«Можно ли умереть дважды?»

Можно ли умереть дважды? (fb2) - Можно ли умереть дважды? (пер. Игорь Петров) 1497K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Лейф Густав Вилли Перссон

Лейф Г. В. Перссон Можно ли умереть дважды?

Leif GW Persson

KAN MAN DÖ TVÅ GÅNDER?

Серия «Иностранный детектив»

Published by agreement with Salomonsson Agency

Copyright © Leif GW Persson, 2016

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2017

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2017

* * *

Это страшная сказка для взрослых детей, но дело вдобавок обстоит так, что один из главных персонажей истории ребенок, а именно сосед Эверта Бекстрёма малыш Эдвин, которому всего десять лет.

Если угодно, его можно рассматривать как современный вариант уличных мальчишек, которых мы встречаем в рассказах Конан Дойла о Шерлоке Холмсе, его помощников с Бейкер-стрит, или, пожалуй, Эмиля Тышбайна из книги Эриха Кестнера «Эмиль и сыщики». Или, если наконец назвать того, кто наиболее известен шведским читателям, нашего собственного юного супердетектива Калле Блумквиста из трех произведений Астрид Линдгрен.

У Бекстрёма и Эдвина нет ни малейшего внешнего сходства, однако между ними существует тесная внутренняя связь. Эдвин — верный оруженосец Бекстрёма и его помощник в массе мелких дел бытового и личного свойства, тогда как Бекстрёма (если брать за основу взгляд на это Эдвина) лучше всего можно описать как духовного наставника и образец настоящего мужчины. Когда Эдвин, находясь на озере в летнем лагере скаутов, делает по-настоящему страшную криминальную находку, он, естественно, обращается к Бекстрёму, чтобы тот помог ему разобраться с его открытием.

При этом он, пожалуй, также втайне сам надеется помогать «комиссару» в его работе по расследованию того, что уже с первого мгновения, по мнению Бекстрёма, выглядит как хорошо замаскированное умышленное убийство.

Комиссар и легендарный специалист по расследованию убийств, которому уже за пятьдесят, и десятилетний пацан. Естественно, можно много спорить об уместности того, что последний воспринимает первого как духовного отца, но если мы отвлечемся от всего подобного и постараемся спокойно отнестись к такой ситуации, то это также рассказ о возвышенной дружбе между двумя мужчинами, где внутренняя общность значит гораздо больше, чем внешние различия. Во всем остальном, однако, это ужасная история. Злые силы в ней ведут свою игру, темные тучи собираются над головой Бекстрёма и малыша Эдвина.

Но я не собираюсь предвосхищать события. Позвольте мне взамен начать с начала и по порядку рассказать все, что произошло, вплоть до печального конца.

Лейф Перссон, профессорская вилла, Эльгхаммар

Часть первая Довольно жуткая находка с криминальным происхождением

1

Буквально за несколько минут до шести пополудни во вторник девятнадцатого июля кто-то позвонил в дверь квартиры комиссара криминальной полиции Эверта Бекстрёма на Кунгсхольмене в Стокгольме, тем самым положив начало очередному его расследованию убийства, хотя это никогда не начиналось таким образом.

Обычно подобная процедура соответствовала давно устоявшимся правилам. В полиции Сольны комиссар возглавлял группу по расследованию тяжких преступлений. К самым серьезным из них относились случаи насильственной смерти, и в обязанности Бекстрёма входило разбираться с ними, то есть раскрывать их и заботиться о том, чтобы преступники оказывались в руках правосудия и получали заслуженное наказание и чтобы близкие жертв, зная об этом, могли прийти в себя после тяжелой утраты.

Для Бекстрёма очередное расследование почти всегда начиналось с телефонного разговора. Кто-то из его начальников, коллег или ответственный дежурный, если все происходило в рабочее время, что случалось далеко не редко, звонил и просил его позаботиться о деле.

И Бекстрём, естественно, не возражал. С чего бы это? С тех пор как несколько лет назад комиссар начал трудиться в полиции Сольны, ему пришлось руководить расследованием двух десятков убийств, и он раскрыл все их, кроме одного. И в какой-то момент настолько в этом преуспел, что поставил под угрозу существование собственной должности, поскольку число преступлений такого рода в его районе уменьшилось самым невообразимым образом. К счастью, так продолжалось недолго, и в последний год Бекстрём с радостью констатировал увеличение случаев насилия со смертельным исходом и умышленных убийств в особенности. В общем, очередной телефонный разговор по службе вполне мог привести к появлению на его письменном столе дела о еще одном трупе, что было в порядке вещей.

Однако на этот раз все началось со звонка в его собственную входную дверь, и то, что, как довольно быстро выяснилось, оказалось крайне трудным расследованием, ему доставили прямо на дом, как теплую пиццу.

В тактичном, но одновременно довольно настойчивом сигнале, прозвучавшем в его квартире, в принципе не было ничего таинственного, поскольку Бекстрём раньше слышал его много раз и прекрасно знал, кто обычно вторгался в его частную жизнь таким образом. «Малыш Эдвин», — подумал комиссар, хотя это казалось странным, ведь, когда они в последний раз виделись за неделю до Янова дня, парень рассказал ему о своих планах поехать в летний лагерь со скаутами и вернуться назад только через месяц, в конце июля.

2

Вплоть до нежданного звонка в его дверь это был обычный рабочий день Бекстрёма. Поскольку стояла замечательная погода, он позвонил на работу и сообщил, что, к сожалению, будет вынужден все утро трудиться дома. Государственному полицейскому управлению срочно понадобилась его помощь в одном трудном деле, которую ему проще всего было оказать посредством собственного домашнего компьютера, не занимаясь напрасной беготней.

А потом он сидел у себя на балконе, ел фрукты и читал утренние газеты в тишине и покое. После чего принял душ, тщательно оделся, в соответствии с предсказаниями синоптиков для еще одного прекрасного шведского летнего денька в той приятной жизни, которую он сегодня вел, прежде чем наконец вызвал по телефону такси, доставившее его к зданию полиции Сольны. Уже за час до обеда Бекстрём оказался в своем по большому счету пустом офисе. Половина его сотрудников находились в отпуске, поскольку не понимали, что именно лето лучше всего подходит для отдыха, если ты предпочитал делать это в рабочее время и за казенный счет. Ведь при малочисленном штате просто-напросто и речи не могло идти об участии в каких-то слишком трудозатратных авантюрах, независимо от желания руководства. Оставалось только перелистывать старые газеты и прекращать зашедшие в тупик дела. Короче говоря, избегать всего, что не носило срочный характер и не могло повлечь за собой больших проблем.

Сначала ему, как обычно, пришлось прогуляться по офису и убедиться, что никто из его помощников не занимается чем-либо, способным разрушить размеренную летнюю жизнь. Но все выглядело спокойно: пустые комнаты, коридоры и письменные столы, обычные лентяи, сидевшие в кафетерии и болтавшие обо всем, происходящем между небом и землей, что не касалось работы. Закончив с рутинной проверкой, Бекстрём ввел себе в автоответчик сообщение о том, что после обеда он будет находиться на совещании и планирует вернуться на работу только на следующий день.

Потом он на такси добрался до Юрсгорден, чтобы перекусить в кабаке, чье местоположение сводило почти к нулю опасность столкнуться с каким-нибудь улизнувшим с работы коллегой. Там для начала он закусил селедкой, добавив к ней холодное чешское пиво и рюмку русской водки, исключительно для улучшения пищеварения. После чего последовал бифштекс с еще одним бокалом пива и более солидной порцией водки для компенсации действия поданного к мясу жареного лука. А закончив трапезу кофе и коньяком, он сел в третье за день такси, чтобы поехать домой и хорошо отдохнуть после обеда, что с лихвой заслужил.

Бекстрём проснулся всего за четверть часа до того, как Эдвин позвонил в его дверь. Хорошо отдохнувший, в отличном настроении и с кристально ясной головой, комиссар даже успел смешать себе первый вечерний коктейль, прежде чем знакомый сигнал нарушил его покой. Примерно в тот момент, когда он мысленно уже начал строить планы, как ему закончить еще один рабочий день.

«Странно», — подумал Бекстрём. С одной стороны, это был типичный звонок малыша Эдвина. С другой, согласно собственным словам мальчугана, подтвержденным его матерью, с которой Бекстрём столкнулся на лестнице всего несколько дней назад, Эдвин находился в летнем лагере скаутов на острове Экерён на озере Меларен по меньшей мере в трех десятках километров от дома, где жил. И ждали его домой не ранее чем в конце следующей недели.

Бекстрём, конечно, был самым известным и уважаемым полицейским Швеции. Живым символом безопасности, на которую имели право все граждане страны. Непоколебимым утесом, за которым любой мог найти защиту в наше злое и неспокойное время. Именно так все приличные и нормальные люди смотрели на него, имея на то веские основания, и таковым Бекстрём сам считал себя. Впрочем, существовало слишком много других, не разделявших это мнение и готовых без толики сомнения использовать обычный сигнал Эдвина, лишь бы подобраться к комиссару вплотную и ранить или убить его. Это в конце концов дошло и до его недалеких работодателей, давших ему право носить служебный пистолет даже в нерабочее время.

Поэтому в любой день недели, в любой час суток, где бы он ни находился и что бы ни делал, комиссару составлял компанию его лучший друг в этой жизни, малыш Зигге, служебный пистолет марки «Зиг Зауэр» с магазином, вмещавшим пятнадцать патронов. Пусть Бекстрёму даже пришлось посидеть за решеткой, и потребовалось вмешательство руководства полицейского профсоюза, прежде чем кто-то из его начальников осмелился принять это решение.

«Глупо рисковать», — подумал Бекстрём, достал Зигге из кармана халата и только потом отправился в прихожую с целью поближе взглянуть на своего посетителя.

3

Бекстрём был осторожен. Злые люди толпами шастали у его крыльца, и только он, он один мог решать в каждом конкретном случае, стоит ему опускать подъемный мост замка, служившего ему жилищем, и как это делать.

О том, чтобы посмотреть в дверной глазок, у него и мысли не возникло. Только слабые на голову склонные к самоубийству личности предпочитали действовать таким образом, рискуя получить пулю в башку. А если и имелся глазок на его двери, то исключительно ради того, чтобы обмануть противника. Взамен ему несколько месяцев назад установили скрытую камеру наружного наблюдения, которую комиссар для удобства подсоединил как к своему домашнему компьютеру, так и к модному мобильному телефону.

«Определенно Эдвин», — решил Бекстрём и, коснувшись дисплея мобильника, вывел на него картинку всей лестничной площадки и убедился, что мальчуган один.

Прежде чем открыть дверь, он сунул Зигге в карман халата, чтобы напрасно не пугать гостя.

— Эдвин, — сказал Бекстрём. — Приятно видеть тебя. Чем я могу помочь, молодой человек? Рассказывай!

— Если комиссар извинит, при всем уважении, — смущенно проговорил мальчик и вежливо поклонился, — мне кажется, в этот раз я могу кое-что сделать для вас.

— Вот как? Отлично звучит. Входи, сейчас узнаем. «Своеобразный парень, — подумал Бекстрём. — Не говоря уж о том, какой странный наряд на нем сегодня».

Эдвин был маленький и худой. Тощий, как зубная нить, и ростом не намного больше того ее отрезка, который Бекстрём обычно складывал посередине, прежде чем утром и вечером почистить произведение искусства, ныне заменявшее его исходный набор. К тому же парнишка носил круглые очки в массивной оправе с линзами толщиной с бутылочное стекло и говорил книжными фразами. Короче говоря, маленькая, эрудированная очковая змея, переехавшая в их подъезд несколько лет назад. Эдвин обладал тем достоинством, что был хорошо воспитан на стародавний манер и являлся, к счастью, единственным ребенком, как в своей семье, так и в доме, где они с Бекстрёмом жили.

Бекстрём не любил детей. В том не было ничего странного, поскольку он не лучшим образом относился ко всем людям за исключением самого себя, а также к большинству животных и растений, но для Эдвина делал исключение. Ведь в конечном счете оказалось, что мальчик молчалив, отличается невероятной преданностью и также может быть крайне полезным, когда речь шла о выполнении небольших поручений вроде того, чтобы купить газеты, содовую для коктейля и различные продукты в магазине деликатесов в торговом центре на Санкт-Эриксгатан. Пусть даже требовалось подождать еще несколько лет, прежде чем Бекстрём смог бы послать его в винный магазин для выполнения немного более трудного задания. Но всему свое время, а уже сейчас Бекстрём привязался к парнишке.

В этот день Эдвин был одет в униформу — синюю рубашку с длинными рукавами, желтый шейный платок, концы которого спереди соединялись плетеным кожаным шнурком, синие брюки чуть ниже колен и синие кроссовки. Его рубашку украшало несколько тканевых эмблем и металлических значков, на поясном ремне висели большой финский нож и три сумки разного размера, а из-за спины выглядывал маленький рюкзак из коричневой кожи.

«Возможно, он сбежал из отряда морских скаутов», — подсказал Бекстрём-полицейский.

Бекстрём и его гость расположились в гостиной комиссара. Сам хозяин устроился в своем напоминавшем трон кресле с подставкой для ног, тогда как Эдвин сначала снял с себя рюкзак, поставил его на разделявший их придиванный столик и только потом сел в ближайший угол дивана. С прямой, как у оловянного солдатика, спиной и серьезной миной.

— У тебя какое-то дело ко мне, — напомнил Бекстрём, пригубил своего коктейля и дружелюбно кивнул маленькому посетителю.

— Да, — подтвердил Эдвин. — Несколько дней назад я сделал находку на острове рядом со скаутским лагерем, где сейчас нахожусь. По-моему, она может заинтересовать вас, комиссар.

— Я слушаю, — дружелюбно улыбнулся Бекстрём. — Рассказывай.

Эдвин кивнул, открыл свой рюкзак и, достав из него пластиковый пакет, передал Бекстрёму. Взяв его в руку, тот сразу понял, что находится внутри.

«Ничего себе», — подумал он.

— Довольно жуткая находка, — согласился Эдвин серьезно.

4

Днем ранее Эдвин с утра ходил под парусом вместе со своими товарищами из лагеря скаутов, но сразу после обеда получил специальное задание. Его высадили на близлежащий островок для сбора лисичек и других съедобных грибов да и по большому счету всего, что можно было использовать для снижения расходов на содержание Эдвина и его товарищей без опасности для их жизни.

Ни одного гриба не попалось, что, если верить Эдвину, не стало для него сюрпризом при мысли о сухой погоде, которая стояла уже почти месяц. Ничего другого годного в пищу не нашлось тоже. Зато он сделал находку иного рода.

— Я увидел его и сначала принял за большой гриб-дождевик, — сказал Эдвин и кивнул на белый череп, лежавший на столе между ними. — Он прятался во мху так, что только верхушка темени торчала.

— И что ты сделал дальше? — поинтересовался Бекстрём. «А парень все еще немного бледноват», — подумал он.

— Ну, я пнул его ногой. Так обычно поступают с этими грибами, чтобы они лопнули и подымили немного. И тогда понял, что передо мной. Он лежал совсем близко к входу в лисью нору, поэтому мне следовало раньше догадаться.

Бекстрём довольствовался кивком в знак согласия. Потом он сунул ручку в глазницу черепа, поднял его, чтобы рассмотреть поближе, не оставляя собственных отпечатков пальцев или прочих следов.

— Я сделал точно как комиссар, — сообщил Эдвин. — Старался не оставлять ненужных следов. Не прикасался к нему.

— Понятно, — кивнул Бекстрём. — Мы же профессионалы, ты и я. А не какие-то бестолковые частные сыщики.

«Парень может далеко пойти», — подумал он, изучая находку Эдвина.

Это был человеческий череп, у которого отсутствовала нижняя челюсть, что довольно часто случалось, если черепа какое-то время лежали в природных условиях. В остальном, похоже, он был в отличном состоянии. Белый и без каких-либо ошметков плоти. И следов инструмента, которые могла оставить на нем человеческая рука. Без отметин зубов животных. Только с тем, что могло находиться на нем, принимая в расчет рассказ Эдвина. С остатками мха и травы, длинной травинкой, застрявшей между передними зубами в верхней челюсти. В общем, ничего странного. За последние двести лет несколько поколений шведских археологов делали тысячи подобных находок в Мелардалене, ведь такого добра немало нако пилось там с бронзового века и более ранних времен. Поэтому не было никакой причины беспокоиться даже для комиссара Бекстрёма. Если бы не маленькое круглое отверстие в правом виске, на высоте средней линии глазницы.

— Пуля осталась в черепе, — сообщил Эдвин, протягивая Бекстрёму маленький карманный фонарик. — Я слышал, как она гремела, когда поднял его. Потом посветил внутрь с помощью моего фонарика.

— Вот как, — сказал Бекстрём. Он осторожно покачал череп, наклонил его под нужным углом и посветил внутрь. Она лежала там, как и говорил Эдвин.

Свинцовая, без оболочки, вероятно, 22-го калибра. Входное отверстие с рваными краями, но никакого выходного отверстия. Пуля расплющилась, пройдя через височную кость, и сейчас имела вдвое больший диаметр, чем в момент выстрела. Слишком большой, чтобы выпасть наружу, через проделанное пулей отверстие, и в результате осталась в голове человека, которого убила. И она оказалась какой ни на есть причиной, по которой сделанная Эдвином находка оказалась на столе Бекстрёма. Точнее, на его собственном придиванном столике.

— Ага, да, — протянул Бекстрём, опустив череп на стол. — И какие соображения у нас на сей счет? Поскольку это твоя находка, Эдвин, я предлагаю тебе начать. Что ты думаешь о данном черепе?

Сначала Эдвин ограничился кивком. Затем он достал из одной из висевших на его ремне сумок маленькую черную записную книжку и ручку из кармана рубашки. Поправил очки и какое-то время бормотал что-то себе под нос, только потом наконец заговорил.

— Спасибо, комиссар, — сказал Эдвин. — По-моему, это женщина. Взрослая. Возраст между двадцатью и сорока годами. На момент смерти, я имею в виду. Хотя я, конечно, абсолютно в этом уверен.

— И откуда такая уверенность?

«Парень, пожалуй, слишком умен для своего возраста», — решил Бекстрём.

— Я залез в Гугл, пока сидел в автобусе на пути сюда, — объяснил Эдвин, явно удивленный таким вопросом, и поднял собственный айфон в подтверждение своих слов.

— Я, конечно, могу показаться занудой, — не сдавался Бекстрём. — Но откуда у тебя такая уверенность на сей счет?

Если верить Эдвину, все, абсолютно все говорило в пользу его утверждения. Хорошо сросшийся череп с явственно видимыми швами. Точно как у взрослых. Коренные зубы, как у взрослых. Никаких молочных зубов, которые дети могут иметь вплоть до тринадцатилетнего возраста. Определенно, взрослый человек.

— А почему ты считаешь, что это женщина? — не отступал Бекстрём.

— Дело прежде всего не в размере, — пояснил Эдвин. — У женщин, конечно, голова меньше, чем у мужчин, в среднем, значит, а эта очень уж маленькая, если сидела на плечах взрослого человека. Хотя имеются и другие различия. Между мужчинами и женщинами, я имею в виду.

«Все так, все так», — подумал Бекстрём и кивнул ободряюще.

— Дело, прежде всего, в другом, — продолжал Эдвин. — Вот, например, лоб. У мужчин он зачастую наклонен назад и более прямоугольной формы. Да, потом еще надбровные дуги. У нас они обычно ярко выражены, а у женщин маленькие или даже вовсе отсутствуют. Глазницы круглее у женщин, и если комиссар внимательно посмотрит на них, то можно увидеть, что верхний край глазниц тонкий и острый. У мужчин он значительно шире и более закругленный. О подбородке же мы ничего сказать не можем, поскольку отсутствует нижняя челюсть.

— И ты абсолютно уверен?

«Для чего вообще нужен Национальный центр судебно-медицинской экспертизы, — подумал Бекстрём. — Сотни идиотов, которые болтаются, еле волоча ноги, хотя их с успехом мог бы заменить один мой приятель Эдвин».

— Да, абсолютно уверен.

— До чего еще ты додумался?

— По-моему, она не принадлежала к деклассированным элементам или преступникам. Была обычным человеком. Вполне обеспеченным, жившим нормальной жизнью. У нее белые и совершенно здоровые зубы. Ни одного дефекта. Никаких следов зубного камня или кариеса. У нее также отсутствуют следы прежних заживших ран на голове. От ударов или полученных в результате несчастного случая, я имею в виду.

— И все это ты выяснил, пока ехал в автобусе и лазал в Гугле? — поинтересовался Бекстрём.

— Да, — подтвердил Эдвин. — Я оказался почти один в салоне, поэтому сел в самый конец, так что никто не мог видеть, когда я смотрел на свою находку. Кроме того, на дорогу до Кунгсхольмена ушел почти час.

«Впереди сидят несколько взрослых идиотов и размышляют о том, как они получат пиццу или макароны на ужин и как бы им успеть за вином, пока не закрылся магазин, — размышлял Бекстрём. — А пока они заняты своими думами, в самом конце автобуса расположился малыш Эдвин, чтобы в спокойной обстановке на основе известных научных данных исследовать череп, который он нашел за несколько часов до этого».

«Точно как поступил бы и я, — подумал он. — Есть еще надежда на спасение у человечества. Хотя, если смотреть правде в глаза, оно совсем не заслужило этого».

— Как, по-твоему, я ни о чем не забыл спросить тебя? — поинтересовался он.

Пожалуй, предположил Эдвин, только об одном, хотя он не может утверждать. Просто ему так кажется.

— И что же это такое? — спросил Бекстрём.

— Мне кажется, она родилась не в Швеции и не в Европе. Перед нами череп не европеоидного типа, как говорят антропологи. Она также вряд ли саамка.

— Я тоже в это не верю, — согласился Бекстрём. «Численность чертовых лопарей в Мелардалене скорее говорит в пользу обратного».

— Откуда она тогда? — настаивал Бекстрём.

— На мой взгляд, из Азии, — ответил Эдвин. — Из Таиланда, Вьетнама, Филиппин, пожалуй, Китая или даже Японии. С Дальнего, но не с Ближнего Востока. Хотя это просто мои ощущения.

— Я думаю, с этим не возникнет проблем, — сказал Бекстрём. — Как только мы получим ее ДНК.

— Из пульпы зуба, — добавил Эдвин и кивнул. — Принимая в расчет состояние ее зубов, это, пожалуй, не составит труда.

— Угу, — кивнул Бекстрём.

«А чего я, собственно, ожидал?» — подумал он.

— Остается решающий вопрос, — продолжил Эдвин, поставив ручкой галочку в своей записной книжке.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Бекстрём.

— Убийство или самоубийство, — пояснил Эдвин.

— Да, я как раз собирался задать его тебе. — Бекстрём откровенно солгал, поскольку последние минуты их разговора думал исключительно о том, что ему пришло время смешать себе новую порцию коктейля. — И что ты думаешь об этом? — спросил он.

Нельзя исключать самоубийство. Судя по входному отверстию и углу, под которым вошла пуля, выстрел с близкого расстояния в правый висок. Пожалуй, даже в упор, если в качестве оружия использовался пистолет или револьвер, а не ружье. Самоубийства с использованием огнестрельного оружия, кроме того, более обычное дело, чем убийства, даже если, как правило, мужчины, а не женщины лишали себя жизни таким способом. Если бы входное отверстие находилось в нёбе на верхней челюсти, Эдвин почти не сомневался бы, что ни о каком преступлении речь не шла.

— И какие у тебя предположения? — не сдавался Бекстрём. — Как, где и когда? Ты же знаешь, о чем я постоянно талдычу.

«Лучше воспользоваться случаем, — подумал он, — пока малыш Эдвин не вернулся в ту далекую галактику, откуда прибыл. Место, обитателям которого известно все то, о чем всем другим и, к сожалению, также мне самому еще приходится размышлять».

По мнению Эдвина, это было убийство. И главным образом исходя из полицейского правила, касавшегося нераскрытых случаев.

— Как обычно говорит комиссар: «Считай все убийством, пока обратное не доказано», — сказал Эдвин и уверенно кивнул.

Больше ему почти нечего было добавить. За исключением того, что преступление, вероятно, произошло не там, где он нашел череп. Поскольку череп лежал у лисьей норы, Эдвин считал, что тело изначально закопали или спрятали где-то в другом месте на острове. От ближайшего берега нору отделяли почти сто метров, достаточное пространство, чтобы спрятать труп, так зачем было тащить его еще куда-то без всякой на то необходимости?

— Я же бывал на этом острове раньше, — объяснил Эдвин. — Вокруг главным образом заросли кустарника. Почти как джунгли. Кому понадобится таскать мертвеца, если этого можно избежать.

— И где же тогда место преступления? — спросил Бекстрём.

— Пожалуй, это лодка, — сказал Эдвин. — В таком случае, по-моему, все произошло летом, когда люди, у которых есть такая возможность, обычно совершают прогулки по озеру.

«Я того же мнения, — согласился Бекстрём, пусть и ограничился лишь кивком. — Зачем отправляться на озеро, если хочешь всего лишь избавиться от мертвого тела? Сначала мужчина, вероятно, бросил на ночь якорь в какой-нибудь подходящей бухточке. А потом, когда они выпили и закусили, составлявшая ему компанию женщина стала допекать его. Тогда он принес мелкокалиберное ружье, имевшееся у него в лодке, и положил конец затянувшейся дискуссии, выстрелив ей в голову».

Комиссар криминальной полиции Эверт Бекстрём ограничился кивком, не видя смысла в том, чтобы напрасно сотрясать воздух.

— Когда это случилось, по-твоему? — спросил он.

По данному пункту — когда именно прозвучал смертоносный выстрел — Эдвин еще не пришел к определен ному мнению. С помощью Гугла он выяснил, что патроны 22-го калибра выпускались уже почти сто тридцать лет, а данные подобного рода оттуда почти всегда соответство вали истине. Кроме того, хватало черепов, пребывавших в столь же хорошем состоянии, как и тот, который он нашел, хотя они могли пролежать в земле более сотни лет. Но будь у него возможность выбирать, он склонился бы к варианту, что речь шла об убийстве, совершенном уже после его появления на свет. То есть в течение последних десяти лет.

— Если бы ты мог выбирать… — повторил Бекстрём. — Что ты имеешь в виду?

— Поскольку именно я нашел ее, — пояснил Эдвин, — в этом была бы некая справедливость. Комиссар наверняка понимает, о чем я говорю.

5

— Большое спасибо тебе, Эдвин. — Бекстрём дружелюбно кивнул своему посетителю. — Я могу еще что-то для тебя сделать?

— А нельзя ли мне получить бутерброд? — спросил Эдвин. — Просто я немного голоден.

— Естественно, — произнес Бекстрём с явной теплотой в голосе. — У меня есть ветчина, и колбаса, и печеночный паштет, и кое-что еще. Селедка и креветочный салат с майонезом, икра уклейки, копченый угорь и лосось. Ты можешь взять что хочешь.

— Спасибо, — сказал Эдвин. — Меня интересует еще одно дело.

— Я слушаю.

— Нам, пожалуй, стоит переговорить с Фурухьельмом.

— Фурухьельмом?

— Да, он заведующий лагерем, где я нахожусь. И может поднять шум, поскольку я не предупредил, прежде чем уйти. И не разговаривал ни с кем об этом. — Он кивнул в сторону лежавшего на столе пластикового пакета.

— Разумно с твоей стороны, — похвалил его Бекстрём. — Люди обычно слишком много болтают, а это должно остаться между нами. Не беспокойся. Я все улажу.

— А как мы поступим с моими папой и мамой? — спросил Эдвин.

— С этим я тоже разберусь.

— Вот здорово! — воскликнул Эдвин, настроение которого сразу улучшилось.

— Так что не беспокойся, — сказал Бекстрём. — Тебе главное сейчас перекусить.

«Проблемы, проблемы, проблемы», — подумал комиссар, как только Эдвин исчез в его кухне. Даже не размышляя подробно над этим делом, он уже видел полдюжины практических проблем, требовавших неотложных мер в связи с помощью, оказанной полиции его юным соседом, которая в форме пластикового пакета торговой сети «Консум» лежала на придиванном столике в его квартире. К несчастью, они имели непосредственное отношение к его службе, а поскольку он был шефом, ему оставалось только отдать приказ и позаботиться о том, чтобы кто-нибудь из сотрудников разобрался с данной частью всего целого.

«Надо перекинуть на кого-то практическую сторону, — подумал Бекстрём. — Позвоню-ка я Утке».

Новоиспеченный комиссар криминальной полиции Анника Карлссон была «наиближайшим человеком» Бекстрёма в отделе тяжких преступлений. Коллеги прозвали ее Уткой, и являлось ли это прозвище проявлением симпатии или средством оскорбления, зависело от того, кто произносил его. Но в любом случае, прежде чем делать это, считалось разумным предварительно убедиться, что сама она находится на приличном расстоянии и прозвище не достигнет ее ушей.

Сказано — сделано. Бекстрём позвонил Утке и вкратце изложил ей суть проблемы. Составить исходное заявление по подозрению в убийстве, позаботиться, чтобы кто-нибудь допросил десятилетнего свидетеля, передать череп с пулевым отверстием и находившейся в нем пулей дежурному эксперту. Плюс сделал все иное, естественным образом следовавшее далее, когда требовалось начать расследование убийства.

— Эдвин, — сказала Утка. — Это же тот малыш-сосед, которого ты используешь в качестве мальчика на побегушках? Он ведь чуть больше червяка? Милый парнишка. Настоящий маленький чудак.

— Я не понимаю, при чем здесь это, — поставил на место подчиненную Бекстрём. — Я хочу, чтобы ты разобралась с данным делом.

— Понятно, мы все этого хотим. Тебе еще что-то надо? — спросила Утка Карлссон, как только Бекстрём закончил говорить.

— Плюс он еще сбежал из какого-то чертова лагеря скаутов на острове Экерён. Поэтому, пожалуй, надо поговорить и с тамошним руководством, и с его родителями, чтобы никто не заявил о его исчезновении без всякой на то необходимости.

— Ты, похоже, подумал обо всем, Бекстрём, — констатировала Анника Карлссон.

— Да и в чем проблема? — «Чем она, интересно, занимается?»

— И сейчас ты хочешь, чтобы я приехала к тебе и забрала его?

— Это было бы рационально.

— Да, действительно, — согласилась Анника Карлссон, — поскольку у тебя свои планы на вечер, где нет места маленькому соседу.

— Какое это имеет отношение к делу? — проворчал Бекстрём. — Поправь меня, если я ошибаюсь, но, по-моему, ты сегодня дежуришь.

— Ты прав, Бекстрём. Я за все отвечаю. Кроме того, ты всегда прав. Даже если ошибаешься.

— Вот и хорошо, — буркнул Бекстрём. — Значит, мы ждем?

— Увидимся через полчаса, — сказала Анника Карлссон.

«Ленивые недалекие дьяволы! — Бекстрём отложил в сторону мобильник. — И ведь обязательно надо высказаться. Откуда они все берутся?»

Хотя как раз касательно Утки он едва ли осмелился бы размышлять над ответом на этот вопрос.

«Почему всем обязательно надо становиться полицейскими?» — тяжело вздохнул он. Сам, однако, решил проявить снисхождение, предпринять пару лишних глубоких вдохов и попытаться сделать что-нибудь конструктивное в свете возникшей ситуации. Не суетиться напрасно, а начать спокойно и методично смешивать новый коктейль, а стоило ему разобраться с данным делом, и все главные проблемы обычно оказывались уже позади. Он знал это из своего богатого опыта.

А потом все как обычно. Сначала легкий ужин в гордом одиночестве в его любимом близлежащем кабаке, прежде чем он отправится в центр города, чтобы закончить публичную часть вечера в баре «Риш». Там на Бекстрёма с его суперсалями давно большой спрос. Поскольку слухи распространялись со скоростью лесного пожара, он никогда не испытывал недостатка в предложениях и мог позволить себе выбирать среди женщин, появлявшихся там с целью утолить жажду.

«Причем настроенных сделать это более чем с одной точки зрения», — подумал Бекстрём.

6

Анника Карлссон к тому моменту, когда полчаса спустя появилась дома у Эверта Бекстрёма, уже успела решить две проблемы и создать одну новую.

Еще до того, как покинула свой кабинет, она позвонила на мобильный телефон заведующему Фурухьельму, на случай если он относился к личностям, предпочитавшим проверять, откуда им звонят.

Об исчезновении Эдвина Фурухьельм пока еще не заявил, зато отправил несколько старших ребят на его поиски. Прежний опыт подсказывал, что беглецы обычно возвращались, когда голод давал о себе знать. Оставались меры дисциплинарного характера, которые он собирался предпринять, как только полиция доставит Эдвина в лагерь скаутов. Фурухьельм решительно реагировал на подобные выходки. Они противоречили основным принципам скаутского движения, во главе угла которого стояли строгая дисциплина и стремление всегда помогать товарищам.

— Как ты понимаешь, мне придется позвонить его родителям, — продолжил Фурухьельм. — С беглецами мы не церемонимся.

— А кто утверждает, что парень сбежал? — спросила Утка Карлссон. — Он обратился к нам, чтобы свидетельствовать по одному делу. Очень серьезному делу, и мы одобряем такое его поведение. К сожалению, слишком мало взрослых поступает подобным образом, но это смелый малыш.

— Свидетельствовать? — удивился Фурухьельм. — Свидетельствовать о чем, если мне позволено об этом спросить?

— Само собой, ты можешь спросить, — мягко парировала Анника Карлссон. — Но не рассчитывай, что получишь ответ. В качестве свидетеля Эдвин помогает полиции в начатом нами сейчас расследовании преступления. Причем тяжкого преступления, и всю информацию на сей счет я хотела бы сохранить, поскольку она секретная. Это понятно?

— Да, да. Только…

Вот и хорошо, — перебила его Анника Карлссон. — Ты сможешь встретиться с Эдвином завтра утром. А также со мной и несколькими моими коллегами. И, помимо прочего, тебе придется подписать обязательство о неразглашении секретных сведений, когда мы допросим тебя самого в качестве свидетеля.

— Но как мне объяснить все его товарищам?

— Придумай что-нибудь. Не впервые ведь кто-то смылся из вашего лагеря. Подобное наверняка случалось прежде?

— Да, хотя не часто, к счастью.

— Вот и хорошо, — сказала Анника. — Мы сможем подробнее поговорить завтра.

— Завтра вряд ли получится, — возразил Фурухьельм. — У нас намечен поход, мы будем осматривать древние развалины здесь поблизости. Поэтому, к сожалению, меня не будет целый день.

— Ладно, — не стала спорить Анника Карлссон. — В таком случае я предлагаю тебе заглянуть в свой календарь, связаться со мной снова и предложить подходящее время. Но не откладывай надолго.

— Хорошо, хорошо, — согласился Фурухьельм. — Я дам знать о себе. Обещаю.

— Вот и хорошо. «А ты, как я смотрю, присмирел», — подумала Анника, заканчивая разговор.

7

Направляясь в служебном автомобиле домой к своему непосредственному начальнику Эверту Бекстрёму, чтобы разрешить проблемы, возникшие у него благодаря соседу Эдвину, Анника Карлссон успела решить вторую из них: позвонила родителям мальчика и рассказала, в какую историю их сын случайно вляпался.

Они проводили отпуск у родственников в Сконе, а поскольку их малолетнего сына предстояло допросить в качестве свидетеля по делу о возможном убийстве, существовали определенные правила, которые требовалось учитывать. Правда, Бекстрём (в чем не было ничего неожиданного) предложил другое, более практичное решение. Почему бы не позволить Эдвину послать родителям эсэмэску с веселой желтой рожицей, как он делал каждый вечер, оповещая их, что с ним все нормально, а в остальном решить вопрос через неделю, когда родители заберут его домой из лагеря?

— Не стоит ведь зря беспокоить их, — объяснил Бекстрём.

— Конечно, — согласилась Анника Карлссон. — Блестящая идея. Ты просишь его отправить смайлик. А потом сможешь допросить сам, поскольку у меня нет ни малейшего желания заполучить проблемы от омбудсмена юстиции.

— Какие мы обидчивые. Я ведь просто предложил. Ты вольна поступать как хочешь. Не собираюсь в это лезть.

— Рада, что мы договорились, — констатировала Анника Карлссон и закончила разговор.

Великая загадка, подумала она, как этому человеку вот уже тридцать лет удается удержаться на службе в полиции. И это при всем том, чем он занимается и что старательно избегает делать.

Потом Анника позвонила отцу Эдвина.

Мальчик, конечно, носил имя Эдвин, но отца его звали Слободан, а мать Душанка. Они были сербскими беженцами из Хорватии и прибыли в Швецию в начале девяностых, в разгар шедшей на их родине войны, вместе с теми членами своих семей, у которых еще имелось достаточно сил, чтобы бежать ради спасения собственной жизни. К настоящему моменту они уже давно были шведскими гражданами.

Принимая в расчет то, с чем отцу Эдвина наверняка приходилось сталкиваться на родине, вряд ли стоило опасаться возникновения у него проблемы с тем, что его сын случайно нашел человеческий череп на острове озера Меларен среди летней шведской идиллии. Пусть даже в этом черепе и имелось пулевое отверстие.

Анника Карлссон вкратце рассказала Слободану о случившемся. Он молча выслушал. Хмыкнул в знак согласия, неясно относительно чего.

— Да, вот в принципе и все, — подытожила она.

— Парень чувствует себя хорошо? — спросил Слободан.

— Никаких проблем, — заверила его Анника Карлссон. — По-моему, он считает все случившееся увлекательным приключением. А как раз сейчас сидит дома у Бекстрёма и ест бутерброды.

— Передай ему привет от меня, — попросил Слободан. — Скажи, что я думаю о нем.

— Обещаю, — сказала Анника Карлссон.

У отца Эдвина нашлось только еще одно пожелание: чтобы Анника и Бекстрём разговаривали с ним, а не с его женой.

— Не стоит волновать ее понапрасну. Ради покоя в доме, — объяснил он.

«Ох уж эти заботливые мужчины!» — подумала Анника Карлссон.

8

Анника Карлссон забрала с собой Эдвина и его маленький рюкзак из коричневой кожи плюс пластиковый пакет торговой сети «Консум», содержавший череп мертвой женщины, и поехала в здание полиции Сольны, чтобы официально побеседовать с подростком. Провести допрос согласно всем параграфам закона и соответствующего искусства. Конечно, без его родителей, но с согласия отца. Анника Карлссон вызвала дежурного социального работника присутствовать при этом, раз уж родители мальчика не имели такой возможности.

Она не хотела, чтобы социальный работник помешал их разговору с Эдвином, поэтому устроила его в соседнем помещении, откуда он мог следить за всем происходящим с помощью телевизионного экрана. Речь шла о записываемом на видео диалоге в специальной комнате, которую обычно использовали в тех случаях, когда допрашивали детей, и откуда она убрала все игрушки, предназначенные для малышей, чтобы понапрасну не смущать парня. Эдвину ведь уже исполнилось десять лет, а, насколько она помнила, это немаловажно для человека в таком возрасте.

Эдвин рассказал о своей находке и начал с того, что было ближе всего его сердцу: с различных наблюдений и выводов относительно человеческих черепов, сделанных им с помощью его изысканий в Гугле. Послушав его разглагольствования в течение пяти минут, Анника Карлссон больше не выдержала и спросила, что сказал Бекстрём, когда Эдвин излагал все это ему? О том, кем была их неизвестная жертва при жизни?

Особо не возражал, если верить Эдвину. Между ним и комиссаром обычно царило полное согласие.

— Между мной и комиссаром чаще всего нет разногласий, — констатировал мальчик.

— Ты, пожалуй, подумываешь стать полицейским? — спросила Анника Карлссон.

— Да, хотя не таким, как комиссар. Скорее, одним из тех, кто работает в криминалистической лаборатории, их еще постоянно показывают в телефильмах, — ответил Эдвин. — Просто меня очень интересуют естественные науки.

— Звучит разумно, — констатировала Анника Карлссон, не уточняя, в чем эта разумность состоит.

Закончив с самой находкой, они перешли к обстоятельствам, с которых, собственно, Анника собиралась начать. Где он обнаружил череп и как получилось, что оказался один на острове, где сделал находку? И Эдвин впервые, по крайней мере, время от времени, стал напоминать обычного маленького мальчика, которому всего десять лет.

— Кошмарное, надо сказать, местечко, — признался он.

На морской карте остров назывался Уфердсён[1], хотя представлял собой всего лишь маленький островок. Это совсем не такой большой остров, как тот, где Робинзон встретился с Пятницей. Тот-то ведь был огромный. Хотя и не скала среди воды тоже, значительно больше. Скала ведь бывает маленькой. Даже крошечной.

— Ну, это я поняла, — сказала Анника Карлссон. — Но почему его называют Уфердсён? Ты знаешь это?

— Из-за того, что он приносит несчастье. Тем, кто высаживается на него, — сообщил Эдвин, понизив голос. — Вдобавок там обитают привидения. По крайней мере, были раньше.

— Ты веришь в привидения? — спросила Анника.

— Я не знаю, — ответил Эдвин и с сомнением покачал головой. — Но если такие и есть, по-моему, они в большинстве своем добрые. Хотя, пожалуй, несчастные, поэтому и бегают повсюду, хотя и мертвые.

— Я тоже думаю, что многие из привидений добрые, — согласилась Анника Карлссон. — А этот остров, где он находится? Если плыть на лодке от лагеря скаутов?

— В пяти морских милях в направлении вест-норд-вест от него, — сказал Эдвин тоном настоящего морского скаута, каким на самом деле и был.

— Объясни, пожалуйста, — улыбнулась Анника Карлссон. — Я не особенно разбираюсь в морском деле.

Если верить Эдвину, все было очень просто. Одна навигационная или морская миля, как ее называли, равнялась 1852 метрам. Расстояние между лагерем скаутов и островом Уфердсён, следовательно, составляло целых девять километров.

— Сколько времени надо, чтобы добраться туда? — уточнила Анника.

— Если ты, например, отправишься на лодке, идущей со скоростью пять узлов в час…

— То будешь на месте через пять минут, — предположила Анника Карлссон.

— Не-а, — возразил Эдвин, не сумев толком скрыть удивление. — В таком случае это займет час.

— Да, понятно. Потом надо ведь…

— Ты хочешь знать и относительно курса? Вест-норд-вест, да? — спросил Эдвин, которого, судя по виду, одолевали сомнения, достигла ли его информация цели.

— Нет, с компасом я знакома. Этому учат всех полицейских, поскольку им надо уметь ориентироваться с его помощью. Но на суше, на природе.

— Комиссар ведь отлично разбирается в ориентировании, — сказал Эдвин.

— Почему ты так считаешь? — спросила Анника.

— Он лучший в мире по стрельбе, — сказал Эдвин. — Однажды он застрелил в нашем доме парня, пытавшегося его убить.

— Я знаю, — согласилась Анника Карлссон, которая сама оказалась на месте событий через полчаса. — Ну да, он невероятно хорош и в ориентировании тоже. Настолько хорош, что может найти определенные места без компаса и даже с повязкой на глазах.

— Ого! — воскликнул Эдвин с расширившимися от удивления глазами. — А ты ведь типичная сухопутная крыса, верно?

— Да, — подтвердила Анника Карлссон, — самая типичная. Однако расскажи мне, как получилось, что ты попал на остров Уфердсён?

Вопрос, похоже, задел Эдвина за живое, но в конце концов он поведал, как все произошло. Заведующий лагерем, которого звали Хаквин Фурухьельм и который, по словам Эдвина, отличался не только «довольно странным именем», но и «довольно странным поведением», взял его матросом на свою собственную яхту. 37-футовую «Спаркман и Стивенс» американского производства.

— Спаркман и Стивенс — это парни, придумавшие ее, — пояснил он. — Такие посудины ужасно дорогие. Стоят миллионы долларов.

Вместе с пятью товарищами Эдвину требовалось научиться ходить под парусом на более крупном судне, чем шверботы класса «Оптимист», на которых он и его друзья обычно день за днем бороздили залив перед лагерем, тогда как Фурухьельм и его помощники стояли на причале и в мегафон давали им инструкции. Эдвин с нетерпением ждал возможности совершить более далекое путешествие на настоящей яхте. Скажем так — внести разнообразие в обычные скучные будни.

К сожалению, все закончилось не слишком хорошо. Тридцатисемифутовая громадина Фурухьельма вела себя совершенно незнакомым для Эдвина образом, будучи трансатлантическим лайнером, по сравнению с привычным шверботом. Она крутилась, вертелась и прыгала, и у Эдвина случился приступ морской болезни.

После того как мальчишку вырвало на палубу во второй раз, его высадили на остров Уфердсён, дав ему особое задание собрать как можно больше грибов, ягод и всего иного съедобного, чтобы снизить расходы на содержание лагеря. Забрать Эдвина планировали по пути домой.

— И это несмотря на тамошние привидения? — вздохнула Анника. — Да, с тобой поступили не лучшим образом.

— Уж точно, — согласился Эдвин. — Хотя Фурухьельм довольно строг с нами.

— Расскажи об этом, — попросила Анника Карлссон. «В худшем случае я смогу составить еще одно заявление».

* * *

Заведующий лагерем не слишком нравился Эдвину по трем причинам.

Во-первых, если верить тому, о чем шептались его товарищи после отбоя, прежде чем засыпали, Фурухьельм имел невероятно много денег, о чем свидетельствовала и собственная яхта. И, по словам одного из старших друзей Эдвина, богатство Фурухьельм получил от деда, старого нациста, который отнял тысячи золотых зубов у бедных евреев, убитых во время Второй мировой войны.

— Но откуда знает об этом твой товарищ? — спросила Анника Карлссон. — Звучит очень странно, на мой взгляд, Эдвин.

— От своего отца, — ответил Эдвин, кивнув уверенно. — Он работает в «Свенска Дагбладет», поэтому я думаю, все чистая правда. Мой папа говорит, это единственная шведская газета, которой можно доверять. Другие издания постоянно массу всего придумывают.

— А мне все равно это кажется ложью, — возразила Анника. — Подумай сам, Эдвин. Какой отец пошлет своего ребенка в такое место? Под начало такого заведующего? Ты еще о чем-то хотел рассказать? — добавила она.

В-вторых, Эрика беспокоило странное поведение Фурухьельма, и, в-третьих, тот говорил необычные вещи.

— Не мог бы ты привести несколько примеров? — попросила Анника Карлссон.

— Он ужасно, ужасно строгий, — сказал Эдвин.

— Приведи пример, — повторила Анника.

После вечернего кофе с булочкой, когда все стояли под теплым душем и смывали с себя соленую воду, прежде чем лечь в постель, Фурухьельм обычно ходил среди Эдвина и его товарищей и стегал их по ягодицам мокрым махровым полотенцем, чтобы они не тратили слишком много теплой воды.

— Он, вероятно, беспокоится об окружающей среде, — предположила Анника. «Или ему нравится стегать по попкам маленьких мальчиков».

— Да, возможно. Хотя он говорит еще и странные вещи, — неохотно проворчал Эдвин.

— И об этом ты не хочешь рассказывать, поскольку тебе нелегко, — догадалась Анника.

— Лучше не буду, — подтвердил Эдвин.

— Без проблем, — легко согласилась Анника Карлссон. — При том, что ты уже рассказал… Фурухьельм не выглядит добрым парнем.

— Да-а…

— Что, если сегодня ты переночуешь у меня, а утром ты, я и все другие полицейские поедем на этот остров, чтобы ты показал нам, где нашел череп?

— Супер! — воскликнул Эдвин. — Просто супер!

— Вот и хорошо, — рассмеялась Анника Карлссон. — Тогда у меня еще только один вопрос. Сколько времени понадобится, если идти от лагеря скаутов до острова Уфердсён на судне, которое двигается со скоростью тридцать узлов?

— Десять минут, — ответил Эдвин. — Самое большее десять минут.

— Тогда ты сможешь сделать это утром, поскольку ты, я и все остальные отправимся на остров Уфердсён на полицейском катере.

— Ты уверена? — спросил Эдвин, широко распахнув глаза.

— Да, абсолютно уверена. И с собой мы возьмем полицейскую собаку. Пожалуй, даже двух собак. Посмотрим.

— Собака — это хорошо, — кивнул Эдвин. — Если считать, что наш нос, наше обоняние имеет величину почтовой марки, знаешь, сколь велико собачье обоняние?

— Нет, — покачала головой Анника Карлссон. — И каким же оно будет?

— Как футбольное поле, — сказал Эдвин. — Хотя носы у нас могут быть даже больше, чем у собаки.

— Это просто фантастика, — признала Анника.

— Да, — согласился Эдвин. — В такое трудно поверить.

9

После окончания допроса Анника Карлссон и Эдвин сразу направились в технический отдел и передали найденный Эдвином череп эксперту, дежурившему в этот вечер, помощнику комиссара Йорге Фернандесу. Он был сыном иммигрантов из Чили, и среди коллег его называли Чико. Без всякого злого умысла, хотя само прозвище по-испански означало Сопляк.

— Пуля находится внутри, — сказала Анника. — Если ты сможешь сразу извлечь ее и быстро дать мне предварительное заключение, я буду очень благодарна. Кстати, это Эдвин. Именно он нашел его, когда ему поручили собирать грибы.

— Немас проблемас, — ответил эксперт. — Это не по-испански, а по-сербски, если тебе интересно. Но никаких проблем. Все будет на твоем компьютере в течение часа. На улицах весь вечер царили тишина и покой. Никаких убитых или раненых. Даже ни одной гильзы, с которой требовалось бы поработать.

Он кивнул Эдвину, похлопал его по плечу и поблагодарил за помощь.

Эдвин смутился и опустил глаза в пол.

— А ты, случайно, не живешь рядом с Бекстрёмом? — поинтересовался Фернандес.

— Угу, — кивнул Эдвин, — мы с комиссаром соседи.

— Он рассказывал о тебе здесь, на работе. По его словам, ты классный парень. Если у тебя будет желание стажироваться у нас, когда пойдешь учиться дальше, я это легко устрою.

Анника Карлссон покачала головой, поблагодарила заранее за заключение, взяла с собой Эдвина и вернулась в свой служебный кабинет. Потом, пока мальчик полулежа на стуле играл в компьютерную игру на своем айфоне, она по телефону разобралась с оставшимися задачами, которые требовалось решить до следующего утра, когда она и Бекстрём должны были начать очередное расследование.

И в первую очередь составила заявление об открытии дела по «подозрению в убийстве». После чего переслала его копию шефу криминального отдела полиции Сольны комиссару Тойвонену вместе с просьбой о дополнительном персонале. Дело обещало быть трудным, ведь речь шла о неизвестной жертве и одна только ее идентификация могла потребовать немало сил.

Потом она позвонила шефу технического отдела полиции Сольны и рассказала о происшествии.

— Я сам займусь этим, — перебил он ее еще до того, как она успела попросить об этом. — Мне необходимо подвигаться после отпуска, подышать свежим воздухом. Отдохнуть от комаров, которых хватает у нас дома в Торнедалене.

— Спасибо, — сказала Анника. — Какой ты молодчина.

Последний разговор состоялся у нее с морской полицией, отвечавшей за организацию транспорта для поездки на остров Уфердсён. Никаких проблем там тоже не возникло. Один из их катеров как раз остался на ночь в Мариефреде после того, как они помогли коллегам из Сёрмланда в поисках утопленника около Стренгнеса. Анника Карлссон получила номер телефона коллеги, командовавшего им.

— Проще всего вам напрямую обсудить все детали.

— Мы практически уже на месте, — подтвердил морской полицейский, с которым она созвонилась. — Тебя устроит, если мы заберем вас с причала скаутов на острове Экерён? Скажи мне только, в котором часу.

— Как насчет девяти утра? — спросила Анника Карлссон, подумав об Эдвине и том, что ему надо хорошо выспаться.

— Любишь понежиться в постели, — констатировал коллега. — У меня нет возражений.

«А ведь девять утра — это же разгар ночи для Эверта Бекстрёма», — подумала Анника Карлссон, закончив последний за вечер служебный разговор.

Она кивнула Эдвину и улыбнулась.

Парень выглядел на удивление бодрым, хотя время приближалось уже к десяти вечера, а ему, скорее всего, пришлось рано встать.

— Как дела, Эдвин? — спросила Анника Карлссон. — Как смотришь на то, чтобы поехать ко мне домой и отдохнуть до утра?

— Это будет здорово, — ответил Эдвин. — Хотя меня интересует одно дело.

— Зубная щетка, пижама? — предположила Анника Карлссон. — Не беспокойся. Я обо всем позабочусь.

— Нет, не это, — покачал головой Эдвин. — Я все взял с собой, когда сбежал из лагеря. Лежит у меня в рюкзаке.

— Что же тогда? — спросила Анника Карлссон. Эдвин явно был предусмотрительным молодым человеком.

— Меня интересует, не сможем ли мы остановиться по пути и купить гамбургер. Я немного голоден.

— Само собой, сможем, — улыбнулась Анника Карлссон. — Кроме того, я угощаю. Ты предпочитаешь «Макдоналдс» или «Макс»?

— «Макс», — ответил Эдвин. — «Макс» делает лучшие гамбургеры в мире. И знаешь почему?

— Нет, расскажи.

— У них секретный рецепт, — объяснил Эдвин, наклонившись к ней и понизив голос. — Ужасно секретный, хотя, если хочешь, я могу открыть его тебе. Только пообещай никому не говорить. Мой папа рассказал мне об этом.

— Да, конечно. Обещаю, — сказала Анника.

— Владелец «Макса». Он ведь лопарь. Да, или саамец, как это называется, — начал Эдвин.

— Лопарь? Хотя саамец?

— Но ведь нельзя говорить лопарь, — объяснил Эдвин.

— Да, я знаю, — кивнула Анника. — И что там с саамцем, владеющим «Максом»?

— У него масса лисиц. Просто невероятное количество. И, готовя фарш для своих гамбургеров, он всегда добавляет в него несколько кусочков лисьего мяса. Именно поэтому его бургеры становятся такими вкусными. Хотя это страшный секрет.

— Я обещаю никому ничего не говорить, — заверила Анника. «Едва ли отец Эдвина прочитал об этом в „Свенска Дагбладет“», — подумала она.

Эдвин умял свой гамбургер за те пять минут, пока они ехали до дома, где жила Анника Карлссон, и облизал майонез с пальцев, пока она парковалась около подъезда.

«Интересно, куда девается вся эта жратва, — подумала Анника Карлссон. — Дома у Бекстрёма он съел далеко не самый маленький бутерброд. Примерно такого типа и размера, какие довели до могилы Элвиса Пресли. А сейчас, всего через пару часов, расправился с гамбургером самого большого размера. И по-прежнему худой как червяк, хотя только что проглотил козу. Или скорее лисицу».

Пока Анника Карлссон стелила Эдвину на диване в своей гостиной, он исчез в ванной. Судя по звукам, мылся и чистил зубы. А через пять минут вернулся, одетый в синюю пижаму, на которую кто-то, вероятно его мать, пришил эмблему морских скаутов.

«Слишком взрослый по сравнению с Бамси», — подумала Анника Карлссон. У нее были племянники и племянницы, и ее частенько просили присмотреть за ними.

Эдвин отказался от одеяла, которое она предложила ему. Достаточно было простыни. Потом он отключил свой мобильный телефон и положил его на придиванный столик рядом с собой.

— Я сплю там, — сообщила Анника Карлссон и кивнула в сторону открытой двери спальни. — Если тебе что-то понадобится, только скажи.

«Он ведь как-никак нашел череп застреленного человека, и ему только десять лет», — подумала она.

— Угу, — буркнул Эдвин, моргнул и уронил голову на подушку.

— Обещаю не храпеть, — сказала Анника Карлссон, улыбнулась и наклонилась над ним. Никакого ответа. Эдвин уже спал.

«В мгновение ока заснул», — подумала она удивленно.

В эту ночь у нее самой возникли проблемы со сном. Раньше этого с ней почти никогда не случалось совершенно независимо от того, с чем приходилось сталкиваться по работе до того, как она отправлялась в постель. Сначала она дремала, пребывая между сном и полузабытьем. Спустя час встала и на цыпочках прокралась в гостиную. Там было тихо. Эдвин спал. Безмятежно, лежал на боку, наполовину скинув с себя ногами простыню и прижав к животу подушку. Она даже не смогла разглядеть, дышит ли он.

«Черт побери, Анника, — подумала она, когда стояла и смотрела на него. — Возьми себя в руки. Никаких детей. Запомни».

Потом она вернулась в свою кровать. Заснула сразу же и проснулась шесть часов спустя. Эдвин по-прежнему спал. С потным лбом, сбросив с себя простыню, но все еще с подушкой у живота.

«Пожалуй, нужно приготовить хороший завтрак», — подумала Анника.

10

Пока Анника Карлссон разбиралась с практическими делами полицейского свойства, Бекстрём ради простенького ужина посетил свой любимый кабак. Он находился совсем близко к дому комиссара, и прогулка до него давно стала чуть ли не обязательной частью его ежедневного моциона. Однако о том, чтобы добраться туда с завязанными глазами, у Бекстрёма никогда и мысли не возникало.

Никаких особых изысков, поскольку был обычный будний день. Сначала тост с икрой уклейки и крабовым салатом, затем ломоть жареной свинины с прослойками жира и толстым куском кожи, на гарнир к которому он вместо положенного французского овощного рагу взял свежий шведский картофель с чесночным маслом. Плюс ко всему этому его обычные напитки: чешское пиво и русская водка. Незатейливая вечерняя трапеза в конце еще одного дня жизни комиссара криминальной полиции.

И, предаваясь ей, он размышлял о своем детстве, и, вероятно, именно последняя встреча с Эдвином пробудила старые воспоминания. Ведь Бекстрём когда-то тоже принадлежал к скаутскому движению. Исключительно с подачи своего папаши, страдавшего безмерным пристрастием к алкоголю старшего констебля, вбившего себе в башку, что благодаря этому ему удастся сделать из Эверта достойного сына шведского народа.

В результате у Бекстрёма, который тогда был не намного старше Эдвина, не осталось выбора. Иначе он, конечно, предпочел бы болтаться дома в Сёдере. Занимался бы всякой чертовщиной в квартале, где жил. Воровал бы из близлежащей табачной лавки с практически слепым владельцем, курил бы тайком и гонял на мопеде, хотя ему было всего одиннадцать лет.

Обычно летом для него наступала золотая пора, ведь ему не требовалось ломать голову даже над тем, как прогулять школу, но только не в тот год, когда отец насильно записал его в скауты и позаботился о том, чтобы уже через неделю после окончания учебы он оказался на острове Тюресё. Буквально на окраине цивилизации.

Однако прежде, чем он попал туда, ему, уже одетому в новенькую синюю униформу, пришлось дать клятву скаута. Пообещать исполнять свой долг перед Господом, его величеством и Родиной, всегда помогать другим людям, а в остальном строго следовать всем правилам, в связи с принадлежностью к скаутам распространявшимся на него. Отец сам отвечал за принудительную доставку Эверта и лично передал своего отпрыска заведующему лагерем. И будь Эверт Бекстрём другим человеком, все могло бы закончиться для него по-настоящему плохо. Но ему удалось добиться исключения из скаутов уже в течение первой недели, что стало рекордом для их отделения на острове Тюресё, которое еще до прибытия туда Бекстрёма считалось далеко не эталонным в шведском скаутском движении с точки зрения морали.

С собой Бекстрём привез кучу контрабанды вроде рогатки, финки, пары мышеловок довольно крупной модели, а также жевательный табак и сигареты, плюс приличную стопку порножурналов, украденных им у хозяина табачной лавки. Короче говоря, он имел с собой все необходимое, чтобы призвать к порядку новое окружение и вдобавок заработать немного денег, раз уж ему все равно пришлось туда приехать.

Поэтому он уже в первые сутки организовал среди новых товарищей кружок любителей чтения. В обмен на наличные они могли теперь смаковать привезенные Бекстрёмом печатные издания. И несмотря на все обещания, данные ими о том, что они находились там исключительно с целью выполнять свои обязательства в отношении Господа, его величества и Родины, спрос на его товар превысил самые смелые ожидания начинающего предпринимателя.

Один из новых друзей Бекстрёма, который был на пару лет старше его, уже за несколько дней потратил все присланные ему карманные деньги. В обычном случае их хватило бы на все лето, но сейчас они подошли к концу после трех дней интенсивного знакомства со специфическими изданиями, а обнищав, он уже не мог рассчитывать ни на чью помощь.

Нет наличных, нет чтения, объяснил ему Бекстрём и помотал своей круглой головой, после чего его самый крупный клиент сломался. Он прямой дорогой направился к заведующему лагерем, насплетничал на Бекстрёма и со слезами на глазах признался, как тот использовал его самого и его пагубную страсть.

Заведующий, уже ранее обративший внимание на Эверта, не стал долго ждать. Его исключили из скаутов за недостойное поведение и нарушение законов братства, и уже в выходные старший Бекстрём приехал на остров Тюресё и увез своего единственного сына домой в Сёдер. Журналы он конфисковал, и они, надо полагать, в конечном счете оказались в кафетерии полицейского участка района Мария, но рогатку и все другое Эверту удалось сохранить в обмен на обещание укокошить соседского кота, который мешал папочке спать по ночам.

«Парень мог стать сексуальным извращенцем, и вполне возможно, я предотвратил преступление, не позволив ему читать дальше», — пришел к выводу Бекстрём пятьдесят лет спустя и, предвкушая удовольствие, пригубил содержимого своего бокала.

Детские воспоминания — хорошие воспоминания, подумал он, а потом решил, что пора заказать кофе с коньяком перед тем, как он продолжит вечер визитом в центральные районы столицы королевства.

Еще до того, как ему принесли на оплату счет, он получил эсэмэс от Анники Карлссон, нарушившее его душевное равновесие настолько, что ему пришлось заказать еще порцию коньяку перед уходом.

Сбор в восемь, считай в разгар ночи. Если он хотел успеть позавтракать, разобраться с личной гигиеной и одеться, ему следовало встать еще до шести утра.

«Забудь об этом», — сказал себе Бекстрём и покачал головой. Он допил последние капли коньяка, оплатил счет, заказал такси и поехал в сторону площади Стуреплан с ее многочисленными кабаками.

11

Дальше для комиссара Бекстрёма все пошло по проторенной дорожке.

Сначала он заглянул в Стурехоф, чтобы слегка утолить жажду на пути к конечной цели вечера. Заведение было заполнено максимум наполовину. Главным образом селянами старше среднего возраста, которые проводили в Стокгольме отпуск. Миновали Улларед на пути сюда и, воспользовавшись случаем, приоделись перед визитом в столицу.

Ему тут особо делать нечего, решил Бекстрём. Он расплатился за пиво, еще только получив его, и удалился даже не притронувшись к нему.

«Трагично, — подумал он, выйдя на улицу. — Что не так, если не тебе льняной костюм с иголочки, итальянские туфли ручной работы и обычный „ролекс“?»

Пять минут спустя, примерно когда Утка Карлссон уложила маленького Эдвина и наконец заснула в своей квартире в Фильмстадене в Росунде, Бекстрём расположился в баре «Риш», и все снова пошло по заведенному порядку.

Здесь он позволял себе принимать ухаживания и угощения в виде порций коктейля от прочей публики. Здесь его суперсалями, тайная мечта всех женщин, пользовалась заслуженной популярностью и имела самую высокую репутацию, на какую только могла рассчитывать торговая марка. Никакого сравнения с «вольво». Кто захочет кататься на заднем сиденье этого ныне китайского автомобиля, когда имелась возможность лежать в бекстрёмовской кровати фирмы «Хестенс» и сразу оказаться на седьмом небе удовольствия, только оседлав ее.

«Не слишком многие в данном заведении удостоятся этого», — подумал Бекстрём, поскольку вокруг него постоянно толпились новые любительницы путешествий, отправившие мужей и детей за город и жаждавшие раздобыть себе билет в место, где еще не бывали.

Кстати о торговой марке, продолжал философствовать Бекстрём. ИКЕА ведь также не шла ни в какое сравнение, несмотря на все деньги, заработанные ими за счет продажи книжных полок, которые требовалось собирать самостоятельно. Кроме того, только идиоты читали книги. Настоящие люди, вроде него, жили в силу собственного опыта. А если кому-то не нравилось, чем они дышали, кого это, собственно, волновало?

Хорошей жизни не научишься с помощью чтения, и уж точно ее не сохранишь, как книгу на полке типа «Билли» от ИКЕА. Там обычно стояли пособия по похудению и руководства о том, как помочь самому себе открыть фирму, купить собаку или стать цельным человеком, вперемежку с детективами и женскими романами. Во всяком случае, у всех идиотов, не умевших заработать себе на нормальное существование и не имевших средств даже на настоящую английскую полку из кедра или палисандра.

А Бекстрём использовал именно такую. Ее установили у него в кабинете для хранения большой и постоянно растущей коллекции миниатюрных бутылок с алкогольными напитками из всех уголков мира. Книги, сколь бы кто-то ни распинался об их великой роли, были средством наслаждения для лузеров. Сам он завязал с ними, как только понял, что его старый любимый писатель, единственный достойный места на шведском Парнасе, явно пережил душевный кризис и начал писать романы для педиков.

«Что не так было с Хамильтоном? — подумал Бекстрём. — Борьба за высшую справедливость, не говоря уже о защите государственной безопасности, требует не останавливаться на полумерах и не слишком-то обращать внимание на закон, когда занимаешься тем, что равносильно самоубийству».

Это он знал по собственному опыту.

Конечно, его бывший коллега Хамильтон случайно убил свою подругу из-за некоего профессионального заболевания, заработанного им за годы службы, но подобное ведь может случиться в критической ситуации и с лучшими, а сам он в своей жизни сталкивался с вещами и похуже.

«Все это возвышенные размышления, на которые легко скатиться, имея философский склад ума», — пришел к выводу Бекстрём и кивнул самому себе, попивая водку с тоником и вполуха слушая то, что все молодые дамы нашептывали ему.

Бекстрём покинул бар «Риш» перед самым закрытием, будучи в полном порядке. Конечно, ночь только начиналась, но через несколько часов его ждал новый рабочий день, наполненный всякой всячиной. А поскольку он был человеком, отвечавшим за свою репутацию, прихватил с собой нечто для себя новенькое. Маленькую дамочку-юриста с живыми глазами и пикантной щелью между передними зубами, работавшую в налоговом департаменте. И если бы она не справилась со скачками на суперсалями, он вполне мог использовать ее в другой связи. Пожалуй, она смогла бы дать ему совет о том, как не попасть в жернова той деятельности, которой занимались ее работодатели.

Час спустя, после окончания обязательной программы, он даже оплатил такси, чтобы оно отвезло ее домой в пригород. Сама она оказалась на шестерку по десятибалльной шкале, однако определенно не стоила бесплатной поездки. Возможно, она удостоится повторного визита к обладателю кровати «Хестенс», если все равно будет проезжать мимо и оплатит транспорт сама. Легкий поцелуй в щеку, только в щеку, чтобы в ее головке не возникло никаких фантазий, затем быстрое «пока, пока», а самого его ждало расследование убийства.

«Долг зовет», — подумал Бекстрём, тщательно запер за дамой дверь и, вернувшись в свою постель, сразу же заснул.

12

Бекстрём проснулся примерно тогда, когда Анника Карлссон послала ему свое второе эсэмэс без пятнадцати восемь в среду утром: «Ты с нами или нет? Мы выезжаем через четверть часа».

Бекстрём вздохнул, покачал головой и отправил короткий ответ: «Собственным транспортом. Увидимся на месте находки».

«Даже она должна ведь иметь какое-то понятие, и что случилось со стародавней вежливостью и корректностью? — подумал он. — Ведь я же ее шеф». Потом комиссар позвонил одному из своих старых знакомых таксистов, пообещал обычное вознаграждение и договорился о встрече через час.

После этого он основательно позавтракал, приготовил пакет с едой и всевозможное снаряжение и только затем направился в ванную, чтобы позаботиться о личной гигиене и одеться. Наконец он упаковал все необходимое для поездки: запас продуктов, резиновые сапоги, подходящую одежду. Крем от комаров, абсолютно необходимый, когда находишься за городом. Дополнительный бутерброд и напиток для малыша Эдвина. Аннику Карлссон он в расчет не брал. Хуже ведь не станет, если, забыв еду, она умрет от голода. Плюс все иное, конечно, что всегда брал с собой, покидая квартиру: маленькую черную записную книжку, где делал рабочие записи, «ролекс» в металлическом корпусе, который использовал на службе и в полевых условиях, деньги и карточки, два мобильных телефона, ментоловые таблетки и маленькую фляжку, которую хранил в специально пришитом кармане пиджака. И наконец, своего друга Зигге в компании с дополнительной обоймой.

Такси уже ждало его, когда он вышел на улицу. Бекстрём сел на заднее сиденье, как обычно делал, чтобы не вдохновлять водителя на пустую болтовню.

— Как приятно возить комиссара, — сказал тот, однако явно не поняв намека. — Куда комиссар желает поехать?

— В Каролинскую больницу, — буркнул Бекстрём.

— Надеюсь, не случилось ничего серьезного.

Чертов идиот повернулся и посмотрел на него.

— В полной тишине, — добавил Бекстрём. «Идиоты. Откуда берутся все эти придурки и почему им нет конца?»

Анника Карлссон взяла с собой массу всего и, хотя считала, что распланировала все в деталях, задержалась на целых полчаса, прежде чем, вместе с малышом Эдвином и еще полудюжиной коллег на трех автомобилях, наконец смогла покинуть здание полиции Сольны. Она была немного раздражена, но Эдвин не замечал этого, его глаза светились от восторга. Единственное, что его интересовало, — куда направился комиссар.

— Он конечно же приедет туда, — сказала Анника Карлссон. — Ты наверняка скоро сможешь с ним встретиться.

— Вот здорово! — воскликнул Эдвин. — Жду не дождусь этого.

«Ты уже забыл, кто накормил тебя завтраком и дал чистую одежду утром», — подумала Анника, переживая легкий приступ ревности. Неужели никто никогда не прибьет этого жирного коротышку?

Из-за обычных пробок на выезде из города они задержались еще на полчаса, и, когда наконец припарковались у базы скаутов в дальнем конце острова Экерён, отставание от запланированного графика составляло целый час. Лагерь оказался пустым. Заведующий и большинство воспитанников отправились на автобусе на остров Хельгё с целью посетить развалины городища эпохи викингов. Остались только двое старших парней, чтобы следить за порядком, а также попробовать починить лодку, которая днем ранее села на мель во время тренировок и потеряла руль.

Парни, судя по их виду, сгорали от любопытства, но ни один из них не задал вопроса. Даже своему товарищу Эдвину, хотя он принадлежал к самым маленьким из тех, кто находился в лагере. Эдвин также не позволил себе ничего лишнего, только отдал честь на скаутский манер правой рукой и с большим пальцем, прижатым к мизинцу, прежде чем промаршировал в направлении ожидавшего полицейского судна.

Как только они отчалили, Анника Карлссон принесла извинения коллеге, командовавшему катером.

— Ничего страшного, — улыбнулся он.

Если не случится ничего срочного, он и его экипаж все равно должны были находиться в их распоряжении целый день, так что о возвращении ей тоже не стоило беспокоиться.

— Насколько я понимаю, речь идет об обнаружении трупа, — сказал он, понизив голос и покосившись на Эдвина.

— Черепа, — уточнила Анника Карлссон. — Но в нашем случае, похоже, он далеко не древний.

Больше ей в принципе нечего было сказать.

— И пацан нашел его, когда его послали собирать грибы?

— Да, но, на мой взгляд, он, похоже, нормально с этим справился. Для него это стало просто увлекательным приключением.

— На острове Уфердсён приключений хватает, — проворчал коллега и покачал головой. — Вы знаете, почему он получил свое название?

— Если верить Эдвину, из-за обитающих там привидений, — сказала Анника и улыбнулась.

— Наверняка все так и есть, но согласно истории не только из-за них.

— Расскажи, — попросила Анника Карлссон.

В старые времена, а точнее вплоть до конца девятнадцатого века, местные крестьяне летом использовали остров для выпаса домашних животных: коров, овец и коз, иногда той или иной лошади, которой требовалось отдохнуть от плуга. Их перевозили туда, как только остров покрывался травой. Не большой остров, скорее островок площадью едва ли в сто гектар, но достаточный для этого. Корма с лихвой хватало для десятка коров и значительно большего количества коз и овец. Живописный пейзаж вдобавок ко всему. И так продолжалось в течение многих поколений, пока уже более сотни лет назад не начали происходить события, из-за которых остров Бетесхольм поменял свое название на Уфердсён.

— В конце девятнадцатого века, в 1895 году по-моему, молния попала в находившийся там деревенский дом, в нем сгорели две смотревшие за животными работницы. А на следующее лето все стадо, всех коров и их телят, поразила какая-то таинственная болезнь. Они мёрли как мухи. Возможно, съели что-то ядовитое, но на том все не закончилось.

— Что же еще случилось? — спросила Анника.

— Решили забрать домой выживший скот. Для переправы имелся так называемый коровий паром…

— Коровий паром? — перебила собеседника Анника Карлссон. — Ты должен объяснить. Подумай о том, что говоришь с типичной сухопутной крысой.

Коллега улыбнулся дружелюбно:

— Ничего общего с тем, что ты можешь увидеть на выставке яхт и судов сегодня. Проще всего это можно описать, как очень большую деревянную плоскодонку. Конечно с высокими надводными бортами, но не слишком надежное плавсредство…

— Я знаю, что такое надводный борт, — оживилась Анника Карлссон.

— Хорошо, ну, и оно было достаточно большим, чтобы вместить десяток коров и телят. Однако, когда стали перевозить выживших животных, начался шторм, который застал их посередине пути. Сам крестьянин и помогавший ему работник, все коровы и телята утонули. Если верить легендам, что до сих пор бытуют среди местных жителей, их выбросило на сушу, и трупы лежали на берегу острова Экерён на протяжении нескольких километров. Тогда все поняли, что люди нежеланные гости на острове Бетесхольме. Злые силы забрали его себе, и в результате он получил новое название Уфердсён. Все согласно устной традиции. И на мой взгляд, в этом есть доля истины, — с усмешкой подвел итог ее коллега.

— В наши дни на них были бы спасательные жилеты, — заметила Анника Карлссон.

— Но не в то время. Плавать они также не умели, — констатировал ее коллега. — Пусть и прожили у воды всю жизнь. Простой народ никогда не купался в те времена. Этим занимались только богатые люди, выезжая в свои загородные резиденции летом. Мелерен не игрушка, да будет тебе известно.

— А как все обстоит сегодня на острове Уфердсён?

— Не самое гостеприимное местечко, там нет ни пляжей, ни утесов, ради которых захотелось бы высадиться на берег. Непроходимые джунгли. Ты видишь его, кстати, прямо по курсу, — сказал он и жестом показал на маленький кусок суши, находившийся на расстоянии примерно в километр.

Кусты и редколесье, начинавшиеся от самой воды, одинокие сосны и ели, которые возвышались над прочей растительностью в более возвышенных внутренних частях острова.

Далеко не самый приятный пейзаж, и что это за взрослый, которому пришло в голову высадить десятилетнего ребенка в таком месте, подумала Анника Карлссон. Только за то, что тот наблевал на палубе его красивой яхты.

— Тебе надо обойти мыс, чтобы причалить, — сказал Эдвин, внезапно появившийся словно ниоткуда.

— Да, да, сэр, — ответил командир катера и улыбнулся мальчику.

— Я пометил дорогу до места, где нашел ее, — сообщил Эдвин. — Я сделал это по пути назад. И оставил еловую ветку там, где она лежала.

— Ты молодец, парень, — сказал командир катера.

— Спасибо. — Эдвин отдал честь правой рукой с большим пальцем, прижатым к мизинцу.

Они обогнули мыс, чтобы подойти к месту, где требовалось причалить, и там сидел он.

13

Бекстрём плохо переносил воду во всех ее формах, и поездка на лодке относилась к тем занятиям, которые он предпочитал избегать. Плавать он научился лишь во взрослом возрасте, исключительно по необходимости, поскольку иначе его не взяли бы в школу полиции, и о том, какой ценой ему это далось, никогда никому не рассказывал.

Когда такси доставило Бекстрёма к Каролинской больнице, полицейский вертолет уже стоял на площадке, устроенной на крыше одного из ее зданий, и ждал его. Они взмыли вверх к голубым небесам, и когда комиссар увидел колонну из трех знакомых ему машин, двигавшуюся далеко внизу по острову Экерён в том же направлении, что и они, его сердце наполнилось радостью.

«Странно, что таким, как Анника Карлссон, вообще удается вставать по утрам», — подумал он.

Двадцать минут спустя он приземлился на острове Уфердсён, поблагодарил своего знакомого из вертолетного дивизиона и пообещал в ближайшее время отправить ему обычную оплату за проезд в виде бутылки шотландского виски.

В качестве первой меры после приземления он поставил свой складной стул в достаточно затененном месте с целью избежать воздействия палящих солнечных лучей, но одновременно так, чтобы приятный легкий бриз с озера не обошел его своим вниманием. Затем он открыл холодный тоник и добавил в него приличную порцию содержимого своей фляжки, после чего сделал первую запись в черной книжке.

«Среда 20 июля, время 09:45. Подозрение на убийство. Приземлился на месте находки на острове Уфердсён озера Меларен».

Только потом он достал свежий номер «Дагенс Индастри», чтобы в тишине и покое ознакомиться с последними изменениями на бирже.

И если верить газете, одним из самых успешных новичков там была игровая компания, акции которой его друг Гегурра помог ему купить. Ее котировки поднимались как на дрожжах, в чем комиссар не видел ничего особенно странного, поскольку данная деятельность осуществлялась на тех же принципах, как и его собственного кружка чтения в ту летнюю неделю уже скоро пятьдесят лет назад, когда он сидел в заключении в лагере скаутов на острове Тюресё, и его самыми верными клиентами были разные извращенцы.

«Не надо кончать Колумбийский университет, чтобы просчитать это, — подумал Бекстрём. — У них, наверное, черная дыра на самом верху, где у нормальных людей находится голова. — Он неодобрительно покачал головой. — Их жены и дети умирают от голода, а они проигрывают все домашние сбережения и даже продают детские вещи и игрушки через Интернет. Надо же до такого дойти».

Все находящиеся на борту обнаружили его, по большому счету, одновременно. И все на борту, с единственным исключением, обрадовались как дети. И больше всех Эдвин, который ведь и был ребенком.

— Комиссар! — закричал он, показывая на него и буквально излучая восторг.

А Бекстрём сидел с непроницаемой миной, словно и не заметил, что теперь не один, хотя наверняка услышал их с дальнего расстояния. Удобно откинувшись на спинку складного стула и читая газету. Носки и обувь он снял, чтобы охладить ноги в волнах озера Меларен. Комиссар Эверт Бекстрём, одетый в синий льняной пиджак, белые брюки для морских прогулок, соломенную шляпу наподобие панамы и солнечные очки.

«Я утоплю этого идиота, — подумала Анника Карлссон. — Если никто другой не захочет сделать это, придется мне самой. И на Ниеми, похоже, нельзя больше положиться. Даже он улыбнулся и восторженно покачал головой».

14

— Я уже начал беспокоиться. — Бекстрём посмотрел на свои наручные часы и дружелюбно улыбнулся Аннике Карлссон. — Вдруг с вами что-то случилось.

— Сам ты, как я понимаю, добрался сюда вплавь, — ответила Анника Карлссон, прекрасно зная, что подобное было совершенно для него невозможно.

— Нет, — сказал Бекстрём. — Меня подкинули на вертолете. Но, по-моему, я об этом предупреждал. Хочется прибыть вовремя, как ты понимаешь. Все-таки речь идет о расследовании убийства. Как дела с парнем, кстати? — спросил он и кивнул Эдвину, который был занят тем, что гладил полицейскую собаку.

— Пока, похоже, с ним все нормально. Произошедшее кажется ему увлекательным приключением, никаких кошмаров ночью.

— Он спал у тебя дома, — скорее констатировал, чем спросил Бекстрём.

— Да, — подтвердила Анника Карлссон. — А ты как думал? Я же не могла оставить его ночевать в камере в Сольне или отвезти назад в лагерь скаутов среди ночи?

— Само собой, я ничего подобного не думал, — заверил ее Бекстрём. — Лишь немного беспокоился за него. Парнишке ведь только десять лет, а когда сталкиваешься с такими вещами, и взрослому порой бывает несладко.

— Судя по моим впечатлениям, он не хочет назад в лагерь. Мы разговаривали об этом за завтраком, — сообщила Анника. «Хотя какая тебе разница».

— Лагерь все равно закрывается через несколько дней, — сказал Бекстрём. — Вопрос только в том, где…

— В эту ночь он может спать у меня, — перебила его Анника Карлссон. — Мы даже планировали вечером пойти в парк развлечений Грёна Лунд. Эдвин грозился победить меня в пятиборье. Потом родители должны приехать и забрать его.

— Звучит разумно, — согласился Бекстрём. — Кто позвонит им, ты или я?

— Можешь быть абсолютно спокоен, Бекстрём, я позабочусь и об этом тоже.

«Уж он-то точно ничем заниматься не будет», — подумала она.

— Есть еще одно дело, — сказал Бекстрём. — До того, как ты пришла ко мне вчера… пока он сидел и ел бутерброд… рассказал о главе скаутов. У него еще такое странное имя…

— Хаквин Фурухьельм, — напомнила Анника. — Я разговаривала с ним по телефону вчера вечером, чтобы не разыскивал парня напрасно. И что там с ним?

— Я хочу, чтобы ты допросила его. В качестве свидетеля, и не слишком с ним церемонься.

— По-твоему, он замешан в этой истории?

— Нет, — покачал головой Бекстрём. — Я и представить не могу, что он имеет какое-то отношение к нашему черепу.

— Зачем мне тогда его допрашивать?

— Все эти вожаки скаутов вызывают у меня не лучшие ассоциации, — сказал Бекстрём и кивнул в знак подтверждения своих слов. — Довольно плохие, точнее говоря.

— Эдвин рассказал тебе о золотых зубах?

— Каких золотых зубах? — спросил Бекстрём удивленно.

— Забудь об этом, — махнула рукой Анника.

— Мои ассоциации, связанные с вожаками скаутов, главным образом имеют отношение к моим собственным детским переживаниям.

— У тебя есть желание рассказать об этом?

— Нет, но та история оставила глубокую рану в моей душе. Однако она не из таких, о чем ты захотела бы слушать. Да о подобном и не рассказывают.

«Неужели все так просто?» — подумала Анника Карлссон и ограничилась лишь кивком.

15

Петер Ниеми взял бразды правления в свои руки. Сначала он поговорил с Эдвином, и тот показал на карте место, где нашел череп.

— Это в том направлении. — Эдвин показал в глубь острова. — Не более ста метров отсюда. Когда я нашел… нашел его, значит… помечал дорогу, возвращаясь сюда. Здесь ведь они обещали забрать меня, и я подумал, что будет легче вернуться потом.

— Да, это было разумно с твоей стороны, — похвалил Ниеми.

«Хотя ты, парень, немного бледноват».

— Да, потом еще я воткнул еловую ветку там, где он лежал, срезав ее с дерева.

— Абсолютно правильно, Эдвин, — снова одобрил его действия Ниеми. — Я тоже так сделал бы. Обычные люди не понимают, как трудно бывает снова найти такие тропки.

— Вот и хорошо. — Эдвин, судя по его виду, испытал явное облегчение.

— На том месте, где он лежал… Ты искал вокруг? Чтобы проверить, не найдешь ли ничего больше?

— Я заглянул в лисью нору, она находится как раз там, но не увидел ничего. Скелета или чего-то такого. Потом я немного поискал вокруг. Но также ничего не нашел.

— И тогда ты пошел назад, — предположил Ниеми. — И помечал дорогу.

— Да, — подтвердил Эдвин. — Хотя сначала я положил череп в мой рюкзак, поскольку не собирался рассказывать никому другому, кроме комиссара.

— Разумно с твоей стороны. — Ниеми похлопал его по плечу. — Как смотришь на то, чтобы пойти со мной и другими и снова взглянуть на то место, где он лежал? Справишься?

— Да, — подтвердил Эдвин. — Без проблем. Хотя тогда было страшно. Пока остальные не пришли на яхте и не забрали меня.

— Но сейчас тебе не о чем беспокоиться. — И Ниеми похлопал его по плечу снова. — Мы справимся со всем, ты и я.

— Да, — согласился Эдвин.

Затем Ниеми раздал всем карты и показал двум молодым парням из полиции правопорядка, которых они взяли с собой из участка в Сольне, как им оградить территорию вокруг места, где они причалили. Потом он попросил коллег из морской полиции обойти на катере вокруг острова и осмотреть берега.

— Хорошо. — Ниеми повернулся к остальным. — Мы поступим следующим образом. Я с Эдвином, мои коллеги из технического отдела плюс наш кинолог сначала все проверим. Те, кто уже получил задания, займетесь ими. Ты, Бекстрём, и Анника подождете, пока я не позову вас. Потом пойдете к красной ленте, виднеющейся на березе там вдалеке. Это Эдвин повесил ее, когда был здесь вчера.

— Мы пока ждем, — сказал Бекстрём и кивнул вслед коллегам, исчезавшим среди кустов.

— Объясни мне, почему так много чертовых комаров именно здесь, мы же стоим у воды. Опять же они размером с воробьев. — Анника Карлссон прихлопнула пятого из тех, которые, судя по пятнам крови, уже успели атаковать ее.

— Будет еще хуже, как только мы сунем нос туда, — проворчал Бекстрём в качестве утешения и кивнул в направлении первой ленточки. — Оставаться в таком месте в коротких брюках и безрукавке равносильно самоубийству, — заметил он, сочувственно кивнув на шорты Анники и ее блузку с короткими рукавами.

— Вот как, — сказала Анника, убив еще одного комара, сосавшего кровь из ее коричневого от загара бедра.

— Тебе следовало подумать об этом. — Бекстрём озабоченно покачал головой.

— Да, конечно. Хотя я не сделала этого.

— Никакого средства против комаров ты конечно же тоже не взяла с собой, — констатировал Бекстрём с невинной миной, сунув руку в свою туристическую сумку.

— Нет, к сожалению.

«Сейчас ты должна воспользоваться случаем», — подумала Анника Карлссон. Что, собственно, ей мешало? Никаких свидетелей поблизости.

— Ты можешь взять у меня, если хочешь, — предложил Бекстрём и достал маленькую зеленую пластмассовую бутылочку. — Это масло для джунглей. Я предпочитаю его при таких экспедициях. Очень эффективно действует, кроме того, на удивление хорошо сочетается с лосьоном после бритья.

— Спасибо. — Анника Карлссон взяла у него средство от комаров.

«Ты только что спас себе жизнь», — подумала она.

— Ах, ерунда, — произнес Бекстрём с легким вздохом. — Скажи мне, если захочешь пить. У меня есть минералка, тоник и кола. Но я боюсь, ничего покрепче.

Ниеми и другие полицейские двигались за Эдвином и, судя по прежним следам, шли по старой звериной тропе. И это соответствовало наблюдениям, сделанным Эдвином днем ранее. Если верить ему, на острове обитали кабаны. И было их немало, судя по многочисленным следам, которые он обнаружил, пока искал грибы и ягоды.

Ниеми ограничивался кивками, внимательно изучая окружающую их местность.

«Чистые джунгли, нам будет нелегко», — пришел он к выводу. Непроходимые кустарники, плотные заросли берез, орешника и осин, низкорослые сосны и ели, чьи нижние ветки касались земли, ковер из ягодников — черники и брусники. Топкие участки, чередующиеся с просто пропитанной водой почвой, где залегавшая ниже скальная основа нигде не выходила на поверхность.

— Сейчас двадцать метров осталось, — прошептал Эдвин, схватив Ниеми за предплечье. — Ты же просил предупредить об этом, — добавил он.

— Хорошо, Эдвин, — сказал Ниеми, кивнул кинологу, и тому понадобилось лишь одно движение рукой, чтобы его овчарка отправилась в путь по тропинке впереди них и исчезла среди кустов.

Всего через несколько секунд они услышали ее лай. Самое большее в двадцати метрах от них, поскольку они все еще видели красный шнур, который кинолог прикрепил к ошейнику собаки перед тем, как отпустил ее.

— Так мой Сакко лает, когда находит мертвечину, — констатировал хозяин овчарки.

Сакко лежал на земле в полуметре от еловой ветки, торчавшей из ягодного куста. В паре метров в стороне находилась лисья нора, о которой рассказывал Эдвин. Плавно закругленный холм, поросший кустарником, на пару метров возвышавшийся над окружающей территорией.

— Умный пес, — сказал его хозяин и погладил собаку.

— Теперь у тебя два свидетеля, — констатировал он и кивнул Ниеми. — Присутствующий здесь Эдвин и мой Сакко, сейчас подтвердивший то, что Эдвин рассказал нам.

— Его голос звучит радостно, — заметил Эдвин.

— А он и радуется, — подтвердил кинолог, положив руку на плечо мальчика. — Все из-за того, что собаки думают не так, как мы с тобой и все другие люди.

— Я знаю. — И Эдвин кивнул с серьезной миной.

Через полчаса Ниеми связался с Анникой Карлссон по рации. Если они хотели взглянуть на место находки Эдвина, то пришло время.

— Мы уже в пути, конец связи, — подтвердила Анника Карлссон и строго посмотрела на собственного шефа, но он даже не попытался подняться со своего складного стула.

— Иду, иду, — буркнул Бекстрём, поднимаясь не без труда.

* * *

На Бекстрёме были зеленые сапоги классической охотничьей модели, в то время как Анника Карлссон скоро начала ругаться про себя, поскольку ее кроссовки промокли насквозь. Через пятьдесят метров Бекстрём остановился и показал на одну из красных ленточек, которые Эдвин привязал на березовых ветках на высоте верхней пуговицы его синего пиджака.

— Ты обратила внимание? — спросил он.

— На что именно? — поинтересовалась Анника.

— Что Эдвин очень заботливый молодой человек. Он не только невероятно умен для своего возраста, но и он маленький мужчина с большим сердцем. Он заботится о нас, взрослых людях.

— Что ты имеешь в виду?

«Чего он сейчас добивается?» — подумала она.

— Он же, наверное, стоял на носочках, вытянув руки вверх, когда привязывал свои метки. Лишь бы нам взрослым не пришлось складываться пополам, чтобы их увидеть. Очень предусмотрительно с его стороны, как мне кажется.

Анника Карлссон ничего не сказала. Ограничилась лишь кивком.

«Поверить не могу, что ты это говоришь», — подумала она.

Пять минут спустя Бекстрём и Анника Карлссон оказались перед лисьей норой Эдвина. Ниеми стоял и болтал с мальчиком, в то время как двое коллег, которых он одолжил в техническом отделе полиции лена, осторожно, на цыпочках ходили по окружающей территории. Кинолога и его четвероногого помощника видно не было.

— Что случилось с собакой и ее хозяином? — поинтересовался Бекстрём.

— Они обыскивают близлежащий район, — объяснил Ниеми. — На всякий случай. Но если тебя интересует мое мнение, это ничего не даст. Для подробного обследования местности нужны большие силы. Если кто-то закопал тело здесь, на острове, то, я считаю, оно лежит значительно ближе к месту, где причалил наш катер.

— Я тоже так думаю, — согласился Бекстрём. — Никому не придет в голову без нужды таскаться с трупом.

— Принимая в расчет летучую живность, я не стану возражать, если ты, Анника и Эдвин вернетесь в наш офис, — сказал Ниеми и отмахнулся от наиболее назойливых кровососов.

— Тогда так и поступим, — сказал Бекстрём.

— Тогда так и поступим, — повторил за ним Ниеми. — Здесь от вас никакой пользы. Вы будете только путаться под ногами. Обещаю дать знать о себе самое позднее вечером.

— Эта лисья нора… — Бекстрём повернулся к Эдвину: — Ты можешь рассказать о ней?

— Да, — ответил Эдвин. — Она песчаная. Бывают еще каменные, среди валунов и тому подобного, но эта песчаная. Хотя ее можно назвать настоящей норой, если там живут лисы.

— А маленькое отверстие там между кустов, значит, вход? — спросил Бекстрём и показал в сторону норы.

— Да, или выход. Как дверь в квартире примерно, — объяснил Эдвин. — Хотя без самой двери, конечно. Отверстие, используемое, чтобы входить или выходить, я имею в виду.

— Обычно в такой лисьей норе много отверстий?

— В этой я нашел шесть. Хотя мой рекорд пятнадцать. Но то была каменная нора.

— Значит, лисья нора всегда имеет много входов и выходов. Зачем это лисам?

— Здесь нет ничего странного, — ответил удивленный Эдвин. — Представьте, комиссар, приходят охотники, чтобы застрелить лис, живущих там. Сначала они запускают внутрь норную собаку из тех, с какими охотятся на лис, а сами стоят снаружи и готовятся стрелять, когда звери выскочат на поверхность. Когда из нор много выходов, проще улизнуть, и у лис больше шансов уцелеть. Они ужасно хитрые животные.

— Так, значит, у норы много выходов. Поскольку лисам надо спасаться, если кто-то за ними охотится.

— Да, — подтвердил Эдвин. — Хотя я никогда не буду этого делать. Я против охоты.

— Лисья нора имеет много выходов, — задумчиво произнес Бекстрём и кивнул.

* * *

Бекстрём, Анника Карлссон и Эдвин вернулись на берег и стали ждать полицейский катер, который уже находился на пути к ним, чтобы доставить в лагерь скаутов. Комиссар угостил мальчика бутербродом и лимонадом, прежде чем начал паковать свои вещи.

— Ты уже вызвал свой вертолет? — спросила Анника Карлссон.

«Зря я, — подумала она в то самое мгновение, когда сказала это. — В последний час он ведь вел себя как нормальный человек».

— Нет, — ответил Бекстрём. — Я решил отправиться на катере с тобой и Эдвином. Должна получиться приятная прогулка по озеру. Солнце светит, ветра почти нет, поэтому я жду ее с нетерпением, — добавил он.

«Плюс у них наверняка есть сортир на борту, куда я смогу незаметно смыться с фляжкой моей лучшей в мире водки и в спокойной обстановке заправиться немного перед поздним обедом». — Бекстрём уже начал планировать остаток своего дня.

— Ты не перестаешь меня удивлять, Бекстрём, — пожала плечами Анника.

— Ну, это я знаю, — усмехнулся комиссар.

Четверть часа спустя их высадили на острове Экерё. Несмотря на то что Бекстрём говорил о приятной прогулке по озеру перед отплытием, он по большому счету просидел все путешествие в туалете катера.

«Впрочем, в этом нет ничего странного», — подумала Анника Карлссон.

Лагерь скаутов по-прежнему был пустым. Никаких следов ни заведующего Фурухьельма, ни его воспитанников. Проще всего было позвонить ему и сказать, чтобы приехал к ним в участок на допрос.

Анника Карлссон отвезла их назад в город. Бекстрём никогда не водил машину, неясно почему, ведь водительские права имели все полицейские. Их поездка домой без пробок получилась в два раза быстрее. Как только они приблизились к зданию полиции Сольны, Бекстрём достал мобильник и вызвал себе такси.

— Я слышал, вы с Анникой вечером пойдете в Грёна Лунд, — сказал он и кивнул Эдвину.

— Да, — подтвердил мальчик. — Комиссар хочет присоединиться к нам?

— Нет, как это ни печально. — Бекстрём с сожалением покачал головой. — У меня есть кое-какие дела, как ты понимаешь. Мы увидимся завтра рано утром в здании полиции.

Прежде чем они расстались внизу, в гараже, Бекстрём достал свой зажим для купюр, отсоединил от толстой пачки пятисоткроновый банкнот и дал Эдвину.

— Возьми, Эдвин, — сказал он и погладит мальчугана по голове. — Ты сможешь прокатить Аннику на «Американских горках».

— Спасибо, — поблагодарил его Эдвин и даже поклонился. — Но это слишком много, комиссар.

Бекстрём, казалось, не услышал его. Сначала, судя по его виду, он глубоко задумался, потом отсоединил еще одну пятисотку и сунул ее в нагрудный карман Эдвина.

— Возьми и ее тоже, — сказал он. — На случай, если вы захотите поехать домой на такси. Не забудь дать мне квитанцию, как обычно.

16

Комиссар Тойвонен возглавлял криминальный отдел полиции Сольны. Он был непосредственным начальником комиссара Бекстрёма, но определенно не входил в число его почитателей. Перед ним на письменном столе лежала открытая папка, куда он вложил копию заявления о подозрении в убийстве, которое Анника Карлссон переслала ему по электронной почте предыдущим вечером, а также копию ее краткой просьбы выделить дополнительный персонал для работы по идентификации жертвы.

Тойвонен предпочитал, чтобы все выглядело именно так. Лучше в бумажном виде, когда можно переворачивать листы и делать пометки, а не таращиться в экран компьютера, пока не начнет рябить в глазах, а головная боль не лишит возможности думать ясно.

«О какой-то обычной находке исключительно исторического значения уж точно речь не идет», — рассудил он. Судя по пуле, найденной в черепе, все произошло не в столь далекие времена. Хотя это не исключало того факта, что они столкнулись с историей, срок давности по которой уже истек, или вообще не с преступлением. Ведь многие умершие в результате огнестрельных ранений сами стреляли в себя.

«С одной стороны, с другой стороны…» — вздохнул Тойвонен. В любом случае перед ним и его коллегами стояла задача выяснить, как обстояло дело, и он прекрасно понимал, что до тех пор, пока не будет установлена личность жертвы, расследование не сдвинется с мертвой точки. Он знал это столь же хорошо, как и Бекстрём, и Анника Карлссон, и так же, как они, прекрасно представлял, что нельзя просто отнести сейчас лежавшие перед ним бумажки в архив и сделать вид, будто ничего не случилось.

Для начала следовало разобраться с состоянием зубов и составить стоматологическую карту, и, пожалуй, вряд ли могло стать большой проблемой выделение ДНК из черепа. Это было относительно нетрудно, не требовало больших ресурсов, и, кроме того, о такой работе вполне могли позаботиться эксперты из недавно созданного в Линчёпинге Национального судебно-медицинского центра.

Оставалось все остальное. Найти нужного человека среди сотен пропавших и никогда не найденных впоследствии. Не говоря уже обо всех иных, исчезнувших таким образом, что даже не попали в полицейские регистры. Для этого-то как раз и требовались дополнительные люди. А у него они отсутствовали.

«Мне надо переговорить с Гунсан, — подумал Тойвонен. — Какая удача, что она тоже не ушла в отпуск».

Гунсан прозвали Гун Нильссон. Она числилась вольнонаемным сотрудником канцелярии криминального отдела, но по сути отвечала за решение всех практических и административных проблем, пользуясь при этом любовью и уважением товарищей по работе, и поэтому ее прозвище воспринималось как ласковое всеми без исключения сотрудниками подразделения.

Примерно в то время, когда Бекстрём и его коллеги шли по меткам, которые Эдвин заботливо развесил на деревьях таким образом, чтобы эта прогулка не стоила им лишних усилий, Тойвонен расположился на стуле для посетителей в комнате Гунсан.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, но сегодня у нас среда двадцатое июля, разгар отпусков, половина команды отдыхает, и ты хочешь, чтобы я нашла тебе дополнительный персонал для оказания помощи в идентификации старого черепа, которому, наверное, сто лет, — сказала она и дружелюбно улыбнулась Тойвонену.

— Да, примерно так, — подтвердил он.

— Один вопрос. Какое количество сотрудников видится тебе в твоих самых смелых мечтах? — спросила Гунсан.

— Меня обрадовал бы хоть кто-то, будь у него голова на плечах, — откровенно признался Тойвонен.

— Я могу организовать двоих для тебя, — объявила Гунсан.

— Двоих, — повторил Тойвонен. — Двоих полностью работоспособных коллег?

«Интересно, она умеет ходить по воде?» — подумал он.

— Поскольку надо главным образом лазать по регистрам, по-моему, это наилучший вариант.

— Но как, боже праведный, ты сможешь все устроить?

— С помощью вывихнутой ноги и загипсованного колена, — сказала Гунсан. — Это уж точно не самые важные части тела, когда надо просто сидеть перед компьютером.

17

В четверг 21 июля в 10:00 утра состоялась первая встреча следственной группы. Так решил Бекстрём, послав эсэмэс соответствующего содержания Аннике Карлссон предыдущим вечером.

Она пришла на работу пораньше, чтобы успеть разобраться со всеми деталями, пока он сам не появился и не принялся вносить коррективы в ее тщательно составленный план. Главным образом в практические моменты, поскольку относительно самого дела они ведь не знали ничего, но даже подобное занимало приличное время.

Обычно или скорее в лучшем случае он выныривал в последнюю минуту, но на этот раз внезапно шагнул в ее комнату за полчаса до начала встречи.

— Где Эдвин? — спросил Бекстрём, на всякий случай окинув взглядом помещение.

— Доброе утро, Бекстрём, — сказала Анника Карлссон и улыбнулась дружелюбно. — Ты выглядишь необычайно бодрым и свежим. Уж не собираешься ли заболеть?

— Эдвин, — повторил Бекстрём и кивнул ей.

Мальчик находился со своим отцом, тот прилетел утренним самолетом из Сконе и пришел за ним домой к Аннике Карлссон еще до завтрака. Мать Эдвина задержалась еще на сутки, чтобы пообщаться со своей жившей в Хельсинборге сестрой, и планировала приехать в Стокгольм только к выходным. Эдвин чувствовал себя хорошо. Его отец Слободан передал привет Бекстрёму и поблагодарил комиссара за заботу о его сыне.

— Тебя еще что-то интересует? — спросила Анника Карлссон все с той же дружелюбной улыбкой.

— Нет, — ответил Бекстрём, покачал головой и удалился.

За пять минут до начала совещания Анника Карлссон зашла к Бекстрёму и бесцеремонно расположилась с другой стороны его письменного стола. Он, наверное, все равно услышал ее приближение, поскольку сунул ключ от ящика стола в карман в то самое мгновение, когда она села.

— Что я могу сделать для тебя, Анника? — поинтересовался Бекстрём, взяв ментоловую пастилку и сунув ее в рот.

— Ничего, — ответила Анника. — То есть все как обычно, однако у меня найдется о чем рассказать тебе из того, что ты, пожалуй, хотел бы знать до встречи. Две новости относительно нашего расследования и немного общей информации об Эдвине, его самочувствии и всем таком.

— Давай о том, что касается расследования, — распорядился Бекстрём, посасывая пастилку. — Начни с плохой новости.

— Обе хорошие, — сообщила Анника Карлссон.

— Тогда можешь первой поведать наилучшую.

— Я сегодня утром разговаривала с Надей, — сказала Анника Карлссон. — Она сама позвонила мне. Надя Хёгберг, единственный достойный сотрудник, как ты обычно описываешь ее всем другим беднягам, которые здесь работают. Им наверняка смешно слышать подобное.

— Черт с этим сейчас, — буркнул Бекстрём, раздраженно махнув рукой. — Я попал не на курсы руководителей, или как?

— Куда там, — усмехнулась Анника Карлссон. — Когда у нас такое случается, ты всегда оказываешься на больничном, и насколько я могу видеть…

— Надя в отпуске дома в своей любимой России, — перебил ее Бекстрём. — Она вернется в первую неделю августа. Какие-то проблемы, раз она позвонила?

— Ничего особенного кроме того, что она решила прервать отпуск и приступить к работе после выходных. И уже, конечно, переговорила с Тойвоненом.

«По крайней мере, хоть кто-то вызывает его беспокойство, — подумала Анника Карлссон. — Пожалуй, все дело в водке, которой Надя его снабжает».

— Это же блестяще, — сказал Бекстрём, и лицо его заметно просветлело. — Наконец-то будет хоть какой-то порядок вокруг нас.

— Что касается другого… — начала Анника Карлссон.

— Вернемся к этому потом. — Бекстрём покачал головой, посмотрев на часы и вставая.

— Мы получили подкрепление в виде двух молодых коллег из службы правопорядка, которых Тойвонен прислал нам, — продолжила Анника Карлссон, явно не собираясь останавливаться сейчас. — Оба, похоже, нормальные. Я уже успела поговорить с ними.

— Я услышал тебя, — буркнул Бекстрём. — Займись этим сама.

«Какая разница. Все равно ведь Надя скоро вернется, а значит, здесь будет полный порядок, совершенно независимо от того, насколько эти типы бестолковые».

— Потом тебя наверняка интересует, как у нас с Эдвином все прошло в Грёна Лунде вчера.

— Нет, — отрезал Бекстрём.

— Мы были там до позднего вечера, — сообщила Анника Карлссон и одарила Бекстрёма широкой улыбкой, — и перед возвращением домой вместе посетили «Туннель любви».

— Что?! — подскочил Бекстрём и снова опустился на свой стул.

«О чем, черт возьми, она говорит? Парню ведь всего десять лет!»

* * *

Нет, Анника Карлссон и Эдвин не посетили вместе «Туннель любви». Когда она в шутку предложила ему сделать это, он покраснел и помотал головой. Зато они не пропустили ничего из развлечений, доступных в Грёна Лунде. Эдвин ел попкорн, мороженое и сахарную вату, а также перекусил гамбургером и горячей сосиской, выпил бутылку лимонада и два стакана сока. Анника Карлссон давно отказалась от сахара и углеводов в пользу протеинов и овощей. Правда, с единственным исключением. В конце вечера она позволила себе большую кружку пива. Кроме того, они покатались на каруселях, колесе обозрения и посоревновались в пятиборье. И самое главное, перед уходом Эдвин впервые в жизни смог прокатиться на больших «Американских горках». В обычном случае охранники лишь отрицательно качали ему головой, но не в этот раз, когда Анника была с ним.

— Эдвин очень своеобразный молодой человек, — сказала Анника. — Если он не вызывает восторга, значит, с тобой что-то не так. Ты не думал обзавестись детьми, Бекстрём?

— Нет, — ответил Бекстрём, поднялся рывком и покачал головой. — Мне трудно с ними.

1 В

Они сидели в наименьшей совещательной комнате отдела, Бекстрём на своем обычном месте с торца стола, а поскольку их было всего шесть человек, места хватило с лихвой. Анника Карлссон раздала все имевшиеся исходные материалы, каждому свою пластиковую папку с десятком листков, и, закончив с этим, кивнула шефу, прежде чем села напротив него.

— Я рад приветствовать вас всех, — сказал Бекстрём с дружелюбной миной. — Как вы видите из составленного Анникой заявления, мы будем рассматривать все это, по крайней мере пока, как убийство. История может получиться достаточно сложной, если нам не удастся идентифицировать того, о ком, собственно, идет речь. Я думаю, ты начнешь, Фернандес, — продолжил он и кивнул их эксперту. — Ты готов предложить нам какую-нибудь путеводную нить?

«Идиот на идиоте, — подумал он, — и единственное утешение в том, что они значительно хуже, чем в обычном случае. Утка Карлссон, которая на каждое слово готова огрызнуться, наш собственный чилиец, Чико Фернандес, уж точно не семи пядей во лбу, инспектор Ян Стигсон из Даларны, наверняка из какого-нибудь города-побратима Вальпараисо, а в остальном полный идиот. Единственное утешение, что бывает и хуже».

Правда, на этот раз их собственный финик Тойвонен, шеф всего бедствия, окружавшего Бекстрёма, на всякий случай навязал им двух молодых инвалидов из отдела правопорядка, в настоящее время вместо их обычной деятельности на улицах занимавшихся всякой мелочовкой внутри здания из-за полученных на службе травм. Женщину двадцати пяти лет, блондинку с коротко подстриженными волосами, хорошо тренированную, без признаков обычных женских форм, добравшуюся до своего стула на одной ноге с помощью двух костылей. И ее коллегу мужского пола. Он был такого же возраста, как она, и напоминал участника реалити-шоу «Отель Парадиз» и, конечно, сильно хромал, но обошелся лишь одним костылем.

«Лучше не придумаешь», — подумал Бекстрём и кивнул Фернандесу.

— Начинай, пожалуйста! Мы же собираемся сидеть здесь весь день.

— Мне кажется, присоединившиеся к нам коллеги могли бы представиться, прежде чем Чико начнет, — возразила Анника Карлссон, кивнув блондинке с костылями.

«Ну конечно, разве ты можешь не встрять». — Бекстрём с трудом сдержал тяжелый вздох.

— Меня зовут Кристин Олссон. Олссон, с двумя «с», — сообщила блондинка и улыбнулась Бекстрёму. — Мое обычное рабочее место в патрульных машинах.

«Олссон с двумя „с“. Вот так новость, словно от этого все должны визжать от восторга».

— Если вас интересует, как это случилось, — продолжила она и подняла один из своих костылей, — повредила ногу на футбольном матче против коллег из Сёдерорта в понедельник. Правда, разгромили их со счетом пять — два, так что с этим все нормально. И я вполне могу сидеть за компьютером.

«Ну, просто сидеть у тебя вряд ли получится, — решил Бекстрём. — Для тебя уж точно хватит работы».

— А с тобой что произошло? — спросил он у ее коллеги мужского пола. — Играл во флорбол или во что-то другое?

— Нет, — ответил тот, — утихомиривал хулигана. Случайно вывихнул ногу. Шефу едва ли это будет интересно.

— Он сейчас сидит в кутузке? — спросил Бекстрём.

— Скорее лежит, в тюремной больнице, — уточнил его собеседник.

— Блестяще, — сказал Бекстрём. — И как тебя зовут?

«Рано или поздно, — подумал он, — должен ведь был появиться кто-то, на кого можно надеяться».

— Адам. Адам Олешкевич.

— Не самая простая фамилия, — констатировал Бекстрём и покачал головой.

— Что шеф имеет в виду? — спросил Олешкевич с озорной улыбкой.

— С кучей согласных звуков.

— С пятью, — уточнил Олешкевич.

— Да, не самая простая. Пусть в ней на одну согласную меньше, чем в фамилии Бекстрём, — добавил он и улыбнулся еще шире.

«Надежда растаяла как дым, — огорчился Бекстрём. — Мы получили комика себе на шею».

— Сейчас, пожалуй, Чико может начать, — вмешалась Анника Карлссон, пытаясь разрядить обстановку.

«Какими радостными все вдруг стали, — подумал Бекстрём. — Этому не будет конца. Мне пора завязывать с этим и заняться чем-то другим. Хотя чем другим, интересно?»

Фернандес с помощью подключенного к компьютеру проектора показал фотоснимки. Сначала находки Эдвина, потом пули, лежавшей внутри ее, которую он сам извлек.

Нижняя челюсть черепа отсутствовала, но в остальном он находился в хорошем состоянии. Никаких так называемых отметин от инструмента или оставленных когтями или зубами животных. Никаких следов более старых повреждений, возникших в результате болезней, несчастных случаев или тому подобного. За исключение пулевого отверстия как раз посередине правого виска. Но, несмотря на состояние, находка Эвина могла пролежать на острове достаточно долго.

Это череп женщины, продолжил Фернандес. Он, конечно, не был остеологом, но имел достаточно знаний, чтобы определять пол скелетов. Череп взрослой женщины. Пожалуй, от двадцати до пятидесяти лет, но помимо этого он ничего сказать не мог.

Относительно пули и того, как был произведен выстрел, у него оказалось больше данных. Свинцовая пуля, 22-го калибра, обычной модели. Так называемый малокалиберный патрон, констатировал Фернандес. Вероятно, стреляли из ружья, хотя сам тип боеприпаса и прочие следы, которые ему удалось обнаружить, не исключали использование револьвера или даже пистолета того же калибра.

По второму пункту у Фернандеса также имелось вполне определенное мнение. Речь шла о выстреле с близкого расстояния, с дистанции максимум полметра, но, вероятно, гораздо меньшей. Если опуститься на уровень догадок, то стреляли в упор, приставив ствол к виску жертвы.

Изучая череп в микроскоп, он обнаружил остатки частиц воспламеняющего заряда и пороха в кости вокруг входного отверстия. Оно было очень аккуратным, что говорило о высокой скорости пули в момент контакта с костью.

— Примерно такой результат получается, если делать дыроколом дыру в листе бумаги, отверстие получается с ровными краями, — объяснил Фернандес. — Скорость такой пули довольно быстро уменьшается по мере удаления от ствола. Само собой, пуля наверняка сможет продырявить череп, находящийся на расстоянии двадцать и больше метров, но с увеличением дистанции до головы, в которую стреляешь, растет вероятность появления трещин на краях входного отверстия.

— Убийство или самоубийство? — спросил Бекстрём.

— Я считаю, это убийство, — ответил Фернандес. — Во всяком случае, пока никто не убедил меня в обратном.

— У тебя есть идеи о том, как все могло происходить? — уточнил Стигсон. — Прежде чем прозвучал выстрел, я имею в виду.

Кто-то поднимает ружье к голове жертвы. Она вскидывает руку в попытке защититься, отворачивается в сторону, поскольку испугана, подобное спонтанное движение человек делает чисто рефлекторно, преступник приближает ствол и нажимает на спуск. Но, конечно, мы не можем исключать и самоубийство, — продолжал он. — Выстрел в правый висок, а люди в большинстве своем правши. Хотя, если речь идет о ружье, трудновато дотянуться до спускового крючка, когда ты собираешься стрелять себе в висок. Самое простое, если самому надо свести счеты с жизнью, всадить себе пулю в лоб или сунуть ствол в рот, следовательно, локализация входного отверстия говорит против версии самоубийства.

— Но люди ведь стреляют в себя гораздо чаще, чем когда их таким образом убивают другие, — возразила Кристин Олссон.

— Да, примерно в пять раз, — согласился с ней Фернандес. — Но только не женщины. Почти все, кто стреляется, мужчины.

— Когда это случилось, по-твоему? — уточнила Анника Карлссон.

— Я не знаю, — пожал плечами Фернандес. — Возможно, год назад. А возможно, пятьдесят лет назад, хотя череп и находится в идеальном состоянии. Точно не скажу.

— Я думаю, все произошло примерно от года до пяти лет назад, — заявил Бекстрём, наклонившись вперед на своем стуле. — И по-моему, наша жертва спала, когда в нее стреляли. Она лежала на левом боку. Левая рука под головой. Преступник подкрадывается к ней, прижимает ствол к виску и спускает курок.

«Подобное всегда срабатывает», — подумал он. Внезапно все, даже самонадеянная Анника Карлссон, открыли рот и уставились на него.

— Почему ты так считаешь? — спросила Анника.

— Такую картинку я вижу перед собой, — ответил Бекстрём, кивнул еле заметно с полузакрытыми глазами, как бы самому себе, и поднял обе руки с целью усилить впечатление. — Такую картинку я вижу перед собой, если вы понимаете, что я имею в виду.

«Хуже не будет, если я спрошу, как все было, этого идиота, когда он окажется за решеткой».

— При всем уважении к вам, шеф, — сказал Фернандес, — но относительно времени… Есть одно обстоятельство, говорящее в пользу того, что речь может идти о более старой истории. Более пяти лет, никак не меньше.

— И что же за обстоятельство? — спросил Бекстрём равнодушным тоном.

— Да, было бы интересно услышать, — поддержала шефа Анника Карлссон. — Нельзя ли поподробнее?

По словам Фернандеса, имелись даже два обстоятельства, говорившие в пользу более старой истории.

Прежде всего, он почти не сомневался, что в качестве орудия убийства использовалось ружье. Одно из самых известных оружий в стране, известное как мелкашка. Пуля, которую он нашел, просто не расплющилась бы таким образом, как это произошло с ней, вылети она из оружия с более коротким стволом вроде револьвера или пистолета. Ведь чем длиннее ствол, тем больше шансов, что задняя часть пули сохранит свою исходную форму, после того как она сжалась при попадании в цель.

— В результате происходит расплющивание с образованием так называемой «грибной шляпки», — пояснил Фернандес. — Такие пули выглядят приблизительно как маленькие белые грибы. Они утолщаются к заднему концу, и их наконечник приобретает форму шляпки, когда расплющивается. Встречаясь с целью, значит.

— Какое это имеет отношение ко времени, — проворчал Бекстрём, он уже просчитал, чего касалось наблюдение Фернандеса.

— Никакого, — кивнул в знак согласия тот. — Однако в данном случае использовалось так называемое гладкоствольное ружье.

— Не поняла. Объясни, пожалуйста, — попросила Анника Карлссон.

— Внутри ствола имеются винтовые канавки, по которым пуля двигается, как по рельсам. Они предназначены для того, чтобы заставить ее вращаться и тем самым стабилизировать движение в полете, когда она вылетит наружу. Ружья старых моделей, однако, изготавливали гладкоствольными. Пуля не вращалась внутри, что негативно сказывалось на точности стрельбы.

— Предположительно наше орудие убийства изготовили примерно сто лет назад, — сказал Фернандес. — Ремингтон, и Хускварна, и все другие крупные производители оружия прекратили выпускать такие ружья 22-го калибра в начале двадцатого столетия.

— Но в употреблении находится еще несколько тысяч, и они вполне годятся, чтобы прострелить кому-то голову, — подвел итог Бекстрём.

— Конечно, — согласился Фернандес. — Старая мелкашка деда, доставшаяся в наследство. Шеф абсолютно прав. Но сегодня такие редко встречаются.

— Ладно. — Бекстрём заложил руки за голову и откинулся на спинку стула. — Наше расследование сдвинется с мертвой точки только в том случае, если мы будем знать, кто убитая. Когда мы рассчитываем что-нибудь получить из нового судебно-медицинского центра в Линчёпинге?

По словам Фернандеса, как сам череп, так и пулю из него отправили туда еще вчера. У него там имелся хороший знакомый, поэтому, несмотря на отпуска, он надеялся, что первые предварительные данные они смогут уже в середине следующей недели.

— В середине следующей недели, — недовольно пробурчал Бекстрём.

— Это относительно пули, — уточнил Фернандес. — Результатов по черепу нам придется ждать дольше. Там есть новый отдел судебно-медицинской остеологии. Я попросил их взглянуть на него. Вполне возможно, они смогут порадовать нас чем-то еще помимо того, что речь, вероятно, идет о женщине. Если говорить о ДНК, то, пожалуй, понадобится еще больше времени, если вообще удастся что-то получить.

— Остеологи, — буркнул Бекстрём. — Передай им привет от меня и скажи, что речь идет о женщине азиатского происхождения, вероятно, из Таиланда, возможно, с Филиппин. Ей было около тридцати, когда она умерла. Совершенно здоровая женщина до тех пор, пока муженек не устал от нее и не стрельнул ей в башку, когда пять лет назад они вместе проводили отпуск на лодке на озере Меларен. Он швед, кстати, из таких, кто привозит сюда женщин из Азии.

— Мы еще что-то можем сделать для шефа? — спросила Анника Карлссон и чуть наклонила голову, стараясь скрыть улыбку.

— Я хочу иметь ДНК, — сказал Бекстрём. — И самое позднее в понедельник. Ведь не так трудно вытащить один зуб из верхней челюсти черепа, верно? Пожалуй, это же сущая безделица по сравнению с тем, если бы речь шла о живом пациенте. Потом зуб раскалывают надвое, выковыривают пульпу и получают ДНК. Понадобится максимум час с помощью обычной аппаратуры, если вы спросите меня.

— Что-то еще? — поинтересовалась Анника Карлссон.

— Да постарайтесь сделать хоть что-то, — сказал Бекстрём. — Я хочу иметь список всех женщин нашей страны, бесследно исчезнувших за последние десять лет. Имена тех, которые подпадают под мое описание, я хотел бы получить в виде отдельного списка. И меня очень удивит, если в нем окажется более десяти имен.

Затем он поднялся, кивнул остальным и удалился.

19

Будучи сам экспертом, Петер Ниеми также руководил работой всех других экспертов полиции Сольны. Коллеги любили его как человека и уважали как профессионала. Главным образом он был известен своей дотошностью, считающейся далеко не худшим качеством при его работе по поиску доказательств на основе собранных улик.

Выступая с лекциями перед будущими и молодыми коллегами, он обычно делал упор на то, что в их деле большую роль играет системное мышление. Сначала надо создать общее представление о среде, где предстоит проводить исследование, и только потом начинать ползать кругом на четвереньках, изучая царапину на одном из плинтусов, или лезть вверх по лестнице с целью поближе взглянуть на несколько таинственных пятен на потолке прямо над головой жертвы.

Системно мыслить, но при этом не зацикливаясь на чем-то особенно. Просто постараться услышать историю, которую найденные предметы и следы могли рассказать. Именно так он также работал в тот раз, когда ему потребовалось исследовать остров Уфердсён в поисках человеческих останков или каких-либо вещей неизвестной мертвой женщины. Место находки площадью почти восемьсот тысяч квадратных метров, главным образом кустарники и редкий лес, чуть ли не джунгли по сравнению со всей прочей территорией полицейского участка, где он работал.

Петер Ниеми провел восемь рабочих дней на острове. Ему помогали четыре эксперта, которых он позаимствовал из технического отдела лена. Кроме того, два кинолога, каждый со своей собакой, и коллеги из морской полиции, обеспечивавшие транспорт. Естественно, также все оборудование, имевшееся у них с собой. Они даже построили небольшой лагерь там, где обычно причаливал катер, и поставили столы и стулья, где можно было посидеть и попить кофе и поесть или просто передохнуть. Даже разбили палатку для защиты наиболее чувствительных к внешним воздействиям находок на случай, если пойдет дождь. Абсолютно ненужная мера, поскольку им не попадалось ничего интересного с точки зрения их задания, и к тому же солнце светило изо дня в день.

У одного из кинологов даже нашлось объяснение отсутствию находок. На острове хватало кабанов, а если верить местному охотнику, с которым ему довелось разговаривать, они водились там не менее двух десятков лет. А кабаны были всеядными и падальщиками и обычно оставляли после себя очень мало или почти ничего, когда заканчивали есть.

— У них мощные челюсти. Прямо как у мусородробилки. Они за мгновение способны поглотить берцовую кость мертвого человека. В отличие от лисы. Та более разборчива в еде, собственно, ее мы должны благодарить за то, что нам удалось найти череп, — подытожил он свои рассуждения.

— Звучит как утешение, — сказал Ниеми. — Но я услышал тебя и осознал проблему. Кабаны хороши в том, чтобы поддерживать природу в чистоте.

Это было негостеприимное место, но следов человеческого пребывания там все-таки хватало. Сотни пластиковых бутылок и старых упаковок валялись по берегам острова, а в глубине его им даже удалось найти старый фундамент, наверняка оставшийся с той поры, когда Уфердсён использовали в качестве пастбища для своего скота жившие в окрестностях крестьяне. Пожалуй, даже того самого дома, о котором его коллега из морской полиции рассказывал Аннике Карлссон. Сгоревшего в результате удара молнии в 1895 году, когда при пожаре погибли две работницы. В те времена, когда на месте всех этих зарослей был открытый пейзаж с изобилующими травами и цветами лугами.

Но больше никаких признаков жилья, если не считать двух деревянных хижин того рода, какие Петер Ниеми и его друзья обычно сооружали в детстве.

«Из той поры, когда еще не было компьютерных игр и мобильных телефонов», — подумал он. То есть их возраст также явно исчислялся многими годами.

Всего восемь рабочих дней, из которых три первые не принесли никакого результата. И только в конце третьего, когда Ниеми уже решил позволить отдохнуть своей компании в выходные, чтобы самому спокойно и обстоятельно подумать, есть ли смысл в их дальнейшем пребывании на острове, коллега из морской полиции, прибывший забрать его самого и остальных, изменил ситуацию.

— Я прихватил с собой копию старой брошюры о том, как Уфердсён получил свое название, — сообщил он, протянув коричневый конверт Ниеми.

— Да, я помню, ты рассказывал об этом, когда мы плыли сюда в среду, — сказал эксперт.

— Я, конечно, не думаю, что она поможет тебе, но это ведь в любом случае интересное чтение, — продолжил морской полицейский. — Похоже, на острове лежит проклятие. Сгоревшие работницы, умиравшие как мухи животные и утонувшие крестьяне. Такое впечатление, что оно затронуло тебя и других коллег. Ни одной приличной находки за все время. Даже ни единого грибочка на обед. Только комары, старые пластиковые бутылки и прочая дребедень. А теперь у тебя хоть будет интересное чтение на выходные, ты сможешь развлечься, залечивая комариные укусы.

— Жду не дождусь возможности приняться за него, — усмехнулся Петер Ниеми, не подозревая, что сейчас начнутся первые подвижки в его собственном расследовании.

20

Через час после того, как Анника Карлссон закончила первое совещание их следственной группы, ей позвонил заведующий лагерем скаутов Хаквин Фурухьельм и рассказал, что во второй половине дня он приедет в город по личному делу, поэтому, если она все еще хочет поговорить с ним, для этого появлялась отличная возможность.

— После обеда меня устроит, — согласилась Анника.

— Я могу быть у тебя через час, — предложил Фурухьельм. — В такое время обычно нет больших пробок. Во всяком случае, по пути в город.

— Дай мне подумать, — сказала Карлссон и решила: «Надо уступить».

— Но ты, пожалуй, предпочитаешь, чтобы мы увиделись в лагере? — спросил Фурухьельм, явно заметив ее сомнение. — Но тогда, боюсь, мы встретимся самое раннее завтра. Я собирался ночевать в городе.

— Нет, если ты подъедешь к зданию полиции Сольны, то очень мне поможешь, — поспешила заверить его Анника Карлссон. — Я совсем замоталась.

— Да, отлично, — сказал Фурухьельм. — Тогда увидимся в здании полиции через час.

— Извини, но с этим может возникнуть проблема, — возразила Карлссон. — Просто у меня прямо сейчас еще одна встреча. Как смотришь на то, чтобы подъехать через два часа?

«Невинная ложь, поскольку мне надо успеть проверить, что ты за птица», — подумала она.

— Замечательно. Значит, в четырнадцать ноль-ноль в полиции Сольны. По-моему, я знаю, где она находится. Это же большое здание у железной дороги, в нем еще располагается суд?

— Все так, — подтвердила Анника Карлссон. — Спроси меня на ресепшен, я спущусь и заберу тебя.

— Я могу показаться слишком навязчивым, — продолжил Фурухьельм. — Но у тебя по-прежнему нет желания сообщить, о чем пойдет речь?

— Мне нужно получить у тебя кое-какую информацию, — объяснила Анника Карлссон. — Тебя ни в чем не подозревают. Мы начали одно расследование, и, на мой взгляд, ты сможешь помочь нам с ним.

— Надеюсь, с Эдвином не случилось ничего плохого, — произнес Фурухьельм с нотками беспокойства в голосе.

— Нет, вовсе нет. Речь пойдет не о нем и не о тебе, как я уже говорила.

«Будем надеяться», — мысленно прибавила она.

— Приятно слышать. — Тон Фурухьельма снова был дружелюбным. — Я думал…

— Знаешь, — перебила его Анника Карлссон, — может, мы займемся этим при встрече? Так будет проще всего.

— Звучит замечательно, — согласился Фурухьельм.

«Что же ты за птица?» — подумала Анника.

Потом она направилась прямо к своей новой сотруднице, «Олссон с двумя „с“», и назвала ей полное имя и личный код Фурухьельма.

— Мне нужна твоя помощь, Кристин. Не могла бы ты пробить этого парня для меня? Мне предстоит допросить его через пару часов.

— Фурухьельм, Густав Хаквин, родился в 1970 году, — прочитала Кристин на полученном от Анники листке.

— Да, так его зовут.

— Судя по имени, из знати, — констатировала Кристин. — И что он натворил?

— Да, вероятно, ничего, — улыбнулась Анника Карлссон. — Его надо допросить в порядке получения информации. Он заведующий лагерем скаутов нашего собирателя грибов.

— Ай-ай-ай. — Кристин Олссон обеспокоенно покачала головой. — Мужчина сорока пяти лет, наверняка не женат и не имеет собственных детей. Работает заведующим лагерем, где масса мальчиков-скаутов. Выглядит все это не лучшим образом. Я с нетерпением жду возможности принять участие в настоящем расследовании убийства.

— Будем надеяться на лучшее, — сказала Анника Карлссон. — Собери мне все обычные данные.

«Приятная девочка, — подумала она. — Итак, сейчас сначала короткая тренировка, потом надо постараться перекусить, чтобы не снизилось содержание сахара в крови, когда я буду разговаривать со столь высокородным господином, как Хаквин Фурухьельм».

Готова к встрече со всем миром — так чувствовала себя Анника Карлссон, когда полтора часа спустя поднималась в лифте из расположенного на первом этаже ресторана на самый верх в свой кабинет. Легкая тренировка, душ, свежие трусики и футболка, протеины, овощи и вода на обед. Больше ничего и не требуется для встречи со всем миром.

«Интересно, чем сейчас занят Бекстрём?» — подумала она.

По пути она заглянула к Кристин.

— Я все отправила тебе, — сообщила та. — Густав Хаквин Фурухьельм лежит у тебя в почте.

— Расскажи вкратце, — попросила Анника, кивнула и села на стул для посетителей.

— О’кей, — сказала Кристин. — Примерно все, как я говорила. Сорок пять лет, не женат, никаких детей, не судим, за ним не числится даже самых крошечных грехов. Живет в квартире в Эстермальме на Улриксгатан, в доме, который, как мне кажется, принадлежит ему или его семье. У него, похоже, достаточно денег, хотя его задекларированный доход не так велик. Всего шестьсот тысяч, а это же сущая ерунда, когда владеешь парусной яхтой за десять миллионов.

— Чем он занимается по работе?

— Юрист. Закончил университет Упсалы в 1995 году. Потом, похоже, главным образом занимался управлением недвижимостью, трудясь в фирме «Фурухьельм Фёрвалтнинг АБ», принадлежащей ему и его старшей сестре. Он — исполнительный директор, она — председатель правления. Если хочешь знать его школьные отметки, тебе придется немного подождать.

— Нет, черт с ними, — мотнула головой Анника Карлссон и улыбнулась. — Кого подобное волнует? Видела бы ты мои достижения. Но что он за человек? Какое у тебя создалось впечатление?

— Я полагаю, он не гей, — ответила Кристин Олссон. — По-моему, вечный мальчик. Хотя давно взрослый мужчина.

— Вечный мальчик?

— Из тех парней, которые никогда не взрослеют, — объяснила Кристин. — Он есть на «Фейсбуке», и в «Твиттере», и во всех таких местах. Но не на сайтах знакомств, будь то для натуралов или для прочей публики. Он не пользуется даже «Тиндером». При всей его безобидности.

— Вот как, — констатировала Анника Карлссон. — И это ты уже проверила, значит. За час. А как ты сама на сей счет?

— Ты же не хочешь это знать, — ответила Кристин Олссон и улыбнулась дружелюбно.

— Нет, конечно, — подтвердила Анника Карлссон. — А его интересы? У него есть какие-то интересы?

— Похоже, два, два серьезных. И это по большому счету единственное, о чем он болтает в социальных сетях.

— И какие же конкретно у него увлечения?

— Парусный спорт и скаутское движение. Я видела его фотографию в скаутской униформе. В коротких брюках и всем таком.

— Вечный мальчик, парусный спорт и скаутское движение, — повторила Анника Карлссон.

— Да, — подтвердила Кристин Олссон и хихикнула восторженно. — Ты же сама слышишь, как забавно этот звучит?

— У меня возникла идея, — сказала Анника. — Я знаю, что тебе трудно ходить, — продолжила она, кивнув на костыли, стоявшие за стулом Кристин.

— Да-а…

— Но как смотришь на то, чтобы спуститься на ресепшн и привести его ко мне в комнату? Было бы интересно услышать твое мнение о нем.

— С удовольствием сделаю это, — кивнула Кристин. — Я забыла кое о чем, кстати. Он великолепно выглядит на фотографиях, которые выложил в социальных сетях. Такой красивый богатый парень, ну ты понимаешь.

— Так выглядят все на таких снимках. — Анника Карлссон поднялась со стула. — Тебе стоит посмотреть мои, — добавила она.

— Я видела, — сказала Кристин. — Ты имеешь в виду фотографии из тренажерного зала? Жесть.

«Ничего странного, — подумала Анника Карлссон и довольствовалась лишь кивком. — Именно поэтому я и выложила их».

Анника Карлссон решила не следовать совету Бекстрёма, допрашивая Хаквина Фурухьельма. Она не стала касаться краденых золотых зубов и махрового полотенца. Кроме того, он сразу произвел на нее хорошее впечатление и был очень похож на самого себя с фотографий, которые выложил в сети и которые сейчас также находились в компьютере Анники Карлссон. Правда, его снимок в скаутской униформе Кристин ей не прислала.

«Нет, он не только вечный мальчик», — подумала она, поскольку заметила искорки интереса в его глазах, когда он сел на стул для посетителей в ее комнате.

Синий пиджак, белые брюки, синие топ-сайдеры, белая рубашка с расстегнутым воротничком. Хорошо и одновременно просто одетый, с отлично сочетающимся с его нарядом золотистым загаром и плоским животом. Точно как говорила Кристин Олссон и как показывали его снимки в Интернете. Красивый и, судя по его виду, богатый парень, выглядевший на десять лет моложе своего возраста. Мечта тещи, если кто-то из того же круга, к которому принадлежал Хаквин Фурухьельм, искал будущего мужа для дочери.

Анника Карлссон начала допрос так же, как обычно делала это. Объяснила, что он будет допрошен в порядке получения информации в связи с проводимым полицией предварительным расследованием возможного преступления. И что ему придется подписать документ, обязывающий его не разглашать содержание их разговора. Чего конкретно будет касаться дознание, она, однако, не могла сказать, также в силу секретности данной информации.

Никаких проблем, если верить Фурухьельму, он только улыбнулся и кивнул, когда она уведомила его об этом. Кроме того, сам будучи юристом, прекрасно представлял, о чем идет речь.

— Есть еще один практический момент. — Анника Карлссон тоже улыбнулась. — Нормально, если я буду называть тебя Хаквином?

Абсолютно нормально, по словам ее собеседника. Его имя было, конечно, Густав, Хаквин же добавкой, полученной в честь одного из крестных отцов, но еще в раннем детстве он заработал прозвище Хаке, даже Хаке Дятел, если кто-то хотел посмеяться над ним.

— Тогда я буду говорить тебе Хаквин, — сказала Анника Карлссон. — По-моему, это красивое имя. С оттенком старины, как бы из глубины веков. Кроме того, я впервые разговариваю здесь с человеком, которого так зовут, — продолжила она и улыбнулась. — Хотя уже пятнадцать лет в полиции.

— Я понимаю, о чем ты говоришь. — Фурухьельм кивнул с серьезной миной. Немного даже, пожалуй, печально. — Среди хулиганов нет таких, кого зовут Хаквин.

— Прекрасно, понимаешь, что ты имеешь в виду, — улыбнулась Анника Карлссон. — Я захотела поговорить с тобой потому, что, как мне кажется, ты хорошо знаком с озером Меларен и шхерами там, где находится лагерь скаутов.

Если верить Фурухьельму, что касается его хорошего знакомства с озером, это было даже слабо сказано. Он начал ходить под парусом еще маленьким мальчиком, когда отец подарил ему его первый ялик, Хаквину только исполнилось десять лет. Он, конечно, был городским ребенком, но его семья уже в течение трех поколений владела усадьбой в Сталлархольмене с южной стороны озера Меларен, и именно там он проводил каждое лето в детстве и юности.

— Я знаю Меларен, — сказал Хаквин и улыбнулся. — И кое-какие другие озера и моря. Недавно я подсчитал, что провел почти три тысячи дней на борту различных парусников. Совершил две кругосветки, пересекал Атлантику девятнадцать раз на пути в США, на Карибы, в Мексику, Южную Америку и назад домой.

— Как ты попал сюда в последний раз? — уточнила Анника Карлссон.

— О чем ты? — Хаквин Фурухьельм, похоже, не понял вопроса.

— Девятнадцать раз, — напомнила Анника Карлссон.

— Извини, сейчас до меня дошло, — сказал Фурухьельм, явно восторженно. — В двадцатый я прилетел домой.

— Неужели произошло кораблекрушение? Или сломалась мачта?

— Нет, — ответил Фурухьельм, посерьезнев. — Все это было не так страшно. Беда случилась с моим отцом. Он тогда перенес первый инфаркт. Мне пришлось срочно сесть на самолет во Флориде и лететь домой в Стокгольм. С тех пор минуло десять лет. Тогда он выжил, но во второй раз… Отец умер пять лет назад.

— Печально слышать, — посочувствовала Анника Карлссон.

— Ему уже стукнуло восемьдесят, когда смерть пришла за ним. Это не стало громом среди ясного неба, и он оставил о себе светлую память.

«Самое время поменять тему», — подумала Анника Карлссон.

— Как ты успевал с работой? — спросила она. — При всех этих путешествиях, я имею в виду.

— Пожалуй, не лучшим образом, — пожал плечами Хаквин Фурухьельм. — Людям выпадают разные судьбы, кто-то из нас рождается под счастливой звездой. Я из таких.

— Парусный спорт твоя главная страсть в жизни?

— Да. — Хаквин Фурухьельм кивнул в знак подтверждения своих слов. — Ты сама когда-нибудь ходила под парусом?

— Случалось пару раз. Честно говоря, мне кажется, это не мое.

— Не говори так. Это же фантастика. Неописуемое ощущение. Ты поднимаешь парус, и ветер наполняет его, берешься за штурвал, и суденышко, в котором ты находишься, превращается в живое существо. Дай знать, если передумаешь, — улыбнулся Фурухьельм.

— Обещаю, — сказала Анника Карлссон. — Скауты, — продолжила она, — насколько я понимаю, твой второй большой интерес.

По словам Хаквина Фурухьельма, одно просто вытекало из другого. Первая парусная лодка, когда ему исполнилось десять. Скаутский отряд год спустя. Одно и то же отделение все время, на острове Экерён озера Меларен. Скаут уже скоро тридцать пять лет, сначала в качестве рядового, потом руководителя группы, а последние десять лет заведующий отделением.

— Я стараюсь находиться там на протяжении месяца каждое лето, — сообщил Хаквин Фурухьельм. — Считаю это моим долгом.

— Остров Уфердсён, что ты можешь рассказать о нем? — спросила Анника.

— Все, — ответил Хаквин Фурухьельм. — Уфердсён — это земля приключений моего детства. Начиная с первого лета, когда я оказался на острове Экерён, и вплоть до той поры, когда юношей стал руководителем группы, мне пришлось побывать там по меньшей мере сотню раз. Я и мои лучшие друзья обычно ходили туда под парусом из лагеря. Взрослые доверяли нам. Многое позволяли. Не как сейчас, когда ты должен быть рядом с руководителем группы и в спасательном жилете, стоит тебе проснуться и выйти из домика. Мы с друзьями могли справляться со всем сами. У нас образовалась небольшая компания, трое парней одного возраста, неразлейвода. Мы набивали мешки провизией, брали с собой переносной гриль, палатку, если требовалось, и отправлялись на остров Уфердсён. Иногда и другие парни, составлявшие нам компанию. Порой набиралось пять, шесть лодок с пятнадцатью, двадцатью скаутами. Мы играли в пиратов, строили деревянные хижины, откуда можно было следить за озером, если кто-то приближается. Мы были пиратами, морскими разбойниками и устраивали морские сражения… Это была просто фантастика. Помнится, мы как-то повесили веревку на дереве у берега, раскачивались на ней и прыгали в воду, соревновались, кто дальше улетит. Даже ходили по острову с луками и стрелами, которые делали сами, и пытались добыть себе еду.

— И как, получалось?

— Нет, честно говоря, — рассмеялся Хаквин Фурухьельм. — Я промахнулся по крайней мере сотню раз, пытаясь стрелять в чаек, которых мы могли бы поджарить. Но это не имело значения. У нас были с собой и колбаса, и гамбургеры, и рыбный паштет, и все иное, необходимое для выживания.

— Вы поступали разумно, — одобрила Анника Карлссон.

«Примерно как и Бекстрём», — подумала она.

— Это была просто фантастика, — повторил Хаквин Фурухьельм. — Не только лучшие лета в моей жизни, но также и лучшие дни. В этом возрасте кажется, что лето никогда не кончается.

— Но почему именно Уфердсён? — спросила Анника Карлссон. — Я побывала там, если тебе интересно. Остров ведь кажется совсем негостеприимным местом. Кроме того, с дурной репутацией. По словам Эдвина, там есть привидения.

— Да, конечно. Все так же обстояло и в мое время, — кивнул Хаквин Фурухьельм. — В этом и была суть. Поэтому он так и манил. Опять же нас там никто не беспокоил.

— А разве яхтсмены и любители водных прогулок не причаливают туда?

— Нет, — ответил Фурухьельм и покачал головой. — Так было и в то время. Во-первых, к острову можно подойти только в одном месте, хватает мелей и скал вокруг него. Кроме того, он выглядит не слишком привлекательно. Любители водных прогулок в наши дни предпочитают комфорт, для них имеется много гостевых гаваней в этой части озера Меларен. Но для нас не было ничего лучшего.

«И не только для вас», — подумала Анника Карлссон и ограничилась кивком.

— Последний вопрос, — сказала она. — Ничего не случалось ни с кем из вас, когда вы находились там? Никто не утонул? Может, в кого-то случайно попали стрелой?

— Нет, — ответил Хаквин Фурухьельм. — Плавать мы все умели, конечно. Плавали как рыбы. Немного крови из носа порой, когда игра заходила слишком далеко. Кто-то спотыкался и падал. Нет, ничего серьезного. Худшее, что случилось, так это когда один из моих друзей свалился с дерева и сломал ногу. Мы как раз строили нашу хижину. Для наблюдения за озером.

— Как вы тогда поступили?

— Ну, нам пришлось прерваться, конечно. Мы доставили его в лагерь. Но на следующий день он вернулся назад с гипсом от колена и ниже. Так что не произошло ничего страшного.

— У меня больше нет вопросов, — сказала Анника Карлссон десять минут спустя. — Я должна поблагодарить тебя за помощь. Если вспомню что-то, о чем забыла спросить, дам знать о себе.

— Естественно. И если передумаешь, тебе достаточно дать сигнал.

— Передумаю? Ты о чем?

— Если захочешь пережить это ощущение, — пояснил Хаквин. — Когда ветер наполняет парус и судно под твоими ногами внезапно оживает. Начинает жить собственной жизнью.

21

Кристин Олссон и Адам Олешкевич под руководством инспектора Яна Стигсона делали подборку данных об исчезнувших женщинах. Ян считал эту задачу довольно сложной и опасался, что у них уйдет несколько недель на проверку различных полицейских регистров.

— В таком случае у меня есть предложение, — сказала Кристин Олссон.

— И какое же? — поинтересовался Стигсон.

Имелся способ сэкономить время, если верить Олссон.

Возможно, кратчайшая дорога к нужному результату.

— В Государственной криминальной полиции есть подразделение, занимающееся исчезнувшими людьми. И в имеющийся там национальный регистр в постоянном режиме поступают данные от всех полицейских властей. Как думаешь, может, мы в качестве первого шага просто поболтаем с ними?

— Стоит попробовать, — согласился Стигсон.

По крайней мере, идея была неплоха, притом что сам он на выходные собирался домой в Даларну и хотел бы отправиться в дорогу вовремя, предварительно затарившись алкоголем и всем другим необходимым.

— Кто позвонит им, ты или я? — спросил Стигсон, поскольку уже с нетерпением ждал обеда и, на всякий случай, взглянул на часы с целью показать, что сам думает по этому поводу.

— Я обо всем позабочусь, — заверила Кристин Олссон. — Будь спокоен.

— Хотя у них тоже многие в отпуске, конечно, — заметил Стигсон с кислой миной. — Как и везде в это время года. Но все равно попробуй.

Через четверть часа все было сделано. Одна из коллег в ГКП не только оказалась на месте, но также относилась к тем, кто даже в такую пору не собирался отлынивать от работы и отвечал сразу, как только звонил телефон. Кристин Олссон объяснила ей, о чем шла речь, и ее перебили, едва она успела изложить суть дела.

— Я все сделаю, дайте мне только пару часов. А потом приезжайте, и мы сможем пройтись вместе по тому, что мне удастся накопать. Есть некоторые проблемы с такими данными, и их легче обсудить при личной встрече.

— Это просто феноменально, — сказала Кристин.

— Да так себе, — возразила коллега. — Все не так просто, как кажется. Но подробно я расскажу при встрече.

* * *

Через три часа Стигсон, Олссон и Олешкевич сидели в маленькой совещательной комнате в Государственной криминальной полиции на Кунгсхольмене и пили кофе, тогда как их коллега из подразделения по розыску пропавших объясняла им, что не так с данными, с которыми работала она и ее коллеги по отделу.

Каждый год в различные полицейские органы страны поступало более пяти тысяч заявлений об исчезновении людей — взрослых женщин и мужчин, подростков и детей, и в более чем 90 процентах случаев они делали это по собственной инициативе и столь же добровольно возвращались в течение суток или нескольких недель, после чего открытые относительно них дела закрывали и отправляли в архив.

Но приблизительно с сотней из этого числа все обстояло гораздо сложнее, поскольку с ними что-то случалось. Внезапная болезнь, несчастный случай, самоубийство и порой убийство. Последняя из названных категорий была наименее многочисленной в данной связи.

Большинство исчезнувших обычно возвращались, хотя могли пройти месяцы или даже годы, прежде чем это происходило. Оставались те, кого так никогда и не находили.

— Если мы говорим о последних десяти годах, то речь идет всего о трех сотнях человек, трех десятках за год, — объяснила коллега. — Из них женщин набирается порядка сотни. У нас, конечно, есть все списки, и с их помощью можно отобрать известные данные, касающиеся таких исчезновений, но также и здесь у нас возникнут проблемы.

— Какие именно? — спросил Стигсон.

— Во-первых, есть случаи, не попадающие в статистику. Реальные потеряшки, об исчезновении которых никто никогда не заявлял. И это касается в наибольшей мере лиц иностранного происхождения и тех, кто временно находился в Швеции. Это одна проблема, и, на мой взгляд, данная группа достаточно велика.

— А вторая? — поинтересовался Стигсон. — В чем состоит она?

— Часто люди того же рода, каких я только что назвала. Они пропали, относительно их исчезновения написаны заявления, они вернулись на свою родину и никогда не давали знать о себе снова, хотя живы и здоровы. Их также наверняка довольно много.

— В результате у нас получается перебор в статистике, — констатировала Кристин Олссон.

— Но, к сожалению, все не так просто, чтобы мы могли погасить одних другими. Во-первых, у нас есть люди, исчезнувшие, но так, что мы не знаем об этом. Во-вторых, попавшие в наши бумаги и которых мы не смогли убрать из них, хотя нам следовало бы так поступить, если бы мы имели полные данные.

— И что мы может сделать? — спросил Стигсон.

— Не так много, — ответила коллега и улыбнулась. — Но, само собой, если у тебя есть какое-то разумное предложение, я буду очень рада. Я дам вам все, что могу, и, вернувшись в Сольну, вы найдете списки в вашей электронной почте. Хотя один можете получить уже сейчас, — продолжила она и показала лист бумаги. — Я уже распечатала его. Таиландские и филиппинские женщины, об исчезновении которых было заявлено в полицию Швеции за последние десять лет и которых так и не нашли. Семь из Таиланда и две с Филиппин.

— Порой приходится довольствоваться малым, — сказал Стигсон и улыбнулся.

— Угу, хотя как раз в данном случае я не исключаю, что, пожалуй, все из данного списка, возможно, устали от своих мужиков, притащивших их сюда, и предпочли уехать домой, так никогда больше не дав знать о себе. Или наоборот, что они оказались в руках по-настоящему злых типов, убивших и закопавших их, но по вполне понятным причинам не рассказавших нам об этом, когда мы разговаривали с ними.

— Да, печальная история, — пробормотал Стигсон и перестал улыбаться.

— За неимением лучшего, вам придется расстараться. Сама я для начала подберу заявления об их исчезновении. Кто знает? Может, вам повезет, и она среди них.

Пятница ушла на ознакомление с материалами девяти расследований, касавшихся женщин из Таиланда и с Филиппин, о пропаже которых в полицию поступили заявления, но которых так и не удалось найти. В семи случаях тревогу подняли мужчины, имевшие с ними отношения на момент исчезновения. В одном в качестве заявителя выступила подруга и еще в одном сослуживец из той фирмы, где потеряшка работала. Ни одно из дел не было особенно толстым, наиболее объемистое содержало пару сотен страниц, в основном распечаток допросов людей, знавших ее. Ни в одной из них не нашлось данных того рода, какие могли привлечь внимание опытного полицейского.

Обычное объяснение, которое партнер каждой давал полиции, состояло в том, что отношения между ними уже какое время были сложными, они ссорились перед исчезновением и что женщина упаковала свои вещи и покинула его.

Затем выполнялись рутинные проверки паспортов, кредитных карточек и мобильных телефонов. Паспорта, как правило, отсутствовали, большинство, похоже, полностью или по крайней мере частично опустошили свои счета, пара из них купила авиабилеты за границу, и три из всех телефонов использовались после исчезновения для разговоров, как в Швеции, так и за границей. Ни одна из них не позвонила своему бывшему парню. Расследования постепенно свернули, заявления остались лежать, дела никто не закрыл. Главным образом, на всякий случай.

Во второй половине дня в пятницу Олешкевич доложил результаты их работы Аннике Карлссон. Он удостоился этой чести, поскольку Стигсон исчез со службы еще до обеда, так как ему требовалось разобраться с кое-какими личными делами перед выходными, а Кристин Олссон отправилась к врачу, куда была записана на послеобеденное время.

— Что мы делаем дальше? — спросил Олешкевич.

— Продолжаем копать глубже в том же направлении, — решила Анника Карлссон. — Проверяем, есть ли стоматологические карты, или ДНК, или что-то иное, чем мы сможем воспользоваться. Возможно, нам придется связаться с нашими зарубежными коллегами. Хотя ты, пожалуй, надеялся немного отдохнуть на больничном?

— Нет, вовсе нет, я с удовольствием буду работать.

— Хорошо, — сказала Анника Карлссон. — В понедельник вы с Кристин получите шефа, который знает, как действовать. Не беспокойся. Без дела не останешься.

— У меня есть один вопрос, — сказал Олешкевич. — Относительно Бекстрёма, если можно, конечно.

— Да, — подтвердила Анника Карлссон, наклонилась вперед, не вставая со стула, и широко улыбнулась. — Без проблем.

— Он, похоже, чуть ли не всевидящий. — Олешкевич покачал головой. — Я подумал о том, что касается самое большее десяти имен. А потом их оказывается девять. Откуда он мог знать?

— Я понимаю, о чем ты говоришь. Но дело не в том, что он всевидящий, — ответила Анника Карлссон. — На твоем месте я, кроме того, остереглась бы разговаривать с ним об этом. Он ненавидит провидцев. И как только их не называет. Мошенниками, пройдохами, придурками. Вдобавок, если такой человек способен помочь с чем-то, до чего он сам не смог додуматься, он уверен, что сей персонаж замешан в данном преступлении. Тому, что Бекстрём своим умом доходит до вещей, которые никто другой не обнаруживает, есть совсем другое объяснение. Во всяком случае, если верить ему самому.

— И какое же именно?

— Что он единственный настоящий специалист по расследованию убийств. Не только в Швеции или в мире, но и во всей мировой полицейской истории. Другие просто идиоты или того хуже. Если ты хочешь завоевать благосклонность Бекстрёма, я могу дать тебе один совет.

— И какой же?

— Предложи ему называть тебя Олссоном с двумя «з». Таков он, комиссар Эверт Бекстрём, если коротко его охарактеризовать.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал Олешкевич.

— Отлично, — ответила Анника Карлссон. — Увидимся в понедельник.

22

Лиценциат теологии Фредрик Линдстрём был церковником старой закалки. Уже более ста лет назад, в 1910 году, он стал священником Шведской церкви в архиепархии Упсала и пять лет спустя получил свой первый собственный пасторат.

Линдстрём был крупным и привлекательным мужчиной. Блондином с голубыми глазами и красивым баритоном, хорошо подходившим для пения псалмов и чтения проповедей. К тому же практичным человеком, который жил и действовал в то время, когда деревенский святой отец умел не только утешить вдову и подковать лошадь, но также зарезать свинью. И вдобавок обладал страстной жаждой к новым знаниям, особенно что касается истории и краеведения.

В 1915 году, когда в Европе бушевала Первая мировая война, Линдстрёма назначили пастором прихода Хельгё на островах Меларёарна к западу от Стокгольма, и уже два года спустя он смог опубликовать небольшую рукопись о том, как остров Уфердсён получил свое название. Местное Краеведческое общество удостоилось чести издать ее перед самым Рождеством 1917 года, и, возможно, как раз из-за времени, когда это происходило, она имела огромный успех. Впервые за все пятьдесят лет своей издательской деятельности Краеведческому обществу пришлось напечатать второй тираж брошюры под названием «Краткое описание того, как остров Уфердсён получил свое название, составленное пастором прихода Хельгё, лиценциатом теологии Фредриком Линдстрёмом». Однако о том, что тот же труд через сто лет сыграет решающую роль в шведском расследовании убийства, его автор, несмотря на свою близость к Творцу, наверняка и представить не мог.

Придя к себе в дом рядной застройки в Спонге, комиссар Петер Ниеми сначала поужинал в одиночестве, поскольку его жена и дети остались в их летнем домике в Торнедалене. Потом он поговорил с ними по телефону, посмотрел телевизор, особо не задерживаясь ни на какой программе, и за неимением лучшего закончил вечер тем, что взял творение Линдстрёма с собой в постель с целью почитать перед сном. В брошюре было три десятка страниц, рассказывавших историю, которую некий шведский морской полицейский, явно живо интересовавшийся шхерами озера Меларен, похоже, воспроизвел довольно точно сто лет спустя.

Там также имелась карта, показывавшая, как Уфердсён выглядел до того, как «оказался во власти злых сил». Что касается вопроса вины, пастора Линдстрёма явно не мучили никакие сомнения, и, несмотря на отсутствие у него реальных доказательств полицейского свойства, он также не стеснялся в выражениях по данному пункту. Происходившее на острове было «кознями дьявола» и не имело никакого отношения к обычным грехам людей. Одновременно это служило необходимым напоминанием о том, что зло постоянно пряталось где-то по соседству и использовало любую возможность, лишь бы проявить себя.

Наиболее интересным, однако, выглядело нечто совсем иное, чем местами откровенно попахивавшие серой теологические разглагольствования Линдстрёма: несколько коротких строчек мимоходом о том, что Петер Ниеми и его коллеги не нашли, хотя им следовало это сделать. Впрочем, если содержание труда пастора в данной части было правдой, речь ведь все равно шла о том, что не могло никуда убежать от них.

«Вполне может подождать до понедельника», — решил Ниеми, широко зевнув и выключив лампу на своей тумбочке.

«Интересно, как пастор Линдстрём отнесся бы к священникам-женщинам», — подумал он, засыпая.

Комиссар Тойвонен никогда не поверил бы, что ему будет не хватать Анны Хольт. В связи с реорганизацией шведской полиции она оставила свой пост шефа полиции Сольны ради более высокой должности в Государственном полицейском управлении. И, проработав всего неделю с ее преемником, Тойвонен от всего сердца сожалел об уходе его предшественницы.

После обеда в четверг, когда Утка Карлссон допрашивала Хаквина Фурухьельма для получения информации, Тойвонен случайно столкнулся со своим новым шефом перед винным отделом торгового центра Сольны, куда он спешил, чтобы затариться на выходные, взять коробку крепкого пива и пару бутылок шнапса к селедке.

Нового шефа звали Карл Боргстрём, изначально он был социальным работником, а когда его пригласили занять пост главы полиции Сольны, трудился руководителем пиар-службы страховой кассы в Стокгольме. Логичное назначение при мысли о том, что политики и высокопоставленные чиновники, формировавшие новую организацию посредством «крупнейшей реформы в истории шведкой полиции», свято верили, что главным недостатком старой структуры было ее нежелание играть «роль гражданской сервисной организации», и что именно люди, подобные Боргстрёму, не имевшие ни малейшего понятия о полицейской работе, лучше всего подходили для руководств данной деятельностью.

Тойвонен, которого проще всего можно было описать как настоящего констебля старой закалки, делившего людей на тех, кто уже успел побывать за решеткой, и тех, кого пока миновала сия участь, имел иной взгляд на вещи, поэтому глубоко и от всей души невзлюбил Карла Боргстрёма с первой минуты знакомства. Пока ему удавалось решать данную проблему, избегая шефа. Вплоть до того момента, когда он внезапно столкнулся с ним. В наихудшем из возможных мест.

— Тойвонен. — Боргстрём и радостно махнул ему рукой. — Приятно видеть тебя.

И вместо того, чтобы просто поспешить прочь, притворившись, будто он не услышал и не увидел шефа, Тойвонен остановился и заговорил с ним. Хуже того, принял приглашение выпить вместе по чашечке кофе в близлежащем кафе.

— Рассказывай, — сказал Боргстрём и наклонился к Тойвонену. — Но случилось ли чего-то такого, о чем мне необходимо знать?

И тогда он, вероятно поддавшись временной слабости, поскольку крайне неудачное место встречи сильно повлияло на него, вместо того чтобы просто покачать головой и перевести разговор на то, как им повезло с погодой в это лето, сглупил и рассказал о черепе, который нашел малыш Эдвин и который пару дней назад стал предметом расследования отдела тяжких преступлений.

Боргстрём сразу же попытался навязать ему прокурора в качестве руководителя проводимого Бекстрёмом дознания. Однако Тойвонену по данному пункту удалось отбиться от него, сказав, что, судя по всему, речь скорее шла о самоубийстве, чем об убийстве.

Однако случившееся потом оказалось гораздо хуже. Даже настолько плохо, что пару раз Тойвонен подумывал извиниться перед Бекстрёмом, хотя не любил его еще больше, чем Карла Боргстрёма.

23

После четвергового совещания Бекстрём отвел Аннику Карлссон в сторону, чтобы выпустить пар. Чертов финик Тойвонен, наверное, решил поиздеваться над ним, прислав ему двух инвалидов, Олссон с двумя «с» и парня с кучей согласных в фамилии, и сейчас ей требовалось позаботиться о том, чтобы он смог получить толковое подкрепление.

— Разберемся, — сказала Анника Карлссон, не вдаваясь в подробности, как собиралась это делать.

— Мне нужно спешить, — сообщил Бекстрём и на всякий случай посмотрел на часы. — У меня встреча с группой по проведению реорганизации в Главном полицейском управлении, и боюсь, она затянется до конца дня. Увидимся утром.

— Да, столько хлопот с этой реформой, — кивнула Анника и дружелюбно улыбнулась ему. — Но ты должен пообещать мне не забывать о желудке.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Бекстрём и подозрительно уставился на нее.

— Регулярное питание. Это ведь важнее всего, — объяснила Анника Карлссон с невинной миной. — Независимо от объема работы, — добавила она.

«Достали все», — подумал Бекстрём, сидя в такси на пути к ресторану на Страндвеген, где он чаще всего обедал по четвергам, то есть в тот день, когда действительно требовалось набраться сил перед рывком на финише недельной дистанции на работе и приближающимися выходными.

После нескольких датских бутербродов на ржаном хлебе с настоящим салом вместо масла, где оно служило подложкой для самых разных деликатесов, которые горой накладывались сверху: филе селедки с луком и каперсами, копченого угря с яичницей, печеночного паштета с маринованным огурцом и жареной телятины с рябиновым желе, а также пары рюмок водки для улучшения пищеварения и обычного холодного пива к Бекстрёму наконец вернулось душевное спокойствие, и остаток дня он провел в своей обычной манере. Отдохнул после обеда, прогулялся пешком до своего любимого ресторана, после чего вернулся в собственное жилище и, как всегда, посвятил вечер четверга просмотру своей электронной почты и ответам на наиболее интересные послания.

«Пора на покой», — подумал Бекстрём, допив свой последний вечерний коктейль, и отправился в ванную чистить зубы.

Пятница выдалась напряженной для Бекстрёма. Сначала он на короткое время посетил свой офис с целью убедиться, что все сотрудники работали в точном соответствии с его указаниями, а во всем остальном держали себя в руках. Затем просмотрел свою последнюю входящую корреспонденцию, не открывая ее, после чего в знак особой благосклонности сделал исключение своему новому шефу, явно настолько жаждавшему встречи с ним, что за один час прислал два сообщения одинакового содержания.

«Сожалею, но я буду на совещании группы по проведению реорганизации в управлении весь день, а в понедельник и вторник у меня встреча в совете по планированию реформы. Тебя устроит конец следующей недели?» — закончил Бекстрём свой ответ, а потом отправил его и выключил компьютер на выходные.

«Черт бы тебя побрал, — подумал он. — Половину жизни занимался тем, что подталкивал людей совершать страховые мошенничества и раздавал миллионы инвалидам-колясочникам, тратившим их на кругосветные путешествия, экзотические напитки с зонтиками, посещение пирамид и рыбалку на Карибах, прежде чем занял пост шефа полиции Солны, где явно намеревается провести вторую половину своей карьеры. Наша любимая старая Швеция катится прямиком в пропасть», — заключил Бекстрём, и единственной возможностью выжить для него самого было сохранять верность своим привычкам.

По пятницам он ввел в свою программу дополнительный пункт как раз в целях улучшения физического здоровья и душевного равновесия. Один час массажа и общего расслабления у его польского физиотерапевта Мадам Пятницы, после окончания традиционного обеда в баре на Фридхемсгатан.

Возвращаясь домой для послеобеденного отдыха, он столкнулся на лестничной площадке с малышом Эдвином. Мальчик выглядел унылым, и Бекстрём пригласил его для разговора. Но сначала он приготовил себе водку с тоником, льдом и лимоном и фанту с соломинкой своему маленькому другу.

— У тебя не самый здоровый вид, Эдвин, — констатировал Бекстрём. — Я могу чем-то тебе помочь?

Уже пару дней мальчику снились кошмары о черепах. Его мать Душанку настолько это обеспокоило, что она договорилась о визите к психологу, куда они вдвоем собирались отправиться в понедельник. Но Эдвин совершенно этого не хотел.

Бекстрём мобилизовал все свое глубокое сочувствие и попытался успокоить его. Работа специалиста по расследованию убийств, конечно, имела негативные стороны, но как раз от черепов стоило ожидать меньше всего опасности в данной профессии. Скорее дело обстояло совсем наоборот, и найденный Эдвином череп находился на его и Бекстрёма стороне, а вот кому действительно следовало беспокоиться, так это тому, кто всадил в него пулю и, скажем так, превратил из обычной головы в череп.

— Поверь мне, Эдвин, — сказал Бекстрём, — есть некий высший смысл в том, что именно ты нашел его, и, по моему глубокому убеждению, он сразу понял, что как раз благодаря тебе справедливость, в конце концов, восторжествует. Мы поймаем того, кто стрелял в него, и сможем увидеть, как он окажется за решеткой и ответит за свое преступление.

— Я понимаю, что комиссар имеет в виду, — ответил Эдвин, который теперь выглядел бодрее. — Хотя с моей стороны было глупо пинать его ногой.

— Но подожди, — остановил его Бекстрём. — Хватит корить себя. Ты же пнул не череп, а гриб-дождевик.

— Да, конечно, но откуда он мог это знать, — возразил Эдвин.

— Само собой, он все понял, — заверил мальчика Бекстрём. — Можешь не сомневаться, а также простил тебя. Кстати, пока он еще ходил живехоньким по земле, наверняка также пнул бы дождевик, если бы увидел его. Так ведь все поступают.

— Да, это понятно, — согласился Эдвин, чье настроение, судя по выражению его лица, явно улучшилось. — А как все будет со злодеем? Как вы думаете, комиссар, мы сможем поймать его?

— Естественно, — твердо произнес Бекстрём. — И это произойдет не без твоей помощи, да будет тебе известно. Ты, я и череп на одной стороне. Если кто-то и должен волноваться и страдать кошмарами по ночам, так это наш злодей.

— Отлично, — сказал Эдвин.

— Кстати, вот еще что, — продолжил Бекстрём и, выудив из кармана свой толстый зажим для купюр, отсоединил от него верхний слой. — Как ты наверняка понимаешь, тебя ждет вознаграждение, и я собираюсь уже сейчас дать тебе аванс, чтобы ты смог купить себе несколько новых компьютерных игр.

— Ого! — воскликнул Эдвин, и от его унылого вида не осталось и следа.

«Надо направить на путь истинный мамашу парня», — подумал Бекстрём, закрыв дверь за ним. Стоило мозгоправам взяться за парня, и пиши пропало, тогда пострадал бы не только мальчик, но и сам Бекстрём, который потерял бы надежного помощника. Конечно, еще не вышколенного до конца и не совсем взрослого, но последнее было ведь лишь вопросом времени. Все еще немного физически слабоватого, что наглядно проявилось в последний раз, когда Бекстрёму перед летом понадобилось закупить содовую для коктейлей: тогда Эдвину пришлось ходить в магазин четыре раза, поскольку он не мог нести два пакета одновременно.

«Не велика проблема, и скоро парень вырастет, а в худшем случае можно будет ввести ему немного гормонов роста, а потом он получит водительские права, право покупать алкоголь и станет для меня кем-то вроде лакея, когда я достигну осени жизни», — подумал Бекстрём и довольно вздохнул.

Для него пришло время вздремнуть, поскольку он собирался поужинать вместе со своим старым знакомым Гегуррой.

«Затем бодрящий душ и опять в седло», — решил Бекстрём и уже взял курс на свою спальню, когда кто-то позвонил в его дверь.

24

Бекстрём очень осторожно прошел в прихожую с Зигге в правой и мобильником в левой руке.

«Судя по звонку, явно не Эдвин, забывший сказать что-то и вернувшийся по этой причине», — подумал он, выводя на экран мобильника картинку с установленной на лестничной площадке камеры.

И действительно, это был не соседский мальчик. А Анника Карлссон, та самая Утка, при мыслях о которой его прошибал холодный пот, стоило ему вспомнить, как она в последний раз нежданно заявилась в его жилище. Сначала он стоял тихо как мышь в надежде, что Анника подумает, что его нет дома, но она принялась барабанить в дверь кулаком, отчего вся квартира задрожала от пола до потолка.

— Кончай заниматься ерундой, — сказала Утка Карлссон. — Я знаю, ты дома. Видела Эдвина, когда он уходил.

— Я занят, — ответил Бекстрём. — У тебя что-то важное?

«Она, наверное, сталкер», — подумал он.

— Так, послушай-ка, — взорвалась Анника Карлссон, — мне надо поговорить с тобой, и, если не откроешь, я расстреляю чертову камеру, которую ты спрятал под потолком.

— Скажи, о чем пойдет речь, — настаивал Бекстрём.

— Во-первых, нам надо поболтать о чокнутом Боргстрёме. Он на стену лезет от злости, поскольку не может найти тебя. А во-вторых, у меня есть предложение о том, как я могла бы вернуть занятые у тебя деньги.

— Да, я слушаю, — сказал Бекстрём, одолживший Утке Карлссон миллион, когда она покупала себе новую квартиру, и давно не наблюдавший с ее стороны никаких усилий погасить долг. Сейчас она, похоже, наконец решила взяться за ум, хотя ей давно следовало это сделать при мысли обо всех напоминаниях, которые он ей послал.

— Кроме того, я обещаю даже не прикасаться к тебе, если ты этого боишься.

— Ладно, ладно, — пробормотал Бекстрём. — Дай мне минуту.

Потом он надел свой махровый халат, как можно сильнее затянув пояс и на всякий случай сделав двойной узел, прежде чем открыл дверь и впустил Карлссон.

Утка Карлссон бросила свою куртку на стоявший в прихожей стул и, шагнув в его гостиную, расположилась на диване. Бекстрём предпочел не садиться в свое кресло. На случай, если она попытается пойти на сближение, для него было лучше занять старинный стул с подлокотниками, находившийся у самого выхода в прихожую. Насколько он мог видеть, она была без оружия, во всяком случае, он не заметил ни плечевой кобуры, ни наручников, и это представлялось ему хорошим признаком. И все равно сам ее вид, как обычно, нагонял страх, и она даже делала какие-то таинственные упражнения для растяжения мышц, сидя на его диване.

«Целиком и полностью опасна для жизни, мускулатура повсюду», — внутренне содрогнулся Бекстрём.

— Красиво у тебя стало после ремонта, — заметила Утка, улыбнулась и явно одобрительно кивнула по поводу увиденного. — И сколько комнат у тебя теперь? Четыре и пять?

— Четыре, — солгал Бекстрём. Имелась еще и пятая, которую переделали в его тайное убежище и куда у него и мысли не возникло бы пустить Утку Карлссон.

— Невероятно красиво, — повторила Утка и кивнула снова. — Ты не против, если я немного прогуляюсь по твоему дому?

— Нет уж, — сказал Бекстрём и покачал головой. — Ни в коем случае. Ты вроде о чем-то хотела поговорить, — напомнил он. «За кого она меня держит?»

— Наш блюдолиз Боргстрём охотится за тобой, — сообщила Утка Карлссон. — Он приходил ко мне в кабинет пару часов назад. Я никак не могла от него отделаться.

— И чего он хотел?

— Спрашивал, не занимаемся ли мы каким-то тайным расследованием убийства. Женщины, застреленной на острове озера Меларен.

— И что ты сказала ему?

— Рассказала все, как есть, — призналась Утка Карлссон. — А как бы ты поступил на моем месте?

— Все зависит от того, с кем разговариваешь, — буркнул Бекстрём.

«Насколько глупы бывают люди», — подумал он.

— Я тоже это понимаю, — сказала Утка Карлссон. — Поэтому поведала ему, что мы получили часть старого черепа с пулевым отверстием в виске. Что, предположительно, он принадлежал женщине, и ему вполне могло быть сто пятьдесят лет, и, судя по всему, речь шла о самоубийстве.

«По крайней мере, что-то, — решил Бекстрём и кивнул. — Хотя не так глупо».

— Он хотел навязать нам прокурора в качестве руководителя расследования. Болтал о каком-то новом правиле, согласно которому надо сразу же подключать их, когда дело касается тяжкого преступления. Что бывший социальный работник может понимать в юриспруденции?

— Да, он, похоже, что-то не так понял, — предположил Бекстрём. — Можешь передать ему привет от меня. И что там относительно другого? Ты вроде хотела вернуть долг?

— Точно, — подтвердила Утка и улыбнулась. — У меня есть предложение, которое, по-моему, тебе понравится. Не возражаешь, кстати, если я возьму себе пива?

«А разве у меня есть выбор?» — подумал Бекстрём и мотнул головой в направлении кухни.

— А ты ничего не хочешь? — спросила Утка Карлссон. — Я могу смешать тебе водку с тоником.

— У меня уже есть, как видишь. — Бекстрём поднял свой стакан.

«Она, наверное, считает меня глупее ее, — подумал он. — Собственный рецепт Утки — половина водки, половина рогипнола и капля тоника сверху, забудь об этом».

Вернувшись через пару минут из кухни, Утка принесла с собой поднос с пивом, разной ерундой на закуску, бутылкой его лучшей водки и чем-то подозрительно напоминавшим водку с тоником, лимоном и льдом.

— На случай, если ты передумаешь, — объяснила она и показала на стакан с коктейлем. — Потом я обнаружила, что немного голодна. Взяла немного оливок и хамона. Вполне нормально для меня. Я рада, что ты не купил массу сырных палочек. Это же чистый яд.

«Хотя очень вкусно», — подумал Бекстрём, у которого целая коробка палочек лежала в кладовке, и у него даже мысли не возникало поставить ее в холодильник.

— Не против, если я плесну себе немного водки? — спросила Утка, налив приличную порцию в рюмку. — У нас же впереди выходные.

— Конечно, конечно, — ответил Бекстрём и внезапно почувствовал себя усталым. — У тебя есть какое-то предложение, о котором ты собиралась рассказать…

— Я как раз перехожу к этому. За нас, Бекстрём. — Утка подняла свою рюмку и опустошила ее за один раз, запрокинув голову, а потом сделала большой глоток пива, вдохнула глубоко от удовольствия и в довершение всего стерла остатки пены с губ тыльной стороной ладони.

«Женщина всегда остается женщиной», — подумал Бекстрём и сделал пару больших глотков из своего стакана.

— Твое предложение, — повторил он.

По расчетам Утки, она оставалась должна Бекстрёму не больше миллиона. Кое-какие проценты и часть суммы уже ведь все равно заплатила, хотя, пожалуй, не делала это ежемесячно, как обещала. По ее мнению, все слишком затянулось, и она придумала способ, как ускорить процесс.

— И каким образом? — поинтересовался Бекстрём.

«Наконец дело сдвинется с места», — подумал он.

— Натурой, — ответила Утка и широко улыбнулась. — Поскольку и знаю тебя, и фактически единственная, кому ты нравишься. Слишком много ненависти и любви между нами, как ты наверняка заметил, поэтому я решила, что ты должен получить скидку. Тысяча крон за раз, Бекстрём. Плюс, а это маленький бонус, который я могу предложить, все ролевые игры, ну, ты знаешь… Вся программа, начиная от непослушной школьницы в белой блузке, клетчатой юбке и гольфах и с собранными в два маленьких конских хвостика волосами. Также у тебя будет медсестра или строгая хозяйка — кожа, латекс, цепи, плетки, весь набор. Ты сможешь даже получить массаж от простатита, если захочешь. Тысячу раз. А когда мы закончим с этим делом, и поскольку, по моему глубокому убеждению, тебе уже некуда будет деваться, ничто не помешает нам пойти дальше, заключив соглашение более личного свойства.

«Эта дамочка не поддается никакому описанию, — подумал Бекстрём. — Там, где у обычных, нормальных и приличных людей находится совесть, там, где они хранят свою мораль, у нее лишь бездонная черная дыра, с духовным содержимым, которое до смерти напугало бы даже чокнутого французского дворянина, очевидно придумавшего всю эту грязь и пошлость».

— Тысяча крон, — повторил он.

«И что я должен ответить?» — мелькнуло у него в голове. Коктейль он уже выпил, поэтому с той стороны не мог надеяться на помощь.

— Вполне дружеская цена, — сказала Утка и сверкнула глазами. — Видел бы ты, какие предложения я получила, стоило мне выложить мои тренировочные фотографии в сети.

«Тысяча дней и ночей с Уткой Карлссон, — подумал Бекстрём. — Что, собственно, плохого в тысяче суток в обычной соленой шахте, в ножных кандалах и с кайлом в руках».

— Почему нельзя трахаться как все люди? — буркнул он.

— Ради бога. Немного традиционного секса. Ничего не имею против. Тебе решать.

Она поднялась с дивана, стащила с себя через голову футболку и уже через несколько секунд сидела совершенно голая на нем на его дорогом антикварном стуле, который Бекстрём получил от своего хорошего друга Гегурры в подарок на последний день рождения.

Его суперсалями первой предала хозяина. Поднялась по стойке «смирно» между ног в то время, как у него самого помутнело в голове, и он был не в состоянии оценить происходящее или сопротивляться ему. Утка Карлссон запрокинула голову и закричала, когда всего минуту спустя оказалась на вершине блаженства. Но тогда он сам уже безвозвратно проиграл.

— Ты можешь ведь подумать над этим предложением, Бекстрём, — сказала Утка Карлссон, покидая его пару часов спустя. — Я, пожалуй, готова немного снизить цену, — продолжила она, многозначительно кивнув в направлении распахнутых пол его халата. — Не хочешь получить легкий поцелуй, кстати?

— Это хорошо в любом случае, — кивнул Бекстрём.

«Она, пожалуй, чокнутая сверх всякой меры», — подумал он.

25

Вечером Бекстрём ужинал со своим старым знакомым Гегуррой. В последний раз они встречались давно, и, кроме того, у них накопилось много тем для обсуждения. Гегурру, собственно, звали Густавом Хеннингом, и он был очень успешным торговцем произведениями искусства. Их знакомство с Бекстрёмом продолжалось почти тридцать лет с выгодой для обоих. Никаких странных дел, только небольшие услуги, между друзьями, но в связи с расследованием одного преступления примерно год назад Бекстрём помог Гегурре достать бесценное художественное изделие всемирно-исторического значения. Музыкальную шкатулку в виде головы итальянского сказочного персонажа Пиноккио, чей нос начинал расти, стоило ему солгать.

Ее на заре двадцатого века изготовила в Санкт-Петербурге известная ювелирная фирма Фаберже по заказу последнего русского царя Николая II, подарившего сие творение в качестве пасхального подарка своему единственному сыну и наследнику престола Алексею, больному гемофилией. После этого шкатулка потерялась на долгие годы, пока Бекстрём сто лет спустя не нашел ее, расследуя одно убийство. А потом Гегурра позаботился о том, чтобы шкатулка вернулась в новую Россию, где Советский Союз считался теперь лишь эпизодом истории.

Бекстрём тоже не остался внакладе в результате данной авантюры. В мгновение ока его состояние увеличилось на сумму более чем вдвое превышавшую то, что он смог бы получить за всю жизнь, работая в качестве полицейского, причем так, что налоговый департамент оказался не у дел. Хотя все другие остались довольны и больше всех явно пока еще секретный русский покупатель, который в связи с празднованием двадцатипятилетия новой России в конце года намеревался обнародовать историческую сделку. Что стало также поводом ужина Бекстрёма с Гегуррой, поскольку им внезапно понадобилось много о чем поговорить.

* * *

По причине, в которую он не собирался вдаваться, Бекстрём опоздал, и ему пришлось позвонить Гегурре, прежде чем выйти из дому. Не велика проблема, и Гегурра сидел в вестибюле и ждал, когда Бекстрём вошел в ресторан. Увидев его, Гегурра сразу же отодвинул в сторону свой бокал шампанского, встал и развел руки в стороны в характерном для горячих южан жесте.

— Бекстрём, — сказал он. — Ты блестяще выглядишь. Рассказывай, что-то случилось?

— У тебя, похоже, жизнь тоже идет без проблем, — парировал Бекстрём и дружелюбно кивнул в ответ.

«Это не то, о чем ты захотел бы слушать, старый педик», — подумал он.

— Бодр, как всегда, — сказал Гегурра и отступил на полметра с целью лучше рассмотреть своего гостя. — Меня снедает зависть, когда я вижу тебя, Бекстрём.

«А ты сам ни капли не похож на заурядного цыганского барона, — подумал Бекстрём, пока суетливый метрдотель вел их к обычному столику. — Скорее на итальянского аристократа из другого времени. Идеален в малейших деталях, начиная от густых седых волос, белоснежной льняной рубашки и сшитого на заказ черного шелкового костюма и кончая итальянскими туфлями ручной работы, в которых отражался тусклый свет настенных ламп, мимо которых мы проходили».

При мысли о предмете ожидавшего их в этот вечер разговора Гегурра, обычно игравший роль хозяина при таких встречах с Бекстрёмом, решил придерживаться русской тематики. И прежде всего, это коснулось приветственного напитка — он отказался от своего обычного сухого мартини с оливками сбоку на тарелочке и заменил его маленькой рюмкой водки и стаканом минеральной воды. Бекстрём остался верен себе, заказав более реальную порцию водки и пиво, чтобы ее запить.

В качестве закуски они ели оладьи с топленым маслом, сметаной, мелко нарезанным луком, а также с черной икрой. Настоящую русскую водку, «Империя» наилучшего качества, Гегурра доставал с помощью своих русских знакомых. И в честь встречи он также выпил немного водки, прежде чем они пошли дальше согласно русскому обычаю. К пирогам с мясом и луком, котлете по-киевски, козьему сыру и тушеной груше Гегурра предпочел грузинское вино и даже осмелился тайком поменять заказанный Бекстрёмом в качестве последнего аккорда коньяк на армянский аналог и, только когда тот крайне лестно отозвался о нем, раскрыл его происхождение.

— Да, в еде и напитках, они, похоже, знают толк, — констатировал Бекстрём, не вдаваясь во все иное, вроде таинственных подводных лодок в шведских шхерах и бомбардировщиков, по большому счету еженедельно пролетавших над островом Готланд.

— Не только в этом, дорогой брат, — сказал Гегурра и слегка похлопал его по руке. — До них также явно дошло, сколь важную услугу ты оказал им. Трудно даже перечислить все награды, которых они собираются тебя удостоить.

— Рассказывай, — попросил Бекстрём и подался вперед.

«Самое время кому-то оценить меня по достоинству, — подумал он. — В отличие от всех завистливых дьяволов, омрачающих мне жизнь».

Гегурра наклонился через стол и, на всякий случай, считал по пальцам, перечисляя, что ожидало Бекстрёма в связи с празднествами в новой России.

Во-первых, из собственных рук русского президента ему предстояло получить медаль Александра Пушкина, самую высокую награду, которую русское государство могло вручить иностранному гражданину. Бекстрём должен был стать первым в этом ряду.

«Кто же еще», — подумал он и кивнул ободряюще.

Во-вторых, продолжил Гегурра, согнув указательный палец правой руки, планировалось снять телевизионный документальный фильм, а также, возможно, художественный фильм об этом событии. А также издать две книги. Во-первых, о самой музыкальной шкатулке, а во-вторых, рассказ о том, как она в конце концов смогла вернуться в Россию, где комиссару Бекстрёму отводилась роль героя произведения. Множество историков искусства, писателей и телепродюсеров уже работали над данными проектами.

«Самое время», — подумал Бекстрём и хмыкнул довольно.

— В-третьих, — сказал Гегурра и еще больше наклонился вперед, — я сохранил напоследок лучшее.

— И что же это? — с явным интересом спросил Бекстрём.

В связи со всеми празднествами русский президент намеревался сделать личный подарок Бекстрёму, вручить ему бутылку своей собственной водки. О чем Гегурре доверительно сообщил его русский знакомый.

— Наверное, она какая-нибудь особая, — предположил Бекстрём. У него дома хватало картонных коробок, и содержимое всех их было неплохое. Так что его, пожалуй, больше устроила бы какая-нибудь золотая медаль.

— Литровую емкость, — продолжил Гегурра. — И знаешь, сколько люди готовы заплатить за бутылку собственной водки президента?

— Нет, — ответил Бекстрём и покачал головой. — Мне лишь известно, что та, которая мне особо по вкусу, в магазине стоит пять сотен.

— Целый миллион крон, — сообщил Гегурра и кивнул.

— Ничего себе, — сказал Бекстрём. — Миллион? И почему же?

«Пожалуй, потому, что сможешь летать, стоит выпить рюмочку», — подумал он.

— Бутылка, — ответил Гегурра, понизив голос, — весит целых два кило, поскольку изготовлена из чистого золота.

— Вот как, — сказал Бекстрём. «Это уже совсем другое дело».

— Кроме того, выпив содержимое, ты сможешь наполнить ее снова. Вылить в нее наш обычный «Абсолют», и никто ничего не заметит.

— Жду с нетерпением, — сказал Бекстрём и поднял свою рюмку.

— На здоровье, — провозгласил Гегурра по-русски и выпил свою третью порцию водки за вечер.

Еще накануне в предвкушении ужина с Гегуррой Бекстрём планировал закончить вечер в баре «Риш», как только они расстанутся. Кто захочет рисковать добрым именем и репутацией, таща с собой старого педика в такое место? Но Утка Карлссон своим неожиданным визитом изменила его планы. Он взял такси и поехал домой. Даже его суперсалями требовалось подзарядить батарейки, а сам он собирался восстановиться в тишине и покое, посвятив остаток дня приятным мыслям.

«Бутылка с водкой за миллион, которую вдобавок можно наполнить снова… Неплохо, совсем неплохо», — решил Бекстрём.

26

Написанная сто лет назад рукопись пастора прихода Хельгё заставила Петера Ниеми изменить свои планы. Вместо того чтобы попытаться с помощью тренировки подтянуть свою физическую форму, а потом только расслабляться с хорошей книгой или смотреть спорт по телевизору, он уже в субботу вернулся на работу, чтобы в тишине и покое как следует обдумать свое дело.

Сначала он отсканировал старую карту из брошюры Линдстрёма и завел ее в свой компьютер, а потом сравнил с картой, имевшейся у него и его коллег. В топографическом плане они совпадали. То же самое касалось высот различных участков над уровнем моря. Поверхность острова сегодня выглядела точно так же, как и тогда. Больше всего отличался его биотоп. Открытый пейзаж, главным образом луга, где местные крестьяне летом пасли свой скот во времена пастора Линдстрёма, ныне сменили чуть ли не настоящие джунгли из деревьев и зарослей кустарника.

«В ту пору мы сразу нашли бы ее», — подумал Ниеми.

После этого он сравнил существовавшие в старое время постройки со своими собственными наблюдениями. Остатки обнаруженного ими фундамента явно принадлежали дому, куда ударила молния и где сгорели две работницы сто с лишним лет назад. Две найденные им и его товарищами большие деревянные хижины, одна из которых, скорее всего, задумывалась в качестве наблюдательной вышки, однако, отсутствовали на карте Линдстрёма. Наверняка по той простой причине, что соорудившие их мальчишки сделали это гораздо позднее. Зато имелось сооружение, укрывшееся от его глаз, и это вызвало беспокойство Ниеми. Главным образом, поскольку его не удалось отыскать, ведь никаких особых надежд он не возлагал на это дело.

В те времена, когда остров служил летним пастбищем, на нем имелся погреб, судя по карте Линдстрёма, находившийся чуть выше того места, где Ниеми и его коллеги высаживались на берег. И во времена пастора его также использовали с той же целью. Это была маленькая бухточка с северной стороны острова, по большому счету единственное место на нем, где могли причалить небольшие лодки. Вроде современного полицейского катера или так называемого коровьего парома старой крестьянской Швеции.

В этот погреб работницы каждый день сносили молоко, возможно, даже приблизительно в таких жестяных флягах, какие он помнил из своего детства, проведенного в усадьбе в Торнедалене. Вмещавших до двадцати литров, с большой крышкой, которая привинчивалась сверху, чтобы работницы не расплескали содержимое, пока шли по тропинке от дома, где жили и также доили коров, вниз к подземному сооружению у места, где причаливали лодки. Туда крестьянин или его работник приходили под парусом или на веслах забирать молоко.

«Воспоминание из другого времени», — подумал Ниеми.

Если сейчас погреб находился там, где он считал, то наиболее высокая из двух хижин, наблюдательная вышка, располагалась совсем близко к нему.

«Хороший ориентир для поисков», — подумал Ниеми и поставил крестик на карте, по которой работали он и его коллеги. Потом он поехал домой. Посмотрел телевизор, поужинал и поговорил по телефону со своей женой и детьми.

Только после обеда на следующий день Ниеми вернулся на работу, чтобы заниматься своим любимым делом. Попытаться поставить себя на место преступника, думать как он, делать как он.

Ты убил женщину, пусть совершенно не планировал этого делать, все произошло внезапно. Вы просто начали ссориться, но потом все зашло слишком далеко и закончилось тем, что ты застрелил ее.

При мысли о том, где нашли ее череп, это, пожалуй, случилось, когда вы проводили вместе отпуск на воде. В конце весны, летом или в начале осени, но, вероятнее всего, летом, когда большинство людей отдыхает.

Сейчас ты стоишь там над мертвым телом, которое решаешь спрятать, чтобы его не нашли и ты смог избежать наказания, в противном случае ожидающего тебя. Совершаемое сейчас, это уже действия, спланированные тобой более или менее хорошо в зависимости от того, что ты сам представляешь собой, и чисто практических моментов, связанных с твоим поведением.

Когда кому-то требовалось избавиться от тела, а в таких случаях почти всегда речь идет о мужчине, он пытался транспортировать его в чем-то. Тогда легче спрятать труп и не надо таскаться с ним. Чаще всего для этого использовался автомобиль, порой лодка, но также и другие транспортные средства. Ниеми приходилось сталкиваться с ситуациями, когда в ход шли тачки, детские коляски и даже магазинная тележка, случайно оказавшаяся под рукой.

«Все, что имеет колеса, — подумал Ниеми. — Все достаточно большое, чтобы вместить тело, целое или расчлененное и упакованное частями».

Оставалось пронести его последний отрезок пути. И это расстояние всегда старались максимально сократить. Если речь шла об одиноком преступнике и взрослой жертве, оно редко составляло более пятидесяти метров от того места, где он оставлял свое транспортное средство. Примерно такое расстояние было на острове Уфердсён между берегом, где причаливали лодки, и крестиком, поставленным Ниеми на карте с целью отметить погреб, не найденный им и его коллегами.

Где обычно прятали тело, размышлял Ниеми. Довольно часто в месте, известном человеку ранее. В заросшем колодце на заброшенном хуторе неподалеку от летнего домика, где он обычно проводил отпуск двадцать лет назад, в заполненной водой яме, случайно обнаруженной во время походов за грибами, пожалуй, в обычной канаве, которую не составляло труда закрыть сверху ветками и хворостом. При необходимости спрятать тело Уфердсён даже слишком хорошо подходит для преступника, оказавшегося там случайно.

«Он бывал там ранее, — подумал Ниеми. — И уже после того, как остров превратился в настоящие джунгли».

Когда он столь далеко зашел в своих рассуждениях, у него произошел разговор с коллегой из технического отдела полиции лена. Тот позвонил с целью рассказать, что Ниеми больше не должен рассчитывать на помощь с их стороны, поскольку все люди понадобились для расследования двойного убийства в Ханинге, там нашли пять десятков гильз от разных видов оружия за складом, где и случилась сама стычка. Никаких свидетелей, но множество следов, а поскольку нормальные парни справляются сами, дела Ниеми сейчас отошли для звонившего на второй план.

— Никаких проблем, — сказал Ниеми. — Передай им привет и поблагодари за помощь.

Потом он набрал номер Фернандеса и спросил, нет ли у того желания на следующий день прокатиться на остров Уфердсён, хотя у него и выходной.

— Что мы будем искать? — поинтересовался Фернандес.

— Старый погреб из девятнадцатого века, — объяснил Ниеми.

— Я займусь этим с удовольствием, — сказал Фернандес. — Первый погреб в моей карьере. Его я не хочу пропустить даже за все масло Смоланда.

27

Понедельник 25 июля стал радостным днем для Бекстрёма, поскольку его единственная достойная сотрудница Надя Хёгберг, урожденная Иванова, решила прервать отпуск, чтобы помочь в расследовании. В результате ему самому стало легче выносить всех других, окружавших его. Таких как Утка Карлссон, Ниеми и Фернандес, Стигсон и парочка новоиспеченных помощников.

«Если кто-то и способен заставить даже полных идиотов сделать что-то полезное, так это Надя», — подумал Бекстрём.

Комиссар оказался на своем рабочем месте уже в восемь утра ради встречи с ней, но прежде ему требовалось разобраться кое с чем другим, чтобы сидеть и болтать с Надей в тишине и покое. А именно просветить новое начальство относительно азбучных истин полицейской деятельности, о которых оно явно понятия не имело.

— Насколько я понял, ты хотел поговорить со мной, — сказал Бекстрём, входя в кабинет шефа. Ему не понадобилось даже стучаться, поскольку Боргстрём, естественно, был из тех, кто сидел за открытой дверью.

— Бекстрём, — восторженно улыбнулся Боргстрём. — Рад видеть тебя. Садись, садись, пожалуйста.

— Спасибо, — буркнул Бекстрём и сел.

«Этот идиот, наверное, даже не знает, зачем нужна дверь», — подумал он. Читать мысли шеф явно тоже не умел, поскольку по-прежнему выглядел довольным.

— Тебя, пожалуй, интересует, почему я захотел поговорить с тобой, — сказал Боргстрём.

— Нет, — ответил Бекстрём. — Это я уже понял. Ты хочешь подключить прокурора к расследованию смертельного случая, начатому нами на прошлой неделе.

— Судя по твоим словам, ты не разделяешь мое мнение.

— Я не просто не разделяю его, — сказал Бекстрём. — При мысли о том, что происходит порядка пятнадцати таких расследований каждый месяц, мне кажется, и государственный прокурор, и наш собственный не смогут удержаться от смеха, если мы пойдем таким путем.

«Даже ты уже не выглядишь особенно радостным», — подумал он.

— Насколько я понимаю, ты уверен, что это самоубийство, несмотря… при мысли о пулевом отверстии.

— В настоящий момент я не уверен ни в чем, — возразил Бекстрём. — На такие вопросы мы, полицейские, обычно предлагаем отвечать расследованию. Однако, если у тебя есть желание познакомиться со статистикой и предположениями, ты можешь это сделать.

— Я выслушаю тебя с огромным интересом, Бекстрём.

— Очень похоже на самоубийство, — сказал Бекстрём. — Если это убийство, то срок давности по нему, скорее всего, уже истек. Пуля, найденная нами в голове жертвы, вполне возможно, вылетела из ствола сто лет назад. Судя по оставленному ею следу, при выстреле использовалось оружие столетней давности. Кроме того, мы понятия не имеем, кем является жертва. А пока нам не удастся узнать это, наше расследование не сдвинется с мертвой точки.

— Как ты считаешь, надо ли проинформировать общественность?

— У меня и мысли такой не возникает. Только за последние десять лет у нас пропало три сотни людей, которых так никогда и не нашли. У них несколько тысяч близких, и ты же можешь представить, как они будут чувствовать себя, получив такую информацию. Я не собираюсь лишать их нормального существования без всякой на то необходимости. Пока нам неизвестно, о ком идет речь, это расследование необходимо проводить в обстановке полной секретности.

— Я согласен с данным аргументом. Ни к чему напрасно волновать девяносто девять процентов скорбящих, которым и так не сладко.

— Сто процентов, если ты спросишь меня. Вероятность того, что мы установим личность погибшей с помощью найденного нами материала, просто ничтожна.

— Да, я услышал тебя, Бекстрём. Но есть ведь ДНК, стоматологические и общемедицинские карты?

— Конечно, — сказал Бекстрём и продемонстрировал свое мнение об этом, ущипнув безупречные складки на своих брюках. — Наш регистр ДНК охватывает один процент населения, если нам повезет выделить годный для сравнения генетический код, хотя на сей счет есть большие сомнения. Шанс самое большее один к двум. Сколько получится, если учесть все данные? Несколько тысячных, если я правильно посчитал.

— Ну а зубы? Если мы получим стоматологическую карту?

— Карта у нас уже есть. Мы позаботились о ней, пока даже Линчёпинг не раскачался. Это зубы верхней челюсти, и с ними у нас проблема, поскольку они в идеальном состоянии. Вполне возможно, у этого человека не возникало необходимости посещать зубного врача за всю его взрослую жизнь. А нижнюю челюсть мы не нашли.

— Ты, похоже, настроен довольно пессимистически, Бекстрём.

— Нет, — ответил комиссар. — Ни о каком пессимизме и речи нет, но я не собираюсь беспокоить прокурора совершенно напрасно. Или пробуждать ложные надежды у массы людей, чьей жизни и без того не позавидуешь.

— Это я прекрасно понимаю.

— Хорошо, что между нами полное согласие, — констатировал Бекстрём. — Как только появятся интересные новости, я сразу же сообщу.

— Я буду благодарен тебе, — заверил Боргстрём.

— Не за что. — Бекстрём поднялся. — А теперь извини, но у меня хватает дел.

— Удачи тебе, Бекстрём.

«Почему я сейчас должен заботиться об этом?» — подумал комиссар.

* * *

«Наконец появился хоть один нормальный человек», — подумал он, когда приветственная церемония на русский манер закончилась и он расположился в комнате Нади Хёгберг.

— Рассказывай, Надя, — попросил Бекстрём. — Как провела отпуск?

— Так себе, — покачала головой Надя. — Ты действительно хочешь услышать об этом?

— Да, рассказывай, — повторил Бекстрём.

Надя собиралась провести в своем бывшем родном городе Санкт-Петербурге целый месяц, но ей с лихвой хватило четырнадцати дней. В России и раньше все обстояло не лучшим образом, а сейчас стало еще хуже. Поэтому, когда Тойвонен позвонил ей, чтобы узнать, как у нее дела, она рассказала все как есть. Что скучает по дому, по Сольне и Швеции, поскольку в конце концов поняла, что ей пора завязывать со своей старой родиной. В следующий раз она поедет туда только туристом, а не как русская, живущая в эмиграции. И когда до нее дошло, что в ней нуждаются на работе, она без труда приняла решение. И вот сейчас сидела здесь.

— К великой радости для меня, — признался Бекстрём.

— И для меня тоже, — сказала Надя и улыбнулась. — Кстати, у меня с собой подарок для тебя.

— Как мило с твоей стороны, — расплылся в улыбке Бекстрём. — Я купил тебе цветы, но, к сожалению, забыл взять их, когда поехал сюда утром. Однако поскольку мне еще надо будет вернуться после обеда, ты получишь их позже.

«Нельзя попадаться на лжи», — подумал он.

— Очень мило с твоей стороны, — сказала Надя с хорошо скрытым удивлением. — Но тебя, пожалуй, интересует, как дела с расследованием?

— Да, — подтвердил Бекстрём. — Хотя сейчас, когда ты снова на работе, я чувствую себя значительно спокойнее. «И это в виде исключения абсолютная правда».

Объективно оценить ситуацию было одно дело, а витать в облаках — несколько иное, посчитала Надя. И она собиралась позаботиться о том, чтобы все возможное было сделано. И при этом считала, что у них крайне мало шансов идентифицировать жертву.

Сотни женщин пропали за последние десять лет. Сама она не сомневалась в такой половой принадлежности жертвы, поэтому сведения о двух сотнях пропавших мужчин сразу же отложила в сторону. Она также не сомневалась, что в данном случае они имели дело с убийством.

Надя уже заполучила материалы многих расследований, которые проводились в связи с исчезновением представительниц слабого пола. Кроме того, начала просматривать все на предмет чего-то бросавшегося в глаза. Работа по дополнению их описаниями внешности, общемедицинскими и стоматологическими картами, а также ДНК уже шла полным ходом. Пожалуй, они могли столкнуться с проблемами. Регистр ДНК охватывал всего один процент населения, зубы жертвы были идеальными, и, если им сейчас удастся найти еще какие-то ее останки, они вполне могли столь же мало дать следствию, как и ее череп. То есть на нечто, вроде татуировок, родимых пятен, врожденных дефектов или повреждений мягких тканей, возникших позднее при жизни, им вряд ли стоило рассчитывать.

— Нам надо надеяться на лучшее. Тебе кто-нибудь помогает? — спросил Бекстрём.

— Да, — кивнула Надя. — Двое новичков просто замечательные.

Разобравшись с тем, что было ближе всего его сердцу, комиссар коротко пообщался с прочими своими сотрудниками. Лишь одну из них он старательно избегал, помня о случившемся перед выходными и не желая давать ей каких-то ложных надежд.

«Ведь она, пожалуй, может заявиться в костюме аквалангиста», — подумал Бекстрём, который отныне хорошо представлял себе весь ассортимент сексуальных услуг после того, как провел соответствующее исследование в Сети.

«Наконец появилось немного времени для себя», — подумал он час спустя. Сначала заскочил в цветочный магазин на площади Санкт-Эриксплан, пока такси ждало его снаружи. Затем продолжил путь в приятный итальянский ресторан, расположенный совсем рядом с домом, чтобы потом, наконец, войти в собственную дверь ради ожидавшего его послеобеденного отдыха. Надины цветы он на всякий случай засунул в дверную ручку из опасения забыть их, когда будет возвращаться на работу.

Когда Бекстрём около шести вечера вернулся к себе в офис, Надя оказалась единственной, кто еще там оставался. Своих помощников она отправила домой. Утром ждал новый день, а лучшие результаты давала работа, выполняемая в спокойной обстановке и теми, кто привык следовать строгим правилам. Особенно если она требовала максимального внимания. По мнению Нади, в подобных случаях так называемые кавалерийские наскоки выглядели чуть ли не кощунством.

— Как отнесешься к тому, если мы устроим маленький праздник? — спросила она и улыбнулась. — И спасибо за цветы.

— Это такая мелочь, — произнес Бекстрём с наигранной скромностью. — Другое твое предложение стало приятной музыкой для моих усталых ушей.

Квашеная капуста, русская сырокопченая колбаса, соленые огурцы и новая водка, которую Надя нашла и посчитала достойной и которую Бекстрёму просто необходимо было попробовать. Отличный аперитив, прежде чем он примется за ужин.

— Водка «Березовый лес», — перевела ее название Надя и закатила глаза. — Старая добрая Россия в концентрированном виде, налитая в бутылку. Ты найдешь, кстати, еще одну неоткупоренную в ящике стола в своем кабинете, — продолжила она, наполняя стаканы им обоим. — Будь здоров, — сказала Надя по-русски и подняла свой стакан.

— Будь здоров, — с энтузиазмом повторил за ней Эверт Бекстрём и едва успел последовать ее примеру, как зазвонил его мобильник.

28

В то самое утро понедельника, когда Надя вернулась на работу, Ниеми и Фернандес на машине добрались до лагеря скаутов на острове Экерён, куда также должен был подъехать полицейский кинолог с собакой, чтобы морская полиция смогла доставить их всех на остров Уфердсён.

На пути туда Ниеми рассказывал, до чего он додумался накануне, а Фернандес кивал в знак согласия. По словам Ниеми, речь шла всего лишь о гипотезе, но ее в любом случае стоило проверить. Опять же то, что они пропустили погреб, выглядело не лучшим образом. Обычно это были капитальные сооружения с каменными стенами и крышей из толстых балок и досок в два пальца толщиной, которую потом покрывали метровым слоем земли. Их делали так, чтобы они могли выдерживать любые капризы природы продолжительное время, констатировал Ниеми, а потом поведал, что в усадьбе в Торнедалене, где он вырос, имелся такой. Если верить ходившим в семье рассказам, построил его прапрапрадед в начале девятнадцатого века. За сто пятьдесят лет до того, когда Ниеми появился на свет.

— Такой не завалит ветром и не смоет дождем, — подвел итог Ниеми.

— Я полностью с тобой согласен, — сказал Фернандес. — Хорошо бы нам найти его, поскольку тогда мы, по крайней мере, сможем забыть о нем. Но есть ведь и другие возможности.

— Конечно, — согласился Ниеми. — Я слушаю.

— Ты наверняка тоже думал об этом, — сказал Фернандес, — но давай предположим, что убитую просто бросили в канаву на острове Экерён…

— Конечно, такое возможно… — согласился Ниеми.

— И она лежала там, пока случайно пробегавшая мимо лиса не забрала с собой голову и не протащила ее пару километров по льду к себе в нору на острове Уфердсён.

— Да, — кивнул Ниеми. — Зимой озеро покрыто льдом, а лисы должны спариваться, и тогда они могут оказаться черт знает где. Но если мы найдем останки убитой в погребе, если мы, конечно, отыщем сам погреб, то сможем опровергнуть эту гипотезу.

— Да, — согласился Фернандес, — ее тело лисы не смогли бы притащить туда.

Через час они высадились на остров Уфердсён. Ниеми, Фернандес, кинолог и его верный Сакко, похоже настроенный более оптимистично относительно предстоявшего задания, чем его хозяин.

— Как ты смотришь на то, если я и Фернандес начнем, а ты пока выпьешь кофейку? — предложил Ниеми и на всякий случай кивнул в сторону стоявшего на столе термоса.

— Тогда я больше доверяю Сакко, — сказал кинолог. — Если все обстоит так, как ты предполагаешь, то мы сидим всего лишь в пятидесяти метрах от крестика, который ты поставил на карте. Так мы сэкономим время. Кроме того, пес ведь будет постоянно находиться в поле нашего зрения, и, если займется какой-то ерундой, мы сможем отозвать его.

— Ладно, — согласился Ниеми и кивнул. — Тогда так и поступим. По крайней мере, чтобы выиграть время.

Хозяин Сакко сначала прикрепил к ошейнику собаки маячок, потом показал рукой направление.

— Ищи, — сказал он.

Сакко поспешил вперед, но через метров сорок резко остановился примерно в трех метрах от холма с пологими склонами, вытянутого в северном направлении и как бы аркой возвышавшегося над окружавшей его поверхностью. Он густо порос кустарником и, по мнению Ниеми, сильно напоминал крышу погреба из его детства.

Он только успел подумать об этом, как Сакко лег и принялся глухо и ритмично лаять.

— Вы ведь уже знаете, как он сообщает, что рядом находится мертвечина, — констатировал его явно довольный хозяин.

Остальное было чистой рутиной. Ниеми привез с собой камеру и на всякий случай штатив. А Фернандес большой фонарь и удобный земляной щуп телескопического типа, который можно было удлинять и укорачивать при необходимости.

И уже когда кинолог брал свою собаку на поводок, Ниеми сделал первые снимки того, что выглядело как обычный поросший кустами холм, без какого-либо входа или намека на отверстие.

Фернандес тем временем опустился на колени и принялся втыкать щуп в склон, и уже при третьей попытке нехитрое приспособление ушло вниз. Тогда он вытащил его, вытянул на полную длину, составлявшую два метра, и продолжил исследовать им странное возвышение с разных сторон.

— Насколько обычно велик погреб? — поинтересовался он.

— Не более трех-четырех квадратных метров, если там собираются хранить только несколько емкостей с молоком, — ответил Ниеми.

— В таком случае, по-моему, мы нашли его, — констатировал Фернандес и улыбнулся. — Мой первый погреб. Кто будет копать, я или ты, Петер?

— Не стану тебе мешать, — ответил Ниеми и тоже улыбнулся.

Он включил камеру в режиме видеозаписи и непрерывно снимал все, чем занимался Фернандес. А тот убрал со склона холма перед собой старые сучья и кустарники и уже через пять минут проделал в нем столь большое отверстие, что ему удалось просунуть в него обе руки и верхнюю часть туловища и сделать первые фотографии с помощью камеры со вспышкой.

Потом Фернандес вылез наружу, кивнул своим обоим спутникам, встал и отряхнул колени комбинезона.

— Насколько мне помнится, в человеческом теле примерно две сотни костей, — сказал он.

— Чуть больше, — уточнил Ниеми.

— В таком случае, думаю, мы нашли ее.

29

— Я слушаю, — буркнул Бекстрём, отставив в сторону пустой стакан. Поскольку звонил Ниеми, он уже просчитал, о чем пойдет речь.

Потом состоялся короткий разговор, длившийся пару минут. Бекстрём кивал и хмыкал.

— Они нашли ее, — сказала Надя, и это прозвучало скорее как констатация факта, чем как вопрос.

— Да, — подтвердил Бекстрём. — В старом заросшем погребе, который пропустили, осматривая остров на прошлой неделе.

— Она уж точно не забралась туда сама, — сделала заключение Надя.

— Само собой, — согласился Бекстрём, плеснув себе еще водки, совсем немного на этот раз. — Самоубийцы обычно предпочитают полянку в лесу. Пройти лишний километр при такой прогулке для них, похоже, ничего не значит.

— Я поступила бы так же, — сказала Надя, тоже слегка наполнив свой стакан. — Так, чтобы у меня было время подумать, и я знала, что оказалась в красивом месте. Хорошее воспоминание под конец странствий по земле.

— Да, ну как же без этого, — согласился Бекстрём. — Несмотря на очевидный результат.

— Сентиментальность. — Надя многозначительно пожала плечами. — Русская национальная болезнь. При данных обстоятельствах она смертельна, — добавила она и подняла стакан.

— Наверняка именно по этой причине они зачастую сбрасывают с ног обувь, прежде чем повеситься, — пробормотал Бекстрём, явно заблудившийся в собственных мыслях. — Чтобы иметь возможность шевелить пальцами, пока петля затягивается.

— Они нашли скелет?

— Да, настоящую мозаику, если верить Ниеми. Из пары сотен составных частей, костей и их фрагментов.

— Им удалось обнаружить что-то еще? Одежду, какие-то личные принадлежности?

— Разорванный пластиковый пакет из супермаркета сети «Лидл». Из тех, какие ты получаешь, покупая еду. И судя по нему, мы имеем дело не с археологической находкой.

— Зачем пакет мог ему понадобиться?

— Возможно, он надел пакет ей на голову, — предположил Бекстрём. — Чтобы не испачкаться в крови. Или не хотел видеть ее лицо. Убийцы ведь обычно этого избегают.

— Да, могу представить себе, — кивнула Надя. — Похоже, мы имеем дело с очень предусмотрительным типом. И как нам быть с Любопытным Нике?

— Любопытным Нике?

— Любопытным или Болтливым Нике, — улыбнулась Надя. — Обладателем двух талантов. Нашим новым шефом, который лезет во все подряд. Постоянно лезет. Что мы скажем ему?

— Будем помалкивать, — решил Бекстрём. — Пока сможем. Хотя вряд ли нам удастся продержаться слишком долго.

3D

«Кто-то, вероятно, здорово напугал их всех там в Линчёпинге», — подумала Надя, придя на работу на следующее утро и просматривая свою почту. Среди входящей корреспонденции она обнаружила два сообщения из Национального судебно-медицинского центра. Во-первых, профиль ДНК, полученный из пульпы 3+ (правого клыка верхней челюсти) найденного Эдвином черепа. Наивысшего качества, кроме того. Стоило найти правильного человека, и результат идентификации не вызывал бы никаких сомнений. Во-вторых, предварительное заключение из их отдела судебно-медицинской остеологии. Окончательного, конечно, требовалось еще подождать, но уже сейчас появились определенные данные, которыми они смогли поделиться.

То, что череп принадлежал взрослой женщине, теперь было известно наверняка, это также подтвердила и полученная ДНК. На базе изучения тех же материалов удалось кое-что выяснить о происхождении жертвы. Вероятно, речь шла об уроженке северной части Юго-Восточной Азии: Бирмы, Таиланда, Камбоджи, Лаоса, Вьетнама. Или, возможно, юго-восточных частей того же региона: Индонезии, Восточного Тимора, Брунея, Сингапура или Филиппин. Части мира, чья площадь охватывала четыре с половиной миллиона квадратных километров, то есть в десять раз превышала площадь Швеции, а население составляло шестьсот миллионов человек.

«Остается найти подходящего кандидата среди женщин, о чьей пропаже подавалось заявление в Швеции», — подумала Надя. Всего из сотни, включая десять из Юго-Восточной Азии, однако она намеревалась проверить всех, независимо от происхождения.

«Поскольку предположения — одно дело, — подумала она, — а полная уверенность — совсем другое».

Из этой сотни в наличии имелся профиль ДНК пятнадцати, в общем, достаточно большой доли, если сравнить с одним процентом, касавшимся населения страны в целом. Пять из потеряшек оказалась в полицейском регистре, поскольку либо совершили какие-то преступления, либо подозревались в таковых еще до того, как появились заявления об их исчезновении. Оставшимся десяти пришлось проходить тест ДНК для миграционного департамента в связи с тем, что они ходатайствовали о виде на жительство в Швеции, и в списке исчезнувших женщин из Юго-Восточной Азии, содержавшем всего десять имен, нашлось три из данной категории.

«Пятнадцать женщин», — подумала Надя, распечатывая материалы, которые собиралась раздать своим помощникам. С такой задачей компьютеры, как полиции, так и миграционного департамента, могли справиться за сутки. Оставалась та серьезная проблема, что в Юго-Восточной Азии было сто миллионов женщин, соответствовавших данным жертвы по возрасту и происхождению. Из них только одна была той, кого они искали.

«Прежде всего, надо оценить ситуацию», — подумала Надя и ухмыльнулась. Если их расследование напоминало поезд, то сейчас его вроде как поставили на рельсы. Оставалось лишь проверить, приведут ли они к цели их путешествия.

Несколько часов спустя на почту Нади пришел еще один имейл, как раз в тот момент, когда она покинула свою комнату, спустилась в столовую и обедала. Съела вареную треску с овощами и выпила чашку кофе с пирожным, хотя от последнего ей следовало воздержаться.

«Человек слаб», — подумала она и вздохнула.

Проверка пятнадцати ДНК-проб исчезнувших женщин закончилась. Ни одна из них не соответствовала генетическому коду найденного черепа. Той, которую они искали, не оказалось также среди остальных, на кого в полиции и миграционном департаменте имелся профиль ДНК, что тоже проверили, на случай если об исчезновении этой женщины никто не заявлял. Скорее всего, данные о ней никогда не вносили ни в один из этих регистров.

Нельзя было исключать, что данные о ней находилась там, но их убрали оттуда позднее. Так поступали по многим причинам. Надя могла перечислить их, даже если бы ее разбудили среди ночи, но подобное не играло сейчас никакой роли.

«Наше расследование как бы состоит из двух поездов», — подумала она, просматривая короткое сообщение. Скоростной уже добрался до пункта назначения и доставил результат в виде данных о проверке регистров. А неспешный, старинный, с Ниеми в качестве машиниста еще даже не тронулся со станции отправления, острова Уфердсён. Правда, могло произойти что-то еще позднее на этой неделе, но тогда вне графика, поскольку ничего подобного Ниеми не смог сообщить ей, когда она разговаривала с ним по мобильному предыдущим вечером.

Полицейские компьютеры выдали ей вполне предсказуемое сообщение. Сейчас оставалось сделать все то, о чем она даже не могла спросить их. Во-первых, связаться с полицейскими властями других стран и проверить, не числилась ли у них женщина с такой ДНК. Если предположения относительно ее происхождения соответствовали истине, кроме того, существовала возможность, что она находилась в Швеции временно, например, в качестве туриста или даже попала сюда нелегально. Во-вторых, попытаться получить более или менее надежный генетический код оставшихся восьмидесяти пяти женщин, об исчезновении которых в полицию поступили заявления, с помощью ДНК их родственников или, пожалуй, зубной щетки или расчески, еще где-то лежавших после их исчезновения.

«Ничто такое не приходит со скорым поездом», — подумала Надя.

31

Ниеми действительно застрял на станции под названием Уфердсён, и, чтобы тронуться оттуда в приемлемое время, ему требовалось больше ресурсов. Конкретно речь шла о людях, подходящих для выполнения предстоящей работы и обес печенных всем необходимым, чтобы они смогли ее выполнить.

Само задание не выглядело странным. По сути, оно носило археологический характер: раскопать старый погреб. Убрать в сторону землю, кусты, валежник и все иное, не имевшее отношения к делу, из чего в результате вскоре могла получиться куча приличных размеров, и отсортировать от оставшейся толики все, непосредственно связанное с преступлением.

Для этого требовались тачки, лопаты и кирки разного размера, кроме того, сита для просеивания земли, дабы «отделить зерна от плевел», и все иные инструменты и оборудование, которые могли понадобиться. Вроде мощных ламп, позволявших продолжать работу, когда дневной свет идет на убыль, портативного электрогенератора для обеспечения их питанием, брезента или чего-то подобного для защиты от дождя и ветра.

Вдобавок все, действительно имевшее отношение к делу, улики, которые они могли обнаружить, чтобы потом, в лучшем случае, использовать в качестве доказательств при предварительном расследовании, требовало кое-чего еще. Помимо прочего, большой палатки. В ней сейчас стояли двое обычных деревянных козел, высотой доходивших до пояса Ниеми и его помощникам. На них положили квадратный деревянный лист длиной два метра и с десятисантиметровыми бортиками по краям, чтобы с него ничего не упало. В результате получился стол, на который собирались складывать все кусочки мозаики, чтобы потом, насколько удастся, воссоздать жертву с помощью ее костей и их фрагментов плюс других найденных органических материалов, возможно, имевших к ней отношение.

Оставалось еще все необходимое для документирования, регистрации и хранения находок начиная от камер, компьютеров и магнитофонов и заканчивая различными пакетиками и прочей упаковкой из пластика, бумаги и стекла. И уже в понедельник вечером Ниеми и Фернандес справились с данной частью своего задания.

Теперь они могли приступить к делу, но для этого требовалась помощь, если они не собирались просидеть на острове Уфердсён до конца лета. И за неимением экспертов Ниеми одолжил молодых коллег из полиции правопорядка Вестерорта.

Кроме того, он получил двух помощников, обладавших опытом, отсутствовавшим у него самого и его коллеги-эксперта. Врача из отдела судебной медицины Сольны, специализировавшуюся на остеологии, которая прихватила с собой одного из своих докторантов с аналогичной специализацией. Во вторник утром начались раскопки, а трое суток спустя они уже смогли их закончить.

С погодой тоже повезло. Полный штиль и солнце, и единственным недостатком было то, что уже на второй день пришлось совершить незапланированную поездку на остров Экерён для пополнения запасов воды и прохладительных напитков.

Найденный в первый день пластиковый пакет из супермаркета «Лидл» уже отправили в Линчёпинг вместе с сопроводительной бумагой, где содержалась просьба провести обычные исследования на возможные отпечатки пальцев, следы ДНК и все иное, что могло иметь интерес для расследования.

А утром в пятницу их ждала еще одна находка в раскопанном погребе, не принадлежавшая к разряду костей или прочих останков жертвы. Она лежала в паре сантиметров под верхним слоем земли, который удаляли с пола.

«Расследование становится все более странным», — подумал Ниеми, подняв пластиковый пакет, куда положил свою добычу. Сначала старый священник, родившийся в девятнадцатом веке и, вероятно, умерший полстолетия назад, давший ему путеводную нить. А сейчас известный актер, предположительно, такого же возраста, как пастор Линдстрём, явно жаждавший вступить с ним в контакт. Пусть он тоже переселился в мир иной еще до того, как Ниеми появился на свет.

Внутренний голос подсказывал ему, что пришло время поискать обоих через Гугл. Никакого пастора Линдстрёма он не нашел, хотя, будь тот еще жив или умер недавно, это наверняка удалось бы сделать. Зато актер упоминался, хотя он и скончался за три года до рождения Ниеми.

Почти тридцать тысяч раз, хотя после его смерти прошло пятьдесят лет.

«Интересно, какие мысли одолевали бы его в наше время?» — подумал Ниеми.

32

Надя потратила вторник и среду на изучение материалов расследований в отношении оставшихся восьмидесяти пяти женщин, которых ей не удалось отсеять при первой попытке, поскольку отсутствовала их ДНК. Сама она смогла сделать это сейчас относительно почти шестидесяти из них, даже не имея генетического кода и не обращая внимания на тот факт, что их жертва «вероятно» являлась уроженкой Юго-Восточной Азии. Они просто были слишком молодыми или старыми, слишком высокими или низкими, слишком больными или полными, имели слишком плохие зубы или не тот цвет волос, чтобы соответствовать останкам, которые Ниеми и его помощники сейчас в нужном порядке раскладывали на столе в палатке на острове Уфердсён.

Ведь теперь, по мнению их собственного судмедэксперта и остеолога, они знали наверняка, что речь шла о женщине на момент смерти возраста от двадцати до сорока пяти лет, вероятно, вполне здоровой, даже хорошо тренированной. Она, скорее всего, никогда не рожала, и, судя по длине найденных в погребе бедренных костей, имела рост от 155 до 165 сантиметров, а также здоровые зубы и длинные черные волосы без намека на седину.

— Я, конечно, не стал бы держать пари на сей счет, — сказал Ниеми, когда Надя разговаривала с ним в среду вечером, — но все наши эксперты здесь на острове сходятся во мнении, что речь идет о таиландке. Принимая в расчет происхождение женщин, прибывающих сюда из той части планеты, такое предположение выглядит вполне правдоподобным. Я читал где-то, что именно таиландок довольно много среди тех, кто оказывается здесь.

— Ну, зачастую не по собственной инициативе, — проворчала Надя. — По-моему, как раз шведские парни сбивают их с толку и привозят сюда.

— Я тоже так думаю, — сказал Ниеми. — А потом некоторые из них наверняка перестают быть симпатягами, стоит им привести подруг в Швецию.

«Это ничего не даст», — подумала Надя в четверг утром, перелистывая очередную папку из постоянно уменьшавшейся стопки материалов об исчезнувших женщинах, которых она еще не смогла отсеять.

Интуиция вряд ли ее подводила. Плюс свою роль сыграло растущее раздражение, поскольку ей все больше казалось, что теперешнее ее занятие приведет в тупик. И расследование умрет у нее на руках.

Самое время придумать что-нибудь другое, решила Надя. Связаться со всеми полицейскими властями в рамках Европола, Интерпола и даже ООН. Прежде всего, с коллегами из одиннадцати стран Юго-Восточной Азии. Интересно, насколько они настроены на сотрудничество в государствах вроде Бирмы, Камбоджи, Лаоса, Вьетнама и Восточного Тимора?

«Не говоря уже о султанате в Брунее», — подумала она и вздохнула.

Международные контакты были, кроме того, по большому счету терра инкогнита для нее. А значит, пришло время поговорить с кем-то, разбирающимся в этом деле. Например, со старым знакомым, трудящимся в Государственной криминальной полиции уже двадцать лет и вдобавок имеющим десятилетний опыт международной работы. Он даже одно время сидел в Бангкоке в качестве офицера по связям шведской полиции с Таиландом и соседними странами региона.

Если их женщина таиландка, кто, в таком случае, мог лучше помочь ей, чем старый знакомый? Например, парой хороших советов. Именами надежных коллег в Юго-Восточной Азии, с кем она могла бы связаться напрямую без необходимости идти долгими бюрократическими путями.

«И чего я жду?» — подумала Надя и набрала номер его мобильного телефона.

— Чем я могу помочь тебе, Надя? — спросил знакомый, как только они обменялиись обычными фразами вежливости.

— Я занимаюсь расследованием возможного убийства, — сказала Надя. — Жертва — пока не установленная женщина. По мнению наших экспертов, она, скорее всего, из Таиланда или какой-то соседней с ним страны, и тогда я вспомнила о тебе.

— Правильно вспомнила. Что у тебя есть на нее?

— Не так много, — призналась Надя. — Ее череп без нижней челюсти, если быть точным. Часть скелета. У нас имеется генетический код бедняги, полученный с помощью ее зубов. Проверка ДНК через наш собственный регистр и регистр миграционного департамента ничего не дала.

— Как она умерла?

— Выстрел в голову. Мы нашли ее на одном из островов озера Меларен. Преступник спрятал тело в старом погребе. При мысли о том, как выглядят ее останки, это едва ли случилось вчера. При таком положении вещей мы не можем афишировать нашу деятельность. Предполагаем работать в обстановке полной секретности, пока нам не удастся идентифицировать ее. Об этом не писали в газетах, да и другие средства массовой информации не в курсе.

— Один вопрос из любопытства. Это расследование Бекстрёма?

— Да, — подтвердила Надя. — Я понимаю, что ты имеешь в виду.

— Ну, у старины Бекстрёма вроде нет недостатка в контактах с прессой, с данным вопросом он, конечно, предпочитает разбираться сам. Курочка по зернышку клюет, ты же знаешь.

— Да, — согласилась с ним Надя.

— Знаешь что, мы поступим следующим образом. Пришли мне по электронной почте ее ДНК и все, что у тебя есть на нее, а я посмотрю, чем смогу тебе помочь, — предложил ее коллега. — Старые контакты и все такое, ну, ты понимаешь.

— Очень мило с твоей стороны, — сказала Надя.

Конец дня Надя потратила на то, чтобы отсеять последних пропавших женщин из стопки папок на ее письменном столе. Она пребывала не в лучшем настроении, и ей оставалось надеяться, что она не вычеркнула кого-то исключительно из-за усталости. Часы показывали шесть, и она была одна в офисе.

«Самое время пойти домой», — подумала она, и в то самое мгновение зазвонил ее мобильник. Это оказался тот самый старый знакомый, с кем она разговаривала несколько часов назад. Судя по голосу, вроде бы необычно взволнованный.

— Ты уже дома или еще на работе? — спросил он.

— На работе, — ответила Надя. — Трудилась в поте лица, но сейчас как раз собиралась наконец пойти домой.

— Тогда я предлагаю тебе закрыть дверь в свой кабинет, — посоветовал ее знакомый.

— Она уже закрыта, — сообщила Надя. — Кроме того, я одна осталась здесь.

— Замечательно! — воскликнул ее знакомый. — И ты сидишь хорошо и все такое?

— Да, — подтвердила Надя.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, — продолжил ее знакомый, — но женщину, чью ДНК ты отправила мне…

— Да?

— Вы нашли на каком-то острове озера Меларен в начале прошлой недели. Убитую выстрелом в голову и спрятанную в старом погребе. Я все правильно понял?

— Да, — подтвердила Надя.

— В таком случае, боюсь, у нас проблема, — вздохнул ее знакомый. — Это выглядит совершенно непостижимо. Для меня, во всяком случае.

— О чем ты? — спросила обеспокоенная Надя.

«Это неправда, — подумала она четверть часа спустя, когда закончила разговор. — Это неправда по той простой причине, что не может быть правдой».

Потом она позвонила своему шефу, а поскольку набрала его секретный номер, он ответил сразу же. И, судя по голосу, пребывал в хорошем настроении. Никакого обычного ворчания, с которым сталкивались все, звонившие на его служебный мобильник.

«Интересно, кто еще знает этот номер», — подумала она.

— Боюсь, я должна попросить тебя приехать на работу. У нас кое-что произошло.

— А с этим нельзя разобраться по телефону?

— Нет, поскольку в таком случае ты решишь, что я сошла с ума. Пожалуй, мне стоит сказать, что я никогда не сталкивалась ни с чем подобным. Даже близко.

— Интересно, — буркнул Бекстрём. — Мне только надо надеть пиджак, и мы увидимся через четверть часа.

«Наверное, пришло время поговорить с моим старым любимым репортером, — подумал он. — Надя не из тех людей, кто поднимает шум напрасно».

«Курочка по зернышку клюет», — подумал комиссар Бекстрём, когда пять минут спустя садился на заднее сиденье уже ждавшего его на улице такси.

33

Надя сделала все, что могла. Сначала распечатала имейл, который прислал ее знакомый из ГКП, и положила в красный пластиковый карманчик на случай, если у Бекстрёма возникнет желание ознакомиться с ним. Потом достала все, что у нее нашлось. Кислую капусту, соленые огурцы, русскую колбасу и нескольку кусочков копченой осетрины, купленной в магазине деликатесов аэропорта Санкт-Петербурга. Выставила бутылку водки «Березовый лес» и даже не поленилась сходить в комнату Бекстрёма и принести ему бутылку холодного пива из его собственного холодильника.

«Больше я ведь ничего не могу сделать», — подумала Надя и покачала головой. Оставалось надеяться на лучшее.

— Рассказывай, Надя, — скомандовал Бекстрём, как только расположился на стуле для посетителей в ее кабинете, налил себе приличную порцию водки и сунул в рот первый кружок русской колбасы.

— Какую версию ты предпочитаешь, — спросила Надя, — короткую или длинную?

— Короткую, — отрезал Бекстрём.

— О’кей, — сказала Надя и передала ему бумагу.

— Джейди Джонсон Кунчай, родившаяся 2 мая 1973 года, — прочитал Бекстрём с полученного листка. — Что это?

— Имя и дата рождения нашей жертвы, — ответила Надя. — Она родилась в Таиланде. В девичестве ее звали Джейди Кунчай. Потом вышла замуж за Даниэля Джонсона. Отсюда и двойная фамилия. Он — швед, кстати.

— Отличная работа, Надя, — сказал Бекстрём. — Как ты нашла ее?

— Поговорила с одним коллегой из ГКП. Он обнаружил ее генетический код среди старых рабочих материалов, хранящихся у них. Нет ни малейшего сомнения, что это тот же профиль ДНК, который мы получили из судебно-медицинского центра. В свою очередь полученный с помощью ее правого клыка.

— Действительно отличная работа, — повторил Бекстрём и поднял свой стакан. — Самое время нам отпраздновать это глотком…

— Здесь есть одна проблема, — перебила его Надя. — Неприятная достаточно, — добавила она на всякий случай.

— И какая же? — спросил Бекстрём и опустил свой стакан. «Она выглядит странно», — подумал он.

— Она уже мертва, — ответила Надя.

— Уже мертва, — повторил Бекстрём. — Само собой, мертва. Веришь или нет, но даже я понял это, когда увидел пулевое отверстие в ее черепушке.

«Интересно, Надя, случайно, не пьет тайком на работе? — подумал он. — Тогда я получил алкаша себе на шею, русского алкаша, кроме того, и хуже вряд ли можно придумать».

— Не знаю, как и сказать, — начала Надя и на всякий случай сделала приличный глоток из своего стакана, прежде чем продолжила.

«Когда Бекстрём отставляет в сторону наполненный стакан, дело плохо, даже хуже некуда», — подумала она.

— Да, я внимательно слушаю, — сказал Бекстрём и откинулся на спинку стула. — Какая проблема в том, что она мертва? Ты издеваешься надо мной, Надя?

— Мне такое и в голову никогда не пришло бы. Проблема не в том, что она мертва, — сказала Надя. — Здесь между нами, тобой и мной, полное согласие.

— Приятно слышать, — буркнул Бекстрём.

— Не знаю, как и сказать, — повторила Надя.

— Может, ты перейдешь к делу?

«Пожалуй, все совсем плохо. По русским трудно понять, насколько они пьяны», — подумал он.

— Проблема в том, что она, похоже, умерла дважды, — сообщила Надя и глубоко вздохнула.

Часть вторая Можно ли умереть дважды?

34

— Никто не умирает дважды, — буркнул Бекстрём и кивнул Наде. А потом, желая дополнительно подчеркнуть сказанное им, сунул в рот кружок колбасы, прежде чем основательно уменьшил содержимое стакана, и так слишком долго дожидавшегося своей очереди.

После этого Бекстрём пустился в долгие разглагольствования на данную тему. Конкретные рассуждения, надо отдать ему должное, хотя для него все было ясно давным-давно. Люди жили только раз. Потом они умирали и могли оказаться наверху или внизу в зависимости от того, как вели себя при жизни, констатировал Бекстрём и на всякий случай показал направления ожидавшего всех путешествия. В остальном того же самого, какое Иисус Христос совершил две тысячи лет назад.

— На третий день души умерших покидают бренные тела, — произнес Бекстрём с пафосом, снова наполняя свой стакан. — Возносятся на небеса, сидят по правую руку от Господа Всемогущего, — продолжил он, прежде чем кивнул и снова сделал глоток хорошей водки. — Именно поэтому после смерти человек не может появиться на каком-то чертовом острове озера Меларен.

Исходя из поведения и также совершенно независимо от размещения среди тех, кто закончил свой путь земной с незапятнанной репутацией, такое путешествие ожидало, по его словам, всех. И не только людей. Все живые существа объединяло то общее, что они жили и умирали один раз. После чего попадали на небеса или в преисподнюю. Пусть даже он не был абсолютно уверен относительно критериев отбора, касавшихся растений и зверушек.

— Даже у кошки не более одной жизни, — ухмыльнулся Бекстрём. — Если кого-то засунули в погреб на забытом богом острове озера Меларен с дыркой от пули в голове, то мы говорим о деле рук человеческих. А не о деянии Господа. Поэтому возьми себя в руки, Надя. Рассказывай! Какую небылицу твой знакомый из ГКП подкинул тебе?

— Подкинул или нет, откуда мне знать, — парировала Надя. — Он рассказал мне, что она умерла. И мертва почти двенадцать лет.

— И как же она умерла? В первый раз, значит?

«Наверное, дело все-таки в алкоголе», — подумал Бекстрём.

— Погибла во время цунами в Таиланде на второй день после Рождества, 26 декабря 2004 года, — сообщила Надя.

— Ничего себе. Сейчас я начинаю понимать, что ты имеешь в виду.

— Сначала ее опознали родственники, шведский муж и таиландская мать, находившиеся на месте в Таиланде. К тому моменту ее тело уже перевезли в Пхукет, где пытались собрать всех жертв катастрофы. Причина смерти — утопление, согласно заключению. Поскольку она также являлась шведской гражданкой, вторично ее идентифицировали коллеги из ГКП, отправленные туда с заданием позаботиться обо всем.

— И как они это сделали?

— Помимо прочего у них имелся ее профиль ДНК, — продолжала Надя. — Они получили его из миграционного департамента, поскольку ей пришлось пройти для них тест, когда она ходатайствовала о виде на жительство в нашей стране, собираясь выйти замуж за шведского гражданина. Это было в 1997 году. Мы же сейчас не нашли ее в их регистре по той простой причине, что данные о ней убрали оттуда после того, как ее объявили умершей весной 2005 года.

— Но материалы, собранные ГКП для идентификации, значит, так и остались лежать у них?

— Да, — подтвердила Надя. — Это же был особый проект, с другими правилами для таких данных, которые действовали тогда. Поэтому в этом нет ничего странного. Кроме того, есть ведь и обычные причины оставлять их, — добавила она и пожала плечами. — На всякий случай, если данный вопрос станет актуальным снова. Ведь именно поэтому коллега проверил ее. На всякий случай. Все получилось чисто случайно, если верить его рассказу. Ты найдешь всю информацию в имейле, полученном от него.

— Но как в этом случае она оказалась на острове Уфердсён? Ведь ей требовалось воскреснуть, остаться на земле, где потом ее убили во второй раз уже известным нам способом. Так все произошло, по-твоему…

— Нет, — перебила шефа Надя. — В это я действительно не верю, и тебе не стоит беспокоиться на сей счет. Насколько я могу понять, есть три возможности. Но при мысли о том, насколько они вероятны, каждая сама по себе и все вместе, по моему глубокому убеждению, прихожу к выводу, что у нас серьезная проблема.

— Какие три возможности? — поинтересовался Бекстрём и улыбнулся.

«Сейчас я наконец начинаю узнавать старую добрую Надю», — подумал он.

— Во-первых, естественно, могла произойти какая-то ошибка, когда ее идентифицировали. Либо в связи с цунами в Таиланде, либо здесь у нас двенадцать лет назад.

— Неужели подобное могло случиться, когда заносили в регистр ее ДНК?

— В это я не верю, — покачала головой Надя. — Мы и наши коллеги из ГКП в различное время фактически идентифицировали два разных тела, как оказалось имевшие одну и ту же ДНК. Вероятность ошибки, что перед нами два разных индивида, менее единицы на несколько сот миллионов. У нас речь не идет о двух бланках или двух выписках из регистра. Мы нашли два трупа в двух разных случаях. И все равно выходит, что один, если верить нашим пробам ДНК. Сначала в Таиланде двенадцать лет назад. И сейчас на острове озера Меларен не более двух недель назад. Десять тысяч километров и двенадцать часов полета между ними.

— И у нее не было однояйцового близнеца?

— Нет, — сказала Надя. — Только родители и старший брат, согласно тамошним данным. И насколько такая возможность вообще вероятна, — продолжила она. — Сначала Джейди погибает во время цунами. Затем ее неизвестную сестру, однояйцового близнеца, убивают в Швеции и прячут на острове озера Меларен. Подобное все равно за гранью.

— Я на твоей стороне, — согласился Бекстрём. — Действительно, это выглядит притянутым за уши.

— Остается третья возможность, — продолжила Надя и наполнила их стаканы. — Хотя я даже стыжусь говорить о ней.

— А я с нетерпением жду услышать о ней, — сказал Бекстрём, уже догадавшийся, о чем пойдет речь.

— Ее мертвое тело доставили в Швецию. Судмедэксперты здесь дома исследуют его, поскольку так поступают со всеми жертвами, и, очевидно, пропускают пулевое отверстие в ее голове, во что мне немного трудно поверить. Зато их явно устраивает утопление, указанное таиландскими коллегами в качестве причины смерти. Ее передают мужу, и он решает похоронить супругу на острове озера Меларен. Или… здесь есть две возможности… он стреляет ей в голову, прежде чем предает земле в обрушившемся погребе на Уфердсёне. Конечно, хватает разных придурков, но…

— Есть ведь еще одна возможность. Или, по крайней мере, вариант той, которую ты сейчас упомянула, — сказал внезапно развеселившийся Бекстрём. — О ней нам тоже нельзя забывать.

— И какая же это возможность?

— Ее преимущество состоит в том, что она не бросает тень ни на наших судмедэкспертов, ни на ее мужа. Сначала представим обычные похороны на Лесном кладбище, или где там она оказалась. Потом появляется компания кладбищенских воров (вероятно, больше, чем один, принимая в расчет объем работы, необходимой, чтобы выкопать гроб), и они забирают ее на остров Уфердсён, который, как известно, считается жутким местом. Стреляют ей в башку на всякий случай, чтобы она не могла в виде призрака являться им, а потом засовывают в погреб. Гробокопатели или, пожалуй, также сатанисты. Откуда мне знать?

— И насколько вероятно это предположение?

— Скорее, маловероятно, — признался Бекстрём. — Но у нас ведь все-таки три гипотезы. Плюс куча вариантов, если пораскинем мозгами еще чуток. Как ни говори, не так плохо. Этим же тебе в любом случае придется заняться?

— Итак, как мы поступим?

— Нам надо выяснить, как все обстоит, — сказал Бекстрём и поднял свой стакан с целью подчеркнуть всю важность сказанного.

— Будь здоров.

«Я руковожу работой, ты занимаешься практической стороной дела», — подумал он.

— Будь здоров, — повторила Надя тоже по-русски.

«Кому это „нам“?» — подумала она.

35

В воскресенье 26 декабря 2004 года, на второй день Рождества, в 07:59 по таиландскому времени произошло землетрясение с эпицентром на дне океана на глубине трех километров к северу от острова Симёлуэ, который находится на расстоянии примерно сто морских миль к востоку от западного побережья Суматры. Его магнитуда составила 9,0 балла по шкале Рихтера, и землетрясения такой силы случаются один раз в двадцать лет.

Возникшее в результате в открытых водах Индийского океана, там, где глубины достигают трех-четырех километров, цунами распространилось со скоростью шестьсот — семьсот километров примерно по тому принципу, как это происходит, если бросить в воду камень. И сначала его было трудно обнаружить невооруженным глазом, поскольку сами волны имели высоту менее метра и длину порядка ста метров.

Однако все изменилось два с половиной часа спустя, поскольку тогда, достигнув западного побережья Таиланда, они превратились в четыре десятиметровых стены воды, которые одна за другой обрушились на берег, разрушая и смывая все на своем пути. Как они, например, сделали утром на второй день Рождества, в воскресенье 26 декабря 2004 года в Као-Лаке, где более пяти тысяч человек расстались с жизнью.

Курортный город Као-Лак находится в провинции Пхангнга на западном побережье Таиланда в нескольких десятках километров от Пхукета. Это один из самых популярных туристских регионов страны, расположенный в одном из ее красивейших уголков. Многокилометровые пляжи вдоль океана, бурная тропическая зелень в окружающем их большом национальном парке, солнце, постоянно ласкающее лучами людей там внизу, синее небо над их головой.

Именно туда приехала Джейди со своим шведским мужем Даниэлем Джонсоном с целью отпраздновать Рождество и наступление нового, 2005 года. Они сняли маленькое бунгало на берегу. Джейди Кунчай осталась лежать в кровати и боролась со сном, в то время как ее муж надел сандалии, шорты и рубашку с короткими рукавами, чтобы прогуляться, купить газеты и позаботиться о завтраке для обоих.

Джейди умерла. Десятки тонн воды и тонны песка буквально смели с лица земли дом, где она находилась. Ее муж выжил. Здание, где он расположился почитать утреннюю прессу и выпить чашечку кофе, прежде чем вернуться к жене, находилось всего в ста метрах от океана, но на высоте тридцать метров над ним, и эта разница сыграла решающую роль, когда речь пошла о жизни и смерти.

36

Уже в пятницу утром, на следующий день после их с Бекстрёмом маленькой вечеринки, Надя начала свою работу с попытки проверить довольно сомнительные гипотезы, родившиеся в их умах накануне. Помимо этого, у нее болела голова. Не из-за поисков различных объяснений того, как можно умереть дважды, на которые она и Бекстрём убили предыдущий вечер, а скорее из-за способа, к которому они прибегли для этого. Как ни говори, выпили ведь и съели все, что было у нее. Согласно русской традиции и не оставив ни крошки.

Уже в тот же день после полудня Надя смогла отбросить третью гипотезу о том, мягко говоря, эксцентричном способе, каким скорбящий о своей утрате муж мог почтить память погибшей жены. Одновременно ей с аналогичным результатом удалось разобраться с альтернативой Бекстрёма о том, что шайка кладбищенских воров и сатанистов сначала выкопала Джейди на кладбище, а потом засунула ее в погреб на острове Уфердсён, предварительно на всякий случай выстрелив ей в голову, чтобы она не навещала их в виде призрака.

В итоге Надя убила двух зайцев одним выстрелом, а то, что она вдобавок сделала это, пока подбирала материалы, необходимые для проверки оставшихся гипотез, ее меньше всего волновало. Ведь сейчас предметом ее изысканий являлся вопрос, не только противоречащий всякой логике и обычному здравому смыслу. Он вообще не укладывался в голове.

Большинство из пятисот сорока трех шведов, ставших жертвами того цунами, проводили свой отпуск в городе Као-Лак. Еще до нового года в Таиланд начали прибывать первые шведские полицейские, чтобы в сотрудничестве с таиландской полицией и коллегами из других стран, тоже прилетевшими туда, проводить работу по опознанию погибших. Ее первая фаза выполнялась на месте в специальном идентификационном центре, организованном в Пхукете в нескольких десятках километров к югу от Као-Лака, а потом опознанных шведов начали отправлять самолетами на родину. И первый из них приземлился в аэропорту Арланда 3 февраля 2005 года. После этого все тела перевезли в расположенный около Упсалы аэропорт Эрна. Там привели в порядок старые ангары, чтобы еще раз проверить личности погибших. После чего их ждало повторное судебно-медицинское исследование, прежде чем тела наконец передали родственникам.

Естественно, все протоколировалось со всей характерной для их родины бюрократической тщательностью, и сохранились все необходимые документы, включая всевозможные списки, например, идентифицированных жертв, которых доставили домой. Проблема состояла в том, что в этом списке отсутствовала Джейди Джонсон Кунчай. А раз она не числилась там, значит, и не прибыла назад в Швецию.

«Может, все дело в ее двойном гражданстве? — подумала Надя. — Она же была таиландкой с рождения и стала шведской гражданкой только в мае 2004 года, за семь месяцев до цунами. Возможно, родственники решили похоронить Джейди на ее старой родине?»

В целях экономии времени Надя позвонила своему знакомому в ГКП с целью спросить об этом. А он, в свою очередь, как раз собирался связаться с ней. Просмотрев их материалы, он нашел много данных, о которых не упомянул в своем письме и касавшихся случившегося после катастрофы. Помимо прочего о том, что ближайшие родственники Джейди, муж, мать и старший брат, договорились о необходимости похоронить ее на старой родине, в Таиланде.

— Я просто отсканирую нужные документы и сброшу тебе на почту. Все будет у тебя максимум через четверть часа, — объяснил ее знакомый.

— Значит, ее похоронили в Таиланде, — повторила Надя на всякий случай.

— Само собой, доподлинно установив личность, Джейди сразу же передали ее семье.

— А кто занимался идентификацией? — спросила Надя. — Мы или таиландцы?

— Наверняка мы это сделали. Выехавшие туда полицейские отвечали за идентификацию собственных граждан, — констатировал ее знакомый. — Все фиксировалось на наших собственных бланках. Бумаги Кунчай подписаны одним из моих коллег, которого я знал более двадцати лет. Он одним из первых прибыл в Таиланд заниматься этой работой и оставался там полгода, прежде чем вернулся назад. То есть он и его шведские коллеги позаботились об этом деле. Мы также допросили ее мужа. Он находился вместе с ней, когда все случилось. И выжил, конечно, но, вероятно, пребывал в крайне плохом состоянии.

— Да, — сказала Надя. — Это я могу понять. Произошедшее наверняка стало ужасным потрясением для него.

— Работа в Таиланде была совместным проектом различных полицейских властей, — продолжил ее знакомый. — Туда прислали не только обычных полицейских, но также экспертов всех мастей и зубных врачей. Таиландцы, естественно, формально отвечали за все, трагедия ведь случилась на их территории, но на месте находились коллеги из трех десятков стран. Туда слетелись полицейские со всего мира, по большому счету сразу, как только все произошло. Все страны, чьи граждане погибли в результате цунами, прислали туда своих людей. Там были коллеги из США, Англии, Германии, Франции, Японии, Индии, Пакистана, России, Китая, из всех стран, откуда люди приезжают в Таиланд отдыхать. Они, таким образом, взяли на себя заботу о собственных гражданах.

— Ты имеешь в виду идентификацию и прочее, касающееся расследования смертельных случаев? — спросила Надя. — Вся работа в отношении шведских граждан, следовательно, проводилась нами?

— Да, это ведь было и практично само по себе, во всяком случае, при мысли о языковой проблеме. А Кунчай не отправили назад в Швецию, поскольку она являлась таиландской гражданкой и ее близкие захотели, чтобы ее похоронили в Бангкоке. Там ведь она родилась и выросла. Если тебе интересно, имеется запись об этом в ее бумагах.

— Я понимаю. У тебя есть какие-то подробные данные относительно ее похорон?

— Похороны как похороны. Кунчай ведь была буддисткой подобно прочим членам ее семьи. Возможно, за исключением мужа, но он договорился с ее матерью и братом, как все должно пройти.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Надя.

— Тело кремировали, — сообщил ее знакомый. — Согласно буддийской традиции его надо сжечь как можно быстрее, а потом пепел развеивают по ветру или складывают в урну и передают ее близким. А остальное уже зависит от них.

— Значит, Джейди кремировали?

— Да, как только процесс идентификации закончился, ее тело передали родне, согласно имеющимся в моих бумагах данным, и кремация состоялась в первый день 2005 года. В том, что к тому моменту прошло целых пять суток, нет ничего странного. Сначала требовалось найти ее. Перевезти на место сбора в Пхукет для идентификации. Только потом семья смогла забрать тело в Бангкок для похорон.

— И есть документальные свидетельства обо всем этом?

— Да, конечно. Даже с названием похоронного бюро, которому родные доверили транспортировку в Бангкок и сами похороны.

— Значит, Джейди кремировали в первый день 2005 года, — повторила Надя.

«Забудь о том, что касается чокнутого мужа и гробокопателей-сатанистов», — подумала она.

— Все так. Полностью в соответствии с их традициями и согласно бумагам из похоронного бюро.

— Коллега, который находился на месте и заполнял наш бланк… Ты не мог бы назвать его имя? Мне понадобится поговорить с ним.

— Тогда боюсь, у тебя еще большая проблема, — сказал ее знакомый.

— Он уволился? — спросила Надя.

— Ушел на пенсию пять лет назад, но год спустя умер. От инфаркта, что, похоже, происходит с большинством из нас, как только мы наконец получаем возможность расслабиться.

— Есть кто-то другой, принимавший участие в тех событиях, с кем я могла бы поговорить?

— Многие живы, в полном здравии и по-прежнему на службе. Проще всего, если я перешлю тебе по имейлу имена тех, кого помню, чтобы ты смогла позвонить и пообщаться с ними.

— Очень мило с твоей стороны, — сказала Надя.

«Никто не умирает дважды», — подумала она.

37

Хаос в твоей голове. Хаос вокруг тебя, мертвые повсюду. Десятки трупов только в окружавшем отель парке, где Джейди Кунчай и ее муж сняли домик, чтобы провести в нем отпуск. Мертвые тела, плавающие в воде, выброшенные на пляж, лежащие в зданиях, даже одно оказавшееся на дереве в пятидесяти метрах от берега. Хаос во всех головах. После всеобщего оцепенения.

Примерно так муж Джейди Кунчай Даниэль Джонсон описывает произошедшее утром во второй день Рождества 2004 года.

Опрос его состоялся в посольстве Швеции в Бангкоке 10 января 2005 года. Проводил его инспектор Стиг Ларссон из Государственной криминальной полиции. В протоколе он делает пометку от руки: «Джонсон на больничном, посттравматический шок, в отдельные моменты выглядит словно не в себе».

Его мертвую жену нашли на следующий день после цунами. Она лежала в разрушенном домике, сейчас представлявшем собой жалкое зрелище. Перекошенные стены, сложившаяся крыша, выбитые двери и окна, тонны песка и воды внутри. Он нашел свою супругу под кроватью, той самой, на которой она лежала, когда он покинул ее, чтобы пойти и принести им завтрак. Кровать опрокинулась, придавила ее к полу, она захлебнулась в воде, хлынувшей внутрь. На ней ночная рубашка, его подарок, на шее нефритовое украшение, полученное ею от матери.

Даниэль Джонсон с помощью персонала отеля перенес мертвую жену в их главное здание. Там почти сутки отсутствовало электричество, пока не подключили резервный дизель-генератор, и только тогда смогли запустить кондиционеры. Ее тело накрыли простыней и положили на пол в подвальном помещении вместе с десятком других. Снаружи тридцатиградусная жара. Они не могут долго лежать. Температура в подвале двадцать градусов. Но лучшего варианта нет, и Джейди находится там вместе с другими мертвыми, найденными вокруг отеля.

Через три дня после цунами (и это уже 29 декабря) ее тело перевозят в общий идентификационный центр, организованный в Пхукете. Туда прибывает находящаяся на грани отчаяния мать Джейди. Там не менее тысячи покойников, уже собранных вокруг Као-Лака, новые транспорты с ними прибывают постоянно. Мертвые тела помещают в контейнеры или раскладывают рядами на земле. Солнце палит, и трупы за неимением лучшего пытаются охлаждать с помощью сухого льда.

Неописуемая ситуация, и оба, муж и мать Джейди, хотят забрать ее оттуда как можно быстрее. Наконец процесс идентификации закончен, полиция получила все необходимые им данные, и выдается разрешение сделать это. Выбранное семь ей похоронное бюро 31 декабря забирает и привозит ее в их автомобиле в Бангкок, до которого целых восемьсот километров, поздно вечером в тот же день. Уже на следующий день, 1 января 2005 года, семья может похоронить ее. Тело кремируют, и пепел помещают в урну. А спустя неделю его развеивают на горе к северу от города. В том самом месте, куда семья обычно выезжала на природу, когда Джейди была еще маленькой девочкой и даже не ходила в школу. Месте, которое она любила, поросшее лесом высокогорье, откуда открывается вид на много десятков километров и где дует прохладный ветер с океана. Там отец обычно рассказывал ей обо всех зверюшках, живших в окрестном лесу и наблюдавших за ними, пока они сидели там и ели.

И во время всего этого путешествия, все то время, ее муж Даниэль будет постоянно находиться рядом со своей мертвой супругой.

«Пожалуй, нет ничего странного в том, что он плохо чувствовал себя и порой был не в себе во время допроса», — подумала Надя, когда отложила в сторону последние прочитанные ею бумаги. Сама она находилась во власти неприятного чувства, которое постоянно усиливалось. И где здесь могла вкрасться ошибка? Как мертвое тело Джейди могли перепутать с кем-то другим? Все изученные документы явно указывали на одно и то же. Джейди Кунчай погибла во время цунами в Таиланде почти двенадцать лет назад.

«Бекстрём не обрадуется, когда узнает», — подумала Надя.

По данному пункту она, однако, ошиблась. Когда ей наконец удалось поймать его в воскресенье утром, он остался в крайне радужном настроении, выслушав ее рассказ о том, до чего она докопалась и какие выводы сделала.

— Ты не туда пришла, Надя, — сказал Бекстрём и покачал головой. — Абсолютно не туда.

— Тогда я предлагаю тебе самому просмотреть все это, — проворчала Надя и подтолкнула ему стопку документов, которые она положила на его письменный стол. — Я убеждена, там найдется кое-что интересное и для тебя.

— Тогда там должно быть одно дело, — сказал Бекстрём и улыбнулся.

— И какое же? — спросила Надя.

— Данные о том, кого сожгли вместо нее, — ухмыльнулся Бекстрём.

38

В то время как Бекстрём и Надя (или, по крайней мере, Надя) пытались разобраться, пожалуй, с самым трудным из всех возможных вопросов бытия, Ниеми в одиночестве потратил еще один конец недели на значительно более простые размышления, касавшиеся банки с колбасой и того, следует ли смотреть на нее как на обычную, возможно не имевшую отношения к делу, находку, или все обстояло так, что тот, чей портрет и имя красовались на ней, тем самым хотел передать некое послание из потустороннего мира, где он оказался пятьдесят лет назад. Глубоко верующий католик с самого детства, согласно одному из его многих биографов, и «кто-то вроде рапсода» в зрелые годы.

«При мысли о том, что это дело становится все более странным, нельзя отвергать никакие варианты», — подумал Ниеми и вздохнул.

Он сам родился и вырос в простых условиях усадьбы в Торнедалене. В конце концов выбрал себе профессию эксперта, и тем самым работу, сводившую к тому, чтобы сделать самое непостижимое понятным. Во всяком случае, по возможности описать и оценить в простых юридических терминах. В свете последнего — его происхождения, воспитания и профессиональной жизни — пожалуй, не стоило удивляться, что Петер Ниеми в итоге решил рассматривать банку с колбасой, которую они нашли в том же самом погребе, где и останки мертвой женщины, именно как жестяную тару с указанным на этикетке содержимым. К сожалению, он допустил серьезную ошибку, как скоро выяснится, поскольку этот предмет сыграет главную роль в решении внезапно свалившейся на них головоломки.

Судя по внешнему виду, банка пролежала в погребе довольно долго. Одновременно оказалась в настолько приличном состоянии, что Ниеми смог изучить ее исключительно с помощью собственных глаз и, прежде всего, по той причине, что лежала она засунутой в пластиковый пакет. Обычный, прозрачный, морозильный на десять литров, он и не позволил ей проржаветь насквозь в сыром погребе.

Пластиковый пакет и банка, но с точки зрения эксперта речь фактически шла о двух уликах. Ниеми положил первую в значительно больший бумажный мешок, а вторую в прозрачную пластиковую тару. Оставалось выяснить, когда, как и почему эти два предмета попали туда, где он нашел их. Петер Ниеми попытался сделать это строго в логически обоснованном порядке, что в свою очередь потребовало от него потратить несколько часов на сбор информации как о самой банке с колбасой, так и о том, благодаря кому данный продукт оказался на прилавках.

Карл Эрик Буллен[2] Берглунд появился на свет в июне 1887-го и умер в апреле 1963 года. В течение пятидесяти лет он считался одним из самых известных актеров страны и снялся более чем в пятидесяти полнометражных фильмах. Кроме того, с успехом выступал в ревю и как куплетист. Однако в памяти потомков он остался прежде всего благодаря не своей достойной уважения профессиональной карьере, а как гурман и любитель поесть.

Буллен далеко не случайно получил свое прозвище, и осенью 1952 года с ним связались представители «Объединения мясопроизводителей Алвесты» из Смоланда и поинтересовались, не возражает ли он, если они назовут свои самые известные продукты его именем, за приличное вознаграждение естественно. Буллен провел дегустацию, выразил свое одобрение, в конце концов с ним также удалось договориться, какой процент он будет получать от продаж, и уже в начале весны 1953 года изделие, которому он дал свое имя, «Пивные колбаски Буллена», поступило на шведский рынок. Вне всякого сравнения самый известный продукт в истории консервов страны, наверняка ведущей свое начало с раннего Средневековья.

«Пивные колбаски Буллена» стали огромным успехом мясников из Алвесты. Их продавали в двух упаковках: в маленькой банке по восемь коротких колбасок и большой, содержавшей целых сорок штук большей длины. Приготовление было простым и естественным, их подогревали в собственном соку, а если использовали для пикников на свежем воздухе, это делали в самой жестянке. Люди просто с ума сходили от данных изделий, и уже той же весной шесть миллионов граждан Швеции съели более миллиона колбасок.

Оборудование по их производству в Алвесте работало в три смены, поставщику самих консервных банок пришлось нанять новый персонал, и директор фабрики уже решил построить себе вдвое большую виллу и поменять свой старый «форд-англию» на «мерседес» самой дорогой модели. Но тут их постигла катастрофа.

Лето 1953 года выдалось очень жарким. На бойне в Алвесте возникли проблемы с холодильным оборудованием, кроме того, там нарушали правила санитарии при обращении с мясными тушами, мясом и фаршем, и уже в июне это стало причиной самой крупной эпидемии сальмонеллеза, когда-либо случавшейся в Швеции. Она коснулась любителей мяса по всей стране, девять тысяч из них оказались в больнице и почти сто умерли. В самую жаркую пору, когда в стационарах не так много свободных мест, а приличная часть персонала находится в отпусках, они получили девять тысяч дополнительных пациентов. И не самых простых пациентов.

Бойню в Алвесте сразу же закрыли, и прошло целых полгода, прежде чем ее открыли снова. Но эта катастрофа, по большому счету, не затронула колбаски Буллена. Во-первых, речь шла о консервах, а во-вторых, продукт с его именем не заразил ни одного потребителя в стране. Достаточно было только посмотреть на этого мужчину, и сразу становилось ясно, что он не мог иметь никакого отношения к столь печальной истории. Буллен выглядел человеком, заботившимся о здоровье своих клиентов и в любом случае их животах.

Его колбаски с большим успехом продавались вплоть до конца шестидесятых, когда производство перешло к фирме «Скан», но и потом все шло хорошо. Они по-прежнему оставались в ассортименте больших продовольственных магазинов. Естественно, также и более мелких торговцев, которые по-прежнему могли снабжать своих клиентов всем жизненно необходимым вроде кофе, батонов, масла и… «Пивных колбасок Буллена».

Шестьдесят два года прошло, но они все еще в строю. Тот же рецепт сегодня, как и прежде. Банки того же образца, и по большому счету та же самая этикетка с дружелюбно улыбающимся круглолицым Булленом. Продажи, конечно, уменьшались по мере того, как умирали старые клиенты, но они по-прежнему оставались на уровне десяти тысяч банок в год. «Пивные колбаски Буллена», казалось, будут жить вечно.

«Остается экспертный анализ с криминалистической точки зрения», — подумал Ниеми. Он поместил банку на рабочий стол, зажег особо сильную лампу и достал лупу и все, что могло понадобиться для первичного исследования, целью которого являлось выяснить, когда банка могла попасть в обвалившийся погреб на острове Уфердсён.

«Логотип фирмы „Скан“ на этикетке», — констатировал Ниеми, поскольку это он смог разглядеть невооруженным глазом. Значит, речь шла самое раннее о 1969 годе, когда изделие перешло к новому производителю, внесшему соответствующее изменение в оформление. Изучив банку с помощью увеличительного стекла, он нашел на донышке маркировку. Цифры и буквы, всего восемь знаков, но ничто из них сразу не указало ему год изготовления.

«Самое время позвонить в „Скан“», — решил Ниеми и уже при третьем разговоре добился успеха. Его собеседником оказался ветеран предприятия, продававший «Пивные колбаски Буллена» по большому счету всю свою профессиональную жизнь.

— Я вижу в нашем регистре, а он есть в моем компьютере, что данную банку, скорее всего, изготовили во втором квартале 1982 года, — констатировал ветеран.

— Вот как, — сказал Ниеми. — А ты не мог бы переслать этот список мне по электронной почте?

— Естественно, естественно. Один вопрос из любопытства. По твоим словам, эта банка всплыла в связи с каким-то расследованием. И о каком преступлении идет речь?

— Убийстве, к сожалению, — вздохнул Ниеми, будучи не в состоянии сдерживать эмоции.

— Боже. Это же ужасно. Ты можешь рассказать побольше?

— Ну, единственное я могу сказать, — усмехнулся Ниеми, — что, похоже, жертва умерла не от находившейся в ней колбасы.

— Боже, — повторил ветеран. — Ужасная история. А в ней нет ничего такого, о чем мне следовало бы проинформировать отдел продаж?

— Пожалуй, — согласился Ниеми. — Наверное, тебе стоит сделать это. Но подобное вы вряд ли можете использовать в качестве рекламы.

«Самое раннее во втором квартале 1982 года, — размышлял Ниеми. Тридцать пять лет назад, и принимая во внимание состояние консервной банки, пластикового пакета, в котором она лежала, и с учетом места, где все это оказалось, так могло и быть», — подумал он, пока пешком преодолевал расстояние от работы до дома.

Кто-то проводит отпуск на озере Меларен. Причаливает лодку к острову Уфердсён, ставит палатку, поскольку, пожалуй, не может спать на борту, ищет прохладное и тенистое место, где мог бы защитить взятую с собой провизию от жаркого солнца. Тогда он находит наполовину обвалившийся погреб. А отправляясь домой, он забывает банку с колбасками Буллена. И если бы останки их жертвы уже лежали там, он вряд ли стал бы использовать это место в качестве своего продовольственного склада.

«Она, вероятно, попала туда значительно позднее», — подумал Ниеми, открывая дверь своего жилища. Банка едва ли имела отношение к делу, и он мог забыть о мистическом послании из потустороннего мира. Присланном одним из самых любимых народом артистов страны, умершим более пятидесяти лет назад, который во время своего пребывания на земле считался глубоко верующим католиком и кем-то вроде рапсода.

«Замечательно, — подумал Ниеми и достал из холодильника банку холодного пива. — Остается пакет „Лидл“».

Данная торговая сеть начала свою деятельность в Швеции в 2003 году. Первые такие пластиковые пакеты, появившиеся на шведском рынке, были на двадцать лет моложе консервной банки. Значит, наверняка пакет имел отношение к делу.

«Он того рода, какие натягивают на головы тех, на чьи лица старательно избегают смотреть», — подсказала ему интуиция, и, как потом выяснится, он попал в точку.

39

Шведских полицейских много хвалили за их деятельность по идентификации погибших во время цунами. И вполне справедливо хвалили, а если кто-то и нашел для себя причину пожаловаться, то, наверное, из-за того, что общество, которому они в лучшему случае обязаны хорошо служить, так никогда и не осознало, с какими трудностями им пришлось столкнуться в той работе и каков ее объем.

Все найденные пятьсот сорок три шведские жертвы удалось идентифицировать, и, судя по всему, абсолютно правильно. Конечно, случались недоразумения в пути — два тела перепутали при транспортировке из Таиланда в Швецию, но на родине все тоже тщательно проверялось, и здесь данную оплошность сразу обнаружили.

Пятнадцать из тех шведских граждан, о чьей пропаже были поданы заявления, так до сих пор и не нашли. При мысли о том, что случилось, и месте, где это произошло, они почти наверняка мертвы. Океан забрал их и стал также местом последнего упокоения. Одновременно нельзя исключать, что какие-то из всех цифр в ту или другую сторону не соответствуют истине.

Например, кто-то из шведских граждан уже давно находился в Таиланде, когда случилось цунами, но о его или ее исчезновении никто не заявил ввиду отсутствия шведских родственников или поскольку сей человек предпочитал анонимно жить в новой стране. Или, наоборот, кто-то из так и не найденных пятнадцати человек по-прежнему жив и просто воспользовался случаем исчезнуть, чтобы под новым именем зажить другой жизнью, раз уж представилась такая возможность.

Однако большинство известных фактов говорит против этого. Ведь из еще числящихся среди пропавших пятнадцати десять были детьми, а оставшиеся пятеро взрослых находились в компании одного или более родственника, когда произошла катастрофа. А те выжили. В общем, судя по всей имеющейся информации, идентификация найденных прошла абсолютно правильно, а те немногие, кого так и не нашли, мертвы.

Однако когда подобное происходит, естественно, не обходится без исключений. И в данном случае полиция и прочие правоохранительные органы Швеции гораздо позднее проявят к такому намного больший интерес, чем ко всем другим шведским жертвам цунами.

Чисто практически работа велась по двум направлениям. Во-первых, на месте в Таиланде, где случилось само великое бедствие, во-вторых, дома в Швеции, где надо было собрать все необходимые данные о пропавших людях, с помощью которых находившиеся на месте трагедии коллеги смогли бы идентифицировать мертвых. Если выразить оба задания в человеко-часах, второе требовало гораздо больше ресурсов, чем первое. Однако одно дело — сидеть за своим письменным столом и сортировать бумаги, а совсем другое — в маске на лице и в резиновых перчатках стоять под палящим солнцем, наклонившись над очередным сильно пострадавшим от действий стихии трупом в длинном ряде ему подобных, которому, казалось, не будет конца. Конкретно же речь шла о том, чтобы, в худшем случае, вытащить зуб у мертвого человека, лежавшего там, или, сунув его пальцы в кипяток, заставить их распухнуть с целью получения достаточно четких отпечатков. А в лучшем случае — просто снять с покойников одежду, чтобы появилась возможность приступить к поиску родимых пятен и татуировок. Тоже не самая легкая задача, когда от солнца и соленой воды и уже начавшегося процесса разложения тела почернели и неимоверно раздулись.

От такой работы большинство охотно отказалось бы. Но кое-кто сделал ее для нас, чтобы облегчить страдания других, ценой собственных мук, пока занимались ею. Честь и хвала им за это, о таком нельзя забывать. А поддерживать порядок в своих бумагах, положить их в правильную папку или отправить далее правильному адресату не велика заслуга. С подобным справляются почти все.

Жертвами цунами большей частью стали обычные, приличные люди, взявшие с собой свои семьи, чтобы провести Рождество и Новый год в Таиланде. Среди них почти не было таких, кто числился в полицейских регистрах дома в Швеции. И поэтому данные на всех из них пришлось собирать практически с нуля. Начиная с общего описания внешности, включавшего пол, возраст, рост, телосложение, цвет волос и все иное, от врожденных дефектов до родимых пятен и татуировок и их примерного расположения, вида и содержания.

Кроме того, в полном объеме данные относительно изменений тела, происходивших позднее в жизни: о новых тазобедренных и коленных суставах, электрокардиостимуляторах, грудных имплантатах, шрамах и рубцах, полученных в результате несчастных случаев, болезней, операций, обо всем, что удаляли, заменяли и, пожалуй, добавляли.

Стоматологические карты, естественно, старая добрая классика для, пожалуй, самых печальных случаев в данной связи, когда есть труп, но точно неизвестна личность покойного. И потом, конечно, ДНК. Критерий, о котором сегодня больше всего говорят в ситуациях вроде этой и о котором, к сожалению, у слишком многих создалось неправильное преставление. Откуда им знать, что жара в совокупности с соленой водой сильно разрушает ДНК жертв. Из-за этого тогда в Таиланде пришлось использовать другие и более сложные методы, по сравнению с самым простым, когда в рот того, у кого берут пробу, засовывают палочку с ваткой. Там приходилось добывать ДНК из других мест: волос, пульпы зубов, костного мозга бедра жертвы. Иногда даже благодаря обычной расческе или зубной щетке при условии, что их удавалось точно связать с определенным телом.

В течение нескольких часов более пяти тысяч человек лишились жизни в районе города Као-Лак. Целых десять процентов из них были шведами. Когда вода схлынула, трупы оказались целиком и полностью во власти сильного солнечного света и тридцатиградусной жары. Несколько сотен пролежали таким образом не одни сутки, прежде чем их нашли. Многие настолько сильно пострадали от столкновения с разными предметами, что ни о каком простом опознании по внешним признакам не могло идти речи или даже пол не удавалось определить. А это тоже требовалось понять.

Так выглядел материал для судебных исследований, который день за днем и неделя за неделей пытались собрать вместе, чтобы постепенно перевезти в организованный в Пхукете идентификационный центр. Однако с Джейди Кунчай, похоже, все обстояло не столь плохо, ее было гораздо проще идентифицировать по сравнению с большинством других жертв.

Именно это Надя попыталась вбить в голову самодовольному и одновременно враждебно настроенному Бекстрёму, когда они встретились во второй половине дня в воскресенье с целью обсудить истину, состоявшую в том, что никто из людей не может умереть более одного раза.

Мертвое тело Джейди Кунчай нашли уже в первые сутки после цунами. Причем в ее собственной спальне, под ее кроватью, в доме, который они с мужем снимали. Она была одета в собственную ночную рубашку и имела характерное нашейное украшение — золотой кулон с нефритом, изготовленный по заказу ее матери ювелиром в Бангкоке, который та потом подарила ей по поводу окончания университета.

Джейди нашли ее муж и помогавший ему в поисках персонал отеля. Ни у кого из них не возникло сомнения, что они обнаружили именно ее. Не сомневалась и мать, когда двое суток спустя смогла попрощаться со своей дочерью в идентификационном центре в Пхукете. Там у покойной взяли пробу ДНК, и ее профиль полностью совпал с тем, который уже семь лет находился у шведских миграционных властей.

— Стоматологическая карта как же? — возразил Бекстрём. — Почему не проверили ее зубы?

— Порой я не понимаю тебя, Бекстрём, — сказала Надя, с трудом скрыв раздражение. — У Джейди не было ее. Она никогда с самого детства не посещала зубного врача. Наши шведские коллеги здесь дома не пересылали никакой стоматологической карты в Таиланд. Неужели это так трудно уяснить?

— Но они же там все равно могли сделать отпечаток с ее зубов, — буркнул Бекстрём.

— Сейчас я начинаю беспокоиться за тебя, Бекстрём, — пожала плечами Надя. — Поведай мне, с чем они сравнили бы его тогда?

— У всех есть стоматологические карты, — ответил Бекстрём и пожал плечами.

— Но только не у Джейди Кунчай, — возразила Надя. — Если ты удосужишься прочитать бумаги, которые я дала тебе, то найдешь там протокол беседы, проведенной нашими коллегами с ее сослуживицей как раз по данному вопросу. Касательно того, что у нее не было ни зубного врача, ни стоматологической карты. Это просто удивляло их. В Швеции у всех обычно есть и то и другое. Точно как ты сказал.

— И что она рассказала, эта сослуживица?

— Ну, они болтали на данную тему между собой. О совершенно идеальных зубах Джейди, она якобы сама рассказала об этом, когда та ее спросила. О том, что у нее никогда не возникало необходимости посещать зубного врача. Не было ни кариеса, ни зубных камней. И естественно, ни малейшей нужды носить брекеты. Джейди имела белые просто идеальные зубы. Точно как на тех ее фотографиях, которые ты, надо надеяться, видел в полученной от меня папке.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — кивнул Бекстрём. — Ну, я посмотрел их. И конечно, не зубной врач, но, на мой взгляд, ее зубы напоминают те, которые я видел на черепе, найденном моим маленьким соседом на острове озера Меларен.

— Сдаешься?

— Нет, — ответил Бекстрём. — Я же не был в Као-Лаке, поэтому не мог посмотреть зубы другой женщины, кем бы там она ни была. И слава богу, при мысли о том, как ей досталось. Я же видел фотографии виллы, которую они снимали на берегу. Гора всякого хлама, под которой она, к сожалению, похоже, оказалась.

— Хотя я не исключаю возможности, что именно мы здесь дома могли совершить ошибку, — заметила Надя, — а не наши коллеги там, в Таиланде. Все, пока виденное мной, говорит в пользу того, что Джейди кремировали в Бангкоке одиннадцать лет назад. И что она по столь простой причине не могла оказаться на острове Уфердсён озера Меларен.

— Да, в любом случае именно это нам надо выяснить, — сказал Бекстрём и на всякий случай посмотрел на часы. — Увидимся завтра на общем совещании. Оно назначено на десять?

— Нет, на девять.

— В девять, ага, да, можно представить себе, — сказал Бекстрём и улыбнулся. — Вот что, Надя, я думаю, тебе не стоит отбрасывать вариант с ее сестрой-близняшкой. Чем больше я слушаю тебя, тем более интересной мне кажется эта гипотеза. Хотя она, если ты спросишь меня, выглядела абсолютно идиотской с самого начала. Если ты позанимаешься этим еще какое-то время, нам, пожалуй, придется взять ее на вооружение, иначе мы сможем оказаться в плену чистых фантазий.

Надя ограничилась лишь кивком. Достаточно нейтральным, что ее вполне устроило при мысли обо всех нахлынувших на нее эмоциях.

«Бекстрём странный человек, — подумала она. — Есть вещи, которые он не слышит».

У него явно имелись предрассудки, пусть он и смотрел на них, как на некую форму предвидения, то, о чем не стоило рассказывать другим, не видевшим свет истины. Всем окружавшим его идиотам.

В мире, где ее коллега и шеф жил исключительно своей жизнью, все было столь практично организовано, что, независимо от всего иного, его предрассудки экономили время. Кроме того, они шли на пользу его репутации специалиста по расследованию убийств, как только ему удавалось найти для них подтверждение.

«Остается все иное, — подумала Надя Хёгберг, урожденная Иванова. — Все иное, касающееся правильного и ошибочного. Но какое Бекстрёму дело до подобного?»

40

В понедельник первого августа у Бекстрёма состоялась очередная встреча с его следственной группой. Их дело теперь явно касалось убийства, а не предположения о таковом. С жертвой, которую сначала застрелили, после чего преступник попытался спрятать тело. Кроме того, удалось установить ее личность, без чего невозможно было бы сдвинуться с мертвой точки. Результаты идентификации находились за гранью человеческого понимания, и, чтобы все равно попытаться разрешить проблему каким-то образом, он предоставил Наде право рассказать, в чем состояло новое препятствие, возникшее у них на пути к истине. Реакцию не стоило труда предугадать: со всех сторон посыпались самые разные версии относительно невозможности умереть более чем один раз.

— Приятно слышать, что у нас полное согласие, по крайней мере на сей счет, — прервал бурное обсуждение Бекстрём. — В чем в данном случае дело, это другой вопрос, но я попросил Надю каким-то образом разобраться с ним. А вы, все остальные, будете подключаться по мере необходимости. Поэтому не стоит беспокоиться. Если произошла какая-то ошибка, Надя разберется с этим для нас.

— А чем, по-твоему, должны заниматься все мы остальные? — спросила Анника Карлссон.

— Выяснять, кто ее убил, естественно, — проворчал Бекстрём с наигранным удивлением. — Мне казалось, это очевидно для всех. Кроме того, я попросил Ниеми рассказать нам о находках, сделанных на забытом богом острове озера Меларен.

Спасибо, — сказал Ниеми, открыв свой ноутбук и спроецировав с него первую фотографию на стену. — Если кого-то интересует, я решил пойти по порядку. Сначала снимки заросшего погреба, потом того, как все выглядело в нем, после чего наша добыча. Итак, перед вами вид снаружи того, что когда-то было погребом.

— Да, я понимаю, почему вы сразу не обнаружили его, — сказала Анника Карлссон с чувством, увидев поросший кустами холм на экране. — Мне тоже не удалось этого сделать во время пребывания там, хотя я, наверное, стояла совсем близко. Собака нашла его?

— Мы сделали это совместными усилиями, — ответил Ниеми, при мысли о ранее разгоревшейся дискуссии он решил не рассказывать о помощи пастора Линдстрёма. — Мы примерно представляли, где он должен находиться, и, когда кинолог отправил туда свою псину, она указала на него почти сразу.

После фотографий погреба снаружи пошли первые снимки, сделанные внутри его Фернандесом, на которых были видны кости жертвы, разбросанные по полу.

Всего Ниеми продемонстрировал три десятка снимков. Полдюжины самого погреба, по мере того как его отрывали и освобождали от всего постороннего, тогда как другие показывали найденные останки скелета. Большинство в виде мозаики, выложенной на рабочем столе, сооруженном в палатке. Женщина, лежащая с руками вдоль боков и прямыми ногами. Воссозданная с помощью обнаруженных костей и их фрагментов.

Там, где должен был находиться череп, лежала фотография, поскольку он все еще находился в Линчёпинге. Поверх нее, в предполагаемой зоне темени, покоились пряди волос и отдельные волосы, обнаруженные в погребе. Ниже остатки нижней челюсти, а также несколько отдельных зубов.

— Так обычно поступают, когда пытаются восстановить тело. Самые крошечные найденные фрагменты костей стараются положить на правильное место. Как, например, эти ребра, — сказал Ниеми и показал лазерной указкой.

— Неплохая мозаика, — заметила Кристин Олссон. — Можно спросить, как много кусочков получилось?

Естественно, можно, — ответил Ниеми и кивнул дружелюбно. — У живого взрослого человека в теле целых две сотни костей, так, конечно, было и в ее случае, если бы звери не постарались. Наверное, лиса нанесла больше всего вреда, но также не остались в стороне и мыши, пожалуй, крысы и тот или иной барсук. Я думаю, они достаточно скоро добрались до нее. Поэтому у нас получилось более трех сотен костей и их фрагментов.

— Плюс несколько зубов и немного волос, — констатировал Бекстрём.

— Угу, — подтвердил Ниеми. — Минимальный обломок кости, который мы нашли, имеет размер порядка нескольких миллиметров и весит меньше грамма. Самая большая находка из этой серии — левая бедренная кость. Она вдобавок, похоже, находится в приличном состоянии. Ее длина примерно сорок сантиметров, а вес почти килограмм. Мы собирались отправить ее в Линчёпинг, чтобы посмотреть, не смогут ли они использовать костный мозг из нее для получения ДНК.

— Таким образом вы хотите убедиться, что и кости, и череп принадлежат одному и тому же телу? — спросил Олешкевич.

— Точно, — кивнул Ниеми.

— Да, это будет просто замечательно, — согласился Бекстрём.

«Тогда у Нади появится дополнительная пища для размышлений, — подумал он. — Еще одна проба ДНК от того же самого трупа».

— Но вы ведь нашли еще несколько вещей помимо частей ее тела, — сказала Анника Карлссон. — Я знаю, что ты упоминал пластиковый пакет из магазина «Лидл».

— Да, он лежал в погребе вместе с останками. Поскольку данная торговая сеть пришла в Швецию в 2003 году, он, вероятно, оказался там самое раннее тогда.

— За полтора года до цунами, — констатировала Надя.

— Он имеет какое-то отношение к жертве? — спросила Кристин Олссон.

— Да, я так думаю, — ответил Ниеми. — Даже почти на сто процентов уверен в этом.

— И почему?

— Он натянул его ей на голову, чтобы не испачкать все кровью вокруг, когда застрелил. При таком выстреле часто бывает сильное кровотечение, хоть порой и не сразу, а через несколько секунд. А еще он наверняка не хотел видеть ее лицо. Есть масса вариантов того, как преступник пытается спрятать лицо жертвы.

— Почему ты так уверен? — поинтересовалась Анника Карлссон.

— Хороший вопрос, Анника. — Петер Ниеми показал своей лазерной указкой на фотографию пакета. — Примерно в десяти сантиметрах от его открытого края мы нашли следы пластикового шнура. Сначала он натянул пакет ей на голову, а потом завязал шнур вокруг него, вероятно в районе ее шеи, сделал несколько оборотов и крепко затянул. Если внимательно посмотреть, можно увидеть следы от него на пластике.

— Шнур вы тоже нашли? — спросила Анника Карлссон.

— Обрывки от него, — подтвердил Ниеми и вывел на экран новую фотографию с полудюжиной кусочков синей веревки, из которых самый длинный, судя по положенной рядом линейке, имел размер три сантиметра.

— Что это за шнур? — спросила Надя.

— Немного грубый, из нейлона, будь он из конопли или хлопка, мы не нашли бы так много от него. Мы также отправили его в Линчёпинг, и меня не удивит, если они смогут назвать его марку.

— У них там имеется особый отдел по всяким веревкам, — буркнул Бекстрём с усмешкой.

— Наверняка, — согласился Ниеми и тоже улыбнулся. — Да, что у нас еще есть?

— Банка с колбасой, — напомнил ему Бекстрём. — По слухам, ты нашел такую. Она лежала в пластиковом пакете.

— Да, вот фотография, — подтвердил Ниеми и вывел на экран снимок и банки, и пакета, в котором она лежала.

— Это же колбаски Буллена, — констатировал Бекстрём, не сумев толком скрыть восторг. — Пивные колбаски. Наш убийца, похоже, настоящий гурман.

— Боюсь тебя разочаровать, но мне кажется, банка не имеет никакого отношения к делу, — сказал Ниеми.

— И почему же? — поинтересовался Бекстрём.

«Надо купить домой несколько баночек, — подумал он. — В последний раз я ел колбаски Буллена, наверное, еще в далеком детстве».

— Она из начала восьмидесятых, — объяснил Ниеми. — И я думаю, оказалась там по крайней мере за двадцать лет до тела. Кто-то высадился на остров с целью разбить лагерь, например. Поставил свой пакет с едой в погреб, вход в который, пожалуй, еще можно было увидеть тогда. В то, что кто-то положил бы ее туда, если бы там уже лежал покойник, я не верю.

— Тому, кто ест пивные колбаски Буллена, плевать на подобное, — пошутила Анника Карлссон. — Ладно, если говорить серьезно, я согласна с тобой, Петер.

— Но ты же все равно решил отправить ее в Линчёпинг, — предположил Бекстрём.

— Естественно, — подтвердил Ниеми. — Все уже в пути. И банка, и пакет. Об этом я позаботился, как только услышал, что у них имеется особый отдел по исследованию колбасы. Он располагается через стену от отдела по пластиковым пакетам. В одном коридоре с тем, который занимается шнурами.

— Если это колбаски Буллена, их наверняка еще можно есть, — заметил Бекстрём.

— Чем мы займемся сейчас? — спросила Анника Карлссон. — Помимо попыток вернуть назад банку с колбасой для Бекстрёма, я имею в виду.

— Обычным расследованием убийства, пожалуй, — сказал Бекстрём.

— В таком случае нам, конечно, надо поговорить с Тойвоненом, чтобы он позаботился о прокуроре, — предложила Анника Карлссон.

— Да, к сожалению, все столь плохо, — вздохнул Бекстрём. — Ты должна расстараться по максимуму, Анника. Попытайся обеспечить кого-то, кто хоть в состоянии завязывать шнурки на обуви самостоятельно. Пожалуй, нам пора закругляться, — продолжил он. — Что думаете об этом?

«Самое время Гению вступить в разговор, — подумал Бекстрём. — Чистый аперитив для меня перед обедом».

— Что касается непоняток с идентификацией, они, бесспорно, сбивают, — заметила Анника Карлссон. — По крайней мере, это беспокоит меня.

— Забудь пока об этом, — предложила Надя.

— В таком случае у нас обычная история, — констатировала Анника Карлссон. — То есть ее парень сделал это. Они ведь зачастую прячут тела с целью выиграть время, по крайней мере.

Если мы сейчас не будем обращать внимание на это дело, — сказал Ниеми и кивнул одобрительно Наде, — то я сам склоняюсь в ту же сторону, что и Анника. — Даже если не стоит зацикливаться на чем-то. Как раз когда речь идет о подобном, статистика говорит сама за себя. Если наша жертва женщина, то сделал это ее парень. Пожалуй, проводя отпуск в лодке на озере Меларен десяток лет назад.

— После цунами, — вставил свое слово Бекстрём, явно не сумев сдержаться.

— По мнению судмедэксперта, составлявшего нам компанию на острове, женщины, похоже, знающей свое дело, все могло произойти еще позднее. Где-то от десяти до пяти лет назад. Она определила это исходя из места, где лежало тело, и состояния костей. Пожалуй, скорее пять, чем десять лет назад.

— Но не позднее того? — уточнил Бекстрём.

— Нет, по ее мнению. Отпуск в лодке на озере, мужчина и женщина, занимающиеся любовью, обычное дело, а потом они начинают ссориться, и все заходит так далеко, что он в конце концов стреляет ей в голову из старой мелкашки, имевшейся у него на борту. Примерно так, — подвел итог Ниеми.

— Но зачем таскать с собой ружье, когда речь идет об отдыхе на воде? — возразила Кристин Олссон. — Спиннинги и обычные удочки — это ведь можно понять, но зачем оружие? Этого я не понимаю.

— Пожалуй, чтобы отгонять чаек, которые гадят на палубу, — предположил Ниеми и улыбнулся дружелюбно.

— Почему-то мне кажется, мы сейчас не продвинемся дальше, — проворчал Бекстрём и поднялся.

— Наверное, все дело в твоем обеде, — сказала Надя и тоже встала.

41

На пути в ждавший его кабак Бекстрём заглянул к Утке Карлссон.

«Пожалуй, стоит сказать ей несколько слов по пути», — подумал он, шагнул прямо к ней в кабинет и опустился на стул перед ее письменным столом.

— Интересно, почему Надя была столь раздраженной? — сказал Бекстрём, изучая свои отполированные до блеска ногти. Нигде и намека на грязь под ними. Во всяком случае, с тех пор как у него появилась маленькая сирийка, взявшая заботу об этом на себя. Когда она не распаривала ему лицо и не выдавливала угри у него, конечно.

— Нет ничего странного. Проблема с идентификацией напрягает и меня тоже. Причем очень сильно, да будет тебе известно.

— Ну, я в принципе понимаю причину, — сказал Бекстрём. — Все, конечно, точно так, как ты говоришь. Но, наверное, просто произошла какая-то путаница. Подобное случается постоянно. Все решится.

— Я не слишком уверена в этом, — покачала головой Анника Карлссон. — Во всяком случае, после того, как познакомилась с материалами. Теперь я скорее верю, что все обстоит так, как там указано. Джейди Кунчай погибла во время цунами.

— Конечно, — сказал Бекстрём, — а потом она приехала в Швецию, и ее застрелили и засунули в старый погреб на острове озера Меларен. Крайне интересная гипотеза. Как смотришь на то, чтобы нам пригласить архиепископа в качестве эксперта?

— Этого я не говорила, — парировала Анника. — По-моему, мы просто нашли совсем другую женщину. Возможно, таиландку по происхождению.

— У которой случайно оказалась такая же ДНК, как у Джейди, — буркнул Бекстрём и ухмыльнулся. — Еще одна сенсационная гипотеза. Прямо запредельная по своей сенсационности.

— А что ты сам думаешь? Расскажи мне, Бекстрём.

— Не знаю, — пожал плечами Бекстрём. Мне кажется, все решится. Зато меня беспокоит другое дело. И очень сильно беспокоит.

— И какое же?

— То, что Ниеми, пожалуй, слишком легкомысленно отнесся к банке с колбасой. Этого я не понимаю. Как можно просто так сбросить ее со счетов?

— Зато мне все понятно. Ты ведь в восторге от консервированной колбасы Буллена. Пусть это еда для свиней, и если кто-то должен поостеречься есть подобное, так именно ты, Бекстрём. Я говорю это исключительно из заботы о тебе.

— Сейчас я подумал не о содержимом.

— Вот как, а о чем же тогда?

— О самой банке с колбасой, — ответил Бекстрём. — Мне почему-то кажется, что она может стать решением всего этого дела.

— Банка с пивными колбасками Буллена? И она, значит, решение нашего дела?

— Да, — подтвердил Бекстрём и поднялся со стула.

— Слушай, а может, тебе записать твои теории и вложить их в секретный конверт и запечатать? Точно как делает толстяк профессор в телепрограмме «Преступление недели»? Чтобы потом могли открыть его и посмотреть, насколько ты был прав.

— У меня никогда такой мысли не возникло бы, — покачал головой Бекстрём. — Этот профессор совершенно чокнутый. Ты никогда не размышляла о том, почему он обычно не открывает свои секретные конверты? Когда они сидят там с решением, я имею в виду.

— Нет.

«А ведь он прав», — поняла она, когда сейчас задумалась над этим.

— Сей господин чистый шарлатан, если хочешь знать мое мнение. Я же говорю тебе о том, что известно только мне. Не спрашивай меня откуда, но я уже сейчас могу видеть это передо мной.

— А может, ты просто плохо себя чувствуешь? — спросила Анника Карлссон. — Или перебрал со спиртным, завтракая теми смертоносными вещами, которые ты обычно запихиваешь в себя?

— Нет, ни в коем случае, — возразил Бекстрём. — Я чувствую себя просто замечательно. И лишь хочу убедиться, что ты не забудешь об этой банке с колбасой.

— Как приятно слышать, — улыбнулась Анника Карлссон. — А то я уже решила, что у тебя инсульт. Но не беспокойся, я обещаю не забыть о твоей баночке.

42

Бекстрём направился в бар Оперы и пообедал малосольной говяжьей грудинкой. Он просидел там дольше, чем обычно, из-за внезапно нахлынувших на него воспоминаний детства. Погруженный в возвышенные мысли, он потягивал коньяк, заказанный к кофе, сделавший его путешествие в прошлое еще более приятным. А причиной, пробудившей их к жизни, стала банка с пивными колбасками Буллена.

Не маленькая, содержавшая лишь восемь коротких колбасок, какую нашел Ниеми, а большая с целыми сорока значительно большей длины. Кроме того, в такой таре, о чем знал каждый гурман и знаток данного продукта, они были гораздо вкуснее. И потом, они имели более прочную оболочку по сравнению с находившимися в маленькой банке. Кроме того, как уже сказано, превосходили их в длине, а поскольку это никак не отражалось на толщине, получалось больше просто изумительной еды за те же деньги.

Точно как в случае Ниеми, для Бекстрёма речь шла не о колбасках, как таковых, и не вкусовых впечатлениях, которые они всегда дарили ему. Находка, сделанная во время обычного расследования убийства, разбудила более возвышенные и глубокие воспоминания, связанные с тем случаем в жизни Бекстрёма, когда он однажды ужинал со своим отцом Юханнесом Бекстрёмом, сильно пившим старшим констеблем из полицейского участка района Мария, расположенного в Сёдере в Стокгольме, где тот отвечал за арестное отделение.

Это было его единственное хорошее воспоминание об отце. Тот раз, когда они ели продукт Буллена вместе. Домашнее картофельное пюре с колбасками из большой банки.

«Неплохая еда», — подумал Бекстрём и пригубил коньяка. Пивные колбаски Буллена явно могли навести мосты между поколениями, даже между ним самим, тогда почти тринадцатилетним, и его папашей, которому стукнуло бы пятьдесят пять той же осенью, если бы он не умер от белой горячки всего за месяц до этого.

Придя домой с работы в тот день, его отец принес с собой большую банку данного деликатеса и целый литр шнапса в бутылке старой формы. Чокнутая мамочка Бекстрёма, как обычно, находилась в бегах, и они с отцом вместе поужинали. Пока папаша Бекстрём ослабил галстук, прочитал газету, накрыл на стол и позанимался еще какой-то ерундой, прежде чем подогрел банку с колбасой прямо на газовой плите, его сын сварил картошку и сделал из нее пюре. Затем он с блеском завершил свою деятельность, вылив в него стоявшие в холодильнике сливки и желтки четырех яиц, которые нашел в кладовке. И в качестве последнего аккорда посолил и поперчил все, а о толченом мускатном орехе и речи не шло. Иначе получился бы чисто бабий вкус, как считали и отец и сын.

Затем его папаша заткнул старое кухонное полотенце за воротник, чтобы не испачкать униформенную рубашку, и, налив себе первую порцию шнапса, попробовал стряпню сына.

— Легко жуется и хорошо поперчено, — сказал он и, кивнув одобрительно, положил себе полдюжины колбасок прямо из банки. — Смотри только не стань коком, парень. Слишком много педиков в данной профессии. С этим дело там все обстоит столь же плохо, как и на флоте, — констатировал старший Бекстрём, служивший офицером в пехоте, прежде чем стать полицейским. Не случайно ведь Дональд Дак шастает кругом без брюк. Если ты понимаешь, что я имею в виду, — добавил он.

— Спасибо, папа. Колбаски тоже хороши, — сказал Бекстрём.

— Еще бы, — ухмыльнулся старший Бекстрём. — Они же от Буллена. Лучше нет.

— Ты купил их в магазине на Гётгатан? Я думал, у них нет больших банок.

«И как стащишь такую, если не хочешь выглядеть как цыган?» — подумал он.

— Конфискат, — признался его отец и кивнул важно. — От одного норландского пьяницы. Из Крамфорса. Его взяли на Центральном вокзале как раз перед моим уходом со смены. Литр шнапса и большая банка колбасок. У него имелась еще бутылка, но он почти прикончил ее, пока сидел в поезде.

— И чем он собирался заниматься здесь? — поинтересовался Бекстрём. — Если успел нажраться еще до того, как вышел на перрон.

— Чертовы лопари, — вздохнул папаша Бекстрём и покачал головой. — Кто же их поймет. Утверждал, что ему надо поздравить старую тетушку, которой исполнилось девяносто лет. Банкой колбасы и литром шнапса. Да, ты же сам слышишь, как это звучит? Насколько это правдоподобно? Кроме того, было трудно понять, что он лопотал.

— Сильно напоминает ложь, — согласился Бекстрём.

Я уверен, что старуха жила в Лулео, — сказал старший Бекстрём. — А этот идиот просто-напросто сел не на тот поезд. И кстати, вбей себе в башку, когда сам станешь полицейским, что у тебя есть все законные основания поступать подобным образом. Зато, если говорить об обязанности выливать конфискованный шнапс, это чистое безумие. Убирай его к себе в шкафчик и не забывай брать с собой приличный портфель, отправляясь на работу по утрам, чтобы мог в нем все унести домой.

— Да, это ясно, — кивнул Бекстрём. — Хотя относительно законных оснований я действительно не понимаю. О чем ты, папа?

— Ты разве будешь поздравлять девяностолетнюю старуху банкой колбасы и бутылкой шнапса? Насколько правдоподобно это звучит? Типичная ситуация для конфискации, если ты спросишь меня. Кроме того, налицо явная связь между шнапсом и колбасой.

— Я не знал, что колбасу можно забирать тоже, — сказал Бекстрём. — Если говорить о шнапсе, никаких сомнений. Но не относительно ее.

— Само собой, можно, — подтвердил старший Бекстрём. — Когда налицо столь явная связь. Колбасе ведь, без сомнения, отводилась роль закуски. А значит, речь шла о потворствовании пьянству.

— Да, это ясно. Теперь мне все понятно.

— Ясно как дважды два, — сказал папаша Бекстрём, кивнул и рыгнул. — Тебе же исполняется пятнадцать скоро, кстати?

— Угу, — подтвердил Бекстрём.

«Или тринадцать, если вдаваться в детали», — подумал он.

— Принеси стакан, — приказал папа Бекстрём и махнул в направлении кладовки. — Тогда самое время и тебе выпить немного.

Потом он налил им обоим. Посмотрел серьезно на сына, прежде чем поднял свой стакан на уровень верхней пуговицы рубашки.

— Если у тебя не будет проблем со шнапсом, важно, чтобы ты научился пить благочинно. Посмотри мне в глаза и ответь честно, Эверт. Ты впервые будешь пробовать его?

— Да, — солгал Бекстрём и кивнул. — Да, папа, абсолютно честно. Клянусь. Я никогда не выпил ни капли за всю мою жизнь.

Теперь я полностью уверен в том, — сказал папаша Бекстрём с чувством, — что твоя мать попивает тайком. Бегает кругом и прикладывается к моим бутылкам. Пусть я стащил ей банановый ликер на день рождения и портвейн на Рождество.

— Да, мама попивает, конечно, к сожалению, — согласился Бекстрём, озабоченно наморщив лоб. — Но есть одно дело, которое меня интересует.

— И какое же?

— Почему она насаживает резинку на бутылку. На краю того, сколько в ней осталось, значит. Я имею в виду, на случай если кто-то захочет тайком отпить ее ликер. Достаточно ведь просто сдвинуть резинку вниз.

— Да, она никогда не отличалась большим умом, — вздохнул папаша Бекстрём. — Сам я обычно ставлю черточки на этикетке. Так что мотай на ус.

— Спасибо, папа, — сказал Эверт и поднял свой стакан. — Большое спасибо, папа, за доверие.

— За нас, сын, — провозгласил старший Бекстрём и опустошил стакан, запрокинув голову, тогда как его сын поступил гораздо хитрее. Сначала он осторожно сделал маленький глоток, а потом для достоверности скривился от отвращения.

— Ты привыкнешь, Эверт, ты привыкнешь, — сказал отец и ободряюще похлопал его по руке.

«Ближе чем в тот раз мы никогда друг к другу не были», — подумал Бекстрём и глубоко вздохнул, сидя в кожаном кресле почти полстолетия спустя. Единственный случай, когда они по-настоящему ели вместе. Пивные колбаски Буллена и приготовленное им картофельное пюре. Единственный раз за всю жизнь Бекстрёма отец угостил его шнапсом, но, если говорить о еде, она была абсолютного одного разряда с библейскими пятью хлебами и двумя рыбами. Ему вспомнились все те черточки, которые он ставил на бутылках старого пьяницы. Едва умевшего считать мужлана, зажмуривавшего один глаз, когда пытался увидеть, где поставил последнюю из них. Его чокнутая мать с ее резинкой. Тот раз, когда он натянул ей на бутылку еще одну такую же, чтобы больше сбить ее с толку.

«Хорошие воспоминания, детские воспоминания», — подумал Бекстрём и вздохнул еще раз. Все остальное, что он втирал Утке Карлссон относительно решающего значения банки с колбасой для раскрытия их случая, было пустой болтовней с единственной целью подкинуть ей пищу для размышления. Порой, правда, в аналогичных ситуациях будущее подтверждало правоту комиссара, и тогда его объявляли гением или провидцем в зависимости от настроя аудитории. Но чаще всего ничего подобного не происходило, однако к тому моменту все уже забывали, о чем он говорил.

«Даже финик вроде Ниеми может быть иногда прав», — подумал Бекстрём, который и понятия не имел, как сильно он в данный момент ошибался.

43

Кто-то, скорее всего, допустил оплошность либо в Таиланде, либо здесь, в Швеции, и, пока Надя разбиралась с этим делом, Анника Карлссон и трое ее помощников забыли про него и продолжали работать с тем, что у них имелось. Они старались собрать все возможные данные о Джейди Кунчай и ее муже Даниэле Джонсоне, чтобы, по крайней мере, отбросить их, если бы сейчас выяснилось, что ошибка касалась находки с острова Уфердсён.

— Разумно, — согласился Бекстрём, как раз в этот день решивший начать проверку того, чем занимались его подчиненные, с комнаты Утки Карлссон. — Всегда ведь муж делал это. А про остальное забудь, все решится.

— Я не знаю, — возразила Анника Карлссон. — Что-то мне не очень в подобное верится.

— По-твоему, данный экземпляр в роли скорбящего вдовца выглядел вполне убедительным? — поинтересовался Бекстрём и ухмыльнулся.

— Да, это и все иное, — подтвердила Анника Карлссон.

— А какой у него оставался выбор? — пожал плечами Бекстрём. — В противном случае даже недоумки из ГКП навострили бы уши.

— Ты имеешь в виду Стига Андерссона, коллегу, допрашивавшего его в Таиланде?

— Да, — сказал Бекстрём. — Его и всех других идиотов из той же организации. Объясни мне, как она могла вынырнуть на острове озера Меларен неизвестно когда, но уж точно через несколько лет после того, как стала жертвой цунами.

— Пожалуй, это не она, — предположила Анника Карлссон. — Такая мысль никогда не приходила тебе в голову?

— Само собой она. Кроме того, есть ведь значительно более простое объяснение.

— Напиши его на бумажке, положи в конверт. Обещаю, я не стану подглядывать.

— Да, пораскинь-ка мозгами сама, — сказал Бекстрём. — Кстати, а как с другим? — продолжил он.

— Ты о чем?

— О прокуроре. Как там идут дела?

Все шло своим чередом, если верить Аннике Карлссон. Она переговорила с Тойвоненом, а тот пообщался с их ведомством, им выделили прокурора уже в понедельник во второй половине дня, всего через несколько часов после совещания их следственной группы.

— И кто это?

— Ты ее не знаешь, — ответила Анника Карлссон и покачала головой. — Некто по имени Ханна Хвасс. Помощник старшего прокурора, вроде бы раньше занималась экономическими преступлениями. Я разговаривала с ней по телефону. Похоже, нормальная.

— Я что она тогда может знать об умышленных убийствах? — спросил Бекстрём.

— По моим догадкам, возможно, ничего.

— Но это же приятно слышать, — усмехнулся Бекстрём. — Если удача на нашей стороне, нам, пожалуй, достался просто наблюдатель, который не станет постоянно вмешиваться.

— Будем надеяться на лучшее. Я в любом случае уже позаботилась, чтобы она получила все материалы, — сообщила Анника Карлссон. — Кроме того, Надя переговорила с ней о нашей специфической проблеме с идентификацией жертвы.

— Когда она хочет встретиться с нами?

— Завтра в два пополудни.

— Неужели нельзя сделать это пораньше? — вздохнул Бекстрём. «Чтобы потом можно было нормально пообедать».

— Она не могла. Ей надо в суд утром. Но я старалась, поверь, поэтому не стоит приписывать мне желание поиздеваться над тобой.

— Что ни день — то проблемы, — вздохнул Бекстрём и поднялся.

— Еще одно дело, пока ты не свалил, — остановила его Анника Карлссон. — Я подумала о муже.

— Да, и что там с ним?

— Он ведь по-настоящему плохой человек, если верить тебе. Его изобретательности нет границ. По-твоему, он спланировал и цунами тоже?

— Нет, — буркнул Бекстрём. — В это я никогда не верил.

— Приятно слышать, — улыбнулась Анника Карлссон.

— Подумай над этим делом, Анника, — сказал Бекстрём и остановился в двери ее кабинета. — Подумай над ним хорошенько, только не усложняй без надобности.

— Умные слова от умного человека, — заметила Анника. — Ты не возражаешь, если я запишу их?

— Кончай ребячиться, Анника, — буркнул Бекстрём и покачал головой, прежде чем ушел. — Подумай как следует.

44

Ханна Хвасс была маленькой, полной, с короткими выкрашенными в пепельный цвет волосами женщиной средних лет, хотя в ее случае границы возраста представлялись довольно расплывчатыми. В синем пиджаке, белой блузке, синих брюках и синих лодочках на невысоком каблуке. Пиджаке, явно тесном на груди, блузке с прорехами, образовавшимися между пуговиц, как только она садилась, брюках, морщинившихся на бедрах, и обуви без шнурков.

К тому же она носила очки в металлической оправе и постоянно дружелюбно улыбалась. Говорила медленно и четко и, похо же, тщательно взвешивала каждое слово, прежде чем оно слетало с ее губ. Первое впечатление, произведенное ею на следственную группу на совещании после обеда в среду третьего августа, можно было описать одним словом. Шок. Все это плохо соответствовало их представлению о том, как должен выглядеть прокурор, а более того и не требовалось, чтобы близкое и бесконфликтное сотрудничество могло превратиться в борьбу не на жизнь, а на смерть. Прокурор против семи полицейских и одного вольнонаемного аналитика. И такая борьба могла разгореться уже с самого начала. Однако не в этот раз, как скоро выяснится.

Хорошим считался прокурор, который в своих действиях шел на поводу у полиции. И не вмешивался в практическую работу, в которой все равно ничего не понимал, а старательно обеспечивал все меры, необходимые полиции в охоте за преступником. Независимо от того, шла ли речь о контроле телефонных разговоров, скрытом прослушивании, обысках, обычных задержаниях и изъятиях или о том, чтобы просто забрать кого-то на допрос без предварительного уведомления. Именно такого мнения придерживались Бекстрём и многие другие полицейские, однако в случае Ханны Хвасс его надежды получить в ее лице пассивного наблюдателя не оправдались.

Помощнику старшего прокурора Хвасс при ее первой встрече со следственной группой понадобилось менее пяти минут, чтобы убедить их на сей счет. Она предпочитала быть руководителем предварительного расследования не только в формальном, но и в практическом смысле.

— Не только по названию, но и фактически, — объяснила она и улыбнулась дружелюбно семерым полицейским и вольнонаемному аналитику, сидевшим вместе с ней в комнате. Такой она представляла свою роль — все согласно действующим правилам, и именно этой позиции всегда придерживалась на протяжении пятнадцати лет своей работы прокурором.

Кроме того, она предпочитала всегда быть в курсе событий. Конкретно речь шла о плановых совещаниях каждый понедельник и пятницу после обеда для оценки ситуации и обсуждения дальнейших действий. Все новые данные она хотела получать на свой имейл, «чтобы иметь в виде документов», но не возражала принимать их и в устном варианте, «когда время не ждет или, скажем так, иного и не требовалось».

— Очень рад встретиться с тобой, Ханна, — сказал Бекстрём, улыбнувшись дружелюбно и кивнув ей. — Ты для нас, сидящих здесь, человек незнакомый, но встречи с которым мы с нетерпением ожидали, потому что слышали много хорошего о тебе.

«Невероятно жирная и наверняка вредная старушенция», — подумала он, не принимая в расчет то обстоятельство, что сам весил вдвое больше ее и был по меньшей мере на десять лет старше. Она не только явно собиралась испортить ему жизнь из-за черепа, найденного его маленьким соседом на острове озера Меларен. Но также была некрасивой до такой степени, что это угрожало нарушить его душевное спокойствие и нанести вред аппетиту.

«По ней петля плачет», — подумал он.

— Спасибо, Бекстрём. Очень приятно было услышать, — произнесла Ханна Хвасс с таким видом, словно на самом деле так думала. — Я уже разговаривала и с Надей, и с Анникой по телефону, и, насколько поняла, у вас есть серьезная проблема, с которой надо разобраться, прежде чем мы сможем идти дальше. Естественно, я имею в виду непонятки с личностью нашей жертвы.

— Да, конечно, у нас это тоже вызывает беспокойство. — Бекстрём вздохнул и покачал головой, чтобы придать весомость своим словам. — Было бы интересно услышать твое мнение о нашей главной головной боли, — добавил он и на всякий случай вздохнул еще раз.

Прокурор Хвасс начала с общих рассуждений. Проблемы существовали для того, чтобы их разрешать, и сама она смотрела на них как на брошенный ей вызов. Бегло познакомившись с полученными материалами, она составила собственное представление об этом деле.

То, что Джейди Кунчай, по большому счету, сразу идентифицировали после цунами, являлось весомым аргументом в пользу того, что там погибла именно она. Женщину обнаружили в доме, который она снимала вместе с мужем, одежда и украшение однозначно принадлежали ей, ее опознали близкие и персонал отеля, и все это подтверждала взятая у нее в Таиланде ДНК.

На основании тех обстоятельств, что Джейди всего через пять суток кремировали в ее родном городе Бангкоке, о чем имелись соответствующие бумаги в виде свидетельства о смерти, а также счета и протокола от похоронного бюро, занимавшегося всеми практическими процедурами, связанными с транспортировкой тела и похоронной церемонией, напрашивался простой логический вывод. Останки, обнаруженные на острове Уфердсён озера Меларен, не могли принадлежать Джейди Кунчай.

Скорее всего, речь шла о какой-то другой женщине. Возможно, родом из Юго-Восточной Азии, если эксперт-остеолог попал в точку.

— Приятно слышать это от тебя. — Бекстрём откинулся на спинку стула, поднял глаза к потолку и, сформировав перед собой арку из соединенных кончиков пальцев, кивнул задумчиво.

«Самое время выложить на стол христианскую карту», — решил он.

— Глубоко верующему человеку вроде меня самого трудно представить себе какое-то другое объяснение, — продолжил он и кивнул снова.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Хвасс, с трудом скрыв удивление.

— Да, никто ведь, разумеется, не может умереть дважды, — объяснил Бекстрём. — Никто согласно постулатам христианской веры.

«Эта идиотка все еще улыбается, но теперь явно натянуто», — подумал он.

— Нет, — согласилась Хвасс. — При всем уважении к твоей вере я хотела бы подчеркнуть, что, и не обладая гениальным умом, не трудно это понять.

— И как мы поступим в этом случае? — спросил Бекстрём. — Что предпримем? Ты, пожалуй, должна указать нам путь.

— Во-первых, надо позаботиться о том, чтобы взять новую пробу ДНК, — сказала Хвасс. — Это же абсолютно необходимая мера. Сама я не удивлюсь, если окажется, что нам прислали неверный ДНК-профиль.

— Это уже делается, — сообщил Ниеми, не вдаваясь в подробности.

«Хвасс явно не блещет умом даже на фоне прокурорской компании», — подумал он. Такая мысль, очевидно, пришла и Наде, судя по отсутствующему выражению лица.

— Да, но это же просто замечательно! — воскликнул Бекстрём. — Тогда нам надо попытаться поторопить их в Линчёпинге.

— Ну, я уже поняла, что это может занять приличное время, — кивнула Хвасс.

— Месяцы, — вздохнул Бекстрём. — Пусть даже речь идет об убийстве. Убийстве несчастной молодой женщины.

Хвасс, естественно, осознавала всю серьезность ситуации, и, если им требовалась помощь с тем, чтобы ускорить ход событий, она окажет содействие. А пока они будут ждать результатов, хватает ведь другого, с чем необходимо разобраться как можно быстрее.

— О чем ты? — спросил Бекстрём.

«Еще более натянутая улыбка», — подумал он.

— Да, скорее всего, произошла какая-то ошибка при занесении в регистр. Такое, к сожалению, случается постоянно. Мне приходилось сталкиваться с подобным неоднократно. Отпечатки пальцев, ДНК, даже обычные пробы крови порой исхитряются перепутать. Нам надо переговорить с теми, кто отвечает за это дело, и в полиции, и в судебно-медицинском центре, и в миграционном департаменте. Да, и с ответственными лицами в Государственной криминальной полиции, естественно. К древним бумагам, которые годами пролежали в каком-нибудь старом рабочем регистре, я никогда не питала особой слабости.

— Это тоже делается, — сообщила Надя.

«Интересно, что с ней не так, — подумала она. — Наверняка ведь есть еще что-то еще, помимо не слишком большого ума».

— Это же просто замечательно, — констатировала Ханна Хвасс. — Тогда все на мази, как вы в полиции обычно говорите. Да, еще одно дело, кстати. В следующий раз встретимся только в понедельник, потому что в эту пятницу я занята. Мы провожаем шефа на пенсию.

— Какая жалость, — вздохнул Бекстрём. — Нет, не то, что ты идешь на проводы, а то, что мы не сможем увидеться.

«Порой приходится радоваться и малому», — подумал он.

— Ничего, не беспокойся, Бекстрём. Есть еще вопросы, которые следует обсудить прежде, чем мы расстанемся?

Все восемь человек, сидевшие в комнате, покачали головой.

«Ряды сомкнулись», — одобрительно подумал Бекстрём, когда провожал прокурора к лифту с целью убедиться, что она покинула здание.

— О’кей, — сказал он две минуты спустя, когда вернулся в совещательную комнату и закрыл за собой дверь. — Мы наконец получили себе на шею прокуроршу, которая явно не семи пядей во лбу. И как нам разбираться с ней? Твое предложение, Ниеми?

— Рано или поздно это происходит, — сказал Ниеми. — Сейчас случилось с нами. То, о чем она говорила, мы сделаем, да чего там сделаем, уже занимаемся этим. Давайте не будем тревожить ее до понедельника. Мне надо встретиться с Тойвоненом по одному делу, так что у меня будет возможность обсудить с ним остальное. С глазу на глаз.

— Спасибо тебе от нас за это, — сказал Бекстрём.

«Даже финский кавалерист встал в строй», — подумал он.

— Если кому-то интересно услышать, почему она ведет себя таким образом, у меня есть идея на сей счет, — продолжал Ниеми.

— А я и не догадывался, что ты еще и психиатр, — заметил Бекстрём.

«Наверное, этому его научили в университете в Хапаранде».

— В службе, занимающейся экономическими преступлениями, где она всегда работала, прокуроры, экономисты и ревизоры правят бал, — сказал Ниеми. — Простые души вроде нас должны делать только то, что им прикажут.

— Совсем другая корпоративная культура, — ухмыльнулся Стигсон.

— Да, примерно так, — согласился Ниеми.

— Сама я собиралась вернуться к себе в кабинет, — сказала Надя, поднимаясь и складывая свои бумаги.

— Чтобы поискать утешения на русский манер, — предположил Бекстрём.

— Совершенно верно, — подтвердила Надя. — Подумать о березовых лесах на моей старой родине. Там, где они настолько велики, что им нет конца.

— Знаешь, Надя, — сказала Анника Карлссон, — мы заполучили чокнутого прокурора себе на шею. В принципе не велика проблема, и, если ничего не изменится, я обещаю лично оттаскать ее за уши. Я никогда не слышала о ней. Кто-то знал ее раньше?

— Да, я, — подал голос Олешкевич. — Она читала мне вводный курс, когда я изучал юриспруденцию.

— И какой она была тогда? — поинтересовалась Кристин Олссон.

— Вполне нормальной, по мнению большинства тех, у кого она преподавала. Все четко и ясно излагала.

— Значит, ты изучал юриспруденцию… Оле…

— Называйте меня Озз, шеф, — предложил Олешкевич и широко улыбнулся.

— И что ты тогда здесь делаешь? Если изучал юриспруденцию? — спросил Бекстрём.

«Мой собственный Иуда Искариот, пусть у меня лишь семь учеников», — подумал он.

— Я здесь, поскольку захотел стать полицейским, — ответил Олешкевич. — Если шефа интересует Хвасс, я, пожалуй, не настолько восторгался ею, как большинство моих сокурсников.

— И почему же?

— По двум причинам. Во-первых, на мой взгляд, она выглядела слишком самонадеянной. Ей явно не хватало уважения к другим. Есть люди, плохо чувствующие ситуацию. Во-вторых, по-моему, она избегает проблем. Кое-какие вещи могут оказаться достаточно трудными, и нельзя разобраться с ними, просто упрощая, пока сам не сможешь их понять. Тогда ведь упускаешь всю суть.

Бекстрём довольствовался кивком.

«Пожалуй, все не так безнадежно», — подумал он.

45

Надя не стала искать утешения ни в размышлениях о российских березовых лесах, ни в национальном напитке своей родины. Вернувшись к себе в кабинет, она сразу же позвонила своему знакомому из ГКП и попросила его посодействовать ей в нескольких практических делах, о которых требовалось позаботиться в Таиланде. О том, что она не могла сделать дома, сколько бы бумаг ни собрала.

— Мне нужна небольшая помощь коллег, — объяснила она. — Если я пойду официальным путем, как мне известно из собственного опыта, понадобится целая вечность. А неофициальных контактов в Таиланде у меня нет.

— Однако они есть у меня, — успокоил ее знакомый. — Поэтому тебе не о чем беспокоиться. Но конечно, я согласен с тобой. Очень жаль, что система столь неповоротлива.

— Да, и все равно меня мучат угрызения совести при мысли обо всем том, с чем ты уже помог мне.

— И совершенно напрасно мучат. Для чего же тогда нужны друзья, — рассмеялся ее знакомый.

* * *

Что касается Надиной проблемы, найти на месте кого-то, кто смог бы проверить для нее различные данные, по словам ее знакомого, имелись две возможности. В правовом отделе шведского посольства уже несколько лет работал шведский полицейский, выполнявший функции офицера по связям как с таиландской полицией, так и коллегами в соседних странах. Сам он просидел на этой должности шесть лет вплоть до того, как два года назад вернулся в Швецию. Его преемник был просто замечательным полицейским, которого он знал лично и мог за него поручиться. Проблема состояла в другом.

— В чем же? — спросила Надя.

«Постоянно эти проблемы», — подумала она.

— Я разговаривал с ним вчера, и он, и его жена как раз приехали в Швецию с намерением провести здесь отпуск. Он норландец, и охота на лосей в сентябре святое для него дело. Поэтому он будет дома через месяц с лишним. Если я все правильно понял, ты хочешь, чтобы все было сделано несколько раньше.

— Да, — подтвердила Надя. — По крайней мере, при мысли о прокуроре, доставшемся нам.

— Я слышал, — усмехнулся ее знакомый. — Ханна Хвасс, пожалуй, далеко не самая умная в их ведомстве. Несмотря на имя, я имею в виду. Послушала бы ты, что коллеги из службы по борьбе с экономической преступностью думают о ней. Большинство из них попали туда от нас, поэтому мы в курсе дела. Когда им наконец удалось избавиться от Масляного Ножа, такое у нее было прозвище — да ты знаешь, ими еще намазывают всякую всячину, и дети обычно делают их из дерева на уроках труда и дарят бабушкам и дедушкам на Рождество, — веселье продолжалось целую неделю.

— Могу себе представить, — буркнула Надя.

«И как же это решит мои проблемы?» — подумала она.

— Поэтому у меня есть другое предложение, — продолжил ее знакомый.

— Да, в данной ситуации я буду благодарна за что угодно.

— Аккарат Буниасарн, — сказал ее знакомый. — Лучшей помощи я, пожалуй, не смогу тебе предложить.

— Аккарат, — повторила Надя. — Прости, но мой таиландский, пожалуй, не слишком хорош. Что это означает?

«Счастье по-таиландски, наверное», — подумала она.

— Его так зовут, — пояснил знакомый. — Аккарат Буниасарн. Это мой коллега, да и очень хороший друг, он работает в Королевской таиландской полиции в Бангкоке. У нас хватало общих дел, когда я трудился там офицером по связям. Он у них начальник одного из отделов. Человек, ко торого не так легко провести, хотя ростом он, пожалуй, не более метра шестидесяти пяти и выглядит как мальчишка.

— И сколько ему лет? — спросила Надя.

«Надо же с чего-то начинать», — подумала она.

— За пятьдесят, как мне. Поговори с ним по скайпу, тогда ты сможешь посмотреть на него. И я убежден, согласишься со мной. Ему на вид не более двадцати пяти. И он отлично говорит по-английски.

— Значит, он хороший коллега? — уточнила Надя.

— Лучше не бывает, как я уже сказал. Во-первых, он по нашим меркам примерно старший интендант и работает в национальном отделе в Бангкоке, а он приблизительно как Государственная криминальная полиция здесь у нас, может работать по всей стране.

— Да, будет просто замечательно, если ты сумеешь договориться, чтобы он помог, — сказала Надя.

— Он сделает это. Я его попрошу, — уверил Надю ее знакомый. — Кроме того, он честный парень, какие не всегда встречаются там у них. Коррупция, к сожалению, глубоко пустила корни в определенных подразделениях таиландской полиции. И больше всего проблем с ней в службе правопорядка и местных отделениях. Подобные знания могут тебе пригодиться.

— Ты можешь сбросить мне на имейл его данные? — спросила Надя.

— Я предлагаю поступить следующим образом, — сказал ее знакомый. — Сейчас в Бангкоке поздний вечер, поэтому я позвоню и переговорю с ним рано утром. Объясню ему, о чем идет речь, и, если не будет проблем, перешлю их тебе.

— Очень любезно с твоей стороны, — сказала Надя. — Аккарат Буниасарн, так, значит, его зовут.

— Аккарат Буниасарн, это имя стоит запомнить. Не сомневайся.

* * *

«И что мне делать? — подумала Надя, закончив разговор. — Поеду домой, — решила она и кивнула. — Поеду домой и поищу утешения на русский манер. Двумя способами — размышлениями о березовом лесе и водкой опять же под названием „Березовый лес“. А когда засну, мне будут сниться приятные сны об Аккарате Буниасарне, настоящем парне, на которого можно положиться и в горе и в радости, пусть он всего метр шестьдесят пять ростом и выглядит как мальчишка».

46

Уже в восемь утра в четверг Эверт Бекстрём собрал своих ближайших помощников на встречу за закрытыми дверями у себя в кабинете. Будь у него выбор, он, естественно, предпочел бы более гуманное время, но сейчас они оказались в критической ситуации, и чокнутая прокурорша Ханна Хвасс не оставила ему такой возможности.

«Самое время опустить каску на лоб, загнать патрон в ствол малыша Зигге и перейти к тому, что в шведской полиции называется состоянием повышенной боевой готовности», — подумал Бекстрём, когда ни свет ни заря залез в такси, которое должно было доставить его к зданию полиции Сольны.

— Ниеми и Фернандес не смогли прийти, — сообщила Утка Карлссон, как только все расположились в безопасности за его закрытыми дверями.

— Печально слышать, — отреагировал Бекстрём.

— Да, но я разговаривала с ними, и они целиком и полностью на нашей стороне. По словам Петера, он даже готов помочь нам, если мы решим прикончить старуху, — заверила его Утка Карлссон. — Ну, в плане того, чтобы уничтожить все следы, — объяснила она.

— Думаю, это не понадобится, — сказал Бекстрём. — Я предлагаю поступить так.

Все пятеро, сидевшие в комнате, кивнули в унисон, без толики сомнения.

— Ты, Надя. — Бекстрём повернулся к своей единственной достойной помощнице. — Мне жаль, но тебе придется разобраться с этим. Попытайся вбить в голову старухе, что именно Джейди Кунчай мы нашли на острове.

— То есть ты в этом абсолютно уверен? — спросила Анника Карлссон.

— Да, — подтвердил Бекстрём. — И, как только ты поймешь это, никто не будет рад больше меня.

— Я думаю так же, как шеф, — сказал Озз, хотя его никто и не спрашивал.

— Мне плевать, каким образом, — продолжил Бекстрём в своей обычной вежливой манере, — но ты, Надя, должна выяснить, как на самом деле все происходило там в Таиланде, когда им взбрело в головы, что они нашли именно Джейди Кунчай. И позаботься ради спокойствия в доме, чтобы даже такая полная идиотка, как наша прокурорша все поняла.

— Относительно первого никаких проблем, если ты действительно прав, — ответила Надя. — Однако, что касается второго, я не могу дать гарантий.

— А чем заниматься нам? — поинтересовалась Кристин Олссон.

— Тело, найденное на острове, принадлежит Джейди Кунчай, — сказал Бекстрём. — Поскольку в убийстве почти всегда виноват муж, я хочу знать все, буквально все о ней и ее скорбящем супруге, стрельнувшем ей в башку. Естественно, обо всех других, кто также может иметь отношение к делу.

— Ты не сдаешься, — констатировала Анника Карлссон и улыбнулась.

— Нет, — подтвердил Бекстрём. — Если, конечно, Надя не докажет, что я ошибаюсь. А я ненавижу ошибаться, особенно если это означает, что прокурор госпожа Хвасс права, и в этом случае я лучше пущу себе пулю в лоб. Старуха, естественно, ошибается, не беспокойтесь на сей счет, но я решил дождаться, пока у нас не появится что-то такое, чем мы сможем поставить ее на место. Тогда мы заставим замолчать эту идиотку, и она просто будет выполнять все наши указания.

— Если говорить об эмоциях, я полностью на твоей стороне, — сказала Надя, — не об этом надо беспокоиться.

— И в чем проблема? — спросил Бекстрём. — О чем мне следует беспокоиться?

— Проблема возникнет, если окажется, что она права, а ты ошибаешься, — ответила Надя.

— Так что мы говорим прокурору? — поинтересовался Стигсон. — Если она будет интересоваться, чем мы, черт возьми, занимаемся, — уточнил он.

— Мы делаем именно то, о чем она нас просила, — ответил Бекстрём. — О том же, чем мы фактически занимаемся, естественно, ни звука.

«То, что Стигсон не отличается большим умом, я уже знал, — подумал он. — Хорошо еще, всегда делает то, что ему говорят, и это его единственное преимущество».

— Отлично, — сказал Стигсон с такой же восторженной миной, как и у его шефа.

— Да, — буркнул Бекстрём. — Приятно слышать, что, по крайней мере, между мной и тобой полное согласие.

47

Как только Бекстрём удалился, Анника Карлссон взяла бразды правления в свои руки и распределила работу. Стигсону, Олссон и Олешкевичу досталось разложить по полочкам всю жизнь Джейди Кунчай, тогда как она сама намеревалась заняться тем же в отношении Даниэля Джонсона. А если кого-то интересовала причина именно такого разделения труда, в этом не было никакой тайны. Просто, по ее мнению, сбор информации об их возможной жертве мог оказаться более трудоемким заданием, чем о ее шведском муже.

— Насколько я понимаю, ты хочешь иметь все биографические данные Джейди Кунчай? — спросила Кристин Олссон.

— Да, и все иное, как-то ее характеризующее. Показывающее, что за человек она была. Никто ведь из нас не встречался с ней. Нам надо создать для себя полную картину. Раньше подобное называлось большой и малой биографией, — объяснила Анника Карлссон. — Начните с маленькой, а если вам удастся продвинуться еще дальше, меня это очень обрадует.

— Я поняла, — кивнула Кристин Олссон. — Плюс все, что может иметь отношение к нашему преступлению. Вроде лодки и старой мелкашки.

— Да, или пластикового пакета из магазина «Лидл», или банки с колбасой с жирным актером на этикетке, о которой болтал Бекстрём, — добавил Стигсон.

— Точно, — подтвердила Анника.

— При этом я не хочу, чтобы вы разговаривали с кем-то, знавшим Джейди, не спросив предварительно разрешения у меня, — сказала она. — Однако об этом Стигсон знает столь же хорошо, как и я.

— Нельзя будить спящего медведя, — объяснил Стигсон.

— А что нам говорить, если прокурор захочет узнать, чем мы занимаемся? — спросил Олешкевич.

— Вам необходимо алиби, чтобы вы могли поддерживать ее в хорошем настроении, и это еще одна причина, почему я поручила вам именно Джейди. Если прокурор спросит, говорите, что собираете сведения о ней, поскольку, как вы поняли, произошла какая-то ошибка с ее данными, повлиявшая на идентификацию. И обязательно свяжитесь с миграционным департаментом. У них наверняка есть масса бумаг о ней, которые смогут вам пригодиться при составлении описания личности. А если прокурор поинтересуется, то говорите, что просто пытаетесь выяснить, что там за проблемы с ней: перепутали ее ДНК или еще как-то намудрили. Ну, вы же понимаете ход моих мыслей?

— А ты сама, Анника? Как будешь выкручиваться, если она придет и спросит, почему ты вцепилась зубами в мужа Джейди? — поинтересовалась Кристин Олссон.

— И откуда она узнает? — ответила Анника Карлссон и пожала плечами.

— Но, предположим, ей это удастся, — настаивал Олешкевич.

— Скажу, что занимаюсь моей работой, а остальное ее не касается, — отрезала Анника.

Время подтвердило правоту Анники Карлссон. Собирать информацию о Джейди Кунчай оказалось далеко не легкой задачей. Люди из миграционного департамента, с кем они связались, не сумели ничем им помочь. Возможно, там работали и такие, от кого могло быть больше пользы, но они находились на отдыхе, в командировках, на конференциях или вне зоны досягаемости по другим причинам. В любом случае не на рабочих местах. Правда, оставалась еще надежда на архивариуса, которую ждали на работе в пятницу на следующей неделе.

— Я ничего не понимаю, — проворчал Стигсон и покачал головой. — Кто выходит из отпуска в пятницу? Очень странно! Все нормальные люди отправляются отдыхать в понедельник, и зачем тогда возвращаться на работу в пятницу. Неужели нельзя подождать еще несколько дней и выйти тоже в понедельник?

— Понятия не имею, — сказал Олешкевич. — Может, тебе спросить у нее самой, когда она вернется на работу?

— Полстраницы данных из регистра народонаселения плюс все иное, что всегда можно пробить через компьютер, — продолжил Стигсон, похоже не услышавший, сказанного ему. — Трое полностью здоровых полицейских. Два дня работы. Полстраницы информации. Утка нас живьем съест.

— Не говори так, — возразила Кристин Олссон. — Мы же очень много знаем о ее старшем брате.

— И чем нам это поможет? — вздохнул Стигсон. — И каким надо быть идиотом, чтобы выложить целый роман о себе самом на своей домашней странице? И начнем с того, откуда нам знать, правду ли он пишет о себе? А даже если и так, какое он имеет отношение к нашему делу. Сам ведь даже не присутствовал на ее похоронах. Кто поговорит с Анникой, вы или я?

— Она внизу в тренажерном зале, — сказала Кристин. — Я могу поговорить с ней.

— Да, или перешлите ей все это дерьмо, — буркнул Стигсон и поднялся рывком. — Я собирался потренироваться перед выходными. Сбросьте ей ссылку на домашнюю страницу братца, чтобы у нее, по крайней мере, было что почитать.

— Уже сделано, — сказал Олешкевич и закрыл свой ноутбук.

48

Анника Карлссон вернулась в офис из тренажерного зала и никого там не застала. Даже Надя куда-то испарилась, а шеф, как обычно, покинул их еще до обеда. Сама она решила проверить свою входящую почту, прежде чем отправляться домой, и за время тренировки ей пришло письмо от ее помощников с информацией, которую им пока удалось найти об их жертве Джейди Кунчай.

«Возможной жертве», — подумала Анника Карлссон и открыла присланное Олешкевичем послание.

Почти все написанное там она уже знала, пожалуй, с тем единственным отличием, что сейчас все персональные данные о ней были собраны в одном месте и под собственным обозначением в качестве их рабочих материалов. Новым для нее стал лишь тот факт, что Джейди получила шведское водительское удостоверение весной 1999 года.

«Вероятно, еще какие-то материалы о ней должны находиться в миграционном департаменте, — подумала Анника Карлссон. — Когда она прибыла в Швецию и ходатайствовала о виде на жительство, чтобы поселиться здесь и выйти замуж за шведского гражданина, ее прошлое, наверное, проверили надлежащим образом. Если, конечно, все не было так хорошо организовано, что от этих данных избавились, как только ее объявили мертвой».

Джейди Кунчай родилась в Бангкоке в Таиланде 2 мая 1973 года у таиландских родителей, и сама также являлась гражданкой Таиланда. Она прибыла в Швецию осенью 1998 года по визе, выданной ей шведским генеральным консульством в Нью-Йорке. И причина тому была ясна из ее ходатайства о визе. Целых три года до этого она жила в США, где изучала экономику в Северно-Западном университете, расположенном в окрестностях Чикаго. В Соединенных Штатах она имела вид на жительство и разрешение на работу, и, возможно, именно поэтому ей по большому счету сразу же дали визу для приезда в Швецию.

Через пару месяцев, в январе 1999 года, она подала документы на получение вида на жительство и разрешения на работу в Швеции, поскольку собиралась выйти замуж за шведского гражданина. Бракосочетание состоялась в августе того же года в шведском посольстве в Бангкоке, а в январе 2000 года она и ее новоиспеченный муж вернулись в Швецию, чтобы жить здесь.

Только после этого Джейди Кунчай ходатайствовала о шведском гражданстве. Поскольку она являлась женой шведского гражданина, оформление прошло быстро, и уже весной 2004 года она получила его. И явно собиралась обосноваться на новой родине, поскольку тремя годами ранее она и ее муж организовали в Швеции маркетинговую фирму с деятельностью, сориентированной на Юго-Восточную Азию: Johnson & Kunchai, South East Asian Trading and Business Management AB.

Уже через месяц после того, как Джейди стала шведской гражданкой, она и ее муж вернулись в Таиланд. Он получил работу в шведском посольстве, заняв должность помощника торгового атташе, однако чем она занималась там, пока выяснить не удалось.

«Вероятно, делами своей компании до тех пор, пока не погибла во время цунами», — предположила Анника Карлссон, поскольку их фирма продолжала свою деятельность до весны 2006 года. Тогда ее продали более крупному предприятию, которое также вело бизнес в Юго-Восточной Азии, и сделал это муж покойной Даниэль Джонсон. На момент сделки он являлся ее единственным владельцем. Джейди ведь погибла. Ее объявили мертвой в мае 2005 года. Так выглядело все ее официальное жизнеописание, составленное на базе данных, найденных помощниками Анники Карлссон во всевозможных шведских регистрах.

«И хуже всего то, что это, возможно, правда, — вздохнула она и отложила в сторону прочитанные бумаги. — Несмотря на все странности криминалистического характера и убежденность Бекстрёма в обратном».

49

Петер Ниеми и его помощники нашли три сотни костей, включая их обломки различного размера и веса, а также несколько зубов нижней челюсти и волосы с головы, как отдельные пряди, так и в виде пучков.

Однако не было никакой одежды или других вещей, принадлежавших жертве. А ведь такие находки зачастую могли рассказать о ней больше, чем останки.

«Что-то ведь она наверняка имела с собой, — подумал Ниеми. — По крайней мере, одежду на теле и, вероятно, сумочку со всем тем, что та могла содержать. Если же приехала погостить издалека, скорее всего, еще и массу других вещей помимо этого».

* * *

Судя по всему, им противостоял умный и крайне предусмотрительный преступник, к тому же знакомый со средой, где спрятал ее тело. Знавший как остров Уфердсён, так и водное пространство вокруг него.

«Сначала он избавляется от трупа, а потом от всего иного», — подумал Ниеми. И он спрятал его на суше, что было разумно с его стороны, поскольку утопленные в воде тела обладали способностью всплывать, совершенно независимо от того, сколько камней и всего прочего использовалось в качестве груза, как только процесс разложения и газообразования заходил достаточно далеко. Кроме того, существовал ведь предел того, как много человек мог поднять и нести, когда покойника требовалось утопить.

С ее одеждой и прочими принадлежностями дело явно обстояло иначе, многое говорило о том, что все это убийца утопил в озере Меларен. Сначала избавился от тела, а потом от ее вещей. Одним махом, и, скорее всего, на незначительном расстоянии.

Так умные расчетливые преступники обычно действовали, и довольно часто из-за этого попадались. Поскольку не составляло особого труда просчитать, как они думали, а вследствие этого и действовали. Поступки ведь управляются мыслями, а когда речь шла о нормальных людях, их на базе своего опыта неплохо умели оценивать такие, как Ниеми. С сумасшедшими же все могло обстоять гораздо сложнее.

«Проблема в другом, — подумал Ниеми. — И не такая уж большая».

Меларен — третье по площади озеро Швеции. Оно занимает пространство более тысячи квадратных километров и имеет протяженность сто двадцать километров от Стокгольма на востоке до Эребру на западе. В нем находится свыше восьми тысяч островов и островков разной площади, и его береговая линия столь же велика, как и у самого большого озера страны Венерн, пусть оно в пять раз меньше его по площади водной поверхности. Единственным утешением было то, что Меларен относительно мелкое озеро со средней глубиной десять метров и наибольшей семьдесят в Ламбарфьердене около Хессельбю в паре десятков километров от центра Стокгольма.

«Десять или семьдесят метров, а при мысли о видимости в озере Меларен это, пожалуй, не имеет большого значения», — подумал Ниеми, и если он собирался нырять там, не вызывая насмешки товарищей по работе, ему требовалось знать больше, чем он знал сейчас.

Это он объяснил своим коллегам, и ни у кого из них, даже у Бекстрёма, не нашлось возражений. Зато у Анники Карлссон имелся один вопрос, а поскольку он с самого начала сам много думал о том же, ему не составило труда ответить на него.

— Я тут поразмышляла о нашем преступнике, — сказала она. — И мне пришло в голову, что он довольно хорошо ориентируется на острове Уфердсён.

— Я того же мнения, — согласился Ниеми.

— Тогда я подумала о малыше Эдвине, — продолжила Анника Карлссон. — Соседе Бекстрёма.

— Не как о преступнике, надеюсь, — улыбнулся Ниеми.

— Нет, — ответила Анника Карлссон. — Эдвин — милейший мальчуган, и к тому же он не больше червяка. Маленький червячок с большими ушами и в тяжеленных очках. Но там же хватало и других скаутов до него. Их лагерь на острове Экерён наверняка существует более пятидесяти лет.

— Эта мысль и мне приходила в голову, — сказал Ниеми. — Зато в какого-то обычного владельца лодки я не верю. И в кого-то из живущих по соседству тоже. У них Уфердсён пользуется дурной славой.

— Мне интересно, где он держит свою лодку, — сказала Анника. — Наш преступник, я имею в виду.

— Возможно, на озере Меларен, — предположил Ниеми. — Если ты узнаешь это, то сильно меня порадуешь. Тогда я смогу даже отправить водолазов по маршруту.

— Не хочешь объяснить? — спросила Анника Карлссон.

— Когда он сделал это — в первый раз убил человека, а потом спрятал труп, ему ведь хотелось побыстрее сбежать, — сказал Ниеми. — Даже если потребовался только час, чтобы избавиться от тела, каждая минута этого времени кажется ему вечностью. Он хочет попасть домой, и как можно быстрее. Никаких ненужных отклонений от кратчайшего пути. От всего иного, вроде ее одежды, он навернка избавился по пути.

— И тогда ты, значит, рисуешь прямую линию на карте озера от острова Уфердсён до того места, где он держит свою лодку, когда не использует ее и не бороздит синие просторы.

— Да, — подтвердил Ниеми. — Тогда мы отправим наших водолазов и их телеуправляемые подводные аппараты вдоль его пути домой, к собственному причалу. Туда, где больше глубина и легче утопить что-то, от чего надо избавиться. И там не так много течений, способных помешать поискам. Такие преступники просто довольствуются лучшим местом и точно знают, где оно находится.

— Пять лет, а пожалуй, и десять. Неужели, по-твоему, там действительно что-то осталось? — возразила Анника Карлссон.

— Если все хорошо упаковано, конечно. Возьмем корабль «Ваза», например. Удалось поднять многое из того, что мы ищем, хотя он пролежал на дне почти триста пятьдесят лет. Даже одежду.

— Послушать тебя, так мы охотимся за хитрой лисой, — усмехнулась Анника Карлссон. — Из тех, кто слишком умен, когда речь идет о его собственной шкуре. Хотя я сама ни черта не разбираюсь в лодках и всем подобном.

— А тебе этого и не надо, — утешил ее Ниеми. — Достаточно того, что ты полицейский.

50

В субботу Анника Карлссон пришла в здание полиции Сольны, хотя у нее был выходной. Сначала она провела пару часов в тренажерном зале, однако, закончив тренировку, не спустилась в гараж, чтобы сесть в машину и поехать домой расслабляться. Или заниматься, по большому счету, чем угодно другим помимо работы.

За неимением лучшего или, пожалуй, по причине того, что у нее из головы не выходили Джейди и вопросы, связанные с ее личностью, она поднялась на лифте в офис, включила компьютер и нажала на ссылку, полученную от Олссон и Олешкевича. Пожалуй, брат Джейди, который был на десять лет старше ее, мог добавить что-то, характеризующее его сестру. У него имелась отличная домашняя страница.

Нед Кунчай родился в Бангкоке в 1963 году. Кроме того, он, похоже, был трудолюбивым и умным молодым человеком и после окончания гимназии и прохождения военной службы дома в Таиланде поступил в Северо-Западный университет, расположенный в городе Эванстон в штате Иллинойс в нескольких десятках километров от Чикаго.

Анника Карлссон не слишком много знала о высших учебных заведениях США, но, насколько она поняла из того, что прочитала между строк на домашней странице Неда, это было далеко не самое заурядное среди них. Не как Гарвард, Принстон и Йель, пожалуй, однако всего лишь чуть менее престижное, и именно их экономическое образование имело очень хорошую репутацию.

«Сначала старший брат проторил дорожку, а потом устроил младшую сестренку в том же месте, — прикинула Анника. — Не самая смелая догадка».

По окончании университета Нед Кунчай получил степень магистра экономических наук со специализацией в области бухгалтерского учета и аудиторского контроля. Причем с высокими оценками, и по завершении образования его сразу же взяли на работу в одно из крупнейших в мире аудиторских бюро. А через шесть лет там он уже был его ассоциированным партнером и совладельцем и занял место в главном офисе в Нью-Йорке. Тогда же он стал американским гражданином. И все это произошло в 1995 году, когда Неду Кунчаю фактически едва исполнилось тридцать два года.

Похоже, все столь же хорошо складывалось для него и далее. Судя по фотографиям его самого и его семейства, выложенным на домашней странице, он был чуть ли не ярким примером подтверждения американской мечты о том, что в США каждый мог стать кузнецом собственного счастья, даже если родился в Таиланде. Его американская жена работала на неполную ставку журналистом на одной из крупных радиостанций Нью-Йорка, и вместе они имели пятерых детей.

Их старший сын уже изучал экономику в Гарварде, а четверых младших детей наверняка ждало похожее будущее. К этому следовало добавить собственный таунхаус в одном из лучших районов Бруклина, летний домик в Монтоке на Лонг-Айленде, места в советах директоров нескольких компаний, семизначную зарплату в долларах и надежду на получение звания почетного доктора, а также постоянного поста в правлении Фонда Рокфеллера, где его пару лет выбирали заместителем аудитора.

Все складывалось хорошо для Неда Кунчая, и ему не составляло особого труда рассказать об этом. А наибольшей бедой, пока обрушившейся на него, была гибель «любимой младшей сестренки» во время цунами в 2004 году. К сожалению, Нед не смог принять участие в ее похоронах, причем по самой банальной из всех причин. Он находился на конференции в Боулдере в штате Колорадо, и мать не успела сообщить ему вовремя. И от этого случившееся еще больше его тяготило.

Однако он поучаствовал в другой церемонии неделю спустя, когда согласно буддийской традиции ее пепел развеяли в национальном парке к северу от Бангкока. Сейчас он остался последним из своей исходной семьи. Его отец, высокопоставленный таиландский военный, умер в 1983 году, когда сам Нед проходил службу в армии, потом в 2004 году во время стихийного бедствия погибла его сестра, и, наконец, семь лет спустя, в возрасте семидесяти восьми лет, в начале лета 2011 года умерла мать.

Но ни слова ни о какой отданной на удочерение сестре-близняшке Джейди. И также о шведском зяте Неда.

«Пожалуй, надо взять это дело на заметку, — подумала Анника. — На всякий случай».

Она выключила свой компьютер и задумалась, что же ей делать теперь.

«Суббота перевалила на вторую половину, и самое время дать волю собственным желаниям», — подумала она и успела далеко зайти в своих мыслях, когда вспомнила о малыше Эдвине и решила, что пришла пора выполнить обещание, данное ему, и посетить Грёна Лунд снова. Проблема состояла в том, что Эдвин не отвечал по мобильному. И даже его автоответчик не работал.

51

В воскресенье утром Анника Карлссон предприняла еще одну попытку связаться с малышом Эдвином, и снова без успеха. По-прежнему никакого ответа, и за неимением лучшего она поехала на работу, чтобы закончить жизнеописание Даниэля Джонсона, начатое несколькими днями ранее.

Как она и предсказала в разговоре со своими помощниками, ей не пришлось жаловаться на недостаток данных о нем, как официальных, так и тех, которые можно было найти в Сети. Помимо прочего, только в Гугле он упоминался почти четыреста раз.

Чисто из любопытства она начала с самого интересного, но ничто из найденного ею не давало никаких зацепок. За ним не числилось ни малейших грехов. А также оружия или плавсредств. Он не имел никакого отношения к водной стихии, его не удалось никоим образом привязать к пивным колбаскам Буллена или пакету торговой сети «Лидл».

«Остается подытожить официальные данные о нем», — подумала Анника Карлссон и вздохнула. Она делала это относительно многих других до него, но, честно говоря, всегда без какой-либо пользы.

Даниэль Джонсон появился на свет 10 сентября 1970 года. Его отец Свен-Эрик Джонсон 1935 года рождения был учителем гимназии и в данное время находился на пенсии. А мать, также учительница, умерла осенью 1980 года. Кроме того, у него имелись две сестры на пять и семь лет старше, чем он сам. И всем им также нашлось место в итоговой справке, которую Анника Карлссон подготовила по Даниэлю.

Он вырос в Бромме и закончил там гимназию в 1989 году. Затем изучал экономику в Стокгольмской школе экономики и одновременно юриспруденцию в университете. И в результате получил диплом экономиста, однако юридическое образование так и не закончил.

«Хотя кого сейчас это волнует», — подумала она. По сравнению с ней и ее скромным образованием, он выглядел трудолюбивым, как целый пчелиный улей.

Затем он целый год проходил стажировку в крупной шведской фирме в США, после чего ему предложили место в министерстве иностранных дел, где он начал работать осенью 1994 года, а потом в течение трех лет трудился в различных шведских зарубежных представительствах в Африке, на Среднем Востоке и в Юго-Восточной Азии.

Осенью 1998 года он временно замещал шведского генерального консула в Чикаго и именно тогда на одном из мероприятий познакомился с Джейди Кунчай. А два года спустя попросил временно освободить его от службы в министерстве иностранных дел, чтобы он смог заняться фирмой, которую намеревался создать вместе с будущей женой. И ему пошли навстречу.

Его отпуск без содержания продолжался целых три года, прежде чем он вернулся в свой департамент и получил должность помощника торгового атташе в посольстве Швеции в Бангкоке. Одной из причин такого назначения наверняка стало то, что он свободно говорил по-тайски. Он проработал там несколько месяцев, когда они с женой решили поехать в Као-Лак, снять там бунгало на берегу и отпраздновать Рождество и Новый год. Хотя два года до этого проводили те же праздники у брата Джейди и его семьи в Нью-Йорке и на Лонг-Айленде, куда их по-прежнему звали.

И они наверняка отправились бы в Америку снова, если бы не декабрьская погода в Нью-Йорке, дождь и мокрый снег попеременно, и сама Анника Карлссон узнала об этом из отчета офицера по связям шведской полиции из посольства в Бангкоке, написанного им через месяц после цунами. Это было, когда ее коллега возвращал вещи Даниэля Джонсона и его супруги, по большому счету весь их багаж, найденный в доме, который они снимали, когда его развалины расчистили после катастрофы. Даниэль Джонсон тогда все еще находился на больничном и, судя по его виду, чувствовал себя очень плохо, помимо всего прочего из-за того, что именно он предложил жене отпраздновать Рождество и Новый год в Као-Лаке. Коллега Карлссон переговорил тогда с непосредственным начальником Джонсона в посольстве и вдобавок направил копию своего отчета о той беседе для информации коллегам из Государственной криминальной полиции в Швеции.

«Но теперь ты должен сдаться», — подумала Анника Карлссон, имея в виду Бекстрёма, не упускавшего случая выразить свои сомнения относительно безутешного вдовца.

Через два с половиной года Даниэль Джонсон, похоже, пришел в себя после тяжелой утраты. К тому времени он уже вернулся в Швецию и трудился в иностранном отделе министерства торговли. Там на работе он познакомился с женщиной, вскоре ставшей его новой женой. Ее звали София Даниэльссон, и она была на пятнадцать лет моложе его. Однако их счастье оказалось недолгим, поскольку они развелись уже через год.

«Будучи Бекстрёмом, я бы, пожалуй, исходила из того, что его связь с Софией началась еще до смерти Джейди, — подумала Анника Карлссон. — Но так как я не он, мне кажется, он попытался утешиться не самым лучшим способом, подобно большинству мужчин, пока до него не дошло, что он еще не забыл свою первую жену».

В качестве последней меры, перед тем как на время отложить в сторону жизнеописание Даниэля Джонсона, она посмотрела его фотографии. Не только с водительского удостоверения и паспорта, но, главным образом, остальные, которые он сам и другие выложили в Сеть. И только тогда у нее снова шевельнулось сомнение. И причиной тому стали снимки и описания, выложенные Даниэлем Джонсоном о себе на двух сайтах знакомств. Их нашла помощница Анники Карлссон Кристин Олссон, неизвестно каким образом.

«Проще всего поговорить с Софией», — подумала Анника Карлссон, когда вошла в лифт на работе, намереваясь пойти домой пешком и сделать по пути кое-какие покупки, главным образом с целью на время очистить голову от того, с чем не могла разобраться одним махом.

«С одной стороны, с другой стороны… И почему хоть раз все не может быть просто и естественно», — подумала она.

52

В пятницу 5 августа Бекстрём нарушил свой обычный распорядок и пообедал на веранде «Гранд-отеля» вместе со старым другом Гегуррой. Конечно, он несильно отступил от своих правил, да и при мысли о том, что это могла оказаться его последняя свободная пятница на много дней вперед, пока ему не удастся отделаться от помощника старшего прокурора Ханны Хвасс, было лучше воспользоваться случаем, раз уж такой представился. Кроме того, у них с Гегуррой в их общей повестке дня имелось важное и приятное дело, с которым требовалось разобраться как можно быстрее.

Оно касалось всех тех торжественных мероприятий, запланированных в Санкт-Петербурге на конец декабря в связи с празднованием двадцатипятилетия основания новой России, где шведскому комиссару криминальной полиции Эверту Бекстрёму отводилась значительная роль. Уже в первый день праздников российский президент собирался оповестить свой народ о том, что им удалось заполучить назад бесценную историческую реликвию.

Ее похитили за десять лет до революции, и только более чем век спустя она смогла вернуться в Россию и к ее народу. Отчасти благодаря комиссару Бекстрёму, из-за чего ему, первому из всех, президент собственноручно собирался вручить наивысшую награду, какую только нация могла дать иностранному гражданину, а именно медаль Александра Пушкина. Как всегда в таких случаях, имелось множество моментов чисто практического свойства, и их требовалось заранее согласовать со всеми заинтересованными лицами.

Поэтому, время от времени отвлекаясь на деликатесы, обильно украшавшие их стол, Бекстрём и Гегурра под председательством последнего обсудили пожелания и предложения, которые русский знакомый Гегурры представил выдвинуть ему, и, верный себе, антиквар приберег лучшую новость напоследок.

Представители российского государственного телевидения хотели встретиться с Бекстрёмом на его родине в Стокгольме и провести с ним несколько дней, снимая его и в бытовой, и в рабочей обстановке в связи с готовящейся часовой документальной программой. Множество других российских средств массовой информации, начиная с газет, радио- и телеканалов и закачивая всевозможными сетевыми изданиями, также жаждали увидеться с ним и сделать длинные и короткие интервью.

Посол России в Стокгольме приглашал его на ужин к себе в посольство, где они смогли бы обсудить в деталях программу его визита в Россию. И кроме того, один известный российский мастер, отвечавший за оформление упаковки личных подарков президента, хотел знать точку зрения Бекстрёма относительно шкатулки, где будет храниться предназначенная ему бутылка.

— Да, ты же знаешь меня, Бекстрём, и в курсе, что я всегда оставляю самое лучшее напоследок, — сказал Гегурра, разворачивая на столе чертеж мастера.

Шкатулку, конечно, планировалось изготовить из отборной русской березы. Одной из тех с белыми стволами и бледно-зеленой листвой, которые росли в безбрежных лесах, считавшихся душой России. А крышку должно было украшать выполненное инкрустацией из черного оникса изображение национального символа новой России: царского двуглавого орла, ныне заменившего советские серп и молот. Края и углы шкатулки предполагалось усилить обрамлением из чистого золота и, естественно, из того же металла сделать петли крышки, замочную скважину и сам ключ. А все внутреннее пространство выстлать синим бархатом.

Вдобавок ко всему этому, под двуглавым орлом планировалось прикрепить золотую табличку с гравированным текстом, вкратце описывавшим историю возникновения данного подарка.

— Он будет, как ты видишь, на русском, Бекстрём, и поэтому я сейчас тебе переведу, — сказал Гегурра и откашлялся осторожно, прежде чем начать читать. — Комиссару Эверту Бекстрёму от российского народа. В знак благодарности за оказанную нам услугу. На добрую память на вечные времена. Да, потом место и дата вручения: Санкт-Петербург, 25 декабря 2016 года, и подпись президента России.

— Судя по всему, не самая обычная коробка из винного магазина, — констатировал Бекстрём, слегка приуменьшив содержимое очередного из своих многочисленных бокалов, счет которым уже потерял.

— Отличный образец русского народного творчества. Кроме того, с подписью самого мастера на дне шкатулки, великого Геннадия Ренко, — сказал Гегурра и вздохнул от удовольствия, осторожно погладив длинными пальцами лежавший перед ним на столе чертеж.

— И сколько может стоить такая штука? — спросил Бекстрём, махнув свободной левой рукой официанту, чтобы тот снова наполнил его бокал.

— Стоить, — повторил Гегурра, покачал головой и поднял глаза к потолку. — Это бесценное произведение искусства, дорогой брат. У него нет цены.

— Прости, — сказал Бекстрём, — но сколько она может весить в деньгах?

— Ну… — ответил Гегурра, — если ты решил избавиться от нее, можешь в таком случае продать мне.

— И сколько это будет стоить?

— Как приличная вилла в приличном пригороде, — сказал Гегурра и пожал упакованными в идеально сшитый пиджак плечами.

«Ну это уже кое-что», — подумал Бекстрём, бросив взгляд на свой золотой «ролекс», который надел по такому случаю.

— Да, звучит неплохо, — признался он и кивнул. — Хотя сейчас ты должен меня извинить. Остались еще кое-какие неотложные дела.

«Вроде Мадам Пятницы, — подумал Бекстрём. — Жизнь — это ведь не только деньги. Суперсалями тоже должна получить свое».

Трудно сказать, почему так произошло, возможно, свою роль сыграл шикарный набор изысканных блюд и напитков, но на этот раз два таких осторожных человека, как Бекстрём и Гегурра, полностью потеряли бдительность. На протяжении всего двухчасового обеда они ни разу не обратили внимания на влюбленную парочку, сидевшую по соседству с ними.

А те шептались нежно, изредка пригубливая шампанское, стоявшее перед ними, порой позволяли себе излишне откровенные для такого места ласки, хотя впервые встретились только этим утром у себя на работе. И не кто иной, как шеф приказал заказать им столик и отправил в ресторан, где они сейчас сидели. И даже настоящих имен друг друга они не знали.

53

Человеком, позаботившимся о заказе столика для расположившейся по соседству с Бекстрёмом и Гегуррой парочки, был шеф отдела контрразведки Службы государственной безопасности Швеции. В то время как двое его сотрудников обедали всего в паре метров от объекта их наблюдения, он сам сидел со своим главным боссом примерно в семи километрах по прямой от летней веранды «Гранд-отеля» в совещательной комнате здания штаб-квартиры СЭПО в Сольне.

Главу Службы безопасности звали Лиза Маттей. Вскоре она собиралась подать в отставку, но об этом ни шеф контрразведки, ни кто-либо другой из работавших в том же ведомстве понятия не имел. Если бы он знал об этом, вполне возможно, воздержался бы от встречи с ней и предпочел доложить об этом деле ее преемнику.

— Ты захотел увидеться со мной, рассказывай, в чем дело, — дружелюбно улыбнулась Лиза Маттей.

— С чего генеральный директор хочет, чтобы я начал? — спросил шеф контрразведки и открыл красную папку, которую положил перед собой на большой письменный стол Маттей.

— Лучше с начала, — предложила Маттей. — В первую очередь меня интересует предыстория. Потом я хотела бы знать, о чем конкретно идет речь. А затем, что нам надо предпринять. С деталями можно не торопиться.

Предыстория оказалась довольно простой. Дело касалось политических отношений с Россией, которые не были столь плохими с лета 1952 года, когда русские сначала 13 июня сбили шведский военный самолет ДС-3, возвращавшийся на аэродром в Бромму после выполнения разведывательного задания в восточной части Балтийского моря, а три дня спустя проделали то же самое со шведской летающей лодкой «Каталина», направленной на поиски его команды.

Сегодня они находились на том же уровне, как и тогда. Последний инцидент случился месяц назад, когда русскую мини-подлодку заметили всего в сотне метров от дворца Дроттнингхольм, где живет его величество король.

«А мы сами чем лучше? — подумала Маттей, которая скоро собиралась на покой, совершенно независимо от международной обстановки. — Наш собственный социал-демократический премьер-министр четырнадцать дней назад выступил в средствах массовой информации и сообщил всем желавшим его слушать, что шведское членство в НАТО ныне стало политической необходимостью. Оставалась формальность в форме повторного голосования в риксдаге. И кто сейчас выступит против такого предложения кроме левых? Это же очевидно для любого думающего человека, стоит ему немного пораскинуть мозгами».

Но ответить предпочла несколько иначе.

— Рациональные люди хороши тем, что действуют обдуманно, — сказала она. — Ты и твои коллеги можете как угодно относиться к российскому президенту и его помощникам, но у них есть одно общее. Они думают и действуют рационально, исходя из своих условий.

— Точно, — согласился шеф контрразведки. — Поэтому возникает вопрос, как они вообще могли прийти к мысли, что мы и НАТО собираемся напасть на них.

— Поскольку именно это является исходным пунктом анализа русских, если мы вспомним их историю за последние шестьсот лет, то не найдем ничего странного, — сказала Маттей. — Все вокруг, включая и нас, пытались уничтожить их постоянно. Вот и вся причина. Совершенно независимо от того, кто прав, а кто ошибается, мы действуем исходя из разных предпосылок. Но сейчас я хочу знать, ради чего, собственно, ты пожелал встретиться со мной?

Речь шла о комиссаре полиции Стокгольма по имени Эверт Бекстрём. К сожалению, он также являлся самым известным стражем порядка в стране благодаря периодическому участию в качестве эксперта в телевизионной программе «Место преступления Швеция», а также постоянному мельканию во всех другим шведских средствах массовой информации и пользовался большой популярностью в народе.

— Я убежден, что ты сталкивалась с ним, когда занималась открытой деятельностью, — сказал шеф контрразведки.

— Да, — подтвердила Маттей. — С ним и многими другими подобными ему, но поскольку Бекстрём не тот человек, которого можно забыть, я, естественно, его помню. И чем он отличился на этот раз?

По большому счету он занимался многим таким, что не красило полицейского. Хотя в его случае речь не шла об обычных кражах, мошенничествах и насильственных преступлениях. Если начать с начала, то шеф контрразведки имел все основания утверждать, что комиссар Бекстрём был пресловутым покупателем сексуальных услуг. Постоянным клиентом многих проституток. Он продавал секретную информацию как всевозможным средствам массовой информации, так и тем, кого она напрямую затрагивала, а недавно также позаботился о том, чтобы ему незаконно установили камеру наблюдения над дверью квартиры.

Официальный доход Бекстрёма на службе составлял тридцать тысяч крон в месяц после вычета налогов. Однако по самым приблизительным расчетам за то же время он тратил примерно в четыре раза больше.

За последний год он, кроме того, купил за пять миллионов крон соседскую квартиру. Сломал стены и сделал ремонт, обошедшийся ему еще в пару миллионов. И вдобавок одолжил миллион коллеге, работающей в одном с ним отделе полиции Сольны.

— Ее зовут Анника Карлссон, — сказал шеф контрразведки. — Мы считаем, что между ними есть личные отношения.

— Угу, но, зная о том, чем занимаются некоторые другие наши коллеги, я не вижу особой причины негодовать, — заметила Маттей. — Ты говоришь о миллионах крон, и вряд ли ведь такие суммы он получал от «Афтонбладет» и «Экспрессен», прячась за статью конституции о защите источника информации, если вдаваться в юридические нюансы.

— Я как раз собирался к этому перейти, — заверил ее шеф контрразведки.

— Очень хорошо, — сказала Маттей. — Ведь пока все рассказанное тобой звучит как характеристика обычного коррумпированного коллеги, которого мы с превеликим успехом можем передать в особый отдел прокуратуры для возбуждения дисциплинарного дела. Подобное ведь не в нашей епархии.

— Как уже сказал, я как раз собирался к этому перейти, — повторил ее коллега. — Назвать причину, почему комиссаром Бекстрёмом должны заниматься именно мы.

— Да? — удивилась Маттей. — И чем же он заслужил такую честь?

— Он — так называемый агент влияния русских, — сообщил шеф контршпионажа. — Они завербовали его год назад.

— И как это произошло?

— В связи с расследованием одного преступления он явно присвоил очень дорогой предмет искусства, вдобавок имеющий очень большую историческую ценность для русских. Музыкальную шкатулку, изготовленную по приказу русского царя в качестве подарка для его сына. С помощью одного из своих лучших друзей, известного антиквара Густава Хеннинга, Бекстрём продал ее русским за четверть миллиарда крон, заработав на ней, по-видимому, порядка пятидесяти миллионов.

— Ну, я слышала эту историю в разных вариантах. На сколько я поняла, речь шла о вещи, изъятой в ходе расследования, которую затем передали шведскому владельцу, и тот в свою очередь продал ее русским. А в роли посредника в данной сделке, вероятно, выступил названный тобой антиквар, — сказала Маттей.

«Подлинная история носа Пиноккио», — подумала она.

— Пятьдесят миллионов крон. Черным налом. Очень серьезное экономическое преступление, совершенное шведским полицейским при исполнении служебных обязанностей.

— Как раз это входит в компетенцию службы по борьбе с экономическими преступлениями, — сказала Маттей. — И вся история в любом случае уже давно мне известна. И я не думаю, что он получил пятьдесят миллионов. Возможно, половину, что само по себе плохо, конечно, но мне по-прежнему непонятно, причем здесь мы.

— Серьезное экономическое преступление, — повторил шеф контрразведки, — и вообще ему помогает отмывать деньги сосед, живущий в одном доме с Бекстрёмом.

— Как его зовут?

— Слободан Милошевич. Он — серб, беженец, прибывший сюда во время войны на Балканах вместе с семьей.

— Да, его я тоже знаю, — сказала Маттей. — Ему ведь было десять лет, когда он приехал в Швецию.

— Сегодня это влиятельный человек в югославской мафии. Владеет и управляет бизнесом в самых разных сферах деятельности. Магазинами по продаже компьютерных игр и продовольствия, фирмами по прокату автомобилей, кабаками. Всем между небом и землей, если верить коллегам, которые занимаются организованной преступностью. Но, собственно, речь идет об отмывании денег и оказании самых разных услуг более примитивным личностям, зарабатывающим себе на хлеб насущный всем на свете от ограбления инкассаторских машин и торговли наркотиками до банальных крупных краж.

— Бекстрём, — напомнила Маттей. — Как Милошевич помогает его купюрам поменять цвет?

— Помимо прочего, посредством успешной игровой деятельности. Бекстрём, похоже, зарабатывает кучу денег, играя в покер в Сети, делая ставки на скачках и на всем подобном. Хотя, по-моему, он даже не знает, где перед, а где зад у лошади.

— Я тебя услышала, — сказала Маттей. — Независимо от отдельных деталей и всевозможных преувеличений я по-прежнему не понимаю, почему мы должны им заниматься. Обычный коррумпированный коллега. Рискуя показаться занудой, повторяю еще раз: передай его прокурорским, специализирующимся на преступлениях среди полицейских.

— Конечно, мы с удовольствием сделали бы это, не будь он агентом влияния русских.

— Насколько я понимаю, ты никогда не встречался с ним. Комиссар Бекстрём — хитрый жирный коротышка. У него три главных интереса в жизни. Алкоголь, женщины и прожить каждый день себе в радость, и лучше, чтобы он мог получать зарплату, вообще не появляясь на работе. Кроме того, в политическом плане он полный идиот, шведский патриот, ксенофоб, гомофоб и страстный приверженец всех иных фобий, вместе взятых. Зачем, черт возьми, русским понадобилось бы вербовать такого, как он? Ты можешь мне объяснить?

— А зачем иначе надо было давать ему пятьдесят миллионов? Вдобавок он явно должен получить какую-то высокую русскую награду в декабре, когда они будут праздновать свой двадцатипятилетний юбилей. Этому есть только одно объяснение. Они собираются использовать его в качестве агента влияния. И заплатили за его популярность в народе. Вот и все.

— Или они просто хотят наградить его за то, что он помог им вернуть старую музыкальную шкатулку, очевидно очень ценную для них.

— Она также явно имела большую ценность и для Бекстрёма, — усмехнулся шеф контрразведки. — Он сегодня, скорее всего, самый богатый полицейский страны. Целиком и полностью благодаря своей преступной деятельности. Я имею в виду, что…

— Один вопрос, чисто из любопытства, — перебила его Маттей. — Я полагаю, вы следите за ним?

— Да, естественно, — подтвердил шеф контрразведки. — Как раз сейчас он, по-видимому, закончил обедать на веранде «Гранд-отеля» вместе со своим хорошим другом антикваром, и если дальше все пойдет по его обычному пятничному графику, то направится прямо к одной полькой проститутке на набережную Норр-Меларстранд, чтобы она, как обычно, сделала ему так называемый расслабляющий массаж.

— Замечательно, — сказала Маттей. — Тогда, я полагаю, ты позвонишь коллегам из полиции Стокгольма, занимающимся продажной любовью, и позаботишься, чтобы его взяли со спущенными штанами. Потом он сразу же вылетит со службы.

— Я должен понимать это как приказ прекратить наблюдение за ним?

— Нет, — ответила Маттей. — Однако послушайся моего совета: передай его тем, кто занимается такими, как он. Но у меня и мысли нет вместо тебя руководить твоей деятельностью. Что касается Бекстрёма, у нас с тобой полное согласие. Такой, как он, не должен быть полицейским.

— Я обещаю подумать на сей счет, — сказал шеф контрразведки. — Да, относительно тактического планирования, — добавил он.

— Хотя в данном случае ты ошибаешься, — возразила Маттей.

— Что генеральный директор имеет в виду?

— Говоришь, что он, пожалуй, самый богатый полицейский Швеции. Это неправда.

— А кто же тогда?

— Ты как раз с ним разговариваешь, — с улыбкой ответила Маттей. — Ты же наверняка слышал в нашем кафетерии все эти истории о дочери немецкого аптекаря. Она перед тобой.

Часть третья У лисьей норы много выходов

54

После обеда в понедельник 18 августа на второй встрече следственной группы с их вновь назначенным прокурором и руководителем предварительного расследования все пошло наперекосяк уже с самого начала. Ханна Хвасс выразила недовольство работой своих «подчиненных», и, прежде всего, это касалось их главного эксперта, комиссара Петера Ниеми.

Пытаясь придать ускорение расследованию, она после их первой встречи лично связалась с Национальным судебно-медицинским центром и в ходе разговора с сотрудниками выяснила данные, в высшей степени удивившие ее.

Встречаясь с Ниеми на предыдущей неделе, она потребовала взять новую пробу ДНК с черепа, с целью проверить, не идет ли речь об ошибке наипростейшего типа вроде того, что кто-то направил им неправильное сообщение или что-то перепутал. И тогда из слов Ниеми она поняла, что данная работа уже шла полным ходом.

— Представьте мое удивление, — сказала Ханна Хвасс, по-прежнему улыбаясь, — когда мне стало ясно, что мой собеседник из НСЦ просто-напросто не понимал, о чем я говорю. Сначала они, по просьбе следствия, взяли пробу ДНК из черепа и направили результат вам. И мы не получили ни одного совпадения, проверив их регистр, а также регистры полиции и миграционного департамента. Пока никаких проблем.

— Да, все так, — подтвердил Ниеми без намека на улыбку.

— Представьте поэтому мое удивление, — повторила Хвасс, — когда до меня дошло, что они там абсолютно не в курсе, что кто-то из нашей группы якобы нашел ДНК с таким же профилем в каком-то старом деле, которое пылилось в ГКП. И тогда мне стало ясно, что это не их вывод, поскольку они не делали никакого сравнения. Они понятия не имели, о чем я говорю.

— Я получила это сообщение от моего знакомого в ГКП и, как только он переслал мне их материалы, отдала Петеру, чтобы он взглянул на них, — стала объяснять Надя. — Он более компетентен, когда дело касается сравнения ДНК.

— Спасибо, Надя, ты очень любезна. — Петер улыбнулся ей. Потом кивнул Хвасс, уже без улыбки, прежде чем продолжил: — Да, все правильно. Там было полное совпадение. Плюс четыре, как говорят в Линчёпинге, а выше и невозможно.

— Ага, хорошо, — сказала Хвасс. — Тогда, значит, это ты сделал вывод, что найденный череп принадлежит Джейди Кунчай, погибшей во время цунами в 2004 году, а не из НСЦ сообщили.

— Да, — подтвердил Ниеми. — Я сделал такой вывод.

— Но ты же не работаешь в НСЦ?

— Нет, — ответил Ниеми. — Боже сохрани. Они, конечно, предлагали мне перейти к ним несколько раз, но я отказался. Поскольку живу в Спонге, и до Национального судебно-медицинского центра не ближний путь. Но тебе не о чем беспокоиться, Хвасс. У нас наверняка плюс четыре, и вовсе не надо быть физиком-ядерщиком, чтобы просчитать это. Если хочешь, я могу показать тебе, как все делается, только намекни.

Помощник старшего прокурора Ханна Хвасс никак не отреагировала на предложение Ниеми и принялась молча перелистывать свои бумаги.

«Старуха копит силы для нового удара, — подумал Бекстрём. — Поэтому финику сейчас, пожалуй, стоит быть начеку. Или, возможно, бдительной стоит быть Хвасс. Вдруг Ниеми вытащит из-за голенища сапога финку и закончит дискуссию согласно старинной торнедальской традиции».

Ханна Хвасс, однако, явно еще не закончила. Она только начала.

На первой встрече она высказалась относительно необходимости сделать еще один анализ ДНК с их черепа с целью исключить возможность ошибки, и это было вовсе не пожелание, а приказ руководителя предварительного расследования, отвечающего за подобные вещи, данный члену следственной группы, то есть Ниеми. Кроме того, по ее мнению, она четко указала, что речь шла именно о найденном черепе.

— И насколько я помню, а память меня еще никогда не подводила, ты тогда заявил мне, что это уже делается?

— Абсолютно верно, — подтвердил Ниеми. — Материал для пробы вместе с нужными бумагами я направил им уже за неделю до этого.

— А если верить тому, что мне сказали в НСЦ, от них вроде как требовалось попытаться взять пробу ДНК из бедренной кости, которую вы прислали. А не из черепа.

— Из костного мозга бедренной кости, в худшем случае из самой кости, — поправил прокуроршу Ниеми.

— Но я не говорила ни о какой пробе из костного мозга, — сказала Хвасс. — Я хотела новую пробу из черепа, поскольку, полагаю, с полученным нами первым ответом могла произойти какая-то ошибка.

— Что касается бедренной кости, это же просто рутинная мера, — попытался объяснить Ниеми. — Мы хотим убедиться, что найденные нами в погребе кости и череп принадлежат одной и той же жертве.

— А я хочу иметь новую пробу из черепа, — наклонившись вперед и опершись локтями о стол, повторила Хвасс. На сей раз без малейшего намека на улыбку.

— Да, но это же понятно, — сказал Бекстрём и озабоченно покачал головой. — Я прекрасно понимаю причину твоего беспокойства, Ханна. Ты подозреваешь, что это могут быть останки нескольких тел. Череп от одного, а кости от другого. И у нас двое убитых, а не один, как мы думали сначала. В худшем случае еще больше. Мы же нашли сотни фрагментов костей, если вдаваться в детали.

— Нет, — ответила Хвасс. — Я понимаю, о чем ты говоришь, и с этим надо, естественно, разобраться, но сначала я хочу полностью убедиться относительно черепа.

— Послушай меня, Хвасс. — Ниеми посмотрел на нее подозрительно сузившимися глазами. — Сам я собирался ждать, пока мы не получим ответ по нашей бедренной кости. Если тогда окажется, в чем я, конечно, абсолютно уверен, что у нее то же самое ДНК, как и у черепа, то никаких больше проб не понадобится. Однако, если ДНК окажется другой, я позабочусь о новой пробе от черепа.

— Но мне этого недостаточно, — сказала Хвасс. — И я хочу, чтобы ты сразу же отправил им такой запрос.

— Нет, — ответил Ниеми, собрал свои бумаги и сунул папку под мышку. — Если тебе это столь необходимо, обратись к ним сама. А я предпочитаю не рисковать моей репутацией и добрым именем, поэтому не собираюсь доставать их такой ерундой. Сейчас я должен извиниться, — добавил и кивнул дружелюбно остальным коллегам, — но у меня хватает других и более важных дел.

Затем он покинул их, а Хвасс сначала посмотрела на свои часы, а потом сделала какую-то пометку у себя в блокноте.

Все закончилось точно так же, как и началось. Целых два часа плохого настроения. Один полицейский просто-напросто удалился. Его коллеги сидели молча в ожидании конца представления и открывали рот только в том случае, когда у Хвасс имелся вопрос, на который она хотела получить ответ. Бекстрём же то сиял как солнце, то обеспокоенно вздыхал и качал головой. Прокурорша действительно абсолютно не чувствовала аудиторию и главным образом занималась тем, что выражала свое удивление и разочарование относительно того, как проводилось предварительное расследование. С Ниеми все обстояло совсем плохо, так как он дал ей неполную или даже неверную информацию, к чему она еще собиралась вернуться. Если же говорить об остальном, что бы она ни проверила, они пока так и не получили никаких конкретных результатов.

— Ничего, стоящего внимания, — констатировала Ханна Хвасс.

— Мы действовали строго в соответствии с твоими указаниями, — сказала Надя. — Связались с НСЦ, с теми, кто отвечает за наши собственные регистры, и с миграционным департаментом. Они получили наши вопросы и пообещали сообщить, как только у них появится какая-то ценная информация. Что, по-твоему, мы еще должны сделать?

— Пожалуй, немного больше, черт побери, выражаясь языком шведской полиции, — ответила Хвасс. Судя по мимике, жестам и вернувшейся на лицо улыбке, она на этом решила закончить встречу.

— Мы увидимся в пятницу, и к тому моменту, надеюсь, что-то произойдет, — добавила она.

— Да, действительно. — Бекстрём робко улыбнулся ей. — Мы все в душе надеемся на это.

Их прокурор еще засовывала в портфель свои бумаги, когда Анника Карлссон уже поднялась и встала в дверях. Она переплела пальцы и поводила плечами, не сводя взгляда со своего шефа.

— Ты не хочешь, Бекстрём, чтобы я что-нибудь сделала? — спросила Анника Карлссон и кивнула в сторону прокурорши, по-прежнему целиком поглощенной своими документами и записями.

— Я думаю, мы подождем, — ответил ей Бекстрём. — Ожидание не кажется слишком долгим, когда ждешь чего-то хорошего, — добавил он и вздохнул довольно.

55

Наде не удалось быстро связаться со своим таиландским коллегой Аккаратом Буниасарном. В понедельник знакомый из Государственной криминальной полиции позвонил ей и рассказал, что Аккарат находится на каком-то секретном задании в Бирме или Камбодже. Его секретарша понятия не имеет, когда он появится в офисе. Но знакомый пообещал, что Надя первой из всех узнает о его возвращении на работу.

Она не получила никаких вестей ни во вторник, ни в среду. А в четверг утром уже почти потеряла надежду и начала мысленно формулировать официальный запрос о помощи к шведскому офицеру по связям с таиландскими коллегами, чьим рабочим местом являлось посольство в Бангкоке. Тому самому, который сейчас пребывал в отпуске дома в Швеции и собирался вернуться в Таиланд только в сентябре, поскольку как истинный норландец не мог пропустить охоту на лосей.

«Будем надеяться, он попросил кого-то замещать его», — подумала Надя и вздохнула. Если ее правильно проинформировали, там ведь также хватало норвежских, финских и датских коллег. Если только они не находились сейчас дома и тоже не охотились на лосей.

Несколько часов спустя ее знакомый, однако, дал знать о себе. Его старый друг Аккарат вернулся в офис. Он пребывал в полном здравии и был, как всегда, услужлив, а поскольку собирался долго работать в этот вечер, не возражал, чтобы Надя позвонила ему прямо сейчас.

Она почти сразу соединилась с ним по скайпу и, к своему восторгу, обнаружила, что он один в один соответствовал данному ей описанию. Если бы не седые виски при его в черной как смоль и густой шевелюре, он вполне мог сойти за следившего за своей физической формой тридцатилетнего мужчину. И действительно говорил на отличном английском.

Надя объяснила суть своего дела. Кроме того, сообщила, что вышлет все имевшиеся у нее материалы на его имейл. В первую очередь ей требовалось прояснить четыре вопроса, а если он сам обратит внимание на что-то такое, о чем она случайно забыла, ее признательность будет безгранична.

Во-первых, она хотела получить доступ к документам о похоронах Джейди Кунчай. И особенно касавшимся того, как проходила ее кремация, если таковая действительно имела место.

Во-вторых, просила проверить, не могла ли покойная иметь сестру-близняшку. Однояйцовую, по какой-то причине после рождения отданную на удочерение, вероятно, в Швецию.

В-третьих, ее интересовали таиландские женщины, пропавшие во время цунами в Као-Лаке, Пхукете и по соседству, внешне соответствовавшие описанию Джейди Кунчай, которое она также собиралась переслать ему по электронной почте.

И в-четвертых, Надя хотела, если это возможно, чтобы он постарался добыть более подробную информацию о том, как, собственно, все происходило, когда мертвое тело Джейди нашли в Као-Лаке и когда несколько дней спустя ее идентифицировали в Пхукете.

— Ну вот, — закончила Надя, — и все, по-моему. Для начала, по крайней мере, — добавила она на всякий случай.

— Я понимаю, что беспокоит тебя и твоих коллег, — кивнул Аккарат Буниасарн и улыбнулся мягко.

— Да, — подтвердила Надя. — У нас проблема с ее идентификацией.

— У нас все еще остается сотня пропавших после цунами женщин, и многие, скорее всего, соответствуют описанию Джейди Кунчай, — поделился Буниасарн.

— Печально слышать, — сказала Надя.

— Таиланд не Швеция, — ответил Буниасарн и покачал головой. — Когда дело касается подобного, мы живем в разных мирах. Относительно удочерения тоже не самый простой вопрос, — добавил он. — Как тебе наверняка известно, нелегальная торговля таиландскими детьми порой принимала невероятные масштабы.

— Я подумала, может, тебе удастся найти свидетельство о рождении или документы о родах в какой-нибудь больнице.

Если верить Буниасарну, с этим тоже могли возникнуть проблемы. Большинство детей у них рождалось дома. Это касалось как обеспеченных, так и бедных семей.

Но, конечно, если повезет, он, пожалуй, мог докопаться до каких-то данных.

— Ты мне здорово помог бы, — сказала Надя. — И если тебе что-нибудь понадобится, только позвони.

— Зачем еще нужны друзья, — констатировал Аккарат Буниасарн, улыбнувшись и наклонив голову, выражая симпатию.

Кроме того, он пообещал дать знать о себе, как только у него появятся новости. Поиски какой-то информации могли потребовать больше времени, какой-то меньше, и это они оба прекрасно понимали. В любом случае он вместе с помощниками собирался сразу же приступить к выполнению ее просьбы.

56

Потребность в новых контактах сильно возросла после понедельничной встречи, но Бекстрёму не составило труда возродить один из тех, который завязался у него давно. В тот же день после обеда он переговорил с женщиной, работавшей в Национальном судебно-медицинском центре. Они познакомились на конференции полгода назад, и тогда Бекстрём, воспользовавшись случаем, устроил ей экскурсию по различным местам, о существовании которых она ранее даже не догадывалась.

— Что я могу сделать для тебя, Бекстрём? — спросила она.

— Я звоню только ради того, чтобы узнать, как у тебя дела, — солгал Бекстрём. — Мы ведь так давно не виделись. Если случайно окажешься в Стокгольме, не забудь дать знать о себе, мне будет приятно.

— Да, конечно. Итак, чем я могу помочь тебе в этот раз?

— Пожалуй, с двумя небольшими проблемами, — сказал Бекстрём. — Самыми заурядными.

«Дамочка на слабую семерку», — подумал он. Ради такой у него самого уж точно и мысли не возникало куда-то ехать, Линчёпинг находился на полпути в Южную Европу, но если бы она случайно заскочила к нему, он не стал бы ей мешать.

«Еще одна… Им просто нет конца», — подумал он пять минут спустя, когда закончил разговор.

Примерно в то время, когда Бекстрём разговаривал с женщиной-экспертом из Линчёпинга, помощник старшего прокурора Ханна Хвасс позвонила его главному боссу, вновь назначенному шефу полиции Сольны Карлу Боргстрёму. Она хотела встретиться с ним как можно быстрее и обсудить важные моменты ее расследования.

Карл Боргстрём уже догадался, о чем пойдет речь, и постарался быть столь дипломатичным, сколь обязывали обстоятельства. Его дверь всегда была открыта, а в их ресторане готовили прилично.

Помощник старшего прокурора Ханна Хвасс, однако, отказалась идти на уступки. Проблема с дверью Боргстрёма состояла в том, что она висела не в том месте. Здание полиции Сольны сегодня было для нее вражеской штаб-квартирой. И в ожидании, пока ситуация нормализуется, она собиралась держаться от него подальше, пока ее присутствие там не понадобится для выполнения обязанностей руководителя предварительного расследования. Поэтому у нее имелось другое предложение. Сама она все еще сидела в помещении службы по борьбе с экономической преступностью, так как новый работодатель, прокуратура Стокгольма, не успел организовать для нее служебный кабинет. А поскольку от секретарши Боргстрёма она знала, что на следующий день ее шеф отправится на конференцию в Государственную криминальную полицию, а сама она располагалась по соседству, пригласила его пообедать вместе в ресторане на Кунгсхольмене, на полпути между ГКП и ее старым офисом.

— Тебя устроит в двенадцать? — спросила Ханна Хвасс.

— Да, просто замечательно, — ответил Боргстрём и добавил: — Будет приятно встретиться.

«А есть ли у меня выбор?» — подумал он. И тогда ему в голову пришла хорошая идея: он должен увидеться с Бекстрёмом до рандеву с Хвасс и тем самым подготовиться к предстоящему разговору.

— Как здорово, что я смог найти тебя, Бекстрём, — сказал Боргстрём, как только услышал голос коллеги в трубке. — Ты на работе сейчас?

— Я всегда на работе. Тружусь постоянно, — ответил Бекстрём. — Если меня нет здесь в здании, значит, я где-то в управлении.

— Ну, это понятно, — согласился Боргстрём. — Мы не могли бы встретиться прямо сейчас? Мне надо поговорить с тобой об одном деле.

— Нет, к сожалению, — ответил Бекстрём таким тоном, словно одновременно покачал головой, что он и в самом деле сделал, сидя в одиночестве у себя в кабинете. — Меня на улице ждет машина. Приходится заниматься и реорганизацией тоже, как тебе, пожалуй, известно. Мы приближаемся к заключительной фазе.

— А как завтра? — спросил Боргстрём и уточнил: — Завтра утром.

Сначала Бекстрём, а потом, когда он уже будет во всеоружии, прокурор Хвасс.

«Лучше некуда», — решил Боргстрём.

— К сожалению, невозможно, абсолютно невозможно, — вздохнул Бекстрём. — Завтра я занят целый день.

— И у тебя нет ни одного окошка? Мне нужно не более четверти часа.

— Ну, первое окошко будет утром в четверг. В десять, — сказал Бекстрём, не собираясь жертвовать обедом или послеобеденным отдыхом ради Боргстрёма.

— Это просто замечательно, — горячо одобрил Боргстрём. — Тогда и увидимся.

— Добро пожаловать ко мне, — буркнул Бекстрём.

К сожалению, только положив трубку, Боргстрём понял, что он сейчас с благодарностью принял предложение о встрече у Бекстрёма. Тогда как все должно быть наоборот, принимая в расчет, кто из них кому подчинялся.

«Ну и денек выдался», — подумал Боргстрём, глубоко вздохнув, и в то же самое мгновение комиссар Тойвонен шагнул в его открытую дверь, кивнул на стул перед письменным столом и опустился на него.

— У тебя найдется две минуты? — спросил Тойвонен, устраиваясь поудобнее.

— Естественно. Я всегда рад тебя видеть, — солгал Боргстрём. — Могу что-то для тебя сделать?

— Да, — подтвердил Тойвонен. — Постарайся избавиться от этой чокнутой Ханны Хвасс. Она больная на всю голову.

— Извини, — сказал Боргстрём. — В чем проблема?

— Она полная дура, — ответил Тойвонен. — Это, конечно, не самая большая беда, но, если ты не поможешь мне отделаться от нее как можно быстрее, боюсь, нас с тобой и в самом деле ждут большие проблемы.

— Да, я слышал разговоры относительно ее стычки с Петером Ниеми.

— Стычки, — ухмыльнулся Тойвонен. — То, что старуха идиотка, мы еще как-то смогли бы вынести, поскольку она не первая такая с их стороны. Но, к сожалению, ей вдобавок хочется руководить тем, в чем она ни черта не понимает. Я уже разговаривал с Ниеми. Обычно он сама кротость, но если тебе удастся разозлить его, берегись. Совсем недавно мне также позвонило наше контактное лицо из НСЦ и поинтересовалось, правда ли, что полиция Сольны подчиняется прокуратуре Стокгольма. Старуха достает их постоянно. И каждый раз все более странными просьбами.

— Я поговорю с ней, — пообещал Боргстрём. — Поговорю с ней в ближайшее время.

«Мы ведь уже договорились о встрече, так что я вроде и не солгал», — подумал он.

— Замечательно. — Тойвонен поднялся столь же быстро, как и сел.

— Наверное, что-то случилось, — промямлил шеф полиции. — Я слышал отзывы о ней, когда она переходила из антикоррупционного ведомства в прокуратуру Стокгольма. Столь положительно никого раньше не характеризовали.

— У нас это называется транспортной характеристикой, — ухмыльнулся Тойвонен.

— Транспортной характеристикой?

— Если у тебя есть бестолковый сотрудник, как тебе разобраться с ним? Разве что отправить куда-нибудь, написав, по большому счету, что угодно, лишь бы избавиться от этого идиота.

— По-моему, я понимаю, — кивнул Боргстрём.

— Очень хорошо, — буркнул Тойвонен.

Карл Боргстрём встретился с помощником старшего прокурора Ханной Хвасс в назначенное время. Он даже пришел без минуты двенадцать, но она уже ждала его в условленном месте. Только коротко кивнула ему и посмотрела на часы.

— Я предлагаю разделить счет, — сказала Ханна Хвасс, — принимая в расчет причины нашей встречи.

— Я могу взять его на себя, — предложил Боргстрём.

— Да, в любом случае тебе ведь надо оплатить свою половину, — подтвердила Хвасс и сразу же заказала дежурные макароны и стакан воды. Обычной, из-под крана. — Надо заботиться об окружающей среде, — сказала она и коротко кивнула официантке.

Карл Боргстрём выбрал салаку с вареной картошкой, и он также заказал обычную воду, хотя всегда предпочитал минеральную с газом.

— Надо заботиться об окружающей среде, — сказал он и улыбнулся официантке.

Пока они ждали, когда им принесут еду, Ханна Хвасс изложила свой взгляд на вещи. То, что в расследовании, которым она руководила, речь шла об убийстве, у нее не вызывало сомнений. Пулевое отверстие в черепе жертвы, а также обстоятельства обнаружения ее останков почти однозначно говорили в пользу этого, и на сей счет у нее не было разногласий с членами следственной группы. Камнем преткновения стал другой и более серьезный вопрос.

— И какой же? — спросил Боргстрём, знавший не более того, что почерпнул из подслушанных разговоров в коридоре и кафетерии.

— Относительно личности жертвы, — сообщила Ханна Хвасс. — К сожалению, мои помощники, похоже, вбили себе в голову, что речь идет об определенном человеке на основании некоей пробы ДНК, тогда как, на мой взгляд, это кто-то другой.

— Да, это выглядит странно, — согласился Боргстрём. — Я имею в виду, при мысли о ДНК.

— Такое постоянно случается, к сожалению, — сказала Хвасс, многозначительно пожав плечами. — Кто-то напутал. Беспорядок в бумагах, если хочешь знать мое мнение о причинах. Однако члены моей следственной группы отказываются понимать это, поскольку подобное означало бы, что кто-то из них или их коллег допустил очень серьезную ошибку. Если не обращать на это внимания и просто продолжать расследование, хотя речь идет о другом человеке, которого пока не удалось идентифицировать, нас ждут катастрофические и непредсказуемые юридические последствия.

— Но…

— Сейчас ты собираешься спросить, откуда у меня такая уверенность в собственной правоте и в том, что они ошибаются, — перебила Боргстрёма Ханна Хвасс.

— Да…

— Женщина, которая, по их утверждению, является нашей жертвой убийства, объявлена мертвой уже одиннадцать лет назад. Она погибла во время цунами, когда вместе с мужем праздновала Рождество в Као-Лаке. Ее нашли почти сразу же в развалинах дома, который они вдвоем снимали. На ней была ее собственная одежда и украшение, когда ее обнаружили. Затем тело опознавали на месте и персонал отеля, и муж, и ее мать, и все они узнали погибшую. А приблизительно через сутки их вывод подтвердили прибывшие в Пхукет шведские полицейские, занимавшиеся идентификацией шведских граждан. А ведь, как тебе наверняка известно, туда послали лучших следователей и экспертов страны. Поэтому у меня нет никаких сомнений.

— Да, здесь, похоже, все абсолютно ясно. Почему же тогда до Бекстрёма это не доходит? У него ведь самая высокая раскрываемость в стране, как тебе известно. Так близко к ста процентам, как только возможно, когда дело касается умышленных убийств.

— Понятия не имею, — покачала головой Хвасс. — Если тебя интересует мое мнение, у него, похоже, не все дома.

— Не все дома?

— Да, кроме того, он, похоже, из пятидесятников или из «Слова жизни». Может, член какой-то другой секты, если послушать то, что он постоянно болтает. Типа того, что никто не может умереть дважды, и все такое. Что даже Иисус не вернулся на землю после воскрешения. На третий день… вознесся на небеса… и так далее и тому подобное. И это он говорит, занимаясь расследованием убийства. В современной Швеции. Как тебе такое?

— Да, действительно, — согласился Карл Боргстрём и покачал головой. — О том, что Бекстрём верующий, я и понятия не имел.

— Мне нужна твоя помощь, — вернулась к делу Ханна Хвасс. — Я не позволю оскорблять меня такому, как комиссар Ниеми. Он должен делать, как я ему говорю. И точка. А если продолжит поступать, как раньше, я сразу же поставлю вопрос о его служебном соответствии. Относительно случившегося вчера пока, пожалуй, закрою глаза.

Карл Боргстрём ограничился кивком.

«Порой приходится довольствоваться малым», — подумал он, хоть у него не было причины для радости.

Через день шеф полиции Боргстрём собирался встретиться с Бекстрёмом. Но из этого ничего не вышло, и исключительно по его вине. За десять минут до назначенного времени Боргстрём решил взять бразды правления в свои руки и показать, кто в доме хозяин. Вместо того чтобы навестить Бекстрёма в его кабинете, он посчитал необходимым остаться у себя. Рано или поздно Бекстрём ведь должен был догадаться и прийти к нему или, по крайней мере, позвонить и спросить, в чем дело.

После десяти минут одиночества и тишины до него дошло, что Бекстрём явно не понял намека. Тогда он набрал его служебный номер и попал на автоответчик. Комиссар находился на совещании, и, если кто-то хотел переговорить с ним, требовалось перезвонить позднее. Когда Карл Боргстрём ворвался в офис Бекстрёма, часы показывали двадцать минут первого. Бекстрёма он не застал, зато там находилась его ближайшая помощница Анника Карлссон, которая как раз выглянула из своего кабинета.

— Ах, это ты, — сказала она и радостно улыбнулась. — Мы уже начали беспокоиться, когда ты не пришел на встречу с моим шефом. Он попросил меня сходить и проверить, не случилось ли чего.

— То есть его здесь нет?

— Нет, ему пришлось уехать на другую встречу, — сообщила Анника Карлссон.

— Значит, он не мог меня дождаться? — спросил Боргстрём.

— Да, но он ведь ждал. Целых двадцать минут, — ответила Анника Карлссон и посмотрела на часы.

— Я полагаю, это была важная встреча?

— Да, ему нужно было к шефу Государственного полицейского управления на Полхемсгатан, — объяснила Анника Карлссон, многозначительно пожав плечами. — Остается только надеться, что он успел вовремя. Большие люди не в восторге от опозданий.

— Вот как, значит, — нахмурился Боргстрём.

«Этого мне еще только не хватало», — подумал он. Сейчас его собственная судьба оказалась в руках одного из его подчиненных, и ему оставалось надеяться, что Бекстрём не опоздает или хотя бы не выдаст его.

— Но вообще у тебя все в порядке? — спросила Анника Карлссон.

— Спасибо за беспокойство, — сказал Боргстрём. — Да, просто замечательно.

«Что происходит?» — забеспокоился он.

57

Сотрудники Бекстрёма всю неделю трудились не покладая рук, однако, чем занимался он сам, осталось неясным. За исключением того, что он точно вовремя явился на пятничную встречу с прокурором и следственной группой и принес с собой кофе и очень вкусный торт «Наполеон», купленный в замечательной кондитерской в торговом центре Сольны.

То, что днем ранее он встречался с шефом Государственного полицейского управления на Кунгсхольмене, выглядело крайне маловероятным. Поскольку, согласно репортажу, опубликованному в «Дангенс Нюхетер», тот в это время находился в Мальмё и лично изучал ситуацию в двух наиболее криминогенных районах города, где проживало очень много иммигрантов. Но так как Бекстрём не читал данное издание, его это нисколько не обеспокоило.

Также его явно не взволновал тот факт, что численность их следственной группы уменьшилась с восьми до четырех человек. Он пребывал в отличном настроении, был весел и доброжелателен. Прокурор, однако, заметила убыль персонала, и это стало темой ее первого вопроса.

— И куда делась наша молодежь? — спросила Хвасс.

— Да, я понимаю твою обеспокоенность, — сказал Бекстрём, ставя перед ней приличный кусок торта. — Моя вина. Я отправил их в миграционный департамент в Норчёпинг под руководством коллеги Стигсона, чтобы они на месте и с ответственным за регистр прошлись по их бумагам. И мне, пожалуй, не стоит напоминать, кто заставил меня принять такое решение.

— Просто замечательно, что ты наконец позаботился разобраться с этим, — сказала Хвасс.

«Ты будешь делать, что тебе говорят», — подумала она.

— Да, — подтвердил Бекстрём, наливая кофе ей в чашку, — по данному пункту я сегодня столь же обеспокоен, как, насколько я понимаю, ты была настроена постоянно. Ведь всего несколько часов назад мы получили ответы по пробам ДНК, которые запрашивали, и также именно тебя, по-моему, нам надо поблагодарить за оперативность. Обычно ведь на подобное уходят месяцы.

— Я, конечно, звонила им, — подтвердила Хвасс. — Но поскольку там совершенно невозможно найти никого, с кем можно поговорить…

— Упорство побеждает, упорство всегда побеждает, — сказал Бекстрём и просиял как солнце. — Главное ведь результат, и именно поэтому я посчитал необходимым угостить всех тортом.

— Чашка, кстати, — добавил он, подняв свою собственную.

Прокурор Хвасс довольствовалась лишь кивком, отправив в рот приличный кусок торта.

«Чашка, — подумала она. — Возможно, это они говорят на своих сборищах после молитвы».

— Радостные ответы, — сказал Бекстрём и вздохнул довольно. — Очень радостные, если хочешь знать мое мнение.

— И чем же именно? — спросила Хвасс.

— Во-первых, у нас теперь есть заключение по ДНК бедренной кости, которое коллега Ниеми жаждал получить любой ценой.

— И что там говорится?

— Тот же самый генетический код, что и у черепа, а значит, относительно двойного убийства или чего-то еще худшего нам больше не стоит беспокоиться.

— Да, но ведь не это, прежде всего, волновало меня.

— Я знаю, знаю, — поспешил успокоить ее Бекстрём. — С этим тоже все ясно. Там также взяли новую пробу. Из ее левого клыка на этот раз. Так у бедняги скоро не останется зубов.

— И каков результат?

— Тот же самый, — ответил Бекстрём.

— Тот же самый?

— Тот же самый, — повторил Бекстрём. — Одна и та же ДНК у всех трех проб. Из пульпы ее правого клыка, из костного мозга левой бедренной кости и из пульпы левого клыка.

— А что говорят в НСЦ? Я полагаю, они сравнили наши пробы с ДНК, имевшимся в миграционном департаменте.

— Плюс четыре. Максимально возможный результат по их девятибалльной шкале, как тебе наверняка столь же хорошо известно, как и мне, — сказал Бекстрём. — А поскольку никто, никто из рожденных человеком не может умереть дважды, я принял решение послать нашу молодежь под руководством коллеги Стигсона в миграционный департамент, чтобы они на месте прошлись по их регистру ДНК и выяснили, какая же ошибка там произошла.

— Это, как я уже сказала, просто замечательно, — повторила Хвасс. — А что ты сам думаешь?

— По-моему, все решится, — ответил Бекстрём и удивленно посмотрел на нее. — Естественно, все решится. Рано или поздно, — добавил он и, подняв глаза к потолку, сложил руки на животе. — Рано или поздно Отец Наш даст нам совет и путеводную нить, столь необходимые, чтобы увидеть свет истины.

После этих его слов встреча закончилась очень быстро. Как только они доели торт, а помощник старшего прокурора Хвасс убыстрила данный процесс, положив себе еще кусок, она поблагодарила всех участников за то, что они нашли время присутствовать, пожелала им приятных выходных и удалилась.

— И какие мысли у нас об этом? — спросил Бекстрём, как только они остались одни.

— Никаких, помимо того, что наша прокурорша наверняка не блещет умом, — заметил Фернандес и ухмыльнулся. — Спасибо за торт, кстати. Я обычно избегаю сладостей, но этот очень вкусный.

— Не за что, — сказал Бекстрём и посмотрел на часы.

«Самое время для Мадам Пятницы», — решил он.

— Конечно, — сказала Анника Карлссон, — то, что она не слишком умна, одно дело. Но другое значительно хуже.

— И что же тогда? — спросила Надя.

— Она никогда не согласится с тем, что на острове Уфердсён мы нашли Джейди Кунчай, — ответила Анника Карлссон. — Для нее она однозначно погибла во время цунами в Таиланде. На сей счет она верит нашим коллегам. Они, между прочим, получили медаль за работу там. Облажались мы здесь дома, она в этом уверена. А то, что никто из нас не понимает, как это произошло, в любом случае исключительно наша проблема.

— То есть ты не веришь в чудо? В то, что Хвасс увидит свет истины? — поинтересовался Бекстрём.

— И я тоже не верю, — призналась Надя. — Если мы сейчас предположим, в целях экономии времени, что случится чудо и у нас внезапно появится причина задержать мужа Джейди и утверждать, что он убил ее несколько лет спустя, она же откажет нам в этом тоже. Какие у нас доказательства? Никаких.

Я согласна с тобой, Надя, — сказала Анника Карлссон. — Нашего прокурора волнует только престиж. Она никогда не признается, что ошибалась, тогда как несколько тупоголовых полицейских оказались правы. Неужели ты думаешь, она решится выступить в суде против такого, как адвокат Юхан Эрикссон. Насколько я поняла из газет, его третий год подряд называют лучшим защитником страны, и он под присягой заставит наших старых коллег, идентифицировавших жертвы цунами, засвидетельствовать, что Джейди погибла в результате той катастрофы. Никогда. Забудь это.

— Я тебя услышал, — сказал Бекстрём. — И кроме того, согласен с тобой.

— И что нам делать? — спросил Фернандес.

— Проблемы существуют для того, чтобы их разрешать, — пожал плечами Бекстрём. — Разве не об этом она постоянно талдычит? Жалкий человечишка, которого мы получили за наши грехи.

Шагнув к себе в кабинет, чтобы забрать все необходимое, прежде чем заказать такси для поездки к Мадам Пятнице, Бекстрём обнаружил там нежданного и далеко не желанного посетителя.

— Как хорошо, что я наконец застал тебя, — сказал Карл Боргстрём, который, прочитав «Дагенс Нюхетер», решил наконец показать, кто в доме хозяин.

— Чем я могу помочь тебе? — поинтересовался Бекстрём.

— У меня несколько вопросов, — сказал Боргстрём. — Я, кстати, прочитал в «Дагенс Нюхетер» утром, что шеф Государственного полицейского управления вчера был в Мальмё. Ты тоже ездил с ним туда?

— Нет, — мотнул головой Бекстрём. — Он, наверное, уехал сразу после нашей встречи. Я и понятия не имел о его планах посетить Мальмё. Зато ему явно не понравилось, что я опоздал.

— Надеюсь, ты не…

— Я сказал все, как было, — сообщил Бекстрём. — Почему я должен лгать? Ты упоминал какие-то вопросы, кстати.

— Я разговаривал с нашим прокурором. Она обеспокоена ходом вашего расследования.

«Почему все постоянно получается не так, — подумал Боргстрём, — что бы я ни говорил и ни делал?»

— Ты удивишься, — сказал Бекстрём, — но, когда мы расставались четверть часа назад, она пребывала в прекрасном настроении.

— То есть у тебя нет никаких проблем с расследованием?

— Ни малейших, — подтвердил Бекстрём. — По-моему, все идет как по рельсам. Тебя еще что-то интересует?

— Нет, — покачал головой Боргстрём. — Пожалуй, еще один вопрос, чисто из любопытства.

— Готов ответить.

— Ну, из ее слов я понял, что ты человек верующий.

— Верующий, да. Насколько мне известно, нет ведь никого, кто не верил бы ни во что.

— Я имею в виду, ты явно ярый христианин.

— Да, само собой, — подтвердил Бекстрём. — С этим какая-то проблема?

— Нет, конечно нет. Я просто немного удивлен. Это ведь не столь обычно.

— Да, к сожалению, — согласился Бекстрём, — но меня не оставляет надежда. Я уверен, скоро наступят иные времена, когда на многих, помимо меня, снизойдет милосердие Божие. Иные времена грядут. Достаточно почитать Библию, чтобы понять это.

— А у тебя нет желания рассказать…

— Естественно, — перебил босса Бекстрём. — Сначала речь шла о простой ребяческой вере, но несколько лет назад у меня случилось видение, и тогда все резко изменилось.

— Видение?

— Да, — подтвердил Бекстрём и глубоко вздохнул. — Он сам явился ко мне. Предстал перед моими очами.

— Вот как.

«Он явно полный идиот», — решил Бекстрём.

— Да, так все и было, — подтвердил он с убежденностью человека, действительно удостоившегося данной милости. — Поэтому, если тебя интересует, почему я самый успешный специалист по расследованию убийств за всю историю нашей полиции, вот тебе простое объяснение. Явившись ко мне, Он также сделал меня своим инструментом здесь на земле.

— Я понимаю твои слова так, что все будет нормально с нашим расследованием?

«Боже праведный», — подумал Карл Боргстрём.

— Всевышний позаботится об этом.

«Интересно, на сколько у него хватит терпения?» — подумал Бекстрём, наклонившись к шефу полиции.

— Если ты обещаешь, что все останется между нами, я расскажу тебе, откуда мне это известно.

— Я обещаю, естественно, — кивнул Боргстрём.

«Парень совсем чокнутый. Интересно, а он не опасен для окружающих?» — подумал Бекстрём, на всякий случай откинувшись на спинку стула.

— В таком случае я расскажу. Он уже дважды дал знать о себе.

— И что он сказал?

— В это я не могу вдаваться, — ответил Бекстрём. — Ты и сам наверняка понимаешь. Но не беспокойся. Скоро все прояснится. И даже легкомысленная дамочка, поставленная руководить нашим расследованием, все поймет. Неисповедимы Его пути, как апостол Павел утверждает в Послании к римлянам.

«И что мне делать с этим? — подумал Карл Боргстрём, когда пять минут спустя в одиночестве направился к себе в кабинет. — Чем я провинился, что получил себе на шею абсолютно чокнутого христианского фундаменталиста?»

И только когда он переступил порог кабинета, еще худшая мысль как гром среди ясного неба поразила его.

«А вдруг все действительно обстоит так, как он говорит? В таком случае я же сам заблудшая овца».

58

Уже в понедельник Аккарат Буниасарн прислал Наде сообщение, касающееся двух из тех вопросов, с которыми она просила его разобраться.

Ответ на один из них оказался в ее входящей почте еще накануне. И в нем он, во-первых, рассказал о таиландских похоронных традициях вообще, а во-вторых, в деталях описал имевшую место в случае Джейди Кунчай. И там все обстояло столь практично, что нанятое семьей похоронное бюро сделало полный видеоотчет об этом печальном событии. Данную услугу они предлагали всем своим клиентам, заинтересованным в ней, и в случае Кунчай речь шла о двух фильмах. Первый касался самой церемонии, а второй показывал, как пепел покойной развеяли по ветру в национальном парке около Бангкока неделю спустя. Все контакты с бюро осуществляла мать Джейди. И в первый раз она обратилась к ним, когда умер ее муж за двадцать лет до смерти дочери.

Семейство Кунчай было буддистским, пусть даже они не являлись ярыми поборниками своей веры, как и большинство таиландского населения. Если верить Буниасарну, буддистская похоронная церемония не следовала каким-то очень строгим, отработанным во всех деталях правилам. Она оставляла пространство для личных пожеланий и в этом плане походила на соответствующие обряды протестантов и реформистов, если говорить о христианах.

Там широко использовали изображения Будды, жгли ладан, читали стихи и пели песни религиозного содержания, а каких-либо определенных требований относительно кремации или погребения в гробу не существовало ни в буддистской традиции вообще, ни в ее таиландском варианте.

То же самое касалось и того, как поступать с телом после смерти, а также церемонии прощания, во время которой читались буддийские тексты. Ее обычно вел представитель религиозной общины вроде монаха или монахини или кто-то из близких, и в случае Джейди эту роль исполнил монах из монастыря Бангкока. Всего на церемонии присутствовало порядка десяти человек. Муж, мать и другие родственники покойной, а также товарищ мужа, работавший вместе с ним в посольстве. Но там не было ее брата. Зато он присутствовал, когда развеяли пепел.

Кремация являлась одним из самых обычных способов похорон, наряду с преданием земле, также никоим образом не противоречащим буддийской традиции, а затем пепел могли похоронить, разбросать в специально отведенном для этого или каком-то другом месте по личному пожеланию близких покойного. Муж Джейди присутствовал на обеих церемониях, и относительно его Аккарат Буниасарн приложил короткое резюме с собственными размышлениями о том, что увидел в фильмах, ссылки на которые перекинул Наде. Если действительно все обстояло столь плохо, что Джонсон убил свою жену, по мнению Буниасарна, он заслужил одну или даже две статуэтки Оскара за исполнение роли скорбящего вдовца. «Раздавленный, просто с ума сходящий от горя». И, просмотрев те же материалы, Надя согласилась с его оценкой.

«Прощайте, гипотезы о сумасшедших сатанистах и обычных гробокопателях», — подумала она. И не только это. На основании всего, что она теперь знала, ей стало понятно, как грамотный адвокат представит дело, даже если Наде и ее коллегам удастся обосновать обвинение в отношении бывшего мужа Джейди Кунчай, взяв за исходный пункт находки, сделанные ими на острове Уфердсён озера Меларен через одиннадцать с лишним лет после цунами.

Защитник просто обязан был затребовать эти фильмы и показать их в суде. Причем один отрывок того из них, где пепел развеивали по ветру, даже несколько раз. Где безутешный муж опускался на землю, раскачивался, обхватив голову руками, рыдал беспрестанно так, что у него тряслись плечи. А товарищ по работе обнимал беднягу и пытался утешить его.

И тот же адвокат просто обязан был пригласить на слушания всех легендарных полицейских из Государственной криминальной полиции, которые находились на месте, когда все происходило. И дать им свидетельствовать под присягой и убедить суд в том, что Даниэль Джонсон не мог убить свою жену, поскольку она уже погибла во время известной катастрофы.

«Никто не может умереть дважды, и прощай обвинение», — подумала Надя.

Аккарат Буниасарн оказался неплохим партнером, когда дело касалось сотрудничества в их расследовании. Он размышлял, как и она, видел те же проблемы, что и она, а также те же выходы и потайные ходы.

Как раз когда Надя собиралась выключить компьютер и отправиться на совещание следственной группы, в ее кабинет вошел Бекстрём и рассказал, что сейчас разговаривал с прокурором и та отменила их сегодняшнее совещание. У нее внезапно нашлись какие-то другие и более важные дела.

— И о чем речь? — спросила Надя.

— Этого она мне не сказала, — ответил Бекстрём. — Однако в то, что дамочка взялась за ум, я не верю. Зато она кое-что предложила.

— И что же?

— При размышлении о том, как движется расследование, она пришла к выводу, что нам пока достаточно встречаться один раз в неделю.

— И тогда ты предложил, что впредь нам надо собираться только по понедельникам.

— Точно, Надя, — сказал Бекстрём и улыбнулся. — Ты умная женщина.

«Из тех, с кем стоит держать ухо востро».

— Чего, по-твоему, она хочет этим добиться?

— Мне кажется, она ищет возможность свернуть предварительное расследование, — сказал Бекстрём. — Я не против. Тогда мы сможем заниматься им как обычным розыскным делом и, надо надеяться, получим нормального человека, который будет писать все бумаги для нас.

В действительности все обстояло в точности наоборот. У Ханны Хвасс и мысли не возникало ничего сворачивать. Просто ее, уведомив повесткой за два часа, вызвали в отдел контрразведки полиции безопасности, и, когда она вошла в большое здание на Иньентингсгатан, уже на входе ее ждали два следователя и коллега прокурор из подразделения, занимавшегося преступлениями, связанными с государственной безопасностью.

Ее пригласили, чтобы она рассказала им о расследовании убийства, которым руководила и которое Бекстрём возглавлял со стороны полиции. Причем рассказала во всех подробностях, ничего не добавляя, не изменяя и ни о чем не умалчивая, ведь секретность, связанная с ее деятельностью, не касалась тех, с кем она сейчас разговаривала.

И она почти сразу же просчитала, что их прежде всего интересовал Бекстрём, а не мутная история, которой они занимались, и уж точно не она сама. Зато от нее ожидали, что она постоянно будет держать их в курсе того, как у них обстоят дела.

— Хотя проще всего, если я перешлю вам отчет по имейлу, — предложила Хвасс, как только закончила устный доклад.

— Это как раз следующее, о чем мы хотели попросить тебя, — сказал один из ее собеседников.

— Ты получишь адрес электронной почты от нас, прежде чем мы расстанемся, — добавил другой.

— А не следует ли мне знать какие-либо подробности? — спросила Хвасс. — То, что речь идет о Бекстрёме, я уже поняла.

— Никаких комментариев, — буркнул первый из собеседников, смягчив слова дружелюбным кивком и улыбкой.

— Бекстрём, похоже, не тот, за кого себя выдает, — сказал второй. — Он далеко не обычный дружелюбный, веселый, жирный коротышка, который слишком много ест и пьет и не пропускает ни одной бабы. Он хитрец, каких мало. Если ты сможешь вести себя с ним как обычно, чтобы он не почуял неладное, нас это очень устроит.

— Но мне ведь можно не бояться за мою жизнь, — сказала Ханна Хвасс и улыбнулась.

— Нет, — покачал головой прокурор. — Но если тебе неприятно это задание, просто откажись. Мы поймем тебя.

— Нет, никаких проблем, — заверила Ханна Хвасс.

— Хорошо, что ты пошла нам навстречу, — сказал прокурор. — Спасибо тебе.

Прежде чем она покинула службу контрразведки, ей пришлось подписать обязательство о неразглашении тайны, после чего ей дали рекомендации общего характера и дружелюбно похлопали по плечу.

«Почему Бекстрёмом заинтересовалась полиция безопасности? — думала Ханна Хвасс, возвращаясь на такси в свой офис. — Интересно, чем он занимается? Пожалуй, всем тем, что обычно делают христианские террористы? Они же вроде взрывают то, что им не нравится. Все, начиная от обычных клиник, где делают аборты, и кончая помещениями налоговых органов и мечетями».

После ухода Бекстрёма Надя осталась за своим компьютером, и, когда уже начала подумывать о том, чтобы тоже пойти домой, Буниасарн связался с ней снова, хотя в его краях уже перевалило за одиннадцать вечера. Он переслал ей короткую справку с несколькими приложениями, касавшуюся рождения Джейди. В виде исключения с этим ему тоже повезло. Оказалось, что она появилась на свет в роддоме одной из лучших больниц Бангкока. Той самой, где за десять лет до этого родился ее брат.

Он появился на свет, когда его матери уже исполнилось тридцать, что считалось поздним возрастом для таиландских первородок. Своего второго ребенка, Джейди, она родила в сорок лет. Причина этого также вытекала из медицинской карты, присланной Буниасарном. Паре Кунчай пришлось немало побороться, чтобы у них в конце концов появились двое детей. Много лет они в надежде на помощь консультировались у различных специалистов. В медкарте не было также никаких пометок относительно после рождения отданных на усыновление братьях или сестрах Джейди. Принимая в расчет то, о каких родителях шла речь, Буниасарн считал подобное крайне маловероятным. Отец был высокопоставленным офицером таиландской армии и даже адъютантом таиландского короля в течение года. А когда родилась Джейди, он в звании полковника служил в генеральном штабе. И поскольку потомство досталось им дорогой ценой, у Буниасарна просто не укладывалось в голове, чтобы они добровольно избавились от еще одного точно такого же маленького чуда.

«Мне тоже в это не верится», — подумала Надя, хотя никогда не имела детей.

«И таким образом, прощай гипотеза об усыновленной однояйцевой сестре-близняшке, — подумала она, покидая офис. — Хотя какое это имеет значение, если возможное обвинение все равно рассыплется в суде. Какой прокурор решится представлять такое дело?»

59

День ото дня Анника Карлссон испытывала все большее нежелание сидеть в своем кабинете и стучать по клавиатуре компьютера, особенно когда, как сейчас, это приходилось делать тайком, в то время как их чокнутая прокурорша, казалось, постоянно следила за ними. Анника предпочитала общаться с людьми, допрашивать их, следить за ними при необходимости и задерживать, когда приходило время. А в первую очередь ей хотелось покинуть здание полиции и подвигаться, попытаться, наконец, столкнуть дело с места, и если бы оказалось, что они забрели не туда, кто помешал бы ей и другим свернуть всю работу и пойти дальше по жизни.

«Самое время поболтать со второй женой Джонсона», — решила она. Но прежде чем осуществить задуманное, поговорила с Бекстрёмом.

— А ты не боишься, что мы слишком рано потревожим спящего медведя? — спросил он.

— Нет, — ответила Анника Карлссон. — Они развелись восемь лет назад. И похоже, с тех пор не поддерживают отношений. Теперь она живет с новым парнем, от которого у нее двое детей. Девочка пяти лет и мальчик, родившийся всего несколько месяцев назад.

— Да, но тогда переговори с ней, так мы, по крайней мере, хоть что-то предпримем, — сказал Бекстрём.

Софие Даниэльссон шел тридцать второй год. Когда в свои двадцать два она встретилась с Даниэлем Джонсоном, была на пятнадцать лет моложе его. Это произошло весной 2007 года, они сошлись и поженились тем же летом. А спустя год разбежались и развелись.

Когда Анника Карлссон позвонила ей, представилась и спросила, не могли бы они увидеться и поговорить, она отреагировала так, как поступали почти все люди, если такие как Анника Карлссон внезапно врывались в их жизнь. Удивилась, почему полиция решила пообщаться с ней. Она же не сделала ничего предосудительного.

— Я хочу поговорить с тобой о твоем бывшем муже, — объяснила Анника Карлссон.

— Да, могу себе представить, — ответила София. — Что он натворил на сей раз?

— Давай поговорим об этом при встрече, — предложила Анника, и час спустя она сидела на кухне у Софии в квартире в Хегерстене, где та жила со своим гражданским мужем и двумя их детьми. Глава семейства находился на работе. Дочь — в садике. Младший ребенок спал. Сама София выглядела измотанной.

— Йёста бодрствует по ночам, — объяснила София и улыбнулась, наливая кофе гостье. — А сейчас спит, но, если я попытаюсь заснуть, он сразу же проснется, чтобы пообщаться с мамочкой.

— Йёста, какое милое имя. А вот у меня нет детей, — вздохнула Анника Карлссон.

«Приятная женщина, — подумала она. — И красивая. Даниэль Джонсон явно мужчина с хорошим вкусом. Сначала Джейди, которую, судя по фотографиям, можно описать как образец восточной красоты, и потом София, рыжеволосая, с веснушками, большими глазами, правильными чертами лица и хорошо тренированным телом, несмотря на то что лишь недавно родила ребенка».

— Только намекни, если хочешь посидеть в няньках, — пошутила София. — Я могу одалживать Йёсту тебе по ночам.

— Ты произнесла одну интересную фразу, — напомнила Анника Карлссон. — Когда я сообщила о моем желании побеседовать с тобой о Даниэле Джонсоне.

— Ты имеешь в виду мой вопрос о том, чем он отличился на этот раз?

— Точно, — подтвердила Анника Карлссон. — Если я сейчас попрошу тебя угадать. Как ты думаешь, о чем пойдет речь?

— О сексе, — сказала София и уверенно кивнула. — О чем же еще? Если мы говорим о Даниэле.

Некоторые опросы проходят легче, чем остальные. Особенно те, которые сами собой превращаются в обычный непринужденный и искренний разговор, когда люди даже не задумываются над тем, о чем говорят. Разговор Анники с Софией получился одним из таких. Они сидели у нее на кухне и пили кофе, в то время как София рассказывала о своем первом муже, и Аннике почти не пришлось задавать никаких вопросов, чтобы узнать все ее интересовавшее.

София и Даниэль работали вместе, так и познакомились. Он был на пятнадцать лет старше ее, вдовец, «из тех, кто не пропускал ни одной юбки». Она, к сожалению, поняла это, только выйдя за него замуж. А как только до нее это дошло, ушла от него.

— Я исхожу из того, что ты представляешь, как он выглядит, — сказала София.

— Я видела его фотографии, — подтвердила Анника. — Но никогда с ним не встречалась.

— Именно так он выглядит, — объяснила София. — Красивый мужчина, хорошо тренированный, очаровашка, я безумно влюбилась в него. Все так просто.

— Когда ты обнаружила, что он спал и с другими? — спросила Анника.

— Когда он рассказал мне об этом, — ответила София. — И почти сразу после того, как мы поженились.

— Неверный и честный, — заметила Анника Карлссон.

— Нет, — сказала София. — У него просто был такой пунктик. Даниэль хотел иметь много женщин. Лучше одновременно.

— Но ты этого не хотела, — констатировала Анника.

— Однажды я поучаствовала в его эротической игре, — призналась София. — С одной моей подругой, кроме того. Потом отвратительно чувствовала себя несколько месяцев. Это нравилось ему, но не мне. И когда я не соглашалась, он все равно делал это. Конечно, не бил, ничего такого. Но зато строго меня контролировал. Взломал мой компьютер, а когда я ушла, упорно преследовал.

— Ты не заявила на него? — спросила Анника.

— Нет, — ответила София и улыбнулась. — Зачем мне было это делать? О чем заявлять в полицию? Достаточно ведь включить телевизор и прочитать обычную газету, и сразу понимаешь, насколько от этого мало прока. Я поговорила с моим старшим братом. Это сработало.

— Чем он занимается? — спросила Анника Карлссон.

— Братишка из старых футбольных хулиганов. А ко всему прочему он добрый с добрыми, злой со злыми.

— Значит, он поговорил с Даниэлем.

— Да, — подтвердила София. — Поскольку я знаю, каким мой брать может стать, когда он в соответствующем настроении, прекрасно поняла, почему преследования сразу закончились. Нет, он пальцем его не тронул, мой брат добрый парень, но если бы ты знала, как он выглядит, то поняла бы, почему ему не понадобилось даже задавать взбучку такому, как Даниэль.

— По-моему, я понимаю, — сказала Анника Карлссон. — Кстати, хочу спросить о другом. Он часто говорил о своей первой жене?

— Той, которая погибла во время цунами?

— Да.

— Нет, никогда. Даже если я хотела поболтать о ней. Правда, он упоминал ее, когда мы с ним ругались.

— И что он говорил?

— С ней якобы гораздо проще жилось, — поведала София. — Ну как отвечать на такое? Нельзя ведь сказать, чтобы он возвращался к ней.

Полчаса спустя Анника Карлссон подвела первые итоги их разговора. Даниэль Джонсон был само очарование: красивый, умный, не пропускал ни одной юбки, не отличался жестокостью, однако страдал манией контроля и преследовал свою вторую жену, никогда не говорил о первой за исключением тех случаев, когда ему требовалось противопоставить ее Софии. Если он по-прежнему тяжело переживал свою утрату, ему явно удавалось хорошо это скрывать. Какие еще штрихи требовались к столь колоритному портрету?

— Тебя интересует, не был ли он законченным подлецом? — спросила София и улыбнулась.

— Да, примерно так.

— Естественно, — подтвердила София, — стоило ему заполучить меня, казалось, его абсолютно ничего больше не заботило. Тут-то он и показал себя во всей красе. А при его внешних данных и умении общаться никто не мог даже предположить ничего такого. Я имею в виду его начальников, коллег и знакомых.

— Если верить тебе, он очаровательный психопат, — сделала заключение Анника Карлссон.

— Шутишь. — София закатила глаза к потолку. — Это очень мягко сказано.

— Ты называешь его Даниэлем, не Данне или Даном, — заметила Анника.

— Он требовал этого, — объяснила София, — особенно когда мы встречались с новыми людьми. Обязательно раздавал визитные карточки, любил рассказывать о своей работе в качестве дипломата. Даже когда сидел в министерстве торговли обычным секретарем и сортировал бумаги по разным стопкам. Именно этим ведь он занимался, когда мы сошлись. И было кое-что еще.

— Что именно?

— Даниэль любил швыряться деньгами, — сказала София. — Обожал ходить по кабакам. В начале нашей совместной жизни мы порой кутили по пять дней в неделю. А когда поженились, он подарил мне автомобиль. Далеко не дешевый, кстати.

— Очень щедро с его стороны, — заметила Анника Карлссон.

— В том-то и дело. Щедростью он точно не отличался. Ничего не делал просто так. А машину забрал назад в тот же день, когда я оставила его. Это меня тогда потрясло. Я упаковала сумки, а когда спустилась в гараж дома в Йердете, где мы жили, оказалось, что он уже умыкнул мой автомобиль. Потом я собиралась вернуть его, но выяснилось, что он был продан в лизинг. Лизинговая фирма забрала его назад. Я не имела средств арендовать машину за несколько тысяч в месяц. Тогда ведь я уже не работала, училась в университете. Мне было двадцать два. Я ничего не понимала. Забавная картинка, верно? Сбежать от мужа. Ковылять до метро, тащить две сумки, добираться домой в Фарсту к маме с папой и поселяться в мою старую девичью комнату. Квартира ведь тоже принадлежала ему. Трехкомнатная и совсем новая.

— Откуда у него взялись деньги? — спросила Анника Карлссон. — Ты не знаешь, может, он получил страховку после смерти первой жены?

— Нет, — ответила София. — Не думаю. Ничего такого он, во всяком случае, не говорил. У него с женой, конечно, имелась совместная фирма, которую он продал, когда она умерла. Если верить ему, он получил за нее несколько миллионов.

— Ага, — сказала Анника Карлссон, — я знаю, что ты имеешь в виду. Фирма называлась «Джонсон и Кунчай». Что-то вроде акционерной компании, занимавшейся деловым администрированием.

— Точно, — подтвердила София. — Даниэль ведь экономист, и его жена имела такую же профессию. Каждый из них владел половиной собственности. Помогали людям вести бизнес в Азии.

— Надо бы проверить, — сказала Анника, — сколько он получил, когда продал фирму.

«Может, все совсем просто», — подумала она.

— Тебя еще что-нибудь интересует? — спросила София и с любопытством посмотрела на Аннику.

— По-моему, я удовлетворена, — ответила та и добавила: — Позволишь связаться с тобой, если понадобится спросить о чем-либо еще?

— Конечно, без проблем. Но расскажи мне. Расскажи, чем он отличился.

— Сейчас сделать это не просто, — улыбнулась Анника Карлссон.

— Скажи все, как есть. Это имеет отношение к сексу? Само собой, все дело именно в нем.

— Нет, — покачала головой Анника. — Секс ни при чем.

— А о чем тогда речь?

— Я пока не знаю. Вполне возможно, он не совершил ничего противозаконного. Ничего такого, чем я должна заниматься.

— Прекрати, — махнула рукой София. — Только не Даниэль. Ясное дело, он что-то натворил.

Вернувшись в здание полиции, Анника Карлссон прежде всего навестила Надю.

— Ты знаешь фирму, которой Джонсон владел вместе с женой?

— Johnson & Kunchai, South East Asian Trading and Business Management AВ, — сказала Надя.

— Да, — подтвердила Анника.

«Ну и память у нее».

— Почему ты спрашиваешь об этом?

— Я разговаривала с его второй женой. Если верить ей, он получил кучу денег от ее продажи.

— В это мне трудно поверить, — пожала плечами Надя. — Но, конечно, данный вопрос есть в списке подлежащего проверке.

— Как хорошо, что мне не придется этим заниматься, — улыбнулась Анника. — Цифры не самая сильная моя сторона.

— Я не думаю, что все так просто, — сказала Надя и покачала головой.

— Ты имеешь в виду спланировать цунами, чтобы убить жену и добраться до ее денежек? — уточнила Анника Карлссон.

— Да, — подтвердила Надя.

* * *

Вернувшись к себе в кабинет, Анника Карлссон сразу же нашла несколько фотографий старшего брата Софии Даниэльссон, Акселя Даниэльссона тридцати шести лет. Самую хорошую она обнаружила на домашней странице клуба болельщиков Хамарбю. Аксель Даниэльссон в полный рост, бывший игрок детской команды, сегодня один из лидеров фанатов, сто килограммов мышц и костей при росте два метра.

«Я теперь понимаю, что ты имела в виду, София», — подумала Анника.

6D

Прежде чем Анника Карлссон в тот день ушла домой, к ней заглянула Надя. Она уже успела ознакомиться со всеми стоящими внимания материалами о фирме «Джонсон и Кунчай» и ее деятельности.

— О миллионах, которые он якобы хапнул, когда продал ее, на мой взгляд, мы можем забыть, — сказала Надя.

— И сколько же он получил?

— Всего лишь одну крону. В обмен на то, что покупатель взял на себя все долги компании в размере нескольких сотен тысяч и покрыл расходы по ее ликвидации. Сделка состоялась в сентябре 2006 года, и покупатель заплатил за то, что забрал себе всех их клиентов. Если хочешь, я могу переслать тебе на имейл финансовые материалы. Годовые отчеты фирмы, договор о продаже, все документы, составленные при ее ликвидации.

— Ради бога, не делай этого, — взмолилась Анника Карлссон. — Я верю тебе. И ненавижу подобные бумаги. Если он тогда получил всего крону, я не понимаю, откуда у него средства, чтобы изображать шикарного парня. Если верить его второй жене, он же был настоящим плейбоем. Дышал исключительно воздухом кабаков, расположенных на площади Стуреплан и в ее окрестностях.

— Страховка после смерти жены отчасти может служить объяснением. Та, которую работодатель составил для него, охватывала также Джейди, поскольку она являлась его женой и находилась с ним, когда он работал в посольстве.

— И сколько она составила?

— Два миллиона, — сообщила Надя.

— Да, и это же все объясняет, — сказала Анника Карлссон.

— Нет, — возразила Надя. — На мой взгляд, далеко нет. Появившись в Швеции в то лето, когда целых полгода находился на больничном, Даниэль покупает квартиру в Йердете, трехкомнатную на Эрегрундсгатан, за четыре миллиона. Платит один миллион, а остальное занимает в банке.

— Он, пожалуй, дьявольски хорошо зарабатывал? Дипломаты получают черт знает сколько.

— Прилично, когда они находятся за границей. Но вообще ничего сверхъестественного. В 2005 году он, кроме того, числился больным почти целый год. Потом перебрался в министерство внешней торговли дома в Швеции. Трудится обычным клерком.

— И сколько такой имеет?

— Немного больше, чем комиссар вроде тебя.

— Тогда он не мог беситься с жиру.

— Нет, — согласилась Надя. — Но это должно было обеспечить ему нормальный уровень жизни.

— После рассказа Софии у меня создалось впечатление, что он тратил много денег. Откуда же они появились?

— Я не знаю, — покачала головой Надя. — Искала их, но пока ничего не нашла.

— А может, их и не было, — предположила Анника Карлссон.

— Ну, я так не думаю. За купленную тогда квартиру он расплатился, когда женился на Софии Даниэльссон два года спустя. А это четыре миллиона.

— Возможно, у него имелись еще страховки на жену, — предположила Анника Карлссон.

— Я таких не нашла, — сказала Надя.

61

Примерно в то время, когда Анника Карлссон разговаривала с Софией Даниэльссон, двое таиландских полицейских прилетели из Бангкока в Пхукет. Инспектор Сурат Конгпайсарн и его молодой коллега субинспектор Чуань Джетджирават работали в Национальном криминальном отделе Королевской полиции Таиланда, и их шеф, суперинтендент Аккарат Буниасарн направил туда эту парочку допросить женщину по имени Ампорн Меесанг, работавшую старшим администратором в одном из крупных отелей Као-Лака. На месте выяснилось, что им надо побеседовать еще с одним человеком, ее бывшим товарищем по работе, которого звали Винай Паовсонг.

Когда страшная катастрофа обрушилась на их регион, Ампорн была дежурным администратором в отеле, где Джейди и ее муж снимали бунгало. Они зарегистрировались там 22 декабря и собирались оставаться до первого дня нового года. Однако цунами разрушило их планы, и 27 декабря Ампорн Меесанг вместе с молодым портье Винаем Паовсонгом, также трудившимся там, помогала Даниэлю Джонсону вынести мертвое тело Джейди Кунчай из развалин того, что еще недавно было их домом. Эти воспоминания остались у нее на всю жизнь, как бы ни хотела она избавиться от них.

Беседа, которую Конгпайсарн и Джетджирават провели с ней во вторник 16 августа, длилась почти два часа, и Сурат Конгпайсарн играл роль дознавателя, а Чуань Джетджирават — наблюдателя. Дважды им пришлось прерваться, поскольку Ампорн Меесанг захлестывали эмоции, и ей требовалось время, чтобы прийти в себя. Свою беседу с ней они сначала записали на магнитофон, а потом перевели на английский и сделали распечатку, трое суток спустя оказавшуюся в электронной почте Нади вместе со ссылкой, позволявшей прослушать саму запись, и обычным приветом от Буниасарна.

Прекрасно осознавая, что Надя не понимала ни слова по-тайски, он все равно обеспечил ей доступ к исходному материалу, «как обычно полагалось, чтобы у адвокатов не возникало лишних вопросов». К тому же он ведь знал, что шведская криминальная полиция при желании всегда могла найти отличных таиландских переводчиков. Часть допроса, касавшуюся того, как троица совместными усилиями вынесла тело Джейди из разрушенного дома, он пометил отдельно. И вообще Буниасарн сам сделал английский перевод, который Надя переводила на шведский, пока читала текст.

* * *

— Правильно ли я понял, что ты не последовала в дом, а стояла снаружи и ждала, в то время как Джонсон и Винай вошли внутрь с целью найти госпожу Кунчай?

— Да. Ее муж, господин Джонсон, попросил меня остаться там. Дом мог полностью разрушиться в любой момент. Да я и сама обрадовалась, что мне не пришлось идти с ними. Это же было ужасно. А мне только исполнилось двадцать, когда все случилось.

— Ты помнишь, долго ли Джонсон и Винай находились внутри?

— Нет, минут десять или пятнадцать, пожалуй, хотя мне они показались вечностью.

— Ты могла видеть их, когда они были внутри?

— Нет, но я их слышала. Как они двигали вещи и все такое. Потом я услышала, как господин Джонсон начал кричать. Казалось, он обезумел. По рассказам Виная, это произошло, когда он нашел свою жену. Она лежала, придавленная кроватью. Он выкрикивал ее имя, Джейди, Джейди. Это было, когда он заметил ее ногу, торчавшую из-под кровати.

— Но ты сама ничего этого не видела? Как он начал кричать, когда нашел ее. Или что она лежала под кроватью.

— Нет, Винай рассказал мне.

— Что произошло потом?

— Ну, потом Винай вышел наружу и велел мне сбегать в отель и принести носилки и простыни. Тогда, насколько мне помнится, я решила, что она еще жива.

— И сколько времени тебе понадобилось, прежде чем ты снова оказалась у разрушенного дома?

— Помнится, я бежала так быстро, как только могла, В отеле имелись и носилки, и простыни, и полотенца на ресепшен. Там лежала целая гора простыней и полотенец. Я взяла носилки и пару простыней и побежала назад.

— Сколько времени это заняло? Пять минут? Десять?

— Нет, самое большее пять. Еще меньше, по-моему. Они по-прежнему находились внутри, когда я вернулась. Тот дом, где они жили, стоял на берегу. Всего в пятидесяти метрах от главного здания.

— Тебе понадобилось менее пяти минут, чтобы принести носилки и простыни?

— Две-три, пожалуй. Мне кажется, я никогда не бегала так быстро. Ведь я же думала, что она еще жива.

— Что происходило потом?

— Ну, потом господин Джонсон вынес из дома жену. Винай вышел вслед за ним. Это я точно помню. Сначала вышел господин Джонсон с женой на руках, примерно как носят детей, мне помнится, он тогда был в полном отчаянии… Извините меня, но… — всхлипывает.

— Мы прерываем допрос. Время одиннадцать двадцать три.

Первый перерыв продолжался пять минут, и, когда Конгпайсарн возобновил допрос, он продвигался вперед очень осторожно.

— Ты можешь рассказать, что увидела?

— Да… я думаю… — всхлипывает.

— Нам некуда спешить, Ампорн. Соберись, успокойся.

— Сначала мы совместными усилиями положили ее на носилки. И тогда я увидела, что она мертва. И почувствовала это тоже. У нее полностью окоченело тело. Одна ее рука торчала в сторону, и она вся была в крови. Голова, точнее. Винай рассказывал потом, что потолок в спальне обрушился, и толстая доска, упав с самого верха, ударила ее по голове.

— Но ты узнала ее? Это была жена господина Джонсона?

— Да, конечно, она. Я же видела ее каждый день почти в течение недели. Много раз в день. Я помню, на ней было нашейное украшение из нефрита и золота. Она носила его всегда. Очень своеобразное, очень красивое. Наверное, стоило кучу денег. А еще она была в своей ночной рубашке. Я тоже узнала ее. Очень красивой, шелковой, синей. Темно-синей.

— Откуда ты могла знать, что это ее рубашка? Разве ты раньше видела ее в ней?

Да, утром в канун Рождества. Ее муж, господин Джонсон, получил длинное послание, которое пришло на ресепшен отеля. От шведского посла в Бангкоке, написанное на шведском, поэтому я не поняла, о чем в нем шла речь, но мой шеф приказал мне пойти к ним и передать его на случай, если оно содержало что-то важное. Господин Джонсон работал в шведском посольстве. Он был дипломатом. И когда я постучала, она открыла. Одетая в ночную рубашку. Она была… она была… — всхлипывает.

— Знаешь, Ампорн, пожалуй, мы сейчас прервемся. Не хочешь ничего выпить, кстати?

Всхлипывает, что-то призносит невнятно.

Второй перерыв продолжался четверть часа, и когда Конгпайсарн возобновил допрос, он явно попытался смягчить переживания Ампорн, начав с не имеющего отношения к делу вопроса.

— Позволь полюбопытствовать, Ампорн. Послание, с которым ты бегала, оно оказалось столь важным, как думал твой шеф?

— Нет, я спросила об этом госпожу Джонсон, Джейди Кунчай, когда она засмеялась, читая его. Она же свободно говорила по-шведски. И всегда на этом языке общалась со своим мужем. Это было поздравление от посла. Он желал всем работникам посольства хорошего Рождества. Я помню, она сказала, что оно не содержало ничего такого, ради чего ей стоило бы будить мужа, когда он еще не проспался… Да, они куда-то ходили накануне вечером.

— Я понимаю. Давай вернемся к тому, что ты рассказывала раньше. Когда вы положили жену Джонсона на носилки. Что вы делали потом?

— Ну, завернули ее в принесенные мною простыни. Затем отнесли ее в отель. И далее вниз в подвал. Там же было холоднее всего. И там мы клали всех найденных мертвых.

Еще через четверть часа допрос закончился, и из всего сказанного за время его заключительной части в распечатке читалось между строк, что инспектор Сурат Конгпайсарн решил расширить свое исходное задание.

— Ты рассказывала о твоем коллеге Винае. Ты знаешь, где мы можем его найти?

— Ну, я могу позвонить ему.

— Ты можешь ему позвонить?

— Да, он уволился из отеля после цунами. Ему было только шестнадцать, когда все случилось, и его можно понять. Сейчас он водит такси. У него собственная фирма, они организовали ее вместе с кузеном. У них есть еще наемные работники. Три автомобиля, по-моему. Они часто приезжают сюда.

— Отлично. Могу я получить его номер?

— Мне кажется, будет лучше, если я позвоню. Мы же знаем друг друга.

— Тогда так и поступим.

У них явно все получилось, поскольку материалы допроса Виная Паовсонга пришли уже час спустя.

62

В пятницу на предыдущей неделе Стигсон, Олссон и Олешкевич посетили миграционный департамент в Норчёпинге, чтобы наконец встретиться с женщиной-архивариусом, которая, по мнению ее коллег, была тем сотрудником в ведомстве, кто, пожалуй, смог бы чем-то посодействовать их расследованию. В машине на пути туда Стигсон размышлял, как бы ему уже с самого начала придать беседе непринужденную тональность, создать приятную неформальную обстановку, всегда облегчавшую сотрудничество при встрече с людьми из другой властной структуры. Пожалуй, стоило пошутить относительно смысла возвращения из отпуска в пятницу. Однако, увидев ее, он сразу отказался от своих планов, да и ничего особенного рассказать она не смогла.

Прибыв в Швецию, Джейди ходатайствовала о виде на жительство, разрешении на работу и шведском гражданстве, исключительно из-за намерения выйти замуж за шведского гражданина. Естественно, у них имелось множество информации о ней самой и той жизни, какую она вела до тех пор. Не только об этом, кстати, но также о том, каким ей виделось ее будущее, и особенно в той его части, которая имела отношение к Швеции.

И двадцать лет назад миграционному департаменту, следовательно, не составило бы труда ответить на все их вопросы. Пожалуй, даже и на многие другие, сейчас даже не приходившие им в голову. Однако на сегодняшний день ситуация выглядела прямо противоположной. По мере того как Джейди достигала желаемого, данные о ней подчищались, а когда ее объявили умершей, такая судьба, похоже, постигла последние из них. В принципе естественный и необходимый процесс для ведомства, если они не хотели утонуть в собственных бумагах, констатировала архивариус, тараща глаза на посетителей.

Она могла помочь только общими советами и указаниями относительно альтернативных путей, которые позволили бы им двигаться дальше. Порой случалось так, что материалы из миграционного департамента оказывались в Государственном архиве или его отделениях в разных ленах. Возможно, стоило поискать там.

Что же касается проб ДНК для их ведомства, этим они сами не занимались. Полиция заботилась о них, а точнее, ее структуры, наиболее тесно взаимодействовавшие с отделом миграционного департамента, требовавшим проведения исследования. В том, что результаты анализов потом оказывались у них, а не в полиции, не было ничего странного. Поскольку проба бралась не в связи с преступлением, а с целью при необходимости в будущем идентифицировать человека, который остался в Швеции.

В конце концов она, однако, дала полезную подсказку. Пожалуй, им чем-то могли посодействовать ученые. Научных работ, относительно миграции и связанных с ней тем, хватало. Она и сама лично знакома с таким специалистом, собиравшим у них материал для диссертации как раз о таиландских женщинах, прибывших в Швецию с целью выйти замуж. И было это примерно в то время, когда они занимались Джейди Кунчай.

— А эта диссертация… Не припомнишь ее название? — спросил Олешкевич, который в академическом плане заслуживал большего доверия среди из ее посетителей.

«С этой женщиной шутки плохи», — подумал он.

— Естественно, я помню его, — ответила архивариус, почему-то уставившись на Стигсона. — Дисертация на английском, — уточнила дама и строго посмотрела на того, кто задал вопрос.

— Я слушаю, — сказал Олешкевич, замерший с ручкой в руке.

— «New Life, a New Country and a New Husband»[3], — продиктовала архивариус. — У нее имелся подзаголовок, но его я забыла. В нем речь шла о том, как мужчины приобретают власть над женщинами.

— Но ты ведь помнишь имя автора, — уточнил Олешкевич.

— Да, Оса Лейонборг. Вы наверняка слышали о ней. Известный социолог и специалист по гендерным исследованиям. Она профессор университета в Линчёпинге. Вы можете передать ей привет от меня. Мы познакомились, когда она собирала здесь материал для своей научной работы.

— Как приятно, — буркнул Стигсон.

«А что тут еще скажешь?» — подумал он.

— Да, это же и в самом деле ужасно, — констатировала архивариус.

— О чем ты? — спросила Кристин Олссон.

— Как шведские мужчины ведут себя с несчастными женщинами, которых привозят сюда. Чистая работорговля. А что вы, полицейские, делаете по этому поводу? Ничего, как мне кажется.

— Что, если попросить Бекстрёма поговорить с Лейонборг? — предложила Кристин Олссон, когда они в машине возвращались в Стокгольм.

— Может, ты сама и спросишь его? — предложил Стигсон. — Я не собираюсь делать этого. У меня есть жена и дети, о которых я должен заботиться.

В понедельник они отправились в Линчёпинг, чтобы встретиться с профессором социологии Осой Лейонборг из местного университета. На этот раз в уменьшенном составе, поскольку Стигсону пришлось остаться в Стокгольме для выполнения более важных заданий. Поскольку их прокурорша отменила совещание в понедельник, то поездке ничто не помешало.

В диссертации Лейонборг содержались подробные интервью с девятнадцатью таиландскими женщинами, приехавшими в Швецию, чтобы выйти замуж. Джейди Кунчай была одной из них, и она не нарушила никаких правил, касавшихся секретности, рассказав им об этом.

— Джейди ведь та женщина, которая погибла во время цунами, — сказала Лейонборг, и это скорее напоминало констатацию факта, чем вопрос.

— Да, — подтвердила Кристин Олссон.

«Интересно, а они не родственницы с архивариусом?» — подумала она.

— По сравнению со многими ее сестрами по несчастью она еще легко отделалась, — вздохнула Лейонборг, вперив взгляд в Олешкевича.

— А у тебя нет никаких данных о ней? — спросила Кристин Олссон.

У Лейонборг имелось много информации о Джейди Кунчай. Во-первых, все сведения, ранее находившиеся в миграционном департаменте, во-вторых, обширный материал, собранный ею в ходе интервью.

— А мы не могли бы получить все, что у тебя есть? — спросила Кристин Олссон. — Мы занимаемся одним расследованием, в котором твои данные могут понадобиться. И думаем, они помогут нам.

— Нет, — ответила Лейонборг. — Вы их не получите. Можете забыть об этом. — Если вы за этим сюда приехали, то совершенно напрасно, — констатировала она, бросив взгляд на свои часы.

— Может, тогда ты ответишь на несколько вопросов? — спросила Кристин.

— Забудьте об этом тоже, — отрезала Лейонборг.

— Я не знаю, в курсе ли ты, но в качестве альтернативы мы можем вернуться с постановлением, так что в любом случае получим твои материалы, — сказал Олешкевич.

«Возьми себя в руки, парень, ты же юрист», — подумал он.

— Удачи вам, — ответила Лейонборг и широко улыбнулась, обнажив белые и острые зубы и максимально сузив глаза. — У меня есть более важные дела, и поэтому я объявляю нашу встречу законченной.

— И что ты думаешь обо всем этом? — спросила Кристин Олссон, когда они ехали в Стокгольм. — По-твоему, нам надо получить какие-то бумаги?

— Бесполезно, — отмахнулся Олешкевич. — А сама-то ты как считаешь?

— Согласна с тобой, — вздохнула Олссон.

— Лучше всего было бы поехать Бекстрёму, — сказал Олешкевич.

63

Допрос бывшего портье отеля в Као-Лаке, помогавшего Даниэлю Джонсону выносить из развалин его мертвую супругу, в основном подтвердил данные Ампорн Меесанг. То, что они видели и пережили вместе, похоже, оставило у обоих одинаковые воспоминания. Требовалось детально разобраться только с происходившим в самом доме, куда Меесанг не входила.

Спальня располагалась в противоположном относительно входной двери конце дома, и Даниэль Джонсон постоянно шел впереди Виная Паовсонга. Повсюду валялся всякий хлам, упавший с потолка и стен, множество осколков стекла разбитых окон, упавшие предметы мебели, потолочные светильники, рухнувшие вниз. Первое, что они увидели, когда им удалось пробраться в спальню, была опрокинутая большая кровать и голая нога, торчавшая из-под нее. Как раз тогда Джонсон и начал выкрикивать имя своей жены, именно он попытался заползти под кровать, чтобы вытащить ее тело.

— Чем занимался ты? — спросил Конгпайсарн.

— Я старался приподнять кровать и тем самым помочь ему освободить свою жену, — ответил Винай Паовсонг. — Она же лежала придавленная к полу, как я уже говорил.

Постепенно совместными усилиями они добились цели. Все лицо Джейди оказалось залитым кровью. Упавшая потолочная балка ударила по нему. Из одежды на ней была только синяя ночная рубашка.

— Ни трусиков, ни бюстгальтера, ничего на ногах?

— Нет, — подтвердил Винай. — Я помню, как муж одернул ее ночнушку. Она же задралась до талии, и он опустил ее.

— Почему он решил сделать это? — спросил Конгпайсарн.

— В этом нет ничего странного, — сказал Винай. — Не только ведь Ампорн стояла снаружи. Кругом бегали люди. Он хотел защитить ее тело от посторонних взглядов.

— Да, вполне возможно, — согласился Конгпайсарн. — Ты не помнишь, у нее была кровь на ночной рубашке?

— Нет, как мне кажется. По-моему, нет. Я помню только, что у нее все лицо было в крови. Да, и волосы.

— Нашейное украшение, которое она обычно носила…

— Да, я видел его на ней, когда помогал господину Джонсону вытаскивать ее наружу. Она всегда носила его. Когда ела, когда купалась. Я постоянно видел его на ней.

— И ты абсолютно уверен, что вы общими усилиями вынесли наружу именно Джейди Кунчай.

— Да, абсолютно уверен, — подтвердил Винай. — А кто же мог там находиться?

— У тебя остались еще какие-то воспоминания?

— Это было ужасно. Мне же только исполнилось шестнадцать. Я помню, как господин Джонсон все время плакал. Как он разговаривал сам с собой. По-шведски, скорее всего, я не понимал ни слова.

Джейди Кунчай и ее мужу не пришлось платить за проживание в Као-Лаке. Это сделала страховая фирма отеля. Джонсон даже получил назад аванс, который перевел с помощью своей кредитки, когда позвонил и зарезервировал бунгало для них. Документы об их пребывании там остались, а помимо прочего, счет, который они так никогда и не получили, и причиной, почему их хранили гораздо дольше, чем требовал закон, была случившаяся трагедия. И прежде всего, это сделали на тот случай, если бы полиция или какие-нибудь властные структуры проявили интерес. Они также могли понадобиться, если бы кто-то в судебном порядке попытался получить компенсацию с отеля. Такие вот дела. А о том, какие воспоминания вызывали к жизни эти бумаги, все предпочитали не думать.

Прежде чем улететь последним самолетом из Пхукета домой в Бангкок, Конгпайсарн и Джетджирават проехали мимо отеля, где жили Джейди Кунчай и ее муж, когда цунами забрало ее жизнь. Они прошлись по территории, и там все выглядело точно так же, как до самой катастрофы. Виллы на берегу по-прежнему стояли у самого океана, и единственным новшеством, похоже, были сирены, установленные вдоль берега, чтобы предупредить живущих там до того, как беда нагрянет снова.

Покидая территорию отеля, они забрали с собой все доступные документы, касавшиеся пребывания там Джейди Кунчай и Даниэля Джонсона. Счет, который те могли получить от отеля, но взамен оплаченный страховой фирмой. Копии бумаг на все иное, что отель предоставлял им, помимо аренды бунгало: еду и напитки в ресторане отеля или покупки в бутиках, расположенных в его главном корпусе. Там находилась также копия кредитки, имевшейся у Даниэля Джонсона в то время. Платиновой карты «Америкэн экспресс».

Стенограмма двух новых допросов, записи в журнале поездок, заказ такси, которое, похоже, так и не прибыло, копия платиновой карты «Америкэн экспресс», пометки, сделанные в так и не оплаченном счете…

«Все необходимое такому, как я, чтобы поймать убийцу», — подумал Аккарат Буниасарн, когда на следующий день ознакомился с результатами работы своих помощников в Пхукете.

«Так, скорее всего, все и происходило. Зачем ненужные сложности», — подумал он.

64

Шеф шведской конрразведки попросил о новой встрече со своим боссом Лизой Маттей. Как можно быстрее, а лучше сразу же, поскольку то, чем шведский агент влияния Эверт Бекстрём занимался для русских, приняло неожиданный и тревожный оборот.

Маттей встретилась с шефом контрразведки уже через пару часов, и, когда он расположился в ее кабинете, компанию ему составлял заведующий отделом министерства иностранных дел, отвечавший за безопасность в своем ведомстве и осуществлявший контакты с СЭПО.

— Рассказывай. Что он там придумал? — спросила Маттей, помешивая сахар в своей чашке с чаем, и кивнула в направлении термоса с кофе, стоявшего на столе.

— Он пытается засадить за решетку шведского дипломата за то, что тот якобы убил свою жену, — сообщил шеф контрразведки.

— Да, человека, которого мы собираемся назначить послом Швеции в Вильнюсе через месяц, — поддержал его завотделом. — Не лучшее развитие событий, как нам кажется, при мысли о политической ситуации.

— А он не делал этого? — спросила Маттей и с любопытством посмотрела на своего посетителя из министерства иностранных дел.

— Извини, ты о чем?

— Ну, будущий посол, — сказала Маттей. — Он в самом деле убил свою жену?

— Нет, конечно нет, — заверил ее ответственный за безопасность министерства иностранных дел.

— Откуда у тебя такая уверенность? Можно что угодно думать о Бекстрёме, но он неплохой специалист по расследованию убийств.

— Это трагическая история, — сказал завотделом. — Женщина, о которой мы говорим, погибла во время цунами в Таиланде двенадцать лет назад. Ее муж работал в то время в нашем дипломатическом представительстве в Бангкоке. Они проводили рождественские каникулы в Као-Лаке, когда все случилось. Его погибшую жену идентифицировали шведские полицейские из ГКП. Там все чисто. Совершенно невозможно, чтобы ее могли убить несколько лет спустя. И кроме того, здесь в Швеции.

— Да, это звучит убедительно. Никто ведь не умирает дважды, — согласилась Маттей. — Вы разговаривали с людьми из Государственной криминальной полиции?

— Да, — кивнул шеф контрразведки. — Они абсолютно уверены в своем деле. Женщина, о которой мы говорим, умерла во время цунами в 2004 году.

— Как они объясняют поведение Бекстрёма?

— Что он, возможно, просто сошел с ума, — ответил шеф контрразведки, — а это нельзя исключить при его образе жизни, но…

— Мы считаем, что есть другое и значительно более рациональное объяснение, — перебил его сотрудник министерства иностранных дел.

— Я понимаю ход вашей мысли, — сказала Маттей. — Швеция назначает женоубийцу своим представителем в Литве. И тем самым бросает тень на эту страну.

— Да, это станет просто лакомым кусочком для русской пропаганды, — согласился шеф контрразведки. — Особенно если в качестве источника они смогут ссылаться на шведские средства массовой информации. Мы же знаем, как Бекстрём ищет преступников. Подробности оказываются в газетах постоянно.

— Мы установили контакт с прокурором, руководящим расследованием Бекстрёма, — продолжил шеф контрразведки. — Она выразила удивление относительно работы в данном направлении, но, если верить ей, похоже, следователи ее не слушаются.

— Вообще-то не впервые кошка пробегает между прокурором и следственной группой.

— Да, конечно. Но общая картинка, которую мы получили на этот раз, беспокоит нас. И очень сильно беспокоит.

— Да, я услышала вас, — сказала Маттей, — но вы должны дать мне по крайней мере несколько дней. Рассказанное вами новость для меня. Для принятия решения мне необходимо время, чтобы вникнуть в суть дела.

«Правы они или нет, — подумала Маттей, — но в любом случае мне пора что-то предпринять на сей счет».

Не откладывая, она направилась к своей секретарше, сидевшей в соседней комнате.

— Не самые радостные лица у парочки, которая сейчас вышла, — констатировала та и улыбнулась дружелюбно.

— Да, уж, — согласилась Маттей. — И если все обстоит так, как они предполагают, я понимаю их.

— Чем я могу помочь тебе?

— Мартинес и Мотоэле, — сказала Маттей. — Ко мне в кабинет, и лучше сейчас же.

— У меня два вопроса к вам, — сказала она пришедшим сотрудникам. — Первый касается нашего собственного одиннадцатого сентября. Террористического акта в Харпсунде, где террорист Аббду Халид и его женщина Хелена Пальмгрен, крот, обосновавшийся в этом здании, лишили жизни двадцать человек, из которых большинство сидели в правительстве, а один был моим предшественником на этом посту. Как много Эверт Бекстрём знает о данном деле?

Он же помог нам, — напомнил Мотоэле. — Это же он дал нам первые фотографии, подтверждающие, что наш тогдашний шеф имел сексуальные отношения с Пальмгрен. И я лично получил от него эти снимки.

— Но оригиналы он оставил у себя?

— Да, — подтвердила Мартинес. — Мы поднимали этот вопрос, но, если вспомнить, о ком мы говорим, не имело смысла пытаться конфисковать их и заставить его подписать обязательство о неразглашении тайны. С его подачи наш тогдашний генеральный директор предстал бы в прессе во всей красе, прогремел бы по всему миру. Бекстрём сделал бы это просто с целью поиздеваться над нами. Он ведь такой. Большой балованный ребенок.

— Тогда второй вопрос, — продолжила Маттей. — То, что Пальмгрен от нашего бывшего шефа нужен был не только секс, он естественно просчитал. Почему же не продал информацию газетам?

— Он ведь патриот, — сказал Мотоэле. — И никогда не поступил бы так. Русские могли бы использовать это против нас.

— Бекстрём скоро получит престижную русскую награду, поскольку кое с чем помог им, — сообщила Маттей. — Это не имеет никакого отношения к теракту в Харпсунде, но когда придет время… можно ли предположить, что он в знак благодарности отдаст им подлинные фотографии?

— Никогда, — покачал головой Мотоэле. — Только не русским.

— Я тоже в подобное не верю, — поддержала его Мартинес и улыбнулась восторженно. — У этого человека шведский флаг в голове там, где у других обычный мозг, и он не упускает ни одного случая развернуть его. Интересно, поняли это русские? Иначе все может получиться по-настоящему забавно.

— Нет, — возразила Маттей. — Многим будет не до смеха. Но предположим, мы начнем его доставать? Таким образом, что это сильно не понравится. Как он отреагирует?

— Зачем нам сейчас это делать? — спросил Мотоэле. — Лучшего полицейского, чем Бекстрём, просто нет.

«Вот так номер, — подумала Маттей. — И это я слышу от Мотоэле».

— Но с той ситуацией все ясно, — продолжал он. — Я не думаю, что он смолчит. Удар в спину от своих! Кто станет терпеть подобное?

— Что, естественно, приводит меня к следующему вопросу, — сказала Маттей.

— И какому же?

— Бекстрём явно занимается расследованием убийства женщины, которую, по его мнению, убил собственный муж. И это нас касается, поскольку сей господин шведский дипломат. Будущий посол в одной из соседних с нами Прибалтийских стран.

— Если Бекстрём его подозревает, значит, все так и есть, — высказал свое мнение Мотоэле.

— Даже на солнце бывают пятна, Франк. Сама я хочу знать наверняка, прежде чем что-либо предпринимать. Узнайте, как обстоит дело. Задействуйте наше контактное лицо в полиции Сольны. Я ей доверяю.

— Когда ты хочешь получить информацию? — спросила Мартинес.

— Сейчас, — ответила Маттей.

— Лиза, прекрати, — покачала головой Мартинес. — Так не годится. Давай мыслить реально. Ты говоришь как в телесериале.

— О’кей, — сказала Маттей. — Завтра. Или, пожалуй, послезавтра. Поскольку я поручила это тебе и Франку.

65

Кристин Олссон пришла идея, как не разбудить спящего медведя. На ее взгляд, расследование шло слишком вяло, поэтому она решила переговорить с Анникой Карлссон вместо Яна Стигсона.

— Ты помнишь допрос сослуживицы Джейди, болтавшей о ее идеальных зубах?

— Каролин Хольмгрен, — сказала Анника Карлссон. — Ты решила допросить ее о Джейди и ее тогдашнем муже?

— Да, — подтвердила Кристин Олссон. — Похоже, она не поддерживает с ним никаких контактов. Трудится в компании, которая покупает счета фирм и одалживает деньги людям. Занимается проверкой кредитоспособности и всем подобным. Вроде живет с нашим коллегой, работающим Сёдертелье. Таков мой улов из Сети. Ты не возражаешь?

— Нет, конечно. Дерзай. Я с удовольствием присоединилась бы, но у меня хватает других дел.

— Я должна взять с собой Стигсона?

— Нет, — ответил Анника. — Зачем тебе это?

* * *

Каролин Хольмгрен не отреагировала подобно большинству людей, когда с ними связывается кто-то из полиции и сообщает о желании побеседовать. Ни любопытства, ни удивления. Она спросила только, сколько времени это займет, срочное ли дело и где они должны встретиться.

Максимум час, лучше как можно быстрее, и никаких проблем для Кристин приехать к ней на работу.

«Возможно, так повлияла на нее работа и профессия ее парня», — решила Кристин.

— О’кей, — сказала Каролин. — Тогда увидимся у меня в час. Я организую для нас комнату, где мы сможем спокойно поговорить.

Внешнее обаяние и костыль, который помог Кристин добраться туда, посодействовали ей в их разговоре.

— Мой парень — полицейский, — сообщила Каролин. — Поэтому, насколько я знаю, вы не жалеете себя. Преувеличение, конечно, но вот смотрю на тебя, и мне все больше в это верится.

— Футбол, — объяснила Кристин. — Моя собственная вина, неудачный подкат.

— Ага. — Каролин улыбнулась дружелюбно. — Такое случается. О ком из наших клиентов полиция хочет получить информацию на этот раз?

— Ничего подобного, — ответила Кристин. — Я хотела бы поговорить с тобой о бывшей сослуживице Джейди Кунчай и ее тогдашнем муже Даниэле Джонсоне. Насколько я поняла, ты занималась финансовой стороной деятельности их фирмы.

— Да, — подтвердила Каролин. — Ты, значит, хочешь поговорить о Джейди и Даниэле. Очень любопытно.

— Да, о них и фирме, которой они владели вместе, — сказала Кристин.

— О’кей, — согласилась Каролин с таким видом, словно приняла непростое решение. — У меня нет возражений. Фирма ведь продана и закрыта, насколько я знаю.

— С 2006 года, — подтвердила Кристин.

— Не было никаких проблем, когда я работала в ней. А я пришла туда весной 2002 года, как только фирма открылась, и дела сразу пошли блестяще. И два года оставалась там, вплоть до того, как они перебрались в Таиланд в 2004 году. Даниэль получил работу в посольстве в Бангкоке, и они закрыли офис в Стокгольме. Но это ты наверняка знаешь.

— Да, знаю. Но как ты получила место? Как случилось, что ты начала у них работать?

— Через общую знакомую, — объяснила Каролин. — Она ходила в один тренажерный зал с Джейди. Мы вместе изучали экономику в университете и как раз закончили его. Джейди сначала обратилась к ней, но поскольку у нее уже решился вопрос с работой, она порекомендовала меня.

— То есть ты работала там со дня основания?

— Да, конечно. У нас был маленький офис в Сёдере. Мы с Джейди вместе привели его в порядок. Покрасили, поклеили обои, прибрались. Это была крошечная фирма. Там работало не больше шести человек.

— Судя по всему, Джейди была практичной девушкой?

— Не просто практичной. Деловой женщиной до мозга гостей. Кроме того, у нее имелась масса контактов не только в Таиланде, но и во всем том регионе. Во Вьетнаме, Бирме, Лаосе, Камбодже.

— Откуда? Она ведь была совсем молодой.

— Через отца. Он, конечно, давно умер, но при жизни занимал по-настоящему высокое положение. Был военным, генералом, по-моему. И Джейди знала всех его друзей с детства. Она показывала мне массу старых фотографий, на одной она сидит на коленях у главнокомандующего. В Таиланде правят военные, как тебе, наверное, известно. Их король просто фасад, который показывают всем и каждому. В Таиланде военная диктатура.

— Джейди знала всех этих людей через своего отца?

— Да, конечно. Я виделась со многими из них и могу представить себе, как старые друзья ее папочки относились к ней. Джейди была по-настоящему красивой. Классический образец восточной красоты. Я встречалась и с ее матерью Раджини. Они очень похожи. Ей было почти семьдесят, но на вид ты не дала бы ей больше сорока. Я не знаю, жива ли она. Но тебе это, пожалуй, известно?

— Она умерла несколько лет назад, — сказала Кристин Олссон. — Если не ошибаюсь, в 2011 году.

— Интересная женщина. Светская дама, вдова высокопоставленного офицера. Не заурядного вояки, это она прекрасно сознавала.

— Насколько я понимаю, ты бывала в Таиланде.

— Два десятка раз за те два года, пока работала вместе с Джейди. Всегда бизнес. Никаких увеселительных поездок.

— А Даниэль? Он обычно ездил с вами?

— Иногда составлял компанию. Но чаще оставался дома.

— И какой он?

— Какой он сейчас, я не знаю. Не видела его с того времени, как перестала работать в фирме. С той поры прошло уже двенадцать лет. Когда Джейди погибла во время цунами, я, естественно, попыталась связаться с ним. Писала и так, и по имейлу, звонила. Разговаривала с людьми из посольства. Он явно чувствовал себя очень плохо. И это неудивительно. Такая трагедия!

— А каким он был, когда ты знала его?

— Даниэль, — Каролин пожала плечами, — он был красивый, очаровательный и все такое. Но настоящий разгильдяй. Именно Джейди руководила всем, хотя Даниэль об этом понятия не имел. Ее смерть стала страшным ударом. Возможно, только тогда он понял, как многое она значила для него.

— Но дела шли хорошо? Несмотря на его разгильдяйство.

Дела шли блестяще, если верить Каролин, и исключительно благодаря Джейди и ее контактам. Прежде всего, они ведь играли роль посредников в бизнесе, а в Таиланде главное знать, к кому обратиться. Такие люди имелись у Джейди. Старые приятели ее отца по-прежнему оставались у власти в стране.

— Мы способствовали развитию бизнеса и расширению бизнес-контактов в обоих направлениях, получая за это свой процент. Но в первую очередь речь шла о помощи шведам и другим скандинавам. Многое мы делали и в сфере туризма. Например, какие-либо шведские инвесторы хотели построить отель в Таиланде, и им требовалось содействие в решении практических вопросов от покупки земли, контрактов с подрядчиками, поисков опытных адвокатов и хорошего персонала, который мог бы работать на них. Вплоть до организации переводчиков в том случае, если шведы хотели прокатиться на место и проверить, что сделано за их деньги.

— И девочек тоже? — спросила Кристин Олссон. — Они не пытались заставить вас организовывать им девочек?

— О, как я понимаю, ты никогда не была в Таиланде, — сказала Каролин, похоже нисколько не обиженная последним вопросом.

— Да, действительно, — подтвердила Кристин. — Подруга звала меня поехать туда, но пока так и не собралась.

— Секс — тот рынок в данной стране, где предложение превышает спрос. Чтобы организовать подобное, не нужны контакты. Мы занимались серьезным бизнесом и уже в самом начале отхватили приличный куш.

— Каким образом?

— Мы помогли одному норвежскому бизнесмену купить землю, где он собирался построить большой туристский объект. И заработали двадцать миллионов за один раз в качестве комиссионных. С налогами, конечно, но все равно очень прилично.

Кристин Олссон довольствовалась кивком.

«Что-то здесь не сходится», — подумала она. Двадцать миллионов одним махом. Когда Даниэль Джонсон четыре года спустя продал фирму, став ее единственным владельцем после смерти жены, он, если верить Наде, не заработал ни кроны на этой сделке. Он, вероятно, был просто исключительным разгильдяем.

Разговор продолжался не более оговоренного часа. Даже менее того. Однако при мысли о рассказанном Каролин Хольмгрен он получился самым информативным во всем расследовании.

«Надо поболтать с Анникой», — подумала Кристин Олссон, когда садилась в поезд метро, возвращаясь на работу.

Анника Карлссон сидела за своим письменным столом перед включенным компьютером и кучей бумаг. И выглядела не особенно радостной.

— У тебя есть время послушать, что рассказала Каролин Хольмгрен?

— Ты издеваешься надо мной, — простонала Анника. — Только этого мне и не хватало, — добавила она, выключая компьютер. — Ну ладно, судя по твоей серьезной мине, мне кажется, она поведала немало интересного.

— По-моему, ты должна это услышать, — сказала Кристин и положила маленький диктофон на стол Анники. — Всего сорок минут, но очень важно, как мне кажется.

— А ты не могла бы рассказать мне самое существенное? — возразила Анника, многозначительно кивнув на бумаги, лежавшие перед ней.

— Если обещаешь послушать всю запись, чтобы мы с тобой смогли поболтать потом.

— Да, я обещаю, — сдалась Анника. — Если ты изложишь мне суть, я обязательно сделаю это.

— О’кей, — сказала Кристин. — Джейди Кунчай, вероятно, была блестящей деловой женщиной. — Она заработала огромные деньги для себя и своего мужа. Имела все контакты, какие только можно себе представить. Ее муж уже в то время был красивым и очаровательным разгильдяем, за исключением тех моментов, когда слишком бурно выражал свои эмоции. И он, пожалуй, вел себя как заурядный сутяга. Но это не играло никакой роли, ведь Джейди все решала без его ведома.

— О’кей, — сказала Анника. — Я верю тебе. Но по словам его второй жены, он, кроме того, не пропускал ни одной юбки. Это ведь, наверное, беспокоило Джейди?

— Нет, — ответила Кристин Олссон и покачала головой. — Ни в коей мере.

Час спустя Анника Карлссон послушала запись разговора Кристин Олссон с Каролин Хольмгрен.

— По-моему, я понимаю, что ты имела в виду, — сказала она. — Джейди была не только хорошей бизнесвумен. Но также женщиной свободных взглядов.

— Да, я так думаю. Каролин не сомневается на сей счет. Джейди, конечно, никогда не бравировала этим, но Каролин все равно догадывалась.

— И она никогда не пыталась заигрывать с Каролин?

— Нет, — ответила Кристин. — Я прямо об этом спросила, и если ответ не попал на ленту, то по какой-то технической причине.

— Такое случается, — согласилась Анника Карлссон. — И почему она обошла ее своим вниманием?

— Если верить Каролин, такие, как она, не нравились Джейди, — объяснила Кристин Олссон. — Каролин тоже не интересовали подобные отношения.

— Ну, это понятно. Так что будем делать с этими сведениями?

— Если ты имеешь в виду деньги, которые Джейди заработала, мне кажется, это дело для Нади.

— Я на твоей стороне, Олссон, — поддержала Анника Карлссон. — Поговорю об этом с Надей.

— Отлично, — сказала Кристин Олссон. — У тебя есть еще какие-то соображения?

— Скажи, а ты не думала стать полицейским? — спросила Анника Карлссон. — Настоящим полицейским, я тогда хотела бы делить кабинет с тобой.

66

Лиза Маттей снова увиделась с Мартинес и Мотоэле через несколько дней. Достаточно быстро, принимая в расчет то, с чем им пришлось столкнуться. Именно поэтому они не смогли дать однозначного ответа на вопрос, действительно ли будущий посол убил свою жену.

— Скорее всего, кто-то напутал, — подвела итог Мартинес. — Вероятно, при идентификации, проведенной в Таиланде. Или здесь у нас, с трупом, найденным на озере Меларен.

— Но подожди, — перебила ее Маттей. — Поправь меня, если я ошибаюсь, но у нас, значит, два мертвых тела, трупы двух разных женщин с одинаковой ДНК?

— Да, — подтвердил Мотоэле. — Все выглядит ведь именно так. Ту, которая погибла во время цунами, Джейди Кунчай, кремировали в Таиланде сразу после этого. А потом появляется труп на острове озера Меларен, останки в виде частей скелета, зубов, волос кого-то, явно не кремированного. Женщины, вероятно, убитой несколько лет спустя, но с такой же ДНК, как у Джейди Кунчай.

— И мы можем исключить вероятность, сколь бы странным это ни выглядело, что говорим об однояйцовых близнецах?

— Да, все, похоже, указывает на это. Я разговаривал с нашим экспертом, и по ее мнению, вероятность рождения у женщины однояйцовых близнецов составляет примерно один к двумстам пятидесяти. А если говорить о девочках, она еще ниже, один к двумстам пятидесяти с половиной примерно.

— Печально слышать, — сказала Маттей.

— Конечно, — согласилась Мартинес. — Но все еще интереснее. Данные, полученные о рождении Джейди, указывают на то, что она родилась одна. Можно ли утверждать это с вероятностью сто процентов? Да, если ты присутствовал там, стоял и смотрел, но никак иначе. Пусть Джейди родилась в лучшей больнице Бангкока, и все в карточке ее матери говорит о том, что она одна появилась на свет.

— Но данную возможность мы, значит, все равно не должны исключать?

— Да, я, конечно, так и поступила бы. Кроме того, я кое-что выяснила у нашей коллеги, которая занимается данным направлением в расследовании, она просто феномен, как мне показалось. После общения с ней ботаники из телесериала «Теория большого взрыва» выглядят абсолютно нормальными людьми.

— Я не встречалась с ней и не видела сериал, — буркнула Маттей.

— Тогда тебе, пожалуй, стоит сделать это, — сказала Мартинес. — По крайней мере, посмотреть сериал. Та, которая работает у нас, пожалуй, немного за гранью.

— Но какое это имеет отношение к нашему делу?

— Само по себе никакого, — пожала плечами Мартинес, — но, когда я разговаривала с ней о нашей ситуации, она поведала мне… да, села на своего конька, мягко выражаясь. И упомянула помимо прочего, что, согласно последним научным данным, даже однояйцовые близнецы могут иметь разную ДНК. Пока ученые нашли два отличия. Одно известно довольно давно, и одно обнаружено только в этом году.

— И какие в связи с этим выводы мы должны сделать? — спросила Маттей.

— Никаких, если верить нашей коллеге. Просто последние отличия не касаются профилей ДНК, которые мы используем.

— Приятно слышать.

— Конечно, — согласилась Мартинес и широко улыбнулась. — Тогда остаются две возможности, и это не я, а наша ботаничка додумалась до них. Ты готова слушать?

— Становится все интереснее.

— По ее мнению, первое объяснение может сводиться к тому, что тело Джейди никогда не кремировали, а спрятали на острове озера Меларен, — сказала Мартинес. — Это выглядит маловероятным. И наша ботаничка согласна со мной. Остается только одно объяснение, — продолжила она. — Что кремированное в Бангкоке тело не принадлежало Джейди Кунчай. Судя по материалам, имеющимся в распоряжении следственной группы, кого-то, скорее всего, кремировали, но явно не ее. Пусть та женщина якобы имела ДНК-профиль Джейди и ее также идентифицировали иными способами. В том числе с помощью близких, помимо прочего, опознавших ее.

— И какой вывод наш эксперт делает из этого?

— Что при идентификации в Таиланде произошла ошибка. Там было тело не Джейди, а какой-то другой женщины. Это единственное и простое объяснение того, что она через какое-то время появилась здесь в Швеции, где ее убили. Никакого самоубийства или прочих фокусов.

— Я тоже так думаю, — сказала Маттей. — Тем самым проблема решена.

— Да, пожалуй, — согласилась Мартинес. — И поэтому я немного беспокоюсь за тебя.

— Очень мило с твоей стороны, — улыбнулась Маттей. — Да, твоя забота греет душу.

— Само собой меня тревожит, — сказала Мартинес, — когда человек вроде тебя считает, что проблема решена, как только удалось разрешить ее в интеллектуальном смысле. А как же все другие? Мы, обычные люди, которые, конечно, догадались, что, скорее всего, произошла ошибка, но понятия не имеем, о чем идет речь. Кто допустил ее? That’s it[4]. А что, кстати, думает сам Бекстрём?

— Он придерживается точно такой точки зрения, как ты, — ответила Мартинес. — Однако для него с этим никогда не было проблемы. Джейди Кунчай не погибла во время цунами. Ее убили дома в Швеции, и, естественно, собственный мужик, безутешный вдовец, сделал это. Никаких проблем для такого, как Бекстрём, но мы же все равно можем согласиться, даже ты, Франк, хотя, как мне известно, тебе нравится жирный коротышка, что Бекстрём едва ли пришел к такой мысли путем интеллектуальных размышлений.

— Я все равно согласна с ним, — сказала Маттей и улыбнулась восторженно.

— Я тоже, — поддержал ее Франк Мотоэле. — У Бекстрёма дар, отсутствующий почти у всех других.

— А ты, Линда, как считаешь? — спросила Маттей.

— Как вы, — ответила Мартинес. — У меня другая беда. Прежде всего, я вижу практическую проблему, которая столь велика, что заслоняет все остальное. Начиная с интеллектуального анализа Лизы и заканчивая звериными инстинктами Бекстрёма. Твой бывший шеф, твоя путеводная звезда в этой жизни, Ларс Мартин Юханссон, человек, видевший сквозь стены, что, по-твоему, он сказал бы относительно данной чисто практической проблемы?

— Будет день, и будет пища, — ответила Маттей.

«Да, именно так он и сказал бы», — подумала она.

Как только Мартинес и Мотоэле ушли, она попросила секретаршу позвонить шефу контрразведки. Она хотела встретиться с ним как можно быстрее, но не сразу, поскольку ее ждал другой разговор, который требовалось провести, прежде чем они увидятся.

— Генеральный директор приняла решение, насколько я понял, — сказал шеф контрразведки час спустя, опустившись на стул перед ее большим письменным столом.

— Несколько решений, — подтвердила Маттей.

— Я слушаю.

— Во-первых, необходимо сразу же свернуть расследование, проводимое у нас против комиссара Эверта Бекстрёма, и, если тебя интересует причина, я, к сожалению, не могу ее назвать.

— Печально слышать. Но я чувствовал бы себя намного лучше, если бы знал причину.

— Поверь мне, — уверила его Лиза Маттей, — на этот раз, по-моему, тебе лучше оставаться в неведении.

— Я должен истолковать это так, что мы передаем наши материалы в особый отдел для дисциплинарного дела? — спросил шеф контрразведки.

— Нет, — ответила Маттей. — Если кто-то с той стороны задаст нам вопрос, мы понятия не имеем, о чем они говорят. Нашего расследования в отношении Бекстрёма никогда не существовало.

— Что я должен сообщить нашему контактному лицу из министерства иностранных дел?

— Мы посоветовали бы им подождать с назначением Даниэля Джонсона. Нет, они не должны выкидывать его анкету в корзину для бумаг. Но пусть подождут, пока все не выяснится.

— Извини меня, это может прозвучать глупо, но как мы вообще сможем ответить им, если сейчас свернем наше расследование?

— Вполне естественный вопрос. Я сама спросила бы то же самое, — ответила Маттей. — Пожалуй, я скажу так: все решится со временем.

— Ага, да. Судя по всему, ты уверена в результате.

— Нет, — мотнула головой Маттей. — Но подобное вовсе не означает, что все обязательно закончится плохо. По-моему, все решится в любом случае. Для нас, по крайней мере.

— Да, ну что ж, тогда пусть будет так, — сказал шеф контрразведки и сделал попытку подняться. — Тогда…

— Еще одно дело, — перебила его Маттей, — о котором тебе, пожалуй, стоит знать. Завтра правительство объявит, что я работаю только до конца месяца. Мой преемник уже назначен, но я не знаю, когда обнародуют эту новость. Довольно скоро, мне кажется.

— Печально слышать, — сказал шеф контрразведки и вновь попытался подняться. — Я наверняка не одинок…

— И вот еще что, — снова перебила его Маттей. — Я обсуждала нашу проблему с преемником, и он разделяет мое мнение. Тебе лучше знать это, если ты захочешь поднять вопрос снова.

— Спасибо за информацию. Все то, о чем ты сказала, мы, естественно, сразу же выполним. Один вопрос чисто из любопытства.

— Да?

— Чем собираешься заниматься, когда твоя работа здесь закончится?

— Прежде всего, общаться с дочерью, — ответила Маттей. — Она скоро пойдет в школу, поэтому все очень кстати. Других планов у меня пока нет.

67

Воскресенье. Седьмой день недели. Выходной. Тот день, когда мы вроде бы должны на время забыть о наших повседневных хлопотах и проблемах. Даже те немногие из нас, кто в будни охотится за убийцами. Но с единственным исключением: Надя Хёгберг. В ее защиту можно сказать, что она не отдыхала в свой законный выходной, поскольку не нашла для себя занятия получше. Пожалуй, самое обычное объяснение в то время, когда она и все мы живем.

Ее шеф, комиссар Эверт Бекстрём, естественно, отдыхал. Не в силу своей христианской веры, а по причине того, что предшествующая ночь просто-напросто не оставила ему выбора. Он выбрался из постели только в двенадцать часов дня. С сильным похмельем, что было абсолютно непостижимо, ведь он никоим образом не отступил от своего обычного распорядка. Сначала спокойно поужинал в близлежащем кабаке, где встретился со своим собственным Белым Торнадо, дамочкой, отвечавшей за уборку замка, одновременно служившего ему домом, где она обычно получала щедрое вознаграждение за свои труды. Сам он уже потерял счет ее головокружительным путешествиям на его суперсалями, хотя ей уже давно перевалило за сорок.

Сейчас она вернулась домой после месяца в Испании, где проводила отпуск со своим мужем. Назад к серым будням и своей работе в ресторане, и если бы Бекстрём захотел, чтобы она навела порядок в его доме, ему требовалось лишь намекнуть ей. Или если бы у него появились какие-то другие желания, которые она могла бы исполнить для него. Ему достаточно было только намекнуть.

«Они все словно чокнутые сегодня», — подумал Бекстрём, и лучшее начало вечера он вряд мог себе представить. Затем на такси он добрался до площади Стуреплан, посмотрел на селян, сидевших в Стурехофе и пивших слишком много, и, как обычно, закончил свой традиционный тур визитом в бар «Риш». Там жизнь била ключом, и Бекстрёму даже приходилось отказываться от тех или иных предложений выпить, слишком уж много их поступало. Перед самым закрытием ему позвонила женщина, с которой он когда-то познакомился в этом же заведении.

Она, к сожалению, подхватила простуду. Сейчас лежала дома, пытаясь привести себя в норму. И если у него не найдется занятия получше, очень обрадовалась бы, если бы он смог ее навестить.

«Пожалуй, не такая глупая идея», — подумал Бекстрём. Она ведь была на целую восьмерку по десятибалльной шкале, твердую восьмерку, а поскольку жила на набережной Сёдер Меларстранд, он вполне мог заглянуть к ней по пути домой. Ее простуда вдобавок ни капли не беспокоила его. Бекстрём был не из тех, кто опасался такой ерунды. Подобное могло заботить других, педиков и аллергиков и всех иных, искавших любой повод увильнуть от ожидавшей их работы.

«Что-то все-таки, наверное, случилось», — подумал он сейчас. Чем-то она, скорее всего, заразила его. Несмотря на двойную порцию ликера «Фернет» и обезболивающие таблетки, у него по-прежнему болели голова и живот. Поскольку ситуация не оставила ему выбора, за неимением лучшего он открыл свою походную аптечку и, взяв одну красную и одну синюю таблетку, вернулся в постель.

Восемь часов спустя Бекстрём снова открыл глаза. Он чувствовал себя просто замечательно, как обычно. И был голоден как волк.

«Самое время перекусить», — подумал Бекстрём, становясь под душ, чтобы смыть с себя воспоминания о вчерашней ночи.

Кристин Олссон посетила рок-концерт с подругой, игравшей на бас-гитаре в девичьей группе. Потом они пошли домой к их общей знакомой, где собралась небольшая компания, чтобы закончить вечер вместе с ними. Олешкевич же ходил на футбол с тремя корешами. Тоже полицейскими. После матча они отправились в бар и влили в себя обычное количество пива. Для Стигсона выходной тоже прошел вполне традиционно. Он поехал домой в Даларну с женой и тремя их детьми, и там они встречались с его и ее родителями, собирали грибы и ягоды, долго гуляли по лесу и окрестным полям, общались с самыми близкими так, как это всегда делается. Причем с такими же крестьянами и жителями Даларны, как он и его жена, понимавшими, что такое жизнь.

Утка Карлссон и Эдвин ходили в Грёна Лунд. В субботу она наконец смогла связаться с ним по мобильному. Он уезжал вместе с родителями в гости к многочисленной родне, обитавшей от Лулео на севере до Хельсинборга на юге, а не отвечал на вывозы, поскольку постоянно выключал телефон из опасения, что двоюродные и троюродные братья и сестры замучают его звонками. Сейчас он вернулся в город. Ведь в понедельник ему предстояло снова сесть за парту.

— Но ты хорошо провел время, — констатировала Анника Карлссон.

— Так себе, — ответил Эдвин. — Здорово, что опять начинаются занятия. Я жду не дождусь этого. У нас в классе есть детективный клуб.

— Интересно, — сказала Анника. — И как он называется?

— Акционерное общество «Суперсыщик Калле Блумквист».

— Значит, это акционерное общество?

— Да, — кивнул Эдвин. — Так папа меня научил. Важно создать акционерное общество, когда что-то затеваешь.

— Твой папа, похоже, умный человек, — заметила Анника.

— Да, — рассмеялся Эдвин. — Он умеет ловко проворачивать дела.

— А как все прошло со скаутами? — спросила она. — Ты получил какие-то дипломы?

Да, Эдвин получил один. Пожалуй, не со столь высокими оценками в части хождения под парусом и вообще морского дела, но в остальном довольно приличный, а в плане теории оказался лучшим в этом году. И поскольку принадлежал к так называемому исследовательскому патрулю, именуемому «Яликоходцы», в отличие от обычных вроде «Морских хулиганов» и «Пиратов озера Меларен», его это вполне устраивало.

— Я доволен, — подвел итог Эдвин.

— Мама и папа не будут возражать, если мы с тобой сходим в Грёна Лунд?

— Нет, — заверил ее Эдвин. — Они, как всегда, по воскресеньям поужинают в китайском ресторане на Хантверкаргатан. А потом вернутся домой и будут миловаться, сидя на диване.

— Отлично, — сказала Анника Карлссон. — И какие тогда у нас планы? С чего начнем?

— С «Американских горок», — заявил Эдвин. — Они стоят того.

— Я собиралась предложить их тебе напоследок. — Анника Карлссон охотно отказалась бы от них, если бы могла. — Оставим лучшее на закуску.

— Комиссар тоже так говорит, — заметил Эдвин. — Что всегда надо оставлять лучшее напоследок.

— Тогда так и поступим, — решила Анника. — Он ведь как-никак шеф.

— Точно, — согласился Эдвин.

Они вернулись домой к его родителям, когда часы уже показывали девять вечера. Эдвин заснул в ее машине на обратном пути. Анника Карлссон взвалила мальчика на плечо и по лестнице поднялась с ним до квартиры.

— Папин сын, — сказал Слободан, забирая у нее мальчика, и то, как он сделал это, многое говорило о нем.

— И мамин любимец, — заметила Анника Карлссон.

— Да, — подтвердил Слободан. — Только намекни, если я могу что-то сделать для тебя.

— Обещаю, — сказала Анника.

— Надеюсь, ты не откажешься от угощения?

— Спасибо, — сказала Анника, — но мне надо ехать домой и ложиться спать. Завтра ведь рабочий день.

«Кроме того, у меня комок в горле, с которым необходимо разобраться», — подумала она.

Ханна Хвасс в воскресенье обедала со своей лучшей подругой, работавшей репортером редакции новостей на ТВ-4. Они сидели в Юргордене, и их трапеза прилично затянулась.

Лето шло к концу, но явно оставило лучшее напоследок. Сначала они выпили слишком много вина, а потом у них завязался по-настоящему доверительный разговор. Ханна Хвасс расслабилась и наболтала лишнего, а началось все так невинно.

— И как тебе нравится новая работа? — спросила ее подруга.

— Интересный опыт, — сказала Ханна Хвас. — Кстати, перед уходом из отдела по борьбе с экономической преступностью я ходила на занятия для руководителей. И там нас учили, как держать в руках подчиненных. Да, в программе все, естественно, называлось совсем иначе, но именно об этом шла речь.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду.

— И что же мне тогда сказать тебе о моих новых подчиненных?

— Профессиональный вызов, — предположила ее подруга и хихикнула восторженно.

— Да, хотя это, пожалуй, чересчур.

— Я слышала от Лотты, что тебе поручили расследование убийства, — сказала ее подруга, подняв свой бокал, наклонившись вперед и понизив голос.

— Да, — подтвердила Ханна Хвасс. — Но я и представить не могла, что в полиции подобными преступлениями занимаются такие тупицы. Их коллеги, с которыми я сотрудничала на старом месте, конечно, тоже звезд с неба не хватали, но они хотя бы выполняли, что им говорят.

— Я слышала, тоже от Лотты, что комиссар Бекстрём, толстяк, подвизающийся экспертом в программе «Место преступления Швеция» нашего канала, также работает под твоим началом.

— Да, так и есть, — подтвердила Ханна Хвасс.

— И какой он? — поинтересовалась ее подруга.

— О’кей, расскажу, — сказала Ханна Хвасс. — Только не под запись.

— Я когда-нибудь подводила?

— Нет, я знаю, — перебила ее Ханна Хвасс. — Я верю тебе. На сто процентов.

— Так какой он? — повторила вопрос подруга.

— Бекстрём? Какой он? Не большого ума, если хочешь знать мое мнение.

Потом она рассказала всю историю о нем и расследовании, которым руководила. И в довершение всего констатировала, что Бекстрём далеко не просто какой-то обычный чокнутый пятидесятник, а куда хуже.

— Еще хуже? Ты должна объяснить. Специалист по расследованию убийств, уверовавший, что Господь все расставит для него по своим местам?

— О’кей, — сдалась Ханна Хвасс. — Но то, что я сейчас тебе расскажу, должно остаться между нами. Иначе я попаду в тюрьму. Поэтому все исключительно для твоих ушей.

— Я обещаю, не сомневайся, — уверила ее лучшая подруга.

— Но сначала мне надо пойти и попудрить носик, — сказала Ханна Хвасс. — Иначе я не справлюсь с этим. Боюсь описаться, пока рассказываю.

— Да, давай, а я тем временем закажу еще вина. Ты хочешь то же самое, кстати?

— Да, то же самое, — сказала Хвасс.

— Я присоединяюсь, — поддержала ее подруга, и как только Ханна Хвасс удалилась, включила функцию записи в своем мобильном телефоне, спрятанном в лежавшей рядом с ней сумочке.

Когда Ханна Хвасс вернулась через пять минут, у них на столе стояла новая бутылка вина.

— О’кей, — сказала ее подруга. — Сейчас ты должна все рассказать, иначе я просто лопну от любопытства.

— Бекстрём явно христианский террорист, — шепнула Хвасс, наклонившись вперед на всякий случай.

— Христианский террорист?

— Да, из тех, что взрывают клиники, где делают аборты, и мечети, и все такое.

— Это кажется чистым безумием.

— Конечно. Кроме того, он работает на русских. Я поняла это из вопросов, которые мне задавали.

— Каких вопросов? И кто их задавал?

— СЭПО, — шепнула Ханна Хвасс. — Веришь ты или нет, но это правда. Я получила секретное задание от полиции безопасности присматривать за комиссаром Бекстрёмом, отвечающим со стороны полиции за расследование, которым я руковожу. И обещала сообщать им о каждом его шаге.

— А ты знаешь, в каком отделе СЭПО трудится твой работодатель?

— Контрразведка, — сообщила Ханна Хвасс.

«Это легко просчитать, если вспомнить, о чем они спрашивали», — подумала она.

— Ничего себе, — сказала ее лучшая подруга.

«И что, черт возьми, мне делать? — подумала она. — Надо обсудить это с кем-то из руководства канала».

Стоило такой истории выйти в эфир в ее собственной новостной редакции, и все принялись бы тянуть одеяло на себя. Не говоря уже о ведущем утренней программы, в криминальном разделе которой постоянно мелькал Бекстрём.

Они просидели еще целый час под летним солнцем в ресторане в Юргордене, и Ханна Хвасс сама свила веревку, которую другие, ни секунды не сомневаясь, затянули бы на ее шее.

Прежде чем они расстались, подруга на прощание дала ей совет. В качестве предостережения, из лучших побуждений, тем самым, однако, нисколько не успокоив Ханну Хвасс.

— На твоем месте я была бы дьявольски осторожна с этим Бекстрёмом, — сказала она.

— О чем ты говоришь? Неужели, по-твоему, он опасен? У него, конечно, проблемы с головой, послушала бы ты его рассуждения, но мне кажется, он и мухи не обидит. Достаточно посмотреть на него. Обычный маленький толстяк. Кроме того, ему же наверняка почти шестьдесят лет.

— Бекстрём очень опасный человек, — возразила ее подруга. — Ты явно не слышала историю, произошедшую несколько лет назад?

— Нет.

— Ничего странного, пожалуй, — продолжила ее подруга. — Полицейские наложили на нее вето. И нам в редакции пришлось подчиниться. Из-за высшего руководства. И тоже промолчать.

— И что же случилось?

— Ну, Бекстрём, вероятно, сцепился с несколькими из опаснейших преступников Стокгольма. Однажды вечером, когда они пришли к нему домой поговорить о делах, произошла ссора, и в конечном счете он забил одного из них насмерть голыми руками, а во второго выстрелил. Парень умер в Каролинской больнице пару дней спустя.

— Забил голыми руками?

— Да, причем одного из самых страшных громил Стокгольма. Бекстрём проломил ему башку. Раз — и все, а потом не моргнув глазом застрелил другого.

— Но это же ужасно.

— Да, не самая веселая история, и просто непостижимо, как им удалось скрыть все. Поэтому на твоем месте, старушка, я была бы дьявольски осторожна с этим человеком.

Надя провела воскресное утро на кухне, помимо прочего, приготовила традиционное русское блюдо из вареной свеклы и селедки и испекла пироги. Надя не ждала в тот день гостей. Они должны были прийти позднее на неделе, а поскольку такая еда через несколько дней становилась только лучше, она оказалась в холодильнике. Готовя, Надя напробовалась от души. Есть ей не хотелось, и вместо обеда она решила прогуляться до работы и проверить свою электронную почту, а также разобраться со всем, что попало к ней на письменный стол с пятницы.

На нем она обнаружила пластиковую папку с самыми разными бумагами и пожеланиями от Анники Карлссон.

«Странная коллега, — подумала Надя. — Сильнее и физически лучше развита, чем почти все мужчины их отдела, но, когда дело доходит до цифр, теряется. Ладно, это может подождать. Не совсем понятно, но наверняка удастся разобраться, поговорив с ней».

В ее входящих оказалось сообщение от Аккарата Буниасарна. Столь же ясное и четкое, как и все иное, ранее присланное им, даже если он сомневался относительно ценности содержания. Но раз уж его сотрудники собрали эти данные, он решил перекинуть их ей.

На половине листа формата А4 Буниасарн рассказал, как мать Джейди Кунчай Раджини Кунчай провела остаток жизни. С момента похорон дочери в первый день 2005 года и до ее собственной смерти в июне 2011 года в возрасте семидесяти восьми лет.

Мать сохранила за собой семейную виллу, находившуюся в одном из лучших, хорошо охраняемых районов Бангкока, где проживало много высокопоставленных военных и гражданских чиновников таиландской бюрократии.

В первое же лето после смерти дочери она переехала в США, чтобы жить со своим сыном и его семьей в Нью-Йорке. Но явно не прижилась там, поскольку вернулась в Бангкок уже зимой следующего года. И причиной этого, если верить ее экономке, с которой разговаривала полиция, стал нью-йоркский климат.

Все следующие годы она провела на своей вилле в Бангкоке. Ее сын и его семья обычно навещали ее несколько раз в год, и, несмотря на переживания, связанные с гибелью дочери, она, похоже, смирилась с таким существованием. Особо ничем не болела вплоть до июня 2011 года, когда у нее случился инсульт, через несколько дней после которого она умерла в больнице.

Ее сын позаботился обо всех практически проблемах, связанных с ее смертью. Сначала о похоронах, а потом о продаже дома. Именно ее похороны навели Буниасарна на определенные размышления. Тело Раджини кремировали. Урну с ее прахом поместили в фамильный склеп на военном кладбище в Бангкоке, точно так же, как поступили с ее мужем двадцатью восемью годами ранее. Все согласно буддийским традициям, и пока никаких странностей.

Зато явное отступление от семейной традиции произошло, когда пепел ее дочери развеяли по ветру. Один из помощников Буниасарна задал этот вопрос в похоронном бюро, чьими услугами семейство пользовалось. И если верить им, все произошло по воле матери Джейди. Такие пожелания при жизни высказывала дочь, и даже если это означало отступление от семейных обычаев, она не пошла наперекор.

«Как ты думаешь, Надя, — написал Буниасарн в качестве заключения в своем письме, — может, у меня профессиональная паранойя или здесь в самом деле что-то не так?»

Завещание Джейди Кунчай не давало ответа на этот вопрос. Оно оказалось очень коротким, и она составила его тогда же, когда ее муж Даниэль сделал это, поскольку начал службу в посольстве в Бангкоке. В случае смерти кого-то из них оставшийся должен был унаследовать все. Если бы они умерли одновременно, его и ее семья получили бы по половине каждая. Однако ни словом не упоминалось о процедуре похорон.

«Я согласна с тобой, Буниасарн», — подумала Надя, толком не понимая, почему пришла к такому выводу.

68

В понедельник утром Ханне Хвасс, примерно с седьмой попытки, удалось дозвониться до сотрудника СЭПО, который поручил ей следить за Бекстрёмом.

— Мне понятно твое волнение. Ханна, — сказал он. — Но поскольку это не телефонный разговор, я предлагаю встретиться и обсудить все в спокойной обстановке.

— В таком случае приезжай ко мне, — буркнула Ханна Хвасс. — Встретимся в моем офисе.

— Естественно, — согласился собеседник. — Тебя устроит через час? Я думаю, мы оба заинтересованы разобраться с этим делом как можно быстрее.

Они встретились, и необычайно сговорчивый сотрудник СЭПО уже в самом начале их встречи сказал, что они больше не нуждаются в ее услугах.

— Вы собираетесь прекратить расследование в отношении этого сумасшедшего?

— Давай скажем так: мы перегруппировываем силы. И если у тебя возникнет желание закончить свое задание в Сольне, готовы помочь тебе с этим. Заменим тебя кем-то другим без ущерба для твоей репутации.

— Об этом можете забыть, — отрезала Ханна Хвасс. — Не знаю, какие у вас там планы, а я уж точно приложу все силы, чтобы лишить этого безумца Бекстрёма и его компанию возможности навредить невинным людям. Видно даже невооруженным глазом, что они устроили охоту на несчастного вдовца Даниэля Джонсона.

— Если есть желание, продолжай заниматься этим делом, пожалуйста. Я не собираюсь мешать тебе.

— Однако я требую обеспечить мне охрану. Бекстрём опасен. И я убеждена, что вы сознательно скрыли это от меня, обманом навязав ваше задание.

— И каким образом Бекстрём может быть опасен?

— Помимо прочего, он ведь, похоже, убил двух человек.

— Я догадываюсь, на что ты намекаешь. И на сей счет, мне кажется, смогу тебя успокоить, если скажу, что слухи, которые, возможно, до тебя дошли, довольно далеки от истины.

— Но что произошло в действительности?

— Двое незнакомых мужчин, очень опасных преступников, проникли в квартиру комиссара. Наверняка с целью ранить или убить его. Бекстрём воспользовался своим правом на самозащиту. Ему удалось сбить с ног одного из них, потом он выстрелил в ногу другому, когда тот попытался напасть с ножом. Парень, который получил пулю, упал и разбился насмерть несколько дней спустя при попытке сбежать из больницы через окно. Тот же, кого ему удалось побороть, надев потом наручники, очень неудачно упал и ударился головой об угол стола. У него случилось кровоизлияние в мозг, от чего он также умер в больнице.

— Можно себе представить. Это же просто фантастика. И абсолютно не похоже на историю, которую я слышала.

— Тогда было проведено очень серьезное расследование. И Бекстрёма оправдали по всем пунктам. Я хотел бы напомнить, что тогдашний шеф полиции лично поблагодарил его. По-моему, Бекстрём получил даже какой-то памятный подарок.

— Меня абсолютно не убеждают твои слова. Я требую дать мне охрану.

— Ты имеешь в виду телохранителей? — спросил сотрудник СЭПО.

— Да, по крайней мере до тех пор, пока я имею дело с такой личностью, как Бекстрём.

— Я обещаю сделать все возможное. Но понадобится по меньшей мере день на решение практических вопросов.

— Мне предстоит увидеться с ним через несколько часов, — напомнила Ханна Хвасс. — Состоится встреча с моей следственной группой в Сольне.

— Да, но это же в здании полиции, — возразил ее собеседник. — Там ведь он вряд ли чем-то тебе навредит.

— От такого человека, по-моему, можно ожидать любой пакости, — возразила Ханна Хвасс.

— В крайнем случае ты сможешь воспользоваться своим тревожным номером, — предложил сотрудник СЭПО. — Я свяжусь с тобой сразу же, как только у меня появится для тебя информация.

Оказавшись на безопасном расстоянии от Ханны Хвасс, он сразу же позвонил своему старому другу, шефу контрразведки.

— Как хорошо, что застал тебя. Боюсь, мы получили проблему себе на шею. Похоже, Ханна Хвасс пребывает на грани нервного срыва.

— Я рад, что ты позвонил, — ответил шеф контрразведки. — Боюсь, все значительно хуже. Когда сможешь быть здесь?

— Дай мне четверть часа.

«Еще хуже? — подумал он, садясь в такси и направляясь к большому зданию на Иньентингсгатан. — Что она еще могла натворить?»

Дорога заняла у него не четверть часа, а двадцать минут, что было достаточно хорошо, принимая в расчет пробки на Кларастрандледен, и, войдя в кабинет своего друга, он сразу же перешел к делу.

— Нам тоже грозит нервный срыв, поверь мне. Но ты явно решил поднять планку, — заметил он, садясь на стул для посетителей.

— Да, к сожалению, — подтвердил шеф контрразведки. — Наш человек с ТВ-4 связался с нами утром. Вчера Ханна Хвасс обедала со своей лучшей подругой, работающей репортером у них в редакции новостей. Они хорошо отдохнули, судя по копии их счета, которую мне принесли.

— Неужели все так плохо, что она, воспользовавшись случаем, исповедовалась перед подругой?

— Да, к сожалению.

— Очень глупо с ее стороны, — заметил сотрудник СЭПО. — Она же подписала обязательство о неразглашении.

— Боюсь, все обстоит еще хуже, — сказал шеф контрразведки. — Судя по всему, ее признания записали.

— В таком случае я могу задержать ее и посадить в такое место, где ей будет не с кем разговаривать.

— Такая мысль приходила и мне в голову, — сказал шеф контрразведки.

— Сама же она хочет иметь телохранителей, — сообщил сотрудник СЭПО.

— Очень хорошо. Я размышлял над такой альтернативой. Мы приставим к Хвасс пару надежных людей, которые будут следить за ней. В лучшем случае она успокоится, а в худшем нам придется засадить ее в психушку и позаботиться о том, чтобы она имела все штампы, полагающиеся настоящим психам. При такой ситуации ТВ-4 придется выбросить все их записи в корзину для бумаг.

— Не так глупо. А что, если нам вдобавок засадить ее куда-нибудь на конспиративную квартиру? Чтобы никто не смог ее найти?

— Отличное предложение, — согласился шеф контрразведки. — Мы, беспокоясь о ее безопасности, провели анализ угроз, показавший, что нам просто необходимо переправить ее в надежное место.

— Остается только одна проблема.

— Ты имеешь в виду нашего горячо любимого генерального директора, которая должна покинуть нас в пятницу.

— Точно. Что мы ей скажем?

— Ничего, — ответил шеф контрразведки. — При мысли о ее душевном спокойствии лучше промолчать. Ведь именно так она обычно говорит нам, когда не хочет о чем-то информировать.

— Не случайно ведь мы с тобой друзья.

— Мы же родственные души, — произнесла шеф контрразведки. — А это единственная причина для настоящей дружбы.

— Особенно когда работаешь в месте вроде этого. И не хочешь подвергать себя риску сойти с ума.

69

В понедельник утром, когда она еще лежала и потягивалась в постели, прежде чем отправиться принимать душ, в голову Утки Карлссон пришла блестящая идея. И она возникла не на пустом месте, а благодаря двум обстоятельствам, которые ее мозг обкатывал, пока она спала, что позволило идее приобрести реальные очертания, как только Анника проснулась и открыла голубые глаза.

Прежде всего, благодаря общению с Эдвином и тому, что он рассказал о своем пребывании в лагере скаутов. И также благодаря словам Ниеми, произнесенным примерно неделю назад, когда во время обсуждения того, где их неизвестный преступник, пожалуй, решил бы спрятать тело убитого им человека, эксперт заявил ей, что, скорее всего, речь могла идти о каком-то ранее знакомом ему месте.

«Пожалуй, найденном еще в детстве», — подумала Анника Карлссон.

Скауты находились в лагере на острове Экерён уже более пятидесяти лет. Без сомнения, все они совершали прогулки на остров Уфердсён, и наверняка кто-то из них нашел обвалившийся и заросший кустами погреб за эти годы.

Много лет спустя он взял с собой женщину на прогулку под парусом по озеру Меларен. Пожалуй, даже с целью показать ей место, много значившее для него в детстве. Потом они поссорились, одно потянуло за собой другое, и в конечном счете произошло худшее из возможного. И единственным утешением в свалившейся на него беде стало то, что он знал надежное место, где мог спрятать тело.

«Конечно, все так и происходило. Кто-то из бывших скаутов сделал это», — подумала она. И вдобавок все обстояло столь хорошо, что у нее имелся отличный источник информации, который мог многое рассказать и наверняка не имел никакого отношения ко всей истории. Во всяком случае, она это чувствовала, а интуиция ее обычно не подводила.

«Густав Хаквин Фурухьельм — человек вне всяких подозрений», — подумала Анника Карлссон.

На этот раз они встретились в его офисе, находившемся на Стургатан в Эстермальме, всего в паре кварталов от дома, где он жил.

«Похоже, малыш Хаквин не бедствует», — подумала Анника, войдя в прихожую бывшего парадного зала, переделанного под служебное помещение.

— Приятно видеть тебя, Анника, — сказал Хаквин. — Мы расположимся в моем кабинете, нам там никто не помешает.

— Я рада, что ты смог так быстро встретиться со мной. Я не рассчитывала на это, думала, ты опять бороздишь морские просторы.

— На этой неделе придется немного поработать. Но в выходные собирался снова отправиться в поход. Садись, — сказал он и кивнул в направлении стула, стоявшего перед его письменным столом. — Чем могу тебе помочь?

— Я вижу, твой стул меньше моего, — заметила Анника, улыбнулась и кивнула ему.

Я могу сослаться в этом на моего отца, — ответил Хаквин. — Он обращал внимание на такие мелочи. Считал важным, чтобы разница не бросалась в глаза. Иначе его посетитель мог обидеться.

— Я хотела бы задать тебе пару вопросов, — сказала Анника Карлссон. — А чтобы я смогла сделать это, мне придется раскрыть тебе секретную информацию.

— Того рода, которую я должен буду сохранить при себе.

— Да.

— Тебе не о чем беспокоиться, — заверил ее Хаквин. — Я не из тех, кто привык болтать языком.

«Да, ты не из таких», — подумала Анника Карлссон и рассказала ему, что они нашли останки мертвой женщины на острове Уфердсён. Что, судя по всему, ее убили, но каким способом она не стала уточнять. Они не знали, произошло ли убийство на самом острове, но именно там преступник спрятал тело. И также не знали, когда это случилось, но, скорее всего, от пяти до десяти лет назад.

— За это время я был там только однажды, — сказал Хаквин. — Месяц назад, когда мне понадобилось забрать оттуда малыша Эдвина.

— Во вторник 19 июня, — уточнила Анника Карлссон.

— Да, все так.

— А раньше?

— Все те времена, когда я был мальчишкой и находился в лагере на острове Экерён, мы наведывались туда постоянно. Я и все мои друзья.

— Но потом? Когда ты вырос?

— Да, когда был руководителем группы. Позднее, пожалуй, но не в последние десять лет.

— Никаких пикников, купания или других развлечений на свежем воздухе?

— Нет, — сказал Хаквин. — Для этого есть места получше.

— Но если бы тебе понадобилось спрятать мертвое тело?

— Ну, тогда более подходящего места не найти, — кивнул Хаквин. — Уфердсён, пожалуй, лучше всего подходит на всем озере Меларен, если надо спрятать покойника. Кроме того, там ведь пятнадцать — двадцать лет назад обосновались кабаны. Ты же знаешь, что они без проблем едят трупы. Я понимаю ход твоих мыслей, — продолжил он. — Тот, кто спрятал тело женщины на острове, наверняка бывал там ранее.

— И как много наберется таких?

— Прежде всего, живущие по соседству. Наверняка пара сотен. Любители совершать прогулки по озеру Меларен, и среди них те, кому по той или иной причине приходилось высаживаться на Уфердсён. Наверняка еще пара сотен, пусть остров и не самое популярное место для этого.

— А если говорить о таких, как ты? Старых скаутах? Ну, не слишком старых. Примерно твоего возраста.

— Становится горячей, — улыбнулся Хаквин и покачал головой. — Должно быть, сотни. Или, пожалуй, скорее тысяча, если мы вернемся на тридцать — сорок лет назад. У меня есть один вопрос, если можно.

— Задавай, а там посмотрим, — кивнула Анника Карлссон.

— По-моему, просто мистика какая-то, что вы нашли ее, — сказал Хаквин. — Если она пролежала там десять лет, как ты говоришь, среди кабанов и лис. Там же чистые джунгли. Так же все выглядело и во времена моего детства, хотя кабаны там тогда не водились. Но лис и барсуков хватало, не говоря уж о хищных птицах, которые тоже не гнушаются мертвыми телами. Орлан-белохвост, например. Но также вороны, сороки и чайки питаются падалью.

— Ты юный натуралист, Хаквин.

— Нет, но мне как-то пришлось участвовать в подъеме на борт утопленника на Балтике. В шхерах около Трусы. Тело плавало на поверхности, и мы обнаружили его только из-за множества чаек, сидевших на нем.

— Это было не самое приятное занятие, — заметила Анника Карлссон.

— Да, — согласился Хаквин. — Но порой приходится делать то, что не приносит удовольствия.

«Такой ты, наверное, и есть, — подумала Анника Карлссон. — Честный, хорошо воспитанный, обязательный, не болтун, всегда готов прийти на помощь».

— Давай мы сейчас вернемся к острову Уфердсён, — сказала она, взяв его карту, лежавшую на столе между ними.

— О’кей, — согласился Хаквин и наклонился над ней, чтобы лучше видеть.

— Если высадиться в этом месте. — Анника Карлссон показала на карте.

— Да.

— Примерно в пятидесяти метрах от берега наверху на горе справа находится старая деревянная хижина.

— Точно, — подтвердил Хаквин и улыбнулся: — Я и мои товарищи построили ее. Это была наша наблюдательная выш ка. Мы соорудили еще одну, но она с другой стороны мыса в ста метрах от этой и смотрит на пролив.

— Я знаю, — сказала Анника. — Мы нашли обе.

— Они качественно сделаны, — продолжил Хаквин и улыбнулся. — Отец был архитектором и строителем, а яблоко, как известно, недалеко от яблони падает.

— В пятидесяти или, пожалуй, шестидесяти метрах вниз от хижины, у места, где обычно причаливают лодки, возле склона горы, расположен старый погреб. — Анника Карлссон поставила крестик на карте, чтобы показать точное местоположение.

— Нет, — возразил Хаквин. — Там нет никакого старого погреба. Насколько мне известно, дальше на острове остался старый фундамент. Возможно, погреб находится там, но не здесь, у берега.

— Точно там, где я поставила крестик, и есть старый погреб, — подтвердила Анника.

— Мне в это трудно поверить, — сказал Хаквин и покачал головой. — Я и мои товарищи побывали там, пожалуй, сотню раз. Жили и спали на острове. Будь там какой-то погреб, мы нашли бы его.

— Ты можешь посмотреть фотографии, — предложила Анника и кивнула в сторону папки, которую ранее положила на письменный стол. — Он, вероятно, был построен где-то в середине девятнадцатого столетия. Когда мои коллеги нашли его, он почти полностью обвалился и зарос кустами и травой.

— Позволь мне высказать догадку, — сказал Хаквин. — Именно там вы обнаружили тело женщины.

— Да, мои коллеги нашли его. С помощью поисковой собаки, которую взяли с собой.

— Весь заросший, ты говоришь?

— Да, а что ты сам думаешь? — спросила Анника Карлссон и продемонстрировала фотографию погреба, показывавшую, как он выглядел, прежде чем ее коллеги начали раскопки. — И так он выглядит сейчас, когда мы полностью расчистили его, — продолжила она и дала ему следующий снимок.

— Странно. — Хаквин покачал головой, переводя взгляд с одной картинки на другую. — Мы обычно устраивали наши пикники там, внизу. И занимались всем другим. Купались, проводили все наши морские сражения в бухте, где обычно причаливают лодки. Ставили палатку тоже там. И веревка, о которой я тебе рассказывал. Мы еще использовали ее для прыжков в воду. Она была привязана на сосне совсем рядом. Но сейчас, видя эти фотографии, я понимаю, почему мы так никогда и не нашли погреб.

— По мнению наших экспертов, нам удалось обнаружить ее останки только по той причине, что тело положили в погреб. Сохранились главным образом части скелета, как ты наверняка понимаешь. Она была там слишком хорошо спрятана, кабаны и орланы не добрались до нее.

— Тогда можешь вычеркнуть меня из списка подозреваемых, — сказал Хаквин. — Я понятия не имел о существовании какого-то погреба в этом месте.

— И ни один из твоих друзей тоже не знал?

— Нет, естественно, нет. Если бы кто-то из нас случайно нашел его, все другие знали бы об этом. Ты можешь вычеркнуть нас всех из списка подозреваемых.

— Тебя я уже вычеркнула, — сказала Анника Карлссон. — Иначе не сидела бы здесь.

— Тогда ты можешь вычеркнуть и моих друзей, — повторил Хаквин. — То, что узнал бы один из нас, знали бы все.

— Ты рассказывал мне, что, отправляясь на остров, вы всегда брали с собой гору еды?

— Да, мы же ели как лошади. Еду и лимонад, и уголь для гриля, и переносные грили, две штуки. Палатки, чтобы спать в них, надувные матрасы, если нам разрешали остаться там на ночь.

— Ты можешь привести несколько примеров, какую еду вы брали с собой?

— Да, все такое, что едят в том возрасте: колбаски гриль, замороженные гамбургеры, хлеб, икру «Калле», естественно. Такой сыр в тюбиках. Ничего особенного в общем, но то, что нравится мальчишкам. И легко приготовить.

— А вот это? — поинтересовалась Анника Карлссон и достала фотографию старой и ржавой банки пивных колбасок Буллена.

— Пивные колбаски Буллена, — сказал Хаквин и улыбнулся. Восторженно и удивленно одновременно.

— Да, — подтвердила Анника Карлссон. — Ты узнаешь банку?

— Само собой. Это же классика. Я даже не знаю, сколько раз сидел и разогревал их прямо в банке. Просто поставив на костер. Никаких кастрюль и всего такого. Потом, разогрев, мы вылавливали из нее колбаски, это же можно было делать обычной палочкой. Выдавливали немного горчицы или кетчупа и клали в рот.

— То есть колбаски Буллена пользовались у вас популярностью?

— Да, — подтвердил Хаквин. — Рискуя тем, что ты наденешь на меня наручники, я готов признать, что, вполне возможно, малыш Хаквин стащил эту банку из кладовки своей доброй мамочки. Так ведь мы запасались провиантом, когда под парусом ходили до нашей усадьбы в Сталлархольмене. Нашей семейной усадьбы. Сначала мама угощала нас булочками и соком. Потом мы обычно совершали рейд в кладовку, прежде чем возвращались на остров Экерён.

— Именно эта банка лежала в погребе, где мы нашли останки нашей жертвы убийства, — сообщила Анника Карлссон.

— Нет, это невозможно, — сказал Хаквин. — Как она могла туда попасть?

— Я не знаю, — ответила Анника Карлссон. — Надеялась, ты сможешь помочь мне с этим.

— Нет, я ничего не понимаю. Абсолютно.

— Зато нам известно, что она оказалась там задолго до мертвого тела. Где-то в восьмидесятых. Вероятно, в 1982 или 1983 году. Не раньше, пожалуй, позднее.

— Но именно в те годы я и мои друзья как раз и жили там.

— Тогда, пожалуй, нельзя исключить, что она попала туда как раз из кладовки твоей мамочки.

— Нет, конечно, но я по-прежнему не понимаю, как она оказалась в погребе.

— Она лежала в пластиковом пакете, — сообщила Анника Карлссон и передала следующую фотографию. — Обычном, на десять литров, если тебе интересно.

— Понятно, ведь это он сделал, — сказал Хаквин, хлопнув себя по лбу правой ладонью.

— Сейчас пелена наконец упала с глаз твоих, — заметила Анника Карлссон и улыбнулась.

— Понятно, это он сделал, — повторил Хаквин, вздохнул и покачал головой. — Ты наверняка слышала скрежет в моей пустой башке. Тридцать лет спустя. Благодаря тебе, Анника.

— Приятно слышать, — улыбнулась Анника. — Ты должен рассказать мне.

— Беглец и охотники, — буркнул Хаквин.

— Извини, не поняла.

— Беглец и охотники, — вновь сказал Хаквин. — И это, вполне возможно, было летом 1982 или 1983 года. Тридцать лет назад. И только сейчас я наконец понял, как он действовал.

— Кто? — спросила Анника. — Кто действовал?

— Лис, — ответил Хаквин, и выглядел он очень довольным собой.

70

В понедельник утром Надя нашла еще два миллиона. Ей даже не понадобилось прилагать особых усилий, чтобы сделать это. Начав в деталях разбираться с Джейди Кунчай и Даниэлем Джонсоном, она обратилась во все страховые компании Швеции с вопросом, не застраховала ли Джейди Кунчай у них свою жизнь. Данные о страховке, которую работодатель ее мужа организовал для Даниэля Джонсона и его супруги, уже имелись в материалах предварительного расследования. Сейчас к ней добавилась еще одна. Коллективная, оформленная Джейди через ее профсоюз Юсек, за полгода до того, как в 2002 году она вместе с мужем открыла собственную фирму. Сумма там составляла два миллиона. Получателем являлся муж Джейди. Деньги ему выплатили летом 2005 года, через пару месяцев после того, как его жену объявили погибшей.

«Четыре миллиона в общей сложности, и сейчас у тебя, по крайней мере, достаточно денег, чтобы заплатить за купленную тобой в Йердете квартиру», — подумала Надя.

Олешкевич тоже сделал открытие, которое, пожалуй, могло помочь расследованию или, во всяком случае, улучшить рабочий климат в их следственной группе. Поэтому он направился к своему шефу Эверту Бекстрёму и попросил о коротком разговоре наедине.

— Сколько времени это займет? — спросил Бекстрём.

— Две минуты, — ответил Олешкевич.

— Я слушаю, — буркнул Бекстрём.

— Я тут подумал об одном деле, — начал Олешкевич. — Почему Хвасс встает на дыбы, как только у нас возникает желание обратить взор в сторону Даниэля Джонсона. Это же рутина в подобных случаях проверять мужа. По крайней мере, так меня учили в школе полиции.

— Поэтому тебе пришло в голову, что у Хвасс, пожалуй, есть мотив, — сказал Бекстрём. — Например, они знают друг друга. И даже спали вместе.

«А парень не так глуп», — подумал он.

— Да, — подтвердил Олешкевич. — Они ведь одного возраста, жили в одном и том же городе.

— И как там у них все обстоит? — спросил Бекстрём.

— Они вместе изучали уголовное право. Входили в один курс в осеннем семестре 1992 года в университете в Стокгольме. Хотя Джонсон так и не стал юристом. Пожалуй, оказалось слишком много для него. Он же изучал экономику одновременно. И там дошел до финиша. С наградой в виде диплома экономиста Стокгольмской школы экономики.

— Вот как, — буркнул Бекстрём. — Они вместе изучали юриспруденцию.

— Конечно, многие учатся вместе. У нас на курсе было больше ста человек, когда я семестр учился там. Однако, если говорить о семинарах и других занятиях подобного рода, они проводятся уже для значительно меньших групп. По двадцать, тридцать человек, самое большее.

— Покопайся, — распорядился Бекстрём. — Если нам повезет, мы, пожалуй, сможем избавиться от старухи.

У самого Бекстрёма в то утро хватало более важных дел. Он решил, что им надо сделать реконструкцию лица их жертвы. С помощью найденного черепа попытаться воссоздать ее скульптурный портрет. Он даже позвонил Ниеми по этому поводу.

— Пустой номер, по-моему, — проворчал Ниеми. — Во-первых, я сомневаюсь, что получится, поскольку у нас нет полноценного черепа для работы. А во-вторых, на подобное обычно уходят месяцы и требуется куча денег. Мы, конечно, пытались несколько раз, но это никогда не давало ничего такого, о чем мы не знали бы ранее.

— Ниеми, — оборвал его Бекстрём, — я не настолько глуп. Мне кажется, мы могли бы сделать все по-другому. Ты же знаешь рыжую художницу, которая обычно помогает нам с составлением фотороботов.

— Да, знаю. Ты имеешь в виду Нору Вистрём.

— Точно, — подтвердил Бекстрём. — Она же художник и скульптор одновременно?

— Да, — подтвердил Ниеми. — Она очень одаренный человек. Широко использует компьютер, делая для нас фотороботы.

— Предположим, мы дадим ей несколько фотографий Джейди Кунчай. Такого добра у нас ведь хватает. Плюс снимки имеющихся в нашем распоряжении частей черепа. А потом попросим ее сделать скульптурный портрет жертвы, взяв за основу фотографии и череп.

— Выглядит как откровенная фальсификация доказательств, — сказал Ниеми. — Если ты, конечно, не считаешь, что Нора встречалась с Джейди, и в этом случае мы могли бы рассматривать ее работу как обычный фоторобот, сделанный свидетелем, видевшим данного человека и зарисовавшим его.

— Понятно, она ничего такого не делала, — отмахнулся Бекстрём. — Нора никогда не встречалась с Джейди. Но было бы забавно до смерти напугать Хвасс. Она же понятия не имеет, как подобное происходит. По ее мнению, это же можно сделать на твоем компьютере максимум за час. Потом я предлагаю показать нашу картинку в программе «Место преступления Швеция» и посмотреть, не поступит ли информация от зрителей.

— Почему ты рассказываешь это мне? — вздохнул Ниеми.

— Чтобы ты держал рот на замке, когда я покажу наше скромное произведение искусства любимой нами прокурорше.

— Но толком не понимаю твою затею, — сказал Ниеми.

— Замечательно, — буркнул Бекстрём.

— Что значит замечательно? — начал злиться Ниеми. — Я по-прежнему сомневаюсь.

— Мы в любом случае договорились, — закончил разговор Бекстрём.

«Конечно, мы имеем дело с каким-то фиником, но не всегда есть возможность выбирать», — подумал он, как только положил трубку.

71

С помощью своих контактов в полиции Пхукета Аккарат Буниасарн попытался в деталях выяснить, как происходил процесс идентификации Джейди в Таиланде. Уже во второй половине дня 26 декабря полиция, как Таиланда, так и Швеции, знала, что Джейди Кунчай Джонсон числится среди пропавших. Шведская полиция по большому счету сразу же начала собирать существующие материалы о шведах, чьи родственники или знакомые подали заявления об их исчезновении, тогда как таиландские коллеги тоже включили ее в списки таких лиц.

Предпринятые потом меры, если говорить об установлении личности именно Джейди, отличались от тех, которые касались по большому счету всех иных шведских граждан, пропавших после цунами. Почти всех шведов, найденных мертвыми в Као-Лаке, перевезли в два расположенных поблизости буддийских монастыря. Лишь немногие из них оказались в организованном в Пхукете идентификационном центре.

И по мнению Буниасарна, это объяснялось тем, что Джейди, во-первых, посчитали таиландкой, а не шведкой, а во-вторых, тем, что ее муж уже договорился о транспортировке тела Джейди из отеля в Као-Лаке в Пхукет и сам сопровождал его на этом пути. Он даже ехал в том же самом автомобиле, констатировал Буниасарн, и они добрались до места назначения днем 29 декабря. Туда же несколько часов спустя приехала и мать Джейди. На следующий день, после предварительной идентификации в Пхукете, похоронное бюро взяло бразды правления в свои руки и перевезло тело в Бангкок, куда оно было доставлено поздно следующим вечером. А в первый день нового года тело Джейди кремировали.

На все это также имелись бумаги. У полиции в Пхукете, у их коллег в национальной полиции в Бангкоке, а также у полиции Швеции. И как часто бывает, когда документы об одном деле составляются многими людьми, хватало неясностей относительно того, кто, собственно, что делал. И Буниасарн попытался навести порядок в этих отчасти противоречивых данных.

Первые шведские полицейские, эксперты и следователи прибыли в Таиланд в канун нового года, но работать на месте, в двух монастырях к востоку от Као-Лака и идентификационном центре в Пхукете, они начали только после обеда 1 января. Примерно в то время, когда похоронное бюро кремировало Джейди Кунчай в Бангкоке. И единственным возможным выводом было то, что шведская полиция не могла иметь отношения к ее идентификации.

Существовала также бумага, подтверждавшая это. Отчет, составленный полицией Пхукета и рассказывавший о том, где и когда нашли Джейди и как ее опознали служащие отеля, муж и мать. Он вдобавок содержал краткое описание того, как все происходило. Кроме того, имелся документ, тоже составленный полицией Пхукета 2 января 2005 года, показывавший, что находившимся на месте представителям шведской полиции передали принадлежавшие Джейди нашейное украшение и несессер, а также «упакованный специальным образом» образец ее ДНК.

Личные вещи погибшей затем вернули ее мужу у него на рабочем месте — в посольстве в Бангкоке. И сделал это офицер по связям шведской полиции через четырнадцать дней после цунами. А Даниэль Джонсон, естественно, расписался за все полученное. То есть нашейное украшение, несессер, а также лежавшие в нем предметы.

А там находилось по большому счету все то, что женщины обычно кладут туда: тени, губная помада, тушь, лак для ногтей и даже тюбик с зубной пастой.

Зато не было ни зубной щетки, ни расчески. И данный факт не понравился ни Аккарату Буниасарну, ни Наде Хёгберг.

— Образец ДНК… — Буниасарн многозначительно пожал плечами на экране компьютера с другой стороны земного шара, когда общался с Надей по скайпу. — Это кровь, ткань или костный мозг, взятые из ее тела? Или что-то иное? Или и то и другое?

— Ты разговаривал с таиландским коллегой, который был на месте в Пхукете? — поинтересовалась Надя.

— Да, — сказал Буниасарн. — Это ответственный сотрудник и добрый знакомый, так что никаких проблем.

— И что он говорит? — спросила Надя.

— По его словам, он не помнит, — ответил Буниасарн. — В чем, пожалуй, нет ничего странного, поскольку за месяц ему пришлось идентифицировать сотни своих земляков. Джейди была одной из многих.

— Я попытаюсь что-нибудь выяснить здесь дома, — сказала Надя. — Насколько мы знаем, в любом случае материал ДНК, который вы передали нам в Пхукете, анализировали в Швеции. В нашей Национальной криминалистической лаборатории. Они получили ее профиль ДНК, а потом нашли тот же самый в нашем ДНК-регистре.

— Удачи тебе, Надя, — сказал Буниасарн и улыбнулся снова. — Будем надеяться, они сделали это с помощью обычной зубной щетки.

72

Четвертая встреча следственной группы началась в 13:00 в понедельник 22 августа. Помимо Ханны Хвасс присутствовали ее помощники, чья численность уменьшилась до четырех полицейских и одного вольнонаемного сотрудника. Это были Бекстрём, Стигсон, Олссон и Олешкевич, а также Надя Хёгберг.

Хвасс задержалась на десять минут и выглядела взволнованной. По какой-то причине она предпочла сесть с другого конца стола, как можно дальше от Бекстрёма. Никаких объяснений по поводу своего опоздания не дала. Зато заметила отсутствие Анники Карлссон.

— Я не вижу Карлссон, — сказала Хвасс. — Где она?

— Ей понадобилось допросить одного человека относительно наших странных находок на острове озера Меларен. По-моему, речь идет о какой-то шишке из скаутского движения. Но беседа явно затянулась, — сообщил Бекстрём.

— Нельзя ли конкретнее? Зачем ей потребовалось разговаривать об этом с кем-то из скаутов?

— Я не знаю, — ответил Бекстрём и вздохнул. — Проще всего тебе спросить ее, когда она появится.

— У нас есть что-то новое? — поинтересовалась Хвасс.

* * *

Не так много, к сожалению, признал Бекстрём. Визит в миграционный департамент ничего не дал. Если у них когда-то и были бумаги относительно Джейди, теперь ничего не осталось. Зато имелось немало информации о ней в некоем научном исследовании. Проблема состояла в том, что у профессора отсутствовало желание поделиться своими данными.

— Значит, он отказался передать материалы, — сказала Хвасс. — И какие аргументы приводит, хотела бы я знать?

— Это женщина, — уточнила Кристин Олссон. — Ее зовут Оса Лейонборг, и она профессор социологии университета Линчёпинга. Данное исследование касалось таиландских женщин, вышедших замуж за шведских мужчин. Это ее диссертация. У меня есть экземпляр, и я могу одолжить его тебе, если хочешь. Хотя она на английском.

— Спасибо, все равно подойдет, — сказала Хвасс и поджала губы. — Почему она отказывается передавать свои материалы?

— Из-за обычной научной секретности, анонимности и всего такого, — ответил Стигсон туманно.

— Вы поговорили с руководством университета Линчёпинга? — уточнила Хвасс.

— Нет, — сказал Стигсон, в то время как Олссон и Олешкевич лишь покачали головой.

— Тогда вы должны сделать это! — приказала Хвасс. — А если они будут по-прежнему упорствовать, я выпишу постановление, и мы сможем изъять все официальным путем.

— Да, ты можешь сделать это, — сказал Бекстрём и улыбнулся.

«Все интереснее и интереснее», — подумал он.

— Но для начала переговорите с руководством, — добавила Хвасс. — Объясните им, что речь идет о расследовании убийства. Вы еще в чем-то продвинулись?

К сожалению, на этом все и закончилось, если верить Бекстрёму. Проверка их собственных регистров ничего не дала. Ни малейшей путеводной нити относительно того, как могло получиться, что Джейди Кунчай вроде бы умерла дважды. Столь же плохо обстояло дело и с Национальным судебномедицинским центром в Линчёпинге. У них не было никаких данных. Кроме того, стоило большого труда поймать кого-то из трудившихся там.

— Курсы, конференции, обучение на рабочих местах, — вздохнул Бекстрём. — Да ты же сама знаешь, — добавил он и кивнул Хвасс. — Хотел бы напомнить твой собственный рассказ о том, как тебе пришлось помучиться, когда ты пыталась поговорить с ними.

— Я такого не помню, — возразила Хвасс. — Но, наверное, есть масса шведских полицейских, находившихся в Таиланде в связи с цунами. Вы не пробовали побеседовать с кем-то из них?

— Да, хотя многие из них на пенсии, пара сотрудников уже умерли. А один, к сожалению, даже немного выжил из ума, поэтому его мы точно обойдем стороной.

— Он тоже на пенсии, — сказала Хвасс, и это звучало скорее как констатация факта, чем как вопрос.

— Нет, — возразил Бекстрём. — Все еще работает. На полставки. Сидит в бюро находок здесь, в Стокгольме.

— Ты имеешь в виду отдел розыска вещей? — спросила Хвасс.

— Или бюро находок, как говорим мы, констебли. Его зовут Вийнбладх. Эксперт, один из настоящих старых филинов. Я знаком с ним еще с восьмидесятых.

— Но сейчас он немного выжил из ума?

— Да, боюсь, что так и есть, — вздохнул Бекстрём.

— Но подожди, — заметила Хвасс, не пытаясь скрыть раздражения. — Все равно ведь должен быть кто-то, выезжавший тогда в Таиланд, с кем мы можем поговорить.

— Наверняка, — согласился Бекстрём. — Я попросил Стигсона раздобыть список всех коллег, которые находились там, и кого-то мы, конечно, найдем.

— Будем надеяться на это. — Хвасс посмотрела на часы. — Я хотела бы, кроме того, чтобы на следующей встрече все находились на месте, тогда мы, по крайней мере, смогли бы определиться, где стоим. Если никому больше нечего добавить, я заканчиваю совещание.

— У меня есть к тебе вопрос, однако я хотел бы задать его наедине, — сказал Бекстрём.

— Я крайне не люблю секреты подобного рода. Но если ты не можешь говорить об этом здесь и сейчас…

— Ну, я заботился прежде всего о тебе, — вздохнул Бекстрём. — Хотя твое дело.

— Обо мне, — ухмыльнулась Ханна Хвасс и поднялась, засовывая свои бумаги в портфель. — Ничего глупее не слышала. Даже в этой компании.

Едва Бекстрём вернулся в свой кабинет, как ожил его телефон, а поскольку он уже знал, кто звонит, то ответил сразу же.

— Бекстрём, — произнес комиссар мягким тоном, как и требовалась такому человеку, как он.

— Хорошо, что я смог застать тебя, Бекстрём, — сказал его новый шеф. — Ты извини, но я немного обеспокоен.

— Если я могу чем-то помочь тебе, то всегда готов, — заверил Бекстрём. — Ибо кем бы я иначе был, если бы не поддержал моего собрата в беде.

— Спасибо, Бекстрём, — сказал Карл Боргстрём. — Огромное спасибо. Но у меня создалось впечатление, что у вас чуть ли не война с нашим прокурором.

— Ничего не понимаю, — продемонстрировал глубочайшее удивление Бекстрём. — Мы только что закончили нашу еженедельную встречу, подвели промежуточное итоги хода расследования, и у нас не возникло никаких проблем. Все идет своим чередом, а что касается нашего прокурора, по-моему, она такая, как обычно. Корректно держится и работает с душой.

— То есть она не выглядит настроенной агрессивно?

— Нет. Такая, как обычно.

— Приятно слышать. Она была у меня, причем неоднократно, вот и сейчас заходила, и я решил позвонить тебе, потому что начал немного за нее беспокоиться.

— Сам я ничего такого не заметил. Все, на мой взгляд, прекрасно. Зачем людям воевать, почему должна литься кровь, почему люди должны страдать из-за чьего-то тщеславия? Замечательные слова, Боргстрём. Замечательные слова из нашей священной песни, — сказал Бекстрём.

— Да, действительно, — согласился Боргстрём. — Но она приходила ко мне и была явно не в себе, да будет тебе известно, а потом позвонили снизу, с ресепшен, и сказали, что Хвасс там ждала пара телохранителей из СЭПО.

Это, возможно, все и объясняет, — оживился Бекстрём. — Наверняка что-то другое беспокоит ее. Кто-то, например, угрожает ей. Какой-нибудь чокнутый директор банка, с кем она столкнулась, работая в службе по борьбе с экономическими преступлениями.

— Ты так думаешь?

— А как же иначе? — ответил Бекстрём. — У нас ведь здесь мир и покой.

«Вот тебе немного пищи для размышления», — подумал он, закончив разговор.

«Еще один, — подумал Карл Боргстрём. — Во-первых, баба, которая выглядит больной на всю голову, орет и скандалит и одержима манией преследования. А во-вторых, собственный сотрудник, свихнувшийся на христианской почве».

73

Каждое лето более тридцати лет назад Хаквин и его приятели играли на острове Уфердсён в беглеца и охотников и, чтобы сделать свою забаву более интересной, придумали особый вариант игры. За несколько часов до ужина один из них должен был убежать, прихватив общий мешок с провизией. Если ему удавалось спрятаться так хорошо, что они не могли найти его в течение двух часов, все продукты переходили ему. И остальным приходилось платить победителю деньги за еду. Поскольку спрятаться на Уфердсёне не составляло большого труда, они ограничили игровую территорию небольшим пространством вокруг их наблюдательных вышек. Беглец не мог выходить за его пределы. Ему давали только пять минут, чтобы спрятаться. И он не имел права перемещаться, когда остальные искали его. Через два часа охота прекращалась. Охотники приходили к деревянной хижине и ждали, пока беглец вернется к ним. Поступали так исключительно для того, чтобы ему не потребовалось раскрывать свое убежище, на случай если придется использовать его снова.

Их беглец обычно всегда попадался. Даже Хаквин, в тот раз, когда лежал под водой в бухте и пытался дышать через тростник.

— Необычайно глупо с моей стороны, — констатировал он тридцать лет спустя.

— Они поймали тебя, — сказала Анника Карлссон.

— Я чуть не захлебнулся, а когда высунул голову, чтобы подышать, они меня засекли.

— Значит, беглец всегда попадался?

— Почти всегда.

— И никто не пытался жульничать?

— Нет, скаутская честь. Стоило запятнать ее один раз, и все отвернулись бы от тебя.

— И все попадались?

— Да, за исключением одного из нас, — сказал Хаквин. — Он никогда не попадался.

— И не жульничал?

— Нет, — ответил Хаквин. — Я не верил в это даже в то время. А сейчас понял, где он прятался. Это был необычайно хитрый тип. Его прозвали Лисом, а те ведь отличаются особой хитростью, как тебе наверняка известно.

— Ты помнишь его настоящее имя? — спросила Анника Карлссон.

— Мы пользовались прозвищами, — сказал Хаквин. — Меня звали Хаке или Хаке Дятел. Его Лисом или Йерка Лис.

— Йерка?

— Да, Эрик, значит. Йерка на сленге ведь будет Эрик. Никто не называл меня Хаквин, помимо папы и мамы, конечно. Все другие говорили Хаке.

— А как его еще звали? — спросила Анника Карлссон.

— Дай мне подумать. — Хаквин Фурухьельм почесал свою белокурую шевелюру. — Собственно, ведь его звали не Эрик…

— Эрика звали не Эрик, — повторила за ним Анника Карлссон. «Хаквин, похоже, соображает не слишком быстро», — подумала она.

— Я имею в виду, он был вроде меня. Меня ведь зовут Густав Хаквин. Хаквин мое второе имя, но используется главным образом оно.

— И как же его полное имя?

— Даниэль, — сообщил Хаквин. — Эрик Даниэль Джонсон, так его звали.

— Эрик Даниэль Джонсон, в миру более известный как Даниэль, — сказала Анника Карлссон.

«Как тесен мир», — подумала она.

— Точно, — подтвердил Хаквин. — Он не имел ничего против, когда мы называли его Лисом. Зато обращение Данне воспринимал не лучшим образом.

— Этот Эрик Даниэль Джонсон, — сказала Анника. — Ты поддерживал с ним контакт позднее?

— Нет, никогда. По-моему, я не встречался с ним нигде, помимо скаутского лагеря. А там мы провели вместе три лета, если мне память не изменяет, в 1981, 1982 и 1983 годах. Но это я могу выяснить, если хочешь.

— Но потом ты никогда с ним не встречался?

— Нет.

— И почему же? — удивилась Анника Карлссон. — Вы оба были скаутами, ровесники, вместе интересовались лодками и прогулками под парусом? Может, вы поссорились?

— Нет, — мотнул головой Хаквин. — Мы просто-напросто жили в разных мирах.

— И в каком мире жил он?

— Насколько я помню, его отец был кем-то вроде учителя, — сказал Хаквин. — Довольно учтивый дяденька, по моим воспоминаниям.

— Ты встречался с ним?

— Да, он навестил нас как-то летом. Тоже по воде, под парусом. И я даже побывал на борту его лодки.

— Отец Даниэля имел лодку?

— Да, типа «Вега», если мне память не изменяет. Ничего выдающегося, но неплохая. Шведского производства, восемь метров длиной. Мне тогда еще пришло в голову, что она абсолютно новая.

— Знаешь что, Хаквин?

— Да?

— Ты заслужил благодарность, — сказала Анника Карлссон. — Собственно, мне следовало бы дать тебе маленькую медаль, но, к сожалению, у меня нет ее с собой, поэтому получишь позднее.

— Ничего страшного, — ответил Хаквин. — Подумай, кстати, о прогулке под парусом.

74

Вернувшись в здание полиции, Анника Карлссон сразу же направилась в комнату Бекстрёма.

— Как прошла встреча с нашим прокурором? — спросила она.

— Просто замечательно, — ответил Бекстрём. — Старуха уже висит на веревочке, но я подумал, пусть поживет еще недельку. Чем могу помочь тебе?

— Даниэль Джонсон сделал это, — заявила Анника Карлссон.

— Да, а кто же еще, — согласился Бекстрём и пожал плечами. — Это же все понимают.

— Честно говоря, сомневалась, — сказала Анника Карлссон. — Но сейчас и я солидарна со всеми.

— И что заставило тебя изменить мнение?

— Я могу привязать его к месту находки, — сообщила Анника Карлссон.

— И как тебе это удалось?

— Благодаря тебе и консервной банке, о которой ты болтал.

— Можно себе представить, — сказал Бекстрём.

— Как тесен мир, — констатировал он, когда Анника Карлссон рассказала ему о своем разговоре с Фурухьельмом.

— Он фактически еще теснее, — сказала Анника. — Прежде чем я ушла, Фурухьельм достал старый фотоальбом из тех времен в скаутском лагере.

— Он дал его тебе с собой? — спросил Бекстрём.

— Да, и можешь не беспокоиться, поскольку у меня десяток хороших снимков Даниэля Джонсона. В коротких брюках и униформе. Вообще он был настоящим милашкой уже в то время. Однако другая фотография привлекла мое внимание. А именно эта. — Анника протянула карточку Бекстрёму.

— Три маленьких скаута, — констатировал Бекстрём. — У одного, похоже, сломана нога. Отдают честь.

«Точно как в мое время, — подумал он. — Я, конечно, пробыл среди скаутов недолго, но несколько раз честь, пожалуй, успел отдать».

— И кто они, по-твоему? — спросила Анника Карлссон.

— Блондин справа на снимке, вероятно, Фурухьельм. Тот темноволосый слева, скорее всего, Даниэль Джонсон. А парнишка со сломанной ногой? Понятия не имею.

— Я дам тебе подсказку, — сказала Анника Карлссон. — У всех этих ребят имелись прозвища. Хаквина Фурухьельма называли Хаке или Хаке Дятел, Джонсона Лисом за его хитрость, а стоящего посередине Карлом-Бертилем Юнссоном за его доброту.

— Карлом-Бертилем Юнссоном?

— Да, ты же знаешь мультипликационную рождественскую сказку Таге Даниэльссона. В ней еще рассказывается о Карле-Бертиле Юнссоне, который работал на почте в Рождество и, будучи очень добрым, украл рождественские подарки, ездил повсюду и раздавал их бедным.

— Нет, — сказал Бекстрём. — Я ее никогда не видел.

«Наверное, парень был полным идиотом, — решил он. — Зачем беднякам рождественские подарки?»

— На самом деле его звали Карл Бертиль, без дефиса между Карлом и Бертилем.

— И как еще его звали? По фамилии, значит.

— Боргстрём. Карл Бертиль Боргстрём.

— Как нашего собственного шефа, — пришел к выводу Бекстрём.

— Он самый и есть, — подтвердила Анника Карлссон.

— У него же язык как помело, — проворчал Бекстрём. — Как думаешь, может, все так плохо, что он по-прежнему поддерживает контакт с Даниэлем Джонсоном?

— Не знаю, — ответила Анника Карлссон. — Но собираюсь это проверить.

— Почему у него нога в гипсе? Получил трепку?

— Нет, он свалился с дерева, когда они строили хижину.

— Да, в таком случае это точно Боргстрём, — буркнул Бекстрём. — Только такие, как он, и падают с деревьев.

75

Вторник, следующий день после четвертой встречи следственной группы, для Нади выдался крайне продуктивным, поскольку она многое смогла сделать. Даже нашла возможный мотив того, что, согласно ее нынешнему глубокому убеждению, точно случилось. Причем самый заурядный, один из тех двух, о которых почти всегда шла речь.

Уже утром она, по настоянию Анники Карлссон, еще раз проверила общий бизнес Джейди Кунчай и Даниэля Джонсона. Ей удалось выяснить, что дела Джейди шли хорошо и они получали приличную прибыль, а это противоречило документам, составленным при ликвидации компании, после того как Джонсон продал ее. Надя затребовала дополнительные материалы и там обнаружила страховку, заключенную на их фирму еще в 2002 году, в самом начале ее деятельности.

Вдобавок страховку, очень интересную по форме. Во-первых, позволявшую владельцам в обмен на дивиденды вкладывать в нее облагаемую налогом прибыль. А во-вторых, защищавшую Даниэля Джонсона и Джейди Кунчай, в случае если бы кто-нибудь из них погиб. Получателем страховки являлся оставшийся в живых владелец, и по данной причине все средства исчезли из балансового отчета за год до продажи компании. С точки зрения налогового законодательства все было абсолютно законно, и Даниэль Джонсон имел полное право забрать все эти ее деньги. После чего остались лишь долги в несколько сотен тысяч крон, которые новый владелец взял на себя.

«Согласно договору, составленному в связи с продажей, Даниэль Джонсон получил одну крону за свое акционерное общество, и забрал он ее или нет — абсолютно неинтересно при мысли о страховке», — подумала Надя, когда позвонила Бекстрёму с целью проинформировать его о своей находке.

— Деньги, — сказал Бекстрём таким тоном, словно смаковал это слово. — Здесь же все понятно. Он и его любимая женушка просто-напросто воспользовались случаем.

— Да, — согласилась Надя. — Но мне трудно представить, что можно заранее строить планы в расчете на цунами.

— Потом все пошло своим чередом. Они начали ссориться из-за денег. Он всадил пулю ей в башку и похоронил на острове озера Меларен, где проводил летние деньки в детстве. Он тоже был скаутом, этот идиот.

— Понятное дело, — согласилась Надя.

— О каких деньгах в общей сложности мы говорим?

— С двумя первыми страховками, полученными им еще в 2004 году, выходит двадцать пять миллионов, чуть больше даже, — сообщила Надя.

— Двадцать пять миллионов, — повторил Бекстрём. — Это ведь прилично.

— Да, — сказала Надя. — По-моему, этих денег хватило бы им обоим.

— У кого много, тому хочется больше, — заявил Бекстрём таким тоном, словно знал, о чем говорил.

* * *

После разговора с Бекстрёмом Надя пообедала. Не в одном из двух обеденных залов их здания, а в кафетерии отдела тяжких преступлений. Своим собственным борщом и домашними пирогами с мясом и большим количеством лука, подогрев все в микроволновке.

«Будь Бекстрём здесь, он наверняка тоже поел бы борща», — подумала она. Точно как в любом полицейском участке на ее старой родине.

После обеда Надя сделала еще одну попытку получить ответ на вопрос, какой материал использовали в Государственной криминалистической лаборатории, предшественнице нынешнего Национального судебно-медицинского центра, когда после цунами там определяли профиль ДНК Джейди Кунчай. С той поры, конечно, минуло почти двенадцать лет, но имелись реестры, с которыми она постоянно сталкивалась, и где-то должна была существовать соответствующая запись. И если ей очень повезет, еще мог оставаться сотрудник, вроде нее самой, помнивший о том случае.

В виде исключения Наде действительно подфартило, хотя все началось как обычно. Ее соединяли по кругу с разными сотрудниками, не знавшими ничего, но имевшими кого-то другого, на кого готовы были сослаться. В конечном счете после полудюжины попыток у нее наконец состоялся разговор с женщиной-экспертом по ДНК, сразу же объяснившей Наде, что она, к сожалению, не туда попала. Кроме того, сделавшей это радостным и дружелюбным тоном.

— Судя по всему, тебе надо поговорить с кем-то из архива. Сама я биолог. Сижу в подвале целыми днями и вожусь с пробирками.

— Представляю, — сказала Надя. — Я сама такая же, хотя мои главные инструменты бумага и ручка. Я математик и специалист по прикладной физике.

— Убеждена, что твоим товарищам по работе нравится то, чем ты занимаешься, — ответила биолог и хихикнула восторженно.

— Само собой, — подтвердила Надя. — Поскольку им не приходится делать это самим.

— Двенадцать лет назад, ты говоришь. Объявлена мертвой в 2004 году. Никакого криминала.

— Да, — подтвердила Надя.

— Насколько я понимаю, речь идет о цунами в Таиланде, — констатировала биолог. — У нас хватало работы, когда это случилось.

— Она погибла во время торнадо, — подтвердила Надя. — Кроме того, была таиландкой. Но вышла замуж за шведа и жила здесь несколько лет, так что стала шведской гражданкой. Ей был тридцать один год, когда она умерла.

— Позволь мне догадаться, — сказала биолог. — Ты говоришь о Джейди Кунчай? Которая вышла замуж за Джонсона? По-моему, он выжил.

— Да, — подтвердила Надя. — Все так.

«Чудеса все-таки случаются», — подумала она.

— О ней я знаю все. Именно я получила ее профиль. И он вышел на загляденье, если память мне не изменяет, лучше трудно представить себе. Ее тебе не стоит искать в наших регистрах. Я почти на сто процентов уверена, что там все подчистили, как только ее объявили мертвой. Все иное стало бы нарушением закона, а наш тогдашний ответственный за регистрацию данных был очень строгий человек. Юрист.

— То есть все бумаги о ней ликвидировали?

«Чего и следовало ожидать, — подумала Надя. — Разве можно верить в чудеса в наше время?»

— На сей счет я абсолютно уверена, — сказала биолог. — Единственный, кто что-то знает о ней у нас, так это я. Просто данные о ней вошли в мою докторскую диссертацию, и я помню ее, поскольку она оказалась единственной таиландкой в моих материалах. Сначала я думала, что таких будет много, ведь в то время в Швеции находилось более тысячи таиландских женщин, живших со шведскими парнями, поэтому в такой ситуации не было бы ничего странного.

— Из них, пожалуй, никто больше не поехал в Као-Лак, — заметила Надя.

— Я точно так же подумала, — сказала биолог.

— Но все бумаги о ней подчистили?

— Хранившиеся в архиве — да. Их сразу же уничтожали с помощью специального аппарата, как только убирали из регистра. Но мои собственные, естественно, остались. Это материалы для моей диссертации, а такое не выбрасывают. У нас здесь, кроме того, есть специальные правила о том, как мы должны хранить подобное.

— А я не могла бы взглянуть на них?

— Само собой, — заверила ее биолог. — На кого нам еще рассчитывать, если не друг на друга. Дай мне полчаса, и я откопаю нужную коробку.

Новая родственная душа позвонила уже через двадцать минут, и сейчас данные о Джейди лежали на письменном столе перед ней. Когда произошло цунами, она на полставки работала в ГКЛ и одновременно писала докторскую диссертацию о ДНК. Причем имевшую особую направленность и касавшуюся проблем, которые могли возникнуть при получении ее профиля с помощью далеко не самого обычного исходного материала. Всего, начиная от огрызков яблока, плевков, одежды, сопливых носовых платков, сигаретных фильтров и сережек и заканчивая зубными щетками и расческами.

— Это ужасно интересно, — сказала биолог. — И знаешь, чем я занимаюсь сейчас?

— Нет, — ответила Надя. — Но думаю, ты с удовольствием расскажешь.

— Выдыхаемым воздухом, — сообщила биолог. — При условии, что он окажется на подходящей поверхности, по моему мнению, мы разберемся с ним довольно быстро. Вся проблема во времени. Выдыхаемый воздух — нестойкий материал. И отчасти все зависит от температуры окружающей среды.

— Звучит фантастически, — сказала Надя, причем абсолютно искренне.

— В случае Джейди в моем распоряжении оказались три предмета с образцами ее генетического материала. Щетка для волос, расческа и зубная щетка. Так указано у меня в бумагах, и сейчас, глядя в них, я даже могу вспомнить, как выглядели две первых.

Щетка для волос была очень изящная. Черная, вероятно, из эбенового дерева, с серебряным обрамлением, в то время как гребень был сделан из слоновой кости. Сегодня это запрещено, как тебе известно. Типичные восточные предметы. Наверняка старинные. В том, что зубная щетка не сохранилась в моей памяти, пожалуй, нет ничего странного. Она ведь была обычная пластмассовая, красная или розовая, пожалуй, при мысли о том, что пользовалась ею женщина. Щетку для волос и расческу мы потом отправили назад, в Государственную криминальную полицию. И я думаю, их, скорее всего, вернули ее мужу. Поскольку ни о каком преступлении речь не шла, и если, кроме того, дело касалось дорогих предметов, все должно было произойти именно таким образом.

— А зубная щетка? Вы тоже отправили ее назад?

— Если она была самая заурядная, то почти наверняка не сделали этого. Близкие о подобных вещах обычно не спрашивают. Кому она могла пригодиться? Но щетку для волос и гребень мы, конечно, вернули.

— Я тоже так думаю, — согласилась Надя.

«И хуже не будет, если я сама съезжу туда и покопаюсь в их старых папках и коробках», — подумала она.

— Судя по моим записям, мне досталось некоторое количество волос, как с волосяными фолликулами, так и без них. Со щетки для волос и с гребня. И кроме того, клетки ее тела, с головы и полости рта, и их источниками стали соответственно расческа и зубная щетка. А после анализа я сравнила мой профиль с тем, который ГКП отправила нам, явно ранее находившийся в миграционном департаменте.

— И получилось плюс четыре, — констатировала Надя.

— Да, само собой, — подтвердила биолог. — Иного и быть не могло при мысли об имевшемся у меня материале. Волосы и клетки с головы и нёба Джейди Кунчай. Даже малейшее подозрение о том, что они принадлежали кому-то другому, ты можешь отбросить. Вероятность такого случая один к нескольким миллионам.

— Тебя, наверное, интересует, почему я спрашиваю об этом, — сказала Надя.

— Нет, — ответила биолог. — Я прекрасно понимаю причину твоего интереса. Для тебя желательно, чтобы у нас имелся материал, взятый непосредственно из ее тела при соблюдении всех официальных процедур. Вроде обычного мазка из полости рта или пробы крови, частицы костного мозга или пульпы зуба, фрагмента ее тканей, внутренностей. Я точно знаю, что беспокоит тебя.

— Да, — подтвердила Надя.

Конечно, и об этом я тоже собиралась рассказать тебе, — продолжила биолог. — Это же важно. Вполне возможно, кто-то из моих коллег получил такой материал из тела Джейди. Поскольку его нашли, так, вероятно, все и обстояло. Умершие в Таиланде подвергались воздействию высоких температур, сильного солнечного света и соленой воды, что не лучшим образом сказывается на ДНК. Работавшие там эксперты прекрасно это понимали и старались собрать весь возможный материал.

— А может, все столь хорошо…

— Нет, — перебила Надю биолог. — Никто из моих коллег больше не писал диссертацию, когда мы занимались Джейди. И поэтому о том, что у нас есть какие-то бумаги о таком материале, пришедшем от нее, по-моему, ты можешь забыть. Зато, пожалуй, сведения остались у полиции. Они же делали заказ и отправляли нам все, имевшееся в их распоряжении.

— Будем надеяться на лучшее, — согласилась Надя, на самом деле опасаясь худшего. — Кстати, вот еще что.

— Да?

— Ты, случайно, не любительница русской еды? — спросила Надя. — Пирогов, борща, холодной отварной осетрины, соленых огурцов и всего такого?

— Ну да, — подтвердила биолог. — Кроме того, я просто в восторге от настоящей русской водки. Я проводила отпуск в Санкт-Петербурге всего месяц назад. Совершенно фантастический город.

— Вот и замечательно, — сказала Надя. — Тогда запиши мой номер. Позвони мне, когда будешь в Стокгольме.

— Боже, как приятно, — ответила биолог. — А у тебя, случайно, нет балалайки?

— А как же, — рассмеялась Надя. — Даже две. Ты умеешь играть на балалайке?

— Нет, — сказала биолог. — Но ты, пожалуй, сможешь научить меня. И тогда мы споем «Калинку»… и выпьем на пару.

— Обещаю не подвести, — ответила Надя.

«Калинка, калинка моя», — подумала она.

Прежде чем в тот день она ушла домой, ее знакомый из Государственной криминальной полиции дал знать о себе. Он уже успел разобраться с тем, о чем она попросила его в своем имейле, отправленном несколькими часами ранее. Осенью 2005 года щетку для волос и гребень Джейди вернули Даниэлю Джонсону. Но никакой зубной щетки. Джонсон сам прибыл в полицию Стокгольма и забрал оба предмета.

— Я перешлю тебе квитанцию, на которой он расписался, — сказал знакомый Нади, — как только отсканирую ее. Если же говорить о зубной щетке, я также не вижу здесь ничего странного. Кто захочет, чтобы ему вернули такое? На мой взгляд, она осталась в ГКЛ и они уничтожили ее, как только разобрались с ней.

— Но ты не нашел никаких данных о том, что вы отправляли туда какой-то другой материал для генетического исследования? Взятый непосредственно из ее тела?

— Нет, — сказал знакомый Нади. — А значит, на сей счет не имеется никаких данных. Зато я могу назвать тебе имена коллег, которые занимались отправкой. Может, кто-то из них что-то вспомнит.

— Очень мило с твоей стороны, — поблагодарила Надя. — Теперь мне надо будет поговорить с ними.

76

В тот день, когда у Нади все шло как по маслу в здании полиции Сольны, два сотрудника Буниасарна, Сурат Конгпайсарн и Чуань Джетджирават, прилетели из Бангкока в Пхукет, расположенный примерно в десяти тысячах километров от шведской столицы. Они хотели пройти по следу, обнаруженному ими в Као-Лаке во время предыдущего визита туда. Если надо отыскать кого-то или что-то, легче всего сделать это на месте. Данная истина известна любому настоящему полицейскому.

Согласно счету, который они тогда прихватили с собой из отеля, вечером накануне цунами супруги Джонсон-Джейди сначала поужинали там. После чего заказали лимузин в их специальной службе и отправились в Пхукет в ночной клуб «Золотой фламинго», находившийся в центре квартала развлечений города и являвшийся одним из его лучших заведений.

Согласно записям, сделанным их водителем в путевом журнале, он посадил клиентов у отеля в половине одиннадцатого вечера и высадил перед «Золотым фламинго» полчаса спустя.

А через несколько часов, около трех утра, тот же водитель забрал их у ночного клуба и отвез назад в отель. И на этот раз в машине ехало семь пассажиров. Сам Джонсон, что не вызывало сомнения, поскольку именно он сделал заказ, скорее всего, по своему мобильному, и попросил включить поездку в счет за отель, а также, вероятно, его жена. Личности же других были неизвестны, и о них оставалось только догадываться.

Возможно, ответ на этот вопрос мог дать водитель лимузина. Проблема состояла в том, что он погиб во время цунами. Утром в свой выходной он отправился на берег перед зданием персонала с целью искупаться. Гигантские волны утопили его и выбросили на пятьдесят метров на сушу. Осталась только машина, на которой он обычно ездил, и журнал, где он отмечал свои рейсы.

— Что ты сам думаешь об этом? — спросил Джетджирават. — Даниэль Джонсон и шестеро других, возвращавшиеся в отель. О ком, кроме него, могла идти речь?

— О его жене, — предположил Конгпайсарн. — Ты же видел ее фотографии. Такую женщину он не оставил бы в месте вроде «Золотого фламинго».

— Я тоже так думаю, — согласился Джетджирават. — Но другие пятеро кто такие?

— Вероятно, люди, жившие в том же отеле, — предположил Конгпайсарн. — Зачем им иначе понадобилось бы ехать туда среди ночи. Часы показывали уже почти четыре утра, когда они прибыли. Оба бара в отеле уже закрылись. Они возвращались домой спать.

— Согласен, — сказал Джетджирават. — Но их число беспокоит меня. По-моему, один там был лишний.

— Я согласен с тобой. В отеле почти все жили парами. Кое-кто, конечно, с детьми, но, похоже, главным образом малолетними. Таких ведь не берут с собой в заведение, подобное «Золотому фламинго». Их бы и не пустили туда.

— Некоторые отдыхали с детьми подросткового возраста, — напомнил Джетджирават. — Но это также вряд ли наш случай. По-моему, кого-то одного или нескольких они подцепили в клубе и притащили с собой в отель.

— С целью устроить секс-вечеринку, — сказал Конгпайсарн и ухмыльнулся.

— Да, вполне вероятно, — согласился Джетджирават.

Цунами убило более пяти тысяч человек только в Као-Лаке и его окрестностях. Большей частью таиландцев. Сотни из них по-прежнему числились пропавшими, а поскольку все понимали, что океан забрал их, поиски давно прекратили. Остались документы, составленные полицией в связи с их исчезновением, и в Пхукете был человек, заинтересовавший Буниасарна и его коллег.

Они обратили на него внимание исключительно благодаря их шведской коллеге Наде Хёгберг, урожденной Ивановой, сидевшей в здании полиции Сольны на расстоянии десяти тысяч километров от них. Речь шла о женщине примерно одного возраста с Джейди Кунчай, вдобавок очень похожей на нее, если верить описанию внешности, имевшемуся в бумагах таиландской полиции. Об исчезновении сей особы заявил ее работодатель через несколько дней после цунами, когда она не появилась на работе. И судя по тому, что полиции затем удалось выяснить, она, скорее всего, пропала не по собственной воле. Все ее личные вещи остались в маленькой квартирке в Пхукете, которую она снимала. И в последний раз она пользовалась мобильным за десять часов до стихийного бедствия.

В остальном о ней было известно не так много, и главной причиной возвращения Конгпайсарна и Джетджиравата в Пхукет стало желание побеседовать с работодателем, когда-то заявившим об ее исчезновении, в надежде узнать больше. Этот человек уже вышел на пенсию и, главным образом, занимался ловлей рыбы в океане около Пхукета вместе со своими старыми друзьями. Во время цунами он был шефом «Золотого фламинго». А женщина, чье исчезновение его обеспокоило, трудилась администратором в том же клубе. И кроме того, судя по фотографиям, которые они получили от коллег в Пхукете, она вполне могла оказаться сестрой Джейди Кунчай.

— Яда Йинг Сонг, — сказал Конгпайсарн и улыбнулся бывшему шефу ночного клуба. — Типичное таиландское имя. Так ты назвал ее в твоем заявлении. Не можешь рассказать, как ее на самом деле звали?

— Это был ее артистический псевдоним, — объяснил шеф ночного клуба. — Яда или Йинг, Йинг Сонг, Яда Сонг. Мне его было вполне достаточно. Да и ее он устраивал тоже. Уменьшал опасность, что такие, как ты и твои коллеги, вцепятся в нее когтями. В сфере, где я трудился, важно ведь не выделяться. Это касается и гостей, и персонала.

— То есть ты не в курсе, как ее на самом деле звали? — повторил вопрос Конгпайсарн.

— В таком случае я указал бы подлинное имя, когда она пропала, — заверил шеф ночного клуба. — Я обычно называл ее Яда. Это была восхитительная молодая женщина. Красивая, приятная, наши гости высоко ее ценили. Никаких проблем с наркотиками или чем-то подобным. Я скучаю по ней.

— Понятное дело, — ухмыльнулся Конгпайсарн. — Она работала у тебя в качестве проститутки, и ты сам ей не платил. Неужели так трудно признаться, как ее звали?

— Нет, — стоял на своем шеф ночного клуба. — Как я уже говорил, она выполняла у нас обязанности администратора. Следила за тем, чтобы гости чувствовали себя как дома, помогала с сервировкой при необходимости, заботилась о особо важных для нас посетителях. А чем она занималась, когда уходила домой, я никогда не интересовался.

— Действительно, зачем тебе было делать это, если она провожала твоих гостей к ним в отель?

— В таком случае тебе известно больше, чем мне, — вздохнул шеф ночного клуба. — Тебя интересует, спал ли я с ней? Нет, никогда. Спала ли она с кем-то другим? Откуда мне знать. Пошла ли бы с кем-то из вас домой, если бы вы посетили «Фламинго»? В это мне трудно поверить. Кроме того, мы никогда не пускали таких, как вы, в наше заведение. Из ваших коллег к нам могли войти только те, которые приходили забирать свои взятки.

— Ты узнаешь его? — спросил Джетджирават и дал бывшему шефу ночного клуба увеличенную фотографию с паспорта Даниэля Джонсона.

— Нет, — покачал тот головой. — С виду приятный молодой человек. Но почему я должен узнать его?

— У нас есть основание считать, что он посещал твой клуб в ночь перед цунами, — пояснил Конгпайсарн.

— Как и тысяча других, — заметил шеф ночного клуба и улыбнулся. — Сейчас я уже начинаю беспокоиться за тебя.

— Смотри, мы ведь можем проехать туда и поднять все старые квитанции, где гости расплачивались кредитными карточками, — вклинился в разговор Джетджирават.

— Удачи вам, — проворчал бывший хозяин ночного клуба. — Во «Фламинго» все всегда расплачивались только наличными. Именно поэтому я позаботился о том, чтобы вокруг по углам стояли банкоматы.

— А ты не слишком любезен, — сказал Конгпайсарн. — Интересно, как тебе понравится, если мы с коллегой отвезем тебя в кутузку, чтобы ты мог подумать там над этим делом?

— Я собирался на прогулку утром с одним из моих лучших друзей, мы часто рыбачим вместе. Он шеф криминальной полиции здесь, в Пхукете. Нет, я не думаю, что в результате моя память улучшится. И мне кажется даже, у вас больше шансов провести ночь за решеткой, чем у меня. Если вы попробуете провернуть этот фокус со мной.

— О’кей, — сказал Конгпайсарн. — Мы услышали тебя. Но мы же сидим здесь по той простой причине, что пытаемся отыскать твоего бывшего администратора. Яду, Яду Йинг, называй ее, как хочешь.

— Отлично. Если вы найдете ее, я обещаю взять вас с собой на рыбалку.

— А что ты сам думаешь о ее судьбе? — спросил Джетджирават.

— По-моему, океан забрал ее, — ответил бывший шеф ночного клуба. — И мне трудно поверить, что два полицейских из Бангкока смогут это изменить.

Всего за полчаса до того, как волны цунами обрушились на берег у отеля, где жили Даниэль Джонсон и Джейди Кунчай, кто-то из работавших на ресепшен заказал такси на имя Даниэля Джонсона. Хороший пример самого обычно следа, который никуда не привел. Конгпайсарну и его коллеге Джетджиравату не удалось найти ни сотрудника отеля, сделавшего заказ, ни принявшего его таксиста. Ни даже номер его автомобиля. Оставалось поговорить с самим Джонсоном.

— Как думаешь, Сурат? — спросил Чуань Джетджирават, когда они летели в самолете домой в Бангкок. — Может, нам попросить шефа отправить нас в Швецию допросить его? Я слышал, шведские девушки невероятно привлекательны.

— Не настолько, как наши, — ответил Конгпайсарн. — И там, наверное, уже снег, поэтому я против. Путь наша шведская коллега разберется с этим делом. Вдобавок она ведь уже должна нам услугу.

«Возможно, она была сестрой Джейди, — подумала Надя, когда сутки спустя смотрела фотографии Яды Йинг Сонг, которые Буниасарн переслал ей по электронной почте. — Будем надеяться, что это не так. Что она не какой-то неизвестный ее однояйцовый близнец».

77

Бекстрём только что проснулся после своего послеобеденного сна, замечательной оздоровительной процедуры, которую многим разумным людям помимо него следовало взять на вооружение вместо того, чтобы постоянно охотиться за ветром.

Какое-то время он лежал в кровати и потягивался, размышляя, начать ли ему остаток дня с холодного пива или, пожалуй, с легкого джина с тоником и большим количеством льда, а также с маленьким кружком лимона сверху.

«Как достают эти вечные решения», — подумал Бекстрём, надевая махровый халат, и в это мгновение в его дверь позвонили тактично, но довольно настойчиво. А поскольку он знал, что у Эдвина начались занятия в школе и он вернулся в город, даже не позаботился проверить личность посетителя с помощью камеры наблюдения. Просто открыл дверь, за которой стоял его маленький друг. Выглядел он собранным, серьезным и даже немного обеспокоенным.

— Приятно видеть тебя, Эдвин, — сказал Бекстрём. — Чем я могу помочь тебе?

— По-моему, у нас критическая ситуация, комиссар, — сообщил Эдвин и кивнул в подтверждение своих слов. — Можно я войду?

— Естественно, суперсыщик Эдвин Милошевич, — улыбнулся Бекстрём. — Входи.

* * *

Пять минут спустя они сидели на его диване. Бекстрём налил себе холодного пива и дал малышу Эдвину один из тех прохладительных напитков, которыми мама мальчика запрещала ему угощать сына. На этот раз фанту. Она вообще-то хорошо сочеталась с большим количеством льда и с толикой водки.

«Хотя, пожалуй, надо подождать где-то год, прежде чем намекать парню об этом деле», — подумал Бекстрём.

— Чем я могу помочь тебе, Эдвин? — спросил он, подняв свой бокал.

— С Черепоубийцей, — ответил мальчик. — По-моему, он собирается убить и меня тоже.

— Знаешь, Эдвин, — сказал Бекстрём, — в такой ситуации, какую ты описываешь, важно не суетиться. Настоящему детективу вроде тебя или меня. Поэтому для начала я хочу услышать твой рассказ о том, с чего ты решил, что у Черепоубийцы есть желание убить и тебя тоже.

— Откуда, по мнению комиссара, мне следует начать? — спросил Эдвин.

— Давай с начала, — решил Бекстрём. — Как у тебя возникли первые подозрения?

— Это было сегодня утром, когда я шел в школу, — сообщил Эдвин.

— Я слушаю, — буркнул Бекстрём.

Занятия в школе начинались в девять. Она находилась на Пиперсгатан, в ста метрах от ратуши Стокгольма, где располагались помещения суда. От дома, где жил Эдвин, до школы было не более километра, если идти самой короткой дорогой. И по словам Эдвина, на нее у него обычно уходило от десяти до пятнадцати минут в зависимости от событий, происходивших по пути. Кроме того, он любил приходить в школу заранее, чтобы поболтать с товарищами до начала уроков.

Когда он покинул свой дом, часы показывали одну минуту девятого. И, прежде чем выйти на улицу, он сделал рутинную проверку, как научил его Бекстрём. Посмотрел, какие люди и машины находились поблизости, все ли как обычно, нет ли отклонений от нормы.

Его внимание привлек автомобиль, которого он раньше не видел. Маленькая красная «ауди». На переднем сиденье сидел мужчина, но ничего более он не смог рассмотреть сквозь тонированные стекла. Эдвин предположил, что человек в автомобиле дожидался кого-то из живущих по соседству. Однако, подойдя к перекрестку с Флеминггатан, он, на всякий случай, проверился снова, опять же следуя урокам Бекстрёма. Остановился, достал мобильный телефон и сделал вид, что разговаривает, пытаясь посмотреть, чем занят водитель красной «ауди».

Тот уже тронулся с места и по-прежнему находился в машине один и тоже, похоже, болтал по телефону, не спеша двигаясь вверх по улице. Эдвин сунул мобильник в карман, пошел налево по Флеминггатан, потом направо по Полхемсгатан, миновал здание полиции, а затем окольными путями добирался до школы. Это заняло у него дополнительных десять минут, и красная «ауди» постоянно следовала за ним. Когда он вошел в ворота школы, часы показывали двадцать минут девятого. «Ауди» проехала мимо по улице примерно через двадцать секунд. После чего он не видел ее ни в течение всего школьного дня, ни когда шел домой час назад.

«Итоговый вывод» Эдвина сводился к тому, что водитель красной «ауди» следил за ним до школы утром. Зачем иначе ему было постоянно ехать сзади, как бы он ни петлял?

— Замечательно, Эдвин, — сказал Бекстрём и кивнул одобрительно. — Ты действовал точно как по учебнику. Помнишь все чуть ли не поминутно, и особенно мне понравилась та маленькая деталь, что ты заставил его проехать мимо камер наблюдения, установленных у здания полиции.

— Спасибо, комиссар, — ответил Эдвин и кивнул. При этом он выглядел довольным. — Когда наш подозреваемый миновал камеры, на часах было восемь ноль восемь. У меня все записано в специальной книжке, — добавил он и показал маленький черный блокнот, который Бекстрём подарил ему на Рождество в прошлом году.

— А тебе, случайно, не удалось сфотографировать этого идиота с помощью камеры твоего мобильного телефона? — поинтересовался Бекстрём.

— К сожалению, нет, — покачал головой Эдвин. — Я решил напрасно не вызывать у него подозрений.

— Разумно, — согласился Бекстрём.

— Но номер машины у меня, естественно, есть, — поведал Эдвин. — Я запомнил его, прежде чем вышел из подъезда. XPW302, красная «Ауди RS — Q3». Их самая маленькая спортивная модель. Она стоит прилично. Примерно шестьсот тысяч, а это не дешево.

— Замечательно, — сказал Бекстрём. — Насколько я понимаю, ты уже пробил ее.

— Да, — подтвердил Эдвин. — Через автомобильный регистр.

— И что ты выяснил о владельце?

— Не так много. Он живет здесь, в Стокгольме. На Эрегрундсгатан в Йердете. Родился в 1970 году, неженат, детей не имеет и трудится в канцелярии правительства. Последнее очень подозрительно. Это папа рассказал.

— Ага, да. И что же говорит папа?

— По его словам, все, работающие там, жулики, живущие за счет простых людей и забирающие их деньги.

— Твой папа умный человек, — заметил Бекстрём. — А владелец машины… У него есть имя?

— Его зовут Даниэль Джонсон, — сообщил Эдвин. «Я убью этого дьявола», — подумал Бекстрём, ограничившись лишь улыбкой и кивком.

— И что ты думаешь о нем? — спросил он.

— Это Черепоубийца, — ответил Эдвин, не сумев толком скрыть удивления. — Зачем ему иначе следить за мной? Да и работает он в таком месте…

Покидая Бекстрёма через четверть часа, Эдвин на прощание получил пару хороших советов. Не говорить ничего папе и маме. Зато позвонить Бекстрёму, прежде чем пойдет в школу на следующий день. Если им повезет, они, пожалуй, смогут взять Черепоубийцу на месте преступления, объяснил Бекстрём. И если у Эдвина появится хоть малейшее беспокойство, он также должен сразу же позвонить Бекстрёму.

После этого Бекстрём набрал номер Анники Карлссон.

— Я слушаю, шеф, — сказала она. — Что я могу для тебя сделать?

«Не то, о чем ты подумала», — мелькнуло в голове у Бекстрёма.

— Бери с собой обоих Олссонов, и с двумя «с», и с двумя «з», и нашего парня из Даларны и приезжайте ко мне домой, — приказал он.

— У нас есть подвижки? — спросила Анника Карлссон.

— Поговорим об этом позднее, — сказал Бекстрём.

78

Бекстрём сменил махровый халат на шорты-бермуды и гавайскую рубашку, чтобы напрасно не смущать своих посетителей. Согласно его автоответчику, он ведь работал дома, и то, что предпочел делать это не в униформе, вряд ли могло кого-то удивить.

«Какую это сейчас играет роль, — подумал он. — Все равно ведь мне решать».

Поскольку для ясности ума ему требовалось пиво, он, к сожалению, вынужден был предложить его своим помощникам, и все оказались настолько невоспитанными, что сказали «да». Даже Анника Карлссон, хотя она, как обычно, находилась за рулем.

— По-моему, там есть в холодильнике. Принеси и мне тоже, — сказал Бекстрём. — Но тебе же вести машину, — добавил он и кивнул Утке Карлссон.

— Немного пива не повредит, — ответила она и пожала плечами. — А если ты предложишь больше, хуже не будет — можно остаться здесь на ночь.

Утка Карлссон принесла пива всем. Пять банок и бокал для Бекстрёма, но у нее, по крайней мере, хватило такта не трогать его коллекцию аперитивов.

А потом Бекстрём в своей обычной краткой и эффективной манере изложил все, о чем узнал от Эдвина, и, закончив, заметил, что глаза Утки Карлссон подозрительно сузились.

— Я убью этого дьявола, — буркнула она, как только он замолчал.

— Давай подождем с этим, — предостерег Бекстрём. — Даниэль Джонсон никуда от нас не денется. У вас есть другие предложения? — спросил он.

— А ты не думаешь, что парень напрасно бьет тревогу? — подал голос Стигсон. — Или это просто-напросто совпадение? Кроме того, если я все правильно понял, мы ведь не можем с полной уверенностью утверждать, что именно Джонсон сидел за рулем. Он же мог одолжить машину какому-то знакомому.

— Который ездит по городу и следит за маленькими мальчиками, — ухмыльнулась Кристин Олссон. — Маловероятно, как мне кажется.

— Я тоже не верю в совпадения, — покачал головой Бекстрём.

— И я, — поддержала его Утка Карлссон, а Олссон и Олешкевич кивнули в знак согласия.

— Зато, по моему глубокому убеждению, Даниэль Джонсон — типичный маньяк контроля, — продолжила Утка. — И он не в состоянии побороть это. Даже если понимает, что ему надо сидеть тихо.

— Я тоже так думаю, — согласилась Кристин Олссон. — По крайней мере, у меня создалось такое впечатление из рассказа Каролин, работавшей у него. Он был настоящим разгильдяем, когда дело касалось его самого, но при этом мог цепляться к массе странных деталей, когда речь шла о других людях. К мелочам, на которые он просто не желал закрывать глаза.

— Свою вторую жену, — добавила Анника Карлссон, — ту, с которой я разговаривала, он ведь преследовал. Ей даже пришлось обратиться к своему брату, чтобы тот пуганул его хорошенько и заставил отстать.

— Ладно, — сказал Бекстрём. — Тогда остается один интересный вопрос: кто из нас проболтался? Как могло получиться, что Даниэль Джонсон узнал о том, чем мы занимаемся? Об этом ведь не было ни строчки в газетах и ни слова в Сети. Последнее я лично проверил. И все равно он, похоже, в курсе событий.

— Кроме того, ему явно известно о малыше Эдвине, — добавила Анника Карлссон. — А его имя не упоминается даже в наших бумагах. Он же малолетний. Особо засекречен как свидетель. Об этом я лично позаботилась, можете не сомневаться.

— Итак, — обвел взглядом присутствующих Бекстрём, — кто же раскрыл рот?

— Уж точно никто из нас, сидящих здесь, — заверила его Анника Карлссон. — О Наде, Ниеми и Фернандесе ты тоже можешь забыть. Морской полицейский, кинолог? Конечно, они видели Эдвина, но им вряд ли известно, как его зовут и где он живет, и они понятия не имеют о Даниэле Джонсоне.

— Дайте мне хорошие предложения, — потребовал Бекстрём.

— Я проверил то, о чем говорил шефу, — сообщил Олешкевич. — Относительного того, что Хвасс и Джонсон вместе изучали уголовное право в Стокгольмском университете. Осенью 1992 года. Пожалуй, маловато, но мне удалось накопать еще немного.

— И что же? — спросил Бекстрём.

— Они сдавали зачет в один и тот же день. Хлипковато, конечно, но часто потом устраивается маленькая вечеринка, и там может ведь всякое случиться. Одни празднуют победу, а другие хотят выпить с горя.

— И какие оценки они получили? — поинтересовался Бекстрём.

— Хвасс хорошую, но она особо среди сокурсников не блистала, а вот Джонсон зато очень хорошую. Максимально возможный балл.

«Могу себе представить», — подумал Бекстрём.

— Ты нарыл еще что-нибудь? — спросил он.

— Да, — подтвердил Олешкевич. — На столь длинных курсах часто приходится выполнять небольшие письменные работы, анализировать судебные случаи и все такое. Потом их рассматривают на семинарах, и тогда кто-то другой выступает в роли оппонента.

— И Хвасс на семинарах входила в одну группу с Джонсоном, — предположил Бекстрём.

— Да, — кивнул Олешкевич, — но интересно то, что она была оппонентом при разборе одной из его работ.

— Вот как, — удивился Бекстрём. — А ты не мог бы достать копию этого опуса?

Она лежит на имейле шефа, — сообщил Олешкевич. — Работа касается решения Верховного суда. И речь там идет об одном старом убийстве в Хельсингланде в тридцатых годах, когда обвиняемого в конце концов оправдали в Верховном суде, поскольку там посчитали, что прокурору не удалось со стопроцентной вероятностью идентифицировать жертву. Он якобы убил свою жену, и как в суде первой инстанции, так и в апелляционном суде это обвинение посчитали обоснованным, хотя в апелляционном суде голоса и разделились, но потом, как ни странно, дело попало в Верховный суд, хотя выглядело бесспорным. И там мужа оправдали. Единодушным решением. Посчитав недоказанным, что найденная женщина являлась его женой. Тело обнаружили только через год, а тогда о ДНК и подобных вещах еще никто ничего не знал.

— Вот как, — задумчиво произнес Бекстрём. — Вот как, — повторил он.

«Становится все лучше и лучше».

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — сказал Стигсон, — но, если старая карга Хвасс знает Джонсона или, еще хуже того, когда-то спала с ним, ей же следовало взять самоотвод? Стоило ей понять, о ком идет речь, она же должна была сразу отказаться от дела?

— Если она сама так считает, — заметил Олешкевич. — Во-первых, похоже, ей ужасно трудно увидеть в Даниэле Джонсоне преступника. Его первая жена погибла во время цунами, не так ли? Поэтому ее не могли убить и спрятать на острове озера Меларен несколько лет спустя.

— И что во-вторых? — спросил Стигсон.

— Ну, она могла просто-напросто его забыть. Прошло ведь двадцать лет с тех пор, как они вместе учились.

— Один простой вопрос, — сказал Бекстрём. — Что нашей дорогой прокурорше известно о малыше Эдвине?

— Она знает, что череп нашел скаут из лагеря на острове Экерён и что он сделал это на острове Уфердсён, собирая грибы, — сообщила Анника Карлссон.

— Но ей неизвестно его имя, и она абсолютно не в курсе, что Эдвин как-то связан со мной?

— Нет, — покачала головой Анника. — В это трудно поверить. Она не просила назвать ей имя нашего свидетеля или указать, где он живет. В противном случае, естественно, получила бы все данные. Как я смогла бы ей помешать?

— Тогда есть другая возможность, — сказал Бекстрём.

— Ты думаешь о нашем новом шефе полиции? — спросила Анника Карлссон. — Этот вопрос мне тоже не дает покоя.

— Постойте, — сказал Стигсон. — Да, они были вместе в скаутах тридцать лет назад. Сколько у тебя самой, например, осталось друзей детства, с кем ты по-прежнему поддерживаешь контакт? Кроме того, какой информацией Боргстрём располагает о нашем деле? Что мы нашли череп на острове? Если бы он знал, что это сделал другой скаут и именно на том острове, где он когда-то свалился с дерева и сломал ногу, об этом, наверное, стало бы известно каждому в здании полиции в Сольне.

— Да, я согласен с тобой, — кивнул Бекстрём. — Боргстрём, конечно, болтлив сверх меры, в его голове язык главная часть, но об Эдвине ему известно не так много.

Многие ли общаются со своими лучшими друзьями детства через тридцать лет? — подумал Бекстрём. У него самого никогда не было таких друзей, ни тогда, ни позднее.

«Пожалуй, проболтался кто-то другой», — решил он.

Оставались кое-какие другие проблемы, и они обсудили их, выпив еще по банке пива, которым Бекстрёму снова пришлось угостить коллег.

Стигсон взял на себя задачу добыть картинки автомобиля Джонсона с записей камер наружного наблюдения, установленных на здании штаб-квартиры полиции на Полхемсгатан. Если малыш Эдвин не ошибся со временем, это была достаточно легкая задача, особенно принимая в расчет то, что его однокурсник по школе полиции занимался там вопросами безопасности.

— Что нам делать с Эдвином? — спросила Анника Карлссон. — Должны ли мы поговорить с его родителями? Организовать ему охрану? В крайнем случае, я могу отвозить его в школу.

— Я думаю, это ни к чему, — сказал Бекстрём. — Во-первых, глупо понапрасну пугать самого мальчика и его родителей. Во-вторых, я не верю, что Джонсон примется за него.

Я согласна с тобой, — поддержала его Анника Карлссон. — А как тебе такой вариант? Я прокачусь к Джонсону и испугаю его до смерти? Спрошу, чем он в своем автомобиле занимался сегодня утром, помимо того, что следил за маленьким мальчиком, когда тот шел в школу. Обычное дело о педофилии, когда они внезапно оказываются подозреваемыми, теряют покой и сон. Особенно если им становится известно, что нам приходится проверять их алиби с помощью товарищей по работе.

— Я понимаю ход твоих мыслей, — покивал Бекстрём. — И вроде бы у меня нет повода возразить.

— В чем тогда проблема? — спросила Анника.

— Если ты затеваешь что-то подобное, то главная твоя цель — посмотреть на его реакцию. А у нас такой возможности практически нет. На настоящий момент мы никоим образом не можем отслеживать, чем занимается Даниэль Джонсон. Будь у нас нормальный прокурор, мне кажется, сразу бы все решилось. Тогда мы даже смогли бы установить микрофон у него в сортире и знали, как часто он бегает туда по нужде.

— У меня есть идея, — сообщила Кристин Олссон.

— Я слушаю, — сказал Бекстрём, наполнив свой пустой бокал из третьей банки пива, которую принес исключительно для себя, поскольку и в мыслях не держал более чем два раза угощать остальных.

— Я понятия не имела, кто такой Эдвин, — начала Кристин Олссон. — Знала только, что череп нашел скаут, живущий по соседству с тобой. Так вот у меня ушло пять минут, чтобы найти его, — продолжила Кристин Олссон. — Эдвин ведь единственный ребенок в доме. Его имя, родителей, друзей. В какую школу он ходит. Его фотографии. Личные интересы. Все есть в Сети.

— И ты считаешь, Джонсон действовал подобным образом, — констатировал Бекстрём.

— Да, — подтвердила Кристин Олссон. — Я полагаю, мне даже удастся выяснить это. Не спрашивая разрешения у прокурора.

— Знаете что, — подвел итог Бекстрём, — увидимся завтра на работе. И достаточно рано. В восемь у меня в кабинете у нас будет маленький военный совет.

— Может, лучше в десять? — предложила Анника Карлссон с невинной миной. — Я занята до десяти.

— Хорошо, — согласился Бекстрём. — Но сейчас вы должны извинить меня. Мне нужно собираться на важную встречу.

Потом он проводил их до двери. Анника Карлссон последней покидала его квартиру, и, уже стоя на пороге, она наклонилась к Бекстрёму, сунула влажный язык ему в ухо и прошептала:

— Позвони, если передумаешь, Бекстрём.

К счастью, ему удалось выпроводить ее так, что остальные не заметили эту выходку. Потом он запер замок на два оборота и налил себе приличную порцию коньяка с целью замедлить сердцебиение.

79

У Анники Карлссон и мысли не возникло позволить Эдвину одному пойти в школу. Относительно того, что Бекстрём проводит его в восемь утра, она не питала иллюзий. Кроме того, ей требовалось забрать свой автомобиль, оставленный предыдущим вечером. Сделав это, она припарковалась выше по улице в ста метрах от подъезда дома, где жили Бекстрём и Эдвин.

Без минуты восемь Бекстрём вышел из него. Одетый в длинный халат из красного шелка и черные тапки, он постоял на тротуаре с миной полководца, обозревавшего поле битвы, проверяя, все ли спокойно вокруг. Потом из подъезда вышел Эдвин. Бекстрём погладил его по голове и сказал ему что-то, прежде чем исчез в доме снова.

Эдвин же выглядел настороженным, как маленький индеец, когда двинулся вверх по улице, полностью занятый попытками смотреть во все стороны одновременно, и, чтобы не напугать мальчика, Анника опустила стекло и позвала его.

— Привет, Эдвин, ты в школу?

«Маленький мужичок», — подумала она и, если бы у нее по какой-то причине не перехватило дыхание, заключила бы мальчика в объятия.

Судя по его виду, он обрадовался и испытал облегчение, увидев ее.

— Анника, что ты здесь делаешь?

— Мне надо было забрать машину, — объяснила она, не желая смущать его напрасно. — Хочешь, я подвезу тебя до школы?

— Да, — сказал Эдвин. — Тогда я смогу показать, какой дорогой шел, когда вчера Черепоубийца преследовал меня.

* * *

Примерно в то время, когда Анника Карлссон везла Эдвина в школу, Ян Стигсон и его коллега и бывший однокурсник просматривали записи со всех восьми камер наружного наблюдения, контролировавших вход в полицейскую штаб-квартиру со стороны Полхемсгатан.

Эдвин попал в поле зрения всех камер, когда шел мимо по улице. Десять секунд спустя проехала красная «ауди», причем столь медленно, словно одинокий водитель, сидевший в ней, искал место для парковки. Несмотря на тонированные стекла и солнцезащитные очки, водитель был хорошо виден на нескольких кадрах.

— Только скажи, если вам понадобится помощь для анализа снимков, — предложил коллега Стигсона.

— Я дам о себе знать в таком случае, — заверил его Стигсон. — Большое тебе спасибо за помощь.

— Ерунда, — отмахнулся его коллега. — Передай от меня привет этому дьяволу, когда возьмете его.

Высадив Эдвина перед школой, Анника Карлссон поехала прямо к зданию полиции Сольны. В том, что красный автомобиль следовал за Эдвином от его дома до школы, у нее сегодня не было никаких сомнений. Также она не сомневалась, что именно Даниэль Джонсон сидел за рулем. Оставался только один вопрос: как Джонсону удалось узнать об Эдвине. С помощью их прокурора или шефа полиции он не мог сделать этого. Совершенно независимо от того, знакомы ли они и поддерживают ли по-прежнему с ним контакт.

Кто-то сказал что-то кому-то, и далее информация попала не к тому человеку.

«Кто-то из сотен полицейских, которые каждый день проходили через здание полиции Сольны, — подумала Анника Карлссон. — Самое время поговорить с Тойвоненом, он ведь не только шеф нашего криминального отдела, но и тот, кто вообще знает больше всех относительно других коллег».

— И что ты думаешь? — спросила Анника Карлссон, когда полчаса спустя сидела в кабинете Тойвонена и только что облегчила душу.

— По-моему, тот, кого ты ищешь, сидит здесь, — сообщил Тойвонен, вздохнув и покачав головой.

— Что? — спросила ошарашенная Анника Карлссон.

«О чем он говорит? — подумала она. — Из Тойвонена клещами слова не вытащишь».

— Ты помнишь, когда мы получили это дело? — спросил Тойвонен. — Если не ошибаюсь, ты прислала мне сообщение по электронной почте в тот же вечер.

— Это было девятнадцатое июля, вторник, — напомнила Анника Карлссон.

— О’кей, — сказал Тойвонен. — На следующий день Боргстрём зашел ко мне и между делом спросил, не случилось ли чего. Тогда я упомянул, что накануне мы нашли череп с пулевым отверстием. На острове озера Меларен.

— Тогда его обуяла жажда деятельности.

— Да, конечно, он хотел навязать нам прокурора, но, к счастью, мне удалось остановить его с помощью обычных аргументов.

— Печально, что ты не довел дело до конца, — заметила Анника Карлссон и ухмыльнулась.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал Тойвонен и вздохнул еще раз. — День спустя, вероятно в конце недели, я столкнулся с Боргстрёмом в торговом центре Сольны. Он немедленно пригласил меня выпить кофе, а потом снова начал болтать. О том, как дела с черепом, сами ли мы нашли его и тому подобное. И тогда я рассказал, что мальчуган сделал это, и дело оказалось у нас, поскольку парнишка живет в одном доме с Бекстрёмом.

— Но он никогда не спрашивал его имя?

— Нет, однако не так трудно выяснить все. Маленький мальчик, который живет в одном доме с Бекстрёмом. Вряд ли там много детей.

— И как мы теперь поступим? — поинтересовалась Анника Карлссон.

— Проще всего спросить Боргстрёма, поддерживает ли он по-прежнему контакт с Джонсоном.

— И когда мы сделаем это?

— Сейчас, — ответил Тойвонен. — Мне все равно надо встретиться с ним и поговорить о совсем другом деле. У тебя есть хорошая фотография Джонсона?

— Даже несколько, — сказала Анника. — Могу я позаимствовать твой компьютер?

* * *

— Как приятно, — сказал их новый шеф пять минут спустя, когда Тойвонен и Анника Карлссон расположились в его кабинете. — Чем я могу вам помочь?

— Ты знаешь его? — спросил Тойвонен и передал ему фотографию улыбающегося Даниэля Джонсона.

— Да, конечно, — подтвердил Боргстрём и улыбнулся. — Это один из моих друзей детства. Сейчас он работает в министерстве иностранных дел. Очень успешный человек. Если верить слухам, которые ходят в коридорах дворца Арвфурстена, скоро он станет нашим послом в одной из соседних стран.

— Вы по-прежнему поддерживаете контакт? — вмешалась в разговор Анника Карлссон.

— Да, не каждый день естественно, но мы видимся время от времени. В последний раз встречались месяц назад, ужинали вместе в Селлскапете. Да, в клубе «Лилла Селлскапет». Мы оба его члены. Нас пригласил общий знакомый, недавно вернувшийся в Швецию из-за границы, где проработал много лет. Почему вас это интересует?

— А ты, случайно, не рассказывал Джонсону, что мы нашли череп на острове озера Меларен? — спросил Тойвонен.

— Мы разговаривали, как это обычно бывает, о событиях на работе, вы знаете. Да, и я почти уверен, что сказал это. Почему? Да просто потому, что мы вместе проводили летние деньки на озере Меларен. Не знаю, говорил ли я, но мы с Даниэлем в прошлом были скаутами. Наш лагерь находился на острове Экерён.

— А ты, случайно, больше ничего не рассказал? — спросил Тойвонен.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал Боргстрём, внезапно перестав улыбаться.

— Ты, случайно, не рассказывал, что его нашел маленький мальчик, который живет в одном доме с коллегой Бекстрёмом? — поинтересовался Тойвонен.

— Да, он ведь спросил, как мы нашли его, и тогда я сказал. Что он оказался у нас, поскольку эту находку сделал парнишка, живущий по соседству с самым известным полицейским Швеции.

— Это было глупо с твоей стороны, — буркнул Тойвонен.

— Извини?

— Дьявольски глупо с твоей стороны, — повторил Тойвонен.

— Но в чем дело? Это была ничего не значащая и абсолютно безвредная информация.

— Тогда я должен объяснить, почему это не так. Почему она была далеко не безвредной, — проворчал Тойвонен.

— Боже праведный! — воскликнул Боргстрём пять минут спустя. — Что я натворил? Это же ужасно. И что нам делать теперь?

— Для начала, по-моему, хорошо бы всем держать язык за зубами, — заметил Тойвонен.

— Да, но нам надо же составить заявление, — сказал Боргстрём. — Я ведь фактически разгласил секретную информацию.

«Карл-Бертиль Юнссон чувствует себя не лучшим образом, — подумала Анника Карлссон, но довольствовалась лишь кивком. — И он неплохой человек».

— Как уже сказано, — продолжал Тойвонен, — если мы сейчас просто будем держать язык за зубами, надо полагать, в конце концов все образуется. У меня случались ситуации и похуже.

— Вы слишком добры ко мне, — промямлил Боргстрём. — При мысли о том, что я натворил.

В десять часов они держали военный совет в кабинете Бекстрёма. Анника Карлссон рассказала, что ей удалось найти, откуда произошла утечка.

— Обычная болтовня без злого умысла, — констатировала она. — Если я могу что-то сказать в его защиту, то, похоже, он ужасно расстроился, когда понял, что натворил.

— Надо ли нам тогда забыть про Хвасс? — спросил Олешкевич.

— Нет, с какой стати? — поинтересовался Бекстрём. — Если она также случайно проболталась, почему мы должны прощать ее. Я собирался задать ей прямой вопрос.

— У меня есть предложение, — сказала Анника Карлссон.

— И какое?

— Давайте позволим Тойвонену спросить ее. Пусть она поймет, что не только нас одних это интересует.

— Да, а почему бы и нет, — улыбнулся Бекстрём.

«А эта развратница совсем не дура», — подумал он.

— Если тебя интересуют снимки Джонсона и его машины, то я дал их Ниеми, — сообщил Стигсон. — Он обещал сразу взглянуть на них.

— Хорошо, — кивнул Бекстрём.

— А что мы будем делать сейчас? — спросила Кристин Олссон.

— Сейчас у нас будет встреча, общая, — сказал Бекстрём. — Мы сядем и подведем итоги и попытаемся наконец навести порядок в этом расследовании.

— Как поступим с прокурором? — спросила Надя.

— Естественно, она будет участвовать, — ответил Бекстрём. — Я сам поговорю с ней. Мы увидимся в час.

Оставшись один в кабинете, Бекстрём сразу же позвонил Хвасс и объяснил ей, что он, к сожалению, вынужден созвать внеочередное совещание следственной группы.

— Не проинформировав сначала меня? — сказала она. — Это недопустимо с твоей стороны, Бекстрём. Я ведь руковожу данным расследованием.

— Поэтому я и звоню, — ответил Бекстрём. — Нам необходимо встретиться, давай в час в обычном месте.

— Я, к сожалению, занята после обеда. Зато могу в понедельник. И поэтому…

— Произошло нечто важное, — перебил прокурора Бекстрём. — И это не может ждать до понедельника. Печально, что у тебя нет возможности прийти, но в таком случае нам придется все решать без тебя.

— А в чем дело, все так серьезно?

— Я не могу говорить об этом по телефону, — сказал Бекстрём.

— Я свяжусь с тобой, — буркнула Хвасс и положила трубку.

— Итак, старуха отказывается прийти, — констатировала Анника Карлссон.

Само собой, она явится, — сказал Бекстрём. — Не из желания пообщаться с нами, просто она еще больше боится того, что может произойти, если она не придет. Она ведь такой же маньяк порядка, как и клерк Джонсон из министерства иностранных дел.

— Я думаю, ты прав, — кивнула Анника Карлссон.

— Есть еще одно дело, о котором я хотел попросить тебя, — сообщил Бекстрём.

— Наконец-то, — широко улыбнулась Анника. — Дверь закрой сначала, чтобы нам никто не помешал.

80

Точно как Бекстрём и предсказал, Ханна Хвасс явилась на их встречу. Даже прибыла за пять минут до ее начала. Тойвонен связался с ней и сообщил, что собирается сам присутствовать, чтобы ознакомиться с ходом расследования. Кроме того, имелось одно дело, о котором он хотел переговорить с ней. С глазу на глаз.

— И что за дело? — спросила Ханна Хвасс.

— У нас поговаривают, что ты и Даниэль Джонсон знакомы. Вроде как вместе изучали юриспруденцию и, помимо прочего, ты выступала в роли оппонента при рассмотрении одной из его письменных работ.

Ханна Хвасс даже не удивилась столь оскорбительным слухам, хотя они заслужили чуть ли не первый приз по сравнению со всеми глупостями, которые ей приходилось слышать от своих следователей. Естественно, она не знает Джонсона. В противном случае, конечно, отказалась бы от руководства расследованием. Понятия не имеет, кто он такой. А то, что она выступала в роли оппонента курсовой, написанной им двадцать пять лет назад, очевидно, когда изучал уголовное право, совсем другое дело. Она оппонировала многим, и авторы не остались в ее памяти.

— Поэтому можешь передать сплетникам привет, — сказала Хвасс.

— Я не стану возражать, если ты сама сделаешь это, — парировал Тойвонен.

— Проще всего было бы, если бы они выполняли мои распоряжения, а не занимались слежкой за руководителем расследования.

— Не думаю, что они это делали. Но сведения о твоей возможной связи с Джонсоном они получили бы в любом случае.

— Могу представить себе, — буркнула Хвасс.

— Насколько я понял, у вас проблемы с расследованием, — сказал Тойвонен.

— У меня нет никаких проблем, — отрезала Ханна Хвасс. — Помимо того, что твои коллеги не делают того, о чем я их прошу.

— А по их мнению, ты лезешь в вопросы, в которых ничего не понимаешь, — сказал Тойвонен.

— В таком случае мне кажется, вам надо постараться изменить закон таким образом, чтобы вы сами могли руководить предварительными расследованиями. А в ожидании, пока это произойдет, я собираюсь действовать точно в соответствии с моими обязанностями. Мой новый шеф приходит в понедельник. Мне надоели фокусы твоих следователей, и я, к сожалению, не вижу иного выхода, кроме как переговорить с ней.

— Естественно, — согласился Тойвонен. — И если тебе интересно, я уже пообщался с нашим шефом полиции.

— Очень хорошо, — буркнула Хвасс. — Тогда мы вполне можем закончить наш разговор.

«Можно начинать игру», — подумал Бекстрём. Все были на месте. Включая Ниеми и Фернандеса. Плюс Тойвонен и Ханна Хвасс в качестве главного действующего лица всей драмы, о чем она, скорее всего, даже не догадывалась, но на всякий случай села как можно дальше от Бекстрёма. И, судя по ее виду, явно не собиралась сдаваться без боя.

— Утоли мое любопытство, Бекстрём, — сказала Хвасс. — Что же произошло такое ужасно важное, из-за чего мне пришлось поменять все планы и мчаться на эту встречу?

— Как замечательно, что ты смогла прийти, — ответил Бекстрём. — Мы сможем проинформировать тебя о последних событиях.

— И что же поизошло?

— Сегодня мы на сто процентов уверены, что жертвой убийства с острова Уфердсён является Джейди Кунчай, — сообщил Бекстрём.

— Интересно, — произнесла Хвасс наполненным иронией тоном. — А по моему глубокому убеждению, она погибла во время цунами двенадцать лет назад. Я пока не увидела ничего, что заставило бы меня изменить мнение.

— Если говорить о материале для пробы ДНК, который пришел из Таиланда и был передан шведским коллегам, то с ним далеко не все гладко, поскольку это были личные вещи Джейди Кунчай и помимо прочего ее зубная щетка. А не кровь или фрагменты костного мозга или тела.

— То есть, по-твоему, вместо нее идентифицировали какую-то неизвестную женщину, использовавшую зубную щетку Джейди?

— Нет, я не думаю, что она это делала, — ответил Бекстрём. — Она была уже мертва, и ей не требовалось чистить зубы. В любом случае это была чужая зубная щетка. Так муж Джейди обманул полицию в Пхукете, когда передал им несессер своей жены и утверждал, что он принадлежал лежавшему там трупу. Который не имел ничего общего с его женой.

— Ага, да. А сам он и служащие отеля перепутали Джейди Кунчай с абсолютно неизвестной женщиной, вдобавок найденной в доме, где жили Кунчай и Джонсон.

— Только не Джонсон, — возразил Бекстрём. — Он знал, что это не его жена. Зато оба сотрудника отеля искренне поверили в это. Ведь тело той женщины, и особенно голова, сильно пострадали, и мне думается, они не рассматривали его особенно внимательно. Кроме того, на ней же были ночная рубашка и украшение Кунчай. Об этом он позаботился.

— А эта неизвестная женщина… откуда она взялась?

— По нашему мнению, они подцепили ее в ночном клубе в Пхукете в ночь перед цунами. Проститутку. Потом взяли с собой в отель, где жили.

— Они, — уточнита Хвасс. — Ты говоришь они. Я должна истолковать все так, что и Джейди приложила руку к этому делу.

— Да, естественно, — подтвердила Надя. — Даниэль Джонсон и его супруга вместе провернули мошенничество со страховкой. В результате заработали целых двадцать пять миллионов крон.

— Приятно слышать, что им не понадобилось убивать неизвестную проститутку. Об этом цунами позаботилось за них. И как они заранее учли его в своих планах?

— Ничего подобного нам в голову не приходило, — ответила Надя. — Они просто воспользовались удобным случаем. Женщина, которую они взяли с собой в отель, погибла во время цунами. Даниэль Джонсон и Джейди Кунчай выжили. Кому-то из них или обоим пришла мысль совершить мошенничество.

— А эта женщина, — уточнила Хвасс. — Вы знаете, кто она?

— Наши таиландские коллеги работают над этим, — сообщила Надя. — Я полагаю, результат не заставит себя долго ждать. Видел ли кто-нибудь ее в отеле? Ни один из тех, с кем пока удалось поговорить. Водитель, который вез Джонсона, Джейди и их гостей, погиб во время цунами. Но я верю, что и с этим со временем разберемся.

— Однако Джейди Кунчай в любом случае осталась в живых?

— Ну да, и жила вплоть до тех пор, пока муж не убил ее выстрелом в голову, — сказал Бекстрём. — Пять или десять лет назад. Но в любом случае через пару лет после цунами.

— Почему же он сделал это? — спросила Хвасс.

— По самой простой причине, — ответил Бекстрём и многозначительно пожал плечами. — Они начали ссориться из-за денег.

— Да, но это же просто фантастическая история, — проворчала Хвасс. — У вас есть что-то еще? Более конкретное?

— Два весомых факта, — сказал Бекстрём и открыл свой ноутбук. — Помимо прочего, мы сделали реконструкцию того, как наша жертва с острова Уфердсён выглядела при жизни. У нас есть особый эксперт на такой случай, и она, помимо прочего, использовала найденный нами череп. Взгляни сюда, — продолжил он и, нажав несколько раз на клавиши своего компьютера, вывел на экран картинку с контурами лица, на которые было наложено изображение черепа и фрагментов нижней челюсти.

— Ага, — сказала Хвасс и покачала головой. — И как мне истолковать это?

— Подожди, сейчас увидишь, — сказал Бекстрём и, нажав на клавиши снова, вывел на экран фотографию лица Джейди Кунчай, выполненную в том же масштабе.

— Я по-прежнему не улавливаю суть, — проворчала Хвасс.

— Но сейчас тебе наверняка все станет ясно, — сказал Бекстрём и наложил снимок Джейди Кунчай на контуры лица с черепом.

— Я вижу фотографию Джейди Кунчай, — пробурчала Хвасс.

— А мы видим более того, — сказал Бекстрём. — А именно идеальное совпадение между ней и черепом. И особенно когда дело касается зубов. Вероятность того, что череп принадлежит кому-то иному, а не Джейди, крайне мала. Наш эксперт уже сделала массу сравнений с соответствующими снимками других таиландских женщин. И ни одна из них даже близко не подходит.

— Это все пустые рассуждения с помощью компьютерной техники. У вас есть что-то еще? — спросила Хвасс, покачав головой.

— Да, у меня, — сказала Анника Карлссон. — Извини, я буду есть между делом. У меня маковой росинки весь день во рту не было.

— Конечно, конечно, — проворчала Хвасс. — И что такое важное ты хочешь рассказать?

— Даниэль Джонсон преследует молодого человека, который нашел череп, — сообщила Анника Карлссон. — Бекстрём, ты можешь показать картинки с камер наружного наблюдения, где есть мальчик и Джонсон?

— Естественно, — ответил Бекстрём и забарабанил по клавиатуре, в то время как Анника Карлссон с помощью деревянного ножа для масла принялась намазывать толстый слой сырно-овощной смеси на кусок черного хлеба.

— Вот идет наш маленький свидетель, — объяснил Бекстрём и показал кадр, где Эдвин проходил мимо большого здания полиции, в то время как прокурора Хвасс, похоже, более интересовало то, как Анника Карлссон готовила себе бутерброд, чем фотографии ребенка.

— Боже, как вкусно, — сказала Анника. — Да, извини. Но кто, по-вашему, появляется здесь на машине? Сразу после нашего маленького свидетеля?

— Ага, да. Вот и красная «ауди», — констатировал Бекстрём. — Это автомобиль Джонсона.

— Да, — подтвердил Стигсон. — Сама машина и человек, который сидит за рулем, есть на записях восьми камер наружного наблюдения, установленных с той стороны Полхемсгатан, где находится вход в здание полиции. И на все они попали в восемь минут девятого вчера утром. Это автомобиль Даниэля Джонсона. Вне всякого сомнения. У нас имеется регистрационный номер. И сам водитель засветился на всех камерах. Вдобавок, скорее всего, он есть и на других камерах в районе.

— Тот, кто сидит за рулем? Что нам о нем известно? — спросил Бекстрём с невинной миной.

— Даниэль Джонсон, — ответил Стигсон. — Мы уже почти на сто процентов уверены в этом. И скоро у нас будут более приличные его фотографии.

— Но, боже праведный, — сказала Хвасс. — Это же, наверное, чистая случайность.

— В это я не верю, — возразила Анника Карлссон и посмотрела на Хвасс сузившимися от злости глазами. — Когда парень выходит из дома, Джонсон уже ждет его у подъезда. А потом следует за ним всю дорогу. Целых два километра. Парень видел его постоянно. Он чувствовал себя не лучшим образом, когда сумел добраться до школы. Что думает прокурор об этом? Что это дьявольски странное совпадение, — закончила она, глубоко воткнув нож в банку с сырно-овощной смесью.

— Это, наверное, была чистая случайность…

— Ой, — сказала Анника Карлссон, сломав нож, который держала в руке. — Я получила его от брата, но он же может сделать мне новый, — продолжила она, положив обломки старого на стол перед собой. — Ты извини, — добавила она, — я же перебила тебя?

— Да, я могу повторить, что, на мой взгляд, это чистая случайность. В том районе интенсивное движение по утрам.

— Я услышала тебя, — сказала Анника Карлссон, засовывая остатки своей трапезы в пластиковый пакет. — У меня другое мнение. Я считаю, что он преследует нашего свидетеля. Вероятно, хочет запугать мальчонку. Зачем Даниэлю Джонсону делать это? Он вроде не должен знать, чем мы занимаемся и кто наш свидетель? Его жена умерла во время цунами. С чего бы ему беспокоиться? Что ты скажешь, Хвасс?

— Извините меня, — буркнула Ханна Хвасс, покачала головой и прикрыла рот рукой. Потом она поднялась, сунула бумаги в портфель и сразу же покинула комнату.

81

— Послушай, — сказала Анника Карлссон, когда полчаса спустя вошла в кабинет Бекстрёма. — Я — полицейский, а не актриса. Деревяшка, которую ты дал мне и попросил сломать… Зачем это понадобилось?

— Чтобы образумить старуху, — объяснил Бекстрём. — Спасибо тебе, кстати. Мне не понадобилось приставлять служебный пистолет с пустым магазином к ее лбу и щелкать курком.

— Я по-прежнему не понимаю, причем здесь деревянный нож, — настаивала на своем Анника Карлссон.

— В принципе сам нож ни при чем, — ответил Бекстрём. — Но у старухи такое прозвище. О чем ты понятия не имела.

— Но ей оно, похоже, известно, — констатировала Анника Карлссон.

— Да, судя по всему, — согласился Бекстрём и ухмыльнулся довольно.

— Знаешь что, Бекстрём, — грозно произнесла Анника Карлссон.

— Нет.

— Во-первых, мне не нравится, когда меня используют, — продолжила она. — А во-вторых, мне порой приходит в голову, что ты очень плохой человек.

— Спасибо за отличную работу, — буркнул Бекстрём. — Но сейчас ты должна извинить меня.

— Тебе даже не надо просить меня уйти, — сказала Анника Карлссон. — Я просто чертовски устала от тебя.

Пять минут спустя Надя стояла в дверях кабинета Бекстрёма. Она даже не вошла и не села, хотя он кивнул ей на стул для посетителей.

— Я сожалею, что рассказала тебе о прозвище прокурорши, — сказала Надя. — Я разговаривала с Анникой. Ты использовал и ее тоже.

— Вы уже успели сговориться, — вздохнул Бекстрём. — А я считаю, что это сработало просто замечательно.

— Порой я серьезно беспокоюсь за тебя, — сказала Надя, прежде чем уйти.

Когда Ханна Хвасс, тяжело дыша, чуть ли не бегом спустилась на ресепшен, ее телохранители сразу догадались, что произошло нечто серьезное. Если верить Хвасс, именно так и обстояло дело. Ее угрожали убить прямо на встрече следственной группы.

— На встрече? — спросил один из них. — И каким образом?

— Она сломала деревянный нож, — сказала Ханна Хвасс. — Прямо на моих глазах. Кошмарная женщина, которая выглядит как качок.

— Анника Карлссон?

— Да, именно. Она ведь по-настоящему опасна. Я хочу, чтобы вы задержали ее, поскольку она угрожала мне. Немедленно. Это приказ.

— Подожди, Ханна. Тебе надо немного успокоиться. Ян подгонит машину, и ты сможешь нам все рассказать, — сказал второй телохранитель, многозначительно посмотрев на коллегу.

Выйдя на улицу, инспектор Ян Перссон из отдела личной охраны СЭПО сразу же позвонил шефу.

— Боюсь, у Хвасс совсем крыша съехала, — сообщил он.

— И насколько сильно?

— Полностью.

— Ты можешь привести пример?

— Она утверждает, что Утка Карлссон, ну ты знаешь… Что Утка угрожала ей.

— Да, я знаю ее, — сказал его шеф. — Утка способна любого напугать.

— Точно, — согласился Перссон. — Хотя она невероятно красива.

— Я знаю. И что она вытворила?

— Похоже, намазывала себе бутерброд и, очевидно, случайно сломала деревянный нож.

— Интересно, — сказал шеф. — И каких действий наш объект защиты жаждет от нас по этому поводу?

— Во-первых, требует задержать Утку Карлссон. Хотя мы с Густавом предоставили бы данную честь коллегам из спецподразделения. Во-вторых, немедленно отвезти ее домой. Она не хочет назад, на квартиру, которую мы организовали для нее. Вбила себе в голову, что ее держат там как пленницу. Если мы не сделаем, как она говорит, якобы сразу же позвонит какой-то подруге, работающей на ТВ-4, и все расскажет.

— А какое мнение у твоего напарника?

— Он полностью согласен со мной. Хвасс совсем с ума сошла. Чего мы опасались уже несколько дней назад.

— О’кей, — сказал их шеф. — Отвезите ее в Худдинге, в обычное место. А я позвоню прокурору, и он разберется со всеми практическими вопросами.

82

— Ты доволен, Бекстрём? — спросила Анника Карлссон, как только Бекстрём вошел в их офис в пятницу утром.

— Смотря чем, — ответил он. — Но, конечно, я знавал и худшие дни. Рассказывай.

— Наша любимая прокурорша заболела. У нее нервный срыв. В настоящее время она находится на излечении в особом отделении психушки в Худдинге.

— Плохо дело, — проворчал Бекстрём, знавший, о чем говорит, из собственного опыта. — Не самое веселое местечко.

— Ну, это я поняла, — сказала Анника Карлссон.

— И сейчас ты хочешь, чтобы мы скинулись и отправили ей цветы и коробку шоколада, — предположил Бекстрём.

— Нет, — мотнула головой Анника Карлссон. — Зато звонила новый шеф Хвасс и сказала, что она решила забрать наше дело себе и хотела бы встретиться со всеми членами следственной группы в понедельник в девять утра.

— И кто это? — спросил Бекстрём.

— Одна из твоих фавориток, — усмехнулась Анника Карлссон. — Она занималась делом о мошеннике адвокате, который случайно умер от сердечного приступа во время стычки с нашим бывшим коллегой Ролле Столхаммаром.

— Лиза Ламм, — сказал Бекстрём.

— Лиза Ламм, — подтвердила Анника Карлссон.

— Лучше некуда, — сказал Бекстрём.

«Наконец-то одна из тех, кто делает, что им говоришь», — подумал он.

— Есть еще что-нибудь? — спросил Бекстрём.

— Одно дело, — ответила Анника Карлссон. — Я убеждена, что если ты не возьмешься за ум и не начнешь вести себя как нормальный человек, все кончится для тебя очень плохо. Это только вопрос времени.

— Спасибо за заботу, — сказал Бекстрём. — Как приятно, когда кто-то беспокоится о тебе.

* * *

«Отличные времена, замечательные времена», — размышлял Бекстрём, когда на такси направлялся в свой обычный пятничный ресторан.

Потом он пообедал, посетил своего физиотерапевта, а когда вошел в собственное жилище ради короткого послеобеденного сна, прежде чем придет время всех традиционных вечерних мероприятий, зазвонил его телефон.

Это был врач больницы в Худдинге, отвечавший за прокурора Хвасс. Насколько он понял, Бекстрём трудился в очень тесном контакте с его пациенткой в последние недели перед тем, как у нее случилось «внезапное психическое расстройство», и поэтому пожелал с ним пообщаться.

— Да, я слышал о случившемся с ней, — вздохнул Бекстрём. — Просто ужасная история. Ты должен передать Хвасс привет от всех нас, кто работал с ней, и пожелать скорейшего выздоровления.

— Я непременно это сделаю, — пообещал врач. — Она наверняка обрадуется. Однако я звоню, чтобы узнать, не замечал ли ты или кто-то из коллег каких-то странностей за ней в последнее время. Может, у нее как-то изменилось поведение.

— Сейчас, когда ты спросил, мне сразу кое-что вспомнилось. В последние дни или недели, пожалуй, у нее порой был отсутствующий вид. Непродолжительное время.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, внезапно казалось, что мысленно она не с нами. Но в остальном была такой, как обычно.

— А ничего другого ты не хочешь рассказать? — спросил доктор с явными нотками любопытства в голосе.

— Я не знаю, — засомневался Бекстрём. — О таком вряд ли стоит рассказывать.

— Не волнуйся, — заверил его эскулап. — Врачебная тайна для меня не пустой звук, и, кроме того, в ее интересах, чтобы мы смогли лучше понять причины болезни.

— Ну, в таком случае… — сдался Бекстрём. — Несколько дней назад случилось событие, вызвавшее у меня беспокойство.

— И какое же? — спросил доктор.

— Я стоял и ждал лифт на работе, — сказал Бекстрём. — Она подошла ко мне и неожиданно схватила за пиджак и прошипела что-то, и тогда выглядела полностью безумной. Мне стало немного не по себе.

— Ты помнишь, что она сказала? — поинтересовался доктор.

— Да, какую-то ерунду о том, что я веду разговоры у нее за спиной и называю ее параноиком, и она знает об этом.

— Что произошло потом?

— Вот это и странно. В следующее мгновение она вроде мысленно снова переключилась на что-то иное, во всяком случае, судя по ее мине. И тогда отпустила мой пиджак и ушла.

— Наверное, это было неприятное ощущение.

— Да, — подтвердил Бекстрём. — Но я надеюсь, заболевание ее не слишком серьезное. Просто обычное переутомление.

— Ну, остается только надеяться на это, — вздохнул доктор. — Большое спасибо за помощь. Ты рассказал мне важные вещи.

— Пожалуйста, передай ей привет, — попросил Бекстрём. «Мозгоправу будет над чем поломать голову», — подумал он.

Часть четвертая Лисья нора, конечно, может иметь много выходов, но некоторые из них фактически удается заблокировать

83

В понедельник 29 августа вновь назначенный старший прокурор Лиза Ламм в первый раз встретилась со следственной группой. Она потратила выходные на чтение материалов расследования, а также переговорила с Анникой Карлссон и Надей. Зная о печальной истории, связанной с их делом, она также посчитала необходимым лично позаботиться о нем, несмотря на повышение и все административные обязанности, вытекавшие из него. Кроме того, она посчитала приятным для себя встретиться со следственной группой снова, ведь, за исключением нескольких новых сотрудников, они уже знали друг друга.

— Да, — сказала Лиза Ламм, улыбнулась и почему-то посмотрела на Бекстрёма, — я думаю точно как вы. Перед нами мошенничество со страховкой, которое Джейди Кунчай и Даниэль Джонсон спланировали и осуществили вместе. Они просто-напросто воспользовались подвернувшейся возможностью. Потом повздорили, вероятно, относительно дележа денег. Даниэль Джонсон застрелил свою жену и спрятал тело на острове Уфердсён. Остается только подкрепить обвинение. И в данном случае, я боюсь, нам придется сделать это в мельчайших деталях.

Бекстрём кивнул в знак согласия.

«Прямо к делу, — подумал он. — Вполне нормальный прокурор, пусть и баба. И красивая к тому же, хотя худовата».

Окончательно Лизу Ламм убедил тот факт, что Даниэль Джонсон следил за их маленьким свидетелем. А это могло быть только в том случае, если он имел отношение к случившемуся на острове Уфердсён, и, при всех известных обстоятельствах, скорее всего, в качестве преступника. Какого-то другого логичного объяснения не существовало. Кроме того, препятствование правосудию, фактически совершенное им, когда он преследовал Эдвина, они вполне могли использовать в качестве ударной силы в попытке проложить себе дорогу к тому результату, ради которого и затевалось их расследование.

— Единственная проблема состоит в том, что для предъявления ему обвинения по данному пункту мне лучше иметь в основе подкрепленное фактами обвинение в убийстве, — констатировала Лиза Ламм. — Как вам наверняка известно, за препятствование правосудию человек может получить до восьми лет тюрьмы. Насколько я знаю, этого никогда не случалось, но, поскольку, во-первых, речь идет об убийстве, а во-вторых, наш свидетель — мальчик десяти лет, я собираюсь попробовать.

— Полностью согласна с тобой, — сказала Анника Карлссон. — Стигсон занимается данным отрезком в качестве особого задания. Кроме того, уже завтра он получит подкрепление в лице Фелиции Петтерссон, работающей в нашем отделе. Она как раз выйдет из отпуска.

— А ты, Надя? — спросила Лиза Ламм.

— Я в поте лица тружусь над старым вопросом: действительно ли человек может умереть дважды, — ответила Надя.

— И как ты собираешься с ним разобраться? — поинтересовалась Лиза Ламм.

— Пытаясь установить личность женщины, фактически умершей в Као-Лаке. Сейчас у меня есть только ее артистическое имя. Ну и моя убежденность, конечно. Что именно о ней идет речь.

— И у нас есть дыры, которые надо затыкать здесь дома, — сказала Лиза Ламм. — Мне, например, не хватает материалов допроса ваших коллег, занимавшихся идентификацией в Таиланде.

— Это тоже на мне, — сообщила Надя. — Но в этом смысле все на мази. Тойвонен, кроме того, обещал, что мы получим в помощь, по крайней мере, еще одного дознавателя. А если понадобится последить за кем-то, он посодействует и в этом.

— Выглядит просто замечательно, — согласилась Лиза Ламм.

«Чем, черт возьми, они занимаются? — подумал Бекстрём. — Самое время взять бразды правления в свои руки. Я же их шеф».

— Что касается всего объема работы, мы будем действовать следующим образом, — вмешался он в разговор. — У нас есть шесть основных вопросов, на которые мы хотим получить ответы. И первый из них — кто, собственно, наша жертва. В обычном случае подобное не проблема, но сейчас все, к сожалению, так. То, что это Джейди Кунчай, понимаем мы все, сидящие здесь. Остается заставить остальных признать это.

Потом у нас на повестке дня обычная старая классика: где, когда, как и почему ее убили, — продолжил он. — Стоит нам навести с этим порядок, и ответ на шестой вопрос появится сам собой. А именно ее ли муж сделал это.

— Не беспокойся Бекстрём. Я обещаю, мы позаботимся о практической стороне дела наилучшим образом, — заверила Анника Карлссон.

— Что, естественно, не должно помешать сбору всех возможных фактов отягчающего свойства о Даниэле Джонсоне. В приоритетном порядке и логической временной последовательности. Естественно, так, чтобы без необходимости не разбудить нашего спящего медведя.

— Это мы уже знаем, — заметила Анника Карлссон.

— Вам нужна моя помощь? — спросила Лиза Ламм.

— Неплохо бы заглянуть в компьютер Джонсона, — предложил Бекстрём. — Проверить, пробивал ли он через Гугл меня и нашего свидетеля.

— Я думаю, это удастся организовать, — сказала Лиза Ламм. — Он ведь подозревается в препятствовании правосудию.

— Хорошо, — буркнул Бекстрём. — Чего вы ждете? За работу. Я хочу, чтобы самое позднее в пятницу Джонсон сидел в кутузке. Он и так слишком долго болтается на свободе.

84

От них требовалось не разбудить спящего медведя, и, пожалуй, они могли таким образом продвинуться вперед с помощью сестры Даниэля Джонсона Сары Джонсон, которая родилась в 1963 году и была на семь лет старше брата.

По крайней мере, у Кристин Олссон сложилось такое мнение после того, как она разобралась с общим прошлым обоих и представила результаты собственных изысканий своему шефу Аннике Карлссон, чтобы та могла принять решение, стоит им допрашивать сестру или нет.

— Все в твоей электронной почте, — сообщила Кристин Олссон.

— Может, ты лучше сделаешь очень короткий устный доклад? — вздохнула Анника Карлссон и кивнула устало в сторону своего компьютера, который только что выключила.

— О’кей, — согласилась Кристин. — Я понимаю, что ты имеешь в виду.

— И чего ты ждешь? — спросила Анника, улыбнулась и откинулась на спинку стула.

Отца Сары Джонсон звали Свен-Эрик Джонсон. Он родился в 1935 году и работал учителем в гимназии в Бромме, преподавая естественно-научные предметы. Ее мать звали Маргарета, она родилась в 1936 году. Они поженились в 1962 году. Год спустя на свет появилась Сара, а еще через два года ее сестра Ева. Их мать умерла от рака в 1970 году, когда Саре было семь, а Еве пять лет. Несколько лет спустя их отец стал встречаться со своей одинокой коллегой Марией Сведин 1940 года рождения, имевшей сына после романа с «неизвестным мужчиной», Даниэля Сведина 1970 года рождения.

Свен-Эрик Джонсон и Мария Сведин поженились в 1975 году, и сразу после этого Свен-Эрик Джонсон усыновил Даниэля, которому тогда было пять лет. В связи с замужеством и усыновлением Мария Сведин и ее сын поменяли фамилию на Джонсон. Семейство Джонсон, папа Свен-Эрик, новая мама Мария, сестры Сара и Ева, а также их сводный брат Даниэль, за год до этого переехали в дом рядной постройки в Ольстене.

Через пять лет, в 1980 году, вторая жена Свена-Эрика Джонсона умерла от той же болезни, что и первая, то есть от рака. Саре тогда было семнадцать лет, ее сестре Еве пятнадцать, а их сводному младшему брату только исполнилось десять.

* * *

— Так нормально? — спросила Кристин.

— Само собой, — ответила Анника Карлссон. — Образцовый доклад. Что происходит потом?

— Они по-прежнему живут в своем доме в Ольстене, — продолжила Кристин. — Папа Свен-Эрик так и не женился снова. И первой уезжает оттуда Ева Джонсон. Похоже, она сделала это сразу же после выпускных экзаменов, в 1983 году, когда ей было восемнадцать.

— И чем она занимается?

— Переезжает в Лондон. Учится на терапевта, а затем на протяжении многих лет работает преподавателем йоги. Она все еще живет там. Английская гражданка. Успела выйти замуж за англичанина и развестись с ним, имеет двоих детей. Вроде ее жизнь сложилась хорошо. О ней масса материалов в Сети. Собственный институт йоги, автор нескольких книг, проводит курсы и семинары. Как раз сейчас находится в северной Индии. Похоже, ездит туда пару раз в год.

— И что она там делает? — спросила Анника.

— Не знаю, — ответила Кристин. — Я не интересуюсь йогой. Отдыхает душой, пожалуй.

— Она поддерживает контакт с младшим братом?

— Об этом нет ни слова в Сети, — сказала Кристин.

— Старшая сестра, Сара. Что нам известно о ней?

— Это интересная личность. Когда умирает вторая жена ее отца, ей семнадцать лет. Но она будет числиться по тому же адресу еще десять лет. Вплоть до 1990 года. В том же году ее сводный брат переезжает оттуда. Тогда он первый год посещает Стокгольмскую школу экономики и живет в студенческой квартире в Сёдере. По-моему, она остается в доме до тех пор, пока Даниэль не покидает его.

— В качестве приемной матери?

— Да, или с целью помогать отцу. У меня создалось впечатление, что она, возможно, умненькая папина дочка.

— Но ничего такого? — поинтересовалась Анника, сделав многозначительный жест правой рукой.

— Нет, — покачала головой Кристин, — не думаю. Зато она восхищается отцом. Действительно любит его. Он, похоже, настоящий человек чести. Я нашла в Сети, как его бывшие ученики пишут о нем. Он был очень хорошим учителем.

— Относительно того, что дочь любит его. Это ты тоже нашла в Сети?

— Нет, в предисловии к ее докторской диссертации.

— Диссертации? Ничего себе. И чем она занимается?

— Специалист по раковым заболеваниям. Профессор, работает исследователем в Каролинском институте. Одинокая, без детей, имеет хорошее финансовое положение, никаких проблем по нашему ведомству. Судя по всему, трудолюбивая как пчела. Написала массу статей для различных медицинских изданий.

— Я понимаю ход твоих мыслей, — кивнула Анника Карлссон. — Авантюристка младшая сестра, при первой возможности покинувшая родной дом. Умница старшая сестра, которая остается помогать отцу и заботиться о младшем брате со всеми другими практическими моментами.

— Примерно так. И я не нашла никаких недавних контактов между ней и ее сводным братом, если тебе интересно.

— Папа Свен-Эрик? Он еще жив?

— Да, хотя, как мне кажется, стоит на пороге смерти. Уже полгода находится в лечебнице в Бромме. В таком месте, куда попадают те, чьи дни сочтены. Их дом в Ольстене, кстати, продан меньше года назад. До тех пор отец числился по тому адресу.

— И сколько ему? Как ты говорила? Родился…

— В 1935 году, ему исполнится восемьдесят один через пару месяцев.

— Как мы поступим с Сарой? Умненькой папиной дочкой.

— Я считаю, нам надо с ней побеседовать. По-моему, она хороший человек. Я видела несколько ее фотографий. По крайней мере, выглядит хорошим человеком. Умные глаза.

— И белый халат тоже, — улыбнулась Анника Карлссон.

— Да, и это тоже. Я нашла интервью, взятое у нее на работе одной из газет. Умненькая папина дочка, и мне почему-то кажется, он гордится ею.

— Хорошо, — сказала Анника Карлссон. — Тогда мы так и поступим.

— Кто — мы? — уточнила Кристин.

— Ты и я, — улыбнулась Анника Карлссон. — А ты что думала? Я должна попросить Бекстрёма?

— Нет, я могу позвонить ей. Мы побеседуем у нее или у нас?

— Пусть сама решает. Она же все-таки профессор. Кроме того, до Каролинской больницы рукой подать.

В5

На следующий день Анника Карлссон и Кристин Олссон допросили Сару Джонсон у нее на рабочем месте в Каролинском институте. Она была одета в белый халат, глаза действительно имела умные и для начала выразила им свое одобрение.

— Насколько я поняла, вы хотите поговорить о моем младшем сводном брате Даниэле, — сказала Сара Джонсон.

— Да, — подтвердила Анника Карлссон и кивнула.

— Тогда я хотела бы поблагодарить вас за то, что вы решили поговорить со мной, а не с моим отцом, — добавила Сара Джонсон.

— Мы поняли, что он болен. Лежит в лечебнице в Бромме.

— Да, он умирает, к сожалению. В той же самой больнице, где рассталась с жизнью моя мама. Но в остальном он такой же, каким был всегда. Со столь же ясной головой. От чего, к сожалению, для него нет сейчас никакой пользы.

— Нам искренне жаль.

— Ничего не поделаешь. Мой отец из тех, каких, пожалуй, сегодня и нет больше. Он честный, порядочный, никогда не выбирал окольных путей и стеной стоял за других. Кроме того, он талантливый человек. Мне будет очень не хватать его. Но вы ведь пришли поговорить не о нем, а о Даниэле.

— Да, — подтвердила Анника Карлссон.

— И что он натворил на этот раз?

— Он интересует нас в связи с расследованием, которым мы занимаемся, — объяснила Анника Карлссон. — В настоящий момент мы не можем исключить, что ошибаемся и что дело будет закрыто.

— И ты не хочешь рассказать ничего более?

— Нет, — сказала Анника Карлссон. — Во-первых, я не могу, а во-вторых, это было бы слишком рано при мысли о том, как мало мы знаем.

— Предположим, вы правы, и что тогда? — спросила Сара Джонсон.

— Тогда, боюсь, все довольно серьезно, — ответила Анника Карлссон.

Мой сводный брат, к сожалению, не слишком похож на моего отца, — сказала Сара Джонсон. — Как ни странно, он не слишком похож и на свою мать Марию. Она была веселым и очаровательным человеком, появившимся в моей жизни, когда мне было десять — одиннадцать лет. Уж точно не злой мачехой. Мария мало напоминала мою родную маму, но, когда она покинула нас, мне кажется, отец переживал это столь же тяжело, как и смерть моей мамы. Папе пришлось нелегко. Но он не позволил этому горю никак отразиться на детях. Он ведь такой.

— Даниэль, — напомнила Кристин. — Что ты можешь рассказать о нем?

— Даниэль всегда бы разгильдяем. В детстве — хорошеньким разгильдяем. А когда переехал из дома и начал учиться в школе экономики, стал очаровательным разгильдяем.

— Но ты по-прежнему поддерживаешь с ним контакт? — поинтересовалась Анника Карлссон.

— С тех пор как его жена погибла во время цунами — я полагаю, вам известно об этом?

— Да, — подтвердила Анника.

— Ну, с тех пор я разговаривала с ним, пожалуй, десяток раз. Связывалась по имейлу. В последний раз мы встречались, наверное, пять-шесть лет назад. За день до Янова дня он заходил забрать ключи от папиной парусной лодки, которую собирался позаимствовать. Папа находился в больнице. После первой операции в связи с раком. Ее делали здесь, в Каролинском институте. Он был тогда слаб фактически.

— А твой отец общался с Даниэлем?

— Нет, — сказала Сара Джонсон. — Даниэль, похоже, не хочет этого. Это больше всего и беспокоит меня. При мысли о том, что папа делал для него, пока он рос… Эти постоянные вызовы в школу из-за очередных выходок Даниэля. Ничего особо странного: прогулы, девочки, алкоголь, гашиш в паре случаев, но папе радости от подобного не прибавлялось. А Даниэлю всегда удавалось выпутаться из всех историй совершенно непонятным для других образом.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, — сказала Анника Карлссон.

— Даниэль, к сожалению, всегда думал только о себе. Да, и потом о своей первой жене, Джейди. Она и мой сводный брат любили друг друга. Я абсолютно уверена в этом. Как ни прискорбно, мне кажется, все из-за того, что они были невероятно похожи.

— Ты встречалась с ней?

— Несколько раз. Помимо прочего, в связи с открытой ими фирмой. Тогда Джейди навестила меня, поскольку ей требовалась помощь с больничным проектом в Таиланде. Что-то вроде бесплатной консультации. Хотя, когда они женились, нас не пригласили. Ни Еву, ни меня, ни нашего папу. Даниэль и его первая жена были не из тех, кто привык отдавать. Они хотели только брать.

— Но ты поддерживаешь контакт с сестрой?

— Да, мы любим друг друга. Ева немного своеобразная, но она хороший человек. У нее два мальчика. Взрослые давно. Женаты, имеют собственных детей. И у обоих жизнь удалась. Я очень горжусь племянниками.

— И Ева, и ее сыновья по-прежнему встречаются с твоим отцом?

— При любой возможности. В последний раз Ева виделась с ним в Бромме несколько месяцев назад. Перед своей ежегодной поездкой в Индию.

— Ты ведь врач, — вклинилась в разговор Кристин Олссон. — Если послушать тебя, с твоим сводным братом не все нормально. Ты не думала, в чем дело?

— Я — онколог, не психиатр, — сказала Сара Джонсон. — Моя младшая сестра по образованию терапевт. Кроме того, она очень эрудированный человек. И в отличие от меня, особо не стесняется в выражениях, когда речь идет о других людях. Даже если это касается собственного брата.

— И что она говорит? — спросила Анника Карлссон. — О Даниэле?

— Она считает его настоящим психопатом, — ответила Сара Джонсон. — По ее словам, некоторые становятся такими вроде бы без каких-то конкретных причин. Но ни она, ни я, ни папа здесь ни при чем. И его мать Мария тоже.

— А Джейди? Твоя сестра встречалась с ней?

— Да. Не так много раз, но достаточно, чтобы составить о ней собственное мнение. Она обычно описывала отношения Даниэля и Джейди как «a match made in hell»[5]. Звучит не лучшим образом, пожалуй, но, как ей казалось, это хорошо отражало суть. К сожалению, она, по-моему, была права, хотя я предпочитаю не говорить плохо о мертвых.

— Ты упоминала лодку, которой владеет твой отец. Насколько я понимаю, он любитель ходить под парусом.

— Да, хотя после того, как заболел, это случалось редко. Однако ранее несколько лет подряд он смог полностью предаваться своей страсти. С тех пор, как вышел на пенсию и пока болезнь не поразила его всерьез, он почти все время проводил на борту своей лодки. И по-моему, эти годы стали лучшим временем в его жизни. Пусть он всегда горой стоял за других и действительно любит людей, ему нравится одиночество. Мы разговаривали об этом.

— И что он сказал?

— По его словам, так легче думается. Он мог отточить свою мысль, когда никто не мешал. Мне кажется, в этом я похожа на него.

— Ты тоже увлекаешься прогулками под парусом?

— Можешь не сомневаться, — ответила Сара Джонсон и улыбнулась впервые за время их разговора. — Я и моя сестра занимались этим еще в ту пору, когда были такими маленькими, что на нас почти невозможно было найти спасательные жилеты. Кроме того, теперь это моя лодка. Я получила ее от папы после того, как он продал дом в Ольстене.

— А твой брат? Он тоже любит это дело?

— Да, ходить под парусом он умеет. В детстве каждое лето проводил в лагере скаутов. Но не оставил данное занятие и потом. Когда учился в гимназии, и даже когда поступил в школу экономики. Это же был для него способ встречаться с друзьями и девушками. Да и позднее не упускал случая отправиться в плавание.

— Пять-шесть лет назад, — поинтересовалась Анника Карлссон, — когда он пришел к тебе забрать ключи от лодки. С кем он собирался совершить водную прогулку в тот раз?

— Я не знаю, — ответила Сара Джонсон. — Не спросила даже. Во-первых, исходила из того, что есть какая-то женщина в его жизни. Во-вторых, все мои мысли были о папе.

— Его как раз прооперировали, он лежал в больнице и чувствовал себя плохо, — подытожила Анника Карлссон.

— Да, помнится, я спросила Даниэля, когда он собирается навестить папу.

— И что он ответил?

— Обещал сделать это, как только вернется домой после выходных.

— Навестил?

— Нет, — покачала головой Сара. — Но если память меня не подводит, я нашла ключи от лодки в моем почтовом ящике здесь на работе, вернувшись после выходных.

— Твой сводный брат, судя по всему, не самый приятный человек, — заметила Кристин Олссон.

— Да, — подтвердила Сара Джонсон. — И поэтому вы здесь. Не так ли?

— Эта лодка, — вклинилась в разговор Анника Карлссон. — Не могли бы мы взглянуть на нее?

— Я буду только рада, — сказала Сара Джонсон. — Дело в том, что в нее проникли воры пару недель назад. Один из членов яхт-клуба обнаружил это. Я, естественно, поехала и посмотрела. Дверь в каюту была взломана, но, по-моему, ничего не пропало.

— Ты написала заявление в полицию?

— Да, и туда, и в страховую фирму. Страховщики пока не дали знать о себе, но ваши коллеги ответили. Им понадобилась неделя на это. Так быстро все получилось.

— Ага, и что мы сказали? — спросила Анника Карлссон и улыбнулась.

— Что дело закрыто, — ответила Сара Янсон. — «Без результатов расследования», вроде такая формулировка.

— Да, порой все так быстро получается, — сказала Анника Карлссон.

— Я поняла это, — кивнула Сара Джонсон и улыбнулась снова. — Но, конечно, вы можете взглянуть на мою лодку. Ключи я вам сейчас дам. Они у меня на связке.

— Замечательно, — сказала Анника Карлссон. — В качестве благодарности я обещаю сделать все, что в наших силах. Отпечатки пальцев и прочее, ну, ты понимаешь.

— Это старая «Вега», папина лодка. Он купил ее еще в конце семидесятых, но она по-прежнему как новая.

— У нее есть имя?

— Естественно, — ответила Сара Джонсон. — Она называется «Анниара» с двумя «н». Это старая традиция. Лодка должна носить женское имя, которое начинается и заканчивается на «а» и содержит семь букв. Мой папа всегда очень серьезно относился к таким вещам.

— И где она находится? — спросила Кристин Олссон.

— Я покажу вам дорогу на карте в Гугле, — сказала Сара Джонсон и кивнула в направлении компьютера, стоявшего у нее на письменном столе. — Она находится там, где и всегда находилась. На территории яхт-клуба Хессельбю. Около Ламбарфьердена в той части озера Меларен, которая вам наверняка известна.

— Кстати, — вспомнила Анника Карлссон. — Случалось ли такое, что твой отец или ты покупали еду в магазине сети «Лидл», собираясь совершить очередную прогулку под парусом?

— Да, — подтвердила Сара Джонсон. — Их торговый центр есть в Бромме. Почему тебя это интересует?

— Мы нашли пакет оттуда, — объяснила Анника Карлссон.

— Да, вполне возможно он с нашей лодки, — подтвердила Сара Джонсон.

— Спасибо тебе за помощь, — сказала Кристин Олссон.

— Не за что, — ответила Сара Джонсон. — Но я хотела бы попросить вас кое о чем.

— Не разговаривать с твоим отцом без твоего согласия, — предположила Анника Карлссон.

— Да, — подтвердила Сара Джонсон. — Именно об это я собиралась вас попросить.

— Я обещаю, — заверила ее Анника Карлссон. — Если нам понадобится поговорить с ним, я обещаю, что мы спросим у тебя разрешение.

— Тогда мы договорились, — сказала Сара Джонсон и кивнула. — Вы получите мою визитку со всеми данными. При моей профессии меня всегда можно найти. Независимо от времени суток.

— Ты так и не спросила, есть ли у них мелкокалиберное ружье, — заметила Кристин Олссон, когда они возвращались в машине назад к зданию полиции Сольны.

— Да, — сказала Анника Карлсон. — Но не из-за того, что я забыла, просто собиралась подождать с этим вопросом.

— А когда она рассказала, что на лодку пробрались воры, ты решила не развивать данную тему.

— Примерно так, — подтвердила Анника Карлссон. — Пока, по крайней мере.

— Относительно кануна Янова дня пять-шесть лет назад. Когда ее отца впервые прооперировали по поводу рака в Каролинской больнице. Наверняка можно выяснить, в каком году это было.

— Само собой, — сказала Анника Карлссон. — Как раз это я хотела попросить тебя сделать, но сначала ты должна переговорить с Лизой, чтобы она обеспечила формальную сторону дела. Медицинские учреждения довольно серьезно относятся к этой информации.

— Я разберусь, — пообещала Кристин. — Черт, как интересно. Мое первое расследование убийства, и все идет как по рельсам. Что ты думаешь обо всем остальном, о чем она рассказала? Какое у тебя создалось впечатление?

— Мне кажется, она просчитала, о чем идет речь, — сказала Анника Карлссон.

— По-твоему, ее брат проболтался?

— Нет, — покачала головой Анника Карлссон. — В это я ни на секунду не поверю.

— Но, ты думаешь, она все просчитала?

— Да, — подтвердила Анника. — Я поняла это, когда она попросила нас не разговаривать с ее отцом.

— Я такого же мнения, — сказала Кристин Олссон.

86

«Анниара» находилась там, где она обычно стояла, когда не бороздила водные просторы. На территории яхт-клуба Хессельбю, в паре десятков километров от Стокгольма. Ниеми и Фернандес прибыли туда рано утром. С собой они привезли все необходимое для выполнения их работы, а также ключи от входной калитки и от двери каюты, полученные от Анники Карлссон.

Ниеми сделал первое наблюдение еще до того, как ступил на причал. Восемнадцать лодок находились около него, десять моторных и восемь парусных. И почти в самом конце примостилась интересовавшая их посудина класса «Вега». Ухоженная, судя по ее виду, но старше и меньше, чем окружавшие ее суденышки.

— Если бы я пришел сюда украсть что-либо, мне кажется, «Анниара» странный выбор, — заметил он.

— Да, — согласился с ним Фернандес. — Сразу же возникает впечатление, что на других скорее найдется чем поживиться.

— У меня такое же мнение, — поддержал Ниеми. — Если бы я, конечно, не пришел сюда забрать что-то определенное.

— Например, старое мелкокалиберное ружье, — предположил Фернандес.

— Или просто проверить, не забыл ли я там чего.

— Когда другой судовладелец обнаружил, что кто-то взломал дверь посудины Джонсона?

— Согласно заявлению, это произошло рано утром в понедельник 25 июля. Написавший его явно занимает соседнее место. Он и его жена провели выходные на озере, а когда причаливали спозаранку, они и заметили следы вторжения. Когда же они отправлялись на прогулку вечером в пятницу, ничего подобного не было. Все произошло в выходные.

— Подожди, — перебил его Фернандес. — А когда был тот ужин, о котором рассказывал Тойвонен? Еще наш новый шеф встречался со своим старым другом Джонсоном и распустил язык.

— Он состоялся в пятницу 22 июля, — напомнил Ниеми.

— Камеры наружного наблюдения? Ты видел хоть одну?

— Нет, — ответил Ниеми. — Все потому, что их здесь нет. Я просто расспросил автора заявления. Нам придется довольствоваться малым.

— О чем ты?

— Джонсон, похоже, настоящий маньяк порядка, — сказал Ниеми. — Мне нравятся такие. Они бегают кругом и постоянно прибираются там, где не надо.

Обследование «Анниары» заняло у Ниеми и Фернандеса целый день. Это была красивая и поддерживаемая в хорошем состоянии лодка. Они проверили ее от носа до кормы и, естественно, вскрыли палубу, чтобы исследовать все вплоть до кильсона. Тщательно обыскали внутренние помещения, ящики и шкафы. И на борту они нашли все, что, пожалуй, и можно найти на парусной лодке. Начиная от газового баллона под плитой и кончая спасательными жилетами, кранцами, веревками, двумя сигнальными ракетами, багром, ящиком с инструментом и мотком синего шпагата. В маленьком туалете находилась домашняя аптечка и два рулона туалетной бумаги. В небольшом холодильнике стояли различные продукты, неоткрытая бутылка виски, упаковка с шестью бутылками минеральной воды и две банки пива.

В гардеробе они обнаружили комплект одежды яхтсмена, дополнительный дождевик и две пары резиновых сапог. Кроме того, спиннинг, пластиковую коробку с блеснами, обычную удочку и сачок. Однако никакого мелкокалиберного ружья или патронов к нему.

Кроме того, на борту находилось все иное, вполне обычное для таких мест, вроде стопки старых газет, морских карт, фотоальбома в коричневом пластиковом переплете, содержавшего фотографии, сделанные во время различных путешествий на «Анниаре». Главным образом снимки Свена-Эрика Джонсона и двух его дочерей и только несколько фотографий его приемного сына Даниэля.

Им удалось обнаружить дюжину отпечатков пальцев в таких местах, где Ниеми и Фернандес и рассчитывали на такую добычу. Скрутив пол в каюте, они нашли следы крови на внутренней стороне обшивки корпуса по левому борту. Причем того рода, какие только такие упорные парни, как они, обычно находили, как бы старательно кто-то другой ни пытался их уничтожить.

— Давай предположим, что кто-то лег спать там на диване. Тогда я сам выбрал бы это место для гамака, если бы мне понадобилось ночевать на борту. И в результате голова спавшего в нем оказалась бы как раз там, где кровь протекла на кильсон, — сказал Фернандес.

— По левому борту, головой к носу, — констатировал Ниеми. — Так ведь ты и твоя подруга спите, когда вы дома.

— Да, — подтвердил Фернандес, — хотя у нас двуспальная кровать, и тогда кровь оказалась бы на матрасе. Что было бы лучше для нас с тобой.

— Да, — согласился Ниеми и кивнул. — На какую-то ДНК от нее нам, конечно, не стоит рассчитывать.

Когда Ниеми и Фернандес возвращались к зданию полиции, они везли с собой, во-первых, большое количество фотографий, с помощью которых задокументировали свое исследование «Анниары», а во-вторых, альбом с сотней снимков, сделанных владельцем лодки Свеном-Эриком Джонсоном или кем-то другим, находившимся с ним на борту. И кроме того, моток синего шпагата, а также различные упаковки с отпечатками пальцев и следами крови, обнаруженными ими на борту.

— И никакого мелкокалиберного ружья, — вздохнул Фернандес, когда они повернули к подземному гаражу.

— Нельзя получить все, — сказал Ниеми. — Как раз сейчас я, прежде всего, мечтаю о чашечке крепкого кофе.

87

Для того чтобы обеспечить надежное обвинение, требовалось создать столь подробное и мотивированное описание преступления, которое не содержало бы столь больших прорех, которые смогли бы стать основанием для оправдательного приговора. Поэтому после того, как Лиза Ламм возглавила предварительное расследование, следственная группа значительно усилилась. И уже в первую неделю сентября в нее входило пятнадцать человек, поскольку к уже работавшим по делу сотрудникам присоединились вернувшаяся из месячного отпуска инспектор Фелиция Петтерссон из отдела тяжких преступлений, а также полдюжины следователей и сыскарей, которых Тойвонен выделил им в помощь. И все они трудились над выполнением одной задачи: не позволить Даниэлю Джонсону уйти от правосудия. Чем занимался комиссар Бекстрём, отвечавший за расследование со стороны полиции, однако, было не столь ясно. Вероятно, если бы такой вопрос задали ему самому, он без колебаний ответил, что руководил работой, распределял ее и контролировал, чтобы она выполнялась наилучшим образом.

Фелиция Петтерссон и Ян Стигсон искали камеры наружного наблюдения вдоль дороги, по которой ехал Даниэль Джонсон, когда преследовал малыша Эдвина от дома, где тот жил, до школы, где учился. Им удалось найти кадры и машины, и ее водителя на записях еще с трех камер, что очень обрадовало Стигсона. Ведь теперь вся поездка автомобиля Джонсона в то утро оказалась задокументированной. Впрочем, Фелиция Петтерссон не разделяла его радости.

— Но подожди, — сказала она. — А что он делал потом?

— Поехал на работу, — ответил Стигсон с видом человека, толком не понявшего вопрос.

— И он трудится в министерстве иностранных дел на площади Густава Адольфа?

— Точно.

— Тогда в то утро он должен был появиться на работе сразу после половины девятого?

— Я тоже так думаю, — согласился Стигсон.

— И как он поступает с автомобилем? — спросила Фелиция. — В тех кварталах не так много свободных парковочных мест. Вряд ли ведь он взял его к себе в офис.

— Хорошо, Фелиция, — сказал Стигсон. — Хорошо. Теперь я понимаю, что ты имеешь в виду.

Уже на следующий день они нашли прекрасные кадры Даниэля Джонсона и его машины. Они оказались на записи с камеры наружного наблюдения, установленной в закрытой парковке на Мальмшилнадсгатан, совсем близко к месту работы Джонсона. Там он арендовал парковочное место уже в течение двух лет. Через пятнадцать минут после того, как Джонсон проехал мимо школы Эдвина, находившейся на Пиперсгатан на Кунгсхольмене, он припарковал свой автомобиль, вышел из него и исчез в направлении выхода из здания. Камера зафиксировала его между 08:36 и 08:37 утра, и более качественных снимков Даниэля Джонсона и его машины просто не существовало.

Аннике Карлссон не хватало старого мелкокалиберного ружья. Ни Свен-Эрик Джонсон, ни одна из двух его дочерей, ни его приемный сын не имели лицензии на оружие. Самое простое объяснение, естественно, сводилось к тому, что Даниэль Джонсон все равно прихватил с собой мелкашку в те праздничные дни пять лет назад, когда он и его первая жена отправились на прогулку под парусом по озеру Меларен. И с этим вопросом, вероятно, придется подождать до тех пор, пока сам Даниэль не окажется в здании полиции Сольны.

Другая возможность, поскольку речь шла о старом ружье, состояла в том, что оно давно находилось в семействе и в конце концов попало на борт лодки Свена-Эрика Джонсона. Пожалуй, он хотел отпугивать чаек, гадивших на палубу, как предположил Петер Ниеми. Если именно это оружие Даниэль Джонсон использовал в выходные пять лет назад, у него месяц назад имелись все основания взломать дверь каюты в лодке своего приемного отца и избавиться от столь опасной улики.

Анника Карлссон продолжила свои поиски, просматривая семейные фотографии, привезенные Ниеми и Фернандесом с «Анниары». У экспертов хватало дел поважнее, чем изучать старые отпускные снимки. И она нашла искомое ружье, дойдя до половины альбома. В руках примерно пятнадцатилетней, радостной и загорелой младшей сестры Евы. Целившейся неясно куда. В любом случае не в фотографа.

«Вероятно, ее папа Свен-Эрик выступал в этой роли, — подумала Анника Карлссон. — И скорее всего, такой отец предупреждал своих детей никогда не направлять оружие на других людей».

Она позвонила ее старшей сестре Саре.

— У меня вопрос к тебе.

— Что ты хочешь знать?

— Ну, насколько я поняла, твой отец хранил старую мелкашку на борту лодки, — сказала Анника Карлссон.

— Ага, да, — подтвердила Сара Джонсон. — Ты заглянула в старый фотоальбом, лежавший там.

— Да, именно, — призналась Анника. — Но мои коллеги, выезжавшие туда, не нашли ее. Ты не в курсе, куда она подевалась?

— Конечно в курсе, — ответила Сара Джонсон. — Это было первое, что я забрала оттуда, когда год назад папе стало по-настоящему плохо. Во-первых, старое мелкокалиберное ружье, по-моему доставшееся ему от его отца, от моего деда, значит, во-вторых, пару маленьких коробок с патронами. Подобное не должно валяться на лодке, которая редко используется.

— Но ты в курсе, где оно находится теперь? — спросила Анника Карлссон.

— В последний раз я видела его стоявшим в гардеробе у меня в прихожей. Сама я лежу в постели в той же квартире и через час должна отправляться на работу. Проще всего, если ты заглянешь ко мне и заберешь его. Тебе известно, где я живу?

— Да, — ответила Анника Карлссон. — Увидимся через полчаса.

«После того как Джейди Кунчай объявили мертвой, Даниэлю Джонсону досталось более двадцати пяти миллионов крон. Четыре из них он потратил на покупку квартиры. Шестьсот тысяч пошли на новый автомобиль, а поскольку его расходы наверняка превосходили официальный заработок за вычетом налогов, он, конечно, спустил еще пару миллионов за последние двенадцать лет», — прикинула Надя Хёгберг.

Оставалось почти двадцать миллионов, и сейчас ее интересовал вопрос, где находились эти деньги. У Нади уже имелись предположения относительно того, куда они делись. Но для проверки требовалось получить информацию о банковских счетах Даниэля Джонсона, а для этого ей была необходима помощь Лизы Ламм.

Кристин Олссон узнала в Каролинской больнице, когда Свена-Эрика Джонсона в первый раз прооперировали по поводу рака. Это произошло в среду 22 июня 2011 года, за двое суток до Янова дня. На следующий день Даниэль Джонсон пришел домой к своей сестре и забрал у нее ключи от лодки. Их он оставил в ее рабочем почтовом ящике после выходных.

«Самое раннее в понедельник 27 июня, — подумала Кристин Олссон. — Интересно, когда она умерла?»

«Вероятно, где-то между пятницей 24 июня и ночью воскресенья 26 июня», — написала она в имейле, который отправила своему шефу Аннике Карлссон.

Анника Карлссон прочитала послание Кристин сразу же. Одно соображение беспокоило ее. Ни Даниэль Джонсон, ни Джейди Кунчай, похоже, не относились к людям, которые захотели бы отпраздновать Янов день на борту старой парусной лодки, где им пришлось бы самим готовить еду и спать в тесных гамаках в духоте закрытой каюты. И уж тем более принимая в расчет погоду в Стокгольмском регионе в ту пору в 2011 году. А ее, как и положено настоящему полицейскому, Кристин описала в своем сообщении. В четверг почти весь день вплоть до позднего вечера шел дождь. Утром в Янов день немного прояснилось, а когда пришло время танцевать вокруг шеста, петь про лисицу на льду и прыгать в мешках с ложкой с картофелиной во рту, погода стала по-настоящему хорошей. Правда, к вечеру небо опять затянули тучи, а в субботу она постоянно менялась, дождь то прекращался на время, то начинался вновь. Только в воскресенье солнце показалось во всей красе, и к полудню температура поднялась до двадцати пяти градусов.

«Вряд ли кто-то захочет провести такие выходные на борту парусной лодки, — подумала Анника Карлссон. — Особенно если знаешь прогноз заранее».

А поскольку супруги Джонсон-Кунчай прекрасно представляли, чего им ждать от природы, и предъявляли гораздо более высокие требования к условиям жизни, их наверняка больше устроила бы романтичная и неприметная гостиница в сельской местности. Вкусный ужин, который приготовили бы и подали им другие. Хорошие вина на выбор и широкая кровать с глажеными простынями, чтобы провести в ней, возможно, не одну ночь. И все это в таком месте, где риск того, что кто-то узнает Даниэля Джонсона и его шесть с половиной лет назад умершую жену, сводился бы к минимуму.

«И кто же может подсказать мне, где находится такой райский уголок? — подумала Анника Карлссон. — Хаквин, и никто иной».

— Когда мы отчаливаем? — спросил он, как только понял, кто его беспокоит. — «Чио-Чио-Сан» стоит у причала в Юргордене, поэтому понадобится лишь час, чтобы мы смогли отправиться в плавание, если есть желание.

— Я звоню, поскольку хотела бы задать тебе несколько вопросов, касающихся моего расследования. Порой ты ведешь себя просто как ребенок, Хаквин. Надеюсь, ты понимаешь это, — чуть ли не перебила его Анника Карлссон.

«Зачем я это ляпнула?» — подумала она.

— Да, да, — ответил Хаквин. — Прошу прощения. Что ты хотела знать?

— Предположим, ты и кто-то, к кому ты питаешь симпатию, собирались провести Янов день на озере Меларен. Но погода ужасная. Дождь и тому подобное. И вы решаете высадиться на сушу. Отправиться в хорошее местечко, поужинать там в свое удовольствие и все такое.

— О каком ценовом классе мы говорим? — спросил Хаквин.

— Самом высоком, — ответила Анника Карлссон. — Деньги не проблема, и ты и твоя спутница привыкли к такой жизни. Одновременно вы не хотите, чтобы вас видели вместе. Поэтому речь идет в некотором роде о скромном заведении.

— Мы говорим о прогулке налево, значит, — констатировал Хаквин.

— Да, — подтвердила Анника Карлссон.

«С покойницей», — мысленно прибавила она.

— Откуда мы отправляемся?

— Из Стокгольма.

— Ну, об этом я догадался. Но где находится лодка, на которой мы собираемся отправиться в путь? Откуда мы отчалим?

— Около Хессельбю, у Ламбарфьердена. Вы отправляетесь утром в Янов день и рассчитываете пообедать в интересующем меня месте.

— Когда это происходит? — спросил Хаквин. — В каком году то есть?

— В Янов день 2011 года. Пять лет назад, — сообщила Анника Карлссон.

— Да, я знаю, где оказался бы, если бы речь шла не обо мне. Я же известная личность там, поскольку у моего семейства усадьба в Сталлархольмене.

— И где бы ты оказался, если бы речь шла не о тебе?

— В лучшем месте на всем озере Меларен в то время. В единственном вдобавок, если ты отправляешься от Хессельбю утром и хочешь пообедать вовремя. В Грипсхольмском трактире. Пятизвездочное заведение. Оно находится в Мариефреде. Лучшее, какое существовало в то время для стокгольмца, не испытывавшего недостатка в деньгах и пожелавшего гульнуть налево в Янов день.

— Спасибо, Хаквин, — сказала Анника Карлссон.

* * *

«„Чио-Чио-Сан“, — подумала она, как только положила трубку. — Так очевидно называется его лодка».

«Напоминает таиландское имя», — подумала она, открывая Гугл.

«Чио-Чио-Сан, — прочитала она. — В буквальном переводе с японского „мотылек“, главный женский персонаж оперы Джакомо Пуччини „Мадам Баттерфляй“».

«Понятно, — подумала Анника Карлссон. — Насколько глупы бывают люди. Хаквин ведь точно такой, как малыш Эдвин. Оба фанаты прогулок под парусом и страстные детективы-любители в одном лице, совершенно независимо от внешних различий, которые не имеют никакого отношения к внутренней сущности. И обоим нравлюсь я».

После этого она позвонила в Грипсхольмский трактир. Ей ответила любезная женщина — дежурный администратор. Анника представилась, объяснила, что речь идет о полицейском расследовании, и предложила своей собеседнице при желании перезвонить ей и убедиться, что она та, за кого себя выдает.

— Я сделаю это, — сказала администратор. — Поскольку люди порой называются кем угодно.

Через минуту она связалась с Анникой через полицейский коммутатор.

— Как хорошо, что ты позвонила, — сказала Анника Карлссон.

— Чем я могу помочь тебе? — спросила администратор.

— Я ищу человека, который был у вас в Янов день в 2011 году. Вероятно, он заселился утром, когда выписался, мне неизвестно, зовут его Даниэль Джонсон. Шведский гражданин, родился в 1970 году.

— С этим не будет проблем, — уверила администратор. — Мы немного старомодны здесь в нашем заведении, и поэтому помимо обычных бланков, которые наши жильцы должны заполнять, у нас есть регистрационные книги. Мы ведем их с тех пор, как открылись более тридцати лет назад.

— Отлично, — сказала Анника Карлссон. — И как мы поступим?

— Мне надо сначала перекусить, я и так припозднилась с этим, — объяснила администратор. — А потом я сразу найду нужную книгу и проверю, останавливался ли он здесь тогда. Ты хочешь получить ответ по электронной почте или лучше, если я позвоню?

— Поступай, как удобнее для тебя, — предложила Анника Карлссон.

— Тогда я, конечно, воспользуюсь электронной почтой, — сказала администратор.

Час спустя ее ответ оказался среди входящих писем Анники Карлссон. Даниэль Джонсон зарезервировал двухместный номер с Янова дня до воскресенья. Он и человек, возможно составлявший ему компанию, обедали и ужинали вместе в отеле в Янов день. На следующий день был только завтрак в номере. А в воскресенье утром после завтрака, который Джонсон съел в обеденном зале, он оплатил счет с помощью собственной кредитной карточки. Итоговая сумма составила десять тысяч крон, и большая часть из них приходилась на стоимость шампанского и дорогого вина, которое он заказывал. Копия счета, его кредитки, бланка, заполненного им при вселении, а также записи о нем в регистрационной книге отеля прилагались. Больше администратору нечего было рассказать. Даниэля Джонсона она ранее не знала и сейчас не узнала бы. Никаких данных о нем, помимо присланных ею, не существовало. Если Анника Карлссон хотела узнать что-то еще, ей требовалось просто позвонить.

«Черт, Анника, — подумала Анника Карлссон. — Ты двигаешься вперед на всех парах. Это слишком быстро. Где же ты допускаешь ошибку?»

88

Уже в первую неделю работы Лизы Ламм в качестве руководителя предварительного расследования были проведены допросы трех из тех полицейских, которые находились на месте событий в Таиланде и занимались идентификацией шведских жертв цунами. Один из них выполнял там обязанности руководителя делегации, второй следователя, а третий эксперта. Все они сегодня уже отдыхали на пенсии, но в душе по-прежнему оставались действующими сотрудниками полиции и могли доставить немало хлопот любому дознавателю, будучи в соответствующем настроении.

С одним из них пришлось беседовать дважды и еще задавать ему дополнительные вопросы по телефону. Ради другого понадобилось на день съездить в Вермланд, поскольку, выйдя на покой, он перебрался на родину в Филипстад и не собирался приезжать в Стокгольм. Если кто-то хотел пообщаться с ним, то мог сделать это либо по телефону, либо у него дома. Третий, эксперт, сразу же проявил готовность к сотрудничеству, что в принципе не имело особого значения, поскольку по всем основным вопросам он был полностью солидарен со своими бывшими коллегами.

Работа, выполненная шведской полицией в Таиланде, стала уникальным примером идентификации жертв природной катастрофы. Получалась образцовая миссия, настолько образцовая, что аналогов ей просто не существовало. Ведь, несмотря на невероятные трудности — жару, соленую воду и зачастую ужасное состояние тел, им удалось идентифицировать все пятьсот сорок три шведские жертвы цунами, которые удалось найти.

И большую роль сыграло тесное сотрудничество с коллегами из других стран. В нескольких случаях шведские полицейские помогли идентифицировать граждан другой национальности, а то, что таиландская полиция оказала им содействие с идентификацией одной шведской жертвы, было естественно при всех обстоятельствах и, помимо прочего, при ее двойном гражданстве, и одновременно не вызывало возражений с профессиональной точки зрения. Ведь таиландские эксперты обладали высокой квалификацией и прекрасно представляли проблемы, которые им требовалось решить. Именно поэтому все, занимавшиеся выполнением данного задания, совершенно независимо от того, откуда они прибыли, старались собрать как можно больше материала для проведения своих идентификаций.

Точно так все обстояло и в случае Джейди Кунчай. И считалось само собой разумеющимся, что материал для данной процедуры взяли с ее тела. То, что его в таком случае уничтожили после проведения анализов, соответствовало действующим правилам. А то, что все данные потом убрали из полицейских регистров, являлось в свою очередь доказательством исполнения закона о секретности. Джейди Кунчай объявили мертвой двенадцать лет назад. Она никогда не подозревалась ни в каком преступлении, и ее профиль ДНК оказался в шведских регистрах, поскольку миграционный департамент следовал своим правилам. Именно поэтому на сегодняшний день данных не оставалось там.

— В том, что я не помню ее, пожалуй, также нет ничего странного, — констатировал руководитель делегации. — При мысли обо всех других, с кем нам там пришлось работать. Мы же нашли почти пятьсот пятьдесят человек, и пятнадцать еще числятся пропавшими. Когда я трудился обычным полицейским, мне выпадали более легкие задачи.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал дознаватель.

Эти допросы проводили два старых филина, где-то позаимствованные Тойвоненом. Инспекторы Петер Блад и Юхан Эк. Петер Блад считался опытным бюрократом, никогда не терявшим самообладания. А Юхан Эк был известен своей уникальной памятью и мультифункциональностью. Умением внимательно слушать то, что говорил его собеседник, и одновременно понимать истинное значение произнесенных им фраз на основе его мимики и жестов. Вместе они являлись опасными противниками, даже для самых хитрых из тех, кого им приходилось допрашивать. В том числе и для бывших коллег, которые сами неоднократно занимались подобными вещами.

Допросы шведских полицейских, работавших в Таиланде, заняли у них целую неделю. Закончив с ними и задокументировав показания, они в пятницу вечером вместе отправились в свое обычное заведение и выпили по паре бокалов пива.

— И что ты думаешь об этом? — спросил Блад.

— На мой взгляд, все вполне могло быть, как они говорят, — ответил Эк.

— Да, они, похоже, не видят особого повода для недовольства своей работой.

— Даже если, судя по всему, в результате получается, что кто-то умер дважды, — заметил Эк и улыбнулся.

Нет. — Блад вздохнул и покачал головой. — Либо где-то закралась ошибка, либо есть объяснение, которое мы упустили. Но не спрашивай меня какое, поскольку я понятия не имею.

— За нас, — сказал Эк и поднял свой бокал. — Как смотришь, если мы возьмем еще по пиву?

— Пятница после работы. В такое время сам бог велел, — согласился Блад.

89

В середине недели с Надей связалась ее новая знакомая из НСЦ. Не потому, что оказалась в Стокгольме и, воспользовавшись случаем, захотела насладиться русской едой и одновременно научиться основам игры на балалайке, а с целью поведать, какой идиоткой была.

— Я не рассказала тебе об одном деле, — вздохнула она. — Но не нарочно умолчала, просто забыла. Так ведь всегда на этой работе. Как только решишь проблему, выбрасываешь из головы.

— Да, — согласилась Надя. — Подобное случается постоянно. Давай вернемся к этому сейчас.

— Я как раз и собираюсь это сделать, — сказала Надина родственная душа из НСЦ.

Занимаясь Джейди Кунчай, она обнаружила на ее щетке три волоса другого человека. И, судя по профилю их ДНК, тоже женщины и тоже таиландки по происхождению, как и Джейди, но никаких признаков родства между ними не существовало. В этом не было ничего необычного, при мысли о том, какой материал для исследований она получила. Порой подобное выглядело скорее правилом, чем исключением. Люди носили одну и ту же одежду, курили одни и те же сигареты или просто заимствовали друг у друга серьги. В худшем случае ей доставалась смесь ДНК двух и более человек, и все их требовалось разложить по полочкам. Здесь, к счастью, такого не случилось. За исключением трех волосков со щетки Джейди, весь остальной генетический материал с полученных предметов принадлежал ей самой. Другая женщина явно один раз воспользовалась ее щеткой, чтобы привести в порядок свои волосы. Например, девица, убиравшая их номер в Као-Лаке, сделала это. Или кто другой, кого Джейди знала или с кем просто общалась, воспользовался ее ванной и решил заодно причесаться.

Естественно, она также сохранила ДНК неизвестной женщины, требовавшееся ей, пока она окончательно не решит, что весь иной материал пришел от Джейди Кунчай. Поскольку на всех трех волосах остались волосяные фолликулы, ей удалось получить полноценный профиль, и Надя, естественно, могла рассчитывать на его копию.

Надя выразила огромную благодарность. Теперь у нее появлялось дополнение к уже имевшимся данным, над которым ей стоило поразмыслить. Ее предложение относительно русского ужина с балалайкой в качестве приложения оставалось в силе. Как только их пути пересекутся.

На следующий день Надя написала докладную записку относительно случившегося. Перевела все самое важное на английский и отправила копию Буниасарну, приложив профиль ДНК неизвестной женщины, вероятно использовавшей щетку для волос Джейди.

«Это, конечно, вряд ли пригодится. Но кто знает? Вдруг вы найдете ее в ваших регистрах», — написала Надя.

Аккарат Буниасарн дал о себе знать через сутки и сообщил, что полученный от Нади профиль ДНК действительно находился в одном из регистров таиландской полиции. Не потому, что его обладательница проштрафилась, а поскольку общалась с несколькими мужчинами, интересовавшими его коллег. Она таиландка и родилась в Бангкоке в 1974 году. Ее звали Яда Сонгправати, и, судя по всему, именно она работала администратором в «Золотом фламинго» в Пхукете и была той самой пока считавшейся пропавшей женщиной, которую они до сих пор знали как Яду Йинг Сонг.

Как ни странно, она по-прежнему числилась среди живых. Помимо прочего получила новый паспорт весной 2006 года и в течение следующих пяти лет неоднократно ходатайствовала о туристской визе для посещения, помимо прочего, Швеции и США. С этим требовалось дополнительно разбираться, и Аккарат Буниасарн обещал позвонить, как только у него появятся новые данные.

* * *

«Интересно, что произошло с паспортом Джейди», — подумала Надя. Но поскольку это была рутинная мера и у нее еще сохранилось смутное воспоминание о том, что она видела какую-то запись на сей счет, ей не понадобилось искать слишком долго среди материалов их расследования, прежде чем она нашла ответ на свой вопрос. Джейди имела два паспорта — таиландский и шведский. Когда она и ее муж отправились в Као-Лак праздновать Рождество и Новый год, она оставила их в родительском доме в Бангкоке.

Уже в конце января, когда все знали, что она мертва, ее муж передал документы в шведское посольство, где сам работал. После чего оба паспорта уничтожили. Джейди Кунчай они были больше не нужны.

«Действительно, зачем они ей понадобились бы», — подумала Надя. Кто стал бы рисковать, разгуливая с документом, принадлежавшим мертвому человеку. Тем более предоставлять его, ходатайствуя о визе. Джейди требовался новый паспорт — человека, внешне достаточно похожего на нее и по-прежнему считавшегося живым. Пусть на этот раз все обстояло совсем наоборот.

90

После всего произошедшего за последнее время Лиза Ламм снова захотела встретиться со своей следственной группой. Столкнувшись с Бекстрёмом в коридоре здания полиции, она обсудила с ним это дело.

— Что думаешь по поводу завтрашнего дня? — спросил Бекстрём. — Рано утром, — добавил он на всякий случай.

— Да, понятно, — согласилась Лиза Ламм. — Кто захочет сидеть на работе после обеда в пятницу?

— Как смотришь, если нам встретиться в десять часов? — предложил Бекстрём. — Мне еще надо кое-что сделать с утра.

«Надо воспользоваться случаем», — подумал он.

— Выглядит просто замечательно, — сказала Лиза Ламм. — Тогда мне не понадобится вставать среди ночи.

* * * И вот теперь они все вместе сидели в большой комнате, поскольку их численность увеличилась вдвое.

— О’кей, — сказал Бекстрём. — Подытожим ход расследования. И прошу без пустой болтовни, — добавил он на всякий случай, спроецировав шесть их главных вопросов на висящий на стене экран.

— Наша жертва, которую мы нашли на острове Уфердсён. Между нами по-прежнему полное согласие, что это Джейди Кунчай?

Все кивнули. Надя, кроме того, обнародовала последнюю информацию о женщине, ошибочно идентифицированной в Пхукете как Джейди.

— Ранее мы знали ее под артистическим псевдонимом Яда Йинг Сонг. Вы помните, это администратор ночного клуба, о чьем исчезновении было заявлено после цунами.

— И как же ее зовут? — спросил Петер Блад.

— Мы склоняемся к тому, что под этим псевдонимом скрывалась женщина по имени Яда Сонгправати, родившаяся в Бангкоке в 1974 году, — сообщила Надя, не вдаваясь в детали. — Наши таиландские коллеги обещали связаться с нами, как только у них будет дополнительная информация.

— Хорошо звучит, — сказал Юхан Эк, и они с Петером Бладом переглянулись. — Тогда я смогу позвонить нашим старым коллегам, находившимся там в то время, и рассказать, что мы, к сожалению, нашли маленькую ошибку в их протоколе.

— Передай им привет от меня, — буркнул Бекстрём. — Что мы думаем по поводу как, где и когда?

— Джейди Кунчай застрелили, — сказал Ниеми. — Выстрелом в правый висок с помощью так называемого мелкокалиберного ружья, которое, как мы с Фернандесом считаем, нам уже удалось найти. Оно принадлежит приемному отцу Даниэля Джонсона, и он обычно хранил его на борту своей парусной лодки. Мы получили и само оружие, и пару коробок старых патронов Remington Long Rifle 22-го калибра к нему. Все уже находится в Линчёпинге. Они обещали заняться этим вне очереди. Но все выглядит достаточно хорошо, как уже сказано.

— Вы провели контрольный отстрел, прежде чем отправили оружие и боеприпасы? — поинтересовался Бекстрём.

— Само собой, — ответил Фернандес, похоже не испытывая ни малейших угрызений совести на сей счет.

— Место преступления? — спросил Бекстрём.

— По нашему мнению, все произошло на борту парусной лодки, которую Джонсон одолжил у своего отца, — сказал Ниеми. — Мы нашли там следы крови. Она принадлежит человеку. Но на ДНК нам, конечно, к сожалению, не стоит и рассчитывать. Кровь протекла на кильсон, где масса воды. Однако НСЦ получил ее, на всякий случай.

— Вы нашли и отпечатки пальцев, — сказал Бекстрём, явно хорошо подготовившийся заранее.

— Да, — подтвердил Ниеми. — Но мы по-прежнему ждем пальчики Джонсона, чтобы было с чем сравнить.

— Это мы, конечно, сможем организовать. — Бекстрём улыбнулся довольно.

— Относительно времени, — вклинилась в разговор Анника Карлссон, — нам почти наверняка известно, что он выписался из отеля утром в воскресенье 26 июня, а вернул ключи от лодки своей сестре на следующее утро. Значит, преступление совершено между утром воскресенья и ночью понедельника, с 26 на 27 июня 2011 года.

— Довольно тесные рамки, — заметил Ниеми.

— Да, это меня тоже беспокоит, — согласилась Анника Карлссон. — Но я еще менее в восторге от альтернативы. Что он сделал это до праздника, прежде чем вселился в трактир в Мариефреде.

— И в итоге, судя по всему, это не заранее спланированное преступление, — сказала Лиза Ламм.

— Во время ссоры все порой происходит очень быстро, — заметил Бекстрём. — Какой у нас мотив? — продолжил он.

— Страховое мошенничество или, точнее говоря, целых три на общую сумму двадцать пять миллионов, — сказала Надя. — И по крайней мере два преступника. Даниэль Джонсон и Джейди Кунчай.

— По всем этим преступлениям срок давности, к сожалению, на данный момент уже истек, — констатировала Лиза Ламм. — Если бы мы сидели здесь месяц назад, я смогла бы предъявить обвинение в последнем из них, когда Даниэль Джонсон получил целых двадцать миллионов по страховке, оформленной на фирму.

— Да, Джонсон должен отправить букет цветов твоей предшественнице, — заметил Бекстрём. — Как у нее дела, кстати?

— Пока вроде без изменений, — сообщила Лиза Ламм. — Я разговаривала с ее лечащим врачом вчера.

— Будем надеяться на лучшее, — буркнул Бекстрём, не вдаваясь в подробности, что он, собственно, имел в виду.

— Кто-нибудь в курсе, чем Джонсон занимается прямо сейчас? — спросила Лиза Ламм.

— Зачем тебе это? — поинтересовался Бекстрём.

«Не собирается ведь она задержать его сегодня», — подумал он. Тогда о его обычном пятничном распорядке пришлось бы забыть.

— Он в Брюсселе, — сообщила Фелиция Петтерссон. — Находится там вместе со своим главным боссом, замминистра, на какой-то встрече ЕС относительно ситуации на Балтике.

— Ага, и когда его ждут назад? — уточнил Бекстрём и вздохнул с облегчением: «Слава богу!»

— Он должен выйти на работу в Стокгольме в понедельник утром, — ответила Фелиция Петтерссон.

— О’кей, — кивнула Лиза Ламм. — Если сейчас окажется, что мы нашли то самое ружье, я собиралась забрать Джонсона сразу же.

— На допрос без предварительного предупреждения, — констатировал Бекстрём.

«Звучит как волшебная музыка для моих ушей», — подумал он.

— Нет, — сказала Лиза Ламм. — Я решила задержать его по подозрению в убийстве и ненадлежащем обращении с останками покойного, а также препятствовании правосудию и краже со взломом. Последнее касается проникновения на лодку. Я сожалею также, что не смогу предъявить ему обвинение в крупном мошенничестве, и еще раз прошу извинить за проблемы, созданные вам одной из моих помощниц.

«Лиза Ламм действительно далеко не дура», — подумал Бекстрём. Пусть даже она была бабой и немного худоватой на его вкус.

91

Уже в понедельник Петер Ниеми получил сообщение из НСЦ относительно материалов, которые отправил туда. Конечно, только по телефону и в устной форме, но поскольку его смысл исключал двойное толкование и свое письменное заключение они обещали прислать на той же неделе, он позвонил Лизе Ламм.

— С кровью, найденной нами в лодке, все получилось точно как я и опасался, — сказал Ниеми. — Она человеческая, но это единственное, что они могут сообщить. На мой взгляд, речь шла о довольно большом количестве, но они не горят желанием подписаться под этим.

— Разберемся, — сказала Лиза Ламм. — Какие у них еще результаты?

— Обрывки веревки, найденные нами на острове, по материалу соответствуют синему шпагату, моток которого мы взяли из посудины отца Джонсона. Кроме того, он необычный. Немецкого производства. Не продается в Швеции.

— То есть обрывки веревки с места обнаружения останков из этого мотка?

— Неизвестно, — ответил Ниеми. — Единственно они смогли сообщить, что материал в обоих случаях один и тот же и необычный.

— Неплохо, — констатировала Лиза Ламм. — Что еще мы узнали?

— Далее все обстоит лучше. Патроны, полученные нами от дочери отца Джонсона, совсем необычные. Фирма «Ремингтон» закончила их выпускать еще в начале пятидесятых. Пуля из нашего черепа соответствует тем, которые она нам дала. В Линчёпинге это не вызывает сомнения. Какой-то там металлургический фокус-покус.

— Сколько патронов дочь Джонсона передала в наше распоряжение?

— Две коробки, на пятьдесят выстрелов каждая. В одной осталось двадцать штук и тридцать одна штука в другой.

— То есть они немало постреляли за эти годы, — констатировала Лиза Ламм.

— Да, и фотографии из альбома, найденного нами в лодке, указывают на это. Похоже, стрельба, главным образом, велась по мишеням. По банкам, картонным тарелкам и всему такому. Не в людей.

— Приятно слышать, — заметила Лиза Ламм.

— Угу, — сказал Ниеми. — Хотя один раз кто-то сделал это.

— Пуля в черепе соответствует ружью?

— Да, судя по всему. Плюс два, согласно оценке НСЦ, и, на мой взгляд, они не хотят давать больше в основном по той простой причине, что она безоболочечная и прилично деформировалась при прохождении сквозь кости черепа. Плюс два все равно неплохо.

— Я знаю, — сказала Лиза Ламм. — Если я поняла тебя правильно, общая картинка еще лучше. Оружие, патроны, моток шпагата плюс человеческая кровь, найденная вами в лодке.

— Ну, я и не собираюсь жаловаться, — признался Ниеми. — Я доволен.

— Я тоже, — поддержала Лиза Ламм. — Поэтому и решила задержать его уже завтра рано утром. И лучше всего взять из дома.

— И ты хочешь, чтобы я и коллеги провели там обыск, — констатировал Ниеми.

— Точно, — подтвердила Лиза Ламм. — У тебя найдутся люди для этого?

— Найдутся, — заверил Ниеми. — У тебя есть еще какие-то пожелания?

— Да, его компьютер, естественно, или, если у него есть, смартфон. Все иное на твое усмотрение. Это ты знаешь лучше меня.

— Я тут подумал вот о чем, — сказал Ниеми. — Пожалуй, тебе стоит напомнить коллегам, которые будут его допрашивать. Ты помнишь, наверное, синюю ночную рубашку, единственное одеяние на ней, когда они нашли ее в доме. Это же была ночнушка Джейди Кунчай, но едва ли найденного тела.

— Да, — подтвердила Лиза Ламм. — Я помню ее. А в чем проблема?

— Куда она делась, — сказал Петер Ниеми. — На этот вопрос ведь Джонсон сможет ответить.

— Я понимаю, о чем ты подумал, — сказала Лиза Ламм. — Когда человек спит в ночной рубашке в такую жару, на ней должна остаться ДНК.

— Да, и если ты натягиваешь ее на кого-то другого, чье тело в крови, там должна была оказаться и ДНК этого человека тоже. Две разных ДНК на одном наряде, и, мне кажется, в таком случае у нас есть профили обеих женщин.

— Джейди Кунчай и Яды Сонгправати, — подсказала Лиза Ламм.

— Точно как на щетке для волос, — констатировал Ниеми.

— Я позабочусь, чтобы Джонсона спросили об этом, — пообещала Лиза Ламм.

«Ниеми молодец, — подумала она, как только положила трубку. — Почему никто другой ничего не сказал о ночной рубашке? Возможно, все забыли».

«Приятная женщина эта Ламм, — подумал Ниеми, как только закончил разговор. — Красивая и хорошо тренированная. Из тех, кто может позаботиться и о себе, и о других».

92

Анника Карлссон и ее коллега Ян Стигсон забрали Даниэля Джонсона из его жилища в Йердете около восьми часов утра. Он сам открыл им, когда она позвонила. С вопросительной улыбкой на лице.

Анника Карлссон представилась и показала свое полицейское удостоверение. Получила ту же вопросительную улыбку в ответ.

— Ага, и почему вы хотите поговорить со мной?

— Нам необходимо кое о чем спросить тебя, — сказала Анника Карлссон. — Именно поэтому тебе придется проследовать с нами в здание полиции Сольны.

— И о чем речь? — поинтресовался Джонсон по-прежнему дружелюбным тоном и с любопытством посмотрел на них.

— Этого я, к сожалению, не могу сказать, — ответила Анника Карлссон. — Но убеждена, что прокурор все тебе расскажет. Она уже ждет тебя.

— Ничего себе, — поморщился Даниэль Джонсон. — Если я должен встретиться с ней, то хочу, чтобы это происходило в присутствии моего адвоката.

— Естественно, — сказала Анника Карлссон. — Как его зовут?

— Юхан Эрикссон, — сообщил Джонсон. — Я незнаком с ним, но, судя по тому, что мне доводилось слышать и читать о нем, он, наверное, лучший из всех.

Как только они ушли, квартира перешла в распоряжение Ниеми и Фернандеса. Они изъяли компьютер, мобильный телефон и провели обыск, но все их усилия не принесли особых плодов.

Даниэль Джонсон жил в трехкомнатной квартире, которой владел. И в ней отсутствовали следы какого-либо другого посетителя. Квартира была хорошо меблирована в традиционной манере. А также хорошо убрана, и, судя по найденным квитанциям, благодаря постоянным заботам некоей специализированной фирмы. Его компьютер оказался новым, купленным всего месяц назад, и когда ему, в конце концов, задали вопрос об этом, он объяснил, что старый проработал уже более пяти лет и он решил поменять его. Собирался сделать это гораздо раньше, но все руки не доходили. В данном вопросе он доверился фирме, где приобрел прежний. А как они поступили с ним, понятия не имел, но предполагал, что просто утилизировали. Проще всего спросить у них. Все квитанции у него остались. Они находились в папке, где он хранил подобные бумаги.

В общем, они не нашли ничего интересного. Ничего бросавшегося в глаза, возможно, с единственным исключением. На тумбочке у кровати Джонсона стояла заключенная в рамку фотография его первой жены Джейди Кунчай.

Ниеми и Фернандес обсудили этот факт. Если он убил ее пять лет назад, это выглядело странным напоминанием о том, что ему, пожалуй, стоило забыть. Если он, конечно, не просчитал заранее, что такие, как Ниеми и Фернандес, рано или поздно придут к нему домой, и поставил ее по этой причине. Например, прежде чем пошел открывать, когда Анника Карлссон позвонила в его дверь.

— Или у нас с тобой профессиональная паранойя, — сказал Фернандес и пожал плечами.

— Да, но признайся, подобное все равно выглядит немного странно, — произнес в ответ Ниеми.

Когда Джонсону задали этот вопрос, он, казалось, толком его не понял. У него имелось много снимков погибшей супруги. Стоявший у кровати он сделал сам во время их первого совместного отпуска. Что необычного в этом? Она же значила для него больше всех других людей, вместе взятых. Он думал о ней каждый день, ее не хватало ему постоянно.

Всего полиция провела четыре допроса Даниэля Джонсона. После чего он перестал отвечать на вопросы. По его словам, уже все сказал. Ему было нечего больше добавить, и об этом он сообщил дознавателю, инспектору Юхану Эку, когда тот закончил последний из допросов. На всякий случай провели пятый, на котором Даниэль Джонсон ни разу не открыл рта, а вместо него говорил адвокат. Он, в свою очередь, подтвердил, что его клиент уже все сказал. Они якобы вдвоем подробно обсудили это дело. И по сути, пришли к единому мнению. В результате допрос получился очень коротким. Он занял менее пяти минут.

Позиция Даниэля Джонсона относительно происходившего была четкой и ясной уже с самого начала. Он не понимал, о чем говорили полицейские. Его жена Джейди погибла во время цунами. Он сам находился там. Видел все собственными глазами. Начиная с того, как разразилась катастрофа, и кончая тем, как ее пепел развеяли по ветру на горе к северу от Бангкока.

Даниэль Джонсон смог без труда отбросить все вопросы, заданные ему полицейскими по поводу трагедии, обрушившейся на него самого и его супругу. Распечатки разговоров с ним заняли более двухсот страниц. На его ответы пришлась половина из них, и в основе всех лежала одна и та же базовая идея. Его жена Джейди Кунчай погибла во время цунами почти двенадцать лет назад. Вот и все.

Для иллюстрации достаточно одного примера. Причиной, почему прошло более суток, прежде чем он с помощью пары служащих отеля смог вынести свою супругу из дома на берегу, который они снимали, был царивший вокруг хаос. Когда он в первый раз попытался сделать это, и полицейские, и сотрудники службы безопасности отеля помешали ему, поскольку, по их мнению, вилла могла обрушиться в любой момент. Только на следующий день он получил возможность заняться ее поисками.

Первый допрос проводил комиссар Эверт Бекстрём. Следующие три или четыре, если подходить к этому с формальной точки зрения, его коллеги, инспекторы Юхан Эк и Петер Блад. Эко в качестве дознавателя, а Блад — его помощника. Адвокат Эрикссон присутствовал на всех, а на первом также и прокурор Лиза Ламм.

По сравнению со следующими допросами первый носил более импровизированный характер. Дознаватель перескакивал с одной темы на другую, затрагивал то один, то другой пункт еще несформулированного обвинения, добавляя рассуждения и вопросы общего характера.

— Да, вот о чем хотел спросить, прежде чем мы начнем разговор. — Бекстрём вздохнул и почесал голову. — Как ты хочешь, чтобы к тебе обращались. Должен ли я называть тебя Джонсоном, заведующим отделом министерства или достаточно будет Даниэля?

— А как предпочитаешь ты сам?

— Даниэль, если это тебя устроит. Так мы, по крайней мере, сэкономим время.

— Я не возражаю.

— Хорошо, — сказал Бекстрём. — Ага, Даниэль, меня интересует одно дело. Когда ты вынес свою жену из развалин дома, на ней была синяя ночная рубашка.

— Да, все так.

— Что произошло с ней потом?

— Извини?

— Дело в том, что она упоминается в материалах допросов, которые наши таиландские коллеги провели с людьми, находившимися на месте и помогавшими тебе, но потом она, похоже, куда-то исчезла. Ее нет в наших списках вещей твоей жены.

— Но здесь ведь нечему удивляться, — пожал плечами Даниэль.

— Ты можешь рассказать об этом? — спросил Бекстрём.

— Да, — сказал Даниэль. — Прежде чем отвезти Джейди в Пхукет, в место, где проводилась идентификация, мы завернули ее тело в простыню из отеля. Их персонал помогал мне делать это. Тогда я снял с нее ночную рубашку. Она ведь была вся в крови.

— Я понимаю, — кивнул Бекстрём.

— Потом я отдал ее персоналу.

— Тебе известно, что они сделали с ней?

— Я полагаю, выбросили. Кто захочет сохранить окровавленную ночную рубашку.

— Точно, — согласился Бекстрём. — Я понимаю, о чем ты говоришь.

— Отлично, — сказал Даниэль Джонсон. — Но ты и представить не можешь, как я чувствовал себя тогда.

— Самой собой, — согласился Бекстрём. — Но я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду. Меня, однако, интересует еще и другое дело.

— Да?

— После смерти жены ты же получил целую кучу денег. Двадцать пять миллионов шведских крон по трем страховкам, если я правильно посчитал.

— Да, все сходится.

— Насколько я понимаю, ты купил квартиру на часть этой суммы.

— Да, все правильно. Ту, куда твои коллеги заявились сегодня утром.

— И как дорого она тебе обошлась?

— В четыре миллиона. Если бы не случившаяся трагедия, мы пробыли бы в Бангкоке по крайней мере еще год. Но я ушел на больничный, и меня отправили домой в Стокгольм. А нашу старую квартиру мы продали, когда уезжали. Мне же нужно было где-то жить.

— Да, естественно, — согласился Бекстрём. — Это ведь всем необходимо, и здесь нет ничего странного.

— И что тебя интересует тогда?

— Я подумал об остальных деньгах. Куда они делись?

— Я отдал их семье Джейди. Ее матери и брату. Перевел в Таиланд, как только их выплатили. Я даже не мог думать о них.

— Да, это я могу понять, — согласился Бекстрём. — Но как ты сделал это чисто практически? Кто позаботился об этом для тебя?

— Брат Джейди помог мне, — признался Даниэль Джонсон. — Он ведь американский ревизор. Фирма, в которой он работает, одна из крупнейших в своем роде в мире. У них есть офис здесь в Стокгольме, так что они помогли мне. Да, и банк, конечно, СЕ-банк. У меня есть бумаги на все, на каждую крону. Они стоят в папке в моем служебном кабинете.

— Я верю тебе, — сказал Бекстрём. — Сам поступил бы подобным образом. Кого волнуют деньги, когда случается такая трагедия.

Первый допрос, который проводил Бекстрём, длился целый час. После чего Лиза Ламм взяла бразды правления в свои руки и объяснила, что Даниэль Джонсон подозревается в четырех различных преступлениях. Убийстве своей жены Джейди, ненадлежащем обращении с останками покойного, поскольку потом попытался спрятать ее мертвое тело, в краже или в качестве альтернативы в попытке таковой в связи с тем, что хотел уничтожить улики, а также в препятствовании правосудию, направленному против их маленького свидетеля. Когда она потом спросила Даниэля Джонсона относительно его отношения к этому, он лишь покачал головой и бросил взгляд на своего адвоката.

— Я ничего не понимаю, — сказал Даниэль Джонсон. — Я убил мою жену, погибшую во время цунами двенадцать лет назад? А все другое, что я якобы сделал? Я даже представления не имею, о чем вы говорите.

— Как я понимаю, ты отрицаешь обвинение по всем пунктам, — сказала Лиза Ламм.

— Да, я даже не представляю, о чем ты говоришь. А чего ты ожидала?

— Тогда я все равно принимаю решение задержать тебя, — заявила Лиза Ламм.

— Почему-то меня это не удивляет, — сказал Даниэль Джонсон. — Но сейчас я хочу переговорить с моим адвокатом. С глазу на глаз.

— Естественно, — согласилась Лиза Ламм. — Кроме того, я думаю, он сможет рассказать тебе причины наших обвинений в твой адрес. Познакомить тебя с ними в деталях.

— Замечательно, — буркнул Даниэль Джонсон. — Ведь ни ты, ни твой помощник не преуспели в этом деле.

— И что ты думаешь об этом? — спросила Лиза Ламм, как только они с Бекстрёмом остались наедине.

— Джонсон далеко не идиот, — ответил Бекстрём. — Он будет помогать нам со всем, что не может бросить на него тень, ведь в противном случае напрасное упорство принесло бы ему только вред. Все иное будет отрицать. И я имею в виду не только его бывшую супругу. Как он смог бы убить ее? Она же умерла во время цунами. Об этом у него есть бумаги, подписанные нашими коллегами.

— Приведи другой пример.

— Да сколько угодно, — сказал Бекстрём. — Вспомним Янов день, который он провел в трактире в Мариефреде. Естественно, он был там один.

— Но он ведь снял двухместный номер.

— А ему нравится иметь много места, когда он спит. Или немного запасного пространства на случай, если подцепит кого-то.

— Но он ведь обедал и ужинал в обеденном зале, — напомнила Лиза Ламм.

— Да, и я видел счет, — сказал Бекстрём. — С таким заказом мне не составило бы труда справиться в одиночку. Неужели ты думаешь, нам удастся найти официантку, обслуживавшую его и того, кто, возможно, составлял ему компанию? В Янов день пять лет назад? Забудь. Если бы я смог найти такую, пожелавшую свидетельствовать об этом, то утверждал бы, что она лжет.

— Да, — согласилась Лиза Ламм. — Я также обратила внимание на отсутствие Джейди во всех документах.

— Да и вообще он просто был на озере Меларен и ходил под парусом. Один, естественно, так поступает много парней.

— А как мы поступим сейчас?

— Будем работать как обычно, — сказал Бекстрём. — Он сделал это? Само собой. Рано или поздно проговорится. Так обычно происходит с ему подобными, стоит им немного посидеть за решеткой.

93

После того как Даниэль Джонсон провел в следственном изоляторе сутки, Лиза Ламм потребовала изменить ему меру пресечения. И добилась успеха. Его арестовали, помимо прочего, по обвинению в убийстве. Следующие прения в суде должны были состояться через четырнадцать дней.

В НСЦ получили доступ как к его отпечаткам пальцев, так и к ДНК, и именно по поводу первых Петеру Ниеми позвонили уже на следующий день после того, как Джонсона арестовали. Пальчики подозреваемого обнаружили в трех разных местах в парусной лодке, на сегодняшний день принадлежавшей его старшей сестре. Кроме того, их нашли там, где вроде бы любому нормальному человеку нечего делать — под полом каюты.

Еще день спустя его сестра Сара связалась по телефону с Анникой Карлссон. Она разговаривала со своим отцом, и он выразил желание побеседовать с кем-то из полицейских, расследовавших серьезные преступления, в совершении которых обвиняли его сына.

— Он прочитал об этом в газетах, — сказала Сара Джонсон. — Поскольку всегда остается верным себе, захотел обсудить это напрямую с вами.

— Ты не догадываешься, о чем он хочет поговорить? — спросила Анника.

— Возможно, о старой мелкашке. Но вообще я не знаю. Его волнует происходящее.

— Я охотно побеседую с ним. Когда ты хочешь, чтобы я сделала это?

— Как можно быстрее, — попросила Сара Джонсон. — При мысли о его самочувствии, боюсь, ему не так много осталось.

— Тогда давай после обеда.

— Хорошая идея, — согласилась Сара Джонсон. — Я общалась с ним совсем недавно, и, похоже, он чувствует себя вполне сносно. Не возражаешь, если я буду присутствовать при разговоре?

— Конечно, не возражаю, — подтвердила Анника. — И сможешь даже участвовать в разговоре, если захочешь. Ты на работе сейчас?

— Да.

— Удобно, если я заберу тебя через час?

— Просто замечательно, — ответила Сара Джонсон. — Позвони, когда подъедешь.

Разговор со Свеном-Эриком Джонсоном состоялся в его палате в больнице в Бромме, где он находился на лечении. Высокий, худой мужчина, одетый в белую рубашку, хорошо отглаженные серые брюки и в черных тапках на ногах. У него были такие же умные голубые глаза, как и у старшей дочери. И кроме того, на него явно наложила отпечаток смерть, уже сидевшая в ожидании своего часа у кровати, где он большую часть времени лежал.

— Очень любезно, комиссар, что ты смогла уделить мне время. — Свен-Эрик Джонсон дружелюбно кивнул Аннике Карлссон.

— Называй меня Анникой, — ответила она и улыбнулась.

— Если ты обещаешь величать меня Свеном-Эриком.

— Конечно, с удовольствием, — согласилась Анника Карлссон. — Кроме того, я хочу, чтобы ты знал об одном деле. Будь у меня возможность выбирать, я избавила бы тебя от рассказа о том, чем я и мои коллеги занимаемся.

— У меня нет никаких причин порицать вас за это, — ответил Свен-Эрик Джонсон. — Порой есть работа, которую необходимо выполнять, совершенно независимо от того, насколько это тяжело. Если и есть в данном случае кто-то заслуживающий трепки, то это мой сын.

— Да, — подтвердила Анника. — Без него мы с тобой никогда не встретились бы. И я с Сарой тоже.

— Даниэль действительно убил свою жену?

— Да, многое указывает на это. Сама я, к сожалению, убеждена в этом.

— Значит, Джейди не погибла во время цунами?

— Нет, — сказала Анника Карлссон. — По данному пункту у всех нас нет ни малейшего сомнения. Умерла другая женщина, ошибочно идентифицированная как Джейди. Даниель и его жена встретились с ней накануне вечером и привезли с собой в отель, где жили.

— И они, значит, устроили некий фокус вместе.

— Да, похоже на то.

— Почему они так поступили?

— Страховое мошенничество. Даниэль получил двадцать пять миллионов крон.

— А несколько лет спустя они поссорились, и он убил ее.

— Да, именно так, по нашему мнению, все и обстояло.

— Джейди и Даниэль никогда не подходили друг другу. Они были слишком похожи. Брали худшее друг у друга.

— Кое-что указывает на это, — согласилась Анника Карлссон.

— Насколько я понял, вы нашли ее на острове Уфердсён, — заметил Свен-Эрик Джонсон. — Даниэль многое знал о нем с тех пор, как провел там немало времени мальчишкой, так что, похоже, он действовал обдуманно.

— Да, конечно, труп оказался там далеко не случайно.

— И все произошло в Янов день, когда он позаимствовал мою лодку? — спросил Свен-Эрик Джонсон.

— Если подобное может как-то утешить тебя, судя по всему, он не планировал убивать, когда одолжил лодку.

— Вы так думаете?

— Нет, не думаем, — сказала Анника Карлссон и покачала головой. — Я почти на сто процентов убеждена, что он не планировал ничего такого. Они стали ссориться, и тогда он случайно убил ее.

— Сколь бы странно это ни звучало, но твои слова воспринимаются как утешение для меня, — признался Свен-Эрик Джонсон.

— В произошедшем действительно нет твоей вины, — сказала Анника Карлссон.

— Нет, — согласился Свен-Эрик Джонсон и покачал головой. — Но мне, пожалуй, следовало держать под замком старую мелкашку, которую я получил от отца. Однако я и представить не мог, что сегодня необходима лицензия на такое оружие. Когда она досталась мне после войны, ничего подобного не требовалось.

— Да, я знаю, — подтвердила Анника Карлссон.

— Мои дочери тренировались в стрельбе из нее, — сказал Свен-Эрик Джонсон и улыбнулся старшей из них. — Да, пожалуй, Сара не так много, но Ева, мне помнится, обожала это дело. Однажды она даже попыталась выстрелить в чайку. Тогда я отругал ее, а потом ружье стояло под замком, пока она не дала обещание не поступать так больше. А вот Даниэль… По-моему, я даже никогда не видел, чтобы он держал ружье в руках.

— Здесь ведь нет ничего странного, — вступила в разговор Сара. — Сколько лет ему было, когда ты купил «Вегу»? Девять-десять, если мне память не изменяет. Оружие ведь не дают маленькому мальчику. Кроме того, он почти никогда не составлял нам компанию на озере. Предпочитал общаться со своими друзьями.

— Да, все так, — согласился Свен-Эрик Джонсон. — Как думаешь, может, мне стоит попробовать поговорить с Даниэлем? Я, конечно, почти не общался с ним в последние десять лет, и в последний раз мы виделись шесть-семь лет назад. Но он же все равно мой сын.

— Если хочешь увидеться с ним, я попытаюсь это организовать, — пообещала Анника Карлссон. — Однако мне кажется, нет смысла пытаться образумить его.

— Я, пожалуй, немного старомоден, — заметил Свен-Эрик Джонсон, — но всегда считал, что человек должен отвечать за свои поступки.

— Боюсь, Даниэль не разделяет твое мнение, — возразила Анника.

— Блудный сын, — пробормотал Свен-Эрик Джонсон. — Как это получилось?

— Я не верю, что все из-за тебя, — сказала Анника Карлссон. — Подобное часто происходит, и никто в этом не виноват.

— Я тоже так подумал бы, — согласился Свен-Эрик Джонсон, — будь у меня выбор.

— Если хочешь увидеться с ним, я помогу тебе, — повторила Анника Карлссон.

— Нет, — ответил Свен-Эрик Джонсон и покачал головой. — Наверное, уже слишком поздно. И печально, конечно, что он не хотел общаться со мной, но этого уже не исправить.

— У меня есть вопрос к тебе. На твоей лодке мы нашли моток синего шпагата. Ты не помнишь, где купил его?

— Да, это было, когда я совершил плавание в Киль в одиночку. Скорее всего, за год до того, как заболел, в 2010 году, значит. Если тебе интересно, почему я говорю столь уверенно, то причина проста: я единственный раз ходил туда под парусом.

— Хорошо, что ты об этом вспомнил. Если тебе нужна моя помощь с чем-то, просто намекни, — сказала Анника Карлссон.

— Ты уже помогла мне, Анника, — ответил Свен-Эрик Джонсон. — Спасибо тебе. Если тебя интересует мое мнение… Я же все равно старый учитель, как тебе наверняка известно…

— Да, я охотно его выслушаю, — улыбнулась Анника.

— Хорошо, — пробормотал Свен-Эрик Джонсон и тоже улыбнулся. — Мне кажется, ты такой же хороший человек, как и обе мои дочери. То, что случилось с Даниэлем, я никогда не пойму.

— Спасибо. Хотя, когда я ходила в школу, у меня не всегда все было хорошо.

— Могу себе представить. С физкультурой у тебя наверняка не возникало проблем, а в том, что ты порой не соглашалась со своими учителями, нет ничего страшного. Хотя сейчас, раз уж ты все равно здесь у меня, есть одно дело, о котором я спросил бы Даниэля.

— О чем же?

— Мой любимый матросский чемодан, специальный мешок из парусины. Что он сделал с ним?

— Он пропал, когда Даниэль одолжил твою лодку?

— Да, и когда мне в конце концов удалось поймать сына по телефону, он обещал вернуть его. Якобы просто позаимствовал. Он понадобился ему, чтобы перенести какие-то вещи.

— Но он так и не сделал этого?

— Нет, — подтвердил Свен-Эрик Джонсон.

— Почему ты ничего не сказал мне? — спросила Сара Джонсон. — Это же, наверное, тот матросский чемодан, который я и Ева подарили тебе на Рождество за год до того, как ты заболел.

— Да, точно, — подтвердил Свен-Эрик Джонсон. — Даже если мне он не пригодится в будущем, ты сможешь использовать его. Лодка ведь у тебя есть.

— Этот матросский чемодан, — напомнила Анника Карлссон, когда они полчаса спустя в машине возвращались каждая к себе на работу. — О чем идет речь? Что такое матросский чемодан, я знаю, не это интересует меня.

— Ясно, — сказала Сара Джонсон. — Это был мой и Евы подарок папе, и я точно помню, что на Рождество до того, как он заболел. Шесть лет назад, значит.

— Ты можешь описать его? — спросила Анника.

— Да, у меня даже есть фотография в каком-то альбоме дома. Моя сестра купила его в Лондоне. Она живет там, как тебе известно. Хорошая вещь, из старого брезента, с кожаными накладками и кожаной ручкой. Дорогая вещь. Кроме того, я вышила на нем папины инициалы, с помощью синего шпагата, который у нас обычно лежал в лодке. Его инициалы большими буквами, СЭД, Свен-Эрик Джонсон, плюс сокращение от старого латинского выражения. NNE. Navigare Necesse Est.

— И что это означает?

— Плыть необходимо, — объяснила Сара с еле заметной улыбкой. — Папино любимое выражение. Navigare necesse est. Vivere non est necesse.

— А последняя фраза. Что означает она?

— Да, это как раз и печально. При мысли о папе и его самочувствии. Плыть необходимо. Жить — нет.

— Я думаю, эта мысль утешает его, — сказала Анника Карлссон.

— Сама я ужасно хотела бы получить назад папин матросский чемодан, — призналась Сара Джонсон. — Если вы найдете его при обыске дома у Даниэля, я буду претендовать на него.

— Я обещаю поговорить с моими коллегами, — заверила ее Анника Карлссон.

— Знаешь что, — сказала Сара Джонсон, — давай заедем ко мне на квартиру, и ты получишь его фотографию.

Полчаса спустя Анника Карлссон шагнула в кабинет Петера Ниеми.

— У тебя есть пять минут? — поинтересовалась она.

— Естественно, — ответил Петер Ниеми и закрыл папку, которую листал.

— Что это? — спросила Анника Карлссон и передала ему полученный от Сары Джонсон снимок.

— Судя по елке, которую я вижу на заднем плане, и радостным лицам пяти человек, запечатленных там, по-моему, речь идет об обычном шведском праздновании Рождества. В поддержку моей гипотезы говорит рукописный текст на тыльной стороне фотографии — «Рождество в Ольстене, 2010 год». Я могу еще чем-то помочь комиссару?

— Тем, что прекратишь болтать ерунду. Большая серая сумка, стоящая в центре фотографии, ты и Фернандес, случайно, не нашли ее среди вещей Джонсона, когда проводили обыск у него дома?

— Нет, — ответил Петер Ниеми и покачал головой. — Она выглядит как старый английский матросский чемодан из брезента с кожаными накладками и кожаной ручкой.

— Рождественский подарок отцу Даниэля Джонсона от обеих его дочерей, Сары и Евы.

— Нет, — повторил Ниеми и снова покачал головой. — Ничего похожего мы не нашли.

— Где же он находится тогда?

— Если он лежал в лодке Свена-Эрика Джонсона, боюсь, сегодня покоится где-то на дне Меларен.

— Как смотришь на то, чтобы попытаться его найти?

— На мой взгляд, дохлый номер, поскольку это одно из самых больших озер страны, — вздохнул Петер Ниеми. — Если бы я попросил деньги на подобную авантюру, можешь не сомневаться, наши большие чины дали бы мне от ворот поворот. С такой хорошей аргументацией, что я даже не обиделся бы.

— Я услышала тебя.

— Но обещаю подумать над этим делом, — сказал Петер Ниеми и нахмурился. — Но тебе, пожалуй, не стоит надеяться.

94

В средствах массовой информации на удивление мало писали о «высокопоставленном чиновнике правительственной канцелярии, задержанном по подозрению в убийстве собственной жены». Ничего о цунами, никаких подробностей, ничего о мотивах или чем-то подобном. Лишь упоминание о том, что он попытался спрятать ее тело на острове озера Меларен.

«Что случилось с Бекстрёмом? — подумала Утка Карлссон. — Неужели он потерял контакт со своим любимым репортером, ведь такую возможность подработать он никогда не упускал?»

Ничего не случилось с Бекстрёмом в этот раз, однако он столкнулся с неожиданной проблемой, пусть сначала все выглядело столь же многообещающе, как обычно, когда он позвонил и рассказал своему любимому репортеру, что у них интересные факты на подходе.

Они встретились поужинать в обычном месте, но, в отличие от всех предыдущих случаев, его знакомый выглядел странным образом незаинтересованным. Начал болтать о том, что у него имелись другие источники, явно не разделявшие мнение Бекстрёма, и что ему требовались более серьезные аргументы, прежде чем он сделает бекстрёмовку из этой истории.

— Какую еще бекстрёмовку? — спросил Бекстрём.

— Это наш внутренний термин, — объяснил репортер.

— Ага, и в чем, черт возьми, дело? — спросил Бекстрём с кислой миной. — Если вам не нравится то, что вы получаете, найдутся другие, кому это более интересно.

* * *

Придя домой, он сразу же позвонил другому своему любимому репортеру, работавшему во второй по величине вечерней газете и потому не обладавшему столь большими средствами, как первый, но обычно бравшему все, что предлагалось. Однако сейчас тот отказал ему и даже общался с ним крайне невежливо. Как он и его коллеги поняли, согласно собственным надежным источникам, их конкуренты уже оседлали ту же самую историю, но предпочли подождать с ней. И, зная биографию человека, которого она касалась в первую очередь, в ней, кроме того, явно имелся некий политический аспект.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Бекстрём.

— Речь ведь идет о высокопоставленном шведском дипломате, которого собирались назначить нашим послом в Литве. Если он действительно убил свою жену, русские повеселились бы от души. Мы считаем данную тему неинтересной для себя.

— Я об этом понятия не имел, — признался Бекстрём.

— Странно слышать, — съязвил репортер. — А разве русские знакомые не рассказали тебе ничего?

— Какие русские знакомые? — спросил Бекстрём. — У меня нет никаких русских знакомых.

— Замечательно, — повторил репортер. — Но нас в редакции это не интересует.

«Что происходит, черт возьми?» — подумал Бекстрём. В обычном случае он на данный момент уже мог бы заработать пятизначную сумму. Без необходимости выслушивать теории о политических заговорах.

95

В виде исключения все прошло быстрее, чем обычно, и судебный процесс в отношении Даниэля Джонсона начался в середине октября в Стокгольмском суде. Прокурор Лиза Ламм обвиняла его в убийстве, неподобающем обращении с останками покойного, попытке кражи и препятствовании правосудию.

В судебной канцелярии сразу поняли, что дело получится сложным, и выделили пять дней на его рассмотрение.

Плюс два резервных на всякий случай. А также усилили состав суда до двух опытных судей и четырех судебных заседателей. Но даже в суде все прошло легче, чем обычно. Резервные дни не понадобились, а в последний день заключительные прения и вся практическая часть закончились уже к обеду.

Даниэль Джонсон ни на шаг не отступил от своей прежней позиции. Его жена погибла во время цунами двенадцать лет назад. Для него это стало невероятной трагедией, худшим, что могло произойти с человеком. Даже хуже происходившего с ним сейчас, просто непостижимого, «как в романе Франца Кафки», когда на него обрушились обвинения в том, что он семь лет спустя якобы убил свою уже мертвую жену и спрятал ее тело на острове озера Меларен. Независимо от того, чем закончится судебный процесс, это не могло стать худшим для него, поскольку он уже потерял человека, значившего для него больше всего в жизни.

Защитник Джонсона старался изо всех сил и сделал даже больше, чем от него можно было требовать. Объяснил тот факт, что пальчики его клиента нашли в каюте отцовской лодки, тем, что они вполне, возможно, оказались там когда-то ранее, например, в тот Янов день пять лет назад, когда он одолжил ее с целью походить под парусом по озеру Меларен. А не сейчас, когда Джонсон, как предполагалось, побывал там, чтобы уничтожить возможные доказательства. На отпечатках пальцев ведь не стояло даты, о чем, пожалуй, знало большинство нормальных людей, а исходя из его прежнего опыта, те, кто незаконно вламывались к другим, обычно предпочитали работать в перчатках.

Аналогичным образом, если верить ему, все обстояло с препятствованием правосудию, которым его клиент запятнал себя по мнению прокурора. Картинки, взятые с камер наружного наблюдения, установленных в квартале вокруг здания полиции, вполне соответствовали данному Джонсоном объяснению. Что он перед работой решил сделать сюрприз старому знакомому, жившему там, прокатился в том районе с целью найти место для парковки, и в конце концов, осознав тщетность своих усилий, поехал на работу.

Самым главным, конечно, было обвинение в убийстве и непосредственно связанном с ним неподобающем обращении с останками покойного, и здесь адвокат поступил именно так, как, по мнению Нади Хёгберг, ему и следовало сделать. Во всяком случае, еще пару месяцев назад она догадалась, что события будут развиваться именно таким образом.

Он вызвал в качестве свидетелей двух полицейских, находившихся в Таиланде, когда все произошло, и они в один голос заявили, что Джейди Кунчай погибла во время цунами. Бедную женщину нашли в доме, который она снимала вместе с мужем. После чего ее опознали супруг, родная мать и двое служащих отеля, хорошо знавших покойную. На жертве было нашейное украшение Джейди и ее ночная рубашка, а в идентификационном центре в Пхукете, куда потом перевезли мертвое тело, с него взяли материал для ДНК, впоследствии со стопроцентной вероятностью показавший, что оно принадлежало именно Джейди Кунчай.

Затем адвокат Эрикссон показал фильмы и с похорон, и с церемонии, когда пепел Джейди развеяли по ветру. Однако он не попросил перегнать последний назад, чтобы еще раз продемонстрировать то место, где Даниэль Джонсон опустился на землю и раскачивался, обхватив голову руками. Судя по реакции суда, в этом не было необходимости. Ведь двое из его членов сидели, взявшись рукой за лоб и опустив глаза, когда данная сцена воспроизводилась.

Оставались кое-какие улики и странные совпадения, которые сам Эрикссон считал не особенно убедительными. Ружье столетней давности, каких все еще существовали тысячи — той же модели и с теми же баллистическими характеристиками. Патрон от того же оружия, а таких уж точно было несметное количество. Оценка плюс два по шкале НСЦ, якобы привязывающая пулю к стволу. Не плюс четыре и даже не один плюс три. А значит, масса оснований для сомнений.

В качестве заключения адвокат поставил под вопрос сам мотив, приведенный прокурором для объяснения причины всей этой, мягко говоря, странной истории. Если речь шла о страховом мошенничестве, осуществленном Даниэлем Джонсоном вместе с его супругой, бесспорно выглядело странным, что он перевел все деньги, которые страховая фирма выплатила ему (почти двадцать миллионов крон), семье своей бывшей супруги.

Какой же здесь мотив? Из-за чего им тогда было ссориться семь лет спустя, когда он якобы убил ее? Не говоря уже о том почти немыслимом хладнокровии, которое и ему, и его тогдашней жене наверняка пришлось бы продемонстрировать, когда они «воспользовались удобным случаем». Среди катастрофы просто адского масштаба. То, что Даниэль Джонсон и Джейди Кунчай заранее спланировали все, даже прокурор отрицала. Разногласие между Эрикссоном и обвинителем по данному пункту сводилось к тому, что, тогда как обвиняемый не сомневался в гибели Джейди Кунчай во время цунами, по утверждению прокурора, она выжила.

Лиза Ламм выполнила свою задачу далеко за рамками того, что от нее можно было требовать. Ей пришлось трудно, однако она все равно шаг за шагом двигалась вперед и начала с того, о чем, собственно, шла речь, кто действительно погиб во время стихийного бедствия в Таиланде.

По словам Лизы Ламм, это была не Джейди Кунчай, а таиландская женщина по имени Яда Сонгправати. Она работала администратором в том самом ночном клубе в Пхукете, который супруги Джонсон посетили в ночь перед цунами. И после закрытия поехав с ними на их виллу на берегу, именно она лишилась жизни там.

Это суперинтендент Аккарат Буниасарн засвидетельствовал по телефону из Бангкока. Разговор велся по скайпу, и все могли смотреть на него, когда он на идеальном английском подробно объяснял, почему они сегодня смогли вычеркнуть Яду Сонгправати из своего списка людей, по-прежнему числившихся пропавшими без вести после цунами. Просто ее на ложных основаниях идентифицировали как Джейди Кунчай. Двое служащих отеля, сделавших это тогда, действовали в лучших побуждениях, а что касается материала для сравнительного анализа ДНК, его получили с помощью вещей Кунчай, ее зубной щетки, щетки для волос и гребня. Все это сегодня удалось расследовать и разложить по полочкам.

Закончив с этим, Лиза Ламм перешла к прочим доказательствам. И для начала детально и аргументированно рассказала, откуда Даниэль Джонсон узнал о потайном месте, где позже нашли тело Джейди, а потом постепенно перешла к прочим выводам, подкреплявшим ее позицию. В довершение всего она изложила свой взгляд на мотив, а также так называемый, дар от Даниэля Джонсона семейству Джейди. Она ведь по-прежнему была жива. Между ними существовало полное согласие, и они постоянно связывались друг с другом. Вплоть до того Янова дня, когда он убил ее. А перевести деньги в Таиланд практически означало спрятать их. В результате он практически ничего не потерял. На убийство жены его толкнули другие обстоятельства, пожалуй, между ними начались какие-то трения несколько лет спустя.

Суду Стокгольма понадобилось четырнадцать дней на рассмотрение этого дела. Затем он большинством голосов приговорил Даниэля Джонсона к восемнадцати годам тюремного заключения за убийство, неподобающее обращение с останками покойного, попытку кражи и препятствование правосудию. Один из заседателей не согласился с этим вердиктом и хотел оправдать его по всем пунктам. Он не видел никаких проблем с исходной идентификацией Джейди Кунчай, сделанной в Таиланде. Наоборот, находил ее крайне убедительной. А если какие-то недоразумения и ошибки случались впоследствии, считал себя не вправе судить об этом.

Кинодокументы, как с похорон, так и когда пепел Джейди Кунчай развеивали по ветру, еще более усилили его убежденность. Он искренне верил, что поведение Даниэля Джонсона говорило о его невиновности.

Еще один заседатель суда выразил особое мнение, когда дело дошло до деталей. Она готова была осудить Джонсона за убийство, но оправдать его в том, что касалось кражи и препятствования правосудию, поскольку считала данные обвинения недостаточно доказанными.

Бекстрём был доволен. Конечно, его больше устроило бы, если бы Джонсона отправили за решетку до конца жизни, но, поскольку приговор в отношении его собирались обжаловать, он с нетерпением ждал, когда апелляционный суд исправит данную оплошность. Там встречалось меньше идиотов, не имевших понятия о юридических реалиях, чем в Стокгольмском суде. Пусть, конечно, и в том месте их тоже хватало.

Прочие же члены следственной группы разделяли мнение Бекстрёма.

* * *

Лизу Ламм, однако, довольно сильно беспокоило, чем там все закончится. Одновременно она выражала уверенность, что апелляционный суд, конечно, более компетентен, чтобы судить о таких вещах, чем принявшее другую сторону меньшинство суда первой инстанции.

Защита обжаловала обвинительный приговор и потребовала оправдания Джонсона. Лиза Ламм присоединилась к обжалованию с тем исходным требованием, которое выдвигала в Стокгольмском суде. Даниэль Джонсон поменял адвоката, и согласно заявлению, сделанному Эрикссоном в прессе, это произошло по обоюдному согласию.

— И кто будет у него взамен? — спросил Бекстрём Лизу Ламм, как только она рассказала ему об этом.

— Явно другой Эрикссон, — сообщила она и улыбнулась. — Торе «Тотальная защита» Эрикссон.

— Торе «Тотальная защита» Эрикссон, — повторил Бекстрём, не сумев толком скрыть свое удивление. — В таком случае Джонсон даже глупее, чем я думал.

— Не говори так, — сказала Лиза Ламм. — А что ему, собственно, терять?

Часть пятая Наконец! настоящее послание из потустороннего мира

96

Когда наконец пришло подлинное послание из потустороннего мира, речь уже не шла о случайном совпадении. Сейчас все было по-настоящему. Человек, напомнивший о себе, на тот момент точно отсутствовал среди живых. Но он все равно очень вовремя появился с тем, что хотел рассказать, и сделал это с помощью современной техники, созданной человеческой рукой.

Через несколько дней после того, как суд первой инстанции огласил приговор в отношении Даниэля Джонсона, его сестра Сара позвонила Аннике Карлссон и сообщила, что их отец умер за два дня после этого. Разбирая его вещи, она нашла фильм, который он хотел, чтобы она передала Аннике Карлссон и ее коллегам.

— Ты представляешь, о чем там идет речь? — спросила Анника Карлссон.

— Да, — ответила Сара. — Я посмотрела его. Это запись, сделанная им на мобильный. Он загрузил ее к себе в ноутбук в качестве приложения к посланию, которое просил меня переслать тебе по электронной почте. Мой папа неплохо разбирался в компьютерах. Он же много лет преподавал информатику, когда работал учителем в гимназии.

— И каково же содержание?

Поскольку он обращается непосредственно к тебе, наверное, самое простое, если я перешлю все на твой компьютер, чтобы ты смогла посмотреть. Но речь там идет о матросском чемодане, который так и не нашелся. У папы появилась идея, где вам следует искать его.

— Боюсь, он покоится на дне озера Меларен, — сказала Анника Карлссон.

— Да, с вещами Джейди, находившимися у нее с собой, — согласилась Сара Джонсон.

— Мы тоже так считаем, — подтвердила Анника Карлссон. — Проблема в том, что в озере Меларен слишком много воды.

— Я знаю, — сказала Сара Джонсон. — Но, по мнению моего любимого папы, есть одно место, на которое вам, пожалуй, надо обратить особое внимание. Принимая в расчет то, где Даниэль спрятал ее тело. С определенной точки зрения мой сводный брат ведь немного маниакален в своем поведении.

— И где же оно?

— В Ламбарфьердене. Всего в паре морских миль от причала, где я держу мою лодку, — сообщила Сара. — Если верить папе, там самая большая глубина в озере.

— О’кей, — сказала Анника. — Переправляй мне все как можно быстрее. Мой имейл есть на визитке, которую я тебе дала.

— Все будет у тебя через минуту, — пообещала Сара Джонсон. — При мысли о наказании, уже полученном им, это не играет никакой роли, но, поскольку папа этого хотел, пусть так и будет.

Свен-Эрик Джонсон снял сам себя на камеру мобильного телефона. И как сказала его дочь, он обращался напрямую к Аннике Карлссон.

— Привет, Анника, — сказал Свен-Эрик Джонсон. — Было приятно встретиться с тобой. Ты, похоже, нормальная и хорошая девочка, и, будь у меня возможность выбирать, я с удовольствием увиделся бы с тобой еще много раз.

— Я тоже, — пробормотала Анника Карлссон и кивнула Свену-Эрику Джонсону.

— Причиной, по которой я захотел поговорить с тобой, стал старый матросский чемодан, который я получил от моих дочерей в подарок на Рождество несколько лет назад и который мой сын явно забрал, когда позаимствовал у меня лодку на Янов день в тот раз. Я ведь прочитал в газете о вынесенном ему приговоре, поэтому, честно говоря, не хочу знать, будет ли это иметь какое-то значение в дальнейшем. Сам я, однако, желал бы лично поставить точку в этой печальной истории.

Свен-Эрик Джонсон потянулся за стаканом с водой, стоявшим где-то вне картинки. Он сделал из него несколько глотков, прежде чем поставил назад.

— Извини, — продолжил Свен-Эрик Джонсон и вытер губы. — Да, матросский чемодан… Много лет назад, когда Даниэлю было тринадцать и мы шли домой к причалу около Хессельбю, я показал ему самое глубокое, по моему мнению, место озера Меларен. Оно находится в Ламбарфьердене, в паре морских миль от причала, и его не составляло труда найти даже в то время, когда все люди еще не имели доступа к навигаторам и эхолотам. Просто его положение можно точно определить с помощью трех наземных ориентиров.

Несколько лет спустя, приблизительно в начале нового тысячелетия, я плавал по озеру с одним хорошим другом, обладавшим более дорогой лодкой, чем моя, с навигатором и эхолотом на борту, и когда заговорил с ним об этом, он утверждал, что я ошибаюсь. По его словам, в месте, показанном мною Даниэлю, глубина не превышала тридцати метров и была в половину меньше, чем в другом, расположенном всего в паре сотен метров от него. Извини меня, Анника, — сказал Свен-Эрик Джонсон и снова потянулся за стаканом.

Поэтому мы отправились туда, сориентировались, а потом с помощью эхолота он доказал мне свою правоту. В том месте, которое я считал самым глубоким во всем озере, глубина и в самом деле не превышала тридцати метров, — констатировал Свен-Эрик Джонсон, вернув стакан на место.

Поскольку отношусь к людям, старающимся учиться на собственных ошибках, я записал координаты, которые мой друг определил с помощью своего навигатора. Да, помнится, мы даже выпили по этому поводу. Но мне так и не представился случай рассказать правду Даниэлю. Я сам узнал ее тогда, когда мы уже начали отдаляться друг от друга. Но координаты остались в моей старой записной книжке, поэтому ты сейчас получила их в послании, которое я попросил Сару переслать тебе.

Как уже сказано, Анника, — продолжил Свен-Эрик Джонсон, улыбнулся и кивнул в сторону камеры, — было бы хорошо, если бы мы, наконец, смогли поставить точку в этой истории. Но, несмотря на все обстоятельства, в любом случае приятно, что мне представилась возможность встретиться с тобой.

Как только Аннике Карлссон удалось проглотить комок в горле, она позвонила Петеру Ниеми.

— Что я могу сделать для тебя, Анника? — спросил он.

— Неверный вопрос, — сказала Анника Карлссон. — Компьютер у тебя под рукой?

— Я как раз сижу перед ним, — сообщил Петер Ниеми.

— Тогда ты сейчас получишь один имейл. А когда посмотришь его, сможешь позвонить мне и поблагодарить за все, с чем я тебе помогла.

Прошло больше часа, прежде чем Петер Ниеми дал знать о себе.

— Извини, что я заставил тебя ждать, — сказал он. — Понадобилось время, чтобы разобраться с разными практическими моментами. Но сейчас все готово, и мы с несколькими водолазами из Национального спецподразделения начнем поиски матросского чемодана уже завтра утром.

— Замечательно, — буркнула Анника. — Ты ничего не забыл?

— Да, извини. Большое спасибо, тысяча благодарностей тебе, Анника.

— Не за что.

97

Один из трех водолазов Национального спецподразделения нашел старый матросский чемодан уже после обеда в первый день погружений. На глубине двадцати восьми метров и всего в двух десятках метров от точки, где он и должен был находиться согласно координатам, полученным ими от Свена-Эрика Джонсона. Вполне естественное отклонение при мысли о расстоянии от водной поверхности и того обстоятельства, что он провел там пять лет. Когда мешок подняли, он оказался наполовину заполненным песком. Также, похоже, он пребывал в отличном состоянии, но перед подъемом его все равно поместили в большой пластиковый держатель и точно определили координаты места, где он лежал.

Матросский чемодан был набит под завязку. Он содержал почти тридцать килограммов мелких камней, игравших роль груза (явно того рода, каких хватало в месте причаливания на острове Уфердсён), а также различные вещи Джейди Кунчай. Скорей всего, почти все то, что она имела при себе и на себя, когда приземлилась в стокгольмском аэропорту Арланда утром в среду 22 июня 2011 года, прибыв туда утренним рейсом из Нью-Йорка. Все согласно авиабилету, который нашли в закрытом пластиковом карманчике вместе с ее паспортом, выданным на имя Яды Сонгправати, но с фотографией Джейди, ее мобильным телефоном, парой кредиток, оформленных на ту же Яду Сонгправати, а также деньгами на общую сумму шесть тысяч крон в американских долларах, таиландских батах и шведских кронах. Кроме того, чековой книжкой «Америкен экспресс» с дорожными чеками на общую сумму в две тысячи долларов.

Там находилась также кое-какая одежда, несколько пар обуви, купальник и дорожный несессер. Зато отсутствовала дорожная сумка, которую ей следовало иметь с собой, когда она поднялась на борт самолета в Нью-Йорке.

«Также нет записей о ее пребывании ни в одном отеле Стокгольма», — подумал Петер Ниеми, привыкший доводить поиски до конца.

«Скорее всего, по той простой причине, — подумал он, — что она жила дома у Даниэля Джонсона, и все отсутствующие вещи остались там».

В общем, Ниеми и его коллеги нашли в старом матросском чемодане настоящий клад, который не только дал ответ на вопрос о том, что она имела на себе и при себе во время ее последнего визита в Швецию, но также смог многое рассказать о том, чем она занималась между цунами и тем днем, скорее всего, воскресеньем 26 июня 2011 года, когда умерла.

Уже на следующей неделе состоялась внеплановая встреча Лизы Ламм с руководством ее следственной группы, Эвертом Бекстрёмом, Анникой Карлссон, Петером Ниеми и, естественно, их аналитиком Надей Хёгберг.

— Один вопрос чисто из любопытства, — сказала Анника Карлссон. — У нас есть какое-то представление о том, где она жила между январем 2005 года и Яновым днем 2011 года?

— По данным таиландских коллег, похоже, в Таиланде, — сообщила Надя Хёгберг. — Либо в доме своей матери в Бангкоке, либо в их семейной летней резиденции на севере Таиланда. Потом совершила несколько продолжительных поездок по трехмесячной визе и в США, и в Швецию.

— Как вы наверняка понимаете, мне придется проинформировать Джонсона и его защитника о наших новых доказательствах, — сказала Лиза Ламм.

— Да, чтобы мы все-таки сумели положить конец болтовне о возможности умереть дважды, — проворчал Бекстрём. — Самое время.

Часть шестая Проблема с лисами в том, что они постоянно роют новые выходы

98

Адвокат Торе «Тотальная защита» Эрикссон был на полметра выше и в два раза толще комиссара Эверта Бекстрёма. Он обладал силой подъемного крана, выносливостью марафонца и являлся опасным для жизни противником во всевозможных юридических стычках, касавшихся преступлений. Он говорил на норландском диалекте и не упускал ни одного случая выразить свое уважение и восхищение «лучшему сыщику Швеции» Эверту Бекстрёму, который, в свою очередь, от всей души ненавидел его и при любой возможности поливал грязью.

Когда Лиза Ламм представила Эрикссону новые доказательства, он от всего сердца поблагодарил ее. Действительно пришло время навести порядок во всей истории, а сам он потратил целый день на то, чтобы обсудить последние новости со своим клиентом.

Все это время он, вероятно, только и делал, что инструктировал Джонсона относительно маневра, на языке юристов и в их тесной компании известного под названием «поворот на девяносто градусов». Его принципы были довольно просты. Никогда не возражать прокурору и ее полицейским, когда речь шла о вещах, которые они все равно могли доказать. А в остальном, где аргументы противной стороны уже не выглядели столь незыблемыми, перекладывать вину с себя на других участников событий. Преимущественно таких, которые уже сами не могли ничего сказать. Как, например, Джейди Кунчай и ее мать Раджини, умершие уже более пяти лет назад.

— И где мы находимся сейчас? — спросила Лиза Ламм, когда она разговаривала с адвокатом Торе Эрикссоном по телефону.

— Если говорить о попытке кражи из лодки, он ее по-прежнему решительно отрицает. Я думаю, кроме того, мне удастся обеспечить ему алиби, если ты немного поможешь мне и выделишь сотрудников из состава следственной группы. Нам, помимо прочего, понадобится допросить кое-кого из членов яхт-клуба. У него хватало командировок в интересующее нас время, поэтому я думаю, все встанет на свои места.

— Еще что-то? — спросила Лиза Ламм.

— Да, относительно того, что он якобы преследовал маленького свидетеля, это он тоже решительно отрицает. Препятствование правосудию? Нет, — сказал Торе «Тотальная защита» Эрикссон, покачал огромной головой, хотя его собеседница не могла его видеть.

— А три страховых мошенничества?

— Ты имеешь в виду те, срок давности по которым уже истек?

— Да, — подтвердила Лиза Ламм.

— Их он, естественно, признает. Само собой.

— Как любезно с его стороны. Я, наверное, не ошибусь, если скажу, что его жена выступала в роли движущей силы?

— Ты абсолютно права, Лиза, — сказал Торе «Тотальная защита». — И это подтверждает тот факт, что он перевел все деньги своей супруге и бывшей теще.

— Но хоть что-то он признает?

— Да, естественно, — сказал Торе Эрикссон. — Он безоговорочно признает ненадлежащее обращение с останками покойного, даже если я сам сомневаюсь, что речь пойдет о серьезном преступлении.

— И откуда такие сомнения?

— Ну, он же находился в состоянии аффекта, — вздохнул Торе «Тотальная защита» Эрикссон. — Все произошло так внезапно. Он был шокирован.

— Ты имеешь в виду, когда он выстрелил своей жене в голову. Он запаниковал и как бы на время потерял рассудок.

— Чистый несчастный случай, если ты спросишь меня. Его жена сильно напилась в тот вечер, когда они находились в лодке на озере около острова Уфердсён. Глотала все подряд. Она ужасно орала на мужа и внезапно схватила старую мелкашку, угрожала застрелить его, если он не продаст квартиру и не последует с ней в Таиланд.

— И что произошло потом?

— Когда он отказался, она неожиданно сама приставила ствол себе ко лбу, а когда он попытался забрать у нее ружье, повернула голову и нажала на спуск. Именно поэтому выстрел пришелся прямо ей в висок. Я тут договорился о проведении кое-каких экспертиз для меня.

— Можно представить себе, — сказала Лиза Ламм. — Я с нетерпением жду возможности познакомиться с их результатами.

— Ну, я тебя понимаю. У меня есть еще другое предложение.

— И какое же?

— Я собирался дать тебе список всего, что мы с Даниэлем считаем важным в этом судебном деле, начиная с цунами и того, как все происходило, когда он вынес Яду из дома в Као-Лаке. Ночная рубашка, находившаяся на ней, была вообще ее собственной. Хотя и того же цвета, что у его жены.

— Да, и куда она делась? Ночная рубашка жены, значит.

— Она отдала ее в прачечную отеля за день до цунами. По словам Джонсона, он получил назад эти вещи пару недель спустя. Посыльный оставил их в посольстве.

— Украшение? Дорогое нашейное украшение. Джейди отдала его Яде Сонгправати?

— Нет, вовсе нет, — сказал Торе «Тотальная защита». — Но я понимаю, о чем ты подумала, Ламм. Даниэль признает, что Джейди дала побрякушку ему, и он надел ее на шею Яды перед тем, как вытащил ее из-под кровати.

— Но в остальном он просто попытался помешать своей жене застрелиться?

— Да, абсолютно правильно, — подтвердил Торе. — Что касается идентификации в Пхукете, там его теща позаботилась обо всем. Какой-то таиландский эксперт должен был взять материал для ДНК из тела, но теща Джонсона просто подсунула ему несессер Джейди, а потом командовавший на месте представитель военной полиции отвел эксперта в сторону и вправил ему мозги.

«Вполне возможно, все так и происходило», — подумала Лиза Ламм.

— С нетерпением жду возможности прочитать твой список, — сказала она.

— Угу, — буркнул Торе. — Не исключено, потребуются кое-какие новые свидетели и экспертизы, и нам, пожалуй, стоит договориться об этом уже с самого начала.

— Даниэль Джонсон сделал поворот на девяносто градусов, — констатировал Бекстрём на следующий день, когда он и Лиза Ламм встретились для обсуждения последних событий, связанных с их судебным делом.

— И как нам теперь действовать?

— Что бы там ни говорилось, мы должны гнуть ту же линию. Если кому-то надо преуспеть с поворотом на девяносто градусов, подобное делается ведь еще до того, как ты попал в зал суда, — проворчал Бекстрём.

— Да, при мысли о степени доверия к словам Джонсона и о том, что он говорил на процессе, — согласилась Лиза Ламм.

— Даниэль Джонсон — законченный психопат, — заметил Бекстрём. — Нам надо исходить из того, что он проявит себя во всей красе.

99

Даниэль Джонсон действительно проявил себя во всей красе в апелляционном суде, и временами выглядел столь же убедительно, как и на видео, показанном в суде первой инстанции, когда опустился на землю и сидел, раскачиваясь и обхватив голову руками, пока буддистский монах развеивал пепел Яды Сонгправати по ветру.

Ночь перед тем, как все произошло, он провел на диване в гостиной, в то время как его жена и их гостья лежали в спальне. Просто он выпил слишком много предыдущим вечером, здесь и речи не шло о каких-то разногласиях морального характера, поскольку та жизнь, какую они с Джейди вели, строилась на общем выборе, который они сделали давным-давно. Именно поэтому они пока решили подождать с детьми. С Ядой они познакомились годом ранее во время одного из посещений «Золотого фламинго» в Пхукете.

Проснувшись утром всего за час до катастрофы, он поплелся в ванную, чтобы не будить Джейди и их гостью, которые лежали в кровати и спали. Он принял душ, почистил зубы, надел шорты, сандалии и рубашку, а потом поднялся в главное здание отеля с целью купить первые вышедшие после Рождества газеты и выпить чашечку кофе. Поскольку прессы там не оказалось, он прогулялся вдоль берега до кафе, расположенного не более чем в километре. Там имелись и газеты, и кофе. Он сидел и читал свежую прессу, когда Джейди через четверть часа пришла туда, всего за десять минут до события, изменившего их жизнь. Она заглянула на ресепшен в их отель в поисках его. Поняла, куда он направился, и пошла вслед за ним в то самое заведение, где они сидели несколько раз, когда посещали Као-Лак.

Кафе располагалось на тридцать метров выше берега, и, когда четыре огромных волны одна за другой обрушились на него, они едва намочили им ноги. Вокруг них царил хаос, страшные картинки перед глазами, грохот в ушах, полный беспорядок в мыслях. Работают только физические рефлексы, нацеленные на выживание.

Когда час спустя они сидели в безопасности на дороге, ведущей в Пхукет, в голову его жене пришла идея. Простая сама по себе, о том, как им стать финансово независимыми, но так, чтобы в остальном все продолжалось, как раньше.

А дальше его жена и теща взяли на себя решение всех практических вопросов, так что ему самому даже не понадобилось думать об этом. Конечно, именно он вынес Яду из дома на берегу, предварительно надев на нее украшение супруги, то самое, которое получил от Джейди днем ранее, когда они оба осознали, какая возможность им представилась. Оно лежало в кармане его шорт, пока он не повесил его на шею Яды Сонгправати. Но в ближайшее после трагедии время он как бы лишился способности соображать, и его жена с тещей делали это за него.

Когда пепел Яды Сонгправати развеивали по ветру, не скорбь заставила его опуститься на землю. С чего вдруг? Всего часом ранее он разговаривал с Джейди по мобильному телефону. Она позвонила с целью придать ему силы, чтобы он достойно справился с предстоявшим испытанием, а впереди, после окончания всего этого, их ждала новая жизнь. Но потом что-то непонятное произошло с ним, и, как бы подчиняясь неведомой силе, он сел на траву и, подобно ребенку, раскачивался, обхватив голову руками.

Шесть с половиной лет спустя он и Джейди живут другой жизнью. От нее он, конечно, отказался бы, если бы знал, какой она будет. И тогда их совместная жизнь закончилась. В воскресенье после Янова дня, которое провели в его лодке на озере Меларен, они причалили на ночь к острову, с которым его связывали воспоминания детства. Потом начали ругаться, и все зашло слишком далеко, как в то утро в Као-Лаке семью годами ранее. Он попытался отобрать у жены старую мелкашку, прозвучал выстрел, а затем он сделал новую попытку вернуть все на свои места. Жизнь, которую Даниэль вел после катастрофы, научила его выживать.

Его адвокат вдобавок вызвал трех новых свидетелей. Один из них был членом яхт-клуба, базировавшегося на побережье около Хессельбю, чьи слова вкупе с записями из рабочего календаря Даниэля Джонсона в министерстве иностранных дел почти на сто процентов обеспечили подсудимому алиби на тот день, когда кто-то взломал дверь каюты парусной лодки его отца. При условии, что свидетель не пошел против истины или просто не ошибся и что записи в ежедневнике Джонсона отражали реальные события.

Еще один свидетель выступал по телефону из Таиланда, и разговор снова велся по скайпу. Им стала женщина, много лет после цунами являвшаяся подругой Джейди Кунчай и знавшая ее под именем Яды Сонгправати. Она рассказала, что Джейди употребляла амфетамин и кокаин и отличалась бисексуальностью и неустойчивой психикой. Согласно шведским правовым нормам, в ее случае речь шла чуть ли не об уничтожении личности. По мнению Торе Эрикссона, уделившего большое внимание показаниям данного свидетеля в своем заключительном слове, было очень важно правильно понять, какую жизнь вели Даниэль Джонсон и Джейди Кунчай, а также то сильное деструктивное влияние, которое она оказывала на своего мужа.

Наиболее важным свидетелем стал известный специалист по пулевым ранениям, приглашенный Торе Эрикссоном из Германии. Врач по образованию, он в течение многих лет работал судмедэкспертом в Национальной криминальной полиции в Висбадене, а после выхода на пенсию подрабатывал консультантом. В качестве эксперта он выступал на сотнях судебных процессов в Германии, а также по всей Европе.

По мнению сего господина, его шведские коллеги во время разбирательства в Стокгольмском суде неправильно описали способ, каким была застрелена Джейди Кунчай. Зато, если верить ему, многое свидетельствовало о том, что события развивались именно таким образом, как об этом рассказал Даниэль Джонсон перед рассмотрением его дела в апелляционном суде.

— И какие соображения у вас относительно выстрела? — спросила Лиза Ламм, когда закончился последний день судебных слушаний, в виде исключения обращаясь не к Бекстрёму, а к Ниеми.

— Если бы Джонсон удосужился рассказать то же самое на стадии предварительного расследования, не исключаю, что согласился бы с ним.

— Но сейчас? Что ты думаешь сейчас?

— Способный ученик, — ответил Ниеми, — феноменального учителя. Эрикссон, кстати, родился в Хапаранде, точно как я. Да ты, наверное, знаешь. Торе «Тотальная защита» Эрикссон — живая легенда в Торнедалене.

— Нет, этого я не знала, но то, что вы оба норландцы, уже поняла.

— А такие ведь никогда не лгут, — констатировал Ниеми и улыбнулся.

— Да уж точно, — сказала Лиза Ламм. — Врать — это не для вас.

100

Рассмотрение дела в апелляционном суде началось в первую неделю декабря, и даже там этим занимались в усиленном составе. С четырьмя квалифицированными судьями и двумя судебными заседателями против обычных трех и двух. Поскольку на общие вопросы тратить время не требовалось, на все выделили только три дня и один резервный. Однако последний так и не понадобился, а приговор огласили уже в одиннадцать утра в пятницу 17 декабря. Все средства массовой информации в Швеции, по большому счету, обошли его молчанием, за исключением нескольких отдельных заметок в ежедневной прессе и очень короткой статьи в стокгольмском приложении «Дагенс Нюхетер». Сам приговор тоже получился не слишком объемным. Включая приложения, он занял пять десятков страниц, что выглядело странным, поскольку члены суда сильно разошлись во мнениях.

Один из четырех судей, а также двое заседателей признали Даниэля Джонсона невиновным по трем из четырех пунктов обвинения, причем привели одни и те же аргументы.

По их мнению, доказательства, представленные против обвиняемого прокурором, были далеко не безоговорочными. Поэтому они решили оправдать в убийстве, препятствовании правосудию и попытке кражи, но признали виновным в неподобающем отношении к останкам покойного, то есть в преступлении, в котором он практически сознался сам.

Трое судей, однако, встали на сторону прокурора и приговорили его за убийство, ненадлежащее обращение с останками покойного, препятствование правосудию и попытку кражи. Когда потом точно в соответствии с законом просуммировали все, уже не составило труда вынести приговор. Апелляционный суд признал Даниэля Джонсона виновным в неподобающем обращении с останками покойного и назначил ему наказание в виде двух лет тюрьмы, а также оправдал по остальным пунктам обвинения.

Лиза Ламм и все полицейские из ее следственной группы только покачали головой. Прокурор подала апелляцию в Верховный суд, хотя особо и не надеялась на положительный результат. Просто ей нечего было терять.

После обнародования приговора апелляционного суда комиссар Анника Карлссон сделала три глубоких вдоха, прежде чем позвонила Хаквину Фурухьельму. Вообще это случилось в первый раз в ее жизни. Обычно мужчины сами звонили ей, и никак не наоборот.

— Привет Хаквин, — сказала Анника. — Тебя, пожалуй, интересует, почему я звоню?

— Нет, — ответил Хаквин. — Я полагаю, ты передумала и захотела совершить со мной прогулку под парусом. Но проблема в том, что ничего не получится.

— Почему? — спросила Анника Карлссон.

— Моя яхта сейчас на верфи, — объяснил Хаквин. — Набирается сил перед сезоном.

— И что нам делать в таком случае? — спросила Анника Карлссон.

— Хороший вопрос, — ответил Хаквин. — У тебя есть какие-то предложения?

— Да, — сказала Анника Карлссон. — Я позвонила, чтобы поблагодарить тебя за помощь, а если мы в конечном счете не преуспели, это уже не твоя вина.

— Ничего не поделаешь, — вздохнул Хаквин. — Но ведь он сделал это?

— Да, — подтвердила Анника Карлссон. — Само собой.

— В таком случае мы вдвоем верим в это, — поддержал ее Хаквин. — Прошло уже, конечно, более тридцати лет с тех пор, как я встречался с ним, но полностью солидарен с тобой. Он был слишком хитрый уже в то время.

— Но это же не касается тебя, Хаквин. — Анника Карлссон на всякий случай сделала еще один глубокий вдох.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Хаквин.

— Да, собственно, собиралась пригласить тебя в Грёна Лунд, — сказала Анника Карлссон. — Потом мы посоревновались бы в пятиборье, где я как мальчишку обыграла бы тебя, а после этого ели бы гамбургеры и выпили немного пива, и я оплатила бы банкет. Проблема в том, что они закрылись три месяца назад.

— Прекрасно тебя понимаю, — усмехнулся Хаквин. — Как я уже говорил, у меня та же проблема. «Чио-Чио-Сан» на верфи уже пару месяцев.

— Тогда предлагаю встретиться вечером. Я угощу тебя хорошим ужином в приятном местечке в Сёдере. У них вкусное мясо и приличные красные вина.

— Это впервые в моей жизни, — признался Хаквин Фурухьельм. — Впервые женщина приглашает меня на ужин в кабак.

— Справишься с этим? — спросила Анника.

— Я думаю — да, — ответил Хаквин.

* * *

Восемь часов спустя Анника Карлссон задала решающий вопрос. После бутылки вина, пяти бокалов крепкого пива, рюмки коньяка и кальвадоса, двух замечательных бифштексов и счета, который ей требовалось оплатить.

— Я тут поразмышляла над одним делом, — сказала она. — Обычно я не делаю ничего такого, но сейчас, считай, уже сделала.

— И что же это? — спросил Хаквин.

— Мы встречаемся в первый или третий раз? — поинтересовалась Анника Карлссон.

— Я абсолютно убежден, что это наша третья встреча, — ответил Хаквин.

— Замечательно. В таком случае я предлагаю поехать ко мне домой, чтобы ты смог увидеть, как я живу.

— Или ко мне, — предложил Хаквин. — Чтобы ты увидела, как живу я. Кроме того, мой дом ближе, чем твой.

— Я знаю. Это я уже просчитала. Я же полицейский. Неужели ты забыл об этом?

— Нет, — рассмеялся Хаквин.

— Хорошо, — сказала Анника Карлссон. — Если закажешь такси, я разберусь со счетом.

Через пару дней после того, как Анника Карлссон встретилась с бывшим свидетелем Хаквином Фурухьельмом, ее шеф Эверт Бекстрём пообщался со своим верным другом и помощником Слободаном Милошевичем. Сначала они поговорили о совместных делах, но довольно скоро перешли к гораздо более важным вопросам.

— Я видел в газетах, что тип, угрожавший моему сыну, отделался всего двумя годами тюрьмы, — констатировал Милошевич. — Расскажи, когда он выходит на свободу.

— Не летом, — ответил Бекстрём. — Но осенью. Его уже перевели из следственного изолятора в обычное исправительное учреждение. Относительно того, что Верховный суд пойдет нам навстречу и изменит приговор, мы, к сожалению, можем забыть.

Мой сын чувствует себя не лучшим образом, — сказал Слободан. — Я спрашивал его, но он утверждает, что все нормально. Он и его друзья из детективного акционерного общества, где Эдвин председатель правления, якобы не спускают с Черепоубийцы глаз.

— А тебя, значит, интересует, как дела у Джонсона, — констатировал Бекстрём.

— Да, это же понятно, — подтвердил Слободан. — Забочусь о самочувствии моего парня.

— На выбор бутерброды трех видов на завтрак, трехразовое питание, собственная комната с телевизором, — сказал Бекстрём.

— Тебя послушать, так мне стоит переехать туда из дома, — пошутил Слободан. — И где получают все это?

— В отделении 2-го класса тюрьмы в Эстерокере, — сообщил Бекстрём. — Она находится в Окерсберге. Насколько я понимаю, он работает в прачечной, поэтому может общаться со всеми другими невинно осужденными.

— Судя по всему, эта тюрьма не из тех, куда обычно попадают мои старые друзья, — заметил Слободан.

— Приятно слышать, — сказал Бекстрём. — Но, по-моему, подобное всегда можно организовать.

— Я того же мнения, — согласился Слободан и поднял свой бокал. — За нас, Бекстрём.

— За нас, — поддержал комиссар. — Если я чем-то могу помочь вам с Эдвином, только намекни.

Эпилог

За два дня до праздника Люсии началась очередная охота за подводной лодкой в Хорсфьердене в южных шхерах Стокгольма, и сейчас имелись «абсолютно надежные данные» о том, что небольшая субмарина неведомой национальности находится в шведских водах. Неизвестно, в какой раз, поскольку сегодня все уже потеряли счет этим постоянным погоням за призраками, но, в отличие от всех предыдущих случаев, на сей раз она закончилась уже на следующий день и полным успехом. И решающую роль сыграли два американских ударных вертолета, которые шведам удалось позаимствовать у своих новых военных партнеров, а также американские военные советники, входившие в их экипажи. Плюс совершенно новая и ранее неопробованная самонаводящаяся ракета, предназначенная для уничтожения подводных целей, The Ghostfinder[6].

Рано утром были получены четкие сигналы от двух специальных буев, давно установленных на дне Хорсфьердена. И после получения команды от военного руководства страны стрелок вертолета нажал на пусковую кнопку, как только стало ясно, что внизу находится что-то большое, движущееся вдоль дна. «Охотник за привидениями» сделал остальное, а водолазы, которых после этого отправили вниз, смогли, по большому счету, сразу же подтвердить, что сейчас на дне Хорсфьердена лежала субмарина всего восемь метров длиной и что, несмотря на десятисантиметровое отверстие в ее корпусе с левого борта, она в общем выглядела целой и невредимой. Уже в день Люсии ее отбуксировали на военно-морскую базу на остров Мускё и начали техническое исследование. Внутри находились три члена команды, все мертвые, но в таком состоянии, что вполне годились для ожидавшей их судебно-медицинской экспертизы.

Удачливые охотники разделили добычу. Саму подводную лодку в обстановке строгой секретности переправили в США, где она оказалась в лаборатории американской разведки в Арлингтоне, штат Вирджиния, в нескольких десятках километров от Вашингтона, в то время как тела членов экипажа и их немногочисленные личные вещи перевезли в Линчёпинг, в Национальный судебно-медицинский центр.

Всех участников событий, как самих охотников, так их руководство, обязали хранить молчание. Естественно шведское правительство, главнокомандующий и генеральный штаб были немы как рыбы, однако уже в течение нескольких часов все средства массовой информации в западном мире знали, что, собственно, произошло. Короче говоря, все случилось, как обычно, когда дело касается охоты и убивают по-настоящему крупную дичь.

В том, что на субмарине отсутствовали какие-либо обозначения, говорившие о ее национальной принадлежности, а члены команды не имели никаких документов, пожалуй, не было ничего странного, при мысли о характере их задания, но и во всем остальном посылавшие их в дорогу тоже не ударили в грязь лицом. Ни малейшей цифры, буквы или иного символа, хоть как-то указывавших на происхождение подводного судна. А также никаких отметок производителя на его деталях. То же самое касалось экипажа. Никаких зубных пломб, татуировок или этикеток на одежде, которые могли бы намекнуть об обычном месте их проживания.

В мире разведслужб издавна принято считать, что любые тайны, как бы хорошо их ни прятали, в конечном счете всегда можно раскрыть, и данный тезис подтвердился уже через неделю.

За это время американцы смогли узнать, какие фирмы поставляли детали для субмарины. А также не только название верфи, где ее собирали, или предприятия, поставившего основные части корпуса, но и в каком руднике добыта железная руда, использованная для их изготовления.

В НСЦ тоже сработали на славу. Их судмедэксперты и прочие специалисты смогли добыть достаточно информации для установления национальной принадлежности команды. Так, например, старая плохо удаленная татуировка, исходный вид которой удалось восстановить с помощью современной техники, показала, что ее обладатель когда-то служил в российском спецназе ВМФ.

Пришло время сделать это достоянием гласности, и весь западный мир и его лидеры поднялись как один и показали пальцем на Российскую Федерацию. А впереди стоял шведский премьер-министр и показывал всей рукой.

Русские, естественно, отрицали свое отношение к случившемуся и глубоко сожалели, что один из их ближайших соседей сейчас, похоже, оказался жертвой серьезного заблуждения. Даже предложили альтернативных и настоящих преступников. Кое-кого из других стран, расположенных вокруг Балтийского моря. Кое-кого из членов НАТО и ЕС, США естественно. Если верить им, речь шла о хорошо подготовленной провокации с целью повлиять на мировое общественное мнение.

Они не исключали даже, что это могла быть чья-то частная инициатива с использованием тех ресурсов, которые находились в распоряжении военной индустрии Запада. А в конечном счете выразили надежду, что клеветники возьмутся за ум и политическая ситуация снова нормализуется.

Одним из последствий вышеописанных событий, и об этом вообще ни словом не упоминалось в средствах массовой информации, стало то, что шведский комиссар криминальной полиции Эверт Бекстрём так и не принял медаль Александра Пушкина из рук российского президента. Данный пункт просто убрали из программы. То же самое произошло и с часовым репортажем Государственного российского телевидения с рассказом о том, как замечательно Бекстрём справляется со своими обязанностями на службе закону. Его заменили программой о русской природе.

Собственный эмиссар Бекстрёма Гегурра получил сообщение об этом от своего русского знакомого за три дня до Рождества. Пункт программы о деяниях Бекстрёма вычеркнули, но в остальном Российская Федерация собиралась отпраздновать двадцатипятилетний юбилей, как и планировалось. Бекстрёму оставалось ждать до тех пор, пока отношения между Россией и Швецией нормализуются.

Он принял эту новость, как и подобает настоящему мужчине. То, что он не получит медаль, мало его беспокоило. Однако он не мог понять, что мешало просто прислать ему обещанную водку в бутылке из чистого золота и березовую шкатулку, где она должна была храниться.

При телефонном разговоре Гегурра принялся разглагольствовать о том, что в будущем наверняка все образуется. На Россию не стоило обижаться, и там жили нормальные люди.

— Поэтому, дорогой брат, — сказал Гегурра, — я убежден, что скоро все разрешится наилучшим образом. Тебе не стоит отчаиваться.

В ответ Бекстрём просто положил трубку.

«Что за чертовщина происходит? — подумал он и покачал круглой головой, сидя в одиночестве у себя в квартире на Кунгсхольмене. — Что случилось с моей бутылкой из чистого золота и шкатулкой из отборной березы? Что я получил взамен? Несколько расплывчатых обещаний и уверений от бывшего друга Гегурры. Куда катится мир?»

Только в канун Рождества комиссар получил немного радостных новостей. Он и его сосед и помощник Слободан сидели в гостиной Бекстрёма и разминались перед ожидавшим их обедом, который супруга Слободана Душанка как раз заканчивала готовить в своей собственной кухне, расположенной на два этаже выше в том же доме. Естественно, с помощью малыша Эдвина, любимого сына, но также наиболее уважаемого Бекстрёмом его маленького помощника.

Собеседники обменивались опытом относительно времени, в котором они жили, и как раз пришли к общему мнению, что нынешняя жизнь их вполне устраивает, когда зазвонил телефон Бекстрёма. Коллега из полиции Норрорта, выполнявший обязанности ответственного дежурного в праздники, сам того не ведая, сделал комиссару подарок, хотя сначала он не понял, о чем ему пытаются рассказать. За исключением того, что речь шла о Даниэле Джонсоне и что коллега хотел предупредить его на случай, если кто-то из средств массовой информации свяжется с ним и попросит дать комментарий.

— Вы решили выпустить его из Эстерокера? — спросил Бекстрём, который, зная о приговоре апелляционного суда, не исключал и такой возможности.

— Ты шутишь, Бекстрём, — сказал звонивший. — Как, черт возьми, такое могло бы произойти? Твои коллеги из технического отдела уже побывали здесь ночью и забрали его с собой в Стокгольм. А ты что думал? По-твоему, мы должны похоронить его на площадке для прогулок?

— Ничего себе, — удивился Бекстрём.

«Наконец хоть что-то приятное», — подумал он.

Тело ныне покойного Даниэля Джонсона нашли в тюремной прачечной накануне днем. Он забрался в барабан большой сушильной машины и каким-то непонятным образом случайно нажал на кнопку, расположенную с наружной стороны. Его крутило там внутри, пока кто-то из других заключенных не обнаружил, где он находится, и не выключил агрегат. Бекстрём пожелал счастливого Рождества коллеге, закончил разговор и, вернувшись в свое любимое кресло и продолжая разминаться со Слободаном, попутно вкратце рассказал ему о последнем путешествии Даниэля Джонсона.

Слободан говорил не так много. Главным образом кивал. Похоже, даже не особенно удивился.

— Как ты думаешь, Бекстрём? — спросил он. — Это самоубийство или чистый несчастный случай?

— Я склоняюсь к первому, — ответил Бекстрём. — Суицидники бывают ужасно изобретательны. С Рождеством тебя, — добавил он и поднял бокал.

Аккарат Буниасарн позвонил Наде в январе не из желания пусть и с запозданием поздравить ее с Новым годом, а поскольку у него имелись новости, которые он хотел рассказать. Подтверждение того, что они уже просчитали.

Через своего шведского адвоката брат Джейди попросил разрешения перевезти останки сестры домой в Таиланд, как только Стокгольмский суд осудил Даниэля Джонсона за убийство. При вероятности того, что намеченный через месяц апелляционный суд изменит его приговор, прокурор, возможно, немного поспешила с решением, но, поскольку сам Джонсон не возражал, она удовлетворила ходатайство его бывшего шурина. То, что осталось от Джейди Кунчай, перевезли к ней на родину, и в первый день нового года Нед Кунчай похоронил сестру согласно буддийским традициям. Ее останки кремировали, а урну с пеплом поместили в семейный склеп на военном кладбище в Бангкоке, где она теперь покоилась между отцом и матерью. Только два человека присутствовали на этой церемонии: брат Джейди Кунчай, ныне глава семейства, и старый друг семьи, коллега давно умершего отца Джейди. Высокопоставленный военный таиландской армии.

— Все кусочки мозаики теперь на месте, — констатировал Аккарат Буниасарн, разговаривая с Надей по скайпу.

— Все кусочки на месте, — согласилась она и подумала: «Наконец-то».

Примечания

1

В переводе со шведского «Остров несчастий».

(обратно)

2

Булка (швед.).

(обратно)

3

«Новая жизнь, новая страна и новый муж» (англ.).

(обратно)

4

Что же это? (англ.)

(обратно)

5

Союз, заключенный в аду (англ.).

(обратно)

6

Охотник за привидениями (англ.).

(обратно)

Оглавление

Часть первая Довольно жуткая находка с криминальным происхождением

Часть вторая Можно ли умереть дважды?

Часть третья У лисьей норы много выходов

Часть четвертая Лисья нора, конечно, может иметь много выходов, но некоторые из них фактически удается заблокировать

Часть пятая Наконец! настоящее послание из потустороннего мира

Часть шестая Проблема с лисами в том, что они постоянно роют новые выходы

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg