«Я выбираю тебя!»

1

Сон этот приснился Жене уже под самое утро. Он проснулся в ужасе, в холодном поту, вскочил на постели, замахал руками, словно желая отогнать страшное видение, а потом вдруг неожиданно для самого себя снова лег, повернулся на правый бок и заснул. Причем, заснул настолько крепким сном, что проспал до утра и проснулся уже в прекрасном расположении духа, совершенно позабыв о ночном кошмаре. Возраст есть возраст — ведь Жене ещё не исполнилось и двадцати шести лет…

Было ясное солнечное январское утро. Начинался обычный будний день, но сегодня Жене не надо было идти на работу. По средам у него в институте был не присутственный день… Надо было, правда, докончить одну статью, но это не представлялось ему сложным делом. Так что, в принципе, день был свободным и сулящим немало немудреных радостей…

Научный сотрудник Женя Прокофьев не был обременен семьей. Он жил в двухкомнатной квартире в Ясенево со своими родителями. Но в настоящее время их дома не было, в кои-то веки они поехали отдыхать в санаторий, и Евгений на целых три недели остался один… Правда, их отпуск уже подходил к концу, и через три дня они должны были вернуться, а поэтому надо было провести эти последние денечки по полной программе…

Женя сладко потянулся и пошел на кухню заваривать себе кофе…

… Отхлебнув глоток горячего напитка, он закурил сигарету, и вдруг какое-то неприятное воспоминание поразило его. Ему вспомнилось, что ночью он проснулся от какого-то страшного сна, страшного видения, но он никак не мог припомнить, что именно ему приснилось… Он напряг память, но вспомнить никак не мог. Пил кофе, курил, но сон никак не припоминался…

Женя хотел отвлечься от мрачных мыслей, смотрел в окно на солнечный зимний день, суетящихся прохожих, занятых своими повседневными делами, но что-то упорно не давало ему настроиться на обычную безмятежную, присущую молодости, волну. Перед глазами мелькало что-то зеленое, какие-то пальцы, тянущиеся к его горлу, какие-то бешеные от ненависти глаза. И слова, какие-то произнесенные непонятно кем странные слова, которые он никак не может припомнить… Что же это были за слова, и почему они так испугали его ночью?

Он позавтракал яичницей и бутербродом с колбасой и решил сесть за стол и дописать статью, но рабочее настроение никак не приходило…

«Так», — встряхнул светлыми густыми кудрями Женя. — «Начнем пожалуй…»

Он взял было ручку, чтобы сделать правку на машинописном листе, но тут неожиданно зазвонил телефон. Женя вздрогнул от этого громкого звонка и побежал к телефону.

— Женечка, — послышался нежный голосок в трубке. — Привет! Как ты там?

— Надька! — обрадовался Женя. — Доброе утро!

— Доброе утро! Ты что не звонишь? Забыл, что мы с тобой договорились встретиться?

— Честно говоря, да, забыл, — рассмеялся Женя. — Сел было поработать… Да вот еще… — Он хотел было рассказать Надежде про свой сон, но какой-то комок в горле помешал ему сделать это. — Да ещё голова что-то болит…

— Это, наверное, от магнитной бури, — сообразила Надя. — Сегодня ведь сильная магнитная буря…

— Наверное, — машинально согласился Женя.

— Ну так что? — спросила Надя. — Какие у нас с тобой на сегодня планы? Я приезжаю к тебе к часу, как и договаривались?

— Конечно, конечно, — пробасил Женя. Давешний сон постоянно крутился в голове, и Жене не хватало лишь небольшого усилия воли, чтобы вспомнить его. Более того, вроде бы он уже вспомнил… Только без деталей, лишь общее впечатление какого-то зеленого кошмара…

— Мне кажется, что ты вообще не хочешь меня видеть, — обиделась его монотонному голосу Надя. — Раз не хочешь, я займусь другими делами. У меня их немало. Прежде всего, я должна быть сегодня на занятиях, как-никак, сегодня обычный учебный день. Я было решила сегодня прогулять, но раз ты не в настроении…

Женя вдруг испугался, что она действительно обидится и не приедет, и он на целый день останется со своими мрачными мыслями один на один и стал уговаривать её.

— Что ты, что ты, Надюшка? Приезжай обязательно, я приду в себя, просто что-то голова болит с утра. Но это пройдет… Как только увижу тебя, сразу все пройдет…

— Ну ладно, — быстро сменила гнев на милость Надя. — А то помимо занятий мне один молодой человек назначил сегодня свидание, — сочла нужным добавить она. — Так что имею право выбора…

— Как знаешь, — обиделся было Женя, но Надя прервала его обиду в самом начале.

— Так вот, Женечка, — прощебетала она. — Я выбираю тебя!

— Жду к часу! — крикнул Женя каким-то сдавленным голосом и из последних сил добавил: — Целую! Жду! — И положил трубку.

… Ему стало снова жутко от того, что, как только она произнесла эти, вроде бы простые и лестные для него слова, он вспомнил весь свой ночной кошмар, моментально вспомнил. «Я выбираю тебя!» «Я выбираю тебя!»…

Ведь именно эти самые слова прозвучали, прошелестели, прокричали в его мозгу перед тем, как он проснулся…

И весь сон представился как наяву…

…Зал суда. Он сидит в первом ряду. Перед ним строгое лицо судьи, присяжных заседателей… А кто с ним рядом? Эдик Григорянц, Андрюша Левушкин… А с левой стороны к ним идет какая-то высокая женщина. Лица её он не может разобрать, оно как будто бы закрыто прядями длинных непричесанных волос, зато отчетливо видит пальцы. Пальцы длинные и почему-то зеленого цвета… Женщина медленно идет мимо сидящих людей, идет к нему, останавливается около него. И тянет свои длинные зеленые пальцы к его шее… «Я выбираю тебя!» — отчетливо произносит она каким-то громким шепотом, а пальцы все ближе и ближе… Вот они уже касаются острыми ногтями его шеи… И он видит её лицо, вытаращенные глаза, звериный оскал зубов… А сам он стал словно ватный, от ужаса не может даже пошевелиться, вскочить, убежать… «Я выбираю тебя!» — повторяет женщина, он истошным голосом кричит от ужаса и просыпается… Но не только от ужаса он кричит, он кричит ещё и от другого — от жуткого, обнаженного ощущения несправедливости… Почему она выбирает именно его, почему не Эдика Григорянца, не Андрея Левушкина? Почему его? Это же несправедливо!!!

Несправедливо ли?!!! А, может быть, справедливо?…

Женя зажмурил глаза, потом снова быстро открыл. Вытащил из пачки сигарету, закурил, смачно затянулся. Вихрем в голове пронеслись события почти десятилетней давности… Лето девяносто первого года, подмосковный лес, глумливая улыбочка Эдика Григорянца… Пьяное красное лицо Андрюши Левушкина, недопитая бутылка пива в трясущихся руках… А потом… А потом?!!! Хватит, хватит, не надо об этом… Только забыть, обо всем забыть… Он, Женя, ни в чем не виноват, это все они, все они… Ему просто не повезло, что он оказался в тот вечер с ними… Ему же было всего шестнадцать лет, он тогда перешел в десятый класс… Что он всю жизнь обязан отвечать за чужое преступление?…

Но ведь преступление было… БЫЛО!!! А почему, кстати, за него никто не должен отвечать? Ведь никто не ответил за него, никто… Точнее, ответили не те, кто его совершал… Неужели пришла пора расплаты?

Женя встал и начал ходить по маленькой кухоньке, затягиваясь сигаретным дымом. То останавливался у окна и смотрел с пятого этажа на солнечный зимний день, а затем продолжал мерить шагами крохотное пространство…

«Я ни в чем не виноват!» — сказал он себе и пошел умываться. — «Да, абсолютно ни в чем не виноват!» — подтвердил он…

Умывшись, он решил пойти в магазин и купить кое-что к приходу Нади вина, фруктов, какой-нибудь закуски. А потом бы осталось ещё немало времени, и он мог бы заняться своей статьей…

Он надел джинсы, свитер, свою куцую потертую, коряво залатанную в некоторых местах дубленочку и вышел на улицу… Да, было довольно холодно, градусов пятнадцать мороза… Слава Богу, хоть идти было недалеко, универсам находился в соседнем доме. Там можно было купить все, что нужно…

…Когда Женя уже подходил к дверям универсама, он непроизвольно повернул голову налево и увидел стоящую у обочины темно-зеленую «девятку» с тонированными стеклами. Он сам не понимал, откуда у него возникло такое ощущение, что из этой машины веет какой-то опасностью. Ему показалось, что он уже видел эту машину, припаркованную около его подъезда. И не раз видел… Он встряхнул головой, убеждая себя, что все это от нервов, но вдруг припомнил свой сон, и невольно убыстрил шаг. Прошел в стеклянные двери универсама…

«Нервный я стал какой-то», — с досадой подумал Женя. — «А и поневоле будешь тут нервным», — попытался перевести он свою тревогу на некую реальную основу. «Жизнь такая собачья, если разобраться…»

Жизнь Женя вел более, чем скромную. Он год назад защитил диссертацию в своем институте и получал в месяц тысячу рублей. Этих денег, в принципе, хватало дня на три-четыре нормальной жизни, и фактически он существовал за счет родителей, хоть они и получали немногим больше него. Отец, доктор исторических наук Николай Иванович Прокофьев, однако, умудрялся печататься в различных научно-популярных изданиях и получать некоторые гонорары, мать работала заместителем директора научной библиотеки…

А вот друзья его детства Эдик Григорянц и Андрюша Левушкин вполне приспособились к новым условиям жизни. Андрюша владел несколькими коммерческими киосками, и хоть жизнь его была тоже весьма своеобразна рэкет, наезды, налоги и тому подобные прелести новой жизни, Женя завидовал ему. Андрей купил трехкомнатную квартиру на улице Гарибальди, где проживал один, то и дело меняя любовниц, имел хорошую машину «Ауди»-100, порой ездил отдыхать в Анталию и Испанию. А уж Эдик… Ему даже завидовать было невозможно, до такой степени он процветал, настолько велика была разница в их уровне жизни. Директор процветающей фирмы Эдик Григорянц в свое время окончил финансовый институт, а затем помогли старые связи отца, известного адвоката. Он действительно попал в струю…

Пятикомнатная квартира на Арбате, дача на Рублево-Успенском шоссе, несколько машин… В настоящее время он находился в Испании, где только что приобрел виллу. Общались они в последнее время редко, Женя к этому и не стремился, каждая встреча с Эдиком ввергала его в такое осознание собственного ничтожества, что он не мог прийти в себя несколько дней. Правда, последняя встреча несколько отличалась от прежних. Они собрались на день рождения Андрея на его квартире на улице Гарибальди. Осчастливил своим посещением и Эдик, прибыв на час в сопровождении двух могучих молчаливых телохранителей. Поначалу был малоразговорчив и надменен, но затем, выпив принесенного им самим безумно дорогого французского коньяка, разговорился, развеселился и на короткое время снова стал тем весельчаком и балагуром Эдиком, которого они с Андреем знали с юных лет. Появилась гитара, и Эдик спел несколько старых дворовых песен к вящему удивлению лупоглазых телохранителей, мрачно сидевших около двери.

«Эх, старина,» — сказал Жене Эдик после очередной рюмки. — «Возьму-ка я тебя на работу… А то гляжу я на тебя, какой-то ты обтрепанный и потасканный… Подучишься малость и будешь менеджером. Вот вернусь из Испании, звякну тебе…»

Покровительственный тон Эдика не понравился Жене, но финансовые дела его были настолько плохи, до того надоело ему клянчить гроши у родителей на сигареты и пиво, что он предпочел не заметить этого тона… Хотя… Работать под началом Эдика Григорянца ему не очень хотелось. Да и вообще встречаться и с ним, и с Андрюхой…

Все трое знали друг о друге слишком много… Невозможно было вытравить из памяти тот летний вечер девяносто первого года…

Но и вспоминать тоже не хотелось… Женя словно вычеркнул из памяти тот страшный день. Он говорил себе, постоянно говорил: «Не было этого, вообще не было… Я был пьян, я ничего не помню, лично я ни в чем не виноват…»

Но память штука непростая. Хочешь не хочешь, а воспоминания о том дне кололи его словно иголка в сердце…

«И что это за сон дурацкий такой?!» — попытался было улыбнуться Женя. — «Я выбираю тебя!» Надо же! И рожа такая поганая, пальцы длинные, зеленые… Приснится черт знает что… Все ведь от нервов, только от нервов…

Воспоминания десятилетней давности он попытался заглушить воспоминанием о давешнем сне… Клин, так сказать, вышибить клином… Только не получилось. Вернее, получилось совсем даже наоборот… Клин не вышиб клин, а получилось целых два клина…

Женя купил бутылку недорогого красного вина, полкило докторской колбасы, несколько яблок… «Дорого все, черт возьми», — проворчал он и пошел к выходу. «Нет, надо все же соглашаться на предложение Эдика, пока он не передумал. Так то жить совсем уж невмоготу. Нищета кромешная, даже девушку принять у себя дома не могу, я, кандидат наук…»

Однако, он не очень-то верил в благородные чувства Эдика. Более того, он прекрасно ощущал, что ни Эдик с ним, ни он с Эдиком общаться не хотят. Слишком тяжелое воспоминание их связывает. Правда, теперь Эдик настолько крут, настолько недоступен, что ему, вроде бы, на все это наплевать, ему и думать западло о прошлом десятилетней давности… «Ладно, предложит ещё раз, я соглашусь, а не предложит, и не надо, проживу как-нибудь…»

— Приятного вам аппетита, — послышался вдруг откуда-то справа негромкий мужской голос, когда Женя уже подходил к стеклянным дверям универсама. Женя резко обернулся.

Он увидел перед собой невысокого человека лет сорока довольно крепкого сложения. Он был одет в черное кожаное длинное пальто, на шее белый вязаный шарф. Голубые глаза пристально, без всякой насмешки смотрят на него из-под густых бровей… Голова непокрыта, волосы темно-русые, густые, с пробивающейся проседью на висках. Небольшой шрам на гладко выбритом подбородке.

— А? — вздрогнул Женя.

— Приятного, говорю, вам аппетита, — повторил человек в кожаном пальто. — Я вижу, вы накупили продуктов питания, так в связи с этим обстоятельством я желаю вам приятного аппетита. Что в этом плохого, как вы полагаете?

И продолжал строго и внимательно изучать Женю. Тому стало не по себе от этого пристального взгляда, хотя в нем он не видел никакой угрозы.

— А почему вы желаете приятного аппетита именно мне, а не кому-нибудь другому? — отважился спросить Женя. — Тут ведь все покупают продукты питания… — Он пытался даже иронизировать, но тон его получился довольно жалкий.

— Я не имею ни возможности, ни желания желать приятного аппетита всем клиентам этого славного универсама. Я решил сделать это только в отношении одного клиента, особо приглянувшегося мне…

Тон его был монотонный, голубые глаза продолжали холодно, совершенно не мигая, глядеть на Женю.

— И вы… выбрали меня? — задал Женя вопрос, который вертелся у него на языке. Но только он произнес эти слова, как почувствовал, что ему страшно. Очень страшно…

— Да, — уголком рта усмехнулся человек в пальто. — Я решил выбрать именно вас…

— А что, вы знаете меня? — Жене пришло в голову, что это может быть кто-то из его каких-нибудь случайных знакомых. Он ведь частенько бывал в разных компашках, а память на лица у него была неважная, тем более, что в этих компашках всегда много пили… А больше всех пил он сам, ударяясь в многодневный изнуряющий запой. А запомнить всех людей, с которыми общался на протяжении этих запоев он не мог… Так что все могло быть очень просто. Но нет, человек в кожаном отмел его надежды немедленно.

— Нет, молодой человек, я не имею чести знать вас, но будьте уверены, у меня ещё будет такая возможность. В самом ближайшем будущем она мне обязательно представится. Возможность узнать вас очень близко, прощупать, так сказать…

— А з-зачем? З-зачем вам это нужно? — смертельно побледнев, спросил Женя.

— Всему свое время, молодой человек приятной наружности, всему свое время, — вдруг широко улыбнулся своими крепкими, хоть и неровными зубами незнакомец. — Все вы скоро узнаете. И не торопите события, это далеко не в ваших интересах…

— Как это понимать?

— А ну, — раздался грубый женский голос сзади. — Встал как пень и пройти не дает пожилому человеку. Стоят, базарят в рабочий день, молодые люди — работать надо, а не лясы точить. А ну, посторонись!

— Женщина права, — поддержал её незнакомец в пальто. — Вам действительно не помешало бы отойти в сторону и дать ей и другим посетителям универсама свободно пройти. И кстати, в самом деле — почему вы не работе в такое время?

— А почему вы не на работе? — дрожащим голосом спросил Женя.

— А я первый спросил! — расхохотался человек в кожаном. — Отвечайте же!

— У меня присутственные дни по понедельникам, вторникам и четвергам, — промямлил Женя, находясь под гипнозом голубых глаз незнакомца.

Тот вытащил из внутреннего кармана маленькую записную книжечку и ручку и аккуратно записал сказанное Женей.

— Так… И по четвергам… Хорошо… Очень хорошо… А в остальные дни вы, значит, дома? Теперь вот что, любезнейший… Адрес я ваш знаю, телефон тоже, одна неувязочка имеется — мне нужен код вашего подъезда. Не могу же я расспрашивать соседей, подумают еще, что я какой-нибудь преступник, собирающийся взорвать ваш подъезд. — При этих словах он хохотнул негромким баском, но голубые глаза остались при этом совершенно серьезными.

— Знаете что, — вдруг возмутился Женя и резко дернулся в сторону выхода. — А не пошли бы вы… Код ему ещё скажи… А, может быть, сразу вручить вам ключ от квартиры?

Он открыл двери универсама и быстро зашагал по направлению к дому. Пройти, однако, ему пришлось очень мало. Метров через десять ему преградили дорогу двое мужчин в коротких дубленочках, один в черной, другой в желтой. На крупных головах были спортивные шапочки, надвинутые на самые брови.

— Куда прешь, сволочь? — спросил один. — Ты чего на людей прешь? У тебя что, глаза на затылке?

— Да я… Я…вы сами… Я вас не толкал…

— Да он борзеет, Вилька… Дать ему по тыкве, что ли? — сказал другой.

— Да не помешало бы… Для ума…

После этих слов Женя получил несколько ощутимых и болезненных тычков по печени и в солнечное сплетение.

Женя ни в коем случае не мог справиться даже с одним из этих качков, и стал оглядываться по сторонам, чтобы позвать на помощь. И увидел сзади того самого человека в кожаном пальто и белом шарфе с непокрытой русой головой, уверенной поступью направляющегося к ним.

— Прекратить безобразие! — крикнул он.

— Так ведь борзеет…, - протянул качок в желтой куртке.

— А я говорю, прекратить! — строгим и внушительным тоном повторил незнакомец. — Я вас провожу до подъезда, молодой человек. А то, вижу, тут у вас как-то неспокойно.

Качки остановились, переглянулись и закурили. А озадаченный Женя в сопровождении незнакомца зашагал к подъезду, словно побитый пес.

Шли молча, довольно быстрым шагом.

— Так, вот ваш подъезд. Так какой у вас, говорите, код? — как ни в чем не бывал спросил незнакомец.

— Три пять восемь, — пробормотал ошалевший от всего этого странного фарса Женя. Незнакомец снова вытащил записную книжечку и записал там и эти данные.

— Так… Три пять восемь… Очень хорошо. Просто замечательно. Дом девять, квартира сорок три, код три пять восемь… Фамилия ваша Прокофьев, зовут Евгений, отчество Николаевич… Ладно, Евгений Николаевич, — нахмурил брови человек в кожаном. — Идите домой, поглощайте ваши продукты питания. И, самое, главное, не подавитесь, я очень вас прошу, не подавитесь вашей колбасой и не отравитесь вином… И ждите в гости… Когда вам удобнее нас принять?

— Кого это… нас? — пролепетал одними губами Женя.

— Меня и моих друзей, разумеется, — спокойно ответил незнакомец. — Вы ведь человек холостой, живете с родителями… Вам как удобнее, чтобы мы пришли в присутствии ваших родителей или же в их отсутствие? Решайте сами, мне, собственно, все равно.

— А з-зачем вам… ко мне…?

— Послушайте, — досадливо скривился незнакомец. — Вы меня начинаете раздражать… Дурашливый вы какой-то, Евгений Николаевич, честное слово. Поглядите на меня внимательно — неужели я похож на человека, расположенного к глупым шуткам? Говорю — надо прийти, значит, надо. И неужели вы сомневаетесь в том, что если мы захотим к вам прийти, то вы будете нам в состоянии помешать сделать это? Ну, что же вы молчите как сыч, извините за невольную грубость?

— Н-но, я… Я просто не понимаю, что вам от меня нужно?…

— Так я же вам говорю, что я вам все это объясню в свое время, — с нарастающим раздражением произнес человек в кожаном…

— Но… Хотя бы примерно, можете объяснить, в чем дело, — бормотал жалкие слова насмерть перепуганный Женя.

— Да…, - криво усмехнулся незнакомец. — Действительно, личность вы мало почтенная, Евгений Николаевич… Вы все время полагаете, строите какие-то иллюзии, что все это шуточки, розыгрыши и вообще какая-то мелочь, не заслуживающая внимания… Смею вас уверить, что все происходящее заслуживает внимания и серьезного отношения. И поэтому созревайте для серьезного разговора и ждите. Кстати, где сейчас ваши родители? — строго спросил он.

— Они… М-м-м… Их нет… Они на работе. Заходите сейчас, если вам так нужно поговорить со мной…

— Нет, сейчас я не расположен к беседе. Говорю же вам, всему свое время… И особенно торопить события далеко не в ваших интересах… Будьте здоровы, ещё раз желаю вам приятного аппетита…

Резко повернулся и пошел по направлению к универсаму.

Женя ещё немного постоял, поежился и вошел в подъезд…

«Как все это странно, странно и непонятно», — думал он, сидя на кухне и куря сигарету за сигаретой. — «Что же все это может означать?» И этот странный ночной кошмар… «Я выбираю тебя… Я выбираю тебя…» И этот незнакомец в кожаном пальто и белом шарфе тоже выбрал меня. Но для чего? Кому мог понадобиться он, скромный научный работник с грошовым окладом, свободный от всякого ценного имущества, человек, с которого абсолютно нечего взять…

Войдя в квартиру, Женя скинул дубленку, прошел на кухню, откупорил бутылку вина, налил себе полный стакан и залпом выпил. Научная статья, которую ему надо было закончить, просто вылетела из головы… После выпитого вина стало как-то легче, он тут же налил себе ещё один стакан…

Когда он выпил целую бутылку, ему захотелось еще. И он снова оделся и отважной поступью зашагал к близлежащему ларьку.

— Бутылку водки, бутылку «Каберне» и две бутылки пива, — заявил он продавщице, уже позабыв про всякую экономию. Впрочем, через три для уже вернутся родители, и теперь можно себе позволить погулять и расслабиться…

Получив то, что требовалось, он зашагал было к дому, но тут, откуда ни возьмись, появились двое тех самых качков, которые преградили ему дорогу около универсама и угостили несколькими ощутимыми тычками, от которых до сил пор болели ребра с обеих сторон. Теперь они снова встали на его пути.

— Ты много пьешь, — заявил один, сурово глядя на него.

— Да, ты очень много пьешь. И это никуда не годится…

Женя хотел было что-то ответить, но вместо этого из его уст извергся жалкий судорожный смешок.

— Чего ржешь, падло позорное? — напрягся качок в желтой дубленке и сжал мощные кулаки.

— Д-д-д, — бубнил Женя, сам не свой от страха.

— Дурачина, — произнес качок в черной дубленке. — Дай сюда бутылку пива, горло смочу…

Женя охотно подал ему бутылку пива. Тот открыл её зубами и выпил из горлышка, ни разу не оторвавшись от бутылки.

— А мне воды купи, — потребовал первый. — Не могу пиво на морозе…

Женя купил в ларьке бутылку минералки и подал её качку. Тот открыл, сделал два глотка, а потом швырнул бутылку на искрящийся на солнце снег.

— Береги себя, — произнес он, смачно плюнув себе под ноги.

— Иди пока, — пробасил второй.

Женя, обрадованный, что его отпустили, засеменил к дому…

… Когда пришла Надя, он был уже здорово пьян.

— Ничего себе, в каком виде ты меня встречаешь, — покачала головой она. — Никогда не замечала, что ты пьешь с утра…

— Да вот, — нелепо захохотал он. — Захотелось что-то… Извини, поцеловал он её в румяную от мороза щеку.

Она пожала плечами, но, делать нечего, стала снимать шубу.

Они пили на кухне вино, закусывали бутербродами, Женя пытался шутить и острить… Щеки его раскраснелись, он находился в каком-то невероятном возбуждении. Он говорил, не переставая, словно желая этим оживленным разговором забить, затереть, вычеркнуть из памяти то, что он видел во сне, то, что происходило с ним утром… Вскоре полез целоваться, а затем, разгоряченный спиртным, повел Надю в свою спальню…

… В самый интересный момент раздался телефонный звонок.

— Не подходи, — томным голосом прошептала Надя.

— Не могу, — обреченно произнес Женя и подошел к телефону. Подходить, наверное, и впрямь было не надо, но он действительно не мог не взять трубку. Ноги сами его несли к телефону. Моментально вспомнились все тревоги и страхи.

— Евгений Николаевич? — раздался голос в трубке, и Женя тут же узнал человека в черном кожаном пальто, хоть и разговаривал с ним всего один раз в жизни. — Ваши родители дома?

— Их нет, — задыхаясь, проговорил Женя. — Их нет и не будет сегодня…

— Ах вот как… А где же они? В гости поехали?

— Они в санатории, — выпалил Женя и тут же пожалел о сказанном.

— Ах вот как…, - задумчиво повторил незнакомец и положил трубку.

— Кто там? — крикнула из спальни Надя. — Что ты там делаешь? Иди же скорей сюда!

— Сейчас, — чувствуя подлинное отчаяние, проговорил Женя.

Хмель как рукой сняло. Плотское желание также. Остались только страх и полная безнадежность…

— Ну что же ты там?! — кричала Надя.

— Да иду же, иду! — с каким-то надрывом в голосе крикнул Женя и поплелся в спальню.

Он лег на кровать, и Надя было прильнула к нему, но он вдруг неожиданно для самого себя с каким-то остервенением оттолкнул её.

— Ты что?! — со слезами на глазах крикнула Надя и вскочила с кровати.

— Ну извини, извини, — бубнил он, ероша волосы обеими руками. — У меня… Понимаешь, неприятности у меня…

— Но я-то в чем перед тобой виновата?!

— Да ни в чем, ни в чем, ну иди сюда, иди, — пытался улыбнуться он, но вместо улыбки на лице появилась жалкая гримаса.

Надя в жуткой обиде отвернулась от него и стала медленно одеваться. Евгений молчал, не в состоянии произнести ни слова. И тут напряженное молчание разрядил резкий звонок в дверь.

— Это кто? — с ужасом спросила Надя. — Ты мне не говорил, что кого-то ждешь…

— Так ведь я и сам не знал, что кто-то придет! — петушиным голосом воскликнул Женя, накинул на себя махровый халат и пошел на одеревеневших ногах к двери.

Он сделал несколько шагов и на этом коротком отрезке пути внезапно понял, отчего ему так страшно, отчего его напугал ночной сон, отчего он так испугался странных непонятных слов незнакомца в кожаном пальто. Он внезапно понял то, что все происходящее сегодня, в этот морозный ясный январский день начала третьего тысячелетия непременно связано с тем далеким, казалось бы, навсегда ушедшим в забвение пасмурным летним днем девяносто первого года…

2

… Партия товара была благополучно продана, Андрей Левушкин получил ощутимую прибыль, заплатил кому положено необходимую дань и мог позволить себе на несколько дней расслабиться… Он понимал, что заслужил этот отдых.

Вот уже около пяти лет Андрей вел напряженную, полную риска и тревог жизнь мелкого предпринимателя, он привык к ней. Теперь, как он полагал, все у него схвачено, за все заплачено, и ждать неприятных сюрпризов было, вроде бы, неоткуда…

Было около десяти часов вечера, и на сегодня у Андрея не было иных планов, кроме как поехать к себе домой и элементарно выспаться. В последние дни он спал не более пяти часов в сутки, занятый строительством и оборудованием нового небольшого магазинчика у метро «Юго-Западная». А сегодня магазинчик, находящийся на бойком месте и сулящий неплохую прибыль, наконец, открылся. Так что, в этот морозный день конца января было сделано столько важных дел…

«Так», — подумал он, садясь в свой «Ауди»-100 и заводя двигатель. «Так… Сегодня отсыпаюсь, а завтра… Рвану-ка я завтра в теплые края… Ну, скажем в Сочи, в Дагомыс, например… Отличная идея… Съезжу, оттянусь денька на три — четыре, винца попью, с бабами погуляю, в бассейне поплаваю… Надо, надо, вот уж, действительно, заслужил…»

Пришедшая ему в голову идея отдохнуть, вдохновила его и привела в отличное расположение духа… Да, сколько терний и подводных камней было на его нелегком пути… В самом начале карьеры предпринимателя его два раза довольно прилично избили, когда он наотрез отказывался платить вполне весомую дань неизвестно кому неизвестно за что, затем несколько раз грабили его склад, один раз залезли в прежнюю квартиру…

Он терпел, долго не сдавался. Но умные люди убедили его. Лучше часть, чем все. Ему доказали с калькулятором в руках, что его жизнь при всех её негативных сторонах все равно гораздо слаще жизни бюджетника, и что неписаным законам надо подчиняться не менее строго, чем писаным… И он стал делать все, как положено…

Да, кем бы он теперь был, если бы в свое время резко не свернул с наезженной колеи?!

Андрей Левушкин закончил технический ВУЗ и два года проработал инженером в КБ. А потом не захотел жить на жалкую зарплату бюджетника и ушел в никуда, в черный, полный тревог и опасностей, бизнес. Эдик Григорянц дал ему кредит. Молодец Эдик, поверил ему, настоящий друг, помог, хоть и рисковал своими деньгами. Но Андрей все вернул, вернул в положенный срок… Он не привык быть никому должен…

И что? Вот результат! Андрей, проживший всю жизнь сначала в коммуналке, а потом в двухкомнатной хрущебе в Марьиной роще вместе с матерью, отцом и младшим братом, купил себе прекрасную трехкомнатную квартиру на улице Гарибальди, сделал там евроремонт, обставил заграничной мебелью, приобретал то одну машину, то другую, на последний момент остановив свой выбор на серебристом «Ауди»-100, он несколько раз ездил отдыхать на заграничные курорты, а теперь, когда ему пошел тридцатый год, имел намерение жениться и создать семью. Во-первых, так было надо, он хотел во всем подражать своему старшему товарищу Эдику Григорянцу, а во-вторых, судьба свела его с девушкой, которая, как он полагал, могла бы составить его счастье. Ее звали Зоя, ей было девятнадцать лет, она работала продавщицей в фирменном магазине телевизоров и видеотехники, находящемся неподалеку от его дома…

За неполных три десятка лет жизни у Андрея было немало женщин, но такой как Зоя, он не встречал никогда. Ее облик, её приветливая, нежная манера разговаривать сразу же запали ему в душу. Темные волосы, карие глаза, свежий румянец на лице, стройные ноги… Но даже не это главное, всякие встречались ему на его пути, были и эффектнее ее… В ней было что-то чистое, ему самому хотелось быть в её присутствии лучше, вести себя поскромнее, выглядеть эрудированным, вежливым, галантным… Зоя была из хорошей семьи, её отец был преподавателем ВУЗа, мать работала в научной редакции. Зоя училась на вечернем факультете экономического факультета и работала…

… Завоевать сердце Зои было делом нелегким. Зайдя один раз в магазин за какой-то деталью для телевизора, он понял, что влюбился. А так серьезно ухаживать за девушкой ему никогда не приходилось. Он дарил цветы, ждал её после работы, даже сводил в театр, что для него было нелегким испытанием, до того ему было все это неинтересно. Но он мужественно выдержал и это, очень уж ему хотелось произвести на Зою хорошее впечатление…

Идти в гости в его холостяцкую квартиру Зоя долго не соглашалась. Он уговаривал её месяца три…

… И вот наступила та чудесная новогодняя ночь, ночь встречи двадцать первого века, встречи третьего тысячелетия… Они были только вдвоем, больше никого… Но до этого он побывал у неё дома, познакомился с родителями… И даже сумел им понравиться. А ровно в двенадцать часов, когда они стояли с наполненными шампанским бокалами, Андрей сделал Зое предложение… И оно было принято…

Январь был для Андрея месяцем нелегкой напряженной работы, накопилось много дел… И вот все текущие дела были закончены, и он неожиданно для самого себя решил съездить на юг и в последний раз в жизни погулять в качестве холостого мужчины, как бы подведя этим самым итог определенного периода жизни…

Андрей был счастлив, он был молод, здоров, финансовые дела его шли удачно. Ему было куда привести молодую красивую жену — квартира произвела на неё впечатление, он это видел. У него было достаточно средств, чтобы красиво одеть её, у него была хорошая машина, он готовил на март свадебное путешествие в Анталию…

А теперь погулять, просто оттянуться и погулять… И все холостяцкая жизнь на этом будет закончена!

… Андрей сладко зевнул на мягком сидении автомобиля, а затем закурил…

Да, как здорово они провели ту новогоднюю ночь! Как им было хорошо вдвоем! Одно только несколько омрачило праздник — какой-то нелепый звонок. Он прозвенел в ряду других, веселых, радостных, поздравляющих с Новым Годом, веком, тысячелетием… До Нового Года оставалось две минуты…

— Алло! — радостно крикнул в трубку Андрей, подмигивая Зое, мол, никак покоя не дадут со своими поздравлениями…

В трубке молчание.

— Вас не слышно, перезвоните! — крикнул Андрей и чуть было не положил трубку, но тут в трубке раздались слова.

— Андрей Левушкин? — спросил какой-то странный голос, не то мужской, не то женский.

— Да, я, я, кто это? Извините, не узнаю вас! Говорите быстрее, а то мы уже разлили шампанское! Я вас поздравляю с Новым Годом!

— А вот я вас нет, — ответил голос в трубке.

— Почему это? — недоуменно спросил Андрей.

— Да потому что не с чем вас поздравлять. Год-то этот будет для вас последним…

— Как это последним? — побледнел Андрей.

— А вот так. Последним, и все тут. Сами скоро в этом убедитесь…

И все… Частые гудки…

— Кто это? — спросила Зоя, удивленная его растерянностью. Она продолжала держать в руке бокал с шампанским.

— Это? Хе-хе, — как-то нервно ухмыльнулся Андрей. — Да так, дурак какой-то… Или дура, не поймешь кто… Голос какой-то чудной, словно прищепку на нос нацепили… Ладно, Зоенька, глупости все это, сама знаешь, путь мой не сладок, недоброжелатели имеются, завистники всякие, уже, слава Богу, есть, чему завидовать… Да и просто психически больных людей в связи с новыми обстоятельствами жизни тоже хватает… Болтают чушь всякую! Все! Хватит об этом! Поговорим о нас! Я поздравляю тебя, дорогая моя, с Новым Годом, веком, тысячелетием, и делаю тебе в эту историческую минуту предложение руки и сердца!

— Правда? — покраснела Зоя.

— Конечно, правда! Я люблю тебя и хочу, чтобы мы с тобой были вместе! С Новым Годом тебя!

Зазвенели бокалы, раздались поцелуи… Затем были и вкусная еда, и много вина, и бессонная ночь, полная любви и нежности… Но неприятный осадок от этого странного звонка остался… Хотя, разумеется, Андрей, переполненный житейскими заботами и приятными впечатлениями, вскоре начисто забыл о нем… Не до этого было.

…Андрей выкурил сигарету и помчался к себе на улицу Гарибальди. Разделся и лег спать. Перед сном позвонил Зое и сказал, что у него срочная командировка в Среднюю Азию на три-четыре дня. А рано утром встал, сел на машину и помчался в аэропорт Внуково. Оставил машину на платной стоянке, купил билет в Сочи, и уже через два часа из московской зимы попал в кавказскую, гораздо более напоминавшую весну… Пятнадцать градусов тепла, уже начинающие цвести деревья, шумящее вдалеке море, хороший номер в гостинице Дагомыса, вино, шампанское, рестораны, красивые девушки, бассейн — словом, все точно так, как он себе и предполагал…

… Он провел в Дагомысе пять суток, пролетевшие как один миг…

А через пять дней уже под вечер он вышел из самолета на морозный московский февральский воздух и направился к ожидавшей его машине…

Вытащил из кармана мобильный телефон и позвонил Зое.

— Зоенька, дорогая моя, я приехал… Усталый как черт. Зато все дела сделал, и теперь мы можем побольше проводить времени вместе. Когда мы увидимся?

— Да хоть сегодня. Я только что пришла с работы. Могу сразу ехать к тебе.

— Давай завтра, — решил уставший от похождений Андрей. — Я сегодня что-то совершенно обалдевший.

— Хорошо, — согласилась Зоя. — Как раз завтра я свободна.

— Ладно, дорогая, договорились, значит завтра утром я заеду за тобой. И мы целый день проведем вместе. У меня грандиозная программа на завтра…

— А какая? — поинтересовалась Зоя.

— Сюрприз. Это сюрприз. Завтра все узнаешь. Я ещё позвоню…

Андрей погнал машину в Москву. Уже почти у кольцевой дороги в его кармане запищал телефон.

— Андрюша? — раздался женский голос в трубке.

— Я. А кто это?

— Это Роза Александровна, мать Жени Прокофьева. Я обнаружила в телефонной книжке Жени номер твоего мобильного телефона… Вот и звоню…

Андрей почувствовал сильное волнение в её голосе.

— Случилось что-нибудь?

— Понимаешь, в чем дело, Андрюша. Позавчера мы с Николаем Ивановичем вернулись из санатория, мы там отдыхали три недели. А Жени нет. И дома какая-то странная обстановка, такое ощущение, что здесь что-то произошло, то ли драка, то ли ещё что-нибудь… Стулья валяются, вещи разбросаны. Мы пока не обращались в милицию, он взрослый человек, для этого, вроде бы, нет оснований. Но сегодня утром мы звонили ему на работу. Так вот — его уже почти неделю на работе не было. Мы не знаем, что и думать… Я обзвонила всех его знакомых, никто ничего не знает… Вот и стала перебирать телефоны его старых друзей. Наткнулась и на твой…

— Но я… Я в машине, еду из аэропорта. Я был… Я ездил в… Отдыхать летал в Сочи, честно говоря. Пять дней меня не было дома. Еду домой…

— Я ещё позавчера звонила на дачу к Эдику Григорянцу. Но мне сказала его мама, что они с женой в Испании. Она сидит с его дочкой… Андрюша, что нам делать? У меня какие-то недобрые предчувствия…

— Ладно, Роза Александровна. Я приеду домой, и мы что-нибудь придумаем. Вы не беспокойтесь, мы с Женькой друзья детства, и я вас не оставлю в беде. Но я уверен, что все в порядке. Ну что может случиться с Женькой? Случилось, то что частенько случается с ним в последнее время. А так, он же такой мирный, бесконфликтный человек, у него и врагов-то никаких нет. Не то что у меня, сами понимаете — бизнес, рэкет, зоны влияния… А уж у Эдика их, наверняка, раз в тысячу больше чем у меня. Пропорционально, так сказать, доходам… Не волнуйтесь, Роза Александровна. Могу вас утешить только одним, хоть само по себе это и довольно скверно. У него, видимо, очередной запой…

— Да, скорее всего, это именно так. Мы с Николаем Ивановичем примерно так и подумали. Сидит и пьет, наверное, у какого-нибудь нового сомнительного знакомого или у знакомой…

— Будем искать, Роза Александровна. Ладно, успокойтесь, я приеду домой, пораскину мозгами и позвоню вам…

«Опустился совсем Женька от своей беспросветной нищеты», — подумал было Андрей, но что-то вдруг подсказало ему, что это не так. Почему-то вдруг вспомнилось то более, чем странное новогоднее поздравление… И в связи с этим вспомнилось и другое — пасмурный летний вечер девяносто первого года… И от этой внезапно возникшей злой мысли Андрей почувствовал, как по его спине пробежали мурашки…

… Тогда, в девяносто первом году ему было девятнадцать, Эдику Григорянцу двадцать один, а Женьке Прокофьеву — всего пятнадцать лет. И они жили в одном подмосковном поселке, находящемся совсем недалеко от Москвы на живописном берегу Москвы-реки между Волоколамским и Рублево-Успенским шоссе. Родители Андрея уже несколько лет подряд снимали там дачу. По соседству с ними находилась маленькая уютная дачка отца Жени профессора Прокофьева. А вот у адвоката Григорянца дача уже в те годы была вполне основательная, кирпичная, в два этажа… И было вполне естественным, что трое парней, живущих по соседству, подружились. И Эдик, и Женя считались образцово показательными молодыми людьми из прекрасных семей, и родители Андрея постоянно ставили их ему и младшему брату в пример…

…Небольшой подмосковный поселок на крутом берегу Москвы-реки был очень уютен. Тихое место, сосновый бор, прекрасная рыбалка. Родители Андрея как только впервые попали туда, буквально влюбились в это чудное место. Отец все собирался купить там дачу, но никак не мог накопить на это денег, даже на самый крохотный домик, его инженерской зарплаты никак не это не хватало. Он копил, отказывая и себе, и семье во всем, но цены росли с чудовищной быстротой.

Сначала они дружили вдвоем, высокий черноволосый Эдик и худощавый, белобрысый, хлипкого сложения Андрюшка, а когда подрос их сосед Женька Прокофьев, взяли в свою компанию и его… Эдик Григорянц был у них непререкаемым авторитетом…

Эдик выделялся не только своим возрастом. Он с детства был логичен и основателен, считал, что все надо делать логично, по уму, не совершать никаких промахов и ошибок. Именно за это его и уважали товарищи. Андрей любил бывать у Эдика и в прекрасно обставленной, невероятно чисто прибранной московской квартире на Ленинградском проспекте, и на его уютной даче. И к родителям его он относился с глубоким уважением и почтением. Высокий, мощного сложения, ещё далеко не старый человек Рубен Михайлович Григорянц был по образованию юристом, поработал в свое время и в правоохранительных органах, а затем стал адвокатом. Он брался за самые сложные дела и почти всегда выигрывал процессы. Жена его Диана Бориславовна была также по образованию юристом, но давно уже не работала, полностью занималась домом и семейным очагом.

Эдик с детства занимался всем, чем положено заниматься детям из хороших семей. Он играл на скрипке, занимался теннисом и боксом, основательно учил английский язык. После школы сразу же поступил на экономический факультет университета. Учился хорошо, без троек, занимался комсомольской работой, хотя взглядов был весьма прогрессивных, так сказать, антисоветских. Да и разговоры в семье Григорянцев были весьма вольные, у Левушкиных и Прокофьевых на подобные темы говорили иначе, с опаской, несмотря на перестройку и гласность. Более того, отец Жени Николай Иванович придерживался гораздо более консервативных взглядов. Да и специалистом он был не по чему-нибудь, а по истории КПСС. При Рубене Михайловиче же молодежь могла говорить на любые темы, и он сам принимал в этих разговорах активное участие…

Когда Эдик Григорянц уже был студентом первого курса экономического факультета, Андрюша Левушкин учился ещё в девятом классе, и причем без особого успеха. По гуманитарным дисциплинам еле тянул на троечку. Между вальяжным и остроумным студентом Григорянцем и нелепым школяром Левушкиным была в те годы дистанция огромного размера. Теперь, однако, эта дистанция стала ещё огромнее…

Девизом жизни Григорянца было не делать в жизни никаких ошибок. «Это хуже, чем преступление — это ошибка», — любил цитировать он.

А вот ошибочка-то вышла, да ещё какая…

… Воспоминание о том страшном дне словно бритвой резануло Андрея, и он чуть было не потерял управление машиной. Но взял себя в руки, пытаясь мыслями о свидании с Зоей отвлечься от мрачных мыслей и жестоких подозрений.

Вскоре он был дома. Как примерный сын первым делом позвонил родителям.

— Андрюш, сыночек, — услышал он болезненный голос матери. — Тут нам Роза Александровна звонила, так она беспокоится насчет Женьки…

— Да что там беспокоиться? — буркнул Андрей. — Запил, небось, вот и все дела. Знаю я этого кандидата наук. Начинает с бутылочки пивка, а потом квасит с кем попало, хоть с дворниками, хоть с бомжами. И пока не отравится до полусмерти, пока сердце останавливаться не начнет, запоя своего не прекратит…

— Хорошо, Андрюшенька, что ты у нас бросил пить. Это такое зло, такое зло, такое горе для близких… Сколько я Петей намучилась, но ведь и он нашел силы бросить. Теперь и в рот не берет, вот уж пятнадцать лет… А вот Сашенька наш молодец, он и вовсе не начинал… Насмотрелся в детстве…

— Нашел силы, нашел силы…, - прошептал Андрей, вспомнив, какие обстоятельства побудили его прекратить пить в девятнадцатилетнем возрасте и почему-то вздрогнул, словно от электрического тока. — Ладно, мам, осовел я что-то с дороги, выпью чайку и спать пойду…

Да, с того пасмурного летнего вечера девяносто первого года он никогда в жизни не брал в рот крепких напитков, да и легкое вино-то начал изредка пить лишь года два назад. А до того — ни грамма… У Женьки же получилось все наоборот. Поначалу он тоже прекратил, но уже на первом курсе истфака предался запоям. Как он только умудрился закончить и истфак, и аспирантуру, и кандидатскую защитить?…

Андрей выпил чаю, посмотрел немного телевизор и отправился спать, предвкушая завтрашнюю встречу с Зоей и испытывая небольшое чувство будоражащего душу стыда за те пять дней, которые он наилучшим и наивеселейшим образом провел в Дагомысе.

Но выспаться ему не удалось. Телефонный звонок разбудил его ни свет ни заря.

— Андрюха! — услышал он в трубке взволнованный голос своего компаньона Левки Брылева.

— Что случилось? — продирал заспанные глаза Андрей.

— Все! Аврал! Крышка! Все сгорело! Понимаешь ты, все!

— Как это сгорело?

— Наши ларьки, магазины, все, и около «Профсоюзной», и около «Юго-Западной»… Мы нищие, Андрюха, все пропало! И новый магазин… дотла…

— Только наши сгорели или ещё чьи-нибудь? — спросил Андрей, чувствуя, как у него немеют руки и ноги и пытаясь держать себя в руках.

— В том-то и дело, что только наши! Я не понимаю, за что. Как по заказу! И ведь вроде бы в последнее время мы все делали правильно, без ошибок, с кем надо, дружили, с кем надо, делились… Ужас! Я сейчас у «Профсоюзной». Подъезжай… Ой, Андрюха, Андрюха, как мы будем рассчитываться с кредиторами?

— Прекрати голосить, как баба! — обозлился Андрей. — Скоро буду. Жди.

Он, даже позабыв умыться, выскочил из квартиры и рванул к машине. Завел двигатель и помчался к метро «Профсоюзной».

… Зрелище, которое он увидел, было не для слабонервных. Стеклянный магазин и палатка были сожжены дотла. Угрюмый капитан милиции медленно составлял протокол. Около него суетился Левка Брылев и рыдала продавщица Аля.

— Вот директор нашей фирмы Левушкин Андрей Петрович, — заикаясь, представил Брылев.

Вопросов было задано немало, на следующий день Андрея и Брылева вызвали в Управление Внутренних дел к следователю. Было возбуждено уголовное дело…

Следующим пунктом был магазин у метро «Юго-Западная». Картина там была аналогичная. Сожженный магазин, протокол, вопросы, ответы… И полная неясность, от кого именно исходили эти варварские действия…

Только к середине дня опустошенный, морально уничтоженный Андрей попал домой. И тут же раздался телефонный звонок. На проводе была насмерть обиженная Зоя.

— Мы же договорились, Андрюша… Я звоню, звоню, никто не подходит. Куда ты запропастился? Ты что, не хочешь меня видеть? Так бы прямо и сказал…

— Зоенька, у меня несчастье…, - гробовым голосом произнес Андрей.

— Что случилось?!

— Плохо, все плохо… Сгорели два магазина и два ларька. Дотла. Вместе с товаром…, - выдавил из себя Андрей. — Вот такие дела, — подвел итог он.

— Господи, бедный Андрюша, — прошептала Зоя. — В какое же страшное время мы живем…

— Да уж…, - только и сумел произнести Андрей.

— Я приеду?

— Приезжай. Жду.

Только он положил трубку, как снова раздался звонок. Андрей вздрогнул, сразу же узнав тот самый голос, который звонил ему на Новый Год, то ли мужской, то ли женский.

— Андрей Левушкин?

— Я…

— Как вы себя чувствуете?

— Кто вы?!! Что вам надо? Давайте встретимся и поговорим…

— Мне нужна только ваша жизнь, и больше ничего, — ответил странный голос.

— А что я вам сделал?!!!

— А вы подумайте, любезный. Голова-то вам на что дана? Чтобы думать. Вы полагаете, что делали людям только добро?

— Так представьтесь, хотя бы… Чтобы я мог подумать…

— Это ни к чему. Подумаете и так, без моих анкетных данных. Вы же инженер по образованию, по роду занятий — коммерсант, правда, пожалуй, теперь уже бывший, но все же… Значит, должны мыслить логически. Подумайте…

— А встретиться вы так и не желаете?

— Встретимся, не беспокойтесь. Только не в ваших интересах торопить события… У вас и так осталось не так уж много времени…

— Как это?

— А вот так. Вам же объяснили, что этот год будет для вас последним. Может быть, вы проживете ещё почти год, на дворе только начало февраля, а, может быть, и день, и час… А может быть, через минуту ваша голова разлетится как орех… Но уж до следующего Нового Года вы никак не доживете, это я вам точно могу пообещать…

— Вы полагаете, что в наше время человека так просто можно шантажировать и терроризировать? — разозлился вдруг Андрей. — Вы полагаете, что живете в диком лесу и на вас не найдется управы? Есть у нас и милиция, и прокуратура…

— А туда вы не станете обращаться, милейший, — совершенно спокойно произнес странный голос. — Вам там совершенно нечего делать… Кстати, вам же не сказали, где найдет вас ваша смерть. Может быть, на вольном воздухе, в вашей машине, на улице… Вы даже не будете знать, что через минуту вашу голову размозжит пуля, просто покинете этот гнусный тревожный мир, и все. Но то же самое может произойти и в тюремной камере. Там смерть может быть страшнее… Или в ещё каком-нибудь весьма экзотическом местечке, в бетонном подвале, например… Вас даже похоронить не смогут, и голодные крысы обгложут ваше тело, которое, полагаю, вы так обожаете. И вы, и ваши родители, и продавщица из магазина телевизоров Зоя… Так что, любезный Андрей Левушкин, бороться вам надо не за жизнь, а за легкую смерть. Тут как раз могут быть варианты. А до тридцати вам уж никак не дожить, будьте уверены и не надейтесь на это… А по поводу сожженных ларьков и товара уж и вовсе не переживайте, то ли ещё будет… К моменту вашей смерти вы, скорее всего, будете полностью лишены имущества и свободны от предрассудков собственника…

— Вот как…, - прошептал Андрей. До него постепенно начинало что-то доходить, словно из тумана вырисовывался некий силуэт, начинавший обретать зримые контуры.

— Да, именно так, — уверенно констатировал странный голос.

— А… Вы… Скажите…, - лепетал он, пытаясь хоть как-то сосредоточиться. — Что именно определит эту… ну как вы сказали…

— Вы имеете в виду степень легкости или тяжести смерти? — свободно спросил голос. — Вот я же говорю, что вы человек неглупый и логически мыслящий. Мне нравится такая постановка вопроса, если только, разумеется, вы не попытаетесь меня ввести в заблуждение и улизнуть. Это совершенно бесполезно. И я вам вскоре позвоню и предложу кое-какие условия. Кстати, вы не хотите меня ни о чем спросить?

— А о чем еще? — спросил Андрей, хотя он понял смысл вопроса.

— Не хотите, так и не надо. — На том конце провода раздался короткий нервный смешок. — Наслаждайтесь жизнью, Андрей, ведь она так коротка, особенно у вас. Берегите себя…

В трубке раздались короткие гудки. Андрей закусил губу. Он прекрасно понимал, что имел в виду голос. Он подразумевал его вопрос о том, где Женька Прокофьев. Андрей был абсолютно уверен, что все происходящее и с ним, и с Женькой имеет самое прямое отношение к тому летнему вечеру десятилетней давности… И именно поэтому он не стал звонить в милицию…

Но звонки не прекращали доставать его.

— Андрей! — раздался в трубке какой-то странный голос Эдика Григорянца. — Андрей, такое несчастье… Я не могу… Я звоню всем друзьям, просто не в состоянии молчать…

— Что случилось? — зловещим шепотком спросил Андрей.

— Два часа назад Таню сбила машина. Насмерть… Прямо около нашего подъезда… Мы только сегодня вернулись из Испании… Приехали домой на московскую квартиру, потом собрались на дачу, вышли из подъезда, и…, судорожно всхлипнул Григорянц.

— Как сбила? — таким же монотонным голосом спросил Андрей.

— Я же тебе говорю, мы вышли из подъезда, шли к машине. И вдруг — на огромной скорости слева несется машина непонятной марки, без номеров, вся ржавая… И несется прямо на нас… Я успел отпрыгнуть в сторону, Таня нет… Андрюха, Андрюха, такое несчастье… Я так любил её, ты же знаешь, никогда ей не изменял… У нас такая дочка, ты же знаешь… Боже мой, боже мой… Машину ту, это оказался старенький БМВ, нашли уже через двадцать минут в одном из переулков… Там никого не было. Убийца исчез… Никаких концов… Так-то вот, — всхлипнул он. Андрей никогда ещё не слышал, чтобы всегда уверенный в себе Эдик говорил таким тоном. — Что ты молчишь?!!!

— Я не молчу, я думаю, — произнес Андрей. Он пару раз видел жену Григорянца Таню, тихую, очень воспитанную молодую женщину. Он был тогда поражен той нежностью, с которой обращался с ней обычно довольно циничный и холодный Эдик. И вот — как повернулось дело… — Андрей немного помолчал, перевел дыхание. — И вот что я тебе хочу сказать, — продолжал он. — Мы должны быть вместе с тобой. И бороться вместе…

— С кем бороться?

— С нашим общим врагом…

— Ты что, знаешь, кто это?

— Кажется, начинаю догадываться… Тут, понимаешь, за последние дни тоже кое-что произошло… Примерно неделю назад бесследно исчез Женька Прокофьев, сегодня ночью сгорели дотла мои магазины и ларьки…

В трубке воцарилось тяжелое молчание, прерываемое глубокими вздохами.

— Ах вот оно что…, - злобно прошептал Григорянц. — Вот оно как оборачивается… Да… Тут нужно действовать аккуратно… Предельно аккуратно… Жди от меня звонка…

И Андрей вдруг почувствовал в его голосе прежние, уверенные нотки. И ему, несмотря на трагическое сообщение, стало немного легче на душе… По крайней мере, он был не один…

3

… Только теперь, к началу февраля, рана на плече Константина Савельева окончательно зажила. В который раз он благодарил Бога за то, что спас ему жизнь. И не только Бога, но и самого себя, своих учителей и наставников в армии, которые научили его метко стрелять, которые привили ему молниеносную реакцию… Ведь именно реакция в сочетании с фантастическим везением спасли ему жизнь. И покушение, которое должно было закончиться смертью, обернулось только не очень скользящим ранением в плечо.

Работу свою он не бросил, как ни уговаривали его жена и друзья. Он не мог жить иначе, хоть ему уже шел сорок восьмой год. Он по природе своей был военным человеком, любил риск, любил приключения. Работа частного детектива увлекла его, помимо риска он стал любить разгадывать тайны, раскрывать преступления, предотвращать их. Люди любят читать детективы, это самый популярный жанр литературы во всем мире, он же не просто читал их, а являлся их деятельным участником. Как можно отказаться от такой интересной работы?

Наташа продолжала требовать, чтобы он сменил род своей деятельности на более спокойный и безопасный, а он продолжал работать… Однако, в последнее время особо опасных дел не было. Как, впрочем, и особо интересных тоже. В общем-то, одна мелочь…

… Так и прошла почти вся зима…

… Пятого февраля в его конторе раздался телефонный звонок. На проводе был красивый мужской голос.

— Здравствуйте, Константин Дмитриевич.

— Здравствуйте.

— Моя фамилия Григорянц. Зовут меня Эдуард Рубенович. Я бизнесмен, отрывисто и лаконично говорил голос. — У меня к вам дело. Очень серьезное и очень конфиденциальное. Я слышал о вас, как о человеке очень порядочном…

— Спасибо за добрые слова…

— Когда я к вам могу подъехать?

— Если дело срочное, разумеется, немедленно.

— Хорошо. Я еду…

Через полчаса Костя увидел своего потенциального клиента.

Константин Савельев всегда пытался избавиться от присущего ему мнения, что первое впечатление от человека всегда оказывается самым верным. Пытался, но не мог. Тем более, что жизнь почти всегда доказывала правоту этого довольно расхожего мнения…

Так вот, Эдуард Рубенович Григорянц не понравился ему с первого же взгляда. Причем, не понравился довольно активно…

Его потенциальный клиент принадлежал к числу таких людей, у которых обычно в жизни все бывает хорошо, а скорее всего даже отлично. Внешность импозантная, без единого изъяна. На вид ему было едва за тридцать, хотя в висках слегка проглядывала ранняя седина. Волосы набриолиненные, густые, причесанные на косой аккуратный пробор. Лицо гладко выбрито, как говорится, до синевы. Большие, несколько масляные глаза, роговые крупные очки. Запах дорогого французского одеколона. Безукоризненно сидящий серый костюм, дорогое кашемировое распахнутое пальто, сверкающие ботинки… Но в глазах беспокойство, пожалуй даже тревога. Видать, беда застала его врасплох…

— Итак? — спросил Костя, предлагая гостю сесть напротив него. — Что вас привело ко мне, Эдуард Рубенович?

— Три дня назад у меня погибла жена, — глухо произнес Григорянц.

— Вот оно как…, - заинтересовался Костя, слегка наклоняясь в сторону клиента.

— Да, — вздохнул он. — Именно так. Ее сбила машина прямо около нашего подъезда в Плотниковом переулке на Арбате среди бела дня. Вскоре машину обнаружили, она была угнана за час до убийства. В ней никого не было… Могу ещё добавить, что тем же утром мы с женой вернулись из Испании, где купили дом…

— Вот оно как…

— Да, вот так, — сурово подтвердил Григорянц, мрачно, из-под очков взглянув на Костю. — Но это ещё не все. Неизвестные люди преследуют и терроризируют моего друга Андрея Левушкина. Недавно сожгли несколько мелких магазинов и палаток, принадлежащих ему, ему постоянно кто-то звонит по телефону и угрожает ему.

«Вот оно как», — хотел было снова сказать Костя, но взглянул в суровое точеное лицо Григорянца и воздержался. И все же, почему этот красивый статный мужчина вызывал у него такое чувство антипатии? Он и сам себе этого не мог объяснить, вызывал и все тут, и несмотря на постигшее человека горе, Константин почему-то не испытывал к нему сочувствия.

«Озверел я тут совсем», — подумал Костя. — «Людям перестал сочувствовать в их горе. И впрямь, сменить, что ли, работу, чтобы окончательно не потерять человеческий облик?»

— Но и это ещё не все, — продолжал Григорянц. — Чуть больше недели назад бесследно исчез наш третий друг детства кандидат исторических наук Евгений Прокофьев.

— Понятно, — произнес Костя и вдруг ему почему-то так захотелось зевнуть, что он едва успел прикрыть рукой рот.

— Вас не заинтересовали мои проблемы? — холодно спросил Григорянц.

— Нет, отчего же? Очень заинтересовали… История довольно запутанная и загадочная. По всей вероятности, имеющая глубокие корни в прошлом…

— Почему вы так решили? — внезапно побледнел Григорянц.

— Опыт кое-какой имею, Эдуард Рубенович, — вздохнул Константин. Немало подобных случаев имел счастье или несчастье расследовать. Куда только порой не ведут следы, а корни иногда тянутся из давно ушедших веков. Вопрос у меня к вам будет такой, прямой и четкий — чего вы от меня хотите? В чем будут заключаться мои услуги?

— Преследование трех людей должно прекратиться, — монотонным голосом произнес Григорянц, сурово глядя Косте в лоб. — Евгений Прокофьев должен быть найден, а убийца или убийцы моей жены пойманы и наказаны со всей строгостью. По-моему, все в рамках закона.

Костя слегка повел правым усом.

— Что-то не так?

— Да нет… Требования вполне законные, спору нет…

— Вознаграждение будет достойным, поверьте мне, Константин Дмитриевич. За третью услугу я заплачу вам сто тысяч долларов.

— Щедро, — одобрил эту цифру Костя. — Только позволю себе задать вам вполне резонный вопрос — почему вы обращаетесь ко мне, а не к правоохранительным официальным органам?

— Органы и так ведут расследование по факту гибели моей жены, делом занимается Генеральная Прокуратура. И по факту сгоревших ларьков моего друга тоже возбуждено уголовное дело. Просто я полагаю, что совместными усилиями можно добиться больших успехов. А денег мне не жалко… Мне главное — найти убийцу. А кто найдет, вы или они, для меня значения не имеет. Я безумно любил свою жену Татьяну, у нас двухлетняя дочка Верочка. Она никогда не будет помнить свою мать… — Голос Григорянца дрогнул, в нем почувствовались слезы. Сердце Кости тоже как-то стало оттаивать. И почему человек, переживший такое горе, стал вдруг вызывать у него чувство антипатии? Почему? Только из-за того, что он на вид такой сытый и холеный? Это не аргумент…

— Случайность исключаете, Эдуард Рубенович?

— На сто процентов нет, но на девяносто да… Конечно, все может быть, всякие совпадения — у меня свои враги, у Андрея Левушкина — свои, а Евгений Прокофьев, честно говоря, пьет запоями дней по десять, и может осесть где-то на дне со всяким сбродом и пить там либо до полусмерти, либо до смерти настоящей… Татьяну мог задавить, в конце концов, какой-нибудь пьяный безумец. Все может быть, правоохранительные органы работают, возбуждены уголовные дела, но пока безрезультатно. Иначе я бы не стал к вам обращаться… Итак, беретесь вы за дело или нет?

Константин потянулся к пачке «Кэмела», вытащил сигарету, щелкнул зажигалкой, пустил в сторону клубы дыма.

— Так как, да или нет? — мрачным голосом спросил Григорянц.

— Дело любопытное, Эдуард Рубенович, спору нет, — произнес, наконец, Костя. — Случайность и впрямь возможна лишь процентов на десять, а пожалуй, и того меньше. Тут, очевидно, дело в чем-то другом…

— У вас есть какие-то соображения?

— А как же? Да я вам уже сказал, тут, на мой взгляд, дело в какой-то старой истории, возможно кто-то хочет отомстить вам троим. Из этого вытекает что? А вот что, — ответил он сам себе. — То, что вас троих, крупного бизнесмена, имеющего возможность приобрести недвижимость на Западе, мелкого предпринимателя, торгующего товарами народного потребления и кандидата исторических наук, подверженного пагубному пристрастию к зеленому змию, что-то объединяет. Вот и возникает вполне естественный вопрос — что вас троих объединяет? И я вам его задаю…

— Но я вам ни на что не могу ответить, прежде чем мы заключим с вами договор, предусматривающий определенные обязательства друг перед другом…

Константин заметил, что и он, в свою очередь не вызывает большой симпатии у своего собеседника. Григорянц смотрел на него сквозь свои роговые очки холодным суровым взглядом.

— Эдуард Рубенович, — попросил Костя. — Пожалуйста, расскажите мне обо всем произошедшем поподробнее, в деталях, так сказать… В делах такого рода очень важны детали…

Григорянц снова рассказал Косте о тех преследованиях, которым подвергался его друг Левушкин, об исчезновении Прокофьева, и, наконец, о своей трагедии. Костя слушал внимательно, задавал вопросы, постоянно курил.

— Да, — выслушав его рассказ, произнес Костя, пристально глядя сквозь роговые очки своего собеседника. — Любопытная история… И вас троих определенно что-то объединяет…

— Да, нас троих объединяет давняя дружба…, - холодным тоном произнес Григорянц.

— Ну, это не повод для преследования, — задумчиво произнес Костя. Давно знакомых друг с другом людей порой объединяет разное… Преступление, например…

— Вы забываетесь! — крикнул Григорянц, и тут же в дверь всунулась крупная голова телохранителя. Григорянц сделал ему жест, чтобы тот исчез. Извините, Константин Дмитриевич, но вы говорите какой-то вздор. Какое преступление может объединять трех законопослушных граждан, не связанных общим родом деятельности? Мы не совершали никакого преступления…

— Но может быть, вас кто-то подозревает в преступлении, которого вы не совершали, — тихо произнес Костя, затягиваясь сигаретным дымом и продолжая глядеть в глаза собеседнику. — У каждого человека гораздо больше врагов, чем он сам предполагает, разве вы со мной не согласны?

Григорянц опустил глаза, не выдержав этого пристального взгляда ясных голубых глаз.

— Это так… А то, что кто-то подозревает, возможно…

— А кого подозреваете вы? Ведь вы непременно кого-то подозреваете… Вы умный человек, крупный бизнесмен, наверняка ваш путь к богатству и независимости был тернист, прошли вы через многое… Так поделитесь же своими соображениями. Мы заключим с вами договор, но предупреждаю, против своей совести я ни за какие деньги не пойду…

— Ну зачем же так? Ни в какую авантюру я вас втягивать не собираюсь. Просто прошу вашей помощи, будучи наслышан о ваших раскрытых делах, о вашем логическом мышлении и отчаянной храбрости.

— Ладно, считайте, что мы договорились…, - махнул рукой Костя. — Я берусь за ваше дело, но предупреждаю, если увижу в нем какие-то темные стороны, я имею в виду, касающиеся вас и ваших друзей, я его прекращу. Верну ваш аванс и прекращу. Разумеется, те деньги, которые будут потрачены на раскрытие дела, возвращать не стану. Не из чего мне их возвращать…, счел нужным добавить он.

— Мне кажется, вы как-то агрессивно настроены ко мне, Константин Дмитриевич. Причем с самого начала нашего разговора.

— Да нет, — пожал плечами Костя. Ему и впрямь было неловко за то, что он неприветливо разговаривал с человеком, только что потерявшим любимую жену, крохотная дочка которого осталась навсегда без матери. Может быть, и дело-то не такое уж сложное. Преследует какой-то маньяк, которого чем-то обидели трое старых друзей. Бывает и такое, человеческая душа ох как сложна и загадочна!

Они подписали формальный договор на определенную сумму, и Григорянц заплатил Косте довольно приличный аванс.

— Итак, — потер руки Костя. — За дело! А начнем мы вот с чего — будем искать вашего пропавшего друга. Ведь этим делом, насколько я понял, правоохранительные органы вообще не занимаются.

— Этим нет. Родственники Прокофьева решили пока не сообщать в милицию о его исчезновении. И вообще, все преступления расследуются правоохранительными органами в отдельности, а вас я прошу расследовать их, как бы это сказать, в комплексе, в связи друг с другом. Вы понимаете меня?

— Вполне, — твердо ответил Константин. — Ладно, значит, так тому и быть, Эдуард Рубенович. Теперь езжайте домой, а остальное мое дело. А когда будет нужно, я вам задам необходимые вопросы. И если ваш историк, целый и невредимый, будет найден, сразу же отпадет целый ряд подозрений. А пока я от каверзных вопросов воздержусь… Пойдет? — улыбнулся он.

— Пойдет, — ответил Григорянц, также сделав едва заметную попытку улыбнуться, встал с места и протянул Косте руку. Костя заметил, что рука собеседника мягкая и влажная.

Через минут пять после ухода Григорянца Костя позвонил в МУР своему старому приятелю майору Молодцову.

— Геннадий, это Константин. Ради старой дружбы, проверь по картотеке — не проходили ли по каким-нибудь уголовным делам Григорянц Эдуард, Левушкин Андрей и Прокофьев Евгений? Ладно?

— Сделаем, Костя. Разве я тебя когда-нибудь подводил?

… Тем временем Григорянц в сопровождении двух телохранителей прошел к своему белому «Мерседесу», сел на заднее сидение и проворчал:

— Тоже мне, деятель… Расхвалили его, придурки… Обычный солдафон, да ещё и моралист впридачу. Тупой как валенок… Ни хрена он не найдет, надо действовать по-другому. Зря только ввел его в курс дела, погорячился…

И автомобиль направился в сторону Рублево-Успенского шоссе на дачу, где безмятежно играла или сладко спала ни о чем не знающая двухлетняя дочка Верочка…

Сам же Эдуард Рубенович сидел на мягком заднем сидении лимузина, погрузившись в свои мысли… И уносили они его в события почти десятилетней давности, в пасмурный августовский вечер тысяча девятьсот девяносто первого года…

4

— Нет, Костя, никто из этих господ судимостей никогда не имел и ни по каким делам не проходил, — послышался в трубке хрипловатый голос майора Молодцова.

— Я так и полагал, спасибо, Геннадий, — ответил Костя Савельев и закурил очередную сигарету.

Затем он спустился вниз к машине и направился в Ясенево. Ехать было недалеко, жил Костя в Теплом Стане на улице генерала Тюленева. Уже через десять минут он был около дома, где проживала семья Прокофьевых.

Поднялся в квартиру. Позвонил. Открыла женщина лет пятидесяти пяти с усталым озабоченным лицом.

— Здравствуйте. Мне нужно поговорить с родителями Евгения Николаевича Прокофьева, — сказал Костя.

— Здравствуйте, — испуганным голосом произнесла женщина. — Я его мать Роза Александровна. И отец тоже дома. А кто вы?

— Я частный детектив Савельев Константин Дмитриевич. Ко мне обратился друг вашего Евгения Эдуард Рубенович Григорянц. Вы, полагаю, слышали о том, какое несчастье у него произошло?

— Да, разумеется, страшное, страшное горе… Он так любил свою жену, так любил. Я-то её не знала, Эдик и Женя в последнее время мало общаются, но мне рассказывал Женя… Да, а почему вы решили обратиться к нам? Каким образом мы можем пролить свет на тайну этого преступления?

— У вас ведь тоже серьезные проблемы, как я слышал?

— Да, пропал Женя. Его нет уже около недели… Но тут другое понимаете, такое уже бывало. Вы проходите, раздевайтесь, сюда пожалуйста, вот сюда…

Костя снял дубленку и прошел в комнату. Скромная обстановка, зато очень много книг. В его глазах появилось уважение к этому дому. Хозяйка это заметила.

— Мой муж историк, профессор, и Женя тоже историк… Книги остались ещё от его деда, ну и муж покупал, разумеется…

— Да, мне в последнее время, к сожалению, приходится читать мало… Зато с жизненными драмами и трагедиями приходится сталкиваться напрямую…

Они сели друг напротив друга. В это время в комнату вошел и хозяин невысокий, лысоватый пожилой мужчина в пижаме и в круглых очках.

— Коля, это частный детектив, к нему обратился Эдик Григорянц…

— Понимаю… Хотя какое отношение имеем к его трагедии мы?

— Возможно, не имеете, а возможно и имеете, — загадочно произнес Костя. — Дело ещё вот в чем, Эдуард Рубенович платит мне не только за то, чтобы я нашел убийц его жены, но и за то, чтобы я разыскал вашего сына Евгения. Вы не против, я надеюсь?

— Да что вы, что вы? — замахал руками отец. — Мы ночей не спим, места себе не находим… Если бы не его запои, когда он пропадал по неделям, мы бы давно обратились в милицию. А тут… Мы уехали в санаторий и оставили ему довольно много денег. Вот он, очевидно, и загулял незадолго до нашего приезда… Но это произошло не более недели назад, потому что двадцать восьмого января он был на работе. Сначала пил здесь, потом, возможно, произошла какая-то драка, стулья валялись на полу, а потом ушел к кому-то… Что за пагубная привычка, в толк не возьму? У нас в роду пьяниц никогда не было…

— Скажите, а входная дверь была заперта? — спросил Костя.

— Да, она была заперта, но только на один замок, хотя у нас их четыре… Этот факт тоже свидетельствует о том, что он был нетрезв…

— Так, теперь скажите вот что, какие-нибудь посторонние предметы, не имеющие отношения к вашему сыну, вы обнаружили в квартире после приезда?

— Да…, - замялась мать, глядя в сторону. — Извините… Мне кажется, тут была женщина. Да что там говорить? — махнула она худенькой рукой. Точно была…

— Откуда вы это знаете?

Мать густо покраснела.

— Около его кровати на полу валялся… презерватив. Подготовленный, но не использованный, — выдавила она из себя.

— Понятно…, - протянул Костя. — Еще что-нибудь?

— Больше ничего. На кухне два бокала, из которых они пили вино, остатки закуски, потом ещё рюмка, из которой он пил водку, ну бутылок куча, это понятно… Только когда все это было выпито, мы не знаем…

— Значит, они пили, а потом решили заняться любовью… Но что-то им помешало…

— Всякое тут бывало, что греха таить? — сурово произнес отец. — Как только мы за порог, начинается… На сей раз квартира ещё более или менее в порядке. А что произошло? Дело житейское. Пили, наверное, и, как это говорится, оттягивались здесь, потом поехали в другое место… Торчит, сволочь, небось, у какой-нибудь шлюхи и даже не думает звонить… Вырастили мерзавца на свою голову… Один раз он целую неделю провел на даче у какой-то дамочки, потом заявился, как ни в чем не бывало… Женился бы хоть, что ли… Может, жена его отучит от пьянства, раз у нас с матерью ничего не получается…

— Телефоны его знакомых у вас есть?

— Знакомых шлюх, вы имеете в виду? — уточнил отец. — Имеются, записную книжку вот оставил… Обзвонили всех, никто ничего не знает. У него долгих романов не бывает, месяц-другой, и все. То ли он бросает, то ли его, не знаю…

— А телефон у вас, случайно, не с определителем номера? — вдруг пришло в голову Косте.

— Поставили недавно, — проворчал отец. — На всякий случай… Люди посоветовали…

— Так что же вы молчите? Давайте поглядим, что там зафиксировано в памяти?

Он стал просматривать записную книжку телефона, задавая вопросы хозяевам.

— Это наши знакомые звонили, это тоже, это…, - отвечала мать. Так… вот… Вот эти звонки были ещё до нашего приезда… Вот… это, видимо, звонок из автомата, а вот… какой-то номер, я его не знаю…

Костя немедленно позвонил в справочную и выяснил, что номер телефона принадлежит некому Толкачеву Александру Петровичу. Он тут же позвонил по этому номеру. Подошел мужчина.

— Александр Петрович?

— Я самый. Кто это?

— Вас беспокоит частный детектив Савельев. Дело срочное, извините за напор. Совершенно нет времени на церемонии. У вас есть дочь молодого возраста?

— Есть. А что?

— Где она сейчас?

— В больнице. А что?

— С каким диагнозом?

— … Да как вам сказать, — напуганным голосом говорил Толкачев. Нервный стресс… Недавно она пришла домой, напуганная до смерти, даже с какими-то синяками на лице, молчит, на наши вопросы не отвечает… Ну что нам оставалось делать? Положили в больницу в психоневрологическое отделение… Она не возражала. А что?

— Мне нужно повидать её. Срочно.

— Если вы и на самом деле детектив, то можно… Ей уже лучше… А то творится с девкой черт знает что, ничего не объясняет, плачет…

— А с кем она встречалась в последнее время?

— Да, вроде бы, с каким-то научным работником. Кажется, его Женей зовут. Но мы его не видели…

— А куда она ходила в тот день, когда она вернулась домой в таком виде?

— Должна была в институт, она же студентка пединститута… Но, возможно, пошла и на свидание с этим Женей. Она же ничего не говорит, я вам объясняю… Помогите, если можете, приезжайте, может быть, она хоть вам что-нибудь расскажет… Честное слово, никогда её такой не видел… Напугал, видать, кто-то сильно…

— Она не изнасилована? — уточнил Костя.

— Нет, этого вот нет… Не говорит, по крайней мере. Но, вроде бы, нет…

— Ладно, Александр Петрович, я за вами заеду и мы вместе поедем в больницу к вашей дочери. Кстати, как её зовут?

— Надя.

— Говорите адрес…

… - Ну что?! — взволнованно спросила мать Евгения.

— Нашел я, вроде бы, девушку вашего сына, которая, очевидно, была с ним в тот день здесь. Зовут Надей.

— И она в больнице? — с ужасом спросила мать.

— Да…

— Коленька, Коленька, — запричитала мать. — Я сердцем чувствую, с нашим Женечкой беда…

Отец подошел к ней, приобнял за плечи. Но при этом ничего не произносил. Было видно, что он тоже очень взволнован этим сообщением.

— Погодите делать выводы, Роза Александровна, — вмешался Костя. Скоро кое-что выяснится. Потерпите…

… - Никогда такой её не видел, — повторял Александр Петрович Толкачев, сидя в машине Кости по дороге в больницу. — Пришла ещё довольно рано, на лице синяк, губа разбита… Но главное, напугана до предела. И ничего не говорит, молчит, и все. Мы с матерью спрашиваем, что случилось, дочка? Она молчит и плачет. Так и прошло дня два. А потом мы вызвали врача. Тот сказал, в больницу её нужно. Нервный стресс, и даже шок… Так вот она уже больше недели там и лежит. Но в последние дни стала как-то отходить, поят её там всякими транквилизаторами. Стали говорить о том, о сем, о погоде, о здоровье… Но на ту тему она молчит, словно замок повесила. А мы с матерью и не спрашиваем, боимся. Но, полагаю, там что-то неладное произошло…

… Надя оказалась ладной стройной девушкой лет двадцати двух. Конечно, её изрядно портил выцветший больничный халат неопределенного цвета, лицо было бледно, без всякого макияжа. Глаза грустные и какие-то затравленные.

Она вопросительно поглядела на коренастого человека с пшеничными усиками, стоящего рядом с её отцом.

— Наденька, этот человек хочет тебя о чем-то спросить, — начал было отец, но та побледнела совсем уже смертельно и зашептала:

— Я знаю, вы из милиции, вы из милиции. Так вот, я вам ничего говорить не буду, ничего не буду… Поняли вы? — сжала она свои маленькие кулачки и отступила назад.

— Да погодите же вы, Надя… Что с вами такое? Я вовсе не из милиции, я… знакомый Жениных родителей… Они волнуются за него и просили меня…

— Я при чем здесь? При чем здесь я? — кусая губы, бормотала несчастная девушка. — Я с ним знакома всего около месяца… И к его делам никакого отношения не имею… Оставьте меня в покое… Оставьте меня в покое… Я в больнице, меня лечат… А вы ходите и тревожите меня, это жестоко, после того, что…

Отец просительно поглядел на Костю, мол, разговора не получилось и надо бы уходить. Тот едва заметно подмигнул ему.

— Извините, Надя. Я ухожу. Отец останется с вами. Вот вам мой телефон, если что, позвоните. Но помните одно, его не могут найти. Его родители, очень порядочные и заслуженные люди, места себе не находят… Будет желание, позвоните. Ведь я знаю, — твердо произнес он, глядя ей прямо в глаза. — Вам есть, что рассказать мне…

Костя знал, что, как правило, вызывал у людей расположение к себе, и это очень помогало ему в его розыскной работе. Вот и теперь, у Нади вдруг заблестели глаза, и она как-то дернулась по направлению к нему, словно ища у него защиты. Он понял этот жест.

— И вот ещё что я хочу сказать вам, Надя, — добавил Константин. — Не бойтесь ничего. Я боевой офицер, я всякое видывал в жизни. И имею самых влиятельных знакомых в самых разнообразных сферах. Могу к ним обращаться в сложных вопросах. И вас в обиду никто не даст. Напротив, я хочу взять вас под свою защиту… Вы ведь боитесь чего-то, не правда ли?

— Да…, - беззвучно прошептала она. По бледным щекам текли слезы.

— Ну…, - слегка дотронулся до её плеча в больничном халате Костя. Надя… Скажите мне, облегчите свою душу. Я помогу вам… Мы поможем вам…

— Вы не сможете, — едва слышно произнесла она. — Ладно, я подумаю, она сделала неловкую попытку улыбнуться. — Может быть, и позвоню вам. Давайте ваш телефон…

Костя протянул ей свою визитку, поклонился и ушел.

…Вечером в его квартире один за другим стали раздаваться звонки. И каждый был весьма весом и содержателен…

Абоненты, словно договорившись, звонили один за другим, как бы для того, чтобы у частного детектива Савельева сложилась верная и полная картина произошедшего.

Первым позвонил незнакомый голос, который, как оказалось, принадлежал третьему другу из компании Андрею Левушкину.

— Я слышал, вы будете расследовать это дело, мне сказал об этом Эдуард Рубенович Григорянц и дал ваш номер телефона. — глухим мрачным голосом произнес Левушкин.

— Да, это так, мы заключили с ним договор, — подтвердил Константин.

— Вам известно, что мне звонил неизвестный человек и постоянно говорил одно и то же, что этот год — последний в моей жизни?

— Да, примерно так мне рассказывал Григорянц.

— Вы знаете, что сожгли принадлежавшие мне ларьки и магазины?

— Да, разумеется.

— Так вот, сейчас я звоню с улицы с мобильного телефона, — мрачно доложил Левушкин. — А пожарные тушат мою квартиру на улице Гарибальди. Только уже нечего тушить, она выгорела практически дотла…

— Вот оно как…, - только и нашел, что сказать Костя.

— У меня ничего теперь нет, ни квартиры, ни имущества, одни кредиты… Только вот машина осталась…

— Да… Мрачно… Сколько же времени горела ваша квартира по мнению пожарных?

— Несколько часов. Подожгли, видимо, днем, часа в три — четыре… Вы ведь не сомневаетесь, что подожгли?

— Да нет, сомневаться в этом было бы глупо. Вы хотите мне что-нибудь рассказать, Андрей?

— Мне нечего рассказывать, кроме того, что я уже сказал. Я гол, как сокол, поеду ночевать к родителям…

— Ладно тогда… Я жду ещё звонков, полагаю мой выезд к вам нецелесообразным. Я не пожарный, а побеседовать с вашими соседями я могу и завтра…

Только он положил трубку, как раздался новый звонок.

— Константин, — раздался в трубке голос майора Молодцова. — Я хотел тебе помочь, но пока ничем не могу… И вдруг вот что мне пришло в голову Григорянц этот часом не сын ли адвоката Рубена Григорянца?

— Сын. Точно так.

— А что же ты мне раньше не сказал? Мне есть что рассказать об этом адвокате…

— Ну-ну…, - заинтересовался Костя, но тут что-то затрещало в телефоне, и связь прервалась.

Немедленно раздался звонок.

— Ну, Гена, ну… — торопил Костя. Он чувствовал, что сейчас услышит что-то интересное.

— Это не Гена, — раздался в трубке женский тихий голос, и Костя тут же узнал Надю, подругу Евгения Прокофьева.

— Надя?!!!

— Да.

— Хотите что-нибудь сообщить?

— Да.

— Ну?!!!

— Не помогайте этим людям, ни Евгению, ни его друзьям, — тихо произнесла она.

— Да почему?

— Почему?… А потому, что я полюбила его… Он казался мне непохожим на других… Мягким, добрым, интеллигентным…

— И что же в этом плохого?

— Я полюбила его, а он…

— Ну, говорите, говорите…

— А он убийца!..

— Что вы сказали?!!!

— Он убийца, — совсем тихо повторила Надя. — И должен ответить за свое преступление…

Все. В трубке запищали частые гудки. И сразу же раздался очередной звонок.

— Константин, нас прервали, — говорил майор Молодцов. — А я хотел сообщить тебе очень интересные новости про адвоката Григорянца…

В этот момент запищал и мобильный телефон Константина, лежащий на столе.

— Одну секундочку, Геннадий, — сказал Костя и включил мобильный.

— Я не могу до вас дозвониться, — послышался в трубке голос Григорянца. — Решил позвонить по этому номеру. — Мне нужно срочно с вами увидеться, Константин Дмитриевич. Немедленно… У меня есть очень важная информация. И это не телефонный разговор.

— Где вы находитесь?

— Недалеко от вас, судя по номеру, хоть в вашей визитке и нет вашего домашнего адреса. Я полагаю, что минут через десять могу быть у вас. Если вы не против, разумеется…

— Я не против. Записывайте адрес. Жду вас…

— Это ещё ближе, чем я предполагал. В течение десяти минут я у вас…

— Хорошо. Жду… — Он взял трубку. — Геннадий, мне только что звонил Григорянц. Он через десять минут будет у меня. Так что излагай свою информацию как можно быстрее и полнее. Она мне, как я полагаю, очень понадобится…

5

Примерно в это же время в небольшой квартире на Фрунзенской набережной в довольно скромно обставленной комнате сидели два человека мужчина и женщина.

Мужчине было около сорока. Густая русая шевелюра с проседью, голубые глаза, спокойно, но в то же время с какой-то нежностью глядящие на свою собеседницу… Одет он был в спортивный костюм и тапочки…

Женщине было на несколько лет больше. Она была довольно высокого для её пола роста, стройна, длинные, распущенные по плечам волосы каштанового цвета. Большие серые глаза. А в глазах были глубина, боль, тревога. Женщина не глядела на своего собеседника. Она глядела в сторону и курила.

— Что с тобой сегодня, Ира? — спросил мужчина. — Ты мне сегодня не нравишься. В твоих глазах я вижу нечто похожее на угрызения совести…

— Нет, Федя, это не то, не то, какие там могут быть угрызения совести? Мне просто тревожно на душе и гадко, мерзко. Противно, понимаешь ты?

— Да, вообще-то как-то не очень, — пожал широкими плечами Федор. По-моему, то, что происходит сейчас, вовсе не мерзко, гадко и противно. Это прекрасно, потому что справедливо. Или ты полагаешь, что такое преступление имеет сроки давности?

— Да о чем ты говоришь? Какие там сроки давности, Феденька? Разве ТАКОЕ можно забыть, простить? Чем больше проходит лет с тех пор, тем глубже я чувствую горечь своей утраты… Они отняли у меня все, абсолютно все, что у меня было… Как я выжила, сама не понимаю. Да и зачем выжила, тоже…

— Как это так зачем? Чтобы встретить меня, разумеется, — обиженно произнес Федор.

— Извини, — улыбнулась Ира и слегка дотронулась до плеча собеседника. — Феденька, ты возродил меня, тебя мне послал Бог…

— Это ты мне дала счастье, Ирка, — улыбнулся и Федор. — Я тебя не забывал никогда… Но наша встреча…, - зажмурил он глаза и встряхнул густыми волосами. — Это фантастика, это рок… Если бы мне кто-то рассказал, я бы не поверил, что такое может быть. Я и сейчас не верю.

— Дотронься до меня, и поверишь. Я здесь, а не там, — указала она своим красивым длинным пальцем в потолок. — Это и есть доказательство того, что все, что с нами произошло — правда…

… В октябре прошлого года поздно ночью Федор Красильников в приличном подпитии возвращался на своем БМВ со званого ужина в честь юбилея довольно известного эстрадного певца. Он ехал по Фрунзенской набережной. Вдруг около парапета он заметил женскую фигуру. Женщина забралась на парапет и собиралась броситься в воду — это было совершенно очевидно.

Реакция была мгновенной, Федор нажал на педаль газа, затем резко притормозил около самоубийцы, чуть ли не на ходу выскочил из машины и бросился к женщине. Он буквально удержал её за воротник пальто, когда она уже летела с парапета.

— Пустите меня!!! — кричала она, пытаясь вцепиться в лицо своему спасителю.

— Прекратите, что вы делаете? — бормотал обалдевший от этой сцены Федор. — Опомнитесь же, наконец…

Женщина посопротивлялась ещё немного, а затем вдруг как-то сразу обмякла и стала оседать на холодную мокрую мостовую. Грудь её разразилась судорожными рыданиями. Федор потащил её к машине и впихнул в салон.

Она продолжала рыдать, закрыв лицо руками.

— Да что такое случилось? — пытался выяснить Федор.

Вдруг она оторвала руки от лица и поглядела на него.

— Федя? — прошептала она, вглядываясь в него. — Федя Красильников?…

Федор смотрел на неё и никак не мог узнать. Затем зажег свет в машине и продолжал смотреть. Тем не менее, узнать не мог…

Женщина лет сорока пяти со спутанными густыми длинными волосами, одетая в дешевое испачканное осенней грязью пальто, мокрая, растерзанная, с заплаканным бледным некрасивым лицом… Кто она такая? Откуда она его знает?

— А ты не так уж изменился, — произнесла она, продолжая пристально смотреть ему в глаза. — За почти что тридцать лет мог бы измениться и больше…

— Ирка? — наконец начал узнавать и Федор. — Ирка? Голощекина?

— Да, — вздохнула она. — Слава Богу, что вообще узнал… Меня-то, наверняка, узнать невозможно. Я стала настоящей старухой. То ли дело ты красавец мужчина… Шикарная иномарка, кашемировое пальто… Тебе ведь всего сорок, Феденька, правда, я не ошибаюсь?

— Да… Будет через месяц…

— А мне уже сорок четыре… А последние девять лет идут как минимум один к трем, вот и посчитай, сколько мне… Так что, твое разочарование моим обликом вполне объяснимо…

— Да что ты? Я просто плохо вижу, особенно в темноте. Ну, рассказывай… Что-то произошло? С твоими близкими?

Ирина вздохнула и снова закрыла лицо руками.

— Ты куда ехал, Феденька? Тебе, наверное, пора домой. Тебя ждут жена и дети… Ты спас меня, и я пока воздержусь от новой попытки…, - как-то блаженно улыбнулась она. — Сделай теперь ещё одно маленькое доброе дело отвези меня домой. Сил нет идти. Тут недалеко. Я ведь живу на Фрунзенской набережной, через квартал…

— Меня не ждут ни жена, ни дети, — возразил Федор. — Я холост и детей у меня нет.

— А кто же у тебя есть?

— Как кто? Братья, сестра Вероника… А Володька погиб… Там, тяжело, с надрывом вздохнул он. — Там, в интернате для больных детей… Его… добрые воспитатели слишком хорошо воспитывали…

Ирина слегка дотронулась до его плеча в кашемировом пальто.

— Нас троих отыскал старший брат Григорий. И теперь мы у него на попечении. Правда, в настоящее время один я тунеядец на вольных хлебах… Алешка воевал в Афганистане, потом попал в тюрьму, теперь у него свое охранное агентство, Вероника вышла замуж… Живет в Петербурге.

— А ты?

— А я бездельник. Тунеядец и проходимец. Паразит, короче говоря. Живу за счет старшего брата… Порой даже меценатствую за его счет… Общаюсь с творческой интеллигенцией. Музыкой занимаюсь, так, для души, иногда пишу стихи… Брат мне ни в чем не отказывает…

— А кто он? Новый русский?

— Что-то вроде этого, — уклончиво ответил Федор. — Когда-нибудь расскажу поподробнее… Но ладно, хватит обо мне… Я живу неплохо, брат мне купил квартиру в центре, машину вот хорошую, деньгами снабжает постоянно. Я одуреваю от безделья и его опеки. Стыдно, но с ним не поспоришь… Алешка от него ничего не берет, он, сама помнишь, упрямый, самостоятельный… Что за чушь я говорю?! — опомнился он. — Ранний склероз… К тому же я сегодня ещё и выпил немало… Ты же его не знаешь, он рос в другом детдоме.

— А как Вероника? Я её хорошо помню, хоть с тех пор и прошло столько лет… Она была такая чудная девочка…

— С ней все в порядке. Вышла замуж за хорошего человека. Он художник, они живут в Санкт-Петербурге. У неё двое детей… Ну расскажи все же о себе…

— Потом, Федя, как-нибудь потом. Я сейчас не могу… Что ты меня мучаешь?

— Да ладно, Ира, ладно… Не буду. Поехали сейчас же ко мне. Я живу на Арбате, в Староконюшенном переулке. Живу один. Ну, поехали…

— Нет, — ответила Ирина. — Я не хочу. Отвези меня домой. Ты жалеешь меня, я тебе неприятна, я же вижу… Что я, не знаю, как выгляжу… Я ещё в состоянии посмотреть на себя со стороны…

— А я ведь искал тебя, — тихо сказал Федор. — Я навел о тебе справки, давно еще… Узнал, что ты теперь Малиновская, что у тебя есть муж и сын Алексей…

Его слова были прерваны истерическим криком.

— Нет их! Нет! Давно нет! Никого у меня нет! Тебе повезло, тебя отыскал брат! А я как была круглая сирота, такой и осталась!!! У меня есть только дом, только моя квартира! И я пойду туда!

Она открыла дверцу машины и в своих стоптанных сапогах побежала по набережной. Федор бросился за ней.

— Стой! Погоди! У тебя истерика, припадок! Я ни о чем не буду тебя спрашивать! Я отвезу тебя домой, раз ты не хочешь ко мне!

Он схватил её за рукав пальто и потащил назад к машине.

— Федя, Федя, — шептала она, захлебываясь от рыданий. — Зачем я родилась на свет? Жизнь дала мне одни только страдания! Я не знала своего отца, меня бросила мать! У меня нет ни братьев, ни сестер! У меня были только они — Игорек и Алешенька! Но их нет, их давно нет, их отняли у меня… И мне совершенно незачем жить!

— Садись в машину, — вдруг строго приказал Федор, и она снова обмякла и послушно полезла в машину.

— Врешь ты все, — прошептал он ей на ухо и поцеловал в холодную мокрую от дождя и слез щеку. — У тебя есть я, запомни это…

… С той фантастической октябрьской холодной ночи прошло около четырех месяцев. Наступил 2001-й год, третье тысячелетие…

И много событий прошло с тех пор, много значительных событий…

Они здесь вдвоем, они могут сделать какие-то итоги. Только реагируют на них совершенно по-разному…

— Я очень люблю тебя, Феденька, — произнесла Ирина. — И я очень благодарна тебе за все, что ты для меня сделал. Но пойми, я не могу радоваться тому, что происходит… Не так уж я устроена… Ты сильный, я слабая…

— Это ты-то слабая? — покачал головой Федор. — Помню, как ты меня защищала в детдоме, когда меня травили эти акселераты… Если бы не ты, я не знаю, что было бы и со мной, и с Вероникой…

… Тогда в детдоме Федор Красильников был слабым нервным ребенком. Такой же была и его младшая сестра Вероника.

После того, как их отца и мать при загадочных обстоятельствах убили в их собственной квартире, государство распорядилось отдать четверых детей в разные места. Совершеннолетним в ту пору был лишь старший — Григорий. Алексей попал в один детдом, Федор и Вероника в другой, а самый младший Владимир, который, спрятавшись под кровать, стал свидетелем убийства родителей, оказался в самом страшном месте — интернате для слабоумных детей. Там и закончил свою жизнь при толком невыясненных обстоятельствах. Всех оставшихся в живых нашел потом Григорий. Он не мог сделать этого раньше, потому что, попав в молодом возрасте за решетку, часто на свободе не задерживался. Не зря Федор говорил о нем с Ириной так уклончиво, Григорий не был новым русским, он стал преступным авторитетом по кличке Черный, главарем огромной группировки…. И с тех пор как он отыскал своих двух братьев и сестру, они оказались под его надежной опекой. Он ничего не жалел для них, он пестовал их как собственных детей…

Тогда, в детдоме Ирина Голощекина училась на четыре класса старше Федора. Она была уже почти созревшей красивой девушкой, с каштановыми волосами и большими серыми глазами, а он — тощим, бледным нервным мальчишкой, предметом постоянных издевательств и ровесников и старших ребят. И Федор был тайно влюблен в Ирину…

Разумеется, разница в те годы была колоссальна. Тринадцатилетняя красивая девочка и девятилетний забитый пацаненок. У него хватало сил только на то, чтобы защищать семилетнюю Веронику от её сверстников да и то не всегда. А вообще-то непонятно за что их невзлюбили в этом детском доме, хотя ни Федя, ни Вероника никому ничего плохого не делали, были тихими и безобидными детьми…

Однажды Федю окружили четверо одноклассников Ирины и начали толкать от одного к другому словно мячик. Поначалу толкали в грудь, потом стали просто бить в лицо. И делали все это молча, злобно смеясь над его полной беспомощностью… Федя был не в состоянии справиться даже с одним, самым слабым из них… Он захлебывался слезами и не понимал, за что они над ним так издеваются… И тут пришло спасение. В лице Ирины Голощекиной. Она подошла сзади и совершенно не девичьим ударом в висок самому сильному из обидчиков сбила того с ног.

— Голощекина, охренела?! — крикнул его товарищ и бросился на нее… Ирка ударила и того… Завязалась настоящая драка. Подбежали девочки, одноклассницы Иры и бросились на пацанов. За тех заступились старшие товарищи… Другие заступились за девочек… Драка приобрела серьезные масштабы, такого стены детдома ещё не видели. Затем подбежали воспитатели и с трудом растащили катающийся по полу и бранящийся площадной руганью клубок тел…

Обидчики находились в весьма плачевном состоянии и решили все свалить на Голощекину. Директор поверил им, и Ирину посадили в карцер. Она с гордым видом пошла отбывать наказание, даже не пытаясь оправдаться. Федя бежал за директором и что-то бормотал в защиту своей спасительницы, но тот даже не стал слушать его писк…

После этого случая любовь Феди Красильникова к Ире Голощекиной стала ещё сильнее… Как он хотел скорее вырасти, чтобы самому стать её защитником…

Но… ничего не поделаешь, по заказу вырасти нельзя. Ира продолжала опекать Федора, а ему эта опека казалась оскорбительной, хотя больше к нему никто не приставал… А затем она закончила восемь классов и покинула детдом…

А позже объявился Григорий, забравший к себе его и Веронику… Следы Ирины Голощекиной потерялись…

Уже будучи взрослым человеком он начал её поиски. И узнал, что она замужем, имеет сына. И все. Дальнейшие попытки встретиться со своей старой любовью он прекратил.

И вот… Удивительная встреча на набережной…

Федор был готов сделать для Ирины все, что она попросит. У него были деньги, квартира, машина, связи в самых разных кругах, могучая поддержка двух старших братьев… Но ей было нужно совсем другое… Он на следующий день после происшествия свозил её на свою квартиру в Староконюшенном переулке, однако, шикарные четырехкомнатные апартаменты Федора совсем не понравились ей, она почувствовала себя там неуютно и попросила отвезти её обратно. Тогда он сам переехал к ней.

… Только через несколько дней после их чудесной встречи, ему удалось узнать от Ирины, что произошло с её близкими…

— Ах вот как…, - побледнел Федор, сжав кулаки. — Так, значит… Все… Все, Ирина. Остальное — мое дело… И я все дела брошу и займусь только этим… Это дело чести…

— Только будь осторожен, — тихо сказала Ирина. — И вообще, твое агрессивное настроение мне не нравится. Зря я тебе все это рассказала…

— Я буду осторожен. Еще как. Потому что я должен теперь беречь себя. Ведь кроме меня у тебя никого нет… И теперь пришла наша пора получить кое с кого должок… Все будет так, как надо…

… И вот — результаты уже есть. И весьма серьезные результаты…

Только почему ей от этого не легче?

— Может быть, хватит, Федя? — робко спросила она. — Я больше не могу… Мне страшно.

— А вот я могу, — негромко, но твердо произнес Федор. — И буду продолжать, что начал. Не в моих правилах отступать… И если ты отказываешься от святой мести, то я буду мстить за любимого человека, то есть, за тебя. Даже если любимый человек этого больше не хочет, — добавил он, как бы предупреждая её возражения.

Возражать Ирина не стала, только обхватила голову руками и слегка покачивалась на стуле…

И тут произошло неожиданное, в корне переменившее её настроение и дальнейшее развитие событий.

Раздался звонок в дверь.

— Кто бы это мог быть? — пожала плечами Ирина и пошла открывать.

— Спроси на всякий случай, кто там, — посоветовал Федор.

— Ирина Павловна, — раздался женский голос. — Здравствуйте, это ваша новая соседка снизу. У меня к вам большая просьба…

Ирина, не раздумывая открыла дверь. И тут же в квартиру ворвалось трое мужчин в камуфляжной форме с масками на лицах. Схватили её и потащили в комнату. Федор, услышав грохот в прихожей, выскочил навстречу, но тут же был сбит с ног ударом могучего кулака.

— Она тут не одна, — пробасил один из нападавших.

— Подумаешь, — хладнокровно ответил другой, ударив ногой в живот лежавшего на полу Федора.

Вдвоем они подняли его и усадили на стул. Третий вытащил из кармана пистолет и приставил к его виску.

— Слушай ты, не знаю, кто ты такой, сожитель её или муж, сиди и не рыпайся. У нас к ней есть пара вопросов, ответит — будет жива и здорова, и мы уйдем. Понял?

Федор в ответ только слегка повел окровавленной губой.

Один держал голову Федора под пистолетом, двое других же усадили Ирину на другой стул, вытащили веревки и накрепко привязали её к спинке.

— А теперь, ответь нам на один вопрос, — сказал один. — Ты все равно на него ответишь, только после пыток. Но можешь ответить сразу и избавить себя от мучений.

— Я знаю, о чем вы меня будете спрашивать, — бледная как полотно ответила Ирина.

— Так отвечай сразу, что время тянуть?

— Отвечу сразу, даже без вопроса, — смертельно бледная от захлестнувшего её чувства ненависти произнесла она. — Это я, все это моих рук дело… Все? Вопросов больше нет?

Федор с удивлением и некоторым осуждением глядел на нее.

Пожали плечами и трое головорезов, не ожидавшие такого быстрого решения вопроса.

— А ты знаешь, что за такое придется отвечать. Перед законом, хотя бы. Да и перед людьми тоже.

— Что касается закона, все это нужно доказать. Мои слова не доказательства. А перед людьми, как вы их называете, я готова ответить. Я, кстати, и так перед ними отвечаю. Что, плохие, разве, ответы? — зловеще усмехнулась она.

— Ах ты, падла! — рассвирепел один и сильно ударил её кулаком в челюсть. Она загремела на пол вместе со стулом. Федор дернулся было с места, но тут же получил удар пистолетом в висок. И мешком упал на пол.

Ирину же подняли вместе со стулом и поставили в исходную позицию.

— Рассказывай, как все было сделано, и кто тебе помогал, — спросил самый высокий из головорезов.

— Наняла людей, выкрали Прокофьева, отвезли, куда надо. Наняла людей, пожгли ларьки и квартиру Левушкина. Наняла людей, задавили жену Григорянца… Чего не сделаешь за хорошие деньги?

— Что-то не похоже, чтобы у тебя было много денег, — недоверчиво покачал головой высокий, оглядывая скромную обстановку квартиры. — Говори, кто тебе помогал…

— Не скажу. Вот этого не скажу ни под какими пытками, — сквозь зубы процедила Ирина.

— Скажешь, пытки бывают разные, — обнадежил второй, самый широкий и коренастый. — А пока другой вопрос — зачем ты все это сделала?…

— Об этом он не просил узнавать, — шепнул ему на ухо третий, худощавый, очень подвижный.

— Самому интересно, — ответил широкий.

— Это не наше дело.

— Так отвечать вам или нет? — вдруг улыбнулась Ирина.

— Чего лыбишься, паскуда? — обозлился самый высокий и злобный и ещё раз ударил её в лицо. — Хватит с ней церемониться. А ну-ка, ребята, разденьте её. Прямо так, не развязывая. Срывайте с неё все! Так будет легче разговаривать…

Ирина напряглась, сжала зубы, как бы подготавливая себя к дальнейшим испытаниям.

Резким движением высокий сорвал с неё кофточку, затем спортивные брюки, стянул колготки, сорвал лифчик.

— Старая ты для нас, — заметил он. — Трахать не будем, мы тебя рвать сейчас будем. Чтобы не слишком борзела…

Последним движением он сорвал с неё трусики. Вместе со стулом с завязанными за его спинкой руками её поставили на колени.

— Ну, вот теперь говори! — скомандовал высокий. — В такой позиции разговаривать очень удобно. Кто исполнял все эти преступления? И зачем тебе все это?!!!

— На второй вопрос отвечу, — прошептала Ирина. — Потому что я их ненавижу. И они уже трупы, ваши хозяева… На первый отвечать не стану…

— Станешь, падла… Еще как станешь… А ну-ка, хлопцы, найдите-ка в её хозяйстве утюжок. Сейчас мы тебя пометим на всю жизнь…

Утюг принесли быстро, включили в сеть.

— Ну что? — улыбался сквозь маску высокий. — Скажешь так или подогреть тебя?

— Не скажу ни так, ни эдак, — бледная от ужаса говорила Ирина.

В это время Федор очнулся и приоткрыл глаза. И тут же на столе зазвенел телефон. Когда-то в детдоме он играл в футбол вратарем и выделялся отличной прыгучестью. Резким движением он вскочил с места, прыгнул к столу и схватил трубку. Воистине, в этот момент на его стороне были небесные силы. Еще бы чуть-чуть и было поздно. На проводе были его ребята.

— Ко мне!!! — закричал в трубку Федор. — Я у Ирины!!! Немедленно!!!

И только тут ошарашенные головорезы бросились на него. Федор первым делом сильно швырнул в лицо одному телефонный аппарат и нырнул в открытую дверь. В другой комнате висел его пиджак, в котором был пистолет Макарова. Только бы добраться туда…

Вдогонку ему раздался выстрел. Правда, исполнитель не метился в него. Такого приказа они не получали, за это им не платили…

Федор совершил ещё один прыжок руками вперед, больно ударившись о пол. Оставался один шаг до висящего на стуле пиджака. Но в комнату уже ворвались двое. За ними бежал третий, оставив пленницу на произвол судьбы. Ирина же, не растерявшись, вскочила с колен со стулом, привязанным за спиной и бросилась на помощь Федору. С разворота она ударила стулом по спине третьего. Тот выругался, обернувшись на нее. На секунду отвлеклись и двое первых. И Федор успел выхватить из кармана пиджака пистолет. Как хорошо, что он не повесил пиджак в шкаф… Тогда бы добраться до оружия было значительно сложнее. Он не успел передернуть затвор, и ударил пистолетом в лоб ближнего нападавшего. Тот отключился. Федор успел отскочить к окну и передернул затвор. Второй нападавший выстрелил в него, но промазал. Федор же нажал курок, и коренастый с простреленной правой рукой рухнул на пол…

— На пол!!! — закричал он третьему. — На пол!!!

Тот, не ожидав такого развития событий, послушно выполнил приказ.

Федор бросился на него и приставил пистолет к его виску.

— Кто заказал?!!! — кричал он. — Говори, кто заказал?!!!

Ирина в своем странном виде, совершенно голая, со стулом, привязанным за спиной стояла рядом и презрительно глядела на своего врага.

— Что ты спрашиваешь, Федор? — усмехнулась она. — Заказал все это Эдуард Рубенович Григорянц, это и ежу понятно.

Федор сорвал с лежащего на полу маску. Обнажилась коротко стриженая светловолосая голова, крутой лоб, водянистые напуганные глаза.

— Так? — прошипел он.

— Чего спрашивать, если сами знаете…

— А за что же ты, грязная собака, женщину хотел утюгом жечь? Что она тебе сделала?

— Как за что? За деньги, понятно, — продолжала улыбаться Ирина. Вопрос только в том, за какие деньги… Но разве это так важно?

— Встать!!! — закричал Федор.

Тот встал.

— Развязывай ее!!!

Тот развязал. Ирина медленно пошла одеваться.

Уже через десять минут люди Федора ворвались в квартиру.

— Вот что, ребята, — скомандовал Федор. — Задача такая. Свезите этих шакалов на ближайшую помойку и бросьте там. Только вот еще, разденьте их догола. Чтобы им не было жарко в февральскую ночь… А дальше пусть сами разбираются, что им делать…

— Этот весь в крови, — указал один из них на раненого.

— Надо перевязать.

Перевязку своего потенциального мучителя осуществляла сама Ирина.

— Вы, ребятишки, ввязались в скверную историю, — говорила она при этом. — Неужели ради денег нужно рисковать жизнью и своей и чужой? Вы же не люди, вы шестерки, падаль вы… Мучить незнакомого вам человека, женщину, только ради денег… Не могу этого понять… Но жизней ваших на себя никто брать не будет, зачем нам лишний грех? С такими жизненными установками вы и сами долго не протянете…

— Это правда, — констатировал её слова Федор. — Вы ввязались в очень неприятную историю и связались совсем не с теми, с кем следовало бы. На нашей стороне сила, и что, самое главное, на нашей стороне Господь Бог. Справедливость — есть такое понятие. Или вы совсем забыли об этом в вашей погоне за баксами?

Трое мрачно молчали, стоя перед Федором и хлопая глазами. Тот был поражен, насколько все они были похожи друг на друга. Светлые, коротко стриженые волосы, круглые пустые глаза. Только один высокий, другой, с перевязанной рукой, коренастый, а третий худощавый. Вот и вся разница.

— Кстати, — вмешалась Ирина. — Один из вас задал мне не предусмотренный Григорянцем вопрос. Так я вам отвечу на него, для ясности. Связываться с Григорянцем я вам не советую. Связываться с ним все равно что переспать с человеком, заведомо больным СПИДом. Он преступник, этот крутой бизнесмен. И вовсе не потому что участвует в каких-либо махинациях и отмывании грязных денег, или ещё в чем-нибудь. Просто-напросто он убийца. Он лишил жизни моего сына и моего мужа. Последнее он осуществил вместе со своим папашей, заслуженным работником юриспруденции. И прежде чем вступать в это болото, вы бы хоть поинтересовались сутью дела. Так сколько же он вам пообещал, однако?

— По штуке баксов каждому, если ты… вы расколетесь?

— Маловато, ребятишки. Впрягаясь в это дело, вы ведь жизнью рисковали. Впрочем, для таких дешевок, как вы, самое то, да и о том, что жизнью придется рисковать, как-то не подумали, самонадеянные вы очень, полагаете, что круче вас, бакланов, никого на свете нет… Откуда берется такая самонадеянность, понять не могу? Кстати, полагаю, что он и этих денег вам бы не заплатил, — заметил Федор. — Ладно, хватит базарить, везите их вон отсюда. И не раздевайте, не надо… Нечего внимания привлекать… Пусть живут на радость обществу. Только умоляю, не попадайтесь мне больше никогда. Не надо…, - скривился он. — Я мирный человек, я никогда не проливал ничьей крови, не заставляйте меня творить зло…

Троицу вывели из квартиры. Один из людей Федора остался в прихожей.

— Я что звонил-то, Федор, — сказал он. — Хотел сообщить, что дело сделано. Левушкин доставлен, куда надо.

— Да, Коля, позвонил ты в нужный момент, спасибо тебе, дорогой друг.

Коля ушел, а Федор зашел в комнату, где Ирина сидела перед зеркалом и приводила себя в порядок.

— Ну как, Ирка? — спросил он, подходя сзади и целуя её в волосы. Пропали твои сомнения и терзания?

Та молча кивнула головой. В зеркале Федор видел жестокий взгляд её серых глаз.

— Так вот. Сообщаю, что объект номер два находится в положенном ему месте…

— Очень хорошо, — прошептала Ирина. — Ему предстоит веселенькая ночь рядом со своим товарищем…

6

— Извините, что потревожил в такое время, Константин Дмитриевич, сказал, входя в его квартиру Эдуард Рубенович Григорянц. — Но дело совершенно безотлагательное.

— Слушаю вас, Эдуард Рубенович, — произнес Костя, делая непроницаемое лицо и жестом приглашая его пройти в свою комнату.

Тот прошел и сел в кресло напротив письменного стола хозяина.

— Итак?

— Дело вот в чем…, - замялся Григорянц.

— Вы, очевидно, хотели мне кое-что сообщить. Из прошлого. Я же сразу догадался, что корни этого запутанного дела ведут в прошлое, насколько уж далекое, не знаю. Но это так?

— Да, — вздохнул Григорянц. — Примерно так…

— Очевидно, вам надо было сообщить мне об этом ещё вчера, когда мы с вами договорились о сотрудничестве. Но вы не захотели, а я, сами понимаете, не мог заставить вас сделать это. А в этом деле, как я полагаю, думать о секундах свысока не следует…

— Да, — снова вздохнул Григорянц. — Не следует…

— Вы в курсе того, что сожгли квартиру вашего друга Левушкина?

— Конечно в курсе. Поэтому и приехал к вам в столь поздний час…

— Тогда рассказывайте…

…Несколько минут назад майор Молодцов вкратце рассказал Косте одну малоприятную и темную историю…

… В августе 1991 года совсем недалеко от Москвы в одном подмосковном лесу, находящемся по дороге на станцию был убит некий юноша, только что поступивший на первый курс ИНЯЗа. Студент был сначала прилично избит, а затем зарезан ножом. Труп студента был найден в тот же вечер одним прохожим пожилым человеком. Он, разумеется, тут же сообщил в милицию. На место убийства выехала оперативная группа. Никаких особых улик они не нашли, орудия убийства тоже. Только в милицию поступил анонимный звонок, сообщивший, что неподалеку от места преступления видели сына адвоката Григорянца Эдика. Он был очень возбужден, а светлая его куртка была в крови. Следствие было поручено вести следователю областной прокуратуры Курбыко. И Эдуард Григорянц был вызван в качестве подозреваемого в этом убийстве. А вскоре убийцы были найдены — ими оказались местные хулиганы Шилкин и Чугаев, которых видели неподалеку от места преступления. Позднее был найден и нож, принадлежавший Шилкину, экспертиза установила, что именно этим ножом и был убит студент… Преступники были осуждены, но в определенных кругах ходил упорный слушок, что адвокат Григорянц дал большую взятку следователю Курбыко, чтобы тот закрыл дело против его сына. Но и это ещё не все. Отец убитого юноши попытался сам вести следствие, но примерно через полгода был сбит насмерть машиной прямо рядом со своим подъездом. Машину, сбившую его, тоже не нашли. Вот и все. Обо всем стали потихоньку забывать… Курбыко давно уволился из органов и занялся каким-то бизнесом. Адвокат Григорянц по-прежнему процветал, его сын Эдуард стал крупным бизнесменом. Вот такие сведения успел сообщить Косте за несколько минут по телефону всезнающий и всеведущий майор Молодцов.

Таким образом, Костя мог слушать Григорянца во всеоружии…

— Дело в том, Константин Дмитриевич, что я подозреваю, кто это затеял против нас троих, — выдавил из себя, глядя в сторону Григорянц.

— И кто же это мог быть? — холодно спросил Костя, глядя Григорянцу в лоб.

— Мы с вами договорились о конфиденциальности в наших отношениях, предупредил Григорянц.

— Да.

— Я плачу вам, Константин Дмитриевич, за полную конфиденциальность. Я плачу вам за то, чтобы вы нашли нашего врага и обезопасили нас от его, не так ли?

— Так.

— Так вот, я хочу высказать свои подозрения…

— Высказывайте.

— Есть такая женщина. Ее фамилия Малиновская. Она психически нездоровая женщина. Маньячка, на мой взгляд. У неё в девяносто первом году произошло несчастье. Местные хулиганы убили её сына, студента. И кто-то почему-то, непонятно почему, заподозрил в этой смерти меня и моих товарищей. Представляете себе — юного Женьку Прокофьева, которого ветром могло сдуть, интеллигента до мозга костей, интеллектуала, сына профессора истории, хилого Генку Левушкина, сына инженера и меня, человека из сугубо интеллигентной семьи, семьи с правилами и традициями. Мой отец адвокат, он всю жизнь посвятил тому, чтобы бороться с несправедливостью, защищать невинно оклеветанных, все знают о его принципиальности. Так вот, меня безжалостно оклеветали, пытались возбудить против меня уголовное дело. Но все эти мифы, к счастью, вскоре развеялись как дым, вина истинных убийц была полностью доказана, и они получили различные тюремные сроки. Но дальнейшее было ужасно. Муж этой женщины попал под машину, и она решила, что это снова сделал я… Она долгое время звонила нам троим по телефону и терроризировала нас. А потом её забрали в психушку, и она долго лечилась. Вот я и думаю, что спустя много лет она снова возобновила свои преследования, очевидно, наняв каких-то бандитов для своих целей. Сами понимаете, почему я колебался, прежде, чем сообщить вам об этой темной истории.

Костя вытащил из пачки сигарету и закурил. Пускал кольца дыма, глядя в потолок и закинув ногу за ногу.

— Так каково же ваше мнение?

— Мнение-то? Надо бы поговорить с этой женщиной, — зевнув, произнес Костя.

— Надо, надо, только как с ней говорить? На каком языке? Она же сумасшедшая, она на все способна. Плюс явно имеет связи с уголовным миром. Не сама же она сожгла ларьки и квартиру Левушкина, не сама же она похитила Прокофьева, не сама же угнала машину, чтобы задавить насмерть мою жену…

— А ведь вот что интересно, ваша жена погибла точно так же, как и муж этой женщины, — заметил Костя.

— Да… Это и навело меня на мысль, что это она. Плюс вообще преследование нас троих. А по её мнению, именно убийство её сына и объединяло нас. Нелепость какая-то, дикость…

— Да…, - протянул Костя, продолжая глядеть в потолок.

— Вы что, полагаете, что мы действительно убили этого парня? — не выдержал его молчания Григорянц.

— А почему бы и нет? Теоретически это вполне возможно, — пожал плечами Костя. — Но что из этого следует? Если вы его на самом деле убили, разве она имеет право действовать столь противозаконными методами, устраивать самосуд, причем, против людей, вообще не имеющих к этому преступлению никакого отношения, даже понятия не имеющих о нем, вашей жены, например?

Григорянц сверкнул глазами из-под роговых очков.

— Вы оскорбляете меня, — процедил он. — Я не давал повода…

— А я деловой человек, Эдуард Рубенович. И хочу знать правду. Правда мне нужна для того, чтобы правильно вести розыски убийц и похитителей. Потому что одно дело, если эта женщина действительно сумасшедшая и клевещет на вас, другое же дело, если вы на самом деле убили её сына. Методы моей работы в этих случаях будут совершенно различны…

Григорянц набычился, на лбу его вздулась темно-синяя жила.

Вдруг запищал его мобильный телефон.

— Алло. Я. Да? Ах вот оно что…, - Григорянц смертельно побледнел. Ладно, ладно, потом, потом, я не могу сейчас говорить… Он нажал кнопку, и Косте показалось, что он едва слышно прошептал: — Придурки…

— Так как же, Эдуард Рубенович? — продолжал настаивать Костя.

Но очередной звонок мобильного телефона снова прервал его.

— Да… Да? Что?!!! Андрюха?!!! Ладно, ладно, — бросил он быстрый взгляд на сидевшего с равнодушным видом Костю. — Я перезвоню вам и скажу, что делать. Пока никуда не звоните…

— Что-то произошло? — спросил Костя.

— Да произошло. Родителям Андрея Левушкина позвонили и сообщили, что их сын похищен и находится в таком месте, где найти его невозможно. И предупредили, чтобы они ни в коем случае не звонили в милицию, иначе смерть его будет мучительной и страшной. Вот так-то, Константин Дмитриевич. Такие дела… А вы говорите…

— А я ничего пока не говорю, Эдуард Рубенович. Я хочу просто знать правду, чтобы знать, как мне действовать дальше.

— Какую правду?! — крикнул Григорянц. — Я вам сказал правду, и другой правды нет…

— Ладно. Тогда дело проще. Вы знаете адрес этой женщины?

— Нет, откуда мне знать?

— Имя, отчество, фамилию?

— Малиновская… Вера, то есть, нет, Ирина… кажется, Павловна… Так, вроде бы…

Костя набрал номер справочной и вскоре узнал адрес Ирины Павловны Малиновской.

— Поеду к ней, — вздохнул он. — Дело не терпит отлагательства, видите, что творится… А, может быть, она тут ещё и не при чем, во всем надо разобраться…

— Но почему именно сейчас? — как-то замялся Григорянц.

— Вы же сами хотите от меня результатов. Вы хотите, чтобы вас оставили в покое. Вы хотите, чтобы я расследовал дело, нашел убийцу вашей жены и похитителей ваших друзей. Так вот я хочу выполнить свою задачу, тем более, что мы с вами договорились на очень приличный гонорар. Для меня, уж во всяком случае, более, чем приличный. Мало кто платит такие деньги. Впрочем, вас можно понять, у вас такое несчастье, я говорю, кстати, совершенно серьезно…

— Как знаете, Константин Дмитриевич, — неуверенным голосом сказал Григорянц.

— А, может быть, нам поехать вместе? — предложил Костя. — Вот напрямую бы и выяснили все отношения с ней. А если будет проявлять агрессию, найдем на неё управу. Мы же крутые мужчины, так неужели с одной бабой не сумеем справиться?

— Вы, по-моему, иронизируете, — заметил Григорянц. — А шутки на подобные темы крайне неуместны.

— Так что, ехать со мной не хотите?

— Нет. Я вам плачу, действуйте сами. А мне ещё дочь растить. Вы понимаете, у меня двухлетняя дочь, только что потерявшая мать. Я не имею права перед ней рисковать своей жизнью.

— Это логично, — согласился Костя. — Хотя, не знаю, в каком случае вы рискуете больше. Тогда всего доброго, я поеду один.

Григорянц холодно откланялся, в глазок Костя видел, как на лестничной клетке его встретили два телохранителя, и они вместе сели в лифт.

— Наташа! — крикнул жене Костя. — Мне надо съездить тут в одно место. Ненадолго…

— Делай, что хочешь! — ответила она с кухни. — Раз ты полагаешь, что такой образ жизни здесь кому-то может нравиться.

— Ладно, не сердись, — зашел он в кухню и поцеловал жену в теплую щеку. — Тут интереснейшее дело может вырисоваться, — улыбнулся он.

— А кто это был? — заинтересовалась Наташа. — Какое неприятное лицо, надменное, самодовольное… Прямо лоснится весь от осознания собственной значимости.

— Этот человек, кстати, только что потерял жену, — возразил ей Костя. — И держится для его положения довольно неплохо… Ладно, расскажу, что могу, когда выясню некоторые обстоятельства.

Еще раз поцеловал жену и вышел из квартиры.

«А ведь этот Григорянц вне всяких сомнений имеет отношение к убийству Алексея Малиновского», — подумал он, садясь в машину. — «Интересно только, какое отношение…»

До Фрунзенской набережной он доехал довольно быстро, благо было поздно, и машин на улицах было мало.

Огляделся по сторонам у подъезда, затем вошел, поднялся на лифте, позвонил в дверь.

Никто не открывал. За дверью была абсолютная тишина.

Костя было повернулся, чтобы сесть в лифт, но тут, оглушенный сзади сильным ударом по голове, потерял сознание и грохнулся на холодный кафель лестничной площадки…

7

…Поняв, что больше ему здесь делать нечего, Андрей Левушкин сел в единственное свое оставшееся имущество — машину «Ауди»-100 и направился в район Марьиной Рощи, где в двухкомнатной квартире проживали его родители и младший брат с семьей. Больше ночевать ему было негде, не к Зое же ехать? Мелькнула, правда, и эта идея, но ему не хотелось представать перед невестой в столь жалком виде. Да и к родителям не хотелось, но больше просто некуда было… Андрей чувствовал себя смертельно усталым и опустошенным…

Сделав несколько звонков — Григорянцу, детективу Константину Савельеву и своему компаньону Брылеву, он медленным ходом направился к родителям. Они ведь ещё ни о чем не знали…

Шел уже поздний час, и машин на улицах было мало. На набережной ему показалось, что какая-то машина преследует его, но он отмел эту мысль, полагая, что все это плоды больного воображения… Да и толком не смог понять, что это была за машина. Ночью все машины одинаковы…

Однако, на Нижней Масловке ему опять пришла в голову та же мысль. Какая-то машина неотступно следовала за ним, и что это за машина, он никак не мог разобрать. Он сбавил ход, та машина тоже, нажал на газ, не оторвалась и та…

Точно, преследование… Ужас охватил Левушкина. Вот оно, возмездие! Вот они — сбывающиеся слова странного голоса в трубке! Но что делать? Что теперь делать? Звонить прямо из машины в милицию? Но нельзя, нельзя ведь, в милицию-то. Он прекрасно знал, что этого делать никак нельзя… Он решил не ехать к родителям и повернуть на Дмитровское шоссе, считая что так ему будет легче уйти от преследования…

Когда он стал поворачивать на Дмитровское шоссе, задняя машина вдруг стала подрезать его и делать знаки, чтобы Андрей остановился. Тот останавливаться не стал, добавил газу, повернул на шоссе и помчался на большой скорости. Преследователь сделал то же самое… На шоссе он больше не стал подрезать машину Андрея, просто постоянно следовал за ним довольно плотно, чтобы не упустить, но в то же время на некотором расстоянии…

Таким образом они домчались до кольцевой дороги. Не раздумывая, Андрей повернул направо. У него была хорошая машина, и он чувствовал, что отрывается, наконец, от своего преследователя. И тут случилось роковое невероятное… Машина стала глохнуть прямо на ходу… Что с ней происходило, Андрей никак не понимал, он пытался что-то сделать, но все тщетно… Такого ещё никогда не было. В полном отчаянии он сумел лишь докатиться до обочины.

Сзади на большой скорости подъехал преследователь и резко притормозил буквально в метре от машины Андрея. Андрей уже не пытался ничего сделать. Он беспомощно сидел на своем месте, положив руки на руль…

— Выходи. Пора, — раздался голос слева.

Андрей медленно вышел из машины.

Перед ним стояло четверо мужчин. Лиц их в темноте он не различал. Рядом с ними стояла темная «Хонда».

— Садись, — приказал один. — Мы довезем тебя, куда надо.

— А куда надо? — тихо спросил Андрей.

— Туда, — указал тот в неопределенную сторону, то ли на землю, то ли на небо.

Андрей безропотно полез на заднее сидение «Хонды». Он был полностью морально опустошен, сопротивляться у него не было сил.

Рядом с ним на заднем сиденье уселось двое. Двое сели спереди. Машина помчалась во тьму и неизвестность…

… Доехав до какого-то шоссе, вроде бы, Ярославского, машина свернула в сторону от Москвы. Глаз Андрею никто не завязывал, что само по себе было плохим признаком. Но он соображал туго, странное обреченное безразличие ко всему происходящему овладело им…

Примерно километров через двадцать, машина куда-то свернула. Потом какие-то проселочные неосвещенные дороги, домики, заборы, и вот… Машина остановилась…

— Вылезай, приехали, — раздался приказ с переднего сидения.

Андрей вылез из машины. Перед ним в темноте еле различался кривой заборчик, за которым темнел небольшой домик. За заборчиком лаяла собака.

Его взяли под руки и повели к этому домику. Собака лаяла и бросалась на него, но ведущие, темные мрачные личности, только пинали пса ногами, при этом не произнося ни слова. Все было словно в страшной сказке.

Один из них открыл дверь домика и впустил туда Андрея.

В доме было абсолютно темно.

— Сюда, — раздался властный голос сзади, и Андрея, слегка подтолкнув в спину, впустили в какую-то комнату справа от входа.

— Отдохни здесь, — сказал сопровождающий. — Не соскучишься, у тебя будет компания.

Дверь захлопнулась, и Андрей остался один в кромешной темноте. В комнате царил какой-то странный запах, и Андрей с ужасом понял, что запах этот трупный. Он стал оглядываться по сторонам, пытаясь найти хоть какие-то ориентиры. Наткнулся на стол, стал шарить по столу и обнаружил огарок свечи в чашке. Рядом лежали спички. Андрей чиркнул спичкой, и комнатушка озарилась мрачным причудливым светом.

В углу комнаты стояла кровать. На ней что-то лежало. Андрей взял в руки чашку со свечкой и подошел поближе…

— А-а-а!!! — завопил он отчаянным голосом, увидев то, что там лежало и отскочил в сторону.

А закричал он так потому, что лежащим на кровати предметом был труп. Лицо было открыто, невидящие глаза ввалились и чернели страшными пятнами, скулы и подбородок заострились. Труп был по горло закрыт каким-то покрывалом… Андрей, несмотря на отвращение и ужас, наклонился над трупом со свечкой в руке и стал вглядываться в его черты… И тут завопил ещё громче…

Это был не просто труп — это был труп Евгения Прокофьева… Как он ни изменился, сомнений у Андрея не было ни малейших… Это был он, Женька, друг его юности…

Похолодевший от ужаса Андрей отскочил к противоположной стене и стоял там неподвижно, продолжая держать огарок свечи в руке…

Слева от него было окно. Он непроизвольно посмотрел туда. На окне была решетка, и оттуда, с улицы, смотрели на него две пары любопытных глаз. Смотрели молча, угрюмо… Андрей присел на пол… Он чувствовал, что теряет сознание…

Темнота… Мертвящая тишина… Тошнотворный запах… И все… И больше ничего…

… Только воспоминания, одни воспоминания о том августовском вечере 1991 года…

… - Я не люблю слабых людей, господа, вернее сказать, слабых мужчин, — произнес Эдик Григорянц, облаченный в шикарный голубой джинсовый костюм и модные черные сапожки с острыми носами. — Женщина, например, даже обязана быть слабой, а мужчина обязан быть сильным… И я хочу проверить вас, что вы за люди такие… Проверить на деле…

Они сидели на даче у Эдика на большой застекленной веранде. Посередине веранды стоял стол, который был заставлен бутылками чешского пива. Украшали его две бутылки «Смирновской» водки. И креветки, нарезки колбасы и ветчины, овощи, фрукты, конфеты… Троица праздновала день рождения Эдика. Ему исполнился двадцать один год…

Однако, застолье не получилось веселым. Оно поневоле стало потихоньку превращаться в суровую тоскливую пьянку трех юношей. Родители Эдика как деликатные люди отсутствовали, предоставив молодежи веселиться как им вздумается… И день рождения мог получиться весьма интересным, если бы не одно обстоятельство…

Неподалеку от дачи Григорянца проживала с родителями одна девушка. Звали её Ксения. Появилась их семья в этом поселке только в этом году, отец Ксении, по профессии программист, купил тут небольшой домик.

Как только Григорянц увидел её, он сказал себе: «Она будет моей, это дело чести.» Никогда ещё у них в поселке не было такой красивой девушки. Ксения только что закончила школу и поступила в ИНЯЗ. Рослая, стройная, с короткой стрижкой каштановых волос, с длинными красивыми ногами и огромными глазами с длинными черными ресницами. Эдик почувствовал, что влюблен по уши. И был уверен в своем успехе. Ему двадцать один год, он уже на выпускном курсе, у него шикарная дача, у отца есть машина «девятка», которую тот ему доверяет водить. Эдик галантен и красив, равных ему в любовных делах нет… Так что…

Попытку познакомиться с Ксенией он предпринял почти сразу. Проезжая мимо нее, идущей со станции на машине, он притормозил. Сердце его яростно заколотилось, как же она ему нравилась…

— Девушка, садитесь, нам по пути…

— Я к незнакомым мужчинам в машины не сажусь, — холодно ответила она и зашагала дальше. Эдик не отставал, тихо ехал за ней.

— Да мы же с вами соседи, я живу через два дома от вас, и как-то ваша мама заходила к моей. Вашу маму зовут Лидия Андреевна, правда?

— Правда. Но я вас не знаю. Заходила, так заходила, что с того? — с каким-то оскорбительным равнодушием произнесла Ксения и пошла дальше.

Григорянц покраснел от досады и унижения и поехал домой…

Он явно не понравился ей с первого взгляда. Но соседство есть соседство, их матери подружились, и как-то её мать привела Ксению с собой в дом Григорянцев.

Казалось бы, тут уж сам Бог велел им подружиться. Но не тут-то было. Все попытки Эдика завоевать её расположение оказались тщетны. Она его словно в упор не видела, разговаривала только с его матерью и со своей, ему отвечала односложно, равнодушным тоном. Такого с ним вообще никогда не бывало. И друзья — молокососы Андрюха и Женька тоже видели бесплодные попытки Эдика и явно в душе подсмеивались над ним…

Но дальнейшее оказалось ещё хуже. Однажды Эдик ехал на машине по дороге на дачу. В салоне сидели и Андрей, и Женька. То, что увидел Эдик, повергло его в шоковое состояние.

… По дороге, взявшись за руки, шли Ксения и нелепый невзрачный паренек из их поселка семнадцатилетний Лешка Малиновский. Эдик и за человека его не считал. И тут…

— Гляди-ка, — фыркнул дурашливый Андрюха.

— А что глядеть? — до корней волос покраснел Эдик. — Дура деревенская… — сказал он явную нелепость, лишь бы не молчать. Как же ему было стыдно перед младшими товарищами…

Он не стал останавливаться около парочки, увеличил скорость, обдал их пылью и поехал дальше… Те же не обратили ни малейшего внимания на пронесшийся красивый автомобиль, продолжая спокойно идти и обниматься.

Лешка Малиновский был сыном газетного журналиста Игоря Малиновского. У них на окраине поселка был небольшой домик, где они жили втроем, мать, отец и Лешка. В принципе, Эдик давно знал его, но даже здоровался через раз, до того он был жалок и ничтожен. Да и возраст, разумеется. Правда, Женька Прокофьев был ещё младше, но тот свой, компанейский. Этот же не пил, в компашках и пикниках участия не принимал и считался в поселке белой вороной.

И тут… Такая девушка, и с ним, девушка, которая с каким-то высокомерным презрением отвергла попытки Эдика не то, чтобы подружиться, а даже познакомиться-то толком… Соплячка, безмозглая соплячка…

Ярости Эдика не было предела. Впоследствии он не раз видел эту парочку вместе. Они гуляли, он встречал её на станции, один раз Эдик даже видел, как они целовались на закате у речки. Он озверел окончательно. Другие девушки перестали для него существовать. Была только она, было жуткое желание, были жгучая ревность и ослепляющая досада…

Последнюю попытку сблизиться с ней он предпринял перед своим днем рождения. Он пришел к ней домой и пригласил прийти к нему. Она сидела за большим столом и перебирала малину для варенья.

— Спасибо, — холодно улыбнулась она в ответ на его приглашение, положила несколько ягод себе в рот и стала жевать. — Но я не могу. Одна я не приду. Малины хотите?

— Нет спасибо… Так приходи с ним, — незаметно сжимая кулаки, произнес Эдик.

— А его нет, — ответила Ксения. — Он приедет на дачу как раз в тот день, только вечером. Поздно будет к вам идти. Да он наверняка и не захочет, вы с ним как-то не дружите, — равнодушным голосом произнесла она и положила в рот ещё несколько ягод.

— А вы-то давно знакомы? — как-то само собой изверглось изо рта Эдика.

— Нет, — засмеялась она, и её красивое загорелое лицо озарилось каким-то теплым светом. — Вы знаете, мы с ним поступили вместе в ИНЯЗ. А мой папа собирался как раз купить дачу. Я упомянула об этом Лешке. И Лешка мне сказал, что у них продается дом, хозяева уезжают на постоянное место жительства за границу. Папа приехал посмотреть, и ему понравилось. Он договорился с хозяевами о цене и вскоре купил дачу… Вот и весь секрет… Здорово получилось, правда? Теперь у нас и дача есть, и мы с Лешкой рядом… И все это я организовала, а родители ещё говорят — маленькая… Такое хорошее здесь место… Попробуйте малины, такая вкусная…

От бешенства Эдик словно проглотил язык. Этот недоумок Малиновский и ОН, любимец женщин, студент пятого курса экономического факультета… Как можно сравнивать несравнимое?…

— И все же приходите. Вдвоем. Я вас обоих приглашаю, — произнес Эдик, чеканя слова, желая сохранить хорошую мину при безнадежно плохой игре.

— Ладно, — усмехнулась она. — Только если не будет очень поздно…

… И вот… суровый мальчишник… После того, как он получил отказ от Ксении, приглашать кого-нибудь из девчонок он не пожелал… Так и сидели вдвоем, наливая, подливая… И вот… все трое уже хорошенько разгорячились водкой и пивом, им хочется каких-то приключений, скучно так сидеть…

— Так вот, — повторил Эдик, закуривая «Мальборо». — Я хочу проверить на деле, что вы за мужчины такие…

— Морду Лешке набить хочешь? — догадался Андрей, хитренькими глазками глядя на Эдика.

— Как ты примитивно рассуждаешь, — скривился Эдик. — Что значит, набить морду? Это я могу сделать и без вас, я его одной левой уложу, этого дохляка. У меня, как-никак, первый разряд по боксу. Тут нужно другое — его надо опозорить перед ней, опозорить так, чтобы он и глаз на неё не посмел бы поднять после этого. Вот какова наша задача…

— Это запросто, — вмешался вдребезги пьяный Женька. — Это нам раз плюнуть… Кайф есть, мы его прямо при ней так обделаем, в жизни не отмоется…

— Вот молодец Женька, — одобрил его позицию Эдик. — Хоть ты и юн, но мыслишь в верном направлении. Сегодня вечером он приезжает на электричке из Москвы, а она пойдет его встречать. Вот и мы встретим, — с ненавистью произнес он, делая глоток чешского пива.

— Так вот за это и выпьем! — провозгласил Женька, разливая всем очередную порцию водки. — За успех нашего благородного дела! Не позволим всяким тут оскорблять нашего друга! Мы, Эдик, за тебя горой! Рассчитывай на нашу помощь!

У Андрея, помнится, эта идея вовсе не вызвала восторга, но он молчал, не желая прослыть трусом. Женьку же просто распирало от жажды подвигов.

— Что ты, Эдик? — кипятился он, суча хилыми кулачонками. — Ты нас столько выручал, и заступался, и денег давал, и на машине катал… Мы тобой, братан!

…Андрей сидел на корточках около стены в кромешной темноте с закрытыми глазами. Огарок свечи давно погас, но он и не был нужен ему… Он весь был в прошлом, в воспоминаниях о том страшном августовском вечере…

Зачем он пошел туда? Зачем подписался на это сомнительное мероприятие? Как ему не хотелось туда идти, как все это было мерзко… Дружат парень с девушкой, и пусть себе дружат, что на ней для Эдика свет клином, что ли сошелся? Но как было не пойти? За кого бы они потом его считали?

Но даже они, Эдик и Женька, разве они хотели того, что получилось? Разве они собирались убить Алексея? Им же нужно было только попугать его. Но человек предполагает, а Бог располагает. А точнее, дьявол. Именно сам дьявол вел их на ту лесную тропинку…

Местечко они нашли укромное… За густыми деревьями их не было видно, зато им хорошо видна была тропинка, ведущая от станции… Они запаслись пивом, уселись на травке в чащобе и стали ждать…

И снова дьявол вмешался в их судьбу…

— Вот она, — шепнул Женька.

И впрямь, в сторону станции по тропинке шла Ксения. В джинсах и курточке. Шла одна, кутаясь от холодного ветра и накрапывающего дождика…

Затем прошло немало времени, и они увидели её возвращающуюся со станции, грустную и поникшую.

— Не дождалась, — шепнул Геннадий Эдику.

И тут произошло неожиданное. Откуда ни возьмись появились два пьяных парня, которые начали приставать к ней.

— Давай поможем, — шепнул Андрей. — Как раз удобный момент, чтобы ей понравится.

— Сиди, пока сидится, — одернул его Эдик. — Посмотрим, что будет. Проучить её тоже было бы неплохо. А у этих скотов это хорошо получится…

Разумеется, Андрей был прав, и лучшим способом понравиться девушке, было бы спасти её от хулиганов. Но этих типов Эдик хорошо знал и не имел ни малейшего желания с ними связываться, они были грозой поселка, личностями дикими и неуправляемыми. Свяжешься с ними, как потом здесь жить? Проходу ведь не дадут…

Парни стали хватать Ксению, тянуть её куда-то. Но она умудрилась вырваться и бросилась бежать по направлению к дому. Парни было бросились за ней, но плюнули и отстали.

— Сил нет, — сказал один. — Ну ее…

— Давай выпьем, у меня есть полбутылки, — предложил другой.

Они прямо на тропинке вытащили бутылку водки и стали пить из горлышка, усевшись на куртку одного из них. Потом бросили бутылку тут же.

— Пошли, — пробубнил один. — На электричку опоздаем…

— Ты куртку-то подними, — сказал другой. — Куртка твоя валяется…

— А и хрен с ней, — ответил тот, однако, куртку поднял. Эдик заметил, что из кармана куртки вывалился какой-то предмет.

— Гляди, — сказал второй. — Чувак какой-то канает…

— Это он, — шепнул Эдику Женька.

И впрямь, по дороге от станции быстро шагал Лешка Малиновский в легком плащике и с зонтиком в руке.

— Парень, дай закурить, — сказал ему один из пьяных, становясь на его пути.

— Не курю, — ответил тот.

— Как это? Совсем не куришь?

— Совсем не курю.

— Ах, вот как…

Произнеся эти слова, пьяный неожиданно ударил Лешку в лицо. Тот попытался ответить ударом, но пьяный умудрился увернуться. Обозлившись, сжав пудовые кулаки, пошел было на Алексея, но тут сзади послышался женский голос.

— Хулиганы!!! Что творите?!!! Двое на одного! А ну, пошли отсюда! Милицию вызову!

— Да ты что, тетка Анисья? — произнес один из парней. — Мы так балуемся…

— Я вам! Знаю я тебя, Шилкин, колония по тебе плачет. Все матери расскажу! Пожалел бы её, инвалид ведь она…

— Да ладно, ладно, мы пошли, — сдались двое и зашагали к станции. Тетка Анисья поинтересовалась, как Лешка себя чувствует и тоже зашагала к станции, бормоча проклятья в адрес проклятущего хулиганья, от которого никому житья нет.

Алексей вытер кровь с подбородка и пошел. Но тут Эдик подмигнул товарищам, и они вышли из укрытия. Наступил их час.

— Здорово! — улыбнулся Эдик, встав на его пути.

— Привет!

— Получил пиздюлей?

— Ты видел? — презрительно усмехнулся Алексей.

— Видел.

— А если видел, помог бы, по-соседски… Струсил, небось? — продолжал криво улыбаться Алексей. — Парни крепкие…

— Я-то? Ты что несешь, щенок? Что ты базаришь? — стал наступать на него Эдик.

— Кто струсил? Он? — стал наступать и Женька. — Да я тебе за него…

Сам же Андрей к тому моменту был уже вдребезги пьян. Последняя бутылка пива буквально добила его. Он стоял поодаль, уже совершенно не в состоянии соображать…

— Дайте пройти по-хорошему, — произнес Алексей без малейших признаков страха.

— А если по-плохому? — широко улыбался белыми зубами Эдик.

— Ты, я слышал, все к Ксюше клеишься? — хмыкнул Алексей. — Она мне рассказывает, пристал ты к ней, как банный лист. Я и сам с тобой хотел поговорить, некогда все только… Да и чего с тобой говорить, она только смеется над тобой…

Этот щенок был вполне уверен в себе, он просто-таки издевался над Эдиком. Злоба стала переполнять его, но он никак не мог решиться начать драку.

Инициативу на себя взял лезущий из кожи вон Женька. Он выскочил из-за спины Эдика и ударил Алексея в лицо. Лешка отшатнулся, но на ногах удержался. Хлипкий Евгений мгновенно получил ответный удар в челюсть. Упал навзничь на землю…

Тут и Эдик бросился на Лешку, осыпав его градом ударов. Вскочил и Евгений. Вдвоем им удалось сбить противника с ног и они начали лупить его ногами.

— На-ка тебе, герой-любовник! Получи свое! — чеканил слова Эдик.

— Жалко, она не видит, — говорил Женька.

Сопротивляться Алексей уже не мог. Он барахтался на мокрой траве, пытаясь хоть как-то защититься от ударов. Андрею даже стало жалко его, и он хотел было оттащить от него своих друзей, но те неожиданно сами прекратили избиение.

— Все! — скомандовал Григорянц. — Вставай и пошел отсюда… Иди к своей шлюхе, пусть она оближет тебя… Двое влюбленных придурков…, презрительно сплюнул он в сторону.

Алексей с трудом встал, вытер кровь с лица и поплелся было по тропинке. Но вдруг подобрал с земли огромную палку и бросился назад. И первым на его пути оказался Андрей, который, хотел вырвать у него эту палку. Этого у него не получилось, и Алексей нанес ему вполне ощутимый удар по голове. Следующим был Эдик, но тот успел отклониться в сторону, и палка пришлась по уху Женьки.

— Обалдел совсем, сволочь? — крикнул вдребезги пьяный юнец, которому стало плохо от проделанных им резких движений и жутко захотелось блевать от огромного для него числа выпитого.

Однако, попытался взять себя в руки и отважно бросился на размахивающего палкой Алексея. Но вместо того не удержался на ногах и нырнул на землю. Однако, его судорожное движение сыграло свою роль. Алексей в тот момент повернулся к стоявшему в угрожающей позиции Эдику, и Женька упал ему прямо под коленные сгибы обеих ног. В этот момент Эдик обеими руками сильно толкнул Алексея в грудь. Потеряв равновесие, тот упал. Однако, палку из рук не выпустил…

Андрей барахтался на земле, ошалевший от удара палкой, Женьке же было совсем плохо, кружилась голова, его рвало прямо на землю… Оба находились в прострации… Больше Андрей не помнил ничего… И не смог вспомнить, как впоследствии не пытался… Сплошной туман и пелена… То же самое говорил ему и Женька…

— А ну-ка, ребятишки, пошли быстренько отсюда, — услышали оба над собой властный голос Эдика.

Они открыли глаза и увидели жуткое зрелище. На спине валялся Алексей. Под сердцем у него торчал нож… Он был мертв.

— Кто его? — прошептали в унисон Женька и Андрей.

— Один из вас, — ответил бледный Григорянц. — А кто именно, не скажу. Пить надо меньше. Пошли быстро, пошли. Слава Богу, никто не видел…

Эдик вытащил из кармана носовой платок, обернул им руку, а затем резким движением выдернул из тела Малиновского нож. Хлынула кровь, Андрею и Женьке опять стало плохо…

Хмель прошел мгновенно. Дворами они пробрались на дачу к Эдику. Причем, шли поодиночке, с разных сторон, Эдик решил, что так будет безопаснее. Дома у Эдика вымылись в ванной, там же и заснули… Куда девался нож, об этом Эдик им не сообщил.

На следующий день по подозрению в убийстве Алексея Малиновского были задержаны местный хулиган Шилкин и его товарищ Чугаев. Показания против них дали и Ксения, к которой они приставали на тропинке, и тетка Анисья, которая не дойдя до станции, повернула в другую сторону, и таким образом, не могла подтвердить слова Шилкина и Чугаева, что они сели в поезд и уехали. Свидетелей в их пользу не было. Как назло, никто из знакомых на станции их не видел. На месте преступления была найдена пустая бутылка водки с отпечатками пальцев обоих, на земле были следы их ботинок… Тучи над их головами сгущались… А вскоре в лесу нашли последнее, совершенно убойное доказательство их вины — нож. Нож этот в поселке был хорошо известен — он принадлежал Шилкину. Экспертиза установила, что именно этим ножом был убит Малиновский, на его ручке были отпечатки пальцев Шилкина. Положение Шилкина и Чугаева стало просто безвыходным…

— Ничего не было, хлопцы, — говорил друзьям Эдик. — Я вас не выдам, хоть и знаю, кто нанес ему решающий удар. Забудем об этом, забудем навсегда. Вы настоящие мужчины, я вижу, вы настоящие друзья. Этот сумасшедший бросился на нас с палкой, он чуть не убил тебя, Андрюха, и ты еле увернулся, Евгений. Так что мы только оборонялись. Поначалу поучили его немного, но это не смертельно. А потом защищались от его палки, и все. Но неприятностей не оберешься, начнется дело, там такие асы, в прокуратуре, так дело повернут, что окажется, что мы его убили чуть ли не умышленно. Знаю — есть статья сто третья, там до десяти лет. Хочешь ты, Андрей, отправиться в тюрьму на десять лет, а? Не хочешь? А ты, Евгений, представляешь себе, что такое колония для малолеток? Спроси моего отца, это хуже взрослой зоны…

И друзья решили закрыть рот на глухой замочек…

Затем произошло неожиданное. Раздались анонимные звонки и в прокуратуру, и родителям Алексея. Не назвавшая себя женщина сообщала, что видела Эдуарда Григорянца возвращающимся домой в окровавленной куртке. Эдика вызвали на допрос в прокуратуру к следователю Курбыко…

Насмерть перепуганный Эдик рассказал обо всем отцу. И тот взял дело в свои руки. Эдик побывал на одном допросе, довольно мужественно его выдержал, категорически отказываясь от всяких обвинений и утверждая, что в день своего рождения он вечером пределов дачи не покидал, ссылаясь на своих товарищей. В качестве свидетелей вызвали и Андрея с Женькой, которые полностью подтвердили сказанное Эдиком. Следователь Курбыко пообещал их вызвать еще, но тут вмешался адвокат… Результат не заставил себя ждать… Эдика больше не вызывали, а Шилкин в октябре того же года был осужден и получил за убийство девять лет. Чугаев получил три года. Дело было закончено…

Но через несколько месяцев свое собственное расследование решил вести отец погибшего Алексея журналист Малиновский. Ему удалось вычислить эту свидетельницу, видевшую Эдика, возвращающегося с тропинки, ведущей к станции. Малиновский собирался подать жалобу в вышестоящую судебную инстанцию, будучи уверенным, что это именно Григорянц с компанией, а вовсе не Шилкин с Чугаевым убили его сына. Подвела его неосторожность. Встретив как-то по дороге Эдика Григорянца, Игорь Малиновский плюнул ему в лицо и прошептал: «Ответишь за сына, убийца…» Насмерть перепуганный Эдик даже ничего не ответил. Он снова обратился к отцу. И вскоре Игорь Малиновский был сбит машиной около своего подъезда. Его жена Ирина попала в психиатрическую больницу. Все. Дело было сделано. Можно было жить дальше…

Адвокат Григорянц продал дачу в поселке, так как жить там после всех этих подозрений было сложно. Семья Ксении также вскоре покинула эти места. Затем они выехали на постоянное место жительства в Соединенные Штаты Америки, отец Ксении был одаренным программистом и нашел себе там хорошую работу. Остались только Прокофьевы, наотрез отметающие даже попытки разговоров, что их сын как-то причастен к злодейскому убийству.

… И вот… Женьки нет… Есть его смердящий труп… Вот он. А Андрей заперт в темной комнате рядом с этим трупом… Только Эдика не хватает… Вот оно — возмездие! Пришло тогда, когда его уже никто не ждал…

А ведь он начал потихоньку забывать о том давнем происшествии… Хотя, вполне возможно, что роковой удар нанес именно он, Андрей. Он ведь практически ничего не помнит после того, как получил от Алексея удар палкой по голове. Да и что было до того, помнит крайне смутно, словно во сне…

На первых порах время от времени они задавали вопросы Эдику, кто же именно убил Малиновского? Он всегда говорил одно — во всяком случае, не он. Не так он глуп и не так уж был пьян, чтобы совершить такую ошибку. Убил один из них, либо Андрей, либо Евгений. Но он не скажет, ему неважно, ибо он знает, что нанесший этот удар не виноват. Он только защищался…

… Впоследствии их пути разошлись, встречались они очень редко, и вопросы задавать перестали. Прошедшее поросло быльем… Евгений, время от времени наезжавший на дачу, как-то краем уха слышал, что Шилкин погиб в тюрьме, а Чугаев давно вышел на свободу, но в родных краях больше не появлялся…

… Но как веревочка не вейся, конец все равно приедет. И вот он конец, вот она расплата…

Но все же, кто нанес тот смертельный удар Малиновскому? Сейчас этот вопрос как шило буравил воспаленный мозг несчастного Левушкина. Ведь если он не наносил этот удар, в чем заключается его вина? Он практически даже не участвовал в драке, Малиновского били Эдик и Женька. А он даже хотел прекратить избиение, у него просто не было ни физических, ни душевных сил на это, вот он и наблюдал за всем этим со стороны… Но Андрей хорошо помнит, что и Малиновский сопротивлялся, пока его не сбили с ног, он несколько раз сильно ударил Женьку в лицо, Эдику заехал ногой в пах, а затем отключил самого Андрея ударом палки по голове. И если не он нанес этот роковой удар ножом, то за что такая страшная расплата? Если он не убивал Малиновского, то почему он должен платить своей жизнью за чужое преступление? Мысль о том, что Алексея убил ни кто иной, как сам Григорянц, давно приходила ему в голову, и ему и покойному Прокофьеву. Только они не смели высказать крутому бизнесмену, окруженному могучими телохранителями, свои подозрения. Он бы просто раздавил их, как клопов. А погибший отец Алексея? Ведь наверняка его смерть не была случайностью… На эту тему они вообще никогда не говорили, только про плевок в лицо Эдику прослышал вездесущий Женька и под большим секретом рассказал об этом Андрею. Но Эдику ни тот, ни другой даже не заикались о своих подозрениях…

И Левушкин и Прокофьев, будучи вызваны на допрос в качестве свидетелей к следователю областной прокуратуры Курбыко, говорили одно и то же — они находились весь вечер дома у Григорянца и в лесу не были… И сам Григорянц никуда из дома также не отлучался. А затем вызовы внезапно прекратились, и Эдик веселым голосом заявил им, что с этим покончено раз и навсегда…

О судьбе несчастных Шилкина и Чугаева они как-то не задумывались, а ведь Шилкин-то получил ДЕВЯТЬ лет, огромный срок за преступление, которого он не совершал. Он-то во всяком случае его не совершал, он только и сделал-то в тот роковой вечер, что напился, потерял свой нож и несильно ударил Малиновского в лицо. А Чугаев, получивший три года, вообще ни в чем не виноват, просто сел совершенно ни за что. Про их судьбы они просто забыли…

Да, не задумывались они, а вот теперь задуматься пришлось… Да ещё как задуматься…

Постепенно веки жутко уставшего Левушкина стали смыкаться, и он отрубился прямо на полу около стены…

Он очнулся, когда уже начинало светать… И при этом полумраке в комнате стало ещё страшнее, да и трупный запах за несколько часов усилился… Андрей стал стучать в дверь, но никто на это никак не отреагировал. На маленьком окне были решетки, за окном — только снег, сугробы, кривой забор… Андрей снова присел на пол и опять задремал…

Ему снилось страшное лицо покойного Женьки Прокофьева. Снилось, что покойник ожил и идет на него с распростертыми руками и растопыренными пальцами.

— Ты убил, ты убил, ты убил, — шепчет он каким-то громким шепотом и медленно движется к нему. Его запавшие глаза приоткрылись, и он жутким взглядом смотрит на него… И вот он подошел совсем близко и дотронулся своей холодной окоченевшей рукой до его лица.

— А-а-а!!! — завопил Андрей и проснулся…

В комнате теперь было уже совсем светло, а перед ним стоял мужчина в длинном кожаном пальто и белом шарфе. Густые русые с проседью волосы, голубые глаза, пристально глядящие на него.

— Ну что, Левушкин, страшно? — спросил он, хлопая его холодной с мороза рукой по щеке.

— Страшно, — честно признался Левушкин.

— Это ничего, — обнадежил он. — Будет ещё страшнее…

8

— Ну как вы? — раздался над ухом Кости женский голос.

— Спасибо, — ответил он, чувствуя дикую головную боль. — Вроде бы, жив…

— Вы уж нас, ради Бога, извините. Мы-то думали, вы из той же компании.

Костя огляделся по сторонам. Он лежал в небольшой комнате на диване, а перед ним стояла высокая женщина лет сорока пяти в красной кофточке и черных брюках. Ее серые глаза внимательно смотрели на него. За окном ещё было темно, комната освещалась стоящим около дивана торшером.

— И как же прикажете все это понимать? — нахмурился Костя. — Между прочим, у меня семья, двое детей…

— На нас только что был наезд, — спокойно ответила женщина. — Кстати, мы до сих пор не знаем, чьи интересы представляете вы. Мы, разумеется, ознакомились с вашими документами и знаем, кто вы такой. Что вас привело в столь поздний час к нам?

— Я, между прочим, к вам не вламывался, — стал испытывать раздражение Костя. — Я позвонил в дверь, мне не открыли, я пошел было восвояси, и вдруг получил удар сзади по голове. Хорошенькие дела… С какой такой стати? Это, между прочим, уголовно наказуемое дело…

Он встал с дивана и увидел свой пиджак висящим на стуле. Бросился к нему, обнаружил там деньги и документы, но пистолета не было…

— Где оружие? — мрачно спросил он. — Шуточки изволите шутить, мадам?

В это время в комнату вошел невысокого роста крепкий мужчина лет сорока, несмотря на столь ранний час одетый в черный костюм и белую рубашку с бордовым галстуком. На подбородке небольшой, но глубокий шрам. Голубые глаза пристально и весело глядели на него.

— Оружие у меня, — ответил он. — А в соседней комнате мои люди. Шансов у вас нет никаких… Так что, давайте-ка без агрессии, Константин Дмитриевич. Я также приношу извинения за удар по вашей голове, и хочу выяснить, зачем вы пришли в квартиру к этой женщине в столь поздний час?

«Насчет шансов это мы ещё посмотрим», — мрачно подумал Костя, но пока решил действовать поосторожнее.

— Я пришел поговорить с вами, — обратился он к женщине. — Вы ведь Ирина Павловна Малиновская, не правда ли?

— Да, я Малиновская, — подтвердила она. — Вот и познакомились, Константин Дмитриевич. А раз хотели поговорить, так и говорите, мы тоже этого хотим…

— Должен вас предупредить, что о моей поездке сюда осведомлены мои друзья, — блефовал Костя, досадуя в душе на свою неосторожность. — И если со мной что-то случится, сюда приедут меня искать. Так что не советую предпринимать скоропалительных и непродуманных решений…

Малиновская неожиданно громко расхохоталась.

— Вы же человек серьезной профессии, откуда же столько предупреждающих угрожающих слов? Что вы нас запугиваете? Неужели вы не понимаете, что во-первых вас тут никто не боится, а во-вторых, вам никто не желает никакого зла. Хотели бы, так причинили, будьте уверены… Вас ведь нанял Григорянц, не правда ли?

Костя промолчал.

— Правда, — констатировала Малиновская. — Нанял, чтобы вы нашли убийцу его жены, чтобы вы нашли его друзей Евгения Прокофьева и Андрея Левушкина, чтобы вы предотвратили преследование этой тройки. Правда, он параллельно попытался действовать другими, неформальными методами, как свойственно самонадеянным новым русским, но тут у него произошла позорная осечка. Методы у него тоже тривиальные, например, его люди хотели пытать меня раскаленным утюгом. Прямо здесь, в соседней комнате…

— Вот как? — напрягся Константин.

— Именно так. У вас хорошее открытое лицо, судя по всему вы в прошлом либо оперативник, либо военный. Какого же рожна вы влезли в это болото, Константин Дмитриевич? Влезли в епархию Господа Бога или дьявола, как вам угодно… Вам, во всяком случае, тут делать совершенно нечего…

— Я выяснил кое-что про вас и про мотивы, которые двигают вами, Ирина Павловна, — произнес Костя, почесывая затылок. — Я допускаю, а точнее, почти уверен, что все, в чем вы подозреваете Григорянца и его друзей, правда. И поэтому явился сюда поздно вечером один, практически безо всяких мер предосторожности. Но… тем не менее я полагаю, что вы взяли на себя слишком большую миссию, например, убийство ни в чем не повинной женщины.

Малиновская переглянулась со своим партнером, тот едва заметно подмигнул.

— Насчет убийства женщины, тут вопрос несколько сложнее, — как-то уклончиво произнесла она, морща лоб. — А что касается остального? Что касается остального…

Она стала ходить по комнате, явно сильно волнуясь и пытаясь взять себя в руки и не сказать лишнего.

— Я круглая сирота, Константин Дмитриевич. Отца своего я вообще не знала, мать от меня отказалась, когда я была совсем маленькой. Я не знала, что такое домашний уют, тепло, любовь… Я росла в детдоме… И, тем не менее, верила, что найду свое счастье… И встретила такого человека. Удивительного редкого человека — молодого талантливого журналиста Игоря Малиновского. Как нам было хорошо вдвоем… Как он умел ухаживать, как он умел любить… Мы жили в его крохотной комнатушке в коммуналке, и это был счастливейший период моей жизни. У нас родился сын, чудный мальчик Алешенька, умненький, красивенький, похожий одновременно и на Игоря, и на меня. Как мы с Игорем радовались на него! Как мы весело втроем проводили время! Потом Игорь стал неплохо зарабатывать, его много печатали, мы получили вот эту квартиру, купили дачу, машину… Алешка усиленно занимался английским. В девяносто первом году он кончил школу и поступил в ИНЯЗ. Казалось бы, наступает пора настоящего счастья. Но дьявол рассудил иначе счастье-то оказывается, уже было в прошлом. Впереди было горе, страшное горе… И все из-за чего? Из-за кого?!!! — Глаза её покраснели, кулаки сжались… — Из-за трех мерзавцев, напившихся водки, из-за того, что красивая девушка предпочла моего сына этому крутому Григорянцу? Что они с ним сделали?!!! Они встретили его на тропинке, избивали ногами, а потом прирезали как барана… Но это ещё не все! Они подставили других людей, наивных нелепых… Этим трем гадам рода человеческого за все это время даже в голову не пришло задаться вопросом, скольким людям они загубили жизнь? Алешке, Игорю, мне, двум людям, сидевшим за их преступления, их родным и близким… Я уже не говорю о том, что теперь они загубили жизни и своим близким. Но ничего, теперь они зададут себе этот вопрос. Теперь и им самим предстоит узнать, что такое настоящее горе…

— Вы что…, - начал было Константин.

— Жить не будут!!! — констатировала Малиновская, делая угрожающий шаг по направлению к нему. — Не будут!!! Обещаю вам это! Ни один из этой тройки жить не будет!!! И вы ничем не сможете им помочь!!! И мой вам совет, не ввязывайтесь в это дело!!!

Константин промолчал, задумался.

— Дело-то этим не кончилось, Константин Дмитриевич, — мрачно улыбнулась Малиновская. — Одна пожилая женщина видела их, вернее, одного Григорянца, возвращающегося домой после убийства Алексея. И она позвонила в прокуратуру. И нам тоже позвонила. Анонимно, себя не назвала, у нас ведь народ смертельно напуган. И следователь Курбыко начал было копать в нужном направлении… Но, как говорится, чего не могут решить деньги, могут решить большие деньги… И они были у адвоката Григорянца. И он их дал следователю Курбыко. И все — Шилкин и Чугаев отправились в тюрьму, а вот Эдуард Григорянц, как вы сами знаете — в свой славный путь к богатству и процветанию, закончившийся совсем недавно покупкой виллы в Испании. Кстати, Шилкин умер в тюрьме, отсидев шесть лет из девяти и подхватив там туберкулез.

— А Чугаев? — неожиданно спросил Костя.

— А Чугаев вышел, — как-то странно усмехнулась она.

— И где он?

— А черт его знает, где он, — продолжала усмехаться Малиновская. Хватит о нем, это его личное дело, где ему находиться. Он тоже человек, не только чета Григорянцев имеет право на существование. Я хотела сказать вам о том, что мой муж начал собственное расследование. И он нашел-таки ту женщину, которая видела Григорянца, в окровавленной куртке, возвращающегося домой именно после убийства. Но Игорька подвела неосторожность и невыдержанность. Он встретил Эдуарда и плюнул ему в лицо, сказав «убийца». И адвокат Григорянц, которому, естественно, тут же пожаловался его оплеванный сыночек, понял, что Игорь что-то замышляет. И тетка та простецкая кому-то что-то сказала, трудно так долго хранить молчание… А слухами, как известно, земля полнится… Тетке-то ничего за её длинный язык не было, пожалели, видимо её или сочли безопасной, она полгода назад только скончалась. А вот Игоря в начале девяносто второго года сбила машина прямо около нашего подъезда, вот здесь, на Фрунзенской набережной… А тетка та рассказывала мне, что тогда, после гибели Игоря, ей кто-то подбросил записочку. Там всего-то было написано: «Вчера вечером Игорь Малиновский был сбит машиной. Насмерть.» И все. Этого для неё было вполне достаточно, чтобы на долгие годы закрыть свой рот на замочек. А уж перед смертью она мне все рассказала, и как Эдуарда видела в окровавленной куртке, дрожащего и перепуганного, и как записочку получила… Вот такой замечательный папаша у вашего богатенького клиента, на все руки мастер… Для подведения итогов этой истории скажу еще, что после гибели Игоря я попала в психушку и провела там около полугода под чутким надзором крепких крутых мускулистых санитаров, хорошо умеющих обращаться с такими психами, как я… Как только выжила, ума не приложу… Да, что обо мне? — махнула рукой она. — Я-то выжила все-таки, а они… Их уже никто не вернет…

— Значит, вы решили взять правосудие в свои руки? — произнес Костя, сам ощущая нелепость своих слов.

— А как же? Кому же ещё этим заниматься, посудите сами, — развела руками Малиновская. — Спасение утопающих дело рук самих утопающих, воистину так… Должно же когда-то было прийти возмездие… Вот оно и пришло, лучше поздно, чем никогда…

— Ну и где же находятся в настоящее время Евгений Прокофьев и Андрей Левушкин? — спросил Константин.

— Некорректные вопросы задаете, Константин Дмитриевич, — вмешался, наконец, и стоящий за все время разговора около стены со скрещенными на груди руками мужчина.

— Вы полагаете? — нахмурился Костя.

— Полагаю, да. Вам, Константин Дмитриевич, надо четко расставить точки над «и». Людям порой кажется, что в жизни все очень сложно. Однако, это вовсе не так. Я, например, тоже детдомовский, и привык оперировать простыми категориями — хорошо, это когда есть дом, есть близкие люди, когда ты не голоден, когда тебя не бьют и не издеваются над тобой, когда не убивают… Все, что наоборот — это плохо. И каждый человек должен прежде всего уяснить себе — на чьей он стороне, на стороне добра или на стороне зла. Ведь на поверку-то оказывается, что большинство находится на стороне зла, потому что как правило на стороне зла сила. А на стороне силы быть гораздо проще, безопаснее…

— Вам не следовало бы учить меня добру и справедливости, — холодным тоном заметил Костя. — Я, кстати, никогда не был на стороне силы, вернее сказать, злой силы. В этом и видел свой долг, который старался выполнять безукоризненно. И когда воевал, и когда боролся с преступностью, пытаясь вытащить из тюрьмы как раз слабого и оклеветанного.

— Вы воевали в Афганистане, судя по вашему возрасту, — произнес мужчина. — Мой старший брат тоже. Он мне много рассказывал про эту войну. И зря вы так агрессивно настроены, мы вообще-то вам верим, и поэтому разговариваем с вами, пытаемся убедить, а не действуем другими методами.

— Вы полагаете, они возможны?

— Запросто, — усмехнулся собеседник. — Все это достаточно элементарно, но никто этого не хочет. Если вы, разумеется, не на стороне убийц и мерзавцев…

— Да почему я, собственно говоря, должен быть на стороне убийц и мерзавцев?! — вконец обозлился Костя и полез в карман пиджака за сигаретами. — И будьте так любезны, верните мне мое оружие.

— Да вернем, вернем, разумеется, вернем, когда убедимся, что от вас нам не грозит никакая опасность… Глупо подвергаться опасности, Константин Дмитриевич в тот момент, когда, наконец-то восстанавливается справедливость…

«Справедливость…» Костя вспомнил, как смеялся над его словами Иляс Джумабеков, а потом-таки взялся помогать ему, потому что тоже хотел справедливости, хотел отомстить за убитую сироту, хотел наказать убийц… Вспомнил, как параллельно с покойным следователем прокуратуры Паниным расследовал дело об истреблении целой семьи банкира Струкова. Тогда один человек, действуя нетрадиционными методами из мести уничтожил одного за другим всех членов этой семьи. Костя не одобрял его действий, но он не стал помогать Панину сажать мстителя на скамью подсудимых. Ему и так досталось за его деяния…

Костя откровенно пожалел, что подписал договор с Григорянцем. Интуиция не подвела его и на этот раз. Впрочем, он предупредил Григорянца о том, что если дело окажется нечистым, он расторгнет договор. Так оно и оказалось, он был готов верить Ирине Малиновской и её другу. Тем более, что сведения майора Молодцова также свидетельствовали против Григорянца и его компании. А к Ирине Малиновской и человеку со шрамом он испытывал все большую и большую симпатию и вовсе не таил на них зла за полученный им удар по голове, он отдавал себе отчет в том, что они имеют право на то, что делают. Хотя и с некоторыми оговорками.

— Как мне вас называть? — вдруг обратился он к другу Малиновской.

— Меня зовут Федор. Если по отчеству, то Федор Григорьевич. Фамилии называть не стану. А у вас я прошу извинения за тот удар, который нанес вам в парадном. Сейчас я вам расскажу, что тут происходило незадолго до вашего появления…

Он подробно рассказал Косте все, что произошло.

«Да, хорош гусь этот Григорянц», — подумал Костя. — «Отправил сюда бандитов, а сам поехал ко мне рассказывать о сумасшедшей Малиновской. Все-то он хочет охватить своими волосатыми холеными лапками…»

— А знаете почему я вам рассказываю все это? — спросил Федор.

— Знаю, — ответил Костя. — Не так уж я глуп, как вы полагаете. Вы рассказываете мне обо всем этом и вообще откровенны и лояльны со мной, потому что, ознакомившись с моим удостоверением, вы навели обо мне справки. Справки в определенных кругах, я имею в виду. И там вам сообщили, что я человек порядочный и со мной можно иметь дело и что против своей совести и справедливости я никогда не пойду. Ну что, Федор Григорьевич, угадал я?

— Угадал, — расхохотался Федор.

— То-то, — погрозил ему пальцем Константин. — Давайте теперь мою пушку…

— А как же ваш договор с Григорянцем?

— Если все, что вы говорите, правда, я расторгну договор с ним. И заключу его с вами, если вы мне это предложите, разумеется. И помогу посадить Григорянца на скамью подсудимых…

— А что, Ирка? Тоже вариант, — сказал Федор.

— Нет уж, Константин Дмитриевич, — нахмурилась Ирина. — Мы будем действовать своими методами… И каждый получит свое. Спасибо вам, конечно, за предложение, но все же вы беритесь за какое-нибудь другое дело, менее скользкое, чем это… Отдай ему пистолет, Федя, и ещё раз примите наши извинения…

Федор вышел и принес Косте пистолет.

— И все же, убийство женщины, не имеющей никакого отношения к тому преступлению, молодой женщины, матери двухлетней девочки — это злодейство, — сказал уже на выходе Костя.

— Возможно, — неожиданно согласилась Ирина. — Только мы его не совершали. Наши объекты — только Григорянц, Прокофьев, Левушкин. Только они и никто больше…

— Так что, неужели это случайность?! Ведь ваш муж погиб точно так же, как и Татьяна Григорянц!

— Это не случайность, но мы её не убивали. То есть не стояли за этим убийством. А большего я вам сказать не могу, это не моя тайна… Мы такие действия не одобряем, но не хотим, чтобы тот, кто их осуществил, за них отвечал перед законом. Понятно?

— Кстати, понятно, — широко улыбнулся Костя. — Я вообще-то паренек смышленый. Ладно, будьте здоровы… И все же, примите одно замечание опытного человека. Ирина Павловна, вашего сына убивал один человек, били, скорее всего, трое, что, кстати, тоже не доказано, но убивал только один. Потому что смерть наступила не от побоев, а от удара ножом. И поэтому не все трое должны нести равную ответственность…

— Добрый вы какой, Константин Дмитриевич, ох, какой добрый… В каком-то смысле вы, очевидно, правы, а в каком-то нет. Я сама и прекрасно понимаю, что главным виновником всего является Эдуард Григорянц, это не подлежит сомнению, знаю, что его папаша организовал убийство моего мужа, но тот, кто нанес удар ножом, непосредственный удар, должен тоже ответить по всей строгости, жизнью своей ответить, не чем-нибудь другим. Он ведь жизнь отнял у Алешки, понимаете вы это или нет, его единственную жизнь? У вас есть дети?

— Двое сыновей, кстати примерно такого же возраста, каким был ваш сын.

— Так вот, не дай Бог, разумеется, убьют или искалечат вашего сына, а тот, кто его убил или искалечил, останется безнаказанным, или получит небольшой срок, как у нас это порой делается… Будете вы удовлетворены таким результатом?

— Нет, конечно.

— Вам захочется не только наказать заказчика, рука, поразившая человека, должна быть отсечена, Константин Дмитриевич. Вместе с жизнью. Все преступления делаются руками так называемых маленьких людей, которые не несут ни за что ответственность. А я считаю, что исполнитель виноват не меньше, а порой даже больше заказчика…

— Так кто убивал-то? — спросил Костя. — Поделитесь…

— Не знаю, — тяжело вздохнула Ирина. — Об этом, думаю, знает только один человек на Земле…

9

И все же судьба Евгения Прокофьева продолжала волновать Константина. Он помнил усталые, грустные глаза его родителей, скромную обстановку их квартиры. Ему хотелось выяснить, что же все-таки с ним произошло. И он снова поехал в больницу к Наде, только она могла хоть как-то пролить свет на произошедшее с Евгением. Однако, там ему сказали, что её утром выписали. Он тут же направился к ней домой.

— А, это снова вы? — мрачно поглядел на него Александр Петрович Толкачев. — Никак не оставите её в покое…

Из-за его могучей спины на Костю ещё более мрачным взглядом, скрестив руки на груди, смотрела толстая круглая мать.

— Я, Александр Петрович, желаю ей только добра, — сказал Костя. — И мне обязательно надо выяснить кое-какие подробности…

— Заходите, раз пришли, — тихим голосом произнесла Надя, выглядывая из двери комнаты.

Константин и родители вошли в её комнату.

— Папа и мама, оставьте нас, пожалуйста, — так же тихо попросила Надя.

Родители молча пожал плечами и вышли. Тихо прикрыли за собой дверь. Только уже за дверью мать проворчала что-то неприятное в адрес назойливого Константина.

— Тяжело мне обо всем этом вспоминать, — вздохнула Надя. — Но, видно, придется… Понимаете, в чем дело — если бы он сам не признался, сам не подтвердил, я бы в жизни не поверила… Тихий, интеллигентный молодой человек, правда, пьет иногда сильно, но это вроде бы как болезнь. Я бы смогла помочь ему, как мне кажется… Но ЭТО?!!!

— Так что же там все-таки произошло? Расскажите по порядку…

— Он очень много пил в тот день, и был какой-то странный, напуганный как будто… Потом мы пили вместе, потом… ну… И зазвенел телефон. После этого звонка он совсем потерял лицо… Стал кричать на меня, оскорблять. Я собиралась было уходить. И вдруг… Звонок в дверь. Он пошел открывать… Я наблюдала за происходящим в небольшую щелку, дверь спальни была слегка приоткрыта…

… Вошли трое мужчин. Два здоровенных мордоворота, что называется, качка, а третий невысокий, в кожаном пальто и белом вязаном шарфе. Шрам небольшой на подбородке, русые волосы, густые такие…

Они прошли в другую комнату, захлопнув за собой дверь. Я же быстро оделась в спальне, мне было интересно, и я подошла к той двери. Тут резко распахнулась дверь, и сильно ударила меня прямо в лицо. Острая дверная ручка угодила мне в подбородок, даже кровь пошла…

— Ты что подслушиваешь, падла? — крикнул один и оттолкнул меня. Тот, в пальто, остановил его и вежливо пригласил пройти к ним, если я хочу послушать. Евгений сидел в кресле, смертельно бледный. Меня посадили у двери…

— Евгений Николаевич, — сказал этот человек. — Поговорим откровенно. Только без шуток и выкрутасов всяких, договорились? Человек вы явно пугливый и хлипкий, и брать на себя чужую вину вам вовсе ни к чему.

— О чем речь? — глядя в пол спросил Женя.

— Да неужели же вы сами до сих пор не догадались, о чем речь? Если не догадались, чего же вы так испугались?

— А как не испугаться? Терроризируете меня, преследуете, шагу шагнуть не даете, звоните, теперь врываетесь в квартиру. Вас трое здоровенных мужиков, я один, да впридачу с девушкой. Почему бы мне и не испугаться? Я не крутой, справиться с вами не могу, в милицию позвонить мне не дадите…

— Почему это не дадим? Мы что, бандиты, что ли какие? Звоните пожалуйста, вот ваш телефон. Только что вы им скажете, позвольте вас спросить? Что в вашу квартиру ворвалось трое мужчин? Так мы не ворвались, а вы нам сами открыли. Мы хотим с вами поговорить, только и всего.

— Хотите говорить, так говорите, — проворчал Женя, бросая на меня мимолетный взгляд. Я поняла, что ему очень неприятно мое присутствие в такой момент.

— Говорить стану без предисловий, Евгений Николаевич. Они нам ни к чему. Сейчас войдет одна дама, а эти ребятишки наоборот выйдут и покараулят около двери. А ваша девушка пусть останется, ей будет очень полезно послушать этот разговор. Дама задаст вам несколько несложных вопросов, требующих вполне конкретных ответов. Идите за ней, ребята!

Мордовороты вышли, и вскоре в квартиру вошла женщина лет сорока пяти, высокая, бледная, в длинном сером пальто с распущенными волосами.

— Здравствуй, Прокофьев, — сказала она. Женя долго вглядывался в нее, а потом вдруг узнал и побледнел как смерть. — Вот теперь вижу, узнал… Узнал…

— Узнал, и что с того? — едва шевелил губами Женя.

— Расскажи, Евгений в подробностях, как вы отпраздновали день рождения твоего дружка Эдуарда Григорянца в августе девяносто первого года, незадолго до всем известного путча?

— Нормально отпраздновали, — ответил Женя, ещё раз бросив какой-то странный взгляд на меня. — Выпили, посидели…

— Сына моего Алешку убили…, - вдруг добавила женщина и сделала резкий шаг по направлению к нему, сбив на своем пути стул. — Слушай ты, шакал, запомни, мне известно все. Доподлинно известно, что Григорянц на месте преступления был, доподлинно… Так что, ты хочешь сказать, что вы с Левушкиным ждали его у него дома, пока он на лесной тропинке убивал Алексея? Так дело было? — спросила она, садясь перед Евгением на кресло.

— Нет…

— А как?!!! Сейчас сюда и Григорянца доставят, и Левушкина, и мы их спросим, как дело было. Учти, шакаленок, тут люди серьезные собрались и порядочные к тому же. Как следователя Курбыко их не купишь… Тобой на сей раз занялись основательно. Говори, сволочь, как было, а то мы с тобой по другому поговорим…

— Никак не было. Я ничего не знаю. Мы сидели у Эдика, потом напились и там же заснули. Вот и все… Нас всех вызывал следователь Курбыко, а потом вызовы прекратились. Мы ни в чем не виноваты… А тот, кто убил, сидит…

— Уже не сидит, хоть и не убивал. Загнулся он в тюрьме от чахотки… И ты об этом, наверняка, знаешь, до сих пор же ваша образцово показательная семья там, на дачке, на свежем воздухе свой летний отдых проводит. А у Шилкина, кстати, тоже мать была, кстати, инвалид первой группы. И он был её единственным кормильцем. Выпивал, правда, и безобразил порой, это его и подвело. Но за это девять лет строгого режима не дают, Прокофьев… Он умер в заключении, мать умерла чуть ли не с голоду. Как вам такие дела? По душе?

— Мне это не по душе, но суд доказал его вину…, - бормотал Женя.

— Продажный следователь Курбыко сумел представить суду доказательства вины Шилкина и Чугаева, судья толком не разобрался и влепил им по полной катушке. А кто за них хлопотать станет, за полуграмотных нищих сельских пьяниц, адвокат, что ли? Адвокат Григорянц, кстати, и похлопотал. Тугим своим кошелечком, чтобы сынка своего отмазать от большого срока и вечного позора…

— Это лишь ваши измышления, — еле слышно проговорил Женя.

— Скажи еще, что я сумасшедшая, — сузила глаза женщина. — Лечилась же в Кащенко, что правда, то правда… Там я тоже насмотрелась на гуманизм нашего общества, много могла бы чего порассказать, только некогда… Вот девушка сидит, — показала она на меня. — Любите, наверное, вашего дружочка. Представьте себе, выйдете за него замуж, родится у вас сыночек… — Тут она резко встала, вытащила из кармана фотографию и сунула её мне буквально в лицо. На ней был изображен мальчик лет двух, голенький, в одних трусиках и в кепочке. Волосики светленькие, кудрявенькие… — Вот он, девушка, мой Алешка. Так ваш дружочек и его кореша забили его ногами, а потом прирезали ножом. А потом кто-то насмерть задавил моего мужа, когда он сам хотел добиться правды… Ну как, хотели бы вы, чтобы с вами так поступили?

— Нет, — прошептала я.

— А вот они сделали это. Сделали! Смотри в глаза, Прокофьев, в глаза!!! — Она вырвала фотографию у меня и сунула её в нос Жене. — Ну!!!

И по его реакции я поняла, что он причастен к этому делу, поняла, что все, что она говорит — правда…

— Отвечай, сволочь, — вмешался и мужчина. — Отвечай по-хорошему, пока я своих друзей не пригласил. Они умеют бить не хуже твоих, уверяю тебя. Все равно расколешься, щенок… Поздно бы только не было.

Но Женя не сдавался. Он повторял одно — не виноват, ничего не знаю…

И тогда он позвал тех двоих. Они в угрожающей позе встали рядом с ним.

А женщина вдруг сказала:

— Не надо здесь. В другом месте. Поехали, Прокофьев.

И тут он закричал:

— Не надо увозить меня! Были, были мы там, были!!! Только я не убивал, это, это…

— Кто? — процедила женщина.

— Я не знаю, кто именно…, - опустил глаза Женя. — Я был сильно пьян, я ничего не помню…

— Значит, возможно, и ты?

— Я не знаю!!! Говорю честно, не знаю!!!

Женщина и мужчина переглянулись.

— А я-то все же полагала, что это сделал Григорянц, — сказала она задумчиво. — А выходит, что это, возможно, и ты…

— Возможно, но я не помню!!! — буквально голосил Женя.

— Одевайся, — приказала женщина, и он стал одеваться. Покорно, словно зомбированный.

— Так-то вот, девушка красивая, — сказала мне женщина. — Такие вот дела порой происходят на этой грешной земле…

Я, насмерть перепуганная, ушла.

Перед тем, как уйти я ещё раз поглядела на Женю. Он отвернулся в сторону…

В самой двери меня остановил мужчина со шрамом и сказал:

— Не дай тебе Бог проболтаться про нас… Ему же хуже будет.

Я заплакала и убежала.

А потом… Значит… Выходит…, - лепетала она со слезами на глазах.

— Что потом было, я не знаю, — сказал Костя. — И никто об этом не знает…

— Так он в самом деле убийца? — с какой-то робкой надеждой в голосе спросила Надя.

— Хотел бы ответить вам отрицательно, Надюша, только не могу — правда мне дороже всего. В какой-то степени, непременно да. В этом я абсолютно уверен.

— А тогда… А тогда, — заплакала она. — И не занимайтесь его розысками…

— Найти его живого или мертвого — мой долг, — ответил Костя.

Уже в дверях она дотронулась до его плеча и прошептала:

— Найдите его, Константин Дмитриевич…

10

— Знаешь что, Федор, — сказала Ирина Малиновская, пристально глядя на него. — Устала я ото всего этого. Я просто выдыхаюсь, и не чувствую больше ничего, кроме этой жуткой усталости — ни удовлетворения, ничего… Давай подводить эту историю к логическому концу…

— Скоро сказка сказывается, Ирка, — покачал головой Федор. — Дело делается не так быстро.

— Оно не просто делается долго, — возразила она. — Оно делается не так, как бы нам того хотелось. В наши планы постоянно вмешиваются то посторонние люди, а то и просто какие-то потусторонние силы…

— Какие там посторонние силы? — хмыкнул Федор. — Это яростного и неукротимого Борьку Чугаева ты называешь посторонней силой? Откуда мы могли предполагать, что он решит действовать одновременно с нами?

— Одновременно с нами, но своими методами, — добавила Ирина. — Разве бы нам пришло в голову совершать этот наезд на ни в чем не повинную женщину? А подумают, безусловно, на нас. Впрочем, и так думают…

— Пусть думают…

— Нет не пусть! — крикнула Ирина. — Ты прекрасно помнишь, чего мы хотели. Собрать их всех троих, запереть их в надежном месте, потом привезти туда же следователя Курбыко и адвоката Григорянца. И послушать, что они нам скажут в интимной, так сказать, обстановке. А что вышло? Хлипкий этот алкоголик Прокофьев, рассказав нам все в подробностях, отягощенный страшными воспоминаниями, не выдержал даже одной ночи взаперти и повесился, Чугаев организовал убийство жены Григорянца, к которому мы не имеем никакого отношения, сам Григорянц торопит события, мобилизуя всевозможные, самые разнообразные силы… Плохо все сделано, Федор, плохо, топорно, и все это начинает вызывать у меня чувство какой-то досады…

— Но зато какова мысль запереть Левушкина в одной комнате с трупом? — возразил ей Федор. — Это ли не святая месть? Когда я сегодня утром говорил с ним, то понял, что он полностью потерял лицо и совершенно упал духом. А вскоре мы с тобой поедем туда вместе и посмотрим, что он скажет, глядя тебе в лицо.

— То же, что и тебе. Скажет, что был пьян и ничего не помнит… Григорянца надо брать, и пусть они поглядят друг другу в глаза.

— Его взять не так-то просто без шума. Тут нужно выждать момент. Как ты это себе представляешь — он постоянно на людях, при двух телохранителях, он подстраховался частным детективом, по всем делам ведется следствие…

— Короче, мы находимся в заколдованном кругу. Ты это хочешь сказать?

— Положение наше действительно довольно сложное, Ирка. Но я вовсе не хочу сказать, что мы на этом остановимся. Справиться с жалкими Левушкиным и Прокофьевым дело нехитрое, и особой чести не делает.

— Не чести мне надо, мне надо, чтобы убийца ответил за смерть моего сына…

— Частично они уже ответили. Кстати, Чугаев имеет такое же право на месть, как и мы, — заметил Федор. — И отнять у него этого права мы не можем. Побеседовать с ним можем, и его ищут…

— Что значит ищут? Его ведь уже догнали твои ребята. И говорили с ним. И он честно признался, что лично сидел за рулем и задавил жену Григорянца.

— Да, наши люди с ним говорили. Но не могли же они хватать его среди бела дня, скручивать, тащить куда-то, применять к нему силу? Тем более, что все это произошло так неожиданно, да и наверняка по его горячим следам уже была организована погоня… Да и не хотели они его задерживать. Напротив, ему помогли уйти, отвезя на безопасное расстояние… Он был благодарен, поклялся никого не подставлять и обещал скоро зарисоваться и поделиться своими планами… Один из ребят оставил ему номер своего телефона.

Раздался телефонный звонок. Подошел Федор.

— Алло. Здравствуйте. Савельев? Ах вот оно что… Забавно… Да, разумеется, я удивлен. И не просто удивлен. Мы вам все рассказали, вы в курсе всех событий… У нас вырывают добычу прямо из рук… Ладно, спасибо за информацию…

Он тяжело вздохнул, глядя в глаза Ирине.

— Долго жить будет Борька Чугаев, очень долго… Отчаянная голова… Пока мы думаем и прикидываем, он действует. И действует дерзко и отважно. Сегодня среди бела дня на виллу Григорянца явился какой-то человек, якобы проверить газ, нет ли утечки. Так что он сделал? Вытащил пистолет, уложил на пол телохранителей Григорянца, как котят, вывел его из дачи, усадил в какую-то машину и увез в неизвестном направлении. Догадываешься, кто это был?

— Вот сволочь-то, — с досадой махнула рукой Ирина. — Напортит только все… Сколько я ждала своего часа, и вот — перебежал дорогу… Устроит кровавую баню вместо планомерной утонченной мести… Сделает все грязно и отвратительно, да и наследит к тому же выше всех возможных пределов. А отвечать за все это придется нам с тобой… Что нам теперь делать прикажешь?

— Полагаю, ждать дальнейшего развития событий. Другого не остается…

— Да, Феденька, один крутой отморозок может сделать больше, чем люди твоего сурового брата.

— У всех свои методы, — досадливо произнес Федор. — Однако, разыскать его не помешает…

— К брату снова будешь обращаться?

— Нет, не стану. Его нет в Москве, и никто не знает, где он. Когда я обратился к нему за помощью, он дал мне надежных людей, однако попросил, чтобы я его больше с этим вопросом не беспокоил. Он вообще уговаривает меня уехать в Германию, обещает купить там дом. Я наверное так и сделаю после всего этого. И ты поедешь со мной…

— А моего согласия ты не спросил?

— Спрашиваю вот…

— Так вот, Федор, я против, — резко сказала она, но потом поглядела в его печальные голубые глаза и добавила гораздо мягче. — Поглядим… Потом… как ты говоришь, после всего этого…

— Так что брат нам тут помочь не сможет. А поможет нам, знаешь кто?

— Кажется, догадываюсь, — глаза Малиновской как-то посветлели.

— Да, Ирка, поможет нам именно тот, кто нам об этом сообщил. Ты знаешь, он мне понравился с первого взгляда… Отличный мужик, вызывает такое доверие… И главное, о нем прекрасно отзываются весьма серьезные люди — Жерех, например. Он, например, рассказывал, что Савельев помог Роману Дергачу спасти из рук маньяка его любимую женщину. А Романа уважает даже мой брат, хоть они и принадлежат, так сказать, к разным группировкам. Нет, Савельеву можно доверять, это очень порядочный человек, и очень смелый, порой, даже слишком…

Федор перезвонил Косте, но того уже не было дома… Не отвечал и его мобильный телефон.

— Что будем делать? — спросила Малиновская.

— Что делать? Пока нам делать нечего, кроме, как ехать навещать нашего друга Левушкина. А то как бы он там с ума не сошел рядом с трупом… Не переборщить бы, как с Прокофьевым, больно уж они слабенькие оказались…

— Поехали, — махнула рукой Ирина.

А тем временем Константин Савельев уже находился на полпути к Петровке 38, где он хотел разузнать максимум возможного про некого господина Чугаева, осужденного в свое время за соучастие в убийстве Алексея Малиновского.

Переговорив с Федором и почувствовав в его голосе искреннее удивление, он сразу же понял, что тот не имеет никакого отношения к похищению Григорянца, о котором сообщил ему по телефону майор Молодцов. И сразу же припомнился странный взгляд Малиновской, когда он задал вопрос о судьбе Чугаева. И он направился в Уголовный розыск.

— Чугаев-то? — улыбнулся майор Молодцов. — Наслышан, как же? Отморозок, крутая личность, совершенно не признающая никаких правил. Отсидел в свое время три года, погулял с годик, опять сел… Освободился в последний раз только под Новый Год… Где он теперь, никто толком не знает…

— Приблизительно о его местонахождении знаю я, — возразил Костя. — Я полагаю, что он находится здесь, в Москве, либо в ближайшем Подмосковье. И в очень интересной компании.

— А ну-ка, ну-ка…, - заинтересовался Молодцов.

— В компании того человека, который вместе со своим папашей засадили и его, и его друга Шилкина за решетку за преступление, которого они не совершали…

— Григорянца?!

— Именно. Полагаю, что именно он, представившись газовиком, проник на виллу Григорянца, застращал телохранителей и похитил хозяина.

— Группа уже давно выехала на место происшествия, — сообщил Молодцов. Ведется розыск. — А ты уже догадался, кто именно его похитил… Оперативно работаешь…

— Эх, — вздохнул Костя. — Догадаться, это не значит найти. А где искать такого человека, который действует практически в одиночку, знает лишь всевышний. Полагаю, сделать это будет крайне непросто. А пока найдем, Чугаев наверняка успеет порвать этого Григорянца на куски. Судя по всему, личность это весьма необузданная и дикая. Да и правда, честно говоря, на его стороне.

— Признаешь самосуд?

— А как же? Закон-то не сумел защитить ни права пострадавших, ни права невинно осужденных. Вот люди и взяли восстановление справедливости в свои руки. Что им ещё оставалось делать?

— То есть, ты хочешь сказать, что и убийство Татьяны Григорянц и исчезновение Левушкина и Прокофьева, все это дело рук Чугаева?

— Тут сложнее, Геннадий, тут сложнее…, - уклончиво говорил Костя, ему не хотелось в этих стенах упоминать имена Ирины Малиновской и её друга Федора. — Понимаешь, один тот августовский день девяносто первого года переломал судьбы многим людям… И теперь они за свои судьбы готовы мстить… Воистину, не буди лихо, покуда тихо…

— И что же ты намереваешься делать?

— Что делать? Искать, искать, искать… И Чугаева, и Григорянца, и Левушкина, и Прокофьева. А уж сколько займет времени этот процесс, не знаю… Полагаю только одно, спасти эту троицу от самосуда будет очень сложно…

11

— Вылазь, — пробасил Григорянцу человек, представившийся газовиком, толкая его из проржавленного «Москвича».

— Ты куда меня привез? — пробормотал Эдуард, одетый по-домашнему, в спортивный костюм и пробковые тапочки.

— А ты мне не тычь, я те не Иван Кузьмич, — буркнул «газовик», схватил за грудки Григорянца и с недюжинной силой вытолкнул его из машины на снег. Григорянц еле удержался на ногах.

— Что вам от меня надо? — перешел на «вы» насмерть перепуганный бизнесмен. — Вы от Малиновской, я понимаю… Где она? Я готов ей все рассказать…

— Какой такой Малиновской? Не знаю я никакой Малиновской. Пошел вперед!

«Газовик» вытащил из кармана пистолет Макарова и погнал Григорянца в лес.

— Чего, примерз, крутой? Ничего, не так ещё замерзнешь, — пообещал он. — Мы в зоне мерзли, теперь твоя очередь.

Сам он был одет в теплую дутую куртку синего цвета и в пушистую собачью ушанку. На ногах были меховые сапоги. Лицо его показалось Григорянцу странно знакомым, как будто он когда-то давно видел его. Но где именно видел, он никак не мог вспомнить…

— Чего, глазами стал слабнуть? — презрительно фыркнул «газовик». Смотришь, щуришься и ни хрена не видишь… У, паскудина позорная…

Григорянц пошел по тропинке первым. Сзади, толкая его дулом пистолета в спину, шагал «газовик», постоянно бубня себе под нос грязные проклятия в адрес своего подконвойного.

Они прошли так около километра и вышли на другую дорогу. Там, на обочине стоял «Жигуленок», не менее ржавый, чем тот «Москвич». Но, в отличие от «Москвича» у него были номера. В машине сидел какой-то человек.

— Пересаживайся, Бердяшка! — скомандовал «газовик».

— Достал-таки, Чудо? — подивился Бердяшка, увидев перед собой такое странное явление, как человек в спортивном костюме, тапочках и роговых очках среди заснеженного февральского леса.

— Кто ищет, тот всегда найдет, — мрачно констатировал Чудо. — А кто весел тот что? — обратился он к Григорянцу. — Тот что, говорю, творит, падло очкастое?

— Тот смеется, — пролепетал Григорянц.

На эти слова Бердяшка и Чудо позволили себе расхохотаться.

— Вот мы и смеемся, в натуре, — констатировал Чудо. — А ты что не смеешься, волчара позорная? — схватил он его за грудки и сильно толкнул. Не весело тебе с нами, что ли?

Григорянц смолчал. Ему и впрямь было не весело. А наоборот, мерзко до невозможности. Оба его собеседника представляли собой настоящих маргиналов, безо всякого понятия, однако, как видно, далеко не робкого десятка…

— Не весело, так садись в тачку, поехали кататься, глядишь, развеселю, — пообещал Чудо. — Только ты поедешь без удобств, в багажнике поедешь… Ничего, там просторно, я всякую срань оттуда повытащил давеча, глядишь, не усохнешь… А и усохнешь, невелика потеря… Козлятина драная…

Он открыл багажник и велел Григорянцу лезть туда. Чтобы тот поторопился, подталкивал его дулом пистолета. Бердяшка тем временем мочился на снег и постоянно отхаркивался.

Багажник захлопнулся, и они поехали какими-то проселочными дорогами, судя по тряске, которую испытывал Григорянц, съежившись в вонючем багажнике «Жигуленка». Ехали довольно долго. Порой останавливались, возможно, на заправке, судя по жуткому запаху бензина, проникшему в багажник. Кричать Григорянц побоялся, он видел, что оба маргинала настроены весьма агрессивно и ничего не боятся. Нажать на курок пистолета им бы ничего не стоило…

Потом снова ехали, трясясь на российских заснеженных дорогах…

Григорянц чувствовал, что просто подыхает в этом вонючем грязном багажнике, подыхает от недостатка кислорода и от парализовавшего его чувства ужаса…

Когда машина снова остановилась, он почти потерял сознание…

— Выходи! — заорал Чудо, ткнув скорчившегося Григорянца в спину. Чего, прикемарил малость? То-то, это тебе не «Мерседес-Бенц». Вылазь, чмо болотное!!!

Эдуард открыл глаза и стал с трудом вылезать из багажника. Руки и ноги его затекли, и когда ему удалось-таки выбраться наружу, он кувырнулся в снег.

— Экой ты хлипкий, — проворчал Чудо. — Вставай, падло, простудишься и подохнешь раньше времени. Штаны-то ещё не обделал, бизнесмен хренов? Вроде нет, — принюхался он. — Ничего, ещё обделаешься, — успокоил и его и самого себя.

— Что вам от меня надо? Я выполню все ваши условия, — лепетал Григорянц.

— Какие такие условия, дуболом? Нет у нас никаких условий, продолжал ворчать Чудо своим прокуренным и пропитым басом. — Подохнешь тут, как скотина в снегу, вот и все наши условия…

Машина снова стояла на какой-то проселочной дороге. Григорянц нашел в себе силы подняться, стал продирать слепнущие от яркого солнца глаза, и тут с ужасом понял, что он прекрасно знает эти места… Выражение его лица быстро уловил Чудо.

— Узнал? Вижу… Узнал…, - лыбился прокуренными зубами Чудо. — Ну, хорошую экскурсию я тебе организовал? По местам былых сражений… Вспомнил молодость…

Григорянц вспомнил не только молодость, вспомнил он и своего мучителя. Перед глазами встали события десятилетней давности, пивной ларек около станции, около которого постоянно толкались и матюгались несколько парней. А верховодили ими двое — Шилкин и Чугаев, местная шпана. Шилкину было под тридцать, Чугаеву примерно столько же, сколько и Эдику — едва за двадцать. И именно Шилкин и Чугаев шли тогда по лесной дорожке, когда они с Левушкиным и Прокофьевым поджидали там Алексея Малиновского. И именно Шилкин и Чугаев ответили за несовершенное ими преступление…

— М-м-м…, - застонал Григорянц, холодея уже не от февральского мороза, а от всеобъемлющего чувства страха, проникшего во все его органы…

— Узнал, слы, Бердяшка, узнал! — хохотал Чугаев. — Узнал он меня, наконец… А там, на своей дачке глядел сквозь очки, как на вошь, когда я в его газовых котлах возился… А теперь узнал… Ну, пешую экскурсию творить станем или ноги пожалеем? Я на второй ходке ногу сломал на лесоповале, срослась неправильно, болит, падла…, - апеллировал он к товарищу, а потом снова повернулся к Григорянцу. — Тут недалече до того местечка, где вы с корешками парня ухандокали… Пойдем на место твоего злодейства, или тут расколешься?

— Что вы хотите?! — завопил Григорянц, чувствуя, как подгибаются его колени.

— Греб твою бабушку, экой ты, — развел ручищами Чудо. — Правды хотим, истины… Хотим, чтобы ты, паскудина, признание тут нам с Бердяшкой сотворил. Признание в злодействе своем… Колись, падло, один хрен, тебе не жить, — улыбнулся он большими желтыми зубами, а потом сладко зевнул. — На тебя помимо меня зуб имеет кое-кто. Так что, от нас улизнешь — к ним попадешь… Не…, - махнул он рукой своему товарищу. — Он не жилец на этом свете, не жилец… Давай, брат, Бердяшка, порвем его тут, в лесочке, не в кайф мне туда, к тому месту канать, стремно, к тому же, среди бела-то дня… Доставай инструмент, кончать его будем…

— Не надо!!! — завопил Григорянц, и тут же его рот прикрыла огромная, пропахшая бензином и мочой рука Чуда.

— Молчи, чего голосишь, как бикса? Молчи, заморыш, задавлю…, шипел Чудо, надавливая ему на рот.

— Не надо, — зашептал Григорянц. — Я расскажу все, все расскажу…

— Ну лады, — кивнул головой Чудо. — Послушать интересно, садись в тачку, холодно что-то стало… Дубор…, - поежился он.

Они забрались на заднее сидение машины, а Григорянца посадили посередине.

— Базарь, — скомандовал Чудо.

— Я признаю, мы это сделали. Только не я. Мы били этого парня. А потом один из наших… Андрюха Левушкин, пьяный, пырнул его ножом. Я видел, я не успел вмешаться, хоть и в крови весь перепачкался. А потом, сами понимаете, решил я его выгородить. И его отмазали от статьи… А вас мы не подставляли, другие свидетели были… Девушка, к которой вы приставали, тетка ещё какая-то прохожая…

— Вот брешет, тварь! — подивился его наглости Чудо. — Вот горбатого лепит… Ты что, меня за полного придурка считаешь? А ну, вылазь отсюда! Не подставляли, он говорит! Знали, падлы, что невинных людей на долгие годы в цугундер прячут, так затаились… Взятку следаку дали и затаились… Ты что, думаешь, народ совсем тупой и ничего не знает? Все все знают, понял? Только никто ничего не говорит… Давить тебя буду, как клопа, кровью твоей напьюсь за годы, проведенные у хозяина, за горькую свою вьюность… И до Левушкина твоего тоже доберусь, дай срок…

— Да, да, не признались мы! — кричал Григорянц. — А ты бы на моем месте признался?!!! И не я убивал этого парня, не я!!! Не за мое преступление вы сели…

— А вот твою жинку, Григорянц, я убил, — вдруг спокойно, с веселой улыбочкой на круглом лице признался Чудо. — Видел гнилую тачку около своего подъезда?… Так это я в ней сидел, я, братан, мастер вождения, люблю это дело, понятие в нем имею… Клево я её переехал, самому гордо, слы, Бердяшка!

Григорянц побледнел, стиснул зубы, а Чудо неторопливым движением вытащил из кармана пачку «Парламента», щелкнул зажигалкой и пыхнул дымом прямо в лицо Григорянцу.

— Ну что, топчи меня теперь, фраер сытый, — ощерился Чудо. — Ить никак я твой кровный вражина… Ты вот, оказывается, никого не убивал, а я на мокруху пошел… Вылазь из тачки, давай выйдем с тобой гребень на гребень. Помочимся, фраер, пусть судьбина скажет, кто из нас двоих круче. Без волын и фуценов твоих гнилых, которые на пол попадали, когда я шмалять начал поверх их голов…

Григорянц молчал, а Чудо продолжал пускать клубы дыма ему в лицо.

— За что ты ее? — прошептал еле слышно Григорянц. — Она-то что тебе сделала?

— А, озлился, червь навозный? — вскрикнул Чудо и выскочил из машины. — Вылазь, паскуда, я тебя сейчас голыми руками мочить стану… Вылазь, говорю…

На сей раз Григорянца уговаривать не пришлось. Он медленно вылез из машины и стал ждать, что будет дальше.

— Сюда пошел! — кричал Чудо, суча корявыми кулачищами и указывая своему врагу в сторону леса. — За что, говорит! А за что ты со своим папашей упрятали меня и Шило за решетку? А за что Шило там шесть лет оттрубил? За что он чахотку подцепил? За что он сдох там, как собака, я тебя спрашиваю, фраер сытый? За то, чтобы ты виллы за кордоном покупал? За то, чтобы на мерсах разъезжал и фигли-мигли всякие жрал? Конечно, нас, темных, дремучих, можно и в зону, крепче станем, убивали мы, нет ли, какая разница, все одно — грязь под ногами? А ну, пошел вперед!..

Они прошли вглубь леса и оказались на небольшой протоптанной опушке. Чудо встал напротив Григорянца и сделал боксерскую стойку.

— Пошел на меня, фраер, пошел…, - призывал он, сверкая глазами.

Григорянц вспомнил, что тоже занимался когда-то боксом и тоже встал в стойку.

— Погляди на него, Бердяшка! Ишь ты, кулачья сучит, вампир! Ну, иди, иди сюда, я тебя сейчас встречу!

Григорянц сделал выпад, но Чудо ловко увернулся, и тот чуть с разгона не упал лицом в снег. Плюс ко всему ему было очень неудобно драться в своих тапочках… Удержался, однако. Чудо тут же нанес ему сильный удар в лицо, но он удержался и на этот раз. И изловчившись, ударил Чудо кулаком в челюсть. Тот пошатнулся, и тут же получил очередной удар. Эдик вспомнил свою покойную жену, которую задавил этот озверевший дебил, вспомнил двухлетнюю осиротевшую дочку, и эти мысли придали ему сил.

Озлобился от пропущенных ударов и Чудо. Он стал готовиться к сокрушительному удару, отступая и выбирая позицию. Стоявший поодаль Бердяшка насторожился. Не ожидали они такой прыти от растерявшегося было Григорянца в роговых очках и пробковых тапочках…

Чудо попытался нанести сопернику апперкот снизу, но тот снова увернулся, а затем неожиданно ударил Чудо ногой в пах. Тот согнулся и застонал от боли. Григорянц ударил его кулаком снизу в челюсть, и Чудо грохнулся на затылок. Григорянц бросился на него, замахнулся ногой, с которой слетел пробковый тапок, но Чудо успел из последних сил схватить его за ногу и дернуть на себя. Затем они сцепились на снегу в остервенелом клубке. Катались, пытаясь схватить друг друга за горло. Бердяшка не знал, как ему вести себя, он-то был уверен, что Чудо справится с этим фраером одной левой.

Но Григорянц и не думал сдаваться. Отчаянное положение и ненависть к человеку, задавившего его жену, дали ему немалое преимущество. Он резким движением оторвал крепкие пальцы Чуда от своей шеи и умудрился вскочить на ноги. Не ожидая честной борьбы, он неожиданно ударил и стоявшего в стороне Бердяшку. Удар получился удачным, и тот упал на землю. И тут Григорянц быстро побежал к машине. Чудо и Бердяшка вскочили и бросились за ним. На ходу Чудо вытаскивал из кармана пистолет.

— Шмали его! — кричал Бердяшка. — Уйдет…

Чудо выстрелил, но промазал. А Григорянц был уже у машины, страх и ненависть придали ему дополнительные силы. Неразумный Чудо оставил ключи в замке зажигания. И пока они добежали до машины, Григорянц уже дал по газам и был таков.

— Упустили, упустили, — сокрушался Чудо, стреляя по колесам машины, но снова мимо… — Эх мы, волки позорные… Упустили… Надо было его сразу мочить, эту паскуду…

В это время навстречу им ехал на большой скорости джип «Гранд-Чероки» темно-зеленого цвета. В состоянии отчаяния Чудо бросился чуть ли не под колеса. Джип резко притормозил, и его едва не занесло на скользкой зимней дороге.

— Жизнь надоела? — высунулся из машины крепкий мужчина лет сорока пяти с пшеничными усиками в дубленке. При этом ни особой злобы, ни испуга Чудо и Бердяшка у владельца джипа не заметили, он был совершенно спокоен и даже слегка улыбался в усы.

— Помоги одного фраера догнать, — не рассчитывая на успех, попросил Чудо. — Плачу наличными. На твоей крутой мы его живо догоним…

— Садитесь, — радушно предложил незнакомец. — Не на твоей ли «копейке» он деранул?

— Угнал, падло, — отвечал Чудо, влезая в джип.

Хотел было влезть и Бердяшка, но владелец джипа нажал педаль акселератора и оставил, его, машущего руками, на дороге.

— Ты что?!!! — возмутился Чудо. — Кореша оставил…

— Не беспокойся, Чугаев, — усмехнулся владелец джипа. — Твой кореш нам ни к чему, натворите ещё делов. Я сам тебе помогу…

— Откуда ты меня знаешь? — удивился Чудо.

— От верблюда… Только смотри не дергайся, я таких как ты много повидал… Кстати, я хочу тебе помочь, и ехал я к тебе, к матери твоей, точнее. Нужен ты мне, Чугаев, очень нужен…

— Да на что я тебе сдался? — недоумевал Чудо. — Кто ты такой вообще?

— Потом объясню. А пока надо Григорянца ловить… Не узнал я его за рулем «копейки» твоей, честно говоря, глазами стал слабнуть. А и то не удивительно — полтинник скоро…

— Крутой ты, вижу, чувак, на джипе ездишь, — с уважением одобрил Чудо. — Понял я, из каких ты будешь… Самого Черного человек…

— Черного? — искренне удивился Костя Савельев, который, разумеется, и был человеком, сидящем в джипе.

— Да не тушуйся, парень, я свой, верь мне. Я вашим хлопцам благодарен, что помогли мне уйти… Кабы не они, сцапали бы менты меня тогда на Арбате, когда я эту сучку сытую насмерть переехал… Молодцы ребята, посадили в свою тачку и вывезли в безопасное место.

Константин только пожал плечами, не желая развеивать иллюзий Чугаева. Но то, что делом занимались люди самого Черного, искренне поразило его.

— И ты не серчай на меня за то, что я его выкрал, а потом упустил, продолжал свои откровения Чудо. — Сам понимаешь, не могу я его отдать, из-за него, паскуды, Шило загнулся в зоне, да и мой путь с их подставы и начался… Не серчай, братан, только если поймаем, тебе не отдам, верь. Урою гада, своими руками урою… Но никого под свои дела подставлять не стану, я чувак порядочный, не то, что эти фраера, я законы знаю, да и против серьезных людей не попру… Для меня закон — главное, сколько ещё чалится придется… Там, у хозяина моя главная жизнь, против законов не попру…

Они на большой скорости проехали приличное расстояние, однако, облезлого «Жигуленка» на дороге не было.

— Куда же эта гнида запропастилась? — недоумевал Чудо. — Ты вот что, братан, нырни вон на ту дорожку, больше он никуда не мог деться, я тут все места знаю, вырос. Как и он тоже…

Джип нырнул направо на заснеженную малопроходимую дорожку, но и там не было «Жигуленка», на котором умчался Григорянц.

— А ведь большую бучу он теперь поднимет из-за твоей лажи, неодобрительно покачал головой владелец джипа. — Лох ты, Чугаев, как я погляжу…

— Лажанулся, твоя правда, — безропотно согласился Чудо. — А чего ж теперь делать?

— Что делать?! — передразнил его собеседник. — Искать его надо, вот что… А то многим хорошим людям он беды принесет…

12

— Не могу!!! — кричал Левушкин, стуча из последних сил кулаками в дверь. — Выпустите меня! Делайте со мной все, что угодно, только выпустите отсюда!!! Не могу, это выше моих сил!!!

Но за дверью стояло гробовое молчание. А на кровати разлагалось тело его друга Евгения Прокофьева…

Утренний разговор с человеком со шрамом на подбородке закончился ничем. Тот задавал ему только один вопрос — кто убил Алексея Малиновского? А Андрей отвечал однозначно — никакого отношения к этому убийству он не имеет. Разговор продолжался примерно полчаса. Андрея не били, даже не кричали на него, только спрашивали. И так же спокойно, тихо, как появился, человек со шрамом исчез. И он снова остался наедине с трупом…

В комнате светло, на окнах дешевенькие белые занавесочки… Пустая маленькая комната с плохо выкрашенными стенами, только кровать в углу. И труп на ней… Андрей избегал смотреть в ту сторону, но смотреть больше было некуда. И его постоянно тянуло снова поглядеть на то жуткое и отвратительное зрелище, которое теперь представлял собой его бывший друг…

Наконец дверь распахнулась, и вошла высокая женщина в длинном сером пальто. За ней виднелась крупная голова того самого человека со шрамом на подбородке, который беседовал с ним несколько часов назад…

— Здравствуй, Андрей, — тихо произнесла женщина.

— З-з-здравствуйте, — заикаясь, проговорил Левушкин.

— Узнаешь меня?

— Н-нет…

— А ты приглядись получше, может быть, и узнаешь…

— Нет, не узнаю, — решительно ответил Андрей.

— Я мать Алексея Малиновского, — сказала женщина.

— Но я… Я почти не знал вас…

— И Алексея тоже?

— И его тоже…

— А это кто? — показала она на труп Прокофьева.

— Это Женька П-п-рокофьев…, - пролепетал Андрей.

— Несколько дней назад Евгений Прокофьев сообщил нам, что именно ваша компания, а вовсе не Шилкин и Чугаев лишила жизни моего сына. А потом он повесился в этой комнате. Вот что тут произошло. Ты хочешь кончить свою жизнь так же, как он? Или ещё более экзотическим образом? Тебе же ясно сказали, что этот год для тебя последний. А теперь, полагаю, наступили твои последние денечки, или часочки, или минутки… Категория времени очень относительна, Левушкин, и некоторые дни, часы и минуты стоят иных лет жизни… Вот, например, вы трое провели не лучшим образом всего один час вашей жизни, и вот результат, — она показала своим длинным пальцем на труп Евгения. — Проведи же свои последние часы как человек, а не как шакал… Признайся в том, что сделал…

— Хорошо, — потупил глаза Левушкин. — Хорошо, я все расскажу.

И он рассказал всю историю того августовского вечера от начала до конца. Он понимал, что подписывает себе смертный приговор, но больше молчать не мог. У него не было больше сил бороться…

— Значит, ты действительно не знаешь, кто нанес тот удар моему сыну? — пристально глядя на него своими серыми глазами, спросила женщина.

— Не знаю. Может быть, это сделал и я. Так, во всяком случае, говорил Григорянц. А Евгений вряд ли на это способен, слишком слаб, он не смог бы даже в пьяном виде. Раз не он и не Григорянц, значит, я. Все. Теперь можете убивать. Я лишил жизни вашего сына, возьмите за это мою…

Женщина и мужчина переглянулись.

— Вот что, Левушкин, — тихо сказала женщина, выдержав молчание. — Ты честно во всем признался, ты не валишь вину на других… Мы подумаем, что с тобой делать… А пока…

— Вынесите это отсюда! — крикнул мужчина. В комнату вошли двое здоровенных мужчин и быстро убрали из комнаты труп Прокофьева.

Андрей присел на пол и закрыл лицо руками.

— Неужели вы полагаете, что после всего этого я смогу жить? — произнес он. — Пристрелите меня, я вас очень прошу…

— Нет, — ответила женщина. — В нашей жизни мало что бывает по желанию. Хотел жить — мы тебя приговорили к смерти, хочешь умереть приговариваем тебя к жизни… Оставайся наедине со своей совестью, Левушкин, живи, коли сможешь. Прокофьев вот не смог, а мы виноваты в том, что использовали его тело для того, чтобы в тебе заговорила совесть. Чтобы ты понял, что такое смерть… А вы трое лишили меня всего, что у меня было…

— Но к смерти вашего мужа я не имею отношения! — крикнул Левушкин. Никакого отношения!

— Это, возможно, и так. Только на твоей совести ещё одна жизнь жизнь Шилкина, умершего от туберкулеза в зоне. Ты ведь знал, что он невиновен, но ты спасал свою шкуру, полагая, что она дороже для общества, чем жизнь какого-то сельского хулигана. На твоей совести жизнь матери Шилкина, судьба Бориса Чугаева… Ты много сделал за свои неполные тридцать лет, Левушкин… И то, что получил, получил по заслугам. Но я убеждена, что больше ты не причинишь никому зла… И вполне возможно, что этот год не станет для тебя последним, видишь, как причудливы повороты судьбы…

Левушкин странным осоловелым взглядом окинул женщину и невразумительно пожал плечами.

В комнату снова вошли два молчаливых мужика.

— Завяжите ему глаза, выведите отсюда, посадите на машину и отвезите… куда-нибудь, — приказал мужчина. А потом что-то зашептал. И что он шептал, Геннадий не мог понять. Да и не хотел.

Приказ был быстро выполнен, Левушкин оказался на сидении какой-то машины, потом она поехала… Ехала долго, затем остановилась.

— Выходи! — раздался голос.

Он вышел с завязанными глазами.

— Развяжешь через две минуты, — приказал голос. Андрей кивнул в знак понимания.

Когда звук двигателя машины стал глуше, он сдернул с себя повязку.

Он стоял на обочине сельской дороги. Огляделся по сторонам и с ужасом понял, ГДЕ он находится. Он находился рядом с тем лесочком, в котором они десять лет назад убили Алексея Малиновского. Да, вот она, эта тропинка… Вот она… Хоть сейчас и зима, но он прекрасно помнит эти места. Разве такое забудешь?

Рука Андрея потянулась к своему длинному шарфу. Ему пришла в голову мысль пойти прямо на то место, где все произошло и повеситься там на любом дереве… Он сорвал с себя шарф и медленно побрел к лесу…

… Но тут произошло неожиданное. Откуда-то из-за поворота на бешеной скорости появился ревущий как трактор, «Жигуленок» неопределенного цвета… Но когда Андрей увидел лицо водителя «Жигуленка», он подумал, что окончательно сошел с ума…

«Жигуленок» резко притормозил прямо перед ним. Открылась передняя дверца.

— Садись, только быстро, — услышал Андрей до кошмара знакомый голос и сразу же понял, что происходящее не снится и не грезится ему, и что с ума он ещё не сошел… Все было наяву…

13

… В шикарной московской квартире на Тверской улице в уютном мягком кресле сидел вальяжный седовласый мужчина лет шестидесяти. Он смотрел телевизор и курил трубку.

— Рубен Михайлович! — раздался голос с кухни. — Вы где будете ужинать? На кухне или в гостиной?

— Принеси мне сюда, пожалуйста, Верочка, — приятным баском попросил мужчина. — Тут интересная передача. Глупости говорят сущие, однако, надо послушать, так сказать, для разрядки мозга…

Вальяжным мужчиной был адвокат Рубен Михайлович Григорянц. Он был на гребне успеха и творческого расцвета. Только что он блестяще провел процесс, в котором буквально вытащил со скамьи подсудимых одного очень крупного авторитета, которому вменялась в вину грозная статья о расхищении государственного имущества в особо крупных размерах. Авторитет был оправдан за недостаточностью улик и освобожден прямо в зале суда, а Григорянц получил сногсшибательный гонорар. И поэтому он был невероятно доволен собой.

Рубен Михайлович был человеком опытным и хорошо усвоил себе, что все на свете хорошо быть может только в песне. А на деле же, успех в одном деле обязательно должен уравновешиваться неудачей в другом. А успех его был изумителен… Человек, который мог сесть лет на двадцать, был выпущен на свободу, да не просто выпущен, а оправдан, хоть и за недостаточностью улик, но ведь оправдан же… Огромный успех по теории вероятности должен был быть уравновешен серьезными проблемами в чем-то другом. И проблемы появились. Кто-то стал безобразно третировать его сына Эдуарда, около своего подъезда была насмерть сбита машиной его жена Татьяна, которую, он, впрочем, недолюбливал, а вот сегодня днем ему позвонили и сообщили, что прямо с дачи похищен сам Эдуард. Серьезные проблемы, но всегда бодрого и ровного сангвинического настроения Рубена Михайловича поколебать это никак не могло… Жизнь такая, проблемы такие… Выкрали, значит, выкуп станут требовать, значит, надо либо платить, либо вести розыск, как положено… Ну, а на самый худой конец, если что и случится, то, что поделаешь, такова судьба крутого бизнесмена… Знал, на какую дорогу ступил. Не захотел быть, как отец адвокатом, его дело…

А всякие нелепые измышления Эдика, что, якобы смерть Татьяны связана с похищением его друзей Левушкина и Прокофьева, адвокат Григорянц отмел как истинный вздор. Возможность каких-то людей мстить за какого-то там парня, которого зарезали в пьяной драке, он отрицал напрочь. У него были такие связи, каких-то жалких мстителей он бы сдул с лица Земли как пушинку. Друзья у Эдика настоящие дурни. Один просто запойный алкоголик, и никто его вообще не похищал, это и ежу понятно, второй — ларечник, а там у них постоянно какие-то разборки и наезды, дележ территории. При чем тут Эдик? С ним сложнее, он ворочает большими капиталами, значит, и врагов у него много. Вот в этом и есть причина гибели Татьяны, и сегодняшнего инцидента. Крутые люди — крутые дела, куда от них денешься? Падать духом он ни в коем случае не собирался.

Домработница принесла ему сытный ужин, состоящий из черной икры, овощей, бутылки грузинского белого вина и отварной телятины с горошком и хреном. Рубен Михайлович принялся за трапезу…

Ел он с наслаждением, с толком, с расстановкой. Он все делал в жизни именно так, не любил суеты, нервозности… Все надо делать как надо, и все будет хорошо… Это было его девизом, эти правила он прививал своему единственному сыну. Однако, сын не всегда им следовал. «Это не преступление, это хуже — это ошибка», — цитировал ему Рубен Михайлович слова великого Талейрана, однако, ошибочку тот успел совершить. И, кстати, не просто ошибочку, а именно преступление…

Эта давняя история торчала у него в мозгу как старая заноза, до сих пор так и не вытащенная. Она надолго замолчала, но теперь, как уверял Эдуард, кто-то решил реанимировать ее… А он в это не верил, полагал, что это все вздор и чистое совпадение…

Он прекрасно помнит, как приехал прохладным августовским вечером на дачу и хотел было прогуляться по саду, затем попить чешского пива с креветками на веранде, выкурить трубочку, набитую отборным табаком, но тут появился сын, весь в красных пятнах, заикающийся от волнения.

— Папа, тут… Такое дело… Мы… Он…

— Излагай по порядку, — потребовал отец.

И тот рассказал все. Закончил он свое повествование фразой:

— И тогда Андрей Левушкин подошел к нему и ударил ножом под сердце. Я не успел помешать…

— Ах вы…, - побледнел Рубен Михайлович. — Вы… Щенки окаянные… Гаденыши, страдальцы… Зачем вы поперлись туда, прежде всего? Тебе двадцать один год, ты кончаешь университет, и из-за этой соплячки Ксении… Устроить такую бяку… Конечно, девчонка она классная, тут спору нет, — При этом он даже в такой трагической ситуации умудрился подмигнуть сыну, хитро и плотоядно улыбнувшись. — Но тем не менее, просто девчонка, и все тут…, - нахмурился Рубен Михайлович. — Конечно, ты не хотел такого исхода событий, это понятно…, - призадумался он, почесав седеющую голову. — А вот то, что там была эта шпана, и их там видели, это славно… Очень славно… В общем так, дорогой сыночек, запомни как таблицу умножения одно — вас там не было, понял меня, вообще не было, вы постоянно сидели дома у нас, тут же и заснули… Так и говори, если кто спросит. Остальное мое дело. Говоришь, возвращались по одиночке? И никто не видел? Это хорошо, хотя тут могут быть вариации. Это ты никого не видел, а то, что никто не видел тебя, это ещё не есть факт… А теперь ступай с глаз долой и не мешай мне отдыхать, устал я очень, иными делами, чем вы, занимался, диаметрально, так сказать, противоположными. И учти — хоть один из вас вякнет, что был там — все, моя помощь на этом прекращается. Раз и навсегда. Я ничего не смогу для вас сделать…

Вариации действительно возникли. От людей, как говорится, на деревне не спрячешься. И Эдуард Григорянц с товарищами были вызваны для допросов к следователю областной прокуратуры Андрею Тимофеевичу Курбыко.

О единственном допросе он в мельчайших подробностях доложил отцу. И опытный адвокат понял, что против сына и его товарищей имеются доказательства. Дело становилось опасным. Шилкин и Чугаев были уже задержаны и томились в СИЗО, но, разумеется, от обвинений отказывались наотрез.

О самом Григорянце ходили упорные слухи, что он тесно связан с преступными кругами и постоянно вытаскивает со скамьи подсудимых бандитов и мошенников. А для полного счастья ему не хватало того, чтобы его единственный сын был осужден, как участник, а то и организатор убийства молодого парня, к тому же ещё сына корреспондента демократической газеты… Нет, надо было действовать смело и решительно. Самым опасным было сидеть сложа руки и ждать развязки событий…

Узнав все о следователе Курбыко до мельчайших подробностей, он позвонил ему. Знал он о том, что следователь очень нуждается, что у него трое детей, что человек он, когда надо, очень дотошный, но зато вполне способный принять подношение, если оно, разумеется, достойное… Знал он и о том, что следователь ютится со своей семьей в крохотной хрущебе на первом этаже в областном центре.

Шла вторая половина девяносто первого года… Буквально через несколько дней после убийства Алексея Малиновского вихрем пронесся августовский путч, после чего стало ясно, что страна уже точно не пойдет коммунистическим курсом… В стране активно развивались так называемые рыночные отношения. Можно было покупать недвижимость, строиться…

— Андрей Тимофеевич, с вами говорит адвокат Григорянц. Нам надо встретиться, — решительно произнес он в трубку.

Следователь Курбыко также был наслышан об адвокате Григорянце и от встречи отказываться не стал… Они поняли друг друга без слов.

Встреча состоялась как и положено глухой ночью в укромном месте.

— Начну без предисловий, — произнес Курбыко, широченный, лысый, потный. — Доказательств, чтобы посадить вашего сына и его друзей за решетку по сто третьей статье у меня хватит… Нужно вам это?

— Нет, — вкрадчивым голосом ответил адвокат. — Мне этого не нужно…

— Десять тысяч, — сказал Курбыко. — Долларов, — добавил он.

Да, в конце лета девяносто первого года десять тысяч долларов были колоссальной суммой… Григорянц оторопел от такого аппетита Курбыко. Губа, что называется, не дура. Зато, если посмотреть на дело с другой стороны, ломаться и набивать себе цену не стал, выложил свои требования напрямую.

— Десять тысяч долларов, и имя вашего сына и его товарищей даже не будет упоминаться в деле, — пообещал он.

— Я подумаю, — сказал Григорянц. Очень уж велика была названная сумма… Но игра стоила свеч. Доказательства вины Эдика и его друзей, наверняка, были, не стал бы следователь блефовать с таким опытным человеком, как он. А ведь Курбыко ещё не начал толком допрашивать сопливых малолеток, раскололись бы они, наверняка, при первом же ударе по почкам… Да и без ударов бы раскололись, припертые неопровержимыми доказательствами. И загремели бы лет на десять каждый, ну, кроме третьего, несовершеннолетнего и, наверняка, менее виновного… Эдуард, во всяком случае, шел бы, как организатор преступления. А потом Григорянц сомневался в искренности сына, когда тот сказал, что именно Левушкин нанес тот роковой удар ножом. Принципом Рубена Михайловича было не верить никому. И он не верил сыну, он вполне допускал, что именно он и убил Алексея Малиновского. Дело осложняло ещё то, что отец убитого Игорь Малиновский был корреспондентом одной бойкой демократической газетенки, и поэтому убийство сыном адвоката Григорянца, о котором эта газетенка писала далеко не самые приятные вещи, сына прогрессивного журналиста Малиновского, да ещё в такое переломное время могло вызвать большую антипатию к адвокату, запачкать его имя, сделав его одиозным, и, соответственно, лишить больших гонораров.

На прощание Курбыко с гнусной улыбкой на лице сообщил ему ещё один любопытный факт, что сразу же положило конец всем сомнениям адвоката.

Он понял, что надо было закрыть это дело раз и навсегда…

Рубен Михайлович заплатил требуемую сумму следователю Курбыко, однако, предупредил, что в случае обмана он найдет способ отомстить… Тот предупреждение принял с саркастической улыбкой на лице…

Курбыко оказался человеком слова. Больше Эдуарда Григорянца и его друзей на допросы в прокуратуру не вызывали…

… Но адвокат на время совершенно позабыл про журналиста Малиновского. А тот напомнил о себе плевком в лицо Эдуарду и словом «убийца», брошенным им.

И Григорянц снова встретился со следователем Курбыко, который к тому времени из хрущебы на первом этаже переселился в аккуратненький кирпичный коттеджик на окраине города. Благодарный следователь сообщил Григорянцу, что Малиновский ведет свое расследование, нашел свидетельницу и неоднократно наведывался и к нему, постоянно расспрашивая о том, привлекались ли в качестве подозреваемых Эдуард и его друзья…

— Дотошный мужик этот Малиновский, — подвел итог Курбыко.

Окончательный итог подвел Григорянц. Он был не из тех, кто останавливался на полпути, он был не из хлюпиков, происходил из ростовской шпаны. Именно оттуда, из грязных подворотен с их вечными разборками, выясняловками и кровавыми побоищами брала исток его решительность…

Деньги могут решить все. За три тысячи долларов он нанял верного человека, который несколько дней подряд постоянно пас Малиновского и, наконец, увидев его поздним вечером около подъезда, рванул машину на него… Исключительно удачно все получилось, Малиновский умер на месте, свидетелей не оказалось… Григорянц был полностью удовлетворен.

Чтобы окончательно закончить дело, он послал свидетельнице письмо, в котором поведал о трагической гибели журналиста Малиновского. Это закрыло ей рот, как он полагал, навсегда…

Цель оправдывает средства. Это было ещё одним девизом Григорянца. Все обошлось. Сын закончил университет, а затем до того раскрутился, что стал преуспевающим бизнесменом, владельцем недвижимости за рубежом, огромных банковских счетов и прочих жизненных благ. Но Рубену Михайловичу его богатство не было нужно — у него с избытком хватало своего, гонорары его стали в последнее время просто астрономическими. Однако, он гордился своим сыночком и при случае поминал его при знакомых добрым словом…

Жену сына Татьяну он невзлюбил с первого же взгляда. Как, впрочем, и она его. Дочь академика, рафинированная наивная особа, она не воспринимала цинизма и практичности своего тестя. Рубен Михайлович редко наведывался на дачу своего сына, а его жена жила там практически постоянно, руководя воспитанием любимой внучки. Это также было на руку адвокату, который, находясь в Москве, пользовался всеми прелестями жизни ещё не старого, но очень зажиточного человека… Он умел ценить жизнь, и умел славно проводить свой досуг…

Если бы кто-то заглянул в его душу, то поразился бы царящей там кромешной тьме. В принципе, Рубен Михайлович не любил никого, кроме самого себя. На гибель невестки ему просто было наплевать, да и весть о похищении сына, не очень его взволновала… Центром мироздания был он сам — его дела, его процессы, его гонорары, его удовольствия, приемы, банкеты, красивые любовницы, хорошая пища, дорогой коньяк, массаж, сауна, тренажеры, путешествия… И боялся он лишь одного, чтобы ему никто не помешал вести его привычный образ жизни…

Раздался телефонный звонок.

— Алло, — проворковал в трубку Григорянц.

— Рубенчик, — услышал он голос жены Дианы Бориславовны и скривил губы. Сейчас она обязательно испортит ему настроение… — Рубенчик… Ты предпринимаешь что-нибудь? Я так беспокоюсь за нашего Эдика…

— Диночка, я сделал все, что от меня зависит, — вкрадчивым, скрывающим бешенство, голосом говорил Григорянц. — Подключены все возможные силы… И правоохранительные органы, и частный детектив, и даже, скажу тебе по секрету, криминальные структуры, которым я в свое время помогал выйти из сложных ситуаций… Судя по тому, что ты рассказала, дело вовсе не так опасно, это какой-то мелкий шантажист, который наверняка вскоре объявит свои требования. А как только он зарисуется, его тут же обнаружат и возьмут, как говорится, тепленького… Так что, занимайся внучкой, а завтра я, наверняка, смогу приехать к вам. Сама знаешь, какой я на днях провел процесс… Великолепно провел, — улыбнулся он. — Ты бы, наверняка, оценила мои действия, как юрист. Мне есть, чем похвастаться…

— Боже мой, Рубен, разве мне сейчас до твоих процессов? — плакала жена. — Жизнь нашего Эдика в опасности, а ты говоришь о посторонних вещах… Есть у тебя сердце или нет?

— Есть сердце, есть, — начал выходить из себя Григорянц. — Только я в отличие от тебя могу держать себя в руках… Что я могу сделать? Ездить на машине по улицам и спрашивать прохожих, не видели ли они Эдуарда, моего сына? Как ты себе это представляешь?…

— Не знаю, не знаю, только твое олимпийское спокойствие меня просто убивает… Танечка погибла, друзья Эдика похищены… Теперь он… Как все это понимать?

— Совпадения, Диночка, просто совпадения, — каким-то неуверенным голосом произнес Григорянц. — Ладно, я сейчас стану тормошить своих друзей. Я перезвоню…

«Совпадения ли?» — вдруг червь сомнения закрался в душу адвоката. «Что-то очень много всяких совпадений. Плюс одиночка, напавший на охранников…»

Григорянцу очень не хотелось верить в то, что все происходящее имеет какое-то отношение к гибели десять лет назад Алексея Малиновского, чтобы не тревожить себя он пытался закрыть эту тему. Однако, она закрываться никак не хотела.

Григорянц позвонил в Управление Внутренних дел и стал выяснять, как обстоят дела по розыску Эдуарда и преступника, похитившего его.

— Ищем, Рубен Михайлович, ищем, дали команду на все посты, — ответил начальник отдела, старый его знакомый. — Кстати, я сам хотел вам позвонить и обнадежить вас — по составленному фотороботу почти с полной уверенностью можно сказать, что человек, похитивший вашего сына — это не кто иной как рецидивист Чугаев по кличке Чудо. Полагаю, что теперь будет легче вести поиски Эдуарда Рубеновича.

— Хорошо, спасибо за добрую весть, — буркнул Григорянц и повесил трубку…

Словно пелена спала с глаз Григорянца. Оказывается, это сделало Чудо… Значит, все сходится… Значит, это Чугаев, севший за чужое преступление, теперь решил отомстить за себя и за покойного кореша. Какая все это мерзость, какую нелепость совершил его дурацкий сын… Не жилось ему спокойно, не елось, не пилось… Нашел на свою задницу приключений… Если бы только на свою!

Раздался новый звонок.

— Рубен Михайлович! — На проводе снова был начальник отдела. — Только поступили новые подтверждения, что недавно освободившийся из мест заключения Чугаев находится в Москве. Можно с уверенностью отрабатывать версию о его участии в гибели вашей невестки Татьяны. Так что мы не сидим без дела…

— Спасибо, спасибо, я был уверен в…, - бубнил ошарашенный сообщениями Григорянц. Последние сомнения исчезли. Происходящее было местью за ту подставку десятилетней давности. Только бы он до него самого не добрался, этот проклятый Чудо, знает, небось, кто эту подставку организовал… — Спасибо, признателен, очень… Держите в курсе… — И повесил трубку.

Григорянц налил себе полный бокал белого сухого вина, сделал большой глоток, затем стал медленно жевать кусочек парной телятинки… Аппетит, однако, был безнадежно испорчен. Он раздраженно отодвинул от себя тарелку с телятиной и закурил свою неизменную трубку.

Но даже этого сделать ему не дали. Раздался звонок в домофон, и вскоре в комнату вошла домработница.

— Кого там черт принес? — нахмурился Григорянц.

— Это… Это же Эдик, — улыбалась домработница.

— Ах вот оно как…, - попытался изобразить на лице улыбку и Григорянц, но её не получилось. Появление в его доме в такой час сына ничего хорошего не предвещало…

И дурные предчувствия не обманули опытного адвоката…

Через пару минут на пороге комнаты встал как привидение всклокоченный Эдик, в рваном спортивном костюме, пробковой тапочке на одной ноге, со ссадинами и кровоподтеками на бледном лице.

Отец мрачно молча смотрел на него, держа на весу дымящуюся трубку.

— Все, — прошептал пересохшими губами Эдик. — Все, папа. Это конец…

14

Объехав всю округу и так нигде не обнаружив следов ржавой «копейки» и находящегося в ней Эдуарда Григорянца, Костя притормозил свой джип у обочины. Дело потихоньку двигалось к вечеру…

— Нет его, братан, — констатировал факт Костя, глядя в бесцветные глаза Чугаева. — Повезло тебе в одном, лоханулся в другом…

Чугаев молчал, отворачивал глаза, беспрестанно курил.

— И другим ты дорогу перебежал, — продолжал Костя. — Тем, которые все это дело сделали бы лучше тебя… Отвечать будешь, братан, за этого жирного гуся…

— Отвечу, — огрызнулся Чудо. — Я привык за все отвечать, и за то, что сделал, и за то, что нет… Я ещё тогда вашим людям объяснял — не могу я отдать его никому, не могу, не имею такой возможности. Я знаю, какие крутые люди им занялись, знаю, все мне они объяснили. Но я упрямый, мне терять нечего… Мамка привыкла без меня жить, жены и детей в наличии не имеется, а мне что жить, что подыхать — один хрен. Сдалась она мне такая житуха, сам прикинь, братан! Ни кола, ни двора, грабанул пару месяцев назад одну хату упакованную, на них и живу… А теперь снова почти ни хрена нет. Один должок остался перед покойным Шилом. Мы друг другу ещё тогда слово дали, кто выживет, за другого отомстит им всем…

— А откуда же вы узнали, кто убил? Кто подставил? — интересовался Костя.

— Слухами земля полнится, как говорят культурные, — усмехнулся Чудо. — За такой срок и до нас, темных, дошло. Это только власти на эти слухи положили. С людьми переговорил, мамка моя без меня тоже кое-что выяснила, и даже мамаша Шила покойного. Интересно как-никак, за чью вину нас к хозяину отправили… Малявы посылали нам туда в зону. Да весь поселок, в натуре, знал, что это Григорянц и его дружки парня угробили. А потом и папаша парня этого в поселок то и дело наведывался, расспрашивал всех. И под машину и угодил, когда слишком далеко бурун свой засунул. Ежу понятно, братан. Узнать телефон Григорянца дело не так уж и хитрое, хоть и крут он, и деньгами безмерными ворочает, и сидит высоко… До любого человека добраться можно, братан, каждый из мяса и костей состоит, не из одних баксов… Да что я тебе-то объясняю, ты сам, вижу, чувак крутой… Да и связями нужными я в зоне обзавелся, тоже не без этого. Узнал, короче, что он в Испанию намылился недвижимость там покупать, даже за ним хотел рвануть, слишком уж меня это заело. С загранпаспортом только заминка вышла, а то бы, глядишь, я его и там бы ухлопал… С Шилом-то мы в разных лагерях сидели, но знаю я, как он в Мордовии от чахотки сгнил. Да и парня убитого, и папашу его тоже жалко, люди мы как-никак, не звери, понятие имеем. Вот и решил я жинку его таким же способом, как и они того папашу… Узнал, когда они возвращаются, угнал тачку и бабенку крутую на ней переехал. — При этих словах он благостно улыбнулся, а затем потянулся и смачно зевнул во весь свой огромный рот. — Умею водить, опыт есть, братан… Какие ещё вопросы? Я чувак прямой, что знаю, отвечу, чего не знаю, так прямо и скажу… Надо, конечно, было и Григорянца этого сразу прикончить, да и все, но тут шлея под хвост попала, руками голыми захотелось его замочить, задавить, понимаешь, порвать… — Он скрючил свои черные от грязи пальцы, показывая Косте, как бы он порвал своего врага, глаза его при этом жесте бешено вытаращились. — Ан вот, лоханулся, как ты говоришь… И вправду ведь лоханулся, с кем не бывает? — вдруг широко улыбнулся Чудо, разводя ручищами в стороны.

— Чего тебе могу сказать? — сказал и Костя, закуривая. — Правда на твоей стороне, но сделал ты все не по уму. Загремишь теперь, парень, так что твое дело одно — в бега ударяться…

— И с гадом этим позорным так и не рассчитаться? — побагровел Чудо. И думать не моги, парень. Жив буду — из под земли достану. Гибель ему…

— Без тебя достанут, есть кому, — возразил Костя.

— Есть кому, это точно… Крутейшие люди! — уважительно поднял он вверх свой корявый палец. — Понять даже никак не могу, зачем люди Черного за это дело взялись. Ну у них там свои дела, до них я не касаюсь. Я знаю одно — какими бы они крутыми не были, и что у них там за разборки, я должен сделать это, я перед Шилом должник, не могу его другому уступить. Ладно, езжай, братан, по своим делишкам, а я поканал. Тут Бердяшка где-то отирается, к мамаше надо зайти… А там видно будет…

— На крючке ты, однако. Найти тебя — дело нехитрое, если бродить по родному краю станешь, как ни в чем не бывало, и мамашу навещать… За убийство сядешь, охота тебе?

— Это не в кайф, твоя правда… Ладно, погляжу… Видно будет, повторил он, снова широко зевая. — Спать очень охота, сплю плохо в последнее время, ширануться бы надо для сугрева…

— Давай, иди… Вольному воля…

Чудо вышел из джипа и побрел в обратную сторону. А Костя погнал машину в Москву. Что он мог возразить нелепому Чугаеву, тем более, он был по-своему прав…

Однако на трассе его ожидал сюрприз. Примерно на двадцатом километре Волоколамского шоссе он неожиданно увидел тот самый, встретившийся ему ржавый и грязный «Жигуленок», стоявший у обочины. И хотя было уже почти совсем темно, он каким-то шестым чувством понял, что это именно тот «Жигуленок».

Он остановил машину. Какое-то недоброе чувство охватило его. Он чувствовал, что непременно что-то произошло, что от машины исходит какая-то аура зла…

Шел он медленно. Затем, подойдя к машине, резко отворил дверцу…

Чутье не подвело его. На заднем сидении машины лежало без движения человеческое тело…

— Вот те на…, - прошептал Костя и дотронулся до тела. Тело издало негромкий стон…

Лицо человека было незнакомо Косте. Светлые, коротко стриженые волосы, темная куртка… Голова его лежала на сидении, глаза были закрыты, тело скрючено, ноги согнуты в коленях… Он дотронулся до него, и рука сразу стала липкой — это была кровь…

— Ты кто? — спросил Костя.

Лишь стон был ответом на вопрос. Костя вытащил мобильный телефон и набрал номер Скорой помощи… Он боялся транспортировать раненого на своей машине.

Пока не прибыла «Скорая», он вытащил из своей аптечки бинт и стал перевязывать неизвестного, что было сделать очень трудно. Ранение было произведено в область живота с правой стороны. Однако, перевязал, как умел, при этом жутко вспотев, несмотря на усилившийся мороз… Затем полез во внутренний карман пиджака неизвестного и вытащил паспорт. «Левушкин Андрей Петрович», — прочитал он с неподдельным изумлением… Откуда он мог тут взяться?…

«Скорая» прибыла довольно быстро. Левушкина отправили в районную больницу…

Теперь Костя знал, что ему делать. Он набрал номер Уголовного розыска и заявил, что Григорянц Эдуард Рубенович только что совершил покушение на Левушкина Андрея Петровича. Теперь надо было искать самого Григорянца… Теперь все стало на свои места — в розыске был он. И не как без вести пропавший, а как преступник…

Сам же Костя, желая помочь органам, направился прямиком на дачу Григорянца, чтобы караулить его там. Он знал — этот человек способен на многое…

Но дальнейшее развитие событий поразило даже видавшего виды Костю. Такого в его богатом опыте ещё не бывало…

15

… - Понимаешь, папа, — тяжело дыша, рассказывал Эдуард, — этот Левушкин просто сошел с ума… Он стал во всем обвинять меня, хотя это именно он пырнул ножом Малиновского. Я видел это своими глазами… Я просто обложен со всех сторон, мало мне этого отморозка Чугаева. Я теперь точно знаю — это он убил Татьяну…

— Я это уже знаю и без тебя, есть кому сообщить, — проворчал адвокат, попыхивая гаснущей трубкой. — Ты говори о себе, по глазам твоим вижу, что ты снова что-то натворил…

— Он стал обвинять меня во всем! Он бросался на меня! Он вырывал у меня руль…

— Ты вот что, расскажи-ка все по порядку, — попросил отец, стараясь не глядеть на сына. Такую досаду он вызывал у него, что он был не в состоянии спокойно на него глядеть.

Эдуард путано и сбивчиво рассказал все события сегодняшнего дня. Когда он вещал о побоище на лесной поляне между ним и Чудом, в глазах отца появилось едва заметное выражение одобрения его действиям, даже некая скрытая гордость. Но то, что он рассказал дальше, повергло его в состояние подлинного отчаяния…

— Андрей оказался на том самом проклятом месте, я подобрал его, и мы поехали… Он стал браниться, обвинять меня во всех грехах, он вырывал у меня руль, и мы чуть не столкнулись со встречным грузовиком. И тогда я остановил машину… И мы вышли… Это было на проселочной дороге… Он бросился на меня с кулаками, кричал, что я испортил ему всю жизнь, что я подлец и мерзавец… А затем он подобрал какую-то железяку и попытался ударить меня по голове… И тут… Я вынужден был…

— Снова ножом, как и в прошлый раз? — зловеще улыбнулся Григорянц.

— Да…, - растерянно проговорил Эдик. — Откуда ты знаешь?

— А знаю потому что я адвокат, сыночек дорогой… И обычаи и привычки людей знаю неплохо…

— Но почему ты говоришь, как в прошлый раз? Ведь это не я…

— Ты это, паренек, ты, — продолжал улыбаться жуткой улыбочкой адвокат. — Страшная улика была против тебя у Курбыки этой дотошной… Ножичек-то нашли… Спрятал ты его неплохо, а он нашел… Ищущий обрящет… Вот за ножичек с твоими пальчиками на его ручке я этой поганой Курбыке и выложил десять штук зеленых… Знаешь, какие это были деньги в девяносто первом? Большие деньги, сынок, очень большие… Только пальчики Шила, владельца ножичка, да твои, больше ничьих нет… Откуда бы им там взяться, твоим пальчикам, а?… — При этих словах он слегка наклонился в сторону сына и пристально поглядел ему в глаза. Тот вздрогнул, побледнел и отвернулся. — Так-то вот, сыночек… Но данные эти он в дело внести не успел, я помешал ему… Точнее, деньги мои, потом и кровью заработанные, помешали. Ты полагаешь, мне некуда было их деть, кроме как за тебя, погань такую, платить? Я их умею зарабатывать, умею и тратить… Так что, ты убил Малиновского, ты все дело затеял, ты его и прикончил, пока твои дружки пьяные да битые валялись в траве… Злобен ты, сынок и глуп донельзя… Только на помощь старика и рассчитываешь…

— Но ты поможешь мне? — с надеждой в голосе спросил Эдуард.

— Помогу, помогу…, - пыхнул трубкой Григорянц. — Обязательно помогу… Прямо сейчас, на твоих глазах.

Он набрал номер телефона.

— Управление Внутренних дел? Виктор Ильич ушел уже? Жаль… Это адвокат Григорянц вас беспокоит… Я что хотел сообщить, во-первых, мой сын нашелся, он жив и здоров, а во-вторых…, - он бросил на сына какой-то странный взгляд. — А во-вторых, я прошу бригаду милиции срочно приехать ко мне. Немедленно!!! Я делаю официальное заявление, что примерно час назад Григорянц Эдуард Рубенович, мой родной сын, зарезал ножом своего старого товарища Левушкина Андрея, не помню отчества, который тоже находился в розыске. Прошу вас приехать немедленно, поскольку мой сын представляет угрозу и для меня и для общества! Жду! А также прошу вас содействовать в розыске автомобиля «Жигули», находящемся примерно на двадцатом километре Волоколамского шоссе, где находится этот самый Андрей Левушкин, дай Господь, чтобы ещё живой, пронеси мимо моих седин чашу сию…

Он положил трубку и посмотрел прямо в лицо сыну.

— Сволочь…, - прошептал Эдуард. — Сволочь…, - повторил он. Старая грязная сволочь…

— Ладно болтать, — махнул на него отец своей холеной рукой с огромным перстнем с ониксом на безымянном пальце. — Можно подумать, что ты не сволочь… Затеял всю эту бодягу, убил парня, впутал в дело своих товарищей, меня, старого дурака, пожалевшего тебя, и считаешь себя порядочным человеком… Но то, что ты сволочь, это ещё ничего, это бывает, страшно то, что ты дебил, ты настоящий дебил… Как ты только занимался бизнесом, ума не приложу!

— Я расскажу следователю, что ты организовал убийство Игоря Малиновского! — крикнул Эдуард, вскакивая с места. — Я расскажу, что ты подкупил следователя Курбыко!

— Нет, просто дебил, и все! — досадливо хлопнул ладошами Рубен Михайлович. — Дегенерат! Странно, что ты внешне похож на меня, я бы мог предъявить претензии твоей матери. Кто тебе поверит? Это все вздор, треп и вздор… Факт один — то, что ты зарезал своего товарища, вот это факт. Это преступление, и ты за него ответишь по всей строгости нашего российского закона. Ну, а если покопаются дотошные следователи, глядишь, и до того дела докопаются…

— И до тебя докопаются! — крикнул Эдуард. — Ты тоже ответишь за взятку следователю Курбыко! Возьмут его в оборот, и расколется он… Так что зря ты это сделал, дорогой папаша…

— Ничего я зря никогда не делал, не сделал сейчас и делать не стану, — с досадой в голосе произнес Григорянц. — И ты вскоре убедишься в этом, сынок. А пока собирай барахло и готовься к цугундеру. Пришла пора отвечать за свои грехи… И не бросай горячие взгляды на этот лежащий на столе ножичек, отучаться пора от столь вредных привычек…

Уже через десять минут прибыла бригада милиции. Майор, руководившей бригадой, был ошеломлен тем, что родной отец, известный адвокат, сам вызвал милицию арестовывать его сына. Такого в его долгой практике ещё не было…

— Я юрист, работник юстиции, — предупредил лишние вопросы Рубен Михайлович. — И закон для меня превыше всего, понимаете вы, превыше родственных отношений. Да…, - покачал он своей крупной седой головой, вызывающе глядя в недоумевающие глаза майора и его подчиненных. — К такому у нас ещё не привыкли, и простая человеческая порядочность воспринимается как донкихотство либо просто безумие…

— Да я ничего такого не говорю, — словно бы оправдывался майор, пожимая плечами.

— Только что этот молодой человек признался мне в том, что сегодня вечером пырнул ножом своего товарища Левушкина Андрея… И я решил, что этим вопросом должны заниматься правоохранительные органы. Его надо задержать, — он бросил гневный взгляд на сына, указывая на него пальцем. А органы пусть разбираются, виноват он или нет. Я заслуженный адвокат, мой долг состоит в том, чтобы соблюдать закон и справедливость, и много на меня вылилось грязи в течение моей долгой деятельности на этом поприще… Кем только меня не выставляли в прессе? Но я делал свое дело честно и буду продолжать его делать… Так-то вот, господа, — он картинно взмахнул руками и стал бродить взад-вперед по комнате…

— Вы подтверждаете слова отца о том, что покушались на жизнь вашего друга Левушкина? — спросил майор, садясь за стол и вытаскивая бланк протокола.

— Подтверждаю, — глядя в пол пробормотал Эдуард.

— Расскажите, при каких обстоятельствах это произошло…

Эдуард стал медленно, монотонным голосом рассказывать о происшествии, опуская, разумеется, все ссылки на события десятилетней давности.

— Странно все это, — удивлялся майор. — На вас совершается нападение, вас похищают, привозят на какую-то опушку леса, там устраивается драка, потом вы убегаете, угоняете машину похитителей, случайно встречаете своего приятеля Левушкина, находящегося в розыске и непонятно откуда там взявшегося, сажаете его в машину, а он вдруг ни с того, ни с сего бросается на вас… Кстати, где вы взяли нож?

— Он лежал в бардачке «Жигуленка», — хмуро ответил Эдуард. — Когда мы выходили из машины, я прихватил его на всякий случай. Слишком уж агрессивно был настроен Левушкин.

— Так. И дальше что?

— Обороняясь от него, я вынужден был ударить его ножом. Он упал. Я потащил его в машину, посадил на заднее сидение, провез некоторое расстояние…

— Ну?

— И оставил на дороге. На Волоколамском шоссе, приблизительно на двадцатом километре, точно уже не помню. Сам же прошел некоторое расстояние, остановил машину, сказал, что меня ограбили и у меня нет ни копейки. Шофер поверил мне и довез меня до Тверской. Вот и все… Рассказал все отцу, он вызвал вас…

— Более, чем странное поведение, — поражался майор. — Хорошо, допустим, что вы ударили ножом Левушкина, действительно обороняясь, но потом-то вы могли вызвать «Скорую», сообщить в милицию. А вы просто оставили умирать вашего друга на дороге…

— Ничего странного в этом нет, — вмешался отец. — Зачем ему было это делать? Он оставил машину на дороге, предполагая, что все обвинения падут на владельцев машины, похитивших его самого и от которых он сбежал… И если бы не моя порядочность, он бы так и остался безнаказанным…

— Ладно, будем разбираться. Подпишите протокол, гражданин Григорянц и собирайтесь.

— Возьми мое пальто, Эдик, — как ни в чем не бывало, предложил отец. — Пальто, ботинки, короче, все, что нужно. И если понадобится моя помощь в рамках закона, безусловно, сделаю все, что от меня зависит. Но только в рамках закона…

— Пошел ты, — окрысился Эдуард. — Ничего мне от тебя не надо… Попомнишь ты ещё этот вечер…

Адвокат только развел руками, окидывая сумрачным взглядом милиционеров, вот, мол, кого я вырастил…

Эдуарда так и увели в спортивном рваном костюме. Единственное, что он принял от отца, так это его старые зимние сапоги… Не в одном же тапочке идти в февральскую ночь…

А адвокат Григорянц тут же набрал хорошо знакомый ему номер телефона.

— Алло. Григорянц говорит. Ну что, пришла пора платить за добро.

— Помощь нужна? — лаконично спросил скрипучий мужской голос.

— Да нужна, и срочно. Немедленно. Очень вас прошу как можно скорее быть у меня дома.

— Надо так надо, я ваш должник… Скоро буду…

— Жду…, - произнес адвокат и снова раскурил свою трубку…

16

Утром следующего дня в приемную одной районной больницы зачастили посетители. Причем, все они пришли только к одному больному — Андрею Левушкину. Ни свет ни заря появилась молодая красивая девушка, вся в слезах, затем приехали родители Левушкина, вскоре после них приехал следователь из Управления Внутренних дел, и, наконец, к больнице подкатил на джипе и Костя Савельев.

Но, к больному никого не пускали. После операции он находился в бессознательном состоянии. Операция была достаточно сложная, у больного оказалась повреждена печень, он потерял много крови. Но опытный врач провел эту операцию блестяще. К посетителям он вышел бледный, но улыбающийся.

— Ну что? — бросилась к нему Зоя.

— Будет жить ваш Левушкин, — слегка дотронулся он до её плеча.

— Спасибо вам, спасибо…, - рыдала она.

— Спасибо не мне, спасибо тому человеку, который подобрал его на дороге, — отвечал врач. — Еще бы полчасика, и я был бы бессилен.

— А кто это был? — спросила мать. — Вы? — обернулась она на стоящего в стороне Костю. — Ведь это вы позвонили нам…

Костя неопределенно пожал плечами, мол, может быть, я, а, может быть, и не я…

Бледный отец подошел к Косте и крепко пожал ему руку. Мать заплакала, Зоя подбежала к Косте и поцеловала его в небритую щеку.

— Да ну, что вы, в самом деле? — смутился Костя.

— Когда я смогу поговорить с больным? — спросил врача следователь, крепкий мужчина лет сорока.

— Полагаю, не раньше завтрашнего дня, сегодня он будет целый день приходить в себя.

— Я никуда не уйду! — запальчиво провозгласила Зоя. — Я буду сидеть здесь и ждать, пока Андрюша придет в себя…

— А я вас никуда и не гоню, — пожал плечами врач. — Надевайте халат, идите к нему и сидите там, пока он не очнется…

— Спасибо! — крикнула Зоя и пошла в приемный покой.

— Вы, значит, Савельев? — спросил Костю следователь.

— Он самый…

— Моя фамилия Кириенко, я буду вести дело Григорянца…

— Ну? Не нашли его?

— Почему это не нашли? — как-то обиженно переспросил Кириенко. — Еще как нашли, — вдруг загадочно улыбнулся он.

— Ну? — напрягся Костя. — Где? Я ведь ездил караулить его около его дачи, а потом сдался на милость сну и поехал домой… Устал, как собака, словно оправдывался он. — Полтинник мне скоро…

— И правильно сделали, что поехали спать. Григорянца сдал его собственный папаша. Так что взяли его на Тверской без шума и сопротивления.

— ???!!!

— Да, вот так, — радовался Кириенко тому, что поверг опытного Савельева в шоковое состояние.

— Вот это да… Такого от адвоката Григорянца я не ожидал… Был бы он молод, я сказал бы, что он далеко пойдет…

— Да он и в своем возрасте пойдет, если вовремя не остановят, усмехнулся Кириенко.

Они вышли из здания больницы. Стояло довольно теплое февральское утро. Было пасмурно, сыро, падал небольшой мокрый снег.

— Вас подвезти? — спросил Костя родителей Андрея, скромно шедших позади.

— Да мы и не знаем, что делать. То ли домой ехать, то ли тут оставаться… Там ведь внучок у нас, Андрюшкин племянничек, Сашка. А снохе к двум на дежурство… Обещали приехать. Вот и не знаем, как быть…

— Езжайте домой, — посоветовал Костя. — А Зоя вам будет звонить… Давайте, я вас подвезу… Вам ведь в район Марьиной рощи?

— Да…

— Садитесь.

Следователь Кириенко сел в служебную черную «Волгу», а Костя усадил родителей Геннадия в свой «Гранд-Чероки».

— Много слышал о вас и от Павла Николаевича Николаева и от Геннадия Молодцова, — сказал на прощание Косте Кириенко. — О вас все говорят одно мало того, что профессионал, так ещё и везунчик страшный… Если за что возьмется, обязательно до конца доведет…

— Да ну, сглазите еще, — проворчал Костя. — Но на сей раз и впрямь повезло. Левушкину повезло…

Он отвез родителей Левушкина, а сам поехал домой отсыпаться.

Около своего дома он купил газету «Московский комсомолец». Ему сразу бросилась в глаза заметка в нижней части первой страницы, написанная мелким шрифтом.

«Павлик Морозов наоборот». Так была озаглавлена эта заметка. «Известный адвокат Григорянц сегодня ночью сдал правоохранительным органам своего сына предпринимателя Эдуарда Григорянца. Тот подозревается в покушении на убийство. В настоящее время подозреваемый находится во временном изоляторе на Петровке. Человек, на которого покушался подозреваемый, выжил и находится в районной больнице, ему была сделана операция. Адвокат Григорянц, прославившийся недавним процессом по делу авторитета Тимошкина по кличке Сныть, закончившегося оправдательным приговором и освобождением Тимошкина в зале суда, заявил оперативникам, явившихся по его же вызову задерживать Эдуарда Григорянца, что для него закон выше родственных связей.»

— Вот тебе и Рубен Михайлович, — прошептал Костя, прислонившись к газетному киоску.

Он вошел в свою квартиру, быстро разделся и нырнул в постель, где тут же провалился в тяжелый крепчайший сон… Сколько он так проспал, он и сам понятия не имел.

— Пап! — услышал он над ухом голос сына Илюхи.

— А? Что? — встрепенулся Костя.

— Тут тебе звонят. Срочно, говорят… Вчера весь вечер звонили, но тебя не стали беспокоить… А сейчас уже без пяти восемь утра…

— Правда? Вот это я разоспался, — подивился самому себе Костя и бросился к телефону.

Звонила Зоя, она сообщила, что Андрей Левушкин пришел в сознание и горит желанием давать показания против Григорянца. Прежде, чем звонить в Управление, она решила позвонить ему.

— Приедете? — спросила она.

— Обязательно, — сказал Костя. — Люблю узнавать все первым. Спасибо, что позвонили.

Он чувствовал себя совершенно выспавшимся и бодрым, быстро собрался, позавтракал и поехал в районную больницу. Было ещё почти совсем темно, погода вконец испортилась, валил мокрый снег…

… - Проходите, раз приехали, — недовольным голосом произнес дежурный врач. — Рановато ему с серьезными людьми беседовать, по совести говоря… Но раз уж приехали в такую погоду из Москвы…

— А я вовсе и не серьезный, — возразил Костя. — Я ужасно веселый, и имею способность повышать людям настроение, в том числе и больным людям, и раненым тоже…

— Тогда ладно, — улыбнулся врач. — Наденьте только халат…

Андрей Левушкин был ещё очень бледен, но пытался улыбаться. Рядом с ним сидела Зоя с красными от бессонной ночи глазами.

— Это вы меня спасли, — прошептал он. — Спасибо вам. Я почему-то очень хочу жить… Хотя только позавчера собирался повеситься на шарфе на месте нашего преступления.

— Расскажите все по порядку, — попросил Костя. — Если вам не трудно…

Андрей рассказывал обо всем, происшедшем с ними тем августовским вечером. Зоя слушала, открыв от изумления рот, порой бледнела, порой краснела, охала от ужаса… Дойдя до настоящего времени, Андрей попросил Зою выйти. Та вышла молча, без возражений…

И только наедине Андрей рассказал Косте о последних днях своей жизни.

— Вот оно как…, - покачал головой Константин. — А её вы попросили выйти, чтобы никто не слышал о Малиновской и её друге?

— Да, — подтвердил Левушкин. — Я не хочу, чтобы их тревожили. По крайней мере, не приложу к этому своей руки. Они имели право на месть… И не их вина, что Евгений не выдержал угрызений совести. Я тоже был на пути к этому… Возможно, я бы этого не сделал, тут трудно сказать однозначно. Но, судьба есть судьба… Кому суждено быть зарезанным бывшим другом, не суждено повеситься, — перефразировал он слова известной пословицы.

— Да ладно вам, — усмехнулся Костя. — Вам не было суждено быть зарезанным, как вы сами изволите наблюдать…

— Благодаря вам, благодаря умелым рукам хирурга… А вообще-то, я, наверное, был достоин такой позорной смерти… На моей совести жизнь Алексея Малиновского, на моей совести судьбы Шилкина и Чугаева…

— Да почему вы так верите Григорянцу, что именно вы убили Малиновского? — недоумевал Костя. — Неужели вы не успели убедиться в том, что это подлец и мерзавец, ради своей выгоды способный на все. Кстати, могу вам сообщить, что он в настоящее время находится на Петровке…

— Поймали? — обрадованно спросил Левушкин.

— Поймали… Папаша его сдал…

— Рубен Михайлович?!!!

— Он самый…

— Этот зря не сделает ни шагу, — изумленно покачал головой Левушкин. — Значит, так было надо…

— Да? — вдруг пораженный какой-то мыслью, Константин побледнел. Надо, говорите? Извините меня, я сейчас…

Он выскочил из палаты, скинул с себя халат и побежал в машину позвонить по телефону так, чтобы его никто не слышал.

— Алло! Уголовный розыск? Майор Молодцов? Костя беспокоит. Я опять к тебе с просьбой, вернее… Короче, одна идея… Надо срочно обезопасить бывшего следователя областной прокуратуры Курбыко. Пусть Кириенко вызовет его на допрос, что ли? Короче, надо что-то делать, его жизнь подвергается опасности. А его показания могут нам очень пригодиться…

— Поздно, — тихо ответил Молодцов. — Мне звонили около получаса назад. А я не могу дозвониться тебе.

— Да, я оставил телефон в машине. А что такое?

— Дело в том, что вчера вечером бывший следователь областной прокуратуры Курбыко был застрелен около собственного дома…

— Эх, Рубен Михайлович, Рубен Михайлович, — повторял Костя. — И я-то хорош, такая простая мысль мне не пришла в голову… Хотя, наверное, было уже поздно. Он действует оперативно, несмотря на солидный возраст… На ходу подметки рвет.

— Думаешь, его рук дело?

— Да без сомнений. Теперь все, никаких свидетелей. Курбыко мертв, Малиновский мертв, свидетельница мертва, слова сына в расчет никто принимать не будет. Он теперь чист, как слеза ребенка, наш принципиальнейший адвокат. И подступиться к нему практически невозможно… Кстати, о Чугаеве ничего не известно?

— Чугаев вчера во второй половине дня задержан в Москве. По фотографии задержали, молодцы ребята…

— Ну и как он? Показания дает?

— Пока нет, но расколется, куда денется? Сделаем ему очную ставку с Эдуардом Григорянцем, расколется…

— А Григорянц что?

— Повторяет свое… А то, что Левушкин выжил, он ещё не знает… Богатый сюрприз его ожидает, думаю, он его не выдержит, выложит все… Кстати, за то преступление срок давности ещё не истек — даже десяти лет не прошло. Так что дела его весьма печальны.

— Ну, насчет того преступления ты не скажи… Свидетель-то один Левушкин. Эх, жалко Прокофьев оказался таким слабым…

— Сам признается, я в этом не сомневаюсь…

— Ладно, посмотрим…

Костя снова поднялся к Андрею Левушкину, пожелал ему скорейшего выздоровления и попрощался.

— Не бросайте его, Зоя, — шепнул он напоследок девушке. — Вы теперь у него одна надежда…

— Я и не собираюсь. Он хотел устроить мне красивую жизнь. А теперь я ему куда нужнее, чем он мне. И я очень рада этому обстоятельству…

— Слава Богу, Зоя, что на свете ещё остались такие люди, как вы, которые меряют человеческие отношения не через призму материальных ценностей… Счастья вам…

— Спасибо. Вам того же…

17

… Прошло более месяца. Неумолимо надвигалась весна. Таяли многочисленные снега, особенно обильные в эту зиму, ярче светило солнце, увеличивался день, все радостнее становились лица людей…

Костя дал свидетельские показания следователю Кириенко и занимался новым делом, а о том, как развиваются события вокруг Григорянца, узнавал только от майора Молодцова.

Левушкин выписался из больницы и сам явился на допрос в Управление Внутренних дел. Он подробно рассказал следователю Кириенко обо всем, что произошло в августе девяносто первого года и о своих злоключениях, произошедших в эту черную для него зиму. Об одном он умолчал — о тех людях, которые похитили его. Он говорил одно — лица их были под масками, кто такие, он не знает… Отвезли в какое-то место, поспрашивали и отпустили, вот и все…

Григорянц, как и предполагал майор Молодцов, раскололся быстро. Он раскис и подтвердил все, что говорил Левушкин, продолжая настаивать на том, что именно Левушкин зарезал ножом Алексея Малиновского. Его перевели в Матросскую тишину, где он постепенно стал совершенно терять человеческий облик.

Чугаев взял всю вину на себя, он говорил о том, что похитил и Левушкина и Григорянца. Только про похищения Левушкина и Евгения Прокофьева показания его были крайне путаны, он толком не мог ничего объяснить… С показаниями Левушкина и подруги покойного Прокофьева Нади они никак не сходились. Было совершенно очевидно, что во всем этом участвовали и какие-то другие люди, но вычислить их оказалось невозможно. Константин Савельев, проходивший свидетелем по делу, также не проронил ни слова про Малиновскую и Федора. Не сказала ничего об этом и Надя, так же как и Левушкин, говорившая, что похитители Евгения Прокофьева были в масках.

Труп Прокофьева был найден тогда же в феврале, рано утром на обочине одной сельской дороги. Экспертиза установила, что он покончил с собой путем повешения, но кто доставил его на дорогу, так и осталось невыясненным… Через месяц после этого отец Евгения Николай Иванович умер от обширного инфаркта.

Чугаеву было предъявлено обвинение по статьям сто третьей умышленное убийство Татьяны Григорянц и сто двадцать шестой — похищение человека с применением оружия, причем обвинялся он только в похищении Григорянца, похищения Прокофьева и Левушкина следствие отмело, как бездоказательные, Эдуарду Григорянцу — по статье сто одиннадцатой умышленное причинение тяжкого вреда здоровью и по статье сто двадцать пятой — оставление в опасности.

Установить, кто именно нанес роковой удар Алексею Малиновскому десять лет назад следствие так и не смогло, и дело было закрыто за недостаточностью улик и против Григорянца, и против Левушкина…

Левушкин женился на Зое и переехал жить к ней. Устроился на работу инженера по своей специальности… Из прежнего имущества у него осталась только машина «Ауди», которая, как ни странно, была обнаружена совсем неподалеку от одного подмосковного поста ГИБДД.

В апреле Константин нанес визит Рубену Михайловичу Григорянцу — он счел нужным вернуть аванс, данный ему его сыном. Он предварительно позвонил, ему ответил веселый вальяжный голос адвоката, который приглашал его приехать завтра.

На следующий день Костя приехал на Тверскую улицу.

— Заходите, заходите, — приветливо улыбался ему Григорянц. — Я все время размышляю вот о чем, в воздухе висят постоянные досужие разговоры о том, что народ у нас вороватый, люди непорядочные, что они достойны своей жалкой участи. Больше того, порой я сам их поддерживаю, Константин Дмитриевич, увлекаясь, так сказать, этой обывательской стихией. Но размышляя о конкретных людях, я убеждаюсь в том, что порядочных людей у нас значительно больше, чем воров и проходимцев. Вот вы, например, приехали вернуть деньги, данные вам моим сыном в качестве аванса. А ведь он о них даже не вспоминает. Ему не до них… Помимо его нелепого поступка, покушения на жизнь пусть и бывшего, но друга, выяснилось, что в его фирмах творятся чудовищные махинации, они недоплатили государству налогов на такую сумму, что её просто страшно вымолвить…

— Я слышал об этом, — подтвердил Костя.

— Да кто не слышал? Я как узнал, так и ахнул… У них долгов больше, чем собственно имущества… Просто поразительно, только у нас могли существовать припеваючи подобные фирмы… До поры, до времени, разумеется. Так вот, сын мой находится в столь плачевном и жалком состоянии, что ему не до тех денег, выплаченных вам в качестве аванса. И тем не менее, вы сами нашли нужным явиться ко мне и вернуть аванс. Разве же это не проявление порядочности?

— Да и вы, Рубен Михайлович, проявили наивысшую порядочность, сдав правоохранительным органам своего сына, — вторил ему Костя с каменным выражением лица. — Вы просто настоящий стоик…

— Да? — посмотрел на него сквозь роговые очки Григорянц, словно желая отыскать в его словах сарказм. Однако, ничего неприличного и оскорбительного для себя не обнаружил, и решил продолжать свой фарсовый разговор.

— Да, но чего стоил мне этот стоицизм, простите за каламбур… Моя жена Диана Бориславовна подала в суд на развод, вы представляете? Мы прожили с ней тридцать лет, и она решила, что я поступил ужасно… Но я адвокат, я блюститель порядка и нравственности в обществе, и не мог поступить иначе, просто не мог… Да, мы разведемся с ней, я не могу жить с женщиной, которая меня не понимает и готова носиться со своим преступным сыночком, как курица с яйцом… Но сына я не оставлю, он мой сын, и я помогу ему… У него благодаря мне прекрасный адвокат, и он идет уже не по статье сто одиннадцатой, где предусматривается наказание до восьми лет, а по статье сто четырнадцатой — причинение тяжкого вреда здоровью при превышении пределов необходимой обороны и статье сто двадцать пятой оставление в опасности, так что максимум, что ему грозит, это два года. Но и это ещё не все. Поведение Эдуарда настолько странно, что следствие будет проводить психиатрическую экспертизу на его вменяемость… Сами посудите, ну не идиотизм ли — обороняясь от нападок Левушкина, ударить его чужим ножом, а затем оставить на дороге и скрыться? Бред какой-то, да и только… Никакой логики, не правда ли?

Константин лишь пожал плечами и промолчал, прекрасно зная, что логика была. Если бы Левушкин умер, разумеется… Тогда и адвокату не было никакого смысла сдавать своего сына правоохранительным органам. Только никто тогда не знал, умер он или нет. И Рубен Михайлович вполне мог предполагать, что он выживет и даст показания, как оно, впрочем, и произошло. Так что поступил он, как и всегда, правильно и логично.

В черных больших глазах Григорянца мелькнула какая-то задорная злая искорка, но тут же погасла, и глаза снова стали добрыми и масляными.

— Вот именно, никакой… Так что, возможно, его просто надо лечить, вот и ответы на все вопросы… А то крутят, вертят разные там версии, а ответ-то может быть предельно прост — человек не выдержал напряжения, и у него, извиняюсь за выражение, поехала крыша… А что? Жена погибла на его глазах, да этого одного достаточно, Чугаев охотится за ним и его друзьями, полагая, что это они в свое время зарезали несчастного парня Алексея Малиновского, похищаются Прокофьев, Левушкин и, наконец, он сам… Потом ему удается бежать, но тут обезумевший Левушкин бросается на него с железякой… И он ударяет того ножом, а дальше, обезумев, начинает творить какие-то нелепости… Совершенно явное отклонение от нормы поведения, сплошные алогизмы и абсурды… Так что, я его сдал правоохранительным органам главным образом для того, чтобы он не натворил ещё больших глупостей…

Константин вернул адвокату аванс, полученный им от его сына. Тот тщательно пересчитал и пообещал, что все эти деньги пойдут во благо несчастному Эдуарду.

— Скажите, Рубен Михайлович, — спросил Костя, уже стоя в передней в куртке и ботинках. — Мы сейчас одни дома?

— Да. Никого больше нет.

— Ответьте на один вопрос, очень вас прошу. У меня нет диктофона, я никак не смогу навредить вам…

— Ну, что такое? — Григорянц надел на нос очки в золоченой оправе и строго поглядел на него.

— Рубен Михайлович, нам обоим прекрасно известно, что Шилкин и Чугаев не убивали Алексея Малиновского. Это сделал ваш сын и его компания. Только Андрей Левушкин постоянно мучается вопросом, он или не он нанес тот роковой удар несчастному парню. Он недавно женился, устроился на работу, мне порой звонит его жена и говорит, что мысль о том преступлении не дает ему покоя… Ведь ваш сын наверняка сказал вам, кто именно из них убил Малиновского. Развейте сомнения, шепните мне… Вы застрахованы на сто процентов — свидетельница умерла, следователь Курбыко убит… неизвестно кем, — тут глаза собеседников встретились и сверкнули. — Непосредственного убийцы журналиста Малиновского либо нет, либо он далече… Так что, вы сидите очень крепко, и никто не может доказать истину, даже если ваш сын станет давать показания против вас… Он же безумец, это опять на руку вам. Впрочем, и ему тоже… Давайте так, я буду уходить, и если это преступление совершил не Эдуард, шепните мне вдогонку: «Не он.» А если он, ничего не говорите. Хотите, обыщите меня на предмет диктофона… Я очень вас прошу…

Григорянц рассмеялся и действительно стал по-шутовски обыскивать Костю.

— Будьте здоровы, — произнес он. — Успехов вам, вы далеко пойдете…

— Надеюсь, что вы пойдете гораздо дальше, — сделал ответный комплимент Костя.

Он повернулся и взялся за ручку двери. Открыл её, а на пороге обернулся и поглядел на Григорянца. Он едва заметно глумливо подмигнул ему.

Дверь захлопнулась. Адвокат не произнес ни слова…

18

… Прошло ещё две недели. Костя вел новое, очень интересное дело, и для расследования его ему было необходимо слетать в Германию, в Гамбург. Лететь надо было четырнадцатого апреля, и Наташа была очень недовольна тем, что в праздник Пасхи они снова не смогут быть вместе…

Улетал он в довольно скверном настроении.

Погода в этот апрельский день была изумительная, солнечная, вполне весенняя…

Ожидая своего рейса, он нервно прохаживался по зданию аэропорта Шереметьево-2. И вдруг около колонны он заметил знакомые лица.

Ирину Павловну Малиновскую было трудно узнать. Она была очень модно одета — в короткой бордовой кожаной курточке и в какие-то диковинные также кожаные брюки. Волосы были довольно коротко подстрижены и выкрашены в светлый цвет. Федор был в светлом костюме и при галстуке. Они оживленно беседовали о чем-то и постоянно смеялись, правда, смех Ирины был какой-то нервный, что сразу же заметил Костя. Он сомневался, стоит ли подойти к ним, слишком уж суровые личности стояли вокруг них напряженным полукольцом, но подумал и все же решил подойти…

— Здравствуйте, — произнес он, тихо подойдя к ним сзади. Полукольцо ещё больше напряглось и сжалось…

Ирина и Федор оглянулись. По лицу Ирины пробежала какая-то тень, но она быстро взяла себя в руки.

— Кого я вижу? — попыталась улыбнуться она. — Человек, которого мы чуть впопыхах не убили… Слава Богу, что ваша голова оказалась столь крепкой…

— Да что ты, Ирка? — хмыкнул Федор, делая знак полукольцу, чтобы оно отступило и дало побеседовать. — Просто я знаю, как бить, чтобы не убить… Не хватало нам ещё одного греха на душу…

— А на ваших душах нет греха, — спокойно возразил Костя. — Вы сделали то, что должны были сделать. И даже кое-чего не доделали…

— Да, многое за нас сделал свалившийся как снег на голову Чугаев, подтвердил Федор. — И ещё кто-то, — загадочно произнес он.

— Вы следователя Курбыко имеете в виду? — шепотом спросил Костя.

Федор не ответил, лишь загадочно пожал плечами.

— Далеко собрались, если не секрет? — спросил Константин.

— Почему секрет? Никаких секретов у нас нет. Мы едем на постоянное место жительства в Германию.

— Не в Гамбург ли часом?

— Почему именно в Гамбург? Германия большая, мы летим совершенно в другую её часть — в Мюнхен… Я купил там дом, и теперь мы будем жить там…

— И прилетать на могилы моих родных, — вдруг запальчиво произнесла Ирина. — Часто прилетать…

— Часто, часто, — подтвердил Федор. — У нас есть такая возможность…

— То есть, значит, больше дел у вас в России нет? — спросил Костя.

— Нет, — категорически заявил Федор. — Если вы имеете в виду Эдуарда Григорянца, так пускай ещё помучается… Порой жить хуже, чем умирать… Ему там не сладко придется… О нем позаботятся и без нас, а нам надоело им заниматься…

Костя хотел было задать ещё один вопрос, но увидел на лицах Ирины и Федора какую-то внезапно возникшую пелену непроницаемости. Он невольно обернулся по сторонам, ещё раз глянул на составляющих полукольцо людей могучего сложения и вполне уголовного вида. Они мрачно взирали на Костю. Тот решил вопросов больше не задавать.

— Телевизор не желаете посмотреть? — вдруг, как-то странно улыбнувшись, спросила Ирина.

— Какой телевизор? Где? — не понял Костя.

— Как где? Здесь, вон там стоят телевизоры. Скоро будут передавать двухчасовые новости.

— Про счастливое возвращение Бородина? — Костя решил, что Ирина делает ему намек, чтобы он больше им не докучал. — Я уже смотрел… Мне это совсем неинтересно. А про события на НТВ слушать горько, слишком я любил этот канал… Ладно… Я пошел… Счастливого вам пути!

— Может быть, ещё какие новости будут…, - глядя в сторону произнесла Ирина.

— И вы тоже пойдете смотреть? — До Кости стал потихоньку доходить смысл её слов.

— Нет, нам пора… Объявили регистрацию на наш рейс. Сами посмотрите, если есть время…

Костя пожелал им счастливого пути и поплелся смотреть телевизор, сопровождаемый мрачными взглядами грозных телохранителей Федора.

Через десять минут он понял, что имела в виду Ирина.

«Сегодня утром в Москве совершено новое заказное убийство. Утром около подъезда своего дома на Тверской улице выстрелом в голову убит известный адвокат Рубен Михайлович Григорянц. Убийца сделал два выстрела, оба в голову. Григорянц скончался на месте. Убийце удалось с места преступления скрыться. Правоохранительные органы выдвинули версию, что убийство Григорянца связано с его профессиональной деятельностью адвоката. Недавно он защищал на суде известного авторитета по кличке Сныть, добившись его оправдания за недостаточностью улик и освобождения из-под стражи прямо в зале суда. Не исключено, что тут сошлись интересы различных мафиозных группировок. Недавно произошло и другое событие, наделавшее немало шума Григорянц сдал правоохранительным органам своего сына Эдуарда, предпринимателя, который был признан психиатрической экспертизой невменяемым и переведен из Матросской Тишины в специальную лечебницу. Однако, версия о том, что это месть со стороны друзей сына, практически отметается следствием, хотя полностью исключить нельзя и её. Переходим к международным новостям…»

— Все дела закончены, — прошептал Костя и невольно побрел по направлению к той стойке, где производилась регистрация рейса на Мюнхен. Но Ирина и Федор уже прошли регистрацию и, сопровождаемые телохранителями, шли на посадку.

Костя остановился у стойки, и тут Ирина Малиновская неожиданно тоже остановилась, заметила его, улыбнулась ему и помахала рукой. А потом вдруг что-то шепнула Федору и быстро зашагала обратно.

— Костя! — крикнула она.

— Да?!

— С наступающим вас праздником Пасхи! Счастья вам! — как-то истерически, со слезами в голосе крикнула она.

— И вам того же, — ответил Костя. — Не переживайте, вы сделали все, как надо…, - добавил он, сильно понизив голос. — И ваша совесть должна быть спокойна… Как и тени ваших близких…

Он говорил тихо, но Ирина явно все поняла. Больше она ничего не ответила, платочком вытерла с глаз слезы и молча зашагала обратно. Костя видел, как её нежно обнял Федор и поцеловал в щеку. А затем махнул рукой Косте…

Костя отошел в сторону и закурил. А затем вытащил мобильный телефон и позвонил домой.

— Наташа?

— Я. Ну что, скоро рейс? Задержки нет?

— Нет, все согласно расписанию… Знаешь что, не хочу я лететь, переменю билет и поеду домой… Послезавтра полечу… Время терпит, и послезавтра будет не поздно…

— Что это ты вдруг? — поразилась Наташа.

— Так…, - сумрачно произнес Костя.

— Так ведь неустойку придется платить. И значительную…

— Заплачу. Зато праздник с вами проведу… Один Бог знает, сколько у нас ещё их осталось, совместных праздников…

— Ну как знаешь… — В её голосе Костя почувствовал такую радость, что чуть не прослезился.

Он переменил билет на послезавтра и решительно направился к выходу…

… Сидя в такси, мчащем его в сторону Москвы, он глядел по сторонам на весенний лес. В раскрытое окно дул теплый апрельский ветер. И Костя вдруг, словно на экране телевизора увидел перед своими глазами небольшую квартирку на Фрунзенской набережной, молодую ещё Ирину Малиновскую, её живого мужа Игоря и маленького светловолосого Алешку, сидящих за праздничным столом и держащих в руках крашеные пасхальные яйца.

— Христос Воскресе! — говорит Алешка и улыбается своим молодым красивым родителям.

— Воистину Воскресе! — отвечают оба хором.

А посередине стола кулич со свечами, а в доме тишина и покой. И все трое счастливы, потому что никто из них ничего о будущем не знает… Ибо никому не дано предугадать, что там, в этом покрытым мраком неизвестности будущем…

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18