«Вышел киллер из тумана»

Сюжет романа является авторским вымыслом. Любые совпадания случайны.

К скольким людям деньги липнут сами.

Григорий Стернин

Пролог

13 мая 2000 г.

Москва

Борис никак не мог понять, откуда взялось у него это непонятное, совершенно не свойственное ему чувство тревоги. Он проснулся с этим чувством, потом оно куда-то ушло, а теперь возобновилось с новой силой.

Было тринадцатое мая. Однако погода стояла далеко не весенняя. Уже третий день подряд моросил дождь, небо заволокли тяжелые облака, с севера дул неприятный холодный ветер.

Подходил к концу его отпуск. Отпуск прошел довольно бездарно: Борис посвятил его ремонту квартиры, а сегодня он должен был забрать родителей с дачи. Они трудились там с майских праздников, занимались посадками, а теперь должны были снова вернуться в Москву.

Проснувшись утром в своей холостяцкой квартире, находящейся в состоянии незаконченного ремонта, он вдруг ощутил, что ему ужасно не хочется в этот холодный дождливый день ехать в поселок Румянцево, где находилась маленькая дачка и где проводили все лето, да и не только лето, его отец и мать. Но он понимал, что родители очень обидятся на него, если он не сделает того, что обещал. У него в принципе не было других близких людей, кроме них.

Жена Алена с двенадцатилетним сыном ушла от него полтора года назад. Их развод прошел до обидного просто и буднично.

«Я полюбила другого, Боря», — сказала ему как-то вечером Алена.

«И кто же он?» — выдержав паузу, спросил Борис. Ему очень не хотелось, чтобы его голос в этот момент дрогнул. Он был ошеломлен и морально уничтожен. Эта фраза давно назревала, буквально висела в воздухе, но он не хотел верить, что она будет произнесена. Надежда умирает последней. И вот именно в эту минуту она умерла.

«Он занимается бизнесом», — спокойно ответила Алена, глядя Борису в глаза. На губах ее застыла едва заметная улыбка.

«Вот как…» — произнес Борис и откашлялся. Рука невольно потянулась к пачке сигарет на кухонном столе, но он тут же отдернул ее. Ему очень не хотелось, чтобы Алена видела, как он нервничает. Он так и не закурил, выпил чаю и пошел спать. Разумеется, заснуть не удалось, но все же он сумел сохранить лицо в эту тяжелую минуту…

Вскоре Борис узнал, что избранник Алены не просто бизнесмен, а бизнесмен более чем преуспевающий. Владелец нескольких фирм, обладатель прекрасной квартиры в центре Москвы, шикарного загородного дома и прочих атрибутов преуспевания и достатка. Что он, Борис, мог противопоставить ему? Они с женой жили в двухкомнатной квартире в панельном доме в Строгино; пятнадцать лет Борис проработал оперуполномоченным уголовного розыска. Он уходил из дома в семь утра, приходил порой за полночь. Даже в выходные. Сын Виктор рос фактически без него. И жена жила без него. А она была еще очень хороша в свои тридцать два года.

Через неделю после этого разговора бизнесмен осчастливил их квартиру своим посещением. Он удостоил Бориса своей дружеской беседы, был доброжелателен и вальяжен, популярно объяснил, что и Алене и Виктору будет гораздо лучше с ним, нежели с Борисом, что Алена будет жить в достатке, а Виктор получит прекрасное образование и не будет ни в чем нуждаться.

«Такие дела, старик, — улыбнулся бизнесмен, окидывая покровительственным взглядом убогую обстановку квартиры Ветровых. Бывает», — добавил он.

Борис сжал зубы и ничего не ответил. А что он мог ответить?

«Она просто сволочь, твоя Алена! — кричала мать, узнав о готовящемся разводе. — Она сволочь и шлюха! Она никогда мне не нравилась, никогда!»

«Не надо так о ней, — прошептал Борис. — Не надо, я прошу тебя».

…И вот уже полтора года Борис жил один. Виктор учился в колледже в Англии, порой он писал отцу письма, даже спрашивал его совета в некоторых вопросах. А что он мог ему посоветовать? Быть честным, трудиться, не покладая рук, любить свою Родину, как делал всю жизнь он сам? И каков будет результат? Он понимал, что сын стал ему чужим и что с годами это отчуждение будет только расти. Отвечал, разумеется, пытался выглядеть в письмах счастливым и уверенным в себе человеком. А получалось или нет, судить не ему.

Борису Ветрову было тридцать девять лет. После развода с женой мало кто заметил в нем хоть какие-нибудь перемены. Он всегда был человеком сдержанным, малоразговорчивым, замкнутым. И тем не менее Борис стал совершенно другим. Он понял, что раньше был счастлив, ему было для чего жить. Теперь же он не видел в жизни никакого смысла. Все стало серым и тоскливым, таким же, как сегодняшний дождливый день.

Вскоре после развода с женой он ушел из уголовного розыска, приняв предложение старого знакомого Юрия Васильевича Чернова, и стал работать в частном охранном агентстве «Витязь». Рабочий день был ненормированным, а служебные обязанности самыми разнообразными. Зарабатывать он стал, однако, значительно больше.

В начале мая Борис взял отпуск, так как никаких дел вроде бы не намечалось. Впрочем, Чернов мог позвонить ему в любой момент, и Борис был готов взяться за любое дело. Он и раньше ничего не боялся, смело шел под пули, а теперь ему вообще стало нечего терять. Так что он был в любую минуту готов выполнить любое задание Чернова. А пока, чтобы заполнить вакуум, занялся ремонтом квартиры — не хотел, чтобы в ней царило холостяцкое запустение, не хотел перестать уважать себя. К тому же теперь у него были деньги на достаточно дорогие строительные материалы.

А позавчера ему позвонил Чернов. И дал новое задание. Оно было очень интересным, достаточно опасным и плюс к тому хорошо оплачиваемым, и Борис охотно взялся за него. Встретившись с клиентом, на которого должен был работать, он еще больше заинтересовался этим делом. Да и человек этот оказался симпатичен. А работал Борис далеко не из одного лишь материального расчета, он работал по вдохновению. У него была цель.

А сегодня у него имелось на руках такое, от чего могла зависеть судьба многих людей… И он должен был передать этот предмет одному человеку.

Раздался телефонный звонок. Борис вскочил с постели, поднял трубку.

— Здравствуйте, Борис Владимирович. Ну что, ваши планы не меняются? раздался в трубке приглушенный басок.

— Нет, — коротко ответил Борис.

— Жду.

— Хорошо. До встречи.

Борис не был уверен, что раньше, когда он был женат, он стал бы заниматься этим делом. Знал, что все это достаточно опасно. Теперь же ему было все равно. Равнодушие, апатия… И злость. Нарастающая и нарастающая злость, непонятно к чему — к некой темной враждебной силе, мешающей ему жить, выбивающей почву у него из-под ног. Именно эта злость и руководила его действиями в последнее время…

«Плевать на все, — стиснув зубы, думал Борис. — Я должен сделать это, и я сделаю».

Встреча должна была состояться в пятнадцать часов на сорок восьмом километре Новорижского шоссе, около поста ГИБДД. Он должен был передать дискету этому человеку, только и всего. И ехать в Румянцево за родителями.

Только и всего?!

Он был опытным человеком и знал, что это очень опасно. Но ему плевать на опасность, ему в принципе было на все наплевать. И гораздо лучше ехать на эту встречу, чем за родителями на дачу.

Борис любил свою работу, он старался выполнять ее честно, хотя делать это с каждым годом, с каждым месяцем, с каждым днем становилось все сложнее и сложнее.

За последние десятилетия ценности совершенно переменились, переменился и менталитет человека: человек переставал быть человеком, он становился диким зверем, алчным и жестоким, единым богом становился доллар, ради этих зеленых бумажек люди творили такое, чего невозможно было представить ни в каких страшных снах. Стоило только открыть газету или включить телевизор, как мощным потоком бил в лицо поток чудовищной информации. И от этой информации пропадало желание жить, а появлялось желание зарыться куда-нибудь в песок и ничего не видеть, ничего не слышать. Но это ощущение отчаяния порой сменялось совершенно противоположным — яростной жаждой борьбы, жестокой борьбы с этим культом наживы и насилия.

И именно ради этого Борис шел на сознательный риск. Именно ради этого он сегодня ехал на сорок восьмой километр Новорижского шоссе.

Борис любил водить машину, за рулем он особенно ясно ощущал пульс жизни. В свое время, когда он работал оперуполномоченным МУРа, ему не раз приходилось участвовать в погонях, творить на машине какие-то невообразимые вещи, и, самое главное, он ни разу не побывал в серьезных авариях, не получил за рулем ни одной травмы. В этом ему потрясающе везло, хотя он не раз был на волосок от смерти.

Пока Борис работал оперуполномоченным МУРа, он так и не сумел накопить денег на хорошую машину. Только теперь, после ремонта квартиры, он собирался купить «девятку». А тогда, десять лет назад, он, заняв денег чуть ли не у всех своих знакомых, купил «Москвич-2141», причем покупка этой машины очень обрадовала и его и Алену. Тогда у нее были другие критерии в жизни. Собственная машина принесла им всем немало приятных впечатлений. Они ездили на ней на дачу к родителям, ездили то в Ленинград, то в Крым…

Их семью считали счастливой. Впрочем, она таковой и являлась. Она была такой не менее десяти лет. И Алена уважала работу мужа, считала ее почетной мужской работой.

Но наступили новые времена, и ориентиры стали меняться. Образовалась пропасть между имущественным положением людей. Появилась возможность сравнивать. Поменялись ориентиры и у Алены. И довольно быстро.

Началось с того, что она уволилась из института, где преподавала английский язык, и перешла на работу в солидную коммерческую фирму. И вскоре Борис увидел воочию происходящие с ней перемены.

Во-первых, она стала зарабатывать больше, чем муж. Одно это уже было неприятно и унизительно. Она стала гораздо лучше одеваться, по-другому разговаривать. Затем жена стала нервной и раздражительной, начала позволять себе резкие выпады в адрес мужа. Он понимал, что между ними вырастает стена отчуждения. В его груди закипала обида. Борис умело скрывал эту обиду, считал недостойным для мужчины выяснение отношений, расспросы с пристрастием, скандалы.

Она сама начала давно назревавший разговор. И все стало предельно ясно буквально в один момент. Иллюзии мгновенно испарились.

Борис потерял почву под ногами, хоть и стеснялся себе в этом признаться. Но это было именно так…

С тех пор, как жена с сыном ушли от него, жизнь стала совсем другой какой-то серой, бессмысленной. И только совсем недавно он снова почувствовал интерес к жизни.

Чувство долга — громкое слово. Но другого слова Борис не мог подобрать. Он был должен. Он был должен сделать это. Передать дискету одному человеку. Очень важную дискету. Человека, которому он должен был ее передать, звали Андрей Стрельцов.

Борис взялся за это опасное дело не просто с охотой, но даже с удовольствием. Он чувствовал пульс жизни, чувствовал, что делает важное дело… Но откуда эта тревога, откуда это предчувствие беды? Это ощущение не было похоже на обычное будоражащее душу волнение перед ответственным и опасным делом, это было нечто иное…

Полдня он убирал квартиру, отчищал от краски полы, выносил на помойку пустые банки и остатки обоев. И постоянно поглядывал на часы. Время тянулось невероятно медленно, Борису не терпелось скорее сесть за руль и поехать на встречу. И то и дело в душе просыпалось то самое чувство тревоги, которое появилось у него еще с утра.

И вот наконец время настало. Он быстро оделся и спустился вниз к машине. Завел двигатель.

Борис уверенно и профессионально вел машину по московским улицам. Рядом, на правом сиденье, лежал кейс, в котором находилась та самая дискета. А в правом боковом кармане пиджака — пистолет Макарова с полной обоймой патронов.

Он поглядел в зеркало заднего вида. Вдруг ему показалось, что за ним постоянно следует зеленая «девятка», очень грязная. Номер был также забрызган грязью, прочитать его оказалось невозможно…

Потом зеленая «девятка» скрылась в потоке машин, и Борис решил, что ему показалось, никакой слежки не было. Хотя, разумеется, ее вполне можно было ожидать. Но мысли его неумолимо перенеслись совсем в другое русло. Перед глазами вдруг встали лица родителей, изрезанное морщинами лицо отца, проникновенные глаза матери. Он понимал, что, кроме них, у него теперь никого не было на свете. Ему стало стыдно за то, что он в последнее время так редко навещал их, даже в свободное время. Ему не хотелось представать перед родителями неудачником, бобылем, не хотелось видеть жалость в их глазах… Поэтому ему и сегодня не хотелось встречаться с ними.

Борис пересек Окружную дорогу. И тут снова мелькнула перед глазами зеленая «девятка».

«А ведь она и в самом деле пасет меня. Это не совпадение… — закусил губу Борис. — >Ну что же, этого вполне можно было ожидать…»

«Девятка» приблизилась почти вплотную. Стекла в машине были тонированными, и разобрать, кто сидит внутри, не удавалось.

Борис прибавил газ, пытаясь оторваться от преследования, но «девятка» легко, без напряжения продолжала двигаться следом на том же расстоянии. Он понимал, что силы неравны, что двигатель у его старенького «Москвича» на подвиги не способен.

Но что, собственно говоря, хочет тот, кто сидит за рулем «девятки»? Такое ощущение, что он чего-то выжидает, следует на одном и том же расстоянии, но не больше…

Надо было позвонить Стрельцову и предупредить его. Ведь их встреча вполне может не состояться. А ведь Борис обязательно должен передать ему дискету, он считает это делом чести… Только как позвонить? Он и так выжимает из машины все, что возможно, скорость достигла уже ста десяти километров в час, больше «Москвич» просто не потянет, его и так всего трясет, такое ощущение, что он вот-вот развалится.

Борис резко ушел вправо, подрезав грузовик. И тут же ушел еще правее. «Девятка» дернулась за ним, но слегка отстала. Борис вытащил из кармана телефон и нажал кнопку памяти телефонной книги. На связи был Андрей Стрельцов.

— Вы где? — спросил Борис.

— Я только что свернул на Новорижское шоссе. На Ленинградском проспекте была пробка.

— Мне осталось пятнадцать километров. За мной «хвост»…

— Этого вполне можно было ожидать. Что за машина?

— Зеленая «девятка», стекла тонированы, номер не разобрать…

— Я прибавлю скорости. Держись, брат. Я скоро… Давай. Оторвись от него. Поверь мне, это очень, очень важно… Сделай все, что возможно…

— Постараюсь, — усмехнулся Борис и поглядел в зеркало заднего вида. «Девятка» снова была уже совсем рядом.

А вокруг машин нет, грузовики давно безнадежно отстали.

— Ну, дружище, ну, — шептал Борис, до предела выжимая педаль акселератора. — Ну давай, давай, всего восемь километров до поста ГАИ…

«Москвич» весь дрожал и вибрировал от непомерной для него скорости, но большего сделать не мог.

Из окна «девятки» показалась рука… В ней пистолет… Борис мгновенно правой рукой вытащил из кармана свой «ПМ» и положил рядом на сиденье.

Из окна «девятки» раздались два хлопка, два почти бесшумных выстрела по колесам.

«Москвич» дернулся и неумолимо понесся вправо… Полетел в кювет…

«Не успел, не успел», — шептал в жуткой досаде Борис, пытаясь сгруппироваться. Теперь он понял, почему у него с утра было это чувство тревоги. Это была не та веселящая тревога, когда он шел на дело, это было предчувствие беды.

«Москвич» перевернулся два раза и снова встал на колеса.

В салоне жутко запахло бензином.

Борис получил несколько ударов и синяков, но в общем-то был невредим. Он попытался открыть дверь, но ее заклинило.

А из «девятки» уже бежал к нему высокий мужчина в черной кожаной куртке.

И пистолета рядом, естественно, уже не было. Он свалился куда-то под сиденье. Борис нырнул вниз, стал шарить рукой по полу. Где же пистолет? Где же он? Где?!

Отчаявшись найти пистолет, он попытался вылезти через левую дверцу.

Но киллер был уже рядом.

Вот его лицо. Обыкновенное, незапоминающееся. Злые бесцветные глаза, прямой нос, тонкие губы… Вот она — его смерть. Разве в таком обличье он представлял свою смерть? Ее никто никак не представляет, пока она не придет к человеку. И только тогда перед ним приоткрывается на какое-то мгновение зловещая тайна бытия. И это озарение он уносит с собой в могилу.

Пистолетное дуло, направленное Борису в лоб.

Перед глазами его на какое-то мгновение встали лица родителей. Они ждут сына, они любят его. Что будет с ними?

Раздался негромкий хлопок.

Он не успел ничего почувствовать.

Пуля попала ему в лоб…

Киллер достал кейс через выбитое стекло и быстро побежал к своей машине.

И тут же раздался взрыв. «Москвич» загорелся ярким пламенем.

А зеленая «девятка» мигом исчезла с места происшествия. Резко развернулась и на огромной скорости помчалась в сторону Москвы.

И никто ничего не видел…

Живой, мыслящий, чувствующий человек в считаные минуты превратился в кусок обгорелого мяса. Он до последней секунды продолжал бороться. Теперь все было для него кончено…

Такова злая гримаса судьбы. Судьба оказалась против него.

Моросил дождь, по мокрому шоссе спешили по своим делам люди в автомобилях, и в общем-то никому не было никакого дела до того, что рядом, в кювете, в груде металла, которая недавно была автомобилем «Москвич», горит человек, Борис Ветров, взявший, как выяснилось, на себя непосильную ношу…

Жизнь со всеми ее проблемами, радостями и тревогами продолжалась. Теперь уже без него.

Минут через двадцать у обочины притормозила белая «семерка». Из нее вышел высокий худощавый мужчина в серой ветровке. Сделал несколько шагов. Но к горящему «Москвичу» близко подходить не стал. Он и так все видел отсюда. Все было ясно. Он уже ничем не мог помочь…

— Да, мы, кажется, и впрямь ввязались в серьезное дело, — прошептал он и снова сел за руль своей машины. Огляделся по сторонам. Усиливающийся дождь, мокрое шоссе, машин кругом нет. Только «Москвич», горящий в кювете. И мертвый человек на переднем сиденье.

Он еще раз взглянул на горящий автомобиль, выжал сцепление и тронул машину с места.

Ему не удалось увидеть Бориса Ветрова живым. Он не был с ним знаком. Не мог даже представить себе, каким он был…

А перед глазами встало другое лицо — толстое, добродушное, глядящее на него наивными голубыми глазами. Он выплывало откуда-то издалека, из детства, из безмятежного далекого детства.

Он словно бы слышал голос оттуда:

— Андрей! Андрей! Я тону!!! Помоги!!! Помоги!!!

— Помогу, — прошептал Андрей и прибавил скорости. — Обязательно помогу, дорогой Олег, дорогой мой друг…

Часть первая

1

Много лет назад.

Город Волжанск.

— Андрей! Андрей! Помоги! Я тону! — разрезал речную тишину отчаянный голос Олега.

Андрей Стрельцов остановился, развернулся на плаву и, разрезая воду уверенными движениями, быстро поплыл назад в сторону берега. Через несколько мгновений он уже был около барахтающегося в воде друга.

— Ну что?! — крикнул на ходу Андрей. — Что случилось?!

— Я устал! — фыркая и задыхаясь, бормотал Олег. Он делал судорожные движения руками, предпринимая отчаянные попытки не уйти под воду. — Не могу больше! Помоги!

— Ляг на спину, отдохни.

— Не могу, меня тянет вниз…

— Не потонешь, оно в воде не тонет, — буркнул Андрей, хотя вовсе не был уверен в своих словах. А вдруг бы и впрямь потонул, как прошлым летом один парень из их школы? Дело-то нехитрое, и все происходит очень быстро, буквально в считанные мгновения… — Держись за мое плечо, — сказал он.

Он помог другу добраться до берега, и вскоре они сидели рядом и глядели на особенно широкую в этом месте Волгу. Но Андрей мог переплыть ее даже в этом месте.

— Дожить до тринадцати лет на Волге и толком не научиться плавать это надо уметь, — проворчал Андрей, смачно сплевывая на песок.

— Почему это я не умею? Я умею, просто у меня судорогой ногу свело, оправдывался, все еще тяжело дыша, смущенный Олег. — С каждым такое может произойти.

— Умеет он… Ни хрена ты не умеешь! Сидел бы дома, толстый… А если бы на самом деле потонул — что бы я тогда сказал твоим родителям? продолжал ворчать Андрей. — И вообще, что попусту языком молоть, я тебе жизнь спас — с тебя кружка пива.

— Пива я тебе куплю, не называй меня только толстым, — пробубнил Олег.

— Ладно, не буду…

Они быстро оделись и побежали к стоявшему неподалеку на высоком косогоре пивному ларьку. Там собралась чудовищная очередь. В городе Волжанске было чудесное «Жигулевское» темное пиво, но отличительной особенностью этого славного города являлось то, что в ларьках вообще не было кружек, и любители пива приносили тару с собой. В основном, это были пол-литровые банки, за неимением таковых не брезговали и консервными. Друзья об этом прекрасно знали, и в загашнике у них была видавшая виды пыльная, захватанная пальцами банка с отбитым куском стекла.

Проблема состояла в другом. Очередь была минимум на час. Это никуда не годилось, потому что уже через полчаса Олег должен быть дома, родители у него люди очень строгие и опозданий не терпели…

— Андрюха, я не могу так долго стоять в очереди, — жалобным голосом произнес Олег.

— Если бы не я, ты бы сейчас рыб в Волге кормил, — разозлился Андрей. — И вообще бы никогда домой не пришел. А теперь он, видите ли, домой спешит… Ладно, давай деньги, выручу тебя еще раз.

Он взял у друга смятый рубль, подошел к началу очереди и стал вглядываться, нет ли там знакомых лиц. Обязательно должен кто-то быть, ларек ведь находился совсем недалеко от их дома. Быть такого не может, чтобы никого не было… Ага, точно, есть знакомые! Андрей увидел опухшее небритое лицо дворника из их дома, дяди Равиля, высовывающееся из-за чьей-то могучей спины. Дядя Равиль был близок к победному концу и, уже совершенно изнемогая от нетерпения, вертел в руках свою банку, в которой через несколько минут должно было пениться холодное «Жигулевское» пиво.

— Дядя Равиль, пропусти, — подошел к нему Андрей. — Холоденького хочется.

— Не рано ли тебе пиво пить? — метнул на него тот быстрый взгляд своих раскосых глаз.

— А тебе не поздно на водку у меня занимать? — вдруг обозлился Андрей. Ему вообще было свойственно взрываться с полуоборота при явной несправедливости с чьей-то стороны. Тогда он пер напролом, невзирая ни на какую опасность.

— Когда это я у тебя занимал? — злобно прищурился дядя Равиль.

— Как это когда?! — обалдел от его наглого вранья Андрей. — А в прошлом месяце? Я пятнадцать бутылок сдал в приемный пункт и как раз тебя встретил. Тогда-то ты был добрый, вежливый, не то что сейчас, — криво улыбнулся он. — Рубль двадцать я тебе дал. А ты до сих пор не отдал, между прочим…

— А ну, пошел отсюда, шпана! — замахнулся на него дядя Равиль.

— Отдавай рубль двадцать немедленно! — сжал кулаки Андрей, вставая в боевую позицию.

— Ты чего тянешь, парень? — вмешался здоровенный бугай с живописными наколками на мощных руках, стоящий впереди Равиля. — Сейчас быстро тебе хавало начистим… Пошел отсюда!

— Ладно, ладно, — решил разрядить обстановку Равиль, прекрасно помня, что он действительно должен пацану рубль двадцать. — Это мой знакомый. Давай свою банку.

— Другое дело…

У Олега был целый рубль. На него можно было купить пять пол-литровых банок пива. Что они, разумеется, и сделали…

И домой явились часа через четыре в весьма плачевном состоянии, поскольку захмелевший дядя Равиль раздобрился и подлил им в банки немного водки. А ни о какой закуске, естественно, не могло быть и речи.

… - Ну как? — спросил Андрей на следующий день в школе Олега.

Тот промолчал, только поглядел на друга весьма печальным взглядом своих голубых глаз. Андрей все понял. Мать Олега была очень строгой, властной женщиной, скорой на расправу…

Как давно все это было! Было ли это вообще?! Было, наверное, только в каком-то другом мире, другом измерении… Такое ощущение, что с тех пор прошло не четверть века, а целые столетия.

«Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…»

Только сейчас, в минуту опасности, Андрей осознавал, как он любит своего старого друга, как Олег дорог для него. И он сделает все возможное, чтобы его спасти. А попал он, надо сказать, в весьма скверный переплет…

Они были совсем разными, и, наверное, именно это и сделало их такими близкими людьми. Оба были совершенно непохожи друг на друга и внешне и внутренне.

Андрей Стрельцов был старше Олега Хмельницкого всего на три с половиной месяца, а порой и им самим, и окружающим их людям казалось, что, как минимум, на три года, настолько опытнее и солиднее выглядел Андрей, рослый, мускулистый, спортивного сложения. И толстый, рыхлый Олег с детства привык быть ведомым. Впрочем, он и не стыдился этой роли. Он знал, что физически сильный, горячий и ничего не боящийся друг никогда не оставит его в беде.

Отец Олега работал в конструкторском бюро ведущим инженером, мать там же экономистом. Олег был единственным ребенком в семье. Воспитывали его по всем правилам, он отчитывался перед матерью во всех сделанных уроках, дополнительно занимался музыкой и английским языком. Но… в те годы двор и улица были тоже неплохими воспитателями, они вносили свою весомую лепту в формирование характера человека.

У Андрея был брат Саша, младше его на три года. Отец Андрея служил в КГБ, дома бывал мало, впрочем, как и мать, работавшая врачом-рентгенологом в военном госпитале. Ребята были предоставлены самим себе.

Городок был небольшой, все друг друга знали, все находилось рядом — и школа, и магазин, да и Волга неподалеку…

Жила семья Стрельцовых в двухкомнатной квартире двухэтажного дома ярко-желтого цвета, стоящего на крутом косогоре. Из их окон на втором этаже была видна Волга.

Семья Хмельницких раньше тоже жила в этом доме, а не так давно получила благоустроенную квартиру в новом доме, но совсем неподалеку, буквально в десяти минутах ходьбы. Все были знакомы друг с другом, все было под рукою, все было свое, родное и надежное. И никому не было суждено знать, какие перипетии ждут их всех совсем скоро…

А пока они были веселы и безмятежны, бегали в школу, гоняли на пустыре в футбол, плавали в Волге, катались на лодках, пили из пол-литровых банок холодное темное пиво, словом, были заняты своими немудреными проблемами.

Как же все было тогда легко и просто! Какой удивительной кажется теперь та жизнь! Хочется ли ее вернуть?

С одной стороны, разумеется, хочется. Хоть на денек бы вернуться в далекие семидесятые, отвлечься от всего того, что навалилось сейчас на плечи. Но с другой стороны, как не хочется снова переживать то, что пришлось пережить, заново решать порой кажущиеся неразрешимыми проблемы. Только бы хоть на денек, на часок окунуться в ту жизнь, зарядиться от нее ощущением детства, покоем, счастьем. И опять в бой, опять один на один с жизнью, с ее суровыми законами.

Времена не выбирают. К сожалению? К счастью?

Им было хорошо вдвоем. Они всегда находили общий язык, понимая друг друга с буквально с полуслова.

Стоило им только взглянуть друг на друга, как оба понимали, что думает в этот момент другой. У них не было секретов друг от друга. Вся жизнь протекала на глазах, открыто.

Андрей еще в начальной школе стал активно заниматься спортом, то легкой атлетикой, то боксом, а в девятом классе увлекся биатлоном. Он даже получил звание кандидата в мастера спорта. А Волгу запросто переплывал в самом широком месте. Сумел все-таки научить прилично плавать и Олега. Хотя тот был в принципе совершенно чужд спорту, постоянно пытаясь достать справку об освобождении от занятий физкультурой в школе.

Олег рос толстым увальнем, добрым и отзывчивым. А вот драться совершенно не умел и не испытывал ни малейшего желания научиться, испытывая отвращение ко всяким потасовкам.

— Не представляю себе, как это можно кулаком ударить живого человека в лицо, — недоумевал он.

— А мертвого что, можно? — смеялся над его словами Андрей.

— Несешь черт знает что, — обижался Олег, глядя на друга своими ясными голубыми глазами.

Классе в восьмом к нему прилипла кличка Хмель. И не только из-за фамилии. В младших классах его величали гораздо хуже — Жиртрест. А вот именно в восьмом-девятом классе он полюбил пиво и употреблял его в немалых количествах. Приучил его к пиву Андрей, но он-то как раз со временем охладел к пенному напитку, всерьез увлекшись спортом. А Олег всегда был готов с банкой в руках отстоять немалую очередь, чтобы потом с великим наслаждением попить темного холодного пива. И внешне он стал напоминать молодого Вакха. Каштановые кудряшки, большие голубые глаза, при принятии третьей кружки покрывавшиеся некой загадочной поволокой, да и комплекция тоже соответствующая.

Хмеля никто не обижал, потому что знали — за него всегда заступится резкий взрывчатый Стрелец. За друга он мог сделать с обидчиком все, что угодно.

Как-то раз они попали в изрядную потасовку, находясь довольно далеко от дома, где их никто не знал. Олега задели, он своим забавным видом вызывал постоянное желание у ищущих приключений пацанов придраться к нему. Стрелец заступился, полез в драку, противников было пятеро, их всего двое. Драка была нешуточной, и надо сказать, что не спасовал и Олег и пару раз прилично стукнул некоего злобного прыщавого паренька, особенно активно наседавшего на него, своим увесистым, хоть и мягким на первый взгляд, кулаком в челюсть. От второго удара паренек полетел на землю, а Хмель испуганно поглядел на друга: как, мол, это могло получиться?

Затем подошли какие-то мужики и разняли их. А всю обратную дорогу Олег сокрушался, не покалечил ли он паренька. Андрей смеялся над ним, прикладывая пятак к фонарю под правым глазом. У Олега фонари были под обоими глазами.

— Как же это, однако, мерзко бить человека в лицо, — говорил Олег. Только дегенераты могут получать от этого удовольствие. Его челюсть такая твердая, как камень. А затылком он ударился о мостовую. Он же мог умереть от внутренней гематомы. Мне, кстати, твоя мама рассказывала о подобном случае.

— Не боись, не сдохнет, еще нас с тобой переживет, такие не подыхают, — ухмылялся щербатым ртом Андрей, в душе гордясь поступком своего друга. Передний зуб ему выбили несколько раньше, он вообще был активным участником кулачных побоищ. Любил и другие приключения и сам искал их вылезти, например, ночью из окна и убежать купаться на Волгу или обследовать заброшенный дом на окраине города, где по слухам водились привидения, а то и угнать чью-нибудь лодку. Олегу же все это было совершенно чуждо, больше всего он любил книги, любил понежиться на диване, посмотреть телевизор…

А вот учеба не увлекала Андрея. И особенно тяжело ему давались гуманитарные предметы — литература, история, русский язык. Олег настойчиво и упрямо предлагал другу позаниматься с ним. Поначалу Андрей воспринимал это в штыки: «Что я тебе, дебил какой-нибудь?! Не дурей тебя, сам справлюсь!» А потом вдруг согласился на очередное предложение, и они подолгу сиживали дома то у одного, то у другого за учебниками. С восьмого класса Олег стал особенно упорно заниматься английским языком и достиг в этом немалых успехов.

— Дипломатом, наверное, хочешь стать? — спрашивал, усмехаясь, Андрей.

— Кто знает, — пожимал плечами Олег. — Очень даже может быть… А вообще, скажу тебе честно, мечтаю учиться в МГУ. Когда мы с родителями бываем в Москве, я частенько хожу по Ленинским горам, мимо университета, и так завидую тем, кто там учится. Нет, Андрюха, я горы сверну, зубрить стану день и ночь, но буду учиться в МГУ…

— Давай, давай, — добродушно ворчал Андрей, сам понятия не имея, где он будет учиться после окончания школы. Отец, которого он видел довольно редко, говорил, что первым делом мужчина должен послужить в армии, а там уж видно будет.

Отец Андрея, Петр Степанович, в свое время закончил высшую школу КГБ и работал в местном Управлении государственной безопасности в звании капитана. Но для сына такой участи почему-то не хотел, а вот его занятия спортом очень одобрял.

— Уважаю спортсменов, Андрюха, — говорил он. — Благородное дело. А вот в нашу систему идти не советую.

— Почему? — не понимал Андрей.

— А так, — загадочно улыбался отец, закуривая «Беломор», который он предпочитал любому другому куреву. — Вход — рубль, выход — два. Это, сынок, навечно…

Да, тогда Андрей не мог знать, до какой же степени пророческими станут эти слова его отца!

В старших классах Андрей увлекся математикой и физикой и начал делать по этим предметам успехи. Но все равно Олег знал математику лучше его. Он вообще знал все — и английский язык, и историю, и математику…

Вспоминал Андрей и тот случай, когда они впервые серьезно поссорились. Произошло это в десятом классе.

Андрей влюбился в одну девочку, жившую по соседству. Она была высокая, стройная, темноволосая. Ее звали Наташа. Он стал ухаживать за ней, делая это, однако, очень неумело, угловато. Как-то раз они встретились втроем он, Наташа и Олег — и пошли в кино на вечерний сеанс на фильм «Триста спартанцев». Тогда Андрей не обратил никакого внимания на взгляды, которые бросала Наташа на его друга-толстяка. А через месяц он вдруг увидел Наташу и Олега, идущих по улице. Наташа держала Олега под руку. Олег что-то ей оживленно рассказывал, жестикулируя свободной левой рукой, Наташа весело смеялась, наклоняя голову к его плечу. Они были настолько увлечены друг другом, что даже не заметили Андрея, хотя он шел по противоположной стороне довольно узкой улицы навстречу им. Андрей готов был сквозь землю провалиться и спрятался за телефонную будку.

На следующий день в школе он не подал Олегу руки.

— Ты что? — спросил недоуменно Олег, но тут же осекся. Он понял, что в таком маленьком городке, как Волжанск, секретов быть не может. — А… понимающе протянул он, бросил на друга быстрый виноватый взгляд и жалко улыбнулся, как-то нелепо взмахнув своей пухлой рукой.

— Ты предатель и подлец, — процедил сквозь зубы Андрей. — Больше не считай меня своим другом.

— Я хотел поговорить с тобой, но никак не решался, — бормотал покрасневший Олег. — Понимаешь, мы… мы…

— Хватит! Заткнись, иуда! — сплюнул под ноги Андрей и вразвалочку зашагал прочь.

Через два дня Андрею позвонила Наташа и предложила встретиться. Он нехотя согласился.

— Мы с Олегом полюбили друг друга, — сказала Наташа, переминаясь с ноги на ногу. — Прости, пожалуйста…

— Да ладно, — проворчал Андрей, уже не чувствовавший никакой злобы и обиды ни на нее, ни на своего друга. — Бывает, — добавил он. Тем не менее с Олегом для профилактики не разговаривал еще довольно долго.

А уже через два месяца Наташа дружила с курсантом военного училища. И уже Андрею пришлось утешать пригорюнившегося Олега.

— Плевать на нее, — пыхтел Хмель. — Поехали лучше на моторной лодке по Волге кататься. Я знаю одно местечко, на том берегу открыли пивную. Народу никого, а пиво, — причмокнул он. — Обалдеешь… И там не в банках, а в настоящих кружках подают. Пузатеньких. И сухарики соленые на закуску. Мы с отцом там были три дня назад.

Незадолго до этого отец Олега купил моторную лодку, о которой оба друга давно мечтали.

Они поехали на другой берег, всласть напились там пива, а на обратном пути Андрей на себе волок девяностокилограммовую тушу друга в гору. Тот лыка не вязал и бормотал проклятия в адрес неверной Наташи. В его невнятной речи преобладало короткое злое слово на букву «б». За время пути он произнес его раз сто пятьдесят.

— Давай дружить, — пробормотал он, глядя мутными осоловевшими глазами на Андрея, опираясь о дверь своего подъезда. — А девчонки все б… Ну их всех в задницу!

Кудри его растрепались, на щеках росла ранняя, но весьма густая щетина, и он действительно был похож на разбушевавшегося Вакха.

Олег недолго переживал измену коварной Наташи. Несмотря на свой нелепый вид, он пользовался большим успехом у прекрасного пола и в одиночестве долго не находился. И к кличке Хмель прибавилась кличка Дон Гуан. Именно так, а не иначе величали его с чьей-то легкой руки.

А летом семьдесят девятого года друзья вместе поехали в Москву сдавать вступительные экзамены. Олег рассчитывал на золотую медаль, но в десятом классе немного запустил занятия из-за бурного романа с одной девушкой из текстильного техникума, находившегося неподалеку от их дома, и получил от неумолимо принципиальной учительницы по русскому языку и литературе по четверке. Так что ему пришлось сдавать экзамены на общих основаниях.

Андрей решил поступать в Московский инженерно-физический институт, Олег — на экономический факультет МГУ. Андрей был почти уверен, что не поступит, внутренне готовил себя к провалу и к весеннему призыву в армию в феврале ему исполнялось восемнадцать. У Олега был год в запасе — он родился в начале июня.

— Каждый день будем встречаться, — сказал Олег, сидя в поезде, мчащем их в Москву, жуя огромный бутерброд с любительской колбасой и запивая его пивом из горлышка.

— Да брось ты, — махнул рукой Андрей и засмеялся. — Окунемся в свои дела, появятся новые друзья… А кое у кого и новые дамы, в Москве с этим проблем не будет… — подмигнул он. — Давай вот что — договоримся встретиться первого ноября в семнадцать ноль-ноль у Центрального входа Ярославского вокзала. И каждый год встречаться там. Дадим друг другу слово. Это должно быть железно.

— Да что ты? Глупости какие! — нахмурился Олег и взмахнул рукой. — Мы каждый день будем встречаться, ну в крайнем случае, через два дня, ну или каждую неделю… У нас же с тобой никого нет в Москве, кроме друг друга.

— Ладно, там видно будет. Однако эту дату давай все же запомним. Это должно быть железно, — повторил свои слова Андрей.

Он оказался прав. Каждый окунулся в свою стихию. Впечатлений хватало с лихвой. Поселились в общежитиях своих институтов, которые находились относительно далеко друг от друга.

Оба усердно засели за учебники, готовясь к экзаменам. Только у Олега в университете экзамены были раньше.

— Стрельцов! — как-то в середине дня позвала его старушка-вахтерша. Тебя к телефону! Пьяный какой-то, горластый, — добавила она ворчливым голосом. — Такие молодые, а только и знают, как водку трескать, учиться не хотят.

— Андрюха! — услышал он в трубке заплетающийся голос Хмельницкого. Слушай, подъезжай в подвал на Столешниковом переулке. Мы тут с ребятами балдеем. Пиво хоть и не такое, как у нас в Волжанске, но все же холодное и пенное. И раки есть. Кстати, вполне приличные.

— Не могу, — ответил Андрей. — Через неделю первый экзамен. Ты-то как?

— Все пятерки, Андрюха! — воскликнул Олег. — Клянусь! Я студент, старик! Я студент МГУ! Сегодня вывесили списки. И моя фамилия там, Андрюха! До сих пор поверить не могу, хотя давно было все ясно, после последнего экзамена, даже списки можно было не смотреть. Но все равно не могу поверить! Вот сегодня уже пятую кружку осилил и никак не могу осознать, что я студент МГУ! Наверное, дойдет только после десятой! Подъезжай, посидим, побалдеем!

— Поздравляю! — обрадовался за друга Андрей. — Какой ты молодец, даже сочинение на пятерку написал. Поглядела бы на тебя наша русичка, зараза вредная! Золотой медали лишила из принципа, а, точнее, из-за своей подлости.

— А бог с ней, Андрюха, я зла на эту бабу-ягу не держу, я даже, честно говоря, благодарен ей. Давай, подъезжай, побалдеем от души!

— Нет, Олежка, поздравляю еще раз, но никак не могу! Я тоже хочу стать студентом.

— Ну, смотри, старик! Как знаешь, — проворчал Олег. — И все же ждем… Клянусь тебе, компашка подобралась обалденная! Не пожалеешь. Ребята все такие весельчаки, духарные — жуть! Посидим, пивка попьем, а потом прикупим чего-нибудь и к Володьке Кулагину домой поедем, он на Малой Грузинской живет. Знаешь, как он на гитаре играет, с ума сойти! И столько битловских песен знает… Я бы тебя со всеми познакомил… Приезжай, Андрюха, не пожалеешь…

Андрей не пришел. Узнав о том, что Олег уже стал студентом, он взялся за учебники с особенной силой. Ему не хотелось отставать от друга.

Результаты его экзаменов не были столь блестящими, как у Олега. Он набрал полупроходной балл и до мандатной комиссии находился в состоянии напряженного ожидания. И не поверил своим глазам, когда увидел собственную фамилию в списке зачисленных в институт.

Им так и не пришлось встретиться с Олегом в Москве. И домой они вернулись порознь.

В Волжанске друзья сели на моторную лодку, поехали на противоположный берег Волги и хорошенько обмыли поступление. Олег снова настаивал, чтобы они встречались в Москве каждую неделю. Андрей, не возражая своему восторженному другу, еще раз напомнил ему про первое ноября.

В конце августа они вместе на поезде поехали в Москву. Взяли на вокзале такси, которое развезло их по разным общежитиям…

Первого ноября к пяти часам Андрей подошел к Центральному входу Ярославского вокзала. Первое ноября как раз пришлось на воскресенье. В этот день в Москве подморозило, шел небольшой снежок. Олега не было.

Андрей ждал минут двадцать, отчаялся и уже пошел было восвояси, как услышал издалека знакомый голос:

— Старик! Стой, старик, подожди! Стой! Извини! Опоздал!

Андрей обернулся и увидел Олега, еще больше располневшего, отрастившего подковообразные усы и лихие пушистые бакенбарды, одетого в кожаную куртку на меху и огромную лисью шапку. Под руку его держала стройная блондинка с распущенными волосами, в модной нейлоновой куртке.

«Не теряется, однако, волжанин в Москве, — подумал Андрей. Действительно, Дон Гуан. Да и Хмель, в придачу». Широкое лицо Олега разрумянилось, от него ощутимо пахло спиртным.

— Знакомься, это Света, — представил подругу Олег. — А это Андрюха Стрельцов, мой самый близкий друг, студент МИФИ. Извини, Андрей, ранний склероз, я чуть совсем не позабыл про нашу договоренность. Мы со Светкой со вчерашнего вечера были у Володьки Кулагина на даче, и вдруг я вспомнил. Неожиданно вспомнил, меня вдруг осенило, словно удар молнии… И мы сразу бегом к электричке. Только что приехали… Слава богу, ты не успел уйти, я бы век себе не простил. Как ты жив-здоров?

— Отлично, — улыбнулся Андрей. — И рад тебя видеть в добром здравии.

Они прекрасно посидели в привокзальном ресторане, шло застойное время, все было доступно и дешево.

— Давай на следующие выходные поедем к Володьке на дачу, — предложил Олег после третьей рюмки. — Там так клево, тихо, спокойно. Володькины родители в загранкомандировке в Чехословакии. Светка подружку пригласит. Шашлыки пожарим, Кулагин нам на гитаре сыграет, попоем, побалдеем… Я тебе звоню в пятницу. Договорились?

— Договорились.

Олег не позвонил…

Студенческая жизнь с ее лекциями, зубрежками, зачетами, экзаменами, дружескими попойками, пивными походами, мимолетными романами пошла своим чередом. Летело, словно птица, прекрасное незабываемое время, которому никогда не суждено вернуться назад.

Но судьба играет человеком, и от нее никому никуда не деться.

…С того страшного дня все перевернулось в его жизни, в его восприятии мира. Детство, юность словно мгновенно унесло неким жутким, черным, чудовищной силы вихрем. Это произошло в конце июня восьмидесятого года, когда Андрей только что сдал сессию за второй курс и собирался ехать на практику.

— Телеграмма… — пробормотала секретарша деканата, дрожащей рукой протягивая Андрею листок бумаги. — Извини, Стрельцов, я прочитала…

Он бросил на нее быстрый взгляд, предчувствуя недобрую весть. В зеленых глазах секретарши блестели кристаллики слез.

Он взял телеграмму. Уставился в скупые строки. И до него никак не могла дойти жестокая, не оставляющая никакой надежды суть этих строк:

«Дорогой Андрей. Вчера в автокатастрофе погибли мама, папа и Саша. Прими наши соболезнования. Срочно приезжай. Дядя Слава».

Секретарша стояла с открытым ртом, ожидая реакции Андрея.

А он все молчал. Потом поднял глаза и произнес каким-то чужим глуховатым баском:

— Такие вот, значит, дела…

Смял в кулаке телеграмму и медленно пошел по коридору.

Перед отъездом он позвонил в общежитие Олегу. Ему сообщили, что тот утром уехал на практику…

Подробности катастрофы были ужасными. Водитель автобуса, в котором ехали родители и младший брат Андрея на свою недавно купленную маленькую дачку на берегу Волги, попытался сэкономить время и проскочить перед товарняком. И не успел… Погибли все пассажиры. В живых остался только сам водитель, получивший каким-то чудом лишь незначительные травмы. Его где-то прятали от самосуда.

— Что делать, Андрюша, — развел руками младший брат отца, дядя Слава, стоя рядом с ним на кладбище. — Такая вот судьба. Надо жить дальше…

Андрей молчал. Он не мог произнести ни слова. Какой-то жесткий комок в горле не давал ему даже дышать, не то, чтобы говорить. В эту минуту он особенно отчетливо понимал, что остался практически один в этом мире.

Сдаваться он, однако, не собирался. А в Волжанске оставаться не хотел: жара, пыль и скука провинциального, хоть и родного города угнетали, обнажали его непомерное горе. А в свою квартиру он вообще не мог войти, его буквально начинало трясти, мертвенная тишина квартиры словно кричала душераздирающим криком о его одиночестве. Три ночи он ночевал у дяди Славы. И на следующий же день после похорон уехал в Москву, а оттуда прямо на практику.

Однокурсники были изрядно удивлены, увидев Андрея. Никто не ожидал, что он появится на практике, да еще так скоро.

А выглядел он неплохо. Только немного осунулся и побледнел. Однако был еще более подтянутым и аккуратным, чем обычно. И лишь только самые проницательные глаза заметили то новое свойство, появившееся у Андрея Стрельцова — легкую, едва заметную полуулыбку на тонких губах. Эта полуулыбка, словно маска, была надета на его лицо. А его карие глаза стали совершенно непроницаемыми и недоступными.

2

Май 2000 г.

Москва

В самом центре Москвы, в одном из тихих уютных переулков, в шикарном, обставленном дорогой мебелью кабинете центрального офиса банка «Роскапиталинвест» сидел начальник Управления Олег Михайлович Хмельницкий, сидел, обхватив свою кудрявую, рано, но уже весьма заметно седеющую голову обеими руками, и напряженно думал. В его голове роем проносились беспорядочные воспоминания. Воспоминания то бросали его в далекое прошлое, то почти приближали вплотную к нынешнему моменту.

Никогда за свою почти тридцативосьмилетнюю жизнь он не сталкивался ни с чем подобным. И ситуация была такая, что выход найти было более чем сложно. Если не сказать еще хуже — просто невозможно…

Он всегда был оптимистом, всегда являлся душой компании, все считали его неунывающим бодряком. Являлся ли он таким на самом деле? Наверное, да… Он никогда не пытался казаться другим, не носил никакой маски, любил жизнь во всех ее проявлениях и умел наслаждаться ею. Он всегда был доволен своей жизнью.

А на что ему было жаловаться? Приехав из Волжанска в Москву в семнадцатилетнем возрасте, он с первого же захода поступил на экономический факультет МГУ, получив одни пятерки на вступительных экзаменах без всякой посторонней помощи. А поступив, со всей душой окунулся в занятия.

У него была изумительная память, обучение давалось ему легче, чем большинству студентов. Он все сессии сдавал на одни пятерки. При этом вовсе не вел затворнический, монашеский образ жизни, совсем даже наоборот.

Олег Хмельницкий облазил все злачные места Москвы, был завсегдатаем пивной на Столешниковом переулке и многих арбатских кафешек, где можно было снять на вечер девочек. Все тогда было легко, дешево и доступно.

Пользовался он немалым успехом у девушек и со своего факультета. А на четвертом курсе влюбился всерьез.

На их же факультете, только на два курса младше его, училась очаровательная русоволосая стройная девочка из хорошей семьи — Лена Курганова. Они подружились, стали часто встречаться. Ходили в кино, в театры, в кафе, гуляли по Москве. Бывал Олег и у нее дома в высотном здании на Котельнической набережной, сначала при родителях, а потом и в их отсутствие…

Дальше все было просто и ясно. Во время его очередного визита к ним домой Лена решила объясниться.

— Ты женишься на мне, Олежек? — спросила она, сидя рядом с ним на диване и глядя на него своими серыми большими глазами с длинными черными ресницами.

— Конечно… Конечно… Если ты… — бормотал Олег, переполненный чувством нежности к ней, к ее точеной фигурке, наивным глазам, детскому голоску и будучи не в состоянии найти подходящих ласковых слов. — Я и сам…

— Я жду ребенка, Олежек, — совсем тихо произнесла Лена и заплакала.

— Да ну? — поразился Олег, хотя в принципе поражаться тут было совершенно нечему, напротив, поражаться стоило бы другому исходу событий.

— Ты не хочешь, чтобы у нас был ребенок? — сквозь слезы спрашивала она.

— Я не хочу?! Да я очень этого хочу! Просто… Сама понимаешь…

Она понимала, что имеет в виду Олег. Пару месяцев назад он впервые, разинув от удивления рот, вошел в их квартиру с высокими потолками, со старинной мебелью, прекрасной библиотекой. И приняли его там поначалу достаточно прохладно.

Отец Лены, Георгий Романович Курганов, был известным экономистом, академиком и лауреатом. Недавно он был назначен Ученым секретарем Академии наук. И они с супругой, на первый взгляд, такой солидной и недоступной Марией Игнатьевной, желали бы для дочери лучшей партии, нежели толстячок-волжанин, сын простого инженера из провинции. К тому же перед визитом к Кургановым Олег для пущей храбрости выпил в ближайшем заведении пару кружек пива. Щеки его раскраснелись, изо рта пахло спиртным. Олег чувствовал себя очень скованно, пытался выглядеть непринужденным, но казался развязным и вульгарным провинциалом. И на первых порах очень плохо вписывался в солидную атмосферу академической семьи.

— Он в придачу еще и пьющий, — шепнула супругу Мария Игнатьевна, когда они остались наедине. — И говорит иногда бог знает какие вещи, просто слушать невозможно.

— Да брось ты, Маша, — улыбнулся и махнул рукой Георгий Романович. Не принимай все всерьез. Это так, очередная блажь нашей дочери.

Блажь, однако, довольно скоро обернулась вполне реально зачатым ребенком…

— Мама, я должна с тобой поговорить, — как-то вечером сказала матери Лена. И тут же, не давая ей даже открыть рта, громким голосом, с каким-то вызовом провозгласила: — Я жду ребенка! — Она вся внутренне напряглась и немигающим взглядом глядела на мать, ожидая ее реакции.

— От него? — выдержав напряженную паузу, спросила мать. Только бледность и дрожащие губы выдавали ее волнение.

— Да. От Олега, — тем же тоном ответила Лена. — Мы с ним хотим пожениться…

— Но папа в Вашингтоне… Почему ты раньше не сказала, до его отъезда?

— А вот так, — задорно ответила Лена. — Не сказала, и все!

— А где… — замялась мать.

— Он может прийти. Если я его позову… Он тут… Он во дворе…

— Зови, — махнула рукой мать. — Что теперь делать?

Через несколько минут в квартиру вошел красный как помидор Олег. Он пыхтел и задыхался, не зная, как ему вести себя с будущей тещей.

— Вот, — попытался улыбнуться он и, словно паяц, взмахнул своими пухлыми руками. — Видите ли… Мария Геннадиевна, — добавил он, перепутав, как назло, отчество будущей тещи. Лена исподтишка наступила ему на ногу и яростно сверкнула глазами.

Нелепое поведение толстяка поначалу еще больше восстановило Марию Игнатьевну против него. Однако она попыталась взять себя в руки, они сели за стол, попили чайку, побеседовали, не гнать же его, в самом деле, раз так получилось?

— Ну и как же вы собираетесь жить? — спросила Мария Игнатьевна, несколько успокоившись и пытаясь собраться с мыслями.

— Я… — запыхтел Олег. — Я перейду на заочный, я пойду… Есть работа… Там… В одном месте… Один мой знакомый… Он…

Тут он поперхнулся горячим чаем, и брызги полетели в разные стороны. Перепало и будущей теще. Лена багрово покраснела и под столом сжала кулаки. Мать, однако, вовсе не разозлилась, наоборот, этот эпизод отчего-то расположил ее к Олегу.

В этот момент раздался телефонный звонок.

— Междугородний, — доверительно подмигивая Олегу, сообщила Мария Игнатьевна. — Георгий Романович звонит.

— Не говори ему! — крикнула испуганная Лена.

— Почему это? — пожала плечами Мария Игнатьевна и подняла трубку. Гоша! Привет. У нас радостное событие! Какое, говоришь? Ленка замуж выходит… За кого? Как за кого? За Олега, ты что, его не помнишь? Вот это напрасно… Личность, на мой взгляд, весьма колоритная и запоминающаяся… Ты что кричишь, оглушил прямо! Не говори ерунду. Хороший парень… Мы с тобой скоро бабушкой и дедушкой станем… Да прекрати же ты кричать, наконец, ничего не слышу… Он как раз сейчас здесь, мы чай пьем… Ладно. Ладно. Приезжай скорее. Ждем…

Она положила трубку и окинула насмешливым взглядом нахохлившихся как воробышки влюбленных.

— Коньяку хотите? — спросила она Олега.

— Да… То есть нет, — ответил Олег. — То есть я хотел сказать…

— Давайте выпьем по рюмочке, хороший коньячок, армянского разлива. Только с вами, Олег, а тебе, Леночка, нельзя, сама понимаешь. Ты теперь у нас на особом положении, — совсем уже приветливым голосом произнесла Мария Игнатьевна.

Они выпили с будущим зятем по рюмке коньяка. Олег все время пытался направить разговор в деловое русло.

— Мы… — сбивчиво говорил он. — Я… я перейду на заочное отделение, пойду работать, и мы снимем комнату…

— Возьмите лимончик, Олег, — прервала его Мария Игнатьевна. — И не говорите, пожалуйста, глупости. У нас, слава богу, целых четыре комнаты. Всем места хватит. И прокормить вас сумеем. Поработаете еще, успеется, всему свое время… Все у вас впереди, не торопите события.

— Олег учится на одни пятерки! — выпалила Лена.

— И очень правильно делает, — засмеялась мать.

Олег понял, что понравился Марии Игнатьевне. И это очень важно, ведь всем в доме заправляет она.

Встреча с Георгием Романовичем прошла достаточно гладко, хоть у Олега от волнения сердце было готово выпрыгнуть из груди. Но, очевидно, Мария Игнатьевна провела с мужем серьезную работу и как следует подготовила его к этому разговору. Впрочем, было видно, что Георгий Романович, как человек старой закалки, не одобряет такого поспешного развития событий.

Через некоторое время из Волжанска приехали для знакомства родители Олега. Михаил Олегович Хмельницкий, такой же толстый, веселый и неунывающий, как и сын, очень понравился и Лене, и ее родителям. Да и со строгой и на первый взгляд даже суровой матерью они тоже довольно быстро нашли общий язык. После этого визита отношение Георгия Романовича к Олегу стало резко улучшаться.

Затем была свадьба в ресторане «Националь». Олег покинул свою комнату в общаге к всеобщему огорчению студенческой братии и переселился в четырехкомнатную квартиру на пятнадцатом этаже высотки на Котельнической набережной. У них с Леной была небольшая, но очень уютная спальня с огромной кроватью и кремовыми занавесками. Холодность тестя к зятю уже совершенно пропала — Олег подкупал всех своей добротой и непосредственностью…

Затем их ожидало первое в жизни горе — у Лены произошел выкидыш. И особенно переживала по этому поводу именно теща Мария Игнатьевна.

— А мне так хотелось стать бабушкой, — горько плакала она.

— Будете еще, Марья Игнатьевна, — утешал ее Олег. — Видите вот, разводил он пухлыми руками и виновато улыбался…

Но молодые, испытав первое разочарование, с ребенком впоследствии решили повременить. Олег закончил университет с красным дипломом, и тесть устроил его в Институт мировой экономики Академии наук. Вскоре он с блеском защитил кандидатскую диссертацию. А затем стал самым молодым заведующим отделом в институте.

Жили все душа в душу, тесть и теща стали относиться к Олегу как к родному сыну, и вечера, и праздники проводили вместе.

У Кургановых была дача в уютном ведомственном академическом поселке Озерки. Олег с огромным удовольствием занимался на участке посадками овощей и цветов, постоянно обустраивал дом. Тесть и теща не могли нарадоваться на него. Он оказался прекрасным семьянином. И дочка казалась им очень счастливой.

Все, в общем-то, шло прекрасно. До поры до времени.

Начало девяностых годов, развал СССР, рост цен и прочие катаклизмы в корне переменили жизнь многих людей. Для одних это стало началом расцвета, для других, для подавляющего большинства, совсем наоборот — полным крахом всей предыдущей жизни и абсолютным непониманием дальнейших перспектив… Быстро улетучились эйфория и подъем, охватившие население в августе девяносто первого года, когда вдохновенный седовласый Ельцин стоял на танке, а ликующий народ размахивал флажками с новой российской символикой. Уже через несколько месяцев после этого сборище в Беловежской Пуще в считаные часы решило судьбы многомиллионного населения бывшего СССР, положив начало страшному кровавому хаосу и беспределу, почему-то именовавшемуся «демократическими преобразованиями». А еще через пару-тройку недель благостная умильная и несколько загадочная улыбочка на пухлой блинообразной физиономии нового премьера поставила огромную часть населения «демократической» России перед серьезной проблемой — жить или не жить.

Любой научный работник в советское время знал — защитил кандидатскую обеспечен пожизненно. Твои триста пятьдесят рублей у тебя в кармане. Защитил докторскую — в кармане пятьсот.

«Реформы» нового правительства перевернули все вверх дном. И научные работники мгновенно стали одной из самых малообеспеченных категорий трудящихся.

Но Георгий Романович Курганов был человеком дальновидным и проницательным. Он сам, академик и лауреат, мог не особенно беспокоиться за свою судьбу, а вот зять-кандидат — это дело совсем другое. И уже в девяносто третьем году тесть неожиданно предложил Олегу сменить род деятельности.

— Послушай меня, Олег, внимательно, — сказал как-то он зятю. — Мой старый институтский товарищ Александр Иосифович Брейтбург стал директором банка. Он возглавляет «Трансконтинентальбанк». Да, впрочем, ты его видел. Он был у вас на свадьбе, помнишь, такой седовласый, остроумный, веселый… Ну, вальс еще танцевал с Марией Игнатьевной, здорово так танцевал. Так вот, Александр Иосифович предлагает тебе перейти на работу к нему в банк…

— В банк?! — поразился Олег.

— Да, в банк. А что? Ты прекрасный экономист, кандидат наук. Тебе всего тридцать один год, вся жизнь впереди. Твои честность и порядочность гарантированы моей рекомендацией, а уж эрудиция и знания не подвергаются сомнениям.

— А как же институт? Отдел? Меня вполне устраивает работа в институте, мне интересно там работать…

— Эх, Олежек, — досадливо махнул рукой Георгий Романович. — Мне самому, что ли, не хочется заниматься наукой? Еще как хочется. Только кушать-то хочется тоже… Поверь мне, сейчас научные работники стали бедными, скоро они станут просто нищими… А у тебя семья, дети, надеюсь, все же будут, — тяжело вздохнул он. — Давай, действуй, решайся, пока предлагают, не упускай такой момент. Да и работа тоже интересная, ты не думай. Войдешь во вкус банковского дела — почувствуешь интерес, не пожалеешь… А зарплата знаешь какая? — подмигнул он.

— Какая? — поинтересовался Олег.

— Полторы тысячи долларов в месяц для начала не хочешь?

— Да ну! — открыл рот Олег.

— Так-то вот… А теперь посчитай, во сколько раз это больше твоей зарплаты в институте.

— Да больше, чем в пятнадцать раз, — быстро посчитал уме Олег.

— Ну и как? Что решил?

— Я подумаю…

Думал он недолго. И для семьи Хмельницких началась совсем другая жизнь.

Олег действительно быстро вошел во вкус дела и взялся за новую работу с большой охотой.

Семья зажила на совершенно другом уровне. Олег и Лена стали ходить в дорогие магазины, отремонтировали квартиру и дачу, поездили по Европе, Америке, поглядели мир…

Появился у них и собственный автомобиль — синяя «девятка». Но и Олег, и Лена оказались непригодными к вождению. Сначала он, а затем она хорошенько побили машину, к счастью, без травм и серьезных проблем, и решили впредь пользоваться служебным транспортом.

А карьера Олега довольно быстро шла в гору. За шесть лет он дослужился до заместителя управляющего банком. И дела в «Трансконтинентальбанке» шли удачно — даже так называемый дефолт августа девяносто восьмого года был пережит банком относительно безболезненно.

В девяносто шестом году Олег купил трехкомнатную квартиру на Фрунзенской набережной, и они с Леной стали жить отдельно от родителей.

Так что Олег вполне приспособился к новым условиям жизни и был очень доволен происходившими в стране переменами.

Как и на прежнем месте работы, он прекрасно находил общий язык и с начальством, и с подчиненными, грамотно умея уловить те единственно правильные ноты, применимые к тому или иному разговору. Перед начальством не лебезил, беспрекословно и грамотно выполняя указания, на подчиненных никогда не повышал голос, сохраняя на лице улыбку даже в самые критические моменты.

Олегу казалось, что перемены, произошедшие в стране, благотворно сказались на его личной судьбе. И не ведал он тогда, что все это еще не было настоящими переменами. Настоящие перемены в его жизни были впереди.

Все произошло в марте 1999 года.

Руководители банков были приглашены на совещание к вице-премьеру. В их числе был и Олег. Они ожидали в приемной.

— Ба! Кого я вижу! — услышал Олег справа слегка скрипучий голос, который показался ему знакомым.

Он обернулся.

Перед ним, приветливо улыбаясь, стоял его бывший преподаватель, доцент Вадим Филиппович Павленко. Олег его хорошо помнил. Доцент Павленко преподавал у них основы банковского дела, и его очень боялись студенты. Валил он на экзаменах немилосердно, обмануть его было практически невозможно. А вот прошедший его мытарства студент мог считать себя сделавшим решающий шаг к получению диплома об окончании университета.

— Ну это, батенька, вы не правы, — ослепительно улыбался он, услышав неверный ответ на заданный вопрос, протягивал студенту зачетку и спокойно ставил в ведомости «неуд». Многие ходили к нему сдавать раз по десять, многие остались за бортом университета именно из-за не сданного ему предмета.

А вот Олег Хмельницкий ему понравился сразу. Павленко долго беседовал с ним на экзамене, путал его, заставил несколько раз багрово покраснеть и испытать полнейшее отчаяние. Основания были — до него Павленко провалил подряд сразу троих, а до того поставил две тройки.

Павленко взял зачетку Олега и хотел поставить оценку.

— Не надо, я пересдам, — пролепетал красный как рак Олег.

— Что значит, не надо? — ослепительно улыбнулся Павленко. — И что вы, собственно говоря, хотите пересдавать? Не было еще случая в университетской практике, когда студенты пересдавали бы отличную оценку. Во всяком случае, на моей памяти.

Пораженный Олег уставился на доцента своими большими голубыми глазами, а тот размашисто расписался в зачетке и протянул ее студенту.

— Держите, Хмельницкий. Мой экзамен у вас последний, так что отдыхайте с чистой совестью. Это лучший ответ за сегодняшний день… Только не теряйтесь вы так, если все прекрасно знаете. Это мое единственное к вам замечание. Знаете, а отвечаете так, как будто ничего не знаете и гадаете, правильно или нет. Нельзя так. Увереннее в себе надо быть… Все. Будьте здоровы. Следующий!

И вот спустя много лет в приемной у вице-премьера перед ним стоит Павленко, почти совершенно не изменившийся за эти годы.

— Ну здравствуйте, здравствуйте, — протянул ему для пожатия руку Павленко. — Рад вас видеть в этих стенах, очень рад. Я знал, что вы далеко пойдете, Олег?..

— Михайлович. Просто Олег… — улыбался Хмельницкий.

— Ну зачем же так? Вы крупная фигура, заместитель управляющего банком. А я все гадал — тот ли Хмельницкий или нет. Нет, я вполне мог рассчитывать встретить вас в столь высоких стенах. А вот вы меня вряд ли…

— Почему? Я просто об этом как-то не думал.

— Да, пути Господни неисповедимы, — вздохнул Павленко. — Я теперь директор банка «Роскапиталинвест». Уже пять лет, кстати. Да… — задумчиво добавил он, — а ведь я очень любил свою преподавательскую работу, очень любил. Особенно, когда слушал ответы таких одаренных молодых людей, как вы. Хотя, должен сказать, это бывало крайне редко.

Прошло более пятнадцати лет со времени окончания университета, а Павленко почти не изменился, даже как-то помолодел. Свежий загар на лице, ослепительная улыбка, безукоризненно сидящий на его статной невысокой фигуре серый костюм, ни малейшего признака седины на голове.

Они выглядели чуть ли не ровесниками. Хотя Павленко никак не могло быть меньше пятидесяти лет, скорее всего, даже сильно за пятьдесят. Ведь когда он преподавал в университете, ему было под сорок.

Их беседу прервало начало совещания.

На совещании Вадим Филиппович выступил с одним очень деловым предложением, которое было воспринято собравшимися с большой серьезностью и уважением. И вообще, впервые присутствующий на совещании столь высокого ранга Олег был удивлен, как свободно чувствует себя в этих стенах его бывший преподаватель. Он был накоротке с самыми высокопоставленными людьми, раскланялся как со своим человеком и с самим вице-премьером, даже что-то шепнул ему на ухо, после чего тот весело расхохотался и дотронулся до локтя Павленко.

…Выходя из здания Дома правительства, Павленко бросил Олегу несколько фраз о состоявшемся совещании. Но особенно не стал распространяться на эту тему, у него-то таких совещаний было уже немало, и он дал понять Олегу, что воспринимает совещание в столь высоких инстанциях как обычную текущую работу. Перед тем как сесть по машинам, они вспомнили прошлое, поговорили о том, как сложились судьбы некоторых преподавателей и студентов, а затем сели по машинам и поехали по своим делам. Олег обратил внимание на то, что Вадим Филиппович сел на заднее сиденье черного «шестисотого» «Мерседеса». Но при всех этих признаках высокого положения и зажиточности держал он себя без всякого высокомерия и осознания собственной значимости, как и в прежние годы, был спокойным, ироничным. Это понравилось Олегу.

А через два дня в субботу Павленко позвонил ему домой.

— Олег Михайлович, — услышал Олег в телефонной трубке веселый голос Павленко. — Не угодно ли вам отужинать в моем обществе?

— Спасибо… А когда?

— Да сегодня. Если, разумеется, у вас на сегодняшний день нет других, более заманчивых, планов. Я знаю один великолепный рыбный ресторанчик. Готовят совершенно изумительно, и публика самая проверенная, кто попало туда не допускается. Я пришлю за вами машину. Ну как?

— Как-то неожиданно. Хотя… Особенных планов у меня нет. Отдыхаю, так сказать, от трудов праведных. — Олег пока не мог найти в разговоре с Павленко нужной тональности, все время невольно сбиваясь на его лексику и интонации.

— Посидим, вспомним студенческие годы… Какая это была золотая пора — вы студент, я молодой преподаватель. Только сейчас оцениваешь, какая это была золотая пора! Как мы все были наивны и доверчивы. Да. Иных уж нет, а те далече… Воистину так… Впрочем, сейчас тоже неплохое время. Только совсем другое.

— У вас ко мне деловой разговор, Вадим Филиппович? — догадался Олег.

— Вы всегда были очень умным человеком, — засмеялся Павленко. — И самое приятное — умели скрывать свою проницательность под маской простака и добряка, всеобщего любимца. Да, есть одно предложение. Посидим поговорим… Наедине. Тет-а-тет. Ну, как? Очень интересное предложение. Очень выгодное, Олег Михайлович, очень…

— Хорошо. Договорились. Когда и где мы встречаемся?

— Через час к вашему дому подъедет белый «Мерседес», номер МО 24–16. Диктуйте адрес…

Вскоре они сидели друг напротив друга в маленьком, закрытом для посторонних ресторане. Кухня здесь была и впрямь совершенно удивительная, необычная. Хотя за последние годы удивить Олега было довольно сложно. Но вот Павленко сделал это. И вовсе не яствами элитного китайского ресторана, по уютному залу которого бесшумно сновали безукоризненно вежливые китайцы в шелковых длинных халатах, подавая на стол диковинные блюда и изысканные напитки. Он удивил его совершенно иным образом. Причем сделал это совершенно будничным тоном, как будто речь шла о чем-то пустяковом.

— Итак, Олег Михайлович, — сказал он после того, как они выпили по рюмке коньяка «Реми Мартин» за встречу и два китайца в шелковых халатах, обслуживавшие их, бесшумно удалились. — В моих правилах говорить все напрямую, без обиняков. Я хочу сделать вам предложение. Не считайте его неожиданным, оно многократно продумано и взвешено. Должен вам сказать, что такие предложения мало кому делаются. То есть, чтобы быть точнее, в последнее время вообще никому. Короче говоря, я предлагаю вам перейти на работу в наш банк. На должность начальника кредитно-финансового управления. Для начала.

— Но меня вполне устраивает работа в нашем банке, — возразил Олег, выдержав паузу, вызванную неожиданностью предложения. Он-то полагал, что речь зайдет о деловом партнерстве двух банков. — Я работаю здесь уже седьмой год, занимаю хорошую, ответственную должность, нахожусь в прекрасных отношениях с людьми. Есть такая пословица — от добра добра не ищут, Вадим Филиппович.

— Это устаревшая пословица, Олег Михайлович, — возразил Павленко. — В наше время от добра добра как раз-таки ищут. И еще как ищут. Вы ведь сами, насколько мне известно, раньше работали заведующим отделом в научно-исследовательском институте, а потом в силу обстоятельств занялись, так сказать, совершенно иным родом деятельности. Так что предлагаемая и предполагаемая перемена даже не будет столь резкой для вас. Вы просто перейдете из одного банка в другой, вот и все.

— А какой смысл?

— Олег Михайлович, перспективы совсем другие, — ослепительно улыбнулся Павленко. — Масштабы совсем другие. Вы ведь грамотный человек, начитанный. И наверняка имеете понятие, что такое банк «Роскапиталинвест». Наш банк приближен к правительственным кругам, он имеет миллиардные обороты. Наш банк постоянно увеличивает свои капиталы. Например, дефолт полугодовой давности пошел нам только на руку, да еще как на руку… Что же касается вас лично, то должен сказать, что, кроме дальнейших перспектив, есть и немедленные приобретения. Например, вам сразу же будет положена зарплата в десять тысяч долларов в месяц.

Олег выдержал еще одну паузу и удивленно поглядел на Павленко, не веря своим ушам.

— Да, именно так, — спокойно произнес Павленко. — Вы будете получать десять тысяч долларов в месяц. И это только поначалу, впоследствии эта сумма, разумеется, будет постоянно увеличиваться. Будут и премиальные, и прочие блага. Ведь это раза в четыре больше вашей нынешней зарплаты, не правда ли?

— Да… Примерно так, — замялся Олег.

— Ну вот видите. Вы и так не бедный человек, но вы просто не представляете себе, как вы заживете, если примете мое предложение. Поверьте мне, у нас такой дефицит на грамотных деловых людей. Таких высококлассных специалистов, как вы, очень мало. И именно такие люди должны процветать в этих новых условиях жизни. Именно такие, как вы, должны двигать прогресс, поступательное движение России к процветанию. Большому кораблю большое плавание, Олег Михайлович. Так… Вот нам принесли горячую закуску… Благодарю вас, — улыбнулся он китайцу-официанту. — Попробуйте это блюдо, рекомендую, оно просто фантастическое… Оно состоит из такого количества ингредиентов, что я уже сам запутался в них. Но на вкус нечто совершенно потрясающее. А уж как полезно, об этом я даже не говорю, — засмеялся Павленко. — Я его употребляю раз в неделю как минимум.

— И выглядите прекрасно, — добавил Олег. — Перспектива зарплаты в десять тысяч долларов заставила его призадуматься над предложением Павленко. Хотя… Просто так ведь ничего не бывает…

— Это все внешне, Олег Михайлович, — возразил со вздохом Павленко. Устал, честно говоря, страшно. А устал я именно потому, что очень многое приходится делать самому, брать на себя огромный объем работы. А присутствие в банке такого человека, как вы, избавит меня от многих проблем. Я вам доверяю. Так что у меня к вам чисто шкурный интерес, я этого совершенно не скрываю, и не ищите в моем предложении какого-либо иного подвоха.

— Предложение заманчивое, скрывать не стану, — покачал головой Олег. — Я подумаю.

— Разумеется, думать надо. Это же ваша жизнь… Только, если можно, не очень долго. Есть у меня на примете еще один человек. Тоже очень способный и знающий. Если вы не примете мое предложение, я обращусь к нему. И все же мне очень хотелось бы, чтобы на месте начальника управления были именно вы. Тут еще и вопрос престижа — я ведь ваш бывший преподаватель. И я горжусь, что принял посильное участие в воспитании такого высококлассного специалиста, как вы. И как было бы хорошо, если бы вы работали под моим руководством в таком престижном учреждении, как наше… Подумайте, Олег Михайлович. А пока давайте еще по коньячку. Кстати, скажу сразу, что если вы не примете мое предложение, я на вас ни в малой степени не обижусь и впредь буду относиться к вам с таким же уважением. Решать такие вопросы вы должны только сами… Ваше здоровье! — сказал он, поднимая рюмку.

Еще не посоветовавшись ни с кем, Олег решил предложение Павленко принять. Это повышение, безусловное повышение. Это престижно. Это почетно. А зарплата… А новые связи! А перспективы! Он станет вхож в самые высокие круги, он, сын простого инженера из захолустного Волжанска, где пьют пиво из пол-литровых и консервных банок!

И Павленко он верил. Строгий принципиальный доцент, не признававший никакой протекции, единственным критерием которого были только знания, пользовался у студентов и преподавателей большим уважением. А теперь он директор банка… И предлагает своему бывшему студенту, окончившему МГУ с красным дипломом, престижную должность в своем банке. Что тут, собственно говоря, удивительного? И что в этом плохого? Все вполне естественно и логично. Где же он еще должен искать кадры для своего учреждения?

С супругой Олег вообще решил вопрос о переходе в другой банк не обсуждать, какой совет она может ему дать? Тем более что в последнее время отношения у них были весьма-таки натянутыми. Сообщит, разумеется, только как о вопросе уже решенном. А вот начальник… Брейтбург…

Мысль о разговоре с Александром Иосифовичем Брейтбургом угнетала его больше всего, тот может счесть уход Олега предательством.

Первым делом он решил сообщить о неожиданном предложении тестю и выслушать его мнение. Он человек умный и плохого совета не даст.

— Ну, Олег, тут я тебе плохой советчик, — сказал Георгий Романович, когда к нему на следующий день заехал после работы Олег и спросил совета. В банках я разбираюсь слабо. Обратись напрямую к Брейтбургу. Все равно тебе с ним придется говорить, раз ты собрался увольняться.

Услышав название банка, куда собирается переходить Олег, Брейтбург как-то загадочно и даже печально улыбнулся.

— «Роскапиталинвест», говоришь? Серьезное заведение, — покачал головой он.

— Так что же в этом плохого?

— Как говорится в народе, вход туда рубль, а выход… — нет, не два, как минимум, миллион, — тихо произнес Брейтбург, пристально глядя в глаза Олегу. — Если он вообще есть, этот самый выход.

— Что вы имеете в виду, Александр Иосифович? — не понял смысла его слов Олег.

— Олег, Олег, — снова покачал головой он. В его глазах не было укоризны, которой больше всего боялся Олег, напротив, было некое сожаление. И этого выражения его лица он не понимал. — Олег, ты уже седьмой год работаешь в банковской системе, ты опытный человек, но остаешься таким же наивным, каким был, когда пришел на работу к нам… «Роскапиталинвест» это же притча во языцех. Неужели тебе ничего не известно про этот банк, не известно, что через него отмываются грязные деньги? Не слышал про их махинации, про их нечистоплотную игру, про финансирование весьма сомнительных организаций?

— Я слышал, — замялся Олег. — Разумеется, я об этом слышал, не такой уж я наивный. Но мало ли что кто говорит? Если слушать всех, то жить вообще невозможно. Надо затаиться где-то в глухом уголке России и не высовываться. Банки это вообще достаточно грязное дело, как, впрочем, и сами деньги. Тем паче в минуты роковые, в которые нам довелось посетить сей мир, Александр Иосифович.

— Увы, Олег… Банк банку рознь. Наш банк имеет гораздо меньшие обороты, но мы ведем честную игру. А «Роскапиталинвест» — это совсем другое дело. Именно через этот банк отмываются самые грязные деньги. Ты даже себе представить не можешь, какие деньги. Десятки миллиардов долларов оседают в банках Швейцарии, США, ФРГ, Мексики. У него неимоверное количество филиалов и у нас в России, и за рубежом. И мой тебе совет — не лезть в это дело… Там должны работать совсем иные люди, Олег. Что они, кстати, с большим успехом и делают, наживаясь на неразберихе этого переходного периода и народных бедствиях, в том числе и на Чеченской войне. А ты же сделан совсем из другого теста, ты честный, принципиальный, ты привык работать в совершенно иных условиях. Ты нашел себе прекрасное место у нас в банке, ты более чем удачно движешься по служебной лестнице, и не надо тебе отсюда уходить. И уж тем более в «Роскапиталинвест». Ты погибнешь там, Олег. Тебя там погубят… Не делай опрометчивого шага.

— Чтобы утверждать такие вещи, Александр Иосифович, надо иметь веские доказательства, — продолжал возражать Олег. Он не хотел верить Брейтбургу и ловил себя на мысли, что ему очень хочется принять предложение Павленко.

— Павленко твой бывший преподаватель, — угадал его мысли Брейтбург. Ты уважаешь его, ты хочешь верить ему… Это твое право.

— Вам о нем что-нибудь известно? — спросил Олег. — Что-нибудь компрометирующее?

— Нет, — пожал плечами Брейтбург. — Ничего особенно компрометирующего именно о нем мне не известно. Не более, чем о других. Человек исключительно удачливый, не просто попавший в струю, а нашедший свою струю, я бы так сказал. Работал в МГУ, как ты сам знаешь, потом перешел в Плехановский институт. Женился на дочери ответственного работника Совета Министров. Стал деканом факультета, защитил докторскую. Акционерный коммерческий банк «Роскапиталинвест» был образован в 1991 году при Минфине СССР. Павленко стал начальником управления банка, затем стал заместителем председателя правления, а затем и возглавил банк. Когда умер его тесть, он бросил жену с двумя детьми и женился на молоденькой девушке, и не просто девушке, а дочери президента нефтяной компании «Бестойл» господина Головина. Так что нефтяная компания «Бестойл» и банк «Роскапиталинвест» работают рука об руку. Что тут особенно компрометирующего? Ищет свою струю, всегда находит ее, процветает, он принимаем в самых высоких кругах… Ты представляешь, какими деньгами пахнет такой альянс, а Олег? Черный нал за неучтенные баррели нефти компании «Бестойл» отмывается через «Роскапиталинвест». Ну, подумай. Ты же умный, достаточно опытный человек…

— Александр Иосифович, — вздохнул Олег. — А как же иначе выжить в наше трудное время?

— Мы-то вот выживаем и без этого, — возразил Брейтбург.

— Вы сами знаете, что мы выжили в девяносто восьмом году еле-еле, на последнем, как говорится, издыхании. И не факт, что следующий такой удар не разорит нас полностью.

— Думай сам, Олег, — вздохнул Брейтбург, видя, что Олег уже все для себя решил. — Ты взрослый человек, опытный банкир. Тебе решать.

И он принял решение. В пользу перехода на работу в «Роскапиталинвест». И принял его довольно быстро.

Уже через два дня Олег позвонил Павленко и сообщил о своем согласии.

— Рад, очень рад, Олег Михайлович, — раздался в трубке веселый голос Вадима Филипповича. — Вам ведь наверняка наговорили про наш банк бог знает какие небылицы. Так ведь?

— Так, — подтвердил Олег.

— Не верьте вы ничему этому. Люди как рассуждают — раз наш банк процветает, значит, дело нечисто. А мы просто умеем работать, и все. Вот и весь секрет. И порой нарушаем закон, как и все. А в нашей стране сами знаете — не нарушишь, обязательно погибнешь. Так уж пишутся у нас законы, именно для того, чтобы их нарушать. Итак, рад за вас, за ваше мудрое решение. Пересылайте ваши документы, и будем вас проверять со всех сторон. Вас должен утвердить Совет директоров. Полагаю, что процедура займет недели две-три. Ждите. Но я почти уверен, что вас утвердят. Ведь это я вас предложил. Не кто-нибудь.

Вскоре Олегу пришлось познакомиться еще с одним довольно любопытным человеком.

Иван Никифорович Фефилов работал в банке «Роскапиталинвест» начальником управления кадров. Внешность его была весьма колоритна. Он казался человеком совершенно иной эпохи, словно вышедшим из тридцатых годов. Довольно высокого роста, кряжистый, как старый дуб, с квадратными широченными плечами, одетый в какой-то странный пиджак мышиного цвета с наглухо застегивающимся воротом, очень напоминающий сталинский френч. Да и возраст его было определить довольно сложно. Ему могло быть под пятьдесят, могло быть и за шестьдесят. Скорее всего, разумеется, второе. Фефилов был крепок на вид, чувствовалось, что он физически очень силен. Круглые, глубоко посаженные глаза неопределенного цвета, внимательно изучавшие собеседника через роговые старомодные очки из-под мохнатых светлых бровей, говорили о большом жизненном опыте. И еще бросились в глаза его поросшие густым светлым волосом огромные уши на плешивой голове.

— Наш банк, Олег Михайлович, банк непростой, — густым басом, с суровым выражением лица говорил Фефилов, сидя напротив Олега во вращающемся кресле. — Наш банк выполняет самые ответственные задания правительства. И у нас есть определенные требования к своим сотрудникам. Прежде всего, это полная конфиденциальность того, что происходит в этих стенах. Общение со средствами массовой информации строго запрещается инструкцией. Будьте так любезны ознакомиться вот с этой бумагой и подписать ее, если вас устраивают наши условия. В принципе-то, ничего особенного. Просто надо об этом постоянно помнить и неукоснительно выполнять все, что здесь написано.

Олег прочитал инструкцию и подписал ее. Он и так не собирался делиться ни с кем секретами банка. В принципе похожие условия были и в «Трансконтинентальбанке». Как потом выяснилось, похожие только на первый взгляд…

И вот пролетел год. А как много за это время успело произойти! Казалось, что он находится в каком-то другом времени и пространстве.

И теперь у него было ощущение, что из ситуации, в которую он попал, вообще нет выхода…

И снова из глубин его памяти вновь и вновь вставало одно лицо родное, близкое. И ему казалось, что только этот человек в состоянии хоть что-то сделать для него.

3

— Ах так, — повторяла Лена Хмельницкая. — Ах вот оно как… Так, значит, Олег Михайлович…

Она кусала губы в бешеной злобе и продолжала пристально глядеть на лежащие перед ней фотографии, не в силах оторвать от них взгляда. Она получила пакет с этими фотографиями час назад заказным письмом.

Со всех этих фотографий на нее глядел своими наивными большими глазами ее супруг Олег Хмельницкий. Супруг… Муж… Человек, которого она так любила…

А изображено было на них нечто совершенно чудовищное и неприличное.

Несколько мужиков в компании голых, совсем юных девиц… Шикарные интерьеры какого-то закрытого заведения. Самые омерзительные позы…

Тринадцать фотографий. Чертова дюжина.

Что это?! Фотомонтаж?! Нет, быть не может. Наверняка это подлинное изображение. Все так очевидно, так реально и наглядно до какого-то кошмара…

Олег был всегда падок до прекрасного пола. Даже в лучшие моменты их жизни он не являлся идеальным супругом. Уже через два года их семейной жизни между ними стали происходить очень серьезные разборки.

Именно тогда между супругами пробежала черная кошка. Олег увлекся одной молодой девушкой из их института. Доброхоты нашлись быстро, и вскоре Лена узнала об этой связи. Но тогда Олег поклялся при ее родителях, что этого больше никогда не повторится, и на время между ними снова воцарился мир. Однако задним числом Лена припоминала ему и эту давнюю историю.

А уж потом, когда он перешел из института на работу в банк «Трансконтиненталь», когда его рабочий день стал ненормированным и неконтролируемым, отношения их стали резко и очень быстро ухудшаться. На первых порах бурные ссоры заканчивались трогательными примирениями и взаимными уверениями в любви, но постепенно ссоры становились все более бурными, а примирения все менее трогательными.

Когда они жили в квартире родителей, Лена еще как-то стеснялась закатывать истерики при них, а вот в отдельной квартире ссоры и скандалы стали совершенно обычным явлением.

Подруги, завидовавшие ей самой черной завистью, постоянно нашептывали о нынешних нравах, предупреждали ее, что в банках царят развратные отношения, что после работы, а то и во время ее сотрудники развлекаются с дамами легкого поведения, благо денег у них куча, а вызвать к себе проституток становится все легче и легче. Одна же поведала, что видела, как Олег садился в машину с одной молодой длинноногой девкой.

— Я просто подвез свою сотрудницу до метро, — говорил вечером Олег.

— А там, в институте, ты тоже подвозил сотрудницу до метро? — кричала Лена. — Не считай меня за круглую дуру! Я тебя помню еще в университете, помню, каким ты был падким до баб! Причем тебе всегда нравились шлюхи!

— В университете мне нравилась ты, — уверял ее Олег.

— Ты женился на мне из корыстных соображений! — не унималась Лена. Ты женился, чтобы уйти из общаги, чтобы поселиться в нашей квартире, чтобы мой папа помогал тебе. И ты все рассчитал правильно. Без папы ты бы ничего не добился. Всей своей карьерой ты обязан ему!

— Что ты несешь?! — побагровел Олег. — Я любил тебя!

— Ах, любил! — уцепилась за его слова Лена. — А теперь ты кого любишь? Ту, которую подвозишь до метро в своей шикарной машине? Может быть, ты ее имеешь прямо в салоне? Шофер же для тебя не человек! При нем все можно!

— Прекрати! — закричал Олег, достал из холодильника бутылку водки, налил себе рюмку и залпом выпил.

— Ты алкаш! Алкаш и развратный тип! От тебя постоянно разит спиртным, когда ты вечером приходишь домой. В кабаках и ночных клубах наслаждаешься с блядями!

— Ах ты теперь уже так стала выражаться? — Он побагровел и выпил еще одну рюмку.

— Называю все своими именами, только и всего! — кричала Лена.

Такие сцены происходили все чаще и чаще. И родители, разумеется, были в курсе событий. Мария Игнатьевна сразу приняла сторону дочери и стала с зятем холодна и высокомерна, Георгий Романович же не хотел делать столь скоропалительных выводов.

— Ты уж, — говорил он наедине зятю, глядя в сторону, — поаккуратнее как-нибудь. Все мы, разумеется, не безгрешны, но вообще-то, пора тебе успокаиваться… Ты ведь уже не студент, солидный человек. И вести себя надо тоже солидно.

Потом Олег с Леной поехали отдыхать в Германию, и отношения немного нормализовались. Но на очень непродолжительное время. Ссоры стали уже неотъемлемой частью их жизни. Затем их отношения снова смягчились, когда у Олега буквально один за другим умерли мать и отец. Лена вместе с ним дважды в течение месяца ездила на похороны в Волжанск, утешала его, как могла, была нежна и внимательна с ним… Но уже вскоре все стало на свои места и постоянные выяснения отношений возобновились с новой силой.

А уж с тех пор, как он перешел на работу в «Роскапиталинвест», она совсем перестала верить ему. Банк «Роскапиталинвест» она считала настоящим гнездом порока и разврата. Впрочем, это было чистой правдой.

И хотя она давно уже не верила в порядочность мужа, полученные фотографии потрясли ее до глубины души. Такой мерзости она никак не ожидала. Ее худшие опасения подтвердились. Да еще как подтвердились.

«Новый русский»! Проклятый провинциал, сластолюбец и обжора, дорвавшийся до больших денег, до власти! Вот его настоящее лицо. Как он омерзительно улыбается на этой фотографии. Господи, что он делает! Что вообще происходит?! Подлец, продажная тварь…

Нет, это не фотомонтаж, такого быть не может. Какое у него лицо… Какое у него омерзительное похотливое лицо… Какая гнусная у него улыбочка! А здесь, на этой фотографии… А ведь Лена когда-то верила ему, у них мог бы быть ребенок…

При мысли о ребенке из глаз ее неумолимым ручьем потекли по щекам слезы. Смешиваясь с тушью, они текли и капали на лежащие перед ней на столе фотографии…

Она ведь так больше и не смогла забеременеть. Как ни пыталась. А потом перестала мечтать. Любила ли она Олега? Ей казалось, что давно уже не любит. А теперь? Почему теперь ей так горько и больно? Нестерпимо больно. Неужели она любит до сих пор этого похотливого кобеля?

А сама? Что она сама? Разве она ведет праведный образ жизни? Как она мечтала о том, чтобы забеременеть, но ничего не получалось. А теперь… В каком сомнительном положении она находится!

Но она не виновата, она была вынуждена, это он вынудил ее пойти на это!

Она бросила ради него все! Она ушла с телевидения, где в течение нескольких лет работала редактором программы «Он и она». Теперь она даже не хотела помнить, что ушла с телевидения из-за того, что программу закрыли в девяносто восьмом году в связи с финансовыми затруднениями, а искать что-то новое ей не хотелось. Теперь Лена убедила себя в том, что она ушла только из-за того, чтобы почаще быть с ним, с Олегом… Они практически не виделись, он работал с утра до позднего вечера, порой уезжал на работу и по выходным. Бесконечные командировки, заседания, совещания… Она стала совершенно одинока. К тому же она полностью потеряла к нему доверие.

Да, материально он ее обеспечивал полностью. У них было все, что нужно для полноценной жизни — прекрасная квартира, служебная машина, они отдыхали за рубежом, она прекрасно одевалась.

Когда он перешел на работу в «Роскапиталинвест», они стали жить еще лучше… Олег начал строительство собственного коттеджа на Волоколамском шоссе, у них появились две служебные машины — «Мерседес» и «Ауди». Вскоре он купил и ей машину — ярко-красный «Фольксваген-Гольф».

Но разве только это нужно для счастья? Разве об этом мечтала она, когда выходила замуж за этого, казалось бы, доброго и наивного толстяка? Ей самой теперь стыдно признаться себе в том, о чем она мечтала. Это не он был наивным, это она была наивной. До какой-то дури наивной.

И с чем она осталась теперь? Ведь она же до самого недавнего времени была совершенно одинока. У нее по большому счету никого нет. С кем она общается? С двумя подругами, которые, если смотреть правде в глаза, просто-напросто ненавидят ее. Ненавидят за обеспеченного мужа, за достаток в семье, за то, что Лена имеет возможность одеваться в бутиках, за то, что имеет собственный автомобиль, за то, что отдыхает за границей… Нашли чему завидовать, ничтожества! У каждого свой предел мечтаний. Но как бы они были искренне счастливы, если бы имели возможность сейчас взглянуть на эти изумительные фотографии, какими доброжелательницами они бы тут же сумели прикинуться…

Кто еще? Родители? Они очень любят ее, но у них своя жизнь, они люди другого времени, им не понять того, что происходит в семье Лены, не понять того, что происходит в ее душе.

А еще он. Игорь…

При мысли об Игоре краска прилила к щекам Лены. Даже теперь, когда перед ней на столе лежали фотографии неверного супруга, ей было стыдно вспоминать об Игоре.

Лена была воспитана своими родителями в старых традициях, и до сих пор в ее душе не могло уложиться то, что произошло между ней и Игорем.

Любила ли она его? Кто знает? Она бы и сама не смогла, наверное, ответить на этот вопрос.

Порой им бывало очень хорошо вместе. Он был обаятелен, галантен и предупредителен и казался во всех смыслах полной противоположностью очень порой невнимательному даже в их лучшие времена Олегу. Поначалу ей это нравилось. Но впоследствии она все чаще ловила себя на мысли, что он какой-то совсем чужой, из какого-то другого, совершенно непонятного ей мира и что ей просто не о чем с ним разговаривать, хотя он был достаточно образован. Иногда она даже как-то побаивалась немигающего взгляда его холодных светло-серых глаз, и ее начинало снова тянуть пусть к неверному, но все же своему и понятному Олегу. Однако она объясняла эти ощущения обычной привычкой к человеку, причем к человеку недостойному, порочному. А Игорь настоящий мужчина. С ним как за каменной стеной…

А теперь? Что будет теперь?! Теперь стало предельно ясно, что дороги назад нет. Вот она перед ней — истинная суть ее мужа!

В неукротимом бешенстве Лена резким движением руки стряхнула фотографии на пол и стала яростно топтать ногами, как какую-то гадость. Впрочем, они и на самом деле являлись именно гадостью.

Она была еще достаточно молода. Ей всего тридцать шесть лет, а выглядела она едва на тридцать. Она была очень привлекательна и прекрасно знала это. И ей приятно, что она нравится мужчинам. И Игорю ей было приятно нравиться. Она понимала, что он ценит ее.

Она прекрасно помнит тот день, когда они познакомились.

…Когда Олег перешел на работу в «Роскапиталинвест», за ним прикрепили «Мерседес-320» с персональным водителем. Лена его видела всего раза три и толком даже не успела запомнить. Кажется, его звали Валерий. Но вскоре произошла серьезная авария, на светофоре в «Мерседес» врезался «КамАЗ». К счастью, это произошло уже после того, как водитель отвез Олега домой. Водитель с серьезными травмами попал в больницу. А «КамАЗ» с места происшествия скрылся.

Вскоре у Олега появился новый водитель. А познакомилась Лена с ним еще примерно через неделю.

Первый ее опыт вождения машины был неудачным, но зато потом она вошла во вкус. Когда у нее появился собственный «Фольксваген-Гольф» ярко-красного цвета, она буквально влюбилась в эту аккуратную, продуманную во всех смыслах машину. Лена буквально не вылезала из-за руля, ездила на ней всюду. Машина не подводила, такая машина не могла подвести. А вот сама она порой делала на ней не то, что нужно. И однажды сгоряча загубила стартер. Когда по ее же вине с машиной происходило что-то не то, Лену буквально начинало трясти от бешенства. Однако такое, надо сказать, бывало крайне редко.

Она позвонила на работу Олегу и попросила о помощи. И он прислал к ней своего нового водителя.

Вскоре на новой служебной машине Олега к дому подъехал высокий светловолосый и очень обаятельный молодой человек лет тридцати.

— Погорячились вы, однако, Елена Георгиевна, — ослепительно улыбнулся он, мигом поняв, в чем дело. — С машиной нервничать не надо, она этого не любит, особенно такая, как эта… У немцев все продумано до мелочей, а вот горячий характер русских владельцев они порой не учитывают. Такая машина заводится с полуоборота, а вы, Елена Георгиевна, полагаю, немного переусердствовали… Ладно, ничего страшного не произошло, все придет с опытом. Садитесь ко мне в машину, вернее, в машину вашего мужа, и поедем в автомагазин. Стартер придется менять. Сделаем, не берите в голову…

Молодого человека звали Игорь Конышев. Он между прочим поведал ей, что женат, имеет высшее техническое образование, закончил МВТУ имени Баумана.

Он смотрел на нее такими глазами. Олег давно уже так на нее не смотрел…

Она снова почувствовала себя женщиной. Ей стало приятно находится в обществе Игоря Конышева. Он понимал ее желания не с полуслова, а буквально с полувзгляда.

Они стали встречаться. А Олег ни о чем не догадывался. Либо делал вид, что ни о чем не догадывался.

А теперь… А что теперь? Теперь перед ней лежит стопка фотографий. Ей казалось, что она не любит Олега, казалось, что она давно уже любит только Игоря. Так отчего же ей так больно и горько на душе?

Лена сама не могла разобраться в своих чувствах. И она была беременна. Хотя не беременела уже целых пятнадцать лет, с тех самых пор, как у нее произошел выкидыш. Сначала они с Олегом предохранялись, не желая обременять себя ребенком, раз уж так получилось, а потом у нее было серьезное осложнение после тяжелого гриппа. И она долго лечилась, но никак не могла забеременеть. А потом отношения с мужем испортились, и ей уже не хотелось ребенка. И вот… Ее подозрения подтвердились, она снова была беременна. Если бы это произошло раньше, как бы она была счастлива! А теперь… Сразу стал мучить вопрос — как рассказать о беременности мужу? Ведь она, к своему стыду, толком не знала, от кого именно беременна. И, скорее всего, не от мужа, хотя исключить такой вариант полностью она не могла. По срокам наверняка от Игоря. Как раз тогда, два месяца назад, они встречались с ним особенно часто… Все было мерзко и гнусно, разговаривать с Олегом, делиться с ним ей не хотелось. Он поймет, в чем дело. И что получится? Она, постоянно упрекая его в неверности, теперь беременна от другого человека. Какими глазами Олег будет на нее смотреть?! Она уже больше месяца не видела мужа, ночевала то на Котельнической набережной у родителей, то в квартире, которую третий месяц снимала на Комсомольском проспекте. А ведь рассказать о беременности мужу все равно бы пришлось… Но Лена просто гнала от себя прочь мысли об этом предстоящем разговоре с Олегом. И не успела она прийти к какому-то выводу, как получила заказное письмо, в котором был этот пакет с фотографиями. Все одно к одному…

Лена сидела перед стопкой фотографий и еле сдерживала слезы. Она видела своего толстяка-мужа в самых неприглядных позах и понимала, что ей это далеко не все равно, отдавала себе отчет, до какой степени все это ей грустно и больно.

В голове вихрем крутились старые воспоминания — их освещенная весенним солнцем университетская аудитория, около дверей которой после каждой лекции ее ожидал Олег, университетский коридор, сквер с фонтанами и бюстами великих ученых напротив высотного здания университета, где они целовались с Олегом на скамейках, смотровая площадка Ленинских гор, дорогие любимые места, где они гуляли теплыми весенними ночами…

Вспоминалось, как он ее провожал до дома на Котельнической набережной, вспоминалось, как в первый раз они стали близки в этой квартире, когда родителей не было дома. Как все было прекрасно! Каким все казалось простым и ясным в те далекие годы…

А теперь?!

Теперь он целыми днями в банке, на совещаниях, в командировках. А недавно ей стало известно, что Олег улетел в Швейцарию.

И вообще, все так переменилось, словно встало с ног на голову. Порой все происходящее казалось ей фарсом, фантасмагорией, не верилось, что это происходит с ней, воспитанной девочкой из семьи академика, которая училась на пятерки, занималась музыкой и фигурным катанием и верила, что в жизни успеха добиваются только порядочные люди, а мерзавцам всегда рано или поздно воздастся по заслугам.

Кем стала она? Кем стал Олег?! Что стало с их жизнью?! Во что она превратилась?! Благодаря чему жизнь превратилась в фарс?!

Лена росла в обеспеченной семье, она не знала, что такое коммуналки, общественный транспорт до сих пор оставался для нее экзотикой, два раза в неделю они получали академический заказ, в котором были и парная вырезка, и икра, и свежая осетрина, и малосольные семга или лососина; все качественное и калорийное. У них было все — хорошая квартира, дача, ведомственная поликлиника, прекрасное питание, полноценный летний отдых… Отец часто ездил в заграничные командировки и привозил ей оттуда сначала прекрасные игрушки, которых больше ни у кого не было, а когда она подросла, стал привозить фирменную одежду. Она всегда одевалась лучше всех подруг. Чем ее можно было удивить? Иномаркой? Высокой зарплатой? Ведь, если разобраться, человеку необходимо не так уж много денег. Когда удовлетворены все насущные потребности, нормальному человеку хочется совсем другого: ведь икры, осетрины и других дорогостоящих продуктов слишком много не съешь, с обилием комнат много хлопот, а автомобиль, в конце концов, предназначен всего лишь для быстрого передвижения на местности и не больше, каким бы роскошным и престижным он ни был. Хотя, разумеется, на свете немало и совершенно ненасытных утроб, их в последнее время становится все больше и больше. Только она к таковым не относилась. Ей совсем не это было нужно. Она была прежде всего женщина…

Завтра у нее день рождения. Когда-то этот апрельский день был самым чудесным днем в году — и в школе, и в институте… А теперь? Она испытывала лишь чувство тревоги. Завтра она должна будет рассказать Игорю о том, что беременна от него. Интересно, как он на это отреагирует?

Уже третий месяц она снимала квартиру для их свиданий с Игорем. Маленькую такую, очень уютную квартиру, и совсем неподалеку от ее дома, на Комсомольском проспекте.

Завтра он приедет туда поздравить ее с днем рождения, и она все расскажет ему… Господи, чего жалеть? О чем жалеть? О прошлом? Оно ушло безвозвратно, оно так далеко, в какой-то другой жизни. А ей всего-то тридцать шесть лет. Не хоронить же себя заживо, в самом-то деле… Надо жить дальше!

Она брезгливо, двумя пальцами, стала по одной подбирать с пола фотографии, открыла ящик стола и сунула их туда. А затем заперла ящик на ключ.

4

— Ну и прекрасно! — ослепительной белозубой улыбкой улыбнулся Игорь Конышев, услышав от Лены о ее беременности. — Только почему ты говоришь об этом таким тоном? Ты словно оправдываешься за что-то. Это же прекрасная новость. Это должно было произойти… И я очень рад, Лена, честное слово, очень рад. Предлагаю за это выпить!

Он, разумеется, был весьма озадачен ее сообщением, но отработанная годами профессиональная привычка скрывать свои эмоции помогла ему и на сей раз.

Он поднял бокал с французским шампанским и поцеловал Лену в щеку. Та улыбнулась, ей понравилась реакция Игоря. Лена была сегодня особенно хороша, в коротком бежевом платье, с распущенными по плечам русыми волосами, большие голубые глаза с нежностью смотрели на него, щеки горели естественным румянцем. Он невольно любовался ею.

— Ты правда рад? — спросила она тихим голосом.

— Конечно.

— Тебе правда хорошо со мной? — шепнула она ему на ухо.

— Не то слово, Леночка, — томным голосом ответил Игорь, — я только теперь чувствую, что живу, впервые ощущаю себя человеком. Мужчиной ощущаю себя, понимаешь? А теперь ощущаю мужчиной вдвойне! Ты мне сообщила такую приятную весть!

Да, он умел себя держать в руках, хотя эта весть вовсе не привела его в дикий восторг. А вот насчет того, что он стал ощущать себя настоящим мужчиной именно с Леной, он как раз не врал. Это было именно так. И он действительно был благодарен судьбе за то, что познакомился с ней.

Игорь Конышев был уже несколько лет женат, у него рос трехлетний сын. Жена Тамара работала начальником отдела рекламы в крупной совместной косметической компании. Она постоянно упрекала его в том, что зарабатывает больше его. Да и в сексуальном плане они давно уже не удовлетворяли друг друга… Что-то надо было в жизни менять. И вот появилась Лена. И роман их развивался бурными темпами.

— Не так все просто, Игорек, — произнесла Лена, отводя взгляд. Понимаешь… Дело в том, что мы с Олегом давно уже не были близки. И ребенок никак не может быть от него, — говорила она, убеждая в этом не только Игоря, но и саму себя. — Надо что-то предпринимать. Я не знаю, что делать, понимаешь, не знаю…

— Да? — переспросил Игорь и почесал голову. — Делать, разумеется, что-то надо. Так дальше продолжаться не может. Все, что ни делается на свете, все к лучшему, я всегда руководствуюсь этим мудрым правилом.

Он произносил эти слова уверенным тоном, улыбаясь, но в принципе сам понятия не имел, что именно надо ему в этой ситуации делать. Человек он был прагматичный, обычно все свои поступки взвешивал до мелочей, однако жизнь есть жизнь, ничто человеческое никому не чуждо, и не все возможно предсказать и предугадать заранее.

— Это еще не все! — выпалила Лена, вдруг сильно покраснев. — Вот еще что… — Тут она несколько замялась. — Давай еще выпьем!

— Давай! За нашего ребенка! — прошептал Игорь и поцеловал ее в румяную щеку.

Когда они выпили, он обнял ее и пристально поглядел ей в глаза.

— Так что ты мне хотела еще сообщить? Давай все сразу, не бойся! Я же тебе говорю, что бог ни делает, все к лучшему в этом лучшем из миров.

Лена выдержала паузу, а затем резким движением вытащила из сумочки пачку фотографий и бросила их на журнальный столик перед Игорем.

— Вот!

Игорь медленным движением взял фотографии и стал смотреть. Лена же пристально глядела на его лицо, изучая реакцию. Но ни один мускул не дрогнул на его лице. Он только слегка сдвинул брови, пристально вглядываясь в каждую фотографию.

— Что ты молчишь?! Скажи же наконец хоть что-нибудь! — выпалила Лена.

— Ну что я могу сказать по этому поводу? — медленно протянул Игорь, пожимая плечами. — Могу сказать только одно…

— Что?! Не тяни же душу! — вскочила она с места.

— То, что меня все это нисколько не удивляет, вот что я могу сказать…

— Как это так не удивляет?! — воскликнула она. В принципе она давно уже не верила в порядочность мужа, но на такую подлость все же не рассчитывала. Видимо, где-то в глубине души все же верила, что Олег порядочный человек.

— Пойми меня, Леночка, я маленький человек, простой водитель. Я должен делать то, что мне скажут, просто исполнять, и все…

— Ну и что?

— А, ладно, — махнул рукой он. — Что теперь скрывать? Мне омерзительно говорить об этом, но я скажу. Дело в том, что я неоднократно возил Олега Михайловича в подобные заведения, вот что. Все это нисколько меня не удивляет, потому что это для него в порядке вещей.

— В порядке вещей?! — сделала она шаг вперед и сжала кулаки.

— Разумеется. Лена, ты взрослая женщина, не будь же такой наивной… Ты что, не знаешь своего мужа? Не знаешь, как он падок до всяческих удовольствий и наслаждений? Даже странно, что ты так удивлена и возмущена. Ты что, до сих пор любишь его? А мне казалось, что тебя теперь интересую только я… — Он слегка понизил голос и масляными глазами поглядел на нее.

— Я не люблю его! — выкрикнула Лена. — Не люблю! Но я не хочу быть обманутой дурой! Не желаю, чтобы за моей спиной он делал такие вещи! И мне просто противно, мне до кошмара противно!

— Хорошего в этом, разумеется, мало, что тут говорить? Но надо смотреть на все трезвым взглядом. Мы же взрослые люди.

— Я никак не могу смотреть на такое трезвым взглядом. Игорек, я росла в другой обстановке, мои родители научные работники. Я, например, не могу представить себе в подобной обстановке своего отца, это дикость, просто дикость… Это даже вообразить себе невозможно!

В ее голубых глазах появились кристаллики слез, а губы слегка скривились. Было видно, что она делает отчаянные усилия, чтобы не разрыдаться.

— Что ты сравниваешь? — тихо произнес Игорь. Вдруг ему стало жалко эту женщину. Наверное, он и впрямь любил ее. И ребенок. Их общий ребенок… В принципе все это было так некстати… Но он действительно не был огорчен этим ее сообщением, ему на самом деле было приятно. Он сам поражался себе.

Он чувствовал, что хотел быть с ней. Ему было хорошо с Леной, видимо, он действительно любил ее. Хоть и стеснялся самому себе в этом признаться. Ему было уже за тридцать, но такое чувство он испытал впервые.

— Что ты сравниваешь? — прошептал он, целуя Лену в губы. — Твоя семья, папа академик, мама интеллигентнейшая женщина… Ты, такая… такая… — он тщательно подбирал слова, чтобы попасть в десятку. — Такая утонченная, нежная… А он, — выдохнул Игорь, имитируя ярость. — Сейчас вообще развратное время, что говорить? Но Олег Михайлович как-то особенно склонен к всевозможным увеселительным мероприятиям. В принципе его можно понять — тяжелая ответственная работа, ненормированный рабочий день, жуткая усталость. Наверняка хочется чего-то такого… Особенного, ну… Слов не могу подобрать… Для разрядки мозгов, чтобы, ну… Чтобы сразу обо всем забыть. А меня он никогда не стеснялся, что я ему — простой шоферюга… Хоть и с высшим образованием.

Он вдруг понял, что начинает переигрывать, а тут ни в коем случае нельзя было сбиться на фальшивую ноту, иначе Лена могла бы усомниться в его искренности. И про шоферюгу второй раз не надо было говорить, это лишнее, и особенно поливать грязью своего шефа тоже нельзя — будет перебор… А перебор порой хуже недобора. В карты Игорь умел играть превосходно. И в шахматы тоже. Чего он только в этой жизни не умел?!

Но разгоряченная гневом Лена не заметила в его словах ни фальшивой ноты, ни перебора.

— Он скотина, он просто грязная скотина! — крикнула она и швырнула фотографии на пол. — Как жить?! Как в этом мире можно жить после такого?!

— Нормально можно жить, — твердо произнес Игорь, пристально глядя ей в глаза. — Просто надо быть честным и порядочным человеком, надо верить в добро и справедливость. Давай еще выпьем за это!

Только он произнес слова о добре и справедливости, как вдруг одна недавняя история всплыла у него перед глазами. И от этих воспоминаний у него чуть было не дрогнула в нервном тике правая щека. Но все же не дрогнула, он умел управлять собой, и своими глазами, и губами и мускулами на лице. Только взгляд немного помрачнел…

А жизнь шла своим чередом. И преподносила новые сюрпризы. Теперь вот оказалось, что Лена беременна от него. Он был совершенно уверен, что именно от него, по срокам все подходило идеально. Как раз тогда, в январе, она сняла эту квартиру, и они особенно активно занимались любовью. И что-то надо срочно делать. Но он не отчаивался. Он чувствовал, что только теперь, на четвертом десятке, начинает жить настоящей, полноценной жизнью. Он человек дела, делает все правильно, безошибочно, и будет действовать так и в дальнейшем.

— Жизнь прекрасна и удивительна, Леночка, — мечтательно произнес он. — Именно в ее непредсказуемости и есть смысл.

Широко улыбнувшись, Игорь крепко прижал ее к себе.

5

— Приветствую тебя, Олег Михайлович, — раздался в телефонной трубке, как всегда, веселый и бодрый голос Вадима Филипповича Павленко. — С приездом! Ну, как там Цюрих? На месте?

— Стоит на месте, Вадим Филиппович, — в тон ему ответил Олег. — В Цюрихе все спокойно уже несколько веков.

— Ну и славно! Дай бог, чтобы и у нас так было. А тут не то что одного дня, одного часа без какого-нибудь гнусного происшествия пройти не может… Ужас, что творится, — вздохнул Павленко. — А я вот в отпуск собрался. Даю сам себе отпуск. На целых две недели. Не могу больше работать, понимаешь, ну не могу, и все тут, чувствую, что просто не в состоянии выдержать такого напряжения. Поеду в один уютный подмосковный санаторий, подлечусь. Несколько лет ведь уже не отдыхал… Я вот по какому поводу, собственно говоря, тебе звоню. Через пару дней к тебе придет один человек. Его фамилия Джиоев. Запомнил — Абдували Султанович Джиоев?

— Запомнил, Вадим Филиппович.

— Прекрасно. Хотя произнести довольно сложно, — рассмеялся Павленко. — Тем не менее это сделать необходимо. И не только это. Господин Джиоев — это очень крупный влиятельный бизнесмен. Мне был звонок. Звонок, понимаешь, мне был один сверху. С большого верху, Олег Михайлович. Так вот, там просили повнимательнее отнестись к этому господину и к его предложению. Вот, собственно говоря, что я тебе хотел сказать. Я убежден, что ты меня не подведешь… Договорились?

— Разумеется. У меня к вам тоже есть один разговор, Вадим Филиппович. Очень важный разговор.

— Не телефонный, разумеется? — весело спросил Павленко.

— Разумеется.

— Тогда после отпуска. Только после отпуска. Ты даже представить себе не можешь, как я страшно устал. Олег, я с таким благоговением вспоминаю времена, когда я работал в вузах. Как было славно — летом на целых два месяца совершенно свободен. Взял билет на поезд — и в Гагры или в Ялту. Набережная, море, девочки, свобода… Хорошо… Легкое было времечко. Но… У каждого времени есть свои положительные и отрицательные стороны. Есть они и у нашего бурного времени. Проблем у нас много, это точно. Зато и возможностей тоже много. А соответственно, и желаний. Помнишь «Шагреневую кожу» Бальзака? А? Мудрейшая, глубочайшая книга… И у меня теперь столько желаний, я чувствую, что они могут меня сожрать, уничтожить. Но я не хочу сдаваться. Я чувствую, что способен влиять на важные события, на ход истории в каком-то смысле, если хочешь. И не только я, но и ты… Думал ли ты когда-нибудь, что сможешь влиять на ход истории, а, Олег Михайлович?

— Нет, пожалуй, не думал, — замялся Олег. Не нравилась ему эта вальяжная веселость Павленко. У него настроение было далеко не такое радужное. И он вовсе не был уверен, что способен влиять на ход истории, скорее, напротив, чувствовал, что эта самая история способна переломать ему хребет. И именно о положении дел, творящихся в банке «Роскапиталинвест», о своих все растущих с каждым днем подозрениях по поводу происходящих там серьезнейших махинаций с огромными суммами денег он хотел поговорить с Павленко после своего возвращения из Швейцарии.

— А ты подумай, Олег, подумай, — продолжал тем временем Вадим Филиппович. — Мы ведь с тобой банкиры, мы ворочаем большими деньгами. От нас с тобой зависит — дать кому-нибудь кредит или нет, поддержать человека, фирму, организацию или, напротив, уничтожить ее в самом зародыше. Для чего мы вообще родились на свет? Чтобы быть маленькими людишками, безропотными исполнителями чужой воли? Нет, пришло наше время, и мы проживем свою жизнь достойно.

«Что-то он больно веселый, не к добру это, — подумал Олег. — И говорит какими-то высокопарными фразами, как будто паясничает… И что это, кстати, за как его… Дж… Аджи…?»

— Так-то вот, Олег, — подвел итог Павленко. — Я очень на тебя рассчитываю. Ладно, мне пора собираться. Не хочу я ни на какие Канары, Мальдивы, Багамы. Хочу в Подмосковье, в тихое Подмосковье. И чтобы ничего, абсолютно ничего не делать. На даче все равно придется что-нибудь делать. Никто меня не будет ни о чем просить, а я все равно найду себе занятие. А там… Там умеют дать человеку отдохнуть. Это просто настоящий земной рай, Олег. И человек там не тратит свою шагреневую кожу ни на какие желания, все желания там предугадываются, все без исключения. Мозги полностью отдыхают, и человек постоянно находится в состоянии некой блаженной нирваны. Туда допускаются только самые проверенные люди, ничто не должно мешать их полноценному отдыху, там не может быть никаких звероподобных бандюг с золотыми цепями на бычьих шеях, только солидные люди, занимающие высокое общественное положение, кошелек там не самое главное. По моей рекомендации там могут принять и тебя, что я тебе очень советую сделать. Хотя, пока ты такого большого отпуска еще не заслужил… Но обязательно заслужишь. А переговорить мы успеем… Все. За мной пришла машина. Спешу на заслуженный отдых. Очень надеюсь на тебя, очень. Скажу тебе откровенно, более перспективного руководителя, чем ты, в нашем банке нет. Я очень высокого мнения о тебе, Олег. Ты можешь очень далеко пойти. Если, разумеется, и в дальнейшем будешь все делать правильно.

Разговор был закончен, толком и не начавшись. А ведь Олег хотел о многом переговорить с Павленко, объясниться с ним. Вадим Филиппович должен был рассеять многие его сомнения. Которые в последнее время становились очень серьезными. Олег начал подозревать многих сотрудников банка в нечистоплотности, в откровенном мошенничестве и других темных делишках. Разговор с Вадимом Филипповичем назревал. Но тот перед отпуском сделал ему встречное предложение. И Олега ожидал большой сюрприз…

Абдували Султанович Джиоев появился в кабинете у Олега Хмельницкого через два дня после этого разговора.

Было ему на вид лет под пятьдесят, но Олег понимал, что на деле ему гораздо меньше. Кавказцы, как правило, выглядят старше своих лет.

Ранняя залысина, седые виски, орлиный нос. А черные, как маслины, глаза глядели молодо и весело. Улыбались ослепительно белые зубы. Одет он был в аккуратно сидящий на нем светлый, почти белый костюм-тройку. На руке золотой «Ролекс». И ботинки на нем были какие-то удивительные, словно тоже сделанные из золота.

— Здравствуйте, Олег Михайлович, — произнес он гортанным клокочущим басом с очаровательным кавказским акцентом. — Я Абдували Султанович Джиоев. Прошу любить и жаловать.

— Здравствуйте, — поднялся навстречу ему Олег, помня слова Павленко, что с этим человеком надо быть внимательным и предупредительным. Протянул гостю для пожатия руку. Рука Джиоева была мягкой и влажной. Почему-то Олегу стало противно. — Садитесь, пожалуйста.

— Спасибо, — улыбнулся Джиоев и сел в кожаное мягкое кресло напротив Олега.

— Чай? Кофе? — спросил Олег.

— Если можно, стакан минеральной воды.

Олег нажал кнопку, вошла секретарша.

— Зина, принесите «Боржоми», — сказал Олег.

— Да, Олег Михайлович.

Секретарша пошла к двери, Джиоев при этом обернулся и бросил плотоядный взгляд на ее длинные стройные ноги. Затем попытался переброситься понимающим взглядом с Олегом, но тот глядел перед собой чинно и строго. Джиоев тоже сразу же надел на лицо серьезное деловое выражение.

— В наших краях жутко испортилась погода, — начал издалека Джиоев. Я даже боялся, как бы не задержали наш рейс. Это было бы очень некстати. Представляете себе, ветер, дождь, в какой-то момент было такое ощущение, что снег повалил. Это в мае-то месяце! Совершенно аномальное явление…

— Да, — попытался поддержать разговор Олег. — А синоптики еще говорят — грядет глобальное потепление.

— Что вы? Какое там потепление? Я бы сказал — глобальное похолодание, — произнес Джиоев.

Зина внесла поднос с бутылкой «Боржоми» и высоким бокалом. Налила гостю воды и поставила бокал перед ним.

— Спасибо.

— Итак, слушаю вас, — произнес Олег, когда секретарша вышла.

— Вадим Филиппович не разъяснил вам суть дела, Олег Михайлович? спросил Джиоев.

— Нет. Он только предупредил меня о вашем приезде. А сути дела он мне не успел разъяснить. Он уехал в отпуск.

— Понимаю. Понимаю, — сказал Джиоев, делая глоток воды. — А я вот давно не отдыхал. Понимаете, Олег Михайлович, мне недосуг съездить даже в мой родной аул. Хотя до него от нашего города буквально рукой подать. Но времени не хватает катастрофически. Эх, если бы вы видели наш аул, Олег Михайлович, — причмокнул языком Джиоев. — Воздух кристальный, прозрачный, над белоснежными вершинами гор плывут облака, задевая за эти вершины, в небе парят орлы… Приезжайте к нам, поедем туда вместе. Таких барашков, как в нашем ауле, вы нигде не отведаете… И нигде вас не примут с таким открытым сердцем, как у нас. Это просто жемчужина Кавказа, Олег Михайлович.

Олег пристально глядел на Джиоева с застывшей деланой улыбкой на губах, как бы давая понять, что настала пора приступить к деловой части разговора.

— Да, жемчужина Кавказа, — повторил Джиоев и тут же нахмурил свои сросшиеся на переносице густые брови. — Но, сами понимаете, проблем в нашей республике немереное количество. И одна из них — проблема с продовольствием. Вот ее-то наша организация и пытается решить. Для этого я к вам и приехал, Олег Михайлович.

— Слушаю вас, Абд… господин Джиоев.

— Мы собираемся построить в нашем районе консервный завод для переработки плодоовощной продукции, Олег Михайлович. Сами понимаете, наш цветущий край — край изобилия. Природа дала нам слишком много. И мы перестали дорожить дарами природы. Сколько овощей и фруктов пропадает зря, гниет, выбрасывается — это страшная статистика, удручающая… Мы затеяли благородное дело — строительство завода. Но, сами понимаете, это очень дорогостоящее мероприятие. Специалисты сделали смету — короче, нам для этого дела нужен кредит в пятьдесят миллионов долларов. И мы обращаемся к руководству банка «Роскапиталинвест» с просьбой выделить нам этот кредит. Сроком на десять лет. Вот зачем я к вам приехал, Олег Михайлович. Разве не благородное дело мы затеяли?

— Дело очень благородное, Абд… Абдували Султанович, — согласился Олег, наконец сумев выговорить его имя. — И мы вам очень благодарны за доверие к нашему банку. Мы уже неоднократно оказывали подобные услуги некоторым предприятиям и организациям. Существует определенный регламент подобных кредитов. Вы, наверное, имеете на руках гарантии правительства вашей республики и ее Министерства финансов?

Джиоев не ответил, только пристальным немигающим взглядом поглядел в глаза Олегу. На губах его застыла улыбка.

— Нет, Олег Михайлович, — выдержав паузу, произнес Джиоев. — К сожалению, таковых гарантий у меня на руках не имеется.

— Но иначе наш банк не сможет выделить вам столь значительную сумму, — спокойно произнес Олег. — К тому же должен вам сказать, что решение о выделении подобных кредитов я не могу принять лично. Такие решения принимает Совет директоров банка. Но при отсутствии гарантий от правительства вашей республики я убежден, что решение Совета директоров будет отрицательным.

— Вы так полагаете? — снова широко улыбнулся Джиоев. И эта его улыбочка в сочетании с вопросом совсем не понравилась Олегу.

Он понял, кто сидит перед ним. Этот вальяжный белозубый шикарно одетый господин принадлежал к числу тех, кто был полностью уверен в своих силах и не привык терпеть никаких отказов. Разумеется, в своей республике он отказов и не терпел. И полагал, что и здесь все пойдет как по маслу. Странно только то, что за подобного субъекта с полууголовными внешностью и манерами ходатайствовал Павленко, председатель правления банка. Странно ли? А не напротив ли, не вполне ли это естественно?

— Да я просто уверен в этом, — сказал Олег.

— Значит, мнение Вадима Филипповича Павленко для вас роли не играет?

— Как это не играет? Мнение Вадима Филипповича играет большую роль. Но даже он и тем более я не имеем права решать подобные вопросы без Совета директоров. Существует определенный регламент для их решения, как вы этого не можете понять? Есть устав банка, в котором все это оговорено до мельчайших подробностей.

— Олег Михайлович, — снова улыбнулся Джиоев. — Разумеется, существуют всевозможные правила и регламенты. И устав мы тоже обязаны уважать. Но, посудите сами, если бы мы постоянно следовали этим регламентам и ограничениям, мы бы остались далеко в нашем полусредневековом, полукоммунистическом прошлом. Сейчас идет настоящая революция во всех производственных отношениях. И порой приходится некоторые правила нарушать, что поделаешь?

— Ну это смотря где, — возразил Олег. — В нашем банковском деле точность и пунктуальность — это залог успеха.

Джиоев, очевидно, воспринял слова Хмельницкого по-своему.

— Вы позволите мне закурить? — спросил он, беря тайм-аут для новой атаки.

— Да, разумеется.

Джиоев вытащил из кармана пачку «Давидофф», щелкнул золоченой зажигалкой и пустил вверх струйку дыма. Бросил быстрый взгляд на Олега и снова затянулся сигаретой. Воцарилось некоторое довольно напряженное молчание.

— Точность и пунктуальность — залог успеха, — повторил слова Олега Джиоев. — Так вы сказали?

Олег молча кивнул головой.

— Это прекрасные слова, Олег Михайлович, — нахмурил тонкие черные брови Джиоев. — Но я бы добавил к ним еще одну категорию. Благодарность вот что еще является залогом успеха. Я в редкие минуты досуга размышляю о жизни и прихожу к выводу, что если бы все люди были порядочными и отвечали бы на добро добром, то жизнь могла бы быть прекрасной и счастливой при любом общественном строе — при социализме, капитализме, при чем угодно. Но волчья человеческая суть гробит все благородные начинания на корню. Вы согласны со мной?

— В этом вопросе полностью согласен.

— Вы умный высокообразованный человек, Олег Михайлович, — уважительно качал головой Джиоев. — Такие люди, как вы, — это будущее нашей многонациональной страны. Но труд и высокая квалификация таких людей не всегда оцениваются по заслугам…

«Вот это уже теплее, — понял Олег. — А то что-то он долго тянет, совсем за дурака меня принимает, очевидно, просто за шестерку, за мыльный пузырь в этом шикарном кабинете. А ну-ка, ну-ка, господин Джиоев. Интересно послушать, что вы мне имеете предложить…»

— А ведь благородные люди всегда могут договориться между собой, продолжал гость с юга. — Если, разумеется, они преследуют благородные цели. А наша цель более чем благородна. Сами понимаете, что уровень жизни населения в нашей республике далеко не такой, как здесь, в Москве. Людям нужны рабочие места, людям нужны дешевые продукты питания. Разве не очевидно, что именно из-за отсутствия работы и элементарных средств существования многие молодые люди встают на преступный путь. А что им еще остается делать, посудите сами, Олег Михайлович. А мы им дадим и работу, и дешевые продукты. И вообще, пора развивать пищевую промышленность на местах, чтобы не зависеть от поставок дорогих импортных продуктов. Как вы полагаете?

— Я полагаю, что это совершенно верно.

— Так почему же вы не можете решить наш вопрос? — снова ослепительно улыбнулся Джиоев.

— Почему не можем? — спросил Олег, сознательно игнорируя «вы», обращенное лично к нему. — Если у вас будут необходимые гарантии от правительства республики, то вполне возможно, что Совет директоров и решит ваш вопрос положительно.

Глаза Джиоева потускнели, хоть деланая улыбка и не сошла с его губ. Он пристально поглядел на собеседника и яростно хлопнул себя по коленке.

— Вы что, Олег Михайлович, полагаете, что в нашем правительстве сидят только доброжелательные и компетентные люди? Да там таких считаные единицы. Все гребут только под себя, никто совершенно не думает о народе. Я уже обращался к некоторым высокопоставленным лицам, и что же? Сами наверняка понимаете, чего они хотят. Все требуют взяток. Да еще каких… Вымолвить страшно, какие суммы они от нас требуют! Причем требуют с нас за то, что мы радеем о благе народа! — с пафосом говорил он. Затем резко понизил голос чуть ли не до шепота. — А с вами мы могли бы решить вопрос вот каким образом… — При этих словах смуглое лицо Джиоева приобрело совсем уже серьезное выражение. — Поверьте, Олег Михайлович, мы умеем быть благодарными, в отличие от некоторых других… Короче говоря, я предлагаю вам от своего имени и имени своих коллег, истинных патриотов своей малой и большой родины, стать акционером нашего строящегося завода.

Олег напрягся, он почувствовал ответственность момента. Реагировать надо было быстро и правильно. Иначе Джиоев мог все понять по-своему.

— И это еще не все, Олег Михайлович, — понизил голос Джиоев и наклонился ближе к Олегу. Тот почувствовал его горячее дыхание. — Это еще далеко не все. Поскольку жизнь наша коротка и непредсказуема, а прибыль от акций — это дело хоть и недалекого, но все же будущего, я предлагаю вам лично… — Он сделал небольшую, полную значимости, паузу: — Предлагаю вам один миллион долларов наличными… Вы поняли меня?

Олег багрово покраснел. Слова застряли у него в горле. Он молча глядел на Джиоева.

— Вам надо подумать? Понимаю. Дело непростое, дело очень серьезное. И деньги тоже серьезные. Вы не воспринимайте это как взятку. Это не взятка это благодарность. Вы сделаете большое дело, если дадите нам кредит, вы поможете нашей республике. И благодарность за это должна быть адекватной.

Олег откашлялся и, не думая о последствиях, произнес:

— Господин Джиоев, наш разговор закончен. Я вам не вокзальная проститутка, нечего меня покупать…

— Грубо, ох, как грубо, Олег Михайлович, — укоризненно покачал головой Джиоев. — Оказывается, вы совершенно не понимаете ситуацию, вы совершенно не хотите вникнуть в наши проблемы.

— Я уже объяснил вам, как полагается действовать в подобных случаях, — процедил сквозь зубы Олег. — И больше мне добавить нечего. Так что… Будьте здоровы, извините, у меня через полчаса совещание, я более не могу уделить вам ни одной минуты.

— Гоните взашей, короче говоря? — неприятно усмехнулся Джиоев.

— Примерно так, — сурово произнес Олег. — Нам не о чем с вами разговаривать. Мы говорим на разных языках.

— Возможно, что и так, — широко улыбнулся Джиоев. — Но мы постараемся сделать так, чтобы привести наши понятия к общему знаменателю. Чтобы они стали, так сказать, адекватны.

— Грозите?

— Это уж понимайте, как знаете… Мне известно одно — Вадим Филиппович Павленко в курсе дел, и не только он в курсе дел. А от вас требуется только письменное распоряжение выдать нам кредит и перевести на наш счет указанную сумму. А вы берете на себя слишком много. Сами посудите, не разведав обстановку, разве мы бы пришли к вам с такой просьбой? Не берите на себя слишком много, это чревато опасными последствиями.

— Если руководство банка будет недовольно моими действиями, меня могут освободить от работы. Ну и что? — попытался улыбнуться Олег, понимая, что в словах Джиоева очень много правды. — Пусть увольняют, я кандидат наук, я не пропаду. Зачем мне так много денег? Я и без них проживу.

— Так дай вам бог, — еще шире улыбнулся Джиоев. — Под которым мы все ходим. А вы мыслите весьма-таки устаревшими и примитивными понятиями.

Он встал и быстро пошел к выходу. А у самой двери обернулся и произнес:

— К сожалению, в жизни есть так много темных сторон, о которых мы порой и понятия не имеем. А вы, боюсь, только что сделали самую серьезную ошибку в вашей жизни, Олег Михайлович…

И тихо затворил за собой дверь.

Олег долго молча сидел в своем кресле и напряженно думал. У него кружилась голова. Ему казалось, что он со страшной скоростью летит в какую-то черную бездну.

6

— Эх, Олег Михайлович, — тихо произнес Павленко, выслушав рассказ Хмельницкого о произошедшем две недели назад разговоре. — Мне-то казалось, что ты более гибкий человек… А ты действительно мыслишь какими-то устаревшими категориями.

— Но я же не имел права подписывать документ о выдаче такого кредита, — сказал Олег. Надежды на разговор с Павленко, которые он лелеял в течение двух недель, улетучились мгновенно. Впрочем, сейчас он отдавал себе отчет в том, что особенно ни на что другое и не рассчитывал. И все же как бы ему хотелось, чтобы Вадим Филиппович одобрил бы его действия и возмутился наглыми притязаниями Джиоева. Он все-таки по старой памяти продолжал доверять ему, а точнее — убеждать себя в том, что доверяет. Но все получилось так, как он в принципе и ожидал. Все, что творилось в банке, разумеется, делалось с ведома и согласия Павленко.

— Олег, — вздохнул тот. — Ты должен понимать меня не то, что с полуслова, а с полувзгляда, с полунамека. Перед отъездом я же предупредил тебя о приезде в Москву Джиоева. Неужели ты полагаешь, что я не был в курсе их дел?

— А почему же вы тогда сами не подписали этот документ? — резонно спросил Олег.

Павленко выдержал молчание, пристально глядя на собеседника.

— Мог бы, — кивнул головой он. — Разумеется, мог бы и сам. Только возникает один вопрос… Вопросик один к тебе возникает, Олег Михайлович. Он понизил голос, а выражение его глаз стало лукавым и очень выразительным.

— Какой вопрос?

— А вот какой… Если бы я мог сам подписать этот документ, то для какой цели вы-то занимаете это кресло? — Он быстро, в зависимости от того, что говорил, переходил с дружеского «ты» на официальное «вы». — Вас для чего сюда пригласили работать? Для чего вам платится огромная зарплата? Поймите меня, честных, добросовестных и квалифицированных работников у нас не так уж и мало, как вам кажется. А вот тех, кто может взять на себя ответственность в нужный момент, их вот по пальцам можно пересчитать. И вас я считал как раз одним из таких людей. А не из каких-нибудь бюрократов, буквоедов в черных нарукавниках и очках на резиночке. Их время ушло в далекое прошлое, вам пора бы уж это понять.

— То есть, Вадим Филиппович, попросту говоря, мне платится большая зарплата для того, чтобы сделать козлом отпущения и в случае крупных неприятностей свалить все на меня? — выпалил Олег.

Павленко изучающе поглядел на него, словно на какую-то диковину, а затем снова покачал головой.

— Вы полагаете, что здесь, в этом кресле, в этом кабинете, можно говорить, все, что взбредет вам в голову, словно в пивной или в бане, Олег Михайлович? — улыбаясь краешками тонких губ, спросил Павленко. А глаза его за золочеными каплевидными очками блестели весьма-таки зловеще.

Олег понял, что пошел напролом и действительно сболтнул лишнее.

— Да, похоже на то, что я действительно в тебе ошибся… Когда ты был моим студентом, ты казался мне гораздо умнее, — тихо произнес Павленко, снова переходя на «ты». — Хорош был бы, например, я, если бы в подобных выражениях разговаривал с премьер-министром. Ты представь себе, что я говорю точно такую же фразу о козле отпущения премьер-министру… — Он криво улыбнулся. — То-то… Даже представить себе дико. Эх, Олег, Олег… Кончилось время иллюзий, когда мы полагали себя этакими пупами земли, оторванными от всего насущного индивидами, навсегда кончилось. Сейчас мы все идем в одной упряжке, я имею в виду тех, кто не хочет получать тысячу или полторы тысячи рублей в месяц и клянчить у государства пособия на свою нищету. Тех, кто не живет в подвалах и не питается объедками из помойки. Они-то как раз имеют полное право жить, как им заблагорассудится, и плевать на все на свете с высоты своей нищеты и полной свободы. Я имею в виду тех, кто хочет жить настоящей полноценной интересной жизнью… Не думал я, что ты так глуп, ох, не думал… Кто в наше время не рискует? Кто? Эх, Олег, знал бы ты, какими деньгами ворочают сейчас люди… Да в правительстве сидят только те, кто ворочает большими деньгами. Тебе вот Джиоев предложил миллион, это уже очень большая сумма… Я бы, скрывать не стану, получил еще больше. А там… — он поднял указательный палец вверх, — соответственно занимаемому положению и заслугам. А Джиоев получил бы свой кредит, и пусть делал бы с этими деньгами, что ему угодно. С нами бы он рассчитался в срок, ему не резон обманывать нас, обернул бы деньги и рассчитался. А будет он там строить свой завод или нет, нам-то с тобой какая разница? Вот на таких многочисленных джиоевых и создавали себе миллиардные состояния те, кто оказался на свое счастье приближен к власти в начале девяностых. И кого теперь интересует происхождение их состояния? Только досужих болтунов и неудачников. Никто не осужден, никто ни за что не ответил. Фабрики, заводы, нефтяные месторождения приватизировались за гроши, за пакет ваучеров, также купленных за гроши. А требовалось-то только одно — подпись ответственного лица и некая оборотная сумма. И все, человек мигом обогащался на сто поколений вперед. А ответственное лицо обогащалось еще больше, потому что наша страна огромна, безразмерна, потому что всем что-то нужно… Ты даже представить себе не можешь, какими баснословными состояниями обладают теперь те, кто был у власти в начале девяностых, когда все это начиналось… Неужели ты веришь в их пустую болтовню о благе народа, о демократических преобразованиях? У всех рыло в пуху, абсолютно у всех, без исключения. Разве они такие документы подписывали?! Они приватизировали целые города, вооружали целые армии, становились полновластными хозяевами новообразованных суверенных государств! Ты что, полагаешь, что мне самому все это нравится? Думаешь, я не знаю, каким банком руковожу? Не знаю, что в нем творится и на кого он работает? Я, что ли, затеял все эти так называемые демократические преобразования? Ты же меня прекрасно помнишь, ты знаешь, кем я был, как говорится, до того… Я был классным преподавателем, доцентом, потом профессором. Я любил науку, любил свою работу. И занимался бы этим и впредь, если бы не началось все это. Нас, Олег, втянули в эту мясорубку, нас бросили на произвол судьбы, в воду, в огонь, в дерьмо, не имеет значения, каким словом это назвать, ты сам прекрасно понимаешь, о чем я говорю. И мы вынуждены, пойми ты, вынуждены принимать эти навязанные нам правила игры. Ты ведь еще молод, тебе нет и сорока. А я? Мне ведь идет шестой десяток. Что я, плохо жил при Советской власти? Да, честно говоря, в тысячу раз лучше, чем теперь, любил свою работу, прекрасно себя чувствовал, спокойно спал. Утром ехал на работу счастливым человеком и таким же счастливым возвращался вечером домой. А что теперь? Теперь я утром еду сюда как на бой, а по вечерам, точнее, глубокой ночью полумертвый от усталости приезжаю домой и сразу заваливаюсь на несколько часов спать, понятия толком не имея, какие сюрпризы ожидают меня завтра. Теперь нас поставили перед выбором — жить или подыхать. Не у всех, между прочим, есть такой выбор. А вот нам с тобой дали эту возможность — выжить. Они приватизировали всю страну, Олег, сделали себе состояния на сто поколений вперед. А это что? Консервный заводик какой-то, — он презрительно взмахнул рукой. — Это просто ерунда! И нам с тобой, Олег, грех жаловаться, нам тоже крупно повезло, мы с тобой как раз-таки попали, пусть и несколько позднее, но все же попали на ответственные места, и от нашей подписи теперь тоже зависит чье-то состояние. Почему бы нас за это не отблагодарить по-царски? Почему мы должны делать это бесплатно?! А? Ты подумай об этом, ты не горячись.

— И, однако, вы хотите, чтобы документ о выдаче кредита подписал именно я, — мрачно пробормотал Олег, глядя в стол и словно пропуская мимо ушей весь длинный блестящий монолог Вадима Филипповича.

— Да, именно ты. И кстати, еще не поздно это сделать, — нахмурился Павленко, поняв, что его слова ни в коей мере не убедили Хмельницкого.

— А я подписывать не стану, Вадим Филиппович. А если подпишут другие, то я выскажу свое особое об этом мнение, — задорно сверкнув глазами, произнес Олег, сам не отдавая себе отчет в том, кому и что он в этот момент говорит.

Павленко не ответил на этот его выпад. Он с какой-то жалостью и чуть ли не с брезгливостью поглядел на Олега, медленно встал с места и молча вышел из его кабинета.

А Олегу теперь казалось, что черная бездна, в которую он летит, стала еще чернее и глубже…

И он более не мог держать все это в себе.

7

Да… Вадим Филиппович Павленко только сейчас понял, как ошибся он в Олеге Хмельницком, что сделал ставку совсем не на того человека.

Олег представлялся ему человеком мягким как воск, совершенно соответствующим своей внешности.

Он хорошо запомнил его еще студентом экономического факультета МГУ, юношей с великолепной памятью, с уникальными способностями. Знал он и про другие его стороны — про любовь к спиртным напиткам, про его бесконечные романы. Совсем не был удивлен, когда на четвертом курсе он женился. Причем не просто женился, а женился крайне удачно — на дочери самого Георгия Романовича Курганова, академика, лауреата Государственной премии, известного далеко за пределами страны экономиста.

Он сам любил вступать в брак с максимальной для себя выгодой. Его первая жена Вера была дочерью ответственного работника Совета министров. Именно через тестя он сделал первые решительные шаги в своей карьере, а впоследствии попал на работу в банк «Роскапиталинвест».

Годы шли, жена старела, сын и дочь стали взрослыми, тесть, который до конца жизни пользовался огромным влиянием в самых высоких кругах, скончался. А Вадим был по-прежнему молод душой и полон сил и энергии.

Вадим Филиппович всегда пользовался большим успехом у прекрасного пола. А когда у него завязался роман с Оксаной Головиной, дочерью президента крупной нефтяной компании «Бестойл», только что закончившей факультет журналистики МГИМО, он понял, какую выгоду можно из этого извлечь.

Вадим Филиппович был человеком дела, упускать выгоднейший момент не собирался, и решил все организовать быстро и оперативно. К тому же Оксана была младше его на целых двадцать пять лет и невероятно хороша собой. Можно было совместить приятное с полезным, а точнее, очень приятное с очень полезным.

А ухаживать он умел, подход к представительницам прекрасного пола знал во всех тонкостях. В свое время он использовал все свои чары, чтобы жениться на Вере, которая была старше его на год. Вадим приехал в Москву из маленького украинского провинциального городка, жил в общежитии. У него не было абсолютно ничего, кроме смазливой внешности и прекрасно подвешенного языка. И он использовал эти достоинства на сто процентов… Они поженились, он переехал из грязной общаги в ее огромную квартиру на улице Горького с четырехметровыми потолками и видом на Кремль, сразу после окончания университета попал в аспирантуру. И пошло-поехало… Ну все было у него почти точно так же, как у Олега Хмельницкого. Тоже провинциал, тоже ничего нет за душой, тоже женился более, чем выгодно. Он увидел в Хмельницком родственную душу…

У Вадима и Веры родились один за другим с разницей в год сын Филипп и дочь Лариса. К началу его романа с Оксаной Головиной Филиппу было уже двадцать четыре, Ларисе двадцать три. А возлюбленной Оксане всего двадцать один год.

Вадим Филиппович одним прекрасным вечером переговорил с женой, рассказал ей, что встретил другую женщину и собирается связать с ней жизнь. Он умолчал о том, кем является отец его новой избранницы, каялся, чуть ли не рыдал, уверял Веру, что обезумел от любви и страсти, что не может жить без Оксаны и что находится в одном шаге от помрачения рассудка и самоубийства…

Результатом этой вечерней беседы было то, что Вера попала в больницу с тяжелейшим стрессом. Такого от мужа она не ожидала. Свои многочисленные любовные связи он скрывал от нее самым искусным образом, Вера считала его образцовым мужем и прекрасным отцом. И сообщение Вадима стало для нее страшным ударом. Ударом коварным и подлым, нанесенным из-за угла.

Вадим каждый день приходил к ней в больницу с фруктами и букетами цветов. Он выглядел подавленным и морально уничтоженным. Вере даже стало жалко его. Он чуть ли не требовал от нее утешения и поддержки. А сразу же после посещения в больнице жены мчался на свидание к Оксане, также заваливая ее букетами цветов и сопровождая это любовными признаниями. Его пылкость и страсть имели успех. Он произвел неизгладимое впечатление на Оксану, и она согласилась выйти за него замуж.

Вера вышла из больницы через месяц. Она не стала отказывать мужу в разводе. Он старался быть настоящим мужчиной, не претендовал ни на что из совместно нажитого имущества. К тому времени сын Филипп уже закончил экономический факультет МГИМО и уехал работать в Лондон, дочь Лариса закончила филологический факультет МГУ, вышла замуж за бизнесмена и тоже жила своей жизнью, общаясь с родителями достаточно редко.

Вадиму Филипповичу всегда жутко везло. Он словно родился в сорочке. Даже привык к этому везению и, когда что-то происходило против его воли, был уверен — в последний момент какие-то высшие силы все равно повернут неблагоприятные обстоятельства в его пользу. Повезло ему и на этот раз. Хотя надо сказать, что он не только ожидал помощи от сил свыше, но и сам старался предпринять что-то неординарное. И придумал великолепный ход. Вера при негласной помощи Вадима Филипповича сошлась с человеком, их бывшим однокашником, еще с институтских времен неравнодушным к ней. Он как раз недавно развелся с женой, об этом в самое нужное для себя время узнал Павленко и навестил старого приятеля. Вскоре все повернулось самым лучшим образом и для него, и для Павленко. Вера решила выйти за него замуж, понимая, что Вадим все равно от нее уйдет. Однокашник поселился в квартире Павленко, а Вадим ушел с хорошей миной, более того — чуть ли не брошенным неверной женой мужем. Все это было ему очень на руку. А насчет квартиры он совершенно не переживал. Он был уже в состоянии купить себе достойную жилплощадь.

Молодая жена Оксана вошла в великолепно отремонтированную пятикомнатную квартиру в одном из тихих арбатских переулков. К свадьбе Вадим подарил ей белый «Опель».

Со своим тестем Евгением Леонидовичем Головиным они были почти ровесники. А точнее, тесть был на полтора года младше зятя.

Только попав в дом Головиных, Павленко понял, что такое настоящие деньги. Такого даже он никак не ожидал. Своя собственная предыдущая жизнь показалась ему теперь беспросветной нищетой.

Вадим купил пятикомнатную квартиру, новую машину для молодой жены, и это представлялось ему признаком зажиточности. Головин же мог безболезненно делать подобные покупки каждый день. В этом доме были совершенно иные проблемы. Проблем быта там просто не существовало.

Но не в правилах Вадима Филипповича было завидовать. Он должен был действовать, чтобы максимально приближаться к такому же уровню жизни. И он стал действовать.

Они быстро нашли общий язык с тестем. Нефтяная компания «Бестойл» и банк «Роскапиталинвест» стали тесно сотрудничать. Деньги текли в их карманы быстрым потоком.

Через пару лет у Вадима Филипповича было уже абсолютно все, о чем только может мечтать человек. Его загородная вилла была ничуть не хуже виллы тестя, а в чем-то даже и превосходила ее, перед ним были открыты кабинеты самых высокопоставленных лиц, у него были дома и квартиры в разных странах мира…

Оксана жила в баснословной роскоши. Любое ее желание предугадывалось и отцом и мужем. А желания у двадцатилетней женщины были порой весьма эксцентричными. Она, например, могла, узнав о какой-нибудь выставке картин или драгоценностей в любой точке земного шара, немедленно пожелать лететь туда. Могла пожелать познакомиться со знаменитым зарубежным писателем, художником или киноактером, и надо было подготовить почву, чтобы тот в свою очередь тоже выразил такое желание. У нее была коллекция автомобилей самого высшего класса. А недавно она начала собирать коллекцию полотен русских пейзажистов и места себе не находила, если не добывала именно ту картину, которая ей была нужна. А если у нее что-нибудь не получалось, она впадала в депрессию, не выходила из дома, лежа на диване целыми днями и даже не разговаривая ни с кем.

А у самого Павленко уже не было никаких желаний. Кроме одного — еще денег, как можно больше денег. Как можно больше денег и власти… Он чувствовал настоящий подъем душевных сил. Чувствовал, что становится всесилен. И наслаждался этим ощущением, частенько вспоминая афоризм Генри Киссинджера: «Власть — это самое сильное возбуждающее средство».

Но, однако, далеко не все шло у него так, как бы ему этого хотелось. Как говорил в свое время один мудрый человек, все решают кадры. А вот как раз с кадрами у Вадима Филипповича была большая проблема. Он комплектовал свой банк не только проверенными, надежными и профессионально подготовленными людьми, ему нужны были люди особого склада ума и особых качеств. И многие удовлетворяли его в самой высшей степени. Он гордился своим начальником управления кадров Фефиловым, профессионалом высокого класса, он гордился своим главным бухгалтером Софроновым, опытнейшим хитрейшим человеком, он охотно брал на работу бывших сотрудников КГБ, искушенных во всяких щекотливых вопросах…

Но все это высшее руководство банка. А вот в среднем звене существовали серьезные проблемы. Например, ему нужен был надежный начальник одного очень важного управления. Предыдущего пришлось уволить за недостаточную оперативность и сообразительность. Конечно, он мог бы его и не увольнять, если бы не было другой кандидатуры, но тут Вадим Филиппович узнал, что в банке «Трансконтиненталь» заместителем директора работает некто Олег Хмельницкий. Не тот ли это, часом, Хмельницкий, что так робел на экзамене по его предмету, который прекрасно знал, а потом так удачно женился?

Оказалось, тот самый. И Павленко, видя некоторое сходство биографий, увидел в Олеге Михайловиче родственную душу. А точнее, посчитал его душу родственной.

Он решил сделать Хмельницкому предложение перейти на работу в его банк, посулив огромную зарплату. А в принципе брали его на работу в качестве стрелочника, как это называлось раньше, или «лоха», как это называется теперь. Именно он, Олег Хмельницкий, должен был ставить свои подписи на самых сомнительных документах. А потом, в случае проверки, и ответить за все.

Прошел год, как Хмельницкий работал в их банке. Нужно было время, чтобы он прижился, почувствовал настоящий вкус к деньгам. А он любил хорошо пожить, это было видно…

Когда Павленко давал негласное распоряжение обслужить по полной программе Джиоева, он был на сто процентов уверен, что Хмельницкий сделает все, как он скажет. Но тут как раз и вышла осечка.

Павленко не очень расстроился и этому обстоятельству. Он был уверен, что по приезде все Олегу объяснит, тот поймет свою ошибку и тут же ее исправит. Но тот уперся рогом. И это было большим сюрпризом для Павленко. Ведь Хмельницкий не успел набить свои карманы долларами, он еще ни разу не получил настоящих полновесных денег. А только ему их предложили, причем с негласного разрешения руководства, он тут же от них отказался. Очень все это странно и непонятно. А Павленко очень не любил людей, которых не понимал. Он начинал с ними борьбу. И всегда эту борьбу выигрывал.

8

Татьяна Осипова сидела за столом и, не отрываясь, глядела на фотографию в рамочке, висящую на стене. С фотографии ей улыбался он, ее любимый человек, ее муж Валерий, улыбался нежно и ласково.

Ее глаза были сухи. Видимо, она уже выплакала все слезы… Валерия не было на свете уже около полугода.

Все это произошло здесь, в этой самой комнате. Произошло морозным зимним утром. Он не выдержал, он не захотел больше жить.

Но ей не хотелось вспоминать про это. Про это невозможно вспоминать это слишком страшно… Она вспоминала другое — погожий летний день, когда она ехала с работы домой на метро. Татьяна работала на фабрике мягких игрушек. Жила с родителями в небольшой квартире на Нагатинской улице.

И в вагоне на противоположном сиденье оказался он… Они сидели напротив и бросали друг на друга взгляды. Он улыбался ей. И улыбка была такой доброй и нежной, совсем не похожей на похотливые улыбки ищущих приключения уличных донжуанов. И Таня тоже улыбнулась. Когда возле нее освободилось место, он встал и сел туда. Он хотел что-то сказать, но, очевидно, не мог найти подходящих слов. Видимо, не умел знакомиться. Разговор начала она сама.

И уже через час у обоих было такое ощущение, что они знакомы давно. Они быстро нашли общий язык. Его звали Валерий, он работал водителем в какой-то организации. Жил в однокомнатной квартире в Орехово-Борисово.

Дальше все было словно в сказке. Они полюбили друг друга буквально с первого взгляда. И теперь, когда его уже полгода как нет в живых, Таня оглядывается на их недолгую совместную жизнь и не может вспомнить не то что ни единой ссоры, но даже какой-то тени между ними, какого-то неосторожного ранящего слова. Он мог упрекнуть ее только в том, что она недостаточно тепло оделась в холодный день, в том, что не успела толком позавтракать утром перед работой, что вместо того, чтобы купить себе что-нибудь, потратила деньги на него.

Когда он был свободен, он встречал ее после работы у входа. И обязательно с цветочком в руках.

Они просто не могли существовать друг без друга, на работе буквально считали часы, оставшиеся до их встречи.

И через три месяца после знакомства поженились. Татьяна переехала жить к нему.

Их семейная жизнь продолжалась три с небольшим года. А теперь эти три года представляются ей одним счастливым днем, даже мигом счастья. Только это и было жизнью. А остальные годы — это всего лишь предисловие и остаток. А ведь ей еще нет и тридцати лет… Что-то будет дальше? Какая теперь разница? Ведь счастье ушло навсегда…

Татьяна вспоминает, как радовался Валерий, когда перешел на новое место работы. Его зарплата увеличилась сразу в несколько раз.

— Ну все, Танюшка, теперь заживем по-другому! — воскликнул он, входя в квартиру и целуя ее. — Одену тебя, как куколку! Мебель новую купим, машину купим, на Кавказ поедем! Нет, но прежде всего одену тебя. Чтобы ты была наряднее всех!

Этот был такой радостный день. Она помнит, как они пили шампанское, ели клубничное мороженое. Как они тогда были счастливы!

И другой день. Страшный, жуткий день, когда все в один миг перевернулось вверх дном…

Ей позвонили на работу.

— Татьяна Николаевна, — раздался в трубке чужой мужской голос. — Я врач «Скорой помощи». Дело в том, что с вашим мужем Валерием произошло несчастье.

— Он жив?! — истошным голосом закричала Татьяна.

— Жив, жив, успокойтесь. Произошла автомобильная авария. Сами понимаете, от аварий водитель застрахован быть не может. Он в Институте Склифосовского. Приезжайте.

Не помня себя от страха за Валерия, Татьяна выскочила на улицу и стала ловить такси. «Только был бы жив, только был бы жив», — словно заклинание бормотала она, сидя в машине.

Валерий находился в реанимации.

— Мужайтесь, Татьяна Николаевна, — сказал ей врач. — У Валерия сломан позвоночник. В его машину сзади врезался «КамАЗ»… Хорошо, что он вообще остался жив. Удар был ужасной силы…

Таня почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. И все же продолжала верить в чудо.

Однако чуда не произошло.

Через некоторое время Валерия перевели из реанимации в обычную палату. И они увиделись.

— Так-то вот, — прошептал Валерий, глядя на нее и пытаясь улыбаться. — Видишь вот… Только я не виноват… Такое предусмотреть никак невозможно.

А вот она улыбаться не могла. И сказать ничего тоже не могла. Она стояла у порога, а слезы текли по ее щекам. Он стал неузнаваем за эти дни. Только глаза, только его улыбка остались прежними.

Простояв несколько минут, она сорвалась с места и бросилась к нему. Она обнимала и целовала его несчетное количество раз. Слезы потекли и по его небритым щекам.

Он не стал рассказывать ей о том, что произошло. О подробностях аварии она прекрасно знала и сама. А ему было о чем ей рассказать.

Да, бесплатным в жизни бывает только сыр в мышеловке. За все остальное надо платить. И порой весьма дорогой ценой.

Когда Валерий Осипов пришел работать в банк «Роскапиталинвест», сначала его посадили на микроавтобус «Газель». Полгода к новичку присматривались, а затем состоялся один важный разговор, который резко изменил его судьбу:

«Поздравляю вас, Валерий, с повышением. Это интересная работа, у вас будет прекрасный заработок, — говорило ему ответственное лицо. — Но и обязанности у вас будут не только водительские…»

Валерий молчал, не понимая, что, собственно говоря, имеет в виду его собеседник.

«Объясняю. Вы прикреплены водителем к начальнику управления нашего банка. К заведующему очень важным подразделением, подчеркиваю это обстоятельство. Так вот… Вашей главной обязанностью будет подробно рассказывать нам, то есть лично мне, о всех, подчеркиваю, всех встречах, разговорах, подробностях личной жизни вашего шефа. Вы поняли меня?»

«То есть я должен стать стукачом?» — побагровел Валерий.

«Не надо заострять углы, Валерий, — нахмурилось ответственное лицо. Вы взрослый человек, прошли армию, воевали в десантных войсках. Мы оказали вам доверие, тщательно проверив все ваши данные. Из ста человек мы берем на работу только одного, это еще мягко сказано, поймите это. Что у нас водителей в стране мало? И чем они занимаются? Работают с утра до ночи и получают гроши, левачат потом по ночам, чтобы свести концы с концами. А у вас что будет? Возить своего шефа на работу, с работы домой, на совещания и провожать и встречать в аэропортах. Это же предел мечтаний для каждого водителя. И к тому же ездить вы будете не на старенькой „Волге“, а на новеньком „Мерседесе“. А то, о чем я вам сейчас сказал, входит в ваши служебные обязанности…»

«А я этим заниматься не стану!» — бросил Валерий и вышел из кабинета.

Его шеф был очень симпатичен ему. Добрый, веселый человек, немного старше его по возрасту, но разговаривающий с ним как с равным, откровенно делящийся своими проблемами. Какими глазами он будет на него смотреть, если станет доносить о его разговорах, встречах? Это даже представить себе невозможно.

А через две недели после этого разговора все и случилось… Он отвез шефа домой, ехал обратно. Встал на светофоре.

И тут страшный удар сзади. Валерий потерял сознание…

Но обо всем этом Татьяна узнала много позже. А пока ей предстояло бороться за его жизнь. Вследствие перелома позвоночника у него парализовало ноги. Он вернулся домой через несколько месяцев после аварии на инвалидной коляске… Валерий был гордым человеком и не захотел так жить…

Вот уже полгода, как его нет на свете. Только фотография со стены улыбается ей.

«Привет, Танюшка, как ты там без меня?» — словно спрашивает он ее.

— Плохо, Валера, мне очень плохо без тебя, — прошептала Татьяна и закрыла лицо руками.

9

Алла Скороходова внимательно слушала все, что ей рассказал Олег, закусив нижнюю губу и сильно побледнев.

Они сидели в ее квартире на Мичуринском проспекте. Больше здесь никого нет. Мать Аллы и двенадцатилетняя дочь Надя были на даче. Подходил к концу субботний майский вечер…

— Ну, как тебе мое положение? А? — грустно улыбнулся Олег. — Хуже губернаторского, правда?

Он словно ждал какого-то утешения от Аллы, он ждал, что она развеет его опасения, скажет, что вся эта история не стоит и выеденного яйца. Но она молчала, глядела куда-то в сторону немигающим взглядом.

Алла уже несколько лет работала в банке «Роскапиталинвест». На нынешний момент она занимала должность заместителя главного бухгалтера по валютным операциям. Ей шел тридцать пятый год.

Алла уже несколько лет была в разводе с мужем, несколько лет трудилась на ответственной высокооплачиваемой работе.

Когда начальником управления в их банке стал Олег Хмельницкий, ей отчего-то сразу стало жалко этого толстого, очень доброго и веселого человека. Она поняла, что он попал не на свое место, а, точнее, что его взяли на эту работу неспроста. Контингент в банке был совершенно иным. Здесь работали прожженные люди, настоящие волки, не имеющие понятия ни о жалости, ни о дружбе. Только личная выгода являлась здесь критерием отношений. И вдруг появился этот наивный человек с большими добрыми глазами. Нет, Павленко не зря пригласил его на работу, ох, не к добру это…

Она и сама давно уже подумывала о том, чтобы уйти из банка, но прекрасно понимала, что сделать это крайне затруднительно. Вообще, из банка «Роскапиталинвест» практически никто никогда не увольнялся, разве что те, кто занимал самые низшие должности, да и то очень редко. Тот, кто попадал на ответственную работу в банк, сразу узнавал настолько много, что обязан был молчать. И крутиться словно белка в колесе, не имея права уйти. А высокая зарплата также была важным препятствием для ухода, где еще будут платить такую зарплату?

Разумеется, ей было прекрасно известно, что банк занимается отмыванием грязных денег, что дает кредиты сомнительным организациям. Но когда Олег поведал ей о последних событиях, даже она, опытный человек, была поражена беспардонной наглостью посетителя с Кавказа и покровительству Павленко. Ей было страшно за Олега, она понимала, что даром ему все это не пройдет, что он слишком много узнал.

Они вместе с Олегом летали в командировку в Цюрих. И именно там между ними зародились совсем другие отношения. Сначала она просто сочувствовала ему, а там, в Цюрихе, когда они пошли вдвоем вечером в ресторан, он вдруг разоткровенничался и поведал ей о своей жизни, о Волжанске, о родителях, о жене Лене, о неродившемся ребенке. Она слушала его откровения со слезами на глазах. Этот почти сорокалетний человек, ответственный высокооплачиваемый сотрудник банка, по сути дела был совершенно одинок в этом тревожном и враждебном мире, душа его была нараспашку, но раскрыть ее было некому. Ей показалось, что она полюбила его…

Через некоторое время после возвращения из Швейцарии, когда мать Аллы с внучкой уехали на дачу, она пригласила Олега к себе домой. И он приехал. Они стали близки.

И вот через две недели он снова у нее, и совершенно откровенно, в подробностях, как самому близкому человеку, рассказывает ей о своих проблемах и тревогах, о своей боли.

И ей стало страшно. Она поняла, что жизнь Олега находится в большой опасности.

— Ну и что ты думаешь по этому поводу? — улыбнулся своей широкой наивной улыбкой Олег.

Алла молчала. А он продолжал глядеть на нее своими большими голубыми глазами. Ему очень нужна была поддержка в этот момент. Ее поддержка в особенности. В последнее время ему стало казаться, что Алла понимает его, что она становится ему близким человеком.

А что происходило между ним и Леной, он и сам понять мог. Они были женаты уже более пятнадцати лет. И Олег не мог понять, в какой момент в их отношениях возникла та трещина, которая в последнее время стала просто устрашающей. То ли пропасть, то ли глухая стена образовалась между ними. И сейчас, к лету двухтысячного года они практически были друг другу чужими людьми.

Иногда Олег вспоминал, как зарождались между ними отношения, бередил себе душу, и ему становилось очень больно. Порой ему казалось, что та наивная большеглазая Ленка Курганова, с которой он целовался на скамейках около бюстов великих ученых у высотного здания МГУ, и та Елена Хмельницкая, заносчивая, злая, скандальная, с которой он имел дело теперь, вообще два разных человека. Ему трудно было сопоставить их. Порой ему хотелось рассказать первой о том, как ему плохо со второй. Они практически не жили друг с другом как муж и жена, лишь время от времени между ними мелькали какие-то проблески былых отношений, они догадывались о том, что у каждого на стороне есть кто-то другой. Но если Лене, как всякой женщине, нужно было обязательно знать, с кем именно общается на стороне ее законный супруг, то Олег, наоборот, пытался закрыть глаза на личную жизнь жены и даже свои зарождающиеся догадки уничтожить в самом начале. Вообще не думать об этом. Пусть живет, как знает…

А близкий человек нужен каждому. В том числе и ему.

Алла Скороходова была совершенно другим человеком, чем его жена Лена. Они были примерно одного возраста, Лена лишь на год старше ее. Однако старше выглядела как раз Алла. У Лены были русые волосы, у Аллы темно-каштановые. И Алла была выше ростом, крупнее. Поначалу, когда Олег пришел на работу в «Роскапиталинвест», он не обратил на нее никакого внимания как на женщину. Она для него была только заместителем главного бухгалтера, сослуживицей, не более. И только во время командировки в Швейцарию он поглядел на нее совершенно иными глазами.

Когда они сидели в ресторане в Цюрихе и он вдруг решил излить ей свою душу, она решила ответить откровенностью на откровенность. Язык развязался у нее сам собой, ей хотелось говорить. Она видела, как Олег много пьет, чтобы снять напряжение, и вспомнила своего мужа.

— Это были страшные запои, Олег Михайлович. Это было нечто чудовищное и невообразимое, — говорила она, очень волнуясь от неприятных воспоминаний. — Виктор был очень талантливым экономистом, не голова, а компьютер. Но это… Это наследственное, отец его умер от рака печени, я узнала об этом уже после того, как мы развелись. Виктор начинал запой с кружки пива.

— Как и я, — улыбнулся Олег.

— Как и вы, — подтвердила она. — Он смаковал ее, он наслаждался каждым глотком этого напитка. Вторую кружку он выпивал залпом, но все еще с удовольствием, третью уже с меньшим… Потом пиво переставало действовать, и нужно было немножечко добавить чего-нибудь покрепче. А потом он словно падал в бездонную пропасть, — махнула она рукой, нервно вздрагивая от тяжелых воспоминаний. — Десять дней без передышки. Ввалившиеся бешеные глаза, дрожащие пальцы, стучащие зубы, текущая по подбородку слюна, жуткий перегар в комнате. Ничего не ел, ничего не хотел. Только одного — еще водки, еще водки… А Надюшка с детства столько насмотрелась. И когда он приводил в дом дворовых алкашей, которые тащили из квартиры все, что плохо лежит, и когда он пытался вешаться и выбрасываться с балкона, все видела… Ужасная болезнь… А лечиться не желал, просто зверел, когда его кто-то считал больным и предлагал принять какие-то меры.

— А потом что?

— Развелись мы, разумеется. Но я долго боролась за него, слишком долго. Нельзя, наверное, было так долго тянуть с разводом, ребенка надо было жалеть, а не его. А когда у меня появились деньги, я купила ему однокомнатную квартиру, чтобы свою не разменивать. Ее еще мой покойный отец получил. А у Виктора своей площади не было, он приезжий, из Новгорода. Учились мы с ним вместе в Плехановском.

— И мы с Леной тоже вместе учились, — охотно поддержал эту тему Олег. — В университете.

— И вы счастливы в браке? — вдруг спросила Алла, пристально глядя на него своими черными глазами. — Извините за нескромный вопрос. Не надо отвечать, если не хотите.

— Почему же, я отвечу. А задали вы его, Алла Федоровна, потому что уверены в том, что я в браке не очень счастлив. Иначе вы бы не стали об этом спрашивать.

— Ну и как же? — прищурилась Алла.

— Вы не ошиблись, я не очень счастлив в браке. Хоть моя жена и не пьет.

С этими словами он сделал несколько больших глотков густого темного пива.

— Извините, — прошептала Алла.

— Да что вы, — махнул рукой Олег. — Каждый делится своей болью. Все мы живые люди, хоть и тщательно скрываем это…

И вот прошло совсем немного времени, и он уже делился с ней проблемами совсем уже иного рода. И ей было страшно за него…

Она вспомнила, как около полугода назад в ее квартире в шесть часов утра раздался телефонный звонок.

Продирая заспанные глаза, Алла бросилась к трубке. Такой ранний звонок не предвещал ничего хорошего.

— Алла! — услышала она в трубке истошный крик своей старой подруги Тани.

— Что случилось?! — яростно заколотилось сердце у Аллы.

— Валерий… Валерий… Валерий… — бормотала Таня одно и то же имя.

— Что с ним?

— Все! Аллочка! Все! Все!

Полгода назад муж Тани Валерий Осипов попал в страшную автокатастрофу. У него был переломан позвоночник, и он потерял способность ходить. Таня очень любила своего мужа, она ухаживала за ним как за маленьким ребенком, она с такой радостью рассказывала о пусть и небольших, но все же улучшениях его здоровья. И вот…

— Что все? — прошептала Алла.

— Его больше нет! Он перерезал себе вены. Сегодня ночью, прямо на диване. Он умер! Это я виновата, я!!! Я заснула, а он… Он умер, он не дышит, Аллочка!!! Валерик мой, любимый Валерик! Он не дышит! Вот он, лежит на диване и не дышит! Его больше нет!

— Боже мой… Таня, Танька… Я сейчас приеду к тебе. Держись. Держись…

Уже через несколько минут наспех одетая Алла мчалась на своем «БМВ» по пустым улицам к Тане. Она развивала предельную скорость. Она боялась, как бы не случилось чего и с самой Таней. Алла знала, как Таня с Валерием любили друг друга. А они с Таней дружили с детства, они жили раньше в одном дворе, учились в одной школе, только Алла на несколько классов старше.

Именно Алла устроила Таниного мужа Валерия на работу в «Роскапиталинвест», зная, что тот классно водит любую машину. И поэтому чувствовала какую-то невольную вину за то, что произошло. Если бы Валерий не пошел работать в их банк, то был бы жив и здоров.

Поначалу ей эта автокатастрофа представилась лишь трагической случайностью. Но сомнения одолевали ее все сильнее и сильнее. А теперь, после рассказа Олега Хмельницкого, они стали перерастать в уверенность.

Олег не вызывает доверия у руководства банка. Сейчас не вызывает ни малейшего, а раньше его могли и даже обязательно должны были проверять. Теперь-то очевидно, что его хотели крупно подставить, а значит, кто-то должен был о нем доносить руководству. Кто? Да прежде всего личный водитель. А Валерий Осипов? Куда ему? С его-то честными круглыми глазами, с его прямотой и откровенностью! Да у него все на лбу написано… А обстоятельства автокатастрофы были более, чем странными и подозрительными. «КамАЗ», врезавшийся в «Мерседес», в котором сидел Валерий, на светофоре. Водитель грузовика с места происшествия исчез, словно сквозь землю провалился, а «КамАЗ» оказался угнанным со стройки. Концы в воду. Очень все это странно. А Валерий в результате этого оказался беспомощным инвалидом, а теперь…

Бедная Танька! Как они с Валерием любили друг друга! Любо-дорого было на них смотреть до этого случая. А после него невозможно было смотреть без слез. Ну почему они не решились родить ребенка, насколько бы Тане теперь было легче? Она осталась совсем одна.

— Таня! Танька! — крикнула Алла, врываясь в квартиру Осиповых и сама тут же отчаянно разревелась. Так они и стояли в маленьком коридоре, крепко обнявшись, и рыдали.

А потом она долго стояла в комнате и смотрела на мертвого Валерия, неподвижно лежащего на диване с каким-то странным, чуть ли не умиротворенным выражением лица, не зная, что ей сказать, чем утешить подругу. А Таня при этом как-то тихо голосила, словно пела какую-то страшную песню, и от этого заунывного звука мурашки пробегали по спине Аллы. В этом звуке была полная безнадежность, в этом звуке была изнанка жизни. Тот, кто очень счастлив, может быть и очень несчастлив. А Таня с Валерием были счастливы так, как никто…

Алла вспоминала, как утешала ее Таня, которой она рассказывала о диких запоях мужа. Таня утешала ее, она очень сочувствовала ей, но Алла понимала — ее мысли только об одном, о любимом человеке, о своем счастье, о том, что через час они встретятся и целый вечер будут вместе…

Валерий, мужественный, могучего сложения человек, бывший десантник, нимало не стеснялся проявлений своей нежности к жене. Он целовал ее где угодно, он мог пронести ее по улице на руках, он все время старался ей купить хоть какой-нибудь маленький подарочек, а если не было денег, то хоть сорвать на улице полевой цветочек и подарить ей.

Они очень нуждались, поэтому и не решались на ребенка. И именно тогда Алла решила помочь подруге и устроила Валерия на работу в «Роскапиталинвест». На горе устроила… У Аллы сразу же зародились подозрения, что эта автокатастрофа не случайность. Она уже многое знала про их банк, про нравы, царящие в нем.

Устроившись в «Роскапиталинвест», Валерий стал хорошо зарабатывать, в доме Осиповых появились дорогие импортные вещи. А Таня просто светилась от счастья.

Все закончилось в один момент. Ни работы, ни здоровья. А теперь вообще ничего нет. Только безжизненный труп с белым лицом, лежащий перед ними на диване. А на полу лужа крови…

— Вчера он был совершенно спокоен, даже весел, — говорила, всхлипывая, Таня. — И мы легли спать отдельно друг от друга. Он на раскладном диване, а я на кушетке… Я обычно сплю чутко, а тут крепко заснула… А когда проснулась… Все было уже кончено!

Алла молчала, она не могла подобрать слов, чтобы утешить подругу. Да и невозможно было это сделать.

— Вот, — прошептала пересохшими губами Таня и протянула Алле клочок бумаги.

«Любимая Танька! Не хочу быть тебе обузой, прости за все. Ты поймешь меня. Валерий», — прочитала Алла и закусила губу.

— Обузой?! — закричала Таня, вставая с места и округлившимися глазами глядя на неподвижное тело Валерия. — Дурак! Дурак! Обузой?! Какой обузой?! Он был моей надеждой, он был единственной целью моей жизни. Почему он этого не понимал?! Почему он это сделал? И я не понимаю его и не прощаю его поступка! Не понимаю! Не прощаю!

Она упала на пол и забилась в истерике. Алла подняла ее, накапала ей валокордина, а сама пошла звонить в похоронное бюро.

Через несколько минут Таня произнесла уже совсем другим, тихим, словно отрешенным от всего голосом:

— Ты знаешь, Алка, а мне казалось, что он успокоился. Он обманул меня. Он много читал, заинтересовался историей. И еще стал вырезать из дерева такие смешные фигурки…

При этих словах ее снова начало трясти, а спазмы в горле мешали говорить. Алла обняла ее и прижала к себе.

Таня немного посидела, а потом быстро вскочила с места и побежала в другую комнату. И принесла искусно вырезанную из дерева фигурку ежика.

— Вот! — в каком-то запале крикнула она. — Вот!!! — А затем швырнула в бешенстве ежика на пол. И тут же подняла ее и стала покрывать фигурку бесчисленными поцелуями.

— Господи, — прошептала Алла, видя, что подруга близка к безумию.

— Правда, что этот ежик похож на меня? — блаженно улыбаясь, спросила Таня.

— Таня… Таня… — сквозь душившие ее рыдания произнесла Алла.

Она не отходила от подруги ни на шаг в течение нескольких дней, забросив все дела. На похоронах Валерия присутствовало совсем мало народу. Кроме Тани и Аллы, пришел только армейский друг Валерия Аркадий. А из банка «Роскапиталинвест» не было вообще никого. Олег Хмельницкий в это время находился в командировке в Германии…

А теперь он сидел напротив Аллы в ее квартире и рассказывал ей о своих тревогах и проблемах. И ей было страшно за него. Потому что она понимала, в какую передрягу он попал, она понимала, что Валерий Осипов погиб не случайно.

Страшные догадки калейдоскопом кружились у нее в голове, перед глазами стояли знакомые лица, они жутко скалились ей в лицо… И она не могла произнести ни слова.

— Ну и что ты думаешь по этому поводу? — вдруг улыбнулся Олег своей обворожительной наивной улыбкой, которую она так любила. Он умел улыбаться именно так в любых ситуациях. В этой улыбке было все — и его слабость, его доброта, и его сила, его нежелание подчиняться никаким обстоятельствам, его борьба за свое человеческое достоинство.

— Я не могу так быстро ответить тебе, Олег, — произнесла, выдержав паузу, Алла. — Мне надо подумать. Могу тебе сказать только одно — будь предельно осторожен.

— Ты считаешь, что моя жизнь в опасности? — продолжая улыбаться, спросил Олег.

— Не знаю, пока не знаю. Но это не исключено, — ответила Алла, глядя в сторону.

Она и в самом деле не знала, что нужно в этой ситуации делать.

А перед глазами Олега снова вставало знакомое и дорогое лицо старого друга.

«Я должен найти его, я обязательно должен найти Андрея!», — словно заклинание произносил он про себя.

10

…Однако все попытки отыскать Андрея Стрельцова оказались безуспешными. И тут в голову Олега неожиданно пришла одна мысль. Он стал быстро набирать телефонный номер, который хорошо помнил наизусть. Это был телефон директора охранного агентства «Витязь» Юрия Васильевича Чернова. Охранное агентство «Витязь» было закреплено за банком «Трансконтиненталь», в котором раньше работал Олег. И с Юрием Васильевичем у них остались прекрасные отношения и после того, как Олег оттуда уволился.

На его счастье Юрий Васильевич оказался на месте и сам подошел к телефону.

— Мое почтение, Юрий Васильевич, — нарочито веселым голосом приветствовал его Олег.

— Кто это? — спросил Чернов, но тут же догадался. — Олег Михайлович?

— Он самый.

— А я уж ваш голос начал позабывать. Богатым будете.

— Да я и так не беден. Только воистину говорят мудрые — не в деньгах счастье.

— Так говорят мудрые и богатые, — поправил его Чернов. — У бедных на этот счет несколько иное мнение. А совсем уж мудрых людей, философов, стоящих выше всего земного, я в своей жизни встречал очень редко, должен вам признаться, Олег Михайлович. По какому вопросу ко мне? Или хотите по старой дружбе пригласить на кружечку темного пива в какой-нибудь элитный бар?

— Можно, кстати, и по пиву, — засмеялся Олег. — И поболтаем кое о чем. Совместим, так сказать, приятное с полезным.

— У вас, очевидно, есть ко мне дело? — догадался Чернов.

— Есть, Юрий Васильевич. И еще какое. Безотлагательное, — чеканя слова, произнес Олег.

— Так подъезжайте прямо к нам. Завтра утром вас устроит?

— Вполне.

— Давайте тогда прямо к девяти часам утра к нам. Буду вас ждать…

— До завтра, Юрий Васильевич.

Олег знал, что до работы в «Витязе» Чернов был сотрудником Московской прокуратуры. Он казался совершенно неунывающим и не знающим проблем человеком. Рядом с ним любой поневоле начинал чувствовать себя уверенным и защищенным от любой опасности.

К дверям охранного агентства «Витязь» и Олег, и Чернов подъехали почти одновременно. Олег приехал на такси, не хотел посвящать своего водителя Игоря Конышева в свои действия. Он больше никому не доверял в банке «Роскапиталинвест». Кроме Аллы, разумеется.

Юрий Васильевич Чернов подъехал на серебристой «Нексии». Как раз в этот момент Олег расплачивался с водителем такси и выходил из машины.

— И вечный бой, покой нам только снится, — улыбнулся Чернов, протягивая Олегу руку для пожатия. А ладонь его была словно стальной.

— Да. Сквозь кровь и пыль летит, летит степная кобылица и мнет ковыль, — подхватил Олег. — Да, Юрий Васильевич, вы угадали, кажется, бой действительно намечается…

— Поможем, можете не сомневаться. Поддержим, так сказать, огнем. Прошу вас. — Он открыл перед Олегом подъездную дверь.

Когда они сели друг напротив друга в небольшом офисе охранного агентства, Чернов вдруг нахмурил свои густые брови и закурил.

— Что, Олег Михайлович, у вас в банке «Роскапиталинвест» возникли серьезные проблемы?

— Точно так, Юрий Васильевич.

— А там без проблем не бывает, странно, если бы было иначе. Мне постоянно казалось, что мы с вами еще встретимся. И по важному делу. Излагайте, я весь внимание…

В течение часа Олег рассказывал Чернову обо всем, что происходило в последнее время в банке «Роскапиталинвест», о визите Джиоева, о разговоре с Павленко. Тот слушал предельно внимательно, куря одну сигарету за другой. У некурящего Олега даже голова закружилась от сигаретного дыма.

— Да, — произнес Чернов, когда Олег закончил свое повествование. Здорово вас решили подставить, Олег Михайлович. По-черному и по-наглому. А вы знаете, именно такие вещи очень здорово проходили в начале девяностых в эпоху всеобщей ваучеризации и приватизации, ну, разграбления страны, по-простецки. Сейчас это сложнее. Но, очевидно, в вашем банке привыкли по-прежнему прыгать по трупам. Кстати, это не такой уж плохой метод работы, как выяснилось впоследствии. Многие именно такими методами нажили себе колоссальные состояния.

— И что же мне делать? — растерянно спросил Олег, глядя в глаза собеседнику своим наивным взглядом.

— Как что? — улыбнулся Чернов. — Бороться, разумеется, только бороться. Вы ведь именно для этого решили навестить меня. И у меня уже есть кое-какие соображения по этому поводу.

— Да? — воспрял духом Олег. Действительно, от Чернова веяло такой уверенностью в себе и своих действиях, что становилось легче на душе. Хоть он еще ничего и не успел сказать.

— Есть, Олег Михайлович, есть. Прежде всего, я порекомендую вам одного человека. Это очень опытный человек, высокий профессионал своего дела. Я полагаю, его опыт и связи могут оказать вам серьезную помощь.

— И кто же это такой?

— Его фамилия Ветров. Зовут Борис Владимирович. Это наш лучший сотрудник. Он пятнадцать лет работал в МУРе на оперативной работе. Умеет все, имеет хорошие связи в ФСБ. Он сейчас находится в отпуске, занимается ремонтом квартиры. Одинок, с женой разведен, семьей не обременен и всегда готов браться за любое дело. А за это, уверяю тебя, возьмется с особой охотой. Мы прямо сейчас позвоним ему на сотовый, и вы договоритесь о встрече.

Чернов перезвонил Ветрову.

— Боря, это я… Дело к тебе есть. Очень важное. С тобой хочет встретиться один человек. Да. Немедленно. Именно немедленно. Промедление, как говорится… Ну, — произнес он, бросая взгляд на Олега. — Я надеюсь, что до этого не дойдет, но… Короче, именно чтобы дело не дошло до этого, вы и должны встретиться. Все. Передаю трубку нашему другу. Договаривайтесь.

Олег с Ветровым договорились встретиться через час на смотровой площадке Воробьевых гор.

— Изложите ему все то же, что и мне, только еще подробнее, со всякими, пусть даже незначительными на первый взгляд, мелочами. Ему важно знать все. Именно он непосредственно будет заниматься этим делом. Надо было его прямо сюда пригласить, я не догадался. Но ничего, надеюсь, что лишние пара часов роли не сыграют. Доверяйте ему так же, как доверяете мне. А от себя на прощание скажу вам, Олег Михайлович, только одно — не сочтите только, ради бога, за нравоучение — зря вы связались с «Роскапиталинвестом». Неужели Александр Иосифович вас не предупреждал о том, что не следует этого делать?

— Предупреждал, — тихо произнес Олег.

— А вы ему не поверили?

— Не поверил.

— Ладно, — махнул рукой Чернов. — Что теперь попусту об этом говорить? Это гадючник, Олег Михайлович, воровская кормушка, вот что такое «Роскапиталинвест». К которой никто пока не может подобраться, так нагло и оперативно они действуют, так умеют работать с документами. Но, — снова широко улыбнулся он, — как говорится, нет худа без добра. И возможно, с вашей помощью мы и доберемся до этого славного учреждения. Только следуйте указаниям Бориса Ветрова и не делайте никаких лишних шагов. Будьте предельно внимательны. И ему и мне звоните только из автомата, наверняка ваш домашний телефон уже поставлен на прослушивание, если они этого не сделали еще тогда, когда вы стали у них работать. Вполне возможно прослушивание и сотового телефона, исключить этого нельзя. Ну, о служебном телефоне я даже не говорю. Ладно, Олег Михайлович, желаю вам удачи.

— Спасибо, Юрий Васильевич…

Борис Ветров оказался человеком совершенно иного типа, чем Чернов. Это был сухощавый, жилистый мужчина лет под сорок, очень мрачный и суровый. Лицо бледное, в морщинах, волосы светлые, жидкие, рассыпающиеся и постоянно сбивающиеся на лоб. Только рукопожатие такое же, как и у Чернова, стальное.

Пришлось рассказать все с самого начала и Ветрову.

— И вот еще что, Борис Владимирович, — добавил в конце рассказа Олег. — Мне бы хотелось, чтобы с вами сотрудничал еще один человек. Это мой старый школьный друг. Его зовут Андрей Стрельцов. Андрей Петрович Стрельцов.

— А чем занимается ваш школьный друг? — спросил Ветров.

— Я не знаю, чем именно он занимается сейчас, не знаю, где он сейчас работает, где живет. Знаю только одно, он бывший сотрудник КГБ, отличный профессионал. Нас давно уже развела судьба, и я не могу разыскать его. Я бы попросил вас сделать для меня и это. Не потому, что я не доверяю вашему профессионализму, поймите меня правильно, я хочу не только спасти свою жизнь, я хочу сделать что-то большее. Ну как вам сказать…

— Понял я, Олег Михайлович, — сурово произнес Ветров. — Постараемся найти вашего друга. А пока вот что. Ваша задача, Олег Михайлович, попробовать достать компрометирующие банк «Роскапиталинвест» документы. А я пока буду по своим каналам «пробивать» вашего друга Андрея Петровича Стрельцова. И еще хочу вас предупредить, хотя, наверное, вас уже предупредил Юрий Васильевич. Дело очевидно приобрело серьезный характер, и вам надо быть предельно осторожным. За вами безусловно следят, безусловно, и кабинет, и машина, и квартира поставлены на «прослушку». И против нас будут действовать тоже очень опытные люди, тоже высокие профессионалы.

Он огляделся по сторонам.

— Хорошо, что вы приехали сюда на такси. И, тем не менее, кое-кто здесь вызывает у меня большие подозрения. Главное, действовать на опережение. Кстати, как вы объясните свое отсутствие в такое время на работе?

— У меня со вчерашнего дня бюллетень. Приступ радикулита. Действительно, давно страдаю. Уже пятый год, — дотронулся до поясницы Олег. — Последствия сидячей работы. Но на работу, однако, собираюсь к двенадцати часам, есть неотложные дела. — А за предупреждение спасибо. Буду предельно внимателен.

Олег поймал такси и поехал на работу. Из машины он позвонил Павленко и сообщил ему, что бюллетень его закрыт и он готов приступить к своим обязанностям.

— Молодец, Олег Михайлович, — раздался в трубке веселый голос Павленко. — Радеешь ты за свое дело, вот за это я тебя и люблю. Ты, кстати, не обиделся на меня за тот разговор? Ну, по поводу этого, как его… Павленко делал вид, что речь шла о чем-то совершенно второстепенным и малозначительным, о пустяке каком-то.

Олег решил принять его игру, поддержать его безмятежный тон.

— Да что вы, Вадим Филиппович? За годы совместной работы всякое может произойти.

— Я подумал тут на досуге и пришел к выводу, что в каком-то смысле ты прав. Но есть тут некоторые нюансы, впрочем, об этом потом. А пока забудем о нашем госте с гор, его жуткую фамилию и займемся другими делами. А их у нас невпроворот. Как, кстати, твое самочувствие?

— Гораздо лучше, Вадим Филиппович.

— Ну ладно, до встречи.

Да, Павленко умеет держать удар, чего-чего, а этого у него не отнять. Делает вид, что ничего существенного вообще не произошло.

Сидя в кабинете, Олег долго размышлял о предупреждениях Чернова и Ветрова. Да, он никогда не привык быть у кого-то «под колпаком», не привык, что за ним следят, прослушивают его телефонные разговоры… А Ветров сказал, что нужно достать компрометирующие документы. А кто их может достать? Только один человек…

Но теперь нужно действовать иначе, чем обычно, действовать совершенно иными методами. И встречаться с людьми в таких местах, чтобы за ними трудно было бы проследить.

Олег вспомнил «шпионские» фильмы, припомнилось мужественное лицо Вячеслава Тихонова в роли Штирлица. И отчего-то вдруг губы перекосила непрошеная улыбка. Вспомнилось детство, Волжанск, вспомнилось, как они с Андрюхой, одиннадцатилетние пацаны, просиживали у телевизора, боясь пропустить хоть одно слово из сериала об отважном разведчике, вспомнились ходячие афоризмы из фильма, которыми сыпала вся школа. Впоследствии афоризмы стали анекдотами, народными изречениями. После показа фильма в классе Андрюху некоторое время называли Штирлицем, что к нему очень подходило, а Олега почему-то профессором Плейшнером, хотя он вовсе и не был внешне похож на незадачливого сподвижника героя. Но зря прозвищ, как правило, не дают, значит, что-то общее все же было. И ни в коем случае нельзя было повторять ошибок героя фильма.

Вспоминая детство, Олег продолжал блаженно улыбаться. До него никак не доходило, что детство и иллюзии ушли окончательно и бесповоротно, что его реальная жизнь подвергается такой же смертельной опасности, как жизни героев любимых сериалов. Человеку вообще свойственно долго пребывать в мире иллюзий и порой слишком поздно ступать твердой ногой на грешную землю.

Ладно, надо принимать правила игры. Улыбка сошла с губ Олега, он взял листок бумаги и написал:

«Дорогая Аллочка! Мне необходимо с тобой сегодня встретиться у входа в парк Сокольники в 21.00. Приходи обязательно, подробности при встрече. Записку уничтожь. Будь предельно осторожна. Постарайся прийти без „хвоста“. Олег».

Наверняка весь «Роскапиталинвест» был в курсе их связи. Встреча могла быть обычным любовным свиданием. Но те, кто затеяли эту опасную игру, не были глупее Олега. Совсем наоборот. И нужно быть умнее и осторожнее них.

11

Игорь Конышев поначалу был весьма удивлен тому обстоятельству, что его совершенно неожиданно, безо всякого объяснения причин, перевели на другую машину. Теперь он должен был водить минивэн «Форд Галакси». А к Хмельницкому прикрепили другого водителя.

Однако удивлялся он недолго. Человеком Игорь был проницательным и быстро понял, что у Олега Михайловича возникли серьезные проблемы с руководством банка. А раз возникли проблемы, то судьба Хмельницкого крайне незавидна. Уж кто-кто, а Игорь Конышев с самого начала знал, где работает и что представляет собой банк «Роскапиталинвест».

А в практическом смысле новые условия работы вполне устраивали его. Теперь рабочий день был вполне нормированным, и в восемнадцать ноль-ноль он был полностью свободен и мог заниматься любыми делами. И первым делом, которым Игорь начал заниматься, была поездка в районный суд. Там он подал заявление о расторжении брака со своей женой. Он знал, что Тамара не против развода, успел с ней все обсудить заранее.

Лена Хмельницкая беременна, и тянуть дальше было никак нельзя. Он решил делать ставку на нее. А что? Вариант великолепный. Красивая женщина, имеет шикарную квартиру, прекрасный загородный дом, несколько машин, банковские счета. Отец — ответственный работник Академии. Что еще нужно для счастья? Она ждет от него ребенка… Что мешает их счастью? Только один человек — Олег Хмельницкий. Но прежде Игорь не мог и думать о том, чтобы затевать против него что-то серьезное, слишком высоко он сидел, слишком сильной поддержкой пользовался, ведь сам Павленко пригласил его на работу в «Роскапиталинвест».

Игорь прибеднялся, когда в разговорах с Леной он называл себя простым шофером. У него были иные обязанности в банке «Роскапиталинвест». А насчет своего высшего технического образования просто лгал. У него было иное образование, да еще какое!

В 1992 году он закончил Высшую школу КГБ, а после несколько лет проработал в органах. Уволился оттуда только потому, что получил выгодное предложение от банка «Роскапиталинвест». И вовсе не в качестве водителя он был туда приглашен. Задачи у него были весьма-таки специфические.

Да и справлялся он с ними, надо заметить, весьма неплохо.

Припомнив кое-что, Игорь невольно поежился. Было что вспомнить. Было кое-что за его плечами…

Игорь Конышев принадлежал к многочисленному числу людей, которые являются добросовестными исполнителями чьей-то высокой воли. Без таких людей не делается ничего. Иначе вообще не могло бы быть на свете диктаторов и тиранов. Потому что все злые страшные дела делаются чьими-то грязными руками. А потом, задним числом, во всем обвиняют первого руководителя, диктатора, вождя, фюрера, дуче и тому подобное… А ведь главные-то в их кровавых делах именно исполнители, люди с обостренным чувством долга, как их почтенно величают. И, между прочим, оправдывают задним числом, мол, они-то чем виноваты? Выполняли приказ, и все.

Игорь с юности был мастером на все руки. Если он брался за какое-нибудь дело, то не успокаивался, пока не выучивался делать его в совершенстве. И только тогда принимался за другое, которое также доводил до профессионализма.

Вырос Игорь в бедной, а точнее, даже просто нищей семье в подмосковном Павловском посаде. Отца своего он не знал вообще, носил и фамилию и отчество матери, которая являлась дочерью известного всей округе своим бесчинством и безобразными выходками пьянчуги Саньки Конышева, попавшего впоследствии под электричку. Жили они с матерью в доме барачного типа, в восьмиметровой сырой комнатушке. Там, на пыльной улочке, детишки курили и пили с восьми-девяти лет. Пили, разумеется, и взрослые, в том числе его мать, которая унаследовала болезнь папаши, приучившего дочь к зеленому змию, и периодически впадала в недельные запои. Во время этих запоев она сына не кормила, не поила и думать о его существовании просто забывала. Игорь рос на улице, питался, чем попало, гулял, где попало, занимался, чем попало.

Однако, в отличие от большинства сверстников, принимавших все происходящее вокруг как должное и впоследствии продолживших славные традиции своих родителей, он еще с раннего детства сказал себе слова, имеющие примерно такой смысл: «Буду делать все, что угодно, но любыми средствами выберусь из этой помойки. Человек не должен так жить…»

Одним из немногочисленных развлечений у Игоря были походы в кино, и он не пропускал ни одного фильма, вытаскивая у пьяной матери из кармана копейки на билет. И от души наслаждался яркой, праздничной жизнью, происходящей на экране. И как же ему не хотелось возвращаться обратно в грязь повседневности, слушать пьяные излияния матери, дышать невыносимым перегаром в их убогой комнатушке, краснеть от стыда за бушевавшего около продмага деда Саньку!

Занимался он и спортом, пареньком рос физически крепким, никому обид не спускал и всегда был в состоянии постоять за себя.

В десятилетнем возрасте он, в начальной стадии очередного запоя матери, когда она размякала от первой или второй рюмки и была особенно добра к нему, выпросил у нее денег на фотоаппарат «Смена-8». Именно тогда он выучился профессионально фотографировать. Позже на уроках труда в школе он выучился водить машину — старенький дребезжащий списанный «уазик». Но как выучился! Люди поражались, как умело пацан водит этот драндулет, который по всем правилам и вообще-то ездить не должен.

Затем Игорь занялся английским языком. Разумеется, денег на оплату уроков у него не было и быть не могло. Но сосед, старый учитель на пенсии, обучал его бесплатно.

Одним из первых он записался в секцию карате, которая открылась на другом конце их городка. И опять-таки сумел умолить тренера обучать его даром.

Он закончил школу с золотой медалью. И сделал попытку поступить в МГУ на юридический факультет. Но… провинциальная школа дала себя знать, как и полное отсутствие всяческой протекции — сочинение он написал на тройку, а затем, вынужденный сдавать все экзамены, недобрал целых три балла. Как и положено, пошел в армию. Два года сидел за баранкой, возил замполита полка. И не только возил, но и выполнял некоторые его щекотливые поручения. Замполит был очень доволен своим водителем и дал ему прекрасные рекомендации.

Рекомендации очень помогли. Как и знание английского языка. Демобилизовавшись, Игорь поступил в Высшую школу КГБ. И успешно ее закончил.

Но только тогда, когда он был принят на работу в банк «Роскапиталинвест», Игорь понял, что наконец-то пробил его час. Тут пригодились все его способности и умения.

А что касается такого понятия, как совесть, то оно для него не существовало вовсе…

Когда же эта самая совесть начинала беспокоить его, он специально вызывал в своей памяти картины прошлого. Тогда перед его глазами вставало пьяное опухшее лицо матери, бормотавшей слюнявыми губами всяческий вздор, вставала злобная багровая физиономия деда Саньки, который бесчинствовал на их кривой улочке около пивного ларька, клянчил у всех прохожих на водку и поливал всех отказывавших ему отборными проклятиями, вставали грязный барак на окраине Павлова-Посада, зловонный сортир на улице, кое-как сбитый из досок. И экран летнего кинотеатра, с которого он видел совсем иную прекрасную, богатую, праздничную жизнь. И тогда пробуждавшаяся совесть снова пряталась надолго, как помеха на пути к этой красивой жизни…

Почему, собственно говоря, он должен жить иначе? Он ничуть не хуже других и обязательно будет жить так, как там, на экране, ездить на дорогих машинах, хорошо одеваться, жить с шикарными женщинами, а не так, как жили в его детстве, среди нищеты, злобы и убожества. И для этой цели он готов на все.

А ведь жизнь постоянно проверяла его на прочность. Даже когда он стал сотрудником КГБ, дела его шли далеко не безоблачно. Он выгодно женился на москвичке, поселился в ее квартире в Чертанове. Все вроде бы шло хорошо. Но поначалу увлекшаяся молодым красивым парнем и вышедшая за него замуж, Тамара вскоре разлюбила его, более того — она стала его откровенно презирать. Ему нужна была совершенно иная женщина. И вот! Он нашел ее! Лена Хмельницкая… Женщина из прекрасной семьи, дочь академика Курганова, жена ответственного работника банка.

Вот она — рядом с ним, она любит его, она ждет от него ребенка, она счастлива с ним. Это судьба! Ну, что теперь ему мешает быть счастливым, богатым, преуспевающим человеком? Что мешает?! КТО мешает?

Игорь прекрасно прижился в банке «Роскапиталинвест». Это было именно то место, которое ему нужно, где по заслугам оценили его блестящие способности. А теперь его оценила такая женщина, о которой он раньше и мечтать не посмел бы.

И КТО ему мешает теперь? КТО стоит на его славном пути?!

Игорь мог сделать любой фотомонтаж, мог сделать любой поддельный документ высочайшего качества. И именно он собственноручно сделал «банный компромат» на Олега Хмельницкого и собственноручно же отправил пакет с фотографиями заказным письмом по адресу квартиры родителей Лены, где она в то время жила. Но, делая это, он не замахивался ни на что серьезное, просто хотел стать ближе Лене, хотел вбить клин в их отношения с мужем, которые и так были весьма напряженными. Но события стали разворачиваться по совершенно неожиданному сценарию и причем с жуткой скоростью. И он сумеет влиться в эту струю, обязательно сумеет, он же профессионал высокого класса.

— Что будем делать, Игорек? — спросила Лена при их очередном свидании.

Он пожал плечами, многозначительно поглядел на нее.

— Что ты молчишь?

— Надо жить, — улыбнулся он. — Надо дальше жить, Леночка.

— Как жить?! — крикнула она. — Я же замужем, он узнает, что я беременна, заподозрит, что не от него, он разведется со мной. И с чем я останусь? Все имущество записано на него, и квартира, и дача, и банковские вклады. Только «Фольксваген» принадлежит мне. И вообще, я фактически останусь без средств к существованию. И потом, где мы с тобой будем жить? Здесь, в чужой однокомнатной квартире? Или в квартире моих родителей?! Я отвыкла от такой жизни, Игорек!

— Ну зачем же так? — еще загадочнее улыбнулся Игорь.

Видя на его тонких губах эту зловещую улыбочку, Лена сильно побледнела.

— Ты хочешь что-то предпринять? — пробормотала она.

Он пожал плечами.

— Да говори же ты!

— Если не предпримешь ты, предпримет он, — глядя в сторону, произнес Игорь.

— Да?

— Да. Он быстро найдет тебе замену. Поверь мне, Олег Михайлович знает толк в женщинах. И очень любит молоденьких. Чем младше, тем лучше. По краю ходит, чтобы под статью не попасть. Свежатинку любит. Мы, мужики, все не безгрешны, но, скажу честно, такого охотника до баб, как Олег Михайлович, я не встречал. Да и он бабам нравится, большим успехом пользуется, и не только у одних шлюх, врать зря не стану. Такие у него были дамочки… — При этих его словах Лена сначала густо покраснела, а потом, наоборот, сильно побледнела. И до крови закусила нижнюю губу. Игорь понял, что ведет разговор в правильном направлении и с вдохновением продолжил его. — Когда я возил его, он не знал никакой меры. То на одно свидание его вози, то на другое, то в один клуб, то в другой. И балдеет там до середины ночи, выходит опухший, с красными глазами, но веселый, довольный… И вот еще что мне в нем не нравилось, любил он очень своими подвигами похваляться, делиться со мной, как будто мне его рассказы очень большое удовольствие доставляют. Да, впрочем, он меня за человека-то не считал. А кого он вообще уважал? Да никого. С высоким начальством разве что считался. Да и то до поры до времени. А теперь… Мне стало известно, что он и с руководством не поладил, большие у него в банке возникли проблемы. Очень большие… Зарвался Олег Михайлович, возомнил себя всемогущим и неприкасаемым. А уж что он про тебя говорил, и вспоминать-то противно, даже говорить не хочу…

— А что он про меня говорил? — побелевшими от ненависти к мужу губами произнесла Лена.

— Да ладно, — махнул рукой он. — Все, хватит об этом. Не желаю сплетни собирать. Могу сказать одно, что ничего хорошего не говорил. Дурак он твой муж, вот что я могу только сказать. Потому что лучше и красивее тебя никого нет, все его шлюхи подметки твоей не стоят. А я люблю тебя и хочу, чтобы мы были вместе.

— Будь он проклят, похотливый кобель, — буквально прошипела Лена.

— Это все словеса, Леночка, одни словеса. Ему от твоего проклятия ни жарко ни холодно.

— А ты сделай так, чтобы ему было и жарко и холодно, — прошептала Лена, уже не помня себя от ярости. — Ты же мужчина, ты должен бороться за наше счастье.

— Сделаю, — пристально глядя ей в глаза, произнес Игорь.

Опять в ее глазах промелькнули испуг и сомнение. Но она снова вспомнила пакет «банных» фотографий, и сомнение исчезло. Она стиснула зубы и сжала кулаки. У нее кружилась голова от ненависти к мужу.

— Только будь осторожен. Очень осторожен, — произнесла она, находясь словно в каком-то лихорадочном бреду. — Сам говоришь, у него какие-то нелады с руководством банка. Они могут подставить тебя, и именно тебе придется отвечать за все…

— Не придется, — уверил ее Игорь. — Я сделаю все, как надо.

— Правда? — почему-то вдруг испугалась этой его уверенности Лена.

— Правда, — улыбнулся он. — И поверь мне, я очень многое умею делать в жизни…

— Давай выпьем, — предложила Лена.

Игорь заметил, что у нее дрожат губы и пальцы.

— А тебе можно? — заботливо спросил он.

— Немножко можно, это ничего, — попыталась улыбнуться она. Но улыбка получилась какой-то странной, даже зловещей.

— Вина?

— Нет, я бы выпила коньяка.

Он вытащил из шкафа бутылку коньяка, разлил по рюмкам.

— За что выпьем? — улыбаясь, спросил Игорь.

— За все, — задыхаясь, произнесла она. — Чтобы скорее все это закончилось…

Игорь обнял ее за плечи, и их губы слились в долгом поцелуе.

— Ты любишь меня? — шепотом спросил он.

Лена не ответила, встала с места и потянула его к себе за рукав рубашки. На губах ее все оставалась та же странная улыбка, которая почему-то не нравилась Игорю.

— Иди ко мне, — прошептала Лена.

Через пару часов Игорь отвез Лену домой на Фрунзенскую набережную. Довез до подъезда, поцеловал в щеку на прощание.

— Дальше я сама, — произнесла она. Набрала код, вошла в подъезд. А когда села в лифт, вдруг глухо застонала, словно от некой давно мучившей ее невыносимой боли.

12

Иван Никифорович Фефилов вполне мог назвать себя потомственным чекистом. И очень гордился этим обстоятельством.

Его отец, Никифор Кузьмич, в тридцатые годы занимал пост заместителя начальника управления НКВД. О его судьбе Иван узнал от здравствующей до сих пор матери, Матрены Ильиничны, которой было уже за восемьдесят и которая, несмотря на возраст, прекрасно себя чувствовала, у нее не было ни одной серьезной болезни. Хотя надо сказать, что пережить ей пришлось немало. Судьба ее была полна всевозможных взлетов и падений, но она была человеком старой закалки и выдержала все мужественно и стойко. А о вожде народов до сих пор не могла говорить без восхищения и обожания.

— Ванечка, — частенько говорила она сыну. — Воистину, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя. Воистину, богатыри, патриоты своей родины, своего дела. Не о своем благе думали — о стране… А Никифор, твой отец, был лучшим из лучших… Простой открытый деревенский парень, честный, отважный. После Октябрьской революции он служил в Частях особого назначения, не жалел себя, горел на работе. Сколько он разоблачил врагов народа, нет числа, Ванечка…

— Но многих-то наверняка напрасно, — отвечал ей Иван в годы борьбы партии с культом личности.

— Напрасно говоришь, — качала головой мать с ядовитой улыбкой на губах. — Эх, сынок, никого не наказывали напрасно. Все это клеветнические измышления наших врагов.

— Как это так? — поражался ее словам Иван. — А отец-то? А ты, наконец?

— Вот он, пожалуй, единственным и был. А я что? Я за него пострадала, но на партию зла не держу. А что, разве мало в органах было клеветников и завистников, настоящих врагов народа? Вот они его и оклеветали, гады…

Иван знал, что отец был арестован в начале сорокового года, когда ему самому был всего год. Отец попал в лагерь, однако мать тогда не арестовали. Они с маленьким Иваном были лишь сосланы в отдаленную российскую глубинку, в Саратовскую область. Там и встретили начало войны.

О судьбе отца им ничего не было известно. Только гораздо позже они узнали, что он был расстрелян перед самым началом войны, в мае сорок первого года.

В Саратовской области они и пережили всю войну. А в пятидесятом году, когда Ивану было одиннадцать лет, арестовали и мать. Ивана отправили в детский дом для детей врагов народа, находящийся неподалеку, под Сызранью.

Без матери он прожил три года. В детском доме слыл мальчиком, умеющим за себя постоять, крепким и недоступным. Мать вернулась из лагеря холодным летом пятьдесят третьего года. Исхудавшая, жутко постаревшая, но, как ни странно, полная сил и энергии. О своей лагерной жизни рассказывала мало и скупо. «Не вздумай, Иван, усомниться в правильности курса нашей партии», это были первые слова, которые она сказала сыну при встрече.

Они стали жить в Саратове, в комнатушке в подвальном помещении, крохотной и сырой. Мать работала на телефонном узле. Оттуда он и пошел в армию. В армии узнал о том, что мать полностью реабилитирована, вступил в партию, был на особом счету у командира части, в свободное время учил немецкий язык. А вернувшись из армии, поехал в Москву и поступил в иняз.

Закончив его, стал работать в КГБ. Получил квартиру, перевез из Саратова мать. Потом женился на корреспондентке газеты «Красная Звезда». В семьдесят третьем у них родился сын Илья. Узнав о шашнях жены Валентины с заместителем главного редактора газеты, выгнал ее вон. Больше так и не женился. И в настоящее время жил с матерью. Матрене Ильиничне шел девятый десяток. Она по любому поводу и даже без всякого повода, с горящими от гордости глазами, показывала всем знакомым справку о том, что Никифор Кузьмич Фефилов полностью реабилитирован за отсутствием состава преступления. И была абсолютно уверена в том, что единственной жертвой сталинских репрессий был ее покойный муж, которого оклеветали настоящие враги народа.

— Из-за них все и произошло, Ванечка, из-за нечестных и недобросовестных работников. Товарищ Сталин не мог уследить за всем, что происходит в стране. А твой отец, Ваня, был рыцарем без страха и упрека, у него были чистые руки, горячее сердце и холодная голова. Вот голова, может быть, и не была холодной, слишком доверялся он всякой недобитой белогвардейской сволочи. Надо было быть более бдительным, менее доверчивым, и тогда вся наша жизнь могла пойти по-другому. А курс партии был совершенно правильным. И никакого культа личности не было вовсе, вообще не было.

Иван не собирался спорить с яростной ортодоксальной матерью, тем более что и сам во многом был с ней согласен.

Он долгое время работал в органах и дослужился до звания полковника.

Развал Советского Союза Иван Никифорович Фефилов воспринял как личную трагедию, как крах всех его идеалов. Тут с матерью они были полностью солидарны.

— Будь они все прокляты, эти демократы, — скрипела остатками зубов мать. — Товарища Сталина на них нет. Но тебе, Ванечка, я вот что скажу. Ты не отчаивайся. Ты профессионал высокого класса и без хорошей работы не останешься.

— Уж больно мне много лет, мама, — со вздохом возразил Фефилов. Пятьдесят два года уже. Кому я теперь нужен?

— Как это кому нужен? Да всем ты нужен! Такие опытные профессионалы, как ты, будут теперь нарасхват. А что такое пятьдесят два года? Мне вот восемьдесят, а я себя хоронить еще не собираюсь.

Мать, кстати, оказалась совершенно права. Вскоре в квартире Фефиловых стали раздаваться телефонные звонки с весьма заманчивыми предложениями.

Ивану Никифоровичу было из чего выбирать. И он принял решение. Устроился на должность начальника отдела охранного агентства «Барс». Там работали как раз бывшие чекисты и военные. Но в «Барсе» он не прижился. Проработав там около года, Фефилов поругался с начальством и уволился.

— Все на свете делается к лучшему, — успокоила его мать.

И снова она оказалась права. Ивану Никифоровичу предложили должность начальника службы безопасности тогда еще мало кому известного банка «Роскапиталинвест». Банк быстро набрал обороты, а Фефилов стал в банке незаменимым человеком, начальником управления кадров.

Прежде всего он понял одно — надо быть в доверительных отношениях с председателем правления банка Вадимом Филипповичем Павленко. От него зависело практически все. А уж когда до Фефилова дошло, какими деньгами он сможет ворочать, то стал трудиться, не покладая рук. Но трудиться весьма своеобразно.

Иван Никифорович даже не подозревал в себе таких незаурядных способностей, открывшихся в нем на шестом десятке лет. И как же ему пригодились теперь его обширные связи в самых разных сферах!

Кстати, и в «Барсе», из которого он уволился, у него остался свой и очень надежный человек. Это был его бывший сослуживец по КГБ майор Волокушин Александр Фомич, который после ухода Фефилова из «Барса» стал начальником службы безопасности. Вот именно Волокушин за хорошую плату выполнял некоторые щекотливые поручения Фефилова, которые тот по тем или иным причинам не хотел доверять своим сотрудникам.

А банк «Роскапиталинвест» рос, богател, набирал обороты. И Фефилов прекрасно знал, что банк стал фактически карманным банком Правительства России. Именно через «Роскапиталинвест» из России в зарубежные банки перекачивались огромные неучтенные средства. И разумеется, к кадрам в банке был особый подход. Только проверенные люди по рекомендации особо надежных лиц принимались на работу в банк. А уж если кто-то начинал идти против течения, тут-то и приходила пора действовать ведомству Ивана Никифоровича Фефилова. А действовал он всегда безошибочно. У него не было ни одного прокола, и Павленко считал Фефилова самым ценным своим сотрудником.

Фефилов приходил на работу всегда в строгом либо черном, либо сером костюме, аккуратно повязанном галстуке, в нагуталиненных до зеркального блеска ботинках. Осенью носил серый плащ, а зимой пальто с каракулевым воротником и высокую каракулевую шапку-пирожок. На глазах круглые роговые очки. Возила его на службу черная «Волга». Он обожал этот партийный стиль, который нравился и его матери. А точнее сказать, они обожали демонстрировать этот стиль жизни.

О личной жизни Ивана Никифоровича никто из сотрудников банка практически ничего не знал. Да, в общем-то и не хотел знать, слишком серой, малоинтересной личностью был начальник управления кадров банка.

Однако жизнь его была далеко не такой уж и серой, как могло показаться со стороны. Кроме серого пальто с каракулевым воротником и такой же шапки серого цвета, был только его «шестисотый» «Мерседес», на котором он ездил на дачу и в некоторые другие места. Остальные атрибуты его жизни были достаточно яркими и красочными.

На даче теперь круглый год жила его мать Матрена Ильинична. Впрочем, тот дом, где она жила, можно было назвать дачей с большой оговоркой.

Это был трехэтажный особняк из голицынского кирпича. В особняке было восемнадцать комнат, одна краше другой. Все отделано лучшими европейскими материалами. В доме были сауна, бассейн, солярий, тренажерный зал. Десять человек прислуги. В одной из самых уютных комнат дома на втором этаже с огромной лоджией во всю стену жила Матрена Никитична. В ее спальне стояла чудовищных размеров кровать под балдахином. На кровати лежала мягкая перина. На противоположной стене спальни висел огромный портрет Сталина, изображенного вполоборота, в кителе, раскуривающим трубку.

При доме была конюшня с пятью лошадьми. Была коляска, на которой Матрена Никитична ездила на прогулку. А сам Иван Никифорович в свободное время баловался верховой ездой на любимом сером в яблоках жеребце Ратмире.

В доме был замечательный повар, которого все величали просто Матвеич. Он умел готовить чудесные супы — уху из стерляди с вязигой, солянки мясную и рыбную, борщи и вторые блюда — пожарские котлеты, жаркое, молочных поросят. А вот по части пирогов он уступал пальму первенства толстой тете Шуре, этих пирогов с мясом, с капустой, с рыбой и со всем, чем угодно, любой мог съесть немереное количество — до того они были вкусны, буквально таяли во рту. И только за одно блюдо бралась сама Матрена Ильинична — это были ее фирменные сибирские пельмени, этого она не доверяла никому.

Обедали поздно, очень сытно. Под обед Иван Никифорович позволял себе рюмочку водочки либо смородиновой или вишневой наливочки. Не отказывалась от горячительных напитков и мать. Но, к сожалению, режим работы у Фефилова был таков, что частенько Матрене Ильиничне приходилось обедать без сына. Но она не отчаивалась, у нее уже были две приживалки из дальних родственниц, безропотные старушки лет семидесяти, которых она постоянно поучала уму-разуму.

— Все, что здесь есть, нажито тяжелым трудом моего сына, — говорила она одни и те же слова раскрывшим от обожания рты приживалкам. — Он ни сна, ни отдыха не знает. Вот вы тут щи да пироги трескаете за обе щеки, а он на работе одним чаем обходится. Некогда ему. Он не из нынешних. На таких, как он, вся Россия держится. Если бы все были такими, как он, не развалился бы Советский Союз.

И никому, разумеется, не приходило в голову возразить ей, что, если бы не развалился Советский Союз, не был бы Иван Никифорович Фефилов начальником управления кадров банка «Роскапиталинвест», а был бы полковником КГБ в отставке и жили бы они в трехкомнатной квартире блочного дома неподалеку от метро «Щелковская», а не в трехэтажном особняке, скрытом от посторонних глаз за трехметровым забором в ближнем тихом Подмосковье, ездил бы он не на «шестисотом» «Мерседесе», а на метро или в лучшем случае на такси и кушали бы они не уху из стерляди, приготовленную искусным поваром Матвеичем, а неизвестно из чего сделанные сосиски в целлофановой оболочке, которыми они и питались долгое время после того, как Иван Никифорович развелся с женой.

А то, что видели люди в особняке Фефилова, поневоле вызывало чувство трепета и осознания собственного ничтожества. Но надо сказать, что мало кто это все видел. Иван Никифорович не любил пускать пыль в глаза, он не хотел казаться, а хотел быть на самом деле.

У Ивана Никифоровича тем временем рос сын Илья. И на сей момент ему было уже около двадцати пяти лет. Но в особняк сын не допускался. Фефилов был человеком мстительным, и свою ненависть к неверной супруге перенес и на ни в чем не повинного сына, которому при разводе не было и семи лет. Поначалу Иван Никифорович платил ему алименты, как положено, а после того, как стал ворочать сотнями тысяч долларов, старался вообще ничего не платить. К его великому сожалению, иногда поневоле приходилось.

Как-то несколько лет назад ему позвонила бывшая жена и попросила помочь устроить Илью в институт. На что получила от Ивана Никифоровича резонный и справедливый отказ.

— Пойми, Валентина, — спокойным нравоучительным тоном произнес Фефилов. — Ценность человека определяется тем, чего он добьется своими силами и способностями, а не какой-то там протекцией. Я вот, например, никогда ни на кого не рассчитывал. Служил в армии, вступил там в ряды КПСС, до одури зубрил немецкий, после демобилизации поступил в иняз. Потом работал на ответственных должностях, выполнял свой долг, честно служил Родине. И служу поныне. Так что пусть Илья растет честным и порядочным человеком, таким же, как его отец и дед, и не посрамит славную фамилию потомственных чекистов Фефиловых.

Впоследствии Фефилов узнал, что сын в институт не поступил и пошел в армию. Там был жестоко избит «дедами» и отправлен с сотрясением мозга в госпиталь. Но, однако, впоследствии отслужил свой положенный срок и благополучно вернулся домой. Но тут Ивана Никифоровича ждала гораздо более серьезная неприятность, на которую ему поневоле пришлось отреагировать.

Сын вернулся из армии как раз в самый период развала Союза и установления так называемых «рыночных отношений». Он тоже захотел приобщиться к «рыночным отношениям» и занялся откровенным мошенничеством, понаделал долгов, а в конце концов угодил за решетку. И именно в это время Фефилов переходил с одной работы на другую, в банк «Роскапиталинвест». Судимость сына, пусть даже и не живущего с ним, могла сильно помешать ему в его карьере. И это был первый и последний случай, когда Иван Никифорович помог сыну. Узнав о случившемся от Валентины, Фефилов отправился к старому товарищу, занимавшему ответственный пост в прокуратуре.

Они долго беседовали в служебном кабинете. Результатом беседы было полное прекращение уголовного дела против гражданина Фефилова Ильи Ивановича. Илья был выпущен на свободу.

— Погань, — сказал через несколько дней после его освобождения Иван Никифорович, глядя в круглые наглые глаза сына, сидящего рядом с ним на скамейке в Александровском саду, где он назначил ему встречу. — Ты просто погань. Жулик и проходимец…

— А что делать? — пожал плечами сын, гнусно улыбаясь прокуренными зубами. Иван Никифорович вынужден был с неудовольствием признать, что сын очень похож на него внешне — и огромными ушами, и крупным бугристым носом, и тонкими, в ниточку, губами. Просто настоящий урод. Неужели он со стороны выглядит так же? — Жить-то как-то надо. Мама не работает, газету их давно закрыли за ненадобностью, у меня никакого образования… В дворники, что ли, идти? Тебе-то не западло будет, батя?

За эти слова и наглую улыбочку Иван Никифорович стер бы недоумка в порошок или в лучшем случае сбил бы его с ног ударом могучего стального кулака, но… никак нельзя было. Пришлось кулачищи сжать, но воздержаться.

Сыну была выделена энная сумма, и вскоре он поступил на экономический факультет какого-то из многочисленных коммерческих заведений, возникавших в Москве как грибы после дождя. Давая деньги, Иван Никифорович поставил одно условие — встречаться не чаще раза в год для передачи денег на обучение и мелкие расходы. И обязательно на нейтральной территории.

Сын слово сдержал, более не тревожил отца. И понятия не имел, где и как отец живет.

А жил Иван Никифорович из года в год все лучше и лучше. Он активно занимался спортом, накачивал свои и без того стальные мышцы на тренажерах, плавал в собственном голубом бассейне, летом отдыхал на Канарских и других островах, а в свободное от работы время посещал всевозможные увеселительные заведения, где предавался пороку и разврату с восемнадцатилетними девочками, но по вечерам все так же чинно восседал во главе обильно накрытого стола в огромной семидесятиметровой столовой своего шикарного особняка, где восторженными глазами на него глядели ортодоксальная мамаша и убогие шутихи-приживалки.

В спальне Ивана Никифоровича висел портрет его отца, сделанный с единственной уцелевшей маленькой фотографии — в застегнутом кителе, на котором красовался орден Красного Знамени. А в его рабочем кабинете портрет недавно избранного Президента России.

Вот в этот небольшой по площади и по-спартански обставленный кабинет, где за столом, заваленном бумагами, в своих роговых очках сидел на вращающемся кресле Иван Никифорович, в один прекрасный день позвонил Вадим Филиппович Павленко.

— Иван Никифорович, зайдите ко мне. Есть важный разговор, — произнес Павленко своим красивым баритоном.

Уже через три минуты Фефилов сидел напротив Павленко, готовый слушать своего шефа и беспрекословно исполнять все, что он скажет. Между ними давно уже установились четко выработанные отношения. Павленко говорит, что ему нужно, а Фефилов вырабатывает только методы действия. И никаких лишних вопросов, никаких корректив в планы Павленко.

— Слушаю вас, Вадим Филиппович, — пригнулся Фефилов, словно желая лучше расслышать указания шефа. Даже мох на его огромных ушах словно встал дыбом.

— Хмельницкий, — произнес фамилию Павленко, пристально глядя на Фефилова.

Тот только кивнул головой. Никогда бы он не посмел сказать, что с первого дня нисколько не доверял Хмельницкому, которого привел в банк Павленко. Фефилов прекрасно понял, зачем его сюда привели, из него хотели сделать подставную фигуру, стрелочника, козла отпущения, это и ежу понятно, но вот в том, что это получится, он очень сомневался. А точнее сказать, нисколько не сомневался, что ничего не получится. Фефилов умел проникать в суть человека, глядя в его глаза. А глаза Хмельницкого, большие, добрые, ему очень не нравились. Вернее, то, что они добрые, это было хорошо, у лоха и должны быть добрые глаза. Но он углядел в них то, чего не заметил такой опытный человек, как Павленко. Он заметил в этих якобы наивных добрых глазах некую внутреннюю силу, и вообще что-то такое — явно чуждое и даже враждебное здоровому духу их славной конторы. Такие же глаза были у ныне покойного водителя Валерия Осипова. Но за всеми сотрудниками не уследишь, на Осипова он только тогда обратил внимание, когда нужно стало для дела, а вот Хмельницкий… Нет, явно маху дал Вадим Филиппович. Но… Фефилов никогда не отступал от своего правила — приказы начальства не обсуждаются, а только выполняются. И как можно профессиональней.

Услышав фамилию, Фефилов навострился, нахмурил густые брови, готовясь слушать дальше указания шефа.

— Только тебе скажу, Никифорыч, — убирая с губ свою дежурную улыбочку и переходя на развязный партийный тон начальника с подчиненным, хотя тот и старше его лет на десять, сказал Павленко. — Ну не предупреждаю, чтобы ты молчал, знаю тебя…

В бесцветных глазах Фефилова, скрытых за роговыми очками, мелькнуло нечто вроде обиды — если не предупреждаете, так зачем вообще это говорите? Значит, предупреждаете все-таки. А я вроде бы этого не заслужил.

— Дело больно серьезное, — произнес нечто вроде извинения за предупреждение Павленко. — Олег Михайлович отказался выполнить мое устное указание о предоставлении крупного кредита одной очень уважаемой организации для очень благородных целей.

Ни один мускул не дрогнул на лице Фефилова. Он не мигая глядел в глаза шефу.

— Ну, короче, он в курсе того, чего не должен знать. Ты понял меня? Павленко решил объяснить суть дела подоходчивее.

Фефилов молча кивнул своей крупной лысеющей головой.

— Что делать, знаешь?

— Поставим на прослушивание квартиру, машину, телефоны, будем следить за каждым шагом. Так… Конышева сменим…

— Зачем? — не понял Павленко.

— Олег Михайлович не дурак. Он только пытался казаться таким, произнес Фефилов и тут же осекся. В его словах Павленко мог почувствовать упрек в свой адрес в отсутствии бдительности и прозорливости, а этого Иван Никифорович уж никак не хотел, он лишь излагал шефу свои планы на ближайшее будущее, и то только потому что тот потребовал этого. Если бы речь шла не о Хмельницком, а о ком-нибудь пониже, типа водителя Валерия Осипова, об этом бы речь не заходила. Просто выполнялось и докладывалось. А руководство одобряло. И вознаграждало.

— Полагаешь, он его подозревает?

— Полагаю, да.

Иван Никифорович был в курсе шашней Конышева с женой Хмельницкого, но об этом предпочел не докладывать шефу. Он не обязан был этого знать, пока не обязан, ведь Хмельницкий до этой минуты должен был быть вне подозрений, а значит, и не обязан Фефилов докладывать об этом Павленко. Он подержит эту карту в запасе. Конышев этот жук еще тот, глазенки хитренькие… И очень было бы неплохо его подставить, когда надо будет. Ведь Иван Никифорович прекрасно понял задание шефа, а все, что говорилось обоими вслух, это была лишь оболочка, за которой таилась главная цель. Хмельницкий знает то, чего не должен знать. Значит, все, Павленко этими словами подписал Хмельницкому смертный приговор, дал команду на его физическое уничтожение. А уж какими средствами это сделать, это дело Ивана Никифоровича, его работа. И он сделает все, как надо. Он никогда не подводил. А сделав это дело, надо, очевидно, будет разыграть карту Конышева. Хотя его жалко — незаменимый в некоторых вопросах человек. Как он все сделал с Осиповым, просто высший пилотаж, да и только! Но всему свое время… Человеком надо вовремя воспользоваться, а потом так же вовремя его убрать. Свидетели никому не нужны.

— Ладно, так и поступим, — согласился Павленко. Он вглядывался в суровое лицо Фефилова, словно желая уловить на нем хоть какие-то эмоции. Но лицо было совершенно непроницаемо. Он только ждал дальнейших указаний. Тогда у меня все, Иван Никифорович. Вопросов нет?

— Нет, Вадим Филиппович.

У него никогда не было вопросов. Только одни ответы. На все, что угодно.

И горе было тому, за кого брался Иван Никифорович Фефилов, потомственный чекист.

13

На встречу с Аллой в Сокольники Олег Хмельницкий решил поехать на метро. Он отпустил своего нового водителя Романа и в восемь часов вечера вышел из здания банка.

В том, что за ним уже следят, у него сомнений не было. Серьезность ситуации постепенно стала доходить до него, хотя он постоянно тешил себя надеждой, что это лишь недоразумение и вскоре все образуется и встанет на свои места. Умом же понимал, что надо быть предельно осторожным.

Олег прошел пешком переулками до станции «Лубянка» и вошел в метро. Шел девятый час вечера, народу было уже довольно мало, час пик закончился. Олегу, помимо всего прочего, было просто интересно увидеть человека, который за ним следит. Это продолжало казаться ему чем-то вроде игры, хоть и опасной, но все же игры. А ведь кто-то следил непременно. Следил от самого здания банка, находящегося в одном из уютных тихих московских переулков. Но пока Олег не мог обнаружить поблизости никого подозрительного. Но ведь он и откровенно оглядываться не мог, ни в коем случае не нужно было раскрывать того, что он чувствует за собой слежку. Считали же его в банке долгое время за лоха, пусть считают и теперь, так оно будет лучше и спокойнее.

На перроне он стал расхаживать туда-сюда, пытаясь понять, кто из стоящих здесь людей следит за ним. Вспомнил свое школьное прозвище профессора Плейшнера и невольно стал подражать герою фильма, то размахивая руками, то закладывая их за спину. На губах у Олега играла наивная улыбка, большие голубые глаза с добротой и доверчивостью глядели на окружающих.

На платформе стояло немало красивых девушек, и Олег непроизвольно стал их рассматривать. Но о предполагаемом «хвосте» он не забывал ни на секунду. Хотя понять, кто именно за ним следит, он пока не мог. Обычные пассажиры. Совершенно никого вызывающего подозрение.

Подошел поезд. Олег зашел в вагон, сел на сиденье. Если за ним кто-то следит, то он обязательно должен быть здесь. Хотя, может быть, и в соседнем вагоне, только в поле зрения. Не этот ли, суровый, в плаще? Нет, этот слишком пристально и строго на него смотрит, «хвост» так смотреть не станет. А может быть, вот эта женщина могучего сложения лет сорока? Кто сказал, что следить за ним обязательно должен мужчина? Нет, тоже не похоже… Она, наоборот, с таким вниманием читает книжку в пестрой обложке и даже не бросает взгляд в его сторону. А вот сидит невзрачно одетый мужчина в стоптанных ботинках и неглаженных брюках. Он мутными глазами поглядывает на Олега, похоже, выпивший. Не этот ли? Нет, тоже вряд ли. Слишком уж у него затрапезный вид…

Времени в запасе было еще немало, и Олег решил на всякий случай не выходить на станции «Сокольники» и проехать одну остановку. Мужчина в плаще и могучая женщина вышли на «Преображенской». Олег вышел на «Черкизовской». Мужчина в стоптанных ботинках, пошатываясь и не глядя в его сторону, вышел тоже.

Поезд умчался в тоннель, мужчина стоял и глядел куда-то поверх его головы с блуждающей улыбкой на губах. Похоже, что именно он!

В это время с противоположной стороны, со станции «Улица Подбельского», прибыл поезд. И тут Олег, словно спохватившись, сделал отчаянный рывок в сторону этого поезда. Когда двери закрывались, он успел вскочить в вагон. «Пьяный» тоже рванулся вслед ему, но сесть в поезд не успел. Он, точно он!

А получилось-то как здорово, просто блеск! Такой прыти от толстого и внешне неповоротливого Олега «хвост» ожидать не мог. Олег даже улыбался от гордости за самого себя…

На встречу с Аллой у парка Сокольники он приехал вовремя. Около метро купил пять красивых чайных роз.

А вот и она, уже ждет его. В кремовом брючном костюме, с распущенными темно-каштановыми волосами. Нервничает, волнуется.

Красивая женщина, на нее обращают внимание мужчины.

— Добрый вечер, — подходя к ней, произнес Олег.

— Привет, — улыбнулась Алла.

— Хорошо доехала?

— Нормально, пробки уже рассосались.

— А я вот вообще без пробок, на метро.

Алла промолчала, внимательно поглядела на него своими карими глазами.

— Что-то случилось, Олег? — наконец произнесла она.

— Пойдем в парк, там и поговорим.

Они вошли в парк «Сокольники», медленно зашагали по его цветущим аллеям.

— Аллочка, дело серьезное, очень серьезное, — произнес Олег. — И пожалуй, ты можешь мне помочь в одном вопросе. Только учти… Это небезопасно.

— Я все сделаю для тебя, — тихо сказала она, и у него в этот момент дрогнуло сердце.

— Спасибо.

— Пока не за что. Что я должна сделать?

— Понимаешь… Я знаю, за мной уже следят, я только что это видел. В метро. Возможно, следят и за тобой.

— Даже так?

— Запросто. Я встречался с очень хорошими людьми, с высокими профессионалами своего дела. И они помогут мне. А пока вот что. Я только не знаю, имею ли я право просить тебя об этом. Но мне больше некого…

— Имеешь, — совсем тихо произнесла Алла. — Имеешь. Я недавно кое-что узнала. Таня Осипова нашла дома еще одно письмо от Валерия. Он не хотел ей ничего рассказывать при жизни, не хотел ее волновать, ей и так досталось. А перед смертью написал.

— И что же было в том письме?

— Я помню его дословно. «Танечка, я не могу не сказать тебе перед уходом одну вещь. Незадолго до той аварии меня вызывал к себе Иван Никифорович Фефилов. Он требовал, чтобы я следил за своим шефом, за Олегом Михайловичем, чтобы я о каждом его шаге докладывал ему. Я отказался. Через два дня произошла авария. Это не могло быть случайностью. Олег Михайлович очень хороший человек, добрый и наивный. Мне кажется, что его жизнь тоже может подвергаться опасности. Он белая ворона в этом гадючнике. Пусть бережется Фефилова. Да и Конышеву доверять опасно, не зря именно его определили водителем к Хмельницкому. В банке „Роскапиталинвест“ просто так ничего не делается. Еще раз прости, я понимаю, что своим уходом из жизни я фактически предал тебя, оставил в одиночестве. Но я не мог так жить. Пойми меня тоже. Я люблю тебя. Валера».

Последние слова Алла произносила со слезами в голосе. Закончив рассказ, она зарыдала и прижалась к груди Олега.

— Я не хочу, чтобы с тобой было то же, не хочу! Я люблю тебя… И все сделаю для тебя, — сквозь душившие ее рыдания, говорила она.

— Давай сядем на скамейку, — предложил Олег, обнимая ее. Как он был ей благодарен за ее слова, за ее слезы! Он ведь уже привык быть один на один со своими проблемами. Теперь же чувствовал, что вокруг него люди, единомышленники, друзья. Любимая и любящая его женщина. А уж если Ветров найдет Стрельцова… Тогда они еще повоюют с этим проклятым «Роскапиталинвестом».

Автокатастрофа с Валерием Осиповым и раньше казалась ему крайне подозрительной. Не могло все это быть просто случайным. Теперь же все начинало проясняться. А начальник управления кадров Иван Никифорович Фефилов давно уже вызывал у него смешанное чувство ужаса и брезгливости. Этот динозавр с поросшими жестким волосом огромными ушами казался только что вышедшим из подвалов НКВД, где он собственноручно пытал несчастных заключенных. Да, такие всегда найдут применение своим силам, на них всегда будет спрос.

А теперь это чудовище, очевидно, взялось за него. И борьба с ним будет очень сложной. А может быть, и заведомо обреченной на провал… Ну и пусть так. Ведь обратного пути нет. Даже если бы он изменил своим принципам и согласился сделать то, чего требовал от него Павленко, тот бы уже ни за что не поверил ему. Его доверие было утрачено навсегда одним его словом. Так что путь теперь один — только вперед.

— Я толкаю тебя на опасный путь, Аллочка, — повторил Олег. — Но вот еще что я хотел тебе сказать. Если наша жизнь будет подвергаться серьезной опасности, мы с тобой сможем уехать за границу. Далеко. У меня есть надежные институтские товарищи и в США, и в Австралии. А самый близкий друг Володя Кулагин живет в Нью-Йорке, у него там собственная юридическая фирма. Он мне давно писал, предлагал приехать и работать у него. Уедем. Тем более скоро у нас обоих отпуск.

— Отпуск это хорошо, друзья — это еще лучше, — тихо произнесла Алла, вытирая слезы с глаз и размазывая по щекам тушь. — Но я ничего не боюсь. Я могу и уехать с тобой на край света, могу и остаться здесь. Я только теперь чувствую, что живу. Когда ты рядом. Говори, что нужно сделать.

— Нужно достать компромат на руководство банка. Ведь все проходит через твоего начальника — главного бухгалтера Софронова. И в его компьютере наверняка есть интереснейшая информация… Такие вот задачи, — попытался улыбнуться он. — Очень рискованное дело. Но иначе мы не сможем бороться…

— Я сделаю, — уверенно произнесла Алла. — Точнее, — уточнила она, все сделаю, если будет хоть какая-нибудь возможность это сделать. Но главное, что Софронов доверяет мне. Полностью доверяет.

— Спасибо тебе.

— Пока не за что.

— За то, что ты хочешь мне помочь. Получится или нет, но бороться-то надо. И еще вот о чем я хочу тебя предупредить. Общаться будем только в случае крайней необходимости. Все мои телефоны прослушиваются. Я надеюсь, что о нашей связи с тобой пока никто ничего не знает. Еще раз прости меня, что подвергаю тебя опасности.

— Прекрати говорить об этом.

— Я не пойду тебя провожать. Так будет лучше.

— Конечно. У меня за углом стоит машина. А ты?

— Я поеду домой на метро.

Олег поцеловал Аллу, проводил ее благодарными глазами, а потом зашел в метро.

Когда Олег вышел на станции «Фрунзенская», поднялся сильный ветер. Собирался пойти дождь.

Весенний ветер развевал его кудрявые с заметной сединой волосы, он шел навстречу ветру и в этот момент чувствовал себя непобедимым. Ему было тревожно и весело на душе.

14

Алла Федоровна Скороходова была в банке «Роскапиталинвест» на прекрасном счету. Ей доверяли все — и Вадим Филиппович Павленко, и его заместители, и даже не верящий никому Фефилов. И разумеется, главный бухгалтер Софронов, по рекомендации которого она и попала в этот банк. Она всем представлялась человеком дела, чуждым всяких сантиментов и угрызений совести. Настоящая современная деловая женщина, которая грамотно и профессионально выполняет все указания руководства. Что она до поры до времени и делала.

Но что самое главное, Алла знала пароль входа в секретную компьютерную программу главного бухгалтера, поскольку иногда замещала шефа в его отсутствие. А Софронов верил ей, как самому себе.

Теперь надо было выбрать момент, чтобы войти в кабинет Софронова и узнать то, о чем просил ее Олег.

А сделать это невероятно трудно.

Положительным моментом было то, что их кабинеты находились рядом в дальнем конце коридора второго этажа здания. И надо улучить момент, когда Софронов на довольно продолжительное время покинет свой кабинет. Но это еще не все. Перед кабинетом Софронова постоянно сидел, как цепной пес, его личный секретарь и доверенное лицо с говорящей, как будто нарочно придуманной фамилией Стальной. И этот Стальной практически никогда не покидал своего боевого поста. Ведь то, что находилось в компьютере Софронова, было сверхсекретной информацией. А миновать этого самого Стального практически невозможно.

И на что она рассчитывала, когда давала обещание Олегу выполнить его просьбу? Тогда Алла находилась словно в какой-то лихорадке от страха за жизнь любимого человека. А когда пришла пора действовать, она поняла, насколько все это сложно, просто невозможно. Как это сделать? Как?!

Она сидела в своем кабинете и напряженно думала. Что делать? Что?

— Алла Федоровна, — услышала она скрипучий голос Софронова, бесшумно вошедшего в ее кабинет в своих мягких ботинках.

— Да, Дмитрий Николаевич, — очнулась она от своих мыслей.

— Алла Федоровна, — недовольным тягучим тоном произнес Софронов, глядя на нее из-под круглых очков. — Вы можете себе представить, Василий Климентьевич Стальной угодил в больницу.

— Да?! — едва скрывая свою радость, приподнялась с места Алла.

— Да, — подтвердил Софронов. — Утром у него случился острый приступ аппендицита. Его увезли в больницу прямо отсюда. А я-то был уверен, что у него нет не только аппендицита, но даже сердца. За все время пребывания в нашем банке он ни разу не брал бюллетень. У него даже простуды не было никогда. Одно слово, Стальной. А вот, оказывается, и на старуху бывает проруха.

Софронов был приземистый человек лет шестидесяти. На середине его длинного утиного носа, гораздо ниже глаз, постоянно находились абсолютно круглые очки. Чтобы смотреть через очки, он высоко запрокидывал голову, хотя гораздо проще было бы поднять очки на положенную высоту. Но вот уж такая у него была привычка. Софронов был внешне похож на какого-то доброго волшебника, тихого, безобидного. Но уж кому-кому, а Алле было известно, какими суммами ворочает этот тихий домашний человек, который постоянно звонил своей жене, называя ее по имени-отчеству — Ольга Давидовна, и елейным голосом осведомлялся, как она себя чувствует и чем в данный момент занимается.

— Собственно говоря, я к вам не для того, чтобы сообщить о недуге Василия Климентьевича, — произнес Софронов. — Вот документация, которую надо срочно проверить. А я поехал на совещание в Центральный банк. Буду часа через два-три. Все наше беспокойное хозяйство остается на вас. Желаю успеха, Алла Федоровна.

Произнеся эти слова, Софронов медленными шагами вышел из кабинета и тихо затворил за собой дверь.

«Вот оно! Вот она, удача! Бог помогает нам, — лихорадочно думала Алла. — И другого такого случая больше не будет, никогда не будет. И действовать надо немедленно. Немедленно!»

Она видела из окна, как Софронов садится на заднее сиденье черного «Мерседеса», видела, как лимузин медленно и аккуратно трогается с места. Дмитрий Николаевич Софронов терпеть не мог быстрой езды и немилосердно увольнял шоферов-лихачей, нарушавших скоростной режим.

Алла вышла из кабинета. В коридоре никого не было, начиналось обеденное время.

Сердце ее стучало отчаянно, было такое ощущение, что оно вот-вот выпрыгнет из груди.

Она где-то в глубине души даже лелеяла надежду, что по коридору будут постоянно ходить люди, что вместо Стального в приемной будет сидеть другой человек, чтобы потом оправдать саму себя за то, что она не смогла выполнить поручение Олега. В ней боролись противоречивые чувства — ей очень хотелось ему помочь, но было и очень страшно.

Однако… В коридоре никого не было, все, словно по заказу, провалились сквозь землю.

Она вошла в приемную Софронова. Там тоже не было никого. Тишина, гробовая тишина. Ни единого звука.

Алла оглянулась на дверь, а затем открыла верхний ящик письменного стола Стального. Там лежал ключ от кабинета Софронова.

На цыпочках подошла к кабинету, сунула ключ в замочную скважину, открыла кабинет.

Аккуратно закрыла дверь на ключ с внутренней стороны.

Включила компьютер. Набрала пароль входа в его секретную программу.

Так… Так… Где же ЭТО?

Это не то, опять не то.

— Дмитрий Николаевич! — раздался вдруг в этой тревожной тишине сильный стук в дверь. — Дмитрий Николаевич, это я, Южаков. Мне срочно нужна ваша подпись!

Холодный пот пробежал по спине Аллы. Она закусила нижнюю губу и сжала кулаки в жутком напряжении.

— Ну, Дмитрий Николаевич! Извините за беспокойство. Позарез нужно. Я же знаю, что вы обедаете у себя в кабинете.

— Что стучите, Южаков? Что кричите, как будто на базаре? — послышался за дверью недовольный бас Фефилова. И тут Алле стало совсем уж страшно. Она закрыла глаза, ей хотелось провалиться сквозь землю, улететь, испариться. Господи, а вдруг у него есть ключ от кабинета Софронова?! У него все может быть. Вдруг он что-нибудь заподозрит?! Что тогда будет с ней?! И зачем она согласилась помогать Олегу?! Зачем они вступили в этот неравный бой?!

— Иван Никифорович, мне нужно с документацией в управление! объяснял Южаков. — Все подписи есть, а Софронов не успел подписать. Ну позарез же нужно. Не для себя же я, в конце концов, всем этим занимаюсь! И Стальной, как назло, куда-то пропал. Постоянно сидит тут с утра до вечера, а сейчас куда-то пропал.

— Стальной не пропал, а попал в больницу. А Дмитрий Николаевич на совещании. Идите к Скороходовой, она должна быть на месте, — проворчал Фефилов.

«Господи, зачем я ввязалась в это дело? — кусая пальцы, думала Алла. У меня же двенадцатилетняя дочь, больная мама…»

— Подпись Скороходовой не годится. Нужно обязательно, чтобы подписал главный. Как же мне не везет…

— Где вы раньше-то были, Южаков? Дмитрий Николаевич уехал всего минут пятнадцать назад.

— Я ждал в приемной у Вадима Филипповича.

— Дмитрий Николаевич вернется не раньше, чем часа через два.

— Но тогда я могу не успеть в управление! А мне обязательно надо сделать это сегодня. Мне же за это будет нагоняй от начальства.

— Ваши проблемы. Почему, например, я всегда всюду успеваю?

Голоса стали удаляться. Алла вытерла пот со лба и снова внимательно стала вглядываться в цифры, которые были изображены на экране монитора.

«Так, вот оно! Вот они номера счетов. Воистину, мне сегодня потрясающе везет…»

Алла переписала программу на дискету и медленно, на цыпочках, подошла к двери. Стала вслушиваться, нет ли там кого. Все тихо. Она повернула ключ в замке.

В приемной никого. Алла заперла дверь, положила ключ на место и вышла в коридор.

По ее лицу струился пот, по спине продолжали бежать мурашки, а руки дрожали мелкой дрожью. Она не верила, что все обошлось, не верила, что ей могло так повезти.

Она пошла в дальний угол коридора, сунула дискету за пожарный кран, как было договорено с Олегом на случай удачи, и вернулась в свой кабинет.

Все. Дело было сделано.

Ей и самой до сих пор не верилось.

Через два часа вернулся Софронов и пригласил всех сотрудников бухгалтерии на совещание.

А когда она возвращалась с совещания, то в коридоре встретила Олега. Они поздоровались. Олег не сделал ни одного лишнего жеста, но в его больших голубых глазах Алла увидела такое выражение благодарности, что поняла дискета уже у него.

Воистину, это был потрясающе удачный день.

Но только она сделала еще несколько шагов по коридору, у нее вдруг закружилась голова. Ее даже шатнуло в сторону. До нее дошла ужасная мысль.

Господи, она же впопыхах забыла выйти из секретной компьютерной программы… Господи, что она наделала! Вот тебе и потрясающее везение! Вот тебе и бог в помощь!

Софронов поймет все.

И она понятия не имела, что ей делать теперь.

Ужас парализовал ее с новой силой. Ей хотелось выть от отчаяния за свою глупость…

15

Главным достоинством Ивана Никифоровича Фефилова было то, что он всегда работал на опережение. В любом случае. И мысли руководства он тоже видел наперед.

Павленко не дал ему никаких конкретных заданий. Он только сообщил о том, что Хмельницкий знает то, чего ему не положено знать. Вслух они говорили лишь о прослушивании телефонов, о смене водителя… Но Фефилов умел читать между строк. И с предельной ясностью понял мысль шефа — тот, кто знает слишком много, должен исчезнуть. Никто не должен мешать ни ему, ни Павленко безмятежно существовать на этой Земле.

А то, что его человек так бездарно упустил Хмельницкого в метро, ускорило действия Фефилова. Он не привык к провалам, он верил этому человеку, но тот подвел его. Толстяк Хмельницкий оказался проворнее и оперативнее профессионального топтуна.

И в результате ничего теперь не известно. Куда он ездил на метро? С кем встречался? А ведь на метро он ездил неспроста, наверняка не для того, чтобы пообщаться с народом. У него была цель, серьезная цель…

Фефилову было известно, что через две недели Хмельницкий собирается в отпуск.

Он не должен никуда уехать. Ни в коем случае не должен. Это очень хитрый и коварный человек. А его добродушная улыбка — всего лишь маска, личина. Он такой же, как они все. Только воюет с противоположной стороны. Хорошо, на войне как на войне.

В отпуск так отпуск. Будет тебе, Олег Михайлович, отпуск. Бессрочный… Нечего тут путаться под ногами у высоких людей. Тоже мне, борец за справедливость.

Фефилов набрал номер Александра Фомича Волокушина.

— Здорово, Фомич! — приветствовал его Фефилов. — Как живешь-можешь, старый боевой товарищ?

— Да жив-здоров пока, Иван Никифорович. Скриплю, но не сдаюсь.

— И правильно делаешь, Фомич. Посидеть бы надо, водочки выпить. Давно не сидели.

— Надо бы. Да дела все, дела. И здоровье уже не то. Что-то радикулит в последнее время замучил, не знаю уж, что и делать.

— Да?

— Так скрутило, мочи нет, только вчера вышел на работу.

— Да?

— Да… У вас дело ко мне, Иван Никифорович?

— Есть кое-что. Давай встретимся, переговорим.

— А где?

— Где угодно. Только не здесь. Я могу к тебе вечерком подъехать. Лады?

— Лады, Иван Никифорович. Очень буду рад. Во сколько вас ждать?

— Ну давай в двадцать один тридцать. Устраивает?

— А как же? Конечно, устраивает. Водочки выпьем?

— Можно по рюмашке. Ну пока, Фомич.

— До встречи, Иван Никифорович.

Александр Фомич Волокушин выполнял самые ответственные поручения Фефилова, самые щекотливые. И он прекрасно понимал: раз звонит Иван Никифорович, надо готовиться к серьезному делу. И готовить человечка для выполнения этого серьезного дела. А человечек у него для таких дел был…

Иван Никифорович потянулся в кресле и хотел было попросить секретаршу принести ему стаканчик чаю с лимоном, но тут раздался телефонный звонок.

— Иван Никифорович, — услышал он в трубке голос Горюнова, начальника управления компьютерного обеспечения банка.

— Да, Альберт Петрович.

— Тут, понимаете, вот какое дело… Дело очень неприятное, Иван Никифорович.

— Давай, не тяни кота за хвост, выкладывай, мы всегда готовы к неприятностям. Вся наша жизнь по сути дела одни сплошные неприятности. А отдыхать от неприятностей в раю будем.

— Вы не совсем поняли. Это неприятность очень серьезная. Дело в том, что в кабинете главного бухгалтера Софронова сегодня произошло несанкционированное проникновение в секретную компьютерную программу.

— Что?!!! — привстал с места Фефилов. — Быть того не может…

— Не может, Иван Никифорович, однако это факт. Информация точная.

— Вот как, — процедил сквозь зубы Фефилов. — Вот оно, значит, как… Ладно, спасибо за информацию, Альберт Петрович.

Он немедленно набрал номер телефона Софронова.

— Дмитрий Николаевич, не сочтите за труд, зайдите ко мне в кабинет, елейным и вкрадчивым голосом произнес Фефилов.

— Не сочту. Зайду, — спокойно ответил Софронов.

Однако спокойствие мигом сошло с его круглого бабьего лица, как только Фефилов объяснил ему суть проблемы.

— Так-то вот, — вздохнул Иван Никифорович. — Такие вот дела, покачал он головой. — Скажите мне, Дмитрий Николаевич, кто знал код секретной программы?

— Код знали начальник финансового управления, его заместитель, я и двое программистов, — ответил бледный как полотно Софронов.

— Программисты, говорите?

— Да, программисты. Начальник финансового управления Булкин и его заместитель Петраков были вместе со мной на совещании, так что они вне подозрений.

— Ну, это еще не факт, они могли сообщить код кому-нибудь. Хотя… закусил нижнюю губу Фефилов. — Я им верю, и Булкину, и Петракову. Не те это люди, не те. Будем проверять программистов. Это для начала. Вы сами-то отдаете себе отчет в том, что произошло, Дмитрий Николаевич?

— Конечно, отдаю, — мрачно ответил Софронов. — В этой программе такое, чего недоброжелателю знать никак не положено. Сами знаете, что там можно откопать, если кому нужно.

— Пригласите ко мне всех, кого мы назвали. Проверять будем всех, как говорится, на вшивость. И начнем именно с программистов.

— Да, да, конечно, — суетился растерянный Софронов. — Но мне тоже не верится, что кто-то из них замешан в злоумышлении. Вера Ивановна, человек совершенно не от мира сего, прекрасный специалист. А Володя Карпович… На него достаточно посмотреть, чтобы отвергнуть такие подозрения. Сущий ребенок, человек науки, энтузиаст компьютерного дела. Нет, Иван Никифорович, это кто-то другой… Поверьте мне, вы человек опытный, но и я тоже не ребенок. Я в людях разбираюсь хоть и не так, как вы, но тоже неплохо. Кто-то воспользовался тем, что наш цербер Стальной попал в больницу, умело и оперативно воспользовался.

— В каких целях воспользовался? — буквально прошипел Фефилов, пристально глядя на Софронова. — Вы-то лучше кого-нибудь другого понимаете, Дмитрий Николаевич, КАК этой информацией можно воспользоваться. Все, что произошло, это халатность, жуткая халатность и непрофессионализм, вот что это такое. А уж какими последствиями это чревато для всех нас, можете себе вообразить. Впрочем, полагаю, ни вы, ни я этого даже вообразить себе не можем… Так что давайте всех по очереди. Первого давайте этого самого Володю Карповича. Начнем с него.

Иван Никифорович прекрасно разбирался в людях, был отличным физиономистом, улавливал любые душевные проявления беседующего с ним человека. Он был настоящим детектором лжи.

С Володей Карповичем он беседовал не более минуты. Этот рассеянный, постоянно машущий руками, как мельница, молодой человек в очках с сильными диоптриями никак не мог быть причастен к такому делу. Отмел он быстро и Веру Ивановну. А Петракова и Булкина даже приглашать не стал — свои люди, проверенные делом. Не в их интересах залезать в секретную компьютерную программу главного бухгалтера.

Фефилов облокотился о стол и задумался. Скоро уже надо ехать на встречу с Волокушиным.

У него не вызывало сомнений, что к вторжению в компьютерную программу главного бухгалтера обязательно должен быть причастен Хмельницкий. Только ему в данной ситуации это могло быть выгодно, только ему одному. Но ни Булкин, ни Петраков не могут иметь никакого отношения к Хмельницкому, и программисты тут тоже ни при чем. Подозревать всех без оснований — это такая же глупость, как и всеобщее доверие. Подозревать надо того, кого надо. Вот в чем залог успеха.

Делать было нечего, как собираться на назначенную встречу с Волокушиным. Что бы там ни было, а это дело надо доводить до конца. И немедленно.

Фефилов быстро собрался и поехал домой к Волокушину. Свою служебную «Волгу» он заранее отпустил. К Волокушину надо ехать без свидетелей, никто не должен был знать об их встречах, ни водитель, ни кто другой. Волокушин был его золотым фондом.

«Хитер ты, Олег Михайлович, наш толстяк, добряк, правдоискатель, думал Фефилов, сидя на заднем сиденье такси, везущего его на квартиру Волокушина у метро „Юго-Западная“. — Только я еще хитрее, будь уверен…»

… - Ну что, Иван Никифорович, — улыбался золотыми фиксами кряжистый могучий Александр Фомич Волокушин. — Давненько я вас не видел, давненько.

— Ты один?

— Обязательно один. Жена с внуком на даче, посадками занимается, она у меня любитель поогородничать.

— Да я и сам люблю. Некогда только.

— Водочки выпьем? Семга есть потрясающая, малосольная.

— Потом, Фомич. Давай к делу. Устал я… Одни кругом неприятности, тяжело вздохнул Фефилов.

— Да кто же это доставляет неприятности такому уважаемому человеку, потомственному чекисту? — нахмурил свои жидкие бровки Волокушин.

— Кто, говоришь? Да есть один, — отчеканил Фефилов, вытащил из кармана фотографию Хмельницкого и протянул Волокушину. — Вот этот.

— Понял… — внимательно вгляделся в фото Волокушин.

Фефилов протянул ему листок бумаги, на котором были написаны фамилия, имя и отчество изображенного на снимке человека, его должность, домашний адрес, телефоны и номера машин. Волокушин прочитал, понимающе кивнул головой.

— Срок? — спросил Волокушин.

— Три дня. Максимум.

— Условия оплаты?

— Пятьдесят.

— Прекрасно. Аванс?

— Все сразу. Немедленно. Деньги здесь, — он указал глазами на свой кейс.

— Спасибо за доверие, Иван Никифорович.

— Как тебе не доверять? Ты пока меня ни разу не подводил. Этого уберете без проблем. Лох. Хоть и пытается шустрить и брыкаться. Однако недооценивать тоже не следует…

— Обижаете, Иван Никифорович.

— Не собираюсь. Вот теперь давай по рюмашке за успех дела. Напряжение надо снять. Устал я, Фомич, страшно. А денек сегодня выдался дай боже…

Они выпили по большой рюмке ледяной водки, закусили малосольной семгой, и Иван Никифорович тяжело поднял свое могучее тело со стула.

— Все, Фомич, бери чемодан и приступай к делу. А мне пора домой. Мама и так, наверное, уже волнуется.

— Как чувствует себя Матрена Ильинична? — угодливо спросил Волокушин.

— Нам бы с тобой так в ее возрасте себя чувствовать. И вообще, хоть как-нибудь чувствовать.

— Дай бог, так и будет. Совесть у нас чиста, дело делаем благое, почему бы и нам не дожить до столь преклонных лет в добром здравии? А, Иван Никифорович? — осклабился Волокушин.

Разговоры о боге и о чистой совести почему-то не понравились Фефилову, он усмотрел в них какой-то намек. Гость встал, подал руку хозяину и вышел из квартиры.

На улице поймал такси и попросил довезти его на Рублево-Успенское шоссе.

Только он сел на заднее сиденье машины, как зазвонил его сотовый телефон.

— Да, — пробасил Фефилов.

— Иван Никифорович, это Дмитрий Николаевич вас беспокоит, — услышал он в аппарате скрипучий голос Софронова.

— Еще что-нибудь новенькое, Дмитрий Николаевич? — мрачно спросил Фефилов.

— Новенького нет. Но мне кое-что пришло в голову. Странно, как я раньше не сообразил…

«Что ты мямлишь, старый осел?!» — подумал в раздражении Фефилов, но вслух произнес сквозь зубы, пытаясь быть предельно вежливым:

— И что же именно вы вспомнили, Дмитрий Николаевич?

— А вот что, Иван Никифорович, — тихо произнес главный бухгалтер. Секретный код программы знал еще один человек. Как это мне раньше в голову не пришло… Но уж это настолько странно. Просто в голове не укладывается…

— Ну говорите же вы, наконец, — не мог скрыть нарастающего раздражения Фефилов. — И кто же этот человек?

— Это Алла Федоровна Скороходова.

— Да? — как-то рассеянно переспросил Фефилов. — Спасибо за информацию, Дмитрий Николаевич. Большое спасибо…

— Извините, что не сообразил раньше. Просто в голове не укладывается. До свидания.

— Всего доброго, Дмитрий Николаевич.

«Старый дурак, — улыбнулся про себя Фефилов. — В голове у него не укладывается. Еще как укладывается, ох, как все это укладывается в голове. Вот это прямо-таки в десятку…»

Он вспомнил, что ему доложили, как Хмельницкий и Скороходова ходили в Цюрихе вдвоем в ресторан. Тогда он не придал этому никакого значения. А почему бы им туда и не пойти? А теперь он смотрел на все совершенно иначе. Перед глазами встали их лица, припомнились взгляды, которыми они обменивались. Между ними что-то есть, непременно, что-то есть…

А тогда она оставалась одна. Все были на совещании, Стальной попал в больницу, кругом никого… А ведь маху-то дал не только Софронов, ведь он сам поднялся на третий этаж, чтобы переговорить со Скороходовой. А ее не оказалось на месте.

И когда Южаков ломился в кабинет главбуха, она была там, она непременно была там, за дверью. Она спешила, она забыла выйти из программы. А то бы все прошло шито-крыто. Но ничего, теперь вы оба ответите, как положено…

— Ладно, поглядим, Олег Михайлович и Алла Федоровна, кто посмеется последним, — прошептал Фефилов.

— Вы что-то сказали? — спросил водитель.

Фефилов промолчал.

Он глядел в окно на весеннюю Москву, на радостные лица прохожих, на веселых детей, красивых девушек. Слегка тошнило от выпитой водки. А перед глазами вставало морщинистое лицо матери, ждущей его к ужину в обществе шутих-приживалок и своим басистым голосом поучающей их, как жить. И отчего-то ему вдруг стало очень гнусно на душе.

Часть вторая

1

Перед ним на письменном столе лежала фотография. И он долго, уже минут пятнадцать, пристально глядел на знакомое лицо.

И давние воспоминания до боли будоражили его душу.

Он до сих пор не мог привыкнуть к своей работе, слишком уж она была оригинальна и необычна. Хотя выполнял он ее всегда безупречно.

Андрей Петрович Стрельцов был профессиональным разведчиком. После окончания института его направили в родной Волжанск на оборонное предприятие. Он занимался научными исследованиями, собирался защитить кандидатскую диссертацию. Но судьба решила иначе. Отношения с начальством не сложились, и его вынудили уволиться с работы. Вскоре он получил повестку в военкомат. В звании лейтенанта поехал служить в секретную воинскую часть в Казахстан. И именно там он понял, что ему придется стать кадровым разведчиком. Там прошел серьезную профессиональную подготовку.

Стрельцов был переведен на работу в Москву, а затем отправлен в длительную заграничную командировку. Незадолго до этого он получил в Москве квартиру и женился. Любил ли он свою жену Галю, веселую, никогда не унывающую учительницу пения в школе, теперь сказать трудно, тогда, наверное, любил. А может быть, и нет, просто ему нужен был близкий человек, слишком уж он в те годы болезненно воспринимал свое одиночество. А вот Галя его не любила, это теперь совершенно очевидно. Во всяком случае, из командировки она его не дождалась, уже через год сообщила ему, что полюбила другого. Он возражать не стал, развод оформили заочно. И вернулся он в Россию буквально на голое место. Сражаться за квартиру и другое имущество с бывшей женой не стал, ему было это противно, даже не стал навещать ее. Снял однокомнатную квартиру на окраине Москвы.

И снова у него никого не было, ни родителей, ни брата, ни жены… Никого — только работа, только Куратор, тот человек, который руководил всеми его действиями, когда он был за рубежом, сначала в Испании, потом в Латинской Америке, то в Аргентине, то в Боливии.

А в девяносто третьем году ведомство вынуждено было отказаться от его услуг — в КГБ произошли большие сокращения. Это был еще один серьезный удар — ведь он жил одной только работой, а ему едва перевалило за тридцать. Но он перенес стоически и этот удар, выслушав распоряжение о сокращении со своей обычной полуулыбкой на губах.

Андрей уехал в родной Волжанск, пытаясь найти хоть там точку опоры. Жил в родительской квартире, подрабатывал частным извозом на старенькой «копейке», порой делал по заказу переводы с испанского, который он хорошо знал. Поначалу родной город подействовал на него благотворно, на душе стало спокойнее. Он встречался с родственниками, со старыми друзьями, стал много читать, чего раньше не мог себе позволить. Подолгу просиживал на берегу Волги, глядя на текущую воду и вспоминая свое детство, юность, закадычного друга Олега. Великая река тоже вселяла в него спокойствие и уверенность, это была его река, его родина.

Но это спокойствие души продолжалось недолго. Вскоре он начал тосковать по работе, по настоящему делу, а затем уже жутко изнывать от скуки провинциального пыльного городишки. Родственники были заняты своими проблемами, друзья своими. Андрей опасался спиться, что частенько бывало с его коллегами, привыкшими к активной опасной работе и неожиданно оставшимися без дела. А досуг со старыми друзьями и родней приходилось проводить именно за бутылкой. Поначалу все это расслабляло, но вскоре стало угнетать. Он стал задумываться о своей дальнейшей жизни, что-то надо было придумать, так дальше жить становилось невозможно.

И как раз в момент тяжелых раздумий о своей дальнейшей судьбе ему позвонил Куратор и предложил работу. Какую именно, он не уточнил, просто попросил срочно приехать в Москву. Андрей, не раздумывая, согласился и поехал за билетом на поезд…

— Ты будешь продолжать работать на Контору, — произнес Куратор, когда они встретились в Москве.

— И в чем же будут заключаться мои обязанности? — спросил Стрельцов.

— Разные будут обязанности, Андрей. Ты профессионал своего дела. Ты совсем еще молодой человек. И ни в коем случае не должен гнить в провинциальной дыре, это сплошное расточительство. А работы для тебя в наше тревожное бурное время непочатый край. Работа порой будет довольно щекотливой, даже опасной, скрывать не стану, ты же офицер. А чего тебе бояться? Семьи нет, детей нет. А гонорары будут очень высокими. Раньше тебе такие и не снились. Давай, перебирайся в Москву. На первых порах снимем тебе квартиру, но я уверен, что скоро ты обзаведешься своей собственной площадью. За Конторой не заржавеет, мы умеем ценить своих сотрудников, поверь мне. Ну как? Добро?

— Где наша не пропадала! — засмеялся Андрей. — Что мне действительно делать в Волжанске? Добро!

И он снова переехал в Москву. Снял однокомнатную квартиру в Ясеневе и стал ждать поручений. Ждать долго не пришлось.

— Значит, так, Андрей, — сказал ему Куратор при встрече. — Специфика работы будет такова. Задание тебе будут давать по телефону. Скоро тебе позвонят и все объяснят, все подробности работы. Жди.

Через пару дней ему позвонил мужчина, отрекомендовавшийся Николаем, и рассказал о методах предстоящей работы. В одной из ячеек камеры хранения на Курском вокзале будут лежать письменные детали задания. Там же будет и вознаграждение за труд… Очень просто. А Заказчика в лицо он видеть не должен.

Так началась работа Андрея Стрельцова на Заказчика.

Первым заданием была слежка за одним высокопоставленным чиновником из Министерства иностранных дел. Впоследствии Андрей поставил «жучки», проникнув в его квартиру, прослушивал его телефонные переговоры, докладывая все Заказчику тем же способом, через ячейку в камере хранения. Затем его объектом стал крупный милицейский чин. Заказчик объяснил, что милицейский чин заподозрен в связях с организованной преступностью.

«Мы не можем бороться с организованной преступностью традиционными методами, — было написано в бумаге, лежащей в ячейке. — А то, что творится в стране, видите сами».

Приходилось работать и с иностранцами, например, с одним богатым испанским бизнесменом, собирающимся инвестировать деньги в некоторые российские предприятия. Андрей, хорошо знающий испанский язык, вошел в доверие к бизнесмену, а затем выложил его планы как на тарелочке своему Заказчику. За выполнение этого задания он получил очень приличную сумму.

Но вскоре выяснилось, что все это было лишь прелюдией к настоящим делам. Скоро последовало более серьезное задание. Именно подобные задания, очевидно, Куратор называл щекотливыми. И, получив его, Андрей серьезно призадумался.

Ему предлагалось за большую сумму устранить одного крупного криминального авторитета. Узнав о новом задании, Андрей поначалу растерялся, на такое он не рассчитывал. Переступить через человеческую жизнь для него было сложно. Он не знал, что ему делать. Стал наводить подробные справки о своем «клиенте», узнал о многих кровавых преступлениях авторитета и понял, что правоохранительным органам подобраться к нему очень трудно, настолько он влиятелен и осторожен, а уж посадить на скамью подсудимых и вовсе практически невозможно. Андрей подумал и согласился. Он сумел убедить себя в том, что делает благое дело.

Лиха беда начало! Из винтовки с оптическим прицелом с чердака дома напротив здания, где жил авторитет, он пустил объекту пулю прямо в лоб. А потом благополучно выбрался с чердака и растворился в толпе.

К настоящему времени таких объектов на его счету было уже трое.

Он получал большие деньги за свою работу, давно уже жил в собственной двухкомнатной квартире в центре Москвы, в одном из тихих арбатских переулков, чтобы не привлекать к себе внимания, ездил на скромной машине, седьмой модели «Жигулей». А семьи у него так и не было. Разве можно было с такой работой заводить семью?

Да и где бы он мог заводить новые знакомства? Андрей вел уединенный образ жизни, практически ни с кем не встречался. У него была только работа, которую он выполнял профессионально. Никогда ни у кого не было претензий к нему, ни у Куратора, ни у Заказчика. А сам он вошел во вкус, он искренне считал, что делает благородное дело, освобождает Россию от всякой нечисти, пусть даже такими методами.

Лишь иногда по вечерам, сидя один в своей холостяцкой, хоть и очень уютно обставленной квартире, он говорил себе: «Ты же стал профессиональным убийцей, киллером, Андрюха! Разве для этого ты родился на свет?» Если бы знали о его работе покойные родители! Что бы они сказали ему? Какими бы глазами они на него смотрели?

Но наступало утро, он получал новые задания, и снова профессионально их выполнял. Пока не произошло ЭТО…

Какие же, однако, злые шутки шутит с человеком судьба!

Вот он — четвертый объект. Вот он, перед ним, смотрит на него с фотографии своими большими наивными глазами. Как когда-то очень давно, в какой-то другой, забытой, навсегда ушедшей от них жизни. И смотрит с какой-то грустью, укоризной…

— Ты-то кому перешел дорогу, дружище? — прошептал Андрей и закурил сигарету. — Ты тоже стал криминальным авторитетом?

Он горько усмехнулся, взглянув на лежащие на столе рядом с фотографией и бумагой с адресом объекта деньги — двадцать тысяч долларов.

А на бумаге вместе с адресом было написано: «Срок исполнения — три дня».

«Могли бы за такую срочность и прибавить», — горько усмехнулся про себя Андрей.

Он бросил быстрый взгляд на фотографию, затем — на пачки долларов, а потом резким движением смахнул деньги со стола на пол.

— Так, значит? — прошептал он. — Значит, так? Заказчик, говорите? Поглядим, что ты за Заказчик такой.

И мощным ударом кулака стукнул по столу.

2

Раздался телефонный звонок. И Андрей очнулся от своих тягостных раздумий. Взял трубку.

— Алло, — послышался мужской голос в трубке. — Это Андрей Петрович?

— Я.

— Моя фамилия Ветров. Борис Владимирович Ветров. У меня к вам очень важное дело.

— Откуда вам известен мой номер телефона? — холодным тоном спросил Андрей.

— Отвечу прямо, я в недавнем прошлом сотрудник Московского уголовного розыска, имею связи и в ФСБ…

— По какому вопросу? — тем же суровым тоном прервал его Андрей.

— Понимаете, Андрей Петрович, мне надо срочно встретиться с вами. Вам хочет передать очень важную информацию ваш школьный друг Олег Михайлович Хмельницкий.

— Олег?! — вскрикнул Андрей. Сколько лет они с ним не виделись. И тут вдруг объявился в один день сразу с противоположных сторон — и оттуда и отсюда. Странно все это!

— Я понимаю, что вы мне не верите, вы меня не знаете. Но я могу доказать, что я его доверенное лицо, и очень просто. Запишите мобильный телефон Олега Михайловича, вы можете немедленно перезвонить ему. Я только должен предупредить вас вот о чем — жизнь Олега Михайловича подвергается большой опасности.

— Правда? — усмехнулся Андрей и покосился на пачки денег, валяющиеся на полу.

— Правда. Но этот мобильный телефон зарегистрирован на другое имя, и он не может быть на прослушивании. Звоните спокойно.

— Хорошо. Я позвоню.

— Я перезвоню вам через несколько минут. После того, как вы переговорите с Олегом Михайловичем.

«Вот судьба-индейка», — пораженный стечением обстоятельств, подумал Андрей и тут же набрал названный ему Ветровым номер.

— Алло, — услышал он в трубке до боли знакомый голос. Голос из детства, из другой жизни.

— Олег, — каким-то сдавленным голосом произнес Андрей.

— Андрей?! — вскрикнул взволнованный Олег.

— Мне только что звонил…

— Ветров Борис. Да, этот человек пытается мне помочь. Он нашел тебя, самое главное, что он нашел тебя, Андрюха! Теперь все будет нормально, раз он нашел тебя! — радостным возбужденным голосом говорил Олег.

Андрей снова покосился на пачки долларов на полу. Перевел взгляд на фотографию друга, лежащую перед ним на столе.

— Слушай меня внимательно, Олежка, — четко произнес Андрей. — Мы скоро с тобой встретимся и поговорим. Очень скоро. Но пока могу сказать только одно — твоя жизнь действительно подвергается серьезной опасности.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, — уклончиво ответил Андрей. — А пока сделай вот что — исчезни куда-нибудь. Исчезни, чтобы тебя никто не мог найти. И сделай это немедленно. Ты где сейчас находишься?

— Я-то? На работе. Засиделся. Срочная, понимаешь, работа.

— Уходи оттуда немедленно и больше там не появляйся. И ни в коем случае не появляйся дома. А я тебе скоро перезвоню. Мы с твоим Ветровым что-нибудь придумаем… Держись, Хмель! Где наша не пропадала! Помнишь, как я тебя спас, когда ты тонул? Спасу и теперь. Банку пива-то поставишь?

Олег не ответил, только сделал какое-то судорожное глотательное движение, которое хорошо расслышал Андрей в телефонной трубке. А затем раздались частые гудки.

Тут же ему снова перезвонил Ветров.

— Когда мы с вами сможем встретиться, Андрей Петрович? — спросил он.

— Так… Надо подумать…

— Я предлагаю завтра в пятнадцать часов на сорок восьмом километре Новорижского шоссе у поста ГИБДД. Я в любом случае буду там проезжать по некоторым другим делам. У меня темно-синий старенький «Москвич», запишите номер… Я вам передам очень важную дискету… Вас устраивает это время и место?

— Да, вполне. Я буду на белой «семерке». Запишите номер. Я подойду к вашей машине и скажу пароль. — Он немного подумал, усмехнулся и произнес: Я скажу вот что. Вышел киллер из тумана…

— Что? — удивился Ветров.

— Какая разница, какие именно слова говорить? Так, просто пришло на ум. Вышел киллер из тумана… Запомнили?

— Конечно, как такое не запомнить?

— Тогда все, до завтра.

Ему не довелось увидеть Бориса Ветрова живым. Только его труп с пробитой пулей головой в горящей машине…

И он слышал крик, громкий крик, доносящийся из далекого детства:

— Помоги, Андрюха, помоги, я тону!

— Помогу, Олежка, — процедил сквозь зубы Андрей и нажал на педаль акселератора. — И тебе, дружище, помогу, и другим, всяким там таинственным Заказчикам, мало не покажется…

3

Игорь Конышев взял на работе недельный отпуск за свой счет. Он сослался на тяжелую болезнь матери, сказал, что поедет к ней в Павловский Посад. Вопреки его ожиданиям, у руководства никаких возражений не возникло, никаких срочных поручений к нему, и теперь он свободен на целую неделю. И за этот срок он должен был решить все накопившиеся проблемы. А проблемы весьма серьезные.

Первым делом Игорь приобрел за приличную сумму у старого знакомого винтовку с оптическим прицелом. Вооружившись, он начал слежку за домом Олега Хмельницкого на Фрунзенской набережной. Собирался произвести выстрел утром, когда Хмельницкий вышел бы из подъезда, собираясь ехать на работу. Игорь все тщательно продумал. Его внимание привлек деревянный детский домик, находящийся рядом с песочницей прямо напротив подъезда, где находилась квартира Хмельницкого. Оттуда было очень удобно произвести выстрел.

Но проводить всю ночь в этом домике было опасно, слишком уж заметное место. Как-никак май месяц, многие гуляют, могут его приметить. Он решил сидеть в своей «Хонде» с тонированными стеклами поодаль от дома. Но, несмотря на расстояние, подъезд оттуда просматривался очень хорошо, деревья в поле зрения не попадали, а зрение у Игоря было превосходное.

Но со своего места он видел не только подъезд. Он увидел еще кое-что, и это кое-что ему совсем не понравилось.

А не понравилась ему темно-зеленая «девятка» также с тонированными стеклами, постоянно стоявшая около соседнего подъезда. Он видел, как машина медленно подъехала к подъезду и остановилась. Двигатель перестал работать, а из автомобиля никто не вышел. Шло время, но оттуда так никто и не выходил. Становилось совершенно очевидно, что это не машина кого-нибудь из жильцов. Это что-то другое. Это было похоже на слежку. Это наверняка была слежка. Причем шестым чувством Игорь ощущал, что это слежка не за кем-нибудь, а именно за тем самым человеком, за которым следит и он.

Но кто мог следить за Хмельницким, кроме него? Только его шеф Иван Никифорович Фефилов, самый опасный человек в «Роскапиталинвесте». Ведь у Хмельницкого явно возникли нелады с начальством, о чем он уже поведал Лене. Значит, Фефилов по поручению Павленко также начал слежку за Хмельницким. И он бы не простил Игорю никакой самодеятельности. Игорь знал, что Фефилов жестоко карает тех, кто вторгается в его планы. Он это прекрасно знал на примере того же несчастного Валерия Осипова. И его бы ожидала та же участь, которая постигла Осипова и которую он сам приготовил для Олега Хмельницкого. А уехать незаметно со двора после совершения задуманного им было бы очень непросто, а скорее всего, просто невозможно. Потому что Иван Никифорович работает только с высокими профессионалами своего дела. А надеяться на то, что он окажется проворнее и хитрее того, кто сидит за рулем темно-зеленой «девятки», было бы непростительной глупостью.

Значит, нужно срочно менять план, оставаться здесь очень опасно.

Игорь подумал, еще раз внимательно поглядел на темно-зеленую «девятку» с тонированными стеклами, стоящую около соседнего подъезда, и медленно тронул свою машину с места.

Машина выехала из арки и быстро помчалась по Фрунзенской набережной.

4

На всякий случай Андрей решил ехать обратно в Москву не по Новорижскому, а по Минскому шоссе. Для этого он свернул на шоссе, ведущее в сторону Рузы.

Погода была пасмурной, моросил дождь, стоял густой туман. Андрей постоянно глядел в зеркало, нет ли за ним «хвоста». Вроде бы все спокойно.

Но на душе спокойно не было. Происходящее казалось ему каким-то нелепым кошмаром. Он поневоле оглядывался на свою предыдущую жизнь. Как могло дойти до такого, что ему заказали убить его лучшего друга? Нет, это роковая и, дай бог, счастливая случайность, но как вообще могло дойти до такого, что ему заказали убить честного, порядочного человека? А что было раньше? Уверен ли он на сто процентов, что его четыре предыдущие жертвы были именно преступниками, которых следовало лишить жизни?

Он хорошо помнит всех троих. Особенно, разумеется, первого. Преступный авторитет Гвоздь в общем-то в особых рекомендациях не нуждался. И тем не менее Андрей тщательно проверил биографию своей будущей жертвы. Все оказалось правдой. Жестокий бандит, специалист по похищениям людей, кровавый убийца. С ним все было ясно. Со вторым, пожалуй, тоже. Хотя за ликвидацию Артема Гулимяна по кличке Хромой он брался с меньшей охотой. «Клиента» приходилось «пасти», подолгу глядеть на него, видеть, как он общается с людьми, в том числе с близкими родственниками. Андрей вдруг ощутил некое странное чувство — он начал относиться к нему, как к близкому знакомому, ему стало жалко его, и пропало всяческое желание выполнить свою работу. И только получив неопровержимые доказательства того, что Хромой организовал взрыв на оживленной улице, в результате которого, кроме его кровного врага, погибли четверо ни в чем не повинных людей, в том числе пятилетняя девочка, которой оторвало ноги, он ликвидировал и Хромого. Тот взорвался в своем собственном джипе около дома. Ноги у него, вполне возможно, тоже оторвало. Что ж, око за око.

А вот третий «клиент» был человеком совершенно иного рода. Работал под бизнесмена, вел, на первый взгляд, вполне респектабельный образ жизни. Но Андрей действовал уже словно робот, отрешившись от всех своих сомнений и терзаний. Бизнесмен был убит около своей загородной виллы. Но именно после этого Андрея начали мучить кошмары. До него дошло, за какое ремесло он взялся. Имеет ли он право быть палачом?

Теперь он получил предельно четкий ответ на мучивший его вопрос. Получил, видя перед собой фотографию Олега Хмельницкого и пачки денег, заплаченные за его жизнь. Все стало странным и зыбким, все перемешалось и перевернулось. И та категория правды и справедливости, которой он привык измерять все с детства, где-то растворилась, куда-то исчезла, в чем-то растаяла.

Категория правды перестала существовать. Все стало измеряться иными категориями — портретами президентов США на зеленых шуршащих бумажках.

Это что, и есть образ новой России? Всеобщее повальное разворовывание, оголтелый дележ страны, сопровождаемый кровавыми разборками, реками крови, грудой переломанных костей, тысячами переломанных судеб, бесконечными слезами и страданиями.

В каком же черном тумане он жил в последнее время! Как мог прийти к такому?! Что получается? Значит, если бы Олег Хмельницкий не был другом его детства, а просто хорошим, порядочным человеком, перешедшим дорогу кому-то могущественному, — он бы без зазрения совести пустил пулю в его лоб? Либо организовал взрыв, при котором Олега бы разорвало на части? Короче говоря, Олег остается жить только по блату, потому что произошло счастливое для него стечение обстоятельств — киллер, выходящий из черного тумана, оказался его школьным другом. Как все это гнусно и мерзко! В какую же помойку он попал!

И кто же все-таки этот таинственный Заказчик? Теперь Андрею стало совершенно очевидно, что он, профессиональный разведчик, стал просто разменной картой, шестеркой в руках одной преступной организации, которая воюет с другими преступными организациями либо воюет с людьми, которые так или иначе мешают их преступной деятельности. А ведь наверняка Олег Хмельницкий был именно таким человеком. Он всегда был каким-то наивным, незащищенным, доверчивым.

Андрей пока толком ничего не знал о сути дела. Ведь дискета Ветрова так и не попала к нему в руки. Он даже не знал и кто вообще такой этот несчастный Ветров. Как странно все это! Как быстро развиваются события! Только вчера вечером он позвонил ему домой, только вчера он свел его с Олегом, а уже сегодня его труп лежит в горящей в кювете Новорижского шоссе машине…

Андрей нахмурился. Эти тревожные мысли не должны отвлекать его от дела. А ведь он, прежде всего, был человеком действия. Хотя поразмышлять можно будет потом, на досуге, когда все это закончится. Но как закончится? Это теперь зависит от него.

Теперь нужно одно — спасать Олега. Его жизнь подвергается смертельной опасности. И он отдаст все свои силы и умения, чтобы спасти его.

Андрей приостановил машину у обочины и набрал мобильный телефон Олега.

— Алло, — послышался в трубке родной голос.

— Олежка, это я, — произнес Андрей.

— Ты где? Встретились вы с Ветровым?

— Об этом позже. Неважно, где я. Важно другое — где ты?

— Я в надежном месте.

— Еду к тебе. Диктуй адрес… Так… Хорошо… Жди… Скоро буду… И не удивляйся, увидев меня в несколько необычном облике, — предупредил он друга. — Я дам три звонка, два коротких, один длинный.

— Ты будешь загримирован? — понял Олег.

— Нет, — усмехнулся Андрей. — Мы же давно не виделись, постарел я просто очень за эти годы…

Олег находился в Орехово-Борисове, на Ореховом бульваре. Примерно через час Андрей мог бы добраться туда.

Примерно так и получилось. Но за квартал до места назначения, Андрей остановил машину в укромном месте. Вынул свой саквояж и вышел из машины.

В саквояже был полный набор камуфляжа. Парик, седые усы, старый плащ, потертая шляпа и старомодные дешевые очки с простыми стеклами. Была и еще одна очень важная вещь — раздвижная трость.

Перевоплощение заняло несколько минут. Затем машина снова тронулась с места.

Так… Вот он, этот дом… Жаль, что еще не стемнело, так было бы надежнее. Но туман, моросящий дождь, людей на улицах мало.

Андрей прекрасно понимал, что хоть Олег и находится, как он выразился, в надежном месте, слишком надежным оно быть не может. Эту кухню он знал изнутри. Заказчик всегда делает все грамотно, ошибок не допускает. И он вполне мог подстраховаться и вести свое наблюдение за объектом, не полагаясь полностью на киллера. Так же как и те, кто стоят за спиной Заказчика.

Андрей вышел из машины и, опираясь на трость, засеменил к подъезду. Он был хорошим актером, ему приходилось перевоплощаться в самые разные образы. И всегда вызывал доверие у окружающих.

Хромая, Андрей шел к подъезду, озираясь по сторонам.

Около соседнего подъезда семнадцатиэтажного дома он увидел серебристый «Ауди» с затемненными стеклами. Этот автомобиль сразу же вызвал у него подозрение. Он привык шестым чувством ощущать опасность.

Андрей подошел к подъезду и набрал код, который ему сообщил Олег.

Нужно было подняться на седьмой этаж, и он решил подниматься пешком, мало ли что, в подъезде вполне могла быть засада.

Он стал медленно подниматься. Дошел до десятого этаж. Засады не было. Он снова стал спускаться на седьмой. Дверь в холл была заперта на замок. Открыть ее было для него делом нехитрым, дверь деревянная, замок самый простой, отечественный. Вытащил отмычку, пара минут, и он уже был в холле.

Вот она — эта квартира, в которой находится Олег. Андрей нажал кнопку звонка. Два коротких и один длинный…

За дверью послышались шаги. Кто-то посмотрел в «глазок».

5

Впервые за долгое время Иван Никифорович Фефилов был недоволен собой. Он допустил несколько серьезных промахов, что для такого профессионала, как он, было непростительным.

Он пытался успокоить себя тем, что Олег Хмельницкий — это кандидатура Павленко, а значит, его промах. Но это было очень слабым утешением. На него, Фефилова, была возложена почетная обязанность безопасности банка, а из этого следовало, что он должен всегда предусматривать все и видеть опасность от тех, кто действительно может быть опасен для них, кто может покуситься на их сытую жизнь. А он мало того, что проглядел Хмельницкого, так проглядел еще и Аллу Скороходову. Ну хорошо, за Хмельницкого они делят вину с Павленко, но Алла-то! Заместитель главного бухгалтера… И на что она покусилась! На святая святых, на секретную информацию о зарубежных счетах, о преступных деньгах, перетекавших в западные банки! Ну как ему не пришла в голову мысль о связи Скороходовой с Хмельницким?!

Узнав об участии в деле Скороходовой, он не стал заказывать Волокушину в придачу и ее. Пусть его люди занимаются только Хмельницким. Так оно, пожалуй, будет надежнее. А Скороходовой займется другой человек.

Но в деле уже были некие подвижки. Хмельницкий встретился на смотровой площадке Воробьевых гор с неким Ветровым и передал ему дискету. Было ясно, что это та самая дискета, которую записала Скороходова в кабинете главбуха.

Затем Ветров отправился на Новорижское шоссе. Зачем он туда ехал? На дачу? Вряд ли. Дискета была у него на руках, значит, он должен был ее кому-то передать. Кому? Всю ночь за квартирой Ветрова шло наблюдение, он не мог ее никому передать. Она находилась при нем.

И рисковать нельзя. Надо было немедленно устранять Ветрова. И Фефилов дал команду одному из самых своих надежных людей.

Уже трое на очереди… Хмельницкий, Скороходова, Ветров… Не многовато ли?

Ничуть. Хоть тридцать, если это нужно для дела. Слишком уж большими деньгами они рискуют. Да и не только деньгами… Вообще, вся их деятельность может быть поставлена под вопрос только из-за одного упрямого человечка. Нет, Хмельницкий — это явный просчет Павленко. Но отвечать за его просчет и решать возникшую проблему должен он, Иван Никифорович. Это его работа.

Кто вообще такой этот Павленко? По сути дела позер, фраер, баловень судьбы… Что он испытал в жизни? Достиг всего удачными женитьбами и своим солидным видом. Привык выпендриваться перед студенточками и тут, в банке, строит из себя супермена. Свои решения преподносит как нечто из ряда вон выходящее. А если поглядеть на все произошедшее трезвыми глазами? Что получается? Дал маху, и все. Одна ошибка, и все… Точнее, было бы все, если бы не работал в банке он, Иван Никифорович Фефилов, потомственный чекист.

Зазвонил местный телефон.

— Да… Так… Очень хорошо. Отлично… Продолжайте наблюдение… Обо всем докладывайте… О всех их передвижениях…

Только что ему сообщили, что Хмельницкий и Скороходова вышли из здания банка и направились к ее «БМВ». На машину Скороходовой еще накануне Фефилов распорядился поставить радиомаяк.

Рабочий день подходил к концу.

У всех. Но не у него. Он вздохнет спокойно только тогда, когда ему доложат о ликвидации всех троих…

Обязательно доложат. Все это только вопрос времени.

6

А вот Игорь Конышев после бессонной ночи чувствовал себя совсем отвратительно. И досада его разбирала ужасная.

С Фрунзенской набережной он отправился на снимаемую Леной квартиру на Комсомольском проспекте, выпил там две бутылки пива, чтобы снять напряжение, и завалился спать.

Разбудил его телефонный звонок, он вздрогнул как ужаленный и бросился к аппарату.

— Игорек, — услышал он в трубке взволнованный голос Лены.

— Да…

— Ну как? Как дела? Почему ты мне не звонишь? Мне страшно, Игорек, мне очень страшно, — тяжело дышала в трубку она.

— Все в порядке, — ответил Игорь, пытаясь сдерживать накопившееся раздражение. — И не беспокойся, у меня всегда все в порядке. А когда будут какие-нибудь результаты, ты узнаешь о них первой. Родители дома? — спросил он, опасаясь, что она будет говорить на щекотливые и опасные темы при своих родителях. А Лена во время их прошлого свидания находилась в ужасно возбужденном, чуть ли не безумном состоянии. Это выражалось во всем — в ее странной улыбке, порой не вяжущихся одно с другим словах, а затем в исступленном любовном экстазе. Это-то как раз ему пришлось по душе, а вот ее слова, ее язык, способный в любую минуту развязаться, — все это вызывало опасение. — Так что, дома они?

— Нет, я одна. Я вот что хотела тебе сказать.

— Что именно?

— Ты что-то затеял против него, против Олега… Я хотела сказать…

— Ты хотела сказать, что надо дать обратный ход? — с сарказмом процедил Игорь. Нет, с ней надо было говорить как-то по-другому. Она сама вывела его на разговор, и он моментально клюнул. Поспешил, наверное.

— Ну… Не совсем то, но…

— Лена, Лена, какая же ты добрая и наивная женщина, — вздохнул Игорь, понимая, что с ней надо быть предельно деликатным и не произнести ни одного лишнего слова. Но и не забыть сказать ни одного нужного. — Ведь Олег Михайлович говорил мне, что собирается разводиться с тобой…

— Ах вот так!

— Именно так. Я не говорил тебе об этом, я щадил твои чувства. Но все прекрасно знают, что у него давно уже появилась другая женщина.

— И кто же она? — задыхаясь, спросила Лена. — Молодая?

— Да нет, не так уж. Примерно твоего возраста. Но очень крутая. Она у нас работает, заместителем главного бухгалтера. Аллой ее зовут. У них с Олегом Михайловичем такой роман закрутился после совместной поездки в Швейцарию…

— Прекрати! Я ничего не хочу слышать! — закричала она. — Делай, что хочешь! Делай, что хочешь! Будь он проклят!

— Ну не переживай ты так. Я с тобой, я люблю тебя, только я понимаю тебя…

— Хорошо, хорошо, — бормотала Лена. — Делай, как знаешь. Все. Пока.

— Пока Леночка… Ты не забудь о том, как мы с тобой договорились. Сюда тебе пока приезжать не надо. Дело, — откашлялся он. — Сама понимаешь… Ладно, целую. Пока.

После этого телефонного разговора его досада и раздражение стали уже просто невыносимыми. Она решила пойти на попятную. Она все еще сомневалась. Она находилась в каком-то странном состоянии. На кой черт он посвятил ее, хоть и частично, в свои планы? Нет, с женщинами надо держать ухо востро. И постоянно подогревать ее ненависть к мужу. Ту ненависть, до которой от любви, как говорится, всего один шаг.

Игорь включил телевизор. На экране шел какой-то жутко кровавый сериал. Взрывались дорогостоящие автомобили, летели в воздух руки и ноги…

Игорь нажал на кнопку пульта. Ему не хотелось это смотреть. На другой программе бандиты пытали привязанного к креслу человека, кричащего истошным криком, он снова нажал на кнопку, это смотреть хотелось еще в меньшей степени. На третьей программе шла передача «Вы будете смеяться». Как раз в этот момент выступал Ян Арлазоров и произносил свою коронную фразу: «Эй ты, мужик». Обычно при выступлении этого артиста Игорь начинал жутко ржать, как и пророчило название передачи, очень нравилось ему все это, еще с детских лет, как и деду Саньке, и другим обитателям их двора в родном Павловском Посаде. Но сейчас ему было не до смеха, совсем не до смеха.

Перед глазами встало лицо Олега Хмельницкого. Завтра он во что бы то ни стало должен его убить. УБИТЬ?!

Как это просто произносится, но как же трудно это сделать! Выстрел, кровь, падающая на асфальт огромная туша. Мерзость…

Зато результат! Каков будет результат… Нет Хмельницкого, Лена свободна, квартира свободна, дача свободна. Вся жизнь впереди. Деньги, любовь, будущий ребенок… А для достижения всего этого нужно только одно нажать на спусковой крючок винтовки с оптическим прицелом и попасть. Точно попасть в голову или в сердце Хмельницкого. И спокойно уйти с места происшествия.

Разве часто бывает, что убийцу находят? Крайне редко. А часто бывает, что убийцу ловят на месте преступления? Да просто никогда, не было еще такого случая. Ведь раствориться в толпе или в темноте так просто, главное — не оставить отпечатков пальцев на оружии, бросить его и раствориться… У него был уже некоторый опыт в подобных делах. Но тогда это было обычное задание шефа, не больше. А выполнил он его очень грамотно, просто блестяще. А теперь… Какой стимул! И он сделает все не хуже, чем в тот раз.

От всех этих мыслей Игоря начал колотить нервный озноб. Он выключил телевизор и пошел в кухню. Вытащил из холодильника початую бутылку водки и хотел было залпом выпить стакан, но вспомнил, что за весь сегодняшний день еще ничего не ел. Это не дело, его могло развезти. А он должен быть в хорошей форме. От этого так много зависит!

Он снова полез в холодильник, достал оттуда продукты и начал жарить себе яичницу с колбасой. Нашел еще банку маринованных огурцов и принялся за ужин, одновременно являющийся и завтраком, и обедом.

От водки стало немного легче на душе. Он снова уверил себя в безусловном успехе дела.

И спать завалился с хорошим настроением…

На следующий день в половине первого дня Игорь подъехал на машине к банку «Роскапиталинвест». Для прикрытия он придумал версию о том, что ему надо было взять у руководства справку с места работы. И он прекрасно знал, что никого из руководства в это время на работе нет. Они должны были обедать.

Конышев поднялся на третий этаж, где находился кабинет Хмельницкого.

— Олег Михайлович у себя? — спросил Игорь у секретарши Зины.

— Нет. Он уехал примерно час назад. Скоро должен быть.

— Жаль… — нахмурился Игорь. — Мне нужна его подпись на одной бумаге.

— Все-то вы в делах, Игорь Александрович, — улыбнулась Зина. — Места себе не находите. Отдыхали бы, вместо того чтобы справки собирать. Здоровье-то не восстановишь.

— Вот справка мне как раз и нужна для поправления пошатнувшегося здоровья, — улыбнулся в ответ Игорь. — Без справки и других бумаг не то, что не выздоровеешь, даже не помрешь толком. То есть помереть-то, разумеется, помрешь, а вот насчет похорон, тут будет проблематичнее. Ладно, подожду, пойду перекушу чего-нибудь в буфете.

— Приятного вам аппетита.

— Спасибо.

Игорь, однако, в буфет не пошел. Он отправился к своей машине, сел туда и закурил. А через пять минут действительно к зданию банка подъехал Хмельницкий. Причем не на своем служебном «Мерседесе», а на какой-то ужасно ржавой «Волге», видимо, воспользовался частником. Олег вышел из машины и вошел в здание банка…

Ждать пришлось еще более часа. В пятнадцать десять Хмельницкий вышел из банка в сопровождении Аллы Скороходовой. Они сели в ее «БМВ» и быстро уехали. А Игорь последовал за ними. Теперь он не должен был выпускать Хмельницкого из виду. Сегодня все должно произойти, именно сегодня. Иначе может быть поздно…

7

— Вот дела-то какие, Аллочка, — произнес Олег, сидя рядом с Аллой на правом переднем сиденье «БМВ». — Я нашел его, Андрюху Стрельцова. Точнее, его нашел Борис Ветров. Это потрясающий человек, Андрей Стрельцов. Ты знаешь, я верю ему больше, чем самому себе, мне кажется он может все. И он сказал мне, чтобы я спрятался где-нибудь в надежном месте и не появлялся больше ни дома, ни на работе. Андрей не тот человек, чтобы преувеличивать опасность, раз он говорит, так оно и есть. Но вот куда ехать, я понятия не имею.

— Есть одно место, — подумав с минуту, сказала Алла, уверенно ведя машину по узким переулкам центра Москвы. — Есть одно очень надежное место. Сейчас я туда позвоню. Вот возьми мой аппарат и набери номер. А потом передай мне аппарат.

Олег набрал названный номер и передал телефон Алле.

— Танюшка, — сказала Алла. — Привет, это я… Как ты? Ясно… Ясно… Слушай, тут одно к тебе дело. Я потом все объясню поподробнее. Мы скоро к тебе приедем с одним человеком, ну, с Олегом, я тебе говорила. Понимаешь… Он сможет побыть у тебя несколько дней? Тут такое дело… Ну, короче, ему грозит опасность. Помоги, мне не к кому больше обратиться… Спасибо. Спасибо. Скоро будем. Мы пока в центре…

— Ну как? — улыбнулся Олег.

— Отлично. Это Таня, вдова Валерия Осипова, твоего бывшего водителя. Она сказала, что очень рада помочь тебе. Ей можешь доверять так же, как и мне. Мы едем к ней. Она живет в Орехово-Борисове.

— Спасибо, Алла. Что бы я без тебя делал? — вздохнул Олег.

Олег находился в ужасном возбуждении от многочисленных впечатлений последних дней. Невероятный успех Аллы, записавшей дискету с секретной информацией, встреча с Ветровым, передача ему дискеты, а потом разговор с Андреем… Теперь есть место, где его никто не сможет найти… Дело вроде бы оказалось не столь безнадежным, каким оно казалось еще пару дней назад. Тогда он был близок к отчаянию, а теперь надежда снова поселилась в его сердце. Как все же хорошо иметь надежных друзей, любимую, на все готовую для тебя женщину!

Вдохновленный своими мыслями, он не заметил белую старенькую «Хонду», непрерывно следующую за ним, хоть и на почтительном расстоянии. А между тем, в «Хонде» сидела его смерть.

А вот Игорь Конышев, олицетворение этой смерти, прекрасно заметил едущий за ним, а вернее, за машиной Скороходовой, серебристый «Ауди». И прекрасно понимал, что это за машина и кем она послана.

Но он вел свою невзрачную пыльную машину так умело, что его не заметили ни те ни другие. Не зря же его учили всему этому в органах безопасности. От неукоснительного соблюдения этих правил частенько зависела его жизнь.

8

— Это я, — услышал Иван Никифорович Фефилов в телефонной трубке мужской голос. Это был именно тот звонок, которого он ждал с таким нетерпением.

— Ну?

— О, кей, — лаконично произнес голос.

— Молодцы. Что у вас есть?

— Кассета с порнухой.

— Молодцы вдвойне. — Фефилов понял, что речь идет о нужной дискете, которая была обнаружена его людьми при убитом ими Ветрове.

— Что делать дальше?

— Пожарьте там на природе шашлычок и на попутке дуйте сюда.

— Понял.

Этот понимал все с полуслова, как-никак бывший сотрудник органов безопасности. Самые лучшие работники, настоящие профессионалы, им можно доверить самые трудные и ответственные дела. Они не задают лишних вопросов. Фефилов приказал ему уничтожить машину, на которой они приехали, сжечь ее где-нибудь в лесу. И он мгновенно понял, что ему говорят. Нет ничего, ни машины, ни следов. Есть только одно — нужная, такая опасная дискета.

Фефилов тут же перезвонил Павленко, чтобы сообщить начальнику о первых результатов дела. Но у того никто не подходил к телефону.

Часа через полтора раздался звонок от других людей.

— Они в Орехово-Борисове, Ореховый бульвар, дом… — произнес голос в трубке.

— Следите постоянно. Глаз не спускайте. Обо всем докладывайте.

— Есть.

Еще через двадцать минут после этого звонка в его кабинете появились те, кто уничтожил Ветрова. И вот — злополучная дискета уже в его руках.

Фефилов сунул дискету в свой компьютер, стал внимательно вглядываться в экран монитора.

«Да… Вот это да… Какой же мы все допустили жуткий прокол!.. Какая халатность, глупость, беспечность», — качал головой пораженный Фефилов. Он не верил своим глазам. Такая информация, и оказалась доступна врагам, опасным врагам.

В программе были зашифрованные коды западных банков, в которых оседали отмытые преступным путем миллиарды долларов.

Дискета-то в его руках, но кто даст гарантию, что она одна, эта дискета? Кто даст гарантию, что ее не успели переписать, та же Скороходова могла сделать таких дискет хоть десяток… Да, опасность далеко не миновала. И вообще, этого не может быть никогда, однако это факт. Не пора ли вообще рубить концы, пока не поздно? Хотя… Он-то кто такой? Он-то тут при чем? Пусть за все отвечает Павленко. А он занимается кадрами, только кадрами.

Иван Никифорович еще раз набрал номер Павленко.

— Да, — веселым бодрым голосом произнес Вадим Филиппович.

— Дискета у меня, объект нейтрализовали, — лаконично произнес Фефилов.

— Ну и славно… Не преувеличивайте опасности, дорогой мой Иван Никифорович, — ворковал в трубку Павленко. — Есть в вас что-то такое глобальное, основательное.

— Это плохо? — мрачно спросил Фефилов. Ему очень не нравился покровительственный вальяжный тон Павленко. Ведь это он привел на работу Хмельницкого, делал на него серьезную ставку, а теперь делает вид, что вообще ничего не произошло. Он словно издевается над ним.

— Да что вы! Не обижайтесь на меня, Иван Никифорович. Вам и положено быть глобальным и основательным, не давать никому покуситься на основы основ, на святая святых, так сказать. А мне по статусу как раз положено при всех обстоятельствах быть бодрым и веселым. А пока хочу вас вот о чем спросить — как с другими объектами?

— Ведется наблюдение.

— Ну и пусть ведется. Работа в нашем банке построена нами так, чтобы каждый отвечал за свое поле деятельности. У меня свои обязанности, у вас свои. И не надо докладывать мне обо всех ваших действиях каждую минуту. Вот когда все объекты будут нейтрализованы, тогда и доложите. Кстати, насколько я помню ваше обещание, у вас остались всего сутки для решения этой проблемы. А вот когда она будет решена, мы с вами вздохнем спокойно и будем иметь право распить бутылочку хорошего коньяка. Вы какой коньяк предпочитаете, Иван Никифорович, я что-то запамятовал?

— Я предпочитаю водку, Вадим Филиппович, — сурово ответил Фефилов. Тон Павленко начинал раздражать его уже не на шутку, он даже боялся сорваться и произнести какое-нибудь лишнее слово.

— Тоже ничего страшного. На вкус и цвет камарадос нет, — рассмеялся Павленко. — Значит, будем пить водку. Я всеядный, Иван Никифорович. Что надо для дела, то и выпью. В молодости бормотухой баловались, и ничего, не жаловались, жизнью наслаждались. Все, не будем больше занимать телефон. Мне могут позвонить на этот номер из Швейцарии.

«Фраер паршивый, — стиснув от злости зубы, думал Фефилов, сидя за своим столом. — Что бы ты вообще делал без меня, глобального и основательного, хотел бы я знать…»

Встал с места и начал ходить взад-вперед по кабинету…

9

Они стояли молча друг напротив друга.

Как давно они не виделись! Сколько времени они не виделись?

Ни тот, ни другой не мог толком вспомнить, когда они встречались в последний раз.

Сейчас им было по тридцать восемь. Нет, Олегу еще не исполнилось, у него день рождения шестого июня. Как у Пушкина.

— Олежка… — прошептал Андрей, сбрасывая с себя свой камуфляж и делая шаг по направлению к старому другу.

— Андрюха…

Они крепко обнялись и расцеловались, стоя в маленькой прихожей.

— Я бы тебя, пожалуй, не узнал при встрече, — произнес Андрей. — Ты стал такой…

— Толстый? — рассмеялся Олег. — Я и в школе был далеко не худеньким.

— Нет… Сейчас ты просто вылитый Вакх. Помнишь, как тебя называли в школе? Хмель, Вакх, и как еще? А, Дон Жуан.

— Дон Гуан, — поправил его Олег. — Это, помнится, придумал Славка Задорожный. А ты… — окинул он взглядом старого друга.

— А я, наоборот, похудел, да?

— Да как тебе сказать? Не то, чтобы ты похудел, ты стал словно какой-то стальной. Крепкий. Загорел-то как. Откуда у тебя такой загар в мае месяце? Ездил на курорт?

— Да у меня всегда такой цвет лица. От злобы, наверное, пожелтел.

— А вот седины нет совсем, ни единого волоска.

— Зато в твоих кудрях уже немало, на нас двоих хватит, — заметил Андрей.

— Это еще что! Ты знаешь, у меня жутко седеют усы и борода, — смеялся Олег. — И поэтому я стал брить усы. Да ты помнишь, наверное, мой отец уже в сорок был совершенно седой. Наследственность.

— Что вы стоите в прихожей? — раздался от двери негромкий женский голос. — Проходите в комнату.

Андрей оглянулся. В дверях стояла высокая крупная женщина лет тридцати с большими грустными зелеными глазами. Русые волосы были гладко причесаны и убраны на затылке в пучок.

— Знакомься, — представил Олег. — Это Таня, хозяйка квартиры. Это она дала приют беглому банкиру. За что мы ей очень признательны.

За спиной Тани стояла женщина, немного ниже ее ростом, темноволосая, довольно полная.

— А вот это Алла, мой добрый гений, — представил ее Олег. — Давай, дружище, за встречу по рюмочке коньяка!

— По рюмочке можно, — согласился Андрей.

Они прошли в скромную, но уютно обставленную комнату. Посередине стоял стол с початой бутылкой армянского коньяка и вазой с фруктами.

— Дамы, а теперь я представляю вам моего лучшего друга Андрюшку Стрельцова, — произнес Олег, разливая по рюмкам коньяк. — Мы с ним росли в славном городке Волжанске!

«Да… — подумал Андрей, с нежностью глядя на старого друга. — А ты, честно говоря, мало изменился, несмотря на свой представительный вид и седину в кудрях. Такой же наивный и доброжелательный к людям… И кому ты мог помешать, что за твою жизнь платят такие деньги?»

— Олег много рассказывал про вас, Андрей, — сказала Алла.

— Спасибо, — произнес смущенный Стрельцов. «Знали бы вы все, кого вы тут принимаете. Киллера, вышедшего из тумана…»

Они выпили по рюмке коньяка.

— Однажды Андрей спас мне жизнь, когда я тонул в Волге, — сообщил раскрасневшийся Олег. — И я его за это по-королевски отблагодарил, я напоил его темным пивом из пол-литровой банки.

— Спасите его еще раз, — вдруг в совершенно иной тональности, со слезами в голосе, произнесла Алла. — Вы не обращайте внимания на… Просто ему очень… очень…

Она вдруг разрыдалась. Украдкой вытерла с глаз слезы и Таня.

— Андрей, — сбивчиво, продолжая всхлипывать, говорила Алла. Поймите, что происходит… Что может произойти… У Тани погиб муж, у Тани убили мужа… То есть они покалечили его, и он… Извини, Танюшка… Но я не могу. Я устала… Олег, я забыла тебе сказать, я не могу, тебе и так тяжело… Но сейчас скажу при Андрее. Я забыла выйти из секретной программы… Там, в кабинете у Софронова… Это наш главный бухгалтер, сообщила она Андрею. — Теперь они все поняли, они все поняли…

— Ладно, разберемся, — спокойно произнес Стрельцов. — Давай, Олежка, все по порядку. Ведь я толком ничего еще не знаю.

— Слушай, — нахмурил свои черные брови Олег. — Все началось с того, что несколько лет назад меня пригласил на работу в банк «Роскапиталинвест» мой бывший преподаватель, доцент МГУ Павленко Вадим Филиппович.

— Слышал, — нахмурился и Андрей. — Серьезная фигура. Продолжай.

Олег рассказал все — и о наставлениях Павленко, и о визите Джиоева, и о том, что Алла записала дискету в кабинете Софронова, и о том, что обратился за помощью к Чернову, и про встречу с Ветровым на смотровой площадке Воробьевых гор, не забыл рассказать и об аварии с Валерием Осиповым.

Стрельцов слушал очень внимательно, боясь пропустить хоть одно слово из рассказа друга.

— Так… Многое понятно, хотя далеко не все. Есть у меня пара вопросов по делу. Первый — кого прикрепили к тебе водителем после этой аварии?

— Игорь Конышев, — как-то неохотно ответил Олег.

— И что это за человек?

— Технарь, лет тридцати с небольшим, с высшим образованием, по его словам, закончил Бауманское училище. Приятный, вежливый, обходительный.

— Ты чего-то не договариваешь? Ты говори все дело-то. Не хочу я тебя запугивать, но скажу честно — дело очень серьезное. И сейчас ты это поймешь окончательно… Так что ты хотел сказать про этого Игоря?

— Я хотел сказать… По-моему, у этого Игоря… А, ладно, что теперь… По-моему, у него роман с моей женой.

— Так… Теперь второй вопрос — кто занимается у вас в банке… Ну, всякими щекотливыми вопросами. Кто отвечает за службу безопасности?

— Фефилов Иван Никифорович, — ответила за Олега Алла. — Начальник управления кадров. Бывший чекист. Полковник КГБ в отставке.

— Фефилов, Фефилов… Не слышал, — честно признался Андрей. — Ладно, пока все… А тебе скажу вот что — несколько часов назад на сорок восьмом километре Новорижского шоссе был убит Борис Ветров.

Хмельницкий жутко побледнел. Алла открыла рот и схватилась обеими руками за лицо. Лишь Таня никак не отреагировала, продолжала своими большими грустными глазами глядеть на Андрея.

— Так, значит, — пробормотал Олег. — Значит, они уже начали действовать…

— Значит, так. А теперь, извините, Алла и Таня. Мне нужно поговорить с Олегом один на один. С вашего разрешения мы выйдем на кухню.

— Да, конечно, — произнесла Таня.

— Я вам обеим полностью доверяю. Но это мужской разговор. Пошли, Олежка.

Они вышли на кухню.

— Я тебе должен сообщить еще кое-что, — каким-то неуверенным голосом сказал Андрей. — Кое-что очень любопытное.

— Да, да… Меня теперь уже ничем не удивишь. В кровавом фарсе живем…

— Это ты зря так полагаешь, — усмехнулся Андрей. — Я, например, уверен, что сейчас я тебя очень даже удивлю. Если бы не серьезность положения и недостаток времени, мог бы поспорить с тобой на бутылку, что очень тебя удивлю.

— Ну… Давай…

Андрей вытащил из внутреннего кармана куртки фотографию и показал Олегу.

— Узнаешь, кто это?

— Как кто, я!

— А откуда она у меня?

— И откуда, кстати, она у тебя? — переспросил Олег и вдруг смертельно побледнел. Его даже слегка качнуло в сторону.

— Так-то вот, — выдохнул Андрей. — Такие вот они дела.

— Неужели?! Быть того не может! — пробормотал помертвевшими губами Олег.

— Быть не может, но это точно, — согласился Андрей. — Ладно, Олежка, удивляться будем позже. Когда будет на это свободная минутка. А пока этих самых минут у нас совершенно нет. И очень плохо вот что — огромной опасности подвергаешься не только ты, подвергается и Алла. Но ты пока застрахован. Мной застрахован, тем, что именно мне тебя заказали. Пока застрахован. А вот она нет. Насчет ее не было никаких указаний. Значит… Сам понимаешь. И последний вопрос, самый важный — дискета, которую ты передал Ветрову, единственная?

— Нет. Есть дубликат. Он хранится у директора охранного агентства «Витязь» Чернова Юрия Васильевича. Я тебе только что говорил про него. Очень надежный и порядочный человек.

— Ясно. И самое последнее. Это не вопрос. Это предупреждение, Олежка. Только что около соседнего подъезда я видел машину. Серебристый «Ауди». Мне кажется, нет, я почти уверен, просто уверен, что они следят за вами. Я не ошибаюсь в таких случаях.

— То есть ты хочешь сказать… Они знают, что мы здесь?

— Да.

— Скверно, очень скверно, — стал нервно ходить по крохотной кухоньке Олег.

— Ты кого хотел обмануть? Таких волков? Странно еще, что ты умудрился уйти от «хвоста» в метро, очень даже странно. Такое бывает, правда, очень редко, человеческий фактор, как говорится, иногда подводит. Но больше этого не будет, не надейся. Начальство не прощает своим шестеркам таких промахов и примет все меры, чтобы они больше не повторялись. А твой «Роскапиталинвест» начинал свою благородную деятельность вовсе не для того, чтобы всякие нелепые толстяки с какими-то там дурацкими принципами мешали его руководству наживать миллиарды долларов, — вдруг широко улыбнулся Андрей и подмигнул другу. — А теперь все. Мне некогда. Не думай, как говорится, о секундах свысока. А, профессор Плейшнер? Помнишь, тебя еще и так в школе величали. Все. Я пошел. Облачаюсь в свой наряд, который вас всех так удивил.

Он вошел в комнату, бросил быстрый взгляд на женщин и стал облачаться в свой странный наряд.

Одевшись, он внимательно поглядел на Олега и произнес:

— Никому не открывайте дверь, никому. И никуда без моей команды отсюда не уходите. Все. Будем действовать на опережение.

10

Напротив семнадцатиэтажного дома, в котором жила Таня Осипова, стоял точно такой же, похожий на него, как близнецы-братья. Игорь Конышев подъехал к нему.

«Бывал я уже, однако, в этих краях», — подумал Игорь, передергиваясь от неприятных воспоминаний.

Но сейчас было не до воспоминаний. Надо делать дело.

Он немного подождал. Вот к подъезду, около которого стояла машина Игоря, подошла пожилая женщина с маленькой таксой на поводке. Игорь быстро выскочил из машины с кейсом в руках. Женщина нажала кнопку домофона. Игорь вежливо поздоровался с ней, как со старой знакомой, галантно приоткрыл перед ней дверь и вслед за женщиной юркнул в подъезд.

Вошли в кабину лифта. Пока они ехали до одиннадцатого этажа, Игорь поиграл с собакой, потом пожелал женщине всего доброго и поехал дальше, на семнадцатый этаж. Вышел из лифта и пошел по лестнице выше.

Дорогу на технический этаж преграждал люк, который был закрыт на амбарный замок.

Такие мелочи для него помехой не являлись, он вытащил из кейса фомку и одним легким движением сбил дужку замка. Дорога на чердак была свободна.

Игорь прошел на чердак и выглянул в слуховое окно.

Отлично. Просто замечательно. Лучше не придумаешь.

Обзор нужного подъезда просто идеальный. Отсюда он не промахнется…

Так… Теперь надо подготовиться к делу самым тщательным образом.

Игорь вытащил из кейса винтовку с оптическим прицелом, быстро собрал ее и навернул глушитель.

А теперь нужно было только набраться терпения и ждать.

Он приник лицом к окну. И воспоминания снова заставили его помрачнеть…

Да, он хорошо помнил этот дом напротив. Он бывал здесь года полтора назад.

До Игоря у Хмельницкого шофером работал Валерий Осипов, бывший десантник. Они были с ним в приятельских отношениях. Игорь знал, что жену Валерия зовут Таня, что они очень любят друг друга. Иногда они встречались в компаниях. Валерий в принципе был симпатичен Игорю — простой, открытый. Они были близки по возрасту, да и родом были из близких мест — Игорь из Павловского Посада, Валерий Осипов из Орехово-Зуева.

И поэтому поначалу он опешил, когда некто важный и ответственный вызвал его к себе и каким-то спокойным, тягучим тоном объявил ему задание, которое он должен будет выполнить в самое ближайшее время.

— Что?! — переспросил пораженный Игорь.

— Вы что, Игорь Александрович, немного туги на ухо? — таким же тягучим нудным голосом спросило ответственное лицо, глядя на него сквозь очки. — Когда вас принимали на работу, медицинская комиссия не обнаружила у вас никаких отклонений от нормы. Значит, плохо еще работают наши медики, плохо, — качал собеседник своей крупной седой головой с огромной залысиной.

— Я расслышал, но… — замялся Игорь.

— Так выполняйте, Игорь Александрович, раз расслышали, — произнесло ответственное лицо и прикрыло могучей, поросшей жестким волосом рукой зевок. А, скорее всего, имитировало зевок. Потому что, несмотря на его кажущийся спокойный, безмятежный тон, дело предстояло далеко не спокойное и не шутейное.

А задание было такое — устранить Валерия Осипова. Сделать так, чтобы он больше не мог работать водителем у Олега Хмельницкого. Необязательно лишать жизни. Но работать водителем у Олега Хмельницкого он больше не должен. А в принципе желательно и… Так спокойнее будет.

— Кстати, у нас за подобного рода задания предусмотрено особое вознаграждение, — произнесло ответственное лицо. — Приступайте, Игорь Александрович. Я верю в вас и в ваши способности. Мне всегда казалось, что вы далеко пойдете. Кстати, именно я уговаривал руководство принять вас к нам на работу, насчет вас были большие сомнения. А вот я верил в вас. Сами понимаете, далеко не все выпускники Высшей школы КГБ сейчас находят хорошую работу с достойным заработком, таким как у вас. А впоследствии он будет еще более достойным, это я вам смело и уверенно могу обещать… Да ведь вам это будет совсем нетрудно сделать. Всем известно, какой вы ас вождения автомашин. Действуйте же… — И на его землистом корявом лице появилось некое подобие ободряющей улыбки.

Игорь не рассчитывал на особенно большое вознаграждение за свою работу. Зато он прекрасно понимал другое — ему было сказано то, что было сказано. И то, что ему было сказано, он уже знал. А слова эти дорогого стоили, очень дорогого. А из этого следовало, что выхода у него два — либо выполнить задание, либо его собственная жизнь не будет стоить ни гроша… А почему это он должен рисковать жизнью? Она у него одна. А своя рубашка, как известно, ближе к телу.

Как и все «люди долга», он быстро успокоил свою пробудившуюся было совесть. Надо — значит, надо, вот и все. И потом, он человек военный, здесь он тоже на службе, ему дало приказ вышестоящее лицо, и его обязанность не рассуждать, а выполнять. И приложить все свое умение, чтобы данный приказ выполнить как положено.

А вот когда он его выполнил, когда узнал о последствиях, совесть уже не будоражила его. Более того — в душе шевелилась гордость за то, как мастерски он приказ выполнил. Никто ничего не понял. Никто. Кроме того, кто отдавал этот приказ. А тот, узнав о выполнении, сделал едва заметный жест губами и одобрительно кивнул головой: классно, мол, сделано, оправдал, мол, высокое доверие… И передал ему конверт с вознаграждением. Там и впрямь было не так уж много зеленых бумажек. Впрочем, Игорь на это особенно и не рассчитывал. Главное, что начальство осталось им очень довольно. Это сулило большие перспективы.

А сделал он все и в самом деле классно. Угнал «КамАЗ», стоявший на стройке на окраине Москвы, заменил номера, а затем проследил за «Мерседесом» Хмельницкого, выбрал удобный момент и умело ударил его сзади на светофоре. А затем скрылся с места происшествия, словно сквозь землю провалился. И все. И нет ничего. И никто ничего не знает. Кроме него и того, кто отдавал этот приказ. Но они оба будут молчать…

А вот Валерий Осипов, как ни странно, выжил. В Склифе его буквально собирали по частям. У него был сломан позвоночник. Домой он попал только через полгода, уже на инвалидной коляске.

Игорь не особенно интересовался судьбой бывшего сослуживца. Но однажды на улице он встретил его жену Татьяну. Он сразу же вспомнил, как примерно год назад был у них дома. Валерий пригласил его на свой день рождения. Игорь помнил, какая уютная теплая обстановка царила там, в этой небольшой однокомнатной квартире на окраине Москвы. Таня была рослая женщина с большими зелеными глазами и длинными ресницами. Он вспомнил, как тогда невольно позавидовал Валерию, невольно сравнил Таню со своей крутой и вальяжной Тамарой. Теперь Таня очень изменилась, похудела, побледнела, большие глаза глядели печально. Увидев ее, Игорь почувствовал, как какой-то неприятный холодок пробежал у него по спине. «Я выполнял свой долг, только выполнял свой долг», — сказал он себе, словно какое-то заклинание, и подошел к Татьяне. Пройти мимо он никак не мог, она глядела прямо на него.

— Здравствуй, Игорь, — тихим голосом произнесла Татьяна.

— Здравствуй, Таня. Ну как… Как он? Валерий… — спросил Игорь.

Губы ее скривились, было видно, что она еле сдерживает рыдания.

— Он… Понимаешь… Я никогда не могла представить себе, что такое может быть… Игорь… Он так страдает. Он старается держаться молодцом, но я-то вижу… Ему стыдно за себя, ему жутко стыдно передо мной. Он беспомощен, он ничего не может… Он пытается что-то делать своими руками в доме, он пытается чем-то заниматься… Но самое страшное — это ночи… Он совершенно не может спать, спит только со снотворным, да и то урывками. Ты знаешь, он вернулся из больницы совершенно седым… — добавила она тихим голосом.

— Да, — покачал головой Игорь. — Да… Надо же такому было случиться! Вот злая судьба!

Шевелилась ли у него в этот момент совесть? Пожалуй, он и сам себе не мог бы четко ответить на этот вопрос. Во всяком случае, ему было приятно ощущать, что он весел и здоров, что у него в двадцати метрах отсюда стоит служебный «Мерседес», а через час он встретится с Леной, с которой они прекрасно проведут время… Каждому свое! Действительно, судьба! А кто они такие? Всего лишь маленькие винтики в большой машине, которая так закрутилась, что остановить ее ход невозможно. Никому невозможно, а уж тем более им. Их дело маленькое, исполнять, что говорят, и сопеть себе в две дырки.

— Я не знаю, что будет дальше, — прошептала Таня. — Не знаю. Но он никогда не будет ходить, это мне известно точно. Врачи мне сказали, чтобы я не надеялась. Валере я, конечно, не говорю про это, я постоянно его обнадеживаю. Но он ведь и сам все понимает. А ему всего только тридцать один год… Так-то вот, такие дела, — всхлипнула она и вытерла глаза ладонью.

— Ну почему не будет ходить? — попытался утешить ее Игорь. — Ты знаешь, медицина семимильными шагами идет вперед. Сегодня врачи не могут поставить его на ноги, а завтра, глядишь… Не надо отчаиваться, Таня, дотронулся до ее плеча Игорь. — Отчаяние — это большой грех.

— Ладно, — махнула она рукой и попыталась улыбнуться. — Спасибо тебе за теплые слова. Сам-то ты как?

— Нормально. Вожу вот Олега Михайловича. А дальше… От судьбы никуда не денешься, — вздохнул он, чувствуя, что начинает ловить кураж от тех пустых слов, которые произносит. А совесть? Что совесть? Абстрактное понятие. Сегодня — ты, а завтра — я. Или как это по-блатному: «Умри ты сегодня, а я завтра». Если бы он отказался выполнить приказ, Валерия бы все равно убрали, а в придачу убрали бы и его… Так что он никак не мог повлиять на судьбу, только ухудшить положение. А что? Ведь Валерий все-таки выжил, а там, глядишь, и на ноги встанет… Утешал Игорь себя, что ли? Пожалуй, нет… Он не нуждался ни в каком утешении, он и так чувствовал себя вполне комфортно…

Его совести суждено было подвергнуться вскоре еще одному испытанию. Примерно через месяц после встречи с Татьяной он узнал, что Валерий покончил с собой, вскрыв себе вены.

«Так, значит, — пробормотал Игорь, узнав о случившемся. — Значит, судьба. От нее никуда не денешься…»

А вот теперь он сидит на чердаке дома напротив и смотрит в слуховое окно. А там, в квартире Валерия Осипова, находится его новая жертва. А что поделаешь, такова жизнь, и она диктует людям свои суровые законы. Не хочешь прозябать в нищете, будь готов ко всему. Надо быть настоящим мужчиной! А совесть? Отвлеченное понятие, категория для слабонервных хлюпиков!

Игорь внимательно следил за людьми, входящими в подъезд и выходящими из него.

Вот мальчишки выбежали из подъезда, вот вошла высокая красивая женщина, вот вошел сутулый усатый старик с саквояжем в руке, опираясь на трость. Вот мужчина в черном, весьма бандитского вида, вышел из подъезда, сел в черный «Мерседес» и умчался…

Шло время, входили и выходили люди. Вот вышел сгорбленный усатый старик со своими саквояжем и тростью и куда-то захромал. Игорь зевнул, вытащил сигарету и закурил. Надо было набраться терпения. Ну и что же, ему не впервой сидеть в засаде, он и ждать тоже умеет долго, всему его обучили…

А старик с саквояжем, опираясь на трость, захромал в правую сторону от подъезда. Огляделся по сторонам. Серебристый «Ауди» и «БМВ» Аллы стояли на прежних местах. Потихоньку начинало темнеть. Дождь закончился.

Напротив находился точно такой же семнадцатиэтажный дом. И Андрей обратил на него внимание. Очень удобно расположен этот дом, просто идеально для известных дел. Ему-то уж это было прекрасно известно.

Андрей отправился в сторону автобусной остановки. Он понимал, что за ним могут следить. Более того, был почти уверен, что следят. Потому что прекрасно понял из рассказа Олега, что те, кто все это затеяли, медлить не станут. Это не в их интересах, в их интересах действовать очень оперативно. Да и печальная судьба Бориса Ветрова далеко не настраивала на оптимистический лад. Все решали часы, а возможно, и минуты…

Зайдя за угол, Андрей увидел справа здание школы. Вокруг школы был двор. Он зашел в этот двор, где росли густые кусты. Огляделся — вокруг никого не было. Там он быстро снял свой наряд, парик, отклеил седые усы, положил все это в саквояж и уже в своей обычной одежде направился к самому крайнему подъезду дома напротив. Там как раз стояла «Газель», откуда двое мужчин разгружали какие-то вещи. Дверь подъезда была открыта настежь, и Андрей спокойной походкой вошел туда. Он сел в лифт и доехал до семнадцатого этажа. На люке, ведущем на чердак, замка не было. На чердаке он снова переоделся, надел телогрейку, наложил на лицо грим и принял образ бомжа, живущего на чердаках. Мало ли кого придется встретить на своем пути? А бомж в телогрейке никого не удивит, ни у кого не вызовет подозрений. Он вытащил из саквояжа пистолет, навернул на него глушитель и положил пистолет в карман телогрейки. В другой карман положил наручники. А для пущего отвода глаз взял в левую руку заранее приготовленную бутылку пива. Саквояж спрятал среди всякого хлама, валявшегося на чердаке.

По верхнему этажу он стал продвигаться от подъезда к подъезду. Так Андрей прошел шесть переходов. Вот он, тот подъезд напротив дома, где живет Татьяна Осипова, где ждут его в ее квартире Олег и Алла. Именно в районе следующей лифтовой шахты и должен был, по его расчетам, находиться киллер, человек, которому поручено убить Аллу…

И теперь надо было действовать крайне осторожно. Тот человек опытен, но Андрей тоже опытен и работу свою знает хорошо.

Ну что, дело стало близиться к развязке. Посмотрим, кто кого.

11

Андрей Стрельцов обладал одной способностью, для обычных людей малозначительной, а для людей его профессии стоящей очень дорого, жизни, например. Он умел двигаться совершенно бесшумно, не издавая ни единого звука. И умение это довел до совершенства. Оно успело сослужить ему хорошую службу.

Вот и сейчас…

Он стоял позади киллера, а тот и не подозревал о его присутствии на чердаке. Пристально глядел в маленькое слуховое окно, откуда был великолепный обзор того самого подъезда дома напротив. До чего же прекрасное место, чтобы произвести отсюда смертельный выстрел!

Андрей видел его широкие квадратные плечи, коротко подбритый затылок. Он мог бы немедленно ликвидировать его, тот бы и дернуться не успел.

Но ему нужно было другое, совсем другое. Этот человек нужен был ему живым, только живым. Информация, которой он владел, стоила очень дорого.

Пистолет с глушителем лежал у Андрея в правом кармане телогрейки.

А в левой руке он продолжал держать бутылку пива. Вид его мог бы любому внушить доверие. Обычный бомж, живущий на чердаке и разжившийся бутылкой пива.

Андрей кашлянул. Человек у слухового окна вздрогнул и резко обернулся.

— Ты чего тут делаешь, паренек? — хриплым голосом спросил Андрей, делая глоток пива из горлышка. — На этом чердаке я живу… А ну пошел отсюда! А то Сивого кликну!

Игорь Конышев был совершенно растерян. Он не знал, как ему реагировать на появление грязного бомжа. В своих далеко идущих планах он этого как-то не учел. Он молча, с ненавистью глядел на эту досадную помеху, внезапно возникшую на его пути. Он мог бы застрелить бомжа, но тут же могли появиться его собратья по чердачной жизни и наделать большого шума. Это Игорю совсем не было нужно. Необходимо было что-то срочно придумать.

— Да я так… — развел руками Игорь. — Так… Передохнуть тут немного решил. Ты пока иди, иди, а я скоро уйду.

— Никуда я отсюда не пойду, мать твою за ногу! — нахмурился Андрей и сжал кулаки. — Это мой чердак. Я тут уже третий месяц живу. У нас давно все места поделены. Не, парень, тебе тут не фарт. Гадом буду, сейчас Сивого кликну! Он тут с ребятами неподалеку, — обнадежил он конкурента. — Сейчас он тебе рога пообломает, парень, он тебе живо шмазь сотворит, сила египетская!

Ошарашенный этим явлением, Игорь никак не мог прийти в себя. Но самым досадным было осознание того, что он уже засветился и его план снова летит в тартарары. От охватившего его бешенства Игорь был уже не в состоянии контролировать себя и молча направил дуло винтовки в лицо злополучного бомжа с бутылкой пива в руке.

— Да ты, гляжу, духовой, — скверно улыбнулся Андрей, делая небольшой шажок назад. — Ты что, парень, из-за какого-то чердака грех на душу хочешь взять? Я и не думал, что ты такой духовой… Возмездия-то божьего не боишься?

Игорь молчал. Он не знал, что ему делать, то ли избавляться от свидетеля, то ли снова менять свои планы.

И этим его замешательством воспользовался Андрей.

— Эге, слышу, Сивый сюда идет, и Лапша с ним должен быть, — произнес он, резко оборачиваясь направо.

Обернулся и Игорь. В этот момент Андрей сорвался с места и совершил молниеносный кошачий прыжок обеими руками вперед. Многократно отработанным движением он выбил винтовку из рук противника, а затем резко вывернул его правую руку. Тут же попытался надеть на него наручники.

Однако сделать это оказалось далеко не просто. Противник был вполне достойным. Он применил ответный прием, ловким движением высвободил руку и немедленно нанес Андрею четкий короткий удар в челюсть. Стрельцов упал навзничь. И хоть сразу же поднялся с грязного пола, за это время в руке у Игоря оказался выкидной нож. Доставать из кармана телогрейки пистолет уже не было никакой возможности. Игорь резко бросился на него с ножом, метя в живот. Под рукой была только лежащая рядом бутылка, из которой уже вылилось все пиво. И Андрею не оставалось ничего другого, как поднять с пола эту бутылку и что есть сил ударить противника по голове. Лезвие ножа все же успело скользнуть Андрею по бедру, но сам Игорь был оглушен ударом бутылки.

Все. Андрей быстро надел на оглушенного врага наручники и присел на корточки рядом с ним. Честно говоря, он не ожидал такой прыти от соперника и досадовал на себя за излишнюю самонадеянность. Это был натренированный и подготовленный человек. Кто бы это мог быть? Ничего, скоро все узнаем.

Пока противник лежал без сознания, Андрей наложил на свою рану пластырь, который постоянно носил на всякий случай с собой.

Прошло минут десять, и лежащий на грязном чердачном полу киллер стал приходить в себя. Открыл глаза и с бешеной ненавистью поглядел на своего удачливого противника.

— Ну как? Оклемался? — спросил Андрей.

Тот молчал, со зловещим прищуром буравил его глазами.

— Твоя жизнь на сей момент не стоит ни копейки, — сказал Андрей. — Ты в наручниках, у меня в кармане пистолет с глушителем. Я тебя сейчас шлепну, и все тут. Так что твоя жизнь зависит только от твоей разговорчивости. Говори, парень. Тебе же лучше будет. Ты и так разозлил меня изрядно. Ну! крикнул он, встал и вытащил из кармана пистолет. — Вот она, твоя смерть. Ты же еще так молод, полон надежд и стремлений. Рассказывай, для кого ты припас этот винторез? Ну!!! — крикнул он и передернул затвор пистолета.

— Там… В доме напротив… — выдавливал из себя слова Игорь, лихорадочно соображая, как бы ему заморочить голову противнику и выиграть время. Но ничего путевого ему в голову не приходило.

— Я и сам знаю, что в доме напротив, — криво усмехнулся Андрей. Удобно ты тут устроился, окошко это как будто специально для тебя прорубили. Только вот кто именно в доме напротив тебе так помешал, что ты решил взять на душу такой грех?

— Там… — мямлил Игорь.

— Впрочем, я и сам знаю ответ на свой вопрос, — произнес Андрей. — Я хотел только подтверждения. Но раз ты не хочешь говорить, то и не надо. Тебе же хуже… Все!

Дуло пистолета смотрело Игорю прямо в лоб. Выхода не было. Игорь решил, что это один из киллеров, подосланных к Хмельницкому Фефиловым. А с ним шутки были очень плохи.

— Там находится Олег Михайлович Хмельницкий, — произнес наконец Игорь.

— Да? — искренне удивился Андрей. Ему действительно было очень странно, что одну и ту же работу поручили двоим людям. Они же могли помешать друг другу. Нет, не сходилось тут что-то, явно не сходилось.

— И кто же тебе поручил убрать его?

— Никто.

— Не морочь мне голову.

— Клянусь, никто. Я сам. Я хотел жениться на его жене.

А вот это было действительно очень похоже на правду. Такое трудно было придумать.

— Так… Значит, ты хотел убить Хмельницкого, жениться на его вдове и завладеть его немалым имуществом?

— Да. Я, кажется, перешел вам дорогу. Но я не знал…

— Ты многого не знал и не знаешь, парень. И вряд ли когда-нибудь узнаешь, — укоризненно покачал головой Андрей. Да, над Олегом сгустились черные тучи… И руководителям банка он дорогу перешел, а тут еще, оказывается, и личные мотивы этого корыстолюбивого подонка. Все одно к одному.

— Я вам все рассказал.

— Нет, не все. Ты не сказал, например, кто ты такой. Как твое имя? Хотя… Я, кажется, и сам это знаю.

— Я Конышев. Игорь Конышев.

— Так я и подумал, — сказал Андрей. — Я кое-что слышал про тебя. Ты же работал личным шофером у Хмельницкого.

— Да.

— И у тебя, значит, роман с его женой?

— Значит, так, — мрачно подтвердил Игорь.

— Занятно, — покачал головой Андрей. — Очень занятно… Так вот, что я тебе скажу, Игорь Конышев. Вставай, и пошли. Сейчас ты побеседуешь со своим соперником по амурным делам. Ему будет очень интересно с тобой побеседовать. Да, есть у меня основания полагать, что и не только ему одному, — вспомнил он рассказ Олега о подозрительной автокатастрофе, произошедшей с его бывшим водителем, мужем Татьяны. Такой прыткий паренек, похоже, способен на многое, подготовленный паренек… Будь он сам менее оперативным, еще неизвестно кто бы кого держал сейчас под прицелом. А глаза-то какие — холодные, водянистые. Такой способен на все, что угодно, хоть мать родную убьет ради выгоды. Образец настоящего современного мужчины… А сам-то он, часом, не такой? Чем он-то от него отличается?

— Встать! — крикнул Андрей, отгоняя от себя мучившие его мысли.

Игорь медленно поднялся с пола. В его мозгу происходила совершенно другая работа. Противник собирается его куда-то вести, очевидно, в дом напротив на встречу с Хмельницким. Такой вариант развития событий он считал далеко не самым худшим. По пути можно будет попробовать убежать. Главное, что противник не прикончил его прямо здесь. А сейчас появилась хоть какая-то надежда.

— Пошел вперед! — подтолкнул его в спину дулом пистолета Андрей.

Игорь побрел по чердаку к выходу. А у самого выхода вдруг резко развернулся и двумя руками в наручниках ударил Андрея в лицо. Его в свое время обучали и этому, а Андрей застегнул наручники не за спиной, а спереди, ведь он собирался вести его по двору, и наручники можно было бы чем-нибудь прикрыть, чтобы не привлекать внимания. Удар получился очень сильным и точным. Металл наручников усилил его. Андрей на какое-то мгновение потерял контроль над ситуацией, его шатнуло в сторону. Игорь бросился бежать.

Он уже почти скрылся за одним из чердачных поворотов, как пуля, пущенная вдогонку, попала в его коротко подбритый затылок. Он издал какой-то невнятный булькающий звук и рухнул на грязный чердачный пол…

Андрей сунул пистолет в карман телогрейки и подошел к убитому им киллеру. Мрачно поглядел на него.

Да, досадно, что так получилось. Было бы о чем потолковать этому поганому Конышеву со своей потенциальной жертвой. Ох, и интересный мог бы получиться разговор! Да, он унес с собой на тот свет много такого, что им надо было бы обязательно знать. А раз он пришел сюда, чтобы убить Олега, значит, Аллу Скороходову заказали кому-нибудь другому. И эта опасность до сих пор не устранена, она где-то совсем рядом. И скорее всего, эта смертельная опасность находится в серебристом «Ауди» с тонированными стеклами и фальшивыми номерами, стоящем около дома.

12

Часы показывали 22.00. Уже ощутимо стемнело. Осторожно приоткрылась дверца серебристого «Ауди», и оттуда вразвалочку вышел водитель. Его кличка была Сапер. В свое время в армии он был сапером, оттуда и кличка. И задания он тоже обычно получал соответствующие.

Он прошелся по двору неторопливым шагом, делая вид, что вышел на вечернюю прогулку подышать воздухом, картинно зевнул, потянулся, ненарочито огляделся по сторонам, убедился, что вокруг никого нет, подошел к стоящему неподалеку «БМВ», нагнулся и быстро прикрепил к днищу автомобиля магнитную радиоуправляемую мину.

Именно такое указание час назад он получил от Фефилова по телефону. Указание, как всегда, было совершенно оправданное. Никто не мог бы точно сказать, когда Скороходова и Хмельницкий выйдут из подъезда. В какой именно квартире они находятся, Сапер и его подельник по кличке Десантник не знали, наводить подробные справки было очень долго и обременительно. А такой вариант являлся беспроигрышным. И теперь им оставалось только отъехать подальше и ждать, когда в машину сядет объект, чтобы нажать на кнопку пульта. А утром должна была прибыть смена — те двое, которые ликвидировали Ветрова. Ну а ночь, если бы никто в машину не сел, пришлось бы коротать здесь. А что поделаешь — работа такая!

Сапер выполнил задание Фефилова быстро и незаметно. Он тоже был высококлассным специалистом своего дела. И снова вразвалочку отправился назад к своей машине. Сел за руль, оглянулся назад. Увидел, что Десантник спит на заднем сиденье мертвым сном.

— Дрыхнешь? — буркнул он и хотел было разбудить его, но махнул рукой, пусть покемарит немного. А потом наступит его очередь. Хотя Фефилов категорически приказывал обоим бодрствовать постоянно. Но ничего, ни он, ни Десантник объект не упустят, не те они люди…

Сапер негромко включил магнитолу и хотел было закурить сигарету. Но тут…

Со страшной силой что-то сдавило ему горло. Он понял, что это веревка, мгновенно наброшенная кем-то на его шею. Удавка затянулась… Сапер захрипел, из глаз потекли слезы. Он ничего не мог понять. Что происходит? Десантник, что ли, это сделал? Было уже довольно темно, к тому же стекла автомобиля тонированы, и в зеркале заднего вида он не мог видеть лица того, кто с такой жуткой силой сдавливает ему горло.

Но это был не Десантник. Тот уже спал беспробудным сном. И вовсе не от накопившейся за день усталости, а совсем по другой причине.

…Пока Сапер находился около «БМВ» по известному делу, к их машине медленным шагом, пошатываясь, подошел какой-то мужчина, очевидно пьяный.

Десантник сидел на правом переднем сиденье, курил сигарету. Стекло было слегка приоткрыто.

Пьяный облокотился о дверцу и мутными глазами поглядел на Десантника. От него разило спиртным.

— Братан, не откажи в просьбе, дай закурить, — пробормотал он.

— Иди, иди, нет у меня лишних сигарет, — пробасил Десантник.

— Братан, некрасиво говоришь, — с укоризной в глазах глядя на Десантника, произнес пьяный. — Я же Санька из восьмого подъезда. Ты любого спроси, кто такой Санька. Я тут марку держу, меня все знают…

— Пошел, говорю, — прошипел Десантник. Ему было строго-настрого запрещено ввязываться во всякие сомнительные ситуации, а то бы он быстро разобрался с этим Санькой из восьмого подъезда. Будет тут еще шпана всякая под ногами путаться, когда они приехали на такое важное дело.

— Сам пошел! — разозлился пьяный. — Понаставили тут всяких иномарок. Подумаешь, «Ауди» у него. Что, собственно говоря, из этого следует? Допустим, у тебя «Ауди», а у меня «Роллс-Ройс». Ты подумай над этим вопросом, братан, — помахал он в воздухе указательным пальцем. — Пораскинь своими мозгами. И, кстати, — прищурился он, — кто ты вообще такой? Откуда ты тут взялся в нашем дворе?

Десантник был больше не в состоянии терпеть этот вздор. Он резко открыл дверцу, чтобы показать ему, кто есть кто. И тут же получил от пьяного мощный удар ребром ладони в шею. Удар был отработанный, и Десантник тут же отключился, его мощное тело стало оседать на асфальт.

А еще через несколько секунд в его вену вошел шприц. Сильнодействующее снотворное должно было действовать до самого утра. Он был полностью нейтрализован.

«Пьяный» тут же перестал казаться пьяным, а стал самим собой — Андреем Стрельцовым. Он быстро обыскал карманы спящего и извлек оттуда пистолет «ПМ». И до прихода второго киллера успел усадить первого на заднее сиденье машины. А сам спрятался рядом с ним, за левым передним сиденьем, ожидая, когда в машину сядет второй.

…Сапер хрипел и задыхался, а Андрей, крепко держа левой рукой удавку, сжимающую шею киллера, правой полез в его карманы. Так… Вот пистолет, похоже, газовый, но, разумеется, приспособленный для стрельбы боевыми патронами. Отлично… Так… А это что? Еще того лучше, пульт радиоуправления. Планы понятны и очевидны… Наверняка он затем только что и отлучался от своей машины, чтобы заминировать машину Скороходовой.

— Ну что, дружище, поехали, — предложил Андрей, ослабляя свою удавку. — Только должен тебя предупредить, одно движение, и ты в лучшем из миров. Так что, не советую дергаться. Давай, давай, трогайся с места. Ты как, ехать-то сможешь? Глаза на лоб не вылезли?

— Смогу, — прохрипел Сапер, потирая одной рукой шею, а другой вытирая слезы с глаз.

— Ну и славно. Тебя, кстати, кто сюда прислал? Отвечай, падло! закричал Андрей. — А то я и без тебя доеду, куда мне нужно. А ты заснешь, как твой дружок-скряга. Только в отличие от него ты заснешь вечным сном. Ну!!! Кто вас подослал?! Говори быстрее! Стреляю!

— Фефилов, — пробормотал Сапер.

— Фефилов… Очень хорошо, просто замечательно. А раз вас сюда подослал Фефилов, то мы с тобой сейчас и поедем к Фефилову… Что дергаешься? Не хочется? Понимаю, еще бы тебе этого хотелось… А пулю в затылок тебе от меня получить хочется? Поверь мне, я тебя не пожалею, не за что мне тебя жалеть. Давай, вперед!

Сапер завел двигатель, выжал сцепление и тронул машину с места.

Когда они проезжали мимо «БМВ», Андрей произнес равнодушным тоном:

— Притормози-ка тут, пожалуйста.

Сапер остановил машину.

— А теперь слушай меня очень внимательно. Значит, так, спокойно выйди отсюда, посмотри, нет ли кого-нибудь поблизости и сними с этой машины ту штуку, которую ты только что к ней прицепил. Нехорошо так все оставлять, очень нехорошо. А ну, пошел… — процедил он. — И смотри, если дернешься, твоя пустая башка мигом разлетится, как гнилой орех. Никаких шансов у тебя нет.

Сапер медленно вылез из своей машины и направился к «БМВ». Огляделся по сторонам и так же быстро снял с днища автомобиля магнитную мину. И вернулся обратно.

— Ты вообще, я смотрю, толковый парень, когда дело касается твоей жизни, — похвалил его Андрей. — Видимо, Фефилов берет на работу только очень толковых ребят. А теперь делай вот что. Прикрепи это хозяйство к нашей машине. И прямо под тем местом, на котором ты сидишь.

Сапер, не глядя на него, безмолвно выполнил и этот приказ.

— Отлично. Просто замечательно все получилось, — широко улыбнулся Андрей. — Мина под тобой, а пульт у меня в кармане. Теперь работать с тобой будет еще приятнее. Поехали дальше. Особенно быстро не разгоняйся. Еще разочек придется остановиться. Полагаю, последний.

К этому времени совсем уже стемнело.

Они проезжали мимо сквера, где росли березы.

— Хорошее место, правда, тенистое? — спросил Андрей. — Давай тут притормозим.

Сапер остановил машину.

— А теперь вытаскивай своего другана отсюда, да поживее. Надоело мне с ним рядом сидеть. Не нравится мне такое соседство. Так постоянно и ждешь, что он очнется и что-нибудь этакое сотворит. Давай, не тяни! Пошел вперед!

Сапер вылез из машины и стал вытаскивать могучее тело Десантника наружу.

— Вон там, около той березы, хорошее местечко, — показал Андрей из окна машины. — Посади его там. Пусть покемарит. До утра не замерзнет, ночи теперь теплые. А даже если и замерзнет, невелика потеря. Фефилов других себе найдет, свято место пусто не бывает. Так, парень?

Сапер проворчал что-то невнятное, оттащил Десантника к березе и посадил на землю, прислонив к дереву. И вернулся обратно.

— Все. Теперь поедем без остановок, — усмехнулся Андрей. Направление нашего главного удара — ваш загадочный и всемогущий Фефилов. Быстро гони к нему, специалист по взрывам!

13

Иван Никифорович Фефилов был, в основном, доволен тем, как разворачивались события. Ветров был ликвидирован, дискета у него изъята. Волокушиным был подобран опытный киллер для устранения Хмельницкого, а Сапер и Десантник должны были четко выполнить свою работу по уничтожению Аллы Скороходовой.

Что еще?

Оставалась, разумеется, большая опасность, что дискета была не в одном экземпляре, но, во-первых, это еще не факт, но и тут у него был запасной вариант, вариант отступления.

Если бы над банком «Роскапиталинвест» стали действительно сгущаться тучи, то он бы сумел уйти в подполье, уйти незамеченным. Вот Павленко, например, не сумел бы сделать это, его заместители тоже, им бы обязательно пришлось отвечать по полной программе, а он что?

Он согласно штатному расписанию лишь ведал подбором кадров. Его фамилия не фигурировала ни в каких сомнительных документах, ни в одном из них его подписи не было. Его счета нигде не были зафиксированы, он знал, куда прятать свои деньги. Пользовался старым проверенным методом наличностью. Так оно надежнее… Подальше положишь — поближе возьмешь, как говаривала мудрая Матрена Ильинична.

Да и то обо всем этом можно было говорить только в случае полного краха. А это было практически невозможно.

Слишком уж высокие люди покровительствовали банку «Роскапиталинвест», слишком уж большие интересы они в нем имели. И они ни в коем случае не дали бы себя в обиду.

Так что он мог быть вполне доволен своей работой за последние дни…

Шел одиннадцатый час вечера, и Иван Никифорович собирался домой с сознанием выполненного долга.

В своем бежевом длинном плаще и в шляпе он уже стоял около двери, готовый к выходу, как раздался телефонный звонок.

Иван Никифорович неохотно поднял трубку.

Он даже поначалу не поверил своим ушам. Услышал нечто совершенно невообразимое и нелепое.

На связи был Сапер.

— Иван Никифорович, — слышался в трубке его угрюмый басок. — Тут вот какое дело… Планы резко изменились.

— Что такое?! Как это так планы изменились?!

— Понимаете, пришлось взять с той квартиры в Орехово-Борисове Хмельницкого и Скороходову, связать их и посадить в нашу машину.

— Зачем? Ты что, с ума сошел?! — побагровел от бешенства Фефилов. Что за чушь ты несешь?

— Оба говорят, что у них есть исключительно важная информация для вас. Что-то очень важное, касающееся вас лично, — бубнил Сапер.

— А как вы попали в эту квартиру? Вам что было приказано делать?

— Мы решили действовать самостоятельно и выяснили, в какой именно квартире они находятся. Десантник, воспользовавшись удобным моментом ворвался туда и связал их. Как раз в это время мне позвонили вы и отдали приказ… Я перезвонил Десантнику, он рассказал мне о том, что произошло. Я поднялся наверх, и мы стали их допрашивать. И они требуют вас. Извините, Иван Никифорович, мы не выполнили ваш приказ. Но, может быть, им действительно есть что сказать…

— Вы где находитесь?

— На Ленинском проспекте. Неподалеку от вашей квартиры.

У Фефилова была конспиративная квартира в конце Ленинского проспекта, около Дома туриста, где он назначал своим агентам встречи по особо важным делам.

— Ладно, ждите, — проворчал Иван Никифорович, немного подумав. Скоро буду.

Он положил трубку и несколько минут в недоумении стоял около двери. Это было нечто странное, от Сапера и Десантника он такого не ожидал. Зачем им понадобилось хватать Хмельницкого и Скороходову, сажать их в машину и везти на его конспиративную квартиру, когда им было приказано поставить на машину Скороходовой радиоуправляемую мину? Что за непонятная инициатива? Хотя Десантник, надо признаться, действительно порой проявлял самостоятельность и своеволие, и Иван Никифорович уволил бы его, если бы на этой службе вообще существовало такое понятие, как увольнение с работы. Увольнение с работы автоматически означало увольнение из жизни… А специалистом по некоторым вопросам парень был незаменимым, Фефилову было жалко терять его. А вот Сапер всегда все выполнял беспрекословно, от него такого ожидать было сложно. И вообще, очень все это странно. И почему, кстати, человек Волокушина еще не ликвидировал Хмельницкого? Однако, может быть, оно и к лучшему. Мало ли какой информацией обладают эти двое? А теперь он будет обладать ею. А уж когда и в каком виде донести ее до Павленко, он разберется. Пусть на его руках будет козырная карта. С Павленко надо держать ухо востро, от него всегда можно ожидать какой-нибудь подлости.

Ладно, в жизни бывает всякое, и теперь надо действовать применительно обстоятельствам. И в данной ситуации делать было нечего, кроме как спуститься вниз, сесть в черную «Волгу» и велеть шоферу везти его на Ленинский проспект.

Через полчаса они были на месте. Фефилов еще издалека увидел серебристый «Ауди» своих подчиненных, стоящий во дворе дома.

Своего водителя он решил отпустить, совершенно незачем ему быть в курсе дел. Павленко вполне мог поручить водителю следить за ним и аккуратно доносить о его встречах и разговорах, даже наверняка именно так оно и было.

Иван Никифорович медленным шагом направился к «Ауди». Ему показалось несколько странным то, что Сапер не стал вылезать из машины, чтобы встретить его как положено, а лишь показал жестом, чтобы тот открыл заднюю дверь и сел в машину.

Однако Иван Никифорович поступил именно так. Но только он открыл заднюю дверцу «Ауди», как чья-то мощная рука втянула его в машину.

Он плюхнулся на заднее сиденье и увидел, как некто рядом держит на прицеле из двух пистолетов и его, и Сапера на водительском месте. Десантника в салоне автомобиля и вовсе не было.

— Какая встреча, — вдруг тихо, с удивлением в голосе, произнес человек с пистолетами, увидев лицо Фефилова. — Впрочем, этого можно было ожидать, — добавил он еще тише.

Иван Никифорович не знал, кто этот человек. Лицо его лишь показалось ему несколько странным, очевидно, он был в гриме. А в салоне автомобиля было достаточно темно.

Да, Андрей Стрельцов в принципе мог ожидать этого. Но, разумеется, уверен в своей догадке не был. И тем не менее, она подтвердилась. Вот тебе и загадочный и всемогущий Фефилов. А когда ему называли эту фамилию, у него мелькнула мысль, что Фефилов это не кто иной, как его Куратор, по кличке Грач. А фамилии, имени и отчества своего шефа в разведке знать было не положено. И вот в какой необычной обстановке пришлось их узнать.

Но в этот момент долго размышлять не приходилось. Надо было действовать, и действовать оперативно.

— Послушай, парень, — сказал Андрей Саперу. — Объясни шефу, какая штуковина лежит у меня в кармане, чтобы он, не дай бог, не выкинул какой-нибудь фокус.

— У него пульт, — пробасил, не оборачиваясь, Сапер. — А мина под нами…

— Вы поняли, Иван Никифорович? — спросил Андрей.

Тот промолчал, едва заметно кивнул подбородком.

Андрей отработанным движением пристегнул заранее приготовленными наручниками правую руку Сапера к левой руке Фефилова. Теперь с ними будет еще спокойнее работать. Затем он на всякий случай обыскал карманы Фефилова. Но никакого оружия у того не было, как Андрей в принципе и предполагал. Ему оно ни к чему.

— Ладно, Иван Никифорович, — произнес Андрей. — Теперь давайте побеседуем по душам. Оцените ситуацию, вы ведь человек опытный и искушенный. Я сейчас могу вас отправить на тот свет и спокойно отсюда уйти. Меня никто не знает, и никто меня в вашей смерти обвинять не станет. Так что согласитесь, мое положение выгоднее вашего во много-много раз.

— Что вам от меня надо? — пробасил Фефилов, ошарашенный тем, что его провели, как ребенка. Такого он никак не мог ожидать. А Сапер-то хорош, шкура. Быстро он сдался. Хлипким оказался. Сидит теперь и головы не поворачивает, паскуда…

— Мне надо знать вот что, — ответил Андрей. — Только одну вещь. Точнее, две вещи. Кто заказал Хмельницкого? Кому заказали Хмельницкого? Второе он, разумеется, прекрасно знал и сам, но хотел подтверждения от Фефилова.

Иван Никифорович понял, что имеет дело с профессионалом, а тот обязательно осуществит то, что обещает, и решил, что прикрывать Павленко ему совсем ни к чему. Для чего он вообще жил? Для чего занимался своей деятельностью? Для себя, для удовлетворения своих все возраставших и возраставших аппетитов, а не ради какого-то там Павленко. И совсем не для того, чтобы сейчас закончить свою жизнь в этой машине от пули неизвестного киллера ради интересов банка «Роскапиталинвест». Надо было спасать только себя, и больше никого. И именно в этом сейчас были высшие интересы, а не в чем-то другом.

— Хмельницкого заказал Вадим Филиппович Павленко, — спокойно произнес Фефилов.

— И зачем ему это понадобилось?

— Он обладает сверхсекретной информацией.

— Так. А кому вы заказали Хмельницкого? Кто должен был убрать его и каким образом?

— Я заказал его Волокушину из охранного агентства «Барс».

— А Скороходова? Она тоже обладает сверхсекретной информацией?

— Да. И она тоже.

— Кому вы заказали ее, я вас не спрашиваю, так как прекрасно знаю это сам. Вы ее заказали вот этому господину, с которым вы связаны одной целью, а теперь еще и одной цепью. Только он свой заказ не осуществил, должен вас разочаровать.

— Разберемся, — проворчал Фефилов, бросая суровый взгляд на крепкий бритый затылок Сапера.

— Да, это действительно ваши внутренние проблемы. А у меня есть другие. Например, побеседовать по душам с Вадимом Филипповичем, — сказал Андрей. — Да и с Волокушиным тоже. Так что, Иван Никифорович, давайте совместными усилиями приглашать их на рандеву. У каждого из нас своя цель, причем у вас гораздо более серьезная — сохранить свою жизнь.

— Да, ради бога, — проворчал Фефилов. — Что мне до них? Кстати, Волокушин живет тут неподалеку.

— Так звоните ему.

— Набирайте номер.

Фефилов продиктовал номер Волокушина. Андрей набрал его и вскоре услышал в трубке мужской бас.

— Алло, слушаю вас, — произнес мужчина.

Как хорошо знал Андрей этот голос! Сколько раз он слышал по телефону назначаемые этим голосом задания! Вот он — Николай, его таинственный невидимый Заказчик.

Андрей поднес трубку к губам Фефилова.

— Фомич, привет, — нарочито бодрым голосом произнес Фефилов.

— Здравствуйте, Иван Никифорович, — ответил Волокушин.

— Слушай, тут дело очень срочное. Надо немедленно переговорить. Подходи во двор моего дома на Ленинском.

— Хорошо, — не заподозрил подвоха Волокушин. — Скоро буду.

— Какой он, кстати, из себя, этот Волокушин? — спросил Андрей. Назовите-ка, на всякий случай, его приметы.

— Пятьдесят с лишним лет, невысокого роста, плотный, крепкий, обычно ходит в такую погоду в кожаной куртке и в кожаной кепке. Походка вразвалку.

— Так… Прекрасно. Теперь очередь Павленко. Будем звонить ему.

— Ну уж Вадим Филиппович в такое время не поедет бог знает куда, возразил Фефилов. — Это совершенно исключено. Можете на это даже не рассчитывать.

— Почему это не поедет? — усмехнулся Андрей. — Вполне возможно, что и поедет. Смотря чем его сюда приманить. Вы-то вот человек опытный, а, однако, поверили и приехали. Я не думаю, что он настолько умнее вас.

— Благодарю вас за комплимент, — проворчал Фефилов.

— Да не за что. Воистину, мир тесен, Иван Никифорович, — покачал головой Андрей.

Фефилов пристально поглядел на него, и странная мысль заставила его вздрогнуть. Неужели? Да быть не может такого стечения обстоятельств. Бредит он, что ли?

— Раз вы клюнули на такую дезу, а вы человек очень неглупый и очень опытный, то будем пользоваться именно ею. Как говорится, от добра добра не ищут. Называйте его номер телефона.

— Сказать-то скажу, толку-то что? — буркнул Фефилов.

— А это уж я сам разберусь, будет с этого толк или нет. Вы номер только назовите. А пока послушайте меня предельно внимательно. Стреляю я без предупреждения и в крайнем случае смогу обойтись и без вашей помощи. А скажете вы Павленко вот что: Хмельницкий и Скороходова находятся на вашей конспиративной квартире, у них есть сверхсекретная информация. И сделайте так, чтобы Павленко вам поверил, это в ваших же интересах. Мне совершенно нечего терять, Иван Никифорович, я человек одинокий и очень злой. Вы поняли меня?

— Понял.

— А раз поняли, то действуйте. И будьте любезны, найдите аргументы, чтобы Вадим Филиппович поверил вам. Он вам не жена и не любовница, нечего вам жалеть его. Себя лучше пожалейте. Ваша жизнь не стоит сейчас ни ломаного гроша. А вам есть чего жалеть, есть ради чего существовать… Ну же, действуйте! Представьте себе, что на проводе ваш заклятый враг, Хмельницкий, например, или Скороходова… Кстати, так оно и есть на самом деле, ведь именно из-за поручения Павленко вы сейчас можете распрощаться с вашей единственной жизнью. Говорите номер.

Фефилов назвал телефонный номер Павленко. Андрей набрал его и протянул аппарат Ивану Никифоровичу.

— Алло, — услышал Фефилов в трубке усталый голос Павленко.

14

Надо сказать, что неприятные события последних дней не так уж сильно взволновали Вадима Филипповича Павленко. Он в принципе был совершенно спокоен и не забивал себе голову мыслями о каком-то Хмельницком с его упрямым вредным характером.

Его волновали совсем иные проблемы — предполагаемое падение цен на нефть, все возраставшее давление конкурентов на его тестя Евгения Головина, волновали обострившиеся отношения с новым вице-премьером, который постоянно подозревал и его и Головина в каких-то интригах против него, полагая, что они по-крупному обводят его вокруг пальца. Что, кстати, было истинной правдой.

Помимо этого, были у Вадима Филипповича и личные проблемы. Они касались его взаимоотношений с красавицей-женой Оксаной.

В последнее время их отношения стали весьма прохладными. И вообще, хоть этот брак принес ему огромные выгоды, теперь Павленко все чаще и чаще вспоминал о бывшей жене Вере с сожалением. Вадим Филиппович осознавал, что тогда у него был дом, была семья, а теперь же было нечто совсем иное, что семьей это назвать даже язык не поворачивался. Недавно он узнал, что стал дедом — дочка Лариса родила мальчика. Но он до сих пор своего внука не видел, ограничился поздравлением по телефону. Разумеется, в отсутствие Оксаны, еще не хватало, чтобы она знала, что он уже дед…

Вера любила его на протяжении всей их совместной жизни, продолжавшейся без малого четверть века, а Оксана быстро к нему охладела. Ведь со стороны он казался совсем иным, нежели был на самом деле. Он производил впечатление подтянутого красавца-мужчины в золоченых очках, солидного, весомого, дорого и элегантно одетого. Он выгодно отличался от развязных юнцов, с которыми она общалась до знакомства с ним. И Оксана действительно увлеклась им, она могла сказать, что влюблена в него. Более того, поначалу она очень уважала его. Узнав о ее романе с Павленко, отец быстро понял взаимную выгоду от этого брака и дал свое добро, не стала возражать и мать, давно уже живущая отдельно от отца, хоть они и не были официально разведены.

Когда же они стали жить вместе, Оксана быстро поняла, кто такой ее новообретенный супруг, и сильно разочаровалась в нем. Во-первых, ему было уже за пятьдесят, и, несмотря на цветущий внешний вид, он страдал многими присущими этому возрасту болезнями — радикулитом, хроническим гайморитом, из-за чего постоянно говорил в нос, у него были хоть и дорогостоящие, но тем не менее вставные зубы.

Но, разумеется, самым неприятным для Павленко стала проблема их сексуальной несовместимости. До свадьбы он даже представить себе не мог, насколько болезненной окажется для него эта проблема.

Тогда он был увлечен, буквально вдохновлен благородной идеей женитьбы на очень красивой и очень богатой девушке. И это делало его активным и неутомимым.

Когда же он идею свою осуществил, возраст дал себя знать. А вот Оксана в этом смысле была совершенно ненасытна. Ей нужно было постоянно и долго. А он этого не мог…

Однажды после соития он поймал ее взгляд и с ужасом почувствовал, что краснеет. Такого с ним не было очень давно.

Он попытался отшутиться. На первый раз у него получилось. Но вскоре он почувствовал перемену к нему молодой жены. В ее словах и жестах стало ощутимо чувствоваться презрение. Куда уж там рассказывать ей о том, он уже дед…

Вера уважала его, она даже боготворила его. Она старела, она была старше его на год, он был красив, интересен, очарователен, мобилен. Разумеется, и в сексуальном смысле удовлетворял ее полностью.

Оксана была младше его на двадцать пять лет — младше его обоих детей. И, разумеется, она мерила все совершенно другими критериями.

В отношениях супругов возникла напряженность, растущая с каждым днем.

Однако Вадим перенес все эти проблемы с достоинством. В конце концов, он не влюбленный юнец, а этот брак был браком по расчету. И расчет полностью оправдался.

Супруги, имея такие материальные условия, могли жить совершенно независимо друг от друга. Что они, собственно говоря, и делали. У Оксаны, к тому же, был перед глазами живой пример — ее собственные родители, давно уже живущие раздельно и даже встречающиеся крайне редко.

Оксана в основном жила в городской квартире на Арбате, ее не прельщал свежий воздух Подмосковья. Она вела богемный образ жизни, посещала приемы, рауты, презентации, выставки, юбилеи, коллекционировала автомобили, уникальные ювелирные украшения, а с недавних пор еще и пейзажи русских художников. Сами по себе русские пейзажисты, собственно говоря, интересовали ее крайне мало, просто она увидела дома у бывшей однокурсницы небольшой по размеру пейзаж Левитана, однокурсница назвала его примерную цену, и Оксана загорелась новой идеей. Кошельки отца и мужа вполне позволяли эту идею осуществлять, а у нее теперь было интересное и благородное занятие.

Вадим был занят работой, увлечен новыми проектами, идеей постоянного увеличения капитала, а ночевал в основном на своей загородной вилле. Там он мог хоть по вечерам и утрам дышать свежим воздухом, что в его возрасте было крайне полезно.

У Оксаны проблем практически не было, у нее даже не могло быть желаний, так как они всегда предугадывались и немедленно выполнялись. Хотя к ее новому увлечению — коллекционированию живописи супруг отнесся несколько напряженно. Зато отец ей ни в чем не отказывал, ему все было по карману.

А вот общаться с мужем ей становилось все сложнее и сложнее.

Вообще Вадим Филиппович в последнее время стал подвержен неким приступам внезапно возникавшей депрессии, сопровождавшейся жутким раздражением. Его мог привести в бешенство холодный или недостаточно крепко заваренный кофе, мог довести до белого каления запах пригорелого мяса. Он жутко напрягался и внутренне холодел от очередного презрительного взгляда Оксаны, от острого, произнесенного покровительственным тоном словца вальяжного, никогда не унывающего тестя Евгения Леонидовича. Много у него возникало причин для раздражения…

Он уже давным-давно привык к тому, что все делается по его сценарию, именно так, как захочет он. Так было с тех пор, как он укрепился в семье своего первого тестя и сделал уверенный шаг к своей будущей карьере. А уж когда они с Верой стали жить отдельно, он зажил настоящей уверенной полноценной жизнью. Вера уважала и обожала его, дети считали его образцовым отцом, тесть и теща образцовым мужем, талантливым ученым, блестящим преподавателем.

С годами аппетит его увеличивался, ему хотелось все большего и большего. А теперь, когда ему шел уже пятьдесят четвертый год, он стал сомневаться — надо ли было вообще стремиться к чему-то большему, не стоило ли остановиться на достигнутом. Ведь и так уже всего было более чем достаточно — и денег, и власти, и уважения, и любви… Но он был ненасытен.

И что теперь?

Он на пике зажиточности, почета. Он может в жизни все — купить дом в любой части земного шара, в любую минуту поехать куда угодно, может влиять на правительство, а значит, на судьбы многих людей.

И вдруг… Мелочь, путающаяся под ногами мелочь, вроде этого толстого Олега Хмельницкого. Ему приказали подписать документ о выдаче кредита, он отказался. И что дальше? Утихомирился бы, понял, что совершил ошибку, с кем не бывает? Ну, наконец, подал бы заявление об увольнении. Но нет, поднял такую бучу, организовал чуть ли не бунт против руководителей банка. Подговорил такую исполнительную деловую женщину, как Алла Скороходова, которой всецело доверял Софронов, проникнуть в кабинет главного бухгалтера, влезть в компьютерную секретную программу, переписать ее на дискету… Кто мог такого ожидать? Что, теперь надо опасаться всех сотрудников банка бухгалтеров, компьютерщиков, водителей, уборщиц? Как тогда вообще можно работать?

Но с Хмельницким надо было разбираться. И срочно. Один из участников гнусного заговора уже поплатился за свое усердие. Его труп сгорел в машине на Новорижском шоссе. То же самое будет и с Хмельницким, и со Скороходовой. И все. Можно будет о них забыть. О них уже можно забыть. Раз Иван Никифорович Фефилов взялся за дело, значит, все будет в полном порядке. Не зря же, в конце концов, Павленко откопал этого монстра, этого застойного динозавра с поросшими мхом огромными ушами и пригласил на работу в банк.

Вадим Филиппович был абсолютно уверен в себе и своих силах, он знал, что за его спиной стоят мощные структуры. Но противников надо было устранять, и делать это оперативно, пока они еще не успели навредить. А порой от одного злоумышленника вреда может быть не меньше, чем от целой шайки, время сейчас такое…

За все несколько лет руководства банком «Роскапиталинвест» у Павленко не было ни одного случая, чтобы подчиненный напрямую отказался выполнить указания своего руководителя. Были, разумеется, ошибки, просчеты, недоразумения, да и то не так уж часто. А чтобы напрямую, открыто, такого не было ни разу. А уж эта дикая история с внедрением в компьютерную программу — такого в самых смелых прогнозах никто и вообразить себе не мог.

В банке «Роскапиталинвест» была четко отработанная политика работы с подчиненными — лавирование между кнутом и пряником. Все сотрудники получали прекрасные зарплаты и премии, попасть на работу в банк можно было только по солидной рекомендации, даже уборщицей или шофером. Не говоря уже о заведующих отделами, сотрудниках бухгалтерии. Но если кто-то что-либо делал не так… Вот, например, Фефилов сообщил ему о несчастном случае с водителем Хмельницкого Осиповым. Авария, тяжелая травма, инвалидность. Вскоре — самоубийство. Доложил, а Павленко все понял. И дал понять Фефилову, что доволен им. Вскоре Фефилов получил внеочередную премию. Были и еще два-три похожих случая. Все делалось быстро и оперативно. Каждый отвечал за свой участок работы, а ему лишь докладывали о совершившемся факте.

А тут получилось нечто из ряда вон выходящее. Скороходову в банк взяли по личной рекомендации Дмитрия Николаевича Софронова, и до поры до времени она была просто идеальным работником, толковым, исполнительным, инициативным. А Хмельницкого-то привел в банк именно он. И это, разумеется, вызывало особую досаду. Ведь он знал его с незапамятных времен, подробно изучил его биографию, знал его великолепные знания, знал и слабости чревоугодие, склонность к пьянству и женскому полу. А оказалось, что он не видел его в упор. И некого было винить за просчет, кроме самого себя.

Тем хуже для Хмельницкого. Сегодня или завтра Иван Никифорович доложит ему о несчастном случае, произошедшем с ним.

Это работа Фефилова, а он не должен думать об этом.

Вадиму Филипповичу хотелось в этот вечер одного — поехать домой на свою виллу, где не было Оксаны, поплавать в бассейне с голубой водой, выпить рюмку коньяка, погулять по аллеям парка. Парк, созданный им в имении, был предметом его гордости. Он был сделан по принципу английских парков — с аккуратно подстриженными газонами, симметрично посаженными диковинными растениями. Гуляя по аллеям парка, Павленко вдыхал в себя лесной воздух и думал, вспоминал, переосмысливал свою жизнь. И постоянно испытывал чувство гордости за себя, простого украинского паренька, достигшего таких высот положения…

У него был дом в Лондоне, имение на морском побережье юга Франции, несколько квартир в Соединенных Штатах Америки. Он мог в любую минуту полететь туда, провести там ночь и вернуться обратно. Но он редко делал это. Больше всего он любил именно этот дом. Здесь все делалось по его проекту, именно так, как нравилось ему. Даже тесть, Евгений Головин, признавал, что на вилле Павленко все красивее, продуманнее, элегантнее, нежели у него.

Вадим Филиппович сел в лимузин и приказал шоферу везти его домой.

Но тут вдруг позвонила Оксана.

— Вадик, — произнесла своим ангельским голоском супруга. — Ты не забыл, что у нас сегодня презентация?

— Какая презентация, солнышко мое? — спросил Павленко.

— Как, Вадик, мы же приглашены в ночной клуб «Эстет» на презентацию романа Альфреда Старухина «Кровавое ничто». Там будет весь столичный бомонд. Ты же обещал мне…

Павленко закусил губу. Да, он и впрямь забыл об этой презентации, напрочь забыл со всеми неприятностями, навалившимися на его голову. А Оксана на литературные презентации и просмотры новых фильмов в Дом кинематографистов почему-то любила ходить в сопровождении законного супруга-банкира. Вот в другие места ходила без него, окруженная могучими молчаливыми телохранителями, а что касается искусства — то только с ним. Избалованная богатеньким папашей девочка — у нее свои прихоти, свои слабости… Она имеет на них право.

Оксана любила переходить из одной крайности в другую. То в строгом вечернем платье под руку с мужем она гордо шествовала на презентацию нового романа, а то в драных джинсах и мятой майке садилась в самолет и летела на Канарские острова или в Австралию в весьма сомнительной компании.

А уж на презентацию нашумевшего романа Альфреда Старухина «Кровавое ничто» Павленко хотелось идти меньше всего. Он даже брезговал держать в руках эту книгу, на обложке которой был изображен во всей своей красе женский половой орган. Книга наделала много шуму, Павленко тоже пытался читать ее ради того, чтобы угодить супруге, но никак не смог этого сделать даже ради нее. Роман, в основном, был посвящен половым извращениям и состоял из ненормативной лексики, а, говоря проще, из отборного мата. Хотя, надо признать, сделано было это достаточно искусно.

Сегодня на презентации модной книги, назначенной хозяевами элитного ночного клуба «Эстет» для пущей экстравагантности на двенадцать часов ночи и планируемой до самого утра, намечалась бурная полемика, готовая перейти даже в кулачную драку или иные веселые развлечения, типа кидания гнилыми помидорами и тухлыми яйцами в своих литературных оппонентов. А Оксана собиралась появиться на этом позорище, как говорится, вся в белом, под руку с импозантным и солидным мужем-банкиром, чтобы глядеть на омерзительный фарс сверху вниз.

Однако делать было нечего — надо ехать. Павленко знал, что в случае отказа Оксана сумеет создать ему невыносимую обстановку, она была непревзойденной мастерицей этого дела.

— А я совсем замотался, солнышко, — прощебетал Вадим Филиппович. — Я хотел было поехать на дачу и отдохнуть. Но раз так…

— Да уж пожалуйста… И потом, мы с тобой уже не виделись целую неделю. Я успела за это время слетать в Токио и на обратном пути побывать в Гонконге. Вадик, Гонконг — это нечто потрясающее. Я тебе сегодня расскажу. Ты же там никогда не был…

— Все, Ксюшенька, раз я обещал, значит, так тому и быть, — сказал Вадим Филиппович. — Буквально через двадцать минут буду дома.

Павленко почувствовал дикое раздражение. Он уже имел честь однажды видеть этого Старухина на одной тусовке, куда привела его Оксана. Нелепый отвязный придурок, который понятия не имеет, как разговаривать с уважаемыми людьми, занимающими высокое положение. Он вполне может явиться на свою трижды проклятую презентацию в цветастых шортах либо вообще без таковых, в окружении сонмища себе подобных. И он, банкир, должен разговаривать с этим гримасником только потому, что тот, видите ли, сейчас в моде.

А Старухин вполне может рыгнуть в обществе, выматериться при дамах, может схватить даму за какое-нибудь место… Ему все можно, ему все прощается. Хотя, надо сказать, он прекрасно понимает, как и с кем ему себя вести, с кем можно, а с кем лучше не надо. И он далеко не умалишенный гений, каким пытается казаться, а хитрый проходимец и совсем уж лишнего себе никогда не позволяет, всегда находится на самой грани дозволенного.

Ладно, делать нечего. Вадим Филиппович велел водителю ехать на Арбатскую квартиру, где ждала его Оксана.

И тут снова раздался звонок. Павленко надеялся, что Оксана вдруг переменила свои планы и внезапно решила лететь на Северный или Южный полюс. Но на сей раз на проводе была не Оксана, а Иван Никифорович Фефилов.

— Вадим Филиппович, это я, Фефилов, — послышался в трубке его глухой бас.

— Ну, что у вас, Иван Никифорович? — кислым тоном спросил Павленко.

— Дело безотлагательное, Вадим Филиппович. Все обстоятельства поменялись. Хмельницкий и Скороходова доставлены ко мне на мою квартиру на Ленинском. Ну, вы знаете…

— Хорошие дела. Вы что, Иван Никифорович, выпили лишнего? — произнес пораженный этой информацией Павленко.

— У них какие-то очень важные сведения. Они оба говорят, что расскажут о них только вам. По-моему, выговаривают себе условия, — добавил он, и Андрей слегка дотронулся до его пристегнутой наручниками левой руки, мол, правильно излагаешь, Куратор. Фефилов тем временем продолжал бороться за свою жизнь. — Нам они категорически отказываются что-то говорить, твердят одно — будут говорить только с вами. Они лишь намекнули на то, что действуют не самостоятельно, за их спинами кто-то стоит. И все произошедшее в последние дни, не случайность, а запланированная провокация. А вот кем именно, мы от них ответа на этот вопрос добиться не можем. Они требуют только вас. Так что, вам обязательно надо приехать сюда и побеседовать с ними.

— Так дайте мне к телефону Хмельницкого, — сказал Павленко. — Я задам ему пару вопросов.

— Но я звоню не из дома, раз такие дела творятся, я боюсь, что мой телефон поставлен на прослушивание. Я не исключаю, что могут прослушиваться и мобильные телефоны. А дело-то серьезное, сами понимаете. Я звоню из телефона-автомата. А Хмельницкий и Скороходова у меня дома, связанные, под присмотром Сапера и Десантника.

Вадим Филиппович призадумался. Все это было настолько странно и неожиданно, что он даже не мог быстро вникнуть в ситуацию. Фефилов, вместо того, чтобы выполнить приказ и доложить об исполнении, беспокоит его звонками, более того — просит приехать к нему на квартиру и переговорить с Хмельницким и Скороходовой. Очень странно. Хотя… Ведь такой вариант вполне возможен. Хмельницкий раньше работал в банке «Трансконтинентальбанк». У него остались там связи. Теперь он обладает секретной дискетой и может начать шантажировать, выговаривать себе условия… Ну что же, этот разговор ему по душе, это уже разговор на его языке, понятном и доступном.

— Ладно, я приеду, — произнес наконец Павленко. — Диктуйте адрес. Я забыл, в каком точно месте находится ваша квартира…

Фефилов подробно объяснил Павленко, как проехать.

Затем Вадим Филиппович перезвонил жене.

— Ксюшенька, — проворковал он. — Я не смогу сегодня приехать на презентацию. Ты меня, солнышко, ради бога прости. Только что мне позвонили и просили приехать в одно место для выяснения некоторой спорной ситуации. Честное слово, я никак не смогу. Прости…

В трубке возникло напряженное молчание.

— Обиделась? — спросил Павленко.

— Работа есть работа, — мрачно ответила Оксана. — Папа меня приучил к этому с детства. И вообще, что-то мне и самой расхотелось ехать на этот фарс. Честно говоря, этот роман Старухина полное дерьмо… Мне вдруг почему-то жутко захотелось в Лондон. Вот захотелось, и все тут…

— Так слетай, — охотно поддержал ее идею Вадим Филиппович. — Позвони папе, он даст тебе самолет.

— Нет, я полечу обычным рейсом, — зевнула Оксана. — Я знаю, что папа сегодня отчего-то не в настроении, может и накричать. А мне это нужно? Как раз через три часа рейс, успею… Побуду пару дней в Лондоне, потом, может быть, съезжу к Светке в Амстердам. Говорят, туда привезли новую коллекцию каких-то потрясающих бриллиантов. Хочу новое колье. Светка уже себе одно приобрела… А потом, может быть, с ними проедусь на машине во Францию… Эдик недавно купил какой-то потрясающий кабриолет, Светка говорит, нечто фантастическое… Может быть, я тоже себе такой закажу, если мне понравится… Ладно, Вадик, делай свои неотложные дела, я тебе завтра позвоню из Лондона. Целую…

— Целую, Ксюшенька, счастливого тебе пути, — проворковал Павленко и тут же надменным тоном приказал водителю:

— Маршрут снова меняется. Езжай на Ленинский проспект, к Дому туриста.

15

— Он приедет, — мрачно произнес Фефилов, напряженно вглядываясь в лицо своего почти невидимого врага, сидящего рядом с ним. И с ужасом осознавал, что не ошибся в своей догадке.

— Так. Отлично, Иван Никифорович. А теперь сделаем вот что…

Воспользовавшись растерянным состоянием Фефилова и тем, что Сапер боится смотреть назад, чтобы не встретиться взглядом с шефом, которого он так позорно предал, Андрей положил один пистолет на сиденье слева от себя, вытащил из кармана шприц и быстро ввел снотворное в руку Сапера, благо тот был в одной рубашке с короткими рукавами. Тот так и не обернулся. Вздрогнул только, и вскоре его коротко стриженная голова откинулась на сиденье. Он спал мертвым сном…

— Ну что, Грач? — улыбнулся в темноте Андрей. — Как самочувствие?

— Ты… — прошептал Фефилов. — Я давно догадался, что это ты, Стрельцов… Андрей Стрельцов.

— Подслеповаты стали, Иван Никифорович, на старости лет. И доверчивы… Разве можно доверять таким, как этот? Да и вам доверять тоже чревато. Каждый из вас борется только за собственную шкуру, поэтому с вами так легко и работать.

— А зачем тебе все это понадобилось, не могу взять в толк. Ты же получал такие деньги… Неужели Хмельницкий заплатил тебе больше? Неужели он и впрямь на кого-то работает?

— А вот этого вы в толк взять не сможете. Вам этого не понять. Вы же привыкли измерять все только личной выгодой. Но у меня нет времени на объяснение с вами. Сейчас сюда придет Заказчик. Николай сюда придет. Закатайте свой рукав.

— Что?!

— Рукав, говорю, закатайте, Иван Никифорович, — повторил Андрей.

— Ты сошел с ума! Ты понимаешь, с кем ты разговариваешь?! Вспомни, мы же с тобой работали вместе столько лет! Разве мало я тебе сделал хорошего? Опомнись, Стрельцов!

— Вы взываете к моей совести? — усмехнулся Андрей. — Не надо, Иван Никифорович, умоляю вас, не надо! У меня свои понятия об этой категории. И я не для того родился на свет, чтобы беспрекословно выполнять ваши черные замыслы. Теперь я прекрасно понял, что вы из себя представляете и во что собирались превратить меня. Все! У меня нет времени! Либо снотворное в руку, либо пуля в лоб! Выбирайте! Ну!!!

Фефилов больше ничего не произнес. Он медленно закатал рукава плаща и пиджака. И Андрей ввел ему снотворное.

— Спокойной вам ночи, Иван Никифорович, — произнес он.

Вскоре Фефилов уже спал на заднем сиденье автомобиля.

Андрей отстегнул наручники от рук спящих, закурил и стал спокойно ждать следующего.

Прошло пятнадцать минут. Андрей внимательно глядел за проходящими мимо людьми. Так… Вот это, кажется, и есть Волокушин. Лет пятидесяти, невысокого роста, крепкого сложения. Одет в кожаную черную куртку и кожаную кепочку.

Он вышел из машины. Приветливо улыбнулся Волокушину.

— Здравствуйте, Александр Фомич, — сказал он. — Я телохранитель Ивана Никифоровича Фефилова. Он просит вас сесть к нему в машину. Вот сюда, пожалуйста.

Волокушин не заподозрил ничего подозрительного в его поведении и спокойно подошел к машине.

— Сюда, пожалуйста, — галантно приоткрыл Андрей перед ним правую переднюю дверцу «Ауди». Волокушин так же спокойно сел на переднее сиденье, а Андрей быстро впрыгнул на заднее. И не успел Волокушин ничего понять, увидев рядом с собой спящего человека, как Андрей проверенным движением набросил сзади удавку на его шею.

— Оглянитесь назад, Александр Фомич, — сказал Андрей, слегка ослабляя веревку. Тот оглянулся, увидел сзади спящего Фефилова. — Да не смотрите вы так на него. С ним все в порядке, он просто спит. Скажите мне лучше вот что — меня вы не узнаете?

— Нет… — хрипел покрасневший от удушья Волокушин, выпучив на него глаза.

— А вот я, в отличие от вас, сразу же узнал ваш голос, Александр Фомич. Очень хорошо я знаю ваш голос. Странно, что вы мой не узнаете. Очень странно, господин или, точнее сказать, товарищ Николай, мой загадочный невидимый Заказчик… — произнес Андрей.

— Это вы?!!! — воскликнул Волокушин, поняв наконец, с кем он имеет дело. — Вы что, с ума сошли? Что вы делаете?! Опомнитесь!

— Я опомнился, Александр Фомич, теперь-то я наконец опомнился. Хорошо, что вовремя.

— Вас что, кто-то перекупил? — хрипел Волокушин. — Вам что, мало того, что мы вам платили?! Сколько же вам надо?

— Мне много надо, Александр Фомич. Очень много.

— Тридцать? Сорок?

— Гораздо больше. Только вам этого не понять, так же, как и ему, вот этому господину Куратору.

— Прекратите молоть вздор! Говорите свои условия! — крикнул Волокушин и вдруг резким движением одной руки попытался сорвать удавку со своей шеи, а другой полез в карман.

Но Андрей отработанным движением затянул удавку на его могучей шее.

Несколько судорожных движений, предсмертный хрип и… Волокушин затих. Все было кончено.

Да, этот день воистину был насыщен удивительными событиями. Именно он, его Заказчик, стал четвертым. Именно он, а не тот, кого он заказал Андрею.

Сапер и Фефилов спали беспробудным сном на своих местах, Волокушин спал уже сном вечным.

Теперь надо было ждать самого главного и опасного противника — Вадима Филипповича Павленко.

Павленко, безо всякого сомнения, был самым опасным противником из всех, с кем пришлось сегодня иметь дело Андрею. И разобраться с ним он решил быстро и решительно…

Прошло примерно полчаса, когда во дворе появился черный «Мерседес». Андрей понял, что это приехал именно тот, кого он ждет.

Лимузин остановился, Андрей вышел из «Ауди» и медленной твердой поступью направился к машине Павленко. Подошел поближе.

Водитель, мощный, коротко стриженный парень, подозрительно поглядел на подошедшего к ним человека.

— Иван Никифорович просит господина Павленко пройти к нему в машину, — произнес Андрей.

Приоткрылась задняя дверца, и оттуда вылез Вадим Филиппович.

— Ну что там стряслось у нашего дорогого Ивана Никифоровича? спокойно произнес он.

— Все идет хорошо, Вадим Филиппович. Прошу вас в его машину. Иван Никифорович хочет переговорить с вами.

— Пошли, — махнул рукой Павленко и пошел вслед за Андреем.

— Ты-то кто такой? — спросил он, презрительно глядя на Андрея. — Вид у тебя какой-то протокольный. Странные кадры стал набирать Иван Никифорович. Стареет, что ли?

— Почему же вы такого низкого мнения обо мне? — спросил Андрей.

— Мнения, — презрительно протянул Павленко. — Да я вообще никакого о тебе мнения. Не дорос ты еще до того, чтобы я был о тебе какого-нибудь мнения. Это вот Иван Никифорович стал о себе, очевидно, настолько высокого мнения, что не соизволит сам выйти из машины и встретить меня. А вместо себя посылает черт знает кого с протокольной рожей. Ну что, где он там? Стекла затемнены, никого не видно.

— Сюда, пожалуйста, — произнес Андрей, галантно приоткрывая перед Павленко заднюю дверцу автомобиля. Там на заднем сиденье как раз сидел спящий Фефилов. Павленко увидел его, но в каком он находится состоянии, разглядеть в темноте не сумел. Сел в машину рядом с Фефиловым.

Андрей бросил быстрый взгляд назад на машину Павленко. Водитель остался в машине.

Андрей тут же резким движением втолкнул Павленко внутрь и сел рядом сам.

— Ты что, с ума сошел, грязная собака? — прошипел Павленко, замахиваясь на него.

Это были его последние слова в жизни. Пуля, выпущенная из пистолета с глушителем, попала ему прямо в сердце. Он откинулся на сиденье.

— Вот так-то, — прошептал Андрей. — Жизнь, она у всех одна — и у крутых, и у жидких. Все вы теперь тут собрались — и Куратор, и Заказчик, и исполнитель, и Шеф. И я с вами до кучи…

Он вышел из машины и направился к водителю «Мерседеса».

— Вот, отправили погулять, — виновато улыбнулся он, стоя около передней левой дверцы. — Курить охота, сил нет… Дай закурить.

— Не курю и тебе не советую, — пробасил водитель. — Здоровье береги.

— Ладно, извини, пойду до ларька сгоняю… — сказал Андрей и вразвалочку направился к арке. Больше его водитель не видел. Андрей растворился во тьме. А там, во тьме, он снял с себя парик и вытер от грима лицо.

Он внимательно поглядел, нет ли кого поблизости «Ауди». Когда они с Сапером въехали во двор, Андрей велел ему остановиться подальше от стоящих во дворе машин. Хорошо, что двор был достаточно просторен, и они стояли совершенно на отшибе. Нет, слава богу, время позднее, погода скверная, вокруг никого — ни людей, ни машин… Ближе всех «Мерседес» Павленко. Но и он в безопасности.

Он еще раз взглянул на «Ауди» и нажал кнопку пульта, лежащего у него в кармане. Раздался оглушительный взрыв. «Ауди» разлетелся на куски. Андрей был готов к тому, что из «Мерседеса» сейчас выскочит водитель Павленко и бросится за ним вдогонку. Но дверь лимузина даже не открылась — видно, своя рубашка все же ближе к телу…

Андрей скрылся в темноте арки и вышел на Ленинский проспект. Его поразило то, что, несмотря на взрыв во дворе дома, на улице царило полное спокойствие, как будто бы вообще ничего не произошло. Разумеется, через некоторое время тут начнется такое… Приедут из МУРа, из прокуратуры, из Управления внутренних дел, разумеется, журналисты из газет и с телевидения. Но это будет только через некоторое время, наверное, даже очень скоро. А пока… Никого и ничего. Взрыв и ночная тишина…

Андрей перешел дорогу, стараясь быстрее уйти от этого дома. Он шел по направлению к троллейбусной остановке. Там он хотел поймать машину. Но тут как раз подошел троллейбус, и он решил сесть в него. Уже сидя в почти пустом салоне троллейбуса, он видел двух милиционеров, бежавших по направлению к арке и что-то говоривших в рацию. Проехав две остановки, он вышел, встал на обочине, закурил и стал ловить машину, чтобы ехать в Орехово-Борисово… По противоположной стороне мчались на бешеной скорости и с оглушительным ревом сирен несколько милицейских машин.

— Ну что, Олежка, — прошептал Андрей, стоя на обочине с поднятой вверх рукой. — Говорил, что спасу тебя — и сдержал свое слово. Так что с тебя кружка пива. Думаю, я ее заслужил…

16

— Ты, самое главное, ничего не бойся, — сказал Андрей Олегу, уверенно сжимая баранку машины, быстро мчащейся по Ленинградскому шоссе. — Надо прекращать бояться всего на свете. Мне приходилось неоднократно заниматься различными документами, и пока все проходило удачно. И паспорта и визы совершенно подлинные, и пройдете вы контроль в самом лучшем виде.

— Да я особо и не боюсь, — улыбнулся Олег. — Устал я всего бояться, Андрюха. Да и вообще, за последнюю неделю столько всего произошло, иному на целую жизнь хватит.

— Да и не на одну жизнь, — добавила Алла с заднего сиденья. Рядом с ней сидела ее дочка Надя.

Через два часа из «Шереметьево-2» должен был отправиться самолет рейсом на Нью-Йорк. Именно на этот самолет у них были куплены билеты. Летели они как граждане России Ивановы Михаил Петрович, его законная супруга Инна Павловна и дочь Надежда Михайловна. За неделю Андрей сделал им шикарные документы.

— Эх, ребята, — вздохнул Андрей. — Произошло немало, это точно. Но если бы мы не начали бороться, то произошло бы совсем другое. И что именно — вы сами прекрасно знаете. И тогда вам ничего уже не надо было бы бояться, ни за что не надо было бы бороться… А через пару дней немногочисленная родня отметила бы девятый день вашей кончины. Только и всего. Так что, считайте, что вы оба родились во второй раз.

Он поглядел в зеркало заднего вида на мало что понимающую в их разговоре двенадцатилетнюю Надю и подмигнул ей.

Наде было сказано одно — мама и дядя Олег в большой опасности, и им немедленно надо покидать Россию. Она не возражала, ей было интересно. Не куда-нибудь летят — в Нью-Йорк. Но во всех трех документах ее имя было единственно подлинным — мало ли что, она могла бы не откликнуться на другое имя и вызвать подозрение. Надя так Надя…

Собственно говоря, вернувшись тогда, неделю назад, поздней ночью на Ореховый бульвар, Андрей не стал подробно распространяться о том, что произошло. Он лишь дотронулся до плеча Олега и усталым голосом произнес:

— Давай рубль на пиво.

Олег понял.

— Коньяк пойдет? — спросил он, внезапно сильно побледнев. — А то неохота за пивом бежать.

— Пойдет и коньяк. Все пойдет, что на пользу здоровью.

— А… они?.. — пробормотал Олег.

— Потом, Олежка. Все потом. Я страшно устал, страшно… Скажу одно пока можешь быть спокоен. А потом… Тебе надо будет уехать. Далеко уехать. Я помогу и в этом.

Дамам Андрей вообще ничего рассказывать не стал. Он выглядел очень спокойным и жутко усталым. Выпил коньяка, постоянно курил. Говорил мало, старался шутить.

А потом они вповалку легли спать в маленькой Таниной квартире. Олег с Аллой на раскладном диване, Таня на кушетке, а Андрей в кухне на раскладушке.

Смертельно уставший Андрей уснул мгновенно. Под утро во сне он видел родителей, молча глядевших на него с какой-то укоризной.

«А что было делать, мама?» — спросил Андрей. Но мама молчала, так же глядела на него. Из глубины памяти встал вокзал в Волжанске, он сам, стоящий в тамбуре отъезжающего поезда и машущий рукой. И мама на перроне, вытирающая с глаз слезы. А глаза такие печальные, печальные… Она как будто бы знала, что видит сына в последний раз. А он был весел, полон сил, счастлив, что едет в Москву к друзьям, к интересным впечатлениям.

Он больше не увидел маму, только в гробу, с неузнаваемо обезображенным, грубо загримированным в морге лицом…

А вот она смотрит откуда-то из глубины сна… И Андрей видит, как ее большие глаза наполняются радостью.

«Все хорошо, Андрюша», — шепчут ее губы. — «А отец?!» — кричит Андрей, боясь, что он проснется и родители снова исчезнут. — «Папа-то что молчит?» — «А что ему тебе сказать, сынок? Вы оба выбрали опасные профессии, мужские… И ты поступил, как настоящий мужчина, как настоящий друг. Прощай, сынок… Счастья тебе…»

И все растворяется в черной мгле…

А вот Олег напротив никак не мог заснуть. Он не понимал, что именно имел в виду Андрей, когда сказал ему, что все в порядке и на некоторое время они с Аллой будут в безопасности. Неужели же он?..

Олегу было страшно от всего, что происходило в последние дни. Он понимал, что и сам уже в настоящее время мог быть трупом, но не хотел ничьих других смертей. Он вообще не понимал и не принимал этой жуткой действительности, когда люди делают свои дела, шагая по трупам, плавая в чужой крови.

Он не мог закрыть глаза, ему постоянно представлялись какие-то страшные оскаленные морды, на него глядели стволы пистолетов, происходили какие-то оглушительные взрывы, летели в разные стороны человеческие руки, ноги, головы… А в ушах звучал некий шелест, как в лихорадочном бреду.

— Спи, Олежек, — прошептала Алла, прижимаясь к нему своим теплым телом. — Спи, дорогой мой. Все будет в порядке.

— Ты думаешь? — спросил он.

— Я в этом уверена. Мы все рядом друг с другом. И нас не так уж просто победить.

Через некоторое время Олег уснул… А когда проснулся, то Андрея уже в квартире не было.

В комнату вошла Таня и молча протянула ему записку:

«Никуда отсюда не уходите. Ждите моего звонка. Андрей».

— Значит, будем ждать, — улыбнулся Олег и отправился в ванную. Потом Таня позвала его на кухню завтракать. Алла еще спала.

— Какой он… ваш друг, — неожиданно произнесла Таня, наливая Олегу чай.

— Какой именно?

— Странный какой… Я никогда не видела таких людей. У меня такое ощущение, что вчера он сделал что-то такое… Слов не могу подобрать. Может быть, он убил человека. И даже не одного…

— Да что вы, Таня? — улыбнулся Олег, хотя он и сам был почти уверен в правильности ее слов.

Ему вообще был странен и этот разговор, и собственные мысли и надежды. А как иначе мог бы Андрей решить его проблемы? На что именно он рассчитывал, когда рассказал обо всем старому школьному другу? Очевидно, на это самое и рассчитывал.

А теперь и ему, и Татьяне, у которой трагически погиб, а точнее, был убит любимый муж, решительные действия Андрея кажутся чем-то из ряда вон выходящим.

— А вообще-то, он мне очень понравился, — призналась Таня. — С ним как-то легко и просто общаться. И совершенно нет никакого самомнения, он не гордится своей силой, а, я бы сказала, чуть ли не стесняется ее.

— Это прекрасный человек, — согласился с ней Олег. — Вы знаете, я, наверное, ни к кому не питал таких теплых и нежных чувств, как к нему. Сам теперь удивляюсь, как я мог так долго жить без него. Дружба — это самое высокое чувство.

— А любовь?

— Любовь тоже. Но это другое. Любовь может пройти, — вздохнул он, вспоминая Лену. — А вот дружба… Это на всю жизнь. Если, разумеется, это именно дружба, а не простое приятельство и тем более не деловые отношения.

— Да уж эти деловые отношения… Будь они прокляты, эти деловые отношения, эти деловые люди, — произнесла она с горечью и тяжело опустилась на табуретку. Сделала глоток горячего чаю. — Мы летим в пропасть, мы потеряли все человеческое, Олег Михайлович. И я так рада, что на свете есть Алла, есть вы, есть Андрей Петрович… Сколько раз я думала о самоубийстве. Мне совсем не хотелось жить после смерти Валеры. Я почти сошла с ума… Мне предлагали лечь в психиатрическую больницу. А я не хотела. И правильно поступила. Из этой болезни надо выходить по-другому…

— Как же именно? — спросил Олег.

— А вот по-другому, и все. Вы знаете, вчера был момент, когда у меня словно камень свалился с плеч. Это произошло вчера вечером, когда Андрей Петрович ушел и велел нам всем сидеть и ждать. Так вот, примерно через час после его ухода мне вдруг стало на душе гораздо легче. Тревога жуткая, всю буквально трясло, но на душе стало легче.

— Я, кажется, понимаю, почему вам стало легче, — сузил глаза Олег и уставился в одну точку. — Но не будем об этом. Это не предмет для кухонного разговора. Будем ждать, как и вчера, вестей от нашего Андрюхи. А можно еще чаю, Таня?

— Ребята! — послышался из комнаты голос Аллы. — Скорее сюда! Вы что, не слышите? Я вас зову, зову, а вы закрыли дверь и ничего не слышите.

Они вбежали в комнату. Алла в накинутом на плечи Танином халате смотрела телевизор. Передавали «Новости».

— Итак, возвращаемся к главной теме выпуска. В Москве совершено очередное громкое заказное убийство, — сказал с суровым выражением лица диктор. — Как мы уже сообщали, вчера в двадцать три часа около дома номер… на Ленинском проспекте в автомашине «Ауди», припаркованной во дворе, был произведен взрыв магнитной радиоуправляемой мины. В момент взрыва в машине находились директор банка «Роскапиталинвест» Вадим Филиппович Павленко, начальник отдела кадров того же банка Иван Никифорович Фефилов, директор охранного агентства «Барс» Александр Фомич Волокушин и водитель-охранник Фефилова. О взрыве буквально через несколько минут сообщил правоохранительным органам водитель-охранник Павленко, находящийся в момент взрыва неподалеку в автомашине «Мерседес», обслуживавшей директора банка. Водитель-охранник Павленко и сообщил приметы предполагаемого убийцы. Возбуждено уголовное дело по статьям сто пятой — умышленное убийство — и двести пятой — терроризм…

Все трое многозначительно переглянулись.

— Вот так Андрюха, — еле слышно прошептал Олег.

— Выпуск завершают «Новости спорта» и прогноз погоды, — сказал диктор и тут же оглянулся направо. Ему подали листок бумаги, он быстро пробежал его глазами. — Извините, еще одно срочное сообщение, которое мы только что получили. На чердаке дома номер… на Ореховом бульваре обнаружен труп мужчины с пулевым ранением в сердце. Труп принадлежит некоему Конышеву Игорю Александровичу. Конышев работал водителем в банке «Роскапиталинвест». Вряд ли это можно считать простым стечением обстоятельств. Скорее всего, имеются основания считать эти убийства широкомасштабной операцией конкурентов банка.

— Это он убил Валерия! — вдруг закричала Таня, вскакивая с места. Он! Точно он! Я помню его глаза, когда я рассказывала ему о том, как Валерию плохо. Они были страшные, эти глаза, бегающие, жуткие. Я тогда ничего не поняла, я ему верила. Он говорил о судьбе… А вчера… А вчера… Андрей…

Олег приложил палец к губам. Глаза Тани светились радостью, она была настолько возбуждена, что Олег боялся, как бы она каким-нибудь образом не выдала Андрея. Таня сжала кулаки и замолчала. Алла подошла к ней и обняла ее за плечи.

«Вот так Андрюха, — с гордостью за старого друга думал Олег. — Такого никто не мог ожидать. Он расправился за один вечер, буквально за считанные часы, сразу с пятерыми. И один из них сам Вадим Филиппович Павленко…»

Им было неловко обсуждать случившееся вслух. Но они все понимали, они многозначительно молчали, даже избегая глядеть друг другу в глаза.

На душе у всех троих был невероятный подъем. Они прильнули к телевизору, слушая все программы новостей, переключая с одного канала на другой.

— Вот! — вскрикнула Таня, увидев на одном из каналов лицо дикторши. Сейчас будет про это.

Она не ошиблась.

— Наш корреспондент взял интервью у следователя Генеральной прокуратуры Долинина, которому поручено вести дело о взрыве на Ленинском проспекте. Предлагаем его вашему вниманию.

На экране появился довольно молодой стройный следователь в светло-сером костюме.

— Пока о каких-нибудь результатах следствия говорить рано. Могу сказать только одно — в момент взрыва двое из находившихся в автомобиле «Ауди» были уже мертвы. Это директор банка «Роскапиталинвест» Павленко и директор охранного агентства «Барс» Волокушин. Смерть Павленко наступила в результате пулевого ранения в сердце, предположительно, из пистолета «ТТ». Волокушин же был задушен веревкой. Смерть Фефилова и его водителя наступила в результате взрыва.

— А что вы можете сказать о насильственной смерти на Ореховом бульваре водителя банка «Роскапиталинвест» Конышева? Случайное ли это совпадение, на ваш взгляд, или тут можно говорить о планомерной акции?

— Пока трудно ответить на этот вопрос. Мы отрабатываем несколько версий этого беспрецедентного чудовищного преступления. Уголовные дела возбуждены, следствие ведется активно, оно находится под контролем Генерального прокурора, — нахмурился следователь, давая понять корреспонденту, что у него нет времени на разговоры.

— Спасибо.

Алла, Таня и Олег снова переглянулись.

— С ума сойти, — прошептал Олег.

— Это что-то совершенно невероятное, — добавила Алла.

Таня молчала, на ее губах застыла какая-то странная улыбка. Потом она прошептала что-то невнятное.

— Ты что-то сказала? — спросила Алла.

— Нет, — улыбнулась Таня. — Просто мне показалось, что Валерик слышит все, что он знает обо всем, что произошло… И мне стало легче на душе.

Но удивляться им пришлось и еще раз. Только на следующий день.

Они так и не выходили из дома, кое-какие запасы продуктов в квартире были, но им особенно и не хотелось есть. Олег время от времени выпивал маленькую рюмочку коньяка, а от телевизора они так и не отходили.

На следующее утро они включили телевизор совсем рано. И снова услышали нечто очень интересное.

— Дело о взрыве на Ленинском проспекте приобретает иной оборот. Один западный корреспондент, который просил не называть его имени, сообщил, что у него есть неопровержимые доказательства, что банк «Роскапиталинвест» занимался отмыванием грязных денег, нажитых преступным путем, доказательства наличия огромных банковских счетов директора банка Павленко, погибшего при взрыве, других крупных сотрудников банка, а также высокопоставленных чиновников из правительства России. Он сказал, что через некоторое время обязательно обнародует полученные им данные.

Не успели они переварить полученную новую информацию, как зазвонил мобильный телефон Олега.

— Алло, я слушаю, — схватил аппарат Олег.

— Привет, Олежка, — услышал он голос Андрея. — Как вы там, с голоду еще не померли?

— Нет, что ты, мы сыты… впечатлениями от просмотра телевизора.

— А что там такое передают? — спокойно спросил Андрей. — А то мне совершенно некогда смотреть телевизор.

— Да так, передают про взрыв на Ленинском, про труп на чердаке дома неподалеку от нас…

— Да? В наше время вряд ли кого-нибудь этим удивишь… Криминальная революция, сам знаешь, — усмехнулся Андрей. — Ладно, вот что я тебе скажу. Моя помощь тебе и Алле не закончена. Главное еще впереди. Завтра или послезавтра получите паспорта, визы и билеты на самолет. Подумай, куда бы тебе лучше улететь.

— Безусловно, в Нью-Йорк. Там живет Володя Кулагин, мой университетский товарищ. Он давно приглашал меня к себе.

— Значит, полетите в Нью-Йорк, — согласился Андрей. — Так, я помню, ты говорил, что у Аллы есть дочь.

— Да, Надя, ей двенадцать лет. Она не может оставить ее здесь…

— Сделаем и для нее документы. Нужны только три фотографии. Остальное мое дело. Твоя у меня есть, так что только две фотографии. Вам никуда выходить не надо, пусть Таня поедет к Алле на квартиру и привезет мне фотографии. И дочку надо подготовить. Главное, чтобы вы все правильно себя держали. И ничего не бойтесь. Мы тоже кое-что умеем.

— Сами знаем, — произнес Олег.

— Ну и славно. Так доверяйте мне и впредь, я постараюсь не подвести и в дальнейшем… Переговори с Аллой и Таней о том, что я тебе сказал. Только учти — это не пожелание, это приказ. Приказ выжить. Другого шанса у тебя нет. Ни малейшего. И действовать надо более чем оперативно, на опережение, как говорится. Я перезвоню минут через двадцать. Это максимум, что я могу дать вам на размышления…

— Ну что? — спросила Алла.

— Говорит, надо срочно улетать, — растерянным голосом ответил Олег. Я сказал, что предпочитаю лететь в Нью-Йорк.

— А как же ты думал? Ты думал, что нам так просто это сойдет с рук? Раз он говорит, значит, надо уезжать. Только каким образом?

— Андрей предлагает сделать документы для нас и для твоей дочери Нади. Ему нужны ваши фотографии. Он предлагает, чтобы Таня съездила к вам домой, а потом встретилась с Андреем и передала ему фотографии.

— Значит, так и надо сделать. Мы полностью зависим от его решений и действий, значит, надо следовать его указаниям беспрекословно. Только вот мама… Как с мамой быть, как я ее оставлю одну?!

— Не знаю, Аллочка, не знаю… Вряд ли сейчас возможно взять с собой и ее, — вздохнул Олег. — И так я не очень-то верю в успех… А уж в случае удачи она приедет к нам позже.

— Наверное, ты прав. Она не сможет играть в эти опасные игры, согласилась Алла.

Уже через два часа фотографии были у Андрея. А через два дня он позвонил в дверь Таниной квартиры.

Таня поглядела в «глазок». Андрей снова был загримирован под старика, с седыми пышными усами. Но она узнала его. Более того, она чувствовала, что за дверью стоит именно он, еще до того, как поглядела в «глазок». Она находилась под сильным впечатлением от этого человека. Он просто заворожил ее.

— Спасибо вам, — прошептала она, когда они встретились около метро «Университет» для передачи фотографий.

— За что? — Он поглядел на нее пристальным взглядом.

— За все. А особенно за то, что вы лазили по чердакам домов на Ореховом бульваре. — С этими словами она слегка дотронулась до его плеча.

— Да что вы… — махнул рукой Андрей.

Она стояла перед ним, высокая, стройная женщина с большими печальными зелеными глазами, и вдруг он ощутил какое-то давно забытое чувство. Он даже забыл, как называется это чувство. Оно было у него к покойной матери, к Олегу. А теперь… Вот к бывшей жене он его не ощущал. Он увлекся ею, он хотел ее, ему казалось, что он любил ее. Но это что-то другое. Ему захотелось обнять Таню, поцеловать ее. Только не в губы яростным крепким поцелуем, а как-то иначе, тихо, мягко, нежно. Вот именно нежно… Нежность, это было забытое им слово, забытое им понятие. Он жил другими понятиями уже давно. Борьба, осторожность, решительность. Но только не нежность.

И от осознания этого чувства на душе у него вдруг стало светло и радостно.

Таня открыла дверь. Он вошел, улыбнулся ей. И она снова дотронулась до его плеча. А потом вдруг крепко пожала ему руку повыше кисти.

— Господа Ивановы, принимайте документы. Оцените высокое качество проделанной работы, — произнес Андрей, входя в комнату.

…Это было всего несколько дней назад. И вот «семерка» Андрея мчит супругов Ивановых и их двенадцатилетнюю дочь Надю в аэропорт «Шереметьево-2».

17

— Смелее, решительнее и, самое главное — спокойнее, — дал им последние наставления Андрей перед тем, как вылезти из машины. — Ни о чем не тревожьтесь, все будет нормально.

Олег и Алла переглянулись. Андрей чувствовал, как они сильно нервничают.

— Ребята, — улыбнулся он. — Скоро вы будете в Штатах, далеко от всех наших проблем и забот… Все будет нормально, я уверен.

Олег многозначительно промолчал. Он далеко не был уверен, что все будет нормально. Не могло же им, в конце концов, так постоянно безоговорочно везти.

Ему казалось, что сейчас должно произойти нечто очень неприятное, что снова поставит их в исключительно тяжелое положение… Он ждал, что при паспортном контроле моментально обнаружат, что документы поддельные и что их задержат прямо сейчас, в аэропорту. А уж о том, что будет дальше, он и думать боялся…

Но опасность, которую он чувствовал душой, исходила совсем с другой стороны.

Уже была объявлена регистрация на нью-йоркский рейс. Андрей проводил их до стойки. Вещей у Аллы и Олега было мало — всего два небольших чемодана, да и денег не так уж много для поездки на неопределенный срок — у каждого по десять тысяч долларов, которыми снабдил их Андрей. Те самые двадцать тысяч долларов, данные ему за голову Олега. Не так уж много, но и не так уж мало — на первое время им бы хватило, а дальше будет видно, главное — быть в безопасности.

Андрей, разумеется, и сам изрядно нервничал. Однако он надеялся на то, что сейчас в банке «Роскапиталинвест» было не до какого-то там исчезнувшего Хмельницкого. У них были совсем иные проблемы. Вот-вот должны были обнародовать те данные, которые он передал одному американскому журналисту, скорее всего, именно сегодня. Но и худшего варианта развития событий он тоже исключить не мог.

Можно было, разумеется, отправить Олега и Аллу куда-нибудь в российскую глубинку, чтобы там отсидеться и переждать некоторое время. Но именно такой вариант он полагал наиболее опасным. Надо было рискнуть.

— Ну… Миша… Ну… Инна, — произнес с улыбкой Андрей, стоя около паспортной стойки. — Счастливого вам пути… Позвоните, когда долетите, сразу же позвоните…

— Спасибо тебе, — сказал Олег. Андрей заметил, как дрожит у него правая рука, и укоризненно поглядел на него. Олег попытался взять себя в руки.

Они обнялись, и вдруг лицо Олега снова сильно побледнело. Он стоял спиной к паспортной стойке и увидел нечто такое, чего не видел больше никто.

— Что случилось? — спросил Андрей.

— Там… Там… Моя жена Лена. Вон она, в темно-синем платье… Откуда она здесь могла взяться?! У нее в руках сумочка. Она что-то вытаскивает оттуда…

— Ну пока! — произнес Андрей и закусил нижнюю губу от досады. Вот про кого он совершенно забыл, вот кого он не учел! Сейчас она может пойти на любой непредсказуемый поступок…

Он повернулся и увидел метрах в пятнадцати от них стройную женщину среднего роста, лет тридцати с небольшим, с распущенными русыми волосами, в довольно длинном и широком платье темно-синего цвета. Лицо ее было смертельно бледно. Дрожащими пальцами она пыталась вытащить что-то из маленькой элегантной сумочки, но это что-то никак не вытаскивалось. И Андрей мигом понял, что ЭТО такое…

Он быстро подошел к ней, надевая на лицо милую улыбку.

— Лена, привет! — произнес он, дотрагиваясь до ее плеча.

— Вы, — бормотала она, продолжая шарить пальцами в сумочке. — Кто вы? Я вас не знаю.

— Да ты что, Лена? Вот уж, воистину, женская память… — Он обнял ее за плечо, продолжая широко улыбаться. И тут же помог ей вытащить то, что она не смогла достать из сумочки, прикрывая своим телом сумочку от посторонних глаз. Так он и знал! Это был маленький дамский «браунинг». Он молниеносным движением вырвал его из сумочки и незаметно положил себе в боковой карман пиджака…

Откуда она могла узнать, что Олег улетает именно сегодня?! Андрей не мог этого понять.

Но размышлять было некогда. Ситуация становилась опасной.

Лена бормотала что-то невнятное, пальцы ее дрожали.

— Пошли, пошли отсюда, — улыбаясь и обнимая ее за плечи, говорил Андрей. — Нам пора, регистрация началась, скоро объявят посадку. Все в порядке. Что нам тут делать?

Кое-кто стал оглядываться на них, видя какую-то странную возню, но Андрей своей широкой приветливой, даже слегка виноватой улыбкой разогнал сомнения. Всякое, мол, бывает между своими людьми — было написано на его лице.

Он повел ее к эскалатору. Прежде чем ступить на эскалатор, бросил быстрый взгляд назад.

Олег, Алла и Надя успешно прошли паспортный контроль и двинулись дальше. Андрей махнул им рукой…

— Отпустите меня, — бормотала Лена. — Немедленно!

— Придите в себя, придите в себя, — как заклинание говорил Андрей. Хоть на секунду подумайте о последствиях… Не поднимайте шум… Все равно, пистолет уже у меня.

— Я не дам ему уехать, не дам!

Они доехали до первого этажа, и Андрей, держа Лену под руку и гипнотизируя женщину своим пристальным взглядом, вел ее к выходу. Только у самых дверей Андрей с облегчением ощутил, что она как-то обмякла, что сил для борьбы у нее уже не было.

— Куда вы меня ведете? — прошептала она.

— Я веду вас к своей машине, я отвезу вас в Москву.

— Делайте, что хотите, — одними губами произнесла она. — Мне уже все равно…

Они дошли до машины Андрея. Он усадил Лену на переднее сиденье, завел двигатель, и тронул машину с места.

— Зачем вы хотели сделать это? — спросил он.

— Потому что я ненавижу его.

— За что?

— За все. За то, что он предал меня, за то, что он сломал мне всю жизнь…

— Жизнь не кончена, Лена. Ни для него, ни для вас… А кто кого предал, это еще большой вопрос.

— Кто вы такой? — вдруг пристально поглядела на него Лена. — Вы… Да я же знаю вас… Вы… Я видела ваши фотографии. Только на них вы значительно моложе… Ведь вы Стрельцов? Андрей Стрельцов?

Андрей только пожал плечами в ответ.

А затем нажал кнопку радио. Заиграла тихая музыка.

— Так что? Я угадала? — продолжала спрашивать Лена.

— Куда вас отвезти? — ответил вопросом на вопрос Андрей.

— Не знаю… У меня никого больше нет… У меня был человек… Он погиб на днях. Его убили…

— И вам его жалко?

— Нет. Мне кажется, он что-то замышлял против Олега… И мне было страшно, очень страшно… Но я не могла переступить через… Господи, в какой же переплет я попала! — она схватилась за голову обеими руками. Ведь я беременна! — закричала она. — Я жду ребенка от этого человека!

— Где сейчас находятся ваши родители? — спросил Андрей. Он видел, в каком она состоянии, и понимал, что Лена может совершить еще немало непредсказуемых поступков. Она то приходила в себя и вела себя вполне разумно, то опять впадала в какое-то безумие. — Так где же ваши родители? повторил он.

— Они на даче, — выдержав паузу, ответила Лена.

— А где находится дача?

— В Озерках.

— Так это же по Ленинградскому шоссе. И совсем недалеко. Я вас отвезу туда.

— Делайте, как знаете. Мне уже все равно. Моя жизнь кончена…

Андрей притормозил, резко развернулся и поехал в обратном направлении от Москвы.

— Хотите выпить? — вдруг спросил он.

— Да. Очень. У меня кружится голова.

— Там через пару километров есть приличное кафе. Я остановлюсь там.

Вскоре они сидели друг напротив друга в кафе. Андрей заказал Лене рюмку коньяка, себе минеральной воды.

Она залпом выпила рюмку и закурила. Андрей внимательно смотрел на нее. Он до сегодняшнего дня никогда не видел жену Олега, так получилось, что во время их свадьбы он находился на практике. А до того, всю весну восемьдесят третьего года, Олег звонил Андрею в общежитие и рассказывал о своей любви, о том, какую замечательную девушку Лену он встретил, полюбил и собирается на ней жениться… Да, именно тогда они виделись с Олегом в последний раз перед долгой разлукой, только теперь Андрей вспомнил, когда состоялась их последняя встреча. Да, это было именно весной восемьдесят третьего года. Они сидели в кафе, пили пиво, а Олег собирался на свидание с Леной. И говорил о ней с таким восторгом в глазах, такими нежными словами… Да воистину судьба непредсказуема. Кто бы мог подумать тогда, что Андрею придется познакомиться с Леной Кургановой при таких более чем странных обстоятельствах? И вот она сидит в придорожном кафе напротив него, пьет коньяк, курит сигарету… Она, которая менее часа назад хотела застрелить Олега из пистолета, лежащего сейчас в его правом боковом кармане пиджака. А на убийцу она похожа менее всего. У нее такие красивые печальные глаза с длинными ресницами… Утонченное бледное лицо, пухлые губы. Только она очень нервная, такое ощущение, что до нее дотронешься, и ей станет нестерпимо больно.

— Олег постоянно рассказывал мне о вас, — тихо произнесла Лена. — Я порой даже перебивала его, до того мне надоело слушать рассказы о вашем счастливом детстве. — С этими словами она впервые за все время едва заметно улыбнулась и добавила: — Он очень любит вас, Андрей.

— Да, мы дружили с детства. Я тоже очень люблю его. Кроме него, у меня нет больше друзей.

— А у меня вообще нет никого. Я не знаю, каким образом вдруг так повернулась моя жизнь. Олег стал ко мне равнодушен, и появился тот… А теперь, я понимаю… Мне его не жалко, нет. Только… Я теперь совсем одна. Более того — я жду от него ребенка. Я не знаю, что мне делать.

— Жить, Лена, жить… У вас есть родители, будет ребенок. Постарайтесь пережить все произошедшее. Олег был на волосок от гибели. Он мог получить пулю с двух сторон. А сегодня выяснилось, что еще и с третьей, — тяжело вздохнул он. — Хотите еще выпить?

— Нет, — решительно ответила Лена. — Давайте, поедем.

Когда они сели в машину, Андрей снова включил радио. Стал ловить выпуск новостей. Сейчас должен начаться выпуск на «Маяке».

— «…Сегодня во всех центральных газетах появились материалы американского корреспондента Джеймса Паркса о банке „Роскапиталинвест“. Приведены документальные данные об отмывании банком грязных денег, о многомиллионных зарубежных счетах руководителей банка, в том числе погибшего недавно при взрыве на Ленинском проспекте директора банка Павленко, и нескольких ответственных работников правительства России. Буквально неделю назад произошел ряд событий, подтверждающих криминальную обстановку, царящую в банке и вокруг него. Гибель нескольких сотрудников банка, в том числе директора Павленко и начальника управления кадров Фефилова, и таинственное исчезновение начальника кредитно-финансового управления Хмельницкого наводят на серьезные размышления о положении дел в крупных российских банках».

— Так, значит? — прошептала Лена, пристально глядя на Андрея.

— Значит, так, — вдруг рассмеялся он. — Давайте вместе пожелаем Олегу счастливого приземления на безопасной территории.

— Я желаю, — совсем уже тихо произнесла Лена. — Я находилась в каком-то безумии… Вас послал бог, чтобы помешать мне… Я была в совершенном безумии… Вся моя жизнь словно покатилась под откос… Олег изменял мне, потом я получила пакет с фотографиями…

— Очевидно, банный компромат? — усмехнулся Андрей. — Да, такой метод воздействия сейчас в большой моде.

Лена только молча кивнула головой.

— Такие вещи, Лена, изготавливаются элементарно, — вздохнул Андрей.

— Вы думаете, что все это фальшивка? — с надеждой в глазах спросила Лена.

— Да я просто в этом уверен. А вас прошу ответить мне только на один вопрос. Откуда вы узнали, что сегодня Олег улетает за границу?

— Почему сегодня? Я там каждый день дежурила. Я же знала, что он полетит либо в Нью-Йорк, либо в Мельбурн. У него там друзья. И ждала каждого рейса в эти города уже третий день. А тут немного задержалась… Устала… А то бы… Никуда бы он не улетел…

— Ну и слава богу, что задержались. А вообще-то, вы молодец, Лена. Ведь вы душой чувствовали, что он жив. Вот это меня поражает больше всего. А по логике вещей он должен был находиться уже совсем в другом месте, в другом. Ладно… — махнул он рукой, вздрагивая от страшных мыслей.

За разговором они подъехали к дачному поселку Озерки.

— Вот наш дом, — показала Лена на небольшой брусовой дом с черепичной крышей.

Андрей остановил машину.

Лена вышла из машины, встряхнула распущенными волосами. Вышел и Андрей, встал около нее.

Действительно, очень красивое место. Поселок окружает сосновый бор, замечательный воздух, уютные дома за деревянными заборами…

— Когда-то очень давно мы приехали сюда с Олегом на электричке, вздохнула Лена и вытерла слезы с глаз. — Я тогда тоже была беременна. Только от него… Какое несчастье, что я тогда не смогла родить. Все могло бы быть по-другому… Скажите, Андрей, что мне делать?

— Рожать, обязательно рожать. Даже в такой ситуации. Поймите, ваша жизнь обретет смысл. Вот у меня никого нет, ни жены, ни детей, а ведь мне уже скоро сорок. За кого же я мог отдать свою жизнь, как не за старого друга?

Из калитки вышел высокий мужчина лет семидесяти в белом пуловере и в джинсах.

— Лена? — удивленно поглядел на нее он. — Откуда ты взялась? Мы тебя сегодня не ждали.

— Приехала вот, — развела она руками с какой-то жалкой виноватой улыбкой на губах.

— Ты слышала?..

Она молча кивнула головой.

— Говорил я Олегу, говорил же… — с волнением сказал отец.

— Это Георгий Романович, мой папа, — представила его Лена.

— Кто же не знает академика Курганова? Сколько раз видел вас по телевизору, — улыбнулся Андрей.

— А это Андрей Стрельцов, близкий друг Олега.

— Очень рад, очень рад, — Курганов протянул Андрею руку для пожатия. — Наслышан о вас от Олега. А сам-то он где? Тут по телевизору и в газетах говорят черт знает что. Одни на воздух взлетели, другие в бега ударились. Ну, Олег, — качал своей седой головой Курганов. — Нашел приключений себе на голову! Пойдемте в дом, что мы тут стоим?

— Нет, спасибо, — ответил Андрей. — Мне пора ехать… Прошу вас, Георгий Романович, будьте повнимательней к Лене, она очень взволнована всеми произошедшими событиями…

— Еще бы… И все же, как вы полагаете, где Олег? Жив ли он вообще? Вы знаете, Андрей, мы с Машей всегда относились к Олегу, как к родному сыну. Мы знаем о размолвке его с Леной и тем не менее желаем ему только добра. Неужели его тоже… Как и этого Павленко?

— Я надеюсь, что он жив, Георгий Романович, — улыбнулся Андрей. — И всего лишь ударился в бега… И не считайте его мошенником, все обстоит совершенно наоборот. Когда-нибудь вы все узнаете… И не отпускайте от себя Лену, она как никогда нуждается в вашей поддержке.

Открылась калитка, и из нее вышла пожилая женщина в темно-зеленом спортивном костюме.

— Лена приехала! Откуда ты взялась?! — воскликнула она. — Гоша! Ты слышал об отставке вице-премьера? Только что передали по телевизору… Там такой скандал с этим «Роскапиталинвестом»… Дело взял под контроль Генеральный прокурор. Так что же с Олегом?! Он что, тоже замешан в этом деле? Или… Я с ума схожу от всяких мыслей…

— С ним все в порядке, мама, — тихим голосом произнесла Лена, бросая многозначительный взгляд на Андрея. — Если у человека есть такие друзья, у него всегда все будет в порядке.

Эпилог

Телефонный звонок на его сотовый телефон, раздавшийся около полудня, заставил Андрея вздрогнуть. Он находился в напряженном ожидании уже несколько дней.

Он схватил аппарат и прижал его к уху.

— Андрюха! Привет! — услышал он веселый голос Олега.

— Олежка! Ну, наконец-то! Ты куда пропал, я тут с ума схожу, а он не звонит и не звонит!

— Извини… Закрутились, понимаешь… Извини… У нас все в порядке, обустроились. Квартиру сняли в хорошем районе. Большая, светлая, три спальни… С Володей Кулагиным позавчера встретился… Он предлагает и мне и Алле работу в его фирме. Все в порядке, Андрюха. Мы не перестаем восхищаться тобой. Это фантастика, просто фантастика, что ты для нас сделал… Ну, рассказывай, как тогда в аэропорту… Откуда она там взялась? Она что… У меня было такое ощущение, что она хотела… У нее было такое лицо… И ты так внезапно сорвался с места. Я видел, как ты уводишь ее. Неужели она хотела?..

— Хотела? Кто знает, Олежка, чего она именно хотела? — усмехнулся Андрей. — Любит она тебя, очень любит, вот это я могу тебе сказать наверняка. А в сумочке у нее действительно была одна опасная игрушка, а какое расстояние от любви до ненависти, ты и сам, полагаю, прекрасно знаешь. Так что еще одна банка пива с тебя… Скоро совсем на пиве разоришься, беглый банкир.

— И что же ты сделал?

— Да ничего, игрушку приватизировал, Лену угостил коньяком и отвез в Озерки. Тесть и теща передают тебе оттуда привет. Я еще вот что хотел сказать… Да, впрочем, это неважно… В твою контору нагрянули следователи из Генеральной прокуратуры, идет серьезная проверка всей документации. Вызывали в прокуратуру на допрос и Головина, но он, разумеется, открестился от покойного зятя-мошенника.

— А ты-то сам как?

— Нормально, Олежка… Чему быть, того не миновать, воистину это так, от судьбы никуда не денешься, — вдруг тяжело вздохнул Андрей. — Пока меня, во всяком случае, никто не беспокоит.

— А что же ты так тяжело вздыхаешь? — спросил Олег.

— Ты знаешь, все происходящее вдруг стало казаться мне каким-то безобразным фарсом, каким-то надругательством над жизнью. И, пожалуй, не с тебя банка пива, а с меня… Если бы не это роковое стечение обстоятельств, я бы продолжал делать такое, чего не надо бы делать, продолжал бы бороться со злом с помощью зла. А все эти события последних дней буквально перевернули меня, как будто снова поставили с головы на ноги.

— И что ты собираешься делать?

— Надо обустраивать личную жизнь. Хочу дома, семьи, детей… А крови с меня хватит. Я ее пролил достаточно. На всю жизнь хватит…

— Тебе что, жалко этих людей?

— Нет, тут что-то другое. Себя, может быть, жалко. Жалко нашего детства, городка нашего убогого, Волгу жалко, неба и облаков… Кто-то у нас все это отнял, Олежка.

— Ты говоришь такими словами, ты ли это вообще? Обычно ты меня обрывал, когда я начинал говорить подобные вещи.

— Так оборви теперь меня ты! — засмеялся Андрей. — Ладно, не будем нагонять друг на друга тоску, ничего, как-нибудь прорвемся… И вообще, ты позвонил не вовремя. У меня свидание.

— Деловое?

— Более чем. Через час встречаемся с известной вам Татьяной. На смотровой площадке Воробьевых гор.

— Молодец! — обрадовался за друга Олег. — Вот это ты молодец! Удачи тебе, Андрюха! Привет тебе от Аллы и Нади. Мы все тобой восхищаемся! И большой привет от нас всех Тане.

— Пока Олежка! Ты знаешь, о чем я мечтаю?

— Откуда же я могу знать? Тебя не поймешь, ты какой-то сегодня чудной, необычный…

— А мечтаю я о том, что сядем мы с тобой когда-нибудь вдвоем на нашем берегу Волги. Поглядим с высокого берега на ее течение. А потом спустимся вниз, сядем в лодку и поплывем, медленно так поплывем по течению. И не надо будет никого бояться, ни от кого прятаться, ни в кого стрелять, никого разоблачать…

— Это можно. Это здорово… Только почему вдвоем? Вчетвером.

— Можно и вчетвером. Только вот кто именно составит нам компанию, это еще большой вопрос… Жизнь сложна и непредсказуема, Олежка.

— Как кто? Ясно кто.

— Тебе всегда все было ясно. Ты всегда бросался вперед на что-то новое. Как, впрочем, и я. А вот теперь я начал во всем сомневаться… И в каком мне теперь надо двигаться направлении, я не знаю. Это еще никто мне не доказал. Ладно, все, Олежка. Звони. Не забывай. Удачи тебе.

— Пока, Андрюха. Спасибо тебе за все, что ты для нас сделал…

…Однако в следующий раз они поговорили только через несколько месяцев, уже в середине октября. Олег позвонил и сообщил, что они освоились на новом месте, никто их не преследует, он и Алла работают в юридической фирме у Владимира Кулагина, хорошо зарабатывают, что живут они с Аллой душа в душу, а месяц назад в Нью-Йорк приехала мать Аллы и теперь тоже живет с ними, что Надя усердно изучает английский язык. И вообще все хорошо. Только все очень тоскуют по России, по Москве. Разумеется, следят за тем, как развиваются события вокруг банка «Роскапиталинвест».

— Да, — вздохнул Андрей. — Банк продолжает процветать… Спихнули все беды на покойного Павленко и главного бухгалтера Софронова и бурными темпами помчались грабить дальше… Бывший вице-премьер стал членом Совета Федерации, и никакие счета в швейцарских банках ему не помешали. Хотя надо сказать, что некоторые счета и арестованы. Ты, наверное, слышал, что Софронов провел несколько месяцев в Бутырке и только недавно выпущен под подписку о невыезде по состоянию здоровья? У него случился инсульт.

— Слышал, конечно. Тут порой такие вещи становятся известны даже быстрее, чем в России.

Андрей хотел что-то сказать, но Олег перебил его.

— Ну как у тебя с Татьяной? — спросил Олег. — Аллу этот вопрос очень интересует. Тебе, кстати, большой привет от всех. Их сейчас нет дома, отправились тремя поколениями в супермаркет за покупками. Вот я и звоню, а то толком бы поговорить не дали, стали бы постоянно перебивать, задавать вопросы. Скучаем ведь, Андрюха, по России, ох, как скучаем… Так как же с Татьяной? Не узаконили еще ваши отношения?

— Нет, — ответил Андрей. — Мы вообще перестали с ней встречаться.

— Почему?

— А потому что она по-прежнему любит мужа, мертвого. А ко мне испытывает лишь благодарность, не более того. Да и то, непонятно за что, я ведь ничего не сделал и ей об этом говорил постоянно. Впрочем, это неважно… Я понял, что она меня не любит, и тоже перестал испытывать к ней какие-либо чувства. Тут ведь все взаимосвязано. А тебе могу сообщить что-то другое. Я все хочу сказать, но ты меня постоянно перебиваешь, тараторишь, слова не даешь произнести. Так вот, ты позвонил очень вовремя. Неделю назад Лена родила сына.

— Быть того не может! — воскликнул Олег.

— Значит, может, — засмеялся Андрей.

— Я даже не знал, что она была беременна… — не уставал поражаться Олег.

— Другого способа родить пока еще не изобрели.

— А тогда ты знал о ее беременности? Ну, тогда, в мае?

— Знал, разумеется. Она сама мне об этом сказала. Да и заметно уже было. Только, разумеется, не с такого расстояния, на котором вы находились друг от друга. Да и одета она была соответственно. Тебе, когда ты звонил, я говорить об этом не стал, зачем тебе в те дни были нужны лишние переживания? К тому же Лена была уверена, что ребенок не от тебя.

— А… — хотел что-то спросить Олег, но вдруг осекся и спросил совсем другое: — А откуда тебе стало известно, что она родила?

— Мне позвонил Георгий Романович. И я вчера был у них дома на Котельнической. Знаешь, как назвали сына?

Олег молчал, о чем-то напряженно думал.

— Чувствую, что ты догадался. Правильно догадался, его назвали Олегом. Дедушка с бабушкой, правда, хотели Георгием, в честь деда, но Лена настояла на своем. Если бы ты видел, как он похож на тебя! Просто копия.

— Но этого не может быть! — воскликнул Олег. — Почти не может быть. Неужели… — он призадумался. — Это было в начале января… Один раз за долгое время… Всего один раз… Мы вдвоем встречали Рождество. А потом снова страшно поссорились, и она стала пропадать целыми днями, не ночевала дома… Она жила с этим… Ладно, не хочу об этом… А с начала марта я ее вообще не видел. До нашего отъезда… Неужели?..

— Говорю только то, что видел. Факт есть факт, одно лицо… Глаза такие же голубые, форма бровей, форма губ… Ну просто вылитый ты, только в миниатюре… Олежка, я же тебя помню ребенком… Не таким маленьким, разумеется, — снова засмеялся Андрей. — Мировой пацан, толстый такой, золотистые кудряшки, складочки на ручках и ножках! Пять килограммов весил при рождении. А за неделю наверняка еще прибавил. Дедушка с бабушкой на него буквально не надышатся… Видел бы ты их лица! Что же ты молчишь?

В трубке воцарилась пауза. Потом раздался кашель.

— А как она… Лена? — спросил наконец Олег. — Как она себя чувствует?

— Чувствует хорошо, роды прошли удачно. Хотя, конечно, родители очень волновались, сам понимаешь, тридцать шесть лет, первые роды… Но все прошло благополучно.

— Я не совсем об этом. Как она… вообще? — сбивчиво спрашивал Олег, с трудом подбирая правильные слова для вопросов.

— Как вообще, говоришь? Что я могу сказать? Сильно поправилась. Похорошела после родов, я бы сказал, даже помолодела. Но главное в другом. Она счастлива, Олежка. У нее такое счастье в глазах. Особенно когда она смотрит на маленького Олега Хмельницкого. Глаза у нее такие. Как тебе сказать? Ну, радостью светятся. И еще чем-то, каким-то новым пониманием жизни, что ли, восприятием всего окружающего. И это поразило меня больше всего. Хотя удивляться тут в общем-то нечему, наверное, все женщины меняются после того, как становятся матерями. Но все же… А поразила меня, наверное, перемена, произошедшая с ней. Она очень переменилась с того майского дня, когда… Ну… Когда я увидел ее в первый раз… А, ладно… И знаешь, что она мне сказала?

— Что?

— А сказала она вот что: «Я была тяжело больна, Андрей. А теперь я выздоровела, теперь мне хорошо… Мне есть для чего жить».

Теперь довольно долго молчали оба. И наконец Андрей произнес тихо и задумчиво, каким-то совсем необычным для себя тоном:

— Жизнь, Олежка, возможно, и хороша именно своей непредсказуемостью. Ждешь одного, а происходит совсем другое… И никто не может ответить, что ждет нас в будущем, и с кем мы поплывем на лодке по нашей Волге на край света… Так что, будем жить дальше и ждать от жизни новых сюрпризов. А они обязательно будут…

Олег молчал. Он не знал, как возразить на эти слова своего старого друга, которому он обязан жизнью. Впрочем, ему вовсе и не хотелось ничего возражать.

Оглавление

Пролог

Часть первая

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

Часть вторая

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

Эпилог