«Акция прикрытия»

Акция прикрытия (fb2) - Акция прикрытия 1707K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Данил Корецкий

Данил Корецкий Акция прикрытия (Пешка в большой игре — 2)

Глава первая

Округлый черный предмет отчетливо выделялся на лазурной, расцвеченной солнечными бликами поверхности Эгейского моря.

— Вот он! — Пилот полицейского вертолета чуть повернул штурвал, входя в пологий вираж.

— Похоже, — мрачно отозвался наблюдатель, прикладываясь к биноклю. Именно он должен был первым заметить объект поиска. Потому что вся операция по задержанию крупной партии наркотиков закрутилась на основании его рапорта. Тридцать инспекторов, двенадцать негласных сотрудников, четыре катера плюс поддержка двух сторожевиков военно-морских сил…

Несколько миллионов драхм — псу под хвост: захваченная по всем правилам проведения специальных операций шхуна оказалась стерильно «чистой»!

Что может сказать в свое оправдание инициатор перехвата инспектор Иорданидис? Что осведомитель Зоркий исключительно надежен и его информация подтверждалась в девяноста пяти случаях из ста? Это всего-навсего слова, которые ровным счетом ничего не стоят.

Что рыбаки успели выбросить груз за борт — годится в качестве рабочей версии, но опять же нужны подтверждающие факты. Вот почему инспектор занимает место рядового наблюдателя и уже два часа с высоты триста шестьдесят метров до боли в глазах вглядывается в отблескивающую водную гладь.

— Берег-3, Берег-3, я — Глаз, обнаружен резиновый бурдюк, — сказал Иорданидис в микрофон рации.

Дело сделано! Какая разница, кто первый заметил? Главное, что выброшенный груз существует… Он заметно воспрял духом, голос повеселел.

— На траверзе южной оконечности острова Тинос. Три километра к востоку. Поторопитесь, здесь сильные течения! Да, мы сбросим цветовую шашку.

Инспектор удовлетворенно откинулся на спинку кресла.

— Давай пометим это место, дружище, — доброжелательно предложил он пилоту. — Иначе наш героин может потеряться еще раз.

— Если это героин, — индифферентно отозвался пилот и протянул желтую банку, напоминающую упаковку для консервированных сосисок. — Дерните шнур и бросьте вниз. Точность практического значения не имеет: пятно получается достаточно большим.

Заканчивая вираж, вертолет по спирали скользнул на триста метров вниз, распугав кружившихся над черным предметом чаек. Иорданидис нажал стопорную ручку, инстинктивно подался назад от ворвавшегося плотного потока рассекаемого винтами холодного утреннего воздуха и не приглушенного обшивкой грохота двигателя, но тут же пересилил себя, распахнул дверцу пошире и, выглянув наружу, метнул шашку.

— Давай пониже, дружище. — В голосе инспектора вновь появились напряженные нотки. Увиденное внизу чем-то ему не понравилось.

— Даю!

Вертолет провалился еще на тридцать метров, приблизившись к расплывающемуся желтому пятну. Краситель не замутнял прозрачность воды, скорее контрастнее выделял очертания обнаруженного предмета.

— Не очень похоже на героин, правда, дружище? — хмыкнул пилот.

Иорданидис оцепенело молчал. Теперь он отчетливо видел раскинутые руки и ноги, затопленную голову… То, что он принял за бурдюк с наркотиками, на самом деле оказалось трупом человека, облаченного в гидрокостюм. Солнечные зайчики невинно играли на мокрой резине.

* * *

За тысячи километров от острова Тинос плескались о берег Камышовой бухты мыса Херсонес свинцовые волны Черного моря, оправдывающего в ноябре свое название. Мокрый песок покрылся зеркальной ледяной коркой, на линии прибоя шелестела белая шуга, даже смотреть в сторону воды было зябко.

У стандартных зеленых, с красными якорями, ворот маялись под пронзительным ветром мужчина и женщина средних лет, явно сельской внешности. Уже полтора часа они разговаривали с выходящими из части матросами, но ничего не добившись, попросили мичмана на КПП пропустить их к командиру. Дежурный позвонил по внутреннему телефону, и хотя для приема родителей существовали специальные дни и занимался этим обычно зам по работе с личным составом, командир распорядился немедленно доставить посетителей к нему.

В аскетическом, чтобы не сказать убогом, кабинете мужчина и женщина увидели высокого сухопарого человека в морской форме с погонами капитана второго ранга. На самом деле сидящий за столом и внимательно разглядывающий вошедших Сушняков имел звание подполковника госбезопасности, он возглавлял морское отделение одиннадцатого отдела КГБ СССР, замаскированное под обычную флотскую часть, и форма являлась одним из элементов маскировки. Ничего этого посетители, естественно, не знали. К тому же их интересовали более прозаические и куда более важные вещи.

— Мы к сыну приехали, к Васе Тимофееву, — начал мужчина, привычно стащив с головы шапку. — Заранее списались и договорились. А его нет! И никто не говорит — где.

— И напарника его нету, — вступила женщина. — Феди Прокопенко. А матросики глаза в сторону отводят и не говорят ничего!

— Вот жена и заволновалась: не случилось ли беды… — Мужчина переступил с ноги на ногу. — Ну и я, конечно… Сын как-никак!

Сушняков вздохнул.

— В походе они. Жаль, что зря проехали, но что поделаешь — служба есть служба! Сейчас вас накормят, оплатят дорогу и отвезут на вокзал. Я распоряжусь.

— Так, значит, ничего не случилось? — не успокаивалась мать. — Все в порядке у него? Живой, здоровый?

Ей не нравилось, что командир не смотрит в глаза, как и те матросы, у которых они пытались расспросить о Васе.

— В походе, — повторил Сушняков, закапываясь в бумаги.

Наступила томительная пауза.

— Пойдем, Варвара, сказали же тебе. — Мужчина взял ее за руку. — Чего время у занятых людей отнимать!

Мать обмякла и позволила мужу вывести себя из кабинета. Помощник дежурного повел родителей старшего матроса Тимофеева в столовую.

— Это у нас аллея Боевой славы, — на ходу пояснял он. — А это плац.

Ветер прекратился. Зато пошел крупный, хлопьями, снег.

* * *

Через час в неровном желтом пятне цветового маркера покачивался на мелкой волне полицейский катер. Невысокий, начинающий полнеть капитан с недовольным лицом то и дело поворачивал штурвал, стараясь, чтобы ют все время оставался с подветренной стороны. Там врач и два криминалиста осматривали распухшее тело утопленника.

— Переверните, чтобы лицо попало в кадр… Хорошо…

Обычный для Средиземноморья осенний норд-ост рвал полы плащей, поднятые воротники плохо защищали сухопутных крыс, презрительно рассматриваемых капитаном, связывавшим с ними неприятности сегодняшнего дня.

— Руки крупным планом… И вот какая-то дырочка на груди. Вроде прокола…

Все трое были в респираторах, поэтому голоса звучали глухо, только затвор мощной фотокамеры щелкал четко и резко.

— Доктор, разрезать костюм?

— Нет, подробное исследование в морге. Тем более надо успеть осмотреть второго…

В полумиле к югу имелось еще одно желтое пятно — более интенсивной окраски и четкой формы, потому что красящую шашку сбросили совсем недавно, когда усиливший бдительность Иорданидис с помощью бинокля рассмотрел в прозрачной аквамариновой толще неподвижно зависшую тень, напоминающую очертаниями человеческую фигуру. Второй труп тоже оказался облаченным в черный гидрокостюм и акваланг, вес которого и удерживал покойника на глубине двух метров. Через пару дней гнилостные газы преодолели бы тяжесть дополнительного груза — этот эффект, хорошо знакомый служащим морской полиции и судебным врачам, не позволяет надежно прятать концы в воду.

Парящие кругами чайки наблюдали, как матросы с надувной лодки заводили сеть и кран-балкой втаскивали аквалангиста на борт катера. Теперь два распирающих черную резину тела лежали рядом на вымытых добела досках палубы. По лицу продолжающего манипулировать рулем капитана можно было определить, что он считает свою посудину безнадежно оскверненной.

Процедура осмотра повторялась, вновь щелкала фотокамера, криминалисты в прозрачных разовых перчатках привычно ворочали мертвеца.

— Они погибли в один день, — ни к кому не обращаясь, сказал доктор. — Уверен, что и причина смерти окажется одинаковой.

Криминалисты переглянулись. Гидрокостюмы и акваланг явно иностранного производства, на поясе одного утопленника боевой нож, у второго — пустые ножны. Вряд ли оба просто захлебнулись. Совершенно ясно, что это не рядовое дело.

Места обнаружения трупов обозначили буйками, надувную лодку подняли на палубу, катер взял курс на берег. Только желтые, постепенно светлеющие и все более расплывающиеся пятна напоминали о происшедшем. Они сохранились до вечера: специальная краска маркировочных шашек очень устойчива к морской воде.

* * *

В Москве было пасмурно и зябко, дул пронизывающий ветер, срывался сухой колючий снег, больно секущий лица прохожих, отчего на мучнистого цвета коже проступало подобие румянца. Суетящиеся в вечной толчее мегаполиса люди в основном являлись жертвами перестройки, потому что преуспевшие в экономических и политических реформах катили по городу в теплых, комфортабельных лимузинах.

Защищенные бронированными бортами специальных «ЗИЛов» и высококлассными, профессиональными телохранителями из Главного управления охраны, мчались по государственным делам руководители государства, в представительных «линкольнах», «фордах», «вольво» под частной охраной отставников силовых структур спешили делать деньги бизнесмены, в «волгах» из гаража Федерального собрания торопились к законотворчеству депутаты, в «мерседесах» и «БМВ» мчались на разборки бандиты, в самых разнокалиберных экипажах, как отечественных, так и иностранных марок, а то и просто в такси поспешали по вызову дорогие проститутки.

Зачастую их пути и интересы пересекались — в одной машине могли оказаться крупный руководитель и глава мощной преступной группировки, известный политик и миллиардер из «новых русских», удачливый рэкетир и милицейский генерал. Во взбесившемся перестроечном мире были возможны любые сочетания, потому что партийно-советская кастовость и иерархия номенклатуры ушли в прошлое, так же как борьба за «чистоту рядов», а моральные принципы и представления о чести и достоинстве были уничтожены еще раньше, теперь все определяли два фактора: безнаказанность и общность интересов. Интересы же бывшего советского, а ныне российского человека особым разнообразием не отличаются и сводятся к удовлетворению собственных физиологических потребностей, желательно за счет избирателей, налогоплательщиков, серой солдатской массы и прочих олухов.

Поэтому победители эпохи перестройки занимались в резво бегущих автомобилях одним и тем же: считали деньги, причем не российские рубли, а доллары и марки, поправляли уставшие организмы ароматным коньяком или, в зависимости от пристрастий, прозрачной чистейшей водкой, по правительственной или коммерческой спутниковой связи договаривались о встречах для дачи-получения взяток, обедах или ужинах, любовных свиданиях, улаживали нескончаемые и столь важные хозяйственные дела, дозаряжали и в последний раз проверяли оружие, тискали обтянутые скользким нейлоном женские бедра и колени, а то и приправляли походно-транспортный, но оттого не менее сладкий минет, обсуждали с соучастниками планы преступлений, продумывали, как лучше обмануть партнеров по бизнесу, готовили заговоры и интриги — словом, делали то, за что в недавние времена подлежали расстрелу, многолетнему тюремному заключению или, по крайней мере, исключению из партии, снятию со всех постов и гражданской смерти.

Сейчас, правда, на смену гражданской с высокой долей вероятности пришла возможность обычной, биологической, смерти насильственного характера. Ежедневная криминальная хроника приучила к мысли, что убить могут кого угодно. Бизнесменов каждый день расстреливают в офисах или подъездах собственных домов, взрывают в машинах; крутым, отпетым бандитам всаживают пулю в лоб или затылок еще более крутые и отпетые. Наиболее благополучна судьба политиков и проституток — их не отстреливают в массовом порядке. Наверное, потому, что и с теми, и с другими легко договориться.

Полковник госбезопасности Дронов выгодно отличался от пассажиров тысяч других рассекающих столицу машин. Он не посадил рядом с собой ни политика, ни миллиардера, ни проститутку, не опохмелялся на ходу, не решал по спецсвязи личных проблем, не имел при себе валюты и даже оружия, положенного по роду деятельности. К тому же думал он исключительно о службе.

Во многом это объяснялось тем, что более полугода, пока шло служебное расследование и уголовное следствие по делу о бывшем одиннадцатом отделе КГБ СССР, он находился в «подвешенном» состоянии и пребывал в полном неведении относительно своей судьбы. Лишь неделю назад полномочная комиссия при Директоре ФСК вынесла заключение о полной непричастности Дронова к злоупотреблениям генерала Верлинова. Более того, было признано, что он принял решительные меры для предотвращения ухода генерала-изменника за кордон и наведения порядка в подразделении.

Сегодня Дронов получил назначение на должность начальника отдела и полковничьи погоны. А потому его переполняло желание хорошо зарекомендовать себя в новом качестве и оправдать доверие руководства. О посторонних вещах, а тем более о личной выгоде свежеиспеченный полковник думать не мог — время для этого еще не пришло.

Неброская черная «волга» с антеннами радиотелефона и специальной радиосвязи проделала неблизкий путь от центрального здания ФСК на Лубянке до штаб-квартиры Управления по безопасности специальных технических объектов в Юго-Западном районе столицы. Еще недавно комплекс зданий за глухим кирпичным забором назывался одиннадцатым отделом КГБ СССР, его многолетний руководитель генерал Берлинов почти добился полной автономии своего подразделения и собирался превратить его в Министерство внутреннего контроля, призванное покончить с коррупцией, преступностью, моральным разложением и распродажей России. Но в большой игре любая ошибка оборачивается поражением, а подчиненные генерала допустили ряд промахов…

Нового начальника ждали: едва автомобиль приблизился к стальным, выкрашенным в зеленый цвет воротам, как тяжелые створки распахнулись будто сами собой. Вытянувшись в струнку, отдали честь охранники — в период реформаций недостаточное усердие может стоить места. А в том, что предстоит большая перетряска, никто не сомневался, в коллективе царило нервное ожидание.

Через полчаса Дронов собрал руководителей структурных подразделений на оперативное совещание.

— Порочная идея о самостоятельности нашего отдела закончилась тем, чего и следовало ожидать, — сурово сказал он, разглядывая напряженно застывших по обе стороны длинного стола подчиненных. — Политической авантюрой, служебными нарушениями и прямыми преступлениями, в том числе изменой Родине…

Полковник говорил ровно, строго и размеренно, умело делая паузы, усиливающие внимание слушателей. Неосознанно он копировал своего предшественника, и если закрыть глаза, то при известной доле воображения можно было представить, что совещание ведет Верлинов. С открытыми глазами даже самое богатое воображение не могло помочь: давно не глаженный костюм сидел на новом начальнике неловко, кончики воротника сорочки чуть загибались вверх, галстук, казалось, скрутится в трубочку, если снять аляповатую желтую заколку. В принципе, эти мелочи не особенно бросались в глаза — так ходят три четверти руководителей, считающих, что костюмно-галстучный наряд придает респектабельность сам по себе.

Но сотрудники одиннадцатого отдела не успели забыть генерала Верлинова, который всегда смотрелся щеголем, независимо от того, одет он в гражданское или в форму. Умение одеваться с иголочки было у него врожденным, как и породистость лица, значительность манер, весомость речи. Такие вещи не вручаются вместе с погонами. Верлинов выглядел генералом. Дронов же, с его простоватым лицом, грубыми ухватками и неистребимой, неосознаваемой привычкой копировать руководство, даже бывшее и опальное, не тянул выше исполнительного и деятельного капитана.

— Бывший начальник планировал присвоение несвойственных отделу контрольно-надзорных функций, проводил недопустимые эксперименты по использованию землетрясений направленного действия, похитил специальное снаряжение и оружие, — продолжал полковник. — Когда пришло время за все отвечать, он использовал служебное положение и на подводной лодке морского отделения попытался бежать за границу! Только наша бдительность и решительные действия матросов сорвали эту попытку. Изменник не остановился перед убийством тех, кто пытался его задержать, но и сам был уничтожен…

Стоящая в комнате тишина загустела и стала буквально гробовой. Присутствующие в самых общих чертах знали о происшедшем. Но последняя фраза оглушила, потому что содержала совершенно новую и в полном смысле слова убийственную информацию. После мгновения шокового оцепенения начальники подразделений и служб зашевелились, вдоль длинного стола заседаний прокатился возбужденный шумок. Начальник научно-экспериментального института Данилов ослабил узел галстука и вытер платком взмокший лоб.

«Заволновался генеральский любимчик», — отметил про себя Дронов и повысил голос:

— Следствие по делу Верлинова подходит к концу, но необходимо искоренить и питательную среду, сделавшую возможными, его преступления! Я намерен разоблачить всех соучастников изменника и либо предать военному суду, либо просто выкинуть за ворота!

При этом полковник в упор смотрел, на Данилова, и тот явно чувствовал себя неуютно.

— Как вы знаете, недавно у нас изменилось название. Это не просто техническая деталь — отныне задача Управления четко определена: обеспечение безопасности специальных технических объектов. С гигантоманией и несвойственными функциями покончено! Ряд служб придется расформировать или передать другим отделам и управлениям ФСК. Зачем нам морское отделение, служба информационного перехвата, ударная группа? Лучше усилить охрану спецобъектов, навести порядок в системе подземных коммуникаций! Там все запущено до предела — по спецтуннелям шляются преступники и бродяги, завелись какие-то искатели приключений, которые ходят туда по выходным для развлечения, да потом еще дают интервью журналистам… И эвакуаторы заброшены, скоро в них пооткрывают платные туалеты и коммерческие ларьки!

В другое время собравшиеся могли улыбнуться, хотя бы мысленно: про туалеты и ларьки в эвакуаторах неоднократно говорил генерал Верлинов. Но сообщение о трагической судьбе генерала отбивало охоту к улыбкам — в большинстве своем сотрудники любили начальника одиннадцатого отдела и мало верили в его измену.

Дронов продолжал монолог еще десять минут. Он ставил задачи на перспективу, критиковал предыдущего начальника и весь одиннадцатый отдел в целом, обосновывал необходимость реорганизаций и сокращений — словом, добросовестно воспроизводил полученное полтора часа назад напутствие Директора ФСК. Хотя сам не был с ним согласен. И слова про упразднения, ликвидации и передачи в чужие руки собственных служб выдавливал через силу.

Потому что ни один руководитель не любит сокращений штатов и ограничений полномочий своего ведомства, ибо в конечном счете это умаляет его авторитет, снижает вес в определенных кругах, сужает личные возможности.

Полковник прекрасно понимал, что если точно выполнить инструкции Директора, то от громадного сложного механизма власти, созданного Верлиновым, останется жалкий огрызок. Именно этого и добивается руководитель ФСК, которому совершенно не нужен могучий монстр, грозящий в любой момент выйти из подчинения. Но здесь интересы Директора и Дронова резко расходятся. Никто не называет кочерыжку кочаном капусты. Точно так же урезанное мощное Управление превратится во второстепенный отдел. Неминуемо снизятся «потолки» званий, упадет роль начальника… Значит, никогда не бывать Дронову членом коллегии ФСК, никогда не получить генеральские погоны! И хотя открыто выступать против предложений Директора Дронов не мог, но он не собирался рубить сук, на котором сидит. Способы сохранить штаты, силу и мощь Управления предстояло продумать. А пока полковник прилежно говорил то, чего от него ожидали. Тем более что дело было привычным.

* * *

Секретное заседание правительства Республики Греция посвящалось страшной находке у острова Тинос. Докладывал министр общественного порядка Папатемелис — высокий грузный мужчина с редкими волосами, тщательно уложенными один к одному поперек отчетливо различаемой лысины.

— Изложенные выше факты позволяют сделать вывод, что мы столкнулись не с простым убийством, а с деятельностью специальных служб другого государства, — закончил он свое выступление и, собрав несколько листков с машинописным текстом и строгими грифами в черную кожаную папку, опустился на мягкий стул с высокой резной спинкой.

В огромном зале наступила тишина. Косые солнечные лучи били в узкие, под потолок, окна, высвечивая летающие в воздухе серебристые пылинки и отражаясь зайчиками от зеркального узорчатого паркета. Премьер-министр Папандреу обвел взглядом членов Кабинета, восседавших вокруг массивного дубового стола. Аккредитованные при Доме правительства журналисты острили, что, если министров одеть в доспехи, они напоминали бы рыцарей короля Артура. Сейчас ни одного газетчика здесь не было.

— До сих пор ничего подобного у нас не происходило, — словно размышляя вслух, произнес министр по делам Эгейского моря Кадакас и поправил очки в тонкой оправе, дымчатые стекла которых придавали моложавому лицу таинственное выражение. — Территориальные воды Швеции — другое дело, инциденты там уже навязли в зубах… Значит, должна быть какая-то причина!

Взгляды присутствующих обратились к невысокому загорелому человеку, внимательно изучающему какой-то документ и делающему в нем пометки перламутровым автоматическим карандашом. Константинос Скандалидис сохранял невозмутимость, словно не чувствовал внимания окружающих, хотя все знали: от него не ускользает ни малейшее изменение в непосредственной близости и ни одно мало-мальски значимое для безопасности государства событие на всех ста тридцати тысячах квадратных километров территории республики.

— Известна эта причина министру внутренних дел? — спросил глава Кабинета, и Скандалидис мгновенно оторвался от своего занятия.

— Пока нет, — спокойно отозвался он. — Мы только начали работать. К тому же требуется проведение поисковых работ на значительной глубине и достаточно большой территории. Для этого необходимо содействие военно-морского флота. Договоренность с господином Арсенисом достигнута.

Министр национальной обороны утвердительно кивнул головой и, прерывая коллегу, заметил:

— Если потребуются водолазные работы на больших глубинах, придется просить помощи у американцев.

Премьер-министр пожал плечами.

— Думаю, с этим не будет проблем. В конце концов, мы партнеры по НАТО. Что еще?

— Еще проблема сохранения тайны… — Скандалидис раскрыл стандартную кожаную папку.

— Ход следствия строго засекречен, — встрепенулся Папатемелис.

— И тем не менее… — Министр внутренних дел извлек несколько газет. — Статья в «Трибуне»: «Трупы у острова Тинос» с двумя фотографиями. «Послеполуденная»: «Тайна неопознанных утопленников», три фотографии, причем в кадр попала часть акваланга, по которой специалист может определить страну его изготовления. Правда, хороший специалист…

— Все ясно, — мягким жестом премьер-министр остановил докладчика. — Задача генерального секретариата по печати и информации приостановить появление подобных материалов на радио и телевидении. Президиум правительства должен провести подобную работу с Афинским информационным агентством. Для максимальной эффективности и полноты расследования, мне кажется, следует объединить усилия ведомств господ Папатемелиса и Скандалидиса…

Министры внутренних дел и общественного порядка кивнули.

— Необходимое содействие окажет господин Арсенис, — продолжил глава Кабинета, и министр национальной обороны, в свою очередь, выразил полное согласие. — А в случае необходимости мы обратимся к нашим американским друзьям.

— Как быть с дипломатической оценкой событий? — поинтересовался министр иностранных дел. — Не следует ли внести ноту протеста российскому правительству?

Несколько секунд премьер размышлял.

— Наверное, не нужно спешить с официальными заявлениями, господин Попульяс. А вот приватно оповестить посольство о происшедшем и выразить свою озабоченность… Это другое дело. Ведь у нас ровные дружеские отношения с Россией. И пока не установлено, что инцидент связан с посягательством на интересы Греции, не стоит их обострять. И еще…

Папандреу замолчал, что-то обдумывая.

— Вы знаете, что коммунисты вновь поднимают в парламенте вопрос о выходе из НАТО. Их поддерживают новые демократы — это сто двадцать голосов из трехсот. Поэтому расследование имеет очень важное политическое значение. Если будет установлено, что республика подвергается воздействиям извне и это угрожает ее безопасности, Палата депутатов ни за что не проголосует за такое решение…

* * *

Через два дня Андреас Иорданидис сидел в приемной начальника отдела криминальной полиции министерства общественного порядка, дожидаясь пока минутная стрелка ручного хронометра преодолеет последние пять делений. Его вызвали на десять часов, а шеф отличался крайней пунктуальностью, поэтому подчиненные старались всегда являться заранее, чтобы избежать опозданий и связанных с ними разносов.

Андреас поерзал на жестком стуле. Казалось, секунды растягиваются в минуты, а минуты — в часы. Блестящая медная табличка с гравировкой «Антониас Стилиманос» притягивала взгляд и гипнотизировала. Рядовой инспектор с острова Тинос нечасто бывал даже у начальника участка в Пирее, а на такой уровень вообще попал впервые.

Инспектору недавно исполнилось тридцать два года — возраст достаточный для того, чтобы сделать карьеру. И предельный для последней попытки запрыгнуть на более высокий уровень. Но для такого прыжка необходим трамплин: полезные знакомства, связи с сильными мира сего или, на худой конец, раскрытые сложные преступления. Знакомств и связей у сельского парня из Македонии не было, оставалось надеяться на профессиональные успехи. Провал операции по наркотикам мог положить конец всем надеждам, но обнаружение двух утопленников как бы нейтрализовало неудачу. Он был уверен, что вызов к начальству связан с этим делом.

Привычно приклеив неотразимую улыбку дамского любимчика, Андреас повернулся на шелест пишущей машинки.

— Когда вызывают к начальству, трудно представить, что тебя ждет — благодарность или взыскание, — завораживающим баритоном произнес он. Приходилось делать над собой усилие: сухая бесцветная особа неопределенного возраста не вызывала совершенно никакого интереса.

— Зато потом узнаешь это наверняка, — безразлично ответила секретарша, — вам осталось потерпеть три минуты.

Обаяние инспектора явно на нее не подействовало. Злые языки говорили, что секретарш подбирает жена шефа и невосприимчивость к мужскому обаянию является одним из главных, если не непременным условием.

Ровно в десять Иорданидис вошел в просторный кабинет, обставленный старой, массивной, добротно сделанной мебелью. Настоящее дерево, настоящая кожа обивки, настоящая сталь головок обивочных гвоздей — все это выгодно отличало обстановку от новомодной офисной мешанины хромированных трубок, дымчатого стекла, штампованной пластмассы и создавало атмосферу обстоятельности и надежности, столь необходимую государственному учреждению.

И от крепкой, начинающей затягиваться возрастным жирком фигуры шефа исходило излучение уверенности, властности и непоколебимой силы. Бык. Прозвище приклеилось в молодости, когда начинающий полицейский с разбега вышиб головой дверь дешевого мотеля, выбив пистолет у притаившегося за ней бандита. Потом случалось много историй, закрепивших эту кличку, и не все они были связаны с похождениями в профессиональной сфере. Так что предусмотрительность его супруги имела основания.

Сейчас Бык в спокойной позе восседал за огромным столом, положив скрещенные руки на стандартную, толстого картона, папку для материалов расследования.

— Проходите, господин Иорданидис, — густым голосом прогудел он и, обозначив попытку встать навстречу гостю, по-настоящему поздоровался за руку, чем очень удивил инспектора. На такой прием мог рассчитывать визитер в ранге не меньше начальника участка. Да и то не всякий.

Обостренная интуиция полицейского связала необычно любезную встречу с наличием в кабинете постороннего — худощавого мужчины, почти полностью утонувшего в большом кожаном кресле.

Однако шеф вел себя так, будто они находились наедине.

— Присаживайтесь, — дружески предложил он. — Ваша находка оказалась чрезвычайно важной. Два утопленника, да не просто утопленника… Впрочем, вы, наверное, слышали о результатах вскрытия?

Инспектор пожал плечами.

— Совершенно ничего. В участке никаких материалов нет… Я пытался расспросить доктора, но он повел себя как-то странно… У меня создалось впечатление…

Иорданидис покосился в сторону человека в кресле. Тот сидел неподвижно, прикрыв глаза, — создавалось впечатление, что он дремлет.

— Продолжайте. — Бык успокаивающе махнул могучей рукой.

— …что вся информация по этому делу засекречена.

— Совершенно правильно, — удовлетворенно кивнул шеф. — Я рад, что ничего не просочилось наружу. Нам ни к чему лишние осложнения…

Тяжелый взгляд гипнотизировал инспектора. Бык выжидал, но и Андреас умел проявлять сдержанность. Пауза затянулась. Шеф удовлетворенно кивнул еще раз.

— Сейчас вы поймете, что я имею в виду. — Он раскрыл папку, извлек десяток фотографий и, перебирая, стал бросать одну за другой перед инспектором, сопровождая свои действия короткими комментариями.

Распухшие трупы в черных гидрокостюмах.

— Это вы видели, хотя и издалека…

Гидрокостюмы отдельно. Они были разрезаны, но аккуратно сложены по линии разреза. Акваланг. Нож в ножнах. Пустые ножны. Ласты.

— Снаряжение «тюленей». Приходилось слышать?

— Тюленей?

— «Тюлени», «ластоногие», «люди-лягушки»…

— А-а-а… — припомнил инспектор. — Подводные диверсанты!

— Точнее, подразделения «Силз», — не открывая глаз, произнес человек в кресле. — Боевые пловцы.

— Вот именно, — недовольно сказал Бык. Он не терпел, когда его перебивают. — Только это не греческие «Силз». Все снаряжение российского производства.

Выдержав паузу, шеф бросил на стол еще несколько фотографий.

Распухшие обезображенные трупы.

— Хорошо, что не слышно запаха, — цинично хмыкнул Бык. — Когда их вытаскивали, капитан катера грозился подать в отставку, а матросы блевали.

Крупным планом татуировки: подводная лодка под перископом, надпись «Прокоп, 1970». Крупным планом ранения, похожие на уколы стилетом.

«Чем их убили?» — хотел спросить Иорданидис, но не успел.

— Знаете, что это такое? — Шеф извлек из папки целлофановый пакетик с двумя тускло блестящими гвоздями.

Коротко звякнув, пакетик шлепнулся на столешницу перед инспектором, и тот увидел, что в нем не гвозди, а шестигранные стрелки длиной по десять-одиннадцать сантиметров и диаметром около пяти миллиметров. Андреас понял, что получил ответ на незаданный вопрос.

— Наверное, специальные пули, которыми «тюлени» убивают «лягушек»…

Человек в кресле открыл один глаз, остро глянул на полицейского и чуть заметно улыбнулся.

— Совершенно верно, — кивнул Бык массивной головой. — Пули от русского подводного пистолета конструкции Симонова.

— Зачем же русским убивать друг друга? — машинально спросил Иорданидис. — Да еще в наших территориальных водах?

— Это один вопрос. — Шеф загнул крепкий, поросший волосами палец. — Кто совершил двойное убийство? Это второй вопрос. Почему русские боевые пловцы проявляют активность на греческой территории? Нет ли здесь угрозы для нашего государства? Таковы третий и четвертый вопросы, а за ними неизбежно последуют многие другие, причем обычный криминал тесно переплетается с политикой и государственной безопасностью… Именно поэтому расследование должны проводить полиция и контрразведка совместно.

Андреас уже давно ожидал чего-то подобного, но только сейчас отчетливо понял, почему в кабинете находится посторонний и какая роль в этой истории уготована ему самому. Похоже, Бык ожидал вопросов, но у инспектора имелся только один.

— Почему именно я?

— Во-первых, вы один из самых способных и перспективных сотрудников…

Иорданидис знал, что это неправда. Начальство никогда не считало его ни способам, ни перспективным. А провал последней операции вообще ставил под сомнение дальнейшую карьеру.

— Во-вторых, вы обнаружили этих русских…

Тоже неправда. Тогда к расследованию можно было привлечь не менее десятка человек — от пилота вертолета и капитана катера до патрульных, сопровождавших трупы в морг.

— А в-третьих… — Бык замолчал, как бы взвешивая: стоит ли говорить то, что он собирался сказать. — В-третьих, контрразведка из нескольких кандидатур выбрала вас.

Шеф указал на третьего молчаливого участника разговора. Человек в кресле уже не спал и не имитировал сон. Он внимательно рассматривал Иорданидиса, и Андреас ощутил, что взгляд у контрразведчика острый, пронизывающий насквозь.

— Знакомьтесь, — с несвойственной ему церемонностью сказал Бык. — Грегорис Влакос, Андреас Иорданидис.

Контрразведчик пружинисто вскочил и протянул руку. Ладонь была увесистой и жесткой.

— Вы скажете, почему выбрали именно меня? — спросил полицейский.

— Скажу, — после секундной заминки ответил Влакос. — Но чуть позже. И… это будет правдой только в том случае, если окажется, что я не ошибся.

— Браво! — усмехнулся Андреас. — Мне нравятся откровенные парни.

— Ты мне тоже понравился, — улыбнулся в ответ контрразведчик. — И это хорошо: взаимные симпатии помогают в работе. Ваш начальник не сказал главного: нам предстоит раскрыть российскую шпионскую сеть!

— Если учесть время, прошедшее с момента их смерти, и скорость подводных течений, то погибли они где-то здесь… — Влакос ткнул остро отточенный карандаш в крестик на карте, обозначающий место обнаружения утопленников, и провел короткую линию на северо-восток.

Твердый грифель вырисовал аккуратный кружочек.

— Около километра до острова Тинос, — продолжил контрразведчик. — Глубина здесь за двести метров. С завтрашнего дня в этом районе начнутся поисковые работы — траление, магнитосъемка, видеосъемка…

Карандаш так же аккуратно заштриховал кружок.

— Что предполагается найти? — поинтересовался инспектор.

Влакос пожал плечами.

— Как минимум — второй акваланг. Как максимум — все что угодно. Торпеду с ядерной боеголовкой, автоматическую станцию слежения и радиоперехвата, русскую подводную лодку…

— Ну уж и целую лодку! — улыбнулся Андреас, давая понять, что оценил шутку напарника. Но тот оставался совершенно серьезным.

— А как, по-твоему, эти парни оказались здесь?

— Мало ли… В Пирей недавно заходил русский туристский теплоход…

— И они проплыли более ста пятидесяти километров на ластах? Или на буксировочном скутере? Ерунда! К тому же исследование акваланга показало, что выход в воду произошел на глубине тридцати метров. Здесь была лодка! — Внезапно контрразведчик осекся и махнул рукой. — Ладно. Что найдут, то найдут. Увидим.

— Если лодка и была, то давно ушла, — размышлял вслух Иорданидис. — Не станет же она дожидаться, пока ее выловят тралом…

— Ладно! — повторил Влакос, но не удержался и по инерции произнес: — Мало ли как бывает в жизни… Авария, непредвиденная задержка… Когда вы находите убитого, то обязательно прочесываете окрестности, верно? Хотя совершенно ясно, что убийца постарается унести ноги подальше. Давай лучше поговорим о твоей части работы…

Воцарившаяся было в специально выделенном кабинете полицейского управления атмосфера дружеской доверительности мгновенно исчезла. Во всем мире спецслужба и полиция живут как кошка с собакой. Контрразведчики считают себя интеллектуальной элитой, охраняющей высшие интересы, и перекладывают всю грязную работу на полицейских, которые, по их разумению, существуют именно для того, чтобы возиться в дерьме. В свою очередь, полицейские платят неприязненным отношением к рыцарям плаща и кинжала, чьи методы лежат вне закона и очень похожи на приемы, принятые в уголовном мире. Когда сотрудники антагонистических систем работают вместе, стремление к общей цели и личные отношения оттесняют взаимную неприязнь на второй план, но она может совершенно неожиданно проявиться в любой момент.

— Я дам задание своим информаторам и буду ждать сообщений, — сухо сказал Иорданидис. — Расшифровывать агентов я не могу, поэтому тебе придется доверять мне на слово.

— Конечно, — кивнул Влакос. — Только вот что… Сколько у тебя осведомителей?

— Девять.

— Этого мало. Надо залегендировать обоснование заданий для всех офицеров криминальной полиции, чтобы агентурная сеть побережья была задействована полностью.

— А ваша сеть уже задействована? — спросил Андреас.

Влакос снова кивнул.

— И каковы результаты?

Ответ напрашивался сам собой: если бы контрразведке удалось получить результат, то она не нуждалась бы в помощи полиции.

Влакос внимательно посмотрел на напарника. Они были одного роста и примерно одного возраста, только полицейский обладал более плотной фигурой и весил на добрые десять килограммов больше.

Иорданидис ждал, как отреагирует контрразведчик на столь явную подначку. Рассердится? Не подаст вида, но затаит обиду? Ответит колкостью? Но Влакос лишь широко улыбнулся.

— По-моему, наступило время обеда. Если полицейские позволяют себе пропустить за едой пару стаканчиков хорошего вина, то я угощаю.

* * *

Работу в новой должности полковник Дронов начал с того, что тщательно перешерстил штаты. Все более-менее близкие Верлинову сотрудники были отправлены на пенсию, а тех, у кого не хватало выслуги, увольняли по состоянию здоровья, сокращению штатов и другим формально-бюрократическим основаниям, которые в изобилии имеются у любого руководителя для того, чтобы избавиться от неугодных подчиненных.

Специально созданная бригада проводила служебное расследование фактов пособничества беглому генералу. Основным объектом ее деятельности по указанию Дронова стали научно-экспериментальный институт и его начальник.

«Работы по исследованию возможностей направленных сейсмических воздействий (кодовое наименование темы „Сдвиг“) были возобновлены по моему предложению и с согласия генерал-майора Верлинова, — читал Дронов перепечатанную на машинке аудиозапись допроса Данилова. — По его же указанию мною составлена карта координат узлов сейсмической неустойчивости, воздействие на которые вызовет толчки в определенных точках земной поверхности. Мы и ранее составляли подобные документы — координатные сетки точек инициирования и так называемых точек проявления, чтобы знать, где нужно произвести подземный взрыв для разрушения стратегического объекта вероятного противника. Но в этот раз карта узлов сейсмической неустойчивости привязывалась к Москве, к конкретным целям: Кремлю и спецсооружению 001 — центральному правительственному бункеру управления в условиях военных действий. В точку, обеспечивающую поражение Кремля, по распоряжению генерал-майора был заложен инициирующий заряд в виде ядерной боеголовки средней мощности…»

Дронова бросило в жар. Оторвавшись от документа, он провел рукой по вспотевшему лицу и машинально вытер ладонь о брюки. Самое страшное, что Данилов не врал, не фантазировал, не брал на испуг. Начальник института говорил чистую правду.

«…Доставка заряда к точке инициирования осуществлена с помощью экспериментальной подземной лодки. Взрывать боеголовку генерал-майор, по его словам, не собирался, намереваясь использовать ее в качестве средства давления на правительство при проведении какой-то политической комбинации, суть которой мне неизвестна. Кто конкретно производил установку заряда и в каком месте, мне тоже неизвестно, так как этим руководил генерал-майор лично. Сетка точек инициирования в привязке к целям города выполнялась в единственном экземпляре, и ее местонахождение мне тоже неизвестно…»

— Черт бы его побрал! — Полковник отшвырнул листок со взрывоопасной, в буквальном смысле слова, информацией. Мертвый Верлинов переиграл его, да и всех остальных! Генерал был хорошим оперативником и неукоснительно выполнял основное правило конспирации: каждый должен знать только то, что ему необходимо. Он доверял Данилову и знал, что тот никогда не выдаст, но он знал и про скополамин, пентонал натрия, другие виды «сывороток правды», три-пять кубиков которых полностью подавляют волю допрашиваемого и развязывают ему язык. Начальнику института вкололи все пять…

Дронов вскочил с места. Офисное кресло мягко прокатилось по кабинету и с грохотом ударилось о стену. В дверь немедленно заглянул плечистый прапорщик.

— Что случилось, шеф?

Полковник отметил быстрый взгляд, мгновенно охвативший кабинет, и синхронно дернувшуюся могучую руку, в которой скорострельный портативный «кедр» казался детской игрушкой.

— Все нормально, — устало произнес он, но прапорщик уже определил источник шума — рука расслабилась, взгляд погас, и дверь тихо закрылась.

«А что же, собственно говоря, нормально?» — спросил сам у себя начальник Управления по безопасности специальных технических объектов, отчетливо ощущая, что стоит на краю пропасти. Потому что не только самый важный спецобъект — правительственный бункер, но и главный объект страны находятся в опасности, причем по воле его предшественника и непосредственного в тот момент руководителя, а он, Дронов, не в состоянии эту опасность нейтрализовать…

Он быстро прошел через комнату отдыха в санблок, умылся холодной водой, вытерся шершавым от крахмала полотенцем и замер, оперевшись руками на края голубоватой фаянсовой раковины. Прямо перед ним, в плоском прямоугольнике вмонтированного в кафель зеркала, отражались стены, отделанные голубой с легким ненавязчивым рисунком плиткой, три разноцветных полотенца, чуть потрескивающая лампа дневного света и мертвенно-бледное, то ли от безжизненного освещения, то ли от отсутствия жизненных сил, лицо.

Выпуклый лоб, чуть прикрытый косой прядью начинающих седеть волос, густые черные брови, маленькие круглые глаза, крупный нос, твердые, плотно сжатые губы, массивный, выступающий вперед подбородок. Лицо было его собственным, родным, единственным, на что приятно смотреть в чуждом мире, созданном ненавистным предшественником. Верлинов подбирал кафель и сантехнику для санблока, обои, светильники и мебель для комнаты отдыха, показывал, как вмуровать в стену зеркало и где привинтить вешалку… И наверняка вытирался этими полотенцами! Дронов скомкал и брезгливо отбросил накрахмаленный кусок ткани.

«Где же эта проклятая координатная сетка?»

При тщательнейшем обыске всех служебных помещений, автомобиля, самолета и вертолета бывшего начальника одиннадцатого отдела ничего похожего обнаружено не было. Да и вообще не нашли ни одного документа, ни одной улики… Значит, он взял ее с собой!

Закрыв дверь в санблок, Дронов опустился в глубокое, располагающее к отдыху кресло и закрыл глаза. Следовало определиться: что делать? Написать рапорт Директору: Кремль находится под прицелом сейсмической бомбы, спецбункеру 001 тоже угрожает опасность, карта точек уничтожения стратегически важных объектов столицы исчезла, Управление по безопасности специальных объектов ничего поделать не может… Ну и что? Выбросят к чертовой матери без пенсии, как половую тряпку! Не-е-е-т… Дураков нема… Надо придумать что-нибудь поумней!

Но ничего умного в голову не приходило. Когда Дронов возглавлял оперативный сектор одиннадцатого отдела, было куда проще. Организация наружного наблюдения, техническое прослушивание, агентурное проникновение, засады, задержания… Дело знакомое, привычное, он и лично выезжал на «горячие» ситуации, например, когда в перестрелке с бандитами погиб капитан Якимов, а его напарника капитана Васильева задержала милицейская группа немедленного реагирования… Восемь трупов, лужи, брызги, потеки крови, возбужденные и злые, со взведенным оружием, спецназовцы… Тогда он справился в три минуты — вызволил Васильева, забрал труп и оружие Якимова, дал указания старшему спецгруппы и вместе с сотрудниками исчез, так и не «засветившись». Однако все это не требовало большого ума. А сложные операции, изящные оперативные комбинации и тонкие агентурные игры придумывал Верлинов. Со стороны казалось, будто особой трудности тут нет, и, тогда еще подполковник, Дронов считал, что и он сможет руководить отделом… Проклятый предатель! Куда же он дел документ?! Если взял с собой…

Полковник вернулся в кабинет, большим сложно-узорчатым ключом отпер сейф, извлек тонкую папку и сел к столу. Под картонной обложкой были собраны копии документов, относящихся к тому моменту, когда бегство генерала раскрылось и Дронов исполнял обязанности начальника одиннадцатого отдела.

Он пролистнул страницы, нашел нужные.

«Начальникам подразделений и служб одиннадцатого отдела КГБ СССР.

Отозвать из командировок, полевых испытаний, учений и экспедиций личный состав, провести инвентаризацию технических средств, вооружения, другого имущества, проанализировать состояние дисциплины на вверенных объектах, проверить исправность общих и специальных систем. Доложить о происшедших за последние семьдесят два часа чрезвычайных происшествиях, нарушениях уставов, приказов и правил внутреннего распорядка.

Врио начальника отдела подполковник Дронов».

«Врио начальника одиннадцатого отдела подполковнику Дронову.

Сообщаю, что приказ вернуться на базу не выполнила подлодка „У-672“, осуществляющая операцию „Переход“ по заданию генерала Верлинова. Связи с „У-672“ нет уже восемнадцать часов.

Начальник морского отделения одиннадцатого отдела

подполковник Сушняков».

«Начальнику морского отделения подполковнику Сушнякову.

На борту подлодки „У-672“ находится отстраненный от должности за совершение ряда преступлений и объявленный во всероссийский розыск генерал Берлинов, пытающийся бежать за границу. Приказываю: пресечь попытку измены Родине любыми возможными средствами.

Врио начальника одиннадцатого отдела подполковник Дронов».

«Капитану „У-672“ Чижику.

У вас на борту находится отстраненный от должности и объявленный во всероссийский розыск за совершение ряда преступлений генерал Берлинов. Приказываю: обеспечить немедленное возвращение разыскиваемого на базу одиннадцатого отдела.

Начальник морского отделения подполковник Сушняков».

«Врио начальника одиннадцатого отдела подполковнику Дронову.

Сообщаю, что после длительного перерыва на связь вышла „У-672“, находящаяся в Эгейском море. Тридцать минут назад на СПЛ[1] ее покинул генерал Верлинов. Курс СПЛ неизвестен, связь с ней отсутствует.

Сушняков».

«Начальнику морского отделения Сушнякову.

Для устранения вредных последствий допущенной вами преступной халатности вам надлежит обеспечить возвращение Верлинова на базу. В противном случае вы будете отстранены от должности.

Дронов».

«Капитану подводной лодки „У-672“ капитан-лейтенанту Чижику.

Для устранения вредных последствий допущенной вами преступной халатности вам надлежит безусловно обеспечить возвращение Верлинова на базу. В противном случае вы будете отстранены от должности и преданы суду военного трибунала.

Начальник морского отделения подполковник Сушняков».

«Начальнику морского отделения подполковнику Сушнякову.

Докладываю, что во исполнение вашего приказа пресечена попытка измены Родине со стороны бывшего генерала Верлинова. При задержании Верлинов уничтожен. Погибли также мичман Крутаков, старшина второй статьи Прокопенко и старший матрос Тимофеев.

Капитан „У-672“ Чижик».

«Врио начальника одиннадцатого отдела подполковнику Дронову.

Докладываю, что ваш приказ выполнен. При попытке изменить Родине и уйти за границу Верлинов уничтожен. При задержании погибли три матроса из команды „У-672“.

Начальник морского отделения Сушняков».

Дронов закрыл папку. Именно эти бумаги спасли его карьеру. Тогда он не вникал в подробности: достаточно было того, что Верлинов не ушел. Теперь появлялись вопросы… Где тело генерала? Есть ли при нем координатная сетка? Почему ее до сих пор не обнаружили? И самый главный вопрос: соответствует ли содержание шифрограмм действительности? Ведь он, Дронов, перестраховываясь, давил на Сушнякова, тот, в свою очередь, страховался и давил на Чижика… А Чижику давить не на кого, разве что на матросов… Вот трое и погибли. Но дела это не меняет, все равно Чижик крайний — он внизу пирамиды, в любом случае обломками завалит насмерть… Как ему страховаться? Только отрапортовав о выполнении приказа…

Полковник снял трубку аппарата ВЧ-связи и соединился с морским отделением.

— Здравия желаю, товарищ полковник, — отозвался Сушняков. Голос был усталым. — Лодки ушли вместе с архивами и штабной документацией. Наблюдатели ихние приходили, но пока ничего не разнюхали. Следующий этап — вывоз снаряжения и техники…

Подполковник осуществлял тайную передислокацию спецподразделения с территории ставшей самостийной Украины и опасался провокаций, силовых конфликтов и дипломатического скандала. В данной ситуации крайним являлся он, и обломки упадут на его голову.

— Я не по этому вопросу. Где Чижик?

— Здесь пока. От командования лодкой отстранен, поедет на Дальний Восток с понижением.

— Немедленно направляй его ко мне! — приказал Дронов.

— Есть!

Сушняков не удивился, во всяком случае, не проявил удивления. Как, впрочем, и всегда.

— Товарищ полковник, тут приезжали родители Тимофеева… Насчет Крутакова жена звонила… Брат Прокопенко письмо прислал…

— Кто такие? — буркнул занятый своими мыслями Дронов.

— Ну эти, которых Верлинов…

— А-а-а… Так что?

— Как сообщать будем? К правительственным наградам?

Начальник Управления ненадолго задумался.

— Нет. Лишнее внимание. Несчастный случай в дальнем походе. И все.

* * *

В центре Афин, на улице Софокла, располагается овощной рынок. Здесь всегда многолюдно и шумно, причем толпа постоянно обновляется, и никто не обращает внимания на окружающих, а тем более не запоминает их. Идеальное место для встречи офицера полиции со своим осведомителем, особенно если первый постоянно живет и работает за сто пятьдесят километров, что практически сводит к нулю риск случайной расшифровки.

Конечно, Иорданидис обычно не забирался так далеко. Мидия был оптовым торговцем рыбой и часто бывал на Тиносе, а там тоже можно найти укромные уголки. В этот раз место встречи определила командировка инспектора. Но агент опаздывал.

Андреас несколько раз прошелся между рядами, легко выпросил у симпатичной селянки крупный апельсин, мгновенно очистил и столь же быстро съел, наклонившись вперед, чтобы не испачкаться брызнувшим соком. Не смутившись, он вытер подбородок платком, улыбнулся молодой женщине своей обычной обворожительной улыбкой, махнул рукой и двинулся дальше — красивый, раскованный, бесшабашный парень в джинсах и кожаной куртке. Вряд ли кто-то, кроме искушенных уголовников, мог заподозрить в нем полицейского.

Но профессиональное сознание не позволяло расслабляться: человек, топчущийся по рынку и не делающий покупок, невольно привлекает внимание, а это крайне нежелательно при конспиративных встречах. Инспектор выбрался из рыночной толчеи, наискосок пересек улицу Атинос и вошел в узкий проход между домами, превращенный в мясной рынок. Пятиметровую щель сверху накрывала сводчатая крыша, с двух сторон уходили вглубь прилавки, яркие фонари освещали висящие на крюках свиные, говяжьи и бараньи туши, выложенные на оцинкованную жесть влажно отблескивающие филе, широкие плоские грудинки с выступающими, как клавиши рояля, ребрышками, оскольчатые разрубы мозговых костей, в которых чуть подрагивал столь ценимый любителями деликатес.

Через полгода подойдет Пасха с ее обычаем зажаривать целиком барашка, и разнообразия тут поубавится — только жертвенные животные различных размеров, выбирай любого, в зависимости от численности семьи и аппетита, тебе тут же плотно упакуют покупку в полиэтиленовую пленку, обвяжут веревкой, чтоб удобней нести… А напротив, на краю овощного рынка, будут продавать жаровни с шампурами, тоже разной величины, без труда подберешь под своего барашка, а потом острый дымок раскаленных углей и дурманящий аромат печеной баранины…

Андреас сглотнул слюну. Сегодня он еще не обедал, да и Влакос, ожидающий в машине, — тоже. Где же человек?

Медленно пройдя мясные ряды до конца, полицейский вернулся на улицу и наконец увидел того, кого ожидал. Полный, безвкусно одетый человек с незапоминающимся лицом и глазами плута — респектабельный торговец рыбой Фирс Антонионис — Мидия. Вряд ли кто-либо, в том числе и ушлые преступники, могли заподозрить в нем полицейского осведомителя. Для Фирса это было очень важно: в отличие от Иорданидиса он рисковал не служебными успехами и карьерой, а здоровьем и жизнью.

— Здравствуй, Фирс, — негромко сказал инспектор, бесшумно подойдя сзади. — Плащ с поднятым воротником, надвинутая на глаза шляпа — ты похож на полицейского из американского фильма!

Осведомитель довольно улыбнулся. Не мизерное вознаграждение заставляло его работать на государство, а авантюрная жилка и любовь к конспиративным играм. Наверняка в детстве он мечтал поступить в полицию и сейчас удовлетворял нереализованную мечту негласным сотрудничеством с ней.

— Давай свернем, тут потише. — Иорданидис увлек Мидию за угол, на улицу Софокла. Действительно, здесь было малолюдно, и улыбчивый парень, беседующий с наряженным в длинный плащ и широкополую шляпу толстяком, не привлекал ничьего внимания. Тем более что никто не слышал содержания разговора.

— …Очевидно, задействован новый канал контрабанды. Подводная доставка. Может, груз кто-то принимает на берегу или они его прячут в скалах, подводных пещерах… Скорее всего — наркотики…

То же самое сейчас говорили своим осведомителям десятки офицеров полиции на всем побережье и островах. Разработанная Иорданидисом и Влакосом легенда запускалась в дело.

— А кто же убил этих двоих? Свои? Но почему в море? Конкуренты? Но ведь проще достать на берегу…

— Почему ты заговорил об убийстве? — Инспектор подозрительно посмотрел на своего агента. — Разве я произнес хоть слово об убийстве? Да еще двоих?!

— Брось темнить! — Мидия пренебрежительно взмахнул рукой, словно отметая полицейские хитрости. — Адам ловил сардину неподалеку. И прекрасно видел в бинокль, как вытаскивали мертвяков. Вначале одного, потом другого… А Никола швартовался в Пирее, когда их перегружали с катера в труповозку. Да и вообще, об этом говорит все побережье. Даже газеты писали.

У Фирса было много недостатков. Он слишком любил узо[2], невоздержанно относился к женщинам, азартно играл в карты. Но вся береговая полоса, море и острова буквально кишели его «глазами» и «ушами». Общительный и любознательный, он знал все о происходящем на воде и прилегающих частях суши. В том и состояла его ценность.

— Действительно, нашли двух утопленников, — кивнул Андреас. — Но почему ты решил, будто их убили? Смерть от асфиксии — вот вывод врачей. Знаешь, что это означает?

Фирс криво усмехнулся и промолчал. У полицейского мелькнула мысль, что Мидии известно о шестигранных стрелках, извлеченных из трупов. Но такое, конечно же, было невозможно.

— Удушье. — Тон инспектора оставался невозмутимым. — Скорее всего, они запутались в сетях…

— Пусть так. — Осведомитель повторил пренебрежительный жест. — А куда делся один акваланг?

Иорданидис резко остановился. Теперь он не выглядел веселым парнем.

— Откуда тебе это известно, черт подери?!

Лицо собеседника осветилось плохо скрываемым азартом. Ради подобных минут Фирс сотрудничал с полицией. Он любил эффекты. А рыботорговец Антонионис никогда не смог бы безнаказанно вывести из равновесия офицера полиции. И мгновенно его успокоить.

— А оттуда, что его выловил Адам! — торжествующе сообщил Мидия и умолк, наслаждаясь произведенным эффектом. Андреас утратил обычную невозмутимость, он жадно ждал каждого нового слова, даже ноздри раздувались от нетерпения.

— Говори!

— Адам с Тиноса, шхуна «Морская звезда». Хотел продать, но желающих не нашлось: акваланг какой-то не такой… Неудобный, что ли…

Иорданидис глубоко вздохнул, успокаивая забившееся сердце. Это не вымысел и не совпадение. Влакос объяснил: дыхательные аппараты боевых пловцов отличаются от обычных — они не должны Давать пузырьков воздуха, а потому имеют замкнутый цикл с регенерацией газовой смеси. Заряжать их можно только с помощью специального оборудования.

— Давай по порядку и очень подробно, — выдохнул инспектор и двинулся дальше. Осведомитель с достоинством шел рядом и неторопливо рассказывал…

Через четверть часа они расстались. Мидия сдал собранную информацию, получил подробный инструктаж и очередное задание.

— Зайду на рынок за фруктами. — Фирс пожал полицейскому руку. — Сказал ребятам, что хочу побаловать одну даму авокадо…

Иорданидис проводил взглядом повернувшего назад агента. Тот всегда тщательно придавал правдоподобие своим действиям, чтобы окружающие не заподозрили странностей поведения и не прознали про его вторую жизнь. До сих пор это его спасало.

Сам полицейский прошел до конца квартала, свернул направо и по Пирейскому проспекту вышел на площадь Согласия. Несколько минут он стоял на краю тротуара, меланхолично глядя перед собой — на ровную ухоженную лужайку в центре огромного асфальтового круга, фонтан, окружающий авангардистскую скульптуру из ярко-зеленого стекла, на двух молодых женщин с колясками, худощавого человека, выглядывавшего из новенького красного «фиата». Потом он понял, что это Влакос. Контрразведчик выразительно жестикулировал.

— Ты что, спишь на ходу? — услышал Андреас, опускаясь на скрипнувшее под мощным телом мягкое сиденье. — Вертолет на Тинос взлетит через сорок минут!

Чувствовалось, что напарник чем-то взбудоражен. Машина резко рванула с места.

— У меня новости, — торжественно сообщил Иорданидис. — Есть след второго акваланга!

Когда полицейский закончил говорить, Влакос довольно улыбнулся.

— А я вышел на след человека, появившегося на Тин осе как раз в то время, когда погибли русские «тюлени». Через день-два узнаю подробности. Значит, сегодня мы неплохо сработали!

Он еще прибавил газу.

— Неплохо… — озадаченно повторил Андреас и замолчал, задумавшись.

Откуда у Влакоса эти сведения? Час назад он не знал ни о каком человеке… Радиотелефона у него нет… Как можно, ожидая в машине на площади Согласия в Афинах, получить информацию о событиях, происходящих за сто пятьдесят километров?

Иорданидис напрасно ломал голову: ответ на ум не приходил, хотя был достаточно прост. Только что Влакос провел встречу со своим лучшим агентом. Очень осведомленным, а потому ценным источником, хотя и имеющим ряд свойственных каждому человеку недостатков. Был у него и очень специфический дефект: сразу два секретных досье, хранящихся в потайных архивах могущественных ведомств. В министерстве внутренних дел он проходил под псевдонимом «Спрут», а в министерстве общественного порядка назывался «Мидией». Что делать — Фирс Антонионис в детстве мечтал стать не только полицейским, но и контрразведчиком…

* * *

Капитан-лейтенант Чижик не чувствовал себя ни в чем виноватым. Он добросовестно выполнял приказы старших начальников, и не его вина, что самый главный из них оказался предателем. Но и в армии, и во флоте, и в ГБ, да и в любой властно-бюрократической структуре первым отвечает тот, кто стоит внизу управленческой пирамиды. После гибели командовавшего сверхмалой подводной лодкой мичмана Крутакова крайним оказывался командир лодки-носителя «У-672».

— Я получил приказ начальника морского отделения подполковника Сушнякова провести операцию «Переход», — в который раз объяснялся Чижик. — В назначенное время в квадрате «С-11» я принял на борт человека с письменными полномочиями начальника одиннадцатого отдела — генерала Верлинова — и в соответствии с приказом в дальнейшем действовал по его указаниям…

Бывший командир подлодки «У-672» рассказывал это уже много раз. Начальнику морского отделения, оперуполномоченному военной контрразведки, комиссии по служебному расследованию из одиннадцатого отдела, начальнику сектора отдела внутренней безопасности ФСК, следователю военной прокуратуры… И еще доброму десятку различных комиссий, инспекторов, проверяющих, коллегам по службе, шепотом в постели — жене, с двадцатью оговорками о необходимости держать язык за зубами… При этом Чижик на девяносто семь процентов говорил правду, а на три процента, повинуясь инстинкту самосохранения, врал всем без исключения.

Но он чувствовал, что ни правда, ни ложь не помогают выпутаться из той передряги, в которую он попал, а потому все больше и больше озлоблялся на разнокалиберных проверяющих, надзирающих и контролирующих, умеющих только протирать штаны на жирных задницах, елозя по мягким сиденьям удобных штабных стульев, да спрашивать, почему он, проводя боевую операцию в чужих территориальных водах, не распознал изменника, не пресек своевременно его действий и не предотвратил неприятностей для всей этой кабинетной братии.

— …Когда поступил приказ подполковника Сушнякова вернуться на базу, принятый на борт человек предъявил служебное удостоверение личности начальника отдела генерала Верлинова и взял командование на себя, о чем сделал соответствующую запись в бортовом журнале. После этого он приказал соблюдать режим радиомолчания и на связь с базой не выходить. Не зная о том, что Верлинов — предатель, я выполнял все его распоряжения…

На этот раз Чижик излагал свою историю новому начальнику переименованного одиннадцатого отдела полковнику Дронову, каменно восседавшему на месте беглого генерала. Капитан-лейтенанта удивляло то, что полковник отослал подчиненных и остался с ним наедине. Да и какой смысл ему выслушивать показания, зафиксированные в десятке протоколов?

— После того как Верлинов на СПЛ покинул «У-672», я вышел на связь с базой и узнал, что он — преступник и его необходимо задержать…

Чижик извлек не первой свежести носовой платок и вытер вспотевший лоб. Дронов рассматривал растерянного капитан-лейтенанта в упор. Круглое лицо, круглые глаза, оттопыренные уши, задравшийся на макушке вихор. Мальчишка. Тридцать пять лет, женат, один ребенок, живут в малосемейном блоке офицерского общежития, семейная жизнь не особо благополучна: жена недовольна зарплатой, отсутствием квартиры, длительными отлучками супруга. Карьера у Чижика оказалась ломаной: его списали из атомного подводного флота и перевели с понижением в одиннадцатый отдел. Здесь, правда, до недавнего времени все складывалось удачно — молодой командир подводной лодки специального назначения, перспективный, вполне мог поехать в академию, потом повышение, другой уровень руководства, соответствующее материальное обеспечение, улучшение жилищных условий, автомобиль с шофером, солдатики в ролях вестовых, ординарцев, поваров… Теперь, понятное дело, радужные планы накрылись, никакого роста, никакой академии — захолустная база, пожизненная общага, звание кап-три к пенсии — вот и вся перспектива. Жена с ним в ссылку не поедет, у нее и сейчас есть любовник — некто Бутько, коммерсант из «новых». Значит, одиночество, водка, галлюцинации по ночам…

Чижик и подумать не мог, что полковник столь глубоко изучил его личную жизнь, лучше его самого. Во всяком случае, о Бутько капитан-лейтенант ничего не знал.

— …Но связи с СПЛ не было: он, гад, и им приказал соблюдать радиомолчание…. А когда Крутаков связался со мной, то доложил, что Верлинов ушел на скутере, а они легли на обратный курс…

Дронов понимал: объективно этот всклокоченный мальчишка ни в чем не виноват и не заслужил того, что ему предстоит. Но жизнь требовала найти козла отпущения, громоотвод, и логика служебных расследований подталкивала к грубой каменной плите жертвенника именно командира «У-672». Потому что иначе кровь придется пускать Сушнякову или, чего доброго, ему самому…

Полковнику не было жаль бывшего капитана, ибо сострадание, как, впрочем, честь, совесть, порядочность и другие подобные категории, не входит в систему служебно-должностных ценностей, не отражается в характеристиках, не учитывается при аттестациях и не способствует продвижению по службе. Он внимательно рассматривал Чижика, вспоминал его семейные обстоятельства, но вовсе не из сочувствия к искореженной судьбе молодого офицера. Дронова интересовало одно: говорит он правду или лжет. Именно от этого зависело многое, в том числе и благополучие самого начальника Управления.

— …Я дал команду Крутакову вернуть гада, он догнал его, выпустил за борт Прокопенко с Тимофеевым…

До сих пор капитан-лейтенант Чижик говорил правду, но девяносто семь процентов ее на этом заканчивались, хотя для Дронова самое главное только начиналось: именно для того, чтобы услышать оставшиеся три процента, он и вытребовал бывшего капитана в Москву.

— …Они его скрутили и притащили обратно, а потом он что-то выкинул…

— Что? — почти выкрикнул полковник. — Куда выкинул? Подробней!

— Да не «куда»… Сделал что-то… Или кислород стравил, или электропроводку замкнул, или еще какую диверсию учинил… Слышал только, как Крутаков крикнул: «Держи его, а то нам каюк!» И все, связь оборвалась…

— Значит, все произошло в лодке? — Дронов буравил подчиненного тяжелым, давящим взглядом. — Говори точно, не ври и ничего не путай — в момент аварии Верлинов находился в «малютке»?

Это был момент истины, ради которого начальник Управления, многократно читавший рапорта, служебные записки, объяснения и протоколы допросов Чижика, к которым нельзя было придраться — ни противоречий, ни даже расхождений, вызвал его на личную беседу. Все-таки одно дело врать какому-нибудь оперу или следователю, а совсем другое — лгать в глаза начальнику, от которого непосредственно зависит твоя судьба.

— А где же? — Чижик облизнул пересохшие губы.

Он лично поддерживал связь с СПЛ и помнил истерический крик мичмана: «Ах, падла, замочил обоих, уходит… Ну, я его сейчас!» Через некоторое время раздалось невнятное бормотание, он разобрал что-то вроде: «Утону вместе с тобой, сука!» Потом длинная цепь ругательств, молчание, снова ругательства, яростные вопли бессильного бешенства, потом всхлип ужаса… «Он утопил меня, генеральское отродье! Утопил! Испортил руль глубины, иду вниз, уже сто метров, балласт не продувается… Прокоп, пидор, не закрыл наружный люк шлюза, выйти не могу… Кранты! Прошу помощи… Помощи! Помощи, еб вашу мать!!!»

Никакой помощи «У-672» оказать своей СПЛ не могла. Найти «малютку» было невозможно, да и оборудованием для спасательных работ подлодка не располагала. Чижик помнил угрозу Сушнякова — уйдет Верлинов, пойдешь под трибунал! Потому он отключился от СПЛ и передал на базу то, чего от него и ждал начальник морского отделения: попытка измены Родине пресечена, Верлинов уничтожен, экипаж СПЛ погиб…

— А где же? — повторил Чижик, выдерживая гипнотизирующий взгляд тусклых глаз полковника. — Все они в «малютке». Четыре трупа…

— Ну ладно, — как бы нехотя выдохнул после затянувшейся паузы Дронов. — Твое счастье… Упустил бы государственного преступника — трибунал обеспечен! Да и сейчас… Если выяснится, что соврал, — пеняй на себя!

Глядя в чуть сгорбленную спину капитан-лейтенанта, полковник подумал, что только пентонал натрия мог дать настоящий «момент истины». Если бы его можно было широко использовать…

Оставшись один, начальник Управления погрузился в напряженные размышления. Итак, все документы Верлинова покоятся в братской могиле на дне Эгейского моря, а следовательно, опасности не представляют, как и их хозяин. О координатной сетке, угрозе Кремлю и спецбункеру 001 знает только Данилов. Сейчас он в госпитале — доза «сыворотки правды» оказалась великоватой…

Дронов снял трубку селекторной связи, щелкнул тумблером, соединяясь с начальником оперативного отдела.

— Как там наш ученый? — Последнее слово сочилось сарказмом.

— Плоховато. — Майор Бобриков покаянно вздохнул. — Перестарались… Хотели ведь как лучше…

— Насколько «плоховато»?

Бобриков вздохнул еще раз.

— Под аппаратурой «сердце — легкие»… Врачи говорят — не жилец. Отключат, и все…

— Официальный диагноз установили?

— А то! — слегка обиделся майор. — Закупорка сосудов головного мозга с кровоизлиянием в мягкие ткани и сдавлением нервно-дыхательного центра.

— Ладно, понял.

Дело упрощалось. Правда, остаются еще трое: тот, кто допрашивал, присутствовавший при процедуре Бобриков и машинистка… Бобриков его выдвиженец, преданнейший человек, прапорщик Кирей — тупое, мало что понимающее животное, машинистка — она машинистка и есть… И все же никого нельзя сбрасывать со счетов. Другое дело — уничтожить кассету да аккуратно переделать протокол: все вроде то же самое, но смысловой оттенок другой — обычный при передозировке бред.

Да, так лучше всего. Исполнить руками Бобрикова — тот старательный, особенно когда помогает сам себе. А благополучие Дронова — залог благополучия майора, и он это прекрасно понимает.

Полковник пришел в хорошее настроение. О бредовых вымыслах руководству не докладывают и мер по ним не принимают.

* * *

Информацию, если, конечно, это серьезная информация, утаить очень трудно, куда труднее, чем скрыть труп ее носителя. «Знают двое — знает свинья», — говаривал шеф гестапо Мюллер и был совершенно прав. Профессиональным хранителям секретов известна и другая присказка: «Лучший способ не проболтаться — ничего не знать». В ней действительно заключена абсолютная истина.

Но человек — общественное животное, к тому же весьма далекое от совершенства. Для того чтобы есть, пить, спариваться, ему нужны другие особи своего вида, причем в ходе общения он склонен пробалтываться, хвастать, многозначительно намекать, изливать душу и иными способами выдавать доверенную тайну.

Информацию можно продать, обменять, украсть, отнять, перехватить, и существуют специальные службы, которые только этим и занимаются, плюс орды полупрофессионалов и откровенных дилетантов, желающих погреть руки на ходовом товаре. Ведь информация, особенно скрываемая, нужна всем: обманутым мужьям и ревнивым любовникам, коммерсантам и банкирам, сыщикам и бандитам, мощнейшим корпорациям и правительствам. Заинтересованные лица готовы платить за нее любые деньги, оказывать всевозможные услуги, идти на уступки, убивать, награждать орденами, способствовать карьере…

Поэтому ведомственные, личные, военные, экономические и политические секреты активно циркулируют по невидимым, опоясывающим весь мир каналам, пронизывающим бронированные сейфы, экранированные линии спецсвязи, двойные и тройные барьеры охранной сигнализации и государственные границы.

Информация — основа власти. «Кто владеет информацией — тот владеет ситуацией». Начальник личной охраны Президента России генерал Коржов любил эту поговорку и старался действовать в соответствии с ней. Охрана Президента — дело чрезвычайной важности. Конечно, и охрана государственных границ федерации, и поддержание боеспособности армии, и обеспечение государственной безопасности — тоже очень важные дела, но они достаточно абстрактные.

Кто, например, пострадает, если три вооруженных нарушителя проникнут из Азербайджана на российскую территорию? Или если целые части и подразделения вооруженных сил погрязнут в пьянстве, хулиганстве и воровстве? Или если завербованный иноразведкой негодяй продаст технологию радаров, обнаруживающих самолет-невидимку «стелс»? Вряд ли можно вот так, сразу, ответить на этот вопрос. А вот если замаскированный снайпер откроет огонь по президентскому автомобилю, или во время встречи с народом к главе государства подкрадется маньяк с ножом, или террористы установят мины на трассе движения президентского кортежа… Тут сразу понятно, кто может потерпеть ущерб. И в первую очередь это ясно самому Президенту. Поэтому генерал Коржов находил у Хозяина полную поддержку всем своим начинаниям.

Основной способ добывания информации — оперативная работа: наружное наблюдение, внутренний контроль, аудио- и видеофиксация, прослушивание телефонов и перлюстрация почтовых отправлений и тому подобные штуки, дающие инициатору разработки девяносто пять процентов необходимых сведений. В былые коммунистические времена оперработу вели всего два ведомства: МВД и КГБ. И министерство, осуществляющее борьбу с преступностью, не могло даже сравниться по возможностям со своим «старшим братом». Оснащенный закупленной через посредников современной зарубежной спецаппаратурой, укомплектованный сытыми, одетыми и обутыми, имеющими жилплощадь специалистами, Комитет госбезопасности поставлял в ЦК, Политбюро и лично Генеральному секретарю самые убойные данные внешней и внутренней разведки.

КГБ являлся монополистом на секретную информацию. По мере необходимости главные управления, управления, отделы и территориальные органы делились ею между собой, но за пределы «конторы» собранные сведения не выходили. Да в этом и не возникало необходимости: все службы, обеспечивающие государственную безопасность, были собраны под одной крышей. Закордонную разведку осуществлял Первый главк, а внутреннюю — Второй, контрразведывательную работу в Вооруженных Силах вел Третий, правительственную связь обеспечивало Восьмое управление, а безопасность важнейших научно-технических объектов — одиннадцатый отдел… И если где-нибудь — в штабных помещения Пентагона, в московских кабинетах, на атомной подводной лодке или обратной стороне Луны — обнаруживалась тень опасности для политического и государственного руководства страны, немедленно уведомлялось Девятое управление, занимающееся физической защитой первых лиц.

Но когда комитетского монстра, якобы для блага демократии, разрубили на куски, положение резко изменилось. Первое главное управление превратилось в самостоятельную Службу внешней разведки и работало теперь само на себя, так же как самостоятельные Федеральная пограничная служба, Агентство правительственной связи и информации, другие подразделения… «Девятка» трансформировалась в Главное управление охраны и уже не подпитывалась в обязательном порядке оперативной информацией родственных служб. Конечно, взаимодействия никто не отменял, но если отдел по борьбе с терроризмом Министерства безопасности пронюхает о готовящемся заговоре против Папы, то разве Борисов станет делить лавры с Коржовым? Ясное дело, нет! Сам и реализует материалы, покажет свою нужность и полезность да вместе со Степашкиным отличится перед Президентом!

Коржова такое положение не устраивало. Он, как и положено, «наращивал мускулы» своей службы: довел численность личного состава до пятидесяти тысяч, убедил Президента подчинить главку охраны отдельный кремлевский полк, затем бывшие комитетские силовые суперподразделения «Альфа» и «Вымпел», собирался прибрать к рукам тяжелую технику: танковую роту и эскадрилью боевых вертолетов — не помешает в случае чего…

Много задумок имелось у Коржова, и все они преследовали конкретную цель: до предела расширить собственные полномочия и увеличить силовые возможности, подмяв под себя другие спецслужбы. Первые шаги в этом направлении были успешными — первоначально личная охрана Президента входила в состав Главного управления охраны, которым командует генерал-лейтенант Борецков, но фактически Коржов начальнику ГУО никогда не подчинялся, а потом добился и юридического отделения. Пусть себе Борецков обеспечивает безопасность депутатов, министров, членов Конституционного суда, у него и так работы хватает… Охрана Первого лица — дело гораздо более тонкое, сложное и индивидуальное. Депутатов вон сколько! За всеми не уследишь, то одного убьют, то другого… Ничего страшного не происходит, новых выбрали — и дело с концом! А Президент один… Единственный и незаменимый. Символ государственности, гарант Конституции, надежда и опора каждого российского гражданина, где бы он ни находился… Так считает генерал-лейтенант Коржов, и Президент с ним полностью согласен.

А когда разногласий нет и своя рука — владыка, тогда любой вопрос решить проще простого. Особенно если выбрать подходящий момент. Вот и пожаловался как-то Коржов после теннисной схватки:

— Тычемся мы, как слепые котята, ни глаз, ни ушей не имеем, должны на МВД и МБ надеяться: вдруг они сподобятся про угрозу вашей персоне сообщить… А если не сподобятся? Как они работают — известно… Или не захотят сподобиться? Такие случаи тоже бывали…

Они сидели на веранде. Разгоряченный игрой и распаренный душем Президент пребывал в добродушном настроении: главный телохранитель гонял его не слишком сильно, но создал полное впечатление настоящего спортивного поединка и проиграл правдоподобно, без явных подставок, не то что некоторые министры с холуйскими замашками, вызывающие только раздражение.

— За чем же дело стало? — прогудел Президент низким голосом и отхлебнул из высокой хрустальной кружки светло-золотистый «Гессер». — Предлагай!

— Закон поправить надо. — Коржов, преодолевая себя, тоже сделал большой глоток. Он терпеть не мог пива, и многолетние попытки приучиться почти не давали результата. — Чтобы мы сами могли вести разведку… Маньяков всяких выявлять, террористов. Сами. Ни от кого не зависеть, никому не доверяться…

— Давай поправим, — согласился Президент. — Готовь проект…

Так Главное управление охраны получило право на ведение оперативной работы. Коржов очень быстро создал собственный узел прослушивания общих телефонных линий, а так же специальных правительственных: АТС-1 и АТС-2. Передвижные посты в глухих автофургонах двинулись по Москве, надолго останавливаясь у домов, в которых жили интересующие его люди. Лазерные детекторы фиксировали колебания стекол, записывая приватные беседы; особая аппаратура снимала информацию с терминалов компьютеров, расшифровывала треск пишущих машинок. Бригады наружного наблюдения отслеживали передвижения и контакты разрабатываемых лиц, группы проникновения устанавливали в служебных и жилых помещениях крохотные микрофоны, а иногда и видеокамеры… Сотрудники Коржова вербовали чиновников аппарата правительства, обслугу высших должностных лиц, депутатов и министров. Оперативный отдел разрастался.

Лишившиеся монополии на негласный сбор информации министры внутренних дел и безопасности были крайне недовольны активностью конкурента, но поделать ничего не могли. А Коржов тем временем подкинул Президенту идею о том, что последовательное укрепление демократии требует дальнейшего урезания полномочий Министерства безопасности.

— Какую безопасность они охраняют? — спрашивал он у патрона во время утренней прогулки вдоль внутреннего периметра госдачи. — Это подходы вчерашнего дня! И зачем им Следственное управление? Или Управление по борьбе с терроризмом? Идет прямой дубляж полномочий милиции, прокуратуры и наших…

В результате Министерство безопасности подверглось очередной кастрации и превратилось в Федеральную службу контрразведки с узкими функциями противодействия разведывательной деятельности других государств на территории России. Ослабление МБ автоматически усилило коржовское ведомство. Но он не думал останавливаться на достигнутом. Люди из главка охраны стали появляться в российских посольствах за рубежом, они разворачивали собственную агентурную сеть и получали разведывательную информацию в обход Службы внешней разведки и Главного разведывательного управления Генштаба Министерства обороны.

Шеф СВР, объединившись с министрами иностранных дел и обороны, деликатно пожаловался Президенту на прыткого конкурента.

— Несвойственные функции… Помехи для резидентов… Демаскировка перед спецслужбами стран пребывания: поле разведдеятельности довольно узкое, и когда на нем толчется много народу…

— Разберусь! — строго пообещал Президент и спросил у Коржова: — Ты что нашим разведчикам дорогу переходишь? Или здесь делать нечего?

Тот не смутился.

— Часто именно за кордоном заговоры и созревают. Их там никто не контролирует, что захотят — то и устроят. Я вам покажу кое-какие компрматериалы…

Видеозапись полового акта второго секретаря посольства с женой военного атташе произвела впечатление на Президента, и хотя было не вполне понятно, каким образом зарубежный адюльтер угрожает персоне Первого лица, деятельность генерал-майора получила молчаливое одобрение.

Успех надо было развивать и закреплять.

— Террористы ведь то в одной точке объявляются, то в другой. — Абсолютно голый Коржов, глубоко вдыхая влажный, горячий, с травными отдушками пар, умело хлестал веником стареющее тело Президента. Тот лежал на полке, подложив под лицо скрещенные ладони, и негромко покряхтывал. По заложенной с детства деревенской привычке он предпочитал русскую баню, а новомодно-чужеземные сауны с сухим паром не признавал, что заставляло ближайшее окружение производить на дачах соответствующие перестройки.

— Потому надо создавать региональные подразделения «Альфы». Время прибытия на место происшествия резко сократится… И филиалы нашего Управления должны быть в каждом крае, области, республике… Ведь задача охраны органов власти распространяется и на губернаторов… Вот и будем охранять…

Коржов интенсивно работал веником и вел серьезный разговор, голос у него не прерывался, как и во время длительного бега, — несмотря на грузную фигуру, он поддерживал прекрасную форму.

— Ты же не только об их охране думаешь? — Голос Папы звучал глухо. — Хочешь опутать всю страну своей сетью? Параллельно с контрразведкой и МВД? А что скажут твои друзья Степашкин с Яренко? Степашкин и так жалуется: мол, Коржов отобрал силовые структуры, гребет полномочия под себя, скоро мы все попадем к нему в подчинение…

— Пусть лучше помолчит. — «Главный телохранитель» теперь поглаживал распаренными березовыми листьями исхлестанную широкую спину, успокаивая подкожный ток крови. — Если не может мышей ловить, приходится за него работать… Он вам докладывал, какой прокол допустил в Греции?

— В Греции… По линии МИДа прошла информация. Воронков вчера доложил: нашему послу на приеме неофициально сообщили, что у какого-то острова нашли мертвых аквалангистов в русском снаряжении… Это и есть прокол Степашкина?

— А то чей же! Я туда своих людей со специальной миссией не посылал.

Отложив веник, Коржов пощелкал пальцами, разминая ладони, и вцепился в плечи патрона.

— Осторожней! — охнул Президент. — Здоровый, черт… Ты разберись с этими аквалангистами. Что они там делали, кто направлял, почему погибли…

— Разберусь, — твердо пообещал Коржов. — У меня и по военным есть интересная информация. Там с экспортом оружия такая вакханалия, что надо ждать крупного международного скандала. А кто их проверит? ГРУ у министра в подчинении, ФСК теперь за рубеж не заглядывает, у СВР совсем другие задачи…

Он заканчивал массаж, напряженно ожидая ответа на не заданный впрямую, но очень важный вопрос. Но Президент молчал, как будто заснул. Коржов подумал, что ответа не будет.

— Ладно, попробуй и с этим разобраться, — наконец подал голос Хозяин. — Не боишься? С ФСК, МВД, СВР рассорился, теперь с Гонтарем горшки побьешь… С кем водку пить будешь?

— Чего мне бояться… Не ворую, взяток не беру. Пусть они боятся!

— Тоже верно. — Тяжело опираясь на ладони, Президент приподнялся и слез с полка. — Посмотрим, как сработаешь. Может, действительно придется подчинить тебе всех «силовиков»…

Коржов выдержал внимательный взгляд.

— Вам решать. Я никогда привилегий не просил и от работы не бегал. Что поручите — то и буду исполнять.

Ответ Президенту понравился.

* * *

Два тральщика военно-морских сил Греции упорно бороздили акваторию в квадратах шестнадцать — восемнадцать, отрабатывая учебную задачу: поиск мин, установленных на разной глубине, в том числе и на такой, на которой их никогда не устанавливают. Матросы смеялись над бессмысленными вводными, офицеры раздраженно высказывали командирам недоумение столь явной некомпетентностью штабных чиновников. И место для маневров неподходящее — почти вплотную к острову, к тому же опасная скученность. Противолодочный корабль, водолазный бот, плавучая лаборатория, инженерно-вспомогательные суда…

Командиры не вступали в дискуссии и не снисходили до объяснений — не столько потому, что приказы не обсуждаются, сколько в силу несколько большей осведомленности. Они знали: странные учения находятся под пристальным вниманием контрразведки и контролируются самым высоким руководством флота. И догадывались: учения только маскировка. Недаром на небольшом пространстве собраны именно те суда, которые умеют прослушивать, просматривать и пронизывать огнем водную толщу. Значит, на глубине ведутся поиски чего-то очень важного для интересов государства!

И действительно, вся аппаратура сосредоточенных у острова Тинос специализированных плавсредств работала на полную мощность. Эхолоты вырисовывали рельеф шельфа, соединенные с компьютерами гидроакустические системы анализировали звуки подводного мира, чувствительные датчики вели магнитную съемку…‘Приборы перепроверяли друг друга, но никаких отклонений от обычной жизни Эгейского моря обнаружить пока не удавалось.

Рыбаки были недовольны повышенной активностью военных, вытеснивших их шхуны с привычных мест. Но никто не связывал происходящее с необычным уловом «Морской звезды», в сети которой попал акваланг странной конструкции. Не придавали значения и тому факту, что «Морская звезда» уже несколько дней не выходила в море. Мало ли причин могло возникнуть у Адама! Заболел, загулял, а может, семейные проблемы…

На самом деле Адам, мысленно проклиная тот злополучный день, в десятый раз рассказывал полицейским о своей находке. Местный инспектор — здоровяк Андреас и незнакомец из Афин внимательно выслушивали его, а затем задавали бесконечные въедливые вопросы.

— Ты хочешь сказать, что эта железяка не пошла камнем на дно, а плавала, словно сардина, и спокойно заплыла к тебе в сеть? — хмуро интересовался Андреас, кивая на стоящий в углу его кабинета громоздкий дыхательный аппарат.

Полицейский участок располагался на склоне горы, у самого обрыва. Через маленькое окошко можно было видеть военные корабли, утюжащие то самое место. Адам не чувствовал за собой особой вины, но понимал, что влип в серьезную историю.

— Не знаю, почему она плавала… Как было, так и рассказал…

Он сам чувствовал, что объясняет неубедительно, но другого объяснения у него не было. Незнакомец нагнулся к уху здоровяка и что-то зашептал.

— …Нулевая плавучесть, соответствующая глубине выхода, — расслышал Адам, не понимая, хорошо это для него или плохо.

— Ну ладно. — Инспектор отвел тяжелый взгляд, и рыбак с облегчением распрямился. — Попробуем тебе поверить… Но ты должен вспомнить обо всем необычном, что происходило в те дни!

Незнакомый полицейский подошел вплотную и положил на плечо руку — то ли дружески, то ли угрожающе. Сквозь ткань рубашки Адам ощутил, что рука горячая и сильная. Если даст по уху…

— Что за новый человек появился на острове? Где он сейчас?

Адам похолодел, но сохранил видимость спокойствия.

— Туристы постоянно приезжают… Разве за всеми уследишь…

— Какие сейчас туристы! — вскинулся местный легавый. — Не сезон! Что-то ты темнишь!

Рука на плече еще погорячела.

В то время как Иорданидис и Влакос наседали на владельца «Морской звезды», оператор плавучей лаборатории, проводящий магнитную съемку, заметил аномалию в одной из складок рельефа. Щелкнув клавишей увеличения масштаба, он внимательно разглядывал на мерцающем экране переплетение голубых линий. Нет, это не природное явление… Умелые пальцы привычно забегали по клавиатуре. В правом углу экрана высветились пульсирующие цифры: масса, линейные размеры…

— Внимание, — четко сказал он в крохотный микрофон внутренней связи. — На глубине сто девяносто обнаружен металлический предмет овальной формы. Семь на два с половиной метра, около трех тонн…

Руководитель поисковой группы — офицер из ведомства Скандалидиса — встрепенулся, как гончая, почуявшая дичь.

— Останавливайтесь, кажется, что-то нашли, — обратился он к капитану.

— Стоп машина! — мгновенно скомандовал тот.

Через несколько минут за борт спустили сигарообразный, напоминающий торпеду футляр глубоководной телекамеры. Прозрачные голубые волны поглотили прибор, темный силуэт постепенно размывался и наконец исчез, только тонкая линия натянутого троса указывала направление погружения.

В пятидесяти метрах от поверхности на передней части «торпеды» зажегся один из четырех окружающих кварцевый круг иллюминатора прожекторов. Остальные вспыхивали поочередно, по мере сгущения тьмы подводного царства, чтобы гарантированно обеспечить качественную съемку. Достигнув заданной отметки, «торпеда» включила двигатели и, рыская из стороны в сторону, насколько позволял специально вытравленный трос, приступила к поиску. Пучок световых лучей выхватывал из мрака то холмики донных отложений, то причудливой формы камни, то обломки скал…

Наверху, приникнув к экрану монитора, оператор нервно управлял телекамерой. Застыв за его спиной, вглядывались в нечеткое изображение контрразведчик и командир судна. Никто не знал, что они увидят через несколько минут, и это незнание обостряло напряженность ожидания. К тому же обнаружить изменение магнитного поля гораздо легче, чем найти конкретный физический объект предельно малых размеров. Поверхностные и донные течения смещали как плавучую лабораторию, так и телекамеру, трос ограничивал подвижность последней, почти двухсотметровая водная толща искажала поступающие с поверхности команды. Лицо оператора покрылось крупными каплями пота.

— Не туда, правее… — шептал он сквозь стиснутые зубы. — Теперь чуть назад…

— Вот оно! — вырвалось одновременно у стоящих за его спиной людей.

Среди неровных очертаний природных образований счетверенный луч выхватил на миг четкий силуэт металлического предмета, который тут же скрылся за краем экрана.

— Давай назад! — машинально скомандовал капитан. Контрразведчик лишь досадливо поморщился, а оператор выругался сквозь зубы, устремившись всем своим существом в глубину, чтобы развернуть кварцевый глаз в нужном направлении. И это ему удалось. Предмет вновь вплыл в центр монитора, прожектора ярко осветили покрытый заклепками стальной корпус, прозрачную полусферу рубки, мертво обвисший руль глубины…

— Что это? — выдохнул контрразведчик.

— «Лодка-малютка», — со знанием дела пояснил капитан. — Групповой носитель для подводных диверсантов.

И тут же коротко приказал оператору:

— Ну-ка, загляни вовнутрь!

Прозрачная полусфера надвинулась на экран, оператор дал максимальное увеличение, ощупывая световыми лучами тесное пространство рубки.

— Там мертвец!

Действительно, у пульта управления скорчилось на полу безжизненное человеческое тело.

* * *

Во влажной сырой темноте, на глубине семидесяти метров, под асфальтом огромного города чутко дремало ядерное взрывное устройство, размещенное в корпусе экспериментального подземохода, который и доставил его в «точку инициирования». Даже ограниченной мощности взрыва здесь хватило бы для сдвига подземных пластов и полного разрушения объекта, расположенного в пятнадцати километрах к северо-востоку и являющегося гордостью и символом одной из крупнейших столиц мира — Московского Кремля.

Одна мысль о вероятности такого катаклизма могла свести с ума коменданта Кремля, начальника Главного управления охраны генерал-лейтенанта Борецкова и начальника Службы безопасности Президента генерал-майора Коржова. Продуманная блокировка важнейшего охраняемого объекта на поверхности, с воздуха и под землей полностью исключала приближение к нему любых диверсантов и террористов. Но о возможностях сейсмического оружия и о «сюрпризе» Верлинова генералы не знали.

Подземоход с ядерным зарядом находился в шахте, начинающейся в одном из многочисленных туннелей спец-коммуникаций Москвы, обслуживаемых в свое время одиннадцатым отделом КГБ СССР. Вход в шахту был забетонирован, покрылся пылью, и отыскать его в сотнях километров спецтуннелей не смог бы весь штат Управления по безопасности специальных технических объектов во главе с полковником Дроновым. Лишь организаторы закладки заряда Верлинов и Данилов да неизвестные исполнители знали это место. Но генерал и начальник института умерли, исполнителей Дронов усиленно разыскивал, хотя сами по себе они вряд ли представляли какую-нибудь опасность.

Неоценимую роль в обезвреживании заряда могла оказать координатная сетка точек инициирования, но Дронов знал, что она находится в затонувшей у греческих берегов сверхмалой подводной лодкё вместе с телом самого Верлинова.

Полковник ошибался. Валерий Антонович Верлинов был жив и пребывал в добром здравии, если не считать моральных переживаний, именуемых на старомодном, давно вышедшем из обращения языке «угрызениями совести». Ему снились вырвавшиеся из специального подводного пистолета шестигранные стрелки, пронзившие тела старшего матроса Тимофеева и старшины второй статьи Прокопенко, мучили виденья искаженного лица мичмана Крутакова, которого он отправил в морскую пучину, выведя из строя руль глубины СПЛ…

Конечно, это была самооборона, он просто хотел уйти и не собирался отнимать чьи-либо жизни, он предупреждал, чтобы его оставили в покое, и не его вина, что его не послушали… Если бы он не убил преследователей, то они убили бы его. Все это так, но у каждого своя правда. Вот и попробуй объяснить правду Верлинова родственникам Тимофеева, Прокопенко и Крутакова, для которых самой справедливой и правильной явилась бы расправа экипажа СПЛ с беглецом-генералом…

Вот уже более полугода Верлинов обитал на Миконосе — одном из островов Кикладского архипелага, в двенадцати Километрах к юго-востоку от Тиноса. Здесь, на крутом северном склоне, располагалась вилла Христофора Григориадиса, внизу у отдельного причала покачивалась на волнах его белоснежная яхта «Мария». Именно на борт «Марии» подняли Верлинова вместе со скутером после трагического подводного боя.

Сейчас Верлинов сидел на застекленной веранде и, задумчиво рассматривая безбрежную морскую гладь с беспорядочно разбросанными пятнышками мелких островов, медленно покачивался в кресле-качалке. На нем был темно-серый костюм, голубая рубашка и синий галстук — точно такую одежду он носил в Москве. Он вообще был очень консервативен и, придя в этот новый для себя мир буквально голым, если не считать плавок и гидрокостюма, попытался воссоздать вокруг обстановку прежней жизни. В его спальне висел голубой домашний халат, ничем не отличавшийся от своего двойника в квартире на Ленинском проспекте; на столе лежала японская электробритва «националь» — модернизированный вариант той, которой он брился последние пятнадцать лет и которая давно нуждалась в замене., Христофор с известным трудом достал изящный «маузер аш-эс» — устаревший и значительно уступающий современным моделям, но привычный пистолет. Здесь ему ничто не угрожало, вилла хорошо охранялась, однако привычка носить оружие являлась элементом устоявшегося жизненного уклада. Он привык надеяться в конечном счете только на себя и не хотел лишаться возможности эффективной самозащиты, поэтому шестисотпятидесятиграммовая игрушка всегда висела слева на поясе в замшевой кобуре. Он любил кобуры из мягкой замши.

Если бы майор Межуев, или капитан Васильев, или полковник Дронов, или еще кто-либо из бывших подчиненных генерала могли его увидеть, они бы отметили, что он не изменился, только, может, седых волос прибавилось. Как и было заведено по давнишнему распорядку дня, Верлинов вставал около семи, выполнял силовую зарядку, пытался бегать вокруг виллы, насколько позволял горный рельеф. Рядом плескалось море, а он раньше очень любил плавать — с маской, или аквалангом, или просто так, погружая открытое лицо в прозрачную соленую воду… Но теперь на дне лежали жаждущие отмщения Тимофеев, Прокопенко и Крутаков, жадно шарящие чудовищно удлинившимися синими руками в поисках своего убийцы. И Верлинов не мог заставить себя войти в море. Это изменение не поддавалось внешнему наблюдению, но являлось самым существенным.

Рядом с креслом-качалкой стоял маленький сервировочный столик, на нем металлический поднос с несколькими бутылками и широкогорлым термосом. Время от времени Верлинов смешивал в высоком, с толстым дном, стакане сухой мартини с тоником, серебряными щипчиками извлекал из заиндевевшей колбы несколько кубиков льда, с интересом наблюдая, как они булькают в желтоватую жидкость, по инерции тонут, но тут же всплывают на поверхность. Дождавшись, пока мартини чуть охладится, он делал маленький глоток, перекатывая во рту терпкий горьковатый напиток, и стакан незаметно осушался. Процедура повторялась до тех пор, пока в бутылке оставалось спиртное. Раньше Верлинов не получал удовольствия от алкоголя и никогда не пил в одиночестве. Таким было второе происшедшее с ним изменение, и он понимал, что оно является следствием первого.

Христофора долго не было, генерал испытывал уже легкое беспокойство. «Генерал или бывший генерал?» Он часто задавал себе этот вопрос. Конечно, там, на родине, его решат однозначно: при вынесении приговора за измену осужденный обязательно лишается орденов, медалей, воинских и специальных званий, ученых степеней, имущества — всего, даже жизни, по таким делам суды свойственного последнему времени либерализма не проявляют.

Но в чем состоит его «измена»? В том, что хотел оздоровить общество, покончить с криминалом и коррупцией, очистить государственный аппарат от изменников и перерожденцев? Да, это очень серьезное преступление, ибо подобные благие намерения невозможно осуществить без смены прогнившего режима, который и довел страну до такого состояния. И все заинтересованные лица понимают, что, шагнув по пути перемен, генерал не задержался бы на посту министра внутреннего контроля, а, опираясь на поддержку доведенных беспределом «до ручки» силовых структур и отчаявшегося населения, двинулся выше…

Верлинов качнулся сильнее обычного, в запотевшем стакане звякнули льдинки. Незаконный переход границы? Обычное дело в практике специальных служб. Поддельные документы? Он извлек из внутреннего кармана паспорт гражданина США, раскрыл зеленую корочку. Джеймс Роберт Кордэйл, пятьдесят четыре года, рост пять футов одиннадцать дюймов, вес двести пятьдесят фунтов, цвет глаз коричневый. Рядом его собственная фотография: широкая, хотя и несколько напряженная улыбка, прямой взгляд, волевой подбородок со сглаженной возрастом ямочкой. Документ куда менее поддельный, чем десятки паспортов, изготавливаемых техническим сектором одиннадцатого отдела. Христофор получил его в американском консульстве, вызвав тем самым первые подозрения у своего гостя.

Что еще преступного он совершил? Сейчас Христофор снимает с номерного счета одного из банков пятьсот тысяч долларов, принадлежавших некогда Коммунистической партии Советского Союза, а теперь — неизвестно кому. Реквизиты счета и пароль сообщил ему Верлинов, а он, в свою очередь, узнал совершенно конфиденциальные данные при обеспечении режима секретности компьютерной сети Управления делами ЦК КПСС. Вроде бы налицо злоупотребление служебным положением и хищение чужого имущества в особо крупных размерах… Но, в конце концов, он сам многолетний член партии и может претендовать на (свою долю в не меньшей степени, чем анонимные правопреемники, тайком растягивающие общую кассу по строящимся в самых живописных местах мира особнякам, никак не вписывающимся в партийную идеологию и моральный кодекс… Кстати, почему задерживается Христофор? Эти тайные самозванные наследники могли придумать какие-нибудь мерзости для того, кто захочет без спроса отхватить свой кусок пирога…

На веранду бесшумно вышел слуга в стандартной одежде: широкие черные штаны, белая расстегнутая на груди рубаха, в вырезе которой болтался круглый золотой медальон, почти сливающийся с загорелой кожей.

— Только что звонил хозяин, мистер Кордэйл, — почтительно сообщил он. — Просил передать, что все в порядке, он вылетает.

— Спасибо, Гурий. — Верлинов внимательно осмотрел крепкого двадцатипятилетнего грека. Обслуга Христофора была подобрана по определенному стандарту: молодые, сильные, немногословные, отлично вышколенные парни. К тому же изрядно сообразительные. Гурий прекрасно знает, что прибывший на подводном скутере человек никакой не Кордэйл, но обращается к нему исключительно по легендированному имени и на американский манер…

— Какие новости в округе? — поинтересовался Верлинов.

Слуга на миг отвел взгляд.

— По-моему, ничего не слышно…

Обязанности между персоналом были четко распределены: двое обслуживали яхту, четверо — усадьбу. Гурий отвечал за внутренние помещения, и обсуждать новости с гостем в его компетенцию не входило. Другое дело — смешивать напитки, но Верлинов предпочитал делать это сам.

— Я не нужен, мистер Кордэйл?

— Можешь идти…

Верлинов допил стакан, потянулся было за новой порцией, но внезапно передумал. Какими новостями не захотел поделиться Гурий? Скорее всего всплыли трупы… Больше всего он боялся, что это рано или поздно произойдет, хотя и надеялся на подводные течения, крабов и акул…

Тройное убийство. Тут никуда не денешься — самое тяжкое преступление, гарантированный смертный приговор или пожизненное заключение… Причем в любой стране. Раньше Верлинов никогда не убивал своими руками, хотя в молодости его этому долго и хорошо учили. Правда, находясь на вершине управленческой пирамиды КГБ, он отдавал приказы, реализация которых была связана с ликвидациями, но в практике всех спецслужб мира это убийством не считается.

Плавное течение мыслей прервалось изменением обстановки: внизу, рядом с «Марией», швартовалась рыбацкая шхуна «Морская звезда». Выпрыгнувший на белые доски причала человек быстро пошел по самой короткой пешеходной тропинке, ведущей к вилле. Очередной посетитель хозяина. «Муравей».

Христофор сказал, что торгует рыбой. Но у него не было ни шхун, ни ледников, ни коптилен, ни магазинов. Его манеры, распорядок дня, разговоры не соответствовали объявленному занятию. Зато он постоянно встречался с различными людьми, получал обширную корреспонденцию, радиограммы, часто говорил по телефону, много времени проводил за компьютером. Единственный товар, который он мог приобретать и продавать, — информация. Судя по вилле, яхте, мощному быстроходному катеру и арендованному вертолету, торговля шла успешно.

Верлинов был профессионалом и знал, какого рода информация имеет высокую цену. Вопрос о покупателе христофоровского товара для него тоже не представлял трудностей: двадцать лет назад неприметный сотрудник посольства Республики Греция Григориадис был задержан московским УКГБ в подъезде одного из домов на проспекте Мира при съеме тайника, заложенного агентом ЦРУ Борисовским. В контейнере находились материалы по строительству правительственного пункта управления в период ведения военных действий, а попросту — бункера 001. Это была линия одиннадцатого отдела, который совсем недавно возглавил тогда еще полковник Верлинов.

Он лично работал с задержанным и объяснил все предельно доходчиво, понятно и убедительно. Григориадис не обладал дипломатическим иммунитетом, поэтому на показательном судебном процессе должен был получить на всю катушку — пятнадцать лет или расстрел. В Стране Советов не миндальничали со шпионами, и заинтересованные лица это хорошо знали. Альтернативой скамье подсудимых могло стать лишь сотрудничество с КГБ, и провалившийся агент из двух зол выбрал меньшее для себя. Дав подробные показания, подписку о сотрудничестве и получив инструкции, Григориадис через сутки был отпущен и выдворен из страны.

Через некоторое время Верлинов передал ему вырезку из «Известий» о суде над шпионом Борисовским, приговоренным к расстрелу. Это должно было стимулировать перевербованного агента. И действительно, вначале Христофор слал ценную информацию о конкурирующей спецслужбе, потом поток постепенно пересох. Продолжая давать сведения экономического характера и оказывать КГБ различные специфические услуги, Григориадис объяснил, что американцы мягко отказались от его помощи. Версия была чрезвычайно правдоподобной, ибо «засветившегося» агента обычно снимают со связи. Теперь стало ясно другое: «двойник» выбрал себе одного хозяина. Верлинов определил, что Христофор является резидентом ЦРУ в островной зоне. Десятки «муравьев» сносят ему крупицы информации, а он обрабатывает ее, составляет общую картину и передает в посольскую резидентуру.

Нелегальное появление в Греции напичканного секретами генерала КГБ представляло для ЦРУ несомненный интерес, даже если не знать об имеющейся при нем координатной сетке точек инициирования с отметкой заряда, угрожающего цели № 1 Российской Федерации. Что может перевесить искушение — сдать его с потрохами? Чувство признательности двадцатилетней давности? «Дружба» агента со взявшим его на крючок контрразведчиком? Ерунда! Вот разве что пятьсот тысяч долларов… И то стопроцентной гарантии нет. Правда, остается еще московское досье с подпиской о сотрудничестве. Деньги и подписка способны, пожалуй, уравновесить чаши весов. Но надолго ли?

Оглянувшись, Верлинов надорвал подкладку пиджака, быстро извлек сложенный вчетверо лист бумаги, чиркнул зажигалкой. Он предчувствовал, что сейчас появится Гурий и неизвестно как отреагирует на сжигание документа. Все зависит от полученных им инструкций. А инструкции зависят от того, находится ли Верлинов в гостях или пребывает в плену. На всякий случай генерал переложил горящий листок в левую руку, а правую опустил к поясу.

Бумага догорела, Верлинов размял пепел на подносе и перевел дух.

— Я услышал запах гари, мистер Кордэйл…

Гурий стоял за спиной слева и смотрел на его руку. Верлинов взялся за пряжку ремня.

— Сжег ненужное письмо.

Слуга кивнул.

— Сейчас я все уберу.

Снаружи донесся нарастающий гул двигателя. Бродивший вокруг виллы «муравей» остановился, задрав голову к небу.

— Вот и хозяин, — с ощутимым облегчением сказал Гурий.

Вертолет заходил на посадку.

Глава вторая

Утверждения о том, что преступник не имеет национальности, и о том, что национальный признак нельзя класть в основу обозначения криминальной «окраски», неверны. Или, по крайней мере, не совсем верны. Ни один пуэрториканец, ирландец или еврей не сможет стать полноправным членом «Коза ностры» — только чистокровный итальянец. А в «общество чести», или пресловутую мафию, ставшую родовым обозначением всех организованных преступных сообществ, но на самом деле представляющую собой вполне конкретную организацию, путь открыт не просто уроженцу Апеннинского полуострова, но именно сицилийцу. Точно так же вступить в каморру имеет шанс лишь неаполитанец… Другие известные преступные организации не требуют столь строгой привязки к определенному региону, но обязательно выдерживают национальный признак: якудза — только японцы, в триадах — исключительно югоазиаты: китайцы, вьетнамцы, малайцы…

Пуэрториканцев, ирландцев или евреев этот факт не обижает, потому что они создают собственные криминальные кланы и тоже не допускают в них чужаков. В подобном подходе скрыта глубокая мудрость, ибо кровнородственные связи куда прочнее временных общих интересов: предать отца, дядю, брата или просто соплеменника гораздо труднее, чем постороннего соучастника, даже если с ним уже не раз ходил «на дело».

И в России, где не так сильны родственные узы, преступные группировки складываются тоже не абы как: в их основе землячество, дружба с детства, общие увлечения — спорт, военная подготовка и т. п. Представители же интернационального разноплеменья бывшего СССР твердо придерживаются национально-кланового принципа, поэтому в Москве успешно действуют азербайджанская, армянская, узбекская, чеченская организации, отвечающие всем признакам мафии.

Магомет Тепкоев возглавлял чеченскую группировку. Не занимая никаких официальных постов и не имея столичной прописки, он жил в огромной квартире на Кутузовском проспекте, где недавно произвел — евроремонт, обошедшийся ему в пятьдесят тысяч долларов. Денег он не считал так же, как автомобилей, домов, квартир, дач, любовниц и других символов преуспевания настоящего горского мужчины. Ему подчинялись и Лема Терлоев, и Ильяс Бузуртанов, и Али Шерипов, и Арсен Татаев по прозвищу «Битый Нос», и все остальные руководители «отрядов», «команд» и «бригад», а через них — рядовые члены криминального сообщества. Опосредованно ему подчинялись все тридцать тысяч земляков, составляющих чеченскую общину московского региона, даже не связанных с преступным миром: система обычаев, традиций, разветвленных и переплетающихся родственных связей не позволяли никому обособиться от диаспоры.

Сейчас Магомет по спутниковому телефону беседовал с родиной.

— «Воздух» прокачали полностью, есть еще друзья в банках, готовь документы… А «картинки» больше не направляй — сейчас во всех магазинах машинки для просвечивания, а у наших вообще крупные купюры берут неохотно… Нет смысла… «Тачки» дошли все целые? Этот перламутровый «мерс» можешь взять себе, а свой отдай Руслану — он давно просит… Азамат долг вернул?

В Гудермесе, в огромном трехэтажном доме, украшенном параболической спутниковой антенной, телефонную трубку держал средний брат Абу, ведавший делами семьи на Кавказе. Он находился в более сложном положении, чем Магомет, потому что работать дома гораздо трудней, чем в России. Там никто никому не нужен, и несколько настоящих мужчин со «стволами» могут делать все, что захотят. Другое дело здесь…

Тут все держатся друг за друга, попробуй обидеть кого — мигом родственники поднимутся, а у каждого сейчас и автомат, и гранаты, и подствольники. На авторитет не смотрят: хоть ты большой начальник, хоть кто — отвечай за обиду! А если кровь пролил и скрылся, за тебя родственники расплатятся — брат, отец, сын… Древний обычай исполняется свято, он и раньше был куда действенней, чем милиция, прокуратура и суд, вместе взятые… Застрелит милиционер грабителя, по закону его оправдают, а род убитого свое решение принимает: кровь за кровь! И все законы — в сторону. Разве что у милиционера свой тейп[3] имеет большую силу, тогда договариваются, находят через мул, стариков какой-то компромисс — заменяют кровь выкупом…

— Попросил отсрочки, — неохотно проговорил Абу, зная, что такой ответ вызовет недовольство старшего брата.

И он не ошибся. Магомет перешел на крик.

— Слушай, сколько можно отсрочивать? Когда товар брал, об отсрочке речи не было! Потому и о процентах не договаривались! Почему мы должны свое терять? Инфляция, инфляция, скоро возвращать нечего будет! Ты разве не можешь там без меня все ему объяснить, как мужчина мужчине? Включай счетчик, пускай думает…

Абу тяжело вздохнул. Род Азамата гораздо древней и мощней клана Тепкоевых. Поэтому с этим должником нельзя поступать так, как Магомет привык у себя в Москве…

— Что молчишь?

— Думаю, — обтекаемо ответил он.

Брат, очевидно, предположил, что Абу выстраивает планы решительных действий, и смягчился.

— Как там вообще дела? Что поделывает Дударик?

— Все обещает счастья и процветания. Его люди уже процветают. Хамхоев дом шикарный купил в Америке, Бекбулатовы то в Англии дела делают, то в Турции… Свой самолет у них…

— Про нас ничего не говорит?

— А-а-а… Говорит. Недавно по телевизору выступал: настоящие чеченцы должны вернуться домой и все деньги вложить в экономику республики…

— Понятно. Чтобы Хамхоев еще один дом купил. Ну ладно… Что с командировкой?

— Пятнадцать человек готовы, ждут сигнала. Только они «пустыми» поедут. И особо «засвечиваться» не могут, почти все — в розыске.

Спутниковая связь давала прекрасную слышимость, соблюдать конспирацию братья не считали необходимым, ибо опыт показывал ненужность особых предосторожностей: в демократической России компетентным органам было глубоко безразлично, о чем говорят ее граждане.

Положив трубку, Магомет Тепкоев занялся текущими делами. Личный секретарь, порученец и телохранитель Лечи, здоровенный, густо заросший иссиня-черными волосами с ног до головы парень, шепотом пересказал новости, могущие заинтересовать руководителя общины:

— У Бузуртанова проблема с русаками — те наехали на его магазин в Останкине, назавтра назначена «стрелка»[4] для разборки. Но Ильяс решил по-другому: шепнул своим друзьям в милиции, пусть работают. А сам хочет повеселиться — заказал в ресторане напротив столик у окна, чтобы посмотреть комедию. Друзей позвал — всех, кто желает.

Тепкоев довольно усмехнулся.

— Хитрая лиса этот Ильяс, здорово придумал! Запиши, напомнишь, будет время — пойду посмеяться…

— Ночью три чеченца напали на квартиру в Орехове-Борисове, хозяев убили, соседа ранили. Кто такие — неизвестно, скорее всего «дикари».

Магомет поморщился.

— Что еще?

— Лема убрал Ашота-цветочника. Сделал чисто, по заказу, подозрений нет.

— Давно пора! Теперь постепенно надо потеснить армян на Юго-Западе, прибрать территорию к рукам.

— Лема как раз присмотрел там старый пивной ларек, хочет откупить и на его месте поставить павильон.

— Пусть делает. Что еще?

— Шерипов спрашивает, когда отправлять груз. У него на даче уже тонн десять чистой меди, вольфрам, молибден…

— Металл есть не просит. Сейчас все дороги к Грозному перекрыты, подождать надо. Главное — туда доставить, а потом самолет вызовем и переправим. Не нужно спешку гнать. Долго они транспорт контролировать не будут.

Пока Магомет решал важные дела, члены группировки занимались повседневной рутинной работой: выбивали дань из торговцев, коммерсантов, бизнесменов различных мастей; запугав и подкупив управляющих банками, получали чемоданы денег по фальшивым авизовкам; разбирались на «стрелках» с конкурентами; похищали людей, грабили и совершали разбойные нападения, калечили, убивали, насиловали — словом, делали все то же, что и другие преступные организации.

Лема Терлоев расширял легальный бизнес и одновременно вторгался на чужую территорию. На месте старого, вросшего в землю пивного ларька он намеревался открыть современный павильон «Баварское пиво с сосисками». Загвоздка заключалась в том, что неказистое строение с забитым досками торговым окном являлось эвакуатором бывшего одиннадцатого отдела КГБ СССР под номером двенадцать. Но об этом никто из оформляющих сделку не знал.

Когда генерал Верлинов создавал систему спецобъектов, позволяющих оперативным сотрудникам скрыться при необходимости в подземных коридорах Москвы, государственная недвижимость, даже в виде ветхого ларька, не продавалась. А чтобы исключить любые случайности и накладки — отвод земли под строительство, снос, проникновение вовнутрь и тому подобные неожиданности, — в каждом райисполкоме существовал государственный чиновник, имеющий перечень неброских и малоприметных сооружений: телефонной или трансформаторной будки, гаража, подвала в цокольном этаже жилого дома, пункта приема стеклотары, при возникновении интереса к которым следовало позвонить по определенному номеру.

С тех пор не столь уж много воды утекло, но жизнь изменилась кардинальным образом: продавалось все, в том числе и государственные чиновники, да они уже и перестали быть государственными, а стали своими собственными, почти в открытую рассматривающими взятки как легальную прибавку к зарплате. В вихре многочисленных структурных перестроек безвозвратно утерялись и тот список, и ответственный телефон, а самое невероятное — в разгромленном Комитете иссякло финансирование охранно-режимных мер, и система спецобъектов осталась фактически без контроля.

Поэтому Лема Терлоев, не приложив значительного труда и не понеся существенных расходов, получил в префектуре разрешение на бессрочную аренду земли, снос ветхого ларька и строительство нового павильона согласно представленному проекту.

Работы должна была осуществлять фирма, для которой Лема являлся «крышей», что сулило короткие сроки, высокое качество и бесплатность заказа. Но как только выделенный участок огородили и пустили на подлежащее сносу строение бульдозер, возникли неожиданные сложности. Хищно выставленный нож уперся в полусгнившую стену, раздался треск, потом скрежет и… бульдозер остановился. Натужно взревывал двигатель, синий дымок выхлопа превратился в удушливое облако, но машина не трогалась с места. Под соскобленными ножом досками показалась стальная стена.

Через полчаса Лема с двумя подручными прибыл на стройку. Новенький «БМВ» цвета бутылочного стекла затормозил у забора, три кавказца в просторных спортивных костюмах и расстегнутых кожаных куртках, не заботясь о том, чтобы закрыть машину, деловито направились к застрявшему бульдозеру. Терлоев шел впереди вальяжной, раскачивающейся походкой, в руке он держал янтарные четки. Небольшого роста, с не по возрасту рыхлым лицом, на котором контрастно выделялся крупный твердый нос.

Увидев металл под камуфляжем гнилых досок, Лема сразу подобрался и нахмурился.

— Дергайте отсюда! Вы ничего не видели! — резко приказал он бульдозеристу и прорабу. Те послушно кивнули. Он молча протянул руку, и один из его подручных вложил в пухлую ладошку складную трубку телефона сотовой связи. Лема соединился с Тепкоевым.

* * *

Капитан-лейтенант Чижик был пьян вдребадан. Это случалось с ним нечасто. Если говорить совсем точно, то так он напился лишь второй раз за всю жизнь. Оба раза совпадали с крушениями удачно складывающейся карьеры. Четыре года назад он получил назначение, от которого у любого морского офицера, едва достигшего тридцати лет, могла закружиться голова: заместитель командира новейшей АПЛ[5] с титановым корпусом «Барракуда». Он уже тогда носил четыре звездочки на однопросветном погоне и ждал следующего звания. Возраст и способности реально позволяли через несколько лет стать командиром РПКСН[6]. Но судьба и планы американской разведки распорядились иначе.

«Барракуда» являлась кораблем принципиально нового класса и, естественна, привлекала пристальное внимание предполагаемого противника. Во время боевого дежурства в Баренцевом море к титановому РПКСН пристроилась многоцелевая лодка ВМС США «Трейдинг». Тогда Чижик не знал названия и принадлежности чужой субмарины, хотя цель ее определил без труда: снятие гидроакустических характеристик уникального русского ракетного крейсера.

Командир спал, и если бы молодой зам вызвал его в ходовую рубку, то автоматически снял бы с себя ответственность, переложив ее на чужие плечи. По инструкции следовало действовать именно так, и то, что Чижик пренебрег официальным требованием, впоследствии стало основным признаком его вины. Но неписаный закон чести морского офицера предполагает, что ты сам должен решать проблемы, возникшие в твою вахту.

«Грейлинг» подкрался вплотную, нарушив предел безопасного сближения. Чижик приказал увеличить обороты винтов и нырнул в глубину. Маневр ясно давал понять, что преследователь обнаружен, в таком случае международный кодекс подводников требует прекратить «охоту». Однако капитаном американской лодки явно овладел азарт. «Грейлинг» навис сверху; когда Чижик ушел еще на полсотни метров, соперник устремился следом.

Стодвадцатиметровые веретенообразные стальные махины пронизывали толщу холодных северных вод, почти соприкасаясь. На борту «Барракуды» находилось шестнадцать баллистических ракет с ядерными боеголовками. Впоследствии Чижику поставили в вину то, что он якобы об этом забыл, как будто именно он являлся организатором опасной подводной игры. Честно говоря, он действительно забыл о ракетах, потому что угрожавшая лодке опасность была более банальной — столкновение, обычный механический удар с повреждением обшивки и всеми вытекающими последствиями. Так и произошло.

Удержать тысячетонный вес подводного ракетоносца может лишь соответствующий объем воды. Когда обтекаемые тела АПЛ стремительно скользят по воображаемым желобам своих маршрутов, вокруг создаются кавитационные разрежения, и, если курсы сблизятся до критической дистанции, невидимая сила бросит корабли друг на друга, произойдет так называемый «dropping-fall», о котором хорошо известно не только старому морскому волку, но и недавнему выпускнику Краснознаменного Ленинградского командно-инженерного училища подводного флота.

Поэтому Чижик изо всех сил старался увеличить дистанцию и на чем свет стоит клял безмозглого преследователя, забывшего один из фундаментальных законов безопасности подводного плавания. Здесь он был не вполне прав. На самом деле командир «Трейдинга» Джереми Смит помнил о возможности «dropping-fall». Он уже пятнадцать лет плавал на различных глубинах и знал много поучительных историй, подтверждающих аксиому: нельзя приближаться к другому кораблю ближе, чем на семьсот футов. Но сейчас «Трейдинг» вел акустическую, магнитную, рентгеновскую локацию, получая уникальную развединформацию о супер-секретной лодке русских. Успех сулил признание, ощутимое вознаграждение и новые служебные перспективы. При этом опасность «стремительного удара» отодвигалась на второй план: кто не рискует, тот не выигрывает…

— Шестнадцать пусковых шахт, — поступил очередной доклад с пульта рентгеновской разведки. — Установить тип и характеристики ракет на таком расстоянии не позволяет разрешающая способность аппаратуры…

Американский крейсер висел в двухстах футах над российским. Это была критическая дистанция.

— Сорок футов вниз, — напряженным голосом скомандовал Джереми Смит.

Если бы лодки стояли, все могло обойтись. Но на скоростях сорокавосьмиметровый слой разреженной воды не способен удержать громаду РПКСН. «Грейлинг» провалился, как самолет в воздушную яму. Громадная стальная сигара ударила в экспериментальный титановый корпус.

Грохот, скрежет, резкий носовой крен, падающие матросы, мат — «Барракуда» резко нырнула в пучину…

— Продуть носовой! — хрипло кричал Чижик. — Руль на всплытие!

Интуитивно он чувствовал, что лодка не получила смертельных повреждений и способна выбраться на поверхность, если только «охотник» не потерял ход, навалившись сверху на палубу… Но этого, к счастью, не произошло. «Барракуда» уверенно пошла вверх и вскоре всплыла.

Своего преследователя капитан-лейтенант так и не увидел. Лишь через несколько дней из разведсводок стало известно: подводным хулиганом оказался «Грейлинг», получивший в результате своих «игр» столь серьезные повреждения, что встает вопрос о возможности его дальнейшего использования.

Титановый корпус российской АПЛ практически не пострадал, что подтвердило преимущества нового крейсера. По существу, Чижик блестяще вышел из навязанного ему состязания и провел незапланированное испытание прочности «Барракуды». Но ЧП есть ЧП, оно обязательно требует комиссий, виновника и наказаний. Капитан-лейтенанта отстранили от должности по служебному несоответствию и подвесили в унизительно-неопределенном положении кадрового резерва.

Тогда-то Чижик и напился первый раз, что называется, «до чертиков». Приличного пойла на базе не было, пили «шило» — разбавленный сырой водой спирт, тепловатую, отвратительную даже на вид, мутную беловатую жидкость с резиновым почему-то запахом. Собутыльников у опального капитан-лейтенанта оказалось немного. Весь экипаж понимал, что он ни в чем не виноват и просто принесен в жертву обстоятельствам и бюрократическому молоху, требующему обязательного пролития крови если не в прямом, как в былые времена, то в переносном смысле. И все же… Дружить с прокаженным — верный способ подхватить проказу.

Лишь «забившие» на службу, карьеру, подводный, надводный флот и все другие виды Вооруженных Сил старшие лейтенанты Егоров и Резников сдвигали с ним стаканы, говорили дежурные, отдающие фальшью слова утешения и очень искренне выпивали «за сказанное».

Потом, плохо соображая, он добрался до офицерского общежития и повалился в постель, где долго тискал Ольгу за густые волосы внизу живота и упругие скользкие складки между широко раскинутыми ногами, но не смог пробудить в себе мужскую силу и провалился в небытие, из которого выныривал несколько раз блевать или, если придерживаться морской терминологии, «травить».

Инцидент с «Грейлингом» получил широкую международную огласку, и по всем стандартам выходило, что именно американец нарушил нормы мореплавания. Может быть, благодаря этому Чижик избежал увольнения со службы, но из атомного флота его убрали — бюрократическая машина обратного хода не дает.

Как раз в это время одиннадцатый отдел КГБ СССР обратился в Главкомат ВМФ за кадровой помощью для доукомплектования морского отделения. Многоопытные флотские кадровики предложили обиженному офицеру сменить место службы, и закусивший удила Чижик пересел с суперсовременного РПКСН на обычную дизельную лодку «У-672». Через год он стал ее командиром. Карьера налаживалась, капитан-лейтенант вновь рвался вверх, и вторичное падение окончательно выбило его из колеи.

На этот раз он напился не в обшарпанной комнатке базы офицерского резерва, а в столичном ресторане «Арагви», не мутным «шилом», а чистейшей и супердорогой водкой, да и закуски были — не сравнить… Но поганое состояние души — точь-в-точь как тогда.

— Вот смотри. — Неуверенными движениями Чижик извлек из внутреннего кармана флотской тужурки сложенный вчетверо лист плотной бумаги и, не разворачивая, сунул под нос капитану третьего ранга Резникову. Это было предписание об убытии к новому месту службы, которое капитан-лейтенант показывал спутнику не менее восьми раз за вечер. — Заместитель командира войсковой части номер 0752, — наизусть процитировал Чижик и зло усмехнулся. — Знаешь, что это за часть?

— Давай по последней, и разбежались… — Резников в очередной раз взглянул на часы, плеснул по рюмкам водку, намазал на подогретый хлеб остатки красной икры. Он служил в Главном штабе Военно-Морского Флота и хорошо знал о в/ч 0752. Кроме того, бывший сослуживец раз двадцать подробно рассказал о ней.

— База списанных АПЛ, — в двадцать первый раз начал Чижик. — Приморский край, захолустье, тридцать матросов и четыре офицера.?. Плюс прогнившие, разваливающиеся лодки, радиоактивные утечки, постоянная угроза катастрофы… Финансирования нет, противоаварийные системы вышли из строя…

Он говорил все громче, перекрывая ресторанный шум, как когда-то на «У-672» перекрывал ровный гул систем жизнеобеспечения.

— А когда настанет момент и все полетит к черту, — Чижик с силой ударил рюмкой о стол, стекло лопнуло, водка смыла кровь с порезанных пальцев, — то козла отпущения искать не надо, вот он! Сколько раз я отвечал за чужие грехи? Я профессиональный козел отпущения! Только теперь понижением в должности не отделаться, придется идти под трибунал!

Он кричал во весь голос, люди за соседними столиками повернулись и с интересом рассматривали двух морских офицеров, один из которых был сильно пьян.

— Все будет нормально, старик! — успокоил Резников и выпил. — Мне пора, жена ждет.

Резников встал. Он не привык к ресторанам и не хотел идти в «Арагви», куда привычней распить бутылочку с очередным периферийным офицером прямо в кабинете или в небольшой закусочной, рядом со штабом, и прийти домой с небольшим опозданием. Тогда жена не принюхивается и не придирается к пустякам.

Чижик засунул пальцы в рот, облизывая кровь.

— Чего нормального, если трибунал…

— Брось, старик! У меня жена хуже трибунала. — Капитан третьего ранга похлопал по твердому погону с маленькими колючими звездочками. Когда они выпивали последний раз на базе флотилии АПЛ Северного флота, он, Резников, был младшим по званию. Теперь все наоборот. Каждый получает по заслугам, у каждого своя судьба. Жаль немного бедолагу, но что поделаешь… А Ленку лучше действительно не злить…

— Надо идти. Ты со мной?

Чижик отрицательно покачал головой.

— Ну ладно… Смотри не влипни в историю… Тут патрули на каждом шагу!

Резников ушел. Капитан-лейтенант продолжал облизывать пальцы, хотя кровь уже не текла.

— Что ж ты сам у себя лижешь, красавчик? — На освободившееся место села молодая блондинка с холодными расчетливыми глазами. — Пойдем, я тебе все сделаю в лучшем виде…

— Куда пойдем? — мутно глянул Чижик в предельно откровенное декольте.

— На улицу. У меня здесь машина. Стекла темные, ничего не видно… Пойдем! — Протянув руку через стол, она цепко ухватила жесткое форменное сукно.

— Вначале надо рассчитаться, — решительно заявил мгновенно появившийся официант. Он знал, что если моряк клюнет на свежую наживку, то обратно уже не вернется.

Капитан-лейтенант достал пачку купюр: подъемные и проездные для всей семьи. Отсчитал нужную сумму, набросил чаевые и передал официанту. Тот кивнул, хотел что-то сказать, но, бросив опасливый взгляд на двух крепких, коротко стриженных парней за одним из соседних столиков, передумал.

— Спасибо, — тихо сказал он и по инерции выдавил: — Заходите еще…

Блондинка потащила еле стоящего на ногах Чижика к выходу. Она ненатурально улыбалась, будто скалилась в предвкушении предстоящих событий. Парни двинулись следом.

— Они что, постоянно здесь работают? — спросил респектабельный мужчина лет сорока, сидящий на удобном месте в углу, откуда просматривался весь зал.

— В последнее время все чаще заныривают, — почтительно сообщил один из двух сопровождающих его телохранителей.

— А кто разрешил? — поинтересовался мужчина и поправил узел красивого бордового галстука. В тот же миг к нему подскочил отделившийся от колонны квадратный человек с расплющенными ушами борца.

Мужчина в бордовом галстуке шепнул что-то в деформированное ухо, «квадрат» коротко кивнул и стремительно двинулся вслед за морским офицером. В зале продолжали пить, есть, обсуждать деловые и любовные проблемы, но завсегдатаи насторожились, озабоченно прикидывая, не начнется ли стрельба, а если начнется, то не продырявят ли оставленные возле ресторана автомобили.

На улице было холодно и промозгло, огни фонарей отражались в мокрой мостовой.

— Сюда, миленький. — Переставшая скалиться блондинка деловито вела Чижика в глухую тень к потрепанной «девятке» с зеркальными, мертво поблескивающими стеклами. Двадцатилетняя Лидка Щека взяла на крючок двенадцатую жертву. Их группа специализировалась на командированных и других заезжих лохах, Трех любителей случайного секса уже не было в живых, остальные получили увечья различной тяжести. Точную судьбу морячка не мог предсказать никто, даже Генка со своим кастетом. Когда он входил в азарт, то зверел и не мог остановиться. Щеке не очень нравилось то, что должно было произойти, но у каждого своя работа, это по крайней мере лучше, чем сосать у азеров на цветочном рынке…

— Сюда, красавчик. — Лидка распахнула заднюю дверцу, пропуская капитан-лейтенанта в черное, воняющее куревом и потом чрево автомобиля-ловушки. Тот замешкался. Даже притупленная алкоголем, интуиция боевого офицера определила опасность.

— Постой, я не хочу, — бормотнул он, уперевшись руками в кузов, но было поздно: подскочившие Толян с Генкой крепко зажали его с двух сторон.

— В машину, сука! Ну!

Лидка шагнула в сторону. Она выполнила свою задачу. Ребята сделают остальное. Многие брыкались и упирались, но никто не смог уйти…

Однако на этот раз привычный сценарий разбойного нападения оказался нарушенным. Мелькнули два силуэта, Толян сдавленно вскрикнул и повалился наземь, упирающийся морячок освободившейся рукой врезал Генке по морде, но слабо — у пьяного какой удар… Тут же лязгнула складная металлическая дубинка и опустилась Генке на голову: раздался глухой стук — словно палкой по тыкве врезали. Что-то теплое брызнуло блондинке на лицо, с лязгом ударился о мостовую кастет.

— А-а-а-а, убивают! — неожиданно для себя заголосила Щека, но жесткий кулак без особых церемоний заткнул ей рот.

— Сейчас приедут, сдашь всю шоблу, — распорядился «квадрат», профессионально оглядывая картину происшедшего. Моряк, отскочив от дверцы-мышеловки, принял боевую стойку, блондинка размазывала по бледному лицу кровь и слезы, один бандит сидел, привалившись к бамперу, и беспрерывно икал, второй распластался на земле без признаков жизни, под головой расплывалось темное пятно.

— Сдох, что ли? — «Квадрат» перевернул ногой обмякшее тело.

— Геночка! За что же тебя?! — вновь заверещала Лидка, бросившись к поверженному дружку. — Паскуды, сволочи!

 — Заткнись, курва! — Тяжелый ботинок толкнул ее в бок. — Думала, вы будете людей убивать, а вас и пальцем не тронут?

«Квадрат» протер платком матово поблескивающую дубинку с набалдашником и вложил в руку икающего.

— Смотри, чтоб не очухался, — предупредил он напарника. — А то даст по башке…

— Дернется — завалю, — ответил тот и сунул руку под пиджак. Оба выскочили на улицу налегке. — Взяли с поличным, напишу рапорт — и все дела!

— Железяку не забудьте. — Тяжелый ботинок пинком подогнал кастет к ногам напарника. — Пальцы на ней имеются, картина ясная… Да научи эту лярву, что говорить…

— Повезло тебе, друг, — обратился «квадрат» к замершему в оборонительной позе Чижику. — Был бы сейчас трупом. Или инвалидом.

Он подошел к моряку вплотную.

— Все в порядке, расслабься. Пойдем, выпьем по рюмочке, чтобы стресс снять.

Чижик вышел из оцепенения и позволил увлечь себя к свету. Но напряжение еще владело им, и сомнения не оставляли капитан-лейтенанта.

— Кто вы такой? — с трудом выговорил он.

— Не бойся, друг, милиция, — ответил «квадрат» и ловко извлек из кармана удостоверение.

— Майор милиции Лисогрузов, — остановившись под ярким ртутным фонарем, вслух прочитал Чижик. — Старший оперуполномоченный отдела по борьбе с организованной преступностью.

Офицер с облегчением перевел дух.

— А эти?.. — Он кивнул в сторону густой тени.

— Бандюки, — будничным тоном пояснил Лисогрузов. — Теперь им конец.

Когда они входили в ресторан, с Тверской раздался вой сирен и две желтые машины под мигающими синими маячками вывернули на площадку, высветив фарами «девятку» с зазеркаленными стеклами, продрогшего в пиджаке напарника майора и обезвреженных разбойников. Одна из многочисленных неорганизованных преступных групп Москвы перестала существовать.

За прошедшие пятнадцать минут в зале ничего не изменилось. Давешний официант посмотрел на Чижика как на вернувшегося с того света. Лисогрузов подвел моряка к уютному столику в углу, за которым сидели три человека. При их приближении двое встали и отошли в сторону. Третий — солидный мужчина с властным лицом — поднялся навстречу, дружелюбно протянул руку.

— Сергей Петрович, — значительно представился он.

— Александр Иванович, — неловко отрекомендовался Чижик. Впрочем, неловкость быстро прошла. Стол был прекрасно сервирован, и хотя есть капитан-лейтенант не хотел, пережитое напряжение отрезвило, запотевшая бутылка «Абсолюта» притягивала как магнит.

Вначале он рассказал о недавнем происшествии, и Сергей Петрович искренне возмущался наглостью бандитов, но после нескольких рюмок, когда вновь поднялась горячая волна опьянения, Чижик поведал новому знакомому историю своей жизни, и тот слушал гораздо внимательнее, чем капитан третьего ранга Резников. Чувствуя искренний интерес собеседника, Чижик в двадцать второй раз описал базу номер 0752, на которой ему предстояло прозябать до конца службы.

— А вы верите в волшебные перемены? — неожиданно спросил Сергей Петрович и поднял рюмку в очередной раз. — За нашу встречу. Может быть, вы еще будете вспоминать ее как счастливый случай.

— За встречу! — с энтузиазмом откликнулся Чижик и лихо выпил.

Ресторан покачивался, как лодка, всплывшая под перископ в семибалльный шторм.

* * *

Генерал Коржов просматривал сводки сообщений и донесений, поступивших в Службу безопасности Президента из разных концов земного шара, отдельных регионов России и различных уровней власти и управления самой столицы. Стопка перечеркнутых красной полосой листов со строгим грифом «ОСОБОЙ ВАЖНОСТИ» за последние месяцы стала втрое толще: информационные щупальца Службы все глубже внедрялись в тело российского государственного организма и все обширнее распространялись по остальному миру.

Первоначально обрабатывал и группировал информацию созданный в строгом секрете аналитический отдел, но читать ее должен был начальник СБП лично — столь важное дело нельзя перепоручать никому.

Между тем распорядок дня Коржова был предельно насыщен: он постоянно сопровождал Президента как в протокольное, так и в личное время, ведь главный телохранитель одновременно является доверенным лицом, почти другом. А в данном случае оговорку «почти» можно смело убрать: верность «прикрепленного» в самые критические моменты тернистого жизненного пути Президента обусловила глубокие неформальные отношения, очень ценимые в самых верхних эшелонах власти, хотя и не называемые там банальным словом «дружба». Поэтому Президент не нуждался в начальнике Службы безопасности только во время сна. Значит, Коржов занимался краснополосыми бумагами в основном по ночам.

Сейчас электронные часы, вмонтированные в настольный календарь, показывали ноль один тридцать. Генерал принял таблетку феномина — специального препарата, нейтрализующего усталость, и чувствовал себя довольно бодро, хотя и знал — за искусственное взбадривание организма рано или поздно придется платить.

В первую очередь Коржов изучил документы, отражающие внутриполитическую обстановку в России. Картина получалась удручающая. Края, области, республики и регионы принимали собственные уставы и положения, всячески подчеркивали самостоятельность и независимость от Центра. Губернаторы и главы администраций стремились выйти из-под контроля Москвы и стать удельными божками, никому не подотчетными и ни перед кем не ответственными. В сводках содержались конкретные факты неслыханного взяточничества, мздоимства и всевозможных иных злоупотреблений первых лиц регионов и их многочисленных родственников, друзей и приближенных. Центробежные силы сепаратизма угрожали разорвать Россию на части, причем за лозунгами расширения прав местного самоуправления скрывались элементарные личные интересы, своекорыстие и расчет на полную безнаказанность.

Второй блок документов содержал данные о мерах противодействия местечковой «независимости», предпринятых генералом Коржовым. В Новосибирске, Краснодаре, Тиходонске и еще восемнадцати регионах созданы филиалы Главного управления охраны. В Краснодаре, Ставрополе, Тиходонске, Пензе, Екатеринбурге образованы региональные подразделения «Альфы». Коржов достаточно долго вращался в мире политики, чтобы понимать: для пресечения любых проявлений сепаратизма достаточно пятидесяти решительных, хорошо подготовленных и вооруженных людей. Понимал он и то, что регионы в большей или меньшей степени склонны подражать ситуации, складывающейся в Центре. А здесь он располагал достаточными силами, способными перевесить заумную и бессмысленную болтовню депутатов Государственной Думы, да и Совета Федерации, если местные бонзы вдруг надумают залупаться.

Третий блок донесений информировал о сращивании криминальных структур с органами власти. Источник Лютик докладывал о том, что финансовая группа «Город» в качестве прикрытия использует Московское управление ФСК и Управление внутренних дел Москвы, а для непосредственной защиты имеет целую армию частных охранников — полторы тысячи штатных единиц, поголовно вооруженных, хотя лицензиями на оружие располагают не более сотни.

Это сообщение Коржов переписал в рабочий блокнот, сопроводив его конкретными задачами для силового подразделения СБП. Ударив в данном направлении, можно скомпрометировать конкурентов и упрочить собственный политический капитал.

И наконец, информация из-за границы. Зарубежная агентурная сеть постепенно укреплялась и расширялась. Когда он сможет ее законодательно легализовать, то Служба станет вполне способной тягаться с внешней разведкой или  ГРУ[7]. Перебирая листки сообщений последней группы, Коржов отложил одно — из резидентуры посольства в Республике Греция.

«…Проведенными военно-морским флотом Греции подводно-поисковыми работами обнаружена сверхмалая подводная лодка предположительно российского производства, лежащая на грунте на глубине двухсот метров у юго-восточной оконечности острова Тинос. При визуальном обследовании с помощью дистанционно управляемой телекамеры внутри „малютки“ зафиксирован труп члена экипажа. Находку связывают с трупами аквалангистов, найденными в том же районе незадолго перед этим. В связи с большой глубиной принято решение обратиться за помощью в подъеме СПЛ к союзникам по НАТО, скорее всего, к специальным силам военно-морского флота США».

Последнее сообщение Коржов дважды подчеркнул красным карандашом и сделал в рабочем блокноте пометку: «Не надо ли нам опередить американцев? Поинтересоваться у организаторов операции, приведшей к затоплению СПЛ».

Организатором данной операции являлся бывший одиннадцатый отдел КГБ СССР, а ныне — Управление по безопасности специальных технических объектов ФСК России. Коржов дал задание своему заму собрать подробную информацию об этом подразделении.

Следующей ночью начальник СБП выслушивал доклад полковника Разинкина.

— Полностью обособленная структура — отдельное финансирование, материально-техническое снабжение, собственный кадровый аппарат, свой научно-исследовательский институт, полигоны, даже силовое подразделение — так называемая «ударная группа», — с удивлением рассказывал Разинкин.

Позавчера ему исполнилось сорок два, и теперь он был всего на пять лет моложе шефа, но бессонные ночи переносил с трудом: тер глаза, сдерживал часто подступающую зевоту, иногда это не получалось, тогда он прикрывал рот ладонью и извинялся, но постоянно извиняться было глупо, и он перестал. Коржов, напротив, выглядел свежим и бодрым. Разинкин знал про феномин, но прибегать к стимуляторам не хотел. Это у шефа нет выбора, он играет ва-банк, а ему-то зачем здоровье гробить?

— Самое удивительное, они практически не подчинялись руководству КГБ — этот Верлинов выходил прямо на ЦК и Совмин! Да, да! Одиннадцатый отдел стал фактически самостоятельной спецслужбой, и Верлинов предлагал создать на его основе Министерство внутреннего контроля, а сам, конечно, метил в министры… Кстати, он имел мощное информационное обеспечение. Очень мощное. Мои источники считают, что он являлся одним из самых осведомленных людей в стране! Думаю, именно в том и состоит разгадка его исключительности…

Разинкин зевнул в очередной раз.

— Но вояки подставили ему подножку. ГРУ раскопало, что одиннадцатый отдел проводил эксперименты по программе «Сдвиг» — помните?

Коржов секунду помедлил, затем кивнул.

— Сейсмическое оружие.

— Да. И хотя не Верлинов его придумал и не своей властью использовал, виновным сделали его. Шум в Думе, расследование и соответствующие последствия… Он не стал дожидаться и ушел за кордон. Подводным путем. Его пытались задержать, при этом лодка-«малютка» затонула. Сам он вроде тоже погиб, хотя история довольно темная.

Начальник охраны Президента задумался. Обособившаяся спецслужба, недавно обезглавленная и, по существу, никому не принадлежащая. Если прибрать ее к рукам, то могущество СБП многократно усилится…

— Кто сейчас там начальником?

Разинкин наморщил лоб.

— Где?

— В одиннадцатом отделе.

— Полковник Дронов. Личность ничем не примечательная. Степашкин подмял его под себя, хотя Дронову это не особо по нраву. Но вида не подает…

— Собери все, что есть про этого полковника. Надо с ним побеседовать. До утра успеешь?

Разинкин, чувствующий себя как вареный рак, не понял.

— До какого утра?

— До следующего. Завтрашнего, — невозмутимо пояснил Коржов.

— Так ведь ночь сейчас… Все спят…

— Мы же не спим. Ты, правда, дремлешь… Зато я бодрствую.

— Так-то оно так… Если б было заведено: вы не спите — и все не спят. Тогда бы успел.

— Ты что, Сталина из меня хочешь сделать? — прищурился Коржов.

Разинкин принужденно улыбнулся.

— Нет. Разве только Берию… — Улыбка тотчас сошла с его лица. — Извините, шеф, я совсем одурел…

Коржов молча рассматривал своего зама. Неподвижное лицо, непроницаемые глаза. Определить, о чем думает начальник СБП, было совершенно невозможно.

Заседание Военной коллегии Верховного Суда Российской Федерации было закрытым и продолжалось три дня — совсем недолго, если учесть, что материалы уголовного дела составили десять томов. К обеду четвертого дня председательствующий генерал-лейтенант юстиции огласил приговор: за измену Родине и убийство трех военнослужащих ВМФ России бывший начальник бывшего одиннадцатого отдела бывшего КГБ СССР Верлинов заочно приговаривался к смертной казни.

Как всегда в подобных случаях, юридическая оценка просто оформляла политическое решение по делу. Следствие можно было прекратить и без суда — в связи со смертью лица, подлежащего привлечению к уголовной ответственности. И хотя официальная версия о гибели Верлинова сомнению не подвергалась, в «верхах» сочли, что процесс и суровый приговор окажут большое воспитательное воздействие на сотрудников специальных служб, дисциплина среди которых была уже не той, что несколько лет назад, а «беззаветная верность долгу» осталась лишь заштампованной фразой в служебных аттестациях и характеристиках. И хотя отнюдь не офицеры разведки и контрразведки были в этом виноваты, а объективные условия, созданные в стране теми же самыми «верхами», во всех подразделениях СВР[8], ГРУ и ФСК провели собрания личного состава с информацией о решении Военной коллегии.

В былые времена данная информация лишний раз укрепила бы в каждом и без того бесспорную мысль, лежащую краеугольным камнем в фундаменте честной и безупречной службы: предательство карается смертью. Ушел, гад, все — тебе конец! Если не утонул ты на самом деле, а сыграл, схитрил, сымитировал, вот он — заочный приговор! Все знали, что это значит…

Еще в ОГПУ имелся заграничный диверсионный отдел, дотянувшийся в 1926 году до неприметной квартирки на втором этаже ветхого дома в небогатом районе Парижа. Здесь мирно жил Симон Васильевич Петлюра, успевший за шесть лет эмиграции привыкнуть к мысли, что оставленный им на Украине кровавый след навсегда затянулся временем. Постучавшего в дверь молодого человека с большим букетом цветов хозяин принял за своего поклонника — одного из многочисленных последователей националистической идеи, навещающих «батьку». и в чужеземье. Осознать ошибку сорокасемилетний Симон не успел: спрятанный в букете газовый пистолет с глухим хлопком выбросил ему в лицо заряд цианида.

Когда на смену ОГПУ пришел НКВД, в нем создали Управление специальных операций с отделом «Л», попросту — ликвидаций, между собой его называли «отделом мокрых дел». Долго работал в Управлении, а одно время и руководил им Павел Судоплатов — одна из легендарнейших личностей незримого фронта. Хотя деятельность подразделения «Л» держалась в строгом секрете, да и имя Судоплатова являлось государственной тайной, а тайны в сталинские времена хранить ой как умели, среди своих информация все равно расходилась. Да и на специальных занятиях разбирали, как шел Павел на встречу с лидером украинских националистов полковником Коновальцем в Роттердаме.

Был жаркий майский день 1938 года. Тридцатилетний «радист» с советского торгового судна «Шилка» почти не выделялся в пестрой толпе прохожих, хотя во внутреннем кармане пиджака у него лежала мина, замаскированная под коробку шоколадных конфет. Поверни коробку в горизонтальное положение — и включится часовой механизм с тридцатиминутным замедлением. О чем мог думать в тот момент молодой парень? Наверное, мечтал не споткнуться и не упасть, не попасть под машину, уповал на надежность взрывного устройства, которые почти никогда не бывают надежными на сто процентов, в любой момент ждал взрыва и в глубине души надеялся, что обойдется, опасался встречных ходов контрразведки противника и местной полиции… Вряд ли в буре чувств и эмоций, способных вогнать в панику и лишить способности к целенаправленным действиям любого обычного человека, находилось место для рассуждений о долге коммуниста, ответственности перед Родиной, верности делу Ленина — Сталина и тому подобных идеологических догмах.

Интересно, какой пульс был у Судоплатова в этот миг, с какой скоростью сокращалась сердечная мышца, в каких пределах держалось артериальное давление… Стрессовый характер ситуации вполне мог привести к разрушению организма — какому-нибудь инфаркту или инсульту, подобные неприятности частенько случались с партийными и государственными начальниками, вызываемыми «на ковер» в обком или ЦК…

А Павел спокойно прогуливался по незнакомому городу чужой страны, с невозмутимым видом зашел в ресторан «Атланта», rte выказывая ни малейших признаков волнения, подсел к Коновальцу, дружески поговорил с ним. Это потруднее, чем бросить гранату и убежать: двое за столиком, лицом к лицу, глаза в глаза. Все на виду и непосредственно воспринимается собеседником — осторожным, опытным и хитрым врагом, который к тому же для тебя «по жизни» и не враг, а наоборот — старый друг… И ни тембр голоса, ни интонации, ни дыхание, ни потливость, ни взгляд не должны насторожить его…

И не насторожили. Когда, прощаясь, Павел положил «конфеты» на стол и часовой механизм бесшумно начал свою работу, любитель сладкого Коновалец, растроганный вниманием, крепко пожал ему руку. Через полчаса полковника разнесло в клочья.

Совершенно ясно, что исполнитель столь сложной ликвидации должен иметь железное сердце и стальные тросы вместо нервов. Именно такие кадры и подбирались в Управление специальных операций. Сети отдела «Л» охватывали весь мир, и в 1940 году, умело дергая за нужные ниточки, Судоплатов обрушил ледоруб Рамона Меркадера на голову проживавшего в Мексике злейшего врага кремлевского диктатора Льва Троцкого.

Кроме нашумевших акций, на счету УСО было множество диверсий, похищений и ликвидаций, не ставших известными широкой общественности, но оказывающих сдерживающее воздействие на заинтересованных лиц — потенциальных предателей и перебежчиков.

В МГБ, а впоследствии — в КГБ отдел «Л» сохранялся и работал довольно активно. Конечно, не так интенсивно, как в прошлые десятилетия, но достаточно для того, чтобы о «длинных руках КГБ» не забывали ни в Африке, ни в Австралии, ни на Аляске. И в ГРУ существовал подотдел физических воздействий, достающий подлых гадюк на самых безопасных и сверхохраняемых территориях.

Так что с заочными приговорами все было ясно. Угнал капитан Бейцов новейший истребитель в Японию и спрятался в США, на военно-морской базе, куда не всякая птица залетит. ПГУ[9] долго не могло до него дотянуться, но все знали: конец один. И точно, гэрэушники решили задачу, «летучие мыши» хоть куда доберутся… Упал Бейцов в ванной, прямо в своем коттедже, сломал шею. И все дела!

В последние годы за рубежом никого не устраняли, да и внутри страны с предателями цацкались, отдел «Л» атрофировался, как любой неработающий орган, а когда Комитет громили, от него и следа не осталось, как будто никогда и не было такого. Так что сейчас заочный приговор ничего не значил — не приедет же осужденный в Россию с просьбой: вот он я, шлепните меня, пожалуйста! Смертника отыскать надо, дотянуться до него — через заслоны охраны пробраться, линии сигнализации преодолеть, личных телохранителей нейтрализовать, исполнить решение Военной коллегии (что само по себе не так просто, а в условиях нелегальной деятельности на территории чужого государства задача стократно усложняется) да суметь вернуться, пройдя сквозь сумятицу поисково-преследующих мероприятий…

Кому это делать, если отдела «Л» в природе не существует? Вроде и некому… К счастью, только «вроде». Потому что Министерство обороны в последние десятилетия разрушительным катаклизмам не подвергалось, ГРУ Генерального штаба оставалось на месте, да и подотдел физических воздействий никуда не делся. Сотрудники этого подразделения были похожи друг на друга, как торпеды, да в своей среде их «торпедами» и называли — крупные сильные тела, короткие стрижки, маловыразительные неподвижные лица, суровые, много повидавшие глаза. Наиболее опытные, отличившиеся в боевых операциях за кордоном, вместо имен имели прозвища: Карл, Франц, Гор, Пьер… Таких «торпед» экстра-класса в подотделе осталось четверо, сейчас они с товарищами поминали Джона, погибшего в Москве во время совершенно обыденной по всем нормам и критериям операции, проводившейся год назад. Как раз об этом и говорилось в очередном скорбном тосте.

— Смерть Василия Вертуховского показала, что безопасных операций не бывает. — Низкорослый человек с бледным, морщинистым лицом чуть покачнулся, выплеснув водку из налитой до краев хрустальной рюмки. — И вина за то, что случилось, лежит на каждом из нас, а на мне в особенности…

Начальник подотдела физических воздействий майор Плеско на миг замолчал, покаянно опустив голову. Невзрачный и щуплый, он являл полную противоположность подчиненным, хотя умел все то же, что и они, многое даже лучше.

— Понадеялись на компьютер: у Василия восемьсот пятьдесят баллов, а у того — сорок… Вот и сложили руки… Про инфракрасные очки забыли… А оно вон как обернулось…

Джон проводил ликвидацию полудохлого «червяка», проходившего в деле оперативной разработки ГРУ под псевдонимом Унылый. Но тот, входя в темный подъезд, имел обыкновение закрывать голову портфелем и выставлять вперед длинное толстое шило со сплющенным жалом. Не знавший об этой привычке Джон с размаху напоролся сердцем на сталь. Потом обстоятельства изменились, ликвидацию отменили. Унылый как ни в чем не бывало продолжает коптить небо, а одну из лучших «торпед» ГРУ сожрали настоящие черви.

— Помянем нашего друга и сделаем выводы на будущее…

Плеско пригубил рюмку и поставил ее на стол. Он не пил, ссылаясь на язву, которая у него действительно завелась лет семь назад. Впрочем, он с молодых лет был трезвенником: сказывалось строгое семейное воспитание.

Трапеза проходила в небольшом банкетном зале частного ресторана, охрану которого обеспечивал вышедший недавно на пенсию майор Сивков. На всякий случай служба внутренней безопасности оперативного отдела проверила помещение, убедившись в обещанном Сивковым отсутствии микрофонов и поставив волновую блокаду.

Теперь двенадцать оперативников чувствовали себя в уютном, богато обставленном банкетнике вполне комфортно. Они расслабились, распустили галстуки, приняли непринужденные позы. Казалось, что выпитое не сказывается на их состоянии. Но быстрый официант в черном смокинге исправно подносил литровые бутылки взамен опорожненных, и постепенно алкоголь сделал свое Дело. Грубые лица покраснели — у кого всплошную, у кого пятнами, на коже выступали бисеринки пота, языки то и дело заплетались, многие галстуки полетели в угол. Однако при появлении официанта все разговоры прекращались, как обычно: водка не могла притупить профессиональную бдительность.

— Я с Василием в каких только переплетах не бывал, — завел Карл обычную в таких случаях песню. — Раз — на военно-морской базе в Штатах… Надели скафандры — и в титановую цистерну с окислителем ракетного топлива. А он бетон разъедает. Сидим в темноте, машина идет, эта гадость плещется по плечам и чуть слышно: ш-ш-ш… Верхнюю оболочку жрет!

За спиной у Карла было много сложных и опасных операций, но вспоминал он всегда только одну, оставившую неизгладимый след в его маловпечатлительной душе.

— Сколько продержится скафандр — не знаем, когда удастся выйти — не знаем… Сидим, ждем. Думаю только: быстро или медленно? Вдруг по струйке начнет просачиваться?.. Потом остановка, КПП. Они даже в бочку не заглянули: каждому ясно — невозможно там находиться… Когда выбрались, последний слой клочьями распался… — Карл налил себе и, не предлагая окружающим, выпил. — А тут какой-то заморыш…

После смерти напарника Карл по своей инициативе хотел прикончить Унылого, но случай этому помешал. Потом, уже по приказу, Карл его охранял. Но стоило «торпеде» напиться, как темное чувство мести начинало жечь могучее тело изнутри.

— Я его все равно сотру. — Огромный кулак тяжело пристукнул по полированной столешнице.

— Брось, — урезонил коллегу Франц. — При чем здесь личные интересы…

— Водки и жратвы хватает? — весело спросил бывший майор ГРУ, а ныне частный охранник Сивков, стремительно ворвавшийся вместо официанта с очередной бутылкой, которая в его руках почему-то напоминала противотанковую гранату. — Тогда и я с вами могу врезать!

Взгляды бывших сослуживцев обратились к вошедшему. Стандартное лицо и фигура «торпеды», но наряд — яркий спортивный, костюм и короткая кожаная куртка — соответствовал другому стандарту — бандитско-рэкетирскому.

— Не обращайте внимания, — усмехнулся Сивков. — Это униформа. Там, где мне приходится бывать, она воспринимается лучше, чем костюмчик с галстуком…

— И сколько же ты здесь заколачиваешь? — бестактно поинтересовался Карл.

— Втрое больше, чем у вас, — ответил бывший майор. — Не считая премиальных.

Он разлил принесенную водку. Из-под рукава куртки выглянули часы, вмиг перечеркнувшие облик «крутыша» из новой волны. Подарочные номерные часы для ветеранов службы и особо отличившихся разведчиков. На сине-стальном циферблате изображен земной шар, над северным полушарием которого раскинула крылья золотистая летучая мышь. Все знают эмблему ВЧК — КГБ: щит и меч, да и символ ЦРУ — злого орла со щитом в когтистых лапах. Но лишь немногим посвященным известно, что нависшая над миром летучая мышь символизирует всепроникающие возможности ГРУ. Для непосвященных же на циферблате написано: «ВС РФ. Военная разведка». Понятно, что носить такой хронометр можно только пенсионерам, не опасающимся возможности расшифровки. Действующие сотрудники хранят подобные предметы в служебном сейфе либо дома — в ящике стола, рядом с орденами и медалями, которые тоже никогда не надеваются за время службы и не только по причине отсутствия у разведчиков военной формы…

— И наши часики хорошо воспринимаются там, где тебе приходится бывать? — не унимался Карл. — За них небось и доплачивают премиальные?

Сивков поморщился.

— Угомонись, приятель. Тебе сколько до пенсии? Вот  тогда и поговорим — где, за что и сколько платят. Ты четыре языка знаешь? Отлично. Могу устроить швейцаром в «Метрополь». Когда придешь оформляться, не забудь надеть свои «котлы» — это повысит оклад…

— Хватит собачиться! — приказал Плеско. — Миша — наш парень, отслужил честно, а что пёнсии в обрез на еду хватает — не его вина.

Под курткой у Сивкова что-то запищало, он извлек черный коробок чуть побольше спичечного, поднес к уху, послушал.

— Голубовский на входе, — сообщил он собравшимся. — Пускать или как?

Карл рассмеялся, обнажив крупные желтоватые зубы.

— Пенсия с людьми чудеса творит! Помнишь, как ты его боялся? Тогда и подумать не мог, что будешь решать: пускать — не пускать…

— Откуда он узнал, где мы? — спросил Орлов.

— А Чего, нормальный мужик, — высказался Пьер.

— Пускай, да побыстрее, а то он сам войдет! — Плеско подвел итог короткой дискуссии.

— Пусть заходит, — скомандовал Сивков и спрятал микрорацию обратно под куртку.

Через минуту дверь резко распахнулась.

— Здорово, мужики! — На пороге стоял мужчина лет сорока пяти, среднего роста и телосложения, но с уверенными манерами человека, умеющего добиваться своей цели.

Начальнику оперативного отдела ГРУ полагалась охрана, но Голубовский почти никогда не пользовался ее услугами. Мгновенно сбросив расстегнутое пальто, он охватил взглядом присутствующих, словно сфотографировал, потом быстро прошел к столу, сел на выдвинутый Сивковым стул, взял наполненную Плеско рюмку.

— В память Василия. Чтобы больше таких глупых потерь у нас не было. Вообще пусть потерь не будет!

Лихо глотнув водку, подполковник со стуком поставил рюмку, отвел предложенную Плеско вилку с маринованным грибочком.

— Могу сообщить важную новость, — неожиданно объявил он. — Только что Президент подписал секретный Указ о предоставлении нашей службе права работать внутри страны. Направления деятельности: организованная преступность, терроризм, партии и движения, ставящие целью насильственное свержение существующего строя, коррупция в высших эшелонах власти…

За столом наступила тишина. Испокон веку ГРУ могло действовать только на территории потенциального противника. Внутренняя разведка полностью входила в компетенцию КГБ. Мозг страны — ЦК КПСС, его Секретариат и Политбюро анализировали внешнюю и внутреннюю развединформацию и использовали ее в целях дальнейшего строительства коммунизма, а точнее, для укрепления собственной власти и могущества. Мозг есть мозг. И ГРУ, и КГБ, и МВД, а других «органов» в те времена и не было, четко осознавали свою сугубо подчиненную роль и не претендовали на лидерство подобно тому, как человеческая рука и нога не могли конкурировать друг с другом или спорить, кто главнее.

Но после августовской «трепанации» положение изменилось: лишенные всевластного хозяина, министерства и ведомства принялись накачивать мускулы и напитываться информацией, ибо все стали решать сила и осведомленность, эти два фактора могли вознести тот или иной «орган» к самым вершинам государственной власти. Конкуренция между силовыми (новый, постперестроечный термин, красноречиво отражающий направленность происходящих в управленческой иерархии изменений) ведомствами достигла небывалого размаха. КГБ, превращенный рядом болезненных кастраций в ФСК, утратил былое могущество и отошел на второй план, зато на арене появились совершенно новые фигуранты — Главное управление охраны с отпочковавшейся Службой безопасности Президента. Новички стремительно набирали силу, тесня традиционных «силовиков».

Самые мощные «мускулы», конечно же, оставались у Министерства обороны, но танковые дивизии, полки дальних бомбардировщиков, стратегические ядерные силы, авианосцы и атомные подлодки — слишком грубые инструменты для столь ювелирной работы, каковой является борьба за власть. А самые лучшие ротные и батальонные разведчики не смогут раздобыть ни одного бита информации из коридоров Государственной думы, министерских дач, фешенебельных саун, Депутатских квартир… Поэтому министр обороны давно вынашивал мысль о том, чтобы выпустить своих «летучих мышей» на российский оперативный простор. Проект указа несколько месяцев лежал на столе у Президента, хотя начальники ГУО и СБП, как могли, тормозили его подписание. Но в конце концов, генерал армии Гонтарь не меньший друг Президента, чем генерал-майор Коржов или генерал-лейтенант Борецков, поэтому подпись под документом все же появилась.

— Вы понимаете, что это означает. — Голубовский внимательно осмотрел многозначительно переглянувшихся оперативников и отодвинул предупредительно наполненную майором Плеско вторую рюмку.

Они понимали. Увеличение финансирования, дополнительные штаты, новая структура, более высокие «потолки» званий. Все это рядовых «летучих мышей» не касалось. Им предстояло укреплять могущество своего ведомства теми методами, которые ранее использовались лишь в Канаде, Штатах, Уругвае и Мозамбике.

— Кстати, — продолжил начальник оперативного отдела. — Сегодня во всех смежных системах зачитывался заочный приговор Военной коллегии по делу Верлинова, бывшего начальника одиннадцатого отдела.

Голубовский чуть заметно улыбнулся. Именно он переиграл Верлинова и тем вынудил к побегу. Морщинистое лицо Плеско дернулось и вовсе превратилось в печеное яблоко — его Верлинов чуть было не подвел под расстрел. Остальные сотрудники не проявили эмоций, хотя о бывшем начальнике одиннадцатого отдела ходило много легенд, и всегда он выглядел героем. Но в подотделе физических воздействий говорят о заочных приговорах вовсе не для того, чтобы похвалить приговоренного. «Торпеды» ждали продолжения.

— Так что, будем исполнять? — Плеско, не выдержав, задал интересующий всех вопрос.

— По имеющимся данным, он погиб. — Голубовский встал. — Но если информация окажется ложной… С учетом внутренней и международной ситуации думаю, что практику исполнений придется восстановить.

Начальник оперативного отдела повернулся и, не прощаясь, пошел к выходу.

Двенадцать «летучих мышей» проводили взглядами прямую широкую спину. По привычке прищуренные глаза фокусировались под левой лопаткой.

«Длинные руки» укрепляют могущество ведомства сильнее, чем что-либо другое. Поэтому «торпеды» не сомневались, что практика исполнения заочных приговоров будет восстановлена. И прекрасно понимали, почему Голубовский поделился с ними первыми столь важной новостью.

* * *

— Так что американская разведка может найти в вашей подводной лодке? — повторил Коржов, пристально рассматривая явно растерянного Дронова.

Полковник молчал, чувствуя, как холодеют и отнимаются ноги.

Коржов плотно сжал губы. Обычный рабочий вопрос непонятно почему выбил свежеиспеченного полковника из колеи. Значит, надо раскручивать его дальше.

— Почему вы не отвечаете? И лицо покрылось красными пятнами… Вам плохо? Или есть что скрывать?

Когда с КПП позвонили и сообщили, что прибыл начальник Службы безопасности Президента, Дронов сразу понял: это не к добру. Но такого оборота он не ожидал….

— Специальное оборудование… Оно устаревшего образца и интереса для них не представляет…

Мозг лихорадочно прокручивал возможные варианты развития событий. Верно говорил проклятый Верлинов, что секретные бумаги умирают лишь в разведенном лично тобой огне, причем в хорошо знакомой печи. А он понадеялся, что в стальном саркофаге на морском дне дьявольски опасный документ похоронен вполне надежно… Какой осел!

Дронов чувствовал, как по спине течет пот, и понимал, что не владеет голосом и лицом.

Если координатную сетку поднимут американцы, вспыхнет небывалый скандал, и ему предъявят обвинение в сокрытии фактов, представляющих угрозу безопасности государства и Самого. Разжалование, арест, трибунал, десять лет лагерей… Но если покаяться сейчас, то результат будет тот же самый, только шуму поменьше и десять лет ему вкатят без международного резонанса… А вдруг американцы ничего не обнаружат? Может, документа вообще нет в СПЛ… Нет, признаваться нельзя!

— Еще там четыре трупа, — тяжело ворочая сухим, распухшим языком, произнес он.

— Один, — невозмутимо произнес Коржов.

— Что? — заторможенно переспросил полковник. Все звуки он слышал глухо, будто в ушах торчали катышки ваты.

— В лодке один труп. Два найдены на поверхности. А четвертый где-то гуляет.

«Все знает! — мелькнула убийственная мысль. — Да иначе и не пришел бы лично… Значит, конец. Конец… Конец… Конец…» Словно закольцованная, потертая лента старого магнитофона мучительно, со скрипом, продиралась у сквозь воспаленные мозговые полушария, и остановить ее можно было только одним способом. Пистолет лежал в секретном отделении сейфа, быстро не достать. Но не арестуют же его немедленно, рано или поздно зловещий визитер уйдет, и тогда…

Но представить, что последует «тогда», Дронов не мог и еще в большей степени не мог сделать того, о чем подумал.

— Что в лодке?! — рявкнул Коржов и стукнул кулаком по столу.

Полковник «лопнул». «За признание — меньше наказание», — всплыла из подкорки давно забытая детская мудрость и тут же более свежая: «Учитывая осознание членом КПСС имярек своей вины, проявленную самокритичность и раскаяние, ограничиться…» Одним словом, если деваться некуда, надо сдаваться на милость победителя.

Со скрипом распрямляя негнущиеся суставы, он выбрался из кресла, деревянно ступая, подошел к сейфу и через несколько секунд положил перед начальником СБП протокол допроса покойного Данилова с добавлениями, позволяющими не докладывать о нем высокому начальству.

Коржов неторопливо надел очки и принялся внимательно читать, его простоватое лицо приобрело сосредоточенное выражение, которое постепенно менялось.

— Что это за херня? — Он раздраженно глянул поверх очков.

— Про «летающие тарелки» и прирученных крыс-мутантов можете не читать. А про Кремль и бункер 001 — все правда.

Покаянно глядя в пол, Дронов объяснил суть своей уловки.

— Ну и хитрожопые! — Коржов удивленно покрутил головой, потом снял очки и долго рассматривал полковника.

— Ладно, — буркнул он наконец и обратился к документам.

Дронов стоял как соляной столб и размышлял, какое значение для его судьбы может иметь это «ладно». Стоять пришлось долго. Начальник Службы безопасности Президента изучил протокол, потом просмотрел папку с материалами служебного расследования неудавшейся попытки ухода Верлинова за кордон.

— Хитрожопые, — повторил он, закончив чтение. — Врете друг другу по всей цепочке, снизу доверху. И самый верх норовите обмануть. Как бы самим себя не перехитрить!

Дронов молчал, машинально приняв положение «смирно». Действовал он интуитивно и, демонстрируя полную покорность, надеялся на снисхождение. Так проигравший в схватке волк демонстративно подставляет горло победителю, и тот сразу же отходит в сторону. Правда, среди людей подобные сантименты не в ходу, и подставленное горло, как правило, перекусывают. Но сейчас полковник чувствовал, что Коржов не настроен учинять над ним расправу.

— Так где план?

— Здесь его нет. Скорее всего, Верлинов взял с собой. Капитан-лейтенант Чижик утверждает, что и экипаж, и Верлинов погибли в лодке-«малютке». Значит, документ в лодке.

— Врет он, твой Чижик, — устало проговорил Коржов. — И ты заврался. Что теперь с тобой делать?

Дронов возликовал. Когда собираются расправиться, таких вопросов не задают.

— Верной службой искуплю вину, товарищ генерал-майор!

Начальник СБП усмехнулся.

— Ты же вроде мне не подчиняешься…

— Безопасность Президента — дело государственной важности. В этом вопросе все должны вам подчиняться!

— Хитрожопый, — в третий раз повторил Коржов, но уже с другой интонацией, так что далеко не хвалебное слово прозвучало как-то по-доброму. — Ну ладно…

Дронов перевел дух.

— Значит, слушай сюда. — Коржов аккуратно сложил очки, спрятал в футляр, а футляр положил в боковой карман. — Направишь туда группу подводников. Специалисты высшего класса имеются?

— Так точно! Найдем!

— Они должны успеть раньше американцев. Пусть обшарят лодку и заберут все бумаги. Никому не докладывай. Я согласую вопрос с Президентом и команды буду отдавать тебе от его имени. Со Степашкиным держись независимо, как этот… Верлинов. Никаких подразделений не сокращай и в другие службы не передавай. По всем вопросам — ко мне. Ясно?

— Так точно!

— Тогда работай.

Коржов встал, но вместо того чтобы направиться к двери, подошел вплотную к хозяину кабинета.

— И запомни: не врать мне, иначе в порошок сотру. Дешевыми приемчиками вроде строевой стойки, преданного взгляда и рявканья по уставу меня не проймешь. Преданность на деле — вот что от тебя требуется. Ты меня понял?

Из Дронова будто выпустили воздух.

— Понял, товарищ генерал-майор, — тихо ответил он.

* * *

Глубина тридцать семь метров, видимость три, ледяной холод зимнего моря пробирается сквозь «сухой» гидрокостюм и два слоя шерстяного белья, сковывает тело и замораживает волю. Хочется послать все к чертовой матери, подняться на поверхность и нырнуть в сухой стоградусный жар восстанавливающей сауны, отогреться, отмякнуть, выпить стакан водки… У американцев, англичан, да у всех — костюмы оборудованы электроподогревом, наверняка они больше способствуют настрою на выполнение боевой задачи…

Инструктор отряда боевых пловцов лейтенант Еремеев чуть пошевелил ластами, меняя угол наклона тела. Дыхательная смесь охладилась, и каждый вдох обжигал горло. У нас тоже есть хорошее снаряжение. Когда-то ему приходилось работать в Арктике, под восьмиметровым панцирем пакового льда, но тогда был и электроподогрев, и регулятор температуры смеси, и бесшумный электрический скутер. Потому что прикрепить маленькую коробочку к исполинскому корпусу американской АПЛ «Огайо» считалось более важной задачей, чем обучить молодых пловцов подводной стрельбе. Но раз высококачественная амуниция в принципе есть, почему нельзя обеспечить ею и тех, кто выполняет будничные задачи повседневной службы? Этого Еремеев понять никак не мог, задавал вопросы на политзанятиях, снискав репутацию баламута и демагога, но внятного ответа не получил.

В мутном холодном мареве что-то блеснуло, лейтенант вскинул двадцатишестизарядный подводный автомат, уравняв инерцию коротким гребком ласт и сохранив прежнее положение тела. Новичкам это, как правило, не удается, поэтому двенадцатисантиметровые пули-стрелы калибра 5,66 мм могут полететь в любом направлении. Как бы кто-то из молодых не попал вместо мишени в живое тело. Меры безопасности приняты: пространство разбито на сектора и уровни, в каждом — только один стрелок, со всеми проведен подробный инструктаж, ведение огня очередями запрещено. Но… Под водой всякое случается. Перевести дух можно будет, лишь когда стрельбы закончатся и участники невредимыми поднимутся на поверхность.

Еще один проблеск, еще… Это цели. Дистанция шесть — восемь метров. На такой глубине убойная дальность автомата подводной стрельбы составляет одиннадцать метров. Но куда стрелять, если мишень не видна! Лампочка иногда крепится в верхней части бревна, иногда — в нижней, а само бревно может располагаться горизонтально или вертикально…

Задача не поддавалась логическому разрешению. Еремеев действовал интуитивно, представляя, что перед ним пловцы противника. Выстрелов слышно не было, но оружие ощутимо дергалось, замедленно вылетали гильзы, да угадывались пузырьки газов у среза ствола. Раз, два, три, четыре… Он прекратил стрельбу, не израсходовав полностью боезапас, так как понял — цели поражены. Оставалось ждать яркой звезды сигнального огня — команды съема с позиций.

Наверху было ветрено, небо затянуто тяжелыми серыми тучами, но Еремеев почувствовал себя так, будто выбрался из преисподней и попал прямиком в рай. Пробив головой морщинистую водную поверхность, он сразу выплюнул загубник и теперь глубоко вдыхал настоящий, без привкуса резины и металла, живительно свежий воздух. Тут и там на небольшой зыби появлялись черные головы, отблескивающие огромными стеклянными глазами, к ним подходили боты, вылавливая удлиненные ластами, горбатые, с гофрированными шлангами вокруг плеч, мокрые тела.

Еремеев дождался, пока бот с выведенной тусклой масляной краской цифрой «девять» на носу собрал его группу — шесть человек, три боевые пары. Командир выходит последним и должен подавать пример для подражания, поэтому он не стал переваливаться через борт тяжелым кулем, а, глотнув воздуха, ушел в глубину метров на пять, включил ноги и, разогнавшись как торпеда, вылетел из воды, одним махом запрыгнул в бот с устрашающим рыком и выставил перед собой автомат. Пацаны с писком шарахнулись в стороны, суденышко закачалось с борта на борт, будто собираясь опрокинуться. Пижонство, конечно, но зато красиво. И способствует уважению со стороны личного состава.

Взревел мотор. Сбросив маски и акваланги, уродливые морские чудовища превратились в усталых и перемерзших матросов второго года службы, которым еще предстояло стать настоящими «тюленями».

На берегу осмотрели мишени. Лейтенант поразил все три, причем одну тремя пулями, а одну — двумя. Салажата, конечно, промазали. Все, кроме Ярцева, он попал-таки разок. И ножом хорошо работает. Молодец, толк будет. Но хвалить его Еремеев не стал, чтобы не портить. Раз норматив не выполнен, хвалить не за что.

В сауну они не попали. Приняли короткий горячий душ, переоделись и выстроились на плацу. Три гроба, обтянутых дешевой красной тканью, официально-печальные речи подполковника Сушнякова, его зама по работе с личным составом — худого, болезненного вида капитана Мелешко, вымученные косноязычные выступления сослуживцев по составленному Мелешко обязательному списку, плач родственников, тягомотина военного оркестра, с одинаковым отвращением играющего Государственный гимн и похоронный марш, следование скорбной процессией к дальнему краю полигона, где зияют три свежевырытые могилы, троекратный залп, когда красные прямоугольники повисли на веревках, сухой стук комьев земли о тяжелые мокрые доски… Символические похороны проходят точно так же, как обычные, только в гробах вместо тел — камни соответствующего веса. Потому что мичман Крутаков, старшина второй статьи Прокопенко и старший матрос Тимофеев погибли в дальнем походе при засекреченных обстоятельствах и предать их земле по христианскому обычаю не было никакой возможности.

Потом все медленно расходились, мужчина и женщина в черном шли рядом с Еремеевым.

— Он же сказал: живой и здоровый, — сквозь плач выдавливала женщина. — Да как у него язык повернулся…

— Может, не знал тогда… Или не мог сказать — дело военное…

— Да чтоб они все посдыхали…

Лейтенант ускорил шаг, разрывая дистанцию. Кто-то взял его за рукав.

— Сушняков вызывает, давай быстрей!

Еремеев обернулся. Перед ним стоял старший инструктор Кисляков, когда-то они работали в паре.

— Не знаешь зачем?

Кисляков пожал плечами.

— Тебя, меня и Ершова.

— Сережку? Ты с ним, кажется, плавал?

— Четыре года, сразу после тебя.

— Ну ладно, пошли.

По дороге к штабу Еремеев прикинул возможные причины вызова. Трое самых сильных пловцов с опытом совместной работы, что очень важно для подводных операций. Значит, затевается что-то «горячее», и именно они должны работать в пекле.

У входа их ожидал высокий худощавый Ершов. Он был явно озабочен.

— Посылают куда-то… Не к добру это…

— Чего вдруг? — спросил Кисляков. — Всегда к добру, а сегодня не к добру?

— А того! Приметы смотри какие. — Пловец махнул рукой в сторону пирса, у которого стояла лодка «У-762», а потом в сторону полигона, откуда еще шел народ. — Их трое, и нас трое. Их с бухты-барахты отправили по-срочному неизвестно куда, теперь нас… Да еще в день похорон… Нет, не к добру!

Сушняков встретил подчиненных широкой улыбкой.

— Собирайтесь в командировку, ребята, — весело сказал начальник морского отделения, будто только что с большим трудом вырвал для них отпуск у высокого и неуступчивого руководства. — Эгейское море, вода — плюс семнадцать, курорт…

* * *

Боевых пловцов для военно-морских сил США готовят на двух базах: в Литтл-Крик, штат Вирджиния, — для Атлантического флота и в Корронадо, Калифорния, — для Тихоокеанского. Поскольку атлантическая база дислоцируется ближе к Средиземному морю, то шифрограмма из Объединенного командования специальными операциями поступила в Литтл-Крик.

Здесь как раз заканчивалась «адская неделя» — третий этап базового курса подготовки «тюленей». Весь курс занимает шестнадцать недель. Кандидаты — отлично подготовленные физически и неоднократно проверенные на психологическую устойчивость парни в возрасте до двадцати пяти лет, отслужившие не менее двадцати восьми месяцев во флоте, — проходят здесь проверку на прочность.

«Темный коридор» — заполненный водой лабиринт из труб трех футов[10] в диаметре, по которому нужно проползти с аквалангам за плечами, уложившись в жесткий временной норматив. Когда впереди забрезжит свет и появляется мысль, что испытание позади, кандидат упирается в прутья решетки, о существовании которой его никто не предупреждал. Запас воздуха ограничен, а поведение новичка фиксируется на видеопленку. Через семь минут преграда убирается, но выдержавшим тест считается лишь тот, кто не поддался панике и пытался любыми путями прорваться на волю: выломать решетку, перепилить прутья пилкой водолазного ножа, подать сигнал на поверхность…

«Купание в одежде» — заплыв на триста метров в полном снаряжении, с оружием и буксировкой груза.

«Дыхательный мешок» — час в барокамере под повышенным давлением, дышать приходится чистым кислородом.

«Резиновое пузо» — один из многочисленных элементов полосы препятствий, требующий не только железных мышц, но и сообразительности, смелости, сноровки. На два параллельных толстых бревна положены полтора десятка круглых, отполированных чурбаков по футу в диаметре. Проползти по ним обычным способом невозможно, надо с разбега бросить тело на крутящиеся и разъезжающиеся деревяшки и прокатиться по ним под аккомпанемент взрывающихся рядом зарядов…

Есть еще «Страшный Джонни», «Учебное бревно», «Ленивая змея», «Живая торпеда» и множество других испытаний, призванных отсеять не годных к тяжелой службе боевого пловца. При этом инструктора постоянно донимают кандидатов придирками, глупыми и нелогичными приказами, а каждое проявление недовольства пресекается методами, еще более провоцирующими к непослушанию… Кому понравится отжиматься сто раз посреди грязной лужи, погружаясь в отвратительную жидкость при каждом сгибании рук? Или перетаскивать воду из одного участка моря в другой, да еще двигаясь спиной вперед? Далеко не всем! Возникают конфликты, психологические срывы… А зоркая приемная комиссия отчисляет как неспособных выдерживать физические нагрузки, так и психологически неустойчивых. Отсев на данном этапе составляет около тридцати процентов: люди, склонные задумываться над целесообразностью приказов, противопоказаны отрядам «Силз».

И вот, когда кажется, что из лучших остались самые лучшие, начинается «адская неделя».

В час ночи, когда сон наиболее крепок, но еще не успел снять усталость, инструктор третьего отряда Джерри Виндоуз бросил в проход между койками шумовую шашку и диким голосом заорал: «Тревога!» Одновременно со взрывом отключили электроэнергию, и вокруг казармы вспыхнула стрельба. В кромешной тьме курсанты вылетали на улицу.

— Стройся! — продолжал орать Джерри, отмечая, что его ученики не поддались атмосфере сумятицы и неразберихи, когда капрал Томпсон попытался утащить за собой первого, кто попался под руку, его мгновенно свалили на землю, сорвали черную маску, и только умение парней видеть в темноте спасло помощника инструктора от неминуемой расправы. — Нападение противника с моря. Задача — контратаковать и уничтожить вражеские суда! Боевое охранение — хорошо подготовленные «лягушки»! Ножи не применять! — командовал Виндоуз.

Последняя команда была вызвана тем, что роль охраны «вражеских» судов исполнял первый отряд инструктора Джонсона. И если заряды в подводных пистолетах и автоматах легко заменить на холостые без ведома курсантов, то обезопасить участников учений от острой стали можно лишь специальным запретом. Хотя он и снижает психологическую остроту восприятия ситуации.

Через десять минут четырнадцать пловцов на семи скутерах-тандемах уходили в открытый океан. Джерри шел замыкающим на индивидуальном носителе. Целей было две: эсминец и лежащая на грунте подводная лодка. Курсанты об этом не знали, им еще предстояло их обнаружить.

Видимость нулевая, винты носителей оставляют призрачный флюоресцирующий след. Семь шлейфов демаскируют отряд, но зато позволяют контролировать местоположение каждой боевой пары. У «противника» те же проблемы, так что они находятся в равном положении. Вода довольно холодная, но энергоресурс курсантов не успел снизиться, поэтому регуляторы обогрева гидрокостюмов находятся в первом положении. Встроенные в маски гидрофонические устройства позволяют издавать звуки, обмениваясь условными сигналами, однако пока соблюдается полное молчание. У головных пловцов имеются магнитный и акустический искатели, скоро они должны сработать…

Плавный поток мыслей инструктора неожиданно прервался. Впереди что-то лязгнуло — передний скутер влетел в стальную заградительную сеть. Тут же вспыхнули прожектора, и темные фигуры метнулись наперерез диверсантам. Начинался подводный встречный бой…

В конце концов ребята Виндоуза «уничтожили» эсминец, но подобраться к субмарине так и не смогли. Три пловца «погибли», одна пара «попала в плен». Неудачники подлежали отчислению.

Потом был восьмичасовой переход на двадцати пяти метрах. Регенерирующие патроны в дыхательных аппаратах меняли, не поднимаясь на поверхность, на глубине принимали и пищу — питательную смесь из пластиковых туб.

В квадрате сбора еле живых курсантов выловил ожидающий сторожевик, и пока он шел к берегу, смертельно уставшие парни имели возможность поспать. Но уже через три часа Джерри бодрым голосом скомандовал: «Подъем! Стройся! Слушай боевую задачу!»

Так и прошли четыре дня «адской недели»: ни дня, ни ночи, круглосуточные подводные и надводные бои, атаки из-под воды, предельное напряжение сил, дефицит сна… Заключительным аккордом явилась высадка на побережье под шквальным огнем «противника» — сквозь пожары, взрывы и пулеметные очереди «тюлени» прорвались за линию обороны и сразу же пошли в двадцатикилометровый марш-бросок — бегом и ползком по песку, грязи и болоту.

Казалось, что это никогда не кончится, но наступил миг, когда оставшиеся семь курсантов, построившись для получения очередного приказа, услышали поздравления с прохождением труднейшего из испытаний. Как всегда свежий, Джерри вручил каждому алый подшлемник с написанным черными буквами именем.

— Конечно, это только символ, — сказал он. — На боевые задания вы не сможете их надеть — «тюлени» воюют и умирают безымянными. Да вы еще и не стали «тюленями» — лишь прошли отбор. Пока вы только ножевая сталь, теперь из вас предстоит выковать острые клинки. Сутки отдыха, и обучение продолжится. Вопросы есть?

Пловцы оцепенело молчали.

— Вопросов нет, — констатировал Виндоуз. — Разойдись!

Но сил выполнить эту команду у курсантов не оставалось. Они опустились на землю и расслабили дрожащие мышцы. Джерри чуть заметно улыбнулся. Когда-то он сам обессиленно повалился после «адской недели» прямо на плац. И потом много раз наблюдал такую картину. Но теперь никто не смог бы сказать, что он перенес запредельные нагрузки наряду с курсантами.

— Счастливого отдыха, ребята!

Четко развернувшись, инструктор направился к офицерскому жилому блоку. Но на половине пути его остановил чернокожий вестовой.

— Вас вызывает полковник Симменс, сэр! — почтительно сообщил он. — Прямо сейчас. Позвольте вас проводить.

Когда Виндоуз зашел в кабинет начальника базы, там уже находились инструкторы Джонсон, Гарднер и помощник инструктора Томпсон. Плотный, коротко стриженный полковник Симменс стоял с указкой в руке у огромной, во всю стену, карты.

— Привет, Джерри! — дружески поздоровался он и жестом предложил садиться. — Хочешь понырять в теплой воде? Ребята уже согласились… — И другим, резким командным, тоном продолжил: — Эгейское море, глубина более шестисот футов, лодка-«малютка», по всей вероятности, русская… — Полковник ткнул в карту указкой. — Дело щекотливое: политика, дипломатия… — Последние слова он произнес с явным отвращением. — Я бы не стал туда соваться, но это приказ штаба ВМС, так что ничего не поделаешь…

* * *

В одно и то же время российские и американские боевые пловцы готовились к экспедиции по обследованию сверхмалой подводной лодки, затонувшей на шельфе острова Тинос. Они не знали друг о друге, но боевая операция предполагает любые неожиданности и осложнения. Поэтому в числе прочего снаряжения группа Еремеева взяла с собой автомат АПС[11] калибра 5,66 мм и два четырехствольных подводных пистолета СПП-1[12] калибра 4,5 мм.

Американцы вооружились тринадцатизарядными револьверами конструкции В. Барра — громоздкими инструментами, напоминающими приделанный к пистолетной рукояти корпус мясорубки. Только многочисленные отверстия толстенного ствола-барабана вместо колбасок мясного фарша выпускали реактивные стрелы, способные превратить в фарш человеческое тело. Обе стороны, конечно, прихватили ножи. Ножи у боевых пловцов всего мира мало отличаются друг от друга.

* * *

— Осложнения не возникали? — спросил Верлинов, без особого интереса рассматривая содержимое черного кейса, небрежно раскрытого Христофором прямо на полу, рядом с сервировочным столиком. Там находились деньги. Много денег. Пятьдесят пачек стодолларовых банкнот.

— Никаких. Все прошло исключительно гладко. Моего человека только предупредили, что все расчеты в республике осуществляются национальной валютой, и посоветовали открыть счет в драхмах. Он сказал, что именно так и поступит…

Христофор опустил крышку чемоданчика и щелкнул замком. Высокий, худощавый, с седой головой и густыми черными усами, он выглядел весьма импозантно. Диета и регулярные физические упражнения сыграли свою роль, молоденькие девушки, с которыми он любил проводить время, не подозревали, что хозяину «Марии» исполнилось шестьдесят.

— Здесь пахнет гарью, — не то вопросительно, не то утвердительно сказал Христофор. В живых черных глазах вспыхнули искры, как будто кто-то дунул на не до конца погасшие угольки.

— Уже нет. — Верлинов невозмутимо плеснул в стакан мартини. — Хочешь выпить?

— Чуть позже…

Хозяин разгладил безукоризненно отутюженные лацканы белого костюма. Белый цвет молодит, так же как и безупречное состояние одежды.

— Хочешь знать, что я сжег?

Они разговаривали на английском, которым Верлинов владел почти в совершенстве.

— Почему ты так подумал? — Христофор ответил по-русски, с сильным акцентом. Переходя на родной язык генерала, он выражал особое уважение к гостю.

— У меня с собой был один документ. Я его приклеил к животу под гидрокостюмом. А потом спрятал в подкладку…

Верлинов отвернул полу пиджака, демонстрируя разорванный шов.

— Теперь я его сжег. А поскольку этот документ имел сложное графическое выражение, я его не смогу воспроизвести. Ни при каких обстоятельствах.

Христофор принужденно рассмеялся.

— Меня не интересуют никакие документы. Разве только расчеты цен на рыбу…

Верлинов вежливо улыбнулся.

— Но почему ты решил именно сейчас от него избавиться?

— Потому что всплыли трупы. И полиция ищет убийцу.

— М-да… — Христофор пожевал губами. — Но откуда ты все это знаешь?

— «Муравей» сообщил. Этот парень с «Морской звезды».

— Адам? Разве ты с ним знаком? И потом — он не заходил в дом…

— А что он сообщил тебе? — задал Верлинов встречный вопрос.

— Мне? — Черные угольки потускнели. — Ты прав. Адам выловил акваланг, и сейчас полицейские взяли его в оборот. Они разыскивают человека, недавно появившегося в наших краях.

— А где мой скутер?

— Глубоко-глубоко, среди обломков скал. Его не найдут…

— Каковы перспективы изменения цен на рыбу?

— Что? А-а-а… Рыба все дешевеет.

— Я живу у тебя на всем готовом, поэтому мне не нужны деньги. Разве что тысяч пятьдесят на личные нужды. Остальное можешь оставить себе.

— Почему ты обо всем этом заговорил?

— Просто так. Что еще нашли в море?

Христофор помолчал, внимательно разглядывая своего гостя. Верлинов помнил этот взгляд. Много лет назад провалившийся агент ЦРУ Григориадис смотрел так на допрашивающего его офицера КГБ, пытаясь распознать уровень его осведомленности. Уровень неизменно оказывался высоким.

— Лодку-«малютку». Она лежит на грунте. Скоро ее поднимут. Кстати, ты ничего не сказал мне ни о лодке, ни об аквалангистах.

— Это могло изменить ситуацию?

Вопрос прозвучал жестко.

— Нет. Конечно, нет. Просто…

Христофор замолчал. На веранду вышел Гурий с подносом.

— Ваше вино, хозяин.

Христофор взял стаканчик, пригубил, одобрительно кивнул.

— Можешь идти.

На веранде наступила тишина. Верлинов смотрел на море. Шхуна «Морская звезда» уходила в сторону Тиноса.

Дело принимало совсем плохой оборот. Трупы в снаряжении боевых пловцов Российского Флота, русская СПЛ… Поднимется страшный шум! И потом, в «малютке» есть бортовой журнал, мичман наверняка записал в него все, что произошло… Это прямое доказательство тройного убийства…

— Послушай, Христофор… — Тот отставил стаканчик со своим любимым красным вином и внимательно посмотрел на генерала. — На какой глубине затоплена лодка?

— Точно не знаю. Сто пятьдесят или двести метров.

Наступила длительная пауза.

— А что? — не выдержал хозяин.

Верлинов напряженно обдумывал ситуацию. Пожалуй, это единственный выход.

— Ее надо уничтожить. Лучше всего взорвать. Ты сможешь найти подходящих людей? Оплата из моей доли.

Христофор допил вино.

— Почему нет? Если платят, находятся желающие для любой работы…

* * *

Каждый исторический период имеет свои приметы. Постперестроечную эпоху наглядно характеризуют решетки на окнах, стальные двери, бум на собак бойцовых пород, плодящиеся в геометрической прогрессии частные охранные фирмы и оружейные магазины. И еще — униформа. Рэкетирские спортивные костюмы и кожаные куртки, черные рубахи «Памяти», портупеи и сапоги казаков, полувоенные френчики «соколов» Жириновского, фашистские, калединские и прочие мундиры преследуют, в общем-то, одну цель — обозначить принадлежность их хозяина к определенной группе, а следовательно, его защищенность. В период атрофии законов и всемогущества силового беспредела это своеобразный защитный знак «не тронь меня».

Москва пестрит камуфляжем. Маскировочный комбез с высокими шнурованными ботинками — идеальное облачение для боевой схватки или по крайней мере для демонстрации готовности в такую схватку вступить.

ВДВ, ОМОН, СОБР, спецподразделения внутренних войск МВД, группы немедленного реагирования райотделов милиции, отделы физического прикрытия Департамента налоговой полиции, «Альфа», «Бета», «Гамма», «Вымпел» и еще десятки государственных силовых структур носят камуфляжные комбинезоны. Но грозный вид стремятся придать себе и частные охранники, инкассаторы банков, ревизоры пригородных электричек, сторожа автостоянок и коммерческих ларьков, члены военно-спортивных организаций, контролеры рынков, наконец, простые граждане в наивной надежде снизить вероятность неприятных неожиданностей. Поэтому каждый седьмой молодой мужчина на улице одет в ставшую знаменитой одежду, насчет которой реклама обещает: «Ты лежишь на газоне, и тебя не видно».

Среди пассажиров не обращающей внимания на светофоры кавалькады «мерседесов», несущихся по Садовому кольцу, процент камуфлированных значительно превышал средний показатель. В головном «мерседесе-300» находились пятеро охранников из группы «Город», которые внимательно следили, чтобы на пути кортежа не появилось никакой опасности для ОП[13].

Сам ОП ехал в «мерседесе-600», следующем вторым. Это был генеральный директор финансовой группы «Город» Семен Поплавский, по неофициальным экспертным оценкам, один из самых богатых людей Москвы. Невысокий, начинающий лысеть мужчина с одутловатым лицом и полным ртом золотых зубов, отжившим свое символом процветания и богатства, времени заменить золото на неброский, хотя и мало уступающий в цене фарфор недоставало.

С ним в салоне находился начальник службы охраны Павлов — отставной комитетчик, знаменитый недюжинной физической силой и разветвленными связями в «конторе». Как и хозяин, он был одет в строгий цивильный костюм, крахмальную рубашку с аккуратно завязанным галстуком, тщательно выбрит. В другом виде в те кабинету, в которые он постоянно ходил с шефом, не пускали. Зато на водителе Метелкине, еще недавно возившем начальника ГУВД, был традиционный маскировочный комбез.

Замыкали колонну два «мерседеса-230» набитые десятком бывших сотрудников милиции, сменивших борьбу с абстрактной преступностью на вполне конкретную охрану жизни, здоровья и спокойствия господина Поплавского, платившего втрое больше, чем государство. Эти, как и охранники головной машины, поголовно затянуты в пятнистую водоотталкивающую ткань.

Коротким взревыванием сирен разгоняя мешающие машины, кортеж несся со скоростью сто километров в час, как когда-то лимузины членов Политбюро. Еще семь лет назад вечный тихушник, подпольный коммерсант Поплавский никогда бы не поверил, что такое возможно. А сейчас — пожалуйста! Кого бояться? Постовым и в голову не придет останавливать его автомобили. Знают, что у любого водителя весу больше, чем у какого-нибудь старлея или капитана. Если бы еще честь отдавали… Попросить мэра, что ли? Пусть издаст распоряжение: машины с такими-то номерами приветствовать прикладыванием руки к головному убору! И будут прикладывать, куда денутся…

На перекрестке стоял джип-«чероки», за зеркальными стеклами развалились на мягких сиденьях пятеро в камуфляже.

— Только что проследовали в заданном направлении, — сказал в рацию «Филипс» коренастый круглоголовый человек — майор Фиников из Главного управления охраны. Повернувшись к водителю, бросил: — Следом! Дистанцию не сокращать!

Через квартал мягко включились двигатели двух зализанных, как капли, микроавтобусов «мицубиси». В них находились двадцать сотрудников группы активных действий ГУО, имеющей кодовое обозначение «Ад». Серебристо-серые «капли» двинулись впереди колонны «мерседесов», джип следовал сзади. Никто, в том числе и Павлов, не заметил, что кортеж блокирован.

Офис «Города» располагался в старинном двухэтажном особняке на углу Большой Садовой и Малой Бронной. С незапамятных времен здесь висел дорожный знак «въезд запрещен», но водители Поплавского не обращали на него внимания.

Прибытие ОП в свои владения всегда обставлялось по одному и тому же ритуалу. Со скрипом затормозил головной «мерседес», и пятерка охранников мгновенно высыпала наружу, взяв под контроль прилегающую к шикарному подъезду территорию. «Шестисотка» Поплавского замерла прямо напротив входа. Павлов выскочил первым, мгновенно огляделся и, дождавшись, пока экипажи замыкающих автомобилей образовали кольцо безопасности, распахнул дверцу.

Охраняемая персона неторопливо выбралась из комфортабельного кожаного салона, с достоинством прошла три метра по асфальту, поднялась по мраморным ступеням и скрылась за массивной дубовой дверью. Внимательно следивший за происходящим вокруг Павлов дал отмашку подчиненным и нырнул следом за шефом.

В тот же миг к офису подкатила милицейская «волга» с крупными надписями «ГАИ» на бортах и багажнике. Строго говоря, она не имела отношения к милицейским службам, это была машина сопровождения правительственных кортежей из гаража Главного управления охраны, раскрашенная наиболее понятным любому гражданину образом. Но камуфляжные комбинезоны «Города» с пониманием относились только к двум краскам: зеленому цвету доллара и матово-тусклому воронению оружейной стали. Серо-голубой окрас и пугающая многих аббревиатура не вызывали никаких эмоций, теряясь на линялом колере той неинтересной жизни, которая не имела к ним ни малейшего отношения.

Лишь когда «волга», вместо того чтобы случайным и мимолетным штрихом уличного калейдоскопа мелькнуть мимо, затормозила у «шестисотки» Самого, они обратили недоуменное внимание на досадную помеху. Из машины вышел человек в форме капитана милиции, с нагрудным знаком инспектора дорожно-патрульной службы и регулировочным жезлом, небрежно висящим на правом запястье.

— Отдельный дивизион дорнадзора УГАИ ГУВД Москвы, старший инспектор капитан Самоваров, — четко представился он, на миг бросив руку к козырьку фуражки, при этом жезл не изменил положения, только качнулся и тут же был подхвачен тренированной ладонью.

Сидящий за рулем «волги» в форме старшего сержанта милиции лейтенант ГУО Липский порадовался, что на операцию взяли настоящего гаишника — никто из Управления охраны не смог бы так виртуозно сыграть его роль.

— Вы нарушили Правила дорожного движения, попрошу ваши документы, — строго продолжил капитан. Он бы не смог выдержать официально-требовательный тон, да и вообще не подошел бы к автомобилю Поплавского ближе, чем на три метра, если бы не личный инструктаж Разинкина и готовый приказ о зачислении его в группу эскорта СБП, подписанный сегодня утром.

— Ты что, не знаешь меня? — пренебрежительно процедил Метелкин. Пять лет он возил начальников московской милиции, и его круглая, продувная физиономия служила безотказным пропуском через любые милицейские посты.

— Ваши документы, гражданин водитель! — ледяным тоном громко повторил Самоваров. А тихо добавил: — И не тыкай мне, крестьянская рожа!

У Метелкина действительно была ярко выраженная внешность сельского жителя, и, устроившись в Москве по лимиту двенадцать лет назад, он частенько слышал обидное прозвище «деревенщина», ранившее его до глубины души. Повозив милицейских генералов, а потом и пересев за руль «мерседеса-600» самого Поплавского, он решил, что достиг вершин успеха, а преуспевание облагородило и облик, во всяком случае, обзывать его действительно перестали. И вдруг какой-то жалкий капитанишка сорвал корку с давно зажившей душевной раны! Кровь ударила в голову, казалось, оскорбление громом разнеслось по всей улице, долетело до кабинета хозяина, до всех других кабинетов, до гаража «Города»… Зарычав, водитель выскочил из кабины и ткнул инспектора в лицо.

Разинкин готовил Самоварова к подобному исходу, при этом получение побоев считалось наилучшим результатом. Но инстинктивно капитан отклонился, и кулак Метелкина не оставил следов на неприкасаемой милицейской физиономии. Так же инстинктивно инспектор ударил противника жезлом по предплечью, тот взвыл от боли и вошел в клинч, разбив головой нос гаишника. Оба повалились на землю. На помощь сотоварищу устремились камуфляжные комбинезоны.

— Началось, — сказал в замаскированный микрофон Липский и вышел из машины. Его тут же ударили пистолетом по голове, закрутившийся водоворот пятнистых костюмов мгновенно поглотил фигуры в милицейской форме.

Но из глубины улицы уже выкатывались каплевидные микроавтобусы «мицубиси», а сзади скрипнул широченными скатами об асфальт джип-«чероки» с тонированными стеклами. Число маскировочных комбезов мгновенно удвоилось, и вновь прибывшие профессионально остановили опасный водоворот.

— Лечь! Всем лечь на землю! Главное управление охраны!

Ни отданная властным голосом команда, ни упоминание ГУО сами по себе не были способны пресечь драку. Но в отличие от охранников «Города» группа «Ад» каждый день отрабатывала силовые задержания, к тому же ее бойцы имели четко поставленную задачу и готовность выполнить ее любой ценой. Целеустремленность и решительность нападающих деморализовали людей Павлова. По слаженности действий и штатному единообразию униформы, подшитым к камуфляжу белым подворотничкам, мелькающим тут и там новейшим автоматам «абакан» легко угадывалась государственная организация. Кто рискнет открыть огонь по должностным лицам неизвестного силового ведомства? Тем более что, судя по легкости, с которой они сбивали с ног частных охранников, атакующие явно не позволили бы безнаказанно стрелять в себя.

Бац! Оказавший сопротивление бывший милиционер с расквашенным носом рухнул на землю.

Трах! Неосмотрительно извлеченный пистолет отлетел в сторону, а его владелец повалился на мраморные ступени.

Бум! Известный в свое время боксер-тяжеловес грузно опрокинулся на асфальт.

— Не надо, я сам! — пискнул Метелкин, плюхаясь на живот.

— Сказано — всем лечь! — повторно гаркнул властный голос. После ударов, тычков, бросков, разбитых лиц и выкрученных рук он оказался более убедительным: те, кто еще стоял на ногах, покорно приняли горизонтальное положение.

— Обыскать всех, оружие изъять! — последовала следующая команда, и бойцы тут же приступили к ее исполнению.

Фиников не покидал джипа, наблюдая за происходящим через односторонне прозрачные стекла. Когда группа «Ад» приступила к активным действиям, он связался с дежурной частью Главка охраны.

— Началось. Все идет по плану.

Дежурный щелкнул клавишей селектора, соединяясь с Коржовым.

— Операция началась, товарищ генерал, — коротко доложил он.

Коржов и сидящий напротив Борецков переглянулись.

— Сообщи дежурному ГУВД, — приказал Коржов и отключился.

Борецков смотрел на него в упор.

— Ты хоть представляешь, что сейчас поднимется? Как бы мне не сломать с тобой шею…

— Ничего. Или мы их, или они нас. А кто начинает, тот и выигрывает.

Тем временем дежурный по ГУО соединился с дежурным Главного управления внутренних дел Москвы.

— Это из Главка государственной охраны. Мы проводим операцию на Малой Бронной, у Садового кольца. Задержание группы подозреваемых… Нет, сами справимся. Просто имейте в виду.

Когда Семен Поплавский поднялся на второй этаж в свой шикарно обставленный кабинет, сотрудники «Ада» заканчивали обыск охранников «Города».

— Двенадцать пистолетов, четыре складные дубинки импортного производства, — доложил Финикову лейтенант Липский, зажимая платком ушибленную рану на затылке, — Разрешения есть только на пять стволов. А дубинки со стальным стержнем, они вообще запрещены.

Павлов, чуть задержавшись, зашел в кабинет вслед за шефом.

— Так кому продали центральный квартал? — попытался он продолжить начатый в мэрии разговор. В машине при водителе он никогда не говорил на щекотливые темы. — Американцам или немцам?

— Оно тебе надо — чужое горе? — отозвался Поплавский присказкой, которую использовал уже пятнадцать лет.

— Я же вроде тоже акционер, — с намеком на обиду сказал начальник охраны.

— Ну и не боись, свое получишь…

Замолчав, Павлов подошел к окну.

— Шеф! Скорей сюда, шеф!

Истерические нотки в голосе бывшего комитетчика сорвали Поплавского с места. Кресло с грохотом упало на пол.

Охранники «Города» валялись на асфальте, какие-то люди в камуфляже держали их под контролем: оттягивали за волосы головы, выворачивали карманы…

— Нам конец, накрыли! — Павлов забегал по кабинету. — Я знал, что бесконечно это не продлится…

— Заткнись, баба! — Потяжелевшей походкой Поплавский вернулся к столу, поднял кресло, придвинул аппарат правительственной связи АТС-1, именуемый на аппаратном сленге былых времен «вертушкой», резкими движениями набрал номер мэра.

— Тут у нас проблема… — Говорил он довольно спокойно, как когда-то, погорев на «левом» товаре, отвечал на допросах следователю. Да и потом спокойствие выручало его много раз в жизни.

— Какие-то люди повязали мою охрану. Не знаю откуда. Явно военные. Профессионалы…

Слушающие разговор Коржов и Борецков удовлетворенно улыбнулись.

— Понимает, падла…

Коржов бросил взгляд на включенный магнитофон и напряженную спину оператора, смущенного визитом высокого начальства.

— Пока не заходят. Не знаю, чего хотят. Может, обыск или что-то в этом роде… Я позвоню, а ты задействуй свои каналы… Выйди на Яренко, Степашкина — эта банда явно кого-то из них…

Коржов свернул кукиш и показал то ли спине оператора, то ли магнитофону.

Следующий звонок Поплавский сделал начальнику ГУВД Москвы.

— Какие-то бандиты напали на наш офис, связали охрану… Пришлите помощь, срочно. Спасибо.

Павлов немного успокоился. Никто не выбивал двери, не вламывался в помещение, не предъявлял санкцию на обыск и арест. Может, действительно напутали чего… Взявшись за городской телефон, он принялся обзванивать знакомых газетчиков, телевизионщиков, депутатов. «Город» подкармливал многих и в критическую минуту имел моральное право рассчитывать на ответную поддержку.

— Или бандиты, или спецслужбы… Беззаконие! О каком правовом государстве может идти речь… Лучше прямо сейчас прибыть сюда и увидеть все своими глазами, сделать снимки, видеозаписи…

Между тем Поплавский позвонил начальнику Управления ФСК Москвы и тоже попросил помощи.

— Простой человек никуда не достучится, — комментировал Коржов. — Среди бела дня войдут в квартиру и что захотят, то и сделают. А тут все спешат на подмогу…

С улицы донесся вой сирены. Павлов и Поплавский снова подошли к окну. Две милицейские машины подлетели к месту событий, раздвинув плотную толпу неизбежных зевак. Шестерка омоновцев в бронежилетах и с автоматами в руках стремительно вырвалась на оперативный простор, готовая искалечить всех, кто окажется на пути.

— Кто такие? Руки вверх! — привычно рявкнул командир патруля и чуть замешкался, поняв, что столкнулся не с обычной криминальной разборкой. Опытный взгляд сразу определил, чем одержавшие верх камуфляжные комбинезоны отличаются от поверженных. И «абаканы», многократно расхваленные специалистами, но не поступившие на серийное вооружение, говорили о многом. Но приказ пришел с самого верха, тут контроль жесткий и спрос серьезный, поэтому работать понарошку, демонстрируя лишь видимость активности, было нельзя. Блокировавшие офис «Города» вооруженные люди подлежали нейтрализации независимо от любых обстоятельств. И численный перевес ничего не значил: если окажут сопротивление, то резерв подоспеет через считанные минуты, тогда закрутится такая мясорубка... А потом уже пусть начальники разбираются между собой…

— Уберите оружие! — приказал в ответ капитан Сидельников, возглавлявший взвод «Ада». — Мы из кремлевской охраны!

Хотя представляемая ими служба называлась по-другому, капитан интуитивно нашел правильный оборот. При существующем обилии ведомственных и частных охранных фирм только слово «кремлевская» могло правильно сориентировать непривычных к аналитическим размышлениям омоновцев. И оно действительно оказало магическое воздействие.

С кремлевской охраной ни одно из милицейских подразделений никогда не сталкивалось, и даже скорый на расправу ОМОН не имел желания пополнять свой боевой опыт таким фактом. Движения патруля замедлились. Командир явно растерялся.

— Документы, — по инерции произнес он.

Подойдя вплотную, Сидельников извлек из нарукавного кармана бордовую кожаную книжечку несколько большего формата, чем привычные служебные удостоверения, и, раскрыв, протянул старшему патруля. Тот хотел взять документ, но капитан не дал.

— Только в моих руках.

Согнувшись в неудобной позе, командир омоновцев прочел жирный типографский шрифт на голубоватой, с многочисленными завитушками защитной сетки, бумаге: «Капитан Сидельников Андрей Миронович состоит на службе в Главном управлении охраны Российской Федерации». Фотография владельца со вдавленными печатями ГУО по углам, дата выдачи — словом, все как обычно, кроме последней строчки. «Президент Российской Федерации…» Личная подпись черными чернилами, большая мастичная печать Президента.

Никогда не видевший вблизи натуральной атрибутики первого лица государства, омоновец оторопело поднял голову. Капитан Сидельников Андрей Миронович пристально смотрел ему в лицо. Серые, глубоко посаженные глаза излучали уверенность и спокойствие. Еще бы! Если за спиной стоит Президент… Удостоверение старшего патруля подписал командир Московского ОМОНа полковник Боровченко. Оправдывающая решительные действия универсальная фраза «пусть начальники разбираются между собой» применительно к данной ситуации не годилась, слишком уж разные весовые категории у их начальников…

Подавив желание козырнуть, омоновец повернулся и, махнув рукой своим людям, пошел к машине. Несколько минут он разговаривал по рации, потом повернулся к зевакам и крикнул:

— Очистить улицу! Немедленно разойдитесь!

Шестерка в бронежилетах перехватила автоматы в положение для вытеснения неорганизованных масс и двинулась вперед. Толпа дрогнула и начала рассасываться.

Наблюдавший через окно Поплавский нахмурился. Что-то не сработало.

— Похоже, они из ФСК, — сказал Павлов. — Что обещал Сероштанов?

— Прислать свою группу, — буркнул Поплавский и тут же вновь оживился.

— Вот и они!

Микроавтобус без опознавательных знаков выплюнул десяток тренированных мужчин в камуфляже. Еще несколько лет назад специальная оперативная группа Управления ФСК Москвы являлась последней инстанцией на месте происшествия. Никто не мог противостоять ей физически, да и авторитет чекистов был непререкаемым. Исходивший из старых представлений Поплавский испытал прилив восторга, как в далеком детстве, когда на поле сражения с соседскими пацанами врывался старший брательник, неминуемо обеспечивавший быструю и убедительную победу.

Но радость оказалась преждевременной. Наткнувшись на подпись Президента в бордовом кожаном удостоверении, руководитель спецопергруппы тоже спасовал и вернулся в микроавтобус к радиотелефону.

— Кто же это, черт возьми! — Павлов нервно ударил кулаком в ладонь.

— Кто, кто — конь в пальто! — как всегда, изящно выразился генеральный директор. — За что я плачу деньги тебе и твоим обалдуям?! Может, проще платить этим…

Поплавский кивнул на бойцов группы «Ад».

В это время затрезвонили сразу два телефона специальной связи.

— Это охрана Президента, — сообщил начальник ГУВД Панов. — Я ничего не могу сделать.

— На тебя наехали люди Коржова, — быстро проговорил Сероштанов. — Выезжаю на место, попробую разобраться, что к чему.

Телефоны продолжали звонить. Следующим оказался мэр.

— Панов и Сероштанов наложили в штаны. Не хотят ссориться с главком охраны. Пытаюсь связаться с Президентом, пока не получается. Держись.

Рубленые, решительные фразы, а голос бесцветный, невыразительный, как всегда, когда мэр не владел ситуацией. Правда, такое случалось нечасто, но Поплавскому от этого не было легче.

— За что я плачу деньги? — Теперь вопрос задавался с иным оттенком, и Павлов сочувственно кивал: мол, действительно, платите вы бездельникам, на которых нельзя положиться в трудной ситуации. — Кто мог натравить на меня президентскую охрану? Кто за этим стоит? Премьер? Или Яренко? Или… Да кто угодно мог… Но если Сам дал команду — тогда действительно крышка!

Поплавский снова взялся за «вертушку», но набрать номер не посмел: не те отношения, чтобы выходить напрямую. Впрочем, он бы и не сумел соединиться с Президентом, как не смогли этого сделать ни мэр, ни Степашкин, ни Яренко, жаждущие пожаловаться на произвол Коржова и превышение им полномочий своей службы. Начальник СБП предпочитал, чтобы информацию об инциденте Хозяин получил от него, а потому принял необходимые меры.

Телефонные сети Москвы, как общие, так и специальные, работали с перегрузкой. Вначале события у офиса «Города» обсуждали десятки абонентов, потом сотни, потом тысячи. Не есть ли это следствие смены курса? Удержится ли Поплавский? Надо ли отзывать инвестиции и продавать акции? Правительственные учреждения, органы управления столицы, деловые сферы, тесно переплетающиеся миры бизнесменов и бандитов гудели, как растревоженные муравейники. Слишком много людей играли в одну игру с Поплавским и слишком большие деньги стояли на кону, чтобы можно было безучастно отнестись к вмешательству неизвестных и, как оказалось, могущественных сил, разыгрывающих какую-то свою карту.

Автоматика узла прослушивания ГУО работала в режиме предельного напряжения. Предусмотрительный Коржов приказал задействовать систему выборочного поиска с включением записи на ключевые слова: Поплавский, «Город», Коржов, Президент, ГУО, СБП… Высокоскоростные компьютеры анализировали тысячи разговоров, отбрасывая ненужные и выводя на входы многоканальных магнитофонов те, которые могли представлять интерес.

Сам Коржов в черном лимузине мчался к офису «Города». Он впервые попробовал свои силы и не мог допустить, чтобы какая-то случайность перепутала его планы. Тем более что Президент любил конкретику, свидетельства очевидцев и документы.

ОМОН успешно разогнал толпу любопытных горожан и перекрыл улицу с двух сторон. Но депутаты, журналисты, телевизионщики просачивались сквозь кордоны, образовывая новую толпу из пишущей, снимающей и болтающей братии. Охранники «Города» по-прежнему лежали на земле, капитан Сидельников в десятый раз вызывал милицию, чтобы сдать задержанных, но безуспешно: дежурный по ГУВД переадресовывал его в РУВД, там советовали позвонить в тридцать шестое отделение, в тридцать шестом исправно принимали вызов и… не приезжали. Связавшись с дежурной частью ГУО, Сидельников начал пресс-конференцию, демонстрируя журналистам изъятое оружие, разбитую голову лейтенанта Липского и расквашенный нос капитана милиции Самоварова. Горели красные глазки телекамер, тихо шелестели диктофоны, щелкали фотоаппараты, чиркали в блокнотах карандаши.

Когда на место прибыл генерал Сероштанов, видеокамеры и фотоаппараты мгновенно обратились к нему. Импозантный мужчина с бородкой «ришелье» и лицом интеллектуала, он заметно отличался от своих предшественников, да и вообще от традиционного типа руководителей «конторы». Он был фотогеничен, Знал это и любил фотографироваться. Щелканье на миг приоткрывающих чувствительные пленки шторок напоминало приглушенные звуки передергиваемых затворов окончившим смену караулом. Из джипа-«чероки» майор Фиников тоже сделал несколько снимков.

— Кто старший? — строго спросил начальник УФСК, расправляя складки элегантного плаща.

— Капитан Сидельников, — как и положено по уставу, отрекомендовался командир взвода «Ада».

— Почему вы вмешиваетесь в дела нашей компетенции?

— Я только выполняю приказ. На ваш вопрос лучше ответит тот, кто его отдал, — генерал Коржов.

— Разве он здесь? — Сероштанов несколько смешался.

— Генерал выехал, скоро прибудет. Да вот и он.

Черный лимузин въехал с противоположного конца улицы. Грузноватый, простолицый Коржов в свободной, чуть обвисшей куртке явно проигрывал Сероштанову. Журналисты сразу обступили начальника СБП, хотя не ожидали, что он ответит на интересующие их вопросы. Однако Коржов повел себя вполне доброжелательно и демократично: остановился, выслушал, чего от него хотят, кивнул головой.

— Мы получили информацию, что неизвестные вооруженные люди, пренебрегая правилами движения, разъезжают по трассе, входящей в зону нашей оперативной ответственности, — неторопливо объяснил он. — По этим участкам дороги передвигается Президент, премьер-министр, члены правительства. Главное управление охраны не могло оставить такой сигнал без внимания, поэтому мы занялись его проверкой. Убедились, что четыре машины с мужчинами в полувоенной форме нарушают правила и тем самым создают аварийные ситуации, что ставит под угрозу безопасность руководителей государства, да и всех остальных граждан…

Коржов как будто не видел Сероштанова, и тот неприкаянно мялся в стороне, чувствуя, что умышленно поставлен в дурацкое положение.

— Раз первая часть информации подтвердилась, мы обязаны были проверить и вторую — насчет оружия. Нас опередили работники ГАИ, которые предъявили законные претензии к нарушителям дорожных правил. В ответ те напали на них, избили… Моим людям пришлось вмешаться, задержать хулиганов. При этом у них изъяли много незаконно хранящегося оружия. Все действия сотрудников Службы безопасности Президента вытекают из их компетенции. Следствие покажет, что именно замышляли задержанные. — Коржов указал на лежащих. — Думаю, что все предельно ясно…

Начальник СБП двинулся дальше, но дорогу ему преградил Юркин из «Московских ведомостей».

— Последний и очень важный вопрос: как вы получили эту информацию?

 — Очень просто. — Коржов слегка улыбнулся. — Кто-то позвонил в дежурную часть главка охраны и сообщил.

— Откуда же он узнал телефон? — не унимался Юркин. — Его нет ни в одном справочнике!

Коржов улыбнулся пошире.

— А это вам лучше спросить у того, кто звонил.

Отстранив газетчика, он подошел к Сидельникову.

— Раз милиция не приезжает, сами отвезите их в тридцать шестое отделение. Нет, там столько задержанных не разместят, везите в районное УВД, я позвоню Панову.

На Сероштанова он по-прежнему не обращал внимания. Тот постоял на месте еще несколько минут, потом повернулся и пошел к машине. Версия Коржова была безупречной. Первую схватку между ГУО и ФСК чекисты проиграли «всухую». Да и ГУВД осталось с носом. На арене борьбы за власть, — демонстративно растолкав традиционных «силовиков», появился опасный конкурент. Но любая игра состоит из нескольких периодов, сетов, таймов, раундов. И выигрыш первого вовсе не означает окончательной победы.

* * *

— …В настоящее время стратегические ядерные силы бывшего Советского Союза пришли в упадок, как и все их военное хозяйство. Но это не значит, что они стали менее опасны для Соединенных Штатов. — Генерал Малькольм О’Нил сделал паузу и со значением обвел взглядом членов подкомитета палаты представителей по обороне. — Обнищание ядерных республик, рост национализма и экстремизма, политические амбиции, неконтролируемые вооруженные формирования, претендующие на власть, дезорганизация армии, отсутствие государственной воли у руководителей, слабость центрального руководства — все эти факторы способствуют и ядерному шантажу, и международному терроризму, и самопроизвольным запускам…

Конгрессмены внимательно слушали директора Организации по созданию обороны от баллистических ракет, который озвучивал интересы большинства республиканцев. Речь шла ни много ни мало о миллиардных ассигнованиях.

— Кроме того, сейчас баллистические ракеты разного радиуса действия имеются у десятков стран, в том числе у ближневосточных агрессоров, — продолжал О’Нил. — Поскольку утечка расщепляющихся материалов из России приняла массовый и практически неконтролируемый характер, мы не знаем, сколько правительств или оппозиционных кабинетов способны нанести ядерный удар по Вашингтону или Нью-Йорку. Такое положение ставит нас перед необходимостью вернуться к плану противоракетной обороны и в течение шести-семи лет развернуть систему ПРО, известную под кодовым названием «Зонтик»…

Крепкая фигура генерала излучала уверенность и силу, вряд ли ему могли дать его шестьдесят два, только ежик совершенно седых волос над красным от загара лбом выдавал возраст.

— Когда-то все знали, что означает ПРО «Зонтик», но время стирает детали, поэтому я кое-что напомню… Итак, «Зонтик» — это система обнаружения, сопровождения и перехвата ракет с двадцатью ракетами-перехватчиками, сетью радиолокационных станций и датчиками космического базирования. Общая стоимость — пять миллиардов долларов.

Всем присутствующим была хорошо известна суть проблемы. Создание системы ПРО давало Штатам абсолютное стратегическое превосходство над всеми иными державами. Ни одна страна в мире по техническому-потенциалу и материальным ресурсам не способна раскрыть над собой подобный «Зонтик». Значит, США становятся обладателями мощнейшего внешнеполитического козыря и инструмента воздействия на любое государство. Но… Существовало препятствие, которое следовало обойти, ради этого и проводится сегодняшнее заседание.

— Как будет решен вопрос по обязательствам Соединенных Штатов перед другими странами? — задал вопрос конгрессмен от штата Вирджиния Майкл Блэкоп. — Договор 1972 года запрещает нам и России разрабатывать подобные системы. А он заключен на неопределенный срок и продолжает действовать!

Малькольм О’Нил откашлялся, закрыв губы белоснежным носовым платком.

— Пусть над этим подумают в постоянном Комитете по делам вооруженных сил, — наконец произнес он. — И в специальном Комитете по разведке. Россия столько раз нарушала свои обязательства, что мы можем оправдать нарушение своих. Вам предлагается проголосовать за то, чтобы конгресс вернулся к ПРО.

Голосование прошло единогласно.

* * *

Директор Центрального разведывательного управления США адмирал Джеймс Вулси, вернувшись с закрытого заседания специального Комитета палаты представителей по разведке, собрал своих заместителей и руководителей стратегически важных отделов.

— Что у нас есть по фактам несоблюдения Россией международных договоров и обязательств? — устало спросил он. Директор собирался в отставку, и это ни для кого не было секретом. Но директора приходят и уходят, а ЦРУ остается, поэтому кадровые перемещения не влияли на старательность ведомства в деле отстаивания национальных интересов. — Годятся также любые примеры агрессивности русских, — продолжил адмирал, — свидетельствующие об их ненадежности как партнеров цивилизованных стран.

— У берегов Греции затонула диверсионная подводная лодка русских, — доложил начальник средиземноморского отдела. — Обнаружены убитые диверсанты.

— Подробней! — потребовал директор. — Причины их гибели, в чем проявлялась диверсионная активность, какова опасность этой деятельности для Республики Греция?

— Подробные данные отсутствуют. Мы только сегодня направили туда группу «тюленей» из Литтл-Крика…

— Что еще? — Джеймс Вулси поправил очки в изящной оправе, оглядел своих сотрудников, но больше никаких примеров не услышал и нахмурился.

— А операция по сейсмическому оружию? Мы отрабатывали версию о причастности русских к нашим землетрясениям. Чем это закончилось?

Начальник русского отдела потупился.

— Наш офицер добыл подтверждающую видеозапись, но ему ее подменили. Операция провалилась.

— Если ничего другого у нас нет, надо вернуться к той операции и поправить дело. Как фамилия офицера?

— Роберт Смит, — ответил начальник русского отдела. — Сейчас он резидент в Афинах.

Глава третья

Когда выполняешь трудную и хлопотную работу, очень важно уметь отвлечься, расслабиться, повеселиться с друзьями. А где лучше всего можно это сделать? Только за красивым, щедрым, обильным столом. А что лучше всего веселит сердце мужчины? Конечно, возможность посмеяться над одураченным и попавшим в ловушку врагом.

Именно это и собирался сделать Ильяс Бузуртанов. Знакомые официанты останкинского ресторана сдвинули к окну три столика, сервировали по первому разряду. До фасада коммерческого магазина «Агат» было не больше тридцати метров. Прекрасный обзор, как из театральной ложи.

Ровно в тринадцать тридцать начали съезжаться гости: Арсен Битый Нос, Муса Старший — хранитель общака, Магомед Большой — хозяин останкинской команды, Хозе — старший автомобильной бригады, Хуссейн Лысый — руководитель центральной группировки. Али Шерипов привел двух земляков — только прибыли из Грозного, хотят заняться делом в столице, тут места много и денег много, пусть посмотрят, как русаков затравливают…

Представление должно начаться через полчаса, а пока выпили водочки под холодную осетрину, да Ильяс рассказал — что к чему, все уже заранее начали улыбаться.

— Молодец, хорошо придумал!

— Пусть знают наших!

— Вайнах русака всегда перехитрит!

Выпили еще, потом еще… Коран, правда, запрещает пить вино, но насчет водки в нем ничего не сказано, значит, и греха нет.

Ильяс посмотрел на золотую «омегу».

— Магомет обещал подойти, и Лема собирался…

Его ординарец тут же достал складную трубку, набрал номер и протянул хозяину. Ильяс переговорил на родном языке: если кто и подслушивает, все равно ничего не поймет.

Вздохнув, Бузуртанов сложил трубку.

— Заняты оба, — пояснил он. — Дело какое-то важное появилось. Жаль…

Бесшумно подошел официант, опасливо поклонился Большому, почтительно пригнулся к Ильясу.

— Горячее когда подавать? — спросил с неподдельной заинтересованностью. Больше всего двадцатисемилетний халдей хотел, чтобы «гости» как можно скорее убрались, не выстрелив ему в живот и не засадив вилку в бок. Ради этого он готов был вылезти из кожи, проявить чудеса любезности, виртуозность обслуживания и даже заплатить за богатый стол из своего кармана.

— Тогда позовем, — отмахнулся тот. — Смотри не пересуши, уже скоро…

— Что вы, не беспокойтесь, все сделаем как надо…

Так же бесшумно официант исчез. Бузуртанов снова взглянул на часы.

— «Стрелка» в два. Менты уже там, в подсобке. Весь район оцеплен. Через пять минут начнется…

— Еще успеем выпить, — сказал Хозе, и Али, как самый младший за столом, наполнил рюмки. Приезжие в приподнятом возбуждении потирали ладони: в Москве их встретили хорошо, а ребята такие дела прокручивают — сразу видно: они здесь хозяева! Значит, помогут своим на ноги встать…

— Вот, смотрите, Ваха вышел! — оживился Ильяс. — Еще трое наших внутри.

На порожке «Агата» картинно закуривал молодой чеченец. Он знал, что за ним наблюдают, и старался держаться невозмутимо и хладнокровно, как герой американского боевика. Откуда-то подошли еще два черноусых молодца и стали рядом.

— Чтоб те ничего не заподозрили, — пояснил Бузуртанов. — Менты и их возьмут, ну и пусть — у них с собой ничего нет…

Взгляды сидящих за столом людей были прикованы к входу в магазин, поэтому они не сразу заметили потрепанный красный «жигуленок», остановившийся напротив. Только резкий треск автоматной очереди переключил их внимание.

Ваха шарахнулся в сторону, один из его товарищей присел, второго невидимая сила развернула и отбросила назад, на огромную витрину, раздался глухой звон, косой тяжелый пласт толстенного стекла скользнул вниз и, словно нож гильотины, срезал голову присевшему. Не дожидаясь второй очереди, Ваха бросился бежать. Оцепеневший Ильяс и его гости увидели, как из машины вышли два человека, один с автоматом в руках неторопливо зашел в магазин, второй стал посередине мостовой, приняв позу стрелка-пистолетчика: ноги широко расставлены, корпус вполоборота к цели, левая рука в кармане, правая вытянута на уровне плеча. Ваха мчался изо всех сил и успел отбежать метров на тридцать, когда хлопнул выстрел. Пуля попала в голову. Он подпрыгнул и с силой шмякнулся на асфальт.

В магазине раздались три коротких очереди, затем — две длинных. Спортсмен-пистолетчик подошел к лежащим у витрины телам и дважды выстрелил, потом прогулочным шагом направился к распростертому на земле Вахе. Пистолет раскачивался в опущенной руке в такт шагам. Черты лица смазывал надетый на голову капроновый чулок. Автоматчик выскочил из двери «Агата», внимательно осмотрелся и сел в машину. Он тоже был в капроновой маске. Потрепанный «жигуленок», визжа скатами, развернулся, догнал человека с пистолетом, тот как раз успел сделать контрольный выстрел в Ваху и, спокойно открыв дверцу, скрылся в салоне. Красный автомобиль рванул с места.

Из «Агата» выбежали двое в зеленых бронежилетах, надетых поверх гражданской одежды. Один держал автомат, второй размахивал пистолетом. Они долго смотрели в сторону уехавшего «жигуленка», потом тот, что с пистолетом, достал рацию и начал что-то возбужденно говорить в микрофон.

Оцепенение за столом прошло.

— Где же твое оцепление? Где засады? — угрюмо спросил Большой, и Лысый согласно кивнул.

— Зачем ты нас позвал? Смотреть, как ребят убивают? — Битый Нос встал, пошарил в карманах и бросил на скатерть несколько десятитысячных купюр. Муса Старший сделал то же самое. И остальные вытащили деньги, расплачиваясь за стол, на который они были приглашены.

Бузуртанов опустил голову и покраснел. Это было выражение пренебрежения к гостеприимству, оскорбление хозяина.

— Я сегодня же уезжаю, — нервно произнес один из приезжих. — Если в Москве так наших шлепают, лучше в республике останусь.

— Я тоже, — согласился второй. — Жизнь дороже денег.

Али Шерипов пожал плечами и ничего не сказал. Вынув пятидесятитысячную банкноту, он добавил ее к остальным.

Оставшись один, Бузуртанов в тяжелой задумчивости сидел за оскверненным столом, невидящим взглядом уставясь на улицу, где грузили в черные машины спецкоммунхоза шесть трупов. Только что он потерял намус[14].

Русаки пришли не на «стрелку». Они знали, что их ждет засада. И явились мстить. Дерзко, демонстративно и вызывающе. Совершенно ясно, что менты продали Ваху конкурентам. Может, те больше заплатили, может, у них взаимные обязательства. Вер это роли не играет. Важно одно — Ильяс Бузуртанов выбрал неправильный путь. Кровь шестерых чеченцев на нем. Его будут проклинать родственники погибших, друзья, односельчане. До мести дело не дойдет — не он прямой виновник убийства, но руки никто не подаст, приедешь на родину — люди станут отворачиваться при встрече. По всей республике пойдет гулять молва, как Бузуртанов подставил ребят под пули, да еще посадил восьмерых единоверцев за стол полюбоваться этим зрелищем.

«Это какой Бузуртанов? Имрана сын? Руслана Бузуртанова внук? Ну и ишак! Как его с такой тупой головой земля носит?»

Ильяс замычал, заскрипел зубами. На весь род Бузуртановых позор падает! Что скажет отец, старший брат, дядя Иса, старики…

Отставив рюмку, он налил водку в фужер для воды, запрокинув крупную голову, быстро выпил. Пролившиеся мимо рта струйки сорокаградусной жидкости побежали по небритому, выступающему вперед подбородку, заросшей шее, дергающемуся вверх-вниз острому кадыку, капнули на белую сорочку и ярко-красный галстук. Полные, того же цвета, что и галстук, губы искривились, но закусывать он не стал, только вытер влажный рот тыльной стороной ладони.

Потерявший лицо японец делает себе харакири, посмертно возвращая уважение окружающих. Аллах запрещает самоубийства, поэтому утративший намус горец не кончает с собой, но должен придумать, как какой-то отчаянной выходкой восстановить мужское достоинство.

Когда Ильяс был совсем маленьким, сельчане на годекане[15] затеяли борьбу, и признанный богатырь Тяжелый Ахмед, как всегда, победил всех соперников. Но во время последней схватки уставший Ахмед испустил неприличный звук. При стариках, при многочисленных зрителях, при женщинах… Казалось, намус потерян навсегда. Но покрасневший и потный то ли от борьбы, то ли от стыда Ахмед нашел выход.

— Как ты смел так опозорить меня? — сурово обратился он к своему заду. — За это я тебя жестоко накажу!

Вставив кинжал ручкой между камнями, он с размаху сел на острие. Потерявшего сознание, истекающего кровью богатыря погрузили на телегу и увезли в больницу. Месяц спустя он вернулся. К этому времени эпизод на годекане имел однозначную интерпретацию: зад Тяжелого Ахмеда оскорбил своего хозяина, за что и претерпел тяжкое наказание. Сам Ахмед ни в чем не виноват, честь его не пострадала.

Вспомнив Тяжелого Ахмеда, Ильяс снова заскрежетал зубами. Там — непристойный звук, а тут — шесть убитых! Значит, надо себе руки-ноги отрубать, глаза выкалывать, язык отрезать…

Бузуртанов налил еще фужер, поднес ко рту, но внезапно передумал и поставил обратно на стол. Пить надо с друзьями, родственниками, соседями, в атмосфере дружеского общения, с тостами, шутками, песнями. Только неверные глотают водку с горя в одиночестве. Ильяс никогда не чувствовал себя одиноким. У него было шесть братьев, куча дядьев, много друзей… Сейчас он оказался оторванным от всех и ощутил, что не может так существовать. Горец без своего клана — никто.

«Надо отомстить, — пришла привычная мысль. — И тем, кто убивал, и продажным ментам. Пусть потом делают с ним, что хотят. Месть восстанавливает намус…»

Тяжело поднявшись, Бузуртанов последний раз взглянул в окно. Трупы увезли, люди в форме и в штатском что-то меряли, фотографировали, записывали. Оттолкнувшись ладонями от стола, Ильяс развернулся и нетвердой походкой двинулся к выходу. Официант незаметно наблюдал за ним, и лишь когда страшный посетитель спустился по лестнице, он решился выйти из укрытия. На скатерти тут и там между тарелками лежали деньги.

«Чудно! — подумал халдей, собирая купюры. — Обычай такой у них, что ли…»

Пересчитав оставленную сумму, официант пришел в прекрасное настроение. Больше, чем стоил бы весь стол, а он подал только закуски, горячее уйдет другим клиентам. Значит, сегодня он в наваре. Смена начиналась удачно. За окном, правда, стреляли, но сейчас в Москве каждый день стреляют. Главное, в ресторан не попали, даже стекол не разбили. Спрятав деньги в карман, халдей улыбнулся.

По крайней мере один человек из причастных к организованному Ильясом Бузуртановым застолью остался им доволен.

* * *

Инспектор Иорданидис аккуратно вложил в досье поступившие документы. Отчет группы негласного наблюдения. Три сообщения информаторов. Составленная им самим аналитическая справка.

Влакос не отрываясь просматривал свои бумаги. Судя по их количеству, контрразведчик не терял времени даром.

— Держи, Грегорис! — Полицейский перебросил досье на соседний стол.

Угу. — Влакос по-прежнему не поднимал головы.

— В деле появился новый фигурант. — Андреас откинулся на спинку стула, заложив руки за голову. — Некто Христофор Григориадис…

— Кто?! — вскинулся контрразведчик.

— Христофор Григориадис, — повторил инспектор. — Живет на Миконосе, в своей вилле, достаточно богат, имеет широкие контакты с самыми разными людьми. Вчера к нему приходил Адам. Ну, тот парень, который выловил акваланг. А что, вы уже встречали это имя?

— Пожалуй, нет… — На лице Влакоса отразилось усилие воспоминания. — Григориадис… Точно нет.

Но, отложив свои бумаги, он тут же занялся изучением полицейского досье. Христофор Григориадис был хорошо знаком контрразведке Республики Греция как многолетний резидент американцев в островной зоне. Но каким боком ЦРУ может быть завязано в этой истории?

Бегло, но внимательно просмотрев документы, Влакос ненадолго задумался.

— А этот гость, мистер Кордэйл, когда он объявился у Христофора?

Иорданидис улыбнулся.

— Именно тогда. Но… он гражданин США, паспорт выдан консульским отделом американского посольства.

— Это меняет дело. — Контрразведчик кивнул, будто снимая вопрос с повестки дня. На самом деле он хорошо знал, что резидент ЦРУ может без особого труда получить американский паспорт для представляющего интерес человека.

В лежащей перед ним бумаге сообщалось о бегстве за границу генерала КГБ Верлинова, прикладывалась биографическая справка на перебежчика. Матерый кит! Такой представляет несомненный интерес для разведки любого государства…

— Знаешь что, Андреас… — Влакос немного помедлил, но закончил фразу: — Надо присмотреться к гостю господина Григориадиса. Возможно, придется негласно обследовать виллу и яхту досточтимого Христофора.

— Только что ты говорил совершенно другое, — удивился полицейский.

— Я на миг забыл, что мы работаем в одной упряжке. Не обижайся! — Контрразведчик обаятельно улыбнулся.

Пока Иорданидис плел паутину агентурной сети вокруг владельца яхты «Мария», Влакос запросил по своим каналам материалы о прошлой жизни Григориадиса. Но архивы греческой контрразведки не идут ни в какое сравнение с секретными хранилищами ведущих мировых спецслужб, поэтому куцая биографическая справка явилась единственным итогом проведенного поиска. Поскольку девяносто процентов уличающей информации добывается путем наружного наблюдения, прослушивания телефонных линий и агентурными разработками, Влакос обосновал необходимость применения всех этих методов к офицеру ЦРУ, действующему под «крышей» американского посольства.

Этим офицером являлся Роберт Смит, сосланный в Афины после провала секретной миссии в Москве. Там он должен был добыть материалы, подтверждающие причастность русских спецслужб к землетрясению в Сан-Франциско. Поскольку Смит собирался закончить активную разведывательную деятельность, связанную с риском получить десять-двадцать лет тюрьмы, превратиться в неопознанный труп или просто бесследно исчезнуть, то успех операции должен был послужить пропуском в безопасный уют центрального аппарата. Он очень старался и думал, что не допустил ошибок. Через проверенного агента под псевдонимом Проводник он заполучил совершенно секретный отчет российской разведки и видеозапись, неопровержимо свидетельствующие о том, что землетрясение вызвано русскими.

Но, вернувшись с «холода»[16], Роберт Смит не стал триумфатором, наоборот — пережил сильнейшее в жизни унижение. Потому что собравшиеся на просмотр уникальной видеоленты коллеги во главе с начальником русского отдела вместо агентов, закладывающих подземный фугас в пустыне Мохаве, увидели заурядную московскую проститутку, занимающуюся групповым сексом с двумя парнями. Почему Проводник подменил кассету, так и осталось для Смита загадкой, однако вместо Лэнгли он оказался в Афинах, и то только потому, что из-за болезни печени Африка была ему противопоказана.

Разведчик считал себя несправедливо наказанным, впрочем, если бы он знал, что Проводник являлся агентом КГБ по прозвищу Асмодей, специально подведенным к нему для передачи дезинформации, то он изменил бы мнение. При всех своих недостатках Смит обладал трезвым умом и самокритичностью — качествами, отличающими настоящего профессионала. Он не спился, не окунулся в водоворот разврата, ибо именно так кончают неудачники, а он вовсе не поставил крест на карьере, надеясь, что фортуна еще даст шанс отличиться. Трупы неизвестных аквалангистов и подводная лодка-«малютка» стали таким шансом.

Роберт Смит был подтянутым и стройным, с развитой мускулатурой, удлиненным, всегда загорелым лицом, на котором почти не выделялись мелкие морщины, пожалуй, слишком многочисленные для сорокапятилетнего человека. Всю жизнь он работал под «крышей» журналиста, сейчас же занимал традиционную для людей его профессии должность третьего секретаря посольства.

Заперевшись в служебном кабинете, охраняемом специальным постом морских пехотинцев США, разведчик вставил в компьютер только что доставленную диппочтой дискету, привычно пробежался по клавиатуре, ввел пароль. Секунду дисплей оставался чистым, потом подернулся рябью, сложившейся в буквы: «Григориадис Христофор, родился в тысяча девятьсот тридцать четвертом году в Салониках… Отец… Мать… С тысяча девятьсот пятьдесят шестого года оказывал разовые услуги офицеру ЦРУ Майклу Фостеру, с пятьдесят восьмого привлечен к постоянному сотрудничеству, при оформлении конфиденциальных отношений избрал себе псевдоним Джентльмен…»

Электронное досье содержало обширную информацию о Григориадисе. Черты характера, привычки и наклонности, особенности личности, сильные и слабые стороны, вкусы, пристрастия, связи, привязанности… Во втором разделе фиксировалась работа агента: все операции, проведенные им лично, с его участием, либо о которых он был осведомлен. Неоценимое подспорье сектору внутренней безопасности при поиске предателя в случае провала. А провалы любого, чей путь хотя бы однажды пересекался с Джентльменом, даже не провалы, а просто подозрительные факты, странности, случайности и совпадения, которые так не любят в разведке, — находили отражение в третьем разделе.

Его Смит изучал с особым вниманием, хотя количество материала не давало особого простора для размышлений. В 1960-м Джентльмен передавал коды и инструкции нелегал у в Риме, в то же самое время там находилась его близкая приятельница Доминика Фрейзен из ФРГ, они встретились в «Хилтоне» и провели вместе три дня. Об этом факте Христофор ничего не сообщил в отчете. Проверка Фрейзен не выявила ее связей с какими-либо спецслужбами, нелегал после проведенной «моменталки»[17] никаких осложнений не имел.

В 1968-м Джентльмена направили в Измир для восстановления контактов с не вышедшим на связь агентом. Однако поиск оказался безуспешным, а через несколько дней труп агента обнаружила турецкая полиция.

В 1970-м он должен был передать крупную сумму денег члену британского парламента, но стал жертвой гостиничной кражи, в связи с чем операция сорвалась, а оскорбленный лорд прекратил сотрудничество с ЦРУ.

В 1974-м в Москве направленный для съема контейнера Джентльмен пропал, и лишь через сутки его обнаружили в больнице с разбитой головой и обчищенного до нитки. Контейнер снял другой человек, в нем оказалась развединформация средней степени важности, а через некоторое время московского агента арестовал КГБ, впоследствии его расстреляли.

С 1975-го Григориадис отказывается выезжать в Россию и с большой неохотой относится к заданиям за пределами территории Греции.

Смиту не понравился эпизод семьдесят четвертого года, и он послал запрос в московскую резидентуру. Через сорок восемь часов пришел ответ. За нападение на господина Григориадиса разбойная группа в составе трех человек была осуждена к различным срокам наказания: от двух до пяти лет. Но в информационном центре МВД России сведения о судимости этих лиц не значатся. В адресном бюро данные на них отсутствуют как на момент проверки, так и на 1974 год. Расстрелянный агент Борисовский работал в Управлении по строительству специальных объектов.

Роберт Смит откинулся на спинку хромированного офисного кресла. За несколько дней ожидания он измотался и похудел. Но результат, похоже, превзойдет все ожидания.

В КГБ линию специальных объектов курировал полковник, а впоследствии генерал, Верлинов. Тот самый, который недавно бежал из России, прихватив сверхважные документы. Время бегства совпадает со временем убийства русских аквалангистов. И с появлением у Джентльмена гостя, которому оказался необходим американский паспорт.

Разведчик вызвал на левую часть экрана фотографию Роберта Кордэйла. Поскольку данные на всех более-менее заметных сотрудников КГБ имеются в любой резидентуре, ему не составило труда вызвать на правую часть портрет генерала Берлинова. Как он и предполагал, перед ним оказались снимки одного человека.

* * *

Магомета Тепкоева трудно было чем-то удивить, но Леме это удалось.

— Вот такая хуйня…

Всего лишь одно слово, заимствованное из великого и могучего русского языка, передавало таинственную непостижимость явления, с которым пришлось столкнуться. Терлоев ткнул рукой в стальной лист, для лучшего обзора оторвал несколько досок, провел пальцем по рядам заклепок и отступил в сторону. Лема сделал свое дело — привел старшего, теперь разбираться с бронированным пивным ларьком должен был он.

С непроницаемым лицом Магомет обошел странное сооружение вокруг. Лечи держался у него за спиной, чувствуя, что настроение шефа не сулит ничего хорошего. Только что Арсен Татаев сообщил о бойне в Останкине, следом позвонили Хуссейн, Магомед Большой и Хозе. Авторитеты были всерьез обеспокоены. Спускать такое нельзя, ни одна из московских, да и любых других группировок не допускает безнаказанного уничтожения своих членов. Ни одна. За исключением слабых и нерешительных, обреченных на гибель или заглатывание более мощными сообществами.

А чеченцы известны особой щепетильностью в этом вопросе. Потому что закон гор гласит: кровь любого из членов рода искупается только кровью рода обидчика.

Магомету Тепкоеву обычай кровной мести был известен не понаслышке. Ему едва исполнилось семь лет, когда Иса Бакаев застрелил дядю Ваху. Застрелил не нарочно: оба сидели в компании, мирно выпивали, закусывали, курили и разговаривали; когда все разгорячились и пришла пора откровенности, дядя Ваха вытащил из-за пояса недавно купленный «харбук» — однозарядный пистолет-переломку, показал друзьям, те покивали одобрительно головами, но особого интереса не выказали, как и подобает настоящим мужчинам. То ли Иса опьянел чрезмерно, то ли заворожила его смертоносная игрушка, только он про выдержку забыл и протянул руку: мол, дай посмотреть…

Дядя Ваха чуть помедлил, но отказать не смог: раз один мужчина просит другого, то, наверное, знает, что делает. Протянул изогнутой, не успевшей стереться ручкой вперед — смотри… Иса схватил оружие — крутил, вертел, то в окно прицелился, то в телевизор, курок взвел, спустил, опять взвел… Неожиданно грохнул выстрел.

«Харбуки» заряжаются самодельными патронами: винтовочная гильза с отпиленным дульцем набивается порохом, а сверху вдавливается круглая пуля диаметром двенадцать миллиметров. На близком расстоянии эффект ужасающий, так и задумано: заряд-то один, должно хватить наверняка. Дядя Ваха небось рассчитывал в случае чего любого врага уложить. Но не предполагал, что сам получит пулю в живот с полутора метров.

Правда, если говорить точно, то Иса его не застрелил. Отвезли дядю Ваху в больницу, сделали операцию, ребята с милицией все уладили: дескать, кто-то незнакомый подскочил, пальнул и убежал, даже «харбук» не отдали — вещь денег стоит, поправится Ваха, пусть пользуется.

Так все хорошо складывалось, что решили это дело отметить. Взял Иса коньяку, водки, мяса, помидоров и завалился с друзьями в больницу. Врачи поначалу протестовали, но и с ними договорились: что плохого, если мужчины раненого товарища проведают? Какой тут вред? Никакого, одна польза.

Ваха лежит бледный, весь в трубках: одна в вене торчит, две из живота… Но ребятам обрадовался, коньяку выпил, помидорчиком закусил, зарозовелся даже, повеселел. Все бы хорошо, только хмель в голову ударил, заело его: почему какие-то шланги из меня торчат, у мужчины так быть не должно! И вырвал все трубки к шайтану, под кровать забросил, еще коньяку попросил, но выпить не успел, упал на подушки, захрипел, потерял сознание… А к ночи умер.

Вот тут-то дело и приняло другой оборот. Родственники в детали не вдавались. Кто выстрелил’ Иса. От чего умер? От выстрела. Значит, объявляем месть Исе! Все правильно, все по закону. А Иса в подвал залез, живет в подвале: ест, спит, иногда ночью во двор выходит, гуляет.

В семье Тепкоевых это обсуждали:

— Все сидит в подполе?

— Сидит. Почти год прошел. Интересно, сколько высидит…

— А почему братья Вахи к нему в подвал не придут? — встревал маленький Магомет. — Нельзя это?

— Почему нельзя, — пожимал плечами отец. — Можно. Только зачем? Он же под землей, как крот.

— Ну и что? — не унимался Магомет.

— Как что? Он же света белого не видит! — не снеся непонятливости пацана, пояснила мать, которая обычно не вмешивалась в разговоры мужчин.

— Ну и что, если не видит? — все еще не понимал мальчик.

— Это не жизнь, — сказал отец. — Зачем его убивать, если он и так не живет? Вот если вылезет…

Иса вылез через пять лет. Перед тем Бакаевы через стариков договорились с родней Вахи. В конце концов, не нарочно он кровь пролил, злого умысла не имел, да сам наказание тяжелое принял. Потерпевшая урон сторона на примирение согласилась. Магомет уже подрос, а чтобы жизнь узнал получше, отец взял его с собой в клуб.

Виновный в пролитии крови имел жалкий вид. Согбенный, изможденный, с морщинистым восковым лицом, длинной, почти до колен, белой бородой и белыми же волосами, он производил впечатление глубокого старика, хотя исполнилось ему всего двадцать семь лет. Магомет вспомнил проросшие в погребе луковицы.

Он вышел на сцену в покаянном наряде: просторной белой рубахе до пят. Еле передвигая ноги, добрел до стула, сел и обреченно закрыл глаза. Ближайший родственник дяди Вахи — брат Ахмед подошел к нему с опасной бритвой в руках, постоял несколько мгновений и… начал брить бывшего кровника. Бритва посверкивала у горла Бакаева, в зале царила напряженная тишина. Сказать наверняка, что Иса прощен, можно будет только тогда, когда процедура закончится. Мало ли что стороны договорились! Сейчас все зависело от Ахмеда. Захочет — и полоснет под кадыком… Долго длится бритье, добавляя Исе седых волос… Но все имеет свой конец. Спрятал Ахмед бритву, поднял Бакаева со стула, поцеловал… Примирение состоялось при большом числе свидетелей.

— Это ладно, — проронил отец на обратном пути. — Тут зла не было, можно и простить. А если намеренно убил — никакого прощения!

Произнесенные вслух мысли впоследствии Магомет воспринял как напутствие. Через год отца убили. Он поигрывал в карты, и во время очередной игры Энвер Пашаев засадил ему нож в сердце.

Убийцу схватили прямо на месте, тогда с этим было строго: ни залога, ни подписок, арестовали — и все! Но следствие и суд — это дело одно, а месть — другое. Родственники Пашаева собрали делегацию и отправились просить о примирении. Решать такой вопрос должен старший мужчина в роду погибшего. А самым старшим был тринадцатилетний Магомет.

Делегация медленно шла по единственной улице села — человек тридцать, впереди седобородые аксакалы, чей авторитет по законам гор непререкаем. Но сейчас они выступали просителями: плечи опущены, головы склонены, глаза смотрят в землю… Старики взвалили на плечи тяжелую ношу, и чаша унижения, которую им предстояло испить, была прямо пропорциональна твердости сердца старшего Тепкоева.

Покаянная процессия приблизилась к наглухо закрытым воротам и замерла в ожидании. Теперь все зависело от хозяев. Они могли выйти сразу — верный знак того, что дело решится миром. Но так случалось крайне редко. Чаще посланцам обидчика предстояло ждать долго. Чем больше времени пройдет до открытия ворот, тем меньше шансов на достижение соглашения. Бывало, что из дома вообще никто не выходил. Тогда аксакалы снимали шапки и стояли с голыми головами, что считалось немалым позором. Этот добровольно принятый уважаемыми и ни в чем не виноватыми людьми позор должен был смягчить обиженных и подтолкнуть их к переговорам. Но так происходило не всегда. Простояв весь день и не добившись своей цели, старики опускались на колени. Неслыханное унижение! После этого даже самое твердокаменное сердце обычно размягчалось. А если нет… Старики уходили оскорбленными, между кровниками разгоралась ожесточенная война, причем общественное мнение не всегда было на стороне формально правого, но уклонившегося от примирения рода.

Посланцы Пашаевых четыре часа выстояли под палящим солнцем. Пот струился из-под тяжелых каракулевых папах, бараньих шапок, цивильных шляп, оставляя тусклые потеки на суровых, изборожденных морщинами лицах.

— Выйди, поговори с ними, — сказала мать, но Магомет только покачал головой. Ради случая он надел черкеску, папаху, пристегнул к поясу отцовский кинжал. Все четыре часа он молча стоял посреди комнаты — ноги широко расставлены, руки уперты в бока, рот жестко сжат.

В конце пятого часа посредники обнажили головы.

— Не доводи до крайности, — снова начала мать. — Хочешь отказать — откажи, но не позорь стариков!

В люльке заплакал шестимесячный Руслан. Отец успел положить ему нож под подушку, чтобы рос мужчиной, но научить ничему не смог. Ему придется учиться у старшего брата и пользоваться его репутацией. Губы Магомета сжались еще плотнее.

— Иди к ребенку! — коротко бросил Иса, старший брат матери. — Пусть делает, как знает! Не учи мужчину…

Кроме Исы в доме находились еще три ее брата. Они не относились напрямую к роду убитого и не могли вступать в переговоры, но были против примирения и научили Магомета, как он должен себя вести. Впрочем, тот и сам, без подсказок, выбрал бы ту же линию поведения.

Доводить стариков до коленопреклонения Иса не советовал, чтобы не озлоблять лишних людей, да и Магомету не хотелось этого делать. Когда солнце стало клониться к закату, тяжелые железные ворота распахнулись, и Магомет вышел на улицу, приняв ту же позу, в которой простоял все это время.

Старший из примирителей подошел к нему и просительным тоном сказал:

— Что случилось, то случилось, твоего отца не вернешь, и Энверу придется ответить по закону. Но они никогда не враждовали, виновата водка и карты, да и они оба виноваты… Зачем тут мстить? Лучше договориться о цене крови.

Такое иногда случалось: родственники убийцы щедро платили семье погибшего, и те не объявляли кровной мести. Но взять деньги за отнятую жизнь мог только тот клан, в котором не было настоящих мужчин.

— Вы все говорите правильно, — с расстановкой произнес Магомет. — Я привык слушать старших и выполнять то, что они советуют. Но среди старших есть те, кого надо слушать в первую очередь. И самый первый — отец.

Магомет замолчал. Всем, кто слышал разговор аксакала и безусого юнца, разговор на равных, возможный лишь в одной ситуации — в той, в которой он происходил, стало ясно, что примирение не удалось.

— А отец учил: кто намеренно убил — никакого прощения!

Развернувшись, тринадцатилетний глава рода Тепкоевых вернулся во двор. Ворота закрылись. Посланники Пашаевых вытерли потные потеки на лицах, надели шапки и двинулись обратно. Теперь ритуал скорбной церемонии не соблюдался — по пыльной улице толпой, словно после колхозного собрания, тяжело шли усталые старые люди, обсуждающие между собой происшедшие события. Примирение не удалось, но такой вариант был одним из равновероятных и сам по себе никого не оскорблял. Многие старики в душе одобряли решение Магомета, хотя вслух высказывать мнение, противоречащее принятой на себя миссии, естественно, не могли. Зато все отмечали, что мальчик держался достойно, как настоящий мужчина. И склонялись к мысли, что лет через десять-пятнадцать, когда Энвер выйдет из тюрьмы, он исполнит долг мести. Никто не мог подумать, что месть будет свершена значительно раньше.

Суд над Энвером Пашаевым начался через четыре месяца. Незадолго до этого Магомет сломал правую руку. Как произошло несчастье, никто не видел, просто мальчик появился на улице в гипсе, рассказав сверстникам, что упал с сарая. На самом деле он ниоткуда не падал и кость была цела, а гипсовую культю изготовил дядя Иса. Обмотал бинтом полено, промазал гипсом, когда чуть схватилось, аккуратно снял и высушил. Получилась труба. С одного конца дядя замотал ее бинтом, с другого Магомет просовывал руку. В трубе руке было просторно и оставалось место для пистолета. Пистолет тоже принес дядя Иса.

— «ТТ», — объяснил он. — Рельс пробивает. Направляй в грудь или живот и нажимай сколько успеешь. В голову не надо — не попадешь. И не бойся, судить только с четырнадцати лет могут, а тебе ничего не будет.

Магомет и не боялся. За отца надо мстить, а кто это сделает, кроме старшего сына? И мать, и дядья, и все родственники его одобряют и поддерживает, соседи и знакомые тоже одобрят, пацаны-сверстники завидовать станут…

Он старательно тренировался дома перед зеркалом: освобождал висящую на перевязи руку в гипсовой трубе и быстро разворачивал в сторону воображаемого Пашаева. Потом дядя Иса вывез его в лес, чтобы научить стрельбе.

— Давай в это дерево. После первого я на тебя кинусь. Успей хотя бы три раза…

Магомет очень старался, но произошло непредвиденное: после первого выстрела пистолет отказал, и дядя Иса, изображающий солдата конвоя, легко его обезоружил. Оказалось, что в гипсовой трубе нет места для вылета гильз, поэтому затвор заклинило. А единственная выпущенная пуля в цель не попала.

— Так не пойдет. — Дядя был очень обескуражен. — Надо что-то думать…

Иса думал два дня, а на третий принес видавший виды, со стертым воронением наган.

— Он гильзы не выбрасывает, и движущихся частей нет — потому надежней… Только курок тяжелый. Ну-ка попробуй — хватит силы?

Рука у Магомета была сильной, четыре раза он щелкнул курком довольно легко.

— Годится, — одобрил дядя. — Теперь попробуем по-настоящему.

На этот раз стрельба шла без задержек, Магомет успел пальнуть дважды, а когда Иса предварительно взвел курок, то даже трижды, при этом две пули попали в дерево.

— Нормально, — заключил Иса. — Старайся ближе к сердцу. Револьвер, скажешь, нашел.

Суд шел три дня. Вяло давали показания свидетели, зачитывались какие-то документы, выступали прокурор и адвокат. Не особенно вслушиваясь в происходящее, все три дня отрешенно сидел рядом со скамьей подсудимых сын потерпевшего — мальчик с жестко сжатыми губами и напряженным взглядом, время от времени поправляющий на перевязи сломанную руку. Иногда он смотрел на подсудимого, и тогда Энвер Пашаев ерзал на жесткой скамейке и отводил глаза в сторону. Магомет ждал приговора. Если убийцу приговорят к расстрелу, справедливость свершится без его участия. Если же нет… Он не испытывал ненависти к наголо остриженному Энверу, но и жалости не чувствовал. То, что ему предстояло сделать, он готов был исполнить по чувству долга и трезвому расчету, а не по велению эмоций.

Когда читали приговор, все стояли. Процедура была долгой и утомительной. Вместо того чтобы сразу сказать — расстреляют Пашаева или нет, судья монотонно повторял то, что многократно говорилось в зале, что все и так знали и что никого не интересовало. Наконец дошла очередь до главного.

— …к десяти годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии усиленного…

Никто, в том числе и солдаты конвоя, не заметил, как мальчик вынул из перевязи на шее загипсованную руку и развернул ее в сторону подсудимого. От закрытого бинтом среза гипсовой трубы до Пашаева было не больше двух метров. Предварительно взведенный курок облегчил усилие спуска.

Пашаева отбросило назад, он ударился о стену и медленно сползал вниз, к отполированной задами многих сотен подсудимых позорной скамье.

Конвоиры медленно поворачивались, явно не понимая, что происходит.

Бах!

Вытянутая, как обличающий перст, сломанная рука мальчика со сжатыми в кинжальное лезвие губами указывала на убийцу его отца. Бинт на конце культи горел, остро пахло порохом. Медленно поворачивались на неожиданные звуки головы присутствующих в зале людей.

Бах!

Здоровенный сержант понял, откуда раздаются выстрелы, и медленно двинулся к Магомету. Дядя Иса на репетициях действовал гораздо быстрее.

Бах!

Сержант надвигался, огромные кулаки вытягивались вперед, но Магомет не отвлекался на посторонние вещи.

Бах!

Некоторые пули не попадали в цель, вонзаясь в стену и брызгая крошками штукатурки, другие пронзали человеческое тело, и Магомет чувствовал, как они проходят сквозь трепещущую плоть, разрывая ткани, сосуды, ломая кости.

Бах!

Уже все присутствующие поняли, что стреляет маленький мститель, и сержант был совсем близко, и рядовой с перекошенным лицом выдвигался откуда-то сбоку, отведенное Магомету время истекало, но он знал, что выполнил свою обязанность, — как положено мужчине.

Щелк…

Он успел нажать спуск восемь раз, на тренировках это ему никогда не удавалось. Приговоренный к десяти годам колонии Энвер Пашаев четырьмя пулями был убит наповал. Правосудие свершилось.

Замедленность движений окружающего мира прошла, сержант сбил Магомета с ног, сорвал гипсовую маскировку, вырвал револьвер. Рядовой схватил его в охапку и перебросил за железный барьер, ограждающий скамью подсудимых, мальчик больно ударился и опустился на пол, рядом с истекающим кровью телом осужденного. Крики, плач, шум и гомон заполнили помещение суда.

— Очистить зал! — надрывно кричал прокурор. — Очистить зал!

Когда приехала милиция и Магомета вели сквозь толпу к желто-синей машине, он встретил ободряющий взгляд дяди Исы. «Не бойся, все будет в порядке», — как бы говорил он.

Так и оказалось. Месяц он просидел в детприемнике, потом его грозились отправить в спецучилище, но угрозу не выполнили, и он вернулся домой героем. Хотя с тех пор прошло много лет, геройский поступок Магомета не забылся на родине, да и в самых разных уголках России земляки до сих пор пересказывают эту историю. Лихая расправа над кровником легла краеугольным камнем в фундамент авторитета Тепкоева-старшего, да и положение младших братьев существенно укрепила.

Наверняка те семь выстрелов в зале суда сыграли свою роль, когда Магомет утверждался в роли главы всего чеченского криминалитета Москвы. Во всяком случае, и Хуссейн Лысый, и Магомед Большой, и Хозе, и другие руководители крупных группировок не хотели терять самостоятельность, но когда вопрос встал ребром — или подчиняться, или начинать войну между единоверцами, они спросили совета у старших и… пошли под него, признали верховенство.

А уж по вопросам мести Магомет считался признанным специалистом. Если у кровника нет по прямой линии родственников мужского пола, допустимо ли призывать к ответу мужа сестры? Или если виновный уехал за границу, а сейчас такое происходит все чаще, равнозначно ли это тому, что его не могут отыскать и наступает черед следующего в роду мужчины? Жизнь подкидывает много проблем, и важно не допустить ошибки, поэтому со всех концов страны приезжали земляки спрашивать совета. Магомет толковал ситуацию в соответствии со своим пониманием, и его слушали, как будто был он мудрым стариком или муллой.

Сейчас Лечи чувствовал, что хозяин в затруднении. Действительно, так и было. Но заботила Тепкоева не обязанность возникшей мести — тут дело ясное и привычное, в Гудермесе ждет сигнала бригада «командированных», да и здесь есть отчаянные ребята…

Заботил его странный «пивной ларек». Интуитивно Магомет понимал: они столкнулись с чем-то чрезвычайно важным и секретным, могущим сыграть определяющую роль в дальнейшей судьбе общины. Ясно, что это объект специального назначения — военный или Комитета госбезопасности, как бы он сейчас ни назывался. А прикосновение к Большой Тайне чревато самыми непредсказуемыми последствиями… Вдруг завертятся запыленные и проржавевшие шестеренки полупарализованной государственной машины да вмиг перемелют всех проживающих в столице чеченцев! Было ведь, когда за три дня погрузили в «студебеккеры» и отправили через всю страну и старых, и малых — под гребенку… В спинном мозге у каждого до сих пор таится страх…

Но, с другой стороны, давно уже нет Иосифа Виссарионовича, и отлаженного, как швейцарские часы, аппарата власти, и всемогущего НКВД, у которого всего хватало — и штатов, и техники, и тюрем… Раз продали такой объект официально, по бумагам с подписями и печатями, значит, окончательно у них там все развалилось и бояться нечего. В случае неприятностей можно адвокатов нанять, следователей подкупить, про права человека и геноцид нации шум поднять…

— Давай автоген, попробуем… — негромко сказал он. И, подумав, добавил: — Вызывай ребят из Гудермеса. Завтра уже будет ясно, чья это работа.

Лечи с облегчением перевел дух и кивнул. Лема поспешно извлек трубку сотового телефона. Хозяин решил обе проблемы. Оставалось самое простое — исполнять его распоряжения.

* * *

Пассажирский самолет с надписью «Пан-Америкэн» на фюзеляже описал огромный полукруг в ярком голубом небе над лазурным морем, выходя на посадочную глиссаду Афинского аэропорта. Прокатившись по бетонной полосе, самолет остановился на стоянке под номером семь. Четырем молодым мужчинам, выделявшимся в толпе пассажиров прямой осанкой, короткими стрижками и мускулистыми фигурами, это показалось доброй приметой.

Первым ступил на трап Джерри Виндоуз — в легком сером плаще, сорочке с расстегнутым воротом и плоским кейсом-«атташе» в руках. На его счету было двести глубоководных погружений и шестьдесят боевых операций в чужих территориальных водах. Следом шли похожие на спортсменов лейтенанты Генри Джонсон и Боб Гарднер — куртки свободного покроя, облегающие джинсы, небольшие, со множеством карманов, сумки через плечо. Генри рассказывал анекдоты, и оба весело смеялись, демонстрируя крепкие белые зубы. У Генри за спиной сто восемьдесят погружений на глубины свыше ста метров, сорок шесть специальных операций, Боб если и отставал от товарища, то ненамного. Капрал Дик Томпсон придерживал за локоть симпатичную девушку с длинными волосами и, блестя черными круглыми глазами, что-то шептал ей на ухо. Он был любителем женщин и случайное соседство в полете умел превратить в бурный роман. Если, конечно, ему не надо было уходить под воду. Подвижный, как капелька ртути, волокита нырял за сотню сто сорок раз, участвовал в тридцати двух специальных операциях.

Прямо у трапа их встречал третий секретарь посольства США Роберт Смит с несколькими помощниками. Пока те сноровисто загружали в микроавтобус багаж прибывших — три огромных брезентовых тюка, неподъемных даже на вид, Смит с дружеской улыбкой рассказывал о благословенной земле Эллады, будто гид туристического бюро готовил гостей к предстоящим им удовольствиям.

Без всяких формальностей, минуя таможенный и пограничный контроль, микроавтобус выехал с летного поля. Джерри Виндоуз никогда не был в Греции и с интересом смотрел в окно, по опыту зная, что этим его знакомство со страной и ограничится — подводная толща практически одинакова во всех концах света.

Возле здания аэропорта стоял полицейский броневик допотопной модели, выкрашенный почему-то в темно-синий цвет, характерный для почтового ведомства. Пулеметный ствол нелепо задирался почти вертикально вверх. Броневик, похоже, был пуст, но чуть поодаль неспешно прогуливался греческий полицейский, по всем статьям напоминающий своего американского коллегу: стандартный рост, вес, суровое лицо, револьвер в открытой кобуре, не дотягивающий, правда, по массивности и калибру до знаменитого «кольта».

— Обстановка осложняется активностью русских, — прямо на ходу начал инструктаж Роберт Смит, истинную профессию которого «тюлени» определили с первого взгляда. — Вокруг этой «малютки» нагромождено три трупа и генерал КГБ, нелегально проникший в страну… Не исключено, что внутри есть какие-то секреты, возможны хитроумные ловушки… Никакой конкретной информации у меня нет, но следует проявлять особую осторожность…

Виндоуз не отрывался от окна. Все инструктажи, которые ему приходилось слышать от резидентов на местах, сводились к трем вещам: сложной обстановке, отсутствию конкретной информации и необходимости соблюдать осторожность. Вдоль шоссе тянулись огромные рекламные плакаты, не отличающиеся разнообразием: элегантный симпатичный мужчина и очаровательная девушка наслаждались жизнью, затягиваясь сигаретами «Classik Ultra».

Джерри тоже хотел наслаждаться жизнью, но не знал, с какого конца к этому делу подступаться — акваланги, декомпрессионные камеры, реактивные пистолеты, портативные ядерные заряды, предельные погружения — все, чем он занимался последние годы, мало способствовало наслаждению.

Смит говорил что-то еще, но Виндоуз не слушал. Его мучило беспокойство, смутные нехорошие предчувствия. Мимо проплывали легкие, какие-то ненастоящие — будто декорации — дома под черепичными крышами, опоясанные балконами-террасами и облепленные непонятными вывесками и более понятными рекламами. Пестрота окружающего пространства и обилие зелени создавали атмосферу беззаботности, свойственную курортным городам. Идти под воду не хотелось, пожалуй, впервые за всю службу. И раскинувшееся слева море — серое, с голубой полоской вдали у гористого берега бухты — не притягивало взгляда, как обычно. Вздохнув, Джерри отвернулся.

— При погружениях держите оружие наготове, — закончил напутствие офицер ЦРУ.

В Пирее «тюленей» со снаряжением перегрузили в мощный катер, принадлежащий посольству. Смит отдал команду, и катер, вздымая за собой высокий пенный бело-голубой бурун, рванулся в открытое море. Через три часа в условленной точке произошла встреча с субмариной ВМС США класса «Спрут», наиболее приспособленной для поддержки боевых пловцов.

— Удачи! — пожелал руководитель резидентуры, когда Виндоуз, Джонсон, Томпсон и Гарднер перебрались на стальную, покрытую рядами заклепок палубу. Те молча кивнули в ответ и скрылись в горловине люка. С лязгом захлопнулась крышка, лодка-носитель дрогнула и стала погружаться. Через несколько минут только небольшие водовороты над рубкой напоминали о присутствии у берегов Греции американской подлодки. Операция имела гриф «секретно», поэтому все остальное должно было происходить под водой.

* * *

Операция Главка охраны у офиса «Города» вызвала небывалый скандал. Вечером того же дня в телепрограмме «Известия дня» сообщили об инциденте следующим образом: «Неизвестные вооруженные люди совершили нападение на здание, занимаемое правлением финансовой группы „Город“, при этом причинили телесные повреждения семерым сотрудникам службы безопасности. Президент страны заявил, что виновные в допущенном беззаконии будут наказаны, и дал указание провести тщательное расследование по данному факту. Возбуждено уголовное дело».

Примерно такие же сообщения появились еще в шести газетах, и лишь одна дала иную интерпретацию: «В Главное управление охраны Российской Федерации поступил телефонный сигнал о нарушениях правил дорожного движения на магистрали, входящей в зону оперативной ответственности ГУО. Неизвестный информатор сообщил также, что люди, допускающие данные нарушение, имеют при себе оружие. Поскольку сообщение касалось безопасности высших должностных лиц государства, оно входило в компетенцию ГУО и подлежало немедленной проверке. Когда оперативная группа прибыла на место происшествия, она стала свидетелем нападения нарушителей на сотрудников Государственной автомобильной инспекции, пытавшихся проверить документы у пренебрегающих Правилами движения водителей. Нарушителями были охранники финансовой группы „Город“, которые оказали злостное сопротивление не только работникам милиции, но и оперативной группе, причинив телесные повреждения нескольким сотрудникам. Однако сопротивление правонарушителей было пресечено, все они задержаны. У задержанных изъято незаконно хранимое оружие».

Коржов сложил стопкой шесть газет общим тиражом четыре миллиона экземпляров, а рядом положил одну, тираж которой не превышал двухсот тысяч. Мысленно прибавил к четырем десятки миллионов зрителей Центрального телевидения и пожалел, что уделял мало внимания средствам массовой информации. Ну что ж, это урок номер один. А вот грозное заявление Президента — урок номер два: Поплавский и компания имеют выходы на президентскую администрацию. И все, кто заинтересованно следит за развитием событий, делают вывод: за «Городом» стоит Сам! Хотя на самом деле это полная ерунда: Сам стоит не за каким-то Поплавским, а за ним, Коржовым. И у наблюдателей будет возможность в том убедиться.

Собрав фотографии, видеопленки и аудиозаписи телефонных переговоров, начальник СБП отправился на доклад к Хозяину.

В это время Семен Поплавский довольно потирал руки: «наезд» на его контору был личной инициативой Коржова. Ну и что? Чего он достиг? Показал свою силу? Да, уложил ребят мордой в асфальт, ну и что дальше? Задержанных доставили в РУВД и через два часа отпустили. Разобрались: криминала-то никакого нет! Все пистолеты оформлены, как положено, просто семеро ребят забыли дома лицензии… Дубинки вообще мелочь. А что гаишников поколотили, так еще неизвестно, кто кого колотил, пусть прокуратура разбирается. Она будет долго разбираться, очень долго… А вот коржовским ребятам быстро накрутят превышение власти и все такое…

Поплавский прошелся по кабинету, выглянул в окно на привычно пустую улицу — прохожих охрана направляла в обход, осмотрелся по сторонам и тяжело вздохнул. Ему не нравился шикарный кабинет, только что после евроремонта, не нравился ограничивающий движения костюм и душащий галстук. Единственное, что ему нравилось, — делать деньги.

В шестьдесят третьем организовал свое первое дело. Ему было двадцать. Сверстники зарабатывали копейки. Кто умел крутиться, занимался фарцовкой или валютой, кто не умел — по ночам разгружал вагоны, у кого хватало смелости — выворачивал карманы прохожим в темных подворотнях. В те времена это еще было опасно, да и на валюте залетали по-крупному, а горбить не имело смысла — кроме грыжи, ничего не наживешь.

Семен нашел верное, чистое, доходное и, как ему казалось, совершенно безопасное дело. На трикотажной фабрике скапливались горы отходов: лоскуты, обрывки ткани, лохмотья, испачканные куски… Вывоз бесполезного хлама был связан с изрядными хлопотами и материальными затратами: машина, погрузка, бензин, разгрузка… За все, естественно, надо платить. Даже за то, чтобы вывалить этот мусор на свалке. Потому кучи отходов росли, достигая устрашающих пожарников размеров. Замдиректора — полная громкоголосая женщина — бралась за них после очередного штрафа, тогда территория очищалась на некоторое время.

Тут и объявился Семен Поплавский, предложив за очень умеренную цену вывозить лоскуты ежемесячно. В назначенный день он приезжал на подводе, запряженной гнедой, тихого нрава кобылой Зорькой. Аренда транспортного средства обходилась ему в десять тогдашних тяжеловесных рублей. Хозяин Зорьки и подводы — кучер ипподрома Василий сидел рядом на доске, положенной на передок. Вдвоем они грузили лоскуты, за что дядя Вася получал честно заработанные три рубля, как раз на бутылочку «беленькой» и плавленый сырок. Семен заходил в бухгалтерию и получал свои сто двадцать. Еще тридцать ему, доплачивали для расчетов на свалке.

Но Семен не ехал на свалку. Неторопливой рысью Зорька пробегала шесть кварталов и через незамедлительно открывающиеся ворота попадала на металлообрабатывающий завод, где большим дефицитом являлась протирочная ветошь, которая централизованно не отпускалась и служила головной болью для хозяйственников. Поплавский с его ежемесячными поставками стал для них счастливой находкой. Ветошь разгружалась, причем за эту работу Василий не получал ничего, а Семен расписывался за сто пятьдесят рубчиков.

В результате одного дня работы Поплавский считался благодетелем сразу двух предприятий и зарабатывал больше, чем директор каждого из них. Но в плановом социалистическом хозяйстве не было места таким паразитам, и когда текущая ревизия выявила фигуру предприимчивого молодого человека, то сразу за него взялся ОБХСС. Оперативники быстро накрутили три статьи, и Семен первый и последний раз в жизни оказался на скамье подсудимых. Он отделался условным сроком, а потом, в свободные времена, оплатил уничтожение в архивах всех сведений о грехе молодости.

Из происшедшего Поплавский сделал выводы и больше никогда не оформлял свою деятельность официально. А деятельность его была весьма многогранна. Он держал цех шелкографии, выпускал домашние тапочки и сетки-«авоськи», скупал старые корпуса позолоченных часов и извлекал из них золото… Все делалось через подставных лиц, с привлечением специалистов, «подмазыванием» контролирующих инстанций, заведением дружбы с начальниками различных рангов. Легально Поплавский трудился в торговле — заведовал то базой, то магазином, то другой базой, но уже побольше, то другим магазином, но попрестижней.

Он делал приличные, по тем меркам, деньги, не идущие ни в какое сравнение с суммами, которыми он ворочал сейчас, но не мог даже подумать о том, чтобы подкупить начальника районной милиции, председателя исполкома или секретаря райкома партии. По большому счету, это было и не нужно, потому что к началу восьмидесятых уже был «схвачен» исполнительский уровень: опера ОБХСС, участковый, ревизоры, госторгинспекция и, конечно, непосредственное начальство.

Но в те времена Семен Поплавский чувствовал себя более счастливым, ибо мог делать, что ему нравилось. А нравилось ему ходить в широченных, не стесняющих движений штанах, немаркой ковбойке и разношенных сандалетах, пить простую русскую водку под сальце да квашеную капусту, драть мясистых, грудастых и задастых баб с ногами, напоминающими ножки рояля, по вечерам щелкать семечки на диване у телевизора…

В принципе, ему всего хватало, а про счета в зарубежных банках да особняки на Кипре и подумать было невозможно: это уже изменой Родине попахивало, тут никакие связи не помогут — схватят, имущество опишут, конфискуют, а самого шлепнут и в газете пропишут, чтоб другим неповадно…

А зачем ему, к шуту, эти особняки? Ну съездит разок-другой за год, поживет, полюбуется… И что? А эти девки тонкие, с ногами, как палки, — они ему зачем? Только разденутся, норовят минет сделать, а ему это вообще никакого удовольствия, противно даже… Комнаты дома какие-то нежилые, без того привычного дивана никакого уюта, семечки приходится тайком лузгать, костюмы, галстуки, приемы… Мэр, начальники большущие, иностранные партнеры… Остановиться уже нельзя, но жить приходится не как хочется, а как надо. Значит, ты уже не хозяин денег, а их раб. И ничего с этим не поделаешь!

К тому же иногда возникала мыслишка: ведь не вечно будет сегодняшняя вседозволенность, рано или поздно потянут к ответу… Именно на такой случай у них у всех дома и счета за рубежом заготовлены. Но если умный человек придет, он первым делом границы закроет, а потом разбираться начнет. Да и что делать Семену Поплавскому в той же Греции?

Нет, надо за Россию держаться, а значит, отпор врагам давать, не позволять себя раком поставить… А враг сейчас совершенно новый нежданно объявился. Чего ему надо? Денег? Да нет, вряд ли… Он при власти большой, а она дороже денег. Значит, хочет еще больший кусок власти отхватить! Ну ладно, посмотрим — кто кого….

А Коржов тем временем ознакомил Президента с собранными материалами.

— Вот оно, значит, как… — Хозяин повертел фотографию встревоженного Сероштанова на фоне вывески «Города». — Сам приехал… Лично!

Последнее слово Президент, в свойственной ему манере акцентировать наиболее важное соответствующей интонацией, произнес громко и подчеркнуто четко.

— Он же поддержку обещал. — Начальник СБП показал аудиокассету. — Опергруппу прислал, не сработало, попробовал на испуг взять. Панов тоже ОМОН направил, но сам не заявился…

— Небось на убийства, грабежи так быстро не приезжают.

— По полдня ждут, — подлил масла в огонь Коржов. — Когда бомбу в метро нашли, Сероштанов три часа не мог саперов найти…

— Вот оно, значит, как, — повторил Президент, суровея лицом, будто только сейчас узнал о творящихся безобразиях. — Этого мы терпеть не будем!

Большая крестьянская, все еще сильная рука рубанула воздух.

— Готовь проект указа… На обоих!

— Их там целая банда. — Начальник СБП ковал железо, пока горячо. — И мэр заодно, и другие… Вот здесь все по алфавиту…

Он осторожно положил перед Хозяином пухлое досье, но тот его не заметил. Судя по сразу поскучневшему лицу, и не собирался замечать.

— Так что мне, по-твоему, всех разогнать? А с кем оставаться? Других-то нет!

Досье мгновенно исчезло с полированной столешницы.

— Просто контроль за ними нужен. А кто за ФСК и МВД уследит? Некому. Если бы не мы, вообще ничего бы не вышло…

— Вот ты и следи, — благодушно буркнул Хозяин. — Я ж тебе разрешил. Чего еще нужно?

Коржов вздохнул.

— Взяли мы их, а толку — никакого. Всех тут же и выпустили. Документы задним числом изготовили, получается, что оружие у всех законное… Вот если бы у нас свой следственный отдел был да своя тюрьма… Тогда бы всех раскрутили!

Президент тоже вздохнул.

— Может, и дадим. Как ты себя покажешь. Бди!

Начальник СБП кивнул. Еще один шаг к поставленной цели сделан. Надо только переиграть конкурентов…

* * *

— Почему мне так не везет? — этот банальный риторический вопрос обычно задают сильно пьяные люди или менее пьяные, но тогда не кому угодно, а только близким друзьям. — Скажи, Генка, почему?

Капитан-лейтенант Чижик сделал выводы из приключения в «Арагви» и избегал «предельной загрузки». Просто с капитаном второго ранга Шелковским они четыре года спали в училищной казарме на соседних койках, ходили в наряды, бегали в самоволки, дрались с «сапогами»[18], ходили к бабам, однажды вместе лечились от гонореи, потом плавали на одной лодке, пока судьба и ступеньки карьеры не развели их по разным кораблям.

Они не виделись несколько лет, случайно встретились в коридорах Главкомата ВМФ, искренне обрадовались встрече и теперь сидели в «люксе» ведомственной гостиницы, который полагался лишь командирам серьезных кораблей. Шелковский только что получил право на шикарные апартаменты: подпись на приказе о назначении его командиром многоцелевой лодки-«охотника» еще не успела высохнуть.

— Наверное, судьба, Саша, — не менее банально ответил обалдевший от изменения своей собственной судьбы кавторанг. Он сидел в кресле с голым, густо заросшим курчавыми волосами торсом, зато в форменных брюках и парадном поясе, к которому был пристегнут кортик. — Я тоже думал, что всю жизнь прохожу замом, а оно видишь как обернулось…

На журнальном столике стоял обычный флотский набор: коньяк, толсто порезанный лимон, копченая колбаса и рыбные консервы. В «люкс» можно было заказать изысканный ужин из ресторана, но ни гость, ни хозяин к подобным барским штучкам приучены не были.

Шелковский чувствовал себя неловко: он долго ждал выдвижения, и его переполняла радость, но старому другу было плохо, и радость оказывалась неуместной, как голое тело в сочетании с нижней половиной парадной формы, в которой он представлялся высокому начальству.

— Я завтра буду в штабе, попробую поговорить… Может, удастся перетащить тебя ко мне…

Чижик отрицательно покачал головой.

— И не вздумай. У меня на всю жизнь волчий билет выписан. Только себе навредишь. Давай о другом. Помнишь Гаевского?

— Еще бы! Он использовал замечательные образы для примера курсантам! Разве такое забудешь! Давай еще по чуть-чуть…

Небольшого роста, с пышными усами, курсовой офицер капитан третьего ранга Гаевский выделялся в училище двумя особенностями: он курил трубку и в любых ситуациях ставил в пример своим подопечным тех, кого вряд ли говорливый замполит рискнул бы привести на встречу с личным составом.

Занятия по гребле. Свинцово-серый Финский залив, волна два балла, голые по пояс первокурсники, задыхаясь, ворочают массивными веслами, вытягивая тяжеленный ял против пронизывающего ветра. Гаевский на корме, в дождевике с натянутым на лоб капюшоном, одной рукой держит ручку руля, второй — неизменную трубку. Время от времени сплевывает в плещущую под ногами воду, потому что традиция запрещает плевать в море, и горестно произносит:

— Ну кто же так гребет? Если блядей с Невского привести, они и то лучше грести будут!

Или физподготовка. Подтягивание на перекладине. Кто пятнадцать, кто двенадцать, кто десять раз. Гаевский мрачно затягивается, медленно выпускает в сторону струйку дыма.

— Ну кто так подтягивается? Если блядей с Невского привести, они и то больше подтянутся!

Примерь; не отличались разнообразием. Если верить аполитичному курсовой, то бляди с Невского лучше стреляли, боролись, плавали с аквалангом, знали астрономию и штурманское дело, чем курсанты элитного училища подводного флота. Только когда дело касалось политзанятий, Гаевский изменял себе. Начнет было привычным скорбным тоном:

— Шелковский, кто же так Ленина конспектирует? Если…

Тут он обрывал себя на полуслове, откашливался и заканчивал фразу нейтрально:

— Возьми у Чижика тетрадку и посмотри, как он сделал…

Так и Чижик удостаивался чести выступить образцом для подражания. Он действительно учился лучше многих сокурсников, и Шелковский почти всегда скатывал у него задачи на самоподготовке. Сейчас он вспомнил об этом, и чувство неловкости усилилось.

— А помнишь ту рыжую?

Симпатичную молодую деваху они подцепили как раз на Невском, она выглядела довольно скромно и совершенно не походила на тех особей, которых выставлял образцом в воспитательной работе капитан третьего ранга Гаевский. На всякий случай ее пригласили выпить вина, она, к некоторому удивлению неопытных еще курсантов, не отказалась, потом легко согласилась зайти на квартиру одного из однокашников, которая частенько использовалась их взводом в амурных целях.

Шелковский проявлял большую инициативу, и Чижик лег на диване в соседней комнате, с удивлением слушая, как скрипят пружины кровати и повизгивает рыжая скромница. Еще больше он удивился, когда ночью услышал шлепанье босых ног и горячее девичье тело скользнуло к нему под одеяло.

Утром удивились оба: прощаясь, одетая и аккуратно подмазанная девчонка буднично сказала:.

— Ну что, мальчики, по четвертаку найдется?

Они выгребли карманы и наскребли сорок один рубль.

— Последний не беру, — проявила благородство рыжая, возвращая рубль обратно. — Может, вам на что-то пригодится.

В очередной раз Чижик и Шелковский удивились через неделю, и деньги им действительно понадобились для лечения стыдной болезни у частного врача. Пришлось занимать у Гаевского, скрывая причину, — за аморальное поведение ’ вполне могли отчислить из училища. Тот глянул с интересом, но деньги дал и ничего не спросил, за что парни были ему весьма благодарны.

— А кто ее высмотрел? — неожиданно спросил Чижик, и кап-два должен был признать, что он. Муки совести усилились.

— Я завтра обязательно поговорю в штабе, — повторил Шелковский, желая хоть как-то загладить вину перед однокашником. Тот махнул рукой.

— Брось! А помнишь…

Морские офицеры предавались воспоминаниям до глубокой ночи. На другой день им предстояло отправляться к местам службы, и они не могли предположить, при каких обстоятельствах сведет их судьба в следующий раз.

* * *

Капитан милиции Шерстобитов возвращался домой в хорошем настроении. День прошел удачно. Он направил две машины кирпича в Рузу, где начато выведение второго этажа капитанской дачи, получил пятнадцать «лимонов» от Эдика и тут же отдал их Акопу: пусть купит товар, расторгуется и вернет уже двадцать пять. К тому же дожал через «подучетный контингент» кидал из «Черри-банка», завтра отдадут Татьянины пять «лимонов» — деньги вроде и небольшие, а девчонка будет рада и убедится лишний раз в могуществе своего любовника… Завтра сложный день — надо забрать приготовленную для него «ауди», оформить все документы да выйти на Мособладминистрацию насчет подводки газа к даче, а тут еще совещание по итогам текущей работы, надо с утра сварганить справку…

Перламутровая «девятка» мягко остановилась у подъезда. Он хотел есть, поэтому решил вначале забежать домой, а потом отогнать машину на стоянку. Неудобно все это, надо пробивать вопрос с гаражом… Но некогда, рук не хватает на все сразу…

— Здорово, Коля! — окликнул из темноты гортанный голос, и тут же мигнули фары невидимой машины. — Иди сюда, дорогой, дело есть…

Ильяс! Сердце капитана сжалось от нехорошего предчувствия, между лопатками прошел холодный озноб.

«Ерунда! — успокоил Шерстобитов сам себя. — Ничего он не знает, а подозревать может кого угодно…»

Прижав левый локоть к телу и ощутив надежную твердость пистолета, он почувствовал себя спокойнее и уверенной походкой хозяина направился к окликнувшему его человеку. В конце концов, он всегда при исполнении служебных обязанностей, а в Москве ужесточен режим пребывания иногородних, и эти черные должны понимать, что к чему…

Стекла в «БМВ» Ильяса затонированы на семьдесят пять процентов, поэтому рассмотреть, сколько человек сидит внутри, было нельзя. Но капитан привык действовать осмотрительно, он подошел к двери водителя и, здороваясь, заглянул в открытое стекло. Кроме Бузуртанова, в машине никого не было, выглядел он мрачным и озабоченным.

— Наших ребят побили. Как получилось? Ты сказал — все нормально будет…

Закономерный вопрос, Ильяс не мог его не задать, а спокойный тон ввел Шерстобитова в заблуждение.

— Они неожиданно наскочили… Наши в подсобке сидели, ничего не успели сделать… Пока выбрались на улицу, тех и след простыл! Ничего, не уйдут.

— Это хорошо, — печально сказал Ильяс. — Ребят жалко. Шесть человек. Родители, жены, дети…

— Да, — так же печально согласился капитан. — Жалко.

— Кто это сделал? Нам знать надо. У нас закон мести. Прощать нельзя.

— Пока неизвестно. Скорей всего залетные. Как узнаю, сразу скажу.

— Хорошо. — Бузуртанов протянул перехваченную контрольной лентой пачку. — Здесь пять «лимонов». Чтоб быстрей узнал.

Шерстобитов привычно сунул деньги в карман. Там уже лежали перехваченные резинками стопки купюр, пришлось пошевелить пальцами, устраивая их половчее.

«Завтра же оплачу черепицу, — подумал капитан. — Теперь хватит. Пока привезут, пройдет время, как раз стены выведут».

Деньги усыпили бдительность и внушили уверенность, что его ни в чем не подозревают. На том и строился расчет Ильяса.

— Поедем, выпьем по рюмке, помянем ребят.

Капитан замешкался. Когда не отказываешься сразу, все труднее найти правдоподобный предлог.

Перегнувшись вправо, Бузуртанов открыл дверь.

— Садись, дорогой. Кстати, я тебе хорошего сварщика нашел. Любой забор сварит, какой захочешь.

Обойдя автомобиль, Шерстобитов сел рядом с водителем, захлопнул дверцу. «Где выпивка, там и закуска, — подумал он. — Тоже удачно, не возиться с ужином».

«БМВ» резко рванул с места. Сзади ворохнулось что-то большое, и тонкая острая проволока, прокалывая кожу, обхватила шею. «Проволочная пила», — понял Шерстобитов. Он знал, что такой штукой легко отрезать голову, и даже видел несколько раз обезглавленные трупы.

— Вы что, ребята? — стараясь не выдавать рвущегося из глубины души страха, спросил милиционер. — Я-то при чем?

— Я с тобой говорил, — почти не разжимая губ, процедил Ильяс. — Больше никто не знал.

— Как не знал? А Ваха? Да все ваши знали!

— И сами на себя убийц навели?

В зеленоватых бликах ламп подсветки приборов лицо водителя приобрело зловещий вид, словно за рулем сидел оживший мертвец.

— Болтнули где-то или еще что… А может, вообще случайно совпало…

— Случайно только сифон ловят. Не считай всех дураками. И вообще помолчи пока, будь мужчиной. Приедем, тогда все и расскажешь…

Достать оружие не было никаких шансов. Сунуть руку под куртку, дотянуться до кобуры, захватить рукоятку, отстегнуть застежку, выключить предохранитель… Десять раз голову отстригут. Оставалось одно: резко ударить правой через плечо назад, левой рвануть ослабшую проволоку и, кровавя пальцы, освободить горло, ну а потом — как получится… Восемь лет назад лейтенант Шерстобитов так бы и поступил. Но тогда у него не было машины, квартиры, дачи, дармовых денег и широкого ассортимента всевозможных услуг, ему нечего было терять, к тому же он не умел находить компромисс с бандитами и не рассчитывал с ними договориться.

— Брось, Ильяс… Мало я для вас сделал? Ни с того ни с сего…

Но жалкий просительный тон ничего не мог изменить. Бузуртанов не ответил и только прибавил скорость, приближая развязку. А на жестокую схватку с преступниками капитан Шерстобитов уже не был способен даже ради спасения собственной жизни. Рвущийся наружу страх затопил все его существо, парализуя волю и обессиливая тело. «Если бы зашел домой, хоть деньги мог оставить», — мелькнула глупая мысль.

«БМВ» проехал мимо коммерческого магазина «Агат» и свернул в подворотню пустого, подготовленного к сносу четырехэтажного дома. Ильяс заглушил мотор, надел тонкие нитяные перчатки, отобрал у капитана пистолет, деловито извлек из карманов пачки денег, усмехнулся.

— Да ты богатый! Зарплату получил? — И, злобно прищурившись, рявкнул: — Выходи!

Напарник Бузуртанова, перехватив из руки в руку деревянные ручки проволочной пилы, вылез первым и вытащил милиционера. Ильяс, повозившись в перчаточном ящике, двинулся следом. В руках у него что-то позвякивало. Через пару минут они оказались в подвале, вспыхнул мощный фонарь, и Шерстобитов увидел, что это молоток и широкая стамеска.

«Пытать будут! — ужаснулся он. — Лучше сам расскажу…»

Но у него не собирались ничего спрашивать. По крайней мере пока.

Подсечкой стоящий сзади сбил его с ног, рывком поставил на колени. Сильные руки за волосы оттянули голову назад, разжали челюсти, запихнули кляп. Бузуртанов осмотрел стальное лезвие. Не верилось, что это происходит с ним в действительности. Самое время появиться помощи, как в кинобоевиках. Наряды патрульно-постовой службы обязаны систематически проверять нежилые здания, подвалы и чердаки на своем маршруте. Но Шерстобитов лучше других знал, что сержанты Черкасов и Селезько пасутся на остановке троллейбуса, у коммерческих ларьков, и никогда не суются в какие-то развалины. Что там делать?

— Давай! — Ильяс рванул его за руку, припечатал раскрытую кисть к деревянному ящику, наступил ногой. Потом приставил стамеску к среднему пальцу, примерился и ударил молотком. Хрустнула перерубаемая кость, волна боли ударила в голову, палец отлетел в сторону, будто отброшенный струей хлынувшей крови. Капитан замычал, рванулся, проволока распорола кожу на шее. Ильяс наставил стамеску на указательный палец, размахнулся. Хрясь! Снова волна боли и истошный крик, превращенный кляпом в глухое мычание.

— Все отрубить или хватит? — доброжелательно поинтересовался Бузуртанов.

Шерстобитов отчаянно замотал головой. Из вытаращенных глаз текли слезы.

— Ну, хватит, так хватит. — Ильяс отложил стамеску и вынул изжеванный кляп. — Теперь говори.

— Эдик Лекарь, — всхлипывая от боли, выдавил бывший капитан милиции, а ныне искалеченный и обезволенный человек без звания, без должности и без имени. — Я не хотел… Он заставил. Я не знал, что сразу стрелять начнут…

— Ясно. — Бузуртанов задал еще несколько вопросов, потом поднял с пола грязный кусок мешковины. — На, а то перепачкаешь все, как свинья.

Окровавленный, запуганный человек поспешно обмотал изуродованную, брызжущую кровью кисть.

«Значит, не убьют! — пульсировала в оцепеневшем сознании самая важная мысль. — Иначе зачем меня перевязывать…»

Перевязали его для того, чтобы довезти до «Агата». Там, на ступеньках у входа, Ильяс вколотил стамеску между ребер, пронзив сердце, а его спутник несколькими движениями проволочной пилы отрезал голову. Заинтересованным лицам все должно быть ясно, а пример предателя — хорошее устрашение всем остальным.

* * *

Генерал КГБ Берлинов всегда тщательно проверял возникшие подозрения. Джеймс Роберт Кордэйл действовал так же. Во время утренней пробежки он споткнулся и обхватил руками Артемия — одного из слуг Христофора, здоровенного парня с вытатуированным якорем на загорелом предплечье, который всегда бродил вокруг усадьбы снаружи, явно контролируя внешний периметр. Под просторной белой рубахой, на поясе, у него оказался пистолет. Хотя Гурий и самый молодой из слуг Никон не носили оружия, а угрюмый, с каменными скулами Орест не давал возможности ощупать себя, Верлинов убедился, что вилла находится под хорошо организованной охраной.

Впрочем, ему никто не мешал спускаться к морю когда вздумается, он часами бродил по пустынному обрывистому берегу, не фиксируя за собой наблюдения, беспрепятственно обследовал весь остров, размеры которого — двенадцать на шестнадцать километров — вызывали у привычного к московским масштабам человека снисходительную улыбку. Зато здесь имелись асфальтированные дороги, состоянию которых мог позавидовать московский автолюбитель.

Одевшись в джинсовый костюм, клетчатую ковбойку, кепку с длинным козырьком, повесив на шею фотоаппарат и закрыв пол-лица темными очками, Верлинов останавливался на обочине и вытягивал перед собой руку, сжатую в кулак с торчащим вверх большим пальцем, — международным жестом автостопа. Машин на острове было немного, в основном старые джипы и «лендроверы», удобные для сельских жителей, первая же обычно тормозила перед американским туристом стандартно-незапоминающейся внешности. Приходилось ездить и в повозках, запряженных трудолюбивым осликом и груженных дурманяще пахнущими кубами прессованной соломы, корзинами с оливками, бочонками с вином или оливковым маслом. Островитяне были доброжелательны и приветливы, имеющий способности к языкам Верлинов за несколько месяцев освоил греческий настолько, что вполне удовлетворительно объяснялся с ними. Его удивляло, что подвозившие случайного попутчика люди никогда не брали за это денег и даже обижались, увидев протянутые монеты.

Так он осмотрел все восемь поселков Миконоса: ел жареных мидий с белым вином в Орносе, пил узо под свежекопченую ставриду в Тоурло, валялся на пустынном, усеянном острыми камешками пляже в Калафати… Никто не вел одинокого туриста, не подставлял своих людей, не проявлял назойливости, не фотографировал достопримечательности природы, случайно оказавшиеся на одной с ним линии.

Полностью убедившись в отсутствии слежки, он забрел в скобяную лавчонку на узкой улочке Платис Гиалос, где купил большой складной нож со стопорящимся клинком, моток тонкой нейлоновой веревки и герметично затянутый в резину Подводный фонарик. В Мериа посетил аптеку и приобрел патентованное снотворное — бесцветные шарики, легко растворяющиеся в воде, молоке, а следовательно, и в вине. Возле коптильного завода в Калафати он нашел в пыли несколько отрезков сталистой проволоки, здесь же купил молоток и плоскогубцы, после чего три часа работал на пляже, используя вместо верстака и наковальни большой плоский камень, на котором откусывал, гнул и плющил проволоку. Получившиеся в результате крючки различных форм и размеров он спрятал в карман, а инструменты, широко размахнувшись, забросил в море.

Путешествуя по острову, покупая открытки, прикладывая к глазам фотоаппарат, он изучал не прелести местных пейзажей, не руины античных сооружений Древней Эллады, а расположение населенных пунктов, мотелей и кемпингов, запоминал расстояния между ними, прикидывал пути подходов и возможных отходов… Его интересовали полицейские силы: численность и дислокация постов, состояние береговой линии — места, удобные для причаливания плавсредств и подводного десантирования…

Если бы властям стало известно о мыслях разгуливающего по Миконосу генерала КГБ, они бы пришли в ужас, решив, что он готовит вторжение Российских Вооруженных Сил. На самом деле Верлинов заботился о собственной безопасности. Когда человека разыскивают, жить на небольшом остров? — все равно что находиться в ловушке. Надо заранее подготовить себе направления бегства или, как говорят разведчики-нелегалы, каналы эксфильтрации. Но Верлинов не любил бездеятельного ожидания, он всегда был сторонником активной наступательной игры. И сейчас готовился к ней.

Нож, фонарь, веревку и отмычки он завернул в пластиковый пакет, туда же бросил снотворное. Сверток спрятал недалеко от виллы, на маршруте своих каждодневных пробежек, засунув под один из тысяч усеивающих берег скальных обломков. Теперь оставалось ждать.

Даже в идеально отлаженной службе охраны случаются сбои. Профессионалы знают: самым слабым звеном в любой системе является то, что известный российский политик совершенно точно, хотя, может быть, и несколько цинично, обозвал «человеческим фактором». Практически все похищения государственных секретов, убийства особо охраняемых персон, ограбления банков, диверсии и террористические акты стали возможными благодаря ослаблению бдительности, пренебрежению приказами, циркулярами и инструкциями и тому подобным нарушениям со стороны охраны.

Иногда эти нарушения были самопроизвольными, чаще — тщательно спровоцированными заинтересованными силами. Самое удивительное, что в основе всех отступлений от правил несения службы лежат не тысячи неожиданных и малоизвестных соблазнов или хитроумно расставленных и тщательно замаскированных ловушек, а всего два хорошо известных миру порока, от которых предостерегают каждого человека на протяжении всей его жизни родители, учителя, проповедники, начальники, старшие товарищи: спиртное и женщины.

Капрал морской пехоты из охраны американского посольства в Москве привел в служебное помещение симпатичную девушку, с которой незадолго до этого познакомился на Арбате. Она оказалась «подставой» КГБ и успешно похитила папку с секретной документацией.

Охранники коммерческого банка «Цезарь» по собственной инициативе учинили пьянку на рабочем месте, что облегчило задачу солнцевской группировке, собравшейся облегчить банковскую кассу. Трое бражников расстреляны на месте.

Конвой, перевозивший в «автозаке» особо опасных преступников, согласился «немного отдохнуть» со своими подопечными: послали гонца за вином, отперли дверцы камер, в результате — четыре трупа, восемь бандитов и убийц скрылись.

Во время афганской войны группе боевого охранения подбросили канистру со спиртом — перепившихся солдат зарезали, после чего уничтожили всю роту.

Во Вьетнаме к сторожевой вышке военного аэродрома США подошла женщина и, задрав юбку, принялась мочиться стоя, чем привлекла внимание часового. Пикантное зрелище настолько захватило парня, что он не заметил арбалетчика, приблизившегося на расстояние прицельного выстрела, и получил стрелу в сердце, после чего вьетконговцы взорвали аэродром.

Список подобных примеров может быть продолжен до бесконечности. Специалисты-психологи, наверное, смогут по-научному объяснить, почему Ивановы и Джонсоны одинаково нарушают инструкции и делают то, от чего их неоднократно предостерегали. Верлинова же эти тонкости не интересовали. Просто он ждал, когда Гурий, Артемий, Никон или Орест допустят ошибку. А это обязательно должно было случиться.

* * *

Машинистке-стенографистке Управления по безопасности специальных технических объектов Марине Поповой недавно исполнилось двадцать пять лет. Высокая крашеная блондинка с тонкой талией, массивными бедрами и аппетитными полными ногами, она пользовалась успехом у мужчин как в Управлении, так и за его пределами. Ее это не удивляло, сама себе Марина нравилась и любила голой крутиться перед зеркалом, становясь то так, то этак, принимая соблазнительные позы и обворожительно улыбаясь. Единственное, что ее огорчало — маленькая грудь: неполный второй номер. Чтобы скрыть этот недостаток, она носила бюстгальтеры с толстой поролоновой прокладкой и не снимала их даже во время секса.

Партнеры уверяли, что грудь вполне нормальная и даже красивая, но у Марины выработался комплекс, преодолеть который она не могла. Самой большой мечтой в ее жизни была операция по увеличению бюста. Но, во-первых, она дорого стоила, во-вторых, могла вызвать нежелательные осложнения, повторные хирургические вмешательства, обезображивающие шрамы на теле…

Однажды девушка прочла объявление в газете: «Увеличиваю грудь травами» и позвонила по указанному телефону. Лекарем оказался сухопарый, нервного вида мужичок неопределенного возраста, он долго осматривал предмет коррекции, трогал руками, гладил, при этом раскраснелся и тяжело дышал. Наконец он дал ей травяной сбор и, глядя в сторону, сказал:

— Это пей по стакану, а еще придешь, я тебе наружную смесь приготовлю, будешь на ночь компрессы ставить…

Через неделю, не обнаружив особых изменений, Марина пришла к нему снова. Неожиданно лекарь предложил выпить шампанского. Девушка удивилась, но, поскольку с докторами вроде и положено устанавливать доверительные отношения, согласилась, резонно посчитав, что бокал-другой благородного напитка не принесет ей никакого вреда. Но после второго стакана она почему-то сомлела, а когда очнулась, то обнаружила себя совершенно голой на полу, а мужичок елозил на ней и, судя по ощущениям, вторгался в орган, об изменении которого договоренности не было.

— Ты это чего? — Она сама понимала, что задает дурацкий вопрос, но что было делать, если ее положение оказалось совершенно дурацким.

— Лежи, лежи, не мешай, — лихорадочно шептал лекарь, не слишком успешно продолжая свои действия.

— Да тебе самому надо травами лечиться! Знаешь, что увеличить? — Она нервно рассмеялась, и мужичок потерпел окончательное фиаско.

— Ладно, ладно, — приговаривал он, поспешно одеваясь. — Так и быть, я тебя бесплатно лечить буду… Бесплатно… Приходи еще…

— Спасибо, с меня хватит! — Марина тоже оделась, проверила содержимое сумочки. Все оказалось на месте.

— Что ты думаешь, я украл чего-то? — деланно обиделся лекарь и, глядя под ноги, проводил ее до дверей.

— Ты только это… — напоследок зашептал он, — не дури… Сама ходила, сама пила, сама согласилась… Все сама, все добровольно…

Невзрачная потертая дверь тихо закрылась, а Марина поспешно выскочила из воняющего кошками подъезда.

«Еще легко отделалась, — думала она, постепенно приходя в себя. — Мало ли всяких уродов! Вполне мог по кусочкам в унитаз спустить!»

Ей была неплохо известна криминальная обстановка в Москве, да и во всей стране: совещания, которые она стенографировала, и печатаемые документы содержали много ужасающей информации… Хорошо, что она не отличалась впечатлительностью и служебные страхи не задерживались надолго в аккуратной белокурой головке.

К своей работе Марина относилась предельно прагматично: оклад приличный, плюс надбавка за секретность, плюс пайковые, — набегало больше, чем в любом гражданском учреждении. К тому же существовала возможность перейти из технического персонала в основной состав: инспектором секретного отдела или наблюдателем оперативной службы — с присвоением офицерского звания и резким скачком материального обеспечения. Возможность достаточно призрачная: высшего образования нет, специальной подготовки нет, а девчонок, мечтающих о карьере в ФСК, — пруд пруди!

— Если кто-то меня аттестует, буду с ним спать! — полушутливо объявляла Марина сослуживицам, и те понимали, что шуточный оттенок лишь маскирует истинные намерения товарки, да и не одна она такая умная… Но в одиннадцатом отделе с такими вещами было туго: генерал Верлинов постельных вольностей не приветствовал, начальник оперотдела Дронов тоже являлся примерным семьянином. Да у всего чекистского начальства аллергия на адюльтер — знают, что такое «медовая ловушка», не один контрразведчик на этом погорел…

Другое дело всякие «шнурки» — те лезут без оглядки, им терять нечего, но и толку с них как с козла молока. Как-то на вечеринке Марина попыталась подкатиться к новому начальнику оперативного отдела, но майор Бобриков оказался тверд как скала и сделал вид, что прозрачных намеков не понял, зато прапорщик Кирей среагировал на ее призывный настрой как самонаводящаяся торпеда, подпоил, мерзавец, завел в кабинет и трахнул, можно сказать, насильно — не кричать же, не драться с ним, бугаем…

Трахаться — охотников много, а жениться — нет никого.

Вот сейчас нарисовался лейтенант Вася Скороходов, парень вроде серьезный, но что у него на уме, попробуй узнай… Договорились сегодня в кино сходить, а там видно будет.

Рабочий день подходил к концу, Попова сдала исполненные бумаги в секретный отдел, спрятала в сейф копирку, отвернувшись к зеркалу, подкрасила губы. Сзади хлопнула дверь. Вася? Девушка обернулась. Но это был не он, а прапорщик Кирей, который по-хозяйски защелкнул замок и, улыбаясь, направился к ней.

— Соскучилась?

После того раза он неоднократно повторял процедуру, и каждый раз она ее сносила: не поднимать же скандал.

Но сейчас наглое поведение прапорщика разъярило машинистку.

— А ну пошел вон! — закричала она, представляя, что будет, если Скороходов обнаружит ее запершейся с Киреем. — Пошел вон, я сказала!

— Чего орешь… Давай по-быстрому…

Он действительно управлялся очень быстро. И если захватит, то уже не вырвешься…

Марина лихорадочно огляделась по сторонам, схватила цветочный горшок с засохшим фикусом и с размаху ударила незадачливого ухажера по голове. Глиняные черепки и комья земли разлетелись по комнате, прапорщик оглушенно застыл, и она сильными тычками соединенных рук подтолкнула его к двери, отперла замок и вытолкала в коридор.

— Будешь еще лезть, вообще башку разобью!

— А я добавлю! — к машбюро подходил решительно настроенный Скороходов. Марина поняла, что сейчас будет драка.

— Не надо, Вася, ну его к черту, идиота!

Кирей оскорбился.

— Почему я идиот?

Лейтенант приблизился вплотную.

— Сейчас объясню…

Он замахнулся, но девушка перехватила руку.

— Не надо, пойдем. — Она тащила парня в комнату, и он нехотя поддавался.

Раздосадованный Кирей вытряхивал из головы земляную пыль.

— Ты, лейтенант, не очень… Молод еще! Я в пустыне был, на боевой операции. А ты где?

— Я? Сказать, где я был? — Скороходов осекся. — Я тебе лучше другое скажу. Еще раз к ней полезешь — кости поломаю!

— Испугался… — пробурчал Кирей, чтобы оставить за собой последнее слово, и направился восвояси. Поле боя осталось за соперником. А победитель, как известно, получает все.

Инцидент с прапорщиком способствовал сближению, и вместо кино лейтенант Скороходов оказался в квартире Марины, где и остался ночевать. Поздней ночью, разморенный и пресыщенный любовью, он спросил:

— У тебя с этим Киреем было что-нибудь?

 — Нет, — ответила Марина. — Лезет все время, наглый, как танк…

— Деляга! В пустыне он был! А я знаешь где был? — спросил, понизив голос, лейтенант. — Я в подземелье бомбу закладывал! Еще при Верлинове… Там такие катакомбы… Крысы величиной с собаку! А бомба то ли атомная, то ли еще какая, они дозиметром все время мерили… Я думал, у меня после этого стоять не будет!

— Ну и как он сейчас? — Мягкая рука Марины проверила, как обстоит дело. — Устал, бедненький… Может, и правда после атома? Ну, мы его сейчас полечим…

Она скользнула вниз и поймала обмякшую плоть горячим ртом.

— Только ты не рассказывай никому! Это темная история. Что они там хотели… Потом замуровали шахту — и все! А недавно узнал — Дронов тайком нас ищет. Нас четверо было, остальные уволились и разъехались кто куда… Они так и говорили — лучше подальше, а то не сносить головы. Ой… Ой… О-о-о…

Излучение атомного заряда явно не повредило потенции лейтенанта Скороходова.

Назавтра Марина с удовольствием вспоминала прошедшую ночь. Где-то в периферийной области сознания задержался рассказ Васи, который он просил сохранить в тайне. Что-то в его повествовании увязывалось с другой, ранее слышанной историей. Девушка напрягла память. И вдруг, словно молнией, пробило мозг, соединяя участки, содержащие информацию об одном и том же деле. Машинистка Попова вспомнила допрос начальника института Данилова. И его показания о замурованном под землей ядерном устройстве, угрожающем главному объекту страны.

* * *

Доклад «О нарушениях закона при экспорте российского оружия», который генерал-майор Коржов положил на стол Президенту, состоял из семи машинописных страниц. Хозяин читал внимательно, отчеркивая некоторые места толстым синим карандашом, который секретарь подтачивал несколько раз в день.

«Семь танков „Т-72“ проданы в Хорватию в обход международного эмбарго… Попытка продать в бывшую Югославию две тысячи пулеметов с боеприпасами пресечена Службой внешней разведки… Последняя модель танка „Т-80“ и комплект гранатометов „Тунгуз“ проданы спецслужбам Великобритании… Попытка продать двигатель „РД-33“ ракеты „воздух-воздух“ в ЮАР…»

Закончив читать, Президент некоторое время молчал, постукивая карандашом по поверхности стола, наконец тяжело вздохнул.

— Что ж, будем разбираться…

Было видно, что ему совершенно не хочется выяснять отношения с министром обороны. Тот все-таки олицетворяет реальную силу, на которой покоится президентская власть, и всегда являлся правой рукой Самого. Потому никто не рисковал давать на него компрматериалы. Коржов мог представить реакцию Гонтаря на сегодняшний доклад. И попытался упредить ее.

— Он скажет, что все это ложь и клевета, будет восхвалять верность армии, подчеркивать свою незаменимость…

Начальник СБП принужденно улыбнулся.

— Но армия на сегодняшний день не козырь в политической игре. И Гонтарь не спаситель Президента…

— А кто спаситель? И что козырь? — мрачно спросил Хозяин.

— Козырь — мои люди в Москве и подразделения в регионах. Если заварится каша, они незаметно и почти бескровно выполнят нужную работу. Танковые дивизии и ВДВ с ней не справятся. К тому же международный резонанс совсем другой. Одно дело, если заговор пресекает служба безопасности, и совсем другое, когда в дело вводятся войска.

— Тут ты прав. Но Степашкин уверяет, что никакой каши никто не варит… Да и ты занят совсем другим! — Президент приподнял листки доклада, тряхнул ими и положил на место.

— То, чем я занимаюсь, — это отвлекающий маневр. Акция прикрытия. Но обстановку я контролирую куда четче, чем Степашкин.

— Да? — то ли недоверчиво, то ли удивленно спросил Хозяин.

— Хотите пример? Именно я установил, что в лодке-«малютке», затонувшей у берегов Греции, находятся чрезвычайно важные документы… Они касаются безопасности России и вашей безопасности…

— Что ж это за документы? — Левый глаз Президента чуть прищурился, придавая лицу саркастическое выражение.

«Решил, что я набиваю себе цену, — подумал Коржов. — Сказать, что на Кремль нацелена сейсмическая бомба? И сведения об этом вот-вот попадут в руки возможного противника?»

Он представил, какой эффект произведет это сообщение. Неминуемо разразится скандал, Хозяин потребует немедленного принятия мер для ликвидации опасности, у него повысится давление, возможен сердечный приступ. А Служба пока не в состоянии устранить угрозу, значит, стрессовое состояние нарастает, к тому же недовольный беспомощностью СБП в столь серьезном вопросе Папа обязательно начнет консультироваться с остальными «силовиками», нетрудно догадаться, какие оценки те дадут профессионализму главного телохранителя… Поднимется шум, в дело окажется втянутым Совет безопасности, правительство, Федеральное Собрание, все будут показывать свою значимость и необходимость, предпринимая совершенно бесполезные действия… Для дела — только вред. Для самого Коржова — только вред!

— Я доложу, как только бумаги будут у меня, — веско сказал начальник СБП. — Необходимые меры уже приняты. Характерно, что Степашкин ни о чем не знает.

Последняя фраза Коржова не соответствовала действительности. Система внутренней безопасности ФСК включает в себя перекрестный взаимоконтроль всех служб и подразделений, а также наличие информаторов в каждом из них. Поэтому Директор был осведомлен о том, что Дронов направил группу боевых пловцов к берегам Греции. Он сразу же вызвал полковника к себе.

— Кто санкционировал отправку спецгруппы морского отделения в Эгейское море?

Вопрос был задан ледяным тоном, не предвещающим ничего хорошего. В огромном кабинете сгустилось предгрозовое напряжение. В разные времена хозяйничали здесь железные рыцари, внушающие ужас палачи, клопы-кровопийцы, душители свободомыслия, одиозные тираны — хотя их облик определялся не личностными качествами, а функциональным предназначением, которое тоталитарное государство возлагало на свой репрессивно-карательный аппарат. Но объединяло главных чекистов огромной страны одно — все они были серьезными людьми, и после вопроса, заданного таким тоном, тот, кому он адресовался, имел очень большие шансы немедленно отправиться в расстрельный подвал либо в барак дальневосточного лагеря. Потом под эгидой демократии сюда пришли дилетанты, тоже востребованные современными потребностями государства, не заинтересованного в сильной спецслужбе, способной разоблачать и карать преступников любого ранга, включая должностных лиц из высших эшелонов власти. Теперь самый грозный вопрос вряд ли мог повлечь за собой столь серьезные последствия.

И все же Дронову стало не по себе. Он помялся.

— Президент России, — наконец сказал полковник. И добавил: — Через генерал-майора Коржова.

Теперь замолчал Директор ФСК. Но ненадолго.

— С каких пор мои подчиненные получают приказы от других лиц? — Ледяные нотки сменились явно выраженной озабоченностью.

Дронов лишь пожал плечами. Мол, наше дело маленькое, что приказали, то и сделали… Позиция усердного исполнителя обычно бывает неуязвимой.

Степашкин потянулся к «вертушке», набрал номер начальника СБП.

— Почему вы через мою голову командуете Дроновым? — не здороваясь, возбужденно начал он.

Коржов отозвался очень спокойно.

— Этого требовала безопасность Президента. И страны в целом.

— Безопасность страны — моя забота!

Директор не скрывал раздражения.

— На этот раз вышло наоборот. — Коржов тяжело вздохнул. — Угроза исходит из вашего ведомства. А устранять ее вынужден я.

— Что, что? — задохнулся от возмущения Степашкин.

— Разговор слишком серьезен, даже для защищенных линий связи. Будете в Кремле, загляните ко мне.

Начальник СБП отключился. Его собеседник некоторое время сидел молча, окаменело сжимая трубку в руке и остановившимся взглядом уставясь сквозь Дронова в дубовую панель стенной отделки. Наконец он вышел из ступора.

— Вы свободны. Приготовьтесь сдать дела!

Дронов еще раз пожал плечами, повернулся через правое плечо и вразвалку направился к выходу. Столь непочтительное поведение дало понять Директору, что полковник рассчитывает на могущественную поддержку.

Степашкин встал, несколько раз прошелся от окна к двери и обратно. Судя по всему, подошел момент решающей схватки с Коржовым. Тот не бросает слов на ветер, значит, действительно располагает какими-то убойными фактами, компрометирующими ФСК. И один Бог знает, что он наговорил Хозяину… При таких обстоятельствах сидеть в кабинете просто глупо.

Подойдя к столу, Директор нажал клавишу селектора.

— Машину к подъезду!

По дороге в Кремль он продумал обоснование внепланового визита к Хозяину. Пожалуй, активизация фашистских организаций должна его заинтересовать…

Но Президент выслушал доклад без интереса.

— Сейчас нам не нужна охота на ведьм, — веско сказал он, тяжело глядя на Степашкина. — Нам нужно согласие для спокойной и созидательной работы. И международный авторитет. А убийство российских аквалангистов у греческих берегов авторитету не способствует!

«Проклятый Коржов, — подумал Директор. — Уже настучал…»

— Я докладывал про изменника Верлинова. Это его работа. Недавно он приговорен к расстрелу…

— Речь идет не об изменниках, а о руководителях ФСК. Вы способны контролировать ситуацию в своей службе?

— Так точно…

Президент недовольно хмыкнул.

— Тогда идите и контролируйте! А с предателями надо поступать по закону!

Выйдя в приемную, Степашкин вытер вспотевший лоб, постоял несколько минут, переводя дух, и зашел к Коржову.

— Читайте! — Начальник СБП протянул ему несколько листков с косой красной полосой и грифом «Государственной важности».

Присев к приставному столику как рядовой посетитель, Директор ФСК прочитал четкий машинописный текст. Раз, другой, третий… Сейсмическая бомба… Угроза Кремлю… Координатная сетка в затонувшей СПЛ…

— Не может быть! — Он положил листки на стол.

— Если американцы поднимут документы, то окажется, что может! И если греческая полиция задержит убийцу аквалангистов, то придется признать, — что покойники имеют неприятное обыкновение воскресать. Вы хотите посмотреть выступление своего Верлинова по западному телевидению?

— Почему «своего»?

— Да потому что это ваш сотрудник. И именно он подложил бомбу под Кремль!

Коржов смотрел поверх очков, наблюдая за реакцией конкурента.

Ничего не сказав, Директор ФСК вышел из кабинета. В коридоре он столкнулся с Гонтарем. Министр обороны вышел от Самого, и Степашкин отметил, что, против обыкновения, сегодня тот пробыл у Президента совсем недолго. Да и вид какой-то не такой… Обычно генерал армии подчеркнуто молодцеват, подтянут, энергичен, а сейчас — словно в воду опущенный.

— Есть дело, — отрывисто бросил Гонтарь. — Давай поговорим в моей машине.

Обилие негативной информации и отрицательных эмоций лишило Директора способности удивляться: Гонтарь всегда держался несколько высокомерно, тщательно соблюдал дистанцию и не выказывал желания сблизиться с кем-либо из коллег. Пожалуй, исключением был лишь министр иностранных дел Воронков, с которым Гонтарь охотился, пил водку, и, по слухам, — а Степашкин знал, что они соответствуют действительности, — устраивал «дамские баньки» на потаенных дачах.

— Лучше в моей.

Гонтарь чуть заметно поморщился.

— В твоей так в твоей.

Они вышли из отсека президентских апартаментов. Вход стерегли два волкодава в штатском из службы Коржова. В былые времена весь цековский ареопаг — Генсека, секретарей и членов ПБ[19] — охраняли двойные посты: армейский лейтенант или старлей стоял напротив равного по званию гэбэшника. Разная ведомственная подчиненность ближайших охранников служила дополнительной гарантией безопасности высших руководителей. Теперь все сосредоточено в одних руках. А тот, от кого зависит жизнь Первого лица, не менее могуществен, чем сам Президент…

Проходя сквозь высокие двери, Гонтарь и Степашкин переглянулись, очевидно, подумав об одном и том же. Волкодавы не шелохнулись. Раньше при виде своих главных начальников они вытянулись бы в струнку. Впрочем, раньше ни у Гонтаря, ни у Степашкина не было ни малейшей возможности попасть в коридоры высшей власти.

В вестибюле генералов ждала личная охрана. Когда их окружили рослые парни из числа преданных подчиненных, оба почувствовали себя увереннее.

Кремлевский двор был, как всегда, пустынен. Идеально ровный, чистый, без трещин и выщерблин асфальт напомнил Директору ФСК о затаившейся где-то сейсмической бомбе. Он поежился. Возможно, потому, что дул резкий холодный ветер.

Адъютанты синхронно распахнули дверцы одинаковых черных машин. Словно по негласному уговору, все «силовики» пользовались бронированными «мерседесами-600». Кроме специальной связи и пулеустойчивых скатов громоздкие черные монстры были оборудованы вмонтированными в багажники пулеметами и совмещенными с прицелами видеокамерами. При необходимости откидывалась крышка замаскированного люка, и сидящий рядом с водителем охранник мог вести эффективный огонь в преследователей. До сих пор, правда, такой необходимости не возникало.

Степашкин первым провалился в мягкое кожаное чрево спецавтомобиля, нажал кнопку, и толстое стекло отделило пассажиров от водителя и занявшего свое место охранника.

Гонтарь сел рядом. Но вести серьезный разговор в машине никто не собирался.

— На объект номер семь! — приказал Директор в переговорное устройство.

Через сорок минут они оказались на одной из баз ФСК. Трехметровый бетонный забор с колючей проволокой и электрошоковой системой «Кактус», внешняя и внутренняя охрана периметра, полная уединенность и безопасность.

Два основных «силовика» пошли по узкой дорожке в пожухлой траве вдоль бетонной стены ограждения.

— Сегодня он подставил нас обоих, — начал Гонтарь. — Папа ткнул меня мордой в его паскудный доклад и сказал, что ты тоже облажался со всех сторон. А он один работает за всех и прикрывает наши просчеты.

Хотя имя не произносилось, уточнять Степашкин не стал, прекрасно понимая, о ком идет речь.

— То, что он делает, вообще не входит в функции главка охраны! — возмущенно вытаращил водянистые, с наглецой, глаза министр обороны. — Ладно, если бы это раскопали твои люди, мы бы всегда договорились и решили все вопросы без излишнего шума.

«Как же, как же, — саркастически подумал Степашкин. — Ты такой кроткий и покладистый…»

— Но он влез и в твою, и в мою компетенцию! И мы не знаем, что он шепчет Папе на ухо!

— Почему же… Про меня — что я не тяну свою должность. Про тебя, очевидно, то же самое. Поговаривает об объединении всех силовых структур. Догадываешься, кто будет ими руководить?

— Да нет… Папа его от себя ни на шаг не отпустит. — В голосе Гонтаря отчетливо слышалась плохо скрытая ненависть.

— Какая разница… Проведет управляемого человека из своих конфидентов… Во всяком случае, меня он крепко взял на крючок!

— Насколько крепко? — быстро спросил министр.

— Если доведет свое дело до конца, то в ФСК появится новый руководитель.

— Вот так… — Гонтарь присвистнул. По большому счету, судьба собеседника его мало волновала. Но важен прецедент. «Сегодня — ты, а завтра — я…» Каждая победа укрепляет позиции врага. Значит, надо ему всячески мешать.

— У него создана агентурная сеть за рубежом, имеются свои резидентуры в посольствах, — продолжал Степашкин. — Помнишь генерала Верлинова?

— Еще бы! Он хотел ткнуть ГРУ мордой в грязь и подорвать авторитет всего министерства! Только наши его переиграли. Потому он и пытался скрыться. Собаке и смерть собачья.

— Наш друг установил, что Верлинов жив. И собирается на этом сыграть.

— Жив? — удивился Гонтарь. — Это плохо! Но ему же вынесли приговор!

— Вынесли. Но в Греции ему от этого ни холодно ни жарко.

Министр остановился, внимательно рассматривая выкрошившийся шов между бетонными плитами.

— А как по этому поводу настроен Папа?

— Сказал, что с предателями надо поступать по закону.

Гонтарь усмехнулся.

— Вот по закону и поступим. Я пошлю своих «летучих мышей» исполнить приговор! Пусть наш друг потеряет свои козыри!

— Неплохая мысль, — сказал Директор ФСБ.

* * *

Христофор Григориадис мучался от раздвоения личности. Такое с ним уже случалось — после вербовки в Москве. Он считал себя порядочным человеком, джентльменом, даже псевдоним выбрал соответствующий. Правда, это было тогда, когда сознательно и добровольно пошел на сотрудничество с американской разведкой. Подписывая вынужденное обязательство работать на КГБ, он предоставил Верлинову право дать ему конспиративное прозвище. Потому что понимал: становясь «двойным» агентом, он делает первый шаг по скользкому пути, очень часто ведущему прямиком к могиле. И безвозвратно утрачивает достоинство джентльмена. Верлинов присвоил ему псевдоним «Орел» — агенты любили громкие, благородные, значительные прозвища, компенсирующие те моральные издержки, которые неизбежны при оперативной работе.

Джентльмен-Орел переживал оттого, что сущность его раздваивалась, и аккуратно пытался сбросить умело накинутое ярмо. Такое случалось нечасто, но ему удалось вернуться в ипостась Джентльмена. Во многом удачу обеспечила терпимость курирующего офицера:. Верлинов не поставил вопроса о принятии к ускользающему Орлу так называемых «острых мер».

Нынешнее раздвоение Джентльмена было связано с противоречием между чувством и долгом. Долг предписывал раскрыть Роберту Смиту настоящее имя Джеймса Кордэйла, но чувство благодарности Верлинову этому препятствовало. Христофор помнил овладевший им ужас при реальной угрозе пятнадцатилетнего срока в страшной русской тюрьме. И хотя Верлинов выручил его по служебной надобности, Орел рассматривал бывшего куратора как своего друга-спасителя. В этом состояла беда Христофора: агент не должен поддаваться чувствам, ему категорически противопоказана сентиментальность. Конечно, в данном случае играла свою роль и подписка гражданина Григориадиса о сотрудничестве с КГБ, хранящаяся в далеких московских архивах, и пятьсот тысяч долларов, которыми гость расплатился за предоставленное убежище, но Джентльмен искренне верил, что движет им исключительно благодарность.

И на Сирое он прибыл, чтобы выполнить просьбу Верлинова. Просоленные доски пирса пахли морскими водорослями, голодные чайки кружили у дальнего причала над мачтами «Марии», молодой англичанин фотографировал «Полароидом» тоненькую подружку с развевающимися по ветру волосами. В небольшой таверне на набережной все столики пустовали, хозяин обрадованно рванулся навстречу, но вынужден был скрыть разочарование: Христофор заказал лишь чашечку кофе.

Расстегнув плащ, он присел за столик у окна. Хотелось выпить вина под копченых мидий, но перед встречей с Циклопом он немного нервничал, да и невесть откуда взявшиеся в «мертвый» сезон туристы настораживали…

Джентльмен устал. Он никогда не признавался, даже самому себе, что провал в Москве поселил где-то глубоко в лабиринтах души постоянный страх. С тех пор он избегал рискованных ситуаций и с нетерпением ждал момента, когда можно будет выйти из игры. Появление гостя из прошлого, давнего друга-врага, лишь обострило затаенное чувство. Христофор тяжело вздохнул. Он поможет ему. И пусть уходит. Услуга за услугу — и они квиты.

Громоздкая фигура Циклопа появилась в конце набережной. Джентльмен поднял маленькую чашечку, сделал глоток и незаметно осмотрелся. Вроде бы все спокойно. Только эти туристы… Но, похоже, они заняты лишь друг другом. И находятся слишком далеко для аудиоконтроля. Хозяин? Ведет себя совершенно спокойно, деловито насыпает в жаровню древесные угли. К тому же таверна выбрана совершенно произвольно из полутора десятков точно таких же… Нет, здесь все чисто.

Циклоп поравнялся с таверной, лениво взглянул в окно. Их взгляды встретились. Джентльмен кивнул. Громадный детина замедлил шаг и остановился, будто внезапно почувствовал желание чего-нибудь съесть или выпить. Когда он шагнул ко входу, это выглядело вполне мотивированно.

— Белого вина и копченых мидий! — грубым голосом приказал вошедший и сел на жалобно скрипнувшую табуретку напротив Христофора. Голос соответствовал его облику. Крупная голова, массивное тело, мощные руки. Резкие черты будто вытесанного топором лица, мутноватый взгляд красных глаз — наглядного подтверждения сотен глубоководных погружений, кессонной болезни, кислородных голоданий. Чуть выше переносицы круглый шрам — след не вовремя сработавшего капсюля-детонатора.

— Что надо? — не тратя времени на дипломатические изыски, спросил Циклоп.

«Итальянец по происхождению, американский гражданин по паспорту, тридцать три года, десять лет службы в военно-морских силах США, специальность — подводные взрывные работы, — словно на мониторе компьютера высветились в памяти Христофора анкетные данные собеседника. — Привлекался к выполнению специальных заданий ЦРУ…»

— Что надо? — недружелюбно повторил специалист по глубоководным взрывам и оглянулся. Он бы до сих пор продолжал служить во флоте, но в девяносто первом году «Коза ностра» попыталась привлечь земляка к транспортировке наркотиков. Циклоп отказался и должен был умереть, но не захотел, поэтому умерли два человека из Синдиката, а он бежал из страны и укрылся в Греции, ежедневно и ежечасно ожидая приветствия на родном языке, за которым последует выстрел в лицо. Организация не прощает пролитой крови своих членов и никогда не перестает искать отступников.

— Хочу предложить работу, Джузеппе, — миролюбиво сказал Христофор. — Очень хорошо оплачиваемую работу.

Хотя Циклоп и входил в агентурную сеть островной резидентуры ЦРУ в Греции, он крайне неохотно выполнял задания, почти всегда связанные с возможностью «засветиться». Но полностью разрывать отношения с «Фирмой» опасался, ибо это резко повышало вероятность услышать роковое приветствие. Григориадис знал, что он хочет скопить денег и обрубить все концы к прошлой жизни, скрывшись не только от убийц «Коза ностры», но и от правительственной разведки.

— Ты получишь крупную сумму, а главное, тебя никто не увидит… — продолжал Христофор. — Потому что работать придется под водой…

Каменное лицо не дрогнуло. Хозяин поставил на стол блюдо с аппетитно пахнущими мидиями и бутылку вина. Циклоп жадно выпил первый стакан.

— Ладно, рассказывай, — буркнул он. Практически это означало согласие.

В то время как Джентльмен излагал Циклопу суть дела, генерал Верлинов проводил оперативный поиск. Он дождался подходящего момента: воспользовавшись отсутствием хозяина, обслуга отмечала день рождения Ореста. Сидя на веранде, Верлинов слушал, как внизу на кухне звенели бутылки, звучали тосты, потом голоса сделались громче, а речи бессвязнее, затем начались песни…

«Пора», — решил он и осторожно вышел из дома. Темный спортивный костюм, в котором он обычно совершал пробежки, идеально подходил для предстоящей операции, черную вязаную шапочку можно было в случае необходимости натянуть на лицо: в нижнем, подвернутом крае он прорезал отверстия для глаз. Побежав, как всегда, по знакомым тропинкам, Верлинов достал из тайника нож, веревку, фонарь и отмычки, после чего изменил маршрут и крадучись вернулся к причалу.

На берегу стоял большой, сложенный из белого камня сарай. По мосткам, уходящим в море, сюда затаскивали катер и шлюпку, здесь же хранились запасные паруса «Марии». Интуиция подсказывала Верлинову: если его подозрения верны, то именно здесь находится то, что он ищет.

Прочная железная дверь запиралась массивным висячим замком. Верлинов вставил в него отмычки, нажал раз, другой, третий… Механизм не поддавался. Подобная работа требует постоянных практических навыков, а Верлинов тренировался последний раз более тридцати лет назад. Чертыхаясь, он менял угол ввода и взаимное расположение сталистых проволочек, искал нужное положение концевых крючков… Бешено колотилось сердце, тяжесть в затылке свидетельствовала о повысившемся давлении. В любой момент кто-то из сторожей мог спуститься к берегу, к тому же человек, возившийся у запертой двери, обязательно привлекает внимание каждой проходящей по морю посудины. Такие авантюры по плечу молодым разведчикам — лейтенантам, старлеям, капитанам… А если человеку за пятьдесят и последние десятилетия он занимался руководящей кабинетной работой, то никому и в голову не придет выпускать его в «поле».

Генерал вытер вспотевший лоб. Хотелось бросить все к чертовой матери и вернуться на виллу, сохранив безопасное до поры положение гостя. Но Верлинов знал: в самых безвыходных ситуациях надо бороться до конца. И хотя бы на один ход опережать предполагаемого противника. Он с силой прижал проволочки, резко повернул… Ничего. Нежно зажал отмычки в пальцах и по миллиметру двинул их вкруговую. Наконец раздался щелчок и замок открылся. Верлинов скользнул внутрь и притянул за собой дверь.

В сарае было темно; он включил фонарь, и узкий яркий луч высветил груду такелажа, какие-то ящики, бухты толстого каната, блестящий борт глиссирующего катера… Медленно продвигаясь вперед, Верлинов осматривал содержимое сарая. Несколько спасательных жилетов, ярко-оранжевые конусы буев, подвесной мотор к глиссеру, бочки с горючим, канистры с моторным маслом…

На кухне продолжалось веселье, но оно начинало приобретать тяжелый характер затянувшейся пьянки. В таких случаях атмосферу может разрядить появление женщин, полиции или банальная драка. Приводить на виллу женщин мог только хозяин, поэтому подобный вариант исключался, к глубокому сожалению всех четверых бражников. Полиция была поблизости: Иорданидис и Влакос ждали, когда сумерки сгустятся, чтобы начать действовать, но участники застолья об этом ничего не знали. Оставалось одно…

Мрачным взглядом Орест оглядел собутыльников, выбирая жертву.

— Почему ты оставил пост? — угрожающе спросил он.

— Кто, я? — удивился Никон. — Ты же сам позвал!

Никон был самым молодым и потому больше всех подходил для показательной расправы.

— Почему ты оставил пост? — Орест приподнялся и, целясь в голову, ударил, но не попал, а, потеряв равновесие, повалился на стол.

— Ты что?! — Никон вскочил, схватив со стола нож. Лицо его покрылось красными пятнами, глаза сверкали. Несмотря на молодость, он явно не подходил на роль жертвы. Но отступать Орест не привык, рука метнулась к бутылке, пальцы привычно обхватили горлышко.

— Успокойся, Орест. — Гурий перехватил его кисть, прижал к столу.

— А ты обойди территорию, спустись на причал, увидишь яхту — дай знать, — приказал он Никону.

И, с трудом удерживая угрюмого здоровяка, выдавил:

— Так будет лучше.

— Перестаньте, — возразил Артемий. — Хозяин вернется утром. Для чего ломать компанию? Брось нож, положи бутылку…

— На меня с железкой?! — не унимался Орест. — Я тебе шею сверну!

Пожав плечами, Никон вышел во двор и неверной походкой двинулся по лестнице вниз, к причалу. Нож он по-прежнему крепко сжимал в руке.

Через пятнадцать минут Верлинов обнаружил то, что искал. В углу, за новым двигателем для яхты, надежно укрытый брезентом лежал на тележке подводный скутер. Тот самый, на котором он прибыл к Тиносу и который, по словам давнего друга Христофора, находился глубоко под водой, в недоступной скальной расщелине. Скутер являлся неопровержимой уликой. И раз Христофор счел необходимым ее сохранить, значит, намеревается использовать… Самые худшие предположения генерала начинали сбываться.

Действуя скорее интуитивно, чем по расчету, он отвинтил крышку топливного бака, поднес к горловине фонарик, качнул скутер. На самом дне колыхнулся тонкий слой высокоочищенного керосина. Точно такое топливо используется и в глиссере… Он проверил содержимое ближайших бочек. Солярка… Опять солярка… А вот здесь то, что надо! Теперь надо найти переливной шланг…

Вскоре струя горючего устремилась в пустое чрево индивидуального носителя. Вначале это сопровождалось звенящим гулом, Верлинову казалось, что он разносится по всей округе. По мере заполнения бака звук приглушался. Когда отражающая свет поверхность приблизилась к горловине, Верлинов прекратил заправку.

«Пора уходить, — мелькнула тревожная мысль. — Могли хватиться, а если вернулся Христофор, он обязательно заподозрит недоброе…»

Тревога генерала имела под собой основания. Вышедший на причал Никон услышал в сарае возню и обнаружил, что дверь отперта. Он хотел поймать неизвестного в ловушку, но Верлинов предусмотрительно забрал замок с собой. Тогда Никон занял наблюдательную позицию в густом кустарнике и принялся нетерпеливо ждать, лаская вспотевшей ладонью гладкую рукоятку ножа. Он покажет Оресту и всем остальным, кто бдительней несет охрану!

Темная фигура появилась в проеме приоткрывшейся двери. Никон напрягся, рука с ножом налилась зловещей силой. Два прыжка, и косо сточенное лезвие войдет под ребра злоумышленнику. Но тот вел себя как-то странно. Раздался лязг металла, щелчок возвращенного на место замка. Значит, это не обычный вор… Человек повернулся, свет уличного фонаря осветил лицо. Никон едва сдержал возглас удивления: перед ним стоял друг хозяина — мистер Роберт Кордэйл! Хорош бы он был, если бы пырнул американца ножом! Но, с другой стороны, зачем ему под покровом темноты шарить в сарае? Тут что-то не так… Лучше всего рассказать об увиденном господину Христофору!

Спрятав снаряжение взломщика, Верлинов вернулся в дом. На кухне громко спорили, никем не замеченный, он проскользнул в свою комнату. Вылазка прошла удачно. Правда, руки и ноги дрожали, сильно билось сердце, хотелось выпить… Зато он узнал очень важную вещь: «друг» Христофор держит его на крючке! Предоставил полную свободу, по первой же просьбе достал паспорт, оружие, а сам… Кстати, об оружии…

Привычным движением он извлек из кобуры «маузер», разрядил, в три движения снял кожух-затвор, чуть повернув, вытряхнул на ладонь ствол, посмотрел через окно выбрасывателя на передний срез затвора. В дырочке посередине таится боек. Когда курок падает с боевого взвода, боек на миг выскакивает и жалящим ударом накалывает капсюль патрона. По крайней мере, так должно быть в исправном оружии. Просунув сзади зубочистку, Верлинов нажал на подпружиненный ударник, сдвигая его в переднее положение. Но боек не высунулся, лишь в отверстии проглянул излом металла. «Маузер» годился только для того, чтобы забивать мелкие гвозди.

Ну что ж… Это развязывает руки. «На войне как на войне!» Он выпил стакан мартини с тоником. В возбужденном мозгу роились вопросы, ответы на них, просчитывались варианты своего и чужого поведения, рождались планы операций… Верлинов понял, что не заснет. Патентованное снотворное лежало в кармане. Заодно испытать его действие… Приготовив вторую порцию спиртного, генерал бросил в него бесцветную таблетку. Маленький шарик превратился в мутноватое облачко, через несколько секунд оно растаяло. В красном вине, которое любит Христофор, препарат растворится незаметно.

На этот раз Верлинов пил мартини как заправский дегустатор: мелкими глотками, тщательно смакуя каждый. Посторонний вкус не ощущался. Допив, он снял часы и сел в кресло у окна, следя за минутной стрелкой. Первые признаки проявились через пять минут: мысли успокоились, тело расслабилось, он сладко зевнул и перешел на кровать, где продолжил эксперимент в горизонтальном положении. Дремота накатывала мягкими волнами, но он видел циферблат еще десять минут и успел подумать, что переходный период надо будет сократить. Потом часы выпали из рук и ласковые волны тумана поглотили его сознание.

Тем временем приступили к действиям Иорданидис и Влакос. Несколько часов назад они заняли наблюдательный пункт на выступе скалы над виллой и через бинокль тщательно изучили обстановку. Яхты на Месте не было, сторожа пьянствовали, единственным местом, куда они могли проникнуть, являлся сарай на берегу моря. Когда сумерки сгустились и гость Григориадиса вернулся с ежевечерней пробежки, полицейский и контрразведчик направились к намеченной цели.

— Куда пошел этот пьяный? — спросил Андреас. — Как бы он нам не помешал…

— Вряд ли, — ответил Влакос. — Скорей всего, отправился за вином. Стань на повороте, увидишь его или кого-то еще — свистнешь.

Сам Влакос, приготовив универсальную отмычку, подошел к двери. Его приспособление не шло ни в какое сравнение с самодельными крючками Верлинова, да и навыки были гораздо свежее, поэтому замок открылся сразу, словно от родного ключа. Специальный фонарик размером с карандаш давал сильный луч, яркое световое пятно металось по захламленному помещению. Внимание привлек острый запах разлитого горючего. Контрразведчик двинулся на запах. Теперь луч фонаря двигался более упорядоченно и целенаправленно, описывая круги, которые становились все уже. Наконец световое пятно уперлось в серо-голубую сигару длиной около двух метров и полуметра в диаметре. Трехлопастный винт под защитной решеткой, вертикальный и горизонтальный рули, опорные ручки с деталями управления… Это был скутер боевого пловца!

Деловито и тщательно Влакос осматривал находку. Вмятин ка, несколько царапин, выписанная черной краской цифра 3 на носовой части… Такой же номер запечатлела автоматическая фотокамера на борту затонувшей СПЛ. Быстро сунув руку под куртку, он извлек миниатюрный фотоаппарат. Клац! Щелчок затвора совпал со вспышкой блица. Клац! Еще одна вспышка разорвала темноту. Затаившийся у входа Никон отпрянул.

Спрятав аппарат, контрразведчик собрался было уходить, но ощущение незавершенности работы удерживало его на месте. Он привык доверять своим чувствам, а потому задержался. И тут же понял, в чем дело. Подводный скутер чужой страны относился к числу вещей, представляющих угрозу для безопасности Греции. Его недавно заправили. Кто и зачем — неизвестно, но приведение в готовность диверсионного средства только усиливает угрозу республике. Значит, эти действия следует нейтрализовать!

Зажав фонарик в зубах, Влакос подобрался к стальной сигаре вплотную, нашел горловину топливного бака, отвинтил крышку. Взявшись за ручки, рывком повернул скутер на бок, керосин полился по корпусу, с тихим плеском стекая на бетонный пол. Еще рывок, горловина оказалась внизу и горючее хлынуло на бетон толстой струей. Густые едкие пары мигом окутали контрразведчика, он задержал дыхание и принялся осторожно перебираться через стальную громаду двигателя, лихорадочно размышляя, есть ли в подметках ботинок гвозди и могут ли они высечь смертоносную искру…

Луч фонаря стал видимым, словно в клубах тумана, и мысли Влакоса приняли другое направление. Если лопнет лампочка… Он подавил желание нажать кнопку выключателя: при размыкании контактов может возникнуть искра…

Так и шел спиной к двери, не чувствуя одеревеневших челюстей. Рот переполняла горькая слюна, она бежала по тонкому, похожему на взрыватель стержню фонарика и капала на одежду, сознание отстраненно фиксировало этот непорядок где-то на десятом плане: на первом бушевали клубы пламени и беспомощно корчилась в мучительных судорогах черная обугленная кукла… Влакосу казалось, что прошла вечность, прежде чем он оказался на улице, очень осторожно прикрыл за собой дверь и выключил фонарь, который уже не был похож на взрыватель.

«Повезло», — подумал он, глубоко вдыхая свежий морской воздух и сдерживая рвотный рефлекс, возникший то ли от керосиновых паров, то ли от пережитого страха.

Но на этом везение контрразведчика кончилось. Потому что не успевший протрезветь и окончательно обалдевший от нашествия нагло хозяйничающих на охраняемой им вилле людей Никон выскочил из темноты с выставленным вперед ножом. Влакос успел уклониться и отработанным приемом ударил нападающего в гортань. Тот бесформенным кулем рухнул на землю.

— Похоже, он мертв, — определил подбежавший Иорданидис. — Скверная история!

— Самооборона, — безуспешно пытаясь скрыть волнение, сказал контрразведчик. — Ты видишь, что у него в руке? Еще секунда, и мои кишки вывалились бы наружу!

— Верно. Но мы незаконно проникли на частную территорию. Значит, об обороне не может быть и речи… Не представляю, что писать в рапорте…

— Ничего! — холодно отрезал Влакос. — Иди туда, где стоял!

Секунду помедлив, полицейский выполнил команду.

— Не представляю, как ты выпутаешься из этой истории, — бросил он через плечо.

Но контрразведчик хорошо знал, как выходить из сомнительных ситуаций. Оставшись один, он подтащил труп к краю причала и столкнул в воду. Раздался всплеск — и море сомкнулось над мертвецом. Проблема была разрешена.

Теперь следовало быстро убираться с опасного места.

Собранные данные оправдывают затраты времени и нервов. Лишь несчастный случай со сторожем портил настроение. Но в оперативной работе случаются подобные накладки.

* * *

Когда готовится специальная операция, по ликвидации, то лучше, если исполнитель лично заинтересован в результате. Поэтому на операцию «Л» в Грецию утвердили майора Плеско. В свое время генерал Верлинов чуть не подвел майора под расстрел, теперь естественное человеческое желание поквитаться совпадало со служебным заданием, что гарантировало почти стопроцентный успех.

В последние годы операции «Л» проводились крайне редко, и начальник подотдела физических воздействий собирался в командировку словно в первый раз. Ему оформили настоящий служебный паспорт от Министерства внешней торговли, открыли месячную визу; военный атташе российского посольства забронировал гостиницу в Афинах и провел необходимую подготовительную работу.

Наибольшие затруднения возникли у Плеско с выбором инструмента. Он не знал условий операции, ориентироваться предстояло на месте, поэтому на всякий случай захватил универсальный набор. Винтовка СВД[20] с мощным оптическим прицелом и глушителем, «стрелка», работающая на ближней дистанции, три мины — магнитная шайба размером с коробочку из-под гуталина, замаскированный под камень фугас направленного действия, массивная дорогая авторучка, дающая сотню не определяемых рентгеном осколков. В набор входил также чемоданчик с контактным, газообразным и капельно-жидким ядами. Все оружие поместили в прочный деревянный ящик, причем СВД на пружинной растяжке покоилась в отдельном отсеке. Ящик обили стальной лентой, обвязали проволокой, обшили брезентом, а снаружи поставили специальные штампы «Дипломатическая почта России» и печати Министерства иностранных дел, защищающие содержимое куда надежней ленты, проволоки и брезента.

Будучи по натуре педантом, Плеско изучил фотографии приговоренного, описание его примет и привычек.

Ранним рейсом «Аэрофлота» из кишащего пассажирами «Шереметьева-2» вылетел на Афины маленький неприметный человечек с незапоминающимся морщинистым лицом, предъявивший на таможенном посту один довольно потертый чемоданчик с личными вещами. Основной багаж следовал отдельно.

Глава четвертая

Аслан Идигов проснулся с тяжелой головой и отвратительным, хотя и ставшим привычным, привкусом во рту. Последние три года он напивался почти каждый день, старики неодобрительно косились, но рты не раскрывали: в свободной Республике Ичкерия каждый делает что хочет. И что может. А национальный гвардеец может все, что хочет. Мулла, конечно, брюзжит про Коран, но Коран писали давно… К тому же там прямо сказано: Аллах милосерд и всепрощающ… А вчера и вовсе никакого греха: гуляли свадьбу младшего Хамзаева, а на свадьбе любой нормальный мужчина обязан выпить за мир в доме и здоровье молодых. Только самый отъявленный святоша не поднимет стакана. К счастью, таких в республике все меньше и меньше.

Аслан сел на широкой, со сбитым, давно не стиранным бельем кровати, осмотрелся. Спал он в измятом камуфляжном комбинезоне, не сняв высоких шнурованных ботинок. Жаль, не подвернулась вчера никакая баба! А невеста у этого сопляка ничего… Ну да посмотрим… Хамзаевы не сильно обрадовались, когда он заявился на торжество. Не потому, что незваным: в такой день любой односельчанин — желанный гость, а он даже дальний родственник. Это из-за прошлого… Чистоплюи! Тогда они в один голос твердили про опозоренную честь семьи. Если бы не новые времена — выставили бы с позором бывшего арестанта! Не посмотрели на богатые подарки — пригоршню колец, цепочек, кулонов… Хотя если бы не новые времена, он бы гнил заживо в Наурской колонии, разматывая двенадцатилетний срок, и даже не мечтал о свадьбах, камуфляже, оружии…

Автомат валялся на полу, под рукой. Закопченный ствол остро пах пороховым нагаром, магазин был пуст. Какая свадьба без стрельбы! Раньше, когда только захватили русские арсеналы, к продаваемому автомату прилагалось два рожка с боевыми патронами и один — с холостыми. Холостые почему-то быстро закончились. То ли их меньше было, то ли ими палили чаще… Можно и боевыми салютовать, но хозяевам это не очень нравится: пули пронизывают потолок, дырявят крышу. К тому же рикошеты… В прошлом месяце Али Шовгенова убило — от газовой трубы отскочило прямо в голову! Недавно и жениху ухо оторвало. Вот смеху было! Все подходили и спрашивали: «Только ухо? Все остальное на месте? Ты хорошо проверь!» А тот сидит с перевязанной башкой, отшучивается: «Самое главное при мне, а уха и одного хватит!» Хотя видно: ему не очень-то весело — весь бледный, кривится… К тому же вполне могло и самое главное отхватить — просто повезло, случай благосклонно распорядился.

Первое, что сделал Идигов, поднявшись с кровати, — снарядил магазин, проверил запасные. Один он расстрелял, второй, как и положено, оставил на непредвиденный случай. Значит, хотя и пьет, но ума не пропивает.

«Молодец, Аслан!» — похвалил он сам себя.

Ступая по замызганному, усеянному мусором, пустыми бутылками и банками из-под консервов паркету, он подошел к высокому трюмо в резной дубовой оправе. Собственное отражение очень не понравилось: мятая одежда, мятое лицо, растрепанные волосы, неопрятная многодневная щетина, которую нельзя назвать бородой, мутные бессмысленные глаза.

Чушкарь — всплыло из тайников подсознания оскорбительное прозвище. Так звали его на зоне. Там не любят насильников и, как правило, опускают на самое дно… Вспоминать прошлое он не хотел, к тому же теперь у него был автомат. С размаху он ударил прикладом, коварное зеркало разлетелось вдребезги. Чушкарь исчез. На первом этаже просторного, богато обставленного, хотя и предельно запущенного дома стоял могучий Волк.

Такой же, как изображен на зеленом знамени суверенной и независимой Ичкерии. «Волком» назвали и автомат, изготовляемый в республике для защиты суверенитета и независимости. Правда, волчью эмблему не признала не только завистливая Россия, но и ни одна страна мира, а автомат, впитавший достижения конструкторской мысли и передовых чеченских технологий, способен без задержек выпустить лишь десяток патронов. Однако для самозваного Волка-Идигова подобные мелочи не имели значения. Он пользовался русским «Калашниковым», и это совершенно не оскорбляло национального самосознания, а на дипломатию и политику ему всегда было глубоко наплевать.

Наступая спецназовскими ботинками на хрустящие осколки, Волк направился к выходу. Ему не было жаль зеркала, как и других предметов обстановки, да и самого дома — в любой момент он может спалить его и выбрать себе другой, какой понравится. Русаки, армяшки и другие иноверцы постепенно выдавливаются из республики, дома и квартиры освобождаются. А особо упрямых можно поторопить… В этом добротном кирпичном доме жил с семьей русак, который видел, как он затащил ту девчонку в лесополосу. Главный свидетель на суде. Надеялся, дурак, на свою Россию, на свой закон, думал: Чушкарь так и сдохнет за колючей проволокой! А здесь не Россия, здесь Чечня и законы свои…

Когда всех зеков выпустили на свободу, Волк с десятком товарищей зашел к главному свидетелю… Теперь он вершил свой суд, и никакие российские законы ему не мешали. Русак вытаращил глаза, увидев вооруженный отряд, жена подняла крик, дети забегали — сыну лет десять, дочери двенадцать, как той, в лесополосе… Каждый выбирал на свой вкус. Бабу привязали к широкой кровати, девчонку разложили на столе, пацана — прямо на полу… Хозяину дали по башке прикладом и тоже использовали, но в основном на девчонку с бабой налегали. Ребята оголодали, по четыре-пять раз заходили… Девчонка не выдержала, окочурилась, у бабы тоже кровь пошла, пришлось придушить. Пацана увезли куда-то, а главному свидетелю Волк самолично голову отрезал, вон пятно осталось в коридоре…

Выйдя на улицу, Волк отправился в частное кафе, где гвардейцев кормили и поили бесплатно. Там уже сидели человек двенадцать, как водится, в обвешанной гранатами и патронами камуфле, с автоматами.

— Салям!

— Салям!

Он поздоровался со всеми за руку, с другом по зоне Али расцеловался.

— Чего делать будешь? — поинтересовался тот.

— На поезд пойду. — Волк подцепил пальцами кусок вареной баранины, быстро сунул в рот, ножом выловил из пиалы скользкий ромбик теста, повозил в остром соусе и, отправив вслед за мясом, отхлебнул крепкого бульона. — Хорошее жижгале, — удовлетворенно икнул он и налил себе пол стакана водки. — А вы куда?

— Сейчас в милицию, надо Хасанова брата вытащить.

— А за что его?

— Не знаю. И Хасан не знает. Пойдем с нами, спросишь. Нам как раз человек шесть нужно, чтобы менты не выступали.

— Они и так не будут.

— Не Должны, — согласился Али. — Но чем больше людей, тем лучше.

— А сколько время?

Али расхохотался.

— На часы денег нет?

— Разбил, — равнодушно сказал Волк. — Так сколько?

Продолжая смеяться, Али закатал рукав.

— Выбирай!

От запястья до локтя подмигивали цифрами, тикали, шелестели и беззвучно дергали секундными стрелками шесть пар механических, кварцевых, электронных часов.

— Давай эти…

Волк примерил обновку.

— Так идешь?

— Пошли. До часу успеем.

— Куда спешишь? Поезд вечером…

— С часу до двух по трубопроводу девяносто пятый погонят. Я обещал Руслану Тепкоеву помочь заправиться.

— Тепкоеву? Магомета брату?

Волк кивнул.

— Он всю Москву держит! — Али уважительно присвистнул.

— Я к нему скоро поеду, — не удержался от хвастовства Волк. — Уже все решено, только сигнала жду. Там серьезное дело…

— Скоро здесь самое серьезное начнется. — Али вытер о скатерть жирные руки. — Не прозевайте там в Москве.

— А как ты в Москву поедешь? — вмешался в разговор Хасан — высокий, наголо бритый мужик лет сорока.

— На поезде.

— И не ловят?

— А чего меня ловитв?

— Ну, дураки! — изумился Хасан. — Если бы наших из Москвы выгоняли, квартиры отбирали, машины, разве мы бы к себе их пускали?!

— То мы, а то они, — наставительно сказал Али. — Мы правоверные, а они кто? Ладно, пошли!

Хасанова брата освободили очень быстро. Подошли к райотделу, стали кучей, Али и Хасан зашли внутрь, потом дежурный выглянул в окошко, и через пять минут вышел высокий, наголо бритый человек, полная копия Хасана.

— Автомат не отдали, курвы! — ругался он. — Говорят: завтра приходи, начальника сейчас нет. И приду!

— За что тебя брали? — спросил у освобожденного Аслан, облизывая сбитые костяшки пальцев. Видно, вчера не обошлось без драки, но он ничего не помнил.

— Да ни за что! — выругался тот. — Едем с ребятами в джипе, стоит какое-то барахло — «тройка» или «шестерка»… Ну и дал по ней очередь для смеха… Аккуратно, даже не задел никого! А они автомат не отдают!

— Шайтан с ним, с автоматом, новый достанем! — Хасан оглушительно хлопнул брата по плечу. — Пойдем, отметим твою свободу! А потом — русаков щупать!

Сославшись на дела, Волк отказался от дальнейших развлечений. Один из гвардейцев на джипе с крупнокалиберным пулеметом в салоне подвез его к трехэтажному дому с огромной параболической антенной на крыше. Здесь он пересел в темно-вишневый «мерседес», и сияющий от гордости Руслан повел свою новую машину к выезду из Гудермеса.

Через двадцать минут «мерседес» остановился на окраине небольшого села у метровой трубы тянущегося от горизонта к горизонту топливопровода. Выпуклые бока трубы были испещрены деревянными пробками, из-под многих просачивалась остро пахнущая жидкость. Кое-где она успевала испариться, а в некоторых местах капала на землю, образуя лужицы разных размеров.

— Плохо пробки выстругали, некругло, — пояснил Волк. — Это опасно. Неделю назад ребята заправились, а когда запустили движок — пары взорвались! И сгорели все четверо вместе с машиной… Хорошая машина, «понтиак», новая… Жалко! Имей в виду: и отравиться можно. Двоих так и нашли — один на трубе висит, как червяк, другой внизу валяется. Ты все приготовил?

— Да.

Руслан улыбался. Рассказанные страшные истории его не тронули, он думал лишь о том, как заправить своего красавца. Сопливый еще, глупый, едва девятнадцать исполнилось. Никогда бы Аслан Идигов не стал иметь с ним дело, если бы не Магомет. Тот в тринадцать лет изрешетил кровника прямо в суде. И этот с характером. Зачем ему самому бензин добывать? Скажи слово среднему брату, и Абу пригонит цистерну! Не хочет одалживаться, зависеть… Своими руками — оно надежней.

— Смотри!

Выбрав свободный участок трубы, Волк обильно намазал его мазутом, на липкую черную массу наложил стеганую телогрейку, разгладил. Ватник приклеился.

— Чтобы искры не попали, — пояснил он и взял автомат. — Запомни, малокалиберный АКСУ не годится, надо обычный АКМ[21].

Прицелившись в середину телогрейки, Волк выстрелил.

Бах! Гулкое эхо привычно раскатилось по равнине. Фонтанчиком ударила струя бензина.

— Давай канистру, быстро!

Сноровисто управляясь с емкостями и лейкой, Волк наполнил высокооктановым горючим десять канистр.

— Пробку!

Почти не забрызгавшись, он вбил молотком в пробоину свежеоструганный деревянный колышек.

— Теперь это твоя дырка. Закончится запас, ты знаешь, что делать. Они график меняют, но наши на насосной всегда в курсе, когда идет соляр, когда семьдесят шестой, когда девяносто третий. Девяносто пятый реже дают, но поймать можно. Все понятно?

— Спасибо, Аслан, — солидно, как и подобает мужчине, сказал Руслан. — Я скажу Магомету, что ты мне помог.

Сопляк говорил с ним как с равным. Идигову это не нравилось, но приходилось терпеть. Поддержка старшего Тепкоева того стоила.

— Передай ему привет, — продолжил пацан. — Вам приказано выезжать, так что скоро повидаетесь. Подойди прямо к нему… Там эта волосатая обезьяна, Лечи, всех прогоняет, так ты скажи, что от меня… А Магомету я позвоню.

Высадив Аслана в центре Гудермеса, Руслан дал переливчатый сигнал и покатил по своим делам. А Волк стал готовиться к вечернему поезду. Скорый «Тегеран — Москва» проходил по Гудермесскому отделению Северо-Кавказской железной дороги в девятнадцать двадцать. Несколько раз в неделю его грабили.

В суверенной Республике Ичкерия грабежи, разбои и другие криминальные действия являлись основным способом добывания средств к существованию. Потому что болтовня о суверенности и независимости — одно, а экономическое обеспечение этой самой независимости — совсем другое. Если под лозунгом «Чечня для чеченцев» выгнать из республики русских — основных специалистов нефтяной, да и всей местной промышленности, то ничего удивительного в том, что заводы и фабрики остановятся. Если обвешаться оружием, целый день митинговать на площадях и пить дармовую водку, то никакой прибавочной стоимости не появится и уровень жизни населения изменится однозначно в одну, ясно какую, сторону.

Конечно, хорошо, избавившись от контроля Центра, воровать и продавать за кордон нефтепродукты, открывая валютные счета в западных банках. Хорошо совершенно безнаказанно печатать на цветных ксероксах фальшивые деньги и сбывать их в ненавистной России. Очень прибыльно выкачивать из российских же банков триллионы рублей по поддельным платежным документам. Выгодно стаскивать в независимую Ичкерию украденные опять же в России автомобили, золото, цветные металлы, меха, драгоценности, аудио- и видеоаппаратуру. Но такой преступный бизнес обогащает лишь тонкий слой населения.

Основная же масса жителей падает в пропасть нищеты и ищет свои пути свести концы с концами. Вот почему пронизывающий Россию трубопровод на территории маленького, но гордого государства щетинится тысячами деревянных чопиков, затыкающих пулевые пробоины. По той же причине массовым разграблениям подвергаются следующие из России грузовые и пассажирские поезда.

В самой Чечне все это криминалом не считается. Низкорослый президент объявил: народ не может совершать преступлений. Значит, если целое село грабит поезд, это уже не грабеж. Поэтому каждая боегруппа, отправляясь «на дело», зовет жителей ближайшего села. Всем хватит! Хотя и по-разному: гвардейцы увозят добычу на «КамАЗах», а местные — на тележках. Зато все довольны!

Вначале побаивались разбудить медведя: один поезд, второй, десятый — сколько можно? Вдруг введут войска или как тогда, в войну, выселят к черту на кулички… Особенно старики этого опасались, которые на своей шкуре все испытали. Но нет, молчат, терпят. А раз так — чего бояться! Каждый день, а то и по нескольку раз за сутки составы стопорили. Счет уже на тысячи пошел! И ничего… Стали в товарняки с особо ценными грузами охрану сажать. Но что сделает десяток омоновцев против вооруженной толпы? Никому не хочется за чужую глупость жизнью расплачиваться, постреляют вверх — и все. А пассажирские даже для вида не охраняли…

Боегруппа Идигова без претензий на оригинальность называлась «Волки ислама». В российских газетах подобные формирования деликатно именовались «повстанцами», «ополченцами», «отрядами самообороны» и тому подобными благородными именами. В любой цивилизованной стране ее однозначно считали бы бандой. Семеро были судимы, остальные либо имели преступный опыт, либо всю жизнь считались пьянью, серыми никчемными людишками. Камуфлированные комбезы и автоматы являлись для них средством преодоления комплекса неполноценности.

Банда собралась у железнодорожного полотна заранее — еще не было шести. Дул пронизывающий ветер, для согрева развели костер, выпили водки. Коротая время, играли в интересную игру: становились кружком вокруг костра, и по очереди каждый бросал в огонь автоматный патрон. Он взрывался, пуля с противным чвирканьем летела в любую сторону, и интерес состоял в том, чтобы преждевременно не дрогнуть, а в нужный момент успеть отскочить. Без ствола пуля не набирала большой скорости, но вполне могла искалечить и даже убить. На этот раз обошлось — никто из пятнадцати человек не пострадал.

Тегеранский скорый шел точно по расписанию. Сумерки прорезал голубоватый луч тепловозного прожектора, загудели рельсы. В это время Алаудин перекинул проволочки светофора, и зеленый свет сменился красным. Раздался тревожный гудок, скрежет и лязг экстренного торможения. С намертво зажатыми колесами состав по инерции несся навстречу своей судьбе. Звонко ударялись буфера вагонов, гремели сцепки, снопы искр вылетали из-под колес. Летела со столиков посуда, падали с полок пассажиры, тяжелые чемоданы норовили добить упавших людей. Бандиты от души хохотали.

Роли были распределены заранее, и как только поезд остановился, все привычно взялись за работу. Самый молодой вскарабкался на тепловоз, угостил машиниста с помощником сигаретами и начал обычный разговор «за жизнь», будто они случайно встретились в промежутке между рейсами где-нибудь на вокзале в Грозном. Автомат болтался за спиной, но те все понимали и вели себя спокойно, терпеливо дожидаясь разрешения продолжать движение.

Разбившись на тройки, бандиты обходили вагоны.

— Национальная гвардия независимой Чеченской республики! — громко объявлял старший. — Приготовить документы и вещи к досмотру!

Они вели себя важно и солидно, как представители законной власти. Почти никто не держал оружия на изготовку — вероятность сопротивления практически равнялась нулю. Напуганные, привыкшие подчиняться командам пассажиры на своей шкуре ощущали, что эти вооруженные люди и есть «независимая республика», и беспрекословно доставали паспорта, раскрывали сумки, успокаивая себя мыслью, что выполняют законы чужой страны.

Для видимости заглянув в паспорта, «гвардейцы» проявляли повышенный интерес к вещам и ценностям, то и дело производя «изъятия» и «конфискации». Высматривали и симпатичных женщин, которых следовало ссадить с поезда для «выяснения личности».

Волк шерстил спальные вагоны. Он шел первым. Ему нравилось ступать по выметенному ковру, оставляя грязные следы рубчатых подошв. Полированные панели, зеркала, испуганные пассажиры — все это возбуждало его, как бессильное дерганье утаскиваемой в лесополосу девчонки.

Два перебирающих четки старика-единоверца не заинтересовали патруль.

— Салям, — вяло сказал Аслан. — Сидите и не высовывайтесь, мало ли что… А лучше на полу полежите…

— Вах! — вскинулся один, с аккуратной седой бородкой. — Почему на полу?

— Потому что пуля насквозь летит, — пояснил Волк и захлопнул дверь.

В следующем купе ехали две толстые азербайджанки, суетливо протянувшие паспорта с вложенными двадцатидолларовыми купюрами. У них были массивные золотые кольца, толстые цепочки, в ушах бриллиантовые сережки. Но Волк подавил первый порыв.

— Зачем? У вас все в порядке… — гордо сказал он, возвращая документы. — И вообще мы со своих не берем!

В третьем купе тоже ехали азербайджанцы — два волосатых мужика с огромными животами.

— Валюту везете? — наобум спросил Волк, просматривая паспорта.

Азербайджанцы переглянулись. От них навязчиво пахло дорогим одеколоном.

— Нет…

— Нет.

Ответы прозвучали с заминкой.

— Сейчас посмотрим!

Во внутренних карманах аккуратно повешенных на плечики костюмов обнаружились толстые кожаные бумажники, набитые пятидесятитысячными купюрами и стодолларовыми банкнотами. В дорожных сумках тоже оказались пачки завернутых в газету и перехваченных аптечными резинками долларов.

— Контрабанда! — объявил Волк и рассовал деньги по карманам. — Все конфискуется!

Толстяки посерели.

— Побойся Аллаха, — сказал тот, что постарше. — Один Коран читаем…

Голос его дрожал, мелко тряслись руки. Он, конечно, понимал, что разговоры бесполезны.

— У нас жизнь — сами знаете… То война, то мобилизация… Детям хотим квартиры в Москве купить. Много лет собирали, у родственников заняли, у друзей…

— Не надо было врать! — стальным голосом отрезал Аслан. — Теперь поздно!

Тот, что помоложе, поймал его руку.

— Брат, мы же одной веры!

Волк раздраженно освободился.

— Нашелся «брат»! Мы с Россией воевать собираемся, а ты от трудностей туда бежишь! Сейчас выведем на улицу и расстреляем как дезертиров!

Сопровождающие командира боевики с готовностью скинули автоматы. Волк знал: стоит ему скомандовать, и через пять минут две жирные туши будут лежать под насыпью, изрешеченные пулями. Эта уверенность передалась ограбленным.

— Вай, вай, какое горе! — запричитал старший, схватившись руками за голову и раскачиваясь из стороны в сторону. Второй окаменел в ступоре, уставясь перед собой невидящим взглядом. «Национальные гвардейцы» двинулись дальше.

Боевая тройка Алаудина «проверяла» шестой, купейный, вагон. Добыча уже оттягивала карманы, чувство всевластия над испуганными, униженными людьми веселило сердце.

Хмельно покачиваясь, Алаудин переходил от одной двери к другой, распахивал широким хозяйским жестом, впивался тяжелым гипнотизирующим взглядом в лица своих жертв. Реакция всех была одинаковой: пассажиры опускали голову, прятали глаза, суетливо выполняли распоряжения… Некоторые бледнели, другие — наоборот, покрывались красными пятнами.

И вдруг он наткнулся на твердый презрительный прищур темно-серых глаз. Когда-то, изобличив его в очередной краже, так смотрел опер угро Магомедов. Сейчас Алаудин видел перед собой крупного, сильного мужчину лет сорока пяти. Коротко стриженная круглая голова, мощная шея, покато переходящая в могучие плечи, волевое лицо. Перебитый нос и пересекающий левую бровь белый шрам говорили о том, что ему приходилось попадать в переделки. А взгляд и уверенная властность позы выдавали многолетнюю привычку отдавать приказы.

В отличие от других пассажиров незнакомец успел полностью одеться и зашнуровать импортные ботинки — хотя и гражданского образца, но по прочности и толщине подошвы не уступающие форменной обуви спецназа. Костюм, белая сорочка, слегка приспущенный узел галстука — униформа государственного служащего. Но облик и повадки свидетельствовали о том, что это не жалкая канцелярская крыса из числа кабинетных чиновников. Это зверь той же породы, что и проклятый Магомедов! Его следовало вывести из вагона и повесить на ближайшем суку…

Однако какое-то неприятное ощущение снижало решимость к активным действиям. Ему вообще не хотелось иметь дело с невозмутимым здоровяком.

— Документы! — не очень уверенно скомандовал Алаудин, обращаясь к спутнику бывалого — молодому подтянутому парню, довольно равнодушно встретившему появление «проверяющих».

— Нету документов, брат, — спокойно, с презрительной ленцой ответил тот. В такой манере разговаривают блатные, Алаудин повидал их немало, но этот не походил на блатного. Кто же они, шайтан их возьми?!

Парень тоже был одет, как будто приготовился выйти из вагона. Кожаная куртка лежала на коленях, а руки находились под курткой, будто у него мерзли ладони.

Что-то не так… Обычные граждане реагируют на «представителей власти» свободной Чечни совсем по-другому… Больше всего Алаудину хотелось закрыть дверь и забыть о нетипичных проверяемых. Но за спиной стояли два товарища, а им будет трудно объяснить подобный поступок. Пауза затянулась.

— Вещи к досмотру, — машинально произнес «гвардеец» шаблонную заготовку.

Он вдруг заметил, что и правая рука старшего пассажира скрыта под небрежно, скомканным плащом. Неприятное ощущение усилилось и переросло в страх: внезапно Алаудин понял, что под одеждой находится оружие, и не только боегруппа «Волки ислама», но и вся «национальная гвардия» Ичкерии не смогут спасти его шкуру, если видавший виды мужик или его невозмутимый молодой спутник шевельнут указательными пальцами.

— И вещей нет, брат. Командированные мы. Какие у командированных вещи?

Говорил все время молодой, мужчина со шрамом молчал, не сводя с Алаудина внимательного, целящегося взгляда.

«Важная птица… Недаром вдвоем в купе… Видать, московский чекист с охранником», — лихорадочно размышлял Алаудин, не зная, как выйти из положения.

Он был очень близок к истине. Генерал-майор госбезопасности Карпенко всю жизнь выполнял специальные задания правительства Советского Союза, наиболее известным из которых стал штурм дворца Амина в Кабуле. Последние годы он возглавлял группу антитеррора «Альфа». Когда опереточный путч ГКЧП провалился и в высших эшелонах власти производились политические разборки, он был назначен виновным неизвестно за что и отправлен на пенсию.

Но люди со столь специфическим и богатым опытом, особым складом мышления и соответствующими связями очень редко переходят к мирному садоводческому труду на щедро выделенных шести сотках неудобий. Виталий Карпенко получил много предложений «консультировать» частные службы безопасности или полукоммерческие-полумафиозные фирмы. Предложения подкреплялись обещаниями таких вознаграждений, которые и не снились отставному генерал-майору. Однако он до мозга костей был государственным человеком и привык заботиться о безопасности государства, а не о защите денег и задниц малограмотных скоробогачей, трем четвертям которых, по его глубокому убеждению, предстояло окончить свои дни за решеткой.

Поэтому официально Карпенко так и оставался пенсионером. Но по утрам его ждал у подъезда черный бронированный «мерседес», точно такой же, как у Директора ФСК, а к автомобилю отставного генерала сопровождали три телохранителя, хваткой, статью и профессионализмом, несомненно, превосходящие «волкодавов» Степашкина. И ненормированный рабочий день, и миниатюрная, с автоматическим блоком шифровки-дешифровки радиостанция, и круг деловых контактов явно не соответствовали тому статусу отработанного человеческого материала, к которому относятся в современной России пенсионеры практически любого уровня. Дело в том, что Виталий Карпенко являлся одним из руководителей нелегальной, тщательно законспирированной организации «Белый орел», объединяющей бывших и действующих сотрудников специальных служб и силовых структур, недовольных хаосом и беспределом в стране, отсутствием политической воли ее руководителей, повальной коррумпированностью чиновников, криминализацией власти, бездействием закона, разложением армии, ФСК, МВД…

«Белый орел» ставил целью изменение режима и наведение порядка, при котором отпетые бандиты подлежат уничтожению так же, как и ответственные должностные лица, откровенно продающие Родину ради возможности строить дворцы с золотыми унитазами и покупать дома в Париже. Более мелкая уголовная сволочь должна, как и положено в цивилизованном обществе, сидеть в тюрьме, а раскатывающее на «БМВ» и «вольво» косноязычное быдло, в шлепанцах на немытых ногах и с толстенными драгоценными цепями на бычьих шеях, должно быть впряжено в тачки золотых приисков Колымы…

Выполнение этих элементарных даже для «предправового» государства условий явится прекрасным уроком подрастающему поколению, выбирающему «делать жизнь с кого», переубедит среднестатистического гражданина, успевшего убедиться, что воровать, грабить и брать взятки безопасно и выгодно, а добросовестно работать и честно жить — рискованно и убыточно, подействует на «неустойчивых» следователей, прокуроров, судей, чиновников всех уровней и рангов куда лучше вяло-монотонных и даже не рассчитанных на убедительность призывов.

Руководители и члены «Белого орла» понимали, что создание справедливого и правильного общества — одна из вековечных утопий, будоражащих умы наиболее совестливых мыслителей на протяжении всей человеческой истории. Но твердо знали: если за проблему не браться, она никогда не будет решена.

«Белый орел» оставался невидимкой, хотя по отдельным косвенным признакам деятельность тайной организации можно было обнаружить, как астрономы по гравитационным возмущениям вычисляют сверхплотные потухшие звезды. Но если бы сидящие у телескопов аналитики не хотели обнародовать свои открытия, о белых карликах никто и никогда бы не узнал. Снайперские выстрелы в неуязвимых для закона преступных авторитетов наделали переполох в криминальном мире и породили смутные слухи, не нашедшие, однако, подтверждения, потому что проверяли их люди, не заинтересованные в том, чтобы нелепые сплетни подтвердились.

Нити организации постепенно пронизывали армию, силовые структуры, отдельные звенья государственного аппарата. Но для того, чтобы заявить о себе и заручиться поддержкой населения, требовался убедительный повод. Попытка генерала Верлинова обнародовать факты использования сейсмического оружия и перейти в наступление на своем участке провалилась, поэтому следовало найти другую перспективную карту.

По мнению генерала Карпенко, такой картой являлась Чечня — откровенно криминальный регион, уничтоживший все атрибуты цивилизованного государства, отвергнувший центральную власть и ставший прибежищем для бандитов, убийц, грабителей, фальшивомонетчиков всех мастей.

Ведь если в одной из комнат «нашего дома России» правит бал шайка преступников, нагло и демонстративно убивающая, грабящая и насилующая жильцов, то возникает закономерный вопрос: а где же хозяин дома? То ли он трусливо сопит на кухне, то ли пьяно дрыхнет в спальне, то ли просто делает вид, что ничего не видит, не слышит и не понимает… Но раз так, на хрена нам такой хозяин?!

И «Белый орел» повернул голову в сторону Чечни. Карпенко и в былые времена считался специалистом по этому району Кавказа. Тогда КГБ занимался ранней профилактикой, изучая возможность происхождения угрозы для государства из любой области, края, союзной и автономной республики. Майор госбезопасности Карпенко курировал Чечено-Ингушетию. В СССР торжествовал старательно насаждаемый интернационализм, поэтому любые националистические проявления пресекались железной рукой. Подпольные организации «Торжество ислама» и «Зеленое знамя» были разгромлены, а их лидеры отправлены в мордовскую спецколонию для политиков или помещены в психушки. Впоследствии это назвали преследованием инакомыслия и всячески осудили, хотя Карпенко никогда не было стыдно за проведенные операции.

Одну подпольную группу так и не удалось раскрыть. Она несколько раз взрывала памятник покорителю Кавказа генералу Ермолову, заявлявшему, что эта нация перевоспитанию не подлежит, а только уничтожению… Советская власть была сильна непоколебимой последовательностью: покушениям на памятник противопоставили изготовление семи его копий. Ночью прогремит взрыв, а утром как ни в чем не бывало стоит новый бюст. Взрывай не взрывай, итог один: раз власть поставила — значит, будет стоять! А незыблемость установленного порядка — основа государственности…

Кому бы в те времена пришло в голову класть в основу государственности национальный признак? Давайте, мол, ребята, разделимся на суверенные Чечню и Ингушетию…

Ну, давайте! Только дальше что? На сколько независимых государств разделить Дагестан? На тридцать два или тридцать четыре? Это как ногайцы с табасаранцами договорятся, согласятся ли на одну державу в силу малочисленности или потребуют чисто национальной автономии… Да «некоренные» нации как себя поведут: русские, армяне, грузины, азербайджанцы — вдруг тоже обособляться надумают… Любому здравомыслящему человеку ясно, что путь этот тупиковый, и если требует какой-нибудь горлопан свободной Аварии со столицей в селе Гуниб или независимого Лакского королевства с центром в селе Кумух, то ему самое место в психиатричке. Это уже в новые времена российский руководитель неосмотрительно брякнул про суверенитет: берите, сколько сможете проглотить… Вот и глотают всякие банановые президенты, а простой люд давится и отрыгивает…

В сейфах у Карпенко накопилось достаточно материалов по криминальному «суверенитету» Чечни, но он отправился в поездку за личными впечатлениями, ибо они в конечном счете служат решающим мотивом в принятии ответственных решений, а мелкие, не попадающие в отчеты детали придают достоверность и убедительность любому докладу на высшем уровне. В Нальчик он прилетел самолетом вместе с Сашей Королевым — капитаном военной контрразведки в официальной жизни.

Здесь на старенькой «шестерке» их встретил Имран Макоев — сотрудник департамента госбезопасности Чечни, давний друг Карпенко и член «Белого орла». С ним москвичи пересекли часть Кабардино-Балкарии, Северной Осетии, Ингушетию… Приближаясь к границе родной республики, Макоев переложил из багажника в салон автомат и привязал к ручнику гранату «Ф-1», выпрямив предварительно усики предохранительной чеки.

— Только гранату и боятся, — пояснил он. — Если что — выскакивайте и ложитесь…

Несмотря на чеченские номера, их многократно останавливали различные «патрули». Небритые бандитские рожи всовывались в окно, тыкались хищными взглядами в удостоверение ДГБ ЧР, в готовую для подрыва гранату и освобождали дорогу. Похоже было, что граната служила более действенным пропуском, чем самый серьезный документ.

Республика агонизировала. По улицам бродили вооруженные банды, тут и там попадались взорванные дома и остовы сожженных машин, на перекрестках высились горы мусора.

— Ни одной симпатичной женщины не, видно, — заметил Королев.

— Поуезжали все. А кто остался — дома сидят. — Имран вздохнул. — Если увидят, сразу увезут, без разговоров. Хорошо, если живая вернется…

Атмосфера страха ощущалась даже через автомобильные стекла. Наглухо завешенные окна, закрытые ставни. Изможденные, в лохмотьях люди опасливо крались вдоль поклеванных пулями заборов.

— Зарплату не платят, пенсии тоже, — пояснял Имран. — У кого родни в селах нет, с голоду мрут. Русские в основном… Куда Москва смотрит?

— Себе в карманы… — мрачно буркнул Карпенко.

— Это точно, — согласился Макоев. — Наши вашим долю отстегивают.

— Конкретно что-нибудь знаешь?

— Конкретно нет. Это ведь дело такое — чуть засветишься, мигом уши отрежут… Вместе с головой. Только переводят каждый месяц сотни тысяч баксов на забугорные счета, да и в Москву возят чемоданами…

— Кому?

Имран пожал плечами.

— Там Магомет Тепкоев командует. Со всеми нужными людьми дружит — депутатами, министрами, журналистами… Подарки делает, квартиры покупает, дома, заграничные поездки оплачивает. Но он ведь ни о чем не расскажет.

— Ну почему же… — хмыкнул Карпенко.

— А главного и он не знает. Если Дударик вашего Папу подкармливает, так без лишних свидетелей. У них там все продумано…

В условленных местах Карпенко назначил встречи своим осведомителям. Но пришли только двое, и те не были расположены к откровенности. Генерал знал, что это обозначает. Именно так вели себя тайные агенты в Афганистане накануне вывода советских войск. Грозный симптом. Если дальше все пойдет, как и теперь, Россия потеряет Чечню, потом — весь Кавказ и в конечном счете повторит судьбу СССР. Значит, «Белому орлу» медлить нельзя.

Макоев довез их до Махачкалы.

— Не знаю, сколько усижу на месте, — сказал он на прощание. — Опираться не на кого: Москве не верят — долго молчит, бездействует. Что я один… Чистеньким оставаться нельзя, а пачкаться не хочу. Так что скоро, может, объявлюсь у вас…

Карпенко и Королев крепко пожали ему руку. Молча. Ибо что они могли сказать?

— В Москву летите самолетом, — дал дэгэбэшник последний совет. — В Чечне вам без меня вполне могут головы открутить.

Но у Карпенко была встреча в Ростове, и они сели в тегеранский поезд. Когда состав затормозил в чистом поле, им стало все ясно. Быстро оделись, приготовили оружие. Когда дверь отъехала в сторону и в проеме появилась небритая физиономия Алаудина, Карпенко мгновенно оценил обстановку. Автомат висел на груди, воспользоваться им бандит не успеет. В коридоре толкутся еще двое, но они не станут стрелять сквозь своего вожака и умрут сразу вслед за ним. Если бы дело происходило в восьмидесятом, восемьдесят пятом или хотя бы девяностом году, судьба нападающих была бы предрешена. Но тогда в стране не существовало полностью криминализированных территорий, где правят бал бандиты.

Пока Королев разговаривал с «гвардейцем», Карпенко внимательно рассматривал всех троих. По крайней мере двое — рецидивисты. У всех — автоматы с подствольными гранатометами. Когда трусы и предатели вывели из автономной Чеченской республики все войска и, как последние мокрожопые педерасты, сдали бандитам оружейные склады, подствольников в арсеналах не было. Сейчас миниатюрная пушка является модным украшением каждого третьего «калаша». Откуда же они берутся?

Ненависть к заседающим в высоких кабинетах изменникам ударила в голову, и он излил ее на бандитов.

— Идите домой и останетесь живы, — сказал он по-чеченски. — Ваши жены и дети не будут плакать.

Эту фразу он выучил в восемьдесят девятом, когда два террориста захватили самолет в аэропорту города Грозного. Тогда переговоры ни к чему не привели, и он застрелил их из двух пистолетов одновременно. Сейчас чеченская речь произвела эффект разорвавшейся бомбы.

Алаудин в замешательстве оглянулся на своих спутников. У тех от изумления отвисли челюсти..

— Ты же не вайнах? — спросил мосластый Ибрагим по-чеченски. Ему казалось странным, что старший группы так деликатно обходится с дерзкими пассажирами, и он пытался получить объяснение этому обстоятельству. — Где научился нашему языку?

Но Карпенко исчерпал свой словарный запас.

— Идите домой и останетесь живы, — повторил он.

— Неверная собака, ты нас пугаешь?! — На этот раз Ибрагим заорал по-русски и, оттесняя Алаудина, сунул в купе ствол автомата.

Бах! Бах! Бах!

Алаудин успел заметить, как язычок пламени прожег куртку, лежащую на коленях у молодого, его спутники так и не поняли, откуда прозвучали выстрелы. Тупые пээмовские пули очень эффективны на малой дистанции. Череп Алаудина дернулся, из дыры в затылке выплеснулась красно-серая каша. Ибрагиму полутонный удар пришелся в грудь, тело отлетело к коридорному окну и сползло вниз, оставив кровавые потеки на белой занавеске. Третья пуля пробила обшивку вагона и унеслась на двести метров в небо, после чего потеряла скорость и упала на холодную землю, не причинив никому вреда.

Третий бандит, забрызганный мозговым веществом сотоварища, бросил оружие и, истошно вопя, кинулся к тамбуру. Королев выскочил в коридор и пальнул вслед. Еще одно тело грохнулось на жесткий пол вагона.

— Уходим! — Подхватив автомат, Карпенко выбил стекло и, ловко выбравшись наружу, спрыгнул. Королев последовал за ним. Оба побежали в ночную степь, но, услышав грохот встречного поезда, вернулись к полотну. Это был товарняк. Карпенко махнул рукой, бросился к грохочущим вагонам, побежал рядом, ухватился за поручень и прыгнул на подножку груженной щебнем платформы. От сильного рывка автомат отлетел в темноту. Тяжело дыша, он опустился на острые камешки. С другого конца платформы пробирался к нему Королев.

Заканчивая «проверку» спальных вагонов, Волк сунул в карман очередной паспорт.

— Документы не в порядке, — объявил он. — Сойдите с поезда для выяснения.

Паспорт принадлежал красивой блондинке лет тридцати. Она ехала с мужем — низкорослым и седым, с кислым лицом, который был на добрых пятнадцать лет старше супруги. Обычно жен не трогали во избежание всевозможных эксцессов, но блондинка очень понравилась Волку, а от кислолицего мужичка вряд ли стоило ждать неприятностей.

— Что за глупости! — возмутилась блондинка. — У нас дипломатические паспорта, даже в Иране никто не придирался!

Муж смотрел в сторону.

— Сойдите для выяснения! — непреклонно приказал Волк. Когда он работал механизатором в совхозе и через день получал нахлобучки за пьянство и прогулы, он и подумать не мог, что будет распоряжаться человеческими судьбами и выбирать себе любых женщин.

— Никуда я не пойду! — отрезала она. — Вам надо, вот и разбирайтесь. Но без меня!

Баба ничего не понимала. Зато муж не заблуждался насчет того, каким может быть «разбирательство» в пустынной чеченской степи.

— Я — торговый представитель России в Иране, — дрожащим голосом сказал он, по-прежнему глядя в сторону. — И я, и супруга пользуемся дипломатической неприкосновенностью…

Волк криво усмехнулся.

— И она, говоришь, пользуется? Вот мы сейчас проверим!

Схватив женщину за руку, он рванул ее с места.

— Выходи, а то хуже будет!

В голубых глазах колыхнулся страх. До нее тоже дошло, что к чему… Волк почувствовал возбуждение. Не только от предвкушения предстоящего, а от откровенности ситуации, осознания своего всемогущества и явной беспомощности сидящих перед ним людей.

— Быстро выходи! — закричали стоящие за спиной. Волка бандиты. Белая кожа и платиновые волосы женщины привели их в неистовство. — Из-за тебя весь поезд стоит!

— И правда, товарищи, выйдите разберитесь, чего же нам всем из-за вас мучиться, — неожиданно раздался елейный голос из соседнего купе.

— Слышала, что говорят! Выходи!

Волк выдернул блондинку в коридор и подтолкнул к выходу. Удерживая равновесие, она шагнула вперед, упираясь, сделала еще один шаг.

— Наташа, оденься! — Кислолицый высунулся из купе, протягивая кожаное, со стеганой подкладкой пальто.

— Не бойся, не замерзнет! — загоготали «гвардейцы».

Гогот оборвали выстрелы. Три подряд, потом еще один.

Метнулся и оборвался истошный крик. Ударила автоматная очередь.

— За мной!

Оттолкнув женщину, Волк побежал на выход. Следом рванулись соучастники.

— Где?! Что?! — Из вагонов всполошенно выкатывались «волки ислама».

— Алаудина убили с ребятами! — истошно вопил кто-то. — Вон туда побежали!

«Гвардейцы» бросались под вагоны, несколько человек, опустившись на колено, палили под составом из автоматов. По соседнему пути грохотал встречный поезд. В общей сумятице тегеранский скорый тронулся и покатился, быстро набирая ход. Из-под колеса раздался визг, исполненный ужаса и боли.

— Ноги отрезало! Сулейману ноги отрезало! Бей их!

Автоматные очереди ударили по проносящимся вагонам. Но когда стреляешь в упор, пули уходят вверх, прошивая вагоны по касательной. «Волки» чувствовали, что эффективность огня низка, и от досады выли по-волчьи. Через несколько минут скорый мелькал красными хвостовыми фонарями.

— Кто держал машинистов? — зловеще спросил Идигов.

Молодой парень испуганно разводил руками:

— Стрелять начали, я и выскочил помочь…

— Хорошо помог!

Кованый приклад обрушился на незадачливого стража. Хрустнула кость. Волк избивал провинившегося до тех пор, пока тот не перестал шевелиться.

— Хватит с него, — наконец выдохнул вожак. — Что с Сулейманом?

— Умер…

— Четыре трупа! Догнать этих шакалов и содрать с них кожу!

Волк вытер пот с лица.

— Меня сам Тепкоев вызывает, поэтому я остаюсь. Пусть командует Бадыр!

Новый командир оставил двоих позаботиться о трупах, остальные восемь «волков» бросились к автомобильной трассе, чтобы раздобыть машину для преследования.

Не прошло и получаса, как они захватили «КамАЗ» и помчались в погоню за уносившим Карпенко и Королева товарняком.

* * *

Узкая голубая струя автогенного пламени медленно, но верно взрезала тугоплавкую сталь, раскаленные до вишневого колера капли неторопливо стекали вниз и застывали матовыми шариками. Магомет, Лема и Лечи с двумя самыми надежными бойцами стояли полукругом в пяти шагах и сквозь темные очки наблюдали за действиями газорезчика.

Бывший пивной павильон огородили высоким глухим забором, сверху шатром натянули серый брезент, получилось подобие цирка «шапито». По периметру поставили плечистых ребят, мрачные физиономии которых надежно отпугивали любопытных. Им и самим было запрещено заглядывать внутрь.

Изрядно подгнившие маскировочные доски сбили, и теперь на месте покосившейся пивнушки стояла стальная кабина размером два на три метра и высотой метр девяносто. Тщательно подогнанная дверь не имела ни кодового замка, ни даже замочной скважины — только узкую двухсантиметровую прорезь для титанового жетона с личным номером, имевшегося у каждого сотрудника КГБ СССР. Во времена повальной купли-продажи чего угодно Лема Терлоев мог без особого труда раздобыть такой жетон, но для этого следовало знать о предназначенности прорези… Поэтому поначалу прибегли к традиционным, но действенным силовым методам. Однако дверь не поддалась ни лому, ни кувалде, ни специальным инструментам. Сейчас Медведь — лучший чеченский громщик[22], известный когда-то во всех краях СССР, вырезал скрытые петли, без которых не может обойтись ни одно запирающееся сооружение.

— Готово! — Газорезчик откинул маску, вытер пот со смуглого лица и глубоко вздохнул. — Если не пойдет, придется искать крепления замка…

Лечи, как самый сильный, взял огромную кувалду, один из бойцов наложил возле полукруглых разрезов доску, чтобы приглушить звуки ударов. Тяжелый снаряд описал полукруг. Бум! Бум! Верхняя часть стальной двери сразу провалилась, с нижней пришлось повозиться — Медведь продлил разрез на десяток сантиметров. Наконец доступ в кабину открылся.

Раздался разочарованный вздох, Лечи выматерился.

— Ну-ка посвети, — приказал Магомет. Лема включил фонарь. Под брезентом было сумрачно, в кабине — темно, но луч фонаря лишь подтвердил то, что определил самый первый взгляд.

— Пусто…

— Ничего нет…

— Вот такая хуйня, — вновь использовал Лема универсальное слово.

Но опытный Медведь не торопился делать выводы.

— Дай фонарь!

Он протиснулся внутрь.

— Здесь люк в полу, — глухо прозвучал его голос через некоторое время. — Сейчас я его вырежу…

Снова вспыхнуло голубое пламя.

То, что происходило в эвакуаторе номер двенадцать, не могло даже в страшном сне привидеться никому из руководства бывшего КГБ СССР. Потому что любое, даже санкционированное, проникновение в спецобъект приводило в состояние повышенной готовности службу охраны, и если в течение двух минут не поступал сигнал о законности использования эвакуатора, то дежурная опергруппа немедленно прибывала на место. Сейчас центральный пост охраны пустовал, пульт с сигнальными лампочками был обесточен и покрылся толстым слоем пыли, не стояла наготове машина с работающим двигателем, и сторожкие оперативники дежурной смены не несли свою бдительную вахту. Хотя полковник Дронов частенько говорил о необходимости восстановления порядка, отсутствие средств превращало правильные слова в простое сотрясение воздуха. Спецобъекты, как и многое другое в могущественной некогда Системе, были брошены на произвол судьбы.

— Готово! — снова сказал Медведь.

Поддев ломом, Лечи сдвинул крышку люка в сторону. Из темного проема повеяло сырым воздухом.

— Посвети… Да здесь лестница!

Действительно, стальные ступени уходили вниз, теряясь в глубине.

— Пойдем посмотрим…

Лема опустил ногу в люк, но замешкался и оглянулся на старшего.

— Подожди, — после паузы сказал Магомет. — Надо хорошо подготовиться… Фонари взять, веревки, комбинезоны… И автоматы. Мало ли что там может быть…

Его опасения были справедливы. Восемь месяцев назад бригада из группировки Седого спустилась в спецтуннель и исчезла бесследно. В подземном мире человека подстерегает множество опасностей. И далеко не от всех можно защититься с помощью автомата.

* * *

Вопреки распространенным заблуждениям, сформированным сотнями книг и кинофильмов «про шпионов», резиденты иностранных спецслужб, действующие под дипломатической «крышей», хорошо известны контрразведке страны пребывания. Более того, они занимают должности, строго определенные косной бюрократической машиной много лет назад. И если вдруг министерство внутренних дел Греции проморгает личностные данные очередного российского разведчика, оно может смело брать в разработку третьего секретаря посольства, которые испокон веку являлись сотрудниками ЛГУ, а сейчас — СВР. Точно так же военный атташе всегда представляет ГРУ.

С резидентами Коржова дело обстояло иначе. Они действительно оставались невидимками, во-первых, потому, что официально не существовали, а еще в большей степени из-за того, что не были привязаны к конкретным строчкам штатного расписания. Поэтому, хотя слухи о разведывательной сети СБП и просочились в заграндипучреждения, не имеющие отправных точек для умозаключений резиденты и дипломаты могли подозревать любого из сослуживцев. Кроме, разумеется, тех, к кому испытывали теплые личные чувства.

— Время очень напряженное, никто не знает, что с ним будет завтра, — озабоченно вещал военный атташе российского посольства в Республике Греция подполковник Коровников. — Идет скрытая борьба за власть, а когда паны дерутся — у холопов чубы трещат…

Он находился в конспиративной квартире, оплачиваемой ГРУ для оперативных целей. Но если бы проверяющий из Центра внезапно прибыл в Афины с контрольной проверкой и заявился по известному адресу, то не сразу бы понял, какое именно оперативное задание выполняет голый Коровников, сидя на прикроватном коврике и осушая рюмку за рюмкой.

— Такого еще никогда не было: даже коллеги норовят тебя подставить! Я две недели работал как проклятый, пять дней мотался между этими погаными островами: с Тиноса на Миконос и обратно, потом пять дней в паршивом мотеле на Миконосе, где даже принять ванну — проблема! Не спал, питался всухомятку, но дал результат! И что же?

Коровников повернулся и посмотрел в чистые голубые глаза Леночки Дерюгиной, лежащей на постели под простыней и внимательно слушающей монолог военного атташе. В глазах читалось понимание и сочувствие.

— Не знаю, кто и что сообщил в Москву, но вместо благодарности я получил отказ в досрочном присвоении звания!

— Бедняжка… — Тонкая рука легла на потную, лысеющую голову подполковника.

Леночка Дерюгина была живой легендой российского дипломатического мира. Пять раз ее отзывали из загранкомандировок за аморальное поведение. Конечно, возвращаться на родину приходилось и мужу — старшему советнику дипломатической службы Павлу Дерюгину, много лет проработавшему в международном отделе ЦК КПСС. Самое странное, что через некоторое время чета Дерюгиных вновь отправлялась за рубеж. Многие объясняли это связями мужа, но злые языки утверждали, что постельные связи Леночки гораздо сильней.

Многочисленные представительные комиссии, проверяющие «сигналы», увидев Дерюгину, сразу приходили к мысли, что ее оклеветали. Этому способствовало кукольное личико Леночки, невинный взгляд, застенчивые манеры. И статью она не походила на секс-бомбу, сотрясающую устои отечественной морали за рубежом. При росте сто шестьдесят семь она весила сорок восемь килограммов, «формы» как таковые вообще отсутствовали.

Она брала врожденной сексуальностью, запасы которой раз в десять превышали норму. Если учесть, что восемь женщин из десяти страдают полной фригидностью или различными степенями половой холодности, то щедрый дар природы Леночке Дерюгиной можно рассматривать как очередное проявление явной несправедливости, вообще присущей этому миру. Слабым утешением дамам, обойденным основным женским достоинством, могло служить то, что Леночка сама страдала от особенностей своего организма.

Ее влекло ко всем мужчинам, и они, чувствуя это, поворачивались навстречу. Тем более что она делала все возможное, чтобы облегчить такой поворот. Экстравагантные прически, терпкие возбуждающие духи, вызывающе-яркий лак на руках и ногах, предельно откровенные платья. Если бы Леночка носила бюстгальтер, ей бы потребовался нулевой номер, но она его не носила, в чем глубокие и широкие декольте позволяли убедиться каждому желающему. А длина юбок и манера сидеть, закинув ногу на ногу, давали возможность без особого труда полюбоваться цветом трусиков, а иногда — и их полным отсутствием.

Но главное достоинство Дерюгиной проявлялось потом, когда дело подходило к развязке. Ожидание неминуемого соития возбуждало ее так, что одно прикосновение к половому органу вызывало стремительный оргазм с криками, стонами, кусанием губ и царапаньем партнера. Поэтому затюканный женой за половое, бессилие мужичок, извергающий сперму в первую же секунду, чувствовал себя с Леночкой гигантом секса. Она не обходила вниманием никого — ни дипломатов, ни административно-технический состав, ни вспомогательный персонал. Период ухаживания был сокращен до минимума, что очень важно в условиях дефицита времени и скученности российской колонии за рубежом.

В Лондоне только прибывший новый водитель недоверчиво выслушал в курилке рассказ о жене старшего советника, но, решив проверить, предложил Леночке подвезти ее до магазина. Ровно через десять минут после знакомства она с азартом сделала новичку минет прямо на перекрестке, из-за чего он прозевал зеленый свет, создал пробку и привлек внимание чопорного английского полицейского, который, заглянув в машину, испытал, наверное, самое сильное впечатление в жизни, что, впрочем, не помешало ему поднять скандал… В результате виновники были высланы на родину, причем водитель, пробывший в вожделенной загранице менее часа и навсегда лишившийся возможности когда-либо вернуться в чужеземный рай, против всеобщего ожидания, почему-то не возмущался.

Для Дерюгиных пятая по счету высылка наконец-то обещала стать последней: даже самые растяжимые рамки терпения имеют предел. Старший советник привык к подобным передрягам и переносил их стоически. «Сплетни», как он выражался, он не слушал и в них не верил. Очевидно, бедняга имел защитный психологический барьер, позволяющий не обременяться лишними переживаниями. А может, срабатывал характерный для партаппаратчика расчет: раскрыв глаза, он становился перед необходимостью скандала, развода, краха дипломатической карьеры и утраты доступа к телу, позволяющему при минимальных способностях чувствовать себя полноценным мужчиной.

Как бы то ни было, Павел Дерюгин надел парадный пиджак и отправился, как он веско произносил, «к друзьям». Но друзья были людишками малого калибра, как и он сам, бывшие цековские, а ныне министерские «шнурки», неспособные решить серьезный вопрос. Они сами не могли понять, почему предыдущие визиты Дерюгина заканчивались положительным решением, но и в этот раз, как и раньше, обещали всяческое содействие. Однако сейчас излюбленный аферистами прием под названием «самокат» мог не пройти, потому что «курирующий» (этот аппаратный синоним заменял более подходящее слово, которое невозможно произносить в приличном обществе) Леночку замминистра только развел руками:

— Совершенно невозможно, дорогая. Шестой раз… Тут никому шарики не вкрутишь… Меня просто не поймут!

И все же Дерюгины уехали. Теперь в Грецию.

— Друзья помогли, — многозначительно надувал щеки старший советник. Похоже было, что он сам в это верил.

— Да, дорогой. Хорошо, что у тебя такие замечательные и влиятельные друзья, — щебетала Леночка Дерюгина…

— Бедняжка, — повторила она и погладила Коровникова по распаренной голове. — Иди, я тебя пожалею.

— Сейчас, — прислушиваясь к себе и ощущая еще неполное восстановление сил, ответил тот. И продолжил: — Хожу и без конца проверяюсь. Не от греков, от своих… Раньше бояться некого было, с Беловым мы договорились друг на друга не капать. А теперь Коржов своих тайных агентов повсюду запустил, чуть проколешься — сразу донесут…

— Кто такой Коржов? — капризно спросила Леночка. — У нас такого нет.

— Да не у нас… Ладно, не бери в голову.

Леночка стянула с себя простыню, обнажая обтянутый кожей скелет. Чуть припухлые соски лежали прямо на ребрах, густые волосы на лобке были фигурно подстрижены.

— Ты что завтра делаешь? — так же капризно произнесла она. — Может, поедем к морю?

— Никак не выйдет. Обеспечиваю важную операцию.

Леночка закинула тонкие ноги за голову.

— Противный! У тебя вечно отговорки…

— Правда. Приезжает один человек, а я должен встретить его багаж.

— А то он сам не может. Или посольский водитель…

Горячие пальцы вцепились в ухо Коровникова и куда-то повлекли.

— Никто не может. Это особый багаж.

— Противный! Тогда полижи мне пипочку!

Оперативная работа подполковника приняла сугубо интимные формы. Леночка билась и отчаянно кричала. Она всегда была предельно откровенна с партнерами, но сегодня соврала. Коржов и был тем человеком, благодаря которому семья Дерюгиных отправилась за кордон в шестой раз. Причем руководили им отнюдь не сексуальные устремления.

Вечером того же дня Леночка по спутниковому телефону связалась с аналитическим отделом СБП.

— Коровников все время ездил на острова: то на Тинос, то на Миконос, — сказала она тем же тоном, которым обычно болтала с подругами. — На Миконосе жил несколько дней и выполнил задание. Завтра встречает особый багаж какого-то приезжего. Боится тайных агентов Коржова.

После обработки и некоторых уточнений ее лепет трансформировался в следующую форму: «Источник Графиня сообщает об активизации резидента ГРУ Коровникова в островной зоне (Тинос, Миконос). Выполнение им задания связано с Миконосом. Завтра Коровников встречает специальный багаж прибывающего нелегала. По нашим данным, в Афины вылетел начальник подотдела физических воздействий Плеско. Есть основания полагать, что на Миконосе находится осужденный к смертной казни Верлинов и Плеско поручено провести операцию „Л“. Коровникову известно об агентуре СБП, но она им не расшифрована».

Через час сообщение легло на стол генералу Коржову.

* * *

— Не могу понять, куда делся Никон, — с некоторой долей озабоченности проговорил Христофор. — Несмотря на все запреты, эти негодяи пьянствовали и, судя по всему, поссорились… А парень пропал. Ты ничего подозрительного не слышал?

Верлинов покачал головой. Он только что возвратился после утренней пробежки и заметил оживление в районе причала. Странно… Следы проникновения в сарай он уничтожил, замок навесил на место…

— Ты чем-то озабочен? — проницательно спросил Григориадис.

Когда у человека нечиста совесть, он склонен отыскивать подтекст в самом невинном вопросе. Если же и тот, кто спрашивает, ведет двойную игру, диалог превращается в фехтовальный поединок.

— По-твоему, мне не о чем заботиться?

Христофор тоже не чувствовал себя кристально чистым по отношению к гостю, и контратака, последовавшая в ответ на пробный выпад, заставила его отступить.

— Я понимаю сложность твоего положения… Но у меня тоже неожиданно появились проблемы…

— Вот как?

— Ночью кто-то проник в склад у причала… — Верлинов напрягся. — Разлил горючее. Может, хотел поджечь? Раньше у меня не было врагов. Возможно, с этим и связано исчезновение Никона.

Христофор говорил обычным, слегка печальным тоном, которым и повествуют всегда о неприятных происшествиях. Но смотрел испытующе и подозрительно. Намек был достаточно прозрачен: с твоим появлением начались неприятности. Не ты ли их виновник?

Иногда необходимо сделать вид, что пропустил удар. Генерал виновато развел руками.

— Не исключено, что приходили по мою душу. Ты же знаешь, когда разыскивают человека, то обязательно находят следы.

— Верно. — Христофор вздохнул. — Хотя я попытался их максимально запутать.

Верлинов усмехнулся.

— Перебравшись с Тиноса на Миконос?

Проницательный человек легко разобрал бы в этой усмешке нескрываемую издевку.

— Ну да… — Григориадис смутился.

— Главное, чтобы были уничтожены вещественные доказательства.

Это был разящий выпад. Но Христофор блестяще владел собой и защитился абсолютным спокойствием.

— Об этом можешь не беспокоиться. Их нет.

Ни один мускул не дрогнул на лице. Как будто скутер действительно покоился в морской пучине.

— А вчера я нашел человека, который займется лодкой. Он запросил пятьдесят тысяч долларов.

Ясно. Замаскированный упрек. Ты подозреваешь меня черт знает в чем, а я думаю только о твоих интересах.

— Как раз эта сумма и составляет мою долю.

Ненавязчивое напоминание о двухстах тысячах отступных. Если Григориадис не возразит, значит, он принял эту сумму.

— Перестань! Твоя доля двести пятьдесят тысяч! — запротестовал Христофор. Не зря он выбрал себе псевдо Джентльмен.

— Кстати, может быть, здесь побывали те, кто ищет свои деньги? Тогда все логично: хотели устроить показательный фейерверк, Никон им помешал, и его убрали!

Григориадис загорелся, сам поверив во внезапно пришедшую мысль, но тут же опомнился: в таком случае достаточно перевернуть любую бочку с соляркой и совершенно незачем трогать скутер. Вдобавок ко всему, когда они прятали скутер, бак был пустым. Как в нем оказалось горючее и кому понадобилось его выливать? Нет, похоже на длинные руки КГБ, как бы там ни называлась сейчас эта «контора»! Проклятье! Надо было или сразу же утопить проклятую торпеду, или передать ее Смиту. Стремление угодить двум сторонам с противоположными интересами никогда не доводит до добра!

— Да, скорей всего так и есть! — вслух произнес он. — Когда крадешь полмиллиона, надо быть готовым к осложнениям! Пойду распоряжусь об усилении охраны!

Но первое, что он сделал, спустившись к причалу, — прошептал короткое приказание на ухо капитану «Марии», стоявшему у яхты и издали наблюдавшему спор у распахнутой настежь двери сарая.

— Это чужие! — доказывал Артемий. — Или подобрали ключ, или открыли отмычкой…

— У сопляка Никона была ведь возможность снять слепок…

— Перестань, Орест! При чем здесь мальчишка?

— Да при том! Сначала бросил пост, а когда я ему врезал, решил отомстить. Хотел поджечь тут все, но духу не хватило…

— И куда же он делся?

— Испугался и убежал — вот куда!

При приближении хозяина спорщики смолкли, хотя чувствовалось, что владевшее ими напряжение не исчезло.

— Все по местам! Обстановка не позволяет тратить время на болтовню! Вчера пытались сжечь склад, сегодня могут попробовать подпалить дом или яхту! — сурово сказал Григориадис.

Слуги нехотя разошлись, продолжая на ходу обмениваться мнениями. Капитан и двое матросов зашли в сарай и через некоторое время выкатили на тележке продолговатый предмет, завернутый в брезент.

— Имейте в виду, что у него нулевая плавучесть, — проговорил Орел. — Надо будет пустить воду в топливный бак. И сделайте это над Дьявольской щелью.

— Исполним как надо, хозяин, — прогудел капитан. — С такой глубины еще никто ничего не поднимал…

Не разворачивая брезента, скутер пристегнули к тросу и столкнули в воду. Григориадис решил, что лучше буксировать улику за яхтой: в случае опасности от нее будет легко избавиться.

— Выбери трос, чтобы не запутался о камни, — распорядился капитан.

Один из матросов возился в воде, натягивая канат. Внезапно он вскрикнул.

— Что случилось?

— Сюда! Скорей сюда!

Вслед за капитаном Христофор подбежал к краю причала и склонился над прозрачной голубоватой гладью. Из-под воды на него смотрело синее лицо Никона. Глаза утопленника были широко раскрыты.

Рейс «Москва — Афины» прибыл точно по расписанию. Маленький неприметный человек с мятым нездоровым лицом предъявил смуглому пограничнику паспорт на имя гражданина России Сергея Петровича Макарова. Въездная виза была в порядке, в списке нежелательных лиц фамилия Макаров отсутствовала, поэтому пограничник нажал педаль, и никелированный турникет провернулся, пропуская на греческую территорию профессионального ликвидатора майора Плеско.

Столпившиеся у выхода из зала прилета пассажиры по трем деревянным лоткам продвигали сумки и чемоданы к таможенной границе, которую олицетворяли два крупных черноусых мужчины и дородная женщина в зеленой униформе. Они довольно безалаберно копались в багаже, громко переговаривались между собой и явно считали досматриваемых людей неодушевленными предметами.

«Макаров» сам открыл невзрачный потертый чемоданчик и приглашающе ковырнул верхний слой вещей, но таможенник с презрительной миной пристукнул разрешающим штампиком по декларации и, не глядя, махнул рукой: проходи, не задерживай, не до тебя. Плеско никогда не был в Греции, но сейчас ему показалось, что уже неоднократно видел этих смуглых черноволосых чиновников, исполненных сознанием собственной важности и значительности. Да, точно, любая из кавказских республик встречала так приезжающих, если те не относились к категории «уважаемых гостей».

Подхватив свой чемоданишко, «Макаров» двинулся дальше. Он любил путешествовать налегке и не боялся самого строгого таможенного досмотра. Ношеные рубашки, запасная куртка, спортивный костюм, белье, домашние тапочки, несколько банок консервов и электробритва «Харьков» разрешены к ввозу в любую страну. Основной багаж прибыл накануне: два дипкурьера вынесли из самолета увесистый ящик с бирками «досмотру не подлежит» и погрузили его в подъехавший прямо к трапу посольский микроавтобус. За процедурой внимательно наблюдал военный атташе, который и сопроводил груз к месту назначения.

Сегодня военный атташе российского посольства тоже находился в аэропорту, хотя вряд ли кто-либо из неосведомленных людей мог заподозрить резидента ГРУ в плешивом мужичке, то и дело снимающем шляпу для того, чтобы вытереть потеющую лысину. Коровников изрядно трусил на поле боя. А прием нелегала являлся настоящей боевой операцией. Потому что если «Макарова» раскрыли, то обязательно вычислят и его прикрытие. Коровников в любой момент ждал стандартной фразы: «Не двигайтесь, полиция, вы арестованы!» И это еще не худший исход, потому что можно возмущаться, размахивать дипломатическим паспортом, требовать посла и адвоката… И потом, иммунитет надежно защищает его от греческого правосудия. Да и прибывший нелегал не успей совершить ничего противозаконного… Так что официально им ничего не грозит.

Однако местные спецслужбы это прекрасно знают и могут воспользоваться неофициальными, но куда более действенными приемами. Шило под лопатку, вылетевший из-за поворота грузовик, нападение неизвестных бандитов… Тут ни диппаспорт, ни иммунитет не помогут, придется умереть, как умирает простой человек, не имеющий за спиной поддержки целого государства. Местные газеты напишут про несчастный случай с русским дипломатом, родное ведомство похоронит с воинскими почестями. Если будет что хоронить.

Растравивший себя мрачными мыслями, Коровников перестал надевать шляпу, зажатый в руке платок насквозь пропитался потом. Наконец тот, кого он ждал, вышел из зала прилета. Держался «Макаров» совершенно спокойно, чем вызвал раздражение у резидента ГРУ. Прошелся по аэровокзалу, поменял доллары на драхмы, купил набор цветных открыток. Затем вышел на площадь и взял такси. На первый взгляд, «хвоста» за ним не было.

Тщательно проверившись, атташе сел в арендованный черный «форд», за рулем которого находился один из подчиненных офицеров. Почему эти болваны в Центре задействовали руководителя резидентуры? Обычно Коровников перепоручал все дела кому-то из четырех оперативных сотрудников. Кроме, разумеется, упражнений с Леночкой Дерюгиной. Мысль о Леночке несколько улучшила настроение майора, и ему еще сильнее захотелось жить.

Глубина Дьявольской щели достигает двух с половиной тысяч метров. Выкрашенная под цвет моря торпеда с цифрой «три» на носовой части тонула несколько часов. На полутора километрах чудовищное давление расплющило ее в лепешку. Когда искореженный кусок металла достиг дна, вряд ли кто-то смог бы угадать в нем скутер боевого пловца. И уж совершенно невозможно было обнаружить останки аппарата среди нагромождения донных глыб, а тем более поднять его на поверхность. Вечная ночь пучины никогда не раскрывает своих тайн.

Но на цветных фотографиях, которые сделал Влакос специальным «кодаком», скутер можно было рассмотреть прекрасно. Гораздо лучше, чем сверхмалую подводную лодку, очертания которой расплывались в лучах прожекторов из-за эффекта преломления световых лучей. Впрочем, бортовой номер различался и на подводных снимках.

Вооружившись лупой, Константинос Скандалидис внимательно изучал цветную и черно-белую фотографии.

— Значит, этот Григориадис имеет непосредственное отношение к диверсионной лодке русских, — задумчиво проговорил он. — Но чье задание он выполняет? На кого работает?

— Во всяком случае, не на ЦРУ, — ответил шеф контрразведки, в упор глядя на своего министра. — За последнее время у него не было ни одного контакта со Смитом. Американцы помогают нам в подъеме «малютки», и, безусловно, их заинтересовал бы скутер. А агент скрывает столь важную информацию! Значит, он «двойник» и работает на русскую разведку!

— А его гость…

— Русский шпион. Своего американского друга Григориадис использовал втемную, получив для русского паспорт…

— Странно… Шпионы уже давно не прибывают таким образом… И паспорта у них заготовлены заранее…

Министр внутренних дел покопался в стопке фотографий и выбрал снимок бегущего Верлинова.

— Да и староват он для таких трюков… И вообще для активной работы. Ему же за пятьдесят… В этом возрасте сидят в кабинетах и отдают приказы. А он привык командовать!

Скандалидис нашел еще несколько фотографий.

— Вот крупный план… Властное лицо, строгий взгляд. Разве он похож на рядового исполнителя? Как вы думаете?

Шеф контрразведки пожал плечами.

— У нас нет достаточных материалов для достоверных выводов.

— А для обоснованных предположений? Вы читаете оперативные сводки?

— Конечно.

— Но их надо уметь анализировать! — Министр выдержал эффектную паузу. — «В Москве исчез генерал Берлинов — крупный руководитель русской контрразведки. По некоторым данным, он ушел за границу».

— Вы думаете…

— Почти уверен.

В просторном, отделанном дубовыми панелями кабинете наступила тишина. Именно здесь должно быть принято принципиальное решение, которое заставит действовать целый ряд подразделений контрразведки и полиции: отдел наружного наблюдения, оперативно-техническую службу, сектор прикрытия, группу захвата. Сформулированное в нескольких фразах решение министра будет детализироваться в оперативных планах и тактике проведения операции, инструктаже сотрудников и постановке узких задач каждому, распределении ролей и участков ответственности, выборе конкретных мер и способов воздействия на объект разработки вплоть до возможности применения оружия при задержании, определении конечной цели — вывода на судебный процесс либо негласного устранения. Произнесенные за двойными, плотно подогнанными дверями, в кондиционированной атмосфере с постоянной комфортной температурой и влажностью слова заставят десятки людей не спать ночами, мокнуть под дождем, закладывать лихие виражи на автомобилях и катерах, схватываться врукопашную, стрелять и получать ответные выстрелы, рисковать здоровьем и жизнью. Но особенно важным принятое решение окажется для конкретного, из плоти и крови, человека, казенно именуемого на профессиональном сленге «объектом разработки», потому что оно определит его дальнейшую судьбу.

Скандалидис встал, обошел огромный, обтянутый черной кожей стол, заложив руки за спину, остановился у окна. По ту сторону тройного стеклопакета бесновался ветер и шел дождь, косые, толстые струи бесшумно врезались во внешнее пулезащитное стекло, разбивались на крупные капли, неровно сползающие к подоконнику. Внизу, на пустынной улице, у «фиата» с открытой дверцей, девушка в красном плаще боролась с вырывающимся из рук зонтиком. Министру она напомнила парашютиста, гасящего купол после удачного приземления. Он знал о последствиях своих приказов, но не ощущал себя властителем судеб. Потому что принимал решения лишь в тех рамках, которые определялись политической ситуацией и ожиданиями президента да премьер-министра.

Противозаконные действия русских на территории Республики Греция… Конечно, лучше было бы изобличить международную организацию исламских террористов, но потерявшая управление и идущая вразнос Россия тоже представляет немалую опасность. Диверсионная подлодка, убитые аквалангисты, русский генерал-перебежчик, греческий пособник… Вырисовывается очень эффектная картинка! Предельно убедительная для каждого — от крестьянина из Македонии до политика любого ранга. В условиях активности чужестранных спецслужб лишаться поддержки союзников и выходить из НАТО просто глупо! Такой вывод тоже очевиден для каждого.

— Как вы назвали разработку? — не оборачиваясь, спросил министр.

— «Посейдон».

Девушка сложила наконец зонт, прыгнула в машину, дверца захлопнулась, «фиат» рванул с места. У министра возникло необъяснимое чувство потери. Он вернулся за стол. Начальник контрразведки ожидающе раскрыл блокнот, приготовил «паркер».

— Итак, операция «Посейдон» будет реализована в несколько этапов. На первом — арест Григориадиса и его «гостя» по подозрению в убийстве аквалангистов. При этом мы должны находиться в тени, основная активность пусть исходит от полиции. Обычная уголовщина — именно так надо подавать его журналистам и широкой общественности.

«Паркер» быстро черкал по безупречно гладкой бумаге.

— В ходе обысков и допросов выявится причастность задержанных к российским спецслужбам, тогда официально подключаемся мы, к этому времени личность «гостя» должна быть идентифицирована, пресса сообщает о новых обстоятельствах преступления, дело приобретает политический характер. Нота протеста, обсуждение в парламенте, ну и так далее…

Греческими властями судьба Верлинова была предрешена. Но оставался еще один щекотливый вопрос.

— А связи Григориадиса с ЦРУ?

Министр поморщился.

— Об этом в газеты не должно просочиться ни одного слова. Нам ни к чему осложнять отношения с американцами. Сразу после ареста «двойника» дайте знать Смиту, что мы не собираемся расшифровывать их контакты.

— Ясно. — Начальник контрразведки кивнул.

* * *

Почти в то же самое время судьба генерала Верлинова решалась на другом континенте, в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли.

— Директор приказал вернуться к операции «Проводник». — Начальник русского отдела внимательно рассматривал специально вызванного из Афин Роберта Смита. — А поскольку ее проводили вы… придется передать дела и переключиться на новое задание. У вас есть неотложные разработки?

«Вот так всегда, — раздраженно подумал разведчик. — Стоит подготовить хорошую разработку, и ее тут же вырывают из рук, а взамен подсовывают какое-нибудь говно!»

— Есть, — спокойно произнес он. — Но я не могу ее передать.

— Почему же? — Брови начальника отдела чуть приподнялись, что выражало крайнюю степень удивления.

— Потому что она напрямую связана с московской операцией. Использованием сейсмического оружия руководил генерал Верлинов. Сейчас он находится в Греции, на острове Миконос. Те трупы русских аквалангистов… Скорее всего — это его работа. И вообще он нашпигован секретами!.

Смит замолчал.

— Ну и…

Начальник русского отдела любил законченные конструкции.

— У меня есть подходы к генералу. Поскольку он находится в Греции нелегально, можно без особого труда похитить его и вывезти в Штаты.

— Опять похищение… Если пронюхает госдепартамент, поднимется большой скандал… Впрочем, игра стоит свеч! Вы проработали детали?

Вместо ответа разведчик положил на стол скоросшиватель с несколькими листами бумаги. Начальник отдела углубился в изучение плана операции.

— Задействовать группу «тюленей» из Литтл-Крика и вывезти его на подлодке поддержки? Оригинально!

— Не гонять же лодку порожняком, — слегка улыбнулся Смит.

— Хороший план. По крайней мере мне нравится. Попытаюсь получить санкцию Директора.

К концу дня адмирал Джеймс Вулси одобрил операцию, разработанную русским отделом. Следующим утром Роберт Смит вылетел в Афины для ее реализации.

* * *

В Афинах, на конспиративной квартире ГРУ, где майор Коровников любил заниматься сексом с Леночкой Дерюгиной, тоже шла речь о генерале Верлинове.

— По утрам он бегает одним и тем же маршрутом, вот схема. А это снимки…

Военный атташе российского посольства протянул недавно прибывшему на греческую землю «коммерсанту Макарову» фотографии бегущего Верлинова. Тот сунул в рот остатки бутерброда с печеночным паштетом, отряхнул руки и взял иллюстративный материал.

— Одним и тем же? Интересно… Так может, не ломать голову и поставить направленный заряд?

Он вроде бы размышлял вслух, но одновременно как бы советовался с майором. Коровникова передернуло. То, что он сейчас делал, по греческим законам называлось пособничеством в убийстве. Да и по законам любой другой страны тоже. Конечно, слова нематериальны, но их можно записать на пленку. Поэтому очень важно соблюсти невинные интонации. А этот идиот так и приглашает в соучастники…

— Вопросы взрывных работ не входят в мою компетенцию, — сказал он для микрофонов. Конечно, в помещении «клопов» не было, но существуют десятки способов эффективного аудиоконтроля извне — из дома напротив, припаркованного внизу автомобиля, с соседней крыши…

Ликвидатор осекся и озадаченно взглянул на собеседника, но тут же все понял. Презрительно скривившись, он дал понять, что его опыт исключает столь изощренные методы в данных условиях.

— Понимаю, — все же решил поправиться он. — Возможности перепланировки местности, изменения русла рек и другие варианты подробно изложены в каталоге, с которым может ознакомиться любой заказчик.

Эта абракадабра вряд ли способна ввести в заблуждение греческую контрразведку, но вполне может вызвать замешательство у суда. Воспоминание о суде вызвало у Коровникова изжогу. Ведь предстоит передать плюгавому убийце оружие, а это уже вполне материальная улика! Только и стоит уповать на дипломатический паспорт… Но дома тоже не прощают провалов! Выгонят без пенсии к чертовой матери…

Коровников впервые привлекался к операции «Л» и почти с ненавистью смотрел на страшного приезжего, невозмутимо лопающего привезенный из Москвы паштет. Скольких людей он отправил на тот свет? Майор Плеско спокойно выдерживал его взгляд. Он не чувствовал себя душегубом и убийцей. Просто есть разная работа. И если объектами ее становятся отпетые негодяи, то она объективно полезна.

— Я хочу покататься по морю, — прожевывая очередной кусок, сказал ликвидатор. — Мне нужен мощный катер.

— Катер арендован и ждет у причала.

Военный атташе встал.

— Здесь вас никто не побеспокоит. В случае необходимости звоните.

В посольство Коровников вернулся в состоянии крайнего раздражения. Но, пройдя вестибюль, он наткнулся на тонкую женскую фигуру в тугом платье, едва прикрывающем лобок.

— Где ты ходишь, противный! — чувственно проворковала она. — Я уже не могу!

Он шарахнулся в сторону, лихорадочно осматриваясь по сторонам. Никого. Исходящая от Леночки волна необузданного желания переключила регулятор настроения.

— Жди за углом, у магазина, — сквозь стиснутые зубы прошептал Коровников и с невозмутимым видом прошел мимо. Быстро написав отчет о встрече нелегала, резидент отдал документ шифровальщикам и вновь покинул посольство. Подчиненные не удивились: в пиковые моменты тайных операций задействованный в разработке офицер работает круглосуточно.

Серый «опель» резидентуры на миг притормозил у универсального «шопа», и Леночка мгновенно впорхнула в кабину.

— Наконец-то! — Маленькая горячая рука накрыла ладонь майора, лежащую на рычаге переключения передач, потом привычно легла на ширинку, словно нащупывая еще один рычаг управления.

— Давай скорей на квартиру!

— Туда нельзя, — с досадой сказал Коровников. — Давай просто покатаемся.

И он, и она знали, что означает безобидное «покатаемся» — секс на природе, иногда обычный, чаще — оральный. Леночку устраивал любой вариант. Но на этот раз она почему-то запротестовала.

— Как нельзя? Ты что, привел туда бабу?!

— При чем здесь баба? — Майор про себя ругнулся. У этих дур одно на уме! — Там поселился человек из России, я тебе говорил, что сегодня должен его встречать…

— Какая досада! — Леночка надула губки. — Я хочу ванну, постельку… Когда этот дурак уедет?

— Скоро. Через два-три дня.

— Так долго? А ты не можешь выпроводить его пораньше?

— Не могу. Он приехал по делу.

Горячая ладонь расстегнула «молнию» и нырнула внутрь.

— Когда приезжают по делу, идут в посольство, а не сидят на квартирах для траханья!

Коровников даже не удивился своеобразию представлений приятельницы о целевом назначении конспиративной квартиры ГРУ. Он вообще потерял способность удивляться, думать, анализировать. Умелые пальцы сноровисто копошились в брюках, отыскивая край нижнего белья. Возбужденный член ощущал их сквозь тонкую ткань, а его владелец напрягся в ожидании того момента, когда последняя преграда исчезнет и ласковая рука коснется напрягшейся плоти, до предела налившейся кипящей кровью. Казалось, вся кровь прилила к самой чувствительной точке. Хотя мозг был почти отключен, крохотный участок, контролировавший безопасность движения, заставил майора до предела снизить скорость.

К сожалению, участки бдительности и служебной добросовестности бездействовали, хотя многолетнее «промывание мозгов» было направлено именно на то, чтобы сохранить их работоспособность в любом состоянии. Но методики преподавателей института военной разведки, многочисленных начальников и служб внутренней безопасности основывались на уныло-стерильных догмах, не учитывающих реалий настоящей жизни. Ибо и занятия в учебных классах, и еженедельная служебная подготовка исключали из сферы интересов разведчика секс и алкоголь, являющиеся непременными составляющими жизнедеятельности любого человека. А потому воспринимались не взаправду, как условный противник на практических занятиях.

Многократно слышавший о «медовых ловушках», майор Коровников, даже расслабившись под нежными пальчиками Леночки, должен был проанализировать ее повышенный интерес к своей персоне, направленность задаваемых вопросов, выдвинуть версию о разведывательном подходе и принять соответствующие контрмеры, причем не прекращая сексуальных упражнений, которые сами по себе никакой угрозы для службы не представляют. Но для этого он должен был быть профессионалом и, кроме безупречной анкеты, папы — секретаря райкома и положительных характеристик, иметь обостренное чувство опасности, безошибочную интуицию и умение примерять ситуацию на себя. Но личностными качествами, необходимыми настоящему разведчику, он не обладал, а потому считал, что работающие на противника коварные обольстительницы встречаются лишь в занятных киношках, пугающих подборках Службы внутренней безопасности да в географических точках, расположенных за тысячи километров от его места службы.

— Он не может появляться в посольстве… Но завтра или послезавтра мы сможем провести там несколько часов…

«Опель» выкатился на пустынный пляж.

— Ты же говорил: три дня!

Горячая рука и напряженная плоть соприкоснулись, Леночка застонала, густо накрашенные губы искривились.

— Это другое… Он уедет на Миконос… Давай скорей…

Леночка привычно метнулась вниз, как дельфин, нацелившийся на серебристую ставриду. И так же безошибочно настигла цель. Только вместо отчаянно бьющейся, ни в чем не повинной рыбешки в хищном ротике оказалась бледная и вялая часть тела, заставившая хозяина нарушить присягу и все подписки, которые он давал за время своей совершенно секретной службы.

* * *

— Какие новости? — без особого интереса спросил Президент. Сегодня он хорошо выглядел, и Коржов подумал, что сейчас неплохо бы организовать пресс-конференцию для опровержения все усиливающихся слухов.

— Очередное нападение на поезд в Чечне. — Главный телохранитель положил перед шефом информацию аналитической службы. — Четыре пассажира убиты, десять ранены…

— Мне уже сообщали, — поморщившись, заметил Президент. — Они первыми, понимаешь, начали стрелять и застрелили троих…

Он все же придвинул листок, перечеркнутый красной полосой, надел очки и начал читать. Коржов знал, что никакой реакции не будет. Когда человек сидит на вершине пирамиды из неровно поставленных друг на друга стульев, он озабочен лишь тем, чтобы сохранить равновесие. И вынужденно делает вид, что все хорошо. Ведь если начать что-то там поправлять — обязательно загремишь вниз. Но если ничего не делать — тоже загремишь, хотя, может быть, и чуть позже. Когда тебе сорок семь и ты на вершине власти, «греметь вниз» не хочется, поэтому надо всемерно поддерживать Хозяина. И делать необходимые поправки вместо него.

Президент отложил краснополосую бумагу без комментариев.

— Что еще?

— Меморандум о сепаратистских тенденциях в регионах.

На этот раз перед главой государства легли несколько прошитых скобкой листков, и он отнесся к ним со значительно большим интересом. Коржов хорошо его понимал. Еще бы! Центробежные силы грозили разорвать Россию в клочья. Каждая область, край, не говоря о республиках, избавившихся от унижающего национальное достоинство прилагательного «автономная» и обзаведшихся малопонятными и трудно выговариваемыми названиями, стремились стать независимыми от Центра. Причем «независимость» трактовалась как полное экономическое содержание и столь же полное отсутствие контроля и отчетности. Поскольку народу при любом раскладе не выпадало ничего, то наиболее рьяными борцами за «независимость» выступали местные руководители — выходцы из партхозноменклатуры и вчерашние борцы с национализмом и сепаратизмом.

Они знали, за что бороться. У всех еще свежи в памяти массовые аресты взяточников и расхитителей в Узбекистане. Кто это делал? Центр! А стоило отгородиться от нехорошего Центра суверенитетом, всех осужденных выпустили и реабилитировали. Так что местные царьки под видом «независимости» добиваются для себя вседозволенности и безответственности. Лакомая и сладкая цель, они рвутся к ней изо всех сил. Что может поставить у них на пути полупарализованная центральная власть? Да ничего! Кроме… региональных подразделений «Альфы»!

Президент дочитал меморандум, с силой провел ладонью по мясистому лицу, тяжело вздохнул.

— Как обстоит дело с филиалами ГУО?

Седые брови растрепались, на лице появилось выражение раздражения и неприязни. Сейчас он был похож на поднятого из берлоги медведя.

— Созданные приступили к работе. Готовим открытие еще трех.

— А ты уверен, что они не попадут под местное влияние?

— Может, в какой-то степени и попадут… Квартиры, телефоны… — Правая бровь приподнялась и саркастически изогнулась. — Но у каждого начальника в сейфе лежит пакет, который он должен вскрыть в час «X». И каждый будет действовать в соответствии с полученным приказом!

В голосе Коржова лязгнул металл. Президент удовлетворенно кивнул. Бровь опустилась.

— А насколько ты контролируешь обстановку здесь?

— Здесь? — Главный телохранитель замешкался. — Это сложный вопрос…

— Простых я не задаю, — усмехнулся Хозяин и разгладил брови.

— Если силовые ведомства будут на нашей стороне — то да.

— А если нет?

Наступила пауза.

— Тогда многое будет зависеть от случая…

— Значит, ты советуешь мне положиться на «авось»? — недобро выдохнул Президент. Коржов уже замечал, что у шефа стало быстро меняться настроение.

— Чтобы не зависеть от случая, мне нужны дополнительные силы, — быстро произнес Коржов. Хозяин не любил, когда люди проявляют нерешительность, хотя сам с годами все больше поддавался этому недостатку. — И я их нашел.

— Где же? — заинтересовался Президент.

— Это бывший одиннадцатый отдел КГБ СССР. Совершенно обособленное, мощное, многофункциональное, прекрасно оснащенное подразделение.

— Что-то такое я слышал, — задумчиво произнес Хозяин. — Продолжай.

— Я попытался прибрать его к рукам. Но…

— Степашкин встал поперек дороги? — продемонстрировал прозорливость шеф. — И небось вместе с Гонтарем?

— Они подставили прежнего начальника — генерала Верлинова. Он был крупной и независимой фигурой, попытался вести игру против них. Но его сожрали, представили изменником Родины…

— Вспомнил, вспомнил, — мрачно проговорил Президент. — Недавно Верховный Суд приговорил его к расстрелу…

— А вместо него поставили некоего Дронова. Ни рыба ни мясо, авторитета у подчиненных не имеет, решения принимать боится. С ним отобрать у Степашкина отдел не удастся!

— Так что же, тебе надо воскресить этого Верлинова? — прищурился Президент. — Извини, я не Иисус Христос…

— Они тасуют факты, как крапленую колоду. Верлинов жив! И он нужен нам на прежнем месте!

— А приговор? — Президент недовольно махнул рукой. — Мы же строим правовое государство. Надо быть последовательными.

Коржов промолчал. Последовательности у шефа с годами все убавлялось.

— А с другой стороны, я могу его помиловать! Это предусмотрено законом.

— Так-то оно так… Но…

— Какое может быть «но»? Помиловал — и точка!

— Гонтарь проводит операцию по ликвидации Верлинова. Ликвидатор и оружие уже на месте. Завтра-послезавтра все решится…

— Откуда знаешь? — усмехнулся Хозяин, откидываясь на спинку кресла. — Неужели Гонтарь рассказал?

— Почти.

Президент помолчал.

— Я могу помиловать только живого. Так что сам разберись с Гонтарем.

Валерий Антонович Верлинов не располагал достоверной информацией об уготованной ему судьбе. То есть он доподлинно не знал, что ЦРУ США собирается его похитить, контрразведка Греции — арестовать, ГРУ Минобороны России — убить. Но он достаточно долго работал в специальной службе, чтобы знать: носитель секретов его уровня, оказавшийся в чужой стране без всякой защиты и поддержки, не может ожидать ничего хорошего. Точно так же, как молодая девушка, заплутавшая в незнакомом ночном городе, или инкассатор с банковским мешком на пустынной дороге.

О возможной помощи, тем более со стороны Главного управления охраны России, генерал не мог и подумать. Но в отличие от девушки и инкассатора бывший начальник одиннадцатого отдела КГБ СССР умел прогнозировать и нейтрализовывать неминуемую угрозу. И всегда рассчитывал только на свои силы.

Сидя в отведенной ему гостевой комнате, Верлинов держал на коленях тяжелый всеволновой «Грюндиг» и слушал новости «Би-би-си» на русском языке. Судя по выговору и отсутствию акцента, у микрофона сидел бывший земляк.

«…На перегоне Хасавюрт — Гудермес остановили скорый поезд „Тегеран — Москва“, ограбили пассажиров. В одном из купе бандитам было оказано сопротивление: двое неизвестных открыли огонь, убив трех налетчиков, после чего „национальные гвардейцы“ расстреляли состав из автоматов. Источник сообщает о многочисленных жертвах, точное число которых властями скрывается. МИД Чеченской республики в ноте протеста назвало случившееся „провокацией российских спецслужб“. Это не первое ограбление проходящего по территории Чечни поезда. Официальная Москва, как и раньше, сохраняет молчание».

— Проститутки! — не сдержался Верлинов.

В приоткрытую дверь заглянул Христофор.

— Ты что-то сказал?

Взгляд хозяина скользнул по комнате и будто зацепился о небольшой предмет — изящный «маузер» в замшевой кобуре, небрежно брошенный на кровать, словно никчемная, совершенно ненужная вещь.

— Выругался. В России грабят поезда, а власти не принимают никаких мер.

Христофор понимающе кивнул.

— Это непорядок.

Он хотел еще что-то сказать, но передумал и прошел в свой кабинет.

Верлинов убавил звук и впился взглядом в панель приемника. Точнее, в вольтметр, вмонтированный в панель и недавно подвергнувшийся небольшой переделке. Здесь строго выдерживаются параметры напряжения, гостевая комната и кабинет хозяина находятся на одной электрической линии, в которой, что очень важно, отсутствуют самопроизвольно отключающиеся потребители энергии. Тонкая стрелка замерла на мелко градуированной шкале.

В конце коридора хлопнула дверь. Звука выдвигаемого засова слышно не было, но Верлинов знал, что Григориадис перед началом работы всегда запирается и зашторивает окна. Похвальная предосторожность.

Стрелка провалилась влево — Христофор включил компьютер. Верлинов напрягся, мобилизовав все внимание и память. Стрелка едва заметно дрогнула. Раз, другой, третий… На четверть деления, половину, три четверти… Еле различимые движения черного волоска с трудом фиксировались взглядом. Обычно при электронном контроле используются особо чувствительные датчики и компьютерные системы с особой программой. Это позволяет считывать текст, набираемый на контролируемой ЭВМ.

Сейчас роль датчиков играли глаза Верлинова, усиленные очками в плюс две диоптрии, а вместо аналитического компьютера использовался далекий от совершенства человеческий мозг. Поэтому и задача, которую он поставил перед собой, была гораздо скромнее: прочитать одно слово. Только одно. Пароль, открывающий доступ к защищенным файлам.

Верлинов уже неделю контролировал компьютер Григориадиса. После включения и перед началом работы стрелка вольтметра колыхалась шесть раз, причем в одних и тех же пределах. Значит, пароль не меняется и в нем шесть букв. Верлинову удалось зафиксировать четыре номинала отклонений. Сейчас обостренное восприятие установило пятое: чуть меньше полутора делений шкалы. Шестое оставалось расплывчатым — то ли ноль семь, то ли ноль девять, а иногда ему казалось, что единица. Конечно, и полученные значения были приблизительными, окончательно подбирать соответствующие им буквы предстояло непосредственно на аппарате. Верлинов надеялся, что время позволит отшлифовать собранные данные. Но он ошибался.

Роберт Смит вызвал Джентльмена на встречу сигналом экстренной связи. Григориадиса это насторожило. В последнее время американец не проводил даже плановых встреч, как будто уклонялся от контактов со своим агентом.

В условленный час к дрейфующей «Марии» подошел катер на подводных крыльях. Против обыкновения Смит не поднялся на палубу, а взмахом руки предложил агенту сойти к нему. Через несколько минут встревоженный Христофор сидел в небольшой уютной кабине, где два человека могли разместиться с трудом, если только они не были влюбленной парочкой. Американец расположился напротив, их колени соприкасались, и тому пришлось принять неудобную позу, чтобы нарушить располагающий к интиму контакт.

— Я выяснил, для кого вы просили паспорт, — без предисловий начал Смит. — Прояснил и неясный московский эпизод в вашей биографии.

Джентльмен вспотел. Не столько от страха, сколько от стыда — седовласого патриарха островной сети ЦРУ поймали как мальчишку, мастурбировавшего в школьном туалете.

— Вы задолжали КГБ и теперь отрабатываете долг. Но как мы должны отнестись к проблемам такого рода?

— Вы ошибаетесь, — привычно сказал Христофор, чтобы выиграть время. Он прекрасно понимал, какой должна быть реакция ЦРУ на разоблаченного «двойника». В лучшем случае его сдадут греческому правосудию, в худшем — уничтожат. Возможно, прямо сейчас.

— У вас только один выход. — Обычно доброжелательный и улыбчивый, американец смотрел жестко, с нескрываемой угрозой. — Отдать своего московского приятеля. И пусть вас не мучит совесть — ведь именно он склонил вас к предательству!

Христофор молчал. Он думал, что все неприятные моменты жизни остались позади. Перемена убеждений, ложь, предательство, обусловленная сиюминутной выгодой неблагодарность… Пока человек молод, беден и неизвестен, ему часто приходится идти на компромиссы с собственной совестью. Иногда это входит в привычку, иногда нет. В первом случае никаких проблем не возникает до самой смерти: каждая новая подлость, дается легче предыдущей. Во втором — спасительная память окутывает прошлое дымкой забвения, спасая от душевных мук.

Сейчас Джентльмен вновь оказался перед жестоким выбором. Когда тебе стукнуло шестьдесят, ты обеспечен и хорошо известен в определенных кругах, позабыл о прошлом и уверен, что уж теперь-то всегда будешь поступать в соответствии со своими убеждениями, возвращаться к грехам молодости, а тем более повторять их, чертовски не хочется…

— Только один выход! — повторил Смит. — Мое задание санкционировано на самом верху, и все помехи будут безжалостно устраняться!

Джентльмен не выдержал тяжелого взгляда офицера ЦРУ. Бордовая обивка диванов идеально подходила для того, чтобы замаскировать следы крови. И яхта вместе с командой уйдет на дно за двадцать минут.

— Что я должен делать? — глухим голосом спросил он.

* * *

Раздолбанный товарняк с грохотом несся по ночной кавказской степи. Пронизывающий ветер пробирал до костей. Карпенко и Королев наполовину зарылись в щебень, но это мало помогало. Впрочем, опасность погони беспокоила их гораздо больше, чем холод. Они знали, с кем имеют дело. Убийство сородичей здесь не прощают.

Когда поезд миновал станцию Хасавюрт, Королев ослабил сжимающие автомат пальцы. Криминально-анархическая Чечня осталась позади, Дагестан все же правопослушная территория России. Более опытного Карпенко пересечение невидимой границы не успокоило: когда в стране не действуют законы, банда вооруженных головорезов может настигнуть и убить где угодно.

Он был прав. Параллельно железнодорожному полотну несся «КамАЗ», набитый жаждущими мести «волками ислама».

— Давай быстрей! Обгоняй и становись поперек рельсов! — Сидящий в кабине Бадыр вдавил ствол в ребра онемевшему от страха водителю.

Но выполнить такой маневр было непросто. Лишь через восемьдесят километров удалось достаточно оторваться от поезда и найти подходящий переезд. Грузовик затормозил, перекрывая путь. Бадыр вырвал из замка ключ зажигания и выбросил в темноту. Водитель заплакал.

— Машину разобьет, чем семью кормить буду? У меня четверо детей… Мы же мусульмане…

— Тебе паршивая машина дороже наших товарищей?! Пошел вон, собака!

Сильный удар в лицо выбросил шофера из кабины.

Вдали показался луч прожектора. Через несколько минут раздался скрежет аварийного торможения.

— Цепью вдоль дороги! — скомандовал Бадыр. — Смотрите, чтоб не ушли!

«Гвардейцы» бросились вдоль насыпи навстречу приближающемуся составу. Первым бежал низкорослый рябой Гетгаз. Он недавно примкнул к отряду Идигова и очень хотел отличиться для укрепления авторитета. Удобного случая все не представлялось, но Гетгаз не убавлял рвения.

Когда резко заскрипели тормозные колодки и сила инерции прижала замерзших москвичей к острой щебенке, они сразу все поняли.

— Совсем охуели! — выругался Королев, щелкая предохранителем автомата. — Скоро они И в Подмосковье будут поезда останавливать!

— Быстро прыгаем! — Карпенко не тратил время на пустые разговоры. Он очень жалел, что потерял автомат.

Не дожидаясь, пока упадет скорость, они по очереди спрыгнули с железных ступенек платформы и покатились под откос. Умение группироваться спасло тренированные тела от переломов, но щебенка насыпи разорвала одежду, исцарапала кожу. Товарняк проскрежетал мимо и через сто пятьдесят метров остановился.

«Волки» хищно бросились осматривать платформы и вагоны. Но Гетгаз не поддался общему порыву. Повинуясь звериной интуиции, он побежал в темноту, туда, где поезд начал торможение. Ноздри раздувались, будто фильтруя запахи, уши вслушивались в звуки ночной степи. Ему показалось, что с левой стороны насыпи раздался отдаленный топот бегущих людей. Он лег на землю. Вдали светились огоньки какого-то села. Через некоторое время на фоне желтых точек мелькнули два силуэта. Уперев магазин автомата в подмерзшую землю, Гетгаз дал несколько очередей. Он не видел мушки и бил наугад, подавая товарищам знак, что цель обнаружена. Угрожающе завывая, «волки» кинулись в погоню.

Улицы села были пустынны, окна домов наглухо закрыты ставнями, за высокими заборами бесновались свирепые псы. Карпенко понимал, что они опережают преследователей на каких-то десять минут. Когда-то можно было постучать в любой дом и получить защиту: по горским обычаям путник, попросивший помощи, берется под покровительство. Даже кровный враг, переступив порог, становится гостем, и хозяин обязан защищать его ценой своей жизни. Но за последние годы многое изменилось, генерал не был уверен, что сейчас кто-либо пустит ночью в дом вооруженных незнакомцев. К тому же он не хотел подвергать посторонних людей риску.

Они пробежали несколько кварталов, сопровождаемые лаем собак. Перебудораженный поселок не подавал признаков жизни.

— Похоже, центральная улица. — Королев ткнул рукой в сторону скопления фонарей. — Там должен быть сельсовет, милиция…

Карпенко скептически вздохнул, вытер исцарапанное, вспотевшее лицо.

— Пойдем глянем…

Предчувствие подсказывало, что в конце концов рассчитывать им предстоит только на свои силы.

Через несколько минут они выбежали на небольшую площадь и почти сразу наткнулись на одноэтажный домик из красного кирпича с вывеской «Милиция». Стальная дверь оказалась запертой, Карпенко забарабанил кулаком, нервно оглядывающийся Королев несколько раз бухнул по металлическому листу автоматным прикладом. Дверь загудела.

— Кто хулиганит? — раздался наконец деланно решительный, но подрагивающий голос. — Лучше по-хорошему уходите!

— Мы из Москвы, из КГБ, — по привычке сказал Карпенко. — За нами гонится банда чеченцев. Откройте.

Но в двери приоткрылось лишь маленькое квадратное окошко.

— Откуда я знаю, кто вы? — Заспанные глаза дежурного сержанта настороженно рассматривали ночных визитеров. — Вы и сами похожи на бандитов…

Карпенко порылся в карманах, нашел служебное удостоверение, которое не сдал, уходя на пенсию, поднес к окошку. Чувство настигающей опасности холодило спину. Если укрыться в хорошо укрепленном здании, то втроем можно долго сдерживать преследователей… К тому же в отделении наверняка есть оружие, да и других сотрудников можно поднять по тревоге, вызвать подкрепление, наконец!

— Генерал-майор госбезопасности… — читал вслух сержант. — Командир группы антитеррора…

— Убедился? Давай открывай быстрей!

В окошко была видна только верхняя часть небритого лица, на нем отражалось сильнейшее замешательство.

— Чем же я вам помогу? Я тут один. Да и всего нас четверо… Начальник с опером в Махачкалу уехали, а у участкового телефона нет…

— Открывай, гад! — крикнул Королев. — Нас сейчас поубивают!

— Так они и меня убьют, — жалобно сказал дежурный. — А у меня семья, дети… Вы лучше к своему пойдите… Уполномоченный ФСК вот на том углу живет.

— А у него детей нет? — зло спросил Карпенко.

— Есть, двое… Его тоже убить могут. Эти чеченцы что хотят, то и делают. Куда Москва смотрит?

Минуты катастрофически уходили.

— Хоть автомат дай!

— Как же я дам? Права не имею. Меня ведь за это посадят…

— Ну и сука! — удивился Королев. — И ты в милиции служишь?!

— А что делать? Семью кормить надо… Вы не думайте, что я не хочу помочь… Если бы вчера пришли, когда начальник был…

— Соединись с министерством или еще с кем, доложи!

Карпенко хлопнул спутника по плечу, и они побежали в сторону темных улиц.

Сержант смотрел вслед. Не успели беглецы скрыться из вида, как на площадь с гортанными криками выбежали преследователи. Он тихо закрыл окошко и отошел от двери.

«Человек двенадцать, все с автоматами, хорошо, что я не ввязался». Сержант подошел к телефону и уже протянул руку, но в последний момент передумал.

«Что сообщать? Что не оказал помощи московскому генералу? Скажут: струсил, выгонят без пенсии… Им там легко рассуждать!»

Поразмышляв немного, милиционер решил, что ничего страшного не произошло. В нынешней неразберихе скорее всего никто не станет учинять с него спрос. А те двое… У них свои дела, свои проблемы.

Вдали раздалась автоматная очередь, потом еще одна…

Карпенко, несмотря на возраст, поддерживал хорошую спортивную форму, но в конце концов почувствовал, что не может больше бежать. «Гвардейцы» опять отстали, но увеличить разрыв времени больше чем на десять минут москвичи не могли.

— Что будем делать? — тяжело дыша, спросил Королев.

— Черт его знает! Надо где-то спрятаться…

Они брели, едва переставляя ноги.

— Что там такое? Гора, что ли?

— Да нет… Откуда тут гора…

Но впереди действительно возвышалась закрывающая часть звездного неба громада. А через несколько минут земля стала мягко поддаваться под ногами, и Королев, нагнувшись, с удивлением объявил:

— Это песок! Мы идем по песку!

— Все ясно, — отозвался Карпенко. — Я знаю это место. Это бархан Сарыкум.

Сарыкум означает «желтые пески». Каким образом в нескольких десятках километров от Махачкалы появился кусок пустыни, наукой не объяснено. Песчаные горы Сарыкумских барханов видны издалека, потому что высота некоторых из них превышает двести метров. Площадь природного феномена приближается к шестистам гектарам. Туристы с удивлением разглядывают границу двух ландшафтов: трава, кустарник и деревья дагестанской равнины вдруг сменяются слоем мелкого, змеящегося под порывами ветра песка. Дальше идти не рекомендуется: во-первых, это географический заповедник, во-вторых, здесь много опасных животных. Гюрза, песчаный удав… В 1986 году сюда выпустили сто особей разнополых кобр, и они сильно расплодились. Специальные экспедиции ежегодно отлавливают ценных пресмыкающихся, добывают дорогой яд, герпетологи наблюдают за жизнью змей в естественных условиях, снимают фильмы, пишут научные статьи.

Карпенко побывал на Сарыкуме в мае девяносто первого. Тогда террорист-одиночка захватил «ТУ-154» в махачкалинском аэропорту, местные власти вызвали «Альфу». Но штурм не понадобился: не выдержав напряжения, преступник застрелился. На радостях сотрудники дагестанского КГБ устроили для московских гостей пикник на природе. Программа была обычной: икра, шулюм, шашлык из баранины, шашлык из осетрины, водка, коньяк…

Не особый поклонник чревоугодия, Карпенко обратил внимание на желтую гору вдали, и вскоре гостеприимные хозяева водили его по дышащему теплом бархану. На самой высокой точке выпили за красоты Дагестана, причем местные коллеги не видели в Сарыкуме ничего особенного, а Карпенко, бывавший в Анголе, Конго, Каракумах, завороженно рассматривал кусок иноземного пейзажа, перенесенный на Кавказ удивительным капризом природы.

Еще не прошло напряжение последних часов и водка не помогла расслабиться, но барханы могли в этом помочь — командиру «Альфы» хотелось лечь на прогретый весенним солнышком песок и отключиться от всех проблем своего мира. Он даже дал себе слово вернуться сюда без всяких служебных дел, в отпуск, хотя в глубине души понимал, что не сдержит его, если какой-нибудь террорист не затеет здесь свои смертельные игры.

И вот отставной генерал Карпенко оказался в месте своей мечты.

— Иди за мной, и осторожно, тут змеи, — скомандовал он спутнику.

Королев выругался.

— Еще змей нам не хватало!

Они углублялись в барханы, чувствуя, как становится теплее. Огромная масса песка подобно аккумулятору впитывала летнее тепло и медленно отдавала его осенью и зимой.

Далеко позади раздавались гортанные крики преследователей. Внезапно Карпенко понял, что просто так уйти не удастся. Они не отстанут, не отпустят. Есть только один способ: принять бой и перебить их всех.

Или умереть самим.

* * *

— Доверие — это главное, что есть на свете, — говорил Христофор, держа наполненный красным вином бокал. Он знал: Верлинов очень проницателен, к тому же обратил внимание, что гость бросил пистолет как бесполезную игрушку, хотя раньше не расставался с оружием. Значит, подозрения возникли, и их следовало усыпить.

— Я познакомлю тебя со своими друзьями, мы вместе занимаемся бизнесом, тогда ты лучше поймешь, что происходит вокруг…

— Да, конечно, с удовольствием, — кивал Верлинов. Несколько минут назад он бросил в бокал Джентльмена три усыпляющие пилюли и ожидал, когда тот выпьет свою порцию.

— За взаимное доверие!

Христофор опрокинул бокал. Верлинов, не торопясь, выцедил свой, исподволь наблюдая за хозяином. Похоже, что он ничего не заметил.

— Эта ужасная смерть Никона выбила всех из колеи…

Григориадис испытующе взглянул на гостя. Но лицо генерала оставалось совершенно невозмутимым. Он ничего не знал о трагической кончине слуги и ему не было необходимости притворяться.

— Вначале проникновение в сарай, потом гибель Никона… Люди считают, что кто-то притягивает к нам несчастья…

Христофор зевнул и в очередной раз наполнил бокалы.

— Надеюсь, меня не подозревают в убийстве? — спросил Верлинов. Такой естественный тон трудно сымитировать даже хорошему актеру. Христофору стало стыдно.

— Выпьем за дружбу! В конце концов мы знаем друг друга столько лет…

Христофор зевнул еще раз.

— Что-то меня разморило. Не пойму отчего… Вроде день был не очень трудный…

— Погода… — Верлинов, в свою очередь, зевнул, причем довольно естественно. — Меня тоже клонит в сон. Наверное, меняется давление.

Григориадис откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.

— Позови Гурия, — невнятно проговорил он. — Пусть отведет в спальню…

Через несколько минут Джентльмен крепко спал. Верлинов уложил бесчувственное тело поудобней, некоторое время посидел рядом. Все было спокойно. Значит, пора действовать. Быстро обшарив карманы спящего, он забрал связку ключей, взял «Грюндиг» и выскользнул в коридор.

Стараясь ступать бесшумно и вместе с тем выдерживая естественность походки, Верлинов прошел к кабинету Григориадиса, взглянул на замочную скважину и с первого раза подобрал нужный ключ. Перед тем как открыть дверь, он несколько секунд помешкал: не исключено, что здесь есть сигнализация. Но выбора не было, и, полагаясь на удачу, он рванул литую бронзовую ручку на себя. По шее пробежали ледяные мурашки, однако ничего не произошло. Хозяин надеялся на наружную охрану и не считал нужным дополнительно защищать внутренние помещения. Тем более что он не рассчитывал на проживание под своей крышей посторонних лиц.

Заперевшись и задернув шторы, Вердинов включил свет. Обычно Христофор не работал по ночам. Если охрана заподозрит неладное… Он нащупал в кармане нож со стопорящимся клинком. Прикосновение к смертоносному металлу несколько успокоило, Верлинов осмотрелся. Кабинет выглядел скромно, почти аскетически. Лишь толстый ковер на полу и картина на голой стене, явно скрывающая встроенный сейф, относились к предметам роскоши. На столе стоял компьютер, интересовавший генерала гораздо больше, чем сейф.

«Тошиба, 486», — определил он. Такие машины в свое время он закупил для одиннадцатого отдела. Это упрощало дело: лучше работать на знакомом аппарате.

Включив в сеть «Грюндиг», Верлинов нажал клавишу питания компьютера и быстро пробежался по клавиатуре, внимательно наблюдая за стрелкой встроенного в приемник вольтметра. Зафиксированные им отклонения соответствовали буквам А, Б, Д, Е, О. Шестую букву следовало отфиксировать сейчас, хотя напряженные нервы и цейтнот времени — далеко не лучшие помощники в столь тонком деле. Ноль семь — К. Ноль восемь — Л.

Компьютер пискнул. На экране дисплея высветилась надпись: «Введите пароль пользователя».

Время на введение пароля ограничено. Если пароль не будет введен или окажется неверным, сработает система защиты закодированной информации. Включится сирена, мигнет лампочка где-нибудь на пульте, сотрутся защищенные файлы или произойдет еще что-либо столь же нежелательное, сколь и опасное.

Ноль девять — П. Одно деление — С…

Итак: А, Б, Д, Е, К, Л, О, П, С. Шесть букв из девяти должны дать искомое словосочетание. Подобрать его не сложно, если над тобой не довлеет угроза немедленного разоблачения.

«Слово из шести букв, — всплыло в памяти лицо ведущего популярной российской телепередачи. — Ваша буква? Или вы сразу назовете слово? Минута заканчивается!»

Верлинову казалось, что он впал в оцепенение и обязательно проиграет, но мозг самостоятельно перебирал и тасовал буквы, накладывая их на шесть черных квадратиков. И внезапно выдал готовый ответ.

П-О-Б-Е-Д-А.

Не обдумывая и не проверяя полученного результата, Верлинов шесть раз нажал клавиши. «Пароль принят», — высветилось на дисплее.

Экран на мгновение потух и вновь зажегся, выставляя на обозрение каталог файлов. «Греция», «Италия», «Турция», «Иран»… Христофор систематизировал информацию по странам, к которым она имеет отношение.

Не задумываясь, Верлинов вошел в файл под названием «Россия». Последующие два часа он напрягал тренированную память, запоминая ключевые моменты заинтересовавших его сообщений. Лучше всего было бы сбросить запись на дискету, но дискета — улика, поэтому приходилось полагаться только на собственный организм.

Глубокой ночью он вернулся к себе в комнату. Христофор бесшумно спал в прежней позе. Перекинув отяжелевшее тело через плечо, Верлинов отнес хозяина в спальню, раздел и уложил в постель.

Сам он долго не мог уснуть. Теперь у него имелся самый ходовой в мире специальных служб товар — секретная информация. Ее можно предложить заинтересованным лицам, требуя взамен все, что угодно. В практике бывало, что таким образом выторговывали свободу, богатство и даже жизнь.

* * *

Неожиданный звонок насторожил майора Плеско, как и любая нештатная ситуация. В конспиративную квартиру мог прийти только представитель местной резидентуры, но тот всегда сообщал о предстоящем визите по телефону и пользовался своим ключом. Могла нагрянуть полиция, но она бы попросту выломала дверь. К тому же российский гражданин Макаров не успел совершить на территории Греции ничего противозаконного.

Звонок повторился. Лучше всего затаиться и не открывать. Но если это кто-то из соседей, слышавших звук включенного телевизора, шум водопроводных кранов и другие признаки обитаемости жилья… Тогда могут возникнуть лишние подозрения, чего доброго, сообщат в полицию…

Бесшумно ступая, Плеско подошел к двери и осторожно выглянул в глазок. Миловидная, коротко стриженная женщина в кожаном плаще, широко улыбаясь, подняла на уровень груди плетеную корзину с продуктами. Ананас, какие-то консервы, палка колбасы, вино. Совершенно невинная картина, неспособная вызвать никаких подозрений.

Но у Плеско подозрения вызвал бы и взаправдашний ангел с крылышками и светящимся нимбом над головой: майор сразу подумал бы, что за ним прячутся оперативники местной контрразведки.

— Открывайте, открывайте, — звонким детским голоском пропела женщина, как будто видела сквозь дерево. — Меня прислал Володя Коровников. Я его жена.

«Свихнулся он, что ли? К чему эти жесты… Может, решил сгладить впечатление, чтобы я не настучал в Центр?» — Настороженный мозг привычно прокручивал возможные варианты. Операция «Л» была запланирована на завтра. Три часа назад Плеско поспорил с резидентом, который хотел держаться на дистанции и оставлял ликвидатора без надежного прикрытия.

«Вернусь, напишу рапорт! — пригрозил нелегал. — Нажираете рожи под посольской „крышей“, а ответственные операции из-за трусости ставите под угрозу!»

— Открывайте, — капризно повторила женщина. — Неужели вы такой противный, как Володька?

«Точно: наложил в штаны и хочет помириться», — удовлетворенно подумал майор и повернул ручку замка.

— Здравствуйте! — Женщина радостно влетела в прихожую, как давнего знакомого чмокнула «Макарова» в щеку. — Я так рада видеть земляка! Тут изо дня в день одни и те же лица, а я люблю разнообразие!

Сунув в руки Плеско корзину, она прошла в комнату, оставляя за собой тяжелый шлейф дурманящих духов.

— Володя сказал, что вы тут питаетесь всухомятку, поэтому я решила вас подкормить.

Майор стоял босиком, в линялом и выношенном спортивном костюме, с продуктовой корзиной в руках. «Черт побери, надо переодеться…» Впервые в жизни он ощутил неловкость перед женщиной. Но и такая ситуация случилась в его жизни впервые. Ведь амурные истории происходят с тайными агентами только в кино, в реальности разведчики их избегают как черт ладана.

В отличие от Джеймса Бонда Плеско возил с собой скудный гардероб, который не годился для торжественных случаев: ни белоснежных рубашек, ни идеально отутюженных смокингов, ни галстуков-«бабочек». Надев помятый дорожный костюм, он исчерпал свои возможности. А гостья, сняв плащ, оказалась в туго обтягивающем голубом платье, едва доходящем до середины бедер.

— Мы еще не познакомились. — Она протянула узкую холодную ладошку. — Я Леночка.

— Алексей, — буркнул Плеско.

Пока он одевался, Леночка сервировала небольшой столик. Озверевший от однообразного вкуса московских консервов, майор с жадностью вдыхал тонкие запахи деликатесов. Бутылка вина с длинным горлышком и небольшая фляжка джина ставили завершающие точки в оформлении неожиданного празднества.

— Давайте выпьем за знакомство, — предложила Леночка. — Только открывать бутылки должен мужчина…

Она болтала без умолку, Плеско жадно ел и с удовольствием выпивал. План завтрашней операции был разработан, необходимое снаряжение Коровников доставил. Интересам и безопасности ликвидатора больше соответствовала бы доставка мины прямо к катеру, но резидент не хотел подвергать себя излишнему риску. Теперь вот прислал жену…

Леночка сидела напротив в низком глубоком кресле, платье почти полностью открывало тонкие ноги. Внезапно он заметил, что блестящий нейлон больше не облегает гладкую белую кожу. Она сняла колготки! Очевидно, когда выходила в туалет…

Вино закончилось, Алексей разлил по рюмкам джин.

— Ну, будем живы! — Он проглотил жгучую ароматную жидкость.

— Алексей! — ужаснулась Леночка. — Джин надо пить с тоником, вот так…

Ничего, пусть выделывается. Для операции все готово, можно позволить себе отдых. И если эта дамочка по просьбе мужа или по собственной инициативе хочет ему дать, то отдых будет полнее. А взамен ни она сама, ни ее трусливый муженек, ни кто-либо другой не получат от него ровным счетом ничего! И рапорт о том, что резидент ставит свою безопасность выше государственных интересов, он подаст, как и собирался. Потому что работа — это одно, а отдых — совсем другое, их нельзя смешивать. Руководство знает, что майор Плеско никогда не смешивает личных дел со служебными. И даже если олух Коровников надумает заснять его скрытой камерой, его карьере это не повредит. А вот репутацию супруги военного атташе подмочит изрядно!

Джин тоже заканчивался. Леночка раскраснелась, расслабилась. Ножки чуть разошлись в стороны, и пространство между ними гипнотизирующе притягивало взгляд Плеско. Интуитивно он вдруг понял, что под платьем у нее ничего нет. Конечно, это сильно смахивало на ловушку, но кто из посольских может ловить специального агента ГРУ? Да и смотрела баба с явным, неподдельным интересом, так казенные задания не выполняют. Плеско не был бабником и всегда славился осторожностью. Еще пять лет назад он бы выкинул эту шалаву из конспиративной квартиры, но сейчас наступили времена, когда каждый урывает от жизни все, что может, и отказываться от того, что само идет в руки, просто глупо.

— Ну и что? — грубым голосом спросил он!

Вместо ответа Леночка протянула ноги через стол и положила ему на колени. Звякнули тарелки, покатилась на пол пустая бутылка, упал и разбился стакан. Платье задралось еще выше, открывая выбритый лобок.

«Ну и курва», — подумал Плеско, рывком сбрасывая женщину на ковер. Потом время для него остановилось.

А капитан Сидельников, сидящий в Леночкиной машине в ста метрах от подъезда, уже устал смотреть на часы. Капитан нервничал. Сегодня утром он получил личное задание самого Коржова и немедленно вылетел в Афины. События развивались стремительно, но внезапно наступила пауза — вот уже больше двух часов он ждет возможности действовать дальше. А ожидание не способствует бодрости духа и уверенности в успехе.

«Что они там делают столько времени? — в очередной раз спросил он сам себя. — И как она думает выкурить его наружу?» Ответить на первый вопрос, после того как он увидел Леночку, не представляло особого труда. Но вот как она заставит нелегала вопреки всем инструкциям выйти на улицу — оставалось загадкой.

После первого раза Леночка поднялась с пола, извиваясь, стащила через голову платье и, прихватив сумочку, отправилась мыться. Ее чуть пошатывало, что с удовлетворением отметил обалдевший от африканской страсти партнерши ликвидатор.

«У бабы бешенство матки, — решил он. — Видно, перетрахала всех мужиков в посольстве и бросилась на свежака». Такое объяснение ставило все на свои места, к тому же окончательно развеивало возможные подозрения. Взбудораженный новыми ощущениями, Плеско прошел в спальню и лег на кровать. Он не был избалован женским вниманием и имел крайне ограниченный сексуальный опыт, сводящийся в основном к одноразовым пресным утехам супружеской постели. Сейчас он с удивлением ощутил в себе силы для повторения сеанса и принялся с нетерпением ожидать возвращения Леночки.

Тем временем Леночка, присев на корточки, проделывала манипуляции, напоминающие введение химических контрацептивов. Но на самом деле она вставляла в себя не противозачаточную свечу, а коллоидный шарик размером с мячик для пинг-понга, наполненный красным красителем. При тридцати шести градусах коллоид растворялся. Прислушавшись к своим ощущениям, Леночка для верности ввела и второй шарик, благо анатомические особенности тела это позволяли.

«Только бы он не скуксился, а то все пойдет насмарку», — тревожно подумала она.

Но опасения оказались напрасными. Плеско набросился на нее с непривычной для себя пылкостью. Кровать раскачивалась и скрипела, как шлюпка в семибалльный шторм. Леночка отчаянно кричала, опасающийся соседей ликвидатор зажимал ей рот, но наконец сам издал приглушенный вскрик и обмяк, как будто получил пулю в живот. Расслабленно полежав несколько минут, он тяжело сполз с распластанного худого тела и вдруг испуганно охнул.

— Что это?! Откуда кровь?

Плеско стоял на коленях, ошарашенно рассматривая испачканный красной жидкостью низ живота и расплывающееся пятно на простыне. Он уже все понял. Леночка подняла голову, взвизгнула и, сунув руку в промежность, истерически тряхнула мокрой ладонью, обдав Алексея теплыми красными брызгами.

— Ты меня разорвал! Это маточное кровотечение, надо вызвать «скорую помощь»!

При всем своем самообладании ликвидатор похолодел. Врачи, полиция, Коровников… Расшифровка конспиративной квартиры, срыв задания, провал… Грандиозный скандал, бесславный конец карьеры и позор на всю жизнь…

— Скорее вызывай врачей, — кричала Леночка, размазывая красное пятно по постели.

— Подожди, подожди, — растерянно бормотал Плеско. — Сюда нельзя никого вызывать! Сейчас что-нибудь придумаем…

— Я могу умереть! Надо срочно в больницу!

А если и вправду умрет? Он представил мертвую Леночку на залитой кровью кровати. Даже тренированные нервы не выдерживали, майор был близок к срыву. Один в чужой стране, да еще на нелегальном положении. В случае любых осложнений он может рассчитывать только на помощь резидентуры. Но не в данной ситуации… Что же делать? Что делать?! Что делать!!

— Подожди, подожди, — машинально повторял он, бессмысленно перебирая ногами.

— Сбегай тогда в аптеку, попробуем сами остановить кровь, — вдруг сказала Леночка, и он ухватился за эту мысль как утопающий за соломинку.

— Правильно, я сейчас…

Плеско схватил брюки и натянул прямо на голое тело, запоздало сообразив, что перепачкает их кровью. Ладно, черт с ним!

— Купи льда, ваты, перекись водорода и таблетки против кровотечения…

— А где аптека?

Только сейчас он сообразил, что совершенно не знает города.

Как выйдешь из подъезда — направо. На углу в конце второго квартала. Не беги — это привлечет внимание…

Сидельников в очередной раз посмотрел на часы, и тут на улицу выскочил знакомый по фотографиям объект. Он был явно не в своей тарелке, рванулся налево, потом, словно передумав, побежал направо, опомнившись, перешел на нервозный шаг…

«Что она ему сделала?» — подумал капитан, вылезая из машины.

Проверившись, он зашел в дом, без труда нашел нужную квартиру, позвонил условленным образом. Дверь открыла совершенно голая Леночка. По ногам ее текла кровь.

— Вон там его вещи, — совершенно спокойно показала она и прошла в ванную, небрежно бросив через плечо: — У тебя есть десять минут чистого времени.

Она знала, что аптека закрыта, а следующая находится еще в двух кварталах. Расспросы на плохом английском, процедура покупки, возвращение — все это займет не меньше двадцати минут. Но в подобном деле должен быть запас.

Сидельников прошел в комнату. Через открытую дверь спальни он увидел испачканную кровью кровать, но внимание не задержалось на этом факте: он уже полностью переключился на предстоящую работу. Сноровисто пересмотрев вещи Плеско, он не обнаружил ничего интересного. Пришлось подвергнуть помещение обыску. Под шкафом лежал большой серый камень, и столь неподходящий для квартиры предмет привлек внимание капитана. В свое время он специализировался по взрывным устройствам и определить в «камне» замаскированный фугас направленного действия не составило большого труда. Капитан извлек из нагрудного кармана комплект инструментов, похожий на маникюрный набор, и приступил к работе.

Через пятнадцать минут он ее закончил. К тому времени Леночка надела трусики, замыла пятна на полу в прихожей и, выпустив коллегу, вновь легла на окровавленную постель. Еще через семь минут вернулся Плеско. Увидев его, Сидельников сцепил подрагивающие от пережитого напряжения руки. Если бы капитан не нашел заряд, он должен был сейчас устранить ликвидатора. А это была непростая задача.

Леночка доиграла свою роль до конца. Напихала в трусы вату, положила лед на низ живота, выпила несколько таблеток. Через полтора часа ей «стало лучше».

— Мне пора, — сказала она, одеваясь, и Плеско с явным облегчением перевел дух. — Не говори Володьке, что я приходила. Он неврастеник и вполне может застрелить тебя…

— Но ты же сказала…

— Он меня никуда не посылал. Я сама захотела познакомиться с гостем из России. Чао!

«Познакомиться… Ну и сука! Видно, она со всеми так „знакомится“»…

Но Плеско должен был признаться самому себе, что это была лучшая из его командировок. И если бы не возникшие осложнения, он мог бы сегодня установить собственный сексуальный рекорд. Уставший и перенервничавший майор быстро заснул, и даже простая мысль «за все надо платить» не пришла ему в голову.

На следующий день на рассвете машина с одним из сотрудников резидентуры стояла в условленном месте недалеко от дома. Плеско вышел налегке. Брезентовая куртка с утеплителем, штаны из водоотталкивающей ткани, короткие резиновые сапожки, вязаная шапочка с помпончиком. В перекинутой через плечо спортивной сумке лежал завернутый в греческую газету камень. Коровников на месте контакта не появился. «Ну и хрен с тобой!» — решил ликвидатор.

На побережье ждал быстроходный катер на подводных крыльях.

— Дойдете за три часа, — сказал сопровождающий. — Хозяин немногословен и никогда не задает вопросов. Ему заплачено за три дня. Если не уложитесь, будет ждать сколько надо, потом мы с ним сочтемся.

Майор кивнул.

— Вам заказан обратный билет с открытой датой вылета. Ждем.

Сотрудник резидентуры пожал ликвидатору руку. Он был молод и еще не утратил романтических представлений о своей профессии. А потому серьезно относился к делу и вполне искренне расположился к посланцу Центра.

Плеско перебрался в катер, и судно резко рвануло с места, довольно быстро набирая крейсерскую скорость.

* * *

В тридцати километрах от Афин на пустынном берегу грузилась в вертолет без опознавательных знаков четверка крепких парней с мрачными и решительными лицами. Они принадлежали к криминальному миру, двое имели тюремный стаж, но сейчас их собрало вместе не очередное банальное «дело». Время от времени они выполняли деликатные, хорошо оплачиваемые поручения, связанные с необходимостью применять физическую силу. Кто является заказчиком, их не интересовало. Только старший группы по прозвищу «Грач» знал человека, дергающего за веревочки. Но Грач не отличался болтливостью, да и безошибочное чутье остальных подсказывало: лучше расколоться на кражу из магазина или уличный грабеж, чем рассказать кому бы то ни было даже о самом безобидном из специальных заданий.

Сейчас задача была простой и понятной: сесть на один из островов, взять немолодого, но сильного и способного к самообороне человека, не причиняя вреда нейтрализовать его активность и погрузить в вертолет. Дальше действовать по команде. Особое условие: не причинять объекту вреда. Правда, при сопротивлении сломанная рука, нога или пара ребер вредом не считались.

Грач грузился последним. Низкорослый и широкоплечий, со сросшимися на переносице бровями и полукруглым ножевым шрамом на щеке, он неторопливо курил в метре от железной лестницы, а перед тем как шагнуть на нее, бросил непроизвольный взгляд в сторону леса.

За деревьями стоял Роберт Смит: он любил лично убедиться, что все идет по плану. Когда вертолет взлетел, разведчик прошел несколько сот метров до спрятанной в кустах машины и включил мотор. Выехав на шоссе, он вдавил в пол педаль газа и через полчаса лавировал в уличных пробках на подъезде к посольству. Войдя в охраняемый коридор резидентуры, Смит сразу прошел к шифровальщику.

Несмотря на раннее время, тот находился на месте и через десять минут передал в штаб-квартиру ЦРУ закодированную радиограмму: «Принять объект в миле к югу от Миконоса. Готовность — десять ноль-ноль по местному времени».

Еще через полчаса находящаяся в Эгейском море на шельфе острова Тинос подлодка поддержки боевых пловцов «Мурена» получила шифрограмму из штаба военно-морских сил США: «С десяти ноль-ноль находиться под перископом в миле к югу от Миконоса в готовности принять объект. В надводное положение перейти непосредственно в момент передачи».

Получив расшифрованный текст, капитан взглянул на часы, крякнул и быстро прошел на нижнюю палубу, где готовилась к выходу за борт четверка «тюленей». Виндоуз и Джонсон уже облачились в жесткие скафандры, Гарднер и Томпсон с помощью матросов влезали в тяжелые костюмы из специального, особо прочного сплава.

— Через сколько времени вы вернетесь? — спросил капитан, размахивая листком радиограммы.

Виндоуз выругался. Подобные вопросы не задают перед погружением: ведь можно никогда не вернуться! А его и так угнетают нехорошие предчувствия…

Капитан понял, что допустил бестактность.

— Просто пришел приказ к десяти часам переместиться на двенадцать миль, — будто оправдываясь, пояснил он.

Джерри выругался еще раз.

— Пусть те, кто отдает эти говенные приказы, сами выходят на двухсотметровую глубину!

— О’кей, ребята, я не собирался никого обидеть. — Смяв радиограмму, капитан сунул ее в карман.

— Если не возникнет проблем, всех дел на полчаса, — негромко сказал Гарднер. И повторил: — Если не возникнет проблем.

* * *

В то же самое время в полицейском участке на Тиносе Влакос инструктировал группу задержания.

— Ордер на арест получен, что дает вам основание действовать решительно и уверенно. Пусть вас не смущает, если Григориадис начнет ссылаться на свои связи. И он, и его гость — опасные уголовные преступники!

Двое инспекторов считали Влакоса полицейским чиновником из Афин. Третьим являлся Иорданидис, который и должен был непосредственно руководить задержанием. Он считал подтянутого, худощавого человека убийцей, заслуживающим ареста не в меньшей степени, чем Григориадис и Кордэйл. Сейчас он, опустив голову, рассматривал пол из толстых некрашеных досок, чтобы не смотреть на контрразведчика.

Андреас понимал, что оперативную работу нельзя делать в белых перчатках, те или иные нарушения закона неизбежны. Иногда приходится без ордера заглянуть в квартиру в отсутствие хозяев, или прослушать телефонный разговор, или намять бока чересчур скрытному наркоману… Но, совершив убийство, переступаешь грань допустимого и оправдаться тут совершенно нечем. Если государственный служащий стал убийцей и как ни в чем не бывало продолжает службу, значит, государство превращается в соучастника преступления. А Андреас всегда враждовал с преступниками всех мастей и их соучастниками. Много раз уголовная островная мелочь и стоявшие за ней серьезные группировки предлагали инспектору «оклад» — ежемесячное содержание, размер которого зависел от полезности услуг и мог значительно превышать основное жалованье. Но Иорданидис не хотел играть в эти игры.

— Не исключено сопротивление, — продолжал Влакос. — Григориадис вряд ли станет дергаться, а вот второй может оказаться опасным. В крайнем случае разрешено применять оружие, но стрелять только по конечностям! Вопросы есть?

Вопросов не оказалось. Проверив оружие и наручники, полицейские погрузились в катер. Легкая волна мерно плескалась о дюралевый борт. Было сыро и зябко, Иорданидис натянул на голову капюшон брезентового плаща. Взревел двигатель, сизый выхлоп смешался с курящимся над водой туманом. На удаляющемся берегу неподвижно стоял худощавый человек в джинсах и мешковатой куртке. Инспектор знал, что контрразведчик последует за ними и будет скрытно контролировать весь ход операции.

«Если на этом мое участие в деле не закончится, напишу рапорт, — подумал Андреас. — Буду ловить рыбу или торговать ею… Фирс по старой памяти пристроит…»

Катер вышел в открытое море и взял направление на Миконос. Они прошли неподалеку от вспомогательного корабля греческих ВМС, грязно-серого гражданского бота и какого-то иностранного судна.

«Что они все здесь собрались?» — Иорданидис поднес к глазам бинокль.

«Солнечный берег», — прочел он на борту иностранца. А ниже порт приписки: «Варна».

 * * *

* * *

«Солнечный берег» ходил под болгарским флагом и по документам являлся исследовательским судном Государственного историко-археологического института. В случае необходимости экипаж предъявлял болгарские паспорта, прекрасно говорил по-болгарски, многое знал о подводных раскопках древних городов, хотя в действительности не имел к этой республике и к археологии ни малейшего отношения. На самом деле «Солнечный берег» был плавучей базой КГБ СССР для проведения специальных операций в территориальных водах и портах других стран.

Развал СССР, агония и гибель КГБ, разрушение блока стран Варшавского Договора — эти катаклизмы самым негативным образом сказались на специальном судне. Срок действия паспортов истекал, легальная возможность продлить их отпала начисто, а подделка при отсутствии прикрытия болгарского МИДа никакого смысла не имела. Резко сократилось финансирование, ежегодный поддерживающий ремонт отменили, прекратили выплату надбавок за знание языков, специальное образование, ученую степень, даже обычную зарплату задерживали на несколько месяцев.

Результаты были налицо: потускнела традиционно сияющая медяшка, некогда белоснежные надстройки покрылись грязно-бурым налетом, все чаще давали сбои судовые механизмы, в штатной численности появился постоянный некомплект, а также то, что кадровики называют «снижением качественного уровня личного состава», — специалисты ушли, а пришедшие на их место никогда не слышали о Шлимане[23], мало знали о Трое и вместо способностей к языкам обладали фальшивыми паспортами. «Солнечный берег» доживал свой век, и, судя по всему, экспедиция к Тиносу являлась его последней операцией.

Легендой прикрытия служили поиски галеры, затонувшей в эпоху первого Болгарского царства и доказывавшей факт торговых связей потомков фракийцев с греками. Разрешение на подводные работы дали гражданские власти, не осведомленные о русской СПЛ и связанных с ней заботах Военно-Морских Сил. В тот момент, когда полицейский инспектор Иорданидис рассматривал в бинокль безобидное иностранное судно, в нижнем трюме «Солнечного берега» готовились к погружению российские боевые пловцы.

Лейтенант Еремеев и старшие лейтенанты Кисляков и Ершов стояли у огромного металлического стакана, торчащего из днища специальной плавучей базы. Это был герметичный шлюз, в который плотно входил стакан чуть меньшего диаметра с толстыми стальными стенами — глубоководный водолазный колокол образца тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года. Сквозь герметизированные отверстия в верхней части шлюза проходили тяговый трос, электрический кабель и воздушный шланг, намотанные на огромные барабаны.

Люки шлюза и колокола были открыты, пловцы наблюдали, как два матроса заносили вовнутрь их снаряжение.

— Зачем нам оружие? — спросил вдруг Кисляков. — С кем воевать? На такой глубине оно все равно стрелять не будет!

— Начальство перестраховалось, — нехотя отозвался Ершов. — Все, что нужно, выдано, значит, с него при любом раскладе спроса нет. Значит, если что, мы и виноваты.

— СП возьмем на всякий случай, — сказал Еремеев. Младший по званию, он был назначен командиром группы. И хотя понимал, что на двухсотметровой глубине заряд не вытолкнет пулю из ствола подводного пистолета, но саботировать приказ Сушнякова не хотел: при любом разборе он окажется крайним, и самое незначительное нарушение поставят ему в вину.

Вскоре погрузка закончилась.

— Ну, помолимся Посейдону…

Следуя традиции, все трое с минуту помолчали. Кто просил поддержки у высших, не укладывающихся в материалистическое мировоззрение сил, кто вспоминал семью, кто просто отстраненно наслаждался последними мгновениями безопасной жизни.

— Пора! — скомандовал Еремеев.

Ершов тяжело вздохнул и первым шагнул сквозь два люка, за ним последовал Кисляков. Еремеев, как и положено командиру, зашел последним, закрыл тяжелую, заржавевшую снар’ужи крышку, закрутил штурвал системы герметизации. Один из матросов проделал ту же процедуру с внешним люком.

Рукояткой ножа лейтенант трижды ударил в стальную стену. Металл загудел. Внизу что-то заскрежетало, закрутились с душераздирающим скрипом гигантские барабаны, разматывая трос, кабель и шланг. Колокол начал падать в пучину, словно сорвавшийся с тормозных колодок лифт в шахте небоскреба.

Глава пятая

Телохранитель обязан всегда находиться рядом с охраняемой персоной, поэтому не было ничего удивительного в том, что генерал-майор Коржов жил в одном доме и даже на одной лестничной площадке с Президентом. Хотя слово «жил» не в полной мере соответствует действительному положению вещей: с раннего утра до поздней ночи он не появлялся в своей квартире, а очень часто не приезжал и ночевать, оставаясь с Хозяином в Кремле либо в загородной резиденции.

Сегодня как раз он ночевал дома. У первой леди накануне был день рождения, который праздновался в узком семейном кругу, но начальник службы безопасности входил в этот круг, причем по торжественным случаям — вместе с супругой.

— Какие все-таки милые люди! — восторженно щебетала Алла, меняя изысканный вечерний туалет на домашний халатик. — Такие простые и доброжелательные! Некоторые жены министров как королевы нос задирают… А Нина Ивановна сама голубцы готовит!

Коржов чуть заметно улыбнулся. Каждый раз, побывав в семье Президента, жена впадала в восторженную эйфорию, не понимая, что на таком уровне поведение людей определяется не столько их личностными качествами, сколько имиджем. Народный президент обязан быть простым и свойским, а его половина должна поддерживать и утеплять такой образ. Другое дело, что у президентской четы эта игра получается совершенно естественно, без малейшей натуги. Холодный чай и стул с гвоздем, поданные известному режиссеру, ведущему предвыборную передачу из семьи будущего президента, явились столь выраженными чертами типичного российского разгильдяйства, что добавили кандидату не один миллион голосов. Вопреки домыслам недругов и чай, и гвоздь не были инсценировкой. Другое дело, что режиссер вряд ли решился бы обнародовать просчеты хозяина и хозяйки, если бы Коржов предварительно не посоветовал ему предать гласности любые милые бытовые оплошности.

— Жаль, нельзя на работе рассказывать! Вот бы поумирали от зависти…

Алла прилично владела английским и не хотела сидеть дома, поэтому всю жизнь трудилась — то в библиотеке иностранной литературы, то в «Интуристе», а когда Коржов вошел в силу, он устроил ее в МИД — конечно, под девичьей фамилией и легендированной биографией.

— У нас есть одна блядушка — ни кожи ни рожи, а самомнения!

Совершенно неожиданно в лице жены Коржов получил еще один канал информации в МИДе. Прямой и высокой степени достоверности.

— Как приезжает, смотрит на всех свысока, здоровается через губу. А всего-то — жена третьестепенного дипломатишки! Правда, в любые кабинеты заходит словно к себе домой… Нет, не в любые! Балабачева ее однажды выставила с треском, теперь не суется. Зато с мужиками любые вопросы решает…

— Как это? — притворно удивился генерал.

— Да как баба свои вопросы решает — известно! Тут другое удивительно: она дистрофичка, скелет ходячий! А мужики — как мухи на мед!

— Интересно… Кто такая?

— Я как-то про нее рассказывала, ты просто забыл, ее десять раз за аморалку высылали. И каждый раз обратно возвращалась. Ну есть у мужиков глаза? Ты б ее видел!

Коржов ничего не забывал. Он видел Леночку Дерюгину и досконально изучил все материалы о ее жизни. Поводом к такому вниманию явился возмущенный рассказ супруги и отсутствие резидента СБП в Греции. Дерюгина подходила почти по всем статьям. Леночка искала покровителя, когда ее привезли на конспиративную квартиру, где уже ожидал начальник СБП. Она истолковала это однозначно и, поздоровавшись, легла на широкий диван, задрав тонкие ноги на спинку. Коржов молча расстегнул брючный ремень. Леночка поощряюще улыбалась. Узкая полоска настоящей кожи хлестко обвилась вокруг бледных бедер, оставив багровую полоску. Она завизжала, дернулась, но получила еще пару ударов, после чего вскочила и отбежала к двери. Так же молча Коржов вернул ремень на место, и как ни в чем не бывало спросил:

— Что же вы там стоите? Проходите, присаживайтесь, у нас будет долгий разговор. Вы ведь хотите вернуться в одно из российских загранучреждений и уже исчерпали свои возможности? Теперь выслушайте мои предложения…

Как он и ожидал, Дерюгина пошла на вербовку легко и работала неплохо. Если она поможет разрушить операцию «Л»…

— Ты меня не слушаешь? — Алла переоделась, смыла грим и приобрела домашний вид. Невнимание супруга всегда ее обижало.

Звонок интерфона помог избежать оправданий.

— Вам пакет, — сообщил охранник с внешнего поста.

Через просторный холл Коржов вышел в не менее просторную прихожую. У наружной двери стоял в готовности охранник внутреннего поста. Завидев шефа, он кивнул, давая понять, что неурочный визит не сулит опасности. Генерал все же выглянул в глазок, способный выдержать взрыв среднемощного заряда. На лестничной площадке все было в порядке: охранник, чуть отступив в сторону, контролировал каждое движение фельдъегеря СБП Иващенко — немолодого, начинающего сутулиться человека с тоскливыми глазами. Слишком часто ему приходилось проходить через строгие контрольные посты, ожидать под телекамерами, глазками и недоверчивыми взглядами готовых к выстрелу телохранителей, чтобы сохранить жизнерадостность и безмятежность.

Коржов сам открыл дверь, через порог расписался в разносной книге, принял конверт из плотной вощеной бумаги и быстро прошел к себе в кабинет.

«Задание выполнено, результат пока неизвестен. Графиня сработала блестяще. Гвоздь».

Как герой фильма «про шпионов», главный телохранитель сжег в пепельнице шифрограмму, растолок пепел и смыл его в унитаз. В кабинете воняло гарью, и он открыл форточку — Алла не любила запаха дыма. Над корзиной для бумаг стояло новейшее устройство, превращающее секретный документ в пригоршню микроскопических квадратиков по типу конфетти, но он не любил новинок, отдавая предпочтение испытанным радикальным методам.

Вчера Сам подписал Указ о помиловании Верлинова. Сегодня, похоже, Коржову удалось спасти ему жизнь. Теперь осталось вытащить опального генерала из Греции, и у того будут достаточно веские основания для благодарности. Дружить лучше, чем враждовать. Он получит назад автономный одиннадцатый отдел, обезвредит угрожающий Кремлю подземный заряд и будет верно служить своим благодетелям. А виновным в закладывании бомбы под Кремль можно будет выставить Степашкина! И вряд ли Хозяин станет с ним церемониться, даст пинка — и дело с концом… А кому в столь сложное и нестабильное время можно доверить безопасность государства? Только надежному соратнику — генерал-лейтенанту Борецкову. Тот заберет с собой верных людей, спецподразделения ГУО, и что останется от Главка охраны? Самый мизер! Значит, всю охранную структуру надо изменять. Проект Указа о введении Службы безопасности в Администрацию Президента s подчинением напрямую только первому лицу уже готов. И генерал-лейтенант, нет, генерал-полковник Коржов становится фактически вторым человеком в России!

Начальник СБП зевнул и взглянул на часы. Половина первого. Лечь спать и проспать до утра без всякого дурацкого феномина…

Снова прогудел интерфон. Докладывал внешний пост.

— Позвонили из подъезда, товарищ генерал-майор… Тимофей привел гостей, уличный пост их не пускает…

Голос охранника был виноватым.

— Сколько гостей? — после паузы спросил Коржов.

— Двое. Парень и девушка.

— Спустись вниз, Тимофея домой, гостей в дежурную машину, отвезти, куда попросят, и чтобы вежливо.

— Есть, товарищ генерал! — Внешний пост отключился.

Спокойно лечь спать не удалось. Через пять минут хлопнула входная дверь, послышались крики.

— Почему вы меня тащите?! Я что, арестован?

Коржов вышел встретить сына. Растрепанный и возбужденный Тимофей если и был пьян, то несильно. Круглое простодушное лицо раскраснелось, он размахивал руками и без конца поправлял съезжающие с переносицы очки с круглыми маленькими стеклами.

— Я что, не могу привести домой гостей? — Жестом обличителя он наставил на отца указательный палец. — Я неоднократно бывал у своих товарищей, а они у меня — ни разу!

Охранник внутреннего поста с каменным лицом стоял у стены, старательно изображая, что он ничего не слышит.

Коржов увлек Тимофея в глубь квартиры.

— Ты знаешь, что у нашего дома особый режим охраны, — привычно начал он обычные увещевания. — Здесь живет Президент…

— Плевать! Я не к Президенту иду, а к себе домой!

— Круг лиц, имеющих право входа, ограничен, — терпеливо продолжал Коржов. — Те, кто не включен в список, могут проходить через КПП лишь по предварительным заявкам…

— А я включен в список?

— Тебя пропускают без всяких списков и не требуя документов. Но эта привилегия не распространяется на твоих друзей.

— Входить в собственный дом — «привилегия»? Однако! А как же Президент встречается с народом? Или там собирают тех, кто по заявкам? Сейчас я пойду и у него спрошу!

Тимофей дернулся, но железный захват только сильнее сомкнулся на предплечье.

— Алла! — не выказывая раздражения, крикнул Коржов. Он испытывал комплекс вины перед сыном. Вечная занятость, круглосуточная работа… Они практически не виделись и похвастать, что приложил руку к воспитанию Тимофея, главный телохранитель не мог. Устроил в МГИМО, пару раз вытащил из милиции, куда парня забирали за всякую мелочевку, — вот и вся родительская забота.

— Ты опять нетрезв? — сухо сказала жена, выходя из спальни. — Быстро принимай ванну — и спать!

Коржов ослабил кисть, отпуская немощную руку Тимофея.

— Вот прокатят твоего Президента на выборах, и что вы будете делать? — ядовито спросил сын. — Пускать в дом всех, кто хочет? Или закрутите всем руки, как мне?

Он потер предплечье.

— Тихо! — Коржов инстинктивно оглянулся. Он был уверен, что в квартире нет микрофонов, но уверенность касалась только мероприятий своей службы и не достигала ста процентов. — Ты пьян, прекрати болтать ерунду!

— А-а-а! — торжествующе кричал заталкиваемый Аллой в ванную Тимофей. — Не нравится иметь сына диссидента!

— Замолчи, тебе сказали!

До Коржова донесся шлепок подзатыльника. Поморщившись, он закрыл дверь кабинета.

Мягко зазвенел телефон. На связь вышел дежурный по Службе.

— Товарищ генерал, дежурная машина следует в Сочи. По какому классу обеспечивать сопровождение?

— Почему в Сочи? — недоуменно спросил Коржов. — Кто направлял, зачем?

— Вы распорядились отвезти гостей сына, куда захотят… Они захотели в Сочи.

Коржов ругнулся сквозь зубы. Раздражение перерастало в ярость и требовало выхода.

— Где находится машина?

— Приближается к кольцевой.

— Остановиться, высадить к черту этих клоунов и вернуться на место!

Дежурный молчал.

— Вы поняли?!

— Так точно, товарищ генерал!

Коржов с силой бросил трубку.

Через чае, когда они лежали в супружеской постели, Алла придвинулась вплотную и прошептала в самое ухо:

— А вправду, что будет, если не изберут?

Генерал молчал. Они были женаты уже двадцать пять лет — на любой службе срок достаточный для выхода на пенсию, поэтому прикосновения почти голых тел не возбуждали, хотя создавали ощущение покоя и уюта.

— Это ж небось из квартиры выселят, с дачи попрут. И вообще…

Квартира, дача… Глупенькая! Шкуру снимут, кишки выпустят и на сук намотают — вот что будет! В России испокон веку принято: теряешь власть — теряешь все: уважение, богатство, жизнь…

Коржов обнял жену, уткнулся лицом в не потерявшие пышность волосы, вдохнул знакомый родной запах.

— Изберут. Обязательно изберут. Даже не думай о другом, — еле слышно проговорил он в расчете на маловероятные, но все же возможные микрофоны.

* * *

Туннель был широким и сухим, пол выложен большими бетонными плитами, лучи особо сильных фонарей не могли пронизать темноту ни в одну, ни в другую сторону.

— Как метро, — сказал Лечи, и гулкое эхо прокатилось под притаившимся в вечной ночи сводом.

— Давай направо, а Лема — налево, — скомандовал Магомет, и две группы вооруженных людей разошлись в противоположных направлениях. Шум шагов многократно усиливался в замкнутом пространстве, как будто за ними двинулись невидимые подземные великаны. Но Магомет и его соплеменники были лишены фантазии и признавали только вполне реальные опасности.

— Осторожно, могут быть мины, сигнализация или ток, — выкрикнул Тепкоев последнее напутствие. Прыгающие лучи фонарей становились все слабее и, наконец, исчезли из виду. Зато ожила рация.

— Два хода в боковых стенах, — передал Лема. — Один напротив другого. Коридоры поуже и воняет плесенью.

— Никуда не сворачивать! Идти по главному туннелю в пределах радиосвязи, — приказал Магомет. — Как только связь нарушится, возвращаться обратно!

Лечи на связь не выходил. Сообщать особенно было не о чем. Через два километра туннель сузился, пол стал уходить вниз. Потянуло сыростью. Плетущиеся следом три бойца раздраженно ругались.

— Лучше по горам ходить, чем под землей ползать…

— Надо машинку сюда затащить. Есть такие маленькие, трещат здорово…

«Карт, — вспомнил Лечи. — А что — это мысль!»

Он почти все время светил себе под ноги, иногда освещая стены и потолок. Когда он в очередной раз поднял фонарь, то прямо перед лицом увидел туго натянутую веревку толщиной с палец.

— Черт! — Лечи резко остановился. Идущий сзади по инерции ткнулся ему в спину.

— Что там?!

— Какая-то веревка… Может, натяжная мина…

Еще три луча взметнулись вверх.

— Это… Это не веревка… — испуганно выдохнул кто-то.

— Паутина! — Четыре видавших виды мужика шарахнулись назад, зачарованно глядя на белесые, геометрически правильные узоры, сплетенные неизвестным ткачом. Они спокойно отнеслись к известию о натяжной мине, но зловещая сеть, вполне годящаяся для того, чтобы поймать любого из них, повергла каждого в состояние, близкое к паническому.

— Дайте нож! — Уверенностью в голосе Лечи пытался подавить сосущее чувство страха.

— Не надо… Вдруг паучище прыгнет…

— У тебя же автомат!

— Тут темно… И потом, может, их много… Лучше придем с огнеметом, тогда выжжем всех, как клопов!

— Правильно, с огнеметом надо…

— Да, огнемет возьмем и придем…

Лечи понял настроение спутников, тем более что оно не сильно расходилось с его собственным.

— Ну, раз боитесь, пойдем обратно.

Против обыкновения никто даже не возмутился обвинению в трусости. Держа оружие на изготовку и не поворачиваясь спиной к чудовищной паутине, все четверо долго пятились назад, потом развернулись и быстро направились к отправной точке своего путешествия.

— Он небось размером с собаку…

— Может, ядовитый…

— Да и так если присосется, всю кровь выпьет…

Разговоры явно не способствовали укреплению боевого духа, поэтому Лечи решил вмешаться.

— Э-э-э, что такое паук! Он мягкий и без зубов. А в газетах писали, что в метро крысы водятся — здоровые, как волкодавы…

Боевики ускорили шаг, желтые лучи беспокойно обшаривали все вокруг.

— Я не трус, все знают, но мусульманин не должен под землей ползать, — выразил общее мнение один из боевиков.

Когда они вернулись к месту сбора, Лема уже находился там и рассказывал Тепкоеву о результатах своей экспедиции. Из четверых спутников рядом с ним стояли лишь двое.

— …Лестница такая же, только подлиннее. И выход прямо в трансформаторную будку. Я ребят выпустил, пусть поверху возвращаются…

— Никого не встретили? — поинтересовался Лечи, когда коллега закончил. — Мы на такую паутину наткнулись, ребята перепугались!

— А ты? — прозорливо спросил Тепкоев.

Лечи помолчал.

— А чего мне врать? И я испугался!

— Какие-то норы видели, — нехотя ответил Лема. — В одной вроде глаза чьи-то сверкали. Собачьи или кошачьи, только красноватые, как угольки…

— Дела-а-а, — вздохнул Лечи. — Не нравится мне все это!

Тепкоев внимательно оглядел поникших соратников. Он был хорошим психологом и знал, как нужно переломить ситуацию.

— Кавказский мужчина ничего не боится, — с расстановкой произнес он. — Здесь нищие живут, бомжи, шпана московская. А вы что, хуже? С непривычки, может, и страшновато… Поэтому перед спуском разрешаю по стакану водки и даю по двести долларов каждому. Нравится?

Боевики приободрились.

— А встретите какую нечисть — можете разносить ее в клочья. Думаю, через две недели мы тут полный контроль установим. Так?

— Так! — воодушевленно согласились «бойцы».

В следующие дни несколько бригад тщательно изучали внезапно открытый подземный мир. Идею насчет маленьких автомобилей Тепкоев одобрил и дал команду Хозе, который уже через пару часов прислал грузовик с четырьмя картами. Их пришлось дооборудовать — установить фары и глушители, после чего гоночные микролитражки спустили в туннель. Поначалу члены группировки отнеслись к бескузовным машинкам скептически: низенькая рама с прикрытым обтекателем двигателем и маленькими колесиками не внушала того почтения, что привычные «кадиллаки», «линкольны», «Меркурии», но после испытаний отношение изменилось.

Лема Терлоев, сгорбясь на крохотном металлическом сиденье, дал газ и умчался в угольно-черное пространство, за ним сорвался с места Арсен Татаев. Мощные лучи фар пронизывали темноту на добрую сотню метров, но возможные повороты, препятствия и прочие неожиданности сдерживали водителей, и они не использовали всех ресурсов двигателей, позволяющих разгоняться до ста пятидесяти километров. Даже ослабленный глушителями рев моторов в замкнутом пространстве создавал впечатление стартующей с космодрома Байконур ракеты. Спрессованный ветер бил в лица и заставлял щуриться, глаза наполнялись слезами.

Впереди метнулась тень, Лема резко сбавил скорость, но затормозить не успел: карт ударил мечущегося человека в колени и отбросил в сторону. Когда Терлоев и Битый Нос подошли к пострадавшему, тот был мертв. Сапоги, брезентовый плащ, моток веревки и фонарь показывали, что человек оказался здесь не случайно. Обшарив карманы, Лема обнаружил карандаш, складной нож, два снаряженных картечью охотничьих патрона, пачку дешевых сигарет и плакат «Их разыскивает милиция». За поясом торчал обрез двустволки, заряженный пулевыми патронами.

Арсен развернул плакат и попытался сравнить фотографию совершившего двойное убийство гражданина Замортацкого с лицом погибшего, но то ли из-за качества снимков, то ли из-за плохого освещения не смог установить сходства.

— Не станет же он таскать чужую розысковку! — проворчал Битый Нос и, перевернув плакат, обнаружил на обороте вычерченную карандашом схему туннелей, коридоров и переходов.

— Да здесь у него целая карта!

— Спрячь, потом посмотрим, — настороженно сказал Лема. Он сжимал в руке пистолет и светил фонарем во все стороны. — Сейчас надо выяснить, как он сюда попал и где его дружки…

Неподалеку они обнаружили узкий боковой коридор и осторожно двинулись по неровному каменистому полу. Через несколько минут вдали послышался характерный шум, повеяло ветром, как будто гигантский поршень выталкивал воздух из подземных пустот.

— Поезд? — недоуменно буркнул Битый нос и тут же догадался: — Метро!

Они прошли около двухсот метров, и коридор уперся в широкий туннель. В слабом свете белых и синих путевых огней тускло отблескивали рельсы.

— Точно, метро! Значит, можно под всей Москвой ходить… — Битый Нос радостно захохотал. — Пойдем посмотрим, какая здесь станция!

— Далеко, — засомневался Лема.

— Слушай, мы что, два-три километра не пройдем? А там на эскалаторе поднимемся, на такси сядем и вернемся! Машинки наши никто не тронет, пошлем за ними ребят — и все! Зато Магомету скажем, в какой район выйти можно!

Доводы товарища показались Леме убедительными, и они, неловко прыгая со шпалы на шпалу, двинулись к неизвестной станции.

— Это ж какие дела можно делать! — .Битый Нос впал в эйфорию. — Поставили на уши банк —  и ушли под землю, пусть ищут!

Терлоев не разделял приподнятого настроения напарника. Что-то угнетало и напоминало о смертельной опасности. Внезапно он понял, в чем дело: ширина туннеля не позволяла уклониться от поезда!

— Давай возвращаться: нас здесь раздавит к ебаной матери!

Разъяснений не потребовалось, Арсен понял все и сразу. Они быстро пошли назад и почти сразу услышали нарастающую вибрацию рельсов и ощутили движение гонимого поездом воздуха.

— Бежим!

Состав вылетел из-за поворота, яркий луч прожектора превратил вечную ночь в беспощадно яркий день, длинные изломанные тени бегущих фигурок уже достигали спасительного бокового коридора, но людям еще следовало добежать до него, опередив смертельный лязг жадно закусывающих добела съеденную кромку рельсов стальных колес.

Они успели с форой в несколько секунд. Задыхаясь, повалились на пахнущую сыростью землю, жадно хватая воздух раскрытыми ртами. В метре от них в освещенных вагонах проносились сотни людей — сидящих и стоящих, читающих газеты и оживленно болтающих, не воспринимающих черноту за толстыми стеклами и не подозревающих о жизни в этой черноте.

— У, суки! — Битый Нос вскинул автомат, но Лема успел схватить его за руки. Состав пронесся мимо, постепенно смолкло гудение рельсов, в подземелье вновь установилась обманчивая тишина.

— Пошли обратно. — Терлоев с трудом встал. Ноги дрожали. — Мы установили рекорд по бегу…

Битый Нос молчал. У него всегда резко менялось настроение. Часто даже близкие друзья не знали, что он выкинет в следующую минуту. Так в молчании они возвращались к микролитражкам, но внезапно остановились и погасили фонари. Впереди, у картов, кто-то возился.

— Он живой, — прошептал Лема. — Куда ты дел обрез?

— Там и оставил. — Битый Нос недоуменно сопел. — Как он мог ожить? Сердце не билось…

— Сейчас как закатит из двух стволов, тогда узнаешь! Давай вдоль стен, по моей команде включаем фонари и мочим!

Они подкрались почти вплотную. Несколько секунд Терлоев вслушивался, но распознать характер звуков не мог: какой-то хруст, посвистывание, чавканье…

— Давай! — крикнул он, нажимая кнопку фонаря. От противоположной стены протянулся второй луч.

Вначале им показалось, что это собаки — бледно-серые бультерьеры и короткошерстные дворняги сбились в кучу, тесня и отталкивая друг друга. Но свет испугал стаю, она распалась на отдельных особей и стали видны хищные вытянутые, испачканные чем-то темным морды, круглые с красным отблеском жестокие глаза, длинные голые хвосты. Крысы! Чудовищные крысы, растерзавшие тело неизвестного! Они поворачивались на свет и будто всматривались в тех, кто держал мешающие им фонари…

— А-а-а-а! — завопил Лема.

— А-а-а-а! — вторил ему Битый Нос.

Через секунду грянули выстрелы. Лема мгновенно расстрелял магазин своего «макара», он видел и чувствовал, что пули попадают в бледные туши, оставляя на них темные, сочащиеся кровью пятна, но казалось, выстрелы не причиняют чудовищным тварям ни малейшего вреда. Автомат Битого Носа выплевывал профессиональные короткие очереди, но и строчки горячего свинца не производили впечатления на гигантских крыс.

Зажав фонарь под мышкой, Лема трясущейся рукой нашаривал в кармане запасную обойму, пальцы путались в складках ткани, увесистый стальной прямоугольник прощупывался, но в руки не шел. От ужаса у него похолодело внутри, каждый миг он ждал, что острые зубы начнут кромсать его тело… Наконец он извлек магазин и перезарядил пистолет. Но стрелять уже было не в кого: на бетонных плитах лежали только останки погибшего человека.

— Видел?! Их пули не берут! — хрипло проговорил Битый Нос. — Мы ни одной не убили. Ни одной! Быстро сматываемся!

На этот раз карты развили предельную скорость.

* * *

Роман Марины Поповой и лейтенанта Скороходова развивался довольно бурно. Каждый день они вместе обедали на работе, вечером шли в театр или кино, потом домой к Марине, очень часто Скороходов оставался у нее до утра.

«Если так и дальше пойдет, дай Бог, свадьбу сыграем», — думала девушка. Но осложняющим фактором являлся прапорщик Кирей. Чувствуя, что легкая добыча ускользает из рук, он усилил активность: подстерегал в коридоре, заглядывал в кабинет, ловил у приемной начальника.

— Ну чо ты выделываешься, жалко тебе, что ли? — прочувствованно говорил он. — Я же по-быстрому — три минуты и оделись. Раньше ж давала, и ничего…

— Отвяжись по-хорошему, — убеждала его Марина. — У нас с Васей все серьезно…

— Кто такой этот твой Вася? Молокосос, хоть и офицер! Я в пустыне был, на операции, воевал! А он только за юбку держится.

— Он больше тебя видел! — не выдержала Марина. — Вася специальное задание выполнял, в подземелье бомбу закладывал!

— Врет он все! — Кирей вконец озлился. — А я правду скажу!

— Какую правду? — насторожилась Марина.

— Про нас с тобой. Помнишь, как на вечеринке хвостом крутила? И потом сколько раз было? Вот все ему и расскажу!

— Ах ты сволочь! Да я тебе морду кислотой оболью!

«А ведь и вправду может, — подумал прапорщик. — Плеснет из банки, и все дела! Лучше не вязаться… Он с ней наиграется и бросит. Тогда снова пристрою ее к делу. Куда денется…»

Но через некоторое время Кирей вдруг вспомнил слова девушки и понял, что может не ждать, а уже сейчас отомстить нахальному лейтенанту.

Дронов сидел у себя в кабинете крайне озабоченный. Степашкин вознамерился выкинуть его со службы, и непохоже, что Коржов окажет обещанную поддержку. Получается, что полковник влез в схватку гигантов и оказался крайним…

Короткий гудок селекторной связи вывел из задумчивости. 

— К вам прапорщик Кирей, — сообщил секретарь. — Говорит — по важному делу.

— Пусть зайдет.

Дронов был опытным оперативником и знал, что никогда нельзя отталкивать людей, желающих быть полезными. А Кирей был нештатным осведомителем и частенько приносил интересную информацию о сотрудниках.

— Здравия желаю, товарищ полковник! — по уставу поздоровался прапорщик и отдал честь. Дронов заметил, что у него мятые обвисшие брюки и нечищеные туфли. Но делать замечание не стал. — Вы искали людей, производивших подземные работы. Докладываю: лейтенант Скороходов закладывал бомбу где-то в подземелье.

Дронов напрягся. Он давал задание установить сотрудников, выполнявших приказ Верлинова о работах в подземном туннеле. О бомбе речи не было.

— Откуда знаешь? — быстро спросил он.

— Информация получена от машинистки Поповой, которая с ним сожительствует, — без запинки ответил прапорщик.

— Ладно, можешь идти.

Когда дверь за прапорщиком закрылась, полковник, ощущая сердцебиение, набрал номер Коржова.

— Удалось установить человека, который участвовал в закладке заряда! — молодцевато доложил Дронов. Он ожидал благодарности или по меньшей мере заинтересованности, но не встретил ни того, ни другого.

— Ну и что? — грубо спросил начальник СБП. — Он показал место?

Полковник растерялся.

— Нет. Пока получена оперативная информация…

— И не покажет! — отрубил Коржов. — Знаю я твои штучки. Умеешь только языком болтать да тень на плетень наводить! Заряд обезвредит сам Верлинов, которого ты со своими жуликами записал в покойники!

Начальник СБП отключился. Дронов вытер вспотевший лоб, нажал клавишу селектора.

— Лейтенанта Скороходова ко мне!

Через десять минут несколько встревоженный неожиданным вызовом Скороходов вошел в кабинет.

— Вы можете показать место установки взрывного устройства в спецтуннеле? — в лоб спросил полковник.

— Никак нет! — четко ответил лейтенант. — Не могу знать, о чем вы говорите!

Дронов ударил кулаком по столу.

— Ты мне ваньку не валяй! Сейчас вкатим тебе пять кубиков скополамина и запоешь во все горло!

— Я никого не валяю, товарищ полковник, — с нескрываемой враждебностью ответил лейтенант. — И петь я не умею. А «сыворотка правды» запрещена законом — так нас учили в академии. За ее применение отдают под трибунал.

— Пошел вон! — страшным голосом сказал Дронов. Он долго сидел неподвижно, чувствуя себя так, будто из него вынули все кости. Потом по селектору вызвал начальника группы кадров.

— Подготовить документы на увольнение Скороходова. Нарушение субординации, сокрытие сведений государственной важности, неподчинение начальнику. И эту машинистку, Попову, — тоже.

— А ее за что? — поинтересовался кадровик.

— Отставить субординацию и важные сведения! Обоих — за аморальное поведение в служебное время! Они пьют и трахаются прямо в кабинете. О подробностях спросите Кирея.

После этого Дронов по дальней связи вызвал капитан-лейтенанта Чижика.

— Помнишь наш разговор, сопляк?! Думаешь, перешел во флот и старые грехи спишутся сами собой? Нет, дружок! Верлинов скоро прибудет в Россию. А ты пойдешь под трибунал, как я и обещал. Готовься лет десять просидеть на нарах!

Дронов не подозревал, что последствия двух этих разговоров выйдут далеко за пределы его намерений. Настолько далеко, что он даже не мог предположить.

* * *

В обыденной жизни Ильяс Бузуртанов являлся генеральным директором торгово-закупочной фирмы «Рассвет». Несмотря на небольшой годовой оборот и скромные доходы, фирма занимала шикарный офис со всеми атрибутами престижности нового времени: дорогой мебелью, красавицей-секретаршей, телекамерами у входа и «накачанными» охранниками. В последние дни количество охранников удвоилось, они патрулировали весь квартал, проверяли остановившиеся машины и подозрительных людей, стерегли здание с тыльной стороны. Прием посетителей был сокращен до предела.

Развалившись в тысячедолларовом кресле, Бузуртанов положил ноги на полированный стол и курил сигару. Еще совсем недавно Ильяс упивался всем этим — обстановкой, секретаршей, а главное, собой — богатым, могущественным, сидящим в позе американских миллионеров, сведения о которых он еще при коммунистической власти жадно черпал из обличительных фильмов и телепередач.

Сейчас Бузуртанов был мрачен и озабочен. Добраться до Лекаря он не смог и смыть позор не сумел. Земляки, за исключением тех, кому он платил, отвернулись, и это угнетало больше всего. Конечно, Ильяс вполне мог существовать и сам по себе. Но сохранившийся в подсознании принцип горских племен «без поддержки рода ты ничто» мешал ему жить, давил на психику и ставил на грань нервного срыва.

— Там какая-то женщина. — Вошедшая без стука секретарша состроила недовольную мину. — Фамилия Попова.

Ильяс любил женщин, но сейчас ему было не до них. Понадобится залезть под юбку — так она рядом, не нужно и из кабинета выходить. Он вяло отмахнулся. Лицо секретарши разгладилось, она кивнула и повернулась к выходу. Попова… Кто такая? Попова… Марина? Точно, Марина!

— Эй, подожди, не спеши, — крикнул он в закрывающуюся дверь. — Скажи, пусть пропустят. Я ее хорошо знаю.

Дверь хлопнула сильней, чем следует.

Марину он отснял по объявлению почти год назад. Случайно попалась на глаза газета: «Серьезная симпатичная девушка, занятая серьезной работой, ищет самостоятельного мужчину с целью создания семьи». Сейчас самореклама девушек не редкость. «Натуральная блондинка с красивыми ногами», «жгучая брюнетка с большим бюстом», но с «серьезной работой» в качестве достоинства незнакомки Ильяс столкнулся впервые.

Создавать семью он не собирался, к тому же чеченец не должен жениться на русской: гулять, спать, даже рожать детей — сколько угодно, это обычное баловство, на которое принято закрывать глаза. Нагулявшись и наигравшись, положено вернуться на родину и заключить брак с чеченской женщиной, дабы не разбавлять кровь своего народа. Поскольку в объявлениях подобного рода серьезность кандидаток и их намерений часто преувеличивается, Ильяс позвонил и на следующий день встретился с Мариной.

Она действительно была серьезной, но не настолько, чтобы отказаться от двухсотдолларового обеда в фешенебельном ресторане и от того, что неминуемо за таким обедом следует. Марина Бузуртанову понравилась, о «серьезной работе» она ничего не рассказала, пояснив, что раз о женитьбе речи нет, то и откровенничать не след. Это только заинтриговало Ильяса, а когда как-то утром он подвез девушку к глухому забору с КПП без вывески, но зато с вооруженной охраной, сомнений в серьезности ее работы у него не осталось. Неразгаданная загадка притягивает, потому он не бросил Попову после первых трех раз, а поддерживал отношения рекордное для себя время, пока она сама не исчезла с горизонта. Но вот опять объявилась…

— Привет! — без улыбки поздоровалась она и, предупреждая стандартное развитие событий, сказала: — Я по делу. Ты все еще занимаешься коммерцией?

Ильяс кивнул. О его настоящем ремесле девушка ничего не знала.

— Хочешь купить уран? Говорят, его можно с выгодой перепродать, — без предисловий приступила к делу Марина.

— Откуда у тебя уран? И в каком он виде? — Его предыдущие впечатления подготовили почву для серьезного восприятия столь неожиданного предложения.

— В виде атомной бомбы, — хладнокровно ответила девушка. — Она не моя. Можно сказать, вообще ничья. Закопана под землей и никем не охраняется. Мой жених знает где…

— И сколько вы за нее хотите? — с трудом скрывая волнение, спросил Бузуртанов.

— Двадцать тысяч долларов, — твердо произнесла Марина. Для них с Василием это была фантастическая сумма, они опасались, что ее никто не заплатит, но решили, что пачкаться за меньшие деньги не имеет смысла.

— Сколько, сколько? — переспросил Ильяс. Ему показалось, что он ослышался. Двадцать тысяч он получал в неделю только от продажи наркоты. Престижный автомобиль «тянул» в три раза больше. Атомные бомбы в его представлении стоили миллионы.

— Двадцать тысяч долларов! — еще тверже повторила Марина. — Если ты не можешь столько заплатить, считай, что разговора не было.

— Почему не могу? Наскребем… Теперь рассказывай поподробней…

* * *

Скорый фирменный поезд «Грозный — Москва» прибыл точно по расписанию. Двенадцать «командированных» смешались с пестрой толпой пассажиров и мгновенно растворились в шумной суете Казанского вокзала. Никто их не фильтровал, не проверял документы, не было видно заградительных постов хваленого московского ОМОНа и натренированных на наркотики и оружие овчарок. По мнению Аслана Идигова, подобная беспечность центральных властей граничила с глупостью.

Волк хотел стать командиром группы и старательно изображал опытного в предстоящих делах человека, но одиннадцать его спутников тоже видали виды и каждый из них претендовал на лидерство. Только упоминание о дружбе с младшим братом Тепкоева и ложь про знание Москвы позволили ему чуть приподняться над остальными, особенно когда рослые, заросшие щетиной парни оказались на перроне столицы.

— Эй, Аслан, куда идти? Веди нас, раз знаешь! — сказал Дунда, старательно скрывая растерянность. На него произвели впечатление размеры вокзала, обилие людей, увиденные из окна вагона небоскребы. Другим ребятам тоже стало немного не по себе, но вида они не подавали — все знали, что земляки прекрасно устраиваются здесь, просто надо привыкнуть и обтереться… А раз Волк уже приезжал сюда, пусть пока покомандует…

С уверенным видом, но чисто интуитивно, Идигов вывел команду на привокзальную площадь и даже сумел найти ожидающий их микроавтобус. Через час «командированных» разместили в двухместных номерах гостиницы «Останкино». Казалось, что они вернулись на родину: в вестибюле, холлах, коридорах, буфетах и ресторанах преобладали земляки, площадку у входа занимали машины с номерами серии «ЧИ», в шикарных лимузинах с московскими номерами тоже сидели чеченцы.

Инструктировал их Лечи — правая рука самого Магомета.

— Утром получите оружие, сделаете дело и вечером уедете.

Лечи разложил на столе аккуратно вычерченный план помещения.

— Войдете сюда. — Он показал острием карандаша. — Здесь два охранника, потом сюда, здесь тоже охрана, потом приемная и кабинет…

Рядом со схемой легла фотография Лекаря.

— Запомните его хорошенько, он может не сидеть в кабинете… Но когда вас пошлют, он обязательно будет внутри, его надо найти! Ясно?

— Все ясно! — громко и уверенно ответил Волк. Лечи на миг задержал на нем тяжелый взгляд выпуклых, с красными прожилками, глаз.

— В приемной тоже может быть охрана, — добавил Лечи. — И в кабинете. Да вообще, каждый, кто там находится, может выхватить пушку и положить, кого успеет.

— А что делать с охраной и остальными? — спросил Дунда.

Волк презрительно скривился.

— Разве непонятно, что надо делать? Мочить всех подряд, без разбора…

Выпуклые глаза с красными прожилками вновь устремились на Идигова. В них читалось явное одобрение.

— Правильно. Если хотите выбраться целыми — не жалейте патронов!

— Какое оружие?. — попытался реабилитироваться дельным вопросом Дунда.

— Автоматы с глушителем. И пистолеты.

— А подствольник будет? — поинтересовался неугомонный Дунда.

Волк деланно рассмеялся.

— Тогда и на него глушитель надо ставить. Ты же не в горах!

И снова Лечи одобрительно кивнул.

— Здесь все должно пройти четко. Менты тут свирепые и, в отличие от наших, — стреляют!.

Заканчивая инструктаж, Лечи посмотрел на Волка.

— Ты будешь старшим.

— Хорошо, — не выказывая радости, произнес он, как будто и не ожидал иного решения.

* * *

Эдик Резанов когда-то учился в медицинском и даже окончил три курса. Хотя его нынешняя деятельность не была связана с лечением людей, скорее наоборот, памятью о прошлом осталось прозвище Лекарь, под которым его хорошо знали в криминальном мире Москвы и прилегающих сферах. Официально он занимался страхованием автомобилей и операциями с недвижимостью, попутно прихватывая и любые другие виды теневого и легального бизнеса, способные приносить стабильный доход. Здорово ограничивало возможности отсутствие жизненного пространства, надо было расширять контролируемую территорию, а такие вещи не обходятся без боевых действий.

Среди столичных авторитетов давно зрело мнение о необходимости очистить столицу от иногородних, поэтому Лекарь и устроил показательный расстрел чеченов возле магазина «Агат», рассчитывая, что первый шаг вызовет последующие. Но этого не произошло, теперь следовало ожидать ответа.

— Проверили подъезды? — строго спросил он у начальника охраны. На Лекаре был бордовый клубный пиджак, галстук он снял, расстегнутый ворот белой шелковой рубахи выдавал, что ее уже следовало сменить. Но последнюю неделю Эдик жил в офисе, никого не принимал и был озабочен совсем другим, куда более важным делом: как спасти свою жизнь. Рыжий и белокожий, он рано располнел и страдал одышкой, мускулистый резкий Магомет Тепкоев мог расправиться с ним одной рукой. Но между Магометом и Эдиком стояло очень много других людей, которым предстояло вначале расправиться друг с другом.

— Подвалы, лестницы, чердаки в порядке, заставили ДЭЗ навесить везде замки, каждый день осматриваем…

Огромный волосатый Медведь отличался от Лечи только славянским типом лица, если бы главные телохранители двух авторитетов сцепились в схватке, исход ее предсказать было бы довольно трудно.

— Жильцы довольны — мы всех бомжей выкинули, пьянь, шантрапу… Одна бабушка нас дружинниками назвала. «Опять порядок наводят, — говорит. — Как при коммунистах…»

Медведь усмехнулся. Но Эдик его не поддержал. Человеку, прищемившему хвост кобре, не до смеха.

— Ты все продумал? Это тебе не таганские и не питерские…

— Дал свои телефоны пенсионерам, что целыми днями у окон да возле подъездов сидят, — продолжил доклад Медведь. — Как увидят черного, чтоб сразу звонили. Уже раз пять сообщали… Все наши, хотя и брюнеты. А азеры, армяне, даги наш район за километр обходят.

— Это хорошо…

Месть могут осуществить только сами чечены — в столь деликатной ситуации нанять русских киллеров нелегко, да наемникам и нельзя довериться на сто процентов. Только собственными руками. А все подходы к офису перекрыты за несколько кварталов, под контролем проходные дворы, подъезды, канализационные люки. Ни один человек с характерной кавказской внешностью не сможет приблизиться незамеченным.

Казалось, Лекарь несколько успокоился.

— Ты же знаешь, что они с нашим ментом сделали? — Эдик не хотел, чтобы Медведь расслаблялся.

— Там и дела было на три копейки! Он один ходил, поймали и заколбасили… А сюда им надо на вертолете лететь. И то сесть негде…

Действительно меры безопасности, принятые Медведем, исключали внезапное нападение и даже опасное приближение к офису. Но ни Лекарь, ни Медведь не знали, что расположенная в тридцати метрах от входа трансформаторная будка на самом деле является эвакуатором номер двадцать три, в котором в настоящий момент накапливается возглавляемая Волком бригада. Металлическая дверца с черепом, костями и надписью «Не входить, высокое напряжение» была чуть приоткрыта, и через образовавшуюся щель Лечи показывал Аслану Идигову объект атаки.

— Там наверху телекамеры, за дверью двое, их контузит взрывом, так что скорей всего проблем с ними не возникнет…

Сзади грохотали железные ступени. Ошалевшие от перехода по зловещим подземельям бандиты выбирались из московской преисподней.

— Я сам видел, клянусь Аллахом, красные глаза так и смотрят, у меня спина мокрая стала, не веришь — пощупай!

— А я пауков даже маленьких не люблю, если б метровый попался — сразу б умер…

Несмотря на то, что почти все находились «под кайфом», путешествие произвело на них сильное впечатление. Гул голосов наполнил помещение. Небольшое пространство, занятое наполовину маскировочными трансформаторами, не могло вместить тринадцать человек, поэтому половина осталась на лестнице и в пахнущем сыростью зеве туннеля.

— Эй, что стали, дайте выйти! Пропустите и нас на свет! — недовольно кричали отставшие.

Лечи прервал объяснения.

— Заглохнуть всем! — громко прошипел он. — Приготовить оружие! Сейчас разомнетесь…

Щелкнули несколько затворов. У остальных автоматы были давно готовы к бою. С навинченными на ствол приборами беззвучной беспламенной стрельбы оружие выглядело непривычно. Магазины снаряжены специальными патронами с черной маркировкой на пуле: ослабленный пороховой заряд, пониженная мощность, зато дозвуковая скорость, обеспечивающая бесшумную стрельбу. При дистанции в несколько метров такое уменьшение убойности практической роли не играет.

— Внимание! — Лечи поднял руку и, прильнув к щели, осмотрел пустынный двор. — Пошли! Молча!

Рука резко опустилась, и этот жест решил судьбу десяти человек.

Дверца с рисованным черепом и костями распахнулась, выпуская настоящую смерть. По-кошачьи бесшумно фигуры, затянутые в черные, легко отличимые в любой сумятице комбинезоны автослесарей, бросились к бронированной двери. Первым мчался взрывник с круглой магнитной миной кумулятивного действия, следом бежал Волк, остро ощущающий незащищенность и уязвимость каждого квадратного сантиметра кожи.

Не надо быть спринтером, чтобы в критическую минуту пробежать тридцать метров за четыре секунды. Сидящий у контрольных мониторов дежурный оцепенел и даже не протянул руку к кнопке тревоги. Но если бы он успел нажать ее, дела бы это не изменило.

Взрывник прилепил тяжелую зеленую лепешку посередине двери, чуть ниже переговорного устройства, повернул рычажок хронометра взрывного механизма, установленного на замедление в три секунды, отпрыгнул назад, заткнул уши и открыл рот. Хотя всем участникам нападения объяснили особенности кумулятивного взрыва, черные фигурки попадали на землю и обхватили головы руками. Осознав неминуемую реальность надвигающейся опасности, дежурный вышел из оцепенения и истошно закричал. Охранники в вестибюле вскочили со стульев и ухватились за неподатливые крышки кобур. Охранник в приемной потянулся к интерфону. Лекарь скривил пухлые губы в барственном вопросе и, чуть склонив голову набок, посмотрел на Медведя. Он собирался спросить: «Кто там у тебя орет как резаный?» Брови Медведя недоуменно приподнялись. Он собирался ответить: «Сейчас разберусь, шеф!»

Но ни расстегнуть кобуры, ни узнать по внутренней связи, что происходит, ни спросить, ни ответить, ни разобраться никто не успел.

Чудовищный грохот потряс офис и все восемь жилых этажей над ним, кирпичная стена треснула, посыпались стекла, просел бетонный козырек над подъездом. Белый огонь расплавил толстую сталь и швырнул поток темно-вишневых брызг внутрь, испарив будто вырезанный ножницами круг по контуру мины. Оставшаяся часть двери прогнулась, словно под ударом гигантского парового молота, и вместе с рамой влетела в вестибюль, размазав по стене не успевшие упасть тела прошитых жидким металлом охранников.

Взрывная волна, сокрушая все на пути, помчалась по длинному коридору, опаляя зеркальную полировку дорогой деревянной обшивки. Раскаленные газы ворвались в приемную, оглушили и бросили на пол секретаршу с охранником, выбили окно и вырвались наружу, теряя силу и рассеиваясь. Черный, протягиваемый сквозняком дым, клубясь, заполнил разоренное помещение.

— Что? Что? Что? — бессвязно повторял Лекарь, вытягивая ящик стола и заторможенно роясь внутри.

Медведь понял все сразу. Выхватывая из-под мышки матово отблескивающий «таурус», он выскочил в задымленную, сильно пахнущую гарью приемную, бегло взглянув на безжизненные мужское и женское тела, запер дверь, припер ее тяжелым столом и вернулся в кабинет, где повторил процедуру запирания и баррикадирования.

— Собирай всех, живо! — рявкнул он в селектор внутренней связи, с тоской глядя на перекрывающую окно массивную решетку. Когда-то Медведь лично проверял ее надежность и остался доволен. Сейчас решетка превратила кабинет в ловушку. — Говорил же: надо купить смежную квартиру и сделать выход в соседний подъезд! — крикнул он и выматерился. — Что ж, давай отбиваться…

Лекарь нашарил наконец в столе пистолет и, повторяя действия телохранителя, бросился в угол, укрываясь за набитой документами тумбочкой, вполне способной задержать пулю.

Дым еще клубился в дверном проеме, когда Волк ворвался внутрь. Изуродованные трупы охранников подтвердили правильность последнего напутствия Лечи: проблем с ними не возникло. С автоматом на изготовку Идигов подкрался к обитой железом двери, прислушался.

— Нападение на базу, нападение на базу, всем срочно возвращаться, приказ Медведя! — громко бубнил кто-то бесцветным мертвым голосом.

Ах сука! Волк ударил ногой, и незапертая вопреки инструкции дверь легко распахнулась. Дежурный, склонившись к микрофону рации, монотонно повторял одно и то же. Но поскольку он забыл переключить тумблер режима работы в положение «передача», то это никакого смысла не имело: слышал его только Аслан Идигов.

Клац, клац, клац… Дзинь, дзинь, дзинь…

Лязг отбрасываемого затвора и дребезжание отлетающих гильз были единственными вырвавшимися из автомата звуками. Да еще мягкие шлепки пуль… Дежурный схватился за живот и повалился на стол. Полированные и хромированные детали пульта связи испачкали темные брызги. Поднеся ствол к коротко стриженной голове, Волк произвел контрольный выстрел.

Когда он вышел из дежурки, в коридоре валялись еще два трупа в камуфляже, а черные комбинезоны высаживали высокую резную дверь. Они справились с задачей довольно быстро и ворвались в приемную. Поспешивший туда же Волк увидел, как пристрелили контуженного охранника. Дунда стволом автомата задрал юбку так и не пришедшей в себя секретарше. Откинутый подол обнажил белые бедра, контрастно перечеркнутые узкими кружевными трусиками.

— Кто куда, а я сюда, — с кривой ухмылкой Дунда стал расстегивать комбинезон.

— Ты что? — Волк схватил его за плечо. — Забыл, где мы? Надо дело делать и уходить, а то всех перемочат! Дома будешь развлекаться!

— А кто ты такой? — Дунда вырвался и оттолкнул Аслана в сторону. — Дело никуда не уйдет. И не указывай мне, тебе же лучше будет! Понял, да?

Опустившись на колени, он потянул трусики вниз. Внимание «командированных» мгновенно переключилось, как будто не лежали за спиной трупы, не прятались за последней дверью те, кого предстояло убить, и не могли в любую минуту появиться другие, кто постарается убить их самих. Психологи называют подобный феномен «стратегией мышления низшего типа», когда более значимые, но отдаленные цели легко приносятся в жертву сиюминутным, особенно связанным с чувственными удовольствиями. Такое мышление характерно для преступников-насильников.

Дунда развернул поудобней не приходящую в сознание девушку и взгромоздился сверху. Забыв обо всем, черные комбинезоны столпились вокруг.

— Давайте по очереди, — возбужденно выдохнул маленький кривоногий Бислан. — Половина теми займется, половина здесь… Потом поменяемся.

— Какой умный, — буркнул кто-то. — Я под пули, а ты на бабу. Так, да?

Операция ломалась на глазах. Глядя на судорожно дергающегося Дунду, каждый из бандитов уже представлял себя на его месте, все остальное отошло на задний план.

Волк вытянул руку с автоматом, толстый цилиндр глушителя, коснувшись затылка Дунды, сместился чуть левее.

Клац! Дзинь!

Во лбу девушки появилось отверстие, кровь хлестнула Дунде в лицо. Он зарычал, но не прекратил своего занятия.

— Ломайте дверь! — приказал Волк. — И смотрите, я назначен старшим! Кто забудет, перед Магометом ответит!

Упоминание Магомета сыграло свою роль. Приклады ударили по дереву. Сразу же в кабинете раздались выстрелы, от темной полировки полетели белые щепки, оставляя за собой аккуратные круглые дырочки. Утробно охнув, Бислан отлетел от двери и грохнулся на спину. Черные комбинезоны шарахнулись в стороны.

— Стреляйте! — выкрикнул Идигов и полоснул длинной очередью по дверному замку. Клацанье бегающих взад-вперед затворов и острый запах порохового дыма заполнили приемную.

— Эх, автомат бы! — Откинув барабан, Медведь перезарядил два гнезда.

— Я об этом должен был думать? — огрызнулся Лекарь. — Кто говорил: мышь не проскочит? Вот они, твои мыши…

Губы у главаря подрагивали — то ли от страха, то ли от злости.

— Держи дверь! — непочтительно крикнул шефу Медведь, хватая трубку радиотелефона. — Где же эти засранцы…

Лекарь трижды выстрелил, но прицел оказался слишком высоким и пули не причинили никому вреда. Между тем шквальный огонь нападающих сделал свое дело: дверь накренилась и отошла от косяка, визг рикошетов прижал обороняющихся к полу, Медведь получил ранение в плечо и выронил телефон.

— Все, пиздец! — Телохранитель метнулся к окну, будто собираясь ломать наглухо вмурованную решетку, но даже не стал пробовать. Вместо этого он навел тяжелый револьвер на своего шефа.

— Ты что, сука! — успел выкрикнуть Лекарь последние в своей жизни слова. Пуля.44 «магнум» из мягкого свинцового сплава со срезанной головкой и очень глубокой выемкой на конце раздробила ему голову.

— Все, хватит, Лекарь убит! — во всю мощь глотки заорал Медведь. — Не стреляйте!

Ему пришлось крикнуть несколько раз, пока стрельба прекратилась. Бросив оружие, он отодвинул прижимающий дверь стол, и висящая только на нижней петле створка с грохотом повалилась на пол. Следом ворвались черные комбинезоны. Медведь знал, что у него немного шансов: телохранитель обычно следует за хозяином. Но если он сам отправил хозяина по назначению и тем спас кое-кому жизнь, то остается реальная возможность уцелеть. Особенно если хорошенько поторговаться.

Но торговаться с ним никто не собирался. Длинная очередь согнула Медведя и почти перерезала пополам. Аслан подошел к залитому кровью Лекарю, долго всматривался, вспоминая фотографию, и наконец кивнул головой.

— Он! — И, постояв еще немного, спросил сам у себя: — Интересно, чем так можно башку рассобачить?

Осмотревшись, он подобрал «таурус», прицелился в лежащего ничком Медведя и нажал спуск. Раздался грохот, обтянутая резиной рукоятка ударила в сжатую кисть с силой боксера-средневеса, голова мертвеца лопнула как перезрелый арбуз. Удовлетворенно кивнув, Идигов сунул оружие за пояс и выгреб из кармана телохранителя горсть толстых желтых патронов с тускло-серыми пулями.

— Все, уходим!

В приемной застегивался сделавший свое дело Дунда.

— Ты, сын шакала! — Волк вскинул автомат. — Ребята жизнью рискуют, а ты мертвых баб ебешь! Из-за тебя Бислан погиб! Бери его и тащи, а то пристрелю!

Остальные бандиты уже забыли, что хотели последовать примеру Дунды, и смотрели на него с суровым осуждением. Выступать против разгоряченных боем земляков Дунда не пискнул, он молча снес оскорбление и, взвалив на плечи тело Бислана, понес к выходу.

Волк взглянул на часы. С момента начала операции прошло шесть минут. Из входного проема еще выходил дым. Во дворе гомонили высыпавшие из квартир встревоженные, наспех одетые жильцы.

— Наверное, газ взорвался, надо «аварийку» вызвать…

— Какой газ! Там стреляли раз десять! Это «фирмачи» счеты между собой сводят! В милицию звоните!

Когда из задымленного проема показались вооруженные люди, наступила полная тишина.

— А ну, все по домам! — скомандовал Волк, поднимая автомат.

Толпа мгновенно рассосалась. На всякий случай Аслан длинной очередью полоснул по фасаду, спугнув любителей глазеть в окна. Через три минуты бандиты уже были под землей. В трансформаторной будке остался только Лечи. Шорницкой метлой он замел все следы, сбрызнул пол чесночно пахнущим аэрозолем, после чего неспешно спустился по узкой крутой лестнице. Макет трансформатора поверился вокруг своей оси, надежно закрывая люк. Ничто, роме резкого запаха, призванного отшибать собачье чутье, не напоминало о том, что здесь были люди. Но и эта мера предосторожности оказалась излишней.

Первая милицейская машина прибыла через десять минут, потом понаехало множество «УАЗов», «рафиков», «волг»… Напрасно оперативники рыскали по подъездам, — как и всегда в подобных случаях, желающих оказать помощь следствию не находилось. Правда, одна отчаянная старушка прошептала про шайку черных басурманов, спрятавшихся в трансформаторной будке, и молодой парень сказал, что более десятка кавказцев с автоматами зашли в будку и больше из нее не выходили. На всякий случай участковый, подобрав трехгранный ключ, открыл железную дверцу с черепом и костями, подсвечивай фонарем, опасливо заглянул внутрь. Угрожающе гудела огромные, в два с лишним метра трансформаторы, но никаких кавказцев не было, к тому же десять человек никогда не смогли бы здесь разместиться.

Пожав плечами, лейтенант запер дверцу. Он привык ничему не удивляться и знал, что большинство людей имеют странности поведения и часто склонны выдумывать несусветную чушь.

* * *

Подъезжая к дому, Лечи увидел у подъезда скопление чужих машин. Вначале это его насторожило, но, рассмотрев на роскошном «линкольне» чеченские номера и заметив, что его люди дружески разговаривают с незнакомыми земляками, он понял: просто приехали гости. Судя по автомобилям и свите — важные гости.

Поднявшись в квартиру, он прошел в кабинет, где кроме хозяина находился полноватый мужчина с рябым лицом и узкими усиками-стрелками «а-ля президент». Лечи показалось, что он уже видел эти красные, словно с ободранной кожей губы, приплюснутый нос, круглые жестокие глаза. При его появлении разговор прервался, хотя хозяин крайне редко скрывал что-то от своего ближайшего помощника. Судя по всему, беседа была неприятной и настолько озаботила хозяина, что он не задал естественного сейчас вопроса, больше того — посмотрел так, будто не помнил, откуда вернулись его люди.

— Все нормально, — ответил Лечи на незаданный вопрос. — У них девять, у нас один…

В глазах Магомета на миг вспыхнул знакомый азартный огонек, с каким он всегда встречал сообщения о победах. Но тут же погас.

— Хорошо, иди, потом расскажешь…

Когда дверь за личным секретарем закрылась, руководитель московской земляческой общины продолжил оборванную на полуслове фразу.

— Каждую неделю я отправляю полный состав продуктов, видеотехники, одежды, промтоваров… Угнанные машины перегоняются каждый день, морфий и героин тоже. Обналиченные деньги два раза в месяц перевозят специальные курьеры, валютные счета в лучших мировых банках я открываю по первой же просьбе. Ни одному земляку не отказано в помощи. Почему же я плохой чеченец?!

— Да потому, что все это не помогает вернуть родине свободу! — отрезал визитер. Назвать его гостем было нельзя — Абуезид Хамхоев в любом месте, где находился хоть один чеченец, держался как хозяин, да, по существу, и являлся таковым. Он был правой рукой нынешнего руководителя Чечни, заправлял нефтяным бизнесом, ездил с деликатными поручениями в Турцию, Иорданию и другие страны мусульманского мира, где традиционно сильны чеченские диаспоры.

Он встречался с премьер-министрами и президентами, мирами и шейхами, каждая такая встреча влекла для представляемой им и никем не признанной республики тайное или явное благоприятное решение. Сейчас он встретился с Тепкоевым и настаивал на том, с чем Магомет не хотел и не юг согласиться. «Засвеченный» резидентурой ГРУ в Анкаре на контактах с курдскими террористами, Хамхоев отслеживался и в Москве, причем, реализуя секретный указ, «летучие мыши» впервые не передали объект разработки коллегам из ФСК, а действовали самостоятельно.

Сейчас на холодной крыше здания по другую сторону проспекта лежал один из подчиненных подполковника Голубовского с лазерным считывателем информации. Чертыхаясь, он тряс прибор, потому что, кроме ровного гула, в наушниках контроля ничего не появлялось. Но прибор был исправен. Просто в стоящем рядом с Хамхоевым «дипломате» работал генератор «белого шума», исключающий прослушивание или запись разговора.

— Да, одними деньгами добиться политического успеха нельзя, — повторил визитер. — Москва берет нас за горло. Они заблокировали дороги в республику, проверяют все ввозимые и вывозимые грузы. Есть данные, Что скоро попытаются ввести войска. Если сидеть сложа руки, так и будет. Потому я и пришел сюда. Долг настоящего чеченца подскажет тебе правильный путь.

Тепкоев отрицательно покачал головой.

— Если мы возьмемся за террор, всю диаспору вышлют из Москвы. Да и из других районов России. А может, кара обрушится на весь народ, как тогда, в войну…

Хамхоев улыбнулся.

— Для этого потребуется воскресить одного человека, а это трудно — его неосмотрительно вынесли из Мавзолея. К тому же сейчас даже он ничего не сумел бы сделать: нет того аппарата, да и той страны уже нет… — Хамхоев улыбнулся еще шире, обнажив крупные острые зубы и красные десны. — А нынешние слабы и трусливы, с ними можно не считаться! Они легко пойдут на уступки перед угрозой силы. Один-два хороших взрыва, и наша трасса будет разблокирована! Тогда мы поставим следующее условие, и они его тоже выполнят!

— Взрывы могут вызвать и обратную реакцию… Обострить обстановку и спровоцировать вторжение…

Оскаленная челюсть приблизилась — визитер доверительно наклонился вперед.

— Ничего не бойся, ни о чем не задумывайся, слушай старших. И скоро ты станешь национальным героем, войдешь в самую верхушку свободной Ичкерии! Это пообещал тот, от чьего имени я говорю. Ты понял? А он не бросает слов на ветер!

Тепкоев молчал. У него были широкие контакты в самых различных кругах, он являлся информированным человеком и знал о проекте «Черная река».

В шельфе Каспия находится богатейшее месторождение нефти, по экспертным оценкам — около семи миллиардов тонн. Чтобы экспортировать ее в Европу и другие районы мира, необходимо проложить магистральный трубопровод. Страна, через которую его протянут, получает не только солидную плату за транзит, но и приобретает ряд преимуществ в глобальной политике, ибо имеет возможность в любую минуту «перекрыть кран». Есть два основных варианта: российский и турецкий.

Если трубопровод пойдет по российской земле, ему придется пересечь Чечню. И тут уже никто не потерпит самодеятельных заправок через простреленные и заткнутые деревянными колышками отверстия, каких тысячи на действующей магистрали Баку — Новороссийск! И никто не потерпит бесконтрольного Дударика, способного по своему усмотрению остановить нефтяной поток! Если российские бизнесмены и дипломаты добьются решения в свою пользу, то усмирение Чечни выдвинется на повестку дня первым вопросом и мягкотелые российские руководители в мгновение ока станут решительными, жесткими и бескомпромиссными. Значит, такое решение Ичкерию не устраивает, но она может попытаться найти компромиссный вариант и, избежав военной конфронтации, извлечь из проекта немалые выгоды для себя.

Не устраивает оно и Турцию, которая всеми силами стремится заполучить трубопровод на свою территорию. Но Анкаре компромисс не нужен, чтобы добиться своей цели, туркам необходимо обострение российско-чеченских отношений, военный конфликт, постоянная нестабильность в регионе. Да, Хамхоев, несомненно, получил деньги от турок. А отрабатывать их предлагает Тепкоеву и его людям, ставя под удар всех чеченцев!

Нефть и деньги — вот что в ближайшее время будет определять взаимоотношения России и Чечни. Нефть и деньги! А разговоры про свободу и суверенитет чеченского народа или, наоборот, про единство и неделимость России — всего-навсего прикрытие, дымовая завеса. Под этим прикрытием хамхоевы и им подобные очень туго набьют свои карманы.

— Что ты замолчал? — Абуезид протянул руку, чтобы потрепать собеседника по плечу, но тот отодвинулся.

— Надо подумать, посоветоваться.

На Кавказе не принято напрямую отказывать старшим. Но отсутствие согласия, в какую бы форму оно ни было облечено, и есть отказ. Хамхоев это понял.

— Ну что ж, подумай! Человек должен думать. До тех пор, пока он живой…

Последняя фраза прозвучала двусмысленно.

Взяв свой «дипломат», Хамхоев нажал скрытую кнопку и, не прощаясь, вышел. В наушниках лежащего на крыше человека четко раздался хлопок закрываемой двери. Потом послышался мужской голос.

— Ильяс Бузуртанов пришел, — доложил Лечи.

Сдерживаемое напряжение прорвалось сквозь маску невозмутимости.

— Кто звал этого ишака? Кто пустил его в мой дом! Выбросьте его на улицу!

Магомет разразился градом ругательств. Человек на крыше поморщился и, выключив аппаратуру, разобрал ее и упрятал в специальный саквояж. Объект ушел, ведомый другими бригадами, а слушать, как звери ссорятся между собой, ему никто не поручал. Тем более он промерз до костей…

Если бы наблюдатель проявил инициативу и выдержку и продолжал аудиоконтроль, он бы наверняка получил орден, внеочередное звание и продвижение по службе. Но откуда он мог об этом знать!

— Ильяс напомнил о праве гостя, — негромко произнес Лечи, и Тепкоев мгновенно замолчал, будто ему внезапно заткнули рот.

Родоплеменные обычаи горцев причудливо переплетаются и иногда противоречат один другому, а порой и здравому смыслу. Основной, охраняющий род обычай кровной мести требует непременно отыскать и убить обидчика. Хоть на краю света, хоть под землей! На это не жалеют времени, денег, сил и даже жизни. Но если кровник постучал в твой дом, то из заклятого врага он немедленно превращается в гостя, которому ты обязан предоставить кров, пищу, оружие и покровительство. Если за ним гонятся его враги — твои друзья, то ты обязан с оружием в руках защищать негодяя, стрелять в друзей и, если понадобится, отдать свою жизнь.

— Право гостя, — так же негромко повторил Магомет. — Ну что ж, мы везде должны соблюдать обычаи отцов и дедов. Пусть заходит.

Когда Ильяс вошел, он встал ему навстречу и, пересиливая себя, обнял, прижавшись щекой к щеке. Бузуртанов выглядел крайне возбужденным, что нетипично для горского мужчины, к достоинствам которого относится абсолютная невозмутимость при любых ситуациях.

— Очень важная новость, — сразу же начал вошедший, и то тоже было неправильно, потому что к делу принято переходить только после предварительных разговоров на малозначительные житейские темы. Но уже через минуту Магомет понял всю исключительность информации, которой обладал опальный земляк. Оглядевшись по сторонам и уклонившись к самому уху Тепкоева, Ильяс прошептал лова, от которых у хладнокровного руководителя чеченкой общины потянуло холодом между лопатками.

— В секретном тоннеле под землей заложена атомная бомба, которая может взорвать Кремль!

* * *

Ветер, противный пронизывающий ветер, постоянно дующий осенью и зимой с Японского моря, вызывал головную боль, депрессию и приступы черной меланхолии, временами переходящие во вспышки отчаяния, для нейтрализации которых зам командира в/ч 0752 капитан-лейтенант Чижик использовал мутное «шило» или, реже, фальсифицированный коньяк, завозимый не знающими преград кавказцами в магазины райцентра из теплых южных краев.

От облупленного здания штаба Чижик, придерживая рукой фуражку, шел к свинцовому, покрытому белой рябью морю. Навстречу, борясь с силой тяготения и инерцией ращения Земли, а потому раскачиваясь сразу в двух плоскостях, двигалась пара матросов. Судя по курсу, они возвращались из самоволки. Чижик собирался провести с нарушителями флотской дисциплины строгую беседу, но те внезапно пропали из виду. Значит, заметили офицера, поюли, кто он, и изменили маршрут, а следовательно, пьяны меру и соображают, как себя вести. К тому же возвращаются в родную часть, а не дезертировали, хотя вполне могли это сделать. Впору объявлять ребятам благодарность.

Тем более что какое-либо взыскание для них и трудно придумать. В продуваемой насквозь казарме температура не поднимается выше четырнадцати градусов, несъедобная малокалорийная пища едва позволяет передвигать ноги, работают они в сырых холодных отсеках с повышенным радиоактивным фоном…

Выход на пирс перекрывало двухэтажное здание отдела радиационной безопасности, но сейчас двери санпропускника были открыты настежь: под последние сокращения попали радиохимическая и радиобиологическая лаборатории, после чего служба радиационного контроля перестала существовать. Вдоль пирса стояли лодки.

Атомная подлодка первого поколения «Китенок» с разводами коррозии по стальной обшивке, рядом более поздний проект — «Раскладушка», так изобретательная флотская братва окрестила ее за поднимающиеся во время ракетного залпа сегменты корпуса, а вот еще более поздние — ракетная «Акула» с горбом позади рубки и торпедная «Барс» с характерным наростом сзади — капсулой для выпуска гидроакустической антенны. У этих корпуса уже обтянуты толстым слоем черной резины, гасящей сигнал на локаторном экране противника.

Обычно боевые корабли радовали глаз капитан-лейтенанта и поднимали настроение. Но списанные АПЛ даже внешне имели столь жалкий вид, что лишь усугубляли хандру.

Дело было, конечно, не в ветре, или по крайней мере не только в нем. Бухта, в которой находилась база, называлась Ольга. И райцентр назывался Ольга. А настоящая, живая и теплая Ольга осталась за тысячи километров и не собирается приезжать к мужу.

— Надоело, — вяло сказала она, глядя куда-то в сторону. — По углам скитаться, у черта на куличках жить, зарплату твою копеечную месяцами ждать… Надоело!

Он надеялся, что со временем жена передумает, но она не стала отвечать на письма, не пришла на заказанные с большим трудом переговоры, а потом неизвестный «доброжелатель» прислал анонимку, в которой подробно расписал, как Ольга живет с каким-то спекулянтом. Все выглядело очень правдоподобно, Чижик сжег анонимку и в очередной раз напился до чертиков. Здесь это было привычным времяпрепровождением. Капитан третьего ранга Сазонов обычно пил отдельно от подчиненных, да особист Кречко старался не подрывать совместной пьянкой авторитет контрразведки в глазах «обслуживаемого контингента». Зато старшие лейтенанты Петухов и Ивашкин, не таясь, искали компанию и всегда приглашали свежего человека, каковым являлся Чижик. Захмелев, тот рассказывал, какую карьеру сделали его собутыльники Резников и Егоров, да старый кореш Генка Шелковский, с которым тоже, слава Богу, выпито немало.

Петухова с Ивашкиным его рассказы вдохновляли и, опрокинув по нескольку стаканов, они всерьез ждали вестового с пакетом из Главного штаба ВМФ, в котором лежал приказ о назначении их на высокие должности. Какие это должности, они толком не представляли, просто «высокие должности». Вестовой не появлялся, тогда старлеи отправлялись в поселок, где у них была одна зазноба на двоих, которой, впрочем, им вполне хватало, возможно с избытком, потому что каждый раз они упорно звали Чижика с собой.

На пирсе показалась отработавшая смена. Восемь часов она боролась за плавучесть очередной лодки и предотвращение радиоактивного загрязнения окружающей среды. Собственно, к этому фактически и сводилась задача в/ч 0752 — обезопасить списанные, но заполненные реакторным топливом лодки, на которых не действовали системы осушения отсеков и магистрали воздуха низкого и высокого давления, протекали легкие корпуса, не включались блоки аварийной защиты, вышло из строя все вспомогательное оборудование, призванное локализовать возможные утечки жидких радиоактивных отходов.

База отстоя представляется умникам из Главного штаба ВМФ самым подходящим местом для сокращения финансирования. И вот результат: от роты охраны остался неполный взвод, береговое техническое обеспечение существует только на бумаге, личный состав урезан на три четверти… Некогда важная и чрезвычайно секретная воинская часть практически расформирована и агонизирует.

Особенно туго приходится зимой: чтобы поддерживать плюсовую температуру в реакторных отсеках, на лодках установили самодельные «козлы» — обрезки асбестовых труб, обмотанные толстой проволокой, какими обычно обогреваются строительные бытовки и от вида которых пожарники приходят в неистовство. Когда Чижик впервые увидел раскаленную докрасна спираль сметанного на живую нитку «козла» возле силовой установки АПЛ, он чуть не упал в обморок. Сюда бы кого-нибудь из чиновников Госатомнадзора! Только что он скажет? Ведь если вода с ЖРО[24] замерзнет и разорвет трубопроводы, то произойдет Чернобыль № 2… Поэтому куда большей угрозой, чем самодельные обогреватели, являются ежедневные плановые — для экономии электроэнергии — отключения света во всем районе.

— Куда, куда! — Дежурный мичман с красной повязкой на рукаве и штык-ножом у пояса преградил дорогу нескольким матросам, пытавшимся сразу же выйти с пирса. — В душ, на переодевание и радиоконтроль!

— Да зачем оно надо… Двадцать раз переодеваться да в купалку бегать… А там вода холодная!

— Давай, давай, не умничай! — Мичман добавил несколько слов, обладающих особой силой убеждения. Нехотя матросики потянулись за остальными в санитарный блок.

Когда-то процедура выхода из зоны АПЛ была строгим и четко регламентированным обрядом. Каждый член экипажа снимал синюю робу, все шовчики которой обследовал дотошный дозиметрист, потом проходил несколько ураганных водяных заслонов, сбивающих с тела даже микронные пылинки, и вновь попадал в руки уже другого, но не менее дотошного дозиметриста и лишь после этого получал допуск к своей обычной, «чистой» одежде. Но турникет на выходе из санпропускника поворачивался лишь после третьего, контрольного, замера, столь же тщательного, как и два предыдущих. Упростить процедуру было невозможно, да это и в голову не могло никому прийти: все понимали — с атомом шутки плохи!

Теперь от всех строгостей остался только слабый душик с чуть тепловатой водой да ручной дозиметр у дежурного мичмана. Работали на лодках в обычной форме и, как подозревал Чижик, не всегда переодевались.

Капитан-лейтенант подошел к санпропускнику вплотную. Предотвратив неконтролируемый выход из радиационной зоны, мичман осмотрелся и, заметив начальника, направился к нему.

— Из районных электрических сетей приходили, — не утруждая себя докладом и приветствием, сообщил он. — Сказали, свет насовсем отрубят. За неуплату.

— Кто приходил? — неприятно удивился Чижик. — Почему я ничего не знаю? Как они прошли на территорию части?

Мичман пожал плечами.

— Я думаю, надо печки-«буржуйки» делать.

— Что? — не понял капитан-лейтенант.

— Печки, говорю… Вместо «козлов» поставить, трубу через люк вывести… Только уголь доставать придется…

— К черту все! — вслух сказал Чижик и, развернувшись, пошел обратно.

Разогреть реактор, выйти в море, нырнуть… Отключиться от этого сумасшедшего и несправедливого мира, никого не видеть и не слышать, быть самим собой и самому для себя… Разве что завернуть забрать Ольгу…

В последнее время его все чаще посещала эта безумная мысль. Увести лодку и затеряться в необозримых просторах мирового океана, как вечный скиталец капитан Немо… Он понимал, что подобные прожекты неосуществимы: «Китенок», «Раскладушка» и «Акула» находятся в таком состоянии, что вряд ли годятся для дальнего похода, к тому же экипаж АПЛ составляет свыше ста человек и один «капитан Немо» с управлением не справится, даже если привлечет к этому делу верных собутыльников Ивашкина и Петухова. И все же он продолжал мечтать, не конкретизируя практических деталей: видел себя в центральном посту управления, ощущал щекой и бровью окуляр перископа, отдавал команды безликому рулевому, стремительно уходил в глубину и ракетой выныривал на поверхность, ощущал упоение свободным поиском…

Однажды Чижик увидел цветной, очень похожий на явь сон: «Барракуда» всплыла в одном из южных морей, он в кипенно-белом парадном кителе подошел на шлюпке к песчаному атоллу, где гостя встречала целая толпа туземцев. Обнаженная по пояс чернокожая женщина поднесла ему хлеб-соль, удивленный типично русским обрядом, Чижик вгляделся и обнаружил, что у туземки Ольгина грудь и лицо чем-то напоминает ее лицо. Окружающие куда-то исчезли, на пустынном пляже он ласкал туземку, и чем откровеннее становились ласки, тем отчетливее проступал облик жены. В конце концов превращение завершилось, у Ольги снова была белая кожа и родное лицо, но парадный китель почему-то превратился в повседневную черную тужурку. Потом, как в финальном кадре приключенческого фильма со счастливым концом, «Барракуда» в надводном положении шла в океане, Ольга стояла рядом, и ветер развевал ее волосы. Капитан-лейтенанту хотелось узнать, что будет дальше, но сон прервался: в дверь заколотил помощник дежурного по части и сообщил, что в казарме произошла драка…

Когда Чижик подходил к штабу, на крыльцо выскочил вестовой.

— Товарищ капитан-лейтенант, вам звонят по ВЧ из самой Москвы!

Человеку свойственно ждать перемен к лучшему. Чижик с бьющимся сердцем кинулся к аппарату. «Шелковский… Он слов на ветер не бросает… Неужели назначение на „Тигр“? Или в Главный штаб к Резникову? Да хоть куда, лишь бы вырваться отсюда… Тогда и с Ольгой проблем не будет!» — думал он на бегу.

Перед тем как взять трубку, он несколько раз глубоко вздохнул, успокаивая дыхание.

— Капитан-лейтенант Чижик, — солидно произнес он и замер в ожидании судьбоносного сообщения.

— Помнишь наш разговор, сопляк?! — раздался разъяренный голос Дронова. — Думаешь, перешел во флот и старые грехи спишутся сами собой? Нет, дружок! Верлинов скоро прибудет в Россию. А ты пойдешь под трибунал, как я и обещал. Готовься лет десять просидеть на нарах!

Связь разъединилась. Чижик стоял с тяжелой трубкой в руке и оглушенно смотрел в окно. Все относительно. Та жизнь, которая еще минуту назад казалась беспросветной и непереносимой, теперь представлялась спокойной и безмятежной. Чижик чувствовал себя загнанным в ловушку, из которой нет выхода. Вдали, у пирса, чернели силуэты лодок. На расстоянии они выглядели вполне прилично, как будто были полностью готовы к выполнению боевой задачи.

* * *

Бархан Сарыкум просыпался. Посвистывали тушканчики, деловито возились в поисках пищи песчанки, стремительно брызгали по слежавшейся поверхности проворные ящерки. Казалось, мелкая живность радуется тому, что пережила самое страшное время — ночь, когда гюрзы, кобры и песчаные удавчики ищут добычу. Конечно, будет очередной закат и очередная ночь, но счастливая пустынная мелочь об этом думать не может, наслаждаясь относительной безопасностью бесконечно длинного дня.

Закопавшиеся по горло в песок Карпенко и Королев знали: чтобы дожить до заката, им надо перебить преследователей. Другого выхода нет. Еще семь лет назад было невозможно представить, чтобы вооруженная банда на территории СССР гнала более ста километров людей, имеющих отношение к специальным службам. Но сейчас простого, да и непростого человека, оказавшегося вдруг за пределами бронированного автомобиля с пулеметом, системами специальной связи и тренированными охранниками, не защищали ни законы, ни принадлежность к любым, даже самым серьезным государственным структурам, ни атмосфера правопорядка, существующая в любом цивилизованном обществе. Только сила и оружие, умение не колеблясь бить и стрелять — быстро, безжалостно, точно — способны сохранить этому человеку жизнь.

— Надо было все-таки уйти ночью, — тихо сказал Королев. — Ну и что, что здесь каждый шаг слышно за километр… Догнать нас они бы не смогли, постреляли бы на шум, только боезапас растратили…

Карпенко не стал отвечать. Пустыня — неподходящее место для ночных переходов, каких бы размеров она ни была. Особенно при такой плотности заселения опасными гадами.

Песок заметно охладился, но защищал от ветра, когда они выбрались из тепловатой серой массы, то сразу озябли. Распластавшись, Карпенко подполз к острой кромке бархана и осторожно выглянул туда, где всю ночь, пренебрегая элементарными правилами маскировки, горланили и курили преследователи. Вовремя! Развернувшись в редкую цепь, бандиты двигались в их сторону.

«Метров триста, — прикинул Карпенко. — Семь человек. Если бы два автомата… Или подпустить ближе и попробовать?» Он не знал, что преследователей восемь и восьмой находится у него за спиной.

Неугомонный Гетгаз двинулся в погоню раньше всех. Как гончий пес он обнюхивал плотный, слежавшийся за ночь и зализанный ветром песок, интуитивно чувствуя, что добыча скрывается где-то поблизости. В нескольких местах корка песка была провалена, через десяток метров отыскалась еще пара незапорошенных углублений. Следы вели за вершину ближайшего бархана. Гетгаз оглянулся. Сотоварищи отряхивали одежду, кое-кто совершал песком омовение, готовясь выполнить намаз, кто-то набивал анашой первую дневную папиросу.

Гетгаз не стал ждать. Компенсировать малый рост и отсутствие уголовного прошлого можно только смелостью и решительностью. Отведя затвор автомата, он быстро двинулся в обход, нашел удобную маскирующую складку, ящерицей скользнул в нее… Карабкался, полз, скользил по жесткому песку, который набился за пазуху и в рукава, насыпался в уши, запорашивал глаза… Но в конце концов усердие было вознаграждено: впереди, совсем рядом, он учуял добычу. Окажется ли она ему по зубам, Гетгаз не задумывался. Он чувствовал себя воином ислама, могучим и непобедимым. Камуфляжный комбез, зеленая повязка на лбу, даже родной чеченский автомат «борз» — лучший в мире, что значит по сравнению с этим небольшой рост? И кто осмелится противостоять ему? Старики говорят, что каждый воин Шамиля стоил пятерых русских солдат. А здесь всего двое неверных! Он даже не станет стрелять, а возьмет их в плен, пусть удивится грубый здоровяк Бадыр! И ребятам дополнительное развлечение — можно располосовать их на ремни, можно живьем закопать в песок, можно содрать кожу…

Стараясь не производить шума, Гетгаз прополз последние метры. Гребень бархана напоминал тупое лезвие огромного топора. По миллиметру он приподнимал голову, слово огромная ящерица, готовая слизнуть неосторожную птичку. Птичка действительно была поблизости, даже не дна — стайка обычных российских воробьев, которые никоим образом не сумели бы оказаться в настоящей пустыне. Тогда напряженное лицо с широко открытыми глазами показалось над кромкой песка рядом с ними, воробьи всполошенно взлетели, шум слабеньких крыльев и возмущенное чириканье привлекли внимание Королева, он обернулся. Их глаза встретились. На миг оба оцепенели.

— Надо уходить, Саша! — поворачиваясь, сказал не подозревающий об опасности Карпенко.

Гетгаз вскочил на ноги, вскидывая автомат. Слова, которые должны были заставить русаков поднять руки и лечь на песок, вылетели из головы. К тому же он вдруг вспомнил, то эти двое легко уложили трех «волков ислама». Поэтому первоначальный замысел взять их живьем уступил место желанию как можно скорей закрыть глаза обоим. Ствол был направлен в грудь молодого, но мышцы рук уже приготовились, удерживая взведенное оружие, перенести огонь нa вторую цель. Палец привычно вдавил спуск.

Боевая пружина, распрямляясь, бросила вперед сорвавшийся со взвода затвор. Но набившиеся в пазы песчинки затормозили его движение и остановили на середине пути, Гетгаз лихорадочно рванул ручку заряжания, повторно нажал спусковой крючок. И вновь выстрелов не последовало. «Борз» явно не дотягивал до «Калашникова», который может вести бесперебойный огонь, даже месяц пролежав в песке.

Прыгнувший на противника Королев держал «АКМ» стволом вперед, будто собирался колоть штыком, но штыка не было, и он резко ударил прикладом снизу вверх, угодив острым углом, где твердое дерево сходится с овальной стальной пластиной, Гетгазу под челюсть. Раздался хруст, будто лопнула под молотком деревянная доска, голова гвардейца мотнулась, словно шея была резиновой, и когда он шлепнулся на песок, даже далекий от медицины человек мог с уверенностью сказать, что перед ним мертвец.

— Лихо, молодец! — Отстегнув снаряженный пистолетными патронами магазин «борза», Карпенко сунул его в карман. — Теперь ходу!

Они огромными прыжками понеслись вниз, проламывая поверхностный слой слежавшегося песка и оставляя на гладком склоне отчетливые, видимые издалека следы. Прежде чем преследователи выберутся на господствующую высоту, позволяющую вести прямой прицельный огонь, следовало успеть укрыться за очередным барханом. И они почти успели. Когда сзади затрещали автоматные очереди, гулким эхом отдающиеся в складках песчаного рельефа, до спасительного поворота оставалось не более десяти метров. Свиста пуль слышно не было, что свидетельствовало о неправильном прицеле: в пустыне, где нет привычных ориентиров, очень трудно определить расстояние и выбрать точку наводки. Королев первым свернул за подошву бархана и вопросительно оглянулся на старшего товарища. Оба тяжело дышали.

— Давай наверх! — скомандовал Карпенко. — Они не ожидают встречи, надо сбить им настроение…

По осыпающемуся песку — где бегом, где на четвереньках, где ползком — отставной генерал и его спутник устремились к вершине.

— Дай автомат, — задыхаясь, сказал Карпенко, тщетно пытаясь привести дыхание в норму. Ствол подрагивал, дергались мушка и целик, прыгали маленькие человеческие фигурки. «Волки ислама» бежали с пугающим воем, оставляя за собой глубоко взрыхленный песок, словно здесь проскакал табун лошадей.

Поставив переводчик на одиночный огонь, Карпенко упер магазин в песок, несколько секунд выбирая цель. На правом фланге наступающей цепи фигурки сдвоились, вдвое увеличивая шансы на удачный выстрел и привлекая внимание снайпера или пулеметчика. Автомат генерала быстро развернулся туда.

Бах!

Преследователи залегли, но Карпенко показалось, что один из них повалился менее плавно, чем остальные, да и интуиция опытного стрелка подсказала, что он не промахнулся.

Тут же по кромке песка защелкали ответные пули. Плотность огня не позволяла поднять голову, а тем более прицелиться.

— Побежали? — спросил Королев. Он уже почти отдышался и был готов к активным действиям.

— Зачем?.. Лежи, отдыхай. Это марафон долгий…

Стрельба ослабела. Расстреляв магазины, бандиты перезаряжали оружие.

Карпенко вновь повел стволом. Одному «гвардейцу» пришлось приподняться на коленях, и попасть в него было легче, чем в лежащих. Выстрел, и тот вновь растянулся на песке.

Теперь автоматы преследователей будто взбесились. Длинные и короткие очереди секли гребень бархана, поднимая песчаную бурю.

— Пошли! — Карпенко скатился на несколько метров вниз, потом встал на ноги. Спутник последовал его примеру. Экономя силы, они спустились вниз, прошли по небольшому каньону, вошли в расщелину. Стрельба за спиной подсказывала, что «гвардейцы» пока не решаются двинуться вперед. Но пальба вслепую такая же недопустимая глупость, как и сдваивание во время атаки, это азы военного дела, им учат в курсе подготовки молодого бойца. К счастью, «волки ислама» оказались самоучками.

Беглецы обошли один бархан, второй, поднялись на третий. Карпенко шел впереди, внимательно глядя под ноги. Иногда на растрепанном ветром песке ему попадались смазанные следы: будто кто-то протащил отрезок толстого шланга. Но те, кто их оставлял, почему-то не встречались, хотя нельзя сказать, что это вызывало у генерала досаду.

— Давайте пройдем напрямую, так короче, — показал рукой Королев.

Они находились в самом центре «желтых песков», казалось, что здесь аккумулятор тепла не потерял ни одного градуса. Карпенко внимательно всмотрелся в почти круглую ложбинку, зажатую со всех сторон голыми, желтовато-серыми холмами. Идти через нее не хотелось, хотя сразу он не смог бы объяснить, что именно ему не нравится. И лишь всмотревшись, понял причину интуитивного чувства.

— Короче, говоришь? — угрюмо переспросил он. — Пусть наши враги здесь ходят. Это самый короткий путь к могиле…

— Почему? — не понял Королев.

— Видишь следы на склонах, будто тащили что-то?

— Вижу…

— А бугорки под песком?

— Да. И что это?

— Клубки змей. Гюрз, кобр и других тварей. Здесь залегают на зимнюю спячку гады со всего Сарыкума!

— Бр-р-р! — Королев опасливо посмотрел под ноги.

— Потому они и не попадаются нам на каждом шагу. И кстати, о врагах… Давай направим «чехов» сюда…

Соблюдая повышенную осторожность, они обошли опасное место, поднялись на гребень и стали ждать. На противостоящем бархане появились фигуры преследователей.

— Шестеро! — посчитал Карпенко и огорчился. — Я думал, двоих положил, а выходит — одного. Ладно…

Он быстро прицелился и выстрелил: раз, другой, третий… «Гвардейцы» залегли и открыли ответный огонь.

— Бей из пистолета! — не оборачиваясь, крикнул генерал.

— Далеко… Не достать.

— Все равно бей!

— А, беспокоящий огонь…

Королев поднял тупорылую машинку и быстро расстрелял обойму. Его выстрелы не причиняли вреда бандитам, а пуля Карпенко пробила предплечье Бадыра.

Перетягивая рану индпакетом, главарь разразился злобной бранью. Все шло наперекосяк. Преследование затянулось, один человек убит, один ранен, куда-то пропал рябой недомерок, теперь и он может действовать только одной рукой. Зачем им нужны эти двое? Отомстить можно любым другим русским, причем без всякого риска… Не выполнено задание? Но Волк уехал в Москву и неизвестно, вернется ли обратно, а если и вернется, то позабудет о подробностях этого дела… Если он, Бадыр, примет решение прекратить погоню, то никто его не осудит. Кроме… родственников Ибрагима, Алаудина и других убитых. Им ничего не объяснишь. Раз месть не исполнена, ты не мужчина, причины во внимание не принимаются. Нет, на полпути дело бросать нельзя. Надо попробовать в последний раз!

Когда русаки перестали стрелять, Бадыр вскочил и заорал во всю глотку:

— Живо вперед! Не отпускать их далеко!

Он бросился первым, остальные устремились за ним. Сбежав в ложбинку, Бадыр несколько раз наступил на что-то упругое, но в азарте погони не обратил на это внимания. И совершенно напрасно. Потому что пятерых бегущих следом сотоварищей не мешало предупредить о разбуженных и разъяренных пресмыкающихся. Сам Бадыр миновал опасное место и благополучно взобрался на следующий склон… Но когда Порченый мулла наступил на расплетающийся клубок, сразу две черно-серых пружины выметнулись из песка и ударили его по ногам. Он истошно закричал, но было поздно.

Песок невинной с виду лощины зашевелился, тут и там высовывались плоские треугольные головы с горящими холодным дьявольским огнем глазами, зло били мощные Хвосты, выталкивая на поверхность полутора-двухметровые (мускулистые тела, наполненные ядом и ненавистью ко всему живому. Почти круглая площадка между барханами зловеще преобразилась: из вскипающего песка, словно выдавливаемые из преисподней, появлялись раздувшие капюшоны кобры и отыскивающие цель для атаки гюрзы. Пятерка бадыровских боевиков замерла, окруженная со всех сторон самыми опасными и вдобавок крайне разъяренными змеями. Они не могли сделать ни шагу вперед или назад, но и стоять среди сплетающихся в кольца, змеящихся впритирку к тяжелым ботинкам, поднимающихся на хвосте, будто стремящихся заглянуть в глаза пресмыкающихся было выше человеческих сил. Их могло спасти только одно: медленное и плавное вознесение в небо, но Аллах не помогает отъявленным грешникам, лишь на словах чтящих Коран, да и груз многочисленных преступлений не позволял оторваться от грешной земли. Оставалось пользоваться привычными методами.

Окованные железом приклады размозжили несколько тварей, автоматные очереди попытались расчистить дорогу. Полетели в стороны куски бьющейся плоти и брызги черной крови, конвульсивно задергались тела убитых гадов. Но пули не могли решить дело, тут нужен был армейский ранцевый огнемет… Резкие движения бандитов только ускорили развязку. Адский ковер у них под ногами вздыбился, одна за другой выстреливали сжатые для атаки пружины… Голова атакующей кобры движется со скоростью револьверной пули — двести метров в секунду, из открытой пасти торчат вперед два ядовитых зуба, при попадании в цель специальная железа как из шприца впрыскивает яд в тело жертвы. Но рассмотреть это можно лишь при ускоренной съемке. Люди Бадыра видели только взлетающие в мгновенном броске черно-серые ленты…

Гюрза с руку толщиной ударила Счастливчика, затем наступил черед Анашиста… В горячке те замолотили автоматами по живому ковру, превращая его в агонизирующее кровавое месиво. Однако это не помогло Скорпиону, он завопил, отчаянно размахивая рукой, на которой висела не сумевшая освободить зубы метровая кобра. Со стороны могло показаться, что он размахивает кнутом, и наконец кнут вырвался, описал полукруг и шлепнулся на шею Лентяя. Обезумевший от ужаса Лентяй понесся назад сквозь строй ударов и даже сумел выскочить из опасной зоны, но, пробежав несколько десятков метров, упал замертво.

Все кончилось за несколько минут. Порченый мулла упал там, где стоял, остальные, шатаясь и бросив оружие, брели, ничего не видя перед собой и получая все новые и новые укусы, пока тоже не повалились на покрытый гадами песок. Онемевший Бадыр смотрел на ужасный конец своего войска, губы его шевелились. «Кара Аллаха, кара Аллаха», — беззвучно шептал он.

Засевшие в засаде на обратном склоне бархана Карпенко и Королев напрасно ждали преследователей. Погоня прекратилась. Убедившись в этом, они вышли из «желтых песков», на попутках добрались до Махачкалы и вечером уже были в Москве. Имран Макоев, сразу советовавший им лететь самолетом, был прав на все сто процентов.

Остров приближался. Катер шел на хорошей скорости, иссеченное ветром и мелкими брызгами лицо майора Плеско горело, будто с него сняли кожу. Он взглянул на часы. Почти десять. Переход занял гораздо больше трех часов, и к утренней пробежке Верлинова он безнадежно опоздал.

«Как готовит операции, сука! — зло подумал ликвидатор. — Отправил меня — и считает, что сделал дело! А как я буду управляться, его не колышет…»

Ясно, что придется задержаться тут до вечера, а то и до завтрашнего дня. Без явки, без соответствующей легенды и подкрепляющих ее документов, без прикрытия… А ведь все это должен обеспечить руководитель местной резидентуры!

«Все напишу в рапорте! — злорадными предвкушениями успокаивал себя ликвидатор. — Пусть отзывают пидора в какой-нибудь Новокузнецк…»

Впрочем, он тут же понял, что всего написать не сможет. И даже половины… «Ладно, черт с ним, пусть живет!» — великодушно решил он и погрузился в сладкие воспоминания о вчерашнем. В конце концов, Леночка окупила предстоящие неудобства и риск. Ведь в его жизни было много неудобств и риска, которые приходилось переносить за просто так, без всякого вознаграждения. А она устроила ему праздник. Единственное, что казалось несправедливым, это то, что трусливый и нераспорядительный Коровников укрылся за спину жены. Точнее, не за спину, а за…

Если бы Плеско знал, что Леночка не была женой резидента, он сразу бы заподозрил неладное и отменил операцию. А следовательно, остался бы жив.

Катер сбавил ход, крылья ушли под воду, днище коснулось поверхности, и тут же стала ощущаться качка. Черт! Страдавший морской болезнью Плеско поморщился в ожидании подступающей дурноты. Не везет — так не везет! Но берег приближался, и вскоре болтанка прекратилась.

— Здесь, — на ломаном английском сказал сидящий у штурвала молчаливый грек и показал рукой в гору, на двухэтажную виллу. — Если надо ночлег, я знаю где.

Ориентируясь на изученные ранее фотографии, Плеско обследовал берег, нашел нужную тропинку, прошелся по ней. Радовало то, что окрестности были пустынны, он не встретил ни одного человека. Подходящий участок нашелся довольно быстро: тропинка проходила мимо глубокой скальной расщелины, заваленной скатывавшимися сверху камнями, с другой стороны склон круто обрывался в море.

Перед тем как приступить к делу, он тщательно проверился. Чисто! Расстегнув сумку, ликвидатор приблизился к облюбованному месту и быстрым движением положил рядом с раскрошившимся обломком скалы серый, стилизованный под камень, маскировочный футляр, скрывающий фугасный заряд направленного действия «ФЗН-6Р». При взрыве двести зазубренных осколков веером летели в нужном направлении, выкашивая все на своем пути.

Плеско отошел на несколько шагов, придирчиво всмотрелся. Пластиковый «камень» хотя и несколько отличался по цвету от валяющихся вокруг скальных обломков, но не привлекал внимания. Расположен он правильно: смертоносный веер пересечет тропинку под прямым углом, ширина зоны поражения составит семь метров. Остается отправить катер подальше, а самому занять наблюдательный пункт где-нибудь вверху на склоне, в нужный момент вдавить кнопку радиовзрывателя и спокойно уходить. Взрыв прозвучит глухо, напоминая небольшой обвал, к тому же звук отразится от скалы и унесется в море. Объект будет тоже снесен вниз, так что явных следов происшествия не останется. Он вполне успеет унести ноги…

Ликвидатор вздохнул. Теперь надо замаскироваться и ждать. Но перед этим активировать фугас… Достаточно нажать пластинку на корпусе — и в центре лежащего в кармане дистанционного пульта вспыхнет крошечная красная лампочка, обозначающая, что заряд готов к взрыву и ждет радиоимпульса. Непонятно почему Плеско вздохнул еще раз.

Когда мина упрятана в маскировочный футляр, добраться до активирующей пластины довольно сложно, но только не такому специалисту, как майор Плеско. Специально приготовленным шилом он проткнул пластмассу и, сосредоточившись, принялся нащупывать острием подающийся участок корпуса.

Фугасы направленного действия имеют две модификации: «ФЗН-6Р» срабатывает дистанционно от радиосигнала, а «ФЗН-6Н» — при непосредственном нажатии. Производство их унифицировано, и лишь схема сборки определяет, какая буква будет поставлена в конце маркировочного обозначения. Капитан Сидельников двумя переключениями перевел мину «ФЗН-6Р» на схему срабатывания «ФЗН-6Н», но Плеско, естественно, ничего об этом не знал.

Почти сразу он нащупал пластину и, как положено, нажал ее до щелчка. Глухо грохнул взрыв, будто большой камень рухнул с горы. Двести зазубренных осколков, не успев разлететься веером, попросту разорвали майора Плеско в клочья.

Блестящая работа капитана Сидельникова и Леночки Дерюгиной, направляемых генерал-майором Коржовым, спасла жизнь генералу Верлинову. Но над ним нависла другая опасность.

— Полетим в Афины, я познакомлю тебя с друзьями, как обещал. — Христофор предупредительно поддерживал гостя под локоть на пути к вертолету, лопасти которого еще не успели остановиться.

— С удовольствием, — вежливо ответил Верлинов и с кавказской учтивостью добавил: — Твои друзья — это и мои друзья.

Слова, даже самые приятные, не значат ровным счетом ничего. С Христофором все было ясно, и его друзья Верлинова ни в малейшей степени не интересовали. Просто скрыться в Афинах гораздо легче, чем бежать из-под охраны с острова Миконос.

— У тебя другой вертолет? — вдруг насторожился Верлинов.

Христофор беспечно взмахнул рукой.

— Это же аренда. Какая машина свободна, ту и присылают.

Ответ показался неубедительным. Еще более фальшивыми были интонации, тембр голоса, а показная беспечность явно маскировала скрываемое напряжение. И вертолет без опознавательных знаков…

Верлинов остановился.

— Что-то у меня кружится голова. Пожалуй, я останусь дома, полежу. А с друзьями ты познакомишь меня в другой раз.

Христофор растерялся.

— Вот как… Но у нас уже условлено… Может, выпьешь таблетку?

Он несколько раз посмотрел в сторону вертолета, будто ожидая поддержки. Лопасти наконец перестали вращаться, откинулась крышка люка, и четверка крепких парней выпрыгнула наружу. Достаточно было одного взгляда на них, чтобы все стало ясно.

— За сколько ты меня продал, дружище? — с напряженной улыбкой спросил Верлинов. — Неужели моей доли оказалось мало? Или думаешь, что такие деньги пойдут тебе впрок?

Григориадис отвел взгляд. Джентльмену было мучительно стыдно.

— Дело не в деньгах, — глухо ответил он. — Меня взяли на крючок.

— Кто? — быстро спросил Верлинов. Для него это было очень важно. Что впереди — гласное следствие и законная судебная процедура или пытки в подвале, лошадиная доза «сыворотки правды» и пуля в затылок? — Кто, я тебя спрашиваю?!

Христофор молчал.

— Контрразведка Греции?

Тот едва заметно мотнул головой.

— Значит, американцы! — утвердительно сказал Верлинов, понимая, что его ждет второй вариант.

Парни приближались, охватывая его полукольцом. Бежать было некуда. Сунув руку в карман, Верлинов потрогал рифленую рукоятку ножа.

— Без глупостей, — по-английски сказал низкорослый широкоплечий человек со шрамом на щеке и, откинув полу кожаной куртки, показал заткнутый за пояс пистолет.

Значит, он и будет первым.

— Всем стоять на месте, полиция! — раздался окрик сзади. Андреас с двумя инспекторами перелезли через забор и успели как раз вовремя. В руках они держали взведенные «беретты» и были настроены весьма решительно.

— Уберите оружие, мы из контрразведки! — сказал Грач запасенную на подобный случай фразу. Не подкрепленная документами, она мало что значит, но вполне способна в первую минуту сбить с толку и вызвать замешательство.

А в данной ситуации Грач попал точно в цель.

«Решили обойтись своими силами и замкнуть операцию на себя! — понял Андреас. — А нас выставили полными дураками!»

Сунув оружие в кобуру, он собрался вернуться восвояси, предоставив коллегам Влакоса доводить свою игру до конца. Но двое других полицейских ничего не знали об участии контрразведки, а потому отреагировали так, как и положено.

— Не двигаться! Старшему предъявить документы!

Черные зрачки девятимиллиметровых «беретт» зорко сторожили всю четверку.

— Пожалуйста, смотрите… — С демонстративным спокойствием и неторопливостью Грач полез во внутренний карман.

Только в кинобоевиках герой, потянувшись в район подмышки, мгновенно выдергивает пистолет и расстреливает противников. В реальной жизни такое невозможно. Потому что освободить оружие из кобуры за четверть секунды нельзя, к тому же самый неопытный взгляд сумеет отличить, когда из-под одежды вытаскивается почти килограммовый кусок металла, а когда — невесомая, закатанная в пластик карточка удостоверения. Не говоря о том, что находящийся под прицелом проверяемый никогда не сможет опередить выстрелом проверяющего. Профессионалы это хорошо знают, и Грач не собирался выкидывать никаких рискованных трюков. Он спокойно извлек какой-то документ и, небрежно зажав двумя пальцами, поднял на уровень лица, как бы предлагая желающим изучить его.

По предварительной договоренности, член группы, находящийся под жестким контролем, отвлекает все внимание на себя, а действовать начинает тот, у кого развязаны руки. Сейчас в наиболее выгодном положении находился быстрый и верткий Угорь: он стоял в стороне, и полицейские, сосредоточившись на Граче, отвели от него свои «беретты». Он и начал действовать, так же сноровисто и четко, как на тренировках.

Раз! Угорь прыгнул влево, мягко упал на бок, перекатился через спину, оказавшись в лишенных листвы розовых кустах. Два! Лежа на левом боку, он резко рванул обвивающийся вокруг шеи и правого плеча ремень, извлекая из-под куртки двадцатидевятисантиметровый пиртолет-пулемет «штайр». Три! Сдвинув предохранитель, он приложился к оружию, целясь в шарахнувшихся в разные стороны полицейских.

Те тоже начали действовать, но когда инициатива перехвачена, действия редко бывают эффективными.

Бах! Выпущенная из «беретты» пуля чиркнула по бетону и с визгом унеслась в серое, затянутое облаками небо. Бах! Вторая по касательной угодила Угрю в ягодицу.

Грач бросил картонный прямоугольник, резко захватил за шею стоявшего рядом Христофора и, прикрываясь им, навел ствол на Иорданидиса. Двое других членов группы, пригнувшись, доставали двуствольные обрезы. Верлинов вытащил из кармана руку с зажатым ножом, резко взмахнул — инерционный клинок раскрылся, стопорясь в боевом положении.

Так-так-так! — торопливо прокашлялся «штайр». Так-так-так-так!

Ранивший Угря полицейский получил пули в голень и бедро и опустился на землю, не переставая стрелять в автоматчика. Его напарник, стоя в позиции «виверстанс»[25], вел беглый огонь по террористам с обрезами. Четвертым выстрелом он прострелил голову одному, седьмым ранил в живот другого. Андреас стоял в оцепенении. Он думал, что коллеги ведут перестрелку с настоящими контрразведчиками. «Подставили! Подставили!» — пульсировала в голове неотвязная мысль. Угорь выстрелил. В этот момент Христофор дернулся, пытаясь освободиться, и пуля пролетела в двадцати сантиметрах от лица Иорданидиса. Это вывело того из транса. Когда в тебя стреляют, надо не раздумывать, а отвечать огнем. Все разбирательства будут потом, да и то лишь в том случае, если ты останешься жив. Но, потянувшись к кобуре, инспектор понял, что не успевает и спасти его может только чудо: человек со шрамом, отшвырнув заложника, целился с двух рук, и ствол его пистолета стал широким, как железнодорожный туннель, — верный признак того, что промаха не будет.

В следующую секунду туннель вновь сузился до девятимиллиметрового отверстия и плюнул огнем куда-то в сторону, а человек со шрамом выронил оружие и кулем осел на бетон. Андреас остался жив без всякого чуда, если, конечно, не считать чудом ножевой удар, нанесенный Верлиновым Грачу в живот.

Так-так-так-так! — продолжал стрекотать «штайр». Сразивший двоих нападавших полицейский, охнув, повалился лицом вперед, у его раненого коллеги опустел магазин… Нагнувшись, Верлинов схватил пистолет Грача и активно вступил в игру.

Бах! Бах! Бах! Пули взрыли клумбу перед лицом автоматчика, запорошив ему глаза. Жизнь дороже временной потери зрения, а огонь, даже ведущийся вслепую, сдерживает активность противника, но Угорь об этом забыл. «Штайр» замолк.

Подбежав к трущему глаза Угрю, Верлинов с размаху ударил ногой. Хрюкнув, тот опрокинулся на спину. Отшвырнув «штайр» в сторону, Верлинов осмотрелся. Один головорез убит, один оглушен, двое — тяжело ранены. Вертолет оторвался от земли и быстро набирал высоту. Христофор исчез. Высокий полицейский накладывал коллеге жгуты на простреленные ноги. Третий полицейский не подавал признаков жизни.

В середине этого бедлама с пистолетом в руке стоял незаконно проникший в страну секретоноситель высшей категории генерал КГБ Верлинов, имеющий поддельный паспорт на имя американского гражданина Роберта Кордэйла, разыскиваемый греческой полицией за убийство и только что попутно совершивший еще несколько противоправных деяний.

Закончив перевязку, высокий полицейский поднес к губам рацию, очевидно, вызывая подмогу. Надо было спешить.

Несколько раз передернув затвор, Верлинов выбросил остававшиеся в обойме патроны, протер рукоятку и вложил оружие в руку Грача. Потом поднял окровавленный нож, стер возможные отпечатки и положил рядом с убитым налетчиком. То-то будет головоломка для криминалистов! Но это их дело, а у Верлинова и Кордэйла хватает своих проблем…

— Я сдаюсь греческой полиции, — подойдя к Иорданидису, сказал он. — Требую законного и гласного расследования.

Андреас плохо владел английским, но понял смысл сказанного и покачал головой. Он не собирался арестовывать человека, который спас жизнь ему и напарнику. Только что инспектор передал в участок сообщение о нападении неизвестных, перестрелке и потерях, запросил медицинскую помощь. Его рапорт соответствовал действительности во всем, кроме одного: он сказал, что подлежащее аресту лицо скрылось и он ведет преследование.

— Я не буду делать арест, — медленно сказал он. — Вы имеете, где спрятаться?

Верлинов развел руками. Тогда Иорданидис указал в сторону моря. Через несколько минут полицейский катер уносил инспектора и его спасителя по направлению к Тиносу.

«Интересно, где Влакос? — размышлял Андреас. — Почему он не вмешался и дал нам уйти?»

В это время контрразведчик вместе с тремя коллегами осматривал труп неизвестного, подорвавшегося на установленной им же мине. Когда они закончили документировать этот факт, катер уже подходил к месту назначения. Туман у Тиноса развеялся, все так же болтались на волнах вспомогательный корабль греческих ВМС, болгарский «Солнечный берег» и грязно-серый гражданский бот. Все выглядело обыденно и спокойно, хотя на всех судах царило крайнее напряжение, а под водой разыгрывались и вовсе драматические события.

Грязно-серый бот предназначался для подводных работ, Циклоп зафрахтовал его вместе с экипажем. Сам Джузеппе висел между ботом и морским дном, разматывающийся через кран-балку трос опускал его в глубину со скоростью шесть метров в минуту. Могучее тело Циклопа было облачено в жесткий глубоководный скафандр, безнадежно устаревший, но достаточно надежный. Из цельнокованого толстостенного цилиндра торчали вниз цилиндры поуже, на шарнирах и с тяжеленными башмаками внизу. «Рукава» выглядели так же, но они заканчивались клешнеобразными манипуляторами и находились в полусогнутом положении, из-за чего руки в локтях затекали. Можно было втянуть их внутрь, но в скафандре и так было тесно, Джузеппе не хотел создавать себе дополнительные неудобства.

Он давно не опускался на большую глубину и сейчас ощущал определенный дискомфорт. Вспотевший в нескольких слоях шерстяного белья, он чувствовал зуд кожи, просачивающиеся сквозь резьбу люка холодные капли вызывали опасения, категорически противопоказанные водолазу. Чтобы отвлечься, Джузеппе стал смотреть в забранные толстым кварцевым стеклом иллюминаторы. Их было пять — четыре расположены на уровне головы и позволяли вести почти круговой обзор, кроме черноты, в них ничего не было видно. Пятый находился в верхней полусфере, почти посередине люка. Здесь различался слабый рассеянный свет поверхности.

«У этих греков плутовские морды, — подумал Джузеппе. — Как бы не выкинули какую-нибудь пакость…» И тут же успокоил сам себя: «А что они могут? В ящик для инструментов не заглядывали, следы взрыва вряд ли выйдут на поверхность… Да и потом, им не впервой выполнять сомнительные заказы, если бы болтали — давно пошли бы на корм рыбам!»

— Эй, Джузеппе, как ты там? — раздалось из небольшого динамика. Родная речь всегда звучала для него музыкой, но сейчас, резко разорвав абсолютную тишину, заставила вздрогнуть.

— Все в порядке, Марио! Следи за верхом!

На всякий случай Циклоп перестраховался и взял с собой надежного земляка. Если что, Марио разделается с обоими!

Расположенная перед глазами светящаяся шкала глубиномера показывала сто восемьдесят метров. Теперь вверху, как и со всех сторон, было черным-черно. Цилиндр охладился, внутренняя поверхность покрылась каплями конденсата, холод пучины пробирался сквозь резиновый комбинезон и два комплекта теплого белья. Прогибаясь под чудовищным давлением, тихо похрустывали кварцевые стекла иллюминаторов. Дыхательная смесь тоже подавалась по армированному шлангу с избыточным давлением, у Циклопа заложило уши.

— До грунта двадцать метров, — глухо сказал водолаз, и движение вниз замедлилось. Если не погасить скорость спуска, то при полутонной массе скафандра столкновение с дном окажется опасным.

Шевельнув пальцем в левом «рукаве», Джузеппе включил радиоприемник направленного действия, и тот сразу же принял сигнал радиомаяка: «пип-пип-пип…» Повезло, обычно объект приходится искать довольно долго.

Движение еще замедлилось, и тяжелые башмаки мягко коснулись дна.

«Молодцы, знают свое дело», — мысленно похвалил Циклоп управлявших лебедкой греков и включил прожектор. Яркий луч был съеден непроницаемым мраком вечной ночи, только размытое желтоватое пятно проступило на скальном выступе в нескольких метрах впереди.

— Трави полегоньку, — передал водолаз на поверхность и, медленно подняв ногу, сделал первый шаг.

На глубине другие понятия и мерки: то, что в обычных условиях представляется легкой прогулкой, здесь превращается в изматывающее путешествие. Циклоп мог пройти только сорок метров, дальше его не пустит провисающий сзади трос со шлангом. Тогда задача усложнится: потребуется ювелирное перемещение бота с сопутствующей опасностью инерционных рывков двухсотметрового пучка коммуникаций и риском повреждения воздухопровода…

Несмотря на чудовищную физическую силу, Циклоп двигался с большим трудом. Чтобы наполненный воздухом цилиндр не лег на бок и не перевернул водолаза вниз головой, свинцовые подошвы башмаков весили по сорок килограммов, туго сгибались коленные шарниры, спрессованная чудовищным давлением черная вода пружинила перед скафандром… Каждый шаг требовал колоссального напряжения. Он опять вспотел, потерял представление о времени и преодоленном расстоянии, механически выполняя тяжелую монотонную работу, состоящую в повторении одних и тех же движений. Оторвать башмак от дна, распрямить шарнир, продавить вязкую стену, поставить башмак, оторвать другой… Хорошо еще, что дно было гладким и удавалось удерживать правильный курс…

«Пип-пип-пип…» Сигналы как будто становились громче, и наконец слабый желтый луч выхватил из вечного мрака не принадлежащий пучине предмет: накрененный корпус сверхмалой диверсионной подлодки. Он опять мысленно похвалил греков: спуск был произведен со снайперской точностью. Прожектор осветил плавные обводы корпуса, открытый люк шлюза. Но все это не представляло для Джузеппе никакого интереса.

Впереди, на уровне пояса, на жестком скафандре приварен ящик для инструмента. Ловко орудуя манипуляторами, Циклоп открыл его, вытащил небольшой, но тяжелый цилиндр глубоководной магнитной мины, поднес к исцарапанной обшивке. Цилиндр намертво прилепился к металлу. Осталось всего одно движение, но, чтобы сделать его, следовало продеть «палец» манипулятора в квадратное отверстие чеки. Отверстие специально для такого случая было увеличено вчетверо против обычного, но сейчас это не очень облегчило задачу. Несмотря на холод, Джузеппе весь вспотел, пока добился своего.

— Выбирайте, подъем! — сдавленно сказал он и перевел дух. От напряжения и усталости руки и ноги дрожали, учащенно колотилось сердце. И вдруг он увидел желтое световое пятно! Оно двигалось! Рефлекторно Циклоп выключил свой прожектор. За первым угадывалось еще несколько пятен света. — Быстрей поднимайте, черт вас возьми! — понизив голос, выругался он.

Трос потянул его назад и вверх. Чека легко выскочила из корпуса и повисла на манипуляторе, но Циклоп не обратил на это внимания. Он жадно всматривался в огни прожекторов. Три или четыре водолаза приближались к заминированной лодке. Через тридцать минут произойдет взрыв. Даже при замедленном, с соблюдением правил декомпрессии, подъеме он будет уже на полпути к поверхности. Но… Когда на двухсотметровой глубине у одного объекта встречаются люди, не знающие друг о друге, это значит, что они представляют конкурирующие стороны. Следовательно, идет большая игра. В такой игре хуже всех приходится пешкам-исполнителям. Особенно тем, кто производит активные острые акции… Кажется, эта сволочь Христофор втравил его в скверную историю, и подъем на поверхность не станет концом приключения.

Трос дернулся, и движение прекратилось. Джузеппе беспомощно повис, раскачиваясь вокруг оси то в одну, то в другую сторону.

— В чем дело! — рявкнул он, на этот раз во весь голос. — Почему остановились?

Динамик откашлялся.

— У нас проблемы, Джузеппе, — раздался голос Марио. Чувствовалось, что земляк в замешательстве. — Очень серьезные проблемы…

* * *

Вспомогательный корабль греческих ВМС обеспечивал проводимую американцами операцию по подъему диверсионной подлодки русских, поэтому контрразведчиков на борту было столько же, сколько и членов экипажа. Среди них находились и два американца, которые ни одеждой, ни манерами, ни речью не выдавали своей национальной и служебной принадлежности. Водолазный бот и болгарское исследовательское судно, оказавшиеся в районе проведения специальных работ, сразу же привлекли их пристальное внимание. На первом этапе дали запрос на берег о любой имеющейся информации об этих посудинах, на втором аквалангисты обследовали днище «Солнечного берега», а также уходящие с бота воздушный шланг и электрокабели. Вывод получался однозначный: оба плавсредства ведут глубоководные работы. Этого было достаточно, чтобы пресечь подобную деятельность.

Матрос-сигнальщик передал морской азбукой требование к обоим капитанам: «Прекратить все водолазные работы, приготовиться принять шлюпку с досмотровой командой».

Через пять минут после этого с «Солнечного берега» по спутниковой связи ушла экстренная шифротелеграмма:

«М 004 Э.

Сов. секретно

Центр.

В ходе производства операции получено требование греческих властей о досмотре судна. Попытка связаться с группой погружения оказалась безуспешной: экипаж покинул колокол. Жду дальнейших инструкций.

428».

Экстренная шифротелеграмма требует ответа в течение двадцати минут и докладывается первому лицу ведомства в любое время суток. Шифровальный отдел ФСК поставил на бланке время приема: «11 часов 48 минут», а в одиннадцать пятьдесят две документ лежал на столе Директора. Поморщившись, Степашкин наложил резолюцию: «Организатору операции т. Дронову. Поскольку руководство ФСК не располагает информацией по данному вопросу, прошу дать ответ и обеспечить успешное выполнение задания». Он писал каллиграфическими буквами, и черные чернила из тонкой капиллярной ручки отлично смотрелись на плотной матовой бумаге. Содержание резолюции тоже было безукоризненным. Пусть прыткий полковник со своим всезнающим покровителем ломают головы — вся ответственность ложится на них!

В одиннадцать пятьдесят шесть прямой факс Управления по безопасности специальных технических объектов принял шифротелеграмму с резолюцией Директора, с одиннадцати пятидесяти восьми до двенадцати ноль одной полковник Дронов очумело таращился в текст, понимая, что попал в ловушку, выбраться из которой не сумеет. В двенадцать ноль три он соединился с Коржовым.

— Так чего ты от меня ждешь? — недовольно отозвался главный телохранитель. — Чтобы я за тебя планировал oneрации и командовал твоими людьми? Какой-то ты совсем никчемный, еще хуже, чем я думал!

В двенадцать ноль пять Дронов еще не знал, что делать. Зато твердо знал одно: нарушение контрольного времени ответа влечет немедленное отстранение от должности и увольнение из органов без пенсии и всех привилегий. А до срока оставалось три минуты!

Инстинкт самосохранения подсказал обтекаемый текст, к которому невозможно было придраться: «Во избежание расшифровки операции и международного скандала немедленно покинуть территориальные воды Греции».

В двенадцать ноль семь ответ Дронова поступил в шифр-отдел ФСК, а в двенадцать ноль девять, с минутным нарушением срока, был передан «четыреста двадцать восьмому». Чтобы скрыть нарушение, дежурный оператор поставил в журнале правильное время: двенадцать ноль восемь.

Позывной «428» принадлежал командиру специальной базы, замаскированной под исследовательское судно «Солнечный берег», который по официальному штатному расписанию занимал скромную должность старшего научного сотрудника экспедиции. Прочтя указание Центра, «четыреста двадцать восьмой» нецензурно выругался. Для того чтобы «немедленно покинуть территориальные воды Греции», ему надо было обрубить канат и оставить водолазный колокол вместе с тремя пловцами на дне Эгейского моря. Но ни о чем подобном в шифровке не говорилось. Для того же, чтобы дождаться пловцов и с соблюдением требований декомпрессии поднять их на борт, потребуется не менее полутора часов, а такая просрочка в данной конкретной ситуации неминуемо приведет к «расшифровке операции и международному скандалу». Вот и решай заданную Центром головоломку!

«Четыреста двадцать восьмому» было сорок девять с половиной лет. Ему осточертел цифровой псевдоним и конспиративное болгарское имя, осточертели моря, океаны, грозящие постоянной опасностью чужие порты и неустроенность жизни, его тошнило от все более бездарных и непродуманных операций и очень угнетала бесперспективность бытия. Он имел звание полковника, а следовательно мог уйти на пенсию через шесть месяцев и пожизненно получать шестьсот тысяч полновесных российских рублей, что составляло немногим больше ста долларов США. Стивидор[26] в Пирейском порту зарабатывал шестьсот. Правда, «четыреста двадцать восьмому» предстояло жить не в Пирее или Афинах, а в Москве, где приличная, но не элитная проститутка берет за сеанс сто пятьдесят баксов, а ужин в частном ресторане стоит двести. И хотя он не собирался прибегать к услугам платных шлюх или ходить по кабакам, но по этим признакам легко мог оценить доступный ему уровень жизни.

Правда, было интересное предложение от вышедшего на пенсию в прошлом году сослуживца. Тот обосновался в Туапсе и заснимался поисками затонувших судов, барж, катеров и самолетов. Дело приносило солидный доход и требовало привлечения квалифицированных специалистов. А «четыреста двадцать восьмому» такое занятие было по душе, тем более что если отбросить шпионскую прокладку, именно это он и делал все двадцать семь календарных лет службы.

В принципе он дал согласие, приятель присмотрел для начала небольшой домик на берегу и даже назвал первый объект разработки — затонувший в войну сухогруз с медью. В жизни появилась манящая цель, но если получить пятнадцать лет за шпионаж, то подводные сокровища никогда его не дождутся…

«Четыреста двадцать восьмой» сжег шифрограмму и вытряхнул пепел в иллюминатор. К сожалению, избавиться от всех улик, свидетельствующих о разведывательном предназначении судна, не так просто: оно буквально нашпиговано специальным оборудованием и специфической аппаратурой. А ведь ему предложено избежать расшифровки и скандала…

Командир базы вздохнул. Придется с максимальной точностью выполнить указание Москвы. По внутренней связи он соединился с капитаном.

— Поднять колокол!

Тот замешкался.

— Мы еще не получили сигнала о возвращении…

— Поднять колокол! — жестко повторил «четыреста двадцать восьмой».

— Есть, — после секундной паузы сказал капитан. И тут же спросил: — Какова скорость подъема?.

— Максимальная по техническим данным.

— Но декомпрессионный режим…

— У вас что-то со слухом? — Командир повысил голос. — Я сказал: максимальная по техническим данным!

* * *

Выходной шлюз располагался в нижней части колокола, три человека в нем не помещались, поэтому Еремеев остался ждать, пока отшлюзуются Кисляков и Ершов. Скафандр нельзя было надеть без посторонней помощи, так что он стоял в полном глубоководном снаряжении, расходовал ресурс системы жизнеобеспечения и сильно потел. Все это вызывало раздражение, хотя лейтенант понимал — грех жаловаться, в отечественном «СПРГ-ЗМ»[27] вообще невозможно стоять на суше: тяжеленная стальная бочка свалит с ног любого богатыря. У них же были достаточно легкие и полностью автономные скафандры американского производства, последней суперсекретной модели, добытые неизвестным путем через нелегалов Службы внешней разведки. Но и этот новейший скафандр не имел внешних микрофонов, поэтому Еремеев не слышал душераздирающих звонков, вызывающих на связь с базой.

Дождавшись зеленой лампочки, лейтенант отдраил люк, спустился в мокрую камеру шлюза и впустил воду. Через несколько минут он плавно спланировал на дно, присоединяясь к товарищам. Три прожектора сошлись вплотную: переговорные устройства действовали в радиусе полутора метров.

— Пеленг взят. — Ершов рукой указал направление. — Не могу понять, в чем дело: сигнал двойной, как будто работают два радиомаяка.

— Разберемся, — сосредоточенно сказал Еремеев. — Кисляков остается со страховкой, а мы идем к объекту!

Прожектора разъединились. Один световой круг остался на месте, два медленно, будто нашаривая плохо видимую дорогу, двинулись вперед. Еремеев поймал радиопеленг: «пип-пип-пип, би-би-би, пип-би-пип-би-пип-би…» Как будто эхо. Или действительно два радиомаяка?

За уходящими тянулись прочные нейлоновые веревки, которые постепенно стравливал Кисляков. Они не успели отойти и на пять метров, когда веревки истерически задергались. Водолазы обернулись со скоростью, которую позволяла плотность воды и маневренные возможности скафандров. Прожектор Кислякова был направлен вверх, и в его желтом размытом свете они увидели, что колокол поднимается к поверхности.

— Назад! Вы что, суки, назад!!! — охваченный животным ужасом, заорал Еремеев, но ни один звук не проник сквозь скафандр и не нарушил вечного безмолвия глубоководья.

Колокол вышел из зоны видимости. Видавшие виды пловцы замерли соляными столбами с воздетыми руками и разверстыми в крике ртами. Они были обречены. Ресурс скафандров составлял три часа. От поверхности их отделяли двести метров. Три минуты ходьбы по асфальту, пять — по ухабистому проселку, пятнадцать — по крутой горной тропинке, пять часов — по скальной вертикали. Двести метров водной толщи были для них непреодолимы.

Подчиняясь инстинкту, три человека сошлись вместе и обнялись, соприкасаясь шлемами. Три биополя объединились, принося некоторое успокоение. В непроглядной тьме чуждого гибельного мира они были сейчас ближе, чем единоутробные братья. Они не говорили и не думали о том, что произошло, — это не имело никакого значения. У них имелся огромный опыт жизни, работы и боя под водой, сейчас каждый пытался использовать его, чтобы уцелеть.

В обычном скафандре можно прекратить стравливать воздух, тогда он раздуется, как воздушный шар, и пробкой вылетит на поверхность. Но… с мертвым водолазом: при быстром подъеме с большой глубины вскипает и сворачивается кровь. Автономный скафандр с замкнутым циклом не позволяет сделать и этого… Вот если бы сверху спустили трос и вытаскивали их с декомпрессионными остановками, то вечером можно было бы выпить по литру водки за чудесное спасение… Или отсюда поднять на поплавке аварийный линь со специальной разметкой: один узел — остановка пять минут, два узла — десять, три — пятнадцать. Как при аварийном выходе из подводной лодки… Из подводной лодки! Подводной лодки! В СПЛ вполне может быть спасательный трос, пусть и не двухсотметровый, ничего, у них пятидесятиметровая веревка — можно доставить… Главное — выбраться до живого уровня, где плавают рыбешки и виден солнечный свет… Тридцать, сорок, пятьдесят — это не глубина для боевого пловца, там молено отстегнуть свинцовые подошвы, сбросить грузы и наверх! Пусть лопнут барабанные перепонки, хлынет носом кровь — ерунда, главное — свет, воздух, жизнь!

— Давай к объекту!

— К объекту!

— К объекту!

Три боевых пловца выдохнули это одновременно. У них появилась надежда.

Снова взяв радиопеленг, Еремеев двинулся вперед. Луч прожектора уперся в препятствие: скальный отросток или отложение ила. Чтобы обогнуть его, пришлось временно изменить курс. Идти было довольно легко, следовало лишь продавливать пружинящую стену воды. Скафандры не стесняли движений, лейтенант вспомнил, что они изготовлены вроде бы по космической технологии. Как же их раздобыли? Поблагодарить бы ребят за такую работу!

Тон радиомаяка неуловимо изменился. «Би-би-би-би…» То, что он принимал за радиоэхо, выдвинулось на первый план, а основной сигнал стал слабым повтором: «пип-пип-пип…» Они преодолели донную трещину. В «СПРГ» любой модификации сделать бы это не удалось. Путешествие продолжалось двенадцать минут, когда Ершов, первым увидев красный и зеленый огоньки, дернул за веревку, привлекая внимание товарищей.

«Странно, — подумал Еремеев. — За столько времени аккумуляторы должны были разрядиться… Да и разнос огней превышает размеры „малютки“»…

Но это оказалась не «малютка», а полномерная крупнотоннажная субмарина. Обследовав ее по секторам, пловцы сделали ряд открытий. Еремеев нашел на рубке белую пятиконечную звезду в белом же круге — опознавательный знак военно-морских сил США. Кисляков прочел на носу номер «857» и как отличник боевой и политической подготовки, добросовестно изучавший курс «Военно-морские силы вероятного противника», вспомнил, что он означает приписку к базе в Литтл-Крик. Ершов в кормовой части наткнулся на открытый люк выходного шлюза.

Сблизив шлемы, посовещались. Лодка поддержки боевых пловцов класса «Мурена» не будет просто так лежать на грунте с открытым люком, значит, она проводит специальную операцию и боевые пловцы находятся где-то поблизости. С учетом отсутствия в реальной жизни случайных совпадений, можно на девяносто девять процентов считать, что их интересует российская СПЛ.

— Может, попросимся к ним? — спросил Ершов. — Мы потерпели бедствие и можем рассчитывать на помощь…

— Как бы головы не отрезали, — озабоченно высказался Кисляков. — Если мы засветим секретную операцию…

Интересно устроен человек! Когда ушел доставивший их на дно колокол, пловцы готовы были кинуться в преисподнюю. Теперь же, видя реальный шанс На спасение, они искали лучшие варианты!

— Посмотрим, что там с СПЛ. Может, своими силами обойдемся, — подвел итог Еремеев и стал отыскивать второй радиопеленг.

* * *

— Какие, к черту, проблемы? — раздраженно спросил Джузеппе. И повторил: — Почему остановились?

— Военные. Они сейчас пришлют шлюпку и будут все проверять. — Голос Марио звучал озабоченно. — Сейчас нельзя делать то, что ты собирался. Никак нельзя!

— Я уже все сделал, идиот, обратного хода нет! Здесь другие люди, понимаешь? Другие водолазы! Вытаскивай меня быстрее!

— Никак нельзя, Джузеппе. Я не идиот и знаю — там не может быть других людей. Пойми, одно дело — поиск клада или что там еще можно придумать… За незаконное погружение мы отделаемся небольшим штрафом, а может, обойдется и без него… Совсем другое дело подрыв подводной лодки! Это диверсия, мы получим по тридцать лет тюрьмы!

— С каких пор ты стал таким трусливым?!

— Я не трус, Джузеппе, и ты это знаешь. Но сейчас нам некуда деваться. Мы не сможем скрыться, спрятаться, замести следы. Если ты взорвешь лодку, мы всю жизнь просидим за решеткой. Разве трусость — не хотеть этого?

— Поднимай, мне надоело тут болтаться! После поговорим! Поднимай!

— Греки не хотят поднимать тебя, рока не уверятся в том, что избегут неприятностей. Они подозревают недоброе. И между нами — им тоже грозит тридцать лет тюрьмы!

— Черт тебя побери, заставь их! Для этого я тебя и взял!

— Я не могу их заставить. Я уже выбросил свой пистолет в море. И потом, я тоже не хочу неприятностей. Ведь тридцать лет тюрьмы — это большие неприятности, правда? Будь благоразумен, Джузеппе! Сейчас мы опустим тебя обратно, и ты сделаешь все, как надо…

Циклоп виртуозно ругался на родном языке, вставляя американские, греческие и русские слова, но Марио больше не отвечал. Трос пошел вниз.

* * *

— Это надо сделать ихними руками…

Учительница русского в седьмом «Б» восемьдесят пятой школы всегда придиралась к Коле Степашкину и сейчас она бы обязательно поправила: надо говорить «их руками». Но ее никто бы не пустил на заседание Совета безопасности, поэтому бывший нерадивый ученик мог говорить как угодно, тем более что большинство присутствующих плохо разбирались в грамматике, не знали падежных окончаний и совершенно не умели ставить ударения. Газетчики публично высекли премьер-министра, опубликовав аттестат восемнадцатилетнего Вити Богомазова, в котором не было ни одной отметки выше тройки. Но и почти все члены правительства были троечниками, что не мешало им уважать самих себя и прочно удерживать министерские портфели. Да и сам Президент не блистал в науках, поэтому искренне обрадовался, когда Коржов сообщил, что его собственные оценки уничтожены с соблюдением всех правил конспирации.

— Руками самих чеченцев, оппозиционных нынешнему режиму. Пусть у власти становятся Завгаев или Автурханов, с ними у нас не будет проблем. Но им надо помочь…

— О! — поднял растрепанную бровь Президент. — Как помочь?

Со стороны казалось, что внутриполитическую концепцию докладывает начальник Федеральной службы контрразведки, на самом деле тот лишь озвучивал идею, вызревшую в кремлевских кулуарах и одобренную Хозяином.

— Мы создаем ударную танковую группировку, берем Грозный и — сажаем в президентское кресло кого надо, — уверенно сказал Гонтарь.

— А получится? — как бы сомневаясь, спросил Хозяин, хотя и этот план уже был им одобрен.

Министр обороны немного обиделся.

— Товарищ Президент, я возьму Грозный за два часа!

— Ну, тогда ладно… — Президент добродушно кивнул. — Только надо подготовить общественное мнение. Они там какой-то поезд ограбили? Дайте газетчикам, пусть распишут!.

Начальник Службы безопасности Президента не входил в состав Совета, но присутствовал на всех заседаниях. И когда считал необходимым, давал справки.

— Ограблено двести восемьдесят пассажирских и восемьсот пятьдесят два товарных поезда. Ущерб — четыреста миллиардов. Сорок человек убито, восемьдесят ранено, изнасилованы сто шестьдесят женщин, восемнадцать мужчин и пять мальчиков.

— Я против того, чтобы предавать это гласности! — вскинулся благообразный человек с постным лицом, которое несколько оживляли очки в тонкой золоченой оправе. — Нам ни к Чему разжигать национализм, обобщая отдельные факты!

— Газетчики и так не пишут, — сказал Степашкин. — Наш пресс-центр неоднократно давал им все материалы — ни слова. По нашим данным, они на откупе у Тепкоева и его людей.

— Никакие ваши «данные» не могут служить основанием для подобных заявлений, — снова искренне возмутился благообразный — председатель думского комитета по национальной политике. — Только приговор суда может быть принят во внимание. Есть такой приговор? Хоть один?

Коржов, сдерживая улыбку, рассматривал темпераментного думца. Свободное время тот частенько проводил в обществе Мусы-старшего. Хотя если указать ему на это, столь же искренне возмутится: мол, с кем хочу, с тем дружу, а вы, сволочи, следите за депутатами!

— Ладно, ладно, — столь же добродушно успокоил страсти Президент. Сегодня он находился в хорошем расположении духа. — Значит, поручаем министру обороны подготовить план военной операции? Кто «за»?

Проголосовали почти все, только благообразный депутат воздержался.

Гонтарь кивнул в знак того, что принимает поручение столь высокого органа. План у него уже был готов. Под грозненскую операцию выделено шестьдесят новых танков «Т-80». Но что делать столь могучим машинам в мелкой заварушке? Там всего-то и делов (придира Вера Ивановна обязательно бы сделала Сереже замечание: не «делов», а «дел»): пройти своим ходом шестьдесят километров да пару раз выстрелить из пушки. С этим вполне справятся подготовленные к списанию старенькие «Т-72», надо только их немного подремонтировать. Чем сейчас и занимаются специально созданные ремонтные бригады. А «Т-80» уйдут на Ближний Восток, к надежным и проверенным партнерам.

— А Виктор Сергеевич пусть готовит экономическое обоснование прокладки нового нефтепровода, — продолжил Президент.

— Уже делается, — солидно сказал премьер. Как бы ни учился в школе, а потом и в институте Виктор Богомазов, это не помешало ему руководить концерном «Роснефтьпром», а став руководителем правительства, приватизировать всю нефтяную отрасль. Сейчас в определенных кругах считали, что он является самым богатым человеком в стране. — Основная задача: мы все — и правительство, и Дума — должны четко обозначить свою позицию — Чечня есть часть российской территории, и мы обязаны навести там конституционный порядок!

— А что с запасным вариантом? Насчет греческих танкеров и разгрузки в этом, как его… — Президент наморщил лоб.

— Александрополисе, — почтительно подсказал Воронков. — МИД сделал все необходимое, принципиальное согласие греческого правительства получено.

— Если только не испортятся отношения между нашими странами, — бросил реплику Коржов, пристально глядя на Степашкина. Тот сделал вид, что не заметил ни реплики, ни взгляда.

* * *

Иорданидис разместил Верлинова на Тиносе, в надежном месте. Фирс Антонионис охотно согласился выполнить просьбу курирующего офицера и выделил гостю лучшую комнату в своем далеко не бедном доме. Он был радушен и гостеприимен, угостил вкусным обедом с хорошим вином и, предоставив полную свободу действий, уехал, сославшись на неотложные дела. Кроме молодой экономки, у Фирса не было слуг, так что свобода действительно была полной. После пережитого напряжения хотелось расслабиться и отдохнуть, но Верлинов не привык пускать дела на самотек, а тем более не любил доверять свою судьбу незнакомым людям. Время для отдыха еще не наступило. Если действовать, то сейчас, когда из одной паутины удалось вырваться, а другая еще не сплетена.

Он попросил у экономки телефонный справочник. Крепко сбитая краснощекая девушка принесла нетолстую книжицу с надорванной обложкой и трубку радиотелефона.

Но уходить она не спешила — став рядом, в упор смотрела на респектабельного господина и двусмысленно улыбалась. Губы у нее были полные и чувственные. Судя по всему, она не ограничивалась ведением хозяйства и оказывала Фирсу разнообразные услуги. А может быть, и его гостям.

Взяв девушку за предплечье, Верлинов вывел ее из комнаты, дружелюбно улыбнулся и закрыл дверь, после чего стал листать потрепанную книжку. Нужного номера найти не удалось, пришлось звонить в справочную. Второй звонок он сделал туда, куда хотел.

— Российское посольство, — отозвался молодой мужской голос по-гречески, но с ощутимым акцентом.

«Новичок», — с досадой подумал Верлинов. Это обстоятельство могло испортить все дело.

— Я прибыл издалека и нуждаюсь в совете, — на родном языке произнес генерал кодовую фразу. Пять лет назад она обозначала, что потерявший явки и связи нелегал ищет контакта с резидентурой внешней разведки. Любой сотрудник посольства, услышавший эти слова, обязан был связать говорившего с кем-либо из сотрудников ПГУ. Каждые четыре года пароль обновлялся, но преемственность и стабильность в совзагранучреждениях гарантировали внимание и к устаревшему варианту.

— Вы же не спрашивали совета перед тем, как ехать за границу, — нравоучительно сказал молодой человек. — А когда у вас украли деньги или произошла другая неприятность, вы обращаетесь за советом. Посольство не дает советов!

Тут же пошли короткие гудки. Что ж, этого следовало ожидать. Давно нет ни ПГУ, ни приставки «сов», ни преемственности, ни стабильности. Может быть, чванливый мальчишка не знает и действующего пароля! Зато хорошо знает, как отбиваться от попавших в беду соотечественников.

Указательный палец нажал кнопку повтора.

— Не кладите трубку! — приказал Верлинов, и властные интонации его голоса подействовали на чиновника. — Мне нужен человек из комнаты «ноль»!

На другом конце линии наступила тишина. С нулей начинаются номера секретных документов, а они концентрируются преимущественно в шифровальном отделе и разведывательных резидентурах. Недотепа-турист или неудачливый бизнесмен не мог ничего знать о подобных вещах. А с теми, кто знает, лучше не конфликтовать.

— Подождите, пожалуйста, несколько минут. — Теперь тон был предупредительный и любезный. Разминку Верлинов выиграл.

— Слушаю вас, — раздался в трубке через некоторое время другой голос. Он принадлежал мужчине постарше, готовому к серьезному разговору.

— Я прибыл издалека и нуждаюсь в совете, — повторил Верлинов. И добавил: — Я знаю, что опоздал на год.

— Да, на год и один месяц.

Они прекрасно понимали друг друга.

Закончив разговор, Верлинов бесшумно подошел к двери и резко распахнул ее. За дверью никого не было. Экономка раздраженно подметала на кухне. Ничто не предвещало опасности. И Все же он испытывал некоторое беспокойство.

* * *

Фирс Антонионис некогда не забывал, что он не только Мидия, но и Спрут. Он был осторожным человеком и избегал резких конфликтов и явных противостояний. Но сейчас обстоятельства поставили его перед выбором. Влакос разыскивает человека, а Иорданидис его укрывает. Значит, остаться «хорошим» для обеих сторон никак не удастся, надо определиться с учетом своих интересов… У контрразведки возможностей побольше, хотя и полиция может довольно чувствительно прищемить хвост. Но в данном случае, судя по всему, правда на стороне. Влакоса. Его дело искать, он и ищет. Андреас тоже должен искать, но он прячет. Мудрость жизни состоит в том, чтобы поддерживать сильного, а если он еще и прав… Нервно метавшийся по палубе своей шхуны двойной агент принял решение. Трубку радиотелефона взял уже не Мидия, а Спрут.

Но сразу отыскать Влакоса он не смог. Личный сотовый телефон, который контрразведчик постоянно носил при себе, не отвечал. В конспиративном офисе тоже не брали трубку. Оперативный дежурный Управления контрразведки, которому разрешалось звонить лишь в самом крайнем случае и которому Фирс не звонил еще ни разу, ответил коротко:

— Он на задании. Оставьте свой номер.

Фирс заколебался. Информация, случается, утекает из самых секретных учреждений, а когда рискуешь собственной шкурой, приходится учитывать и ничтожно малую вероятность.

— Передайте, что звонил Спрут.

На самом деле Грегорис Влакос уже возвращался с задания, но умышленно не выходил на связь, потому что операция с треском провалилась. Какой-то человек подорвался прямо на глазах возглавляемой им группы, пока они осматривали тело и обстановку, русский шпион и его пособник куда-то исчезли, на месте происшествия остались два раненых полицейских и четверо истекающих кровью неизвестных, один из которых оказался мертвым. Непосредственно руководивший задержанием инспектор Иорданидис передал в участок, что преследует скрывшегося русского, но тот полицейский, который был в сознании, сказал, что они ушли вместе.

Вот тебе и тщательно отобранный напарник! Его просветили со всех сторон: сельский парень, без семьи, без полезных связей, почти без друзей. Неудачливый служака, который должен ухватиться за возможность поправить пошатнувшуюся карьеру. Никогда не выезжавший за границу и близко не подходивший к иностранным посольствам. И все же в самый ответственный момент парень перекинулся на сторону врага! Значит, при подборе допущена ошибка…

Стальной корпус вертолета гудел и вибрировал, когда Грегорис откинулся, коснувшись головой обшивки, у него задребезжали зубы и он поспешно принял прежнее положение.

Что ж, ошибки следует исправлять. Если исчезает человек, у которого нет родственников и друзей, то его никто не разыскивает.

Пилот протянул контрразведчику наушники.

— Министр в ярости. — Голос начальника отдела с трудом воспринимался на фоне шума и грохота. — МИД уже подготовил ноту протеста России, журналистам сделаны прозрачные намеки, и вдруг все повисает в воздухе!

— Двое моих людей остались на острове и продолжают работу.

— Вы меня не поняли, Влакос. Речь не идет о работе. Вы должны дать конкретный результат, которого требуют политические интересы страны. Где этот результат?

— Результат будет, — ответил Влакос, потому что иного от него не ждали.

Тем временем озабоченный Скандалидис встречался с американским послом.

— Нас волнует вопрос о подъеме диверсионной подлодки русских, — с напором говорил он. — Необходимы материальные улики, а они уходят из рук. Будет ли оказана помощь в соответствии с договоренностями?

— О, конечно! — широко улыбаясь, отвечал посол. — У нас очень хорошие специалисты, и, насколько я знаю, они уже приступили к делу. Не волнуйтесь, эта задача не представляет для них никакой сложности!

* * *

Передвигаться с грузом на двухсотметровой глубине не так-то просто. Виндоуз и Джонсон тащили метровый поплавок, уравновешенный чугунной болванкой до нулевой плавучести, Гарднер и Томпсон несли катушку с тросом. Вес предметов практически не ощущался, но их громоздкость сковывала движения, к тому же приходилось протаскивать их сквозь вязкую водяную толщу, что требовало дополнительных затрат сил. Добравшись до СПЛ, пловцы некоторое время отдыхали, потом Томпсон отыскал на носу буксировочное кольцо и защелкнул на нём карабин катушки. Второй карабин имелся на конце троса, и Джонсон пристегнул его к поплавку. Виндоуз рывком освободил крепление балласта, поплавок рванулся вверх, разматывая трос. Завертелась катушка.

Через несколько минут, ракетой пробив поверхность моря, яркая оранжевая сигара выскочит из воды и, подняв фонтан брызг, плюхнется обратно. Мигающая лампочка и радиомаяк не дадут бую потеряться даже в кромешной тьме. Надводному кораблю останется лишь зацепить трос и лебедкой вытащить «малютку» на свет божий, завершив один из ключевых этапов операции «Посейдон».

А четверка американских пловцов уже выполнила свою работу. Вместе со шлюзованием, выходом из лодки и дорогой до СПЛ она заняла чуть больше получаса. Возвращаться предстояло налегке, и они рассчитывали, что через двадцать минут будут на месте. Но в условиях непредсказуемого риска никогда нельзя загадывать наперед.

Наблюдавшие подъем поплавка Еремеев и его товарищи испытывали пьянящую радость. Сама судьба открыла им дорогу наверх, протянув аварийный трос! Запрокинув головы, американцы провожали рвущийся сквозь водную толщу поплавок. Сейчас они уйдут — и путь свободен.

Но вдруг в желтые лучи перекрещивающихся прожекторов медленно вплыла темная масса, угрожающе планирующая на лодку-«малютку». Словно гротескная человеческая фигура: безголовое бочкообразное туловище, короткие ноги, скрюченные руки… Американцы шарахнулись в стороны, лучи беспорядочно заметались, и фигура исчезла в непроглядной черноте.

* * *

Когда трос пошел вниз, Джузеппе вдруг замолчал, резко оборвав поток ругательств. Не только потому, что ничего не мог поделать: в его неповоротливом сознании вдруг состыковались слова Марио и то, что он видел своими глазами. Военные наверху и водолазы на дне занимаются этой проклятой лодкой. Значит, правительство очень хочет достать ее! А «Фирма» пытается помешать, причем делает это, как всегда, чужими руками. Его, Джузеппе, руками!

Внезапно у Циклопа словно открылись глаза. Польстившись на пятьдесят тысяч, он оказался песчинкой между двумя жерновами. Уж лучше бы он согласился на предложение «Синдиката»! Принять в нейтральных водах контейнер с героином, отбуксировать на скутере через границу, минуя катера береговой охраны, — что может быть проще? И пятьдесят тысяч были бы у него уже давно… Но он не хотел рисковать свободой, потому что больше всего на свете боялся сгнить в тюремной камере.

И вот сейчас он стоит прямо на пороге тюрьмы! Марио прав — за взрыв лодки светит тридцать лет. А если его мина убьет водолазов, то их друзья станут мстить, спецслужбы не любят, когда гибнут их люди! Они раскопают про него все и сдадут «Синдикату», тогда ужасная смерть настигнет его прямо за решеткой… Единственный выход — снять мину, чтобы она не причинила вреда ни лодке, ни людям. Тогда удастся выкрутиться. Специальные водолазы не пойдут в свидетели, и он отделается штрафом за глубоководное погружение без разрешения властей.

Только успел Циклоп принять решение, как увидел за кварцевым стеклом мутный желтый свет, который тут же пропал. В следующее мгновение он коснулся грунта. На этот раз «посадка» была не такой мягкой, он с трудом удержался на ногах. Не отвлекаясь ни на что, двинулся к «малютке». Вот и ее борт, вот торчащий цилиндр адской машины. Манипуляторы срывались с гладкой поверхности: магнит и давление намертво приклеили механизм к корпусу лодки. Джузеппе раз за разом повторял попытки, но все они заканчивались безуспешно. Он не следил за временем и не знал, сколько из отпущенных на безопасность тридцати минут уже истекли. Если бы он схватил бомбу своими могучими лапами, то оторвал ее даже вместе с куском обшивки. Но стальной Двупалый манипулятор не позволял справиться с задачей.

По стенке цилиндра что-то ударило. Несколько фигур в серебристых американских скафандрах окружили Циклопа, пытаясь оттолкнуть от миниатюрной субмарины. Они думали, что предотвращают подрыв лодки, а Джузеппе не мог ничего объяснить.

— Я снимаю мину! Помогите мне! — широко раскрывая рот, кричал он по-английски, но звуки умирали в тесном пространстве покрытого конденсатом стального цилиндра.

Боевая подготовка «тюленей» не предусматривает схваток на двухсотметровой глубине, поэтому их действия были малоэффективны. Вначале они навалились сверху, но без точки опоры не смогли перевернуть полутонный глубинный скафандр. Томпсон в азарте несколько раз ткнул ножом в иллюминатор, так что Циклоп инстинктивно зажмурил глаза, потом капрал метнулся вверх и полоснул острой сталью по воздушному шлангу, но он для противодействия давлению был обтянут металлической лентой. Нож звякнул о верхний люк, капрал попытался нащупать резьбу, но манипулятор поймал Томпсона за башмак и отбросил в сторону. Виндоуз попробовал поднырнуть снизу, но и там ему не удалось нащупать уязвимых мест.

Наконец, Джонсон и Гарднер захватили заканчивающиеся манипуляторами цилиндры «рукавов», сковав движения Циклопа, Виндоуз забрался к нему за спину и потянул за пучок коммуникаций. Получив относительную свободу действий, Томпсон осматривал мину, пытаясь определить тип и конструкцию взрывного устройства. В это время произошел взрыв.

* * *

Подводная схватка была бестолковой и страшной. Четыре фигуры в автономных скафандрах наседали на неизвестного подводного монстра, тот медленно двигал руками, хаотично метались световые лучи, картина происходящего то высвечивалась, то пропадала, и Еремеев совершенно не понимал, с кем и из-за чего сражаются американцы. На такой глубине человека окружает столько опасностей, что выжить ему удается лишь чудом, все привыкли сохранять это чудо трепетно и осторожно, поэтому мелькание противоборствующих теней выглядело противоестественно и зловеще.

Непонятное столкновение явилось ненужным препятствием на пути к спасению, ресурс жизнеобеспечения истощался понапрасну, но российские «тюлени» сделать ничего не могли. Только наблюдать. Прожектора американцев приблизились вплотную к темной массе, и разобрать, что происходит, стало невозможно, напрасно Еремеев напрягал зрение, вглядываясь в темноту. Внезапно впереди блеснула яркая вспышка, разорвавшая вековой мрак глубины, и лейтенант ослеп. Через секунду ударная волна сбила российских пловцов с ног и разметала в стороны.

Связывающая их веревка не дала потерять друг друга. Оправившись от контузии, Еремеев, Кисляков и Ершов сошлись и сдвинули шлемы. На сетчатках привыкших к мраку глаз еще плавали отпечатки вспышки.

— Они взорвали СПЛ…

— Скорее тот, другой…

— Надо идти к американцам. Мы уже не успеем подняться с остановками…

— Посмотрим, что там осталось…

Импровизированное совещание было окончено.

Искореженный корпус СПЛ оказался сломанным пополам. В воде плавали обрывки бумаг, может быть тех, из-за которых и послали сюда группу Еремеева. Лучи прожекторов вязли в какой-то взвеси. Увидев два разорванных скафандра, офицеры поняли, что это такое.

Безголового монстра отбросило на несколько метров, он казался невредимым, но оборванный воздушный шланг ясно давал понять, что это лишь видимость благополучия. Сзади запутался в оборванном тросе еще один американец, скафандр на нем был цел и система жизнеобеспечения работала. Следов четвертого «тюленя» обнаружить не удалось.

Входной шлюз «Мурены» был открыт. Ровно семьдесят минут назад четыре подводника вышли отсюда для проведения короткой и не очень сложной операции. Сейчас в него с трудом забрались трое в точно таких же скафандрах, четвертого они занесли на руках. Когда шлюзование закончилось и, оставляя мокрые следы, четверо вышли на нижнюю палубу, их уже ждали капитан и почти все свободные от вахты члены команды.

— Слава Богу, все вернулись! — Капитан с облегчением улыбнулся. — Судя по взрыву, у вас возникли проблемы, да, ребята? А наш акустик чуть не сошел с ума: ему постоянно мерещилась русская речь…

С помощью матросов прибывшие освободились от скафандров.

— Боже мой!

Капитан и его подчиненные попятились, будто увидели перед собой морских призраков.

Глава шестая

Почти во всех городах можно встретить кирпичные башенки с решетками в верхней части — вентиляционные шахты. Прохожие обычно воспринимают их как данность, не задумываясь над тем, что же, собственно, они вентилируют. Если несмышленый, но любознательный малыш спросит у папы или бабушки, то ему расскажут про подвалы, подземные склады и овощехранилища, потому что про секретные ходы, соединявшие на случай чрезвычайных обстоятельств обкомы КПСС с воинскими частями, они и сами ничего не знают.

В Москве подобных сооружений множество, и объяснение им дается еще более простое и определенное: вентиляция метро. Если ехать из центра на Юго-Запад по проспекту Вернадского и свернуть вправо по Удальцова, то через пару сотен метров, опять-таки справа, окажется чуть отнесенная в глубину междомового пространства типичнейшая вентиляционная шахта метрополитена, настолько привычно вписавшаяся в пейзаж, что жители окрестных домов не обращают на нее никакого внимания.

Около девяти вечера, когда законопослушные граждане уже вернулись с работы, совершили вечерний моцион, выгуляли собак и заперлись в относительно безопасных квартирах, а патрули муниципальной милиции, летучие бригады ОМОНа, оперативно-поисковые группы уголовного розыска, усиленные общественниками парные наряды участковых инспекторов и экипажи патрульно-постовой службы еще не приступили к рейдам, проверке территории, оперативно-розыскным мероприятиям, отработке административных участков, неподалеку от кирпичной башенки с решеткой в верхней части и зеленой стальной дверью в торце остановились скромный «москвич» и потрепанный «пазик».

Неловко сгибаясь, из «москвича» выбрался высокий, спортивного телосложения молодой человек в армейской куртке цвета хаки без знаков различия, камуфляжных брюках, напущенных на сапоги, и шапке армейского образца. Так одеваются бывшие и действующие военнослужащие, собравшиеся на охоту, рыбалку, загородный участок и другие подобные места, где можно невзначай перепачкаться. Распрямившись, молодой человек помог выйти такой же высокой девушке в черном кожаном пальто и черных сапогах на «шпильке», которые плотно охватывали полные икры. Девушка была без головного убора, порывистый ветер трепал платиновые волосы, и она то и дело поправляла их привычным движением ладони. Любой из сотрудников Управления по безопасности специальных технических объектов легко бы узнал недавно уволенных лейтенанта Скороходова и секретаря Марину Попову.

Быстро подойдя к вентиляционной шахте, Скороходов повозился у двери и, приоткрыв ее, скрылся внутри. Марина прогуливалась взад-вперед, зябко запахнув ворот пальто. Через семь минут Скороходов вышел из черного проема и махнул рукой неизвестно кому. Впрочем, те, кому надо, увидели условный жест. Материализовавшись из темноты, четыре фигуры проскользнули в кирпичную башенку. Лениво заурчав двигателем, микроавтобус подъехал вплотную, и еще одна затянутая в камуфляж четверка сноровисто перегрузила в шахту несколько объемистых рюкзаков и тяжелых брезентовых сумок, после чего последовала за первой.

«Пазик» отъехал, «москвич», помигав фарами, тоже покатился по улице, оставив на тротуаре Терлоева и Бузуртанова. Они подошли к Скороходову и Поповой. Тут же на световой сигнал «москвича» подкатил огромный джип с тонированными стеклами.

— Я вам верю, поэтому заплачу вперед. — Ильяс извлек из внутреннего кармана пачку перетянутых черной аптекарской резинкой стодолларовых купюр. Каждые девять ассигнаций были вложены в согнутую десятую. — Считайте!

Скороходов провел пальцами по торцу пачки. Согнутых купюр было двадцать.

— Ладно, чего считать!

Он протянул деньги девушке, та тут же спрятала пачку во внутренний карман.

— Иди домой, я буду к утру.

Из джипа ловко выскочил Волк и открыл дверцу Магомету Тепкоеву. Последним из машины вылез Лечи. Не обращая внимания на женщину, прибывшие поздоровались с мужчинами за руку.

— Все готово? — спросил Тепкоев.

— Готово, — кивнул Ильяс. — Ребята уже там, консервы, фонари и все остальное — тоже.

— Пойдем посмотрим, так ли это интересно…

Шестеро мужчин по очереди вошли в сооружение, где, казалось, и трое не смогут разместиться. Дверь закрылась. Постояв еще несколько минут, Попова повернулась и, подняв воротник, пошла в сторону освещенного проспекта. «Шпильки» звонко цокали об асфальт.

— Марина!

Она обернулась.

Ильяс стоял у открытой двери и размахивал руками.

— Иди сюда!

После секундного раздумья она подошла к своему давнему приятелю.

— Твой парень ногу подвернул. — Ильяс поцокал языком. — Придется без него идти. Он показал куда, но мы заблудиться боимся. Может быть, ты проводишь?

— Придумал! Я там вообще никогда не была!

— А-а-а-а… Ну, тогда ладно. Забирай его, мы сами попробуем.

Пропустив девушку вперед, Бузуртанов осмотрелся и зашел следом. Стальная дверь тяжело захлопнулась.

* * *

— Как думаете, почему они колокол убрали? — Кисляков обвел товарищей беспокойным взглядом. — И лодку взорвали… Кто? Зачем? Нам когда задачу ставили, о таком не предупреждали!

Ершов вздохнул.

— Недаром у меня дурное предчувствие было! Может, нас еще тогда американцам продали… А сейчас торжественно хоронят, да слова жалостливые говорят…

— А на кой нас американцам продавать? — пожал плечами Еремеев. — У них своих хватает. Да это и никак не спланируешь…

— Как думаете, поверили американцы, что не мы лодку взорвали? — с тем же беспокойством спросил Кисляков. У него явно сдавали нервы, и он нуждался в утешении. Но утешить товарища было нечем.

Российские «тюлени» уже сутки были заперты в одной из кают. Их хорошо кормили, никто из экипажа не проявлял явной враждебности, но отчуждение и подозрительность присутствовали. Все трое прекрасно понимали: расстояние до смерти равно толщине внешней обшивки «Мурены».

— Наверное, поверили. Иначе уже утопили бы. За трех своих-то…

Джерри Виндоуз пришел в сознание довольно быстро. Нередко следствием контузий является выпадение памяти, но на этот раз, к счастью, такого не произошло. Он детально помнил все происшедшее. Выполненное задание, чувство облегчения, внезапно свалившийся сверху водолаз в жестком глубоководном скафандре, мина, бестолковая схватка, взрыв… Джерри обошел пришельца сзади, и громоздкий цилиндр устаревшего скафандра спас ему жизнь. Но кто это был? И откуда взялись на шестисотфутовой глубине русские в американских, скафандрах? Неужели их действительно бросили свои? Или допрашивающий их офицер безопасности плохо понял путаную историю на чужом языке?

Будто уловив его мысли, в каюту вошел сам Стоун. Он оправдывал фамилию[28]— округлый и твердый как кремень, темное гранитное лицо, острые щебенки глаз, жесткие усы — словно мох на скале.

— Мне приказано взаимодействовать с тобой, — без предисловий начал он. — Да здесь больше и не с кем. Так что давай все обмозгуем.

Стоун откинул мягкое полукруглое сиденье, прижатое к стальной, задрапированной светло-зеленым пластиком переборке, тяжело опустился на него и с видимым облегчением вытянул ноги.

— Только сменился с вахты, — пояснил он. — Для меня это не обязательно, но не хочется выглядеть белой вороной. Я работаю вместе с командой, ем с ними за одним столом, словом, стараюсь быть одним из них. И все же когда надо сделать говенную работу, то все поворачиваются ко мне и ждут. Ты понял? Люди, с которыми я стою плечом к плечу, презирают меня!

Офицер безопасности усмехнулся.

— Впрочем, ты меня должен хорошо понимать. Потому что мы оба занимаемся дерьмовым делом. Да и эти русские такие же. Я бы с удовольствием надрался с ними до чертиков и поговорил за жизнь… Но им не повезло.

Стоун отстегнул нагрудный карман синего комбинезона, над которым была пришита табличка с его фамилией.

— А может, и правильно, что презирают. Ведь им не шлют таких радиограмм.

Он протянул несколько плотных бумажных прямоугольников. Джерри показалось, что офицер безопасности пьян.

«Строго конфиденциально.

Главный штаб ВМС.

При проведении операции „Посейдон“ водолазом неустановленной принадлежности взорван подлежащий подъему объект. Прикомандированные Джонсон, Гарднер и Томпсон погибли, Виндоуз контужен. На борту „Мурены“ случайно оказались трое русских из специальных Военно-Морских Сил, также выполнявших задание, связанное с объектом. Фамилии и номер части назвать отказались. По словам Виндоуза, к взрыву они отношения не имеют. Русские использовали совершенно секретные скафандры ВМС США „Отшельник“. Источник их происхождения пользователям неизвестен.

Поджер».

«Строго конфиденциально.

„Мурена“, Поджеру.

По прочтении сжечь.

Во избежание расшифровки операции „Посейдон“ посторонние люди должны быть удалены с борта со стопроцентным предотвращением огласки факта нашей активности в Эгейском море.

Начальник Средиземноморского направления Главштаба ВМС полковник Балбрайт».

«Строго конфиденциально.

Главный штаб ВМС,

контр-адмиралу О’Рэйли.

В связи с отказом капитана „Мурены“ принимать какое-либо участие в акции выполнить указание полковника Балбрайта не представляется возможным. Вышеназванное указание вызывает сомнения и в смысле соответствия его законам США. Прошу четких инструкций.

Поджер».

«Строго конфиденциально.

„Мурена“, Поджеру.

По прочтении сжечь.

Военно-политические интересы США требуют безоговорочного выполнения предыдущего указания. По согласованию с Объединенным командованием специальными операциями вам надлежит привлечь к акции лейтенанта Виндоуза, имеющего опыт проведения подобных операций. Напоминаю, что „Мурена“ находится на боевом задании со всеми вытекающими из этого факта последствиями.

Начальник Главштаба ВМС контр-адмирал О'Рэйли».

— Они там совсем с ума посходили! Какой опыт?! Я никогда не топил безоружных людей. Да еще тех, которые спасли мне жизнь!

Скомкав, Виндоуз отшвырнул бланк шифрограммы.

— Значит, топил других…

Щелкнув зажигалкой, Поджер подпалил радиограмму и, ловко перехватывая пальцами, направлял пламя, пока в руке не остался черный столбик плотного пепла, который он размял в чашке с недопитым Виндоузом чаем.

— А для опыта нет разницы, кого топить. Так что давай обмозгуем. Видел, кто подписал последний приказ? То-то… На этом уровне шутить не любят. И намек на боевое задание сделан неспроста. Знаешь, чем пахнет «отказ от выполнения приказа в боевых условиях»?

Психологи считают, что светло-зеленый цвет успокаивает и сглаживает возникающие психологические напряжения. Но сейчас Джерри, наоборот, с раздражением рассматривал облицовочный пластик, маскирующий шероховатую, покрытую рядами заклепок железную стену. Можно спрятать некрасивость стальных переборок, но неистребимый запах железа неуничтожим, он пропитывает все внутреннее пространство субмарины — узкие лабиринты коридоров, автономные саркофаги отсеков, тесные, только для старших офицеров, каюты. Он намертво въедается в одежду, и вернувшийся из дальнего похода подводник, даже отмывшись и переодевшись, ощущает его несколько недель.

Попытка спрятать то, что скрыть невозможно, и вызывала раздражение «тюленя». Там, наверху, его считают убийцей. Хотя само слово «убийство» в шифровках не называется, они пронизаны цинизмом и пренебрежением к человеческой жизни. Причем адмиралы и полковники, не видевшие его ни разу, уверены, что он не моргнув глазом прикончит оказавшихся в беспомощном положении русских. Так же, как уверены, что гибель Генри, Боба и Дика оправдана «военно-политическими интересами США»…

— Что скажешь? — Поджер расправился со второй подлежащей сожжению радиограммой и вытирал платком черные пальцы.

— За тройное убийство положен электрический стул!

— Убийство?.

— Хладнокровное предумышленное убийство, совершенное по сговору, с заранее обдуманными намерениями и в отношении беспомощных лиц. Присяжные будут единодушны.

Поджер молчал, и по его лицу нельзя было понять, о чем он думает. Наконец гранитную поверхность рассекла трещина улыбки.

— Первый раз встречаю такого совестливого «тюленя». Тебя, видно, здорово шарахнуло взрывом!

Джерри задумался. Действительно, ничего подобного раньше не приходило ему в голову. Правда, до сих пор от него и не требовали ничего подобного.

— Мне это тоже не по душе. Не то чтобы я был слишком сентиментальным, но эти парни ни в чем не виноваты. Они такие же, как мы, и их тоже подставили свои.

Виндоуз ощутил прилив симпатии к каменному человеку. Но тот тут же нейтрализовал теплое чувство.

— И потом, как это исполнить технически? Стрельба исключена, а это видавшие виды, крепкие и отчаянные парни, вряд ли они станут выходить по одному… А выносить? Даже если в мешках — столько посторонних глаз, и всем все ясно… Будут потом шарахаться, как от людоеда!

— Можно передушить удавками и разрезать на кусочки, — мрачно пошутил Джерри.

— В принципе можно, — вполне серьезно сказал Поджер и надолго задумался. — Так что ты предлагаешь?

— Точно исполнить приказ.

— Вот так? — удивился офицер безопасности. — Зачем же ты морочил мне яйца? — И сразу же деловито перешел к практической стороне дела. — С ножами, да? Двое против троих, но если неожиданно начать… И выбросить через выходной шлюз, на нижней палубе никто не увидит…

— Мне кажется, мистер Поджер, что вы превратно толкуете распоряжения высшего начальства, — холодно сказал Виндоуз. — В шифрограмме предлагается удалить с борта посторонних, и только! Ни про какие убийства с заметанием следов там не говорится.

— А как же ты на сто процентов заставишь их молчать? — Поджер явно был сбит с толку.

— Очень просто. Мы возьмем с них расписку!

— Расписку? — Поджер с принуждением рассмеялся. — Ты хитрый парень! Хотя… Действительно, придраться к нашим действиям будет трудновато…

Он явно испытывал неловкость.

Когда все было подготовлено, Джерри зашел в каюту к русским. Три пары глаз настороженно уставились на него.

— Привет, — сказал он по-русски.

— Hello, — ответил Еремеев.

Боевые пловцы любых армий изучают язык вероятного противника, поэтому они могли понимать друг друга. Правда, словарный запас необходимого минимума довольно специфичен, в памяти то и дело всплывали фразы: «Не стрелять, сопротивление бесполезно!», «Сдавайтесь, вы окружены!», «Корабль заминирован, всем прыгать в воду!», «Где твой командир?» Приходилось напрягаться, вспоминая раздел «Бытовое и деловое общение».

— Нашим начальникам не нравятся посторонние люди на борту, — мешая русские и английские слова, сказал Виндоуз. — Они хотели отправить вас на дно!

Для большей наглядности он чиркнул ладонью по кадыку.

Кисляков издал неопределенный горловой звук.

— Но я этого не хочу. И другие не хотят. Мы дадим вам шлюпку и три аварийных запаса. Кроме того, я передам ваши координаты на волне бедствия. Это очень мало, но больше я не могу ничего для вас сделать.

Восьмиместная резиновая шлюпка прыгала на волнах и с шуршанием терлась о стальной борт «Мурены». Квадратные упаковки аварийного запаса занимали почти все свободное место, они давали возможность продержаться до десяти дней, если другие случайности, которыми изобилуют подобные путешествия, не сведут этот срок на нет. На всякий случай Виндоуз, незаметно от Поджера, сунул в одну из коробок похожий на мясорубку подводный револьвер Барра.

— Храни вас Бог…

Джерри оттолкнул шлюпку, и в этот момент перехватил неприязненный взгляд капитана.

— Убить можно разными способами, ведь правда? — не скрывая презрения, спросил тот.

Зашипел вытесняемый из балластных цистерн воздух, и «Мурена» медленно, как перегруженный лифт, пошла вниз, оставляя вокруг корпуса тысячи пузырьков. Вот скрылась рубка, побежали по воде и постепенно сгладились концентрические круги. Трое в шлюпке остались один на один с морем.

— Повезло, что удалось уцелеть. — Еремеев глубоко вдохнул просоленный свежий воздух и принялся ставить парус.

— Надолго ли? — ни к кому не обращаясь, спросил Кисляков.

Но на этот вопрос никто не мог ответить.

* * *

В вентиляционной шахте было темно, из прямоугольного провала в полу ощутимо тянуло сыростью. Марина поежилась.

— Там лестница, сейчас я посвечу, — сказал Ильяс. Тут же раздался тяжелый удар захлопнувшейся двери и короткий лязг запирающего механизма. Девушка вздрогнула. Если им сейчас уходить, то зачем запирать дверь?

— Спускайся. — Голос Ильяса оставался совершенно спокойным. Луч фонаря высветил уходящие вниз железные ступени.

Марина замешкалась, охваченная тревожными предчувствиями. Их с Василием хитрость состояла в том, что они разделяются — она уносит деньги и дожидается живого и здорового жениха, а в случае чего поднимает шум. Теперь же они оба под контролем Бузуртанова и его друзей. Случайность ли это? Или контрхитрость?

— А где Василий? — спросила она, стараясь не выказать волнения.

— Там, внизу, сейчас сама увидишь. — Ильяс коснулся напряженной спины — то ли погладил, то ли подтолкнул.

Сапоги на высоких «шпильках» не самая подходящая обувь для крутой лестницы, все внимание Поповой сосредоточилось на том, чтобы не упасть. Перемежаясь узкими площадками, марши меняли направление, пучок света прыгал по замыкающим пространство бетонным плитам. Все это напоминало пешеходную лестницу высотного здания. И спускались они с этажа эдак восьмого.

Наконец «шпильки» коснулись ровного бетонного пола, и Марина почувствовала себя увереннее. Но ненадолго. Четыре плохо различимые в сумраке фигуры направили на нее [фонари, освещая волосы, лицо, ноги… Пятна света, словно липкие пальцы, бегали по телу, будто стараясь заглянуть под одежду.

— Хорошую бабу привел! — За гортанным возгласом последовал одобрительный гогот четырех глоток.

Ильяс угрожающе крикнул что-то непонятное, и гогот смолк. Фонари развернулись и, уперевшись в бетонные плиты пола, двинулись по идущему под уклон туннелю.

— Где Вася? — севшим голосом тихо спросила девушка.

— Там, впереди. — Ильяс обнял ее за плечи, увлекая вперед. — С ним все в порядке. Просто наш старший хочет, чтобы ты рассказала ему про эту бомбу подробней.

— Я же тебе уже рассказывала!

— Он хочет сам разобраться. Ведь отсюда до Кремля далеко, да? Как же тогда достанет? Может, еще что-то спросит. Тебе же не трудно ответить!

Объяснение было правдоподобным, но Марина в него не поверила. Впрочем, деваться было некуда. Она молчала, и Бузуртанов шел молча. От него исходило тяжелое биополе. Видно, и мысли были недобрыми.

Ильяса действительно обременяли тяжелые раздумья. Ему не нравилось то, что должно было произойти. Во-первых, он обещал девчонке, что все будет нормально. Во-вторых, она ему не чужая, в сердце осталось теплое чувство, которого он не испытывал к другим «дыркам». В-третьих, именно ее информация помогла примириться со своими.

Но Магомет тоже прав: в таком серьезном деле свидетелей быть не должно…

До расстрела у «Агата» он бы мог попросить Магомета найти компромисс: отправить девчонку за границу или на родину в какое-нибудь горное село, пусть поживет с годик, пока все утрясется… Но сейчас отношения между ними только-только восстанавливаются и перечить никак нельзя! И с ребятами конфликтовать нежелательно, если ее просто пристрелить, они недовольны останутся, им забаву подавай… А девке лишние муки…

Ильяс Бузуртанов имел на душе немало грехов, но никогда не давал им оценку, да и вообще не задумывался ни над чем. Что сделано, то сделано — думай, не думай. Сейчас он первый раз копался в себе.

«Еще подумает, что я из-за денег, — обожгла внезапная мысль. — Из-за паршивых двадцати тысяч! Да, так и подумает…» Ему стало нестерпимо стыдно, как тогда, за оскверненным столом в ресторане.

Скороходов в то же самое время думал о Марине. Уже, наверное, добралась до дома, поставила чайник, забралась с ногами на тахту, закуталась в плед. В квартире холодновато, надо будет стояки заменить, да и в комнате ремонт сделать, благо деньги теперь есть. Можно и свадьбу хорошую сыграть, и за границу съездить. Нет, за границу лет пять не выпустят, у него допуск высокой формы, сколько расписок давал… Правда, главный секрет он уже продал… Наполовину: деньги взял, а место еще не показал. Хотя до него меньше километра осталось…

По бокам и сзади шли сопровождающие, на миг лейтенанту показалось, что его конвоируют. Маринка сказала, что ее знакомый — бизнесмен, а торговля ураном — это выгодный бизнес, хотя и противозаконный. Но кто сейчас законно зарабатывает деньги? И все же… Рожи у этой публики явно бандитские, тут уже не бизнесом пахнет… Может, зря вообще все это затеяли? Одно дело, если выпотрошат заряд и продадут за границу, а совсем другое, если погрузят в самолет и сбросят, где захотят! На такое он ни за какие деньги не пойдет… Или уже пошел? Он ведь не спрашивал, для каких целей им нужна бомба. И его не заверяли, что исключительно для благотворительных. И все же противно.

Конечно, Дронов негодяй, а Кирей — полный дегенерат, ему есть за что на них обижаться. Но ими Система не заканчивается и не на них держится. И присягу он давал не им. И товарищей у него в Системе хватает, а с бандитами в роду Скороходовых никто никогда не якшался. Так, может, ну их в задницу, эти двадцать тысяч? Руки, ноги, мускулы, специальные знания, опыт — все есть! Сейчас в любую солидную фирму его на полторы-две тысячи баксов без вопросов возьмут… Зато перед совестью, перед товарищами чистым останется и предателем не станет!

Только как из всего этого выпутаться? Не скажешь же этим рожам: мол, извиняйте, ребятки, я передумал, пойдем обратно, а деньги я вам завтра принесу… Сразу же прикончат, и никакие приемы рукопашного боя не помогут! Да и к Маринке тут же нагрянут деньги забирать, а там еще неизвестно что удумают…

Лейтенант резко остановился, идущий сзади ткнулся ему в спину.

— Эй, что стал, а? — враждебно спросил голос с сильным кавказским акцентом, и Скороходов вдруг понял, что судьба его решена однозначно, независимо от того, выполнит он свои обязательства или нет.

— Вспоминаю, куда идти…

Туннель разделялся на три рукава. Налево шел низкий и узкий ход с блестящими от стекающей воды стенами, направо — круглая бетонная труба двухметрового диаметра.

— А то можно в такие места забраться, что обратно дороги не будет…

— Вспоминай, дорогой, вспоминай, спешить некуда, — раздался другой голос, важный и снисходительный.

До нужного места было рукой подать. Двести метров по трубе и налево. Но лейтенант стоял в задумчивости. Он передумал продаваться. И сейчас лихорадочно искал выход из положения. Его специально учили действовать в экстремальных ситуациях, побеждать превосходящего в силах противника, уходить от преследования. Он не знал досконально систему подземных спецкоммуникаций, но имел о них общее представление. Словом, шансы у него были. Оставалось избрать тактику действий.

— Кажется, сюда. — Он посветил в мокрый ход. Лезть туда никому, конечно, не захочется. Потом посомневаться насчет трубы, а по ней тоже идти — замучаешься, и наконец, мотивированно выбрать ровный и сухой путь. А там видно будет… — Или сюда? — Луч фонаря переметнулся в бетонный круг.

Сзади послышались шаги, голоса, Скороходов невольно обернулся и увидел приближающиеся пятна света.

— Кто это там? — непонятно у кого спросил он.

— Не волнуйся, дорогой, это наши, — успокоил тот же вальяжный голос. — Ты думай, вспоминай!

— Вася, ты здесь? Вася!

Марина! Зачем она сюда пошла?!

— Здесь, здесь, — как можно спокойней сказал лейтенант.

Растолкав осязаемую, настороженно дышащую темноту, девушка прижалась к нему, обхватила за шею, несколько раз поцеловала в щеки. Прикосновение хорошо знакомого тела, теплый будоражащий запах мгновенно испарили решимость и готовность рискнуть. Обратного хода теперь не было.

— Точно, сюда!

Взяв Марину за руку, он шагнул в трубу. Идти здесь можно было только гуськом, и он подумал, что один автомат с подствольным прожектором сделал бы эту трубу непроходимой. Да и без прожектора тоже… Но у него не было ни автомата, ни пистолета, только большой складной нож, который он постоянно носил при себе. Осторожно ступая по вогнутой бетонной поверхности, он подумал, что Марине в ее сапогах очень трудно удерживать равновесие, и, протянув назад свободную руку, попытался ее поддержать.

— Ничего, я сама…

Здесь было тепло и сухо, такие места любят пауки… Скороходов резко вскинул фонарь. Обслуживавший спец-коммуникации капитан Васильев рассказывал, что однажды наткнулся на чудовищную паутину — каждая нить толщиной с хорошую веревку. Каких же размеров должен быть ее хозяин? Бр-р-р… Но если бы можно было заменить идущих сзади головорезов на одного, пусть и огромного, паука — он бы без колебаний согласился!

Труба прервалась широким и высоким квадратным коридором. Теперь близко.

И действительно, вскоре они наткнулись на плохо замаскированные следы недавних работ: кучки засохшего цемента, перепачканные доски от опалубки, два лома, лопаты…

— Светите все на пол! — скомандовал Скороходов, разметая подошвой сапога слой цементной пыли. И почти сразу увидел шов. — Вот она!

Фонари образовали круг, лучи освещали замурованный ход метрового диаметра.

— Бетон здесь толстый? — деловито спросил бывший вальяжный голос. Сейчас в нем ощущалась лишь напряженность и сосредоточенкость.

— Полметра, может, немного больше. Потом доски, а за ними проход в земле. Если не завалило…

— Что скажешь, Медведь?

— Пусть просверлят три шурфа по пятнадцать сантиметров. Я расколю замуровку, а внизу ничего не шелохнется.

— Ладно. Лечи, командуй!

Бывший вальяжный, а ныне сосредоточенный голос принадлежал Магомету Тепкоеву.

— Где тут наша красавица со своим богатырем? — почти добродушно спросил он.

Волк мгновенно направил свет в лица лейтенанта и прижавшейся к нему девушки. Дружески похлопав Скороходова по плечу и улыбнувшись Марине, Магомет отвел их в сторону и минут двадцать задавал подробные вопросы, выясняя все, что они знали о проданном товаре. Когда знания были исчерпаны, Тепкоев махнул рукой.

— Ничего, самых лучших специалистов найдем. Есть, пить всем надо… — И снова переключился на практическую сторону дела: — Ну, что там у тебя, Медведь?

— Сейчас зажгу. Отойдите подальше…

Дышащая, жующая жвачку, переговаривающаяся, щелкающая оружием и чем-то булькающая темнота хлынула по квадратному коридору, гоня перед собой переплетающиеся лучи фонарей. В наступившей сумятице кто-то потянул Марину за локоть.

— Уходи, если хочешь жить, а то будет поздно, — прошептал на ухо Ильяс. От него пахло коньяком, Марина вспомнила, что Бузуртанов всегда носил плоскую серебряную фляжку.

Сзади глухо ударило. Воздушная волна наполнила туннель цементной пылью. Скороходов открыл нож. Он приметил, что одна из черных теней постоянно держится у него за спиной, время от времени посвечивая в лицо. Он никогда не убивал по-настоящему, хотя его этому учили и в ходе практических занятий он десятки раз расправлялся с силуэтами на мишенях, чучелами и манекенами. В зале психологического тренинга купленная за границей кукла при ножевом ударе издавала жалобные крики и брызгала теплой красной жидкостью. Он прошел и это испытание, хотя один из сокурсников, бестрепетно протыкавший холодные манекены, здесь упал в обморок. Парня не отчислили: мол, времена не те, чтобы кровь на каждом шагу лить, нужны штабники, аналитики, да и оперативный состав не каждый день ножом работает. Но, предупредил инструктор, боевых ситуаций избегай, особенно при плотном контакте. Хотя, задумчиво добавил он, никогда не знаешь, как оно выйдет: тренировки — одно, а жизнь — совсем другое!

Возбужденно гомоня, кашляя, чихая и отплевываясь, все рванули обратно, чтобы взглянуть на цель сложной подземной экспедиции. Лейтенант придержал Марину за руку, они отстали. До бетонной трубы оставалось несколько десятков метров.

— Давай, иды. — Черная тень на свою беду не поспешила за остальными. — А то потэряешся!

Раздался утробный смех, что-то железное ткнуло лейтенанта в спину.

Скороходов послушно сделал несколько шагов и, быстро пригнувшись, нырнул назад. Конвоир явно не ожидал такого оборота и не был готов к ответным действиям. Лейтенант беспрепятственно проскочил к нему за спину, локтевым сгибом левой руки намертво захватил горло, перекрывая выход воздуху и любым звукам, а правой вогнал клинок в область почки. Правильный удар вызывает мгновенную смерть, но сейчас он ударил неправильно: мускулистое тело выгнулось, напряглось, пытаясь освободиться, руки метнулись вверх, стараясь захватить Скороходова за голову.

Лейтенант знал, что это скоро кончится.

«Кукла, кукла, кукла», — твердил он про себя, глубже втыкая нож и ощущая обильно бегущую по руке теплую жидкость. Еще несколько конвульсий, и тяжелое тело безвольно обвисло. Он разжал захват, и убитый гулко шлепнулся на бетон. На тренировках полагалось вытащить оружие, но в реальной ситуации это не удалось: нож вошел в рану почти со всей рукоятью.

— Посвети, — хрипло выдохнул он.

Марина подняла один из продолжавших светить фонарей. Не думая, Скороходов обыскал убитого. Это действовали рефлексы, заложенные на многочисленных тренировках. «Оружие, средства выживания, документы, карты, личный жетон…» — пульсировало в мозгу, и он добросовестно обшаривал одежду, искал потайные карманы, пока не включилось сознание и не подсказало, что ни карт, ни личного жетона найти не удастся. Зато он взял автомат «АКМС-74У» с запасным магазином, почти полную армейскую фляжку и завернутую в тряпицу пищу с острым рыбным запахом.

— Бежим, быстрее! — Подхватив второй фонарь, он кинулся к бетонной трубе, у ее жерла остановился и пропустил вперед Марину, а сам, выключив свет, вслушивался в темноту, направив ствол в сторону возможной погони. Но погони не было, и лейтенант нырнул в круглое жерло. Больше всего ему хотелось добраться до мокрого коридора и отмыть руки, отстирать одежду, умыться… И немедленно наверх, на поверхность, и — прочь из Москвы!

Но они прошли уже больше двухсот метров, а труба все не заканчивалась… И еще столько же, и еще… Наконец он понял, что перепутал направление. Для возвращения назад следовало свернуть в правый срез трубы, а они пошли в левый. И куда выведет их этот путь, знал только Господь Бог.

В квадратном туннеле беглецов пока не хватились. Люди Тепкоева, сменяя друг друга, били ломами в остатки бетонной пробки и выбрасывали из открывающегося прохода отколотые куски. Наконец показались доски, с ними справились совсем быстро. В полого уходящем вниз метровом ходе лежала обычная железная бочка, из нее тянулся под землю толстый жгут кабелей, проводов и жил. Бочку осторожно извлекли из узкого лаза. В ней находился пульт управления, покрытый десятком лампочек, тумблеров, кнопок и рычажков. И хотя Магомет ничего не понял в этом нагромождении, но, взяв прибор в руки, он ощутил такую же силу и могущество, как когда развернул обтянутую гипсом руку с наганом в сторону Энвера Пашаева. Нет, теперь могущество было вообще беспредельным. Потому что на этот раз под прицелом была вся Москва, а может быть, и вся Россия.

* * *

Вопросы, которые задавал ведущий, были нетрудными и давали возможность продемонстрировать глубокие знания права, замечательные личностные качества, щедрость и сопереживание чужому горю. Как в теннисе, где легкая подача позволяет блеснуть мастерским ударом. Конечно, столь умелое ассистирование хорошо оплачивалось.

— Скажите, Сергей Петрович… — Ведущий наморщил лоб, как будто только что нашел самый нужный и важный вопрос. — Вас что-нибудь потрясает? Вы очень уравновешенный и много повидавший человек, но есть ли вещи, которые ранят вас в самую душу?

Респектабельный сорокалетний мужчина забрал в горсть подбородок и задумался. Властное лицо опечалилось.

— Совсем недавно я был потрясен до глубины души. Бандиты зверски убили капитана милиции Шерстобитова. Они пытали его, резали на куски, а потом… — хорошо поставленный голос дрогнул, — …потом отрезали голову! Вы представляете, отрезали голову! Только за то, что капитан честно нес свою нелегкую службу! Зверье!

Сергей Петрович в сердцах хотел ударить по столу кулаком, и телезрители бы его поняли, но сдержался: как-никак вся Россия смотрит. И эту сдержанность, умение владеть собой, контролировать эмоции зрители тоже оценили.

— Убийц нашли? — с надеждой спросил заскорбевший адекватно услышанному ведущий.

— Пока нет. У капитана было много врагов… Лично я сделал все, что мог: наш фонд выделил три миллиона рублей на памятник, помощь близким… Зарплата у милиционеров небогатая, а у него осталась престарелая мама и две сестренки…

— Это благородный шаг.

— Ну что вы! Я понимаю, что почти ничего не сделал. Но если меня изберут в Государственную думу, возможностей будет побольше. Ведь наша беда в нехватке хороших законов! Этому делу я и намерен отдать все силы.

Ведущий взбодрился.

— Сергей Петрович, нехорошо заканчивать разговор печальной нотой. Вы могли бы привести пример торжества закона, высокопрофессиональной работы наших сыщиков?

Гость поправил узел красивого бордового галстука.

— К счастью, такие примеры есть. Совсем недавно была разоблачена преступная бандитская группа, на счету которой множество разбоев, увечий, убийств. Некая девица заманивала доверчивых гостей столицы, а два ее сообщника убивали или калечили их. Но преступников взяли буквально на моих глазах, при этом спасли молодого морского офицера. Он как раз получил новое назначение, собирался к месту службы, такой, знаете, полный надежд, планов, задумок. А все могло закончиться в один миг! Я попенял ему за неосмотрительность, но кто в молодости не делал ошибок? А парень оказался замечательный, мы с ним даже подружились.

— Получается, что вы участвовали в этой операции? — восхитился ведущий.

Сергей Петрович чуть помедлил с ответом.

— Нет, я оказался там случайно. А проводил задержание майор Лисогрузов, настоящий профессионал своего дела. Но такие люди неудобны, и вот результат — начальство постоянно придирается к нему, связывает руки, устанавливает мелочную опеку…

— Бандиты не оказали сопротивления? — Ведущий прервал рекламирование неизвестного Лисогрузова. Сегодня не он герой дня.

— Конечно, оказали! А когда убедились, что уйти не удастся, то один раскроил голову другому, чтобы убрать свидетеля.

— Ну и нравы! За двадцать лет практической работы вы, наверное, хорошо их изучили?

— Смею думать, что неплохо. Я ведь служил и в прокуратуре, и в милиции, даже немного в суде…

— А чем вы увлекаетесь в свободное время? Ну например, куда вы поедете после передачи?

Это был единственный экспромт в интервью, но и на этот раз подача оказалась удачной.

— В Большой театр.

Лучшую концовку трудно придумать!

— К сожалению, наше время истекло. — Ведущий сахарно улыбнулся. — Напоминаю, что у нас в гостях был председатель правления фонда «Правопорядок» Сергей Петрович Калядов. Поскольку Сергей Петрович баллотируется в Государственную думу, вы можете поддержать его своими голосами. И тогда у нас будет гораздо больше положительных примеров, чем трагических историй!

Красный глазок телекамеры потух. Сергей Петрович облегченно вздохнул и провел платком по лицу, оставив на чистой ткани мазки грима.

— Черт, совсем забыл про этот маскарад! Давайте быстрей, друзья, я действительно тороплюсь.

Сразу две молоденькие гримерши подскочили к гостю с ватными тампончиками в руках.

— А вы правда едете в театр? — защебетали они. — Или это завлекалочка для зрителя?

— Правда, девчонки, — устало отозвался он. — Я всегда говорю правду. Или почти всегда.

Сергей Петрович чуть не опоздал, что явилось бы грубым нарушением этикета. Хорошо, гаишная машина сопровождения с сиреной и мигающим маячком помогла пробиться сквозь пробки и светофоры. На площади перед входом в толпе жаждущих «лишнего билетика» бросались в глаза «качки» со свинцовыми глазами, совершенно не похожие на театралов. По схеме расположения и манере поведения они напоминали похожих друг на друга молодых людей, которые во время демонстраций застойных времен наводняли Красную площадь в районе Мавзолея. Правда, те были строже одеты и держались куда сдержаннее. Калядов двигался, как эсминец в сопровождении катеров-«охотников»: спереди и сзади его прикрывали массивные фигуры телохранителей. Цепочка заграждения среагировала — по ней пробежало напряжение, но сработала безошибочная система распознавания «свой-чужой» и напряжение тут же спало, как будто чья-то невидимая рука выключила рубильник.

Сергей Петрович вошел в вестибюль со вторым звонком, но направился не к залу, а в служебные коридоры. Вдоль стен на вынесенных откуда-то стульях сидели хорошо знакомые личные телохранители, по лицам и количеству Координатор понял, что все уже собрались.

И точно. На потертом плюшевом диванчике грузно развалился Поплавский с чем-то напоминающим электронную игру в руках. У окна с отрешенным видом стоял Тепкоев, он явно находился в глубокой задумчивости. Мэр что-то тихо говорил в трубку спутникового телефона и одновременно поглаживал свежевыбритую голову. Спикер верхней палаты парламента Норейко, великий и простой, вел светскую беседу с управляющим делами администрации Самого. Спикер ослепительно улыбался, несмотря на изрядную потасканность, он все еще считался красавчиком и держался всегда так, как будто с его именем не было связано пяток крупных и полтора десятка мелких скандалов. Управляющий, как и положено серому кардиналу, имел невзрачную внешность и выразительное прозвище, которое произносили шепотом и с оглядкой: «Кукловод».

Рассмотреть остальных Координатор не успел: Поплавский поймал его за рукав и усадил рядом с собой.

— Сколько тебе стоила эта передача, дружок?

Сергей Петрович увидел, что директор «Города» держит не электронную игру, а миниатюрный цветной телевизор с крохотным экраном.

— Ничего не стоила. — Координатор изобразил удивление. — Пригласили, я и пошел.

— Такое тоже бывает, — согласился Поплавский. — Только тогда этот шакал спросил бы у тебя: а правда, что ваш галстук стоит сто долларов? А из прокуратуры вас выперли по компрометирующим основаниям? А из милиции в связи с возбуждением уголовного дела? А через ваш фонд отмываются грязные деньги? — Он довольно улыбался, хотя тому, кто мало знал этого человека, чуть приподнявшиеся уголки губ ничего бы не сказали. — Но в целом ты прав: тысяча долларов и хороший обед в «Арагви» — это почти ничего, тут я с тобой согласен.

«Откуда он знает, старый черт?» — мелькнула всполошенная мысль, но тут же Сергей Петрович понял, что речь идет не о самой большой тайне в жизни. А старик любит показывать осведомленность и никогда не упускает такую возможность.

— От вас ничего не скроешь, Семен Исаевич… — Уголки морщинистых губ приподнялись еще сильнее. — Но я тоже кое-что знаю. — Координатор склонился к поросшему седыми волосами уху. — Сегодня военная прокуратура прекратила дело против людей Коржова. Якобы они действовали правильно и законно! А Коржов обрадовался и заявил, что скоро вас в пыль сотрет. Какой наглец, верно?

Губы вытянулись в тонкую линию. Конечно, для Поплавского это не новость, но лишний раз услышать о своем поражении от постороннего всегда неприятно.

— Ладно, хватит болтать. Ты мне лучше расскажи про того симпатичного морячка. Горилла, которую ты расхвалил на всю Россию, вытащила его из-под ножа, а ты взял его на крючок. Так?

«Кто-то из своих дует, — подумал Сергей Петрович. — Какая же сволочь?»

— Так? — переспросил Поплавский, и это означало, что он придает большое значение как вопросу, так и ответу на него.

— Так.

— Он подводник, командир базы подлодок. Так?

— Нет, — скрывая злорадство, сказал Координатор. — Вам передают искаженную информацию. Лучше спрашивайте напрямую у меня, тогда сведения будут точнее.

— Брось свои приколы, — раздраженно поморщился Поплавский. — Что тут не так?

— Не командир, а заместитель. Но это разница небольшая. А насчет базы подлодок… Пропущено только одно слово, но смысл оно меняет полностью. Списанных подлодок! Ржавое железо, повышенная радиоактивность, постоянная опасность катастрофы. Он всерьез опасался попасть под трибунал!

— Это просто замечательно!

— Что именно?

— Слушай, и все поймешь. Мне нужно вывезти груз в… Неважно куда. За границу. Раньше было достаточно перебросить его в Грозный, а оттуда самолетом куда угодно. Сейчас Магомет за это не берется. Да ты и сам знаешь, что там вот-вот начнется… И вообще — мне нужен канал, надежный на сто процентов!

— А при чем тут мой морячок?

— При том. Завтра ты вылетишь к нему с поручением Государственной Думы изучить экологическую обстановку на базе. И с предписанием Министерства обороны оказывать тебе всяческое содействие.

— И что?

— То, что твой морячок должен будет доставить пару небольших ящиков туда, куда я скажу.

— Пора приступать, друзья! — сказал мэр. — Сегодня у нас много вопросов.

— Раскомандовался! — буркнул Поплавский. — Может, думает, что он и вправду здесь главный? Ладно. Потом поедем ко мне и договорим.

* * *

Роберт Смит в крайнем напряжении дежурил на телефоне. Когда раздался звонок, он с нетерпением схватил трубку, ожидая услышать голос Грача. Но на связь вышел Григориадис.

— Я здесь ни при чем, я сделал все как надо! Полицейские появились сами по себе! — надсадно кричал он. И грубейшее нарушение правил конспирации, и этот крик, так не соответствующий облику сдержанного седовласого джентльмена, показывали, что произошло нечто страшное. — Они начали стрелять и перебили друг друга! И мне твой бандит приставлял пистолет к голове, я еле спасся! Кордэйл ушел!

— Где вы находитесь? — ровным голосом спросил Смит, чувствуя, как бешено колотится сердце.

— На яхте. И больше никаких подробностей: ни координат, ни курса, ни места назначения. Я сыт по горло и ухожу в тень!

Без Джентльмена вся островная агентурная сеть повиснет в воздухе, а оставшись без регулярного контроля, и вовсе начнет распадаться.

— Вы не должны так поступать, — слабо произнес американец, чувствуя, как немеет левая рука и возникает тяжесть под грудиной. — У каждого есть свои обязательства…

— Но у меня только одна жизнь! И возраст уже не позволяет ежедневно рисковать ею… Кстати! Кордэйл усыпил меня и проник в компьютер. Я не знаю, какую информацию он выудил оттуда и где она всплывет, но твердо знаю, с кого за это спросят!

Христофор находился в таком состоянии, что ему было на все наплевать, но Смит наглядно представлял, как крутятся катушки магнитофонов греческой контрразведки.

— Непродуманные поступки чреваты ошибками, — произнес он традиционную фразу и отключился.

Тут же позвонил коллега с надводного корабля обеспечения операции «Посейдон».

— Там что-то случилось… — Треск помех почти заглушал английскую речь. — Мы вытащили только кусок носовой обшивки. Похоже, объект взорвался…

По телу разливалась слабость, боль в сердце усилилась. «Надо врача», — подумал разведчик, но набрал номер не медпункта, а министра внутренних дел.

— Похоже, «Посейдон» провалился, — тихо сказал он.

— Кто это? Мистер Смит? Что у вас с голосом? — Чувствовалось, что Скандалидис заволновался. У него тоже многое стояло на карте.

— Поднимите на ноги всех своих людей, полицию и отыщите русского генерала. Он не мог далеко уйти с островов… И это единственный шанс поправить дело.

Боль нарастала, и сил куда-либо звонить уже не было. Смит едва дотянулся до кнопки тревоги. Вбежавшие в секретный отсек морские пехотинцы обнаружили резидента без сознания.

Объявленная Скандалидисом тревога имела зримые внешние приметы. Все порты республики в течение получаса были взяты под жесткий контроль пограничников и полиции. Сторожевики береговой охраны, полицейские катера, военные корабли и вертолеты двинулись к Тиносу и Миконосу. На них же спешно перебрасывались крупные силы островной полиции. Задача была предельно конкретной: блокировать район, проверять все, без исключения, плавсредства, прочесать территорию оцепленных островов. Цель: обнаружение и захват особо опасного государственного преступника с поддельным американским паспортом на имя Роберта Кордэйла, либо с другими документами, либо без документов. Все поисковые группы знали, что разыскиваемый — иностранец, плохо говорит по-гречески, но свободно владеет английским. Были доведены до исполнителей и его приметы. С учетом того, что в это время года поток туристов ослабевает и посторонних на островах немного, задержание Кордэйла являлось делом времени. Оно могло растянуться, если он спрячется в горах или в прибрежных пещерах, а могло и сократиться, если кто-то поможет локализовать место его пребывания.

Осведомитель двух ведомств Фирс Антонионис очень хотел указать местонахождение объекта розыска, он неоднократно повторял попытки связаться со своим куратором из контрразведки, но Влакос не отвечал. Тогда он второй раз позвонил оперативному дежурному.

— Это Спрут. Господин Влакос не объявлялся? Он мне очень нужен!

Дежурный немного подумал.

— Он прибыл, но находится у начальника. Я даже не успел информировать его о вашем звонке.

Спрут встрепенулся.

— Попросите его подойти к телефону. Дело крайне важное и не терпит отлагательств.

В Управлении контрразведки царила столь нервозная сумятица, что первым желанием дежурного было отделаться от настырного агента. Но он тут же подумал, что эта настырность может быть связана с объявленной тревогой.

 — Хорошо, я попробую. Подождите немного.

Но шеф контрразведки проводил совещание настолько бурно, что дежурный не решился его прерывать.

— Сейчас Влакос не может с вами переговорить. Но в ближайшее время он вам позвонит. Он знает номер?

— Да.

Фирс находился в своей каюте, отделанной, пожалуй, слишком шикарно для обычной рыбацкой шхуны, скорее она напоминала кабинет бизнесмена средней руки. Из настенного шкафчика Спрут извлек початую бутылку узо, налил полстакана и быстро выпил. Его охватил настоящий охотничий азарт: он выследил дичь, оставалось лишь взять ее. За первым стаканчиком последовал второй, в желудке стало тепло, грудь распирала гордость: стоит ему произнести несколько слов, и невидимая мощь государственной машины прихлопнет опасного преступника. В обычной жизни слова не могут обладать такой силой — мало ли писем и звонков поступает каждый день в официальные учреждения! Только тайная связь с государством придает им особую действенность.

Фирс испытывал те же чувства, что агент-сигнальщик, дожидающийся авиационного налета. Ничтожно маленький и до обидного слабый, с несуразным обрубком ракетницы в руках, вслушиваясь в нарастающий рев приближающихся бомбардировщиков, он наливается нечеловеческой силой и вырастает во всесокрушающего великана, который через несколько минут взорвет завод, уничтожит батальоны солдат, снесет с лица земли целые кварталы, разгонит ночные сумерки огнем сотен пожаров. Именно ради этих ощущений он сотрудничал с полицией и контрразведкой.

Но у тайных агентов, так же как у наводчиков бомб и корректировщиков артиллерийского огня, жизнь всегда висит на волоске. Ведь пристрелить сигнальщика гораздо легче, чем сбить армаду бомбардировщиков или взорвать артиллерийскую батарею. Поэтому за ними целенаправленно охотятся, и если отыскивают, то они прекращают не только свою деятельность, но и жизнь. И Фирс еще не знал, что его час пробил.

Быстроходный катер как будто бы проходил мимо, но вдруг изменил маршрут и притерся к шхуне, традиционные пиратские «кошки» вцепились в поручень, и четыре человека в масках мгновенно оказались на борту.

— Всем лечь, руки за голову. — Команда была понятной, и несколько матросов поспешно повалились на просмоленные доски палубы.

— Руль по ветру, стоп машина!

И вторую команду рулевой выполнил без задержки. Возможно, это объяснялось высокой дисциплинированностью экипажа, а возможно — направленными в упор автоматами.

Двое нападающих остались контролировать ситуацию наверху, а двое безошибочно прошли в каюту Фирса. Он как раз наливал очередную порцию выпивки, но, увидев замаскированных вооруженных людей, уронил стакан.

— Все, стукач, тебе конец. — Наведенный ствол с глушителем на конце подтверждал правдивость сказанных слов.

Хотя Фирс в глубине души ожидал когда-нибудь подобного визита, все в нем восстало против необходимости умереть вот так — неожиданно, без предупреждения и какой-либо моральной подготовки. Да и вообще он не хотел умирать, хотя раньше думал, что готов к смерти.

— За что? — задал он традиционный для таких ситуаций вопрос.

— Помнишь партию оружия в Пирее? — Из-под маски голос звучал глухо, и Мидия попытался определить, кому он принадлежит, хотя это ровно никакого значения не имело. — А груз с Крита?

— Я вообще не знаю, о чем вы говорите.

Затеяв привычные и бесполезные разговоры, он полностью следовал обычному для подобных ситуаций сценарию и ослабил тем самым бдительность киллеров. Это была уже вторая допущенная ими ошибка: вместо того чтобы сразу нажать на спуск, они напоминали обреченному о его прегрешениях. Но киллеры тоже люди, и им необходимо оправдать правильность своих действий.

— Я никогда не имел дел с оружием…

Обычный жалкий оправдательный лепет получил необычное продолжение: прервавшись на полуслове, Фирс резко метнул бутылку в голову человека с пистолетом, но тот успел пригнуться и сделать то, с чего следовало начинать. Легкий хлопок, и из отверстия напротив сердца Мидии плеснула струя крови. Осведомитель кулем осел на покрывающий пол каюты палас. Второй выстрел, как и полагается, был направлен в затылок.

Через две минуты катер отвалил от черного деревянного борта и резко набрал скорость. Но убийцам не повезло: они запутались в широко растянутой паутине, которую Фирс не успел снять, набросив на конкретного человека. Стремительный сторожевик лег на курс перехвата, над морем раскатилась усиленная мегафоном команда:

— На катере! Заглушить мотор!

Поскольку убийцы не собирались вступать в контакт с властями, они не подчинились ни многочисленным приказам, ни предупредительным выстрелам. Тогда дюралевую посудину распорола очередь крупнокалиберного пулемета. Она потеряла ход и стала быстро тонуть. Из четырех человек, так и не успевших снять маски, один был убит, один получил тяжелое ранение и захлебнулся, двоих подняли на борт сторожевика невредимыми.

Но Мидия уже ничего об этом не узнал. Вышедший из кабинета начальника Влакос много раз подряд набирал номер Спрута, но тот не отвечал. Верлинов получил некоторую отсрочку.

* * *

Человеком из комнаты «ноль», с которым разговаривал Верлинов, был полковник Белов — резидент Службы внешней разведки, ранее всю жизнь служивший в ПГУ. Он имел огромный опыт и сразу понял ценность «инициативника», назвавшего несколько строго засекреченных операций, проводимых Службой в Средиземноморском регионе. Готовя операцию по извлечению «инициативника» с Тиноса, разведчик одновременно думал о его личности. Поскольку трудно представить, что на заурядном греческом острове объявились сразу несколько человек, знающих пароль восстановления связи, понимающих толк в оперативной информации и умеющих ее добывать, можно было с высокой степенью достоверности предположить, что звонивший неизвестный и «ушедший» в районе Тиноса генерал Верлинов — одно и то же лицо.

Белов еще не знал о чрезвычайных мерах местной контрразведки и полиции, но на всякий случай задублировал основные мероприятия, вдвое повышая их надежность. После чего с чистой совестью доложил в Центр о носителе ценной информации Верлинове и о подготовленной операции эксфильтрации[29]. Вопрос был проработан тщательно, и он ждал санкции с выражением одобрения.

Но ответ пришел только через два часа, и совсем не такой, как он ожидал. «После консультаций с руководством ФСК РФ, сотрудником которой являлся изменник родины Верлинов, эксфильтрация его признана нецелесообразной».

Резидент несколько раз перечитал текст шифровки и дважды выругался. Он был известен крайней сдержанностью и особой выдержкой, подчиненные никогда не слышали от него грубых слов. И сейчас первый раз он выругался про себя. Но второй раз — вслух.

* * *

Верлинов томился в ожидании. Розовощекая экономка подала холодную баранину и полбутылки вина, но аппетита не было. Прихватив бутылку и стоявший на подоконнике в гостиной морской бинокль, он ушел к себе в комнату. Прихлебывая терпкое вино, рассматривал серебристую гладь моря, ожидая глиссер с зеленым вымпелом. Ночью вымпел должна была заменить зеленая ракета. Но никаких ярких цветов видно не было. Больше того, количество моторок и парусных рыбачьих лодок заметно убавилось. Зато появились многочисленные катера различных размеров, выкрашенные в серо-стальной цвет. Они замкнули остров в кольцо.

* * *

Белов пил крайне редко. Да и с кем пить в замкнутом мирке посольства? С подчиненными нельзя, посол не приглашает… Разве что с равным по должности коллегой из параллельной службы. Тем более что они давно заключили соглашение о мирном сосуществовании и добросовестно его соблюдали, не давая послу или Центру никакой информации на соседа.

Резиденты СВР и ГРУ под настроение выпили две бутылки виски. И хотя говорить о служебных делах в их кругах было не принято, боль и обида все равно прорывались наружу.

— Такой «инициативник», что на нем можно не один орден заработать! Он мне такие коды назвал, что голова кругом пошла: и «Красный дым», и «Сапфир», и… — Махнув рукой, Белов оборвал сам себя. — Я сразу понял, он из бывших наших… Короче, все подготовил, ребята пахали как… Нецелесообразно! И точка… Вот говнюки!

— А у меня что? — в свою очередь, жаловался Коровников. — Приезжает, командует… То обеспечь, это сделай, то устрой… Будто у меня командиров мало! Чуть не меня посылает «Л» исполнять! Ну, я ему и говорю: пошел ты на хуй! Хе-хе… Он и пошел, до сих пор не вернулся!

Они плохо слушали друг друга, так как каждый хотел рассказать о своем. Потом Белов пошел спать, а разгулявшийся Коровников позвонил домой Дерюгиным.

— Аллоу! — важно отозвался глава семьи, но майор не стал отступать.

— Говорит военный атташе, — не менее важно представился он. — Мне необходимо побеседовать с Еленой Петровной Дерюгиной.

— Одну минуту, — кротко ответствовал дипломат.

И трубку взяла Леночка.

— Ал…

— Я тебя хочу, прямо сейчас, — чувственно промычал Коровников.

— Раз дело государственной важности, то я готова оказать содействие, — немедленно ответила она. — Подошлите машину к дому.

Ровно через десять минут Леночка впорхнула в автомобиль военного атташе и привычно положила руку на самую чувствительную часть его тела.

— Привет! Куда поедем?

— А что ты сказала своему идиоту? — поинтересовался Коровников, трогая машину с места.

— Что надо срочно перепечатать секретный документ, а мне доверяют. Так что я свободна до утра!

Коровников собирался на полчаса заехать на пляж, но — гулять так гулять!

— Надо купить джина и чего-то закусить… Сейчас заедем… Черт!

Он резко затормозил, Леночку бросило на панель.

— Что с тобой такое, противный! — возмутилась она.

— Только сейчас дошло… Помнишь, я встречал хмыря? Он за одним негодяем прибыл… И пропал! А негодяй сидит себе на Тиносе и ждет глиссер с зеленым вымпелом! Потому что его Белов пообещал вытащить… Хорошо, ему запретили…

Он бормотал что-то еще, но совершенно невразумительно.

— Давай я сяду за руль, а то тебя совсем развезло. И заедем в одну гостиницу, там в баре мой любимый джин…

Но в гостинице Леночка пошла не в бар, а в номер сорок два, где проживал русский гражданин Сидельников. Леночка уже высосала капитана досуха, и когда он увидел ее на пороге, то тихо застонал.

— Сколько можно, я уже не могу, потерпи до завтра…

— Не болтай ерунды, я по делу, — холодно перебила Леночка и четко изложила то, что услышала несколько минут назад. — Давай, действуй.

В машину она вернулась действительно с бутылкой джина и отвезла уснувшего Коровникова на конспиративную квартиру, где быстро привела его в чувство.

А Сидельников прямо из гостиницы позвонил по обычному московскому номеру и, коротко переговорив, оделся и стал ждать. Он знал, что сейчас набирает обороты мощный механизм, с помощью которого начальник СБП доводил до конца все свои начинания. Через полчаса дежурная машина забрала Сидельникова из третьеразрядной гостиницы и отвезла в посольство. Вызванный из дома посол внимательно выслушал его и принялся поднимать персонал. Звонки, встречи и переговоры продолжались всю ночь.

— Это невозможно, — сказал посол, когда уже начинало светать. — Они обложили весь остров, и мы ничего не можем сделать.

— Посмотрим, — пожал плечами капитан. И вежливо спросил: — Я могу воспользоваться телефоном?

Говорил он недолго, всего две фразы:

— Возможности посольства исчерпаны. Ничего не получается.

Потом капитан лег спать прямо в прилегающей к кабинету посла комнате отдыха. Через несколько часов его разбудили.

— Только что прибыл советник греческого МИДа. — Посол находился в крайней степени возбуждения. — Наш Президент, САМ, звонил их президенту… Тот приказал министру внутренних дел оказать вам содействие. Вертолет готов, внизу, в машине, ждет сотрудник контрразведки. Его фамилия Влакос. Он в курсе этого дела и должен оказать вам содействие…

Посол смотрел на Сидельникова так, будто перед ним был личный представитель всемогущего Президента. Капитан лениво потянулся.

— У вас найдется кусок зеленой ткани? Желательно ярко-зеленой, чтобы было видно издалека. И как можно быстрее!

Посол кивнул референту, и через минуту задание было выдано всем сотрудникам, руководителям отделов и служб. Военный атташе Коровников блестяще решил поставленную задачу: через пять минут он принес так необходимую для завершения операции зеленую ткань. Это было платье Леночки Дерюгиной. Она всегда отличалась высокой сознательностью и готовностью идти на жертвы во имя интересов дела.

* * *

В «Шереметьеве-2» прибывший из Афин борт поджидали бронированная «чайка» и четыре сотрудника группы «Ад».

— Господина Верлинова просят пройти на трап, — объявила стюардесса в оживленный удачной посадкой салон.

Наступила враждебная тишина. Под пристальными недоброжелательными взглядами шел по проходу крепкий еще мужчина средних лет с усталым лицом и без всякого багажа.

— Совсем обнаглели эти…

Вульгарная женщина с густо намазанным лицом не могла подобрать нужного слова. Человек не был похож ни на нового русского, ни на спекулянта, ни на мафиози. Поэтому она решила не конкретизировать.

— Совсем обнаглели!

Этими словами встретила генерала Верлинова Москва.

Примечания

1

СПЛ — сверхмалая подводная лодка.

(обратно)

2

У з о — виноградная водка.

(обратно)

3

Тейп — объединение семей, связанных узами различных степеней родства.

(обратно)

4

Стрелка — встреча для выяснения отношений, разрешения спорных вопросов.

(обратно)

5

АЛЛ — атомная подводная лодка.

(обратно)

6

РПКСН — ракетный подводный крейсер стратегического назначения.

(обратно)

7

ГРУ — Главное разведывательное управление Генштаба Министерства обороны России.

(обратно)

8

СВР — служба внешней разведки.

(обратно)

9

ПГУ — Первое Главное управление КГБ СССР — внешняя разведка.

(обратно)

10

Три фута — около девяноста сантиметров.

(обратно)

11

АПС — автомат для подводной стрельбы конструкции Симонова.

(обратно)

12

СПП-1 — специальный подводный пистолет конструкции Симонова.

(обратно)

13

ОП — охраняемая персона.

(обратно)

14

Намус — сложная социально-нравственная категория у народов Кавказа: честь, авторитет, уважение окружающих.

(обратно)

15

Годекан — центральная площадь в горском селении, место сбора старейшин, проведения сходов, гуляний, спортивных состязаний.

(обратно)

16

«Холод» — опасное окружение нелегала, работающего за рубежом на свой страх и риск (профессиональный сленг).

(обратно)

17

«Моменталка» — конспиративная передача контейнера в момент встречи идущих навстречу друг другу разведчиков. Проводится в безлюдных местах (проходном дворе, подъезде и т. п.) либо, наоборот, — в толпе (профессиональный сленг).

(обратно)

18

«Сапоги» — презрительное прозвище, которое моряки, носящие по форме ботинки, дают личному составу сухопутных войск.

(обратно)

19

ПБ — Политбюро.

(обратно)

20

СВД — снайперская винтовка Драгунова.

(обратно)

21

АКМ — автомат Калашникова модернизированный.

(обратно)

22

Громщик — взломщик сейфов.

(обратно)

23

Генрих Ш л и м а н — немецкий археолог, вычисливший местонахождение легендарной Трои и раскопавший ее.

(обратно)

24

ЖРО — жидкие радиоактивные отходы.

(обратно)

25

«Виверстанс» — стойка Вивера: наклонившийся вперед на широко расставленных, полусогнутых ногах стрелок удерживает пистолет двумя руками.

(обратно)

26

Стивидор — портовый грузчик.

(обратно)

27

«СПРГ-ЗМ» — скафандр для подводных работ глубоководный, модель третья, модернизированная.

(обратно)

28

Стоун — камень (англ.)

(обратно)

29

Эксфильтрация — вывод нелегала из страны пребывания.

(обратно)

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg