«Джекпот для лоха»

Джекпот для лоха (fb2) - Джекпот для лоха 1144K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Данил Корецкий

Данил Корецкий Джекпот для лоха

Глава 1 Мечты и реальность

Он мчался по Английской набережной в открытом красном «Порше» — вдоль ровного ряда пальм, бесконечной череды маленьких уличных ресторанчиков, толп беспечных отдыхающих, мимо знаменитого, выполненного в мавританском стиле отеля «Негреско». Ласковый теплый ветер щекотал щеку длинными волосами сидящей рядом блондинки. Девушка отвернулась, любуясь голубым, в солнечных бликах морем, и он не мог рассмотреть лица — то ли это Памела Андерсон, то ли невероятно похорошевшая Верка Тюрина. Сейчас она повернется, и он все узнает, только пусть стихнет этот противный дребезжащий звук… Но противный звон не стихал, а усиливался, перекрывая ровный гул мощного мотора, и как только он стал сильнее, все исчезло: и Ницца, и «Порше», и блондинка.

Андрей Говоров открыл глаза. В комнате было почти темно, допотопный будильник, захлебываясь, едва не подпрыгивал на своих нелепых ножках. Андрей вздохнул, сел на диване и прихлопнул его, как надоедливое насекомое. Черт, не дал досмотреть такой чудесный сон! Все, как в его любимом фильме — «Великолепный»… Там Бельмондо тоже разрывался между чудесным миром вымысла и убогой реальностью. Интересно, кто же сидел рядом с ним? Но интерес улетучивался вместе с остатками сна. Организм перестраивался на реальность.

Половина восьмого. Говоров встал, подошел к окну, отдернул полосатую штору. Вид из окна был мрачный, осенне-депрессивный. Хмурое, моросящее утро, обшарпанный фасад дома напротив, переполненные мусорные баки. По небу плывут тяжелые дождевые тучи, на разбитом асфальте слоями лежат грязные желтые листья. В такое утро многие вешаются…

Несколько минут он стоял, переступая босыми ногами на холодном полу и ежась. Батареи еще не включили. Кожа покрылась пупырышками. В детстве он всегда радовался красиво падающим желтым листьям, юношей любил песню «Листья желтые над городом кружатся, с тихим шорохом к нам под ноги ложатся…».

Теперь, в неполные тридцать, Андрей искренне ненавидел листопад. Такова участь «дворянина»… Вешаться он пока не собирался, но и выходить из дому совершенно не хотелось. Хотелось забраться обратно под одеяло и проспать до полудня, а потом встать, выбрать в давно не модном книжном шкафу что-нибудь подходящее настроению, снова вернуться в постель, включить бра и лежать, читать в круге теплого света… Но позволить себе делать то, что хочется, могут только очень богатые и могущественные люди. И то не всегда.

Он осмотрелся. Старая мебель, древние, кое-где отклеивающиеся обои, допотопная радиоаппаратура: телевизор «Рекорд 716Д», радиоприемник ВЭФ, проигрыватель «Радиотехника», магнитофон «Весна»… Но все в полном порядке и прекрасно работает — ведь он же классный электроинженер! И книг у него много!

«Я снова поднимаюсь по тревоге, и снова в бой, такой, что пулям тесно!..» — попытался он взбодрить себя давно устаревшей бравурной песней, но особого успеха не добился и прибегнул к другому способу.

«А за работу в выходной — двойная оплата…» — житейская истина оказалась сильней революционной романтики. Валяться в постели расхотелось.

Он прошел в кухню, поставил на плиту синий эмалированный чайник, зашел в крохотный совмещенный санузел. Сидячая ванна с потрескавшейся эмалью, покосившийся унитаз, крашенные тусклой масляной краской стены… Пена для бритья кончилась неделю назад, а новую он так и не купил. Кое-как намылил щеки ядовито-зеленым «Хвойным» мылом и взял в руки одноразовый «Жиллет», которым брился уже неделю. Каждый день. Когда-то давно отец сказал: запомни, сынок, небритый — все равно что грязный. У маленького Андрюши щетина тогда не росла, но слова врезались в память. По крайней мере, ежедневным бритьем отец мог гордиться.

Говоров со скрипом провел в скудной мыльной пене чистую дорожку, расцветившуюся красными полосками порезов. Да, одноразовая — это когда один раз. В зеркале отражалось худощавое лицо без каких-либо изъянов, но и без особых красивостей: высокий лоб, чуть изогнутые брови, широко расставленные серые глаза, ровный прямой нос, крепко сжатые губы, округлый подбородок — не широкий квадратный, выражающий силу характера, но и не узкий острый, отражающий безволие. Короче, самое обычное, ничем не примечательное лицо тридцатилетнего мужчины.

Чайник давно кипел, струя пара била в стоящие пузырем обои. Хорошо бы купить электрический, с автоматическим отключением. Говоров залил кипятком пакет лапши быстрого приготовления и комковатый быстрорастворимый кофе. И то и другое усердно рекламировали по всем телевизионным каналам. Но в лапше не было вкуса, а кофе отдавал запахом горелой изоляции. Впрочем, он привык к такой еде.

Ровно в восемь Говоров вышел из квартиры. В подъезде привычно пахло кошками и плесенью. Скрипящая дверь не закрывалась. На улице было мокро и холодно. Промозглый ветер легко пронизывал плащевую ткань и тонкую подкладку. Говоров поднял воротник и застегнул пуговицу под горлом. Убитый «жигуленок» цвета коррида со спущенными колесами печально смотрел на хозяина парой фар, но тот прошел мимо и направился к автобусной остановке, хотя и подумал, что если поменять стартер, то можно сэкономить на билетах. Впрочем, бензин быстро сожрет эту экономию. И еще подумал, что надо хотя бы поставить машину на кирпичи.

* * *

Проходная «Сельхозмаша» являла классический образец промышленного социалистического зодчества: колонны, «рабочая» лепнина на фасаде — шестеренка, комбайн, колосья и два ордена.

К проходной Андрей подошел в девять утра. В рабочий день приезжал к семи. Пашка Колотунчик говорил, что напрягать человека на пахоту с семи утра — это не что иное, как истязание, совершенное с особым цинизмом, колотунчик, бляха-муха… В субботу, законный выходной, никто с особым цинизмом не напрягал. Главное было прийти и отработать восемь часов.

Андрей вошел в проходную, достал из кармана пропуск — запаянную в пластик карточку с фотографией и электронным чипом. Пропуск нужно было сначала предъявить охраннику в стеклянной коробке, а потом в маленькой серой коробке на стойке. Коробка, в отличие от толстого полусонного охранника, никогда не бывала заспанной или с бодуна и обладала прекрасной «памятью» — она помнила, кто и когда пришел на завод, кто и когда ушел. Но Говоров всегда вовремя приходил и уходил, а в промежутке старательно работал.

Вот и сейчас он добросовестно мел площадь. Тяжелые, намокшие листья прилипали к асфальту. Метла шепелявила, бормотала: ширк-ширк…

Подошел Колотунчик, остановился рядом, обдал перегаром.

— Вкалываешь?

Интересно, он сам понимает, что это дурацкий вопрос?

— Нет, Пал Андреич, это я для души.

— Слышь, Говор, Матвеич сейчас позвонил. Сказал, чтобы мы, значит, языком вылизали всю площадь.

— А чего ее лизать?

— А завтра из Москвы какие-то вивесторы приезжают, или как их там… Во колотунчики какие!

— Ладно. Языком я, конечно, ничего лизать не буду, но вымету начисто.

Паша неодобрительно покрутил головой.

— Гордый ты, Говор… Так нельзя…

— Почему это в нашей замечательной стране нельзя быть гордым?

Колотунчик втянул голову в плечи и огляделся.

— Ты это, намеки свои заканчивай… Гордым можно начальникам быть да богатеям всяким. А простому человеку нельзя. Иначе всю жизнь будет колотунчики получать.

— Это где ж такое написано? — с интересом спросил Говоров. — В Конституции?

Паша досадливо махнул рукой.

— Да ну тебя! Договоришься… Короче, Матвеич велел и завтра выйти. За ночь-то опять насыплет. Не снега, так листьев.

— Ладно, выйдем. За двойную-то ставку чего ж не выйти? Да ты не бойся, я молчу… Встретим твоих «вивесторов» как положено!

Говоров подмигнул Колотунчику и продолжил свое «дворянское» занятие.

* * *

На стационарном посту ГАИ-ГИБДД, перекрывавшем Восточное шоссе на въезде в Тиходонск, было спокойно. Дежурная смена несла службу в обычном режиме. Старший наряда капитан Кузнецов в высокой стеклянной будке меланхолично писал отчет за прошедшие сутки, поглядывая вниз, где младший лейтенант Свиридов и сержант Пяткин потрошили синюю фуру с кабардинскими номерами. Несмотря на многочисленные инструктажи и тренировки, оба не были готовы к нападению: один зачем-то залез в кабину, так что только ноги торчат, второй увлеченно перебирает документы — если черноволосый водила с напарником решат их грохнуть и, забрав оружие, скрыться, то успешно смогут это сделать. Тем более что сержант Воронин забился в сортир, вместо того чтобы с автоматом наизготовку страховать коллег, правильно выбрав безопасную линию огня.

Кузнецов тяжело вздохнул. В новейшие времена контрольные посты ГАИ превратились в средневековые замки на кишащих разбойниками дорогах. И нападают на них, и расстреливают, и сжигают… Если сам не отобьешься, никто тебе не поможет: не успеют. Только сфотографируют да трупы увезут. А эти олухи думают, что с ними такого не случится. Да и вообще они ни о чем не думают, только как бабки с дальнобойщиков содрать! Сейчас бы выдернуть Воронина из сортира, выстроить всех в ряд да надавать по мордасам, чтобы знали, как службу нести. Только сейчас это не модно, сейчас все живут дружно — начальники с подчиненными, ревизоры с проверяемыми, судьи с подсудимыми. Время такое: если бегаешь в стае — то и вой по-волчьи. Значит, надо сидеть и не рыпаться, а то разругаешься со всеми и сам в дураках окажешься. Захочешь быть чистеньким, а выйдет наоборот — сам спалишься и окажешься по уши в говне… Ребята работают, как умеют, на общее благо. А нападать на них дальнобойщики и не думают. Зачем им нападать?

Проверка окончилась, фура поехала дальше. Свиридов и Пяткин удовлетворенно закурили, облокотившись на патрульную «пятерку» в боевой желто-синей раскраске. К ним присоединился, наконец, Воронин, ему тоже дали закурить… Стоят, болтают, смеются. Делать все равно нечего. Движение слабенькое: час пик, когда новые русские, воплотившие в жизнь мечту о загородном доме, разом рванут в свои офисы, наступит через час-полтора. И утром на них все равно ничего не заработаешь, да и вообще смена заканчивается, пора отдыхать. Недалеко от поста дорогу перебежал лось — весна, у них самый гон начинается. Пяткин заорал, заулюлюкал, а Воронин даже автомат вскинул, приложился, будто стрелять собрался. А что, с дурака станется!

Асфальт был мокрым, кое-где виднелись начинающие подсыхать лужи: недавно сошел снег, слабое весеннее солнце только-только приподняло макушку над горизонтом. Пяткин зевнул, чуть не вывихнув челюсть, да так и замер с распахнутым ртом. На фоне бледного солнечного полукруга на пустой трассе показались три темных джипа, которые неслись, как болиды на гонках «Формулы-1». Сон как рукой сняло.

— Кирилл, смотри, — резво повернулся он к Свиридову, — вроде жирные карасики к нам спешат.

Офицер повернул голову и присвистнул.

— Глаза-то разуй. Твои карасики на двадцать кэмэ превышают, а эти под двести идут и ничего не боятся! Так что это скорее щуки! Сбегай к старшому, спроси, проверять их или нет? И скажи, что я бы их тормозить не стал…

Топая по ступенькам тяжелыми ботинками, Пяткин вбежал в стеклянную будочку поста.

— Иван Иванович, гля, как гонят! Чего с ними делать? Свиридов не хочет связываться…

Угловатые черные «Гелендвагены» с наглухо затонированными стеклами, не снижая скорости, уже приближались к посту. Гудел, завихряясь, разрываемый тяжелым металлом воздух, широкие, раскаленные скоростью скаты высушивали асфальт, оставляя на несколько мгновений за собой светлые полосы. Миг — и дерзкие джипы совсем рядом. Если бы старший наряда надумал их остановить, то без автоматного огня это бы сделать не удалось. Правда, можно было поднять шипы системы принудительной остановки «Еж», но эффект был бы тот же самый: лопнувшие скаты и летящие в кювет консервные банки со свежим человеческим мясом.

Кузнецов скривился, как от зубной боли.

— И правильно, что не хочет. Ты на номера посмотри: московские, с нулями, флажками… А внутри, скорей всего, бандюки, по манерам видно! А у тебя автомат где?!

— Так вот, за спиной!

— А должен быть на груди, готовым к бою! Ты сам-то к бою готов?

— Так не война ведь…

Чух!

Чух!

Чух!

Три пушечных снаряда пронеслись мимо, и звуковая волна заставила дребезжать стекла обзорной кабины. Кузнецов зачем-то надел фуражку и тут же вновь ее снял.

— Пусть лучше их лось какой-нибудь остановит…

Пяткин вернулся к своим коллегам и через несколько минут тормознул обшарпанный «Фольксваген», который на десять километров превысил скорость.

В первом из джипов, промелькнувших, как утренние призраки, мимо поста ГИБДД, водитель повернул голову к сидящему на переднем сиденье крупноголовому мужчине средних лет в неизменном темно-сером костюме, который, казалось, никогда не менялся. Но такое впечатление было обманчивым: Дмитрий Палыч отвечал за внутреннюю безопасность и отличался не только аккуратностью, но и практичностью, поэтому всегда покупал несколько одинаковых костюмов. Так же неизменны были свежая серая рубашка, чёрный галстук, безупречно повязанный узлом «Виндзор», и на ногах классические чёрные «оксфорды» без перфорации и всяких узоров.

— Палыч, видишь, нигде не останавливают! — с улыбкой бросил он. — Я уже заметил — чем наглее гонишь, тем лучше!

— Ты лучше на дорогу смотри, — оборвал водителя Палыч и пригладил волосы. Над висками у него были большие залысины. — Твое дело доставить нас вовремя. А с гаишниками шутить не привыкай без особой нужды. Они, бывает, с омоновцами дежурят — полоснут из автомата, и привет родителям!

Палыч повернулся к трем мускулистым, коротко стриженным парням на заднем сиденьи, похожим, как братья-близнецы. Они были в костюмах, хотя больше привыкли к камуфляжу. Цивильные двойки смотрелись на них, как фраки на гориллах.

— Помнишь, Паша, был такой случай?

Слово «случай» он произнес почему-то с ударением на последнем слоге. Лицо его при этом ничего не выражало.

— Да уж… — Паша на миг утратил невозмутимость, поежился и покрутил головой.

Палыч помедлил, достал черную коробочку рации «Кенвуд»:

— Третий, доложите обстановку.

— Второй, все штатно, — раздался из динамика чуть искаженный голос. — Позади нас чисто. Тут ребята анекдот рассказали — оборжались…

Палыч поморщился:

— Третий, маму твою, не засоряй эфир. Конец связи.

В первом и третьем джипе было тесно: по пять человек в каждом. На ночном тысячекилометровом пути даже приличный объем «Гелендвагенов» не делает такое путешествие комфортным. Все десятеро были похожи друг на друга, причем не родственным сходством — одеждой, прическами, выражением лиц, манерами и еще какими-то неуловимыми взгляду признаками, однозначно указывающими на то, что это питомцы одного инкубатора. Так похожи патроны в магазине готового к бою пистолета. А также «торпеды», «гладиаторы», «бойцы» — то есть пушечное мясо всех силовых конфликтов.

В средней машине было всего два пассажира, вольготно расположившихся сзади на мягких кожаных сиденьях, и вот они-то разительно отличались от остальных. И костюмы на них были подороже, и сидели более ловко, и говорили эти люди по-другому, и словарный запас у них был более богатым.

— Ну, Семен Борисович, считайте, приехали, — заметив промелькнувший указатель «ТИХОДОНСК 10 КМ», нейтрально произнес сидящий справа мужчина лет тридцати пяти, в светлом костюме и полосатом галстуке. Его телосложение выдавало бывшего спортсмена, поддерживающего себя в хорошей форме. Стрижка ежик, серые колючие глаза — он буквально излучал силу и уверенность, с первого взгляда было видно, что этот человек привык идти к цели самым коротким путем.

Однако острый как бритва, но умный и цепкий взгляд белесых глаз демонстрировал, что это отнюдь не простой «солдат» — в отличие от тех, кто мчался в головной и замыкающей машинах.

Так оно и было на самом деле. В свое время Олег Сергеевич Канаев, мастер спорта по самбо, как и многие спортсмены, подался в рэкет, уцелел в диких разборках, дорос до бригадира, затем вовремя смекнул, чем может завершиться такая карьера, и отошел от явного криминала. Создал частную охранную фирму, набрал силы и авторитета в легальном мире, но сохранил уважение и в криминальной сфере.

В данный момент он работал в одном из филиалов московской финансово-промышленной группы «Консорциум», где его должность называлась предельно просто — «директор по развитию». Знающие люди, конечно, хорошо понимали смысл этого эвфемизма.

— Тысячу километров за девять часов… Тяжеловато, — проворчал Храмцов. — Уже не по годам…

Семен Борисович — мужчина совершенно неопределенного возраста: на первый взгляд — сорок, сорок пять, но седая шевелюра, морщинистый лоб и глубокие носогубные складки прибавляли ему еще лет пятнадцать, не меньше. В отличие от Олега Сергеевича он умел прокладывать наиболее оптимальные маршруты и наверняка знал, что такое курвиметр.[1]

— Мне надо самолетом… Или в эсвэ…

Мокрая лента шоссе ложилась под колеса, наматывая на спидометры джипов остаток тысячекилометрового пути. Время ожидания заканчивалось, наступало время действовать, Олег Сергеевич почувствовал выброс адреналина в кровь.

— Насколько я понял, с руководством завода уже разговаривали, — сказал он. — И как впечатление?

Семен Борисович пожал плечами.

— О впечатлениях будем судить по результату. Мы обозначили свой интерес, а периферия всегда заинтересована в инвестициях. Посмотрим… Как там по времени?

Олег Сергеевич посмотрел на свою «Омегу»:

— Все точно по плану.

— Пока по плану, — поправил опытный Храмцов.

За окнами замелькали вросшие в землю домишки социалистической поры и теснящие их богатые коттеджи нового времени. Черные джипы с «крутыми» московскими номерами въезжали на окраину Тиходонска.

* * *

«Сельхозмаш» занимал огромную территорию. Когда-то его выстроили на окраине, но потом он оброс общежитиями, домами, собственной поликлиникой и больницей и даже дал имя новому городскому району. В советские времена он снабжал комбайнами всю страну, давал работу пятидесяти тысячам человек и являлся градообразующим предприятием Тиходонска. Правда, комбайны он делал плохие, но колхозам выбирать не приходилось: во-первых — не из чего, а во-вторых — снабжение шло по разнарядке. Качество машин в разнарядке учитывалось, поэтому при необходимости в трех комбайнах покупали пять — два на запчасти. Завод перевыполнял план, на доске почета висели портреты передовиков производства, партийная и профсоюзная организации без устали вели идейно-воспитательную работу, на общих собраниях трудящиеся правильно выступали и зрело голосовали, кого надо осуждали, клеймили позором, а кого надо — горячо одобряли и всецело поддерживали. Словом, «Сельхозмаш» и его многотысячный коллектив уверенно шли к победе коммунизма.

Но вдруг все чудовищным образом изменилось. Великий и могучий Советский Союз в одночасье развалился, всемогущая партия — «ум, честь и совесть эпохи» — оказалась колоссом на глиняных ногах и сама по себе рухнула, все планы лопнули, а директивы растаяли в пьянящем воздухе демократии и плюрализма. И сразу же «Сельхозмаш» умер. Главный конвейер остановился, треть работников сократили, половина оставшихся разбрелась кто куда…

«Красный директор» Малышев умел работать по плану, госзаказу и директивным указаниям обкома КПСС, но в бурном море рыночной экономики был обречен на быстрый и бесславный конец. Если бы власть не отпустила вожжи и не отдала страну на поток и разграбление, так бы и произошло.

Но на грабительскую приватизацию завода ума хватило и у Малышева, и у его окружения. А что хитрого в том, чтобы напечатать ничего не стоящие бумажки, назвать их акциями, взять себе большую часть и на основе этой явно мошеннической комбинации чужое объявить своим? После этого пути коллектива и руководства резко разошлись. Если раньше Малышев в месяц зарабатывал 320 старых, полновесных советских рублей, рабочий сборочного цеха — 280, а вечный российский эквивалент жизненных ценностей — бутылка водки стоила 2 рубля 87 копеек, то теперь, когда цены взбесились, бутылка жизненного эликсира стоила две тысячи, а зарплата рабочего составляла 65 тысяч, но не выплачивалась (нет денег), генеральный директор откусывал по полмиллиона, а то и миллиону новых, обесценившихся рублей, да плюс страшно запрещенные раньше тяжеловесные доллары. Завод хирел и нищал, его акции обесценивались, долг в бюджет рос так же, как долг по выдаче заработной платы. Отопление и электричество отключили, в холодных корпусах облупливалась штукатурка и трескались стены, станки ржавели.

А в административном корпусе все было по-другому: здесь царило благополучие, достаток и европейская атрибутика процветания. В российском, разумеется, понимании. Кабинет директора — просторный, светлый, с кондишеном, кожаной мебелью, баром, аквариумом, плазменной панелью, увлажнителем воздуха и прочими прибамбасами, говорящими… нет, прямо-таки орущими о достатке, обеспеченности и стабильности. Здесь и отопление работало, и электричество не отключали, и вода шла бесперебойно. К модернизированной служебной «Волге» генерального добавился «Мерседес», пусть и не новый, да и коммерческий директор прикупил «Форд»… Некоторые несознательные смутьяны связывали это с продажами оборудования и сдачей конторских помещений под офисы коммерческих фирм за черную наличку, которая якобы оседает в карманах директора и его прихвостней. Сам Малышев это категорически отрицал, называя клеветой, громогласно провозглашал, что завод возрождается, и сулил коллективу сытую и сладкую жизнь в самом ближайшем будущем.

Сейчас и директор, и прихвостни ожидали гостей, от которых это самое сладкое будущее и зависело. Хотя, честно говоря, сладость они собирались в первую очередь использовать для себя, но ведь это обычное дело…

— Васильич, хватит, скоро москвичи заявятся, — поморщился Вайс, главный инженер возрождающегося «Сельхозмаша». За глаза его звали Иоганн, проводя параллель с разведчиком из известного советского фильма.[2]

— Андрей Германович, вы же знаете, я всегда в форме, — хмуро ответил коммерческий директор Фёдоров, наливая в широкий стакан «Джонни Уокер». На среднем и безымянном пальцах виднелись грубые рубцы. Он вырос на Богатяновке и имел бурную молодость: состоял на учете в милиции и даже отсидел за грабеж по малолетке… Потом вытравил криминальные факты из биографии и свел марганцем наколки, но следы остались: и шрамы на руках, и периодически выныривающие из лихого прошлого дружки, и несколько облагороженная блатная кликуха — напористый Ураган вместо откровенно блатного Уркагана.

Однако подчистить биографию, избавиться от татуировок и убрать одну букву в прозвище гораздо проще, чем изменить личность. В душе он так и остался Уркаганом. Уже будучи главным инженером, крепко подрался в ресторане, но сумел погасить скандал, и дело не получило официального продолжения. Потом на заводе ударил в споре мастера ОТК. Потерпевший оказался дядькой упертым, сказал: «Я этого так не оставлю, до самой Москвы дойду!» Времена были тогда суровые, не чета нынешним, впереди замаячило уголовное дело, исключение из партии, короче, гражданская смерть… Но Ураган считался ценным специалистом и «нужным человеком», да и привлечение его к ответственности сулило неприятности руководству, поэтому дело опять замяли. От упрямца откупились ордером на квартиру в новом заводском доме — в те годы от такого предложения нельзя было отказаться.

С тех пор с Фёдоровым предпочитали не спорить. Но ответственность момента не оставляла Вайсу выбора.

— Какая может быть форма? С утра цивилизованные люди вообще не пьют! — отрезал он.

Фёдоров развел руками.

— Вчера на юбилее был у Васецова, перебрал маленько. Да и от вискаря никто еще ума не терял, это не водка. Тут культура потребления другая…

— Знаю я твою культуру потребления! Надо на два пальца от дна наливать, а ты на два пальца до края не доливаешь.

— Не волнуйтесь, это я нервы успокаиваю… У меня ни в одном глазу!

И в самом деле, выпившим он не выглядел. Разве что снял пиджак, распустил узел галстука и расстегнул ворот сорочки — недопустимая вольность в кабинете генерального.

— А вы ведь тоже нервничаете, — добавил он.

Вайс посмотрел на свои руки и как будто только сейчас заметил, что в очередной раз протирает очки белоснежным платком. Он поморщился, водрузил очки на нос, спрятал платок. И недовольно отвернулся к окну с тройным стеклопакетом, в серую утреннюю хмарь. Скрипнула кожа приставного кресла, в котором обычно сидели посетители.

Гендиректор же «Сельхозмаша» Малышев махнул из-за своего необъятного стола ладошкой на обоих, призывая к молчанию, и вновь склонился над аппаратом селекторной связи:

— Нет, Элла Владимировна, вы должны не хуже меня понимать, что, когда принималось решение о перепрофилировании нашего завода, мы брали на себя четкие и конкретные обязательства перед нашими японскими партнерами. Да, да, вы правильно понимаете. Так вот, эти обязательства должны соблюдаться неукоснительно! И сроки тоже! Так что ваши отговорки и оправдания меня не трогают. Дальше. Сборочный, вы на связи? — Малышев перещелкнул тумблер на селекторе.

— Да, Юрий Сергеевич, — раздался голос, — я вас слушаю.

— Значит, так, у меня сегодня день занят, завтра обсудим твой вопрос. Запомни только: я лично прослежу за установкой этого конвейера. Чтобы все по технологии, все по чертежам. Это не наша техника, там системы контроля, винт кувалдой не забьешь! Ну и хорошо, что понял. Все, совещание заканчиваем…

— Верочка, принеси нам кофе, — напоследок сказал он секретарше и, раздраженно ткнув пальцем в кнопку, выключил селектор.

Откинулся на мягчайшую кожу высокого кресла. Устало потер переносицу.

— Да, автомобили выпускать — это тебе не комбайны клепать, — сказал он в пространство между Фёдоровым и Вайсом. — Особенно в условиях конкуренции… Тут вначале надо огромные деньги вложить. А где их взять? Вот москвичи обещают, только я в благотворительность не верю. Посмотрим, как все обернется…

— Как нам надо, так и обернется, — сказал Фёдоров. — Что нам эти москвичи? Мы тоже не пальцем деланные!

Малышев посмотрел на него и повысил голос:

— Может, хватит уже вискарь глушить?! Или тебе проценты с контракта получать надоело? Хочешь в свой старый кабинет вернуться?

— Спасибо, Верочка, — тут же изменив тон, сказал он секретарше, которая принесла кофейник, три чашки, сахарницу и сливки на подносе.

Верочка кивнула и по ковровой дорожке двинулась к дверям, покачивая бедрами.

Фёдоров машинально провожал взглядом ее аккуратную, твердую попку, облитые блестящим нейлоном ноги и в который раз думал: дерет ее Малышев или нет?..

— С ними надо быть осторожными, — сказал Вайс, глядя на гуппи и прочих вуалехвосток, лениво перебирающих плавниками в аквариуме. Вот у кого проблем никаких. Лишь бы воду не забывали менять да жрачку давали регулярно…

— В Норильске тоже инвестировали, инвестировали, а потом прибрали весь комбинат к рукам! А старого директора застрелили, вместе с коммерческим!

— Типун тебе на язык, — сказал Фёдоров. — Через пятнадцать минут узнаем, чем они дышат…

— Да, узнаем… — Малышев снова наклонился к селектору. — Вера, убери тут, пожалуйста.

Вновь нарисовалась секретарша, невозмутимая, как айсберг, убрала стакан Фёдорова и кофе — Малышев и Вайс так и не дотронулись до своих чашек.

— Ты смотри там, как только приедут, сообщи мне сразу.

— Хорошо, Юрий Сергеевич, я предупредила охрану, — Вера осторожно закрыла обитую кожей дверь.

— А ты галстук затяни и пиджак надень! — рявкнул Малышев на Фёдорова. У генерального тоже выделился адреналин.

Фёдоров неохотно поправил галстук, надел пиджак.

До приезда москвичей оставались считаные минуты. Они тянулись медленно.

Вайс в очередной раз поднялся с кресла, прошелся по кабинету туда-сюда, подошел к окну, вцепился в подоконник. Главный инженер явно нервничал. Фёдоров поглядывал на него с ухмылкой…

— Едут! — напряженным тоном сказал Иоганн.

Ему было видно, как распахнулись ворота и на площадь выкатились три черных «Гелендвагена». Они сделали круг, обогнув комбайн на пьедестале и дворника в оранжевом жилете и с метлой, остановились напротив главного входа в заводоуправление…

* * *

«Дворянин» Говоров мел двор. Когда на территорию завода въехали три черных джипа, Андрей догадался, что это и есть те самые московские «вивесторы», из-за которых ему выпала халтура. Три огромных сверкающих автомобиля на широких колесах обогнули площадь по часовой стрелке. На первый взгляд они выглядели несколько угловато, но в этой угловатости был свой особый шарм, этакая самоуверенность чопорного британца, которому совершенно наплевать, что о нем подумают другие. И подобно тому, как на нагрудном кармане блейзера английского аристократа вышита эмблема его клуба — символ принадлежности к высшим кругам общества, на радиаторе каждого «Гелендвагена» сияла трехлучевая звезда — знак высшей автомобильной касты.

Наглухо затонированные машины плавно прокатились мимо Говорова и остановились у дверей заводоуправления. Он и представить не мог, какую роль сыграют приехавшие «вивесторы» в его судьбе.

* * *

В кабинет влетела Верочка, возбужденно выдохнула:

— С проходной позвонили: заехали!

— Проснулась! Без тебя знаем, — отмахнулся Малышев.

Через несколько минут в огромный директорский кабинет вошли трое солидных мужчин.

— Храмцов Семен Борисович! — представился первый, самый старший, и все поняли, что он и будет вести переговоры.

— Олег Сергеевич! — назвался второй, помоложе. И внушительно добавил: — Директор по развитию.

— Палыч! — буркнул третий и тут же поправился: — Дмитрий Палыч…

Фёдоров задержал на нем внимательный, опознающий взгляд.

После знакомства, рукопожатий и уверений, что всем все очень приятно, тиходонцы и москвичи сели за стол переговоров. Были произнесены все положенные дежурные фразы, после чего Малышев сказал:

— Давно вас ждем, коллеги. Чем же вы нас обрадуете?

Директор говорил «коллеги», но обращался к Семену Борисовичу — чувствовал в нем главного. Семен Борисович посмотрел на Олега Сергеевича и сказал:

— Наш директор по развитию сейчас все объяснит.

«Директор по развитию» больше походил на серьезного бандита. Но сейчас вместо того, чтобы вытащить пистолет, он только кивнул, потом раскрыл ноутбук, окинул сельхозмашевских внимательным взглядом и абсолютно невыразительным голосом произнес:

— В сентябре группа наших экспертов тщательно изучила положение дел на заводе. Собранные материалы были подвергнуты комплексному анализу. Выводы, господа, таковы: инвестиции в открытое акционерное общество «Сельхозмаш» следует признать… не представляющими интереса.

В зале стало очень тихо, а потом «красный директор», который начинал тридцать лет назад токарем, одновременно учился на вечернем в техникуме и жил в пьяной общаге, а через пять лет выбился в мастера и получил восьмиметровую комнату в малосемейке, а потом стал… В общем, генеральный директор «Сельхозмаша» Юрий Сергеевич Малышев сплюнул на пол и, соблюдая все правила хорошего тона и этикет деловых переговоров, произнес:

— Так какого фуя вы сюда ехали? На фиг комедию ломать, совещания устраивать? Сказали бы по телефону — идите на фер с вашими инвестициями!

Храмцов невозмутимо поправил узел галстука:

— Вы абсолютно правы, Юрий Сергеевич. Для того, чтобы сказать вам о выводах наших экспертов, необязательно было ехать из Москвы в Тиходонск. Тем не менее мы здесь.

Руководитель московской делегации сделал паузу.

— Мы хотим сделать вам серьезное деловое предложение.

— Это какое же? — спросил Малышев напряженно.

— Весьма выгодное для вас. Мы предлагаем вам продать завод.

— Продать? — повторил Малышев. — Завод?

— Именно. «Консорциум» готов приобрести «Сельхозмаш».

Директор поднял брови. Главный инженер побледнел. Лицо коммерческого директора, напротив, — побагровело.

Храмцов сказал:

— Мы прилетели, чтобы обсудить условия.

— Ус-ло-ви-я? — медленно, по блатному растягивая слоги, произнес коммерческий директор Фёдоров, точнее, сидящий в его оболочке Уркаган.

Надо сказать, что приехавший директор по развитию сразу почувствовал в нем своего, и директора новой эпохи обменялись многозначительными взглядами распознавания.

— А с чего ты взял, что мы собираемся с тобой что-то обсуждать? — Уркаган перестал сдерживаться и изо всей силы ударил кулаком по столу. Ручки выскочили из мраморной подставки и разлетелись по полу.

Семен Борисович поморщился:

— Зачем так? Это же бизнес. Бизнес, и ничего личного. Вы ведь даже не выслушали наши пред…

— Вон! — рявкнул Уркаган. — Пошли на хер!

Храмцов пожал плечами, кивнул своим спутникам. Олег Сергеевич закрыл ноутбук, спрятал в кейс. Сторожко глядя по сторонам, поднялся Палыч. Он явно ожидал неприятностей. Собственно, именно в этом и состояла его работа. Ожидать неприятностей и предотвращать их.

Фёдоров вскочил из-за стола, опережая гостей, подбежал к двери, резко распахнул, так что она стукнулась о стену. Испуганно вскинулась секретарша в приемной.

— Вон отсюда! — рявкнул он еще раз.

Трое солидных мужчин вышли из кабинета.

— Грубо и неинтеллигентно, — сказал Семен Борисович.

— Лохи периферийные, — не очень понижая голос, бросил в пространство Палыч.

Фёдоров крикнул им вслед:

— От мертвого осла уши вы получите, а не завод!

«Гости» уходили, и эхо катилось по пустому коридору.

* * *

Андрей увидел, как из дверей заводоуправления вышли «вивесторы». Удивился — что-то быстро они закончили переговоры. На втором этаже распахнулась створка окна. Оттуда высунулся коммерческий директор Фёдоров и закричал:

— От члена ушки! Понял, бля?

Андрей подумал, что главный инженер, кажется, нетрезв. Один из москвичей обернулся и поднял голову. Он широко улыбнулся Фёдорову. Окно на втором этаже затворилось.

Мягко, почти неслышно хлопнули дверцы, «Гелендвагены» двинулись в сторону ворот. На этот раз они огибали площадь против часовой.

Когда колонна москвичей отъехала от завода, Семен Борисович достал из кейса мобильный телефон, не спеша вытащил антенну. В середине девяностых это была редкость, пользовались мобилами только успешные, богатые люди, как они себя называли — элита.

— Шефу? — спросил Олег Сергеевич, хотя это и так было ясно.

Семен Борисович кивнул. Он быстро пробежался по кнопкам «Нокии». Кнопки отзывались мелодичным звуком. С антенны телефона сорвался сигнал. Спустя секунду в тысяче километров от Тиходонска, в кабинете председателя совета учредителей закрытого акционерного общества «Консорциум» Василия Петровича Лебедева раздался телефонный звонок. Василий Петрович просматривал проект бюджета, который ему передал один из прикормленных депутатов. Это очень важный документ, и получить его мог только властный и могущественный человек. Зная бюджет, можно определить выгодные вложения капитала, выхватить перспективные заказы, спланировать верные откаты и жирные распилы…

Телефон продолжал звонить. Поверх очков Лебедев посмотрел на столик, на котором стояли три стационарных аппарата с гербами Российской Федерации — и два мобильных. Разрывался тот, который предназначался только для связи с узким кругом руководящих сотрудников. Лебедев протянул руку, взял трубку. Дисплей высветил номер абонента.

— Слушаю тебя, Семен, — сказал Лебедев.

— Они отказались, — ответила труба. Голос Семена звучал так чисто, как будто он находился за стеной.

— Отказались? — удивился Лебедев. В практике работы «Консорциума» отказы, разумеется, бывали. Но редко. Крайне редко. Авторитет «Консорциума» был настолько велик, что любое предложение, исходящее от него, расценивалось как «предложение, от которого нельзя отказаться».

— Отказались, Василий Петрович, — повторила трубка. Лебедев снял очки, бросил их на бумаги. Встал, по ковру дошел до огромного — от пола до потолка — окна. С двенадцатого этажа пирамиды «Консорциума» открывался вид на Москву-реку. В столице было солнечно, река блестела, и даже сильно тонированное стекло не могло погасить этот блеск.

— Отказались, говоришь… А почему?

— Думаю, не понимают.

— А ты пытался объяснить?

— Это было невозможно. Обстановка там сложилась неконструктивная.

— Что значит «сложилась»? Обстановку создают. Если она сложилась, значит, ты недоработал! Надо всегда дорабатывать, Семен… Оседай там, обживайся, решай вопрос на месте!

Не дожидаясь ответа, Лебедев отключился. Несколько секунд стоял молча, глядя на живописный пейзаж. По Москве-реке плыл прогулочный теплоходик, в небе над столицей скользили легкие завитки облаков, после недавнего дождя воздух был чистый, прозрачный, хорошо просматривался умытый мегаполис с выделяющимися зданиями сталинских высоток. Хорошо! Но любоваться некогда — у Василия Петровича полно работы. Помимо текущих дел в ежедневнике были намечены три серьезные встречи, в том числе с вице-премьером. Да еще интервью французскому телеканалу…

— Вот ведь загогулина какая, понимаешь, — явно пародируя кого-то, сказал Василий Петрович и вернулся к столу.

Для него неудача в Тиходонске была временной информацией. Следующая должна содержать отчет о достижении цели. И он продолжил заниматься делами, за которыми стояли огромные деньги, ресурсы, человеческие жизни. И смерти…

— Ну, что он сказал? — спросил Олег Сергеевич.

Семен Борисович крякнул.

— Что сказал, что сказал… А что он мог сказать? Что мы облажались и должны исправлять ситуацию!

— Любят у нас начальники крайних находить! — скривился Олег. И добавил: — У меня уже кишки марш играют. Эти долбачи даже не угостили гостей…

— Может, это и к лучшему. Знаешь, чем такие угощения заканчиваются? Моргом! Сейчас поедем, пообедаем, а пацаны пусть посмотрят офисы. Переночуем в гостинице, а потом надо снять жилье поприличней — чую, мы тут надолго зависнем…

* * *

В двадцати пяти километрах от Тиходонска, в теплично-огородном Халтыре, населенном трудолюбивыми армянами, новые кооперативные времена мгновенно освободили сдерживаемую и наказуемую аскетичными советскими законами, но буйно кипящую в душах восточных людей частную инициативу. Вначале жители выставили к дороге мангалы и принялись жарить и продавать проезжающим автомобилистам шашлыки и чебуреки, потом поставили столики и навесы, потом возвели стены… В результате вдоль шоссе выстроились десятки кафе, закусочных, чебуречных и ресторанчиков. Теперь сюда уже специально приезжали любители кавказской кухни, которую к тому же отличали вполне доступные цены.

Сегодня в двухэтажном частном кафе «Медея» было непривычно многолюдно — банкет: встреча выпускников Тиходонского политехнического. Такие мероприятия проводят обычно летом, ну, как собрались, так собрались. Гостей было около шестидесяти человек: большинство пришли пешком или приехали на автобусе, на мокрой стоянке стояло двенадцать «Жигулей» и неновых иномарок, только Ванька Вельветов прикатил на огромном джипе с водителем.

На дверях «Медеи» висела старая табличка с забытым словом «Спецобслуживание». Сейчас таких табличек уже не существует: в солидное заведение и без них абы кого не пустят — фейсконтроль, дресс-код и все такое. Впрочем, в Халтыре всего этого не водилось. А вывеска осталась от прошлой жизни: раньше здесь была столовая: фикусы в кадках, большие цветные фотографии цветов и сельских пейзажей да картина неизвестного и явно непризнанного гения — на берегу реки пасутся кони, ноги которых имеют почему-то по два сустава. Меню тоже было без выкрутасов: пара салатов, включая неизбежный оливье, три супа и пять горячих блюд, из которых в наличии имелось реально всегда два, а то и одно…

Теперь все изменилось. Под стационарным навесом во дворе в землю был вкопан тандыр,[3] в котором на вертикально висящих шампурах запекались крупные картофелины, перемежающиеся с овощами и небольшими кусочками жирного мяса. Сок овощей и жир, стекающий с мяса, пропитывал клубни. Недорого, сытно и очень вкусно. Пить — а на водку, естественно, денег не пожалели, — можно было не закусывая, уже под один исходящий из тандыра почти осязаемый запах.

А у входа стоял инженер-электрик Лешка Плугин. Прикинут он был по последней моде девяностых: малиновый пиджак с золотыми пуговицами, отглаженные брюки, блестящие новым блеском башмаки, тонкий аромат настоящего французского одеколона. Он рано растолстел, но выглядел жизнерадостно и мог служить ходячей рекламой простой здоровой пищи: старых добрых куриных котлет, свиных отбивных и макарон по-флотски — этот набор ежедневно и готовила столовская кухня. Десять лет назад Лешка вместе со всеми закончил Политех и вряд ли имел бы столь преуспевающий вид, если бы не женился на Ануш Хачалаевой — дочке бывшей заведующей этой самой столовки, которая ее успешно приватизировала, став из простого наемного работника — собственником, хотя и мелким. Бизнес она передала молодым, а они довели уже затрапезную столовку до ума.

Сейчас Лешка Плугин стоял в дверях, как и подобает радушному хозяину. Именно он с Сергеем Шереметом и придумал собрать их курс: как-никак десять лет со дня выпуска! Серега — самый талантливый выпускник: сразу после окончания поступил в аспирантуру, два года спустя защитил кандидатскую, а сейчас торговал секонд-хендом в арендованном подвальном магазинчике и считал, что ему здорово повезло. Дела шли неплохо, он съездил с женой на две недели в Турцию и даже собирался выкупить свой подвал. Сергей и занимался оргвопросами: обзванивал всех, зазывал, уговаривал, стыдил, прельщал минимальными затратами и вкусной едой, говорил высокие слова о студенческом братстве и нерушимой дружбе молодых лет.

В результате на банкет приехало даже больше народу, чем ожидалось.

— Поднимайтесь наверх, ребята, там и стол, и бар, и аперитив, — Леша широко улыбался, оценивая каждого приходящего.

Компания собиралась разномастная, даже чересчур. Леша уже научился распознавать хорошую одежду и обувь. «Въехал в тему», как снисходительно сказала Ануш. Сперва-то он даже не слушал, когда жена с тещей обсуждали, кто во что одет, потом понял, насколько это важно, и теперь знал имена престижных модельеров наизусть.

Сейчас это пригодилось. Запахи одеколонов, покрой одежды, лейблы — все это характеризовало положение бывших однокашников на крутой и кривой лестнице жизненного успеха. Были и другие признаки внешнего благополучия: Вельветов, например, кроме джипа и водилы, продемонстрировал молодую длинноногую блондинку, одетую как манекенщица. Да и манеры у них были соответствующими. Леша даже смутился и скованно поклонился обоим, как швейцар кланяется высоким гостям.

С другими сокурсниками он чувствовал себя проще, хотя тоже делал выводы: у Маринки Алиевой надетая раньше сезона норковая шуба и новенькие сапожки «Дольче Габбана», а у Андрея Говорова стоптанные башмаки, вытертый пиджак еще студенческих лет с — убиться веником! — институтским ромбиком на лацкане! Он всегда был с причудами, таким и остался.

Вообще-то людям свойственно держаться своего круга. Поэтому разношерстные компании состоят обычно или из родственников, или из бывших одноклассников. Что ж, это как раз такой случай, и Лешка вел себя избирательно, или, как принято говорить в определенных кругах, «гибко». С некоторыми мужчинами он обнимался по-братски, а их дамам целовал ручки. С другими тоже обнимался, но не так горячо, словно экономил время, и ручки спутницам только пожимал.

— Поднимайтесь наверх, ребята, у меня уже все готово.

«Медея» внутри освещалась откровенно кустарно сработанными а-ля факела настенными светильниками. Грубой каменной кладкой и открытым очагом под вытяжкой в углу зал напоминал жилище горца. Ароматы дымка, специй, солений, свежей зелени, только что испечённых лепёшек, жаренного на огне мяса просто приказывали как можно быстрее приступить к трапезе.

Длинный стол, составленный из пяти-шести обычных, был накрыт пёстрой бумажной скатертью в весёлый цветочек и делил по диагонали небольшой уютный зал на два треугольника. Сумятица выбора соседей при рассаживании быстро улеглась, чокнулись за встречу рюмки с холодной водкой, застучали по тарелкам вилки и ножи.

Все шло как обычно: ели, пили, говорили тосты: за преподавателей (которых не догадались позвать и теперь сокрушались по этому поводу), за дружбу, за молодые годы. Постепенно все оттаяли, невидимые барьеры размылись, напряжение спало.

— А помните, как Юрка Цуранов шпаргалки скотчем приклеивал?

Стол взорвался смехом. Сам Юрка снисходительно улыбается: мол, было дело под Полтавой… Он ни одной сессии вовремя не сдал, вечно в «хвостах», ни разу стипендию в руках не держал. Но Юрка в дорогом костюме, с таким увесистым перстнем на пальце, что подумать жутко — сколько же эта дурацкая гайка стоит.

— А когда Алинка Гусева формулы на бедре написала, а Сан Саныч заметил, полез в горячке под юбку, потом опомнился, покраснел как рак и поставил ей четверку?

— Да Алинке и пятерку поставить можно было!

И снова все смеются, и она громче всех — девочка-куколка, белокурая Барби, чуть-чуть полнее в груди и бедрах, чем требовал евростандарт, но с тонкой талией, с изящными руками. Вокруг нее вечно суетились однокурсники. Училась Алинка так, что о ней легенды слагали. Ни у кого не хватило бы духу поставить ей заслуженную двойку. Мало того, говорили, что она могла после экзамена продать прямо в аудитории уже ненужный учебник обалдевшему преподавателю за три рубля. Или дать ему совершенно бесплатно. Мало ли что говорят… И сейчас она в порядке — дорогая одежда, свежий маникюр, гладкое ухоженное личико, блестящие волосы.

— Слышь, Говор, а чего ты «поплавок» нацепил?

Смех смолк, все смотрят с недоумением, ждут, что он ответит. А он и не знает, что отвечать. Действительно, зачем? Как тут объяснишь, если кому-то непонятно? Пять лет они стремились к этому заветному знаку, он как бы объединяет всех здесь собравшихся, к тому же он как прикрутил его на выпускном вечере, так и не снимал. Пиджак-то в шкафу провисел все десять лет.

— Я это… Так просто…

Однокурсники переглянулись, и во всех взглядах читалось одно и то же: «Как был лохом, так и остался!» И тут же переключили свое внимание на более интересные сюжеты.

— А помните, как Сурков на экзамен пьяным пришел?

Снова смеются однокашники, а Витька Сурков тоже смеется и поясняет:

— Кислов бутылку браги принес, а она вроде слабая, только потом ноги не идут.

Эта история всем известна уже десять лет, но веселит, как новая, а Кислов добавляет:

— Мы из складного стакана пили, а Витька говорит: что там за осадок? А это окурок размокший!

Стол весело хохочет. А Говоров слабо улыбается и думает, как надо было ответить про этот злосчастный значок, чтобы все посмеялись и не считали его лохом…

— Ладно, — строго говорит Серега Шеремет, он был курсовым старостой. — А кто чем занимается?

— Я — собой! — хохочет Алина, демонстрируя ослепительно белые зубы. — То салон, то солярий, то клубы… Некогда по сторонам посмотреть!

— Я дома сижу, веду хозяйство, — под требовательным взглядом старосты негромко говорит сидящая рядом Маринка Медведева. Она выглядит, как Алинкина мама: постаревшая, грузная, с темным тяжелым лицом и тусклым взглядом.

— А чего тогда ты на базаре мясо продавала? — развязно спрашивает Валерка Конь.

Маринка краснеет.

— Это меня соседка попросила. Ей привезли из деревни, а она заболела. Могло испортиться.

Ей явно неловко. И Виталику Егорову неловко — он вкалывает в строительной шарашке и иногда подбрасывает Говорову халтуру по электрике, Игнатьев трудится в шиномонтаже… А Валерка Конь с гордостью рассказал, что организовал фирму «челноков»: одни женщины привозили из Турции и Китая огромные сумки с дешевым ширпотребом, другие продавали их на местном вещевом рынке, а он снимал сливки.

— И деньги идут, и бабы при мне, — хохотал Конь, и смех его был похож на конское ржанье. — Как в рекламе: два удовольствия в одном флаконе!

Вдруг он перестал ржать и озабоченно свел брови.

— Кстати, а где Забор? Болтали, он теперь в Москве, владеет крупной фирмой…

— А я другое слышал, — солидным баритоном произнес Ванька Вельветов, и все стали внимательно его слушать. — Закрыли его. За рэкет.

— Вот оно как… Наверное, сначала фирма, а потом посадили, — кисло сказал Конь. — Так всегда бывает…

— Стоп, стоп, стоп! — Лешка Плугин хлопнул в ладоши. — Не туда поехали! Мы зачем собрались? Веселиться да о хорошем рассказывать. Вот Валюша, краса наша, чем занимается?

— В основном шопингом, — с достоинством сообщила Валька Шальнева.

Миниатюрная подтянутая фигурка, слегка раскосые зелёные глаза с искринками и медно-рыжие волосы производили впечатление на мужиков. Скорее всего, именно говорящая фамилия и яркая внешность избавили Валюху от каких-либо сомнений в выборе жизненного пути. Она настолько успешно влилась в рынок со своим природным товаром, что совершенно не жалела о смене профессии. По слухам, сейчас она жила на широкую ногу где-то в Подмосковье, не особо часто «светясь» в городе своей молодости и даря радость общения бывшему тиходонскому водочному королю, перебазировавшемуся теперь в столицу. Судя по цветущему виду и качеству прикида, так оно и было.

— В Милане обычно. Там самая высокая мода!

— Высокая — это сколько? Метр восемьдесят? — Медведева, Осколкова и другие замордованные жизнью женщины смотрели на нее, мягко говоря, недоброжелательно, чтобы не сказать — с ненавистью.

Институтские девушки всего десять лет назад были одного поля ягодами. Сейчас положение резко изменилось: различные финансовые возможности наглядно отразились на их лицах, фигурах, одеждах. Одни могли называться «дамами», другие стали откровенными «бабами», «тетками», «кошелками»…

В «бизнес-леди» выбились немногие, природный товар тоже оказался востребованным далеко не у всех, да и способности торговать им тоже имелись не у каждой. Поэтому они не могли позволить себе проводить время в клубах, салонах красоты и соляриях, как Алина, тусоваться в Москве и ездить в Милан за товарами, как Валька, заниматься фитнесом и конной выездкой, как Маринка Алиева… Большинство покупали одёжку «от Валерки Коня» на барахолках и «отдыхали» на садовых участках и огородах, которые с лёгкой сериальной руки громко называли «фазендами». Они выглядели усталыми и постаревшими, жизнь была тяжелой и выпивала все соки. И за что им было любить своих успешных однокашниц?

— Это называется — с жиру бесятся! — пошла в атаку Клава Осколкова. — Тут пашешь с утра до ночи и еле концы с концами сводишь…

Былое единство стало раскалываться, и бывший староста попытался всех примирить, но его никто не слушал. Зал разбился на две части, невидимая граница зигзагом прошла по залу, разбивая присутствующих на неравные группы. В одной, презрительно кривя губы, осуждали Клавку, во второй недовольно шушукались, осуждающе рассматривали Шальневу. Вторых было большинство, но Вальку это не смущало.

— Кто как работает, тот так и лопает! — высокомерно сказала она.

— Заработалась!

— Гля, нашлась труженица!

Дело катилось к скандалу.

— Все, хватит мельчить! — по-командирски приказал Плугин, окончательно беря бразды правления в свои руки.

Надо сказать, что собравшиеся слушались его с большей охотой, чем бывшего старосту.

— Продолжаем рассказывать о себе. Кто работает по специальности, прошу поднять руку!

Говоров поднимает, оглядывается. Все опять замолкают и смотрят на него. Потому что его рука единственная! Андрей тушуется и опускает ее на стол, вроде просто хотел прическу поправить. Но этот номер не проходит.

— Пример, достойный подражания! — объявляет Леша. — И кем?

— На заводе… На «Сельхозмаше»…

— Понял, это хорошо, — благосклонно кивает Плугин. — В должности?..

— Дворник я, — нехотя говорит Андрей, жалея, что опять попал в дурацкую ситуацию. — Но это временно. На заводе были сокращения, так что пришлось…

Но его пояснений никто не слушает. В банкетном зале стоит гомерический хохот. Сурков держится за живот, Цуранов уткнулся лицом в стол, Валерка Конь упал со стула и, дергая ногами, бьется на полу в конвульсиях, что добавило веселья. Звенит посуда, расплескивается водка из поднятых рюмок, текут слезы из прижмуренных глаз. В зал встревоженно заглянула Ануш, но Лешка, не переставая хохотать, махнул рукой, и она исчезла. Все, даже Медведева и Осколкова, развеселились и смеялись точно так же, как Шальнева и Гусева, только прикрывали рты ладошками, чтобы дефектов зубов не было видно.

— Так ты дворник по специальности? А мы-то думали…

— Во дает Говорок!

— Ха-ха-ха…

На этой веселой ноте Плугин объявил перерыв. Все быстро разобрались «по интересам» и разбились по компаниям. Цуранов и Вельветов направились к стойке бара, за ним потянулись остальные «солидняки» — во всяком случае, те, кто себя таковыми считал. Лешка Плугин сразу выставил туда водку подороже, коньяк и деликатесные закуски.

Гусева, Шальнева и Алиева уселись на мягкий диван, провалились, так что вверх торчали только круглые коленки, глядя на которые Лешка тут же распорядился подкатить к ним столик с шампанским, шоколадом и фруктами.

Несколько мужчин и женщин курили на лестнице и — Леша не поверил своим ушам — с азартом вспоминали канувшие в Лету студенческие времена. Им ничего не было нужно, и Плугин спустился вниз, на застекленную веранду, где стояли длинные крепкие столы светлого дерева, за которыми хорошо пить пиво и говорить о жизни. Здесь, в окружении гостей попроще, боролись на руках Андрей Говоров и Валерка Конь.

Они сидели, сцепив на столе руки, молодые, крепкие, но разные. Один вырос в обеспеченной семье, что стало основой его цветущего и респектабельного вида, а второй всегда жил внатяг, и это отразилось на блёклой картинке его внешности. И то, что Говоров, благодаря супам быстрого приготовления и ежедневным упражнениям на свежем воздухе с тренажёрами «метла» и «лопата», не менее крепок, чем Валерка с его высококалорийным сбалансированным питанием и кеттлеровским оборудованием в спортзале, не бросалось в глаза с первого взгляда. Просто Конь, в отличие от Говора, был сыт и ярок, что и делало его гораздо более презентабельным в глазах однокашников. Однако быстрой победы не получалось. Всё-таки живая каждодневная тренировка мышц и красивые, но понтярские потуги на тренажёрах — это разные вещи. Но все же красный, вспотевший Валерка с грохотом припечатал руку противника к покрытому бумажной скатертью столу. И все бросились поздравлять его с такой радостью, будто одолел тот кровожадное чудище заморское, а не своего же товарища Говора…

— Знай наших! — отдуваясь, проговорил Конь.

— А прошлый раз помнишь? — беззлобно отозвался Говоров.

— А что «прошлый раз»? — вроде в недоумении развел руками тот. — Не помню уже…

Но внимание всех уже переключилось. Словно из воздуха материализовались бутылки водки и тарелки с закуской, прихваченные с большого стола. Зная повадки бывших сокурсников, Леша велел поварам выставить несколько тарелок с нарезкой недорогой колбасы. Солидные гости ее есть не станут, а простым ребятам — в самый раз.

— Ты, Андрей, молодец! — хозяин подсел сбоку и обнял Говорова за плечи. — Классную хохму придумал про дворника! Все обхохотались! А то бы, того и гляди, драться стали!

— Да это не хохма, Леш. Я инженером-электриком был в третьем цеху. А тут эти сокращения. Квартира служебная, жить где-то надо. Вот и пошел дворником. Но это временно, сейчас новое производство развернут, я и вернусь в инженеры.

— Вот оно как… — оторопел Плугин.

— Мы чего, Говорку день рождения справляем? — спросил Конь, подавая хозяину рюмку с водкой. — Давайте за хозяина, за Лешика! И за процветание «Медеи»!

Все чокнулись и выпили.

— Только знаешь, Леша, название не совсем удачное! — зажевывая бутерброд, сказал Говоров.

— Почему? — удивился Плугин.

— Да потому, что Медея убила своих детей и накормила ими мужа! Согласись, для кафе это не очень здорово…

Плугин встал, похлопал снисходительно однокашника по плечу.

— А кто, кроме тебя, об этом знает? Все думают — красивое армянское имя. Ну, ты дал, Говор, со своим дворником!

И пошел наверх, к «солиднякам».

— Умный ты парень, Говор, только мозги у тебя не в ту сторону повернуты! — раздраженно бросил Конь. — Ну зачем ты ему это брякнул? Намекнул, что Ануш детей убивает и нас кормит? Пацан старается, стол хороший сделал, скидку заложил в калькуляцию. А ты ему — бах в лоб! Зачем гадость сказал? В благодарность, что ли?

— Да нет, — растерялся Андрей. — Я и не думал… Это я просто…

— У тебя все «просто»! Сократили штаты, и ты просто работаешь дворником! Хочешь, я тебя к себе возьму? Будешь за товаром ездить, старшим группы!

— Да нет… У меня мозги другие…

— И снова ты чушь порешь! — с явным превосходством сказал Конь. — Значит, на красный диплом тебе извилин хватило, а на спекуляцию нет? И потом, мозги у всех одинаковые. Я видел, у нас одного старшего застрелили, прямо в голову…

Бр-р-р!

И он пошел следом за Плугиным.

— Ну, теперь, когда торгаши ушли, давайте от души выпьем! — сказал Шеремет. По деньгам он, наверное, мог тусоваться наверху, с «преуспевшими», но по душе остался здесь, с «простыми».

— Давайте, — сказал Виталик Егоров.

— Не откажусь, — кивнул Славка Игнатьев.

И Маринка Медведева поддержала предложение, и Осколкова, и еще десятка полтора тех, кто не считал себя «солидняками».

— Говори тост, командир, — сказал Сашка Семенов.

Шеремет вздохнул.

— Видишь, те, что наверху, меня уже не признают командиром… Ну, ладно! Давай за все настоящее. За настоящую дружбу, настоящую любовь, настоящих людей!

— Правильно!

— Молодец!

— За это и пьем, — загалдели собравшиеся.

Рюмки в очередной раз соприкоснулись и опустели.

— Вот оно как обернулось, — сказал Шеремет. — Раньше мы вроде все одинаковые были, а теперь одни здесь гужуются, а другие там. На втором этаже. Потому как они выше нас. Так выходит.

— А чем они выше? — спросил Говоров.

— Да тем… Когда-то все сидели за одинаковыми лабораторными столами — а сейчас одни в баре, пьют коньяк и виски, другие — во дворике — водку с пивом. Может, «Медея» — единственное место, где я могу встать, подняться наверх, чокнуться с Петькой Вельветовым. Но Петька нынче — босс. А я кто? Так что чоканье ничего не изменит.

— Какие они боссы? — не соглашался Говоров. — Цуранов еле-еле институт закончил, и Вельветов, да и остальные… Алинка и Валька бабы красивые, только без ошибки трех слов не напишут.

— Сейчас это ничего не значит, — махнул рукой Егоров. — Знания, грамотность и все такое никому не нужны. Сейчас время дураков. А наглость — второе счастье. Кто смел — тот и съел. А вначале еще у другого выхватил!

— Да они умней нас оказались, — закричала обиженная Осколкова. — Потому что готовились жить, а не пахать!

— Ничего умного в них нет. Кто ж тогда мог знать, что ни диплом с отличием, ни знания никогда больше не понадобятся? Если бы все оставалось по-прежнему, мы бы сидели наверху, а они здесь, — пробурчал Семенов.

— Ладно, хватит плакаться, — сказал Шеремет. — Димки вон вообще не стало. Давайте за упокой, не чокаясь…

— Дурацкая смерть, — заметил, пока разливали, Андрей.

— Но Димка-то был не дурак! Ты вспомни — он каждый семестр повышенную стипуху получал! — Шеремет поднял стаканчик: — Дернули!

Выпили. Закусили копченой колбасой. Сергей отметил, что нарезка-то дешевенькая, не такая, как наверху. Больше на это никто внимания не обратил.

Димка, общий любимец, гитарист, поэт, мастер на розыгрыши, капитан факультетской команды КВН, в годы прихватизации вообразил себя журналистом, стал выпускать какую-то бурно-демократическую газету, брякнул слишком много правды, нажил врагов, влип в неприятности и крепко запил. Он пропил все, чем владел, переселился на городской рынок к бомжам. Однажды зимним утром его нашли замерзшим в подъезде дома, где жила давняя его любовь. Шел к ней, шел, да постучаться не решился… Как безработный в Америке из старых советских фильмов.

— А интересно, если бы он к Любке постучал, она бы открыла? — спросил Андрей.

— Какой «открыла»?! — вмешалась Медведева. — У нее муж, ребенок!

— Значит, все правильно? — спросил Говоров. — Замерз — и замерз?

— Такова жизнь, — кивнула Осколкова. — Я бы тоже не пустила. То есть если бы у меня семья была. А так открыла бы, обогрела. Только он ко мне не пришел.

— Кто нужен — не открывает, а кто открывает — не нужен, — философски произнес Шеремет. Осколкова обиделась.

— А где Верка Тюрина? — спросила Медведева, обращаясь к Говорову.

Тот качнул головой:

— Откуда я знаю?

Они встречались на пятом курсе, Говоров был влюблен, все думали, что они живут на полный ход. А на самом деле они так и проходили под ручку до госэкзаменов. В кино, в кафе, мороженое ели… У него-то ни денег, ни кола, ни двора. После выпуска, так и не дождавшись ничего внятного от Говорова, она стала гражданкой Погосовой, супругой домашнего тиранчика, не могущего поверить в свою бесплодность.

А ещё через четыре года, после многочисленных витиеватых восточных оскорблений и скандалов получив развод, — госпожой Милькис. И вот тут уж повезло так повезло! Арончик Милькис из третьей группы, начавший ещё в институте торговать диковинными тогда ноутбуками и «левым» программным обеспечением, сильно раскрутился за эти годы и увёз белокожую и златовласую Веронику на Святую землю, где она родила ему двух черноволосых кареглазых пацанят.

А что ещё нужно для счастья молодым благополучным людям?!

Но рассказывать обо всем этом Андрей не хотел. Любые разговоры о Верке выводили его из равновесия, а на душе начинали скрести кошки.

Потом все опять сидели за одним столом, алкоголь как бы стер невидимые границы, но не до конца. Как-то так получилось, что непривычный к спиртному Говоров к концу вечера заметно опьянел. Он помнит, что ходил с рюмкой наперевес, со всеми чокался и пытался завести хороший, умный и содержательный разговор, но ничего не получалось. Кто-то его просто не слушал, кто-то нес в ответ чудовищную ахинею.

— Как же ты упустил свою Веронику? — спросила Валька Шальнева. — Лох ты, Андрюша!

— Да никакой я не лох! Я… Я…

— Лох, лох. Лошарик, — подтвердил Конь, обнимая Вальку за талию и увлекая за собой.

Оглядевшись вокруг, Говоров обнаружил, что почти все уже разъехались. Стоянка у «Медеи» была пуста, только Цуранов и Конь усаживали в праворульную красную «Тойоту» смеющихся девчонок. Это были Шальнева и Гусева.

— Постойте, — бросился к ним Андрей. — Довезите до города!

— Как же мы тебя довезем? Мест-то свободных нету! — ответил Цуранов, забираясь за руль.

— Точно, — заржал Конь. — Хочешь, держись за бампер и бежи следом…

— Так я сзади, с девчонками помещусь…

— Еще не хватало, чтобы он нас заблевал, — недовольно сказала Алина.

— Да у меня самого машина есть! — вытащил Говоров последний козырь. — Вот стартер новый куплю и подвезу куда хотите.

— Представляю! — хихикнула Шальнева.

— Никогда ты новый стартер не купишь, братское сердце! — со значением сказал Конь и свысока похлопал его по плечу.

— А почему это?

— А сам подумай, — Конь сел рядом с девушками и стал хватать их за коленки. Те весело завизжали.

Андрей подумал, но ничего не придумал и промямлил:

— Фигня. Вот заведутся деньги, и куплю…

— Тараканы у тебя заведутся! А деньги сами не заводятся!

Цуранов на полную громкость врубил музыку, Конь захлопнул дверцу и облапил сидящую рядом Алину. Красная машина уехала, ее пассажирам было хорошо и весело.

Униженный и оскорбленный Говоров остался один. Смеркалось, дул холодный ветер. Он машинально полез в карман и вытащил несколько купюр. Откуда? Тут же вспомнил, что занимал у Шеремета и Игнатьева. Тьфу, неудобно-то как! Собрались прошлое вспомнить, а он — как попрошайка. Зато теперь можно взять такси. Опять глупость — получается, он на такси занял… Может, правильно говорят, что он лох?

Глава 2 Все средства хороши…

Рейдерская группа «Консорциума» обустроилась в Тиходонске основательно. Арендовали на тихой улочке дом из двух половин, в нем с комфортом разместились Храмцов и Канаев. Бойцы расселились на этом же квартале, а двое постоянно несли службу во флигеле при начальстве. После звонка из Москвы Семен Борисович обошел местное руководство: представился, познакомился, оказал уважение. Ему даже помогли снять офис в самом центре, наискосок от городской администрации: старинный солидный особняк со своей территорией, обнесенной кованой оградой — очень солидно и представительно. Обставились новой мебелью, наняли водителей, секретарш, курьеров. Работа закипела.

— Короче, схема такая, — ставил задачу Семен Борисович, а Палыч и Олег Сергеевич внимательно слушали. — Я двигаюсь по правовой линии. А вы подрабатываете неправовое воздействие. Я имею в виду психологическое, моральное и так далее. Без крайностей…

Палыч кивнул.

Олег Сергеевич хрюкнул. То ли сдерживаемый смех прорвался, то ли несогласие выразил.

— Что?

— Ничего, Семен Борисович. Только чего зря время тратить… Может, сразу их и возьмем за кадык?

Храмцов нахмурился.

— Ты не думай, что на периферии все пальцем деланные! Сейчас каждый в Москву позвонить может, да еще неизвестно на какой уровень… Чтобы «брать за кадык», надо заручиться полной поддержкой местных властей. А они пока настороженно кривятся в нашу сторону. Поэтому действуем аккуратно.

Палыч кивнул еще раз.

— Все понятно! — Олег Сергеевич встал. — Аккуратно, так аккуратно.

* * *

— И как же ты добрался? — поинтересовался Матвеич — «умывальников начальник и мочалок командир», как звали за глаза заведующего отделом чистоты. Почти весь личный состав отдела сидел в каптерке руководителя на обеденной планерке.

— Лешка Плугин довез, он к матери в город ехал. А то бы пришлось там и ночевать, на диванчике. Если б его жена не выгнала…

— Вот колотунчики! — ужаснулся Пашка, преданно глядя на Матвеича. Тот понял и кивнул.

— Давай за простых людей! — Матвеич поднял неполный гранёный стакан до уровня глаз. — Мы бы тебя никогда не бросили! Не то что «белая кость»!

Пашка и Матвеич, словно на конкурсе «Кто выпьет стакан водки в три глотка», быстро вылили в щербатые рты свои порции.

Андрея после вчерашнего мутило, похмеляться он не умел, поэтому под испытующим взглядом Матвеича с принуждением сделал глоток, сморщился и собрался было поставить стакан на старый верстак, накрытый вчерашним номером «Вечернего Тиходонска», но испытанная посуда не достигла газеты, приземлившись на лопатообразную ладонь хозяина каптёрки.

— Ну, мастер чистоты Говоров, хто ж так пьёт? Тут и так тара не до краёв — банка на троих. Ты бы её ещё на хлеб намазал! Запоминай: первая — полная и до дна, а дальше как пойдёт. Неволить не будем, не звери!

У Матвеича была своя логика, собственные оценки людей и событий, причем очень часто они отличались от общепринятых. Когда Андрей «проставлялся» в дворницкой должности, начальник сказал:

— Ну-с, добро пожаловать. Человек ты грамотный, поэтому лопату от граблей отличить сможешь. На крайняк мы поможем, если чо, спрашивай. Только имей в виду: никакого своего инженерного зазнайства, иначе мы не сработаемся!

Причем сказал таким тоном, как будто президент обращался к только что назначенному главе своей администрации.

Поэтому Андрей посмотрел на стаканы собутыльников, резко выдохнул и мелкими глотками выпил оставшуюся водку. Забросил в рот четверть небольшой, посыпанной крупной солью головки лука и стал энергично жевать, демонстрируя полное отсутствие зазнайства.

— Ай, молодца, — радостно обнажил остатки зубов Матвеич. — На-ка, нюхни вдогонку, — и протянул Андрею под нос горбушку бородинского хлеба. — Вот ты мне скажи, брат Говоров, как понимаешь ты нынешнюю жизнь? Куда катимся? Я вот фильм смотрел когда-то, уж и не помню щас названия, там Высоцкий Володя, он беляка играл, в конце лошадь свою застрелил, так он спрашивал: «А дальше что: господа офицеры в дворники, а дамы на панель?» Как в воду глядел! И панель переполнена, и господа — дворники. Только вот то, что прежние дворники в господа рванут так быстро, он и предположить не мог!

— Но это, Матвеич, ненадолго: прочность любого строя обратно пропорциональна его отношению к умным людям. — Говора уже слегка развезло, в голосе появился пафос. — Это закон! И мы как раз вчера с ребятами о том говорили…

— Ох, ты и договоришься, пока колотунчиков подбросят! — Пашка на миг отвлекся от водки, которую он с ласковым журчанием разливал в стаканы, стараясь быть тихим и не сбить с мысли умных людей.

— А знаете, сколько граней у ваших стаканов? — неожиданно спросил Говоров.

— Да кто ж их пересчитывал? — удивился Матвеич.

— Двадцать шесть! А придумала такую форму Вера Мухина, та самая, что монумент «Рабочий и колхозница» вылепила!

— Гля, колотунчики! И как у тебя в голове все помещается?

Пашка и Матвеич опять выпили.

— У меня где-то шоколадка была, — Матвеич полез в ящик раздолбанного обшарпанного стола и принялся перебирать бумаги.

— Девчонкам из бухгалтерии купил, да так и не занёс… Или занёс? Чего-то у меня и нету… О! Зато вот что нашёл! — Он шлепнул на верстак пачку акций «Сельхозмаша», перевязанную суровой ниткой. — Я же вроде как хозяин завода! Помните, что нам начальство обещало? И дивиденды, и участие в управлении! Помните, как Малышев распинался? А подпевалы хлопали!

Говоров помнил. Тогда он был еще инженером-электриком, сидел в зале и тоже аплодировал. Все выглядело убедительно: во всем мире держатели акций действительно обладают такими правами.

— А потом другое запели: тяжёлые времена, акции дешевеют, долг перед бюджетом, надо временно затянуть пояса… — разошелся Матвеич. — Чего ж они сами не затягивают? На дорогущих машинах ездют, костюмчики, часы, говорят, по сто тысяч. Распродают завод понемногу и довольны! Где эти золотые горы? — Он поднял пачку, покрутил в воздухе. — Ими ж даже подтереться и то не получится! Глянец, ити его!

— Может, еще что-то изменится… — неуверенно сказал Говоров. — Начнем машины выпускать, они цену и наберут…

— Если и наберут, то не для нас! Нас как нае…ли, так и будут нае…ть!

«Умывальников начальник» устало махнул рукой и бросил заработанные многолетним трудом акции на колени Андрею.

— Пойдешь на территорию, выкинь в мусорник. А хошь, себе возьми, может, разбогатеешь!

* * *

В субботу, последний день октября, Андрей Германович Вайс ехал в Кулибинку, на дачу. Его обгоняли все кому не лень. Моросило, здоровенные фуры поднимали с дорожного полотна грязную взвесь. Она мгновенно забивала лобовое стекло, дворники размазывали грязь. Из Вайса водитель был никакой, за руль садился редко — главному инженеру положена служебная «Волга». Разумеется, с водилой. Но сегодня он ехал на собственной «девятке», нервничал. Два часа назад позвонил Зеленцов и предложил встретиться. Срочно.

Игорь Павлович Зеленцов был старшим инспектором Федеральной налоговой службы и курировал «Сельхозмаш». Он принял завод два года назад, сразу к нему стали искать подходы. Сблизиться с налоговиком удалось Вайсу. За два прошедших года материальное состояние Зеленцовых заметно улучшилось — из четырнадцатиметровой «однушки» в панельном доме семья перебралась в комфортабельную двухкомнатную, недавно купила новенькую «семерку». Минувшим летом провели отпуск в Испании, а не у тестя в Придонске… И существенных финансовых нарушений на «Сельхозмаше» никогда не обнаруживалось, так что обе стороны были довольны.

Ежемесячно они встречались на даче у Вайса — подальше от посторонних глаз. Некоторые инспектора контактировали со своими подопечными открыто — в банях да в кабаках, и конверты передавали тоже не особо скрываясь. Но Игорь Зеленцов был осторожен по натуре, во всем любил плановость и порядок. Наверное, поэтому они с Вайсом и сошлись — тот тоже был педантом. И вот два часа назад налоговик позвонил, словно в жопу клюнутый:

— Срочное дело, давай в двенадцать, где обычно!

Значит, случилось что-то из ряда вон…

Кулибинка расстраивалась — старые казачьи домики выкупали горожане, сносили и ставили крепкие особняки, с балконов которых хорошо любоваться на проходящие мимо баржи и пароходики. Вайс открыл ворота, заехал на просторный — четырнадцать соток — участок, загнал машину, вдохнул запах сырой листвы да оттенок горького дыма, остановился возле облетевшей груши, перед стареньким деревянным домом с синим фасадом и резными наличниками. За ним уже залили фундамент десять на десять и вывели первый этаж, скоро и у него поднимется солидный особняк. Правда, деревянную избушку придется снести: она тут будет ни к селу ни к городу, только вид на Дон закроет.

Под деревом стояла скамейка, на ней любил сиживать покойный отец. Он же эту скамью и сделал. И грушу он посадил… Дом не перестраивал, только сгнившие половицы заменил, новое крыльцо сделал, угол поправил да поддерживал в исправном состоянии, красил через год в один и тот же — синий — цвет.

Андрей Вайс был этнический немец. И хотя о своих корнях вспоминал редко, классическая национальная сентиментальность давала о себе знать. Он вспомнил, как по осени отец жег опавшую листву, вспомнил этот запах — горький и слегка тревожный, как сейчас… Со сносом загородного дома отец бы его не понял. Зачем ломать, если он стоит? И зачем тут каменный дворец ставить с ванной и телевизором, разве тебе в городе удобств не хватает? Или лишь бы хороший дом порушить?

После войны отцу приходилось несладко. А как же? Немец, враг… Мало ли, что воевал в Красной армии… Потом отношение изменилось — русский народ зла не помнит. Бухгалтер Герман Вайс честно трудился на «Сельхозмаше», и хотя в начальники не выбился, на заводе его уважали. После окончания института туда же пришел работать Андрей Вайс. Иногда Вайс признавался себе, что те годы все-таки были лучше. Тогда у него не было ни служебной «Волги», ни собственной машины, ни свободных денег… но он чувствовал себя счастливым. Снова стал накрапывать дождик.

В конце проезда показалась светло-серая «семерка» Зеленцова. Вайс вернулся в сегодняшний день. Он провел рукой по шершавому стволу дерева, потом подошел к воротам, распахнул. «Семерка» въехала внутрь, двигатель фыркнул и умолк. Из машины выбрался крупный костистый человек с простоватым крестьянским лицом, в одном костюме. Мужчины пожали друг другу руки.

— Пройдем в дом? — спросил Вайс. — Чайку-кофейку…

— Некогда, — ответил Зеленцов. — Вырвался на час со службы.

— Так выходной вроде…

— У меня сейчас ни выходных, ни проходных.

— Что случилось, Игорь Павлович?

— Давайте сядем в машину — капает…

Сели. Салон хранил запах нового автомобиля. На заднем сиденье еще остался полиэтилен.

— Так что случилось?

— В понедельник мы начнем комплексную проверку «Сельхозмаша».

— Как? — произнес Вайс. — Да ведь аудит только что провели…

Зеленцов бросил косой взгляд.

— Вы не поняли, Андрей Германович… Это внеплановая проверка. Сегодня меня пригласил начальник. Расспрашивал о положении дел на заводе… О финансовых нарушениях. А у него сидел Костюков. Слушал, что-то записывал.

— Костюков из УБЭП?

— Он самый.

Вайс выругался матом. Он ругался редко и как-то неумело — как подросток из интеллигентной семьи, который попал в компанию сверстников-хулиганов и хочет показаться своим…

— Похоже, вас заказали, — сказал Зеленцов.

— Меня? — изумился Вайс.

— Не лично вас. «Сельхозмаш»… Мне поставлена задача вскрыть серьезные нарушения для возбуждения уголовного дела.

Несколько секунд Вайс молчал. Он считал себя искушенным человеком и опытным руководителем, но с такой ситуацией столкнулся впервые.

— Кто заказал? — спросил он после паузы.

— А вот этого я не знаю. Но высокого уровня. Это вы уж сами сообразите, кому помешали…

* * *

Андрей уже приблизился к турникету, когда его окликнули:

— Говорок! Андрюха!

Говоров обернулся и увидел Леньку Заборовского. Вернее сказать, увидеть-то увидел, но не сразу узнал. Он еще только всматривался, еще только вспоминал, а Заборовский уже оказался рядом — большой, шумный, рыжий.

— Здравствуй, Говор-Говорок… А я иду сзади, думаю: вроде похож, но вид какой-то не такой. Чего ты голову в плечи стал втягивать?

— Да просто так вышло. Холодно. Как раз недавно тебя вспоминали…

— С кем вспоминали? Чего вдруг?

Заборовский вальяжно протянул руку. Рука у него была белая, пухлая, с массивным золотым перстнем. И стилистика жеста, и это украшение напомнили Андрею фильмы про мафию, когда рядовой «солдат» целует перстень дону. Говоров, естественно, прикладываться к барской руке не стал, а протянул свою, пролетарскую, и пожал от души.

— Пальцы сломаешь, — поморщился Заборовский, выдергивая кисть. И настороженно повторил:

— Так кто моей скромной персоной интересовался?

— Встреча выпускников была, обо всех разговор шел…

— И чего обо мне говорили?

— Ничего особенного, — Говоров шмыгнул носом и полез за платком. — Сказали — в Москву уехал…

— А еще что?

— Да вроде все…

— Уехал, теперь приехал, — Забор снова расслабился.

— Господа, не нужно стоять у турникета, — раздался сверху слегка искаженный динамиком голос охранника. — Или проходим на территорию, или отходим в сторону…

Охранник был в черной форме а-ля американский коп с надписью «Security» красным шрифтом в желтом круге на груди. Правда, округлый живот топорщил форму и портил впечатление.

Они прошли сквозь проходную и остановились на площади перед административным корпусом. Площадь была пуста, и только посредине на невысоком пьедестале стоял комбайн да лежали тяжелые намокшие листья.

— Ну что, дружище, — весело произнес Заборовский. — Ты, значит, все тут вкалываешь?

— Как видишь.

— Все десять лет?

— Да.

— Энтузязист ты наш! — восхитился Забор. — Уже, поди, начальник участка? Или замнач цеха?

Говоров посмотрел на громадину административного корпуса, на комбайн, на Леньку. Сказал со значением:

— Бери выше. Я теперь, понимаешь, дворянского сословия.

— В заводоуправлении руководишь? Растешь, значит?

— Расту.

— А я знал. Я всегда знал, что ты поднимешься. Ты же самый толковый на курсе был. И самый упертый. Помню, все со степухи шли портвешок жрать, а наш Говорок — учиться.

— Ну, бывало, и я ходил.

— Э-э-э! Это было, когда ты на Верку Тюрину запал… Как, кстати, Верка?

— Не знаю, — соврал Говоров, внимательно осматривая Заборовского: явно дорогое пальто, плоский кожаный кейс, запах хорошей туалетной воды. В общем, все то, что ассоциируется со словом «респектабельность».

Поддерживая светскую беседу, Заборовский уточнил:

— Так ты ее трахнул-таки или как?

Говоров слегка поморщился:

— Я спешу, Забор. Давай в другой раз поболтаем.

Заборовский ухмыльнулся:

— Да ладно, ладно… таинственность, деликатность, все правильно, мы же джентльмены. А насчет другого раза — всегда! Всегда готов встретиться со старым, понимаешь, однокурсником, тяпнуть за твое дворянство. Может, чем-то пригодимся друг другу. Ты как?

— Только за.

— Вот и отлично. А я на днях офис здесь снял, — Заборовский кивнул на административное здание. — Третий этаж, комната триста двенадцать. Солидный! Там раньше, говорят, партком был. Знаешь?

— Знаю.

— Ну вот, звони, заходи. Держи визитку, — Заборовский запустил руку под плащ, извлек глянцевый прямоугольник с золотым тиснением, подал Андрею. — Ну, будь!

Они разошлись. Заборовский направился к административному корпусу, Говоров — в другую сторону. На ходу он бросил взгляд на визитку, прочитал: «Леонид Семенович Заборовский, генеральный директор ООО ”Артемида”». С недоумением подумал: почему — «Артемида»? При чём здесь Артемида?

А Заборовский поднялся на третий этаж, электронным ключом открыл дверь бывшего парткома. Теперь здесь и не пахло членскими взносами и персональными делами. Зато отчетливо чувствовался въедливый запах духов новой секретарши — Люсьены, которая отличалась грудью шестого или даже седьмого размера.

Он прошел через приемную, отворил дверь своего кабинета, небрежно поставил кейс с ноутбуком в одно кресло, снял плащ и бросил на другое. Потом тяжело плюхнулся за стол и несколько минут сидел неподвижно, смотрел в стену. На стене висел большой календарь за 1991 год с непременным комбайном на фоне Тиходонска, рядом стоял засохший цветок. Давненько его не поливали… Заборовский задумался. Остановившимся взглядом он смотрел на календарь, на цветок, но их не видел. Работы предстояло много, и он прикидывал — с чего начать.

Потом поднялся, вышел в приемную, сделал себе кофе. С чашкой в руках подошел к окну. Окно выходило на заводскую площадь. Там все так же мок под дождем комбайн на постаменте да какой-то бедолага в желтом жилете, с метлой собирал в кучу листья… Заборовский сделал глоток, причмокнул. Дворник, не обращая внимания на дождь, равномерно взмахивал метлой — раз, раз, раз… Что-то было в нем знакомое — фигура, движения… Заборовский всмотрелся и вдруг узнал Говорова.

— Вот это нумер! — изумленно произнес генеральный директор «Артемиды». — Так вот какое у тебя дворянство, Говор-Говорок. Ай да мудачок Андрюша. Ай да лох чилийский, саддам хусейнов… А я на тебя время тратил.

А Говоров мел и тоже думал: неожиданная, однако, встреча! Болтали про Забора всякое, а он — вот он, весь в шоколаде. Офис у него, видите ли. ООО «Артемида». В парткоме… Ширк-ширк… И ведь учился кое-как, еле переползал с курса на курс, но — ширк — генеральный директор. В общем, Артемида в парткоме…

Андрей рассмеялся, метла пропела: ш-ш-ширк.

* * *

— Только что встречался с Зеленцовым, — сказал Вайс. Он был возбужден и озабочен.

При упоминании имени прикормленного налоговика Малышев с Фёдоровым поняли, что не зря главный инженер собрал их в выходной день.

— В понедельник они начинают у нас внеплановую проверку, — продолжил Вайс и нервно хрустнул пальцами. — И ОБЭП тоже подключится. Дана установка обнаружить крупные нарушения, чтобы возбудить уголовное дело.

— Это москвари, — зло произнес Фёдоров.

— Спасибо, что глаза открыл, — сами бы ни в жизнь не догадались, — так же зло сказал Малышев.

— Суки! — произнес Фёдоров.

Некоторое время все молчали, потом Малышев спросил:

— А Зеленец твой что говорит?

— Говорит: подчищайте в бумагах, в компьютерах.

— Ты понял, Николай? — Малышев повернулся к коммерческому директору.

— Понял.

— А чего сидишь? Занимайся.

— Да это я все сделаю… В бумагах-то у меня и так все чисто.

— Черную документацию с завода убрать! Из кабинетов и сейфов лишнее выкинуть! Налички чтоб нигде не было! — уверенно распоряжался Малышев. — Девчонок из бухгалтерии вызвать, пусть каждую цифру вылизывают!

— Да это ясно-понятно, — задумчиво сказал Фёдоров. — Не в том дело! Главное — какая у них установка! Если специальной установки нет — тогда одна песня, а если дана команда «фас», то из-за непотушенного бычка в урне завод опечатают и установку конвейера сорвут…

— Чего сопли жевать? — вскинулся Малышев. — Не ясно, что ли, — установка хреновая! А мы должны через нее перепрыгнуть!

— С Зеленцовым вопрос решен, хотя и задорого, — пояснил Вайс. — Он положительный отчет нарисует. Только, скорей всего, его потом уволят. Хочет гарантий: материальную компенсацию, должность хорошую, оклад соответствующий. Я пообещал.

— Правильно! Что надо, то и сделаем! — одобрил генеральный директор.

— А как с ОБЭПом выйдет, не знаю…

— Ничего, я этот вопрос подработаю, — кивнул Малышев. — Меня и губернатор, и его замы помнят — в одних президиумах столько лет заседали! Мы перед нашей властью не провинились, так что, думаю, нас в обиду заезжим варягам не дадут. Отблагодарить в случае надобности и мы можем.

— Хорошо бы так, — вздохнул Вайс.

— Идите, — подвел итог генеральный, — работайте. Проверить все. Чтобы нигде ни сучка…

— …ни сучки, — произнес Фёдоров.

Малышев тяжело взглянул на него и поморщился, будто на зуб среди морепродуктов попал кусочек ракушки.

* * *

Андрей сидел в своей пятиметровой кухоньке за старым столом с включённой допотопной настольной лампой, металлический отражатель которой концентрировал свет только в круге на столешнице, а границы маленького помещения в отражённом свете этого круга раздвигались и становились зыбкими. Прихлёбывал крепкий сладкий чай, из-за дешевизны своей имеющий не чайный аромат, а привкус сена, и сдобренный в связи с этим щепоткой ванили и парой капель дешёвого лимонного концентрата из жёлтой пластмассовой бутылочки. В руке он держал большую тяжёлую лупу в виде рака, обхватившего клешнями линзу, и рассматривал сквозь нее бумажный прямоугольник с изображением комбайна, пятиэтажных домов, приукрашенных художником профилей рабочего и работницы.

Когда-то в детстве точно так же его завораживало рассматривание марок, монет, денежных купюр, облигаций. Марок было довольно много — в те времена люди переписывались очень интенсивно, и мать никогда не выбрасывала пришедшие конверты, пока Андрюша не «выпарит» марку. А отец разрешал ему уложить проштемпелёванный квадратик в большой старый кляйстер только после того, как сын находил на карте город отправления письма и зачитывал из энциклопедического словаря сведения о нем.

А монеты, правда, только советские, других не было, — это же был их с отцом духовный пир. По субботам в маленькой комнате коммунальной квартиры устраивались они вдвоём под похожей лампой и в круге света сравнивали монеты одинакового достоинства, но разных лет выпуска. А появление всевозможных юбилейных монет — вообще праздник! Отец по-взрослому серьёзно спрашивал у Андрея: «Вот если бы тебе надо было решать, чему или кому ещё можно посвятить монеты, что бы предложил?» И маленький Говорок, недолго думая, перечислял всех книжно-газетных героев тех лет, друзей и родственников…

Но больше всего изумляли Андрюху водяные знаки на денежных купюрах и облигациях. Смотришь просто так — их не видно. А на свет глянешь — вот они! Он до сих пор хорошо помнил солидную бумагу размером с почтовый конверт, с видом московской высотки, заводов и гидроэлектростанции и непонятной торжественной надписью: «Государственный заем развития народного хозяйства СССР». И снизу в скобочках: «Выпуск 1947 года».

— Папа, а зачем тут эти знаки? Ну, водяные? — спрашивал маленький Андрюша. — Это же не деньги!

Отец улыбался:

— Облигации — ценные бумаги. Они тоже денег стоят!

— Так за них что, конфет купить можно?

— Не только конфет. Чего хочешь. Только не за облигацию, а за деньги, которые она стоит!

— А где взять эти деньги?

Отец чесал в затылке.

— Понимаешь, это заем. Государство заняло у народа. Правда, тогда, после войны, ни у кого не спрашивали — выдавали часть зарплаты облигациями, и все. Вот когда этот долг возвратят…

— Когда?

Отец вздыхал.

— Да уже все сроки прошли. Лет двадцать назад обещали выплатить. Многие с самого начала не верили, многие потом разуверились. Пачками в мусорные баки выбрасывали. А другие из мусора доставали… А я храню — и дедушкины, и тети Фросины. Пусть лежат: места не занимают, есть не просят. Авось пригодятся…

А еще лет через семь действительно облигации стали выкупать обратно. В сберкассы выстроились недлинные очереди: не много запасливых людей дожили до погашения займа. Отец получил приличную сумму и сам был очень удивлен:

— Смотри, не обмануло родное государство! Хоть и через тридцать лет, а отдало долги! Недаром дед Степан из восьмидесятого дома всю жизнь их собирал по помойкам: сейчас на «никчемный мусор» вполне может машину купить!

Тринадцатилетний Андрей тогда своими глазами увидел, как никому не нужные бумажки превращаются в самые настоящие, всем нужные деньги. Это врезалось в память на всю жизнь. Тем более что он получил в подарок долгожданный велосипед! И в очередной раз убедился, что отец все говорит правильно!

Сейчас он под увеличительным стеклом рассматривал акцию «Сельхозмаша» из пачки Матвеича.

Ситуация повторялась: акции родного предприятия в своё время раздавали всем пропорционально стажу работы, иногда ими выдавали часть зарплаты, но никаких дивидендов они не приносили, и что было с ними делать дальше, никто толком не знал. С ними обращались, как с ничего не значащими бумажками: засовывали в дальние углы, выбрасывали, меняли на сигареты, на водочные и сахарные талоны… И хотя Андрей всем рассказывал историю с облигациями 1947 года, над ним только смеялись:

— Лох ты, Андрюша! Тогда ведь совсем другое государство было!

Мало ли что другое… Места не занимают, пусть лежат!

Говоров вынул почти полностью заполненную общую тетрадь, переписал в нее номера новых акций, а пачку отнес в чулан и аккуратно спрятал в огромную сумку из рогожки, в которых «челноки» возят свой товар из Турции и Китая. Сумка была почти полной.

А под грудой всякого хлама стояла еще одна сумка, доверху набитая акциями. Рано или поздно они должны превратиться в денежные купюры…

* * *

Жизнь в «Артемиде» начиналась рано, как и во всем заводе. Утренний «развод» происходил в просторном кабинете Заборовского, с открытой двери которого до сих пор не была снята медная, изготовленная на века табличка «Партком». Недавно набранные сотрудники — человек восемь-десять — бесшумно клубились между кабинетом и приёмной, но вели себя довольно чинно, тихо переговариваясь и смеясь через нос. Дела, судя по настроению, шли хорошо. Сам генеральный директор сидел за старым полированным столом в дорогом кожаном анатомическом кресле, пружинисто поддерживающем его начинающее грузнеть тело, как ладони заботливой матери поддерживают ребёнка. Он сосредоточенно изучал документацию: номера цехов, участки с положительным и отрицательным результатом, количество скупленных единиц, вновь полученные сведения о возможных обладателях товара…

Если исключить кресло, то в остальном обстановка бывшего партийного штаба оставалась неизменной со времён ликвидации КПСС. Тяжёлые красные бархатные портьеры, от малейшего прикосновения к которым в луч солнца выстреливались мириады, скорее всего, ещё советских пылинок. Дубовый паркет со светлыми проплешинами на местах лежащих когда-то ковровых дорожек и тёмный под столом и по периметру кабинета, где и сейчас стояли стулья. Запах пыли, дерева, пота, дорогого одеколона Заборовского смешивались с проникающим через открытые фрамуги окон въевшимся надолго в эту землю механическим духом производства: железа, машинного масла, краски, резины, сварки… Сухие и влажные уборки были перед этими запахами бессильны.

Леонид Семёнович Заборовский просмотрел отчёты скупщиков акций, как парторг когда-то просматривал ведомости членских взносов, потом заглянул в большой картонный ящик с этими самыми акциями и удовлетворённо хмыкнул.

— Итак, господа, прошу внимания!

Сотрудники стали быстро занимать места за столом и вдоль стен. Это были молодые люди лет по двадцать — двадцать пять. Такие охотно берутся за любую работу, требующую коммуникативных способностей: разносчиков товаров, исследователей общественного мнения, скупщиков акций.

— Неплохо поработали как дамы, так и господа, но господа всё же опять результативней…

— Так мужчинам легче по пивным да рюмочным шариться, — обиженно сказала дородная скупщица с громадной грудью, которая была лет на семь-десять старше остальных. Вначале Заборовский взял ее секретаршей, но потом, осмотревшись, бросил на низовую работу, заменив более молодой и современной Мариной с нормальными женскими сиськами, а не с выменем коровы-рекордистки.

— Неверно, Люсьена Фёдоровна, — строго официально сказал он. — В пивные акции никто не берет, они лежат дома, и без дозволения хозяйки даже пьяный вдрызг мужик ни одну продать не сможет. Поэтому окучивайте женщин, преимущественно дома, и у вас будут отличные результаты. Хотя все и так идет неплохо, но активность придётся нарастить. Из отчетов видно, что многие работяги охотно продают акции, но некоторые умники зажимаются, дожидаясь неизвестно чего. С такими надо работать индивидуально и более настойчиво. Упускать никого нельзя!

Скупщики напряглись, посерьёзнели и, дружно соглашаясь с Заборовским, закивали головами.

— Надо расширять сферу поисков: пройдитесь по пенсионерам, походите по заводским домам. Причем все надо делать быстро! Вы же все знаете, как у нас бизнес делается: кто-то удачно начинает продавать масло — все бросаются продавать масло, сахар — сахар! Так же и здесь! Не сегодня, так завтра богатые люди начнут скупать акции на всякий случай, вот тогда цены подскочат, а у вас начнутся тяжёлые времена.

— Вот так всегда: вчера было рано, завтра будет поздно! — в сердцах воскликнула Люсьена. — Как же тогда жить?

Скупщики рассмеялись.

— А что тут за кипеж, Леонид Петрович? — спросил совсем молодой бойкий парнишка, дающий самые хорошие результаты, и кивнул на закрытую дверь. — Милиция понаехала, какие-то ревизоры, все местные бегают по коридорам с испуганными лицами…

— Не знаю, Юра, — солидно ответил Заборовский. — Одно скажу: нас это не касается!

* * *

С каждым днем холодало, часто шли дожди. Говоров, как всегда, мел площадь у комбайна. Листьев убавилось — деревья стояли голыми, но мусора только прибавлялось. Окурки, обрывки газет, картона, тряпки… Несколько дней по площади носились какие-то бумаги с цифрами — Матвеич страшным шепотом приказал их немедленно сжигать в специальном баке.

Из заводоуправления вышел Заборовский. Он покосился на «Волгу» с милицейскими номерами, что стояла у ступеней, подошел к Говорову.

— Здорово, дворянин, — сказал Забор, не подавая руки.

— Здорово!

— Слушай, а чего тут у вас такое? Чего менты вынюхивают? Откуда ревизоры?

— Это не у нас. Это у них, — Андрей кивнул на здание заводоуправления. — Проверяют что-то.

— А что проверяют-то? Что нарыли?

— Да откуда я знаю? Мое дело — двор мести. А ты чего волнуешься? Твою «Артемиду» не трогают?

— Нет, конечно! — пожал плечами Забор. — Мне это без разницы, спросил просто.

Андрей шаркал метлой, посчитав разговор законченным, но Забор не уходил.

— Слушай, а у тебя акции заводские есть? — неожиданно поинтересовался он.

— Есть малость, — безразлично ответил Андрей. — Всем же раздавали.

— Продать не хочешь?

— Да я и не знаю, где они. А кому продать-то?

— Мне и продашь.

— Зачем тебе?

— А как же! Надо бизнесом заниматься. У вас тут хотят машины собирать — дело перспективное. Хочу стать акционером.

— На фиг это нужно? — Андрей перестал работать, облокотился на отполированную ручку метлы. — Акционеров тысячи, и всем жрать нечего!

— Так пусть продадут, вот жратва и появится!

Забор приблизился, доверительно взял Андрея за лацкан оранжевой куртки, надетой поверх ватника.

— Давай так: ты находишь людей, скупаешь акции, несешь мне, получаешь свой процент. Устраивает? Все лучше, чем метлой махать!

— Не знаю, что лучше. Тут все понятно: надо очистить территорию. А твое предложение непонятно. Зачем акции скупать? Их и выбрасывали, и сжигали…

Заборовский вытащил из кармана пальто пачку «Кэмела», достал сигарету.

— Да какая тебе разница? Это заработок. Люди в Турцию мотаются, шмотки привозят, горбатятся, рискуют. А ты никуда не едешь: ходишь, спрашиваешь, покупаешь… Деньги я тебе дам!

— А в долг можешь дать? Мне надо машину в порядок привести. А то сгниет за зиму.

Заборовский щелкнул зажигалкой «Зиппо», прикурил и ответил:

— Могу… Но не дам. Бабло, видишь ли, требует сурьезного отношения.

— Понятно, — сказал Андрей. — Я так и думал!

Сбоку подошел Пашка-Колотунчик, учтиво обратился к Заборовскому:

— Извините, господин. Не угостите ли сигареткой?

Забор не глядя протянул ему пачку, сказал Говорову:

— Так что? Если начнешь на меня работать, дам аванс. Немного, для начала — пару сот баксов отстегну.

Колотунчик слушал, приоткрыв рот. Андрей сказал:

— Надо подумать.

— Думай, думай… Ты всегда был мыслителем. Вот и додумался до метлы! А тут чистое дело: акции скупать…

Заборовский повернулся и пошел к проходной. Колотунчик спросил у Андрея:

— Слышь, Андрюха, а это кто?

— Это? Это, друг мой Паша, сам генеральный директор «Артемиды» из парткома.

— Понятно, — озадаченно произнес Колотунчик. И добавил: — Во, колотунчики… — Он прикурил сигарету и снова задал вопрос: — А чего он про баксы-то говорил?

— Предлагал мне аванс за работу какую-то темную.

— Иди ты! А ты чего?

— А я ничего.

— А пара сот баксов — это сколько ж будет на наши-то?

— Посчитай сам, — Андрей размял руки, надел рукавицы и вернулся к своему занятию.

А Колотунчик достал из-за пазухи шариковую ручку, а из кармана пачку «Беломора», стал считать на пачке. С арифметикой у Колотунчика было туго, но через пять минут он все же справился с курсом и перевел доллары в рубли. Глаза у него округлились. Он посмотрел в спину Говорову, который невозмутимо мел площадь, и сказал:

— Во, блин, колотунчики-то где… Это ж какие у него деньжищи, если он так на авансы раскидывается…

* * *

Начальник Тиходонского управления федеральной налоговой службы Николай Николаевич Грищенко, которого подчиненные называли попросту — Дрищ, выслушав доклад Зеленцова, сжал зубы так, что вздулись жвалы, и спокойно — неестественно спокойно — спросил:

— Значит, говорите, серьезных нарушений не выявлено?

— Так точно. Серьезных не выявлено.

— То есть ползавода Малышев с хунтой своей по миру пустил законно. Так? Станки уникальные по цене металлолома продавал, но это мелочи? — Голос Грищенко постепенно набирал силу. — Цветной металл пускал налево тоннами — и это несерьезно? От арендаторов «черную» наличку в карман кладет — и опять все правильно?!

За проверку, которая гарантированно свалит руководство «Сельхозмаша», солидные бизнесмены из Москвы пообещали Грищенко сто тысяч долларов.

И вот теперь эти деньги проплыли мимо. Из-за этого урода Зеленцова, который, сука продажная, спелся с ворами! Подчиненный пошел против начальника! Такого никогда не было…

— Если тебя, Зеленцов, направили с внеплановой проверкой на объект, значит, для этого есть основания!

Грищенко уже орал во весь голос.

«Выгонит, — подумал инспектор. — Ну и фиг с ним».

— И ты обязан был вывернуть наружу все их дерьмо! А ты… — Грищенко умолк и болезненно сморщился. Потом вытащил из кармана ингалятор и дважды пшикнул в рот.

— Вам плохо? — участливо спросил Зеленцов.

А про себя подумал: вот было бы клёво, если бы Дрищ откинул копыта прямо сейчас. На боевом, так сказать, посту. А я бы подхватил выпавшее из рук героя знамя и — вперед!

Начальник расслабил узел галстука и секунд двадцать сидел молча, массируя грудь в районе сердца. Когда его отпустило, он поправил галстук и бесцветно произнес:

— Ты знал, на что идешь. Пиши заявление!

— Пожалуйста! Я не собираюсь работать с руководителем, который принуждает меня к заказным проверкам!

Зеленцов четко повернулся через левое плечо и вышел из кабинета. Он уже получил от Вайса десять тысяч долларов. И гарантию, что если его вдруг выпрут со службы, он станет начальником финансового отдела «Сельхозмаша» с окладом втрое больше, чем здесь.

Грищенко придвинул телефон и, сверяясь с красивой визитной карточкой, набрал номер.

— Ничего не вышло, — скорбным тоном доложил он, и скорбь его была совершенно искренней. — Мой инспектор внаглую сорвал проверку. Видно, его купили с потрохами и дали гарантии… А что УБЭП?

— Их отозвали, — ответил невидимый собеседник.

— Ну вот! — вроде бы взбодрился Грищенко от того, что не он один провалил заказ. — Их голыми руками не возьмешь!

На другом конце провода Олег Сергеевич Канаев положил трубку.

— Посмотрим, — спокойно произнес он.

А в кабинете у Семена Борисовича Заборовский разгружал хозяйственную сумку, выкладывая акции прямо на полированный стол.

— Здесь опись, все точно, можете проверить…

Храмцов махнул рукой.

— Проверим, не беспокойся. Сложи все в шкаф, и ведомость туда же…

— Хорошо, хорошо… На завод налоговики наехали, менты накатили, землю роют. По моим сведениям, пока ничего не нарыли.

— Вот это молодец! Разнюхивай все что можешь, с людьми знакомься, укрепляй контакты, влезай в коллектив поглубже. Это потом пригодится.

— Сделаю, Семен Борисович! — Заборовский даже руку к груди приложил, словно давал самую верную клятву.

Но в кабинет уже вошел хмурый Олег Сергеевич. Заборовский понял, что он здесь лишний, и поспешно распрощался.

* * *

На «Сельхозмаше» наконец дали аванс. Андрей к этому времени был уже почти «на нуле». На черный день у него имелись запасы гречневой крупы, сахара и чая — пару недель можно продержаться. А на самый черный день отложены еще двадцать долларов. Смешно, конечно, — заработок итальянской уборщицы за половину рабочего дня. Почему именно итальянской, он и сам не знал. Следовало рассчитаться с долгами — он и ребятам должен, и у Любани занимал. Только тогда от аванса почти ничего не останется. Придется им еще подождать. Хотя и неудобно.

А Колотунчик раздал долги и с чистой совестью подошел к Андрею, предложил пойти отметить. Тем более что «тут за углом даги хорошим спиртом торгуют и недорого». Это он всегда предлагал, а Андрей всегда отказывался. Колотунчик обижался: «Ну, конечно, — ты же у нас белая кость…»

Андрей уже подумывал о том, что надо пойти разок с Колотунчиком. Чтобы отвязался.

Вместо дагов он направился в универсам, который принадлежал армянскому бизнесмену и назывался «Манхэттен». Более уместным было бы название «Гарлем». Не потому, что покупатели или продавцы в универсаме были чернокожими — обыкновенными они были, а потому, что обшарпанные стены и мигающие лампы дневного света вызывали ассоциации с подземным переходом в негритянском квартале.

В «Манхэттене» Андрей и увидел Лену. Точнее, тогда он не знал ее имени. Он взял упаковку «Жиллет», пену для бритья «Нивея», лапшу «Доширак» и подошел к кассе. Впереди стояла стройная девушка, в джинсах и желтой стеганой курточке она трогательно походила на цыпленка. Говоров рассмотрел только маленькое ушко с капелькой-сережкой и завиток пшеничных волос из-под маленькой шляпки-фуражки да ощутил волнующий аромат духов. И его как толкнуло: наверняка красивая! Вот бы обернулась! И она действительно на миг обернулась. И действительно оказалась красивой! Тонкий профиль, большие глаза, четко очерченные губы…

Кассирша — толстая тетка с усами — неразборчиво назвала сумму. Женщина расплатилась и направилась к двери. Андрей смотрел ей вслед.

— Мужчина, — сказала кассирша. — Ты чего — уснул?

— Извините, — произнес Андрей. В нем все напряглось.

«Сейчас я ее догоню… Догоню и познакомлюсь. Сейчас!»

В этот момент в кассовом аппарате кончилась лента. Усатая кассирша меняла ее долго… невероятно долго. Катастрофически долго. Когда Андрей выскочил на улицу, женщины уже не было.

Дома Говоров поужинал и вопреки многолетней привычке мыть посуду сразу же не стал этого делать, а прошел в комнату и лег на диван. Подумал: из-за какой-то кассовой ленты… Уж лучше бы я пошел квасить с Пашкой, колотунчики!.. А глаза у нее карие. Карие у нее глаза…

* * *

…Если глядеть со стороны, то картинка была самая что ни на есть идиллическая и привычная: вечер, закатное осеннее солнце, прохладный ветерок, под голыми тополями, чуть в сторонке от асфальтовой дорожки, ведущей к новой одноподъездной «свечке», расположились на ящиках трое алкашей вполне интеллигентного, но потрепанного вида — три бутылки портвейна и три маленькие упаковки чипсов. Хорошо сидят, выпивают и ведут обычный разговор о судьбах русского народа и евоных перспективах… Лишь изредка в их беседу вкрадываются непонятные фразочки типа:

— Что-то долго…

— Сиди — жди!

— Тебе хорошо в пальтишке, а я замерз…

— Ща согреешься…

На почти пустой парковочной площадке остановился черный «Форд» — по нынешним временам самая крутая иномарка, да еще новенькая! Дверь открылась, из «Форда» неспешно вылез коммерческий директор «Сельхозмаша» Фёдоров. Он в длинном кожаном пальто, в надвинутой на глаза шляпе. Он считает, что похож на Марлона Брандо, и держаться старается как «крестный отец»: неспешно, солидно и властно.

Коммерческий идет, по-хозяйски осматривается, радуется благостному виду: дом элитный, квартир на тридцать, место хорошее, кругом асфальтовые дорожки, аккуратные газоны, тополя, ни мусора, ни гопников. Хотя сегодня какие-то алкаши собрались за бутылками… Но что тут поделаешь: сейчас полстраны пьет, да и всегда пили, он на заводе насмотрелся. Пока сидят тихо и никому не мешают, пусть — бухло закончится, и разойдутся.

Вдруг один алкаш падает и начинает биться в конвульсиях. Допился! Фёдоров ускоряет шаг. Но наперерез, размахивая руками, бросается дружок упавшего:

— Николай Егорович, помогите, Коляну плохо!

Вот тебе раз, откуда он меня знает? Наверное, работяги с завода… Пройти мимо неудобно, на весь «Сельхозмаш» ославят!

— Чем помочь? Что я тебе, доктор! Жрать надо меньше! — бурчит он, но сворачивает с дорожки и направляется к упавшему.

— Так ничего такого не пили, обычный магазинный портвейн! — отчаянно жестикулирует второй алкаш. — Вы просто гляньте, если надо, хоть в «скорую» звякнете. Мы же у вас работаем, в шестом цеху!

Малышев или Вайс стопроцентно ничего бы не заподозрили, но в голове у Уркагана звякнул тревожный звоночек. Что делают заводские алкаши в этом районе, где ни одной общаги и ни одной панельной пятиэтажки? Какого хрена они приехали сюда из привычной среды обитания? И почему третий алкаш стоит и выжидающе смотрит на него, вместо того чтобы откачивать другана? Да и «больной» перестал биться, лежит, а закрытые глаза подергиваются — значит, моргает! Притворяется, сука! Шухер!

Уркаган резко развернулся, и удар какой-то железякой вскользь пришелся по шляпе, «больной» схватил его за ногу, дернул, свалил на землю. Третий подскочил, замахнулся толстой суковатой палкой. Только не на того нарвались! Фёдоров выдернул из кармана модную и редкую штуковину — газовый пистолет «Перфекта», пальнул в одного, другого… Испугались, не поняли, что к чему, схватились за рожи. Он вскочил на ноги, добавил еще по выстрелу, а мнимому больному, пока тот поднимался, со всего маху съездил ногой по морде — только челюсти лязгнули!

Он бы, конечно, расправился со всеми по законам зоны, но облако газа расползлось и накрыло его самого. Глаза стало жечь, будто перец попал, затошнило… Фёдоров отскочил в сторону и, протирая слезящиеся глаза, побежал к подъезду. «Алкаши», кашляя и отплевываясь, бросились в другую сторону.

* * *

Дворник Говоров сидел дома перед телевизором. На экране гарант конституции говорил о борьбе с коррупцией… Андрей смотрел на волевое лицо, решительно вздернутые седые брови, но совершенно не воспринимал смысла чеканных слов. Он думал о девушке, которую мельком видел в «Манхэттене» три дня назад.

«Интересно, сколько ей лет… Двадцать пять? Двадцать восемь? Не больше… Почему я ее раньше не видел? Не пересекались или не обращал внимания?»

Она настолько завладела мыслями, что он даже стал уговаривать себя:

«Ну что ты как пацан прямо? Ну, девушка. Ну, красивая. Мало ли девушек на свете!»

«На такой и жениться можно…»

«Так, может, она замужем!»…

Он прервал диалог сам с собой. А действительно, было у нее кольцо обручальное?

Андрей начал вспоминать — ведь видел же ее руки, когда она расплачивалась, видел. Он напрягал память, но так и не вспомнил, было ли у незнакомки кольцо. Сережку-капельку в мочке маленького ушка запомнил, а вот на кольцо не обратил внимания.

Тогда он попытался вспомнить, какие продукты были у нее в корзинке. Ведь по продуктам тоже можно определить. Путем дедукции, как Шерлок Холмс!

Так, у нее была бутылка молока — это точно. Йогурты были… Четыре штуки. Кажется, четыре штуки. И половинка хлеба. И упаковка спагетти… А больше ничего не помню, хотя там еще много всякого было. Относительно много… Ну, и какие из этого можно сделать выводы? А никаких. Ни-ка-ких. Все, проехали. Встретились и разошлись. А шансы на повторную встречу в городе с миллионным населением не особо высоки. Хотя они есть. Стоп! Да ведь она почти наверняка живет рядом: продукты чаще всего покупают рядом с домом…

От этой мысли Говорову стало жарко.

Гарант на экране говорил об успешном ходе реформ.

Говоров быстро оделся. Он надел светлую сорочку, повязал галстук. Завязывать галстук его учил отец. Потом Андрей надел свой единственный костюм. Он был куплен еще в студенчестве, на пятом курсе, и с тех пор надевался всего с десяток раз, последний — на встречу выпускников. Даже ромбик еще висит на лацкане. Снять, что ли? А чего стыдиться? Высшего образования? Им гордиться нужно. Пусть неучи стыдятся! Достал из шкафа парадно-выходную кожаную куртку — купленную в секонд-хенде, но вполне приличную. Он оглядел себя в зеркале и остался доволен.

Может, так и надо одеваться? А то ходит, как чучело…

Почти бегом Андрей Говоров спустился на улицу.

Он около часа прогуливался около «Манхэттена», замерз на холодном ветру, но незнакомка так и не появилась. И он вернулся домой. Но пережитое приключение приятно взбудоражило кровь!

* * *

Каждый день в Тиходонске регистрируется три или четыре пожара. Летом, когда сушь, — больше, осенью и зимой — меньше. Как правило, это локальные возгорания, которые быстро ликвидируются и не влекут большого ущерба. Поэтому, когда дождливой ночью в СВПЧ-4[4] поступил звонок из Кулибинки: «Горит дом!», пожарные удивились — событие было нехарактерным. Но когда имеешь дело со стихией, трудно ожидать какой-либо упорядоченности.

По пустым дорогам две красные машины пожаротушения, под синими проблесковыми маячками, долетели до станицы за двадцать минут. Но изготовившимся к борьбе с огнем расчетам делать было уже нечего: от небольшого деревянного дома остались только дымящиеся головешки с пробегающими тут и там искрами, которые успешно гасил мелкий осенний дождик.

Старший расчета обошел пепелище, поддел ногой в тяжелом ботинке открытую канистру, из которой остро пахло бензином.

— Поджог!

— Ничего, смотри, какую сзади домину строят! — сказал кто-то из бойцов. — Может, хозяин сам и запалил, чтобы страховку получить!

Старший расчета усмехнулся.

— Дурак ты, Ваня! Тогда бы канистру на виду не оставили. И какую страховку за такой курятник получишь?

* * *

— Это же, считай, мое родовое гнездо! Отец все обустраивал, деревья сажал, лавочки ставил! — Вайс чуть не плакал.

— Ладно тебе по старой избушке слезы лить! — махнул рукой Фёдоров. — Вот я, если бы не отбился, сейчас бы лежал в больнице…

— Или в морге! — подлил масла в огонь Вайс.

— Не. Убивать они не хотели, хотели ливер отбить. Пугают, короче! — коммерческий директор угрожающе оскалился.

— А что бы нам не включить «ответку» и придавить их чуток?

Генеральный, прищурившись, посмотрел на Фёдорова и с сарказмом спросил:

— «Консорциум»? В Москве?

— Зачем же вы так, Юрий Сергеевич, я же не идиот, — уткнувшись взглядом в полированную столешницу, медленно, сдерживая напряжение в голосе, сказал Фёдоров. — До Москвы мы не дотянемся. А до их представителей — вполне! Они прекрасно устроились, гуляют в «Адмиральском причале», а их сраная «Артемида» вообще арендует у нас помещение! Кстати, бывший партком!

— Что за «Артемида» и с какого бодуна нас должна интересовать какая-то мелкочленная фирма? — раздражённо спросил Малышев.

— Да с такого, что они активно скупают наши акции. Под самым нашим носом! Кто с ними договор аренды подписывал?

— Так откуда я знал… — генеральный так хватил по столу тяжёлым кулаком, что рамка с фотографией его супруги с внуками завалилась на спину, будто в обморок упала. — Гнать их к такой матери…

— А основания? Договор на год заключили, — недовольно сказал Фёдоров.

— Ты-то куда смотрел?

Фёдоров обычно спокойно относился к наполеоновским замашкам Малышева, но сегодня тот явно перешёл грань. И не очень глубоко запрятанный Уркаган выглянул наружу.

— Ты, Юра, базар фильтруй! Сам накосячил, на меня стрелки не переводи! — он тяжело, исподлобья, глянул на генерального. — Не я у нас вроде безопасностью ведаю. А больше всех знаю! И вас… просвещаю! А твой родственничек чем занимается?

На такой прямой наезд в другой ситуации Малышев отреагировал бы бурно, но сейчас он и сам понимал, что Фёдоров прав.

Это был давний конфликтный вопрос: начальником службы безопасности «Сельхозмаша» в своё время генеральный назначил свата — Просвиркина, бывшего кабинетного мента, звёзд ни с неба, ни на погоны не нахватавшего, да и на новой работе ничем себя не проявившего. Составил график дежурств и довольно строго следил за исполнением, прикупил новую чёрную форму с яркими жёлтыми надписями «Секьюрити»… Ну, без большого, правда, успеха, пытался насадить трезвость на рабочих местах… Вот, пожалуй, и всё.

А Фёдоров уже тогда настаивал: на этом месте должен быть крученый-перекрученый боец, который и с ментами поладит, и с бандитами общий язык найдет. Но раньше и Просвиркин справлялся…

— Ладно, Егорыч, проехали, с этим охламоном я разберусь, — сбрасывая обороты, примирительно сказал генеральный, ставя фотографию на место. — Давай по делу. Что делать с ними будем?

— Тут и думать нечего, — процедил Уркаган. — Кровью умоются, суки!

Малышев всплеснул руками.

— Может, не надо так резко?

Фёдоров-Уркаган глянул так, что генеральный поперхнулся.

— На зоне если тебя козлом назвали, а ты смолчал, значит, и стал козлом! И покатился вниз, до самого петушатника! Ответка должна быть сильней наезда, только тогда они почувствуют до самых костей и поймут… Кстати, ты у них следующий на очереди. Нас попугали, не вышло — надо главного валить!

Малышев закашлялся и долго не возвращался к разговору, явно выигрывая время.

— А почему мы акции не скупаем? — наконец, спросил он.

— Это ты, в натуре, сильный вопрос задаёшь, — недобро осклабился Фёдоров.

— Мастеров вызовем, руководителей участков, поставим задачу, — вмешался Вайс. — Можно самим в цеха пойти, с рабочими поговорить…

— Точно, вот это правильно, — оживился Малышев, и они стали обсуждать, как лучше организовать этот процесс. Оба испытывали удовлетворение от того, что «съехали» с темы крови. Пусть этим Фёдоров занимается, недаром он Уркаганом зовется…

Глава 3 Экономика и криминал

Вечером в дверь позвонили. Андрей открыл.

— Здорово, дружище!

На пороге стояли слегка хмельные Виталик Егоров и Костя Игнатьев. В пакетах у них приятно позвякивало.

— Гостей принимаешь?

— Да, принимаю, — неуверенно сказал Говоров. Он не собирался пить, но не выгонять же друзей. — Только пить я не буду, — честно предупредил он.

— Так и мы не будем пить, — так же честно ответил Егоров. — У нас только пиво!

Они прошли на кухню, открыли бутылки и принялись потягивать ячменный напиток.

— Ну, как тебе наша вечеринка? — начал Игнатьев. — Мне до сих пор противно.

— Да я как-то о ней и не вспоминал, — ответил Андрей.

— А мы слышали, тебя бросили эти уроды! — запальчиво произнес Виталик. — Цуранов и его дружки в машину не посадили! Вот сволочи!

Андрею стало скучно. Ребята чувствовали себя неудачниками, это обижало, чтобы компенсировать обиду, они были настроены обсасывать каждую деталь ужина в «Медее», поддерживая «своего» и вместе с ним растаптывая значимость «чужих».

— Да там места не было, — сказал Говоров. — Я сам не сел.

Ему не хотелось подливать масла в огонь.

— Все равно сволочи! — повторил Виталик.

— Пиво хорошее, — сказал Говоров. — Раньше такого не было. Помните — жидкое, цвета кошачьей мочи… Его еще водой разбавляли…

— Да не о пиве речь! — завелся Костя. — Речь о том, что вокруг нас происходит! Торгашество всегда низким делом считалось, за спекуляцию в тюрьму сажали, а сейчас они в почете… Бизнесмены фуевы! Дураки и двоечники прекрасно устроились в жизни, разбогатели, а отличники бедствуют — разве это правильно? Недоумки и приспособленцы жируют, а нормальные мужики грязные скаты ремонтируют! Это же противоестественно! Кому оно выгодно?

Виталик поднял стакан с пивом:

— Ясное дело кому! Какие-то враги нарочно перевернули жизнь наоборот, поставили все с ног на голову. Невежды стали начальниками, бездари — кандидатами наук. К чему это приведет?

— Но ведь это не только у нас, — примирительно сказал Говоров. — Про принцип Питерса слышали?

— Что за принцип?

— Суть его вот в чем. Управленец справляется с работой, его продвигают выше, и здесь справляется — продвигают на следующий уровень… А там уже не тянет, потому что превысил свои возможности, свой уровень компетентности. Здесь его и оставляют. Значит, на каждом уровне руководства сидят некомпетентные люди! Это общемировая закономерность!

Игнатьев помотал головой.

— У нас еще хуже: продвижение определяется не положительными, а отрицательными качествами! Кумовство, подкуп… Начальники — бездари и подчиненных подбирают под стать себе — дураков и подхалимов…

Говоров зевнул.

— Обсуждать и критиковать все молодцы, а реально что-то сделать — кишка тонка!

— Что-то ты мне сегодня не нравишься, — нахмурился Егоров. — Ты почему-то этих защищаешь… Оправдать любого можно. Вон, адвокаты убийц выгораживают…

Андрей развел руками.

— Да никого я не защищаю. Что думаю, то и говорю.

Егоров прищурился.

— А вот если бы ты стал начальником? Небось играл бы по их правилам? И на бывших друзей свысока бы смотрел?

— Ты что, пришел поссориться? — раздраженно спросил Говоров. — Зачем глупости говоришь? Я по чужим правилам играть никогда не буду!

— А твои правила в той игре не котируются, — хмыкнул Игнатьев. — Ты вон в шахматы хорошо играешь. А если с шахматными правилами сядешь в «очко» играть, что получится?

Андрей вздохнул.

— Вот то-то! Ничего хорошего не получится. Проиграешься в пух и прах. И зарежут в подворотне, — торжествующе засмеялся Егоров.

— Вот почему я не играю в «очко», — сказал Говоров. — И потому же никогда не стану начальником.

— Слушай сюда, мужики! — сказал Игнатьев, разливая очередную бутылку. — На заводе какая-то возня началась, акции сельхозмашевские скупают. Я же, когда там работал, тоже акции получал, только толку от них не было. Даже выбросить хотел! А вчера сосед — Сашка Попцов из слесарного — продал свои и купил телевизор! Может, и мне продать? Или подождать, пока дороже станут? Как считаешь, Говор, ты же на заводе лучше меня все знаешь?

— Я бы подождал.

— А если подешевеют? Или вообще перестанут покупать?

— Всякое может быть, — обтекаемо сказал Андрей. — Я от заводских дел отошел, какие у дворника дела? Виталик, у тебя для меня халтурки нет — проводку провести, розетки поставить?

— Нет, дружище, — покачал головой Виталик. — У нас другое предложение. Собственно, мы к тебе с ним и пришли. Задумали одно дело, зовем в долю…

— А что за дело?

Приятели переглянулись.

— Тачки гонять из Германии. Там можно дешево взять, а здесь хороший навар снять. У меня сосед, бывший дальнобойщик, за полгода хо-ро-шие бабки поднял.

Андрей молчал.

— Что скажешь, Говорок?

— Не знаю… Дальнобойщик ко всему этому привычный, а мы? Как границу пересекать, как за границей ориентироваться, где эти машины искать? И потом, там же рэкет.

— Да все это за бабки решается! — махнул рукой Егоров. — Колян нам связи передаст, и — вперед! Ну, что молчишь?

Говоров долго думал.

— Да не для меня это. Не мое.

— А метлой мести — твое? — зло ощерился Игнатьев. — Сейчас все «не своим» занимаются! Быстренько первоначальный капитал срубим, шиномонтаж выкупим, мойку пристроим и развернемся! А потом еще что-нибудь придумаем! Мы что, глупее Коня или Вельвета? Нет, мы умнее! Вот и станем капиталистами.

— Мы еще их за пояс заткнем! — поддакнул Егоров. — Так ты с нами, Говорок?

Андрей полез в шкафчик, вынул бутылку перцовой настойки, поставил на стол рюмки, достал из холодильника крохотный кусочек сала, открыл банку килек в томате.

— Давайте за ваш успех! Только я — пас. Не по мне все это. Хитрить, ловчить, взятки давать, рисковать своей шкурой… Не по мне.

Они выпили огненной настойки, ребята одобрительно скривились.

— Хорошая, зараза! — выдохнул Виталик.

И тем же тоном продолжил:

— А тебе что, бабки не нужны?

— Нужны… Если их официально заработать. А так мне всего хватает…

— И вот это тебя устраивает? — Игнатьев обвел рукой убогую кухоньку, да и все остальное пространство квартиры, которая была не менее убогой, особенно для свежего взгляда.

— А что? Устраивает. Я привык…

Приятели переглянулись.

— А я тебе что говорил? — сказал Виталик, поднимаясь. — Ладно, мы пойдем.

— А что ты говорил? — насторожился Говоров.

— Что ты всем доволен и ни в какие авантюры ввязываться не станешь. Но это до поры… Сейчас ты весь правильный, в ледяной броне законов и правил, вот тебе все и по барабану. А когда тебя прожжет до самого сердца: или обидит дорогой человек, или влюбишься, тогда и захочешь всего: и денег, и квартир, и машин, в любой водоворот кинешься. Только как бы поздно не было! Под лежачий камень вода не течет. Пошли, Костя!

Дверь захлопнулась, и Говоров остался один.

«Чего-то мужики в мутное дело лезут, — подумал он. — И разговоры у них какие-то мутные…»

Он чувствовал себя правым. Но на душе отчего-то было муторно. И как-то незаметно он допил бутылку жгучей настойки, не чувствуя ее горечи.

* * *

Утром, мучимый похмельем и голодом, но гладко выбритый Говоров спустился по лестнице на нижнюю площадку тёмного, провонявшего мочой подъезда и остановился у двухъярусного почтового блока, чтобы освободить ящик от очередной порции макулатуры. Два десятка ящиков «для писем и газет» были похожи на доты после проигранного сражения: раскуроченные амбразуры, закопчённые дверцы. Противник, в лице рекламных газетенок, победил некогда могучую и идеологически выверенную периодическую печать.

Листовки торчали из всех ящиков. Он вытащил одну. Желтоватая бумага, крупные синие буквы, которые можно читать даже при свете слабенькой сороковаттной лампочки:

Хочешь разбогатеть?

Обменяй ненужный мусор прошлого на реальное настоящее.

Ты много лет отпахал на «Сельхозмаше»?

И что заработал? Грыжу и несколько листочков цветной бумаги под названием АКЦИЯ.

Тебе обещали, что ты станешь богатым?

И, разумеется, обманули. Как всегда.

Теперь эти бумажки лежат у тебя в комоде. В коробочке из-под конфет.

Все еще надеешься, что когда-нибудь тебе выплатят дивиденды?

Держи карман шире. Они никогда не платят.

А МЫ ГОТОВЫ КУПИТЬ ТВОИ АКЦИИ ПРЯМО СЕЙЧАС!

ПО ВЫСОКОЙ ЦЕНЕ.

Тебе даже не нужно выходить из дому.

Тебе достаточно позвонить по телефону — и наш менеджер уже через полчаса привезет ТЕБЕ ТВОИ ДЕНЬГИ.

Звони круглосуточно. Номер многоканального телефона: 65-27-78

Опять акции! Андрей недоуменно усмехнулся. Сколько лет они никому не сдались, и вдруг как проснулись! Недавно Забор интересовался, вчера ребята рассказывали, теперь вот эти… Что же случилось, откуда такой интерес? Сунув листовку в карман демисезонной куртки, он вышел на улицу.

* * *

Утром Фёдоров давал инструктаж скупщикам акций. Точнее, скорее давал им разнос.

— Вы освобождены от основной работы, вам установлены солидные премии, а вы одним местом груши околачиваете!

Перед ним, понурившись, стояли пять человек: два грузчика, делопроизводитель, бухгалтер и уборщица.

— Вы же хорошо знаете контингент…

— Кого? — спросила бывшая уборщица, а ныне полноправная представительница завода.

— Коллектив! Рабочих! Товарищей по труду! — разъярился Фёдоров. — Вы знаете, кто чем дышит, у кого сколько акций, кого чем можно прельстить. Пьющему — пару бутылок водки, непьющему — талоны на сигареты, всем остальным — деньги! Ходите по цехам и обращайтесь ко всем подряд. А ты… — Фёдоров указал пальцем на делопроизводителя — рыжего конопатого паренька, похожего на подростка. — Ты, Миша, человек развитой, язык у тебя подвешен, поэтому возьми с собой кого хочешь и обойди заводские дома. Там живут наши нынешние работники, и бывшие, и пенсионеры, и у всех есть то, что нам нужно! Вам все ясно?

Миша кивнул первым:

— Ясно!

— Тогда вперед! Заболтался я с вами, на важную встречу опаздываю!

На эту встречу Фёдоров поехал на такси. И вышел за три квартала до нужной улицы. А потом еще медленно шел, то завязывая шнурок, то останавливаясь перед витриной и пытаясь обнаружить слежку в отражениях. Потом плюнул: старую обезьяну поздно учить новым фокусам. Если всю жизнь не приходилось отсекать «хвоста», то и начинать не стоит!

Дальнейший путь он проделал без фокусов. Склады УМТС[5] — отрыжка прошлой жизни, когда все снабжение происходило строго централизованно и всего всегда не хватало. Давно не крашенный забор, обшарпанная проходная, охранник из прошлой жизни: старичок без огромной наганной кобуры и даже без ружья, зато с красной повязкой на рукаве и свистком, которые в былые годы должны были оказывать сдерживающее воздействие на нарушителей. И, как ни странно, оказывали.

— Я к Бескозырке, — кратко объявил он и глянул выразительно из-под надвинутой на глаза шляпы.

Давно ему не приходилось так представляться. Или ссылался на областное начальство, или приходил сам от себя — в последние годы этого было вполне достаточно. А с Егором Бескудниковым, по прозвищу Бескозырка, он «бегал»[6] еще по малолетке — сначала по воле, потом они вместе топтали зону, но он никогда не думал, что когда-нибудь придется воспользоваться авторитетом худощавого цыганистого пацана.

— Проходь, — буднично сказал сторож. — Знаешь куда? В конец территории, справа, склад покрышек…

Грязный, замусоренный двор, бесконечные лужи, похожие на бестолковых жуков автопогрузчики, нетрезвые работяги, стаи бездомных собак… Похоже, здесь еще не знали про перестройку, экономическую реформу и другие веяния нового времени.

Наконец, безнадежно выпачкав туфли, он добрался до большого ангара из проржавевшего гофрированного железа, с открытыми настежь огромными воротами. Без колебаний вошел, прошел в глубину, заглядывая во все закоулки.

Тот, кого он искал, молча сидел в дальнем углу, на троне из трех положенных одна на другую черных легковых покрышек. Густо дымя, курил папироску и пил пиво из жестяной банки. Это был высушенный жизнью, но жилистый мужчина неопределенного возраста в засаленной телогрейке и толстых черных штанах. Синие татуировки на пальцах выдавали его бурное прошлое.

— Блатным привет, бродягам — здрасьте! — окликнул Фёдоров, но Егор Бескудников не шевельнулся.

Когда-то его прозвали Бесом, но когда он вошел в силу и набрал авторитет, кликуха стала ему мала, да и по масти не подходила: чертями и бесами обзывают уголовную мелочевку, «шерстяную» шелупень. Сменить погоняло сложнее, чем поменять фамилию, хотя процедура эта не связана со сбором справок и хождением по инстанциям. Просто в один прекрасный день, в локальной зоне своего отряда, в ответ на обращение «Бес» Егор воткнул гвоздь в глаз обратившегося.

— Теперь я — Бескозырка, — негромко сказал он, бросая окровавленный гвоздь на «запретку».

И вся процедура. Причем все, кому надо, об этом молниеносно узнали. Больше желающих остаться без глаза не находилось, а Бескудников, без всяких заявлений, ходатайств и объявлений в газетах, стал Бескозыркой.

— Ватник тот же, беломорина та же, пиво то же, — сказал Фёдоров. — Только тогда банок не было, из бутылок пили.

— И сидели на корточках, а не на скатах, — скрипучим голосом ответил Егор. — Давно это было. Зачем пришел?

— Дело есть.

— Это и ежу ясно. Без дела не вспомнил бы корефана. Ты же у своих в авторитете? В бугры выбился?

— Так и ты тоже. Потому и пришел. Заказ разместить нужно.

— А ко мне почему?

Бескозырка говорил медленно и безэмоционально, что тоже подтверждало его длительный арестантский стаж. Там за «не такой» ответ, неверную интонацию или непродуманное слово — спрос серьезный. Перед тем как ответить, надо хорошо продумать: что сказать, какими словами и каким тоном. Поэтому опытные арестанты иногда производят впечатление полных «тормозов».

— Правильные люди рекомендовали.

— Это какие-такие «правильные люди»?

Впервые Бескозырка глянул Фёдорову в глаза — будто воткнул тот самый гвоздь прямо в душу. Но Ураган не отвел взгляд и даже не сморгнул.

— Вася Крупняк, например.

— А-а… Ну, давай, рассказывай.

Все, что было известно Фёдорову, это номера машин москвичей, их фамилии и нецензурные характеристики. Номера зафиксировала служба охраны на проходной, фамилии гостей сообщили из «Консорциума» перед приездом, а над характеристиками коммерческий директор поработал сам. Выслушав его, Бескозырка скривился, но тут же получил тяжелый толстый конверт, который перевесил чашу весов.

— Ладно, Уркаган… Хотя вообще-то так дела не делаются — надо хоть что-то самому подготовить.

— Я в обязаловке, бля буду! — сказал коммерческий директор «Сельхозмаша» и щелкнул ногтем большого пальца от переднего зуба.

Но Бескозырка покачал головой.

— Ты свойский базар[7] забывай. Ты уже не наш, а барыга.[8] Даже хуже — красный бугор.[9] Так и базарь по-вашему, я разберу…

Фёдоров пожал плечами.

— Хорошо, как скажешь. Значит, сделаешь?

— Вот сижу, кумекаю, как лучше, — медленно сказал Бескозырка. — Своих ребят я напрягать не буду. Но есть выход на профессионалов…

— Так сделаешь?

— Не кудахчи, — презрительно скривился вор. — Ты бабки дал, я взял. Сам знаешь, что это значит!

* * *

Виктор Попов, в узких кругах известный как Витя Шрек — грубыми чертами лица он был похож на мультяшного героя, забил косячок и уже предвкушал, как славно он сейчас пыхнет. Но тут замурлыкал телефон — телефон, тля такая, всегда звонит не вовремя. Шрек матюгнулся, посмотрел на дисплей, оказалось — напарник. У напарника было погоняло Блондин, и в паре он был старшим. Шрек с сожалением отложил в сторону заряженную беломорину, взял трубу:

— Але.

— Дело есть, я скоро буду, — сказал Блондин. — Подъеду — посигналю.

Шрек сказал беломорине: один облом кайфа равняется двум предупреждениям о неполном служебном соответствии… Еще полгода назад Попов был прапорщиком ОМОНа и до сих пор иногда мыслил соответствующими категориями. Он убрал беломорину, заряженную атомной ошской коноплей, — напарник не одобрял «баловства», лег на диван и включил телевизор. Там шла реклама. Шрек щелкнул кнопкой. Но и на этом канале тоже была реклама. Он вновь щелкнул кнопкой и снова попал на рекламу.

— Уроды! — буркнул Шрек и снова переключился.

На экране появилась светская львица, больше похожая на лошадь. Она косноязычно беседовала с существом непонятного пола. Звали существо Сергеем, у него были накачанные губы и подведенные глаза. Он тоже был косноязычным. Именно поэтому их диалог был Шреку понятен. Но смотреть он все равно не стал, коротким ревом объяснив свое нежелание:

— Тьфу, пидоры!

Из кухни опасливо высунулась Анжела, халат уже с трудом сходился на животе.

— Ты чего, Вить?

— Да ничего, достали пидоры уже. Вот развелось козлов!

— А-а, — облегченно кивнула Анжела и вновь исчезла.

Шрек выключил телевизор и подумал: а вот пыхнул бы — и сразу все в кайф. А так один сплошной облом.

Через двадцать две минуты приехал Блондин. Под окном раздался короткий сигнал, Шрек выглянул и увидел серую «десятку», приткнувшуюся к Шрековой старенькой «Ауди-80». Он надел кожаную куртку, сунул ноги в разношенные кроссовки, заглянул на кухню. Анжела разделывала курицу.

— Ты что, уходишь? — напряженно спросила она.

— Через час вернусь, — бросил Шрек. — Может, через полтора.

Спустя тридцать секунд он сел в машину напарника. Поздоровались. У Блондина были очень светлые волосы и неприятный взгляд ящерицы. Анжела про него говорила: «Ну, чисто убийца. Такому человека замочить — раз плюнуть!» Шрек на это отвечал: «Да брось ты, Анжелка. Нормальный мужик Санек…»

Шрек, за спиной которого было более полусотни сопровождений товарняков через Чечню и две командировки по контролю ставропольской границы — кто бывал, тот понимает, — втайне и сам побаивался напарника.

— Че за пожар? — спросил Шрек.

— Работенка наклевывается.

— Это хорошо. А то я уж на мели… А что за работенка?

— Обычная.

— Конкретно — кого?

— Сам еще не знаю… Ты достал?

— Достал. Калаш и тэшка.

Блондин кивнул:

— Это хорошо. А «маслят» сколько?

— Хоть жопой ешь.

— А в каком состоянии?

— Новьё, в масле. Считай, со склада. Да можем прямо сейчас поехать и посмотреть.

Несколько секунд Блондин смотрел прямо перед собой в лобовое стекло, потом сказал:

— Поехали.

Он повернул ключ, двигатель ровно заурчал, машина плавно тронулась с места.

Из окна третьего этажа вслед им тревожно смотрела Анжела.

Через четверть часа серая «десятка» въехала на территорию гаражного кооператива, за которым город заканчивался и начиналась пригородная роща.

Шрек отворил железную дверь, нащупал рукоятку рубильника. Вспыхнул свет. Три тусклые лампочки осветили серое бетонное чрево. Половину бокса занимал старый «жигуль» с поднятым капотом. Судя по слою пыли, он простоял так не один год. В одном углу располагался верстак и полки с инструментом, в другом — диван и телевизор «Витязь». На полу стояли вперемешку водочные и пивные бутылки, в углу валялись два использованных презерватива.

— Ты бы хоть гондоны, что ли, выкинул, — поморщился Блондин.

— А чего? — буркнул Шрек и, нырнув в багажник «жигуля», начал выбрасывать наружу железки, то глухо, то звонко звякающие о бетонный пол. Блондин стоял и ждал. Лицо его не выражало нетерпения. Оно вообще ничего не выражало.

Наконец Шрек вытащил кокон, свитый из серого грязноватого брезента и перевязанный бельевой веревкой. Внутри оказались завернутые в промасленную простыню укороченный автомат АКСУ-74 и пистолет ТТ. Жирно блестело воронение. Оружие действительно выглядело так, будто только вчера его вынесли со склада.

— Плюс полторы сотни «маслят», — сказал Шрек и брякнул на верстак узелок с патронами. Блондин взял обрывок простыни, обтер ТТ, взвел курок и нажал на спуск. Курок щелкнул. Звук был сухой и чистый. Потом Блондин вскинул к плечу автомат и провел стволом по гаражу — справа налево…

— Вроде нормально, — Блондин положил автомат на брезент. — Завтра в Сухой балке отстреляем.

Шрек стоял рядом, курил.

— А чего их отстреливать-то? Новье.

— Надо проверить. Рассказывал мне один синюк,[10] что лет десять назад была история… Как раз с тэтэшками.

— А что за история?

— Мутная. Какие-то козлы завезли в город партию бракованных пушек. Из-за этого потом у людей масса проблем получилась.[11]

— Ладно, — пожал плечами Шрек, — отстреляем.

Через полтора часа Шрек, как и обещал сожительнице, вернулся домой. В квартире аппетитно пахло: Анжела дожаривала курицу. В ожидании вкусного обеда Шрек с удовольствием забил давно заготовленный косяк. Анаша действительно оказалась улетной.

* * *

Звонок в дверь воскресным утром никогда не предвещает ничего хорошего, но и ничего хуже того, что есть, Андрей уже не ждал. Зарплату, под соусом покупки нового автомобильного конвейера, не выплачивали полностью уже четыре месяца, да и деньгами эти жалкие гроши нельзя было назвать в полной мере. Если их хоть как-то хватало на две, максимум три недели скромной, действительно очень скромной жизни, Говоров был рад. Спасала привычка сразу после получения денег почти на всю сумму затариваться крупами, макаронами, дешёвым чаем. На это он и потратил недавний аванс.

Лекарством от всех болезней был для Андрея настоянный на маленьком жгучем перце «огонёк» разведённый медицинский спирт, которым он никогда не злоупотреблял. Это ещё надо учесть, что он не курил, а спиртом в небольших количествах его снабжала сердобольная, но не бескорыстная замужняя соседка, старшая медсестра районной поликлиники Любаша. Не только спиртом, но и пирожками, котлетой с семейного стола, кусочком сала из деревни… Крепкая, широкоплечая, грудастая, с сильными «массажными» руками, всегда пахнущими лекарствами, она забегала к Андрюхе на часок-другой, зажав в крепких пальцах обязательный гостинец, и делала то, что и должна делать настоящая сестра милосердия, то есть приносила мужчине облегчение, от чего сама получала не меньшее удовольствие. Тем более что изголодавшийся по женской ласке и здоровый Андрей мог доставить ей настоящее удовлетворение. Лишь одно условие поставила Любаша Говорову:

— Только налево не ходи! Я тебе сама всё сделаю, ты конкретно скажи, чего хочешь! Я всё умею!

В положении Андрея и эта-то связь была подарком судьбы, так что обещание, данное Любане, соблюдалось им без всякого напряжения. А говорить о своих желаниях Говору не пришлось, потому что он вообще не был искушен в таких делах. Муж медсестры Толя, тихий невзрачный мужичок старше нее лет на пятнадцать, по причине диабета, возраста и перманентного стресса был, мягко говоря, малопродуктивен в интимном смысле, зато не злоупотреблял алкоголем, что уже само по себе было редкостью, к тому же вел хозяйство в квартире и на дачном участке. Работал он охранником в супермаркете рядом с домом, что тоже было очень удобно.

Странная и необычная для современной России сложилась в этом треугольнике ситуация: Андрей и Любаша нужны были друг другу только для секса, а Толю это, как это ни удивительно, устраивало, поскольку всё было под контролем и не предвещало никаких катаклизмов: семья цела, жена пусть не им, но удовлетворена, любовник — человек приличный и ему известный. Ведь женский «цветочек» надо поливать, а то может и засохнуть! Так чего шуметь, биться головой о стену и рвать на себе рубаху, где ещё он, больной пожилой импотент, получит такое: домашний уют, обеды, уколы, бесплатные лекарства, спокойный сон на чистом белье с законной женой?

Правда, как говорил кто-то из знающих французов: «Пока у меня есть хоть один палец и язык, я смогу удовлетворить любую женщину». Но, на счастье Говорова, муж Любаши читал только детективную литературу, которой его на библиотечной основе снабжал коллега — охранник книжного магазина, а напрягаться он не хотел, поскольку, убедив себя в силе диабета и возраста, уже давно поставил крест на интимной стороне супружеской жизни.

И настолько бедного импотента это положение устраивало, что он как-то, встретив Андрея у подъезда, сам завёл разговор о тяжелых временах, необходимости приработка и обещал сообщить, если узнает от коллег по охранной службе, о появлении какой-нибудь ночной работы. Источник, из которого ему стало известно об Андрюхиных проблемах, естественно, не упоминался, но стало ясно, что Любаша обсуждает с супругом и свою внесемейную жизнь. При всём том никаких разборок, обид или разногласий между углами треугольника не было. Все всё понимали, и всех всё устраивало.

Настойчивый звонок повторился. Андрей оторвал голову от смятой, мокрой от пота подушки и, пока брезгливо переворачивал давно уже потерявший форму мешок с перьями, взглянул на будильник. Вот это да! Восемь утра. Для Любани очень рано, да и для воскресенья очень рано, может, ошиблись или, сбегая с верхних этажей, кто-то из детей… Третий звонок, как в театре, настоятельно позвал к двери.

Говоров встал с одеялом на плечах, сунул ноги в холодные стоптанные домашние тапочки из дерматина и, запахнувшись, проложил, шаркая, «лыжню» к двери. Все дети подъезда были освобождены от подозрений. В глазок напряжённо вглядывалась широкая физиономия джинна из старых киношных сказок — с усиками и небольшим волосяным треугольником на подбородке. Андрей даже улыбнулся, но дверь сразу не открыл. Джиннов-то всё равно не бывает!

— Кто?

Толстые губы визитера расплылись в сахарной улыбке, встопорщив узкие усики-стрелочки, а колоритный акцент товарища Саахова из «Кавказской пленницы» положил ещё одну гирьку на весы веры в «джиннство»:

— Здравствуй дорогой, это я, Ашот Степанович Акопян! Открой, да, хорошее дело есть!

Андрей, поддерживая одной рукой одеяло, другой повернул ключ «сейфовского» замка, сработанного умельцами «Сельхозмаша», и приоткрыл дверь на разрешённую цепочкой длину. Осмотрел Акопяна: чёрные лаковые ботинки, распахнутый плащ, добротный тёмно-синий костюм, в вырезе белоснежной рубашки курчавятся седеющие волосы, но на прилизанной голове ни одного седого.

«Красится, что ли? — промелькнуло в голове у Андрея. — И чего ему так жарко?» Потом просканировал взглядом лестничную клетку.

— А вот это молодец, уважаю осторожных людей, — прокомментировал «джинн» его взгляд.

— Вам кто нужен, дорогой Ашот Степанович?

— Вы же на «Сельхозмаше» работаете?

— Да живущие в этом доме все на нём работают, — усмехнулся Андрей.

Акопян, склонив голову набок и прищурившись, улыбнулся ещё шире и легко перешёл на «ты»:

— Скажи честно, я на джинна похож?

Говоров засмеялся и покраснел, будто его поймали на чём-то предосудительном. Кивнул.

— Пусти джинна в дом, — подмигнул Акопян, — достаток и счастье будут тебе наградой!

— Я всё равно ничего покупать не буду…

— Э-э, обидные вещи говоришь, — деланно нахмурился «джинн». — Разве я похож на продавца?

«Ещё как похож, больше, чем на джинна!» — подумал Андрей, но дверь открыл.

Гость прошёл в комнату, сел за стол и поставил тяжёлый, судя по напряжённой руке, кейс рядом со стулом. Внутри звякнуло что-то стеклянное. Взял рекламную газету, развернул её, положил перед собой и только после этого облокотился и барственно посмотрел на ещё стоящего Андрея.

— А ты присаживайся, да, ноги правды не имеют.

— В ногах правды нет, — поправил Акопяна хозяин квартиры, но ему показалось, что пришедший разыгрывает какую-то комедию, суть которой уловить пока не мог.

Однако речь гостя, ранее правильная, хоть и с акцентом, сменилась на явное подражание базарным торговцам.

— Русский язык великий, а я маленький, не суди меня строго, добрый человек, — сладко пропел Акопян.

Андрей подошёл к кровати, скинул с себя одеяло и натянул джинсы с майкой. Вернулся к столу и сел напротив «джинна».

— Так чем обязан такой чести, уважаемый? — нарочито смягчив в последнем слове «ж» на кавказский манер, сказал он, будто поддразнивая Акопяна. — Я ничего не продаю и не покупаю, вы, как сами выразились, не продавец. Значит, что-то хотите купить. Верно?

— Ага! Логика! Понимаешь, дорогой, в этом доме почти у всех есть то, что мне нужно… — опять грамотно заговорил пришелец, решив, видимо, что валять дурака с логически мыслящим человеком не стоит.

— Квартиру не продам, — строго сказал Андрей.

— Э-э-э, слушай, я не на улице живу, мне твоя квартира не нужна, — вскинув руки к потолку, загорячился Акопян. — Мне вот что нужно: ты на заводе акции получал?

— Получал.

Андрей сразу вспомнил про желтую листовку из почтового ящика.

— Во-от! Зачем они тебе? — с искренним вроде удивлением спросил Акопян. — Продай, дорогой! Или…

Акопян осторожно поднял и положил на стол перед собой кейс. Щёлкнул замками, приоткрыв крышку, вытащил из чёрной кожаной пасти бутылку водки и поставил на стол. Кейс не убрал в расчёте, скорее всего, на дальнейший торг.

— Да у меня акций-то нет давно, — засмеялся Андрей.

— А мне сказали, есть, — всё ещё улыбаясь, но уже без акцента сказал Акопян. — Всем давали, у всех есть!

— Давали, да толку от них мало… Пустые бумажки. Все выкидывали, и я выкинул. Знать бы, что они понадобятся когда-нибудь! Деньги бы сейчас точно не помешали. А сколько ж ты даёшь за акцию?

Утративший было интерес к Говорову «джинн» внимательно посмотрел на него.

— А это зависит от того, сколько их у тебя.

— Да нет же у меня их, говорю тебе, — просто интересно.

— А мне, ты знаешь, неинтересно разговаривать с тобой о твоём интересе. Деньги, дорогой, всем нужны! А тебе, я так понимаю, они очень нужны, — гость выразительно осмотрелся.

— Еще бы! Зарплату то задерживают, то платят по каплям, занимать не у кого, да и назанимал уже у кого можно… Бывает, и жрать нечего, а богатств на продажу не накопил, сам видишь, — Андрей безнадёжно махнул рукой и опустил голову.

Акопян перестал улыбаться и оглядел комнату. Да, бедность не скроешь!

— Продай паспорт, — безразличным тоном предложил он, будто ему было всё равно что покупать, главное, не уйти «пустым». И будто бы паспорт был каким-то ненужным исписанным блокнотом.

Андрей удивлённо поднял голову и наткнулся на вполне серьезный взгляд чёрных глаз. Сказочный джинн исчез, вместо него напротив сидел современный «деловик» с безжалостной цепкой хваткой.

— Зачем? — сбитый с толку резкой сменой интереса Акопяна, удивлённо спросил он.

Вместо ответа Акопян открыл кейс и развернул его к Говорову. В отличие от экранных собратьев чемоданчика, внутри не было стройных купюрных рядов, там, как нарядные покойники, лежали ещё три бутылки водки с красочными этикетками. Из внутреннего кармана пиджака Акопян вытащил пачку стотысячных[12] купюр, отсчитал десять и положил на стол рядом с кейсом.

— Это на хлеб. Закусывать надо обязательно! — наставительно подняв палец, изрёк он, убирая пачку обратно в карман.

— А я не пью, — будто оправдываясь, виновато промямлил Андрей.

Бывший «джинн» развернул кейс обратно и закрыл крышку. В его руках опять оказалась денежная пачка из кармана. Рядом с первой стопкой стотысячных появились ещё две. Андрей не мог оторвать от них глаз.

— А как же я без паспорта? — жалобно, дрожащим голосом спросил он скорее у самого себя, чем у гостя.

— Напишешь заявление об утере, получишь новый паспорт всего за сто тысяч. Все дела!

В тоне Акопяна явно слышалась насмешка.

— Да нет, не могу, — медленно, не отрывая взгляда от денег, тянул Андрей, хотя мысленно паспорт он уже продал и только, как мог, зачем-то оттягивал момент объявления об этом вслух.

Но Акопян истолковал поведение Говорова по-своему. Рядом с тремя стопками стотысячных стала медленно расти четвёртая.

— Четыре миллиона! — «джинн» похлопал рукой по своему богатству.

— Ну, хорошо, — тяжело вздохнув, сдался Андрей.

— Очень правильное решение, дорогой, — Акопян покровительственно похлопал его по плечу и достал из кейса какую-то бумагу. — Теперь доверенность напишем и разбежимся.

— Какую доверенность? — оторопел Андрей. — Я же не мог потерять паспорт с доверенностью на твоё имя?

— А ты в заявлении про доверенность не пиши, — саркастически подняв бровь, произнёс Акопян.

— Да не-ет… Это уже афера! Если доверенность, то к нотариусу нужно…

— Не беспокойся! Все оформление — моя забота. Но раз сомневаешься…

Он медленно собрал все четыре стопки купюр и положил их обратно во внутренний карман пиджака. Потом открыл свой «волшебный» кейс, отстегнул крышку отделения для бумаг, и на стол перед Андреем легла пачка пятидесятитысячных купюр, перетянутая крестом банковской упаковки. Ловкие пальцы разорвали бандерольку, быстро отсчитали половину, перетянули ее откуда-то взявшейся аптечной резинкой.

— Пять миллионов[13] рублей за старый паспорт с доверенностью, — Акопян запустил руку в карман пиджака и вытащил сто тысяч. — И сотка на новый документ. Щедрость моя не знает границ, но не беспредельна. По рукам?

Андрей был заторможен не тяжестью решения о продаже паспорта, он уже в голове начал тратить эти деньги и даже успел подумать, что удачный день сегодня для покупок, можно не спеша затариться на оптовом рынке — там по выходным выбор огромный, а пять миллионов надолго растянуть можно. Глядишь, и на стартер хватит…

— Ты что, дорогой, в столбняк впал? По рукам, спрашиваю? — в голосе Акопяна уже начинало вибрировать раздражение.

Андрей вытер о джинсы вспотевшие ладони и кивнул:

— Да, по рукам. Что писать?

Быстро и по-деловому чётко Акопян обошёл стол, положил перед Говоровым бланк доверенности и хотел было подать тому тяжёлую паркеровскую ручку, но, брезгливо глянув на Андрея, передумал и спросил:

— Ручка есть?

— Да, конечно, — суетливо ответил он и, вскочив, кинулся к прикроватной тумбочке.

— Заполни внимательно и подпиши так же, как в паспорте. Туалет где?

— Рядом с входной дверью, — Говоров кинулся показать, но Акопян, ткнув пальцем в доверенность на столе, остановил его.

— Сам найду, пиши быстрей, — защёлкнул замочек на кейсе и вышел.

Андрей сел за стол и прочитал распечатанный на принтере бланк. Ему предстояло доверить Акопяну Ашоту Степановичу голосовать своим пакетом акций на общих собраниях акционеров завода «Сельхозмаш». На удивление, этот текст успокоил Андрея: какая ему разница! Возня вокруг завода совершенно не интересует его: это совсем другой уровень жизни. Хотя всё же интересно, сколько бы дал «джинн» за акции, но спрашивать больше не решился.

Андрей придвинул к себе деньги и внимательно заполнил доверенность.

Акопян вошёл в комнату, вытирая руки клетчатым платком.

— Готово?

— Да-да, только тут про пакет акций…

— Не ломай себе голову и не задавай лишние вопросы! Я же не спрашиваю у тебя, что ты будешь делать с такими деньжищами, — с хитрым прищуром сказал Акопян. — Всё! Паспорт ты уже потерял!

Он просмотрел заполненную доверенность, сравнил данные паспорта, подпись, одобрительно покивал. Открыл кейс, аккуратно положил паспорт и доверенность в отделение для документов, потом, после секундного сомнения, убрал обратно бутылку водки со стола.

— Всё равно не пьёшь, дорогой, — с усмешкой сказал он. — Провожать не надо. Будь здоров, дыши глубже!

После ухода Акопяна Андрей не сразу смог подняться из-за стола — вроде всё уже случилось, пачка купюр лежала перед ним на столе, и можно было бы бежать за покупками…

Он сидел за столом, мерно покачиваясь, как в молитве, тёр небритые щёки сухими ладонями, думал и всё не мог ответить самому себе на вопрос: зачем продал паспорт, если увесистые связки акций «Сельхозмаша» лежали в чулане, в сумках под старыми вещами? Он действительно собирал их, как марки в детстве: выигрывал в домино и дурака, менял на талоны и сигареты, не брезговал вытаскивать из мусорных баков. Другие рабочие удивлялись его чудачеству и вечным рассказам про облигации 1947 года, многие специально приносили и отдавали ему эти никчемные бумажки, которые все равно собирались выбросить. А он, как Шейлок, раскладывал их по пыльным сумкам. Потому что знал: ценные бумаги могут превратиться в настоящие деньги! И сейчас время такого превращения не пришло: этот ушлый «джинн» хочет купить его сокровища, как ненужный мусор — за бутылку водки или несколько стотысячных бумажек — вон у него целые пачки… Значит, надо ждать!

В общем, договорился с самим собой Говор довольно быстро: акции-то, они, как у Винни-Пуха с мёдом: только были, вот уже и нет, и будут ли когда ещё — кто ж знает. Зачем отдавать чужому, даже если он и джинн? Вдруг пригодятся?

Паспорт? Сто тысяч — и снова здесь! Важно, что удалось заработать.

Через одну-две недели после получения нового паспорта Андрей вообще практически перестал вспоминать об этой выгодной сделке.

* * *

Заказ был мутным. Исполнители получили свой гонорар и взялись за дело. Но от этого менее мутным он не стал.

— Не нравится мне все это, — сказал Шрек. — Кого валить, где их лежки, где фотки? Сплошной блудняк!

Блондин вздохнул:

— Рекомендация Бескозырки. Сказал: заказ от очень авторитетного пацана пришел. Иначе бы не взял. А так — будем работать!

— Так валить кого?!

— А любого из этих. Кто попадется!

Раз старший сказал — других вариантов нет. В криминальных кругах демократии еще меньше, чем на общем собрании «Сельхозмаша», а дискуссии не приветствуются. Засадят «маслину» в лобешник или перо под ребро — и дело с концом! Поэтому Шрек только кивнул. Но позволил себе произнести:

— Все равно мутное дело!

По ментовским связям Шрек выяснил, что машины с нужными номерами паркуются в самом центре, напротив городской администрации, у небольшого аккуратного особнячка, в котором приезжие открыли свой офис. Потом пять дней Блондин в серой «десятке» и Шрек в своей белой «Ауди-80» вели наблюдение за «объектами»: где живут, куда ездят отдыхать, где проводят время. Они определили, кто среди них главный, и сосредоточили внимание на Семене Борисовиче. Каждый день Храмцов с коллегами или без, но обязательно с охраной, ездил на левый берег Дона обедать в «Адмиральский причал». У каждого есть свои слабости, а он любил жаренное на углях мясо, донскую уху и фаршированного леща по-казачьи.

Это была опасная слабость. Не из-за угрозы желудку: мировая криминальная хроника наглядно подтверждает, что все убийства боссов мафии облегчались их пристрастием к определенному месту — ресторану, парикмахерской, дому одной и той же любовницы. Те, что не привязывались к одной точке, прожили дольше. Правда, справедливости ради надо сказать, что не надолго.

Киллеры стали планировать операцию. Они облюбовали место, где дорога от «Адмиральского причала» выходила на Левобережное шоссе. При выезде на трассу скорость приходилось сбрасывать любому, даже самому лихому водиле, вокруг кусты, днем народу немного… И уходить есть куда по четырем направлениям: в город хоть через Южный мост, хоть через Аксайский или на юг — по Южному или Аксайскому шоссе. Правда, там есть КПП ГАИ, но не перекроют же они за полчаса сразу все направления! А перекроют — тем хуже для них: в таких случаях никто не останавливается и документов не предъявляет, валят патрульных — и уходят!

Блондин лично угнал неприметную потрепанную «Волгу», так как «шестеркам» — пособникам и угонщикам-профессионалам он в таких случаях не доверял. Проводили «объект» в кабак — тот ехал с машиной сопровождения, и затаились на развилке, в кустах. Время шло медленно, вязко…

Семен Борисович обедал долго и, наверное, вкусно.

— Интересное дело: сейчас нажрется, а переварить не успеет! — сказал Шрек. По выработанной привычке он никогда не ел перед опасной акцией.

Блондин ничего не ответил ввиду очевидности ситуации. Он вообще был немногословен.

Наконец, почти через два часа, на дорожке показались два черных «Гелендвагена». Никто не знал, в каком находится цель, к тому же следовало предотвратить ответный огонь, поэтому обе машины были обречены. «Торпеды» вылезли из «Волги» и рассредоточились.

Когда мягко покачивающиеся на выбоинах джипы приблизились, Блондин открыл огонь из автомата. Стрелял он профессионально: очередь поперек лобового стекла, очередь по боковым, затем перенос огня на вторую машину — по лобовому, по боковым…

И Шрек не удержался — шмальнул пару раз по первой машине, хотя его задача была открыть дверцы и добить «объект». Но все пошло не так, как обычно. Стекла не разлетелись вдребезги и не покрылись круглыми белыми пробоинами, окруженными паутиной трещин, машины не рыскнули, съезжая с дороги в кусты. Невредимые, они рванули вперед и набрали скорость. В горячке Блондин выскочил на дорожку и успел всадить очередь в задний джип, но это ничего не изменило: «Гелендвагены» выскочили на шоссе и скрылись за поворотом.

— Броня! — заорал Блондин. — Быстро уходим!

Они запрыгнули в «Волгу», царапая краску, прорвались через кусты и помчались в противоположную сторону.

— Вот влетели! — тяжело дыша, сказал Шрек, дрожащими руками доставая «заряженную» папироску и закуривая. — Такой косячина…

На этот раз он имел в виду не набитую анашой папироску, а серьезную ошибку. Блондин молчал. Бронировка — особое условие, заказчик должен предупреждать. Их за малым не положили на месте. Просто не захотели, предпочли увести «объект». Но отвечать все равно исполнителям. Деньги взяли, а заказ не выполнили. Надо было самим определить бронировку. Можно по стеклам, можно по осадке, да как хотите…

— Хочешь? — Шрек протянул пахнущую ладаном папироску. — Хорошо расслабляет.

Блондин взял, затянулся. Еще раз. Еще… Не отпускало. Он выбросил папиросу в окно.

— Этот косяк на нас повесят, — угрюмо сказал он.

— Знаю, — ответил Шрек.

И снова оба подразумевали не папиросу с дурью.

Они загнали «Волгу» поглубже в лесополосу, вернулись к берегу, наняли моторную лодку и переправились в город. Это был самый безопасный способ.

В Тиходонске объявили план «Перехват», мосты и оба шоссе заблокировали. Но перехватывать на воде менты еще не научились.

* * *

«Разбогатевший» Говоров начал вести другую жизнь. Во всяком случае, попытался это сделать. Наконец-то отдал все долги: и Матвеичу, и Любане, и Шеремету с Игнатьевым — даже дышать стало легче. Пошел на Южный рынок, где можно было задешево купить все — начиная от продуктов и выпивки и заканчивая стройматериалами, автозапчастями, попугайчиками и домашними животными. Приобрел, наконец, стартер, новые провода высокого напряжения и свечи зажигания, забрел в ряды электротоваров, чтобы запастись впрок вечно перегорающими лампочками.

И вдруг увидел ее — красавицу-незнакомку из «Манхэттена»! Стройная, гибкая, в той же желтой курточке и смешной объемной фуражке, только сегодня в юбке и сапожках. Конечно, в своем воображении он наделил ее чертами необыкновенной красавицы, кинозвезды мирового уровня, а она обычная девушка, но очень симпатичная и располагающая к себе. Да что там располагающая — притягивающая! Он читал, что симпатия зависит от запаха или биоволн: самая распрекрасная женщина может оставить равнодушным, а самая обыкновенная так возьмет за душу, что не сможешь оторваться!

— Сколько стоит? — девушка вертела в руках симпатичное бра — золотистое, с матовым, в цветочек, плафоном.

Говоров знал — это корейская штучка, только покупать ее нельзя ни в коем случае!

— Триста тысяч! — бодро отвечает монументальная тетка-продавщица.

Девушка лезет за кошельком.

Его словно кто-то толкнул в спину. В следующую минуту Говоров оказался рядом.

— Извините, что вмешиваюсь, девушка, но эту лампу не покупайте! — он никогда не знакомился с девушками на улице, а потому взволнован и говорит нервной скороговоркой.

Незнакомка удивленно вскидывает глаза. Они у нее действительно карие.

— Почему?

— Я электрик. В них конструктивный дефект — провод замыкает на корпус и шибает током при включении, одного пользователя даже насмерть убило. Их давно приказано убрать из продажи…

— Кого убило?! Ты что несешь?! — возмущается продавщица. Голос у нее трубный и громкий. — Напился, вот тебе и мерещится всякая ерунда!

— Не слушайте ее, я вообще не пью, — оправдывается Говоров. — Я… электрик…

Он поймал себя на том, что чуть не представился дворником. Тогда бы все пропало. Но девушка, хотя вначале и насторожилась, увидела, что незнакомец трезв, опрятен, вполне адекватен и имеет приятную наружность.

— А что же делать? — растерянно спрашивает она. — Я в малосемейке живу, комната маленькая — ребенка спать укладываю, надо свет тушить. Вот и хочу отдельную лампочку, чтобы и читать можно было, а Андрейке не мешать…

Говоров отчего-то чувствует себя окрыленным.

— Так мы сейчас выберем то, что надо! Если, конечно, доверите… Меня, кстати, тоже Андреем зовут.

Девушка молчала. А молчание, как известно, знак согласия.

— Итак, где будет висеть светильник? На боковой стене или в изголовье? Далеко ли до розетки?

Она улыбнулась.

— Не думала, что это такое сложное дело.

— Ничего сложного! Просто надо все учитывать. Если в головах вешать, то лучше с выключателем на шнурке, чтобы не вставать — подняла ручку, и все. А если сбоку, то надо, чтобы лампа поворачивалась, так удобнее свет регулировать. Я же профессионал!

Наконец выбор был сделан. Они направились к выходу. Кроме своих покупок, Андрей нес за бечевку коробку со светильником. Через несколько минут вышли на замусоренную рыночную площадь. Раскисшая в лужах бумага, разорванные картонные коробки, сгнившие картофелины, луковая шелуха… Надо было поддерживать разговор, но умных слов в голову не приходило. Да и неумных тоже.

— Вот грязь, даже идти противно, — сказал он.

— Да уж… — равнодушно ответила она.

Неужели сейчас все закончится? Что бы такое придумать?!

Слева на парковочной площадке стояла длинная шеренга машин. «Москвичи», «Жигули», а вот шикарный «Мерседес» с дымчатыми стеклами и антенной радиотелефона на крыше. И номер красивый: 25–25. Так это машина директора, Малышева! Он хотел сообщить об этом своей спутнице, но вовремя сдержался: если бы это была его машина — другое дело, а так — чем хвастаться?

— Вам далеко ехать?

— До Магистрального.

Да, сейчас все закончится. Что бы сказать такого умного или остроумного? Да хотя бы что-нибудь…

Сзади что-то громко треснуло, горячая волна воздуха толкнула в спину, он с трудом удержался на ногах и успел подхватить девушку под руку. Люди побежали, раздались крики. Он оглянулся. Малышевский «Мерседес» лежал на боку и горел. Вверх поднимался черный дым. Толпа подхватила их и вынесла на Заводской проспект.

— Что это было? — испуганно спросила девушка. — Бензин взорвался?

— Наверное! Это одного директора машина. Красивая! Была…

— Какой ужас!

Тема для разговора появилась сама собой, и они оживленно беседовали всю дорогу до автобусной остановки. Но наступил момент, когда девушка протянула руку, и он передал ей светильник.

— Э-э… А есть кому повесить эту штуку?

— Да разберусь… Гвоздик вбить нетрудно. Я привыкла все сама делать!

Говоров почувствовал себя аэростатом, который сейчас унесет в небо, — настолько распирал его восторг.

— Нет! — вскрикнул он. — Гвоздь в кирпич не пойдет, а в бетон — тем более! И к розетке аккуратно подключиться надо, и изоляцию проверить! Знаете что? Я возьму дрель, шурупы, дюбели, приду к вам и сделаю все, как надо! Хорошо?

В карих глазах промелькнуло любопытство.

— А это удобно?

— Ну конечно, удобно! Договорились?

Девушка неуверенно пожала плечами.

— Договорились… Если только недорого…

— Да что вы, совершенно бесплатно! Вас как зовут?

— Лена.

— Скажите адрес и назначьте время.

— Если можно, то в субботу, после двух часов.

— Буду как штык! — отрапортовал Андрей, боясь, что она передумает. — Давайте адрес!

Порывшись в сумочке, Лена достала ручку:

— А на чём писать?

Бумаги, естественно, не нашлось, и Андрей протянул раскрытую ладонь, причем с таким выражением лица, будто просил милостыню. Лена улыбнулась и неловко нарисовала на отполированной метлой коже: «Средний, 32, 8».

— Вы, наверное, штангой занимаетесь? — спросила она, рассматривая сплошной мозоль ладони.

— М… да… что-то вроде…

— До свидания…

— До свидания, Лена!

Он завороженно стоял до тех пор, пока увозящий девушку автобус не скрылся за поворотом.

* * *

Пенсионеры «Сельхозмаша» жили на Ченцова, 54, в доме, который уже давно был снят с баланса завода. Но и здесь их разыскали «представители». Что или кого они представляли, Виктор Михайлович не понял — высокая женщина с огромной грудью и бойкий молодой человек с короткой стрижкой вид имели вполне приличный, и когда сказали: «Представители», он сразу распахнул дверь. Делать все равно нечего: жена поехала к детям, по телику ничего интересного, а тут хоть какое-то развлечение.

— Проходите, можем чайку попить, — гостеприимно предложил он.

— Нет, спасибо, — сказал молодой человек. — Мы хотим у вас акции купить. У вас ведь есть акции?

— Какие-такие акции? — удивился Виктор Михайлович.

— Какие на заводе раздавали! — прогудела женщина.

— А-а-а! Бумажки вместо денег дали, народ обули и довольны. Я токарем пятого разряда вкалывал, а мне то одно, то другое впаривали. То ваучеры, то акции. Золотые горы обещали… А теперь ни фитюльки эти никому не нужны, ни я никому не нужен. — Ругаясь, Виктор Михайлович полез в шкаф, порылся на нижней полке и вытащил несколько бумажек с изображением комбайна и рабочего с работницей. Взяв их в руки, бывший токарь распалился окончательно. — Вот эти грёбаные акции! Я про них просто забыл, а то бы выбросил нах… Хотя много тупорылых хранят свои «богатства», надеются, что не обманут — позовут голосовать, заводом управлять, и эти… дивиденды получать! — Он остервенело потряс тонкой пачечкой над головой, растрепав ценные бумаги, и шлепнул их на стол, но тут же аккуратно собрал и спрятал за спину. — А сколько заплатите, товарищи представители? — озабоченно спросил Виктор Михайлович.

— Не беспокойтесь, не обидим, — обаятельно улыбнулся молодой человек. — Десятую часть от номинальной стоимости. То есть от той, которую вам выплатят через сто лет. Если вообще когда-нибудь выплатят…

— Десятую? Негусто…

— Смотря с чем сравнивать, — вмешалась грудастая дама, тоже улыбаясь. — Если с обычным мусором, то и неплохо получится. Вы посчитайте — на какую сумму у вас этих… гм… акций. В случае чего мы вам, как ветерану и токарю пятого разряда, надбавку сделаем! Ну-ка, Юра, покажи деньги…

Через десять минут стороны расходились, довольные собой и друг другом.

— А у кого здесь еще акции есть? — спросил на прощанье представитель, укладывая покупку в плоский черный портфельчик.

— А вот как раз надо мной Виктория Афанасьевна живет, она всю жизнь на заводе в бухгалтерии отработала.

Виктор Михайлович радостно сжимал в руке несколько купюр, предвкушая, как распорядится неучтенным доходом.

Представители поднялись на третий этаж, оживленно переговариваясь на ходу:

— Живые деньги надо сразу показывать! — учила Люсьена Фёдоровна. — Тогда все сговорчивее становятся. Так что приготовь сотенные, когда их много, то пачкой выглядят солидно.

Юра нажал кнопку звонка. За давно не крашенной деревянной дверью послышались быстрые шаги, замок щелкнул. На пороге стояла бодренькая старушка в очках с толстыми стеклами и с забранными в пучок седыми волосами. При виде «представителей» она всплеснула руками.

— То живу одна-одинешенька в четырех стенах, а то столько гостей!

— Мы не в гости, Виктория Афанасьевна, — солидно сказал Юра. — Мы хотим купить у вас акции. Вот я даже деньги приготовил…

Он протянул несколько стотысячных бумажек, которые действительно в пачке выглядели солидно.

— Акции? — растерянно спросила Виктория Афанасьевна и оглянулась. — Так у меня уже покупают…

На разговор из глубины квартиры выскочил явно возбужденный человек южного вида, с узкими усиками и странной бородкой. Говоров бы сразу узнал в нем Ашота Степановича Акопяна, но «представители» видели его впервые и имени, естественно, не знали. Он даже не показался им похожим на джинна, потому что вместо предложений каких-то чудес с ходу ударил Юру в лицо, так что у одного из лучших скупщиков «Артемиды» лязгнули зубы.

— Вы кто такие? Что здесь шаритэ?! — с акцентом закричал он. — Зачэм под ногамы путаэтесь? Па-ачэму цену поднимаете?!

— Мы с завода, а ты кто такой?! — трубно завопила Люсьена Фёдоровна и вцепилась своими длинными ногтями в смуглую физиономию.

Красные острия, словно когти хищной птицы, оставили на смуглом лице набухающие кровью полосы. И тут же костлявый кулак врезался ей в скулу.

Бывшая бухгалтерша в ужасе прижалась к стене.

* * *

Глубокой ночью к маленькому старинному особняку, расположенному в самом центре города, недалеко от городской мэрии, подъехала неприметная машина без номеров. Две тени в темных спортивных костюмах и черных чулках на голове быстро перелезли через кованую ограду, подожгли фитили бутылок с керосином и бросили в окна. Потом так же быстро вернулись к машине и скрылись, не обращая внимания на разгорающееся внутри пламя. Пожарные машины, мигая синими маячками, примчались через десять минут. Облаченные в толстые негнущиеся робы и блестящие каски расчеты быстро развернули брезентовые шланги и пустили тугие струи в извергающие клубы пламени окна. Пожар удалось потушить, но внутренности особняка выгорели полностью. А на газоне обнаружили обгоревшего охранника, который нес внутри ночное дежурство.

* * *

Поезд Москва — Кисловодск прибыл в Тиходонск точно по расписанию — ровно в шестнадцать пятьдесят и, как всегда, на первый путь. Из восьмого вагона выгрузились молчаливые крепкие парни, похожие на спортсменов. А может, на бандитов. Их было восемь. Еще пятеро прибыли отдельно, на двух машинах. У них имелся пропуск-«вездеход»: «Досмотру и контролю на линии не подлежит», поэтому они беспрепятственно провезли оружие. Встретились обе группы на тихой окраинной улице, в частном доме, снятом накануне парнями Олега Сергеевича Канаева. Сам «директор по развитию» дожидался внутри и сразу же перешел к делу:

— Местные совсем оборзели. Обстреляли наши машины, сожгли офис. Сеня Бык обгорел, лежит в больнице. Руководит ими вот этот хрен…

Он показал фотографию. Каждый из бойцов внимательно ее осмотрел, запоминая.

— Найти его можно на складе, вот адрес. Надо его завалить и, пока не опомнились, перебить еще человек десять, чтоб почувствовали, с кем имеют дело. Это первая серия. А потом перейдем ко второй. Задача ясна?

— Конечно, Сергеич! Все будет ништяк! — сказал Борец. — Мы этот городишко на уши поставим!

— Только аккуратно. Это Тиходонск. Знаешь ведь, здесь сильная блатная линия…

— Ничо! Сейчас Москва рулит! — сказал Борец и засмеялся. — Во у нас какая армия!

На дело отправились впятером. Олег Сергеевич один на один проинструктировал Борца, а тот — остальных.

— Охраны у него никакой нет, сидит, тянет пиво, кайфует. Ну, может, еще два-три хмыря с ним. Если быстро сработаем, они и вякнуть не успеют. Бегемот садится за руль…

Темноволосый губастый браток с обросшим щетиной квадратным подбородком кивнул.

— Чиж — рядом. На, держи!

Борец сунул ему в руки две исписанные мелким убористым почерком бумажки.

— Что это? — на ходу спросил худощавый, дерганый и вечно растрепанный Чиж, стараясь так держать в руках бланки, чтобы ветерком не загибало края.

— Накладные, — пояснил Борец, воротником прикрывая раскрасневшееся на ветру лицо. — Ты — экспедитор, Бегемот — водила, мы — грузчики… Едем за покрышками.

Белая угнанная грузовая «Газель» стояла в условленном месте на пустыре.

— Я, Бегемот и Чиж — в кабину, Карнаух и Сопло — в кузов, — сказал Борец. — Пушки не трогать, не передергивать, чтобы не вышло, как в прошлый раз… Когда стукну в перегородку — выскакивайте и мочите всех подряд!

— Ясно!

Они быстро и сноровисто заняли свои места, у двоих были автоматы, остальные приготовили пистолеты. Бегемот завел двигатель и тронул машину с места. Из выхлопной трубы повалил черный, густой дым.

— Бля, керосинка, а не машина, — усмехнулся Чиж.

Они ехали по разбитым окраинным улицам, «Газель» то и дело подпрыгивала на ухабах. Со стороны она выглядела совершенно обычно и заурядно. Но людям, сидевшим в ней, предстояло исполнить громкую акцию устрашения и возмездия, которая войдет в криминальную историю не только Тиходонска, но и всей России. Такие акции редко остаются безнаказанными, но «торпеды» над этим не задумывались, на то они и «торпеды». Что бы ни ожидало их впереди, они были настроены крайне решительно и изо всех сил стремились к цели. Если на маршруте встретится какое-либо препятствие — работник ГАИ, или нерасторопный «чайник», или хозяин «Газели», да кто угодно, — судьба его будет печальна.

Но препятствия им не встретились, и через полчаса «Газель» подкатила к складам УМТС, почти ткнувшись мордой в железные разводные ворота. Дверь открылась, и на подмерзшую землю спрыгнул Чиж. Доставая из внутреннего кармана куртки накладные, он отстегнул застежку плечевой кобуры, обошел машину и нырнул в проходную.

Старичок из прошлой жизни, с красной повязкой и свистком, испуганно взглянул на стремительно надвигающегося незнакомца из сегодняшнего дня — с пистолетом под мышкой и готовностью «валить» любого в пустоватой голове. Они встретились глазами.

— Здорово, командир, — улыбнулся Чиж. — Мы это… За колесами. Покрышками, точнее. На, держи накладные…

Он сунул в заскорузлую руку заполненные бланки. Что там было написано, он не знал. Возможно, «фак ю!».

Охранник взял бумажки и повертел их перед глазами, прищуриваясь в полумраке. Чиж терпеливо ожидал, какие действия последуют от этого не приспособленного к новой жизни человечка. Для него самого это значения не имело: они по-любому войдут, проедут к шинному складу и сделают свое дело. А вот для старичка с повязкой это означало очень многое. Практически — все. Жить или умереть!

И каким-то непостижимым образом он это почувствовал.

— У нас только грузчиков нет, сократили, — виновато произнес он. — Как грузиться-то будете?

— У меня есть, — еще шире улыбнулся Чиж. — В машине сидят. Здоровые лбы — вмиг все перетаскают!

Это было очень странно. Никто не привозит с собой грузчиков. Наоборот, начинают возмущаться, ругаться матом, а потом, убедившись, что все бесполезно, достают деньги и просят найти кого-нибудь, кто способен погрузить товар… Но вслух своего удивления не выразил.

— Ну, раз так, проезжайте. Только возьмите Федора, чтоб дорогу показал, — сторож нагнулся, что-то нажал, и Чижов услышал, как раскрываются металлические ворота.

Человек из прошлого вернул человеку будущего липовые документы, Чижов забрал их и с деловитым видом вышел на улицу.

— Федька, покажи людям шинный склад! — крикнул сторож кому-то во двор.

«Газель», стреляя черными выхлопами, проехала на территорию складов. Следом за ней, под аккомпанемент сдвигающихся ворот, спокойно прошествовал Чиж. Впереди под погрузкой стояли два массивных грузовика, по территории бегали собаки, ездили погрузчики, бродили пьяные работяги. Лужи, грязь, мусор. Словом, все было как всегда.

— За покрышками? — К нему подошел человек лет шестидесяти с пропитой физиономией и совершенно седой головой. Одет он был по-рабочему: в промасленной фуфайке, кирзовых сапогах, замызганной кепке.

— Точно! — опять улыбнулся Чиж. — А ты Федор? Садись в машину. — Он распахнул дверцу и на недоуменный взгляд Борца громко пояснил: — Федя дорогу покажет. Только… — Он выпятил губу, покачал головой, и прошептал: — Потом пусть уходит.

Борец с издевкой усмехнулся:

— Как прикажете, господин Чиж!

Тем временем человек вчерашнего дня набрал по внутреннему шинный склад.

— Скажите Бескозырке, к вам странные типы на «Газели» едут. Какие-то они не такие. Со своими грузчиками, и вообще… Короче, смотрите сами…

«Газель» подъехала к складу, похожему на авиационный ангар. А может, это действительно был ангар. Над огромными воротами висела в ржавой колбе одинокая лампочка. Несмотря на белый день, она почему-то горела. Федор первым выпрыгнул из тесной для четверых кабины.

— Дай закурить, брат! — обратился он к Чижу с требовательными нотками кредитора.

Тот дал сигарету, не отказал и в огоньке. Отошел в сторону, осматриваясь. С другой стороны наверняка есть второй выход. Значит, надо послать Бегемота туда. Борец приоткрыл калитку, через щель осторожно заглянул внутрь, в темноту, раздраженно оглянулся: мол, чего тянешь?

— Слышь, брат… — Федор, делая какие-то знаки рукой, направился к Чижу.

Что ему надо? Не почувствовал ли пистолет под курткой?

— Анекдот про лису и зайца знаешь? Вот слушай…

— Мужик, — не выдержав, по-доброму сказал Чиж. — Иди работай. Чего тебе здесь болтаться?

Эти слова обидели Федора. Возмущение отразилось на его круглом отечном лице.

— Чего это «иди»? Я, брат, с вас еще магарыч стрясу… За то, что от работы отвлекся, помогал вам. А теперь «иди»?

— Валяй отсюда, пока цел!

— Ты мне грозишь, что ли? — вскинулся мужичок. — Может, пойдем, отойдем в сторонку?

— Слушай, старик, — подошел Борец и цепко посмотрел в выцветшие глаза Федора. — Тебя подвезли. Закурить захотелось — дали. Чего ты еще хочешь? Чтобы тебя грохнули? Это можно!

— Всё, всё, я пошел. — До Федора наконец дошло, с кем он связался. Развернувшись, он быстро посеменил прочь, оглядываясь и негромко выкрикивая ругательства.

— Вот мудло неблагодарное, — скривился Чиж. — Ему жизнь спасли, а он залупается!

— Вечно ты все усложняешь! — недовольно сказал Борец. — Давай начинать. Бегемот и Карнаух обходят и перекрывают задние ворота. Сопло заходит с нами.

Он ударил кулаком в борт «Газели». Дверца распахнулась, на землю выскочили Сопло и Карнаух. Сопло с вытаращенными глазами вскинул автомат. Чиж еле успел поймать его за руку.

— Ты что, охренел?!

— Так сказали: стукнете — всех мочить! — облизнул пересохшие губы Сопло.

Карнаух тоже выглядел возбужденным, но пребывал в адеквате.

— Нас мочить, что ли? — вызверился Чиж. — Ты чем думаешь — башкой или жопой?

— Хватит! — рявкнул Борец. — Карнаух и Бегемот обходят склад, к задней двери! Сопло с нами. Пошли!

Приоткрыв калитку, они проскользнули внутрь, держа оружие наготове. В огромном помещении царил сумрак, который немного рассеивали две лампы дневного света. Остро пахло резиной и еще чем-то острым и неприятным. Всюду стояли огромные контейнеры, аккуратными штабелями или навалом лежали блестящие шины разных размеров. Но в узких проходах с деревянными настилами никого не было видно. Где же все люди?

— Эй, хозяин! — крикнул Чиж. — Он шел первым и окончательно вошел в роль экспедитора. — Кто скаты отпускать будет?

Вместо ответа раздался выстрел, гулко разнесшийся под высоким сводом ангара. Чиж уронил пистолет и схватился за плечо. Тут же погас свет, а сверху, вначале шурша, а потом тяжело обрушиваясь на плохо оструганные доски, посыпались шины.

— А-а-а! — заорал Сопло и дал длинную очередь.

При вспышках выстрелов Борец рассмотрел, что пули вошли в скорчившегося Чижа, которого тут же засыпало резиной.

В темноте грохнули еще два выстрела, совсем рядом свистнули пули.

— Засада! — крикнул Борец. — Уходим!

С трудом, на ощупь найдя дверь, они выскочили наружу. С противоположной стороны ангара рассыпалась частая пистолетная дробь. Сопло прыгнул за руль «Газели». Озверевший Борец навел на него пистолет:

— Ты что, придурок, своих мочишь?! Сейчас я тебя завалю!

— Каких своих?! — истерично заорал Сопло. — Я двух местных положил!

Послышался топот, из-за угла выбежал Бегемот, держась за простреленную руку.

— Подстава, босс, сто процентов! Они нас ждали! Карнауха грохнули!

— Давай в машину, потом разберемся!

Через пару минут вслед за выезжающим КамАЗом они проскочили между закрывающимися воротами и на предельной скорости понеслись прочь.

Глава 4 Проблемы лоха

Придя домой, Андрей достал с балкона дрель, нашел подходящие шурупы, тут же подумал, что в комплекте должны быть свои. Но там алюминиевые, а у него стальные — красивые, прочные, блестящие. Впрочем, это ерунда! Надо будет цветы купить. И тортик с шампанским. Или неудобно? Первый раз все-таки, может, она что-то плохое подумает. А лучше сделать работу, а потом пригласить ее прогуляться. Но вдруг она не хочет с ним гулять? А тут отказать неудобно, и будет выглядеть, что он ее вынуждает. Вроде как на крючок поймал: сначала навязался со своими услугами, а потом требует ответных. Нет, так неудобно. Лучше просто установить светильник, попрощаться и уйти. Но взять номер телефона. И уже потом приглашать на свидание. Захочет — пойдет. Не захочет — откажет. Так честнее. Но если спросить Валерку Коня, он скажет, что это полная глупость. И назовет его лохом. Ну почему так?

Андрей налил полстакана спирта, настоянного на жгучем красном перце и чесноке, разбавил водой на треть и опрокинул в себя с такой жадностью, будто на стеклянном дне надеялся прочитать рецепт правильного поведения. Закусил свежей колбасой. Налил ещё немного, граммов пятьдесят, выпил не разбавляя. Тёплая волна быстро ударила в голову, как газ из баллончика врывается в воду в сифоне. Молекулы алкоголя разбежались по клеткам мозга и стали наводить там порядок, раскладывая по полочкам сумбурные мысли. Почему за правильные мысли, слова и поступки его называют лохом? И почему неправильное поведение приносит успех и достаток? Все-таки продавать основной документ гражданина России неправильно! Но если бы он этого не сделал, то не с чем было бы идти на рынок, он бы не купил стартер и не познакомился с Леной…

«Кто она такая, интересно? — гадал он. — Мужа у нее нет, любовника, скорей всего, тоже, трудится она, конечно, на чистой работе: в библиотеке, книжном магазине или конструкторском бюро (откуда при этом новая малосемейка, Андреем не осмысливалось) и ждёт именно такого парня своей мечты, как Говоров, — честного, порядочного, живущего по правилам. Только такое житье-бытье обрекает на нищету, а когда в кармане — вошь на аркане, заинтересовать красивую девушку сложно. Да и некрасивую тоже… Если Лена согласится продолжить знакомство, то надо будет повести ее в кафе, покупать цветы, делать подарки… Деньги за паспорт быстро закончатся, даже машину не получится отремонтировать. Только и останется рассматривать новый стартер и радоваться… Наверное, надо быть более гибким, приспосабливаться к идущей в стране экономической реформе… Точно, надо начинать новую жизнь! Отбросить чистоплюйство, по-быстрому заработать, или, как сейчас говорят, — срубить деньжат, и пригарцевать к ней на белой праворульной «японке»…»

Говоров в мистику не верил, но давно заметил одну закономерность: в трезвом виде можно мечтать о чём угодно, и ничего, кроме огорчения и разочарования, не намечтаешь, но стоит напрячь мозг, слегка отравленный алкоголем, как решение любого вопроса зачастую приходит само и самым неожиданным образом.

В дверь позвонили, он даже вздрогнул от неожиданности.

«Любаня. Некстати», — подумал Андрей, вставая из-за стола, и пошёл открывать, нарочито громко шаркая шлёпанцами и стараясь придать лицу болезненное выражение.

На пороге стоял муж Любани, охранник-диабетик Толя. Андрей, заулыбавшись, распахнул дверь и широким жестом пригласил соседа в дом. Это был тот редчайший случай, когда Говоров был рад мужу Любани больше, чем ей самой.

— Проходи, Толя. Здравствуй, — он крепко пожал вошедшему руку. — Как жизнь? По пять капель?

— Да нет, Андрюха, я ж не пью. Особенно спирт…

Говоров крякнул. Значит, знает, что жена любовнику еще и спирт таскает!

— Чай, кофе, ванну, постель? — дурашливо протараторил Говоров, понимая, что это уже перебор, но, не определившись ещё, как вести себя сейчас с мужем любовницы.

Толя, улыбаясь только кончиками губ, удивлённо посмотрел на Андрея: таким он его ещё ни разу не видел. Пригладил привычным движением несколько закучерявившихся волосков на лысине и, как всегда, решив не напрягать обстановку, махнул пухлой ладошкой:

— Да нет, я ж по делу.

Андрей наконец взял себя в руки и, улыбаясь уже без всякого шутовства, сказал:

— А что за дело такое?

— Перспективное, — беря деловой тон, Толя присел к столу. — У нас в соседнем доме, в полуподвале, фирма оргтехникой торгует, ну, знаешь, наверное.

— Это где вывеска большая? «Ор-ган-майзер», что ли?

— «Органайзер».

— Ну, видел, конечно.

— Так у них уволился ночной охранник. Как тебе это?

— Жаль, конечно, — сказал Андрей, не сразу ухвативший тему.

— Чё жаль-то, место освобождается. Пойдёшь? Ты ж сам хотел подработку найти. А тут рядом — пять минут ходьбы! И платят аккуратно!

Тут до Говорова дошёл смысл сказанного Толиком: ночная работа, дополнительный заработок! Как раз то, что надо!

— Конечно, пойду! Спасибо, Толя!

* * *

— Большие проблемы, шеф! — озабоченно кричал в трубку Леня Заборовский. — У моих работников изъяли пропуска и на территорию не пускают!

— Это ты называешь «большими проблемами», — тихо переспросил Семен Борисович.

После обстрела он уже сутки пил антидепрессанты, наглухо задергивал шторы и старался без крайней необходимости не выходить на улицу. Несмотря на то что он уже давно занимался деликатными делами, для улаживания которых нередко приходилось стрелять и взрывать, но занимались этим специально обученные люди, а выстрелы и взрывы гремели где-то далеко, были направлены в нехороших и неправильно действующих хищников бизнеса, к тому же он узнавал о происшествиях из газет и телепередач. А теперь грубая и страшная сторона работы затронула его лично! Это его, Семена Борисовича Храмцова, хотели убить! Это в него, порядочного партнера, человека слова, отца двоих детей и хорошего семьянина, стреляли из автомата! Он не мог спать: стоило закрыть глаза, как появлялся какой-то тип с физиономией дегенерата, который с нескольких метров палил прямо в него, и самые настоящие пули щелкали в бронестекло прямо напротив его лица! Если бы машина не имела бронирования, сейчас его бы хоронили!!

— Не только это, Семен Борисович! Мои люди пришли в дом к пенсионерам завода и столкнулись там с конкурентами! Их избили! У Юры разбита губа, Люсьене Фёдоровне поставили синяк под глазом!

— Это ты называешь «большими проблемами»? — тем же тоном повторил вопрос Храмцов. Внутри у него все дрожало.

— Ну… Гм… Конечно…

— Кто эти конкуренты? На кого они работают? — Храмцову все трудней было сдерживать то, что клокотало внутри.

— Гм… Наверное, на Малышева. На кого же еще?

Взведенная пружина, которую сдерживали валериана, тазепам, воспитание и умение держать себя в руках, лопнула:

— Ты идиот, дебил, козье дерьмо! — заорал Семен Борисович. — Ты еще не знаешь, что такое большие проблемы! Ты вообще не хочешь ничего знать! Ты хочешь только получать деньги! Кто тебя вытащил из того говна, в которое ты влез в Москве? Ты даже не узнал, кто набил харю твоим подчиненным! — На удивление, этот выплеск ярости его успокоил, напряжение внутри исчезло, душа расслабилась. — Немедленно разузнай это, придурок! И завтра придешь ко мне с докладом! — уже почти спокойно закончил он.

* * *

Хозяин просторного, хорошо обставленного кабинета в новенькой, еще необмятой генеральской форме положил перед собой белые, поросшие рыжими волосками кулаки и навалился грудью на большой полированный стол. Простецкое, но облагороженное шитыми золотом погонами и печатью власти лицо выражало откровенное недовольство.

— Что происходит в городе?!

Честно говоря, вопрос был… не очень умным. Это — мягко говоря. Очень «не очень». Прямо скажем — дурацкий вопрос! Но задавал его начальник областного УВД Золотов, а вопросы больших начальников дурацкими не считаются, какими бы они ни были. Хотя могут ли руководители городской милиции знать все, что происходит в экономической, политической, социальной, бытовой и других сферах миллионного города? А что касается уголовщины, так каждое утро на стол генерала ложится сводка о происшествиях за сутки, поэтому вся криминальная обстановка ему хорошо известна.

— Уголовный розыск работает, товарищ генерал, — сказал плотный сорокапятилетний мужчина с грубым «ментовским» лицом. Это был начальник городского УВД полковник Максимов.

Ответ был обтекаемый и очень умелый: с одной стороны — начальник УВД города не отмолчался, проявил себя как компетентный руководитель, а с другой — выставил вперед начальника УР майора Петрова. Правда, в данном случае умелость и компетентность не имели никакого отношения к милицейской работе. Но «стрелки» на подчиненного Максимову перевести удалось.

— Где ваша работа?! — загремел генерал, обращаясь уже к майору. — У «Адмиральского причала» обстреляли автомобили важных московских бизнесменов. Кто?!

Высокий, худощавый, с красным лицом, которое тоже можно было назвать типичным «ментовским», Петров привык к подставам и умел из них выходить.

— Так этот Храмцов молчит, как рыба об лед, товарищ генерал! «Ничего не знаю, никого не подозреваю, врагов и недоброжелателей у меня нет». А сам на бронированном «Гелендвагене» ездит…

— На Южном рынке взорвали машину генерального директора крупнейшего предприятия. Кто?!

— Так и Малышев молчит! Тоже ничего не знает и никого не подозревает, — высокий краснощекий мужик оправдывался, как третьеклассник, сваливающий вину на другого, перед строгим учителем.

— Вы что, от потерпевших ждете раскрытий?! — поросший рыжими волосами кулак ударил по гладкой лакированной столешнице. — Может быть, мне Храмцова и Малышева на ваши должности поставить?

— Не-е-ет, товарищ генерал! Мы сами раскроем! — бодро отрапортовал Максимов.

— Сгорел офис Храмцова, пострадал охранник. Кто?!

— К сожалению, нет никакой информации…

— На складах УМТС перестрелка, двое убитых! — продолжил генерал. — Кто?!

Теперь он опять обращался сразу к двум стоящим перед ним офицерам, но Максимов требовательно посмотрел на Петрова, так что отвечать предстояло ему.

— История там запутанная. Шинный склад — это вотчина Бескудникова, по прозвищу Бескозырка…

— Вор в законе? — блеснул оперативной осведомленностью Золотов. — Значит, его и хотели устранить!

— Ну и память у вас, товарищ генерал! — восхитился Максимов. — И версия совершенно правильная! Мы ее как раз отрабатываем…

— Продолжайте, майор, — смягчившимся тоном приказал генерал.

— История запутанная, — повторил Петров. — Бескозырка уверяет, что нападающие перестреляли друг друга. Можно бы подумать, что он врет, но один действительно убит очередью в спину!

— Та-ак! — протянул генерал. — Что еще?

— Установлены личности убитых, — сказал Петров. — Оба — московские бандиты. Лазаренко, кличка Карнаух, судим за вымогательство, отбыл три года. Второй Чижов, кличка Чиж. Судим за торговлю оружием. Причем не где-нибудь, а на территории Чечни. Дважды привлекался за бандитизм, но не доказали. А может, его выкупили… В общем, фигуры серьезные. И как они оказались у нас в морге — непонятно!

— А кому это должно быть понятно? — снова озлился Золотов. — Запутанностей здесь — выше крыши! Храмцов — крупная фигура в Москве, он представляет «Консорциум». Слышали про такой?

Полковник и майор переглянулись, пожали плечами. Генерал махнул рукой:

— Ладно, это не ваш уровень. Вопрос: что Храмцов делает в Тиходонске? Почему он разъезжает на бронированных машинах? Знаете, на сколько бронированный вариант по стоимости отличается от обычного? В десятки раз! Что делали здесь Карнаух и Чиж?

— Разрешите доложить оперативную информацию и собственные версии, товарищ генерал! — напряженным тоном сказал майор Петров, не обращая внимания на грозные взгляды Максимова.

— Докладывай!

— Группа Храмцова прибыла на «Сельхозмаш» с предложением продать завод. Но гендиректор Малышев это предложение отклонил. После этого сгорела дача главного инженера Вайса, хотя с заявлением по этому поводу он не обращался. Потом обстреляли кортеж Храмцова, агентура сообщила, что организовал нападение Бескозырка. Потом взорвали машину Малышева. Потом сожгли офис Храмцова. Потом московские бандиты устроили перестрелку на шинном складе УМТС, где заседает Бескозырка. Считаю, что все это — звенья одной цепи. Борьбы московской группировки за «Сельхозмаш».

— Вот даже как! — поднял бровь Золотов. И повернулся к Максимову.

— А вы что об этом думаете?

— Я бы не стал делать скоропалительных выводов! — обтекаемо ответил тот. Но на этот раз не попал в цель.

— А что я должен докладывать губернатору?! — в ярости закричал генерал. — Что я должен докладывать в министерство?! Как мне объяснять резкий всплеск особо опасной преступности?!

Полковник немного подумал и почтительно, но твердо произнес:

— Я бы не стал усложнять доклад непроверенными фактами и объединять различные происшествия в одну цепочку. Тем более на основе догадок. При чем здесь «Сельхозмаш»? Пожар на даче — обычный несчастный случай, он так и прошел по сводке происшествий. Офис сгорел по неизвестной причине, сейчас проводятся пожарно-технические экспертизы, которые прояснят дело. Был ли в действительности обстрел кортежа, неизвестно: никто не пострадал, возможно, это выдумки. На шинный склад напали с целью ограбления, при этом преступники, по неосторожности, перестреляли друг друга, а потому скрылись. И картина получается совсем другая! А то, что изложил Петров, — это его частное мнение!

— Гм… — Генерал встал, прошелся к двери и обратно, сопровождаемый преданными взглядами подчиненных. Потом потер руки и вернулся обратно в кресло. — Что ж, думаю, в таком виде доклад будет более выигрышным… Вы свободны!

* * *

У проходной Андрей встретился с Заборовским. Тот стоял, неспешно прикуривал, исподлобья поглядывал по сторонам. Говоров подумал, что он кого-то ждет.

— Отработал? — спросил Забор, дружески улыбаясь и протягивая руку.

— Ага… А ты?

Заборовский подумал несколько секунд и ответил:

— И я отпахал на сегодня.

Они прошли через вертушку, вышли на улицу.

— А у тебя, Говорок, какие планы в этот прекрасный день? — вдруг спросил Заборовский.

Андрей посмотрел на сочащееся слякотью небо и пожал плечами:

— Да, собственно, никаких.

— Тогда приглашаю на ужин. Посидим в уютном месте, ты мне расскажешь, как дела у ребят. А то я на встречу не успел, так и остался в стороне…

Говоров удивился. Откуда такая любовь к однокурсникам, которых не видел десять лет, да и отношений никаких не поддерживал?

— Я, видишь ли, Леня… Может, в другой раз?

— У меня сегодня повод есть. Двоюродный дядька помер. В Канаде. В завещании отдельным пунктом выделил: обмыть с корешами. Печать гербовая. Подпись нотариуса. Ничего нельзя поделать.

Было очевидно, что Забор врет, что никакого канадского дядьки нет и не было, а если и был, то наследства не оставлял. Но виду Говоров не подал и недоверия не выразил. Только спросил:

— Разве бывают такие завещания? Чтобы про обмывание писали?

— Дядька-то наш был человек! Понимал: не обмоешь — не будет в жизни счастья… Ну, не кошерно это.

В отличие от многих, Говоров не любил угощаться на халяву, но необычный аргумент «не кошерно» его сразил. Раз так, почему бы и нет? Тем более давно уже не приходилось есть по-человечески… А дома только «Доширак» да настойка на спирту…

— Не кошерно, говоришь? — переспросил Андрей.

— Сукой буду, — убежденно ответил Забор. Он уже уловил перемены в настроении Говорова, подхватил его под локоть, увлек за собой.

— Куда ты? Остановка — вон она!

— Какая остановка, у меня тачка! — с оттенком самодовольства сказал Забор.

— У меня тоже есть, — не удержался Говоров. — Надо только стартер поменять. Уже купил, и со Славкой Игнатьевым договорился, чтобы автослесаря привел. Так что скоро и я тебя подвезти смогу…

Они зашли на стоянку. Машин там было мало. На ходу Заборовский опустил руку в карман, выудил ключи, вытянул вперед руку, нажал кнопку брелока. Большой темный автомобиль мигнул габаритами, пискнул. Андрей почувствовал себя дураком: нашел чем хвастать!

— Подожди, Лень, подожди. Я и не одет для ресторана…

— Фигня все это — нам накроют в отдельном кабинэте! Прыгай в тачку!

Они сели в машину. Говорову никогда не приходилось ездить в иностранных автомобилях. Конечно, он видел такие машины в кино, а в последние годы они появились и на улицах Тиходонска. И все же в салоне иномарки Андрей Говоров оказался впервые. Он начал осматриваться. Все здесь сильно отличалось от привычного «жигулевского» интерьера — кожаные, очень удобные сиденья, люк над головой, необычной формы «торпеда»…

Забор вставил ключ в замок зажигания, и Андрей обратил внимание, что и замок находится под правой рукой, а не под левой, как в «жигулёнке». Неслышно прошелестел стартер, почти бесшумно заработал двигатель. Шкала приборов озарилась оранжевым светом… Автомобиль казался кусочком иного мира, иной жизни — не марсианской, конечно, но все-таки очень-очень далекой.

Андрей спросил:

— Это ведь «Форд»?

— Да, «Форд Скорпио»… Говно, в сущности, тачка.

— Да ну! — искренне удивился Андрей. А про себя подумал: «Не дурак я, а полный идиот! Своей развалюхой хвастаюсь…»

— Говно, Андрюха, говно… Вот скоро мне «бомбу» подгонят — вот тогда увидишь.

— «Бомба» — это что?

— БМВ. Трехлетка, считай, новьё!

Андрей был ошеломлен и всю дорогу молчал, прислушиваясь к новым ощущениям. Мотор работал ровно и тихо, мощно тянул вперед и резво набирал скорость, мягкая подвеска гасила все ухабы, колдобины, торчащие трамвайные рельсы. Да, живут же люди!

Заведение оказалось новым частным ресторанчиком в полуподвале старого дома. Ярко светила красно-зеленая неоновая вывеска, обозначая название: «Джон Сильвер». Похожий на брачного афериста официант, в бабочке и с прилизанными волосенками, встретил их на входе и поприветствовал Заборовского по имени-отчеству:

— Добрый день, Леонид Григорьич… Давно у нас не были.

— Некогда, Веня, некогда, брат, — дела… Закуточек-то свободен у тебя?

— Вип-зал? Свободен.

«Ничего себе! — подумал Говоров. — Я за всю жизнь раза три в ресторанах был, а про вип-залы и не слышал! А Ленька здесь как у себя дома!»

«Брачный аферист» провел их в глубину помещения, распахнул дверь, щелкнул выключателем. На стенах вспыхнули бра в розовых абажурах, осветив довольно просторную комнату с овальным столом, вокруг которого стояли шесть стульев. В углу расположился бордовый бархатный диванчик, над ним висела бархатная же тяжелая штора. Почему-то этот полуподвальный вип-зал вызывал ассоциации с декадансом, развратом и убийством…

Официант повесил в зеркальный шкаф-купе шикарное кашемировое пальто Заборовского и поношенную «семисезонную» куртку Говорова. Ленька остался в желтом замшевом пиджаке, бежевой сорочке и желтом галстуке, а Говоров — в старом сером свитере с протертым локтем.

— Вот что, Веня, — сказал, потирая руки, Заборовский. — К нам, может, еще девушки подойдут. А пока сообрази-ка нам для разгону пивка-водочки, закусь, ну и дальше как обычно.

— Понял, Леонид Григорьевич… мигом.

Официант исчез.

— Какие еще девушки? — насторожился Говоров.

— Да каких захотим, таких и вызвоним! — Заборовский закурил, выпустил сизое облачко дыма, весело посмотрел на Андрея.

«Брачный аферист» Веня принес бутылку «Абсолюта», запотевшие кружки с янтарным пивом и шапкой плотной белой пены, поставил блюдо с крупными красными раками, щучьи котлеты, жареного сома. У Говорова, который питался суррогатами быстрого приготовления, именуемого в народе «бомж-пакеты», слюни потекли.

— За встречу!

Рюмки встретились, звякнули, в меру охлажденная водка потекла по пищеводу.

Говоров выдохнул, причмокнул языком:

— Хорошая водка.

— «Абсолют» есть «Абсолют», — ответил Заборовский.

— Он же дорогой! Могут того… разбодяжить…

Забор взял рака, сорвал панцирь, выел спинку и веско сказал:

— Моё бодяжить никто не станет… Понятно?

— Па-анятно, — протянул Говоров. Он жадно набросился на закуски.

— Ну, между первой и второй перерывчик небольшой… Наливай! — сказал Забор. — И рассказывай, что там у наших ребятишек? Как Олег Прокопенко?

— Бухает. Вижу иногда около рынка — совсем опустился.

— Ну, ты смотри! А ведь такой был идейный юноша со взором горящим — настоящий комсомолец! А теперь комсомольцы на теплых местах. В Москве Эдика Бицоева встретил — помнишь, в обкоме оргработой заведовал? Он теперь управляющий банком. Ездит на шестисотом «мерине» с сопровождением, три квартиры купил на Тверской. Сейчас там все перестраивает — евроремонт делает!

Заборовский одобрительно поцокал языком:

— Ай, джигит!.. Вот с кого пример брать! А остальные как?

— А кто как. Шеремет секонд-хендом торгует, Виталька Егоров — в строительной шарашке, Игнатьев пробитые скаты ремонтирует. Петька Вельветов поднялся: машина крутая с шофером, девушка — как кинозвезда… И Лешка Плугин доволен жизнью — ресторанчик держит в Халтыре. А Сенька Звягинцев подсел на наркоту. Была у него квартира хорошая, продал каким-то приезжим с Кавказа. Кинули его, конечно, — меньше половины реальной стоимости получил. Что с ним сейчас — не знаю. Может, и помер уже… А вот Гусева с Шальневой неизвестно чем занимаются, но все в шоколаде…

— Им положено так, — усмехнулся Забор. — Давай за девчонок вмажем!

Говоров почувствовал, как растекается по телу приятное тепло. Он положил на тарелку щучью котлету. Это была настоящая котлета — сочная, со вкусом и запахом. Она была совсем не похожа на те рыбные котлеты, которые продавали в «Манхэттене»… Лампы в розовых абажурах сеяли мягкий свет. Лицо однокурсника, который не был Андрею ни другом, ни даже близким приятелем, стало казаться почти родным.

«Как хорошо, что мы встретились, сидим за дружеским столом и беседуем», — совершенно искренне подумал он.

— Ну, а ты как живешь? — спросил Забор и глянул с интересом. С куда большим, чем когда расспрашивал о других.

— Да как… Зарплату плохо платят. Говорят, денег нет, все на перестройку производства уходит…

— Говор! — перебил генеральный директор ООО «Артемида». — Говор, ты знаешь, сколько я отстегиваю вашим кровососам за аренду помещения? Наличкой, бля, отстегиваю, мимо кассы.

— Не знаю… А сколько?

Заборовский шумно вздохнул и произнес:

— Лучше, Андрюха, тебе и не знать. Только одно скажу: всем дворникам хватило бы на бесперебойную зарплату. А сколько другие арендаторы платят! Твои начальники — брехливые суки! Сами богачами стали, а вам зубы заговаривают! Так что на них не надейся…

— Да я и не надеюсь особо. Вот, пытаюсь сам с бедностью бороться. А то познакомился с красивой девушкой, а в карманах пусто…

Последняя фраза вырвалась сама собой, под влиянием пива и водки. Андрей тут же пожалел о ней. Не такой уж Забор ему верный друг, чтобы так открывать душу. Еще смеяться станет…

Но тот отнесся к услышанному вполне серьезно.

— Ты не с бедностью борись, ты с собой борись! Будешь яркой, запоминающейся личностью, тогда и бабы тебя заметят. Хоть ты и без денег будешь, и вообще без штанов. Я вот с одним сидел… — Он осекся, бросил быстрый взгляд, улыбнулся открыто и пояснил: — В Шереметьеве сутки ждали летной погоды. Он профессиональный мошенник, баб разводит на чувствах. Так они ему сами все отдают — деньги, ценности, все, что хочет. Одна дом продала, чтобы ему тачку купить! И потом в зону передачи слали, сами на свиданки приезжали… Ладно, что это мы на грустную тему съехали!

Говоров глотнул пива, ухмыльнулся и спросил:

— А ты, я вижу, тоже богачом заделался?

— Шутишь, Андрюха! До богача мне, как до городу Пекину раком… Но двадцать копеек на мороженое заработал…

— А как заработал, коль не секрет?

— Не секрет — с асфальта поднял… Бежал заяц, карман дырявый. Он уронил, а я подхватил. Понятно это?

— Чего ж не понять? — ухмыльнулся Говоров. — Меня научишь подхватывать?

— Затем и позвал! — улыбнулся Забор.

В зал вошел «брачный аферист», спросил:

— Основное блюдо, Леонид Григорьич, когда подавать?

— Тащи сюда свое основное… Андрей, накатывай! Как раз пора к основному разговору переходить!

Они пили водку под сочные, пахнущие дымком стейки. Говоров никогда не ел такого вкусного мяса.

— Сейчас ты пешка на шахматной доске жизни, — философствовал Заборов. — Я смотрю из окна, как ты метешь — под дождем, на ветру, за жалкие копейки, — и мне тебя жалко. Потому что я, не выходя из кабинета, зарабатываю в сто раз больше! Но пешка, если пройдет на другой край доски, превращается в кого?

— В ферзя, — с полным ртом проговорил Андрей.

— Во! — Леонид многозначительно поднял вверх палец. — И я хочу провести тебя в ферзи!

— Я готов! — сказал Андрей, откидываясь на спинку кресла. Он действительно наелся, напился и испытывал полное физическое удовлетворение.

— Помнишь мое предложение? Будешь моим агентом в рабочей среде: скупать акции, отыскивать людей, у которых они есть, ну и выполнять разовые поручения… А я тебя не обижу!

— Да что вы все с ума посходили с этими акциями? — спросил Андрей. — То никому не нужны были, их в мусорку выбрасывали, а за последнее время только и разговоров: акции, акции!

Забор насторожился.

— А кто эти разговоры разговаривает?

— Да разные люди! Один даже ко мне домой приходил: прадай, дарагой! — Говоров преувеличенно изобразил акцент «джинна».

Забор насторожился еще больше:

— Кавказец, что ли? А какой он из себя?

— Обычный. Узкие усики, вот тут вроде бородка крохотная, — он коснулся указательным пальцем подбородка.

Леонид подскочил на месте:

— Да ты что? Он, гад, наших представителей избил! А ну, рассказывай подробнее!

Сытый и разомлевший Говоров готов был рассказать всю правду, но что-то удержало.

— Какие подробности? Акций у меня нет, я ему так и сказал. Он спросил, у кого есть. И ушел.

Заборовский, перегнувшись через стол, впился в него взглядом:

— Про дом на Ченцова, где пенсионеры живут, ты рассказал?

— Да нет… А что?

— Да то, что там он и напал на моих сотрудников! Одному парню в челюсть заехал, женщине под глазом фингал поставил!

— Так что, у вас уже до драк доходит? — изумился Говоров. — Из-за паршивых акций? За них же еще дивиденды не выплачивают!

Но Заборовский отмахнулся.

— А ты не знаешь, откуда этот тип? — озабоченно спросил он. — Как его найти?

Говоров улыбнулся:

— Его фамилия Акопян. Зовут Ашот… Степанович, кажется…

— Ай да молодец, Андрюша! — просветлел лицом Забор, записав имя на салфетке, и дернулся было, будто собрался куда-то бежать, но взглянул на часы и передумал. — Зря тебя лохом звали — никакой ты не лох! И мы с тобой еще такие дела замутим! Ты еще раньше меня богачом станешь!

«Брачный аферист» принес счет, Заборовский вложил в кожаную обложку внушительную стопку купюр и, обращаясь к Андрею, сказал:

— Ужин окупился, да еще с избытком! — Он весело подмигнул. — Так ведь, Андрюха?

Говоров ничего не понял, кроме одного: Забор сильно пьян и ему нельзя садиться за руль. Свою мысль он озвучил, когда они, провожаемые довольным официантом, вышли на улицу. Но Забор даже слушать не стал.

— Запомни, дружище, это пешкам ничего нельзя, а ферзям — все можно!

Они снова сели в «Скорпио» и помчались по опустевшим улицам, Андрей снова наслаждался невиданными ходовыми качествами образца американского автопрома. Через три квартала их остановили гаишники.

— Ну, попали! — сказал Говоров. — Предупреждал же…

— Не ссы, мальчик, — ответил Забор. — Дядя Леня щас все устроит…

Он вылез из машины, не очень твердой походкой подошел к инспекторам. Говоров с тревогой наблюдал, как его посадили в милицейскую «шестерку».

«Повяжут, — сказал он сам себе. — Может, и меня в вытрезвитель заметут…»

Но через пять минут Заборовский вернулся, сел за руль и только сказал:

— Мусора, они и есть мусора…

«Форд» быстро набрал скорость. Из магнитолы звучала модная «Макарена».

Выходило, что Забор был прав насчет пешек и ферзей…

* * *

— Аль Капоне хренов! Подобрал «исполнителей»! Ты их из Турции заказал, видать. Им аниматорами в отелях работать, народ веселить. Да-а, с таким грохотом разбомбить машину с никчемными охранниками — можно было бы и заводских мужиков попросить. Пообещать зарплату за последние три месяца, и всех делов. Они бы их трубами забили!

Малышев с отвращением смотрел на Фёдорова, уставившегося взглядом в стол и держащего в руках открытую фляжку с виски.

Фёдоров поднял на генерального тяжёлый взгляд:

— Чё ж не пообещал, жаба задушила?

— Ты ж, твою мать, сам бабки отнёс посреднику!

— Одни отнёс, другие принесу, не бзди!

Он пьяно осклабился. Малышев вскочил и грохнул кулаком по столу.

— Да ты знаешь, что теперь будет?! Они же не успокоятся, пока нас всех не убьют! А меня — в первую очередь!

— А как ты хотел? — Фёдоров выругался и ударил кулаком по столу. — Ты думал, мы их стрелять будем, а они нас черной икрой кормить?

— Я хотел, чтобы ты этот вопрос уладил, — огрызнулся Малышев, сбавляя тон. Он понял, что перегнул палку. — И думал, что ты можешь это сделать!

— Да как ты не понимаешь: это тебе не работяг нае…ть, не акциями спекулировать, не отчеты писать! — орал в ответ Фёдоров. — Это война! Они уже «ответку» дали, на наших помощников налетели, перестрелка была, два трупа осталось! А за убитых сто процентов мстить будут!

Уркаган недобро рассмеялся:

— Хорошо, что нас трое: кому повезет — выживет!

Вайс икнул. Он был сторонником цивилизованного решения спорных вопросов и понимал, что перебить москвичей, даже не в ужасном физическом смысле слова, а в финансовой борьбе — дело практически нереальное. А все эти уголовные тёрки-разборки приводили главного инженера в неописуемый ужас. Тем более что дело дошло до стрельбы, поджогов и трупов. Он уже не хотел никаких денег и все бы отдал, чтобы вернуться в машине времени на месяц назад, уволиться и уехать из города.

— Что икаешь?! — зло окрысился на него генеральный.

— Да то, что я всегда был против таких методов… Хотя они мне и сожгли дачу… А вы поперли напролом, как сохатые в чаще…

Фёдоров не донёс фляжку до рта.

— Ты базар фильтруй, очкатый. За сохатого знаешь что бывает? Тебя и так в любой момент могут шлепнуть, не усугубляй! — в тоне коммерческого директора отчетливо звучали издевательские нотки.

Вайс схватился за сердце.

— Но так же нельзя! Нельзя так! Надо что-то придумать, как-то выйти из положения!

Малышев аккуратно постучал по столу.

— Давайте успокоимся, друзья мои… Николай Егорович, не время ссориться. Надо принять меры безопасности. Что ты посоветуешь?

Фёдоров вздохнул и тоже сменил тон.

— Поскольку уезжать сейчас мы не можем, надо нанять милицейскую охрану, некоторое время не выходить за территорию…

— Жить на заводе?! — ужаснулся Вайс. — В кабинетах жить?!

— Временно. Если, конечно, вообще жить хочешь. В профилактории можно комнаты переоборудовать, вроде гостиницы сделать. Только охрану надо менять, а то на территорию любой бандюган зайти может. Зайдет, бросит в окно гранату — и все дела!

— Хорошо, Николай Егорович, делай все, что считаешь нужным, — сказал Малышев, потирая затылок. — И когда это кончится?

Фёдоров пожал плечами.

— Когда мы их перестреляем. Ну, или они нас…

— Не шутите так, Николай Егорович, — дрожащим голосом сказал Вайс.

Фёдоров снова нехорошо рассмеялся.

— Зассали? По имени-отчеству называете, вежливыми стали… А как ты думаешь, очкарик, когда все кончится?

— Когда мы соберем контрольный пакет акций, — уже уверенней произнес Вайс. — Стоит оформить все юридически — и стрелять станет бессмысленно…

— Или так, — согласился Фёдоров.

* * *

По адресу: Средний переулок, тридцать два, стоял не хрустальный замок и не сказочная пряничная избушка, а старая пятиэтажка, давно требующая ремонта. В одной руке Говоров держал сумку с инструментами, в другой — пакет с шампанским и конфетами, под мышкой — букет бордовых роз, поэтому дверь подъезда пришлось открыть ногой. Может быть, поэтому, а может, из-за неуместности цветов и шампанского в руках наемного работника он чувствовал себя полным дураком. По замызганной, усыпанной окурками лестнице он поднялся на второй этаж и позвонил у картонной двери в длинном коридоре. Никто не открывал, только слышался шум льющейся воды. Позвонил еще. Наконец, послышались быстрые шаги, дверь распахнулась, в проеме появилась Лена — в халатике, с обмотанным вокруг головы полотенцем, без макияжа.

— Ой, я же совсем забыла! — воскликнула она, явно растерявшись. — Может, в другой раз? Хотя неудобно, вы же уже пришли… Или… Ну, хорошо, заходите!

Проклиная себя за навязчивость и за несоответствующие обстановке цветы, Говоров шагнул через порог. В крохотной прихожей пахло сыростью, на протянутых веревках висело сохнущее белье, в ванной полоскалось что-то похожее на простыни. Хорошо, что шампанского не видно…

— А что это за розы? — спросила Лена.

— Да так… Я тут бабушку через дорогу перевел, она цветами торгует, — промямлил Андрей, ужасаясь, что несет такую чушь. — Вот она в благодарность и подарила. А я дарю вам…

Он неловко протянул букет. Чуть помешкав, Лена взяла розы, поднесла к лицу, бросила быстрый взгляд. Смотрела она сейчас с интересом, не так, как хозяйка смотрит на не вовремя пришедшего электрика.

— Спасибо. Бабушке… Где вы нашли такую щедрую и состоятельную? Один букет, наверное, всю ее пенсию перетянет…

Лукавая улыбка приободрила Андрея.

— Вот тут еще, — он протянул пакет.

— Что «еще»? — Карие глаза хлопнули не накрашенными, но все равно длинными ресницами.

— Шампанское и конфеты.

— Это вы уже другую бабушку перевели через дорогу? Или двух бабушек?

Хотя Лена и прикалывалась, но пакет взяла.

— Да соврал я про бабушку, — сказал Андрей. — Просто как-то неловко стало…

— А то я не догадалась, — засмеялась Лена. — Вы светильник повесите? Или хотите сразу шампанское пить?

— Да что вы… — смутился Андрей. — Я совсем не за тем… Конечно, повешу…

Лена провела его в шестнадцатиметровую комнату, где стояли диван, стол, кресло, телевизор, детская кроватка и небольшой шифоньер. Свободного места почти не оставалось.

— Вот здесь можно? — Она показала на стену над диваном.

— Конечно! А где мой тезка?

— Кто? — насторожилась Лена.

— Андрейка.

— Он сегодня у мамы. Я хотела постираться, убрать…

— Да, да, я все быстро сделаю и уйду, — Андрей поспешно достал дрель.

— Ну, зачем же… Раз нарисовался праздник… Только я пока на кухне переоденусь.

Через час светильник был многократно опробован, стол накрыт выглаженной скатертью, коробка с конфетами открыта, шампанское разлито по бокалам. Лена надела симпатичное открытое платье, подкрасилась и сразу приобрела праздничный вид. Очарованный Говоров не спускал с нее глаз. Теперь надо было рассказать что-то умное, представив себя с лучшей стороны, чтобы произвести впечатление. Но в голову ничего не приходило, поэтому Андрей в подробностях рассказывал, как убило током неизвестного бедолагу потому, что он пользовался некачественным электрооборудованием, и почему с этим, хорошим светильником никогда не сможет произойти такая трагедия.

Лена в свою очередь поведала, что работает учительницей английского в школе, была замужем, но в прошлом году развелась, сыну скоро исполнится четыре года, и у нее есть мечта открыть кооператив по обучению иностранным языкам.

— Правда, для этого нужны деньги, — вздохнула Лена и допила свой бокал. — А вы, Андрей, кем работаете?

— Я?

Говоров захмелел и чуть не брякнул, что работает дворником, но вчера прошел собеседование с хозяином частной фирмы и принят на работу ночным охранником, благодаря чему сможет вполне прилично зарабатывать. Но вовремя прикусил язык и ругнул себя за неистребимую привычку говорить правду, которая сейчас будет выглядеть неуместно и неприглядно.

— У меня своя фирма, — сказал он.

Получилось это с трудом: язык не слушался, слова протискивались через горло с трудом. Андрей позавидовал тем, кто врет еще легче, чем говорит правду.

— Правда, открылся недавно, еще не раскрутился как следует, — добавил он. — Так что все впереди…

— А чем вы занимаетесь в своей фирме? — живо заинтересовалась учительница.

— Торгуем оргтехникой, — сказал Андрей и разлил по бокалам остатки шампанского.

Он и сам толком не успел узнать, какой профиль у «Органайзера». Сегодня в ночь ему предстояло заступить только на третье дежурство.

— Так вы же вроде электрик! — удивилась Лена.

— По образованию электрик, — согласился Андрей. — Только теперь я переквалифицировался в бизнесмена.

— Вот и я же так хочу! — оживилась Лена. — Чтобы сама себе хозяйка и заработки другие… А у вас там не найдется какой-нибудь комнаты, чтобы занятия проводить? Ну, в смысле, чтобы за аренду не платить? У меня-то откуда деньги?

Говоров покраснел. Вот тебе раз! Заврался! Как говорится, не умеешь — не берись! Влип по самые уши!

Будто раздумывая, он покрутил пустой бокал:

— Ну, в принципе, наверное, можно… Только надо прикинуть все. Разобраться, как там с площадями, что можно уплотнить… Разберемся, в общем!

— Ой, как здорово! — Лена захлопала в ладоши. — Мне так повезло, что мы познакомились!

Говоров посмотрел на часы:

— Ну, мне пора…

— Уже? — искренне огорчилась хозяйка. — А я думала, мы еще телевизор посмотрим.

— Да я не такой любитель телевизора, — Андрей встал. — К тому же мне в фирму заглянуть надо… Охрану проверить. Можно я вам позвоню? Может, в кино сходим… Или в кафе…

— Конечно, — Лена обнажила в улыбке ровные белые зубки. — Я запишу номер…

* * *

Говоров прилетел в «Органайзер» такой радостный, будто ему нежданно-негаданно обломился в наследство миллион, а то и поболе. Дневной охранник Шумейко, которого все называли Шума — дерганый приблатненный парнишка с желтой фиксой, взглянув на него, осклабился:

— Ты, новенький, в натуре, светишься, как полкило урана схавал. Только не пёрни, а то весь квартал на воздух!

Сказал — и будто измазал светлые возвышенные чувства своими испражнениями. Андрей схватил его за грудки, тряхнул, оттолкнул — Шума отлетел в угол, упал и ударился головой об стену.

— Ты что? Я же пошутил!

— Еще раз так пошутишь — башку отшибу! — грозно рыкнул Говоров.

К его удивлению, задиристый Шума не стал залупаться и качать права: молча намочил платок, отжал и, приложив к начинающей набухать на затылке шишке, покинул офис.

Оставшись один, Андрей долго ходил по комнатам, не в силах успокоиться. На прощанье Лена обняла его за шею и поцеловала. Не так — чмоки-чмоки, а по-настоящему, взасос! У него даже мурашки по телу побежали. И будто крылья выросли!

Он прошелся по помещению, осмотрелся по-хозяйски, словно действительно хотел найти комнату для Лены. Фирма занимала несколько комнат в цоколе панельной девятиэтажки. Бо́льшая комната, естественно, была кабинетом директора, меньшая — бухгалтерией, в средней выставлены образцы товаров: компьютеры, принтеры, доживающие свой век пишущие машинки, калькуляторы, пачки бумаги и дающие название фирме разнообразные органайзеры — от обычных, в коленкоровых переплетах, до электронных.

Где находились сами товары, Говоров не знал, да и не сильно ломал над этим голову: в новые времена наличие живого товара не является обязательным атрибутом торговли. Может, оргтехника хранится где-то на складе и доставляется по выбранным образцам, может, ее вовсе не существует в природе, а может, «Органайзер» и вовсе не занимается торговлей или торгует чем-то другим, например оружием или наркотиками.

По образцовой чистоте кабинетов, обилию всяких понтовых прибамбасов в виде дорогой офисной мебели, настольных письменных приборов «Монблан», виденных ранее Говоровым только в кино, по практически полному отсутствию документации, а главное — покупателей, как розничных, так и оптовиков, Андрей сделал для себя вывод, что поток деньги — товар — деньги бурлил здесь не слишком бурно, если бурлил вообще. Сейчас много развелось таких вот «воздушных» фирм, состоящих из шикарного офиса, директора с секретарем и бухгалтера, которые как возникали, так и исчезали в одночасье, оставляя за собой празднично-криминальный аромат красивой, но недолгой жизни в духе великого комбинатора Остапа Бендера.

Судя по аккуратно сложенной на краю директорского стола пачке ипподромных программок, стоящей на журнальном столике початой трёхгранной бутылке виски «Grant's» ёмкостью в четыре с половиной литра, качелеобразный механизм для наливания которой привлек внимание Говорова как инженера, Григорий Натанович не изнывал от скуки и не маялся бездельем, напротив, ему было чем заняться, причем занятия эти были простыми и по-человечески понятными. Как директор приезжал на работу, Андрей не видел, потому что дневной охранник заступал на смену в семь часов утра, а вот запоздалый отъезд начальника как-то наблюдал. Директор снимал красный двубортный, с искоркой, пиджак (за что Говоров сразу прозвал его про себя «красным директором»), черные брюки и петушиный галстук, надевал красный же костюм «Адидас» с гербом на груди и аббревиатурой «СССР» на спине. Лаковые чёрные туфли менял на кроссовки, белая рубашка оставалась на нём. В таком спортивно-респектабельном виде он усаживался в иномарку и с достоинством уезжал по своим вечерним делам.

Говоров, по требованию директора, ходил на работу в костюме, светлой рубахе с черным галстуком и начищенных туфлях, — все это было уже изрядно поношенным и надоевшим. Сейчас он не удержался, примерил пиджак начальника, оставив чёрный форменный галстук, и посидел в массивном кожаном кресле — «тронном», как он сразу же его и окрестил, только попробовать виски не решился, хотя соблазн был большой, чего уж там говорить. Включил огромный телевизор, смолол привозной кофе из хозяйских запасов, заварил в турке на маленькой плитке в шестиметровой кухне, надел красный директорский пиджак и уселся за стол начальника.

«А ведь отсюда всё видится совсем по-другому, и даже запах какой-то дорогой», — с удивлением подумал Андрей, оглядывая кабинет из директорского кресла и маленькими глотками смакуя непривычно ароматный напиток. Дорогой запах, как определило его обоняние, складывался из ароматов диоровского «Фаренгейта» и настоящего американского «Мальборо», боливийской арабики и натуральной кожи мебели, но что-то ещё неуловимо витало в воздухе, что Говоров безуспешно пытался определить и никак не мог.

«Скорее всего, это тот самый пресловутый запах денег! — подумал он и даже не рассмеялся, потому что это вряд ли была шутка. — Надо будет пригласить сюда Лену, пусть убедится, что лишней комнаты для нее нет…»

И тут же поймал себя на том, что просто хочет пустить девушке пыль в глаза! Странно, раньше у него никогда таких мыслей не возникало…

Чуть отъехав в кресле, он положил ноги на стол и с высоты нового положения, с денежного монблана, оглядел окружающий мир. Пашка Колотунчик, Матвеич, Виталик Егоров, Славка Игнатьев, — все остались где-то внизу, их крохотные фигурки копошились в беспросветной жизни, занимались нелюбимыми делами, чтобы сшибить немного деньжат и свести концы с концами… Оказавшийся в гламурном антураже Андрей вдруг впервые осознал, что иметь деньги очень даже приятно. Независимо от их происхождения! Это была ересь, противоречащая всему, чему его до сих пор учили: школьные учителя, родители, комсомол, газеты и телевидение, ораторы на собраниях… Но сейчас он вдруг понял: хотя учили его правильным вещам, но они подходят для правильного мира, а когда мир вывернулся наизнанку, им нельзя следовать, иначе будешь лохом! А вон те маленькие фигурки живут правильной жизнью в неправильном мире, а потому и жизнь у них выходит неправильная, и денег у них никогда не будет! А кто это выделяется среди никчемной мелюзги… Что за фигурка в оранжевом жилете шаркает метлой во дворе «Сельхозмаша»? Да это он сам, Андрюха Говоров, — первостатейный лох!

Андрей тяжело вздохнул, покинул чужое кресло, снял чужой пиджак и повесил в шкаф, предварительно осмотрев его и сдув с плеча невидимый волосок. Настроение почему-то испортилось. Надев свою одежду, он, подчиняясь неведомому порыву, вдруг свинтил дурацкий институтский ромбик и спрятал его в карман.

Да, надо достать деньги… Потому что одной историей про опасность кустарных светильников Лену не завоюешь… Кстати, что она там говорила про телевизор? Ничего заслуживающего внимания там не показывали. Странно… Или она такая любительница телепередач, что смотрит все подряд? Есть такие люди… Он щелкнул выключателем.

Дежурство шло своим чередом. Главная обязанность ночного охранника состояла, в основном, в постоянном присутствии и нечастом передвижении по офису, чтобы с улицы фиксировалось наличие живого человека. А в случае чего надо было звонить в милицию и до ее прихода отбиваться от злоумышленников резиновой палкой, которая передавалась от смены к смене.

У Говорова создалось впечатление, что главным объектом охраны являлись не образцы товаров и не богатая мебель, а массивный директорский сейф — огромный, тяжеленный, с двумя львиными мордами, закрывающими замочные скважины, и с выпуклыми цифрами «1914» внизу.

Откуда взялось такое впечатление, Андрей точно сказать не мог, просто на прошлом дежурстве к Григорию Натановичу нагрянули два субъекта с весьма специфическими лицами, на которых застыли высокомерие и угроза. Они были одеты тоже в красные пиджаки, в расстегнутых воротах проглядывали толстые золотые цепи. Натаныч держался с ними вроде как на равных, но только вроде — смотрел снизу вверх, как смотрят на проверяющих или начальников. Они весело болтали, пили виски из огромной бутыли, а потом гости вышли и минут десять ждали в приемной, в то время как хозяин остался в кабинете и, судя по громкому щелчку, запер дверь.

— Хитрый Митрий не хочет, чтобы мы увидели, как он своих львов двигает! — понизив голос, засмеялся рыжеволосый мужчина с белым веснушчатым лицом.

— Если утюжком погладить, сам все и покажет, — хмыкнул другой — худой, с зачесанными набок жгуче-черными волосами.

Хотя они говорили тихо, сидящий в смежной комнате с образцами оргтехники Говоров через неплотно прикрытую дверь расслышал каждое слово. И потом слышал, как Григорий Натанович вышел из кабинета и сказал:

— Держите, можете не пересчитывать.

А гости ответили:

— Конечно, Натанчик, ты всегда точен, как швейцарские часы!

Вывод был прост и ясен: значит, хозяин держит в сейфе «черную» наличку! Впрочем, Говорова это не интересовало. А вот ипподромные программки заинтересовали. И он принялся внимательно их изучать, обращая внимание на карандашные и чернильные галочки. Как он понял, карандашом отмечалась лошадь, на которую делалась ставка, а чернилами — та, которая выиграла забег в действительности. Надо сказать, что почти всегда эти метки совпадали. Значит, Григорий Натанович знал толк в лошадях!

Кстати, на скачках можно разбогатеть! Говоров никогда не был на ипподроме, хотя слышал много историй о крупных шальных выигрышах. Вообще, говорят, что новичкам везет, неважно — на бегах, в казино или на игровых автоматах. Но и страшных историй о проигранных зарплатах, машинах, квартирах и даже женах тоже бродило немало. К тому же отец был ярым противником азартных игр. «Запомни, — говорил он. — Раз выиграешь, два, три, но в конце концов все равно проиграешь!»

Отец всегда все говорил правильно. Но сейчас дополнительный доход ой как нужен!

«Да ладно, — Андрей начал то ли успокаивать, то ли уговаривать сам себя. — Я же без фанатизма играть буду, по маленькой… Проигрывать-то, собственно, нечего. И выиграть мне бы мелочь, на цветы да кофе с ликёром. Можно осторожненько попробовать…»

Только как научиться ставить на тех лошадей, которые первыми придут к финишу? Как реально действует ипподромный механизм, какие тут хитрости, какие подводные камни? У него нет ни одного знакомого со столь специфическими познаниями…

Григорий Натанович, конечно, мог бы проконсультировать, но это если бы они были друзьями. А если охранник придет к нему с глупыми вопросами, то, скорей всего, лишится места: никто не любит азартных подчиненных!

Но, в конце концов, говорят же: новичкам везет! Так почему не попробовать?

* * *

— В скачке номер шесть на финише первым был номер семь, Пчелка, под жокеем Спицыным! — объявил репродуктор, и по ипподрому прокатилась волна эмоций: крики радости и вздохи разочарования.

В воздух тут и там никчемными веерами взлетели проигрышные билеты. Говоров аккуратно бросил свои в урну.

— У меня, б…ь, верная наколка была, просто это Спица что-то замутил, б…ь, — растягивая слова, возмущался высокий худой парень с острым носом и побитыми оспой щеками. На нем была турецкая кожаная куртка, явно с чужого плеча. — Он же Пчелку держал на повороте, видали?

— Да ничего он не держал, Жердь! — через губу бросил один из его спутников с фигурой отставного борца и сплющенными ушами. — Эта твоя Пчела сама еле плелась! Зря ты сказал на нее ставить…

— Глохни! — брызнул слюной остроносый. — Как «еле плелась»?! Она вначале с отрывом шла, а он натягивал поводья…

По развязным манерам, лексикону и татуировкам на пальцах Говоров понял, что он блатной. И четверо его корешей — тоже блатные. На скачках собиралась разношерстная публика. Всевозможные начальники проходили в директорскую ложу, где имелись свои кассы, а разносчики из ресторана носили заказы прямо на места. Уважаемые люди рангом пониже занимали платные места на верхней, отгороженной части трибун. Все остальные сидели внизу, на заплеванных скамейках, а те, кому сидячих мест не досталось, толклись левей трибун, там, где на чадящих мангалах жарили жирные свиные шашлыки и продавали жидкое, цвета кошачьей мочи пиво. Здесь следовало опасаться карманников, а обладателю крупного выигрыша могли в наглую упереть в бок нож и отобрать все до копейки. Вначале Говоров опасался наткнуться на директора «Органайзера», но потом понял: вряд ли Натаныч будет толкаться среди обычного люда, скорее всего, сидит в закрытой директорской ложе, среди таких же, как он сам. Они находятся на разных уровнях жизни и потому никогда не встретятся.

Дул холодный ветер, посетители ежились, Андрей застегнул молнию куртки под самое горло. Сегодня была последняя скачка — закрытие сезона. Если не выиграть сейчас, придется ждать весны… Заглядывая в программку, Говоров прошел в кассовый зал — сердце ипподрома, которое засасывало человеческие потоки, перекручивало их и выбрасывало обратно. Здесь бурлила жизнь: счастливцы получали выигрыш в окошке выдачи и тут же делали ставки, неудачники заглядывали им через плечо, надеясь разглядеть в программке «верные метки». Говоров задумчиво рассматривал свою программку. Номер один — Тайфун, жокей Ивлев… Номер два — Колосок, жокей Гонов… Номер три — Передовик, жокей Спицын…

Ни фамилии жокеев, ни клички лошадей ему ничего не говорили. Хотя нет — Спицына блатной считает мошенником… А может, это и не так… Но на кого ставить?

— Слышь, брат, метку дать?

Сбоку к нему притерся неказистого вида мужичок в потертом пальто и маленькой кепочке, сдвинутой на затылок. От него исходил густой запах спиртного.

— Верная метка… У меня кореш на конюшне работает… Серега я… Спроси кого хошь…

— А чего сам не ставишь?

— «Капусты» нет! Пустой я. А похмелиться надо. Я тебе метку, а ты мне — на бутылку!

Говоров задумался. Странное предложение! Хотя, может, тут это дело обычное…

— Хорошо, — наконец кивнул он. — Только бутылка будет потом. Когда выиграю…

— А не обманешь? — засомневался неказистый.

Говоров вскинулся:

— Я вообще никого не обманываю!

— Да? А как же ты живешь? — удивился неожиданный помощник. Но тут же махнул рукой. — Ладно, рожа у тебя лоховская, честная, поверю… Да и ходить за тобой буду — не убежишь! — Он понизил голос: — Играй двойной ординар. С третьего номера на пятый — Богатыря…

Говоров оторопел.

— Что это значит?

— Тю, ты совсем зеленый?

— Сегодня первый раз.

Мужичок оживился:

— Так новичкам везет! Двойной — значит на два забега сразу. Ставишь на Передовика в седьмой скачке и на Ласточку в восьмой. Если они выиграют — выдача будет большая. Так что возьми сразу билетов десять!

Андрей купил пять. Через несколько минут ударил стартовый колокол, и девять лошадей сорвались с места на противоположной стороне скаковой дорожки. На таком расстоянии номеров не разберешь, Говоров ориентировался на оранжевый камзол жокея. Яркое пятнышко сразу вырвалось вперед и уверенно увеличивало дистанцию.

— Лидирует номер три, Передовик, — громко донеслось из динамиков.

— Спица, молодец, давай, жми! — орал Серега.

Скачка приближалась. Зрители вскочили, каждый громко кричал имя своего фаворита.

— Колос, давай!

— Гон, гони!

— Пере-до-вик! Пере-до-вик!

Третий номер с отрывом на три корпуса пришел первым. Говоров перевел дух.

— Ну, видишь? — Серега толкнул его острым локтем в бок. И тут же насупился. — Правда, его все играли…

— А это плохо?

— А ты как думаешь? Много играют, значит, выдача будет маленькой! Но нас это не касается. Потому что Богатыря мало кто играл. Так что в двойном будет большой выигрыш!

— Ну, хорошо, — успокоился Говоров. Он убедился, что Серега владеет ситуацией, и был уверен, что в следующей скачке его ждет удача.

— Это опять Спица намутил! Я ему башку отшибу! — услышал он знакомый блатной говорок. Совсем рядом Жердь бросил в воздух целую пачку билетов. Его спутники мрачно усмехались.

— Знаешь, кто это? — спросил Андрей.

Серега кивнул.

— Конечно! Худой — Жердь, а тот здоровый — Урал. Они из Бескозыркиной кодлы.

— Какой Бескозыркиной?

Серега глянул удивленно, сплюнул:

— Чё, Бескозырку не знаешь? Это авторитетный вор, «законник». А Жердь — его кореш.

— Так он и правда может жокею по голове настучать?

Новый знакомый улыбнулся:

— Не-а. С конюшней лучше не связываться. Там такие подвязки… Пойди, посмотри, кто в директорской ложе сидит. Там и прокурор района, и ментовские начальники. А вон там, наверху, — Серый со своими ребятами. Тоже не знаешь, кто такой?

— Не знаю.

— Это спортсмены, они рэкетом занимаются. Скоро заматереют, посильней воров станут.

Говоров поежился.

— Ничего себе! Я и не знал, что все тут так сложно…

— Так теперь знай! А мне за лишнюю консультацию накинь сверху…

— Накину. Если выиграю.

— Выиграешь, куда ты денешься… Смотри, сейчас пойдут…

Ударил колокол, маленькие лошадки на другом конце ипподрома сорвались с места.

Богатырь шел в первой тройке. Но финиш плотной группой пересекли сразу несколько всадников. Объявление результатов задерживалось.

— Фотофиниш делают, — пояснил Серега. — Там сразу видно — кто победил…

— В скачке номер восемь к финишу первым пришел номер семь — Вихрь под жокеем Затулой! — объявил, наконец, динамик.

— Черт! — Серега сплюнул в сердцах.

— А как же мы? — растерянно спросил Андрей.

— А мы проиграли… Видишь, они голова в голову, ноздря в ноздрю шли… А у этого Вихря, может, ухо на сантиметр выдвинулось — и всё! Тут не предусмотришь…

— Так что теперь делать? — спросил Андрей, рассматривая зажатые во вспотевшей руке билеты.

— Ничо, новые ставки сделаем. Только ты мне налей чуток, а то голова дурная, думаю плохо.

— Налью, когда выиграю, — буркнул Говоров.

— Ну, смотри, — Серега не обиделся.

Он куда-то бегал, морщил лоб и делал отметки в программке. Говоров, как загипнотизированный, слушал его советы. И в следующих трех скачках выиграл. Правда, не очень много. Чуть больше, чем проиграл. Но это тоже была удача! В буфете он купил Сереге стакан водки, к нему прилагался бутерброд с килькой, но новый друг отодвинул тарелку в сторону и выпил без закуски. А Андрей съел, чтобы добро не пропадало. Да и есть хотелось.

— Жалко, что скачки заканчиваются, — сказал он.

— Да, теперь до весны, — меланхолично кивнул Серега. — Найдешь меня, если что… И если я тут буду.

Потом он повернулся и, не прощаясь, ушел.

Говоров тяжело вздохнул.

* * *

В день свидания Андрей очень нервничал и был взвинчен. Его возбуждение заметили все. Даже Пашка Колотунчик весело спросил:

— Тебя, Андрюха, будто колотунчики изнутри пёрхают, так и дёргаться скоро начнёшь.

— Не боись, Пал Андреич, не начну, — в тон ему ответил Говоров.

Ничего более умного он не придумал. Он вообще был как заторможенный. И с нетерпением ждал восьми часов.

Лена опоздала на пятнадцать минут. Все это время Андрей, приоткрыв створку двери, нервно смотрел в щелку, вытирал пот со лба и гадал: «Придет? Не придет?»

Когда девушка приблизилась, он распахнул дверь, натянул улыбку, приветственно вытянул руку:

— Заходите, Леночка! Такой красивой посетительницы у меня еще не было!

Когда гостья переступила порог, он с облегчением захлопнул дверь и вынул из-за спины три крупные белые розы:

— Это вам!

— Чудо какое! — как показалось Андрею, искренне обрадовалась Лена. — Какой вы нарядный на работе!

— Приходится, — Андрей одернул красный пиджак Натаныча, поправил разноцветный галстук. — Партнеры, бизнес-переговоры, договоры всякие… Надо производить впечатление. Хотя я не люблю всю эту мишуру.

— Что-то вы бледный, — сказала девушка. — Даже пот выступил. Не заболели?

— Нет, — с принуждением улыбнулся Говоров.

Он очень боялся, что по закону подлости вдруг заявится Натаныч, тогда всему конец… Скандал, ложь раскроется, да и работу он потеряет. Хоть бы обошлось…

— Просто жарко здесь.

— Да? Не чувствуется.

Лена сбросила легкое серое пальто и осталась в коротком облегающем сером платье, ажурных черных чулках и черных лодочках на высоченных шпильках. С вечерним макияжем она выглядела настоящей красавицей. Блестящей и недоступной, как кинозвезда.

— Пойдемте в кабинет, я сварю боливийскую арабику, — стараясь держаться солидно, сказал Андрей.

— Боливийская арабика, — будто пробуя слова на вкус, медленно произнесла Лена. — Никогда не пробовала, но звучит примерно как колумбийский кокаин. Надеюсь, это кофе?

Говоров рассмеялся, обрадованный тем, что женщина ему попалась красивая, остроумная и совсем не капризная.

Они прошли в кабинет. Гостья с интересом осматривалась.

— А что, очень мило!

— Я включу телевизор, вы же любите, — сказал Андрей.

— Что люблю? — удивилась Лена.

— Ну, телевизор смотреть… А я пока сделаю кофе.

Через несколько минут Андрей вернулся с подносом, на котором, источая удивительный аромат, дымились две чашки из тонкого фарфора. Лена сняла туфли и забралась в кресло с ногами. Недоступность исчезла, сейчас вид у нее был совершенно домашний.

— Сейчас мы выпьем немножко виски, — засуетился Андрей и, опасаясь, что гостья откажется, поспешно налил из огромной бутыли на четверть широкие стаканы.

Но Лена и не собиралась отказываться.

— Как здорово! Я никогда не пила виски!

Она, прищурившись, рассматривала соломенного цвета жидкость на свет лампы. «Хоть бы Натаныч не заметил, — подумал Говоров. — Вдруг он сделал отметку…»

— За знакомство? — спросил он.

— За знакомство и красивую жизнь! — Девушка улыбнулась. — И можно на брудершафт…

— Конечно, — испуганно обрадовался Говоров.

Они переплели руки, выпили и поцеловались. Не формально, а так, по-настоящему. Она держала его за галстук, не давая освободиться. Впрочем, он и не стремился. Они целовались долго, все больше распаляясь. А потом Лена села на стол, обхватила его ногами и…

На поцелуи, честно говоря, Говоров рассчитывал, а на столь стремительное продолжение — нет. Но он был в восторге.

— Ты не нашел мне помещения? — спросила Лена, когда все закончилось и она привела себя в порядок.

— Увы… Ты же видишь, как мало места.

— Вижу, — вздохнула она.

— Но я что-нибудь придумаю.

— Да, уж, пожалуйста. Ты мне очень поможешь. Так надоела эта школа… — Она стала собираться. — Ты меня отвезешь?

— Ну… Видишь ли, я водителя вечером не загружаю. К тому же мне еще надо поработать. Давай лучше вызовем такси!

— Ну, давай так, — сказала Лена, стараясь не показывать разочарования.

Говоров позвонил в таксопарк. Улетучившаяся было тревога вновь проснулась и неприятно шевелилась в душе. Сейчас ему хотелось, чтобы гостья скорей ушла. Самое скверное, что она это, наверное, почувствовала — как-то погасла вся…

Проходя через комнату с образцами продукции, Лена вдруг снова оживилась:

— Какая прекрасная вещь! — воскликнула она, указывая на пачку бумаги для принтера. — Можно я возьму? Ты не поверишь, у нас ни ручек, ни бумаги, я письма родителям пишу на тетрадных листках!

— Конечно, возьми…

Прощальный поцелуй, очаровательная гостья села в такси, взревел мотор, мигнули стоп-сигналы, и габаритные огни растворились в ночи. Говоров поспешно запер дверь, переоделся в свою одежду, вымыл чашки и стаканы, привел в порядок кабинет шефа. Уф, кажется, пронесло! Хотя нет, еще бумага… Но хозяин фирмы не мог отказать возлюбленной в такой мелочи. Тем более после того, как отказал в помещении и не проводил домой. Но что делать с бумагой? Бухгалтер Нина Ивановна сразу заметит отсутствие образца. Разве что оставить ей деньги с запиской, что купил для себя? Да, это лучше всего…

Но бумага не главная проблема в этом деле…

* * *

В гостинице «Путник» на проспекте Ленина открыли большой зал игровых автоматов. Об этом пестрели объявлениями газеты и рекламные плакаты на всех углах. Туда и отправился в поисках удачи и легких денег Андрей Говоров. Походил, посмотрел. Здесь тоже нашлись добрые люди, готовые оказать новичку помощь. Точнее, один человек — неказистый с виду мужичок, похожий на вороватого бухгалтера: зачёсанные поперёк лысины несколько волосинок, припухшие веки, небольшой картофельный нос, щёточка коротеньких усов, гладко выбрит, глаза за стеклами круглых очков беспокойно бегают. Заметив интерес и полную неосведомлённость Говорова, «счетовод», представившийся Ираклием, доступно и быстро объяснил назначение кнопок, показал, где покупать жетоны и как получать выигрыш. Потом подозвал худого угрюмого парня с прыщавым лицом — механика зала.

— Включи-ка мне, Кузя!

Тот молча оживил стоящий в углу автомат с табличкой «Ремонт».

— Вот смотри: бросаешь жетон, нажал кнопку, видишь — барабаны завертелись… А ты стой и жди удачи! Все просто! — Ираклий ободряюще похлопал Говорова по плечу.

Оказалось, что новичкам действительно везёт! За два часа Андрей выиграл столько же, сколько за целый день на ипподроме. И здесь не надо знать всякие премудрости: какого завода жеребец, да какой породы, да сколько ему лет, да сколько весит жокей, встречный ветер или попутный.

Выигрыш так воодушевил Говора, что он решил регулярно наведываться сюда в промежутках между дневной и ночной работой. А если хорошо пойдет, можно и вообще заниматься только игрой. Он уже собрался уходить, когда подошел Ираклий.

— Тут бар в фойе. Надо обмыть выигрыш!

— Давай в другой раз. Ты ж играешь, и я на работу уже спешу, — замялся Андрей.

— Да брось, — хитро прищурился Ираклий. — Сколько времени нужно, чтобы выпить по рюмке? А первую удачу надо обмыть, чтобы пёрло в будущем!

Андрей улыбнулся:

— Раз все так обязательно, согласен! Пошли.

Бар был похож на те, которые Андрей многократно видел в иностранных фильмах. Стойка, высокие крутящиеся табуретки с мягкими сиденьями, красноватый полумрак, свисающие на длинных шнурах тусклые светильники, бармен с длинным лицом, в белой рубашке и с бабочкой, даже легкомысленного вида девушки в коротких юбках. В боевиках в таких барах всегда дрались или перестреливались. Но тут пока было тихо и мирно. Ираклия все знали: здоровались, подмигивали, с улыбкой рассматривали Говорова. Правда, изобилия бутылок с яркими этикетками тут не наблюдалось: только водка, коньяк, шампанское и коктейли из этих ингредиентов.

Они выпили водки, разговорились.

— Я здесь каждый день, — охотно рассказывал Ираклий. — Разбогатеть, конечно, не разбогател, но на жизнь хватает.

— А в чем секрет? — поинтересовался Андрей.

— Да особых секретов нет. Просто, чтобы много выиграть, надо играть постоянно, а не от случая к случаю. И много ставить. Чтобы автомат выдал хороший выигрыш, его надо сначала досыта «накормить». Короче, играй, а понимание придет. В случае чего — подходи ко мне, я завсегда помогу! — Ираклий вздохнул. — И не гони лошадей, Андрюха, умей остановиться вовремя, пока по самые помидоры не влетел. Я тут такого насмотрелся, мама не горюй…

«Хороший мужик», — подумал Говоров, прощаясь с Ираклием. Теперь он не казался похожим на жулика. Обычный, озабоченный жизнью человек.

Последующие дни принесли Говорову и радости, и разочарование. Во второй день он опять выиграл, в третий немного, но проиграл. Снова пригласил Ираклия в бар, всё ещё надеясь, что тот сообщит ему какой-то настоящий секрет успеха и дела пойдут на лад. Пусть по чуть-чуть, но стабильно.

— Э, брат, ты здесь постоянства не жди. Куш сможешь урвать, тогда будешь какое-то время жить стабильно. Но ту мелочь, на которую ты сейчас играешь, спустишь в один момент, а потом что — снова с протянутой рукой пойдёшь? Ты учись, а я помогу, если понадобится… ну, в разумных пределах, естественно. Мы с тобой люди чужие, а у своих брать — это уже унижение. Я через это прошёл, знаю, как потом не в жилу им в глаза смотреть, даже когда отдашь всё сполна, да ещё и отблагодаришь в придачу. Я же вижу, ты человек интеллигентный, тебе не на пузырь или косяк бабки нужны, у тебя цели должны быть повыше. Так и думай о своей чести… смолоду, — широко улыбнулся своей шутке Ираклий.

Андрею польстило такое мнение о нём нового знакомого, давно он о себе ничего подобного не слышал. Хотел заказать ещё по рюмке, поднял было ладонь, чтобы сделать бармену заказ, но Ираклий остановил его, положив свою руку сверху, прикрыл глаза и покачал головой из стороны в сторону:

— Не-не-не, Андрюха, только не увлекайся. Алкоголь — это предпоследняя инстанция в нашем деле, хуже только на иглу сесть. Сам не заметишь, как втянешься.

— Да я пью-то мало, — сказал, будто оправдываясь, Говоров.

— Так это пока денег нет, — засмеялся Ираклий и, словно читая нотацию несмышлёнышу, продолжил: — А они пойдут рано или поздно, вот тогда самое трудное время и наступит: распробуешь виски, ром, джин, и покатится…

— Я пробовал виски, — скрывая гордость, сказал Андрей, но Ираклий только снисходительно похлопал его по плечу.

— Тут же телки появятся, вон, смотри, они уже наготове! — Он кивнул на девушек, которые тянули ядовито-яркие коктейли и стреляли густо накрашенными глазами. — Прилипалы всякие, друзья сиюминутные. Все хвалят, все говорят, какой ты умный да красивый. А думают только о том, как тебя надуть!

Ираклий замолчал и немигающим взглядом уставился на стойку бара. Лицо его стало таким грустным, будто он вспомнил, как его целовали и рвали на части все женщины города, как он заливался экзотическим спиртным, как к нему со всех сторон присосались уродливые прилипалы. И эти воспоминания рвали его душу. Все-таки это порядочный и тонко чувствующий человек, хотя и несчастный. Но ему можно довериться…

Наконец Ираклий пришел в себя, встряхнул головой и ободряюще улыбнулся, мол, «ладно, проехали, надо жить дальше!».

— Ты понимаешь, Ираклий… — решился Андрей. — Я не для того, чтобы пить да жрать. Просто я недавно познакомился с женщиной и… Влюбился, короче. А кто я такой? Никто! Ни помочь не могу, ни подарок хороший, ни в ресторан сводить. Я ей пыль в глаза пустил, только на этом долго не продержишься. Домой привести стыдно — разруха, да и приодеться бы надо, да машину на ход поставить.

— О-о-о… Вот оно как! Женщина… — Ираклий озабоченно покачал головой, снял очки, протер стекла чистым платком, снова надел. — Это резко меняет дело!

— Почему?

— Да потому, что времени у тебя нет! Она быстро прочухает, что ты ей мульку гонишь, и уйдет. Сорвалась рыбка с крючка, а ты будешь сидеть на бережку и слезы лить!

— Так что же делать? — вконец растерялся Говоров.

— Рывок надо делать, вот что!

— А как?

Консультант оглянулся по сторонам, погрозил кулаком девчонкам, те отвернулись.

— На такой случай, — зашептал Ираклий в самое ухо. — Есть у меня домашняя заготовка. Часто ею пользоваться нельзя: тут тоже не идиоты работают, засекут — яйца отрежут! Но иногда можно рискнуть, особенно если в зале свой механик работает. Поделиться с ним, конечно, придётся, но при хорошем куше десятину отдать не жалко.

— Десятина — это десятая часть?

Ираклий с выразительной усмешкой посмотрел на него.

— А если в разных залах играть? — азартно спросил Говоров. — На автовокзале есть автоматы, и в центре много точек пооткрывали…

— Это как пёрнуть в маленькой закрытой комнате: где ни находись, везде услышат. Это же не Лас-Вегас, а Тиходонск.

— Так что надо-то для рывка? — Андрюха аж заёрзал на высоком табурете от нетерпения.

— Для такой операции, если ты ее проворачиваешь со мной, ничего, кроме денег, не нужно. Но деньги нужны большие и сразу.

— Сколько?

— Пять-шесть тысяч.

— Рублей? — тормознул Говоров, скорее по инерции, чем по недомыслию.

— Долларов!

Ираклий многозначительно исподлобья взглянул на него уже без всяких усмешек и отодвинулся, давая переварить информацию. Но Андрей спросил сразу:

— Где же взять такие бабки?

— Вот где взять столько, этого я не знаю, — Ираклий внимательно посмотрел Андрею в глаза. — Ну, самый минимум три тысячи, — он сделал знак бармену и заказал по рюмке водки. — Ещё две я вложу, но твоя доля автоматически уменьшится…

Говоров сидел и думал о том, что такую сумму ему никто не даст. Ни взаймы, никак! Бармен наполнил обе рюмки, с усмешкой взглянул на Андрея, подмигнул Ираклию. Тот опять придвинулся к уху Андрея и горячо зашептал:

— На выходе из пяти тысяч сделаем пятнадцать. Полторы штуки — механику, шесть — тебе! Остальное мне как мозговому центру. Подходит?

Андрей молчал. Его грызли сомнения.

— Вот тебе и ремонт, и прикид, и рестораны, и Ялта с магнитофоном. У меня автомат прикормленный стоит, но для последнего рывка нужно пять тысяч минимум. Чего нахмурился?

— Это кому полторы тысячи долларов? Кузе прыщавому? Да он весь таких денег не стоит! И как-то все слишком просто получается!

Ираклий успокаивающе похлопал его по руке, доверительно прикрыл глаза.

— Кузя — это ширма. За ним стоят серьезные люди! А насчет простоты… Когда к большим деньгам привычка имеется, то они просто и добываются! Это для лохов все сложно!

Говоров задумался, анализируя эти слова. А ведь действительно… Пожалуй, он прав! Вот оно как в мире хитро устроено — и на ипподроме, и здесь: за простыми людьми стоят мощные силы, все об этом знают и ведут себя соответственно… Все, кроме лохов… Но он-то не лох! Уже не лох!

— Короче, давай попробуем, — жарко зашептал Ираклий, наклонившись к самому уху. — Сделаем дело, потом на время ляжем на дно, затаимся, а дальше видно будет. Может, ещё чего придумаем. За удачу, напарник!

Ираклий поднял рюмку на уровень глаз и, прищурившись, вгляделся в неё, будто заряжая содержимое своей энергией, как часто делали по телевидению модные нынче «психотерапэвты». Андрей повторил его действия, как зеркальное отражение.

— За удачу!

Они выпили одновременно.

* * *

Все обошлось. Натаныч ничего не заметил, а Нина Ивановна даже похвалила: мол, давай, помогай нам расторговываться! В последний раз, под руководством Ираклия, Андрей неплохо выиграл на угловом автомате. Теперь оставалось сделать последний рывок…

Он сидел в директорском кресле и не отрываясь смотрел на сейф. Напрягал волю, сводил брови… Но взглядом, как бы ни хотелось, ещё никому не удавалось открыть даже самый простой замок. А это был настоящий сейф — несгораемый шкаф весом в тонну, выпущенный в далеком 1914 году, с песком между бронированными стенками. Даже замочные скважины были заперты угрюмыми львиными мордами. Андрей подошел, потрогал морды, покачал из стороны в сторону, понажимал под разными углами — бесполезно: они стояли намертво!

Говоров вытащил из кармана платок и тщательно протёр львов. Точнее, стер свои отпечатки пальцев.

«Я же не собираюсь красть! — успокаивал он сам себя. — Возьму деньги, выграю и положу обратно. Как с бумагой. Подарил пачку Лене — ну и что? Потом вернул. Или деньги отдал — какая разница? И все довольны — и Лена, и Нина Ивановна, и я. Это же не кража! И то будет не кража… В пятницу взять, а к понедельнику всё уже будет на месте».

Его сознание как бы разделилось на две части. Одна уговаривала другую, а он наблюдал за ними — какая убедительней.

«Только бумага в стеклянном шкафчике лежала, к тому же незапертом. А как стальной сейф открыть?»

«А Тихон Гора на что? Это он сейчас замки продает, а когда-то медвежатником был, ломал сейфы. Надо с ним поговорить, только аккуратно…»

Центральный рынок открывался в восемь утра, хотя оживал он уже в шесть. Торговцы прибывали, раскладывали свой товар, обсуждали слухи насчет возможных проверок санэпидстанции или пожарников и понемногу готовились к очередному торговому дню.

Тихон Тихонович сидел перед фруктовыми рядами, ближе к собору, где продавали скобяной товар и всякую всячину. На внутренней стороне его будки висели прикрученные проволокой самодельные замки, когда дверь открывалась, они оказывались снаружи, как на витрине. Стандартные штампованные замки, которые производил в качестве сопутствующего производства «Сельхозмаш», имели пять вариантов секретности. Это значит, что, имея пять ключей, можно открыть любой. Да и без ключа можно открыть: ударил молотком в середину — весь механизм и отвалился. Каждый замок Тихоныча был индивидуален, ударостоек и открывался только своим ключом, коих к нему прилагалось ровно три. Если потеряешь — надо идти к Тихонычу: никто другой такого ключа не изготовит. В последнее время товар его продавался все лучше, свидетельствуя, что отдельные категории граждан начали богатеть.

— Здорово, Тихоныч! — улыбаясь, поздоровался Говоров и дружески протянул руку.

Огромный крепкий мужик лет шестидесяти пяти поднял лохматую седую голову, глянул внимательно холодными голубыми глазами, будто окарябал. За огромные габариты его называли Гора. А может, это было прозвище, сохранившееся со времен лихой молодости.

— Здорово, коли не шутишь!

Голос у него был низкий и густой, словно действительно исходил из недр огромной горы. И протянутая в ответ огромная твердая ладонь напоминала пласт скальной породы. На пальцах слабо синели выцветшие татуировки.

Но крепкого рукопожатия не получилось — разве можно обхватить малую саперную лопатку? Андрей льстиво захихикал:

— Ну и лапища же у тебя, Тихоныч! А что означают эти наколки?

Бывший медвежатник насупился:

— Ты что, о руках моих пришёл лясы точить?

Было ясно, что с лестью к суровому деду не подъедешь.

— Я, Тихоныч, у тебя когда-то замок покупал… Да ключ потерял. Надо бы новый сделать.

— Надо — сделаю! — прогудела Гора.

— И в фирму нам надо бы замок. Или даже два.

Лопатообразная рука сделала широкий жест:

— Вот они. Надо — покупайте!

— А главное другое… Понимаешь, какая история…

— Чего ж я могу понять, когда ты крутишь, как петух-первоход в хате, когда объявляться боится, а надо…

— Ключи я от сейфа потерял. Мне бы сделать дубликат, пока директор мой не вернулся. Я заплачу, сколько скажешь…

— Ну, это и ежу понятно, — Тихоныч протянул заскорузлую от работы с металлом ладонь. — Ключ-то покажь!

— Да ты понимаешь, ключа-то у меня с собой нет, у напарника есть, только с работы выносить нельзя. Может это… по отпечаткам?

Тихоныч стрельнул маленькими острыми глазками по сторонам.

— Ты чего мне здесь лепишь, фраерок?! Какие еще отпечатки?

— Ничего. Как есть, так и говорю… Обычные отпечатки, с ключей.

Старик испытующе пробуравил взглядом Говорова. Как насквозь прожег.

— Ладно, неси, посмотрим.

— Что нести?

— Слепок ключа неси, вот что!

— А как его сделать, этот слепок?

— Ты что, совсем охренел?! — рявкнул Тихоныч, мгновенно превратившись из мирного пенсионера в разъяренного медведя. — А может, мне просто прийти к тебе на работу и сейф разбомбить за бутылку водки? И опять на червонец — в зону?

У Андрея всё похолодело внутри. Неужели Тихоныч его раскусил?

— Смеешься, что ли? Как ты его вскроешь? Там даже дырки для ключей львиными мордами закрыты!

— Львиными мордами! Подумаешь! — не успокаивался Гора. — Нажал и сдвинул — все дела! Вверх или вниз! Только я к тебе в подельники не пойду! Телевизор включи, сейчас в каждом втором фильме показывают, как такие дела делаются: кусок мыла пополам и жми! Только мыло надо не любое, а низкосортное, вязкое — хозяйственное или глицериновое… И смочить обязательно, а то грани сотрутся…

Глава 5 Криминал большой и маленький

— Ну, и чего делать будем? — обычным тягучим тоном спросил Бескозырка.

Он, как всегда, сидел на троне из трех положенных одна на другую черных легковых покрышек. Густо дымя, курил беломорину с крестообразно смятым мундштуком, прихлебывал пиво из литровой пластиковой бутылки и сверху смотрел на четверых блаткомитетчиков, которые сидели вокруг него полукругом, на корточках, положив на колени вытянутые руки. Так сидят, экономя силы, подконвойные зэки во время коротких остановок пешего этапа. Да и вообще всегда, когда есть возможность отдохнуть.

— «Обратку» давать надо, чего еще! — сплюнул Филат. В воровской общине Тиходонска он отвечал за боевые операции. — Причем резко, так, чтобы все в яму легли!

— «Обратка» — понятно… Откуда оно все идет? — сказал Урал. — Чего вдруг они налетели? С каких дел? Я не знаю, пацаны не знают… А ты ведь знаешь! Сказал волыны принести, дежурство организовал, Слона у задней двери поставил… И не зря, оказывается! Как только этот филин с проходной звякнул, а мы уже наготове! Иначе нас бы побили. А раз готовился, значит, знал! Что ты знал, Егор?

Бескозырка выпрямился на своем троне, глянул презрительно, цыкнул зубом.

— Что я знаю, не твоего ума дело! Или я перед тобой должен отчет держать? Ты рамсы не попутал?!

Но сбить Урала было нелегко — и с ног, и с мысли.

— Когда в нас из автоматов шмаляют, это не только твоего ума касается! И мне интересно, за что меня замочить хотели и за что я три дня в камере отсидел! — он обвел рукой собравшихся. — И Жерди, и Филату, и Слону интересно, они тоже шкурой рисковали и сидели. А что до отчета, то это можно. Соберем сходку — и отчитаешься…

— Ты меня сходкой не пугай! — отмахнулся Бескозырка. — Я на таких толковищах бывал, где авторитетов резали и в штабеля укладывали!

Несмотря на внешнюю уверенность, правоты за собой он не чувствовал. Потому что влез в чужую разборку и, по существу, действительно подставил под удар своих людей. Хорошо, что «капуста» к рукам не прилипла, а то вполне могли на ножи поставить. Но раз вопрос встал, на него надо прямо отвечать.

— Слушайте сюда! Пришел ко мне коммерс, бывший наш, погоняло Уркаган. Дал заказ: убрать двух приезжих. Принес пять штук американских рублей. Жердь, где «капуста»?

— В общак пошла, как положено, — спокойно ответил тот. — Только стрелкам долю отстегнули.

— По бабкам вопросы есть? — спросил Бескозырка.

Все молчали. Старший сделал все правильно. И объяснил правильно.

— Да нет никаких вопросов, — сказал Жердь. — Давай дальше тереть…[14]

Филат встал, разминая ноги.

— У меня вопрос имеется. Где стрелков брали? Почему моих парней не напрягли? Или я уже из доверия вышел?

— Ты знаешь, куда тогда выходят! — скривился Бескозырка. — На свалку или на кладбище, в подхорон… Не хотел я наших людей светить в ихних разборках. А они пронюхали, кто заказ организовал, вот и налетели… Но ни хрена у них не вышло, потому что я про все загодя подумал. Вот и скажи, Урал, какие ко мне есть предъявы? Что посидел маленько?

— Да никаких нет, Егор, — примирительно сказал тот и пожал крутыми плечами. — Я поинтересовался, ты объяснил. И закрыли тему!

— Тогда давайте про «ответ» тереть станем, — как ни в чем не бывало продолжил Бескозырка. — Что думаешь реально, Филат?

— Да как всегда… Надо их гнездо найти. Или точку, где они отдыхают. Там и накрыть. И все дела!

— А ты, Жердь, что думаешь? — поинтересовался Бескозырка.

— Я согласен. Только сейчас эти, новые рэкетиры, они все с автоматами да гранатами ходят… Пора и нам их догонять. Раз время поменялось и все можно стало.

Бескозырка кивнул.

— Потолкую кое с кем по этой теме…

* * *

На столе лежал добрый десяток кусков мыла. И хозяйственное — черное, с неприятным запахом, и коричневое глицериновое, и желтое яичное, и пахучее цветочное. Разрезанное и целое, в бумажных обертках и без… Если смочить острый нож, оно почти не крошится. Вдавленный отпечаток домашних ключей получался чётким почти в любом, но Андрей в конце концов остановился на глицериновом. Наверное, под влиянием советов Тихоныча. Еще несколько экспериментов, теперь на время. Он набил руку, теперь при подготовленной заготовке на слепок уходило тридцать секунд. Нормально!

Говоров разрезал ещё пару кусков глицеринового, сложил их, завернул снова в упаковку и перетянул чёрными аптекарскими резиновыми колечками. Один брусок положил в карман брюк, другой — в пиджак и побежал на работу. Теперь он был окончательно готов к… К преступлению. Как Андрей ни убеждал себя, что это легкий проступок, шалость, не кража, а беспроцентный заем, в глубине души он понимал, чем дело пахнет.

Было воскресенье, и он дежурил с полудня, подменяя Шуму, у которого возникли какие-то домашние проблемы. Оставшись один, он загипнотизированно подошел к сейфу. Огромный железный ящик манил его, как завораживающий взгляд удава манит обреченного кролика. Львиные головы и были слепыми, но притягивающими глазами ящика. Он нажал левую. Она упруго поддалась, погружаясь в сталь дверцы, а потом, повинуясь движению большого пальца, послушно поднялась вверх, открывая замочную скважину. Таким же образом и правая голова освободила щель для ключа. Теперь прозревший несгораемый шкаф рассматривал его узкими скважинами для сложных ключей. Говоров задумался. Неужели он осмелится вставить сюда дубликаты, вскрыть сейф и забрать деньги? Ведь это…

Вдали, у входной двери, послышались посторонние звуки — как будто открылась дверь! У Андрея вспотела спина. Он быстро вернул львов на место и, приготовив дубинку, бросился в прихожую.

К своему удивлению и облегчению, вместо неведомых злоумышленников он увидел Григория Натановича.

— Молодец, Говоров! — сказал тот. — У тебя было такое решительное лицо… И палка наготове… Если бы вор забрался, он бы в штаны наложил!

«Вор уже здесь!» — подумал Говоров. Он испытывал угрызения совести. Но хозяин ничего не заметил. Он, не глядя, протянул связку ключей.

— Не в службу, а в дружбу, уважаемый, принеси из багажника пару коробок. Только осторожно: там дорогой коньяк. А сначала заскочи в «Манхэттен», возьми пару бутылок «Боржоми». — Натаныч вытащил из кармана несколько купюр, сунул Говорову и с достоинством прошел в свой кабинет.

Говоров остолбенело рассматривал ключи. Элегантный мерседесовский, два от английского замка входной двери и два сейфовых. Неужели?!

Быстро, пока шеф не передумал, Говоров накинул куртку и вышел из офиса. Голова работала быстро и чётко, план действий складывался сам собой и тут же приводился в исполнение. Заскочив в соседний подъезд, он сделал оттиски ключей. Благодаря тренировкам вся операция заняла не больше двух минут. Он даже догадался обтереть ключи платком, чтобы уничтожить следы мыла. Потом добежал до магазина, купил «Боржоми». Через десять минут Андрей занёс коробки с позвякивающими бутылками и пакет с водой в кабинет Натаныча. Положил перед ним ключи и магазинную сдачу.

Директор ключи сунул в карман, а на деньги кивнул небрежно:

— К чаю возьми себе что-нибудь. — И добавил: — Ты парень быстрый, исполнительный, я таких люблю.

В другое время Говор, скорее всего, отказался бы, но только не сегодня. Сейчас он так боялся разоблачения, что ему стало невыносимо жарко и казалось, мыло в кармане вот-вот расплавится.

— Так я сбегаю в магазин. Мухой! Одна нога здесь, другая — там…

— Давай-давай, — демократично согласился директор. — Я тут с часок ещё побуду.

Андрей влетел в свою квартиру, будто за ним гнались. Первым делом спрятал под ванну драгоценные оттиски. Неужели самое главное уже позади? Может, сразу мотнуться к Тихонычу?

«Ага, так и скажи Натанычу: посторожи, пока я ключи от твоего сейфа закажу! — одернула его более трезвая половина. — Умей выжидать, терпеть, чтобы все наверняка…»

* * *

— Я все разузнал, Семен Борисович! — радостно сообщал Заборовский. — Наших людей конкурент поколотил! Это он Люсьене синяк набил! Но она ему тоже рожу расцарапала.

— Ты чему радуешься, дебил? — хмуро спросил Храмцов. — Эту песню ты уже второй раз поешь! Толку что?

— Нет, теперь я все точно узнал, — Заборовский перестал улыбаться и вынул из кармана смятую салфетку, значительно развернул ее. — Вот: Акопян Ашот Степанович! Так его зовут.

— И что дальше? Ты ему что, приглашение на день рождения послать хочешь?

— Нет, просто я думал…

— Да не фиг думать! Как идет приобретение акций?

Забор тяжело вздохнул:

— С трудом. На завод нас не пускают, моральный дух скупщиков подорван… Я пытался завербовать сотрудника завода, но он отказался…

Сидевший в углу Палыч хмыкнул:

— Вербовщик хренов! Ты хоть знаешь, что такое вербовка?

— Ну, в общих чертах…

— Потому что тебя завербовали, когда сидел в «Матросской Тишине»! И ты стучал по мелочи на сокамерников — кто ложку затачивает, кто с другой камерой переписывается…

— Ну, зачем вы так? — обиделся Заборовский. — Я стараюсь, люди работают. Вот, принес очередную порцию… — Он положил на стол пачку акций.

— Негусто, — сказал Храмцов. — Ладно, иди работай! И интенсивней! Заводских скупщиков надо обогнать! Пусть даже они все такие же драчливые, как этот Акопян!

Заборовский вышел. Оказавшись на улице, он осмелел и сплюнул:

— Командовать все умеют! А работу исполнять — так это Леонид Григорьевич!

Тем временем Храмцов ставил Палычу новую задачу:

— Надо поставить их на прослушку. И телефоны, и офис, и квартиры.

— Мы же не в Москве, Семен Борисович. Здесь наши возможности ограничены. Но я постараюсь.

— Старайся! — буркнул Храмцов. — Вы все такие старательные…

* * *

На следующее утро Говоров получил в «Органайзере» зарплату. Предложил Лене сходить в кафе, но она отказалась: мол, не с кем Андрюшу оставить. Говоров подумал, что она могла бы пригласить его в гости — малыш пусть спит, а они бы выпили чай на крохотной кухне. Но девушка почему-то этого не сделала.

Что ж, может, и к лучшему. Он заехал в «Путник», поиграл немного, но неудачно. Потом пришел Ираклий и пригласил его за «свой» автомат в углу, на котором висела табличка «Ремонт». Ираклий по-хозяйски убрал табличку, и Андрей довольно быстро отыграл недавний проигрыш.

— Вот что такое прикормленная машина! — засмеялся Ираклий. — А ты думал, только людей прикормить можно? Хотя верно, все от человека зависит.

В очередной раз убедившись в компетентности своего знакомого, Говоров пригласил его в бар. Ираклий, как всегда, пил водку, а он заказал себе коктейль «Фазаний хвост».

— Почти готов я, Ираклий. Только у меня пара моментов, без которых ничего не выйдет.

«Бухгалтер» кивнул и придвинулся ближе.

— Деньги я смогу взять ровно на сутки, — продолжил Андрей.

Собеседник опять кивнул. Глаза его заблестели, в них появился острый, неподдельный интерес.

— И сутки эти могут быть только с пятницы на субботу.

Ираклий поспешно кивнул. У Говорова появилось неприятное ощущение, что если бы он сказал, что деньги сможет взять только на час, то Ираклий кивнул бы с той же готовностью.

— Нам больше и не надо! Если начать в пятницу вечером, за ночь всё и решится.

— А они разве круглосуточно работают?

— Если играет серьёзный клиент — обязательно. Только…

Ираклий допил водку и облизнул пересохшие губы:

— Ты уверен, что деньги будут? Тут ошибиться нельзя. Могут голову отрезать…

— Кому? — спросил Андрей и наткнулся на недобрый взгляд.

— Что ты все лоха из себя разыгрываешь? — раздраженно спросил Ираклий. — Кто руку за чужим баблом тянет, тому и отрежут. А кто тянет? Мы с тобой тянем, братишка! Вот так-то! Тут за углом не переждешь: мол, я не такая, я жду трамвая…

Говоров, не чувствуя вкуса, тянул разноцветный, с привкусом химии коктейль.

— А почему «за чужим тянемся»? Деньги-то в автомате ничьи, они для игры. Кому повезло, тот и выиграл. Пятьдесят на пятьдесят! Вот мы и возьмем свои пятьдесят…

Он думал, что Ираклий окончательно разозлится, но тот весело засмеялся:

— Ну, ты и молоток, — с трудом выговорил он сквозь искренний хохот. — Святая простота! С тобой хорошо лохов на доверии разводить…

— В смысле?

— Да нет, это я так, шучу. — Ираклий глубоко вздохнул, успокаиваясь, сняв очки, протер слезы на глазах и уже вполне серьезно продолжил: — Извини. Я знаю, что ты не прикидываешься. Ты и в самом деле…

— Лох?

— Ну, зачем сразу так? Просто простой, открытый парень, душа нараспашку. Неужели ты думаешь, что игорный бизнес висит сам по себе, для удовольствия тех, кто хочет поиграть?

Говоров пожал плечами:

— Во всем мире на азарте наживается мафия. Но у нас же мафии нет?

— Скоро будет, — успокоил Ираклий и жестом заказал еще водки. — А сейчас сюда вложились лихие ребята, у них плановый доход — девяносто процентов, а на выигрыш оставляют десять. Если меньше, то интерес пропадет и играть не будут… А ты на половину игрового дохода рот разинул! Вот поэтому голову и отрежут! Поэтому надо все заранее продумать, тщательно подготовить, а потом, когда начали дело, — заднюю уже не включать!

— Деньги будут, — сказал Говоров. И тут же от внезапно пришедшей мысли его бросило в пот: «А вдруг денег в сейфе не окажется?» — Должны быть, — повторил он, уже менее уверенно.

— Так «будут» или «должны быть»? — насторожился Ираклий.

— Думаю, что будут. Но в жизни всякое бывает… Когда они в карман лягут, тогда скажу, что деньги есть.

Ираклий вздохнул:

— Ну ладно, за обязательность хвалю. А у тебя какие будут: наши или американские?

— Не знаю пока. А это имеет значение?

— Да нет… Просто странно как-то. Как будто ты сейф взломать хочешь, только не знаешь, что там лежит. Может, еще драгоценностями принесешь?

Ираклий явно издевался, но Говоров озаботился: а вдруг там действительно окажутся не наличные, а ценности? Но спрашивать, возьмет ли Ираклий драгоценности, было нельзя: тогда он точно догадается.

— Сейфы ломать я не умею. Просто друг обещал деньги, а в какой валюте, не сказал.

— Не тушуйся! — усмехнулся Ираклий. — Ставки принимаются в любой валюте. Можешь даже бриллиантами отнереститься…

— Да откуда у меня бриллианты? Ты не подумай чего, — Андрей пытался исправить впечатление, но Ираклий только отмахнулся:

— Шучу я! Пойдем, зайдем ко мне в гости, выпьем наливочки в домашней обстановке.

— В гости? Да неудобно как-то… Поздно уже. Ты же не один живешь?

— Не один, конечно, не один! — весело сказал Ираклий. — Но жену с детьми я в Батуми отправил, к родственникам. Там тепло, мандарины… Она вина хорошего привезет, чачи чистой. Мы еще и к тебе придем, и у нас не раз погостим! А как же, раз нас судьба свела! Мы теперь вроде побратимы… Таких дел наделаем!

Они вышли на улицу. Уже стемнело, дул холодный ветер, шел мелкий, колючий дождь. Все таксисты, стоящие под «Путником», Ираклия хорошо знали и вопросительно смотрели за приспущенными стеклами кабин. Но он не обращал на них внимания. По короткому взмаху руки вымытая до блеска черная «Волга» немедленно подкатила к порогу.

— Давай ко мне домой, Колюня! — сказал Ираклий, уверенно садясь на переднее сиденье, как начальник в персональную машину.

— Сделаем, шеф! — ответил водитель.

Андрей с удивлением подумал, что это действительно служебный автомобиль. Но тогда кто такой этот Ираклий? Ведь у азартного жучилы-игрока закрепленного транспорта не бывает!

Через двадцать минут они подъехали к респектабельному девятиэтажному дому в самом центре города, с фасадом, выходящим в парк. Широкие окна и большие балконы выдавали нестандартную планировку. Лифт поднял их на девятый этаж. Квартира оказалась трехкомнатной, с большой кухней. Ираклий устроил короткую экскурсию по своему жилищу. Говорова поразило окно в ванной — нигде он такого не видел.

— Это первый совнархозовский дом, — небрежно пояснил Ираклий. — Тут все продумано и вид хороший. Днем Дон виден и весь центр как на ладони. Пойдем, на кухне сядем, по-холостяцки…

Кухня оказалась невиданно большой — как жилая комната в квартире Лены. На угловом диванчике, охватывающем половину овального стола, лежали кукла, плюшевый медведь, несколько машинок.

— Наташенька куклы обожает, а Игорек машинки, — любовно пояснил Ираклий, собирая игрушки. — Везде все бросают, сорванцы. Сейчас положу на место, а ты пока вот что посмотри…

Он бросил на стол паспорт и вышел. Говоров машинально открыл документ.

«Гоберидзе Ираклий Зурабович…» На фото Ираклий без очков, глаза широко раскрыты, на проходимца-бухгалтера он здесь не был похож. Нормальный, порядочный мужчина, хороший семьянин.

— Сейчас мы чачи выпьем, — вернувшийся хозяин поставил на стол грубую, словно самодельную бутылку, две рюмки, достал из холодильника блюдце с полукопченой колбасой. — Только закуски нет, извини. Семья в отъезде — я дома не питаюсь.

— Зачем это? — Говоров подвинул к нему паспорт. Он почему-то чувствовал себя неловко.

— Для доверия. Чтоб у тебя сомнений не было, — подмигнул Ираклий и разлил прозрачную жидкость, распространяющую фруктовый запах. — Нам же вместе долго дела делать. А ты, я видел, засомневался…

— Да нет, — смутился Говоров.

— За доверие!

Они выпили. Говоров проголодался, но колбасы было мало, и он взял один кусочек.

— Спасибо. Я пойду…

— Как хочешь, — развел руками хозяин. — Ты скромный — не ешь, не пьешь. Ничего, познакомимся поближе — все изменится.

Они тепло распрощались. Дело шло к полуночи, дождь перестал, небо очистилось, ярко светили звезды. Говоров с удовольствием вдохнул чистый прохладный воздух. От голода у него сосало под ложечкой. Он готов был съесть буйвола. И даже почувствовал, что не дойдет до дома, если чего-нибудь не купит по дороге. Жареный буйвол, конечно, ему вряд ли попадется. Зато теперь, благо дело, ночные магазины и ларьки разрослись по всему городу, как грибы в постперестроечной слякоти. Они призывно светились витринами в липкой безрадостной ночи, как маяки, притягивая из непроглядного мрака тех, кто потерпел крушение в суровой полуночной пьянке, недобрав свою норму либо перебрав и теперь мучаясь похмельем.

Говоров подплыл к одному такому маяку и постучал в запотелое стекло. Потом постучал еще раз и еще. Наконец в мутном свете появилась растрепанная женская голова.

— Чего? — хрипло спросила она, не очень-то скрывая недовольство.

Говоров смутился. Он явно поторопился будить продавщицу. Нужно было сначала разобраться в названиях и найти компромисс в сложном вопросе «цена — качество — содержимое кошелька». Но теперь деваться некуда. Он почувствовал спинным мозгом, что если немедленно не назовет того, что ему нужно, девица обдаст его матом.

— Сухариков, — не раздумывая, он быстро достал из кармана потертое худосочное портмоне и тут же понял, что заказанного в такой час явно мало, чтобы оправдать побудку женщины, наверняка спавшей под прилавком.

«И как они спят при таком ярком свете? Это же две ЛБ по восемьдесят ватт», — мелькнула в голове глупая мысль. Хотя, возможно, и не глупая, а скорее профессиональная. Говоров давно уже вычеркнул себя из числа классных электриков, но сейчас точно подметил, что здесь сороковки вполне хватило бы. И платить за свет пришлось бы меньше! Хотя экономии этих ушлых коммерсов учить не нужно: раз жгут на всю катушку, значит, воруют электричество. Ладно, дело хозяйское…

Тут он почувствовал, что ведет себя неестественно — жмется, прячет от этой лахудры лицо, как вор.

А ведь и не украл еще ничего! Тогда он гордо вскинул голову и впервые в жизни вызывающе посмотрел на работника ночной торговли.

— И пива! — потом подумал и добавил. — Пол-литра. Ноль пять!

— Какое пиво?

— «Балтику-девять». Баночное. — Расплатившись, он сгреб сдачу и неожиданно для себя спросил: — Небось перемычки стоят?

— Че-е-его?!

— В электросчетчике перемычки? Чтоб не крутился?

— Да пошел ты знаешь куда?! — взвизгнула продавщица. — Твое-то какое дело?

И тут же откуда-то снизу донесся густой и явно нетрезвый бас:

— Эй, Людок, что там за базар?

— Да пьянь всякая выступает!

— Я ему щас!

Говоров повернулся и, от греха подальше, скрылся в темноте.

«Все воруют, — подумал он, направляясь к автобусной остановке. А потом, трясясь в почти пустом, провонявшем бензином салоне, продолжал думать на ту же тему: — Почему всем можно, а мне нельзя? Ведь хотя и учился на отлично, и специалистом был неплохим, и сколько ни горбатился на двух работах, а толку — ни на грош! Потому что правильная жизнь дивидендов не приносит! А стоило чуть-чуть пошевелиться, чтобы срубить лёгких деньжат, так жизнь стала быстро меняться. Появилась прекрасная женщина, какие-никакие деньги, новые друзья, хорошие перспективы. Да, за это надо платить чем-то, пока ложью и нервами, а появятся деньги, так и нервы подлечим, и врать перестанем!»

Если сам себя не убедишь, то кому же это ещё удастся!

* * *

Попросив Колотунчика подменить его с утра, Андрей отправился не на завод, а на базар. Тихоныч посмотрел на него равнодушно, как будто видел впервые, даже руку не протянул.

— Я же приходил недавно, — напомнил Андрей, доставая завернутые куски мыла. — Ключи потерял от сейфа. А выносить их нельзя, вот мы про отпечатки и договорились. Помнишь, Тихоныч?..

Седой богатырь остановил его небрежным жестом.

— Мне твои истории не нужны. Я ключи делаю. А зачем они тебе — меня не касается. И какую дверцу ты будешь открывать этими ключиками, мне знать ни к чему. Может, ту, что у папы Карлы за холстом, — он хитро прищурился. — Может, какую другую. Мне без разницы. Давай, гляну, что ты намудрил…

Говоров не сразу понял, что бывший медвежатник вспоминает Буратино. Он просто протянул слепок. Тихоныч внимательно его осмотрел.

— Чисто сработал, фраерок, — хмыкнул он и вроде как помягчел. — Может, и возродишь профессию. Только вряд ли. Сейчас волына любую дверь открывает. Через кровь, правда, да это теперь никого не смущает…

— Какую профессию? Какая волына? При чем здесь кровь? — залопотал Говоров.

Но Гора пропустил его лепет мимо ушей.

— Тебе когда надо? — спросил он, рассматривая вдавленные отпечатки. — Работа сложная, может, подгонка потребуется.

— Да какая подгонка, Тихоныч! — взмолился Андрей. — Мне в пятницу — крайний срок! И чтобы никакой подгонки — в субботу директор приезжает!

— В пятницу так в пятницу, — неожиданно легко согласился мастер по металлу. — Часа в три можешь забрать.

Андрей ушел, а Тихон Тихоныч принялся за изготовление ключей. В обед он сходил в столовую, пообедал, на обратном пути зашел в будку телефона-автомата, плотно прикрыл за собой дверь, набрал номер.

— Здорово, Александр Иваныч! Дело есть. Да, серьезное. Давай прямо сегодня. Часов в шесть. Где? На второй точке? Понял. — Не прощаясь, он повесил трубку.

На другом конце провода положил трубку начальник уголовного розыска города майор Петров.

* * *

На шинном складе противно зазвонил внутренний телефон.

— Слышь, Егор, — приглушенно доложил Монгол. — Тут к тебе какой-то здоровенный чертяра с тяжеленными сумками. Шреком назвался. И точно, похож. Рожа стремная, сразу видно: мурый. Чо с ним делать?

«Смотри, как бы он с тобой ничего не сделал!» — хотел сказать Бескозырка, но передумал: не надо зря обижать ребят. И тем более расхолаживать: теперь его люди охраняли периметр, дежурили у основных и пожарных ворот. От их старательности многое зависело, в том числе и его собственная жизнь.

— Пропусти, Монгол, я его знаю. Пусть Игнатик или Серафим сюда проводят. — И хотя с этой стороны он никаких подлянок не ждал, чтобы пацаны не расслаблялись, добавил: — Проверьте, чтобы у него при себе ничего не было. А в сумки не лазьте!

— Понял! — напряженным тоном сказал Монгол.

Вот и хорошо… «Законник» положил трубку.

Ко входу в склад подъехал «Москвич»-«каблучок». Непропорционально широкий парень с бритой головой, расплющенным носом и невыразительными глазами натужно затащил две объемистые сумки. Следом, засунув руки в карманы, шел Серафим.

— Куда? — не здороваясь, спросил Шрек.

— Вон, на верстак!

Бескозырка знал, что это бывший мент, и испытывал к нему глухую неприязнь. А Серый работал со всеми, без разбора. Никаких принципов у этих «новых»…

— Разгружайте! — Шрек поставил сумки у вытянутого вдоль стены столярного верстака и шагнул в сторону. На нем было черное драповое пальто, под которым удобно прятать обрез или автомат.

Серафим расстегнул молнии и стал выкладывать на обструганные доски оружие, тускло отблескивающее в мертвенном свете ламп дневного света. Короткие автоматы с расширениями на конце ствола и складными прикладами, какой-то невиданный малыш размером чуть больше ТТ, тоже со складным проволочным прикладом, пистолеты, ребристые и гладкие гранаты, запасные магазины, цинки и коробки с патронами…

— Гля, какая фиговина! — воскликнул Серафим, размахивая маленьким пистолетом-пулеметом. Он был похож на почтальона Печкина: вытянутый подбородок, тонкие губы, щетина на лице, всклокоченные волосы. Только компактный автомат в руке смазывал впечатление. — Его в карман спрятать можно! Что это?

— «Скорпион», чешский, — сквозь зубы пояснил Шрек. — В рукоятке замедлитель, за счет этого очень высокая кучность. Можно весь магазин в голову всадить!

— Чего ж не всадили? — поинтересовался Бескозырка.

— Того, что там бронировка была! — огрызнулся Шрек. — Предупреждать надо!

«Разбор» они провели сразу, по горячим следам. Заказчик валил на исполнителей, те — на заказчика. В результате разошлись краями: аванс остался у Шрека с Блондином, потому что они сделали все, что от них требовалось в обычной ситуации. А знать про броню они не могли и потому рисковали жизнями сильней, чем обычно.

— Ладно! — Бескозырка махнул рукой и подошел поближе.

Четыре автомата АКСУ-74У, «Скорпион», пять «макаровых», четыре Ф-1 и пять РГД, выложенные в ряд, выглядели весьма внушительно. Блатные всегда пользовались ножами, обрезами да старыми пистолетами, оставшимися с войны. Поэтому Бескозырка даже головой покачал.

— И где вы такое берете? — вырвалось у него.

Шрек пожал плечами:

— А что тут хитрого? На складах. Давай бабки и забирай, что надо, хоть гранатометы, можно даже ПЗРК…

— Это еще что такое? — нахмурился «законник».

— Ракеты такие. Самолеты сбивать, — пояснил Шрек. И добавил: — Из «Скорпиона» лучше вблизи работать, АКСУ — метров на сто пятьдесят, не больше. С гранатами обращаться умеете?

— Поучи свою бабу щи варить! — буркнул Бескозырка и наткнулся на невыразительный взгляд маленьких глаз-пуговок.

И хотя он находился на своей территории, в окружении своих людей, хотя он многое повидал в насыщенной событиями воровской жизни, хотя знал, что бывший мент безоружен, — все-таки ему стало не по себе.

— Она и так хорошо готовит, — спокойно сказал Шрек и улыбнулся одними губами. — А цыпленка знаешь как жарит?

Блатные отчетливо поняли: с такой же улыбкой и так же спокойно он может перебить их всех. Непонятно, как он это сделает — безоружный против вооруженных, но сделает, если захочет. Поэтому его лучше не злить.

— Ладно, что-то мы заболтались, — Бескозырка подчеркнуто медленно достал из-под телогрейки пачку стодолларовых купюр, положил на верстак, рядом с гранатами.

Шрек спрятал деньги во внутренний карман пальто и пытливо заглянул вору в глаза.

— Все правильно? По чесноку?

— Нормально, — ответил тот.

— Предложения, замечания, претензии есть?

— Бывай здоров, — глядя в сторону, сказал Бескозырка.

— Заведите специалиста-оружейника, чтобы держал все это в порядке. Приятного отдыха.

Сопровождаемый, мягко говоря, недружественными взглядами и застегивая на ходу пальто, Шрек, не оглядываясь, прошел к выходу из склада. Гулко хлопнула калитка, потом затрещал мотор «Москвича».

— Чувствую, я поздно родился! — сказал Бескозырка. Вроде хотел с издевкой, а прозвучали горькие нотки сожаления. — Сейчас все можно! «Новые» что хотят, то и делают, ничего не боятся. Если так дальше пойдет, то они над блатными верх возьмут!

— Ну, это ты уже перегнул, — сказал Серафим.

— Хорошо, если так, — хмуро буркнул Бескозырка. И, встряхнувшись, рявкнул: — А сейчас давай ко мне Жердя, Филата, Урала!

Когда бригадиры собрались, он коротко поставил задачу:

— Займитесь этими приезжими, немедленно! Найдите, где они живут, а еще лучше, где отдыхают. Там все расслабляются и забывают о безопасности. Мы им такую «ответку» закатим…

* * *

Чем ближе к пятнице, тем сильнее «колотунчики» колотили Говорова. Потому что пока его план оставался пустой фантазией. Но когда он получит ключи, все изменится. Надо вскрывать сейф, забирать деньги, идти к Ираклию и пускаться в такую аферу, в которую он не пускался никогда в жизни. Да что «не пускался»! Даже подумать о таком он не мог. Но что делать? Жизнь заставляет… Недавно он сводил Лену в кафе-кондитерскую. Пирожные, шампанское… Ему самому вечер показался вполне шикарным, но по некоторым штрихам в поведении девушки он понял, что она ожидала большего.

— Ты чем-то озабочен? — спросила она.

И Андрей оценил такую проницательность: значит, она чувствует, что происходит в его душе!

— Да так… Текущие проблемы, — сказал он и перевел разговор на что-то другое.

Действительно, не обсуждать же с девушкой обстоятельства предстоящей кражи. Пусть даже временной.

В попытке получить моральную поддержку он отправился к родителям. Говоровы-старшие по-прежнему жили в коммуналке, хотя городские власти уже давно перестали обещать их расселить и доложили вышестоящему начальству, что тиходонцы счастливо живут в отдельных квартирах и собственных домах.

И это отчасти было правдой, потому что все руководители действительно улучшили свои жилищные условия до предела, а поскольку они были тиходонцами, то с чистой совестью и отчитывались от их имени. Правда, мнение отставного подполковника Ивана Сергеевича Говорова при этом не учитывалось. А он с супругой, хотя и не жаловался, обитая в комнате площадью восемнадцать метров, но не очень радовался тому, что вторую комнату, поменьше, занимал сосед Саша, пенсионер, ранее работавший на «Сельхозмаше».

Иван Сергеевич был дома один: мать отправилась на базар. Увидев Андрея, он обрадовался:

— Проходи, сынок, проходи! Редко заглядываешь, мы скучаем.

Говоров обратил внимание, что отец похудел, морщин прибавилось, голова стала совсем седой. А ведь ему всего пятьдесят два! Сердце защемило от жалости. Что он видел, кроме казенных квартир военных городков и испытательных полигонов?

— Сейчас чайку попьем, я только заварил. Посиди пока, я на кухню…

В комнате, как всегда, был порядок: старый раздвижной диван, стол, стулья, отжившее свой век потрепанное мягкое кресло, набитый под завязку книжный шкаф, на стенах самодельные резные полки с незатейливыми статуэтками, репродукции Шишкина и Айвазовского, фото в рамках — сын в разном возрасте, в буфете штампованный хрусталь массового производства… Обстановка за много лет практически не изменилась, можно было подумать, что сейчас восьмилетний Андрей пришел из школы в городке № 27 под Ленинградом.

— Ну, рассказывай, сынок, как живешь, — сказал Иван Сергеевич, разливая чай. — Так и работаешь рядовым электриком?

— Недавно старшим назначили…

— Кем?

— Старшим электриком.

— А-а-а, вон у вас как. У нас на комплексе другие должностя были… — Отец вздохнул. — Сейчас все с ног на голову встало. Ты хоть понимаешь, что происходит? Я — нет!

Андрей отхлебнул крепкий душистый чай.

— И я не особенно.

— Вот зачем меня в сорок пять на пенсию выперли? Я двенадцать лет ракетным дивизионом командовал, до этого замом шесть лет, — Иван Сергеевич загибал пальцы. — А начинал с оператора-наводчика, все ступени прошел. А они кого поставят? Сейчас такие офицера приходят — азимут цели определить не могут! Тот чей-то сын, тот — племянник… А если заваруха какая случится? Куда наши птички полетят?

— Не бери в голову, папа! Пусть другие об этом думают.

Отец махнул рукой:

— Да о чем они думают? Ни о чем! Вот сейчас представители приходили — заводские акции скупать. А Сашка свои давно разорвал и в окошко выбросил! Вот о чем он думал? Ты, кстати, не продал свои-то?

— Пока нет, — ответил Говоров. — Но подумываю. Деньги-то нужны. А где их взять?

— Деньги, деньги… Помешались все на деньгах! Раньше жили, и о них никто не думал! И не талдычили целыми днями: деньги, деньги… Кому твои деньги нужны? Это же бумажки!

— Ох, папа, папа! Раньше одна жизнь была, а теперь совсем другая! — Андрей отставил чашку. — Я вот с девушкой познакомился, с Леной. Надо ее в кафе сводить, цветы купить…

— Купи цветы, ты ж зарплату получаешь! Она же не за деньги с тобой встречается. Разве не видит, что ты в одних штанах ходишь? Слепой это заметит… А раз видит, но встречается, значит, в тебе весь ее интерес, а не в наворованных миллионах. Кого миллионы счастливым сделали в этом мире?

Андрей даже покраснел, не зная, что ответить.

— Ну, живут же люди… — пробормотал он. — Что ж, я не человек? Дачки двухэтажные…

— Дачки в залоге у банка или в казино проиграны.

— Жены — красавицы!

— Да, через одну — шалавы, — отмахнулся отец. — Особенно те, которые за миллионы выходят, дурья твоя голова. Смрад, разврат и беспредел. У нас в части, под Мурманском, замполит женился, привез такую кралю из отпуска — в Сочи познакомились. Так она не то что офицеров — ни одного солдатика не пропускала! Приехал он с «точки» неожиданно и застал картину… В результате — три выстрела, три трупа!

— Дети в университетах… — не сдавался Андрей. — За границей.

— Нет у русского человека за границей никакого будущего. А в России их дипломы, что наши у них. На фиг не нужны! Здесь вам не Европа! Да у тебя и вообще детей нет. Где им учиться?

Отцу все было ясно и понятно. Для него мир четко делился на белое и черное. Так его когда-то выучили в военном училище, так закрепляли мировоззрение все годы службы на занятиях по политической подготовке. И вряд ли он сможет понять сына, который заказал оттиски ключей, чтобы забрать из чужого сейфа крупную сумму денег… А тем более поддержать его на этом скользком пути.

— Спасибо за чай, папа! — Андрей встал. — Я зайду на той неделе…

«Если все пройдет удачно», — мелькнула непрошеная мысль. О том, что может случиться в противоположном случае, он старался не думать.

* * *

— Есть, Егор, готово! — с порога заорал Жердь, врываясь на шинный склад.

— Чего разорался? — недовольно поморщился «законник». — Амнистию объявили? Или блатным пенсии выдавать стали?

— Эти… Ну, которые на нас наезжали… — Жердь подошел поближе и понизил голос. — Приезжие шакалы…

— Ну, рожай, рожай! Что они сделали?

— На сегодня баню сняли. «Горячая изба» — на восточном выезде. Отдыхать будут. С телками, как положено… Заезд в семь!

— Молодец! Собирай всех, быстро! И Евгения ко мне!

В качестве оружейника Бескозырка нашел бывшего инженера-испытателя Ижевского оружейного завода Евгения Александровича. Вскоре он стоял рядом с разложенным на верстаке арсеналом. Худой, строгий, в тонких позолоченных очках, черном берете и длинном черном плаще, он напоминал то ли художника-пейзажиста, то ли поэта. Но, несмотря на это, умел метко стрелять с двух рук, любил оружие и отличался добросовестностью и педантизмом. Он проверил все купленные стволы, смазал их, снарядил магазины. Гранаты он осмотрел скептически, особенно узнав, что никто из бойцов ими не пользовался.

На дело решили отправить боевую пятерку Филата. Надежную и не раз проверенную. Монгол, Слон, Серафим, Сеня Новиков и Влад Игнатик. Пять кровных братьев, пять безропотных теней, которые не спрашивают и не размышляют, а выполняют приказ. Они связаны кровью и знают: если что — расплачиваться придется тоже кровью, только своей.

Через полчаса стрелки разбирали оружие. С автоматами, а тем более с гранатами, им работать не приходилось, но у людей такого склада воображение не развито: бал правят сиюминутные чувства. Сейчас они чувствовали себя шварценеггерами из боевика «Коммандос». Пятью клонами великолепного Арнольда. И это приводило их в восторг.

Особенно. Крепкий мордатый детина, стриженный под главного героя «Коммандос», в облегающей кожаной куртке, повертел в руках АКСУ-74У, словно вникая в работу его механизмов, молча прицелился в стену, вставил магазин, передернул затвор, забросил автомат за спину. Взял «макаров» и, зло шмыгнув носом, вставил магазин, дослал патрон в ствол, сунул за пояс. Подумав, не очень уверенно взял гранату, положил в карман. В огромном помещении он один создавал столько действий, что, казалось, наполнял его целиком своей зловещей активностью.

За ним стали вооружаться другие. Серафим, Монгол, Сеня, Влад. Они целились, щелкали затворами, прятали под одежду автоматы и пистолеты, рассовывали по карманам боезапас и гранаты. Бескозырка удовлетворенно наблюдал. Механизм мщения был запущен — крутились маховики и шестеренки, скользили приводные ремни, громыхали звенья цепей. Филату оставили «Скорпион», вдобавок он взял пистолет, осмотрел всех, проверяя готовность. Похожий на цыгана Монгол возился с гранатами, пытаясь подвесить их к поясу за кольца.

— С этим осторожней! — прикрикнул оружейник. — А то всех на воздух поднимешь! И вообще, эти, ребристые, оставьте — у них осколки далеко летят…

— Ничего, далеко — не близко! — захохотал Слон.

— Грузимся! — скомандовал Филат.

У ворот уже разворачивался изрядно потрепанный «пазик».

* * *

Резная дверь в «Горячую избу» распахнулась, по чешской плитке застучали тяжелые каблуки. Первым шел Канаев. За ним тяжело топали похожие на слонов Аляска, Клоп и Штанга. Плотным полукольцом они обступали своего предводителя, как профессиональные телохранители, готовые закрыть своего шефа собственными телами. Вся разница была в том, что им такая глупость и в голову не приходила. Шли рядом, демонстрируя преданность, и все — дальше их мысль не шла… Накачанные бицепсы заставляли их держать руки отставленными, а под куртками прятались складные девятимиллиметровые пистолеты-пулеметы ПП-90, годные для скоротечного ближнего боя.

Сопло и Веник зашли следом, присыпанные снежной пудрой, встали у входа, осмотрелись и вальяжно расселись по мягким кожаным креслам, расставленным вокруг торчавшей из бочки развесистой вечнозеленой пальмы. Сопло, наплевав на приличия и конспирацию, поставил между ног укороченный автомат АКСУ-74У — более серьезное оружие, чем у его товарищей. Автомат задел лежащего под пальмой крупного пушистого кота. Тот недовольно поднялся и, вытянув хвост трубой, обиженно пошел прочь.

— Эй, есть тут кто? — спросил Олег Сергеевич.

Но навстречу гостям из боковой двери уже вынырнул осанистый мужчина в пиджаке с блестками, с белым воротником-стоечкой и бабочкой.

«Видно, у них тут камеры», — оценил такую расторопность Олег Сергеевич. И прикид служителя банных дел тоже оценил.

— Здравствуй, акробат! Мы не ошиблись? Это баня или цирк?

Он был не в настроении. Обстановка хреновая: двух пацанов грохнули, раненые Бегемот и Сеня Бык, чуть подлечившись, уехали, надо ждать новых нападений…

Правильно сказал Храмцов: «Какая, на хрен, баня? С ума посходили, что ли?»

Но Храмцову легко командовать цивильными подчиненными. А держать в узде отмороженных головорезов гораздо сложнее. Тут дашь слабину — сожрут. Погладишь против шерсти, станешь на пути примитивных желаний и разнузданных инстинктов — тоже сожрут. Значит, надо иногда подыгрывать, показывать, как ты их ценишь и какой ты свой в доску. Тогда смолчат, когда по морде бьешь или даже пристрелишь особо озверевшую скотину…

— День добрый, господа, — бесцветно, но вполне гостеприимно произнес мужчина. — Вы не ошиблись, это очень хорошая баня. Лучшая в городе.

И тут же, без каких-либо объяснений, повернулся и зашагал по зеленому ковролину, устилающему коридор. И хотя в него целились настороженные и недоброжелательные глаза, он не обращал на них внимания. Похоже, ему было наплевать на грозных посетителей.

«Значит, у них сильная крыша», — отметил Олег Сергеевич и двинулся следом.

Они спустились в цокольный этаж, снова прошли по коридору с таким же зеленым ковролином, администратор открыл полированную дверь, жестом пригласил в хорошо обставленный зал: кожаные кресла, диван, большой круглый стол, платяные шкафы, телевизор с метровой диагональю, барная стойка, за которой стоял улыбающийся бармен в белой рубашке, жилетке и бабочке. Полировка, ковры, дорогие обои…

— Дальше бассейновый зал, парилка, душевые и туалет, — сказал администратор. — Попрошу сюда, располагайтесь. Выпить, закусить не желаете?

Любуясь его смелым высокомерием, Канаев подумал и согласно кивнул, впрочем, даже не двинувшись с места.

— Желаем, — сказал он так, словно еще минуту назад сомневался в этом, но теперь все же принял сложное решение.

— Девочки, бильярд, массаж? — тем же тоном спросил «Акробат».

— Все желаем! — кивнул Олег. — Надеюсь, другие залы пустуют? — Он очертил пальцем вокруг себя невидимый круг.

— Как заказывали, — ответил тот, слегка пожав плечами.

— Клоп, Штанга, проверьте!

Бойцы кинулись осматривать помещение. Канаев лихо сбросил узкое пальто на красной подкладке и перекинул его через стойку, обтянутую бордовым драпом. Отметил, что подкладка и драп гармонируют между собой. Клёво! Любуясь совпадением цветов, приказал:

— Сопло, на входной пост. Дверь запри и смотри себе в глазок. Скажи Лехе, чтоб из машины не выходил. Никого, кроме баб, не пускать, дурь не курить. Пушки держите наготове, всякое может быть! Остальные пусть заходят! Вас потом сменят…

— Опять Сопло! Чуть что, сразу Сопло! Знаю я, как вы сменяете! — пробурчал тот и нехотя ушел, волоча автомат за ремень по мягкому покрытию.

Идиот! Канаев повернулся к администратору.

— Второй выход есть?

— Есть, пожарный. Пойдемте.

«Акробат» провел его через зал с бассейном, мимо туалета и душа, мимо парилки, раздвинул в стороны тяжелые бархатные шторы, за которыми оказалась железная дверь.

— Ключ? — Олег властно протянул руку.

«Акробат» словно ждал такого вопроса. Тут же выудил из левого бокового кармана кусочек серебристого металла, молча протянул. Канаев открыл дверь, выглянул на темную лестницу. Повеяло холодом, сверху слышался шелест деревьев.

— Сойдет, — кивнул он. — Там лесополоса?

— Да.

— Хорошо.

Олег запер дверь, а ключ спрятал уже в собственный карман, задернул бархатные шторы.

— Молодец, исполнительный, — похвалил он «акробата» и протянул ему несколько стодолларовых купюр. — Иди, работай. Все должно быть как всегда. Только лучше!

Администратор кивнул.

В коридоре послышался шум: громкий смех, выкрики, тяжелые шаги — это спешили развлекаться остальные отдыхающие.

Корректно поздоровавшись с ними, администратор поднялся на первый этаж, там встретил банщика — совсем молодого худощавого паренька.

— Гости сегодня специфические, веди себя аккуратно, — предупредил он.

— Да знаю, Валентиныч, — с улыбкой кивнул он. — Не впервой.

— И девчат предупреди.

— Они таким даже рады: башляют хорошо!

— Башляют… Как бы по морде не набашляли, — пробормотал Валентиныч, похрустев в кармане купюрами. И наклонившись, попытался поймать кота. — Иди сюда, Пушистик! Тебе точно башлять не станут, только пинков надают!

Но кот уклонился и побежал своей дорогой.

Валентиныч вздохнул и пошел к себе в кабинет.

* * *

Средний россиянин мечтает о том, чтобы его не трогали, как будто постоянно опасается тычка, штрафной квитанции, повестки в суд или визита участкового. Откуда такое желание может появиться у свободного гражданина свободной страны, наделенного всеми конституционными гарантиями, в том числе и правом неприкосновенности личности, сказать трудно. Но за его осуществление люди готовы платить. Не только деньгами, угодливыми улыбками и сексуальными услугами — за возможность спокойной жизни расплачиваются кто чем может. Особенно стараются частные предприниматели, уязвимые даже для самых ничтожных служителей власти, особенно если их репутация в прошлом имеет темные пятна, которые, как известно, не выводятся из биографии даже с помощью чудодейственных порошков, реклама которых оккупировала телевизионные экраны.

Тихон Тихонович Горюнов по кличке Гора расплачивался информацией. Старый медвежатник состоял на агентурной связи у майора Петрова еще с тех времен, когда тот был не начальником уголовного розыска города, а обычным опером районного ОВД.

На базаре толклись разные люди из разных городов, сюда стекались полноводные потоки криминальной информации, они бурлили, закручивались в водовороты, падали водопадами, разлетались мелкими и крупными брызгами. Несколько раз Гора приносил своему куратору такие ценные брызги, что Петров раскрывал громкие преступления, что способствовало его продвижению по карьерной лестнице. Можно сказать, что нынешний пост он занял не без помощи Горы. Поэтому начальник УР не передал ценного информатора кому-то из подчиненных, а лично поддерживал с ним контакты.

И сейчас они прогуливались в пустынной части парка имени Революции, по тихой аллее, которая в секретных документах именовалась «точкой встречи № 2», о чем редкие собачники, выгуливающие здесь своих питомцев, разумеется, не подозревали. И завидев пожилого седого мужчину, рассказывающего что-то более молодому спутнику — высокому, с красным грубым лицом, не могли заподозрить конспиративную встречу, скорей расценивали это как наставление мудрого отца внимательному и почтительному сыну. Впрочем, «отец» и «сын» обычно заблаговременно сворачивали на боковую тропинку, и рассмотреть их лица случайный прохожий, как правило, не мог.

— …Вначале надо было походить в учениках у мастера, года три, а то и все пять, — увлеченно рассказывал Тихоныч, у которого обычно не было слушателей, да и он никогда не был склонен к откровенности. — Потом, если мастер допустит до профессии, надо собственный инструмент достать. А его на заказ делали, в основном в Польше, на это еще года полтора уходит. И обратно с мастером работаешь, только вторым номером… А уже потом сам на «медведей»[15] выходишь…

— Очень интересно, — с не характерной для себя сдержанностью ответил майор Петров, изображая крайнюю заинтересованность.

— А сейчас зачем все это? Взял волыну, грохнул инкассатора или кассира — и в дамках! Вот и вымерла профессия… — с горечью сказал Тихоныч, как хлебороб-землепашец, печалящийся о том, что трактора и комбайны уничтожили романтическую первозданность крестьянского труда.

— Да, действительно жалко, — поддакнул Петров. И тем перегнул палку.

Тихоныч остановился.

— Что тебе жалко?

Они стояли и смотрели друг на друга. О чем думал Тихоныч — неизвестно, а майор Петров размышлял: как выпутаться, ибо всерьез утверждать, что он жалеет о вымершей профессии медвежатника, было бы не очень правдоподобно.

— Вообще жалко, что так получилось, — обтекаемо ответил он, и эту фразу можно было отнести к чему угодно, в том числе и к исковерканной судьбе самого Тихоныча. Тот наверняка именно так ее и истолковал.

— А сегодня пришел паренек, заказ сделал, — вздохнув, сказал он. — Два сейфовых ключа, сложных, от несгораемого шкафа, такие еще до революции делали. В субботу пойдет на дело… Я еще подумал: неужто профессия…

— Подожди, Тихоныч, теперь давай подробней! — насторожился Петров.

* * *

Филат быстро погрузил новоявленных «коммандос» в раздолбанный «пазик». Последним шел Игнатик. Он поставил ногу на ступеньку, тоскливо оглянулся на серый ангар шинного склада, остановил взгляд на горящей лампочке, бросил в грязь окурок и тонкой струей выпустил дым через нос.

— Давай, шевелись! — беззлобно прикрикнул Филат.

Бригадир понял, о чем думает Влад: увидит ли он эту лампочку еще раз?

Игнатик нырнул в салон. Влад обошел автобус, открыл дверь и прыгнул на место водителя. Запустил двигатель, глянул в зеркальце на каменные физиономии бойцов.

— Задерните шторки! — приказал он. — Сейчас телок возьмем для отвода глаз.

— Вот это дело!

— Телки — это хорошо…

— Тогда давай дальше и не поедем!

Каменные лица расслабились, пацаны оживились, кто-то засмеялся. «Ну и ладушки…» Филат тронулся с места.

Через пожарный выезд «пазик», не привлекая внимания, выкатился с территории базы на противоположную сторону и окольными путями покатил к «Горячей избе». По дороге в салон подсадили приманку — трех замерзших девчонок в маленьких курточках и куцых юбках. Они думали, что едут работать.

— Приветик, мальчики! — сказала самая бойкая. — А есть чем согреться?

— Подожди, сейчас горячо будет, — ответил за всех Сеня Новиков, переложив автомат из руки в руку.

— Кто сильно хвастает, не сильно греет, — засмеялась девчонка, и подружки ее поддержали.

На оружие они внимания не обращали. Или привыкли, или им было наплевать.

Через полчаса они прибыли на место. «Горячая изба» стояла на отшибе, рядом с небольшим озерцом и лесополосой. Девчонки здесь бывали часто, поэтому приоткрыли шторки и с интересом выглядывали наружу.

Уже стемнело, разноцветные буквы названия по очереди вспыхивали и гасли, мелкий снег кружился в огнях фар, сыпался на лобовое стекло, цветные сполохи играли на нем свою восторженную симфонию, обещающую море удовольствий.

— Тут уже кто-то отвисает! — сказала бойкая девушка. — Гля, крутые тачки…

Действительно, во дворе, прячась в тени, отблескивали лакированными бортами три угловатых джипа.

Филат притормозил у ворот.

— Выходите, девчонки! Заходите, вас уже ждут.

— А вы чего не заезжаете? — спросила она.

— Да, мы сегодня пролетаем — у нас еще дела. Может, в конце подъедем…

— Небось на «стрелку»? Ну, давайте…

Девчонки выскочили из машины и, щебеча что-то, привычно направились к входу в баню.

* * *

На этот раз Тихоныч встретил Говорова как родного.

— Здорово, брателло! — улыбнулся он и протянул огромную ладонь. На темной огрубелой коже радостно блестели ключи со сложными резными бородками. — Давно я таких не делал… Это не сегодняшние штамповки!

Говоров взял заказ, повертел дрожащими руками:

— А точно подойдут? Подгонять не придется?

— Не бойсь! Фирма гарантирует! — веселился Гора. — Деньгу давай!

Андрей спрятал ключи и вынул приготовленные заранее купюры. Это была почти вся его наличность. Тихоныч, не считая, сунул деньги в карман, многозначительно подмигнул.

— Ну, бывай! Пусть тебе фарт подвалит!

— Да, директор только завтра приедет, — пробормотал Говоров. — Не должен заметить… Ну, в общем, это… Я пошел…

Ему казалось, что не только Тихоныч догадывается о его намерениях, но и все вокруг понимают — какие ключи и для чего заказал охранник «Органайзера» у бывшего медвежатника. Это, конечно, было преувеличением. Мимо проходили сотни людей, и у всех были свои дела и заботы, Говоров и его ключи никого не интересовали. Кроме двух мужчин, умело спрятавшихся за углом цветочного павильона. Один — высокий, краснолицый, второй пониже, постарше, с крашенными в рыжий цвет волосами. Это были майор Петров и капитан Михалкин, которого блатной мир Тиходонска хорошо знал и называл Михалычем. Как, впрочем, и коллеги.

— Взял! — выдохнул Петров. — Заглотнул наживку! А я уж думал, что старик что-то намутил… Давай, Михалыч, дуй за ним!

Оперативники разделились. Михалыч незаметно шел за Говоровым, который сжимал ключи в горячей ладони так, что они раскалились почти докрасна. А Петров неспешно подошел к Тихонычу. Тот уже закрыл дверь своей будки и навешивал на петли массивный, собственного изготовления замок.

— Слушай, Гора, этот лох похож на медвежатника, как соевое мясо на натуральную говяжью вырезку! — сказал Петров. — Ты разбираешься в мясе? У тебя же мясной павильон рядом!

— Я не говорил тебе, на кого он похож — на «мастера» или на говядину! — с достоинством ответил Тихоныч. — Я сказал, что он заказал два ключа от старинного несгораемого шкафа. И что они ему нужны в пятницу, это крайний срок. Я думаю, что в субботу он собирается разбомбить сейф. А ты думай что хочешь. Может, ключами он хочет накалывать отбивные из этой самой вырезки…

— Ладно, ладно, — примирительно сказал майор. — Теперь мы с него глаз не спустим. И его счастье, если он надумал всего-навсего жарить отбивные!

Начальник УР вернулся на службу. Через час отзвонился Михалыч:

— Его фамилия Говоров, сейчас он дома. Записывай адрес… И подсылай людей на двух машинах.

Лох есть лох. Говоров, конечно, не заметил слежки, хотя пару раз и беспокойно оглядывался. Но, не обнаружив «хвоста», успокоился. В конце концов, он же еще ничего не сделал. Сейф целехонький, он до него даже не дотронулся. Чего бояться?

Когда Говоров зашел в квартиру, сразу же зазвонил телефон. Подбежав к аппарату, он с опаской снял трубку. Но там пульсировал звонкий, веселый голос Виталика Егорова:

— Здорово, Говорок! Вот, вернулись из поездки, все в шоколаде! Зря ты с нами не подписался! Мы себе «японку» праворульную за копейки взяли, а на продажу «мерсюка» пригнали. Навар такой — закачаешься!

Мысли Говорова были настолько далеки от забот друзей, что он не отреагировал как следует.

— Поздравляю, молодцы, — только и сказал он.

Егоров ждал более бурной реакции.

— Ты что, позавидовал? Да брось! Мы друзей не бросаем. Как захочешь, так с нами и поедешь!

— Спасибо, — ответил Андрей, подбрасывая на ладони новенькие ключи. Ему не терпелось рассмотреть их как следует.

— Мы почин отмечать собираемся, — сообщил Егоров. — Как белые люди, по полной программе! С красивыми телками в бане отвисать будем. Поедешь с нами?

— Извини, Виталик, никак не могу! У меня дежурство и вообще много дел накопилось. Давай в другой раз…

— Ну, в другой так в другой! — не стал возражать Виталик. — А мы оторвемся, как положено богатым бизнесменам! Хотя мы еще на пути к богатству… Ну, бывай! Встретимся, мы тебе все подробно расскажем.

— Бывай, Виталик, — машинально ответил Говоров. — Косте привет.

Но, положив трубку на рычаг, тут же забыл об этом разговоре. У него были свои важные дела.

Глава 6 Тиходонская бойня

Эта история могла закончиться совсем не так, как закончилась в действительности. Обычная перестрелка смутного времени, которое впоследствии назовут лихими девяностыми, вполне могла затеряться среди десятков других разборок, которые и принесли периоду накопления первоначального капитала такое название. Но она закончилась так, как закончилась, и вошла в криминальную хронику под красноречивым названием «Тиходонская бойня». Ее причины и обстоятельства впоследствии изучали криминалисты и психологи в милицейских вузах, ее, изрядно перевирая, описали все журналисты России, она легла в основу сюжета нескольких детективных романов и даже одного нашумевшего телевизионного сериала.

Причиной всего этого явился ряд субъективных и объективных причин: в числе первых основную роль сыграли личностные качества Валерия Федякина по кличке Сопло, который имел диагноз «олигофрения в степени дебильности», учился во вспомогательной школе и к тому же баловался анашой, которую, вопреки запрету, употребил на своем посту у входа в «Горячую избу», а в числе вторых были непривычные пятерке Филата гранаты Ф-1 и РГД-5. Конечно, сказалась и предусмотрительность «директора по развитию» Олега Канаева, который оставил в одной из машин «секрет» в виде Лехи Харэ, усугубившего развитие событий. Ну, и его величество Случай, который в самое неподходящее время привел во двор бани Егорова и Игнатьева, которые никаким боком не имели отношения ни к москвичам, ни к блатным, а просто хотели повеселиться по случаю удачно проведенной коммерческой сделки.

Девчонки, сунув в рты, готовые к выпивке, закуске и всему остальному, по сигарете, направились ко входу в баню, где докуривал косячок (в хорошем смысле этого слова) бдительный часовой Сопло. Запереться за стальной дверью он посчитал ниже своего достоинства и с интересом рассматривал окружающий мир, который анаша сделала таинственным и интересным. Увидев женские фигурки с открытыми до предела приличия ногами, он оживился, перебросил автомат за спину и приветливо помахал им рукой. Поскольку еще четыре девушки прибыли получасом ранее, он усмотрел явную несправедливость в складывающейся ситуации, которая наглядно описывалась поговоркой «одним густо, а другим — пусто», и решил ее скорректировать в свою пользу.

— Слышь, Леха! — криво улыбаясь, крикнул он в темноту. — Тут еще бабы подгребли. Зачем им столько? Может, себе оставим?

Девушки молча курили, ожидая, как разрешится их судьба, хотя и не могли предположить, насколько печальной она окажется.

Харэ не отвечал, потому что знал: кого оставлять, а кого запускать, решает не Сопло, а люди повыше него рангом: или сам Олег Сергеевич, или, на крайняк, Аляска.

— Че эти дуры не заходят? — напряженно спросил выглядывающий в окно Монгол. У него, как и у всех находившихся в «пазике», нервы были натянуты до предела. Потому что атаковать и стреляться весело только в кино, когда ты точно знаешь, что с экрана не прилетит пуля. А участвовать в этом реально — совсем другое дело. Поэтому у бойцов потели руки и учащенно колотились сердца. У всех, кроме Филата. Потому что у него вообще не было сердца. Во всяком случае, все пацаны так считали.

— Больше ждать не будем! — сказал Филат и включил передачу. Как раз в это время Сопло перенес внимание с девчонок на стоящий у ворот автобус.

— А чего это ваши не заезжают и не уезжают? — поинтересовался он. — Чего ждут-то?

— Так это не наши, а ваши! — с усмешкой сказала самая разговорчивая. — Они с автоматами на «стрелку» намылились. А чего стоят, не знаю…

— Какие автоматы?! Какая «стрелка»?! — Улыбка сползла с физиономии Сопла, он сдернул с плеча автомат, с треском раскрыл приклад и истошно заорал: — Харэ, шухер!

Откуда в сознании выплыл архаичный «шухер», сказать сложно, наверное, из фильмов про послереволюционный сыск. Но сейчас разбираться с этим было некогда, ибо во двор «Горячей избы», обогнув трогающийся «пазик», с ходу влетела праворульная «Тойота», задешево купленная на разборке в Ангермюнде.

— Еще пару раз сгоняем, каждому по тачке возьмем! — развивал основную на сегодня тему сидящий за рулем Виталик Егоров.

Костя Игнатьев многозначительно добавил:

— И не такие, как эту, — настоящие, крутые!

Валюшка и Зина поощрительно засмеялись:

— Какие вы у нас крутыши!

Это были их последние слова. Потому что Сопло вскинул автомат к плечу и вдавил спусковой крючок. Безотказный механизм системы Калашникова включился мгновенно: ударник бил по бойку, боек разбивал капсюль, пуля вылетала из ствола, газы давили на поршень и отбрасывали затворную раму назад, возвращаясь, затвор досылал следующий патрон, ударник бил по бойку — цикл повторялся со скоростью сто выстрелов в минуту. Остроконечные пульки калибра 5,45 миллиметра вылетали из раструба пламегасителя со скоростью 735 метров в секунду, мгновенно пролетали десятиметровое расстояние, с визгом рвали тонкий металл, с хрустом протыкали небьющиеся стекла, вязко шлепали в человеческие тела, пронзая их, как острое шило пронзает картон. Неустойчивый центр тяжести приводил к тому, что пули рикошетили от костей и начинали кувыркаться в организме, превращая внутренности в пропущенный через мясорубку фарш.

Виталику две пульки попали в голову, убив наповал. Валюшку ударило в плечо, и если бы не беспорядочное кувыркание, то все бы обошлось, а так — увы: окровавленный конус плашмя вышел через левый бок, оставив большую фонтанирующую рану. Зина не успела ничего понять, как сразу несколько пуль расцветили ее белый кожаный плащ красными пятнами.

— А-а-а! — истошно орал Сопло, вытаращив глаза и лихорадочно водя стволом автомата из стороны в сторону.

Короткие юбки с криками бросились врассыпную. Из темноты ударил второй автомат — это включился Леха Харэ. Первая же очередь перерезала двух девчонок, третья заметалась из стороны в сторону и попала под колеса ворвавшегося во двор «пазика».

«Тойота» рыскнула влево и врезалась в дерево. Из нее выпал Костя, вскочил и тут же упал, изрешеченный маленькими злыми пулями. Остальные пассажиры, залитые кровью, так и остались в машине. Отстегнутый магазин упал на землю, и Сопло тут же вставил новый. Из автобуса выпрыгивали бойцы Филата, и он, не раздумывая, принялся поливать их свинцовым дождем. Игнатик сразу получил очередь в живот и, скрючившись, упал. Но Монгол тут же отомстил за товарища, всадив короткую очередь в лицо обезумевшего боевика.

Слон швырнул гранату в темноту, где перезаряжался Леха Харэ. Грянул взрыв, красно-желтая вспышка разорвала темноту. Это сработала Ф-1 с радиусом разлета осколков двести метров. Острые чугунные куски с визгом рванули во все стороны. Они изрешетили и джип, и Леху Харэ, а заодно и Сеню Новикова с Серафимом.

Не обращая внимания на потери, Филат, Монгол и Слон рванулись ко входу в баню. Если бы Сопло не был натуральным дебилом и выполнил команду старшего, спрятавшись за тяжелой железной дверью, атака бы захлебнулась и, скорей всего, несложный план Филата провалился. Но Сопло этого не сделал, а поскольку теперь сам лежал в тающем снегу, как выпотрошенный воробей, то и спросить с него никто за это не мог. А именно по его вине бойцы Филата ворвались туда, где кайфовали бойцы Олега Канаева.

* * *

— Ну, как обстоят наши дела? — начал Малышев очередное совещание.

Уже неделю руководители завода не покидали территорию. Комнаты в профилактории оборудовали вполне прилично, Фёдоров полностью поменял охрану, подтянутые вооруженные молодцы патрулировали периметр, блокировали заводоуправление и профилакторий. Угроза непосредственной расправы отодвинулась, но всем хотелось определенности.

— Я тут подсчитал дебет-кредит, — сказал Вайс, доставая блокнот. — Все, что нам удалось собрать, — это двадцать семь процентов акций. До контрольного пакета не хватает двадцать четыре процента. Вот такой расклад…

— А сколько нахапали москвари? — спросил Фёдоров. Глаза у него были красными, но спиртным не пахло. Видно, осталось после вчерашнего.

— Я же у них не спрашивал! Да и вряд ли они бы честно ответили…

— Опять умничаете? — трезвым Фёдоров не хамил. Во всяком случае, явно. Не обзывал очкариком, даже обращался на «вы».

— Вряд ли они больше скупили, — задумчиво произнес Малышев. — Мы же лучше знаем и обстановку, и людей… Кстати, недавно наши скупщики с теми схватились, которые из «Артемиды». Ихняя Люсьена всем рассказывает, как ей какой-то кавказец глаз подбил, а она ему всю рожу расцарапала…

— Какой еще кавказец? — насторожился Фёдоров. — Среди наших скупщиков таких нет! И рожи у всех наших целы… Где это было-то?

— Да вроде в том доме, где наши пенсионеры живут.

— На Ченцова, что ли?

— Наверное. А что ты так встрепенулся?

— Да то, что когда мои скупщики туда пришли, то все акции уже были проданы! А скупала их как раз эта Люсьена с каким-то недомерком, и этот, с усиками… Люсьена работает на москварей, а этот кавказец — на кого? Уж не на нас, это точно!

— Ты хочешь сказать…

— Если он не работает ни на нас, ни на них, то на кого? Значит, тут замешана какая-то третья сила? О которой мы ничего не знаем?

— Не усложняй… Какое-то недоразумение, оно скоро выяснится.

— Ладно, — кивнул генеральный. — Какие есть возможности по расширению объемов наших активов?

Фёдоров хмыкнул и достал свою фляжку.

— И слова в простоте не скажут! — сказал он в пространство и сделал первый длинный глоток.

Вайс снова заглянул в свою книжку.

— Есть несколько крупных акционеров из числа бывших руководителей: у Смолина одиннадцать процентов, у Поленова восемь, у Станицына семь…

— Отлично! — Малышев потер руки. — Это решит наши проблемы!

— Да, точно! — обрадовался Фёдоров. — Чего же ты молчишь?

— Но они не собираются решать наши проблемы и ничего продавать не собираются… Надеются на огромные прибыли в будущем!

— А если уговорить, ну, или, скажем… надавить? — спросил Малышев.

— А если надавить на них, ну, или, скажем… уговорить? — одновременно с ним спросил Фёдоров. — Наехать, припугнуть, денег пообещать…

— Кого припугнуть, Смолина? — усмехнулся Вайс. — Он тебя так припугнет! Или забыл?

— Н-да…

Все трое переглянулись. Нрав у бывшего главного бухгалтера был суровый, а его сын работал в руководстве областной милиции. Да и главный инженер Поленов не подарок, и главный технолог Станицын… Это были люди из старой школы руководителей, к тому же их знал весь город. Наехать на них мог только полный отморозок.

— А что же делать? — прогудел Фёдоров. Щеки его покраснели, он уже подходил к своей обычной кондиции. — Очкарик что предлагает?

Коммерческий директор уставился на Вайса. Но тот уже устал бояться грозного Урагана.

— Придётся, многоуважаемый народом Николай Егорович, идти в тот самый народ и пить с ним не двенадцатилетний вискарь, а палёную водяру полуторадневной выдержки. И в задушевных беседах выяснять, у кого в сундуках и подвалах хранятся запасы драгоценных документов!

— Что-о-о? Ты кому это гонишь, безволосая мартышка?!

Тут уже не выдержал Малышев. Он лёг грудью на стол и громко прошипел, отчего стал похож на друга Маугли удава Каа:

— Хватит из себя великого корчить! Андрей Германович дело говорит! Надо тебе в народ идти, причем лично! Понадобится — все пойдём в народ, все будем гробить печень…

— Да почему я?! — заревел Фёдоров, как раненый медведь. — Вы что, мальчика нашли? Шестерку? Почему я?!

— Да потому! — Малышев откинулся на спинку кресла и перестал быть удавом. — У тебя репутация такая… Подходящая…

— Какая такая репутация?

— А такая! У нас половина народа по тюрьмам сидела. А кто не сидел, тот симпатизирует страдальцам. Вон, блатной шансон из каждого окна несется! Так что ты, Николай Егорыч, будешь нашим флагманом в борьбе за правое дело!

— А что, я готов! — мгновенно изменил позицию коммерческий директор. — Я всех так разворошу — мешками акции понесут! Но и вы свои жопы от кресел отрывайте! Работать надо, господа, работать!

* * *

Пашка Колотунчик большой лопатой убирал жидкую грязь, когда сбоку к нему подошел массивный и краснолицый человек с уверенными манерами начальника и одетый, как начальник: кожаное пальто на меху с поднятым воротником, надвинутая на глаза шляпа.

— Работаешь, товарищ пролетарий? — сказал он.

Колотунчик повернулся на голос и узнал коммерческого директора Фёдорова. Его побаивались, потому что знали — если что, может и в ухо зафинтилить. Иди потом, жалуйся в профсоюз…

— Так, а что еще делать? — спросил он, подобравшись. — Иначе колотунчики, и жрать нечего будет…

— Правильно мыслишь, товарищ пролетарий! — добродушно улыбнулся Фёдоров, что Пашку не успокоило, а насторожило еще больше.

— А акции наши у тебя есть? — напрямую спросил Ураган.

— Откуда? Я свои давно выкинул, еще до того, как скупать начали. Потом пожалел, колотунчики…

— А кто скупать начал? — насторожился Фёдоров.

— Да все! — Колотунчик оперся на лопату, вытер пот со лба. — То один подходит, то другой. Вот к Говору этот подкатывал, из парткома. Ну, из «Артемиды» который…

— Да ну? — изобразил удивление Фёдоров.

Это всегда делает собеседника более разговорчивым: простые люди любят удивлять других, может, потому, что это им редко удается.

— Ну, — кивнул Пашка. — Это его друг закадычный.

— И чего?

— Работу ему предлагал. Акции скупать у работяг. Агромадные деньжищи предлагал. В этих, как его, колотунчики… В долларах!

— Ну, ну, — Фёдоров напрягся, как охотничий пес, взявший наконец след. — И чего он? Согласился?

Колотунчик пожал плечами:

— Тогда вроде нет. А потом — не знаю. Чего-то он в последнее время деловой стал, с работы отпрашивается, все думает, аж лоб весь изморщинил… Может, и согласился!

Пашка почесал затылок:

— У него и у самого этих акций мешок, а может, и два. Он их специально собирал. Выкупал у ребят, выброшенные поднимал… Да вот недавно Матвеич ему целую пачку своих отдал. Говорит: хочешь — выброси, а хочешь — себе возьми… Так он себе взял, я видел.

Фёдоров с трудом сохранял на лице видимость безразличия:

— А зачем ему?

— Думает, что когда-то за них хорошие деньги давать станут. Вот он сразу и выиграет…

— Доски на гроб! — вырвалось у коммерческого.

— Что?

— Ничего. Где он сейчас?

— В отгуле.

Фёдоров выдвинул вперед нижнюю челюсть:

— Скажи ему, что я куплю все его акции. За хорошие деньги!

— Ну, ладно, колотунчики… — Пашка шмыгнул носом. — Я скажу, мне что…

* * *

В дирекции «Сельхозмаша» шло очередное совещание. Узкий круг участников и закрытый характер выдавали, что оно посвящено не обычным производственным вопросам.

— Так вот, дорогие коллеги, сходил я в народ, как вы мне советовали, — неспешно рассказывал Фёдоров, а Малышев и Вайс заинтересованно слушали.

Многозначительный вид коммерческого директора выдавал, что тот подготовил какой-то важный сюрприз.

— И выяснил, что главный акционер у нас не генеральный директор, не коммерческий, не главный инженер… И даже не старые акулы Смолин, Поленов и Станицын…

— Давай, рожай, не тяни кота за хвост! — поторопил Малышев. — А кто?

— А скромный дворник, который набрал акций аж несколько мешков!

— Да ну? — изумился Вайс. — Кто такой?

— Некто Говоров Андрей Иванович.

— А, знаю я его, — кивнул Вайс. — Очень толковый электрик. Но какой-то нежизнеспособный, вот и попал под сокращение…

Фёдоров бросил на него недобрый взгляд.

— А ты здорово жизнеспособный? Да пятимесячный выкидыш в три раза жизнеспособней тебя! Если бы не я, ты бы уже давно продал все свои акции и убежал с завода! Сидишь за моей спиной и дрожишь. А когда сильного электрика в дворники перевел, не дрожал. А он, хоть и нежизнеспособный, задачи главного энергетика выполняет!

— Я попрошу без оскорблений! — возмутился главный инженер. — На что вы намекаете?

— Ты знаешь, как электрическую часть нового конвейера запускали? — презрительно скривился Фёдоров.

Вайс пожал плечами:

— У них там вначале были проблемы, потом все решили…

— Кто решил?

— Электрику настраивал отдел главного энергетика, как и положено! А кто у Клишина конкретно занимался, не знаю. Да и какое это имеет значение?

— Действительно, Николай, ты это… Ближе к делу, — поддержал главного инженера Малышев. — К чему ты клонишь?

— Да к тому, что ваш Клишин мало того что бездарность, он еще в прошлой жизни живет! И работничков подобрал себе таких же! Английского не знают, в чертежах не разбираются! Так они нежизнеспособного дворника пригласили! Говоров и языками владеет, и чертежи понимает. Он и досмотрел, что колебания в сети должны иметь определенные пределы. Поставили трансформатор, фильтр — и все проблемы отпали!

— Вот как? Ну и суки! — покачал головой генеральный директор.

Под его взглядом Вайс заерзал.

— Откуда вы это взяли? — агрессивно спросил он у Фёдорова.

— Вот отсюда! — Фёдоров поднял над головой лежащую перед ним папку. — Я собрал все про нашего главного акционера!

— Ну, и что там? — поднял бровь Малышев.

— Характеризуется очень положительно, даже удивительно для нашего времени, — усмехнулся коммерческий директор и принялся перелистывать страницы в папке. — Из хорошей семьи: мать учительница, отец — отставной военный. Отлично учился в школе и в институте. Прилежный работник, квалифицированный специалист. Вежлив, добросовестен, скромен, дисциплинирован, к карьерному росту интереса не проявлял…

Руководители «Сельхозмаша» многозначительно переглянулись.

— Всегда отдает долги, держит слово, ценит товарищеские отношения, обладает чувством благодарности, интереса к материальным ценностям не проявляет, живет очень скромно и этим удовлетворен, считает, что главные ценности человека — это честь и совесть, уважение к другим людям…

— Лох, — то ли констатировал, то ли спросил Вайс.

— Первостатейный, — кивнул Малышев, а Фёдоров засмеялся и с нажимом прочел:

— Сокурсники и сослуживцы считали Говорова простаком, уважением у основной массы он не пользовался, его называли лохом…

По кабинету прокатился сдержанный смешок.

— А вот то, что нас интересует! — объявил Фёдоров и медленно продолжил: — Проявлял интерес к акциям завода, собирал их, выигрывал в шахматы, менял на талоны на водку и сигареты. Ему отдавали свои акции те, кто не верил в их перспективность. Некоторые выбрасывали акции, а Говоров их забирал себе. По предположительным оценкам, у него несколько мешков акций.

— Ну, так и надо у него их купить! — не выдержал Малышев.

— Продавать свои акции Говоров не собирается, так как надеется, что они резко возрастут в цене! — дочитал Фёдоров и закрыл папку.

Малышев встал, тяжело подошел к аквариуму, постучал по стеклу, будто подавал рыбам какой-то сигнал, высыпал в воду немного корма, наклонился, будто разговаривал с гуппи и вуалехвостками.

— А он не такой уж и лох, — не поворачиваясь к коллегам, сказал генеральный директор. — Все правильно рассчитал, все подготовил. Причем занялся этим давно, а не сейчас, когда все кинулись… Что будем делать?

Вайс снял очки, нервно протер и водрузил обратно на нос.

— А что делать? Раз он такой умный и все просчитал… И раз не хочет продавать…

Фёдоров зло погрозил ему пальцем:

— Опять дрожишь? Опять бежишь? Ты же меня посылал в народ! Я свое дело сделал! А теперь ты придумай, как эти акции получить!

— Откуда я знаю, — Вайс принялся снова протирать и без того чистые очки. — Я никогда не занимался такими делами.

— Значит, ты опять в стороне, а я опять в бороне? — напирал Ураган.

— Забудьте вы эти блатные поговорки, — слабо защищался Вайс. Но было видно, что он растерян.

— А я знаю! — продолжал издеваться Фёдоров. — Слыхал присказку: «Ему покажешь острый нож — и делай с ним что хошь…»

— Не слыхал, я в тюрьме не сидел…

— А зря! Впрочем, еще успеешь… Если не застрелят!

— Типун тебе на язык!

Малышев закончил разговаривать с рыбами и повернулся.

— Хватит собачиться! Значит, так, Николай, с учетом его характеристик надо провести подготовительную работу. Оказать уважение, восстановить его инженером-электриком или даже каким-нибудь руководителем типа начальника аварийной группы. Раз он благодарный, это расположит его к нам, смягчит бескомпромиссность… А потом надо дать хорошую цену. Очень хорошую. Чтобы он почувствовал преимущества этой сделки. Как думаешь?

Глядя в сторону, Фёдоров кивнул.

— Это будет план «Б».

— И в чем он состоит?

— Это продолжение поговорки. «Ему покажешь медный грош — и, опять же, делай с ним, что хошь…»

— Ну, ты действительно забывай эти пословицы.

— Ладно, — усмехнулся коммерческий директор. — Но, скорее всего, первый вариант сработает!

* * *

Веселье было в разгаре. В большом зале мигали разноцветные лампы, гремела музыка, рваные ритмы рока из огромных усилителей били по ушам, бармен только и успевал наливать. Аляска и Жетон сидели на высоких табуретах, слегка прикрыв наготу небрежно обмотанными вокруг чресел простынями, и пили водку. Между ними, обнимая бойцов за мощные плечи, стояла крашеная блондинка, на которой не было даже простыни. Она пила шампанское. Впрочем, водку и текилу она тоже пила.

— Гля, мы как эти… — перекрикивая музыку, сказал Жетон и пощелкал пальцами, подбирая слово. — Ну, в Древнем Риме…

— Гладиаторы? — наклонившись и приставив волосатую ручищу к уху, спросил Аляска.

— Нет, эти… — Он опять щелкал пальцами, но нужное слово не вспоминалось.

— Короче, Склифосовский, хватит умничать! — пританцовывая, сказала блондинка. — Лучше подсади меня!

С помощью кавалеров она вскарабкалась на стойку и принялась выделывать кренделя на гладком пластике. Бармен поспешно убрал бутылки и неодобрительно смотрел, как черная поверхность покрывается отпечатками ее ступней.

Олег Сергеевич, не сняв даже пиджака, развалился на диване и смотрел, как девчонка крутила задом, приседала, вскидывала ноги, а бойцы с гоготом тыкали в нее пальцами, целясь, очевидно, в определенные места. Девчонка визжала. Олег не помнил, как ее звали. То ли Кристина, то ли Алина, то ли Элеонора… Да и какая разница? Главное, верные телохранители отрываются по полной программе. Остальные пацаны с тремя ее подружками плескались в бассейне, парились и веселились иными способами по своему разумению. Только Веник мрачный сидел у двери в штанах и с ПП-90 на коленях. Его надо будет сменить, так же как и двоих с улицы.

— Чего скучаешь, Сергеич? — наклонившись к самому уху шефа, спросил Штанга, с трудом перекрикивая музыку. Штанга тоже был голый, красный, исхлестанный веником и в засосах. Значит, свою порцию удовольствий он уже получил.

— Надень штаны и смени Веника! — приказал Канаев, пропустив вопрос мимо ушей.

У него не было настроения раздеваться и смешиваться с рядовыми быками, к тому же при себе у него был плоский и достаточно редкий ПСМ,[16] который он никогда никому не передавал и не оставлял без присмотра. А париться или бултыхаться в бассейне с оружием мог только конченый безответственный отморозок, к тому же пьяный и обкуренный. И еще, самое главное: у него было неприятное предчувствие, какая-то непонятная тревога, для причин которой вроде бы и не было оснований, но своей интуиции он доверял полностью, может, поэтому и был жив до сих пор.

Штанга сел у двери, а радостный Веник подбежал к стойке, жестами потребовал водки и схватил безымянную девушку за промежность. Он ни о чем не беспокоился и никаких предчувствий не ощущал, как, впрочем, и его сотоварищи. Потому они всегда были в тонусе и всегда хотели жрать, пить, получать деньги и трахаться. Правда, и жили, как правило, недолго. Но бурно и весело, если в такой жизни находится место веселью.

Выпив стакан, Веник шлепнул блондинку по заду и бросился в бассейновый зал, спеша наверстать неполученные удовольствия.

Сквозь глухие удары низких басов прорвался еще один, такой же, но выпавший из ритма. Что это? Канаев взглянул на часы. В мигающем полумраке с трудом рассмотрел стрелки. Почти десять. Медленно тянется время… Его раздражало это животное времяпрепровождение. И весело гогочущие голые туши, и привычно визжащие, готовые на все девчонки, и дикий рев двадцативаттных колонок, и смена красного, синего, зеленого цветов… Может, забрать Аляску и уехать? Он уже вроде как отметился в общем веселье, выпил с пацанами по рюмке, сказал им добрые слова, выдал премии… Можно с чистой совестью дергать отсюда… Но где Аляска?

У стойки остался только Жетон, который посадил блондинку на колени и проводил углубленные исследования ее анатомического строения. А бармен, брезгливо морщась, тер тряпкой стойку, изредка, для дезинфекции, сбрызгивая ее водкой.

Олег Сергеевич встал и прошел в соседний зал.

В голубом бассейне плавали Раздрай, Клоп и две девицы, еще одну Веник разложил прямо на кафельном полу и неутомимо обрабатывал в разных позициях. Олег Сергеевич прошел к парилке и в дверях столкнулся с Аляской. Его огромная туша была покрыта красными пятнами, к ногам прилипли листья веника, на глаза надвинута мокрая войлочная шапка, чтоб голова не перегревалась.

— Зайди, Сергеич! — предложил он. — Там такой банщик, чуть кожу не содрал!

— Собирайся, — сказал Канаев. — Поехали!

Если Аляска и расстроился, то виду не подал.

— Есть, шеф!

И в это время громкую музыку перекрыл оглушительный взрыв в бассейновом зале.

Филат, Монгол и Слон ворвались в «Горячую избу», как орда кочевников в предательски открытые ворота осажденной крепости. Ориентируясь на рев музыки, они спустились в цокольный этаж, подбежали к полированной двери, Филат распахнул ее настежь.

Выставив автомат, Монгол запрыгнул в разноцветно мигающий полумрак и почти наткнулся на Штангу, который с интересом рассматривал, как Жетон кувыркается на кожаном диване с безымянной блондинкой.

— Переверни ее, переверни! — крикнул Штанга, но не смог перекричать музыку.

Краем глаза он заметил какое-то движение, повернул голову и увидел незнакомого здоровяка с круглым лицом и узкими глазами. Откуда он взялся?! И почему у него автомат? Неужели это нападение?! Нет, так не бывает! С другими может быть, но не с ним!!! У него же пушка под рукой, на коленях, вот она!!!

На срезе ствола замигали короткие огоньки, явно не вписываясь в рваный ритм цветомузыки, отверстие ствола расширилось, как черная дыра, поглотив и Штангу, и Жетона с девчонкой, и весь зал. Пистолет-пулемет хотя и лежал на коленях, но помочь не смог: Монгол прострочил Штангу наискось — от правого плеча к левому бедру, как самурай, выполнивший мечом сложный удар «Полет ласточки», разваливающий человека пополам. Но Штанга не распался, а просто свалился на пол бесформенной горой некогда тренированного, но заросшего жиром мяса.

Жетон то ли не расслышал стрельбы, то ли не понял, что происходит, — во всяком случае, он не оторвался от своего увлекательного занятия. А бармен все понял, выронил из рук очередную бутылку и замер с вытаращенными от ужаса глазами, как будто превратился в статую. Он увидел, как Слон подбежал к дивану, прицелился в тушу Жетона, переплетенную со стройным девичьим телом, дал длинную очередь. Во все стороны брызнула кровь, грубая темная, поросшая волосами, и нежная белая кожа расцветилась красными пятнами и потеками. Следующая очередь пришлась над его головой, разбив с десяток бутылок. Коньяки, виски и текила брызнули во все стороны. Полумертвый от страха бармен упал на пол.

Выставив вперед автомат, Филат подбежал к стойке. Бармен лежал на полу, живой, но до смерти напуганный. Их глаза встретились.

— Что ж ты, братец! — крикнул Филат, прицелившись. — Пустил шептуна?

Тот, прижав руки к груди, закивал, как китайский болванчик.

— Ну, ладно, живи! — Филат двинулся дальше.

Бармен с трудом сел, дрожащими руками ощупал мокрую голову, посмотрел на ладони, понюхал. Нет, это была не кровь — пахло спиртным. Хотел встать, но ватные ноги не слушались…

Слон ворвался в бассейновый зал первым и сделал то, что ему давно хотелось: швырнул вперед гранату. Она попала в воду, раздался взрыв, взметнулся фонтан, взвизгнули осколки. Монгол влетел следом, расстреливая из автомата тех, кому удалось уцелеть.

Когда подоспел Филат, все было кончено. Острый запах пороховой гари врывался в легкие, перемешиваясь с запахом водки и пота. Дымили продырявленные простыни и простреленные тела, хриплое дыхание умирающих не было слышно из-за орущей музыки. Со времен СССР считалось, что чем громче музыка, тем веселей отдых. И если судить по грохоту усилителей, то веселье в «Горячей избе» удалось на славу.

Монгол и Слон без разбору добивали раненых. Филат осторожно прошел дальше, к парилке. И сразу увидел приоткрытую в конце коридора дверь, к которой бежал распаренный худощавый паренек в плавках и войлочной шапке на голове.

— Стоять, сука! — крикнул Филат и дал очередь над головой бегущего.

Тот замер, развернулся, прижал руки к груди.

— Я тут работаю! Банщик я! Я не при делах!

— Кто ушел? — кивнул Филат на дверь.

— Не знаю! По-моему, ихний главный!

Паренек с ужасом смотрел на вооруженного незнакомца. Лицо его из красного на глазах сделалось белым. Филат тоже рассматривал очередную жертву. Щуплое телосложение и куриная грудь отличали его ото всех, кого они сегодня отправили на тот свет.

— Не убивайте меня, — неожиданно попросил парень. — Пожалуйста…

— Ладно, не буду…

Филат действительно решил его оставить и сам не понял, как нажал на спуск. Очередью банщика отбросило назад, своим весом он захлопнул дверь, Филату показалось, что он даже услышал щелчок замка. Вскинув руки, паренек распластался по двери, как тощий цыпленок-табака на сковородке. Потом безжизненно сполз вниз, оставив на гладкой поверхности частые параллельные полосы — кровавый штрих-код смерти.

В парилке никого не было, только валялись смятая простыня да беспорядочно разбросанные четыре банных шлепанца на деревянных подошвах.

«Похоже, двое ушли», — подумал Филат и азартно бросился к пожарному выходу. Но замок действительно защелкнулся, и дверь была заперта. «Ладно, надо сваливать! — Он пошел обратно. — Где там пацаны?»

В купальном зале людей не было. Во всяком случае, живых. Он миновал бассейн, мельком взглянул: вода стала розовой, тут и там плавали куски человеческих тел. Вокруг валялись трупы. Музыка продолжала греметь.

Монгол и Слон находились в гостиной и, навалившись на стойку, сосредоточенно пили коньяк прямо из горлышек.

— Что-то у меня изжога! — пожаловался Слон.

— Ты же запихиваешься гамбургерами с картошкой целыми днями, — ответил Монгол.

— Вроде со среды и не жрал ничего жареного…

«Неужели не нашли бармена? — подумал Филат и заглянул за стойку. — Нет, нашли… Ну что ж, брат, извини, значит, такая твоя судьба…»

Он отобрал у Слона коньяк, сделал несколько глотков, швырнул бутылку в стену. Брызнули осколки.

— Уходим!

Филат пошел к двери. Монгол и Слон двинулись следом. В вестибюле им попался пушистый серый кот. Слон дал очередь, но промахнулся. Засвистели рикошеты, кот с диким мяуканьем метнулся по коридору, но Монгол прицелился вслед и короткой очередью достал испуганное животное. В воздух взлетели клочья шерсти. Снова брызнули рикошеты.

— Зачем? — недовольно спросил Филат. — А нас бы побило?

— Ништяк! — ощерился Монгол. — Зато свидетеля не оставил!

На самом деле один свидетель остался в живых — администратор Валентиныч. Когда началась стрельба, он стал звонить своей «крыше», но телефон не отвечал. Потому что принадлежал Бескозырке, а ему сейчас было не до защиты «Горячей избы». Тем более, он хорошо знал, что там происходит. Тогда Валентиныч позвонил в милицию, а теперь сидел за железной дверью и, трясясь, ждал помощи или смерти.

«Мудаки!» — подумал Филат, но больше ничего не сказал. Они вышли на улицу. Сзади гремела музыка — веселье продолжалось.

А сквозь промозглую ночную рощу, запыхавшись и постоянно оглядываясь, продирались к городу три человека. Один в мятом, порванном в нескольких местах костюме с плоским пистолетом в руке, и двое совершенно голых, в нелепых войлочных шапках для парной. Они явно не считали, что вечер развлечений кончился удачно.

* * *

Роман с Леной развивался вяло. За прошедшее время они встретились один раз. Сходили в кино, после сеанса прогулялись по центру, Андрей собирался посидеть на скамейке в скверике у гипсовых львов, но погода к этому не располагала. У старушки на углу он купил букетик не очень свежих тюльпанов, потом около часа посидели в кафе: два кофе, бокал шампанского и пирожное Лене, ей же несколько предложений заказать что-нибудь покушать, ровно столько же отказов с ее стороны, общая неловкость и натянутость. В конце он шиканул и отвез девушку домой, но приглашения в гости не получил, хотя на это рассчитывал. И потом, когда позвал посидеть в кафе, она отказалась… Короче, правильнее будет сказать, что их роман агонизировал. Но совсем скоро все изменится…

Говоров тщательно, второй раз за день, выбрился, спрыснулся одеколоном, надел костюм, разгладил лацкан. Дырочка от институтского ромбика уже была почти не видна, она осталась в прошлом. Он взглянул на часы. Время «Х» неотвратимо приближалось. Сегодня наступит момент окончательного падения из бедной, но честной жизни в дерзкую, пахнущую, как в кабинете Натаныча, натуральной кожей, настоящим кофе, дорогими женщинами и ещё более дорогими машинами, но такую эфемерную и реально опасную красивую жизнь. О том, что в сегодняшней жизни крутые ребята живут весело, но недолго, Андрей не хотел думать. Да он и не собирался становиться таким, как директор сомнительной конторы Натаныч. Да и авантюры Виталика и Кости ему не по душе, все эти подкупы, пьянки с проститутками… Говоров больше тяготел к размеренному образу жизни Ираклия. Человек живет себе тихой семейной жизнью, гоношит чего-то, зашибает свою копейку… Недавно он неожиданно зашел в гости, да еще с дочкой — симпатичной девочкой лет трех на руках. Может, хотел убедиться, что его будущий партнер живет именно здесь. Но квартира произвела на него угнетающее впечатление.

«Тебе надо все это менять, — сказал Ираклий. — Неспешно, без резких движений, но менять!»

А ведь он прав! «Не надо ливня, пусть потихоньку, но постоянно накрапывает», — часто вспоминал Андрей неизвестно откуда привязавшуюся поговорку.

Он достал ключи, уже в который раз внимательно рассмотрел их под ярким светом настольной лампы. Сложные вырезы бородок, четкие гладкие срезы, ни заусенцев, ни шероховатостей. Прекрасная работа, молодец Тихоныч! Если бы с ним пойти на дело…

Говоров вспоминал фильмы и книги о взломщиках, так легко вскрывающих неприступные сейфы: кто-то крутил цифровые головки, слушая щелчки с помощью стетоскопа, кто-то сосредоточенно орудовал отмычкой, а некоторые попросту подрывали «медведя» взрывчаткой. Вдруг откуда-то в голову вплыла фраза: «Главное, чтобы легко вошёл!» Он уже не помнил, из какой сферы она вынырнула — из кино про медвежатников или из их с Любашей половой жизни. Но ключи действительно лучше чем-то смазать… А хуже точно не будет. Андрей вышел в кухню, поискал в кладовке. Но ничего не нашёл: ни масла, ни вазелина, ни тавота. Ассоциация с Любашей заставила его полезть в тумбочку: там лежали недавно появившиеся импортные презервативы со смазкой, которые приносила соседка. Перебрав яркие блестящие пакетики с проступающим внутри выпуклым кольцом, Андрей вскрыл один. Красная прозрачная диковинка пахла клубникой и резиной, на пальцах появилась деликатная смазка.

«Ну, что ж, — подумал он. — Тоже выход, хотя и забавный!» Улыбаясь, он натёр ключи презервативом, отчего сталь залоснилась. Потом аккуратно завернул их в кусок клеенки и сунул в карман. Но резкий клубнично-резиновый запах не исчезал, напротив — перебивал все другие ароматы. Говоров побежал в ванную комнату и попытался отмыть руки — бесполезно. Отвратительный запах душил его, он с трудом сдержал рвотный позыв. Наконец, понял, что запах у него в голове, поэтому никуда не денется, сколько руки ни мой. И пальцы дрожат, и сердце колотится…

А ведь он еще не приступил к делу!

Надо отвлечься! Сейчас он заедет к Ираклию и скажет, что все идет по плану и завтра утром будут деньги. Потом в «Органайзер», проверит сейф, возьмет деньги. А потом… Впрочем, дальше он представлять не хотел. И вариант с отсутствием денег тоже не обдумывал. Пусть все идет, как идет…

Надев куртку и кроличью шапку, он выскочил из дома. У соседнего подъезда стоял неприметный белый «Москвич», в салоне курили двое мужчин.

— Объект вышел, — сказал в микрофон один. И тут же добавил: — Что-то выбросил в урну!

— Принял, — сказал мужчина в серой «Волге», стоящей за углом, и пригладил крашеные рыжие волосы. Это был капитан Михалкин. — Проверь урну, Леха, изыми, если что интересное…

Говоров подошел к своему беспомощному «жигулёнку», осмотрел, пнул ногой приспущенное колесо. Всю машину обгадили птицы. Хорошая примета: к деньгам…

Быстрым шагом он прошел вдоль дома, свернул за угол.

Тут же из «Москвича» выбрался неприметный паренек в темных брюках, темной куртке и маленькой темной кепочке, непринужденно подошел к урне, огляделся, заглянул, запустил руку, вытащил что-то и принялся с удивлением рассматривать.

Говоров миновал серую «Волгу» и вышел к остановке.

— Ну, что там у тебя, Леха? — нетерпеливо спросил Михалкин.

Лейтенант Алексей Мандрыкин как раз только вернулся в машину.

— Гондон, Михалыч! — в сердцах воскликнул он.

— Что?! — взревел Михалыч. — Кто гондон?

Говоров сел в подъехавший троллейбус.

— Да нет, ты не понял… В урну он гондон выбросил. Красный, пахнет клубникой…

— Не вздумай есть, отравишься! — отыгрался капитан.

— Ладно, сдержусь, — огрызнулся Леха. — Еще указания будут?

Троллейбус тронулся. «Волга» покатила следом.

— Двигайся за нами, — деловым тоном приказал Михалкин.

— Вас понял, — отозвался экипаж номер два. А через минуту снова вышел на связь: — За вами уже движутся. Тонированный «Фольксваген». Номер два ноля шесть. Пристроился за ним.

— Странно… — удивился Михалкин. — Увеличь дистанцию, понаблюдаем!

Он оглянулся. Действительно, на хвосте висела низко сидящая иномарка. А может, не висела, а просто ехала по своим делам.

— Обгони троллейбус, посмотрим… — сказал он водителю. Старший лейтенант Рожков кивнул, придавил педаль газа, выполнил маневр обгона.

— Ну что, Леха? — спросил в микрофон Михалкин.

— Они не за вами, — доложил тот. — Как тащились за троллейбусом, так и тащатся, будто привязанные.

— Ладно, ведите объект, мы идем впереди, потом поменяемся.

— Понял.

Некоторое время они ехали молча. Проспект был пустынным, светофоры встречали зеленым — хорошая примета. Хотя уголовный розыск в приметы не верит, ибо очень часто они обманчивы… Наконец, рация ожила вновь.

— Объект вышел на площади Ленина, иду за ним, — сообщил Мандрыкин.

По знаку Михалкина Рожков притормозил у обочины.

— Зашел в гостиницу «Путник»… Поднялся в зал игральных автоматов… Переговорил с Грузином… Идет к выходу…

Оперативники в «Волге» переглянулись.

— Сообщник? — спросил Рожков.

— Вряд ли… Грузин не по сейфовской теме. У него — карты, нарды, бильярд, кидки…

Говоров вышел из холла «Путника», огляделся по сторонам. «Хорошо, если бы и меня возила черная “Волга”, как Ираклия», — подумал он.

И — о, чудо: к нему действительно подкатил черный автомобиль, только не «Волга», а «Форд». Из задней двери неторопливо выбрался представительный мужчина в кожаном пальто с поднятым воротником. Из передних сноровисто выпрыгнули два шкафоподобных молодых парня в черной униформе.

— Андрей Иванович Говоров? — представительный подошёл вплотную и будто накрыл Андрея коконом ароматов дорогого одеколона, хорошего табака и качественного спиртного.

— Да, я, — растерянно ответил Говоров и тут же узнал этого человека. — А вы… Вы товарищ Федоров?

— Ну, конечно, мы ведь давно знакомы, — с дружелюбной улыбкой сказал Фёдоров.

— Гм… Я, конечно, видел вас на собраниях, но насчет знакомства… Вы про меня и не знали.

— Ошибаетесь, Андрей Иванович, я про вас знаю очень многое. И что сократили вас несправедливо, и что дворником вы работаете старательно и трудолюбиво, и что озабочены в последнее время некоторыми делами. — Фёдоров продолжал дружески улыбаться.

— Но откуда вы знаете? — ошеломленно проговорил Говоров.

«Может, Ираклий ему все рассказал? — мелькнула дурацкая мысль. — И теперь они меня уволят… Зачем заводу преступник?»

— Садитесь в машину, Андрей Иванович! — Фёдоров перестал улыбаться. — Есть серьезный разговор, очень интересный для вас.

— Да мне на работу скоро, — Андрей посмотрел на часы. До начала дежурства оставалось полтора часа. — Я еще сторожем подрабатываю, — пояснил он.

Фёдоров хмыкнул.

— Дворник, подрабатывает сторожем… Это несерьезно! Поедем, мы ненадолго…

Шкафообразные молодчики переступили с ноги на ногу. Говоров понял, что выхода у него нет и уговаривать его никто не будет — дадут по голове и запихнут в машину.

— Ну, если недолго…

Дверцы мягко защелкнулись, и «Форд», мягко покачиваясь на упругой подвеске, объехал умершую до весны клумбу, пустой фонтан, миновал памятник Ленину и медленно покатил по пустынному проспекту. Почти сразу в хвост к нему пристроилась серая «Волга». За ней двигался «Фольскваген» с затонированными стеклами, а следом — замызганный белый «Москвич».

В «Форде» царил приятный полумрак, рассеиваемый оранжевой подсветкой приборов, было тепло и комфортно. Широкие плечи и мощные шеи сидящих на передних сиденьях парней, как крепостные башни, отгораживали пассажиров от окружающего мира. Говоров откинулся на мягкое сиденье, вольготно вытянул ноги, посмотрел на соседа, улыбнулся:

— Никогда в иномарках не катался, а в последнее время уже второй раз, — сообщил он. — Причем в точно такой же. «Форд Скорпио», да? И у Леньки Заборовского «Форд Скорпио»! Вы его, наверное знаете, он у нас на заводе работает. Директор фирмы «Артемида», она в парткоме, ну, бывшем, конечно. Да вы его, конечно, знаете…

— Знаю я эту суку! — зловеще процедил Уркаган. — Втерся в доверие, а потом стал крысячить, прямо у нас под носом…

«Черт, и зачем я вспомнил Забора? — подумал Говоров. — Кто меня за язык тянул?»

В «Москвиче» Мандрыкин взял трубку рации и нажал клавишу вызова.

— Слышь, Михалыч, тут какая-то странная карусель раскручивается, — доложил он, напряженно вглядываясь вперед. — У вас опять на хвосте «Фольскваген», ноль-ноль-шесть… Может, это бандюки? Может, он ключи для них делал?

— Все может быть, — философски ответил капитан Михалкин.

— Что будем делать? — спросил Мандрыкин.

— Сейчас остановимся и постреляем их всех на хер! — вполне серьёзно, как показалось Лёхе, сказал Михалыч.

— И этого доморощенного медвежатника?

— Его первого! — сказал капитан. — Уж больно он оказался мутный…

Потом добавил уже серьезным тоном:

— Стрелять не будем, если повода не дадут, а свинтим всех! Пробей пока их номера!

— Только я не знал, что и ты с ним заодно! — Уркаган наклонился, вплотную приблизив каменное лицо к лицу Андрея. Сейчас запах спиртного не показался тому приятным. Перегар как перегар. И ощутимая угроза. — Я думал, ты патриот завода, живешь нашими бедами и радостями, болеешь за коллектив!

Говоров отодвинулся.

— Так и есть! У меня с Забором никаких дел нет, — проклиная себя за длинный язык, ответил Андрей.

— Как нет?! — напирал Уркаган. — А кто для него акции скупал за огромные деньги?!

— Да я ничего не скупал! Он предложил, а я отказался, вот и все наши дела, — оправдывался Говоров. Он чувствовал себя очень неловко.

«Зассал!» — обрадовался Фёдоров. Проснувшийся (а может, никогда не засыпающий) в нем Уркаган подсказывал способ дальнейших действий. «Надавить хорошенько на этого лоха, и он поплывет, как сжатое в кулаке мороженое! Сейчас вывезем за город, поговорим в жесткой манере, он сегодня же все и отдаст! Может, даже бесплатно!»

— Сейчас мы выясним все про ваши делишки! — угрожающе процедил Уркаган. — Сейчас поедем, покатаемся…

— Шеф, похоже, у нас хвост! — напряженным тоном доложил охранник, который последние минуты тревожно вглядывался в зеркало заднего вида.

— Да ну?! — вскинулся Фёдоров. — Пусть прикрытие их проверит!

— Есть, — сказал охранник. И взялся за микрофон.

— Это машины «Сельхозмаша», — доложил Мандрыкин. — «Форд» закреплен за коммерческим директором, «Фольскваген» — за отделом охраны.

— Тогда ключи не для них, — задумчиво произнес Михалкин. — У «Сельхозмаша» сейчас своих проблем выше крыши…

— Так что происходит?

— Не знаю. Но сдается мне, что этот лох совсем не такой лох, каким его все считают! — сказал Михалкин, вглядываясь в зеркало заднего вида. И увидел, как идущий сзади «Фольскваген» резко затормозил, так что «Москвич» чуть не въехал ему в зад.

Двое крепких парней в черной униформе с двух сторон подскочили к «Москвичу», распахнули двери и… замерли. Из глубины плохо освещенного салона на них уставились стволы пистолетов Макарова и твердые жесткие взгляды их хозяев.

— Уголовный розыск! — гаркнул Мандрыкин. — Стоять, не дергаться! Кто такие?

Униформированные подняли руки.

— Мы это… Служба безопасности «Сельхозмаша»… — косноязычно объяснял старший группы. — Охраняем коммерческого директора господина Фёдорова…

— А мы при чем?

— Так вы же едете следом… А на него уже были покушения…

— Ну, положим… А кто вас так тормозить учил?

— Так думали, вы преступники. Проверить хотели.

Алексей задумался.

— Пристрелить вас, что ли? Или на пятнадцать суток оформить?

— Так, это… За что? Мы же не знали…

— Ладно, свободны! — сказал Мандрыкин. И многозначительно добавил: — Пока свободны!

— Это мусора, шеф! — раздался из рации возбужденный голос. — Они нас чуть не шлепнули, пистолеты наставили! Еле-еле отпустили…

В «Форде» наступила мертвая тишина. Уркаган исчез, а коммерческий директор крупного завода Федоров посерьёзнел, перестал угрожающе нависать над невольным гостем, отодвинулся на комфортное расстояние и прежним доброжелательным тоном спросил:

— Это у скромного дворника такое прикрытие, Андрей Иванович? Две машины с милицией?

Андрей от непонимания и удивления и возражать-то не стал, только пожал плечами.

— Куда вы собрались меня везти? В мои планы это не входит…

А сам подумал: «Это они за мной следят. Но откуда узнали? Значит, сегодня делать ничего нельзя. Да и завтра, и послезавтра… А как же Ираклий? Он уже начал подготовительную работу. Что же делать? Ключи надо выбросить при первой же возможности. Нет, не может быть, это не за мной! Скорей за этим, Фёдоровым, у него, видно, тоже рыльце в пушку, вон как занервничал…»

— Хотел просто прокатить вас по городу, посидеть в ресторанчике, сейчас много хороших открылось… — ответил Фёдоров, который быстро ориентировался в обстановке и моментально переключился на «план Б». — Я хочу помочь вам избежать серьезной ошибки. Вам надо держаться подальше от этого вашего знакомца!

— Какого?! — вскинулся Говоров. «Неужели все-таки он знает про Ираклия?» — мелькнула тревожная мысль.

— Заборовского, — Фёдоров принюхался. — Вы что, клубнику кушали?

— Да нет…

— Ладно, неважно! Андрей Иванович, как вы думаете, зачем мне понадобилось встречаться с вами вечером, в такой обстановке?

— Я, честно говоря, так удивлён, что даже ни о чем не думаю, — искренне ответил Говоров.

— Вот, возьмите! — в лежащую на колене руку Говорова скользнул глянцевый конверт, пальцы машинально сжали его. Внутри что-то лежало. Письмо? Что-то толстовато, как десяток открыток…

— Что это?

— Три тысячи долларов за ваши акции «Сельхозмаша», — буднично пояснил Фёдоров.

А вот этого Андрей уж никак не ожидал. Суета игорной горячки, предстоящая афёра с Ираклием, отношения с Еленой — всё это наполнило его жизнь и мысли до предела. Завод отодвинулся на второй, а может, и на третий план. Он и приходил-то туда гораздо реже, договариваясь с Матвеичем и Пашкой Колотунчиком, чтобы они его подменили за бутылку перцовой настойки. И страсти, кипевшие вокруг акций родного предприятия, прошли мимо Андрюхи. Он не знал о склоках, о драках «представителей», о поджогах и перестрелках, о покушениях… Давний визит «джинна» и продажа паспорта тоже растворились в водовороте захлестнувших его событий.

Он взвесил конверт на ладони.

— Вы думаете, они у меня есть?

Фёдоров снисходительно похлопал его по руке с деньгами.

— Я не думаю, я знаю. Вы собирали акции, как увлеченный коллекционер. Выигрывали в шахматы, выменивали на сигареты, выбирали из мусорных ящиков… У вас их несколько мешков!

Говоров нервно мял конверт. Деньги были у него в руках, и не надо вскрывать чужой сейф… Вот они, так необходимые три тысячи долларов! Их можно уже сегодня отдать Ираклию! А в понедельник вернуть Фёдорову, оставив выигрыш себе! Это было очень, очень заманчиво!

Коммерческий директор видел его колебания.

— Берите, берите, мы вам доверяем! А завтра принесете акции на завод. Прямо мне в кабинет…

— Так что будем делать с нашим лохом? — спросил по рации Леха. — Он же наверняка понял, что мы за ним охотимся.

Михалыч подумал.

— В любом случае сегодня он на дело не пойдет. Да может, и вообще не пойдет. Значит, сейчас свинтим его, обыщем, найдем ключи и закроем на трое суток. А в камере он расколется до самой задницы!

— Знаете что? — сказал Говоров. — Давайте я возьму эти деньги в долг. Мне как раз очень надо. До понедельника… А об акциях мы отдельно поговорим.

— Отдельно… — Фёдоров набрал полную грудь воздуха, но оглянулся, посмотрел на машины преследования и выпустил его обратно. Вместо грозного рыка получился печальный вздох. — Ну, давай отдельно… Тебе куда?

— А давайте туда, где вы меня взяли.

— Ну, давайте, — хмыкнул Фёдоров, сдерживая нарастающий гнев. «Я бы тебя, лоха, в лес отвез! Вот там бы ты не выкаблучивал…»

Через несколько минут Андрея Говорова высадили там же, где и посадили в машину, — у входа в «Путник».

— Спасибо, мы очень удачно встретились! — Говоров пожал тяжелую, но вялую ладонь коммерческого директора и протянул руку вперед, между крепостными башнями, но там ее никто не принял. — Спасибо, я обязательно в понедельник верну! Большое спасибо!

Фёдоров молча кивнул и постарался изобразить улыбку, но получилось плохо. Хлопнула дверца.

— Ну, сука! Ну, дворничек-электрик! Я тебя еще возьму за кадык!

— Куда едем, шеф? — спросил водитель.

— Стой пока! — рыкнул Фёдоров. — Отъедь вон туда, в тень, и стой!

Он увидел, как Говоров не оглядываясь, рысцой вбежал в зеркальную дверь. Руку с пакетом он держал на отлете, как будто в ней горели раскаленные угли.

— Ну, лошара позорный! — процедил сквозь зубы Фёдоров, то ли ужасаясь, то ли восхищаясь такой бестолковостью «главного акционера». И тут же увидел, как следом за Андреем, профессионально осмотревшись, в гостиницу вошел неприметный человек: обтрепанная курточка, мятые брюки, дурацкая кепочка. То ли в этой неприметности была какая-то нарочитость, то ли сработала интуиция, но Фёдоров насторожился.

— Шеф, это мент! — возбужденно сказал охранник. — Из угрозыска! Я его знаю!

— Значит, чуйка у меня не затупилась, — буркнул Фёдоров и тут же вздрогнул, будто его прижгли раскаленным железом.

К двери подошел немолодой рыжий мужчина, заглянул в вестибюль, развернулся и принялся прогуливаться взад-вперед.

— А этого знаешь? — сквозь стиснутые зубы спросил Уркаган. Когда-то именно лейтенант Михалкин загнал его в зону.

Охранник всмотрелся.

— Да это же Михалыч, сука крашеная! Кто его не знает!

— Да-а-а, — задумчиво протянул коммерческий директор. — Замначальника угрозыска, собственной персоной… Такое вот прикрытие у нашего лошка-дворника… — И, помолчав, добавил: — Все, поехали!

«Форд» сорвался с места. «Фольскваген» с охраной последовал за ним.

Вскоре из «Путника» выскочил Леха Мандрыкин.

— Опять встретился с Грузином, — возбужденно сообщил он. — Передал тому конверт, похоже, с деньгами. А получил их явно в «Форде», больше негде!

— Вот какая загогулина получается! — ошарашенно произнес Михалыч. — Это что же, они все заодно?

— А какая тут может быть связка? — удивился Леха. — Такая цепочка никак не стыкуется…

— Ничего, скоро все узнаем! — сказал Михалыч и позвенел наручниками.

Но тут к ним подкатила «Волга», за ней следом и «Москвич».

— Куда они без команды? — возмутился Михалыч.

Водитель «Волги» выскочил наружу, подбежал, размахивая руками.

— Бросайте все, общегородская тревога! В «Горячей избе» перестрелка, с гранатами, около двадцати трупов! Объявлен «Шторм»!

— Твою мать! — выругался Михалыч. — Быстро по машинам!

— Молодец, Андрей, молодец, у тебя слова с делами не расходятся, — широко улыбался Ираклий. — Я тебя утром ждал, а ты вон как обернулся.

— Счастливый случай, — Говоров тоже радостно улыбался. — Только я сейчас играть не могу, у меня дежурство. Как теперь быть?

— Ничего страшного, я сам все сделаю! — успокоил Ираклий. — Сам все проверну, а тебе завтра отдам твою долю. Хочешь, прямо домой занесу? Ты же после смены, усталый.

— Спасибо, Ираклий! — растрогался Говоров. — Если тебе не трудно…

— О-о-о, для бешеной собаки семь верст не крюк! — рассмеялся Ираклий. — Пойду с дочей гулять и занесу. — Он протянул руку, раздул ноздри, принюхиваясь. — Ты что, клубнику ел?

— Да нет, — смущенно буркнул Андрей и вытер руки о штаны. — Ну, ладно, я побежал…

Он направился к выходу. Как все удачно складывается! Только почему в груди ворочается неосознаваемая тревога? Может, из-за ключей? Улики жгли карман как доказательства несовершенного преступления. Надо выбросить, и как можно скорее, тем более теперь они не нужны. Но куда? В урну? Не годится, найдут. В водосток? Да, точно, в водосток!

Говоров прошел через вестибюль, подошел к выходу. Сквозь прозрачную с этой стороны дверь он увидел двоих, которые явно кого-то ждали. Этого, в куртке и кепочке, он, кажется, встречал. Или нет? Но тут к незнакомцам подбежал третий, что-то сказал, и они бросились к серой «Волге» и белому «Москвичу». Когда он вышел на улицу, машин уже не было.

А может, это те самые менты, которых испугался Фёдоров? Но тогда они следили именно за ним! Но откуда узнали? И почему вдруг так поспешно уехали?

Пройдя в сторону площади, он нашел решетку водостока и незаметно бросил туда ключи, один за другим. Потом понюхал лоснящиеся пальцы. Резкий запах клубники по-прежнему бил в ноздри.

* * *

— Б…дь, кажется, сегодня мы перестарались…

Слон сидел за столом и медленно перетягивал лейкопластырем обожженные и ободранные пальцы, еще дрожащие от непрестанной стрельбы. В голове тоже все звенело, дрожало, беспорядочно метались маленькие блестящие чертики, похожие на летящие гильзы. Откуда-то из самой потаенной глубины сознания, не подчиняясь усилиям воли, выплывала «Сказка о рыбаке и рыбке».

«В третий раз закинул он невод…» — строчки назойливо и неуправляемо наплывали на прокручивающиеся в мозгу сцены кровавого побоища, как титры на экране недублированного фильма.

— Что за дела! — осуждающе глянул Монгол. — Работу сделали, на надежной хате спрятались, жратва есть, бухло есть, щас Филат дури привезет. Чего ты залупаешься?

— А ребята тоже довольны? — спросил Слон и махнул рукой перед глазами, отгоняя то ли видения, то ли титры. Но ни то, ни другое не отгонялось. — Куда их Филат отвез?

— Игнатика можно было только на погост. А Серафим с Новиковым… К врачу, наверное. Если они живые.

— Так вроде шевелились…

— Вроде… Ты-то чего перевязываешься?

— За ствол схватился… А на нем яишню можно жарить. И ободрался затвором да магазинной защелкой…

— Ничо, пройдет, — философски заметил Монгол. — На живом теле все заживает.

— На живом — да… Только как бы Филат их не добил, — зажмурившись, сказал Слон. — К врачу стремно соваться…

«В третий раз закинул он невод…» Недублированное кино продолжалось. Слон уже давно страдал от таких приступов, но голове своей помочь ничем не мог. «Закон шлягера: привяжется — не отстанет», — объяснял он себе в интервалах между видениями. Эти накаты напоминали икоту, с которой невозможно совладать. Ее можно было только перетерпеть. Вот Слон и терпел.

— Ты чего, Слоняра, отключился? — всполошился Монгол.

— Нет, — выдавил из себя Слон. — Стихи читаю…

— Какие стихи?!

— Пушкина. Знаешь, как звали Пушкина?

— Гля, у тебя и правда крыша едет! Ничего, потерпи, Филат привезет таблетки…

— Старый я мудак, — негромко произнес Слон. — Связался с говном. Афганской контузии мне мало…

— Ничего, братан, обойдется! — Монгол ободряюще похлопал его по плечу.

Филат позвонил к вечеру.

— Прийти не могу, весь город на ушах стоит, — отрывисто сообщил он. — Метут всех подряд, на улицу выходить стрёмно. Так что сидите тихо, не высовывайтесь. Ясно?

— Мне ясно. А Слону — нет, — ответил Монгол. — У него глюки… Ему «колеса»[17] нужны!

Филат помолчал.

— Я не врач, да и ты тоже. И мы его на дурь не сажали. Бескозырку замели, Фреда, самого Серого свинтили! Отсидеться надо. Завтра зайду, если получится. Ты меня понял?

— Понял, Филат, понял! — кивнул Монгол.

— Смилуйся, государыня рыбка! — сказал Слон и икнул. — Когда шеф придет?

— Завтра.

— Как завтра?! — вызверился Слон и махнул ладонью перед глазами. — Вы что, охренели?!

— Облавы в городе, рисково по улицам ходить, — объяснил Монгол.

— Рисково. По улицам. Ходить, — по раздельности сказал Слон. — А кот ученый? Все ходит по цепи кругом? И ничего не боится!

— Расслабься, Слон! Накати водки и ложись спать!

— Спать?! — Слон вскочил, с грохотом опрокинув стул. — Ах ты, сука! Ты зачем кота убил?! Теперь меня кончить хочешь?!

— Хватит, не хипешуй!

— Котик чем тебе помешал?! Чем?! — Слон нагнулся, схватил со стула автомат, передернул затвор. — За это ответить надо!

— Брось дуру! — Монгол шарахнулся назад, выдернул из-за пояса пистолет. — Совсем мозги прокисли!

Они выстрелили одновременно. Слон выпустил очередь, Монгол — одну пулю. Оба имели большой опыт и хорошо стреляли, а потому оба попали в цель. Слон получил три пули в грудь, а Слон одну — в мозги.

* * *

«Шторм» накрыл город. Личный состав Тиходонской милиции забыл про еду и отдых. Сотрудники в форме и в штатском врывались в притоны, задерживали проституток и наркоманов, чистили катраны,[18] просеивали пассажиров железнодорожного и автовокзалов, аэропорта, проверяли гостиницы, сауны, люки теплотрасс… Оперативники трясли агентуру, участковые отрабатывали подозрительные адреса, омоновцы в бронежилетах и с автоматами, нейтрализовав охрану, задерживали преступных авторитетов — и Бескозырку, и Капусту, и даже самого Серого! Камеры для задержанных были переполнены, в сети попали десятки проституток, наркоманов, бродяг, профессиональные игроки, карманники и грабители, даже несколько преступников, находящихся во всероссийском розыске. Начальники райотделов бодро докладывали о своих успехах начальнику городского УВД полковнику Максимову, тот направил победную реляцию начальнику областной милиции генералу Золотову, Золотов доложил о результативности «Шторма» в МВД России.

Но перевесить перестрелку, о которой написали все местные и центральные газеты и которую показали основные телеканалы, бумажные победы не могли. Потому что преступление, хлестко названное «Тиходонской бойней», выделялось из всех, которые когда-либо совершались на просторах Советского Союза и постперестроечной России. В бане «Горячая изба» и около нее обнаружено девятнадцать трупов — девять женских и одиннадцать мужских. Все были дострелены, поэтому раненых не осталось, и свидетелей не было. Уцелевший администратор Валентиныч вразумительных показаний не дал, пояснив, что сидел в своем кабинете, ничего не видел, а услышав выстрелы, вызвал милицию. Несколько сотен гильз от автоматического оружия и следы от взрыва двух гранат характеризовали вооруженность нападающих, а убитый кот — их полную отмороженность.

Преступления такой тяжести и масштаба вообще вряд ли может что-то перевесить. Даже его полное раскрытие не спасет милицейское руководство от оргвыводов. А тут до раскрытия было далеко: никто даже не понимал, кто и с кем так жестоко свел счеты. Сравнительно легко установили личности проституток и начинающих бизнесменов Константина Игнатьева и Виталия Егорова, у которых имелись при себе документы. Про то, что еще двух убитых и одного раненого нападающие забрали с собой, никто не знал, как и про то, что три потенциальных жертвы сумели уйти из роковой бани.

Результаты «Шторма» пропустили сквозь фильтр доследственной проверки. На задержанных проституток составили протоколы, бомжей поместили в спецприемник, разыскиваемых взяли под стражу, уголовную шелупень привлекли к уголовной ответственности, авторитетов продержали трое суток в камерах и отпустили в связи с отсутствием оснований для ареста. По делу о «Тиходонской бойне» в сухом остатке остался ноль.

И разразилась ожидаемая гроза, имеющая форму организационно-управленческих решений в кадровой сфере. Инспекторская комиссия МВД рекомендовала отстранить от должностей областного и городского начальников с замами, что и было сделано с невиданной быстротой. Прибывшая из Москвы оперативно-следственная группа принялась выдвигать и отрабатывать перспективные для раскрытия версии, тут и всплыло «частное мнение» Петрова.

Майор докладывал его на совещании при новом и.о. начальника УВД края, при этом чертил схему специальным фломастером на гладкой стеклянной доске. Схема не отличалась разнообразием и состояла из неровных квадратиков с корявыми буквами внутри, соединенных стрелками. Она начиналась с квадратика «с-маш», от него отходила стрелка к квадратику «дача», далее стрелка упиралась в квадратик «стрельба по маш.», следующая стрелка колола «взрыв маш.», еще одна упиралась в «пож. оф.». Свои чертежные упражнения Петров сопровождал устными пояснениями:

— …потом московские бандиты попытались убить вора в законе Бескозырку на шинном складе, — он нарисовал еще одну стрелку, которая уперлась в квадратик с буквами «шинн. скл.». — А в качестве ответной меры наши бандиты перестреляли московских в «Горячей избе»!

Петров нарисовал еще одну стрелку и еще один квадратик с надписью «баня». Потом вернулся к первому квадратику «Сельхозмаш» и дважды его подчеркнул.

Новый начальник УВД полковник Зебров, его новый заместитель Бойко, прокурорский генерал Сероштан — руководитель следственной группы и его подчиненные — два следователя по особо важным делам внимательно рассматривали схему.

— То есть вы считаете, что в основе всего борьба за завод? — спросил полковник Зебров.

— Да! — решительно кивнул Петров. — Кстати, сегодня по отпечаткам пальцев установили личность одного из убитых возле бани. Это некто Федякин, московский бандит по прозвищу Сопло. В девяносто первом он был судим за вымогательство, причем проходил по одному делу с Лазаренко, по кличке Карнаух. А Карнаух убит на шинном складе! То есть они из одного гнезда!

— Что ж, это интересно! — Сероштан пометил что-то в своем блокноте. — По-моему, эту линию и надо разрабатывать в качестве основной версии!

* * *

— Этот дворник не такой простак, — докладывал Фёдоров. — У него действительно есть акции, и, судя по всему, много. Но оказалось, что его охраняют усиленные наряды милиции! Две машины, в одной сидел лично заместитель начальника городского угрозыска! Три тысячи долларов он взял, но только взаймы. А от разговора об акциях уклонился!

— Вот вам и лох Говоров! — Малышев уставился на аквариум, где мирно плавали рыбки. Их не касалось все, что происходит по эту сторону стекла, главное — свой привычный мир: гроты, полукруглые арки из ракушек, струйка пузырьков воздуха в углу, водоросли… Правда, водоросли искусственные, но других они и не видели. У них все есть для несложного рыбьего счастья. И проблем никаких — лишь бы работал компрессор и вовремя сыпали корм. Иногда Юрий Сергеевич им завидовал.

— Значит, нам надо изменить стратегию работы с этим Говоровым. Надо дать ему другие деньги! Скажем, тысяч десять… — Он нажал клавишу селектора. — Вера, ты рыбок кормила?

— Да, Юрий Сергеевич.

— А чего голос такой испуганный?

— Думала, будете за что-то ругать. У вас настроение плохое…

— Ах ты сирота казанская! — Он хотел что-то добавить, но сдержался и отключился. — Все под бедных косят, все жалуются. Так и этот ваш Говоров. Дать ему десять тысяч долларов, он и проглотит!

— И вообще пригреть его надо, приблизить к себе, — предложил Вайс. — Можно восстановить его в должности — пусть опять будет электриком! Или даже начальником смены!

— Наконец-то прозрел, — хмыкнул Фёдоров. — Восстанавливай! Лохи ценят внимание больше, чем деньги!

Они говорили не очень громко, но каждое слово попадало в приклеенный под столом радиомикрофон, усиливалось, преобразовывалось в радиосигнал и передавалось на приемную антенну в замызганном «Москвиче»-комби, стоящем за забором завода. Рядом с водителем сидел Дмитрий Павлович, которого в команде «Консорциума» все называли просто Палычем, а оператор с приемным устройством расположился сзади, слушая разговор через наушник и записывая его на пленку. Палыч тоже слушал, через другой наушник.

— А что там за стрельба в бане, про которую передают все время? — спросил Вайс.

Как только разговор затронул тему «Горячей избы», Палыч весь превратился в слух. Именно ради этой темы он вчера наехал на Верочку и, используя то «грош», то «нож», склонил ее прикрепить «клопа» в кабинете начальника. Правда, натуральный нож в разговоре не фигурировал, и «грош» оказался не таким уж грошовым, составив ни много ни мало, а пять тысяч долларов. Поэтому Верочка не очень-то и противилась.

— А хрен ее знает! — просто ответил Фёдоров. — Нас оно не касается, и хорошо. Говорят, москвичи с нашими сцепились. А из-за чего — никто не знает!

— Опа-на! — Палыч ударил кулаком об ладонь. — Вот оно как! Значит, они не при делах!

— Кто же тогда наших ребят покрошил? — удивленно спросил оператор.

— Наверное, блатные… На кого наши наехали на складе.

— Это что же выходит — мы за завод боремся, а наши «быки» с местными бандюками просто так бодаются?

— Так и выходит, — со вздохом сказал Палыч. — Потому что думают не головой, а жопой! Ну, да ничего, сейчас у нас новый фигурант появился, слыхал?

— Говоров? А кто это?

— Пока не знаю. Только раз ему десять тысяч американских рублей предлагают и должности, значит, акций у него много. Вот его-то мы и возьмем за вымя!

— Так его же вроде менты охраняют…

— Разберемся. «Крестного отца» видел? Там есть хорошая фраза: «Если история чему-нибудь и учит, то только тому, что убить можно кого угодно»! Наше дело старшему доложить, а он пусть решает…

* * *

На дежурстве Андрею удалось выспаться, поэтому, вернувшись домой, он позавтракал, принял душ и стал ждать. До обеда Ираклий не появился, но Говоров не очень беспокоился: мало ли какие дела могли задержать партнера. Но нехорошие предчувствия пробивались сквозь броню спокойствия и гнали на улицу. Вначале он боролся с низменными чувствами, успокаивая себя тем, что видел паспорт Ираклия, был у него дома, да и их видели вместе многие, в конце концов, Ираклий приходил к нему с дочерью! Но нехорошие мысли разгрызали железобетонную логику, как оголодавшие мыши разгрызают сухари. Наконец у него закончились силы им противиться — Андрей оделся и поехал в «Путник». Там царило дневное затишье выходного дня.

Ираклия не было ни в зале игральных автоматов, ни в баре. Он нашел механика Кузю. На его прыщавом лице застыла обычная кислая мина — не похоже, что он недавно получил полторы тысячи долларов.

— Где Ираклий? — поздоровавшись, спросил Говоров.

— Какой Ираклий? — вяло ответил тот и посмотрел в сторону взглядом снулой рыбы.

Вот оно! Под Андреем будто пол покачнулся.

— Как какой? Ираклий! Вот на этом аппарате играет, — Говоров показал на угловой автомат, на котором не было обычной, в отсутствие Ираклия, таблички «Ремонт».

— Все на нем играют! Хочешь, и ты поиграй! — пожал плечами Кузя и отошел.

Андрей догнал его, поймал за рукав куртки.

— Ираклий Гоберидзе!

— Что я у них, фамилии спрашиваю? — Кузя дернулся, но освободиться не смог: Говоров намертво сжал железные пальцы.

— Может, ты и меня не знаешь?

— И тебя не знаю! А ну, быстро убрал руку! А то позову ребят — костей не соберешь!

Механик впервые посмотрел на Говорова в упор. Сейчас его взгляд не напоминал снулую рыбу. В нем была насмешка, уверенное превосходство и злость.

Говоров отпустил куртку. Кузя неспешно вышел из зала. «Вот оно, значит, как…» Андрей быстро, почти бегом бросился в бар.

— Ираклия не видел? — спросил он бармена.

— Какого Ираклия? — Вытянутое лицо вытянулось еще больше, будто от удивления.

— Гоберидзе! Ираклий Гоберидзе! Он у тебя постоянно ошивается! И я с ним приходил…

— Я же в паспорт посетителям не смотрю, — сказал бармен. — И на лица тоже. Я на бутылки смотрю, на деньги, на сдачу.

— Как же так, тут и девчонки нас видели! — убеждал Говоров, понимая, что это полная глупость.

— Вот и спроси у девчонок, — доброжелательно посоветовал бармен. И почти дружески добавил: — Они вечером будут.

Он так натурально держался, что любой, не знающий, как было на самом деле, ему бы поверил. Только взгляд выдавал: он смотрел на Андрея свысока и с презрением, как на лоха.

«Я и есть лох! — подумал Говоров. — Первостатейный лох! Это же надо так залететь! Как теперь отдавать три тысячи?!»

Выбежав на улицу, он сел в такси и поехал к Ираклию домой. По дороге расспрашивал таксиста, но тот ничего про Ираклия не знал. Или врал, что не знает. Оказавшись у двери в знакомую квартиру, Говоров долго звонил и стучал, но никто не открывал. Тогда он позвонил соседям.

— Вы не знаете, где хозяин? — спросил он у полной растрепанной женщины, указывая на закрытую дверь.

— Так Иван Сергеевич третий год за границей, — удивленно ответила она. — В Африке.

— А кто здесь живет? — продолжал выпытывать Говоров. Его трясло, как в лихорадке.

— Никто не живет, — спокойно ответила женщина.

Неужели они все заодно? И бармен, и механик, и соседка?

— Как же не живет? Такой лысоватый, в круглых очках. С женой и ребенком, маленькая девочка, Наташенька…

— Ни жены, ни девочки тут нет. А лысого, в очках, видела как-то, — кивнула женщина. — Раз или два. Сказал, что Ивана Сергеевича друг, за квартирой присматривает.

— Спа… Спасибо, — выдавил из себя Говоров и на ватных ногах стал спускаться по лестнице.

* * *

Кабинет губернатора Тиходонского края Косачева был огромен — не меньше, чем у него же в бытность вторым секретарем обкома партии. Чтобы в годы социально-экономических и политических пертурбаций сохранить должностной уровень, все привилегии и огромный кабинет, потребовалась самая малость — переприсягнуть в августе девяносто первого ломающему партийную вертикаль власти президенту России. Первый секретарь обкома Яшков оказался менее гибким, а потому получил инфаркт и быстро скончался, не попользовавшись демократическими достижениями нового времени. А Косачев быстро оценил преимущества демократии: у него появился особняк в Сочи, три дополнительные квартиры, новенький «Мерседес», дача… Вал материальных ценностей сыпался, как в былые времена выговоры, им не было конца, а открывающиеся перспективы кружили голову и немного пугали. И вдруг свершились события, которые поставили все это под угрозу, как будто пьяный тракторист выехал на трассу, по которой со скоростью сто пятьдесят километров в час летел он на своем замечательном «Мерседесе» цвета мокрый асфальт. И вот шикарный лимузин превратился в груду обломков, а сам он, немощный и искалеченный, лежит в кювете. Ну, что делать с этим трактористом?

— Так это все из-за «Сельхозмаша»? — страшным голосом спросил губернатор. Лицо у него было багровым, губы дрожали, создавалось впечатление, что вот-вот и его разобьет инфаркт, как бедолагу Яшкова.

— Точно так! — почтительно подтвердил и.о. начальника УВД Зебров. Он казался очень старательным. Как, впрочем, все полковники, которые хотят стать генералами.

— Да, на это очень похоже, — подтвердил и руководитель московской следственной бригады Сероштан. А уж он не зависел от губернатора и говорил то, что есть на самом деле.

— Значит, это засранцы из «Консорциума» сводят счеты с засранцами из «Сельхозмаша»? — полувопросительно, полуутвердительно прохрипел он.

Присутствующие даже удивились, как близко к сердцу принимает губернатор служебные дела. Потому что никто не знал, что утром грянул звонок из поднебесья, и Косачеву объяснили, что столь громкие криминальные разборки поставили вопрос об укреплении руководства краем и он может в любой момент превратиться из номенклатурного чиновника высшей категории «А» в простого российского гражданина, судьба которого, конечно, не столь незавидна, как у любого другого россиянина, но не идет ни в какое сравнение с судьбой всесильного губернатора, стоящего над прокурором и над законом и не задумывающегося о каких-либо прегрешениях, которые вдруг могут оказаться должностными преступлениями.

— Да, это их разборки! — кивнул Зебров. И предусмотрительно добавил: — Хотя прямых доказательств у нас и нет.

Косачев ударил кулаком по столу.

— На хрен мне доказательства! Расследуйте эту историю до конца, а этих… Этих… — Ненависть так душила губернатора, что он не мог произнести ненавистные фамилии. Только с третьего раза ему это удалось. — …Храмцова и Малышева взять под увеличительное стекло! Если хоть что-то на них найдете — в тюрьму! И плевать на всех их защитников! Если дадут повод — все! — Косачев перевел дух. — Я сам им все скажу. Ко мне обоих, немедленно! А вы идите работать!

* * *

Ближе к вечеру, примерно в одно и то же время, в штабах конкурирующих сторон состоялось экстренное совещание. Повестка дня была одна и та же, обсуждалось одно и то же, причем практически одинаковыми словами.

— Шутки в сторону! — Малышев пил воду стакан за стаканом, руки у него дрожали. — Он так орал, так ногами топал! Никогда не видел подобного…

— На этот раз нам Москва не поможет, — вытаращив глаза, рассказывал Храмцов. — Этот новый мент денег не взял, просто послал на три буквы, а губернатор вообще нападал, как на врага! Он меня разорвать был готов! Как будто мы лично ему на хвост наступили!

— Еще один выстрел… — сказал Малышев.

— Еще один поджог… — сказал Храмцов.

— Еще один взрыв… — сказал Малышев.

— Еще один обстрел… — сказал Храмцов.

— И нам конец! — сказали Малышев и Храмцов.

— Дана команда — найти любой способ, любой повод… Отберут все и посадят на пятнадцать лет!

— Создана комиссия по акционированию…

— Мы должны зарегистрировать свои акции…

— Мы должны зарегистрировать свои акции…

— И честно бороться за завод…

— По всем правилам скупать, на добровольной основе…

— Все наши действия должны быть прозрачными. Комиссия будет следить…

— Так что давайте окучивать главных акционеров…

— Лучше начать с этого дворника — Говорова… — сказал Храмцов.

— Мы осмотрели его квартиру, дома акций нет! — сообщил Палыч.

— Опять налет?! — вскинулся Храмцов. — Я же только что предупредил!

— Так мы же не знали… И сделали все аккуратно, он и не заметит!

— Больше чтоб такого не было! — насупился Храмцов.

— Понял, — кивнул Палыч. — Перестроимся!

— Говорову надо дать все, что он захочет… — сказал Малышев.

— Потом уговорить пенсионеров — Смолина, Поленова…

— И вежливо, культурно, чтобы комар носа не подточил…

— Исключить любые наезды, любое насилие…

Оба совещания закончились на этой оптимистической ноте.

* * *

Андрей, естественно, ничего об этих совещаниях не знал. Не найдя Ираклия, в подавленном настроении он пришел домой. Замок провернулся слишком свободно, но он не обратил на это внимания. Прошел на кухню, залез в шкаф, достал бутылку своей знаменитой перцовки, налил полстакана, поставил на стол, включил телевизор. Из холодильника извлек последнее яйцо, аккуратно произвёл его трепанацию с тупого конца, бросил внутрь щепотку соли, немного чёрного перца и, выпив горькую жгучую настойку, проглотил следом холодный белок с желтком, приятно сгладивший горечь и жгучесть. Остаток перцовки поставил в пустой морозильник. Разогрел на плите сковороду, мелко нарубил пару зубчиков чеснока и припустил их в осадочных остатках ароматного подсолнечного масла с рынка. Нарезал небольшие гренки из тёмного хлеба, обжарил их в масле, допил охлаждённую перцовку и с аппетитом поел. Только тогда его отпустило и он смог рассуждать спокойно и логически.

Итак, Ираклий — аферист, он украл деньги и скрылся. Огромную сумму, ее ни у кого не перехватишь. Вопрос: что делать? Заявлять в милицию? Придется рассказывать про ключи, про сейф, про игровое мошенничество… Если и не расскажет, оно само выплывет. Нет, такой путь исключен. Тогда что?

— Хотя милиция скрывает истинные масштабы трагедии, но можно сказать, что в результате перестрелки в бане погибло около двадцати человек, — скорбно вещал с экрана диктор.

«Ужас что творится!» — подумал Говоров. Но тут же переключился на свои собственные заботы. В понедельник надо отдать Фёдорову три тысячи долларов. Где их взять? Или рассчитаться акциями? Но если ему так просто-запросто сунули в машине три тысячи, то какова же их настоящая цена? Десять тысяч? Двадцать? Сто? Как бы не прогадать…

В дверь позвонили. На пороге стоял человек лет сорока пяти в черном пальто и без шапки. Крупная голова с большими залысинами, волевые черты лица, пронзительный взгляд чуть прищуренных серых глаз. Человек совсем не походил ни на джинна, как Акопян, ни на спивающегося начальника, как Федоров. Он был подтянут, свеж, элегантен и никак не вписывался в местный интерьер, как человек, по недоразумению попавший вместо бизнес-совещания на съемочную площадку модных сейчас социально-критических фильмов.

— Господин Говоров?

Говорова никогда не называли господином. Ему даже стало неловко за запах спиртного. Господа ведь не пьют в одиночестве.

— Да. А вы по поводу акций?

Палыч даже оторопел от такой прозорливости.

— Как вы догадались?

— Очень просто. Все визиты незнакомых людей в последнее время были связаны с акциями.

— Логично. Вы позволите войти, Андрей Иванович?

— Входите, — Андрей шагнул в сторону.

Незнакомец уверенно прошёл в комнату и, не дожидаясь предложения, сел к столу. Говоров уселся напротив.

— Каратаев Дмитрий Павлович, — представился незваный гость.

— Очень приятно, ну а обо мне вы и так…

— Пять тысяч долларов, — перебил его церемонии Каратаев.

— Да хоть десять, но…

— Десять так десять, — невозмутимо кивнул гость.

— Но я ничего не продаю…

— А зря! — усмехнулся Палыч. — Бывает так: сегодня все за елками бегают, любые деньги дают, а завтра они везде валяются никому не нужные. Потому что Новый год прошел. Так и здесь: не воспользовался моментом — и пролетел!

Говоров молчал.

— Да дело и не в деньгах, — продолжал Палыч. И поправился: — Не только в деньгах. Важнее человеческие отношения, которые могут перерасти в дружбу. Вот, например, какие у вас есть проблемы? Поделитесь, и я их решу!

Еще позавчера у Говорова проблем не было. Но сегодня уже имелись.

— Один аферист обманул меня на три тысячи долларов.

Палыч оживился, как уснувшая рыба, внезапно выпущенная из пакета в воду.

— Так давай заберем их обратно. И штраф взыщем!

— Да мне бы без штрафа. Только его нет нигде. А его знакомые говорят, что никогда его не видели…

— Поехали, — Палыч встал. — По дороге расскажешь подробности.

Похолодало, всюду лежал снег. На дороге, на сараях и гаражах, на деревьях, на крыше черного угловатого джипа, стоящего у подъезда. Говоров не разбирался в иномарках, но по знаку на радиаторе определил, что это «Мерседес». Круто! Да и десять тысяч долларов нехило! За всю жизнь он не ездил столько в иномарках, как за последний месяц. Везет ему в последнее время на крутышей! И все хотят с ним дружить…

За рулем сидел серьезного вида парень с короткой стрижкой и в цивильном темном костюме.

— Давай, Паша, в гостиницу «Путник», — сказал Палыч, и джип тронулся с места. «Жигуль» цвета коррида печально смотрел вслед изменившему ему хозяину.

Говоров рассказал свою историю. Не всю, конечно, только то, что касалось игровой аферы. Палыч слушал не перебивая.

— …и там, где он вроде бы жил, никто его не знает, — печально закончил Андрей. Молчаливый водитель оглянулся и бросил на него любопытный взгляд: похоже, он никогда не видел лоха. Зато Палыч по-прежнему был невозмутим.

— Ничего, сейчас найдем твоего гуся. Ираклий, говоришь? Ну-ну…

Машина подъехала к гостинице.

— Веди вначале к механику, — распорядился Палыч. И коротко приказал: — Паша, со мной!

Молчаливый водитель выскочил из авто и двинулся следом за ними.

— Я же с механиком разговаривал, — попытался объяснить безнадежность ситуации Говоров. — Он говорит, ни Ираклия, ни меня никогда не видел…

— Может, забыл, — меланхолично сказал Палыч. — Или ты спросил не так. Люди, они ведь как устроены? Один раз так соврал, а другой — правду рассказал…

Кузя находился в игровом зале и копался в разобранном автомате. Они подошли к нему вплотную.

— Где Ираклий? — негромко спросил Палыч.

Кузя резко обернулся. Небрежно глянул на Андрея, потом на Палыча, на стоящего чуть в стороне Пашу. Что он разглядел в новых визитерах, неизвестно, только лицо его потекло, как стеариновая свеча. Словно перед ним стояли самые настоящие вурдалаки с окровавленными клыками.

— На дно залег, — Кузя огляделся. — Как этого лоха кинул, так и нырнул в тень. Только я не при делах.

— И где он залегает?

— Не знаю. Я с ним только здесь перетирал. Может, Гарик знает?

Палыч тяжело похлопал его по плечу.

— Ладно, верю. Веди к Гарику.

Гариком, оказывается, был бармен. На этот раз он тоже не стал запираться и подробно рассказал, где живет Ираклий.

— Видишь, люди склонны говорить правду, — философски заметил Палыч, когда они вышли на улицу. — Только надо правильно спрашивать.

Паша едва заметно улыбнулся.

— Но что я делал неправильно? — растерянно спросил Говоров. — Я их спрашивал вежливо, культурно, как и вы…

Паша улыбнулся еще раз и открыл дверцу машины.

— Но результат налицо! — хмыкнул Палыч, устраиваясь на заднем сиденье.

— Так в чем же секрет? — допытывался Андрей.

— В мыслях. Ты думал: если они не скажут, ты повернешься и уйдешь. А мы думали: если соврут, будем спрашивать настойчивей. А эта публика мысли чувствует.

Они приехали на восточную окраину, к обшарпанному двухэтажному домишке, перестроенному из послевоенного барака. В подъезд зашли все трое, Паша двигался впереди. Заплеванная лестница, ободранные стены, длинные коридоры с неистребимым запахом коммуналки, двери, обитые допотопным дерматином. Звонка не было, и Паша несколько раз ударил кулаком, так что раздался треск петель. Говоров думал, что произошла ошибка: преуспевающий Ираклий не мог жить в этой трущобе. Но когда дверь раскрылась, на пороге оказался именно он — помятое трико, помятое лицо, настороженный, опасливый взгляд…

Увидев неожиданных визитеров, Ираклий потерял дар речи.

— Сейчас, сейчас…

Он метнулся в крохотную захламленную комнатку и вынес тот самый пакет.

— Извини, Андрей, так вышло. С игрой не получилось, жена заболела, даже предупредить тебя не мог. Хотел сегодня вечером вырваться…

Говоров заглянул в конверт.

— Там двухсот долларов не хватает, — умоляющим тоном произнес Ираклий. — Жене пришлось лекарства покупать…

— А может, тебе прямо сейчас пальцы отрубить? — спросил Паша. Он не угрожал и не пугал, просто деловито спросил, будто советуясь. И он явно не шутил.

Ираклий посерел.

— Принесу завтра, клянусь дочерью!

— Хорошо, тогда один отрубим, — согласился Паша.

— Не надо, не надо, возьмите! — Из соседней комнатки выбежала толстая неряшливая женщина с деньгами в протянутой руке.

— А где ваша девочка? — спросил Говоров.

— Какая девочка? — не поняла женщина.

— Ну, дочка?

Женщина посмотрела на Ираклия. Тот отвел взгляд. Его била дрожь.

— Завтра штраф принесешь! — приказал Паша. — Пятьсот долларов!

— Тысячу! — негромко поправил Палыч.

Женщина вскрикнула, прижала руки к груди, заплакала.

— Столько не соберу, — убито произнес Ираклий. Он был раздавлен.

— Не надо штрафа! — сказал Говоров. — Бог с ним!

Он повернулся и быстро вышел в засранный больше, чем его собственный, подъезд. Ему было жалко Ираклия.

— Вот видишь, Андрей Иванович, как просто все решается? — спросил Палыч, садясь в машину. — Только думать надо правильно! И тысячу баксов с такой гниды надо было срубить обязательно!

— А насчет пальцев вы пошутили? — спросил Андрей.

— Конечно, пошутили! — кивнул Палыч, а Паша только нехорошо усмехнулся.

— Теперь мы друзья? — спросил Палыч.

— Конечно, друзья. Большое спасибо!

— Так что насчет акций? — спросил Палыч, когда они подъехали к дому.

— Я подумаю, — обтекаемо сказал Говоров.

— Да уж, пожалуйста, — кивнул Палыч и протянул картонный прямоугольник. — Вот моя визитная карточка. Звоните. И я вам позвоню. Или зайду. На крайний случай, Пашу пришлю.

Он вновь превратился в сдержанного и воспитанного бизнесмена. Хотя обещание прислать Пашу прозвучало как угроза.

Глава 7 Остаться в живых

В восемь утра Андрей уже завтракал. Заваренный в старой большой чашке, с паутинкой мелких трещинок по внутренней поверхности, крепкий кофе слегка отдавал прелью, но, сдобренный ванильным сахаром и молоком, всё равно был гораздо лучше растворимого, а толстый кусок белого хлеба с маргарином, густо намазанный яблочным джемом, принесённым Любашей, делал трапезу почти праздничной. Правда, это были остатки роскоши: после изящной и интеллигентной Леночки крепкая ширококостная медсестра утратила для Андрея всякую привлекательность, а коль скоро главный связывающий их интерес оборвался, иссяк и ручеек продуктовой поддержки… Но Говоров об этом не жалел. Точнее, жалел, но не сильно, только о второй составляющей их связи.

И тут прозвенел телефонный звонок. В такое время звонки редко приносят хорошие известия.

— Андрей, это я, Марина Медведева! — бился в мембране истерический женский голос. — В этой бане ребят убили! Егорова и Костю! Я всех наших обзваниваю, никто трубку не берет или отговаривается занятостью! Надо что-то делать!

— А что тут сделаешь, Мариночка? — растерялся Говоров. — Они меня с собой звали. Если бы поехал, меня бы тоже…

— Но ты же не поехал! А они поехали! И их убили!

— Так что, это я виноват?!

— Ты такой же, как все! — взвизгнула Медведева и бросила трубку.

Истеричка!

Аппетит пропал, настроение испортилось еще больше. А ведь действительно, если бы он принял приглашение ребят, то и его бы убили… Но как они попали в мясорубку, о которой говорит весь город? Ведь никогда в бани не ездили…

«Это в той их, прежней жизни, — тут же поправил он сам себя. — А они новую начали. И поехали отмечать, а она тут же закончилась!»

Андрей вспомнил их последнюю встречу. Ребята звали его в новую богатую жизнь, а он отвечал, что и так всем доволен. А Виталик сказал: влюбишься, прожжет до самого сердца, тогда и захочешь всего, в любой водоворот кинешься. И ведь действительно, как в воду смотрели! Водоворот его уже закручивает, вот-вот вообще засосет… Вчерашнее общение с Палычем и Пашей показало, что против таких людей он — как таракан. Захотят — и раздавят! Такое время наступило: вон, настреляли в «Горячей избе» двадцать человек — как так и надо.

Интересно, а сколько стоят его акции? Если завод оценивается в миллионы долларов, то немало. Очень немало! Не те десять тысяч, которые ему запросто предложили! А сколько стоит его жизнь? Гораздо меньше… И если он акции не отдаст, его просто убьют! Это экономически оправданно, а значит, по законам нового времени вполне вероятно…

Он вскочил и нервно заходил по кухне. А ведь замок неспроста разболтался. И в кладовке не было такого беспорядка… И в шифоньере белье вроде бы перевернуто… ОНИ приходили и искали! Только сразу после визита «джинна» он спрятал акции в надежном месте — интуиция подсказала… Но ЭТИ люди не сворачивают с избранного пути и не пасуют перед трудностями. Когда они придут в следующий раз и как будут искать? Может, отрубят пальцы? Об этом лучше даже не думать!

Надо что-то срочно предпринимать. Не для того, чтобы выгодней продать свою ценность, чтобы подняться и разбогатеть, нет… Чтобы остаться в живых!

* * *

Заброшенный «жигулёнок» был весь занесен снегом. Крышка багажника примерзла и не открывалась, пришлось бегать за грелкой и отогревать замок. Наконец Андрей справился с задачей. Достал две большие сумки, захлопнул багажник и двинулся к остановке. У подъезда стояла Любаша и, прищурившись, наблюдала за его усилиями.

— Уезжаешь, что ли?

— Да нет… Надо бумаги на работу отнести…

— А кто же на работу носит? Надо с работы носить! — саркастически усмехнулась медсестра. — А чего ж ты на своем автомобиле не едешь? Может, прокатишь?

Говоров не стал отвечать на явные подначки: мысли его витали совсем в других сферах, где не было места не только Любане, но даже и Леночке.

Через сорок минут он уже был у Альбины Семёновны, хорошей знакомой его родителей. И по совместительству — нотариуса. Маленькая сухонькая женщина очень удивилась его желанию, но составила завещание, в котором оговаривалось, что в случае, если Говоров умрет либо пропадёт без вести, все принадлежащие ему акции должны быть уничтожены. Потом Альбина Семеновна по всем правилам опечатала сумки, и Андрей отвез их в «Тихдонпромбанк», где сдал на ответственное хранение вместе с завещанием.

На завод Говоров безнадежно опоздал. Взволнованный Пашка Колотунчик перехватил его на площади перед административным корпусом.

— Ё-моё, Говорок, тебя там со сранья Матвеич ищет, а ты прогуливаешься, как директор пляжа. Дуй к нему быстро!

— Что, опять «вивесторы» приезжают? — с улыбкой спросил Андрей. На удивление, сейчас ему все было по барабану.

— Да нет, тебя к начальству вызывали, чуть ли не сам Фёдоров искал, а тебя нет! Во какие колотунчики! Матвеичу, конечно, фитиля вставили, а он тебе вставит!

— Го-го-говоров, т-ты с-совсем… — подлетел сзади Матвеич. Судя по виду, он только что пробежал марафонскую дистанцию. Или сошел с нее у самого финиша.

— Во, чё я тебе говорил? — пробормотал Пашка и быстро рванул в противоположную сторону.

Матвеич сильно запыхался и оттого говорил с трудом, глотая окончания слов:

— Ты… это… дава… быс… к директ…

— Чего случилось-то?

Матвеич только махнул рукой в сторону заводоуправления, согнулся и, опершись руками на колени, пытался восстановить дыхание.

— Бе-гом! Бе-гом! — Он махал рукой, будто Говоров не знал, в каком направлении ему надо бежать.

Но Андрей не побежал, а пожал плечами и пошел неспешно, как будто дворник с директором водили тесную дружбу и частенько встречались для дружеских разговоров.

— Совсем… Совсем крыша съехала, — изумленно сказал Матвеич.

Для всего бесправного заводского люда работники заводоуправления были словно обитатели Олимпа для древних греков. В смысле, так же далеки, недоступны и недосягаемы. Самой высшей фигурой, до которой мог добраться простой работяга, принесший отчаянную челобитную высшему начальству, была здесь секретарь Вера Петровна. И вела она себя с челядью соответственно — строго и высокомерно.

Сейчас она говорила по телефону и не обратила ни малейшего внимания на вошедшего в приемную Говорова. Тот остановился у стола в привычной позе покорного ожидания.

— Да, Сашенька, сегодня точно! Ну, почти точно… Если срочное совещание не соберут. Ты же знаешь: пока начальство здесь, и я уйти не могу…

— Мне бы к Фёдорову, — деликатно напомнил о себе Говоров.

Но резкий жест наманикюренного пальчика приказал ему замолчать и не отвлекать занятого человека от важных дел.

— А если совещания не соберут, то к семи я буду готова. Так что звони. Пока-пока… — Она сердито посмотрела на Андрея. — Что нужно? Не видишь, я занята, чего встреваешь?

— Извините. Я к Фёдорову…

— С какого перепугу? Ты кто такой, что хочешь вот так, запросто, ворваться к коммерческому директору?

— Так я Говоров, меня вроде вызывали…

Вера резко загасила озлобленность и бодренько защебетала:

— Ой, ну что же вы молчите, Андрей Иванович, вас все уже давно ждут… Присядьте, я сейчас!

Она выскочила из-за стола, метнулась к большой полированной двери и проскользнула в кабинет директора. Говоров успел ощупать глазами гибкую ладную фигурку. «Как у Леночки», — подумал он.

— Войдите, пожалуйста, — Вера широко раскрыла дверь и улыбнулась Андрею, как желанному важному гостю.

Говоров впервые за все годы работы на заводе попал в кабинет генерального. Нечего ему тут было делать, даже в бытность инженером, а уж дворником — тем более… Он с любопытством осмотрелся. Тепло, светло, просторно, кожаная мебель, большой аквариум, огромный плоский телевизор, похлеще, чем у Григория Натановича. Да-а, живут же люди! Точнее, начальники. А обычный люд с хлеба на квас перебивается…

Генеральный директор был не один: здесь присутствовали и Фёдоров, и очкастый главный инженер с немецкой фамилией… Вайс, кажется.

— Здравствуйте, — сказал Говоров и вроде как поклонился всем сразу и никому конкретно.

Малышев, широко улыбаясь, вышел из-за стола, крепко пожал ему руку. При этом смотрел на него с восхищением, как на давно ожидаемого богатого родственника. И Фёдоров изобразил радость, и Вайс. Количество улыбок в начальственном кабинете стало зашкаливать за среднемесячную норму.

— Извините за опоздание, товарищ директор, то есть господин директор…

Но Малышев не обратил на его слова ни малейшего внимания.

— Здравствуйте, господин инженер, — генеральный продолжал трясти руку Андрея.

— Я дворник…

— Нет, нет, это была ошибка! Я не знал, какой вы замечательный специалист, да и про то, что вы наладили конвейер, мы тут не знали. Так что вы опять инженер-электрик, с окладом по высшей тарифной ставке и премиальными. Вот подписанный приказ уже на столе. Поздравляю!

— От всей души! — Теперь Фёдоров жал ему руку.

Потом то же самое проделал Вайс, только улыбка у него была более кислая, чем у первых двух.

— Спасибо! — растерянно произнес Говоров. — Это так неожиданно…

— И это только первый шаг! — торжественно сказал Малышев. — Есть соображения назначить вас начальником смены. Просто нужна ступенька между дворником и руководителем производства. Пересидишь пару недель — и давай вверх по лестнице!

— Очень неожиданно, — повторил Говоров. И хлопнул себя по лбу. — Это мой долг, — он положил перед Фёдоровым конверт. — Там немного не хватает: на нотариуса потратил, на банк… Но с получки отдам!

Начальники непонимающе переглянулись.

— Какой нотариус? Какой банк?

— Так я ж потому и опоздал! Ко мне вчера человек пришел. Серьезный такой… Десять тысяч долларов за акции предложил!

— Ну?! — выдохнул Малышев. — И что?

— Я ответа не дал, — простецки ответил Говоров. — Но подумал: это сколько же мои акции стоят? Посоветовался со знающими людьми, а они говорят, что, может, и миллион долларов! И что за них меня вполне убить могут.

Теперь начальники переглянулись понимающе.

— Кто ж это приходил? — спросил Фёдоров.

— Такой солидный, голова большая, залысины, и лицо: сразу видно — рулить привык…

Малышев порылся в бумагах на столе, достал папку, вынул несколько фотографий.

— Кто из них?

— Вот этот! — уверенно ткнул пальцем Говоров.

— Палыч, сука! — зло сказал Фёдоров.

Малышев кивнул. А Вайс отошел в сторону и сел на стул, будто происходящее его не касалось.

— Этот вполне тебя убить может, — сказал Фёдоров. — И на куски порежет. И съест!

В замызганном «Москвиче»-комби за забором Палыч встрепенулся и даже выронил наушник.

— Гля, они из меня людоеда делают!

Говоров кивнул.

— Я так и понял. Потому пошел к нотариусу, сделал завещание. Если я умру, или пропаду, или еще что, то все мои акции сожгут!

— А где акции-то? — быстро спросил Фёдоров. — Как узнают, что их жечь надо?

— Так я их в банк сдал, на ответственное хранение, — простодушно пояснил Говоров. — Вместе с завещанием. А еще заявления накатал: в газету, в милицию, губернатору. Там все расписано…

Фёдоров, Малышев и Вайс переглянулись в очередной раз. А потом одновременно посмотрели на Говорова. И если бы взгляды могли испепелять, то от новоиспеченного инженера осталась бы только горстка пепла. Но он был невозмутим.

— Что ж, разумно, — кивнул Малышев.

— Очень разумно и предусмотрительно, — сквозь зубы похвалил Фёдоров.

А Вайс только кивнул.

— Вы сами это придумали? Или кто-то подсказал?

— Сам, — скромно сказал Говоров. — Хотя советчиков у меня много!

— Ну и сука! — бросил Палыч в машине, явно адресуя ругательство лоху Говорову.

А лох Говоров достал из-за пояса растрепанную общую тетрадь в черном коленкоровом переплете:

— Здесь все акции переписаны. По порядку, с указанием номеров!

Фёдоров напрягся и сделал повелительный жест, адресованный Вайсу.

— Ну-ка, Германович, посчитай!

— Не я же коммерческий директор! — огрызнулся Вайс, но, поймав грозный взгляд генерального, взял тетрадку и включил калькулятор.

На некоторое время в кабинете наступила тишина. Только щелкали клавиши, которые Вайс нажимал с удивительной ловкостью и быстротой.

— А кто у вас в доме акции скупал? — спросил Фёдоров. — Ну, по квартирам кто ходил?

— Да разные, их не поймешь! — махнул рукой Андрей. — Такая дородная, с огромной грудью, потом рыжий, с веснушками. Только им уже совсем мало осталось. Все скупил «джинн»…

— Какой джинн? — поднял брови Фёдоров.

— Кавказский, с усиками. Веселый такой. Он уже почти всех окучил. А кто заминжевался, потом одумались. Но таких осталось немного — Акопян умеет уговаривать…

Фёдоров и Малышев переглянулись.

— Да, это третья сила! — одновременно сказали они.

— Порядка пяти процентов, — наконец доложил Вайс.

Малышев потому и стал генеральным директором, что мог своевременно ощутить изменения обстановки и моментально приспособиться к ним. Вот и сейчас он понял, что Фёдоров ошибся: ни на алкаша, ни на забитого дворника, который за доброе отношение и в ножки начальству поклонится, и акции принесет на блюдечке, Говоров похож не был. Это один из «главных акционеров», крепкий орешек, хотя и работает под дурачка.

— Я вижу, Андрей Иванович, что вы обладаете аналитическим умом, даром предвидения и стратегического планирования. Нам нужны такие компаньоны! И такие друзья-единомышленники.

Фёдоров непонимающе вскинул брови. «К чему он клонит?»

— Вы правильно отказались от этого предложения. Конечно, акции стоят гораздо больше десяти тысяч. И я не стану делать вам недостойные предложения продать акции нам…

Вайс закашлялся, у Фёдорова брови вылезли на лоб. «Что шеф плетет?»

— Меня не устраивает наш главный энергетик! Он некомпетентен и не справляется с работой в новых условиях. Поэтому я предлагаю вам занять эту должность! И вообще изменить вашу жизнь. Вы ведь живете в доме для рабочих?

— Ну да… А где же еще?

— Теперь переедете в дом руководителей — туда, где живет Николай Егорович! У нас там стоит резервная квартира с мебелью, мы селим туда важных партнеров и проверяющих из Москвы. Но они приезжают не часто и вполне могут жить в гостинице. А вам она подойдет. Правда, там только две комнаты, но улучшенная планировка и площадь под восемьдесят метров. Вас устроят две комнаты?

Говоров потерял дар речи.

— Да, вполне…

— Конечно, персональная машина с водителем, — продолжал Малышев. — Причем хорошая машина, БМВ, мы как раз должны получить… На нее нацелился Николай Егорович, но у него и так хороший «Форд»…

Фёдоров только глазами хлопал. Он ничего не понимал.

— Но чем я оправдаю все это?! — За такие блага Говоров был готов отдать свои акции, но он понимал, что как только они поменяют владельца, все благоприобретения могут превратиться в сухие листья, как в печальной сказке. — Извините, — продолжил он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно тверже. — Но отец учил меня, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. И вообще, я человек порядочный и щепетильный.

Он поймал себя на мысли, что все эти в высшей степени достойные качества не помешали ему совсем недавно спланировать и почти осуществить вскрытие чужого сейфа и аферу с игровыми автоматами. Ладно, не будем о грустном…

— Поэтому я хочу знать, чем я должен буду рассчитываться за этот… этот сыр?

Малышев, прикрыв глаза, глубоко кивнул, словно подтверждая невозможность бесплатной раздачи сыра, а равно должностей, квартир, автомобилей и прочих материальных и нематериальных ценностей.

— У меня к вам пока только две просьбы: первая — никому на стороне не продавайте ваши акции, если вдруг надумаете — то прямиком ко мне! — ясно и четко произнес Малышев. — Вторая — на собрании акционеров голосуете в упряжке с нами. Вам, как и мне, совсем ни к чему, чтобы всё здесь перешло в руки москвичей. Сами, как говорится, с усами.

Вошла Вера с улыбкой на пухлых губах и с кофейным набором на подносе. Фарфоровые чашки, мельхиоровый кофейник, сахар, конфеты, сливки. Малышев мягко дотронулся до её талии и показал взглядом на бар в форме большого глобуса на массивной подставке. Она кивнула, принесла толстенькую бутылку французского коньяка с золотым Наполеончиком на крышке и четыре пузатых бокала, расставила их, плеснула понемногу золотистой жидкости.

— Ну что, господин главный энергетик, согласны вы выполнить мои просьбы? — улыбаясь, спросил Малышев, поднимая свой бокал.

— Не вижу даже малейшей причины для отказа, господин директор! — бодро ответил Говоров, не спросив ничего, но запомнив директорское «пока».

Что-то изменилось в рутинном движении светил над головой Андрея, быстро и оглушительно. Они выстроились в выигрышную комбинацию огромного игрового автомата под названием «жизнь». И кто-то там, наверху, включил на видеомагнитофоне желаний ускоренную перемотку вперёд.

Они выпили. Малышев и Говоров с удовольствием, Вайс с опаской, а Фёдоров — с отвращением.

— Ну, и отлично! — Малышев промокнул губы салфеткой. — Сейчас я выпишу вам аванс, и вы с Верочкой поедете в магазин мужской одежды. Она поможет вам обновить гардероб. Верочка большой знаток шопинга!

— Ну и суки хитрожопые! — сказал Палыч в своей замызганной машине с аппаратурой прослушивания. Теперь он имел в виду всех собравшихся в кабинете генерального директора «Сельхозмаша».

Пашка Колотунчик ходил вокруг памятника, прижав к животу ручку большого скребка. За ним оставалось очищенное пространство, которое постепенно расширялось. Матвеич совковой лопатой раскидывал снежный вал, образовавшийся по окружности. С одной стороны, такая трудовая активность была призвана компенсировать разгильдяйство проштрафившегося Говорка и реабилитировать остальных дворников. С другой — им было интересно, что же там делают с нерадивым коллегой, поэтому они то и дело бросали взгляды на вход в заводоуправление.

— Что-то больно долго, — сказал Колотунчик, уже пятый раз за полтора часа.

— Да, видно, дерут по полной программе! — кивнул Матвеич. — Вплоть до увольнения!

Колотунчик остановился, тяжело дыша, высморкался пальцем, сплюнул.

— А чего так долго? — резонно спросил он. — Дворника уволить — пять минут делов…

Матвеич не знал, что ответить на столь здравое суждение, а потому вновь махнул лопатой.

— Хватит лясы точить, работай лучше! Они же в окна смотрят… Неровен час, и на нас ополчатся!

Но тут же лопата выпала у него из рук. Потому что в дверях заводоуправления показался довольный Говорок, поддерживающий под руку улыбающуюся Веру Петровну. Они неспешно спустились по предусмотрительно очищенным ступеням и сели в новенькую иномарку, которая возила кого-то из директоров. Машина сделала обычный круг вокруг комбайна и направилась к воротам.

— Вот такие колотунчики! — изумленно сказал Пашка.

* * *

Дело шло к весне, но за окном снова валил снег. Правда, Говорову теперь не придется его убирать. Поэтому он с удовольствием любовался крупными белыми хлопьями, которые кружились за большими окнами на уровне восьмого этажа и медленно опускались на далекую землю, на аккуратную детскую площадку с качелями и грибочками, на парк и расстилавшуюся за ним рощу. А вот Пашке Колотунчику, небось, кисло смотреть на такое безобразие. Да и для Матвеича это лишняя головная боль.

— О чем задумался? — Лена подошла сзади, прижалась всем телом, поцеловала в шею. Она быстро освоилась в новой квартире, перевезла вещи и чувствовала себя здесь хозяйкой.

— О жизни, милая, — философски отозвался Андрей.

— Да, жизнь переменчива! — засмеялась Лена и взлохматила ему волосы. — А ведь вначале я подумала, что ты самый обычный лох…

— Я — лох? — неприятно удивился Андрей. — Почему?

И сам же ответил: «Наверное, потому, что это написано у меня на лице!»

— Ну, вспомни, как это выглядело, — промурлыкала Лена. — Твоя одежда, эти встречи на работе, экономия в кафе… Все это не было похоже на образ жизни преуспевающего бизнесмена.

— И ты…

— Естественно, я решила, что ты все наврал.

— И собиралась меня бросить?

Она звонко рассмеялась:

— По-моему, именно это я и сделала!

— Да, ты отказывалась встречаться, не принимала приглашений… Но разве все упирается в антураж? Ведь я какой был, такой и остался!

— Конечно! — Лена погладила его по животу. — Когда ты приехал за мной на роскошной машине, повел в классный ресторан, потом привез сюда… Я сразу поняла, что ты никакой не лох!

— Просто у меня был трудный период, — промямлил Говоров. — И я надеялся, что ты поможешь мне его преодолеть.

— Но я же и помогла, — хмыкнула девушка. — Там, у тебя в фирме, на столе…

— Гм… Ну…

— А если бы я знала, что это временно, то помогала бы и дальше.

Говорову не нравился этот разговор, у него даже спина напряглась.

— Разве это правильно? — спросил он, глядя на падающие снежинки.

Сейчас он чувствовал себя так, будто ему предстояло завтра взять лопату и снова чистить площадь вокруг комбайна.

— А разве нет? — промурлыкала Лена, и ее рука скользнула ниже.

И весы в голове Андрея, которые всю жизнь взвешивали добро и зло, правду и неправду, вдруг замерли в состоянии равновесия. Наверное, Лена все делала правильно…

Снег продолжал идти.

* * *

— Ну, что там еще случилось? — Фёдоров, в коконе стойкого перегара, свалился в кресло напротив генерального директора и уставился на него расширенными чёрными зрачками в обрамлении желтоватых склер в красных алкогольных прожилках. — Опять что-то взорвали?

«Может, он не только пьёт? Может, и наркотики…» — подумал Малышев, но, стараясь сдерживаться, тихо ответил:

— Скоро узнаем. Из комиссии по акционированию завода звонили, хотели сообщить важную новость. У меня была встреча с японцами, тебя, как всегда, с собаками не найдешь, поехал Вайс.

— Вот падлы, мотают нервы! А когда вернется?

— С минуты на минуту. Что-то он сам не свой: позвонил, бился в истерике: «ЧП, ЧП»! Спрашиваю: «В чём дело?» — «Только не по телефону!»

Из динамика переговорного устройства прощебетала секретарша Люся:

— Юрий Сергеевич, к вам Андрей Германович.

— Пусть войдёт, — грубовато ответил Малышев. И усмехнулся: — Лёгок на помине.

Вайс почти вбежал в кабинет. Жидкая прядь волос, призванная прикрыть плешь, стояла ирокезом.

— К нам приехал ревизор?! — хихикнул коммерческий директор.

— Заткнись! — неожиданно истерично взвизгнул коммерческий директор. Опершись рыхлыми кулачками о стол перед Малышевым, он дрожащими губами театрально прошептал: — Нас продали!

— Ты что, с ума сошел, Германыч? — Малышев отодвинулся от Вайса, будто боясь заразиться его сумасшествием.

Фёдоров, на удивление не обратив на резкость никакого внимания, вытащил из кармана и поставил перед финансистом свою знаменитую фляжку. Вайс, что было ещё удивительнее, надолго приложился к ней.

— Пи-ец! — сказал он, оторвавшись и промокнув губы галстуком.

Таким интеллигентного Вайса ещё никто и никогда не видел и ничего подобного от него не слышали за всё время совместной работы. Он даже анекдоты умудрялся без мата рассказывать.

— Что случилось, дорогой? — с нарочитым спокойствием психиатра спросил генеральный директор.

То ли виски, то ли неподдельная уважительность коллег сыграли своё, но Вайс довольно спокойно ответил:

— В комиссию пришёл некто Акопян и зарегистрировался как самостоятельный акционер. — Он медленно перевёл многозначительный взгляд с Малышева на Фёдорова и, убедившись, что они еще не поняли, произнёс отчетливо, с паузами: — Это та самая третья сила. И у нее тридцать один процент акций!

— Да, пи-ец! — одновременно выдохнули Малышев и Фёдоров. — Это про него говорил Говоров!

Переложив тяжесть принесенной информации на плечи других руководителей, Вайс успокоился. Не спрашивая разрешения у хозяина, он подошёл к бару-глобусу, вытащил оттуда бутылку коньяка, налил до половины только один бокал и вернулся к столу.

Первым в себя пришёл Фёдоров.

— А кто он и откуда, этот Акопян?

— Ашот Степанович Акопян, частный предприниматель, — Вайс отхлебнул коньяк. — Житель нашего города.

— Откуда у него столько акций?! — побагровев, закричал Малышев. — Где он их взял?!

Вайс пожал плечами.

— Мне председатель комиссии не докладывал, просто поставил в известность.

— Старпёры?! — Фёдоров развёл руки и закинул голову, устремив взгляд в потолок, словно собрался молиться. — По одной он бы столько не скупил… Ну три процента, ну пять…

— Скорей всего! — согласился Вайс. — Откуда же ещё! У Смолина, Поленова и Станицына было двадцать шесть процентов. Нам отказывали, а ему продали!

— Вот суки! — Малышев уже взял себя в руки. — А ведь какие песни пели про родной завод и милый край! — Неожиданно он грозно посмотрел на Вайса как на виновника происшедшего и резко спросил: — За сколько они продались, эти иуды?

Но виски и коньяк сделали Андрея Германовича совершенно бесстрашным, поэтому он ответил со снисходительной мягкостью:

— Извините, Юрий Сергеевич, но я ходил в комиссию не в качестве ревизора. Сумму сделки мне никто не докладывал. Да и никакого значения это не имеет. Какая для нас разница — хоть за пять копеек!

Фёдоров всё-таки что-то сумел рассмотреть на потолке и, переведя взгляд на Малышева, сказал:

— Всё не так просто. Смолин вот так, с бухты-барахты, акции продавать не стал бы, он не последний кусок доедает. Да и оба других пенсионера не нуждаются. А вот если им пистолеты ко лбам приставили, — он сложил пальцы пистолетом и прицелился почему-то в Вайса. — Тогда другое дело! Причем достаточно было придавить Смолина, а те за ним, как утята за уткой…

— Кто пистолеты приставил? Кто он вообще такой? Кто за ним стоит? Центральный рынок? Парниковая мафия? Торговцы цветами? — закричал Малышев и вдруг неожиданно набросился на Вайса: — Почему он не пришёл к нам, почему не представился?

Практически пьяный Андрей Германович вдруг как с цепи сорвался:

— Какого хера ты на меня-то орёшь?! Да кто мы такие для этого джигита?! У нас тридцать два процента на троих, а у него на одно рыло — тридцать один! Это мы должны бежать к нему представляться. Мы Говорова с его пятью процентами в жопу целуем, а владелец трети завода должен сам к нам бежать?

Малышев и Фёдоров ошалело смотрели на Вайса. На их лицах постепенно начало проступать понимание ситуации. Как это ни ужасно, но Вайс был совершенно прав!

А тот, насладившись произведённым эффектом, продолжил:

— Думаю, он сам ждёт, кто из нас первый прибежит на поклон.

— Ах ты, очкастая! — Фёдоров, угрожающе глядя на него, начал подниматься из кресла.

Малышев хлопнул ладонью по столу.

— Хватит вам, надоело!

Генеральный директор встал и задумчиво прошёлся по кабинету. Подошёл к бару-глобусу и закрыл крышку-полусферу, откинутую Вайсом. Постучал по стеклу аквариума. Медленно повернулся к соратникам.

— С этим Акопяном надо беседовать. Причем вместе с нашими конкурентами. — И обратился к Фёдорову: — Николай, ты знаешь, как связаться с этим… как его… Храмцовым?

— Конечно. Они теперь в гостинице «Центральная» заседают. Сняли люксовый отсек на первом этаже, три входа-выхода, хорошая охрана…

Малышев поморщился.

— Я сказал «связаться»! Дашь мне его телефон! А сам выясни как можно быстрее, кто такой и чем дышит этот Акопян. Установи возможность связи. Придется провести трехстороннюю встречу!

— Даже так? — Вайс отрезвел.

— Только так, — кивнул Фёдоров.

* * *

Машина уже стояла внизу. На заднем сиденье лежал шикарный букет алых роз: Федор в точности выполнял поручения шефа.

— Это тебе! — Андрей вручил подруге цветы.

— Спасибо! Куда мы поедем?

— Увидишь. Это сюрприз.

— Как здорово! — Лена захлопала в ладоши. — Я люблю сюрпризы.

Всю дорогу Андрей держал руку на круглом, обтянутом скользкой лайкрой колене спутницы. А она нюхала непахнущие розы и гладила его ладонь. Словом, в полумраке комфортабельного салона автомобиля царила полная романтическая идиллия.

Через полчаса БМВ подкатил к ресторану «Джон Сильвер». Это было единственное злачное место, которое Андрей знал. Не считая «Медеи», которая по уровню не подходила для демонстрации Лене красивой жизни. Недалеко только что запарковалась красная «Тойота», из которой солидно выбрались Юрка Цуканов и Валерка Конев. Следом выпорхнули Алинка Гусева и Валька Шальнева. Они оживленно беседовали и смеялись, но вдруг смолкли и замерли. Четыре пары глаз изумленно уставились на Говорова, помогавшего красивой спутнице выйти из шикарного, а главное, новехонького лимузина.

— Это Говор, что ли? — довольно громко спросил Конев.

— Да брось, — махнул рукой Цуканов. — Просто похожий парень.

— Нет, он, — воскликнула Алинка.

— Привет, Говорок! — крикнул Конев.

— Здорово, Конь! — В тон ему ответил Андрей и, взяв Лену под руку, повел ко входу.

Встретил их тот же официант, похожий на брачного афериста: бабочка, прилизанные, зачесанные на пробор редкие волосы, сладкая улыбка.

— Здравствуйте, добро пожаловать, рады вас видеть, — привычно запел он.

— Здравствуйте! Я вип-зал заказывал.

— Да, да, конечно! — Официант уставился на Андрея, напрягая профессиональную память: где он его видел?

Но память давала сбой. Кожаное темно-коричневое пальто, шарф расцветки бербери, коричневые лакированные туфли, непокрытая голова, элегантная стрижка, красивая спутница, — в этом обрамлении трудно было идентифицировать лицо, однажды виденное на фоне выношенной куртки.

— Прошу вас! — Официант сделал учтивый жест.

Они прошли через общий зал, который был уже практически заполнен отдыхающей публикой. Легкий шумок разговора, звяканье бокалов, сдержанный смех — вечер только начинался.

Говоров уверенно прошел в глубину помещения, распахнул резную деревянную дверь. Те же бра в розовых абажурах, та же просторная комната с овальным столом, тот же бордовый бархатный диванчик под бархатной тяжелой шторой. На этот раз обстановка не вызывала у него ассоциаций с криминалом и развратом…

Андрей повесил в зеркальный шкаф пальто, оставшись в сером с отливом костюме, белой крахмальной сорочке с пристегнутыми уголками воротника, из-под которого струился яркий галстук в красно-белую полоску. Официант принял у Лены короткую шубку под леопарда и устроил ее рядом с кожаным пальто.

— Вы у нас уже бывали, господин…

— Зовите меня Андрей Иванович! — сказал Говоров. — У вас бывал, но нечасто. Однако помню, что вас зовут Веня.

— Да, совершенно верно, — улыбнулся «брачный аферист». Если он и вспомнил спутника постоянного клиента Заборовского в старом сером свитере с протертым локтем, то виду не подал.

Говоров сделал заказ, и официант исчез.

— Похоже, ты здешний завсегдатай, хотя и не признаешься, — улыбнулась Лена. В коротком сверху и снизу черном платье, черных колготках и узких черных лодочках она выглядела очень эффектно. — А я тут впервые. И мне очень нравится. Тем более отдельный зал… Это так шикарно! А кто эти ребята?

— Однокашники, — сухо отозвался Андрей.

— Симпатичные!

Официант принес закуски, водку в графинчике и вино для Лены. А кроме того, незаказанную бутылку итальянского шампанского.

— Это от ваших друзей, — пояснил он.

— Таких друзей водить в музей! — буркнул Андрей.

Но через несколько минут вся компания появилась не в музее краеведения Тиходонска, а в вип-зале ресторана «Джон Сильвер». Улыбаясь, они шли гуськом, подтанцовывая и помахивая руками в такт музыке, несущейся из общего зала. Впереди шел Конев, с бутылкой коньяка, за ним девушки, поднявшие над головами перекрещенные фужеры, а замыкал шествие Цуканов с шампанским.

— Андрей, рады тебя видеть! — Конев расставил руки, чтобы обняться, но Говоров не встал навстречу, и тот опустил их, свободной рукой отряхнув и без того чистый пиджак. — Ты здорово поднялся! На чем, если не секрет?

— На дури.

— Тс-с, — Валерка опасливо оглянулся. — Об этом громко нельзя…

Алина звонко рассмеялась.

— А, ты прикалываешься! — Конь смутился, но только на миг. — Ну, ты юморист! Давай выпьем!

Они расселись вокруг овального стола, рассчитанного как раз на шесть человек. Конь налил мужчинам коньяку, Цуканов женщинам — шампанского.

— Давайте выпьем за дружбу и студенческое братство! — торжественно провозгласил Конь и потянулся наполовину полным фужером к Андрею.

— Давай, раз мы такие друзья, — сказал тот. — Хотя помню, как вы мне предлагали за машиной бежать и за бампер держаться!

Валерка ничуть не смутился.

— Спьяну чего не наворотишь! А что ты нас с дамой не знакомишь?

— Меня зовут Лена! — исправила недостаток девушка. — Это так здорово, что вы столько лет дружите!

Все чокнулись, причем Цуканову пришлось для этого встать и подойти к Говорову.

— Молодчина, Андрей, я знал, что ты своего добьешься!

— А чего же вы на похороны Егорова с Игнатьевым не пришли? — мрачно спросил Андрей.

— Да я вообще ничего не знал! — воскликнул Конь.

— И я! — подтвердил Цуканов. — И девчонки. А много наших было?

— Да почти никого. Осколкова, Семенов, Медведева и я. Маринка напилась и меня ругала, что это я виноват.

— Да она дура! — закричала Шальнева и тряхнула густой рыжей гривой.

— Истеричка! Она и в институте такой была. А сейчас, когда жизнь не сложилась, обозлилась на весь мир!

— Держись от них подальше, Андрюша! — вмешалась Гусева, прищурив свои раскосые зеленые глаза. — У них свой круг, а у нас — свой! Наливайте, ребята!

Но Говорова такое застолье не устраивало.

— Извините, друзья мои, — строго сказал он. — Мы специально заказали отдельный кабинет, чтобы посидеть вдвоем. Так что попрошу…

По тону и смыслу фраза прозвучала менее учтиво: «Убирайтесь вон, канальи!»

Но гости не обиделись и встали.

— Конечно, Андрюша! — сказал Конь. — В следующий раз специально соберемся все вместе и повеселимся!

— А будете в Москве, звоните, мы там хорошо повеселимся, — сказала Шальнева и протянула Андрею визитку.

— И я свой телефон напишу, — блондинка Барби нацарапала номер на салфетке и тоже вручила Андрею.

Непрошеные гости ушли. Андрей перевел дух.

— Наконец-то! Ну, давай теперь нормально поедим и выпьем. Сейчас уже Веня стейки принесет.

— А по-моему, хорошие ребята, — возразила Лена. — С ними весело. Можно было с ними посидеть…

— Очень хорошие, — сказал Андрей. — Когда спят. Причем зубами к стенке!

* * *

— Ну, что раскопал? — нетерпеливо спросил почерневший от нервов и недосыпа Малышев.

Фёдоров угрюмо пожал плечами:

— Все как мы и думали! Смолин до сих пор транквилизаторы пьет. Говорит, действительно, пришли двое, приставили к голове пистолет, дали две минуты на раздумья. И сказали как-то интересно…

— Что сказали?

— Что-то типа: «Или на столе сейчас будут акции, или твои мозги!»

— Что-то такое я где-то слышал… Это же из кино, про крестного отца…

— Короче, он все и отдал. Да еще Поленову и Станицыну позвонил, чтобы не упорствовали. У тех тоже гости были. Одновременно всех окучили!

— Да-а-а… А этого пробил?

— Мутное дело! Никто его не знает, даже фамилии Акопян не слышали!

— Ну, и что особенного? Мало ли у нас подпольных миллионеров, цеховиков[19] всяких? До поры они прятались, маскировались, а сейчас вылезли из щелей, мешки с деньгами откопали и начали заводы и пароходы скупать. Он местный?

— Армавирский. Прописался у нас где-то с полгода назад, в какой-то нежилой халупе.

— Ну? А что в Армавире?

— Там его тоже никто не знает, — мрачно сообщил Фёдоров.

— Да-а-а, действительно… Значит, подставной? — Малышев тяжело глянул на боевого, в полном смысле слова, заместителя.

— Скорее всего! — кивнул коммерческий директор. — Не мог же он со своим мешком в Тиходонск на телеге приехать и начать скупать «Сельхозмаш» за шапку сухарей! Кто-то его навел…

— Это точно! Только почему они нашему дворнику пушку ко лбу не приставили?

— Да просто не знали о нём. Или не смогли подобраться. У него ведь серьезное прикрытие…

— Да вот это и непонятно, — развел руками Малышев. — Он не производит впечатления серьезного человека!

Фёдоров засмеялся:

— Да он лох лохом! Принимает подчиненных в любое время, во все проблемы вникает самолично, все капризы удовлетворяет… Хочешь на больничный идти — иди, лечись! Надо жену из роддома забрать — пожалуйста, забирай! А кто работать будет? Я слышал, он даже деньги рабочим в долг дает! Так он совсем работяг разбалует.

— Деваться некуда, — сказал Малышев. — Его пять процентов, добавленные к нашим, могут решить все дело!

— Могли решить! А теперь, когда появилась эта долбаная «третья сила», положение изменилось…

Генеральный директор махнул рукой:

— Да ничего не изменилось. Объединимся с москвичами, наедем на этого Акопяна, заберем акции и поделим поровну. Чтобы все по-честному! А потом все равно их обгоним!

* * *

На втором этаже гостиницы «Интурист» в небольшом банкетном зале сидели участники памятной встречи в «Сельхозмаше»: Храмцов с Каратаевым и директором по развитию Олегом Сергеевичем и Малышев с Вайсом и Фёдоровым. Стол был сервирован аскетично: только белая полотняная скатерть, три пепельницы, в центре и по краям, бокалы для воды и по паре бутылок «Боржоми». Для открывания бутылок в центре стола лежал почему-то только один плоский ключ с выпуклым изображением Тиходонского драматического театра.

Высокие договаривающиеся стороны встретились холодно: руки не пожимали, сдержанно поприветствовали друг друга кивками, расселись по разным сторонам длинного стола.

— Ситуация такая… — начал Малышев, ни на ком не фокусируя взгляда. — Появился ещё один крупный акционер с пакетом, немного уступающим нашим.

— И это не наш общий знакомый, не Говоров? — быстро спросил Палыч.

— Нет, это не главный технолог нашего предприятия господин Говоров, — веско произнёс генеральный директор, сделав ударение на слове «нашего». — Этот человек нам неизвестен, да и вы его вряд ли знаете.

— Некто Акопян, — прищурившись, сказал Храмцов.

Сельхозмашевская троица переглянулась. Руководители были неприятно удивлены такой осведомленностью.

— Насколько я понимаю, у вас есть какие-то предложения, — продолжил Семен Борисович. — Причем в условиях, когда у нас связаны руки… Мы вас внимательно слушаем!

— Предложение очень простое: объединиться на время, чтобы честно разобраться с новым акционером.

— Что значит «разобраться»? — спросил Храмцов.

— Или выкупить у него акции и разделить их пополам, или…

Малышев замолчал, глядя в глаза Храмцову. Семён Борисович принял многозначительный взгляд и кивнул.

— Только без всяких эксцессов.

— Явных эксцессов, — уточнил Фёдоров.

* * *

— Вот это да! — восхищался обычно сдержанный Иван Сергеевич, осматривая квартиру. — Я даже не знал, что есть такие просторные и удобные!

— А какой вид из окна чудесный! — вторила ему Анна Михайловна. — И сколько света! А ванная какая огромная!

— Прошу к столу! — лучезарно улыбалась Лена.

Сегодня она оделась подчеркнуто скромно — брюки и свободно сидящая кофточка. Даже макияж свела к минимуму.

Стол Лена накрыла в шестнадцатиметровой кухне-гостиной. На белой скатерти было выставлено всё, что положено: донская селедочка с лучком, политая душистым подсолнечным маслом и уксусом, разваристая картошечка, масло и запретная черная икра, купленная на рынке из-под прилавка, тепличные помидоры и огурцы, запеченная в духовке курица с золотисто-коричневой корочкой, мягкий хлеб, запотевшая бутылка «Финляндии», белое и красное вино. Такой основательный стол Лена подготовила впервые за время их совместной жизни.

Отец довольно потер руки.

— Такую квартиру абы кому не дадут, — торжественно произнес он. — И главным энергетиком с бухты-барахты не назначат. Это все по заслугам, Андрей! Потому что ты жил правильно, не так, как новое поколение, за деньгами не гнался, все делал по совести.

Говоров смотрел в стол. Дело обстояло не совсем так, как думал отец. А точнее — совсем не так. Но говорить ему об этом нельзя. Иван Сергеевич жил в своей системе координат, и разрушать ее было бы несправедливой жестокостью.

— Поэтому я пью за тебя, моего сына, который всего добился своим трудом! За твои успехи, состоявшиеся и будущие!

Они выпили водки, закусили. Женщины пригубили вино. Точнее, пригубила Анна Михайловна, а Лена последовала ее примеру.

— Я тебя всегда учил: терпенье и труд — все перетрут, — сказал отец. — Если ты порядочный человек, то тебя люди любят и ценят.

— Не все так просто, папа, — деликатно сказал Андрей. — Вот я стал рабочих принимать не раз в неделю, а каждый день… Это хорошо?

— Конечно, хорошо!

— А двоим дал взаймы денег до получки. Это как?

— И это хорошо!

— А однажды дворник зашивался с работой, нервничал, так я ему помог площадь подмести. Это тоже хорошо?

Отец замялся:

— Ну, двор мести, конечно… Непривычно… — Голос его окреп. — Но ничего зазорного в этом нет. Я однажды во время боевой тревоги…

— Теперь, когда и должность имеется, и квартира, пора о семье подумать, — вытирая губы салфеткой, перебила его мать.

Стало ясно, что кандидатура Лены родителями одобрена. Потому что мнение матери для отца являлось таким же законом, как в свое время Боевой устав ракетных войск.

— Подумаем над этим вопросом, — сказал Андрей.

* * *

Ярко светило солнце, снег уже растаял, только в лесополосе, через которую проходила разбитая дорога из города, еще лежали жесткие, ноздреватые сугробики. Дорога упиралась в забор из бетонных плит, за которым располагался оазис отдыха и развлечений.

На берегу глубокого озера, образованного выемкой песка из карьерной разработки и естественным путем наполненного холодными подземными ключами, стояло какое-то невнятное двухэтажное сооружение, похожее на панельный барак со стороны въезда и полностью застеклённое по обоим этажам со стороны озера. Когда-то здесь была лаборатория университета, проводившая перспективные исследования по распространению радиоволн в водной среде. Ходили слухи, что по хоздоговорным темам лаборатория разрабатывала системы новейшей связи между подводными лодками и именно поэтому панельный барак огорожен высоким глухим забором с двустворчатыми железными воротами и вахтером в будке. Так это было или не так, сказать трудно, но ворота с будкой и забор действительно присутствовали и частично эти слухи подтверждали. К тому же сидящие на уходящих в воду мостках сотрудники с удочками, которые на первый взгляд производили впечатление рыболовов, таковыми быть не могли, ибо в рабочее время никому ловить рыбу непозволительно. А значит, под видом рыбной ловли они испытывают те самые секретные гидрофоны, старательно маскируя свою истинную деятельность. Хотя, может, здесь просто был низкий уровень производственной дисциплины.

Но грянули новые времена, науку и оборонку отправили в загон, а их место успешно заняла многоликая коммерция. Вахтер исчез, ворота гостеприимно распахнулись настежь — на первом этаже бывшей научной лаборатории теперь располагался ресторан, а на втором — люксовские номера. Такое сочетание отражало преемственность научного подхода в заведении общепита, ибо послеобеденный, а особенно послеужинный отдых непременно требуют комфортного уединения. На крыше здания появились большие буквы, складывающиеся в слова «Голубое озеро», вечером они загорались голубым неоном и были видны издалека, как огни маяка, зовущие в приветливый порт уставшие от морских странствий корабли.

Но сейчас железные ворота были закрыты, к тому же для страховки снаружи их перегораживали машины: черный «Гелендваген» с московскими номерами и «Фольскваген» с тиходонскими. Возле каждой дежурили по два охранника: высокомерные москвичи, в костюмах, при галстуках, с наушниками в ушах и короткими автоматами поперек груди, и простецкие на вид заводские охранники в черной униформе без всякого выпендрежа. Служебные пистолеты у них, правда, имелись.

Держались посты обособленно и друг с другом не общались. Картина была настолько выразительной и внушительной, что подкатившие было к модной точке солидные мужчины на иномарках предпочитали развернуться и поехать в какое-нибудь другое место, чем выяснять, почему их не пускают и что происходит там, за воротами.

А внутри, у входа в ресторан, стояли еще два «Гелендвагена», на которых приехали Храмцов, Канаев и Палыч, «Мерседес» Малышева и «Форд» Фёдорова. Водители сидели на своих местах, а пассажиров не было: высокие договаривающиеся стороны находились в пустом зале, охраняемые стоящими на входе «шкафами» — по два с каждой стороны. Паритет был оговорен заранее Палычем и Фёдоровым, которые сидели по разные стороны стола: Палыч между Храмцовым и Канаевым, а Фёдоров между Малышевым и Вайсом. Стороны по-прежнему не разговаривали друг с другом и даже не обменивались взглядами. Атмосфера была слишком напряженной для дружеского банкета, который, по мнению обслуживающего персонала, и должен был здесь происходить. На этот раз стол был накрыт как положено: и выпивка, и закуски, а на кухне уже готовились горячие блюда. Но никто не притрагивался к еде, потому что ждали того, ради которого все и собрались, — Ашота Степановича Акопяна, который почему-то не торопился.

— Чего мы так сидим? — не выдержал Фёдоров и налил себе коньяку. — Не на поминках!

Не обращая внимания на осуждающие взгляды Малышева и Вайса, он смачно выпил, подцепил вилкой несколько кусочков копченой колбасы, с удовольствием закусил.

А к воротам тем временем подкатил убитый «жигуль» одиннадцатой модели, за рулем которого сидел широколицый восточный человек с усиками-стрелочками и странной треугольной бородкой, обозначенной прямо на подбородке. Он остановился впритык к джипу, упруго выскочил из кабины, осмотрелся.

— Не замерзли, ребятки? — заботливо спросил он здоровенного рыжего секьюрити. — Что-то вы легко одеты.

По уверенным манерам охранники, вознамерившиеся было дать непонятливому пришельцу от ворот поворот, поняли, что это не случайный посетитель, а тот, кого ждут их хозяева.

— Вы к Семену Борисовичу? — почтительно спросили москвичи.

— Вы к Юрию Сергеевичу? — тем же тоном поинтересовались заводчане.

— Нет, ребятки, — засмеялся незнакомец и похлопал ближайшего стражника по плечу. — Я сам по себе. Это они ко мне пришли!

И неспешно протиснулся между неплотно прикрытыми створками ворот.

Обе пары охранников схватились за рации и стали поспешно докладывать своему начальству о долгожданном госте.

Поэтому внутренняя охрана беспрепятственно пропустила Ашота Степановича, а когда он вошел в зал, то увидел шесть обращенных в его сторону лиц, на которых отчетливо читалось ожидание и скрытое напряжение.

— Здравствуйте, дорогие друзья! — приветливо улыбнулся он, превратившись в доброго джинна из старых киношных сказок. — Извините за опоздание! У меня машинешка старая, не чета вашим.

Палыч нажал и отпустил клавишу лежащей рядом на стуле рации. В соседнем кабинете пискнула такая же рация, лежащая на треугольном журнальном столике, по обе стороны которого сидели в мягких низких креслах, уставившись в телевизор, два ничем не примечательных мужчины лет тридцати — тридцати пяти, в чёрных брюках, таких же свитерах и понтовых китайских кедах «Три кольца». Короткие стрижки, никаких бросающихся в глаза особых примет, тренированные тела и спокойные сильные руки — они походили друг на друга, словно близкие родственники. Лица бесстрастны, как маски: их будто бы и не занимало, сколько ещё придётся ждать. Сколько нужно, столько и будут! Понадобятся они сегодня — хорошо! Ну, а нет, так и нет — тоже хорошо! Было видно, что ждать эти люди умеют.

Их имён не знали ни Храмцов, ни даже Палыч, в чьём непосредственном распоряжении они и находились. «Первый» и «второй» — вот и вся информация, которой располагали о них москвичи. И еще то, что это «спецы» высшей квалификации, последний резерв «Консорциума». И последний шанс для Храмцова и его команды.

«Первый» и «второй» смотрели на экран без интереса к происходящему, как смотрят на поплавок рыболовы, интересующиеся больше выпивкой, чем уловом. Звук телевизора был выключен, и ведущая тиходонских новостей безмолвно артикулировала полными красивыми губами, что было гораздо интереснее без той информации, которую эти губы сейчас сообщали.

Звук рации был условным сигналом, сообщающим, что «объект» появился. И они приняли его к сведению, но не отвлеклись от своего занятия. Зачем? Все приготовлено, они готовы в любой момент выполнить свою работу: в багажнике большого тупорылого джипа ждали своего часа мешок, верёвки и рессора — набор, как нельзя лучше приспособленный для того, чтобы в буквальном смысле спрятать концы в воду. У главного акционера Акопяна было только два выхода из банкетного зала, как уверенно думали все присутствующие: или в комиссию по акционированию с заявлением о продаже акций, или на дно озера.

Только сам глупый Акопян об этом не подозревал. Он с удовольствием опрокинул несколько рюмок «Тиходонской особой» и с аппетитом закусывал, шутил, рассказывал анекдоты.

— Приходит старик к врачу: «Мне семьдесят, жене тридцать, я с ней сплю три раза в неделю. И с молодой любовницей еще два раза! Это подвиг?» — Врач говорит: «Нет, не подвиг!» — «Может, это диагноз?» — «Нет, не диагноз». — «Тогда что это?» — «Это брехня!»

Ашот Степанович от души рассмеялся, наколол на вилку соленый белый грибочек, снова выпил и в очередной раз закусил.

— Хорошая водка! И грибочки отменные! — сообщил он. И обратился к сотрапезникам: — Ну, а вы чего такие смурные? В кои веки собрались, так хорошо сидим, а вы как будто уксус пьете, а не водку!

Действительно, хотя со стороны казалось, что в банкетном зале гуляет добрая компания состоятельных деловых людей, опытный взгляд мог определить: в этом застолье что-то не так. Заводчане Малышев и Вайс, хоть и поддерживали слабое компанейское бурление, но как-то натужно, без энтузиазма, с постными лицами, с какими обычно сиживали в президиумах скучных собраний. Только Фёдоров вел себя раскованно, широко улыбался, курил одну сигарету за другой и от души накачивался виски, практически не прикасаясь к закуске. Москвичи казались спокойными и весёлыми, отдавали должное донским яствам и дорогим напиткам, смеялись анекдотам, но за всем этим пряталось скрытое напряжение. И только Акопян держался совершенно естественно, вёл себя непринуждённо, ел, пил, веселился и вообще держался как гостеприимный хозяин, то и дело произнося витиеватые тосты. Но веселью его приходил конец.

— Уважаемый Ашот Степанович… — начал было Храмцов, но «джинн» перебил:

— Просто Ашот, дорогой! Вы такой хлеб-соль накрыли… Мы же теперь друзья, акционеры, одно дело делаем. Что будем церемонии разводить, на «вы» разговаривать? — Он снова выпил холодной водки и жадно набросился на горячую осетрину.

— Да, Ашот, извини, как раз о деле мы и хотели поговорить, — продолжил Храмцов. — Такое вот у нас созрело к тебе дружеское предложение: продай нам свои акции. Естественно, по хорошей цене.

Человек с хитрым лицом доброго джинна обвёл взглядом всех присутствующих: мол, серьёзно ли предложение или только шутка? Но обращенные к нему лица не располагали к шуткам. Так волки смотрят на жирного беззащитного барашка.

— А-а-а! Ясно, — вдруг рассмеялся он и налил себе «Тиходонской особой». — Все правильно, деловые люди должны попробовать все варианты. Молодцы! Но я не хочу продавать свои акции. А вот ваши — куплю! По-дружески говорю — не обижу. Как, пойдёт? Подумайте!

И Акопян, довольно улыбаясь, опять принялся за осетрину.

Храмцов посмотрел на Палыча, потом на заводчан. Вайс побледнел. Дело шло к развязке по второму варианту. Но что-то в этой ситуации всех настораживало. Акопян явно не был похож на дурака. Он не может не понимать, зачем его сюда пригласили. Он не мог не просчитать первого и второго варианта. Он не мог не догадываться о существовании «первого» и «второго». И несмотря на это, он пришел сюда один! Значит…

Временные союзники переглянулись еще раз. На невозмутимых лицах проступило отчетливое беспокойство. Местная власть запретила разборки только между москвичами и сельхозмашевцами. Жизнь Акопяна не защищали никакие запреты. Почему же он так спокойно сидит, жрёт, пьет и радуется жизни? Ответ может быть только один.

Значит, он подстраховался!

А раз так, то на дне озера могут оказаться совсем другие люди! И ни «первый», ни «второй» ситуации не изменят…

Шесть пар глаз в настороженном ожидании уставились на беззаботно обедающего главного акционера. Наступила тишина, сквозь которую иногда прорывалось удовлетворенное чавканье. Наконец, Ашот Степанович насытился, вытер салфеткой толстые губы и осмотрел сотрапезников. Причем осмотрел нехорошо: холодно, свысока, без всякого дружелюбия. Сейчас он если и был похож на джинна, то, уж конечно же, не доброго. За столом сидел злой, жестокий и могущественный джинн. И он чего-то ждал.

Из пустого коридора раздались гулкие уверенные шаги. Это было удивительно, так как ни внешняя, ни внутренняя охрана не могла пропустить никого без разрешения своих хозяев. Удивительно было и то, что в дверях банкетного зала исчезли постоянно маячившие фигуры охранников… Зато на пороге появился высокий плотный мужчина с короткой стрижкой и свирепо выступающей вперёд нижней челюстью.

Размеренным шагом он вошёл в банкетный зал и остановился у стола, заложив руки за спину. Колючий взгляд глубоко посаженных глаз медленно, как рентген, просветил каждого из сотрапезников. Вошедшие следом суровые стриженые парни в палёных под фирму ярких спортивных костюмах и кроссовках остались у входа, выстроившись во внушительную шеренгу. Их было человек десять, и руки они держали за спиной. У опытного Палыча похолодело под ложечкой. Такие же чувства испытали и все остальные. Особенно заводчане, которые узнали в нежданном госте самого Антона Серого, бандита новой волны, руководителя активно набирающего силу тиходонского оргпреступного сообщества.

«Спортсмен» постарше, похожий на тренера, поманил пальцем официанта и, кивнув похожим на раздвоенное копыто подбородком в сторону Серого, развернул его лицом к столу и отвесил лёгкий подзатыльник. Официант метнулся к стене, схватил свободное кресло и замер с ним за спиной Антона, ожидая, какое место тот себе выберет.

Акопян радостно вскочил и, почтительно согнувшись, двумя руками пожал вальяжно протянутую руку гостя.

— Здравствуй, Антон, здравствуй, дорогой, прошу, присаживайся! Пожалуйста, не побрезгуй нашим хлебом-солью…

Официант тут же поставил кресло рядом с Акопяном, а другой молниеносно принес приборы и рюмки.

— Позвольте представить, друзья, — торжественно объявил «джинн», который опять подобрел. — Антон Викторович Серов — бизнесмен, меценат, покровитель муз, прекрасный, честный и надёжный человек. Прошу любить и жаловать!

Богато убранный стол будто обдало ледяным сквозняком. Все присутствующие, даже москвичи, прекрасно знали, кто такой Антон Серый.

— Любить меня не обязательно, — тяжёлым, хорошо поставленным голосом пророкотал «бизнесмен Серов». — А вот жаловать придётся, раз уж свели нас деловые тропинки. Правильно я говорю, Семён Борисович?

Ни посланцев «Консорциума», ни заводчан Серову не представили, но тот, похоже, и так был в курсе, кто есть кто.

Храмцов нехотя кивнул.

— А вы согласны с этим, Олег Сергеевич? — Серый перевел взгляд на Канаева.

— Абсолютно! — слегка усмехнулся тот.

— Надеюсь, и господин Каратаев того же мнения?

— Безусловно, — солидно подтвердил Палыч. — Мы всегда заодно.

Москвичи держались хорошо и не теряли лица, в отличие от некоторых руководителей «Сельхозмаша»: у Малышева нервно подёргивалось веко, по белому лицу Вайса стекали ручейки пота. Только покрасневший от виски Фёдоров, развалившись, рассматривал вошедшего, как равный равного. Именно такого поведения требовал кодекс чести правильного пацана.

Может быть, поэтому Серов не стал опрашивать заводчан, а ограничился обменом взглядами с Фёдоровым: так расходятся в стратосфере случайно встретившиеся истребители после обмена сигналами «Я — свой».

— Ну, и хорошо, что мы уважаем друг друга, — произнес Серый. — Это значительно упростит наше общение.

Ашот наполнил ему рюмку, но тот только небрежно отмахнулся.

— Господин Акопян работает на меня. Я ему доверяю, как и должны доверять друг другу земляки… — продолжил Серов, а «джинн» интенсивными кивками подтверждал каждое его слово.

— Но мы тоже… — Малышев пошевелился и обиженно посмотрел на «бизнесмена» влажными телячьими глазами.

Тот, перехватив его взгляд, поднял руку, как бы воздвигая открытой ладонью невидимую преграду:

— Вы, Юрий Сергеевич, со своей командой мне, конечно, тоже земляки, но табачок у нас пока почему-то врозь. Хотя, — он добродушно улыбнулся Малышеву, как улыбался питон Каа бандерлогам, — я всегда открыт для тиходонцев. Скоро поговорим и с вами…

Малышев вздохнул и развел руками.

— …а пока я хочу поговорить с нашими столичными гостями.

— Мы вас внимательно слушаем, Антон Викторович! — кивнул Храмцов. Он делал вид, что полностью контролирует ситуацию.

— Я человек прямой и ходить вокруг да около не буду. Слышал о ваших неприятностях в наших краях и должен сказать, что вам еще сильно повезло. Я имею в виду вас троих, руководителей высшего звена, низовым… гм… сотрудникам повезло гораздо меньше. Да и, насколько я знаю, Олег Сергеевич уцелел только благодаря собственной осторожности и предусмотрительности…

— Вы очень осведомлены! — многозначительно произнес Храмцов.

— Я действительно осведомленный человек, — спокойно согласился Серый. — И не скрываю этого, ибо совесть моя чиста. Я не имею никакого отношения к вашим неприятностям. Вы меня понимаете? — И, не дождавшись ответа, продолжил: — Как заботливый хозяин, хочу вам помочь добрым советом, — Серый оперся руками на стол и наклонился вперед, как будто нависая над москвичами. — Тиходонск не Москва, он не резиновый. Да и нечего здесь у нас чужакам делать. Короче, мы тут сами уж как-нибудь разберёмся, а вы возвращайтесь в свою столицу и живите там дальше, как хотите…

Храмцов слушал и не верил своим ушам. Так с представителями всесильного «Консорциума» могла разговаривать только власть, к коей Серый никак не принадлежал. Неужели новая бандитская поросль действительно так уверенно себя чувствует?!

— За ваш пакет акций я даю лимон зелёных, и мы расстаемся друзьями! — Серый взмахнул рукой, сел на свое место, выпил, наконец, свою рюмку, лениво закусил. А от шеренги «спортсменов» отделился коренастый парень с лицом неандертальца и новеньким кейсом в руках, неспешно подошел к столу, щелкнул замками и откинул крышку. Чемоданчик был набит пачками стодолларовых купюр.

На каменных лицах москвичей ничего не отразилось: ни удивления, ни возмущения, ни согласия. Цена, объявленная Серым, была рассчитана на лохов, а не на серьезных людей, которые к тому же не собирались продавать акции за шапку сухарей, а наоборот — хотели по дешевке купить завод. Несмотря на благопристойную обстановку, вежливые слова и учтивые манеры, это был прямой наезд! Причем наезд очень крутой. Но поскольку и посланцы «Консорциума», и сельхозмашевцы помнили о мешке с веревками и рессорой, вступать в дискуссию они не хотели. Главной задачей было выбраться отсюда живыми.

Храмцов кашлянул.

— Как вы наверняка знаете при вашей осведомлённости, мы сами стратегические вопросы решать не можем. Ваше предложение будет незамедлительно передано руководству, а они примут решение.

Серый с пониманием кивнул.

— Ну, что ж, логично. Трёх дней хватит? Чтоб без ненужной спешки…

— Думаю, хватит, — с вежливой улыбкой ответил Храмцов.

— Только решение они будут принимать там, в Москве, а выполнять надо будет вам здесь, в Тиходонске, — скорбно, и даже с оттенком сочувствия, сказал Серый.

— Мы это понимаем! — Храмцов встал. За ним поднялись Палыч и Канаев. Чуть замешкавшись, сельхозмашевцы последовали их примеру.

— А что так рано засобирались? Давайте отметим знакомство, бабёшек пацаны привезут, культурный-мультурный программа будет. — Серый повернулся к «джинну». — Да, Ашот?

— Очень хороший программ, шеф! Очень насыщенный, — нарочито коверкая слова, произнес Акопян и залился скабрезным смехом.

— Благодарю, Антон Викторович, в другой раз с удовольствием, а сейчас надо срочно с Москвой связаться, — сказал Храмцов и, оглянувшись, окликнул официанта: — Принеси счет, уважаемый!

Акопян протестующе замахал руками:

— Семён Борисович, дорогой, обижаешь! Вы здесь гости! Пойдемте, я вас провожу!

Храмцов тронул Канаева за руку:

— Забери наших… ассистентов, — Семен Борисович кивнул на дверь в соседний кабинет.

Однако когда Канаев заглянул туда, то никого не увидел. Телевизор продолжал работать, но комната была пуста, только прохладный ветерок шевелил гипюровые занавески на открытом окне.

Машины «руководителей высшего звена», как назвал их Серый, по-прежнему стояли у входа, но водителей нигде видно не было, как, впрочем, и охранников. Рядом, на земле, лежал большой мешок, придавленный рессорой и мотком веревки. Акопян осмотрел зловещие аксессуары смерти, неопределенно цокнул языком и покрутил головой.

Снаружи, у въезда на территорию, произошли кое-какие изменения: «Гелендваген» службы безопасности «Консорциума» и «Фольскваген» СБ «Сельхозмаша» были сдвинуты в сторону от ворот и имели весьма непрезентабельный вид: стёкла и фары разбиты, резина на спущенных колёсах порезана. Между машинами и забором, под бдительными взглядами угрюмых «спортсменов» с автоматами наперевес, сидели прямо на мокрой земле охранники и водители. Рыжий секьюрити скрючился и надсадно кашлял. Лицо его было разбито.

— Видишь, я же говорил — простудишься! — сочувственно сказал добрый «джинн», который, как оказалось, умел мгновенно перевоплощаться из одной ипостаси в другую. И обратился к пленникам: — Что вы тут расселись? Надо своих хозяев охранять, в город везти, машины ремонтировать! Кто вашу работу будет делать?

Те зашевелились, опасливо поглядывая на автоматчиков, стали подниматься, чистить запачканную одежду, разминать ноги.

— А оружие? — спросил заводской охранник.

— Конечно, отдайте! — приказал справедливый «джинн». — Только без патронов. Зачем нам вторая «Горячая изба»?

Один из автоматчиков принес тяжелый мешок, бросил на землю, глухо звякнуло железо. Посрамленные секьюрити разобрали бесполезные стволы. Через несколько минут две высокие договаривающиеся стороны покинули Голубое озеро. Посрамившая их «третья сила» осталась праздновать успех.

В «Мерседесе» генерального ехали все три руководителя «Сельхозмаша». В салоне царила гнетущая тишина. И только когда отъехали уже достаточно далеко, Вайс нарушил молчание:

— Это что же такое получается? Выходит, мы не с теми воевали?

— Особенно ты навоевался! — презрительно бросил Фёдоров. — Вместе со своим тезкой Говоровым! Вы вояки знатные…

— Скоро этот тип к нам придет! — мрачно сказал Малышев. — И предъявит такой же ультиматум! И что тогда делать?

— Не гоните волну! — спокойно сказал Уркаган. — Пусть он вначале с москварями разберется… Только думаю, нам не стоит в кустах отсиживаться. Если драки не избежать, надо бить первым!

Представители «Консорциума» тоже ехали в одной машине и тоже в молчании. Вдруг рация Палыча издала протяжный тоновый сигнал вызова.

— На связи! — отозвался Палыч. И, выслушав сообщение, обратился к Храмцову: — Слышь, Борисыч, это «первый». Спрашивает: не поджарить ли жопы этим мудозвонам?

Храмцов покачал головой:

— Пусть возвращаются к себе и ждут указаний!

— Отбой! Возвращайтесь на базу! — приказал Каратаев в рацию. И добавил, уже не в микрофон, а в пространство просторного салона: — Их надо по-любому гасить. Другого ничего не придумаешь!

— Не нам решать! — грубо отрубил Храмцов. — Лебедеву доложим, а дальше — как скомандуют!

* * *

К хорошему быстро привыкаешь. Справедливость этой поговорки Говоров ощутил на себе. От происшедших в жизни изменений голова недавнего дворника шла кругом. Но он уже забыл голодные времена, жизнь от зарплаты до зарплаты, транспортную толчею в часы пик, тупые лезвия для бритья, долги, осознание собственной никчемности и никому не нужности… Раньше Андрей старался по утрам быстрее выйти из дому вовсе не для того, чтобы поскорей приступить к уборке заводской территории, нет! Бедность и убогость его квартиры, да и всего его бесцельного бытия были причиной этого. Потому-то и убегал из беспросветной нищеты пораньше, чтобы скорее сменить обстановку. Хотя все равно оказывался среди таких же, как он, — неприкаянных и неимущих.

Теперь другое дело. Теперь он не спешил, наслаждаясь каждой минутой, проведённой за утренними хлопотами. Принять душ в просторной, с окном (невиданное дело!) ванной, побриться еле слышно жужжащим «Брауном» под яркими точечными лампами перед увеличивающим зеркалом, позавтракать любимой яичницей с беконом, выпить настоящий кофе — какой хочешь, хотя бы ту, ранее недоступную арабику, выбрать одежду в почти заполненном шкафу, — все это доставляло ему удовольствие. Плюс к этому Лена часто оставалась у него на ночь, это она готовила и подавала завтрак, она помогала подобрать сорочку к пиджаку и галстук к сорочке, она могла, будто невзначай, заскочить в ванную и подарить внеочередную порцию ласк, к регулярности которых он тоже успел привыкнуть. И не надо бояться опозданий на работу: внизу, за рулем мощного БМВ, ждет бывший раллист Федя, готовый скомпенсировать поздний выезд за счет сокращения времени прохождения дистанции. К тому же он теперь начальство, которое, как известно, не опаздывает, а задерживается…

— Во сколько вернешься? — спросила Лена. Она уже приготовила одежду на сегодня и теперь смотрела, как он одевается. — Я сегодня свободна, только съезжу к маме, проведаю Андрейку…

В последней фразе звучит отчетливый намек, но Говоров не обращает на него внимания.

— Думаю, к семи буду, — Андрей осмотрел себя в зеркало и удовлетворенно кивнул.

Перед ним в зеркальном отражении стоял элегантный успешный человек, ничуть не похожий на неудачника Говорова. Темно-синий костюм в легкую серую полоску, светло-синяя рубаха, строгий галстук. Он надел блестящие черные полуботинки, накинул черное кашемировое пальто, обмотал шею длинным темно-синим шарфом из тонкой шерсти, водрузил на голову широкополую шляпу.

— До вечера!

— Буду ждать! — Лена поцеловала его в губы.

Через три минуты он привычно уселся на заднее сиденье сверкающего черным лаком лимузина. Федор мягко тронулся с места. На губах еще чувствовался вкус Лениного поцелуя. Может, действительно жениться? Хотя это ответственное решение, его следует хорошо обдумать… А с другой стороны — что тут думать? Красивая, элегантная женщина, не дура, умеет себя вести, старается вести хозяйство, да и вообще — с Леной ему хорошо! К тому же в последнее время ему все чаще приходится выходить в свет, где бывает городское и областное начальство, там почти все присутствуют с женами.

— Ну, поживём — увидим! — сказал Андрей.

— Что, шеф? — озаботился водитель.

— Ничего, Федя, все в порядке!

— Не бойтесь, Андрей Иванович, домчу вовремя!

— Да я и не боюсь! Тем более, совещаний сегодня нет…

На самом деле совещание на «Сельхозмаше» было запланировано, и чрезвычайно важное, только участвовать в нем должен был узкий круг лиц. Очень узкий. Даже Вайса под благовидным предлогом отправили в отгул. Участниками были только генеральный и коммерческий. Но совещаться они собирались, конечно, не друг с другом, а с заклятыми врагами и временными союзниками из «Консорциума».

— Только лишнего не болтай! — предупредил Малышева опытный Фёдоров. — Раз они нам «жучка» вставили, то могут и на себе таких же насекомых принести.

— Думаешь, это их работа? — спросил генеральный, который не привык к таким делам и совершенно не заботился об информационной безопасности.

Накануне он даже не хотел впускать спеца-электронщика в свой кабинет, но Фёдоров настоял, в результате был обнаружен микропередатчик.

— А чья?

— Ну, может, эти… — Малышев указал куда-то наверх.

— Вряд ли. Они тоньше работают. Но посмотрим. Я их прямо в лоб спрошу. А в приемной их проверят детектором, Миша уже ждет…

— Тогда чего же бояться? — поднял кустистые брови генеральный.

— Береженого бог бережет, а небереженого конвой стережет, — ответил Фёдоров. — Слыхал такую поговорку?

— Первую часть слышал…

— А про заговор с целью убийства слышал?

Малышев недовольно засопел и подошел к аквариуму. Вид плавающих рыбок всегда его успокаивал. А Фёдоров подошел к окну, нетерпеливо выглянул на заводскую площадь.

— Ну, где вы там? — спросил он неизвестно у кого…

Ночью неожиданно выпал легкий снежок, к утру он схватился ледяной коркой, а под первыми лучами солнца стал таять. Когда БМВ Говорова, объехав памятник комбайну, остановился у входа в заводоуправление, Пашка Колотунчик трудился как заведенный: скалывал ломом лед, потом лихорадочно махал метлой и совковой лопатой, сметая с асфальта льдинки, грязь и небольшие лужи.

— Здорово, Паша! — Говоров подошел, протянул руку и привычно пошутил: — Что за спешка? Или опять вивесторы приезжают?

Пашка шмыгнул носом, воровато огляделся, вытер об оранжевый жилет не слишком чистую ладонь и после быстрого рукопожатия тут же отдернул руку.

— Здравствуйте, Андрей Иванович. Именно что приезжают! А тут, как назло, — вроде уже весна, а он опять насыпался… Вот ведь какие колотунчики! — Пашка снова огляделся.

— Ты что, кур воровал? Чего головой крутишь?

— Чего, чего… А то сами не знаете! Увидят, как с начальством ручкаюсь, вот и дадут колотунчиков…

— Да за это разве дают?

— За все дают! — Пашка опять шмыгнул носом. — Сегодня сам Фёдоров сказал: вивесторы едут, языками вылижите площадь, до чистого асфальта… А с кем лизать? Тебя вот забрали на повышение, а на твое место никого не дали! И Матвеич обещал подсобить, а не пришел! — Он кивнул на прислоненную к памятнику вторую метлу. — От меня уже пар идет, а толку мало! Вот увидят, что площадь не убрана, значит, что? Значит, я не справляюсь! И попрут в три шеи…

Говоров на миг задумался.

— А знаешь что? А давай я тебе помогу! В четыре руки быстрей пойдет! — Андрей схватил метлу. Шерк-шерк-шерк…

Колотунчик попятился:

— Андрей Иванович, ты это… Заканчивай… Тебе-то ничего не будет, а мне колотунчиков-то достанется.

— Э-э-э, братец, тебя не поймешь! И так плохо, и этак нехорошо… Давай, ты лед срубай, а я сметать буду! — сказал Говоров, привычно взмахивая метлой.

Шерк-шерк-шерк…

Фёдоров замер у окна. У него даже челюсть отвисла…

— Ну-ка, Юра, подойди, а то мне всякая чертовщина мерещится, — негромко позвал он, но в тоне слышалось такое изумление, что Малышев немедленно подбежал и стал рядом.

— Ну, и что ты уви…

Фраза оборвалась на полуслове. Генеральный и коммерческий директоры молча смотрели, как главный энергетик завода в элегантном пальто и щегольской шляпе метет площадь перед заводоуправлением. Второй дворник в оранжевом жилете возил скребком по асфальту чуть поодаль.

— Похоже, он чокнутый, — сказал Малышев. — Причем на всю голову!

— Лох есть лох! — кивнул Фёдоров.

Шерк-шерк-шерк! — шаркала метла.

На этот раз джипов было два. Огромные, черные, угловатые, они обогнули площадь по часовой стрелке. Руководители ехали в первом, второй занимала охрана.

— Обратите внимание, как одет этот дворник! — удивленно сказал Храмцов. — Видно, дела у них идут неплохо!

— Да, действительно! — Олег Сергеевич даже присвистнул. — Я такого никогда не видел!

— Это не дворник! — внес ясность Палыч. — Это главный энергетик завода и крупный держатель акций господин Говоров…

— Тот самый?! — изумился Канаев. — Но почему он метет двор?

— Не могу объяснить, — развел руками Палыч.

Джипы остановились друг за другом возле ступеней, ведущих в дирекцию. Охранники выскочили, подбежали к головной машине, распахнули дверцы.

— Пусть они сами разбираются — кому мести двор, кому чистить сортир, — подвел итог Храмцов. — А у нас более важное дело. Пошли!

В кабинете Малышева витали сизые облака табачного дыма. Оба руководителя курили сигары, которые Малышев держал на всякий случай в баре-глобусе. Пользовались ими редко. Сейчас они хотели произвести впечатление богатых капиталистов, а поскольку представление о таковых было сформировано карикатурами советских газет, на которых толстые дядьки в цилиндрах зажимали акульими зубами огромные сигары, то и символы преуспевающего капитала были выбраны соответствующие.

— Юрий Сергеевич, вы готовы принять гостей? — спросила Вера в селектор. Это была кодированная фраза. Она означала, что электронщик Миша проверил приехавших сканирующей рамкой и не обнаружил записывающих или передающих устройств.

— Да, пусть заходят! — сказал Малышев.

В огромный директорский кабинет вошли трое солидных мужчин. Как и в первый визит, впереди шел Храмцов, следом — Канаев, Палыч замыкал процессию. На этот раз они не представлялись. И хозяева не встали навстречу, только кивнули и, поздоровавшись, жестами предложили садиться.

— А в первый раз нас не проверяли, — сказал Семен Борисович слегка обиженным тоном.

— Первый раз вы нам таких подарков не засылали! — Фёдоров со стуком поставил на стол стеклянную баночку из-под майонеза. В ней лежал небольшой, с игральную кость, кубик, из которого торчала небольшая проволочная антенна.

Храмцов изобразил удивление, Канаев никак не отреагировал, а Палыч быстро перевел взгляд с «клопа» на Фёдорова, и тот понял, чья это работа.

Только через кого действовал этот старый бандит? Уборщица? Ночной сторож? Или… Неужели Верка?! Да нет, мало ли посетителей проходят за день через кабинет генерального… И любой мог прижать снизу к столешнице этот кубик…

— Думаю, мы собрались не для того, чтобы разбираться между собой! — сказал Семен Борисович. — У нас есть общий враг! Причем очень опасный!

Фёдоров кивнул. После встречи лицом к лицу с Серым он изменился: стал более озабоченным, постоянные стычки с Вайсом перестали приносить удовлетворение, даже интерес к спиртному пропал. Он всегда говорил, что виски его успокаивает, но угрозу, исходящую от Серого, ничто не могло смягчить. Потому что видавший виды Уркаган знал, что такое нарождающиеся бандиты новой волны, не признающие ни законов, ни морали, ни даже воровских правил… Пересечение по любому поводу с такими типами добром не заканчивается.

Если этот тип раскрыл пасть на их пакет акций, то хорошо, если хоть что-то заплатит. А то и просто отберет все у живых или у мертвых…

— Я связался с Москвой и получил санкцию на самые решительные действия, — продолжил Храмцов. — Но думаю, что это дело касается не только нас, но и вас.

Фёдоров кивнул. Малышев тоже.

— Организационную сторону мы берем на себя, — вмешался Палыч. — Но материальные расходы должны понести поровну.

Сельхозмашевцы опять кивнули.

Палыч усмехнулся, взял со стола блокнот для заметок и крупно написал: «$50 000». Потом показал число заводчанам.

Малышев покрутил головой: мол, многовато будет!

— Работа сложная, нужны хорошие специалисты, — пояснил Палыч. — А они дорого стоят!

— Но все же сложности в первую очередь касаются вас, — возразил генеральный. — Это вам назначен срок в три дня!

— Думаю, в данном случае торговаться не следует, — веско сказал Храмцов. — Сегодня срок назначен нам, а завтра назначат вам.

— Хорошо, не будем мелочиться, — вмешался Фёдоров.

Малышев пристально посмотрел на него и кивнул.

* * *

Слухами земля полнится. Хотя борьба за «Сельхозмаш» происходила под ковром, отголоски ее выходили за пределы круга заинтересованных лиц. В деловых кругах Тиходонска быстро распространилась информация о том, что Серый изгоняет москвичей из города, дав им три дня на завершение всех дел. При этом вокруг гражданина Серова был создан ореол благородства, смелости и геройства, как вокруг рыцаря, отважно выступившего на битву с драконом.

Нельзя сказать, что донские бизнесмены очень любили авторитетного земляка, но он был понятней и предсказуемей, чем посланцы столичной организации. Да и рычаги воздействия на местного упыря найти проще, чем на голову дракона, туловище которого уютно устроилось в далеком столичном гнездышке. Поэтому все ждали развязки этой истории. Но она оказалась совсем не такой, какую ожидали.

Через два дня после встречи в «Голубом озере» Ашот Акопян вышел из комиссии по акционированию «Сельхозмаша», сел в машину и подъехал к офису Антона Серова, расположенному в престижном доме в самом центре Тиходонска. В здании он пробыл около сорока минут, затем вышел вместе с Серовым, который, перед тем как сесть в свой БМВ, вдруг взял «джинна» под локоть и отвел в сторону.

— Что-то я не догоняю, — понизив голос, спросил он. — Какие могут быть заморочки, если у нас тридцать один процент акций, а у москварей и заводчан по двадцать семь?

— Да я же говорю: у заводских есть козырь за пазухой! — вытаращив глаза, прошептал Акопян, оглядываясь — не слышат ли их два замерших у автомобиля громоздких охранника. Антон был так уверен в своей безопасности, что держал охрану больше для престижа, чем для реальной защиты. Тем более что обстановка никаких опасностей не сулила. Было три часа дня, светило яркое солнышко, почуяв тепло, на предусмотрительно взрыхленном газоне радостно чирикали воробьи и ворковали голуби.

— Какой козырь? Они «катают»,[20] что ли?

— Да нет… У них там один кекс работает, а у него пять процентов акций. Если они с ним сольются, то нас перебьют…

— Если да кабы, — недовольно буркнул Серов. — У меня обед стынет! Ты все оформил как надо?

— Еще не все. Акции я на подставное лицо скупал. Теперь надо получить от него доверенность и переоформить.

Акопян снова оглянулся. Но охранникам было не до того, чтобы слушать разговоры хозяина. Их внимание привлекла молодая крупная женщина, которая перекладывала у края тротуара продукты из одной сумки в другую. Интерес вызвали, конечно, не продукты, а ее поза. Женщина низко наклонилась, открыв любопытным взорам узкие трусики, которые, собственно, мало что скрывали. В отличие от охранников, двое мужчин, идущих мимо, не обращали на нескромную картину никакого внимания, они что-то оживленно обсуждали, рассматривая на ходу какие-то документы. Наверное, это тоже были бизнесмены, хотя одетые не в костюмы, а в черные брюки и свитера.

— Так переоформляй, дорогуша! — Серов, похлопав «джинна» по плечу, повернулся к автомобилю. И тут благостная картина мгновенно и ужасно изменилась. Вместо документов в руках «бизнесменов» появились удлиненные глушителями пистолеты.

— Пс-с! Пс-с!

— Пс-с! Пс-с!

Приглушенные звуки не были похожи на выстрелы, скорей на звук газов, вырывавшихся из-под пробки открываемой бутылки шампанского. Они не спугнули даже беспечных птиц на газоне. Но Серов и Акопян, взмахнув руками, как сбитые кегли повалились на подсохший асфальт. Охранники проделали такой же номер.

Потом «бизнесмены» разделились — первый бросился к БМВ, сел за руль и включил двигатель. Второй на миг задержался и сделал по контрольному выстрелу в головы основных фигур, после чего без особой спешки сел в машину. БМВ плавно тронулся с места и влился в транспортный поток.

Женщина продолжала утрамбовывать в сумке продукты, ласково светило солнце, болтали о чём-то своём птицы.

Объявленный через двадцать минут план «Перехват», как и обычно, никаких результатов не дал.

* * *

Расследование «Тиходонской бойни» продвигалось. На конспиративной квартире обнаружили трупы Монгола и Слона. Их оружие «привязали» к пулям и гильзам, оставленным в «Горячей избе». Кроме того, оказалось, что из автомата Слона был убит московский бандит Карнаух в перестрелке на шинном складе. Стрелки на схеме следственной бригады Генеральной прокуратуры с двух сторон уперлись в кружок с надписью «Е. Бескудников».

После этого были арестованы Бескозырка и руководитель его боевого отряда Филат. Оба были крепкими орешками, и все блатные думали, что расколоть их невозможно. Но… Столичный прокурорский генерал дал оперативникам карт-бланш, полностью развязав руки. С задержанными работали майор Петров, который к этому времени исполнял обязанности начальника городского УВД, и капитан Михалкин, который исполнял обязанности начальника УР.

Вполне понятно, что оба хотели закрепиться на новых должностях и избавиться от унизительной приставки «и.о.». Неизвестно, какие тактические приемы допроса и какие психологические подходы они использовали, но за двое суток сумели смягчить каменные сердца преступных авторитетов, пробудить их давно заснувшую совесть и достучаться до того хорошего, что сохранилось в самой глубине их черных душ. В результате оба дали признательные показания. Филат рассказал, что и перестрелка на шинном складе, и расстрел в «Горячей избе» произведены по прямому указанию Бескудникова. Самое удивительное, что вор в законе Бескозырка, которому западло в любой форме сотрудничать с властями, а тем более давать показания и сдавать подельников, подтвердил названные факты и пояснил, что в основе этой войны лежал обстрел автомобилей московских покупателей «Сельхозмаша», произведенный по заказу одного из руководителей завода Фёдорова, по кличке Уркаган, специально привлеченными высокопрофессиональными киллерами, которых он не знает.

Спецсообщение о раскрытии Тиходонской бойни ушло в Москву, откуда пришла команда «фас!» — и оперативно-следственная бригада принялась раскручивать уголовное дело, невзирая на чины, должности и звания фигурантов. И тут произошло убийство Серова и Акопяна, которое только ускорило вращение обычно неповоротливых шестеренок следствия.

Первым арестовали Фёдорова, назначили комплексную проверку финансово-хозяйственной деятельности «Сельхозмаша». На завод прибыл куратор из ОБЭП майор Костюков в паре с так и не уволенным налоговым инспектором Зеленцовым. Только на этот раз они выявили и продажу станков, и продажу цветного металла, и «черную» наличку от арендаторов. Арестовали Малышева с главным бухгалтером, исполнять обязанности директора остался Вайс, которого бывший друг Игорь Павлович Зеленцов теперь даже не узнавал. Проверка продолжалась, и Вайс был готов продать или даже подарить свои акции кому угодно, только бы выскочить из закрутившейся мясорубки, в которой его судьба имела не самые веселые перспективы.

Таким результатам представители «Консорциума» могли только обрадоваться, но возможностей радоваться у них не было, потому что вначале арестовали Олега Сергеевича с Аляской, потом во время обысков в офисе, автомобилях и по месту жительства нашли незарегистрированное оружие и наркотики, после чего были арестованы Храмцов и Палыч. Они возмущались и утверждали, что ни оружия, ни наркотиков у них не было и быть не могло, ибо охрана вооружена на законных основаниях, а к наркотикам они, как лица руководящего состава солидной организации, никакого отношения не имеют. Но факты, запротоколированные в присутствии понятых, опровергнуть было довольно трудно. С обвинением в убийстве Седова и Акопяна было сложнее, ибо Храмцов резонно утверждал, что очередь желающих разобраться с тиходонским авторитетом растягивалась на километры. Но тут раскололся «красный директор» Малышев, который полностью изобличил подельников в сговоре на ликвидацию конкурентов.

Следствие набирало обороты. А недавние конкуренты в борьбе за завод сидели в соседних камерах тиходонского следственного изолятора. Уцелевшие охранники Паша, Борец и Кольцо уехали в Москву, «первый» и «второй» растворились в неизвестности.

Оставался нерешенным один вопрос: кто станет хозяином «Сельхозмаша»? Ему и было посвящено внеочередное совещание при губернаторе.

* * *

— Таким образом, товарищ губернатор, массовое убийство в «Горячей избе» раскрыто, все причастные к нему лица арестованы, — с облегчением заканчивал короткий доклад полковник Зебров. Его должность еще оскорбляли буквы «и. о.», и он надеялся, что теперь удастся от них избавиться. Поэтому в завершение торжественно добавил победный аккорд:

— Московские «варяги» привлечены к уголовной ответственности, а оставшиеся на свободе покинули Тиходонск!

Косачев довольно улыбнулся и гордо осмотрел собравшихся в кабинете, будто именно его усилиями достигнута эта победа.

— Вот это другое дело! — благодушно прогудел он. — Новое руководство областной милиции работает по-новому, отсюда и хорошие результаты. Я напишу министру представление на ваше утверждение в должности!

Полковник Зибров просиял:

— Служу России! — Он щелкнул каблуками. И вспомнив что-то, добавил: — Товарищ губернатор, в раскрытии отличились исполняющие обязанности начальников УВД и уголовного розыска города…

Но Косачев только махнул рукой.

— Своих подчиненных вы сумеете поощрить своей властью. А мы переходим ко второму вопросу: как идет акционирование «Сельхозмаша»? Доложите, товарищ Митрофанов!

Пухленький, с розовыми щеками, председатель комиссии по акционированию вскочил, раскрыл толстую папку и, заглядывая в бумаги, пробубнил:

— На сегодняшний день картина такова: у москвичей — двадцать семь процентов акций, у руководства «Сельхозмаша» — тоже двадцать семь процентов, у Акопяна — тридцать один процент. Еще Малышев просил включить в реестр Говорова, у него пять процентов, и он был заодно с ними. Но…

Митрофанов замолчал и принялся лихорадочно рыться в бумагах.

— Что «но»?! — не выдержал Косачев.

— Есть одна неувязочка… Техническая, что ли… Хотя сейчас я и не знаю…

— Что ты тянешь? — губернатор стукнул кулаком по столу. — Говори как есть!

— Акции Акопяна скуплены на паспорт Говорова. Ашот Степанович обещал это переоформить… Мы поверили ему на слово, с учетом того, что его интересы аффилированы с интересами нашего бизнесмена Серова… Но в сложившихся обстоятельствах переоформление стало довольно проблематичным… Если не сказать — невозможным…

Губернатор рассвирепел:

— Что ты все крутишь?! Акопян убит, как он может что-то переоформлять!

Митрофанов подобрался, как школьник, получивший подсказку:

— Докладываю, картина такова: основной пакет — тридцать шесть процентов акций — принадлежит Говорову!

Сидящий напротив губернатора Вайс даже рот открыл от удивления.

— Кто такой Говоров? — спросил Косачев, обращаясь к Вайсу.

— Это… Это наш главный энергетик!

— То есть, по существу, в настоящее время руководителями завода являетесь вы и этот Говоров?

— Ну какой он руководитель? Без году неделя, — промямлил Вайс.

Губернатор перевел взгляд на полковника Зеброва.

— Что скажет милиция о руководителях завода, оставшихся на свободе?

Начальник УВД кивнул, чувствовалось, что он хорошо вник в тему.

— Говоров ни в каких разборках не участвовал, компрматериалов на него не имеется. Гражданин Вайс тесно сотрудничал с арестованными Малышевым и Фёдоровым. Возможно, к нему могут быть вопросы…

— Какие вопросы? — похолодел Вайс. — Я ни на что не претендую… А Говоров пользуется авторитетом у рабочих! Недавно он лично помогал дворнику чистить снег перед заводоуправлением.

— Получается, что самым крупным акционером является положительный человек и ничем не запятнанный руководитель? — спросил губернатор.

— Именно так! — уже уверенно сказал Митрофанов.

Зебров и Вайс согласно кивнули.

— Тогда надо закрывать этот вопрос! — Губернатор снова пристукнул ладонью по столу. — Товарищ Митрофанов, назначьте собрание трудового коллектива, я лично приму в нем участие.

— Пора заканчивать всю эту возню и приступать к работе. Надо перевести завод на новые рельсы, соответствующие новому времени! — Он обвел присутствующих взглядом и остановился на Зеброве. — Думаю, что арестованные держатели акций продадут свои пакеты администрации области. Разумеется, по разумной цене. А я похлопочу, чтобы вы скорее стали генералом!

— Продадут, куда они денутся… То есть я имею в виду, что они разумные люди и понимают, как надо себя вести. В колонии акции им не понадобятся.

— Ну и хорошо! — подвел итог губернатор.

* * *

«Вчера на заводе «Сельхозмаш» при поддержке областной администрации прошло собрание акционеров, на котором председателем правления и генеральным директором был избран Говоров Андрей Иванович, работавший ранее там же инженером, а затем главным энергетиком. Интересно, что рабочие завода вышли к заводоуправлению с плакатами «Говорова — директором!» и «Мы за Говорова!». Таким образом, реализуется демократия в новых условиях хозяйствования…»

Газета «Вечерний Тиходонск»

* * *

Эту газету прочли многие. И реагировали на информацию по-разному.

— А что, Матвеич, здорово я придумал про плакаты? — хвалился Пашка Колотунчик. — И народу мы правильно разъяснили, какой он простой да отзывчивый! Без этого его бы хрен выбрали. Дали бы колотунчиков — и все дела!

Матвеич задумчиво кивнул:

— Только теперь он тебе вряд ли нальет…

— Нальет, не сомневайся! Он это… демократичный… А чего ты такой смурной?

— Да не знаю… Темная какая-то история, — мрачно ответил Матвеич. — Непонятная… Уж больно все просто вышло…

— Видишь, мать, справедливость восторжествовала! — Иван Сергеевич победно потряс газетой. — Чтобы там ни говорили, но если правильно живешь, по совести, то люди тебя признают! Вот и Андрюша наш без всяких махинаций, без лизоблюдства большим человеком стал!

— Странно это, Ванечка, очень странно… — Анна Михайловна покачала головой. — Если кругом смотреть, то второго такого случая и не найдешь. Лишь бы справился наш сыночек. Там ведь как голый среди волков…

— Разыграли комедию! — скривился Малышев. Он сидел в привилегированной камере с телевизором и двумя приличными соседями — взяточником и расхитителем. — Ну какой директор из этого лоха? Он двум свиньям корм не раздаст…

Сокамерники многозначительно переглянулись.

— Народ подговорили, пешку поставили, у нас акции отобрали и радуются… Ничего, отольются кошке мышкины слезки…

— Это ты мышка, Юрий Сергеевич? — дробно рассмеялся взяточник. — Такой маленький, беспомощный, невинный?

— Не похож он на мышку, — согласился расхититель. — На жирного складского кота похож…

Эпилог

— Андрей Иванович, ну зачем вы каждую неделю личный прием проводите? — Вера подняла аккуратно выщипанные полукружья бровей. — Юрий Сергеевич раз в месяц принимал, и то не всех. А вы — каждого, кто запишется…

— У нас разные методы работы, Вера! — улыбнулся Говоров. — И потом, раз народ идет потоком, значит, доверяет.

— Пусть Вайс принимает, он же ваш заместитель. А то прут и прут, причем не только заводские идут, а со всего города. Вот, сегодня опять одноклассник ваш записался.

— Опять? Ах, ну да…

Месяц назад к нему пришла Маринка Медведева. Она плакала, жаловалась на жизнь, а потом попросила устроить «на хорошую должность». Отказать было неудобно, и он взял ее в отдел технического контроля. Там и зарплата хорошая, и премии, и прогрессивка… Только на нового контролера идет жалоба за жалобой: то опоздает, то брак пропустит, то спиртным от нее попахивает… Начальник ОТК просит ее убрать. Но неудобно как-то… Куда ей идти?

— Ну, давай, запускай по одному и одноклассников, и всех остальных…

Первым зашел Ванька Вельвет. Хотя нет, не Ванька — Иван Петрович Вельветов, начальник отдела кредитования «Тихдонпромбанка», как написано в красивой, золотом расписанной визитке. И выглядел он соответственно: строгий черный костюм, белая сорочка, черный галстук. И держался строго официально.

— Здравствуйте, Андрей Иванович, — Вельветов почтительно поздоровался, без какой-либо фамильярности и намеков на давнее знакомство. — Я к вам по делу, обоюдно выгодному для каждой из сторон…

— Да что ты такой официальный? — засмеялся Говоров. — Давай по-человечески.

Ванька облегченно улыбнулся:

— Я же не знал, как ты меня встретишь. Ты же теперь большой начальник!

— А должность разве человека меняет?

— Конечно! Всегда. И чем выше он забирается, тем больше меняется.

— Ну, я так не считаю. Давай к делу.

Вельветов наклонился вперед:

— Схема обычная. Завод берет у нас солидный кредит — миллиардов пять или десять…

— Сейчас нам это уже не нужно. Вот если бы год назад… А сейчас мы уже сами раскрутились. Конвейер запущен, машины продаются. У нас все нормально.

— Слушай меня, Говор, слушай внимательно, — зашептал Вельветов и оглянулся. — Половину ты откатываешь нам, а половина — твоя. Потом просите отсрочку, потом еще одну, а потом мы кредитную сумму списываем! И все при деньгах, все довольны!

— Да ты что, Вельвет, с ума сошел? — Говоров даже встал, нервно заходил по кабинету. — Зачем мне это надо? В тюрьму попасть?

— В какую тюрьму?! — возмутился Вельветов. — Ты что, с Луны свалился? Сейчас все так делают! Первоначальное накопление капитала!

— Лет десять за такое накопление дают! — Говоров распустил галстук. Его переполняли эмоции. — Я не все! Я такими вещами не занимаюсь!

— Кончай, Говорок! — Вельветов снова стал очень строгим. — Ты же среди людей живешь. И уровень у тебя уже не тот, что раньше. А эти люди, что теперь вокруг, на тебя расчитывают. Теперь твоя задача оправдать их ожидания. Иначе…

— Что «иначе»?

— Иначе тебя держать никто не будет. И вообще… Это не шутки…

— Знаешь что, Вельвет? Ты встал и ушел. Я тебя не видел, ты меня. И больше по таким вопросам ко мне не обращайся.

Ванька посидел, подумал, встал и направился к выходу. У двери остановился и посмотрел на Говорова. Как-то печально посмотрел, с сожалением.

* * *

В конце лета начались судебные процессы. Бескозырку и Филата приговорили к расстрелу, еще несколько членов группировки получили по двенадцать-пятнадцать лет.

Соучастие в убийствах Малышева и Фёдорова не доказали, они отделались тремя годами за злоупотребление служебным положением, хищения и взятки. Все отметили, что приговор слишком мягкий. Но, в конце концов, это были положительные люди, руководители, ранее не судимые, даже Фёдоров, ибо сей печальный факт его биографии был давно погашен.

Храмцова за недонесение о преступлениях осудили на два года, по соучастию в убийствах его оправдали подчистую. А вот Канаев и Каратаев по этой статье получили по три года. Специалисты списали гуманные приговоры на ушлых столичных адвокатов. С продажей фигурантами своих акций никто мягкие приговоры не связывал. Во всяком случае, вслух об этом не говорили.

Словом, все было сделано строго по закону. О чем и сообщили местные газеты.

* * *

— Это обычное дело, Андрей Иванович, — увещевал Митрофанов, как добрый папа ребенка-капризулю. — Мы производим эмиссию акций и растворяем в них прежние пакеты. Основным держателем будет, конечно, областная администрация. Но и вы не останетесь в обиде…

— А как же рабочие? Ведь их фактически обобрали, причем обманным путем! Теперь надо восстановить справедливость! Выпущенные акции надо распределить среди коллектива. Чтобы снова все были акционерами и получали справедливую прибыль!

Председатель комиссии по акционированию посмотрел на него как на полного идиота.

— Андрей Иванович, я же вам все объяснил четыре раза! Неужели надо что-то объяснять еще? Вы что, не понимаете, интересами каких людей вы пренебрегаете?

Говоров закусил губу.

— Я таких объяснений не понимаю! Кто будет отстаивать интересы рабочих, если не директор?

Митрофанов скривился:

— Ну, что ж… Если ты ничего не понимаешь в этой жизни… Тогда свободен!

И посмотрел на Говорова со странным выражением печального сожаления, как недавно смотрел на него Вельветов.

* * *

— Ой, Витя, я уже на молоко с медом смотреть не могу!

— Пей, Анжела, пей, а то Алину нечем будет кормить, — на маловыразительном лице Шрека проявилось не присущее ему обычно выражение любви и заботы. — Доктор сказал: молоко с медом, тогда и у тебя молока прибавится.

В кроватке заплакал младенец.

— Вот и Алинка настаивает…

— Ладно, давай, — Анжела взяла большую чашку, преодолевая себя, начала пить, струйки потекли по подбородку.

У Шрека зазвонил телефон. Это был Блондин.

— Готовься, заеду в пять, — лаконично сказал он.

— Понял, — так же лаконично отозвался Шрек.

— Опять этот твой… Санек, — догадалась Анжела и вытерлась ладонью. — Вы всегда как шифруетесь: есть, ясно, понял… Весь разговор три секунды…

— Военная привычка, — вздохнул Шрек. — Я отъеду ненадолго.

— Да уж и мне ясно, что он тебя вызывает…

Ровно в пять подъехал Блондин на незнакомом «Москвиче». Угнанный. Все понятно… Шрек сел, пожал напарнику руку.

— Кого работаем?

— Ерунда, одного лоха. Вот, запоминай… — Блондин показал фотографию девять на двенадцать.

Шрек посмотрел. Мужчина лет тридцати с небольшим, худощавый, высокий лоб, чуть изогнутые брови, широко расставленные серые глаза, ровный прямой нос, крепко сжатые губы. Самое обычное, ничем не примечательное лицо.

— Действительно, похож на лоха. Только ведь лохов не заказывают…

Блондин махнул рукой.

— Я не кадровик, биографии изучать. Похоже, он сорвал джекпот, а распорядиться им не сумел. Тебе-то какая разница?

— Да никакой, — пожал широкими плечами Шрек. — Поехали. Только надо в гараж завернуть.

— Завернем.

Шрек зевнул. Он не успел пообедать. «Если быстро управимся, надо купить курицу, — подумал он. — Анжела ее прекрасно зажарит. Она вообще у меня молодец…»

2012–2013 гг. Ростов-на-Дону

Сноски

1

Курвиметр — прибор для измерения на карте длины извилистого маршрута.

(обратно)

2

Иоганн Вайс — герой кинофильма «Щит и меч».

(обратно)

3

Тандыр — печь-жаровня, мангал для приготовления пищи у азиатских и кавказских народов.

(обратно)

4

СВПЧ — специальная военизированная пожарная часть.

(обратно)

5

УМТС — управление материально-технического снабжения.

(обратно)

6

«Бегал» — общался, водился, имел общие дела (блатной жаргон).

(обратно)

7

«Свойский базар» — разговор на жаргоне.

(обратно)

8

«Барыга» — торгаш, бизнесмен.

(обратно)

9

«Красный бугор» — представитель официального руководства.

(обратно)

10

«Синюк, синий» — уголовник старой волны.

(обратно)

11

Эта история описана в романе «Антикиллер».

(обратно)

12

В период описываемых событий ходили деньги, номинал которых в тысячу раз превышал сегодняшний. Таким образом, стотысячная купюра соответствовала нынешней сторублевке.

(обратно)

13

Пять тысяч в пересчете на нынешний масштаб цен.

(обратно)

14

«Тереть» — разговаривать, обсуждать (блатной жаргон).

(обратно)

15

«Медведь» — сейф (блатной жаргон, устар.).

(обратно)

16

ПСМ — пистолет самозарядный малогабаритный калибра 5,45 мм.

(обратно)

17

«Колеса» — наркосодержащие таблетки (жаргон).

(обратно)

18

Катран — место для игры в карты.

(обратно)

19

Цеховики — владельцы подпольных производств — обувщики, швейники и т. д. (жаргон).

(обратно)

20

«Катают» — профессионально играют в карты (жаргон).

(обратно)

Оглавление

Глава 1 Мечты и реальность

Глава 2 Все средства хороши…

Глава 3 Экономика и криминал

Глава 4 Проблемы лоха

Глава 5 Криминал большой и маленький

Глава 6 Тиходонская бойня

Глава 7 Остаться в живых

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg