«Родная кровь»

Родная кровь (fb2) - Родная кровь 938K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Майдуков

Сергей Майдуков Родная кровь

Глава первая Мир в багровых тонах

1

С утра зарядил дождь, хлесткий, звонкий, обильный. Дорога почернела, сделалась скользкой. Езда по ней сопровождалась громким шипением скатов по мокрому асфальту.

— Льет и льет, — сказал Розанов. — Не люблю такую погоду.

— А она тебя, Вася? — поддел напарника Неделин.

— Меня все любят, — не стушевался тот.

В кабине было сумрачно, по радио крутили какую-то приблатненную муть, молча крутить баранку было скучно.

— И Бог? — поинтересовался Неделин.

Имя его было Антон. Он был высоким, красивым, сильным, с гордо посаженной головой и широкими плечами. Ямка на подбородке Неделина была столь глубокой и вытянутой, что походила на разрез. Его серые глаза были обрамлены густыми, как у девушки, ресницами.

— Не обижает, — уклончиво ответил Розанов.

— То есть тоже любит, — уточнил Антон.

— А почему бы и нет?

Розанов, отдыхавший после смены, принялся давить на кнопку настройки радиочастот. Он относился к тому типу мужчин, которые привлекательны лишь в юности, а после тридцати как-то стремительно блекнут, плешивеют и перестают выделяться в толпе себе подобных. Якобы турецкие джинсы, рубашка в неизменную клетку почти неизменной расцветки, очень короткая стрижка, призванная замаскировать раннюю лысину — вот и весь Василий Розанов. От такого было смешно слышать, что все его любят.

Антон медленно повернул голову, чтобы посмотреть на напарника. Тот почувствовал взгляд и нахмурился. Радиоволны стали сменяться чаще, наполняя кабину раздражающей какофонией. То гитара квакнет, то певица вскрикнет, то ведущий хохотнет.

— Кончай это, — попросил Антон. — Или включи что-нибудь, или выключи совсем.

— Я ищу, — буркнул Розанов, не прекращая своего занятия.

— Это не просьба, Вася.

— А что тогда? Приказ, может быть?

Розанов скосил глаза на напарника, отчего его лицо сделалось злобным и хитрым, как у большой гориллы. Антон широко улыбнулся.

— Не просто просьба, а настоятельная просьба, — уточнил он. — Ну чего ты к радио привязался, как в том анекдоте?

Напряжение сошло с физиономии Розанова.

— В каком анекдоте? — поинтересовался он.

— Про пьяного, — неохотно ответил Антон, не любивший анекдотов. — Сидел возле радио и требовал: спой да спой.

— У меня тоже как в анекдоте, — сказал Розанов, остановив выбор на ретростанции. — Про мужа в командировке.

Столь неожиданное признание застало Антона врасплох. Он зачем-то кашлянул в кулак и пару раз переключил скорость, хотя в этом не было никакой нужды. Дорога стелилась ровно и плавно, словно ткань под утюг. Дождь почти закончился, на севере проглянуло солнце, на противоположной стороне небосклона, все еще темного и угрюмого, проступила призрачная радуга. Намокшие поля медленно и безостановочно крутились вокруг легкого грузовика, резво катящего по черному шоссе.

— Бывает, — осторожно произнес Антон и стал мучительно придумывать другой предмет разговора.

Не успел. Опередил его Розанов. Сказал, уставившись в окно перед собой:

— Изменяет мне Любка. Сука такая… Убил бы!

— Посадят.

— Я не потому не убил до сих пор, что срока боюсь. Люблю ее, гадину.

— А-а… — сказал Антон, чтобы что-то сказать. И тупо повторил: — Бывает.

Розанов поморщился:

— Ну что ты заладил как попугай: бывает да бывает. Не у всех бывает. У нас с ней по-особому. Любовь такая. Не зря ее так назвали, а?

— Наверное, — согласился Антон. — Слушай, может, остановимся где-нибудь, перекусим? Что-то я проголодался.

Он посмотрел в зеркало. Машина сопровождения шла за грузовиком как привязанная. Это была неприметная «тойота» черного цвета. В ней сидели два охранника, являвшихся, по сути, громилами. В девяностые годы таковые числились бойцами преступных группировок. Теперь они звались всякими там секьюрити и бодигардами, хотя их бандитская сущность от этого нисколько не изменилась.

— Рано обедать, — сказал Розанов. — Пацаны не позволят.

— Они нам не командиры, — строптиво возразил Антон.

— И что ты, против них попрешь? В почки зарядят, будешь потом кровью мочиться. Димона помнишь? До сих пор с зубами мучается. А ведь тоже просто проголодался.

— Он в кафе сунулся, а у нас тормозки.

— Ну давай на ходу подкрепимся, если ты такой уж голодный, — предложил Розанов.

— Не, на ходу не хочу, — качнул головой Антон. — Не то настроение. Сериал про брошенный в Сирии батальон смотришь?

Попытка еще дальше увести разговор от измен Любы Розановой не удалась.

— Смотрел, — проворчал напарник. — До вчерашнего дня. Приперлась с работы выпивши, а на груди засос. Здесь. — Розанов показал, хотя его грудь коренным образом отличалась от Любиной.

Антон был с ней знаком. И с Любой, и с ее грудью. Пару раз переспал всего. Даже не переспал, а так, пообщался на скорую руку. Очень близко, очень. Ближе некуда. Один раз во время новогодней пьянки, уединившись в пустой бухгалтерии. Второй раз дома, пока собственная жена находилась в роддоме. Обычная история, в общем-то. Антон про свои шалости с Любой и забыл давно, а вот напарник взял и напомнил. Это вызвало чувство вины, перерастающее в глухое раздражение.

— Зачем ты мне это рассказываешь? — спросил Антон, избегая смотреть вправо, чтобы не встречаться взглядом с Розановым. — Такие вещи нужно в тайне хранить, Вася. Это ваша личная проблема. Не выноси сор из избы, понял?

— Надо же с кем-то поделиться, — сказал Розанов. — Устал в себе носить, Антон! — Он ударил кулаком в ту часть груди, куда недавно указывал пальцем. — Мучаюсь, мучаюсь… Я же люблю ее, подлую. Ни бросить не могу, ни проучить как следует. Засада, брат. Приходится прощать Любу, а она от этого только наглеет. На голову садится.

— Разведись, — посоветовал Антон, представив себя на месте напарника.

— Говорю же, не получается! — зло произнес Розанов. — Я ее после этого еще сильнее хочу. Прямо трясусь весь.

— Ну и трясись. Только молча. Будь мужчиной. Сопли не распускай.

— Сопли?

Антон пожал плечами:

— Ну, пусть будут слезы, если тебе от этого легче.

— Не легче, — отрезал Розанов. — Ему душу открываешь, а он…

Фраза оборвалась на середине. В кабине повисло тяжелое молчание. Было слышно только, как ровно гудит мотор, фыркают встречные машины и шуршит резина по шершавому гудрону.

Антон Неделин и Василий Розанов никогда не были друзьями. Они бы и просто приятелями в какой-нибудь другой жизни не стали. Но жизнь у них была эта — не поменяешь, не сотрешь. И в фургоне их грузовичка находился не только яичный порошок Октябрьской птицефабрики, как значилось в накладных. Веселые цыплята на бортах были маскировкой — такой же, как документы водителей и ящики с настоящим порошком, установленные поверх других ящиков, наполненных порошком совсем другого свойства. Хочешь — нюхай, хочешь — разводи и колись, хочешь — вообще на хлеб мажь или салаты посыпай. Кайф гарантирован, здоровье — нет. А уж кто что выберет…

2

Антон свой выбор сделал давно. Настал момент сказать «да», и он сказал.

Ему не сразу предложили гонять грузовик с наркотической начинкой. Проверяли на вшивость, забрасывали удочки, пробовали разные подходцы. А потом пригласили на рыбалку и там, во время посиделок возле костра, спросили напрямик: «Хочешь денег, Антон, денег больших и легких? Тех, что честным трудом не заработаешь, хоть до кровавых мозолей баранку крути…»

Он хотел. С детства. Сколько себя помнил, столько о заветном чемоданчике мечтал. Вот идет себе Антон по дороге, а тут разборка бандитская: трах-бах, все ранены или убиты. А в машине, пулями пробитой, труп сидит с «дипломатом» на коленях. Он баксы куда-то вез, да не довез. Они теперь Антону принадлежат. Главное, быстро и незаметно их из опасного места вынести и дома спрятать.

О, сколько планов строил он, уставившись в темный ночной потолок немигающим взглядом! Как сует чемоданчик в пакет, найденный на обочине. Как, путая следы, не прямиком домой бежит, а совсем в другом направлении, да еще для надежности автобусами туда-сюда катается. Потом, уже дома, мастерит тайник под ванной или на антресолях… И новая жизнь, беззаботная, яркая… И восхищение в глазах женщин…

Антон не верил, что разбогатеть можно честным способом. Все это сказочки для легковерных лохов. Лапша на уши. Какого миллионера ни спроси, как он сколотил первоначальный капитал, он начнет рассказывать, как подрабатывал грузчиком, водил такси или продавал бутерброды одноклассникам. И ни один такой умник не признается в том, что врал, предавал и даже убивал. А как же иначе? Деньги просто так с неба не сыплются.

Об этом подумал Антон, когда услышал то самое предложение. Сделал его приятель, шоферивший на том же предприятии. Никто бы никогда не подумал, что он способен на столь лихие, рискованные дела. Двух других рыбаков Антон никогда прежде не видел. Уже потом он с запоздалым холодком ужаса догадался, что эти парни были посланы для того, чтобы принять меры в случае отказа. Несчастный случай на рыбалке…

А случай счастливым оказался. Антон предложение принял, и жизнь его кардинально изменилась. В лучшую сторону.

После той рыбалки раз в два месяца начал Антон с напарником гонять особый груз, получая за то особый гонорар. Произведя несложные расчеты, он пришел к выводу, что через год станет обладателем ста тысяч долларов, которые позволят ему начать собственный бизнес.

Антон Неделин не был дураком, чтобы заглядывать вперед дальше. Или лавочку прикроют, или извозчиков поменяют, или еще что-нибудь приключится. Нет, это была не та работа, которой следовало заниматься всю оставшуюся жизнь. Антон твердо решил завязать вовремя. Нельзя слишком долго испытывать судьбу, никак нельзя. Урвал свое — и отойди в сторонку. Золотое правило людей рассудительных.

К их числу принадлежал Антон Неделин.

Нет, он не побежал покупать дорогую машину, когда у него завелись деньжата. Не одарил свою Софочку мехами и золотом. Даже двухкомнатную квартиру на трехкомнатную не поменял. Все это потом. Когда грязные деньги начнут оборачиваться и отмываться помаленьку.

Никто из родных и близких Неделина не подозревал о его левых заработках. Деньги за перевозку наркотиков оседали на двух банковских картах, открытых тайком от жены. Сказать по правде, Антон не был уверен в том, что Софа однажды узнает об этих сбережениях, тем более воспользуется какой-то их частью. Свое будущее он видел совсем не обязательно в роли отца семейства. Он был слишком умен, силен, предприимчив и хорош собой, чтобы принадлежать одной женщине. Да и вообще, зачем принадлежать кому-то, когда гораздо приятнее и разумнее посвятить жизнь самому себе?

Амурных связей Антон не чурался, однако не позволял им опутывать себя, предпочитая свободу. В отличие от большинства водителей, заводивших любовниц во всех населенных пунктах, где случались остановки, он прекрасно обходился без этого.

Антон незаметно посмотрел на напарника, обидчиво надувшегося. Не стоило ссориться из-за пустяков. Учитывая обратную дорогу, им предстояло провести вместе почти трое суток. Лучше погасить конфликт, пока не разгорелся в полную силу.

— У тебя в Латунске кто-нибудь есть? — спросил он, имея в виду город, до которого оставался какой-нибудь час пути.

Розанов ответил не сразу. Сначала покривил губы и только потом снизошел до ответа:

— Ты про баб? Мне никто, кроме жены, не нужен. Не тянет к другим.

— Любовь… — произнес Антон таким тоном, будто изрек некую важную истину.

На самом деле он считал, что Розанов страдает не от любви, а от собственной бесхребетности. И что он такого нашел в этой Любе? Фигура вполне обычная, темперамент средний, умом не блещет. Сохнуть по такой? Унижаться? Носить развесистые рога, заметные каждому? Болван этот Розанов! Жалкое ничтожество. Хотя, с другой стороны, разве он виноват, что ему такая стерва досталась? И где ему с его неказистой наружностью взять другую?

Покосившись на напарника, Антон заговорил:

— Ты, Вася, напрасно убиваешься. Средство от твоей печали давно изобретено.

— Какое? — оживился Розанов.

— Клин клином вышибают. Заведи себе любовницу. Не так обидно будет.

— Ничего ты не понимаешь. Я однолюб.

«Долболоб ты, а не однолюб, — начал раздражаться Антон. — Дятел упрямый! Дальше клюва своего ни черта не видишь и видеть не желаешь».

— Тогда смирись и не жалуйся, — наставительно произнес он. — Как говорится, расслабься и получай удовольствие.

— Удовольствие? — переспросил Розанов с таким видом, будто хотел получше запомнить услышанное.

Антону стало приятно, что его слушают с таким вниманием. Он почувствовал себя старшим наставником, с мнением которого считаются. Главное, не сбиться на чересчур серьезный тон. Еще Мюнхгаузен говорил, что все глупости на свете совершаются с умным выражением лица.

— Ну да, — кивнул Антон, усмехаясь. — На эту тему анекдот есть.

— Анекдот… — повторил Розанов.

Все-таки туповатым он был. Недалеким.

— Да, — подтвердил Антон. — Анекдот. Сам его не помню, а заканчивается так: «Лучше есть торт в компании, чем дерьмо — в одиночку».

— Какой еще торт?

— Это аллегория такая, Вася. Речь о красивой женщине идет. Мол, на нее все зарятся, но такова природа. Не хочешь, чтобы тебе изменяли, женись на толстухе или уродке. И спи себе спокойно.

Розанов, давно уже повернувший голову к Антону, смотрел на него не отрываясь.

— А ты? — спросил он.

Неделину это не понравилось.

— Что я? — спросил он в свою очередь.

— У тебя жена толстая? — принялся уточнять Розанов. — Или страхолюдина? Или ты торты в компании кушать предпочитаешь?

Для Антона было оскорбительно само предположение, что жена ему может изменять, а он — терпеть подобную наглость. На мгновение потеряв над собой контроль, он двинул локтем в сторону обращенного к нему лица. Это был чисто рефлекторный, импульсивный жест. Мышцы сократились, действие было выполнено. Четко и быстро.

— А-а! — вскрикнул Розанов мгновение спустя после того, как его нос издал звук, напоминающий шлепок сочного помидора, брошенного в стену.

— Извини, — спохватился Антон. — Я не хотел.

— Убью тебя. Вот прямо сейчас и убью.

Тон Розанова был ровен и спокоен, будто речь шла о чем-то обыденном. Шумно втягивая кровь, он запустил руку между сиденьями.

Антон, продолжавший сжимать руль, похолодел.

Грузовик шел с приличной скоростью, а дорога здесь была узкая, двухполосная. Если Розанов пустит в ход монтировку, припасенную на случай дорожных разборок, дело плохо. Резко тормозить на мокрой дороге нельзя, свернуть некуда.

Все эти мысли пронеслись в мозгу Неделина так стремительно, что не успели даже сложиться в слова. Он снова отнял правую руку от руля и попытался схватить напарника за запястье. Но было поздно. Розанов успел вытащить монтировку и, резко крутнув рукой, сумел избежать захвата. Тяжелая стальная штуковина взметнулась вверх.

Антона спасло то, что монтировка зацепилась за потолок, поэтому удар получился смазанным и пришелся не на макушку, а по плечу. Розанов выругался и замахнулся опять. Удерживая баранку и прижимая ногой тормозную педаль, Антон боднул его в лицо. Это был не слишком сильный удар, но попал он прямо в разбитый нос, поэтому ошеломил противника, позволив завершить торможение.

Как только грузовик, заехав колесами на обочину, замер, руки Антона получили полную свободу. Сжатые в кулаки, они обрушились на напарника. Уронив монтировку, тот стал судорожно искать ручку двери.

— Все, все… — приговаривал он, защищая лицо согнутым локтем. — Хватит! Хватит!

Но взбешенный Антон так не считал. Когда Розанов изловчился и вывалился из кабины, он последовал за ним. Багровая пелена стояла перед глазами. Он превратился в Антона Психа, которым был когда-то в армии.

Кличка прилипла к нему после случая в казарме, когда двое «дедушек» решили не просто повоспитывать «молодого» рядового Неделина, а еще и наградить его тумаками вперемешку с пинками. Дело происходило в бытовке, где солдаты пришивали пуговицы, чистили сапоги и гладили выстиранную форму. Гладильных досок было три, а утюг — один на всех, допотопный, чугунный, тяжеленный. Так вот, Антон завладел этим раритетом и пустил в ход так неожиданно и яростно, что обратил старослужащих в бегство. Преследуя их, он наткнулся на сержанта и набросился с утюгом на него.

Вернувшись с гауптвахты, Антон был готов к жесточайшему прессингу со стороны «дедов», но те неожиданно оставили его в покое. Никому не хотелось связываться с психом, способным проломить голову утюгом или чем-нибудь другим, подвернувшимся под руку. Между тем Антон вовсе не был безумцем, и подобные приступы бешенства накатывали на него лишь в критические моменты. Хороший психолог распознал бы в них не примеры отчаянной храбрости, а… примеры отчаянной трусости. Антон приходил в неистовство перед лицом опасности. В обычном состоянии он не сумел бы заставить себя сражаться за свою жизнь, честь и достоинство. Избыток адреналина в крови действовал на него опьяняюще. Исступление позволяло забыть о собственном страхе и нагнать страху на противника.

Розанов здорово перетрусил, столкнувшись с таким яростным напором. Напрасны были мольбы о пощаде и жалобные возгласы, издаваемые им. Антон навалился на него всем телом, стараясь вцепиться поверженному противнику в горло. Он был готов убить Розанова. И, похоже, тот был готов умереть.

3

Малява давно не получал удовольствия от вождения машины, как это было несколько лет назад. Привык. А привычка, как известно, убивает всякое удовольствие от действий, сделавшихся рутиной. Пожалуй, пресыщения не бывает только от секса и вредных привычек. Все остальное очень быстро теряет прелесть новизны.

— Может, сменишь? — спросил Малява приятеля, поднеся к губам бутылку с водой.

Шкаф сверился с показаниями таймера и покачал головой:

— Дураков нет. Еще сорок минут. За Латунском поменяемся.

— Тачка классная, — сказал Малява. — Идет как по маслу. Одно удовольствие.

— Вот и получай удовольствие, — сказал Шкаф. — Это полезнее, чем бухать.

— Кто бухает?

— Скажешь, не нажрался вчера?

Малява задумался, решая про себя, сознаваться или нет. У них на работе пьянство не поощрялось. С другой стороны, Вадик Шкаф сам был не прочь раздавить пузырь-другой под хорошую закуску.

— С чего ты взял? — нашел Малява нейтральный вариант ответа.

С утра он выпил литр кефира, съел лимон и сжевал щепоть сушеной гвоздики. Все это должно было забить запах перегара.

— Теперь я вижу, что ты не просто нажрался, а нарезался до поросячьего визга, — ухмыльнулся Шкаф. — Я же тебе звонил вчера, не помнишь? Ты еле языком ворочал. «Бэ» да «мэ» сплошные.

Малява напрягся. Разыгрывает дружбан? Нет, не похоже. Кажется, был какой-то звонок. Можно проверить во «входящих». Хотя какой смысл?

— Жратвы не было дома, — стал выкручиваться Малява. — Развезло на голодный желудок. Ты не болтни никому, ладно? Настучат по башке, мало не покажется.

— Это ты бы еще легко отделался, — серьезно произнес Шкаф. — Могут и башку открутить к чертовой матери.

Такое случалось с нарушителями дисциплины. Головы им, может, и сохраняли, но какая трупам разница? Маляве до сих пор снилось, как его принимали в так называемую службу безопасности. Застрелили в его присутствии какого-то мужика с мешком на голове, а потом заставили сделать контрольный выстрел. На видеокамеру. Где-то этот ролик сейчас хранится. Стоит попасть в немилость к Бэтмену и его окружению, и все, пиши пропало. Или на нары, или в безымянную могилу. Есть, правда, варианты. Чан с соляной кислотой. Какой-нибудь водоем. А то, бывает, люди горят в своих машинах. На работе, так сказать.

— Ты же меня не заложишь? — пожелал уточнить Малява.

С похмелья он находился «на измене», как выражались в его кругах. Сейчас ему стало особенно тревожно и неуютно. Захотелось все бросить и сбежать куда-нибудь подальше. Чтобы больше не видеть ни Бэтмена, ни его подручных, ни Шкафа, ни кого-либо еще из этой компании. Да только не дадут сбежать. Из-под земли достанут. Малява ведь не только грузы сопровождал и в налетах участвовал. Он в подпольном цехе пару раз бывал. Знал, где цех находится, как туда попасть, кто и что там делает. Яичный порошок, блин. Стоимостью миллион баксов за кило. Производят его какие-то узкоглазые, судя по цвету кожи и волос. Лиц не видно: все в респираторах и очках. Да им и ни к чему лица. Они уже, считай, покойники. Никто их живыми из подвала не выпустит. Из группировки Бэтмена только вперед ногами уходят, будь ты хоть боец, хоть водила.

Шкаф, выдержав значительную паузу, сказал:

— Успокойся, Вадик своих не сдает. Но ты, Гена, поосторожнее с алкоголем. Ну выпил, ну закусил, а перебарщивать не надо. Пей, а дело разумей, как мой батя говаривал. Хотя сам квасил беспробудно. В сорок два почки отказали, в сорок три — мотор. Был батя, нет бати.

— Сочувствую, — пробормотал Малява, перенявший нехитрую формулу в кино.

— Да я только рад, — отмахнулся Шкаф. — Без него вздохнул свободно. Он, падла, то компьютер пропьет, то телек, а то мобильник свистнет. Все с гаджетами, а я с голой задницей. Так вся молодость прошла, от одного батиного запоя до другого. Теперь только жизнь началась. Попал в струю, что называется.

— Ага. Подфартило нам с работенкой.

Малява растянул края губ в стороны: получилась улыбка. Продержалась она на его физиономии ровно полторы секунды. Потом рот Малявы открылся, глаза округлились, брови поползли вверх.

— Э! — воскликнул он скорее удивленно, чем встревоженно. — Что это с ними? Нажрались, что ли?

— Не приведи господь, — пробормотал Шкаф, тоже уставившийся на идущий впереди грузовик.

Фургон с квочками, распростершими крылья над рядами яиц, повело в одну сторону, потом в другую, после чего он начал опасно вилять от обочины к обочине, едва не зацепив встречный автобус. Еще хорошо, что узкая дорога была почти пуста, иначе подобные маневры закончились бы плачевно.

— Звони старшим! — распорядился Малява, сокращая дистанцию между «тойотой» и яичным фургоном. — Надо предупредить. Иначе в случае чего с нас спросят.

— Ты что?! — испугался Шкаф. — Хочешь сообщить, что водилы у нас под носом водку пьют? Ты хоть представляешь, что потом с нами сотворят?

— Как же быть?

— Для начала их остановить нужно. Может, Неделину плохо стало, может, сердце прихватило, вот и куролесит. Короче, иди на обгон. Тормознем их.

— Ага, — согласился Малява, выжимая газ.

Но в этот момент грузовик остановился сам, без всякого вмешательства извне. Оттуда выпали две мужских фигуры и, сцепившись, скатились с обочины в траву.

— Да они же дерутся! — определил Шкаф, все еще не веря своим глазам.

— Разнимать надо, — решил Малява, распахивая дверцу со своей стороны. — Иначе поубивают друг друга. Кто дальше товар повезет? Мы?

— Блин! Эй, вы! А ну хватит!

— Уймитесь, мужики!

Окрики, которые издавали охранники на бегу, не подействовали на дерущихся. Вернее, если разобраться, то кулаками работал только один из них — Неделин. Второй, Розанов, лишь оборонялся, умоляя напарника остановиться. Это было бесполезно, поэтому, больше не прибегая к увещеваниям, Малява с разбегу налетел на озверевшего водителя и сбросил его на землю.

Матерясь, Неделин попытался подняться, но получил такой сокрушительный удар, что распластался на спине.

— Ты поаккуратнее, — посоветовал подбежавший чуть позже Шкаф. — Не повреди ему табло.

— Я в лоб, — пояснил Малява, показывая, что бил основанием ладони. — Следов не останется.

— Сотрясения бы не было.

— Чему там сотрясаться? У этого народа мозгов нет ни хрена. Сплошная кость.

— Он псих, он псих… — затараторил Розанов, с усилием садясь. — Я с ним дальше не поеду.

Оба глаза у него заплыли, превратившись в щелочки, обрамленные багровыми валиками век. Нос распух и кровоточил, образуя нечто вроде красных усов. Говорил он невнятно и шепелявил.

— А кто поедет? — спросил Шкаф, нависая над избитым. — Я? Или Гена? — Он кивнул на Маляву. — Мы тут не в бирюльки играем.

— Я повезу, — пробубнил Розанов. — Сам.

— Ты себя видел, герой? Тебя на первом же посту затормозят. Подставить нас решил?

— Я что? Я ничего… Этот псих сам на меня набросился.

— Неделин! — Малява пнул Антона под ребра. — Что за дела? Ты рехнулся?

— С него спрашивайте, — буркнул Антон. — Я ему анекдот рассказал, а он вызверился.

— Какой анекдот? — опешили охранники.

— Про неверную жену.

— Заткнись, тварь! — заорал Розанов и попытался лягнуть напарника.

Шкаф схватил его за шкирку и оттащил от греха подальше.

— Сидеть! — велел он. — Не рыпаться! Иначе искалечу.

Малява тем временем расспрашивал Антона. Потом мотнул головой, отзывая Шкафа в сторонку, и объяснил ситуацию:

— У Розанова, видать, жена гуляет. Неделин не знал, затронул больную тему нечаянно. Вот и поскублись. Вряд ли их теперь помирить удастся.

— Блин! — Шкаф выругался. — Как ситуацию разруливать будем?

— Про ЧП никому ни гу-гу, — сказал Малява. — Усаживаем Неделина за руль и следуем дальше. Рогоносец с нами поедет. Дальше — по обстоятельствам.

— Погано обстоятельства складываются.

— Не каркай. Справимся. Иначе вилы…

Малява приставил к кадыку два растопыренных пальца.

Шкаф мелко перекрестился. Он полагал, что это может уберечь его от неприятностей.

4

Ехать в кабине одному было куда приятнее, чем вдвоем. Никто не отвлекал от мыслей, не надоедал болтовней или своими убогими музыкальными пристрастиями. И все же Антону Неделину никак не удавалось расслабиться. На душе было тревожно. Напрасно, ох, напрасно связался он с Васькой. Нет бы прикусить язык и промолчать. Пусть бы напарник жаловался на свою блудливую супругу. Постепенно тема иссякла бы, и тогда не пришлось бы нервничать и потеть, гадая, как теперь все обернется. А что, если охранники уже известили Бэтмена о случившемся и тот решает, как наказать проштрафившихся шоферов? Или уже решил.

— Вот же невезуха! — пробормотал Антон, ударяя ладонью по рулю.

Рука болела. Верхняя губа распухла — Розанов исхитрился достать кулаком. Но это пустяки. Вот по возвращении начнутся настоящие проблемы. В фургоне спрятано пять ящиков с порошком из секретной лаборатории Бэтмена. На сумму от пятидесяти до ста миллионов долларов. На границе этот товар ждут. Скорее всего, задаток уже получен. Совершенно не важно, сколько именно поимеет от сделки сам Бэтмен. Важно, что его доход был поставлен под угрозу, а он не из тех людей, которые прощают подобные вещи.

Одна надежда на то, что охранники тоже это знают. Они отвечают за товар еще в большей мере, чем водители. Поэтому спрос с них будет особый. Понимая это, они могут решить умолчать об инциденте. Да, скорее всего, так и будет. Но все равно вероятность наказания сохраняется.

Чтобы отогнать плохие мысли и предчувствия, Антон стал думать о том, что сделал бы с миллионами, вырученными за наркотики, попади они ему в руки. Для начала он бы спрятался в какой-нибудь глуши и, стараясь не выделяться, просидел бы там год или два, пока о нем не забудут. Потом можно потихоньку открывать счета в зарубежных банках и перегонять туда денежки. Потом полная смена документов. Наконец, эмиграция.

Антон попытался увидеть себя мысленным взором где-нибудь на белоснежной террасе под пальмами. Картинка получилась великолепная: все было как настоящее — и море, и безоблачное небо, и даже запотевший стакан с коктейльной трубочкой. А вот жены и сына рядом с ним не было. Они в мечтах отсутствовали. И это совершенно не огорчало Антона. Не то чтобы он не любил Софу и Мишу. Но в другой, яркой, праздничной и беззаботной жизни они были лишь…

Мысль оборвалась, как нитка, за которую дернули слишком сильно. В лобовом стекле начали появляться аккуратные круглые дырочки, обрамленные белыми паутинками трещин. Антон, вздрогнув, не удержал руль, позволив грузовику выскочить на встречную полосу, на которой, к счастью, никого не было. Что это? Камешки из-под скатов другой машины? Но объездная дорога была пустынной. Помнится, это обстоятельство давно беспокоило подсознание Антона. Почему никто не едет в Латунск и оттуда? Он понял это, когда увидел две мужских фигуры в камуфляже, занявшие позиции по обе стороны от асфальтовой полосы.

Нет, не камешки они бросали! Посылали из автоматов пули, дырявившие стекло и стены кабины. За ними, метрах в ста, из посадки на шоссе выползал трактор с прицепом, явно намереваясь преградить путь грузовику. Там находились еще трое стрелков в сером камуфляже.

Засада!

Из груди Антона словно выкачали весь воздух, заменив его сплошной глыбой льда. Зато его восприятие обострилось настолько, что он почувствовал себя так, будто до сих пор крепко спал, а теперь проснулся — зоркий, чуткий, решительный.

Звонить парням из сопровождения было некогда, да и не имело смысла. Все решали секунды.

Обычный рассудок Антона вряд ли справился бы с возникшей перед ним задачей, но обычный рассудок как раз отключился, отдав бразды управления спинному мозгу с его первобытными инстинктами.

Выжить! Выжить! Выжить! Любой ценой. Во что бы то ни стало.

Не обращая внимания на металлических пчел, жужжащих возле головы и продолжающих решетить окно, Антон съехал с асфальта и направил грузовик прямо на одного из стрелявших. Это было единственное верное решение. Поступив таким образом, он отгородился от второго стрелка дорожным полотном и избежал столкновения с трактором. Кроме того грузовик, несущийся прямо на автоматчика, вынудил того искать спасения, вместо того чтобы целиться в водителя.

Антон, вцепившийся в руль, увидел, как стрелок пятнистой жабой метнулся на дорогу, где его не мог достать грузовик, оставшийся внизу. Но Антон и не собирался возвращаться туда, где его ждали. В прыгающем зеркале отразился огненный шар, выросший на месте «тойоты» с охранниками. Скорее всего, их достали из гранатометов, но размышлять об этом Антон не стал. Он вообще ни о чем не думал. Механически подчинялся приказам, поступавшим в мозг.

Грузовик, раскачиваясь на ухабах, свернул влево и, подминая кусты, начал удаляться от засады. Теперь фургон прикрывал кабину от вражеских пуль. К тому же Антон был уверен, что гранатами его не забросают, чтобы не погубить ценный груз, ради которого и было устроено нападение. В этом не было ни малейших сомнений. Как и в том, что все трое седоков «тойоты» погибли. Горящую машину расстреливали два автоматчика. Остальные сноровисто лезли в джип, выехавший из лесополосы.

Погоня! Удастся ли от нее уйти? Грузовик не был приспособлен к езде по бездорожью. С другой стороны, его колеса были больше, а двигатель — мощнее, чем у джипа.

Изо всех сил удерживая руль, Антон выскочил на пашню. Скаты тотчас заелозили по взрыхленной земле, норовя увязнуть по самые оси. Чтобы не допустить этого, Антон повел грузовик прямо по бороздам, которые заменили собой колеи.

Джип, повторивший маневр, запылил следом, но не столь резко, потому что обе пары его колес не попадали в параллельные борозды одновременно. Вывороченные плугом комья земли мешали развить скорость и застревали под днищем. Подпрыгивая на кочках вместе с зеркалом, Антон увидел, как от джипа оторвалось и отлетело что-то блестящее: колпак с колеса или выхлопная труба.

«Почему позади все красное?» — спросил себя Антон и только тогда догадался потрогать голову, которая была почему-то мокрой. Отдернутая ладонь оказалась испачканной кровью. Пальцы помнили прикосновение к ране на лбу. Там словно сорвали лоскут кожи, обнажив череп, на котором осталась довольно глубокая отметина. Это было, несомненно, пулевое ранение, а не царапина от осколков стекла.

Сообразив это, Антон ослаб до такой степени, что едва удерживал руль в руках. Ему вдруг вспомнились разные истории о смертельно раненных солдатах, которые еще некоторое время бежали в атаку, прежде чем рухнуть замертво.

«Нет, — сказал он себе. — Нет, нет, нет. Я должен жить. Я буду жить. Я не могу умереть, иначе зачем это все: поле, небо, далекий лес?»

Натужно рыча, грузовик начал взбираться по склону косогора, распаханного точно так же, как и равнина. Джип заметно отстал, однако не прекращал преследования. Люди, находившиеся в нем, надеялись наверстать упущенное, когда пересеченная местность закончится или двигатель грузовика заглохнет. Они собирались убить Антона, вне всякого сомнения. Это было дико, это не укладывалось в голове.

Поскуливая от страха и ощущения собственного бессилия, Антон переключил сцепление, загоняя грузовик на холм. Здесь пахота заканчивалась, сменившись бугристой поверхностью, поросшей высокой жесткой травой. Езда по такому полю почти наверняка должна была закончиться в какой-нибудь впадине, незаметной даже с близкого расстояния.

Конец? Неужели конец? Похоже, что да.

Эта мысль, вместо того чтобы парализовать волю Антона, внезапно придала ему решимости. Нет, он не собирался подыхать на этом дурацком поле. У него были другие планы. Чтобы осуществить их, нужно было жить.

Круто разворачивая грузовик, Антон наблюдал за джипом, успевшим преодолеть лишь треть подъема. Это был мощный внедорожник, но все же не вездеход. Общая конструкция и низкое днище мешали ему разогнаться как следует. Грузовик, даже с полным фургоном, обладал неоспоримыми преимуществами. Следовало ими воспользоваться. Немедленно.

— А-а-а-а-а! — завопил Антон, завершив разворот.

Это не был воинственный клич для того, чтобы деморализовать противника. Преследователи его не слышали. Зато Антона собственный голос подстегнул, придавая ему решимости. Рванув ручку передачи, он покатился вниз.

Преследователи не сразу поняли, что он идет на таран. Превращение потенциальной добычи в опасного врага всегда является полной неожиданностью для охотников. Они настроены догонять, а не удирать, поэтому теряют драгоценные секунды на то, чтобы перестроиться. Этим шансом грех не воспользоваться…

Продолжая кричать, Антон направил радиатор грузовика на джип, заходя не прямо в лоб, а со стороны водителя, который держал в руках не автомат, не гранатомет, а баранку. Когда между машинами осталось метров десять, оттуда полезли пятнистые фигуры. Один успел, второй нет. Водитель тоже остался внутри, насколько успел заметить Антон, хотя это его не особо волновало. Таран понадобился ему не для того, чтобы убивать, а для того, чтобы вывести джип из строя.

Столкновение оказалось не таким сильным, как ожидало его тело, превратившееся в сплошной комок напрягшихся мускулов. Антона бросило вперед, но он не ударился грудью о рулевое колесо, а лишь качнулся и снова сел прямо. Отвратительный скрежет снаружи заглушил все звуки: это мерялись силами сцепившиеся автомобили. Грузовик одержал верх. Опрокинув джип сначала на бок, а потом на крышу, он сдал назад и вновь устремился вверх, прикрывая Антона фургоном. Ни одна из пуль, пущенных вслед, не достигла цели.

Перед тем как перевалить через холм, Антон обернулся. Два человека бестолково суетились возле опрокинутого джипа, хотя поставить его на колеса явно не могли. Где-то в пятистах метрах от них другие мужчины точно так же возились с забуксовавшей легковушкой. Только один стрелок, упав на колено, вел огонь, но шум двигателя заглушал выстрелы. А потом эта картина исчезла из виду, и Антон остался один.

Совсем один.

Живой.

5

Материю для бинтов Антон позаимствовал в сумке Розанова. Чистое белье ему больше не понадобится. Даже если ранения осколками гранат оказались несмертельными, Васю добили пулями чуть позже. Судьба. Не поругайся Антон с напарником, они так бы и ехали в кабине вдвоем. Удалось бы им спастись? Антон сомневался в этом. Если уж Судьба подбрасывает тебе иной вариант, то в нем все идет иначе.

Закончив перевязку, он решил посидеть немного, пережидая приступ тошноты, сопровождающийся головокружением. Крови Антон потерял не так уж много, рана была неглубокая, как выяснилось во время промывания водкой. Пуля прошла по касательной, не пробив череп, но, похоже, вызвала сотрясение мозга. Стоило сделать даже самое незначительное усилие, как в глазах темнело, и в этой темноте начинали расплываться багровые круги.

Одному не выбраться. Потерять сознание за рулем — значит, погибнуть. Как же быть?

Антон запрокинул голову, глядя на далекое серое небо за кронами деревьев. Вечерело, становилось прохладно. Хорошо бы накинуть на себя что-нибудь, но сил не было. Дрожа и постукивая зубами, он подтянул колени к груди и обхватил их руками.

Антон сидел, привалившись спиной к колесу грузовика. Вокруг расстилался лес, становившийся все более темным по мере того, как сумерки сгущались. Антон заехал сюда по наитию, вломившись в заросли. Сначала он думал, что придется остановиться прямо на опушке, потому что с объемистым фургоном среди деревьев не пропетляешь, но, проехав немного, попал на просеку, проложенную то ли лесорубами, то ли охотниками, то ли вообще ангелами-хранителями, опекавшими Антона Неделина.

Как бы то ни было, накатанная дорога позволила ему углубиться в лес и только тогда выключить двигатель. Кожаное сиденье, приборная панель и пол были залиты кровью. Лобовое стекло наполовину состояло из обломков, висевших на честном слове.

— Приехали, — объявил Антон неизвестно кому, неизвестно зачем.

Ответа не последовало, да он и не требовался.

Пока Антон выбирался из кабины и готовился к перевязке, в его кармане несколько раз пиликал телефон, но он не отвечал. Теперь, когда голова была перебинтована, а тело расслабилось, наслаждаясь покоем, Антон проверил, кто ему звонил. Все вызовы (а их оказалось шесть) были сделаны с трех разных и совершенно незнакомых номеров. Скорее всего, это поднялась тревога в стане Бэтмена. Можно было перезвонить и вызвать подмогу, но Антон не торопился этого делать.

Почему? Что его останавливало? Страх перед расправой? Нет, Антон больше не боялся наказания. Более того, он был уверен, что ему зачтется и ранение, и то, что он сумел скрыться, сохранив ценный груз. Скорее всего, Бэтмен вознаградит его за смелость и находчивость, а про драку в пути никто уже не расскажет. Но…

Но, но, но…

Когда Антон думал о том, какое богатство оказалось в его распоряжении, то даже мысленно был не в силах отказаться от него. Как?! Отдать то, что теперь по праву принадлежит ему? Он, Антон, жизнью рисковал ради этих чертовых ящиков. Он чуть не погиб и, возможно, раздавил насмерть кого-нибудь из преследователей. И его мытарства еще не закончились. Он ранен и может полагаться только на самого себя.

Хотя почему только на себя? Есть еще отец. Антон редко общался с ним после того, как тот вышел на свободу. А пока отец сидел, вообще не утруждал себя написанием писем или отправкой посылок. Не то чтобы Антона сильно огорчила эта судимость. Он знал, что отец совершил убийство не из корысти, не по злобе, а стремясь добиться справедливости. Шлепнул какого-то мафиози, которых тогда именовали «новыми русскими». Когда-то Антон помнил подробности, но со временем забыл. Зачем они ему? Только голову ненужной информацией забивать. Теперь это не важно.

Важно другое.

До суда отец был следователем, следаком, легавым. Очень опытным и подающим большие надежды, если верить рассказам матери. Значит, необходимые качества у него имеются. Такой человек не станет причитать и обращаться в полицию. Сам все сделает. Вытащит любимого сына из беды. Только бы батарея телефона не села. Заводить двигатель для подзарядки опасно — услышат.

Антон достал мобильник и еще раз спросил себя, правильно ли он поступает. Обратного хода не будет. Стоит затеять эту игру в прятки, и Бэтмен бросит на его поиски всех своих людей, задействует многочисленные связи, привлечет полицию. Не нужно забывать и пятнистых разбойников с большой дороги, которые тоже так легко не откажутся от вожделенной добычи.

Антон прислушался. Звуки в вечернем лесу разносились далеко и громко: вот где-то ветка хрустнула, вот птица крикнула дурным голосом, вот листья падают, шурша. Человеческий голос будет слышен даже с большого расстояния. С другой стороны, если бы по лесу бродили посторонние, они бы тоже выдали свое присутствие шумом. Подозрительных звуков Антон не слышал.

Он несколько раз набрал полную грудь воздуха, задерживая выдох, чтобы наполнить кровь кислородом и собраться с мыслями. Отец-правдоискатель не должен ни в коем случае узнать про наркотики. Такие подробности ему ни к чему. В некоторые секреты лучше посторонних не посвящать. Антон сам разберется с грузом. Нужно только, чтобы кто-то помог ему убраться подальше. Уж очень голова кружится, и слабость в руках такая, что тяжело мобильник держать. Лес стал темным и словно подернутым багровой пеленой. Потрогав повязку, Антон обнаружил, что она успела пропитаться кровью, стекающей на глаза.

Торопясь успеть до того, как потеряет сознание или уронит мобильник, Антон нажал кнопку вызова и стал ждать.

Он был очень одинок и очень богат. И готов поставить на кон жизнь, лишь бы не лишиться этого богатства. Не только собственную.

— Папа? — произнес он в трубку, с трудом шевеля губами.

Глава вторая Раз, два, три, четыре, пять, он идет искать!

1

Лада мыла полы, орудуя шваброй с такой силой, словно хотела содрать линолеум с пола. Катюша сидела в своей комнате, запершись, как поступала всегда, когда взрослые конфликтовали. Ей было девятнадцать. Егор Неделин прожил в этом доме четыре года, но она ни разу не назвала его папой. Чужая. И он здесь чужой.

— Лада, — позвал Неделин. — Посмотри на меня.

— Не хочу, — сказала она, энергично двигая шваброй.

Спина тоже двигалась. И зад. В свои сорок Лада продолжала носить короткие, как у девочки, халатики. Неделину это нравилось. Ему не нравилось, когда на него давили, заставляя переменить принятое решение.

— Лада, — повторил Неделин ровным, бесстрастным тоном.

Она знала его достаточно хорошо, чтобы на этот раз обернуться:

— Что?

— Оттого, что ты будешь злиться, ничего не изменится, — сказал он. — Антон мой сын. Родная кровь. Я не могу бросить его в беде.

— Ну и не бросай. — Она подула на прядь волос, косо упавшую на лицо. — Он родной, а мы так, погулять вышли.

Неделин встал из-за компьютера и подошел к Ладе. Она была мягче и покладистей бывшей жены, но все равно не сахар. Любила устраивать сцены по поводу и без. Сегодня повод нашелся…

Сначала, когда Антон позвонил, Неделин решил, что сын пьян. Язык у него заплетался, говорил он как-то сонно и невыразительно.

— Что у тебя стряслось? — спросил Неделин. — Если ничего серьезного, то лучше перезвони завтра.

— Вряд ли завтра получится, — промямлил Антон.

— Почему?

— Завтра, может, меня уже найдут и убьют.

Неделин взял пульт и выключил телевизор.

— Кто? — спросил он коротко.

— Я груз перевозил, — пробормотал сын. — С Васей Розановым. На нас напали. Я, когда прорывался, протаранил машину с бандитами. Теперь меня ищут.

Неделин посмотрел на телевизор, проверяя, выключен ли он. Услышанное больше походило на завязку какого-нибудь криминального сериала, чем на правду.

— Какие бандиты? — спросил он. — Ты же яйца возишь, если я не ошибаюсь. Они что, золотые?

В комнату, привлеченная разговором, заглянула Лада. Лицо у нее было напряженное, как будто она силилась мысленно проникнуть в тайны мироздания. На самом деле ей просто хотелось понять, о чем любовник толкует с сыном. Она терпеть не могла секретов. Точнее, чужих секретов, поскольку собственные оберегала весьма тщательно. Егор махнул на нее рукой: исчезни. Лада подчинилась, но, разумеется, осталась стоять возле двери, прислушиваясь.

Неделин прихватил сигареты и вышел на лоджию.

— Антон? — негромко позвал он. — Ты еще здесь? Почему молчишь?

— Я ранен, — ответил сын. — Несильно, но крови порядочно потерял. А яйца не золотые, папа.

— Какие яйца? — не понял Неделин.

— Которые мы везли, — устало, но терпеливо пояснил Антон. — Просто с нами ехали сопровождающие: бухгалтер и охранник. Они крупную сумму везли. Наличными. Вот нас и перехватили. На подъезде к Латунску.

— Ты в полицию звонил? — спросил Неделин, яростно дымя сигаретой.

— Папа, я не собираюсь мотать срок, как ты. Хочешь, чтобы и меня жена бросила?

— Никто меня не бросал. Я сам… Хотя сейчас не об этом речь.

Неделин бросил окурок в банку с водой и закурил новую сигарету. Подстриженный очень коротко, в черной майке и спортивных штанах, он походил на уголовника из зоны. А то, кем он был внутри, что чувствовал и о чем сожалел, никого не касалось.

Егор Неделин понимал, что ждет Антона, если вмешается полиция. Бандитов не поймают, а всех собак навесят на сына. Еще и в хищении денег обвинят. Приговорят к пожизненному заключению и забудут.

— Те налетчики, они точно мертвы? — спросил Неделин, нарушая затянувшуюся паузу.

— Как минимум, один, — сказал Антон. — Но, скорее всего, я двоих раздавил. Или даже троих.

— И черт с ними. Ты где? Как тебя найти?

Сын объяснил, как мог. А потом отключился. То ли просто телефонный разговор оборвал, то ли сознание потерял. После этого Неделин уселся за ноутбук, выбирая маршрут и приобретая билеты на поезд. Лада, узнав, что он срочно выезжает в Латунск, принялась за уборку, потому что это позволяло дать хоть какой-то выход раздражению. Теперь, уперев кулаки в бока, она вызывающе смотрела на Неделина. Ее груди было мало места в тесном халате. На животе пуговицы тоже разошлись, грозя оторваться.

— Постараюсь быстро управиться, — сказал Неделин, глядя на эти пуговицы. — Не все потеряно.

— Не все? — язвительно переспросила Лада. — У нас послезавтра вылет. Деньги за авиабилеты никто не вернет. И за путевку тоже.

Неделин положил руку на ее теплое плечо.

— Ты поедешь с Катей, — сказал он. — Если что, я позже подтянусь.

— Когда закончишь свои разборки криминальные? — уточнила Лада.

— Почему сразу разборки? — Он поморщился. — Почему сразу криминальные?

— Потому что ты опять за старое!

Неделин перестал разглядывать пуговицы халата и посмотрел Ладе в глаза.

— Ты имеешь в виду мое тюремное прошлое? Я к нему никогда не возвращался и возвращаться не собираюсь, ты это прекрасно знаешь. Зачем ты колешь мне глаза прошлым? Хочешь поссориться?

Обычно, когда голос Неделина становился таким тихим и холодным, Лада шла на попятную, потому что инстинктивно ощущала черту, которую лучше не переступать. Но не сегодня.

— Это ты ссоришься, — заявила она вызывающе. — Теперь ясно, кто тебе дорог в этой жизни, а кто нет. Антон — да, я с Катей — нет.

— Зачем эти далеко идущие выводы? — спросил Неделин, хмурясь.

— Очень даже близко идущие выводы, — отрезала Лада безапелляционным тоном. — Потому что тебе придется решать прямо сейчас, Сережа. Или ты едешь с нами, или уматываешь к своему…

Не договорив, она сжала губы. Неделин внимательно посмотрел на них, пытаясь определить, какое слово они удержали на кончике языка. То, что пришло на ум, ему не понравилось. Он хотел плотнее сжать челюсти, но подумал, что играть желваками — чересчур пóшло, и сдержался. Вежливо поинтересовался:

— Это ультиматум?

— Считай, как хочешь, — сказала Лада. — Но если ты уедешь, то можешь не возвращаться.

— Я понял, — сказал Неделин и пошел собираться.

Движения его были размеренны и сдержанны, ничем не выдавая внутреннего состояния Неделина. Он всегда старался поступать так. Даже когда в душе кипело.

2

По службе Егор Неделин продвигался легко и быстро. Был дотошным, энергичным, исполнительным, показания из подследственных не выбивал, а неспешно выдавливал, но зато дела потом в суде не рассыпались, что не могло не радовать начальство. Им, начальникам, большим и маленьким, нужны были такие, как лейтенант, а потом капитан Неделин, — преступления раскрывать, следственные мероприятия проводить, длиннющие протоколы составлять, чтобы самим заниматься совсем другими делами, не столь очевидными, но зато приносящими деньги, связи, власть.

Годы были бурные, лихие. Доперестраивались, довыступались, дошли до ручки. Заводы стояли, бандиты открыто разгуливали со стволами, законопослушное население учило блатной жаргон, а инженерно-технические работники прокладывали челночные маршруты, сменив портфели и папки на полосатые турецкие сумки. Неделин, назначенный на должность заместителя отдела ОБОП, обмыл капитанские звездочки и не слишком интересовался переменами в окружающем мире. Политика его не увлекала, с лидерами преступных группировок он не снюхался, коммерцией на стороне не занялся, крышевать всяких барыг-кооператоров считал делом зазорным. Зарплаты едва хватало на жизнь, зато совесть была чиста, и в будущее капитан смотрел спокойно и уверенно.

До того рокового дня, когда в подчинение к нему попал младший лейтенант Кудимов, отличавшийся по молодости лет кипучей энергией и высокой принципиальностью, привитой ему родителями-педагогами. Этот паренек, Глеб Кудимов, все никак не мог спокойно наблюдать за беспределом, установившимся в стране. Приспичило ему, видите ли, упечь за решетку одного бандюгу, лютовавшего на коммерческой ниве. Кличка его была Самсунг. Пытки, похищения, вымогательства — репертуар банды был не богат и не нов, однако приносил доходов куда больше, чем бизнес, поэтому империя Самсунга разрасталась как на дрожжах.

И вот однажды рэкетиры взяли в заложницы одну милую девушку, отец которой то ли не мог уплатить дань, то ли просто тянул время, надеясь на чудо. Его не произошло, чуда. Дочку упрямого бизнесмена посадили в подвал научно-исследовательского института, где арендовала помещения группировка. Ее там, разумеется, насиловали, мучили и всячески унижали, пока папаша торговался. Самсунга такая несговорчивость возмутила, и он поставил упрямца «на счетчик». Через три дня, когда сумма оброка возросла вдвое, отец девушки не придумал ничего лучшего, как обратиться в милицию.

Разобраться поручили Кудимову. Он взял в руки фото пропавшей и узнал в ней Веру Зозулич, в которую был влюблен, когда учился в школе. Горячий лейтенант потерял голову, кликнул дружков-оперов и поехал вызволять первую любовь. Там они навели такого шороху, что в институт пришлось вызывать не только дополнительный наряд и «скорую помощь», а еще и пожарных. Половина банды сбежала, половина — во главе с Самсунгом — попала в окружение и сложила оружие. Веру Зозулич нашли в подвале мертвой, со следами жестоких пыток. Самсунг нанял адвокатов и вышел на свободу через пару дней, сказавшись частным (и честным) предпринимателем, случайно оказавшимся на месте перестрелки. Вместо извинений, правда, он получил от Кудимова в морду. В комплекте с твердым обещанием отправить Самсунга на нары — в полном соответствии с бессмертным жегловским заветом «вор должен сидеть в тюрьме».

Не прошло и недели, как родителей младшего лейтенанта зарезали в подъезде неизвестные, прихватившие тощие кошельки покойных. Потом пришел черед брата Кудимова, а потом и его самого. Хоронили младшего лейтенанта без особых почестей и в закрытом гробу, потому что лица у него фактически не было.

Вспоминая ту историю, бывший капитан Неделин неоднократно приходил к выводу, что он, скорее всего, не сделал бы того, что сделал, если бы Самсунгу не вздумалось появиться на поминках, чтобы покуражиться там. Да, было бы расследование, которое постепенно увязло бы в бюрократическом болоте, были бы задержания и допросы, но капитан Неделин сумел бы удержаться в рамках закона, несмотря на гнев и отчаяние, охватившие его после ужасной смерти Кудимова и его семьи.

Но Самсунг не сдержался. И Неделин тоже не сдержался. Выпустил пять пуль в ненавистную фигуру в длинном расстегнутом пальто, позволяющем полюбоваться шикарным красным пиджаком. Кровь на этом пиджаке была не видна. А вот пистолет в руке Неделина заметили все. Он ведь не прятался. Выслушал издевательский тост бандита, достал табельное оружие и открыл огонь.

Пьян он не был. Две рюмки успел опрокинуть, и все. Но вид Самсунга и его подручных с ящиками заморского пойла, это его снисходительное «от нашего стола — вашему столу», его улыбочка, адресованная притихшему обществу, и, главное, уверенность в том, что никто пикнуть не посмеет, сделали свое дело. Капитан Неделин, что называется, вышел из себя. Потерял контроль над своим телом, над рукой, вскинувшей пистолет, над указательным пальцем, спустившим курок.

Потом жалел, конечно. Очень сильно жалел. Не о содеянном, а о том, что убил бандита так глупо, прилюдно. Нет чтобы выждать, подстеречь где-нибудь в укромном уголке и шлепнуть без всякой бравады. Дурацкий поступок. Покойный лейтенант, может, и порадовался у себя на небесах, но его начальнику пришлось отвечать здесь, на земле, где действуют законы не божеские, а человеческие, в кодексе уголовном прописанные.

И было следствие, с его СИЗО. И был суд. И этап. И зона. Все было. О таком не расскажешь, хотя оно всегда с тобой, в нервных окончаниях, в душе, в печенке. Зона досталась бывшему менту «красная», но и там свои понятия и заморочки имелись. Плюс к этому два месяца, проведенные в общей камере. Не приведи господь…

Если что и вынес Неделин из своей тюремной одиссеи, так это уверенность в том, что сломать любого можно, если не просто надавить как следует, а додавить до нужного предела. Он у всех разный. Вот у Егора Неделина запас прочности оказался больше, чем желание мучителей поставить его на колени. А другие сдавались — кто с боем, кто без. Часто это были большие, красивые, сильные с виду мужики, такие как Антон. Сначала держались, храбрились, хорохорились, а потом все, ломались. Кто обстирывал паханов, кто возле столовой шакалил, кто стучал начальству, а кто и чего хуже. Не хотелось вспоминать про это. И представлять себе сына за колючей проволокой тоже не хотелось. Что-то подсказывало Неделину: не из того теста сын слеплен, чтобы зачерстветь и не поддаться. Жесткая корка имеется, а внутри мякиш сплошной. Оно и понятно, без отца самые главные мальчишеские и юношеские годы прошли. Сидел тогда Неделин. А сын сидеть не будет. Ни за что.

Сложив вещи, зашел Неделин в кухню, где Лада и Катя сели ужинать. Без него. Его как бы уже не существовало. Третий лишний.

— Дамы, я уезжаю, — сказал он, не присаживаясь. — Когда вернусь, не знаю. Деньги у вас есть. Билеты, путевки тоже. Если быстро обернусь, куплю другой билет и прилечу.

— Не утруждай себя, — сказала Лада, кусая коврижку и стряхивая крошки с пальцев.

Катя посмотрела на отчима виновато, а на мать — опасливо. Ни словечка не сказала. Набрала в рот чаю и уставилась в стол.

— Ты же знаешь, Лада, — сказал Неделин, — я не развлекаться еду.

— Нам все равно, куда ты едешь. Скатертью дорога. Да, Кать?

Катя не то чтобы кивнула, но слегка дернула головой. И для матери постаралась, и для Неделина. Предпочла сохранять нейтралитет. То есть и нашим и вашим. Или ни нашим ни вашим.

— Я позвоню, — сказал Неделин, давая Ладе возможность пойти на компромисс, не потеряв лица.

Она этим не воспользовалась.

— Не надо, — бросила, жуя.

— Не буду, — согласился Неделин и вышел.

— Можешь вообще не возвращаться! — крикнула Лада ему в спину.

С надрывом. Похоже, начало доходить, что она перегнула палку. Но Неделину было уже все равно. Как получилось, так получилось. Там видно будет.

Подхватив сумку, он вышел из квартиры, которую так и не научился считать своей. И хорошо, что не научился.

Дверью не хлопнул, прикрыл расчетливым движением. И был таков.

3

Попутчики Неделину попались спокойные, тихие, трезвые, на две трети женского пола. Попил с ними чаю, поговорил о всякой всячине, расспросил между делом о Латунске и его окрестностях.

— Город вообще-то хороший, — сказала слегка увядшая женщина в ореоле пламенно-рыжих волос. — Но вообще-то к нам редко ездят.

— Почему? — вежливо удивился Неделин.

— Незачем, — охотно пояснила подруга рыжей, еще вполне молодая, но с седой шевелюрой, оформленной в виде классической бухгалтерской стрижки. — Хотя Латунск город замечательный, тихий, спокойный.

— Когда не стреляют, — уточнил собрат Неделина по гендерным признакам, все лицо которого, казалось, состояло из очков, носа и клочковатой седой щетины.

— А что, часто стреляют? — оживился Неделин.

— Вообще-то, нет, — ответила огненная дама. — Но регулярно.

Словечко «вообще-то» было ее фирменным знаком, как и привычка выразительно двигать нарисованными бровями фиолетового цвета. Ее кофта, разумеется, была леопардовой.

— Сегодня настоящий бой был в окрестностях, — сообщил очкастый. — Мне дочь звонила, она в обладминистрации работает. Взорвали три грузовика и народу страшное дело сколько положили.

— Вы говорили, два, — вставила женщина, похожая на бухгалтера, но одетая, как спортсменка, приготовившаяся не ко сну на полке пассажирского купе, а к пробежке.

— Дочь перезвонила, уточнила. Разведенная. — Очкастый значительно посмотрел на Неделина. — Всю себя работе посвятила.

— Значит, сведения достоверные? — обрадовалась рыжая. — А то я думала, выдумки все.

— Моя дочь никогда не врет. Не приучена. Три раза уже звонила. В городе введен план «Перехват».

«Сколько их было на моей памяти… — подумал Неделин. — И кого хоть раз перехватили?»

— Это было разбойное нападение? — спросил он. — Хотя бы одного преступника задержали?

— Какое там! — Очкастый махнул рукой, давая понять, что нельзя ожидать от полицейских такой прыти. — Бандитов около полусотни задействовано. — Он доверительно наклонился через столик, заваленный всевозможной снедью. — Есть основания считать, что орудовали террористы. Оттуда. — Последовал кивок на непроницаемо-черное окно, за которым с одинаковым успехом могла находиться любая сторона света. — Вооруженные до зубов, сплоченные, опытные.

— Зачем же им было дальнобойщиков убивать? — удивилась спортивная бухгалтерша. — А вы понимаете?

— Нет, — честно признались обе женщины.

— Страху нагнать, — пояснил рассказчик с выражением неохотной снисходительности на небритой физиономии. — Мол, будем делать, что хотим, и никто нас не остановит. Возьмем, и войну начнем. Или область захватим.

Неделин несколько раз попытался вернуть очкастого к реальности, но того заносило все сильнее. Подробности нападения были ему неизвестны, а его домыслы и фантазии были безразличны Неделину. Единственная стóящая информация, которую удалось вытянуть из этого болтуна, состояла в том, что он знал, кому поручили расследовать нападение на дороге. Выяснив это, Неделин потерял к беседе всякий интерес и полез на верхнюю полку.

Уснуть никак не удавалось, несмотря на то, что попутчики очень скоро угомонились и тоже улеглись на свои места. Голубоватое лунное сияние колыхалось в тесной каморке купе, изредка сменяясь вспышками желтого электрического света. Колеса отбивали тяжелый металлический ритм, то и дело сбиваясь на беспорядочные, лихорадочные дроби. Было слышно, как по столу катается бутылка воды, задевая стакан с бряцающей внутри ложкой.

Ворочаясь, Неделин включал телефон и, прикрывая его ладонью, смотрел, который час. Антон так и не перезвонил. Его молчание вселяло тревогу. Как же найти его поскорее, опередив бандитов, которые, несомненно, настроены избавиться от опасного свидетеля? Кроме того, их будет подстегивать желание отомстить за своих погибших дружков. Времени они не теряют. Рыскают вокруг Латунска, прочесывают местность. Грузовик — не иголка в стоге сена. Отыщется. Плохо, что бандитов много, а Неделин один. Поэтому его поиски должны строиться иначе. По прибытии он отправится прямиком в полицию. Там, вне всякого сомнения, тоже ищут грузовик и водителя. Выудить бы у коллег нужную информацию, а уж воспользоваться ею для Неделина не составит труда.

При мысли о коллегах он усмехнулся, а потом нахмурился, не открывая глаз. Надо же! Столько времени прошло, а он все еще считает полицейских своими. Хорошо, если это будет взаимное чувство. Потому что в одиночку Неделин не справится. Он войдет к коллегам в доверие, вытянет из них все, что можно, а потом направит по ложному следу, чтобы вывезти сына из опасной зоны. Хорошо бы, чтобы о нем забыли. Для этого можно сымитировать гибель Антона. Да, это самый удачный вариант…

В очередной раз перевернувшись на другой бок, он посмотрел на спящую внизу бухгалтершу. Ее лицо было бледным и синеватым, как у покойницы. Пока Неделин страдал наверху от бессонницы, она успела раздвинуть свою полку и уложить рядом несколько незнакомых женщин с такими же, как у нее, короткими прическами. Хуже всего, что соседки лежали по росту, постепенно уменьшаясь, словно матрешки. Их нарисованные глаза, только что казавшиеся закрытыми, смотрели на Неделина. Потом самая маленькая бухгалтерша поднялась и поползла к нему по телам соседок. Намерения у нее были даже хуже, чем это можно себе представить.

Отпрянув, Неделин начал поспешно отползать в щель между потолком и полкой. Бабенка оказалась проворнее. Хихикая, она прильнула к нему, схватила за неподобающее место и попыталась укусить за нос. Дернув головой, он ударился о металлическую полку и с облегчением увидел, что нижняя полка вновь приняла прежний вид, а женщина, спящая на ней, только одна.

Переведя дух, Неделин повозился немного, выбирая удобную позу, и затих. На этот раз ему ничего не приснилось до самого утра.

4

— Товарищ майор, разрешите?

Филимонова, не поднимая головы, подняла руку в отстраняющем жесте. Голос был незнакомый, а дел было по горло. Майор Филимонова не собиралась тратить время на постороннего посетителя.

— Я все же войду, с вашего позволения.

Фраза заставила ее поднять глаза, слегка подведенные для выразительности. Губы Филимонова красила бледно-розовой помадой, которая больше всего шла к ее смуглой коже. Она носила короткую стрижку с длинной косой челкой, падающей на переносицу. Ей нравилось, что волосы прикрывают один глаз. Можно было убрать их отработанным жестом, а можно — просто тряхнув головой.

Майор Филимонова выбрала второй вариант.

— Я не давала позволения, — резко произнесла она, уставившись на посетителя.

Интересный мужчина, хотя уже не молод. На лице ни малейшего намека на слащавость или излишнюю улыбчивость, которые всегда отталкивали Филимонову. Ей нравились мрачноватые, не слишком приветливые мужчины. Лучше даже грубоватые, чтобы острее ощущать свою женственность. Она и в полицию пошла в поисках своего типажа, хотя подходящих мужиков и здесь можно было по пальцам пересчитать. Одни женатые, другие пьющие, третьи слишком глупы, чтобы общаться с ними вне постели.

А как насчет этого?

— Разве? — удивился посетитель. — Значит, я не расслышал.

Филимонова позволила челке упасть на глаз.

— Проблемы со слухом? — поинтересовалась она, перебирая бумаги на столе.

— С сыном, — сказал мужчина.

«Женатый», — определила Филимонова. Настроение подпортилось. Захотелось отпустить какую-нибудь колкость. Она сдержалась. На рабочем месте дисциплина превыше всего, как не уставал повторять начальник Филимоновой, полковник Кудрявцев, после чего добавлял: «Здесь вам не кабак».

— Вы уверены, что обратились по адресу? — спросила майор Филимонова, не поднимая глаз. — Я заместитель начальника ОПО.

— Оперативно-поисковый отдел, — без труда расшифровал незнакомец. — Вы-то мне и нужны.

Она опять посмотрела на него, на этот раз с возросшим интересом.

— Вы из органов?

— Точно, — подтвердил он. — Правда, это в прошлом.

— Что так?

Мужчина едва заметно дернул плечами.

— Превышение полномочий, несанкционированное применение табельного оружия и прочая лабуда. Жил бандит, после встречи со мной умер. Подробности в базе данных. Неделин Егор Антонович.

Филимонова черкнула ручкой на листке перекидного календаря.

— Где-то я эту фамилию недавно слышала.

— Неделин, Антон Егорович, — подсказал мужчина. — Его в честь моего отца назвали.

— То есть?

— Мой сын, — подтвердил Неделин. — Водитель того самого грузовика, на который было совершено вооруженное нападение.

Не произнеся ни слова, Филимонова откинулась на спинку стула. В этой позе принято скрещивать руки на груди, но она не стала. Пусть этот Неделин оценит ее бюст. Никаких уплотнителей. Все натуральное, деликатно подчеркнутое обтягивающим свитерком с металлической искрой.

— Очень кстати, Егор Антонович, — произнесла она, поигрывая ручкой в ухоженных пальцах с бесцветным лаком на ногтях. — Вы можете помочь нам в поисках?

— Я приехал с аналогичной просьбой, — заявил Неделин, без приглашения опускаясь на стул.

Филимонова все же скрестила руки. Взгляд у визави был цепкий, проницательный. На мгновение показалось, что он способен видеть сквозь одежду.

Она опустила голову, делая вид, что записывает что-то. Ей требовалось время, чтобы справиться с растерянностью. Никто не ожидал, что в Латунск заявятся родственники пострадавших. Они должны были погибнуть и отправиться домой в труповозке. Там бы их оплакали, похоронили и забыли. Все смертны, просто одни умирают раньше, другие позже, вот и вся разница.

Операцию подготовил и возглавил не кто иной, как непосредственный начальник Филимоновой, полковник Кудрявцев. Ей было поручено всяческое прикрытие, в том числе документальное. Но теперь дело осложнилось. Побег водителя поставил под угрозу не только исход операции, но и судьбы ее участников. Наркотики, а следовательно, и деньги за них, пропали. Плюс к этому в живых остался свидетель. Вряд ли он запомнил лица нападавших, находившихся достаточно далеко. Но он мог сообщить следствию другие важные сведения. Например, что грабители были вооружены укороченными автоматами Калашникова. Или что все они были одеты в одинаковый камуфляж. Или что дорога была совершенно пустынна в дневное время.

Любой следак сразу заподозрит неладное. Копнет немного и выяснит, что дорогу перекрыли полицейские, пропустившие в сторону Латунска только одну машину, ту самую, с яичным и другим порошком. Что с противоположной стороны стоял еще один пост, отправлявший в объезд встречный автомобильный поток.

— Вы не знаете, где находится ваш сын? — спросила Филимонова.

— Если бы знал, то разве я сидел бы здесь? — спросил в свою очередь Неделин. — Простите, как вас зовут?

— Раиса Захаровна.

— Ты мне поможешь, Раиса?

Он перешел на «ты» так непринужденно, что она решила не обращать на это внимания.

И потом, так удобнее. Нужно сдружиться с этим человеком и не выпускать его из виду, держа на коротком поводке. Ведь откуда-то он узнал о происшествии. С большой степенью вероятности можно предположить, что его привел в Латунск звонок сына.

— Мне кажется, вы осведомлены куда лучше меня, Егор, — сказала Филимонова.

Бывшему менту не пришлось растолковывать, что она имеет в виду.

— Да, Антон мне звонил, — согласился Неделин. — Но свое местонахождение не уточнил, а потом связь пропала.

— И не восстановилась?

— Нет. Я думаю, телефон у сына разрядился. К тому же он ранен. Может элементарно находиться в беспамятстве.

— Рана тяжелая? — быстро спросила Филимонова.

— Очень. — Неделин кивнул. — Я должен найти Антона, пока он… Ну, ты понимаешь.

— Понимаю.

Филимонова задумалась. Ее тронула драма незнакомого человека. Не настолько, конечно, чтобы забыть о деле.

Итак, как правильнее поступить? Выпроводить Неделина из кабинета и порекомендовать ему дожидаться итогов расследования? Нет, нельзя. Этот человек не успокоится, а профессиональные навыки позволят ему добиться успехов и даже опередить следственную бригаду. Самое лучшее — изобразить содействие. Приставить к Неделину своих людей, которые якобы будут помогать ему. А на самом деле контролировать каждый его шаг и держать Филимонову в курсе.

Она отложила ручку, которую крутила в пальцах, и посмотрела на Неделина:

— Я тут подумала, что если объединить усилия, то мы добьемся результата быстрее. Работы, конечно, выше крыши… — Она провела ладонью над головой. — Но на кону человеческая жизнь…

— Это не игра, — тихо вставил Неделин.

Филимонова утвердительно тряхнула челкой. Она поколебалась, прежде чем перейти на панибратское обращение, но все же решилась:

— Тем более. Я выделю тебе человечка. Это будет неофициальное расследование. Полагаю, что как лицо заинтересованное ты сможешь действовать эффективнее, чем обычные оперативные сотрудники. Не так ли?

— Я тоже так считаю, — сдержанно согласился Неделин.

На изъявления благодарности он не расщедрился. Это задело Филимонову. Войдя в роль, она уже и сама поверила в свои исключительно добрые намерения.

— Вот и отлично, — произнесла она куда более строгим тоном, чем несколько секунд назад. — Подожди в коридоре. Я пришлю кого-нибудь.

— Хорошо, — сказал Неделин.

И опять без «спасибо».

Филимонова опустила голову, делая вид, что изучает бумаги. На этом завершилась их первая встреча. Но далеко не последняя.

5

Весь из себя опрятный и чистенький, Шубин Неделину не то чтобы понравился, но и отрицательных эмоций не вызвал. Он называл про себя этого парня именно сопровождающим, а не напарником или помощником. Хитрый ход майора Филимоновой был предельно ясен. Она не хотела, чтобы Неделин сам нарыл что-нибудь, опередив ее сотрудников. Мало ли что может выясниться. Филимонова подстраховалась, вот и все. Неделин не возражал. Он тоже подстраховался. Наличие человека с удостоверением сотрудника полиции облегчало задачу. На первых порах. Взяв след, Неделин избавится от «хвоста», вот и все.

Машина у опера была не новая, но вылизанная, отлаженная, послушная. Посовещавшись, они взяли курс на восточную окраину Латунска, где приключилось ЧП.

— По деревням и дачным поселкам наши ребята разосланы, — сказал Шубин, вливаясь в городской поток. — Нам остаются придорожные кафе и автозаправки.

— Еще бабуси есть, которые всякой всячиной торгуют, — напомнил Неделин.

— Они на объездной не стоят, — возразил Шубин. — У нас с этим строго.

— Кстати, шоферов опросили?

Неделин выжидательно уставился на спутника. Тот подвигал головой, как бы собираясь втянуть ее, но не сделал этого и пожал плечами.

— Каких шоферов? На месте происшествия никого не было, а тех, кто мимо проезжал, как найдешь?

Это было очень странное заявление. Любой опер первым делом подумал бы о междугородних автобусах и прочих автомобилях, совершающих регулярные рейсы. Обходи автопредприятия и транспортные компании по алфавиту, спрашивай, уточняй, проверяй. Чего проще?

— Действительно, — согласился Неделин. — Это я не сообразил. И потом дорога была перекрыта, насколько я понимаю.

Импровизация удалась. Шубин опять задвигал головой, остриженной так ровно, словно парикмахер стремился добиться идеальной шарообразной формы.

— Почему «перекрыта»… — неуверенно возразил он.

Вопросительная интонация в конце отсутствовала.

— Раиса, кажется, обмолвилась, — сказал Неделин. — Ремонт какой-то. Или еще что.

— А-а…

Этим междометием оперативник и ограничился. Не удивился, не возбудился, не бросился искать тех, кто перекрыл дорогу… пропустив на нее нужный грузовик.

«Ну вот, — подумал Неделин, — я угадал». И не обрадовался такому выводу. Потому что следом напрашивались другие.

Вывод первый заключался в том, что в злополучном грузовике находился не только яичный порошок. Рассказ сына о том, что бандиты позарились на перевозимую наличность, оказался ложью. Сумма должна была быть очень большой, чтобы задействовать такое количество народу и положить столько трупов. Но если так, то с какой стати машина инкассаторов тащилась за пищевым фургоном? Зачем лишала себя скорости и свободы маневра? Выходит, приманкой для бандитов стали вовсе не деньги, а то, что находилось в фургоне грузовика. Например, драгоценные камни. Или золото. А скорее всего — банальные наркотики.

Неделин помрачнел. Да, это походило на правду. Антон никогда не отличался щепетильностью в выборе способов заработка. Обманывал партнеров, когда пытался начать свой бизнес. Подворовывал деньги у родителей. Однажды даже чуть не стал профессиональным «кидалой» возле обменного пункта. Если бы его попросили провезти наркотики, то первым, что бы он спросил, было: «Сколько заплатите?»

«Так откажись от поисков сына, раз он такой плохой, — прозвучал внутренний голос, обладавший дьявольской вкрадчивостью и коварством. — Брось все и уезжай. Пусть Антон получит то, что заслужил. Вверь его в руки высшего правосудия, небесного».

«Ни за что, — мысленно отозвался Неделин. — Он мой сын. И у него есть семья, Софья и Мишенька. Только ради них стоит вытащить Антона, не говоря уже о моих отцовских чувствах. И я вытащу. Чего бы это мне ни стоило».

Пока в голове Неделина велся этот внутренний диалог, его мозг не переставал анализировать новую информацию. Допустим, он угадал и в фургоне находились именно наркотики. В таком случае нападавшие не только были осведомлены об этом, но имели возможность выставить дорожный пост, чтобы направлять посторонние машины в объезд. Это означало, что они были так называемыми «оборотнями в погонах», а проще говоря, бандитами в облике блюстителей закона.

Неужели майор Филимонова причастна к этому? Почему бы и нет? Полицейские и не такие дела проворачивают. Комнаты деньгами набивают до потолка, в буквальном смысле. Крышуют банды, обирают бизнесменов, отжимают заводы, убирают неугодных. И Антон для грабителей, кем бы они ни были, является очень опасным и нежелательным свидетелем. Не потому ли Филимонова приставила к Неделину этого опрятного паренька с круглой головой и забавно торчащими ушами? Чтобы моментально отреагировать, как только удастся выяснить местонахождение Антона.

Покосившись на спутника, Неделин заявил:

— Честно говоря, я сначала не хотел ехать.

— Да? — довольно нейтрально удивился Шубин. — Что так?

— Только не прикидывайся, будто не знаешь, что везли в фургоне.

— И что везли?

Оторвавшись от созерцания дороги, Шубин захлопал глазами. Неделин отвернулся и вздохнул:

— Сколько раз говорил: «Не связывайся ты с порошком, Антон. Погубит он тебя».

Никакой реплики не последовало. Только покашливание в кулак. Будь Шубин поумнее, он должен был опять удивленно поморгать и поинтересоваться, как это яичный порошок может погубить человека. Он этого не сделал, подтвердив тем самым подозрения Неделина. Дело было нечисто. Здешняя полиция замутила воду и путала следы.

— Тебе приказано его арестовать? — спросил Неделин.

— Кого? — спросил Шубин, глядя прямо перед собой.

— Сына моего. Антона Неделина.

— Нет, не волнуйся. Нет у меня такого приказа.

«Зато есть другой, — мысленно закончил Егор Неделин. — Ты, не задумываясь, выполнишь его, как только увидишь перед собой Антона. Застрелишь его при попытке к бегству, верно? Или даже при нападении. Вы потом определитесь. Вложите мертвецу в руку пистолет. Или дошлете ему пару пуль в спину. Но нет, не бывать этому! Для этого здесь я, бывший мент капитан Неделин. В отличие от вас, честный мент».

6

За размышлениями Неделин не сразу заметил, что машина уже не едет, а стоит. Дорога больше не расстилалась перед глазами, а застыла сбоку. По ней то и дело проносились другие машины.

— Кафе, — объявил Шубин. — Наведем справки, а заодно и перекусим. Проголодался.

В подтверждение этим словам в животе полицейского заурчало.

Не торопясь выходить, Неделин посмотрел через стекло на придорожное кафе, возле которого они остановились. Оно было стилизовано под ковбойское ранчо: высокий частокол, ворота, гипсовые бульдоги на кривых ногах, один с кольтом, другой с лассо.

— Отсюда дорогу почти не видно, — сказал Неделин. — Другие кафе тут есть?

— Нет, — ответил Шубин. — Есть заправка, но она закрыта.

— Мы проехали заправку? Почему же ты не остановился?

— Говорю же, закрыта. Наверное, проверка или еще что-нибудь.

Да, проверка вполне могла быть организована. Шубин не стал бы врать так тупо. Зачем? Филимоновой ничего не стоило позвонить руководству заправки и предупредить, чтобы устроили для своих сотрудников небольшие каникулы. Элементарно, Ватсон.

— Элементарно, Шубин, — вырвалось у Неделина.

— Как вы сказали? — удивился спутник.

— Случайно вырвалось. Пойдем.

— Я сам задам вопросы, — предупредил Шубин, когда, миновав бульдогов в ковбойских шляпах, они вошли в заведение. — У меня корочка, а она любому язык развяжет.

Неделин так не считал. Гораздо проще разговорить людей, когда представляешься чьим-то родственником или ревнивым мужем. Шубин не мог этого не знать, ведь он был опером. Неделин наградил его вежливой улыбкой:

— Нет, дружище. Позволь мне сделать это самому. Хочу проверить, не растерял ли я навыки. Я ведь тоже мент, хоть и без корочки. Ты занимай места и заказывай, а я пока пообщаюсь с кем-нибудь.

— Что заказывать? — спросил Шубин и предупредил: — У меня денег негусто.

— У меня тоже, — сказал Неделин, недолюбливавший нахлебников. — Если хочешь, просто посиди.

Пройдясь по небольшому залу, заполненному в основном дальнобойщиками, он остановился, решая, обратиться к официанту или к буфетчице. Официант разносил блюда с выражением такой лютой ненависти на физиономии, что беспокоить его было как-то боязно. А буфетчица была занята беседой с двумя парнями, подступившими к стойке. Оба носили кроссовки и спортивные штаны, оба выглядели спортивно и держались уверенно, как у себя дома.

Подгоняемый нехорошим предчувствием, Неделин подошел ближе и принялся разглядывать убогий коллаж из сигаретных пачек и бутылок на стеллаже. До того, как на него обратили внимание, он успел услышать свою фамилию, а также слова «фургон» и «птицефабрика». Потом парни, расспрашивавшие буфетчицу, заметили присутствие постороннего и мрачно уставились на него. Неделин купил «Кэмел» и отошел.

— Бандиты, — сказал он Шубину и повел глазами в сторону стойки. — Тоже интересуются нападением на грузовик.

— Не понял, — признался оперативник, морща лоб. — Им-то какое дело?

Это было лишнее подтверждение догадки о том, что ограбление было организовано не криминальными элементами. Заодно Шубин подтвердил свою профессиональную непригодность. Его использовали в полиции как недалекого, но исполнительного паренька на побегушках. О продвижении по службе такому нечего было даже мечтать.

— Наркотики принадлежат кому? — задал Неделин наводящий вопрос.

— Кому? — насторожился Шубин.

Его уши словно еще сильнее отделились от круглой головы, чтобы лучше слышать.

— Бандитам, как правило, — пояснил Неделин. — Организованным преступным группировкам. Это понятно?

— А-а, понятно.

— И вот представители такой преступной группировки прибыли в Латунск. Предположительно из Новодимитрова, где стартовала автоколонна.

— Так эти молодчики приехали искать пропавший грузовик? — догадался Шубин. — Черт, тогда они наши конкуренты.

— Соображаешь, — усмехнулся Неделин, занимая место за столом.

— На нашей работе без этого никак. — Шубин прикоснулся пальцем ко лбу. — Варит котелок. — Подумав еще немного, он решительно встал, громыхнув стулом. — Сейчас турну этих типов отсюда. Нечего им здесь делать.

— Погоди!

Неделин попытался поймать спутника за руку, но тот уже направился к буфету. Двое пришельцев, обернувшиеся на шум, смотрели на него через плечо. Несмотря на полную неподвижность, их позы излучали агрессию.

Можно было встать и удержать Шубина, тем самым выдав свое знакомство с ним. А можно было остаться сидеть, ничем не выдавая своей тревоги и заинтересованности. Неделин выбрал второй вариант. Ему нужно было спасать сына, а не постороннего человека, по всей вероятности замешанного в грязные делишки здешней полиции.

Чтобы не привлекать к себе внимания, Неделин не поворачивал голову, а следил за происходящим искоса. Все произошло так быстро, что глаза не успели устать от неудобного положения.

— Вы кто? — спросил Шубин, остановившись в трех шагах от спортивных парней. — Документы предъявите.

С этими словами он недвусмысленно завел руку назад, давая понять, что готов выхватить пистолет из кобуры, прикрытой легкой курточкой.

Незнакомцы, казалось, даже не пошевелились. Просто у одного из них в руке чудесным образом возник пистолет, тут же плюнувший огнем.

Грохот выстрела в помещении был таким громким и неожиданным, что все инстинктивно вздрогнули, а затем кто пригнулся к столу, кто уронил вилку, кто просто выпучил глаза и разинул рот. Неделин тоже изобразил полную растерянность, чтобы не выделяться из массовки. К его счастью, до приближения Шубина бандиты стояли к залу спиной, поэтому не видели, с кем он явился. Разбираться же им было некогда, потому что следовало уносить ноги.

Прежде чем покинуть кафе, стрелок повел стволом пистолета перед собой и негромко предупредил:

— Все остаются на местах. Если кто-то сунется за нами, получит пулю. Пять минут никому не рыпаться!

Возражений не последовало. Посетители сидели там, где их застал выстрел, только головы были повернуты к неподвижному телу, распростертому на полу. Официант поскуливал, зажав рот кулаком. Буфетчица пропала из поля зрения — должно быть, лежала за стойкой в глубоком обмороке. Никто не разговаривал. Никто никуда не звонил и не проявлял желания задержать бандитов.

Досчитав до двадцати, Неделин встал и вышел из кафе. Номера отъехавшей машины он не увидел, потому что ее заслонял забор. Тогда он вытащил телефон и набрал номер, оставленный майором Филимоновой. Как ни крути, а умолчать о гибели Шубина было нельзя. Не героической она получилась. Не как в каком-нибудь полицейском сериале.

Глава третья Черти в тихом омуте

1

Ей до сих пор снилось, что все осталось по-прежнему. Дозы, дорожки, ломки, кумары, лихорадочные поиски денег, поиски вен… Она просыпалась в холодном поту и долго лежала, убеждаясь, что на самом деле все не так, что она живая, не одурманенная, не использованная каким-нибудь барыгой, купившим ее за гроши, потому что именно этих грошей не хватало для вожделенного укола.

Думала ли восемнадцатилетняя Мария, куда заведет ее увлечение Кастанедой и общение с продвинутыми молодыми людьми, когда впервые попробовала марихуану и пейот? Нет. Она расширяла сознание, верила, что соприкасается с высшими силами, и все больше охладевала к жизни обычной, серой, пресной, скучной.

Ей не было и девятнадцати, когда она совершила свое первое кислотное путешествие с помощью марки, пропитанной ЛСД. К этому времени она не только курила «травку», но и ела веселые конопляные печеньки и начинала утро с таблетки экстази.

А потом был первый укол. И первый отходняк. И первая ночь, проведенная черт знает где, черт знает с кем. Бессильный гнев родителей, клятвы завязать, перерезанные вены, уходы из дома, приползания на коленях, ворованные вещи, украденные карточки, проданные по дешевке телефоны, новые клятвы и ложь, ложь, ложь…

Новая жизнь Марии была пропитана ложью, как грязью, и грязью, как ложью. К двадцати двум годам она узнала, как выглядят лобковые вши и чем отличается хламидиоз от триппера. В двадцать четыре сделала аборт. В двадцать пять потеряла сразу два зуба.

К этому времени она и думать забыла про наставления Дона Хуана и волшебные свойства дымка. Волшебство давно закончилось. Остались тоска и ощущение бесконечного падения в беспросветную пропасть — все ниже, ниже и ниже.

Мария не думала, что когда-нибудь выберется из этой бездны. Да и стремления такого не было. Все желания стали маленькими, куцыми и сводились к одному: уколоться, спрятаться от реальности, раздобыть денег и опять уколоться. Мария опустилась, подурнела, стала неразборчивой в еде и связях. С одинаковым равнодушием натягивала на себя всякую рвань, потому что собственный внешний вид перестал ее волновать. Если она и старалась выглядеть более-менее пристойно, то лишь для того, чтобы иметь возможность разжиться очередной дозой. Родители скоропостижно скончались от сердечного приступа, один за другим, а прежние знакомые вычеркнули ее из своей жизни. Она осталась совершенно одна и, право, совсем не сожалела об этом. Никто не ломал кайф.

И вот настала та ночь, переломная. Мария проснулась на матрасе в съемной квартире и ужаснулась, вспомнив, что не запаслась дозой. Неужели мучиться до утра? Неужели опять изматывающие судороги, из-за которых хочется, чтобы тебе отрубили ноющие руки и ноги? Этот тошнотворный страх перед каждым звуком, каждой тенью? Колотящееся сердце, которое то проваливается в желудок, то закупоривает горло… Кошмарные видения, злобные голоса, чужие глаза, поблескивающие в темноте…

Перерыв содержимое сумки и все свои вещи, Мария расплакалась. Ей не было и тридцати, а она уже не хотела жить. Точнее, не представляла себе жизни без одурманивающего яда, разливающегося по жилам. Она была трупом. Без мыслей, без чувств, без желаний. Ее не было.

Где же тот Бог, которого она искала в молодости? Где полеты души и мысли? Ничего не осталось, совсем ничего. Пустота и мрак. Безнадежность.

Из состояния, в котором находилась Мария, было два выхода. Умереть — быстрее или медленнее, как получится. Или начать жить, жить по-новому.

Но где взять для этого силы? У Марии их совсем не осталось. Она была выжжена изнутри до остывших углей, до золы. Кто раздует в ней огонь снова? Ведь осталась же какая-то искорка, пусть совсем крохотная?

Мария сжалась в комок, зажмурилась и взмолилась: убей или спаси! Делай со мной, что хочешь, только не оставляй такой, какая я сейчас!

Нет, это была не молитва. Даже не бессловесный крик. Это был отчаянный вопль, пронзивший вселенную. Мария почувствовала, что ее услышали, когда тело покрылось холодными мурашками, а в груди стало так горячо, словно там зажглась и раскалилась докрасна некая точка, разрастающаяся с каждым вздохом. Ощущение было такое, как если бы она осталась не только без кожи, но и без тела. Только голова лежала на подушке. В лоб, чуть выше бровей, упирался и давил призрачный палец, волосы на темени шевелились и, кажется, потрескивали, как от электричества.

А потом все закончилось. Мария снова стала сама собой. Равнодушная и опустошенная, она вытянулась на матрасе и заснула.

Ничего не изменилось, никто не помог, поняла она утром. По-прежнему хотелось вколоть себе дозу, лучше двойную. Мария отправилась в ванную и долго мылась, как делала в тех случаях, когда шла зарабатывать к отелю или на трассу. Оделась. Позавтракала. Взяла телефон и позвонила тетке.

— Тетя Лена, ключи от нашего дома у вас? Не возражаете, если я сейчас заеду? Нет, нет, не беспокойтесь, никто ничего продавать не собирается. Не нужны мне документы, тетя. Что? Никаких сборищ, никаких оргий. Я одна туда поеду…

Мария не соврала. Увидев ее, осунувшуюся, бледную, худющую, тетя Лена всплеснула руками и заплакала.

— Ох, что бы Ниночка сказала, если бы увидела тебя такой, Маша… А папа твой? Он же так гордился тобой, столько надежд на тебя возлагал…

— Они видели меня такой, — невыразительно произнесла Мария, старательно двигая онемевшими губами. — Поэтому и ушли так рано. Чтобы больше не видеть. Но лучше поздно, чем никогда, да, тетя Лена? Я уезжаю. Мне нельзя оставаться в городе.

— Надолго? — спросила тетка, которая поверила племяннице окончательно и бесповоротно.

— Пока вся дурь не выйдет, — был ответ. — Год, два, три. Сейчас не знаю. Там видно будет. Главное — уехать. Прямо сейчас.

Была зима, загородный дом родителей промерз насквозь, в нем давно никто не жил, кроме мышей-полевок, которые ютились там исключительно ради тепла, потому что поживиться было нечем. Однако тетка не стала возражать и убеждать Марию отправиться в деревню позже, когда пригреет солнышко и можно будет грядки засеять. Вместо этого она загрузила машину продуктами, сама отвезла племянницу и вручила ей деньги.

— Доверяю тебе, — сказала она на прощание. — Не уверена, что в другой раз опять получится. Поэтому постарайся… Нет, не поэтому. Просто постарайся. Я так понимаю, это у тебя последний шанс, Машенька.

— Да, — подтвердила Мария. — И я его не упущу.

По правде говоря, она не до конца верила себе и своему слову, но оказалась сильнее, чем думала. То ли некая высшая сила ее поддержала, то ли открылись внутренние резервы, не важно. Главное, что Мария выстояла, продержалась. День и ночь. Потом неделю. Потом месяц. Потом год, даже полтора. Так и осталась жить в родительском доме на околице деревушки со смешным названием Пеньки.

Сказать, что Мария ни разу не пожалела о принятом решении, было бы большим преувеличением. Но тяга к наркотикам постепенно ослабевала, и девушка становилась свободной. Ей уже не хотелось умереть. Она надеялась, что этого никогда не повторится.

2

Когда бочка наконец наполнилась, солнце поднялось над краем леса, и сразу потеплело.

— Все, Кузьминична, — доложила Мария, сбрасывая кофту и завязывая ее на талии. — Принимай работу.

Она специально взялась за работу пораньше, чтобы успеть сбегать на озеро, а потом еще и огород прополоть до того, как припечет по-настоящему. Статейками в электронных изданиях не прокормишься. Приходится и картошку сажать, и соления заготавливать, и грибы собирать.

— Вот и умница, дочка, — проскрипела Анфиса Кузьминична, которую жизнь согнула буквой Г, да так и не позволила распрямиться. — Вечером заглядывай, молочка налью.

— Спасибо, — поблагодарила Мария, которой не терпелось помчаться по своим делам.

Ноги у нее были загорелые, крепкие. После здоровой жизни на свежем воздухе они снова сделались резвыми, как в детстве. Не стоялось им на месте.

— Беги, беги, — махнула сухой лапкой старушка. — Почитаешь-то когда? Заманила своим Робинзоном Кукурузой, да и бросила. А я сиди и гадай, чего с ним дальше приключилось…

— Почитаю! — звонко крикнула Мария.

Уже из-за забора.

Дорога до озера занимала обычно минут десять бегом или двадцать — шагом. Мария редко ходила, предпочитая не тратить времени понапрасну. Его и так было в обрез. Жизнь в маленькой деревне на отшибе не позволяет долго раскачиваться и бить баклуши. Дел всегда невпроворот. Родители, когда покупали дом, а потом доводили до ума (отец работал в управлении, возводившем многоэтажки, так что перебоев со строительными материалами не было), мечтали, что станут отдыхать здесь от городских хлопот, а вышло наоборот. Вкалывать в Пеньках приходилось куда больше. А ведь тогда о зимовках здесь и речи не было.

Воспоминания о маме и папе заставили Марию перейти на шаг. Слезы застилали глаза. Она считала себя виновницей их смерти. Врачи говорили, что у родителей сердце было слабое, но если бы не беспутная дочь, они бы еще долго протянули. Это она их доконала. Совсем не жалела, только о себе думала. Дрянь, дрянь!

Остановившись, Мария подошла к березе, обняла ее, прижалась лбом к гладкой, прохладной коре. Дерево помогло. Душевная боль понемногу улеглась, сменившись обычной и привычной уже печалью.

Прежде чем углубиться в лес, Мария оглянулась, как поступала всегда, поднявшись на этот пригорок. Отсюда была видна вся деревня, приткнувшаяся возле серповидной излучины Северинки: что-то около полутора сотен крыш, половина из которых сиротливо догнивала под открытым небом, оставшись без хозяев. Остальные дома тоже постепенно приходили в упадок, потому что жили в них дряхлеющие старики, которым становилось все труднее обихаживать самих себя, не то что управляться по хозяйству.

Когда-то деревня Пеньки входила в состав совхоза-миллионера «Заветы Ильича» и специализировалась на скотоводстве. Заливные луга на той стороне реки вмещали в себя стада меланхоличных коров, драчливых годовалых бычков и лошадиные табуны, обеспечивая местное население шампиньонами, так и прущими из щедро унавоженной земли. Планы выполнялись и перевыполнялись, в молодых семьях рождались дети, Пенькам сулили собственную школу, асфальтовую дорогу до самого шоссе и постоянный мост вместо понтонного, сносимого каждым весенним паводком.

Потом, как водится, счастье, которое казалось таким близким, пропало подобно солнцу, скрывшемуся за стеной туч. Было и сплыло. Дорогу не достроили, вместо снесенного моста пришлось пользоваться бродом, единственный магазин в Пеньках закрыли, электричество стали давать по расписанию. Скот зарезали, все относительно молодые жители подались в иные края, старики мерли как мухи. Печи топили дровами и хворостом, завезенный хлеб скупали мешками, в райцентр выбирались раз в несколько месяцев, про существование почты забыли. До большого промышленного города Латунска было каких-нибудь десять километров, но прямой дороги туда не было, так что это незначительное расстояние превращалось для пеньковцев в световые годы.

Глядя на деревню, Мария испытывала благодарность и грусть. Здесь она заново обрела себя, укротив своих демонов, но вскоре придется уехать отсюда и вернуться в город. Потому что нельзя прятаться от соблазнов и трудностей, иначе они сами найдут тебя в самый неожиданный момент. Страусиная политика никогда не идет на пользу. Лучше встречать испытания с поднятой головой и открытыми глазами. Только так можно справиться с ними.

Была еще одна причина, по которой Мария собиралась прервать свое затворничество в Пеньках до наступления зимы. Молодость проходила, а она была одна. Ее женское начало протестовало против такого положения дел. Марии хотелось замуж, хотелось рожать детей, создавать семейное гнездо. Все, что было с ней раньше, представлялось теперь страшным, тягостным кошмаром. Она очнулась от него только здесь, в Пеньках. Но пришло время расставания. Эти дворы, огороды, луга и рощи, эта речка с песчаными плесами, спящие над водой ивы и темный лес, наполненный звенящей тишиной, — весь этот мир сделался слишком тесным для Марии. Она устала от одиночества.

— А ты? — тихо спросила Мария у березы.

Береза промолчала. Она не умела разговаривать, хотя все понимала и чувствовала.

Ласково проведя ладонью по стволу, Мария пошла, а потом побежала дальше. Тенистая тропа встретила ее прохладой и долго вела среди вековых стволов, а потом лес раздался в стороны, наполнился солнцем и призывно засверкал озерцом, давно облюбованным девушкой. Здесь вполне можно было бы купаться голышом, но еще утром, отправляясь носить воду Кузьминичне, Мария надела под сарафан старенький выгоревший купальник из безоблачной юности. Он был несколько тесноват для ее раздавшихся бедер и груди, но денег на новый не было, да и не нужен он был в этой глуши.

Стаскивая сарафан через голову, Мария, чтобы не терять времени, стряхнула с ног босоножки и сделала несколько шагов к озеру. Все это вслепую, на автомате. Точно так же автоматически она должна была войти в воду до пояса, лечь на живот и поплыть. Однако что-то ее остановило. Высвободив голову из сарафана, Мария посмотрела перед собой и едва сдержала пронзительный визг, который издают испуганные дети и женщины.

Прямо перед ней, в бухточке, поросшей редкими камышами, лежало человеческое тело. Мужское тело. Абсолютно голое.

3

Мария долго колебалась, прежде чем отважилась приблизиться. Мужчина был крупным, с широкой волосатой грудью и мохнатыми ногами, наполовину покрытыми водой. Ему было около тридцати лет. Подбородок с глубокой продольной вмятиной, грязный бинт на голове, маленький, почти детский пенис, резко контрастирующий с буйной растительностью внизу плоского живота. Грудь слегка вздымалась и опадала, но длинные ресницы на сомкнутых веках не дрожали. Мужчина был или без сознания, или мертвецки пьян и спал беспробудным сном.

Сделав несколько шагов вперед, Мария наклонилась, готовая отпрянуть, если незнакомец очнется. Потянув носом воздух, она не уловила ничего похожего на пары спирта. Перебинтованная голова мужчины тоже свидетельствовала о том, что дело не в алкоголе. Он был ранен.

Вздрагивая, как от озноба, хотя солнце светило вовсю, Мария прикоснулась к его плечу. Ни движения, ни вздоха. Мария опустилась на одно колено.

Глаза мужчины открылись.

«Что я делаю?! — ужаснулась она. — Он же сейчас меня схватит!»

Этого не произошло. Мужчина не сделал попытки удержать ее. Только пробормотал, еле ворочая языком:

— Прошу простить, что в таком виде… Хотел помыться… Голова…

Приподняв руку, он сделал движение пальцем, изображая головокружение.

— Я помогу вам перебраться выше, — ответила Мария, мучительно краснея. — Но где ваша…

— Одежда сохнет там, на раките, — сказал мужчина. — Ночью мне стало плохо, и… Короче, пришлось постирать. Извините за мой вид. Меня Антоном зовут.

— Я Мария.

Она издала короткий нервный смешок. Ей еще никогда не приходилось знакомиться с голыми мужчинами. Да и видела она их давненько.

— Маша? — уточнил он.

— Нет-нет, зовите меня Марией, — быстро сказала она. — Маша — это как-то по-детски очень.

— А ты взрослая, — ухмыльнулся Антон.

Одну ногу он поднял, согнув колено, чтобы не слишком смущать Марию.

— Скоро тридцать стукнет, — призналась она.

— А мне уже, — сказал он. — Если ты не против, я что-нибудь на себя наброшу.

— Конечно, конечно…

Мария не просто покраснела, а вспыхнула. На ней ведь тоже одежды было совсем немного. Они находились у озера совсем одни и так близко друг от друга. Достаточно руку протянуть…

— Можешь повернуться, — разрешил Антон.

Она обернулась и увидела, что он натянул трусы и футболку. Остальное раскачивалось на ветке ивы.

— Что с тобой приключилось? — спросила она.

Вместо того чтобы ответить, он задал вопрос:

— Жилье близко?

— Деревня, — сказала Мария. — Пеньки.

— Деревня, а вокруг деревья спиленные? — Антон помолчал, а убедившись, что смеха его шутка не вызвала, попытался объяснить: — Пеньки вместо леса.

— Нет, лес у нас нормальный, как видишь.

— У тебя нет чувства юмора?

— У меня нет привычки насмехаться над названиями и именами, — сказала Мария. — Это слишком по-детски.

Комментарий задел Антона, хотя он и не подал виду. Его самолюбию было трудно смириться с тем, что кто-то смеет критиковать или высмеивать его.

— Купальник в Пеньках покупала? — спросил он, улыбаясь открыто и дружелюбно, что так шло его красивому, мужественному лицу с волевым подбородком.

Мария, успевшая избавиться от крови, прилившей к щекам и ушам, вспыхнула вновь.

— Мы не на Майами-Бич, — отрезала она.

— Я и говорю, — согласился Антон улыбчиво. — Не перед кем выпендриваться.

Вместо того чтобы принять его шутливый тон, Мария поспешно вошла в озеро и поплыла, охлаждая в воде пылающее лицо. И сразу же пожалела о своем опрометчивом поступке. Почему было не уйти сразу, как только этот Антон очнулся? Зачем она вступила с ним в беседу? Разве он просил ее о помощи? Сам встал, сам оделся. Его пошатывает, правда, но это от слабости. Ночью ему было плохо, сам сказал. Тошнило, наверное. Или пронесло. Отравился? Тогда почему бинт на голове? И пятна крови на нем обильные и свежие… Он бандит? Или, наоборот, подвергся нападению бандитов? В таком случае нужно немедленно звонить в полицию. Да, так и следует поступить. Пусть с Антоном разбираются компетентные органы, как они себя называют.

Повернув на середине озера, Мария поплыла обратно. Волны от ее движений раскачивали плоские листья кувшинок, на которых, как приклеенные, сидели пучеглазые лягушки, молча ожидая, что произойдет дальше.

— Здесь глубоко? — спросил Антон, когда Мария приблизилась.

Он стоял прямо посреди бухточки, от которой она отплыла. Взбаламученная вода вокруг его волосатых ног была бурой.

— Метра два, — сказала она.

— Значит, в следующий раз поплаваю, — решил Антон. — А пока нельзя. Боюсь, опять голова закружится.

— Где ты ударился? — спросила Мария, глядя на его повязку.

Выходя из воды, она изо всех сил сдерживалась, чтобы не прикрываться классическим жестом стыдливой купальщицы. Все-таки она была одета. Да и Антон, к счастью, был не из тех мужиков, которые имеют обыкновение пронзать женщин рентгеновским взглядом.

— Я не ударился, — сказал Антон. — Это… Ты умеешь хранить тайны?

— Смотря какие. — Мария пожала плечами.

— Которые тебе доверяют.

Она быстро взглянула на него сквозь пряди влажных волос. С какой стати Антон вздумал ей довериться? Выходит, ему все же нужна помощь.

— Если ты никого не ограбил и не убил…

Не завершив фразу, Мария опять пожала плечами. Она не знала, как быть дальше. Натянуть сарафан поверх мокрого купальника? Подождать, пока он немного просохнет? Не решит ли Антон, что деревенская красавица нарочно не спешит одеваться, чтобы похвастаться своей фигурой? Тут Мария — в который раз за сегодняшнее утро! — опять покраснела и схватила сарафан.

— Ты же мокрая совсем, — остановил ее Антон. — Если хочешь, я отвернусь.

— Когда понадобится, я скажу, — сказала Мария, возвращая сарафан на куст. — Так что у тебя за секрет?

— Это пулевое ранение, — признался он, коснувшись пальцем повязки на голове. — На меня напали. Хотели убить, но не получилось.

— Надо звонить в полицию, — решила она. — Срочно. У тебя есть мобильник?

— Разрядился.

— Ничего, у меня дома зарядим. В двенадцать как раз электричество включат. Четырех часов должно хватить.

— У вас электричество по расписанию?

— Угу. Деревня маленькая совсем. Одни старики, да и тех можно по пальцам пересчитать.

— А ты? — спросил Антон.

— Я здесь временно, — ответила Мария.

— С кем?

— Ну… Сама.

— Тоже, выходит, тайна?

Он улыбнулся. Мария отвела взгляд.

— Не то чтобы тайна… Просто так вышло. Пришлось уехать из города.

Антон хотел что-то сказать, но так и остался стоять с приоткрытым ртом. Что-то в его взгляде изменилось. Марии показалось, что он смотрит куда-то поверх ее головы, и она машинально оглянулась. За спиной никого не было. Она стремительно повернулась обратно, но тревога была напрасной. Антон даже не думал хватать девушку, воспользовавшись тем, что она на него не смотрит. Вместо этого он весь как-то обмяк, покачнулся и с размаху сел на мокрый берег. Его глаза превратились в две белые полоски между веками.

— Антон! Эй, Антон!

Мария попыталась удержать его, но не сумела — слишком тяжелым оказался для нее этот мужчина. Опрокинувшись на спину, он увлек за собой и девушку. Упав на него, Мария поспешно выпрямилась. Тормоша Антона, она привела его в чувство минуты через полторы, когда уже начала всерьез беспокоиться. Обошлось. Он наконец открыл глаза, и они оказались совершенно нормальными.

— Извини, — пробормотал он. — Как красна девица, честное слово.

Мария схватилась руками за щеки.

— Я опять покраснела, да? — растерялась она.

— Я про себя, — пояснил Антон. — Чуть что, падаю в обморок.

— Это у тебя правда пулевое ранение?

— Правда. Неподалеку отсюда произошло вооруженное нападение на грузовик и машину сопровождения.

— Ничего не слышала об этом, — призналась Мария. — У меня даже телевизора нет. А Интернет сюда поступает по чайной ложке. Я на новости времени не теряю.

— Это правильно, — одобрил Антон. — Все равно СМИ всегда обо всем врут. Из мухи слона раздувают и наоборот, в зависимости от того, что кому выгодно… — Он облизал губы. — Послушай, Мария, у тебя, случаем, ничего съестного с собой нет? Хотя это дурацкий вопрос. Тебе и прятать-то некуда.

Взгляд, которым он окинул девушку, не заставил ее покраснеть, потому что обеспокоило ее совсем другое.

— Ой, ты же, наверное, голодный совсем! — воскликнула она. — И о чем я только думаю… — Мария покусала губу. — До деревни ты сам вряд ли дойдешь, а нести тебя мне не под силу. Как же быть? Слушай, давай я сбегаю домой, принесу тебе чего-нибудь пожевать. Хочешь?

Глядя ей в глаза, он медленно кивнул, после чего предупредил:

— Только никому ни слова, договорились? Иначе меня убьют. — Он улыбнулся. — Обидно будет. Такую девушку замечательную встретил, и вдруг…

— Я никому не скажу, — кивнула Мария. — Но… Но ты ведь расскажешь…

Антон остановил ее нетерпеливым движением руки:

— Все расскажу. Всю правду. А сейчас иди, ладно? Просто умираю от голода. Сколько ходьбы до твоих Пеньков?

— Постараюсь обернуться за полчаса, — пообещала Мария.

— Ты мой ангел-спаситель. — Антон наградил Марию еще одной улыбкой. — Лети!

Он помахал рукой, и она побежала. Окрик настиг ее метрах в пятидесяти от озера:

— Мария!

Она обернулась.

Антон держал забытый ею сарафан. Видеть свою одежду в мужских руках было приятно и боязно одновременно. Метнувшись к Антону, Мария выхватила у него сарафан и вновь пустилась бежать.

4

Оставшись один, Антон некоторое время сидел неподвижно, обдумывая все сделанное на настоящий момент. Кажется, он не совершил ни одной ошибки. Сумел понравиться Марии, несмотря на подозрительный внешний вид. Выяснил, где находится. Обзавелся союзником. Нашел пропитание и, похоже, крышу над головой. Теперь бы еще с отцом связаться. Ничего, скоро подключит мобильник к сети и позвонит. Зная название деревни, отец его в два счета отыщет.

Антон с трудом поднялся и постоял, пережидая, пока темнота перед глазами рассеется. Трава под ногами медленно плыла против часовой стрелки, как будто он стоял на каком-то вращающемся диске. Да, серьезное сотрясение. Интересно, какой степени? Хотя какая, к черту, разница! Врачи определят, когда он до них доберется. Только бы не проколоться на какой-нибудь ерунде. Каждый поступок, каждое слово должны быть выверены до мелочей.

Убедившись, что земля больше не уплывает из-под ног, Антон добрел до развешенных на просушку вещей и оделся. Незачем смущать девушку, краснеющую из-за каждого пустяка. Сейчас от Марии многое зависит. Очень многое. Нужно ей понравиться, а еще лучше — влюбить ее в себя. Пожалуй, сделать это будет нетрудно. В этой глуши девушка не избалована мужским вниманием. Только бы не спугнуть. Никаких резких движений!

Антон опустился на траву и вытянулся во весь рост, глядя в высокое голубое небо над собой, где плыли послушные ветру размытые перистые облака. Лето мало-помалу шло на убыль. Солнце светило вовсю, но уже не обдавало жаром, как недавно. А по ночам прохладно стало. Будет приятно уснуть сегодня в тепле и безопасности. Перина, одеяло, горячее женское тело под боком…

«Только если она сама захочет, — предупредил себя Антон. — Инициатива исключена. Я очень порядочный мужчина, настоящий герой из мелодрамы, чуткий и благородный. Разумеется, неженатый. И очень, очень одинокий».

Подняв голову, он увидел подбегающую Марию. В одной руке она держала довольно увесистый пакет, другой сжимала белый рулон бинта. Молодец девочка! С ней Антон Неделин не пропадет!

— Вернулась все-таки, — сказал он, делая вид, что хочет встать.

— Сиди-сиди! — Она надавила рукой на его плечо. — Я вижу, как тебе плохо. Сейчас перевяжу, и поешь.

— А наоборот нельзя? — спросил Антон.

Умышленно проделал это тоном капризного ребенка. Неплохо бы пробудить материнский инстинкт в этой доверчивой дурехе.

— Нельзя, — строго ответила Мария. — Поверни голову. Так… Сейчас будет больно.

— Ай! — воскликнул Антон.

Сняв старую повязку, девушка осмотрела рану, прижгла ее самогоном (он сразу узнал по запаху, слегка скорректировав планы на вечер) и принялась бинтовать заново. Наслаждаясь ее близостью и бережными, чуткими прикосновениями, Антон принялся рассказывать свою историю. Это была не та версия, которую услышал Егор Неделин. Для впечатлительной девушки Антон приготовил другую. Это была отличная история. Голосом сдержанным, но полным драматизма, он поведал, как разбил «мерседес» шефа и в качестве погашения долга был вынужден согласиться перевезти наркотики.

— Думаю, та авария была нарочно подстроена, — говорил он, прикрыв глаза. — Этот Бэтмен, он страшный человек. Коварный, подлый. Да, скорее всего, в «мерс» въехали по его приказу. С меня двадцать штук баксов. Где их взять? Пришлось согласиться.

Мария промолчала. Услышав про наркотики, она побледнела и напряглась. Опасаясь, что оттолкнул ее своей откровенностью, Антон уточнил:

— Сначала речь о «дури» не шла. Ценный груз, так они говорили. А уже когда я дал согласие…

— Антон, — негромко окликнула его Мария.

— Да?

Он вопросительно посмотрел на нее.

— Как ты мог? Ты хоть представляешь себе, сколько человеческих жизней губит одна такая партия?

— Я…

Мария не позволила себя перебить.

— Нет, ты слушай! — почти выкрикнула она. — Люди, торгующие наркотиками, хуже убийц. Потому что они отнимают не только жизни, но и души. Превращают людей в зомби. В ходячих мертвецов.

Присмотревшись к девушке, Антон понял, что горячится она не просто так. Тема наркотиков была Марии очень близка… ближе, чем ей того хотелось бы. Так вот почему она сделалась затворницей! Бывшая наркоманка? Похоже на то. Что ж, Антон был готов к такому обороту событий. Он виновато потупился и пробормотал:

— Эх, Мария, Мария. Думаешь, я не понимаю? Понимаю, еще как понимаю.

— Тогда почему…

Она не закончила фразу, потому что пришлось сглотнуть, чтобы избавиться от комка в горле.

Антон, по-прежнему не поднимая глаз, развел руками:

— Они угрожали моим близким. Моим…

«Нет, про семью ей лучше не рассказывать», — вспыхнуло предупреждение в мозгу.

— Моим родителям угрожали смертью. Если бы я отказался, они… Их бы уже не было. Но теперь они в безопасности, слава богу, — добавил Антон, вспомнив, что намеревается вызвать сюда отца. — И меня больше ничто не связывает с наркоторговцами. Я уже к ним не вернусь.

— Это правильно, — одобрила Мария, беря его за локоть и заглядывая ему в глаза. — Это очень правильно. Давай звонить в полицию. Расскажешь все как было и…

— И сяду в тюрьму? — горько спросил Антон. — Нет, об этом я даже думать не хочу. Еще вчера я бы сказал: «Ладно, черт со мной, так мне и надо!» Но сегодня… После того, как я… — Он сделал вид, что подбирает слова. — После того, как ты…

Мария опустила взгляд. Ее шея и голова напряглись, как у готовой взлететь птицы.

— Короче, я встретил тебя, — сказал Антон с той грубоватой прямотой, которая, как он знал, безотказно действует на романтичных девушек. — И я не готов к разлуке. Особенно… особенно если для тебя это тоже имеет значение… ну, наша встреча.

Он отвернулся, как бы желая скрыть волнение. Некоторое время Мария стояла молча, а потом осторожно тронула его за плечо.

— Антон, а где наркотики, которые ты вез? Давай хотя бы сообщим полиции, где они находятся. А тебя я спрячу, не переживай.

— Полиция? — глухо переспросил он, не оборачиваясь. — Думаешь, она не замешана в эту историю? Полицейские с радостью сцапают наркоту и выбросят ее в продажу. Нет, этот план никуда не годится.

— У тебя есть другой? — поинтересовалась Мария, обдумав услышанное.

— Да, — подтвердил Антон и повернулся к ней. — В грузовике полбака бензина. Нужно сделать жгут и поджечь. Все взлетит на воздух. И яичный порошок, и тот, другой, будь он проклят! Тогда концы в воду, понимаешь? Скорее всего, меня вообще перестанут искать. Решат, что я тоже взорвался и сгорел. А? Как тебе такая идея?

— Здорово! — обрадовалась девушка. — Грузовик далеко? Боюсь, как бы в деревне взрыв не услышали.

— Думаешь, кто-то обратит внимание? Ну, рванет. Ну, дым пойдет. Мало ли что случилось? Деревенскому старичью какое дело? Не станут же они вызывать полицию.

— Верно. Только не называй их старичьем, ладно? Они хорошие люди. И несчастные. Их бросили на произвол судьбы. Разве они виноваты, что отрезаны от цивилизации?

— Извини, — сказал Антон, хмурясь. — Я не со зла. Просто все эти события выбили меня из колеи. Старики — святое. Столько всего на их долю выпало…

Они поговорили еще немного на разные темы, а потом вернулись к той, главной, которая волновала обоих больше всего. Решили идти к грузовику вместе, потому что Антон не был уверен, что сумеет найти дорогу.

— Зажигалка там найдется, — сообщил он. — И тряпок полно. Так что, считай, у нас и бикфордов шнур есть, и бомба. — Антон хохотнул. — На колесах.

— Может, я сама все сделаю? — предложила Мария неуверенно. — Ты еще совсем слабый.

— Я в порядке. А одна ты не справишься, даже если найдешь грузовик. Во-первых, его для надежности нужно сухими ветками завалить. Во-вторых, я должен забрать вещи, документы.

— Понимаю. Тогда идем?

— Сейчас. — Антон потоптался на месте и неожиданно привлек Марию к себе. — Сейчас… Родная… Как же мне повезло, как повезло!

Она хотела что-то ответить, но его твердые, сухие губы уже нашли ее рот, а его язык заменил самый надежный в мире кляп.

— М-м… — запротестовала Мария, вырываясь — Что ты…

Она дышала быстро и тяжело, как после пробежки.

— Извини, — пробормотал Антон. — Не сдержался. Затмение какое-то… Я ведь раненый. — Он улыбнулся виновато, но вместе с тем проказливо. — Сделаешь скидку?

— Сделаю. — Она провела ладонью по губам. — Но больше так не делай… без спросу.

— Хорошо. Бес попутал. Прости, Мария. Но ты сама виновата.

Мария подбоченилась:

— Хочешь сказать, я тебя спровоцировала?

— Ты красивая, — тихо и печально произнес Антон. — Очень красивая.

— А ты глупый, — сказала она так же тихо. — Еле на ногах стоит, а туда же… Кому я обед принесла? Садись сюда. — Она указала на примятую траву. — Кормить тебя буду.

Антон с готовностью подчинился. Аппетит у него был просто-таки зверский.

Глава четвертая Тепло… еще теплее… совсем горячо!

1

Дежурная следственно-оперативная группа прибыла на место взрыва через сорок пять минут после сигнала, поступившего дежурному по управлению МВД. Полицейских было трое — капитан Авдотьев и двое лейтенантов с похожими фамилиями: Сырцов и Сенцов. Патрульный вертолет, сообщивший о задымлении в районе деревни Пеньки, задержался в воздухе, чтобы навести патрульную машину на просеку, ведущую к источнику возгорания. Сначала пилот хотел умолчать о происшествии, сочтя пожар делом рук пьяных туристов или охотников, но, спустившись ниже, разглядел в клубах дыма остов грузовика с фургоном.

— С вас причитается, мужики, — предупредил он по рации, когда убедился, что полицейские едут правильно. — Готов спорить, что это та самая машина, которая в розыск объявлена.

— Кто спорит, тот штаны проспорит, — ответил на это Авдотьев, известный своей прижимистостью.

— Ящик водки, — стоял на своем пилот. — Вас всех к повышению представят, а я что, даром тут болтаюсь?

— Ты тоже в рапорт попадешь.

— Мне от этого ни холодно ни жарко.

— Ладно, выставлю пузырь, — неохотно пообещал Авдотьев. — При случае.

— Знал бы, не связывался, — оскорбился пилот, поднял винтокрылую машину выше и полетел прочь, увозя с собой осколки разбившейся мечты.

Что касается наземной команды, то она была уже почти на месте, медленно продвигаясь сквозь сумрак вечернего леса.

— Следы от скатов свежие совсем, — отметил Сырцов, высунувшись в окно. — Блин! — Не успев увернуться от ветки, он выругался и потер алую полосу на лбу. — Как только он нашел эту дорогу? Заранее готовился?

— Не болтай ерунды, — сказал Авдотьев, инстинктивно морщась всякий раз, когда лобовое стекло с хрустом раздвигало листву. — Этот Неелов, или как его там…

— Неделин, — подсказал Сенцов, ловко орудуя рулем.

— Неделин, точно. Он не знал, где засада будет и куда удирать придется.

— Повезло парню, — рассудил Сырцов, продолжая растирать ушибленный лоб.

— Не скажи, — возразил Авдотьев, криво усмехаясь. — Попал Неделин по полной программе. Не жить ему теперь. Товар вез, да не довез. На него теперь всех собак навешают. Одна у него дорога. Сами знаете куда.

Подчиненные знали. Много они повидали трупов на своем веку, знали, какая это хрупкая и недолговечная штука — жизнь человеческая. Правда, себя полицейские мнили чуть ли не бессмертными. Ни о жизни своей не задумывались, ни о смерти. Ехали выполнять свой долг, как они его понимали. И сумрак, расползающийся между деревьями, не вселял в их сердца тревогу.

— Прибыли на место, Раиса Захаровна, — доложил Авдотьев, когда полицейский автомобиль, тяжело раскачиваясь и приминая траву, вырулил на широкую прогалину, по которой все еще перекатывались волны гари.

— Давай по уставу, — распорядился голос Филимоновой в телефонной трубке.

— Как скажете, товарищ майор.

— Грузовик видишь, капитан?

— Прямо передо мной. Весь выгорел к такой-то матери! Черный, как головешка.

— И фургон? — обеспокоенно спросила Филимонова.

— Фургон открыт. — Авдотьев выбрался из машины, хлопнув дверцей. — Оттуда дым валит, как из топки.

— Ящики, что с ящиками?

— Да кто ж их знает, товарищ майор! Надо ждать, пока погаснет.

— Огнетушитель у вас есть, капитан?

Авдотьев переадресовал вопрос Сенцову, который только виновато развел руками. Филимонова обругала их всех, избегая матерщины, но все равно очень витиевато и обидно. Затем распорядилась ломать жерди и разгребать обгоревшие остатки товара в фургоне.

Пообещав докладывать по мере поступления новой информации, Авдотьев полез в чащу орешника. Сырцов, сопя и чертыхаясь, сопровождал его. Сенцов светил мощным фонарем, потому что в кустах было совсем темно. Все трое кашляли поочередно и хором. Тлела не только машина. Трава вокруг выгорела, по краю поляны дымила палая листва. К счастью, дальше пожар не пошел, не сумев запустить пылающие клыки в толстые древесные стволы.

Минут через двадцать, когда лес окунулся в ночную тьму, Авдотьев остановился в свете автомобильных фар и перезвонил Филимоновой.

— Раиса Захаровна… — начал он. — Простите, товарищ майор. В общем, новости не обнадеживающие. В фургоне ничего целого не осталось, одни угли. Кабина пуста. Трупы поблизости не обнаружены. Короче, предлагаю осмотр перенести на завтра. Темно здесь. Сам черт глаз выколет… Как вы сказали? — Обиженно сопя, Авдотьев переступил с ноги на ногу. — Я? Мне? Но… Я не спорю, я только… Слушаюсь. Так точно, товарищ майор. Да, обязательно буду держать в курсе.

Закончив телефонный разговор, он многословно прошелся по поводу майора Филимоновой, ее родителей и биографии, после чего сообщил подчиненным:

— Значит так! Остаемся дежурить на всякий пожарный случай.

— Вот пожар-то как раз закончился, — сострил Сырцов.

— Ты не умничай, лейтенант, понял? Без тебя настроение не в дугу. Сегодня по ящику продолжение «Мухтара» стартует, а мы тут сторожи.

— Эти руины? — изумился Сенцов. — От кого?

— Есть подозрения, что бандюганам грузовик тоже небезразличен, — пояснил командир. — Тогда они сунутся сюда, а мы их… — Последовал жест, заменяющий слово «сцапаем». — Одним словом, остаемся ночевать.

— Знали бы, затоварились, — сокрушенно произнес Сырцов. — Ни пожрать, ни попить толком.

— А ты сюда на пикник приехал? — вызверился Авдотьев, которому в голову пришла настолько идентичная мысль, что он не мог не разозлиться на подчиненного. — Поляну тебе накрыть, а?

— И баб вповалку, — подсказал прыснувший Сенцов.

— Ругайтесь, — сказал Сырцов многозначительно. — Смейтесь. Посмотрим, что вы часика через два запоете, когда припечет. Только поздно будет. Закроют магазины-то. Почешете затылки и скажете: «Н-да, прав был Саша Сырцов».

— Один Сырцов у нас умный, — буркнул Авдотьев. — Сократ прямо. А у начальника его мозгов не хватает, да?

— Ничего подобного я не говорил, — ушел в глухую защиту лейтенант. — Вот, Леша свидетель.

Сенцов пожал плечами, что можно было трактовать по-разному — как кто хочет, так пусть и понимает.

— И в этом ты, Сырцов, заблуждаешься, — завершил мысль Авдотьев. — Садись в машину и дуй за продовольствием. Водки не бери, проверю.

— А пиво? — заволновался Сенцов, которому вдруг надоело изображать индифферентность.

— По литру на рыло, — решил командир.

— Только на раз помочиться, — заныл Сырцов.

— Ночь длинная, товарищ капитан, — поддержал товарища Сенцов.

— Полтора, — смилостивился Авдотьев и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Оба лейтенанта довольно заулыбались и полезли по карманам — проверять, сколько у них наличности.

Но пивка попить никому из них троих не довелось.

 2

Рамзес, Астролог и Балабол были парнями молодыми, горячими и очень, очень решительными. Резкими, как говорили в их кругах. Иначе было нельзя. Век братвы недолог. Не успел подняться за два-три года — и вот уже опустился: на дно могилы.

Естественно, подобная перспектива друзей не устраивала. Они чувствовали, что на многое способны, и верили, что далеко пойдут.

Казалось бы, совсем недавно все ходили в спортивном прикиде и сосали дешевое пиво из пластмассы, пристроившись где-нибудь на скамейке или просто на корточках. Ну, еще семечки лузгали. Кино смотрели. Телок драли, как голодные волки. Четки и связки ключей с пальца на палец перебрасывали. Питались как-то чем-то. Короче, коптили небо. А потом вдруг раз — и повернулась госпожа Удача передом. Или задом, это кто как такие вещи понимает. И парни не растерялись, не оплошали. Не стали резьбу в ноздрях навинчивать и чесать репы, гадая, как им быть, принимать предложение человека Бэтмена или нет. Лаконично выразили согласие влиться в дружную семью, приняли выданные стволы и взялись за работу.

До сих пор особо трудных заданий не было. Так, всякая мелочь. Там прокатились, понаблюдали, тут припугнули, бабло собрали, ларек сожгли. Пару раз кулаками помахать довелось, разок постреляли для острастки. Рамзеса однажды слегка подрезали, Балаболу череп пробили битой. Но на них все заживало быстро, как на собаках. Они работали без больничных и выходных. Как проклятые. Спешили успеть. Большой мир лежал перед ними подобно городу, отданному на разграбление. Глаза у парней разбегались. Молодые, жадные, голодные, всего им хотелось, за все были готовы платить.

Чужими жизнями.

Отправляясь на поиски грузовика с волшебной начинкой, троица не поленилась разобрать и смазать пистолеты. Работенка предстояла опасная. Наркотики искали не только одни они. Налет устроили здешние мусора, это было ясно как божий день. Один из легавых обнаглел до такой степени, что сунулся проверять документы у Астролога и Рамзеса, наводивших справки в кафе у дороги. Пришлось этого умника кончить.

Балабол, дежуривший за рулем, пожелал знать, как это — убивать.

— Очень просто, — ответил Рамзес и понюхал ствол, прежде чем спрятать пистолет за пазуху. — Не зря тренировались. Легче, чем по мишеням. Близко и нет спортивного азарта. Мешает.

— Жаль, меня с вами не было, — протянул Балабол завистливо.

— Успеешь еще, — пообещал Рамзес.

Как в воду глядел.

Трое корешей опять пересеклись с ментами, такая уж судьба им выпала — не разминуться. Отличился Астролог, приметивший в небе вертолет и предложивший понаблюдать немного.

— Чего за ним наблюдать? — недовольно осведомился Рамзес. — Вертушек не видал никогда? А я, брат, навидался — во! — Он провел ладонью по горлу. — Лежишь в «зеленке», таишься и думаешь: «Засечет — не засечет? Долбанет — не долбанет?»

На самом деле в армии Рамзес защищал родину с ножом в руках, то есть в хлеборезке, однако, однажды начав фантазировать, уже не мог остановиться и настолько свыкся с этими историями, что сам им верил.

— Этот вертолет не долбанет, — авторитетно заявил Балабол. — На него ракеты не навешаны. И пулемета нет. Армейский как покажут в новостях, так аж дух захватывает. Ну и силища!

— Вертолет ментовский, скорее всего, — сказал Астролог, щурясь и глядя в небо из-под козырька ладони. — Грузовик ищет. Все кружил над лесом, а теперь завис на одном месте. Обнаружил что-то?

Трое бандитов стояли на обочине, где притормозили, чтобы опорожнить мочевые пузыри, не потрудившись углубиться в кусты. Нельзя сказать, что их мало волновало мнение проезжающих. Оно их вообще не волновало.

— А ведь верно, — согласился Рамзес, хотя обычно предпочитал спорить. — На снижение пошел… Опять повис…

— Присматривается, — пробормотал Балабол.

— Надо туда ехать! — азартно выкрикнул Астролог.

— По коням! — скомандовал Рамзес, решительно и сурово, как, наверное, делали это его предки в лихую военную годину.

На этом везение парней вполне могло закончиться, потому что они понятия не имели, как попасть в лес и как через него пробираться. Но когда они медленно ехали по шоссе, вглядываясь в зеленый массив, расчерченный рыжими стволами, то заметили машину, свернувшую с асфальта на проселок и оставившую за собой пыльный шлейф.

— За ней давай! — заволновался Астролог, толкая Рамзеса в плечо. — Ее с воздуха ведут, отвечаю.

— Только близко не подбирайся, — предупредил Балабол.

— Без тебя не догадался бы! — огрызнулся Рамзес, который любил указания лишь в тех случаях, когда давал их сам.

Балабол был прекрасно осведомлен об этом, поэтому промолчал, сосредоточившись на преследовании.

Хищники взяли след. Их и без того куцые мысли сделались совсем короткими, зато однозначными.

 3

В лесу было сумрачно и тихо. Ни голоса людей, ни звон комаров, ни треск потревоженных сорок не могли нарушить эту извечную тишину.

Чтобы не шуметь, Рамзес, Балабол и Астролог старались поменьше двигаться и общались преимущественно жестами и знаками. Еще до наступления сумерек они заняли наблюдательный пост возле прогалины и все не знали, как им быть.

Менты, приехавшие к сгоревшему фургону, явно не собирались оттуда убираться. Какое-то время они суетились вокруг грузовика, орудуя палками, потом звонили куда-то, потом сошлись на середине поляны, обсуждая дальнейшие планы. Сообразив, что они никуда не денутся, Рамзес оставил парней караулить, а сам подался глубже в лес, где обменялся сообщениями с «папой». Бэтмен уже был поставлен в известность, что менты нашли грузовик. Теперь Рамзес сообщил, что содержимое фургона сгорело.

«Нам уходить?» — написал он в завершении.

«Я тебе уйду!» — ответил Бэтмен после небольшой паузы.

«Продолжать наблюдение?»

«Мочить. Всех».

Закончив безмолвные переговоры, Рамзес посидел немного на холодном мшистом бугорке, справляясь с мелкой дрожью, охватившей пальцы. Это был не страх и не приятное возбуждение, а что-то среднее. Очень скоро он достанет пистолет и начнет палить в живых людей, которые после этого перестанут быть живыми. Как тут не поволноваться немного?

Убрав телефон, Рамзес двинулся обратно. Ему не нужно было растолковывать, почему принято решение валить ментов. Было совершенно очевидно, что засаду на дороге устроили именно они, а не какие-нибудь залетные уркаганы или местные братки. А теперь менты ждали в лесу законных владельцев партии, чтобы избавиться от них. Неужели они были настолько тупы, что надеялись замести следы? Не понимали, что за такие бабки их из-под земли достанут?

Впрочем, команде Рамзеса предстояло проделать как раз противоположное: закопать ментов в землю. «И никто не узнает, где могилка моя…» — пропело в его голове. Он понятия не имел, что это была за песня и почему она вдруг прозвучала. Он никогда ее не слышал. Не в этой жизни. Выходит, все же существует это самое переселение душ.

С одной стороны, Рамзесу было приятно воображать, что он не умрет, а пролетит по черному туннелю к свету, пообщается немного с покойными родичами, а потом отправится обратно на грешную землю. С другой стороны, было непонятно, что он станет делать в той новой, другой жизни. Наверное, опять к братве подастся. Не барыгой же быть, не лохом-терпилой.

Ориентируясь по свету фар на поляне, Рамзес пробрался сквозь темный лес и присоединился к верным товарищам. Трое полицейских как раз обсуждали меню ужина, точнее, качество и количество горячительных напитков. Рамзес наклонился сперва к Астрологу, потом к Балаболу и поочередно шепнул на ухо каждому:

— Валим их. Всех.

Не задавая лишних вопросов, напарники полезли за стволами. Скрываясь в темноте, они имели все преимущества перед противниками, собравшимися в круге света. Три черных силуэта на расстоянии в двадцать метров представляли собой прекрасные мишени.

— По моему выстрелу, — прошептал Рамзес, вытягивая руку со стволом, направленным в сторону полицейских.

 4

Сырцов взялся за ручку автомобильной дверцы, когда услышал громкий треск, как будто где-то рядом сломали толстую ветку или даже целое дерево. До этого дня он никогда не бывал в перестрелках. Служба в полиции вообще не предусматривала того количества подвигов, которые совершаются в телесериалах, посвященных стражам закона. Трупов Сырцов насмотрелся предостаточно, это да. Но вот как живые люди превращаются в покойников, он никогда не видел.

До сегодняшней ночи.

Когда в лесу затрещало, капитан Авдотьев что-то закричал и полез под пиджак. Сырцов не сразу сообразил, что ему там понадобилось. Он тупо стоял на месте, слушал резкие хлопки, смотрел на огненные вспышки и все никак не мог осознать, что в них стреляют. Зачем? Кто? Ведь это они ловят бандитов, а не наоборот! Что же тогда происходит?

Удар в плечо вывел Сырцова из ступора. Его развернуло боком к стреляющим и опрокинуло на землю, как если бы кто-то пожелал спасти его от ливня литых пуль, летящих из кустов.

— Занять оборону! — вопил Авдотьев, пытаясь отползти за машину, что было весьма затруднительно при тех ранениях, которые он получил.

Одна пуля перебила ему локоть, две другие засели в бедре и голени. Стрелять капитан мог, но не прицельно, а куда попало, для острастки и самоуспокоения. Авдотьев понимал, что сдаваться без боя нельзя. Это было равносильно смерти. Нет, гораздо хуже, потому что пленным, прежде чем умереть, придется выдержать жесточайший допрос с применением пыток. Авдотьев боялся не столько смерти, сколько боли. О первой ему не было известно практически ничего, тогда как с болью он был знаком гораздо лучше и ближе, чем того хотелось бы. Она и сейчас пронизывала его тело, отзываясь шокирующими разрядами в мозгу. Думать в таких условиях не получалось. Капитан Авдотьев действовал рефлекторно: вздрагивал, когда в него попадала новая пуля, и жал на спусковой крючок. Таким был для него этот бой.

— Оборону! — не переставал кричать он, воображая, будто ползет куда-то, хотя давно уже лежал на месте, слабо двигая конечностями и извиваясь отяжелевшим телом. — Оборону… занять…

Сырцов и рад был выполнить приказ, но никак не мог взять в толк, к чему призывает его командир. Привычные и знакомые с детства слова вдруг потеряли всякий смысл. Лейтенант Сырцов перестал быть человеком, который выехал сегодня на задание, поцеловав на прощание беременную жену. Все его привычки, познания и манеры не значили перед лицом опасности ровным счетом ничего. Их место заняли первобытные инстинкты, знавшие о выживании неизмеримо больше. Только они могли спасти Сырцова от гибели, и он, подчиняясь им, проворно забрался под машину.

Слева от него корчился и хрипел капитан Авдотьев, все еще бормочущий что-то про оборону. Справа вел огонь Сенцов, сделавшийся неожиданно хладнокровным и собранным. Припав на колено, он держал пистолет обеими руками, как в полицейских боевиках. Две пули, посланные им в сторону нападавших, попали в цель. Если бы Сенцов мог видеть в темноте, он бы с удовлетворением отметил, что одного человека бандиты потеряли.

Это был Балабол, получивший два сквозных ранения в грудь. Продырявленные легкие отказывались вбирать воздух и все больше наполнялись кровью, которой захлебывался умирающий. Нет, он не наблюдал за собой со стороны, паря над поляной бесплотным духом, не готовился к переходу в мир иной и не перестал испытывать боль. Балабол валялся на ковре из листьев и с ужасом ждал конца. Ничего более страшного, более бесповоротного в его жизни еще никогда не происходило. А сама жизнь кончалась, лопаясь кровавыми пузырями на губах.

Рамзес и Астролог не обращали ни малейшего внимания на умирающего товарища. Для них его уже не существовало. Минутой раньше, минутой позже, какая разница? Балабол уже ничем не мог помочь в ночном бою. Рамзес с Астрологом сражались, а все остальное отошло куда-то на задний план.

Не сговариваясь, они все больше отдалялись друг от друга, беря отстреливающегося Сенцова в клещи. Оба уже успели сбросить и заменить магазины своих пистолетов, а полицейский был как заговоренный. Он даже не прятался, продолжая стоять на одном колене в классической позе: правая рука с оружием вытянута вперед и слегка согнута в локте; левая рука поддерживает ее за запястье снизу; спина прямая, плечи слегка подняты, голова наклонена вперед, один глаз прищурен.

Хлоп! Хлоп! Щелк…

Патроны у Сенцова закончились. Обидно! Ведь один из бандитов как раз решился и выскочил на открытое пространство, озаренное золотистыми отсветами фар.

— Сашка! — заорал Сенцов. — Брось мне свой ствол, ты все равно не стреляешь.

Услышав этот призыв, Сырцов сжался в комок, стремясь сделаться как можно меньше и незаметнее. Он ужасно злился на товарища, привлекшего к нему внимание. Стреляешь? Стреляй себе на здоровье, а других не впутывай.

— Сашка! Саш-ш…

Сразу три пули вонзились в безоружного Сенцова. У него вдруг не стало нижней половины лица и провалилась лобная часть, после чего его глаза, залитые кровью, перестали видеть. Бесполезный пистолет выпал из ослабевших пальцев лейтенанта.

Не опуская стволов, Астролог и Рамзес медленно приближались к нему с двух сторон. Они больше не стреляли, не видя в этом необходимости. Просто продвигались вперед, крадучись, почти не отрывая подошв от земли, переставляя ноги, как лыжники, чтобы не потерять опоры.

Сенцов, опустив руки, стоял перед ними уже не на одном колене, а на двух. Было такое впечатление, будто снимается сцена о том, как проигравший боец сдается победителям. Хотя на самом деле лейтенант никак никому сдаваться не мог. Не имел он такой возможности, поскольку фактически был мертв. А зачем мертвецам сдаваться? Они ведь ничего уже не боятся, самое страшное с ними уже произошло.

Бандиты еще не до конца осознали это. Оба целились в Сенцова, собираясь продырявить его, если он вдруг потянется за оружием. Он не потянулся. Упал плашмя лицом вниз, вот и все. Там, где раньше был затылок, зияла дыра, из которой струился легкий парок.

Завороженный зрелищем, Астролог не сразу обратил внимание на движение под автомобилем. Он повернул голову, когда оттуда полыхнуло оранжевым. В голове парня взорвался ослепительный огненный шар. Падая, он начал стрелять, но пули летели не туда, куда следовало. Одна из них даже задела находящегося в десяти метрах Рамзеса, оцарапав ему предплечье.

Ответом был болезненный возглас.

Упав на живот, Рамзес открыл огонь по зазору между землей и днищем автомобиля. Все пули, пущенные туда, попали в цель, потому что деваться Сырцову было некуда и он был напрочь лишен свободы маневра. Однако, прежде чем его сердце остановилось, отключая двигательные функции, он открыл ответный огонь. Он не знал, зачем спустил курок при приближении бандитов. Этот поступок был вызван не отвагой, а как раз наоборот: животным ужасом. Сырцов стрелял из страха, а не для того, чтобы разделаться с бандитами и отомстить за товарищей. У него и мыслей-то таких не было. Вообще не было никаких мыслей.

Тем не менее это обстоятельство не помешало Сырцову дважды попасть в цель. Рамзес, отстраненно дивившийся своей отваге в ближнем бою, почувствовал, что пистолет в руке сделался невероятно тяжелым, просто неподъемным. Указательный палец задергался, но не сумел и на миллиметр сдвинуть спусковой крючок.

Рамзес понял, что умирает. По непонятной причине его зрение обострилось настолько, что он видел в ночи, как кошка. Напротив него, немного наискосок, умирал другой человек, имени которого Рамзес не знал. Ворочаясь под машиной, он силился что-то сказать, а получался один и тот же невразумительный звук: «Ба… ба… ба…»

Сырцов никого не звал. Он просто хотел пожаловаться на боль, которую испытывал. Перед ним лежал точно такой же страдающий человек. Кому, как не ему, сказать на прощание: «Больно… Больно… Больно…»

Лейтенант Сырцов пожаловался, и ему стало легче. А потом его не стало. Никого не стало. На поляне лежали шесть мужских тел, в которых уже не осталось ничего человеческого. Они родились и умерли. Все, что было в промежутке между этими двумя событиями, не имело ни смысла, ни значения.

Ни малейшего.

Глава пятая Мужчины и женщина

 1

Весь день, начиная с утра, Филимонова провела в странной, беспричинной, как ей представлялось, тревоге. Все валилось из рук, все раздражало, все не ладилось. Она дважды пыталась сварить себе кофе, и оба раза затея закончилась тем, что кофейная жижа пролилась на плиту. В промежутках между этими маленькими кухонными катастрофами позвонила мать и испортила настроение своим нытьем про короткий бабий век, за который нужно успеть выскочить замуж и нарожать детей.

— Зачем? — спросила Филимонова, оттирая печку и прижимая телефонную трубку плечом.

— Что зачем? — опешила мать.

— Рожать зачем? Я не свиноматка.

— Не смей, дочка! Не гневи Бога. Нельзя против природы идти.

— Каша у тебя в голове, мама, — с удовольствием констатировала Филимонова. — Ты определилась бы, Бог или природа. И вспомни про своих деток. Много мы тебе помогали? Часто навещали? И зачем мы тебе понадобились, а? Разве одной было плохо?

— Да что же ты говоришь такое, Раечка, — испугалась мать. — Дети — это святое.

— Что-то я не припомню, чтобы ты на меня молилась, мама. Даже наоборот. Ты вспомни, вспомни! То колготки новые мне подавай, то целуюсь не с теми, то в школе с сигаретой застукали. Чуть ли не каждую неделю ты меня тряпкой по морде. Половой. А теперь, оказывается, я святая.

Филимонова могла бы еще долго высказываться в подобном духе, но мать, оценив ее настроение, поспешила попрощаться и оборвать разговор. Она всегда поступала так, когда встречала отпор. Но Филимонова давно уже не ставила ее на место. Терпеливо выслушивала однотипные материнские нравоучения и тут же забывала о них. А тут не сдержалась. Настроение испортилось еще сильнее. Не стоило срываться на маме. Разве она в чем-то виновата? Она дочке добра, как ей кажется, желает.

Загубив вторую порцию кофе, Раиса Филимонова залила кипятком растворимый и долго пила его, размышляя о всякой женской всячине. Покупки, дела, заботы, опять покупки, опять заботы… А годочков уже за тридцать пять. И совсем одиноко, если не считать родню и тех совсем не родных мужиков, что получают порой доступ к Раисиному телу.

Зачем она их подпускает? От тоски. От одиночества. И хотя бы один попался такой, чтобы спас, вместо того чтобы спасаться самому. Никто никогда не предлагал Раисе создать семью, никто не заговаривал о женитьбе и детях. А ведь молодость не безразмерная. Допустим, баба в сорок пять ягодка опять, но способна ли рожать эта «ягодка» и многие ли мужчины позарятся на нее? Вот в чем вопрос. Быть ей или не быть, Филимонова и без Шекспира знала.

Приехав на работу, она не смогла заняться накопившимися делами, поскольку была вызвана к руководству.

Приемная и кабинет начальника оперативно-поискового отдела напоминали современный офис, а самого полковника Кудрявцева можно было легко принять за преуспевающего бизнесмена, шикарные костюмы которого с лихвой компенсируют затрапезную внешность. По существу, так оно и было. Стараниями таких, как Кудрявцев, система МВД давно превратилась в весьма доходное предприятие. Об этом свидетельствовали хотя бы марки автомобилей, на которых полицейские съезжались на работу. Например, Кудрявцев ездил на новеньком БМВ, а Филимонова недавно приобрела себе великолепную «ауди» вишневого цвета. Никто не спрашивал у них, где они взяли деньги на покупку таких дорогих машин и прочих предметов роскоши. Потому что в таком случае полицейские сами начали бы спрашивать у спрашивающих.

Так работала эта система. Преступники без погон и удостоверений сотрудников силовых ведомств именовались бандитами. Обладатели удостоверений, чинов и регалий считались блюстителями закона. Вторые находились в несравненно лучших условиях, а потому брали верх над первыми, заставляли их платить дань, а порой даже «паковали», то есть арестовывали и отправляли за решетку. Такое очевидное превосходство наполняло полицейских гордостью и осознанием своей силы.

Кудрявцев был маленьким, жилистым, морщинистым человечком с замашками могучего богатыря, способного свалить противника одним щелчком. Его подвижная, немного обезьянья физиономия выражала высокомерие и непоколебимую уверенность в собственной правоте.

— Добрый день, товарищ полковник, — поздоровалась Филимонова и без приглашения опустилась на привычное место за приставным столом, придвинутым к письменному таким образом, что получалась буква «Т».

— Садись, Раиса, — сказал Кудрявцев, словно не замечая, что она уже это сделала.

Два или три раза он, используя свое служебное положение, принуждал Филимонову к половой близости. Это было бы еще ничего, дело житейское, как говорится. Но полноценной близости не получилось. То ли выпито было Кудрявцевым многовато, то ли с потенцией имелись проблемы, то ли еще что — не важно. В результате в отношениях начальника и заместителя появилось определенное напряжение. Чем бы ни занимались эти двое, они вольно или невольно вспоминали то, что произошло между ними… вернее, не произошло. Кудрявцев комплексовал, делал вид, что никакого комплекса у него нет, и от этого обращался с Филимоновой то подчеркнуто официально, то слишком по-свойски. Такие неровные отношения выбивали ее из колеи. Она не видела в начальнике мужчину, которому хотелось бы подчиняться, но вместе с тем была вынуждена делать это и демонстрировать свою лояльность, что изматывало ее морально.

Про себя полковник Кудрявцев давно решил обзавестись другим заместителем, непременно мужского пола, чтобы больше никогда не оказаться в столь щекотливом положении. Но сейчас было не время. Лошадей на переправе не меняют, не так ли? Сначала Кудрявцев хотел замять историю с наркотиками, а потом уж вплотную заняться кадровыми вопросами. В его планах Филимоновой отводилось времени совсем немного. Недельки три, может быть, месяцок, а потом прощайте, товарищ майор. И в прямом, и в переносном смысле. Кудрявцев уже начал обдумывать несчастный случай или роковой недуг, которому будет суждено безвременно оборвать жизнь отличного сотрудника и товарища Раисы Захаровны Филимоновой.

— Тут вот какое дело, — заговорил Кудрявцев, избегая задерживать взгляд на гладких коленках подчиненной. — Беда никогда не приходит одна, слыхала такую поговорку?

— Что-то случилось? — насторожилась Филимонова.

— Ты с группой Авдотьева давно связывалась?

— Вчера вечером. Около восьми часов. Капитан должен был отзвониться, если на месте засады кто-нибудь появится…

— Отзвонился? — перебил ее начальник.

Под притворной доброжелательностью его тона угадывалась изрядная порция ядовитой желчи.

Филимонова сразу поняла, что проштрафилась. Был бы на месте Кудрявцева какой-нибудь другой мужчина, по-настоящему сильный, требовательный, уверенный в себе, она, скорее всего, без лишних слов признала бы свою вину. Но на начальственном месте сидел этот дерганый импотент с зачесанными дыбом волосами и туфлями с массивными каблуками, прибавляющими ему несколько сантиметров роста. Женская сущность майора Филимоновой инстинктивно противилась необходимости подчиняться этому ничтожеству.

— Я не имею обыкновения напоминать подчиненным об их обязанностях, — сухо произнесла она. — Если Авдотьев не выходит на связь, значит, ему пока не о чем докладывать.

— Ошибаешься, — живо возразил Кудрявцев. — Ему есть о чем доложить.

— Вот как? Тогда почему…

— Его доклад прозвучал бы примерно так, — продолжил полковник, не позволяя перебить себя. — Товарищ майор, я убит в перестрелке с боевиками не идентифицированной пока вооруженной группировки. Оба моих сотрудника тоже скончались на месте от огнестрельных ранений, несовместимых с жизнью. Прошу разобраться и принять меры, а наши тела предать земле с воинскими почестями…

 2

Этот сюрреалистический рапорт вызвал у Филимоновой нервный смешок, чего, собственно, и добивался Кудрявцев. Отбросив сарказм, он устроил подчиненной полноценную выволочку, распалившись до такой степени, что позволил себе покинуть кресло и, приблизившись к Филимоновой вплотную, потрясать перед ее носом указательным пальцем, похожим на тонкую охотничью сосиску. Вначале она испытывала сильнейшее желание отмахнуться от этого пальца, а обладателя его отодвинуть подальше, чтобы не дышал на нее плохо переваренным ужином. Затем раздражение сменилось острым чувством опасности.

Полковник Кудрявцев заигрался. Засада на дороге была не просто авантюрой — она была плохо подготовленной и скверно исполненной авантюрой. Резонанс от этой истории будет настолько громким, что докатится до столицы, до самых верхов. И последует реакция. Грозная и неотвратимая, как громы и молнии, посылаемые с Олимпа.

— Товарищ полковник, — тихо произнесла Филимонова, не поднимая головы, — не кричите, пожалуйста, а то мне трудно собраться с мыслями.

— С мыслями? — злобно переспросил Кудрявцев, возвращаясь в свое кресло с непомерно высокой спинкой. — С какими мыслями, Раиса? О чем ты вообще думала ночью, утром? Почему сама не набрала номер Авдотьева? Почему никого не послала за ними? Чем была занята твоя голова? Хахаля, небось, завела… Что ж, уставом не возбраняется, но сначала дело, а потом уж тело. Здесь у нас не кабак, а серьезное учреждение, майор.

Терпеливо дождавшись конца этой тирады, Филимонова, завесив глаза косой челкой, спросила:

— Кто и как обнаружил тела наших ребят?

— Вертолетчик подсуетился, — ответил Кудрявцев, то и дело подпрыгивая на сиденье, словно оттуда периодически высовывались острые шипы. — Авдотьев ему водку выкатить обещал за наводку, вот он и побеспокоился. Подлетел, а на поляне трупы. Всего шесть штук насчитали. — Кудрявцев выложил на стол крепко стиснутые кулаки. — Трое наших, трое ихних.

— Неплохая арифметика, — машинально пробормотала Филимонова.

— Это ты называешь неплохой арифметикой? А? Я тебя спрашиваю! Хреново считаешь, Раиса. Шесть трупов минус семьдесят пять лимонов зелененьких…

— Раньше мы говорили о пятидесяти.

Она подняла на полковника глаза, сделавшиеся очень ясными и прозрачными. Побагровевший Кудрявцев несколько раз дернул кадыком, словно захлебываясь собственной слюной.

— Да какая теперь, нахрен, разница! — воскликнул он наконец. — Это я образно выразился. Хоть пятьдесят миллионов, хоть сто, хоть даже целый миллиард. Тю-тю денежки! — Кудрявцев развел руки в шутовском жесте. — А ведь мне эта операция не бесплатно обошлась. Знаешь, сколько людей задействовать пришлось? До хрена и больше! — Он хлопнул ладонью по столу. — И вот какой-то один козел все испортил. Найди мне Неделина, Раиса. — Кудрявцев упал грудью на крышку стола. — Нужно его допросить хорошенько. Может, он не все пять ящиков сжег, а? Может, что-то оставил.

Тон у полковника сделался заискивающим, как у ребенка, канючащего конфетку, но голос при этом остался прежним, мужским, хотя и срывающимся на тенорок. Филимоновой сделалось противно.

— Так сразу этого Антона Неделина не найти, — сказала она, не поднимая глаз и изображая задумчивость. — Он ведь понимает, что на него охота идет. Прячется.

Кудрявцев понизил голос:

— Ты говорила, к тебе его отец обращался. Давай через него попробуем.

Филимонова медленно покачала головой:

— Не выйдет, товарищ полковник.

— Почему?

— Гражданин Неделин Егор Антонович со следствием сотрудничать отказывается, — отчеканила майор Филимонова. — У него на глазах был убит бандитами наш оперативный работник. Шубин, если помните такого…

— А то! — поспешно произнес Кудрявцев. — Я всех наших хлопцев помню. Каждого. Перед глазами стоят. — Он пошевелил перед лицом пальцами. — Как живые.

«Врешь, никого ты не помнишь, — мстительно подумала Филимонова. — Для тебя только бабло важно. И для меня тоже. Сама не заметила, как сделалась такой».

— Неделин со мной контактов не поддерживает, — произнесла она вслух.

— А если на прослушку его номер?

— Сменил он номер.

Это была ложь, придуманная на ходу. На самом деле Филимонова еще позавчера приказала начать прослушивать мобильник Неделина-старшего. Более того, ей уже доложили, что отец разговаривал с сыном, который указал свои координаты. По всей видимости, оба теперь находились в деревне Пеньки или в ее окрестностях. В непосредственной близости от остова сгоревшего грузовика. А что, если…

Боясь сглазить, Филимонова оборвала себя на полуслове. Сейчас не время строить догадки и тешиться фантазиями. Сперва нужно сделать нечто важное.

Она подняла взгляд на Кудрявцева, который что-то говорил увещевающим тоном. Она его почти не слушала. Не имело смысла. Эта партия была проиграна вчистую. Очень скоро до полковника Кудрявцева доберутся или бандиты, или проверяющие из столицы. Тогда он сдаст всех, кого привлек к ограблению. Первой под следствие попадет сама Филимонова, возможно, не как исполнительница, а как главный организатор. Имея на руках солидную сумму, можно было бы уехать из страны и начать новую жизнь, не имеющую ничего общего с нынешней, полной риска и грязи. Но денежки, как образно выразился Кудрявцев, тю-тю. Это значит, что ответственности не избежать. Находиться в нынешней команде опасно. Это чревато осложнениями, вплоть до уголовной ответственности.

При этой мысли расплывшееся изображение полковника Кудрявцева вновь оказалось в фокусе, а до ушей Филимоновой донесся его голос:

— Раиса! Ты слышишь меня, Раиса? Почему ты молчишь?

Она разлепила губы, чтобы обронить:

— Я не молчу.

— Так ты найдешь Неделина? — все настойчивее спрашивал полковник. — Пообещай ему содействие, пообещай что угодно. Нам необходимо добраться до его сынка. Черт с ним, с товаром, сгорел так сгорел… Но Антон Неделин не должен заговорить, понимаешь? В этом деле его показания не нужны. Спишем все на бандитские разборки. Ну, не мне тебя учить, Раиса.

Она покачала головой.

— Я не вполне понимаю, о чем вы говорите, товарищ полковник. Если Неделин найдется, то наш долг взять с него показания и приобщить их к делу. Разве это будет не в интересах правосудия?

— Ах, правосу-у-удие… — протянул Кудрявцев, всем своим тщедушным телом откидываясь назад. — Вот как ты запела, Раиса! Ты что же, надеешься в стороне остаться?

— Я просто добиваюсь, чтобы вы четко разъяснили мою задачу, товарищ полковник.

— Найди водителя, майор! И сделай так, чтобы он заткнулся!

Кудрявцев был готов сорваться на крик. Казалось, его вздыбленная прическа вот-вот заискрится в насыщенном электрическом поле.

— Прошу выдать мне письменный приказ, — сухо произнесла Филимонова. — Или распоряжение.

— Ты рехнулась, Раиса?

— Я требую, чтобы вы прекратили оскорблять мою честь и достоинство, товарищ полковник. Кто дал вам право разговаривать со мной таким тоном? — Она подалась назад, отодвигаясь от стола вместе со стулом. — Я не считаю возможным оставаться вашим заместителем при таком отношении. — Она резко встала. — Немедленно извинитесь!

— Ага, вот оно что… — прошипел Кудрявцев. — Повод ищешь, чтобы соскочить, да, Раиса? Крысы бегут с корабля?

Он пропустил очень важное определение: корабль был тонущим. Филимонова отступила на шаг, твердо поставив стул на место.

— Меня давно смущал ваш стиль руководства, товарищ полковник. Я ухожу. Рапорт с прошением об отставке был подан вам еще две недели назад…

«До всей этой грязной истории», — мысленно закончила она.

— Что ты несешь? — взорвался Кудрявцев. — Какой рапорт?

— Тот самый, — сказала Филимонова, не моргнув глазом. — Который я положила перед вами на стол в прошлом месяце. Видимо, вы его потеряли. По рассеянности, надо полагать. — Она иронично усмехнулась. — Что ж, сейчас я принесу копию.

Разумеется, это была наглая ложь, однако Филимонова знала, что начальнику придется ее проглотить. А еще она знала, что останавливаться ни в коем случае нельзя. Пойдешь на попятную — сомнут. Только вперед! Без сомнений и колебаний!

— И на этот раз, во избежание новых недоразумений, вы подпишете рапорт в моем присутствии, — продолжала она. — Не откладывая дела в долгий ящик. — Видя, что задохнувшийся от возмущения начальник собирается что-то возразить, она выставила перед собой ладонь. — Минутку! Сначала дослушайте до конца, товарищ полковник. Или вы отпускаете меня, или прямо отсюда я отправлюсь туда, где меня выслушают.

— Тебя же первую за жабры возьмут, — пробормотал Кудрявцев с выражением полнейшего изумления на лице. — Ты же сама…

— Не понимаю, о чем вы говорите, — заявила Филимонова. — И прошу оставить эти грязные намеки. Я не имею и никогда не имела отношения к вашим махинациям. Свидетели у вас есть? Нет у вас свидетелей. А голословные обвинения выдвигать не советую. Подам на вас за клевету.

Полковник опять задвигал кадыком, который заострился настолько, что грозил проткнуть кожу на горле. Крыть ему было нечем. Все сотрудники, которых задействовала майор Филимонова, отправились на тот свет. Вызвать их оттуда не представлялось возможным.

— Вот ты, значит, как, Раиса… — пробормотал Кудрявцев, и было неясно, чего больше в его голосе — возмущения или восхищения.

— Ну что, я иду за рапортом? — спросила Филимонова. — Если хотите, вставлю формулировку «по личным обстоятельствам». Я вам не враг. Просто я хочу уйти и не позволю меня удерживать.

— Ты пожалеешь!

Это был даже не шепот, а настоящее шипение.

— Возможно, — согласилась Филимонова. — Но я сделала свой выбор. Так как? Подпишете, товарищ полковник?

Ответом был взгляд, полный ненависти. И все же молчание Кудрявцева означало согласие.

Филимонова покинула кабинет, аккуратно прикрыв за собой дверь.

 3

По пути в Пеньки Раиса Филимонова остановилась на придорожном рынке, представляющем собой площадку с двумя длинными железными столами, выкрашенными когда-то в синий или зеленый цвет. Товар, разложенный на вытертых до блеска прилавках, не отличался оригинальностью или разнообразием: яблоки, маленькие кособокие арбузы, домашние яйца, испачканные для наглядности куриным пометом, баснословно дорогие початки кукурузы, желтоватые огурцы, семечки, молоко в пластиковых бутылках, картошка и прочие дары полей и огородов.

Филимонова набрала всякой всячины и сложила в багажник, где уже покоились два объемистых фирменных пакета из супермаркета. Она хотела предстать перед Егором Неделиным обстоятельной, хозяйственной особой. Он был ей нужен. Не в том смысле, в котором женщины обычно нуждаются в мужчинах. Неделин являлся единственной зацепкой, той самой ниточкой, которая могла вывести Филимонову на наркотики. Чем больше она размышляла о случившемся, тем сильнее крепла в ней уверенность, что сын Егора Неделина не стал бы сжигать грузовик вместе с ценным грузом. Хотя бы один ящик да припрятал для собственных нужд. Или два. А то и все пять.

Не кретин же он. И не идейный борец с наркоманией, иначе ни за что бы не сел за руль того фургона. Значит, деньги для него не пахнут. А люди, готовые ради денег на все, не отличаются высокой моралью и принципиальностью.

Если догадка Филимоновой верна, то Антон Неделин чудом выскользнул из ловушки, а потом задумался, как быть дальше. Уничтожив партию наркотиков, он ничего не выигрывал. Это никоим образом не могло избавить его от преследования бандитов. Кроме того, совершив наезд на сотрудников полиции, он подвел себя под статью, за которую в прежние времена расстреливали. Неужели парень не понимает этого? Понимает, еще как понимает. А папе врет, чтобы не лишиться его поддержки. Вешает лапшу на уши. Но с Раисой Филимоновой у него этот номер не пройдет. Она не лыком шита.

Убедить Егора Неделина встретиться оказалось проще, чем она думала. А может, она просто безупречно сыграла свою роль плюс добавила парочку многозначительных намеков. Мужчины воображают себя неотразимыми и считают совершенно естественным, что женщины проявляют к ним повышенный интерес. Неделин не был исключением.

— Зачем я звоню? — переспросила Филимонова, когда он пожелал знать это. — Неужели не понятно?

— Нет, — сухо ответил Неделин. — Объясни, будь так любезна.

— Хорошо, — произнесла она со вздохом. — Буду с тобой предельно откровенна.

— Да уж, пожалуйста…

— Сегодня я написала рапорт об увольнении, — заговорила Филимонова, держа одной рукой мобильник, а другой — руль «ауди». — Это дело с нападением на грузовик твоего сына дурно пахнет, очень дурно. Я заподозрила своего начальника и…

Последовала пауза, сделанная специально для того, чтобы Неделин что-нибудь произнес. И он не замедлил это сделать:

— Ты сказала ему об этом?

— Естественно, — с достоинством ответила Филимонова.

— Но…

Настал черед его паузы. Она молчала, ожидая продолжения.

— Это может быть опасно, — заметил Неделин.

— Поэтому мы должны объединиться, — быстро сказала Филимонова. — На время. Иначе передушат поодиночке.

— Не думаю, что это лучший вариант.

— Егор, я из-за вас рискую. Из-за тебя, из-за твоего сына. Он ведь тоже замешан в этом. Или ты еще не понял?

— Понял, понял, — неохотно признался Неделин. — Это по глупости. Или Антона подловили на чем-нибудь. Я с ним поговорю.

— Вы вместе?

Задав вопрос, Филимонова так крепко прижала трубку к уху, словно хотела срастись с ней.

— Пока нет, — уклончиво ответил Неделин.

— Егор, не бросай меня! Мне больше не к кому обратиться. И ехать некуда. Нужно отсидеться хотя бы пару дней, все обдумать. Ты мне поможешь? На тебя вся надежда, Егор! Ты ведь не бросишь на произвол судьбы женщину, которая тебе доверилась?

— Доверилась? Но…

Филимонова прервала его, продолжая в том же энергичном, напористом темпе:

— Я ведь сразу согласилась помочь, когда ты ко мне обратился. И не привлекла тебя по факту гибели оперативного сотрудника. Даже свидетельских показаний не стала брать, чтобы не мешать тебе. Никому не рассказала, где искать тебя и сына…

— А сама откуда узнала? — насторожился Неделин. — Телефон прослушивала?

— Конечно, — легко созналась Филимонова. — Ты ведь бывший мент, понимать должен. Нельзя было без этого. Но я прослушала запись и стерла. Пошла на должностное преступление ради вас… — Она сделала вид, что колеблется, после чего уточнила: — Ради тебя.

Он закашлялся. Поплыл, значит. Нужно было добивать, пока не опомнился.

— Это не значит, что я в тебя влюбилась с первого взгляда, Егор. Я не романтическая девочка. Но скажу прямо: ты мне симпатичен. Не знаю, как все обернется, когда мы познакомимся ближе… — Филимонова вздохнула. — Я столько раз обжигалась, что… Ладно, давай замнем для ясности.

— Давай! — поспешно воскликнул Неделин.

— Как вас найти в Пеньках?

— Меня, — поправил он. — Я ведь сказал, что пока не встретился с Антоном.

— Хорошо, так даже лучше. Как тебя найти, Егор?

— Как приедешь, позвони, — решил он после секундного колебания. — Смотри, хвост за собой не притащи.

— Не маленькая, — заулыбалась довольная Филимонова.

Она добилась своего. В очередной раз.

— Твой телефон тоже могут прослушивать, — напомнил Неделин.

— Не могут. У меня двойная защита плюс к этому хитрая чип-карта.

— И все же поменьше болтай.

— Слушаюсь и повинуюсь.

Когда Филимонова произносила эти слова, тон ее был игривым, а глаза — холодными и бесстрастными.

Закончив разговор, она бросила мобильник на соседнее сиденье и прибавила скорости. Впереди ждала удача. Филимонова твердо верила в это.

 4

Егор Неделин любил деревню. В детстве его всегда вывозили из города на летние каникулы к одной из бабушек. Такие путешествия сулили гораздо больше приключений, чем времяпрепровождение в пионерлагере и даже поездки с родителями на Черное море. В деревне была свобода и почти самостоятельная жизнь без надзора взрослых. Купайся в речке хоть до посинения, кури с деревенскими приятелями до тошноты, лови рыбу, заигрывай с девчатами, играй в карты или индейцев — на выбор. Правда, чтобы заслужить это, приходилось таскать воду из колодца и полоть огород, но это была невысокая плата за счастье.

Неделин не помнил, чтобы он когда-нибудь скучал в деревне. Именно там он научился плавать и ездить на велосипеде, впервые попробовал водку и поцеловал девочку по-настоящему. Спал он обычно в саду на раскладушке и, прежде чем отключиться, имел возможность посмотреть на бесконечные россыпи звезд, которых не видел или не замечал в городе. Одним словом, деревенская жизнь долгое время ассоциировалась у него со счастьем.

Но вот, очутившись в деревне много лет спустя, Неделин увидел ее другими глазами и в другом состоянии. Три короткие улочки, заставленные неказистыми домишками. В конце каждой — колодец с мятым ведром на ржавой цепи. Крытая нержавейкой крыша — редкость. Антенна торчит над каждым домом, но спутниковой — ни одной. Заборы перемежаются косыми оградками из потрескавшихся жердей. Кур гораздо меньше, чем в прежние времена, коровы почти не мычат, всем встречным жителям далеко за пятьдесят. Молодежи и детворы нет вообще. Могильная тишина. Пыльный бурьян. Запустение и тоска.

Когда в Пеньки въехала красная иномарка с женщиной за рулем, можно было ожидать, что вся деревня сбежится полюбоваться необычным зрелищем. Однако этого не случилось. Старикам было неинтересно, кто приехал и зачем. Лишь несколько голов появились поверх заборов, чтобы проверить, не привезли ли какого-нибудь дешевого товару, и, убедившись, что нет, скрылись из виду.

— Добро пожаловать, Рая, — поздоровался Неделин, когда Филимонова подогнала к нему «ауди» и выбралась наружу.

Машина смотрелась в этой глуши как инопланетный корабль. Заметив цепкий взгляд Неделина, Филимонова сказала:

— Отец подарил. Он хорошо зарабатывал в свое время.

— Разве я что-то спросил? — вежливо удивился Неделин.

— Мысленно. Подумал, что такой тачки не может быть у честного полицейского, признайся.

Она была права. Неделин пожал плечами.

— Это профессиональное. Постоянно вглядываюсь, оцениваю, прикидываю.

— Вглядывайся и оценивай сколько угодно, но не подозревай меня, ладно? — Приблизившись, Филимонова обхватила пальцами его бицепс. — Я здесь не по заданию. И не уверена, что меня оставят в покое.

— Почему? — поинтересовался Неделин, стараясь увидеть глаза Филимоновой, которые она не только завесила челкой, но еще и прикрыла ресницами. — Ты ведь не участвовала в их схемах и ничего не подозревала. Какой из тебя обвинитель? С какой стати тебя опасаться?

Она усмехнулась, медленно качая опущенной головой:

— От тебя ни одна деталь не укроется. Да, ты прав. Я мало что знаю. В основном это догадки и предположения. Но сегодня, разругавшись с начальником, я столько ему наговорила…

Она закусила губу.

— Зачем? — продолжал расспрашивать Неделин, который хотел все досконально выяснить, прежде чем составить окончательное мнение о своей новой подруге.

— Да низачем, — с досадой ответила Филимонова. — От злости. Припугнуть Кудрявцева вздумалось. А он все за чистую монету принял.

Объяснение было более чем правдоподобное. Трудно требовать от женщин выверенных, расчетливых поступков. Так они поступают только в тех случаях, когда у них есть время успокоиться и все хорошенько обдумать. А вынужденные реагировать немедленно, они дают волю эмоциям. Мужчины, что ни говори, владеют собой лучше.

— Понятно, — сказал Неделин.

Филимонова посмотрела ему в глаза и улыбнулась:

— Вещи поможешь донести?

— Вещей много?

— Не очень. В основном, продукты.

— Тогда помогу, — сказал Неделин тоном, не очень похожим на шутливый.

— Сейчас. — Филимонова приготовилась открыть багажник.

— Погоди, — остановил он ее. — Нам туда.

Он показал на дом в начале улицы, мимо которого Филимонова проехала. Она понимающе усмехнулась:

— Не был уверен, что покажешь мне свое убежище?

— Угу, — подтвердил он. — Сдавай задом, а то здесь не развернешься. Все заборы повалишь.

— Они сами попадают, — сказала Филимонова, забираясь в машину. — Держатся на честном слове.

— Как хозяева, — обронил Неделин и, не дожидаясь ответа, зашагал по улице.

«Грубиян», — подумала она, но не сердито, а с удовольствием. Ей нравились мужчины такого типа. Гадая, положит ли ее Неделин ночью рядом, она подогнала «ауди» вплотную к нужному дому. За соседним забором зашлась в истерике собачонка. Оттуда выглянула старуха, похожая на мумию, и уставилась на приезжих. Не обращая на нее внимания, Неделин зашел в калитку, повозился там и распахнул ворота.

— Заезжай, — скомандовал он.

— Я впишусь? — усомнилась Филимонова.

Двор был маленький, заваленный всяким хламом, с кучами хвороста, растрескавшимися досками, ржавым железом.

— Если нет, то лучше не садись за руль, — сказал Неделин. — Или тебе права тоже подарили? Вместе с машиной?

Нахмурившись, Филимонова скрылась в салоне и дала задний ход. «Ауди», чудом не оцарапав борта, заползла во двор. Она гордо посмотрела на Неделина. Он стоял к ней спиной, стягивая створки ворот.

— Я привезла еды на троих, — сказала Филимонова, выбравшись из машины.

— Нас будет двое, — ответил Неделин, не оборачиваясь. — Антон пока не объявился. Осторожничает.

— И правильно делает. А хозяин где?

— Помер. Мне ключи соседка дала. За такие деньги в городе даже не перекусишь толком.

— Дал бы больше, — сказала Филимонова.

— Зачем? — Неделин пожал плечами. — Она не просила.

«Не только грубый, но и черствый», — подумала она и не огорчилась. Сегодня, когда в крови бродило так много адреналина, ей хотелось от него не нежности, а совсем другого.

Взглянув на горизонт, Филимонова увидела, что солнце уже сползает к зубчатой полосе леса. Осталось поужинать и…

— Ну что, — сказала она, — бери вещи и веди в дом.

— Не заблудишься, — буркнул он. — Проходи первая. Я воды принесу. Располагайся там. Багажник открытым оставь.

Прихватив гремящие оцинкованные ведра, Неделин покинул двор. Оставшись одна, Филимонова сладко потянулась и, не опуская рук, заброшенных за голову, улыбнулась. Ее глаза были мечтательно прикрыты.

 5

Ужинали при свечах, насыщаясь обильно и жадно, не слишком стремясь поразить друг друга хорошими манерами. Оба были в майках: Неделин в черной, Филимонова в белой. Она знала, что у нее красивая грудь, и не стеснялась выпячивать ее. На столе, помимо разнообразной снеди, стояла опустошенная до половины бутылка темного рома с пиратом на наклейке. Бутылка была семисотграммовая, внушительная.

— Вкусно, — одобрил Неделин, приканчивая ломоть пиццы.

— Завтра я супчик сварю, картошечки нажарю, — пообещала Филимонова.

— Вот такую? — он показал пальцами что-то вроде грецкого ореха.

— Почему такую? — удивилась она.

— Картошечка, наверное, очень маленькая. А супчик варят в детской кастрюльке, да?

Неделин откровенно издевался, насмешливо поглядывая на Филимонову. «Ничего, посмотрим, как ты ночью веселиться будешь, — мстительно подумала она. — Уж я тебя сегодня помучаю».

— Наливай, — предложила она, показав подбородком на бутылку.

— Ты алкоголь как переносишь? — спросил он, не торопясь выполнить просьбу.

— Я мент, — напомнила Филимонова. — Могу сама пол-литра уговорить, заснуть к рассвету, а утром как огурчик. Есть один секрет.

— Поделишься?

Неделин придвинул граненые стаканчики, остро пахнущие ямайским ромом.

— Я всегда окно открытым оставляю, — сказала Филимонова. — Свежий воздух быстро отрезвляет, особенно если холодно.

— Ну, это любому известно, — фыркнул Неделин, протягивая ей стакан. — Кстати, о свежем воздухе. Не возражаешь, если я закурю?

— Возражаю, — отрезала Филимонова с неожиданной резкостью. — Вся одежда табачищем провоняет. Дыми на крыльце, договорились?

— Заметано.

Норовисто прикусив сигаретный фильтр, он вышел из дома. Небо еще сохраняло остатки закатного румянца на востоке, но дальше и вверху уже сверкали звезды. Луны не было. Деревья стояли черные, молчаливые. По всей деревне не нашлось ни лучика света. Электричества не было, а жечь керосин или свечи ради чтения старики не желали. Спали. Пока еще не вечным сном, но так же бездумно и бесчувственно.

«Почему мы так боимся смерти? — размышлял Неделин, пуская дым к звездам. — Ложимся спать и преспокойно проваливаемся в небытие. Все дело в том, что мы знаем, что утром опять проснемся, поэтому нам не страшно. Выходит, люди по-настоящему не верят в свое бессмертие и в загробную жизнь. Притворяются, успокаивают себя, а сами не верят. Иначе умирали бы так же легко, как засыпали. Даже с радостью. Оставляй все болячки и проблемы на земле, а сам возносись. Там тебе выдадут новое, здоровое тело и совершенно незапятнанную биографию. Живи и радуйся. Греши, наслаждайся жизнью, все равно потом будет новая. Так нет, не получается. Инстинктивно все понимают, что переродиться суждено далеко не каждому. Может быть, одному из тысячи, а то и из десяти тысяч, из ста, из миллиона. Страшно потому, что в конце каждый понимает, как глупо распорядился жизнью и душой. За это придется ответить, а этого никто не любит…»

Из задумчивого транса Неделина вывел пронзительный визг, прозвучавший за дверью и разбудивший вредную собачонку в доме напротив. Глаза Филимоновой, выскочившей на крыльцо, были круглыми и совершенно безумными…

— Там… там… — бормотала она, указывая на дверь дрожащим пальцем.

— Что? — спросил Неделин, наклоняясь за колуном, очень удачно пристроенным у стенки.

Перед его мысленным взором пронеслись мужские фигуры, забирающиеся в окна с оружием в руках. Подхватив топор, он оттеснил Филимонову таким образом, что она очутилась у него за спиной.

— Мышь, — выдохнула она. — Прямо возле меня шмыгнула. А остальные скребутся.

Неделин аккуратно поставил топор на место и внимательно посмотрел на спутницу:

— Мышь?

— Да, — подтвердила она, кивая.

— А ты раньше не слышала, как они скребутся?

— Нет, — сказала Филимонова. — Мы же разговаривали. А когда я осталась одна, стало тихо и…

— Рая, — вкрадчиво произнес Неделин, — если ты так боишься мышей, то, может, тебе постелить в саду? — Он посмотрел на двор, укрытый тенями черных деревьев. — Сон под открытым небом полезен. К тому же ты знаешь о пользе свежего воздуха после возлияний.

— Нет! — быстро сказала она. — Я одна боюсь.

Ей было весело играть эту роль. Мышей она действительно побаивалась, однако не настолько, чтобы убегать от них с криками. Но маленький спектакль позволял ей попроситься спать рядом с Неделиным. Разумеется, он не откажет гостье в этой маленькой любезности. Остальное дело техники. Тут прикоснуться, там прижаться. Случайно, конечно. Какой мужчина выдержит?

— Пойдем в дом, — вздохнул Неделин. — Нужно еще выпить. Может быть, тогда ты станешь смелее.

— Да, — согласилась Филимонова. — Обязательно.

Они одновременно шагнули в дверной проем. Ее грудь уперлась в его грудную клетку. От нее пахло спиртным, едой и горько-сладкими духами. Неделин обхватил ее за талию и начал целовать, запрокидывая Филимоновой голову и заставляя сгибаться в талии.

Так они стояли в сенях достаточно долго, пока оба не начали задыхаться. Когда их губы разъединились, грудные клетки обоих судорожно вздымались и опадали.

— Я давно ни с кем не целовалась, — призналась Филимонова, трогая распухшую губу языком.

— Я тоже, — сказал Неделин. — Как-то не доходило до поцелуев.

— Здорово. Почти как в первый раз.

Он посмотрел ей в глаза и увлек в комнату.

— Я бы сначала выпила, — сказала Филимонова, слегка упершись возле стола.

— Обязательно, — сказал Неделин. — Потом.

На этом ее пререкания закончились. Началось совсем другое.

Глава шестая Свои и чужие

 1

Она дрожала под ним, постепенно приходя в себя. Он покровительственно чмокнул ее в лоб и перекатился на спину.

— Антон! — позвала она через некоторое время. — Тебе хорошо?

Это был самый глупый вопрос, который он когда-либо слышал от женщин, но они задавали его с завидным постоянством. Всем им, видите ли, важно, хорошо ли ему было. Как будто именно для этого они ложились с ним в постель. Чтобы сделать ему приятное. Не по какой-нибудь другой причине.

— Очень, — сказал он, уставясь в двухскатный потолок второго этажа.

Его когда-то обшили листами фанеры и заклеили обоями, но время и дожди сделали свое черное дело. Потолок бугрился, бумага покоробилась и отстала. Полное убожество. Краска на полу местами протерлась до дерева, оконные стекла потрескались, повсюду паутина и дохлые мухи.

— И мне было хорошо, — проговорила Мария, продолжая дышать так, словно только что вынырнула из воды на поверхность. — Я до сих пор на седьмом небе.

— А я на девятом, — сказал Антон. — Еще выше.

Он встал, захватил одежду и приготовился спуститься в ванную комнату, где стояло заранее подогретое ведро воды.

— Подожди, я с тобой, — заторопилась Мария, всовывая ноги в босоножки.

— Только я первый, — предупредил он, спускаясь босиком по узкой лестнице с хитрым коленцем у основания.

— Первый, первый. Я тебе солью.

Антон остановился и повернулся к Марии лицом. От неожиданности она налетела на него. Ее кожа была холодной и влажной от испарины.

— Спасибо тебе, — сказал он прочувственно. — Ты так для меня стараешься. Столько для меня делаешь…

— Это потому что ты мне небезразличен, — тихо произнесла Мария, наклонившись вперед так, что их лбы соприкоснулись. — Милый…

Она выговорила последнее слово с некоторым трудом, как иностранное. Антон поцеловал ее в висок и пошел дальше. Ее босоножки деловито защелкали за его спиной.

Ванная комната была построена с расчетом, что когда-нибудь сюда проведут воду, поэтому здесь имелся даже унитаз, великолепный в своей белоснежной бесполезности. Потемневшая, местами желтая ванна сильно отличалась от него, поскольку использовалась по назначению, а отдраить ее не доходили руки. Пластмассовая полка с пузырьками-тюбиками, круглое зеркало, похожее на иллюминатор, затасканный коврик на цементном полу. «Господи, скорей бы вырваться отсюда! — подумал Антон. — Сегодня же проберусь к отцу. Пора. Пусть какой-нибудь тарантас раздобудет. Скажу, не могу ходить».

— Давай снимем твою повязку, — предложила Мария. — Я смотрела сегодня, рана совсем зажила.

— Нет, рано, — сказал он. — Просто смени бинт и все.

«Надо будет испачкать повязку кровью, — прикинул он, забираясь в ванну с ногами. — Порежу палец или из раны сукровицы выдавлю. Я ранен и не могу идти пешком. Да, это на отца подействует. Он пригонит машину, и мы… и я уеду. Здесь не край света. Выберется как-нибудь без меня».

О том, что станет делать девушка, поливающая его из ковшика, Антон вообще не задумывался. Ее нагота приятно волновала, но не более того. Он не собирался брать Марию с собой. Делиться с ней планами — тоже.

— У меня к тебе просьба будет, — сказал он, поворачиваясь к ней.

— Какая? — Она зачерпнула ковшиком воды из ведра.

— Я хочу, чтобы ты понаблюдала за моим отцом.

— Я ведь уже два раза туда ходила, — напомнила Мария, помогая Антону смывать мыльную пену. — Там только эта женщина, незнакомая. Больше никого.

— Осторожность не помешает, — сказал он. — А вдруг за их домом слежка? И вокруг деревни обойти не мешает. — Антон принял протянутое полотенце и начал вытираться. — Посмотри, нет ли рядом машин или незнакомых людей.

— Хорошо, — согласилась Мария, меняясь с ним местами. — Помоюсь и пойду.

— Только без меня, ладно? Что-то мне нехорошо. Переусердствовал, наверное.

— Ой, прости. Это я виновата.

— Все в порядке. Я вздремну, а ты — на разведку.

— Антон… — позвала она негромко.

Он обернулся, но не раньше, чем натянул на себя трусы и спортивные штаны, выданные Марией.

— Маловаты, — посетовал он, оттянув тугую резинку.

Надежда на то, что она передумает заводить серьезный разговор, не оправдалась.

— Антон… — повторила она.

Печальный и серьезный тон делал ее наготу нелепой.

— Да? — произнес он, избегая смотреть на нее.

— Ты ведь теперь уедешь? — спросила Мария. — Совсем?

Детский вопрос. Глупый. Тебе было хорошо? Ты уедешь? И прочие романтические бредни.

«Конечно, уеду, — ответил Антон мысленно. — Не думаешь же ты, что я останусь здесь гусей пасти? Да и нет здесь никаких гусей. Проклятая дыра! Скорее бы очутиться подальше отсюда!»

— Мария, — произнес он и посмотрел ей в глаза, открыто и прямо. — Я не мастер говорить слова. Но скажу одно. Ты для меня очень много значишь, очень. Я тебя никогда не брошу, если ты сама меня об этом не попросишь. Но ты ведь не сделаешь этого, правда?

Отставив ковшик, она выбралась из ванны, села на бортик и стиснула коленями сложенные лодочкой ладони.

— Антон, — тихо сказала она, — тебе нельзя уезжать сейчас. Тебя наверняка ищут. Наркотики — это… — Она помотала спутанными волосами. — Они ведь сумасшедших денег стоят. За них убить — раз плюнуть.

Антон присел рядом, высвободил ее руки и обхватил их своими большими, горячими ладонями.

— Нет больше никаких наркотиков, — сказал он. — Сгорели синим пламенем. А те, кто меня искал, теперь червей кормят. Они же перестреляли друг дружку, ты сама видела.

— Ужас… — пробормотала она, вспоминая. — Столько трупов… Их в автобус грузили, как дрова.

— И увезли, — сказал Антон. — Все, нет ни трупов, ни наркотиков. Забудь. Эти подонки увидели сгоревший грузовик и поняли, что ловить здесь нечего. Никто даже жителей не опросил. Это означает, что дело замяли. Не в интересах ментов следствие проводить, потому что тогда правда всплывет, а она им ни к чему. И Бэтмен, небось, угомонился. Что было, то сплыло.

— Те ящики точно сгорели? — спросила Мария.

Антон отпустил ее холодные руки и встал.

— Почему ты спрашиваешь? — поинтересовался он вместо того, чтобы ответить.

— Они были в фургоне? Ты уверен?

Мария обеими руками убрала волосы с лица. Улыбка у нее была красивая, но Антон не испытывал желания. Вернее, желание было, но совсем другого рода. Ему хотелось отвесить ей оплеуху, чтобы заткнулась и никогда больше не возвращалась к этому разговору.

— Уверен, — мягко произнес он. — На сто процентов. На двести.

На самом деле он был уверен совсем в другом. Пять ящиков с волшебным порошком были зарыты метрах в тридцати от грузовика. Оттащить дальше не хватило сил. Пришлось проделать эту работу раненному, ослабевшему от потери крови да еще в потемках. Перепачкался Антон как свинья и, чтобы смыть грязь, отправился к озеру. Там Мария его и нашла. Хорошо, что догадался лопату припрятать в кустах, не то кто-нибудь увидел бы и стал искать. Но обошлось. Все шито-крыто. Если бы еще эта дура деревенская угомонилась…

А она все не унималась:

— Антон, куда ты ходил на рассвете?

Его правая рука инстинктивно дернулась. Он заставил ее подняться и потрогать повязку на голове.

— Ты следила за мной?

— Мне стало не по себе, — сказала Мария, разглядывая свои босые ступни, поставленные одна на другую. — Еще совсем темно, а ты куда-то собираешься…

Он резко взял ее за подбородок, заставил поднять голову.

— Ты следила за мной, отвечай!

— Я волновалась.

— И?

— Я пошла за тобой, — сказала Мария.

Ее глаза были закрыты, а лицо сделалось таким бледным, словно она умерла.

— Пошла, значит… — пробормотал Антон.

Отпустив ее, он скользнул взглядом по обстановке комнатушки, как бы примериваясь, какой предмет потяжелее взять в руку. Хорошо, что она не видела его в этот момент. Ее веки были по-прежнему крепко сомкнуты; ресницы дрожали, как у ребенка, притворяющегося, что он спит… крепко спит… не трогайте его, не будите…

— Далеко пошла? — спросил Антон невыразительным тоном.

Его взгляд остановился на кирпиче, подставленном под ножку ванны. Он взглянул на Марию. Она открыла глаза и сказала:

— До леса. Потом остановилась. Решила, что если у тебя есть какие-то секреты, то это не мое дело.

— Нет у меня никаких секретов, — отрезал он. — Просто я хотел убедиться, что возле грузовика никого нет.

— Ты был с фонариком, — сказала Мария. — Тебя могли увидеть.

— Я его выключил. Уже развиднелось. — Антон нервно потер ладони. — А ты, значит, не пошла дальше?

— Нет.

Правду ли она говорила? Когда Антон вернулся, Мария спала. Или только притворялась?

Он испытующе посмотрел на нее. Она ответила ясным, спокойным взглядом. Ее прошлое наркоманки не прошло бесследно. Сколько раз ей приходилось врать и притворяться, чтобы заполучить дозу или отвести от себя подозрения? Даже подумать страшно! Но вот этот опыт пригодился. И Марии хотелось плакать оттого, что ей удалось провести Антона.

 2

Оставшись одна, она стала мыться. Вода успела остыть, кожа покрылась мурашками. Мария намылила мочалку и принялась растирать себя с такой яростью, будто перенеслась в далекое прошлое, когда, вернувшись из очередного притона, отмывалась от грязи.

Антон не стал расспрашивать ее больше ни о чем. Кивнул и вышел. Поверил, как верили почти все, кого обманывала Мария.

Она не заметила, как заплакала. Вода, стекающая с волос, смывала вкус слез. И длилось это недолго. Свое Мария уже отплакала. Наверное, в каждом человеке существует какой-то ресурс слез на всю жизнь. Она свой исчерпала.

Вытершись, Мария порылась в вещах, сваленных в корзину для стирки, и выбрала там не слишком замызганный халат. Ей не хотелось подниматься наверх раздетой. Магия, которая возникла между ней и Антоном, испарилась бесследно. Она его обманула, но и он ее тоже. Зачем? Об этом было страшно подумать.

Мария следила за ним до самого конца. Пробираясь через лес, она дважды чуть не напоролась глазом на сук и один раз провалилась в яму, чудом не вывихнув ногу. Но не это было самым большим испытанием. Страшнее всего было то, что она увидела. Оказалось, что Антон не уничтожил наркотики. Он их спрятал. У него был оборудован тайник в кустах.

Марии не нужно было приближаться и проверять, чтобы убедиться в этом. Достаточно было понаблюдать за Антоном издали. К тому времени как он добрался до места, стало достаточно светло. Выглядывая из-за толстого ствола, Мария видела, как Антон отгреб листья, а потом, вооружившись лопатой, некоторое время копался в земле. Когда он начал приводить тайник в порядок, она поспешила домой и притворилась спящей.

До недавнего разговора в ванной комнате все представлялось Марии в не столь мрачном свете. Она сумела убедить себя, что Антон не рискнул сжечь злополучные ящики вместе с грузовиком, опасаясь, что порошок обгорит, но уцелеет. «Наверное, он решил уничтожить наркотики отдельно», — размышляла она. Выждет, пока страсти улягутся, а потом возьмется за дело. Возможно, даже Марию привлечет. Да как же без нее! Они ведь теперь вместе, одно неразрывное целое. Скоро Антон признáется в том, что слегка слукавил, они отправятся в лес вдвоем и устроят там славное аутодафе! Именно так оно и будет. И нечего переживать раньше времени.

Таков был ход мыслей Марии, пока не стало ясно, что Антон не собирается говорить правду. Он нагло соврал, глядя ей в глаза. И тогда соврал, когда предложил сжечь грузовик. Главный груз он заблаговременно вытащил из фургона и надежно спрятал. С какой целью? Ну, не для того, чтобы самому потреблять дурь. Антон не наркоман, это очевидно. Следовательно, он собирается продать товар, попавший в его руки. И это пугало Марию сильнее всего.

Не только потому, что это было смертельно опасно для самого Антона. Нет, хуже, в сто раз хуже. Он был готов искалечить множество чужих жизней ради того, чтобы разбогатеть. В таком случае он был совсем не тем человеком, за которого Мария его принимала. Может быть, он перевозил наркотики добровольно? Может быть, даже неоднократно? И теперь, воспользовавшись случаем, решил осуществить свою заветную мечту? Это были ужасные догадки, но Мария не могла их отбросить. Более того, ей нечего было возразить на свои мысленные обвинения в адрес Антона.

Бесцельно побродив по самой большой комнате, служившей одновременно кухней и гостиной, Мария поставила кипятиться чайник. Она не могла заставить себя подняться наверх к Антону. Он бы сразу все прочитал в ее глазах. Нет-нет, нельзя. Сначала нужно успокоиться, взять себя в руки…

— Мария! — раздался голос Антона. — Ты скоро?

— Да, — ответила она, старательно контролируя свой голос. — Только чаю попью, а то голова разболелась. Соскучился?

— Я хочу, чтобы ты сходила на разведку. Мы же договорились, кажется.

— Пять минут ничего не решают.

— Ну, если пять минут…

Некоторое время Антон выжидал, а потом опять подал голос:

— Что, допила чай, Мария?

— Иду, иду… — отозвалась она.

— А одеться сначала не хочешь?

Она окинула критическим взглядом свой халат и отправилась наверх. К ее облегчению, Антон на нее даже не взглянул. Положив рядом стопку журналов, он валялся на диване, разглядывая картинки. Лицо у него было сосредоточенным, словно он проделывал какую-то сложную умственную работу. Взглянув на него, Мария испытала легкий приступ неприязни и вышла переодеваться в соседнюю комнату. Да, волшебство закончилось. То, что она считала любовью, оказалось слишком хрупким, слишком эфемерным чувством.

Давным-давно, в другой жизни, когда Мария еще училась в школе, носила короткие платьица и гольфы и была послушной девочкой, она влюбилась. Это была такая ошеломляющая любовь, что для нее весь мир перевернулся. Предметом ее обожания стал старшеклассник из летнего лагеря.

Он был не просто красив, а божественен: высокий, с точеным профилем и соломенными волосами, контрастирующими с небесно-синими глазами и загорелым лицом. Звали его Дима. Мария даже фамилию этого Димы помнила — Новосельцев. Вокруг него вечно увивались толпы друзей и поклонниц. Каждому хотелось добиться расположения Димы Новосельцева, заслужить его поощрительное слово или взгляд. А он был щедр на похвалы, раздавая их налево и направо. Это привлекало к нему еще больше народу. «Димка, пойдем с нами… Привет, Димон, смотри, что у меня есть… Димочка, поздравляем тебя с днем рождения…»

Только Мария не могла заставить себя приблизиться к этому мальчику. Словно он и в самом деле был неким высшим существом, недоступным для простой смертной. Она просто обмирала при каждом его появлении и была на грани обморока, если его рассеянный взгляд случайно выделял ее из толпы. По ночам, естественно, бедняжка плакала, грызя кулак или подушку. А днем отказывалась от еды, дерзила воспитателям и ссорилась с подругами.

Грезы, бродившие в ее голове, были самими фантастическими. То Мария представляла, как однажды отважится, подойдет к Диме и признается ему в любви. То, наоборот, он сам влюблялся в нее и умолял бежать с ним куда-нибудь за границу, где они смогут жить вместе, не опасаясь родительского гнева и карательных акций педсовета. В общем, это была нормальная подростковая любовь, порожденная брожением гормонов и химическими процессами в молодой крови. Но Мария, разумеется, так не считала. Она свято верила, что полюбила Диму Новосельцева навсегда и не мыслила себе дальнейшей жизни без него.

Кризис наступил за день до окончания смены в лагере. Предчувствуя скорую разлуку, Мария пришла к выводу, что для нее все кончено. Она стащила в столовой нож, наточила его о кирпич и замыслила перерезать себе вены ночью, когда все будут спать. Весь день она ходила печальная и отрешенная, как будто уже частично переселилась в мир иной. Раздарила девочкам свои любимые вещи, бродила по асфальтовым дорожкам, как сомнамбула, написала прощальную записку, в которой путано изложила причины своего самоубийства.

Под вечер, уединившись в беседке, увитой виноградом, Мария решила переписать послание, чтобы ее смерть не огорчила ненаглядного Димочку Новосельцева. И тут, как по заказу, он появился собственной персоной!

Решив, что Дима направляется прямиком в беседку, где она сидит, Мария совсем потеряла голову от страха. В глазах у нее потемнело, она перестала соображать, где находится. А когда опомнилась, то обнаружила, что смотрит сквозь виноградные листья на своего кумира. Зайдя за беседку, Дима справлял малую нужду, причем то и дело меняя руку, чтобы поковыряться то в одной ноздре, то в другой…

Час спустя, наплакавшись вволю, она вернулась в спальный корпус, равнодушно прошла мимо Димы, сидящего в окружении ребят, и легла спать, не дожидаясь отбоя. Потом ей здорово влетело от родителей за плеер и мобильник, подаренные неизвестно кому и зачем. А любовь прошла. Наваждение как рукой сняло.

Нечто похожее произошло с Марией теперь. Перед уходом Антон не поленился встать с дивана, чтобы обнять ее, но она поспешила высвободиться, ссылаясь на то, что нужно спешить.

— Скоро не жди, — предупредила она, спускаясь вниз.

— Ты же не в дальние края собралась, — удивился он.

— Ты хочешь, чтобы я взглянула и сразу ушла? Нет, Антон, за двором придется понаблюдать достаточно долго, чтобы понять, что к чему. Я заберусь на чердак соседнего дома. Но шастать туда-сюда нельзя: заметят.

— Ты у меня настоящая шпионка. — Ласково улыбаясь, он вскинул ладонь в прощальном жесте. — Надеюсь, наши опасения окажутся напрасными. Тогда уже сегодня я встречусь с отцом, и мы придумаем, как незаметно улизнуть отсюда. С тобой, конечно, — поспешно добавил Антон, когда Мария продолжила спуск по лестнице. — Поедешь со мной?

— Там видно будет, — ответила она, не обернувшись. — Давай все по порядку.

— Умница. Пока.

Проводив подругу, Антон снова упал на диван и принялся рассматривать фотографии какого-то туристического рая в Средиземноморье. Мысленно он уже был там.

 3

Электричество отключили, когда только-только начало смеркаться. Опять пришлось садиться ужинать при свечах. Егор Неделин предложил зажечь керосиновую лампу, но Филимонова отказалась.

— Романтики хочется? — спросил он.

— Романтики мне на год вперед хватит, — озорно улыбнулась она. — Просто картошка должна пахнуть подсолнечным маслом, а не керосином.

— Ром остался?

Неделин по-хозяйски расположился за столом, захрустел огурцом, отломил хлеба.

— Возьми на веранде, если хочешь, — сказала Филимонова.

Он взглянул на нее и не пошел. Она подперла бок кулаком.

— Я тебе служанка?

Он обезоруживающе улыбнулся и покачал головой:

— Мне сходить нетрудно. Просто я подумал, что сегодня может объявиться мой великовозрастный балбес.

Успокоившись, она придвинула стул и села.

— Почему балбес?

— А ты хотела, чтобы я называл его сыночком? Терпеть не могу, когда сюсюкают. Особенно мужики.

— Я тоже, — призналась Филимонова, беря в руку вилку. — Но все-таки у вас непростые отношения, верно?

— Всякое бывало, — туманно ответил Неделин.

— Расскажи о сыне.

— Зачем тебе?

— Должна же я что-то знать о нем, раз нам предстоит встретиться, — пояснила Филимонова.

— Зачем? — повторил Неделин.

— Пригодится. Мы ведь теперь одна команда, верно?

— Не думаю, что это продлится долго.

Сделав такое заключение, Неделин принялся за трапезу. Филимонова тоже начала орудовать вилкой, но без удовольствия, словно выполняя некую скучную обязанность. Лицо у нее было кислое. Всем своим видом она давала понять, что ей испортили настроение.

— Антон рос неплохим парнем, — неожиданно заговорил Неделин, не переставая жевать. — До четырнадцати лет с ним вообще проблем не было. В меру послушный, без вредных привычек, не слишком скрытный. А потом его как подменили. Понимаешь, он был большим, красивым, умным. Все ему давалось легко, без лишних усилий. Уроки, спорт, лидерство… Ну он и решил, что так будет всегда. А это было движение по инерции, которое когда-нибудь заканчивается. — Неделин похрустел огурцом и продолжил: — Когда Антон повзрослел, то обнаружил, что теперь все дается ему с трудом. Сверстники догнали и перегнали его в развитии. Они привыкли брать свое с боем и продолжали поступать так же. А он растерялся. Девчонки засматривались уже не на него, а на других парней, более решительных и предприимчивых. В секции плавания Антон скатился на последнее место и бросил спорт. Выпускные экзамены еле вытянул на троечку… Тебе не надоело? — неожиданно спросил Неделин, глядя на Филимонову.

Она отрицательно тряхнула косой челкой:

— Нет, конечно. Мне интересно. Оказывается, ты хороший отец.

— Нет, я отец так себе, средненький. Все это дошло до меня гораздо позже, а тогда я уделял Антону мало времени. Мне своих забот хватало.

— Коришь себя? — спросила Филимонова.

— Нет, — ответил Неделин. — Бессмысленно раскаиваться в том, что уже сделано. Если попытаться определить, что я испытываю, когда думаю о сыне, то это будет, скорее, чувство долга.

— Понимаю.

— Возможно. А может быть, нет. Мы все разные, все видим в разном свете, со своей колокольни.

«А он философ, — подумала Филимонова. — И мне это нравится. Мужчина должен быть не только сильным, но и умным. Егор обладает и тем и другим. Жаль, что нам придется расстаться. Или не придется? А что, если отказаться от своей затеи? Плюнуть на драгоценный груз и заняться устройством личной жизни. Но так ли я нужна Егору Неделину? Вопрос. Вопрос, на который, скорее всего, есть простой, короткий и категоричный ответ: нет. Мы взрослые люди, у каждого своя жизнь. Да и вообще неизвестно, как Егор отнесется к предложению отыскать наркотики и сбыть их. Запросто может заупрямиться. А тут еще сынок в придачу. Нет, у нас разные пути. Не пара мы».

Выбросив ненужные мысли из головы, Филимонова вновь включила слух. Но Неделин уже подошел к концу своего рассказа.

— Вот такие дела, — сказал он. — Не думаю, что Антон здорово изменился с тех пор, как мы жили вместе. Люди чаще всего остаются прежними, потому что проблемы в них сидят прежние. У моего сына завышенная самооценка и стремление доказать, что он лучший. В первую очередь, самому себе.

— Не самое плохое качество, — заметила Филимонова, чтобы сделать Неделину приятное.

— Да, честолюбие заставляет нас преодолевать барьеры и препятствия, — согласился он. — Например, мужчина может быть трусом, но гордость заставляет его бросаться навстречу опасности. В сущности, все мы такие. Бесстрашными бывают только глупцы. А мой Антон не дурак.

Похоже, Неделин рассердился на себя за то, что сболтнул лишнее. Получалось, что его сын не дурак, но трус. Филимонова взяла это признание на заметку.

Они доели, болтая о всяких пустяках, но Неделин выглядел рассеянным и озабоченным. Чтобы помочь ему расслабиться, Филимонова все же сходила за бутылкой. Но и выпив, Неделин не повеселел, оставаясь напряженным. Даже разговаривая, он постоянно прислушивался. Нетрудно было догадаться, что он ждет появления Антона. Вероятно, эти двое обо всем условились, не поставив Филимонову в известность. Егор Неделин не доверял ей до конца. Держался настороже. Она не винила его за это. Тем интереснее предстояла партия, тем ценнее становился финальный приз.

Убрав со стола, Филимонова взяла какой-то допотопный журнал и, пристроившись возле свечки, сделала вид, что читает бездарные вирши какого-то поэта времен перестройки. Неделин отправился покурить. Отсутствовал он так долго, что Филимонова решила сходить проверить, куда он подевался. Но в этом не было необходимости. Дверь открылась, впуская поток свежего ночного воздуха. За спиной Неделина маячила высокая мужская фигура.

 4

Для Антона присутствие посторонней женщины явилось полной неожиданностью.

— Я же тебя спрашивал, один ли ты, папа, — произнес он с упреком.

— Разве? — спросил Неделин, даже не потрудившись изобразить удивление.

Антон прошел в комнату и посмотрел на незнакомку.

— Добрый вечер, — поздоровалась она.

— Вы кто? — грубовато спросил он.

— Раиса Захаровна, — представилась Филимонова. — Или просто Раиса, как тебе удобнее.

— Мне никак не удобно, — заверил ее Антон. — Не могли бы вы погулять, пока мы с отцом поговорим?

— Говори при ней, — вмешался Неделин. — Она все знает.

— Откуда?

— От верблюда, — изрекла Филимонова такую банальность, что даже немного стыдно стало.

— Она до недавнего времени служила в полиции, — сказал Неделин. — Ты же не думаешь, что твои похождения прошли незамеченными?

— Вы решили проявить участие к моей судьбе? — осведомился Антон, вызывающе глядя Филимоновой в глаза.

— Нет, — отрезала она. — Я вызвалась помочь твоему отцу.

— А без вас он никак не справился бы? — Антон перевел взгляд на отца. — Зачем нам лишний человек?

— Хуже от этого не будет, — примирительно сказал Неделин.

— Да? Почему ты так считаешь?

— Антон, — заговорила Филимонова, глядя не столько в глаза парню, сколько на его лоб, перехваченный бинтами, сквозь которые проступило темное пятно, — когда твой отец приехал в Латунск, то пришел ко мне. Я поверила ему и попыталась помочь, но поплатилась за это должностью. Хотя отставка — не самая большая беда. Я подозреваю… нет, я уверена, что меня ищут, как и вас. И не для того, чтобы вручить медаль или хотя бы именные часы. — Филимонова поднялась со стула и подошла к парню почти вплотную, чтобы он смог вдохнуть опьяняющий аромат ее духов, который, как показывала практика, действовал на мужчин неотразимо. — Я в опасности, Антон. Как ты и твой отец. Но, прошу заметить, главным виновником торжества являешься ты. Теперь, вместо того чтобы задираться, расскажи, как все получилось, и мы вместе подумаем, как будем выпутываться.

Закончив тираду, она взяла табурет и поставила перед Антоном. Когда человек сидит, он не так агрессивен. Филимонова умела вытаскивать из людей необходимую информацию. Иногда для этого нужно обставить допрос таким образом, чтобы он принял вид доверительной беседы. Приберечь самые важные вопросы на потом и задать их ненавязчиво, как бы вскользь. Например, про судьбу ящиков с порошком. Раз они не сгорели, то находятся в каком-то другом месте. Вот это-то Филимонова и намеревалась выяснить.

Поколебавшись, Антон опустился на скрипнувший табурет. Прежде чем заговорить, он притронулся к повязке, посмотрел на кончики пальцев и пожаловался:

— Никак не заживет.

— Могло быть хуже, — заключил Неделин, присаживаясь к столу.

— Засаду устроили местные полицейские, — сказала Филимонова, стремясь вызвать к себе полное доверие, которого Антон пока не испытывал. — Я поняла это и уволилась. Мой начальник тоже понял, что я поняла. Так что мы в одной лодке.

— С начальником? — сострил парень.

— С тобой, мой дорогой, с тобой. В противном случае этот дом уже штурмовал бы спецназ. Более того, полиция давно прочесала бы деревню и округу. Не только тебя нашли бы, но и улики.

Произнеся последнее предложение, Филимонова посмотрела сквозь челку на Антона. Как он отреагирует? Похоже, заволновался. Поерзал, придумывая ответ, но не придумал, и задал вместо этого свой собственный вопрос:

— Какие улики?

Филимонова откинулась на спинку стула. Когда мужчины разглядывают очертания женской груди, им не до сложных умозаключений и свою речь они хуже контролируют.

— Как какие? — в свою очередь удивилась она. — Я про наркотики.

— Нет никаких наркотиков, — буркнул Антон. — Сгорели в фургоне.

— Хорошо, если это так, — сказала Филимонова.

— Так.

— Ты сам сжег машину? Собственноручно?

Антон сделал усилие, чтобы прекратить пялиться на грудь, обтянутую белым трикотажем.

— Почему вы спрашиваете?

— Предлагаю не выкать, — подбодрила его Филимонова. — Мы примерно одного года рождения.

— Почему ты спрашиваешь? — поправился Антон.

Неделин-старший безмолвствовал, наблюдая за ними со своего места.

— Ты ведь ранен, — напомнила Филимонова. — Потерял много крови, ослаб. Исходя из этого, несложно сделать соответствующие выводы.

— Думаю, не ошибусь, если предположу, что тебе помогали, — подхватил эстафету Неделин. — Ты ведь у кого-то прятался? Наверное, это женщина. Она-то тебе и помогла избавиться от грузовика. Я прав?

— У вас обоих мозги заточены на установление истины, — усмехнулся Антон. — Да, есть у меня помощница. Бывшая наркоманка, сбежала от соблазнов в деревню.

— Не стоит иметь дела с наркоманами, — заметила Филимонова. — Они не бывают бывшими. Иногда завязывают на время, а потом опять берутся за старое. — Она подалась вперед, глядя парню в глаза. — Ты уверен, что твоя пассия не сперла наркотики? Машину подожгла, а нужные ящики предварительно вытащила…

— Такое не исключается, — поддакнул Неделин.

— Нет! — пылко возразил Антон. — Поджог проходил под моим контролем. Весь груз сгорел дотла.

«Рассказывай, рассказывай, — усмехнулась про себя Филимонова. — По глазам видно, что врешь, мальчик. Ничего, я тебя выведу на чистую воду. Ты сам мне тайник покажешь».

— Ты правильно поступил, Антон, — сказала она. — На моем веку у нас было три крупных дела по поставкам наркотиков. И по каждому делу десяток трупов. Это смертельно опасная зараза.

— Думаешь, я не понимаю? — сказал он.

— Тогда зачем взялся перевозить товар? — спросил Неделин.

Антон повернулся к нему:

— Я тебе уже рассказывал, отец. Давай закроем эту тему.

— Правильно, — сказала Филимонова. — Предлагаю перейти к главному. Я считаю, что нам всем пора переехать куда-нибудь подальше. Здесь в любую минуту может начаться облава. Поверьте, я знаю, о чем говорю.

— Я тоже, — сказал Неделин. — Пора выбираться. Почему бы нам не сесть в машину и не уехать прямо сейчас?

— Нет, нет, — испугался Антон. — Сейчас нельзя.

«Ого, как ты заволновался, мальчик, — отметила про себя Филимонова. — Не хочется бросать груз, да?»

— Почему? — спросил Неделин.

— У меня там вещи, документы…

— Так сходи за ними.

— И действительно, — поддержала Филимонова.

Она и Неделин выжидательно уставились на Антона. Он задумчиво покусал губы, потом внес встречное предложение:

— Давайте поступим так. Вы собирайтесь, а я пока съезжу за вещами. — Он повернулся к Филимоновой. — Дашь мне ключи, Раиса?

— Тут три минуты ходьбы, — сказала она.

— Голова кружится. — Антон прикоснулся к испачканной кровью повязке. — На машине будет быстрее. Не бойся, я хорошо вожу.

Филимонова улыбнулась.

— Я в этом не сомневаюсь. — Она встала и отправилась в соседнюю комнату, где были сложены ее вещи. — Сейчас.

— Тебе посветить? — спросил Неделин.

— Не надо, я все прекрасно вижу, — отозвалась Филимонова.

«И так же прекрасно все понимаю», — могла бы добавить она.

Глава седьмая Сюрприз за сюрпризом

 1

Когда люди затевают игры, стремясь обвести друг друга вокруг пальца, каждому кажется, что он хитрее остальных. Прав оказывается, как правило, только один.

Антон уже мысленно торжествовал победу. Когда Раиса Филимонова отправилась за ключами от автомобиля, он мысленно возликовал так, что едва усидел на табурете. Хотелось вскочить и пойти в пляс… или запрыгать от радости… или просто заорать «Ура!».

Через пару минут он будет свободен как ветер! Заедет на машине в лес по знакомой дороге, загрузит в багажник ящики — и ищи ветра в поле. Отец, правда, в следующий раз не поверит, но следующего раза не будет, не должно быть. Больше Антон никогда не впутается в грязные дела. Он начнет новую жизнь. Совершенно другую.

Внутренний голос что-то возражал, пытаясь докричаться до разума, но Антон его не слушал. Сейчас ему не хотелось думать о том, что в действительности самое сложное не позади, а впереди. Что продажа наркотиков может оказаться непосильной задачей для него, Антона. Что его запросто могут «кинуть», а то и убить. Что, ступив на этот скользкий путь, он окажется вне закона, где искать защиты будет не у кого. Что, обзаведясь новым паспортом, он будет не в состоянии проверить, насколько убедительна фальшивка, пока не предъявит ее блюстителю закона. И даже в случае, если повезет и он провернет сделку, на руках у него окажется целая куча грязных денег, которые не так-то просто пристроить на банковский счет, не привлекая к своей персоне повышенного внимания.

В настоящий момент ум Антона не предстоящие задачи просчитывал, а первоочередные, насущные. Как не выдать себя ни взглядом, ни жестом, когда примет у Филимоновой ключи и отправится к машине. Куда податься потом, когда заберет груз. Где обзавестись деньгами, чтобы уйти в подполье месяца на два. Думать об этом сейчас было некогда да и незачем.

Точно так же Раисе Филимоновой было не до размышлений о далеких перспективах. Она тоже была настроена на решение первоочередной задачи. Ее движения были быстры, легки и исполнены вкрадчивой кошачьей грации. Ключ зажигания на брелоке с колечками «ауди» она взяла в левую руку. Правой рукой достала из сумки пистолет и отключила пальцем предохранитель. Сверху набросила легкую ветровку. Повела бровями, разгоняя морщины на лбу. Сглотнула, чтобы избавиться от раздражающей сухости во рту. Вернулась к мужчинам.

Неделин сидел за столом, бесцельно катая в пальцах сигарету, вытащенную из пачки. Он взглянул на Филимонову со спокойным любопытством. Если бы она задержалась в соседней комнате, это любопытство могло бы смениться профессиональной подозрительностью бывшего полицейского. Но Филимонова была слеплена из того же теста, поэтому все точно рассчитала.

— Вот, — сказала она, протягивая руку с ключом.

Антон посмотрел на него с плохо скрываемым вожделением. Филимоновой он не казался ни красивым, ни просто интересным парнем. Возможно, потому что он был фальшив насквозь. Не красила его и затасканная одежда с чужого плеча: допотопная клетчатая рубашка, тесноватые спортивные штаны, врезавшиеся в промежность, совершенно неуместные для этого наряда туфли с удлиненными, ровно обрубленными носами. Белая повязка, довершающая наряд, была испачкана не случайно, как подозревала Филимонова. Парню хотелось выглядеть несчастным и более слабым, чем на самом деле. Это избавляло его от лишних вопросов и подозрений. Так он полагал.

Антон посмотрел Филимоновой в глаза, перевел взгляд на брелок и потянулся к нему рукой. Она у него была длинная, мускулистая, жилистая. Попадешься в такие лапищи, не вырвешься. Но Филимонова не боялась. Она видела, что этот парень сам ее опасается, и это придавало ей решимости.

Увернувшись от протянутой руки, Филимонова сделала шаг в сторону, очутившись сбоку от Антона. Он машинально повернул голову, отыскивая ее удивленным взглядом. Неделин почувствовал неладное раньше, чем сын, и начал приподниматься из-за стола. Пока что его можно было не брать во внимание. У Филимоновой было предостаточно времени, чтобы проделать намеченное.

Курточка соскользнула с ее правой руки, обнажая пистолет. Зрачки Антона расширились, как будто он увидел гадюку или тарантула. Филимонова сделала еще один шаг, заходя ему за спину. Он вывернул шею еще сильнее, готовясь повернуться к ней всем корпусом.

— Стоять! — приказала она резким, хлестким голосом, прозвучавшим диковато и неожиданно в уютном полумраке деревенского дома.

Неделин уже стоял во весь рост, его рука успела обхватить горлышко бутылки из-под рома. Дабы лишить его всяческих иллюзий, Филимонова быстро выстрелила в бутылку. Осколки все еще сыпались на пол, когда пистолет поднялся, целясь в голову остолбеневшего Антона.

— На колени! — распорядилась Филимонова.

— Раиса, что ты…

Договорить Антон не успел. Вторая пуля вошла в пол. По ощущению это было как если бы кто-то с размаху загнал здоровенный гвоздь в паре сантиметров от ступни Антона. Его лицо приобрело цвет побеленных стен комнаты. А дуло пистолета было опять направлено ему в висок.

— Не забыл, что ты должен сделать? — холодно спросила Филимонова.

Ее взгляд перемещался с парня на его отца и обратно.

— Встать на колени? — глупо уточнил Антон.

— Правильно. Живо!

Он поспешно опустился на пол. Теперь его макушка находилась ниже уровня груди Филимоновой, и ей не приходилось держать тяжелый пистолет в поднятой руке.

— Егор, — сказала она, — в тебя я выстрелить вряд ли успею, если что. Но твоему парню башку разнесу, можешь не сомневаться.

— Чего ты хочешь? — спросил Неделин, отбрасывая бутылочное горлышко, которое машинально стискивал в руке. По его пальцам стекали струйки крови.

— Слева от тебя люк погреба, — сказала Филимонова. — Подойди и открой.

— Раиса, — подал голос Антон. — Напрасно ты так. Сама же говорила, что мы одна команда, а теперь… Ох!

Он наклонился вперед и схватился за голову, получив удар рукояткой пистолета. Филимонова опять направила на него ствол.

— Давай, Егор, — не приказала, а почти попросила она. — Ты же видишь, что я девушка решительная. Мне приходилось стрелять в людей, я видела, как они умирают.

— Еще не поздно, Рая, — негромко сказал Неделин. — Сделаем вид, что это была неудачная шутка. Я постараюсь забыть.

— Не забудешь, — отрезала Филимонова.

Ее голос был злым и звонким. Неожиданно ей захотелось плакать. Не этих двоих балбесов было жаль, а себя. Ей было так хорошо с Егором. Она успела привязаться к нему. И что теперь? На что она меняла маленькое женское счастье? На довольно туманное будущее, на химеру счастья. Может быть, прислушаться к совету Неделина? Убрать пистолет, сесть за стол как ни в чем не бывало. Сказать: «Я вас разыграла, мальчики. Поверили? Ха-ха-ха, ну вы даете! Неужели считаете, что я способна пойти против своих товарищей?»

Нет, ничего не получится. Поздно. Да и не хочется Филимоновой отказываться от мечты, пусть даже призрачной. Людям нечасто выпадает шанс стать сказочно богатыми. Еще реже встречаются те, кто способен этим шансом воспользоваться. Приходят сомнения, опасения, угрызения совести. Подчиняясь им, человек отказывается от первоначального намерения. И дверь в прекрасный, блистающий мир для него закрывается. Как правило, навсегда.

— Тогда уходи, — предложил Неделин. — У тебя есть оружие и машина. Мы тебя не сможем задержать, даже если захотим. Не совершай ошибку, Раиса. Она будет роковой.

— Хватит болтать! — прикрикнула Филимонова, чтобы расшевелить себя и придать себе решимости, которая начала помаленьку таять. — Подними крышку люка, Егор. И без душеспасительных бесед, ладно? Я знаю, что делаю. Ничто меня не переубедит и не остановит.

Поза Антона неуловимо изменилась. Филимонова увидела, что он завел левую руку за спину, намереваясь схватить ее за ногу и опрокинуть. Вряд ли он решился бы на это, но проверять она не стала. Еще разок огрела его пистолетом. Теперь не рукояткой, а стволом. Ткнула им парню в ухо, постаравшись разодрать кожу. Люди теряются, когда у них идет кровь. Понимают, насколько они уязвимы, и становятся благоразумными.

— Не бей его больше, — предупредил Неделин, открывая люк. — У парня и так сотрясение мозга.

— Мне не больно, — подал голос Антон. — Ну и подружку ты себе нашел, папа. Настоящая гадина!

Филимонова не стала обращать внимания на оскорбление.

— Полезай вниз, — сказала она Неделину, сопровождая свои слова угрожающим движением пистолета.

Она с самого начала облюбовала этот погреб с пустыми полками и проросшей картошкой в дощатом отсеке. Там было холодно, темно и тихо, как в подземелье. Лучше места для камеры заключения не найти.

Неделин смерил ее долгим, оценивающим взглядом, окончательно убеждаясь в том, что коварная любовница шутить не намерена. Потом подчинился. Было забавно наблюдать, как он постепенно исчезает из виду: до пояса… до груди… по шею… Вот он задержался, чтобы еще раз посмотреть на Филимонову.

Она кивнула и махнула рукой, что означало: «Давай-давай, ты правильно меня понял, делай, что сказано».

Голова пропала. Филимонова почувствовала прилив опьяняющего торжества, которое, случается, охватывает людей, когда им все удается. Ощущение куража заставило ее усмехнуться. Легонько пнув Антона в поясницу, она сказала:

— Закрой люк, мальчик.

— Я тебе не мальчик, — буркнул он.

— Хорошо, хорошо. Закрой люк, мужчина.

Антон не тронулся с места. Похоже, Филимонова перегнула палку. Не стоило задевать парня лишний раз. Он и без того страдал и от своей унизительной позы, и от не менее унизительной роли. В таких ситуациях мужчины способны на непредсказуемые выходки. Даже трýсы и добряки превращаются в диких зверей.

— Не упрямься, Антон, — сказала Филимонова, на всякий случай отступая подальше. — У тебя нет вариантов. Не из чего выбирать. Ты ведь не собираешься умереть прямо здесь, сейчас? Нет? Тогда закрывай люк. С твоим отцом ничего не случится. Посидит немного в одиночестве, подумает. Потом мы его выпустим. Ты выпустишь. Мне ваша компания надоела. Очень скоро я оставлю вас в покое.

Увещевающая тирада возымела свое действие. Поколебавшись еще несколько секунд, Антон добрался до погреба и захлопнул крышку. Потом по приказу Филимоновой опрокинул на люк шкаф, полный всякой рухляди. Сверху взгромоздил такой же тяжеленный сундук, наверное, доставшийся владельцу еще с царских времен.

— Все? — спросил Антон, завершив работу.

Его лицо было злым и раскрасневшимся. Тем не менее он не представлял собой опасности, решила Филимонова. Если бы на месте Антона оказался его отец, он не повел бы себя так безропотно. Пожалуй, смел бы со стола свечу и, воспользовавшись темнотой, швырнул в противника табуретом или чем-нибудь другим. Потом обезоружил бы ее и… далее по обстоятельствам.

В любом случае, Егор Неделин что-нибудь предпринял бы. Не то что его отпрыск. Яблоко падает недалеко от яблони, однако потом может откатиться черт знает куда, где его гниль одолеет или черви подточат. Это был именно тот случай. Стáтью и наружностью Антон Неделин превзошел своего отца, но во всем остальном уступал ему. Филимонова была уверена, что до схватки дело не дойдет.

И все же береженого Бог бережет, не так ли? А если нет, то лучше береженому самому позаботиться о себе.

 2

Филимонова отступила к двери, чтобы сохранить между собой и парнем как можно большее расстояние. Загроможденная комната сделалась тесноватой и душной. Пламя свечи трепетало и клонилось набок, норовя погаснуть. По стенам метались тени, такие огромные, словно отбрасывали их не обычные люди, а великаны.

— Захвати полотенце и фартук, который висит на двери, — сказала Филимонова. — Потом иди ко мне. Медленно. Хотя постой… Я подумала, может быть, ранить тебя в руку или ногу? Чтобы ты окончательно понял, что я не шучу.

— Это лишнее, — глухо произнес Антон. — Я тебя прекрасно понял.

— Тогда вперед, — сказала Филимонова, начиная пятиться.

К счастью, дверь не закрывалась сама. Это позволило Филимоновой выйти из дома, не выпуская пленника из виду и продолжая держать его на мушке. Спускаясь с крыльца, она тщательно нащупывала ногами ступеньки, чтобы не сверзиться в самый неподходящий момент. В свободной руке она держала прихваченную ветровку: ночной воздух был прохладным. Кожа Филимоновой покрылась мурашками, соски затвердели, по телу прокатилась волна озноба.

— На землю, — сказала она. — Лицом вниз. Руки за спину.

Антон неохотно подчинился.

— Холодно, — пожаловался он, не поднимая головы.

— Терпи, казак, атаманом будешь, — подбодрила его Филимонова, а сама подумала: «Нет, не будешь, не та порода».

Стоя в четырех шагах от пленника, она порвала полотенце и фартук на полосы, которые крепко-накрепко связала между собой. Оставалось надеяться, что импровизированная веревка окажется достаточно прочной.

— Не надо меня связывать, — подал голос Антон. — Я не убегу. Не брошу отца.

— Похвально, — сказала Филимонова, не поверив этому утверждению ни на грош.

Еще несколько минут назад Антон именно это и собирался сделать. Заполучив ключи от машины, он бы не вернулся. Такова уж была его натура. Филимонова видела его насквозь.

— Что ты от меня хочешь? — спросил Антон, явно решивший заговаривать ей зубы в ожидании момента, когда она потеряет бдительность.

— Не любви, не надейся, — сказала Филимонова.

— Жаль. Ты мне нравишься.

— Даже после того, как я тебе врезала? Ты не мазохист, случаем?

— А ты садистка? — поддел ее Антон в свою очередь.

— О моих сексуальных пристрастиях поговорим как-нибудь в другой раз, — сказала Филимонова, резко сменив тон с почти дружелюбного на властный.

Теперь ей предстояло совершить самое трудное и неприятное. Она не отваживалась связать этого здоровяка, пока он находился в сознании. Одной рукой как следует узлы не затянешь, а откладывать оружие слишком рискованно.

Осмотрев двор, Филимонова увидела в темноте кособокую кучу дров, сходила туда, взяла подходящее полено и вернулась.

— Зачем тебе эта палка? — насторожился следивший за ней Антон.

Его скошенный глаз походил на блестящее бельмо.

— Я собираюсь тебя связать, — пояснила Филимонова, приближаясь сбоку, чтобы пленник не достал ее ногами. — Просуну полено под локти для надежности. Для этого мне придется сесть тебе на спину. Не вздумай напасть на меня. Пистолет будет лежать рядом. Я схвачу его раньше, чем ты успеешь что-нибудь сделать.

— Успокойся, — буркнул Антон. — Никто ни на кого нападать не собирается.

— Тогда мордой в землю! Живо!

Теперь Филимонова действовала быстро и напористо, не давая пленнику опомниться. Он решил, что у него появился шанс, но не спешил его использовать, чтобы не допустить промаха. В этом-то и заключалась его ошибка.

Вместо того чтобы вязать пленнику руки, Филимонова изо всех сил огрела его поленом по затылку. Еще и еще. Всхлипнув, он дернулся и обмяк. Ей показалось, что она ощущает запах мочи.

Зажимая рот ладонью, Филимонова метнулась к забору, где ее вывернуло наизнанку. Не менее двух минут она извергала на землю содержимое желудка и плевалась жгучей, вязкой слюной, пока не полегчало. После этого следовало бы еще раз оглушить Антона для верности, но у нее не поднялась рука.

Свое первое умышленное убийство она совершила именно таким образом: ударом палки по голове.

Было ей тогда годков тринадцать или четырнадцать. Она с родителями отдыхала на море. Сияло солнце, было много синевы, зелени и радостных ожиданий. Рая Филимонова нравилась многим мальчикам, и они ей тоже нравились. Она много плавала, много смеялась и бегала по вечерам на танцплощадку, где с волнением ловила на себе восхищенные мужские взгляды.

Но в памяти сохранилось не только это. Вернее, не столько эти счастливые впечатления, сколько драма, приключившаяся однажды с юной Филимоновой. Как-то после обеда она отправилась в огромный парк, граничивший с их домом отдыха. Там можно было целыми днями любоваться цветами, экзотическими растениями и золотыми рыбками в прудах, но Рая Филимонова искала в парке совсем других впечатлений. Там было достаточно безлюдно, чтобы к ней наконец отважился приблизиться сказочно красивый и невероятно застенчивый мальчик из Риги. Филимонова видела его несколько раз в парке днем и надеялась, что он достаточно осмелеет и подойдет знакомиться.

Усевшись на уединенную скамью среди причудливо постриженных кустов, она стала ждать, стреляя глазами по сторонам. Через некоторое время ее внимание привлекли странные звуки. Как будто ветер трепал страницы развернутой газеты где-то поблизости. Но ветра не было, воздух застыл — неподвижный, разогретый, густой, насыщенный ароматом кипарисов.

Повертев головой, Филимонова определила, откуда доносится шорох, наклонилась и заглянула под скамейку. Там, в густой тени, сверкнули круглые золотые глазищи кота. Сперва девочка не поняла, чем он занимается. Терзает скомканную бумагу? Или это белая тряпка? Но почему она дергается и трепыхается под кошачьими лапами?

Приглядевшись, Филимонова поняла, что происходит у ее ног, и ужаснулась. Оказалось, что кот поймал голубя, придушил и теперь ожидал, пока его оставят в покое, чтобы сожрать жертву. Непрошеная зрительница ему мешала. Он недвусмысленно дал это понять, издав угрожающий гнусавый стон, похожий на скрип медленно открываемой двери.

Ржавой двери в преисподнюю.

— Брысь! — взвизгнула Филимонова, топая ногами. — Пошел вон! Убирайся! Брысь, брысь!

Кот подчинился не раньше, чем она отломила от дерева сухую ветку и принялась тыкать ею под скамейку. Издав зловещее шипение, он с шорохом нырнул в заросли. А голубь остался. Он не мог улететь или убежать на своих тоненьких, скрюченных лапках. Его голова была свернута таким образом, что он смотрел себе за спину, бессмысленно мигая глазами-бусинами. Одно его крыло лежало совершенно неподвижно, тогда как второе периодически ударяло по пыльному асфальту.

Голубь был еще жив. И это было самое ужасное. Рая Филимонова думала, что спасает его, а на самом деле обрекла на ужасные мучения. Птице предстояло умирать долго и страшно.

Почувствовав взгляд, Филимонова вскинула голову и увидела проклятого кота, сидящего на дорожке метрах в десяти от нее. Он облизывался, безуспешно пытаясь дотянуться языком до белого перышка, прилипшего к носу. Смахнуть его лапой коту в голову не приходило. Он был поглощен созерцанием девочки. Скоро ли она уберется отсюда и даст ему наконец полакомиться законной добычей?

Филимонова перевела взгляд на несчастную птицу. Спасти ее не представлялось возможным. Но она все еще была жива, оставаясь живым укором для Филимоновой. Зачем спасать, если не можешь спасти? Зачем вмешиваться в процессы, изменить которые тебе не под силу? Не лучше ли было оставить все как есть?

Филимонова посидела на корточках возле голубя, но взять его в руки не решилась. Даже прикоснуться не смогла. Механические подергивания издыхающего существа вызывали не столько сострадание, сколько отвращение. Хотелось, чтобы эта агония поскорее прекратилась.

Девочка опять посмотрела на кота. Он подобрался поближе и сел, тараща наглые глаза. Понимал, что голубь все же достанется ему.

— Нет, — сказала Филимонова.

Пересиливая себя, она подняла птицу и пристроила ее на развилке дерева. Секунд пять голубь оставался там, но потом рефлекторные сокращения мышц заставили его соскользнуть вниз. Шлепок, прозвучавший при падении в траву, заставил Филимонову передернуться. Она взяла палку за тонкий конец, на манер дубинки. Отломила лишние веточки, примерилась и несколько раз ударила голубя по крошечной мягкой головке.

Очень скоро все было кончено. Взять мертвого голубя оказалось значительно проще, чем умирающего. Филимонова унесла его подальше и выбросила в мусорный бак. Там ему предстояло быть сожранным крысами или другими котами, но ей было все равно. Она выполнила свою миссию. Установила справедливость. Избавила жертву от лишних мучений и по мере возможности наказала убийцу.

А через несколько лет пошла учиться на офицера полиции, где ей предстояло заниматься примерно тем же.

 3

Очнувшись, Антон сразу пожалел об этом. Голова представляла собой огромный сгусток боли — она раскалывала череп по швам, ввинчивалась в виски, вгрызалась в лобную кость, норовила выдавить глаза из глазниц. Жалобно мыча, он попробовал схватиться за свою многострадальную голову и не сумел. Руки не послушались.

Волна леденящего ужаса обдала Антона изнутри. Неужели его парализовало? Кровоизлияние в мозг? Конец?

Голова была мокрой, с нее текло. Что, как не кровь? Антона убили? Кто? Ах да, эта сука, представившаяся майором полиции. Как ее зовут? Рита? Лариса? И фамилия какая-то дурацкая… Филинова? Федорова? Филиппова?

Ее голос донесся до его затуманенного сознания:

— Очухался, голубок? Тогда вставай. Пора.

«С каких это пор я стал голубком?» — подумал Антон, дергаясь и извиваясь всем телом. Руки у него были связаны за спиной. Он лежал лицом в луже, наполненной, судя по вкусу, не кровью, а обычной водой. Ему было холодно.

Напрягшись, он перевернулся на спину. Женская фигура в светлой куртке отчетливо выделялась на фоне ночного неба. Где-то в стороне серебрилась луна, задернутая мглистой вуалью. Антон посмотрел на нее, потом на свою мучительницу. Он вспомнил, как ее зовут. Раиса Филимонова.

Отбросив ведро, она мотнула головой со скошенной челкой, свисающей на один глаз:

— Пошли.

— Куда? — тупо спросил Антон.

Головная боль прошла, но он не собирался показывать этого. Лично ему спешить было некуда. Его пальцы, придавленные поясницей, шарили по земле, пытаясь ухватить какой-то тонкий, кривой предмет. Холодный — значит, из железа. Ага, острый с одного конца. Согнутый гвоздь. Длинный. Если удачно взять его в руку, можно дотянуться острием до пут на запястьях. Они тряпичные, так что должны рваться. Только бы времени хватило.

— В лес, — ответила Филимонова, склонившись над ним.

Неужели заметила?!

Она запустила руку в один карман его штанов, потом в другой. Достала оттуда мобильник, брезгливо вытерла об ветровку, включила.

— Зачем в лес? — спросил Антон.

Гвоздь протыкал и раздирал тряпки, опутывавшие руки. Дело шло не так быстро и оказалось не таким простым, как хотелось бы. Держать тонкую железяку и преодолевать ею сопротивление скрученной ткани было трудно. Но Антон понимал, что на ходу у него ничего не получится. Во-первых, Филимонова как конвоир пойдет сзади и заметит, чем он занимается. Во-вторых, при ходьбе орудовать гвоздем станет гораздо труднее. Закончится это тем, что Антон его выронит.

— У нас тут викторина? — осведомилась Филимонова, глядя на него сверху вниз. — Игра в вопросы и ответы? Вставай. Иначе продырявлю тебе плечо. Для начала.

— Не нужно было по голове бить, — буркнул Антон. — Тоже мне, взяла моду…

Он сделал вид, что пытается сесть, после чего обессиленно обмяк, тяжело дыша.

— Сейчас, — пообещал он. — В глазах темнеет.

— Хватит прикидываться!

Филимонова навела на него пистолет. Один ее глаз выглядел как черная щель, второй был завешен волосами.

Антон приподнялся и опять упал.

— Две минуты, — попросил он, орудуя гвоздем.

— Одну, — отрезала Филимонова.

— Еще мне отлить надо, — заявил Антон, когда минута, по его подсчетам истекла.

— В штаны сходишь. Поднимайся. Я ждать не намерена.

Пришлось избавиться от гвоздя и подчиниться. Выпрямившись во весь рост, Антон незаметно подвигал руками, проверяя, крепко ли связаны запястья. Путы держались, но ощутимо ослабели. Разорвать их одним махом вряд ли удастся, но если дергать и крутить измочаленные тряпки, они сильного напряжения не выдержат.

«Как раз зайдем в лес, — решил про себя Антон. — Там будет проще сбежать и спрятаться. До рассвета далеко, успею. Главное — не суетиться».

— Лукошко взяла? — спросил он мрачно.

Вопрос застал Филимонову врасплох.

— Какое лукошко? — удивилась она.

— Мы же за грибами идем? — Антон ухмыльнулся. — Или на романтическое свидание?

— Ступай, шутник. — Филимонова толкнула его в плечо. — Веди к тайнику. И не пытайся заливать, будто не понимаешь, о чем идет речь. Покажешь наркотики — отпущу. Слово офицера.

— Зачем они тебе? — поинтересовался Антон, выходя на безлюдную, темную улицу.

— Конфискую.

— Именем закона?

— А тебе не все равно? И заткнись. Всех собак разбудили.

Лаяли только две, одна далеко, другая совсем рядом, за забором, вдоль которого она и бежала, сопровождая людей. Обычно Антон не то чтобы боялся собак, но остерегался их. Сегодня он никак не реагировал на рычание и лай. Настоящая угроза сопровождала его этой ночью, держась в трех шагах за спиной.

— Фонарик взяла? — спросил Антон, когда они добрались до околицы, за которой чернела сплошная стена деревьев.

— Взяла, взяла, — ответила Филимонова нервно. — Ты специально не спрашивал до сих пор, да? Думал, придется возвращаться? Время решил потянуть?

— Какой в этом смысл? — Антон пожал плечами, что позволило ему избавиться от витка пут на запястьях. Теперь веревки не соскальзывали лишь потому, что Антон придерживал их пальцами. Половина дела была сделана. — Ночь длинная, — сказал он. — Двадцать раз можно сходить назад и вернуться.

— Что-то ты разболтался не в меру. Зубы заговариваешь?

— Это нервное, Раиса. Не каждый день на мушке держат.

— Береги нервы, — посоветовала Филимонова. — Не укорачивай себе жизнь.

Они все дальше углублялись в лес по тропе, ведущей к нужной поляне. Ночью путь казался совершенно незнакомым. Антон то и дело вскрикивал и останавливался, налетая на низкие ветки. Делал он это чаще, чем действительно натыкался на препятствие. Полицейской суке следовало привыкнуть к такой неровной манере ходьбы.

Поляна, слабо освещенная лунным сиянием, походила на ландшафт из какого-то кошмара, когда самое страшное еще не приснилось, но уже близится, наполняя сердце тревогой и чувством обреченности. Черный остов грузовика казался притаившимся чудищем. Попискивания ночных птиц звучали так, словно они посмеивались в темноте, предвкушая, что вот-вот произойдет с двумя глупыми людьми, забравшимися в чащу в столь поздний час.

— Почти пришли, — сообщил Антон, невольно приглушая голос.

— Уже близко? — обрадовалась Филимонова.

Как ни старалась она выглядеть уверенно, было заметно, что ей не по себе.

— Метров сто. Или пятьдесят. Сейчас не помню точно. Я тогда хреново ориентировался.

— Веди.

— Сначала давай договоримся кое о чем, — сказал Антон.

Он чувствовал, что необходимо поупираться еще немного, чтобы не вызвать подозрений у спутницы. Человек, который не пытается выторговать себе какие-то преференции, явно намеревается заполучить их сам.

— Я не собираюсь ни о чем с тобой договариваться, голубок, — отрезала Филимонова и тут же непоследовательно поинтересовалась: — О чем?

— Ящиков пять, — стал объяснять Антон. — Три тебе, два мне. Обоим хватит.

— Почему я должна с тобой делиться?

— Это я с тобой делюсь, Раиса. Причем не по своей воле. Основную работу проделал я, а ты явилась на все готовенькое и права качаешь.

— Обычно так и бывает, — сказала Филимонова.

— Или отдаешь два ящика мне, или не получишь ничего, — нахально заявил Антон.

— Не много хочешь?

— В самый раз.

Антон решил, что сейчас Филимонова тоже начнет торговаться для виду. Теперь она станет его успокаивать. На самом деле ни о чем она с ним договариваться не намерена. Зачем, когда у нее пистолет, а у него руки связаны? Наобещать можно что угодно, а выполнять обещания совсем не обязательно.

— Один ящик, — сказала Филимонова. — Хватит с тебя.

— Не хватит, — заартачился Антон, выдерживая марку.

— Станешь упорствовать, вообще ничего не получишь.

— Ты тоже!

Филимонова подвигала указательным пальцем, обхватившим спусковой крючок пистолета. Это был блеф чистейшей воды. Стрелять глупо. Если убить или даже ранить пленника, кто покажет место захоронения наркотиков? Совы? Летучие мыши? Еноты с барсуками?

— Ладно, черт с тобой, — вздохнула Филимонова, — пользуйся моей добротой.

— Выискалась добрая! — огрызнулся Антон. — В компании змеи́ и то спокойнее.

— Поосторожнее на поворотах, мальчик. Язык придержи. Веди дальше. Надоела твоя болтовня.

— Нам туда.

Антон направился совсем не в ту сторону, куда уволок ящики той незабываемой ночью. Он просто выбрал место, где тени казались гуще. Филимонова следовала за ним, соблюдая прежнюю дистанцию.

Нужно было, чтобы она подошла поближе. Дойдя до подходящей ветки, Антон налег на нее грудью, отогнув до предела, а потом остановился и пробормотал:

— Странно…

— Что? — спросила Филимонова, приближаясь на лишний шаг.

Нужен был еще один.

— Труп. Почему его до сих пор не убрали?

— Где?

Филимонова еще шагнула вперед. Антон резко присел, одновременно рванув руки в стороны. Высвободившаяся ветка со всей силы хлестнула женщину, стоявшую сзади и не ожидавшую такого подвоха. В ту же секунду Антон бросился бежать со всей скоростью, на которую был способен. Он сам и его руки были свободны!

 4

Филимонова запоздало вскрикнула и инстинктивно схватилась за лицо. Обломанный сучок зацепился за волосы, лоб и щека горели. Внезапность случившегося была такова, что она все еще не поняла, что произошло. Лишь отведя проклятую ветку в сторону и поднырнув под нее, Филимонова обнаружила исчезновение своего пленника.

Выругавшись, она побежала на звук шуршащей листвы и потрескивающих сучьев. Это оказалось совсем непростой задачей. Бежать по ночному лесу было не только трудно, но и опасно. Уже через несколько шагов Филимонова зацепилась ногой за лежащий ствол и упала на живот.

Не вставая, она вытянула вперед руку с пистолетом и дважды выстрелила туда, где предположительно находился беглец.

Это было все равно что бросать камни в море, надеясь попасть в рыбу.

— Стой! — крикнула Филимонова. — Стой, мерзавец!

Ей самой стало неприятно от пронзительного, почти истеричного звучания собственного голоса. Окрик, помимо того что получился столь визгливым, был еще и абсолютно бессмысленным. Кого она намеревалась остановить? Человека, спасающего свою жизнь? Человека, которого хотела ограбить?

Сердито сопя, Филимонова поднялась на ноги и побежала дальше. Местонахождение Антона все еще можно было определить по производимому им шуму, но он был уже далеко. Шансы настичь его были минимальны. И все же Филимонова продолжила погоню, полагая, что связанные руки и темнота сыграют с беглецом злую шутку. Она не видела, как он избавился от веревок, и надеялась, что скованные движения приведут к тому, что Антон оступится и упадет. Ведь бежать с руками за спиной очень неудобно. Значит, у нее есть серьезное преимущество. Нужно быть дурой, чтобы им не воспользоваться!

Перепрыгнув через очередной коварный ствол, она обнаружила, что не приземлилась, а продолжает лететь в воздухе.

Падение, длившееся пару секунд, показалось Филимоновой вечностью. Упала она на спину и заскользила вниз по довольно крутому склону, устланному многолетним слоем листвы и сосновых иголок. Куртка и майка задрались, и к тому времени, как Филимонова съехала на дно оврага или промоины, оголившаяся кожа покрылась многочисленными царапинами.

Там было темно и смрадно. Вскрикнув от отвращения, Филимонова увидела рядом скелет какого-то зверя величиной с крупную собаку. Местами он был все еще облеплен свалявшимся мехом и невыносимо вонял падалью.

Дыша ртом, Филимонова полезла вверх и долго ползала по косогору, пока не нашла оброненный при падении пистолет. Вытряхнув сор из дула, она выбралась на ровную поверхность и, пригорюнившись, посидела немного.

Внезапно Филимонова вскинула голову. Машина все еще дожидалась ее возле покинутого дома. Антону удалось сбежать, но он никак не сможет унести пять увесистых, достаточно громоздких ящиков. Это значит, что волей-неволей ему придется задержаться в лесу. Как же поступить? Сесть за руль «ауди» и попытаться патрулировать окрестности? Шансы наткнуться на Антона мизерные, однако это все равно лучше, чем ничего.

Филимонова осмотрелась, стараясь определить, в какую сторону идти. Лес стоял темный и молчаливый, готовый поглотить ее, как букашку. Паника накатила так внезапно, что Филимонова совсем потеряла голову. Сорвавшись с места, она метнулась сначала в одну сторону, потом в другую.

Ночная тишина казалась зловещей. Собственные шаги и дыхание звучали непривычно громко.

Описав дугу, Филимонова вернулась туда, откуда сверзилась вниз. Это помогло взять себя в руки. Мысленно успокаивая себя, она повернулась к оврагу спиной и углубилась в лес. Ей повезло. Через некоторое время она очутилась на знакомой поляне. Найти выход отсюда оказалось значительно легче. Филимонова уверенно продвигалась по тропе, когда телефонный звонок заставил ее вздрогнуть.

Сигнал подал конфискованный у Антона мобильник. Имя звонившего не высвечивалось, только номер. Подчинившись шестому чувству, Филимонова ответила на звонок.

— Алло, — прозвучало в трубке, прижатой к уху.

Постаравшись придать голосу низкое, грубое звучание, Филимонова буркнула:

— Ну?

— Слушай внимательно, Антон Егорович, — продолжал незнакомец. — Повторять не буду. Просто прими к сведению. Твоя крыса и крысенок у нас. Мы за тобой гоняться не собираемся. Вернешь ящики туда, откуда взял, получишь свой выводок обратно. Нет — их ждет такое, что даже подумать страшно. Сроку тебе двое суток. Сейчас ровно двенадцать. Время пошло.

Ничего не прибавив к сказанному, звонивший оборвал связь. То ли прослушки опасался, то ли полагал, что обсуждать больше нечего. В принципе, то, что услышала Филимонова, прозвучало достаточно веско. Человеку поставили условие и оставили в покое. Лишние угрозы свидетельствовали бы о нерешительности похитителей.

Филимонова собиралась убрать мобильник в карман ветровки, когда тот призывно булькнул, сообщая о полученном сообщении. Это был не текст. Только фотография. Рассмотрев ее, Филимонова поднесла руку к горлу.

На фотографии было изображены две заостренные палки, торчащие из земли, поросшей такой густой и ровной травой, словно это был ухоженный газон или поле для гольфа. Первая палка была толщиной с мужскую руку, вторая — с женскую. Соответственно, одна была раза в полтора длиннее другой. Они напоминали гигантские карандаши, затесанные топором. Только это были не карандаши, нет.

Филимонова почувствовала, что становится трудно дышать, и осознала, что стискивает горло пальцами, как будто намереваясь совершить самое необычное самоубийство в истории человечества.

Ослабевшая рука упала и повисла плетью вдоль туловища. Филимонова снова вернула на дисплей изображение, потом выключила телефон. От Егора Неделина ей было известно, что у Антона есть жена и сын. Ее звали Софьей, а его, кажется, Мишей. Для них двоих и были приготовлены колья. В голове не укладывалось, что кто-то способен подвергнуть женщину и ребенка столь ужасной, зверской пытке, но Филимонова ни на секунду не усомнилась в серьезности угрозы. Невестке Неделина и его внуку предстояло выдержать нечеловеческие мучения, пока колья не пронзят их насквозь, подарив долгожданную смерть. Должно быть, за казнью будут наблюдать бандит Бэтмен и его подручные. Да, скорее всего, так и будет. И изменить ничего нельзя. Потому что Антон сбежал и ничего не знает об отведенном ему сроке.

Господи, как же теперь отыскать его?

Филимонова была готова броситься в лес, но передумала. Нет, беглец не выйдет к ней, даже если услышит, как она его зовет. Нужно действовать иначе.

По-спортивному прижав локти к бокам, Филимонова побежала в деревню.

 5

Первое, что сделал Неделин, когда выбрался из погреба, — это наградил обманщицу двумя хлесткими пощечинами, последовавшими одна за другой с секундной паузой.

Шлеп! — голова Филимоновой качнулась вправо.

Шлеп! — голова развернулась в противоположном направлении.

— Не возражаешь? — осведомился Неделин, завершив экзекуцию.

— Как ты смеешь! — Она направила пистолет ему в живот. — Я тебя вытащила!

— Сначала упрятала. Где мой сын?

Филимонова прошлась по комнате, хрустя осколками бутылки. Неведомые родственники неизвестного хозяина дома следили за ней с многочисленных фотографий в рамочках, образующих настоящий иконостас на стене.

— Где Антон? — повторил вопрос Неделин.

— Сбежал, — глухо ответила Филимонова, трогая себя за пылающие щеки.

Было больно и обидно. Совсем не этого ожидала она, когда спешила к Неделину, когда, изнемогая, ворочала тяжелые предметы, нагроможденные поверх люка.

«А чего? — спросила она себя. — Чего ты ожидала, Раиса? Слез благодарности и поцелуев? Признаний в любви? Ты ведь не собиралась выпускать Неделина из западни. Бросила бы его здесь на произвол судьбы, точно так же, как бросила бы связанного Антона в лесу. Алчность застила тебе глаза, заглушила голос совести. Ты позарилась на наркотики, а о себе и окружающих тебя людях даже думать забыла. А ведь колья могли приготовить и для твоих близких, Раиса. Для отца, для матери. Бэтмен бы тебя вычислил, или Антон бы проговорился, попав в лапы к бандитам. И как бы ты потом жила с этим? Много радости принесли бы тебе кровавые деньги?»

Она упала на стул, уронила голову на стол и разрыдалась.

— Ну извини, извини, — забормотал Неделин, неуклюже топчась вокруг. — Успокойся, Рая. Не обижайся, что я так с тобой… Это сгоряча. Я решил, что ты моего Антона… — Он не договорил. — Но ведь это не так, раз ты вернулась? Не так?

— Живой твой Антон, не переживай.

Филимонова выпрямилась и принялась промокать ресницы салфеткой.

— Где он? — спросил Неделин. — Что с ним?

— Сейчас, дай прийти в себя…

Она не могла так сразу выложить страшную правду. А что, если Неделин опять набросится на нее? Нужно подготовить его. Он должен четко сознавать, кто виновен в случившемся.

— Попей воды, — сказал Неделин, трогая ее за плечо. — И выкладывай. Сердце мне подсказывает, что рассиживаться некогда. Я прав?

— Антон не сжег наркотики, — заговорила Филимонова, отпив из протянутой чашки. — Он их спрятал и собирался продать.

— Щенок! Совсем с ума сошел. А если бы попался?

— Не это самое плохое…

Неделин сел напротив и выжидательно уставился на Филимонову.

— Бандиты должны были рано или поздно понять, что Антон собрался их обставить, — продолжала она. — Я с самого начала это знала…

— Откуда? — быстро спросил он.

— Те полицейские, которые осмотрели грузовик, успели сделать предварительное заключение.

— Почему ты мне ничего не сказала?

— Потому что думала, что ты с сыном заодно, — соврала Филимонова. — Я решила предотвратить беду. Хотела заставить Антона показать тайник и вернуть товар Бэтмену, пока не поздно. Чтобы никто не пострадал. Но…

Неделин, упершись кулаками в стол, вскочил:

— Что «но»?

— Антон сбежал в лесу. Я не смогла его поймать.

— Гм… Прыткий какой.

В словах Неделина прозвучало плохо скрываемое одобрение.

— Напрасно радуешься, — сказала Филимонова подавленно. — Я забрала у него телефон, когда связала и повела. Телефон остался у меня.

— И?

— Ровно в полночь на него позвонили. Мужской голос. Спокойный, невыразительный. Дал Антону двое суток на возврат похищенного. Пригрозил, что в противном случае пострадают жена и сын Антона. Их… Нет, не могу. Сам посмотри.

Включив мобильник, Филимонова протянула его Неделину. Он смотрел на экран, не отрываясь, целую вечность. Потом спрятал телефон в карман и спросил:

— Можешь отвести меня на место, где потеряла Антона?

— Конечно, — ответила она.

— Тогда собираемся и уходим. Каждая секунда на счету. — Неделин замахнулся, намереваясь ударить кулаком в стену, но передумал и опустил руку. — У меня, кроме них, никого нет, — признался он. — Никого и ничего.

«А я?» — хотелось спросить Филимоновой.

Она промолчала. Это был лишний вопрос. Несвоевременный.

Собирая вещи, она незаметно наблюдала за Неделиным, отмечая разительные перемены, происшедшие с этим человеком. Его лицо закаменело, абсолютно лишившись какой-либо мимики. Но он не выглядел подавленным или растерянным. Наоборот, его движения приобрели легкость, пластичность и скупую точность, словно мозг Неделина взялся экономить энергию, которая могла понадобиться ему в дальнейшем.

— Мы его найдем, — сказала Филимонова, когда они забрались в машину.

— Я знаю, — спокойно отозвался Неделин. А потом добавил: — Но не знаю когда.

Не сговариваясь, они взглянули на часы. Было начало третьего ночи. Или утра. Это кто как привык считать. Время, отведенное на возврат товара, таяло. Для кого-то оно было относительным, а для кого-то — предельно конкретным.

Глава восьмая Приглашение на казнь

 1

Мрак сменился серыми сумерками. В нем постепенно проступали деревья и кусты, листва которых походила на клубящиеся тучи. Антон едва не плакал от бессилия. Он блуждал по лесу уже несколько часов, но ему никак не удавалось выйти к нужному месту. Ночью все было не таким, как при солнечном свете. К тому же, убегая, Антон слишком много петлял, стремясь сбить Филимонову со следа.

Повязка на лбу была мокрой от пота. Антон сорвал ее, швырнул на землю и присыпал листвой. Хотелось есть, хотелось пить, хотелось курить. Может, вернуться в деревню? Сдаться, так сказать, на милость победителя? О, полицейская гадина будет просто счастлива! Она с радостью примет капитуляцию Антона. А потом всадит ему пулю в башку.

Антон выругался и пошел дальше, безуспешно пытаясь разглядеть что-нибудь в серой мгле. Голова гудела, как трансформаторная будка. «Вот образуется злокачественная опухоль, будешь знать», — сказал он себе так, будто самого его это ничуть не касалось.

Ноги промокли от выступившей росы, стало зябко. Поежившись, Антон вышел из чащи на открытое пространство и присел, испугавшись большого темного предмета, попавшегося на глаза. В следующую секунду он расхохотался, нисколько не опасаясь потревожить лесную тишину. Эйфория, охватившая его, была сильнее инстинкта самосохранения.

Это была та самая поляна! Он не сразу узнал ее, потому что зашел с другой стороны. Уже не смеясь и даже не улыбаясь, Антон медленно повернулся на 180 градусов и слегка подкорректировал направление, чтобы двинуться в нужную сторону.

Он уже прошел половину пути, когда ноги словно приросли к земле. Остановившись, Антон медленно втянул носом свежий утренний воздух. Пахло дымом и какой-то кислятиной. Что здесь могло гореть?

Уже зная ответ, Антон прошел еще немного вперед. На прогалине, с краю которой он закопал ящики, темнела женская фигура. Рядом на земле виднелось еще одно черное пятно. От него, смешиваясь с предрассветной мглой, поднимался дым.

Женщина повернула голову, и Антон узнал Марию. Раздвигая кусты, он вышел на прогалину. Кислятиной завоняло сильнее. Антон потер глаза кулаками.

Мария сидела возле кострища, окаймленного обугленными остатками не до конца сгоревших веток. Частично сохранились также куски картона с черными обводами. Там и сям вспыхивали россыпи рубиновых угольков, но языков пламени не было. Костер догорел.

— Довольна? — спросил Антон у взглянувшей на него Марии.

— Нельзя было иначе, — сказала она. — Я бы себе никогда не простила.

— Правильная, значит… У тебя же вены на руках до сих пор черные.

— Поэтому я знаю, о чем речь, — сказала Мария.

— В рай на чужом горбу намылилась? — спросил Антон, приближаясь. — За мой счет?

— Это не тебе принадлежало!

Они одновременно посмотрели в центр черного пятна, где дымились спекшиеся лепешки и ноздреватые комья желтого с подпалинами цвета.

— Ошибаешься, дурочка. Это мне принадлежало.

Произнеся это, Антон едва не расплакался, как мальчишка, у которого отобрали только что подаренную игрушку.

Что теперь делать? Куда податься? Как и на что жить дальше? В Новодимитров путь заказан, это ясно. Антон в бегах, он в розыске, бандиты его тоже ищут. Наверняка и они, и полицейские организовали наблюдение за его домом. Стоит сунуться туда — и конец. Понятно, что погасить Бэтмену убытки он не сможет даже за десять жизней, поэтому его попросту убьют. Но не ножом и не пулей. Нет, заставят помучиться напоследок несколько часов или даже дней.

Тогда, может, сдаться на милость правосудия? Не поможет, не спасет. Бэтмен достанет Антона и в тюрьме, и на зоне. У него руки длинные. Заплатит ворам или просто по дружбе шепнет, чтобы занялись обидчиком. Опустят, доведут до ручки, а потом все равно убьют. Полотенцем задушат или гвоздь в ухо загонят во сне. Антон читал о таких штучках и не сомневался, что это правда. Такое не придумаешь.

Леденящий страх внутри сменился вспышкой гнева.

Подскочив к Марии, Антон ударил ее ногой в голову. Получилось неудачно, и она вскрикнула. Но скорее от испуга, чем от боли.

— Что ты наделала, тварь? — крикнул Антон, наматывая ее волосы на руку. — Кем ты себя возомнила? Богом? Так ты не Бог, ты тля… тля… тля!

Его колено трижды впечаталось в лицо Марии, которая не могла уклониться, потому что он цепко держал ее за волосы, каждый раз дергая навстречу удару.

— Антон, Антон, не надо, Антон! — заплакала она.

— Не нравится? Не нравится, да? А это? А это тебе нравится?

Зашипев от обжигающего жара, он схватил спекшийся кусок «кокса» и сунул в заплаканное лицо девушки. Вскрикнув, она задергалась, пытаясь вырваться. Но Антон еще только вошел во вкус. Дернув Марию за волосы, он толкнул ее к кострищу и принялся тыкать лицом в угли, приговаривая:

— Жри! На! Досыта жри!

Что-то в его мозгу щелкнуло, после чего он перестал быть тем Антоном Неделиным, каким привык считать себя и каким его считали окружающие. Вероятно, отключился некий блок, предотвращавший обратное превращение человека в зверя. Налет цивилизации исчез в считаные секунды, не оставив после себя ничего, кроме одежды. Не позволяя жертве подняться, Антон принялся бить ее ногами, приплясывая, словно безумный. Мария вяло сопротивлялась и прикрывала лицо одной рукой, потому что вторая, вывернутая в плече, причиняла дикую, совершенно невыносимую боль.

Если поначалу девушка пыталась докричаться до рассудка или до совести Антона, то теперь только издавала нечленораздельные жалобные вопли слабого существа, терзаемого хищником. Антона это лишь распаляло. Перевернув Марию на спину, он уселся сверху и начал ее душить. Она задергалась, стараясь его сбросить. Упругость выгибающегося тела неожиданно возбудила Антона.

Это живо напомнило ему случай из детства. У его друга, Юрчика Матвеева, была невероятно красивая сестра, Ирина. Она была старше мальчиков года на три или даже на четыре. У нее уже имелись грудки, выпирающие под одеждой, она завивала волосы, втайне от родителей пользовалась косметикой и душилась какими-то дешевыми духами с запахом, напоминающим арбузный. Антон и Юрчик в ту пору увлеклись восточными единоборствами и ходили в секцию, где их учили держать стойку на пружинистых ногах, правильно сжимать кулаки и издавать воинственный клич, концентрируясь на солнечном сплетении. Больше мальчишки ничего не умели и компенсировали пробелы в образовании приемчиками, позаимствованными из боевиков. Когда родителей Юрчика не было дома, они расстилали на полу одеяла и устраивали поединки, начинавшиеся с картинных поз и заканчивающиеся банальным катанием по полу.

Ирина, как правило, занималась какими-то своими полувзрослыми девчоночьими делами: например, подпиливала ногти или давила прыщики на лбу, прижавшись к зеркалу так, словно хотела уйти туда с головой. Но однажды она зашла в комнату брата и пожаловалась, что они мешают ей готовиться к экзаменам. Юрчик послал ее значительно дальше соседней комнаты, где она якобы корпела над учебниками. Ирина никуда не пошла, а осталась и принялась отпускать язвительные комментарии, касающиеся бойцовских качеств друзей. Их это, понятное дело, задело, особенно когда Ирина заметила, что они борются, как девчонки. Возмущенный Юрчик попробовал доказать обратное, сделав сестре подсечку, но был оторван от пола и брошен на кровать.

«Вот так-то», — торжествующе усмехнулась Ирина и с задранным носом отвернулась, собираясь покинуть поле боя.

Тогда Антон предложил схватиться с ним. Он был крупнее Юрчика, но все равно уступал Ире в росте и весе. Смерив его оценивающим взглядом, она приняла вызов и, подрыгав ногами, избавилась от домашних шлепанцев на каблучках. На ней была ярко-красная майка и ядовито-зеленые трикотажные шорты, такие растянутые, что походили на коротенькую юбочку. Антон был голый до пояса, в одних спортивных штанах из шуршащей материи, плотной, как ткань для палаток. Сойдясь на середине импровизированного ковра, они вцепились друг в друга и принялись толкать, тянуть, кружить и раскачивать, стремясь лишить равновесия.

Близость такого незнакомого девичьего тела мешала Антону сосредоточиться на борьбе. Случайно касаясь Ириной груди, он отдергивал руку, как от раскаленного утюга. Она же, заметив его смущение и коварно пользуясь этим, напирала все решительнее, тесня Антона к стене. Испугавшись, что лишится свободы маневра, Антон очень удачно подставил противнице подножку и толкнул ее. Падая, она не выпустила его рук, и они грохнулись на пол вместе.

В следующую секунду Антон и Ирина оказались в той самой позе, которую, как ему было известно, чаще всего принимают мужчины и женщины, когда занимаются этим. Он чуть не задохнулся, уши заложило, как при взлете или посадке самолета. Он ощущал Ирину всем телом: ладонями, грудью, животом, тем, что ниже… Глядя ему в глаза, она энергично задвигала тазом. Со стороны казалось, что она пытается сбросить его с себя, но это было не так. И они оба знали это. Их зрачки были словно связаны друг с другом волшебными лучами, позволяющими читать чужие намерения и чувства.

В какой-то момент такие близкие губы Ирины придали оскалу улыбчивое выражение, и Антона пронзило то ошеломляющее ощущение, ради которого спариваются все живые существа. Восторг, невыразимое удовольствие, невероятное облегчение и моментальное опустошение. Вот когда пришло время порадоваться, что спортивные штаны оказались такими плотными. Поспешно вскочив с поверженной Ирины, Антон прерывающимся голосом проговорил: «Я победил!»

Но на самом деле победила она, и они оба это знали. Она все почувствовала, когда их тела были плотно прижаты друг к другу. И подтверждением этому стала ее насмешливая, слегка пренебрежительная улыбка.

Всю дальнейшую жизнь эта улыбка преследовала Антона. Каждый раз, сближаясь с женщинами, он вспоминал тот детский спарринг со старшей сестрой друга. Это отложило неизгладимый отпечаток на его поведение в постели. Все женщины, включая жену Антона, полагали, что интересны ему именно они. Их счастье, что они не могли проникнуть в мысли и воображение Антона. Потому что в интимные моменты он до сих пор видел перед собой насмешливо оскалившуюся Ирину — она не признавала его превосходства, и он был вынужден доказывать, что сильнее, снова и снова.

Как теперь. На этот раз окончательно. Чтобы никто не смел относиться к Антону с пренебрежением, чтобы ему подчинялись беспрекословно, не поступали против его воли…

Он разжал пальцы.

Мария никак на это не отреагировала. Совсем никак.

 2

Отпечатки пальцев на ее шее были такими отчетливыми, что хотелось поскорее стереть их… вместе с образом самой Марии, раскинувшейся перед ним.

Как это получилось? В какой момент он стиснул ее горло чуточку сильнее, чем следовало? Почему не отпустил, когда увидел, что она умирает?

«Потому что она меня предала, — сказал себе Антон, снова и снова вытирая ладони о штаны, как будто стремился избавиться от испачканной кожи. — Она сломала мне жизнь. Разрушила планы и мечты. У меня больше ничего нет — ни семьи, ни дома, ни даже надежды. Вокруг выжженная пустыня. И это она виновата».

Он посмотрел на Марию. Уже совсем рассвело, и можно было разглядеть даже те детали, которые видеть вовсе не хотелось. Например, кровь, запекшуюся в ноздрях. Или одинокую слезу, вытекшую из полузакрытого левого глаза. Правый смотрел вверх.

«Вот и хорошо, — подумал Антон. — Только бы не на меня».

Он обнаружил, что уже не стоит, а сидит, хотя не помнил, как у него подогнулись ноги. Провал в памяти чернел и там, где должны были остаться воспоминания о совершенном убийстве. Пустота. Мрак. Затмение.

Антон сжал кончиками пальцев виски. Он ничего не испытывал. Эмоции как отрезало. Ни страха, ни сожаления, ни угрызений совести. Ни-че-го.

Антон встал, схватил Марию за ноги и поволок в кусты, где находилась раскопанная ею яма. Хоть на что-нибудь сгодилась.

Юбка Марии непристойно задралась, в волосах запутался мусор, раскинутые в стороны руки цеплялись за ветки и корни. Антон выбился из сил, пока дотащил ее, хотя расстояние было совсем небольшим. Он столкнул Марию в яму, стараясь, чтобы она упала лицом вниз: стеклянный взгляд ее открытого глаза не просто раздражал, он сводил с ума. Она свалилась все-таки на спину, назло ему, и продолжала смотреть — как бы не на Антона, как бы куда-то вдаль, поверх его головы, но это было чистое притворство.

Она и теперь ему лгала!

Как тогда, когда сказала, что проследила за Антоном только до леса, а сама кралась за ним до самого тайника. Как сегодня, когда прибежала в лес, чтобы лишить его законной добычи. По чьей еще вине он остался у разбитого корыта? Вот она лежит, сволочь, пялится!

— Не рой яму другому, — сказал ей Антон, — сама в нее попадешь… попала.

Уточнение вызвало короткий приступ нервного смеха, прозвучавшего в лесной тишине так дико, что Антон поспешил зажать рот кулаком. Ладонью он не воспользовался, ее предстояло сначала отмыть — и отмыть очень тщательно…

Отыскав взглядом лопату, он взял ее и принялся кидать землю вниз, стараясь не смотреть, как она падает на неживое тело, неживое лицо и все еще живые волосы. Каждую секунду ему казалось, что вот сейчас Мария зашевелится, закашляется и начнет выбираться наверх. Но нет, земля в яме оставалась неподвижной, если не считать скатывающихся комьев и едва уловимого движения каких-то насекомых.

Покончив с основной работой, Антон бросил туда же лопату и засыпал ее остатками рыхлой земли. Потом опустился на колени и занялся восстановлением лиственного ковра. Получилось неплохо. Он не поленился наломать веток и, орудуя ими как веником, смел комья земли под кусты. Набрал еще листьев, разбросал вокруг. Походил, утаптывая.

Там, где покоилось тело девушки, под ногами пружинило. Антон нашел поблизости трухлявый пень и водрузил его сверху. Добавил сучьев. Отошел, любуясь делом своих рук. То, что надо. Ни одна собака не найдет. Впрочем, собака, возможно, и найдет. И что тогда?

Думать об этом не хотелось. Голова просто-таки раскалывалась. Антон, насколько это было возможно, привел себя в порядок и направился в сторону деревни. Он еще не решил, что собирается делать. Сперва нужно немного отдохнуть, помыться и перекусить. Потом можно будет выпустить отца из подполья. Да, отличная идея. Отец что-нибудь придумает. Спрячет Антона, позаботится о нем. Лишь бы Филимонова опять не объявилась. Хотя с какой стати ей теперь ошиваться в округе? Наркотики пропали. Даже если Филимонова дожидается Антона, достаточно будет показать ей кострище, чтобы она отцепилась.

Он не слишком удивился, когда услышал ее голос, окликнувший его. Запас его эмоций был исчерпан. Опустошенный, он повернул голову и увидел Филимонову собственной персоной, черт бы ее подрал вместе с ее нюхом полицейской ищейки!

Рядом с ней стоял отец, приведенный в лес, вероятно, под конвоем. Эта идиотка рассчитывала воздействовать на Антона, захватив заложника?

— Доброе утро! — крикнул он. — Гуляете? Или по грибы собрались?

— Сын! — обрадовался отец.

Он и Филимонова только что вышли на прогалину со сгоревшим грузовиком. За их спинами сквозь ветки и листву проглядывало красное пятно машины. Увидев сына, Неделин направился было к нему.

Антон предостерегающе вскинул руку:

— Стойте там, где стоите. Оба. Общаться будем на расстоянии. Полезнее для организма.

— У меня твой телефон! — крикнула Филимонова. — Ты должен взглянуть…

Он захохотал.

— Думаешь, я куплюсь на такую дешевую приманку, Раиса? Придумай что-нибудь получше.

— Сын, нам срочно надо поговорить, — вмешался отец.

И сделал два шага вперед.

Не сводя с него глаз, Антон попятился. Он не мог доверять никому. Разве что себе, да и то, как выяснилось, не полностью.

 3

Неделин смотрел на сына с болью и жалостью. В считаные дни парень превратился в затравленного зверя. Грязный, небритый, обросший. Чужие обноски делали Антона почти неузнаваемым. А глаза? Раньше у него не было таких запавших, лихорадочно поблескивающих глаз. Он сутулился и озирался по сторонам, подобно бродячему псу, каждую секунду ожидающему нападения.

— Нам надо поговорить, — повторил Неделин. — Не бойся. Никто тебя не тронет.

— Это она тебе сказала? — насмешливо спросил Антон.

— Мы так и будем кричать?

— Ладно, подойди ближе. Но она пусть останется.

— Я не причиню тебе вреда, Антон, — тут же пообещала Филимонова.

— Конечно, — согласился он. — Потому что я больше не подпущу тебя к себе. Кстати, того, что ты искала, уже не существует. Сгорело. Я все сжег. На этот раз по-настоящему. Можешь сама полюбоваться.

Антон махнул рукой в сторону кострища и тут же испугался, что, совершая осмотр, Филимонова обнаружит на поляне кое-что еще. Холодный пот обдал его, но она не проявила желания воспользоваться предложением.

— Ох, Антон… — Она покачала головой. — Если ты действительно сделал это, то хуже не придумаешь. Надеюсь, ты опять врешь. Очень надеюсь.

Он наморщил лоб:

— Ты о чем?

— Антон, — заговорил Неделин, приближаясь, — беда случилась.

— С кем?

— Софа и Миша у бандитов. Ждут тебя.

— Кто ждет? — не понял Антон.

— Думаю, Бэтмен или как его там.

Неделин остановился в трех или четырех шагах. Антон настороженно следил за ним. Ему казалось, что эти двое придумали какую-то хитрость, чтобы заманить его в ловушку. Неужели отец заодно с Филимоновой? Ну да, два сапога пара. Два полицейских сапога.

— Ты с ней опять заодно, папа? — Антон бросил недобрый взгляд на Филимонову, благоразумно державшуюся поодаль. — Помирились? Ты простил ее за то, что она так обошлась с нами?

— Сын, забудь об этом. Говорю же, беда. Ты не понял? Твои жена и сын схвачены бандитами. Тебе дали двое суток. Хотят, чтобы ты вернул похищенное.

Неделин замолчал, выжидательно глядя на Антона. Филимонова прохаживалась вдоль леса, прислушиваясь к их разговору. Ее лицо было печальным.

Антон понял, что ему сказали правду. Сынишка и Софа в руках у Бэтмена. Их держат в каком-нибудь подвале или в складском помещении. Бьют вряд ли, нет смысла. Да и запугивать не обязательно. Они и так трясутся от страха. Мишенька, Софочка…

— Как же теперь быть? — растерянно пробормотал Антон. — Я на самом деле уничтожил эти проклятые ящики.

— Скверно, — обронил Неделин. — Очень скверно, сынок.

— Как они?

— Не знаю. Я с ними не говорил. Бандиты позвонили Раисе.

— Они настроены очень решительно! — крикнула она издали. — Нужно возвращаться.

— Кому? — спросил Антон.

— Тебе, сын, — негромко произнес Неделин.

— Зачем?

— Как зачем? Тебе дали два дня. Девять часов уже прошло.

— И что со мной будет, когда я предстану перед Бэтменом? — перебил отца Антон.

— Ты мужчина. А они — нет.

— Это не ответ.

— Ответ, Антон, — вмешалась Филимонова. — Нужно ехать. Они пригрозили, что сотворят с заложниками страшное. Ты даже не представляешь…

— А я не хочу представлять! — заорал Антон, передернувшись и гримасничая, как ненормальный. — Не собираюсь я ничего представлять, шалава ты полицейская! Кто ты такая, чтобы указывать мне, что делать? Почему я должен тебе верить? Отца в погреб, меня чуть не убила, а теперь учить нас будешь? Да пошла ты! Сказать куда?

Доводя себя до бешенства, Антон заглушал не только страх, но и чувство долга. Он не желал ничего знать про долг. Он не хотел слышать слабый голос своей совести. Этот голос не собирался сообщить ему ничего хорошего, ничего обнадеживающего. Если дать ему волю, он будет становиться все громче и громче, пока не заставит к себе прислушаться. И тогда придется признать, что ты жалкий трус и подонок, но даже такие трусы и подонки обязаны жертвовать собой ради любимых и близких.

«Я не стану, — решил Антон. — Не стану, не стану, не стану! Никто меня не заставит».

Кричал он совсем другое. Но это означало то же самое. Добровольно отдать себя на растерзание? Они что, рехнулись? Мир создан только ради Антона Неделина и существует лишь благодаря ему. Если не станет Антона, зачем тогда все?

— Погоди, погоди, — успокаивал его Неделин. — Не надо кричать. Криком делу не поможешь. Давай спокойно все обдумаем.

— Давай, — неожиданно согласился Антон. — Твои предложения, папа?

— Я поеду с тобой. Мы вместе там будем.

По его мнению, от этого Антону должно было стать легче?

— Что это даст, папа?

— Там разберемся. Мы мужики, сынок.

— Я не мужик, отец, — возразил Антон, не забывая краем глаза следить за Филимоновой. — Я человек. Современный человек. А мужики — это такие лохматые остолопы, которые вечно вкалывают до седьмого пота и делают все, что им говорят. На войну? Пожалуйста! В лагеря? Без проблем! Рабы. А я не раб!

Антон поводил перед собой указательным пальцем.

Неожиданно Неделину захотелось схватить этот палец и сломать к чертовой матери. Он знал о сыне много неприятных вещей, которые старался хранить в самом дальнем, самом темном углу своей памяти. Но теперь все это вылезло на поверхность.

— Антон, — негромко произнес Неделин, — мы не о посторонних людях говорим. О твоей семье. Софа…

— А я ее любил когда-нибудь, Софу? — запальчиво спросил Антон. — Она сначала затащила меня в постель, а потом женила на себе. Откуда мне знать, от кого она вообще забеременела? Может, Миша и не мой сын. Она родила, а я отвечай?

Выкрикивая это, Антон начал пятиться, подозревая, что отец попытается схватить его и доставить в Новодимитров силой.

— Сын! — позвал Неделин, не трогаясь с места. — Мы не можем отдать им Мишу. Не можем отдать им Софу. Они ни в чем не виноваты. Они ни при чем.

— Их пообещали на кол посадить, — сообщила Филимонова, приближаясь к мужчинам.

Ее голос был звонким, но прерывистым. Словно ей не хватало воздуха.

— Что? — переспросил Антон. — Что ты сказала?

— Кол, — повторила Филимонова шепотом. — Вот, взгляни. — Она протянула мобильник на ладони. — Все уже приготовлено для казни. Это не блеф, парень.

Антон протянул руку и тут же отдернул, словно опасаясь обжечься. Нельзя ничего брать, нельзя ничего смотреть. Потом только хуже будет. Лишняя боль. Зачем?

— Антон, — позвал отец, — вспомни нашего Мишутку.

«Ничего я вспоминать не собираюсь», — хотел сказать Антон и…

 4

Хотел сказать и промолчал. Перед мысленным взором, как живой, предстал сынишка. Волосы над ушами завиваются, глазенки блестящие и круглые, точно вишни, губы в постоянном движении, готовые сложиться в обиженную гримасу, улыбнуться, приоткрыться удивленно.

«Папа, ты мой ючший дьюг», — говорит он, прижимаясь щекой к руке Антона.

Они идут из зверинца. Это такой передвижной зоопарк со зверями в тесных клетках. Там невыносимо воняет. Шкуры у зверей грязные, глаза тоскливые. Страус с голой шеей. Спятивший от жары медведь, бьющийся головой о железные прутья. Волк, похожий на облезшую собаку. Обезьяны с воспаленными задницами.

Миша назвал папу лучшим другом за то, что тот пообещал ночью пробраться в зверинец, пооткрывать все клетки и выпустить животных на волю. Разумеется, это неправда. Маленьким детям нужно постоянно врать, чтобы поддерживать свой авторитет, подчинять их своей воле, заставлять делать то, чего они делать не хотят. Ложь — лучший воспитатель. Блистающие доспехи, в которых предстают перед детьми взрослые. У них, у взрослых, нет недостатков, они никогда не ошибаются и всегда, всегда говорят правду (о, это самая главная, самая красивая ложь!..)

«Папа, а если звеи не язбегутся?» — волнуется Миша.

«Как же они не разбегутся, если я не только клетки, но и ворота открою», — подправляет свою выдумку Антон.

«А они не пойдут в войота. Останутся там сидеть».

«А ты скажи, что им передать. Думаю, они послушаются».

«Скажи им, папа, что их дома ядители ждут. И детки скучают».

«Хорошо, так и скажу», — обещает Антон.

Миша еще что-то говорит, но его голосок журчит где-то за пределами восприятия. Папино внимание сосредоточено на стройных женских ногах, вышагивающих впереди. Весна, солнце в лужах, набухшие почки… Все это живительно действует на организм. Женщины становятся невероятно привлекательными, они распускают волосы и надевают новенькие колготки. Эта, с ногами, оборачивается и смотрит на Антона. Он улыбается («Смотри, какой я замечательный молодой папа, идеальный мужчина»). Она улыбается в ответ, соглашаясь с его телепатическим посылом, но мысленно меняя определение «идеальный» на «чужой».

А Миша что-то тараторит, требуя к себе внимания. Приходится переключаться на него.

«Что тебе?»

«Мне ничего. Это им надо», — отвечает Миша.

«Кому им?» — не понимает Антон.

Женщина с ногами опять оборачивается и дарит ему весьма выразительный взгляд. Похожн, она погорячилась, отнеся Антона к разряду чужих. Он вполне может стать своим, если проявит достаточно решительности. Вот прямо сейчас пусть догонит и покажет, на что способен. Черт, ну и ноги, с ума сойти!

«Звеям», — поясняет сын.

Достал со своими зверями!

«Змеям?» — переспрашивает Антон, прикидываясь непонимающим.

«Звеям, — повторяет Миша. — Звеям».

Он очень старается, но выговаривать букву «р» еще не научился.

«А-а, зверям… — кивает Антон. — И что они?»

«Нужно будет взять им еды».

«Зачем?»

«Они же будут голодные, — поясняет Миша терпеливо. — Им далеко идти. Ты возьмешь им покушать, папа?»

Антон смотрит через дорогу. Обладательница приметных ног уже скрылась за углом. Сейчас он с сыном придет домой, они пообедают и все займутся своими делами. Антон сядет смотреть телек, а Софа запросто может начать мытье окон, устроив шум и сквозняки по всей квартире. Миша пристроится рядом с папой и будет задавать свои вопросы. Сотни и тысячи вопросов. Завтра на работу. Неженатые приятели проводят это воскресенье с толком, а Антон погулял в вонючем зверинце и возвращается домой, где даже пива не допросишься.

«Звери обойдутся, Миша», — говорит Антон.

«Как?» — удивляется сынишка.

«Очень просто. Волки и тигры сожрут оленей, зебр и страусов. Таким образом, они от голода не умрут. А те, кого они съедят, тоже не проголодаются. Они будут мертвые. Точнее, их уже вообще не будет».

Некоторое время Миша идет молча, обдумывая услышанное. Потом в его глазах вскипают слезы.

«Я так не хочу, — всхлипывает он. — Так неправильно».

«Правильно, — сурово произносит Антон. — Природа без нас разбирается. Она лучше знает, что правильно, а что нет. Большие и сильные едят маленьких и слабых. Помнишь, мы белочку у бабушки на даче видели? Вот ее тоже съедят, если еще не съели».

«И зайку? Который мойковкой всех угощал?»

«И его».

Миша горько плачет. Цель достигнута. Теперь не только у Антона плохое настроение. Ничего, сейчас он расскажет сыну что-нибудь веселое, и слезы высохнут. Так всегда бывает. Миша не помнит обид, он еще маленький. Типа глупого зайки, раздарившего мешок морковки и оставившего семью без пропитания. Ему, правда, потом благодарные звери нанесли всякой всячины, но на то она и сказка, чтобы мозги пудрить…

А малыши доверчиво развешивают уши. Такие маленькие, беспомощные и беззащитные в этом взрослом мире…

Антон с трудом проглотил горячий ком, набухший в горле.

— Я помню Мишутку, папа, — хрипло произнес он. — Я люблю его, как никого на свете. Жизнь за него отдам.

Неделин осторожно выпустил воздух, который задерживал в груди минуту или полторы — целую вечность.

— Это правильно, — кивнул он. — Это по-нашему.

Антон слушал не его, а себя.

— Но сейчас Мишутке ничего не угрожает, — продолжил он. — Никто не причинит вреда маленькому ребенку. Меня просто запугивают. Забросили наживку и ждут, когда я клюну. Но дудки! Вот им! — Антон выбросил вперед руку и рубанул ладонью по локтевому сгибу. — Не дождутся.

— Сынок…

— Какой я тебе сынок, папа? Я взрослый человек. Это маленьким можно всякую чушь за правду выдавать. Со мной этот номер не пройдет.

— Погоди. Что ты такое говоришь, Антон?

Неделин потянулся к сыну, но тот, оскалившись, отпрыгнул, развернулся и пошел прочь.

— Егор, — позвала Филимонова, выхватывая пистолет, — остановить его?

— Стреляй, стреляй! — крикнул обернувшийся Антон. — Отец только обрадуется. Одной проблемой меньше.

Пистолет опустился, признавая глупость затеи с запугиванием Антона Неделина. Он уходил. И удержать его не представлялось возможным.

— Может, догонишь? — спросила Филимонова Неделина.

— И что? — мрачно осведомился он. — Силой его поведем? Как барана на веревочке? Он сам должен был, Рая, сам…

Она коротко кивнула и спрятала пистолет под куртку. Неделин стоял, широко расставив ноги, сжимая и снова разжимая кулаки. Не отрываясь, он смотрел вслед уходящему сыну.

— Как думаешь, он действительно сжег все ящики? — спросила Филимонова, взгляд которой тоже был направлен на фигуру, мелькающую среди озаренных солнцем стволов.

— Да, — был ответ.

— Откуда ты знаешь?

— Отец всегда понимает, когда сын врет, — сказал Неделин. — Я своего Антона знаю как облупленного. Насквозь вижу. К сожалению.

Заключительная фраза была пропитана такой горечью, что Филимоновой стало не по себе. Ей вдруг подумалось, что это хорошо, что у нее нет детей. Но потом она посмотрела на Неделина и пожалела о том же самом.

Как всякая женщина, Раиса Филимонова отличалась последовательной непоследовательностью.

Глава девятая Чужая среди чужих

 1

Обычно Филимонова не брала попутчиков, даже если лил дождь или мела метель. А тем более в непогоду, чтобы мерзнущие на обочинах люди не перепачкали салон «ауди» грязной одеждой и обувью. Кроме того, она не любила запахов, которые источают многие люди, не имеющие машин. Как правило, это чеснок, лук и пот. Хуже этого может быть только застарелый перегар или вонь наспех высосанной сигареты. Иногда Филимоновой представлялось, что среднестатистические граждане питаются исключительно вчерашними луковыми салатами, запивая их пивом и вставляя между глотками порции табачного дыма. А вода у них дома отключена из экономии или в наказание за неуплату.

Прежде чем принять окончательное решение и впустить мужчину в машину, она потянула воздух ноздрями. Нет, ничего такого.

— Садитесь, — сказала Филимонова. — Только сразу определитесь, где вам выходить. Прозеваете поворот, я возвращаться не стану.

— Торопитесь? — догадался мужчина.

— Очень, — подтвердила она и рванула с места раньше, чем он успел захлопнуть дверцу со своей стороны, проделав это намного сильнее, чем требовалось, как человек, привыкший ездить на старинных машинах.

— Мне в Мичурино, — сказал мужчина. — Если вам по пути.

— Я еду в Новодимитров. Посмотрите по карте.

Филимонова показала на бардачок.

— Не надо, — сказал он. — Я и так знаю. Дорога идет через Мичурино.

— Вот и отлично.

Она взялась за руль обеими руками и увеличила скорость до ста двадцати. Встречный ветер упруго покачивал «ауди», машины проносились мимо с ревом многотонных снарядов.

— Меня зовут Василий, — представился мужчина.

— Буду иметь в виду, — сказала Филимонова, даже не подумав назвать свое имя.

Взять попутчика посоветовал Неделин. «Тебе придется ехать долго и быстро, — сказал он. — В таких ситуациях радио не всегда помогает, даже наоборот. Ночь выдалась беспокойная, ты не выспалась. Сама не заметишь, как начнешь отключаться за рулем. Чаще водитель успевает, но везет не всем».

И вот теперь в машине рядом с Филимоновой сидит незнакомый Вася, опрятно одетый, без вещей, с простой, открытой физиономией, так здорово соответствующей имени. На колени не пялится, с разговорами не лезет, ничем особенным не пахнет.

Удостоверившись в том, что выбор сделан правильный, Филимонова еще прибавила газу. Руль пришлось держать крепче, постоянно корректируя направление движения, потому что на такой скорости ветер то норовил развернуть мордаху «ауди» под углом, то стремился оторвать колеса от асфальта.

— Торопитесь? — спросил Василий, проверяя, надежно ли пристегнут.

— Есть одно дельце, — признала Филимонова. — Неотложное и очень важное.

— Это хорошо.

— Правда? А вот я предпочла бы сейчас не гнать никуда, а отдыхать с журналом или ноутбуком.

— Очень многие предпочитают, — согласился Василий. — Это их и губит.

— Приятное времяпрепровождение? — недоверчиво усмехнулась Филимонова. — Вот так новость! А я думала, что людей губят болезни, конфликты, вредные привычки, старость…

— Лень — самая вредная привычка человечества, — изрек попутчик. — И самая губительная. Мы работаем, чтобы потом вволю побездельничать. Откладываем важные дела на потом. Проводим свободное время бессмысленно и бесцельно.

— А надо бы как муравьи?

— Люди и так не слишком от насекомых отличаются. Только инстинкты и механизмы немного разные.

Филимоновой хотелось посмотреть на Василия, чтобы проверить, не смеется ли он над ней, но она не отважилась оторвать взгляд от дороги, в это время дня забитой транспортом.

— А как же насчет венца творения? — поинтересовалась она.

— Кто венец? — деланно удивился Василий.

— Человек, кто еще! Созданный по образу и подобию…

— Сам же человек эту легенду и запустил. Но еще хуже, что он Бога по своему образу и подобию придумал.

— У вас другой Бог? — Филимонова все же не удержалась и скосила глаза на попутчика. — Какой-то особенный?

— Об этом невозможно рассуждать серьезно, — поморщился он. — Что мы можем знать о Боге, помилуйте! Это как если бы клеткам захотелось вообразить, что представляет собой человек, состоящий из них. Некоторые ученые попробовали подсчитать их количество, кстати. Получилось примерно столько же, сколько небесных тел в нашей Галактике. Как тут не вспомнить формулу Гермеса? — Василий тоже покосился на Филимонову. — Ничего, если я поумничаю немного? Трудно удержаться в присутствии такой красивой женщины.

— Умничайте, — разрешила Филимонова.

— Формула Гермеса, якобы содержащая величайшую тайну мира, гласит: «То, что вверху, подобно тому, что внизу. То, что внизу, подобно тому, что вверху».

— Значит, все-таки по образу и подобию?

Филимоновой захотелось продемонстрировать, что она не только красива, но и умна.

— Это совсем другое, — покачал головой Василий. — Библейский Бог не космический, а вполне себе человеческий. Такой крепкий седобородый старик в белоснежных одеждах.

— Хорошо, допустим, наш мир представляет собой нечто вроде электрона некого атома. Допустим даже, что мы — мельчайшие частички, из которых состоит Вселенная.

— И сами являемся Вселенной для таких же частичек…

— И сами являемся. Что это для нас меняет? Для меня лично? Почему мне нельзя лениться с журналом в руках?

На этот раз Василий повернул к ней голову, а не просто взглянул искоса.

— Можно. Если вас устраивает роль бездумной песчинки мироздания. На месте которой появится другая.

— Ничего, — отшутилась Филимонова. — Постепенно поумнею. Времени полно. Впереди множество воплощений.

— Кто вам сказал? — спросил Василий, даже не улыбнувшись.

— Как кто? Сейчас даже ученые признают реинкарнацию. Правда, индийцы знали о ней еще несколько тысяч лет назад.

— И сильно им помогла эта теория? Посмотрите, как живут и умирают в Индии с ее вековыми традициями. Грязь, нищета, болезни. И паломничества к храмам вместо настоящей духовности. Почему же они не совершенствуются в каждом новом воплощении? Почему не превзошли всех в развитии? — Василий усмехнулся. — Не знаете? А я вам скажу. Глупо считать, что в древности люди были просвещеннее или умнее, чем сейчас. Не следует слепо верить их мифам и сказкам. Мы ведь современные люди, верно? Пишем в ноутбуках, а не на восковых табличках или папирусе. Однако же превозносим так называемые священные книги, сочиненные в незапамятные времена. Разве тогда человечество было мудрее?

— Может быть, просто ближе к Богу? — предположила Филимонова задумчиво.

— Ага, именно поэтому повсюду горели жертвенные костры и люди молились солнцу, морю и ветру. Вздор! — Василий потянулся к клавишам радиоприемника. — С вашего позволения… Мне стыдно болтать о серьезных вещах, как о чем-то пустяковом, незначительном. Такое впечатление, будто напился и распустил язык. Лучше музыку послушать. Можно?

— Минутку. Сначала ответьте на один вопрос, раз уж вы такой великий философ.

— Да какой из меня философ! Просто привык задумываться о всякой всячине.

Филимонова нетерпеливо кивнула:

— Хорошо, не философ, а мыслитель. Василий… Как ваша фамилия? Ладно, не важно. Василий такой-то. Скажите, если бессмертия души нет, зачем тогда все?

— То есть кнут есть, а где же пряник? — уточнил он.

— Пусть будет так.

— Вынужден вас огорчить, прекрасная незнакомка. Бессмертие есть, а души нет. Ее сперва вырастить нужно. Как семя. А уж потом пожалуйте перерождаться. До этого перерождаться, собственно, нечему. Вот прожили вы, допустим, тридцать или тридцать пять лет, а воспоминаний и впечатлений даже на день не наберется. Обрывки, осколки, мусор. Это вы хотите увековечить?

— А вы, конечно, достойны бессмертия, — саркастически обронила Филимонова, которой захотелось вдруг высадить этого умника посреди дороги.

«Если ты такой умный, то где твои деньги? Почему даже на старенькую тачку не накопил? Сидит тут, о высоких материях рассуждает. А у самого джинсы турецкие, копеечные».

— Я ни на что не претендую и ничего, увы, пока не достиг, — смиренно признался Василий. — Извините, если я вас ненароком обидел. Постоянно нарываюсь, а все никак не научусь держать язык за зубами. Но я не хвастаюсь, честное слово. Просто иногда хочется поделиться с кем-то своими мыслями. Лишнее это. — Он включил радио. — Люди не любят, когда им открывают глаза. Предпочитают спать и ни о чем не думать. Сердятся, когда их будят и напоминают о том, что они предпочли бы забыть…

— Со мной все в порядке, — заверила его Филимонова, делая музыку громче. — Я вас подобрала как раз для того, чтобы не спать.

Она умышленно употребила слово «подобрала», как будто бы речь шла о щенке или котенке.

Легко рассуждать о высоких материях, удобно устроившись в чужой иномарке. Обрядиться в дешевые одежки и ехать не дальше какого-то богом забытого Мичуриного. А при случае пускать пыль в глаза случайным спутницам. Ухаживать не надо, подарки делать не надо: покрасовался немного и шмыг в свой укромный уголок.

Вынеся такой приговор спутнику, Филимонова успокоилась. Знал бы он, зачем и куда она спешила! Пока он тут разглагольствовал о Вселенной, Раиса ехала спасать незнакомых ей людей. Она была готова рискнуть жизнью ради Неделина и его близких. И она сумела превозмочь соблазн обогатиться за счет наркотиков еще до того, как узнала, что их больше нет. Если кто-то считает это ничего не значащими обрывками и осколками, то пусть. Раиса Филимонова знает цену и себе, и своим поступкам. Она разберется. Сама разберется, без подсказчиков.

«Меня всегда манила вдаль моя мечта хрустальная, — пело радио. — Мне ни к чему у ворожей судьбу свою пытать. Я жму на газ, топлю педаль, дорога идеальная: ни миражей, ни виражей — о чем еще мечтать?»

Филимоновой и впрямь было не до мечтаний. Сложные и шаткие умственные конструкции ее тоже не привлекали. Она была сосредоточена на предстоящей задаче. Такое маленькое человеческое дельце, ничего не значащее для Вселенной. Филимоновой предстояло спасти людей, а о собственной душе ей пока думать некогда.

 2

Новодимитров вряд ли отличался от Стародимитрова или, допустим, просто Димитрова, которые наверняка тоже существовали на родных просторах. Те же серые и желтые девятиэтажки на окраине, те же кирпичные и блочные пятиэтажки в центре. Первые этажи заняты под магазины, парикмахерские и аптеки, причем последних такое количество, что невольно начинаешь опасаться за здоровье граждан, нуждающихся в таком количестве лекарств для поддержания жизни.

Вечерний час пик уже закончился, но машин и людей на улицах было еще довольно много. Притормозив возле гостиницы с громким названием «Плаза-отель», Филимонова прислушалась к своим ощущением. Тело ныло от долгого сидения за рулем, в глаза словно песка насыпали, в голове шумело. Сейчас бы отдохнуть в гостиничном номере! Посидеть на унитазе, понежиться в душе, растянуться на чистой постели. Но нет, нельзя. Нужно действовать. Упущенное время не воротишь.

Прежде чем позвонить Бэтмену, Филимонова набрала номер Неделина. Он ответил мгновенно, словно все это время сидел с телефоном в руке.

— Я на месте, — сказала она.

— Хорошо, — сказал он. — Связывалась уже с этими?

— Нет еще.

— Почему?

— Сначала решила спросить, ты не передумал?

— Дурацкий вопрос!

Судя по тому, как вскипел Неделин, он весь день провел на нервах. Но и Филимонова не с коктейлем возле бассейна прохлаждалась!

— Не ори на меня! — прошипела она. — Никогда не ори.

Последовала пауза, во время которой Неделин явно корректировал свою манеру общения. Наконец он отрывисто произнес:

— Я не передумал, Раиса. Это невозможно. Действуем по плану.

— Хорошо, — сказала она. — Тогда я начинаю. До связи.

— До связи.

«Если она будет», — подумала Филимонова. Теперь, когда осталось сделать последний шаг, в ней стремительно разрастались сомнения и страхи. Стоило ли переться сюда, рискуя жизнью ради людей, которых она прежде в глаза не видела? Не разумнее ли уехать и забыть все как страшный сон? Но ведь не дадут. Бывшее начальство не позволит. Чтобы вырваться из зоны досягаемости полковника Кудрявцева, нужно убраться подальше, а для этого необходимы деньги. У Филимоновой был план, как их раздобыть, причем с пользой для общего дела. Правда, делиться своими соображениями с Неделиным она не спешила. Это была ее личная затея. Жертвенность — хорошо, но забывать о себе тоже не стоит.

Закончив разговор с Неделиным, Филимонова взяла мобильник его сына и позвонила на номер, с которого поступили угрозы. Пришлось слушать гудки вызова не менее двадцати секунд, прежде чем на том конце ответили. Это не означало, что там не ждали звонка. Просто Антона хотели заставить понервничать.

Что касается Филимоновой, то она полностью контролировала свои эмоции и сохраняла полное хладнокровие, как требовал того профессиональный опыт. Волнение мешает сосредоточиться на цели. Страх лишает воли и способности мыслить логически.

Глядя на огни ночного города, Филимонова бесстрастно дожидалась ответа.

— Алло, — произнес уже знакомый мужской голос.

— Я звоню от имени Антона, — сообщила Филимонова ровным голосом.

Воцарилось молчание. Говоривший явно не ожидал такого оборота.

— Он сбежал, — сказала Филимонова. — Но мне известно, что вам нужно, и я знаю, где это находится.

— Я перезвоню, — сказал мужчина после недолгого размышления.

— Побыстрее, пожалуйста. Я очень устала с дороги. Хотелось бы все оговорить как можно раньше.

— Там видно будет.

Голос канул в небытие. Филимонова вышла из машины, намереваясь оплатить гостиничный номер и, возможно, перекусить, но такой возможности ей не представилось. Видимо, владельцы партии наркотиков тоже спешили. И вовсе не для того, чтобы пораньше лечь спать.

На этот раз позвонили они, и голос был совсем другой: немолодой, низкий, с едва слышным сипением, который производят звуковые колонки, включенные на полную мощность.

— С кем я говорю? — спросил он.

Филимонова представилась и осведомилась, как обращаться к собеседнику. Он назвался Иваном Ивановичем, не скрывая, что не собирается говорить свое настоящее имя.

— Мне все равно, — сказала Филимонова. — Хоть Иван Иванович, хоть Семен Семенович, хоть даже Бэтмен или Гарри Поттер.

Тем самым она намекнула на свою компетентность. Собеседник хмыкнул:

— Я бы на твоем месте держался скромнее, Раиса Захаровна. Полагаю, мои мальчики уже засекли твое местонахождение.

— Не сомневаюсь, — ответила Филимонова. — Я знаю, сколько времени требуется для перехвата разговора. До недавнего времени я служила в полиции.

— Да? — вежливо удивился голос, принадлежащий, скорее всего, не кому иному, как Бэтмену.

— Угу. Заместитель начальника ОПО Латунска. Майор Филимонова.

— Очень интересно. Самое время познакомиться поближе, майор Филимонова.

— Для этого и звоню.

Ее взгляд проследил за черным квадратным внедорожником, медленно двигающимся по противоположной стороне улицы.

— «Мерс» видишь? — спросил голос. — К тебе сейчас подъедут.

— Только я на своей машине, — предупредила Филимонова. — Красная «ауди». Пусть ваши люди показывают дорогу, я за ними.

— Дело твое.

— Вы Бэтмен, верно?

— Не болтай языком понапрасну. Он тебе скоро понадобится.

Телефон умолк. Несмотря на напускное спокойствие, Филимонова почувствовала леденящий холод внутри, как перед прыжком в пропасть. Очень уж быстро и слаженно действовала команда Бэтмена. Это свидетельствовало о том, что на него работают лучшие силовики города. Он был здесь полновластным хозяином, она — никем, ничтожной букашкой, забравшейся на хозяйский стол.

Шлеп! — и нет никакой Раисы Захаровны Филимоновой.

Нет и никогда не было.

В стекло постучали. Филимонова кивнула подошедшему и махнула рукой, предлагая ехать. Черный «мерседес» развернулся, пристроившись прямо перед «ауди». Его габаритные огни полыхали, как угли в пекле.

 3

Перед тем как уйти из дома, Бэтмен заглянул в детскую. Сынишка уже сидел в кровати, слушая сказку, которую ему читала няня. Оба посмотрели на Бэтмена.

— Папа, — обрадовался мальчик, — почитай мне лучше ты, а Настя пусть отдохнет. Она так сегодня устала, так устала…

Наивная детская хитрость заставила Бэтмена улыбнуться.

— Отчего же это она устала? — поинтересовался он, поглядывая то на сына, то на няню.

— Со мной возилась, а я не слушался.

— Ну вот, — сказал Бэтмен, не сумевший до конца согнать усмешку с лица, — ты, братец, не слушался, а я тебе сказку читай?

— Это такой современный метод воспитания, — заявил сын. — Не наказывать детей, а поощрять. Тогда им становится стыдно, и они осознают свою вину.

Не по годам умный мальчуган. Бэтмен на него надышаться не мог. Поздний ребенок. А как же иначе? Это лучшее, что он когда-либо имел в жизни. Лучшее и главное.

— Обязательно применим твой метод, — пообещал Бэтмен. — Но не сегодня, договорились, малыш? Дела. — Он развел руками. — Очень важные.

— У тебя всегда дела и всегда важные!

— Мишенька, — вмешалась няня, — раз папа пообещал, значит, сделает. А сейчас давай его отпустим. Пожелай папе спокойной ночи, Мишенька.

Всякий раз, когда она называла мальчугана по имени, в душе Бэтмена, причиняя боль, что-то переворачивалось. Его с самого начала покоробило это совпадение. Сынишку звали так же, как отпрыска Неделина, у них даже возраст был примерно одинаковый, с разницей в год. Почему-то это представлялось плохим предзнаменованием. Бэтмен чувствовал, что если он что-то сделает с чужим пацаном, то и своего постигнет беда. Когда позвонила Филимонова, у него словно камень с плеч свалился. Дай-то бог, чтобы проблема разрешилась без жестких мер. Пусть бы нашелся товар, и тогда заложников можно будет отпустить на все четыре стороны. С Антоном Неделиным разговор будет особый, а эти двое при чем? Ох и подло же жизнь устроена!

Голосок сына вывел Бэтмена из задумчивости. Похоже, Мишенька пожелал ему спокойной ночи.

— Приятных снов, — подмигнул Бэтмен. — Завтрашний вечер посвящу тебе. Может быть, даже весь день.

— Ура! — просиял сынишка.

Бэтмен покинул комнату, улыбаясь. Но по мере удаления от дома лицо его каменело, а взгляд делался тяжелым, угрюмым. Он входил в привычную роль грозного вожака, не ведающего пощады к врагам и не прощающего ошибок своему окружению. Иначе было нельзя. В момент растерзают, а нажитое добро растащат по норам. Закон волчьей стаи.

Джип Бэтмена и две машины сопровождения остановились перед черным входом в спортивный комплекс «Олимпийский», служивший базой для братвы. Гостья уже была доставлена: на стоянке стояла незнакомая красная «ауди». Судя по тачке, майор Филимонова успевала и охранять закон, и нарушать его, отметил про себя Бэтмен. Как вся эта сучья порода.

Его проводили в полуподвальный офис, откуда можно было попасть хоть в бильярдную, хоть в бассейн с сауной, хоть в камеру пыток. Филимонова, ожидавшая в комнате для гостей, не встала при появлении хозяина. Бэтмену это понравилось и не понравилось одновременно. Не здороваясь, он прошел мимо и, упав на белый кожаный диван, раскинул руки по спинке, как крылья.

— Добрый вечер, Иван Иванович, — произнесла Филимонова с легкой улыбкой, скорее ироничной, чем приветливой. — Или правильнее будет называть вас Константином Эдуардовичем?

Успела изучить дело, факт. А там не только анкетные данные и фотографии. Там много того, что должно внушать бабам страх. Почему эта не трясется? Смелая больно? Или притворяется здорово?

— Кончай пургу гнать! — рыкнул Бэтмен. — Дело говори.

Бэтмену было за пятьдесят, но ему нравилось считать, что выглядит он лет на сорок. Широкий, мощный, с толстыми руками и тонковатыми кривыми ногами. Чтобы они не бросались в глаза, Бэтмен носил широкие штаны, а бицепсы, наоборот, любил выставлять напоказ, имея в своем гардеробе десятка два тоненьких, обтягивающих свитерков. Живота он не стеснялся: какой матерый мужик без брюшка? Настоящим мужчинам необходимо хорошо питаться, чтобы не утратить силу.

— Давайте по делу, — согласилась Филимонова, непринужденно откидываясь на спинку кресла и картинно скрещивая ноги. — Кто я такая, вы уже знаете. Пробили меня?

— Пробили, — подтвердил Бэтмен. — Есть такая: Филимонова Раиса Захаровна. Или была. В зависимости от того, как пройдет наше общение.

Намек был более чем прозрачный, но Филимонова даже глазом не моргнула.

— Пугать женщин нехорошо, — заметила она. — Несолидно.

— Я не пугаю, я предупреждаю.

Фраза не блистала оригинальностью, тем не менее была коронной в репертуаре Бэтмена еще с той поры, когда он был молодым, поджарым и ходил во всем черном, за что, собственно, и получил свое прозвище. Впервые он произнес его, когда явился «сбивать» чужой должок с армянина-мясника, торговавшего на рынке. У этого мясника было два здоровенных сына и куча горячих родственников, так что он не воспринял угрозу всерьез.

Его долг составлял ровно пятнадцать тысяч долларов. Бэтмен, взявшийся за работу, выторговал себе десять процентов, то есть полторы «штуки». Для него это была огромная сумма, за которую он был готов порвать и мясника, и всю армянскую диаспору. Проблема заключалась в том, что тогда у Бэтмена не было ни соратников, ни оружия. Ему предстояло разобраться с должником голыми руками, в одиночку. И он сделал это.

Один сын мясника получил заточенный электрод в бок и едва не окочурился в больнице. Второй угодил туда же с черепно-мозговой травмой после того, как прилетевший из кустов кирпич свалил его на автостоянке. «Следующая твоя жена, толстяк, — заявил Бэтмен, не побоявшийся лично предстать перед мясником. — Я не пугаю, я предупреждаю. Опять».

Их окружало человек пять армян, один из которых держал в руках топор для разделки туш, а двое других — внушительные ножи. Однако команды расправиться с Бэтменом так и не последовало. Мяснику даже в голову не пришло, что кто-то может действовать столь безрассудно и нагло. Он решил, что вымогатель — лишь посланник целой банды отморозков. У мясника были связи в преступном мире и знакомства в милиции, но он не рискнул сказать «нет». Пока отморозков нашли бы и приструнили, могла пострадать его ненаглядная Белла. Один из сыновей лежал в реанимации, и мясник не стал испытывать судьбу. Он плюнул на принципы и вернул долг.

Возможно, Бэтмен никогда бы не дорос до уровня того авторитета, которым стал, если бы просто передал деньги заказчику, удовольствовавшись оговоренной долей. Но это было бы не просто глупостью, это было бы настоящее лоховство — удел терпил и баранов. Нет, Бэтмен был устроен иначе. Он совершенно справедливо рассудил, что нанять его мог только тот, кто не способен был найти более достойной кандидатуры. Все пятнадцать тысяч он оставил себе, обзавелся первой машиной и первым стволом. С этого и началось его восхождение по ступеням криминальной пирамиды. А заказчик, которого Бэтмен кинул, был женского пола. Так что с бабами он не церемонился — ни тогда, ни теперь. И его гостье предстояло убедиться в этом.

 4

Итак…

— Я не пугаю, я предупреждаю, — произнес Бэтмен с намеком на угрозу, но на Филимонову это, похоже, не подействовало.

Во всяком случае, внешне. Она качнула ногой, заброшенной на другую ногу, разглядывая носок своей туфли. Бэтмену нравилось, как она держится. Как она выглядит, ему тоже нравилось. Ему всегда импонировали уверенные в себе женщины с короткими стрижками. Однако ни разу в жизни Бэтмен не поступился ничем важным ради женщины. Даже жена не стала исключением из этого правила.

— Я приняла к сведению, — сказала Филимонова, продолжая любоваться своей туфлей, как будто видела ее впервые. — Могу продолжить говорить о деле, если хотите.

— Валяй, — разрешил Бэтмен.

Он знал, как важно сохранять инициативу в общении. Если не дать человеку ясно понять, кто тут главный, у него возникают вредные и опасные иллюзии. Лучше пресечь это в самом начале.

— Раз ты навел справки, — продолжала Филимонова, тоже невозмутимо переходя на «ты», — то должен знать, что карьера у меня складывалась блестяще. Спроси себя: почему я подала в отставку?

— Тоже мне загадка, — усмехнулся Бэтмен. — Узнала, кому принадлежит товар, и заочковала… пардон, струсила. Признайся, это ведь вы меня грабанули? Мусорá?

— Я никогда не очкую, — отрезала она. — А теперь смотри: какой мне резон уходить из полиции, если бы я была причастна к нападению? Наоборот, я бы осталась там, чтобы держаться своих. Вместе безопаснее, ведь так? Но я подала рапорт, как только узнала, в чем дело. — Филимонова неспешно поменяла ноги местами. — Я не была замазана и не хотела замазаться. Разве это не очевидно?

— Допустим, — буркнул Бэтмен. — И что дальше?

— О нападении я узнала от отца того водителя, который спасся. Егор Неделин. Он явился ко мне за помощью. Сказал, что сын позвонил ему из окрестностей Латунска, а потом связь оборвалась.

— Его ранили?

— Да, — подтвердила Филимонова. — Но ящики он сохранил. Все пять.

Скрывая волнение, Бэтмен заставил себя не менять расслабленную позу.

— Товар цел?

Она бесстрашно встретила его взгляд:

— Если бы я задала этот вопрос, ты бы посоветовал мне не гнать лошадей.

— Здесь я решаю, что и когда говорить, ясно?

— Тогда я помолчу. А ты говори.

Филимонова с вызовом посмотрела Бэтмену в глаза, зрачки которых сузились от ярости до размеров двух крохотных черных точек. Он стиснул кулаки, овладевая собой. До сих пор эта женщина вела себя безукоризненно. Ему тоже не следовало горячиться, чтобы не терять лицо.

— Я вижу, тебе нравится дразнить меня. — Бэтмен заставил себя усмехнуться. — Что ж, я не против. Все равно я узнаю от тебя все, что хочу. Никуда ты не денешься.

— Я и не собираюсь никуда деваться. — Филимонова пожала плечами. — Я к тебе добровольно приехала.

— Чтобы отмазаться? — спросил он. — Чтобы к тебе претензий не было?

— И это тоже, — согласилась она. — Но в основном по доброте своей бабьей. Из жалости.

— К кому?

— Я уже говорила, что взялась помогать Егору Неделину, отцу Антона. Шофер сбежал. Его мобильник остался у меня, так что я получила послание. Егор, естественно, тоже об этом узнал…

— Почему естественно? — перебил Бэтмен. — У вас любовь-морковь, что ли?

— Тебе исповедаться? — Филимонова ответила ему дерзким взглядом. — Хотя ладно, чего уж тут. Мы спим вместе, и я имею на Егора виды. Но мне нужен нормальный мужик, а не неврастеник, которым он станет, если пострадают его близкие. Я здесь, чтобы освободить Софу и Мишу. Имена не перепутала?

Бэтмен убрал руки со спинки дивана и уперся ими в широко расставленные колени.

— Кажется, нет, — сказал он. — Я стараюсь не вникать в подобные вопросы.

— Не царское это дело?

— Это была твоя последняя шутка здесь, — медленно произнес Бэтмен. — И не надейся, что я тебе все спущу. Я очень хочу вернуть товар, это так. Но не до такой степени, чтобы позволять каждой шлюхе выделываться в моем присутствии.

Последовала пауза, тяжелая, как наковальня, подвешенная над головой. Филимоновой стоило больших усилий не поддаться давящей тяжести и не опустить плечи.

— Извини, — сказала она. — Кураж поймала.

— Так потеряй, — хмуро посоветовал Бэтмен.

Филимонова кивнула:

— Уже. Проехали?

— Проехали, — согласился он. — Что там еще у тебя?

Поставив гостью на место, Бэтмен испытал внутреннее торжество, несравнимое ни с чем. Его страстью было подчинять людей своей воле, ломать их. Мало кто мог устоять против него. Как правило, такие убирались — и из окружения Бэтмена, и из жизни вообще. Но уважал он только их — тех, кто был достаточно силен, чтобы не склонить голову, не пойти на попятную, не допустить заискивающих ноток в голосе.

— Перехожу к главному, — сказала Филимонова. — Антон Неделин, как я уже говорила, сбежал после перестрелки в лесу. Поджег грузовик и подался в бега.

— А товар? — Не убирая ладоней с колен, Бэтмен подался вперед.

— Нужные ящики парень вытащил и спрятал. Рассчитывал вернуться за ними потом, я думаю. Когда все уляжется.

— Как ты нашла ящики?

— Мы делали обход местности, — ответила Филимонова. — Тут звонок. Этот болван оставил мобильник в тайнике…

— Зачем? — поинтересовался Бэтмен, снова развалившись на диване.

— Думаю, слышал что-то про то, как людей по спутниковой связи находят. Решил от мобильника избавиться, а выкинуть пожалел.

— Жаба задавила.

— Она самая, — согласилась Филимонова.

— И где тайник? — спросил Бэтмен.

— У нас.

— У кого это у вас?

— Где находятся ящики с порошком, знаем только мы с Егором.

— Раз ты здесь, значит, собираешься их вернуть.

— Продать, — поправила Филимонова.

Ее мышцы непроизвольно напряглись, вся она сделалась упругой, легкой. Настал решающий момент. Она и Неделин согласились, что без блефа им заложников не вызволить. Но вопрос о деньгах Филимонова подняла по собственной инициативе. Это было ее личное ноу-хау. Она намеревалась спасти не только пленников Бэтмена, но и себя. За его счет.

— Продать? — не поверил ушам Бэтмен.

— Да, — подтвердила Филимонова.

— Кажется, я тебя предупреждал…

— Я общаюсь с тобой со всем уважением, Бэтмен. Это просто деловое предложение. Тебе нужен товар, а мне — мой процент. Миллион долларов.

— Ха-ха-ха! Почему это я должен тебе платить? Ты и так все сделаешь, чтобы вызволить родню хахаля.

— Ошибаешься, — спокойно произнесла Филимонова. — Я бывший полицейский, не забывай. Я не занимаюсь благотворительностью. Я сама за себя. У меня появился шанс разбогатеть, и я его не упущу.

Бэтмен долго разглядывал ее, пытаясь выявить слабину. Не получилось. Эта женщина была покруче многих мужиков, когда-либо выдвигавших ему свои условия. Разумеется, можно было спровадить ее вниз, в подвал и там живо сломать. Это был простой, но не самый эффективный способ. Под пытками человек наобещает с три короба, а потом неожиданно выкинет какой-нибудь фортель. Бэтмен предпочитал действовать наверняка.

— Миллион, говоришь? — переспросил он.

— Да, — кивнула Филимонова. — Миллион баксов.

— И за что я должен тебе заплатить?

— Я отвезу твоих людей на место. Там совершим обмен. Ты получишь свой порошок и заодно избавишься от женщины с ребенком.

— Допустим, — кивнул Бэтмен. — Но не надейся, что я забашляю тебе до того, как заберу товар.

— Твои люди возьмут деньги с собой, — сказала Филимонова. — Они рассчитаются со мной по завершении сделки.

— Рассчитаются, — подтвердил он.

А мысленно добавил: «Пулей в затылок».

— Я никуда не поеду, пока не увижу деньги собственными глазами, — предупредила Филимонова.

— Принимается, — кивнул Бэтмен, справедливо полагая, что с деньгами ничего не случится, если свозить их туда и обратно. — Давай обсудим детали.

— Давай.

И они заговорили спокойными, уравновешенными голосами. Причин для волнения не было. Каждый считал, что перехитрил другого.

Глава десятая Живи, и пусть умирают другие

 1

— Здесь?

У водителя была маленькая голова и мелкие черты лица, делавшие его похожим на внезапно состарившегося ребенка. Волосики светлые, редкие, мягкие. Глядя на него, Антон с самого начала еле сдерживал ярость. Этот тип чем-то напоминал ему сына, а вот как раз его вспоминать не хотелось.

— Ближе к тому дому, — показал Антон. — Видишь забор? Прямо напротив.

Лучи фар поплыли вперед. Тени бросились в стороны, ускользая от света. Машина остановилась, и тени тоже застыли. Двигатель мурлыкал, как задремавший кот.

— Трех сотен хватит? — спросил Антон, запуская руку в карман джинсов и неудобно выгибаясь на переднем сиденье.

— Обижаешь, земляк, — сказал водитель. — Я бензина больше спалил.

— Ладно, ладно. Про бензин мне тут не рассказывай. Я сам водила.

— Расход у всех разный.

— Зато приход одинаковый.

— Чего?

— Того. Держи.

Он поднес деньги к самому лицу водителя, чтобы тому было неудобно смотреть. Антон сам удивлялся, откуда у него столько хладнокровия и сноровки. Как будто он всю жизнь занимался грабежами. Вот что с ним судьба сотворила!

Наклонив голову, водитель вытаращил глаза, пытаясь оценить купюры. Они были мелкие, мятые. Антон выпустил их из руки и схватил водителя за горло, будто здоровенную рыбину под жабры, все сильнее впиваясь пальцами в плоть и вынуждая маленькую светловолосую голову запрокидываться назад. Предупреждая неизбежные крики, Антон нанес несколько ударов кулаком, целясь в висок, потому что бить в лоб мешал низкий потолок.

При каждом ударе водитель всхлипывал и дергался, слепо ловя руки мучителя. Длилось это около минуты, что-то вроде того. Когда светлоголовый обмяк и отключился, Антон поискал под сиденьем разводной ключ, без которого ни один бомбила по ночам не ездит. После этого дело пошло очень быстро. Волосы на голове водителя стали красными и слипшимися, уже не напоминая Антону ни о чем. Он старался не думать и не смотреть, хотя, конечно, приходилось делать и то и другое.

Покончив с владельцем машины, Антон выгреб из его карманов всю наличность, а самого пристроил в густую тень под дощатый забор, за которым угадывалась стройка. Потом сел за руль и поехал прочь, нимало не заботясь о том, умер водитель или просто находится без сознания. После того, что Антон сделал с Марией, это не имело особого значения. Какая разница, сколько человеческих жизней на твоем счету? Одна, две, три, десять? Где та черта, дальше которой двигаться нельзя? В самом начале. И она уже была перейдена, когда Антон направил рыло грузовика на людей. Потом все пошло как по маслу. Уже не остановишь.

Притормозив под уличным фонарем, Антон тщательнейшим образом осмотрел кабину. В паспорте, в кармашке обложки хранились три банковские карты. Коды обнаружились на листике за ламинатной оболочкой водительских прав. Водитель с детской головой не доверял своей памяти. Может, выпивал часто, а может, мозгов не хватало. Сдержанно порадовавшись этому обстоятельству, Антон оставил машину и прогулочным шагом отправился на поиски подходящих банкоматов. Полчаса спустя он стал обладателем вполне приличной суммы, позволяющей просуществовать месяц или полтора. Плюс к этому в кармане у него находилась дневная выручка незадачливого водилы.

Располагая финансами, Антон заглянул в ближайшее интернет-кафе, подыскал недорогую посуточную квартиру и позвонил по указанному номеру с прихваченного телефона. Своего пока что у Антона не было, и он не спешил им обзаводиться. Звонить было некому — да и незачем. Все связи и знакомства остались в прошлом.

Окна арендованной квартиры выходили на тихую, темную улочку Латунска, заставленную машинами и засаженную высокими тополями с побеленными стволами. Понаблюдав немного за редкими прохожими, Антон включил телевизор. На экране появился немолодой мужчина в белой рубахе и, трогая гитарные струны, запел:

Я всем сегодня задолжал И нечем отдавать. Отец сердито губы сжал, И плачет тихо мать.

Никто не требует долги: Ведь знают — не отдам. Друзья мои! Мои враги! Я задолжал всем вам.

Я брал любовь и дружбу брал, А возвратить не смог. Выходит, что всю жизнь я крал, И отвернулся Бог.

Добро чужое взявший — вор. Плативший злом — вдвойне. Бог не зачтет мне приговор, Поручит Сатане.

— Достали вы со своим Богом и с моралью своей, — злобно прошипел Антон и выключил телек.

Чем же заняться?

Бесцельно побродив по комнате, он опять выглянул на улицу. В освещенном окне напротив тискалась парочка. Мужчина был обнажен по пояс, а женщина одета, но можно было не сомневаться, что очень скоро оба останутся в чем мать родила. Внезапно Антону захотелось секса и алкоголя, предпочтительнее в обратной последовательности. Вначале желание было просто острым, потом стало непреодолимым.

Накинув куртку, Антон отправился к дежурному лотку, откуда вернулся с пакетом, набитым бутылками, банками и всевозможными упаковками. Он заслужил праздник.

Угостившись для разогрева пахучими слабоалкогольными напитками, Антон подключился к вай-фаю и занялся поиском девушек по вызову. В городе Латунске таковых оказалось целых восемь. Выбор был остановлен на некой Виоле. Переговорили. Поторговались. Через двадцать минут Виола переступила порог квартиры.

Ее нельзя было назвать красивой — как нельзя было назвать некрасивой. Обычная девица с размалеванным личиком и обилием блесток на одежде. Ноги вроде бы не кривые и не толстые. Бюст, похоже, в наличии. На лбу, прямо над рыжеватой бровью, вулканический прыщ, густо замазанный тональным кремом. Цвет глаз неопределенный. Губы выворачиваются на модный манер, так что верхняя накладывается на нижнюю.

— Ты уверен, что двух часов хватит? — спросила она, разглядывая обстановку квартиры. — А то потом система скидок начинается.

— Давай сразу со скидок начнем, — предложил Антон. — Тогда подумаю.

Он успел опрокинуть стакан крепкого алкоголя и чувствовал себя сильным, благодушным, уверенным. Все плохое забылось, отойдя куда-то на задний план. Электрический свет и краски были яркими, Виола как-то быстро хорошела, желание поднималось ровно и сильно.

— Ух ты, какой хитрый! — Виола сделала еще один круг на своих каблуках-ходулях. — Так не пойдет. За визит плати вперед.

— Пока что платить не за что, — возразил Антон. — Ты ведь не лицом торговать пришла, верно?

Это была всего лишь шутка… ну, почти шутка. Но проститутке она не понравилась. Губы у нее обвисли, как два склеившихся дождевых червя, глаза часто заморгали.

— Деньги покажи, — велела она.

— Давай я тебе кое-что другое покажу, — ухмыльнулся Антон.

— Себе показывай. Я этого навидалась, во!

Виола провела рукой над макушкой: мол, выше крыши.

— Кто бы сомневался, — буркнул Антон.

— Тебе потрепаться хочется? Или чего другого?

Тон девицы был отнюдь не игривым. Неприязненным. И выражение лица соответствующее. Она перестала ходить по комнате, остановилась, привалившись к стене.

— Выпьешь? — спросил Антон, решив не портить себе удовольствие.

— На работе не потребляю, — отрезала Виола, ударив каблуком, как копытом.

Он налил себе и выпил. Она брезгливо сморщила нос. Он из принципа плеснул еще.

— Так и будем стоять? — спросила она.

— Давай ляжем. Раздевайся.

— Бабки где?

— Поработаешь — получишь. По факту.

— Не-а. Сперва рассчитайся.

Благодушие улетучилось, сменившись глухим раздражением. Какого черта Антон нанял эту шалаву? На ней клейма негде ставить, а ведет себя как порнозвезда. Надо спровадить ее, пока не поздно. И деньги целы будут, и корячиться не придется. Дурацкая это была затея с вызовом проститутки. Ему сейчас тратиться на пустяки никак нельзя. Где потом деньги брать? Опять кого-нибудь грабить? Опасно. Везти не всегда будет.

— Не хочешь, как хочешь, — равнодушно произнес он. — Будем считать, что не сговорились. Будь здорова, Виола.

— Стольник за вызов, — заявила она. — Зелени.

— Обалдела? Ты кем себя возомнила?

— У нас ставки такие, — сказала Виола, оторвав спину от стены. — Мы бесплатно к клиентам не ездим. С нас спрашивают. Сто баксов плюс такси.

Антон полез в карман и швырнул ей несколько бумажек.

— Вот за такси. Бери и проваливай.

Виола уставилась на деньги. Антон отвернулся, наливая себе виски. Он услышал, как она что-то быстро и тихо говорит в свой мобильник, и обернулся. Виола спрятала телефон и присела, собирая разлетевшиеся купюры. Ее поза вызвала у Антона неожиданный прилив похоти. Ему захотелось опрокинуть ее на спину, навалиться сверху и выпустить пар прямо на полу, не раздеваясь.

Словно догадываясь о его колебаниях, Виола собирала деньги медленно и долго. И так же медленно пошла к двери. Обернулась, обронив через плечо:

— Зря ты так. Сам нарвался.

Антон шагнул к ней, вскинув брови:

— Чего-о?

Виола щелкнула замком, отворила дверь и выскользнула в подъезд. А вместо нее в квартире появился невысокий рыжий парень со скошенным подбородком и приплюснутыми ушами. Легко, будто танцуя, он приблизился к Антону и нанес ему ужасающий удар под дых. Комната вспыхнула и накренилась. Антон и сам не заметил, как присел, держась за живот.

— Не платим, значит? — неприязненно спросил рыжий. — Девочек обижаем?

— Она… она…

Произнести что-то членораздельное не получилось. Не хватало дыхания.

Не слушая Антона, рыжий торопливо занялся его вещами. Бегло просмотрел паспорт и бросил под ноги. Пошуршал стопкой денег, половиня ее.

— Штрафные санкции, — пояснил он.

Антон почти вскочил и почти замахнулся, когда откуда-то слева вылетел кулак и отправил его в новый нокдаун.

— Приятного отдыха, — сказал рыжий, сунул деньги за пазуху и был таков.

Антона вырвало. Он держался за голову и глухо стонал. Ему было больно, но он думал, что это расплата за содеянное, и верил, что худшее уже позади.

Некоторые люди такие наивные…

 2

Одной Филимоновой ехать не позволили. Посадили в ее «ауди» блеклого мужчину с волосами цвета сухой полыни, велели не отрываться от микроавтобуса с остальными боевиками и заложниками. Там же находился внушительный кейс, набитый долларовыми упаковками.

— Получишь свой лимон, как только парни заберут ящики, — пообещал Бэтмен.

— Почему я должна верить тебе на слово? — спросила Филимонова.

— Потому что другого выхода у тебя нет.

Так оно и было, хотя признавать этого не хотелось. Теперь блеклый мрачно восседал рядом, грыз соленый арахис и время от времени отпускал глубокомысленные изречения вроде «Да, дороги у нас так и не научились делать» или «Обгон запрещен, но разрешен, если очень хочется, га-га-га». Филимоновой хотелось сказать, чтобы он заткнулся, но она терпела. Зачем настраивать против себя человека, под присмотром которого предстоит провести несколько часов?

Рассудив так, она снизошла до светской болтовни с соседом. Его звали Валера. В прошлом он был довольно известным фехтовальщиком, даже участвовал в международных чемпионатах.

— Но потом все в одночасье рухнуло, — сообщил он, уже не в первый раз проявляя склонность к цветистым оборотам речи. — Супруга моя поехала в отпуск, да так и не вернулась.

— С ней беда случилась? — осторожно поинтересовалась Филимонова.

— Это как поглядеть, — хмыкнул Валера. — Снюхалась на курорте с типом из столицы. Они протрахались три недели, а потом улетели к нему, даже не соизволив объясниться со мной. Да и черт бы со мной, но дети… Они в чем провинились? — Валера шумно задышал, заново переживая случившееся. — Одним словом, поначалу я воспринимал уход Наташи как трагедию. Как же, двое малышей на руках, одному два, другой четыре… Родители, конечно, нянчились с ними, но разве дедушка и бабушка способны заменить родную мать? Короче, я впал в черную депрессию и в такой же черный запой…

«А он не похож на бандита, — подумала Филимонова, внимательно слушая Валерину исповедь и машинально следя за дорогой. — Нормальный мужчина. И что его только привело в группировку Бэтмена?»

Как бы отвечая на молчаливый вопрос, Валера сказал:

— И вот однажды я проснулся у дружка на даче и понял: так дальше продолжаться не может. Кругом бутылки, окурки, какие-то девки жирные храпят… И я посреди этого вертепа, в то время как мои Ларочка и Максик совсем одни, будто сиротки.

Филимонова могла поклясться, что расслышала в голосе рассказчика несколько плаксивых ноток.

— Я вышел из того дома и больше никогда туда не вернулся. Как отрезало. Солнце, небо, птицы поют… Я понял, что жизнь прекрасна. Нет, даже прекраснее, чем прежде. Потому что отныне я свободен. — Валера раскинул руки, едва не задев скулу Филимоновой. — Больше со мной нет давно уже нелюбимой, чужой женщины с ее капризами, нотациями, истериками. Никто не сядет рядом красить ногти вонючим лаком, когда я ем. Никто не полезет на меня ночью, требуя, чтобы я немедленно воспылал страстью. Расходы, опять же, значительно сократились. Я переговорил с тренером, послушался его советов и устроился на работу. Теперь у меня все значительно лучше, чем прежде. Совсем другая жизнь, совсем другая! В свои сорок я наконец-то счастлив. — Валера посмотрел на спутницу. — Дети выросли, я полон сил и планов на будущее. Как здорово сознавать, что все еще впереди! Ты даже не представляешь себе, Рая…

Его монолог был несколько театральным, но вместе с тем пылким и искренним. Филимонова одобрительно улыбнулась:

— Так держать, Валера. Только работу я бы на твоем месте сменила. Понимаешь, мой опыт подсказывает, что низшее и среднее звенья группировок полностью обновляются за каких-нибудь пять лет. Отсидки, разборки… Ну, не мне тебе рассказывать. У тебя ведь дети. Кто-то должен о них позаботиться, не так ли?

— Я подумаю над этим, — откликнулся Валера. — Есть на примете разные варианты. Но все они серьезно проигрывают в материальном отношении, так что я пока не спешу.

«Хороший мужик, положительный, — окончательно поняла Филимонова. — Эх, не нужно было с ним откровенничать. Теперь он мне вроде как не посторонний. И предупредить нельзя: все испорчу. Черт, хоть бы этот Валера оказался достаточно умным, чтобы не лезть на рожон, когда начнется!»

Не зная, что добавить к сказанному, Филимонова включила радио. Прозвучали заключительные аккорды какой-то песни, а потом гитара исполнила простенькое вступление и надтреснутый мужской голос запел:

Мне вчера открылся путь В грозовом сверкании — Грязен он, да не свернуть, Он судьба моя. Вдоль обочин черепа, Под ногами камни, На закат бредет толпа Сотен моих «я».

Лица двойников моих, В общем-то, похожи, Плоше ль кто-нибудь из них, Лучше ль кое в чем, Но меня не узнают, Словно я прохожий, Словно я случайно тут, Как бы ни при чем.

«Эй, — кричу, — мол, вы куда? Почему вас много? Я уверен был всегда, Что один такой». Ни словечка мне в ответ, Лишь пылит дорога. Мне осталось им вослед Помахать рукой.

А теперь пустынный путь Да жара палящая, И плетусь я как-нибудь, Мелко семеня. Так какая же моя Личность настоящая, Если столько моих «я» Бродят без меня?

— Бред! — прокомментировал Валера. — Вот во мне никаких «я» нет, я один такой, сам по себе. Имя, биография, воспоминания…

— А мне иногда кажется, что во мне сразу несколько женщин живет, — призналась Филимонова. — Вернее, не сразу, а по очереди. Сейчас эта, потом та. Одна деньги любит, другая совесть свою слушает, третьей вкусненького подавай. И меняются местами, меняются…

— Не бери дурного в голову. Так и свихнуться недолго. Это все психиатры напридумывали, чтобы клиентурой себя обеспечить.

После этого тема разговора менялась еще несколько раз, но Филимонова становилась все более невнимательной и рассеянной. Они находились в пути уже три часа, и ей приспичило в туалет. Терпеть не имело смысла, потому что дорога предстояла еще длинная.

— Позвони своим, Валера, — попросила она. — Мне нужно… нужно…

— В кустики? — заботливо спросил он. — Пи-пи?

— Да, — с облегчением призналась Филимонова.

Он подмигнул и поднес телефон к уху. Пару минут спустя Филимонова съехала на обочину и выключила зажигание. Белый микроавтобус с тонированными стеклами замер в трех десятках метров позади.

— Я немного провожу тебя, Рая, а потом отстану, — сказал Валера, отстегиваясь. — Пареньки в автобусе непростые, от них всего ожидать можно. Нельзя тебе одной.

— Спасибо, — с чувством произнесла Филимонова. — И извини за беспокойство.

— Пустяки. Мне ведь и самому, гм… проветриться не помешает…

Переговариваясь, они спустились по травянистому склону и перепрыгнули через канаву. Прежде чем углубиться в сосновый лесок, Филимонова обернулась. Двое бандитов справляли нужду прямо возле микроавтобуса, не обращая внимания на проносящиеся по шоссе автомобили. Они посмотрели в ее сторону и что-то крикнули, смеясь. Струйки, которые они пускали, описали затейливые восьмерки.

Поспешно отвернувшись, Филимонова ускорила шаг. Валера отстал, жестом показав, чтобы она ни о чем не волновалась. Сосенки были невысокие, совсем молоденькие, но пушистые. Пройдя шагов двадцать, Филимонова потеряла спутника из виду. Прислушавшись, она присела среди зеленых сосновых лап. Все было хорошо до тех пор, пока не настало время вставать, чтобы привести себя в порядок.

— Погоди, — сказал Валера, появившись сзади, как призрак.

Бумага выпала из разжавшихся пальцев Филимоновой и мягко спланировала на траву.

— Пошел вон! — прошипела она, судорожно натягивая джинсы.

— Чуть позже, — пообещал он. — Сначала ты поработаешь немножко. Сделаешь мне приятно. Давай, Рая, не упрямься. Тебе это не впервой, готов спорить.

В одной руке он держал пистолет. Другой готовился расстегнуться штаны.

— Ты козел, Валера, — сказала Филимонова спокойно. — Самый козлистый козляра, которого я когда-либо видела. Думаешь, напугал меня этим? — Она посмотрела на пистолет. — Или этим? — Она перевела взгляд чуть ниже. — Не смеши меня, Валера. Ты не то что стрелять, ты голос на меня повысить не осмелишься. Потому что прямо сейчас я…

Филимонова взяла в руку мобильник.

— Эй, не надо! — взвизгнул Валера. — Не звони! Я пошутил. Это шутка была, отвечаю! Напугать тебя решил.

— А теперь я тебя попугаю, — произнесла Филимонова многообещающе.

Это была не пустая угроза. Она перебросилась парой фраз с Бэтменом и протянула телефон затаившему дыхание Валере. Он смиренно выслушал шефа и, не сходя с места, рухнул на колени, бормоча:

— Прости придурка, Раиса, прости. Иначе мне хана. Скажи, что не сердишься. — Он вытянул руку, возвращая мобильник. — Не губи, прошу. Я же ничего… Я просто так, без злого умысла.

— И штаны расстегивал без умысла? — спросила Филимонова, не торопясь смилостивиться над униженным мерзавцем.

— Вот! — Он с силой ударил себя кулаком в лоб. — Вот, вот! Больше не повторится. Никогда не повторится, клянусь.

— Кастрировать бы тебя надо, как кота поганого…

Валера с ужасом взглянул на нее и принялся гримасничать, безуспешно пытаясь выдавить из себя слезу. Потекло разве что из носа. Поморщившись, Филимонова сказала в трубку:

— Спасибо, Бэтмен. Похоже, половой гигант проникся. Думаю, проблем с ним больше не будет.

— Главное, чтобы с тобой не было, — буркнул голос в трубке. — Гляди, подруга. Если подлянку какую задумала, я тебе не завидую. Валерик на тебе отыграется. Понимаешь?

— Догадываюсь.

— Тогда лучше сразу признайся, если что-то не так, — предложил Бэтмен.

— Я свое слово держу, — отрезала Филимонова. — Надеюсь, ты тоже. Тогда каждый останется при своих интересах. Оба будем в выигрыше.

— Ага, заливай, заливай. Ты лимон находишь, я теряю.

— Совсем недавно ты думал, что потерял гораздо больше, — резонно заметила Филимонова. — А теперь, вместо того чтобы радоваться, бурчишь, недовольный.

Она говорила столь убедительно, что и сама поверила своим словам. Бэтмен, как видно, тоже. Сдержанно попрощался и отключился.

Но Раиса Филимонова не была бы Раисой Филимоновой, если бы не постаралась выжать из ситуации максимум пользы для себя. Не опуская мобильник и поглядывая на коленопреклоненного Валеру, она сказала:

— Хорошо, хорошо, не буду учить тебя жить. Извини… Да, сейчас отправимся дальше. — Она делала паузы между фразами, чтобы создавалось впечатление, будто разговор с главарем банды продолжается. — Погоди прощаться, давай сначала одну мелочь обсудим… Какую? Я твоему Валерику больше доверять не могу. Кто знает, чего теперь от него ожидать… Нет, Бэтмен, волком он не смотрит, даже наоборот, но у него пушка… Я дальше с ним, вооруженным, не поеду. Такое мое условие. Что? А-а, ладно. Ну а теперь пока, Бэтмен. Отзвонюсь, когда до места доберемся.

Закончив этот маленький спектакль, Филимонова требовательно протянула руку:

— Ствол сюда, Валера. Власть меняется. — Видя, что он медлит, она полезла в карман за телефоном. — Ладно. Только учти, больше я тебя отмазывать не стану…

— Держи. — Валера поспешно сунул Филимоновой затертый до блеска «глок». — Когда ты мне его вернешь?

— Когда время настанет, — туманно пообещала она.

И пошла через подлесок к машине, не дожидаясь, пока разоруженный бандит поднимется и поспешит следом. Ее собственный пистолет находился у Егора Неделина. Теперь, спасибо сексуально озабоченному Валере, и Филимонова была не с голыми руками.

Она была весьма довольна собой и собственной находчивостью. Шансы заполучить свои деньги увеличились вдвое, от пятидесяти процентов почти до ста. Это было отличное соотношение. А ставка в игре превосходила самые смелые ожидания разжалованного майора полиции Раисы Захаровны Филимоновой.

 3

Когда солнышко пригрело и разморило Неделина, он перебрался в тень и сел там, опираясь спиной на шершавый ствол дерева. Это был дуб, фигурные листья которого устилали землю под раскидистой кроной. Неделин нашел желудь и повертел его в пальцах, прикидывая, какого замечательного человечка можно было бы смастерить для Мишеньки. Ручки-ножки из палочек, голова из желудя поменьше, сверху шляпка. Для устойчивости такие же кружочки можно было бы приделать к ногам человечка. Час работы — и целая армия готова. Хотя нет, в войну с внуком играть не хотелось. Лучше в путешественников, пробирающихся через лесные дебри. Сделать им шалаш или домик. Обнести частоколом, чтобы дикие звери не напали.

Осознав, что улыбается, Егор Неделин размахнулся и забросил желудь в кусты. Сейчас не до игр, тем паче не до мечтаний. Сначала дело сделать нужно — освободить Софу и Мишу. Ошибки быть не должно. Поскольку товаром Неделин в действительности не располагает, то и предмета для торга нет. Только внезапность и напор могут спасти заложников. Разобраться с бандитами необходимо в считанные секунды. Стоит им опомниться, как все пропало. Приставят ствол к голове внука, вот и отвоевался Неделин. Сам оружие бросит и из укрытия выйдет…

Он виделся с Мишей гораздо реже, чем положено любящему деду. Случайные встречи, отрывочные воспоминания.

Первый раз Неделин увидел внука, когда тому было месяца два. Софья тогда еще не вполне оправилась после родов и была обуреваема проснувшимся материнским инстинктом, так что приезду свекра была откровенно не рада. Он чувствовал себя лишним в маленькой квартирке, одна комната которой была почти полностью занята манежем, коляской и столом с разложенными на нем детскими одежками. Полы скрипели, как ни старался Неделин ходить крадучись. Двери не желали закрываться плотно, пропуская сквозняки, за которые Софа ругала обоих мужчин, но обращаясь, естественно, к свекру. Готовила она плохо и неохотно, так что жрать, по большому счету, было нечего. И все же одно светлое воспоминание о том визите сохранилось.

Прохладным солнечным утром Антон снес вниз коляску, тогда как отец его спустился по ступеням, бережно прижимая к себе крохотное существо, нареченное Михаилом. Дул ветер, по синему небу быстро плыли белые пухлые облака. Антон сказал, что гулять следует часа полтора, и скрылся в подъезде.

Неделин остался один на один со спящим внуком. Толкая коляску с таким чувством, будто она была сделана из тончайшего, хрупкого стекла, он бродил по запутанным асфальтовым дорожкам, особенно напрягаясь в те моменты, когда приходилось пересекать проезды для автомашин. Неделин понятия не имел, что делать, если Миша вдруг проснется. Сюсюкать с ним, деревянно улыбаясь? Показывать «козу» растопыренными пальцами? Глупо трясти погремушкой, засунутой в кармашек коляски? Перед выходом Софа подробно рассказала, как поить малыша из бутылочки, но все ее инструкции вылетели из головы. Давно Неделин не ощущал себя таким беспомощным и бестолковым.

Это напрягало.

Настолько напрягало, что, в очередной раз выкатывая «экипаж» через бордюр на проезжую часть, Неделин не заметил медленно сдающей назад машины. Звук клаксона заставил его сердце подпрыгнуть с такой силой, что оно еще долго не могло успокоиться. Благополучно доставив коляску на другую сторону дворовой дороги, Неделин сходил к водителю и высказал ему пару соображений, после которых тот еще долго не трогался с места, дожидаясь, пока опасный тип с коляской не скроется из виду.

Улаживать недоразумения со взрослыми у Неделина получалось куда лучше, чем с детьми, вернее, с младенцами. У него начался приступ паники, когда Миша открыл глаза. Склонившись над коляской, Неделин сделал заискивающее лицо и залопотал что-то, стремясь успокоить малыша до того, как тот поднимет крик. Но все пошло иначе. Вместо того чтобы плакать и пищать, испугавшись большого незнакомого дяди, Миша ему улыбнулся. Ласково и доверчиво, как умеют только дети.

По душе Неделина словно теплое масло разлилось.

— Что? — спросил он незнакомым самому себе курлыкающим голосом. — Что, маленький?

— А… — прозвучало в ответ.

Или «О», или «Э» — значения не имело. Главное, что Неделин понял.

— Узнал деду? — спросил он приторно-слащавым тоном, каким никогда не разговаривал с родным сыном, когда тот выглядывал из такой же коляски. — Поздоровался с дедом, да?

Одарив его еще одной улыбкой, Миша погрузился в сон. Но этой минуты хватило, чтобы разжечь в груди взрослого мужчины, отнюдь не склонного к сентиментальности, искру, которая превращается в ровное, неугасимое пламя любви. Сказать, что Неделин был готов умереть за внука, значит ничего не сказать. И сегодня он собирался сделать именно это — при условии, что будет способен стрелять и разить врагов до тех пор, пока не убьет их всех. Остальное сейчас мало волновало Неделина. Даже мысли о сыне его почти не посещали. Только Мишенька и мама, без которой он пропадет. Их жизнь, их свобода, их будущее.

Спохватившись, Неделин достал «беретту», оставленную ему Филимоновой. Было бы очень неприятным сюрпризом выяснить сейчас, что хозяйка обращалась с пистолетом небрежно, ленясь вовремя чистить и смазывать механизм. К счастью, разобрав «беретту», Неделин убедился, что его опасения оказались напрасными.

Мощный пистолет военного образца с полусвободным затвором, коротким ходом ствола и самовзводным ударно-спусковым механизмом был в полном порядке и находился в боевой готовности. Он отличался не только надежностью, но и прекрасной кучностью боя — редкое качество для пистолета массового производства. Когда-то Неделин частенько практиковался с «береттой» в служебном тире. При стрельбе с 25 метров он вгонял тринадцать пуль из пятнадцати в «яблочко», а с упора мог решетить черный круг мишени сколько угодно, только обоймы менять успевай. Они у «беретты» были съемные, с двухрядным расположением девятимиллиметровых патронов. Чтобы вытащить обойму, достаточно было нажать кнопку на нижней части рукоятки и вставить новую. Но ее-то у Неделина как раз и не было. Даже имеющаяся обойма была заряжена не полностью, так что предстояло уложиться в девять выстрелов. Это означало, что вести огонь нужно будет с максимально близкого расстояния.

Убедившись, что расположенный на левой стороне корпуса предохранитель блокирует спусковой механизм, Неделин проверил сектор предстоящей стрельбы, ловя на мушку крайние точки вокруг приманки. Она была изготовлена из тумбочки и пары деревянных ящиков, принесенных из деревни. Их Неделин заботливо накрыл и укутал куском брезента, найденным в сарае покинутого дома. Даже вблизи макет выглядел весьма убедительно, а подъехать к нему вплотную не позволят кусты. Так что бандитам придется остановить автобус на поляне и пересечь ее пешком. Разумеется, кто-то из них останется с заложниками. Вот с него Неделин и начнет, как только охранник окажется в пределах досягаемости прицельных выстрелов. Удлиненные ствол и рукоятка «беретты» обеспечат высокую точность попадания. Дальнейшее зависит не только от меткости Неделина, но и множества других факторов.

Сколько бандитов в автобусе, о котором Филимонова сообщила по телефону? Выйдут ли они все сразу или кто-то останется внутри? Как поведет себя человек, приставленный к Филимоновой? Догадаются ли бандиты рассредоточиться или же пойдут к макету гурьбой? Насколько хорошо они стреляют? Как быстро сориентируются, когда Неделин откроет огонь?

Задача усложнялась необходимостью защищать не только Софу с Мишей, но и Филимонову, которая, без преувеличения, рискует головой. Если бы не она, Неделину вряд ли удалось бы заманить бандитов в западню. С другой стороны, если бы не она, ничего бы вообще не произошло. Неделин был не столь наивен, чтобы поверить, будто майор полиции был не в курсе того, чем занимается начальство. Сопоставив все факты, можно было прийти к выводу, что Раиса Филимонова подала рапорт лишь тогда, когда запахло жареным. Женская интуиция подсказала ей единственно правильный выход. Тогда что побудило ее стать союзником Неделина? Любовь? Гуманизм? Нет, не это, вернее, не только это. Имелся еще какой-то стимул, гораздо более важный. Скоро все выяснится, очень скоро.

Сунув в зубы травинку, Неделин уставился в небо, проглядывающее сквозь ветви деревьев, и стал слушать тишину.

Такую хрупкую, такую недолговечную.

 4

Подъезжая к лесу, Филимонова постаралась внешне ничем не выдать своего волнения. Приближалась решающая минута. Предстоит убить спутника, как только Неделин откроет стрельбу, и вообще обеспечить ему огневую поддержку. Если операция пройдет успешно, Филимонова очень скоро станет обладательницей заветного миллиона. В случае провала ее ждет смерть. Она почти не сомневалась в том, что Бэтмен приказал наградить ее пулей вместо денег, когда груз окажется в руках бандитов. Не было особых сомнений и в том, что заложникам не видать свободы ни при каких обстоятельствах. Сажать их на кол надобности нет, но и оставлять в живых тоже нежелательно. Опасных свидетелей всегда убивают, это азы криминальных схем. Сумеет ли Неделин спасти невестку и внука? Все зависит от его меткости, расторопности и умения принимать правильные решения в доли секунды. Филимонова надеялась, что он не подкачает. В этом случае они оба оказывались в выигрыше.

Как только «ауди» вкатилась под тень деревьев, сделалось сумрачно и тревожно. Даже столь любимый Филимоновой грибной запах казался сегодня слишком приторным.

Ветки то и дело норовили сунуться в приоткрытое окно, под колесами лопались шишки и хрустели сучья.

— Пушку-то верни, — то ли попросил, то ли потребовал Валера.

— Еще не время, — отрезала Филимонова, непрерывно корректируя положение руля и вглядываясь в затемненную зелень впереди.

— А когда время настанет?

— На месте. И по обстановке.

Более расплывчатый ответ не сумел бы придумать и прожженный политик. Валера повздыхал, поерзал и успокоился. Надо полагать, ненадолго. Но и жить ему тоже оставалось всего ничего.

Завидев впереди прогалину, отсвечивающую солнцем среди тенистого сумрака, Филимонова затормозила. Белый микроавтобус повторил ее маневр. Двое парней, сидящих впереди, уже держали перед собой оружие: обычный пистолет и пистолет-пулемет, модель которого различить не удавалось. Открыв дверцу, Филимонова вышла из «ауди», демонстративно достала мобильник и позвонила. До условного места оставалось метров сто, но до ее ушей не донеслось ни звука. Все правильно: Неделин был бы последним болваном, если бы не переключил свой мобильник на виброрежим.

— Я слушаю, — тихо сказал он.

— Мы подъезжаем, — отозвалась Филимонова, стоя так, чтобы видеть и автобус, и Валеру на переднем сиденье «ауди».

— Поздравляю, — сказал Неделин. — Жду вас на поляне справа от грузовика. Проехать сюда нельзя. Придется прогуляться пешком. Конец связи.

Из микроавтобуса выпрыгнул крепкий парень с девичьим румянцем во всю щеку и вопросительно приподнял брови. Филимонова качнула головой в заданном направлении. Трофейный «глок» торчал за поясом ее джинсов, врезаясь в кожу живота, причиняя не только неудобства, но и боль. Зато куртка скрывала оружие от взглядов боевиков. Спектакль, разыгранный для Валеры, вряд ли подействовал бы на более широкую аудиторию.

Только теперь Филимонова по-настоящему осознала, в какую историю ввязалась. Она находилась в окружении бандитов, которым человека убить — все равно что муху прихлопнуть. Неделин прятался неизвестно где. Чего от него ждать? Вряд ли он так уж озабочен тем, как сохранить ей жизнь. Его первоочередная цель — спасение родных. Это значит, что полагаться на него нельзя. Придется позаботиться о себе самой. Лишь бы дали пистолет выхватить. Ведь их вон сколько…

Филимонову окружали уже трое бандитов. В придачу из-за красного корпуса машины на нее пялился Валера.

— Идем, — сказала она, чтобы не дать ему возможности потребовать «глок» обратно.

В горле стало сухо, будто она не пила целую вечность. Голова была легкой и пустой, как воздушный шарик. Мысли проплывали простые и ясные. Например, что кто-то остался сторожить заложников в автобусе. И как собирается Неделин решить эту проблему? Стоит охранникам услышать выстрелы на поляне, как они прикончат заложников или уедут. Что будет с Филимоновой? К чему ей готовиться?

Частично на последний вопрос ответил Валера, приблизившийся вплотную и процедивший:

— Хорош королеву тут из себя строить. Ствол давай.

— Сейчас, — пробормотала она, ускоряя шаг. — Минуту терпения.

Они продвинулись вперед еще на десяток метров, прежде чем Валера повторил требование, на этот раз схватив Филимонову за рукав. Близость сообщников придавала ему уверенности. Не отпуская Филимонову, Валера вынудил ее остановиться. Остальные столпились, ожидая, пока тропинка освободится.

Шум за спиной заставил всех одновременно обернуться.

Они почти добрались до поляны, поэтому оставшийся позади автобус выглядел сквозь зелень как бесформенное белое пятно. Трудно было понять, что творится внутри, но там бесспорно что-то происходило. Подтверждением этому был приглушенный выстрел, прозвучавший в микроавтобусе.

Двое бандитов инстинктивно пригнулись, один нырнул в кусты. Иначе повел себя Валера. Стремясь как можно скорее вернуть себе оружие, он развернул Филимонову к себе лицом и попытался задрать на ней куртку.

Упав на колени, она выскользнула из его рук. Опрокинувшись на спину, выхватила «глок», сдвинула большим пальцем предохранитель и надавила на спусковой крючок.

Филимонова сделала это почти одновременно со вторым выстрелом из автобуса. Она увидела, как пуля, угодившая Валере под подбородок, запрокинула ему голову назад и вышибла мозги вместе с крышкой черепа. Не выпуская из руки пистолет, Филимонова перекатилась на живот.

Она надеялась, что в суматохе никто толком не понял, кто куда стрелял и кто убил Валеру. А еще надеялась на Неделина. Больше не на кого было. Совсем.

 5

Едва закончив разговор с Филимоновой, Неделин устремился к дороге. До этого ему пришлось отсиживаться достаточно далеко, чтобы бандиты не услышали его голос. В ожидании их Неделин неоднократно совершил пробные броски, запоминая местность и выбирая пути, которые позволяли прибыть на место с наименьшим шумом и максимальной скоростью. К началу боевых действий он знал, где нужно перепрыгнуть через трухлявую колоду, где поднырнуть под кусты орешника, а где обминуть провалившуюся нору, чтобы не вывихнуть ногу. Это позволило ему достичь автобуса в считаные секунды.

Последние метры Неделин проделал гусиным шагом, чтобы его голова не маячила перед тонированными окнами, за которыми ничего не было видно. Сколько боевиков внутри? Неделин полагал, что один — в худшем случае, не больше двух. Если Софа и Миша там (а это было под вопросом), то связаны они или нет? Лежат на полу или сидят? Не заслоняют ли собой живые мишени, которые предстоит поразить неделинской «беретте»?

Конечно, он не мог не думать об этом, хотя изменить что-то было не в его власти. Все есть, как есть, и будет, как будет.

Короткие, отрывистые мысли не мешали Неделину действовать, потому что он функционировал в автоматическом режиме, словно некий запрограммированный робот, выбирающий самые правильные, самые необходимые и точные движения.

Микроавтобус был пассажирский, с окнами вдоль бортов. Это означало, что между водительской кабиной и пассажирским салоном, скорее всего, нет перегородки или же она не сплошная. Насколько помнил Неделин, в таких автобусах всегда бывает тесно, а спинки кресел заслоняют фигуры сидящих, оставляя на виду одни только головы. Узкий проход затрудняет перемещение по салону, что в данном случае было ему на руку.

Дверь со стороны водителя оказалась незаблокированной, чего и следовало ожидать. Рванув ручку на себя, Неделин с ходу запрыгнул в кабину. Его глаза отыскали в полумраке две головы: мужскую и женскую. Не колеблясь, он послал пулю в мужскую.

— Спокойно, Софа! — предупредил он. — Пригни Мишу.

— Егор Антонович? — ахнула она.

— Я, — отозвался Неделин и опять выстрелил в бандита, который оказался всего лишь раненным, причем не в голову, а в шею, потому что рука все же дрогнула с непривычки.

На этот раз пуля попала как и предполагалось: чуть выше переносицы, туда, где обычно нанесена красная точка у героинь индийского кино. Убитый наполовину вывалился в проход, поскольку его нижняя часть осталась заклиненной между сиденьями.

Подхватывая его пистолет, Неделин отстраненно удивился безмятежному выражению лица Мишеньки, который как ни в чем не бывало спал на руках у матери. Она попыталась что-то сказать, но закашлялась от пороховых газов, заполнивших маленький салон. Не дожидаясь, пока приступ пройдет, Неделин выпрыгнул из автобуса.

К его облегчению, Филимонова лежала на спине, не перекрывая сектор обстрела. Паля из чужого пистолета почти наугад, Неделин перебежал за толстый ствол. Здесь он мог не опасаться, что вражеские пули начнут решетить корпус автобуса, разве что бандиты станут стрелять туда намеренно.

Чтобы отбить у них такую охоту, Неделин выстрелил в противника, залегшего напротив. Пока что он пользовался чужим пистолетом, приберегая пристрелянную «беретту» на потом. Это не повлияло на меткость стрельбы. Бандит заорал дурным голосом и начал отползать, упираясь в землю одной рукой: вторая, вытянутая вдоль туловища, безжизненно волочилась. Тот, что залег правее, пускал пулю за пулей, кучно всаживая их в дерево, за которым укрывался Неделин. Еще один трещал ветками, пробираясь через кусты. Его силуэт то появлялся, то исчезал среди зелени.

Опасаясь упустить его, Неделин положил пистолетный ствол на локтевой сгиб и открыл беглый огонь, не пожалев пуль. Беглец упал, встал, опять упал.

Продолжения Неделин не увидел, потому что раскрошившаяся кора запорошила ему глаза. Отдернув голову, он услышал характерный посвист, свидетельствующий о том, что пули пролетели совсем близко.

Отбросив пустой пистолет, Неделин переложил «беретту» в правую руку и высунулся с другой стороны ствола. Ни один из его выстрелов не достиг цели, потому что бандит перебрался за пень. Лишь брызнули во все стороны ошметки опят.

Неделин выругался, оценивая обстановку. Раненый бандит тоже спрятался, очутившись вне досягаемости пуль. Беглец лежал в зарослях неподвижно, как оброненный кем-то мешок, но даже при таком раскладе Неделину предстояло расправиться с двумя противниками, тогда как магазин его пистолета был опустошен на две трети.

Лихорадочно размышляя, как бы добраться до врагов, не подставившись под пули, он увидел, что Филимонова приподнялась на локте и трижды выстрелила в бандита, залегшего за пнем. Еще не успело стихнуть эхо ее выстрелов, как зазвучали новые — из ствола раненого. Он держал пистолет-пулемет в левой руке, на весу, но пуль выпустил так много, что просто не мог не попасть.

Не таясь больше, Неделин поднялся из укрытия и пошел вперед, стреляя через каждые два шага. Ответной очереди не последовало. Бандит упал лицом в муравейник и даже не попытался отстраниться, когда разъяренные насекомые облепили его окровавленную голову.

Битва закончилась. Все бандиты оказались убиты либо тяжело ранены, так что больше не представляли собой угрозы. Софа и Миша были спасены. Тогда почему Неделин не испытывал ничего похожего на радость? Сердце его словно сжали клещами.

Упав на колени рядом с Филимоновой, он окликнул ее:

— Рая… Раиса? Ты как?

— Хреново, — очень по-мужски ответила она.

Глаза ее совсем утратили цвет, сделавшись темными и непроницаемыми на фоне белого, словно вырезанного из бумаги лица.

А из уголка рта стекала одинокая капелька крови.

Глава одиннадцатая Долг платежом красен

 1

— Егор Антонович, Егор Антонович…

Неделин медленно обернулся. Его глаза были красными, словно он долго и безуспешно пытался раздуть дымящиеся головешки. Отчасти так оно и было. Только пламя, которое старался оживить Неделин, было особого рода.

— Дедушка, ты плакал? — спросил Миша, которого мама держала за руку так крепко, будто они стояли на краю бездонной пропасти.

— Дедушки никогда не плачут, — сказал Неделин. — Извини, что не могу тебя обнять. — Он показал свои окровавленные пальцы. — А ты плакал?

— Немного, — признался внук и поднял взгляд. — Мама тоже. Даже больше, чем я.

— Женщины такие. Им только дай волю.

Неделин сделал попытку улыбнуться. Из этого ничего не вышло. Не слушались губы. Лицевые мускулы словно закаменели.

— Это все? — спросила Софа. — Егор Антонович, все закончилось?

Он перевел взгляд на мертвую Филимонову и кивнул:

— Закончилось.

— Я хочу, чтобы вы забрали нас отсюда.

— Подожди, мама, — возразил Миша. — Я хочу поглядеть.

— Нечего тут глядеть! — Софа дернула его за руку. — Не смотри, Мишенька.

— Правильно. — Неделин опять кивнул. — Софья, будь так добра, возьми Мишеньку и ступайте в машину. Красная, видите? Сядьте там и на пару минут закройте глаза. И уши тоже.

— Зачем? — почти беззвучно спросила она.

— Затем, — сказал он. — Идите.

Дождавшись, пока его распоряжение будет выполнено, Неделин подобрал с земли пистолет и, переходя с места на место, сделал три контрольных выстрела. Он догадывался, что Софа, закрыв сыну глаза руками, сама непременно смотрит в окно. Знал также, что отныне невестка будет считать его исчадием ада и приложит все силы, чтобы не подпускать такого деда к Мишеньке. Но он и сам этого хотел. Внукам нужны другие дедушки. Без пистолетов в руках.

Бросив взгляд в сторону «ауди», Неделин вернулся к Филимоновой. Чуда не произошло. Пульс не прощупывался. Глаза ее были открыты, но не видели. Он провел по ним пальцами, ощутив уходящее тепло век.

Глаза упрямо открылись вновь. Он поднес к ним руку.

— Не надо, — попросила она еле слышно.

— Рая?

Он еле удержался от того, чтобы не встряхнуть ее, возвращая в этот мир из другого.

— Рая… — повторила Филимонова, почти не двигая губами. — Рай… Там ничего нет, Егор. Темно.

— Раиса, милая… — Неделин машинально отметил про себя, что еще ни одну женщину не называл милой. — Дыши, ладно? Я отвезу тебя…

— Не отвезешь, Егор. Я на минутку вернулась. Чтобы сказать…

По ее щеке полз крохотный паучок. Неделин, наклонившись, щелчком сбросил его.

— Что сказать?

— В автобусе кейс… Деньги… Бэтмен…

Филимонова умолкла. На этот раз окончательно. Совсем. Так, что Неделин сразу понял: больше ее нет рядом. Есть тело, продырявленное пулями, есть неживое лицо, а той, которой принадлежал этот облик, нет.

Выпрямившись, Неделин принялся тщательно отряхивать колени. Это было необходимо сделать: у него не было уверенности, что ноги пойдут туда, куда надо, и так, как надо. Он посмотрел в сторону автомобилей. Примерился. Сделал первый шаг, второй.

Возле «ауди» его встретила Софа.

— Давайте уедем отсюда, Егор Антонович, — сказала она.

— Давайте, — сказал Неделин, проходя мимо.

Забравшись в микроавтобус, он сразу нашел то, что искал. Портфель с деньгами лежал на сиденье, слегка забрызганный кровью убитого бандита. Прихватив его и пистолет, валявшийся на полу, Неделин выпрыгнул наружу и снова столкнулся с Софой.

— Я не хочу здесь оставаться, — проговорила она плачущим тоном.

— Я тоже, дедушка, — поддержал маму Миша.

— И я, — сказал Неделин. — Через полчасика поедем. Или через час.

— Почему так долго? — воскликнула Софа.

— Придется покопать немного.

— Что покопать? Зачем?

— Чтобы похоронить хорошего человека. — Неделин посмотрел на тело Филимоновой. — А еще нужно будет собрать оруж… собрать кое-какие вещи.

Софа заговорила быстро и пронзительно, словно готовясь перейти на крик:

— Не делайте этого, Егор Антонович. Не берите с собой это проклятое оружие. Хватит уже, хватит! Один с наркотой связался, второй палит как ненормальный… Вы, мужики, с ума посходили. У них дети растут, а они…

— Я скоро, — пообещал Неделин, сунув ей в руки «дипломат». — А ты пока посмотри, что внутри, и половину себе возьми.

— Половину чего? — насторожилась Софа.

— Увидишь. Занимайся пока. Поговорим потом.

Невестка хотела что-то возразить, но осеклась, заглянув в чемоданчик. Взглянув на ее вытянувшееся лицо, Неделин отвернулся. Его ждали дела.

 2

Работа затянулась. Не уложился Неделин ни в час, ни даже в два. Копать в лесу было тяжело: вся земля пронизана стеблями и корнями. Даже там, где они заканчиваются, почва все равно неподатливая, жесткая. К тому же лопата была короткая и чересчур легкая. Вонзать в землю несподручно, а чтобы ногой надавить, приходится горбиться. Когда яма была наконец вырыта, поясница у Неделина ныла, а мышцы рук словно задеревенели.

Хорошо еще, что в багажнике рабочие перчатки нашлись. Удобные, с резиновыми пупырышками. Древко не выскальзывает, ладони от волдырей не горят. Так бы и копал всю жизнь — лишь бы дело не дошло до логического финала.

— Прости, Рая, — пробормотал Неделин перед тем, как столкнуть тело в яму, остро пахнущую землей и сыростью.

Она промолчала, естественно. Закутанная в брезент, как в уродливый саван, упала на дно молча и тяжело. Не приподнялась, не выругалась, не возмутилась, что с ней обращаются так бесцеремонно.

Набрав на лопату рыхлой земли, Неделин бросил ее вниз. Комья зашуршали, раскатываясь. Он бросил еще. И еще. При этом старался не смотреть на тело, которое недавно любил, а теперь хоронил. Закапывал.

Софа вышла, чтобы слить Неделину на руки из пластиковой баклажки. Было почти темно.

— Миша спит? — осведомился он, выковыривая грязь из-под ногтей.

— Устал ведь, — пояснила она, словно оправдываясь. — Не каждый взрослый такое выдержит.

— Не каждый, — согласился Неделин. — Вот муж твой не выдержал. Сбежал Антон. Напакостил — и поминай как звали. А кто-то отдувайся.

— Эти… эти деньги его? — спросила Софа, помявшись.

— Сколько там?

— Миллион. Долларов.

— Полагаешь, Антон способен заработать миллион долларов?

— Ну, не заработать, а как-то иначе…

Неделин показал в сторону могилы, над которой не возвышалось даже маленького холмика.

— Эти деньги раздобыла она. Ее звали Раиса. Она передала их мне, а я поделился с вами.

— Так много… — Невестка с сомнением покачала головой. — Зачем нам столько?

Ее голос дрогнул. Наверное, она испугалась, что Неделин согласится с ней. Он невесело усмехнулся.

— Мой дорогой сын, этот засранец, разрушил вашу прежнюю жизнь. Придется начинать новую. С деньгами это будет не так болезненно.

— А… — Софа с усилием сглотнула. — А Антон?

— Я сделаю все, чтобы найти его и переправить к вам, — сказал Неделин. — Если ты хочешь, Софья.

— Я… Честно говоря, после всего этого я не знаю…

— У тебя будет время подумать. Отсюда мы отправимся в Новодимитров. Я заберу твои документы, возьму необходимые вещи и отвезу вас в другое место. Оттуда ты с Мишей вылетишь в Стамбул. Там легко затеряться, и визы в Турцию не нужны.

— Я не хочу теряться, — встрепенулась Софа.

— Жить хочешь? Сына уберечь хочешь? Тогда не спорь.

— Но…

— Слушай дальше, не перебивай, — остановил ее Неделин. — Основную сумму положишь на банковский счет, иначе в аэропорту тормознут. Когда устроишься, свяжешься со мной, определимся, что делать дальше. Это зависит…

— От чего?

— От того, сумею ли я вытащить Антона.

Неделин замолчал. В наступившей темноте его лицо выглядело серым, смертельно усталым и непривычно старым. Софе даже показалось, что она беседует с незнакомцем, лишь притворяющимся Егором Антоновичем. Знакомый ей свекор не мог расхаживать по поляне, добивая раненых выстрелами в упор… Она поежилась. Ей страстно захотелось поскорее закончить этот разговор и очутиться дома.

Неделин, следивший за все меняющимся выражением ее лица, прочитал эти мысли и покачал головой:

— Обратной дороги нет, Софа, даже не мечтай. Твой муж увел у авторитета крупную партию наркотиков. Антона будут искать всегда, а значит, и его близких тоже. Это без вариантов.

Она покусала губу, потом сказала:

— Но если он сбежал, вместо того чтобы выручать нас…

— Бандиты не будут вникать в психологию, — заверил ее Неделин. — Они будут действовать по примитивной, но очень эффективной схеме. Брать заложников и шантажировать. Сейчас Антон убежал, а как он поступит, если его поймают, а перед ним сына поставят?

— Скажите, эти наркотики, они действительно существуют? — спросила Софа.

— По моему мнению, нет. Но существует вероятность того, что я ошибаюсь. Именно из нее будут исходить бандиты.

— Получается, этот кошмар никогда не закончится? И всю оставшуюся жизнь нам предстоит жить в страхе? Вздрагивать от каждого звонка, каждого шороха? Подозревать всех? Шарахаться от собственной тени?

— Я позабочусь об этом, — пообещал Неделин.

— Каким образом? — пожелала знать Софа.

Вероятно, она полагала, что поставила его в тупик своим вопросом. Если так, то она заблуждалась. Неделин уже все решил. Отправив невестку и внука в Турцию, он вплотную займется Бэтменом. Только смерть всемогущего пахана поставит точку в этой истории. А также позволит ему, Неделину, жить и дышать дальше. Пока что и то и другое удавалось неважно. Жить хотелось не очень, а дышать было трудновато. Понятно, что со временем это пройдет. Память о Раисе сотрется, мысли о ее смерти перестанут причинять боль. Но в настоящий момент Неделин не просто не мог, а не хотел забывать майора Филимонову.

Она была единственной, кто помог ему в эти трудные дни. И она, должно быть, верила Неделину так же, как он верил ей. А он ее подвел. Спасал в первую очередь Мишеньку и его маму, предоставив Филимоновой выкручиваться самостоятельно. Она попыталась, но не сумела и теперь лежит под полутораметровым слоем земли, холодная, неподвижная и никому не нужная. Неделин не мог простить этого — ни себе, ни Бэтмену, боевики которого убили Раису. Кому-то из них двоих предстояло умереть. В ближайшем будущем.

— Я разберусь, — произнес Неделин, обращаясь к Софе, ожидавшейся ответа. — Разберусь, не сомневайся.

Это прозвучало как клятва — клятва, данная себе самому.

 3

К полуночи азарт начал спадать. Сигара стала неприятной на вкус, виски утратил аромат.

— Хорош, — провозгласил Бэтмен, бросая карты на зеленое сукно.

Двое остальных игроков, помявшись, тоже собрали свои веера в стопочки и аккуратно положили на стол. Никто другой не посмел бы прервать игру в самом разгаре, но Бэтмен сам устанавливал правила… и сам их нарушал.

Его соперниками были мужчины примерно такого же возраста: глава городской госадминистрации Игорь Николаевич Гречко и некий Юрий Ринатович Глазьев, которого лет сто назад называли бы чекистом, а полвека спустя — кагэбэшником, хотя, разумеется, нынче его профессия именовалась совсем иначе.

Гречко носил такие большие и густые усы, что они полностью закрывали линию его рта. Лицо у него было круглое, кошачье, совершенно неожиданно переходящее в складчатую шею. Глазьев красил поредевшие волосы в цвет воронова крыла, а растительности на лице не носил, потому что борода или усы сделали бы его похожим на какого-нибудь китайца. Его бледные, словно присыпанные мукой губы постоянно изрекали всевозможные пословицы и поговорки, которых в голове накопилось такое множество, что они вечно путались и соскальзывали на язык не к месту.

Все трое сидели в абсолютно пустом зале казино, освобожденном специально для них. Так неожиданно оборвавшаяся игра шла по-крупному: возле Глазьева высилась внушительная кучка долларовых купюр, да и Бэтмен успел подгрести к себе немало зелени. В проигрыше остался только Гречко, который был очень расстроен тем, что ему не дали отыграться. По непонятной причине эти тысячи, перекочевавшие в чужие руки, значили для главы городской госадминистрации гораздо больше, чем все те фантастические суммы, которыми он ворочал в рабочее время.

— Ну что, господа, по домам? — с надеждой спросил Глазьев. — Делу время, потехе час.

На конспиративной квартире его дожидались две забавные юные близняшки, готовые переодеться в гимназисток, а потом сбросить все, оставив лишь белые гольфики, и воплотить в жизнь любимую фантазию Глазьева.

— Может, сделаем перерывчик, а потом посидим еще часок? — предложил Гречко, стараясь не выдавать своего раздражения.

В городе помнили, что было, когда неуважение к Бэтмену проявил сам глава дорожной автоинспекции, полковник Чагин, приказавший задержать бэтменовский кортеж с целью показать, кто на дорогах хозяин. Напрасно он полагался на свою неприкосновенность. Рассеивая это заблуждение, Бэтмен лично ворвался в кабинет полковника, проволок его по коридорам и отхлестал по багровым щекам на крыльце Управления. Никто из подчиненных полицейского чина даже не дернулся, поскольку ситуацию контролировали не они, а десяток рослых парней в дорогих костюмах с зарегистрированным огнестрельным оружием в руках. Мало того, униженный Чагин после этого конфуза стремительно пошел на понижение и закончил жизнь спившимся отставником, который не придумал ничего умнее, чем повеситься в сарае своего дачного участка.

— Нет, Игорь Николаевич, на сегодня хватит, — сказал Бэтмен.

Он хорошо понимал, что творится в душе у Гречко, поскольку, случалось, тоже проигрывал в этой жизни. Это научило его очень важным правилам, которые он неукоснительно соблюдал. Когда проигрываешь, переломить игру чрезвычайно сложно. Как минимум несколько таких попыток обязательно завершатся неудачно, поэтому, если конечная цель не очень важна, разумнее отступить и переждать. Но в том случае, если выигрыш тебе жизненно необходим, нужно продолжать, не считаясь с потерями. Удачу можно переломить таким грубым способом. Долбить и долбить в одну точку, пока преграда не рухнет. Этот метод бывает весьма разорительным, но в конечном итоге срабатывает. Если, конечно, есть чем расплачиваться за неудачные попытки.

— Хорошего понемногу, — изрек Глазьев. — Лучше один раз отдохнуть, чем три раза утонуть.

Он приготовился подняться, но Бэтмен властно удержал его за руку.

— Подожди немножко, Ринатович. Успеешь к своим проказницам…

«Откуда он знает? — опешил сотрудник секретной службы. — Черт, завтра же распоряжусь проверить хату на предмет обнаружения аппаратуры наблюдения. Неужели этот урод видел, как девочки на меня…»

Отбросив неприятную догадку, Глазьев заставил себя улыбнуться:

— В любви все возрасты проворны, Константин Эдуардович. Седина в бороду, бес под ребра.

— Хочу восстановить справедливость, — продолжал Бэтмен, переводя взгляд на Гречко. — Игорь Николаевич из-за нашего каприза в убытках остался. Вот, Николаевич… — Бэтмен придвинул к проигравшему львиную часть своих денег. — Не держи обиды. Полагаю, наш рыцарь плаща и кинжала тоже не поскупится.

«Каприз не мой, а твой, — подмывало возразить Глазьева. — С каких делов я за тебя должен расплачиваться?»

Он заставил себя сдержаться и, состроив улыбку еще шире, вернул проигравшему тысяч десять. Пропихнул сквозь оскаленные зубы:

— Не было бы счастья, да несчастье помогло.

— Никогда не знаешь, где найдешь, — в тон ему произнес Бэтмен. И добавил совершенно неожиданно: — Голову!

Он захохотал, наслаждаясь страхом, промелькнувшим в двух парах глаз, устремленных на него. Бэтмен презирал всю эту гнилую публику, заседающую в правительственных кабинетах и силовых ведомствах. Продажные, подлые, трусливые твари. Его, Бэтмена, нельзя было подкупить или запугать. Если уж он давал слово, то держал, а не юлил, не хитрил, не изворачивался. А эти двое обладали большой властью и большими капиталами, но на самом деле ничего не имели за душой. Жалкие оболочки.

Они тоже смеялись, хотя им было не смешно. А сами небось спали и видели, как однажды поквитаются с Бэтменом. Скорее всего, даже строили вполне конкретные, реальные планы. В него дважды стреляли в этом году, а в прошлом пытались взорвать. Но судьба хранила его. Она любит сильных и бесстрашных. Таких, каким был Бэтмен.

— Ладно, Николаевич, — сказал он, — поезжай домой баиньки, там тебя, наверное, заждались уже. А мы тут с Ринатовичем без лишних ушей покалякаем. Ты как, Юрий Ринатович? Потерпишь еще немного без своих малолеток?

— Сделал дело, гуляй смело, — ответил Глазьев, переваривая последнюю фразу.

Его бесцветные губы разъехались в стороны, однако глаз эта улыбка не затронула. Они были настороженными и злыми. Обиделся, чекист хренов. Ничего, проглотит. Даром, что ли, Бэтмен его с руки кормит? Кстати говоря, в последнее время получается, что именно даром.

Дождавшись, пока они остались одни, Бэтмен сделал маленький глоток своего любимого шотландского виски, забросил в рот виноградину и спросил:

— Что по Антону Неделину, Ринатович? Удалось что-нибудь выяснить?

— Ищем, Константин Эдуардович, ищем, — значительно произнес Глазьев. — Не иголка в лесу. Найдем голубчика.

Он всегда важничал и надувал щеки, когда возникала необходимость в его профессиональных услугах. Вел себя так, будто вся система государственной безопасности работала на него. Обычно Бэтмен спускал ему это с рук, чтобы не ссориться.

— Когда? — спросил он, неспешно собирая карты со стола.

— Сколько веревочка ни вейся…

Договорить Глазьев не успел.

— Когда? — повторил Бэтмен, и в его голосе зазвучал металл.

— Ну… В ближайшее время.

— А давай я отвечу тебе так, когда ты за баблом прискачешь?

Щеки Глазьева дрогнули, словно он подпрыгнул на месте, хотя его плоский зад лишь крепче вжался в сиденье стула.

— Со всем уважением, Константин Эдуардович… — произнес он, следя за колодой. — Я не собачка, чтобы скакать.

— Блоха? — поинтересовался Бэтмен, и голос его представлял собой сплошной металл, словно глотка была отлита из меди.

Глазьев медленно встал, решая, как отреагировать на столь откровенное оскорбление. Ему не было сказано: «Сидеть!» Просто указательный палец Бэтмена указал на покинутое место, и Глазьев, переступивший с ноги на ногу, сел опять.

— Вся ваша хваленая контора никак не найдет Неделина, — произнес Бэтмен, презрительно раздувая ноздри. — Сколько вас там в районе? Сотня? Две? — Перетасовав карты, он, не глядя, вытянул из колоды шестерку и заставил ее спланировать на зеленое поле перед собеседником. — Целая куча дармоедов, ни на что не годных.

— Претензии ко мне или к службе?

— Тебе, тебе предъява, Юрасик, — сказал Бэтмен, поднимая взгляд.

Глазьеву почудилось, что его посадили напротив некого таинственного прибора, излучающего такие мощные волны, что кишки в узел завязываются.

— Не понял! — воскликнул он высоким, звонким голосом, который больше подошел бы мальчику, а не взрослому мужчине, предпочитающему групповой секс.

— Не понял, говоришь? Хорошо, сейчас растолкую. — Бэтмен протянул руку, сгребая оставшийся выигрыш собеседника. — Заясню, типа. — Он резко хлопнул по пятерне Глазьева, попытавшейся удержать часть купюр. — Мои пацаны сами нашли водилу, выцепили и ко мне доставили. А ты тут сидишь, Джеймса Бонда из себя корчишь, завтраками меня кормишь. За что я тебе плачу, Юрасик? Зачем вообще терплю? Ты мне кто?

— Я? — заволновался Глазьев. — Я друг твой, Константин Эдуардович. Союзник верный. Вместе мы…

Он потряс стиснутым кулаком.

— Какой ты мне союзник, какой кореш? — Бэтмен наклонился и постучал пальцем по карте, которую перед этим бросил Глазьеву. — Вот ты кто. Шестерка. И задача у тебя одна: шестерить, чтобы мне приятное делать. А ты? Щеки раздуваешь, как та кобра, да толку с тебя ни на грош. И на кой ты мне сдался такой хороший? Вали отсюда. Я лучше с твоим начальством дело иметь буду.

Не глядя на побледневшего Глазьева, Бэтмен плеснул себе виски. Этим он как бы давал понять, что разговор закончен, хотя на самом деле финальную точку еще не поставил. Главная цель этого маленького спектакля пока что достигнута не была. Бэтмен затеял его не столько для того, чтобы высказать силовику недовольство, сколько для того, чтобы морально раздавить его, лишив воли и способности отстаивать собственные интересы. После потери порошка предстояло экономить и искать дополнительные финансовые вливания. Одним из таких источников являлся Глазьев. Но не читать же ему лекции об экономии? Бэтмен знал куда более доходчивые способы убеждать людей.

— Что стоишь? — сварливо спросил он, опустошив стакан. — Сказать что-то на прощание хочешь?

— Ты ошибку совершаешь, Константин Эдуардович, — проникновенно заговорил Глазьев, держась для устойчивости за спинку стула. — Зачем такие резкие движения делать? Я тебе еще пригожусь.

— Я тебе еще пригожусь… — передразнил Бэтмен. — Сказочник. — Он сделал вид, что думает. — Ладно, пригодись, тогда поговорим. Знаешь, за что я муравьев люблю? Они пользу приносят. Вот и ты приноси, тогда я тебя тоже полюблю. Возвращайся, когда надумаешь, как общий котел пополнить. А то набивать карманы все горазды.

Закончив тираду, Бэтмен небрежно махнул рукой в сторону двери. Вечер не пропал даром. Кое-какая материальная выгода от него была.

Глава двенадцатая Для кого-то конец, для кого-то начало

 1

Антон лежал в смотровой яме ангара, куда еще недавно загонял свой грузовик на ремонт. От бетона тянуло холодом, бензином и мочой. В углу валялась куча ветоши, пропитанной машинным маслом. На самом Антоне не было ни лоскута. Раздетый догола, он дрожал и стучал зубами, обхватив себя руками в безуспешной попытке хоть немного согреться.

Били его недолго, но умело. Внутренности болели так, словно внутри тела ползали раки, терзающие острыми клешнями все, что попадалось на пути. А вот голова была на удивление светлой и ясной. Это Антону не нравилось. Он предпочел бы находиться вообще без сознания. Мысли добивали своей безысходной определенностью.

Скоро, очень скоро он умрет. Его вытащат из ямы и поведут куда-то, гогоча и подталкивая в спину. Быстрой казни ждать напрасно: бандиты ясно дали это понять. Папа гневался. Папа жаждал крови, но такой, чтобы проливалась мучительно долго, по капле. Просить о пощаде было бессмысленно. Подобные вещи не прощают. Антон лишил Бэтмена огромных денег, и расплата за это могла быть только одна.

Привстав с пола, он выглянул из ямы. Его стражники резались в нарды. Оба они даже не повернули головы в сторону Антона, но один предупредил:

— Лучше не высовывайся, сука. Не зли меня.

— Из-за тебя братва на голодном пайке сидит, — поддержал товарища второй.

Антон медленно опустился обратно, так и не попросив поесть, как намеревался. Эти двое могли еще сильнее осложнить его и без того скверное положение.

Брали его в Латунске не они. Насколько понял Антон, его схватила местная братва, а потом уже передала людям Бэтмена. Проклятая шлюха! Связался с ней на свою голову. Если бы не эта тварь, никто даже не подумал бы искать Антона неподалеку от места событий. Но нет, дернул его черт искать ночных приключений. Нашел. Сиди теперь и не рыпайся.

Тем не менее голод, жажда и страх перед неизвестностью вновь подняли Антона на ноги.

— Эй, — осторожно позвал он. — Пожрать дайте, а? И воды хоть стаканчик. Я ж загнусь тут, а Бэтмену я живой нужен. У него какие планы насчет меня, не знаете?

Антону было тошно от собственного заискивающего тона, но на молодых бандитов он, похоже, возымел действие.

— В лучшем случае с тебя шкуру спустят, с живого, — ответил один из них.

— Или собаками затравят, — предположил второй. — Бывали случаи.

— Одного однажды кислотой облили, серной. Ох и орал!

— Толстолоба помнишь? Говорят, ему руки-ноги отпилили болгаркой и подыхать в лесу бросили…

— Понял и проникся, — сказал Антон мрачно. — Раз все так хреново, то хоть голодом и жаждой не мучили бы.

Охранники посмотрели на него. Тусклое освещение подвала делало их лица неразличимыми: два желтоватых пятна на сумрачном фоне. Одно из этих круглых пятен выглядывало из черной пайты с монашеским капюшоном. Пайта поднялась со скатов, сложенных в пирамиду.

— Тебе пожрать?

— И попить, — заявил Антон.

Наглеть, так уж по полной программе!

— Слыхал, Бумбараш? Ему пожрать и попить.

— Насчет жратвы не уверен, а напоить можно.

Капюшон и Бумбараш направились к яме, из которой выглядывал Антон. Он понял, что лучше бы терпел молча, когда эти двое расстегнули штаны и синхронно расставили ноги.

— Пей, паскуда, — донеслось до Антона, который, скрючившись на бетоне, прикрывал голову руками. — Позже еще и пожрать подкинем.

— За что? — вопил он, отплевываясь.

— Слыхал, Бумбараш? Он не понимает за что.

— Тебя в параше утопить мало, крысеныш! — с ненавистью произнес Бумбараш, застегиваясь. — Ладно еще, что пацаны правильные из-за тебя погибли. Но ты же, сучонок, собственную жену и ребенка не пожалел. Ты их на растерзание бросил, а сам со шлюхой позабавиться решил.

— В жизни не встречал такого ушлепка, — высказался обладатель черного капюшона. — Я сам, собственноручно тебя кончу, если поручат. И ничего здесь не шевельнется. — Он ткнул себя в середину груди, где, как ему представлялось, размещается бессмертная душа.

— Тебе не доверят, — огрызнулся Антон из своей бетонной щели. — И корешу твоему тоже. Вам только в песочнице играть, зассыки.

Бандиты возмущенно заорали, грозя Антону всеми смертными карами, но он больше не боялся этой парочки. Кому захочется пачкать руки? Не полезут парни в яму, чтобы поквитаться. Побрезгуют. Антон и сам собой брезговал.

В него бросили обломком кирпича, пару раз ткнули железякой, но он не реагировал. Сидел, скорчившись, в луже и мечтал умереть.

Эта жизнь, похоже, закончилась. Хотелось поскорее начать другую.

 2

Неделин приехал в Новодимитров под вечер, ни разу не остановившись по дороге. Только пару раз притормозил возле постов автоинспекции, но не сильно. В нем было сильно убеждение, что его не остановят. Судьба не может бесконечно быть немилостива к одному человеку. Помордовала как следует, а теперь даст передышку. Тем более что Егор Неделин не собирался отступать от задуманного. Значит, кому-то там, наверху, будет небезынтересно понаблюдать, как он собирается поквитаться с врагом.

Весь следующий день прошел в хлопотах. Неделин наведался в опустевшую квартиру детей и вынес все необходимое, исхитрившись разминуться с двумя качками, прогуливавшимися возле подъезда. Потом он несколько часов кряду катал Софу по городу в поисках подходящего банка и турфирмы. Наконец отвез ее и Мишу в аэропорт.

Прощание получилось скомканным и бестолковым. Внук, поднятый Неделиным на руки, от поцелуя увернулся и вежливо попросил поставить его снова на пол. Софа улыбалась и благодарила так фальшиво, что лучше бы вообще молчала. Похоже, оба решили считать виновником своих злоключений не кого-нибудь, а Неделина. Это причиняло ему боль, но не острую, а тупую, терпимую. Он и терпел. И когда махал рукой на прощание, и когда бесцельно катался по городу.

Постепенно боль отпустила. Не совсем. Было глупо обращать на нее внимание. Во-первых, Неделин знал, что это до конца жизни. Во-вторых, был уверен, что коптить небо ему недолго осталось.

Поднявшись в однокомнатную квартиру, оставшуюся после смерти матери, он поужинал чем бог послал, а именно: ватным турецким батоном, бычками в томате, твердым, как камень, сыром и слипшимися колбасными кружочками в упаковке. Запил Неделин все это обычной водой, потому что чай купить не догадался, а горячительных напитков он позволить себе не мог. Некоторые дела лучше делать на трезвую голову, хотя и не хочется.

Всласть накурившись, Неделин устроился в кресле возле зашторенного окна и посидел неподвижно, собираясь с духом. От предстоящего звонка зависело очень многое, если не все. Нужно было убедить Бэтмена в необходимости встречи, причем устроенной таким образом, чтобы Неделина предварительно не обыскали и не лишили оружия. Если авторитет предложит приехать к нему, то пистолет при входе отберут, это несомненно. Беседа в автомобиле немногим лучше, потому что там выстрелить не дадут. Вряд ли наркобарон соизволит беседовать с незнакомцем с глазу на глаз. Остается встреча где-нибудь под открытым небом. Это даст Неделину возможность выхватить пистолет на ходу и открыть огонь, не давая охранникам опомниться. Разумеется, они тоже стоять столбами не будут, но секунды две у него есть. Этого достаточно. Неделин успеет всадить в Бэтмена пулю или даже две. Надежнее всего — в голову. Для этого нужно будет подойти как можно ближе. Пистолет неплохо бы пристроить в разрезанном рукаве, чтобы сам скользнул в руку…

Хотя язык уже щипало от никотина, Неделин вышел на балкон и закурил очередную сигарету. За долгие годы он сумел убедить себя в том, что, пока он гоняет легкими воздух, думается лучше, и давно превратился в раба своей привычки.

«Ничего, — подумал он, невесело усмехнувшись, — скоро брошу. Вряд ли на том свете табачные лавки предусмотрены. Санаторий, где исцеляют от вредных привычек».

После этого его мысли опять перескочили на Бэтмена. Раздавив окурок в пепельнице, Неделин с отвращением понюхал пальцы и вернулся в комнату. Привычное освещение не казалось уютным. Застывшая мебель безмолвно взывала к хозяину, уговаривая не совершать глупостей. «Ты ничего этим не добьешься, — рассудительно и размеренно внушал внутренний голос. — Что изменит твоя гибель? Ровным счетом ничего. Даже если ты осуществишь задуманное и прикончишь Бэтмена, его место тут же займет кто-то другой и продолжит его дело. Думаешь, он забудет про сгинувшие миллионы? Откажется от них? Простит Антона? Как бы не так!»

— Заткнись, — буркнул Неделин.

Обращался он к внутреннему голосу, а получалось, что беседует сам с собой. Готовый пациент психушки.

Усмехнувшись, он взял телефон Филимоновой, отыскал нужный номер и нажал вызов. Бэтмен ответил ровно через три звонка. Спросил коротко:

— Кто?

— Отец Антона, — назвался Неделин.

— Где мои люди, отец Антона? Где эта полицейская сука, которой я поверил? Где товар?

— Отвечаю по порядку. Твоих людей я убил, всех. Перед этим твои люди убили Филимонову. Товар уничтожен.

— И чего ты хочешь? — зло осведомился Бэтмен. — Чтобы я тебя по головке погладил?

— С этим я самостоятельно справляюсь.

В ответ прозвучало хрюканье — то ли возмущенное, то ли насмешливое.

— Грубишь? — спросил Бэтмен.

— Шучу, — поправил Неделин. — Настроение поднимаю.

— Что-то я не заметил, чтобы оно у меня подскочило.

— Себе поднимаю.

— Больно ты самостоятельный, как я погляжу. Чего звонишь-то?

— Сделку хочу предложить, — сказал Неделин.

— Так предлагай! — рявкнул Бэтмен. — Не тяни кота за это самое. Говори.

— У меня при себе половина той суммы, которая была в чемоданчике.

— Почему только половина?

— Своим отдал, — сказал Неделин. — Остальное вернуть хочу.

— Зачем? — не понял Бэтмен.

— В качестве компенсации. Частичной. Ну и чтобы мать с ребенком больше не искали.

— Они мне больше не нужны, мужик. Сынок твой у меня.

Столь стремительная перемена правил игры вызвала у Неделина легкое головокружение. На мгновение он растерялся, не зная, что говорить и, главное, что делать дальше.

— Выкупить его хочешь? — насмешливо поинтересовался голос в мобильнике.

Неделин сделал два глубоких вдоха, после чего выдохнул:

— Да.

Он уже знал, что не станет стрелять в Бэтмена. Отдать собственную жизнь — это еще куда ни шло, но жизнь сына… Несмотря ни на что, жертвовать Антоном Неделин готов не был. Он чувствовал себя в ловушке. Бэтмен его поймал. Вот почему в его голосе столь отчетливо прозвучала ядовитая ирония.

— Пятьсот штук — деньги большие, — зазвучало в трубке, — но не настолько, чтобы я отказал себе в удовольствии раздавить крысу.

Речь шла об Антоне, но Неделин не почувствовал себя оскорбленным. Он понимал, что сын заслужил такое определение. Но смерть? Нет, Неделин так не считал. Не с его согласия и не по его вине.

— Предлагаю обмен, — сказал он, дивясь тому, как невозмутимо звучит голос. — Ты мне сына. Я тебе не только деньги, но и себя.

— На кой черт ты мне сдался? — опешил Бэтмен.

— Тебе же надо на ком-то отыграться, верно? И потом, ты не можешь никого не казнить, чтобы тебя не обвинили в слабости. Пусть это буду я. И пол-лимона баксов поимеешь, и меня, и авторитет сохранишь.

«Что я делаю? — спросил себя Неделин. — А вдруг он согласится? Убивать его теперь нельзя, иначе Антону только хуже будет. Если я сдамся, этот Бэтмен его все равно не отпустит. Убьет обоих, вот и все. Находясь на свободе, я могу еще как-то попытаться спасти сына, а так…»

— Что ж, будь по-твоему, — решил Бэтмен. — Не передумаешь?

— Я редко меняю свои решения, — сказал Неделин. — Это не тот случай.

— Бабки не забудь, герой.

— Не волнуйся.

— Волноваться ты должен, — усмехнулся Бэтмен. — Подгребай к «Олимпийскому». Тебя там встретят и проводят. Не заблудись только.

— Не заблужусь, — буркнул Неделин. — Ты сына точно отпустишь?

Последовала пауза, которую можно было принять за обрыв связи. Наконец мобильник ожил, поинтересовавшись голосом Бэтмена:

— А ты как думаешь?

— Не знаю, — честно признался Неделин.

— Вот и я пока не знаю. Так что приезжай. Определимся на месте.

На этот раз продолжения разговора не последовало. Выждав несколько секунд, Неделин взял сигареты и отправился на балкон. Теперь можно не беспокоиться о вреде, который он причинял себе курением.

 3

Прошлепав босыми ступнями по кафелю, Бэтмен взобрался на вышку и постоял немного, глядя на бассейн внизу. Он с детства боялся высоты. Мечтая нырнуть с обрыва в реку, он приходил туда по утрам много дней подряд, чтобы, пока никто не видит, собраться с духом и решиться. Все местные пацаны сигали оттуда и вниз головой, и «солдатиком», и задом наперед. Бэтмен, который тогда не был Бэтменом, не мог отстать от остальных.

Но высота… Стоило ему встать на круче, как голова шла кругом, а инстинкт самосохранения вопил: отойди, отойди, отойди! И никак не удавалось преодолеть страх, преодолеть слабость, преодолеть оцепенение ног, не желавших отталкиваться от твердой почвы. И все же в один прекрасный день он прыгнул. Вернее, упал в воду с обрыва, но этот день действительно был прекрасным.

С тех пор Бэтмену множество раз приходилось преодолевать себя — даже теперь, когда почти сорок лет спустя он стоял на вышке собственного бассейна. Поэтому он не мог не уважать людей, которые проделывали то же самое. Предложение Неделина взять его вместо сына было сродни подвигам, которые совершаются на войне. Этот человек согласился пожертвовать собой ради другого.

Или это были только красивые слова?

Ответ пришел какую-нибудь секунду спустя, когда телохранитель, почтительно заглянувший в зал, доложил, что Егор Неделин ждет аудиенции.

— Заводи сюда, — распорядился Бэтмен. — И оставьте нас одних. Я позову, когда понадобится. Его обыскали?

Его голос громогласно разнесся над неподвижной гладью бассейна с единственной плавательной дорожкой

— Чистый, Константин Эдуардович, — ответил телохранитель.

— Все равно будьте начеку.

— Не сомневайтесь.

— Ладно, запускайте.

Бэтмен посмотрел вниз. Ему так и не удалось до конца избавиться от страха высоты. Может, сегодня не прыгать? Он и так всем все давно доказал, зачем испытывать себя снова и снова?

«А затем!» — весело подумал Бэтмен.

И нырнул, шумно войдя в подогретую, подсвеченную воду необычайной голубизны.

Когда он вынырнул, Неделин уже стоял на краю бассейна: голова поднята, руки опущены, спина прямая, грудь колесом, но без излишней бравады и нарочитости.

— Деньги принес? — спросил Бэтмен, сплевывая хлорированную воду.

— Твои парни забрали, — ответил Неделин. — Колдуют над свертком. Боятся, что я взрывчатку хотел занести.

— А ты не хотел?

— Хотел бы, да мой сын у тебя.

Бэтмен оперся о мрамор, подтянулся и выбрался из бассейна, проделав это не так легко и резво, как намеревался.

— Любишь сына? — осведомился он, растираясь полотенцем.

— А черт его знает, — ответил Неделин. — Сын, он и есть сын. Взрослый. Дров наломал выше крыши. Но все равно свой. Родная кровь.

Бэтмен вытер лицо и бросил полотенце под ноги.

— Родную кровь, значит, жаль, а чужую нет?

— Что-то вроде того.

— Ты хоть представляешь, какие я убытки понес?

— Не очень, — сказал Неделин, сохраняя все ту же позу. — Твой миллион баксов — самая крупная сумма, которую я когда-либо держал в руках.

Бэтмен обошел вокруг него и остановился напротив:

— Но вернул ты только половину.

На это был ответ:

— Иначе не получалось. Кто-то должен был позаботиться о моем внуке и его матери.

— А как насчет Антона? Не веришь, что я его отпущу?

— Не очень, — признался Неделин. — Даже если так, то положиться на него нельзя. Предавший однажды предаст опять.

В зал заглянул телохранитель, показал сверток и утвердительно кивнул.

— Из-за твоего сына столько людей полегло, — сказал Бэтмен, переводя тяжелый взгляд на Неделина.

Тот едва заметно пожал плечами:

— Твои люди убили женщину, которую я, похоже, полюбил. Моего внука чуть заикой не оставили.

— Хочешь сказать, мы квиты?

— Тебе решать.

Бэтмен непонятно усмехнулся, оставил визитера и направился в сторону душевой.

— Уже решил, — обронил он через плечо. — Иди в машину. Антона приведут. И больше мне не попадайся, Егор Неделин. Чудеса два раза не случаются.

Дверь за ним захлопнулась. Неделин осознал, что забыл дышать, медленно выдохнул и так же медленно вдохнул. Если бы кто-то спросил его мнение, то он сказал бы, что чудес вообще не бывает. Неужто ошибался?

 4

Ждать пришлось недолго. Сидя за рулем красной «ауди», Неделин видел, как из застекленного портала вывели Антона. Сын был одет в тесноватые одежки с чужого плеча, на исхудавшем лице блуждала глупая улыбка. Сопровождающих было двое: один в черной пайте с капюшоном, падающим на глаза; другой в расстегнутом бежевом пальто, наброшенном прямо поверх футболки. Они подвели Антона к передней дверце и предупредительно открыли ее перед ним.

— Привет, папа, — сказал он, растерянно улыбаясь.

— Садись уже, — проворчал Неделин.

Антон подчинился, но движения его были какими-то вялыми и неуверенными. Парень в капюшоне чуть ли не силком запихнул его в машину. «Пьяный? — изумился Неделин. — Кто же его напоил, паршивца?»

Черная пайта и светлое пальто быстро удалялись. Парни не оглядывались. Антон сидел неподвижно, с открытым ртом и выпученными глазами.

Неделин похолодел, заподозрив неладное.

— Что? — спросил он, тронув сына за плечо.

Голова Антона тяжело свесилась.

— Бо… — выдохнул он с усилием.

Неделин наклонил его вперед, провел рукой по пояснице и ощутил то, что и ожидал. Горячее и липкое. Это была кровь. Родная кровь.

— Антон… — с тоской произнес он. — Тебя пырнули, когда ты садился.

Сын едва заметно кивнул и выговорил на этот раз отчетливее:

— Бо-о-льно, папа.

Неделин опять потрогал его спину. Крови было мало. Это означало, что удар нанесли заточкой — длинным острым стержнем, наподобие стилета. Судя по отсутствию рукоятки, ее отломили в заранее надпиленном месте. Бандитский почерк. Такие ранения всегда смертельны, Неделин навидался их на зоне.

Он не стал откидывать сына на спинку сиденья, опасаясь сделать ему еще больнее. Включил зажигание и помчался в направлении центра, лихорадочно решая, какую больницу выбрать.

— Останови, — попросил Антон.

Голова его болталась, как неживая, лицо напоминало гипсовую маску. Посмертную маску.

Неделин плавно затормозил. Антон повалился на него. Он ничего не спрашивал, ничего не говорил, он умирал — умирал на руках отца.

— С твоими все в порядке, — сказал Неделин. — Я их отправил… Они… они далеко отсюда, никто не достанет.

Антон закрыл глаза, как будто хотел показать, что понял и рад. На самом деле он просто закрыл глаза перед тем, как встретиться со смертью.

— Сынок, — позвал Неделин.

С таким же успехом он мог разговаривать сам с собой. Антон его уже не слышал. Он вроде бы находился рядом, но вместе с тем был очень далеко.

— Сынок… — повторил Неделин, вслушиваясь в непривычное звучание этого слова.

Что-то он упустил в этой жизни — и наверстать уже нельзя. Все, чего ты почему-либо не сделал, никто за тебя не сделает. Это может быть очень похоже или даже лучше, но все равно не то. Поэтому остается жить и делать, жить и делать — и так без остановки, пока есть возможность.

Неделин посадил сына ровнее и поехал вперед. Неизвестно куда. Просто вперед — и дальше, дальше, дальше…

Оглавление

Глава первая Мир в багровых тонах

  1

  2

  3

  4

  5

Глава вторая Раз, два, три, четыре, пять, он идет искать!

  1

  2

  3

  4

  5

  6

Глава третья Черти в тихом омуте

  1

  2

  3

  4

Глава четвертая Тепло… еще теплее… совсем горячо!

  1

   2

   3

   4

Глава пятая Мужчины и женщина

   1

   2

   3

   4

   5

Глава шестая Свои и чужие

   1

   2

   3

   4

Глава седьмая Сюрприз за сюрпризом

   1

   2

   3

   4

   5

Глава восьмая Приглашение на казнь

   1

   2

   3

   4

Глава девятая Чужая среди чужих

   1

   2

   3

   4

Глава десятая Живи, и пусть умирают другие

   1

   2

   3

   4

   5

Глава одиннадцатая Долг платежом красен

   1

   2

   3

Глава двенадцатая Для кого-то конец, для кого-то начало

   1

   2

   3  4 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg