сохранить работу.

Лицо Андерса Хенрикссона уже нельзя было назвать розовым – оно стало красным, как стоп-сигнал.

– Магнус… что ты говоришь?!

Магнус даже не повернулся.

– Эмили – одна из лучших юристов, которых я когда-либо встречал. Несмотря на небольшой опыт.

Конечно, Андерса Хенрикссона высоко ценили в «Лейонс», к тому же он много лет был одним из ведущих совладельцев. Но Магнус – настоящий тяжеловес не только в «Лейонс», а во всей стране. Он заключал впятеро больше договоров, чем Андерс, а оборот по его делам был не впятеро, а вдесятеро больше. Ключевая фигура в «Лейонс», ходячий бренд. Играет в гольф с Валленбергами, охотится на лосей с руководителями гигантских концернов, а с остальными шишками шведской деловой жизни ездит на ванны в Туреков и гуляет с ними по аллеям в застиранном халате.

Короче – если Магнус Хассел хочет сохранить кого-то из сотрудников, так тому и быть.

– Единственное требование, Эмили, – отказаться от уголовного процесса. Это несовместимо с твоей работой. Я верю в тебя, и ты это знаешь.

Эмили уставилась на него. Вот он, ее шанс. Она может продолжать в знаменитой на всю страну адвокатуре. Но все имеет свою цену. Что она себе вообразила? Что подозрения против Беньямина рассеются сами по себе, если она возьмет на себя роль его адвоката? Что ее фамилия не будет фигурировать в газетных отчетах? Речь уже не о краже в супермаркете. Речь идет об убийстве. Или она надеялась, что «Лейонс» покорно примирится, что сотрудник треть своего времени тратит на посторонние дела? До чего она была наивна и близорука…

Она пошла домой пешком. Дома ждала работа – надо подготовиться. На улице пахло гниющим мусором из не вывезенного контейнера.

Йоссан обняла ее после совещания.

– Если хочешь выпить со мной вечерком где-нибудь в хорошем месте, только скажи.

Пришла домой и села на кровать. Поджала под себя ноги. Надо было садиться работать, но в голове – ни единой мысли.

Позвонила Тедди. Послала эсэмэску.

Подумала и позвонила Николе.

Нажала кнопку отбоя и обнаружила, что, пока она наговаривала сообщение Николе, кто-то пытался ей дозвониться и оставил голосовое сообщение.

– Привет, меня зовут Маттео, я старый приятель Тедди. Думаю, вы его знаете. Деян попросил меня связаться с вами. Можете перезвонить, как только услышите сообщение?

Вторая половина скучного июльского дня.

СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА

Полицейское управление Стокгольма

Подписано: Йоаким Сунден

Дата: 12 января 2011 года

О тактике в отношении информатора Марины

В течение последних недель нижеподписавшийся занимался обработкой и анализом данных, полученных от информатора с кодовым именем Марина. Информатор оставил огромное количество данных, большинство из которых я оцениваю по шкале правдоподобия очень высоко (по общепринятой методике).

Нижеподписавшийся пытается проверить и дополнить полученные данные, о которых он по ходу дела регулярно сообщал комиссару Андерсу Милеру.

Нижеподписавшийся пообещал информатору полную анонимность. Целью было обеспечить максимальную открытость, которая, несомненно, будет способствовать успешной борьбе с организованной преступностью, в том числе и международной. Нижеподписавшийся также подчеркивает, что никаких записей не велось – ни письменных, ни магнитофонных.

Сейчас нижеподписавшемуся стало известно, что заместитель главного прокурора Ивар Лёвберг настаивает, чтобы ему сообщили имя и контактные данные информатора Марины. Лёвберг информировал нижеподписавшегося, что собирается немедленно провести формальный допрос информатора Марины, дабы документировать его показания и, возможно, заслушать их в суде.

Нижеподписавшийся категорически протестует против такого метода и придерживается мнения, что анонимность Марины следует сохранять и впредь, тем более что такая анонимность, гарантированная нижеподписавшимся, была условием его искренних и обширных показаний.

Йоаким Сунден

60

Камера. Клетка.

Это не может быть правдой. Настоящая сучья клетка.

Нет, нет и нет.

ДА.

Он очнулся в клетке. Прошло уже полтора суток. Холодный пол, голая яркая лампа на потолке. И холодно. Предвариловка в худшем, доисторическом варианте.

НЕТ.

Попытался встать и закричал от боли в ноге. Может, и перелом. Глубоко дышать тоже больно. Неизвестно, как с ногой, но ребро или два точно сломаны. Зеркала в предвариловке, натурально, не положены, но и смотреть не на что: притронулся к носу и чуть не потерял сознание.

Закрыл глаза и полежал еще немного. Потом встал, поискал кнопку вызова – и не нашел. Действительно, доисторическая дыра. Чтобы вызвать надзирателя – колоти в дверь.

Что он и сделал. Постучал кулаком в дверь и крикнул несколько раз…

Тедди дал себе клятвенное обещание: НИКОГДА не попадать в такое место. За толстой железной дверью, с окном, забранным ржавой решеткой. Наклонная плоскость к неизбежному сроку.

Встал на цыпочки и заглянул за решетку.

Давно не стриженный газон. Должно быть, следственный изолятор в Эстерокере или Сальберге. Зачем понадобилось везти его так далеко от Стокгольма?

Никто не подошел. Он даже не слышал знакомого звяканья ключей на поясе надзирателя.

Постучал еще раз. На этот раз сильнее.

Никого.

Он лег на пол и начал грохотать в дверь здоровой ногой. Показалось, вся камера ходит ходуном.

Наконец лючок на двери слегка приоткрылся. Глаз и половина носа в узкой щели.

– Что ты хочешь?

Тедди с трудом поднялся.

– Хочу знать, что происходит. За что я арестован?

– К сожалению, не могу ответить на этот вопрос. Скоро узнаешь.

– Пришлите врача. У меня что-то с ногой. Сломаны ребра.

– Хорошо. Может быть…

– Можешь хотя бы свет потушить?

– Вот это могу. Что могу, то могу.

Люк закрылся, через секунду погасла лампа под потолком. Оказывается, выключатель снаружи.

Тедди дополз до матраса в углу.

Попытался собраться с мыслями: что же произошло? Он помнил не так уж много. Веселый пир на яхте у Деяна. Потом такси: вдребезги пьяный Маттео. Я тоже был хорош: самокритичный вывод. Потом: их атаковали двое. Полиция. Электрошокер. Еще вспышка: его заталкивают в машину, Маттео неподвижно лежит на асфальте.

Резкий, с визгом шин, старт. Удар. Остальное в тумане, как он ни старался вспомнить. Да, вот еще: у одного из нападавших шрам на щеке. От уха до носогубной складки.

Попытался расслабиться и не смог.

Стены камеры казались наклонными. Воздух тяжелый. Только не гипервентилировать, не поддаваться панике. Он уже бывал в таком положении. Выдержал восемь лет и не сломался.

Он помнил, когда его арестовали за похищение Матса. Оперативники при задержании выстрелили ему в живот. Первые дни после операции. Лежал на матрасе, как и сейчас, полуоглушенный цитодоном и другими пейнкиллерами. Лежал и думал о том же, что и сейчас: о матери.

Детский уголок в библиотеке. Кругом подушки и плюшевые медвежата. Он свернулся у мамы на коленях, в руках у нее «Братья Львиное Сердце»[101].

«Есть вещи, которые человек должен делать, несмотря на опасность, иначе он не человек, а дрянь».

– Золотко мое, ты понимаешь, что это значит? – мамин голос.

Он качает головой – ему пять или шесть лет.

– Нет, мам, не очень. Какие вещи человек должен делать?

Она чмокает его в щеку, хотя он очень стесняется, когда она целует его при других.

– Человек должен быть добрым, Тедди. Человек должен быть добрым, хотя иногда это очень нелегко.

Он попытался встать.

Нет, не всегда он был добрым. И вот результат.

Восстановлен непостижимый космический баланс. Не случайно он сюда угодил.

По заслугам. За грехи.

Надо быть добрым.

Он снова выглянул в окно. Газон и в самом деле не стригли за все лето ни разу. И, похоже, не поливали. Полно высохшей, пожелтевшей травы. Стена тоже полуразвалившаяся. Покосившийся стол для настольного тенниса, пара перевернутых футбольных ворот. Нет, это не Сальберга. Там изолятор примыкает к тюрьме. К тому же он слышал – там недавно сделали ремонт. И не Эстерокер – он помнил местность. Еще дальше от Стокгольма?

Что-то не склеивалось. Он был совершенно уверен. Что-то не так.

Но что именно – сообразить не удалось.

61

Никола чувствовал себя на удивление свежим. Несмотря на пьянку у Хамона, несмотря на нервную встряску у Метима.

Он остался у Паулины до полудня. Не смотрел на часы. Выключил телефон. Наслаждался жизнью. И Паулиной.

Включил телефон. Четыре пропущенных звонка от мамы. И семь – с одного и того же неизвестного номера.

Мать привыкла, что он отключает мобильник. Но он все-таки обещал исправиться. Надо бы позвонить, но Никола никак не мог себя заставить нарушить блаженное состояние. Хотелось продлить ощущение счастья, которое бурлило в нем уже несколько часов.

Они проспали до ланча, он и Паулина. Когда встали, родителей уже не было. Никола даже не был уверен, знали ли они, что у дочери гость.

– Это неважно, – улыбнулась Паулина. – Мама с папой не из Саудовской Аравии. Поляки. Поляки за это не убивают.

Завтрак: апельсиновый сок и хлеб из ростера с ветчиной. Паулина съела грейпфрут. Свежая газета на столе. На первой странице – репортаж об успешных действиях полиции в борьбе с организованной преступностью. С так называемыми гангстерами. Та же фотография. Его автомат с замотанным изолентой магазином среди прочих стрелялок.

Позавтракав, опять пошли в спальню. Посмотрели телевизор. Говорили о ее школе, о Николином суде. Целовались. То и дело залезали в постель.

Пошли прогуляться. Он, не отпуская, обнимал ее за плечи. Посидели на лавке в парке. Вернулись домой, посмотрели полсерии «Родины», пили смузи. Обсуждали общих знакомых. Потом опять забрались в постель.

Никола медленно поднимался по лестнице. Остался один пролет. Всего один пролет до его собственной квартиры. У него не было никаких планов на сегодня. Разве что принять душ и сменить футболку. Может, позвонить Хамону. Или Тедди – вдруг ответит. А можно вернуться к Паулине.

Стоп. Кто-то здесь есть. Он и в самом деле как Человек-паук. Spiderman feeling.

Замедлил шаг. На площадке, прямо у него под дверью, сидит женщина. На полу. Прислонилась к стене.

Он узнал ее, только когда она подняла голову. Эмили-мать-ее-Янссон. Его суперадвокат.

– Почему ты не отвечаешь на звонки? – спросила она после обязательных объятий и улыбнулась.

– У меня были другие… немного другие дела этой ночью, – сказал Никола и с досадой почувствовал, что рот его тоже расплылся в счастливой гримасе.

– А… вот оно что. Это другое дело, – она продолжала улыбаться. – Ночью… это конечно. Но сейчас половина пятого дня, и я звонила тебе, наверное, раз сто. Кое-что произошло.

Лицо ее внезапно сделалось серьезным.

Он открыл дверь. Даже не стал рассказывать, что квартиру оплатил Тедди. Ему было непонятно: зачем Эмили приехала к нему домой? Путь не близкий.

Объяснений долго ждать не пришлось. Несколько часов назад ей позвонил какой-то парень, назвался Маттео.

– Они с Тедди позавчера были на дне рождения у приятеля. «Тридцатипятилетний юбилей», – сказал Маттео. Кстати, впервые слышу про такой «юбилей». Неважно. Они вместе взяли такси в Альбю. Ночью. Оба, судя по всему, были прилично под градусом. Когда они вышли, подъехала машина с двумя полицейскими. Тедди избили и арестовали.

– Этого не может быть! – невольно повысил голос Никола.

– Как я уже сказала, подъехала машина. Не патрульная, сине-белая, а обычная. Вышли двое и крикнули, что они из полиции, но Маттео их поведение показалось подозрительным. Они сшибли Тедди с ног. Маттео пригнули к капоту и удерживали, хотя он и так еле стоял на ногах. Тедди затолкали в машину, на него надели наручники, швырнули на асфальт и уехали. Странные методы для полицейских… обычно полиция так не действует.

– А Маттео позвонил в полицию?

– Нет… мне кажется, он не из тех, кто чуть что звонит в полицию. Думаю, ты лучше меня понимаешь, что я имею в виду.

Никола уставился в пол.

– И я ему посоветовала то же самое. Не звонить. Тедди последние два месяца расследовал одно убийство, где вполне могут быть замешаны коррумпированные снюты. Расследует вместе со мной. Материалы предварительного расследования выглядят сомнительно, а теперь еще этот Маттео с его рассказом. Мое мнение – с полицией не связываться. Разобраться самим.

– Как это – разобраться?

– Найти твоего дядю. И ты мне должен помочь.

Начали с того, что поехали к Тедди домой.

Почему-то на такси. Оказалось, у Эмили нет машины. Как это? Лучший адвокат столицы – и без машины?

Дверь не заперта. Квартира выглядит как у Хамона после вчерашней вечеринки. Даже хуже. Постельное белье разорвано, вилки-ложки разбросаны по полу. И книги. Некоторые названия Никола знал – Тедди рассказывал. «Бойня № 5», например. Горшки с цветами разбиты, земля вывалена на пол, как и пакет с мусором из-под мойки. Кто-то побывал здесь до них. Что-то искал.

Эмили начала говорить очень быстро – признак волнения. У Николы опять появилась отвратительная сосущая боль в животе.

Она трясущейся рукой набрала номер какого-то Янне.

– Можешь приехать в Альбю, осмотреть место преступления? Нет-нет… не убийство. Не каждый раз. Взлом. Спасибо.

Никола только вертел головой. Похоже, уютная была квартирка, пока ее не разбомбили. Стулья повалены, скомканное покрывало на полу. Двери платяного шкафа настежь.

И тут он вспомнил слова Исака.

Пошел в туалет. Здесь никто ничего не трогал. С другой стороны – что тут искать? Шкафчик рядом с зеркалом открыт. У Тедди спартанский вкус: дезодорант, станок для бритья и спрей с гелем. Тюбик с зубной пастой и зубная щетка. Пластмассовый стаканчик с зубочистками. Даже одеколона нет. Все знакомые Николы пользовались одеколоном. Большинство – «Арамисом».

Исак сказал: «У Медведя всегда припрятана пушка в туалетном бачке».

Никола подошел к туалету, отвинтил спусковую кнопку, поднял крышку и сразу увидел то, что искал. В холодной воде, в герметично запаянном пластиковом пакете лежал пистолет. «Застава». Он у Тедди с незапамятных времен – он сам говорил.

Проверил магазин – заряжен.

Эмили непрерывно говорила по телефону. С Янне, потом еще с кем-то. Никола не знал ни одного имени. Дело шло к вечеру, но погода – просто зашибись. Небо ярко-голубое, каким и должно быть летнее небо.

Они сидели в такси. Наконец она сунула телефон в сумку.

– Я сейчас говорила с приятелем Тедди. Луке Уденссон. Знаешь такого?

Никола покачал головой.

– Нет… не знаком. Но слышал от Тедди.

– Он такой, знаешь, компьютерный гений. Он нам может помочь.

– Как?

– Маттео не видел номеров на машине, помнит только, что семидесятый «Вольво». Темно-синяя. И еще: когда они рванули с места, зацепили фонарный столб. Он уверен, что на правом переднем крыле должна быть приличная вмятина. Луке проверил все мастерские, где жестянщики специализируются на «Вольво». Их довольно много, если учесть, что многие работают по-черному. Но, по крайней мере, есть с чего начать. Есть шанс, что они постараются побыстрее ликвидировать эту вмятину и отдадут машину в мастерскую. Луке сразу даст мне знать. Но мы начнем искать сами.

– Может быть, разделимся?

– Наверное, так будет лучше. У тебя есть машина?

– Нет. Но могу взять у приятеля.

Через пятнадцать минут Никола выпрыгнул из такси у дома Хамона. Эмили строго посмотрела на него.

– Позвони мне сразу, как сядешь за руль.

– Обязательно. Не беспокойтесь.

Сердитая вертикальная морщинка на лбу Эмили стала глубже.

– Когда же кончится все это дерьмо?

Никола только пожал плечами.

62

Она читала материалы следствия с десяти вечера до пяти утра. Суд начнется через три дня, а ночью все равно никто не станет искать помятый «Вольво». Обвинитель выложил «весьма весомую» систему доказательств. Вопрос только, насколько весомую. Но, похоже, и в самом деле «весьма весомую» – пока Эмили никак не удавалось найти какую-либо зацепку, которая могла бы пойти на пользу Беньямину. Надежда умирает последней. Вина должна быть доказана «вне всяких сомнений». Удастся ей внести сомнение – Беньямин будет оправдан.

ДНК и отпечатки пальцев Беньямина найдены в доме, где совершено убийство. Он сидел в машине в непосредственной близости к месту преступления и не мог ничего сказать в свое оправдание даже при последнем допросе. Но Эмили обратила внимание: Беньямин подтвердил следователю Кулльману, что был в доме не один, но не сказал с кем. «Со знакомым». Правда, этого недостаточно, чтобы вынести обвинительный приговор.

Но кое-что было и похуже: частицы пороха на руках Беньямина. Центральная лаборатория криминалистики дала однозначный ответ: состав пороховой смеси идентичен с зарядом, использованном при выстреле разрывной пулей в затылок жертвы. И еще чище: на футболке и джинсах ДНК Беньямина и кровь жертвы.

Три часа сна. В семь часов утра они с Николой начали объезд автомастерских. Она с одного конца города, Никола – с другого.

Сначала «Билиа», огромные авторизованные центры по продаже и ремонту «Вольво». Четырнадцать станций. Тюресё, Тумба и далее по списку. Кое-где она, чтобы сэкономить время, просила позвонить коллегам на соседней станции и узнать, нет ли заявки на ремонт «Вольво В70» с мятым крылом. Но экономии не вышло: все равно ехала на ту станцию и проверяла. Ее поразил вирус недоверия. Она никому не верила.

Счет за такси был бы заметен даже для олигарха, поэтому она попросила машину у Йосефин.

– Бери, конечно. Бодренький «эксик», – улыбнулась Йоссан, имея в виду свой новенький «БМВ Х1».

И еще: заставила себя спустить в унитаз оставшиеся таблетки стесолида. Усилие воли – да, конечно, но главное – испуг. Лектор в университете говорил, что поступками движут два основных чувства: страх и стыд. Когда стыд – это хорошо. Это заслуживает уважения. Но она просто-напросто испугалась подсесть на диазепам. Надо обходиться без допинга. Конечно, может возникнуть синдром отмены – беспричинные приступы тоски, головокружения и прочие радости. Но будь что будет.

Вспомнила слова Йоссан: «С ним ты можешь быть самой собой». Пока надо попробовать быть самой собой без него. Надутые шарики рано или поздно обязательно сдуваются.

Как утешение: опустила стекло и выкурила сигарету. Авось, Йоссан не заметит. Остановилась в Шерхольмене – проглотила за пять минут биг-мак и запила каким-то чаем с непроизносимым то ли китайским, то ли вьетнамским названием.

Дай бог, чтобы все обошлось.

Поговорила с Янне. Ничего, за что можно было бы зацепиться, в квартире Тедди он не нашел. Все время переговаривалась с Николой. Спрашивала у Луке: нет ли какого-то другого способа вычислить машину? Можно ли найти полицейского со шрамом на правой щеке?

Набрала номер Маттео – может, постарается вспомнить еще какие-то характерные признаки автомобиля, – но винные пары и побои настолько замутили ему голову, что, кроме шрама на щеке и фонарного столба, задетого «Вольво», он не мог вспомнить ровным счетом ничего. Он дал ей номер Деяна – старинного приятеля Тедди.

Деян тоже ровным счетом ничего не знает. «Очень беспокоюсь за Тедди», – сказал он похмельным голосом.

Тридцать шесть часов без сна. Похоже на завершающий этап в мегатранзакции. Только хуже. Там деньги, а тут человек. Человек в серьезной опасности.

Через полчаса выработался определенные навык.

Она заезжала в мастерскую и сама, никого не спрашивая, смотрела на припаркованные во дворе машины. Потом заходила в помещение.

– Мой муж сказал, что оставил у вас машину на ремонт, но я, к сожалению, не помню номера… – и так далее в том же духе.

Безобидная, хорошо воспитанная женщина, шведка – отказа не было. В помещении было не больше пятнадцати, самое большее – двадцать машин. Попадались и темно-синие «Вольво» нужной модели – она тут же звонила Луке и просила проверить, на кого зарегистрирована машина с такими-то номерами.

Все принадлежали частным лицам без всякой связи с полицией.

– Насколько я могу видеть, деточка, – добавлял Луке в конце.

Безопасность, а может, и жизнь Тедди была сейчас в ее руках. Деточка должна доверять и Луке, и Николе. И Маттео, кем бы он там ни был.

Конечно, вся эта затея была построена на одном-единственном, далеко не очевидном предположении: машину сдали в ремонт. Но Маттео – а он имел кое-какой опыт в общении с силами порядка – сказал совершенно уверенно:

– Не-а. Они прилично поцеловались. Со столбом, я хочу сказать. С таким крылом снюты не ездят. Сразу сдают в ремонт. В чем, в чем, а в этом они дотошные, суки поганые.

И уж совсем притянуто за уши предположение, что эту машину удастся связать с теми, кто организовал арест… или, может быть, все же не арест, а похищение Тедди.

Но, как говорят, под лежачий камень вода не течет. Что-то надо делать.

«Билия» в Накке. Она въехала в огромный, окруженный металлической сеткой загон, где стояло не меньше двухсот автомобилей. Над оранжевыми воротами красовался огромный, написанный курсивом синий логотип. Здесь не только ремонтировали автомобили. Был и салон продаж: гигантский остекленный зал, где сверкали лаком новенькие «Вольво», «Рено» и «Хёндаи». Повсюду рекламы: «Сервис, ремонт, кузовные работы», «Соревнуйтесь: главный приз – бесплатный годовой лизинг». «Бесплатный сервис – три года».

Она вылезла из машины и пошла вдоль бесконечных рядов ожидающих ремонта машин. Попыталась закурить – двадцать первую сигарету за сегодня. Куда там! Ветер тут же задувает зажигалку.

Протиснулась между припаркованными машинами и подошла к стене ремонтного зала. Почти уперлась головой в бетонную стену и чиркнула зажигалкой.

Удалось. Затянулась и повернулась лицом к машинам.

Прямо на нее уставился темно-синий «Вольво В70» с сильно помятым правым крылом, прямо над колесом. Она обошла вокруг. Три антенны, тонированные стекла. Трудно представить более полицейский вид у гражданского автомобиля.

Вынула из сумки телефон и нажала на последний вызов. Луке.

СОБСТВЕННАЯ ЗАПИСЬ

15 января 2011 года

ЙС: Хорошо, что вы сумели приехать так быстро. Кое-что случилось.

М: Что?

ЙС: Вас раскрыли.

М: Что вы такое говорите? Вы же обещали…

ЙС: Знаю, знаю… но прокурор, чтоб ему, настаивает, чтобы вы выступили свидетелем.

М: Но это же невозможно! Что мне теперь делать?

ЙС: Успокойтесь, пожалуйста… значит, дело обстоит так. Я отказался назвать прокурору ваше имя. Но он заказал список моих телефонных разговоров за последние недели и вычислил, кому я часто звонил. Вы – один из них. Это что-то неслыханное! Дальше все просто: он попросил узнать, кому принадлежат эти телефоны, и выплыло ваше имя.

М: Но я ни за что и ни под каким видом не буду свидетельствовать против Себастьяна. Передайте это вашему прокурору.

ЙС: Поверьте мне, я приложил все усилия. Мой начальник, комиссар полиции, рассказал про ваше существование прокурору. Не я. А прокурор сказал, что их долг дойти до дна и разобраться со всеми данными, которые я от вас получил. Он сказал, что они не могут оставить ваши показания без последствий, поэтому вы должны свидетельствовать официально. Эти люди не могут жить без параграфов.

М: О дьявол, дьявол… что же делать? Нет… я не могу.

ЙС: Вас все равно найдут – рано или поздно. И вы будете вынуждены оставить свидетельские показания.

М: Тогда вот что… передайте прокурору, что я согласен свидетельствовать, но только против того господина… из конференц-усадьбы… И скажите… я вам не сказал сразу… насчет компьютера, который Сесилия передала похитителям.

ЙС: Что с ним?

М: Есть копия. Я готов на сделку с обвинителем.

ЙС: Матс… не забывайте, что их главная задача другая. Они добираются до югославской мафии.

М: Мне абсолютно все равно, до кого они добираются. Я уже сказал: против Себбе я свидетельствовать не стану. Но этот подонок… Педер или не знаю уж, чей компьютер там стоял, в усадьбе… против него я оставлю показания.

ЙС: Да, разумеется, эта информация тоже крайне важна. Прежде всего как переговорный козырь, особенно если подумать, что они готовы сделать с вами, лишь бы эта информация не выплыла. Кто-то очень заинтересован, чтобы она не выплыла.

М: То есть, вы считаете, у меня есть база для переговоров?

ЙС: Не знаю… Может быть, не у вас…

63

Он проснулся от звяканья ключей. Дверь в камеру открылась. Средних лет человек в синем надзирательском комбинезоне ждал его в коридоре.

«Нет бейджика», – машинально отметил Тедди.

– На допрос.

Наручники.

Он с трудом прошел несколько метров – адски болела нога.

Надзиратель открыл еще одну дверь и пропустил Тедди вперед. Комнату для допросов давно не проветривали – тяжелый, застоявшийся воздух.

Но стулья, как обычно в таких местах, к полу не привинчены.

– Жди.

Надзиратель вышел. В замке повернулся ключ.

Окон нет. Телефона тоже нет, хотя должен быть – арестованный имеет право на разговор с родственниками. Под наблюдением, естественно.

В чем его подозревают? За последние месяцы он грубо нарушил закон трижды: похитил Энтони Юинга, шантажом выманил деньги у Маклауда и поджег гараж Кума с дорогущими машинами. Но он даже в страшном сне не мог вообразить, что кто-то из них обратится в полицию. У каждого веские причины держать язык за зубами.

Поел – ему кинули завернутую в фольгу булку с фалунской колбасой и салатом.

Опорожнил кишечник в ведро.

И никак не мог вычислить, где находится. Но ощущение странности происходящего не исчезло. Мелкие детали… он сам не понимал, что именно, но в этом месте что-то было не так.

А что не так? Камера, где его заперли, очень похожа на настоящую. Даже не похожа, а это и есть камера. Сто процентов.

Но и все. До него в этой камере были заключенные – тоже сто процентов.

Все остальное странно и даже сомнительно.

Вошел следователь – джинсы, грубые ботинки, свитер. На поясе – пустая кобура. Но еще до следователя в допросной появился телевизор на штативе, который он катил перед собой. Следователя Тедди узнал сразу. Это был тот самый, кто избивал его в Халлунде. Человек со шрамом, Меченый.

– Найдан Максумич, – сказал следователь протяжно. – Или как? Тедди?

Голос сиплый, как при хроническом ларингите. Водянистые глаза.

– Я требую адвоката.

Полицейский придвинул стул и сел напротив.

– Не думаю, чтобы нам был нужен адвокат.

– В чем меня обвиняют?

– К этому мы еще вернемся. Ну, скажем, грубое нарушение закона о наркотиках.

– Тогда мне тем более нужен адвокат.

– Это верно, Тедди… тебе будет нужен адвокат. Но сначала мы проведем несколько… как бы сказать… своеобразный допрос. Не такой, как ты привык.

– Как вас зовут?

– И к этому вернемся.

И только сейчас до него дошло. Он вовсе не арестован. Это никакая не тюрьма, не предвариловка и не следственный изолятор. Все это – чистый фейк. Запущенный газон, поваленные ворота, надзиратель без бейджика. Нет телефона. Он не знал, куда его привезли, мог только догадываться зачем.

Но теперь он был уверен: это никакая не полицейская операция. Это часть того, другого.

И вот еще: человек со шрамом и в самом деле служил в полиции. Для Тедди это было ясно как дважды два. Насмотрелся на их повадки.

А вот и самый тревожный момент. Меченый вел себя так, как будто совершенно не боялся, что его раскроют. И что это может означать? Только одно: они уверены, что Тедди отсюда живым не выйдет.

– Если мы не будем суетиться и сохраним спокойствие, дело пойдет быстро, – сказал следователь, включил телевизор и вышел.

Тедди по-прежнему был в наручниках. Он никак не мог понять, куда тот клонит.

Прошло несколько секунд и появилось изображение.

Разделено по вертикали на две половины. Две женщины в том же положении, что и он. В наручниках. У одной на запястьях закреплены какие-то кабели.

Тедди их узнал. Сесилия и Лиллан. Электроды на Сесилии, провода идут к какому-то аппарату, похожему на старинный катушечный магнитофон.

Человек со шрамом повернулся к камере.

– Передо мной на столе стоит детектор лжи, или, как его называют, полиграф, – объяснил он в камеру. – Этот детектор подключен к Сесилии. Я прошел специальный курс в Лэнгли. К сожалению, полиция в Швеции не разрешает использовать эти аппараты. К слову, они гораздо более эффективны, чем принято думать.

Он подошел к Сесилии и прижал что-то к ее шее – похоже на электрошокер. Тот самый.

– Я хочу, чтобы вы поняли, насколько серьезен и важен этот допрос. Потому что, если вы будете лгать, мне придется использовать вот этот прибор.

Отчаянный, пронзительный крик.

– Надеюсь, вы поняли.

Следователь, или кто он там, кивнул на камеру:

– Все поняли?

Шрам как нарисованный. Масляной краской.

Тедди уставился на экран. Сесилия тихо плачет. Лиллан дышит, будто у нее астма. Прямая трансляция. Или запись? Нет, прямая. Если прямая – знают ли они, что и он здесь?

Меченый подвинул стул и сел напротив Сесилии.

– Ну что ж, Сесилия, начнем… Но сначала откалибруем детектор… несколько контрольных вопросов. Вы должны отвечать «да» или «нет».

– Отпустите меня, пожалуйста.

– Рад бы, но не могу. Сначала должен задать вопросы. Ваше имя – Сесилия Эмануэльссон?

Сесилия покачивается на стуле – взад-вперед, как в трансе.

– Отвечайте! Ваше имя – Сесилия Эмануэльссон?

– Да.

– Вы живете на Бреннчюркогатан?

– Да.

– Вы были замужем за Матсом Эмануэльссоном?

Короткая заминка.

– Да.

– Пока все замечательно, – он, то и дело поглядывая на Сесилию, подкрутил какие-то регуляторы.

– Изменяли ли вы вашему мужу, пока вы состояли в браке?

Сесилия прекратила раскачиваться, точно ее толкнули.

– Нет. Никогда. А что?

– Нет, ничего. Просто любопытно.

Отвернулся и опять начал щелкать тумблерами.

– Теперь такой вопрос. Матс Эмануэльссон покончил жизнь самоубийством, прыгнув с финского парома в январе 2011 года.

Сесилия опять начала раскачиваться, будто сидела в кресле-качалке. Только руки, неподвижны.

– Отвечайте на вопрос.

– Да. – Она побледнела.

– Знаете ли вы, почему он это сделал?

– Точно не знаю. За несколько лет перед этим его похитили, пытали… думаю, что он после этого…

Меченый встал.

– Вы должны отвечать «да» или «нет».

Сесилия замолчала. Он поднял шокер.

– Повторяю: вы знаете, что заставило его прыгнуть с парома?

– Нет.

– Разговаривали ли вы с ним перед тем, как он прыгнул? За неделю? Две, три?

– Нет… не припоминаю.

У Тедди в голове начала бешено ухать кровь. Вышибить дверь и погасить эту гадину со шрамом… Нет шансов. В наручниках? С запертой дверью? С вооруженным цепным псом за дверью? Псевдонадзирателем?

– Встречались ли вы с Матсом в последние три месяца?

– Вы с ума сошли? Матс мертв.

– Повторяю вопрос: встречались ли вы с Матсом в последние три месяца?

– Нет, конечно.

Меченый несколько секунд изучал полиграф.

У Тедди возникло ощущение, что он сидит рядом с Сесилией. Слышит даже ее дыхание.

– У вас в квартире девять лет назад случился пожар. Так?

– Да.

– Вы что-то обнаружили, когда вошли в квартиру?

– Да. Включенный компьютер.

– Вот именно. А потом Матса похитили. Помните?

– Еще бы… Никогда не забуду.

– И вы передали этот компьютер похитителям?

– Да. Я оставила его в камере хранения на Центральном вокзале, как мне велели.

– Все правильно… теперь мы приближаемся к самому главному. Я спрашиваю: вы или Матс, кто-то из вас, копировал файлы из компьютера?

Молчание. Сесилия опять начала судорожно раскачиваться на стуле.

Меченый не двигался.

Фольга, в которой ему принесли булку с колбасой. Тедди ее сохранил. У него мелькнула одна мысль, но он понятия не имеет, сработает ли его план.

Голос Сесилии.

– Боже, что мы сделали такого, что на нас обрушилось все это…

– Отвечайте на вопрос. Кто-то из вас скопировал содержимое компьютера? Вы или Матс?

Тедди встал. Подошел к запертой двери и несколько раз ударил в нее скованными руками.

Покосился на телеэкран – Меченый повернул голову.

Дверь открылась. Перед ним стоял здоровенный надзиратель.

– Что тебе нужно?

– Я хочу сделать важное заявление.

– Какое еще заявление?

– Скажи твоему приятелю или кем он там тебе приходится, что у меня есть важное заявление. Насчет этой копии. О жестком диске.

Через пять минут явился Меченый. Принес детектор лжи и начал возиться с электродами.

Стул под ним заскрипел.

– Значит, заявление? – Он включил детектор. – Хорошо… только я для начала спрошу несколько вопросов.

Тедди ухмыльнулся. Постарался, чтобы вышла как можно более широкая улыбка, хотя у него было такое чувство, что желудок, царапаясь, старается выбраться наружу.

– На полицейском языке это называется «задам несколько вопросов».

– Шутить надумал? Дадим Сесилии еще раз попробовать эту штуковину?

– Давай, давай. Спрашивай свои вопросы. Я потом тоже вопрос спрошу.

Меченый опять начал калибровку прибора. Фантазия небогатая – он задал совершенно те же вопросы, что и Сесилии.

Потом перешел к делу. Знал ли Тедди, что Матс симулировал самоубийство, встречался ли он с ним. Что рассказал Эмили Беньямин про события в доме в Вермдё. Тедди отвечал правду.

– Так что за заявление ты собрался сделать?

Тедди «Медведь» Максумич в жизни никого не заложил. Легенда гангстерского мира. Его столько раз допрашивали, что он потерял счет еще до того, как ему исполнилось восемнадцать. А перед этим: кураторы, соцслужбы, подростковые отделы полиции… Тедди. Эксперт среди экспертов. Если в чем-то он и был высоким профессионалом, так в умении водить за нос тех, кто его допрашивал. И этот кретин, притворяющийся полицейским, собирается его расколоть. Ему же было бы спокойней, если бы он взял этот гребаный детектор и сразу засунул себе в жопу.

– Копия содержимого компа у меня.

Водянистые, мертвые глаза. Тут же отвернулся и начал крутить свой детектор, но Тедди заметил промелькнувшую тень удивления.

– Я правильно тебя понял? У тебя есть копия файлов с компьютера Матса Эмануэльссона? С того компьютера, который был у него девять лет назад, когда ты в нарушение закона организовал похищение гражданина Швеции?

Тедди заставил себя успокоиться. Надо представить: мне девятнадцать, и меня допрашивают по поводу участия в какой-нибудь драке.

Он не знал, пройдет ли этот номер. Понятия не имел, как работает детектор. Все равно.

– Я похитил Матса по приказу одного серьезного парня. Его звали Иван, и его уже нет в живых. Я знаю, что охота шла за компом Матса. И когда Иван его получил, он скопировал все содержимое на винчестер. Когда Иван умер, винчестер достался мне.

– Надеюсь, ты смотрел допрос в соседнем помещении. И знаешь, что надо отвечать на вопросы «да» или «нет». Только «да» или «нет».

– Ты не задал ни одного вопроса, кретин.

– Если ты считаешь, что можешь разговаривать со мной в таком тоне, придется опять попробовать шокер на наших дамах.

Тедди улыбнулся еще шире. Устроил самую широкую улыбку, какую только мог. Усилием воли отогнал страх. В этой дыре хозяин он, Тедди. Сто процентов.

– Если кто-то из вас хотя бы дохнет на Сесилию и Лиллан и если ты будешь продолжать свои игры с этой херней, – он кивнул на детектор лжи, – запомни: моя копия тут же окажется в полиции. Я выложил ее в облако, так что тебе, Меченый, до нее не дотянуться. Чтобы ты знал.

Долгая пауза.

– С-сучий потрох-х… – как шину проткнули.

64

Никола никогда не встречался с этим типом. Только слышал от Тедди. Но даже если бы не слышал – за километр видно. Компьютерный псих. Борода и кулон в виде молота Тора на шее. Черные штаны и черный кожаный плащ до пола, даром что на улице жара. Но! Ближайший друг Тедди. Этого достаточно.

Они встретились около автосалона «Билиа» в Накке. Эмили, Луке и Никола. Глянули на разбитое крыло – и ушли. Незачем рисоваться. Забрались в машину. Машинка что надо – «X1». Никола мысленно поцокал языком. Интересно, где Эмили ее раздобыла?

– Эта тачка сдана в ремонт на следующий день после происшествия, – сказал Луке. – Зарегистрирована в полицейском управлении Стокгольмского региона. Я послал фото Маттео, он подтвердил: та самая. И цвет, и стекла тонированные. А три антенны вообще трудно спутать. Ему, правда, спьяну показалось, что их штук десять. Или со страху. Короче: вероятность очень высока. Девяносто девять процентов. Машина правильная.

– А можно узнать, кто ей пользуется? – спросила Эмили.

– К сожалению. У меня не получилось. Я даже залез в базу клиентов «Билии». Только вписан владелец – полицейское управление. И код. Гражданские снюты не любят публичность. Застенчивые. Но у меня есть еще одна мысль… – Луке, как фокусник, извлек неизвестно откуда пластмассовую коробочку величиной со спичечный коробок. – Это GPS-передатчик. Я пристрою его под машиной. И когда машину заберут, увидим, куда сей странник держит путь.

Эмили повернулась на водительском сиденье и выглянула из-за подголовника.

– Но мы же не знаем, когда они ее заберут. Несколько дней. А может, недель. Они же даже не приступили к ремонту.

Долгое молчание.

Настроение: хуже некуда.

Никола, ни о чем не думая, смотрел, как на парковку чуть не каждую минуту заезжают машины. Где они там помещаются? И так нет ни одной свободной клетки.

«А если…» – подумал он.

Может быть, это мысль.

В семь вечера. Пять часов спустя.

Они попытались реализовать Николину идею.

Эмили подмазала одного из жестянщиков: десять тысяч, если он сразу возьмется за темно-синий «Вольво».

– Когда я говорю «сразу», я имею в виду прямо сейчас, немедленно. Собственно, машина мне была нужна еще вчера.

Осталось воспользоваться шансом. Никола позвонил 11414.

– Добрый вечер. Я звоню из «Билии» в Накке. Касательно одной из ваших машин. Номера… сейчас, минуточку… NGF 239. Правое крыло разбито.

– И? – парень на полицейском коммутаторе большого интереса не проявил.

– Тот, кто сдал машину, оставил код, на который ссылаться. Можете сказать, где этого парня найти?

– К сожалению, нет. Не положено. Что ему передать?

– Значит, вы не можете соединить меня с владельцем?

– Нет, одного кода недостаточно.

– Ну, ладно… нет так нет. Тут дело вот в чем. Машина готова. Крыло заменили. Сделали, как видите, мгновенно, и знаете почему? Дело в том, что мы не можем долго держать машину. Завтра начинают перестройку парковки, и мы срочно избавляемся от машин. К завтрему должно быть пусто. Если кто не сможет забрать машину, придется эвакуировать. Извините, что такая спешка.

– Да… я бы даже по-другому это назвал. И если мы не успеем, куда вы ее собираетесь эвакуировать?

– Я даже не знаю… У нас есть большая парковка к северу от Упсалы. Но не думаю… мы уже всех обзвонили. Обещали забрать.

– Вот как… Ну что ж, попробую найти водителя.

65

На следующий день.

Рано утром за машиной приехали. За темными очками и надвинутой на лоб бейсболкой лица не увидеть, но, может, это и не важно.

Осталось проследить маршрут.

Сначала на Кунсхольмен, в главное полицейское управление на Польхемсгатан.

Водитель зашел в здание.

Эмили осталась за рулем, Никола вышел осмотреться.

Она чувствовала себя как загнанная лошадь. Через два дня начинается суд. Можно и сегодняшнюю ночь просидеть за материалами, но силы уже на исходе. Материалы готовили профессионалы, и не так легко найти какую-то ошибку, неточность или по крайней мере хоть что-то, за что можно зацепиться. Повернуть на пользу Беньямину, потребовать дополнительного расследования.

Стесолид. Стесолид, наверное, помог бы, но он сейчас плыл по канализационным трубам в очистные сооружения. Скорее всего, уже доплыл. Решила – значит, решила, хотя решила не вовремя. А вот почему решила – не могла вспомнить.

Через пару часов позвонил Никола. Он поднялся в парк с биноклем и вел наблюдение.

– Тот же самый тип. Садится в машину. Спускаюсь, поедем за ним.

«Вольво» выехал на Эссингеледен. Голубая мигаюшая точка на экране навигатора. Луке и в самом деле гений – они следовали в полукилометре, но следить за объектом не составляло никакого труда.

Направление: юго-запад. Проехали пригороды, проехали Альбю, где жил Тедди и где они взорвали сейф в супермаркете. Не доезжая несколько километров до Сёдертелье «Вольво» свернул налево. Направление: юг.

Что их ждет? Может, стоит позвонить Янне? Вряд ли. Янне – консультант, а тут нужны пехотинцы. Или связаться с полицией, у них наверняка есть специальный отдел, занимающийся такими делами. Рискованно: полиция к этому делу уже подключена. Правда, не с той стороны. И никто не знает, какими ресурсами они располагают.

Дорога 225. К югу от Сёдертелье. Никола с навигатором рядом, как штурман на ралли.

«Вольво» остановился.

На указателе надпись: «Хога». Час дня. Вокруг – неоглядная зелень. Скоро лето пойдет на убыль.

Они заехали в рощицу в трехстах метрах от здания. По сторонам дороги – массивные коровы, луг неправдоподобно зеленый – чистый шпинат. Поодаль – ферма.

Она глянула на Николу – спокоен. Ее буквально подбрасывает на сиденье, а он спокоен.

– Что это за место?

Он пожал плечами.

– «Гугл».

Она достала телефон и, стараясь унять дрожь в руках, написала: «Хога».

Тут же выскочила заметка в Википедии.

В 1943 году вступила в строй «Хога», больница для уголовных преступников. С 1970 года функционирует как место заключения. В начале 2015 года закрыта.

Никола следил за дисплеем.

– Какого черта? Они его держат в старой, заброшенной тюрьме?

– Надеюсь, держат, – мрачно сказала Эмили. – Если он жив.

И, не глядя, почувствовала, как окаменел Никола.

– С катушек съехали… – пробормотал он.

Она ответила ему, как Йоссан. Даже если совсем тошно, можно в любой, даже почти безнадежной, ситуации найти что-то комичное.

– Не забывай, что я твой суперадвокат. Суперадвокатам надо доверять безоговорочно.

66

Съехали с катушек. Катастрофа.

Но вот что странно: Николе почему-то нравилась его новая роль. Он работал как сумасшедший весь день. Как последний с-девяти-до-пяти лох на трех работах. Впервые в жизни он сражался за хорошее дело.

Он спасет своего дядю. Тысяча процентов.

Эмили командовала парадом почище, чем Сандра в Спиллерсбуде. Попыталась послать Луке осмотреть окрестности, но тот даже бровью не повел. Даже из машины не вылез. Согнулся над своим лэптопом и щелкал по клавиатуре. Никола попытался понять, что он делает, но через пятнадцать секунд оставил эти попытки. Сама Эмили укатила в Стокгольм, в какое-то Управление государственной недвижимости, как она сказала.

А Никола рыскал по опушке с биноклем в руках, как чокнутый грибник. Вокруг здания – стена. Мало того – перед стеной металлическая сетка. Если верить щиту – под током.

Проверил, нет ли прорехи. Нет, ограда, в отличие от тюрьмы, выглядит как новенькая. Ему даже показалось, что он слышит характерный потрескивающий звук – наверное, и в самом деле под током. Мало того – тут и там на столбах маленькие камеры наблюдения.

Вернулся к Луке – доложить обстановку.

Через два часа вернулась Эмили с планом бывшего тюремного здания «Хога».

– Повезло, – сказал она. – Неделю назад с этих документов убрали гриф секретности. Тюрьма-то тюрьма, но бывшая.

Они склонились над чертежами. Показано все: каждая камера, столовая, лестничные площадки – и, самое главное, входы в центральное здание.

– Никола, – сказала Эмили спокойно. – Тебя обвиняли в том, что ты взорвал сейф в супермаркете. Ты упорно отрицал, тебя оправдали. Но может быть… все может быть. Против всяких ожиданий… – Она посмотрела на него внимательно и серьезно. – Вдруг ты знаешь, где достать взрывчатку? Иначе мы туда не попадем.

Никола помчал в Сёдертелье, благо езды тут – четверть часа.

Четыре часа дня. Опять повезло – застал Габбе дома. На этот раз Никола расплатился за пластид наличными.

– Слушай… – сказал Габбе. – Мне тут поставили роутер… ну, вай-фай то есть. Ты не знаешь, что это за хреновина?

Никола быстро сообразил, к чему он клонит.

– Не-а, – сказал он. – Я же в заведении был, отстал.

– Жаль… – Габбе почесал в затылке и вздохнул. – Думал, поможешь мне…

Никола пообещал зайти в ближайшие дни и помчал к Хамону.

– Ты пригнал машину, брат? – спросил Хамон, едва открыв дверь. – Ты же знаешь… она не совсем моя, но в один прекрасный день…

– Нет, хабиби, – Никола понизил голос. – Скоро пригоню. Я хотел тебя попросить помочь. Мне надо взорвать двухсоткилограммовую железную дверь.

Они возились несколько часов. Хамон соорудил нечто вроде деревянной рамы двухметровой высоты и девяносто сантиметров в ширину. На ней закрепили взрывчатку и детонаторы. Очень медленно, словно крадучись. Раз за разом ставили Кинга Кунту[102], ели какие-то сладкие булки и пили воду.

– Ни кока-колы, ни кофе – ничего, – наставительно сказал Хамон. – Чтобы руки не тряслись. Помощь нужна?

Конечно, помощь была нужна, но Никола храбро ответил.

– Не, все о’кей.

Хамон и так сделал очень много. Спасибо, не спросил для чего.

Начало понемногу смеркаться. Никола поехал на стройку в Норсборге – приметил еще по пути сюда. Огромные краны, строительные леса. Повсюду щиты: «Посторонним вход воспрещен».

Отодвинул жидкую сетку и прошел на площадку. Через четверть часа у него было то, что он искал. Длинные цепи. Еле доволок.

Настала ночь. Они собрались у машины Луке. По-прежнему очень тепло, хотя время от времени налетает приятный прохладный ветерок. Звезды похожи на бортовые огни самолетов. Время от времени одна из них начинала двигаться – и вправду оказывалась самолетом. А так – все темно. Единственный источник света – лэптоп Луке. Он устроился на камне и лихорадочно строчил по клавиатуре, как какой-нибудь малец с СДВГ.

Эмили протянула ему пачку сигарет.

– Хочешь?

Он, как истинный джентльмен, сначала дал прикурить ей, потом закурил сам.

– А может, его там и нет… – грустно сказал Никола. – Мы даже не уверены, там ли он.

Эмили затянулась и выпустила длинную, прямую струю дыма. Она держалась очень прямо. Черная футболка красиво обтягивала крепкие плечи. И в то же время Никола заметил морщинки у глаз. Он не замечал их, когда она выступала в суде. А может, их и не было.

– Нет. Не уверены. Зато уверены вот в чем: у них там что-то, что они не хотят показать другим. Иначе зачем эти камеры? И ограда под током?

Никола не знал, удовлетворил его ответ или нет.

– А у вас в бюро были довольны, что вы выиграли мое дело?

Луке поднял голову от компьютера.

Эмили еще раз глубоко затянулась.

– А вот этого я не знаю.

Пора.

Эмили и Никола зашли с северной стороны ограды. Та часть здания, где помещались камеры, – если верить чертежам. Риск, что кто-то будет стоять у окна и вглядываться в ночную тьму, невелик.

Никола тоже переоделся: темные адидасовские треники и куртка с поднятым капюшоном. Тот же прикид, что и тогда, в супермаркете. Придает уверенность.

Они закрепили пятиметровые цепи на столбах. Цепи слегка погромыхивали, но так тихо, что вряд ли кто внутри мог услышать.

Никола сбегал за машиной Эмили. Медленно, на первой скорости, почти без газа, подъехал к ограде. Фары перевел в самое нижнее положение и заклеил тейпом.

Закрепили цепи на буксировочном крюке «бэхи».

Эмили позвонила Луке.

– Вырубай камеры.

Все шло по плану. Новые обитатели выкинули старую систему наблюдения и установили цифровые камеры. Они управляются дистанционно, сообщил Луке, и он может их отключить.

Через несколько секунд Эмили подняла большой палец.

– Поехали.

Никола осторожно придавил педаль акселератора. Посмотрел в боковое зеркало: в темноте ничего не видно. Выжал сцепление и на секунду включил реверс. В слабом белом свете фонарей заднего хода увидел: цепи натянулись.

Он опять перевел рычаг на первую. Машина стояла на месте. Он прибавил газу, потом еще.

Странное чувство: мотор ревет, колеса крутятся как бешеные, а машина не двигается с места.

Вначале собирались перерезать ограду болторезом – но никто не был уверен: а вдруг одна из цепей электрического заграждения завязана на сигнализацию? К тому же это заняло бы очень много времени: маленькой дыркой в ограде под током не обойдешься.

Никола отпустил газ, потом выжал опять. Очень медленно, чтобы «бэха» не начала буксовать.

Машина дернулась, и он услышал долгий стонущий скрип, потом глухой удар.

Ограда упала. Никола поцеловал висевший у него на шее золотой крестик.

Эмили ввинтила в ухо улитку блютуз и закрепила тейпом, чтобы не выпала. Днем она накупила полным-полно барахла: темную спортивную одежу в XXL, три уоки-токи на случай, если кто-то выронит телефон, инструменты. Два час изучала спутниковые карты в «Гугле». Теперь она знала этот район лучше собственной квартиры.

И все равно – в роли коммандос она чувствовала себя более чем неуверенно.

Луке все время был на связи.

– Никакого движения?

– Насколько я вижу и слышу – нет.

А видел и слышал он многое: на деревьях вокруг здания Луке развесил параболические микрофоны и камеры ночного видения. Нашлось и полицейское радио: не пропустить возможные переговоры на их частотах.

– Как в гробу, – сообщил он. – Но в двух окнах слабый свет.

И у Эмили, и у Николы легкие алюминиевые лестницы, тоже купленные в городе. В маленькой «бэхе» места не нашлось. Она привязала их к подголовнику опущенного заднего сиденья и так и ехала с открытым багажником. На наружном конце болтался красный флажок, предусмотрительно выданный продавцом. Не стоит в такой ситуации нарушать правила движения.

Одну из этих лестниц поставила у стены. Получилось легче, чем она рассчитывала, хотя Никола тащил еще и громоздкую деревянную раму.

Вторую лестницу опустили вниз.

У нее в голове застряли кадры из какого-то фильма – преодолеть тюремную стену почти немыслимо. Но все получилось на удивление легко. Не сложнее, чем взобраться по скалолазной стенке для начинающих. Проще.

Теперь они находились во дворе тюрьмы.

Подождали несколько секунд – что скажет Луке.

– По-прежнему тихо, как в Нифльхейме.

– Каком еще Нифльхейме?

– Противоположность Вальхаллы. Царство мертвых под управлением богини Хель, дочери Луке. В честь которого назван ваш покорный…

– Спасибо, пока хватит, – невежливо прервала Эмили. – Насколько чувствительно твое оборудование?

– Чувствительнее не бывает. Все звуки в радиусе двухсот пятидесяти метров, если нет толстых стен.

– Другими словами?

– Если кто-то вне дома – слышу, где бы он ни находился. Но если они говорят, не повышая голоса, и не сидят где-нибудь у окна, – тогда не уверен. Чтобы ты знала: я слышу, как у вас под ногами трава шуршит.

Они зашли с запада. Никола напоминал любителя нового вида серфинга: катание по волнам на кривых деревянных рамах. Единственное, что портило сходство, – капюшон на голове.

Обогнули здание. Темнота не особенно мешала – Эмили все время косилась на желтую стену в пяти метрах справа, и этого было достаточно. Вряд ли можно обо что-то споткнуться в траве, пусть и нестриженой.

Опять остановились – послушать очередной доклад Луке.

Эмили знобило. Надо было все-таки рискнуть и позвонить в полицию. То, что они затеяли, – полный идиотизм. Даже и плана толком нет. Ну, проникнут они в здание, и что? Сидит в старой заброшенной тюрьме Тедди и ждет их с распростертыми объятиями? И больше ни души? Что они с Николой будут делать, если там окажутся люди? А если их кто-то уже поджидает? Сплошное безумие. Надо сказать Николе твердо и вразумительно: возвращаемся. Кончаем играть в полицию. Тоже, нашлись спасатели… Ни малейшего представления, с чем им придется встретиться.

– Пошли… – шепотом крикнул Никола.

– Не знаю… – пробормотала Эмили. – Может, стоит вернуться, выждать…

Николины темные глаза: совсем близко.

– Не понимаю, о чем вы. Но если вы спасовали, я пойду один.

Он осторожно поставил раму на землю и вынул что-то из кармана. Она поначалу не поняла что. В темноте виден был только контур. Но тут же сообразила: оружие. Никола держал в руке пистолет.

Ее словно током ударило.

– Никола! Где ты это взял?

– Нашел. В бачке унитаза. И я не отступлю, пока не выручу Тедди.

Они остановились перед выбранной заранее дверью. Это был не главный вход, потому что тогда им пришлось бы пройти через шлюз для надзирателей. Хозяйственная дверь. Здесь принимали привезенные товары – провиант, белье из стирки и прочее. Если верить документам с обоснованием решения по закрытию тюрьмы, внутри двери не заперты. Другими словами, если они проникнут в эту дверь, смогут, скорее всего, беспрепятственно подняться на второй этаж, коридор А, – туда, где светятся два окна.

Никола поставил на землю раму. Снял рюкзак.

Эта тюрьма никогда не входила в категорию заведений с повышенной степенью безопасности. Не предназначена отражать штурм вооруженных сил противника. Бежать отсюда, очевидно, было не намного сложнее, чем из заведения полуоткрытого типа.

Никола достал инструменты. Дрель на батарейках, два налобных фонаря. С точки зрения бесшумности – очень чувствительный момент.

Но они это предусмотрели. Тут главная роль отводилась Луке.

Эмили послала эсэмэску: «Мы на месте. Можешь начинать».

Через пять секунд они услышали урчание мотора. Луке подрулил к воротам и начал сигналить. Мысль простая: за этим шумом никто не услышит, как жужжит дрель.

В тишине звук автомобильного сигнала показался оглушительным, хотя машина Луке была от них в ста пятидесяти метрах, не меньше.

В ту же секунду Никола зажег лампу и включил дрель. Работа заняла не больше минуты.

Эмили помогла ему держать раму с взрывчаткой, пока он всаживал в отверстия болты-экспандеры. Спасибо чертежам: они оказались на удивление точными. Ай да управление недвижимостью!

Сквозь непрерывное гудение она услышала голос Луке.

– Сюда кто-то идет, я вижу человека. Вышел из центрального шлюза, идет к воротам. Я даю задний ход, он уже близко.

67

Клаустрофобия. Зверь в клетке. Если не выведут во двор на прогулку или, по крайней мере, в зарешеченную клетку, похожую и по форме, и по размерам на ломоть торта, он может не выдержать.

На улице темень. Лампу в потолке они вечером гасят.

Это очень важно. Лампу каждый вечер гасят. Это входит в его план.

У кого-то сработала сигнализация – машина непрерывно гудит. Как зверь, воющий в такт никому, кроме него самого, не слышному ритму. Наверное, здесь, как и в Сальберге, рядом жилой район.

Плевать на темноту. Наоборот – полтора часа назад его раздражало солнце: оно опускалось к горизонту слишком медленно.

Фольга. Алюминиевая фольга от восьми бутербродов: ланч, ужин, ланч, ужин.

Каждый кусок аккуратно разглажен на полу ногтем, складки ликвидированы. Он разрывал фольгу на полоски. Старался: полоски должны быть как можно более ровными. Немного фольги бросал в мусор, чтобы не вызывать подозрений. Что-то там блестит в ведре – и ладно.

Аккуратно скрутил полоски в жгуты и связал. Получился длинный шнур. Токопроводящий, как он надеялся.

Высоченный Тедди перевернул ведро-парашу и встал на него. Достал до потолка.

Замечательно.

Выкрутил лампу.

Алюминиевый провод, как паучья нить, тянулся от патрона к металлической рукоятке двери.

Кто-то нажимает кнопку выключателя, берется за ручку и…

Если повезет. Тедди ничего не понимал в электротехнике. Единственное, что он делал своими руками в тюрьме, – скворечники и парковые скамейки. Но даже он понимал – пятьдесят на пятьдесят. Молился, чтобы фаза была подключена к резьбовому патрону, а не к пупочке на дне. Там проводник не закрепить.

Клеенчатый матрас казался липким, в голове стучало. Он заявил Меченому, что сохранил копию жесткого диска «в облаке» – этому выражению его научил Луке. До поры до времени он спас Сесилию. Но понятия не имел, сколько времени уйдет, чтобы разоблачить его ложь. Он понятия не имел, что показал их поганый детектор. Он вообще ни о чем не имел понятия.

Как это все произошло? Цепь событий, в результате которых он опять оказался в камере. А может, судьба. Это похищение человека, в котором он принял участие… да нет, не принял участие, а был главным исполнителем… Это похищение, особенно сейчас, мучило его невыносимо. Скольким хорошим людям он испоганил жизнь… и теперь опять в клетке. Может, наказание за грехи, а скорее всего – те же самые силы, которым он когда-то преданно служил. Как же все начиналось? Он и Деян. Он и Исак. Он и остальные ребята, выросшие в пригородах Стокгольма.

Воспоминание: сколько ему было лет? Четырнадцать?

Играли в биллиард. Говорили о всякой ерунде – о правилах eight-ball[103], что неплохо бы проучить этих фраеров из параллельного класса, о голах Хенке Ларссона в чемпионате Швеции. Через несколько недель каникулы. Оценки у всех – из рук вон. Половина предметов вообще не зачтена. Но предвкушения лета оценки не портили. Это лето будет самым лучшим из всех.

В биллиардную вошел парень постарше. Золотая цепочка, или лучше сказать – цепь, не меньше килограмма.

– Вы, ребята, сербы или как? – обратился он к Тедди. – Могу я попробовать?

Такому сказать «нет» – язык не повернется. Парень взял у Тедди кий, согнулся и ударил. Шар, подпрыгнув, вылетел за бортик и тяжело упал на пол.

Тедди и Деян отпрыгнули в сторону. Они знали этого парня. Он был постарше, лет девятнадцати, и уже отсидел год.

– Ну и кий у вас, – сказал он. – Вы хоть бы намелили его, что ли… Кстати, пойдете с нами сегодня?

– Куда? – спросил Тедди с надеждой.

– Есть одно дело… нам нужны люди на стрёме. По красненькой на каждого.

«По красненькой»! Тедди и Деяну не нужно было никаких красненьких, лишь бы поучаствовать. Плевать на деньги.

И все же: надо держать фасон.

Тедди, ни слова не говоря, принял у парня кий, коротко прицелился и засадил четверку в среднюю лузу: ни дать ни взять – чемпион мира по снукеру.

Деян переминался с ноги на ногу – с нетерпением ждал, что скажет Тедди.

А Тедди медлил.

– Пойдем, – наконец произнес он. – Но не по красненькой, а по куску на брата.

Парень подошел к нему вплотную.

– Ты мне нравишься, брат. В тебе есть штырь. Можешь сделать у нас неплохую карьеру. Я – Иван, – он протянул руку для пожатия…

Где-то по-прежнему выла машина. Ну нет, он здесь не останется. Ему надо повидать племянника. Ему надо не повидать его, а видеться с ним постоянно. Парню нужен старший друг.

Он должен увидеть Эмили. Без нее холодно и одиноко.

Тонкий алюминиевый жгут покачивался в темноте.

Снизу послышался грохот. Он подошел к окну. Сколько ни вглядывался, ничего не увидел.

Темно.

68

В ушах шумело. Луч света от лампы на лбу с трудом пробивался сквозь облака пыли. Какие-то складские полки вдоль стен.

Дверь разлетелась на куски, как «Лего». Никола и Эмили стояли за углом, метрах в пятнадцати, так что самого взрыва Никола не видел. Но грохот был почище, чем тогда в супермаркете.

Они в здании. Темный коридор, единственный источник света – налобные фонари. Бетонные стены.

Эмили беспрерывно бубнила что-то в телефон. Никола слышал только обрывки разговора.

Она шла первой, показывала дорогу.

Никола держал пистолет Тедди двумя руками перед собой и поводил из стороны в сторону, как какой-нибудь Мартин Бек в шведских потугах на триллер.

Лестница ведет наверх. Странное эхо: то есть, то нет. Конусы света мечутся от стены к стене.

Как обстояло бы дело в лучшем из миров? Тедди в камере, один надзиратель – а зачем больше, если камера заперта? И тут Луке начинает сигналить. Надзиратель срывается с места и гонится за Луке. Камеру никто не охраняет.

Это оптимистичный сценарий.

А вот и пессимистичный: снюты-оперативники с подготовкой, как у зеленых беретов. Вооруженные. С приказом: при попытке штурма уничтожить всех. Свидетелей не оставлять.

Николе стало трудно дышать. Они медленно поднимались по широкой лестнице. Prison feeling[104]. Он представил бегущих по этой лестнице надзирателей, на ходу выхватывающих оружие – бунт! Держат перед собой плексигласовые щиты.

– Здесь, – Эмили тоже задохнулась. Грязь на лбу. Неудивительно: они шли сквозь до сих пор не осевшее облако бетонной пыли.

Никола подошел к двери.

Подходящая обстановка для полтергейста. Они прошли четыре двери – все заперты, кроме одной, наружной. Как они и предполагали.

Коридор. Классическая тюрьма – вдоль одной стены ряд дверей с маленькими окошками. Дальше коридор поворачивает.

Внезапно зажегся свет. Впереди – трое. Мужчина и две женщины.

– Отпусти их! – хрипло рявкнула Эмили внезапным басом.

Никола ничего не понимал – что происходит? Кто эти женщины? Одна – постарше, наверное, даже постарше Линды, другая – в его возрасте, даже, наверное, моложе. А мужик? Что у него на уме?

Он инстинктивно хотел остановиться, но что-то гнало его вперед. Пистолет в руке болтался, как эстафетная палочка у бегуна на четыреста метров.

– Где Тедди! – крикнул он, остановился и поднял «Заставу».

Девушка горько рыдала.

А этот… этот приставил ей к виску пистолет.

Это еще что? Разве полиция берет заложников?

69

Она представляла себе всю эту операцию совсем по-иному. Открыть дверь и выпустить Тедди. А вместо этого – драма с заложниками в голливудском стиле.

Полицейский со шрамом приставил пистолет к виску той, что помоложе.

Старшую она видела, и не раз: Сесилия, жена Матса. А девушка очень похожа на Беньямина. Наверняка Лиллан.

– Не подходить! – прорычал мужик со шрамом на щеке.

Никола опередил ее: он стоял, направив пистолет на полицейского.

Эмили ужаснулась.

– Никола, успокойся, – как можно более мирно. – Не делай ничего, о чем будешь жалеть.

По спине ручьем тек пот. В наушнике по-прежнему бубнил Луке.

– Этот тип собирается возвращаться… Попробую опять его отвлечь…

– У нас здесь еще один… – почти прошептала Эмили.

Надо торопиться – если явится второй, дело плохо. Тоже, наверное, вооружен. А здесь – пистолет против пистолета. Тупик.

Человек со шрамом подталкивал женщин впереди себя, не отрывая пистолет от виска Лиллан.

– Уходим, – сказал он. – Только захватим вашего защитника.

Теперь заплакала и Сесилия. У Эмили тоже навернулись слезы – настолько все происходящее не укладывалось в ее представления о жизни. Торжество несправедливости.

Полицейский остановился там, где коридор поворачивал. Около последней двери. Вынул ключ, повернул в замке. Нажал кнопку выключателя и взялся за ручку, не отводя пистолета от Лиллан.

Сдавленный крик. Человек со шрамом упал и задергался в судорогах.

70

Куски алюминиевого эрзац-провода валялись на полу. Тедди как пружина подбросила – одним прыжком выскочил из камеры. Он услышал голос Николы, голос, который ему меньше всего хотелось бы услышать в этой обстановке.

Выскочил, вскрикнул и упал – невыносимый взрыв боли в ноге.

Освещенный коридор. Человек на полу. Не узнать нельзя. Тот, со шрамом. Уже приходит в себя. Чуть подальше – Лиллан и Сесилия, рыдают, вцепившись друг в друга.

Еще чуть дальше по коридору – Никола и Эмили. Никола помчался к нему.

Тедди попытался подняться, но нога подломилась. Ощущение такое, будто он водрузил свой немалый вес на соломинку для кока-колы.

Меченый поднялся на ноги. Лиллан вскрикнула, и Тедди сразу увидел: пистолет. Пистолет лежал в нескольких метрах на полу. Видно, выронил Меченый, когда его шарахнуло током. «Зиг-Зауэр». Штатное оружие полиции.

– Стой! – заорал Никола.

До пистолета – метр.

Тедди попытался, но не мог сдвинуться с места – видно, еще больше повредил ногу, когда вышиб дверь.

Лиллан и Сесилия после секундного ступора тоже бросились к пистолету. Все произошло очень быстро, но он видел все, как в рапиде. Будто Луке прокручивал кадр за кадром.

Никола поднял руку с пистолетом и прицелился, и в эту же секунду тот схватил свой «Зауэр».

– Брось оружие!

Выстрел отдался чудовищным эхом, будто в коридоре взорвалась бомба.

Никола лежал на земле, а Меченый исчез за углом коридора.

– Он ранен! – Эмили нагнулась над Николой, схватила его пистолет и помчалась по коридору.

– Позаботьтесь о нем, – крикнула она на бегу. – Я должна остановить эту нечисть.

Тедди, прыгая на одной ноге, добрался до Николы.

Он узнал оружие в руках у Эмили. Это была его «Застава». Как пистолет попал к Николе?

71

Поворот под прямым углом – и почти тут же коридор кончался.

Человек со шрамом куда-то исчез.

За спиной – крик Николы, всхлипывания Лиллан и Сесилии.

Эмили остановилась у двери. Пыльная рукоятка, но на ней свежие следы пальцев.

Прислушалась – кто-то сбегает по лестнице.

И она одна. Открыла дверь – эта лестница еще шире, чем та, по которой они поднимались.

Помощи ждать неоткуда.

Тедди на одной ноге, Никола ранен. Пистолет впереди, в вытянутой руке – оказывается, бежать по лестнице в такой позе почти невозможно. Руки нужны для баланса. Пистолет был гораздо тяжелее, чем она ожидала. И вообще – она впервые в жизни держит в руке оружие. Даже не знает, заряжен ли пистолет, снят ли с предохранителя.

Опустила пистолет и побежала вниз по лестнице, прыгая через четыре ступеньки.

Внизу хлопнула дверь.

Он побежал во двор.

Наверное, через главный вход.

Вот это и есть то, что Луке называл шлюзом.

Решетки, бетонные стены, два турникета.

И тут она его увидела. Он уже открывал наружную дверь.

Странно, как у рыси, блеснули глаза – и он исчез.

Эмили выскочила вслед за ним.

Очень темно. Она потеряла свой налобный фонарь, но впереди маячил, дергаясь, огонек. Наверняка это он.

Трава показалась ей охряного цвета, будто ржавой.

– Стой! – крикнула Эмили.

Но он не остановился. Бежал к караулке.

Хлопнула дверь, и свет исчез.

Караулка… Представляется что-то маленькое, вроде будки ночного сторожа.

На самом деле целая система дверей, турникетов. Пуленепробиваемые стекла. Темно.

Запах пыли и старого железа.

Она выскочила наружу.

Из тюрьмы на волю.

И в ту же секунду ее ослепил яркий свет.

Он направил фонарь ей в глаза. Она зажмурилась и вновь открыла глаза. Пыталась разглядеть что-то в стороне от ослепительного светового пятна.

Он стоял в трех метрах от нее. За его спиной – силуэт машины. «Вольво».

Он опустил фонарь, и она увидела направленный на нее ствол пистолета.

– Я уезжаю, – хрипло, но без одышки сказал он. – Сделаешь еще шаг – вышибу мозги.

И попятился к машине. Эмили услышала, как открылась дверца.

Она судорожно сжала рукоятку пистолета.

Сердце заколотилось.

Надо стрелять. Попытаться.

Она подняла пистолет, держа палец на спусковом крючке.

И услышала звук выстрела.

Подонок успел раньше. Он застрелил ее. Она ранена, если не убита. Пора падать на землю и делать последний вдох.

Конец.

Последние дни… сплошные события. И как много не сделано! Не сказала отцу, что любит его, несмотря ни на что. Не поблагодарила Йоссан за заботу и дружбу. И Тедди… ей так много надо было сказать Тедди.

Она не чувствовала никакой боли. Ни слабости, ни головокружения. И никакого желания падать на землю не было.

Что-то звякнуло. Карманный фонарик, описав дугу, упал на землю около машины и светил теперь в небо. На равнодушные звезды. Она по-прежнему почти ничего не видела, но постепенно поняла: нет.

Она не ранена.

И услышала булькающий звук.

– Эй, там…

Шипение.

– Эй, там! – повторила она грозно.

Звук удаляющихся шагов. Она медленно пошла к машине, не выпуская пистолета.

Подняла фонарик и посветила.

Человек со шрамом лежал на земле и смотрел на звезды.

В первую секунду она не поняла. Лежит совершенно неподвижно.

А потом увидела: грудь. На груди быстро расплывалось темное пятно.

По-прежнему слышны шаги.

Человек со шрамом мертв. Кто-то успел раньше нее. И его.

И этот кто-то торопливо уходил в ночь.

Часть V Август

72

Смочила ватный тампон в ацетоне. Простейшая процедура: ноготь за ногтем. Очистить. Освободить. Обезжирить. Почти невыносимое ощущение грязных ногтей.

И никуда не торопиться. Полно времени.

Когда невидимые грязь и жир были смыты, достала пилочку. Мягкие, осторожные движения. И только в одном направлении! Грубейшая ошибка – водить пилочкой туда-сюда.

Потом обработать специальным бруском. Называется буфер, объяснила Йоссан. Медленно и тщательно.

Сама она вовсе не была экспертом в этой области. Но терпеливо полировала ногти, пока они не стали гладкими и блестящими. Полюбовалась и подумала: а стоит ли покрывать лаком? И так красиво.

Ну, нет.

Достала из шкафчика в ванной два пузырька.

Сначала бесцветный.

Ногти надо загрунтовать, улыбнулась Йоссан.

Теперь собственно лак. Она выбрала стандартный, ярко-красный. Никаких экстравагантностей. Сегодня тем более. Ей предстоит не особо веселая процедура.

Первый слой. Потом второй. Растопырив пальцы, поставила пузырьки на место, посмотрела и удивилась: какая разница с тем, что было! Небо и земля.

И не надо платить шестьсот спенн профессиональной маникюрше.

Сегодня начинается суд по делу об убийстве. Юриспруденция не знает преступления серьезнее, чем убийство. Ее вторая крупная роль в судебном спектакле.

Надо было отказаться. Магнус Хассел именно этого от нее и ожидал. И вся адвокатура. И столько произошло за эти дни!

Долгая сюрреалистическая ночь в «Хоге». На следующий день – не менее долгий допрос.

Следователи требовали детали. Она рассказала все, что могла. Как они вычислили машину, на которой увезли Тедди. Как выманили хозяина и проследили его маршрут с помощью GPS-передатчика. Как свалили с Николой электроограждение, как перелезли через стену, взорвали дверь. Рассказала про события в коридоре, умолчав только про Николин пистолет, – как полицейский со шрамом взял Лиллан и Сесилию в заложники. Как он выронил оружие, но успел схватить его и ранил Николу. Как она гналась за ним по тюремным переходам – и как неизвестный выстрелил в человека со шрамом, когда тот уже был готов покончить с ней.

– А почему они задержали Тедди? – вопрос, на который у нее не было ответа.

– Понятия не имею.

– А Сесилию Эмануэльссон? А Лиллан?

– Мы не знали, что они тоже там.

– Но вы же частный адвокат сына Сесилии? Брата Лиллан? Как это связано?

– С уверенностью сказать не могу. Возможно, пытались повлиять на исход суда. Шантажировать Беньямина… что-то в этом роде.

Они договорились – не называть истинную причину. Тот, второй, которого Луке выманил своим гудением, бесследно исчез. И они представления не имели, что он может предпринять, если они начнут рассказывать о тайной сети педофилов, охотящейся за компрометирующими файлами.

Прежде всего потому, что они не знали, кто он, этот второй. Может быть, тоже полицейский, как и Меченый.

– А у меня, в свою очередь, есть вопрос к вам, – сказала Эмили. – Кто тот человек, которого застрелили на моих глазах?

Следователь начал листать свои записи.

– К сожалению, на настоящем этапе следствия мы не имеем права разглашать эти сведения.

Конечно, она могла найти какое-то обстоятельство, не позволяющее ей взять на себя защиту Беньямина. Отказаться.

Ну, нет.

Она – это она. Надо оставаться самой собой, вспомнила Эмили слова Йоссан. И именно это и входило в ее намерения: оставаться самой собой.

Простая и убедительная формула.

Хорошо подготовилась. Прочитала раз двадцать материалы следствия – в хронологическом, потом в антихронологическом порядке – сзади наперед. Написала свои замечания – сначала вопросительные знаки, потом грубые формулировки, потом отшлифованные, потом окончательно отшлифованные.

Отдельная тема – опрос свидетелей.

И улики. На улики можно смотреть по-разному. Стакан молока – это стакан молока, но ни один человек по внешнему виду не скажет, скисло оно или нет.

Она же сама была на месте преступления и собиралась использовать результаты своих наблюдений. И, разумеется, криминологически безупречные выводы Янне.

Семь утра.

Уже жарко, но ее столик, да и вся веранда уличного кафе прячется в величественной тени стокгольмской ратуши. Двойной эспрессо. Она положила сахар, и он так и лежал горкой на густой золотистой пенке.

Кремá. Итальянцы так и называют эту пенку: кремá.

Свидетельство качества кофе: кремá густая, и сахар не тонет.

Есть совершенно не хотелось. Так и вышла из дома натощак.

Но кофе – обязательно.

В половине девятого вошла в здание суда. Подошла к дежурному – эта процедура была ей уже знакома.

Через десять минут уже была в Шахте – так называли камеры в подвале суда, где подсудимые дожидались вызова.

Смотрела на Беньямина и вспоминала, как увидела его впервые.

Волосы отросли, небритость превратилась в бородку. И самое главное – глаза открыты.

Они уже виделись накануне и вместе прошли через все процессуальные ловушки. Жанетт Никореску сообщила: юноша почти полностью восстановился. Что значит «почти»? «Почти» значит вот что: долго он выдержать не сможет, у него и сейчас бывают эпизоды дезориентации. Особенно в состоянии стресса. Но если соблюдать определенную осторожность, с судебным разбирательством вполне может справиться.

Эмили попыталась рассказать ему, что произошло в заброшенной тюрьме «Хога». И, насколько возможно, объяснить.

Как и было назначено, заседание суда началось ровно в девять часов.

Зал предоставили шикарный. Намного больше, чем тот, в котором слушали дело Николы. Старинные, даже антикварные дубовые панели, тяжелая и по виду тоже антикварная мебель. Члены суда и секретарь за решетчатой перегородкой. Уже на месте. А председатель – не кто-нибудь, а старший советник Сверкер Йернблад. Как-никак, дело об убийстве. Черный костюм, белая сорочка, темный галстук – даже выбор одежды свидетельствовал о серьезности предстоящей процедуры.

Члены суда с образцово-мрачными физиономиями – наверное, хотят подчеркнуть серьезность предстоящего. Секретарь – совсем молодая девушка. Скорее всего, выбрала юридическую линию сразу после гимназии, а окончила – и сразу попала сюда, в самый именитый суд Стокгольма. Только мечтать о такой карьере.

Эмили заняла свое место – направо от перегородки. Удобный конторский вращающийся стул с регулируемой спинкой.

Стул Беньямина попроще. По бокам – два надзирателя. На руках похоронно позвякивают наручники.

И обвинитель. Районный прокурор Анника Рёлен в строгом темном костюме. Когда обсуждали меру пресечения для Беньямина, она была одета довольно небрежно.

Но не сегодня.

Рёлен отодвинула в сторону ворох бумаг на своем столике. Эмили сделала то же самое. На секунду мелькнула мысль: а не подумает ли Анника, что я ее передразниваю?

И покосилась на публику. Тедди, Сесилия, Лиллан. К стулу, где сидит Тедди, прислонен костыль. Еще пятеро чуть позади. Двое мужчин и три женщины. Журналисты? Или просто любопытные, любители судебных разбирательств? Кто их знает – одна из женщин держит на коленях блокнот и что-то неторопливо записывает. Но, судя по официальной одежде, вряд ли журналистка.

Судья представил стороны. Пока он говорил, открылась задняя дверь и в зал, осторожно ступая, чтобы не мешать, вошел мужчина. Костюм. Яркий, но, судя по объемному шелку, очень дорогой галстук. Волосы зачесаны назад.

Сердце у Эмили провалилось в желудок.

Магнус Хассел.

Анника Рёлен зачитала обвинение. Суд рассчитан на три дня. Сегодняшнее утреннее заседание – материалы и улики, представленные обвинением. После ланча – допрос Беньямина.

Секретарь прилежно щелкала по клавишам ноутбука. Члены комиссии внимательно слушали. Куда более внимательно, чем на Николином суде.

Анника закончила и обратилась к Эмили.

– Ваше мнение?

Эмили прокашлялась. Пригнулась к микрофону, чуть не коснувшись губами. Все равно получилось тихо и, как ей показалось, обреченно.

– Беньямин Эмануэльссон отрицает свою вину.

73

Зал номер пять стокгольмского суда. Тедди видел много судебных залов, но такой роскошный – впервые. Панели, темные балки на потолке – высота метров пять, не меньше. Балки образуют сеть квадратов, симметричный рисунок, как нельзя более подходящий назначению зала.

Царство четырехугольников. Из расплывчатых фактов постепенно вырисовывается геометрически идеальная квадратная истина.

Судья и члены суда, Беньямин и Эмили, обвинитель – далеко впереди, настолько велик зал. Если бы не микрофоны и не громкоговорители, никто из зрителей ничего бы и не услышал.

Через пять мест от него сидит Магнус Хассел. Тедди попытался сообразить, хорошо или плохо присутствие Магнуса для Эмили, – и не сообразил. Может быть, она рассказала ему про свои левые обязательства, и он решил ее поддержать.

Секретарь встала, потянула за шнурок, потом за другой – коротко прошуршав, развернулись два экрана. Один справа, другой слева.

Обвинитель начала представлять доказательства и улики. Время от времени на экране возникали фотографии и сделанные в «Пауэрпойнте» схемы и диаграммы.

Двор дома в Вермдё. Вырезанное стекло. Грязь на полу. Тело убитого. Лицо размозжено до неузнаваемости, сплошная кровавая маска. Ничего нового. Описание преступления – проще простого, но презентация доказательств – дело долгое. Дело, по словам обвинителя, выглядело так: Беньямин приехал на машине, вырезал стекло с помощью присоски и разрывной пулей в затылок убил владельца дома. Следы пороха на руках, кровь жертвы на одежде, которую он снял и выбросил в лесу. То, что это его одежда, – очевидно: обнаруженная ДНК пота совпадает с ДНК Беньямина.

Вывод Анники Рёлен: никаких сомнений, что преступление совершил Беньямин Эмануэльссон, не возникает.

Данные лабораторных анализов из ЦКЛ, Центральной криминологической лаборатории в Линчёпинге. Исходящий номер, дата, контрольные проверки, оценки экспертов. Пустая гильза на месте преступления. Целый ряд анализов ДНК и отпечатков пальцев. Следы протекторов автомобиля Беньямина – от дома, где совершено преступление, к лесу. Опять окровавленная футболка.

Улики: чем дальше, тем оглушительнее.

– Мы нашли в доме и другие отпечатки пальцев, не только Беньямина и убитого, – сказала Анника. – Но, возможно, в доме жили совсем другие люди, идентифицировать которых пока не удалось.

Настроение во время ланча: хуже невозможно вообразить. Беньямина увели по так называемому Коридору вздохов в камеру – его накормят там. В одиночестве.

Эмили в обществе Тедди, Сесилии и Лиллан пошла в ресторан напротив. Заказала антрекот с помм фри, но аппетит так и не появился. Остальные тоже не прикасались к еде.

Она вздохнула.

– Как есть, так есть. Попробую сделать все, что могу. Но вы и сами поняли: ситуация довольно мрачная.

Тедди хотел с ней о чем-то поговорить, но она помахала рукой: сейчас не успею. Слишком много всего.

Эмили вышла из ресторана.

Он проводил ее взглядом: подошла к углу ратуши, остановилась и закурила.

В полном одиночестве.

Тедди, как всегда, заправил под верхнюю губу мешочек снюса и сунул в рот жвачку.

Его в эти дни тоже допрашивали. Несколько раз. Хотели узнать, по какой причине его и женщин держали в заброшенной тюрьме. Тедди рассказал все, что мог, старательно избегая ниточек, которые вели бы к Матсу Эмануэльссону и смертельно опасному винчестеру.

Сам думал только об одном: кто этот полицейский со шрамом? Полицейский, которого неизвестный спаситель застрелил на глазах у Эмили…

Настало время допроса обвиняемого. Беньямина.

Начали как обычно: судья попросил его рассказать все своими словами.

– И если вам нужна пауза, не стесняйтесь. Мы знаем, что у вас проблемы со здоровьем.

Беньямин спрятал руки под столом, между колен. Не надо быть психологом, чтобы видеть, в каком он напряжении, как фиксирован его взгляд на какой-то точке за спиной судьи. Эмили сказали, что он принимает сильные транквилизаторы.

Может, так и лучше.

– Значит… да… значит, вот что… – начал Беньямин. Тедди испугался: выдержит ли парень такую нагрузку. – Я не особо помню… не помню, в общем, что было перед аварией.

– Ретроградная амнезия, – кивнул судья и пояснил: – При травмах головы пострадавший часто не помнит предыдущие события. Рассказывайте, что помните.

– Я приехал туда, чтобы встретиться… повидаться с одним знакомым. Имени назвать не могу. И там был еще один знакомый. Себастьян, по прозвищу Себбе. Потом что-то случилось… мне очень жаль, я не могу вспомнить, как ни пытался. Только… две картинки помню. Смутно. Одна: на полу лежит человек, лицо в крови. Другая: машину заносит на повороте… и удар. Изо всех сил пытался вспомнить… и понять, почему отшибло память. Врачи говорят, после сотрясения мозга… да вы уже объяснили. Единственное, что знаю твердо: я никого не убивал. Больше мне нечего сказать.

У Тедди отвалилась челюсть. По рассказам Эмили, Беньямин ни разу за все время не говорил так много и так связно. Значит, если не Матс, все-таки Себбе… темные круги под глазами у Микаэлы наверняка станут еще темнее. Даже Кум – и тот наверняка огорчится.

Тедди прекрасно понимал, почему Беньямин скрывает, что он был в доме на Вермдё с Матсом. Боится раскрыть тайну ложного самоубийства отца.

– Спасибо, – сказал судья. – Обвинитель может задавать вопросы.

Началось.

Прокурор Анника Рёлен расправила несколько бумажек на своем столе.

– С кем вы были в доме в Вермдё?

У Беньямина такой вид, будто он сейчас расплачется.

– С Себбе и еще с одним человеком… но имени его я не могу назвать.

– Почему вы не можете назвать его имя?

– Потому что… просто не могу – и все.

Анника кивнула – как показалось Эмили, довольно. Ответ ей понравился.

– Как вы попали в дом?

– Когда вы попали в дом?

– Есть ли в доме принадлежащее вам имущество?

На большинство вопросов у Беньямина ответов не было. Он не помнил. Несколько раз опять подчеркнул: на этот вопрос я не буду отвечать.

Шло время. Обвинитель начала уточнять детали его лаконичного рассказа.

– В чем вы были одеты?

– Что вы сделали с одеждой перед тем, как сесть в машину?

– Кто такой Себбе?

Беньямин бормотал одно из двух: либо «я не помню» либо «не могу ответить».

Обвинитель продолжала подкидывать дрова в и без того ярко горящую печь.

– Вы спали в этом доме?

– Что вы делали накануне?

– Почему ДНК убитого найдено на выкинутой вами одежде, которую нашли в лесу?

Беньямин только качал головой.

Минуты становились часами. Председатель предложил сделать перерыв.

Вышли на улицу. Эмили перешла улицу, встала на том же, что и в тот раз, углу и закурила.

Интересно, о чем она думает?

После паузы Анника Рёлен продолжила в том же духе:

– Почему вы сменили одежду?

Беньямин вздохнул:

– Не помню, чтобы я менял одежду.

– Наводящий вопрос, – реплика Эмили адресована судье.

Анника сделал вид, что не слышала ни ее возражения, ни ответа Беньямина.

– Насколько близки вы были к этому убитому вами Себбе?

– Наводящий вопрос, – резко и с нажимом повторила Эмили.

Анника Рёлен усмехнулась, но настаивать на ответе не стала. Начала спрашивать про дом. Знает ли подсудимый, кому этот дом принадлежит.

И под самый конец вернулась к убийственному вопросу – почему Беньямин не хочет рассказать, с кем он был в доме в Вермдё в день убийства.

– Не «не хочу», а не могу. Не могу, – с отчаянием в голосе повторил он.

– Вас обвиняют в убийстве.

– Я знаю.

– Я так поняла, что есть человек, который мог бы свидетельствовать в вашу пользу. Так?

– Можно и так сказать.

– И вы, несмотря на это, отказываетесь назвать его имя? На мой взгляд, это очень и очень странно. Более чем странно.

Беньямин глубоко вздохнул. Тедди заметил: он покосился на Лиллан.

– Мне очень жаль. Но я не могу. Не могу назвать его имя.

Обвинитель повернулась к судье.

– У меня больше нет вопросов.

Внезапно наступила мертвая тишина.

Тедди вглядывался в лица членов суда. На их лицах приговор читался еще более ясно, чем на профессионально бесстрастном лице обвинителя: виновен в убийстве.

Судья сделал какую-то пометку.

Время заканчивать работу. На сегодня.

Скрип двери в притихшем зале показался оглушительным. В дверь для публики вошел человек. Лысеющий, в круглых очках. Бородка. Брюки «чинос», белая сорочка. Он, не останавливаясь, направился к креслу для свидетелей.

Все обернулись.

Судья поднял глаза.

– Я заявляю себя как свидетеля.

Анника Рёлен чуть не подпрыгнула на стуле.

– Кто вы такой? У вас нет никакого права…

– Обвинитель прав, – сказал судья, внимательно глядя на вновь прибывшего. – Но, как бы то ни было, вы можете располагать важной информацией. Кто вы?

И опять: настроение в зале. Атмосфера сгустилась окончательно. Воздух, казалось, можно резать ножом.

Все уставились на новоявленного свидетеля в ожидании ответа. Зрители, члены суда, даже секретарша. Тедди показалось, что он где-то видел этого человека.

– Меня зовут Матс Эмануэльссон. Я отец обвиняемого. В доме в Вермдё вместе с Беньямином был я.

Только сейчас Тедди понял, почему он не узнал Матса сразу. За эти годы Матс немало поработал, чтобы изменить свою внешность.

74

Магнус Хассел не особенно любил свою работу, но и нельзя сказать, что не любил. Работа была о’кей, а главное – очень и очень плодотворная. В смысле: приносящая богатые плоды в виде денег. В прошлом году – пятнадцать миллионов с рекордно низким налогом. Плюс еще миллион на туда-сюда транзакциях через санкт-петербургскую контору «Лейонс» – вообще без налогов.

Закон о налогах принят, чтобы им пользоваться, не так ли?

Но в глубине души ему хотелось стать совсем другим адвокатом.

Драматизм в зале суда, градус азарта, к которому он даже не приближался – сколько бы ни вел труднейших финансовых переговоров с адвокатами немецких финансовых воротил.

Когда ему доложили, что Эмили Янссон игнорировала его предложение отказаться от роли адвоката по уголовным делам, он растерялся. Тут же вызвал Андерса Хенрикссона и Алис Стрёмберг, и не успели они закрыть за собой дверь, начал орать так, что, наверное, даже в приемной было слышно.

– Может, хоть кто-то из вас объяснит, что происходит?

После двух чашек чая и пары таблеток бета-блокатора он немного успокоился. Но ярость не убывала, хотя теперь он держал ее в узде.

– Не думаю, чтобы Эмили была с нами согласна по всем пунктам, – Алис старалась говорить как можно мягче, выбирая слова. – И мне не показалось, чтобы она что-то нам обещала. Но суд, в котором она должна выступать, насколько мне известно, не отменен. Я туда звонила. Она пока не отказалась защищать подсудимого.

Магнус махнул рукой – все, спасибо. Хочу остаться один.

Он не привык, чтобы сотрудники так себя вели. Очень странно все это.

И решил отправиться в суд – посмотреть спектакль своими глазами.

Впервые после студенческой практики он присутствовал на уголовном суде. Парадокс: один из ведущих юристов страны ни разу за всю свою профессиональную жизнь не был на заседании суда. Какие-то дела, конечно, решались и в суде, но это были арбитражные суды, и атмосфера, как правило, была неформальной, если не сказать домашней.

А здесь – особый мир. Заблудившиеся зрители, вертящие головами в поисках указателя, как попасть в нужный зал, секретари с пачками актов и толстенными книгами свода законов. И, конечно, стороны: трагические шахматные фигуры в еще не начавшейся партии.

Интересно все это. И в какой-то степени увлекательно.

Единственное, что грызло, – он теряет примерно семь тысяч крон в час, пока тешит свое любопытство. И что Эмили его обманула.

Он сел в самом заднем ряду. Секретарша снабдила Магнуса обвинительным заключением и выборочными материалами следствия. Нет сомнений – тяжелый случай.

Тяжелый случай, Эмили Янссон!

Ему очень хотелось, чтобы она проиграла процесс.

И очень скоро стало ясно: все к тому и движется. Обвинитель действовала безошибочно, проанализировала доказательства спокойно и основательно. Не упустила ни одной мелочи. Когда пришла очередь Эмили, она начала что-то говорить насчет кровавых следов в прихожей, что нет уверенности…

Это никуда не приведет.

Магнус ушел на ланч первым – ему не хотелось встречаться с Эмили до окончательного решения суда.

Но во второй половине дня произошло нечто неслыханное. Такое встречается только в уголовных судах. Мало того – даже в уголовных почти никогда не встречается. Магнус, во всяком случае, не слышал. Буквально из ниоткуда явился какой-то очкарик и стал утверждать, что он отец обвиняемого. И настаивать, чтобы ему разрешили свидетельствовать. Поразительно!

Обвинитель, естественно, запротестовал. Эмили Янссон смотрела на внезапно объявившегося свидетеля, как будто увидела привидение. Но Магнус все равно не был уверен, что она не спланировала этот эффектный номер. Она не только подающий большие надежды юрист, но и отличная актриса. Так сыграть! Вроде бы она удивлена не меньше остальных.

А может, и вправду удивлена.

Через несколько минут Эмили попросила сделать перерыв. Взяла человека, утверждавшего, будто он и есть Матс Эмануэльссон, и повела его в отдельную комнату.

Через час они появились в зале.

– Защита настаивает на привлечении Матса Эмануэльссона в качестве свидетеля.

Обвинитель Анника Рёлен хотела что-то сказать, но судья ее опередил:

– На каких основаниях?

Эмили подготовилась к этому вопросу.

– Он должен свидетельствовать о своих наблюдениях касательно событий в доме в Энгсвике, Вермдё, 15 и 16 мая этого года, подтверждающих невиновность Беньямина Эмануэльссона в смерти Себастьяна Матуловича.

Никто и никогда не видел выдержанную и собранную Аннику Рёлен в такой ярости. Она чуть не брызгала слюной.

– Ваша честь, господин председатель суда, это абсолютно неприемлемо! Стратегия защиты, основанная на эффекте неожиданности, не дозволена согласно уложению о судопроизводстве. Мы обязаны отклонить требование защиты о допросе этого свидетеля.

– Ваша честь, господин председатель, – сказала Эмили спокойно. – Уверяю вас: я не имела ни малейшего представления, что Матс Эмануэльссон явится на суд и пожелает свидетельствовать. Если бы знала – не сомневайтесь, я бы указала его в списке свидетелей заранее.

Судья заметно растерялся. Начал вертеться в кресле. Обвинитель продолжала свою гневную тираду – говорила о безответственном ведении процесса, об очевидной неопытности адвоката.

Эмили изо всех сил старалась сохранить спокойствие.

– Мой подзащитный обвиняется в тяжком преступлении. В убийстве. Он настаивает на своей невиновности. Защита обращается к суду с просьбой выслушать единственного свидетеля, который мог бы подтвердить невиновность Беньямина Эмануэльссона. Не дать ему такой возможности, с моей точки зрения, было бы грубой судебной ошибкой, ставящей под сомнение беспристрастность уголовного суда. И не только судебной. Это было бы непростительной этической ошибкой.

– Хватит, – простонал судья. – Объявляю перерыв. Мы должны дать юридическую оценку вновь возникшим обстоятельствам.

Через два часа все расселись по местам.

Уже восемь часов вечера. Магнус с трудом сдерживал раздражение, но не уходил.

Теперь голос судьи был твердым и уверенным.

– Суд разрешает допрос свидетеля, но при условии, что его предварительно допросят в полиции.

Вот тебе и на.

Заседание откладывается как минимум на несколько дней. Полиция и прокуратура должны опросить человека, утверждающего, что он отец Беньямина Эмануэльссона. Сторона обвинения должна получить время для подготовки.

Что касается Магнуса Хассела, он сомневался, что внезапно объявившийся свидетель и в самом деле отец Беньямина. Матс Эмануэльссон, который уже больше четырех лет не числится в списках живых.

Но еще интереснее было, как Эмили объяснит ему то, что она сидит здесь и играет в защитника по уголовным делам целый рабочий день.

Часть VI Восемь дней спустя

75

– Прежде всего хочу сказать, что я вне себя от волнения. Моему сыну грозит пожизненное заключение за преступление, которого он не совершал. Он угодил в эту историю только потому, что не хотел называть мое имя и не хотел говорить ничего, что могло бы меня скомпрометировать. Согласно вашим реестрам, я мертв. Но вот он я, перед вами.

Я пытался вступить в контакт с Беньямином с того самого дня, когда его арестовали. Я даже один раз, не представившись, говорил с адвокатом Эмили Янссон, попросил ее передать письмо Беньямину. Она отказалась… я не в обиде, я понимаю. Существуют определенные правила. Юридическая этика и так далее. Может, надо было согласиться, что она ознакомит прокурора и полицию с содержанием письма… может, тогда бы меня и привлекли в качестве свидетеля, но у меня плохой опыт сотрудничества с полицией. Дважды пытался, и оба раза все закончилось катастрофой для меня и моей семьи.

Но сейчас я понял: другого пути у меня нет. Только так: выступить из тени и рассказать, что произошло в Вермдё.

Не буду слишком многословен. Несколько лет назад моей жизни грозила серьезная опасность. Это и заставило меня инсценировать самоубийство.

Но… пусть вам это покажется смешным – я не мог жить без своих детей. И не хотел, чтобы они жили без отца. Поэтому, хотя я и жил в самых разных точках Земли, время от времени… не часто, но регулярно находил возможность с ними встречаться. Мы виделись главным образом в доме, который я купил в Вермдё. Мой друг Себастьян Матулович помог мне оформить документы на гражданина Испании Хуана Арравену Уэрту. Ничего сложного, сделали доверенность… в общем, я знаю, как это делается.

Больше четырех лет я прожил под этим именем. Думаю, не надо объяснять зачем. Ни у кого не должно возникать сомнений – меня нет в живых. Иначе нельзя было гарантировать безопасность моих детей и моей жены. Бывшей жены.

Два с половиной месяца назад я приехал в Швецию. Не стану объяснять почему, но еще на паспортном контроле у меня появилось чувство, что меня кто-то узнал.

Зачем приехал? Повидать детей. И у меня были кое-какие дела с Себастьяном Матуловичем. Себбе.

Мы с Беньямином целый день были на море, ловили рыбу и болтали. Потом подъехал Себбе. Мы поужинали. На следующий день Себбе должен был отвезти меня в аэропорт, а Беньямин в своей машине вернуться домой.

Ночью я проснулся от грохота. Я встал, заглянул в спальню Беньямина – постель пуста. Наши спальни на втором этаже были рядом, а Себбе спал на первом.

Крики внизу продолжались. Я сбежал по лестнице и увидел… Беньямин дерется с вооруженным бандитом. Бандитом… я мгновенно узнал этого бандита. Его зовут Йоаким Сунден. Думаю, что бо́льшего мерзавца в рядах полиции нет. И никогда не было. И вряд ли будет.

У Сундена в руках оружие, по щеке течет кровь. Думаю, Беньямин ударил его разбитой бутылкой – осколки ее валялись тут же, на полу. Я попытался помочь сыну, но даже вдвоем мы не могли ничего сделать – они катались по полу, Сундену никак не удавалось воспользоваться пистолетом… и только в эту секунду я увидел… это было жутко. Себбе лежал на полу. Если бы я не был уверен, что это Себбе, я бы его не узнал. У него не было лица. Сплошная кровавая рана.

И я сообразил, что случилось. Сунден проник в дом, увидел спящего человека и выстрелил ему в затылок. Он думал, что это я.

В какой-то момент, сбив Сундена с ног, нам с Беньямином удалось выскочить из дома. Вслед нам загремели выстрелы.

Я крикнул Беньямину, чтобы он уезжал, а сам скрылся в лесу.

Это все, что я знаю.

Я был в доме в ночь убийства. Кроме меня, в доме были мой сын Беньямин и Себастьян Матулович. Себастьян Матулович убит полицейским, который в предыдущей моей жизни пытался сделать меня информатором. Себбе спас нас, но заплатил жизнью. Он был моим лучшим другом девять лет.

76

Обвинитель Анника Рёлен никак не могла усидеть на месте. Она слушала показания Матса Эмануэльссона, возводила глаза к небу, скептически вздыхала.

Эмили прекрасно ее понимала: показания Матса скорее напоминали эпизод из фильма, не особо искусную выдумку. Лишь бы спасти сына.

Но две вещи обвинитель опровергнуть не могла.

Первое: Матс Эмануэльссон сдал пробы на ДНК, и они с вероятностью +4 – наивысший уровень доверия – доказывали, что он и Беньямин близкие родственники. Следы ДНК Матса были найдены и в доме, что неопровержимо доказывало: Матс в доме был. Даже старший прокурор Анника Рёлен вынуждена была с этим согласиться.

Во вторых: Матс представил испанскую зубную карту и ряд фотографий. На снимках улыбался загорелый мужчина с татуировками на руках, полностью совпадающими с татуировками убитого. Таким образом, личность убитого была установлена окончательно. Себастьян Матулович по кличке Себбе.

И все-таки Рёлен попыталась поставить под сомнение показания Матса. Она несколько раз спрашивала, почему он вышел из подполья на таком позднем этапе. Указывала, что он уклоняется от вопросов о своей предыдущей жизни. Попыталась вытянуть из него подтверждение, что полной уверенности в том, что Беньямин не убивал Себастьяна Матуловича, у него нет. К тому же он не мог объяснить происхождение окровавленной одежды в лесу. Не мог объяснить, почему на руках Беньямина обнаружены частички порохового заряда.

И то, что убитый не кто иной, а именно Себастьян Матулович, оказалось в ее доводах чуть не главным козырем. Она утверждала, что у Беньямина были все мотивы для убийства.

– Вас ведь похищали девять лет назад?

– Это так.

– Люди, которые принадлежали к так называемой югославской мафии?

– На этот вопрос я не могу ответить. Не знаю.

– Так вот, я утверждаю, что Себастьян Матулович был известен полиции именно потому, что он был связан с этими кругами. Я имею в виду с югославской мафией. И Беньямин хотел отомстить за ваше похищение девять лет назад.

Матс отвечал спокойно, не выказывая никаких признаков волнения.

– Единственное, что я могу сказать, – ваше утверждение противоречит истине. Себбе никакого отношения к моему похищению не имел. Что касается частичек пороха на руках у Беньямина – вы не забыли, что он и Сунден сцепились в гостиной? Что Беньямин пытался вырвать у него оружие? Я не криминалист, но думаю, что подобный следственный эксперимент провести достаточно легко. Попросите кого-то из сотрудников полиции выстрелить в тире из пистолета и сразу после этого сердечно пожать руку приятелю. Уверяю вас, на руке приятеля будет не меньше пороховых частиц, чем у стрелявшего.

Что касается одежды в лесу – на этот вопрос я не могу ответить. Хотя знаю, что в сумке у Беньямина лежала кое-какая запасная одежда. Мы же даже собирались искупаться, хотя вода была еще ледяная. Сумка осталась в доме. Думаю, что Сунден просто-напросто взял из сумки одежду, испачкал кровью и бросил в лесу, чтобы подозрения пали на Беньямина. Состряпал вещественное доказательство.

И все. В остальном Матс не отклонялся от своего рассказа. Не добавлял деталей, ничего «внезапно» не вспоминал.

Сунден проник в дом. Как он прибыл на место, Матсу неизвестно; возможно, на катере, который зачалил у мостков и на нем же и уехал. Не забудьте: сработала охранная сигнализация. Беньямин, скорее всего, услышал выстрел и спустился вниз посмотреть, что происходит. Матс видел, как Сунден схватился с Беньямином, видел, как Сунден стрелял им вслед.

Матс заметно побледнел – наверное, живо представил картину, посещавшую его по ночам.

Допрос свидетеля закончился. Судья обратился к Эмили.

– У защиты, вероятно, есть что добавить к показаниям свидетеля?

Эмили знала точно, что делать. Голова сегодня была на удивление ясной.

– Во-первых, защита обращается с ходатайством направить в Центральную криминологическую лабораторию остатки пули, найденной в стене, чтобы сравнить ее со стволом оружия Сундена. Беру на себя смелость заранее утверждать, что пуля выпущена из его служебного пистолета «Зиг-Зауэр» Р226.

Во-вторых: защита настаивает, чтобы содержание Беньямина Эмануэльссона под арестом было немедленно прервано, а подсудимый оправдан и отпущен на свободу. Несмотря на старания обвинителя, дискредитировать показания Матса Эмануэльссона не удалось. Матс присутствовал на месте преступления, что подтверждается криминалистами. Не забывайте, что обвинитель должен доказать вину Беньямина, а не Беньямин должен доказать свою невиновность. Благодаря показаниям Матса Эмануэльссона защита доказала, что Беньямин Эмануэльссон не убивал Себастьяна Матуловича. А с заключением криминалистов на руках можно доказать, что Себастьян Матулович убит из служебного пистолета, принадлежащего застреленному в заброшенной тюрьме «Хога» Йоакиму Сундену.

Судья в этот день выглядел не таким растерянным, как на том драматическом заседании с появлением внезапно ожившего покойника.

Беньямин ждал в камере в Шахте. Эмили пыталась представить, о чем он думает.

Сесилия, Матс и Лиллан стояли в стороне, чуть не прижавшись друг к другу. Тедди спустился в кафетерий – наверное, не хотел показываться на глаза Матсу. Магнус Хассел тоже исчез – они так и не успели поговорить. И Эмили не была уверена, что она хочет с ним поговорить. Что это имеет смысл. Они уже поговорили. Эмили увольняют из «Лейонс». Что к этому добавить?

Воспоминание. Ей, наверное, лет тринадцать-четырнадцать. Они с отцом сидят в кухне, он проверяет ее перед экзаменом по английскому. Малоупотребительные слова – одно, другое, третье… Она способная девочка, знает все назубок, в прямом и обратном порядке. Но значение одного слова она не может понять: liability. Папа старается объяснить: это слово означает ответственность, но главным образом экономическую. Вот, скажем, как твой родитель я отвечаю за тебя экономически. Ты должна кому-то, и за то, что эти деньги будут возвращены, ты отвечаешь. Это и есть liability. Понятно?

Ответственность, думает тринадцати– или четырнадцатилетняя Эмили. Откуда тебе-то знать, что такое ответственность? Ты не знаешь, никогда не знал и никогда не узнаешь.

Она подняла глаза – перед ней стоял Магнус Хассел. Его гладко зачесанные волосы сегодня почему-то блестели меньше, чем обычно.

– Думаешь, его оправдают?

Интересно, что ему надо?

– Надеюсь, – сказала она. – Во всяком случае, отпустят.

– И что ты думаешь относительно работы у нас в бюро?

– Думаю, меня уволят.

Магнус кивнул.

– Наверняка. Но ты знаешь: мне бы очень хотелось, чтобы ты осталась.

Эмили переминалась с ноги на ногу. Ее тяготил этот разговор.

– Только один вопрос, Эмили. Почему? Почему ты взялась за эту работу? Ты же знала, как мы в «Лейонс» к этому отнесемся?

Неразборчивый гул голосов в коридоре – зрители обсуждают детали суда, стараются угадать решение.

– Я взялась за эту работу, потому что я пока еще верю во что-то.

Магнус внимательно смотрел на нее. Ждал продолжения.

– Я верю, что наша главная роль – защищать общественную систему, где на первое место ставятся права индивида. Я училась на адвоката не для того, чтобы работать с деньгами предпринимателей. И я устала – скажу, как есть, – я устала помогать и без того богатым авантюристам и биржевым акулам становиться еще богаче. Хочу работать с людьми, которым я действительно нужна. Хочу быть звеном системы, которая протягивает руку помощи любому человеку, когда на него обрушивается вся наша судебная машина и старается доказать, что он виновен, хотя он ни в чем не виновен. Звеном справедливой системы. Системы, которая защищает слабых и одиноких. Тех, за кого готов сражаться только один человек во всем мире. Адвокат. Я.

Магнус, как ей показалось, сильно побледнел. Неужели ее выспренняя тирада произвела на него такое впечатление? Он молчал, будто собирался с духом. Под конец произнес:

– Но ты же могла отказаться… могла сохранить работу в «Лейонс».

– Никогда в жизни.

– Но почему?

– Я же уже объяснила. Я – адвокат.

– Я знаю… ну и что?

– Адвокат, если он настоящий, никогда не бросает своего подзащитного.

77

Тедди издалека наблюдал, как Эмили беседует с Магнусом Хасселом. Он не знал, о чем они говорят, но вот что интересно: Магнус заговорил с ней впервые за все время, что шел суд. Мало того – избегал даже приближаться к ней. Попытался понять по лицам. Магнус бледен, губы сжаты в линейку. А Эмили, наоборот, раскраснелась, глаза горят, как фонари.

Она потребовала провести анализ ствола служебного пистолета Сундена – была совершенно уверена, что Себбе убит именно из этого пистолета. Неожиданно для Тедди. Они – он и Эмили – знали, разумеется, что именно Матс будет рассказывать на суде, но именно это требование, насчет пистолета, не обсуждали. Молодец. У Тедди не было никаких сомнений в результатах анализа.

Странная она, Эмили. Тедди до сих пор не мог понять, что за место занимает она в его жизни. Но одно чувство он уже мог сформулировать. Восхищение. Сколько ей досталось за последние недели! И после всего этого она выступала в суде спокойно и уверенно, как настоящий мастер своего дела.

Йоаким Сунден: имя убийцы. Имя человека со шрамом. Беньямин пометил его, ударив бутылкой. Детские занятия тайским боксом пригодились.

Накануне позвонил Деян.

– Он хочет тебя видеть.

– Кто – он?

– Кум.

– Зачем?

– Это он тебе сам расскажет.

А Тедди-то полагал, все дела с Кумом улажены. Что ему надо теперь?

Мазер принял его дома. Выглядел как всегда, только исчезло постоянное ощущение угрозы, которое всегда появлялось у Тедди в его присутствии. А может, дело и не в этом. Трудно бояться человека, которого ты видел голым и беззащитным.

– У меня есть кое-что выдающееся, если хочешь попробовать.

– Почему бы нет?

– «Ардерг» восьмидесятых годов. Single malt[105]. Купил на аукционе в Лондоне. Три тысячи фунтов бутылка, но стоит каждое пенни. Настоящее всегда недешево.

Кум кивнул. Тедди знал, что где-то рядом обязательно кто-то есть, но на этот раз телохранитель не показывался. Место за стойкой бара пустовало.

Тедди отпил маленький глоток и покатал во рту. Виски и в самом деле волшебный: нежно-маслянистая жидкость словно взорвалась на нёбе целым фейерверком ароматов.

– Мы были у него. В его квартире, – сказал Кум.

– У кого?

– У этой падлы.

– У какой падлы?

– У сучьего потроха.

– Ты имеешь в виду Йоакима Сундена?

– Сучий потрох. Сучее в жизни не видел.

– Возражать не стану.

– Успели еще до полиции. Думаю, тебе интересно знать, что мы там нашли.

– Еще бы не интересно…

Кум тоже отхлебнул маленький глоток виски.

– Начнем с того, что у него дома было больше двух с половиной миллионов крон. Наличными. Половина во встроенном тайнике под мойкой. Двойной пол. А вторая половина – в сейфе.

– Ничего себе… пятилетняя зарплата снюта. Честным снютом его не назовешь.

– Нет. Не назовешь. Как ты догадался? А в сейфе, кроме денег, – чего там только нет… Старые материалы следствий, пластиковые пакеты с вещдоками, памятные записки информаторов, протоколы допросов. Коллекционер, сучий потрох.

Тедди вздрогнул, увидев бумаги, которые ему протянул Кум. Сунден допрашивал Матса – тот сам рассказал на суде.

Кум щелкнул пальцами. Вновь ниоткуда возник бодигард и подал ему объемистую папку.

Кум протянул ее Тедди.

– Подарок. Ради старой дружбы.

Тедди открыл папку и начал просматривать. Он не сразу понял, что это за документы. Выписки из допросов. Памятные записки о беседах с информатором Матсом Эмануэльссоном четыре года назад. Кличка – Марина.

Тедди собрался было погрузиться в чтение, но Кум был настроен на дружескую беседу.

– Этот сучий потрох, – Кум никак не хотел называть Сундена по имени. Странно – Сунден употребил то же ругательство, когда Тедди соврал, что выложил файлы в облако. – Этот сучий потрох вел допросы Матса Эмануэльссона в частном порядке. Притворялся, что никаких записей не ведет. Но, знаешь… у меня везде есть свои ребята, в том числе и в сучьей конторе. Йоаким Сунден был продавцом информации. Он допрашивал Матса для тех, не знаю уж, кто они. Но тут его случайно накрыл прокурор и стал требовать, чтобы Матс оставил официальное свидетельство. И у Сундена крыша поехала. Не знаю точно, что случилось. Знаю только, что мне Микаэла рассказала. Уж кому, как не Матсу, знать, что может случиться с теми, кто пытается этих гондонов вывести на свет. Короче, когда встал выбор: выступить свидетелем на суде или исчезнуть, он выбрал второе. Потому что если бы они заподозрили, что он жив, занялись бы его семьей. А три месяца назад они поняли, что Матс их надул. Что он и не думал кончать с собой. И они послали Сундена в дом в Вермдё. Не знаю, какое задание они ему дали. Скорее всего, замочить. Он же все равно в живых не числится. А он вместо Матса замочил жениха моей дочери.

– Себбе.

– Ну да. Мой верный друг с незапамятных времен, – Кум почесал голову. – Кстати, у меня есть еще кое-что для тебя. Ему все мало было… последние годы сучий потрох подрабатывал в какой-то тухлой охранке под названием «Сведиш Премиум Секьюрити». А там они занимаются разными грязными делишками. Прикормлены у тех.

Кум замолчал, покрутил свой хай-болл, но пить не стал.

Тедди показалось, что в нем происходит какая-то внутренняя борьба.

– Я много чего в жизни наворотил, Тедди… И ты тоже. Между нами одна разница: ты сидел, а я нет. Никто у меня четверть жизни не отнимал. Но что с этим сделаешь…

Тедди не знал, что на это сказать. Мысли путались. Значит, Сундену платила фирма, называющая себя «Сведиш Премиум Секьюрити» – иначе откуда бы у него столько наличных. Платили, чтобы он соблюдал интересы тех. И что это значит? Это значит, что у лиги педофилов и садистов была рука в полиции. И прикормленное охранное предприятие. Сначала Сунден просто продавал инсайдерскую информацию, а потом перешел на службу. К тем, кто платит. И не только это. Обычная история: когда страж закона переходит границу, он на крючке. Его можно заставить делать что угодно.

Что угодно? Убить Себбе, ранить Сару, похитить Сесилию, Лиллан, самого Тедди – о таких масштабах он даже не слышал. Разве что в итальянских мыльных операх про мафию. И он, очевидно, был не один. Как минимум еще один человек – тот, кто помогал Сундену в «Хоге», но исчез после отвлекающего маневра Луке. Может быть, и тот служит в полиции.

Луке проверил «Сведиш Премиум Секьюрити». Последние пару дней только этим и занимался. Они закрыли фирму, во всяком случае, на бумаге. Контора на Санкт-Эриксгатан пуста.

Но ясно одно: Сунден не главная фигура. Солдат-рядовой. Платный охотник, защитник и гарант их тайн. На его долю приходилось немало риска. Но кто стоял за ним? Вернее, над ним?

Педер Хульт, или как там его зовут на самом деле… Надо присмотреться к его роли во всей этой истории. «А стоит ли? – внезапно подумал он. – Может, остановиться? Забыть? Они и так сделали немало».

Кум встал, обогнул стол и похлопал его по плечу.

– Эй, брат, ты где? Ты меня слышишь? Не всегда все идет по плану. Или как?

Тедди словно очнулся. Попытался врубиться и понять, что имеет в виду Мазер.

– Наверное, ты прав… – сказал он уклончиво.

– И те, кто издевается над женщинами и детьми, – не наши люди. И те, кто убивает твоего зятя…

– Что ты имеешь в виду?

– Думаю, ты не осудишь меня, что я погасил этого сучьего потроха Сундена?

Теперь настала очередь Тедди покрутить стакан с драгоценным напитком. Выстрел он слышал, но только Эмили видела хоть что-то. И того, кто стрелял, она так и не заметила. Выстрел пришел из ночного мрака.

– Я-то думал, ты завязал, – сказал он.

Кум ухмыльнулся и покивал головой: завязал, завязал.

Они пожали руки. Только сейчас Тедди заметил, что брови Кума заметно поседели.

Мазер перехватил его взгляд.

– Мы все не молодеем, – сказал он. – И я тоже. Но я пока еще Кум. Мое единственное богатство – репутация.

– Решение суда будет оглашено в зале номер пять.

Усиленный динамиками голос секретарши.

Решающий момент. Если суд примет решение освободить Беньямина из-под стражи, то что это значит? Это значит, что предложенная обвинителем система доказательств гроша ломаного не стоит. Значит, обвинение отвергнуто полностью и Беньямин отныне свободен от всяких подозрений. Полноправный член общества.

Анника Рёлен вошла в зал первой, за ней потянулись остальные – Сесилия, Лиллан, Матс, Эмили. Молча. Никто не произнес ни слова, никто не перешептывался.

Беньямина ввели через особую дверь для обвиняемых.

Тедди покрутил головой. Магнуса Хассела нигде не видно.

Сам он вошел последним. Не хотел действовать на нервы Матсу – кто знает, какая реакция последует, какие воспоминания нагрянут, когда он увидит своего похитителя. Может сорваться.

Тедди не раз бывал на судах, но такая тревожная, гнетущая атмосфера была для него внове.

Судья прокашлялся. Тедди заметил, как у Эмили напряглась и покраснела шея. Беньямин опустил голову и смотрел на свои руки в наручниках.

– Беньямин Эмануэльссон больше не считается подозреваемым. Суд постановил немедленно освободить его из заключения.

Беньямин удивленно поднял глаза. И завертел головой: правильно ли я понял услышанное?

Семья Эмануэльссон в коридоре суда: объятия, слезы, поцелуи. Беньямина словно подменили; видно, для окончательного выздоровления ему не хватало положительных эмоций. Глаза блестят, плечи выправились. Тедди показалось, что в глазах Эмили блеснули слезы. Наверное, показалось. Или свет так упал – он все же стоял довольно далеко, в другом конце коридора.

Наблюдал. Думал.

И поймал на себе взгляд Матса.

Матс сделал все, что мог, чтобы помочь сыну выпутаться из беды. Но, кроме гордости… Тедди показалось, что на дне его глаз затаилась тревога. Для всех было ясно: со смертью Сундена непосредственная угроза жизни Матса заметно уменьшается. Но не отпадает окончательно. Что его ждет? Программа защиты свидетелей? Обвинение в мошенничестве? А жесткий диск? Где он?

Ну нет. С него хватит. Больше он в эти игры не играет.

Матс кивнул ему. Вот это было Тедди нужнее всего.

Он искупил свое преступление. Теперь – окончательно.

Через полчаса: кафе на Бергсгатан. Эмили послала эсэмэску – пусть он подождет ее там.

– Поздравляю, – сказал Тедди.

– Нас всех надо поздравить… Работали вместе, – сказала Эмили. – Но главные поздравления – семье Матса. Если бы он не решился засветиться, не знаю, чем бы…

Она осеклась. И она, и Тедди прекрасно знали – если бы не Матс, Беньямин наверняка получил бы большой срок.

Они помолчали. Где-то за спиной прогудела машина.

– Ты заплатила Янне?

– Спасибо за деньги, – кивнула Эмили. – Как бы они к тебе ни попали, лучше распорядиться ими ты не мог.

– Интересно, что будут делать Эмануэльссоны сегодня вечером? Праздновать?

– Не думаю… поужинают вместе, это точно. Матсу есть что объяснить семье. Даже не семье, а Сесилии.

Они замолчали. Опять автомобильный сигнал. Короткий звоночек – велосипедист.

– А нам не стоит отпраздновать? – спросил Тедди. – И тоже кое-что объяснить друг другу? Устроим праздник на двоих. Ты и я.

Эпилог

Никола должен зайти к Тедди ближе к вечеру. Но сначала надо кое-что сделать.

Он стоял на холме в Флемингсберге, как раз позади тюрьмы. Керим опять попался. Не повезло. Вечерние газеты с огромными рубриками:

Летающий гангстер приземлился. Вертолетный беженец опять за решеткой.

Просто лопаются от злорадства.

Середина августа. Через неделю Никола выходит на работу. Георг Самюэль смилостивился. Предложил ему пробную работу. Настоящую, не практикантом. Электромонтажные работы, год в учениках, образование. Вставать рано утром…

Линда совершенно счастлива. А может, не так уж плохо. Деньги нужны, Георг – славный мужик. И к Николе хорошо относится.

Позвонил Тедди – пригласил поужинать вместе. Вынесено окончательное решение суда – полностью оправдать Беньямина. Хотя и так было ясно, раз уж его выпустили на свободу без всяких условий.

Тедди сказал – пришел ответ из Линчёпинга. Себбе Матулович убит выстрелом из пистолета «Зиг-Зауэр», служебного оружия бывшего инспектора Йоакима Сундена.

Никола открыл сумку. Дрон был величиной с молочный пакет. Не больше. Он выпросил его у Юсуфа. Четыре пропеллера и маленькая видеокамера снизу. Никола тренировался два дня. Теперь он настоящий ас.

Повязку с плеча сняли еще позавчера. Пуля, к счастью, не задела ни кость, ни сустав, хотя вырвала изрядный кусок мышцы.

Нажал кнопку. Дрон тихо зажужжал. В первый раз он неосторожно прикоснулся к пропеллеру и получил приличную ссадину на пальце. Моторчики мощные, несмотря на размеры. Поднял дрон в воздух прямо над собой. Довольно высоко. Беспилотник казался не больше стрекозы, а на таком расстоянии и вправду похож на стрекозу с поблескивающими прозрачными крылышками. Выше, выше. Еще выше. Прямо над ломтями торта на крыше тюрьмы. Он уже посылал туда дрон и внимательно просмотрел видео: после побега Керима решетку на потолке усилили балками. Чтобы не повторилось. Но против лакрисола защиты нет: на нитке под дроном висела круглая коробочка с любимым керимовым лакомством. Николе эти драже казались отвратительными. Но Керим их обожает, а в тюремном ларьке лакрисол не продают.

Николу распирало от гордости – так ловко он управлял этим воздушным шпионом. Большими пальцами обеих рук. Вверх-вниз, вперед-назад, налево-направо.

Должно сработать.

Покачал дрон в стороны, проверил по камере – висит прямо над клеткой. Должно сработать.

Наконец, коробка полетела вниз. Проскочила через решетку. Теперь Керим обязательно найдет ее во время прогулки. В коробке, кроме лакричных драже, лежала записка:

«Приятель, я о тебе помню!»

По лестнице вверх.

Внезапно у него возникло странное чувство. Примерно такое же, как тогда. Он поднимался в собственную квартиру, а Эмили ждала его на площадке.

Будто кто-то на него смотрит. Или поджидает. Опять: spiderman feeling.

Он даже не знал, дома ли Тедди. Неважно – у него есть ключи. Если дяди нет, зайдет в квартиру и подождет, пока тот явится.

Они завтра все вместе собираются на футбол. И дед, и Тедди, и Паулина. Посмотрят, как «Сирийцы» разгромят «Варберг» в высшей лиге. Впервые он покажет Паулину своим родным.

Он позвонил и прислушался.

Никакого движения.

Вытащил связку ключей, поискал нужный. Сначала открыл верхний замок. С усилием – надо бы смазать.

Чудовищный взрыв. Он отлетел к противоположной двери.

И вдруг наступила полная тишина. Он ничего не слышал.

Нет. Он слышал все.

Слышал, как сталкиваются в воздухе атомы. Как царапает кожу штукатурка. Не чувствовал, а слышал.

Подумал о Тедди. О Паулине.

За дверью начался пожар. Из проема двери валил густой дым.

Никола с трудом приподнял голову. Одежда в клочья. Мокрая от крови.

Бомба. Проклятая бомба.

Последнее, о чем он успел подумать: неужели я умру от бомбы?

Примечания

1

Боевое искусство, включающее в себя преимущественно борьбу на земле. Этот вид борьбы разработан на основе самбо, дзюдо, вольной борьбы и бразильского джиу-джитсу. В грэпплинге решающее значение имеет не грубая физическая сила, а прежде всего технический арсенал спортсмена. – Здесь и далее примеч. переводчика.

(обратно)

2

Один из наименее привлекательных пригородов Стокгольма.

(обратно)

3

Lejon (шв.) – лев.

(обратно)

4

Bollinger, дорогой сорт шампанского.

(обратно)

5

Британская светская львица, младшая сестра Кэтрин, герцогини Кембриджской.

(обратно)

6

Парацетамол.

(обратно)

7

Голден-ретривер – мохнатый кузен лабрадора, отличается спокойным и веселым характером и преданностью. Окрас – от белого до темно-золотистого.

(обратно)

8

Жаргонное обозначение полицейских в Швеции.

(обратно)

9

Чушь, вздор (англ.).

(обратно)

10

KRIS (Kriminellas Revansch I Samhället) – общество, помогающее реабилитации преступников после выхода из заключения.

(обратно)

11

Протеиновая пищевая добавка.

(обратно)

12

Без оплаты, ради общественного блага (лат.).

(обратно)

13

Charlie, кокаин (жарг.).

(обратно)

14

Шведская эстрадная певица, известная пристрастием к вину в упаковке bag in box – «мешок в коробке» (англ.).

(обратно)

15

Мы уже здесь. Какой код? (англ.)

(обратно)

16

Популярная моментальная лотерея.

(обратно)

17

Значит, ты Никола? – Да. – Что тебе нравится? – Это первый раз? – Садись (англ.).

(обратно)

18

Я помогу тебе (искаж. англ.).

(обратно)

19

Здесь и далее покерная терминология.

(обратно)

20

Имеется в виду число антихриста из Откровения Иоанна Богослова – 666.

(обратно)

21

Общедоступный сайт, где выставляется на продажу все возможное.

(обратно)

22

Один из ведущих шведских банков.

(обратно)

23

Blue Step, один из банков, ссужающих деньги под большие проценты без проверки кредитоспособности, но под гарантию недвижимости и т. д.

(обратно)

24

Система физической подготовки, созданная Грегом Глассманом. Зарегистрирована в качестве торговой марки.

(обратно)

25

Фильм Клинта Иствуда (2004).

(обратно)

26

Обжаренные на гриле королевские креветки с овощами в смеси специй, подаются с соусом на основе йогурта и желтого карри.

(обратно)

27

Жареный цыпленок в остром соусе с большим количеством специй.

(обратно)

28

То да се… (шв.)

(обратно)

29

Ресторан в Старом городе.

(обратно)

30

Популярная минеральная вода.

(обратно)

31

Джо Лаберо – шведский иллюзионист, Микаэль Персбрандт – популярный актер театра и кино.

(обратно)

32

Ассигнация в пятьсот крон имеет красноватый цвет.

(обратно)

33

Следственный изолятор в Стокгольме.

(обратно)

34

Nordiska Kompaniet, дорогой магазин в центре Стокгольма.

(обратно)

35

Шведские демократы – крайне правая политическая партия фашистского толка.

(обратно)

36

Шведских крон (жарг.).

(обратно)

37

Медведь (шв. björnе).

(обратно)

38

Смесь табака и марихуаны (жарг.).

(обратно)

39

Привет! (польск.)

(обратно)

40

Analfabet (шв.) – неграмотный.

(обратно)

41

Свенссоны – собирательное имя для шведов.

(обратно)

42

Шведский телеведущий и ресторатор, владелец ресторана «Риш».

(обратно)

43

Курорт на юго-западе Турции.

(обратно)

44

Aббревиатура: as soon as possible (англ.) – быстро, насколько возможно.

(обратно)

45

Шоколадный кекс.

(обратно)

46

Чудак, странненький (жарг.).

(обратно)

47

Шкатулка или шкафчик для хранения сигар, обеспечивающий постоянную влажность.

(обратно)

48

Частная клиника в центре Стокгольма.

(обратно)

49

DD (Due diligence) – комплексная аудиторская проверка деятельности предприятия.

(обратно)

50

Grand Theft Auto V, популярная видеоигра.

(обратно)

51

Недорогое шипучее вино, притворяющееся шампанским (от шв. skumpa – пена).

(обратно)

52

Крупная аудиторская фирма в Стокгольме.

(обратно)

53

В 1940–50-е годы экономический бум в Швеции потребовал массового строительства жилья. Была принята программа – обеспечить жильем миллион рабочих. Отсюда название – «миллионная программа».

(обратно)

54

Любимый (араб.).

(обратно)

55

Тиесто (Tiёsto, род.1969) – голландский диджей, композитор и певец. Электромобиль – имеется в виду «Тесла».

(обратно)

56

Эмоциональная квота, способность к эмпатии и сопереживанию.

(обратно)

57

M&A – Mergers and Acquisitions, слияния и поглощения предприятий.

(обратно)

58

Лунная походка, танцевальный шаг, когда танцор идет якобы вперед, а на самом деле движется назад.

(обратно)

59

Последние десять лет многие функции почты (письма, посылки и т. д.) переданы супермаркетам. Удобно и почте, и клиентам: почта открыта в часы работы магазина, то есть с 9 утра до 10 вечера.

(обратно)

60

Анестезиологический препарат, применяется для погружения больных в бессознательное состояние при небольших оперативных вмешательствах.

(обратно)

61

Югославский пистолет, разработанный на основе советского ТТ.

(обратно)

62

Козий сыр.

(обратно)

63

Аркан (Желько Ражнатович, 1952–2000) – командир так называемой Сербской добровольческой гвардии, профессиональный преступник. Считался самым главным криминальным авторитетом на Балканах, организатор массовых убийств в Боснии. Убит киллером в 2000 году.

(обратно)

64

Залив в Стокгольме.

(обратно)

65

Легкий мотоцикл с объемом двигателя 125 см3.

(обратно)

66

Путь к славе.

(обратно)

67

Крупнейший американский инвестиционный банк.

(обратно)

68

Международная консалтинговая фирма.

(обратно)

69

Шведская венчурная инвестиционная компания с оборотом в 29 миллиардов евро.

(обратно)

70

Крупная шведская фирма медицинского оборудования (аппараты искусственного кровообращения, диализа и т. д.).

(обратно)

71

Ситуация, когда в результате выпуска акций в сумме, не соответствующей активам и потенциалу компании, доход по акциям компании падает ниже приемлемого уровня.

(обратно)

72

Британское налоговое управление.

(обратно)

73

Сеть недорогих хозяйственных магазинов.

(обратно)

74

Командная работа (англ.).

(обратно)

75

Постоянный шум в ушах.

(обратно)

76

Знаменитый баскетболист НБЛ.

(обратно)

77

Сирийский футбольный клуб.

(обратно)

78

Югослав (жарг.).

(обратно)

79

Имеется в виду высшая футбольная лига.

(обратно)

80

Американский триллер, в главной роли – Мэтт Деймон.

(обратно)

81

Город в Сирии, недалеко от Алеппо.

(обратно)

82

Лакричные драже.

(обратно)

83

Огромное шарообразное здание в центре Стокгольма, предназначенное для проведения крупных спортивных мероприятий, массовых концертов и т. д. В частности, чемпионаты мира по хоккею проводятся в Глобене.

(обратно)

84

Антидепрессант.

(обратно)

85

Медвежонок Тедди – невероятно популярная во всем мире мягкая игрушка.

(обратно)

86

Mixed martial arts, борьба без правил (англ.).

(обратно)

87

Крайне правая политическая партия.

(обратно)

88

Подставное лицо, числящееся главой несуществующей фирмы.

(обратно)

89

Восточноевропейская овчарка.

(обратно)

90

Добрый вечер. Чем могу помочь? (исп.)

(обратно)

91

Вид йоги.

(обратно)

92

Пожалуйста, следуйте за мной (исп.).

(обратно)

93

Шведская и голливудская кинозвезда с эталонной грудью («Сладкая жизнь», «Война и мир» и др.).

(обратно)

94

Мигель, еще один, пожалуйста! (исп.)

(обратно)

95

Шведская фармацевтическая фирма, одна из ведущих на мировом рынке.

(обратно)

96

Крупнейшая шведская автомагистраль.

(обратно)

97

«Побег из Шоушенка» – голливудский триллер по мотивам повести С. Кинга.

(обратно)

98

«Звездно-полосатое знамя», государственный гимн США.

(обратно)

99

Имеется в виду «Ауди А8».

(обратно)

100

Дьявол, а не адвокат (англ.).

(обратно)

101

Сказочно-приключенческий роман Астрид Линдгрен.

(обратно)

102

«King Kunta», песня Кендрика Ламара.

(обратно)

103

Один из видов биллиардной игры с нумерованными шарами.

(обратно)

104

Чувство тюрьмы (англ.).

(обратно)

105

Односолодовый виски.

(обратно)

Оглавление

Вермдё

Часть I Май

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

Часть II Май – июнь

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

  32

  33

  34

Часть III Июнь – июль

  35

  36

  37

  38

  39

  40

  41

  42

  43

  44

  45

  46

  47

  48

  49

  50

  51

  52

  53

  54

  55

  56

Часть IV Июль

  57

  58

  59

  60

  61

  62

  63

  64

  65

  66

  67

  68

  69

  70

  71

Часть V Август

  72

  73

  74

Часть VI Восемь дней спустя

  75

  76

  77

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg