«Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]»

Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге] (fb2) - Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге] 2519K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Лев Борисович Златкин

Лев Златкин Убийство в морге

Ликвидатор

1

О пропаже Анка узнала в кафе «Шах». В кухне стояла, трепалась со знакомой поварихой. Она и скажи:

— Анка, когда ты пришла на работу, вроде у тебя кулон висел?

Анка ахнула, схватилась рукой за грудь, где должен был находиться дорогой кулон, запричитала:

— Мерзавец, это называется «починил». Опять замок отлетел.

Повариха сочувственно кивала, но в глубине души злорадствовала. Анке завидовали все работники кафе: молодая, красивая, любовников имела всегда солидных, денежных, один даже квартиру кооперативную ей подарил. Да и кулончик с бриллиантом. С маленьким, правда, но на золотой цепочке, зарплаты три, если не четыре. Ну как не позавидовать.

Анка продумала свой рабочий маршрут: «Если в общем зале соскользнул, пиши пропало. Одна надежда, что в отдельном кабинете, где Султанчика обслуживала „по полной программе“, Султанчик вернет, мужик денежный, платит хорошо».

И Анка отправилась скоренько в кабинет, но дверь открыла с опаской: Султанчик приказал его не беспокоить, у него встреча.

В кабинете никого не было, хотя стол накрыт на две персоны, да и кейс с цифровым замком стоял возле ножки столика.

Мысли Анки о загадочном исчезновении любовника развеял проходивший официант.

— Твой отошел… А что, не заплатил?

— Заплатил. Это твои норовят сбежать, прихватив вилку с ножом.

— Ну, не всем же работать с избранными. Я бы с удовольствием с тобой поменялся.

Анка захохотала:

— А среди моих клиентов гомиков нет!

— Если кто спросит, направь!

И официант исчез в общем зале. Анка тут же вошла в кабинет, плотно затворила за собой дверь и начала поиски кулона с цепочкой. На полу его не было. Анка вспомнила весь перечень «услуг», которые она оказала Султанчику: «Либо на диване, либо под диваном, когда я стояла перед ним на коленях».

На диване ничего не было. Под диваном у стены что-то блеснуло. Анка, недолго думая, забралась под диван, к стене, и схватила кулон.

Но в это время открылась дверь кабинета и вошел Султан Каримов с каким-то, судя по брюкам и ботинкам, мужчиной.

— Заходи, дорогой, гостем будешь, бутылку принесешь, хозяином станешь!

Густой бас, поразивший Анку какой-то безжизненностью, отказался:

— Я не пью, Каримов. И ты это знаешь. Вообще я не люблю встречи в кабаках. Нас не подслушивают?

— Что ты, родной, здесь чужих не держат. За каждого я головой ручаюсь.

— Смотри, тебе видней. Голова-то одна. Или есть еще в запасе?

Это было сказано так, что Анка сразу и не сообразила, что это шутка.

— Шутки у тебя, Ликвидатор, — обиделся Каримов. — Хорошо, давай о деле: Хозяин посылает тебе вот этих людей. Запомни и верни мне бумагу.

— Тут нет фамилий!

— Я тебе скажу, не записывай: этот — Али Мансуров, этот — Октай Кулиев, этот — Аслан Асланов.

— Слышал о них. Они будут на совещании?

— Обязательно. И домой они уехать не должны.

— Ты много говоришь!

— Задание сложнее, чем ты думаешь, Ликвидатор! Они должны умереть, но ненасильственной смертью.

— Кащеи Бессмертные?

— Шути, шути, но покрутиться придется… Держи деньги! Это — задаток.

— Сколько?

— Пятьдесят тысяч.

— Это мне только на расходы. Завтра я загляну к тебе домой, приготовь задаток.

— На грубость нарываешься?

— Сложное задание — большие расходы! Диалектика!

Анка услышала шаги наемного убийцы. Каримов проводил его до двери и остался один. Анка дрожала от страха. Она решила не вылезать до ухода Каримова, потому что безумно боялась за свою жизнь. Девушка, работавшая на месте Анки, тоже что-то искала под диваном. Ее в этот же день уволили, а через несколько часов изнасиловали и зарезали в парке. Так что Анка готова была оставаться под диваном хоть до утра.

Каримов полчаса торопливо ел за двоих, запивая «Хванчкарой». Но наконец он утомился и, тяжело отрыгнув, вышел из кабинета.

Анка вылезла из-под дивана, намертво зажав в кулачке кулон, и выскользнула из кабинета, шепча молитву к Богу, о котором она раньше и не вспоминала.

Весь день Анка ходила, дрожа от страха. И только к вечеру она задумалась, стоит ли пойти в милицию и заявить об услышанном. Анка хорошо знала царящие там продажность и коррупцию, но, с другой стороны, если этих троих убьют, получится, что она — сообщница убийцы.

И эта мысль победила страх. Анка продумала план своих действий, который ей очень понравился: она решила опустить в ящик для писем возле здания уголовного розыска анонимку. Ящик был на соседнем доме, ничем не отличался от остальных почтовых ящиков, но Анка прекрасно знала о его назначении. Таких ящиков было немало развешано по городу. Анонимкой она снимала камень с души: предупредила, а охранять она не обязана.

Анка знала, что в кабинете директора есть пишущая машинка, а директор часто выходит в зал, наблюдать за официантами и подсчитывать чаевые, которыми те обязаны с ним делиться. Улучив такую минуту, Анка проскользнула в кабинет директора и, вырвав из блокнота для записей лист бумаги, быстро напечатала: «Лично слышал, как Султан Каримов дал задание неизвестному мне мужчине — убить на каком-то совещании Али Мансурова, Октая Кулиева и Аслана Асланова».

Сложив вчетверо листок, Анка покинула кабинет директора, но в «предбаннике» услышала шаги в коридоре. Недолго думая, она подняла подол и спрятала туда письмо. Затем стала звонить по телефону.

Директор не обратил внимания на ее звонок. Анке разрешалось многое.

2

Ликвидатор всегда работал один. Но имел массу информаторов, ценил информацию и щедро платил за нее. «Век информации! — любил повторять он себе. — Информация — посох в руке слепца».

К одному источнику он припадал каждое утро: уголовный розыск. Там работал его самый ценный информатор, в руках которого вся канцелярия сыщиков. И каждый день, в двенадцать часов, информатор ждал звонка.

— Эфендиев слушает! — отозвался он на контрольный звонок.

— Что нового, друг? — спросил знакомый безжизненный бас человека, которого Эфендиев никогда в жизни не видел, но который знал о нем все.

— Бумага интересная пришла, записал для вас: «Лично слышал, как Султан Каримов давал задание неизвестному мужчине — убить на каком-то совещании…»

— Стоп! — прервал Эфендиева Ликвидатор. — Бумагу уничтожить!

— Поздно! «Неподкупный» сегодня лично просматривал почту.

— Письмо табаком пахнет?

Эфендиев глупо захихикал.

— У Пушкина есть строчка: «Нюхает — знакомый дух». Пушкина читал?

— Говори по делу. У меня мало времени.

— Шахной пахнет, а не табаком!

— Узнай, кто будет вести дело.

— Тенгиз Арнани! Но я слышал, что хотят подключить КГБ.

— Узнай, какого сотрудника будут подключать!

— Постараюсь.

Ликвидатор повесил трубку телефона, стоящего в очень удобном месте для контроля местности. С двух сторон высились стены огромного дома, а напротив проходной двор.

Да, это, пожалуй, самое трудное задание за десять лет. Подумать только, десять лет уже прошло, как согласился на эксперимент, после которого он стал управляемым. Мог ли он отказаться от эксперимента? Конечно, мог. Но тогда он уже десять лет был бы трупом. Впрочем, за десять лет и от трупа ничего не осталось бы.

Ликвидатор не любил вспоминать обстоятельства, которые привели его к эксперименту. Ему грозила казнь за убийство.

Страшное, жестокое убийство. Это был его единственный труп до эксперимента, но более страшного убийства он никогда не совершал и после. Правда, убитый сам был убийцей, но такой страшной казни для себя он не мог предвидеть: Ликвидатор разрезал его на куски на могиле жертвы. Два года не могли раскрыть это жертвоприношение и, только внимательно изучив дневник жертвы, юной невесты, убитой женихом «за измену», вышли на Ликвидатора.

«Писала, конечно, женщина. Только женщина в подметном письме будет подчеркивать свой пол. Мужчина сразу берет быка за рога. Прокол может быть только в „Шахе“. Султан хренов, шестерка безмозглая. Сочетать приятное с полезным иногда бывает вредно для здоровья».

Задание усложнялось. До начала совещания оставалось всего два дня, и вместо того, чтобы готовиться к выполнению задания, ему теперь приходилось расчищать путь и заметать следы, еще не успев ничего сделать.

«Если Султан прав и нас не могли подслушать техническими средствами, значит, в комнате кто-то был. Теперь я лично буду заглядывать под все диваны, за все портьеры».

Тенгиз Арнани проснулся в час дня. Потому что лег спать в шесть утра. Брали притон. Операция не очень опасная, наркоман если и выстрелит, то скорее всего не попадет. Правда, отнимает много времени: пока все обыщешь, пока всех перепишешь. А среди наркоманов попадаются и занятные люди, дети столь высокопоставленных родителей, что потом сам будешь не рад, что протокол составил. Вот и теперь среди задержанных — восемнадцатилетняя красавица, дочь Аслана Асланова, восходящей на местном политическом горизонте звезды. Тенгиз не стал составлять протокол и велел отвезти домой, разговаривать с ней в ее состоянии было бесполезно. Но вот дружка ее, местного донжуана, красавца Рафаэля, Рафика, если попроще, он с чувством исполненного долга отправил в КПЗ.

Выпрыгнув из кровати, Тенгиз первым делом включил в сеть розетку телефона, и тот, естественно, сразу же зазвонил. Тенгиз чертыхнулся, но трубку снял.

Звонил сам генерал.

— Арнани, есть очень срочное дело, приезжай ко мне!

— Кофе выпить успею?

— У меня выпьешь, и бутерброды приготовлю лично. Ноги в руки!

С начальством не спорят, тем более с таким. Генерала просто любили. Свои были для него — свои, и защищал он их до победного…

В кабинет генерала Тенгиза пропустили без доклада, были предупреждены. А в кабинете его ждал кофе и бутерброды с ветчиной.

— Садись и ешь! — приказал генерал.

И Тенгиз, не возражая, сел, всем своим видом показывая, что он готов есть и слушать одновременно.

Генерал прочел ему анонимное письмо. Тенгиз молчал, переваривая услышанное.

— Первое впечатление: подставляют Каримова, — стал высказывать свои предположения генерал. — Зачем?.. Каримов — человек Дадаева, а Дадаев — политический соперник Мансурова, Кулиева и Асланова. Сам понимаешь, у них равные шансы стать преемником Гейдарова, многие лета ему жизни.

Тенгиз проглотил последний кусок ветчины, запил остатками кофе.

— Первым делом надо найти женщину, которая письмо написала.

— Откуда известно, что женщина? — изумился генерал.

— Письмо духами пахнет. Поверьте, это правда.

— Тоже мне, правдолюбец! — Генерал знал цену своим кадрам. — Даже если это и женщина, как ты на нее выйдешь?

— Встречусь с Каримовым для приватной беседы, мы с ним вместе учились, где живет, знаю. Может, ему какая-нибудь обиженная дама мстит. Он большой «ходок».

— Только очень осторожно. Я не хочу ссориться с Дадаевым. Кстати, от него скоро должен подойти его лучший следователь Мустафа Джафаров.

— Слышал о нем. Говорят, большой любитель «Двина».

— Больше говорят! — раздался тихий голос от двери.

Генерал вздрогнул: ни он, ни Тенгиз не могли даже себе представить, что кто-то может вот так бесшумно появиться, да к тому же чтобы они не заметили.

— Проходи, Джафаров! — преодолел смущение генерал. — Знакомься!

— Тенгиз Арнани, я знаю! — протянул руку Мустафа. — Талантливый следователь. Хотя лично не был знаком. Исправим ошибку обстоятельств.

Джафаров сел рядом с Тенгизом. Генерал протянул Мустафе анонимку. Тот окинул письмо взглядом и вернул генералу.

— Это очень серьезно!

— Почему? — удивился генерал. — Вообще-то на анонимки мы не обращаем внимания. Сейчас не 37-й год.

— Понимаю. Но в любом случае мы должны расследовать это дело до конца. Может быть, есть еще один претендент стать преемником Гейдарова.

— С чего начнем? — спросил у молодых следователей генерал.

Мустафа и Тенгиз переглянулись. Но так как Мустафа был майор, а Тенгиз только капитан, Мустафа начал первым:

— Ваше ведомство регистрирует все шрифты машинок. На мой взгляд, это — не «Ремингтон», а потому есть шансы достать владельца машинки. А уже от него разматывать весь клубок, осторожненько, чтобы не порвать ниточку.

— Шерше ля фам! — засмеялся Тенгиз. — Мужчин исключаем.

— Предположение?

— Я женщин по запаху различаю.

— Мистификация? — вмешался генерал. — Исключать ничего не будем!

— Я беру на себя беседу с Каримовым, — предложил Тенгиз.

— Если ты думаешь, что он обесчестил какую-нибудь несовершеннолетнюю и ему мстит ее мамаша, то не трать времени зря, наш Султан, кроме шлюх, никого не признает. И, на мой взгляд, ни одна женщина не додумается до государственного заговора. А здесь нам подбрасывают именно эту идею… Я займусь шрифтом машинки. Надеюсь через нее выйти и на автора.

— Автора, автора! Требуем автора! — пошутил генерал.

— Хотите, расскажу смешную историю на эту тему? — предложил Джафаров.

— Просим! — зааплодировал Тенгиз.

Генерал поддержал подчиненного.

— Среди моих родственников есть и композитор, Кязимов, — начал свой рассказ Мустафа. — Пригласил он меня на первое исполнение своей симфонии. Зал был заполнен наполовину, большинство — родственники и соседи Кязимова. Перед началом концерта позади клана родственников садится пьяный музыкант, студент консерватории. А в первом отделении исполняли симфонию Шостаковича. Все родственники в музыке «ни ухом, ни рылом», шумели и переговаривались и прослушали объявление. Оркестр играет Шостаковича, а пьяный музыкант громко комментирует над ухом родственников композитора: «Молодец, Кязимов, какая тема блестящая… А разработка!.. Гений, Кязимов!» Ну и все в этом духе. Подготовил их и, когда оркестр закончил играть, закричал: «Автора!» Родственники сразу же стали отрабатывать бесплатный билет. Каюсь, я в их числе тоже был. И мощное скандирование: «Автора, автора!» — потрясло своды зала филармонии. Дирижер был из Москвы. Он страшно испугался. Дело в том, что Шостакович год как умер. Дирижер показывает залу партитуру, на которой большими буквами написано: Шостакович. Но разгоряченные родственники не обращали внимания на такие «мелочи» и требовали своего. Наконец один из музыкантов оркестра поднял руку и рявкнул так громко, что зазвенела люстра: «Ти-хо!» И когда установилась относительная тишина, громко объяснил, что симфония Кязимова будет исполняться во втором отделении.

Все трое захохотали. Генерал с трудом спросил:

— А музыкант этот, пьяный?

— Естественно, смылся!

— Ты намекаешь на мистификацию? — понял Тенгиз.

— Ни в коем случае! — запротестовал Мустафа. — Думаю, что все это настолько серьезно, что, боюсь, смеяться нам будет некогда.

— Придется каждому из троих, указанных в письме, выделить машину с охраной! — вздохнул генерал.

— Мы по своей линии примем меры! — поддержал мысль генерала Джафаров.

— Пусть они сами разработают маршруты следования, которые не будем знать даже мы, — неожиданно предложил Тенгиз.

— Ну, Арнани, ты загнул! — удивился генерал.

— Он прав, товарищ генерал! — поддержал коллегу Джафаров. — Мы обеспечим внешнюю охрану, а внутреннюю пусть обеспечивают верные люди лидеров. Да они нас и не подпустят близко после того, что мы им сообщили.

— Уже успели? — обиделся почему-то генерал.

— Сразу же, как только получили от вас сообщение. С указанием вашей личной заслуги, — не понял обиды Джафаров.

Генерал заулыбался. Понял: его не забудут ни при каком раскладе.

3

Тенгиз поехал к Султану Каримову, с которым когда-то дружил в школе. Но в десятом классе Султан резко отошел от всех, стал пить и встречаться с проститутками, перестал учиться, но учителей изводил так, что те поставили вопрос на педагогическом совете об исключении Каримова, на что директор молча беспомощно развел руками. После школы пути их и вовсе разошлись, Султан уехал в Москву, в институт международных отношений, а Тенгиз поступил в юридический институт родного города, который закончил с отличием.

Когда Тенгиз стал работать в уголовном розыске, Султан вернулся из Москвы. Как-то Тенгиз шел по улице, рядом остановилась «Волга», и Султан предложил Тенгизу поехать к нему домой и возобновить школьную дружбу. Тенгиз принял приглашение. Султан жил один в трехкомнатной квартире, меблированной исключительно антиквариатом. С тех пор они регулярно встречались по всем праздникам и дням рождения, но в душу друг другу не лезли. Приятельствовали.

И вот впервые Тенгиз ехал к приятелю по делам «фирмы». Предварительный телефонный звонок ничего не дал. Султан, пьяный в дым, предлагал приехать и за бутылкой продолжить разговор. Тенгиз поехал, хотя не имел ни малейшего представления, как будет вести столь сложный и деликатный разговор с пьяным Каримовым.

Однако на звонок Тенгизу дверь не открыли. Тенгиз постоял минут пять перед дверью, затем вновь позвонил. Приложив ухо к двери, прислушался: играла музыка, в ванной лилась вода, но никакого движения, шагов, шарканья.

Тенгиз заволновался, быстро спустился вниз и из машины позвонил Султану. И опять пьяный голос приятеля пригласил поговорить за бутылкой. Тенгиз похолодел и позвонил генералу. Через пятнадцать минут следственная группа была у двери квартиры Султана. Отмычкой открыли дверь, и Тенгиз, изготовив для стрельбы пистолет, ворвался в квартиру. Квартира была захламлена бутылками и остатками еды. В комнате никого не было. Из магнитофона «Сони» тихо струилась музыка.

Так же тихо лилась вода в ванной, в которой лежал мертвый Султан Каримов с перерезанными на руках венами. Опасная бритва лежала тут же, в ванной, под водой. Не было никаких следов насилия и принуждения. Даже какое-то умиротворение застыло на лице мертвого.

Эксперты искали отпечатки пальцев и другие следы пребывания посторонних, но Тенгиз понял, что они ничего не найдут. Единственное, что вызывало сомнение, была магнитофонная пленка в автоответчике. На ней пьяный Султан все так же приглашал приехать решить все вопросы за бутылкой.

Мустафа Джафаров работал, как всегда, удачно. Всего через час он уже знал, что машинку можно было лицезреть в супермодном кафе «Шах», которое уютно расположилось в старой части города.

Джафаров немедленно отправился туда. Красная книжечка комитета всегда ставила его первым в любом списке.

Уборщица, испуганно глядя на его книжечку, торопливо доложила, что никого из начальства нет: директор болен, увезли в больницу с приступом аппендицита, а метрдотель, шеф-повар и два официанта на даче самого Дадаева обслуживают гостей и будут только завтра. На вопрос Мустафы о пишущей машинке она ответила положительно: «Как же, есть в кабинете директора».

Джафарову, чтобы проверить идентичность машинки, достаточно было отпечатать всего несколько фраз. Он тут же вызвал эксперта, чтобы снять отпечатки пальцев с клавиш машинки.

На счастье Джафарова, уборщица со вчерашнего дня еще не убиралась в кабинете. И отпечатки получились на редкость четкими и ясными. Теперь оставалось лишь снять отпечатки всех работающих в кафе женщин, и автор анонимки будет изобличен.

Мустафа решил ускорить опознание и поехал в больницу, где сделали операцию директору кафе «Шах».

Тот пользовался в больнице благами, которые полагались по рангу лишь членам правительства: он лежал в отдельной палате, и при нем неотлучно находилась медицинская сестра. Палата утопала в цветах и фруктах.

Директор, увидев красную книжечку гостя, побелел и от страха не смог вымолвить ни слова. Джафаров поспешил его успокоить.

— У вас все в порядке. Меня интересует лишь один вопрос: кто печатал вчера на машинке в вашем кабинете?

— Никто! Клянусь, никто! Мамой клянусь.

— Наш эксперт снял четкие отпечатки с клавиатуры. Отпечатки совсем свежие. Жаль, что вы не хотите помочь органам.

— Да хочу, хочу! — завопил директор. — При мне никто не печатал, я никому не разрешаю этого делать.

— Как же вы можете объяснить наличие отпечатков пальцев на клавишах?

— Как?.. Не знаю… Подождите, подождите! Может, это Анка? Я вчера застал ее в кабинете, по телефону разговаривала. А меня там не было минут десять.

— Где она живет?

— Ее нет сейчас дома. Я ее отправил, по ее просьбе, на дачу Дадаева, там сегодня малый прием. А что она напечатала, листовку?

— Лечитесь! Чем меньше будете знать, тем спокойнее будете спать.

— Она всегда была вне политики. Хороший работник. Одна из лучших.

— Если будет честной с нами, думаю, вы ее не потеряете. В каких отношения она с Султаном Каримовым?

— Официальной любовницей его не была, но обслуживала по высшему разряду. А он ей платил. Так что там было все по-честному.

4

Джогар Дадаев вышел на веранду покурить и подышать свежим воздухом. Две тени, мелькнувшие чуть поодаль, принадлежали охранникам. Дадаев их приучил: охраняйте, только перед глазами не мельтешите.

Жара спала. Гости Дадаева парочками расползались по саду и винограднику. Кто-то — прогуляться после сытного обеда, перешедшего незаметно в ужин, а кто-то, прихватив одну из девушек для гостей, и по другому поводу.

Одна такая парочка — в мужчине Дадаев узнал своего помощника по экономическим вопросам — исчезла в густых зарослях виноградника неподалеку от веранды, и Дадаев мог если не видеть происходящее, то все слышать.

Ночь сверкала крупными звездами, яркий свет дачи создавал уютную, домашнюю обстановку, Дадаев пребывал в отличном расположении духа, даже мысли о предстоящем через два дня совещании не тревожили его, он, несмотря на соперников, был первым кандидатом в преемники Гейдарову.

Помощник Дадаева между тем приступил к делу. Профессиональные стоны девушки для гостей, хорошо отрепетированные, призванные показать, «какой сильный мужчина ей попался, такого еще не было», забавляли Дадаева, но он ценил профессионализм во всех сферах человеческой деятельности.

Помощник удовлетворенно простонал и похвалил партнершу:

— Молодец, хорошо работаешь!

Голос девушки звучал не очень довольно:

— Будь любезен, вытащи из-под меня руку, она у тебя просто ледяная.

— Слушай, какая рука? Вот они, мои ручки шаловливые, — удивился помощник.

И через две секунды уши Дадаева резанул истошный вопль девушки.

Жестом руки Дадаев послал одного из охранников узнать, что так испугало любовную пару, но затем любопытство пересилило, и он, легко перепрыгнув через ограду веранды, направился к месту происшествия.

В свете карманных фонарей охранников он увидел держащую в руках предмет своего интимного туалета девушку, своего помощника, забывшего застегнуть штаны, и кисть женской руки. Она выглядывала из песка и, казалось, взывала о помощи.

Принесли лопату и быстро откопали труп молодой женщины. Совершенно нагой и все еще прекрасной в своей естественной красоте. Увидев лицо женщины, девушка для гостей зарыдала, будто хоронила родную мать.

— Знаешь ее? — спросил Дадаев, недовольный возникшими обстоятельствами.

Девушка с трудом смогла прервать рыдания.

— Зна-а-аю! Анка из «Шаха». Ее тоже пригласили обслуживать ваших гостей.

Это было уже серьезно. Накануне совещания…

Дадаев быстро прошел в свой кабинет и позвонил в КГБ.

— Говорит Дадаев! Найдите и пришлите ко мне на дачу Джафарова. Произошло убийство. Нет, наши все целы. Убили приглашенную официантку.

Через полчаса следственная группа и начальство «девятки», управления охраны, с траурным видом появились перед Дадаевым.

Но разгневанный Дадаев к себе их не подпустил. Подчеркнуто поздоровался с Джафаровым за руку и отвел в сторону.

— Мустафа! Дело скверное. Это сильный удар по моей репутации. Сделай все, но найди преступников.

— Может, преступник один? — возразил Мустафа.

— Надо сделать группу! — не принял возражения Дадаев.

— Вы правы! Дело, похоже, групповое. Сегодня Султан Каримов покончил с собой.

— Что-о? — застыл Дадаев, и лицо его побелело.

— Лег в теплую ванну и перерезал себе вены опасной бритвой, — сказал Джафаров и пошел допрашивать девушку для гостей, оставив ошеломленного известием Дадаева.

Девушка сидела в маленькой комнатке и ждала допроса. Ужас в ее глазах и затравленное выражение на лице не проходили.

— Оденься! — жестко приказал ей Джафаров, чтобы вывести ее из состояния шока.

И это ему удалось. Девушка покраснела и почти мгновенно привела себя в порядок.

— Рассказывай!

Девушка вышла из шока и быстро затараторила:

— Вчера меня вызвал Рачик…

— Кто такой Рачик? — прервал ее Мустафа.

— Рачик Бовян, метрдотель, он здесь сейчас, можете спросить у него. Вызвал и предложил поехать на дачу обслуживать гостей. Я согласилась.

— И Анке он предложил?

— Нет! Анка не ездит на такие мероприятия. Она — хозяйка кабинета «Шаха». Я удивилась, когда она мне сегодня сказала, что тоже будет на даче.

— То есть ты хочешь сказать, что Анка вчера не знала о своей поездке на дачу?

— Уверена. Анка — герла высшего класса, ее не кладут под каждого.

— А кто мог пригласить ее сегодня? Бовян?

— Бовян у нее под каблуком ходит, пикнуть боится. Любит ее безумно.

— Такую любит? — удивился Джафаров.

— Да, такую! — с вызовом произнесла девушка. — А что, нас уж и любить нельзя?

— По-моему, вас любят по нескольку раз в сутки.

— Не путайте работу и чувства.

— Так кто мог пригласить ее на дачу?

— Только один человек. Султан Каримов!

— Она его любит?

— Она его ненавидит, но он имеет над ней какую-то необъяснимую власть.

— Вы лично слышали, что Каримов пригласил Анку?

— Я видела!

— Что видели?

— Видела, как Анка садилась в машину Каримова.

— В котором часу это было?

— Автобус за нами заехал в час дня, значит, Анка села в машину Султанчика за полчаса до этого.

— Султанчика? Ты что, тоже?

— А что тут такого? На то он и Султанчик, чтобы иметь свой маленький гарем. Но Анка была первой женой! — и девушка опять зарыдала.

Поняв, что большего от нее не добиться, Мустафа пошел искать Бовяна.

Однако Бовян исчез.

Джафарову это очень не понравилось. Он позвонил Тенгизу:

— Тенгиз, дорогой, нужно срочно допросить метрдотеля «Шаха» Бовяна… Ты уже принял? Да, ты же с Султаном приятельствовал. Ничего, дорогой Тенгиз, Бовян — не секретарь парткома, убили нашего основного свидетеля, ясно тебе? На даче у Дадаева. Цепочку можешь выстроить сам. Под кого копают, тоже ясно. Так вот, поспеши, чтобы и Бовян не последовал за этими двумя. Только не предлагай ему: «третьим будешь»? Уговорил?..

Поговорив с Тенгизом, Джафаров отправился к эксперту следственной группы, а заодно и к судебному медику.

— Лазик! — обратился он к щуплому невзрачному врачу, на которого делали ставки, с такой точностью определял тот время убийства и наступления смерти. — Удалось определить хоть приблизительно время смерти?

Лазарь Шендерович сразу же надулся:

— Можешь записать — тринадцать часов!

— А ты не знаешь случайно, кто выезжал к Каримову?

— Знаю, о чем ты думаешь. Меня пригласили на консультацию. Каримов умер от тринадцати до четырнадцати часов.

— Допускаешь такую вилку?

— Он лежал в теплой воде.

Джафаров задумался: «Интересная картина получается. Если Каримов умер в четырнадцать часов, то все сходится. Он ее отвез, вернулся и покончил с собой. Чушь какая-то. Он, что ли, Анку убил? Зачем? Узнал о том, что она написала письмо в органы? Чушь. Против него никаких фактов, и он это хорошо знает. Да и рука Дадаева его бы защитила. Вон как расстроился. Если же Каримов тоже умер в тринадцать часов, то совсем интересная картина получается. Кто же тогда сажал Анку в его машину?»

И расстроенный Джафаров стал искать эксперта, чтобы попросить его побыстрее снять отпечатки пальцев у Анки, хотя сам был уверен, что Анка и есть та женщина, что написала письмо. А следовательно, все в ее письме правда, и смерть Каримова это подтвердила.

По дороге он резко свернул в маленькую комнатку, где девушка дожидалась своей участи.

— Детка, ты случайно не видела, кто сидел за рулем машины Каримова?

— Как кто? — изумилась девушка для гостей. — Конечно, Султанчик!

Тенгиз без труда узнал домашний адрес Бовяна, так же легко нашел и его дом: кирпичный трехэтажный особняк, уютно расположившийся среди деревьев и кустов.

Арнани позвонил в дверь. Послышались торопливые шаги, и хозяин квартиры спросил испуганным голосом:

— Кто там?

— Уголовный розыск!

Тенгиз выпил бутылку вишневого ликера и поэтому искать другие правдоподобные способы знакомства с хозяином квартиры просто не мог.

— Сейчас открою, только оденусь!

Торопливые шаги удалились.

Одевался Рачик Бовян довольно долго. Когда он открыл дверь, Тенгиз ожидал увидеть его по крайней мере во фраке с белой розой в петлице.

Однако Рачик был в затрапезном халате далеко не первой свежести.

Тенгиз прошел в квартиру, осмотрел ее. Много времени на это не требовалось. Квартира была однокомнатная с огромной кухней метров в шестнадцать. Престижный район и престижный дом. У Рачика Бовяна с нужными связями было все в порядке.

— Когда вы уехали с дачи Дадаева? — сразу приступил к делу Арнани.

— В восемь часов вечера! — прозвучал ответ.

Тенгиз отметил, что Бовян ждал допроса и готовился к нему.

— Почему вы уехали так рано? Вы были призваны смотреть за порядком. По меньшей мере удивляет…

— Я отпросился. — Рачик был настороже, даже не дослушал.

— У кого?

— У помощника Дадаева.

— Хорошо! А когда вы приехали на дачу?

— Вместе со всеми… В час дня за нами прибыл автобус.

— Сколько человек в нем было?

— Из «Шаха» трое: я, повар и еще одна девушка, но были и из других ресторанов.

— Почему не назвали Анку?

Тенгиз готов был поклясться, что в глазах Рачика мелькнули слезы.

— Анки с нами не было!

— А на даче, когда вы ее встретили, не удивились?

— И на даче ее не было.

— И вы даже не знали, что она должна там быть?

— В автобусе узнал, но на даче она не появилась.

— Какие у вас отношения с Анкой?

— Я предлагал ей выйти за меня замуж.

— А она отказалась?

— Да. Ее отучили любить. А без любви, по ее словам, делать нечего.

— Какие у нее были отношения с Каримовым?

— Она его ненавидела.

— За что?

— Женщина ненавидит лишь за одно: обманул ее ожидания. Любила она его, а любовь часто переходит в ненависть.

— От любви до ненависти один шаг?

— Что-то вроде этого.

— И что послужило этим шагом? Случайно не знаете?

— Случайно знаю: пьяный Каримов привел двух своих собутыльников и заставил Анку обслуживать их по высшему разряду. При нем.

Тенгиз был неприятно поражен.

— Очевидно, и Каримов испытывал к ней что-то похожее на любовь.

— Думаете, пытался вытравить ростки? Каримов был подонком…

— Почему был? — прервал Рачика Тенгиз.

— Был подонком и останется им навсегда, — упрямо повторил Рачик. — Можете ему это передать, вы же его приятель.

— Откуда вы это знаете?

— Видел вас вместе в машине.

— Внимательный… Почему же ты, внимательный, не спрашиваешь, что с Анкой?

В глазах Рачика Бовяна набухли слезы.

— Что спрашивать? Раз вы здесь, значит, Анки больше нет.

— Диалектик!

— Тут большую голову иметь не надо. Этот подонок ее повез на дачу, а на даче она не появилась…

— Ее нашли закопанную на даче, в винограднике. Задушили шнуром.

— Арестуйте его! — завопил в бешенстве Рачик.

— Кого его?

— Каримова! Он — убийца!

— Каримова может теперь арестовать только Господь Бог или аллах, не знаю, в кого он там верил.

— Он не верил ни в Бога, ни в черта!

— Незнание закона не освобождает от ответственности! — усмехнулся Тенгиз. — Мне почему-то кажется, что вы в курсе смерти Каримова.

— Он умер? — удивился Бовян, но удивление его было насквозь фальшивым.

— Умер, умер! — подтвердил Тенгиз. — Но и Анка умерла.

Бовян резко отвернулся, и плечи его затряслись в беззвучных рыданиях.

Тенгиз встал и не прощаясь ушел. Не нравился ему Бовян. Чувствовалось, что недоговаривает, скрывает что-то, но все его показания относительно Анки соответствовали сведениям, полученным следственной группой. Тенгиз не поленился позвонить в управление, да и Джафаров никакого компромата на Бовяна не дал.

Выйдя из подъезда, Тенгиз неожиданно для себя обогнул дом, чтобы посмотреть на окно квартиры Бовяна. На его глазах свет в квартире погас.

«Уж не думает ли он смыться?» — подумал Тенгиз и направился было к подъезду, но его внимание привлек какой-то предмет, тускло блестевший в кустах, выросших под окнами дома.

Это был пластиковый пакет. Внутри его находилась женская одежда: платье, белье и босоножки. В кармане платья лежало что-то завернутое в бумажку. Тенгиз осторожно достал и развернул: в тусклом свете окон дома заблестели бриллианты кольца и кулона и золото цепочки. У цепочки был сломан замок.

Тенгиз бросился назад в подъезд, чтобы успеть перехватить Бовяна.

На звонок никто не отвечал. «Ушел, черт!» — подумал с досадой Тенгиз и стал звонить соседям.

— Что нужно? — раздался грубый мужской голос.

— Уголовный розыск! Немедленно откройте!

В двери открылся глазок.

— Покажите удостоверение!

Тенгиз, проклиная бдительность жильца, достал удостоверение и показал в глазок. С минуту, не меньше, удостоверение изучали, сравнивали фотографию с оригиналом, затем дверь осторожно отворилась. Тенгиз увидел перед собой известного в городе академика, чьи выступления по телевизору всегда пользовались неизменным успехом.

— Что-нибудь случилось? — Тенгиз произвел на того хорошее впечатление.

— Разрешите от вас позвонить. Срочное дело!

— Ради Бога! — произнес проповедник атеизма и впустил Тенгиза в квартиру.

Телефон был в прихожей, рядом с дверью. Тенгиз позвонил в управление и стал ждать приезда группы, решив заодно порасспросить академика о соседе.

— Мне нужно задать вам несколько вопросов!

— Ну, если вы хотите получить на них ответы, — улыбнулся академик, — то прошу в комнату.

Академик жил как, наверное, и все академики. Не бедствовал. Четырехкомнатная квартира была заставлена дорогой мебелью. Хрустальные люстры высвечивали подлинники картин на стенах, а книги на стеллажах ясно указывали на характер занятия хозяина.

— Я дома один. Мои все на даче, — заявил академик, неправильно истолковав беглый осмотр квартиры. — Садитесь в кресло и угощайтесь фруктами.

Он пододвинул Тенгизу большую хрустальную вазу. В ней были груши, бананы и виноград.

— Спасибо. Когда я ем, то глух и нем, а Мне надо с вами поговорить.

— Говорите. Постараюсь ответить на все ваши вопросы.

— Что вы можете сказать о вашем соседе, Рачике Бовяне?

— Ничего криминального. Тихий человек. У нас с ним нет точек соприкосновения. Я не хожу по ресторанам, а он не интересуется наукой. Думаю, что вы знаете о нем больше.

— Женщины к нему ходят?

— Нет, и это, признаться, меня удивляет, в его кругах легкие нравы.

— А мужчины?

— Мужчины ходят, но не «голубые», если вы об этом подумали.

— Я об этом не думал… — Тенгиз достал фотографию Султана Каримова. — Этого мужчину вы случайно не видели у Бовяна?

— Довольно часто вижу. Раз в неделю уж точно. Это человек Дадаева, встречал их вместе. На приемах, естественно.

— И когда видели его здесь в последний раз?

— Слышал. Не далее как позавчера.

— Вы узнаете даже его голос? — не поверил Тенгиз.

— Я бы и не прислушивался. Диалог был яснее некуда. Сначала хлопнула дверь, и очень сильно, я бы сказал, так хлопают в сердцах. Затем она вновь открылась, и голос Бовяна жалобно позвал: «Каримов, я тебя прошу!» На что тот зло ответил: «Отстань от Анки, я тебе последний раз говорю. Кому ты нужен, колотый?» На это Рачик так же зло ответил: «А кто меня на иглу посадил?»

Тенгиз подумал: «Наконец-то интересная информация!»

В подъезде хлопнула входная дверь. Тенгиз поднялся с кресла.

— Спасибо за информацию и угощение! Наша группа прибыла, пойду встречать.

Он вышел на площадку, держа злополучный пластиковый пакет с одеждой и драгоценностями Анки.

Для очистки совести оперативники с минуту беспрерывно звонили в дверь, затем отмычкой попытались открыть, и только после этого ее взломали.

Включили свет в прихожей и замерли. На турнике, врезанном в дверную коробку ванной комнаты, висел Рачик Бовян. Он был уже мертв. И положение его тела недвусмысленно свидетельствовало о том, что он ушел из жизни по своей воле.

Тенгиз достал нож и перерезал тонкий шнур, на котором повесился Бовян.

5

Ликвидатор был недоволен. Он ехал домой на попутке и размышлял: «Арнани чуть было не прищемил мне хвост. Арестуй он Бовяна, и все. Не взял, очевидно, ордера на обыск и арест. Конечно, Рачика можно было и не убивать, но кто его знает, что у него было. А так все концы в воду».

Он стал прокручивать свои действия, пытаясь найти хоть одну ошибку, хоть одну зацепку.

В десять часов он позвонил Султану, чтобы получить оставшиеся деньги. Планы убийства троих претендентов на власть были им уже подготовлены. Из сотни возможных необходимо было выбрать три оптимальных варианта, исключительных по своей законченности, совершенных. Султан где-то всю ночь пьянствовал, и сил у него не было. Он открыл сейф и предложил Ликвидатору самому отсчитать деньги, ворча под нос, что за сто тысяч он бы дядюшку родного зарезал, за неимением отца, а некоторые еще три миллиона могут получить. Ликвидатор не слушал Султана, и вскоре тот заснул в кресле. Отсчитав пятьдесят тысяч, Ликвидатор позвонил своему агенту в уголовном розыске. Участь Султана была решена. Но прежде необходимо было узнать имя той, кто написал анонимное письмо. И Ликвидатор грубо растолкал заснувшего. Султан тупо смотрел и ничего не мог сообразить.

— Султан, вспомни, кто вчера обслуживал кабинет в «Шахе»?

Султан закрыл глаза и захрапел. Ликвидатор раздел его и потащил в ванную.

Холодная вода быстро привела Каримова в рабочее состояние. Можно было, по крайней меде, говорить с ним.

— Кто вчера обслуживал кабинет в «Шахе»?

— Анка, а кто еще, когда я там?

— Позвони ей и пригласи на дачу к Дадаеву, там сегодня малый прием. Предложи заехать за ней и подвезти.

— Зачем? — не понимал Султан.

— Когда ты придешь в нормальный вид, я тебе все объясню. Дело под угрозой.

Каримов позвонил Анке и договорился о встрече.

— Все равно не понимаю. Дадаев придет в ярость, когда увидит Анку.

— Трахал ее?

— У меня с ней была любовь, а он против…

Ликвидатор обошел Султана со спины и ударил ребром ладони по затылку. Подхватив обмякшее тело, потащил его в ванную. Пустил теплую воду и, перерезав Султану вены, оставил тело в воде. Если и пришел в сознание Каримов перед смертью, то помочь себе уже не мог…

Анка, увидев Ликвидатора, удивилась: в машине Султана она привыкла видеть его самого. Но Ликвидатор ее успокоил:

— Султана забрал на дачу Дадаев. Попросил меня захватить вас и дал машину.

Анка поверила.

Ликвидатор доехал с ней до дачи, но подъехал с другой стороны. Предложил пройтись, машина, мол, заглохла. И, выбрав удобное место, которое не просматривалось с дачи, оглушил Анку, раздел догола, изнасиловал и задушил. Бросив тело в яму от выкопанного виноградного куста, Ликвидатор закопал его и отвез платье и украшения на квартиру Бовяна.

«Эксперимент удался экспериментаторам наполовину! — думал Ликвидатор. — Мозг должен стирать из памяти содеянное, а он не стирает. Все стоит перед глазами, вижу каждое убийство, каждое преступление. Приказ я обязан исполнить, а забыть не могу».

В кабинете генерала собравшиеся избегали смотреть друг на друга. Только Джафаров и Арнани были спокойны.

— Итак, первый тайм мы проиграли с разгромным счетом! — начал генерал, страстный болельщик футбола. — Или Джафаров и Арнани думают, что у нас только одно убийство, а два самоубийства?

— Мы имеем три убийства! — спокойно ответил Джафаров. — Но два убийства были совершены вчера, когда мы совещались.

— Или даже раньше! — подчеркнул Арнани.

— То есть они не на нашей совести? — сыронизировал генерал.

— Они на совести убийцы! — не принял иронии Джафаров. — Мы с Арнани изучили все имеющиеся у нас факты…

— И к чему пришли? Где убийца? — занервничал генерал. — Мне Дадаев уже плешь проел. Каримов был одним из его помощников.

— Пусть лучше подбирает кадры! — не сдавался Джафаров. — Арнани, доложи, это по твоей части.

Арнани благодарно посмотрел на Мустафу.

— Следствием установлено, что Каримов снабжал Бовяна наркотиками, как для продажи, так и для собственного употребления. Многочисленные следы от уколов как на руках, так и на ногах свидетельствуют об этом.

— Они свидетельствуют лишь о том, что Бовян употреблял наркотики, но не о том, что Каримов его ими снабжал, — недовольно прервал генерал, явно не желавший, чтобы имя Каримова связывали с наркотиками.

— Есть показания академика Абасова, они перед вами, товарищ генерал!

— Хорошо! Дальше! — Генералу все больше и больше не нравилось это дело. — Но почему убийца убрал всех троих? Профилактика перед следующими тремя убийствами? Репетиция? — ехидство в тоне генерала достигло предела.

— Он имеет информатора среди наших! — вмешался Джафаров. — Или ваших!

— Клевета! — возмутился поначалу генерал, но, немного поостыв, спокойно спросил: — Вы думаете, он увидел это письмо и сообщил о нем убийце?

— Скорее всего, убийца звонит ему в определенный час и получает информацию.

— И убийца быстрее нас с вами определил, кто написал письмо и где ее найти?

— Любой бы определил, имея такие факты на руках, что задание он получил от Каримова в кафе «Шах». Кабинет обслуживает только Анка, во всяком случае, когда там бывает Каримов. Определить, что, кроме Анки, их никто не мог подслушивать, несложно, вы это и сами понимаете.

— И Анка спокойно села в машину Каримова, увидев за рулем другого человека? — не верил генерал.

— Каримов мог ей позвонить, пригласить на дачу и предупредить, что вместо него будет его приятель.

— Против Каримова же нет никаких улик! Нельзя же всерьез принимать анонимное письмо бывшей любовницы. Имея покровительство Дадаева…

— Вот именно! — воскликнул Джафаров. — Именно против Дадаева вся цепочка и выстроена. Не знаю, будут ли совершаться указанные в письме убийства, но Дадаева подставили профессионально. Гейдарову, я уверен, уже доложили.

— Не знаю, кто может докладывать Гейдарову, но, кроме Эфендиева, уверен, никто наших секретов не продает.

— Их могут продавать и у нас! — «успокоил» Джафаров.

— Спасибо, утешил! — генерал имел зуб на Эфендиева. — Продолжай, Тенгиз.

Генерал успокоился, он уже знал, что будет говорить Дадаеву.

— У нас были сигналы, что в кафе «Шах» продают наркотики, и теперь мы знаем это точно. Но, очевидно, был человек, который знал, что Каримов поставляет наркотики. И, если у него на руках что-то было против Каримова, несложно заставить того дать задание убийце.

— А Бовян при чем? Его зачем было убивать?

— Убийца о нас не очень высокого мнения. Он подсунул Рачику платье и драгоценности Анки и думал, что мы устроим обыск и арестуем Рачика как убийцу. Все улики налицо: труп изнасилованной Анки в винограднике, драгоценности и наркотики в квартире Бовяна…

— Он не предполагал, что мы выйдем на Анку в связке Каримов — «Шах»?

— Обычно анонимки пишут левой рукой, печатными буквами, — вмешался Джафаров. — Значит, ему не сказали, что письмо было напечатано.

— Тенгиз, вещи убитой тебе выкинули в окно специально? Кто? Как ты считаешь?

— Не убийца! Рачик случайно наткнулся на вещи и сразу все понял. Кстати, его видели у дома Каримова: видимо, искал приключений. А когда я позвонил да представился, Рачик сложил вещи в пакет и выбросил из окна в кусты.

— Избавился? — усмехнулся генерал.

— Кусты густые, место глухое. После моего ухода он рванул за пакетом — не надо забывать, что Рачик любил Анку, предлагал ей выйти за него замуж.

— А может, решил подзаработать?

— Он имеет значительно больше, чем мы все, вместе взятые.

— Будем считать, что первый тайм мы проиграли. У нас «бублик», «дырка»! — генерал был категоричен. — Надеюсь, никому не надо объяснять, чем обернется для всех присутствующих проигрыш второго тайма?

— Охрану мы обеспечим! — вмешался Джафаров.

— Надо обязательно найти того, кто использовал Каримова, — предложил Арнани.

Генерал подумал несколько секунд и подвел итоги:

— Охрану обеспечат без вас, а вы, дорогие, хоть землю ройте, но доставьте мне этого кукловода.

— А если он сидит на недосягаемой высоте? — вырвалось у Арнани.

Все деликатно пропустили его слова мимо ушей.

6

— Пройдемся? — предложил Джафаров Арнани, когда они вышли с совещания. — Землю обычно роют носом. Вот и давай проветримся перед тем, как вдыхать аппетитные запахи кухни «Шаха».

— Так все же ясно! Зачем нам «Шах»? — удивился Арнани.

— Ясно все лишь о письме. А мы с тобой должны заняться наркотиками: чует мое сердце, через них мы на очень крупную рыбу выйдем.

Они пошли в старый город пешком.

— Меня все же удивляет одна вещь! — признался Тенгиз. — Тебе не кажется странным, Мустафа, что в списке на уничтожение нет Дадаева?

— Кому он теперь нужен после такого удара? Ему не оправиться. Ты что, не понял? Первый удар нанесли именно по Дадаеву!

— Но это же случайность! Никто не мог предположить, что Анка подслушает разговор Султана. Эти три смерти случайные!

— Может, так и задумано, чтобы мы считали это случайностью? Мне кажется, что эти случайности очень хорошо организованы.

— Ты хочешь сказать, что они в любом случае были приговорены?

— Нисколько не сомневаюсь!

Когда они пришли в кафе «Шах», весь персонал был уже в сборе. Директор кафе выполнил просьбу Джафарова как приказ.

Главный администратор открыл кабинет директора.

— Вам здесь будет удобно беседовать, — юлил он с умильной улыбкой на лице. — Пообедать не желаете? В кабинете прямо стол и накроем.

— Нет. Мы желаем побеседовать с персоналом! — отказался Джафаров.

Администратор ужом выскользнул за дверь.

— С кого начнем? — спросил Арнани у Джафарова, просматривающего списки персонала. — С Анкиных подруг или с друзей Бовяна?

— О смерти Анки, я уверен, все уже знают.

— Будут более откровенны? — понял Тенгиз.

— Живым боятся навредить, а «мертвые сраму не имут», как писали в одной из книг.

— Так с кого же начнем?

— С женщин, конечно, с женщин! Их только разговори, такого расскажут, болтушки.

— А я знаю, кто болтливее женщин.

— Кто? — «купился» Джафаров, думающий, как построить допрос.

— Мужчины!

Мустафа даже не улыбнулся.

— Давай, болтливый мужчина, начнем работать! И начнем мы с кухни. Кухня знает все секреты. Кто у нас в списке? Из поварих?

— Одна Кязимова.

— С нее и начнем.

Кязимова вошла вся заплаканная.

— Знаете о смерти Анки? — спросил Джафаров.

Та только судорожно кивнула, не в силах ничего сказать.

— Вы были подругами? — подключился Арнани.

— Нет! — с трудом заговорила повариха. — У Анки не было близких подруг. Мы были в хороших отношениях.

— Кстати, об отношениях! — вмешался Джафаров. — Что было у Анки с Бовяном?

— Рачик без ума от Анки. Какое горе для него, когда узнает.

— Разве не вы собирали персонал? — удивился Тенгиз.

— Не успели, хотя директор мне дозвонился и попросил это сделать. Я всегда утром дома. Семьи нет, с братом живу, он возле кафе водой торгует.

— Расскажите об отношениях Анки и Бовяна.

— Сколько раз он предлагал ей выйти за него замуж. Я ей говорила: «Дура, бери его, хватай, денег у него навалом, будешь жить, как королева». А она мне: «Я и так — королева, а что денег навалом, так они через иглу быстро утекут».

— Вы знали, что Бовян употребляет наркотики?

— Все знают! Это его личное дело.

— Может, вы знаете, кто его снабжал наркотиками?

— Все знают! Каримов!

Джафаров обменялся с Арнани понимающим взглядом.

— А где живет Каримов, знаете? — невинно поинтересовался Джафаров.

— Теперь в аду! Прямиком туда и направился.

— Когда вы узнали о смерти Каримова?

— Вчера вечером.

— От кого?

— От Рачика Бовяна.

— Где?

— Дом Каримова неподалеку от кафе. Шла на работу, встретила Рачика, он мне и сказал.

— Он тоже на работу мимо дома Каримова ходит?

— Обычно нет, он в другой стороне живет. Я удивилась, когда встретила его.

— Судя по адресу, ваш дом тоже в стороне. Почему же вы там оказались?

— Кофточку присматривала в промтоварном.

— Можете идти! — Джафаров выключил магнитофон.

Кязимова вышла из кабинета. Тенгиз подсел к Мустафе.

— Скрывает что-то!

— Все будут врать. Вернее, часть правды, часть лжи. Такой винегрет.

— Я бы за ней посмотрел! Внеси ее в список.

— О смерти Бовяна она не знает. — Джафаров вписал повариху в список подозреваемых. — Неужели никто этого не знает?.. А ну, давай сюда администратора.

Арнани привел главного администратора кафе.

— Клянусь говорить правду, одну только правду, ничего, кроме правды, да поможет мне аллах! — с ходу заявил лукавый администратор, невинно глядя на Джафарова.

— А куда же ты денешься?.. — грубо заговорил Мустафа, так что даже Тенгиз удивленно посмотрел на него. — Сколько ты должен Бовяну?

Главный администратор побелел.

— Десять тысяч! Клянусь папой, я его не убивал.

Тенгиз посмотрел на Мустафу, как на фокусника.

— Кто тогда тебе сказал, что Рачика убили? Мы еще даже не знаем: убили его или он покончил с собой. Говори, кто?

— Сегодня утром я зашел к Рачику…

— Зачем?

— Мало денег было, хотел еще занять.

— Проиграл деньги?

— Проиграл.

— А кого встретил?

— Академика. Он мне и сказал, чтобы я к Рачику не заходил, у него милиция.

Тенгиз вспомнил знаменитого академика и возмутился.

— Врешь ты нагло! С какой стати академик воспылал к тебе любовью? Он в кафе «Шах» не ходит, вчера я с ним беседовал. Порядочный человек.

— Порядочный человек, кто спорит… — администратор потускнел. — И меня не любит… Но Рачик по его просьбе устроил меня в кафе администратором.

— Ты что, его сын? — засмеялся Тенгиз.

— Племянник его жены.

— Что тебе дословно сказал академик?

— Он дал мне пощечину и сказал: «Мерзавец, ты вчера заходил к Рачику, а через час его нашли убитым». Я поклялся папой, что не убивал, тогда он мне и сказал, чтобы я туда не заходил, у него сидит милиция… Вы меня арестуете?

— Пока нет. — Джафаров положил перед ним бланк подписки о невыезде. — Подпиши и убирайся.

Главный администратор подписал, затем спросил:

— А что я подписал? Не прочел даже.

— Подписку о невыезде.

Администратор поднялся, чтобы покинуть кабинет, но Джафаров его остановил:

— Значит, деньги заходил занимать?

— Деньги!

— А наркотики ты у него не брал?

— Я не употребляю, — не удивился вопросу администратор.

— Берут не только для употребления.

— Не брал! — администратор довольно нахально усмехнулся.

— Ну, на нет и суда нет! — тоже усмехнулся Джафаров.

Главный администратор не волновался. Ушел, не прощаясь.

— Видал миндал? — Джафаров даже возмутился. — Плюет на нас с прибором.

— Надеется на академика, что тот выручит. — Арнани задумался. — Какие академики пошли… никакой экспертизы не требуется: увидел и сразу определил — убийство.

— А экспертиза указывает на самоубийство, как и в случае с Каримовым. Никаких следов насилия.

— Займемся академиком?

— Не глупи! Ты же его сам приглашал в понятые. А перед этим с ним беседовал. У него просто не было времени убить Бовяна.

— Было!

— Он же старый, больной человек. Ну где ему справиться с Рачиком?

— Тогда остается одно: убийца был в квартире Бовяна, когда я звонил от академика.

— И выпрыгнул через окно?

— Для тренированного человека это не представляет трудности. Мы бы с тобой сделали это запросто. А у него не было другого выбора. Дверь я контролировал.

— Ты самоубийство исключаешь?

— Наркоман имеет возможность покончить с собой более приятным способом. У него нашли морфий и кокаин. Действует убийца-профессионал, не оставляет следов.

— Как же он их отключает?

— Баллончик с каким-нибудь легким газом. Выключает на минуту, очнулся, а ты уже в петле хрипишь.

— Или кровью истекаешь… Верни администратора! Вопрос ему задам.

Тенгиз сходил за администратором. Тот был спокоен.

— Я все равно не скажу, что получал наркотики. Можете меня бить.

— Бить тебя уже поздно, до пяти лет, говорят, надо этим заниматься. Ты мне вот что скажи: в последний вечер к Каримову кто-нибудь приходил в кабинет?

— Я дорожу своим местом и за солидными гостями не шпионю. А там не только место можно потерять, но и голову.

Джафаров жестом руки отослал его, и тот исчез.

— Пустой номер это кафе? — сочувственно спросил Тенгиз.

— Напротив. Обнаружили клубок, теперь надо осторожно тянуть за ниточку.

— Хорошо бы еще ниточку отыскать.

— Отыщем. Ну что, пойдем потихоньку?

— А как же остальные? — возмутился Тенгиз.

— Для чего нам остальные? Будут врать, больше ничего.

— Не может быть, чтобы ни один человек не видел, кто приходил в кафе в тот вечер к Каримову.

— Кафе имеет черный ход, через который доставляют продукты. У Каримова нашли ключ от него. Читать материалы надо, дорогой.

Когда они покидали кафе, вслед им несся вздох облегчения: пронесло. У входа Джафаров остановился, закурил, затем неожиданно предложил:

— Пойдем воды выпьем?

Тенгиз не возражал. Подошли к киоску с газированной водой.

— Хозяин, два двойных! — скомандован Тенгиз и выложил деньги.

«Хозяин», красивый юноша лет двадцати пяти, небрежно бросил их в ящик и налил два высоких бокала воды с сиропом.

— У-у, как вкусно! Молодец, честно работаешь!

Юноша очень обрадовался похвале. Джафаров не обратил внимания ни на воду, ни на «хозяина». Поставив бокал, он повел Арнани прочь и от кафе, и от будки с водой.

— Вот тебе и ниточка, Тенгиз! Но тяни ее очень осторожно.

У Тенгиза хватило выдержки не оглянуться, хотя очень хотелось.

— Ты думаешь, брат этой Кязимовой?.. Он ее послал к дому Каримова?

— А кто же еще? Кофточка была названа для отвода глаз.

— Вряд ли они имеют отношение к убийствам! — вздохнул Тенгиз.

— Никакого!

— Значит, ни одной зацепки? Трудно будет раскрыть эти убийства.

— А мы их и не раскроем! И генерал знает это лучше, чем мы. Ничего! В одном потеряем, в другом найдем. Раскроем сеть торговцев наркотиками, нам спишут и эти три злосчастных убийства. Пойми, убийства можно раскрыть либо случайно, либо из окружения убитого. А профессионала взять невозможно.

— Но раньше раскрывали!

— Чушь! Вешали несколько «мокрых» дел на одного.

— У меня еще не было политических убийств.

— А у меня были! И только одно удалось раскрыть: любовница отравила.

— Ревность?

— Бросить решил! А наши раздули как политическое убийство.

— Созналась?

— А куда денешься? Жить каждый хочет. Американский агент.

— Знаю, о ком ты говоришь! Мерзавец был первостатейный!

— Мерзавец не мерзавец, а член правительства! Каждая служба хочет доказать свою необходимость. Ваше управление списывает на одного дегенерата столько «висяков», сколько можно, а мы политические убийства раздуваем.

— Говорят, что Берия специально устраивал фальшивые покушения на Сталина.

— Не только Берия!.. Ладно, Тенгиз, хоть ты и специалист по криминальным убийствам, придется тебе вплотную заняться наркотиками. Думаю, через них мы, может быть, выйдем на убийцу.

— Мустафа, можно один нескромный вопрос?

— Знаю! Администратора «на пушку» не брал. С утра поставил наружное наблюдение, и его обрисовали. Он у нас, кстати, проходил свидетелем по одному делу о картежном притоне, на валюту играли. Ловкий, пройдоха…

7

Хозяин киоска «Воды Ломидзе» Хан Кязимов спокойно смотрел вслед двум сыщикам и даже не подозревал, что его свобода, а то и жизнь висят на волоске. Главный администратор шепнул ему утром о смерти Бовяна, но жизнь и смерть Бовяна не входили в круг интересов Кязимова, тем более тот был армянин, а Хан тайком ходил на собрания фронта национального спасения, крайне националистической организации, конечной целью которой было возрождение Великого Турана. Да и сыщики приходили, как ему сказала сестра, по поводу смерти Анки. Хану ее было почему-то жаль, может быть, потому, что она могла быть прекрасным цветком его гарема. Да и о Бовяне Кязимов знал лишь то, что он клиентам наркоту толкает за бешеные деньги. У них был общий поставщик. Разница была лишь в том, что Бовян на свой страх и риск продавал наркотики в розницу, а Кязимов продавал оптом, получая комиссионные и с той и с другой стороны. Смерть Бовяна даже радовала Хана, поскольку не стало конкурента.

Правда, смерть Каримова немного спутала карты, но Кязимов знал, что это ненадолго, связь восстановится. Поэтому он без страха смотрел вслед сыщикам.

Не один он смотрел им вслед. Как только Джафаров с Арнани скрылись из виду, из кафе, несмотря на свой солидный вес, легко выбежала Кязимова и забежала к брату в киоск.

— Ханчик, они очень интересовались, как это я оказалась вчера у дома Каримова. Я им сказала, что в промтоварный заходила, кофточку подбирала.

— Дура тупая! Промтоварный на ремонте уже два дня. Ты что, не знала?

— Вай мей! А что мне теперь говорить?

— Ничего не говори. Они тебя спрашивать не будут. Ты случайно не протрепалась, что я тебя посылал к Каримову?

— Что ты, Ханчик! Они интересовались, от кого я узнала о смерти Каримова. Я им сказала, что встретила Бовяна у дома Каримова.

— Сказала, сказала! Язык вырву, если еще что-нибудь скажешь, ненормальная.

Повариха заплакала.

— Я тебя воспитала, кормила, поила, без матери и отца, а ты, неблагодарный… Я замуж из-за тебя не вышла.

— Кому ты нужна была, толстая! После директора кто тебя взял бы?

— Директор нас с тобой обогрел и устроил. Тебе место это купил, между прочим.

— За это ты его обогревала в постели, а я вместо того, чтобы вам обоим перерезать горло, молчал.

— И молодец, что молчал. Что, плохо живем? Дом — полная чаша.

— Тебе лишь бы пожрать! Скоро поперек себя шире будешь.

— А ты хочешь ханом стать? Думаешь, не знаю, куда ты ходишь? «Великий Туран» в голове. В дурной голове.

— Не касайся своим грязным языком святого. Это выше твоего понимания, дура.

Повариха вся в слезах выбежала из киоска и скрылась в кафе. Кязимов закрыл киоск и пошел домой. Работать сегодня он больше не мог: надо было обдумать случившееся.

«Каримов был нашим с Бовяном поставщиком. Но Каримов сам товар не покупал. Значит, кто-то ему привозил. Знает ли этот кто-то о нашем с Бовяном существовании? Если знает, вопросов нет. Найдет! А если нет?..»

Настроение у Кязимова ухудшилось до такой степени, что он не заметил, как за ним почти от самого киоска идет старик в национальной одежде.

Когда старик подошел к Кязимову и что-то спросил, Хан не обратил на него внимания.

— Извини, отец, я не расслышал тебя.

— Я тебя спрашиваю: почему Каримов и Бовян умерли, а ты живешь?

Кязимов побледнел. Он понял, что появился человек, имеющий право спросить с него полной мерой. Только что Хан мечтал о появлении этого человека, а теперь он его боялся: со стариком шутки были плохи.

— Их убили не из-за наших дел! Я здесь ни при чем!

— Кто убил?

— Никто не знает! Двое сыщиков сегодня приходили. Убили еще одну красавицу, любовницу Каримова. А Бовян предлагал ей выйти за него замуж.

— Любовнице другого? — поразился старик, такое в его сознании не укладывалось.

— Неверный! Нет понятия о мужской чести.

— Всех троих убили вместе?

— В один день! Но в разных местах. Анку задушили на даче Дадаева, Каримова зарезали в ванной, Бовяна повесили. Бовяна последнего, ночью.

— Знаешь точно?

— Да!

— Хорошо! Я тебе верю, ты здесь ни при чем. Твои люди все целы?

— Все. Зачем мне было убивать Каримова? Он мне был дороже отца родного.

— Наш господин очень недоволен смертью Каримова. Большая потеря. Завтра сам приедет в город, и его люди будут расследовать это убийство.

— Я в вашем распоряжении!

— Тебе задание: узнай, с кем Каримов встречался перед смертью.

— В последний свой вечер он приходил в кафе «Шах».

— Там работает твоя сестра. Узнай, с кем он там встречался.

— Если и встречался, гость пришел через служебный вход.

— Разве вечером он не закрыт?

— У Каримова был ключ.

— Плохо. Гостя могли и не заметить.

— Я видел!

— Сквозь стены? — не поверил старик.

— Он вышел с черного хода, внимательно огляделся и быстро скрылся.

— Ты хорошо его рассмотрел?

— Так хорошо, что его описание нам ничего не даст!

— Объясни!

— Он выглядел как ты, но прыгал как молодой джейран.

— Я тоже прыгаю как молодой джейран…

— Но ходишь ты уже как старик… Прости, отец, если тебе это неприятно.

— Ты прав, а на правду не обижаются. Какого он был роста?

— Выше среднего, но таких много даже среди наших мужчин. У меня такой же, но… Это был не я.

— Жаль, что это не ты!

— Почему жаль?

— Проще! Я бы тебя сейчас убил, и больше не болела бы голова: где достать убийцу Каримова? Господин хочет с ним побеседовать.

— Не завидую я убийце…

— Ты не прав! Если все скажет, будет работать на господина. Профессионалов он уважает..

— А если нет?

— «Нет» не бывает! Все говорят. И зачем скрывать, господин платит больше всех. А как работает твоя сеть? Я хочу знать принцип работы, фамилии меня не интересуют.

— Как только я получаю информацию о времени поступления товара, я даю сигнал своим людям. Каждые десять минут ко мне подходит клиент пить воду, ставит сумку на прилавок, и пока он пьет, у него в сумке появляется товар. Через час я закрываю киоск и с деньгами ухожу на встречу с поставщиком. Покупаю новую партию, и все начинается сначала.

— Как вас не прихлопнули до сих пор, удивляюсь! — возмутился старик. — Лень со стула подняться! Стоит установить камеру, и через час все твои клиенты будут в уголовном розыске. Вместе с тобой и с твоим поставщиком. Теперь у тебя не будет такого прикрытия, как Каримов.

— Мы так привыкли работать.

— Быстро отвыкнешь! От всего отвыкнешь: от вкусной еды, от женщин, от свободы. А твоя смазливая мордашка сделает тебя женщиной. В лагере таких любят. И это в лучшем случае, если мы позволим тебе сесть…

— Прости, отец! Я весь — внимание!

— С кем из троих ты поддерживал отношения?

— Только с Каримовым. И то только деловые. Он так же, как и другие, пил воду, я брал товар и взамен выкладывал деньги.

— А те двое?

— Они у меня даже не появлялись. У них в кафе кола-шмола-лимонад.

— Это хорошо. Ты вне подозрения.

Хан хотел поведать старику о разговоре сестры с сыщиком, но воздержался. Зачем? «Никто не знает, что я посылал сестру к Каримову. Каримов должен был сказать, когда придет товар. Целый день его прождал. А старику скажешь, подумает, что я на подозрении, прекратит со мной все отношения, а то и… Ему перерезать глотку что стакан вымыть. Утрою внимание, и все будет в порядке».

Со стороны посмотреть: беседуют отец с сыном. Но оба они не заметили, даже опытный старый убийца, верный раб босса наркомафии республики, что беседуют под пристальным взором Джафарова.

Завернув за угол, так что Кязимов не мог уже их видеть, Джафаров с Арнани остановились.

— Есть какие-нибудь факты участия Кязимова в наркобизнесе? — спросил Арнани.

— Никаких!

— Тогда…

— Я использовал нашего внештатного сотрудника…

— Сексота?

— Скорее, внешсота. Сексот был, когда секса не было, а сейчас неправильно поймут… Сестра и брат Кязимовы остались одни, когда ей было пятнадцать лет, а брату десять. Их пригрел директор кафе «Шах», сам понимаешь, с какой целью. Он до сих пор ее навещает, когда брата нет дома. Сестра заменила брату и мать и отца, любит его безумно и подчиняется беспрекословно.

Арнани не надо было долго объяснять, чтобы понять суть дела.

— Я останусь, послежу за ним: кто приходит к нему, куда сам ходит.

— Нет! Ты пойдешь в управление и организуешь группу, один ты с этим не справишься. Я останусь следить за ним, так как лучше меня город никто не знает. Я могу пройти его весь из конца в конец одними проходными дворами.

Арнани ушел в управление, а Джафаров проходными дворами прошел в кафе «Шах». Старый бандит сразу привлек его внимание. Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: они охотятся за одним зверем. Джафаров никогда не выходил в город без специальной фотоаппаратуры, а поскольку со стариком никогда прежде не пересекался, несколько раз сфотографировал его в разных ракурсах. Джафаров сразу сообразил, что старику на глаза показываться нельзя: тот сразу все поймет и исчезнет, а этот участок наркосети будет мгновенно заменен на другой. Нет, надо исчезнуть из поля зрения, чтобы притупить бдительность старика. Конечно, можно было размножить фотографии и разослать их по управлениям районных КГБ, но Джафаров знал, что у наркомафии везде свои информаторы, а то, что старик — не мелкая сошка, Джафаров чувствовал сердцем.

Специальной звукозаписывающей аппаратуры Джафаров не имел, чем был всегда недоволен, и не раз поднимал этот вопрос перед начальством, но у того были свои пристрастия. Одиночная охота не приветствовалась, начальство любило размах, масштабность, против чего Джафаров и не возражал: профессионально может следить только группа, но сколько случайных встреч происходит, когда следишь за одним, а появляется зверь еще крупнее! И Джафаров с завистью смотрел американские фильмы, где детектив лихо устанавливал подслушивающие устройства с качественной записью звука.

Поэтому Джафаров только наблюдал издалека за разговором старика с Кязимовым, не смея приблизиться к ним…

Старик между тем обговаривал с Ханом новую схему распространения наркотиков.

— Через твою будку будут идти только деньги, от тебя и к тебе. Я сам, лично, оборудую тайники. У каждого твоего агента будет свой тайник…

— Прости, отец, но ты меня за мальчика держишь! — обиделся Хан. — Я — не фраер. Я сам организовал сеть распространителей и сам буду отвечать за каждого. А вы хотите через тайники вычислить моих распространителей…

— Хорошо! — охотно согласился старик. — Ты отвечаешь головой. Но поверь моему опыту, твоя система распространения — детский лепет. Возьмут вас голыми руками. Ты с поставщиком будешь расплачиваться, как я тебе сказал, и не смей спорить. За поставку отвечаю я, а дальше — дело твое, рискуешь ты своими деньгами… И головой! — добавил он, подумав. — Вообще мы перейдем с тобой на тайник. Получишь в нем товар, оставишь деньги. За тобой будут следить.

— Устраивает! — согласился Хан.

— В понедельник, среду, пятницу в десять утра жди сигнала. К тебе подойдет человек, передаст привет от отца, выпьет воды и уйдет. Это значит: тайник загружен, можешь действовать. И не дай тебе аллах следить за тайником.

— Не беспокойся, отец!

— Описание тайника доставлю тебе я сам.

— Когда?

— Завтра! Но встреча не в твоей будке.

— У меня киоск! — обиделся Хан.

— Один черт: киоск, будка. В час дня пойдешь обедать домой…

— Я в кафе «Шах» обедаю!

— Меня твой обед не интересует. Пойдешь домой, по дороге увидишь меня. Ко мне не подходи, мы встречаемся в первый и в последний раз. Если я и встречусь с тобой, сам знаешь, зачем… Пойдешь за мной на расстоянии, и я приведу тебя к тайнику.

Старик быстро нырнул в проходной двор, где скрывался Джафаров, и тому едва удалось остаться незамеченным. Джафаров понял, что не он один знает проходные дворы.

Старик ушел, и следовать за ним было не только бесполезно, но и опасно. Джафаров зря своей головой не рисковал. Тем более что он давно уже понял, что восстанавливаются связи Каримова, смерть не должна мешать бизнесу. Значит, как минимум еще одна встреча состоится. Вот ее он проморгать не имел права. Следовательно, придется задействовать весь свободный состав не только уголовного розыска, но и КГБ, а может, только одного КГБ. Джафаров знал, что многие работники уголовного розыска живут не по средствам.

Кязимов шел домой, и вести его было легко, видно, тому и в голову не могло прийти, что его уже «пасут».

Арнани появился рядом.

— Можете быть свободны, товарищ майор! Мы его поведем.

— Ведите! А я подготовлю свою группу на завтрашний день.

Джафаров ушел в сторону и по дороге мысленно подбирал людей, которым можно было доверить и жизнь и кошелек. Теперь таких осталось ой как немного. Завтрашний день должен стать решающим, Мустафа чувствовал, что только через старика он выйдет на верхушку наркомафии.

8

Ликвидатор достал из тайника плотный конверт и пошел искать укромный уголок, где бы ему не помешали.

В старом тенистом скверике он увидел скамейку, одиноко стоявшую среди кустов. Кто, кроме влюбленных, мог ее сюда поставить? Но поскольку было еще достаточно светло, скамейка пустовала.

Ликвидатор по привычке огляделся. Все дышало спокойствием и безопасностью. Вскрыв конверт, Ликвидатор достал из него пачку цветных фотографий, сделанных мастером-профессионалом. На каждой фотографии была изображена молодая красивая женщина, занимавшаяся сексом с красивым юношей. Столь откровенные и разнообразные позы вызвали довольную улыбку Ликвидатора. Он вспомнил, сколько сил и средств ему пришлось приложить, чтобы заманить эту парочку в специально оборудованную квартиру, где можно было не торопясь снять все любовные сцены.

В конверте были не только фотографии, но и негативы, и Ликвидатор был уверен — ни одной лишней фотографии не напечатано.

Ликвидатор спрятал негативы в карман, оставив в конверте только фотографии, и пошел по известному ему адресу, где проживала изображенная на фотографии особа, не забывая приволакивать ногу, запоминающаяся деталь для того, кто захочет его запомнить.

Новый дом в центре города был построен исключительно для работников ЦК партии, вернее, для их домочадцев и родственников, поскольку все члены ЦК имели шикарные особняки. В таком престижном доме и жила необходимая Ликвидатору женщина.

На звонок дверь открыла особа, изображенная на фотографии.

Красавица видела перед собой старика в поношенной одежде и в темных солнцезащитных очках. Старик держал перед собой конверт.

— Вы не ошиблись адресом? — усмехнулась женщина, уж больно не сочетался вид старика и ее квартиры.

— Просили передать вот этот конверт лично вам в руки, — пропищал неожиданно детским голоском старик.

Красавица только что вернулась из бассейна и еще не успела раздеться. Она взяла конверт, достала из сумочки десять рублей и протянула их старику.

— Возьмите, пожалуйста!

— Спасибо, красавица, никогда не забуду твою доброту! — униженно поблагодарил Ликвидатор, затем повернулся и пошел, приволакивая ногу, чтобы вызвать еще большую жалость к себе.

Если бы красавица могла видеть, с какой молниеносной быстротой «старик» сбежал по лестнице!

Но красавице было уже не до старика. Пожалуй, разверзнись перед ней пропасть, она меньше бы испугалась и удивилась, чем когда открыла конверт и достала цветные фотографии. Они предвещали ей конец блестящей жизни, бедность, унижения и вереницу жадных липких рук. Красавица почувствовала, что ноги ее не держат, и с трудом доплелась до кресла возле столика с телефоном. Упала в него и долго не могла унять дрожь в ногах.

И тут зазвонил телефон.

Женщина смотрела на него как на врага, как на источник величайшей опасности в ее жизни, от которого никуда уже не уйти, не спрятаться. Одна-единственная ошибка, и расплата не заставила себя ждать. А теперь шантаж на долгие годы, платить, платить, платить!.. И хорошо, если только деньгами.

Красавица дрожащей рукой взяла телефонную трубку.

— Алло!

— Как тебе понравились снимки? — безжизненный бас лишал ее воли.

— Сколько? — спросила она едва слышно.

— Что «сколько»? — Ликвидатор играл с ней, как кошка с мышкой.

— Денег сколько? — грубо закричала женщина.

— Эти фотографии бесценны, произведения искусства!

— Сколько ты хочешь? — забилась в истерике красавица, не сдерживая слез.

— Денег мне не нужно!

— Чем мне расплатиться с тобой? Натурой?

— Завтра утром приезжает Али Мансуров! Тебе это известно?

— Известно! И ты знаешь, что я — младшая жена Али! И тебе известно, что меня ждет, если Али увидит эти фотографии!

— Хорошо, что ты это понимаешь!

— Не уничтожай меня! — плакала красавица. — Я готова платить тебе всю жизнь, и тем, чем ты хочешь.

— Мне нужна от тебя одна-единственная услуга. После этого я оставлю тебя в покое и отдам негативы.

— Я согласна! Говори! — сразу успокоилась красавица.

— Мне нужно посмотреть бумаги в портфеле Мансурова!

— Сумасшедший! Это невозможно! — закричала в отчаянии женщина. — Он никого никогда не подпускает к своему портфелю.

— Молчи и слушай! — приказал Ликвидатор. — Любыми средствами, их выбор я оставляю за тобой, ты должна вытащить Али Мансурова купаться в свой бассейн. В крайнем случае вызови его на соревнование: кто быстрее проплывет двести метров. Если ты удержишь его вне раздевалки хотя бы пять минут, я исчезну из твоей жизни, и ты будешь вспоминать меня, как жуткий сон. Договорились?

— А что будет с охранником? — тихо спросила красавица, уже зная ответ.

— Что тебе ближе — твоя жизнь или жизнь охранника? Он получает хорошее жалованье за риск. И он вооружен.

— Но если ты украдешь бумаги, Али все равно будет меня подозревать… — расплакалась младшая жена. — Все равно мне жизни не будет.

— Не волнуйся. Я больше твоего заинтересован, чтобы Мансуров ничего не заметил. И охранник через пять минут придет в себя, будет молчать, не дурак.

— Зачем тебе эти бумаги? — спросила красавица. — Что в них может быть для тебя?

— Моя жизнь!

Женщина успокоилась, такой расклад ее устраивал. Карьера любовника ее не интересовала.

— Я согласна! — сказала она, совершенно успокоившись. — Но как я получу негативы?

— Старик принесет!

И женщина сразу вспомнила старика, вестника несчастья.

— Могу я тебе верить?

— У тебя нет выбора! — жесткий ответ опять поверг ее в отчаяние.

— Хорошо, хорошо! — закричала она, опять впадая в истерику.

— Успокойся! — приказал ей Ликвидатор. — И запомни: если ты вздумаешь все рассказать Али Мансурову, я пошлю снимки не только ему, а и твоим родителям, всем знакомым, развешу по городу…

— Нет-нет! — стала умолять красавица. — Я все сделаю, как ты велишь.

— Слушай сюда! — Ликвидатор решил поставить все точки над «и». — Если меня встретят в бассейне выстрелами, ты умрешь в этот же день! Мои люди сведут с тобой счеты. Я не шучу!.. Когда Мансуров приедет к тебе?

— С утра он заедет в гостиницу, а потом сразу же ко мне. Говорит, соскучился. — И женщина зарыдала от ощущения своего предательства.

— Вечером у него совещание. До обеда ты должна вытащить его в бассейн.

— Но он может приехать ко мне без портфеля.

— Мансуров не расстается с ним, даже когда спит. Этого не бойся. Бойся того, что он не поедет с тобой плавать. Тогда тебе конец.

Ликвидатор повесил трубку. Он был доволен. Все шло по плану, как было им задумано.

А женщина с ужасом ждала наступления следующего дня и думала, сколько же ей потребуется выдержки и актерского мастерства, чтобы обмануть Али Мансурова, чьей младшей женой она согласилась стать, не подумав, чего это ей будет стоить.

Али Мансуров, сорокалетний руководитель западного округа, прибыл на совещание в превосходном настроении. Гейдаров позвонил ему перед отъездом и говорил с ним очень ласково, даже позволил себе намек, что теперь он первый кандидат на пост преемника руководителя страны.

Дадаев пал или почти пал. Разведка донесла, что у него на даче был обнаружен труп молодой женщины, официантки, а его любимец Каримов покончил жизнь самоубийством или был зарезан. И имя Каримова связывают с наркомафией.

Более прекрасных новостей и придумать было нельзя. Побольше бы таких.

Правда, было одно неприятное сообщение: КГБ республики официально сообщило, что на него, Мансурова, готовится покушение. И что необходимо принять самые строгие меры, в частности, взять свою, проверенную охрану и во время пребывания в городе никуда без охраны не отлучаться.

Мансуров был любвеобильным мужчиной, и в каждом городе, где ему приходилось работать, он имел жену, а то и две. Столица не была исключением: самая младшая и самая красивая жена жила в столице и нетерпеливо ждала его приезда. И он тоже рвался к ней. Соскучился. А многочисленной охране рот не заткнешь. И не потому, что Мансуров боялся пересудов, сплетен, разговоров. Он побаивался лишь своей законной жены, которая была племянницей Гейдарова.

Единственным выходом из создавшегося положения было одно: взять своих проверенных людей на встречу с младшей женой. Ее он «выудил» из бассейна на республиканской олимпиаде, когда ей еще не было и шестнадцати. Такие мелочи, как возраст, не остановили могущественного руководителя, он сделал пловчиху своей младшей женой и регулярно, раз в неделю, летал в столицу «по делам». Правда, последний год старшая жена пожаловалась дяде, что ее супруг совершенно не бережет себя, а работа на износ долго не может продолжаться. В результате количество полетов в столицу уменьшилось: в лучшем случае удавалось это сделать раз в месяц, а то и реже.

Оставив вещи в гостинице ЦК, Мансуров немедленно позвонил своей младшей жене и засюсюкал:

— Солнышко мое ненаглядное! Соскучился я по твоим жарким лучам. Ты ждешь меня?.. И уже побывала в ванной? Поплавала?.. Что, поплаваем вдвоем? В бассейне?.. А что, это идея! Пошлю сейчас человека, выгоним всех, будем только вдвоем… Хорошо. Собирайся!

Мансуров вызвал начальника своей охраны. Ахмад, двухметровый гигант, был предан Мансурову, как говорится, не на жизнь, а на смерть. Ахмад был в спец-войсках, там научился убивать, да так хорошо, что дома одним ударом убил жену, когда та не так ему что-то сказала.

— Ахмад! — приказал Мансуров. — Возьми людей и освободи мне бассейн «Спартак». Часа на три. Я буду там плавать. Да, захвати с собой вино, фрукты и все остальное. На всех.

Для Ахмада Мансуров был богом, который избавил его от заслуженного наказания. Слово Мансурова было теперь законом для Ахмада. Поэтому, взяв с собой трех самых смышленых парней из охраны, он поехал в бассейн.

Директор с возмущением отказалась освободить бассейн. Тогда Ахмад приставил к ее лбу пистолет и шепнул на ухо:

— Считаю до трех, потом твои куриные мозги будут собирать со стены. Раз…

У директора были дети, и она не захотела оставить их сиротами. А то, что эта человекообразная обезьяна выстрелит, у нее не было ни малейшего сомнения.

По местной трансляции директор, стараясь, чтобы не дрожал голос, сделала объявление:

— По техническим причинам бассейн закрыт. Прошу всех тренеров срочно вывести свои группы из здания бассейна! Повторяю… — и повторила еще три раза. Затем, в сопровождении Ахмада, которому едва доставала до груди, обошла все здание бассейна.

Тренеры, бросая почтительные взгляды на гиганта, поспешно выводили свои группы из бассейна. Один из них, не выдержав напряжения, бросился к директору:

— Бомбу подложили?

— Бомбу, бомбу! — успокаивая себя и вновь ощущая свою значимость, говорила директор.

Бассейн освободили за пятнадцать минут.

— Прекрасный результат! — радовалась директор, заискивающе глядя на Ахмада. — Заодно учение провели..

— В одном американском небоскребе провели учение по атомной тревоге. Здание опустело за десять минут. Но там удивились еще больше, когда после работы здание небоскреба опустело за пять минут.

— На то они и империалисты! — парировала директор. — А у нас работу любят.

Директор, как капитан тонущего корабля, покинула здание бассейна последней.

— Уходите! — приказала она стоявшим неподалеку тренерам и ученикам. — Занятия начнутся только после обеда.

Никому не хотелось торчать на улице четыре часа, и потихоньку все разошлись.

Ахмад с охранниками разгрузили машину, приготовили все для приятного времяпрепровождения, а затем методично и внимательно осмотрели весь бассейн, каждую комнату, каждый шкаф, заглянули в каждый уголок.

Мансуров заехал за своей младшей женой, но сам не стал подниматься, а послал охранника: посчитал неудобным самому идти за женщиной. Кроме своей отборной охраны, его сопровождала машина с сотрудниками «девятки». А незнакомых людей Мансуров стеснялся.

Младшая жена, источая радость от предвкушения встречи, с любимым мужем, сверкая красотой и молодостью, выпорхнула из подъезда дома и через мгновение оказалась в объятиях повелителя.

— Ты не представляешь, как я по тебе соскучилась! — шепнула она ему на ухо.

По ее виду нельзя было догадаться, что она провела прескверную ночь, пытаясь найти выход из создавшегося положения. Глаза ее сияли любовью, а не предательством, хотя лишь за пятнадцать минут до выхода из дома она имела очередной неприятный разговор.

Тот же безжизненный бас спросил ее:

— Уговорила?

— Да! — спокойно ответила младшая жена. — Через полчаса мы будем в бассейне.

— Умница! Если ты победишь в заплыве на двести метров, тебя ждет денежный приз в размере десяти тысяч рублей.

И это обещание, как ни странно, совершенно ее успокоило. И следа не осталось от волнения.

«Три вещи не оставляют следа: птица в воздухе, рыба в воде, мужчина в женщине». Так говорят на Востоке.

У входа в бассейн машины встретил Ахмад.

— Все в порядке, шеф! — шепнул он Мансурову. — Каждую дырку лично проверил.

Мансуров передал в руки Ахмада портфель.

— Глаз не спускай! Лично отвечаешь за бумаги! Кое-кто не пожалел бы жизни, чтобы в них заглянуть.

При этих словах женщина изменилась в лице, но быстро справилась с волнением.

Рядом с зеркалом воды пятидесятиметрового бассейна был расстелен огромный персидский ковер ручной работы, на котором стоял низенький, из черного дерева складной столик и лежали большие пуховые подушки. Стол был уставлен яствами и кувшинами вина. Чуть поодаль, как напоминание о супружеских обязанностях, лежала водяная постель, устланная кашемировой шалью.

Сотрудники «девятки» остались вести наружную охрану и охрану первого этажа. Личная гвардия Мансурова охраняла все входы и выходы непосредственно в бассейне. Но и личная, проверенная охрана была расположена Ахмадом так, чтобы все внимание ее было направлено на внешний обзор. При желании, конечно, можно было сойти с обусловленного места и посмотреть, как развлекается господин, но это желание могло быть последним в жизни. Каждый из охранников это знал, а поэтому не держал даже в мыслях.

Мансуров и его жена остались одни. Мужчина мгновенно разделся, а его жена какое-то время медлила. Ее подавляла громадность помещения, и она вспомнила, что именно в таком зале бассейна ее несколько лет назад изнасиловал так называемый «муж». Она не обманывала себя и знала, что является лишь его наложницей. Женщина опять почти физически ощутила тот роковой час, когда после изнурительных соревнований Мансуров, в прошлом известный пловец, оставил ее в бассейне, чтобы показать, как надо плавать. Показал.

— У тебя что, прыщи на теле? — пошутил Мансуров.

— Извини, дорогой, задумалась, на тебя любуясь!

И она тоже разделась догола. У Мансурова засверкали глаза при виде ее прекрасного тела. Он подошел к ней вплотную.

— Помнишь тот день? — напомнил он ей первую «встречу».

— Помню, мой дорогой! Это был самый счастливый день в моей жизни. Я тогда обрела тебя!

Мансуров даже не вспомнил о супермодной водяной постели и грубо повалил жену на дорогой персидский ковер. А красавица вновь тоскливо смотрела на потолочные балки перекрытия, не испытывая ничего, кроме отвращения.

Обладание красивой женщиной всегда вызывало у Мансурова прилив сил. И просыпался отменный аппетит.

— Садись к столу, будем пировать! — приказал он.

— А ты не хочешь поплавать? — предложила младшая жена, вспомнив о своих обязательствах перед обладателем страшных фотографий.

— Пока не хочу! — отрезал Мансуров. — Есть хочу, пить хочу!

И они присели к столику.

Все удовольствие от вкусной еды красавице портили мысли о тех невероятных карах, которыми ей пригрозили за невыполнение взятых обязательств.

— Ты совсем не занимаешься спортом! — упрекнула она Мансурова.

— Тоже мне, спорт! Политика — это спорт! Всем спортам спорт!

— У тебя брюшко стало появляться! — младшая жена с беспокойством следила, как Мансуров стакан за стаканом вливает в себя вино. — Уверена, что ты меня на двухсотметровке не обгонишь. Дыхания не хватит!

— Девочка моя! — обиделся Мансуров. — Я каждый день плаваю и играю в теннис!

— Спорим? — заводила Мансурова младшая жена.

— На что хочешь?

— Если я тебя обгоню или мы приходим ровно, ты покупаешь мне машину.

— Я тебе оплачиваю все, зачем тебе машина?

— Для престижа! Престижный дом, импортная машина!

— А, даже импортная? Для этого тебе придется крепко потрудиться.

— Тремя стаканами вина ты мне уже дал фору.

— Пью четвертый бокал за наше пари! — и Мансуров влил в себя еще стакан вина, заев его большим куском пахлавы.

Когда он встал с подушек, его сильно покачнуло. Глядя на него, младшая жена забыла о своих обязательствах и машинально произнесла:

— Может, не надо?

— Надо, надо! Я докажу и тебе и себе, что я в форме, в хорошей форме!

И он решительно направился к тумбам бассейна.

Младшая жена вдруг вспомнила, чем ей грозит отказ от соревнования: пожизненным отлучением от всех благ и радостей. И это — в лучшем случае, а в худшем — смерть!

Она решительно направилась к тумбам, готовая к борьбе за победу в этом заплыве, чего бы это ей ни стоило.

— Считаю до трех! Внимание: раз, два, три!

Несколько долей секунды младшая жена выиграла, потому что раньше сумела войти в воду и набрать скорость. Но Мансуров был не из тех, кто легко уступал лидерство. Проиграв на старте, он мощно наращивал скорость, несмотря на неприятную тяжесть в желудке, да и винные пары мешали. Только первые сто метров младшая жена шла впереди, на третьей пятидесятиметровке Мансуров ее догнал, стал обгонять, но тут силы ему изменили — слишком много он съел и выпил, и единственное, что удалось Мансурову, так это прийти к финишу одновременно с младшей женой.

А она выложилась не потому, что хотела заработать десять тысяч. Она утверждалась, хотела почувствовать себя самостоятельным человеком, а не безмолвным придатком могущественного господина.

«Выиграла!» — радостно улыбнулась она.

«Вместе!» — удовлетворенно подумал Мансуров.

Младшая жена выиграла соревнование, но проиграла жизнь, а последняя мысль Мансурова оказалась вещей.

Мощный разряд тока лишил их сознания, и они вместе опустились на дно бассейна.

Более трех часов охрана не смела войти в зал. Когда Ахмад все же осторожно вошел туда, он настолько поразился исчезновению своего любимого шефа, что застыл на несколько секунд на месте, но потом выстрелом из пистолета поднял тревогу.

Своего шефа и его младшую жену они обнаружили на дне бассейна, но попытки привести их в чувство не увенчались успехом.

Двое рабочих, нанятых Ликвидатором, за «бешеные», по их мнению, деньги, трудились всю ночь, чтобы к утру подвести скрытую проводку. Толстый провод соединил металлические части бассейна с распределительным щитом, где на фазе было 370 вольт. Мокрые тела идеально проводят ток. А в воде достаточно только потерять сознание.

Ликвидатор щедро расплатился с рабочими и, кроме денег, выдал им по бутылке спирта. Правда, забыл уточнить, что спирт метиловый.

Пока рабочие занимались проводкой, Ликвидатор подготавливал себе незаметное убежище и путь к бегству.

Место, где можно было скрыться во время проверки помещений, Ликвидатор устроил себе быстро, передвинув только платяной шкаф и закрыв им вместительную нишу.

Поиск безопасного пути к бегству занял куда больше времени. Грамотная охрана здания, а Ликвидатор не сомневался в профессионализме «девятки», перекрывала все мыслимые пути к отступлению, а у Ликвидатора был строгий приказ: имитировать несчастный случай. Только к утру Ликвидатор справился с этой задачей: в полуподвальном помещении, где располагались технические службы, был туалет, небольшое окно которого выходило на глухую стену соседнего здания. Окно изнутри было забито досками, а снаружи забрано металлической решеткой. Ликвидатор решетку и доски посадил на шарниры с запорами, так что внешне ничего не изменилось. Только вблизи можно было увидеть, что решетка открывается. А щит из досок в любом случае выглядел как наглухо забитый.

За окошком, в двух метрах от глухой стены, росли густые кусты. Достаточно было нырнуть в них, а далее… «огородами, огородами и к Котовскому».

Бассейн контролировался телекамерой, и Ликвидатор решил воспользоваться ею, к тому же монитор находился в маленькой комнатенке в нужном помещении рядом с подготовленным выходом.

Единственным опасным местом оставался силовой щит. Но стопроцентной безопасности не бывает даже при переходе улицы — Ликвидатор лично видел, как пьяный водитель не справился с управлением и наехал на мирных граждан, стоящих на тротуаре.

Силовой щит располагался у выхода из полуподвала, и охранник, поставленный там, без труда обнаружил бы постороннего. Но Ликвидатор знал, что бдительности хватает лишь на первые тридцать минут, затем кажущееся спокойствие и безопасность притупляют внимание. Наверняка охранник отойдет покурить с другим охранником, заодно поболтать о том, о сем… Тогда можно улучить момент и отключить от фазы провод, обрезав его видимую часть. А там ни одна экспертиза не обнаружит скрытой проводки, если не ломать покрытие.

Все устроилось как нельзя лучше.

Ликвидатор предложил рабочим выпить на свежем воздухе, на травке в маленьком парке рядом с бассейном, у одного из немногочисленных фонарей. Ликвидатор сам разливал по стаканам. Так уж получилось, что рабочие получили метиловый спирт, а Ликвидатор умудрился налить себе водки из пузырька в рукаве. Выпили, и тут Ликвидатор вспомнил, что ему осталось доделать еще одну работу. Он предложил ребятам продолжить пока без него, а он присоединится позже и принесет еще бутылку водки, которую присмотрел в одном из кабинетов бассейна. Рабочие не возражали, решив, что им больше достанется.

Когда Ликвидатор вернулся, оба рабочих были в плохом состоянии. Единственное, что он сделал для них, — это облегчил их карманы от тех денег, которые сам им и дал. Не надо давать следствию лишнюю ниточку в руки.

Перетащив умирающих в глубь парка, Ликвидатор устроил им уютный уголок с бутылками и стаканами и не забыл стереть свои отпечатки пальцев. Ликвидатор надеялся, что рабочих найдут еще не скоро.

Спрятаться от персонала бассейна не представляло труда, а когда появился Ахмад со своими парнями, Ликвидатор удалился в приготовленный тайник, где и пробыл некоторое время. Малоприятная минута ждала Ликвидатора, когда охранники открыли и исследовали шкаф, за которым он прятался. Хорошо, что у них не было собаки.

Зато после Ликвидатор вознаградил себя просмотром порнофильма с натуры, что доставило ему массу удовольствия. Единственное, о чем можно было пожалеть, что у него не было видеомагнитофона. Цены не было бы этой пленке. Зрелище достойно не одного зрителя.

Ликвидатор хорошо отрепетировал свой отход. Как только приехал Мансуров, он включил рубильник и сидел перед монитором, держа палец на кнопке включателя.

Огромное удовольствие ему доставили соревнования в плавании. Впервые он смотрел на состязание, где призом была смерть.

Минут пять он смотрел на неподвижные тела на дне бассейна, испытывая при этом непонятную горечь от смерти женщины. Он не любил убивать женщин и детей.

Далее действовал автоматически: пробрался к щиту, снял с фазы шину, смотал провод, спрятал его и бросился в туалет.

Через несколько минут, защелкнув за собой деревянный щит и металлическую решетку, он нырнул в кусты и, пригибаясь, бросился в парк.

Скоро он был недосягаем для «девятки» и личной охраны Мансурова. В запасе у него оставалось еще как минимум два часа.

9

Группа Джафарова плотно обложила Хана Кязимова. Мустафа взял своих лучших сотрудников, чье ремесло сыска довел до искусства.

Хан, естественно, ни о чем не догадывался, между тем каждый его шаг снимался на фото- и телекамеры, в киоске были установлены незаметные микрофоны. А Кязимов был по другой части. Кроме «Великого Турана», в его голове ничего не было. И с наркомафией он связался лишь для того, чтобы добывать деньги для политической деятельности, а в его сеть распространения наркотиков входили исключительно политические соратники. В общем, они повторяли путь и ошибки своих политических противников из числа коммунистов, которые тоже занимались бандитизмом и экспроприациями в начале своей политической деятельности.

Конспирация у националистов была доморощенной и примитивной. Хан позвонил всем своим соратникам и назначил им встречи. С одиннадцати до часа они с интервалом в двадцать минут должны были подойти к киоску «Воды Ломидзе» за новыми инструкциями. Хан их ждал.

Ждали их и люди Джафарова. Они засняли, как Кязимов звонил своим людям, причем каждый раз звонил из другого автомата.

Но эта предосторожность были излишней. Все распространители наркотиков за два часа попали под наблюдение КГБ.

Записанные разговоры Хана с коллегами были настолько похожи, что, казалось, были записаны под копирку. Разными были только голоса, а слова многообразием не отличались.

— Система меняется! — говорил Кязимов. — Будешь приносить в киоск деньги, а получать товар в тайнике.

И каждый из агентов абсолютно одинаково возмущался:

— С ума сошел? Зачем менять?

На что Кязимов таинственным тоном сообщал:

— Так надо! Приказ сверху!

Каждого агента фотографировали и отслеживали. Джафаров руководил людьми по рации из автомобиля. Через два часа группа Джафарова уменьшилась на десять человек. Но он решил, что для выполнения задания оставшихся ему хватит, и не стал запрашивать подкрепления.

Ровно в час Кязимов закрыл свой киоск и пошел по направлению к дому. Джафаров удивился: он знал, что в перерыв Кязимов идет обедать в кафе «Шах», где ему готовит сестра.

— Ребята, максимум внимания и осторожности! Не светиться! Объект идет на важную встречу!

Старик появился внезапно, как из-под земли. Джафаров с трудом узнал его, так он изменился: вместо национальной одежды на нем был черный костюм, волосы, борода и усы были аккуратно подстрижены. Кязимов, также не сразу узнавший старика, покорно пошел за ним.

Старик мотал группу по пустынным улочкам, но в сумку Кязимова удалось вмонтировать маленький радиомаячок, и визуально вести объект не было никакой надобности.

Старик вывел Кязимова к аллее почетного захоронения руководителей партии и правительства. У входа в аллею он купил большой букет цветов и подошел с ними к могиле предшественника Гейдарова. Рядом с памятником стояла огромная ваза для цветов. Старик положил цветы в вазу и одновременно сдвинул ее по оси в сторону. Джафаров увидел в бинокль, как старик показал Кязимову большое и вместительное отверстие под вазой. Тайник был оборудован на высочайшем уровне. Джафаров отдал должное умению старика — опыт есть опыт. Никому и в голову не пришло бы искать тайник у могилы усопшего руководителя партии и правительства. С двух сторон аллея просматривалась метров на пятьсот — идеальное место для тайника. А кто будет проверять пришедшего поклониться праху одного из правителей страны?

Джафаров дал команду своим:

— Кязимова оставить, все внимание на старика. Не упустите — он хорошо знает город.

Недаром Джафаров отбирал людей в группу поименно. Опытный преступник неоднократно проверял, нет ли за ним «хвоста», но ни разу он не заметил ни любопытного взгляда, ни замедляющего шаг прохожего, ни назойливой автомашины. «Прохожие» в укромном уголке переодевались, а то и надевали парики, автомашины мгновенно меняли номера и «пассажиров». Профессионалы знали свое дело.

В конце концов старик привел Джафарова к ювелирторгу. Судя по тому, с каким почтением вахтер бросился открывать перед ним дверь, старик был здесь желанным гостем, а может, и одним из хозяев. Тот оправдал надежды вахтера и сунул ему в руку бумажку, и, очевидно, не мелкую купюру, судя по радости, вспыхнувшей на лице вахтера. Затем старик прошел в кабинет директора ювелирторга, Соломона Тика. Джафаров хорошо знал этого человека, его связи с могущественными людьми республики. Просто так его не допросишь.

Но у Джафарова мелькнула интересная мысль: беседуя с одной из добровольных помощниц КГБ, Джафаров по ее описанию вычислил, что одним из любовников Анки был Соломон Тик. Кроме него, вряд ли кто мог подарить Анке бриллиантовый гарнитур. Каримов платил ей деньгами и купил квартиру, но на подарки не тратился, считал, что она и так ему дорого обходится.

Поэтому Джафаров быстро съездил в управление уголовного розыска и взял под расписку принадлежавшие Анке бриллианты. Теперь была причина навестить директора и познакомиться с ним поближе.

10

Арнани закрыл последнюю страницу материалов по делам трех убийств. Явное убийство вырисовывалось лишь в одном случае: Анка была удушена тонким шнуром, таким же, на котором обнаружили повесившегося Бовяна. Эксперты склонялись к версии, что Каримов и Бовян покончили жизнь самоубийством. В это Арнани не верил, слишком многое связывало их с анонимным письмом. У Арнани вызывал сомнение лишь Бовян, по материалам дела которого выходило, что он здесь сбоку припека: хотели на него «навесить» убийство Анки, потому и вещи с драгоценностями подбросили, и самоубийство сымитировали.

Телефонный звонок предвещал неприятности. Звонил генерал:

— Арнани! Немедленно ко мне!

В кабинете генерала уже сидели его заместители и парторг.

— Разрешите войти, товарищ генерал?

Генерал махнул рукой, что означало: входи, раз вызвали. Его грозный вид не предвещал ничего хорошего.

— Мансурова нашли мертвым в бассейне «Спартак». Вместе с любовницей.

Все присутствующие смотрели на Тенгиза с такой укоризной, будто он лично, своими руками утопил вельможу.

— Убит? — спросил Арнани.

— Похоже на несчастный случай, — вздохнул генерал, — если бы мы не знали, что на него готовится покушение. Поезжай туда, дорогой, и посмотри опытным взором.

Остальные отвели глаза.

«Готовят мне роль „козла отпущения“, — подумал Арнани.

— Ты не знаешь случайно, где найти Джафарова? — спросил генерал.

— „Пасет“ Кязимова, выявляет сеть торговцев наркотиками.

— В этом он спец! — вздохнул генерал. — Что же вы, ребята, убийства не можете предотвратить?

— Охранять лучше надо! — брякнул Тенгиз.

— Свободен! — пресек ненужные разговоры генерал.

У входа в бассейн Арнани встретил заместитель начальника „девятки“ и отвел его в сторону.

— Тенгиз, дорогой! Мне кажется, что это несчастный случай.

— Сразу с двумя? — не поверил Арнани. — Посмотрим!

— Посмотри, дорогой! Должен быть несчастный случай! Ну сам посуди: кто его мог убить? Охрана была такая, что мышь незамеченной не проскользнула бы.

— Хотелось бы посмотреть схему размещения постов.

— Это мы тебе враз устроим.

Тенгиз вошел в зал бассейна. Здесь ничего не трогали, только трупы уже увезла „скорая помощь“, вызванная Ахмадом. Личная охрана Мансурова со скорбными лицами берегла вещи хозяина в надежде, что того еще вернут к жизни. У них не укладывалось в голове, что их хозяин мог умереть.

Группа Арнани принялась за работу: сняли отпечатки пальцев, взяли пробы пищи и вина. Тенгиз подошел к эксперту, обнюхивающему хрустальные кувшины с вином.

— Подозреваешь яд?

— Тенгиз, я не бог! Могу различить на запах только лишь то, что пахнет. Пока все чисто. Я уже отправил пробы в лабораторию на анализ. Через полчаса можешь туда позвонить.

— Думаю, что все будет чисто!

— Выпили они не так уж и много, где-то около литра вина.

Арнани подошел к личной охране Мансурова.

— Что вы слышали? Крики, стоны?

— Стоны были! — усмехнулся один из охранников. — Женщины всегда стонут, когда их… Ну, сами понимаете… чтобы мужчине понравилось. А криков никаких не было. Чуть что, и мы через пару секунд были бы у бассейна. Все тихо было.

— Раз у тебя такой музыкальный слух, ты наверняка еще что-нибудь слышал.

Охранник засмеялся.

— Говори, говори! — поощрил его Арнани. — Хозяину своему уже не навредишь. Он мертв! И не воскреснет. Если будешь молчать, навредишь только себе. Понятно?

— Понятно! — охранник помрачнел. — Младшая жена предложила спор на импортную машину, что она его обгонит в плавании на двести метров.

— Вот видишь, какие ты факты знаешь, а запомнил только женские стоны. А дальше что было? Они поплыли?

— Наверняка поплыли, раз утонули!

— Не будь наивным! Разве ты не знаешь, что можно утонуть и не умея плавать?

— Они оба были мастера спорта!

— Не понял ты меня!

Арнани покинул охрану и подошел к краю бассейна. Посмотрел на поручни, вытер руку насухо, дотронулся до них — ничего. Холодный металл.

Рискнул дотронуться до металлических тросиков, на которых держались поплавки, — тоже никакого эффекта. Ничего не било, ничего не стреляло.

Тенгиз внимательно осмотрел бетон, который держал пору ни и тросики, — никаких следов свежей кладки ни возле металла, ни сверху, по бортику бассейна.

Арнани вернулся к входу в здание. Тотчас к нему подошел старший охраны Мансурова и передал лист с планом размещения постов. Тенгиз стал внимательно изучать его.

— А с той стороны здания поста не было? Со стороны парка?

— А зачем он там нужен? Там же глухая стена.

— Глухая? Пойдем посмотрим!

Арнани направился к противоположной стене здания бассейна. Его сопровождали старший охраны и замначальника „девятки“.

Небольшое окно, забранное толстой решеткой, повергло их в мертвенную бледность. Это можно было квалифицировать как халатность, за которой следовало несоответствие занимаемой должности.

Старший охраны бросился к решетке и радостно закричал:

— Да ее не открывали со дня сотворения мира!

На первый взгляд это было действительно так, но Арнани заметил, что решетка посажена на штыри, а внизу приделан маленький замок. Зачем они нужны, если вся решетка прибита к раме гвоздями? Тенгиз дернул за прутья, и у него сложилось ощущение, что решетку держит именно замок, а не гвозди.

Арнани спустился в полуподвал и исследовал туалет, в котором было это окошко. Деревянный щит с одной стороны был посажен на петли, а с другой имел защелку. Тенгиз не сомневался, что и окно имеет точно такую же конструкцию.»

Вызванные директор бассейна и администратор ничего не знали об особенностях щита, окна и решетки.

— Знает наш слесарь, — заявил администратор, — если он, конечно, не в запое.

— Если в запое, не скажет?

— Тогда он не скажет и как его зовут! Имени матери не вспомнит.

— Вызовите его немедленно! — приказал Арнани. — Можете взять мою машину.

Администратор помчался выполнять приказ. Директора Арнани отпустил: все равно женщина ничего не могла добавить к своему рассказу о том, как Ахмад напугал ее и выгнал всех из здания.

Когда она уходила, Арнани догнал ее и попросил пройти в зал бассейна. Там он показал директору на телекамеру.

— Откуда она включается и где находится монитор?

— Что же вы сразу не спросили? — упрекнула она Арнани. — Мы же рядом находились, это в полуподвале.

И она повела Тенгиза в комнату, которую незадолго до этого занимал Ликвидатор.

Арнани включил монитор, и ему все стало ясно. Все было как на ладони: монитор четко фиксировал каждое движение охранников рядом с ковром, целиком просматривалась поверхность воды.

Тенгиз не сомневался, что, вскрыв покрытие около бассейна, можно будет найти скрытую проводку. Но кому это нужно? Тонкий намек замначальника «девятки» не оставлял сомнения, чего ждут от Тенгиза. Но это пусть решает генерал. Как он скажет, так и будет!

Тенгиз на рожон лезть не будет, себе дороже. Лишь в одном случае он будет иметь собственное мнение: если его попытаются сделать «козлом отпущения».

В комнату ворвался взволнованный начальник охраны.

— Тенгиз, можно тебя?

Арнани пошел с ним к выходу. По дороге охранник стал рассказывать:

— Мы решили прочесать парк за зданием бассейна, поискать какие-нибудь следы. И мы их нашли!

— Следы нашли? — улыбнулся Тенгиз, припомнив стоящую засуху.

— Два трупа нашли!

Арнани послал за директором. Он не сомневался, что та опознает кого-нибудь из погибших.

Так и было. Директор увидела трупы, побелела и с трудом, почти по слогам, проговорила:

— Это наши слесарь и сторож.

— У вас один сторож?

— Двое. Утром я встретила второго, а этого не видела.

— А где был ночью второй сторож?

— Думаю, что дома! Он студент, подрабатывает у нас.

— А еще сторожа есть?

— Конечно! Другие работают в смену с этими. Ночь дежурства, два дня дома. Я могу дать адрес студента.

— Давайте, я его навещу.

— Он у меня в кабинете.

— Я вас провожу, а заодно и позвоню.

11

Когда Джафаров приехал с бриллиантами Анки в ювелирторг, старика там уже не было, и, главное, группа не знала, куда он мог исчезнуть. Из здания он не выходил, все входы и выходы были перекрыты. Оставалось одно: где-то был еще один выход, о котором никто не знал.

— Может, он у директора? — поинтересовался Джафаров.

— От директора он вышел. Приемная хорошо просматривается в бинокль. Дошел до лестницы, но на улице не появился.

— С другой стороны здание просматривается?

— С той стороны выхода нет.

— Это из ювелирторга нет, а из соседнего здания есть. А чердак наверняка общий. Имея дело с таким зверем, нужно просчитывать все ходы и выходы.

— Думаешь, он нас заметил?

— Будем надеяться, что нет. Иначе не привел бы нас сюда.

— Директор пока чист! И покровителей имеет могущественных.

— Знаю! Один Аслан Асланов чего стоит.

Джафаров вошел в здание ювелирторга, и вахтер преградил ему дорогу.

— Вы к кому?

Джафаров предъявил свой пропуск. Вахтер, изгибаясь, освободил проход. На его лице читался испуг, перемешанный с угодливостью. Джафаров заметил, что вахтер, пропустив его, бросился к телефону.

У кабинета директора Джафарова встретил всемогущий Соломон Тик.

— Вы из Комитета госбезопасности? — спросил он, дружески улыбаясь. — Прошу ко мне.

Кабинет директора был роскошным. Даже у председателя госбезопасности не было такого кабинета.

— У каждой уважающей себя фирмы должен быть представительский вид! — заявил Тик, заметив взгляд Джафарова.

— Если судить по этому виду, то ваша фирма должна быть самой процветающей и уважаемой в республике.

— План регулярно перевыполняем! — сухо сказал Тик. — Но вы, надеюсь, пришли не по этому поводу?

— Разумеется, к вашей фирме мой визит не имеет никакого отношения.

— Неужели ваше внимание привлекла моя скромная личность? — удивился директор. Но волнения в его голосе не было, да и весь его вид говорил о непоколебимой уверенности.

— Привлекла, представьте себе!

— «Представьте себе, представьте себе, зелененьким он был!» — неожиданно озорно пропел директор ювелирторга. — Написали анонимку, что я промышляю долларами?

— Такого уважаемого человека мы бы не стали беспокоить по ничтожной анонимке. Просто ваше имя мелькнуло в связи с расследованием убийства официантки кафе «Шах». Вы знали Анку?

Тик помрачнел.

— Не только знал, но и испытывал к ней нечто вроде нежности. Это вас интересует? Или подробности?

— Подробности, но не те, на которые вы намекаете.

— Я ни на что не намекаю. Анка — большая потеря для меня.

— Вы женаты?

— Какое это имеет значение? Анка никогда, я подчеркиваю, никогда не претендовала на что-то большее, чем я мог ей дать. У нее был легкий характер, пусть земля ей будет пухом.

— А родственники у нее есть?

— Родственники? — удивленно переспросил Тик. — Вот о ком мы никогда не говорили с ней. Знакомить меня она не пыталась, поэтому не знаю.

— Камешки от нее остались! — Джафаров достал гарнитур. — Они случайно вам не знакомы?

— Я ей подарил этот гарнитур!

— Дорогой подарок!

— К дорогим его при всем желании нельзя причислить. Но несколько зарплат и ваших, и моих он стоит.

— У нас с вами разные точки отсчета.

— Возможно, но они не имеют ни малейшего отношения к смерти Анки.

— Аслан Асланов был знаком с Анкой?

Тик удивленно посмотрел на Джафарова:

— Насколько мне известно, Аслан Акаевич во время убийства находился за много километров отсюда. А знаком он с Анкой или нет, вы это у него спросите. Я в чужие дела не вмешиваюсь. У меня профессия диаметрально противоположна вашей: я объединяю людей, а не разъединяю.

— А насколько мне известно, именно вы познакомили Анку и Асланова. Лев Львов не чурался прекрасного пола?

— Вы ваши шуточки оставьте при себе. Этот человек вам не по зубам. Аслан Акаевич сейчас находится в столице, где расположен его особняк, вы, надеюсь, в курсе. Вот и попытайте счастья… Если вас к нему пустят.

— Вряд ли! — согласился Джафаров.

— Слушайте! — обрадовался вдруг Тик. — А почему вы не дергаете Дадаева? Он имеет непосредственное отношение к смерти Анки. Или я ошибаюсь?

— Ошибаетесь! — разочаровал директора Джафаров. — Дадаева подставили…

Из ювелирторга Джафаров возвращался с твердым убеждением, что Асланов и его друг Тик очень не любят Дадаева. И единственное, что радовало его, это то, что ни Тик, ни Асланов не чувствуют за собой слежку, а значит, рано или поздно ошибутся. Лучше, конечно, раньше.

И Джафаров отдал приказ: не сводить глаз с Тика, но «вести» его с ювелирной точностью. Другой возможности выйти на старика у них не было.

Ну а в том, что чердак здания ювелирторга был общим с соседним зданием, Джафаров убедился самостоятельно.

Джафарову очень хотелось отправить агента с фотографией старика и проследить за Асланом Аслановым, но он не мог этого сделать при всем своем желании. Асланов входил в список номер один, и за ним запрещалось следить.

12

Октай Кулиев был обрезан. Но не этим он отличался от других высокопоставленных руководителей, те тоже были обрезаны. Октай Кулиев верил в аллаха и чтил его. Днем он выступал на многочисленных совещаниях и говорил о великой силе марксизма-ленинизма, а по вечерам изучал богословские книги о величии аллаха и о неисповедимых путях его.

Каждый свой приезд в столицу Кулиев отмечал душевной беседой с муфтием и молитвой в главной мечети города.

И в этот приезд Кулиев отправился в мечеть покаяться в грехах, из которых главным считал словоблудие.

Вообще Кулиев считался порядочным человеком: он не пил вина, не имел любовниц, был умерен в еде и старался со всеми жить в мире.

Еще в одном Октай Кулиев отличался от других высокопоставленных руководителей: он, на словах восхваляя «старшего брата на севере», в своей практической деятельности старался быть от него как можно дальше.

Кулиев был единственным «панисламистом» в руководстве страны, причем тайным. Правда, его тайна была общей, секретом полишинеля. Но, обсудив это, руководство решило, что «и один такой нужен».

После покаяния Кулиев принял приглашение на бешбармак и плов с каурмой. Пока последние капли крови вытекали из молодого барашка, Кулиев со своим другом муфтием разжигали аппетит сладким сырым болгарским перцем, фаршированным брынзой, помидорами и разной зеленью. Способствовали аппетиту и жареные куриные окорочка, аджап-сандал, паровая осетрина холодного копчения, каспийский залом, маринованный чеснок и много другой вкусной снеди. Когда есть деньги, можно позволить себе любые деликатесы. Даже сырокопченые колбасы венгерского и финского производства, хотя любому ясно, что в колбасу добавляют свинину, и ни муфтий, ни «панисламист» не имеют права употреблять запрещенный аллахом продукт. Но на колбасе не написано, что это — свинья, как не написано «вино» на легком муссе, которое еще не вино, но уже и не виноградный сок. И все это предназначалось для главного: поедания нежнейшего бешбармака и вкуснейшего плова с каурмой.

Чай тоже был на выбор: после цейлонского можно было выпить пиалу индийского, затем китайского, и никаких тебе пограничных конфликтов, сплошное миролюбие.

После сытного обеда на столе появились грецкие орехи и фундук, фисташки и финики, кос-халва, шербет и чок-чак, пахлава и шоколадные конфеты, присланные из столицы «старшего брата». А в больших хрустальных вазах теснились виноград «дамские пальчики», персики цвета девичьих щечек и с таким же нежным пушком, желтые груши, сквозь кожицу которых можно было разглядеть сладкий сок. Черешня и вишня не уступали друг другу размерами, а крупная земляника, гордость муфтия, лежала горкой на китайском блюде, пододвинутом поближе к знатному гостю.

Среди такого изобилия мысли текли вяло и медленно, не мешая празднику желудка. Так хорошо было вести неторопливую, ни к чему не обязывающую беседу.

— Слышали, уважаемый, наш аятолла Хомейни приговорил осквернителя Корана к смертной казни, — разглагольствовал Кулиев.

— Если вы говорите, уважаемый, о нечестивце Салмане Рушди, то, несомненно, аллах покарает его. У него много верных слуг.

— И пять миллионов долларов будут способствовать торжеству веры.

— Я слышал лишь о двух миллионах! — приятно удивился муфтий.

— Еще три собрали почитатели ислама.

— Жаль, что английские власти препятствуют воле аятоллы и скрывают отступника от заслуженной мести правоверных.

— Я тоже пытаюсь помочь! — доверительно шепнул муфтию Кулиев. — Через советское посольство в Лондоне.

— Надеюсь, не через английского шпиона, который работал в нашем посольстве?

— Через проверенных людей!

— И тот был проверенный! — вздохнул муфтий. — Увы, и проверенные предают.

— А вы, уважаемый, читали книгу Рушди? — спросил Кулиев.

— Зачем читать клевету лукавого гяура? Разве может название «Сатанинские стихи» скрывать что-то благочестивое? Не читал и не буду читать, но верю нашему аятолле, что это богомерзкое произведение.

— Совершенно справедливое суждение. И единственно верное. Алла иль алла…

И муфтий с Кулиевым вознесли молитву единому богу на земле и его пророку Мухаммеду.

Перед Кулиевым, как из воздуха, материализовалась тоненькая фигурка четырнадцатилетней девушки, дочери муфтия. Ее облик радовал глаз. Взгляд Кулиева сразу был прикован к этой юной красавице. Крепкая грудь под полупрозрачным шифоном, тонкий стан, широкие бедра. Все это сулило райское блаженство. А опущенные веки, скрывающие блеск глаз, давали надежду, что девушка получила хорошее родительское воспитание. Дочь муфтия подала Кулиеву полотенце, чтобы он вытер руки, и ушла.

— Моя младшая дочь! — представил муфтий. — Замуж пора отдавать.

— Она ходит в школу? — с деланным безразличием спросил Кулиев.

— Зачем? Семь классов отходила, хватит. Пусть учится вести хозяйство. Мать большему научит. И только хорошему. А что даст школа? Знания выветриваются через два-три года, а совместное обучение развращает девушку.

— Истину молвил ты, отец! — Кулиев разволновался. — Моя мечта: жить по законам шариата.

— Мы вас поддержим! — обнадежил муфтий. — Что нам мешает?

— «Старший брат»! Но аллах даст, и все изменится. Придет наше время.

— Скорее бы! — вздохнул муфтий. — Тебе нужна четвертая жена.

— Только такая, как твоя младшая дочь!

— Такому человеку отдам ее с радостью.

— Будет ее согласие?

— Кому нужно ее согласие? Никто и спрашивать не будет. Она не так воспитана.

— Сегодня вечером, после совещания, я поеду на могилу святого. А завтра ты соединишь наши руки.

— Навеки, пока вас не разлучит смерть.

— С такой женой хочется жить и жить!

Кулиев стал прощаться. Пора было ехать на совещание.

И ни он, ни муфтий не обратили внимания на небольшую булавку, воткнутую дочерью муфтия в праздничную скатерть. Головка булавки являла собой микрофон с радиусом действия в пятьсот метров, и весь разговор Кулиева был записан на пленку.

13

«Влюбленная юная девушка — подарок мужчине! И не только ее возлюбленному. Любой, кто знает ее женский секрет, может воздействовать на нее, конечно, в известных пределах».

Ликвидатор еще раз прослушал запись разговора Кулиева с муфтием: «Сегодня вечером, после совещания, я поеду на могилу святого…»

После этой фразы Ликвидатор выключил магнитофон и ухмыльнулся. И на этот раз его план сработает. Регулярные визиты Кулиева к муфтию не остались без внимания. А домашняя челядь муфтия уже несколько месяцев болтала, где надо и не надо, что младшая дочь его предназначается в жены Кулиеву. Все ее жалели: несладкая участь быть четвертой женой старого сморчка, чьи жены устраивали праздник каждый раз, когда старый муж отбывал в командировку. Изменяли они ему или нет, об этом история умалчивает, но дети Кулиева были похожи на кого угодно, но только не на отца.

Младшая дочь муфтия была безумно влюблена в своего одноклассника, и только страх перед отцом мешал ей восстать против семейной тирании. Когда она узнала, что ей предстоит стать четвертой женой старого вельможи, то хотела сбежать из дома. Но неожиданно на ее пути появился странный старик, чье тренированное тело наводило на размышления о хорошем гриме.

Старик дал ей гарантии, что она не будет женой Кулиева, но потребовал небольшой услуги: вколоть булавку в праздничную скатерть дастархана.

Ужас перед участью быть женой такой страхолюдины победил страх перед отцом. Младшая дочь муфтия пошла против правил гостеприимства и исполнила просьбу странного старика. С самого детства ей внушали лишь правила поведения в обществе и готовили к одному — быть чьей-то женой, причем ее согласия не спрашивали. А учеба, общение с одноклассниками, чтение книг открывали перед ней совсем другой мир, необыкновенно интересный, не имевший ничего общего с затхлым мирком женской половины феодально-общинного дома господина и повелителя семьи.

Ликвидатор спрятал кассету в тайник машины. Вообще-то полагалось запись стереть, когда в мозг поступал соответствующий сигнал, но Ликвидатор в последнее время реагировал только на сигнал «убить!». Всему остальному он успешно противостоял.

Генерал смотрел в глаза Тенгизу Арнани.

Тенгиз Арнани смотрел в глаза генералу.

Они долго смотрели друг на друга и ничего не говорили. Но взгляды были выразительные. Ни один из них не был загадкой для другого: они понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда.

— Ну, что? — нарушил наконец молчание генерал.

— А что нужно? — спросил Арнани.

— Наверху есть мнение, что с Мансуровым произошел несчастный случай.

— А какое мнение у экспертов?

Генерал протянул Тенгизу результаты экспертизы. Арнани внимательно и не торопясь прочитал заключение.

— Как видишь, они не исключают несчастного случая. Следов насилия не обнаружено, — сказал генерал.

Он побаивался Арнани, так как тому иногда попадала шлея под хвост.

— Мопассан так Мопассан! — ответил Тенгиз фразой из анекдота, возвращая результаты экспертизы.

— Не понял! — генерал, очевидно, не знал этого анекдота.

Тенгиз решил его просветить:

— Когда во Франции стали впервые проводить женщинам искусственное осеменение, одна дама попросила, чтобы ей ввели семя Мопассана. «Мопассан так Мопассан!» — ответил мужчина, вошедший к ней в комнату, и стал снимать штаны.

— Тенгиз! — мягко начал генерал. — Есть высокая политика, в которую нам с тобой лучше не лезть.

— Объясните мне азы! — попросил Арнани.

— Пожалуй, тебе кое-что надо объяснить! — согласился генерал и замолчал.

— Я слушаю! — напомнил о себе Арнани.

— Слушай, слушай!.. Дело в том, Тенгиз, что это первый случай убийства столь высокопоставленного лица… — И генерал опять замолчал.

— И людям с Олимпа это не понравилось? — решил помочь Арнани.

— «Нравится не нравится, жуй, моя красавица!» — рассмеялся генерал. — Нет, дело в другом: таких людей нельзя убивать, они могут умереть либо от старости, либо от несчастного случая.

— Чтобы не приучать народ к мысли, что могут убить и небожителей?

— Это интересная мысль, но я не думаю, что это их беспокоит. Дело в другом: они стали друг друга бояться и решили, что кто-то нанял профессионала и тот убирает всех, кто мешает.

— Из четверых двое уже убраны! — напомнил Тенгиз.

— Почему двое? — удивился генерал. — Пока только один.

— Дадаева можно списывать тоже со счетов. Замазан с двух сторон.

— Но жив.

— Я вижу, вы согласны проиграть и второй тайм?

— Мы не охраняем и не отвечаем.

— Что охраняешь, то имеешь!

— Тенгиз, не лезь в бутылку! — предупредил генерал. — Пусть голова болит у «девятки».

— Не болит голова только у дятла!

— Может быть! — согласился генерал. — Но раз мы ничего сделать не можем, то…

— И делать ничего не будем! — закончив за генерала Арнани.

— Делай, Тенгиз, делай! — согласился генерал. — Но только без огласки.

— Девственность можно терять, но только без огласки, чтобы можно было заштопать в случае необходимости.

— Тебе что-нибудь дадут следы, оставленные убийцей?

— Вряд ли! Все концы обрублены.

— Уцепиться не за что?

— Я бы проверил связи приговоренных. У меня нет и тени сомнения, что убийца знает все привычки и маршруты передвижения жертв.

— Мы с тобой договорились! Делай, что считаешь нужным. Только…

— Мне нужен ордер на обыск любовницы Мансурова. Квартиры! — поправился Тенгиз.

— Справишься один или попросить Джафарова? — спросил генерал.

— Мустафа вышел на руководство наркомафии. Там все очень серьезно. Зачем его дергать?

— Хорошо, — согласился генерал, — не будем дергать кота за хвост! Тебя еще что-то беспокоит?

— Вероятность попасть в «козлы отпущения»!

— Тенгиз! — взмолился генерал. — Ну мы же не уголовники, чтобы так бояться этого слова. Ты знаешь, сколько я выговоров схлопотал за всю свою жизнь? И, как видишь, ничего!

— И ничего, ничего, ничего… — пошутил Тенгиз.

— Генералом стал! — похвалился генерал. — И ты станешь, если умным будешь. У тебя все есть для того.

— А погоны можно купить! — Тенгиз посмотрел в глаза генералу.

— Не переживай, Тенгиз! — вздохнул генерал. — «Мопассан так Мопассан!»

14

Вычислить дорогу к могиле святого было несложно, минут десять всего и заняло. Труднее было найти подходящее место для выполнения плана. Вроде подходящих мест много, а начнешь думать, получается примерно пятьдесят на пятьдесят. А Ликвидатор не был поклонником русского «авось». В то время, когда Кулиев поедет поклониться могиле святого, дорога будет пустая. Одна ошибка, и мальчики из «девятки» расстреляют тебя в упор, как на стрельбище. А стрелять они умеют.

Была еще одна особенность: машина с охраной из «девятки» не следовала все время за машиной, на которой ехали Кулиев и его личные охранники. Машины, следуя по своему графику, все время перестраивались, и необходимо было вычислить, когда машина с Кулиевым будет ехать первой в строю.

Пришлось сделать еще много расчетов, пока Ликвидатор не решил, что на этот раз все идеально или почти идеально.

Конечно, можно было привести в исполнение задуманное и на обратном пути, когда Кулиев поедет обратно в город. Но Ликвидатор остерегался святых мест, там для него много было непонятного и странного. Кулиев мог какое-то время находиться под покровительством святых сил, и тогда у Ликвидатора был бы всего один процент вероятности удачного для него исхода.

Любую психологическую особенность приходилось учитывать. На то и профессионал, на то и платят ему столько, сколько другой не заработает и за всю жизнь.

15

Прежде чем подняться в квартиру младшей жены Мансурова, Арнани решил побеседовать с женщиной, выполняющей одновременно обязанности привратницы и лифтера. Для пенсионерки это был существенный приработок, поэтому она относилась к работе с уважением, все-таки в тепле, да и богатые жильцы дома время от времени баловали старушку, приносили и дарили ей старые вещи, угощали вкусной едой: Был у старушки еще один побочный заработок: она охотно выполняла тайные поручения женской половины дома, была сдержанна на язык, чем снискала расположение богатых дам. Да и посидеть с детьми она никогда не отказывалась. Весь дом не чаял в ней души.

— Горе-то какое! — заохала старушка.

— Может, вы видели, приходил к ней кто-нибудь?

— Нет! — твердо заявила та. — Я бы знала.

— Вы все время здесь?

— А куда мне деваться? Вся моя жизнь здесь. Домой хожу только спать. Комнатка у меня маленькая, соседей много, я там лишняя. А здесь мне все рады. Одному одно, другому другое, время быстро бежит, не заметишь, как уж и вечер.

— Обедать вы когда ходите?

— Не хожу я никуда! С собой приношу еду, да и жильцы балуют, обязательно что-нибудь да принесут. Летом только плохо, все по дачам разъезжаются. Впрочем, кое-кто остается, поэтому скучно не бывает.

— Когда у вас перерыв? — спросил Тенгиз.

— Для чего мне перерыв-то, скоро уж большой перерыв будет, до следующей жизни, — посетовала старушка, обнаружив знакомство с индуистской теорией.

— Так и сидите с утра до вечера? — удивился Арнани.

— Ну, не скажу, что все время. Я же вам толкую: то один попросит, то другой, не соскучишься.

— А Мансуров к ней часто приезжал?

— Поначалу часто: каждую неделю, на два-три дня останавливался. Потом все реже и реже. Последнее время если раз в два месяца заедет, то считай — праздник. Добрый, десятку всегда подарит, а то и двадцать пять рублей даст, щедрый.

— Охладел?

— К такой-то красавице? Охладел? Скажете тоже. Да она у него как сыр в масле каталась.

— Тогда как вы можете объяснить его редкие появления?

— Жена ревнивая! Шепнул, поди, кто: у мужа младшая жена появилась. Младшая, она всегда любимая, а старшая — постылая.

— Вы всех в доме знаете?

— Каждого, от мала до велика.

Подъехал лифт, и из кабины вышел молодой красивый мужчина с большой сумкой в руках. Тенгиз увидел, как напряглась старушка.

— Этого знаете?

— Нет, первый раз вижу. — Она напустилась на мужчину: — Вы как попали в дом, молодой человек? В какой квартире были?

Мужчина даже не посмотрел на нее.

— Отстань, карга! — и заторопился к выходу.

— Стоять! — скомандовал Тенгиз, но красавец уже юркнул за дверь. Тенгиз бросился ему вдогонку.

К счастью, команде Арнани надоело дожидаться приказа шефа, сидя в машине, и они курили на свежем воздухе. Увидев выбегающего из подъезда мужчину, они тут же сориентировались и бросились ему навстречу.

Когда Тенгиз выбежал на улицу, то увидел красавца уже в объятиях своих людей.

— Милиция! — отчаянно заорал схваченный.

Тенгиз молча сунул ему под нос удостоверение сотрудника уголовного розыска.

— Так в какой квартире вы были? — повторил он вопрос старушки.

Красавец молчал.

— Тенгиз, — вмешался эксперт. — Либо я ошибаюсь, либо этот тип успел что-то выкинуть в кусты.

Он побежал к тому месту, куда мог упасть предполагаемый предмет, пошуршал в кустах несколько секунд и вернулся со связкой ключей.

— Ключи от квартиры, где деньги лежат! — удовлетворенно сказал эксперт, ожидая поощрения.

— А деньги уже в сумке? — спросил красавца Тенгиз.

Тот продолжал молчать.

— Куда его? — спросил оперуполномоченный, приданный группе.

— Посади в машину, только браслеткой прицепи к чему-нибудь прочному, — приказал Тенгиз и пошел продолжить занимательную беседу с глазастой старушкой.

Та прямо сгорала от любопытства.

— Поймали?

— От меня еще никто не уходил! — похвастался Тенгиз.

— Хорошо, что вы здесь оказались. Как я такого бугая схвачу?

— Раньше его не видели?

— Никогда! Я глазастая: если хоть раз увижу человека, сразу запоминаю.

— Неужели она так ни с кем и не дружила? — спросил вдруг Тенгиз.

— Как и все, она куда-то ходила, но я за ней не следила.

Тенгиз вдруг вспомнил, что не взял у эксперта ключи, и побежал к машине. Красавец сидел, закрыв глаза, ни на что не реагируя.

— Дай-ка мне свою находку! — обратился Арнани к эксперту.

Тот достал из кармана ключи. Тенгиз сравнил их с ключами, принадлежавшими младшей жене Мансурова.

— Интересная картина получается, красавчик! Теперь я сам могу сказать, в какой квартире ты побывал.

— Я взял только то, что покупал на свои деньги.

— Подарки свои, что ли?

— А на что они мертвой?

— От кого ты узнал о смерти?

— Земля слухом полнится. Случайно услышал на улице.

— И сразу прибежал?

— А что добру пропадать. Так хоть попользуюсь.

— Наследников у нее не было?

— Сестра где-то на севере.

— В любом случае ты — вор! И судить тебя будут за воровство.

— Ключи, дорогой товарищ, ясно будут свидетельствовать о наших интимных отношениях. Это мои вещи.

— Часто у нее был?

— Часто!

— А почему тебя вахтерша не приметила?

— Она эту старушку к себе вызывала, якобы по делу, а я тем временем поднимался на этаж выше.

— Встречались только у нее?

— Конечно, нет! Это она последнее время осмелела. А так где придется.

— Сколько времени длилась ваша связь?

— Больше года.

Арнани положил ключи в карман.

— Пошли, ребята, еще поработаем. А этого отвези в управление и оформи как полагается.

— Так я только свое взял, — заныл красавец.

— Это ты на суде будешь доказывать.

Красавца увезли. А оперативная группа поднялась в квартиру любовницы Мансурова.

Когда они открыли дверь, их поразил беспорядок, царивший в квартире.

— Ничего себе! — протянул Арнани. — Что же такое искал этот красавец?

— Не иначе — бриллианты! — сказал эксперт. — Дымом не пахнет. Посмотрим…

И он отправился прямиком в туалет, но скоро вернулся.

— Там тоже чисто, ни одного обрывка.

— А что ты надеялся найти?

— Обрывки фотографий.

— Думаешь, шантаж?

— Сомневаюсь, чтобы этот красавец рисковал головой ради каких-то шмоток.

— Обштопал он нас?

— Нет, иначе все прибрал бы, как было до него. Любовница Мансурова уничтожила фотографии.

— Если они были!

— Были, голову даю на отсечение! Этот красавец с ней, и оба голые!

— Может, у него поищем?

— Не трудись. Он их уничтожил, поэтому такой спокойный. А шмотки взял для отвода глаз или, может, жалко стало. Наверняка есть еще кому подарить.

— Жмот. С покойницы…

— Афишировать он не будет. Попробуй его раскрутить на откровенность.

— Раскрутишь такого, как же! Через час начнутся звонки, выручать будут.

— Закрываем лавочку, Тенгиз! Здесь нам ничего не светит.

— Уходим! — решил Арнани.

16

«Ловко я им подставил красавца! — думал Ликвидатор. — Пусть с ним помучаются. Парень не дурак, будет молчать, да и младшая жена наверняка уничтожила фотографии — не враг же она сама себе. Перед приездом мужа держать у себя дома такую „бомбу“.

Сначала Ликвидатор хотел сам проверить квартиру любовницы Мансурова, но затем решил не рисковать.

Он решил проблему просто: напечатал еще один комплект фотографий и передал красавцу вместе с сообщением о смерти любовницы и о том, что точно такой же комплект лежит у нее в квартире.

Красавец перетрусил и помчался спасать свою репутацию. Не найдя фотографий, профессиональный любовник сначала отчаялся, затем, вспомнив, что сам первым делом уничтожил полученные фотографии, решил, что младшая жена Мансурова была не глупее и сделала то же самое.

А вещи красавец прихватил исключительно из жадности. Никогда и ничего он просто так не дарил, привык получать…

А Ликвидатору предстояло решить еще одну проблему: как прицепить к машине Кулиева радиомаяк.

Сразу это сделать не удалось. К машине Кулиева невозможно было подойти. Охрана была начеку. Даже мальчишкам, купленным за мороженое, не удалось. Чуть было дубинок не отведали.

Тогда Ликвидатор вспомнил, что от перестановки слагаемых сумма не меняется, и, следовательно, можно прицепить радиомаяк к машине охраны. Своей машине они уделяли гораздо меньше внимания.

Ликвидатору достаточно было на секунду нагнуться возле машины, и магнит прочно прикрепил радиомаяк к ее днищу.

Арнани решил сразу допросить арестованного красавца и попросил принести из буфета крепкого кофе и бутерброды на двоих.

Арестованного профессионального любовника звали красиво и звучно — Фархад.

— Ширин только не хватает в нашей маленькой компании! — сказал Тенгиз.

— Купить меня хотите, товарищ следователь? — засмеялся Фархад. Он был спокоен и обаятелен. — Я все равно не признаюсь в воровстве.

— Ты садись, ешь! — предложил Тенгиз. — Потом поговорим. Считай, что ты мой гость.

Красавец удивленно посмотрел на Тенгиза, недоуменно пожал плечами, мол, что с придурка возьмешь, и сел пить кофе с бутербродами.

Еды и питья хватило на десять минут, в течение которых оба молчали.

— Какие подробности вас интересуют? — нахально спросил Фархад, подкрепившись на халяву. — Я могу расписать все очень красочно…

— Знаю! — прервал его Тенгиз. — Меня интересует лишь одно: ты нашел фотографии?

— Что? — протянул изумленно Фархад. — Понятия не имею, о чем вы говорите.

— Фотографии, на которых ты и убитая запечатлены в очень смелых позах.

Фархад испугался.

— Убитая? — Глаза его забегали в поисках выхода. — Вы думаете, ее из-за этого?.. — косвенно признался он.

— Ты нашел фотографии? — повторил вопрос Тенгиз.

— Понятия не имею, о чем вы? — ушел в несознанку Фархад.

В кабинет вошел Джафаров. Кивнул Тенгизу и тихо присел в сторонке.

— Слушай, ты! — разозлился Арнани» — В твоей сумке нашли видеоплейер, двухкассетный магнитофон «Сони», массу кассет, кожаные пальто и куртку.

— Ну и что? — не сдавался Фархад. — Такая женщина стоит и большего.

— Хочешь сказать, что все это купил ты?

— Я ее очень любил!

— Наглец! Да ты столько денег в жизни не заработал! — возмутился Тенгиз.

— Тетка мне наследство оставила.

Джафаров решил вмешаться.

— Такие пальто и куртки у нас в продажу не поступали.

— С рук купил!

— У кого?

— На рынке, откуда я знаю у кого?

— Есть свидетели, что Мансуров недавно привез эти вещи из-за границы.

— Может, и привез… своей жене! — ухмыльнулся Фархад. — Не докажете!

— Но и ты не докажешь, что дарил эти вещи любовнице Мансурова. А значит, украл из дома покойницы. Двойной грех.

— Я на исповедь не хожу. А всякое сомнение трактуется в пользу обвиняемого.

Арнани вызвал конвоира.

— Уведите! Ты, Фархад, подумай! А то я гарантирую, что ты еще долго ни одной из своих Ширин не увидишь.

— Не угрожай, начальник! Ты же не большой начальник. Есть и повыше!

— Надеешься?

— Надеюсь!

Арестованного увели. Тенгиз устало посмотрел на улыбающегося Мустафу.

— Крепкий орех! Такой колоться не будет!..

— Расколем! — пообещал Тенгиз.

— У меня неудача, ты слышал? — спросил Джафаров. — Старик ушел!

— Не может быть! — удивился Арнани. — И на старуху находит проруха?

— Поторопился я! Отличная мысль пришла: хотел с директором ювелирторга побыстрей познакомиться. Старик нас к нему привел.

— Да ну? — удивился Арнани. — Это значит…

— Это может означать лишь одно: следы ведут к Аслану Асланову. Там и старика надо искать.

— Ты приказ знаешь? — устало спросил Арнани.

— Следить за Аслановым нельзя?.. А мы за ним и не следим. Нас интересует лишь директор ювелирторга, да еще неизвестный старик. Чувствую, это ключевые фигуры в наркомафии. Помогай, Тенгиз. Мне одному не справиться. Нужны ты и твоя группа. Хана Кязимова вести легко, Тика неимоверно трудно, но необходимо. А этого красавца брось — пустой номер, ничего не скажет. Он не враг самому себе. Бережет здоровье.

— Ты слышал, что принято решение считать смерть Мансурова самоубийством? Вернее, несчастным случаем.

— Существенная разница!

— Для истины?

— Истину оставь в покое! И займись наркомафией. Все хоть какая-то польза.

— Следующий в списке — Кулиев!

— Не мы охраняем, не нам отвечать!

— Пусть у «девятки» болит голова?

— Мы их предупредили!

17

Гусейнов был лучшим шофером на кирпичном заводе. Его деловые качества не ставились под сомнение даже коммерческим директором завода. Он всегда мог найти «левого» клиента, готового платить наличные за пару машин с прицепом.

И сегодня Гусейнов оформил машину кирпича — клиент уже ждал за воротами, завода. Гусейнов был очень доволен: столько, сколько предложил этот странный старик, ему еще не предлагали.

Выехав за ворота, Гусейнов остановился в условленном месте, где к нему в кабину подсел этот старик с молодыми глазами. Они сразу поехали к могиле святого. Гусейнов был очень удивлен, когда узнал, что старик собирается строить не дачу, а мавзолей над могилой. Старику было видение, и он дал клятву аллаху, что искупит все свои грехи, лишь построив там мавзолей.

Когда машина подъезжала к деревне, рядом с которой была могила, Ликвидатор приказал:

— Останови машину, каменщика захватим!

Гусейнов послушно остановил машину, он почему-то побаивался старика. Тот достал пачку «Беломора» и предложил ему:

— Хочешь травки?

Гусейнов иногда баловался анашой и с радостью согласился. Но когда он докурил папиросу почти до конца, Ликвидатор сильно ударил его в горло костяшками фаланг пальцев правой руки. Гусейнов потерял сознание.

Ликвидатор сбросил его себе под ноги и сел за руль. До встречи с Кулиевым оставался один час.

Ждать и догонять самое трудное, но Ликвидатор привык к такой жизни. Другой для него уже не существовало.

18

Кулиев прибыл на совещание, как всегда, за полчаса до его начала. Свой текст необходимо было сверить с текстом выступления Гейдарова. Хоть и разные люди им писали, но могли произойти совпадения, а это производило плохое впечатление на слушателей.

Гейдаров с сочувствием посмотрел на Кулиева. Он знал о случившемся с Дадаевым, знал о смерти Мансурова. Гейдаров все знал.

— Тебя хорошо охраняют? — спросил он участливо.

— Наверно! — Кулиев недоуменно пожал плечами. — Брат этим занимается, я не в курсе.

Кулиеву даже не сказали, что его имя находится в списке приговоренных к смерти. Родной брат, ведающий охраной, был катёгорически против.

«Он мнительный! Ночью от страха умрет!» — сказал он в управлении КГБ, и с ним согласились. Кому знать лучше, чем родному брату.

Но брат принял дополнительные меры предосторожности, даже пища, которую подавали в доме муфтия, предварительно дегустировалась специальным человеком, получающим большую зарплату. «Плата за страх!» — шутил брат Кулиева.

Машину, в которой ездил Кулиев, постоянно обыскивали, заглядывая под днище и во все потайные места, — не установлена ли мина.

К Кулиеву не подходили даже сотрудники «девятки». Его окружение состояло только из своих, проверенных людей, преимущественно родственников…

Блестящий доклад Кулиева вызвал гром аплодисментов. Немудрено: доклад написал его друг, академик, которого он прочил на место президента Академии наук.

Сам Гейдаров милостиво заметил, что теперь, кроме Кулиева, он не видит никого, кто бы смог стать его преемником.

И осчастливленный Кулиев с легким сердцем поехал поклониться могиле святого, как запланировал ранее.

Впереди мчалась машина сопровождения с мигалкой и сиреной.

Но как только выехали за город, она, согласно инструкции, стала перестраиваться, следуя то впереди, то позади машины Кулиева.

Ему это скоро надоело, и он приказал своему шоферу прибавить скорость, а охранникам держаться все время позади. Шоссе было пустынно, и, по его мнению, никакой опасности не было.

Кулиев обдумывал слова Гейдарова и сопоставлял их со сведениями, которыми его снабдил свой человек из КГБ.

«Что ни говори, а Дадаев — конченый человек! Гейдаров ни за что не простит ему трупа, найденного на даче… За Дадаевым следующим номером шел Мансуров. Как мне сегодня сказали, он утонул в бассейне вместе с любовницей. Единственное, что пока не понятно, — воля ли это аллаха или чья-то еще? Говорят, несчастный случай. А для меня он счастливый? Кто-то из великих сказал: счастье одного строится на несчастье другого… Не нравится мне только эта последовательность: Дадаев… Мансуров… Кто следующий? Гейдаров меня поздравил и намекнул, что, кроме меня, никого не видит на роль преемника… О аллах! Неужели Гейдаров?..»

Испуганное восклицание спутников заставило Кулиева обратить внимание на дорогу, по которой они мчались.

Прямо на них, не сворачивая, мчался огромный грузовик с прицепом, без включенных фар и габаритных сигнальных фонарей. Эта большая черная масса пересекла разделительную полосу и черной смертью неслась навстречу машинам Кулиева и сопровождения.

Столкновение было столь страшным, что от удара перевернулся прицеп, и многотонная кирпичная гора буквально расплющила машину Кулиева, а машина сопровождения, врезавшись на полном ходу в эту внезапно появившуюся кирпичную пирамиду, перевернулась несколько раз в воздухе и, грохнувшись на асфальт, взорвалась.

Ликвидатор, подставив бок грузовика под удар, успел затормозить и выпрыгнуть из кабины, откатившись от машин как можно дальше. Он не мог предугадать, куда полетят обломки машин, а то и они сами.

Второй этап плана Ликвидатора потребовал много жизней. Счет увеличивался.

19

Директор ювелирторга Соломон Тик задержался на работе дольше обычного. Позвонил домой, предупредил, что сегодня пойдет к Асланову, чтоб не ждали и не беспокоились.

Задержался, потому что знал время окончания совещания, на котором Асланов делал доклад. Он мог получиться очень хорошим, писал специалист, но почти провалился.

А всему виной была реплика Гейдарова. Тот ни к селу ни к городу сказал: «По данным космической съемки, сделанной по моей просьбе нашим „старшим братом“, некоторые районы сеют значительно большие площади, чем указывают в отчетах. Чем же это они, дорогие товарищи, засевают народную землю, что им так стыдно в этом признаться?»

После этого доклад Асланова почти не слушали. Все знали, что большинство площадей, не указанных в отчетах, располагалось на землях округа Асланова.

Правда, все знали также, что своими огромными доходами Асланов делится с Гейдаровым. И если прозвучала такая фраза, значит, утаил часть доходов или стал засевать площади, не учтенные в земельном кадастре, чем-то не согласованным с руководством.

Асланов вернулся в свой особняк, который завистники называли дворцом, в очень плохом настроении, все шло не так, как было задумано. Кто-то настраивал Гейдарова против него, но кто?

Телефонный звонок, как ни странно, вернул ему душевное равновесие.

Звонил его старый и преданный друг Соломон Тик.

— Соломон, как ты кстати! Приезжай. Я тебя жду!..

Пока директор ювелирторга был в дороге, Асланов распорядился приготовить праздничный ужин, хотя оснований праздновать не было никаких. А слова Гейдарова тревожили.

«Хитрец, делиться доходами заставляет, а спросить себя, откуда берутся деньги, он не считает нужным. У меня печатного станка нет, рисовать деньги тоже не умею. Значит, надо шевелить мозгами. Я плачу ему дани больше всех, у меня везде свои люди, знаю, кто и сколько платит. А он, видите ли, проверку затеял, перед „старшим братом“ выставляет меня в нехорошем свете. Еще требует отчета: какие земли и чем я засеваю, какой с них урожай. Не все ли равно? Я плачу. Хочешь больше, скажи! Я что, против? Только честно скажи!»

Когда приехал Соломон, у Аслана опять было плохое настроение. Директор сразу понял, что друг в беде.

— Опять тебя Гейдаров расстроил? Ему надо предложить вдвое больше. Сам пойми: инфляция, да и «старшему брату» надо отстегивать.

— Предложишь вдвое больше, он скажет: «Ты меня обманывал все это время».

— Объясни ситуацию!

— А как он к этому отнесется?

— Ты подойди с позиции мирового революционного движения…

— Это как? — не понял Асланов. — Ты очень умный, Соломон, я не всегда тебя понимаю. Ты не можешь доступными словами разъяснить?

— Ты ему произнеси речь: «Уважаемый Гейдаров! Климат моего региона не способствует урожайности ни хлопка, ни картошки. Зато конопля и мак растут идеально, а дохода они приносят в тысячу раз больше…»

— И он меня тут же шлепнет!

— Объясни, что теперь вы вместе с ним будете подрывать империализм. Гашиш и героин будут отправляться в капиталистические страны, а оттуда будут приходить нужные стране товары, купленные на доллары, вырученные за продажу наркотиков. Эти товары мы здесь выгодно продадим. Двойной барыш!

— Думаешь, не устоит?

— Уверен в этом! Ты часто меня не слушаешь. Очевидно, до Гейдарова дошли слухи о наших делах. А считать он умеет! Молчишь?.. Жалко расставаться с половиной доходов?

— Жалко!

— Жадность фраера сгубила! Знаешь такую поговорку?

— Знаю и поэтому буду делиться.

— Я тебе плохого не посоветую, Аслан!

— Знаю, мой мудрый Соломон! Но ты с этого дела тоже неплохо имеешь.

— Мои связи этого стоят!

— Я слышал, ты семью отправляешь в Америку?

— На лечение, Аслан, только на лечение!

— Запахло жареным? Скажи честно.

— Запахло!

— Значит, они там долго будут лечиться! Бросаешь меня?

— Я остаюсь с тобой! А семьей рисковать не стоит.

— В чем риск, если Гейдаров согласится?

Соломон Тик задумался.

Принесли накрытый дастархан. Стали пить, есть. Асланов не прерывал размышлений гостя.

Директор ювелирторга, закончив трапезу, вытер руки и пристально посмотрел на Асланова.

— Будем говорить без обиняков?

— Говори все!

— Ты помнишь, что я был против вовлечения Каримова в нашу операцию?

— Помню!

— Это твоя самая серьезная ошибка: мы могли обойтись своими силами, старик все бы организовал в лучшем виде. Каримов не тот человек, он — дурак!..

— Ты не знаешь того, что знаю я: Каримов — сын Дадаева!

— Это точно?

— Абсолютно! Этого не знает никто, кроме нас, даже Гейдаров.

— Тогда тем более этого нельзя было делать. Дадаев — опасный зверь!

— Теперь он не опасен!

— Не говори… Раненый хищник вдвойне опаснее.

— Мне надо было замазать Каримова. Все было рассчитано точно. У него был Ликвидатор, которого мы планировали использовать дважды, а затем через Каримова дать сигнал на самоуничтожение. И все концы в воду.

— А теперь он движется прямо на нас, уничтожая всех на своем пути.

— Вторым в списке — Кулиев!

— Значит, у нас в запасе не более суток!

— До меня ему не добраться!

— То, как он убрал Мансурова, говорит о его высоком профессионализме. Уже семь трупов, и ни одной зацепки! Это меня тревожит.

— Почему он убил Каримова? Он же не может покушаться на хозяина.

— Я прочел отчеты по этим делам. Официантка из «Шаха» каким-то образом услышала, как Каримов дает задание Ликвидатору, и написала анонимку в уголовный розыск. Очевидно, у Ликвидатора там работает информатор. Получив сведения, Ликвидатор немедленно начинает уничтожать всех, кто может помешать ему выполнить задание. Так он запрограммирован.

— Я вижу, у тебя есть план, — бросил Асланов.

— Надо попробовать убрать его раньше, чем он сможет выйти на нас.

— Мы же его не знаем, не видели! — растерянно проговорил Асланов.

— У нас есть человек, который его видел.

— Что ты говоришь! — обрадовался Асланов.

— Дай старику такое задание. Мне он в этом не подчиняется.

— Хорошо. Я его срочно вызову.

— У тебя хорошие отношения с генералом, я имею в виду уголовный розыск?

— Какие у меня могут быть отношения с «Неподкупным». На меня работает его первый заместитель.

— Подходит! Надо с нашим человеком поработать, создать словесный портрет. Это мало что нам даст, но все же хоть что-то. Рост, фигура, телосложение…

— А лицо? — удивился Асланов.

— Он ходит в гриме старика.

— Мой старик поймает этого «старика»!

— Дай-то Бог! Хоть ты теперь понимаешь, что один дурак может завалить дело, придуманное сотней умных?

— Мне нужен был Дадаев! А он без ума от своего первенца.

— Я тоже без ума от своих остолопов, но никогда не собирался привлекать их к серьезному делу.

— Ты боишься, Соломон?

— Это у меня в генах! Предчувствовать опасность и стараться ее избежать.

Асланов позвонил старику.

— Жду тебя, срочно!.. — Положил трубку и сказал: — Сейчас придет, он живет близко.

Они ждали старика молча, думая каждый о своем. Соломон чувствовал опасность: «Нужно не сопротивление оказывать, а бежать сломя голову, забиться в какой-нибудь прекрасный уголок, вроде Ниццы, и жить себе поживать… Я уже столько заработал, на три поколения хватит. Почему же мы не можем вовремя остановиться? Это — как игра в рулетку. Выиграл, а уйти не можешь, какая-то сила не пускает. Азарт, наверное!»

Асланов не любил долго думать про себя.

— Сейчас же дам команду в свою вотчину… — сказал он.

— Это у «старшего брата» вотчина, а у тебя улус! — заметил директор.

— Все одно, хрен редьки не слаще! Кстати, что такое — редька?

— Овощ. Натирают на терке и употребляют с подсолнечным маслом. Я есть не могу, изжога появляется.

В дверь заглянул старик, старый контрабандист и просто бандит.

— Я здесь!

— Заходи, заходи! Тебя ждем. Садись!

Старик вошел в комнату, осторожно сел на краешек стула и спросил:

— Начинаем охоту?

Асланов и директор переглянулись.

— Все понял? — удовлетворенно спросил Асланов.

— Да. Чудовище вышло из-под контроля. Надо его уничтожить прежде, чем он это сделает с нами.

— За что я тебя люблю, это за то, что тебе не надо ничего объяснять, — заметил Тик. — Теперь ты понимаешь, Аслан, что мы могли сами все сделать?

— Понимаю! Сейчас ты скажешь, что я силен этим… запасным умом.

— Задним!

— Задний бывает только проход, потому что есть передний. Помнишь Анку? С ней я чувствовал себя почти Чапаевым.

— Почему? — вяло спросил Тик.

— У него была Анка-пулеметчица, а у меня Анка-минетчица.

— Аслан, девушка мертва! — укоризненно напомнил Соломон.

— Извини, извини, дорогой! Я и забыл, что ты испытывал к ней нежные чувства. И даже не хотел делиться.

— Прекрасный был человек. И погибла, потому что была человеком.

— Не надо было лезть в чужие дела.

— В списке была и твоя фамилия! Забыл?

— Не из-за меня она влезла в это дело!

— Просто из-за своей порядочности!

— Хозяин! — вмешался старик. — У нас мало времени.

— Ты прав, как всегда! — вздохнул Соломон. — Завтра возьми Кязимова, и мы все вместе пойдем в уголовный розыск.

— Куда? — поразился старый бандит.

— Не сдаваться! — успокоил его директор ювелирторга. — Будем рисовать приметы этого чудовища.

— Кязимов говорит, что это бесполезно: старик как старик.

— Как ты? — спросил Тик.

— Нет!

— Вот видишь! — удовлетворенно заметил Соломон. — И старики бывают разными. Хан все будет вспоминать по деталям: похож не похож, какие отличия. Будь уверен, там сидят специалисты, все из него вытянут.

— Фотографии нам дадут?

— Для того и пойдем.

Неожиданно резко зазвонил телефон, и Асланов взял трубку. Чем дольше он слушал, тем больше бледнел. И Соломон, и старый бандит сразу все поняли, а Асланов, положив трубку, тихо сказал:

— Кулиев на сороковом километре попал в автокатастрофу.

— Насмерть? — зачем-то спросил Тик, хотя и так все было ясно.

— Прицеп с кирпичом опрокинулся на его машину. Автогеном вырезают.

— Какой ужас! — выдохнул Соломон Тик, мечтая успеть утром отправить семью за границу.

— Все равно я его уничтожу! — подтвердил свое решение старый бандит.

20

«Идеальное решение плана или выполнение… Стопроцентный несчастный случай. И никаких тебе свидетелей! Как говорил один мой знакомый: „Точно, как в аптеке!“»

Углубившись в айвовую рощицу, Ликвидатор оглянулся и удовлетворенно окинул взглядом открывшуюся на шоссе картину. Машина сопровождения продолжала гореть, колеса прицепа уже перестали крутиться, а под ними жутко темнела «пирамида Кулиева», как насмешливо окрестил ее Ликвидатор.

Со стороны города послышались сирены мчащихся на помощь машин.

«Успели все-таки включить сигнал тревоги! — подумал Ликвидатор. — Автоматы, а не люди! Ничего, копайте сколько влезет! Здесь все так подогнано, что комар носа не подсунет».

Ликвидатор не стал дожидаться прибытия спецмашин — там могли быть и собаки, которых кому-нибудь пришло бы в голову пустить по следу.

Береженого Бог бережет!

Ликвидатор ускорил шаг и поспешил к своей машине, которую оставил в нескольких километрах.

21

Генерал был мрачен, как никогда.

— Намылили мне шею! — поведал он собравшимся и укоризненно посмотрел на Джафарова. — Вы с Арнани занимаетесь наркомафией, а убийца разгуливает на свободе.

— С чистой совестью! — добавил Арнани и невинно посмотрел на генерала.

Тот отвел взгляд.

— Я просмотрел материалы по автокатастрофе! — вмешался Джафаров. — Обычная авария. Как показали анализы, шофер Гусейнов накурился анаши и не справился с управлением.

— Настолько не справился, что затормозил точно перед машинами Кулиева и сопровождения! — сыронизировал генерал.

— Так получилось! Это ни о чем не говорит! — поддержал Джафарова Арнани. — Товарищ генерал, а что, мнение наверху изменилось?

— Изменилось! — мрачно подтвердил генерал. — Изменилось настолько, что еще одна автокатастрофа или несчастный случай, и нам всем дадут по шапке!

— Через наркомафию мы и выйдем на убийцу! — заверил Джафаров. — Почти все члены мафии уже выявлены. Наберем доказательств, и можно арестовывать.

— Гейдаров лично звонил! — сказал вдруг генерал. — Могу передать открытым текстом: «Я хочу знать: кто решил оставить меня без преемника?»

— Нужен ему этот преемник! — тихо буркнул себе под нос Арнани.

— Очень верные слова, скажу вам! — поддержал генерала его первый зам. — Наше первое дело — охранять покой, жизнь и здоровье наших многоуважаемых вождей. А как мы работаем? Я вас спрашиваю, товарищ капитан?

— Мы ведем себя так, как нам разрешают себя вести! — ответил уклончиво Арнани на риторический вопрос.

— Все силы и весь свой талант вы должны бросить на то, чтобы остановить преступника, чтобы спасти жизнь последнего преемника Гейдарова, нашего многоуважаемого Аслана Асланова, дай ему аллах здоровья и радости в жизни.

— А сам Гейдаров? — напомнил своему заму генерал.

— Дай ему аллах здоровья и радости в жизни! — на всякий случай поправился замначальника управления уголовного розыска.

Никто не посмел улыбнуться.

— Своего мнения мы менять не будем! — заупрямился Джафаров. — Но если вы хотите, чтобы мы занялись и этими убийствами, дайте нам больше людей.

— Берите! — разрешил генерал. — Сколько надо, столько и берите. Каких хотите, таких и берите. Карт-бланш.

— Какие карты им приготовить? — не понял замначальника управления.

— Они сами себе все приготовят! — устало посмотрел на своего зама, навязанного ему министерством, генерал. — Приказываю: не мешать, все давать в первую очередь, одним словом, помогать!

На телефонный звонок ответил генерал. Послушав, он протянул трубку своему заму:

— Это тебя! Асланов хочет с тобой поговорить!

Обрадованный заместитель, изобразив на лице верноподданническую улыбку, поспешил схватить трубку.

— Рад слышать вас, товарищ Асланов!.. Да, да!.. Все будет сделано! Лично прослежу. И пропуск выпишу лично!

И он рысью помчался из кабинета, забыв даже спросить разрешения выйти.

— Вот будете под ним ходить, — нахмурился генерал, — взвоете!

Все молча с ним согласились.

— Можно идти? — спросил Джафаров.

— Конечно! — генерал еще больше помрачнел.

Выходили из кабинета, как с похорон.

В коридоре Джафаров внезапно остановил Арнани и повернулся спиной к выходящим из лифта людям.

— Прикуривай, прикуривай, Тенгиз!

Арнани пригляделся и замер.

— Провалиться мне на месте, если это не наши подопечные.

— Тенгиз! Возьми проверенных людей и не спускай глаз со старика.

Замначальника управления уголовного розыска проводил рекомендованных Аслановым людей в технический кабинет и распорядился составить фоторобот, а также отпечатать необходимое количество фотографий.

К удивлению старого бандита, Кязимов оказался наблюдательным малым, и довольно скоро фотографии были у Тика.

Тик достал портмоне и выдал работникам технических служб сумму, которую каждый из них получал за год. Просил он лишь об одном: не распространяться о проделанной работе.

Полученные деньги и покровительство замначальника управления вызвали у работников твердое желание молчать.

Сев в машину, старик сказал Кязимову, намеревавшемуся присоединиться к ним:

— Ты погуляй, Хан! Будь готов сегодня после часа дня забрать товар.

Оставив обиженного Кязимова на тротуаре перед зданием управления, старик с директором укатили. Тик сам вел машину.

— Товар нельзя долго держать! — сказал он старику. — Я не могу рисковать, его там на многие миллионы долларов. Часть я уже отправил по своим каналам, теперь твоя очередь. За тобой Турция, Иран и местные группы.

— И «старший брат»!

— Ты меня понял! Сначала дело, потом охота!

— Охота важней!

— Передай своим людям, пусть работают.

— Хорошо! Через час товар у тебя заберут.

Старик оставил себе одну фотографию, а остальные отдал директору.

— Передай Аслану! Пусть выдаст каждому охраннику, и чтобы они запомнили. Как молитву.

Он указал рукой, где остановить машину, и через несколько секунд исчез из виду…

Старик исчез только из поля зрения Соломона Тика.

Люди Арнани повели его с ювелирной точностью. Сам Арнани, с удовольствием послушав разговор в машине Тика, поехал за ювелиром. Теперь у него было достаточно людей, отобранных им лично, каждый из них стоил двоих.

Соломон Тик слежки за собой не замечал. Он был настолько уверен в могуществе своего друга, что позволял себе не думать о таких «пустяках». Его беспокоили убийства, все ближе и ближе подходившие к Асланову, к тому, кто и вызвал своим необдуманным решением никем теперь не контролируемую волну. У них была лишь фотография загримированного убийцы.

И Соломон Тик благодарил Бога, что сегодня утром ему удалось отправить свою семью в Париж. У него тоже была открытая виза, а билет он мог купить в любое время и на любой рейс. Тик уехал бы с семьей, но его держал товар, который привязывал крепче любой цепи. Он должен был уехать чистым, чтобы не дрожать от каждой тени и любого шороха. Но «жареным» пахло очень сильно, и предчувствие говорило, что самое большее, на что он может рассчитывать, это несколько часов. Успеет сдать старику товар — все, он свободен, и никто не удержит его в этой стране. То, что он здесь оставит, не составляет и сотой доли того, что удалось положить в западные банки.

Джафарову предстояло расследовать, что поминутно делал весь день Кулиев до своей трагической гибели.

Оставшиеся в живых охранники находились почти в прострации. Но это были живые свидетели. Джафарову, правда, показалось, что все они накурились наркотика, — судя по сладковатому запаху гашиша и блестящему отливу губ. Однако Джафаров не стал вести дознание по этому поводу.

Один из охранников был с Кулиевым целый день вплоть до его поездки на могилу святого. Он подробно описал последние часы своего хозяина.

Главное, он запомнил визит к муфтию.

Джафаров взял его с собой и тоже решил навестить известного богослова, довольно реакционного, на которого КГБ давно уже точило зубы.

Муфтий принял Джафарова неожиданно радушно, в глазах его не было ни боязни, ни неприязни.

— Гость в доме — радость хозяину! Заходите, майор!

Джафаров испытующе посмотрел на богослова.

— Вы, оказывается, меня знаете? Интересно, откуда? Я в мечеть не хожу и в богословских диспутах участия не принимаю…

— Мои руки обручали тебя с аллахом.

— Разве тогда у меня был уже чин майора?

— Я всегда слежу за теми, кого обручил с аллахом. Входите!

— Спасибо! — Джафаров вошел в дом муфтия.

— Можно накрыть стол? — спросил хозяин.

— Я пришел не затем, чтобы разделить с вами трапезу. Мне нужно, чтобы вы рассказали о Кулиеве.

— Все, что я слышу от другого человека, умирает в моей груди, но остается в памяти.

— Кулиев погиб в автокатастрофе.

Растерянность муфтия не могла быть показной. Он был просто в шоке. В его глазах появились слезы. Муфтий жестом пригласил Джафарова присесть и сам опустился на диван.

— Где это произошло?

— Сороковой километр шоссе. Неподалеку от могилы святого.

— Он ехал от могилы?

— К могиле!

— Не успел!

— Что он должен был успеть?

— Получить заряд небесной энергии, который охранял бы его от земных бед.

— Кулиев был небесным жителем? — засмеялся Джафаров, представив себе этого жестокого сморчка.

— Он был избран!

— Куда?

— Не куда, а для чего! Но вам этого не понять. Вы, коммунисты, отвергли Бога и служите черным силам.

— Кулиев был одним из главных руководителей республики и коммунистом!

— Он прозрел и был готов служить аллаху. Теперь мне понятно происхождение этой непонятной иглы.

— Какой иглы?

Муфтий подошел к письменному столу, заваленному книгами и рукописями, и достал из ящика радиомикрофон.

— Жена обнаружила в скатерти, которая покрывала дастархан. Я принимал вчера Кулиева. Мы о многом говорили.

— О чем, например?

— Кулиев мне сказал, что после совещания собирается навестить могилу святого и поклониться ей. Он испытывал недостаток энергии и надеялся, что аллах ему поможет.

— Я верю фактам, а не в единую космическую энергию! — заявил Джафаров. — Эта игла — обыкновенный радиомикрофон. Если она торчала в скатерти рядом с вами, значит, где-то неподалеку в машине сидел человек и слушал ваш разговор.

— Автокатастрофа была подстроена?

— Многое говорит за то, что это — убийство. Мне надо найти того, кто воткнул эту иглу в скатерть.

— Надеюсь, — устало проговорил муфтий, — что ни я, ни мои домашние, вы понимаете, о чем я говорю, не замешаны в этом деле.

— Вам это ни к чему, я согласен. А с вашими домашними мне необходимо поговорить.

— Они никогда не общались с Кулиевым!

— Я не собираюсь выпытывать тайны Кулиева.

— Разрешите мне присутствовать при допросе.

— Допроса не будет, поэтому ваше присутствие нежелательно.

Муфтий обиделся и молча вышел из комнаты. Тут же вошла его старшая жена, та, которая нашла микрофон. Она робко встала у двери, и, казалось, никакая сила не сгонит ее с этого места.

— Садитесь! — предложил Джафаров.

— Благодарим вас, господин, я и отсюда все услышу.

Джафаров понял, что муж подслушивает за дверью.

— Расскажите, как вы нашли иглу.

— Нашла, да! — начала женщина, оглядываясь на дверь. — Когда мужчины ушли, мы сели за стол и поели. Моя дочь хотела все убрать со стола, но я не дала ей этого сделать, она, бедняжка, и так мне помогала, накрывала на стол мужчинам… А когда я складывала скатерть, нашла эту булавку или иголку.

И она испуганно оглянулась на дверь, не зная, то сказала или нет.

— Спасибо! Вы свободны! Позовите, пожалуйста, свою дочь.

— Зачем? — испугалась мать. — Молодой девушке нельзя находиться наедине с незнакомым мужчиной. Она еще несовершеннолетняя. Я не согласна.

— С ней я буду говорить в вашем присутствии!

— Это другое дело!

Жена муфтия вышла из комнаты и отсутствовала минут пять.

«Учит дочь, что говорить и как отвечать! — подумал Джафаров. — Скорее всего: ничего не знаю, ничего не видела, ничего не слышала… Я должен задать вопрос так, чтобы она не смогла солгать…»

Девушка вошла с матерью и застыла у двери.

— Сядьте, пожалуйста! — попросил Джафаров. — Я вас задержу ненадолго.

К его удивлению, мать прошла к дивану и села. Дочь послушно последовала за ней.

Джафаров подошел к дочери и, глядя ей в глаза, спросил:

— Кто тебе велел воткнуть иголку в скатерть?

Девушка сразу расплакалась.

— Какой-то старик! Он сказал, что если я не хочу выходить замуж за Кулиева, то должна воткнуть иголку в скатерть. Он сказал, что она заколдованная.

И она зарыдала. Мать, умоляюще глядя на Джафарова, испуганно зашептала:

— Что ты говоришь? Если отец узнает, он выгонит нас из дома.

Джафаров поспешил ее успокоить:

— Отцу говорить об этом совсем не обязательно.

— Спасибо! — сразу успокоилась мать.

— Ты можешь описать старика? — спросил Джафаров.

— Могу: в старом хлопковом халате, весь седой, на глазах темные очки.

— Вспомни какую-нибудь деталь: может, на руках татуировка, шрам на лице…

— Родинка! — воскликнула девушка.

— Где родинка? — обрадовался Джафаров, это было уже что-то.

— На правом виске.

— Спасибо! Прими совет: в следующий раз не верь незнакомым людям, даже если это и мудрый старик.

Джафаров попрощался, забрал микрофон и покинул дом муфтия.

22

Ликвидатор следил за этим подвижным и огромным мужчиной уже полчаса. Это был торговец наркотиками, обслуживающий высший свет. Хитрый и наглый, обладающий невероятными связями, он не боялся конкуренции.

Ликвидатор ждал, когда торговец останется один. Разговор с ним не требовал лишних ушей. Но к торговцу все подходили и подходили люди, что-то говорили, он им что-то отвечал, и люди уходили в разные стороны. Судя по всему, это были информаторы.

Наконец торговец остался один и проходными дворами пошел на параллельную улицу.

Ликвидатор нагнал его у глухой стены дома, где их никто не мог видеть и слышать.

— Уважаемый, задержись на минуту! — попросил он торговца.

Тот замедлил шаг, оглянулся. Увидев немощного с виду старика, успокоился и остановился.

— Говори быстрей, я тороплюсь! Чего нужно?

Ликвидатор показал ему фотографию.

— Уступи мне этого клиента!

Торговец захохотал так, что, казалось, сейчас лопнет от смеха, а когда успокоился, сказал:

— Ты, старик, сошел с ума! Да этому бриллианту цены нет.

— Все имеет свою цену!

— Это мое лучшее приобретение! Зачем мне продавать курицу, несущую золотые яйца?

— Чтобы спасти свои! — Ликвидатор сделал шаг вперед, вплотную приблизившись к торговцу.

Тот выхватил пистолет, но Ликвидатор ударил его ребром ладони по шее, и торговец рухнул на землю.

Ликвидатор достал платок и аккуратно взял в него пистолет.

Когда торговец пришел в себя, он с удивлением взглянул на незнакомца.

— Я знаю, — зашептал ему на ухо Ликвидатор, — ты сегодня должен продать ей героин. Где и когда?

Ликвидатор показал торговцу толстую пачку денег, при виде которой у того загорелись глаза.

— В кафе «Шах». В девять часов вечера, — с трудом проговорил торговец и потянулся за пачкой купюр.

Ликвидатор выстрелил ему под ухо из его собственного пистолета и, вложив его торговцу в руку, выскользнул на улицу.

23

В кабинете у Соломона Тика был оборудован тайник, в котором лежали десять килограммов героина. Это был остаток партии, которую вчера доставили из подпольной химической лаборатории. Большую часть Тик успел отправить в Европу по своим каналам. И с минуты на минуту старик, этот старый контрабандист, должен был забрать оставшийся товар стоимостью в несколько миллионов долларов.

У старика были свои каналы, по которым героин отправлялся в Америку через Турцию и Иран. Это был самый прибыльный канал, обеспечивающий процветание клана Асланова. А создал финансовое могущество этому клану он, Соломон Тик, школьный друг Аслана Асланова.

Когда старик появился, Тик почувствовал громадное облегчение.

Десять килограммовых пакетов перекочевали из тайника кабинета директора ювелирторга в сумки охранников старика.

Старик позвонил Асланову.

— Ювелир чист! Я все забрал! — Он положил трубку и, подмигнув Тику, поклялся: — Сегодня вечером я этого монстра поймаю!

Старик со своими «мулами» прошел через чердак в соседнее здание, но люди Арнани, наученные горьким опытом, их уже ждали.

Избавившись от героина, Тик ощутил прилив сил и вдохновения. Не погасив в кабинете свет, Тик забрал из сейфа все деньги и драгоценности, решив по-английски, не попрощавшись, покинуть родную страну, где стало опасно жить.

В здании ювелирторга был потайной выход, которым Тик ни разу не пользовался.

В торце здания находилось забранное толстой решеткой окно, выходящее на палисадник. Хитрость заключалась в том, что рама окна вместе с решеткой легко выдвигалась из стены на скрытых подшипниках и так же легко задвигалась обратно.

Необходимо лишь знать, как привести ее в движение. Этот секрет знал только один человек — Соломон Тик.

И вот пришло время воспользоваться потайным ходом. Тик легко привел механизм в действие, выскользнул из лаза, задвинул окно на место, спокойно перелез через невысокий штакетник палисадника и через проходной двор вышел на соседнюю улицу. Взяв такси, он через пять минут был в хорошо знакомом посольстве, где без лишних расспросов получил въездную визу.

Там же Тик оставил и бриллианты, чтобы со временем диппочтой их перевезли ему на новую родину.

В аэропорту он купил билет на самолет, потом приобрел пару чемоданов, импортное белье, рубашки, костюмы. Ему больше не были нужны советские деньги.

И еще через два часа был далеко от того места, где родился и прожил большую половину жизни. Прожил хорошо. Было что вспомнить.

А два агента, оставленные Арнани, допоздна караулили оба выхода из соседствующих зданий и удивлялись, глядя на светящееся окно кабинета Тика, что директору ювелирторга приходится так много работать.

Но когда получили приказ об аресте, арестовывать уже было некого.

Агенты клялись, что Тик не покидал зданий. Обыск ничего не дал. Оставалось предположить, что Тика утащили в ад заживо.

24

Хан Кязимов получил необычное задание.

В час дня он, как приказал старик, отправился к тайнику и взял там товар. Тайников для своих единомышленников Хан приготовить не успел и поэтому дал своим сигнал, чтобы на следующий день по очереди забирали товар.

А необычное задание он получил к вечеру, когда уже думал закончить работу и пойти домой.

Тут к нему подошел невзрачный человек без особых примет и передал пароль от старика.

От него Хан и получил задание весь вечер сидеть в будке и смотреть, не покажется ли вдруг старый знакомец Кязимова.

Поэтому Хан Кязимов, вместо того чтобы отдыхать дома, сидел в своей лавке и следил за каждым, кто появлялся возле кафе «Шах». Кязимову дали номер телефона, чтобы в случае чего срочно звонить и докладывать.

Сидеть было велено до закрытия кафе «Шах».

Кязимов скучал и совершенно не верил, что убийца забредет в этот район.

Поэтому, когда он увидел знакомые черты загримированного убийцы, Хан испугался за свою жизнь. Ноги его стали ватными, и он отвернулся, опершись подбородком на руку.

Это спасло ему жизнь.

Ликвидатор имел запасной ключ от служебного входа. У ворот, прежде чем войти во двор, он оглянулся и внимательно посмотрел на киоск «Воды Ломидзе».

«Почему киоск до сих пор работает?» — мелькнула у него мысль. Но, увидев скучающего Кязимова, устало глядящего куда-то в сторону, Ликвидатор успокоился и вошел во двор. Если бы он оглянулся во второй раз, то увидел бы, как Кязимов рванул в кафе «Шах».

Хан всегда звонил из кабинета директора. Но после случая с Анкой было запрещено открывать кабинет директора кому бы то ни было.

Хан попытался привлечь на помощь сестру, но именно сестра сказала ему о категорическом приказе директора.

Поскандалив для приличия минут пять, Кязимов помчался искать исправный телефон-автомат. Это было не так легко, как казалось на первый взгляд. Первый встреченный им аппарат был без трубки, второй исправно глотал монету за монетой, но не соединял, третий соединил, даже вернул монету обратно, но слышно Кязимова не было. В четвертой телефонной будке не было аппарата.

Лишь с пятой попытки Кязимову удалось дозвониться и передать срочное сообщение. Заручившись уверением, что его хорошо поняли и что немедленно передадут его сообщение старику, Хан Кязимов вернулся в кафе «Шах».

Старик был один — своих людей он отправил сопровождать груз наркотиков и тем самым отвлек людей Арнани, — и, получив сообщение Кязимова, сразу же позвонил Асланову. Тот немедленно вызвал, бы из района подкрепление: двадцать человек, из которых каждый стоил как минимум троих, раньше служили в спецназе или в десантных войсках. Но телефон Асланова был занят.

Старик непрерывно звонил еще минут десять, но, потеряв терпение, решил ехать один, надеясь на внезапность и неожиданность нападения, которого монстр не ждет. Да и клятва, данная стариком, что он один возьмет его, сыграла свою роль…

Ликвидатор пришел в кафе минута в минуту.

Девушка уже была на месте. Ее лихорадочно блестевшие глаза без слов говорили о тех муках, которые она сейчас испытывала. Ей были нужны наркотики, и она ждала того, кто их ей продавал. Ради одного укола она была готова на все.

Подсевший за ее столик старик был ей неприятен, она ждала другого.

— Он не придет! — сказал старик безжизненным голосом.

— Кто? — не поняла девушка.

— Тот, кого ты ждешь!

— Никого я не жду! Отстаньте от меня, пожалуйста! — резко ответила девушка, решив, что ее приняли за проститутку.

— Товара не будет! — продолжал старик, словно не слыша ее. — Он мертв!

До девушки наконец дошло, что сказал этот человек, и это было для нее подобно смертному приговору.

— Я никого больше не знаю! — Она побледнела и умоляюще посмотрела на старика. — Помогите мне.

— Хорошо! — сказал он. — Сейчас ты пойдешь домой, а ровно через час откроешь окно своей комнаты. Я приду и дам тебе то, что ты ждешь!

— В доме полно охраны! Ты сошел с ума!

— Если ты не хочешь умереть, то выполнишь мои требования. Остальное пусть тебя не волнует.

— Ты не сможешь подойти к дому, пойми! Там кругом посты.

— Ты получишь что хочешь, если через час откроешь окно своей комнаты. Все!

— Но… — растерялась девушка.

— Торопись!

Девушка встала и посмотрела на старика.

— Я вас умоляю! Принесите!

— Через час товар будет у тебя! — Ликвидатор был неумолим.

Девушка заторопилась домой. Ликвидатор встал и пошел за ней. Внезапно он почувствовал импульс, к которому всегда прислушивался. И импульс этот свидетельствовал о смертельной опасности.

Выглянув во двор, Ликвидатор увидел Кязимова, разговаривающего со стариком, выражение лица которого не предвещало ничего хорошего. Ликвидатор успел заметить, что старик передал Кязимову пистолет. И Кязимов тут же занял позицию для стрельбы за ближайшим к выходу из кафе автомобилем.

«Если он умеет стрелять, то позиция у него выигрышная! — подумал Ликвидатор. — А старик, очевидно, будет ждать меня во дворе».

Ликвидатор был вооружен, но не любил пальбы, считая, что если дело доходит до перестрелки, значит, допущена крупная ошибка. Да и в любой перестрелке случайность возрастает до невероятной величины. Пуля, как известно, — дура!

Через час девушка откроет ему окно. Значит, у него осталось немного времени и на подготовку к выполнению задания, и на «разборку» со старым бандитом, подручным Асланова.

«Как же они на меня вышли? — думал Ликвидатор. — Наверняка когда я последний раз выходил из служебного входа, меня заметил Кязимов. Теперь все ясно! Не везет мне с этим кафе, второй „прокол“ за три дня!»

Ликвидатор мог попытаться прорваться через Кязимова, используя как прикрытие какого-нибудь заложника, но в этом случае поднимется шум.

«Прикрытие мне все же не помешает!» — решил Ликвидатор.

Путь к служебному выходу проходил мимо туалета. Ликвидатор подождал, когда подходящий по габаритам клиент вышел оттуда, и, приставив пистолет к его горлу, прошептал:

— Тихо, или убью!

Заломив руку за спину ошеломленному, сразу протрезвевшему посетителю, Ликвидатор повел его перед собой к служебному выходу.

А старый бандит уже ждал единоборства со своим чудовищем… Старик отдал свой пистолет Кязимову и притаился под дверью с ножом в руке. Ножом он владел виртуозно, в этом ему не было равных.

Ликвидатор осторожно, почти бесшумно открыл дверь и вытолкнул во двор посетителя.

Старик сразу же нанес удар. Такой удар он наносил лишь в молодости: острое лезвие вошло в шею по рукоятку, кровь хлынула фонтаном.

И тут же удар двери сбил старика с ног. Нож остался торчать в шее ни в чем не повинного человека, зашедшего на свою беду в кафе.

Старик остался безоружным.

Но Ликвидатор не стрелял, и старик понял, что тот не хочет шума, а потому у него есть шанс победить.

Старик в совершенстве владел стилем «Журавль» шаолиньской школы. Этот стиль основывался на движениях, похожих на танец журавля: круговые удары ногами с резкими переходами из низкой стойки в высокую, широкие махи руками.

Он пошел в атаку, осыпав Ликвидатора серией ударов.

Но перед стариком был не просто убийца, а мастер тайцзицюань. Он не противопоставлял свою силу старику, что было бы естественно, принимая во внимание большую разницу в возрасте. Ликвидатор словно и не стремился победить противника. Он легко уклонялся от ударов, отступал при наступлении старика и двигался вперед при его отходе. Эта кажущаяся пассивность закончилась дуговым движением рук Ликвидатора, нанесшим двойной удар кулаками по ушам старика.

Старик замертво рухнул на землю.

Больше он никогда и ничем не мог помочь своему хозяину.

— Ты на себе познал преимущество школ Ян и Цен! — сказал Ликвидатор, бросив последний взгляд на бездыханное тело.

Расправиться со стариком было еще не все. Если Кязимов заметит, как Ликвидатор выходит из двора, то может со страху поднять пальбу.

Во дворе стояла грузовая машина.

«Если в ней есть бензин, то по времени я успеваю!»

Ликвидатор достал связку отмычек и открыл дверь машины.

Бензина было достаточно, конечно, не полный бак, но до дома Асланова доехать можно.

Подбирать отмычку для ключа зажигания было хлопотно, гораздо быстрее было выдернуть провода и соединить их напрямую.

Ликвидатор так и сделал. Выезжая со двора, он увидел растерянного Кязимова с пистолетом в руке. Тот смотрел вслед, но без приказа стрелять не решился.

По дороге Ликвидатор встретил машину с гвардией Асланова. Они спешили на помощь старику.

Уходить от погони не входило в планы Ликвидатора, поэтому он загнал машину в ближайший проходной двор и скрылся среди многочисленных прохожих, заполнявших центр города каждый вечер.

Он успевал к назначенному сроку.

25

Арнани от гнева рвал и метал. Подчиненные, упустившие старика, виновато потупившись, молча глотали справедливые и несправедливые слова, обрушившиеся на их головы.

Старик был единственной неудачей Арнани. Сеть наркомафии, ячейка за ячейкой, осторожно выбиралась его группой. И если ее не порвать, то должен быть большой улов.

Неожиданно, несмотря на поздний час, его вызвал генерал.

— Ты не знаешь, где Джафаров? — спросил он Тенгиза.

— Занимается, согласно вашему приказу, убийством Кулиева. Что-нибудь случилось?

— От муфтия жалоба на него поступила.

— Не сошлись на длине обрезания? — пошутил Тенгиз.

— Он, после того как осмотрел останки разбитых машин, исчез, и никто его больше не видел.

— Мы должны памятник ему поставить. На такую сеть нас вывел!

— Не бесплатно! Они благотворительностью не занимаются.

— Вроде бы он собирался проверить район у могилы святого, товарищ генерал.

— Хорошо, иди! Старика не нашли?

— Исчез, как сквозь землю провалился.

— Других не упусти! Как с товаром?

— Под нашим контролем! И старика найдем. Дальше Союза не уйдет.

Арнани попрощался и вышел. В коридоре он встретил приятеля из техотдела.

— Слушай, забыл у тебя спросить, — хлопнул его по плечу Тенгиз, — зачем сегодня к вам в отдел приходили эти сомнительные личности?

— Фоторобот рисовали!

— Вот это да! — удивился Тенгиз. — И кто рисовал? Старики?

— Молодой!

— Кязимов! — вырвалось у Арнани.

— Фамилии его я не знаю. Полковник привел, неудобно было спрашивать. Денег отвалили, не поверишь сколько! Я тебе это по дружбе, ты, смотри, никому.

— О чем говоришь! Сам знаю… Кого рисовали, скажешь?

— Какого-то старика.

Приятель ушел, а Арнани решил поехать в кафе «Шах».

Киоск Кязимова был закрыт, а рядом с кафе, у въезда во двор, стояли две милицейские машины.

Арнани предъявил удостоверение и вошел во двор. Знакомый следователь из прокуратуры, увидев Тенгиза, подошел к нему.

— Привет! Когда успели сообщить?

— Что? — не понял Арнани.

— Убийство!

— Опять? — вырвалось у Тенгиза.

— Убили посетителя кафе. Как он оказался во дворе, ума не приложу. Собутыльники утверждают, что пошел в туалет.

Тенгиз задумался.

«Очевидно, Кязимов видел человека, который был с Каримовым. И люди Асланова начали самостоятельное расследование».

Арнани решил уточнить некоторые детали.

Для начала он подошел к своему личному осведомителю, швейцару из кафе «Шах». В случае с Каримовым тот, к сожалению, ничем не смог помочь.

Швейцар подобострастно приветствовал Тенгиза и распахнул перед ним двери.

— Ты мне нужен на несколько слов!

— Я весь внимание! — угодливо изогнулся швейцар.

— Когда последний раз видел Кязимова?

— Часов в девять, прибегал в кафе, позвонить хотел.

— Позвонил?

— Не дали! Директор запретил открывать кабинет даже своей жене.

— А тебя не удивило, что он так поздно прибежал?

— Удивило! Он никогда так поздно не задерживался на работе. Вечером ему здесь делать нечего, он не имеет права отбивать у кафе клиентов.

— А сегодня он нарушил конвенцию и работал допоздна? А потом еще прибежал звонить? Я тебя правильно понял?

— Директор в больнице! Что хотят, то и делают! Никакого порядка!

Арнани прошел в кафе и направился к сестре Кязимова.

— Кому собирался звонить ваш брат?

— Клянусь, не знаю! Но ему очень нужно было позвонить! Скандалил минут пять. С трудом его успокоила.

— Он всегда звонил из кафе?

— Да всегда все звонили из кафе! Свои же! Почему не позвонить? Но после случая с Анкой директор запретил.

Тенгиз понял, что женщина говорит правду. Он оставил ее и прошел в зал. Метрдотелем здесь работала молодая женщина, с которой Тенгиз не был знаком.

Арнани предъявил ей удостоверение сотрудника уголовного розыска, и метрдотель расплылась в улыбке.

— Чем могу служить?

— Не заметили ли вы в зале необычного старика? — спросил Арнани, не надеясь получить сведений, заслуживающих внимания.

— Заметила!

Арнани даже похолодел от предвкушения удачи.

— Он был один?

— Пришел один, но подсел к молоденькой и красивой девушке. Я работаю здесь второй день и, к сожалению, еще мало кого знаю.

— Кто вас сюда рекомендовал?

— Директор сам мне позвонил из больницы, предложил. Я ведь раньше работала в кафе «Чинар». Мы все друг друга знаем.

— А почему вы обратили внимание на этого старика?

— Девушка, когда он к ней подсел, не хотела даже разговаривать с ним. А через минуту она его уже о чем-то умоляла!

— Это вас поразило? — заинтересовался Арнани.

— А как же! Девушка явно не его круга.

— Вы не слышали их разговора?

— Нет.

— Когда он ушел?

— Сразу же за девушкой! Я даже подумала грешным делом, не следит ли он за ней.

— Как он выглядел, можете описать?

— Совершенно белые волосы, выше среднего роста, в теле; чувствуется сила. Можете мне поверить, я в этом разбираюсь… В темных очках.

— Он их в зале не снимал? — поразился Тенгиз.

— Может, глаза больные. А может, просто скрывал их.

— Вы действительно разбираетесь в мужчинах! — польстил ей Тенгиз.

— О, да! Опыт большой!

— Скажите, он не общался с тем посетителем, которого убили во дворе?

— Нет! Точно, нет! Я вам описала каждый его шаг от прихода до ухода. А как во дворе оказался посетитель, сама удивляюсь. Черный ход открывают только при доставке продуктов.

— У вас есть ключи от этого входа?

— Они есть только у коммерческого директора. Даже у директора кафе их нет!

— Понятно! Спасибо за информацию.

— Рада была помочь!

Тенгиз опять поспешил к швейцару.

— Слушай сюда! — сказал он. — Сегодня вечером в кафе приходил совершенно седой старик. В какую сторону он пошел, когда вышел из кафе?

Швейцар думал, наверное, с минуту.

— Не было старика! — наконец заявил он твердо. — Клянусь детьми, не приходил и не уходил.

— А не заметил красивую молодую девушку?

— Девушку заметил! Не проститутка, это точно. У меня на тех глаз наметан… Какая-то больная! Пришла — дрожала, ушла — дрожала еще больше.

— Раньше видел ее в кафе?

— Видел! Раз в неделю приходит, но всегда буквально на несколько минут. Приходит одна, уходит одна. Странно!

Это было странно и для Арнани. Он собрался было уходить, но швейцар его задержал:

— Товарищ капитан! Кязимов ждал кого-то за автомобилем, с пистолетом. И пистолет ему дал один старик, но не тот, который вам нужен.

Арнани быстро достал фотографию старого бандита и показал ее швейцару.

— Этот?

Швейцар долго рассматривал фотографию и наконец сказал:

— Похож! Но наверняка не скажу. Вблизи я его не видел.

— А пистолет видел? — не поверил Тенгиз.

— Сначала не видел. Заметил только, как он что-то передал, а уже потом у Кязимова увидел пистолет. Очень трусил Кязимов, но стоял, ждал. Значит, старика боялся.

Арнани досадовал на себя за то, что не догадался зайти в техотдел и узнать о фотороботе.

Он уже понял, что сегодня в кафе были и убийца, и старый бандит, подручный Асланова и Тика. Очевидно, что убийцу выследил Кязимов и дал знать старику. Но чем закончилась их встреча? Тенгиз не знал, где искать старого бандита, а Кязимова пока брать нельзя. Пусть еще сутки погуляет на свободе. И главное! Что же связывало опытного убийцу с юной красавицей? Этот вопрос требовал немедленного ответа!

Особняк Асланова оправдывал свое название. Он стоял в парке, отдельно от остальных городских зданий, и был окружен высокой каменной стеной.

Пять человек, посланных на помощь старому бандиту, ослабили охрану особняка. Из наружной охраны, снабженной карманными радиопереговорными устройствами, остался лишь один человек, контролировавший подъездные пути. Остальные охраняли двор, который являл собой огороженную часть парка, и два этажа самого особняка.

Ликвидатору, чтобы достичь желанного окна, которое ему обещали открыть, необходимо было, никого не убивая, преодолеть охранников. Каждые десять минут их проверяли по рации. И стоило хотя бы одному не отозваться, объявлялась общая тревога.

С помощью подзорной трубы Ликвидатор отметил расположение всех постов и рассчитал по секундам свой путь.

В том месте, куда выходило нужное ему окно, окружавшая особняк стена была увита диким виноградом, и рядом находилась беседка.

Ликвидатор приготовил тонкую веревочную лестницу, сплетенную из капронового шнура. На ее концах были прикреплены небольшие разлапистые «кошки» из легированной стали.

Из подготовленного заранее тайника он достал обыкновенную рогатку, любимую игрушку малышей, и затем, соблюдая осторожность, вытащил небольшие шарики, с виду похожие на теннисные.

И стал ждать.

Как только окно открылось, Ликвидатор выстрелил из рогатки шарики в направлении, противоположном открытому окну. Наполненные нитроглицерином, они взрывались с таким оглушительным грохотом, будто особняк Асланова подвергся минометному обстрелу.

Вся охрана бросилась к участку, подвергшемуся нападению.

Путь был свободен.

Ликвидатор рванулся к стене, ловко забросил «кошку» на ее гребень, взлетел на самый верх, сбросил лестницу вниз, укрепил другую «кошку», замаскировал ее виноградными листьями и так же быстро спустился во двор.

Через несколько секунд он уже закрывал окно, которое ему открыла дочь Аслана Асланова, дрожащая от нетерпения и желания уколоться. Именно ее пожалел Арнани, обнаружив во время захвата тайного пригона.

Ликвидатор закрыл окно вовремя, — через секунду во дворе уже появились встревоженные охранники, занимая свои посты.

В дверь постучали. Ликвидатор молнией метнулся за спинку кровати, знаком приказывая девушке молчать. В комнату вошел сам Аслан Асланов.

— Ты не испугалась?

— Что это было?

— Кто-то испытывает мое терпение. Не понимает, что оно не беспредельно. Не бойся. Ложная тревога… Почему ты так возбуждена? Все-таки испугалась.

— У меня страшно болит голова, папа. Я хочу спать.

— Спи, родная, конечно, спи! Я уже позвонил куда надо, через полчаса приедет рота солдат и перекроет все вокруг.

Асланов закрыл дверь, и скоро его шаги затихли в глубине дома.

Девушка закрыла дверь на ключ и метнулась к кровати.

— Выходите! Отец ушел!

Ликвидатор вылез из убежища и достал маленький пакетик с героином. Дочь Асланова схватила его так, как голодный хлеба кусок не хватает. Она достала одноразовый шприц, дистиллированную воду, мгновенно растворила героин и ввела себе в вену. Через некоторое время перед Ликвидатором был уже совсем другой человек.

— Кто вы такой и почему здесь? — спросила она, будто увидела его в первый раз.

— Я принес вам товар!

Но девушка была уже в другом измерении. Волна наслаждения унесла ее далеко-далеко от этого мира разочарований, где наслаждения быстро надоедали, где все было позволено и нечего больше желать, кроме наркотиков, наркотиков и наркотиков.

У Ликвидатора оставалось лишь полчаса. Он слышал слова Асланова и не сомневался, что рота спецназа не даст ему ни малейшего шанса выбраться из парка, окружающего особняк.

План дома, полученный им вчера, был выучен наизусть.

Ликвидатор осторожно открыл дверь комнаты дочери Асланова, так же осторожно закрыл ее, а ключ протолкнул обратно под дверь.

Справа был коридор, который вел к парадной лестнице, и ее наверняка держали под наблюдением. Ликвидатору же требовалось попасть в подвал по узкой винтовой лестнице, которая связывала два этажа здания с подвалом и кухней. А в кухне сейчас вряд ли могли находиться люди.

Риск, конечно, был, и Ликвидатор на всякий случай приготовил пистолет с глушителем. Приказ, полученный им прошедшей ночью, ясно гласил: в случае невозможности имитации несчастного случая уничтожить объект даже ценой собственной жизни.

На кухне никого не было. Ликвидатор съехал по металлическим перилам винтовой лестницы и зажег потайной фонарь размером с карандаш.

Газовая труба была на месте. Ликвидатору хватило пяти минут, чтобы свинтить соединительное кольцо и отогнуть трубу. Газ со свистом стал заполнять подвал дома. Через двадцать минут он станет взрывоопасным. Именно на это время Ликвидатор и установил взрыватель.

Но это было самой легкой частью плана. Требовалось еще установить две мощные бомбы на каждом из этажей. Только в этом случае гарантировалось полное разрушение особняка и гибель Асланова.

На первом этаже установить бомбу оказалось неожиданно легко — помогла большая декоративная ваза. Спрятать в нее заряд, который сдетонирует от взрыва газа, было делом нехитрым.

Поднявшись по винтовой лестнице на второй этаж, Ликвидатор застыл, не решаясь открыть дверь в коридор — здесь находились спальня и кабинет Асланова. И Ликвидатор представлял себе, сколько здесь может быть охранников: по одному человеку у каждой лестницы и двое у кабинета или спальни.

Убивать охранника, находящегося совсем рядом, за дверью, бесполезно, — остальных-то не убьешь.

Ликвидатор посмотрел выше — лестница вела на чердак или мансарду и упиралась в массивную дверь, закрытую на огромный амбарный замок. Он проскользнул к этой двери и открыл замок отмычкой. Такие замки он открывал на спор и гвоздем.

Но если замок и дверь он смог открыть без шума, то неслышно ходить по чердаку не удалось бы и привидению. Ликвидатору пришлось ползти по-пластунски.

Зная размеры всех комнат, он рассчитал, где находятся кабинет и спальня Асланова. Установив бомбу, Ликвидатор выполз обратно и стал закрывать дверь на замок. На его беду, он так громко и противно лязгнул, что только глухой мог не услышать.

Тут же открылась дверь из коридора, и молодой охранник, держа автомат наготове, выскочил на площадку. Естественно, первым делом он посмотрел вниз. Когда же он поднял голову, то получил пулю между глаз.

У Ликвидатора было не более минуты, чтобы скрыться, а до взрыва оставалось всего пять минут.

Ликвидатор схватил автомат охранника и его куртку, натянул ее на себя, уже спускаясь по лестнице, и сорвал с себя парик. По первому этажу он шел не скрываясь, как свой.

Охранники у входа сидели в креслах, расслабившись. Эти ребята только прибыли из округа Асланова и никого в доме не знали. Они даже предположить не могли, что молодой человек в такой же куртке, как и у них, был тот самый старик, чья фотография у каждого лежала кармане.

Ликвидатор беспрепятственно вышел во двор и спокойно направился к беседке.

Только когда он полез по замаскированной среди листьев винограда лестнице, охранник, стоявший неподалеку, закричал: «Стой!» — и открыл огонь из автомата.

Ликвидатор ответным огнем хладнокровно уложил его и охранников, выскочивших из холла на крыльцо дома.

В доме объявили тревогу, вспыхнул свет, заметались тени.

Ликвидатор уже не волновался. Перебросить лестницу на другую сторону стены и спуститься можно за несколько секунд, а когда слышишь вдали ревущие моторы машин со спецназовцами, делаешь все вдвое быстрее.

Ликвидатор, перебегая от дерева к дереву, поспешил к обрыву на краю глубокого оврага, где он заблаговременно прикрепил веревку. У обрыва он оглянулся, и сердце его наполнилось гордостью за удачно выполненный план, правда, не столь безукоризненно, как предыдущие.

Огромный двухэтажный дом вздрогнул и развалился, как карточный домик.

Две военные машины, подъехавшие к воротам дома, резко остановились, и из них посыпались вооруженные спецназовцы, которым защищать уже было некого.

Ликвидатор соскользнул по веревке с обрыва и побежал в темноте по хорошо изученной тропинке.

26

Все сидели как на похоронах, и только Арнани с трудом сдерживал рвущееся из груди ликование. Одна из сетей наркомафии была под полным контролем органов, и сегодня с ней можно было покончить раз и навсегда.

Ночной взрыв особняка Асланова, в результате которого погибли не только он и его семья, но и вся охрана, а это около тридцати человек, привел Арнани в легкий шок. Он знал, что в этот особняк сходились все нити сети наркомафии.

— Почему нет Джафарова? — спросил генерал у Арнани.

— Я звонил ему, товарищ генерал! — вытянулся по струнке Арнани. — Обещал быть на совещании. Наверное, начальство его вызвало. Им тоже несладко!

— Асланов отказался от услуг «девятки»! — заметил генерал. — С них взятки гладки!

— С нас тоже! — не удержался Арнани.

Все сделали вид, что ничего не слышали.

— Но взять убийцу — наша святая обязанность! — заметил генерал.

— Политические убийства нигде не раскрываются! — не сдавался Арнани. — Вспомните Кеннеди, Улофа Пальме. А мы — специалисты по уголовным делам.

— Так надо же еще доказать, что это — политические убийства!

— Есть мнение, что обычные мафиозные разборки? — опять не удержался Арнани.

— Неужели убийца не оставляет никаких следов? — пропустил слова Арнани мимо ушей генерал. — Арнани, ваше мнение. Говори, Тенгиз!

— У меня есть сведения, что Асланов сам занимался поисками убийцы и с нашей помощью составил его фоторобот.

— С чьей помощью? — не поверил генерал.

— С помощью нашего техотдела, по личному указанию вашего заместителя.

Полковник так посмотрел на Арнани, что тот понял: у него появился непримиримый и опасный враг. Но генералу слова Арнани были бальзамом на душу. Он знал, что его заместитель «копает» под него и уже близок к тому, чтобы свалить.

— Объясни по-человечески, Тенгиз! — генерал опять любил своего капитана.

— Все слышали, вчера звонил Асланов, и ваш заместитель пообещал ему помочь составить фоторобот убийцы. А составляли его сбежавший Соломон Тик, Кязимов и один старый бандит.

— Это правда, полковник? — мрачно спросил генерал.

— Когда один из наших вождей просит помочь, не будешь требовать документы! — огрызнулся полковник.

— Я вынужден попросить вас задержаться в своем кабинете до окончания операции «Сеть»! Надеюсь, вы понимаете причину, по которой телефоны в кабинете будут отключены?

— Я буду жаловаться! — возмутился полковник.

— Через трое суток, на которые закон дает мне право! Арнани, лично запри дверь кабинета моего заместителя и поставь охрану. Вы свободны, полковник.

Заместитель начальника уголовного розыска вышел вместе с Арнани.

— Ты пожалеешь! — шепнул он ему у двери.

Арнани только улыбнулся. Он-то знал, что генерал добьет поверженного врага, и угрозы полковника мало чего стоили после смерти Асланова.

Ликвидатор сытно позавтракал, оделся и собрался уходить. Он уже опаздывал.

Телефонный звонок застал его у двери. Пришлось снимать туфли, надевать шлепанцы, чтобы не таскать грязь в комнату, и только после этого он подошел к телефону.

Хорошо знакомый голос четко и внятно произнес:

«Код Ликвидатора: двадцать два, тридцать три, сорок четыре. Код Ликвидатора!»

Слушая короткие гудки, Ликвидатор понял, что теперь можно никуда не идти.

«Код на самоуничтожение. Код на самоуничтожение. Код на самоуничтожение», — билась в голове мысль.

Ликвидатор переоделся в легкий халат и взял пистолет. Взвел курок, приставил дуло к уху…

И вдруг рассмеялся. Он смеялся минут пять не переставая, до слез, до кашля. Никогда еще ему не было так весело.

Внезапно он понял, что в силах не убить себя. В голове что-то прозвенело и пропало. Мысль опять стала ясной и четкой, она звала к немедленному действию.

«Все у нас делают наполовину. А единственное, чему учат хорошо — это умению убивать. Довели до уровня искусства! Впрочем, может, только я один бракованный? Другие получились удачнее? Тогда за мной начнется охота, и за мою жизнь никто не даст и копейки… Что же, прежде чем превращаться в дичь, побуду еще немного охотником. Надо довести до конца еще одно дело!»

И Ликвидатор стал составлять план действий.

Дадаев смотрел на портрет Султана Каримова, и слезы сами лились из его глаз. Сил плакать уже не было, а слезы еще лились.

«Сынок! Мой Султанчик! Я виноват, что ты рос незаконнорожденным, променял свою любовь на политическую карьеру, женился на этой старой страхолюдине, единственное достоинство которой — что она старшая сестра Гейдарова. Надо было ей в меня влюбиться, надо мне было жениться на ней, а не на твоей матери, которую я любил больше жизни. Как оказалось, больше жизни, но не больше карьеры. И в смерти твоей я виноват: создал чудовище, создал зверя, который сожрал мое дитя…»

Телефонный звонок прервал его печальные размышления.

Звонил Гейдаров:

— Пора заканчивать траур, Джогар! Я тебя понимаю, единственный сын и все такое… Государственные дела ждут! Ты у меня остался единственный родственник и преемник! Жду тебя через полчаса. Ты же у нас куратор правоохранительных органов. А они у нас постарались, такую сеть наркомафии раскрыли, «старшему брату» не стыдно похвастаться. Поздравь их лично!

Дадаев пришел в себя. Слезы высохли сами собой. Он жестко посмотрел на портрет сына и обрел рассудительность и трезвость мысли.

«План твой, Султанчик, был превосходным! Асланов клюнул на него, как голодный осетр. Если бы не твое легкомыслие и не любовь к ресторанам и кафе. Ничего! Я отомстил за тебя! Уничтожил твоего убийцу, уничтожил зверя, которого сам создал. Твоя тень не должна меня тревожить!»

Дадаев позвонил генералу.

— Здравствуй, дорогой! Поздравляю с победой! Кто у тебя там отличился? Арнани и Джафаров? Какой Джафаров? Из КГБ? Пришли их ко мне!.. Что? Джафаров исчез? Как исчез? Дома у него были? Да? Все на месте, кроме оружия?

Дадаев, не прощаясь с генералом, положил трубку телефона и сел в кресло.

Ноги стали ватными и не держали.

«Почему он себя не уничтожил? Почему он себя не уничтожил?»

Дадаев услышал в коридоре приближающиеся тяжелые шаги и уже знал, кому они принадлежат. И раз они приближаются, значит, охраны у него больше нет.

Джогар Дадаев умер от разрыва сердца.

Ужас убил его.

Убить ликвидатора

1

Джафарову достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что его непосредственный шеф, «хозяин», недавно еще всемогущий господин, Джогар Дадаев, мертв.

И умер он, к огромному сожалению Джафарова, своей смертью.

Искаженные болью черты лица Дадаева на глазах у Джафарова менялись на умиротворенные, будто невидимо присутствующая смерть не захотела оставлять плод своего творчества в таком неприглядном виде и костлявой рукой сняла выражение ужаса. Смерть не хочет выглядеть ужасной — она должна быть желанной.

«И здесь ему повезло! — усмехнулся Джафаров своим мыслям. — Не увидел я, как он молит о пощаде, глядя со страхом в черный зрачок пистолета. Франкенштейн умер не от рук созданного им чудовища. Смерть опять посмеялась над небесами… Впрочем, что ни делается, делается к лучшему! Вдруг на близком расстоянии от голоса, не искаженного несовершенной связью, сработал бы приказ на уничтожение?»

Но времени на сожаления у Джафарова не было.

Смерть шла за ним по пятам, Джафаров хорошо знал, что приказ на самоуничтожение контролируется особым управлением, подчиняющимся самому Гейдарову. И что Рагим Шукюров, начальник этого управления, еще ни разу не делал ошибок.

Джафаров окинул взглядом хорошо знакомый кабинет. Он знал здесь все потайные места. Дадаев был настолько уверен в своем Ликвидаторе, что даже бравировал своей абсолютной, как ему тогда казалось, властью над ним. И показывал своему созданию, где у него что лежит.

Поэтому Джафарову не нужно было много времени для поисков того, за чем, собственно говоря, он и пришел.

Первым делом Джафаров снял висевшие на шее у Дадаева три маленьких ключа от сейфа. Там было почти все, что было нужно Джафарову для успешной попытки скрыться от возмездия властей, скрыться в абсолютно контролируемой стране.

Сейф был с секретом: мало иметь все ключи, надо было еще знать маленькую хитрость, которую придумал создатель сейфа, — наличие потайной кнопки в почти открытом сейфе.

Не нажав ее, можно было получить густой заряд картечи прямо в грудь или в лицо, если взломщик был небольшого роста.

Джафаров об этом хорошо помнил.

Приоткрыв сейф, он просунул в щель руку и, нащупав на верхней панели кнопку, отключил адскую систему.

Из денег в сейфе были лишь доллары и немецкие марки, но зато бриллиантов и драгоценностей было на долгую безбедную жизнь в любом государстве мира.

Джафаров отдал должное и тому и другому и быстро наполнил объемистый кейс, с которым всегда ходил и к которому охрана Дадаева привыкла.

Но главное, что интересовало Джафарова в сейфе, были документы.

Все бланки паспортов были подлинными. Здесь были не только российские документы. Американские и польские, английские и немецкие, французские и голландские… Даже японские.

Японские паспорта Джафарова не заинтересовали. И не потому, что он имел что-нибудь против японцев или не видел себя в кимоно, едущим на рикше. Джафаров ощущал себя европейским человеком, да и желания поиграть в ниндзя у него не было.

Джафаров забрал три российских паспорта, английский, американский и голландский — больше во внутренний карман пиджака не помещалось.

Единственное, что еще позволил себе взять Джафаров перед тем, как покинуть кабинет, было оружие: последняя новинка, бесшумный пистолет с тремя запасными обоймами патронов.

Оставлять эту вещь в сейфе было выше его сил, и Джафаров сунул пистолет за пояс брюк.

Пора удирать из опасного кабинета.

Джафаров закрыл сейф, повесил обратно ключи на шею мертвого Дадаева и покинул кабинет, не оставив после себя никаких следов.

К сожалению, путь на улицу был только один, и им приходилось идти.

В начале коридора, который вел к кабинету Дадаева, находилась комната охраны, в которой лежали убитые Джафаровым пятеро охранников.

Джафаров молил аллаха, чтобы здесь никто не появился раньше, чем он выйдет из здания.

Если аллах и услышал его, то, по своему обыкновению, сделал все лишь наполовину: Джафаров подошел к комнате охранников одновременно со своим другом из уголовного розыска Арнани, которого начальство срочно направило к Дадаеву.

Арнани знал, что его ждет не «вызов на ковер» для разноса, а награда, поэтому пребывал в самом праздничном состоянии духа.

Встретившись с Джафаровым, идущим от Дадаева, Арнани почувствовал маленький укол ревности, но не показал этого. Напротив, он широко и дружески улыбнулся.

— Опять обставил меня! — протянул он руку Джафарову. — Уже идешь отмечать награду? Мог бы и меня подождать.

Джафаров крепко пожал руку другу, ощущая в душе смятение.

«Аллах, избавь от такого испытания — от убийства друга!» — взмолился опять Джафаров.

— Приказы начальства не обсуждаются! — дружелюбно сказал он, широко улыбаясь. — Ты тоже, получив приказ явиться, не бросился меня разыскивать! Не так ли?

— Я пытался тебе дозвониться! — отвел упрек Арнани. — Слушай! Почему охраны не видно?

Арнани попытался открыть дверь в комнату охраны, но Джафаров мягко взял его под локоть и повел обратно по коридору к выходу.

— Дадаев проводит ее инструктаж! Дал мне команду встретить тебя и полчаса развлекать.

— Судя по тому, как топорщится твой карман — там не меньше чем орден! — воскликнул Арнани. — Так что бутылкой вина не отделаешься! Только марочный коньяк. Чем марочней, тем весомей будет сиять на твоей груди орден. Слушай! А почему сразу не надел?

— Дорогой! Я работаю в отделе, где не носят ни орденов, ни погон! — напомнил Джафаров.

— Извини, дорогой! — раскаялся Арнани. — Я забыл, что ты сверхизбранный! Куда пойдем? И потом: ты уже с наградой, а я — без! И как я пойду к Дадаеву пьяный?

— Ты думаешь, я тебя так напою, что ты пьяный будешь? — Джафаров почувствовал необычайную легкость во всем теле, потому что они уже выходили из здания, где единолично правил Джогар Дадаев. — На какие шиши? Ты думаешь, у меня в кейсе миллиона два долларов? Даже если мы с тобой вдвоем будем считать, мы все равно ошибемся.

И он захохотал.

Действительно, надо было очень долго считать одни только доллары и марки в кейсе Джафарова, а ценности и эксперты не сразу бы оценили.

— Юморист ты! — улыбнулся Арнани, даже не подозревавший, что был на волосок от смерти. — Все равно, неудобно идти к начальству, если от тебя пахнет коньяком.

— От настоящего мужчины должно пахнуть хорошим коньяком, а не перегаром от портвейна или дешевой водки.

— Есть и хорошая водка, и хороший портвейн, — возразил Арнани. — Тот, который не из Агдама. В Португалии вроде такого города нет? Или я ошибаюсь?

— Агдам — самый португальский город! — засмеялся Джафаров. — Португалистей не бывает. Что ты понимаешь!

Гора упала с его плеч, когда он убедился, что угроза столкновения с Арнани, из которой он, несомненно, вышел бы победителем, исчезла.

— Я согласен на хороший коньяк! — согласился с доводами Джафарова Арнани. — Но даже «Метакса» имеет устойчивый запах. Что я скажу Дадаеву? Что не удержался и начал отмечать раньше, чем он меня наградил?

Джафаров до слез рассмеялся нелепости возникшей ситуации.

— Хочешь, я расскажу тебе, как Дадаев проводит инструктаж охраны?

— А как же? — взвился Арнани. — Какой же подчиненный не любит перемывать начальству косточки?

— Слушай, праведник: Джогар Дадаев достает литровую бутыль любимого тобой, Арнани, «Метаксы», и пока не покажется дно, инструктаж не заканчивается. Бутылки хватает ровно на полчаса, поэтому мы с тобой спокойно можем выпить по сто граммов.

— Где это ты здесь возьмешь «Метаксу»? — ревниво спросил Арнани, который знал в городе все точки, где продавали спиртное.

— Места надо знать! — пошутил Джафаров. — В это место тебя без меня не пустят. Моя контора все же покруче!

— Сдаюсь! — покорился Арнани. — Веди меня в то место, Сусанин-полупроводник!

— Почему полупроводник? — не понял Джафаров, не знавший этого анекдота.

— Туда завел, обратно не вывел! — объяснил Арнани.

— Ну, на это ты не рассчитывай! — осадил его Джафаров, думавший о том, что с минуты на минуту могут найти мертвую охрану, и неизвестно, будет ли тогда у Джафарова шанс когда-нибудь выпить хоть рюмку коньяка. — Денег у меня, может, и хватит, — опять усмехнулся он, — но вот времени у тебя нет, это уж точно!

Беседуя, они подошли к лучшему ресторану города.

Рядом с кабинетом директора, как говорится, по последнему слову техники был оборудован — маленький уютный бар.

Арнани, увидев такую красоту, несколько растерялся и пробормотал:

— Кто бы мог подумать?

— Обалдел? — довольно улыбнулся Джафаров. — Могу тебя утешить: даже я могу заходить сюда с кем-то не более одного раза в неделю.

— Я сегодня у тебя вместо девочки? — понял Арнани.

— Тоже мне, «девочка»! — критически оглядел Арнани Джафаров. — Рядом с тобой в бане и за упавшим мылом не нагнешься.

Они сели за свободный столик, стоящий в углу, Джафаров выбрал его вроде невзначай, но Арнани сам был из того же теста, понял.

К ним тотчас подбежала, улыбаясь, миленькая официантка. Арнани заметил, что других здесь не держали.

— Мы рады вас видеть! — выдала она дежурную фразу и перешла к делу: — Что будем пить?

— По сто «Метаксы», жареные орешки, миндаль в сахаре и по шоколадке. Вам в том числе! — добавил Джафаров, ласково улыбаясь девушке.

Девушка через пять минут принесла заказ и удалилась.

— Видишь, как действует личная заинтересованность? — спросил Джафаров. — Давай выпьем! Может, в последний раз! — неожиданно добавил он, чем озадачил Арнани.

— Ты что, помирать собрался?

Но Джафаров уже взял себя в руки.

— Извини! — коротко бросил он. — Выпьем!

Они выпили прекрасный коньяк, закусили орешками и миндалем.

— Случилось что? — все же спросил встревоженный и заинтригованный Арнани.

— Задание опасное! — пояснил Джафаров.

Арнани сразу же успокоился.

— Тоже мне!.. Подумаешь! Справишься. Я в тебя верю!

— Спасибо, друг! — тепло сказал Джафаров. — Это прекрасно, когда кто-то в тебя верит.

— Пойдем! — заволновался Арнани. — К Дадаеву не опаздывают!

Джафаров охотно поднялся, взяв недоеденные шоколадки с собой.

— Не опоздаешь!

Он подумал, что нельзя опоздать к тому, кто уже жарится на сковородке в аду, но Арнани ад не грозит, так что Джафарову при случае придется обслуживать Дадаева там.

Друзья вышли из ресторана, и Джафаров стал прощаться.

— Провожать я тебя не пойду, времени уже в обрез! — пояснил он Арнани. — Давай обнимемся, что ли, напоследок.

— Опять похоронные речи! — поморщился Арнани. — Живи и давай жить другим!

— Ты забыл, какая у нас профессия! — горько усмехнулся Джафаров.

Он крепко обнял Арнани, остановил такси и уехал.

Арнани встревоженно посмотрел ему вслед, потом, сам не зная отчего, вздохнул и пошел получать свою награду.

У дворца Дадаева роем вились рослые молодцы в черной форме. Дворец был плотно окружен. Удостоверение Арнани подействовало на гвардию Гейдарова как красная тряпка на быка.

— Пошел на три буквы, мент поганый! — рявкнул на Арнани рядовой гвардеец.

Арнани опешил.

— Как ты говоришь с офицером? — заорал он на гвардейца. — Я по срочному вызову Дадаева! Позови офицера!

Гвардеец при упоминании имени Дадаева опешил и бросился за своим непосредственным начальником. Но на полпути вдруг опомнился и повернул обратно к Арнани, будто боялся, что тот Исчезнет.

— Пошли со мной! — приказал он тем же тоном и выразительно щелкнул затвором автомата.

Арнани подчинился насилию, хотя поклялся накатать рапорт своему начальству, как только доберется до своей «конторы».

Гвардеец привел Арнани к группе штатских, среди которых Арнани узнал Рагима Шукюрова, начальника тайной канцелярии Гейдарова, главы страны.

Гвардеец вскинул руку в приветствии и доложил:

— Рвался во дворец! Говорит, что его вызывал Дадаев.

Шукюров внимательно посмотрел на Арнани.

— Арнани? — полуспросил он.

— Арнани! Так точно! Прибыл по приказанию своего начальства.

Шукюров заинтересовался.

— И какое же задание ты получил?

— Явиться во дворец за наградой! — отчеканил Арнани.

Теперь уже удивился Шукюров.

— За что тебя должны были наградить? — спросил он презрительно.

По его мнению, награждать в этой стране мог только один человек — его хозяин, властитель страны Гейдаров.

— За успешное раскрытие сети наркомафии! — ответил Арнани.

Он не чувствовал за собой никаких грехов. Поэтому был спокоен.

— Это ты раскрыл эту сеть? — не поверил Шукюров.

— Не я один! Работало две группы: одна от нас, другая от контрразведки.

— С Джафаровым, значит, работал? — как-то странно проговорил Шукюров.

— Так точно! — отчеканил Арнани.

Внезапно он заметил, как вниз по лестнице, с этажа, где полчаса назад побывал Арнани, спускалась обученная немецкая овчарка.

Она шла не торопясь, внимательно обнюхивая каждый след.

Поравнявшись с Арнани, она напряглась, шерсть ее вздыбилась, и собака рванула к Арнани.

Все присутствующие замерли и отшатнулись от него.

Но профессионалы реагируют на ситуации очень быстро. Телохранитель Рагима Шукюрова подскочил к Арнани и одним ударом в живот уложил его.

Арнани упал на мраморный пол. Выпитый коньяк с закуской мгновенно выплеснулись из его живота.

Его подняли из собственной блевотины и привели в чувство.

— Однако! — услышал он голос Шукюрова. — Какие нежные создания работают у нас в уголовном розыске.

Арнани так крепко держали за руки телохранители Шукюрова, что он не мог бы и пошевелиться, не то что оказать сопротивление.

— За что? — с трудом спросил он Шукюрова, абсолютно не понимая причины нападения на него.

— Собачка тебя узнала, дорогой! Сам видишь! А ты мне здесь морочишь голову, говоришь, что только что пришел…

— Я этого не говорил! — возразил Арнани. — Я только сказал, что меня вызвал к себе Дадаев…

— Значит, ты сознаешься, что уже был наверху? — торжествовал Шукюров.

— Был! — согласился Арнани. — Но я дошел только до комнаты охраны.

— Тебя не пустили? — засмеялся Шукюров.

— Охраны не было! — сказал Арнани.

— Ты лично видел, что ее не было? — недоверчиво спросил Шукюров, начиная что-то понимать. — Почему ты остановился?

— Я встретил Джафарова, — докладывал Арнани, — он уже шел от Дадаева с наградой. Сказал мне, что Дадаев полчаса будет проводить с охраной инструктаж. Я ушел вместе с ним.

Арнани уже понял, что раз так лютует личная гвардия Гейдарова, то произошло что-то очень страшное.

«Не совершили ли на Гейдарова покушение?» — подумал он, и липкая струйка пота потекла у него между лопаток.

— Чем же он занимал тебя? — заинтересовался Шукюров.

— Повел в бар! — коротко ответил Арнани.

— Что пили? — спросил Шукюров и рассмеялся. — Впрочем, то, что пили, уже на полу! Меня интересует, где Джафаров?

— Не знаю! — ответил Арнани.

Получив кулаком в челюсть, он сразу же почувствовал во рту солоноватый вкус крови.

— Не ври! — посоветовал Шукюров.

— Правда не знаю! — ответил Арнани, сплюнув кровавую слюну на пол. — Мы вышли из бара, он на прощанье обнял меня, сел в такси и уехал.

— Номер такси?

— Не помню! — ответил Арнани и тут же получил кулаком в пах.

От боли хотелось завыть, но Арнани держался мужественно и только простонал:

— Клянусь, не знаю! Зачем мне запоминать номер такси, на котором уехал мой друг? Он же ваш человек!

— Ты — профессионал! — уже орал на него Шукюров. — У тебя отработанная память!

Он опять ударил Арнани, но уже не сильно — так, для порядка.

— Джафаров профессионал классом выше! — защищался Арнани. — Он ушел достаточно далеко, чтобы я не смог ничего разглядеть.

— Как же ты смог рассмотреть, что это было такси? — все еще сомневался Шукюров.

— Такой силуэт с фонарем на крыше имеет только такси! — ответил Арнани.

Он все еще не понимал, каким образом Джафаров замешан в этой истории и что вообще случилось.

— А что еще тебе сказал Джафаров? — не унимался Шукюров.

— Что у него опасное задание! — признался Арнани.

Шукюров засмеялся, и все угодливо подхватили.

Один Арнани не испытывал желания смеяться.

— А ты чего не смеешься? — спросил его Шукюров.

— Скажите над чем?

— Если начальство смеется, — заметил хмуро Шукюров, — не надо думать «над чем», надо смеяться.

Арнани промолчал. Угодничать он не умел, а говорить правду в его положении было опасно. Эти люди не боялись никого, кроме своего владыки Гейдарова.

Шукюров пристально посмотрел на Арнани. Долго смотрел, не менее минуты.

— Пойдем! — наконец решил он и пошел вверх по лестнице по направлению к кабинету Дадаева.

Телохранители Шукюрова повели Арнани за ним, не выпуская из своих цепких рук.

Первое, что увидел Арнани, когда его так ввели в комнату охраны, было пять трупов, застывших в нелепых позах. Охранников явно застали врасплох. Лишь один из них успел схватиться за оружие.

— Как тебе это нравится? — спросил Арнани Шукюров.

— Ужас! — только и смог вымолвить ошеломленный Арнани. — Кто их?

— А ты не догадываешься? — с издевкой спросил Шукюров. — Я думаю, тот, кто сказал тебе, что вся охрана на инструктаже.

— А Дадаев? — понял, бледнея, Арнани.

— Быстро соображаешь, — похвалил Шукюров. — Дадаев умер от инфаркта! Но мы-то с тобой отлично знаем, что инфаркт может случиться, когда глядишь в черный зрачок пистолета, видя там смерть.

Арнани все понял. Он вспомнил каждую секунду с того самого момента, когда повстречался возле комнаты охраны с Джафаровым.

«Джафаров должен был убить меня, но он не сделал этого… Оказывается, друзей убивать очень трудно!» — подумал он.

Шукюров подтвердил, словно подслушав его мысли:

— Тебе повезло, что Джафаров — твой друг! Другого он бы положил рядом с этими.

И он окинул рукой пять лежащих на полу Комнаты трупов.

— Я ничего этого не знал! — оправдывался Арнани.

— Я тебе верю! — успокоил его Шукюров.

Телохранитель недовольно спросил:

— Отпускаем?

— Ишак! — оборвал его Шукюров. — Кто разрешил тебе открыть рот? Мне нужны твои кулаки и медвежья сила. А мозгов у тебя ровно столько, сколько нужно, чтобы воспринимать мои приказы.

— Прости, господин! — повинился телохранитель и с грацией ручного медведя понурил голову.

— Чтобы это было в последний раз! — предупредил его господин. — Еще замечу, отправлю сторожить исправительный лагерь, где ты тоже будешь исправляться.

Телохранитель застыл от страха, хотя в других ситуациях никогда не испытывал подобного чувства.

Шукюров опять вперился долгим взглядом в Арнани.

— Не знаю, что с тобой делать, — вымолвил он.

— Я ни в чем не виноват! — сказал твердо Арнани.

Шукюров рассмеялся.

— Виноват, не виноват!.. Кого в наше время интересуют такие пустяки? Ты что, школьница, которую мама застала в постели с одноклассником? Ты не понимаешь, во что лучший друг тебя впутал?

— Чтобы понять, надо мне выслушать и другую сторону! — защитил Джафарова Арнани. — Я не знаю, что им двигало.

Шукюров печально посмотрел на Арнани.

— Шесть трупов тебя не убедили? — спросил он с изумлением. — Мы скоро поговорим о твоем желании послушать другую сторону. Поверь мне, я всеми своими силами буду этому способствовать. А пока ты посидишь у меня в подвале и посмотришь, как говорят те, которым надо развязать язык. Уведите!

Телохранители бесцеремонно уволокли Арнани.

2

Шукюров был единственным человеком, которому Гейдаров верил больше, чем себе. Он никогда не подводил, чего Гейдаров не мог сказать даже о себе.

Когда Шукюров получил предписание проконтролировать самоуничтожение Джафарова, он подумал, что это провокация, и — позвонил Дадаеву, но телефон Дадаева не отвечал.

Шукюров отогнал мысль о том, что с Дадаевым что-то случилось, но на всякий случай позвонил в охрану. Когда и там не взяли трубку, он забеспокоился и поднял тревогу, вызвав роту избранных гвардейцев.

Джафаров Шукюрову нравился. И как профессионал, и как всегда выдержанный и спокойный человек.

Шукюров проконсультировался со своим шефом Гейдаровым о странном приказе Дадаева, но Гейдаров отмахнулся:

— Меня не интересуют ликвидаторы, которых создает и разрушает Дадаев. Это — не люди! Твоя забота, чтобы он делал все под контролем. А менять одного убийцу на другого — его право!..

И Шукюров послал двоих надежных ребят проверить: умер Джафаров или нет и не надо ли ему в этом помочь.

А сам поехал с ротой гвардейцев во дворец Дадаева.

Во дворце Дадаева всегда царил железный порядок. Каждый знал свое место, имел свою зону действия и никогда, под страхом смерти, не лез на чужую территорию.

Охранник у входной двери не имел права отлучаться даже по естественным надобностям. В его стеклянной будке был небольшой унитаз, спрятанный в деревянном футляре. Охранник не открывал и не закрывал дверей — за него это делала электроника: она считывала коды с пропусков, и обмануть ее было невозможно.

Дадаев, оплакивая убитого Джафаровым сына, забыл исключить его код из электронной памяти, и Джафаров беспрепятственно вошел во дворец.

Такой же код был и у Шукюрова.

Увидав гору трупов в комнате охраны, Шукюров ни секунды не сомневался, что убийца из избранных, из тех, кому дано право проходить во дворец как к себе домой.

Таких было немного, и вычислить их всех было делом времени.

Появление Арнани облегчило задачу. Единственным подозреваемым остался Джафаров. Но… Джафаров, по расчетам Шукюрова, к тому времени должен быть мертв. Если умер не он, а Дадаев, то стало ясно, что приказ на самоуничтожение не сработал. Почему, это уже было делом второстепенным, несущественным.

Шукюров пошел к Гейдарову.

— Дадаев умер? — встретил его вопросом Гейдаров.

Шукюров голову мог дать на отсечение, что в его отряде нет ни одного осведомителя хозяина. Поэтому его всегда ошеломляла проницательность вождя, хотя к этому уже давно можно было привыкнуть. Шукюров был с Гейдаровым с первого дня появления вождя на политической сцене страны.

— Умер! — мрачно подтвердил Шукюров.

— Своей смертью? — поинтересовался Гейдаров с абсолютно непроницаемым лицом.

— Инфаркт миокарда! Если верить врачам, — оговорился Шукюров.

— А ты не веришь? — удивился Гейдаров.

— Вскрытие покажет! — уклонился от прямого ответа Шукюров. — Даже если он и умер своей смертью, нельзя сказать, что ему никто не помог умереть.

— Очень туманно изъясняешься! — покачал головой Гейдаров. — Просвети непонятливого…

В устах Гейдарова не звучало угрозы, тем не менее Шукюров поспешил броситься в ноги повелителя.

— Прости, повелитель! Только потрясение увиденным заставило меня быть не столь понятливым. Ликвидатор Дадаева не покончил с собой, как велит инструкция. Он восстал против своего господина, и тот умер…

— От страха! — закончил за Шукюрова Гейдаров.

Чудовище Франкенштейна сожрало своего создателя. Ты уверен, что Ликвидатор успел побывать у Дадаева перед его смертью?

— Застигнуть врасплох охрану Дадаева мог только Ликвидатор… — начал Шукюров.

Гейдаров его перебил:

— Сколько человек было в охране?

— Пять! Все найдены с пулей в голове, — стал перечислять Шукюров. — Есть свидетель, видевший, как Джафаров шел из кабинета Дадаева.

— Кто? — удивился Гейдаров.

— Арнани из уголовного розыска!

— И он жив? — не поверил Гейдаров. — Ликвидатор никогда не оставлял свидетелей…

— Арнани его друг! Друзей, наверное, трудно убивать? — спросил Шукюров Гейдарова, очень надеясь, что тот считает его не только верным и преданным до гроба слугой, а и своим другом.

— Не знаю! — искренне ответил Гейдаров, который никогда и ни к кому не испытывал дружеских чувств. — Я убиваю только предателей!

Шукюров с отчаянием подумал, что под это определение можно подогнать кого угодно, было бы желание.

— Джафаров — предатель? — спросил он, чтобы услышать приговор Ликвидатору.

Гейдаров даже удивился такому вопросу.

— Разумеется! Он предал своего господина, своего создателя. Ему было приказано умереть, а он что сделал?

— Негодяй! — немедленно откликнулся Шукюров, всем видом выражая готовность тут же умереть по приказу своего господина.

Такая готовность к самопожертвованию понравилась Гейдарову, и он милостиво сказал:

— Если будешь долго стоять на коленях, протрешь брюки!

Шукюров одним рывком поднялся с колен и рассмеялся шутке шефа.

— Считайте, что Джафаров мертв!

Он попятился до двери и, уже открыв ее, услышал вдогонку:

— Ликвидатора убить не так просто! Учти!

— Ваш совет мне дороже жизни! — согнулся в поклоне Шукюров и тихо выскользнул из кабинета.

Со смертью Дадаева все его приказы автоматически теряли силу, поэтому Шукюрову было нужно подтверждение Гейдарова.

Теперь, по разумению Шукюрова, Джафаров был обречен.

Первым делом Шукюров дал команду бригаде на вокзалах и в аэропорту в случае появления Джафарова в поле их зрения сразу вести огонь на поражение.

Затем Шукюров затребовал папку с делом Джафарова и долго изучал его связи. Особенно его заинтересовал материал, связанный с агентурой Джафарова в Москве.

«Где легче всего скрыться? — рассуждал он. — Конечно, в многомиллионном городе, где много конспиративных квартир, где пасутся разведки всех стран мира, где даже соседи ничего не знают друг о друге».

Закрыв папку, он позвонил по внутреннему телефону в свой личный застенок, где палач в двадцатом поколении, ас своего дела, Нариман-бей, допрашивал в присутствии Арнани не угодившего Шукюрову человека.

— Как там больной? — спросил он со смешком, от которого у очень многих стыла в жилах кровь. — Согласен на операцию? Даже на любую? Видишь! Говорил я ему: береги здоровье… Как зритель реагировал? Мужественно? Давай его ко мне!

Пока к Шукюрову вели Арнани, он мысленно продумывал варианты операции по уничтожению опасного свидетеля, когда-то имевшего код Ликвидатора, а теперь именовавшегося просто Джафаровым.

Когда Арнани ввели в кабинет Шукюрова, он был потрясен. Нелегко смотреть, как при тебе страшно пытают безвольного человека, а он кричит так, что того и гляди лопнут барабанные перепонки. Пытают просто так, для демонстрации.

Шукюров понял, что творилось в душе Арнани.

— Мышь проглотил? — пошутил он. — Не тебя же пытали! Другого!

— Зачем? — спросил Арнани. — Он же был на все согласен!

Шукюров довольно захохотал.

— Хочешь, расскажу одну шутку?

И, не дожидаясь согласия Арнани, стал рассказывать:

— Одна красивая женщина на встрече Нового года согласилась незаметно улизнуть из компании с одним очень красивым мужчиной и покататься на его машине. Красавец увез ее далеко за город и стал приставать. Та надавала ему пощечин. Красавец обиделся и выбросил ее из машины в том платье, в котором она была на празднике. А сам уехал.

Красавица стала замерзать. Видит, едет машина. Она голосует. Водитель останавливается и требует такую сумму, которой у нее никогда не было. Красавица возмущается, а водитель уезжает. Едет другая машина. Красавица решает обмануть водителя и предлагает ему громадную сумму, чтобы тот довез ее домой. А водитель ей: «Дашь — повезу!» Она, естественно, возмутилась, и водитель уехал.

А теплее, между прочим, не становится. Едет еще одна машина. Красавица уже так замерзла, что решает отдаться, чтобы спасти свою жизнь. А водитель попался извращенец. Ему просто так не надо. Он ей такое предложил, что она снова на дыбы. И водитель уехал.

Красавица уже совсем замерзла. И когда остановилась последняя машина, она предложила и дать, и не только дать, а всеми извращенными способами. А водитель был старый. Он ей сказал: «Шлюх не возим!» Закрыл дверь и уехал.

Шукюров так смеялся, что у него на глазах выступили слезы.

— Хорошо, да? — с трудом проговорил он. — «Шлюх не возим!»

И опять гомерически захохотал и так смеялся еще минут пять.

Затем сразу прекратил и спокойно, с издевкой, спросил Арнани:

— Надеюсь, понял?

— Понял! — согласился Арнани. — «Если насилие неизбежно, постарайтесь расслабиться и получить максимум удовольствия», — процитировал ой французскую поговорку, которую вычитал в каком-то журнале.

— Умница! — одобрил Шукюров. — А тот — дурак! Потому и здоровье потерял.

Арнани молчал. Его положение было безвыходным. Невиновность не имела абсолютно никакого значения, особенно в таком деле, как смерть важного государственного чиновника. И вопрос: соглашаться или не соглашаться — для него не стоял.

Шукюров был доволен. Он любил понятливых людей.

— Как я понимаю, — начал осторожно Арнани, — мне будет сделано предложение, от которого нельзя отказаться, не так ли?

— Правильно понимаешь! — одобрил Шукюров. — Люблю понятливых людей.

— И какое? — полюбопытничал Арнани.

— Узнаешь! — не торопился Шукюров. — Сначала поговорим. Устраивает?

— Поговорим!

Шукюров встал из-за стола и закружил по кабинету в таком темпе, что у Арнани закружилась голова.

Внезапно остановившись возле Арнани, Шукюров тихо и вкрадчиво спросил, будто боялся, что его подслушивают.

— Ты вместе с Джафаровым расследовал три убийства?

— Вы имеете в виду убийства руководителей страны?

— Да! — поморщился Шукюров, как от зубной боли. — Кого же еще? Неужели ты думаешь, что для меня имеет значение смерть их случайных попутчиков? Правда, их там было десятка два. Но все это мелочь. Кого это может заинтересовать? Может, только уголовный розыск! Даже убийство сына Дадаева ерунда!

— Сына Дадаева? — поразился Арнани. — Какого сына?

— Не важно! — отмахнулся Шукюров. — Отвечай!

— Вам лучше, чем мне, известны все подробности этих дел! — осторожно начал Арнани. — И не мне вам рассказывать…

— Тебе! — перебил его Шукюров. — На мой взгляд, единственным недостатком Востока является употребление многих слов, когда достаточно сказать: «Да!»

— Да! — сразу сдался Арнани. — Вместе с Джафаровым!

— Ты не заметил в его поведении ничего странного? — спросил Шукюров.

— Что вы имеете в виду? — осторожно уточнил Арнани, пытаясь ничем не повредить Джафарову.

— Что он говорил тебе?

— По работе? — успешно разыгрывал непонимание Арнани.

— Вне работы, — допытывался Шукюров.

Арнани задумался. В первую минуту он хотел сказать, что ничего особенного тот не говорил. Потом вспомнил о наружной слежке за кадровым работником контрразведки, о прослушивании, о наличии спец-средств, и решил не рисковать: уличенный во лжи, он будет немедленно уничтожен. А что умеет делать палач в спецподвале, Арнани видел лично. Ему не надо было рассказывать об этом.

— Пожалуй, меня поразила одна его фраза, — вспомнил он, — тогда Джафаров сказал, что политические убийства не раскрываются.

— Вот видишь! — удовлетворенно произнес Шукюров. — Сам делаешь, сам раскрываешь? Такого не бывает!

Арнани поразился этому открытию.

— У вас есть факты участия Джафарова в убийствах? — с трудом произнес он.

— Нет, ни одного! — откровенничал Шукюров. — Но я знаю: все три смерти были выгодны только одному человеку. Ты знаешь, о ком я говорю.

— Дадаеву? — наивно спросил Арнани.

— Я сказал: «Ты знаешь!» Не всегда надо говорить то, что думаешь. И выдавать все, что знаешь!

— Но Джафаров сам расследовал эти преступления, и мы вышли на мафиозную сеть наркобизнеса благодаря Джафарову.

— Зато он не нашел убийц! — мрачно отметил Шукюров.

Арнани ничего не оставалось делать, как молча согласиться с Шукюровым.

— Ты хочешь сказать, что тоже не нашел убийц? — понял его молчание Шукюров. — Но ты — это ты, а он — это он! Могу сказать тебе по секрету: если я убью тебя и вся мировая общественность будет требовать расследования, Гейдаров поручит мне вести его!

Арнани такая перспектива устраивала меньше всего.

— Какое место отводится мне в ваших планах? — спросил он прямо.

Шукюров опять заходил по комнате.

— Я еще не решил! — заявил Шукюров. — Но, думаю, что пошлю тебя туда…

— Куда? — не понял Арнани.

— Куда нужно, туда и пошлю! — тихо сказал Шукюров. — И ты поедешь и будешь делать все, что я тебе скажу.

— Хорошо! — согласился Арнани.

Шукюров удовлетворенно потрепал его по голове и миролюбиво произнес:

— Может, все обойдется! Джафаров обложен, как медведь в берлоге. Не вырваться ему отсюда! Мои собаки разорвут его на части! Это такие псы, аллах свидетель!

— Где я буду ждать вашего приказа? — поинтересовался Арнани, не забывший камеру пыток.

И Шукюров подумал о том же и захохотал:

— Не бойся, к Нариман-бею я больше тебя не пошлю. Вдруг не поймет и покалечит?

В этой шутке Арнани услышал угрозу.

Шукюров протянул Арнани пластиковую карточку золотого цвета. На карточке был номер и две большие буквы: СБ.

— Держи! Теперь ты работаешь у меня! Время от времени мне нужна свежая кровь. Вот я ее и вливаю.

Арнани взял карточку и стал с интересом ее рассматривать. Эта карточка делала его могущественным, она давала ему право беспрепятственного прохода куда угодно и зачем угодно, право обыскивать жилища без санкции прокурора, а если надо, то и убивать.

— Благодарю! — сказал Арнани, чувствуя, что поддается обаянию безграничной власти.

— Благодарить будешь, когда придет пора получать свою награду! — усмехнулся Шукюров. — Ты думаешь, почему я остановился на тебе? Выбор, сам понимаешь, у меня большой…

— Мне трудно это понять! — сознался Арнани.

— Тебя пощадил Ликвидатор! — пояснил Шукюров. — Это значит, что тебя он никогда не сможет убить! А ты его сможешь. Сможешь? — подозрительно спросил он.

— Смогу! — ответил Арнани.

Он твердо решил не возвращаться в подвал пыток. А для этого надо было соглашаться со всем, все обещать и во всем уверять.

«Там будет видно!» — думал он про себя.

Шукюров успокоился и сел за стол.

— Первое задание будет несложным: сейчас ты поедешь домой к Джафарову и внимательно осмотришь там каждую вещь, каждую бумагу, каждую книгу.

— Я знаю, что у него много книг! — осторожно вставил Арнани.

— Я тебя не читать их прошу! — ухмыльнулся Шукюров. — Полистай, может быть, там где-нибудь спрятана записка. Свежий взгляд.

— Хорошо! — опять согласился Арнани, хотя ему и претила такая работа.

Шукюров заметил его настроение.

— Ничего, ничего! Немного покопаешься в грязи! К золоту грязь не пристает! — И опять засмеялся. — Джафаров тебя пощадил, но зато и подставил. Ты должен об этом помнить, а не о том, что Джафаров — твой друг. Дружба с приговоренным возможна лишь в одном случае: когда вас обоих поставили к стенке. Тогда можно спеть: «Возьмемся за руки, друзья! Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке!» — неожиданно пропел Шукюров приятным тенорком.

«Какие таланты зарыты!» — подумал Арнани.

— Иди, работай! — жестко приказал Шукюров. — Концерт художественной самодеятельности окончен!

И Арнани покинул здание службы безопасности.

Джафаров, расставшись с Арнани, взял такси на очень небольшое расстояние.

Для этого были две причины: одна заключалась в том, что перед зарплатой у Джафарова всегда оставалось мало денег, а вторая причина была более важная — такси могли спокойно расстрелять в случае, если бы увидели в нем Джафарова.

— Притормози! — остановил Джафаров водителя у метро. — Схожу куплю сигареты!

Джафаров всегда производил впечатление солидного клиента, поэтому водитель не возражал.

Джафаров незаметно нырнул в метро и слился с толпой. Это очень просто: надо было почувствовать себя частью толпы, и ты тут же перестаешь быть личностью и растворяешься в ней без остатка. Магия толпы всесильна.

От конечной станции одной из линий метрополитена в сторону аэропорта ходили юркие «пазики».

Джафаров сразу же увидел на остановке женщину с двумя детьми, множеством баулов и с двумя чемоданами. Она все время лихорадочно пересчитывала вещи, не зная, за что сначала хвататься.

Джафаров подошел к ней.

— Вам помочь? — спросил он.

Женщина растерянно посмотрела на него.

— Муж обещал проводить, — сказала она, — но его прямо с остановки забрали на работу. Что делать, не знаю. Мне необходимо в аэропорт. Помогите, пожалуйста, сесть в автобус. Мне одной не справиться.

— Не беспокойтесь, обязательно помогу! — утешил женщину Джафаров. — Мне тоже в аэропорт.

В подошедший «пазик» толпа ожидающих бросилась, как на штурм. Мест было меньше, чем желающих.

Без помощи Джафарова женщина с детьми и с таким количеством вещей вряд ли села бы в автобус.

Но Джафаров растолкал толпу и благополучно погрузил семейство.

Ему даже удалось, согнав двух лоботрясов, пристроить детей на переднее сиденье. Их злобные взгляды его не трогали, а дальше взглядов они заходить не рисковали.

Уже в пути Джафаров решил удовлетворить свое любопытство и спросил женщину:

— Так кто забрал вашего мужа?

Осчастливленная женщина охотно поделилась с ним.

— Мой муж служит в гвардии самого Гейдарова! — похвасталась она. — Выходной был у него сегодня. Специально взял, чтобы проводить нас к маме отдохнуть в деревне, сил набраться. Но его увидели из проезжающего мимо автобуса, остановились и забрали. Только и успел мне крикнуть, что постарается встретить нас в аэропорту.

Джафарову не надо было ни объяснять, ни втолковывать, зачем гвардейцев согнали в аэропорт: обнаружили труп Дадаева, арестовали Арнани, и тот, ни о чем не подозревая, все выложил Шукюрову.

Действия Шукюрова Джафаров мог расписать буквально по шагам: перекрыты аэропорт, вокзалы, все шоссе, а усиленные наряды полиции, надеясь задержать Джафарова, прочесывают город. Впрочем, Джафаров не обманывал себя, он знал, что задержания как такового не последует, скорее всего его просто расстреляют на месте.

В аэропорт ехать не имело смысла, и Джафаров хотел попросить шофера автобуса остановиться, чтобы сойти, но, поразмыслив, отказался от этого плана. Водитель сразу же запомнил бы Джафарова и где его высадил, а местность здесь довольно пустынная, спрятаться негде, и вертолеты нашли бы его без труда.

Опасность, если знаешь о ней, — уже пол-опасности.

Джафаров решил положиться на свое умение выходить из самых неожиданных ситуаций.

Автобус подкатил к многочисленным дверям здания аэропорта.

Дети, сидевшие на переднем сиденье, внезапно завопили:

— Папа! Папа!

Замахали руками в окно и запрыгали от радости.

Джафаров увидел, как от одной из дверей, оставив свой пост, отбежал молодой рослый гвардеец. Его радостная открытая улыбка яснее слов свидетельствовала о том, какой это замечательный семьянин, любящий отец и муж.

Джафаров также заметил, что напарника у него в дверях не было, значит, можно было пройти в здание аэровокзала. Трудно было сказать, дало бы ему это что-нибудь или нет, но попробовать стоило.

Впрочем, у Джафарова не было другого пути.

Одним взглядом он окинул площадь перед зданием аэровокзала и отметил, что она просто кишит гвардейцами Гейдарова.

«Если задействовано не менее роты, — подумал Джафаров, — то я приговорен».

Дети гвардейца вылетели из автобуса и повисли на отце. Руки у него оказались «связанными».

Джафаров решил воспользоваться его беспомощным состоянием. Он подхватил вещи семьи гвардейца и подошел с ними к отцу семейства вплотную.

У гвардейца от ужаса расширились глаза. Он сразу узнал преступника, чью фотографию изучал в служебном автобусе, добираясь до здания аэропорта.

Джафаров понял, что его опознали, и тихо шепнул:

— Надо молчать!

Гвардеец сам понимал, что с детьми на руках поднимать тревогу просто глупо, и согласно закивал головой.

— Пойдем в здание аэровокзала! — приказал гвардейцу Джафаров. — Не оглядывайся!

— Зачем? — обреченно спросил гвардеец. — Все перекрыто! Приказ: открывать огонь на поражение.

— В любом случае? — спросил Джафаров, зная ответ наперед.

— Даже если вы будете в толпе! — ответил гвардеец, бледный как смерть.

Джафаров изменил решение.

— Тогда оставайтесь на месте, но не вздумай поднимать тревогу, — предупредил он. — Сам понимаешь, начнут стрелять, могут и твоих задеть.

— Согласен! — быстро ответил гвардеец.

— Проводи меня! — предложил ему Джафаров. — Один!

Жена гвардейца застыла в недоумении и крепко прижала к себе детей.

Джафаров крепко взял гвардейца за правую руку. Это было хоть какое-то прикрытие.

Так, плотно прижавшись плечом к плечу, они вошли в здание аэропорта.

В залах ожидания, в самых выгодных точках обороны, сосредоточились вооруженные гвардейцы.

Джафарова могли узнать в любой момент.

Справа от входа Джафаров заметил дверь, обитую дюралевым листом.

— Ты имеешь право проходить через служебный вход? — спросил он гвардейца.

Гвардейцу очень хотелось сказать «нет», но страх за жизнь своей семьи пересилил страх перед возможным наказанием за пособничество врагу.

— Имею! — протянул он едва слышно.

— Честный человек! — похвалил его Джафаров. — Мог бы и не сказать правду! Ладно, у тебя все равно не было выбора: в любом случае пошел бы со мной.

Никто не ожидал увидеть Джафарова в компании с гвардейцем, поэтому двое мужчин, один из которых был в черной форме гвардейца, не привлекли внимания охраны.

Стоящие у служебного входа гвардейцы, завидев знакомую форму, не обратили на них никакого внимания, увлекшись беседой о женщине, которая строила кому-то глазки.

Правда, один из них боковым зрением заметил Джафарова, и какая-то неясная тревога на секунду мелькнула в его голове, но в этот момент собеседник затронул слишком животрепещущую тему: спала с кем-нибудь обсуждаемая или нет.

Это была тема, перед которой мерк даже облик разыскиваемого преступника.

Джафаров со своим живым щитом вошел на служебную территорию, куда «посторонним вход воспрещен».

Первое столкновение ожидало его у входа в туалет, из которого прямо на Джафарова выскочил его бывший одноклассник, одетый в летную форму. Но эта форма тоже была черной.

— Джафаров! — крикнул он и схватился за пистолет.

Этого ему не надо было делать ни при каких обстоятельствах.

Эрик, так претенциозно назвали своего первенца его родители, приехавшие на работу в столицу республики из горного аула, никогда не был другом Джафарова.

Поэтому он не испытывал к Эрику дружеских чувств. И на мгновение опередил его.

Этого мгновения хватило, чтобы пуля, выпущенная из бесшумного пистолета, захваченного Джафаровым из сейфа Дадаева, впилась в лоб Эрика.

Убойная сила оружия была такова, что тело Эрика с грохотом и шумом влетело обратно в туалет. Это вынудило Джафарова вместе с гвардейцем поторопиться войти туда же.

Гвардеец перестал быть нужен Джафарову. Он свое дело сделал, но Джафарову не хотелось его убивать, рядом с ним он отчетливо видел смеющиеся мордашки его детей. И Джафаров ударил гвардейца ребром ладони по затылку.

Подхватив обмякшее тело, Джафаров оттащил гвардейца в ближайшую кабинку и приковал к трубе собственными наручниками гвардейца.

Потом он занялся убитым. Мертвый не интересовал Джафарова, его интересовал костюм Эрика.

Джафаров управился за минуту. Ровно столько ему понадобилось, чтобы снять с трупа летный костюм и затащить мертвое тело в другую кабинку.

Сам Джафаров переоделся в соседней.

Едва он закончил переодеваться, как услышал удивленные голоса. Это были молодые лоботрясы-гвардейцы. Закончив обсуждать животрепещущую тему, они услышали шум и грохот в туалете.

Они могли бы и не ходить туда. Более того, устав запрещал им отлучаться от двери служебного входа до смены караула. Но любопытство и безделье погнали их на смерть.

— Нет, ты только посмотри! — сказал один из них, тот, которого больше всего в жизни интересовала девственность его школьной приятельницы. — Клянусь, здесь только что кому-то вышибли мозги.

— Наверное, это тебе вышибли все мозги! — возражал его друг. — Мозги отдельно от тела не бывают. Где тогда тело?

Слушать дискуссию у Джафарова совершенно не было времени.

Он выскочил из кабинки и красноречивым жестом предложил гвардейцам пройти в кабинку по соседству, чтобы там отдохнуть от дежурства.

Молодые гвардейцы предпочли плену смерть и схватились за оружие.

Экспериментальный пистолет в руке Джафарова сработал на совесть, оправдывая затраты, которые были вложены в разработку этой системы.

Двух пуль оказалось достаточно, чтобы свободные кабинки туалета заполнились мертвыми телами.

«Не хотел бы я быть на месте того несчастного, которому приспичит сесть орлом, — подумал Джафаров. — Грязные трусы гарантирую».

Джафаров мельком взглянул на себя в зеркало. Издали его запросто можно было спутать с Эриком: те же густые усы, черные волосы, рост чуть выше среднего, почти одинаковое телосложение.

Поэтому Джафаров решил попытаться прорваться к вертолетной стоянке в аэропорту. Он знал, что наличие вооруженных экипажей делает бессмысленной охрану вертолетов.

«Риск — благородное дело!» — решил он.

Едва Джафаров оказался в коридоре, как услышал по внутренней громкой связи: «Майор Карумов, срочно вернитесь в свой вертолет! Майор Карумов, срочно вернитесь в свой вертолет! По графику ваш вылет!»

Настойчивый голос диспетчера не переставая звал летчика.

«Кричи, кричи, — мрачно подумал Джафаров, — до него теперь не докричишься!»

Он побежал к вертолетной стоянке.

Бежать ему было выгодней, чем идти спокойным шагом. Можно было на законном основании придерживать рукой якобы спадавшую летную фуражку, закрывая при этом собственное лицо.

Джафаров вспомнил одну особенность Карумова: при быстром беге тот немного прихрамывал, сказывалась тяжелая травма детства, когда Эрик на спор выпрыгнул из окна класса. Тогда он и сломал ногу.

Бежать с тяжелым чемоданчиком было не очень удобно, но Джафарову не приходилось выбирать.

Очевидно, издали он очень напоминал Карумова. Никто из встречных летчиков не оглянулся и не остановил его. Каждый слышал диспетчера и знал: человек торопится.

Экипаж Карумова, устав ждать своего командира, расслабился и потерял бдительность.

Видя бегущего командира с чемоданом в руке, штурман заметил:

— Эрик опять получил посылку из своего аула. Сегодня выпьем хорошего вина, надоело пить бутылочную кислятину.

Появление в кабине вертолета приговоренного к смерти вместо командира вызвало у экипажа шок.

Члены экипажа превратились в артистов из финальной сцены «Ревизора».

Только аплодисментов они не дождались.

— Кто пошевелится, умрет! — пригрозил Джафаров, выразительно показывая пистолет.

Джафаров взобрался в кабину вертолета и приказал:

— Полетели!

Второй пилот включил двигатель, но перед лицом смерти нашел в себе силы пошутить:

— До Москвы не долетим!

И кривая усмешка исказила его красивое лицо.

Молодым не хочется умирать! Но убивают они с большой охотой.

Боевой вертолет гвардии Гейдарова снизу был бронирован и имел вооружение, при помощи которого мог справиться с полком пехоты. Захваченный, он потерял все свои боевые качества — во всяком случае, для Джафарова.

— Куда долетим, туда долетим! — философски заметил Джафаров второму пилоту. — Поднимай машину!

Джафаров торопился. Он знал, что с минуты на минуту обнаружатся трупы гвардейцев, и для охотников станет ясно: «дичь» упорхнула, надо ее преследовать.

— Сначала лети по маршруту! — приказал Джафаров второму пилоту. — Как скроешься из виду, повернешь на север!

Многотонная махина легко поднялась в воздух и начала свой полет, несколько выходящий за рамки патрульной службы…

А в здании аэропорта уже была объявлена тревога.

Джафаров почти точно предвидел, как будут обнаружены трупы.

Начальник службы безопасности аэропорта страдал недержанием мочи. В его кабинете был сделан личный туалет, чтобы он не бежал сломя голову в туалет для начальства, который был всегда закрыт на ключ. Простые смертные не могли пользоваться тем, что им не положено.

Эта привилегия создавала, однако, просто непреодолимое препятствие для начальника. Пока в общей связке ключей найдешь нужный ключ, пока его вставишь в замок, изойдешь прямо в штаны.

А начальник — как и всякий начальник — очень дорожил своим положением.

Именно положением, а не репутацией! Подмокшая репутация — совсем другое дело, чем подмокшее положение. Слова «репутация» в этой среде не знали, но свято блюли слово «положение».

Поэтому начальник обычно не делал длительных обходов. Но сегодняшний день был особенным: ловили опасного государственного преступника, и начальник проявлял активность, показывая всем, что он абсолютно здоров и сплетни о его болезни — не больше чем сплетни.

Но как не прикажешь сердцу, так и болезни.

Задержавшись дольше обычного на обходе вверенных ему постов внутренней охраны, начальник службы безопасности аэропорта внезапно почувствовал, что до служебного кабинета он не доберется. Приспичило!

И начальник правильно рассчитал: единственное, что ему остается, — это успеть добежать до служебного туалета для работников аэропорта.

До кабинки он успел добежать вовремя.

Открыв первую кабинку, начальник обнаружил лежащего без сознания гвардейца, прикованного наручниками к трубе водослива.

Вскрикнув, он бросился в соседнюю кабинку.

То, что он там увидел, привело его в шок: столь изуродованного тела не узнала бы и родная мать.

Начальник службы безопасности не был родной матерью Эрика, но он стал кричать так же громко, как кричала потом родная мать.

Предательская пахучая струя преодолела порог стыдливости начальника и мгновенно затопила левый ботинок.

Оставляя за собой на кафельном полу мокрый след, начальник, не соображая, что он делает, заглянул в две оставшиеся кабинки, но то, что он там увидел, оптимизма ему не прибавило.

Воя, как взбесившийся пес, начальник службы безопасности выскочил в коридор. Вид его был жалок: левая штанина была наполовину мокрой, за ним тянулся пахучий след.

Один из сотрудников тайной службы контрразведки, увидевший его искаженное от ужаса лицо, мгновенно понял, что случилось что-то необычное.

Он бросился в туалет и, обнаружив в кабинках страшную находку, достал радиотелефон и объявил тревогу.

Через пять минут туалет и коридор были заполнены гвардией Гейдарова.

Первым делом они затоптали все следы, так что служебная собака, вызванная несколько позже, не смогла взять нужный след.

Гвардейцы очень удивились, найдя одного из своих товарищей живым. Врачи тут же оказали ему квалифицированную помощь, но то, что он остался в живых, вызвало подозрение.

— Касательное ранение! — сказал один из врачей начальнику отряда гвардейцев.

Командир отряда гвардейцев почувствовал угрозу своей карьере.

«Ежу ясно, что Джафаров здесь! — подумал он. — Только где?»

На всякий случай он решил сообщить своему шефу Рагиму Шукюрову о происшедших событиях.

Шукюров ждал сообщения о завершении операции. Однако сведения приходили неутешительные: город прочесан, на вокзалах, железнодорожном и автомобильном, Джафаров не появлялся…

И наконец звонок из аэропорта: Джафаров обнаружен, убил троих, тяжело ранил четвертого…

Рагим Шукюров решил, что настал благоприятный момент, когда можно лично возглавить облаву, чтобы приписать себе успех операции.

Он полетел в аэропорт на своем личном вертолете.

Его пилот был одним из тех, кому он доверял примерно на девяносто процентов. В его глазах это было высшей похвалой.

Пилоту разрешалось высказывать то, что он думает, если это имело отношение к Шукюрову.

И пилот поделился своей тревогой:

— Почему-то по дороге мы не встретили вертолет Эрика Карумова! Не случилось ли чего?

— Мы должны были его встретить? — насторожился Шукюров.

— Обязательно! — нахмурился пилот. — Помимо того, что Эрик — мой друг, он очень пунктуальный человек. А я, по своей должности, обязан знать расписание полетов патрульных вертолетов, их тип и бортовые номера. Все другие я обязан сбивать.

К приземлившемуся вертолету, пригибаясь и придерживая головные уборы, бежали все, кто имел право бежать к высокому начальству. И во главе их, естественно, был командир специального отряда гвардейцев.

Они почтительно провели Шукюрова в здание аэропорта.

— Докладывай! — приказал Шукюров командиру гвардейцев.

— Согласно вашему приказанию я блокировал аэропорт. Самолеты не вылетают по метеорологическим условиям…

— Ты что, дурак? — недовольно прервал его Шукюров. — Где голова Джафарова? Я тебя зачем сюда послал? Чтобы ты самолеты задерживал? Метеорологические условия им создавал?

И Шукюров так посмотрел на командира отряда гвардейцев, что у того затряслись поджилки.

— Как сквозь землю провалился! — растерянно пробормотал командир отряда. — Сам не знаю, куда можно здесь спрятаться? Я поднял всех курсантов спец-училища, прочесали все. Сгинул куда-то…

Шукюров свирепо схватил командира отряда за грудки.

— Тебе надо было сквозь землю провалиться! От стыда, что провалил задание!

Он отшвырнул дрожащего командира и приказал:

— Арестовать негодяя! Я потом проверю, не был ли он в сговоре или в родстве с Джафаровым.

Двое из личной охраны Шукюрова схватили под руки враз ослабевшего командира отряда гвардейцев и уволокли его в сторону. На экстренный случай существовало нечто подобное тюрьме.

Шукюров приказал начальнику аэропорта:

— Пошли в диспетчерскую!

По дороге Шукюров приказал личному пилоту, присоединившемуся к ним чуть позже:

— Посмотри трупы и срочно мне доложи!

Пилот все понимал с полуслова.

В диспетчерской Шукюров сразу же спросил у главного диспетчера аэропорта:

— Какие вертолеты поднимались в воздух?

Главный диспетчер посмотрел в свои записи и четко ответил:

— Бортовой 3204 майора Карумова, бортовой 3205 капитана Артемова, бортовой 3206 капитана Мамедова.

— С Карумовым есть связь?

— Минуту назад провели сеанс связи. У них все в порядке…

Шукюров задумался: он не мог понять, почему чувство тревоги его не покидает, почему он чувствует, что что-то не так…

Вбежавший личный пилот разрешил его сомнения.

— Карумов убит! — запыхавшись проговорил он. — У него вся голова размозжена!

— Выражайся точнее! Ты узнал своего друга?

— Узнал! — подтвердил пилот. — Хотя узнать его очень трудно. Родная мама не узнает…

— Мама узнает! — машинально ответил Шукюров, обдумывая мелькнувший в голове план.

— Какой удар для нее! — переживал личный пилот.

Шукюров уже думал о другом.

— Слушай! — приказал он главному диспетчеру. — Постарайся связаться с вертолетами, охраняющими северную границу.

Тон, которым это было сказано, не оставлял главному диспетчеру никакого выбора: случись срыв связи даже по чисто техническим причинам — и главный диспетчер сразу же перестал бы быть главным.

— Бортовой 1213, бортовой 1214, ответьте.

Эфир молчал.

Главный диспетчер побледнел и завопил:

— Общая тревога! Вертолеты северной линии, ответьте!

— 1213 слушает! — лениво отозвался борт вертолета. — Что случилось? Война со «старшим братом»?

Шукюров отобрал микрофон у главного диспетчера.

— Много не болтай! Слушай! Говорит Шукюров! Приказываю: найти и уничтожить вертолет, бортовой номер 3204!

— Карумова? — удивился пилот вертолета 1213.

— Карумов мертв! Вертолет захвачен государственным преступником Джафаровым! Мой приказ передать срочно всем вертолетам северной линии! — жестко определил суть Шукюров.

Его личный пилот попытался вступиться за экипаж вертолета.

— Тогда погибнет экипаж! Они-то чем виноваты?..

Шукюров резко оборвал:

— Заткнись! Следующий раз будут узнавать командира на расстоянии!

— Но следующего раза не будет! — испуганно пробормотал личный пилот, уязвленный тоном шефа. — Мертвые не исправляются!

Смех Шукюрова в общей тишине отдавал адом.

— В другой жизни, дорогой! В другой жизни! — проговорил он.

А вертолет с бортовым номером 3204 летел на север с максимальной скоростью, на которую был только способен.

Второй пилот был занят маршрутом, а за остальными Джафаров неотступно наблюдал. Каждое их движение было под его контролем. Нельзя расслабляться ни в коем случае. Джафаров неоднократно наблюдал, как агенты, расслабившись после успеха, неизменно терпели поражение и погибали.

Захват вертолета и операция в аэропорту были проведены с блеском, но цель — спасти свою жизнь любой ценой — еще не была выполнена.

Заметив, как переглянулись штурман и стрелок-радист, Джафаров рявкнул на них:

— Ребята! Не испытывайте судьбу! Я стреляю без промаха. Любое неосторожное движение будет расценено как попытка нападения. И предупреждения больше не будет.

Штурман сразу опомнился.

— Мы что, мы ничего! — забормотал он испуганно. — Оружия у нас уже нет, ты забрал.

— Значит, не все забрал! — заметил Джафаров. — Но мне некогда устраивать шмон. Не повторяйте ошибки своего командира.

— Какой? — поинтересовался стрелок-радист.

— Он попытался меня убить и схватился за пистолет! — спокойно пояснил Джафаров.

— Он жив? — спросил штурман.

— Да, если он сможет жить без мозгов! — усмехнулся Джафаров, почувствовав удовлетворение от смерти врага.

— Как? — не понял штурман. — Он — умный!

— Пуля из моего пистолета разметала его умные мозги по грязному полу туалета! — пояснил Джафаров.

Если до этих слов у штурмана и стрелка-радиста и были какие-либо планы внезапного нападения на Джафарова, то теперь они перестали об этом думать…

Военный вертолет, метко названный «крокодилом», заметил первым Джафаров.

— Приготовиться к бою! — скомандовал он.

— Это — наш вертолет! — определил штурман. — Он потребует от нас следовать за ним на военный аэродром!

Глаза штурмана насмешливо заблестели.

— У него приказ сбить нас! — сказал Джафаров.

— Ерунда! — отмахнулся штурман.

Джафаров вынужден был сделать то, что он сделал: мгновенно выхватив пистолет, он одним выстрелом разнес голову штурману.

— Кто еще хочет умереть? — спокойно спросил он у оставшегося экипажа.

— Никто! — коротко ответил стрелок-радист.

— Либо он нас, либо мы его! — сказал ему Джафаров. — Третьего не дано!

— У нас небольшое преимущество! — сказал стрелок-радист. — Он не знает, что мы в курсе того, что он хочет нас сбить.

— Поэтому мы собьем его первыми! — поддержал стрелка-радиста Джафаров.

Экипаж вертолета 1213, обнаружив цель, так обрадовался, что не стал сообщать об этом другим. Не захотели делиться славой.

Твердо уверенные, что экипаж захваченного государственным преступником вертолета даже не подозревает об их истинных целях, командир решил не рисковать и не открывать огня, пока не приблизится к угнанному вертолету на расстояние, исключающее промах. Он еще не забыл, как на недавних стрельбищах его экипаж получил законное последнее место, промазав четыре раза из пяти.

Но те цели были пустячком по сравнению с летящим на максимальной скорости патрульным вертолетом.

Во-первых, патрульный вертолет хоть и уступал в вооружении «крокодилу», однако заметно превосходил его в скорости.

Во-вторых, патрульный вертолет был хорошо вооружен, и даже имея всего две ракеты, он представлял грозную силу.

«Мы можем промахнуться, а он может попасть! — подумал вдруг командир экипажа 1213. — А у нас на борту полно боеприпасов! Разнесет на куски!»

Эта мысль храбрости ему не прибавила, и командир экипажа 1213 потребовал по радио у экипажа 3204:

— Полеты за пределы республики запрещены! Приземляйтесь! Приказ президента!

Патрульный вертолет заметно снизил скорость.

Командир «крокодила» торжествовал.

— Они подчиняются! — радостно завопил он, не ожидая такого поворота. — Сейчас мы их приделаем! Приготовься, Ахмед! — приказал он стрелку.

Однако когда «крокодил», пристроившись в хвост патрульного вертолета, собрался было открыть огонь на поражение, патрульный вертолет резко взмыл над ним и, почти совершив «мертвую петлю», сверху влепил в «крокодила» две ракеты.

Обе ракеты попали в цель. Военный вертолет взорвался и развалился на множество частей, которые, пылая и дымя, полетели на землю.

— Ура-а! — закричал стрелок-радист патрульного вертолета. — Наша взяла! Трудно в учении, легко в бою! Карл Маркс!

— Фридрих Энгельс! — поправил его второй пилот, не очень обрадованный таким поворотом событий.

Джафаров не стал их убеждать, что это слова Суворова.

— Хорошо стрелял на учениях? — спросил он насмешливо.

— Еще как! — ответил стрелок-радист, радостно улыбаясь.

До его сознания пока не дошло, что, сбив государственный вертолет, он автоматически зачислил себя в разряд государственных преступников.

Когда он понял это, то заплакал как ребенок, жалобно и противно.

Джафаров не мешал ему плакать. Он даже не обратил на него никакого внимания, потому что возникли новые проблемы.

— Горючего осталось не более чем на пять минут лета! — заявил второй пилот.

— Где мы? — спросил Джафаров.

— Думаю, что уже на территории России! — ответил второй пилот.

— Думаешь или уверен? — переспросил его Джафаров.

— Не знаю! — честно ответил второй пилот. — Точно мог бы сказать только штурман, но он уже держит ответ перед аллахом. Зачем ты его убил?

— Он захотел умереть героем и потянуть за собой всех нас! А мне пока нечего сказать аллаху. Я еще не готов к встрече с ним.

— Я тоже не готов! — признался второй пилот. — Летим до последнего?..

Джафаров посмотрел вниз. Горы, над ущельями которых они летели, чтобы сбить возможную погоню со следа, уже заканчивались. Впереди лежала равнина.

— В горах негде сесть! — пошутил он. — Лети до первой удобной полянки.

Последние пять минут они летели с максимальной скоростью, но постепенно вертолет снижал скорость и скоро стал беспомощно опускаться на землю…

И тут трое одновременно увидели железнодорожную станцию. Ее название было написано по-русски.

Второй пилот мастерски посадил вертолет на поляну у небольшой рощицы.

— Вот и все! — сказал он устало, остановив движение винта. — Путешествие закончилось! Будешь убивать?

— Выходите из вертолета! — приказал Джафаров. — Убивать не буду! Не за что!

Второй пилот и стрелок-радист поспешили выполнить приказ. Жизнь их устраивала больше, чем смерть. Появилась надежда выжить.

Джафаров взял в патрульном вертолете пару наручников и приковал остаток экипажа друг к другу, расположив их вокруг крепкого дерева.

— Постойте так часок-другой! — посоветовал он им. — Шуметь не рекомендую! Я даю вам слово, что сообщу властям о вашем местонахождении. Мучения пойдут вам на пользу! Валите все на меня. Скажите, что я убил штурмана, а вас сразу же сковал наручниками. Вел вертолет тоже я, я умею, они это знают хорошо. И стрелял тоже я. Как я стреляю, они тоже хорошо знают.

— И мы отмазаны? — обрадовался стрелок-радист. — А то у меня невеста!

— Счастливо оставаться! — попрощался с ними Джафаров и пошел в сторону железнодорожной станции.

— Тебе счастливо! — неожиданно крикнул ему вслед второй пилот. И тихо добавил стрелку-радисту: — Какую надо иметь силу воли, чтобы оставаться спокойным, когда за тобой охотятся, как за зайцем.

На слова второго пилота стрелок-радист не обратил никакого внимания…

День пролетел как одна минута. Джафаров немного расслабился.

Маленькая железнодорожная станция никогда еще не видела столь странного пассажира с элегантным чемоданчиком в руке.

Ближайший поезд на Москву шел только через три часа, но Джафаров и не собирался ехать в Москву поездом, это было слишком опасно.

Однако билет до Москвы он купил. В мягкий вагон. Чтобы его хорошенько запомнили.

Расспросив дежурного по станции, где можно хорошо поужинать, он как будто бы отправился в поселок, а сам незаметно вышел на шоссе и, проголосовав, остановил КамАЗ с прицепом.

Второй пилот и стрелок-радист действительно ждали ровно час.

Но Джафаров был здесь совершенно ни при чем.

Нет, он выполнил обещание и через час, проезжая мимо телефонного аппарата, позвонил в отделение милиции и сообщил о летчиках, но пьяный дежурный не обратил внимания на этот звонок, решив, что над ним потешаются.

И мучиться бы скованным в лучшем случае до утра.

Но второй военный вертолет Гейдарова повторил, хоть и с опозданием, путь патрульной машины и нашел ее.

«Крокодил» сел рядом с патрульным вертолетом. Горючего его хватало и на обратный путь, и на то, чтобы поднять в воздух патрульный вертолет.

Единственное, что могло помешать немедленному полету, так это быстро наступающие сумерки.

С оружием в руках экипаж подошел к патрульному вертолету и осмотрел его. Вид мертвого штурмана был ужасен. Но ни второго пилота, ни стрелка-радиста в вертолете не было. Не говоря уж о том, что там не было и государственного преступника Джафарова.

Сквозь шум двигателя им все же удалось услышать громкие вопли оставшихся членов экипажа.

А когда они их обнаружили, жалкий вид избитых коллег пробудил в них жалость.

Избили они себя сами, когда увидели снижающийся вертолет.

— Лучше это сделаем мы сами, чем сделают другие! — предложил второй пилот. — Они это сделают больнее!

И члены экипажа стали колотиться лицами о ствол дерева, так что к тому времени, когда надо было кричать и звать на помощь, у них были правдоподобно разрисованные физиономии..

Потерпевших накормили и, чтобы они согрелись и забыли немного о перенесенных ужасах, напоили хорошим вином.

А утром, с рассветом, оба вертолета поднялись в воздух и взяли курс на родину.

Правда, экипаж военного вертолета предпринял слабую попытку найти государственного преступника, но ни на станции, ни в поселке следов Джафарова они не обнаружили.

И в поезд, идущий до Москвы, Джафаров не сел.

Рагим Шукюров со страхом ждал доклада Гейдарову.

Тот не любил проигрывать, а проигрывая, мстил тем, из-за кого он, по его мнению, проиграл. Даже если вина была целиком Гейдарова, он находил повод перенести ее на плечи другого человека. Для чего, на всякий случай, всегда держал «крайнего».

Но время доклада было столь же неизбежным, как приход ночи или наступление дня.

Едва Рагим вошел в кабинет, как Гейдаров сразу ошарашил его вопросом:

— Упустил Джафарова?

— Упустил! — признался Шукюров. — Командир отряда гвардейцев оказался дальним родственником…

— Командир арестован? — строго спросил Гейдаров.

— Уже умер! — ответил Шукюров.

— Расстрелял без суда? — выразил недовольство Гейдаров.

— Накладка получилась! — каялся Шукюров. — По ошибке его сунули в камеру к уголовникам, и те его «опустили»!

— До рядового? — улыбнулся Гейдаров.

— До рядового случая! — поддержал шутку шефа Шукюров. — Их было много. Последний задушил его в пароксизме страсти.

Гейдаров удивленно посмотрел на своего ближайшего слугу.

— В чем, в чем? — переспросил он. — Какое слово ты сказал?

— В пароксизме страсти! — повторил Шукюров. — От жены услышал.

— Жена у тебя умная! — похвалил Гейдаров.

Шукюров внезапно понял, что закладывает его Гейдарову именно жена и напрасно он ищет осведомителя среди подчиненных.

— Я тоже не дурак! — обиделся Шукюров.

Гейдаров расхохотался, глядя на своего надувшегося слугу.

— Обиделся?.. Если ты не дурак, почему же у тебя государственные преступники сбегают?

Шукюров насупился и пожал плечами.

— Моих так не готовят, как этого Ликвидатора!

Теперь нахмурился Гейдаров и с угрозой спросил:

— Ты хочешь сказать, что Джафаров может прийти ко мне в гости когда захочет?

— Это исключено! — уверил шефа Шукюров. — Вас охраняет отряд таких Джафаровых…

— Командир которых — я сам! — перебил его Гейдаров. — Но, несмотря на то, что они все из моего клана, я их держу в ежовых рукавицах. «Если будешь заниматься грабежом, познакомишься со сторожем Ежовым!» Была когда-то такая хорошая поговорка. Не слышал?..

— Нет, шеф! Не слышал! — опустил голову Шукюров, всем своим видом изображая раскаяние. — Я еще молодой! Откуда быть во мне мудрости?

— Все молодые — глупые! — самодовольно протянул Гейдаров. — Вас всегда можно обмануть… Почему ты не натравил на Джафарова таких же ликвидаторов?

— Все пути отхода ими не закроешь. Убийцы прочесывали город. Я был уверен, что гвардейцы надежно перекрыли все пути отхода, и решил, что Джафаров думает так же. Кто же лезет в пасть к тигру?

— Тигр оказался бумажным! — засмеялся Гейдаров. — Джафаров думает на один ход вперед. И если хочешь его поймать, ты должен думать на два хода вперед. Ясно?

— Буду стараться, мой господин! — склонил голову Шукюров.

Гейдаров стал просматривать лежащие перед ним на столе бумаги, совершенно не обращая внимания на Шукюрова.

Шукюров не смел потревожить своего господина. Он знал, как Гейдаров наказывает нерадивых подчиненных.

— Иди работай! — наконец посмотрел на него Гейдаров и вновь углубился в бумаги. — И думай, прежде чем что-то делать!

Шукюров, пятясь, выскользнул из кабинета властителя…

В свой кабинет он вошел совсем другим человеком: властным, самоуверенным, с жестким выражением лица.

Для своих подчиненных он был и бог, и царь.

Через несколько секунд в кабинет вполз его секретарь.

Конечно, он вошел, как входят все люди, но у Шукюрова всегда оставалось ощущение, что секретарь вползает.

«А не заменить ли его? — в очередной раз подумал Шукюров. — Кто еще так может предугадывать мои мысли?»

Секретарь согнулся в поклоне.

— Трое оставшихся в живых летчиков доставлены под охраной!

Только утром Шукюров подумал, что неплохо бы самому допросить счастливчиков, оставшихся в живых.

А секретарь уже об этом распорядился.

Шукюров пристально посмотрел на него.

— Ты действительно можешь читать чужие мысли? — спросил он с некоторой тревогой. — Экстрасенс?

Секретарь с бесстрастным лицом пояснил:

— Вы утром так тщательно листали дела этой троицы, что я подумал: не будет большого ущерба, если их привезут к вам. Следователей они еще могут обмануть, а вас уж никогда!

— Давай их по очереди! — приказал Шукюров.

— С кого начнете? — спросил секретарь.

— С гвардейца! — ответил Шукюров. — Очень мне интересно: как он попал со своего поста в туалет. А потом, будем соблюдать… эту самую..

— Хронологию! — подсказал секретарь.

— Именно! — согласился Шукюров. — Хронологию событий.

Секретарь выполз из кабинета.

Через минуту охрана втолкнула в кабинет отца семейства. Да так, что тот растянулся на ковровой дорожке кабинета.

— Ай-ай-ай! — сочувственно заохал Шукюров. — Какие грубые!.. Или ноги от страха не держат? Чувство вины и все такое прочее?

— Не виноват я! — завопил гвардеец. — Я ничего не мог сделать…

Он даже не пытался встать с пыльной дорожки.

— Почему не мог? — поинтересовался Шукюров, не делая попытки поднять гвардейца.

— Только я начал мочиться, как влетел летчик. Правда, сначала влетели его мозги, а потом его тело.

— Сначала был выстрел, дурак! — заорал на него Шукюров. — Услышав его, ты мог бы спрятаться в кабинку или приготовить оружие.

— Клянусь, выстрела не было! — заявил гвардеец.

— Как не было? — удивился Шукюров. — Может, ты глухой?

— Не было выстрела! — упрямо заявил гвардеец. — Я стоял так близко, что не услышать нельзя было. А потом все было уже поздно.

— Даже если он стрелял с глушителем, ты должен был услышать хлопок выстрела! — заорал на него Шукюров.

— Не было хлопка! — заявил гвардеец. — Я об этом потом думал: ничего не было…

— Сразу вылетели мозги? — перебил его насмешливо Шукюров. — А почему твои уцелели?

— Не знаю! — искренно ответил гвардеец. — Сразу же после влетевшего тела вошел преступник, я его видел на фотографии и сразу узнал. Он приложил палец к губам, чтобы я не смел хвататься за оружие, потом, увидев, чем я занимаюсь, усмехнулся, подошел и ударил по голове. Очнулся я в больнице.

— Почему ты ушел с поста? — решил зайти с другой стороны Шукюров.

— Не мог больше терпеть! — каялся гвардеец. — Но сменщику своему я сказал.

— Кто сменщик? — спросил Шукюров.

— Гасанов!

— Его убили! — просветил гвардейца Шукюров. — Кто еще может это подтвердить?

— Я его не знаю! — искренно отвечал гвардеец. — Он охранял вход в служебное помещение. Здоровый такой.

— Ясно! Его тоже убили! — вздохнул Шукюров. — Ты не знал об этом?

— Откуда? — самозабвенно лгал гвардеец, хотя узнал об этом еще в больнице. — Я видел только, как убили летчика.

— Хотя бы марку пистолета помнишь? — вздохнул Шукюров, пораженный бестолковостью солдата.

— Клянусь, первый раз видел такой пистолет! — твердо заявил гвардеец. — Я хорошо разбираюсь в оружии, любую марку могу узнать с ходу. Если говорю, что не знаю, значит, не знаю!

Заинтригованный Шукюров сделал отметку в своем блокноте.

— Хорошо, я проверю!.. Теперь еще один вопрос…

Гвардеец с ужасом ждал вопроса о семье, но, на его счастье, в подробной справке о нем, поданной Шукюрову, было записано, что жена с детьми отдыхает за городом у родных.

Поэтому вопрос, заданный Шукюровым, был для него детским.

— Почему тебе так внезапно захотелось? Потерпеть не мог?

— Ребята в автобусе пивом угостили, — покаялся тот.

— И много его у вас было? — спросил Шукюров просто так, чтобы спросить.

— Ящик! — искренно сознался гвардеец.

— У лоточника отняли, — понял Шукюров.

Он нажал скрытую кнопку звонка, и вошла охрана.

— Этого отпустите! — приказал Шукюров. — Пусть служит дальше. Хоть какая-то от него польза: типы оружия знает.

Гвардеец от радости поклонился Шукюрову так, что крепко стукнулся лбом о ковровую дорожку.

«Заставь дурака Богу молиться, он и лоб себе расшибет!» — вспомнил Шукюров русскую поговорку и рассмеялся.

Охрана подхватила и уволокла прощенного гвардейца.

«Случайности, совпадения, обстоятельства! — размышлял Шукюров. — Но как ловко Джафаров пользуется всем этим! — И в него закралась крамольная мысль: — Может, и не надо было приговаривать Джафарова? Работал бы себе на здоровье!»

В кабинет тем временем втолкнули второго пилота.

Этот на ногах устоял.

— Садись! — радушно пригласил его сесть Шукюров. — В ногах правды нет! Но меня интересует правда из твоих уст.

— Мне скрывать нечего! — равнодушно пожал плечами второй пилот. — Моя совесть чиста.

— Ты струсил! — упрекнул его Шукюров. — Сознайся, струсил?

— Было дело, струсил! — сознался второй пилот.

— От дула пистолета? — усмехнулся Шукюров.

— Нет! Страху я натерпелся, когда в атаку на нас пошел военный вертолет!

Шукюров никогда не испытывал чувства вины, поэтому упрека, скрытого в словах второго пилота, не принял.

— Вы позволили ему захватить патрульный вертолет! — заорал он на пилота. — Только за это вас следовало бы расстрелять!

— Издали преступник был похож на Эрика! — оправдывался второй пилот. — Тот же рост, усы, и бежал он к вертолету так же, как Эрик, прихрамывая…

— Тупой! — перебил пилота Шукюров. — Они же вместе учились! Не знал?

— Знал, — признался пилот. — Но это был у нас четвертый полет, немного устали. А преступник еще придерживал рукой фуражку, лицо закрывал.

— Купились! — понял Шукюров. — Как пацаны купились!.. Что было дальше?

Второй пилот стал вдохновенно врать, рассказывая оговоренную со стрелком-радистом в мельчайших подробностях версию похищения вертолета 3204:

— Приковал он нас наручниками к рабочим креслам…

— Зачем тогда он убил штурмана? — перебил его сразу Шукюров.

— У штурмана не нашлось наручников. Дома забыл, — ответил второй пилот. — Джафаров сказал ему: «Не повезло тебе! Раз в твоем возрасте мозгов нет, то больше не будет!» И вышиб ему мозги одним выстрелом…

— Какая марка оружия у него была? — мгновенно вспомнил Шукюров.

— Не знаю! — удивился вопросу пилот. — Я такой не видел. Удлиненный такой пистолет.

Шукюров нажал кнопку другого звонка, и в кабинет мгновенно вполз секретарь.

— Узнай! — бросил ему Шукюров. — Не было ли в сейфе Дадаева нового пистолета?

Секретарь понял и выполз из кабинета.

— Все-таки непонятно! — продолжил Шукюров допрос. — Он же мог сковать вас троих и двумя парами наручников.

— Как? — удивился второй пилот.

— Очень просто: правую руку одного сковывают с левой ногой другого, правую руку этого с правой рукой последнего, и все дела, — довольно сказал Шукюров.

— У Джафарова нет вашего опыта! — дипломатично похвалил Шукюрова второй пилот.

— Я слышал, что Джафаров водит любой транспорт и очень хорошо стреляет… — задумчиво проговорил Шукюров. — Но одно дело в теории, а другое дело — практика!

— Он блестяще претворил теорию в практику!

— Ты, кажется, восхищаешься преступником? — с угрозой произнес Шукюров.

— Я охотно влепил бы ему пулю в лоб, — отвел обвинения второй пилот, — правда, мне кажется, что не надо было поднимать на дыбы всю столицу, а послать одного опытного убийцу, такого, как Ликвидатор!

— Ащи! — с досадой ответил Шукюров. — С какой стати я буду слушать от тебя упреки? Мне хватает Гейдарова!

В кабинет опять вполз секретарь и положил перед Шукюровым справку.

Шукюров внимательно прочитал ее и с улыбкой посмотрел на второго пилота.

— Слушай! Тебе ничего не показалось странным в тот момент, когда Джафаров выстрелил в штурмана?

Второй пилот задумался, вспоминая, что же такого могло быть странного, когда человеку вышибают выстрелом мозги.

«Выстрел?» — вспомнил второй пилот и завопил:

— Выстрела не было! Пистолет — бесшумный!

— Точно! — удовлетворенно ответил Шукюров. — Мне справку сейчас принесли.

Он довольно потряс справкой перед носом второго пилота.

— Живы мы остались случайно! — вспомнил второй пилот продолжение версии. — Если бы нас не нашел военный вертолет, мы бы умерли от голода и жажды. Кто бы нас нашел в той роще?

— Ладно, ладно! — примирительно махнул рукой Шукюров. — Остались и остались! Что сейчас говорить об этом. Иди работай!

Он нажал кнопку звонка, и тотчас же явилась охрана.

— Отпустите пилота и стрелка-радиста домой! — приказал Шукюров охране. — Пусть завтра же выходят на работу!

Но как только дверь кабинета закрылась, Шукюров жестко сказал секретарю:

— Установи наблюдение за этими тремя! За святой троицей!

— Надолго? — поинтересовался секретарь.

— На месяц! — уточнил Шукюров. — Этого будет достаточно, чтобы выяснить: не связаны ли между собой Джафаров и эта троица…

— Будет исполнено! — поклонился секретарь и выполз из кабинета.

Шукюров опять взялся за папку с делом Джафарова.

В кабинет без доклада вошел заместитель Шукюрова Гаджиев.

— Есть новости, шеф! — сказал он тоном любимца.

— Выкладывай! — разрешил Шукюров. — Бьюсь об заклад, что ты нашел любовницу Джафарова.

— Он пользовался услугами только профессионалок, — ответил Гаджиев. — Я пришел сообщить, что Арнани нашел завалявшийся почтовый конверт.

— Где он его нашел? — спросил равнодушно Шукюров.

— Наши сыщики прозевали, а его свежий глаз заметил, — проговорил Гаджиев. — Наших я уже взгрел как следует. А нашел он конверт в платяном шкафу — в щель залетел. Конверт пустой, но на нем есть обратный адрес.

— Вот ты и проверишь! — приказал заместителю Шукюров. — А то засиделся на одном месте, проветриться бы тебе не мешало.

Гаджиев побледнел. Ему совсем не улыбалось встречаться с Джафаровым. Несколько лет назад Гаджиев подложил Джафарову большую свинью, чтобы дискредитировать его в глазах Дадаева, и того спас только случай. Вскоре Джафаров дал понять Гаджиеву, что знает виновника. Он не угрожал Гаджиеву, не упрекал его, но Гаджиев понял, что при случае пощады не будет.

Вероятно, и Шукюров об этом знал, вряд ли существовала тайна, в которую он не был бы посвящен.

Именно потому и последовало это опасное поручение. Шукюров правильно все рассчитал: Гаджиев сделает все, чтобы уничтожить Джафарова, иначе Джафаров уничтожит Гаджиева.

К тому же Гаджиев хвастался, что он мастер спорта по пулевой стрельбе и может подстрелить Джафарова с первого выстрела.

Кроме этого, Шукюров получил сведения, что его любимец уже тяготится ролью заместителя и хочет стать на место шефа. В сейфе Дадаева нашлись любопытнейшие документы, свидетельствующие об этом.

«Все тайное становится явным, дорогой!» — думал Шукюров, не без удовольствия глядя на побледневшее лицо бывшего любимца.

Гаджиев не смел отказаться. Он лучше других знал, что с его поста в запас или на пенсию не отправляют, только в могилу.

— Постараюсь оправдать доверие, шеф! — сглотнул слюну Гаджиев. — Разрешите взять лучших агентов?

— Лучших, дорогой, я отправил еще вчера! — вздохнул Шукюров. — Остались только худшие. Но я разрешаю тебе взять лучших из худших!

— Разве не я один буду руководить этой операцией, шеф? — оскорбился Гаджиев. — Я ваш первый заместитель!

— Ты забываешь, дорогой, что у меня семь первых заместителей! — вздохнул Шукюров. — Вы у меня все первые! Неудобно называть вас: седьмой первый заместитель, шестой первый заместитель… Понимаешь?

— Для лучшего обеспечения руководства операцией, — заученно забубнил Гаджиев, — необходимо единоначалие. Раздробленность сил не способствует успеху…

— Хватит, э! — недовольно прервал его Шукюров. — Здесь не тайный совет, что воздух портишь? Кто мешает тебе проявлять единоначалие в своей группе? У тебя есть маленькая зацепка: конверт. У других и того нет. Кстати, ты выяснил, кто автор?

— Выяснил! — мрачно сказал Гаджиев, — Его не достать! Крупный чиновник МИДа. Занимается выдачей заграничных паспортов. Взяток не берет.

— Ясно! — усмехнулся Шукюров. — Ты не справишься, другой справится. Про конверт забудь! Ищи другие пути. Начни с телеграфа и с почтамта, там много лиц кавказской национальности, и все они выглядят как агенты.

— Но письмо нашел я… — начал было возмущаться бывший любимец.

Шукюров быстро поставил его на место:

— Сам только что заявил, что письмо нашел Арнани.

— Он будет им заниматься? — ревниво спросил Гаджиев.

— Нет, ни в коем случае! У меня есть один специалист, как раз для таких дел! — успокоил Гаджиева Шукюров. — Арнани поедет в Москву со своей задачей. Так что вы там сможете встретиться. Не деритесь только.

— Где же я найду Джафарова? — протянул Гаджиев.

— «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что!» — рассмеялся Шукюров, с радостью глядя на растерянность Гаджиева. — У русских есть очень хорошие поговорки.

Гаджиев злобно сверкнул глазами.

— Ничего! Есть и другие, не менее хорошие: «Каждому овощу — свое время!» — Мстительные нотки прозвучали так явно, что трудно было не обратить на них внимания, однако Шукюров сделал вид, что ничего не заметил.

«Ты, дорогой, сломаешь себе шею на этом деле! — подумал Шукюров. — Но кто жалеет одну шавку при охоте на волка. Да еще какого! Матерого! Пусть он тебя разорвет!»

Однако, прощаясь со своим бывшим любимцем, Шукюров нежно его поцеловал. Как покойника перед тем, как зашивают саван и опускают в могилу.

5

Джафарову с машиной, прямо скажем, не повезло. «Дальнобойщики» были ребятами хваткими, имевшими в свои двадцать пять лет по две ходки в места усиленного режима. И вторая ходка была у них за грабеж.

Они сразу же положили глаз на чемодан Джафарова. И то, что пассажир согласился с явно завышенной платой за проезд, убедило их в мысли о том, что «чурка» парень «башлевый».

Когда же Джафаров отправился звонить, чтобы сообщить властям о прикованных к Дереву летчиках, и взял с собой чемодан, они окончательно утвердились в мысли: «Грабим!»

— Надо брать! — сказал худой, как палка, но жилистый и цепкий парень.

— Не опасно? — забеспокоился его мощный, но трусоватый приятель. — Его способ передвижения при его деньгах говорит об одном: парень не в ладах с законом. Может, он кассу взял, а мы пойдем подельниками. Лучше от него избавиться.

— Вот мы и избавимся! — согласился худой. — Но так, чтобы и нам была польза. Что нам с того, что он взял кассу? Это его трудности! А мы ей попользуемся, пока его искать будут.

— Не справимся, он здоровый! — сомневался трусоватый.

— Ты забыл про мою настойку? — напомнил худой. — Выпьет и заснет. А мы как всегда — концы в воду! А что было его, станет нашим! Закон жизни!

Они устроили привал в живописном месте на берегу реки.

— Тормознем здесь! — сказал Джафарову худой водитель. — Видок клевый! Рубанем, поддадим, а утром рванем до самой Москвы. Устраивает?

Джафарова все устраивало, тем более что он целый день ничего не ел.

«Дальнобойщики» разложили свои припасы на расстеленной газете на краю высокого обрывистого берега реки.

Джафарову это не понравилось: далеко от машины, на ветру, а ведь есть места получше — посуше и защищены от ветра деревьями.

«Убивать будут! — усмехнулся про себя Джафаров. — Козлы!»

Худой, не торопясь, налил себе и напарнику водки, а Джафарову своей знаменитой настойки.

— Вздрогнем! — сказал он и протянул стакан Джафарову.

Джафаров взял его и разлил содержимое в стаканы водителей. И не успели те даже возмутиться, как он направил на «дальнобойщиков» пистолет.

— Выпейте за свое здоровье! — предложил он водителям.

— Я не мешаю! — запротестовал худой.

Напарник его поддержал.

— Мешаете! — убеждал их Джафаров. — Мешаете жить другим! Почему не пьете? Если там яд, то вы умрете от пули, если не яд, то почему так дрожите?

— Яда там нет! — сказал худой. — Только если мы смешаем, то отрубимся и заснем, устали за рулем целый день корячиться.

— Ничего! — настаивал Джафаров. — Все равно здесь спать собрались.

Водителей не устроило его решение, но аргумент в виде пистолета их убедил.

Они переглянулись и выпили. Через пять минут они мгновенно уснули. И так крепко, что Джафаров не смог разбудить их даже ударом ноги в бок.

«Яда действительно нет! — подумал Джафаров. — Он им и не нужен. Сильное снотворное и обрыв над омутом убивают безо всяких следов. Судя по тому, что они возят с собой целую бутылку снотворного, это их промысел. Скольких они уже отправили в этот омут? Неизвестно. Но вариант у них отработанный. Теперь что мне делать? Сдать их в милицию я не могу. Оставить их проспаться, значит, навести на свой след всю российскую милицию. И хотя милиция работает плохо, известно, что может произойти. Может, я как раз попаду в тот самый процент раскрываемости? Эти убийцы будут молчать про бутыль со снотворным. Они будут говорить лишь об угоне машины. И потом, должна же быть на свете справедливость? „Есть высший судия, он ждет!“ — вспомнил Джафаров строчки Лермонтова. — Вот и отправляйтесь к этому высшему судие!» — решил он.

И Джафаров, больше не колеблясь ни секунды, обыскал спящих водителей, вытащил из их карманов документы на груз, накладные, сопроводиловку, водительские права, паспорта и деньги.

Деньги были очень кстати. Российских денег у Джафарова почти не было. А менять валюту было опасно, необходимо сначала осмотреться, немного отсидеться у друзей, а лишь потом искать пути, ведущие за рубеж.

Да и дорога еще не закончилась. До Москвы было еще далеко.

Участь неудачливых грабителей была решена. Джафаров одного за другим подтащил водителей к обрыву и бросил вниз.

— Не рой яму другому, сам в нее попадешь! — произнес Джафаров вместо надгробного слова.

Джафаров привык убивать. Поэтому смерть водителей не повлияла на его аппетит. Он сильно опустошил их припасы. Ребята баловали свой желудок импортными деликатесами, да и российские копчености ничем не уступали заморским деликатесам, а то и превосходили их по качеству.

Утолив голод, Джафаров нашел в кабине водителей большой термос с горячим и крепким кофе. Выпив два стакана, Ликвидатор почувствовал прилив сил. Спать не хотелось.

Тогда Джафаров решил рискнуть и погнать фуру в Москву ночью. Но сначала необходимо было привести свой облик в соответствие с водительским удостоверением одного из водителей.

В одной из сумок Джафаров нашел бритвенный прибор и пачку лезвий. Он не стал терять времени для того, чтобы согреть воды, а использовал часть горячего кофе. Намылив лицо и усы, Джафаров быстро побрился.

Протерев лицо остатками водки, Джафаров почувствовал, что помолодел.

Зеркало это подтвердило.

Правда, ни на одного из водителей он так и не стал похож, но рассчитывал, что в темноте сонные гаишники не особенно будут придираться к фотографии на водительском удостоверении.

Шоссе было пустынно, и Джафаров гнал на приличной скорости. Он не боялся столкновению полностью груженная фура могла, подобно танку, снести любое препятствие.

Каждый час Джафаров останавливался, делал несколько гимнастических упражнений, разминал тело и гнал фуру дальше.

У самой Москвы он не заметил поста ГАИ и промчался мимо, не прореагировав на приказ остановиться.

Тотчас же за ним на мотоцикле помчался инспектор.

Джафаров заметил его и решил остановиться.

«До Москвы можно в крайнем случае уже и пешком дойти!» — подумал он устало. Но на всякий случай приготовил пистолет.

Гаишник подлетел к машине и покрыл Джафарова таким матом, что тот испытал невольное уважение к такому мастеру.

Не отвечая на ненормативную лексику, Джафаров молча протянул ему водительские права, не забыв предварительно вложить в них самый крупный кредитный билет Центрального банка России, который с молниеносной быстротой исчез в кармане милиционера.

Права были тут же возвращены Джафарову, а гаишник дружески посоветовал ему не гнать с такой скоростью.

Джафаров не пренебрег советом, и больше проблем с постами у него не было.

Загнав фуру в отстойник возле Кольцевой дороги, Джафаров заперся изнутри, устроился на топчане в глубине кабины и моментально уснул.

6

Олег Залманов познакомился с Джафаровым в Гурзуфе.

Море, солнце, девочки и вино.

Четыре составные части, из которых может выйти крепкая мужская дружба.

Олег седьмой год подряд ездил отдыхать в Гурзуф и считался там Почти старожилом. Знал все и всех, и все знали его.

Одним прекрасным вечером Олег опаздывал на свидание к двум очаровательным москвичкам, студенткам театрального училища, девушкам свободным во всех отношениях.

Единственный путь туда лежал по набережной, где уже чинно прогуливались «новые русские».

Пытаясь проскочить между двумя парами, Олег не вписался в поворот и налетел на жгучего брюнета. Олегу показалось, что он врезался в литую автомобильную шину.

Но больше всего его поразила реакция незнакомца: тот мгновенно скрутил Олега, хотя в нем было девяносто килограммов.

Правда, брюнет тут же отпустил Олега и извинился:

— Прошу прощения! Обознался!

И так дружелюбно улыбнулся, что у Олега сразу прошла вся злость. Пробормотав тоже что-то вроде извинений, Олег побежал дальше.

Девочки уже были на месте и ждали своих кавалеров. Приятеля и сослуживца Олега не было и в помине. Он с первого дня приезда на юг не просыхал, очевидно, компенсируя трезвое поведение на рабочем месте.

— О, времена! О, нравы! — очень естественно продекламировала Наташа. — Элька, как тебе это нравится?

Наташа была блондинка, Эля — брюнетка, и они отлично гармонировали друг с другом.

— Минэ это нравится плохо! — пошутила Эля с кавказским акцентом. — Пора открывать мужской дом терпимости. Может, хоть на работу они не будут опаздывать.

— Толика вы уже туда отправили? — тоже пошутил Олег.

— Толик недавно прошел мимо! — поделилась новостью Наташа. — Но прошел — это не то слово, скорее — прополз, настолько он пьян. Он помнил, что у него свидание, но перепутал нас с винным киоском. Где сейчас и пребывает в счастливом состоянии духа.

— Потому что дух у него тоже винный! — подхватила Эля.

Олег растерялся.

— Что же нам делать? — спросил он, лихорадочно ища выход из создавшегося положения.

— Бедненький Олег! — пожалела его Наташа. — При всем моем уважении к тебе я все же не считаю тебя Геркулесом, способным удовлетворить двух голодных женщин.

Эля оглядела публику на набережной.

— Придется кого-то снять на ночь!

Олег вслед за ней окинул взглядом набережную и заметил подходившего к ним брюнета, нечаянное столкновение с которым принесло Олегу некоторую неприятность.

Он радостно бросился к нему.

— Друг, выручай!

— Сколько? — спросил Джафаров, доставая деньги.

Олег быстро объяснил Джафарову создавшееся положение, и тот сразу же согласился помочь. Одного взгляда на девушек ему было достаточно, чтобы понять, что это не профессионалки, а просто любительницы. И они ему понравились.

Но Олег не предвидел, что Джафаров понравится сразу обеим девушкам.

Сам Олег рассчитывал на Наташу, мечтая даже о чем-то большем, чем одна проведенная вместе ночь. Но Наташе это, кажется, было не нужно. Свобода дороже.

Джафаров повел всех в ресторан, где расплатился за всех, отвергнув робкие намеки Олега на немецкий счет.

После ресторана Олег пригласил всех к себе. Он снимал двухкомнатную квартиру с видом на море.

Эта ночь запомнилась Олегу на всю жизнь.

Девочки меняли своих партнеров несколько раз за ночь.

Олег, всегда считавший себя сильным мужчиной, вынужден был констатировать, что девочкам больше нравится Джафаров.

Но Олег не испытывал ревности. Правда, его немного обидела Наташа, когда вдруг спросила:

— Олег, почему бы нам не пожениться?

Олег немного обалдел от такой дерзости.

— Видишь ли, — начал он дипломатично, — у меня тоже возникала эта мысль, но с ней придется расстаться…

— Почему? — удивилась Наташа.

— Мне трудно будет забыть твой облик в объятиях Джафарова, — искренно ответил Олег.

— Ночь, проведенная вместе в постели, — не повод даже для знакомства! — возразила Наташа. — А для отказа от женитьбы… — протянула она насмешливо.

— Посмотрел — женись! — пошутила Эля и поцеловала Олега в щеку.

— Жена — это визитная карточка мужчины! — продолжила Наташа. — Я помогу тебе сделать карьеру.

— Спасибо! — поблагодарил Олег. — Я чувствую в себе достаточно сил и знаний, чтобы делать карьеру, не подкладывая жену начальству.

— Напрасно! — возразила Наташа. — «Родственникам» доверяют больше…

Джафаров не расставался с ними до конца отпуска. Так они и жили вчетвером: весело и изобретательно.

За день до отъезда они решили поехать в горы на шашлыки.

Джафаров вызвался приготовить мясо, которое всю ночь перед поездкой томилось в вине и специях.

Полупьяный Толик решил отвезти их на своей машине. И они сдуру согласились. Впрочем, Толик так лихо носился по горам в пьяном виде, что риск был минимальным.

На полянке нашли холодный ключ, устроили небольшую запруду и, пока жарятся шашлыки, свалили туда охлаждаться бутылки с вином.

До самого вечера они ели шашлыки, пили вино и занимались любовью.

Они отправились в обратный путь, когда уже смеркалось.

Не успели они проехать и пятидесяти метров, как врезались в дерево.

Спасла их небольшая скорость. Когда они вышли из машины и осветили фонариком место, куда врезались, выяснилось, что дерево росло на краю крутого обрыва.

На мгновение все протрезвели, даже Толик, который отвел машину от дерева и предложил ехать дальше, потому что в горах темнеет быстро.

Поскольку было уже темно, они отказались продолжить путь в машине, и Толик уехал один, оставив им все их вещи: большой таз из-под шашлыка и топор, которым они рубили дрова для костра.

Неунывающие любовники отправились в обратный путь пешком и через час достигли Гурзуфа. Решив погулять по набережной, они спрыгнули с дороги и пошли напрямик.

Не заметив песчаного обрыва, они один за другим скатились по косогору и перепачкались в песке донельзя.

В таком виде они вывалились на набережную, где стали угощать гуляющих виноградом из объемистого таза.

Трудно было отказаться от угощения, видя поигрывающего топором Джафарова…

Все эти обстоятельства знакомства с Джафаровым промелькнули перед Олегом, когда он услышал по телефону его голос.

— Привет, Олег! Узнаешь?

Хотя с того лета они не виделись, Олег сразу узнал голос друга.

— Как не узнать? Сколько лет, сколько зим! Так и не удалось нам увидеться.

— Не по моей вине! — сказал Джафаров. — Сколько раз я присылал тебе почти официальные приглашения посетить с рабочим визитом нашу славную республику, но ты предпочитал загнивающий Запад цветущему Востоку.

— Загнивающее иногда пахнет лучше, чем цветущее! — засмеялся Олег. — Ты надолго?

— Не знаю! — искренне ответил Джафаров.

— Надо увидеться! — решил Олег. — Причем завтра же: у Наташи день рождения.

— Она еще не оставила попыток женить тебя на себе? — спросил Джафаров.

— Она уже давно замужем! — засмеялся Олег. — Делает мужу карьеру. А на свой день рождения она собирает всех своих любовников. Традиция у нее такая!

— Традиции надо уважать! — поддержал его смех Джафаров. — Ты же дипломат!

— И тебе сам Бог велел быть на празднике тела! «Лучший мой подарочек — это ты!» — запел приятным баритоном Олег.

— У вас не только самая поющая Дума, но и МИД не отстает! — шутливо заметил Джафаров.

— Все поют! — одобрил шутку Олег. — И своим голосом, заметь!

— Иногда и с чужого! — возразил Джафаров. — По привычке.

— Что делать, привычка — вторая натура! Где ты остановился, в гостинице?..

— Остановился! — ответил Джафаров. — Есть место!

— Может, ко мне переберешься? — предложил Олег. — У меня просторно!

— Все может быть, — уклонился от ответа Джафаров.

— Все быть может, все быть может, — опять запел Олег.

— Хорошее настроение? — понял Джафаров.

— Чудесное! — заметил Олег. — Угадай, чем я сейчас занимаюсь?

— В данную минуту? — не понял Джафаров.

— Нет! На работе! — интриговал Олег.

— Назначили послом к мумба-юмба! — пошутил Джафаров.

— Что ты, что ты! — шутливо заохал Олег. — Сожрут! Хотя меня, может быть, и нет!

— Гадалка из меня плохая! — грустно заметил Джафаров.

— Завтра увидимся, расскажу! — продолжал интриговать Олег. — Не забыл, где живет Наташа? Сбор трупов в семь часов вечера после войны!

Джафаров хорошо помнил, где она живет, но он также помнил, что, когда они виделись прошлым летом, она ему не сказала, что вышла замуж. Впрочем, Наташа всегда считала это не общественным, а сугубо личным делом.

— Хорошо, приду! — пообещал Джафаров. — И подарок купить успею!

— Здесь я не волнуюсь, Джафарчик! — ласково проговорил Олег. — Ты у нас парень воспитанный! Жаль, что не смогу с тобой увидеться сегодня, вечером коллегия. А после коллегии — рандеву! Извини!

— Ничего! Договорились же: завтра обо всем поговорим. Пока!

И Джафаров повесил трубку телефона.

До звонка у него уже были в Москве некоторые приключения.

Утром Джафарова разбудил громкий стук в дверцу кабины.

Невыспавшийся Джафаров, на всякий случай приготовив пистолет, осторожно выглянул из кабины машины.

Перед дверцей стояли двое крепких парней в черных кожаных куртках. Один из них заметил сонное лицо Джафарова и пригласил жестом руки выйти.

Джафаров, захватив с собой пистолет, выскочил из машины.

— Ты, козел, второй раз хочешь от платы увильнуть? — с угрозой заорал на Джафарова второй парень.

— Ответишь? — спокойно спросил Джафаров.

— Чего? — опешил тот. — Да я тебя…

И он попытался нанести Джафарову удар в челюсть, но уже через две секунды корчился в грязной луже от боли.

Его напарник застыл на месте, не зная, как реагировать.

— Зачем пришли? — спокойно спросил его Джафаров.

— Платить надо! — с опаской ответил второй, поглядывая на Дергающегося напарника. — За стоянку.

— Сколько? — поинтересовался Джафаров.

— Пятерку! — осторожно ответил вымогатель.

— Всего-то? — удивился Джафаров.

Он достал полтинник и протянул «шестерке».

— У меня нет сдачи! — растерялся тот.

Джафаров протянул ему грязный листок бумаги и огрызок карандаша, которые нашел в кармане кожаной куртки.

— Пиши расписку, что получил деньги за десять дней! — предложил он.

Растерявшийся «шестерка», посланный собирать дань с водителей, написал требуемый текст, не подозревая, что подписывает признание в вымогательстве.

Его напарник сделают попытку подняться и сел в луже.

— Ты — труп! — крикнул он, сплюнув. — Живым ты отсюда не уедешь!

Джафаров ударил его два раза ногами по голове, а когда вымогатель рухнул без сознания, сказал его напарнику:

— Оттащи этого дурака, а когда он придет в себя, напомни: если я увижу кого возле моей машины раньше чем через десять дней, то остальные увидят вас в гробу.

— Понял! — испуганно пробормотал напарник, поняв, что тот действительно приведет угрозу в исполнение.

Поэтому он без напоминаний схватил под мышки своего дружка и поволок его подальше от «отстойника». К нему тотчас подскочили другие бойцы из бригады рэкетиров. Опасливо пошептавшись, они не стали ввязываться в драку и потащили коллегу к своей машине.

Сидевший за рулем бригадир сразу же спросил:

— За что?

— Козлом водителя обозвал! — честно сознался напарник, недолюбливавший своего заносчивого коллегу.

«Коллега» тем временем пришел в себя. Увидев, что он находится среди своих, завопил:

— Мочи козла!

За что тут же схлопотал от бригадира затрещину.

— Тебе, пацан, сколько можно говорить о культуре обслуживания? Никак не можешь забыть, как тебя на малолетке раком поставили?

— Я смыл обиду! — заплакал рэкетир.

— Смыл, да не совсем! — заметил бригадир. — Еще раз повторится, выгоню из дела. Я за вас отвечаю. У нас большое дело, прошу запомнить! — добавил он солидно.

А Джафаров тем временем закрыл машину и отправился, прихватив чемодан со своим добром, звонить Олегу…

Положив трубку, он стал размышлять, куда бы ему пристроить чемодан. Не таскаться же с ним по Москве, вызывая нездоровый интерес грабителей и милиции.

Несколько лет назад ему пришлось бы воспользоваться автоматической камерой хранения.

Теперь в Москве было столько банков, что арендовать сейф не составляло никаких проблем.

Но для аренды сейфа был необходим паспорт.

У Джафарова были бланки российских паспортов.

На них не было только фотографии Джафарова.

Нужной фотографии, без усов.

Стало быть, надо было сфотографироваться. И Джафаров поехал в центр. На Тверской он нашел ателье, где делали срочное фото.

Получив фотографии, Джафаров позвонил своему агенту, работающему в одном из отделений милиции, который мог поставить на паспорт печать.

— Мне майора Хотелова! — попросил он секретаря, взявшую трубку.

И Джафаров услышал, как девушка завопила:

— Эй, Хотелов! Тебя кто-то хочет!

«Отношения девушки и майора явно не ограничиваются чисто служебными функциями!» — подумал Джафаров.

Через секунду он услышал голос майора.

— Майор Хотелов слушает!

— Привет, Черный! — назвал майора агентурной кличкой Джафаров. — Как поживаешь?

— Привет! — испугался Хотелов, но затем овладел собой. — Срочно приезжайте, есть любопытные новости.

— Жди через полчаса! — обещал Джафаров.

«Агентурная сеть под контролем! - подумал он, положив трубку. — Быстро они на майора вышли. Значит, подключили Халилова и, может быть… Арнани».

Эта мысль была почему-то особенно неприятна Джафарову.

Но на фотографию в паспорт все равно необходимо было поставить печать.

Конечно, можно было обратиться к криминальным структурам, но тогда нельзя быть уверенным, что сведения о паспорте не станут известными гейдаровской контрразведке.

Джафаров срочно придумал план.

Первым делом он отправился в валютный магазин, торгующий импортной техникой, и купил там телефон сотовой связи и бинокль.

Затем он поехал в расположенный неподалеку от центра пункт охраны общественного порядка, где работал его агент Хотелов.

Джафаров прекрасно знал места, где работали его агенты.

Пройдя проходными дворами в дом, расположенный напротив отделения милиции, Джафаров поднялся на третий этаж, откуда было хорошо видно все, что происходит в кабинете Хотелова. Он уже не раз проделывал это, и Хотелов, естественно, ничего не подозревал.

В мощный цейсовский бинокль было прекрасно видно, как встревоженный майор нервно ходил по кабинету, что-то настойчиво докладывая невидимому в окно собеседнику. Но Джафаров не сомневался, что там был Халилов с парой ликвидаторов.

Только Халилов мог вывести контрразведку Гейдарова на агента Хотелова.

Вместе с ним Джафаров несколько лет назад провел одну операцию. Им тогда помог именно майор Хотелов.

Пора было звонить.

— Хотелов! — сказал Джафаров, еще не зная, как мотивировать причину своего непоявления. — Слушай!.. Я уезжаю, Хотелов! Через три дня приеду, позвоню!

И Джафаров дал отбой, с удовольствием наблюдая в бинокль оправдывающегося перед кем-то майора.

Подождав немного, Джафаров увидел Халилова. Тот вальяжно, подражая Гейдарову, подошел к телефону и куда-то позвонил, очевидно, сообщая о срыве ловушки.

Минут через пятнадцать Джафаров увидел, как Халилов с двумя подручными покинул отделение милиции и укатил на мощном «БМВ» черного цвета. Джафаров на всякий случай запомнил номер машины.

Джафаров хорошо знал, что улица перед отделением милиции имеет одностороннее движение и подъехать к нему внезапно невозможно.

Выждав, когда «БМВ» скроется из виду, Джафаров незаметно пересек улицу и зашел в отделение милиции.

На пути до кабинета Хотелова он не встретил ни одного человека.

Когда Джафаров открыл дверь кабинета, Хотелов все еще взволнованно по нему вышагивал. Увидев Джафарова, майор замер на месте.

— Здравствуй, Черный! — поздоровался с майором Джафаров и показал пистолет. — Пошли вниз!

— Зачем? — испуганно прошептал майор, да так тихо, что Джафаров скорее догадался, чем услышал его.

— В паспорте печать поставить надо! — пояснил Джафаров.

— Давайте! — обрадовался майор. — Я быстро поставлю и вернусь.

— Вместе пойдем! — жестко сказал Джафаров. — И не шути. Ты первый отправишься к праотцам.

Майор побледнел.

— Шеф! Я не понимаю…

— Не надо, Черный! — оборвал его Джафаров. — Халилов идет по моим пятам. В твоих же интересах скрыть мой визит. Тебе могут не поверить, замучают. Видел одного? С перебитым носом? У тебя глаза полезут на лоб от боли, которую он тебе причинит. Молчи лучше!

— Да-да, конечно! — забормотал насмерть перепуганный Хотелов. — Я в ваши дела не вмешиваюсь.

Он провел Джафарова на первый этаж, где Джафаров сам, не подпуская к паспорту майора, наклеил фотографию и поставил на нее печать.

— Если меня поймают, я скажу, что ты сделал мне паспорт за деньги! — предупредил майора Джафаров. — Тогда тебя точно убьют!

— Я же дал слово! — заверил его Хотелов. — Клянусь…

— Мне твои клятвы ни к чему! — прервал его Джафаров, перед тем как расстаться. — Сам взрослый! Семья есть, дети! Понял?

Оставив насмерть перепуганного майора, Джафаров покинул отделение милиции так же, как и пришел — проходными дворами.

Он решил обезопасить себя полностью. Во-первых, незаметно от майора он поставил печать не на один, а на три паспорта.

Во-вторых, Джафаров не стал «класть яйца в одну корзину», а прикинул, что валюту можно раскидать по солидным коммерческим банкам, а драгоценности положить в сейф.

Решив оставить у себя немного валюты и драгоценностей, Джафаров попал в трагикомическую ситуацию, которая резко изменила ход дальнейших событий.

Выбрав самый тихий и уютный дворик, густо заросший зеленью, Джафаров открыл чемодан и быстро отобрал мелкие кредитки.

С драгоценностями он, к сожалению, немного замешкался.

Дело в том, что Джафаров вспомнил о предстоящем дне рождения Наташи и стал подбирать ей подарок.

А это быстро не делается. К тому же Джафаров забыл размер ее пальцев. Ему очень понравился крест из белого золота на платиновой цепочке. Крест нес в себе один крупный бриллиант и восемь кроваво-красных рубинов.

Джафаров невольно залюбовался им.

Но к кресту не было футляра.

Конечно, можно было освободить одну из коробочек из-под кольца, но ни одна из них не удовлетворяла эстетическим вкус Джафарова. Они были чужеродными, не совпадали друг с другом: крест с цепочкой и коробочка.

Вот тогда-то Джафаров и услышал за спиной вопль:

— Не искушай! Закрой немедленно!

Джафаров обернулся и увидел сидящего в окне первого этажа многоэтажного дома старика. Тот держал перед собой охотничий карабин и смотрел на Джафарова.

Джафаров быстро сунул крест в карман и закрыл чемодан.

Краем глаза Джафаров заметил, что стрелять старик не собирается.

Не спуская с него цепкого взгляда, Джафаров стал подниматься с камня, на котором сидел в своем убежище.

Но, чуть ослабив внимание на карабине, Джафаров заметил, что старик сидит и беззвучно плачет.

Все еще настороже, Джафаров подошел к нему. Теперь он в любой момент смог бы опередить старика и достать пистолет раньше, чем тот бы вскинул карабин.

— Чего не стрелял? — поинтересовался Джафаров. — Такое богатство бы досталось!

— Досталось? — горько переспросил старик, мгновенно переставший плакать. — А чем бы я, по-твоему, его достал? У нас для инвалидов дома не приспособлены: не въехать, не выехать. Парализованный я, понятно? Одна рука только и действует.

— А кто ухаживает? — спросил Джафаров.

— Дочь! — расцвел старик. — Только я ей, похоже, жизнь порчу. Пенсия у меня большая, а жизни ей нет, я — хуже малого дитя. Пять лет со мной мается. Никакой ей личной жизни. — И спросил безо всякого перехода: — Ювелирный грабанул или хату чью-нибудь взял?

— Ни то, ни другое, ни третье! — ответил Джафаров. — Никогда, старик, ты не догадаешься. Эти драгоценности — малая часть богатства одного очень крупного руководителя..

— Ясно! — сразу понял старик. — Руководитель из тех, кто ругал прежнюю власть за привилегии, а как только дорвался до власти, стал вором хуже прежних в сто раз. А ты, значит, «вор у вора дубинку украл».

И он засмеялся левой половиной лица, что выглядело довольно пугающе.

— Нет, не значит, старик! — ответил Джафаров.

— Собеседника нашел? — послышался женский голос в глубине комнаты, и к окну подошла миловидная женщина лет тридцати пяти — сорока.

— Еще какого, Валюша! — похвастался старик. — Такого интересного я давно не встречал.

— Рано хоронишь себя, отец! — рассердилась Валентина. — Грех это: говорить о себе как о мертвом. Пока Бог не решил взять твою душу на небо, надо жить!

— Слышишь? — гордо спросил старик.

— Правильно говорит! — поддержал дочь старика Джафаров. — Успеешь еще умереть!

— Она у меня в Бога верит! — с удивлением рассказывал старик. — А я в прошлом — политработник, за крестик солдата мог под суд отдать. А она крещеная, не то что я — нехристь!

— Никого ты под суд не отдавал! — устало возразила дочь. — Не наговаривай на себя, пожалуйста. Что о тебе человек подумает?

— А я и не говорю, что отдавал! — возразил старик, и глаза его хитро заблестели. — Я говорю: мог отдать, власть была и законы соответствующие.

— Может, вы в дом зайдете? — предложила Джафарову Валентина. — Что через окно беседовать?

— Не боитесь, что ограблю? — удивился Джафаров. — Среди моих соотечественников есть немало лихих людей, для них зарезать человека не составит никакого труда! — И он горько усмехнулся.

— Все мы под Богом ходим! — возразила Валентина. — Без его ведома ни один волос с головы не упадет. Да у нас и брать-то нечего!

— Хорошо! — согласился Джафаров. — Сознаюсь, что с утра чаю не пил.

— Думаю, что и вечером не успели! — улыбнулась хозяйка. — Обогните дом, вход с другой стороны. Четвертая квартира.

По пути Джафаров успел обдумать замечательный план, который он мог бы выполнить только с такими бескорыстными людьми.

Дверь ему открыли по первому звонку.

Вблизи Валентина оказалась еще миловиднее, а ее молодые глаза просто лучились. От взгляда Джафарова она смутилась и покраснела.

Стол уже был накрыт. Электрический самовар кипел, а обилие еды говорило о том, что для этих людей каждый гость — праздник.

Джафаров вымыл руки и сел за стол. Он действительно хотел есть и не стал прикидываться сытым. Да и претворение его плана в жизнь предусматривало некоторое взаимодоверие. А по обычаю его страны гость, разделивший трапезу с хозяином, не мог замышлять против него дурное.

Правда, это было в далеком прошлом.

Джафаров отдал должное угощению и наелся досыта. Он не знал, что его ждет через час, а для поддержания сил нужно было есть.

— Спасибо! — поблагодарил он хозяйку. — А старик все еще у окна?

— Да! — улыбнулась Валентина. — Я его не привезла, потому что он бы вас заговорил и не дал спокойно покушать.

— А сам он не может приехать? — спросил Джафаров.

— Пока не может, но пытается! — ответила Валентина. — Одной рукой трудно управлять коляской, это — не войска!

И рассмеялась так искренне и чисто, что Джафаров почувствовал к ней полное доверие.

— Валентина! — сказал Джафаров. — Я вам еще не представился.

— Это ваше право! — заметила Валентина. — Я кормлю просто голодного человека и не претендую на знакомство. Тем более, — добавила она со вздохом, — что я вам гожусь почти в матери.

— В матери нет, — возразил Джафаров, — а в старшие сестры в самый раз. А зовут меня Арслан Бегоев.

Так было написано в одном из паспортов, изготовленных Джафаровым.

— Звучит! — улыбнулась Валентина. — А как это будет по-русски?

— По-русски — это Лев! Как Лев Толстой!

— Сразу — Толстой! Нет чтобы сначала хотя бы — Пушкин!

— Пушкин? — удивился Джафаров. — Пушкина зовут Александр!

— А его младшего брата зовут, вернее, звали Лев! Левушка! Можно, я вас тоже буду так звать?

— Можно! — разрешил Джафаров. — Моя соседка звала своего мужа «Лёка». Когда она звала его со двора, я ясно слышал клекот коршуна.

— Намек поняла! — засмеялась Валентина. — Лёки не будет!

— Валя! — обратился Джафаров к ней почти по-родственному. — У меня к вам деловое предложение. Даже два!

— Нашли делового человека! — удивилась Валентина. — Я вся в отца. Его всю жизнь призывали к тому, чтобы не иметь ни собственной дачи, ни машины.

— Мои предложения не предполагают огромных деловых качеств с вашей стороны. Я прошу вас сдать мне на год одну из ваших комнат и купить для меня на ваше имя загородный дом.

Валентина рассмеялась до слез.

— Боже мой! — она вытерла слезы. — На какие шиши? Отец считает, что у него большая пенсия, генеральская! Я тоже получаю хорошую зарплату, работая бухгалтером. Но вы, наверное, не знаете, сколько сейчас в Подмосковье стоит дом?

— Я знаю, сколько стоит дом и сколько стоит снять комнату в трехкомнатной квартире.

Джафаров достал приготовленные по дороге в квартиру деньги.

— Вот это да! — воскликнула Валентина. — Как джинн из «Волшебной лампы Алладина».

Джафаров расхохотался.

— Джинн обязан заботиться только о вас, — пояснил он. — А я забочусь о себе. Так вы согласны? — спросил Джафаров, впрочем, зная заранее ее ответ.

— Согласна! — ответила Валентина. — Токмо не корысти ради, а просто помолодела я с вами!

Она действительно прямо на глазах «скинула» лет десять.

Джафаров достал приготовленный заранее паспорт.

— Вот мои документы!

— И вас можно временно прописать? — спросила, не веря, Валентина.

— Прописывать не надо! — послышался строгий голос старого генерала.

Он въехал в кухню, довольный и счастливый.

— Видишь, дочка, — почти торжественно сказал он Валентине, — справился! Сам!

— Любопытство помогло! — дразнила его дочь.

— Не любопытство, а любознательность! — поправил старый генерал. — Я, кажется, понял, откуда вы! — обратился он опять к Джафарову. — Таджикистан? Карабах? Абхазия? Ингушетия? Ичкерия? — перечислял он места, где часто стреляют. — Какая из горячих точек твоя?

— Та, где меня приговорили к смерти! — сознался Джафаров. — Горячее не бывает!

Валентина вздохнула.

— Надеюсь, не за предательство? — остался верен себе генерал.

— Владелец этого чемодана умер своей смертью! — смягчил ситуацию Джафаров. — Но есть очень влиятельные люди, которые сочли, что я виновен, и объявили мне кровную месть! И, можете мне поверить, вчера они почти добились своего. А сколько ловушек они сейчас строят на моем пути, не знает и аллах.

— Эти люди напрасно считают себя вправе заменять Бога на земле! — тихо сказала Валентина. — Зло, которое они творят, вернется к ним бумерангом.

— Бумерангом? — поразился Джафаров. — Бумерангом! — сказал он тихо.

И подумал: «Очень интересная идея! Но ее надо обдумать очень тщательно!»

— Они хотят вас арестовать или убить? — переспросила Валентина.

— У них приказ сразу стрелять на поражение! — ответил за Джафарова старый генерал. — Слышал я о таких делах! Могу предложить тебе убежище! Только заранее предупреждаю, я тоже могу до смерти тебя… заговорить.

И он опять засмеялся.

— Я уже сдала Левушке комнату! — предупредила отца Валентина. — На год! И получила вперед плату! Видишь, какая я стала деловая!

— Знаю я тебя! Ты возьмешь, как же! Ты можешь только отдавать! Вот только себя отдать никому не можешь! Видно, так и помру, не увидев внука.

Валентину слова отца привели в такое изумление, что она на целую минуту застыла. Но замешательства в ее глазах не было.

Джафарову стало неловко присутствовать при разговоре отца с дочерью, и он откланялся, вспомнив, что его ждут банковские операции. Только теперь в число одного из самых устойчивых банков он включил квартиру старого генерала…

7

Халилов всегда тайно завидовал Джафарову. Он хорошо к нему относился, уважал, преклонялся перед ним как перед специалистом своего дела, высочайшим профессионалом, считал себя его учеником, но… все же завидовал.

И это не была белая зависть, которая, как утверждают, возвышает. Нет! Чернее ночи, чернее ада — вот какой завистью страдал Халилов. Именно страдал, был болен до безумия.

Джафаров был для Халилова божеством.

И это божество низвергли! Сбросили с пьедестала!

Нельзя объявлять божество зайцем и открывать на него сезон охоты.

И зависть Халилова мгновенно превратилась в ненависть, жгучую и доводящую до безумия.

Знал Шукюров, кого поставить во главе первой самой мощной группы уничтожения государственного преступника. Для Халилова уничтожение Джафарова стало делом чести.

В Москве Халилов первым делом направил своих людей с фотографиями Джафарова во все окружные отделения милиции.

Во всех отделениях они находили предателя, готового помочь им за деньги.

Каждый постовой и участковый получил карточку преступника и обещание крупного вознаграждения в случае его нахождения.

Небольшую ошибку Халилов все же совершил, на фотографии Джафаров был с усами…

Халилов был на седьмом небе от счастья, когда при посещении Хотелова Джафаров обещал пожаловать к своему агенту «по делу».

Растерявшийся агент, очевидно, навел Джафарова на мысль, что здесь что-то не так, и тот обвел Халилова вокруг пальца.

На всех вокзалах были расставлены люди Халилова, первоклассные агенты, но ни один из них Джафарова не обнаружил.

Часа два кружил Халилов по засадам, надеясь, что Джафаров попадет хоть в одну из них, но тщетно.

Только вернувшись в штаб-квартиру, снятую им для операции, Халилов понял, что Джафаров и не собирался покидать Москву. Он, как профессионал, знал, что все пути отхода перекрыты первоклассными агентами, которые знают его в лицо.

Когда Халилов был уже готов посыпать пеплом голову и рвать свои густые волосы, из столицы республики пришла депеша с ориентировкой на друга Джафарова, Олега.

Обозленный Халилов хотел было сначала похитить его и пытками заставить говорить.

Однако высокий пост, занимаемый Олегом в МИДе России, заставил Халилова отказаться от этой мысли.

Слежка за Олегом, правда, дала результаты: один из агентов Халилова услышал, как тот обсуждал с приятелем, что купить девушке на день рождения. Он дал другу телефон, чтобы тот ее поздравил.

Узнать адрес для Халилова было минутным делом, и он разыграл обычный вариант…

Наташа готовилась отметить день своего рождения основательно.

Двадцатипятилетний юбилей обязывал обставить все торжественно и запоминающе. И не ударить в грязь лицом.

Готовиться в последний день было просто неприлично. Хотя обычно все так и делают. Что-то приготовят, что-то купят, и все дела.

Раньше и Наташа так относилась к своему празднику.

Но юбилей она решила отметить по-иному. Наташа договорилась с директором театра, который был одним из ее любовников, и тот освободил именинницу от репетиций и спектаклей. И последний день перед своим юбилеем Наташа хлопотала с раннего утра.

Первым делом она купила мороженой осетрины, чтобы приготовить ее на вертеле. Мангал у нее был, а к нему в дополнение покорный муж.

Затем зашла в магазин «СМАК» и купила пакет свиной вырезки, копченостей и настоящего голландского сыра.

Кое-какие консервы были у нее дома, их Наташа решила использовать для японского салата: крабы, шпроты, гусиный паштет, горбуша в собственном соку.

Но и без консервов Наташа нагрузилась так, что сумка оттягивала руки.

Поэтому она решила сократить дорогу до дома и пошла проходным двором.

Она потом всю жизнь вспоминала то ощущение ужаса, когда перед ней внезапно вырос парень с ярко выраженной кавказской внешностью.

Наташа любила кавказцев, и Джафаров был в ее коллекции далеко не в единственном числе, но этого парня она просто испугалась.

Гасан был умен и сообразителен, но, когда он разыгрывал дебила, народ от него шарахался.

Он мог так выпятить челюсть и сплести губы, что изо рта начинала сочиться слюна. Вытаращенные глаза и пошмыгивающий нос завершали отталкивающую картину.

А если сюда добавить еще густую жесткую шерсть на руках, груди и шее?

У Наташи все опустилось, когда это чудище взяло ее за руку и нежно, едва, внятно пробормотало:

— Какой чудесный женщин! Мой женщин! Я тебе любить теперь!

Наташа попыталась вырвать руку и, бросив закупленные продукты, убежать.

Но с таким же успехом она могла остановить время или, на худой конец, вращение земного шара.

А Гасан уже тащил ее, застывшую от ужаса и парализованную страхом, в кусты, чтобы, не откладывая дела, «любить теперь».

Краем глаза Наташа заметила, что во двор вошел какой-то мужчина.

Она обрела силы и закричала:

— На помощь!

Мужчина, а это был Халилов, бросился к ней, как на показательных выступлениях по карате, провел прием и вышиб финку из руки Гасана. Другим приемом он уложил его на землю.

Гасан лежал на земле и притворялся, что потерял сознание.

«Тупой доцент! — смеялся он в глубине души. — Кто же так дерется? Хорошо, что баба ни фига не смыслит в карате. Но я не желал бы тебе встретиться с Джафаровым один на один. Заделает он тебя как фраера!»

А Халилов, продолжал разыгрывать перед Наташей роль Робин Гуда.

— С вами все в порядке? Он не успел вас обидеть? — спросил деликатно Халилов.

Наташа истерично захохотала.

— Ему зачлось! — с трудом, сквозь смех, произнесла она.

Халилов решил познакомиться.

— Разрешите представиться! — расшаркался он перед Наташей. — Рамазан Халилов!

И он протянул даме руку. Дама протянула ему свою.

Наташа от истерического смеха перешла к плачу и разразилась потоком слез.

— Успокойтесь! — обнял ее за плечи Халилов. — Все хорошо, что хорошо кончается!..

Наташа немного пришла в себя.

— Как, вы сказали, вас зовут?

— Рамазан Халилов! — ответил обрадованный джигит.

— Всю жизнь Рамазан? — засмеялась девушка. — А меня зовут Наташа!

— Как приятно встретить понимающего человека, интересующегося праздниками других народов, — льстил Халилов. — Образованная и красивая женщина встречается сейчас так редко. Разрешите, я вас провожу? Не дай аллах, опять этот дебил вас подкараулит.

— Обязательно проводите! — заявила она Халилову.

Халилов расценил это как поощрение.

— Со мной ничего не бойтесь! Я — ваш защитник! Наташа, можете мною располагать как вам вздумается!

Наташа обрадовалась.

— Прекрасно! Только завтра вы обязательно придете на мой день рождения.

— Хорошо! — обрадовался Халилов. — Уверен, что вы свое совершеннолетие празднуете. Клянусь!

Наташа рассмеялась. Страшное происшествие теперь выглядело забавным приключением.

У подъезда своего дома Наташа распрощалась с Халиловым.

— А ваш муж ничего не будет иметь против, если я приду? — спросил тот, представляя себе, что бы он сделал с женой, если бы та привела в дом постороннего мужчину.

— Что вы! — насмешливо протянула Наташа. — Мой муж дружит со всеми моими друзьями. У них же есть одно общее: все они любят меня.

Наташа сказала Рамазану свой адрес, который тот знал не хуже ее, и радостный Халилов отправился в штаб-квартиру.

Там его ждал очередной сюрприз…

Гасан, столь резво взявший старт, бежал так лишь до угла дома, за которым его уже поджидала машина.

И он вместе с тремя коллегами поехал на поиски…

Когда разрабатывался план нападения на Наташу, Гасан предложил, поскольку Джафаров уехал в Москву на машине, поискать эту машину в «отстойниках».

Халилов его высмеял.

— Зачем Джафарову трястись на попутке, когда намного легче доехать до ближайшего аэропорта и улететь в Москву?

— Он только что обжегся в одном аэропорту! — заметил Гасан. — Что мы теряем от этой проверки? Может, по пути Джафаров что-нибудь сказал водителям?

— Мы теряем время! — сказал Халилов. — Мне надо выйти на друга Джафарова. А это можно сделать только через Наташу.

— Шеф, никто не заставляет вас кататься вместе с нами! — не отставал Гасан. — Мы сами справимся!

Он все же уговорил Халилова разрешить ему поискать машину, на которой Джафаров, по его разумению, уехал в Москву.

Отыграв свою роль в плане знакомства с Наташей, он с облегчением поехал на поиски машины.

— Нам что, все «отстойники» объезжать? — с тоской спросил водитель.

— Их не так много, как ты думаешь! — ответил Гасан. — Объедем все!

— И в каждом будем выспрашивать шоферов? — выразил сомнение один из помощников Гасана. — На это уйдет несколько дней. И он мог уехать на московской машине.

— Конечно! — усмехнулся Гасан. — Он стоял и высматривал: где это едет машина с московскими номерами? А вы, остальные машины, проезжайте, за мной всего лишь военный вертолет гонится, ну, высадит группу захвата, подумаешь, все равно я без московской машины не поеду…

— Ладно тебе, Гасан! — примирительно сказал другой его помощник. — Мы же едем смотреть, зачем мучить парня, он уже все осознал.

В первом же «отстойнике» Гасану повезло.

Его внимание привлекла небольшая группка хулиганистых парней, которые о чем-то разговаривали с парнем в кожаной куртке, с разбитой физиономией.

— Местные рэкетиры! — определил он с первого взгляда.

Парни были явно недовольны его появлением.

— Здесь наша территория! — заявил один из них.

А парень с разбитой физиономией достал нож.

— Мы по другой части! — успокоил ребят Гасан. — Наша территория в другом месте. Посмотрите внимательно на эту фотографию и скажите, не было ли среди приехавших за последние сутки вот этого человека?

Парни, внимательно вглядываясь в фотографию, передавали ее из рук в руки.

Один из парней узнал Джафарова и показал избитому, что-то шепнув ему на ухо.

— Узнал? — обрадовался Гасан успеху.

— Нет! — ухмыльнулся парень. — В первый раз видим этого усатого. Только похож он очень!

— На кого? — не терял надежды Гасан.

— На нашего участкового! — захихикал парень. — Вылитый мент!

И он вернул фотографию.

Побитый парень куда-то исчез. Остальные, посмеиваясь, также побрели прочь.

Гасан, чувствуя, что Джафаров здесь был, оглядел ряд машин, словно надеясь в одной из них увидеть своего земляка.

Но многие машины были пусты, а среди тех шоферов, что возились возле своих автомобилей или курили, сбившись в группки, Джафарова не было.

Гасан на всякий случай обошел всех, находившихся на площадке, но никто не узнавал Джафарова, и Гасан по их глазам видел, что это — правда.

Выражение лица одного из рэкетиров ясно говорило Гасану, что тот узнал Джафарова, но по каким-то соображениям решил не говорить об этом. И Гасан знал почему: рэкетир принял его за мента, а потому говорить правду ему было западло.

Ничего не добившись, Гасан вернулся к своей машине.

— Эй! — неожиданно услышал он, проходя мимо одной из большегрузных машин.

Гасан оглянулся и увидел между двумя машинами прячущегося парня. Не спеша подошел к нему.

— Сколько дашь, если я сдам тебе усатого? — спросил тот.

— Сто баксов! — предложил Гасан, всегда начинавший торговлю с минимальной цены.

— Двести, и он твой! — определил цену парень.

Гасан сразу все понял.

— Это он тебя так приложил?

— Ладно! — мстительно сказал побитый. — Давай сто баксов!

Гасан достал сто долларов и отдал побитому.

— Держи! Где он?

— Доверчивый! — удивился побитый. — Я парень быстрый, не боишься, что удрать могу?

Гасан показал ему рукоять пистолета.

— От пули еще никто не убегал.

— Вы убьете его? — загорелся побитый. — Третья машина от края — его! Здоровая фура! Ночью приехал, один! Только он уже бритый, усов при нем нет! Учтите!

— Один приехал? — растерялся Гасан, что теперь не у кого узнать о планах Джафарова. — Плохо!

— Он заплатил за десять дней! — сообщил новость побитый. — Значит, будет ночевать в машине! Все они так делают!

— А гостиница? — не понял его Гасан.

— Какая гостиница? — с досадой протянул побитый. — Говорю, в машине будет ночевать. Зачем за гостиницу платить? Мы берем в десять раз меньше.

— По-божески! — усмехнулся Гасан, обдумывая услышанную новость.

— Хотел бы я посмотреть, как вы его мочить будете, — вздохнул побитый, — но мне светиться нельзя: узнают парни, на перо посадят.

— Полетишь? — спросил Гасан, обдумывая, куда спрятать засаду.

— С пером в боку лишь во сне летают! — с горечью ответил побитый и исчез за машинами.

Это была удача, о которой нельзя было и мечтать…

Халилов, узнав об этом, тут же отбил победную реляцию Шукюрову, чтобы забить для себя одного все награды.

— Гасан! Это дело на тебе! — заявил Халилов Гасану. — Мне надо готовиться к дню рождения! На всякий случай познакомлюсь с Олегом. Его Джафаров не минует.

— Почему? — не поверил Гасан. — Джафаров понимает, что все его связи и дружков мы возьмем в оборот. Сегодня он уже убедился в этом на идиоте майоре. Джафаров не станет высовываться!

— Станет! — отрезал Халилов. — Олег единственный, кто может сделать ему выездную визу. Без него он тут же попадет к нам.

— Надо сделать другие фотографии! — заметил Гасан. — Джафаров уже без усов.

— Что? — поразился Халилов. — И ты только сейчас мне говоришь об этом?

— Я узнал это от того же человека! — заметил Гасан. — Сначала надо было обсудить, как устроить засаду… Да! — вспомнил он. — Я заплатил за сведения двести баксов.

— Включи в отчет, я подпишу! — успокоился Халилов.

Он знал, что Гасан поделится с ним лишними долларами.

8

Джафаров выбрал несколько филиалов крупных коммерческих банков, которые располагались на пустынных улицах.

Класть на счета крупные суммы было опасно: либо государственные чиновники вычислят его, либо мафиозные структуры.

А лишние неприятности были Джафарову ни к чему.

Поэтому он, использовав все три российских паспорта, положил на каждый счет по семь-восемь тысяч долларов.

Это было не бог весть что, но давало какую-то гарантию материальной независимости.

Закончив дела со счетами, Джафаров решил вернуться на стоянку машин, чтобы отогнать фуру по адресу, указанному в накладной.

Работодатель не должен страдать из-за своих работников.

Джафаров даже поехал на метро в сторону «отстойника», но дурное предчувствие его остановило.

«Предчувствие меня никогда не обманывает! — размышлял Джафаров, сидя на лавочке вестибюля станции метрополитена. — С одной стороны, я не боюсь мести побитого мальчишки, хотя он озлоблен донельзя. Но, с другой стороны, что ему мешает позвонить в милицию и сдать меня с потрохами. В милиции обо мне наверняка знают!»

Была еще одна причина, по которой Джафаров хотел вернуться за машиной: отогнав ее владельцу по указанному адресу, Джафаров собирался провести ночь в кабине. Ему очень не хотелось подвергать опасности доверчивых людей, поверивших ему и давших приют.

Делать было нечего.

Джафаров решил вернуться к генералу и там переночевать, а на следующий день перебраться к Олегу.

«Зачем самому отгонять машину, — подумал он. — Позвоню им, в документах телефон есть. Пусть приезжают и забирают свою машину сами».

Успокоив свою совесть, Джафаров отправился в гастроном, чтобы купить продуктов.

Чемодан с драгоценностями и валютой немного мешал, но Джафаров раздумал сдавать его в сейф.

«Лучше хранить его под кроватью генерала, — усмехнулся он. — Самый надежный сейф в мире. И сторож всегда при нем».

Валентина, увидев Джафарова, обрадовалась.

— Как хорошо, что ты пришел! — просто и естественно перешла она на «ты».

— Привет! — улыбнулся ей в ответ Джафаров. — Как поживает генерал?

— Спит без задних ног! — не сводила глаз с Джафарова Валентина. — У него свое расписание, торопиться некуда. Обедать будешь?

У Джафарова появилось ощущение, что он вернулся домой, в свою семью, хотя семьи у него никогда не было.

— Буду! — согласился Джафаров, передавая Валентине сумку с продуктами.

— Ого, сколько! — взвесила Валентина тяжелую сумку. — На неделю продуктов хватит. Запасливый!

Она быстро и ловко рассортировала продукты и положила их в холодильник, а Джафаров тем временем отправился мыть руки.

— Прими с дороги душ! — предложила Валентина. — А я пока подогрею обед.

«Это самое прекрасное предложение, — улыбнулся про себя Джафаров, — которое я получал со вчерашнего дня. Пока что все хотели меня умыть кровью».

Он по привычке закрылся на щеколду, разделся и встал под душ.

Только сейчас он почувствовал резкий запах немытого мужского тела.

Страха он не испытывал, но волнение, дорога, пыль и пот сделали свое дело.

«Очень деликатная женщина! — определил Джафаров. — Другая бы прямо сказала, что от меня воняет, как от старого и противного козла».

— Левушка! — постучала в дверь Валентина. — Я тебе чистое белье принесла! Неношеное. Положу у двери, на табуретке. Слышишь?

Джафаров прекрасно все слышал. Он даже слышал сквозь шум воды биение ее сердца и знал, что их связь — неизбежна.

«Не давай поцелуя без любви! — усмехнулся он, думая об этом. — Что ж, клянусь, я не сделаю ни одного шага навстречу. Впрочем, это ее не остановит!»

Победил мужской эгоизм, и Джафаров перестал думать: хорошо это или плохо — спать с женщиной, давшей тебе приют и, возможно, этим спасшей тебе жизнь.

Ему вполне хватило двадцати минут, чтобы смыть со своего тела грязь и воспоминания трудного пути в эту квартиру. Тренированная память надежно спрятала пережитое в дальние закоулки, чтобы в нужный момент выплеснуть все снова наружу.

Когда Джафаров вошел в кухню, Валентина быстро отвернулась, скрывая желание немедленно броситься ему на шею.

Однако стол она успела накрыть. Джафаров сел и с удовольствием приступил к еде. Окинув быстрым взглядом стол, он насчитал четыре вида закусок — в большой фарфоровой супнице дымился украинский борщ, а из скороварки, стоящей на плите, сочился запах курицы по-грузински.

«Ясно, — подумал Джафаров, — она сочла, что я сбежал из Цхинвали! А я в Южной Осетии и не был!»

— Хочешь выпить? — спросила Валентина.

— Я не пью! — спокойно ответил Джафаров. — Вернее, мне сейчас никак нельзя!

— Почему? — удивилась Валентина.

— Расслабляет! — коротко пояснил Джафаров.

Валентина тоже села за стол и стала смотреть, как ест ее избранник.

— Что у тебя могут расслабить двадцать граммов коньяка, если все время ты похож на взведенную боевую пружину? — спросила она, улыбаясь.

— Волю к борьбе! — ответил охотно Джафаров. — Я очень хорошо теперь понимаю и волка, на которого ведется охота, и зайца, мастера по запутыванию следов. Почему ты не ешь?

— Я уже поела с отцом! — ответила она. — У меня диета.

А Джафаров все ел и ел, удивляясь и ужасаясь себе.

«Никогда еще я столько не ел. Может, у меня начинается болезнь, которой страдает английская принцесса? — подсмеивался он над собой. — Скорее всего, это на нервной почве».

— Все смеются над моей диетой! — кротко улыбнулась Валентина. — А мне легко и хорошо! — добавила она с некоторым упрямством.

— Я смеюсь не над твоей диетой, — пояснил Джафаров, — а над своим обжорством.

Теперь уже засмеялась Валентина.

— У тебя нервы — стальные канаты. Лет в восемьдесят, может, они и сдадут!

— Восемьдесят? — ужаснулся Джафаров. — Столько не живут! Во всяком случае, люди риска.

— Риск — благородное дело! — попыталась пошутить Валентина, но в глазах ее показались слезы. — Ты в любой момент можешь исчезнуть! — добавила она с горечью.

— Могу! — согласился Джафаров. — И лучше мне было не втягивать в свои игры ни тебя, ни твоего отца.

— Все мы ходим под Богом! — возразила Валентина.

— Береженого Бог бережет! — напомнил ей Джафаров.

— Люди неправильно трактуют эту мысль! — пояснила Валентина. — Людям бесполезно беречь себя или не беречь! Бог кого бережет, того и бережет! А люди должны быть к этому готовы. А готовы лишь достойные!

— Достойные — это святые! — вздохнул Джафаров. — Я таких встречал всего два раза. И вы — вторая!

Валентина побледнела и отрицательно покачала головой.

— Нет, у меня мысли грешные и…

Она смутилась и замолчала, покраснев до ушей.

Джафаров сделал вид, что он не понял и не увидел ее смущения.

— Я не сказал, что вы — затворница! — пояснил он, чем еще больше смутил Валентину.

— Кофе сварить? — спросила она, чтобы скрыть это.

— Очень кстати! — поддержал ее предложение Джафаров. — Всю ночь я провел за рулем. Заснул лишь под утро, а часа через три меня грубо разбудили.

— Бедненький! — пожалела его Валентина. — Тогда никакого кофе! Я тебе налью компота, и ты пойдешь спать.

Компот Джафаров выпил с огромным удовольствием.

Заснул Джафаров сразу, только щека коснулась подушки.

9

Гасан и другие агенты проводили этот вечер в объятиях пистолетов и укороченных штурмовых автоматов.

Они ждали Джафарова. И были уверены, что уж на этот-то раз они его ни за что не упустят.

Когда группа приехала и рассредоточилась, один из подручных Гасана предложил:

— Шеф, я незаметно вскрою машину и просмотрю вещи Джафарова. Может, там есть какие-нибудь адреса?

Предложение было заманчивым, но при раздумье Гасан решил все же от него отказаться.

— Риск слишком велик! — пояснил он подручному, чтобы тот не обиделся. — Джафаров не пацан! Может, у него какая-нибудь метка там, а ты ее повредишь. Подождем! Нам нужен сам Джафаров, а не его знакомые.

И они замерли в своих машинах с затемненными стеклами.

Самых глазастых Гасан определил в наблюдатели. Они хорошо знали в лицо Джафарова, значительно лучше, чем он их, на это Гасан и рассчитывал.

Время тянулось медленно.

Когда явились рэкетиры собирать дань с подъехавших водителей, уже стемнело.

Гасан сразу их узнал. С ними был и побитый. Гасан заметил, как он бросал осторожные, но мстительные взгляды в сторону машины Джафарова.

Казалось, ничто не предвещало трагедии.

Водители привычно расставались с требуемой данью и прав не качали.

Внезапно на площадке появилась иномарка, из окон которой по рэкетирам был открыт ураганный огонь из автоматов.

Парни мгновенно рассеялись и открыли ответный огонь, но иномарки уже и след простыл.

На месте сражения остался труп побитого парня, которому так и не удалось удовлетворить свою мстительность.

Гасан успел предупредить своих людей не вмешиваться в разборку и огня не открывать.

«Если Джафаров в это время подходил к „отстойнику“, то тут же отчалил, — думал Гасан. — Везет как утопленнику! На мафиозную разборку нарвался! А побитого, кажется, шлепнули. Ему не повезло еще больше, крайняя степень невезения. Но ему держать теперь ответ только перед Богом, а мне перед шефом. Как там — никому не известно, а шеф с меня три шкуры сдерет. Придется прописываться на этой автостоянке надолго…»

Вся ночь прошла в напрасном ожидании. Джафаров не появился.

Утром Гасан вызвал на дневное дежурство свежую смену, а сам отправился спать.

Милиция, явившаяся на место разборки, ничего не нашла. Труп увезли дружки, не дожидаясь прибытия заклятых врагов. На месте сражения остались только гильзы.

Водители, словно сговорившись, отрицали свое присутствие на месте происшествия, зная на опыте, сколько времени потом придется потерять, находясь в шкуре свидетеля. Да и опасное это занятие, убить могут.

Милиция покрутилась-покрутилась и уехала…

Выспавшись, Гасан нашел Халилова на штаб-квартире.

Халилов готовился идти на день рождения к Наташе и приводил себя в порядок, прикидывая, в чем ему пойти.

— Какой мне больше идет галстук: этот или этот? — спрашивал он Гасана, показывая два почти одинаковых галстука.

— Я галстуки не ношу! — отмахнулся тот. — Джафаров не пришел.

Халилов нахмурился. И молчал, пока не завязал один из галстуков.

— Ладно, сойдет! — придирчиво посмотрел он на свое отражение. — Жаль, муж у нее дома, можно было остаться на ночь.

— Вас не проводить? — спросил Гасан.

Но Халилов разъярился:

— Выпить-закусить захотел? Да? Скучно сидеть и ждать прихода государственного преступника? Опасно? Да?

— Почему не пришел Джафаров? — закончил он внезапно.

— Накладка произошла, — обрадовался другой теме Гасан, — мафиозная разборка за влияние на автостоянку. Один убитый, трое раненых.

— А Джафаров при чем? — не понял Халилов.

— Слышал, наверное, перестрелку! И ушел от греха подальше.

Халилов мстительно улыбнулся.

— Сиди и жди, когда он появится! Каждую ночь! Смотри, не упусти!

— У меня там все перекрыто! — обиделся Гасан. — Не маленький!

— Между прочим, — ехидно заметил Халилов, — голова — это тоже мужское достоинство.

— Шеф! — стал оправдываться Гасан. — Я-то при чем? Как можно было предугадать мафиозную разборку? У меня там знакомых нет!

Это прозвучало как намек, что у Халилова есть связи среди мафиозных структур. И хотя это соответствовало действительности, звучало вызывающе.

— От вас не спрашивают! — заорал вдруг Халилов, путаясь в грамматике русского языка. — Я публичные дома не охраняю! — намекнул он на один из каналов заработка Гасана.

— А кто вас будет охранять? — поинтересовался Гасан. — Неужели один пойдете?

Халилов в его тоне опять услышал издевку.

— Один пойду! Обязательно один пойду! — заявил он. — Меня на день рождения пригласили, а не на облаву. Думаешь, один не справлюсь?

Гасан предупредил Халилова:

— Олег Румянцев может привести с собой Джафарова!

Халилов такую возможность не предугадал, но отступать не собирался.

— Вблизи мне Джафаров не страшен, — пояснил он. — У каждого Ликвидатора есть код: у одного — слово, у другого — комбинация цифр. И Ликвидатор обязан подчиниться тому, кто ему скажет это слово или эту комбинацию. Я мечтаю встретиться с Джафаровым лицом к лицу. И знаешь, что я сделаю? — Халилов хитро улыбнулся. — Он у меня прыгнет с балкона вниз. И никаких следов. Сошел с ума, и точка!

— Интересно, конечно! — недоверчиво сказал Гасан. — Только почему мы гоняемся за ним, как гончие за зайцем, если все так просто? Почему бы не сказать ему это слово?

Халилов рассмеялся.

— Фома неверующий! Его Дадаев вызвал, чтобы сказать это слово, — Халилов схитрил и скрыл, что это не слово, а комбинация цифр, — ему сердечный приступ не дал это сделать. Умер он, а мертвые не говорят!

Это прозвучало правдоподобно. Гасан знал, что Джафаров — человек Дадаева, а следовательно, если кому-то это стало нужным, обвинить его в смерти хозяина было проще простого.

И Гасан подозревал, что это нужно Гейдарову. Джафаров слишком много знал, а потому стал опасен.

— Я о вас забочусь! — подобострастно сказал Гасан. — Ваша жизнь драгоценна для меня!

— Спасибо, спасибо! — довольно ответил Халилов. — Но ты мне нужен возле машины. Ты не телохранитель!

Гасан, чертыхаясь в душе, попрощался с Халиловым, мысленно пожелав ему провалиться в тартарары.

— До свиданья, шеф! — ласково произнес он вслух. — Желаю соблазнить Наташу и подружиться с Олегом Румянцевым.

И Гасан поехал к «отстойнику».

Там все было тихо. Подручные Гасана скучали без дела.

— Не мелькал? — спросил Гасан на всякий случай.

— Даже близко!

Гасан дал им новую установку, полученную от шефа:

— Если местные рэкетиры придут, гоните их в шею! Чтобы десять дней не появлялись.

— Будет сделано, шеф! — сказал тот же самый честолюбивый подручный.

И Гасан отметил это.

10

Ночью Джафаров спал с большими перерывами.

Валентина, как понял Джафаров, решила не ждать милостей от природы, а поставила задачу взять их. И Джафаров, как порядочный мужчина, не мог отказать ей.

Под утро Валентина устала и заснула, тесно прижавшись к своему мужчине.

Так что когда Джафаров проснулся, она еще спала, по-детски подложив кулак под щеку.

Джафаров встал, умылся, побрился, привел себя в порядок и пошел на кухню готовить завтрак.

Внимательно рассмотрев содержимое холодильника, Джафаров достал банку шампиньонов, яйца и приготовил омлет. Затем открыл баночку черной икры, приготовил бутерброды и сварил кофе по-турецки.

— Боже мой! — услышал он за спиной хриплый со сна голос Валентины. — Разве восточные мужчины могут снизойти до кухни?

— Холостым есть тоже хочется! — рассмеялся Джафаров. — Положение обязывает!

— Не слышала, что холостяки готовят королевский завтрак! — заявила Валентина, оглядывая сервированный стол. — Я мигом!

И она исчезла в ванной.

Джафаров ухаживал за ней во время завтрака, и Валентина была на верху блаженства.

— Я ощущаю себя Екатериной Второй! — заявила она перед чашечкой кофе.

— А я — граф Орлов? — улыбнулся Джафаров.

— Скорее Понятовский! — засмеялась Валентина. — Или Салтыков: историки подозревают, что Екатерина родила Павла от Салтыкова, так что с Павла началась династия лжесалтыковых, вернее, лжеромановых! — поправилась Валентина.

После завтрака Джафаров спросил ее:

— Какие у тебя на сегодня планы?

— Работа и дом! — ответила Валентина. — Других планов у меня никогда не было. Ты — исключение!

— Хорошо! — согласился Джафаров. — Исключение просит тебя поехать с ним и купить легковую машину.

— В подарок? — рассмеялась Валентина. — Тогда придется отказаться от покупки дачи.

— Это не твоя печаль! — сказал Джафаров. — Ты умеешь водить машину?

— Представь себе, умею! — ответила Валентина. — Профессиональные права.

— Каким образом? — удивился Джафаров.

— Хотела в Афганистан поехать! — призналась Валентина и улыбнулась Джафарову. — Оформить на твое имя?

— Нет! — покачал головой Джафаров. — Опасно! Могут вычислить. За мной идут профессионалы. Ловят каждую ошибку! Оформишь у нотариуса доверенность на мое имя, сроком на три года.

— Слушаюсь и повинуюсь, мой господин! — Валентина склонила голову в знак покорности.

Джафаров грустно улыбнулся.

— Ребенок!

— «Как ты умудрилась прожить до столь почтенных лет, сохранив в неприкосновенности разум пятилетнего ребенка?» — подхватила Валентина, дурачась.

«За мной смерть по пятам бродит, а я чувствую себя на отдыхе! — думал Джафаров. — Не к добру! Расслабился. Предчувствия меня никогда не обманывают. В таком расслабленном состоянии и попадаются. Халилов близко».

— О чем ты думаешь? — спросила его Валентина. — Я к тебе уже третий раз обращаюсь! А ты — в другом измерении.

— Я слушаю тебя! — собрался Джафаров.

— Какую марку машины предпочитаешь? — поинтересовалась Валентина.

— Самое лучшее — купить иномарку! — ответил Джафаров. — Но тогда сразу же привлечешь к себе внимание не только органов, но и криминальных структур.

— Так уж и сразу? — не поверила Валентина.

Джафаров не ответил и стал собираться.

Валентина собралась очень быстро, чем его удивила.

— Женщины обычно долго копаются! — одобрил он ее.

— Поскольку женщиной я стала недавно, то этой привычки еще не успела приобрести, — пошутила Валентина.

Но Джафарову уже было не до шуток.

— С генералом все в порядке? — спросил он, удивляясь, что не видит словоохотливого старика.

— Все в порядке! — улыбаясь, успокоила его Валентина. — Это он таким образом устраивает мою личную жизнь, боится, что ты уйдешь.

— Я тебя предупредил, что буду исчезать и появляться… — напомнил Джафаров.

— Но отец этого не знает и надеется, — просто объяснила Валентина.

— На что? — насторожился Джафаров.

— Не лезь в бутылку! — успокоила его Валентина. — Ты абсолютно свободен! Отец надеется на то же, на что надеюсь и я. Мы, кажется, с тобой обговорили этот вопрос, и ты обещал помочь.

Джафаров пристально всмотрелся в Валентину.

«Женщины все хитрят, — подумал он, — может, это — ее естественная реакция на возможность заарканить меня? Вряд ли! В ее глазах ни малейшей хитринки. Любовь по договору! Чего на свете не бывает».

— Поехали! — предложил он. — Дел по горло. К вечеру мне машина нужна обязательно.

Они поехали в автомагазин, чтобы приобрести «девятку». После некоторого размышления Джафаров решил купить «Жигули».

Главное — не выделяться.

В автосалон Валентина пошла одна.

— Ты не боишься, что меня по дороге ограбят? — спросила Валентина.

— Я не буду спускать с тебя глаз! — ответил Джафаров. — А в самом магазине не грабят!

Со стороны действительно трудно было предположить, что эта пара приехала покупать машину.

Деньги уже лежали в сумке у Валентины.

— Я все-таки не понимаю, почему ты не можешь пойти в магазин? — волновалась она. — Документы я буду оформлять, деньги я буду платить. Мне очень не хочется делать это одной.

— Я не хочу светиться! — пояснил Джафаров. — У всех продавцов великолепная зрительная память. Мои преследователи не будут рыться в документах. Они приедут, покажут мою фотографию, если нужно, заплатят, и продавец вспомнит, что видел меня такого-то числа с красивой женщиной, которая купила у них автомобиль.

— Да! — согласилась Валентина. — У них будут все мои данные…

— Главное, — перебил ее Джафаров, — что они будут знать: на какой я машине. А через ГАИ узнать номер проще простого. Иди!

Валентина вздохнула и пошла в магазин.

К ее удивлению, вся процедура покупки заняла немного времени.

Самое большее через час она выехала со двора на «девятке» цвета «мокрый асфальт».

Этот цвет был заказан ей Джафаровым. И не потому, что он был самым модным, а потому, что тогда машина не выделялась на фоне серых домов.

Валентина вела машину неуверенно, но Джафаров не пожелал заменить ее за рулем.

— Теперь в ГАИ! — приказал он, вновь ощутив в себе уверенность и силы.

— В ГАИ так быстро не оформишь! — вздохнула Валентина.

Джафаров усмехнулся.

— Останови у телефона-автомата! — попросил он новоиспеченного автолюбителя.

Телефон Хотелова Джафаров помнил наизусть.

— Хотелов! Это я! Узнал?.. Очень хорошо, что узнал. Все чисто?.. Рад за тебя. Слушай, майор! У тебя есть друг в ГАИ, помнишь, хвастал? Он еще друг?.. Позвони и предупреди, что от тебя приедет женщина зарегистрировать машину. Ему надо сделать это за час. Останется доволен. Там и тебе перепадет. Ясно? Звони!

И он вернулся в машину.

— Договорился? — спросила Валентина.

— Поехали в районное ГАИ! — Джафаров назвал адрес.

— Но у меня другой район, — возразила Валентина.

— Поехали, поехали! — усмехнулся Джафаров. — Нам еще надо успеть заверить у нотариуса доверенность.

Возле районного ГАИ Джафаров проинструктировал Валентину.

— Скажешь, что ты от Хотелова, отдашь ему пакет с деньгами. Но обязательно добавь: «Это вам на двоих с Хотеловым, но вы можете ему не говорить, что я у вас была и вы зарегистрировали машину». Между прочим скажешь. И будет лучше, если ты отдашь деньги после регистрации.

— Понятно! — сообразила Валентина. — Последовательность такая: сначала я говорю, что от Хотелова и отдаю документы. После того, как он приносит их обратно вместе с номерами, я отдаю ему пакет с деньгами и говорю всю фразу: «на двоих»!

— Умница! — похвалил Джафаров. — Чему я только тебя учу?

— Жизни! — ответила спокойно Валентина. — Раньше я жила по книгам.

— Разве есть такие книги? — удивился Джафаров. — Чтобы учили жизни?

— Вымышленной только! — честно созналась Валентина.

Оформление документов времени заняло еще меньше, чем покупка автомашины.

Когда Валентина вышла из здания ГАИ, Джафаров подумал, что она что-то забыла.

Но Валентина села за руль и восторженно показала Джафарову поднятый большой палец руки.

— Блеск! Такой шустрости я не ожидала!

Если Джафаров и удивился, то никак этого не показал.

— Бакшиш, он и на Луне — бакшиш! — заметил он между прочим.

Довольная Валентина лихо погнала машину.

— К нотариусу! — скомандовала она.

— Слушай! — вспомнил вдруг Джафаров. — А как же твоя работа?

— Ничего! Подождут! — нахмурилась Валентина. — После обеда пойду. Что-нибудь придумаю: к врачу ходила…

— Грех врать-то! — пошутил Джафаров.

— Врать действительно грех! — согласилась с ним Валентина. — Но я придумываю! От этого никому хуже не будет. Это вроде детской игры: они прекрасно понимают, что ни у какого врача я не была, но это их устраивает. А ты разве не лжешь?

Джафаров дипломатично промолчал. Что он мог сказать этой бесхитростной девочке-женщине, когда вся его жизнь была кровавой ложью, когда дарованное ему право на убийство предусматривало другое право — право быть убитым своими хозяевами.

Джафаров запутался в своих мыслях, хотя на практике для него все было давно ясно и привычно.

Частный нотариус была на месте и маялась без работы.

Ей хватило десяти минут, чтобы просмотреть все документы и напечатать доверенность на машинке.

Заверив ее своей подписью и поставив личную печать, она назвала Джафарову такую небольшую сумму, что тот было подумал, что ослышался.

— Сколько, сколько? — переспросил он. — Почему так мало?

— Мы не имеем права завышать государственные расценки! — пояснила нотариус.

— А другие имеют? — удивился Джафаров, зная, что творят частные нотариусы у него на родине.

— За других я не ответчик! — нахмурилась та. — И говорить не буду!..

Домой они вернулись как раз к обеду.

— Я пойду кормить отца, — сказала Валентина, — а ты прикрути номера.

Эта работа заняла у Джафарова немного времени, опыт и сноровка имелись, да и руки росли из того места, из которого нужно.

Через полчаса он вошел в квартиру генерала, изумившись, что входная дверь нараспашку.

— Есть кто живой? — на всякий случай спросил Джафаров, держа пальцы на рукоятке пистолета.

— Ты чего? — удивилась Валентина, выходя из кухни с огромным помидором в одной руке и с ножом в другой. — Я специально дверь открытой оставила, чтобы не дергаться.

Джафаров закрыл дверь на замок и заметил спокойно:

— Теперь тебе придется закрывать дверь и дергаться!

Валентина недоуменно посмотрела на него и расхохоталась:

— О Боже! Я и забыла, что стала состоятельной дамой. Извини! — продолжала она, улыбаясь. — Завтра же сделаю стальную дверь и решетки на окнах. Твой чемоданчик будет как в сейфе.

— Я беспокоюсь не за него, а за тебя! — сказал ей серьезно Джафаров.

Валентина подошла к нему вплотную и посмотрела в глаза.

— Ты прав! Теперь я буду осторожна! Идем обедать!..

После обеда Валентина утащила Джафарова в постель.

Через час она последний раз поцеловала его и, вздохнув, ушла, сказав на прощание:

— Ключи от машины и от квартиры на столе. А я на работу.

Ушла она счастливая.

Джафаров сразу же заснул. И снился ему Халилов.

Отдых кончился. Он отчетливо это чувствовал.

Борьба предстояла кровавая и жестокая.

И чтобы в ней победить, необходимо было хорошо отдохнуть.

Джафаров спал часа два, не больше, но проснулся он другим человеком: жестоким и решительным, то есть самим собой.

Приняв душ, он критически оглядел себя.

В таком затрапезном виде даже думать нельзя было идти к Наташе на день рождения.

«Пора менять кожу! — подумал Джафаров. — В центре я видел симпатичный магазинчик импортной одежды. Там можно купить все, от костюма до обуви… Или не выпендриваться? Съездить на автостоянку и взять из машины свой костюм. Да ну его! Хлопотно и опасно. Его описание, наверное, есть уже у любого постового. Камуфляж водителя пока выбрасывать рано, пусть себе полежит в машине. Можно будет в любой момент переодеться и сменить имидж».

Джафаров взял ключи и собрался покинуть — как он предчувствовал, надолго — этот ставший родным гостеприимный дом.

— Уходишь? — услышал он внезапно голос старика.

— Я еще вернусь! — пообещал Джафаров.

— Валентина знает? — спросил старик.

— Мы обо всем договорились!

— Ты не сдавайся! — посоветовал старик. — Главное, не паникуй! И запомни: ответные удары надо наносить только в сердце или в голову.

Джафаров согласно кивнул ему и ушел.

В магазине его встретили приветливо.

Верный своему правилу не выделяться, он выбирал недорогую и добротную одежду. Продавцы очень тщательно проверяли каждую сотенную бумажку с изображением американского президента Франклина. Провожали они его как почетного гостя.

И Джафаров был очень доволен тем, что оставил за углом магазина свой автомобиль. Продавцы запомнили, что он ушел пешком. Это — главное.

Затем Джафаров купил в ГУМе кожаный чемодан и, не удержавшись, костюм от Версаче.

«Один раз живем! — подумал он, оправдываясь. — Зато блесну на празднике!»

К костюму пришлось купить соответствующие туфли, сорочку и галстук.

Теперь можно было ехать к Наташе.

Зрительная память еще никогда не подводила Джафарова, и он без труда нашел ее дом и квартиру.

Когда Наташа открыла дверь, то поначалу не признала в лощеном иностранце Джафарова.

Когда она его узнала, восторгу не было предела.

— Мустафа, дорогой! — бросилась она ему на шею. — Теперь я поняла странную фразу Олега: «Лучший подарок придет сам!»

— Он мне даже спел по телефону: «Лучший мой подарочек — это ты!»

Наташа рассмеялась:

— Значит, другого от него ждать нечего! Сначала я подумала, что, он мне подарит собачку. Я очень рада, что этим подарком оказался ты! Ты — неизмеримо лучше!

Она закрыла за Джафаровым дверь и крепко обняла его.

— Жаль, что муж дома! — шепнула она ему. — Я бы тогда отпустила тебя лишь утром.

— Собак, значит, не любишь? — пошутил Джафаров, вытирая ноги о половик и направляясь в комнату. — Ты — в своем репертуаре! Гости уже собрались?

— Одна подруга пришла пораньше посплетничать!

Они вошли в комнату, где на диване сидела подруга. Это была Эля. И она не узнала Джафарова.

— Ты изменяешь своему правилу? — заметила она Наташе. — Не только бывшие, но и будущие?

Наташа, таинственно улыбаясь и незаметно подмигивая Джафарову, поставила принесенные Джафаровым розы в вазу.

— Извини, Наташа! — вспомнил про подарок Джафаров. — Поздравляю тебя с днем рождения!

И он достал из кармана драгоценный крест на золотой цепочке.

Обе женщины обомлели.

— Ну, Наталья! — протянула в восхищении Эля. — Такого щедрого мужчину надо беречь. Уведут.

— Элька, ты что? Мустафу не узнаешь?

Эля ахнула и бросилась Джафарову на шею.

— Джафаров! Не узнала! Богатым будешь!

— Бедный не смог бы подарить такую драгоценную вещь! — заметила Наташа, надевая крест на шею.

Эля пришла в восторг.

— Джафаров, я заранее приглашаю тебя на свой день рождения! — заявила она. — Жаль, что он будет только в апреле. Может, выпьем? — предложила она.

— Я не пью! — отказался Джафаров.

— Завязал? — поинтересовалась Эля. — Давно?

Джафаров понял, что для нее это животрепещущий вопрос. Вид Эли яснее слов говорил о том, что она частенько прикладывается к бутылке, увы, не молока и не боржоми.

— Я помню, ты вроде вино пил, — вспомнила Эля.

— Когда это было? — улыбнулся Джафаров. — Отдых, море, горы, красивые девушки. А что за шашлыки без вина?..

— В городе не пьешь? — удивилась Эля. — Неужели и за здоровье Наташи рюмочки не выпьешь?

— Наташа меня простит! — улыбнулся Джафаров.

Один за другим стали собираться гости.

Олега пока не было.

Бывшие и настоящие любовники Наташи охотно принимали приглашение Эли выпить по рюмочке, и скоро все уже были навеселе.

Появился муж Наташи, пожилой ответственный чиновник Министерства культуры, мудрый и всепонимающий.

Неподалеку от Джафарова разыгрывалась настоящая сцена ревности: спортивного вида парень приставал к изящному юноше с печальными глазами.

— Нет, ты мне скажи, музыкант! — приставал он к юноше. — Что она в тебе нашла?

— Может, потеряла? — миролюбиво успокаивал его юноша. — Спросите лучше у Наташи!

— Обхохочешься! — негодовал спортсмен. — Здорового, крепкого менять на эту глисту в обмороке. На чем ты играешь? — внезапно спросил он.

— На виолончели!

Спортсмен обрадовался.

— Сыграешь?

— Для этого надо иметь как минимум виолончель! — пояснил юноша. — И еще желание.

— Твое желание меня не интересует! — отмахнулся спортсмен. — А виолончлен я тебе обеспечу.

Джафаров ждал прихода Олега, который опаздывал.

Только Олег мог помочь Джафарову поставить на его паспорт выездную визу. А за границей легко можно было затеряться.

— Садимся за стол! — пригласила хозяйка дома.

Джафаров обернулся к столу и… увидел Халилова.

Тот смотрел на него, улыбаясь.

«Выследил! — спокойно стал размышлять Джафаров. — Улыбается! Значит, дом окружен, и достаточно одного сигнала, чтобы мальчики Халилова ворвались в квартиру и всех положили из автоматов. Поэтому он и улыбается. Знает, что я не стану стрелять среди такого скопления людей. Главное, не паниковать!»

За столом он постарался сесть напротив Халилова, чтобы держать его в поле зрения.

«Как он здесь оказался? — думал Джафаров. — Неужели он был любовником Наташи? Такая неразборчивость не делает ей чести».

Однако ни одна черточка в его лице не дрогнула, и Халилов подивился его выдержке.

«Жаль уничтожать такого обученного агента! — думал он, наблюдая за Джафаровым. — Но приказы начальства не обсуждаются».

Халилов блефовал.

Он совершенно не ожидал встретить здесь Джафарова. Ему нужен был только Румянцев.

Халилов узнал Джафарова не сразу. Лишь когда всех пригласили за стол и Джафаров повернулся к нему лицом, Халилов узнал своего врага. Трудно было узнать гонимого отверженного в этом лощеном мужчине, одетом с иголочки.

Халилов пожалел, что не послушался Гасана и не взял с собою никого из охраны. Мало того, он не взял даже пистолета.

«Наслушался россказней, что в Москве на пьяных нападают, — думал он с сожалением. — Впрочем, пистолет мне не помог бы. Если бы я его раньше заметил, то еще туда-сюда, можно было подойти сзади и выстрелить в затылок. А сейчас мне поможет лишь мое знание кода Ликвидатора. Но как подойти к нему близко? Он может и выстрелить!»

И он тоже решил положиться на благоприятный момент, а пока, улыбаясь, поводил пальцем по краю бокала, намекая Джафарову, что тот окружен и сопротивление бесполезно.

Гости шумели, веселились, произносили тост за тостом, а эти двое сидели и смотрели друг за другом.

Впрочем, Халилов, в отличий от Джафарова, прикладывался к рюмке довольно часто, он любил французский коньяк.

Джафаров не вслушивался в тосты, произносимые гостями. Он покорно поднимал свою рюмку, но ставил ее тут же на стол обратно.

Ему как никогда нужна была трезвая голова.

Халилову для смелости необходим был допинг, и поэтому он себя не останавливал.

«Мне необходимо сказать только три цифры, и он труп!» — успокаивал себя Халилов, выжидая момент, когда это можно будет сделать.

Один из тостов привлек внимание Джафарова.

— Внимание, друзья! — призвала Наташа ее послушать. — Среди нашей дружной компании есть человек, которому я обязана честью, а может, и жизнью! Этот человек сидит сейчас по правую руку от меня. Это — мой спаситель, очень мужественный человек. Я хочу за него выпить!

Джафаров сразу все понял.

«Наташа здесь ни при чем! — хмуро подумал он. — Вышли на Олега. Услышали про Наташу. Остальное дело техники. Без Гасана, я думаю, не обошлось. Может, Халилов блефует, и он здесь совсем не из-за меня? Сколько человек Халилов мог привести с собой? Здесь ли Гасан?»

Халилов испортил Джафарову настроение. Он очень надеялся на помощь Олега. А теперь приходилось думать, как жить дальше, если, конечно, удастся выйти из этой квартиры живым.

Начались танцы.

Каждый рвался потанцевать с Наташей, однако она пригласила мужа.

Пользуясь тем, что всеобщее внимание переключилось на танцующих, Халилов кивнул головой в сторону балкона и едва слышно шепнул:

— Пойдем поговорим! Как мужчина с мужчиной!

Джафаров скорее догадался, чем услышал его, и согласился, что надо поговорить.

Он встал и, пошел вслед за Халиловым на балкон.

Халилов остановился в дверях, желая пропустить Джафарова вперед.

И когда тот поравнялся с Халиловым, он быстро, четко и внятно произнес: «Двадцать два, тридцать три, сорок четыре! Код Ликвидатора!»

Джафаров застыл на месте. Взгляд его остекленел и замер на одной точке, конечности застыли, руки и ноги, начиная с пальцев, заледенели, сознание отключило все лишние звуки и воспринимало только поданную команду.

— Выйди на балкон! — скомандовал ошеломленный успехом Халилов.

Джафаров покорно вышел на балкон.

Халилов, торжествуя, пошел за ним.

— Отойди от двери! — командовал Халилов, наслаждаясь властью.

И Джафаров покорно выполнял любую его команду.

Халилова поразил вид Джафарова: оловянные глаза, осунувшееся лицо, слабое, шатающееся тело, полное отсутствие воли…

— Прыгай с балкона, Ликвидатор! — скомандовал Халилов. — Там враги! Прыгай на них!

Джафаров покорно подошел к перилам, за которыми была бездонная пропасть семнадцати этажей.

— Прыгай! — рявкнул Халилов.

Джафаров ухватился за перила, посмотрел вниз и подпрыгнул.

Халилов засмеялся, представив себе, как Джафаров будет лететь сейчас с высоты семнадцатого этажа и что от него останется.

Смех спас Джафарову жизнь.

На долю секунды он вернул себе способность мыслить и владеть своим телом. Холод конечностей отступил, и они сделались послушны своему владельцу. Кукольные глаза вновь стали человеческими.

Выучка, доведенная до автоматизма, помогла Джафарову. В самый последний момент он, держась за перила, изогнулся и двумя ногами нанес Халилову страшный удар в грудь.

Удар был такой силы, что Халилов вылетел через перила балкона и рухнул в семнадцатиэтажную пропасть.

Джафаров отцепился от перил и упал на балкон, смягчив падение руками.

«Сколько человек сопровождают Халилова? — думал Джафаров. — И где они? Это очень хорошие профессионалы, если я их не обнаружил. Может быть, они приехали вместе с ним только как охрана? Наверняка! Он не знал Наташу, не знал о нашем знакомстве. Ему нужен был только Олег. Значит, там только охрана, а не засада! Это уже легче. Про машину они не знают, еще один мой плюс. Уйду!»

Джафаров посмотрел через перила вниз.

На земле черной точкой лежало то, что так недавно было опытным и хитрым агентом Халиловым.

«Хорошо, что балкон выходит во двор! — размышлял Джафаров. — До утра его могут не обнаружить!»

В проеме балконной двери показалась Наташа.

— Мустафа, дорогой! Ты остался единственным, с кем я еще не танцевала! Пошли, мне нельзя сегодня ни в чем отказывать!

И она потащила Джафарова в комнату.

Разглядев его на свету, она ахнула.

— Джафаров, ты же не пил! Или решил наказать меня за нерадивость — я забыла подмести балкон. Но костюмом от Версаче его не стоило подметать даже в мой день рождения.

Наташа быстро провела Джафарова в прихожую, достала платяную щетку и почистила его костюм от пыли.

— Теперь другое дело! — удовлетворенно сказала она, разглядывая Джафарова. — Пошли танцевать!

Подвыпившие гости уже не обращали друг на друга никакого внимания.

Танцуя с Джафаровым, Наташа так крепко прижалась к нему, что ее муж недовольно покачал головой.

— Не дразни мужа! — попробовал свой голос Джафаров.

Наташа удивленно взглянула на него.

— Голос у тебя какой-то безжизненный! Замерзший! Прими сто граммов коньяка, советую. Никуда твоя работа не денется.

— Почему Олег не приехал? — поинтересовался Джафаров.

— Не знаю! — искренне ответила Наташа. — Звонила ему домой. Никто не отвечает. Он же один так и живет. Сейчас в Москве такие пробки случаются, что по два часа можно прождать.

К ней подошла взволнованная жена спортсмена.

— Ты нашего мужа не видела? — спросила она. — Этот болван все время к музыканту приставал, оба куда-то делись.

— Не знаю! — равнодушно ответила Наташа. — Они оба — в прошлом!

— Не придушил бы он этого хлюпика!

Наташа, что-то вспомнив, стала оглядываться в поисках Халилова.

— И мой спаситель куда-то подевался! — забеспокоилась она. — Ты его не видел?

— Спаситель? — улыбнулся Джафаров, слыша еще смех Халилова. — Хочешь, я расскажу тебе, как все было?

— Экстрасенсом стал? — не поверила Наташа.

— Слушай! — настаивал Джафаров. — В каком-нибудь пустынном месте тебя подкараулил похожий на дебила парень — зовут его, кстати, Гасан, если очень попросишь, познакомлю — и предлагал тебя поиметь. А избавитель Халилов тут как тут, «где убийца, где злодей, не боюсь его когтей! Подлетает к пауку, саблю вынимает и ему, на всем скаку, голову срубает»…

Наташа весело рассмеялась:

— Ладно тебе, колдун! Об этом знают все мои гости. Услышал, а выдаешь за откровение…

— Хочешь, я скажу тебе подробность, о которой ты никому не рассказывала и не расскажешь?

— Ну? — насмешливо спросила Наташа, но Джафаров почувствовал, как напряглось ее тело.

— Коронный номер Гасана — сунуть в руку жертве свою дубинку и наполнить кулачок семенной жидкостью.

— Есть слово короче, — побледнела Наташа, — сперма! Но зачем это им нужно? Я не знаю никаких секретов, мой муж тоже. Мы не миллионеры, в старом понятии этого слова, хотя сейчас миллионеров много. Зачем?

— Им нужен был Олег, — пояснил Джафаров. — Благодарная Наташа, обрадованная своим спасением, тут же пригласила Халилова на свой день рожденья, где знакомство с ним состоялось бы в непринужденной обстановке.

— Но Олег не приехал, а Халилов куда-то провалился! — поняла Наташа.

— Отправился прямиком в ад! — высказал предположение Джафаров.

Звонок в дверь прервал их танец. Наташа поспешила ее открыть.

— Наверное, это Олег приехал!

Но это был не Олег.

Абсолютно пьяный спортсмен приволок в комнату бледного музыканта и виолончель в брезентовом чехле.

У музыканта из ладони крупными каплями текла кровь.

Наташа тут же побежала за йодом и бинтом.

— Сейчас этот, — громогласно объявил спортсмен, — будет играть нам на своем виолончлене! Выключай шарманку.

Он бросил инструмент на пол и пошел выключать магнитофон.

Наташа занялась раненой рукой виолончелиста.

— Что случилось? — участливо спросила она у юноши.

— Он ненормальный! — пожаловался музыкант. — Потащил меня силком к своей знакомой виолончелистке за инструментом. Ее дома не было. Открыла нам дверь ее мать, этот тип отпихнул ее в сторону, зашел в комнату и взял инструмент. А на обратном пути уронил и меня и инструмент на кучу строительных отходов. Я напоролся на гвоздь, может, и ржавый…

— Ничего, ничего, — утешала его Наташа, — йод все дезинфицирует, до свадьбы заживет. А с этим мы сейчас разберемся.

— Лучше я сыграю, — предложил музыкант, — а то драку еще устроит…

Он поднял инструмент и снял с него чехол.

Инструмент представлял собой жалкое зрелище: подставка расколота на три части, передняя дека вся в трещинах.

Хохот присутствующих потряс комнату.

— Браво! — заорал один из гостей. — Цирк приехал!

— Неужели на этом можно играть? — ужаснулся другой.

— Можно! — упрямо заявил спортсмен. — Вместо подставки приделает спичечный коробок и сыграет нам. На, держи!

Спортсмен протянул музыканту спичечный коробок. Затем помог ему соединить его с остатками подставки и натянуть струны.

Музыкант попробовал извлечь звук…

Все восприняли это как клоунаду и хохотали от души.

Только жена спортсмена поняла, откуда инструмент, и набросилась на мужа.

— Негодяй, зачем ты Диночкин инструмент утащил?

— Подумаешь, Диночкин, — пьяно отмахивался от разъяренной жены спортсмен, — я ей две подставки куплю вместо одной, сломанной.

— А ремонт во сколько обойдется? — не отставала жена.

— А за ремонт мы вдвоем заплатим! — решил спортсмен. — Правильно, музыкант?

— Ничего я платить не буду! — решительно отверг домогательства пьяницы раненый. — Я еще потребую с вас компенсации за причиненный моему здоровью ущерб.

— Тогда я разобью эту бандуру о твою голову! — заявил спортсмен и протянул руку, чтобы исполнить свою угрозу.

Джафаров привычно перехватил руку пьяницы и заломил ее.

Спортсмен взвыл от боли.

Джафаров решил воспользоваться создавшимся положением, чтобы попытаться скрыться, используя как прикрытие спортсмена.

— Я отведу его подальше! — пообещал он Наташе.

— Больше я тебя на свой день рождения звать не буду! — пообещала скандалисту Наташа.

Джафаров выволок хулигана на лестничную площадку. Следом за ними с довольным видом поспешала законная супруга.

— Накостылять бы ему! — мечтательно проговорила она. — Может, поумнеет!

— Отпусти! — ныл супруг. — Что я тебе сделал? Этот хлюпик — твой враг по вере тоже. Давить их надо!

— Раздавился! — прервал его Джафаров. — Отпущу, если будешь идти тихо и рядом со мной. Под руку, как близкие друзья.

И Джафаров, решив, что тот все понял, отпустил спортсмена.

Разминая затекшую руку, тот угрожающе произнес:

— Я с тобой, петух, на одном насесте не сидел!

Он не успел замахнуться, как получил удар в печень. Охнул и согнулся чуть ли не пополам.

— Я тебя предупреждал! — заметил ему Джафаров. — Как пойдем: связанным или как друзья?

— Как друзья! — с трудом сумел вымолвить хулиган.

Жена его довольно улыбалась, не делая ни малейшей попытки заступиться за побитого супруга.

Джафарову важно было сломить волю спортсмена к сопротивлению. Привлекать внимание предполагаемой охраны Халилова не входило в планы Джафарова. Он прекрасно знал, что одному ему будет прорваться значительно труднее, чем в маленькой компании.

Но в компании, не привлекающей внимание драками и ссорами.

Последним ударом в печень спортсмен был сломлен. Он понял, что драться с Джафаровым — себе дороже, пьяным он его не одолеет, а значит, лучше мирно уйти, надеясь на другую встречу, когда он будет в форме.

Выйдя из подъезда, они мирно пошли по улице. Со стороны казалось, что двое трезвых ведут домой после попойки одного пьяного. Самая заурядная компания. Никто и внимания не обратит. Тем более ночью, при свете тусклых фонарей.

Гасан, тайком от Халилова, все же отправил следом за ним одного из своих мордоворотов, чтобы тот проследил за безопасностью шефа. Задание было несложным: следовать за ним в машине и ждать, когда он выйдет из гостей.

Агент сидел в машине и издали смотрел на подъезд Наташиного дома.

Небольшая компания привлекла его внимание ровно настолько, сколько требовалось времени, чтобы понять, что среди них нет Халилова.

Правда, один из компании чем-то показался агенту знакомым. Но ему забыли сказать, что Джафаров сейчас ходит без усов. И он, изредка поглядывая на подъезд, опять задремал.

Джафаров сразу же вычислил машину сопровождения, но ни одним движением не выдал себя.

«Выхватить пистолет еще успею!» — подумал он.

Джафаров проводил супругов до остановки, посадил в быстро подошедший автобус, а затем проходным двором вернулся к своей машине, чтобы, остановившись где-нибудь в укромном местечке, поразмышлять над ситуацией.

Таким местом ему показался большой тенистый двор, заросший деревьями и кустарником.

Этот двор обладал неоспоримым преимуществом: он имел сразу три выезда на три разные улицы. В любом случае можно было прорваться.

Джафаров откинул спинку сиденья и лег.

«Плохо дело! — думал он. — Олег выпадает из игры. Бог с ним, с его квартирой. Главное, мне не дадут теперь выехать по загранпаспорту, нет выездной визы. Смешно: въездная есть, а выездной нет. Обычно бывает наоборот… Возвращаться к Валентине тоже нельзя, зачем подвергать ее опасности..? Где тогда ночевать?.. Ирвиньш?»

Джафаров вспомнил странного пожилого мужчину, которого он спас от побоев, а возможно, и от чего-то худшего…

Как-то поздним вечером, возвращаясь домой, Джафаров случайно услышал, как два крепких парня шантажировали приезжего:

— Это наша сестра, понимаешь? И она — несовершеннолетняя, понимаешь? Не заплатишь требуемых денег, пойдешь в тюрьму, понимаешь?

Приезжий робко защищался:

— Она меня сама пригласила пройтись! Я ее не обижал, ничего с ней не сделал. За что же мне платить такие деньги, которых, к тому же, у меня отродясь не бывало?

Тогда приезжего стали бить.

Джафаров случайно знал этих парней. Они промышляли нехитрым промыслом: их красавица-сестра предлагала какому-нибудь приезжему прогуляться и выводила прямо к своим братьям, которые разыгрывали возмущение, а затем шантажировали приезжих, которые, естественно, и не думали жаловаться. Чем бы они объяснили свое желание уединиться с несовершеннолетней?

Учитывая местные обычаи, бизнес был почти законным, но этот приезжий не был похож на скучающих командированных.

Джафаров раскидал нападавших и спас Ирвиньша не только от побоев, но и от грабежа.

Ирвиньш был благодарен Джафарову и дал свой московский адрес.

К сожалению, кто-то из жильцов дома, возле которого происходила возмутительная сцена, сообщил в милицию, и только Джафаров спрятал в карман записную книжку, как подъехали две машины с работниками милиции.

Ирвиньша с Джафаровым забрали в угрозыск, чтобы создать фоторобот преступников. Им не повезло, как оказалось, среди их жертв попалась заметная фигура. Некий крупный работник прокуратуры, будучи в командировке, захотел «сладенького» и вышел «на охоту». Но пошел по шерсть, а вернулся стриженым.

Это приключение сблизило Джафарова с Ирвиньшем, и он, бывая в Москве, не забывал заходить в гости к неожиданному приятелю…

Странный шум возле левой дверцы отвлек Джафарова от воспоминаний. Он сразу почувствовал опасность.

И когда открылась дверь машины и показалась чья-то голова, Джафаров нанес удар ногой в подбородок.

Это был нокаутирующий удар.

Джафаров, готовый немедленно открыть огонь на поражение, мгновенно выскочил из машины, но соучастников неудачливого угонщика автомобилей и след простыл.

Они бежали, бросив своего товарища на произвол судьбы.

Джафаров поднял лежащего без сознания возле машины угонщика и внимательно всмотрелся в него. Никакого отношения к группе преследователей он не имел. Совсем еще юный, лет семнадцать-восемнадцать. Таких в контрразведке на «охоту» не брали.

— Кто такой? — спросил Джафаров юношу, приведя его пощечиной в сознание.

Юноша с ужасом смотрел на Джафарова и молчал.

— Сдать тебя в милицию? — спросил его Джафаров.

— Не… надо! — с трудом выдавил из себя ответ юноша.

— Крепко тебя приложил? — понял Джафаров.

Юноша кивнул, но и это движение, по-видимому, причинило ему такую боль, что стон вырвался из его уст.

— Больно? — усмехнулся Джафаров. — А ты не воруй! — добавил он с папановской интонацией. — Где живешь?

— Не… говорите… дома! — едва проговорил юноша. — Отец… убьет!

— И можно его понять, — сказал Джафаров. — Кому охота иметь такого сына? Не учишься, машины угоняешь!..

— Учусь! — тихо ответил юноша уже более членораздельно. — В институте! Теперь выгонят.

— За что? — спросил Джафаров.

— За угоны! — тихо отвечал юноша. — Вы же сдадите меня.

— Не сдам! — пообещал Джафаров. — Но ты на меня немного поработаешь.

— Машины будем угонять? — не понял юноша.

— Поехали к тебе домой, там и поговорим! — предложил Джафаров.

— Домой нельзя! — отказался юноша. — Отец дома, к вечеру напьется.

— Мне надо позвонить, а жетонов нет! — пояснил Джафаров.

— Я знаю телефон, где сколько хочешь можно говорить и без жетонов.

— Поехали быстро туда! — приказал Джафаров, заталкивая юношу в машину. — Время не терпит.

Юноша показывал дорогу, а Джафаров вел машину очень осторожно, не желая связываться с ГАИ.

Таксофон, к счастью, был неподалеку.

Джафаров взял с собой юношу.

— Чтобы машину не угнал! — пошутил он.

У таксофона Джафаров дал юноше телефон конторы, чья машина с грузом стояла в «отстойнике» и куда он так и не дозвонился.

— Скажи им, чтобы забирали свою машину с автостоянки — номер я тебе записал.

Тот стал набирать номер. К удивлению Джафарова, его сразу соединили. Юноша оттарабанил текст по бумажке и повесил трубку.

— Что сказали? — поинтересовался Джафаров.

— Сказали, что им наши шуточки надоели и если мы не приведем машину через полчаса, нас уволят.

— Пусть увольняют! — засмеялся Джафаров. — Теперь отойди и жди меня.

Юноша отошел на приличное расстояние и остановился. Оттуда нельзя было ни видеть набираемый номер телефона, ни слышать, о чем говорят.

Ирвиньш сразу взял трубку, как будто сидел у телефона и ждал звонка.

— Алло!

— Ирвиньш, привет! Это Джафаров!

— Рад тебя слышать! — закричал Ирвиньш. — Где ты остановился?

— Нигде! В центре мест нет! Можно у тебя несколько дней перекантоваться?

— Конечно, приезжай! Познакомлю с женой.

Это было что-то новенькое.

— Еду! — сказал Джафаров и повесил трубку.

Когда он вышел из будки таксофона, юноши и след простыл.

— Черт! — вырвалось у Джафарова, и он рассмеялся.

У него были некоторые планы на этого парня.

Однако Джафаров вспомнил, что когда он разглядывал лежащего без сознания юношу, то достал выпавший из кармана его рубашки студенческий билет и переложил его в свой карман.

Так что при желании парня можно легко найти.

И довольный Джафаров отправился к Ирвиньшу.

11

Гасан скучал. В засаде сидеть было муторно. Все время в напряжении и нельзя курить, чтобы Джафаров не засек по огонькам.

— Мы еще с ним наплачемся! — заметил любимец Гасана.

— А некоторые, — заметил Гасан, — сейчас пьют коньяк и танцуют с красивыми девушками. И едят не всухомятку.

— Ничего! — утешил Гасана его любимец. — Ты тоже свое получил!

— Получил? — рассмеялся Гасан. — Скорее отдал, э!

— Курнем травки? — предложил любимец.

— Засечет! — ответил Гасан.

— Нас не засечет! — возразил помощник. — До нас ему необходимо пройти два поста.

— А если он на такси приедет? — спросил Гасан. — Что делать будем?

— Такси заметим и потушим огонек, — уговаривав Гасана его помощник.

Гасан сдался. Очень хотелось курить, и потом — их в машине было всего двое.

— Э, давай! Двум смертям не бывать, а одной не миновать!

Они закурили. Сладковатый дым заполнил кабину, кружа голову и вызывая прилив сил и хорошего настроения.

— Интересно, — как бы между прочим заметил напарник, — Халилов останется у твоей красотки или нет?

— Муж у нее дома! — вспомнил Гасан. — Не останется!

Послышался шум приближающегося к автостоянке грузовика.

— Атас! — предупредил любимец.

— Зачем Джафарову приезжать на грузовике? — равнодушно сказал Гасан. — Говорят, он у Дадаева приличный куш отхватил. Может себе позволить и на «мерседесе» приехать!

Грузовик остановился у фуры Джафарова. Из него вышел человек и стал подбирать ключи к кабине фуры. Двое людей Гасана выскочили из засады и сбили похитителя с ног. Затем схватили за шиворот и притащили к Гасану.

— Где Джафаров? — спросил Гасан.

Водитель предприятия, которому принадлежала фура, был очень испуган. Он не знал, кто эти люди, что они хотят и что вообще происходит. Поэтому он вполне искренне спросил:

— А кто такой Джафаров?

За что немедленно получил кулаком под дых.

— Это такой усатый крепыш выше среднего роста, лет под тридцать.

— Не знаю! — выдохнул водитель и опять получил кулаком в живот.

Удар был такой силы, что водитель потерял сознание.

— Перестарался! — осудил подручного Гасан. — Дай ему немного выпить.

В рот водителя влили немного водки.

Ощутив знакомую благодать, водитель пришел в сознание и облизнул губы.

— Дайте выпить, — попросил он, — здесь без пол-литры не разберешься.

— Говорить будешь? — спросил его Гасан.

— Буду! — согласился водитель на свидетельские показания, хотя и не догадывался, о чем идет речь.

— Дайте ему бутылку! — приказал Гасан. — Пусть пьет сколько влезет!

Водителю дали полную бутылку водки, и он осушил ее одним глотком.

— Вай! — Общий восторг присутствующих свидетельствовал об искреннем восхищении.

— Спрашивайте! — разрешил водитель, отдавая пустую тару. — Но сначала выслушайте!

— Говори! — разрешил Гасан на правах старшего. — Только дело говори!

— Два часа назад к нам в контору позвонил какой-то парнишка и велел забрать принадлежащий нам автомобиль с грузом. Послали меня.

Водитель замолчал, и Гасан понял, что он говорит правду.

— А где водители этой машины? — спросил Гасан, указывая на фуру.

— Никто не знает! — сознался водитель. — Но одно могу сказать твердо: среди этих мерзавцев вашего Джафарова не было.

— Открой машину! — приказал водителю Гасан, направляясь к фуре.

— Значит, Джафаров не придет? — спросил его помощник, сопровождая радом.

— Сам не понял? — мрачно ответил Гасан. — Спугнула его все-таки стрельба.

В кабине они обнаружили пиджак Джафарова.

— Смотри! — почему-то обрадовался любимец. — А его ищут в этом пиджаке!

— Ребята, если они его убили и ограбили, я здесь ни при чем! — испугался водитель.

— Заткнись! — коротко приказал ему Гасан. — Лучше вспомни, в чем ходили эти водители? Куртка-муртка, брюки…

— Я их за рулем не видел! — сказал водитель. — Встречал в конторе, а в чем там ходят?.. Костюм как костюм, похож на этот, что у вашего Джафарова был.

Гасан забрал пиджак и сказал водителю:

— Забирай свою фуру, чтобы мои глаза вас с ней больше не видели! Сколько я времени с вами потерял.

Садясь в свою машину, он увидел, как главная приманка его хорошо организованной засады осторожно выезжает из «отстойника».

— Отбой! — сообщил всем постам Гасан. — Возвращаемся на базу!

Любимец лихо вел машину по ночной Москве.

— Наколол нас Джафаров? — спросил он шефа.

Гасан думал о своем и ничего не ответил.

— Я не представляю себе Джафарова без усов! — продолжал любимец. — Как можно такую красоту сбрить?

— Поехали в гости к Наташе! — внезапно решил Гасан. — Халилова предупредим.

— Халилов с тебя шкуру сдерет и на барабан натянет! — пообещал любимец. — Не трогай говно, вонять не будешь!

— Поехали, поехали! Сейчас он пьяный и добрый, а завтра может с похмелья шкуру спустить, здесь ты прав.

Любимец повел машину к дому Наташи.

— Интересно, — стал размышлять Гасан, — куда все же подевались водители фуры?.. Парень нам сказал, что Джафаров приехал один.

— Ты имеешь в виду того побитого? — спросил любимец.

— Его уже убили, — напомнил Гасан, — забыл?

— Джафаров точно знает, где водители! — заметил любимец.

— Дадаевское наследство не поделили?

— Как пить дать! Решили, что их двое и они без труда одолеют нашего передовика производства. Идиоты! Он один десятерых стоит!

— Жаль его убивать? — спросил Гасан.

— А тебе нет?

— Ладно! Замнем для ясности! — прервал его Гасан и показал на обшивку: мол, там может быть спрятано подслушивающее устройство.

Возле дома Наташи они сразу же заметили машину сопровождения с сидящим за рулем агентом.

Гасан вышел из машины и подошел к нему.

— Все гуляет? — спросил он.

— Гуляет! — ответил агент. — Наверное, он у нее на ночь остался. Все уже разошлись.

— Откуда знаешь, что все? — подозрительно спросил Гасан.

Ему очень не понравилось сообщение агента.

— Мне сидеть надоело, прошелся перед машинами, — объяснил агент спокойно, — сам слышал, когда последние выходили, один из них сказал: «А Наташенька осталась со своим заниматься любовью».

— У нее муж дома! — сказал Гасан. — Может, ты пропустил Халилова?

— Нет! — твердо ответил агент. — Я глазастый, все вижу! Кстати, среди первой троицы, которая вышла из дома, один был очень похож на Джафарова, только без усов.

Гасан похолодел.

— Ты не знал, что Джафаров бритый? — спросил он изумленно.

— Нет, мне никто не говорил! — оправдывался агент. — Я себе сразу сказал, что очень на Джафарова похож.

«Если Джафаров ушел, — размышлял Гасан, — а Халилов остался, это может означать лишь одно: Халилова больше нет в живых!»

— Пошли, навестим Наташу! — предложил он своим подчиненным.

— А Халилов нас не съест? — опасался любимец.

— Боюсь, что Халилов никогда больше не съест даже свой любимый бешбармак. Пошли, говорю!

Они вдвоем поднялись на семнадцатый этаж, на всякий случай оставив агента внизу.

На звонок долго никто не хотел открывать.

Гасан стал колотить в дверь ногой.

— Не ломайте двери! — наконец услышал он сонный голос из-за двери. — Кого это черт несет так поздно?

— Открывай! — рявкнул Гасан. — ОМОН!

Как только дверь открылась, Гасан, оттолкнув мужа Наташи в сторону, ворвался в квартиру.

Следом за ним в квартиру, закрыв за собой дверь, осторожно вошел его любимец.

— Допроси мужа! — приказал Гасан, а сам пошел в спальню.

Наташа не спала. Она пыталась приласкаться к мужу, но из этого ничего не вышло.

Когда она увидела Гасана, то готова была его изнасиловать.

— Где Халилов? — грозно спросил Гасан.

— Ты сначала допроси меня! — предложила Наташа и отбросила прочь одеяло.

При виде столь совершенного тела не устоял бы и святой.

Гасан святым не был.

Быстро освободив нижнюю часть своего тела от одежды, он прямо с места прыгнул в постель к Наташе и десять минут «допрашивал» ее всеми способами, которые знал.

— Где Халилов? — спросил Гасан, как только они прекратили свои упражнения.

— Джашаров сказал, что он провалился в ад! — проговорила Наташа.

— Если Джафаров сказал, значит — провалился! — убежденно подтвердил Гасан.

— Зачем тебе Халилов? — удивилась Наташа. — Я о муже и то не думаю.

— Неудобно получилось! — застыдился Гасан. — Он рядом в соседней комнате, а я выполняю его работу.

— Ерунда! — возразила Наташа. — Это для меня спать с мужем — работа, а с тобой одно удовольствие.

— А с Джафаровым ты тоже спала?

— Спала! — честно ответила Наташа.

— И тоже — одно удовольствие?

— Одно удовольствие! — призналась Наташа.

Гасан вспомнил о Халилове и быстро оделся.

— Скажи честно: когда Джафаров сказал о Халилове, что он уже в аду? — спросил он.

— Подожди, дай вспомнить! — задумалась Наташа. — Я видела, как они выходили покурить на балкон…

— Джафаров не курит, — прервал ее Гасан, — Халилов тоже.

Гасан вышел из спальни и прошел на балкон, стараясь не смотреть в сторону мужа, который мирно беседовал с помощником, не обращая на Гасана никакого внимания.

Гасану достаточно было посмотреть вниз и увидеть на земле темное пятно, как ему все стало ясно.

«Вот он и сказал Ликвидатору в лицо все, что думал! — горько подумал Гасан. — И это было его последнее слово перед смертью».

Звонить в милицию он не стал. В такие игры милиции встревать нечего.

Гасан извинился за позднее вторжение и, забрав тело Халилова, уехал на базу.

12

Ирвиньш встретил Джафарова крепкими мужскими объятиями.

— Красавец! Красавец! — довольно повторял он, делая ударение на последнем слоге. — Ирина, иди сюда, встречай гостя!

Из комнаты вышла миниатюрная женщина с огромными, как показалось Джафарову, глазами.

Она настороженно взглянула на него, и волнение в ее глазах было неподдельным.

Протянув руку, она еле слышно представилась. И ушла на кухню.

— Давай, мой руки! — тормошил Джафарова Ирвиньш. — И на кухню, ужинать!

Джафаров съел свою дневную норму за праздничным столом у Наташи. Однако ему необходимо было отрабатывать легенду, что он только прилетел рейсовым самолетом, устал с дороги и очень хочет есть.

Ирвиньш ничего и не заподозрил. Только сказал, оглядев Джафарова:

— Какой ты модный стал!

— Время такое, — уклончиво ответил Джафаров.

В кухне уже был накрыт стол, и жена Ирвиньша хлопотала, выкладывая из холодильника закуски.

— За встречу мы имеем право выпить! — воспользовался случаем Ирвиньш.

— Ты же знаешь: я не пью! — остановил его Джафаров.

Ирина удивленно взглянула на него. Она с большим подозрением относилась к непьющим, хотя и презирала пьяниц. На женщин всегда трудно угодить.

— Ничего! — не смутился Ирвиньш. — Я буду пить, а ты только чокаться!

Джафаров очень хотел спать. Сильное напряжение, вызванное психологической борьбой с Халиловым, истощило его силы, и ему требовался долгий отдых.

Он попробовал несколько блюд, искусно приготовленных женой Ирвиньша, в то время как сам Ирвиньш поглощал одну рюмку «Сибирской» за другой.

Джафаров ел, а Ирвиньш пил.

Даже Ирина заметила это и сказала:

— Вы смотритесь как одно целое: один пьет, а другой закусывает.

На что уже захмелевший Ирвиньш сказал:

— Докажи ей, Джафаров, что ты тоже можешь пить! Будь мужчиной!

Джафаров отрицательно покачал головой и ответил:

— Женщины в первую очередь страдают от пьянства мужей. И они должны требовать обратной клятвы: «Будь мужчиной, не пей!»

— Отстань от него! — поддержала Ирина Джафарова. — Человек устал с дороги, как говорится, еле на ногах стоит, а ты пристаешь.

— Это правда! — сознался Джафаров. — Я бы дорого сейчас заплатил, чтобы спокойно выспаться.

— Намек поняла! — сказала Ирина. — Пойду приготовлю постель.

Она вышла из кухни.

Ирвиньш посмотрел ей вслед и сказал:

— Замечательная женщина, только пророчица!

— Кто? — не понял уже засыпавший Джафаров.

— Гадает здорово! — пояснил Ирвиньш. — Причем ни разу не обмишурилась.

— Что такое «обмишурилась»? — спросил Джафаров совсем сонным голосом.

— Да ты совсем спишь! — понял наконец Ирвиньш. — А «обмишурилась» — это значит «облажалась». Непонятно? — увидел он вопрос в глазах Джафарова. — Ну, оконфузилась, одним словом. Иди лучше спи!

— Спасибо! — охотно поднялся Джафаров. — Завтра договорим.

Он ушел в предоставленную ему для жилья комнату и там, уже раздевшись, ощутил потребность срочно сходить в туалет.

«Медвежья болезнь!» — подшутил над собой Джафаров.

Неслышно прокравшись к туалету, он услышал обрывок тихого разговора.

Ирина выговаривала супругу:

— Ты мне говорил, что он — капитан. Какую же зарплату он получает? Нашему капитану нужно год не есть, не пить, чтобы купить себе такой костюмчик. Он похож на человека, ограбившего банк.

— Скажешь тоже! — отбивался пьяный муж.

— Сколько он пробудет у нас? — допытывалась жена.

— Не спрашивал и спрашивать не буду. Я ему многим обязан, так что это неудобно. И тебя прошу этого не делать.

— Я против него ничего не имею! Он мне нравится. Только предчувствие меня никогда еще не обманывало: этот человек принесет в наш дом беду. Попробуй его куда-нибудь устроить.

— Это идея! — откликнулся Ирвиньш. — И есть куда! Придумал.

Джафаров не мог долго стоять под дверью.

«Опять неудача! — подумал он. — Интересно, куда меня собираются пристроить? Может, лучше вернуться к Валентине?»

Спал он как убитый, и очень долго.

Когда проснулся и посмотрел на часы, он не поверил своим глазам: было уже три часа дня.

«Ничего себе! — удивился Джафаров. — Обычно мне хватает шести часов, чтобы восстановить свои силы».

Джафаров быстро привел себя в порядок, но вместо парадного костюма надел тренировочный.

«Никуда сегодня не пойду! — решил он про себя. — Если, конечно, Ирвиньш меня не поведет устраивать на другую квартиру».

На кухне его ждала записка Ирвиньша:

«Никуда не уходи! Я приду пораньше и принесу ключ от квартиры, где денег нет, но есть свобода. Ты будешь там жить один. Можешь сообщить своим женщинам номер телефона».

Джафарову достаточно было один раз взглянуть на цифры, чтобы они навсегда остались в его памяти.

Скорее по привычке, чем опасаясь чего-нибудь, Джафаров сжег записку, сбросил пепел в унитаз и спустил воду.

Почувствовав голод, Джафаров открыл холодильник, достал яйца, ветчину и сделал себе большую яичницу по-болгарски.

«Сегодня это мой завтрак, обед и, возможно, ужин!» — подумал Джафаров.

Не успел он все съесть, как пришел Ирвиньш.

— Отпросился с работы! — весело сообщил он, радуясь возможности пораньше удрать от нелюбимого дела. — Чиновничья работа трудна тем, что на ней вкалываешь от и до с часовым перерывом на обед. Ты, надеюсь, поел?

— Только что! — подтвердил Джафаров, показывая на пустую тарелку.

— Ты недавно встал? — понял Ирвиньш. — Процесс акклиматизации?.

— Скорее климаксизации! — пошутил Джафаров. — Ранняя!.. Ты мне лучше объясни, где эта квартира?

— Извини, старик! — честно признался Ирвиньш. — Жена моя чего-то боится. Говорит о предчувствиях, но я подозреваю, что она боится наставить мне рога. Ты мужик неотразимый, женщины тебя хотят! А как гласит поговорка, «чего хочет женщина, того хочет Бог»!

— Это французы так говорят! — рассмеялся Джафаров. — У них своеобразное отношение к женщинам.

— Вы, на Востоке, с трудом их выпустили из гарема! — поддержал его смех Ирвиньш. — И до сих пор жалеете об этом.

— Ближе к делу! — прервал его философствование Джафаров. — Так где расположена эта квартира?

— Возле метро «Новослободская»! Рядом с МИИ-Том. Девочки там, я тебе скажу, закачаешься.

— Ты погуливаешь от жены? — удивился Джафаров.

— Ни, ни, ни! — открестился Ирвиньш. — Но глаза-то у меня есть.

— Очень часто за глазами отправляется тело! — заметил Джафаров.

Он встал из-за стола, вымыл за собой посуду, чем несказанно удивил Ирвиньша.

— Вот это да! — удивился он. — Я думал, восточные мужчины никогда не делают женской работы.

— Это когда есть женщина под рукой! — пояснил Джафаров. — А я привык жить один.

— Ирина — прекрасная женщина! — обиделся Ирвиньш.

— Она под твоей рукой! — улыбнулся Джафаров. — Много говоришь! Дело-то уже сделано, посуду я вымыл, Ирине меньше работы.

Он отправился в предоставленную ему комнату переодеться.

— Как ты можешь спать с закрытой форточкой! — сказал Ирвиньш, открывая окно. — Вот так совсем другое дело!

Только сейчас Джафаров заметил, что Ирвиньш стал сильно сутулиться.

— Ты чего стал крючком ходить? — спросил он приятеля.

— Э! — заговорил вдруг Ирвиньш с восточным акцентом. — Лишь бы другая часть тела не была крючком, а спина — это даже полезно: высокое начальство думает, что я перед ним спину гну.

Джафаров спрятал в чемодан тренировочный костюм и фирменный костюм от Версаче, а себе достал серый. «На всякий случай, если из машины сопровождения меня вычислили!»

— Дай мне примерить костюмчик от Версаче, — неожиданно попросил Ирвиньш.

— Ради бога! — предложил Джафаров. — Я тебе его дарю! Примеряй!

Ирвиньш чуть не прыгал от счастья. Он стал лихорадочно раздеваться.

— Завтра у нас большое совещание! — поделился он своей радостью. — Я надену твой костюм, и все лопнут от зависти. У нас только министр носит что-то подобное, и то значительно хуже.

Он быстро оделся и стал прохаживаться по комнате. Джафаров заметил, что Ирвиньш стал выше ростом.

— Ты перестал сутулиться! — похвалил он приятеля.

— Слушай! — продолжал разыгрывать восточного человека Ирвиньш. — Это костюм распрямил меня. Оказывается, не только встречают по одежке, но по одежке и ходят. Такой костюм внушает его владельцу высокое чувство самоуважения.

Рассуждая, он остановился у окна и повернулся к Джафарову.

— Достань из правого кармана…

Что надо достать, он сказать не успел. Лицо его застыло, глаза остановились в одной точке, рот раскрылся в беззвучном крике.

Еще он не упал, а Джафаров уже понял, что Ирвиньш убит.

Слабый хлопок выстрела, приглушенный глушителем, раздался из дома напротив.

И Джафаров, не видя стрелявшего, знал, кто стрелял.

13

Узнав о смерти Халилова, Шукюров пришел в бешенство.

Но злился он, как ни странно, не на Джафарова. Наоборот, ему он был в глубине души обязан, ведь Халилов — это один из претендентов на место Шукюрова.

Бесился Шукюров на самого убитого.

— Ишак безмозглый! — заорал Шукюров, услышав неприятную весть. — Думал, что если я сообщил ему код Ликвидатора, то он сможет сделать то, что не удалось сделать Дадаеву!

И Шукюров еще долго материл убиенного.

Была еще одна причина, из-за которой Шукюров вышел из себя: Халилов был дальним родственником Гейдарова, и тот, чтобы уколоть самолюбие Шукюрова, мог признать дальнего родственника за ближнего и…

О том, что могло произойти дальше, Шукюров не хотел и думать.

— Кретин! Хочешь умирать — умирай, но зачем других подставлять?

Шукюров немедленно подчинил группу Халилова своему заместителю Гаджиеву, который топтался в Москве без малейшей надежды выйти на Джафарова. Гасан, лелеявший мечту стать во главе группы и проявить себя, был уязвлен в самое сердце.

С Гаджиевым работать было очень трудно. Он всех подминал под себя и не позволял никакой самостоятельности. Себя он считал творцом, а остальные должны были быть у него на побегушках.

Но Шукюров не считался с мнением подчиненных.

Немного остыв, Шукюров Внезапно вспомнил о происшествии, которое произошло в городе несколько лет назад. Тогда Джафаров помог какому-то — приезжему выпутаться из неприятной ситуации.

Шукюров тут же позвонил своему приятелю, министру внутренних дел.

— Рауф, дорогой! — попросил он о помощи. — Ты можешь мне помочь?

— Спрашиваешь! — обиделся министр. — Кого надо посадить или выпустить? Только скажи, все сделаю!

— Посадить — это хорошо! — обрадовался Шукюров. — Посади, дорогой, всех своих бездельников, пусть перелопатят некоторые дела. Пару лет назад прошел слух, что Джафаров спас какого-то приезжего из лап Соны: помнишь красотку, руководившую братьями-разбойниками?

— Еще бы не помнить! — рассмеялся министр. — Она нас с тобой неделю ублажала! На меня теперь работает! А ее братья сидят пока, но скоро помилую — людей, понимаешь, не хватает катастрофически!

— Мне нужно! — прервал лирические воспоминания друга Шукюров. — Этот приезжий мне нужен.

— О чем разговор! — сказал министр. — Через час у тебя будут все сведения.

И действительно, ровно через час на стол Шукюрова легла ориентировка на Ирвиньша.

Шукюров тут же велел отправить ее факсом в Москву, в штаб-квартиру объединенной группы под руководством Гаджиева…

Гаджиев в это время с удовольствием разбирал ошибки группы Халилова.

— И что мы имеем? — спрашивал Гаджиев присутствующих почему-то с ярко выраженным иностранным акцентом. — Тактика засад и ловушек себя явно не оправдала! Ви со мною согласны, или как? Я вам буду делать маленький порка, чтобы ви думаль не тем местом, по которому я буду делать этот маленький порка.

Полученный от Шукюрова факс Гаджиев никому не показал, но сам изучил его внимательно и использовал сведения, содержащиеся там, в качестве своего откровения.

— Теперь я вам буду говорить, что делать, а потом решать, кто виноват! Разделимся на две группы: одна будет тормошить окружные отделы милиции, пусть отрабатывают взятые деньги, а другая поедет со мной…

И как опытный актер, он сделал паузу.

— Домой? — наивно спросил агент, которому попало больше всего за то, что не уберег Халилова, а не за то, что не убил Джафарова.

— Если мы не поймаем государственного преступника, то такие, как ты, домой не вернутся никогда.

— Вай мей! У меня там семья!

— Я лично позабочусь о твоей семье, найду жене приличного мужа, не такого, как ты, а умного и толкового.

Агент был уничтожен.

Теперь, после кнута, можно было и протянуть пряник.

— Я в последний раз окажу тебе доверие: сейчас поедешь со мной на охоту…

— На охоту? — не поверил своим ушам Гасан.

— Это — особенная охота! — торжествовал Гаджиев. — Охота на Ликвидатора. Сегодня я подстрелю Джафарова.

— Вы знаете, где его логово? — не поверил Гасан, но потом, вспомнив о факсе, понял, что Гаджиев блефует и сведения ему наверняка прислал Шукюров.

«Баран! — иронично подумал о своем новом шефе Гасан. — Твой жирный курдюк умнее твоей головы! Туфту гонит, за мальчиков держит».

— Я его вычислил! — торжественно заявил Гаджиев. — Ты, Гасан, поедешь напоминать милиции о ее долге. У тебя для этого подходящий вид. Мне сегодня нужны только двое снайперов и охрана.

Гасан со своими подручными отправились в долгую поездку по округам, а Гаджиев, соблюдая все предосторожности, силой занял квартиру в доме напротив дома Ирвиньша, и агент, вооруженный биноклем, не сводил взгляда с окон его квартиры.

Несчастные владельцы, запертые в ванной, молили Бога о спасении жизни. Они боялись этих людей, вооруженных снайперскими винтовками, догадываясь, что такие люди свидетелей не оставляют.

И были правы. Гаджиев не собирался оставлять их в живых.

Приход Ирвиньша не остался незамеченным. Но людей Гаджиева, следящих за ним, не было видно, очевидно, они прозевали его внезапный уход с работы.

«Карабахские ишаки! — разозлился Гаджиев. — Ни на кого нельзя положиться! Отправлю их на фронт. Пусть грудью защищают мусульманский мир, если не могут этого делать головой».

Проштрафившийся агент не отрываясь смотрел в окно квартиры Ирвиньша.

Но и без бинокля все видели, как Ирвиньш открыл окно и ушел в глубь комнаты.

— Джафаров! — завопил проштрафившийся агент. — Его фигура, его костюм, только лицо плохо видно.

— Где? — сначала Гаджиев даже вздрогнул и испуганно оглянулся, ему показалось, что Джафаров вошел в комнату.

Но он тут же понял, где агент увидел Джафарова, и вырвал из его рук бинокль.

В темноте комнаты перед окном мелькала спина, одетая в прекрасно сшитый костюм.

— Это точно костюм Джафарова? — спросил он у агента.

— Голову даю на отсечение, э! — заволновался агент, желавший как можно скорее реабилитировать себя.

Гаджиев отбросил сомнения и схватился за снайперскую винтовку. Глушитель давал возможность убить Джафарова почти бесшумно.

— На всякий пожарный случай стреляй со мной! — приказал он лучшему снайперу республики. — Я буду стрелять из положения сидя, а ты — стоя.

Он сел на стул и положил винтовку на подоконник, чтобы упор исключил промах.

Снайпер встал за его спиной и приготовился стрелять.

— Как только он хоть на секунду остановится, стреляем без предупреждения! — приказал Гаджиев.

Они выстрелили одновременно.

— Я попал! — воскликнул радостно Гаджиев.

— Я тоже! — сказал снайпер.

Фигура в костюме сразу же после выстрела исчезла, но у Гаджиева не было стопроцентной уверенности, что Джафаров убит.

— Надо проверить, куда мы попали, и убрать Ирвиньша! — сказал он.

Гаджиев схватил за плечо незадачливого агента.

— Ты пойдешь вместе с охранником и посмотришь, как он убьет Ирвиньша.

Агенту очень не хотелось отправляться в квартиру Ирвиньша, но еще больше ему хотелось вернуться к семье.

Поэтому он беспрекословно отправился вместе с охранником — головорезом…

Джафаров вспомнил, что случай с освобождением Ирвиньша был запротоколирован в МВД, и понял, как его выследили.

Выхватив из раскрытого чемодана мощный бинокль, он скользнул в соседнюю комнату и осторожно посмотрел в окно.

Там, в проеме раскрытого окна, он сразу увидел сидящего на стуле Гаджиева, который что-то говорил стоявшему рядом с ним человеку. Его Джафаров тоже очень хорошо знал.

«Эти идиоты уверены, что убили именно меня! — с грустью подумал Джафаров. — Ирина действительно вещунья! Это — мой промах! Однако Шукюров — мастер. Быстро на меня наводит своих псов!»

Джафаров посмотрел вниз и увидел, что из дома напротив вышли двое. Он был полностью уверен, что они направляются к нему в гости.

«Я встречу вас у лифта! — пообещал идущим Джафаров. — И посмотрю вам в глаза перед тем, как вы умрете!»

Посланные навестить Ирвиньша шли молча, не разговаривая друг с другом. Охранник презирал агента. А тот просто боялся говорить с профессиональным убийцей.

Как только дверцы лифта раскрылись, охранник, просто по профессиональной привычке, еще не ведая об опасности, достал пистолет с глушителем.

Но выйти из лифта ему не удалось.

Перед ним предстал Джафаров. Его внезапное появление привело охранника в секундное замешательство.

Джафаров успел выстрелить первым. Пуля попала охраннику в переносицу и отбросила в угол лифта.

Несчастный агент испуганно поднял обе руки и вжался в другой угол лифта, вопя от страха:

— Джафаров, не убивай! Джафаров, не убивай! У меня семья! Пожалей!

Джафаров пристально посмотрел в эти побелевшие от ужаса глаза и не смог выстрелить.

— Перестань вопить! — приказал он агенту, и тот мгновенно умолк.

Джафаров поднял вылетевший из руки охранника пистолет и приказал дрожащему в углу лифта с поднятыми руками агенту:

— Вытащи тело из лифта!

Агент охотно исполнил приказание и робко спросил:

— Куда его тащить? На чердак?

— В квартиру! Туда, куда он и направлялся.

Незадачливый агент, пыхтя и обливаясь потом, втащил тело убитого охранника в квартиру Ирвиньша и бросил в коридоре.

— К стене! — приказал Джафаров.

Агент повиновался ему без звука.

Джафаров обыскал его и забрал пистолет.

— Если будешь меня слушать, я оставлю тебя в живых!

— Сделаю все, что скажешь!

Джафаров разрядил пистолет агента и вернул ему оружие.

— Подойдешь к раскрытому окну и покажешь Гаджиеву, что всем конец, убиты!

— А как мне показать? — растерялся агент.

— Крестом руки, не знаешь, что ли? И пистолет держи в руке, не забудь. Иди!

Агент подошел к раскрытому окну и выполнил указания Джафарова.

Гаджиев внимательно наблюдал за ним в бинокль, но ничего подозрительного не увидел.

Джафаров тем временем задумал опасное дело: расквитаться с Гаджиевым и заставить его заплатить за убийство Ирвиньша.

Он, с трудом скрывая отвращение, раздел убитого охранника и переоделся в его одежду.

Существовала, правда, маленькая проблема: охранник носил усики, небольшие, но все же заметные.

Но Джафаров легко обошел это препятствие: в ванной перед зеркалом лежал черный карандаш для ресниц, которым пользовалась Ирина. И этим карандашом он подрисовал себе такие же усики. Агент даже вздрогнул, приняв его за воскресшего охранника, когда переодетый Джафаров вошел в комнату.

— Теперь мы с тобой навестим Гаджиева! — заявил агенту Ликвидатор. — Если ты подашь ему какой-нибудь знак, умрешь на месте!

— Что ты, Джафаров! — уверил его агент. — Его все ненавидят! Только жена и прольет слезу…

— Жена его пыталась отравить! — усмехнулся Джафаров. — С трудом замяли дело. Они не живут вместе уже лет десять. Он же садист.

— И ее не посадили? — опешил агент.

— Она — одна из племянниц Гейдарова!

Однако все его хитрые приготовления были лишними, потому что Гаджиев перестал смотреть в окно. Он вспомнил о хозяевах.

— Приведи этих! — сказал он снайперу и показал на ванную.

Снайпер привел связанных мужа и жену.

— Дорогие гости, не надоели ли вам хозяева? — спросил Гаджиев снайпера.

— Надоели, надоели! — ответил снайпер. — Шлепнуть их?

— Тебе лишь бы шлепнуть! — отмахнулся Гаджиев. — Интеллектуальные игры тебе недоступны.

— Трахать я ее не буду! — сразу отказался снайпер. — У меня каждый выстрел отнимает столько энергии, что на баб ее не остается.

— При живом муже трахать жену? — удивился Гаджиев. — Ты с ума сошел! Я даже своему охраннику ее не дам. Нет! Он сам будет свою жену трахать, но… — Гаджиев сделал эффектную паузу, — только при нас. Секс-шоу. Бесплатное! Хотя не совсем бесплатное: того, кто кончит первый, того я оставлю в живых. Ничего, а? Хорошая плата за маленькое представление?

Гаджиев схватил женщину и привязал ее к стулу животом вниз. Затем крепко привязал ее ноги к ножкам и разорвал на ней всю одежду.

— Какой вид! — залюбовался он проделанной работой. — Может, мне самому попробовать? Как ты думаешь? — спросил он у мужа.

Муж отвернулся от своей жены, и от полной безысходности ситуации слеза навернулась на его ресницах.

— Не хочешь смотреть на свою любимую жену? — продолжал издеваться Гаджиев. — Я согласен, хорошо! Ты меня убедил! Сначала ты, потом я, потом мои люди. Надо уважать хозяев квартиры…

В квартиру позвонили.

Снайпер сразу же схватился за винтовку.

— Это наши вернулись! Сходи открой! — приказал он охраннику.

Тот пошел выполнять приказ начальства. Больше идти было некому. Своего снайпера Гаджиев слишком ценил, чтобы гонять по таким пустякам.

Охранник внимательно посмотрел в глазок двери: на площадке он увидел агента и часть фигуры охранника. Лица не было видно, но одежду его он хорошо знал.

Охранник, ничего не подозревая, открыл своим дверь и тут же получил пулю в лоб. Джафаров успел подхватить мертвое тело и осторожно опустил его на пол.

Агент, испугавшись, с громким стуком захлопнул дверь и побежал в комнату. Джафаров поспешил за ним.

И вовремя.

Вид испуганного агента встревожил снайпера и Гаджиева, но выстрелить успел только снайпер.

Его пуля попала в грудь агента.

Выстрел Джафарова отбросил его к дивану.

Гаджиев бросился за винтовкой, но, не успев коснуться ее, получил пулю и грохнулся на пол.

Джафаров подошел к умирающему агенту и поднял ему голову.

— Запаниковал? Подожди, вызову «скорую»!

— Поздно! — прошептал тот. — От смерти не уйдешь! Что суждено — то сбудется!.. Детей жалко!

Агент умер.

Джафаров закрыл ему глаза.

Только сейчас он заметил связанных супругов, быстро развязал мужчину и сказал ему:

— Жену развяжете сами! Через полчаса позвоните в ФСК, но не раньше. Договорились?

Но мужчина, который бросился закрывать свою обнаженную супругу, был в таком шоке, что не обратил на слова Джафарова никакого внимания.

Джафарову, чтобы успеть скрыться, было очень важно получить полчаса.

Ждать ему было некогда. Он вспомнил, что за домом Ирвиньша есть пролом в железной ограде, через которую можно попасть на соседнюю улицу.

«Пока супруги придут в себя, пока дозвонятся, пока приедут и начнут разбираться, я буду уже далеко!» — решил Джафаров.

Он осторожно вернулся в квартиру Ирвиньша, быстро собрал чемодан и обратно переодел охранника.

Перед тем как покинуть квартиру, чуть было не ставшую для него последней, Джафаров положил в карман костюма Ирвиньша крупную сумму денег.

«Для Ирины это будет слабым утешением, но облегчит ей хотя бы похороны!» — решил он перед тем, как навсегда исчезнуть из ее жизни.

Использовав лазейку со стороны двора, Джафаров вышел к своей машине, незаметно огляделся, сел в нее и покинул это проклятое место, оставив там труп близкого приятеля.

Торопился Джафаров не напрасно.

Ушел он из квартиры буквально за минуту до прихода милиции…

Супруги, выплакав слезы, которых оказалось немного, бросились к телефону, звонить в милицию.

После вызова супруг неожиданно вспомнил:

— Что мы наделали? Этот, с усиками, просил нас не звонить никуда полчаса. А потом в контрразведку.

— Милиция сама вызовет того, кто ей очень нужен! — заявила супруга. — Не думала, что ты такой стойкий! Мог бы остаться жив, пожертвовав мною, ты же кончаешь через пять секунд.

— В следующий раз соглашусь! — усмехнулся муж, представив себе подобную сцену.

В истории милиции это был, наверное, первый случай, когда группа приехала ровно через десять минут после вызова.

Случилось это только потому, что на соседней улице произошла ожесточенная перестрелка двух мафиозных групп.

Обнаружив в квартире четыре трупа, двое из которых сжимали в руках снайперские винтовки, группа из уголовного розыска сама вызвала помощь из контрразведки.

Выслушав бессвязный рассказ супругов, руководитель группы посмотрел в открытое окно и мгновенно вычислил квартиру Ирвиньша.

Они сразу отправились туда и обнаружили там еще два трупа, в том числе хозяина квартиры.

Во втором трупе они, по описанию супругов, узнали того человека, который ворвался в квартиру, перестрелял бандитов и спас их от смерти.

Правда, супруг, когда ему предъявили тело для опознания, сказал:

— Похож! Одежда — точно его, усики очень похожие, но вот шрама на лице, по-моему, не было! Но поскольку я был в шоке, мог и ошибиться…

И только допросив Ирину и получив медицинское заключение, в котором было ясно сказано, что этот человек был убит раньше своих предполагаемых жертв, контрразведка пришла к мнению, что здесь действовал суперагент экстра-класса, охотники ошиблись, и эта ошибка стоила им жизни…

Джафаров, покинув опасный для него район, остановился и стал размышлять.

«С приходом Ирины все станет ясным и понятным! И на меня начнут охоту все спецслужбы! Вернуться к Валентине? Опасно. Не стоит дважды искушать судьбу другого человека. Есть ключи от квартиры. Знаю район, где эта квартира находится. Знаю номер телефона. Не знаю лишь адреса этой квартиры. Думай, Мустафа, думай! Как еще тебя зовут? Арелан, Искандер… Долго перечислять все имена, под которыми ты работал… Есть возможность узнать адрес по номеру телефона».

Он, предварительно узнав адрес в справочной, поехал на Миусский телефонный узел, где за очень скромную плату можно узнать много интересных вещей.

По приезде на телефонный узел Джафаров протянул стодолларовую банкноту операционистке и попросил узнать адрес по номеру телефона.

Операционистка испуганно оглянулась, внимания на нее никто не обращал, затем она тихо встала, сходила к стеллажам с карточками абонентов, записала адрес и молча отдала щедрому клиенту, лица которого почти не разглядела.

Изнывая, операционистка с трудом дождалась окончания рабочего дня и в первом же обменном пункте валюты поменяла честно заработанные деньги, моля, чтобы банкнота не оказалась фальшивой.

Но доллары были настоящими. Сумма, вырученная в обменном пункте, составляла свыше двух ее месячных получек, причем с этих денег не надо было платить налог.

И операционистка приказала себе забыть про события, предшествующие появлению денег, нежданно-негаданно свалившихся ей в карман.

А Джафаров уже внимательно исследовал район, где ему предстояло скрываться, как он надеялся, еще долгое время.

И только когда он исследовал все пути подхода и отхода к дому, парадные и «черные» ходы, все лазейки и проходные дворы, он позволил себе открыть дверь нового убежища и войти в квартиру.

14

Шукюров, когда ему доложили о большой резне, в результате которой он потерял своего заместителя, лучшего снайпера, двух охранников и одного паршивого агента, обрадовался.

«Это просто замечательно! — поздравлял он себя с гениальной идеей. — Оба претендента на мой пост сломали себе шею в схватке с Джафаровым. Молодец! Ей-богу, молодец! Я не знал, как избавиться от этих хитрых и подлых родственников, а ты так вовремя подвернулся. Меня ни в чем нельзя обвинить, все ты виноват, ты, голубчик!»

Шукюров даже позволил себе немного расслабиться и выпить французского коньяка.

И тут его неожиданно вызвал Гейдаров.

Шукюров замер. Это означало, что его ждет большой разнос.

«Вай, аллах! — воскликнул он горестно. — А я еще выпил сто граммов. Убьет меня Гейдаров! Если только сказать, что я с горя выпил… Неплохая идея! Все-таки двух родственников потерял, не хухры-мухры!»

Но на душе было все же тревожно.

«Надо еще разобраться, — думал он, — кто из посольских меня все время подставляет и докладывает через голову. Кому-то, я вижу, своей головы не жаль. Может, запасная есть?»

И он рассмеялся.

В кабинет Гейдарова он, однако, вошел со столь скорбным видом, будто только что вернулся с похорон своего ребенка.

— Делаешь вид, что очень переживаешь? — спросил его Гейдаров. — Очень хорошо у тебя это получается. Слушай, давай я тебя сделаю актером, а?

— Актером не делаются, а становятся! — улыбнулся Шукюров. — Народное признание требуется.

— Ты меня еще будешь учить! — рассмеялся Гейдаров. — Присвою тебе звание «народный артист республики», это и будет твоим народным признанием. Первый раз, что ли? Актрис, конечно, лучше делать!

— Клянусь, я не виноват в их смерти! — упал на колени Шукюров. — Мой господин, убей меня, если я в чем-то солгал! Я им дал первоклассных агентов, я их вывел на те места, где они обязательно должны были встретить Джафарова.

— Значит, они сами виноваты? — гневно спросил Гейдаров.

А его гнев был предвестником смерти.

— Мамой клянусь, только они сами! Халилов знал, что Румянцев может привести с собой Джафарова, но пошел на день рождения без оружия и один. Естественно, он встречает его там, и тот убивает Халилова.

— А Гаджиев? — нахмурился Гейдаров.

— Гаджиев поторопился! — быстро стал объяснять Шукюров, опасаясь гнева владыки. — Вначале он все сделал правильно: выбрал хорошее место для засады, замаскировался так, что Джафаров его не обнаружил. Но… очень хотел выстрелить! А подумать, куда стреляет, посчитал ненужным, лишним. Выстрелил не в Джафарова, а в его костюм, который в это время примерял хозяин квартиры.

— Он убит?

— Наповал! — честно признался Шукюров. — Надо мне извиниться перед великим соседом, неудобно, мои люди ведут себя там слишком свободно. Вы здесь ни при чем!

— Спасибо, утешил! — усмехнулся Гейдаров. — Слушай, может, вместо тебя мне Джафарова пригласить на службу? Ошибок не делает, хорошо стреляет. Что еще нужно для твоего поста?

— Быть вам верным, мой господин! — польстил Шукюров. — А Джафаров — сумасшедший!

— Ты мне рекомендовать не можешь! — разозлился Гейдаров. — Это я тебе могу порекомендовать.

— Простите, шеф!

— Хватит, вставай! — приказал Гейдаров. — Игра в феодала закончилась!

Шукюров обрадованно встал с колен.

И вытянулся по стойке «смирно».

— Готов лично возглавить группу захвата!

Гейдаров остановил его характерным жестом руки.

— Накося выкуси! — заявил он со среднерусским акцентом, недаром когда-то в молодости служил в России. — Ты мне нужен здесь, во главе моей гвардии, а не в далекой столице.

— Кого порекомендуете, шеф? — обрадовался вновь обретенной милости Шукюров.

— Никого! — сказал Гейдаров жестко и твердо. — Хватит жертв! У меня не такой большой род, чтобы я мог швыряться кем-либо еще.

— Решили заманить его сюда? — обрадовался Шукюров, по уловкам с заманиванием ему не было равных.

Гейдаров постучал кулаком по столу:

— Где-то ты умный, а где-то совсем тупой доцент! Райкина помнишь?

— С Райкиным не знаком, шеф!

Гейдаров ничего ему не сказал, а стал набирать номер телефона, известный лишь ему одному.

— Игорь Валерьевич! — заворковал он нежно в трубку. — Узнаешь? Сколько лет, сколько зим! Как здоровье? Как семья?.. Давно не виделись! Игра, говоришь, в суверенитеты мешает? Что делать: человек, играя, познает мир! Может, заедешь отдохнуть?.. Дочку замуж уже выдаешь? Эту маленькую егозу с косичками? Как быстро время летит. Обрадуй ее, скажи: шесть каратов ее ждут в маленьком миленьком гарнитурчике. Она уже тогда обещала быть красавицей. Бриллианты только подчеркнут ее красоту… Ничего, ничего, жена пусть носит свои сама. Ей подарены… У меня? — переменил тон Гейдаров. — Случилось! Извини, без тебя как без рук. Мои оболтусы не могут справиться с одним государственным преступником.

Гейдаров быстро договорился с неизвестным Шукюрову Игорем Валерьевичем о встрече в Москве в самом ближайшем времени.

— Приходится все делать самому, Рагим! — пожаловался он Шукюрову. — Ничего! Я уже распорядился продать квартиру и все имущество Джафарова, немного сами добавим, но свадебный подарок должен быть роскошным.

Шукюров вернулся в свой кабинет и срочно вызвал к себе Арнани.

Арнани курсировал связным между Шукюровым и группами ликвидации.

Самостоятельного задания Шукюров ему почему-то не поручал.

Неожиданный вызов обрадовал Арнани.

«Наконец избавлюсь от дурацкой работы: привозить инструкции и увозить отчеты!» — подумал он.

Но, с другой стороны, задание заданию рознь!

Кто мог поручиться, что ему не предложат возглавить очередную группу по преследованию Джафарова, к этому Арнани не испытывал ни малейшего влечения и ни малейшего желания.

А Шукюров смотрел на друга своего смертельного врага со смешанным чувством: он натравит их друг на друга, но он опасался, что Арнани не сможет убить Джафарова.

— Честно говорю тебе: не могу поверить, что ты убьешь Джафарова при встрече!

— Враг моей страны — мой враг, кем бы он ни был раньше! — сухо ответил Арнани.

Он решил не пререкаться с Шукюровым, ни в чем не уверять его, а говорить преимущественно лозунгами, они все скроют: и бедность мысли, и искренность чувств.

— Хорошо сказал! — одобрил Шукюров. — Враг есть враг! Убей Джафарова, Арнани! Сам Гейдаров смотрит на тебя!

— Убью! — вытянулся во фрунт Арнани.

— Ты же знаешь, — стал подкупать его Шукюров, — у меня две должности вакантны. Сам выбираешь, какую тебе занять. О мелочи разной — орден, квартира, мебель, деньги — не беспокойся, все будет…

— «Раньше думай о Родине, а потом о себе!» — подтвердил свою решимость Арнани.

Шукюров расчувствовался:

— Дай я тебя поцелую!

Затем он усадил его рядом с собой на диване, Арнани даже забеспокоился, не начнет ли приставать, ходили слухи, что Шукюров — бисексуал, но все обошлось.

— Я дам тебе перспективное направление для поиска Джафарова. Составь список солидных коммерческих банков и прогони их через компьютер. Не догадываешься, зачем?

— Нет! — искренне ответил Арнани, не знавший финансового положения Джафарова.

— Да, ты не знаешь! — вспомнил Шукюров. — Джафаров похитил у Дадаева крупную сумму в валюте и в драгоценностях. Наверняка часть этих денег он положил в банки. Ты все выяснишь и встретишь его там. У меня нюх. Верь мне, Арнани. Я бы направил туда своих, но от них за километр агентом несет. Есть один там… Ладно, не будем.

«Зачем тебе знать, что Гасан будет за тобой ходить и охранять… от глупостей!» — подумал он.

Гасана Шукюров, откровенно говоря, побаивался. У него было все, что помогло Шукюрову стать правой рукой Гейдарова. Единственное, чего тот был лишен, — это родственных связей с кланом Гейдарова.

А Гейдаров доверял только своим.

15

Джафарову понравилась двухкомнатная квартирка уехавшего в длительную командировку приятеля Ирвиньша.

Квартира хранила все воспоминания от многочисленных поездок хозяина по белу свету: здесь были и африканские маски, и индийские фигурки Будды, птиц, животных, дешевые офорты из Италии, лампа в виде Эйфелевой башни, и многое-многое другое.

Но главное, что понравилось Джафарову после осмотра всего дома, — это возможность дополнительного выхода через чердак.

А отмычки у Джафарова были всегда с собой.

Красивый жест Джафарова в квартире Ирвиньша оставил его без средств к существованию.

Необходимо было выбирать: либо отправляться к заветному чемоданчику Валентины, либо брать деньги из банка.

Но к Валентине Джафаров ехать боялся, смерть Ирвиньша лежала тяжелым камнем на сердце.

Идти в банк тоже не было ни малейшего желания. Джафаров прекрасно знал, что его фотография и фоторобот разосланы всем постовым, и ему пока что нельзя покидать квартиру.

Необходимо было переждать пару дней.

Джафаров обследовал холодильник и, к своему удивлению, нашел там довольно много еды. Не было только хлеба.

На кухне он обнаружил просто залежи пустых бутылок.

«Придется разыграть алкоголика и сдать эту гору, — размышлял Джафаров. — Найдем старую, рваную одежонку, денек не побреемся, и ни один милиционер не узнает в небритом опустившемся алкаше разыскиваемого суперубийцу».

Хорошенько выспавшись, Джафаров претворил свой план в жизнь.

Старой одежды в квартире было больше чем нужно, но, к сожалению, не было нужного размера. После некоторого раздумья Джафаров решил, что так даже лучше: одежда с чужого плеча — это последняя степень деградации человека.

Джафаров решил не умываться, чтобы к своей небритости и растрепанности добавить еще и неопрятность.

Посмотрев в зеркало, Джафаров даже пожалел себя, настолько жалко он выглядел.

На улице случайные прохожие шарахались в сторону от шатающегося забулдыги несущего сдавать в пункт приема стеклотары две полных сетки бутылок из-под водки, коньяка, шампанского и пива.

Пункт приема стеклотары найти было нетрудно, он был хорошо виден из окна квартиры. Густой мат и ругань донеслись до слуха Джафарова, когда он только что открыл глаза, лежа в кровати.

Пункт приема стеклотары служил для алкашей своеобразным клубом по интересам, где обсуждались самые животрепещущие проблемы современности. Здесь были свои философы и поэты, разведка и контрразведка, стукачи и диссиденты. Но большая часть, естественно, была из отсидевших. Отбывали наказание они в основном за хулиганство, за нанесение тяжких и менее тяжких телесных повреждений.

Сдав бутылки, Джафаров накупил хлеба, чем вызвал сочувствующие взгляды продавщицы: надо же, одним хлебом питается, бедолага, совсем спился человек.

Ни одного милиционера Джафаров не встретил, патрульных машин тоже.

Зато он увидел стайку молоденьких девчонок, которые звонко расхохотались, увидев нелепое одеяние Джафарова.

Одна из них осудила подруг:

— Девчонки, нельзя над этим смеяться! Может, ему не на что купить другое.

Джафаров вернулся в квартиру очень довольным. Его не ищут, а если и ищут, то явно не здесь.

Вспомнив девчушку, которая за него заступилась, Джафаров улыбнулся — она ему понравилась, но…

На любовь он права не имел.

День прошел на удивление быстро. Джафаров плотно поел, соединив завтрак с обедом. Нашел среди скромной подборки книг, занимающей всего две полки, томик Чехова и часа два почитал. Затем закрыл входную дверь и лег спать.

Спал он беспокойно, а проснулся от того, что кто-то начал ломиться в дверь квартиры.

Одеться и неслышно прокрасться к двери было для Джафарова делом нескольких секунд.

В глазок двери он увидел трех молоденьких девиц и двух солидных мужчин, стоящих рядом с ними, лицо одного из них показалось Джафарову очень знакомым.

— Ирвиньш, открывай! — орал тот, чья физиономия показалась Джафарову знакомой. — Слезай со старухи, мы тебе молоденькую привели!

Его вопли привлекли внимание соседей.

Дверь квартиры напротив приоткрылась, и в образовавшуюся щель высунулась любопытная физиономия старушки, и ее хитренькие глазки внимательно осмотрели и мужчин и женщин. Затем дверь закрылась, и замки и затворы демонстративно загремели.

Джафаров решил, что можно безбоязненно открыть дверь: с мужчинами он справится.

Он ее открыл так, чтобы его самого за приоткрытой дверью не было видно.

Компания шумно ввалилась в квартиру.

Когда Джафаров закрыл за ними дверь, гости даже не удивились: видно, много разных людей в отсутствие настоящих хозяев, уехавших за границу, посещало этот ставший гостеприимным дом.

Оба мужика одновременно протянули руки для рукопожатия и хором в унисон воскликнули:

— Привет!

И засмеялись. Потом, торопясь, схватили, как мальчишки, друг друга за волосы и спросили:

— Когда мое желание исполнится?

— Ваше желание исполнится ночью, а может, и раньше! — игриво ответила на этот вопрос одна из девиц.

— Согласны! — ответили мужики и весело заржали.

На такой веселой ноте и произошло знакомство.

— Арслан! — представился Джафаров вымышленным именем. — Или Лев!

— Люблю котов! — завопила одна из девиц. — Это — Вета, остальные Светы! Запомнить легко даже в дым пьяным, а наши склеротики все время путают! — пожаловалась она на спутников.

— Я — Миша, а он Гриша, — опять засмеялся чем-то знакомый мужик. — У нас сплошной зоопарк. Остается надеяться, что девочки не посадят нас в клетки.

— Посадим, посадим! Еще как посадим! — завопила опять Света-черная, как окрестил ее Джафаров. — Но эти клетки вам понравятся.

— А вы нас посадите в золотые клетки! — защебетала Вета. — Мы возражать не будем!

Света-беленькая молчала, глядя жаркими глазами на Джафарова, и таинственно улыбалась.

Тем временем Гриша быстро осмотрел всю квартиру и вернулся очень довольный:

— Жратвы — полный холодильник, и свежий хлеб куплен, не иначе как Львом: ну и жрать ты горазд, столько хлеба закупил.

— А у нас с собою было, а у нас с собою есть! — запел Миша. — У тебя много их? Хватит на шестерых! Ай спасибо Сулейману, он помог советом мне!

Девочки быстро стали готовить банкетный стол, что, как позже выяснил Джафаров, было делом всей их жизни, единственной профессией — они работали официантками.

Джафаров воспользовался моментом, чтобы собрать постель, на которой он спал в маленькой комнате, но Миша одернул его:

— Не делай двойную работу! Все равно расстилать придется! Блондиночка на тебя глаз уже положила. Ты будешь здесь, а мы вчетвером в большой комнате. Нам уже долго и упорно нужно разжигать друг друга.

Джафаров понял, что здесь не сработает ленинское — «на чердачок и работать, работать, работать».

«Квартира получилась не совсем конспиративная! — с досадой подумал он. — Вернее, конспиративная, но для любовных шашней. Ирвиньш, очевидно, просто не успел предупредить. Впрочем, это к лучшему: кто станет искать убийцу среди гуляк из высшего света».

Гриша помогал девицам накрывать на стол: эта работа заключалась в том, что он доставал из принесенного объемистого портфеля бутылку за бутылкой и открывал их.

Бутылки со спиртным были явно куплены не в кооперативных киосках.

— «Руки мыть, за стол садиться, кашку есть и спать ложиться!» — продекламировала Вета, которую ждали дома двое очаровательных малышей и верный муж.

— Ветка, тебе лишь бы в постель! — уколола подругу Света-черная. — Посидеть надо, поговорить, посплетничать. А этим ты и дома можешь заниматься, муж-то молодой!

— Надоел он мне хуже горькой редьки! — пожаловалась Вета. — Я могу на год вперед расписание составить: куда он меня поцелует и за что сначала ухватится. Никакой романтики!

Несмотря на протесты Веты, из-за стола вставать не торопились: пили, ели, травили анекдоты.

— Вы что, есть сюда пришли? — нетерпеливо спрашивала Вета.

— И пить тоже! — тут же пьяно откликался Гриша.

— Вы это можете делать дома со своими благоверными! — не уступала Вета. — Раз уж пригласили, то сначала дело, а потом пить-есть.

К Джафарову подошла блондинка и шепнула на ухо:

— Давай удалимся в соседнюю комнату! — предложила она. — Пусть договариваются без нас. О цене в том числе! — засмеялась она.

— Я без гроша в кармане! — предупредил Джафаров.

— Не волнуйся! — засмеялась Света-беленькая. — За все уплочено! А с тобой я и бесплатно могу себе позволить, по любви!

Джафарову не хотелось обманывать ее надежд, но и «залетать» ему не очень хотелось, поэтому он, идя вслед за блондинкой в маленькую комнату, где так и не застелил постель, думал, как ему отбояриться.

Но все разрешилось само собой.

— Милый! — обратилась к нему Света-беленькая. — Ты меня извини, но я только с «презиком»! Не возражаешь?

Джафаров не сразу и сообразил, что такое «презик». А когда понял, что это то, что предохраняет от «наваривания», то есть презерватив, отдался в опытные руки очаровательной блондинки.

Света-беленькая занималась сексом с такой самоотдачей, так вопила и визжала, что Джафаров даже подумал, что на ее крики, чтобы дать советы, сбежится если не весь дом, то весь подъезд уж точно.

Ее не менее очаровательные подружки также на совесть отрабатывали обещанную плату.

Света уже лежала в изнеможении рядом с Джафаровым, а в соседней комнате все еще были слышны профессиональные стоны ее подруг.

— Стараются! — улыбнулся Джафаров. — Надеюсь, к взаимному удовольствию!

— Среди этой публики они пользуются огромным авторитетом.

Наконец и там все стихло.

— Лев! — раздался довольный голос Миши. — Выползай из клетки вместе со своей собачкой.

— От кобеля слышу! — немедленно отреагировала Света-беленькая.

— Выходите, выходите! — не желал втягиваться в перепалку Миша. — Только нагишом, а-ля натурель!

Джафаров смутился. Но не Света.

— Будь проще! — успокоила она Джафарова. — У тебя есть что показать и есть на что посмотреть. Они в душе все нудисты! Пошли!

Когда Света-беленькая вывела на свет божий Джафарова, ее подруги завистливо ахнули.

— Ну, подруга, ты, как всегда, в двойной выгоде! — сказала Вета.

— А я бесплатно, по любви! — ответила та.

— В наше время это геройский поступок! — одобрил Миша. — Он еще молодой. — И Миша пропел: — «Танцуй, пока молодой!»

— Действительно, — вспомнила Вета, — почему бы нам не потанцевать.

И она бросилась к Джафарову.

Танцуя с ней, Джафаров краем глаза заметил, что Света-беленькая о чем-то договаривается с Мишей. И согласно кивает ему головой.

«Кажется, будем меняться партнершами! — понял Джафаров. — Блондиночка, как всегда, хочет быть в двойной выгоде!»

Вета, возбуждая Джафарова, танцевала быструю ламбаду, а не блюз, который играл магнитофон. В скором времени она в этом, преуспела и, продолжая танец, увлекла Джафарова в маленькую комнату.

И вскоре танцующие в большой комнате пары услышали ее вопли и стоны.

Дамы стали, возбуждаясь воплями Веты, ласкать своих плательщиков.

И вскоре две новые пары медленно и печально занялись сексом.

— Темп сбивает! — томно сказала Света-беленькая о Вете.

Магнитофон продолжал тихо мурлыкать медленную мелодию, но ее уже никто не слушал. Секс царствовал властно и надолго.

Джафарову Вета понравилась даже больше, чем Света-беленькая, в ней было больше нежности и откровенности. И она также пользовалась презервативом.

— Пойдем, посмотрим! — предложила Вета, исцеловав Джафарова в знак благодарности. — Прелюбопытнейшее зрелище, скажу тебе!

Джафарову тоже стало интересно. Он еще ни разу не наблюдал со стороны, как занимаются групповой любовью. Он всегда считал, что секс — это очень интимная вещь, только для двоих.

Зрелище действительно было занимательным: дамы оседлали своих кавалеров и, принимая соблазнительные позы, профессионально работали, искусно создавая иллюзию страсти.

Мужики одновременно достигли высот блаженства. Дамы, почувствовав это, тут же изобразили оргазм с закатыванием глаз и с глубоким обмороком. Это давало им полное право плюхнуться рядом со счастливчиками.

— За мной памятник тебе, Лев! — проникновенно сказал Миша. — Ты мне вернул мои шестнадцать лет! И, оказывается, для этого не надо быть на Большом Каретном.

— Да! — поддержал его Гриша. — Я лет двадцать не мог за какие-то полчаса захотеть дважды. Будем считать, что мы — два старых вампира, которых ты насытил своей молодой энергией.

— Не пора ли и подзаправиться? — предложила Вета, чем вызвала общий смех.

— Ну, подруга! — с завистью сказала Света-черненькая. — Сколько же ты энергии потеряла в маленькой комнате, что есть-пить захотела.

Но смех смехом, а все охотно согласились с Ветой, что для дальнейших любовных подвигов неплохо бы и покушать.

Они стали пить-есть, рассказывать друг другу скабрезные анекдоты.

Постепенно поднялся такой шум и гам, что когда в комнате раздался громкий крик: «Руки вверх!» — никто и не обратил на него внимания.

Случайно Миша повернул голову в сторону двери в прихожую и заметил ввалившихся милиционеров во главе с капитаном.

— Что еще за явление? — удивился он, думая, что ему это мерещится.

Девицы взвизгнули и хотели броситься за вещами, но их остановил окрик капитана.

— Стоять на месте!

— Не стоять, а сидеть! — поправил его Миша. — Появился, как чертик из табакерки…

— Я тебе покажу «из табакерки»! — разъярился капитан. — Я тебе покажу оскорблять капитана милиции. Предъявить документы!

— В пиджаке на стуле! — показал рукой Миша. — В наружном кармане.

— Обыскать! — рявкнул капитан, направляясь к пиджаку так осторожно, словно он был заминирован.

Сопровождающие капитана сержант и рядовой недоуменно переглянулись.

— Они же голые! — протянул растерянно сержант.

— Выполнять приказ! — подтвердил указание капитан, доставая из кармашка удостоверение Миши.

Сержант сразу направился к девицам. Обыскивать.

— Что, так и будешь в штанах обыскивать? — встретила его вопросом Вета, выпячивая грудь.

Сержант протянул к ней руку, но ее отбросил назад испуганный вопль капитана:

— Товарищ генерал?!

Сержант тоже чего-то испугался и, оглянувшись, увидел бледного как мел капитана, который растерянно держал перед собой удостоверение Миши.

— Чего застыл? — насмешливо спросил Миша. — Чего уставился, спрашиваю? Голого генерала не видал, что ли?

— Так точно! Никак нет! — бормотал капитан.

Он был близок к обмороку. Глаза его застыли в одной точке.

Миша налил в большой фужер коньяка и приказал:

— Пей!

Капитан строевым шагом подошел к столу и одним глотком осушил фужер.

Цвет его лица сменился на красный. В глазах блеснули слезы. Если полминуты назад он был близок к обмороку, то теперь он был готов броситься в ноги генералу и вымаливать прощение.

— Благодарствую! — сказал он прочувствованно.

Девицы, нога на ногу, покуривая, смотрели на бесплатное представление.

— Ты зачем ворвался в квартиру? — спокойно спросил Миша, но в его голосе была слышна буря. — Забыл здесь чего-нибудь?

Капитан отдал честь Мише. Джафаров даже мысленно никак не мог заставить себя называть голого собутыльника генералом.

— Разрешите доложить!..

— Как фамилия? — спросил, прерывая капитана, генерал.

— Иванов! — отчеканил капитан.

— Хоть ты и Иванов, а дурак! — усмехнулся Гриша. — Кто тебя учил честь отдавать голой заднице? Отдают честь только погонам! Докладывай!

— Потоком шли жалобы от соседей: в квартире притон, уголовники до утра гуляют. Решил проверить.

— Дверь отмычкой открыл?

— Так точно!

— Под статью идешь, капитан! — вздохнул Миша. — Пока доложишь начальнику отделения, что я тебе влепил пятнадцать суток ареста. А этим охламонам по десять. Ясно?

— Так точно! — ответил капитан. — Разрешите удалиться?

— Удаляйся! — махнул рукой Миша.

Когда капитан уже был в дверях, Миша крикнул ему:

— Эй, капитан! Хочешь пять суток скосить?

— Так точно! — обрадовался капитан, развернувшись на сто восемьдесят градусов.

— Обесточь квартиру напротив! Понял?

— Так точно! Разрешите идти?

— Подожди! — вспомнил Миша. — Эти охламоны еще не выпили. Марш к столу!

Сержант и рядовой, чеканя шаг, как на строевом плацу, подошли к столу, где их уже ждали две внушительные емкости с водкой.

Проглотив ее как воду, милиционеры развернулись через левое плечо и вышли, так же чеканя шаг.

Скоро все присутствующие услышали стук захлопывающейся входной двери.

Квартира взорвалась хохотом.

Смеялись все. Смеялись долго, до слез. Дамы даже взвизгивали.

Говорить не мог никто. Иногда у того или иного «нудиста» прорывались какие-то отдельные междометия.

Но, отсмеявшись, все как по команде бросились одеваться.

— Слушай, Миша! — вдруг вспомнила Света-черненькая. — А зачем ты дал команду обесточить квартиру напротив?

— А я сразу понял, что эта старая мымра организует «жалобы от соседей», — пояснил тот. — А сегодня очередная серия «Санта-Барбары». Пусть подумает над своим поведением.

Прощаясь, Миша на листке бумаги написал номер телефона и протянул его Джафарову.

— Будешь в Питере, обязательно заходи, — предложил он Джафарову. — Я пока там квартирую, но скоро меня в Москву перебрасывают. Черёз месяц приблизительно. Телефона в Москве пока нет, не знаю, где меня поселят, но я через Ирвиньша сообщу. Пока!

И он величественно удалился вместе с Гришей и тремя дамами легкого поведения.

Джафаров остался один.

Правда, ненадолго. Через пять минут в дверь позвонили.

«Кто это может быть? — подумал Джафаров. — Разгневанная старушка-соседка, не получившая очередной порции „Санта-Барбары“, или муж-рогоносец, выследивший, наконец, Вету?»

Все оказалось значительно проще.

За дверью стояла Света-черненькая.

— Извини, Арсланчик, но я пришла за своей долей. Приход этих охламонов мне помешал. У нас есть хорошая пословица: «Бог троицу любит!»

С таким телом, как у Светы-черненькой, можно было смело претендовать на место в троице, пусть и не в святой.

И она осталась до утра.

16

Арнани прилетел в Москву в плохом настроении, хотя условия полета были очень приличными: ему достался билет в первый класс, и он летел в компании иностранных бизнесменов.

«Свободный охотник, одинокий волк! — горько думал он. — Но Джафаров не беззащитная овечка, идущая на заклание. И наша встреча — не дуэль Онегина с Ленским, а убийство с заранее обдуманными намерениями. Убийство друга, что бы он там ни совершил, — это подлость. И Шукюров прекрасно об этом знает. Воображает себя Иваном Грозным, Сталиным? Или просто подражает Гейдарову? Неужели наверху не бывает других людей?»

У самолета, на поле, у самого трапа, его ждала черная «волга». Водитель прекрасно знал Арнани, и Арнани хорошо знал его: когда-то жили в одном дворе, вместе играли в футбол.

— Тебя как посла встречаю! — пошутил Толик. — Только машину выделили рангом пониже. Сейчас все на иномарки перешли, вернее, пересели…

В ведомственной посольской гостинице Арнани выделили роскошный одноместный номер.

«Подслащивает пилюлю Шукюров! — размышлял Арнани. — Но вряд ли он мне доверяет безоговорочно. Значит, пустит по моему следу кого-нибудь из своих верных псов».

В этот же день, чуть отдохнув, Арнани на машине Толика стал объезжать все крупные коммерческие банки.

Начал он с Инобанка.

Шикарный мраморный вестибюль.

Вышколенные мальчики и девочки, все как на подбор: рослые, красивые.

К Арнани сразу же подошел охранник.

— Я могу вам помочь?

А глаза профессионально уставились на пистолет под левой рукой Арнани. И не видно его, а почувствовал.

— Можете! — поощрил его старание Арнани благожелательным тоном. — Кто у вас занимается открытием валютного счета?

— Пожалуйста, сюда! — охранник не сводил глаз с посетителя.

Арнани, когда они отошли чуть в сторону, показал охраннику удостоверение работника ФСК, которым его снабдил Шукюров.

Удостоверение было настоящим, печать не поддельная, подпись не фальшивая.

Откуда Шукюров получал подлинные документы, Арнани мог только догадываться.

Охранник дернулся как от удара и остановился.

— Вы мне не нужны! — сказал ему Арнани. — Благодарю, дальше я пойду один. Обо мне никому ни слова. Несете персональную ответственность.

Персональной ответственности у нас никто не любит. Охранник был один из многих. «А на фига мне это нужно?» — сказал он сам себе, возвращаясь на рабочее место.

Арнани издали рассматривал операциониста, и чем больше он его рассматривал, тем меньше он ему нравился.

«Соваться к нему со своим удостоверением бесполезно! — подумал Арнани. — Испугается и замкнется. Отправит за разрешением к начальству. Лучше разыграем щедрого кавказца».

— Послушай, друг! — обратился Арнани к операционисту, протягивая ему вместе с фотографией Джафарова сто долларов. — Я разыскиваю этого человека. Помоги!

Операционист посмотрел на сто долларов, потом на фотографию Джафарова, потом на Арнани.

— У меня зарплата пятьсот долларов! — сказал он, намекая, что рисковать за сто долларов не намерен.

Тем не менее деньги он взял и положил в карман.

«Если я каждому буду давать по пятьсот долларов, — подумал Арнани, — Шукюров меня расстреляет за воровство!»

И Арнани протянул вымогателю вместо оставшихся долларов удостоверение сотрудника ФСК и, распахнув полу пиджака, показал невзначай пистолет.

Парень побелел.

— Помоги, дорогой! — настойчиво попросил Арнани.

— Конечно, конечно! — забормотал, привстав, парень.

— Сидеть! — тихо приказал ему Арнани. — Я по твоим глазам уже вычислил, ты знаешь этого человека.

— Знаю! Только мне надо посмотреть в картотеке.

— Сто долларов оставь здесь, в тетрадке! — приказал Арнани.

И показал ему, что выхватить пистолет он успеет за считанные секунды.

Операционист понял, что попался и речь уже идет не только о работе, но и о свободе. Он решил не искушать судьбу и постараться быть полезным: он всю жизнь пытался это сделать, и пока это ему удавалось.

Незаметно достав из кармана стодолларовую банкноту, он ловко засунул ее в учетную тетрадь и пошел к ящикам картотеки.

Арнани сильно рисковал. В случае провала весть о поисках Джафарова мгновенно бы облетела все банки, и Шукюров не простил бы ему провала, решив, что Арнани специально засветился, чтобы выручить друга.

Но операционист очень испугался — тюрьмы он боялся как черт ладана.

— Вот его карточка! — показал он данные Арнани. — Здесь есть отметка: вклад заберут завтра в пятнадцать часов.

— Вас предупреждают заранее? — Арнани не поверил, что Джафаров мог споткнуться о такую мелочь.

— Если сумма больше тысячи долларов! — послушно пояснил операционист.

— Спасибо! Ты честно заработал свои сто долларов. Но учти, если об этом кому-нибудь станет известно, речь пойдет уже не о свободе, а о твоей жизни! Держи язык на привязи!..

Дальнейшие поиски теряли смысл. Но Арнани не хотел, чтобы о его успехе знал следующий за ним неотступно Гасан.

Поэтому он объездил все крупные коммерческие банки.

Но в каждом из них его наметанный глаз замечал дюжих парней с ручными металлоискателями, и потому он не испытывал судьбу, а, покрутившись для виду несколько минут в предбаннике, выходил, садился в машину и ехал в следующий.

Рисковать не имело смысла.

Он объехал и менее крупные конторы, где не было серьезной охраны. В них, посмотрев на фотографию Джафарова, ему отвечали, что такого не видели, а если бы и видели, то для них тайна клиента — закон.

Однако Арнани выходил с таким довольным видом, что Гасан автоматически записывал название банка и адрес. Ему это было нужно для ежедневного отчета Шукюрову.

В пять часов вечера все банки закрылись, и Арнани отправился обедать в ресторан.

На взятки служащим банков ему была выделена сумма всего в тысячу долларов, и Арнани справедливо решил, что имеет право немного покутить на сэкономленные средства.

Гасану доллары не выделяли, и он, посмотрев на цены в меню, вышел из зала.

«Все Шукюрову напишу!» — мысленно пригрозил он Арнани.

17

Джафаров, пожелав утром Свете-черненькой счастливого пути, опять заснул, восстанавливая силы.

Проснулся он поздно и объединил завтрак с обедом.

Нужно было позвонить в банк и заказать на завтра деньги. В этом был риск, но Джафаров пошел на него, будучи уверенным в строгой тайне вклада, но позабыв о тех, кто должен эту тайну охранять.

Такие мелочи и приводят к провалу.

Звонить из квартиры Джафаров не стал, так как в банке могли запомнить его номер телефона по определителю, а для соответствующих служб вычислить по номеру адрес и приехать — дело нескольких минут.

Джафаров вышел из дому.

До банка он дозвонился довольно быстро. Заказав всю сумму, около семи тысяч долларов, он решил вернуться домой.

Идущие из института две девчонки с интересом оглядели его. Джафаров сразу узнал одну из них: это была та самая девушка, которая заступилась за него днем раньше, когда он в грязной, поношенной одежде с чужого плеча, небритый и немытый ходил сдавать пустые бутылки.

Теперь Джафарова было трудно узнать: он был мыт и брит, отдохнувший и полный сил, в прекрасном дорогом костюме.

Как ему ни нравилась эта девчушка, Джафаров все же не стал бы знакомиться с ней, если бы не происшествие, случившееся на его глазах: к девчушкам подъехала «тойота», из нее выскочили двое парней кавказского вида и, схватив девушек, потащили в машину.

Девчонки отчаянно завопили:

— Помогите! Спасите!

Джафаров автоматически бросился им на помощь.

Двумя ударами он уложил озабоченных кавказцев на асфальт и приказал девушкам:

— Бегите быстрее!

Девчонки побежали к институту.

Из машины выскочили еще двое, и в их руках были обнаженные ножи.

Но их пыл сразу же иссяк, когда Джафаров показал им пистолет, пока покоящийся в кобуре.

— Забирайте своих и убирайтесь! — приказал им Джафаров. — И больше не появляйтесь в этом районе.

Ножи сразу же были спрятаны, а соотечественники погружены в машину.

Перед отъездом один из бандитов спросил:

— Это твои родственники?

— Невеста! — пошутил Джафаров, чтобы те быстрее отвязались.

«Тойота», с места набрав скорость, скрылась из виду.

Джафаров пошел домой.

— Эй! — услышал он громкий крик за спиной. Оглянувшись, он увидел машущую рукой девушку. — Эй! Спасибо! — крикнула она ему вслед.

Джафаров помахал ей в ответ, но путь свой не прервал — не хватало ему еще впутать в свои дела совсем невинную девочку.

У подъезда он не выдержал и оглянулся. Она стояла на том же месте и смотрела вслед.

Утром Джафаров стал готовиться к посещению банка.

По карте он наметил себе путь, по которому поедет в банк, чтобы никто не заметил его прибытия. Далее, проходным двором, он может пройти к банку, так его будет видеть как можно меньше людей.

Ну и, конечно, надо было приехать пораньше, чтобы осмотреться.

Так Джафаров и сделал.

Выбрав укромное местечко, он внимательно осмотрел в свой мощный бинокль всю местность перед банком.

«Кажется, все чисто! — подумал он. — Только не нравится мне эта машина, на той стороне улицы, не знаю почему, но не нравится».

Она бы не понравилась Джафарову еще больше, если бы он знал, что там, на заднем сиденье, лежит Гасан, внимательно наблюдающий через скрытый оптический глазок в двери за входом в банк, куда еще до обеда зашел, но до сих пор не вышел Арнани.

Он не знал, что Арнани уже подготовил ловушку Джафарову: завербованный им сотрудник банка спрятал его в служебном помещении, и тот ждал лишь прихода Джафарова.

Размышляя о пропавшем Арнани, Гасан, решив переменить позу, на секунду отвлекся, и прозевал, как Джафаров зашел в банк.

Джафаров беспрепятственно получил деньги и уже собрался уходить, когда вдруг почувствовал, что за его спиной находится человек.

— Не шевелись, Джафаров! — услышал он знакомый голос. — Иначе мне придется стрелять.

Джафаров сразу понял, что Арнани его выследил.

— Молодец, Тенгиз! — сказал он, не поворачиваясь к нему. — Я смотрю, мои уроки даром не прошли для тебя!

— Руки за спину, Джафаров, и пошли.

— Куда? Ты один?

— Один! — ответил Арнани. — Пошли в проходной двор, через который ты пришел.

Джафаров медленно повернулся, мельком взглянул на Арнани, заложив руки за спину, пошел к выходу.

Гасан не поверил себе, когда увидел, что из банка один за другим вышли Джафаров и Арнани и повернули за угол в проходной двор.

Гасан неловко повернулся и, вместо того чтобы встать, упал на дно салона, запутавшись в маскировочной ткани, которой прикрывался.

Джафаров, зайдя в проходной двор, внезапно остановился и сказал:

— Слушай, Тенгиз! Если ты хочешь меня увести к Шукюрову, тебе это не удастся. Лучше мне получить пулю от тебя, все-таки мы были друзьями.

— Я хочу задать тебе один вопрос! — ответил ему Тенгиз. — Это ты убил всех, кого мы с тобой охраняли?

— Я! Тебе их жалко? Они были негодяи!

— По приказу Дадаева?

— Да!

— А потом и его? За что?

— Он хотел убить меня за смерть своего сына! Но я его не убивал! Он умер сам, хотя его смерть все равно лежит на мне. Прощай, Тенгиз!

И Джафаров легко рванул через проходной двор к машине.

Арнани вскинул пистолет и прицелился. В прорезь было хорошо видно, как Джафаров удаляется и удаляется прочь.

А он стоял и не в силах был нажать на спусковой крючок.

— Не могу! — честно признался он себе и опустил пистолет.

— Где Джафаров? — услышал он за спиной запыхавшийся голос Гасана.

— Убежал! — признался Арнани. — Я не смог его застрелить.

Краем глаза Арнани заметил, как Гасан направляет на него свой пистолет, и, не целясь, выстрелил в него, попав прямо в голову.

Гасан упал, Арнани подошел к нему и, автоматически стерев со своего пистолета отпечатки пальцев, вложил его в руку Гасана, взяв его оружие себе.

Спрятав пистолет Гасана в свою кобуру, Арнани не торопясь прошел через проходной двор и скрылся среди прохожих на соседней улице.

А Джафаров не торопясь ехал домой и улыбался. Вся прожитая жизнь промелькнула перед его глазами, когда он бежал по двору, ожидая каждую долю секунды выстрела в спину. Страха не было, мелькала лишь одна мысль: «Зачем жить, если даже друзья стреляют в спину?»

Но выстрела так и не последовало.

Уже прыгая в машину, Джафаров больше не заметил преследования.

Но судьбу искушать больше не стал и рванул прочь от места, едва не ставшего для него последним.

В квартире Джафаров первым делом разделся и принял душ, для того чтобы смыть с себя коснувшийся его запах смерти, которая на этот раз не сумела его взять.

После душа Джафаров ощутил зверский аппетит и основательно опустошил холодильник, дав себе слово, что перед отъездом наполнит его вдвое.

Насытившись, Джафаров решил поехать в остальные банки и, пока не опомнились его преследователи, забрать столько денег, сколько можно взять без предварительного заказа.

«Моя ошибка — предварительный заказ! — подумал Джафаров. — За сутки вполне можно организовать засаду. Неужели Арнани сам вышел на банк? Вряд ли! Он не знал, что у меня есть деньги. Это — Шукюров! И пока он жив, я не буду иметь покоя…»

Уже подъезжая к банку, Джафаров переменил свое решение.

«Две тысячи долларов меня не спасут, — подумал он, — а тогда рисковать не стоит. Но семи тысяч маловато для выполнения задуманного. Хочешь — не хочешь, а придется навестить Валентину, чтобы взять все деньги и часть драгоценностей».

И Джафаров, внимательно следя, нет ли за ним «хвоста», поехал к Валентине.

Можно было подъехать к самому дому, но Джафаров по привычке оставил машину за квартал от дома.

Валентины дома не было, а старик не показался, наверное, спал.

Джафаров сунулся под кровать Валентины, где он оставил чемоданчик, и похолодел: его там не было.

— Привет, разбойник! — раздалось за спиной.

Это был голос старого генерала.

— Привет, генерал! — откликнулся Джафаров, поднимаясь с пола.

— Чемодан спрятан у меня под кроватью! — пояснил старик. — Я никуда не отлучаюсь. Вооружен и очень опасен. Даже в этой каталке! — добавил он со смешком.

— Вы знаете, что там? — спросил Джафаров.

— Видел в окошко, когда ты рассматривал, — засмеялся старик, — забыл, что ли? А больше не открывал. Я уважаю чужую собственность, хотя мой дед богатеньких шерстил. Заходи ко мне, гостем будешь, бутылку принесешь, хозяином станешь!

— Не пью! — сообщил ему Джафаров, направляясь в комнату старого генерала.

— Не может быть! — удивился старик. — Честно тебе скажу, впервые встречаю молодого человека, который не пьет. Старики встречаются: такие же, как я, инвалиды, которым что напиться, что в могилу ложиться — одно и то же.

Джафаров достал из-под кровати старика чемодан и взял оттуда все доллары, которые там были, а также несколько бриллиантовых колец. Немецкие марки и швейцарские франки, как и большую часть драгоценностей он оставил в чемодане.

— Валентину подождешь? — спросил старый генерал. — Она поехала покупать дачу. Не любопытно?

— Любопытно! — согласился Джафаров. — Но надо немного подождать! Завтра утром я надолго уезжаю. Когда увидимся в следующий раз…

— Если есть хочешь, горячий обед на плите. Валентина специально для тебя оставила, думала, придешь…

— Спасибо! — отказался Джафаров. — Я уже наелся. Вечером поужинаем вместе… если, конечно, ничего не случится, — добавил он еле слышно.

Когда Валентина увидала Джафарова, то радость ее трудно было описать.

Но она сдержала свои чувства, не стала бросаться на шею и визжать от восторга. Только нежно поцеловала своего избранника и улыбнулась.

— Рада тебя видеть! Все в порядке? — спросила она с тревогой.

— Пока да! — улыбнулся ей в ответ Джафаров.

— Рада за тебя! Ты надолго? — спросила она, и глаза ее разгорелись.

— До утра! — ответил Джафаров.

— Значит, я тебя долго не увижу! — решила Валентина и потянула Джафарова в свою комнату.

Через полчаса, насытившись, в полном изнеможении, она стала рассказывать Джафарову о купленной ею даче, вернее, эту дачу смело можно было назвать «загородным домом», настолько он был хорош: кирпичный, двухэтажный, с огромным подвалом, где помещались гараж, подсобные помещения и сауна. Джафарову терпеливо объяснили: где находится этот дом, как туда доехать, на чем и как идти пешком от станции. Правда, торжественное вручение ключей на некоторое время было отложено, пока не появятся силы встать с постели.

— Либо ты очень дешево купила, либо… — поделился своими сомнениями Джафаров.

— Либо я дополнительно вложила туда все свои и папины средства! — пояснила детали Валентина. — Я уже давно присмотрела этот дом, ходила вокруг него, как кот возле сметаны.

— А взять из чемодана деньги ты не догадалась? — спросил Джафаров.

— Может, они тебе для другого нужны? — ответила Валентина, крепко прижавшись к нему. — Я никогда не роюсь в чужих вещах, отец приучил с детства.

— Мы сделаем по-другому! — решил Джафаров. — Содержимое чемодана ты спрячешь в какую-нибудь сумку, а чемодан я увезу и выброшу по дороге, — лишняя улика нам ни к чему…

— Хорошо! — согласилась Валентина. — Мне просто приятно было сознавать, что я имею право на часть этого дома.

— Мы же договорились: он твой! — напомнил ей Джафаров. — Правда, я имею право иногда там находиться.

— Я сделаю тебе доверенность, как на машину, только пожизненную, с правом наследования, — решила Валентина. — Это для того, чтобы милиция не цеплялась, если ты там появишься, а меня не окажется рядом.

— Поступай как знаешь! — согласился Джафаров.

И их вечер любви перешел в такую же ночь.

Утром, перед тем как поехать в аэропорт, Джафаров заехал на свою временную квартиру.

Беспорядок тамошний — грязные тарелки, вилки, фужеры, рюмки, остатки еды, неубранные кровати — его ужаснул.

«Опять устроили детский крик на лужайке! — подумал Джафаров. — Могли бы и прибрать за собой. Или это были другие?» На магнитофоне он заметил записку.

«Арсланчик, миль пардон! Вечером все уберем. Проспали, тебя дожидаючись, все глазки проглядели, все слезки повыплакали. Приходили два каких-то охламона, на этот раз в штатском. Искали бандита, который, по их словам, забежал в дом. До встречи! Светы-разноцветы».

Джафарову очень не понравились эти двое в штатском.

Но от своего плана он не отказался.

А план этот был очень сложен и практически невыполним: убить Шукюрова.

Невыполним для любого, но не для Джафарова.

17

Гейдаров сдержал слово, и Шукюров появился на свадьбе дочери Игоря Валерьевича с обещанным бриллиантовым гарнитуром.

Нужный дом Шукюров отыскал быстро. Стоило ему спросить адрес у первого встречного, как тот сразу ответил:

— А, дворянское гнездо!

И подробно описал шоферу такси, как туда добраться.

Шукюров даже не ожидал, что такая роскошь может быть прямо в подъезде: огромный холл был залит светом, всюду стояли цветы, на стенах висели картины, и не было матерных слов, которые, несмотря на охрану, Шукюров привык видеть в своем подъезде каждый день.

«Не охрана ли их и пишет?» — мелькнула у негр простая мысль.

Квартира у Шукюрова была не меньше, но такой роскоши он все же еще не достиг, хотя ранг его был выше, чем у Игоря Валерьевича.

«Сколько же он берет, чтобы так жить?» — с завистью подумал Шукюров.

Бриллиантовый гарнитур вызвал завистливые вздохи подруг.

— Красиво жить не запретишь! — презрительно сказала одна из них, готовая разорвать подругу на мелкие клочки.

Другая тихо молвила, но Шукюров, обладавший абсолютным слухом, услышал ее:

— Мало того, что чужого жениха увела, так ей еще и бриллианты достались.

Но все, в том числе и критики, сразу же захотели примерить гарнитур на себя.

— Ни в коем случае! — решительно воспротивился этому Шукюров. — Бриллианты — это такие камни, которые моментально вбирают в себя отрицательную энергию, и потом очень трудно из них эту энергию вывести.

— А нельзя узнать, чья это энергия? — насмешливо спросила невеста, с вызовом глядя на одну из подруг. Ее жених, как понял Шукюров, достался другой в мужья.

К Шукюрову уже спешил хозяин дома, Игорь Валерьевич.

— Наши девочки неравнодушны к гостям с Востока! — сказал он, улыбаясь.

— Особенно к тем, кто привозит такие бриллианты! — поддела одна из подруг, вызывающе глядя на Шукюрова.

«Эту дурочку уже можно брать и тащить в постель! — решил Шукюров. — Она думает, что мне по карману всем дарить такие подарки. В лучшем случае она получит серебряное кольцо».

Игорь Валерьевич обнял Шукюрова за плечи и увел в кабинет.

— Здесь мы можем спокойно поговорить, — сказал он, плотно закрывая за собой дверь. — Как поживает многоуважаемый Гейдаров?

— Милостью аллаха — прекрасно! — ответил Шукюров с поклоном.

— Все воюет со своим премьер-министром? — проявил профессиональные познания хозяин дома.

— Солнце не может воевать с луной! — цветисто ответил Шукюров. — Солнце даст нам жизнь, а луна работает на приливы-отливы.

— Слышащий да слышит! — усмехнулся Игорь Валерьевич. — Чем скромная туча может помочь солнцу? — перешел он к делу.

— У скромной тучи есть могущественный гром, — напомнил Шукюров. — Он поразит неверного, он поразит преступника.

И Шукюров протянул Игорю Валерьевичу материалы на Джафарова.

Тот внимательно изучил материалы, затем спросил:

— Можно дать его в розыск?

— Нет! — откровенно высказался Шукюров. — Он много знает! Зачем Ерину знать лишние секреты? Знания высушивают человека. Меньше знаешь — толще выглядишь.

— У нас говорят: «Меньше знаешь — дольше дышишь!»

— Прекрасные слова! — одобрил Шукюров. — Разрешите использовать их в дальнейшей работе?

— На здоровье! — ответил Игорь Валерьевич. — Ирвиньша убили ваши?

— Приношу свои глубокие извинения! Трагическая случайность. Не надо было ему чужой костюм надевать.

— Стрелять надо не в костюм, а в человека!

— У нас не принято надевать чужие вещи! Менталитет разный, обычаи другие. Все это и приводит к ошибкам.

— Это дело я замял, — сказал Игорь Валерьевич. — К сожалению, сейчас у меня мало людей под рукой. Поэтому пока мы выйдем на Джафарова, пройдет несколько дней.

— Живым брать его не обязательно! — подчеркнул Шукюров. — Нам он нужен мертвым.

— Лучший индеец — мертвый индеец! — усмехнулся Игорь Валерьевич. — Это он устроил несчастные случаи с руководителями ваших провинций?

Шукюров изумился. Только сейчас он понял, почему так зол на него Гейдаров.

«Старший брат слишком много знает! — подумал он. — Как это я сразу не догадался? Конечно, Дадаев поручил Джафарову убрать конкурентов, а потом решил избавиться от Ликвидатора. А тот взбунтовался!»

— Не жалко избавляться от суперагентов? — словно подслушав мысли Шукюрова, спросил Игорь Валерьевич. — У вас исполнителей такого класса всего несколько человек.

Шукюров готов был поклясться, что Игорь Валерьевич знает их всех пофамильно.

— У вас есть классом выше! — польстил он хозяину. — Все расходы мы берем на себя.

— Само собой! — согласился Игорь Валерьевич. — А теперь пошли к гостям. Невежливо хозяину в такой день покидать их на хозяйку. Дочь мне все оставшиеся волосы выдерет.

— Любимая дочь! — польстил чувствам отца Шукюров.

— Мы же не звери! — счастливо улыбнулся Игорь Валерьевич. — И на любовь способны тоже!

— У меня ночью самолет! — напомнил Шукюров. — Гейдаров без меня страдает! — прибавил он со смешком.

— Значит, ценит! — одобрил Игорь Валерьевич. — Насчет аэропорта не беспокойтесь. Моя машина в вашем распоряжении. С мигалкой домчит вас за полчаса прямо к самому трапу.

— Благодарю! В посольстве не знают о моем визите в Москву. Сугубо частный визит.

— Договорились! — рассмеялся Игорь Валерьевич. — А теперь веселиться. Подружка у дочери ничего.

И по его довольному виду Шукюров понял, что девица с дерзким взглядом уже успела побывать в постели отца своей подруги…

На следующий день Игорь Валерьевич занялся этим делом.

То, что для Шукюрова было откровением, для фигуры класса Игоря Валерьевича было рутинным делом, обычной полицейщиной.

Первым делом он затребовал список сотрудников и знакомых Ирвиньша, находившихся в длительных командировках, и дал команду своим помощникам объехать все эти квартиры и выяснить: кто в них сейчас живет, кто бывает и нет ли среди них Джафарова.

Во-вторых, он направил сотрудника по коммерческим банкам, чтобы он выяснил лиц, открывших за два последние дня счета на сумму свыше тысячи долларов.

Сотрудник по причине ревности начал обход банков с ближайших к своему дому: он давно подозревал жену в измене, а поймать времени все не было. А тут такая возможность.

Жену он так и не поймал, потому что любовником был его друг, который все знал от него самого и предупредил свою любовницу. А вот в Инобанк сотрудник опоздал и прибыл тогда, когда Джафаров уже забрал вклад и вместе с Арнани покинул помещение банка.

Зная о проходном дворе, сотрудник первым делом свернул туда и обнаружил там труп Гасана.

Расстроенный неудачей, сотрудник принял убийство за самоубийство, и доложил так Игорю Валерьевичу в отчете.

— Послушай, Вася! — недовольно выговорил ему Игорь Валерьевич. — Я понимаю, с кем не бывает, жена любимая изменяет, все мы «рогатые» бродим. Но на работе это не должно отражаться! Как ты можешь писать о самоубийстве, когда его шлепнул явно Джафаров.

— Пуля из пистолета, обнаруженного в руке убитого, — стал бубнить заученно сотрудник, — отпечатки пальцев…

— Вася! — прервал недовольно шеф. — Это же элементарно! Где это ты читал о зарубежном агенте, который кончает жизнь самоубийством в проходном дворе чужого государства? Убитый скорее сотню человек отправит на тот свет, чем расстанется с жизнью. А отпечатки можно стереть перед тем, как вложить пистолет в руку. Это ты должен был проходить еще на первом курсе.

— В посольстве пришли к такому же выводу! — настаивал на своей версии сотрудник.

— Меня не интересует версия посольства. Когда ты будешь там работать, — ухмыльнулся шеф, — а с такими способностями тебе светит в лучшем случае Руанда, тогда и будешь отстаивать посольскую точку зрения. Иди и думай! Я тобой недоволен.

Едва сотрудник покинул кабинет начальника, как Игорь Валерьевич вызвал тех сотрудников, которые делали ночью обход квартир знакомых Ирвиньша, уехавших в длительные командировки.

— Почему не разработали квартиру возле института? — грозно спросил их шеф.

— Мы всех записали! — оправдывались сотрудники. — Список у вас на столе.

— Запомните! Ирвиньш там не бывал. Если на квартире ночью гуляют другие люди, значит, ключи могут быть у многих, в том числе и у Ирвиньша.

— Его жена это отрицает! — напомнил один из сотрудников.

— Устроить засаду? — спросил другой сотрудник.

— У нас так много людей? — с усмехнулся шеф. — Сначала отправляйтесь в отделение милиции и все узнайте об этой квартире. Раз гуляют, значит, завистливые соседи катают жалобы. Вот эти жалобы и изучите. Ценное в них тоже бывает. Не брезгуйте. Вы не в «Огоньке» работаете.

Сотрудники отправились в отделение милиции, где им вывалили на стол кучу жалоб, а из камеры привели капитана и двух его незадачливых подчиненных, заработавших гауптвахту за незаконное вторжение в частное жилище.

Все трое признали в известном им восточном крепыше Джафарова.

Было решено оставить засаду на случай, если Джафаров вернется в квартиру.

18

Джафаров в это время уже был на родине.

Прибыв в аэропорт, он без труда — валюта всюду открывает двери — купил билет не только до пункта назначения, но и обратно на ночной рейс.

Для осуществления его плана больше времени не требовалось, а другого плана у него не было и быть не могло.

Риск был смертельный, но Джафаров знал, что нападение — это лучший способ защиты.

И на кого же ему было нападать, как не на Шукюрова. Не на Гейдарова же! Того охраняли, как национальный банк, и одному там нечего было делать.

Шукюрова тоже хорошо охраняли, однако в его охране была небольшая щель, в которую Джафаров решил проникнуть.

На родину он летел как сотрудник «Бритиш петролеум» Генри Добсон, и его иностранный паспорт отлично прошел проверку.

В аэропорту Джафарова развеселил один из его соотечественников, очевидно, торгующий здесь на рынке помидорами. Он подходил к каждому пассажиру и, протягивая самый крупный кредитный билет Центрального банка, спрашивал:

— Никто мелочью не разменяет?

В самолете на Джафарова никто не обращал внимания, если не считать вопроса, заданного на хорошем английском языке соседкой Джафарова по креслу:

— Вы родились в Лондоне?

— О, нет! — охотно пояснил Джафаров, понимая, что вопрос задан ему из-за смуглого цвета его кожи. — В Индии! Там большая английская община.

Джафаров говорил по-английски как англичанин, по-персидски как иранец, по-турецки как турок. И знал обычаи жизни всех этих народов как свои.

А соседке приятно было думать, что мама Генри Добсона согрешила, и отцом его является не англичанин Добсон, а какой-нибудь красавец индус-раджа.

Джафаров оставил ее при этом приятном заблуждении.

Родной аэропорт, так неласково проводивший Джафарова, на сей раз встретил его приветливо.

Джафаров прекрасно знал, что была команда свыше — зеленый свет перед работниками нефтяных компаний. Страна сильно нуждалась в валюте.

Именно эта маленькая деталь и была ключом к успешному выполнению задуманного плана.

Перед отъездом Джафарову удалось передать факс из офиса одной крупной английской фирмы.

Сообщение было послано в Министерство нефти и химии, госпоже Шукюровой, одной из многочисленных племянниц Гейдарова и, по совместительству, как она в свое время шутила, жене Рагима Шукюрова, начальника личной гвардии и тайной канцелярии президента.

Апмас Шукюрова ждала Генри Добсона в своем роскошном кабинете в здании министерства.

Джафаров вручил ей огромный букет прекрасных роз, купленный в центре города, и преподнес в подарок одно из бриллиантовых колец.

— Вы, наверное, служили на Востоке! — сказала она, довольная подарком и обхождением. — Ваше предложение меня заинтересовало, не скрою. Но есть некоторые детали, которые нам необходимо обсудить.

— Я привез с собой полный пакет документов! — Джафаров протянул ей кожаную папку с документами, которые ничего из себя не представляли, правда, разобраться в этом было довольно трудно. — Мы предлагаем вам фиксированный процент с каждой сделки.

— О делах мы поговорим позже! — уклонилась от окончательного ответа Шукюрова, из этого Джафаров сделал вывод, что она ждет, кто ей предложит больше. — Сегодня вечером у меня будет небольшой прием! Я вас жду!

Она протянула Джафарову приглашение на званый вечер с четко указанным адресом.

— Благодарю вас! — Джафаров поцеловал даме ручку, от чего та расплылась в улыбке. — Обязательно буду. Требования этикета — фрак?

— Можно и в костюме! — рассмеялась Алмас. — У мужчин нет своих фраков, а взятые напрокат выглядят на них, как на официантах.

Джафаров искренне рассмеялся, ему понравилась шутка.

— Вы избавили меня от необходимости обращаться в театральную костюмерную. Еще раз благодарю!

Откланявшись, Джафаров отправился осуществлять план боевых действий.

Он прекрасно знал загородный дом Шукюровых, где он должен был быть вечером на приеме. И знал, что туда можно проникнуть незаметно, минуя охрану.

Любой агент, имея на руках личное приглашение на прием, попытался бы проникнуть законным путем. Но Джафаров знал, как строго обыскивают всех гостей на предмет оружия.

А Джафарову без оружия в загородном доме Шукюрова делать было нечего.

Он приехал убить Шукюрова, а не пить коктейль в его доме…

Первым делом Джафаров разыскал пилота угнанного им вертолета.

Адрес, который дал Джафарову второй пилот, оказался верным.

«Ему ничего не стоило солгать! — удивился Джафаров. — Если здоров, то наверняка согласится мне помочь».

Второй пилот был совершенно здоров, но, когда он увидел перед собой живого Джафарова, его чуть не хватила кондрашка.

— Ты что, самоубийца? — спросил он Джафарова шепотом.

— С горлом что-нибудь случилось? — поинтересовался тот. — Я внимательно осмотрел все вокруг: ты — чист, за тобой уже не следят.

Приказ, данный Шукюровым о слежке, им же был вскоре отменен, так как не хватало опытных пилотов, а слежка ничего не давала.

— Зачем ты здесь? — спросил второй пилот. — Клад оставил?

— Оставил! — подтвердил Джафаров, решив не выдавать истинных намерений, чтобы не отпугнуть его.

— Шутишь? — не поверил пилот.

— О величине клада ты можешь судить по тому задатку, который я тебе оставляю! Пересчитай! Здесь ровно тысяча долларов.

Джафаров протянул пилоту пачку купюр с портретом американского президента Гамильтона.

У пилота отвисла челюсть и алчно загорелись глаза.

— Работа опасная? — спросил он мгновенно пересохшими губами. — А то зачем мне, мертвому, деньги?

— Работа опасная! — не стал отрицать Джафаров. — За красивые глаза платят на панели! А мы с тобой — мужчины, и нам платят за риск.

— Конечно! — уныло согласился пилот. — Однако бывает смертельный риск, где выжить, что в лотерею выиграть — один шанс из десяти тысяч.

— От тебя требуется держать язык за зубами!

— И все?

— Это — главное! А еще быть вовремя в обусловленном месте.

— Одному?

— С вертолетом!

— Ты с ума сошел! Забери свои деньги, мне ничего не нужно. Тоже мне, моду взяли: на чужих вертолетах раскатывать! Уходи! Я тебя не видел, ты меня не знаешь!

— Я все равно пойду на дело! — напомнил ему Джафаров. — Но если меня возьмут, я расскажу, как ты угробил военный вертолет. Даже если тебя власти и помилуют, то кровники вряд ли. Сколько у тебя сыновей?

— Трое! — сообщил второй пилот, пряча обратно в карман доллары.

— Мы с тобой повязаны! — уточнил Джафаров. — Спасешь меня, спасешься сам!

Разговор происходил на тихой и пустой улице, перед домом второго пилота.

— Зайдешь ко мне? — предложил он, обдумывая ситуацию, в которую попал.

— Нет! — отклонил его предложение Джафаров. — Мало ли о чем мы беседуем здесь? Может, любопытный прохожий попался, которому вынь да положь историю района рассказать, или дорогу никак не может уяснить. Стой на месте, не трепыхайся!

— Как, по-твоему, я смогу угнать вертолет? — спросил второй пилот. — Это невозможно.

— В каждом невозможном можно найти возможность! — улыбнулся Джафаров. — Я тебе дам порошок. Вы после каждого полета пьете кофе? — спросил он пилота неожиданно.

— Да! Это традиция!

— Высыпешь порошок в кофе, сам не пей!

— Все же поймут, что я их убил!

— Кто тебе сказал, что их надо убивать?

— Порошок сонный?

— Нет! — покачал головой Джафаров. — Порошок такой, что твои друзья побоятся отойти от туалета дальше чем на два метра. Тебе придется лететь одному.

— Но если один я не буду пить кофе, то все поймут…

— Подожди! — прервал его Джафаров. — Я тебе говорил: «Не пей!»

— Ну! — не понял второй пилот.

— Но я тебе не сказал: «Не наливай!» — уточнил Джафаров.

— А! — обрадовался второй пилот. — Они всегда едят люля-кебаб, а я его не люблю. Все подумают, что от него! Я буду вне подозрения. Чистый, э!

Джафаров незаметно огляделся. Улочка была по-прежнему пуста.

— Я всегда думал, что ты сразу все поймешь! — одобрил поведение пилота Джафаров. — Теперь запиши своей рукой: где и во сколько ты должен меня подобрать. Ты это место знаешь! И храни тебя аллах, если ты перепутаешь место или забудешь время.

— Не пугай меня, Джафаров! — нахмурился второй пилот. — Смерти не боюсь! Боюсь кровной мести. Дети не должны страдать за нашу трусость и подлость.

— Не горюй! — утешил Джафаров. — Никто тебя не может обвинить в трусости или в подлости.

Джафаров продиктовал второму пилоту план его действий: куда и во сколько подать воздушное «такси»…

Время летело с неумолимой быстротой. Нельзя было терять ни минуты.

Джафаров покружил по городу, пытаясь определить: ведет его «наружка» или нет.

Не заметив за собой слежки, Джафаров подошел к своему тайнику, где хранил рабочее снаряжение: автомат Калашникова, десантный нож, маскировочную одежду и многое другое, что не раз выручало его из разных передряг.

В числе других там были фальшивые автомобильные номера.

Для успешного претворения плана требовалась машина, и ему ничего не оставалось, как ее угнать.

Для этого у него было записано несколько адресов, где машины стояли так, что не угнать их оттуда просто было невозможно.

Но ему нужна была машина с загородными номерами. Именно для этого и требовались фальшивые номера. Каждая городская машина в районе загородного дома Шукюрова была известна, а новая моментально привлекла бы внимание охраны.

Платная стоянка, где сторожем был дряхлый дед, все время спавший или куривший анашу, была идеальным местом для проведения операции.

Джафаров сначала сменил на машине номера, а затем спокойно уехал на ней.

Теперь у него счет пошел на минуты, и малейший срыв грозил поставить весь план под удар. А это не дало бы ему возможности не только убить Шукюрова, но и выбраться из страны.

Неподалеку от загородного дома Шукюрова находилось прекрасное местечко для тайника, именно туда Джафаров, рискуя быть схваченным, спрятал все снаряжение и оружие.

Охрана Шукюрова Джафарова не знала, он по роду своих занятий не светился и в городе успешно избегал людных мест. Одним из шутливых прозвищ Джафарова было — «Человек-невидимка». Прочитав как-то про Вольфа Мессинга, Джафаров стал развивать в себе способность к гипнозу, способность оставаться невидимым на глазах у людей, и после длительной тренировки преуспел в этом.

К загородному дому Джафаров подъехал минута в минуту ко времени, указанному в приглашении.

Прекрасно зная восточный этикет, когда приглашенные приходят на час или два позже, он противопоставил восточной вежливости английскую пунктуальность.

Едва охрана, бесцеремонно обыскав Джафарова, пропустила его в дом, Алмас Шукюровой тут же доложили о приезде гостя.

— Кого это черт принес так рано? — спросил у жены Рагим Шукюров.

— Да этого болвана Добсона из «Бритиш петролеум».

— Хочешь, я с ним поговорю? — предложил муж.

— Ни в коем случае! — всполошилась супруга. — Ты можешь все испортить. Ляпнешь что-нибудь не то, а потом за тебя красней.

— Ладно, ладно! — понял супруг. — Не хочешь делиться, не надо. Я пошел в кабинет работать.

— Придется выйти к нему в халате! — досадовала Алмас Шукюрова. — Попрошу его подождать!

Алмас Шукюрова спустилась к гостю в великолепном пеньюаре.

Но ни одна черточка не дрогнула на лице у Джафарова. Он изысканно поцеловал руку жене своего лютого врага и сказал с хорошим оксфордским акцентом:

— Извините, миссис Шукюрова, но меня срочно отзывают в Москву, на совещание. Я специально заехал, чтобы принести вам свои извинения и сообщить, что буду у вас ровно через неделю. Надеюсь, к этому времени наши предложения будут рассмотрены и ваш ответ будет к взаимному удовольствию и ко взаимной выгоде, несомненно, положителен.

— О, как печально, что вы уезжаете! — воскликнула Алмас.

Подумав про себя: «О аллах, замечательно, что этого зануды не будет на приеме. Спокойно могу заняться собой еще целый час, а то и два. Все как люди, один этот бежит впереди паровоза со своей английской пунктуальностью».

Она с удовольствием проводила гостя до выхода.

Джафаров вернулся к своей машине, которую поставил так, чтобы не было видно, что он в ней один. Со стороны выглядело, будто его подвезли, подождали и отвезли обратно в город.

Джафаров быстро доехал до тайника, где забрал спрятанное оружие и снаряжение.

Побывав в доме Шукюрова, он в ожидании выхода хозяйки не терял времени даром.

Подсоединить через открытое окно к телекамере наружного наблюдения крошечный прибор с дистанционным управлением было совсем не сложно.

Теперь Джафаров, закамуфлированный так, что в двух метрах не заметить, сидел в зарослях граната, выжидая нужный момент.

Джафаров увидел, что стали подъезжать гости и всеобщее внимание переключилось на парадный вход. Включил прибор. В результате помехи отключили телекамеру, контролирующую один из секторов.

Джафарову понадобилось немногим более минуты, чтобы преодолеть его и влезть на второй этаж особняка, не забыв послать радиосигнал, который включил телекамеру в нормальный режим.

Несколько секунд электронных помех насторожили охрану, и ей была дана команда срочно осмотреть участок. Однако в это время машина за машиной стали подъезжать гости, момент был упущен, и, когда патруль осматривал участок, где забарахлила камера, Джафаров уже был на втором этаже.

Шукюров работал. Друг и товарищ Игорь Валерьевич, завербованный в давние времена еще самим Гейдаровым, натолкнул его на очень интересную мысль: составить докладную записку Гейдарову о раскрытии убийств его ближайших сподвижников, руководителей провинций.

Он открыл сейф, чтобы достать материалы особой важности, и с досадой прислушался к работающим моторам подъезжающих и подъезжающих машин.

«Нашли время, чтобы мешать работе, — думал он раздраженно. — Как говорил этот гениальный артист: „На халяву пьют и язвенники, и трезвенники!“»

Появление Джафарова в его собственном кабинете охраняемого дома он сначала воспринял как мираж.

«Перетрудился!» — мелькнула у него последняя мысль.

Но рука автоматически схватила пистолет, лежащий в сейфе.

Выстрелить или закричать Шукюров не успел.

И выстрела он тоже не услышал.

Просто его затылок разлетелся от удара разрывной пули.

Стука упавшего тела было не слышно. Все заглушал толстый ковер.

Всего несколько секунд понадобилось Джафарову, чтобы переложить содержимое сейфа Шукюрова в легкий рюкзачок, висевший за его спиной.

Обратный путь был зеркальным отражением пути туда: радиосигнал отключил телекамеру, полминуты потребовалось Джафарову для преодоления забора и еще несколько секунд, чтобы скрыться в густых зарослях граната. Затем повторный сигнал, и телекамера вновь стала работать в нормальном режиме.

На всякий случай начальник охраны решил поставить на этот участок дополнительный пост.

А Джафаров, спрятав в тайник форму и снаряжение, мчался на машине к условленному месту встречи с вертолетом.

Вертолет уже ждал его.

Джафаров был поражен такой исполнительностью. Он и так опередил график выполнения плана на целых полчаса.

Приглядевшись, он издалека увидел пилота, который сидел в тени вертолета в позе орла, и даже с такого расстояния стоны его достигали ушей Джафарова. Ночная тишина этому только способствовала.

До отлета: самолета Джафарова оставалось всего полтора часа.

— Я же тебе говорил: «Не пей кофе!» — едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, сказал Джафаров.

Он порылся в чемодане и достал оттуда закрепляющее желудочное лекарство и чистое белье.

— Переоденься! Быстро! А то мы не успеем в аэропорт.

Второй пилот почувствовал себя так, как будто он заново родился.

— Теперь успеем!.. Бедные ребята! Представляю, каково им!

Белье пилот взял без жеманства, как и подобает сильному мужчине.

— А что делать с брюками? — спросил он. — Они фирменные!

— У тебя есть бензин-керосин! — ответил ему уставший Джафаров.

После сильного напряжения он всегда чувствовал некоторую усталость.

— А что делать с моим бельем? — переспросил второй пилот.

— У тебя есть бензин-керосин! — опять машинально ответил ему Джафаров.

Сейчас больше всего на свете ему хотелось помолчать. И пилот это понял.

Когда они взлетели, на земле слабо горел маленький огонек от сгорающего белья второго пилота.

— Попробуй не выпить этого кофе! Когда тебя спрашивают: «А ты что кофе не пьешь? Отравленный он, что ли?» — рассказывал пилот.

— Да! — согласился с ним Джафаров. — Этого варианта мы не учли! Могли и погореть. И как ты выкрутился?

— Я всего полчашки выпил. Поэтому, когда их прихватило, я спокойно смог подойти к вертолету, все-таки люля-кебаб я не ел.

Перестраховываясь, второй пилот посадил машину неподалеку от аэродрома, быстро высадил Джафарова и, шепнув ему код ячейки в камере хранения, которую он забронировал заранее, улетел.

Его волнения были не беспочвенными. Не успел он приземлиться, как его окружили гвардейцы и поволокли к начальнику аэропорта. Там его бесцеремонно раздели догола и нахально исследовали нижнее белье.

С разочарованными лицами они вернули ему белье и, как только он оделся, выставили вон, даже не объяснившись. Джафаров остановил такси, направляющееся в аэропорт.

Таксист мигом довез его до главного входа и остался очень доволен платой, такие деньги он не всегда получал и за целый рейс.

Без всяких препятствий пройдя контроль, Джафаров улетел в Москву, удивляясь, что после убийства Шукюрова не наблюдается никакой тревоги.

А ларчик открывался просто.

Покидая кабинет Шукюрова, Джафаров закрыл его ключом.

А Шукюров приучил жену, что, если дверь его кабинета заперта, значит, он работает и мешать ему нельзя ни под каким предлогом.

Поэтому убийство Шукюрова было обнаружено лишь к утру.

19

Джафаров перестал быть Добсоном сразу же, как только вышел из здания аэровокзала.

Спустившись в автоматическую камеру хранения, он достал из ячейки завернутое в черный пластиковый пакет рулевое колесо от своей машины и пошел его устанавливать.

Он все верно рассчитал: машину его не угнали. На замке дверцы Джафаров увидел явные следы попыток взлома. Очевидно, грабители вовремя заметили отсутствие рулевого колеса, а под рукой запасного не оказалось.

Джафаров поставил руль на место и поехал на свою дачу.

Валентина так понятно все объяснила, что не найти дом было просто невозможно.

Дача была в шестидесяти километрах от Москвы, в живописном месте. Дом полностью соответствовал описанию, данному Валентиной. Только вблизи он выглядел еще лучше.

Джафаров открыл двери и внимательно исследовал все этажи.

«Вкус у Валентины есть! — одобрил он покупку. — Она совершила только одну небольшую ошибку: дом находится в генеральском поселке, следовательно, каждого жильца соседи исследуют почище, чем на рентгене».

Но делать было нечего.

Джафаров устроил тайник в гараже. Случись пожар, тайник останется цел и невредим. А эти ценные бумаги дадут ему возможность купить себе и жизнь и свободу.

«Может быть, отдохнуть пару дней на даче? — подумал Джафаров. — Сейчас за мной такая охота начнется, что только держись. Но, с другой стороны, медлить мне никак нельзя».

Его план был еще не завершен.

Сведения, лежащие в тайнике, не имеют ни малейшей ценности, если их нельзя предложить соответствующим службам.

А за эти сведения можно было выторговать очень много, даже жизнь и возможность работать.

Джафаров решил поехать в Петербург и поговорить с генералом Михаилом Рязанским. Телефон у него был. Выслушать его могли с большой степенью вероятности.

Можно было рискнуть. Симпатией генерала, пусть даже вызванной совместной гулянкой с дамами, нельзя было пренебрегать. У Джафарова просто не было другого выбора.

И он поехал в Москву.

Купить билет на поезд, имея деньги, труда не составит.

Джафаров купил билет на «Стрелу», он хотел приехать в северную столицу пораньше, чтобы не действовать сгоряча и успеть оглядеться.

Где-то надо было провести время до отхода поезда.

И Джафаров решил залечь в квартире приятеля Ирвиньша.

Она столько дней служила ему надежным убежищем, что чувство опасности несколько притупилось.

Подъехав к дому, Джафаров не стал брать с собой чемодан.

Захватил лишь пару гранат со слезоточивым газом.

Поднявшись, как всегда, по лестнице пешком, Джафаров у дверей своей квартиры почувствовал свежий запах сигаретного дыма.

Он задержался всего на мгновение и тут же прошел выше по лестнице, словно ошибся этажом.

Но и этого мгновения хватило, чтобы дверь квартиры напротив открылась и из нее вышел парень спортивного вида. У Джафарова не осталось ни малейшего сомнения, что он нарвался на засаду.

Джафаров, перескакивая через ступеньки, устремился вверх по лестнице, ведущей к спасительному чердаку.

— Стоять! — завопил парень, выхватывая пистолет.

Джафаров тем временем метко бросил гранату со слезоточивым газом прямо под ноги агенту.

Граната взорвалась раньше, чем тот успел выстрелить. Агент испуганно отпрянул, его глаза заволокли слезы.

А Джафаров быстро бросил вторую гранату.

И вовремя! На первый взрыв из квартиры выскочило еще двое человек, сидевших в засаде.

Газовая завеса дала возможность Джафарову беспрепятственно достичь двери, ведущей на чердак. Одной репетиции, проведенной несколько дней назад, хватило, чтобы с ходу открыть ее и тут же закрыть за собой.

Пробежав отработанным маршрутом по крыше, Джафаров оказался на другой улице. Однако вместо свободного от преследования пространства увидел автобус, из которого выскакивали бойцы ОМОНа.

Они бодро выстраивались в цепь, перегораживая улицу. И ни пройти, ни проехать по ней было нельзя.

Ясно, что агенты успели поднять тревогу и западня захлопнулась.

Джафаров решил вернуться к машине, чтобы попытаться прорваться на ней.

Перейдя на другую сторону улицы, он, чтобы незамеченным дойти до машины, смешался с толпой студентов, спешащих на занятия в институт, но, подойдя к ней, увидел возле нее двух агентов. Они напряженно смотрели на подъезд дома, ожидая команды.

Джафарову ничего не оставалось делать, как вместе со студентами войти в здание института.

Хорошо еще, что вахтерша, ошеломленная мгновенным наплывом торопящихся на лекции студентов, перестала требовать от них предъявления студенческого билета.

Джафаров, хоть и выделялся по возрасту от окружавших его юных лиц, но не настолько, чтобы привлечь внимание старой вахтерши, у которой от этой мельтешни рябило в глазах и начинала кружиться голова.

Студенты быстро рассосались по аудиториям, и Джафаров остался стоять один в пустом коридоре.

Подойдя к окну, Джафаров увидел, как из, подъезда, где располагалось его пристанище, вышел человек, которого нетрудно было узнать: он часто приезжал к Гейдарову в гости, и для Джафарова не составляло тайны, чем он занимается.

Это был Игорь Валерьевич.

Он очень доверял своему предчувствию. Квартира уехавшего приятеля Ирвиньша была, по его мнению, наилучшим убежищем для Джафарова. И он устроил здесь засаду, ловушку для суперагента, в которую тот обязательно должен был попасть.

Предчувствие его не обмануло. Однако звериное чутье на опасность, которым обладал Джафаров, помогло ему. Не устрой агенты маленького сквозняка, он обязательно попался бы в сеть.

Но и сейчас он был далеко не в безопасности.

Раздосадованный Игорь Валерьевич, зная из донесений, что дичь еще не ушла из загона, подошел к двум агентам, ожидающим его распоряжений, и дал команду проверить здание института.

Джафаров, наблюдавший за его действиями, это понял.

Он решил подняться как можно выше, чтобы студенты не пострадали от перестрелки, брать среди них заложников ему даже не пришло в голову.

И тут он увидел ее.

А она увидела его.

С радостной улыбкой на лице девушка подбежала к нему прежде, чем он успел от нее удрать.

— Здравствуйте! — сказала она ему так, как будто призналась в любви.

Напряженное выражение его лица, его быстрый взгляд в окно, где патрули ОМОН останавливали и обыскивали каждую машину, вскоре стерли с ее лица улыбку.

— Вам нужна помощь? — быстро сообразила она. — Пойдемте!

И увлекла его за собой.

Джафаров шел за ней, не сопротивляясь.

Они шли быстро, почти бежали, но ни он, ни она не проронили ни слова.

Девушка, которую он спас из лап насильников, теперь, словно ангел небесный, выводила его из загона смерти.

Она провела его по узкой лестнице вниз, в подвал. Пройдя через него и поднявшись по черной лестнице, они попали в другое здание института, где был еще один выход.

Только очутившись на улице, которая была свободна от патрулей ОМОНа, Джафаров понял, что он спасен.

— Я вам обязан жизнью! — сказал он с признательностью.

— Я вернула вам долг! — ответила она. — Могу еще что-нибудь сделать для вас?

— Можете! Если умеете водить машину.

— Не только могу, но и вожу! Кстати, моя машина стоит возле института. После того случая я не хожу пешком.

Джафаров протянул девушке ключи от своей машины и водительские права с доверенностью.

— Номер прочтете по дороге! Где вас ждать?

— Пройдете этим проходным двором, затем свернете налево. Я буду вас ждать на развилке трамвайных путей.

Она убежала, а Джафаров поторопился нырнуть в проходной двор.

Он решил не торопиться.

На полупустынной улице бегущий человек сразу привлекает к себе внимание. А сколько человек глазеет сейчас от безделья в свои окна?..

Его машина уже ждала своего хозяина на развилке трамвайных путей.

Место было настолько безлюдное, что Джафаров мог поклясться, что никто не видел, как он нырнул в машину и затаился на заднем сиденье так, что снаружи его не было видно.

Девчонка прекрасно водила машину, Джафаров сразу оценил это и зауважал ее еще больше.

— Куда вас отвезти? — спросила она. — Кстати, меня зовут Таня! Я думаю, чувство опасности дает нам возможность познакомиться? Вас действительно зовут Арслан?

— Нет, но вам лучше не знать моего настоящего имени! — как можно мягче ответил Джафаров.

— Имя не убивает! — заметила Таня.

— Но из-за него убивают! — не уступал Джафаров.

— Вообще, вы правы! Все дело, наверное, в степени доверия.

— Я вам доверил самое ценное, что у меня есть, — мою жизнь! Это самая высокая степень доверия!

— У вас было основание довериться мне: услуга за услугу, — сказала Таня.

— Клянусь, я об этом не думал! — разуверил ее Джафаров.

— Тогда, — предложила Таня, — если вы не возражаете, мы поедем ко мне. Я очень хочу есть. Никогда не думала, что ощущение опасности так обостряет чувство голода.

— Тогда остановитесь у продуктового магазина, — попросил Джафаров, — я куплю что-нибудь поесть!

— У нас дома холодильник никогда не пустовал, а теперь и подавно! — рассмеялась Таня. — Голодным не останетесь. Тем более, что выходить вам опасно.

Прямо к дому Татьяна не подъехала, предпочтя остановиться за два квартала от него.

— Лучше не дразнить гусей в виде моих хилых старушек! — пояснила она. — Они все видят и все знают.

Закрыв машину, она незаметно положила ключи в карман Джафарова.

— Видите девятиэтажный кирпичный дом? — показала она рукой направление. — Пойдете впереди, я следом. Вахтерши в подъезде нет, уволилась, а новая — если даже и взяли ее, что маловероятно, — никого пока не знает.

— Значит, будет спрашивать, — засомневался Джафаров.

— Скажете, что идете в двадцать вторую квартиру заниматься сопроматом! — рассмеялась Таня. — А тут и я подойду, будто опоздала немного. Придется нам тогда переходить на «ты»!

— Ну, с этим мы легко справимся! — улыбнулся в ответ Джафаров.

Получив необходимые сведения, он направился в дом Татьяны.

Вахтерши в подъезде не было, никто его ни о чем не спрашивал, и Джафаров беспрепятственно достиг квартиры номер двадцать два.

Но в одиночестве он томился недолго. Вскоре поднялась Татьяна. Она торопливо открыла дверь квартиры и впустила Джафарова.

И вид у нее был при этом — Джафаров мог поклясться — очень возбужденный.

— Вот мы и дома! — вздохнула она, закрыв за собой дверь.

Джафаров даже подумал, что она бросится ему на шею, так сверкали ее глаза. Но Татьяна сдержалась. Только вздохнула и отправилась сначала на кухню поставить разогревать обед, а затем в ванную приводить себя в порядок.

— Полосатое полотенце ваше! — предложила она Джафарову принять душ.

Джафаров охотно принял это предложение.

Такого наслаждения от душа Джафаров никогда не испытывал.

Он с остервенением тер намыленной мочалкой собственное тело, словно можно было стереть и смыть всю кровь, пролитую им.

Когда он вышел из ванной, сияющий чистотой и свежестью, обед уже стоял на столе.

А посередине стола гордо стояла бутылка коньяка.

— Это лишнее! — заметил Джафаров, указывая на бутылку. — Я не пью!

— Совсем? — поразилась Татьяна. — У нас есть вино.

— Вино я пью на отдыхе, — пояснил Джафаров, — а какой сейчас у меня отдых? Самая тяжелая работа. Я хороший охотник, но к роли дичи не привык.

— Хороший охотник обычно хорошо знает повадки дичи! А в роли дичи он, наверное, должен хорошо знать повадки охотника?

Татьяна убрала коньяк, но взамен достала большую бутылку пепси.

— Это охотнику можно? Или дичь против?

Они набросились на еду с такой жадностью, что некоторое время молчали.

Таня лишь заметила:

— С голодного края приехали!

После обеда Татьяна заявила Джафарову:

— Мне надо вернуться в институт за своей машиной!

— Неоправданный риск! — предупредил ее Джафаров.

— Какой? — удивилась Таня. — Я же за своей машиной вернусь, чужую угонять не буду, даже по просьбе трудящихся.

— Один из агентов мог заметить номер машины, на которой вы уехали! — пояснил ей Джафаров. — Сразу размотают этот клубок! Там профессионалы работают.

Татьяна подумала и молча согласилась с выводами Джафарова.

Она ушла в большую комнату, где включила цветной японский телевизор.

Джафаров допил кофе и пошел к ней.

— У меня билет на «Стрелу»! — предупредил он Татьяну.

Она быстро взглянула на часы, висевшие на стене. До отхода поезда было очень много времени. Она хотела что-то сказать, но передумала.

— Боитесь, что вашу машину украдут? — пошутил Джафаров.

— Кому пятая модель нужна? — презрительно ответила Таня. — И потом, пока вы будете в Ленинграде, я покатаюсь на вашей машине… Мне пришла в голову интересная мысль! — неожиданно сменила тему Татьяна. — Вокзалы наверняка перекрыты…

Джафаров Даже расхохотался от такой перемены.

— Ты рассуждаешь, как мой напарник! — сказал он ей.

— Это интересная мысль! — настаивала Таня. — Я серьезно: почему бы нам не прокатиться до Твери, а там ты сядешь на поезд.

— Так далеко! Но это хорошая идея. Я сам бы не решился тебя просить об этом одолжении.

— Какое одолжение? Я кровно заинтересована в твоем спасении, а следовательно, я спасаю нас двоих. Мы поедем в направлении моей дачи, а затем сделаем небольшой крюк.

— Сколько времени это займет?

— Часа три! И нам надо собираться, если ты хочешь успеть на свой поезд в Твери.

— Я не хочу сесть на свой поезд даже в Бологом, — сказал Джафаров. — Если они пустили агентов по кассам, то уже знают, что я еду именно этим поездом. Думаю, что они не дураки. Следовательно, мы должны успеть на более ранний поезд. Я сам поведу машину.

— Хорошо! — согласилась Таня. — Но только после того, как мы выедем за пределы зоны действия ГАИ.

— Разве есть такая зона? — усмехнулся Джафаров.

— Я неправильно выразилась, — поправилась Таня, — но, думаю, ты меня понял.

…Через полчаса они уже ехали по Минскому шоссе, с каждым километром удаляясь от Москвы, и их никто не задерживал. Ни один пост ГАИ не обращал внимания на одинокую девушку. У них был приказ: проверять все такси и одиноких брюнетов, направляющихся в сторону Петербурга.

Игорь Валерьевич допустил ошибку: узнав о покупке Джафаровым билета на «Стрелу» до Петербурга, он бросил все силы на Ленинградский вокзал, на остальных направлениях ограничившись лишь наблюдателями.

Джафаров на Ленинградский вокзал не явился. Но в его поезде поехало трое агентов.

Таня лихо домчала Джафарова до Твери, игнорируя его требования допустить до руля.

— Тебе в дальнейшем будут нужны силы! — беспрекословно сказала она ему.

— А тебе? — напомнил Джафаров. — Возвращаться еще придется!

— И не собираюсь сегодня! У меня в Твери живет закадычная подружка! Жаль, что не могу познакомить, но я воспользуюсь случаем и навещу ее. То-то радости будет!

Джафаров попросил ее не подъезжать к самому вокзалу, чтобы не светиться, крепко поцеловал ее на прощанье и вышел из машины.

Джафаров беспрепятственно взял билет на проходящий пассажирский поезд до Петербурга.

Однако, зная о существовании телеграфной и телефонной связи, он не стал лишний раз испытывать судьбу: вышел на предпоследней станции и договорился с попутной машиной о цене, за которую его подбросят в северную столицу.

Так что ленинградские оперативники напрасно встречали все поезда из Москвы. Ни в одном из них Джафарова не было.

Игорь Валерьевич, уверовав, что Джафаров остался в Москве, прорабатывал все направления, на которых можно было встретить ускользнувшего суперагента.

Но он не знал самого главного. Посланные им агенты знали лишь о факте опознания Джафарова арестованными милиционерами. Однако они ничего не знали о генерале. О том, что он из Петербурга, они тем более не догадывались.

А Джафаров не только знал это, но и обладал заветным номером телефона.

Однако звонить он не стал. Не было гарантии, что генерал не в курсе смерти Ирвиньша, а следовательно, тогда он знает и о Джафарове, если не все, то самое главное: он — государственный преступник, которого разыскивает сам Гейдаров. И приглашение по телефону могло быть приглашением в объятия смерти.

Поэтому Джафаров поступил так же, как и в Москве: он поехал на центральный телефонный узел и вновь купил адрес.

Вычислив окно квартиры генерала, Джафаров засел в подъезде дома, стоящего напротив.

Особенность таких домов была хорошо известна Джафарову: внизу, в подъезде, в закрытой будке, сидит вахтер, мимо которого не проскочишь, и без подтверждения хозяев никто в дом не пропускается.

Генерала Джафаров вдруг заметил в кухне его квартиры: тот готовил себе завтрак.

«Закоренелый холостяк!» — пожалел его Джафаров.

Надо было срочно придумать, как проникнуть в квартиру.

Взгляд Джафарова упал на бездомную лохматую собаку, стоявшую у входа в подъезд дома и не сводящую с него взгляда. Джафаров понял, что когда-то ее там хорошо покормили, с тех пор она приходит к месту, где ее приласкали.

Он решил воспользоваться подходящей ситуацией и рассчитал все верно.

Бездомная лохматка улучила-таки момент, когда толстая дама с двумя огромными сумками слишком долго протискивалась в дверь, и прошмыгнула вслед за ней.

Реакция вахтера была та, которую Джафаров и ожидал: он выполз из своей будки и стал выгонять собаченцию на свежий воздух.

При том он получил в нос сильную струю из газового баллончика и мгновенно отрубился.

Джафаров, затаив дыхание, чтобы не отравиться вслед за вахтером, забросил того под лестницу, а сам мгновенно оказался на площадке этажа генеральской квартиры.

Для него не существовало квартирных замков, которых он не смог бы открыть. Дело было лишь во времени и в везении.

На этот раз Джафарову повезло как никогда. Замок открылся с первой же попытки.

«Аллах на моей стороне!» — решил Джафаров, проскальзывая в квартиру Миши.

Он так тщательно закрыл дверь, что даже сам не услышал, как щелкнул замок.

Миша, сидя спиной к двери, наливал себе из кофейника чашку ароматного кофе.

— Арабика! — неожиданно услышал он за спиной, но лишь напрягся. Ни одна черточка на его лице не дрогнула.

Генерал узнал голос Джафарова.

— Арабика! — подтвердил генерал. — Садись, Джафаров, будь гостем! Надо сообщить ребятам, чтобы попусту не торчали на вокзале!

— Может, сначала попьем кофе и поговорим? — спросил Джафаров.

— Есть о чем?

— Есть! — сказал он твердо и жестко. — А для меня этот разговор — вопрос жизни или смерти. Сами знаете, товарищ генерал!

Генерал медленно обернулся к нему.

— Ирвиньша из-за тебя убили? — спросил он укоризненно.

— Выстрел был направлен в меня! — ответил Джафаров. — А он перед этим решил примерить мой костюм.

— Расправился ты с убийцами мастерски! Но меня другой вопрос мучает. Да ты садись, не стесняйся!

Джафаров сел на табурет в углу кухни и налил себе кофе.

— Завтракал? — спросил генерал.

— Не успел, торопился к вам.

— Ешь! — приказал генерал. — Когда я получил на тебя ориентировку, меня чуть кондрашка не хватила. Это же надо: породнился с государственным преступником. Кстати, они об этом пока не знают и посвящать их не стоит.

Джафаров встал, прямо в кухне вымыл руки и вытер их кухонным полотенцем.

После чего он набросился на еду, соорудил себе пару бутербродов и стал есть, одновременно слушая генерала.

— Когда мне позвонил Игорь Валерьевич и попросил встретить тебя на вокзале, я сразу понял, что ты едешь ко мне. Поэтому я не удивился твоему внезапному появлению. Ты, признаюсь, меня восхитил. Я, честно говоря, надеялся, что этот замок тебе не открыть… Вахтер жив? — спросил он с надеждой.

Джафаров за время его монолога успел проглотить бутерброд и выпить чашку кофе. Дожевывая, он утвердительно кивнул головой.

— Очень удивил меня коллега! — продолжал генерал. — На всех совещаниях он твердо стоит на том, что Москва не имеет права вмешиваться во внутренние дела стран СНГ. И вдруг такое рвение… И я задал себе вопрос: почему?

— Ларчик открывается просто! — пояснил Джафаров. — Его кличка «Седой»! И он давно работает на Гейдарова.

— Можете доказать? — поинтересовался генерал.

— Доказательства в чемодане!

Джафаров открыл чемодан, вскрыл дно и достал документы, полностью изобличающие Игоря Валерьевича.

Генерал углубился в изучение документов, тем временем Джафаров налил себе еще одну чашку кофе и соорудил еще один бутерброд.

— М-да! — только и сказал генерал, бросая документы на стол. — Этот документ из сейфа Шукюрова?

— Да! — ответил Джафаров, отрываясь от бутерброда.

— Там было только это?

— Нет! — усмехнулся Джафаров.

— Надеюсь, у тебя не все с собой? — спросил генерал. — А то некоторые…

— Все мое ношу с собой? — подхватил Джафаров.

— Именно! — генерал внимательно посмотрел на Джафарова и заметил: — Если Гейдаров бросается такими людьми, с кем он останется?

Частые звонки в дверь насторожили Джафарова, но генерал жестом успокоил его, встал и пошел открывать.

— Товарищ генерал, у вас все в порядке? — услышал он испуганные голоса. — Вахтеру в лицо чем-то брызнули. С трудом привели его в себя.

— Жить будет? — забеспокоился генерал.

— Да что случится с этим боровом?

— Собака взяла след? — спросил генерал, и Джафаров понял, что пришли с собакой.

— Нет! След обработан!

— Пройдитесь по всем квартирам! — приказал генерал и, закрыв входную дверь, вернулся в кухню.

Джафаров невозмутимо пил кофе, и чашка в его руках не дрожала.

Он ждал, что скажет генерал.

Генерал смотрел на него и думал, что он еще никогда не ошибался в людях. Этот парень ему понравился сразу же, еще на веселой пирушке. Обычно генерал никому не давал своего телефона. Но даже в самом страшном сне генерал не мог предположить, что его неожиданный собутыльник и партнер по забавам окажется суперагентом другого государства, к тому же приговоренным у себя на родине к смерти.

Теперь генерал думал, как убедить начальство в полезности Джафарова.

А в том, что начальство придется убеждать, он нисколько не сомневался.

— Ты не боялся, что вместо меня снова ворвутся мальчики с автоматами? — спросил генерал.

— Вы же профессионал! — ответил Джафаров подчеркнуто уважительно.

— Языками владеешь? — генерал перешел к делу.

— Кроме родного и русского, персидский, турецкий, ну, конечно, и английский! — ответил Джафаров, не упоминая знание арабского и курдского.

— Представляешь, сколько бы ты зарабатывал в ЦРУ? Не ценят у нас людей, не ценят!

— Моя страна — Советский Союз!

— Об этом забудь! — отмахнулся генерал. — Если воссоединение и произойдет — а я сторонник объединения, — то это будет Великая Россия!

— Карлики не могут быть великанами! — понял Джафаров.

— Они и не должны ими быть! — уточнил генерал. — Хорошо! Договоримся сразу: я еду в Москву. Используя эти документы, решаю твой вопрос. Ты ждешь меня в этой квартире, на звонки не отвечай, двери не открывай. Холодильник забит едой: я люблю пожрать, грешным делом. Чай, кофе, сахар в этом ящике. Спиртного ты не пьешь. И я даю тебе слово, если начальство не пойдет на то, чтобы взять тебя на работу, я переправлю тебя за рубеж. Обеспечу всеми необходимыми документами.

— К Шукюрову я летал по английскому паспорту! — Джафаров протянул генералу паспорт сотрудника «Бритиш петролеум».

Генерал внимательно его изучил.

— Настоящий! Видимо, «Седой» поставлял.

— Точно не знаю, но не исключено! — ответил Джафаров.

Михаил оделся и позвонил по телефону.

— Я уезжаю на два дня! — сообщил он на пульт охраны. — Квартиру сдал!

Махнув рукой на прощание Джафарову, генерал вышел и закрыл за собой дверь.

Джафаров остался один.

«Двухдневный домашний арест! — подумал он. — Комфортабельная у меня камера! Жаль, телевизор нельзя включать. Хорошо еще, что генерал радио оставил включенным».

Ожидание бывает невыносимым. Но Джафаров умел ждать.

20

Первым, кого встретил в управлении генерал, был Игорь Валерьевич.

Он шел от кабинета начальника и сиял, как новенькая монета.

— Рязанский! — воскликнул он, протягивая Мише руку. — Рад тебя видеть!

Генерал был вынужден с ним поздороваться, хотя ему очень хотелось врезать предателю по физиономии.

Но этот момент еще не настал.

— Шеф у себя? — спросил он Игоря Валерьевича.

— У себя и ждет тебя, — ответил тот. — Извини, что напрасно я тебя побеспокоил. Преступник залег где-то в Москве и ждет.

— Что-то ты не проявлял такой активности, когда литовцы попросили разыскать убийцу таможенников, — заметил Рязанский.

— Михаил Иванович! — протянул укоризненно Игорь Валерьевич. — Ну что ты сравниваешь? Женщину можно по-разному удовлетворить, но…

— Вряд ли генералу стоит долго ждать, — намекнул Рязанский и прошел в кабинет начальника управления.

Игорь Валерьевич, побелев как мел, застыл в коридоре, смотря вслед новой восходящей звезде управления.

«Это намек, — думал он лихорадочно, — или просто совпадение? Нервы стали никуда не годными! Гейдаров за горло схватил. Кровник его ускользнул, как сквозь землю провалился. Суперагент! Дурак Гейдаров! Неужели нельзя было договориться? Какого черта я согласился работать на него?»

И на всякий случай он решил уничтожить некоторые документы, изобличающие его связь теперь уже с иностранным государством.

А в кабинете начальника управления Михаил Иванович Рязанский вел битву за спасение Джафарова.

— Ты чего здесь забыл? — встретил его шеф. — Недавно виделись, через месяц переезжаешь. Случилось что? Заговор? Или подготовка к перевороту?

Но его насмешливый тон лишь скрывал озабоченность. Он сразу понял, что приезд Рязанского чреват для кого-то большими неприятностями, и хотя сам был человеком новым на столь высоком посту, ему не нравилось, когда на него падала даже тень чужой измены.

— Во-первых, здравствуйте, шеф! — спокойно ответил генерал. — Во-вторых, вы же знаете, что я бы не стал вас беспокоить.

И он положил перед шефом бумаги, полученные от Джафарова, полностью изобличающие Игоря Валерьевича в шпионаже в пользу иностранного государства.

Шеф, просмотрев «по диагонали» документы, позвонил начальнику охраны:

— Приведите ко мне Игоря Валерьевича! Обезоруженного!

Через минуту затрещал внутренний телефон, и шеф, выслушав начальника охраны, приказал:

— Послать погоню! Связаться с постами ГАИ и срочно определить местонахождение машины, номер вы знаете. Наверняка он поехал домой! Адрес вы тоже знаете. Действуйте!

Он посмотрел на Рязанского.

— Ты встретил его в коридоре?

— Встретил! — подтвердил генерал. — Думаете, спугнул?

— Намеки в центральном аппарате понимают лучше, чем на периферии! — заметил шеф. — Учти это на будущее. Работать тебе придется долго. Не будешь это учитывать, сожрут. Откуда материалы?

— От Джафарова.

Шеф тяжело вздохнул.

— На этого «дровосека» охота началась нешуточная, — пояснил свои вздохи шеф. — Гейдаров официально к нам обратился. Ты в курсе, что твой подопечный обезглавил почти все руководство своей республики?

— Написать можно все, что угодно! — не поверил Рязанский. — Бумага все терпит…

— Прямых доказательств, естественно, нет! — согласился шеф. — Но какой суперагент оставит доказательства?

— В любом случае убитых трудно было приписать к нашим друзьям. Такие мерзавцы, что дальше некуда ехать.

— Конечно, — согласился шеф, — если мерзавцы, то должны быть хоть наши. Где Джафаров?

— У меня дома! Ждет вашего решения. Я обещал ему помочь, переправить через Финляндию в Англию или в Бейрут.

— Он знает языки? — заинтересовался шеф.

— Я не проверял, но, думаю, что врать не будет, — ответил Рязанский.

— Где ты с ним познакомился?

— На квартире общего с Ирвиньшем приятеля. Гуляли вместе, — пояснил генерал, — а Джафаров, как я потом понял, получил от того ключ и скрывался там.

— Ну, убийцы Ирвиньша ненадолго пережили свою жертву! — заметил шеф. — За один день на нем висят шесть трупов!

— Уже семь! — заметил Михаил. — Шукюров.

— Не опасно нам связываться с этой машиной убийств?

— Ликвидатора лучше иметь другом! Потом, у него есть другие документы из сейфа Шукюрова. А в них, как я понимаю, агентура Гейдарова в Иране и Турции. Еще Арабский Восток, Закавказье, Средняя Азия.

— Согласен! — неожиданно решил шеф. — Но при одном условии: об этом знаем лишь мы вдвоем! Ты и я!

— Тогда разрешите мне включить его в список номер один! — попросил Михаил Иванович. — Его кодовый номер будет 11–11, кличка «Сари».

— Ты сам будешь им заниматься, как и всеми спец-операциями! — разрешил шеф. — Ты мне лучше скажи: он сам к тебе пришел или ты заманил?

— Скажу честно: мои люди ждали его на вокзале. А он прошел через вахтера, открыл замок моей квартиры и попросил чашечку кофе, я как раз завтракал.

— Нервы у тебя крепкие!

— Я был для него последней надеждой — последней!

— Не дай ей умереть! — предупредил шеф. — Мафия с удовольствием подберет такого человека. Так где там мой новоиспеченный заместитель? — Он взялся за телефон.

Рязанский удивленно посмотрел на шефа.

— Да-да! — подтвердил шеф. — Игорь Валерьевич…

Он не договорил, но генералу и так стало ясно, что его сообщение грозит неприятностями шефу.

Кадровых промашек не прощают…

Игорь Валерьевич, подъезжая к своему дому, заметил оперативную машину, поджидавшую его прибытия.

Резко развернувшись, он погнал свой лимузин прочь от засады, но его уже заметили, и две машины, включив сирены и мигалки, помчались за ним.

Игорь Валерьевич понял, что это конец. Все оперативные машины снабжены рациями, и рано или поздно, но где-то в пределах часа его поймают.

Он не стал агонизировать.

Разогнавшись, он направил машину на металлическую ограду набережной Москвы-реки. Машина, на огромной скорости протаранив ограду, рухнула в реку и скоро затонула.

Игорь Валерьевич был к этому времени уже мертв.

Его самоубийство устроило всех.

А Джафаров к списку своих жертв добавил еще одну.

21

Человеку действия трудно сидеть сложа руки, особенно когда решается его судьба.

Джафаров не обманывал себя. Он знал, что вырваться из цепких лап контрразведки Гейдарова мало кому удавалось, но во второй раз ему вряд ли это удастся.

Он решил не сдаваться и бороться за свою жизнь до конца.

Предательства Михаила Ивановича Рязанского он не страшился, генерал уже мог его выдать, когда приходили с проверкой.

А вот его начальству может прийти в голову послать оперативников на квартиру Рязанского.

Во имя политики совершено немало грязных дел.

Джафаров решил, что живым его не возьмут. Он давно привык ограждать свой сон от нежелательного и внезапного пробуждения. И за свою рискованную жизнь придумал много хитрых трюков, которыми решил воспользоваться.

Зная, что генерал вернется не раньше, чем через двое суток, Джафаров на всякий случай обезопасил себя от нежелательного визита вооруженных гостей, соорудив над входом в квартиру хитроумное приспособление из металлических кастрюль.

Первый день прошел спокойно.

Обнаружив в библиотеке Рязанского Полное собрание сочинений Достоевского, Джафаров погрузился в чтение.

Его состоянию духа наиболее полно соответствовал именно Достоевский.

Пока позволял дневной свет, Джафаров читал взахлеб. Как только смеркалось, он начинал заниматься физическими упражнениями или слушал радио. Качество передач его мало устраивало, но классику он слушал с удовольствием.

Света Джафаров не включал из элементарной осторожности. Это чувство настолько въелось в кровь и плоть Джафарова, что он даже не пользовался сливным бачком, чтобы соседи случайно не услышали шум воды.

К окну Джафаров подходил редко и вообще старался без дела по комнатам не ходить. Случайная тень вооруженному биноклем наблюдателю из дома напротив может сказать очень много.

Все же первую ночь Джафаров спал очень беспокойно. Поэтому на следующий день Джафаров чувствовал себя настолько разбитым и усталым, что после сытного и вкусного обеда, который он себе приготовил, лег отдохнуть и крепко заснул.

Проснулся он бодрым и полным сил. Посмотрев на часы, Джафаров подумал, что можно было не просыпаться: была глубокая ночь.

Но спать не хотелось.

Джафаров встал и осторожно посмотрел в окна квартиры. Окно спальни выходило во двор. Там все было тихо, сонно и спокойно.

Взглянув в окно гостиной, Джафаров заметил стоящую под окном машину.

Утром эта машина там не стояла. А главное, она имела телескопически выдвигаемую мачту с площадкой для ремонтных работ.

Джафаров почувствовал опасность.

«Что может здесь делать эта машина? Вряд ли водитель живет здесь, иначе я бы его видел еще вчера вечером. Кажется, Гейдаров все-таки меня вычислил. Тогда надо приготовиться к штурму».

И Джафаров стал готовиться.

Первым делом он сделал на постели куклу.

Во-вторых, он выбрал место, откуда можно было держать под прикрытием всю квартиру.

«Когда ворвутся через входную дверь, сработает сигнальная система. Она доставит нападающим несколько неприятных секунд, которые дадут мне возможность встретить их подобающим образом. Главную опасность представляет эта машина. Сколько человек может уместиться на площадке? Если они не хотят мешать друг другу, то трое. И двое-трое ворвутся через входную дверь… Да! Придется повертеться. Когда они начнут действовать? Я бы начал за полчаса до рассвета, в это время самый крепкий сон. Впрочем, они могут начать в любой момент».

Прошло не менее часа, прежде чем Джафаров услышал, как скрипнуло вырезаемое алмазом стекло.

Одновременно он услышал какую-то возню у входной двери.

Ждать больше было нельзя. Борьба на два фронта всегда кончалась плачевно.

Джафаров осторожно проскользнул в гостиную и открыл по платформе огонь из бесшумного пистолета.

Его третий выстрел совпал по времени с направленным взрывом, который выбил дверной замок.

В гостиной Джафарову больше было нечего делать.

Он бросился в прихожую, чтобы встретить нападавших через входную дверь, впрочем, вместо нее уже зияла огромная дыра, в которую ворвались двое агентов, вооруженных штурмовыми автоматами и гранатами.

Приученные врываться в помещение вместе со взрывом двери, коммандос попали под град кастрюль и других тяжелых металлических предметов, которые приспособил Джафаров для непрошеных гостей. Один из них, получив утятницей удар по голове, растянулся в прихожей, второму повезло меньше — он получил от Джафарова пулю в горло.

Джафаров выскочил в прихожую, чтобы встретить следующего наемника из гвардии Гейдарова, но увидел там лишь лежащего без сознания коммандос.

На всякий случай Джафаров связал его.

Длинная автоматная очередь, раздавшаяся в спальне генерала, на секунду обескуражила Джафарова.

«Через балкон пробрался, со двора! — понял он. — Выстрелы били по постели!»

Он осторожно пробрался к спальне. И вовремя.

Коммандос осторожно отбросил изрешеченное очередью одеяло и замер, обнаружив подлог.

Мгновенно он развернул к двери автомат, но выстрелить не успел. Пуля впилась ему в голову.

Визг тормозов на улице и шум на лестничной клетке заставил Джафарова спасаться бегством.

Лучшего пути к отступлению, чем трос с «кошкой», у него не было.

Джафаров быстро оделся и, переложив из чемодана в карманы деньги и ценности, спустился вниз…

Михаил Иванович Рязанский всегда ездил в Москву и обратно «Стрелой». Сопровождал его обычно один помощник, которого он брал с собой за веселый нрав, а также за силу и умение метко стрелять.

Когда генерал увидел на перроне вокзала представительную делегацию, сердце его екнуло.

«Произошло что-то невероятное, если мой заместитель приехал встречать меня на вокзал. Не иначе, получил приказ арестовать и препроводить в Москву под конвоем».

Но заместитель, после объятий и поцелуев, сказал следующее:

— Вынужден огорчить тебя, Михаил Иванович! На территории твоей квартиры две конкурирующие фирмы устроили настоящее сражение со стрельбой, взрывом, трупами и одним пленным. Пять трупов, а от твоей бронированной двери остались лишь жалкие воспоминания. Не иначе, ты хранил там все списки нелегалов нашей контрразведки.

— А пленный откуда появился? — спросил генерал.

— Да-а! — удивленно протянул заместитель. — Действительно, откуда? Связанный лежал в прихожей. Если только того, кто его связал, потом убили.

«Как был ты партийным заместителем, так и остался! — подумал Рязанский. — Наличие пленных дает надежду, что Джафаров благополучно удрал. А у Игоря Валерьевича есть в центре дублер, голову могу дать на отсечение».

Подходя со свитой к ожидавшей его машине, генерал заметил на другой стороне улицы невозмутимого Джафарова. Он делал вид, что открывает киоск.

— Послушай, Аркадий Петрович! — обратился генерал к заместителю. — У тебя место для моего помощника найдется?.. Тогда он поедет с тобой, а я подожду одну даму. Сам понимаешь, мне в таком деле свидетели не нужны.

Он попрощался с удивленными сотрудниками, и те уехали.

— Игорь Петрович! — обратился к водителю генерал. — Разверни машину на другую сторону улицы и подгони ее вон к тому киоску.

Привыкший не удивляться шофер лихо развернул машину и встал рядом с Джафаровым, который чистил киоск какой-то тряпкой.

— А теперь, дорогой, — продолжил Рязанский, — медленно прогуляйся до управления пешочком и не оглядывайся.

Как только шофер отошел на приличное расстояние, генерал пересел за руль, открыл правую дверцу и свистнул Джафарову.

Тот мигом оказался в салоне автомобиля, и генерал тронул машину.

Он ехал медленно, искоса посматривая на Джафарова, и молчал.

— Хочешь что-нибудь спросить? — наконец нарушил молчание генерал.

— Зачем? — ответил Джафаров. — Смотрю, куда вы меня везете…

— Думаешь, сразу на границу с Финляндией? — усмехнулся генерал. — Нет, поработаешь пока здесь. Впрочем, ты уже поработал. Интересно, Гейдаров оплатит мне погром в квартире?

— И капитальный ремонт тоже! — засмеялся Джафаров. — Но выставит вам счет за похороны его людей. Финляндия, значит, отменяется?

Генерал Рязанский кивнул ему в знак согласия и отвез на конспиративную квартиру, где суперагент 11–11 по кличке «Сари» должен был отсидеться, пока не придет время действовать на благо его новой родины, России.

Изолятор временного содержания

1

В столь ранний час шоссе было пустынно. И Кобрик позволил себе разогнать машину почти до предела, на который был способен его «Москвич», подаренный отцом к предстоящей через несколько дней свадьбе.

Юра Кобрик торопился на дачу к невесте. Он улыбнулся, подумав, что выходит нелепость, когда свою невенчанную жену приходится называть невестой.

Жили они уже два года и не только не надоели друг другу, но и с каждым днем все сильнее убеждались в том, что жить друг без друга не могут.

И Кобрик мчался к своей любимой жене-невесте на крыльях любви…

Авария случилась столь стремительно, что Юра не понял, как же все произошло: «Волга» неслышно обогнала справа и, подрезав Юрин «Москвич», подставила свой левый бок, а на такой скорости трудно было не ударить.

Сильным ударом «Волгу» отбросило в сторону. Только после того, как он ощутил удар, Кобрик резко вдавил педаль тормоза. Машина, взвизгнув, прочертила на асфальте черные полосы и замерла.

Кобрик, обливаясь холодным потом, сделал попытку выбраться из машины, но ноги его не слушались, и он остался сидеть за рулем, вцепившись в баранку пальцами, чтобы сдержать мелкую дрожь.

Отброшенная «Волга» перевернулась пару раз по шоссе и свалилась в кювет. Кобрик мысленно перекрестился, мысленно, потому что руку не мог оторвать от руля, молясь, чтобы «Волга», столь неудачно подставившая свой левый бок, не взорвалась.

Взрыва не последовало. Но и из кювета никто не показался, что могло означать лишь одно: у пассажиров «Волги» не было возможности выбраться на шоссе, чтобы разрешать конфликт.

В небе послышался рокот приближающегося вертолета.

Этот рокот словно подстегнул Кобрика, и он, ощутив прилив сил, выбрался из «Москвича» и побежал к обочине, взглянуть на протараненную им машину.

«Волга» стояла на колесах, но водитель лежал на руле без сознания, с залитым кровью лицом. Кто-то еще мог быть в машине без сознания, но у Юры от страха ноги стали ватными, и он застыл на шоссе у обочины, не в силах сделать вперед ни шагу.

Вертолет оказался милицейским.

Кобрик следил за ним совершенно спокойно. Прежняя жизнь рушилась прямо на глазах, не было прежней жизни — осталось страшное настоящее и еще более страшное будущее.

Из вертолета выпрыгнули два милиционера с оружием наизготовку и побежали к Кобрику. Юра обреченно сел на асфальт шоссе.

Первым подбежал к Кобрику атлетически сложенный сержант. Он легко, как котенка, поднял Кобрика за шиворот и поставил на ноги.

— Пьяный? — и нюхнул. — Вроде нет!

Он отпустил Юру, и тот, пошатнувшись, с трудом устоял на ногах.

— Не знаю! — испуганно пролепетал он. — Как это случилось…

Но сержант не слушал его. Он занялся привычным делом вместе со своим коллегой.

Кобрик как во сне, тупо смотрел на их действия: гаишники измерили тормозной путь, спустились к пострадавшей машине, осмотрели ее внимательно.

Сержант опять поднялся к Кобрику.

— Кранты, чайник! Двоих завалил. Пятерик светит…

— Они убиты? — прохрипел Кобрик.

— Еще дышат, но их пока не довезли до больницы! — усмехнулся сержант. — Пошли в вертолет…

— А машина? — запротестовал Кобрик.

— О машинах побеспокоятся! — кивнул на напарника сержант. — Тебе-то что? Когда ты выйдешь, уже другая модель будет бегать.

Кобрик, с трудом передвигая ватные ноги, поплелся к вертолету. Он еще никогда не летал на вертолете и в другое время обрадовался бы такой возможности, но в данный момент он даже не сообразил, что летит в первый раз. Даже желание загадать не было сил, голова была чугунная, а в ней, как в ведре, стучала одна лишь мысль: «Убийца!»

И больше ни о чем не думалось. Не было ни прошлого, ни будущего…

Вертолет сел в Шереметьеве.

Кобрик с трудом вылез вслед за сержантом и, пригибая голову, отбежал вслед за ним на безопасное расстояние от вертолета, который тут же поднялся в воздух и улетел.

Сержант огляделся, явно в поисках машины, и, не найдя ее, закурил.

— Когда мне говорят: «Едем», всегда почему-то хочется спросить: «Откуда?»

Кобрик молчал, не вступая в диалог, думая о жене-невесте. Отупение отпустило немного, но Юра не давал себе воли думать о будущем — сплошная чернота и безысходность.

— Ну, что ж, потопали! — прождав минут десять, предложил Кобрику сержант. — Как говорится: если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе. Пошли, Магомет, в местный КПЗ.

Кобрик не возражал. Ему было все равно. Безразличие заполнило его без остатка. Куда идти, что делать? Одним словом, шок…

В небольшом и уютном КПЗ сержант сдал Кобрика дежурному офицеру, а сам пошел звонить куда-то, выяснять, почему за ними не пришла машина.

Дежурный офицер вызвал старшину, и тот привычно обыскал Кобрика, отобрал деньги, ключи от квартиры, ремень от брюк и шнурки от ботинок. Дал подписать Кобрику акт, который тот подмахнул не глядя.

— Руки за спину и пошел! — мягко и дружелюбно приказал старшина Кобрику.

И Кобрик пошел по длинному коридору.

— Стоять! — приказал старшина, остановившись у двери одной из камер.

Заскрипела открываемая дверь. Кобрик заметил, что дверь полностью не открывается, упираясь в железный штырь, торчащий из пола.

— А это для чего? — спросил он у старшины.

— А для того, чтобы вы, голубчики, не могли гуртом вырваться из камеры, когда дверь открывают. Зайти и выйти можно только по одному… Заходи!

Кобрик протиснулся в камеру, и дверь с тем же противным скрипом защелкнулась за ним. Удаляющихся шагов старшины не было слышно.

«Профессионал!» — с уважением подумал Кобрик.

Он нервно походил по камере, от окна к двери и обратно, затем сел на нижнюю железную койку. Шок проходил, как заморозка зуба, с болью. Но боль была не та, которая постепенно проходит. Эта боль поселилась надолго.

Через пять минут дверь вновь отворилась с противным скрежетом, впустив в камеру пропитого, занюханного мужика, росту с два вершка.

— Собеседника привел тебе, чтобы скучно не было! — послышался голос старшины. — Бывалый!.. Обед в час: щи с мясом и гречневая каша.

— А компот? — мгновенно среагировал «бывалый».

— Обойдешься чаем! — обиделся почему-то старшина и закрыл со стуком дверь.

— Чай, который уже один раз пили, называется «мочой»! — крикнул старшине вдогонку «бывалый» и внимательно посмотрел на Кобрика.

Кобрик посмотрел на «бывалого».

— Что-то ты на фраерка смахиваешь! — подошел поближе «бывалый». — Небось первая ходка?

Кобрик знал, что по-немецки «фраер» значит «жених», и не обиделся, только усмехнулся такому совпадению. Остальное он не понял.

— Присаживайтесь! — предложил он, подвигаясь на койке.

«Бывалый» сел, достал пачку «Беломора» и предложил Кобрику.

— Закуривай!

— Спасибо, но я бросил курить! — отказался Юра.

— Бросил — поднимешь и снова начнешь. Камер для некурящих еще не изобрели. Кликуха у тебя есть?

— Кликухи нет, а зовут — Юра Кобрик.

— А я Иван — родства не помнящий! Человек свободный, задержанный псами за бродяжничество. Уже месяц в сем вертепе пребывающий.

— Месяц? — удивился Кобрик. — Я слышал, что больше трех суток не могут задерживать. Потом либо предъявляют обвинение, либо отпускают.

— Святая простота! — рассмеялся Иван. — У нас так много исключений из правил, что сами правила стали вроде исключений. А ты действительно двух завалил, как менты талдычат?

— Авария на шоссе произошла. Я врезался в «Волгу», она перевернулась…

— Бытовуха! — разочарованно протянул Иван. — А я подумал: хорошо начинаешь…

— А за «бытовуху» меньше дают? — поинтересовался Кобрик.

— Могут и условно впаять, если «соловья» дорогого купишь.

— Адвоката? — догадался Юра.

— Странно, что тебя повязали, — подозрительно посмотрел на Юру Иван. — Обычно берут подписку о невыезде. Небось начальство завалил. Тогда накатают на полную катушку.

— Пятерик светит! — вздохнул Кобрик, вспомнив сержанта.

— По фене ботаешь? — встрепенулся Иван.

— Не понял. Что вы сказали? Сержант мне нагадал.

— А-а! — опять разочаровался Иван. — Эти — ботают! Одной лапой, псы, хватают, а другою хапают. Если нагадал, то намотают точно. Ты своим сообщил, что повязали?

— Нет.

— Это напрасно! Требуй, имеешь право. Может, выкупят до суда? Стучи в дверь, требуй от старшины, чтобы к телефону подпустили. Ломись, не дрейфь.

Кобрик неуверенно подошел к двери и пару раз стукнул.

Иван захохотал и подошел к нему.

— Разве так ломятся? Так к девушке в гости просятся. Смотри!

И так загромыхал в дверь кулаками, что дверь загудела барабаном. Трудно было даже предположить в таком тщедушном теле крепость мышц.

Дверь открылась неожиданно, но Иван предупредительно отскочил в сторону, предоставив Кобрику отдуваться.

— Что барабанишь? — строго спросил старшина. — В туалет невтерпеж или «бывалый» наколол?

— Мне позвонить надо домой, предупредить. Ждут, волнуются.

— А гаишники разве по радио не сообщили?

— У меня номера телефона не спрашивали. А телепатией они не страдают.

— И то верно! — согласился старшина. — Пошли, как будто в туалет, по дороге я тебе разрешу позвонить.

Старшина подвел Кобрика к туалету, но внутрь с ним не вошел.

«Доверяет!» — усмехнулся Кобрик.

К удивлению Кобрика, в туалете было чисто, хотя запах присутствовал.

Старшина сдержал слово и дал Кобрику позвонить по телефону домой. Но дома никто не отвечал, тогда Кобрик решился позвонить своей невесте.

— Привет, это я!

— Ты где? — заплакала Маша. — Мы уже здесь все передумали. Твои здесь тоже.

— Я арестован!

— Что? — ахнула жена-невеста.

— В машину врезался на шоссе…

Старшина прервал связь, дав отбой.

— О деле нельзя говорить. Ваша версия может отличаться от версии обвинения.

— А как… — возмутился Кобрик.

— А никак! — отрезал старшина. — Пошли в камеру. Иван — родства не помнящий небось соскучился. Ты его слова на веру не принимай. Сказочник он еще тот. Лапшу нам вешает уже месяц.

— Это как? — не понял Кобрик.

— Просто, — пояснил старшина. — Личность его выясняем. Он нам скажет данные, мы посылаем запрос, выясняется, что все его данные — липа. Он — другие. Опять все по новой. Так и крутит.

Иван встретил Кобрика восторженным воплем:

— Кент! С облегчением! Дозвонился?

— Дозвонился, но поговорить не дали, сообщил только, что арестован.

— Не арестован, а задержан. Предварительное задержание арестом не считается, фраерок. Семьдесят два часа ты еще полусвободный человек.

— А чем по сути отличается полусвободный человек от арестанта?

— Эти семьдесят два часа ничем. Но арестанта может освободить только суд, а тебя — прокурор.

— Глядя на тебя, с трудом поверишь, что такое бывает.

— Бывает, бывает. И на «е» бывает, и на «ё»… Покрутишься по тюрьмам да по пересылкам — сам поймешь. Трудна только первая ходка, а дальше пошло-поехало. Зима-лето, зима-лето, и так вся жизнь. И не заметишь, как состаришься.

— Я не собираюсь идти «ленинским» путем! — отрезал Кобрик.

— Не понял! — удивился Иван.

— Анекдот такой есть. Встречаются две старушки на базаре. Одна хвастается сыном, мол, и кандидатскую защитил, и за границу катается. А другая горестно сообщает, что ее сынуля по «ленинскому» пути ходит. Мамаша кандидата ее спрашивает: «По партийной линии поднимается?» А подруга ей: «Нет! Все по тюрьмам да ссылкам, по тюрьмам да ссылкам!»

— Ништяк анекдотик. У тебя много их? Балаболки в тюряге ценятся, авторитетов, развлекать. А я тебе скажу главное, что тебе надо запомнить, как «отче наш», — никогда не бери того, что ты сам Hg положил, возьмешь книгу почитать, например, а хозяин тебя за глотку: «Там между страниц „красненькие“ были заложены». В лучшем случае изобьют, в худшем — опустят. Но и на чужие харчи не садись — могут заставить расплачиваться жопой. Не сучь, не закладывай никогда, не крысятничай, не доедай куски, как бы тебе ни хотелось жрать. И не лезь никому в душу: захотят — сами расскажут; начнешь выспрашивать — подумают, что ты на «кума» работаешь, не проснешься.

— Спасибо за науку! — искренне поблагодарил Кобрик. — Может, и пригодится.

— В жизни пригодится! — наставлял Иван. — Думаешь, на свободе не так, как в зоне? В зоне все открыто, а на воле все размыто да колючая проволока по границам. А законы одни и те же: криминальные. Чем ты на воле промышлял?

— После школы работал на киностудии помощником режиссера, затем окончил экономический факультет Института международных отношений.

— Фармазонишь или по правде?

— По правде!

— Чокнуться можно! — задумался Иван. — Неспроста тебя потянули. Нужен ты им зачем-то. Отец богат?

— Не беден!

— Нет, не то! — размышлял Иван. — Отстегнуть с него могли — взяв тебя за жабры. Ты им для чего-то нужен за решеткой. Подумай сам: им нашего брата некуда сажать, тюрьмы переполнены, спят по очереди, а тебя тянут. Держи ухо востро, но и на стенку не лезь. «Судьба — индейка, а жизнь — копейка» — это про наше с тобой время сказано…

— Посмотрим! — задумался Кобрик.

И тяжелая тишина повисла в камере. Не меньше, чем на минуту. Потом Иван расхохотался:

— Милиционер родился!

— Это почему? — не понял Юра Кобрик.

— Откуда я знаю! Так говорится. Слушай, до обеда еще далеко. Потрави байку!

Юра задумался.

— Ладно! Недавно мне понадобилось в Ленинград съездить. Срочно, по делу. Как Жванецкому в Париж…

— Ленинград уже Санкт-Петербургом называется.

— Знаю! Только какой это Санкт-Петербург? От Санкт-Петербурга один исторический центр остался, а все остальное — Ленинград, а в некоторых местах даже Ленин. Впрочем, исторический центр тоже ленинградской краской линяет. Правда, Санкт-Петербург — не худшее название. Патриоты предлагали два: Заячий остров и Враловщина, деревня была такая на месте Литейного проспекта… так вот, съездить мне понадобилось в эту Враловщину по торговому делу, на две тысячи долларов, наличными… А на дорогах нынче опять шалят, как и полагается в гражданскую. Недавно Михалкова обворовали. Но Никита Сергеевич, известный свой среди чужих — сразу отыскал вора. Кто сказал, что деньги не пахнут? Свои — пахнут!.. Вот я и стал думать, куда бы припрятать такую большую сумму…

— Средний заработок американского рабочего в месяц! — съязвил Иван.

— Так у них работают, а у нас советуют!.. А ты переведи на наши деревянные.

— Деревянные сколько ни руби, все сгорают быстрее, чем рубишь…

— Придумал я спрятать две тысячи долларов в исподнем. В нижнем белье. Моя жена-невеста кармашек пришила. Сначала в трусы. Потом перешивать пришлось на майку. В трусах очень шуршат бумажки, возбуждают. Маше это не понравилось, в Ленинграде-то ее не будет… Взял я два билета в СВ на ночной поезд заранее. Не люблю рано вставать. Я — «сова». А два билета взял, чтобы все купе на двоих моим было. Правда, Михалков тоже не с ворами ехал. Но все-таки спокойнее. Вдруг не заметят… Поезд мой, на который я брал билеты, почему-то сломался, хотя и железный. Но домой нас не отправили, а посадили в какой-то другой поезд, чьи вагоны, не иначе, были вывезены из железнодорожного музея, под такие Анна Каренина бросалась… В купе полки были друг над другом, а размером купе с мой туалет, только пахло гораздо хуже… Проводница взяла два моих билета, злобно зыркнула на меня, когда я заплатил всего лишь за один комплект белья, и ушла, а я приготовился блаженствовать в одиночестве. Но не тут-то было, фигушки. Открывается дверь, и входит двадцатилетний качок, «Бельмондо». «Здравствуйте! — говорит. — Я ваш попутчик». Если бы он сказал: «Здравствуйте, я ваша тетя из Одессы!» — я бы меньше удивился, хотя никакой тети в Одессе у меня нет… И билет, нахал, протягивает. Я машинально беру билет и читаю фамилию: «Медведева». Это — Машина фамилия. И это был тот самый билет, который несколько минут назад я отдал проводнице. Ни слова не говоря, я бегу в служебное купе, тарабаню в него. Ни звука в ответ, даже привычного мата… Мимо другой проводник проходит, симпатичный такой. Мягко говорит: «Напрасно стараетесь. Она с начальником поезда спит, не услышит из его вагона»… Возвращаюсь несолоно нахлебавшись в свое купе, а там качок уже бутылку на стол поставил, закусочку режет золлингеновским ножичком немецкого десантника. И на меня ласково смотрит: «День рождения мой будем отмечать! — говорит. — Хотите, паспорт покажу?» Я сразу мысленно простился со своими двумя тысячами долларов, которые так приятно грели мой живот в секретном кармашке. «Зачем мне ваш паспорт? — говорю. — Я вам и так верю. Глаза у вас такие… честные!» А сам гляжу на газовый баллончик, который выглядывает из его раскрытой сумки в дополнение к ножичку десантника… Выпили мы с ним всю большую бутылку импортной водки «Абсолют» на лейбле. Вкусно закусили: икорка красная, балычок, ростбиф холодный. Все, как у людей. Не на две тысячи долларов, конечно, но все же… Поговорили по душам. Фамилия у него знатная: Салтыков. Это все, что я запомнил. Остальное было несерьезно: то он — командир эскадры, которую угнал с Украины в Грозный, то — тайный агент Моссада. Доллары мне показывал, я сразу определил, что фальшивые, очевидно, те, на которые он мои настоящие будет обменивать в добровольно-принудительном порядке. Да и Салтыков он был липовый, не знал, что версия есть о его родстве с последним Романовым… Наступила минута, когда качку надоело притворяться. Профессионально так сжал в руке ножичек немецкого десантника и на меня, как на курицу, несущую золотые яйца, смотрит: не снесу — зарежет… А мне, перед тем как снестись, поспать захотелось. «Спокойной ночи!» — говорю и лезу на верхнюю полку, потому как с нижней, вижу, его не согнать… выпитые 350 граммов спокойно залезть мне не дали, поэтому я изловчился и прыгнул на верхнюю полку пятой точкой. И… Полка рухнула со мною вместе с таким грохотом, с каким, наверное, поезд летит под откос… Когда я пришел в себя, вправил левую руку и правую ногу, то увидел абсолютно целого качка и вдребезги разбитую полку, аккурат в том самом месте, которое соприкоснулось с головой лже-Салтыкова. Но и для качка соприкосновение даром не прошло. Он невидяще смотрел на меня и, отмахиваясь, тупо повторял: «Кыш, пархатая!» — подтверждал свою работу на Моссад… Воспользовавшись его задумчивым состоянием, я эмигрировал в соседний вагон, где симпатичный проводник бесплатно предоставил мне целое купе. С каким наслаждением я заснул, лежа на животе. Правда, в Бологом ко мне подселили одного алкаша, и он весь остаток ночи что-то искал в моих брюках, а там, кроме трехсот рублей на метро, ничего и не было. На следующий день, расплачиваясь за товар, в заднем кармане брюк я обнаружил десять немецких марок. До сих пор не пойму: то ли он мне на бедность подкинул, то ли так усиленно прятал валюту, что брюки перепутал… А вспоминая лже-Салтыкова, думаю: может, он никакой и не бандит, а обыкновенный агент Моссада?

Иван довольно загоготал:

— Да знаю я этих кидал вагонных. Самый пакостный народ, безжалостный. Сонных обкрадывать, что мертвых. Западло считается.

— У кого? — поинтересовался Кобрик.

— У тех, кто в законе. Сявки разные занимаются, брать поезд безопаснее: все утром разбегаются, свидетелей нет. Да и в проводниках много шушеры, наводчики из них классные.

Дверь камеры неожиданно распахнулась на дозволенную ширину.

— Кобрик, на выход с вещами! — скомандовал старшина.

Кобрик застыл, ощущая опять силу шока.

— И пообедать не дали! — злобно проговорил Иван.

— В тюрьме пообедает! — отшутился старшина. — Поторопись!

Иван ухватил Кобрика за руку, удерживая на месте.

— Слушай, кент, в старосты камеры не лезь, говори: «Недостоин! Мне уже рассказали!» И на меня все вали.

Кобрик крепко пожал руку товарищу по несчастью.

— Спасибо, кент! Желаю тебе тоже выбраться из этой передряги!

— У меня вся жизнь — передряга! — усмехнулся Иван — не помнящий родства.

Таким усмехающимся Кобрик его и запомнил.

Старшина вывел Кобрика из КПЗ и сдал его на руки все тому же сержанту, с которым Кобрик пережил столько «приятных» минут.

— Отдохнул? — дружески подмигнул сержант. — Твои родичи уже до замминистра добрались. Как узнали только, ума не приложу. Если в бега не ударишься и будешь себя хорошо вести, то завтра будешь возле своей благоверной. Слезки утирать.

Сержант посадил Кобрика в «волгу», сел рядом и скомандовал:

— «Он сказал: „Поехали!“ И взмахнул рукой»…

Водитель загоготал и рванул с места так, что Кобрика вдавило в сиденье и он с трудом следил уже за мелькавшими знакомыми местами за окном машины — Юра часто встречал отца в Шереметьево, возвращающегося из зарубежных командировок. Теперь знакомый пейзаж откликался в сердце щемящей болью утраты чего-то самого дорогого…

2

Павел Хрусталев всю ночь прождал Оксану Дрозденко в подъезде ее дома.

Целый месяц Оксана успешно избегала встреч. Может быть, Павел и пережил бы отсутствие рядом с собой этой красавицы, если бы от нее приходили переводы денежных сумм с несколькими нулями. Но… Оксана одна приносила ему больше «зеленых», чем все «курочки» его «курятника». Это была ощутимая потеря, с которой мириться было невозможно. Оксана перестала платить, и главной задачей для Хрусталева теперь стало вернуть беглянку под свое крылышко. Любыми методами.

Ночь тянулась медленно, и Павел успел вспомнить не только день, когда он впервые ощутил выгоду сутенерства: совсем еще зеленым Павел застукал свою девушку с мужчиной жгучей национальности — тот купил девушку на ночь. Павел успел вспомнить всех своих девушек, которых он заставлял заниматься проституцией, у него был нюх на заляпанные грязью бутоны роз, из которых, если их чуточку отмыть, вырастали дивные цветы.

И самой красивой розой была Оксана. Одна мысль о том, что кто-то наслаждается ею бесплатно, он имел в виду, естественно, свои финансовые потери, приводила его в бешенство. О ревности и речи быть не могло. Павел не знал, что это такое. Не раз и не два он предоставлял свою квартиру для любовных игр и спокойно спал, слыша стоны и вопли со своей постели, лежа на раскладушке в кухне. Урчание дорогого холодильника убаюкивало его лучше всякой классической музыки.

Сутенерство было для Павла вроде хобби. Главной его работой всегда являлись наркотики. Партнеры по бизнесу не понимали этого, особенно когда он брал с них деньги за поставляемых девочек. Но Павел понимал себя. Не было для него большей радости, чем, совратив девчонку, заставить ее приносить доход, торгуя телом и душой. В такие минуты он ощущал себя ни больше ни меньше, как Мефистофелем. Попирателем душ…

Не было никакой гарантии, что Оксана вернется домой: она могла быть и за городом, на какой-нибудь из правительственных дач, могла и уехать за границу с каким-нибудь высокопоставленным чиновником или денежным тузом.

Но Хрусталев ждал. Он умел ждать и всегда выигрывал. Предчувствие ни разу еще его не подводило. Он доверял ему слепо.

И на рассвете действительно к дому подъехала черная «чайка». Шофер вышел из машины, открыл почтительно дверь. Из салона выпорхнула юная девушка необычайной красоты, ее свежести не повредила даже бессонная рабочая ночь в постели очередного нувориша.

Хрусталев встретил ее пощечиной.

— Здравствуй, милая моя!

Лицо красавицы исказилось от ненависти. Она резко отскочила от Хрусталева и мгновенно достала из сумочки газовый баллончик.

— Не подходи!

Хрусталев не стал рисковать.

— Одной пощечины тебе достаточно для предупреждения! Я в твои объятия и не стремлюсь. Мы отметились друг у друга, и хватит. Но я потратил на твое воспитание много сил и денег, которые ты обязана мне возместить.

— Ничего я тебе больше не должна! — спокойно ответила Оксана. — Ты все вернул с лихвой и даже больше.

Хрусталев достал из кармана видеокассету.

— Я тебе хочу преподнести небольшой подарок. Я человек бедный, не то что твои тузы. Но этот подарок будет тебе дороже бриллиантов…

Хрусталев положил кассету на ступеньку лестницы. И достал из-за пазухи фотоснимки.

— Кассету потом возьмешь! А пока я тебе опишу вот эти фотоснимки — фрагменты из лучшего фильма года, на Каннском фестивале он мог бы получить «Золотую пальмовую ветвь», а приз за лучшее исполнение женской роли ты бы отобрала у Софи Лорен просто шутя… Чьи это губки держат что-то твердое? Догадайтесь, господа хорошие, что за части инородного тела…

Оксана смачно плюнула в сторону Хрусталева. Павел только засмеялся.

— На всех плевать, слюны не хватит! Отдам кассету во все видеосалоны, и твой рейтинг, дорогуша, упадет до уровня вокзальной шлюхи. А соответственно упадет и доход. Вот и подумай, не лучше ли мне отстегивать процент?..

— Гнида! — крикнула Оксана. — Боже, как я тебя ненавижу!

— Не поминай имени Божьего всуе! Платить все равно придется. Веришь ты, не веришь, в кого веришь, меня не интересует. Хоть в дьявола!

— В тебя я не верю!

— Спасибо за комплимент, но я предпочитаю деньгами!

— Хорошо, я подумаю! — устало протянула Оксана. — Изыди!

— Я даю тебе два часа на размышление. Больше я ловить тебя не буду.

Хрусталев не угрожал. Он почувствовал, что сломал Оксану и она будет платить по-прежнему. Павел положил фотографии на кассету, лежащую на ступеньке лестницы. И жестко добавил:

— Если ты их здесь оставишь, я не виноват. Адью, мадемуазель! Жду звонка ровно через два часа. Из-за хорошего отношения к тебе прибавлю еще максимум пятнадцать минут.

Хрусталев, не оглядываясь, не торопясь, вышел из подъезда…

Почти два часа Павел занимался своими основными делами по мелкооптовой поставке гашиша и опиума постоянным клиентам. Не забыл он и навестить железнодорожный вокзал в отведенной ему зоне. Редко, но удавалось ему среди девчонок, прибывающих в столицу завоевывать трон королевы и попадающих сразу же в лапы сутенеров или шпаны, продающей их тем же сутенерам, находить редкий алмаз, огранив и оправив который можно было продавать за цену, в неделю возвращающую все понесенные расходы.

Но на этот раз Хрусталеву не повезло, мысли были заняты Оксаной, глаза плохо видели, все в какой-то дымке. Может, и были необработанные алмазы, но Павел видел лишь тусклые обшарпанные стекляшки.

За пятнадцать минут до установленного Оксане срока Павел вернулся в свою двухкомнатную квартиру, надеясь, что Оксана уже звонила и бесится, не зная, что предпринять. И неизвестность ее страшит.

Но телефон молчал, не желая раскаляться от непрерывных звонков. Их попросту не было.

Хрусталев мужественно выждал полчаса. Когда прошло не только контрольное время, но и дополнительное, Павел не выдержал и позвонил сам, надеясь, что Оксана в растерянности рыдает, а его звонок станет ей глотком свободы и стаканом воды.

Однако телефон Оксаны длинными гудками ясно старался сказать Павлу, что решение принято не в пользу сутенера. Война объявлена.

— Шлюха подзаборная! — грязно выругался Хрусталев. — Она приползет ко мне на брюхе ровно через сутки и будет стоять в самых неудобных позах.

Но эта мысль его почему-то не утешила.

Тогда он решил действовать. Первым делом он позвонил своему приятелю, который держал в руках всю сеть видеосалонов района.

— Гурий! — предложил Павел после обмена приветствиями. — Ты мне уже не раз предлагал задействовать моих подопечных в секс-шоу и порнофильмах.

— Верная копейка! — пробасил Гурий одобрительно. — Я понимаю, что звезд ты мне не отдашь, пока все из них не высосешь. Но хотя бы сошедших с Олимпа…

— Я тебе сегодня могу сдать самую прекрасную звезду, которую ты видел в жизни. Покажу плохую копию, замыленную до предела, с нее тебе не удастся сделать ни одной копии, предупреждаю, но ты сам увидишь, что она стоит тех денег, которые я за нее с тебя сниму.

В голосе Хрусталева зазвенели мстительные нотки.

— Видел я одну из твоих королев! — тяжело задышал Гурий. — Если разговор о ней, плачу «зеленью».

— Ловлю на слове! — торжествовал Хрусталев. — Приезжай быстрее.

— Я не помню, где ты живешь!

— Ты же был у меня! — злился Павел.

— Был! — хмыкнул Гурий. — В каком состоянии? Помнишь?

— Еще бы.

— Для того чтобы вспомнить, мне нужно дойти до такой же кондиции.

— Делов-то: «засосал стакан и — в Ватикан»…

— Быстрее не получится. До той кондиции набираться несколько часов надо.

— Хорошо! Я встречу тебя у метро. На машине не приезжай, бутылочку раздавим.

— Буду через час.

Хрусталев, положив трубку, уже пожалел, что продает Оксану.

«Ладно! — подумал он. — У девочки есть почти час в запасе. Позвонит — спасет себя от позора. Неужто будут с ней спать из элиты, когда во всех салонах с „мыльницами“ мальчишки будут на эту красавицу дрочить? Сомневаюсь!»

Но ждал до последнего. Жалко было терять курицу, несущую золотые яйца. Да и в глубине души не хотело сдаваться желание повоевать, сломить сопротивление Оксаны, вновь приучить ее к наркотикам и к своему поводку…

Звонка Хрусталев не дождался.

До метро идти было минут семь, и Хрусталев оделся и вышел из дома в самую последнюю минуту. Пришлось торопиться, чтобы не опоздать.

Павел уже подходил к метро, когда на него налетела какая-то толстая деревенская баба или он на нее налетел: в спешке и суматохе, которая поднялась, трудно было выяснить.

Хрусталев покачнулся, но устоял на ногах, — Женщине не повезло: она грузно плюхнулась на асфальт, прямо на свою же кошелку с куриными яйцами.

— Негодяй! — завопила она таким зычным голосом, что почти все оглянулись. — Помогите! Убивают!

И вцепилась в ногу Хрусталева с цепкостью клеща.

Хрусталев попытался поднять упавшую, но попробуй так просто поднять центнер с гаком, как говорится.

— Я оплачу вам все издержки! — попытался Павел урезонить вопившую деревенщину. — Не только материальные, но и моральные.

Но женщина его или не слышала, или делала вид, что не слышит, только зычность ее голоса увеличилась на пару децибел.

Прилично одетый пенсионер остановился рядом и ехидно предупредил Хрусталева:

— Я все видел! В свидетели пойду, так и знайте!

— Да оплачу я ее яйца! — заорал взбешенный Хрусталев, пытаясь вырваться из цепких объятий женщины.

— Что случилось? — раздался начальственный баритон за спиной Павла.

Обернувшись, он увидел рядом с собой двух вооруженных омоновцев.

— Все в порядке, ребята! — попытался улыбнуться Хрусталев. — Случайно столкнулись, дама упала и разбила свои яйца…

— Похабник! — завопила притихшая было «дама». — Это ты можешь разбить свои яйца, а я разбила куриные, отборные, от черной курицы.

Она легко, с каким-то даже изяществом вскочила на ноги и показала почти торжественно на испачканную сырой яичницей одежду.

— Посмотрите на мою одежду! Он сорвал мне деловую встречу. Я терплю убытки на миллионы долларов…

— Ты что, с ума сошла, баба! — заорал Хрусталев. — На миллион долларов контракт заключают, приезжая в «мерседесе», а не пешком с грязной кошелкой в руке.

— Много ты понимаешь, мелочь пузатая. От горшка два вершка, а лезет поучать.

Старший омоновец спросил у ехидного пенсионера:

— Вы видели, как это произошло?

— А как же! — разволновался старик. — Как на ладони: молодой парень бежал к метро, эта женщина, на свое несчастье, попалась ему на пути…

— Он ее сшиб? — нетерпеливо перебил словоохотливого старика старший омоновец. — Говорите короче.

— А как же! — подтвердил старик и замолк.

Хрусталев с тоской наблюдал за происходящим, но успел заметить, как из метро выплыл Гурий, заметил Павла в окружении стражей порядка и, не останавливаясь, уплыл в сторону входа в метро, словно станцией ошибся, не там вышел. И молился, наверное, чтобы Павел его не заметил и не окликнул.

А Павел был просто не в состоянии ему что-либо крикнуть. Он обреченно смотрел на уходящего Гурия и мысленно подсчитывал убытки: «Сколько они с меня потянут? Омоновцам еще взяток не давал».

Хрусталев достал из кармана пачку «полтинников».

— Ребята, я готов платить! Скажите, сколько?

— Дача взятки при исполнении служебных обязанностей! — послышался насмешливый голос за спиной Павла.

Обернувшись, он с ужасом увидел стоявшего подполковника милиции.

— Какая взятка? — заволновался Хрусталев. — Я хочу возместить ущерб…

— Свежо предание, да верится с трудом… — улыбнулся полковник. — Хотел он подкупить омоновцев? — спросил у старика.

— А как же! — охотно подтвердил старик, хотя явно не понимал, о чем идет речь. — И деньги фальшивые. Фальшивомонетчик! — строго закончил он.

Хрусталев растерянно засунул деньги обратно в карман.

— Не хотите миром, пусть суд определяет величину ущерба!

Улыбка погасла на лице полковника.

— Возьмите его, ребята!.. Суд есть, да не про вашу честь!

Павел не успел опомниться, как его скрутили и посадили в машину…

3

Виктор Поворов притаился в кустах и ждал. Рядом с ним лежал большой мешок из-под сахара, под правой рукой короткий кусок толстого кабеля в резиновой оболочке. Грозное оружие для умелой руки.

День сменился ночью. Наступили сумерки.

Возле станции прошумела электричка, остановилась и помчалась дальше, набирая скорость.

Поворов напрягся. Через несколько минут должны были появиться сошедшие с электропоезда жители этого пригородного поселка. И среди них…

Виктор ожидал соседскую девчонку. Училась она в Москве, но вечером возвращалась домой. Это ее караулил Виктор; для нее были приготовлены и мешок, и самодельная «резиновая» дубинка.

Поворов уже счет потерял годам, когда он впервые влюбился в Тоню. И чего он только не предпринимал, чтобы понравиться ей, — все было напрасно. Что бы он ни делал, делал лучше другой, счастливый соперник. Попробовал Виктор поговорить с ним на кулаках, но позорно бежал, потерпев поражение, кулаки у соперника были железные.

Просвет появился, а вместе с ним и надежда на успех, когда пришло время идти в армию. Служить.

Богатые и деловые родители Поворова выкупили своего единственного и ненаглядного сынка из райвоенкомата. Очень их испугали «горячие» точки, репортажи из которых они спокойно смотрели по телевизору. Чьи-то сыновья гибли, но их это не касалось: гибли чужие сыновья, а теперь настала очередь, как они считали, погибнуть родному и единственному. И родители подняли на ноги всех, кого могли, а могли они многое в районе.

У соперника не было ни богатых родителей, ни желания отлынивать от священной обязанности служить в армии. И он ушел, оставив невесту ждать полтора года возвращения суженого.

Поворов решил воспользоваться случаем и за полтора года попытаться отбить невесту у счастливого соперника.

Но Тоня поступила учиться в МГУ и перестала даже здороваться с соседом, чтобы он не воспринял какое-нибудь дружеское слово как поощрение и шанс.

Присылаемые билеты в театр и кино возвращались, а явившиеся сваты получили от ворот поворот.

Тогда Поворов задумал это дело. Грязное и черное. Он решил подкараулить Тоню, когда она припозднится на занятиях, и силой овладеть.

«Забеременеет — никуда не денется!» — злорадно думал Виктор.

Сдерживало Поворова единственное препятствие: Тоня могла увидеть его и узнать. А в таком случае весь план никуда не годился. Поворов не был заинтересован в разоблачении, ценил не только свою страсть, но и свободу.

Но черные мысли приходили вновь и вновь.

«Если нельзя, но очень хочется, то — можно!» — убеждал себя Виктор, вычитав эту мысль в каком-то журнале.

В результате Поворов дополнил свой план большим рогожным мешком и «резиновой» дубинкой.

«Если в темноте набросить сзади мешок на голову, а затем несильно стукнуть по той же голове дубинкой, то она ну никак не сможет разглядеть меня, — размышлял Поворов. — Правда, и чувствовать она ничего не сможет в таком случае, но это — к лучшему. Ее дело — забеременеть, а чувствовать я ее буду. Кому она с ребенком будет нужна? Тут я и подвернусь. За счастье сочтет. Замуж не пойдет, а побежит. А я ее, при случае, смогу еще и попрекнуть „чужим“ ребенком. Двойная выгода. А увидит, как я ее ребенка холю и лелею, полюбит. Путь к сердцу женщины часто лежит через ее ребенка».

Вот почему и притаился Поворов под кустом, ожидая появления Тони.

Место было выбрано им со знанием деда. Виктор знал, что Тоня решит сократить путь домой и пойдет не дорогой, а тропинкой.

«Здесь я ее и поймаю, — дрожал от нетерпения Поворов. — Дверь в сарай уже открыта. Сегодня или никогда!»

Тоня припозднилась в библиотеке и впервые возвращалась так поздно. Устала, и мысли ее были заняты новоиспеченным воином: «Как он там, что он там, каково ему там?»

Машинально она свернула на знакомую тропинку, хотя в электричке решила на всякий случай пойти дорогой, пусть дольше, но безопасней. Забыла!

Кто-то из-за куста прыгнул ей на спину, набросил мешок на голову. Тоня сильно лягнула напавшего, но тут же получила чем-то тяжелым по голове и потеряла сознание.

Поворов поднял легко на руки свою добычу и не спеша, боясь уронить, понес Тоню в сарай. Он впервые ощутил тяжесть женского тела, его запах сводил с ума.

В сарае было совсем темно, и Виктор оставил дверь сарая открытой, чтобы хоть в сумеречном свете видеть обнаженное тело желанной девушки.

Поворов оставил на всякий случай мешок на голове у жертвы и растерзал на ней всю одежду.

Прикосновение к теплому обнаженному телу так его возбудило, что он только расстегнул молнию на джинсах и овладел неподвижным обмякшим телом Тони.

Сколько прошло времени, он не мог бы сказать и на страшном суде.

Но, когда в проеме двери сарая показалась человеческая фигура, сил не было ни убежать, ни сопротивляться.

Повязали его «тепленького». Избили так, что чуть не убили, хорошо милиционер, живущий в поселке, не дал.

— При мнё нельзя, — говорил, — ибо я — представитель закона! А закон суд Линча не приветствует. Право убивать государство оставляет за собой.

— Да ты посмотри только, — возмущался владелец сарая, — что этот изверг натворил. Ты же знаешь: у нее жених в армии, что с ним будет, когда узнает…

— Все равно убивать не дам! — твердо стоял на своем юный милиционер. — Закон с ним разберется. Напрасно вы думаете, что тюрьма и лагерь — лучше смерти. Часто — хуже! Может, смерть будет для него не карой, а избавлением от тех мук, которые ему предстоят? Кто знает?

— Да выкупят его родители! — уговаривали милиционера соседи. — От армии белый билет купили, неужто в тюрьме оставят? Они все могут.

— Вы при мне противозаконных речей не ведите. Свобода, думаете? И все можно? «Свобода — это осознанная необходимость!» А у вас никакого сознания, раз такие речи при мне ведете. А значит, вам свобода и не нужна!

Юный правозащитник поехал сопровождать Поворова в город, а не в районное УВД, чтобы родители Виктора не смогли ему помочь избежать наказания. На выговор, как минимум, нарывался милиционер, но уж больно ненавидел он такие преступления.

Поворов в машине, с трудом шевеля разбитыми губами, нагло попросил у него сигаретку.

— Друг, дай подымить!

Юный правозащитник онемел от такой наглости, но, брезгливо сморщившись, все же сунул сигарету в рот Виктора, руки у насильника были схвачены наручниками за спиной, и дал прикурить от зажигалки.

— Жаль тратить сигарету на такого подонка! — все же не выдержал он.

Виктор жадно затянулся несколько раз, а затем, перегнав сигарету в уголок рта языком, пробормотал:

— Ты не знаешь, что такое — любовь!

— Знаю! — возразил правозащитник. — Причем неразделенную, как говорится, несчастную. Но мне и в голову бы не пришло набрасывать своей неудавшейся любви на голову мешок из-под сахара и насиловать бесчувственное тело.

— Я-то был не бесчувственный! — выдавил с трудом Поворов. — Хоть день, но мой. А там хоть трава не расти!.. Возьми сигарету, губа ноет.

Милиционер забрал изо рта Виктора сигарету и выбросил ее из машины.

— Ты знаешь, какой на дворе век? Что-нибудь слышал о цивилизации? Библию держал в руках хоть раз?

— Какая цивилизация, пацан? Ты с Луны свалился? Или телевизор не смотришь, газет не читаешь? Горло пленным перерезают и язык вытаскивают, галстук делают, это что, цивилизация?

— Ну, спасибо, что ты только изнасиловал, а не перерезал горло своей любви.

— Ладно. Замнем для ясности! Куда ты меня таранишь? В Люберцы? Сидел я там разок за хулиганку. Овчара у них бегает под окнами и гавкает, пугает беглецов. Наивняки! Если уж кто на таран пойдет, они эту овчарку живьем схавают. Полетят от нее клочки по заулочкам.

— Читала все-таки тебе мама сказки!

— «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!» «Сказка — ложь, да в ней намек…» Что мы имеем? Если поменяем некоторые части местами? Мы рождены, чтоб ложь сделать былью!

— Умник! Таких умников, да со статьей 117-й, первыми в позу прачки ставят.

— Я сам кого хочешь поставлю! — жестко сказал Поворов.

— Не забудь только подмыться, когда будешь ставить. А везу я тебя прямо в Москву.

— Самовольничаешь! Всыплют тебе по первое число, будешь знать.

— Буду знать, что долг свой выполнил, что ты будешь сидеть в камере нормальной тюрьмы и вытащить оттуда тебя твоим родителям будет намного трудней. Ясно?

— Кто меня примет без направления? Отправят обратно. Напрасно катаемся, государственный бензин тратишь, между прочим. Смотри, вычтут из зарплаты…

Поворов по-настоящему испугался.

— Смотрю, как у тебя все съежилось! — засмеялся довольно милиционер. — А в твоих любимых Люберцах все камеры заняты. Не боись, я созвонился, мне разрешили отвезти тебя. «На недельку, до второго, я уехал в Комарово»… — пропел он довольно-таки фальшиво. — Кто в Комарово, а кто на недельку… Пока камеры в Люберцах не освободятся на одну койку. Потом лично отвезу тебя обратно.

Юный правозащитник замолк, а Поворову стало не до разговоров.

Так они молча и ехали до самой Бутырки.

У ворот машина остановилась, и милиционер пошел договариваться. О чем он там говорил, Поворов мог только догадываться, но враг быстро вернулся, и тут же огромные железные ворота открылись, юный милиционер сел рядом с шофером, и они въехали во двор знаменитой тюрьмы и подкатили прямо к одной из дверей, где их уже дожидался надзиратель с охранником.

Юный милиционер снял наручники с Поворова и сказал на прощание:

— Ну, прощай, желаю тебе схлопотать пятнадцать лет строгача!

И уехал, оставив Поворова в другом измерении.

Поворов стоял, оглядываясь и потирая онемевшие руки.

— Руки за спину! — скомандовал ему резко надзиратель. — Вперед марш!

Охранник открыл дверь, и Поворов внес свое бренное тело в самую старинную тюрьму столицы.

Ожидавший увидеть сразу камеру, он очень разочаровался, когда надзиратель втолкнул его в бокс и сказал:

— Обождешь здесь до утра! Некому тобой заниматься. Посидишь в «отстойнике».

После чего захлопнул дверь и не спеша удалился. Профессия обязывает к спокойствию. Суетные долго не задерживаются на такой работе.

Поворов внимательно оглядел бокс: узкий пенал с рельефными стенами, напоминающими топографическую карту на штабных учениях, деревянная скамья, на которой с трудом могут сесть два человека.

«Интересно, — подумал он, — как можно здесь спать? Электрический свет в глаза, жесткая скамья, ребристая стена. Попробуй, засни!»

Оказалось, что можно. Сел на жесткую скамью, прислонился к неровной стене и, закрыв глаза, тут же заснул. Сказалась усталость, да и удовлетворение страсти забрало немало сил.

Последняя мысль была с надеждой: «Ничего, мамочка вытащит меня даже из ада, не только что из какой-то там Бутырки!»

4

Потап Рудин ходил в гости в основном, когда его не только не звали, но и не ждали. Чаще всего во время отсутствия хозяев.

Потому что Потап был опытным домушником. Настолько опытным, что к своим двадцати восьми годам ни разу не попадался не только на месте преступления, но даже с подозрением на соучастие. И встречался со следователями только во время показа фильма про нашу доблестную милицию. Очень любил Рудин смотреть детективы, больше любой кинокомедии…

Эту квартиру Потап высмотрел случайно, сначала в пивной, за кружкой темного, услышал рядом восторженный рассказ старого сантехника о несметных сокровищах, лежащих в квартире без движения. Вычислить затем эту «пещеру Али-Бабы» — дело техники. Одним из предметов этой техники было умение навести совершенно ненавязчиво и случайно бабулек, сидящих у нужного подъезда, на владельцев этой «пещеры». В подельщики Потап не брал никого, может быть, поэтому и не попадался.

«Тайна, которую знают двое, — это тайна свиньи! — любил повторять Потап немецкую поговорку. — Немцы знают, что говорят, поэтому у них полный порядок!»

Бабульки были абсолютно уверены, что бездетная пара регулярно уезжает на дачу на выходные дни.

А Рудин работал без выходных. Во всяком случае, официально признанных государством. У него был свой график работы. Свободный. Творческий. Творил без выходных до тех пор, пока не брал какую-нибудь очередную «пещеру Али-Бабы». Тогда он позволял себе несколько дней «расслабиться»…

И Рудин решил сказать свой «сим-сим» в ночь с субботы на воскресенье. В ночь с пятницы на субботу Потап не работал принципиально. И не потому, что соблюдал «шаббат», он о нем и не слыхал. Просто многие так напиваются после окончания трудовой недели, что если ехать, то только в вытрезвитель. А в субботу утром, опохмелившись или «оттянувшись» пивком, крепким чаем, кофе, рассолом, кому что посылает Бог, и чувствуя неизгладимую вину перед супругой, покорно отправляются за город полоть, сажать, убирать урожай или собирать грибы-ягоды, в зависимости от сезона. Вечером они опять набираются до кондиции и начинают внушать женам кто глоткой, а кто и кулаками неизгладимое чувство вины во всех грехах, что не всегда не соответствует действительности. Но с дачи в город жены не возвращаются даже с синяками, из опасения, что пьяный супруг дачу сожжет. А к воскресенью вечером все начинают приводить отдохнувшие тела в рабочее состояние, и уж тут не дай вам Бог, «скокари», быть застуканными хоть с дырявой кастрюлей — убьют!..

Замок был так себе, кооперативный, ногтем открыть можно. Но у Рудина был с собой полный комплект профессиональных отмычек, так что открыл он замок быстрее, чем ключом открывал владелец квартиры.

Свет в квартире Рудин не зажигал никогда, лишнее, только внимание привлекать, видел в темноте как кошка, а для оценки ценностей имел миниатюрный, но мощный точечный источник света.

Сантехник не соврал, в этой «пещере» было что брать: картины и ковры, хрусталь и фарфор, старинные безделушки и серебро. В платяном шкафу висели дорогие шубы, и Рудин рассчитывал поживиться в спальне «рыжьем» и «камушками».

Громоздких вещей, даже дорогих, Рудин не брал принципиально, не представляя себя с тяжелым ковром, например, на пустынных ночных улицах столицы, вызывающим повышенное любопытство у моторизованного милицейского патруля. И большие картины были неудобны в переноске, если не было своего автотранспорта, а осваивать смежную профессию автоугонщика не хотелось. Рудин брал лишь то, что можно было не только унести, но и не мешало быстро удирать от возможного преследования по крышам.

Страстной любовью Рудина всегда пользовались небольшие полотна в дорогих рамах ручной работы, старинные безделушки, среди которых иногда попадались шедевры, серебро и золото в любом виде и меха, но только дорогие.

Все перечисленное легко помешалось в рюкзак за спиной и в две объемные сумки, легкие и прочные. Эти вещи трудно было сломать, а уж по части умелой упаковки вещей равных Рудину не было.

Рудин всегда начинал с упаковки самых ценных вещей. Никогда нельзя было сказать, что не надо будет срочно покинуть негостеприимное жилище. Ну не с пустыми же руками удирать.

И в этой богатой «пещере» Рудин начал с того, что в одну сумку упаковал несколько небольших картин в старинных рамах, а в другую сумку старинное серебро, попутно опустив в карман лежащие на пианино золотые карманные часы и ручные швейцарские из тех, какие Руцкому дарил Михалков, о чем читал Рудин в прессе.

Совершив чуть резче, чем следовало, поворот, Рудин задел толстую книгу, лежащую на журнальном столике. Книга шлепнулась на узкую полоску не защищенного ковром паркета со звуком пощечины.

Рудин даже внимания не обратил на падение книги, настолько он был уверен, что в квартире никого нет.

Каково же было его удивление, какой ужас овладел им, когда он услышал из спальни испуганный женский голос:

— Вася, в гостиной что-то упало, встань, пойди, посмотри!

Рудин уже набрал в легкие побольше воздуха, чтобы сразу взять с места третью скорость, как услышал мощный бас Васи:

— Тебе нужно? Ты и иди! А я спать хочу!

Женский голос возмутился:

— Вася, мужчина ты или нет?

Рудин остался на месте просто из спортивного интереса.

Мощный бас Васи тоже возмутился:

— Я уже тебе не мужчина? А кто мужчина? Водолазов, с которым тебя видели в кафе-мороженом?

— Что такого? — смутилась жена Васи. — Днем, в обеденный перерыв, мороженым угостил.

Вася в ответ заорал, очевидно, накопилось:

— Ты думаешь, измена, — это когда я тебя в постели с Водолазовым застану? Это уже не измена будет, это — твоя смерть!

Жена печально произнесла:

— Дурак ты, Вася! Ладно, спи, пусть воруют!

Такого упрека женской проницательности Рудин не выдержал и, ограничившись только тем, что успел упаковать, неслышно выскользнул из квартиры.

Правда, на улице он не выдержал, вспомнив перебранку супругов, и запел старую веселую песенку:

Все взяли гости, что могли. И вышли за порог. Идут двором и говорят: — Сырой у них пирог! А им вослед старуха: — Нет, Пирог мой не сырой!.. Ей из угла старик в ответ: — Старуха, дверь закрой!

Окно на втором этаже дома, мимо которого проходил поющий Рудин, резко распахнулось, и пьяный голос противно проскрипел из темноты:

— Заткнись, Доминго!

И Рудин замолчал…

Взятое в «пещере Али-Бабы» тянуло на приличный куш. Можно было не суетиться, отнести все к барыге, скупщику краденого, и загнать за четверть стоимости.

Но Рудин был эстет. Он не мог так просто взять и расстаться с произведениями искусства, владельцем которых стал благодаря ловкости своей профессии. Рудин готов был ждать хоть месяц, хоть два. За это время шум об удачной краже станет слышен неформальным, подпольным ценителям антиквариата, имеющим связи с зарубежными преступными группировками, занимающимися скупкой и продажей произведений искусства. А у них можно было взять ту же четверть стоимости, но в долларах США. Был смысл ждать.

И чувство эстета за такой срок полностью удовлетворялось.

Рудин, мысленно поздравив себя с удачным приобретением, решил, что он заслужил если не отпуск, то выходные с отгулами.

И ушел в загул.

А для полноценного загула требовалась женщина.

«Какая ж песня без баяна, какая Марья без Ивана…» В данном случае требовалась обратная связь… С женщиной.

Проще простого было сходить к трем вокзалам и снять там помоложе.

Но издержки могли быть большими: замучаешься ходить по вендиспансерам, работать на лекарства.

И Рудин пошел на концерт в консерваторию. Это было созвучно его эстетическому чувству. Да и одиноких женщин, готовых уцепиться за каждого свободного мужчину, который окажет им немного внимания, ходит на эти концерты немало.

Еще в первом отделении Рудин обратил внимание на хорошо, со вкусом одетую женщину. Она была одна, но выгодно отличалась от одиноких женщин тем, что не бросала зовущих взглядов по сторонам, а несла свое горе с достоинством. Рудину понравилась ее здоровая красота, и он решил попытаться познакомиться с ней. Она была немного старше Рудина, но разве это препятствие? Рудин жениться не собирался, а для приятного времяпрепровождения ее возраст даже способствовал.

Рудин всегда нравился женщинам, особенно старше его годами. Кроме умения легко тратить деньги, у Рудина была молодость, рост выше среднего, крепкое телосложение. И улыбка. Его знаменитая улыбка, обезоруживающая женщин.

Обаяние молодости само по себе мощное оружие. А в сочетании с начитанностью неотразимое.

И Рудин убедился в этом, когда в антракте мягко вошел в орбиту под названием «женщина».

— Вам нравится? — спросил он, сияя своей знаменитой улыбкой.

Он имел в виду прослушанное первое отделение. Женщина поняла его слова по-своему.

— «Мне нравится, что вы больны не мной, мне нравится, что я больна не вами…» — продекламировала она насмешливо.

Рудин расхохотался, и необходимый контакт был достигнут.

После концерта Рудин проводил Инну домой и без труда договорился о встрече на следующий вечер.

— Наверняка вы не смотрели «Чайку» Соловьева…

— Это там летают окорочка «Союзконтракта»?

Рудин задумался, что бы соврать, но потом честно признал:

— Я не видел пьесы!

— Билеты страшно дорогие, а так я не прочь сходить и посмотреть озеро на сцене.

— Для вас ничего дорогого нет! — галантно польстил Рудин.

И следующий вечер он провел с Инной в Театре на Таганке.

Провожая Инну домой, Рудин рассказывал о себе: какой он хороший реставратор, как хорошо он разбирается в живописи и в антиквариате…

Расставаясь, Рудин пригласил Инну к себе домой, посмотреть коллекцию.

— У меня есть малые голландцы, а из серебра Попов и Фаберже. В музей ходить не надо…

Инна хотела отказаться, но неожиданно для себя согласилась.

— Я в живописи и в антиквариате плохо разбираюсь. Если вы обещаете экскурсию, я не возражаю.

Рудин был очень доволен собой и всю обратную дорогу к дому, где он снимал двухкомнатную квартиру со старинной меблировкой, размышлял над поговоркой: «Женщина любит ушами».

Весь следующий день Рудин прибирался в квартире. Удовлетворившись созданной чистотой, он повесил взятые в «пещере Али-Бабы» картины и расставил взятый там же антиквариат.

Получилось очень уютно. Почти как в музее.

Инна, едва войдя в квартиру, ахнула. С интересом, как показалось Рудину, посмотрела на него и стала внимательно рассматривать картины и антиквариат.

— Замечательная коллекция! — насмешливо сказала Инна.

Рудин в это время вкатывал столик на колесиках, уставленный марочным армянским коньяком, икрой и другими благами цивилизации.

— Я вам, Инночка, сейчас подробно расскажу о каждом произведении. Вот, только выпьем мы с вами за продолжительное знакомство…

— Расскажете, конечно, расскажете! — таинственно начала Инна. — В первую очередь я вам расскажу, что все эти вещи находятся в розыске, гражданин Рудин. Вчера пришла оперативка. Так что…

Рудин сразу понял, что попался.

— Коньячок выпить можно?

— И закуси как следует! — перешла на «ты» Инна. — Долго тебе придется обходиться без деликатесов.

— И как долго? — поинтересовался Рудин.

Он налил себе полный стакан, на всякий случай, вдруг сразу и повяжут. И выпил его одним махом.

— Кто же так пьет марочный коньяк? — засмеялась Инна.

— Мне сейчас не до тонкостей! — устало произнес Рудин. — Я же попался, не ты. МУР, прокуратура? — поинтересовался он местом работы Инны.

— МУР! Ты угадал… Могу тебя утешить лишь одним: светит тебе года полтора, за первую ходку больше не дадут. Поскольку вещи будут возвращены хозяевам, платить тебе не придется, через пол срока отправят на стройку или на поселение. Я выясняла о тебе, ты не проходишь ни по одному другому эпизоду.

— Понял! — оторвался Рудин от икры. — Больше одного эпизода брать на себя не имеет смысла. Спасибо.

— На здоровье!.. А ты действительно реставратор?

— Действительно! — подтвердил Рудин, прошамкав набитым пищей ртом. — Присоединяйся, хороший коньяк.

— Извини, я на работе!

— Даже ночью? — обиделся Рудин.

— Ночью не приходилось. Я и начальству до утра не печатаю. Везде разные люди работают. Ты тоже совсем не похож на домушника.

— Благодарю за комплимент. Сама будешь арестовывать или вызовешь бригаду?

— Вызову бригаду. Ты не торопись. Пей, ешь плотно, до утра в тюрьме уже не кормят. А срок у тебя, считай, уже идет. Оформим мы тебя сегодняшним числом, до двенадцати часов ночи…

Так закончился загул Рудина.

5

Костя Телок сидел за столом и доставал из пластмассовой ванночки для проявителя, наполовину заполненной маслом, одну часть пистолета за другой. Спокойно, любуясь своей выдержкой, шел на дело, и в груди дыхание ровное: Костя ждал, когда стечет масло с детали, затем вытирал суровым полотенцем, специально приспособленным для этой цели, деталь и собирал свое любимое оружие «ТТ».

Сберкассу на тихой улочке он облюбовал уже давно. Непрерывно следил за ней и заметил одну оплошность работников сберкассы: ровно за полчаса до перерыва железная дверь служебного входа со двора открывалась, выпуская толстую пожилую даму с кошелкой в руке. Эта дама шла в соседний продуктовый магазин, расположенный в том же доме, и через пятнадцать минут возвращалась в сберкассу с полной кошелкой еды.

И Телок разработал простой план ограбления сберкассы…

Служебная дверь сберкассы открывалась из одноэтажной пристройки, построенной во дворе впритык к многоэтажному дому, где на первом этаже и расположилась сберкасса.

Костя за несколько минут до выхода сотрудницы сберкассы залез на крышу пристройки с дворницкой метлой в руке и стал делать вид, что он подметает крышу. Работающий человек никогда не вызывает подозрения. В лучшем случае посмотрят на него, скажут себе: «Работает человек», — и забудут тут же.

И когда дверь сберкассы открылась, а сотрудница показалась за порогом, Телок прыгнул сверху на нее, оглушив собственным весом.

Втащить тяжелую тушу внутрь и закрыть дверь так, чтобы со стороны казалось, что ее и не открывали, было делом нескольких секунд.

Телок на всякий случай связал сотрудницу сберкассы и заклеил ей рот пластырем.

Было удивительно тихо, лишь в зале приглушенно раздавались голоса посетителей.

Поначалу Телок хотел ворваться в зал, выстрелить в потолок и, уложив на пол посетителей и сотрудниц, очистить кассу.

Однако легкость, с которой Телок проник в сберкассу, вскружила ему голову, и он решил овладеть основными сейфами.

Для этого надо было дождаться, когда перед закрытием на обед понесут сдавать кассу.

Телок ждать умел. Несколько ограблений, совершенных им до сегодняшнего налета на сберкассу, прошли без сучка без задоринки. И всегда Телок работал один. Хотя знал, что работать легче вдвоем. Но двое — это уже банда, которая проходит по статье «разбой».

Две женщины — очевидно, кассир и заведующая, — смеясь, шли к комнате, где стояли сейфы, и рассказывали друг другу что-то об общем знакомом. Телок понял, что, кроме смешливого отношения, он не заслуживает ничего другого.

Вид пистолета согнал смешинку с их лиц — они взглянули на грабителя с ужасом.

— Тихо! — шепнул им Костя. — Молчите, если хотите жить! Пошли брать сейф.

Заведующая дрожащими руками отперла комнату, где стояли два громадных стальных сейфа. Так же, тряся и звеня ключами о замочные скважины, она открыла дверцы сейфов.

Денег было не так много, как рассчитывал Телок.

— Где остальные? — спросил он недовольно.

— Больше нет! — ответила, дрожа от страха, заведующая сберкассой.

— Так плохо работаете? — не поверил Телок.

— Мы одолжили деньги соседям, — вмешалась кассир, — у них утром большой платеж был, просили помочь.

— Всем помогать, никаких денег не хватит! — недовольно буркнул Телок. — Ладно, вот вам мешок, работайте!

И он бросил женщинам объемистый мешок из рогожи.

Женщины молча погрузили в него все деньги, которые нашлись в двух сейфах. Костя взял у них мешок, запер женщин в комнате в компании двух пустых сейфов и скрылся через служебный ход во дворе.

В другом конце двора с машины торговали картофелем. Эта машина тоже была частью плана Кости. Не идти же, в самом деле, с мешком денег через всю Москву.

Телок спокойно, даже не торопясь, подошел к машине, бросил в кузов мешок, залез сам и приказал двум пожилым мужикам:

— Кончай торговлю, братва! Пора в путь-дорогу!

И для вящей убедительности показал пистолет.

Этот аргумент подействовал лучше всяких слов.

Мужики закрыли борт машины и сели вместе с Костей в кабину.

— Куда едем? — спросил шофер.

Втроем было тесно. Но — в тесноте, да не в обиде…

— Пока прямо! — приказал Телок. — Дальше буду говорить, куда сворачивать.

И они поехали на другой конец Москвы по Садовому кольцу. Ехать было трудно из-за возникающих то и дело пробок.

Но Телок был абсолютно спокоен.

«Кто может догадаться, что среди мешков с картошкой лежит мешок с „деревянными“? — размышлял он. — Если даже и сопоставят исчезновение машины со мной, то вряд ли кто запомнит номер полностью».

И еще Костя надеялся, что запертых женщин до обеда никто не обнаружит. А это еще несколько минут форы.

Все же Телок просчитался.

Одно из окон дома, где расположилась сберкасса, выходило во двор. И в этом окне сидел, скучая, пенсионер. Этот пенсионер все видел: как Телок вышел с мешком из служебного входа сберкассы, как забросил мешок в машину, как они сели в кабину и поехали со двора.

Но главное, этот пенсионер запомнил полностью номер машины.

Смотрел он на все это машинально и номер запомнил автоматически. Но, когда поднялся шум, появилась милиция, старик заинтересовался произошедшим и поплелся во двор развеять скуку немощной старости.

Там он узнал об ограблении сберкассы и поспешил все рассказать милиции. Даже описал внешность Кости.

Остальное было делом техники.

Оперативная группа мгновенно разработала план захвата вооруженного бандита. Определив с помощью постов ГАИ местонахождение машины, они стали следить за ней, чтобы в безопасном месте задержать и обезоружить грабителя, не подвергая опасности жизни прохожих.

И когда Телок, уже торжествуя по случаю удачной операции, свернул на тихую улочку, где собирался остановить машину, чтобы с этой улочки проходными дворами спокойно пройти к себе домой, машина была внезапно окружена неизвестно откуда взявшимися вооруженными автоматами омоновцами.

Сопротивляться было бесполезно, и Костя сдался.

— Ребята, — предупредил он омоновцев. — Мужики не виноваты. Я их заставил везти себя.

— Следствие покажет! — дипломатично отвечали омоновцы, застегивая всем троим на руки «браслеты».

6

Поворов проснулся в боксе голодный и злой. Тело ныло от неудобств, в которых оно пребывало во время сна: казалось, здорового участка не осталось.

Трудно было предположить, который час, — все так же тускло светила лампа в боксе и стояла такая же тишина.

Поворов попытался было опять заснуть, но избитое тело в любом положении протестовало болью, тягучей и непрерывной.

Поворочавшись с боку на бок, Поворов оставил всякую попытку заснуть, а попробовал сделать зарядку, чтобы выгнать из тела боль, но в таком узком пространстве бокса не развернешься, поэтому он поприседал десяток раз и сел обратно на скамью, стараясь не думать о невеселых перспективах.

«Думай, не думай, а если мать не вытащит, намотают мне все пятнадцать! — горестно размышлял Поворов. — Несовершеннолетняя, к тому же дубинкой по голове я ее ударил».

Когда за дверью бокса послышались шаги, Поворов обрадовался им, как родным. Бокс ему явно не понравился.

Открылась дверь. Поворов сделал попытку встать и направиться к вошедшему надзирателю, но тут же он был остановлен окриком:

— Сидеть!

Поворов испуганно замер на скамье.

Надзиратель поставил на пол поднос, на котором стояла алюминиевая миска с дымящейся пшенной кашей, из миски торчала алюминиевая ложка. Рядом с миской расположился стакан с горячей жидкостью, напоминавшей чай, а на стакане лежал толстый кусок черного хлеба.

— Завтрак! — коротко пояснил надзиратель. — Ешь быстрее, через десять минут оформлять в камеру будут.

И закрыл опять дверь на ключ.

Поворов еде обрадовался, даже такой, непритязательной — голод не тетка. И подняв поднос с пола, поставил его на сиденье, а сам пристроился рядом.

С виду напоминающая чай жидкость оказалась морковным кофе, подслащенным сахарином или другим заменителем сахара.

Каша была сварена на воде и тоже подслащена. Горячая.

Хлеб был как хлеб. Черный. Съедобный.

Если бы Виктору подали дома такой завтрак, он бы удивился донельзя. Изредка он и дома ел кашу, сваренную на молоке, или черный хлеб, но только в сочетании с другими продуктами, в основном с деликатесами.

Поэтому Поворов сам удивился, когда с жадностью съел весь завтрак, «тюремную баланду», как он мысленно обозвал его, И выпил даже морковный кофе.

«Я знаю пословицу: „Дома и солома едома!“ — сказал сам себе Виктор. — Но в применении к тюрьме?.. Или отныне тюрьма — мой дом родной?»

И настроение сразу же испортилось.

Ровно черёз десять минут дверь вновь отворилась, но на этот раз команда была совсем противоположная:

— Встать!

Поворов поднялся, оставив поднос с посудой на скамье.

Надзиратель указал на поднос рукой:

— А кто за тебя поднос с грязной посудой нести будет? Запомни: отныне ты все делаешь за себя сам. Слуг здесь нет. Избаловали вас…

Виктор поспешил взять поднос с грязной посудой.

— Выходи! — скомандовал опять надзиратель.

Поворов с удовольствием покинул бокс, унося с собой поднос с грязной посудой.

По дороге в зал, где оформляли всех вновь прибывших, надзиратель завел Поворова на кухню, где тот оставил поднос.

В зале на Поворова быстро оформили формуляр.

— Фамилия, имя, отчество? — равнодушно спросил писарь, не глядя на Поворова.

— Поворов Виктор Петрович!

— Сколько полных лет?

— Двадцать!

— Статья?

— Сто семнадцатая! Часть вторая.

Писарь впервые взглянул на Поворова, и во взгляде было одно омерзение, хотя в его возрасте уже можно было привыкнуть ко всему в этих стенах.

— На стрижку!

— С какой стати? — взвился Поворов. — Я еще не осужденный.

— Права качать вздумал? — усмехнулся писарь и позвал надзирателя: — Петрович!

Подошел длинный жилистый мужчина лет сорока, легко, играючи, схватил Поворова за шиворот, как пушинку, поднял его со стула и буквально отнес к парикмахеру.

— Этого без очереди.

И посадил Поворова в засыпанное волосами разного цвета кресло.

Испуганный Поворов уже не думал сопротивляться.

Парикмахеру потребовалось ровно две минуты, чтобы от дорогой прически Поворова ничего, не осталось.

Но и это было не все.

Когда Поворов, ощущая на голове легкость, поднялся с кресла, тот же надзиратель приказал:

— Раздеться догола!

Только сейчас Поворов заметил, что вокруг него все задержанные стоят в чем мать родила.

Способность к сопротивлению была подавлена, и он покорно разделся догола.

Надзиратель занялся проверкой одежды.

А парикмахер напомнил Виктору:

— Эй, я еще не закончил с тобой! Марш ко мне!

Поворов, недоумевая, подошел к парикмахеру, и тот двумя движениями машинки снял у Поворова волосы в паху.

— Свободен! — язвительно проговорил парикмахер. Поворов со страхом посмотрел на себя ниже пояса, ставшего голым и жалким. Виктору даже показалось, что он уменьшился и съежился в размерах.

Такого унижения он и представить себе не мог.

Но Виктор еще хорохорился: «…Все пройдет, как с белых яблонь дым…»

Голых и стриженых задержанных, как стадо баранов, погнали под душ. Выдали каждому по кусочку мыла, хозяйственного, размером со спичечный коробок, и стали запускать в душевую числом, равным количеству помывочных мест.

Поворов попал в первую десятку и, стоя под едва теплым душем, размышлял, ожесточенно намыливая остриженную голову: «Пошел по шерсть, а вернулся стриженым! Не только в армии, оказывается, стригут. Может, лучше было бы в армию пойти?»

Мытых направляли на сушку, где большие фены с фотоэлементами почти мгновенно обсушивали голову и тело, оставляя в неприкосновенности душу.

Затем Поворову выдали его одежду, очевидно, тоже подвергшуюся санобработке горячим паром с химическими добавками.

Поворов с содроганием надел ставшую словно чужой одежду, и надзиратель повел его в камеру.

С первого этажа Поворова довели только до второго. Там надзиратель постучал большим ключом по решетке, закрытой на ключ, условное количество раз, и ответственный за эту решетку не спеша подошел к ним, открыл решетку, принял Поворова, закрыл решетку обратно на ключ и повел задержанного по длинному коридору к другой решетке, которая разделяла этот длинный коридор на сектора.

Упершись в следующую решетку, надзиратель, в свою очередь, остановился и постучал о нее своим ключом. Звон был далеко слышен, потому что в конце коридора показался другой надзиратель и направился к ним не спеша.

«Не доверяют они другу другу, что ли? — устало подумал морально раздавленный Поворов. — У каждого свой ключ и свое строго ограниченное пространство: от решетки до решетки. Да! Отсюда действительно не убежишь».

И Поворов вспомнил, как он подслушал наставление надзирателя одному из задержанных: «Бежать отсюда бесполезно. Единственный, кому удалось это сделать, был Феликс Эдмундович Дзержинский, рыцарь революции. И то этот рыцарь спрятался в бочку с дерьмом. Тогда канализации не было. А теперь не смоешься». И захохотал от сказанной двусмысленности.

Следующий надзиратель повторил всю процедуру с точностью робота и повел Поворова к камере.

«Двести шестая камера», — прочитал Виктор.

— Хулиганка! — добавил надзиратель.

— Почему хулиганка? — не понял Поворов.

— Статья есть такая в Уголовном кодексе, двести шестая, за хулиганство, — пояснил надзиратель.

Он открыл окошко в двери, называемое «кормушкой», и посмотрел вовнутрь камеры. Затем закрыл кормушку, пробормотав:

— Мир и гладь, божья благодать…

Надзиратель посмотрел на Поворова, чему-то усмехнулся и открыл дверь.

Задержанные, занимавшиеся до этого каждый своим делом, замерли.

— Входи! — приказал надзиратель.

Поворов вошел вслед за надзирателем.

Тот, оставив дверь камеры открытой, пошел к койке, стоящей у самого окна.

— Иди за мной! — приказал он Поворову.

Тот не осмелился ослушаться.

Надзиратель сбросил с койки у окна чьи-то вещи и сказал:

— Это будет твоя койка. Самая удобная. У окна воздуха больше. А то курят, хоть топор вешай. И вони меньше, от параши далеко.

Парень лет двадцати, высокий и худой, подскочил к надзирателю.

— Гражданин сержант, но это моя койка!

Надзиратель презрительно отстранил его рукой от себя.

— Ты, Сойкин, хулиган! Твоего здесь что на тебе. Ты теперь переходишь на государственное обеспечение.

Надзиратель покинул камеру и закрыл за собой дверь на замок.

«Дверь была открыта, но никто даже не сделал попытки сбежать. Хотя каждый, как и я, знает, что далеко не убежишь — упрешься в следующую решетку».

Поворов оглядел напряженные лица собравшихся вокруг него сокамерников и, улыбнувшись, произнес с некоторой бравадой:

— Привет честной компании! Позвольте представиться: Виктор Поворов!

Сойкин явно боролся с желанием немедленно броситься на Поворова и затеять с ним драку, но медлил, не зная последствий.

— Наше вам с кисточкой! — решил Сойкин отложить экзекуцию. — Бугор или прыщ на ровном месте? По какой статье?

— По сто семнадцатой.

— Что так гордо? — спросил крепкий, просто литой парень лет тридцати, явно восточной национальности. — Мы сегодня старосту камеры выбираем. Если хочешь стать старостой, то должен пройти испытание…

Поворов лег на койку и вытянулся.

— Ночь провел в боксе, не сон, а муки… Старостой я стать не прочь!

Сойкин просто залебезил перед Поворовым:

— Просто необходимо тебе. Лучшую койку ты уже получил. Теперь остается завоевать власть, и дело в шляпе…

Мужчина лет сорока, с испитым лицом и тупым взглядом, с детским смехом подхватил:

— …шляпа на папе, папа на маме, мама на диване, диван в магазине, магазин в Берлине, Берлин в Европе, Европа в жопе…

— Если мы — Европа! — подчеркнул Сойкин. — Ясно, задержанный Баранов?

Баранов стушевался и ушел к параше.

Поворов оглядел камеру.

— А на воле говорят, что камеры все переполнены. Здесь на шесть коек шесть человек…

— «Все врут календари…» — продекламировал крепкий парень восточной наружности. — Считать не умеешь. С тобой — восемь!

Поворов еще раз пересчитал задержанных.

— Могу всех представить, раз уж ты можешь быть нашим старостой: я — Григорьев, валютчик, по определению милиции…

— Так за валюту сейчас не сажают! — удивился Поворов.

— Статью никто не отменял. Можно только в пунктах обмена.

— А ты решил побольше заработать? Чтобы у тебя купили по курсу продажи?

— Почему нет? Очередь была на час. Мужик спешил. Я помочь хотел. Оказалась провокация. И валюты лишился, и в тюрьму попал.

— Не повезло! — посочувствовал насмешливо Поворов. — Представляй дальше.

— Сойкина ты уже знаешь, на его койке валяешься. Баранова видел, тот, что на толчке сидит, ему место в дурдоме, а не в тюрьме. Этот великан так и прозывается — Великанов, оба — хулиганы, на толчке по дурости, великан по пьянке. Серьезный мужчина на койке — Кузин, по семьдесят девятой пашет, пришел к нам из Большого дома, отказались они от него, орешек не по зубам оказался. Жгучий армянин — Айрапетян Вано, задержан за грабеж. А этот толстый и большой, но с фамилией Маленький, твой коллега с первой частью, по сто семнадцатой.

— Так как же эти двое лишних спать будут? По очереди или валетом?

Общий хохот был лучшим ответом. Сойкин продолжал паясничать:

— Король-дама! Марьяж!

— Сегодня утром пять человек «дернули» из камеры на правеж! — продолжил Григорьев. — До вечера пять человек других загонят в наше стойло.

Поворов равнодушно вздохнул, у него уже была персональная койка, а о других печься его не приучили.

— Тесновато! — заметил он, зевая. — В Штатах, я знаю, на одного заключенного полагается девять квадратных метров.

Сойкин восхищенно воскликнул:

— Во, дают! Как у нас при распределении жилплощади! Откуда знаешь? Сидел там?

Баранов, успевший слезть с толчка, вклинился в разговор:

— Ты лучше расскажи, какую цацу заломал?

Григорьев брезгливо принюхался к Баранову и отшвырнул его.

— Воняет от тебя, Баранов, как от козла старого! Руки хоть бы помыл, после того как очко подтирал.

— Зачем мыть, все равно пачкаться будут! — огрызнулся Баранов, но пошел все же к раковине мыть руки и умываться.

Поворов поудобнее устроился на койке.

— Девку я заломал стоящую!.. Джульетту из себя изображала, недотрога. Жениха своего, Ромео, дожидалась из армии: Как-то раз я ее притиснул, так она меня по морде. Даже в кино отказалась сходить. Тогда я ее подкараулил, когда она в Москве припозднилась на занятиях в университете. Со станции шла, а я в кустах засел, мешок набросил, дубинкой по черепушке и в сарай. Хоть день, да мой! Сколько было сил, все на нее потратил, но ломанул от души. Ромео, ты должен мне поставить бутылку, я за тебя самую трудную работу сделал.

— Заложила? — посочувствовал Баранов, успевший быстро умыться.

— Не повезло. Хозяин в сарай приперся зачем-то… А у меня и сил сопротивляться не было. Такая спелая ягодка. А красивая… Закачаешься!

Григорьев прервал его излияния:

— Так ты на старосту будешь пробоваться или нет? А то без тебя обойдемся.

Поворов мигом соскочил с койки.

— Чего это без меня? Что я, пальцем деланный? Говори, что надо.

Григорьев берет полотенце и завязывает глаза Поворову.

— Мы тебе глазки завяжем, а ты должен языком кусок сахара вытащить из руки одного из нас. — Он приподнял полотенце, показывая Поворову, как будет торчать сахар между пальцев тыльной стороны фаланг. — Но только языком. Зубами запрещается. Мы будем следить.

И Григорьев крепко завязал глаза Поворову.

Поворов забеспокоился:

— А как я найду кусок сахара? Он же без запаха!

— Не боись! Мы твой язык подведем вплотную и скажем: «Лижи!»

Григорьев стал кружить Поворова на месте, чтобы тот потерял ориентацию в пространстве камеры.

Сойкин мгновенно забрался на койку и оголил зад.

Григорьев, продолжая кружить Поворова, запел:

— Ладушки, ладушки, где были? У бабушки! Что ели? Кашку! Что пили? Бражку!

Крепко держа Поворова, он подвел его к самому заду Сойкина.

— Лижи!

Поворов энергично взялся за дело, но Сойкин не выдержал и захохотал.

— Щекотно! Я щекотки боюсь!

Когда Поворов вырвался и сорвал повязку, Сойкин уже успел натянуть штаны и сесть по-турецки на койке. Показал зажатый кусок сахара между пальцами, насмешливо протянул:

— Не получилось!

— Не быть тебе старостой! — подтвердил Григорьев.

— Вы меня обманули! Там не было сахара! — закричал Поворов, заподозрив обман.

Григорьев сделал строгое внушение Сойкину:

— Сойкин! Ты опять не подмылся?

И тут началась потасовка. Поворов сбил Сойкина с койки, но Григорьев перехватил его руку и отправил на пол. Сойкин начал бить Поворова ногами. Григорьев, схватив за шиворот, поволок Поворова к параше.

Кузин предупредил Григорьева:

— Не покалечь! А то намотаешь себе новый срок, не разработав первого.

Григорьев бросил в конце концов Поворова у параши.

— Хватит с него… Слушай, победитель! Ты у Сойкина очко лизал, не спать тебе на его койке. Будешь спать на «вертолете» у параши. Все, даже честные люди, начинают с этого путь.

Счастливый Сойкин мигом сбросил вещи Поворова на пол и водворил на койку свои.

Лениво открылась дверь в камеру, и надзиратель так же лениво спросил:

— Что за шум?

Сойкин охотно откликнулся:

— А драки нет! Припадочный попался! Не хочет у окна спать. «Хочу, — говорит, — возле параши, и точка!» Начитался советской литературы, на себе хочет испытать. Мы его и так, и сяк, а он бух на пол — и выть, и кататься…

— Балаболка! — усмехнулся довольно надзиратель и закрыл дверь.

Потап Рудин ночь провел в отделении милиции. В камере он был совершенно один.

— Глядя на пустую камеру, трудно предположить значительный рост преступности, как пишут газеты, — сказал он сопровождающему милиционеру.

— У нас район тихий, — миролюбиво ответил сопровождающий. — Бывает, правда, квартиры чистят!

И он красноречиво посмотрел на Рудина, а затем закрыл дверь камеры.

Рудин после допроса и опознания вещей совсем устал. Довольно вспомнил бешенство пострадавшего, когда Рудин рассказал при нем о подслушанном диалоге в спальне. Рудину даже показалось, что пострадавший скорее примирился бы с потерей картин и антиквариата, чем быть выставленным вот так, на позор, в глазах жены.

Засыпая, Рудин почему-то почувствовал вину перед Инной.

«Надо же! — подумают он. — Она меня сдала, а я еще перед ней, оказывается, и в виноватых хожу!»

В Бутырке Рудин прошел весь путь в общем стаде и вскоре едва отличался от остальных.

«До чего же быстро стирается человеческая индивидуальность! — думал он, глядя на задержанных. — Попробуй разбери: кто здесь с высшим образованием, а у кого три класса? Все на одно лицо! Очевидно, человек на воле отличается прической и выражением лица. А тюрьма стирает индивидуальность».

Первое, что увидел Рудин, войдя в камеру, был останавливающий льющуюся из носа кровь Поворов.

«Ого! — забеспокоился Рудин. — Крутые ребятки! С ними надо держать ухо востро! Не то накостыляют живо!»

— Привет, братва!

Никто не обратил на него никакого внимания.

Лишь Григорьев заметил: «Контингент пошел! К вечеру будет норма!»

Рудин кое-что слышал о правилах поведения заключенных в камере. Неписаных, конечно. И знал, что можно делать, а что нельзя ни в коем случае..

— Разрешите присесть на вашу койку? — спросил он вежливо у Кузина.

Кузин, ошарашенный такой вежливостью, несколько секунд не мог даже ничего ответить. Наконец он обрел дар речи:

— Садитесь, сделайте милость!

Сойкин презрительно захохотал.

— Ёкаламене! Граф, не соизволите ли сесть на парашу? Ах, герцог, вчера, когда мы брали ссудную кассу, я совершил некрасивый поступок: не пропустил вперед себя в дверь даму. Ах, принц мой, она же была проститутка! И проститутка бывает женщиной, герцог!

Почти все поддержали Сойкина своим смехом, кроме Кузина, Рудина да Поворова, который все еще никак не мог под холодной водой остановить сочившуюся из носа кровь.

Кузин опять уткнулся в книжку, которую читал.

Рудин понял, что обижаться глупо, и тоже рассмеялся.

Григорьев подсел к нему.

— За какие грехи повязали?

— В гости пришел без приглашения!

— Домушник, значит?

— У меня доказан только один эпизод! Профессию доказывать надо!

— Сечешь! Молоток! — одобрил Григорьев. — Гони туфту лепилам. Условно можешь схлопотать.

— В худшем случае не больше полутора лет!

— В селении Маштаги, — начал рассказывать анекдот Григорьев, — учитель спрашивает: «Ахмед, сколько будет дважды два?» — «Пятнадцать, учитель!» — «Дурак, я сколько раз вам буду говорить: не больше одиннадцати!»

Рудин засмеялся, хотя слышал варианты этого анекдота раз двадцать.

— Ништяк! — оценил искренность его смеха Григорьев. — Везде чувствуешь себя как дома. Легко перезимуешь. Тебя и в зону не пошлют. Здесь шнырем прокантуешься. Чего гнать куда-то. Пока довезут, обратно везти уже надо. Одни хлопоты. Разнообразят нашу камеру Уголовным кодексом. А то одних хулиганов да насильников бросают. Несерьезный народ! Будем знакомы: валютчик Григорьев!

— Рудин!

— Литературная фамилия! Впрочем, с кем я только не встречался. Сегодня утром на правиловку Пушкина заграбастали…

— Пушкина? — удивился Рудин.

— Александра Пушкина! Не поэта, конечно! Наркотой промышлял. От себя работал.

— Это как?

— Просто: купит мелким оптом, а продает в розницу. Рынок!

Дверь камеры резко распахнулась, и в камеру ворвались четверо надзирателей.

— Встать! — заорал старший. — Собрать вещи и на выход в коридор.

Задержанные, тихо матерясь, стали собирать свои шмотки. Владельцы коек скатали матрацы и вместе с ними по одному выходили в коридор.

— Большой шмон! — шепнул Григорьев Рудину. — Ныкать нечего?

— Пустой! — ответил Рудин. — Повязали меня тепленьким, подготовиться не успел.

Григорьев собрал все со своей койки и вышел вслед за всеми.

А надзиратели, не стесняясь еще не ушедших Рудина и Григорьева, стали колотить большими деревянными молотками по железным койкам.

— Чего это они? — спросил у Григорьева Рудин, когда они оказались в коридоре. — Крепость железа проверяют?

— И крепость тоже! — подтвердил Григорьев. — Есть специалисты, полосу отломают, заточку из нее сделают и надзирателя в заложники. А эти «настройщики» по звуку могут определить разницу, может, где что прилеплено. Мастера имеются и с той, и с другой стороны. Всю жизнь и соревнуются: кто кого…

— И кто кого, по-твоему?

— Борьба с переменным успехом. Пока «мы ломим, гнутся шведы».

Другие надзиратели заводили по одному задержанных в большую комнату с длинным столом, обитым оцинкованным железом, и проверяли каждую складку одежды, каждый шов матраца.

После шмона всех построили по двое в колонну.

— Руки за спину! — раздалась команда.

— Теперь куда? — спросил Рудин у Григорьева, с которым встал рядом. — Опять мыться?

Григорьев рассмеялся:

— Изредка бывает и так: кое-кто приходит утром в банный день помытым. Днем по положению у камеры помывочный день, вот и гонят помытого опять вместе со всеми мыться.

— Зачем?

— Не оставлять же его одного в камере. У него записано: общак, ему общак и создают. Одиночку не имеют права.

— А наши вещи?

— Их еще проверят не один раз. Большой шмон есть большой шмон. Мы идем на прогулку. Вернемся, вещички вернут.

— Шагом марш! — послышалась команда, и все дружно пошли до следующей решетки, где их остановили, пересчитали и сдали на руки следующему надзирателю, который повел их до следующей решетки, преграждающей путь как на волю, так и на прогулочный дворик, расположенный на крыше тюрьмы.

Но как только закрылась дверь за спинами задержанных, они были предоставлены сами себе на полчаса в пространстве прогулочного дворика, над которым была натянута мелкая сетка.

Кроме сетки, над двориками были проложены мостки с перилами, и по ним разгуливал вооруженный часовой.

— А это еще зачем? — удивился Рудин. — Я же не сокол, к тому же не летаю!

— Сетка для порядка больше, — хотя кто его знает… — Григорьев задумался. — Часовой с оружием для устрашения, но если кто тебя убивать будет во время прогулки, часовой будет стрелять на поражение.

Задержанные, предоставленные сами себе, занялись кто чем. Поворов забился в угол и смотрел оттуда злобным волком на всех. Айрапетян достал из ширинки две кожаные перчатки, мигом скатал из них мяч и ударом ноги отправил его Сойкину. А тому лишь бы побеситься. Мигом он послал мяч Маленькому, тот с ходу ударил по воротам, то есть по дверям, возле которых встал Айрапетян. Вратарь легко парировал удар и отбил мяч ногой к противоположной стене.

— Кто-то из «дернутых» утром недосчитается перчаток, — заметил Григорьев. — И я даже догадываюсь кто.

— Украли?

— Трудно назвать это воровством, — уклонился от осуждения Григорьев. — Ребятам скучно. А тот сквалыга всех достал борьбой за свою собственность. Вот его и наказали. Для чего им эта собственность — ты видишь.

— Пошли, поиграем! — предложил Рудин и бросился отнимать мяч у Маленького.

Григорьев стал играть с ним в паре. Затем Айрапетян поменялся с Маленьким местами, Маленький стал вратарем, и игра закипела со всей страстью неистраченных и неиспользованных сил застоявшихся молодых парней.

А Кузин с Великановым чинно гуляли, как и полагается пожилым людям, и вели «светскую беседу».

— Я все-таки не пойму, Сергей Сергеевич, — тоном академика спрашивал Великанов, — за что тебе семьдесят девятую шьют?

— Сам удивляюсь! Государство не только не потеряло ни копейки, наоборот, — приобрело. Обман потребителя был, не отрицаю. Ну, так и судите за обман потребителя, а не за грабеж государства.

— А на чем обманывал-то? — наивно спросил Великанов.

Но Кузин, как ни странно, охотно рассказал суть своего бизнеса:

— Я главным инженером ткацкой фабрики работал. Как-то пришла мне на ум хорошая идея: заметил, что очистки шерсти смываются в канализацию, установил мелкий фильтр, из этой шерсти пряжу стали делать пополам с искусственным шелком. Из пряжи ткань делали, костюмы шили. Которые продавали как чистошерстяные.

— А они были полушерстяные? — усмехнулся Великанов.

— Да мы бы их продавали как полушерстяные, но фабрика выпускает только шерстяную ткань. Против плана не попрешь! Но государство что теряло от моей деятельности? Почему мне инкриминуют хищение в крупных размерах? Когда всюду поощряется частная инициатива?

— А ты считаешь, хищения не было? С государством ты же не делился? «Мою шерстку прядешь, мое мясо варишь…»

— Господи! При чем здесь налоговое управление? Так и судите за уклонение от налогов, а не за хищение. Я же тебе говорю: очистки спускали в канализацию. Никому они не нужны были, только засоряли реку. Премию я заслуживал, как борец за чистоту экологии.

— А тебе не приходило в голову, что свою идею можно было предложить государству?

— А как ты себе это представляешь? У нас нет, как на Западе, контор, которые оформляют приоритет твоей мысли. А мысль документально не оформишь. Это у нас называется рацпредложение. В лучшем случае небольшую премию получишь. Первый же шеф, к которому ты обратишься за содействием, предложит тебе соавторство, в лучшем случае. А в худшем случае…

— Убьют? — замер Великанов.

— Убить не убьют, а за бортом останешься. И управы не найдешь. А сколотил преступную группу, две доли твои…

Баранов бродил по дворику кругами, но неизбежно оказывался возле Григорьева. Тот заметил его маневры.

— Чего тебе, Валера? — спросил он Баранова.

— Григорьев! — заканючил, как маленький, Баранов. — У тебя светлая голова, научи, что говорить на суде.

— Слушай, Валера! Ты мне уже надоел! Как я могу тебе помочь, когда ты держишь свое обвинительное заключение в трусах и не показываешь никому.

— Так стыдно! — захихикал Валера.

— Стыдно, у кого видно! — заключил Григорьев. — Отвали, моя деревня! Мешаешь играть.

Маленький выбросил мяч в «поле», мяч тут же оказался у Айрапетяна. Вместе с Сойкиным они легко обыграли Рудина и устремились к «воротам» Маленького. Григорьев, отвлеченный Барановым, замешкался, и Айрапетян прорвался к воротам. Сильный его удар Маленький не смог парировать.

Но в эту секунду дверь отворилась и в образовавшуюся щель выглянул надзиратель. И мощный удар мяча пришелся прямо ему в глаз. Глаз заплыл кровью, прямо на глазах у задержанных вырос огромный синяк.

Однако второй глаз надзирателя отлично видел, кто нанес столь меткий удар по служителю закона.

— Строиться! — завопил надзиратель, чтобы скрыть боль. — Прогулка закончена!

Построившись парами, как в детском саду, задержанные двинулись обратным маршрутом в камеру. С теми же остановками у каждой решетки. Правда, с ними не было Айрапетяна.

Надзиратель с фингалом оказался злопамятным и у решетки, выпустив всех в следующий сектор, оставил Айрапетяна на своей стороне, а затем увел куда-то. И никто не посмел вмешаться.

«Как стадо баранов, право! — подумал Рудин. — Любого могут взять и под нож, а мы только радоваться будем, что взяли соседа, а не тебя. Девиз один: „Умри ты сегодня, а я завтра!“»

Большой шмон уже закончился, и продезинфицированная камера противно пахла карболкой в сочетании с еще какой-то гадостью.

Арестанты забрали свои проверенные на законность вещи и все зашли в камеру.

Кузин даже дожидаться не стал, когда за ними закроют дверь, и бросился прямо к большому шкафу, где у каждого на определенной полке было свое местечко для продуктов.

— Что-то я проголодался! Свежий воздух всегда у меня вызывает аппетит.

Он достал оставленные с завтрака два куска черного хлеба, разрезал каждый на две равные части, густо намазал сливочным маслом и пригласил Великанова разделить трапезу.

— Присоединяйся, Андрей Андреевич!

— Спасибо, Сергей Сергеевич! Так обед скоро!

— Что это за обед? Баланда!.. Нет, мои обеды, видно, закончились!

Сойкин завистливо протянул:

— На воле ты свой аппетит удовлетворял! Икорка там, балычок… Небось, летал позавтракать в Сочи, а пообедать в Ленинград?

— Отстань ты от меня, ради Бога! — взмолился Кузин.

— Ненавижу буржуев! — разозлился Сойкин. — Из-за таких, как ты, мне второй срок мотать…

— Что прилип к человеку? — заступился Великанов.

Сойкин отошел от Кузина, но словесный понос из него все лил, не кончаясь:

— Да какой это сейчас человек? Он там был человеком, на воле, когда деньги были и власть, а здесь он уже полчеловека, а срок припаяют, в зоне дерьмом опустят.

— Опускают того, кто опускается! — вмешался Григорьев.

Сойкин побаивался Григорьева, поэтому прекратил спор, бросив напоследок пообиднее:

— Только деревья умирают стоя.

И пошел к крану пить воду, чтобы скрыть и обмануть чувство голода.

— Присоединяйтесь к скромной трапезе, Андрей Андреевич! — вторично пригласил Великанова Кузин.

После второго приглашения отказываться было совсем неудобно, и Великанов охотно присоединился, тем более что денег на ларек у него не было. Поесть же Великанов любил.

Все ждали обеда и занимались кто чем.

Григорьев, шуганув Сойкина, лёг на койку отдохнуть, хотя спать не хотелось. Рудин пристроился в его ногах посидеть. Увидев лежащую на койке книгу, попросил Григорьева:

— Почитать можно?

— О чем разговор? — разрешил Григорьев. — Читай на здоровье.

Поворов бродил возле двери, ожидая, когда откроется кормушка. Переживания от перенесенного унижения и полученных побоев не лишили его, как ни странно, аппетита.

Маленький беспрестанно терзал Рудина вопросами:

— Почему они забрали Айрапетяна? Для чего? Что он им сделал?

Рудин на каждый вопрос отвечал односложно:

— Не знаю!

Хотя мог предположить, что ничего хорошего Айрапетяна там, куда отвел его надсмотрщик, или вертухай, как называли в тюрьмах надзирателей, не ждет. Мстительное выражение лица вертухая, уведшего Айрапетяна, ясно об этом говорило.

Великанов, разделив трапезу, пусть и скромную, с Кузиным, решил продолжить и разговор с ним, тем более, что многое в этом деле интересовало его.

— Скажи, Сергей Сергеевич, заколачивал ты много?

— Выше крыши! — рассмеялся Кузин. — Тайна сия велика есть. В «Большом доме» мне обещали, если сдам им миллион, скосить срок до семи лет, а то и меньше, если применят статью сороковую. А не сдам — намотают полную катушку. В лучшем случае — пятнарик.

— А ты не виноват! — ахнул Великанов.

— Не виноват! — подтвердил Кузин. — По этой статье не виноват! Дали бы мне за обман года три, и все дела. А ты разве себя виноватым считаешь?

— Конечно, нет! — закипятился сразу Великанов. — Разве можно говорить пьяному в лицо гадости, к тому же в присутствии женщин. Вот его лицо и пострадало. Дал я ему раз, а рука у меня, сам видишь, тяжелая. Он с копыт. К сожалению, не один. Старушка пострадала. Этот козел сшиб ее, руку она сломала. А меня тут же менты повязали. Старушка руку сломала, а я — жизнь!.. «Сижу на нарах, как король на именинах, — неожиданно заголосил Великанов, — и пайку черного желаю получить…»

И так же неожиданно смолк, вызвав лишь удивление на лицах сокамерников. От него такой выходки не ожидали.

— Боже! — не удивился один Кузин, — Да здесь любого возьми — не виновен…

— Не виновен! — упрямо повторил Великанов.

— Куда это Вано Айрапетяна дернули по дороге с прогулки? — спросил Кузин.

— Придет, узнаем!

— А он не стучит? Не наседка? — продолжал Кузин свои бестактные вопросы.

Великанов равнодушно пожал плечами.

— Язык держи от самого себя на запоре, тогда и во сне не проговоришься, — ответил он, подумав несколько секунд. — Как узнать: кто здесь кто?

— Ху есть кто, кто есть ху? — засмеялся впервые за день Кузин.

Засмеялся не животным смехом, каким всегда смеялся в тюрьме сальным шуточкам и грубым розыгрышам, а впервые легко и свободно, оценив свой юмор.

— У каждого маска на лице! — не оценил юмора Кузина Великанов. — И легенда на языке.

— А в обвиниловке тоже миф. Отсутствием воображения следователи не страдают, — вздохнул печально Кузин, вернувшись с небес после секунды освобождения на землю, в тюрьму.

Великанов отмахнулся от нежелательной темы.

— Что же ты хочешь? У них тоже план, который надо выполнять любой ценой.

Но Кузин завелся.

— Почему же они называют себя правоохранительными органами, а не правонарушительными?

— Своя рука — владыка! — сказал Великанов и ушел.

Он прекратил спор испытанным способом: пошел на толчок.

7

Кобрика привезли в Бутырку к обеду и поставили в общую очередь.

Однако, когда он подошел к писарю и тот, заполнив формуляр, привычно послал его к парикмахеру, подошел какой-то человек в штатском, взял Кобрика за руку как маленького и повел за собой.

Идти им было недалеко.

Небольшой коридор привел их к железной двери, открыв которую они попали в большую, просторную комнату, меблированную старинной мебелью тридцатых годов.

Обеденный стол, стоящий посреди комнаты, был готов принять гостей немедленно. Он был не только сервирован. На нем стоял полный комплексный обед из хорошего ресторана: салат из помидоров со сметаной, в тарелке дымился густой борщ тоже со сметаной, а на другой тарелке лежал горячий лангет с жареной картошкой и с зеленым горошком.

Человек в штатском молча указал рукой сначала на раковину с краном, затем так же молча на обед, стоящий на столе.

Кобрик почувствовал голод и не заставил себя упрашивать. Он торопливо вымыл руки и сел за стол.

Поглощаемая им пища была превосходного качества и свежести. Кобрик быстро умял и салат, и борщ, и лангет.

Только он подумал, что неплохо бы было превосходный обед закончить чашечкой такого же превосходного кофе, как неулыбчивый человек в штатском принес мельхиоровый кофейник и чашку с блюдцем.

Так же молча, без малейшей эмоции он налил Кобрику большую чашку такого превосходного кофе, что Кобрик почувствовал себя чуть ли не «Железной маской».

«Может, они меня не за того принимают? — подумал он. — Что-то очень много молчания и загадок».

Выпив чашку кофе, Кобрик почувствовал приступ болтливости.

— Примите от меня все самые лучшие благодарности, которые есть на свете! Но чего мы ждем?

Человек в штатском молча кивнул на телефонный аппарат, находившийся рядом с ним.

— Ага! — понял Кобрик. — Мы ждем звонка… И как долго мы будем ждать звонка?

Человек в штатском пожал плечами.

— И все время молча? — Кобрик чувствовал, что его просто распирает от желания поговорить. — Может, вы мне что-нибудь расскажете?

Человек в штатском улыбнулся, но отрицательно покачал головой.

— Ясно! — согласился с собеседником Кобрик. — «Час молчим, другой молчим, наконец мой собеседник сказал: „Пароход идет!“»

«Собеседник» улыбнулся, но не ответил.

— Хорошо! — согласился с неизбежностью Кобрик. — Я могу вам рассказать какую-нибудь историю. Хотите?

Человек в штатском согласно закивал головой.

— Высочайшее позволение получено! — обрадовался Кобрик. — Помните сказку «Дрозд и лисица»? В ней дрозд накормил лису, напоил, рассмешил и напугал. Вы меня уже напугали, накормили и напоили. В благодарность за обед я не буду требовать, чтобы вы меня еще и рассмешили. Лучше я вам расскажу веселую историю. Что-нибудь из моей прошлой кинематографической жизни, когда я после школы работал на киностудии помощником режиссера и мечтал о карьере режиссера-постановщика.

В России, говорят, две беды: дороги и дураки!.. Но какая же беда — дороги, если столько веков по ним гоняем, и ничего.

А дураки, так это просто находка для нашей многострадальной родины, столько дурацких указов, что только дурацкое исполнение и спасает нас пока.

Так что бед, к сожалению, значительно больше.

И важнейшая из них — алкоголизм!..

В нашей киносъемочной группе трезвенников не было. Но алкоголиком считался почему-то один осветитель Вася. Хотя пил он не больше других.

Но другой напьется — и ничего, в крайнем случае бросается блевать.

А Вася напьется и бросается чудить. Окружающие почему-то обижаются. Нет, Вася, в отличие от других, никогда не дерется, несмотря на свои кулаки размером в волейбольный мяч. Но говорит такое, что лучше бы в глаз врезал, не так обидно было бы. Кто же правду любит?

Набрался Вася как-то на студии, после съемки, и на выходе повстречался ему лицом к лицу сам директор студии.

«Опять напился как свинья?» — спрашивает Васю, а сам едва на ногах держится, коньячком попахивает метра на три.

«А ты не пей со свиньями! — отвечает трезво Вася. — Сравнивать будет не с кем».

«Диссидент! — кипятится директор. — Я пью с членами ЦК и с министрами».

«Я и говорю: не пей со свиньями!» — прервал его Вася и ушел.

Попытался директор от Васи избавиться, да лучший работник, а пьянство в нерабочее время неподсудно. Да и перестройка на дворе.

Услали Васю от греха подальше с нами в длительную экспедицию. Так он и в экспедиции дважды отчудил.

Снимали мы по заказу обкома партии какую-то патриотическую белиберду.

А раз в неделю обкомовцы под это дело устраивали пикник на природе с обильными возлияниями под шашлыки. На халяву, одним словом.

Директор мясокомбината лично жарил шашлыки. Большой специалист. Хотя из такой свежей вырезки и студент кулинарного техникума сотворит вполне съедобное. Пальчики оближешь.

Вася, естественно, как и все, напился и второму секретарю обкома, что по идеологии, приказывает, хлопая по плечу:

«Коля, принеси еще ящик горилки!»

И секретарь, тоже пьяный, побежал за ящиком горилки.

Наш сценарист, из местных, обкомовский прихвостень, очень за него обиделся: «Вася, как ты можешь, как тебе не стыдно говорить такое второму секретарю обкома?»

Вася поднес ему к носу кулачок с волейбольный мяч, а затем презрительно сказал: «Я не твой друг, писака, не сват и не брат!»

Писака отошел, кипя от негодования, а Вася философски заметил окружению: «Но ведь бегает же! Приучен бегать! Условный рефлекс срабатывает. От водки расслабился, забыл, что положено другим бегать, а он уже добегался до идеологии»…

Естественно, когда обком устроил после завершения съемок боевика банкет в лучшем ресторане города, режиссер боевика категорически потребовал от директора, чтобы Вася сидел за столом между ним и директором фильма и не пил ни капли спиртного, только минеральную. В качестве компенсации Васе выдали две бутылки водки «сухим пайком».

Только после этого он согласился подвергнуть себя экспериментальной пытке: сначала плотно закусить, а затем отдельно в номере напиться.

Но, когда Вася сел за богато уставленный разнообразным дефицитом стол, он пожалел о заключенном договоре: пить за столом только минеральную воду. Это сколько же не доешь!

Настроение у Васи было испорчено. Кусок в горле застревает, когда видишь, что пьют и справа и слева, а особенно друзья напротив, по ту сторону стола.

А тут еще официанточка приносит две бутылки «Боржоми» и ставит перед Васей со словами ласковыми: «Пейте на здоровье!»

Какое уж тут здоровье!

Вася почувствовал себя, словно в аду при отбытии наказания.

«Страдать так страдать!» — подумал он, налил себе полстакана из бутылки «Боржоми» и привычно, одним глотком, осушил.

Не понял.

Налил себе целый стакан из бутылки с этикеткой «Боржоми». Привычно, одним глотком, осушил.

Понял.

Теперь можно было плотно закусить. Мгновенно Вася смел две полные тарелки вкуснейшей снеди.

Но мысль о ближайших соседях за столом не дала почить на лаврах.

Осторожно, стараясь не очень громко звенеть горлышком бутылки о край фужера, Вася наполнил до краев и фужер и стакан.

Привычно, одним глотком, осушил обе емкости.

Директор картины ехидно поддел: «Уважаешь минералочку?»

И щедрым жестом подозвал официантку.

Та только глазками сверкнула: «Чего изволите?» Ее улыбка привычно обещала все. И бесплатно.

— Нашему трезвеннику и язвеннику еще парочку «Боржоми»!

— Сию минуту! — ответила официантка, но управилась быстрее.

Теперь Вася не торопился. И питья, и еды было предостаточно.

Пришел первый секретарь обкома. Все встали и бурной радостью приветствовали желанного гостя.

Один Вася сидел и спокойно смотрел на эту суету.

«А почему осветитель Вася не встает?» — поинтересовался первый.

«Он трезвый!» — кратко объяснил ситуацию второй секретарь.

«Прекрасно! — одобрил первый. — Пусть тогда он тост произнесет!»

Шутки первого исполняются, как приказы генерала.

Местный сценарист, обкомовский прихвостень, подлетел к Васе: «Васенька, тебе доверено произнести тост от имени съемочной группы!»

Вася взял бутылку «Боржоми», привычно, одним глотком, осушил и встал.

Но с трудом.

«Я хочу, — начал тихо Вася, — чтобы все присутствующие выпили за блестящего руководителя области, за первого секретаря обкома, друга Леонида Ильича Брежнева, Михаила Сергеевича Горбачева, Андрея Дмитриевича Сахарова, Александра Исаевича Солженицына и… — запнулся Вася, вслушиваясь в наступившую гробовую тишину, — как его там, ну, кого еще на Корвалана обменяли, а, вспомнил, Буковского, Буковского…»

Мгновенно протрезвевший директор картины схватил последнюю бутылку «Боржоми», стоявшую перед Васей, и, отхлебнув четверть, радостно завопил:

«Братцы! Это не „Боржоми“, это водка!»

И все облегченно рассмеялись.

«Что с пьяного взять!» — сказал миролюбиво первый секретарь. Но второй секретарь, по идеологии, уже мысленно сочинял донос в ЦК.

…Кобрик закончил свою историю, человек в штатском вежливо улыбнулся, и в эту секунду зазвенел телефон. Как по заказу.

«Собеседник» взял трубку, послушал и протянул трубку Кобрику.

Кобрик услышал голос жены-невесты.

— Милый, — заплакала она в трубку, — я умру без тебя. Мы договорились с руководством МВД. Если ты будешь себя хорошо вести и ни во что не вмешиваться, то завтра после обеда тебя отпустят.

А Кобрик потерял дар речи.

— Ты слышишь меня? — закричала в трубку жена-невеста. — Ответь!

— Слышу! Не кричи в трубку! Так хорошо слышу, как будто ты рядом. Что ты имеешь в виду?

— Я не знаю! Но ты сам поймешь, по ходу дела!

Их разъединили, и Кобрик беспомощно держал трубку в руке, не зная, что с ней делать: ждать, когда вновь соединят, или отдать человеку в штатском.

Тот сам разрядил неловкость, молча взял трубку и положил ее на место.

Очевидно, он еще незаметно нажал на кнопку звонка, потому что сразу же открылась дверь и в комнате появился надзиратель.

Хорошо наработанным голосом он приказал:

— Руки за спину! На выход!

Кобрик вежливо попрощался с человеком в штатском, предоставившим ему такой вкусный обед:

— До свидания!

И пошел за надзирателем в камеру.

Очень заинтересовала его передача задержанного из рук в руки. Особенно восхитила «морзянка», которой пользовались надзиратели с помощью своих ключей: у каждого был свой «ключ».

Подойдет надзиратель к решетке и большим ключом по решетке отстучит что-то свое, особенное, не просто взял и постучал, а как-то хитро. И коллега сразу узнает, что именно свой идет, очередного охламона ведет.

Когда дверь камеры распахнулась и появился Кобрик, все в камере замолчали и уставились на него.

Кобрик был единственный, кого не подстригли под «ноль».

— Здравствуйте! — вежливо поздоровался Кобрик. — Можно войти?

Гомерический смех потряс камеру настолько, что никто не слышал, как закрылась дверь. Смеялись от души, до слез.

— Почему бы нет! — подскочил к Кобрику Рудин.

И добавил, отсмеясь:

— Ты же не в форточку!

Григорьев, взяв новенького под локоток, усадил на свою койку.

— Ну, чудик! За что тянут?

Кобрик обреченно поник головой:

— Двоих замочил!

И как чуть раньше взрыв хохота, так же камеру потрясла тишина.

— Лепишь, чудило? — растерялся даже Григорьев. — Или чужие грехи на себя берешь? Из тебя «мочило», как из меня папа римский. Колись!

Кобрик ничего не понял из того, что сказал Григорьев, но уяснил одно: его не за того приняли.

— Что тут особенного? Обычное дело.

— Ни фига себе! — воскликнул пораженный признанием Кобрика Маленький. — Да он нас всех перережет ночью. Я теперь спать буду плохо.

— Ты что? — обиделся Кобрик. — Я никогда еще никого не резал. Что я — сумасшедший?

Сойкин ехидно вставил:

— Он их из «дуры» шмальнул…

— Какая «дура»? — перебил его Кобрик. — Гнал рано утром по шоссе, «волга» левый бок подставила, я в нее и врезался.

— А-а! — облегченно вздохнули все.

— Что ж ты, чудило, понтуешь? — рассердился Григорьев. — Обычная авария…

— Но двоих-то нет! — вставил Кобрик.

Даже Кузин заинтересовался Кобриком.

— Он, никак, виноватым себя считает! Как тебя звать-то?

— Кобрик Юра!

Великанов расхохотался:

— Умора! Вся камера невинными забита. Одного виноватого Бог принес.

— Для развода! — съехидничал Сойкин.

Кобрик не мог понять, почему он не может считать себя виновным.

— Не был бы виновен, не посадили бы сюда!

Общий хохот задержанных был ему ответом.

Кобрик стал доказывать свою вину:

— Действительно же виноват! Торопился, гнал машину с сумасшедшей скоростью, а асфальт после дождя мокрый. Задумался и вовремя не среагировал на опасность справа…

Григорьев прервал его излияния:

— Чудило! Ты только на суде не изображай из себя ангела. Архангелы намотают на полную катушку. Сознание своей абсолютной правоты ожесточает судей. Их всегда надо оставлять в сомнении, может, они совсем невиновного отправляют в ад. Они же как рассуждают: «Что такое три года срока? Зима — лето, зима — лето, зима — лето. И домой!»

— Все равно, я врать не буду! Даже на суде! Не смогу.

Поворов горел жаждой мести и решил взять реванш на таком «фраере».

— Братва! — внезапно нарушил он свое вынужденное молчание. — Я предлагаю такого человека избрать в старосты камеры.

Сойкин сразу поддержал предложение человека, кого еще так недавно пинал и унижал.

— В старосты, в старосты! Только сначала пусть испытание пройдет.

Григорьев свирепо посмотрел на Сойкина, но ничего сделать не мог. Вмешайся он, его бы не поняли; кто был ему Кобрик: ни сват, ни брат. Конечно, чем-то этот человек импонировал Григорьеву, но вставать на его сторону было нельзя.

Но Кобрик сам утряс свои проблемы.

— Не суетитесь! Я благодарен за великую честь, но… об этой шутке мне рассказали в камере аэропорта, так что я считаю себя недостойным…

— Что за болтун тебе все выложил? — выразил недовольство Сойкин.

— Бродяжка какой-то! — вспомнил Кобрик сокамерника в аэропорту. — «Лепит чернуху», как он говорит.

— Тоже метод! — одобрил Григорьев. — Менты будут проверять его до посинения. Он им будет давать такие адреса, куда бумага будет идти месяц. Пока ответят, пока подумают, пока отпишут… Менты обычно с такими договариваются: ты возьмешь на себя висяков годика на два, а мы тебя в хорошую зону определим, годик отсидишь и с новым паспортом на поселение.

— В новую жизнь под чужой фамилией? — понял Кобрик. — А зачем?

— Чужая душа — потемки! Мало ли хвостов за человеком тянется? А чистым паспортом можно их все оборвать.

— Ну, менты тоже не лыком шиты! — не поверил Кобрик.

— Чудило! Таких бродяг — несметное количество! Всех проверить жизни не хватит. Даже ментовской.

Дверь камеры пропустила вернувшегося Айрапетяна.

Но вернулся он согнувшимся в три погибели. Молча лег на свою койку и тихо ругался:

— Кумерет кунем! Фашисты!

Маленький, бросившийся его встречать как родного, спросил:

— Вано! Что случилось? Живот заболел?

— В дежурку завели. Там пять человек отдыхало. Стали они меня от одного к другому кидать. Саданет один кулаком в живот, садист, и другому кидает. Тот по печени врежет и к следующему. Тот кулаком по почке и дальше. Пропустили и выкинули. Иди, говорят, в камеру, другой раз так легко не отделаешься. Насидишься в карцере. Благодари Бога, что у нас хорошее настроение.

Маленький растерялся.

— За что они тебя, Вано?

Айрапетян простонал:

— Вай, мей! Больно… Ты, Маленький, виноват! Вратарь-дырка… Такой легкий мяч пропустил, и он попал охраннику в глаз. Слишком любопытным оказался; открыл дверь в самый момент удара. Чем я виноват? Тебя надо было забирать за то, что такой легкий мяч пропустил, а не меня.

— А я чем виноват? — возмутился Маленький. — У меня на затылке глаза не растут. И мяч я не пропустил бы, если бы дверь не открылась с таким противным скрежетом. Я от этого скрипа цепенею.

Айрапетян сделал попытку приподняться, но, застонав, опустился на койку и закрыл глаза.

— Цепенеет он! — проговорил он с закрытыми глазами. — Ты бы лучше оцепенел, когда девочку трахал.

— Да не трахал я ее, говорил тебе. Мы только разделись догола, а тут ее мать входит. Как мы не услышали, ума не приложу, — оправдывался Маленький.

— А где твой ум был, когда ты несовершеннолетнюю в постель уговаривал? У нас за такие дела сразу зарежут.

— Это она меня уговорила! «Давай попробуем»!.. Вот и попробовали. Ей-то что, с нее, как с Гусмана вода, а я здесь, — обиделся Маленький.

— Дурак! Она же маленькая! Какой с нее спрос?

— Я тоже — Маленький, — дулся несостоявшийся любовник.

— Ты маленький только по фамилии! — внушал ему Айрапетян. — А вмажут тебе как большому.

— За что?

— За что — расстреливают!

Маленький сразу повеселел.

— Шутишь, значит, отошел!

— В лучший мир? Рано хоронишь. Приедешь ко мне, я тебя в Эчмиадзин свожу.

— В бордель? — заинтересовался Маленький. — Пойду!

— Тупой! — обиделся Айрапетян. — В святое место!

— Ты бы туда сам раньше съездил, чем грабить по темным закоулкам.

— Дурак, э! — Айрапетян сел на койке. — Объяснял же тебе: в карты проигрался, долг надо было срочно заплатить. Мамед — человек горячий. У него один ответ: «Кэссэрэм!» Пришлось обратиться к населению за помощью. Но меня не поняли.

— Аргумент у тебя был слишком острый!

— Знал бы тебя раньше, взял бы твой язык вместо финки.

Григорьев попросил у Кобрика обвинительное заключение и внимательно читал его. Кобрик следил за выражением его лица, стараясь понять, в каком месте что скрыто.

Поворов, обиженный тем, что не поймал Кобрика в ту же ловушку, в которую попал сам, опять принялся ходить возле кормушки, ожидая обеда.

Кузин с Великановым коротали время до баланды за чтением книг.

Сойкин с Рудиным затеяли нескончаемый спор о зависти. И тот и другой не любили нарождающийся класс буржуазии. Только если один пользовался незаконно ее богатствами, по принципу «грабь награбленное», то другой протестовал, калеча по пьянке колом всякого, кто, по его мнению, подходил под то определение — «буржуазия».

— Вот ты колом помахал, Сойкин, — уговаривал Рудин, — и что имеешь? Пойдешь не только за хулиганку, но и за нанесение телесных повреждений средней тяжести…

— Скажешь тоже! Средней тяжести… — возмущался Сойкин. — Палкой по заднице — это «средняя тяжесть»? По толстой заднице, учти. Там один жир, до самой задницы и не достать…

— Тебе прокурор объяснит, что палка, как легкая тяжесть, может перейти к тяжелой тяжести, заднице, через среднюю тяжесть статьи. И потребует, чтобы тебе дали срок понять это лет этак пяток. А я через год буду на свободе.

— С чистой совестью? — съехидничал Сойкин.

— Ты мою совесть не тронь! Какое отношение имеет моя совесть к моей профессии? Можно быть совестливым вором и бессовестным милиционером.

— Ага! — обрадованно воскликнул Сойкин. — Значит, завязывать не собираешься.

— Я же больше ничего не умею делать!

— А поменять профессию?

— Менять профессию поздно! Мне уже двадцать восемь лет!

— Как ты умудрился не загреметь до столь солидного возраста?

— Да у меня только один эпизод, керя! Поплачу на трудную жизнь в детстве, суд учтет. А там и амнистия какая-нибудь подоспеет…

Великанов, слушая этот треп, не удержался и вмешался:

— Любят в нашей стране воров. Хищник ты, а под Робин Гуда косишь!

— Ворую только у богатых! Это мой принцип, — подчеркнул Рудин. — А у бедных что брать? На то и щука в реке, чтобы карась не дремал. И не выступай, Андрей Андреевич, здесь все мы одним миром мазаны, сам говорил: руку бабусе сломал.

— Не ломал я ей руку! Врезал я раз тому типу, он и сшиб бабулю, а та возьми и выпади из автобуса, — стал оправдываться Великанов.

— Принцип домино! — определил Кузин.

— В домино я играю! — обрадовался Великанов.

— Вот и вспомни принцип домино!

— Принципов там никаких нету. На интерес можно. А на принцип не играл! — не поверил Великанов, но на всякий случай добавил: — А что за принцип?

— Выстроишь костяшки домино друг за другом, а потом толкаешь одну, крайнюю, а падают все.

— А, вспомнил! — обрадовался своей памяти Великанов. — По ящику показывали: один финн чуть ли не на километр выстроил, да так фигуристо…

Кузин закрыл книгу и отложил в сторону. Раз пошел треп, все равно читать не дадут.

— Все время, свободное от ударной работы, профсобраний, а главное, водки, посвящал телевизору? — поддел Рудин.

— Да!

— Телеман! — улыбнулся Кузин.

— Не ругайся! — предупредил Великанов. — Все же ты не прав!

— В чем? — удивился Кузин.

— Принцип не домино, а скорее бильярда: правой рукой кием я послал шар — ругателя, он ударил другой шар — бабусю, и она влетела в лузу — дверь… Вернее, вылетела.

— Тогда тебя надо судить за намеренное причинение ущерба здоровью бабуси, — строго заметил Кузин.

— Но я же не хотел, — опять стал оправдываться Великанов.

— Тогда принцип домино, а не бильярда, ибо в бильярде ты сознательно посылаешь один шар на другой.

— Нехай будет принцип домино, — согласился Великанов, — если за него меньше дадут.

— Меньше! Гарантирую! — утешил Кузин.

— Можно, — обрадовался Великанов своему внезапному открытию, — я использую твой принцип домино в суде?

— Можно, можно! — разрешил Кузин. — Гонорар за открытие перечислишь в общероссийский фонд «Антиспид»… Тоскливо мне что-то! Скорее бы обед принесли.

Кобрик отвлекся от созерцания выражения лица Григорьева, все еще занятого чтением, вернее, уже изучением его обвиниловки, и сказал:

— А меня уже покормили внизу.

Кузин обрадовался новому собеседнику и прилип к нему.

— А что у нас сегодня на обед? Из какого ресторана? — пошутил он.

— Салат из помидор, борщ украинский со сметаной, лангет натуральный с жареным картофелем и с зеленым горошком. На десерт кофе по-восточному…

Григорьев, не отрывая глаз от обвиниловки, зашипел Кобрику на ухо:

— Глохни, салага! За стукача будут держать! Опустят!

Кузин засмеялся перечислению Кобрика.

— Чувство юмора у тебя еще не атрофировалось, чувствуется, что с воли только пришел. А у меня уже эти воспоминания вызывают не смех, а слезы…

— Балаболка! — определил «статус кво» Кобрика Григорьев. — Будешь нам на ночь байки травить.

Он один воспринял слова Кобрика всерьез, поверил, что действительно того так и кормили, как он перечислял.

«Его наивность близка к кретинизму и идиотизму! — подумал Григорьев. — Неужели жизнь впервые стукнула его по физиономии?»

— Странная у тебя обвиниловка! — сказал он Кобрику, возвращая документ. — Им зачем-то ты нужен здесь, в камере.

— Кому — им? — не понял Кобрик.

— Не знаю! — честно признался Григорьев. — Но что не милиции и не ГАИ, точно. Обычно по таким преступлениям до суда не задерживают. Ты хоть обвиниловку свою читал?

— Нет! — сознался Кобрик. — Не успел.

— Чудило! А пару «висяков» берешь на себя. «Двоих замочил»! — передразнил он Кобрика.

— Мне так гаишник сказал! — оправдывался Кобрик.

— Эти-то любят по фене ботать! А ты, что не понимаешь, не повторяй! Не маленький… А тебе зачем, Сергей Сергеевич, обед? Ты затарен под завязку! Дачку приканали, ларек получил — в три горла хлебать, не нахлебаешься.

— Надо привыкать к этой пище! — грустно ответил Кузин. — Через день суд. Первую посылку получу ой как не скоро.

Кормушка откинулась, и в проеме показался раздатчик из осужденных на короткий срок.

— Кому харчо? — насмешливо крикнул в камеру.

Поворов был первым. За ним кто как успел. Молодые, шустрые впереди, а постарше, те, кто понимал, что торопиться уже некуда — задержанный спит, а срок идет, — охотно уступали им очередь, теснились в конце.

Кузин, направляясь к кормушке, задумался и столкнулся с Сойкиным, который только что отошел от кормушки с полной миской баланды.

Сойкин потерял равновесие и больше из-за вредности, чем на самом деле, вылил баланду на пол.

— Ну, ты, миллионер долбаный! Глаза на затылке?

— Извини, я не нарочно!

— За нечаянно бьют отчаянно, знаешь? — рявкнул, распаляясь, Сойкин.

— Я тебе отдам свою порцию! — стушевался Кузин.

— Конечно, отдашь! — торжествовал Сойкин. — Еще возьмешь тряпку и вытрешь пол. Кстати, ты сегодня дежурный! Не забыл?

— Помню!

Кузин забрал свою порцию баланды и отдал ее Сойкину, а сам пошел за тряпкой.

Сойкин с наслаждением глядел, как Кузин подтирал пол, а затем демонстративно, на его глазах вылил баланду в унитаз и бросил миски в раковину.

— Дерьмо сбрасывают в глотку унитаза, а не в собственную!

Григорьев угрожающе осадил его.

— Они у вас очень похожи, мог вылить и в свою!

Сойкин злобно зыркнул на Григорьева, но не посмел лезть на него и пошел к шкафу с провизией, обедать сухим пайком.

Кузин прополоскал тряпку, выжал ее в унитаз, вымыл руки, бросил брезгливо тряпку в угол камеры и тоже пошел к шкафу, брать из «дачки» продукты, заметив по пути Григорьеву:

— Придется мне обедать по-человечески! В зоне, надеюсь, успею привыкнуть.

Раздатчик рявкнул в камеру:

— А где десятый?

Все посмотрели на Кобрика.

Тот смутился, но, вспомнив наставления Григорьева, взял свою миску и подошел к кормушке.

— Меня уже кормили внизу! — напомнил он.

Раздатчику это было до лампочки.

— Меня это не колышет! — нагло заявил он Кобрику. — У меня разнарядка на десять человек. Что, по-твоему, я должен твою порцию сам есть? Мне эта баланда и даром не нужна.

Григорьев выручил Кобрика.

— Сергей Сергеевич! — позвал он Кузина. — Можете начать привыкание с сегодняшнего дня! Кобрик уступает вам свою порцию.

Кузин не очень обрадовался такой «милости», но, делать нечего, пришлось ему хлебать баланду, которая была не так уж и несъедобна.

8

В милиции у Хрусталева первым делом отобрали деньги.

А в заднем кармане брюк обнаружили пакетик героина, которого там отродясь не было.

— Кто не знает Павла Хрусталева! — насмешливо заметил полковник. — Торговец наркотиками, сутенер. Известный мерзавец и проходимец.

Хрусталев равнодушно ответил:

— Мало ли что вы мне туда положите? Завтра подбросите бомбу, так объявите террористом? В протокол можете заносить все, что вашей душе угодно. Подписывать не буду.

— А нам твоя подпись и не нужна! — равнодушно ответил полковник. — Если только для музея криминалистики. Но ты на него не тянешь. Масштаб не тот. Мелкота ты, Хрусталев.

— Кто крутой, а кто нет, это не вам, ментам, судить. Чем хуже вы обо мне думаете, тем лучше я выгляжу в собственных глазах. А ваши похвалы мне западаю. И ты, полковник, напрасно на меня бочку катишь. Суду требуется нечто большее, чем твои домыслы и подброшенные улики.

— Но для временного задержания этого вполне достаточно. Упрячем тебя за решетку, в Бутырку, чтобы не сбежал, а там, не спеша, не торопясь — время у нас терпит, не подгоняет — достанем все необходимые для суда улики.

Хрусталев стал буянить:

— Адвоката требую! Раз статью мне шьете, обязаны…

Полковник смотрел на него насмешливо.

— Тебе все обязаны! А ты кому-нибудь обязан? Что ты хорошего сделал хоть одному человеку? Вспомни!

— На понт не бери, начальник. Только суд может определить мою виновность. А до тех пор я — свободный человек.

— Свободен, наконец — свободен! — намекая, сказал полковник.

— Намекаешь, что меня могут убить, как того негра в Америке? Кому я нужен? Я на чужую территорию на захожу…

— Зашел!

Хрусталев удивленно посмотрел на полковника.

— Удивил! Неужто ты чей-то человек? Круто работают.

— Я — человек государственный! — осадил его полковник. — И ты на государственную территорию залез…

В кабинет без доклада зашел какой-то парень в штатском и шепнул на ухо полковнику пару слов.

Так же спокойно, не обращая ни малейшего внимания на Хрусталева, он покинул кабинет.

Хрусталев лихорадочно размышлял, что за государственные интересы он ненароком задел? И не мог сообразить.

— Не темни, начальник!

— Этот пакет с героином может случайно сгореть!

— А баба с куриными яйцами забрать назад свое заявление… — насмешливо добавил Хрусталев.

— И свидетель-пенсионер забудет, как ты пытался всучить фальшивые доллары.

— За такую благодать не придется ль в лапу дать? — засмеялся Хрусталев. — Я, как Райкин, «человек простой, говорю стихами».

— У тебя превратные представления о поэзии! — сухо заметил полковник. — Но одно могу гарантировать: тебя поставят в позу прачки, если ты не сдашь мастер-кассету и негативы.

— Какую мастер-кассету? Какие негативы? — опешив, протянул Хрусталев. — Я не тележурналист и не фотокорреспондент. Политическими сенсациями не торгую. И с мафией не борюсь. Я — сам по себе.

— Сам по себе ты — ничтожество! Дерьмо!.. — полковник разъярился, но быстро взял себя в руки. — Посиди в камере, подумай. До приезда «воронка». Время у тебя пока есть. В Бутырке начнется другой отсчет…

Он нажал кнопку звонка вызова, и тотчас же вошел в кабинет охранник.

— Уведи задержанного в дальнюю камеру, откуда криков не слышно! — заявил он нахально и откровенно.

Но Хрусталев лишь усмехнулся.

«На понт берет! Время другое! За труп задержанного он погонами ответит. А для него погоны дороже жены и детей! Фраер!»

Конвоир внимательно посмотрел на Хрусталева и гордо приказал:

— Руки за спину! Пошел на выход!

Он привел Хрусталева действительно в самую дальнюю камеру и перед тем, как закрыть за ним дверь, намекнул:

— Камера маленькая, узкая! Нары одни на всех. К ночи подбросим тебе несколько бродяг вшивых да немытых — вонь одна. Будете спать рядом друг с другом. По команде поворачиваться, чтобы не придавить друг друга. А если двое случайно повернутся не в ту сторону, то вполне могут задавить…

И так грохнул дверью, закрывая ее, что Хрусталеву показалось, что зазвенело в ушах, как от взрыва бомбы.

«Эти гады могут так и сделать! — подумал о предстоящей ночи Хрусталев. — Если и не задавят до смерти, то покалечить могут запросто».

Он походил возбужденно по камере, обдумывая свое положение. Неожиданно мелькнула спасительная мысль: «Черт! Не изображения ли моей красотки их интересуют?.. Ерунда! Она и сама еще утром не знала об их существовании, пока я ей не сказал. Не может же она так быстро организовать… Чушь!»

И он лег на нары, решив, что, пока он один, недурственно было бы поспать часа три-четыре, а ночью — сидеть и обдумать планы спасения.

Он так и сделал. Лег, закрыл глаза и заснул.

Загремела замком дверь, но не открылась. Это не помешало пройти в камеру старому еврею из книжной лавки, расположенной в доме Хрусталева, войти сквозь закрытую дверь, а, самое главное, Хрусталев этому нисколечко не удивился, словно каждый день видел, как проходят сквозь закрытые двери, сквозь стены разные люди.

Старый еврей, имени которого Хрусталев так и не вспомнил, сказал мечтательно, нараспев:

— Ты говорила шепотом: «А что потом, а что потом?..»

— Что потом? — разозлился Хрусталев. — Потом — суп с котом, на второе — жареная кошка!

— В раю такой диеты не рекомендуют! Типичная пища адской кухни!

— Ну, конечно! — ухмыльнулся Хрусталев. — В раю — нектар и амброзия!.. — Без перехода предложил: — Хочешь травки курнуть, планчик, анашу, марихуану?

— Не курю! — обиделся старый еврей.

— Это ты напрасно! Ничто так не украшает жизнь, как наркота! Сразу в рай попадаешь, минуя чистилище!

— Не курю! — повторил книжник.

— Будет тебе, Вечный Жид, нектар и амброзия! — насмехался Хрусталев. — А в другом случае извини, старик! Нектар и амброзия за кремлевской стеной, а ты за тюремной! Только анаша тебе заменит нектар и амброзию. Помню: одна телка хотела отбросить копыта, семья — пара синих алкоголиков, нищета, вечно драные колготки, каждая старая сволочь лапает и предлагает бесплатно. Травка ее успокоила. Кольнулась — вкус жизни почувствовала. Теперь очень высоко стоит… в разных позах. Обслуживает таких крутых стариков, что обо мне знать ничего не хочет… Карьеру сделала.

— Облагодетельствовал! — тихо упрекнул книжник.

— Неужто ей плохо? — удивился такой непонятливости Хрусталев. — Раскатывает на «мерседесе», трехкомнатная квартира — мечта профессора, дача — не халупа доцента, а зарабатывает в день — ассистент за год не получит.

— Она же о тебе знать ничего не знает? Откуда знаешь? По слухам? — спросил удивленно книжник.

— Из первых рук! Пришлось напомнить! Я тоже — не пацан! Поводок из рук не выпускаю! Держу крепко!

— Вырвут!

— Ни фига! — засмеялся Хрусталев. — Держу крепко! Сообщу кому следует, там найдут время и место добраться до нее. Не вытащит меня из тюряги, плохо ей придется.

— А ты все думаешь, что тебя случайно замели?

— Конечно, случайно! Не столкнись я с этой бабой, не разбей она свои куриные бейцы…

— Наивняк, кент! Куриные бейцы разбили, чтобы за твои уцепиться.

— Ну ты даешь!

— Послушай умного еврея, отвали!

— Кто же откажется от курицы, несущей золотые яйца?

— Смотри, как бы твои дверью не защемили!

— До мастер-кассеты и до негативов никому не достать. Никто их без меня не получит! Ясно?

— Как тут не понять! Никто — значит, никто!

Старый книжник ушел в стену.

— Так курнешь? — окликнул его Хрусталев.

— Я не курю! — раздалось из глубины стены.

— Вольному — воля, а спасенному — рай! — добавил Хрусталев…

…Он внезапно проснулся с таким жутким сердцебиением, какого у него не было никогда в жизни.

— Тьфу, черт! — прохрипел он сухими губами. — Приснится же такая чушь! Надо же! Ахинея какая!

Он подскочил к двери и забарабанил что было сил.

— Эй! Менты поганые! Пить дайте! Воды!

Дверь тотчас же открылась, как будто за ней стоял все время охранник и наблюдал за Хрусталевым.

— Чего орешь? — лениво поинтересовался он. — Будешь оскорблять наши славные органы, отлупим.

— Я тебя козлом не обзывал! Дай пить. Умираю.

— Нет уж! — все так же лениво проговорил охранник. — Ты нам показатели не порть, они у нас и так не на высоте.

— Тогда принеси напиться!

— Напиться — не топиться! Можно всегда успеть!

— Не тяни кота за хвост! Я пить хочу! — заорал Хрусталев.

И тут же получил удар по голове.

Охранник ударил его не костяшками, но и от этого удара у Хрусталева зазвенело в ушах, и он отлетел к нарам.

— Я тебя предупреждал: не орать! — спокойно заметил охранник. — У нас воду отключили, a из чайника — жирно будет, нам не хватит. Когда включат, не сказали, а чаи гонять — это святое дело. Понятно?

Хрусталев промолчал, а охранник закрыл дверь, бросив напоследок:

— За тобой машина вышла! Чаи распивать будешь в Бутырке!

Хрусталев, как только стихли шаги охранника за дверью, упрямо сжал кулаки и ударил ими со всей силы по нарам:

— Ты мне за все заплатишь, сука!

И кого он имел в виду, сам не смог бы сказать…

Машина действительно вышла и пришла минут через десять после ухода охранника, потому что он вернулся очень быстро и заторопил Хрусталева:

— Живей собирайся!

— Что мне собираться? — прохрипел сухими губами Хрусталев. — Я весь тут!

— Тогда руки за спину и вперед! Шаг в сторону считаю побегом, стреляю без предупреждения!

— Офонарел? — не удержался Хрусталев, рискуя опять схлопотать по голове. — Я не заключенный, а задержанный!

— Я тебя предупредил! — усмехнулся конвоир.

После такого приема Бутырка показалась Хрусталеву санаторием.

Стриженный под «ноль», Хрусталев не пошел, а побежал в душевую и, смыв с себя остатки волос, стал жадно пить эту сомнительно чистую воду.

Пил и пил, пил и пил, пока за соседним душем задержанный не крикнул ему:

— Ты, фраер, мойся быстрее. Здесь никто никого не ждет. На каждую партию определенное время выделено. Не уложился — твоя печаль. Грязным пойдешь в камеру.

Тогда Хрусталев стал лихорадочно намыливать голову и тело одновременно: «Хоть раз успею!»

Один раз только и успел. Второй не дали. Выгнали вместе со всём и, с кем загнали.

В камеру Хрусталев вошел злым на весь мир. Даже не поздоровался.

Но на него никто и внимания не обратил. Все после обеда расслабились и пребывали в благодушном настроении, даже Сойкин.

Хрусталев постоял, постоял возле двери да подошел к Григорьеву.

— Подвинься, я сяду!

— А что сказать надо? — рассердился Григорьев, что его оторвали от чтения газеты. — Те волшебные слова: «разрешите, пожалуйста» или хотя бы «можно»?

Хрусталев быстро прикинул, что ему не совладать с этим крепышом, и сдался:

— Разреши присесть!

— Пожалуйста! — Григорьев подвинулся, освобождая место рядом с собой. — Замели все-таки?

— По двести шестой!

— Не может быть! Павла Хрусталева по двести шестой?

— Ты меня знаешь?

— Да кто же тебя не знает!

— Я тоже, когда вошел, сразу подумал: где-то я этого парня видел.

— Наркоту у тебя покупал! Наколол ты меня безбожно.

— Я не накалываю! — обиделся Хрусталев.

— Наколол! — настаивал Григорьев. — На процентном содержании.

— У меня своей лаборатории нет, — упорствовал Хрусталев. — Что покупаю, то и продаю.

— Что-то плохо верится!

— Твои трудности! Ты мне лучше скажи: когда здесь ужин?

Сойкин встрепенулся, услышав про ужин.

— Во дает! Только обед прошел, а он уже об ужине… Чем это тебя внизу кормили?

— Котлеты по-киевски и осетрина на вертеле! — сказал Хрусталев. — Но такие маленькие порции, что уже хочется ужинать.

Сойкин заржал, а Кузин недовольно промолвил:

— Что это у вас с воли юмор одинаковый? Зачем душу травить?

— Да кто травит? — взвился Хрусталев. — Пролетел я с обедом.

Кузин пожалел вновь пришедшего:

— Я тебе сейчас бутерброд сооружу. А то до ужина еще далеко!

Хрусталев недоверчиво посмотрел на него и смотрел так до тех пор, пока Кузин действительно не принес ему из шкафа кусок черного хлеба, намазанного маслом.

Хрусталев проглотил его в один момент.

— А запить нечем! — развел руками Кузин. — Придется водой из крана.

— Хорошо, что кран работает! — Хрусталев отправился к крану пить воду.

Вернувшись, он добавил:

— В КПЗ в милиции водопроводную сеть отрубили, так я у ментов стакана воды так и не смог стребовать. По башке кулаком вмазали, вот и весь разговор.

Сойкину надоело отдыхать молча, и он встрял в разговор:

— Ты тоже по двести шестой идешь? Кому вмазал? Буржую?

— Не поверишь! Торопился в метро, столкнулся с толстой бабой, она упала и раздавила кошелку с яйцами. Тут же она в меня вцепилась мертвой хваткой. Свидетель-доброхот нашелся, готов подтвердить даже то, что не видел…

— Козлы! — поддержал его Григорьев. — Недаром есть поговорка: «Врет, как свидетель!»

— И сколько тебе светит? — заинтересовался Сойкин, у которого наутро должен быть уже суд.

— Статья от двух до пяти!

Кобрик засмеялся.

— Ты чего, чудило? — спросил его Григорьев.

— У Чуковского есть книжка: «От двух до пяти».

— Сам срок канал? Или с чужих слов? — заинтересовался Сойкин.

Общий хохот не смутил его.

— Чего гогочете? Скажите, с вами посмеюсь!

Кобрик решил его просветить.

— Чуковскому не довелось. Детскую книжку он написал, а в ней детские разговоры разные…

— А почему так назвал?

— Возраст детей самый интересный: от двух до пяти. Всюду суют свой нос и вопросы задают, любопытные даже для взрослых.

— Жаль! — разочарованно вздохнул Сойкин. — Я думал — статья!

Жаждущий мести Поворов подскочил к ним.

— Пусть он пробуется на старосту! У нас еще не выбран староста, — объяснил он Хрусталеву. — И ты должен пройти испытание.

Все застыли, не зная, как поступить.

— Это что за сладенький? — спросил Хрусталев, нанося самое страшное оскорбление, которое только можно нанести заключенному.

Но Поворов не знал, что его словесно опустили, и заорал:

— Все проходят испытание, и ты обязан!

Как Хрусталев ударил Поворова, не заметил никто, но Поворов отлетел к двери, а Хрусталев сказал ему вдогонку:

— Если еще раз ты окажешься близко ко мне, я тебя трахну, сладенький! Я таких беленьких телом страсть как люблю.

Поворову опять пришлось лезть лицом под кран, останавливать хлынувшую кровь.

Григорьев заметил вертящегося возле него Баранова и сказал ему:

— Баранов, или не мельтеши перед глазами, или давай свою обвиниловку, чтобы суть дела понять можно было.

Баранов протянул ему обвинительное заключение.

— Ладно, читай!

Григорьев внимательно вчитался в обвиниловку и взорвался таким смехом, что всем стало завидно. Каждый старался заглянуть Григорьеву через плечо: что же там такое написано.

— Прочти всем! — попросил Хрусталев.

Григорьев посмотрел на бледного Баранова.

— Ну, так что? Читать?

— Стыдно!

Но вся камера так дружно запротестовала, что Баранов сдался.

— Ладно, читай! — разрешил он, махнув обреченно рукой.

— Давай с выражением! — выразил общую просьбу Хрусталев. — Только сразу дело, без цирлихов-манирлихов разных.

Григорьев с трудом сдержал смех:

— «Обвиняемый Баранов в тринадцать часов тридцать минут распивал в сквере спиртные напитки вместе с обвиняемой Урковой. Затем Баранов прямо в сквере вступил в половую связь с обвиняемой Урковой. На замечания возмущенных граждан, проходивших по скверу, реагировал матом и плевками. Затем, назло собравшимся, заставил Уркову взять его член в рот. В таком положении их и застал милицейский патруль. Идти добровольно в отделение милиции Баранов отказался, заявив, что он привык заканчивать всякое начатое дело…»

Общий хохот достиг порядка гомерического. Многие вытирали выступившие слезы. Хохот был такой силы, что вертухай открыл кормушку и внимательно посмотрел на веселую камеру. Но, не заметив подготовки к бунту или побегу, интерес свой унял и закрыл кормушку.

Хрусталев спросил у Баранова:

— Ну, ты успел хоть?

Баранов отрицательно покачал головой:

— Не дали, менты поганые! Повязали!

— Ты, Валера, — стал учить Сойкин, — бей на несознательность и на слабую школьную подготовку, что тебя в пионеры не приняли в свое время, что комсомол отвернулся. Если бы приняли, если бы не отвернулись, то ты бы морально не смог бы совершить столь безобразного поступка. Бей на жалость! Я вот колом помахал, а надеюсь завтра…

И он умолк, внезапно ощутив, что гуляет последний день в роли задержанного, а завтра уже будет осужденным. И слезы тревоги показались в его глазах.

— Братцы! — взывал Баранов. — Да был я и в пионерах, и в комсомоле верховодил, — в школе был заместителем секретаря организации. Пьяный я был. Очень!

— Пьянство — отягчающее вину обстоятельство! — философски заметил Кузин.

Баранов совсем поник духом.

— Следователь меня стращал, что я власть новую порочу!

— Это как? — не понял Григорьев. — Уркова, надеюсь, не депутат Думы?

— А что, депутатшам нельзя? — вмешался Рудин.

— Нельзя! — сурово ответил Григорьев. — У них квартирный вопрос решен.

— Какая Валька депутат? — захихикал Баранов. — Продавщица из нашего винного отдела. Просто в сквере этом мэрия расположена.

— Ну и что? — рассмеялся Кобрик. — Если бы там был расположен горком партии, тогда бы тебе пришлось на суде рвать на груди рубаху и кричать, что ты в душе коммунист, кровь и плоть от советской власти.

— Так там же горком был! — завопил испуганно Баранов, но сам же рассмеялся. — Боже мой! Как хорошо, что горкома-то больше нет!

Григорьев разозлился:

— Дали вам волю, так вы решили всю страну превратить в свинарник с собачником? Неужели не мог где-нибудь в подсобке делом заняться, если приспичило вам обоим?

— Муж ее у нас работает! — пояснил ситуацию Баранов. — Ревнив, как мавра! Заколебал ее… А в этом сквере никогда не бывает народу. А тут, как назло, на тебе. Косяком потянулись. И каждый совет норовит дать. Неинтеллигентная публика!

— Никакого понятия, никакого сочувствия! — вздохнул Григорьев, испытывая почти физическую брезгливость к этому вроде человеческому существу.

Баранов опять заканючил:

— Григорьев, у тебя светлая голова! Научи! У меня завтра суд. Что говорить?

Григорьев вздохнул и задумался на несколько секунд. Все ждали.

Баранов засуетился, побежал доставать бумагу и карандаш.

— Я, пожалуй, все запишу, а то либо забуду, либо перепутаю. Не про ту плоть скажу…

— Да про плоть уже не надо говорить! — поправил его Кобрик.

— Хорошо!.. Запомни: ты начал пить с утра. Сначала опохмелился от вчерашнего загула, потом не удержался и выжрал два пузыря водки. Как оказался в сквере, не помнишь. Очевидно, всему виной твой мягкий характер, безотказный — не можешь ни в чем отказать женщине. Про женщину будешь говорить в том случае, если председательствующей будет женщина. Они все в душе жаждут безотказности и поклонения. Получишь низший предел, а то и ниже низшего, если применят сороковую статью. Но упаси тебя Бог заикнуться о безотказности женщинам, если увидишь в центре мужчину. Он хоть там и единственный, но импотент. Намотает по максимуму. Так что «му-му» перед ним не исполняй. Бей на пьянство и невменяемое состояние: ничего не помню, очнулся — в тюрьме! Ясно?

— Шпаргалка здесь оправданна! — одобрил Григорьев. — Это — тот самый случай, когда от экзамена зависит срок учебы!

— А бить себя в грудь и рвать на груди рубашку можно?

— Лучше смиренно кайся. Всячески показывай, что ты осознал всю мерзость сотворенного.

— Могу и слезу пустить! — пообещал Баранов.

— Не переигрывай! — предупредил его Григорьев. — Суд — театр, где фальшь не освистывается, а засуживается!

— Засудить у нас всегда горазды, — пожаловался Баранов, записывая все, что запомнил.

Дверь в камеру распахнулась, и надзиратель, стоя в дверях, крикнул:

— Сойкин!

— Я! — откликнулся мгновенно Сойкин. — Только суд у меня завтра.

— Не «я», а «здесь»! — равнодушно поправил Сойкина вертухай. — Твое «я» осталось за стенами тюрьмы… Жаль! Вот раньше был порядок: у каждого свой номер… На выход! — рявкнул он на Сойкина.

— С вещами? — стушевался Сойкин.

— Без! Поторапливайся!

Вертухай увел Сойкина. Оставшиеся понимающе переглянулись.

— К куму повел! — высказал общее мнение Григорьев.

— На свидание? — спросил Кобрик. — А кум — это сват который?

Никто даже не рассмеялся.

— Ты совсем зеленый! — вздохнул печально от такой наивности Григорьев. — Кум — заместитель начальника тюрьмы по оперативной работе. Стукачей готовит. Многие через него проходят.

— Ты тоже? — наивно спросил Кобрик, но Григорьев даже не обиделся.

— Я тоже не исключение! Но работать на него, как и большинство других, отказался. Он многих с умыслом вызывает.

— С каким? — поинтересовался Кобрик.

— Тень на плетень навести! Малое в большом легко прячется! Стукача часто вызывать не стоит. А невинного вызывают и вызывают.

— И о чем с ним говорят? — любопытствовал Кобрик. Ему все было интересно.

Он тюрьму воспринимал, как экскурсию со вживанием в образ. Любопытного больше, чем неприятного.

— А ни о чем! — удовлетворял его любопытство Григорьев. Его даже забавляла роль экскурсовода. — Раз меня вызвал, посадил перед собой, а сам полчаса читал детектив. Ни одного вопроса не задал и отпустил.

— С ума можно сойти! — засмеялся Кобрик.

— С ума сходят от другого! — заметил Кузин. — От беспросветного будущего.

Кобрик, услышав о беспросветном будущем, загрустил. Внезапно на него нахлынула такая тоска, что хотелось выть волком.

Луны не хватало. Туманные обещания жены наводили на нехорошие мысли. Ему стало ясно, что от него чего-то ждут. Но чего от него ждут, Кобрик не мог себе даже представить.

— Чего загрустил? — спросил Григорьев.

— Считаешь, нет повода для грусти?

— Не казни себя! Знать, судьба его такой! — пошутил Григорьев.

— Двоих замочил!

— Посмотри на себя! Какой из тебя убийца?

— Ехал бы с нормальной скоростью, все было бы в порядке. А я гнал. К невесте торопился.

Это открытие вызвало бурю восторга. Появился повод лишенным общества женщин мужчинам поговорить о бабах.

— Тю! — завопил Рудин. — У тебя и невеста имеется?

— Завтра вечером свадьба! — пояснил положение Кобрик. — В ресторане!

— Вот, черт! — пожалел Великанов, любитель выпить и пожрать. — Сколько жратвы и питья пропадет!

— Тут жизнь пропадает…

— Не хорони себя раньше времени! — подбодрил Григорьев.

— Другие похоронят! — рассмеялся Рудин.

— Вдруг они пьяные были? — продолжил Григорьев, не обращая ровно никакого внимания на Рудина. — Тогда все путем! Могут дать условно года три, с отсрочкой приговора. Пусть твои родичи наймут опытного адвоката, а то здесь такого дадут, лучше прокурора накрутить поможет.

— Это уж точно! — подхватил Кузин, который хоть и читал книгу, но одновременно принимал участие в разговоре.

— Сообщить своим хоть успел? — продолжил Григорьев.

— Дали позвонить в аэропорту.

Кобрик, вспомнив наставление Григорьева, не стал распространяться о телефонном разговоре с женой из какого-то странного кабинета, где его, в отличие от других задержанных, кормили ресторанным обедом.

Хрусталеву надоели разговоры, и он, резко сорвавшись с места, будто мог далеко уйти, стал ходить от стола до двери и обратно, и все это в таком темпе, что напоминало только что пойманного волка в клетке, еще немного — начнет прутья грызть.

— Да! Свадебный подарочек! — задумчиво протянул Григорьев.

Великанов решил вклиниться в разговор.

— Теперь сниться будут!

— Кто? — не понял Кобрик.

— Покойники! Умерли без покаяния! Без отпущения грехов.

— Сомневаюсь, что они были верующими! — сказал Кобрик.

— У всех душа есть: у верующих и неверующих! — назидательно поучал Великанов.

— Я с себя вины не снимаю!

— Теперь тебе придется пить за троих. За себя и за того парня! — вздохнул Великанов, жалея, что нельзя выпить, душа требовала.

— Я не пью! — сказал Кобрик. — Мозги жалко!

— У, ты-ы! — удивился Великанов. — Скажи: «Сука буду!»

— Не пью, говорю тебе!

— Ты у нас образцово-показательный какой-то! Жена не нарадуется. А моя меня каждый день пилила: «Не пей — в тюрьму попадешь!» Накаркала, ворона!

— И моя как в воду глядела! — вздохнул Кобрик. — «С тобой опасно ездить, того и гляди в аварию попадешь!»

— Накаркала! — смачно подтвердил Великанов. — Бабы — они все ведьмы! Только многие об этом не знают. Моя ведьма рада небось. Избавилась!

— Я тоже не знаю, — вздохнул Кобрик, — будет ждать меня моя или нет?

— Моя будет! — злился Великанов. — Держи карман шире! Сразу же на развод подаст и через полгода выпишет из квартиры. Мне впаяют год-полтора, а по закону если больше шести месяцев дают, то разрешают выписывать. Московскую прописку теряешь!

— Ну, меня-то отец пропишет!

Кобрик повеселел от ощущения, что у него, оказывается, не все потеряно, он не одинок в этом жестоком мире.

— Чего это он носится? — спросил Кобрик у Григорьева, глядя на Хрусталева. — Красивый какой парень!

— Не повезло! Дуриком таким влетел, что смешно! У нас любого могут посадить.

— Тебя же тоже ни за что посадили! — посочувствовал Кобрик.

— Со мной разговор особый! Я даже кума не интересую. Кустарь-одиночка.

— Как Рудин, в одиночку работаешь? — наивно спросил Кобрик.

— Много будешь знать, не состаришься! Кузин хорошо сказал. Его Айрапетян выпытывал, где тот свои миллионы прячет. Так он ему ответил: «Я органам этого не сказал, неужто тебе доверю?»

— Понял, вопрос снимается!

Хрусталев заметил взгляды в свою сторону и подошел к ним.

— Перемалываете мне косточки?

— Красивый, говорит, ты парень!

— Голубой, что ли? Если тебе нужна жопа, то договорись с Поворовым. Он у нас сладенький!

— Не заводись! — утихомирил его Григорьев. — Мы совсем другое обсуждали.

— А именно?

— Я уговариваю Кобрика пару слов передать на волю. Его не сегодня-завтра отмажут…

— Уговорил? — не поверил Хрусталев, но огонек надежды зажегся в его глазах.

— Уговорил! — Григорьев посмотрел на Кобрика, и тот его понял.

— Я тоже надеюсь, что меня отмажут!

Хрусталев погасил в себе желание передать через Кобрика на волю своим ребятам месторасположение тайника.

«Сам справлюсь!» — самонадеянно подумал он, а вслух произнес:

— Балаболка ты! Может, вмажешь нам какую-нибудь историю? Только недлинную! Ты же из очень высоких кругов?

— Пожалуйста! — согласился Кобрик и без дополнительных уговоров начал рассказ: — Один очень известный журналист брал интервью у не менее известного руководителя страны.

Руководитель приятно пах французским коньяком., американскими сигаретами и кофе по-турецки.

Журналист, который принял с утра рюмашку молдавского коньяка, выпил чашечку растворимого кофе и выкурил сигарету «Союз-Аполлон», сразу почувствовал разницу в положении.

Руководителю ничего не стоило угостить журналиста французским коньяком, американскими сигаретами и хотя бы кофе по-турецки, но он поддерживал эту разницу в положении. А растворимый кофе, который был у секретаря в столе для гостей, журналист не пил.

Журналист начал интервью неудачно:

«Многие говорят…»

«Говорят, в Москве кур доят, а коровы яйца несут, — перебил журналиста руководитель. — Давайте не будем трогать их».

«Кого их?» — растерялся журналист.

«Яйца!»

«Чьи?»

«Коровьи!»

«Корова с яйцами — это бык!» — пошутил журналист.

«Может быть! — не стал спорить руководитель. — Но я сразу вспоминаю одного следователя НКВД. Был такой у Берии или у Багирова. Этот следователь из всех степеней допроса признавал только третью. А начинал такими словами: „Дорогой, ты меня обижаешь!.. Наверно, ты любишь жареные яйца, а я их терпеть ненавижу! Так противно воняет паленый волос!“»

«Наверное, аллергия! — сказал журналист, пытавшийся перевести интервью ближе к теме. — От аллергии коньяк хорошо помогает».

«Это смотря сколько его выпьешь! — не унимался руководитель. — Помню, как вчера мой друг сидел всю ночь с двумя кралями и в перерывах пил „Мартель“ стаканами. Так он только в девять часов утра вспомнил, что у него в десять часов утра пресс-конференция. А вы, журналисты, народ дотошный и вредный, сразу ему провокационный вопрос подсунули: „Югославия входит в СЭВ или нет?“»

«А что тут провокационного?» — удивился журналист.

«После бессонной ночи любой вопрос — провокационный!» — руководитель сладко зевнул.

«Но он, надеюсь, не поддался на провокацию?» — заинтересовался журналист, глядя на расплывающегося руководителя.

«Не знаю, не знаю! — задумался руководитель. — Как расценить! С каких позиций».

«Конечно, с партийных!» — раскручивал его журналист.

«С партийных, боюсь, поддался!»

«Что же он такого неправильного сказал?»

«По содержанию все правильно, по форме только…»

«По форме?» — удивился журналист.

«Забыл мой друг, что находится не среди своих, и брякнул: „Югославия как яйца: участвуют, но не входят!..“»

…Непрерывный хохот прервала открываемая дверь в камеру.

— Кобрик! — рявкнул вертухай.

— Здесь! — вытянулся Кобрик, как на уроке военного дела.

— Молодец! Усек! — похвалил его вертухай. — На выход с вещами!

Кобрик мгновенно собрал свои немудреные пожитки и пошел к двери.

— Быстро отмазали! — позавидовал Рудин.

— Юра! Выпей за меня завтра или сегодня! Я знаю, ты не пьешь, — взмолился Великанов, — но ты выпей, хоть махонькую рюмашку, мне легче станет!

— Выпью, даю слово! — обещай Кобрик и решил сдержать слово.

Он действительно почувствовал какой-то переворот в самом себе, что-то в сознании перевернулось.

«Не запить бы!» — усмехнулся он своим мыслям.

— Прощай! — помахал ему рукой на прощанье Григорьев. — Не гони машину! И…

— Помню! — пообещал и ему свою помощь Кобрик.

Кобрика задержал Кузин и горячо зашептал ему на ухо:

— Юра! Позвони, не забудь, мне домой, номер ты записал. Не забудь! Скажи: я в полном порядке!

— Позвоню! Скажу!

Хрусталев подошел к Кобрику, хотел было тоже использовать его как передатчик, но… раздумал.

Кобрик вышел в коридор.

Но надзиратель дверь не закрывал.

— Великанов! — рявкнул он.

— Здесь! — вытянулся Великанов, надеясь, что и его освободят и он сейчас услышит долгожданные слова: «На свободу, с чистой совестью!»

— На свидание!

— Ку-да? — растерялся Великанов.

— Оглох, что ли? Жена пришла. Следователь разрешил.

— Развод! — расстроился Великанов. — Что я без нее буду делать?

Он быстро вышел в коридор, и дверь вновь закрылась.

Все долго молчали, завидуя неожиданному освобождению Кобрика.

Один Рудин не выдержал тишины.

— Эх, жизнь ты, семейная! Попал я как-то в одну квартиру. Богатая! Ну, чего душа пожелает, все есть. Только бы жить да жить…

— На день рождения пригласили? — съехидничал Маленький..

— Цыц, Маленький! — обиделся Рудин, что его прервали. — У тебя, кажется, все маленькое, а ум короток. И чем ты девчонку прельстил?

— Маленький, да удаленький! — теперь обиделся Маленький. — Лишь бы весело стоял.

— Не перебивай старших! Пора бы тебе уяснить, что таких, как я, не приглашают, мы сами являемся в гости, когда нас совсем не ждут…

Дверь в камеру опять открылась.

— Баранов, на выход! — весело улыбаясь, позвал вертухай.

— Зачем? — испугался Баранов. — Я ничего не сделал. Это не я!

— Я — не я, корова не моя, моя хата с краю, я ничего не знаю! Ноги в руки!

Баранов поплелся к выходу, как на казнь.

Григорьев обратился к вертухаю:

— Сержант!

— Я для тебя «гражданин начальник»! — отрезал вертухай.

— Не лезь в бутылку! — урезонил его Григорьев. — За Кобриком на какой машине приехали?

— Куда приехали? — испугался надзиратель.

— Да! — понял Григорьев. — Ты же его передал другому и назад. Повезло мужику. Коньячок с кофейком, бутербродик с черной икрой да с желтым маслом…

— В пролет гукнулся ваш Кобрик! Разбился! — сообщил новость вертухай.

— Как?! — все ахнули.

Правда, многие выразили это «как» на матерном языке.

— За что купил, за то продал! Подробностей не знаю!

Надзиратель увел Баранова и закрыл дверь.

В камере установился траур. Трудно, просто невозможно было свыкнуться с мыслью, что человек, который только что рассказывал веселую историю, лежит мертвый.

— Повезло мужику! — передразнил Григорьева Рудин, за что тут же получил кулаком в челюсть и рухнул на пол.

— Очумел? — остановил Григорьева Хрусталев. — Что тебе Кобрик?

Григорьев сразу остыл и отошел с Хрусталевым к двери.

— Передал я с ним кое-что! Он должен был сообщить о деле. Потерял я тысячу.

— Всего-то?

— Зеленых!

— Понятно, что не деревянных! Мелочь!.. А ты с чего это доверился фраеру?

— Кто сказал, что доверился? Можно так передать, что, кроме посвященных, никто ничего не поймет. А, что говорить! Где еще «мула» взять?

— Проблема!

Обсуждение этой темы прервал приход Сойкина.

Он был настолько возбужден, что прямо-таки дрожал, ожидая, когда за ним закроется дверь в камеру и он сможет выложить нечто такое, что вся камера ахнет.

— Братва! Что я сейчас узнал! — таинственно начал он разжигать любопытство присутствующих.

Но братва подумала, что речь пойдет о смерти Кобрика, и не отреагировала совсем, чем привела Сойкина в некоторое замешательство.

— Мы уже знаем! — остудил Сойкина Айрапетян. — Кобрик погиб!

Сойкин довольно расхохотался:

— А, вот вы о чем! Ерунда! Жив ваш Кобрик. Забыли, что там везде сетки? Очень удачно упал. Отправили в медсанчасть. В этом отношении ему не повезло. Не дома! Хоть и в медсанчасти, но в тюрьме. Завтра, после обеда уйдет. Подумаешь, делов-то!..

— Почему после обеда? — заинтересовался Хрусталев. — А не утром?

— Утром на правиловку тягают! Нас так много, что не до редких счастливчиков. Ничего, подождут полдня. Я могу с ним хоть сейчас поменяться местами.

— Так с буржуинкой придется спать! — поддел классовую сознательность Кузин.

— Нехай с буржуинкой! — согласился Сойкин. — Я с ней буду спать, как пролетарский мститель.

Григорьев решил вмешаться:

— Кончай треп! Говори дело, хватит заливать.

— И то! — согласился Сойкин. — Поканал я к куму. Вертухай к двери доставил, «жди» — говорит и пошел к подельщику прикуривать, зажигалка у него не фурычила. А я, значит, у двери кантуюсь, жду, когда кум позовет. Тут дверь возьми и чуть-чуть приотворись, видно, от сквозняка, падла буду, я и не думал подслушивать. Но так уж получилось…

— Не тяни! — подстегнул его Григорьев.

— Слышу голос кума: «Он в двести шестой!» Ого, думаю! В нашей хате!.. А тут другой голос: «Он должен к утру умереть!» Братцы! У меня все опустилось. На всякий случай отканал я тихонечко подальше от двери и присел дожидаться вертухая…

Это была новость!

Не было ни одного человека, включая Григорьева, который бы не застыл в изумлении. Сойкин торжествовал. Он впервые был в центре внимания.

— От меня решили избавиться! — обреченно сказал Кузин. — Раз денег не отдаю, что со мной церемониться? До суда им невыгодно доводить дело. Вдруг чего-нибудь всплывет? Вдруг я кого-нибудь заложу?

— Плевать они хотели, кого ты заложишь. Пока они деньги с тебя не снимут, будешь жить! — утешил его Григорьев. — Значит, к утру один из нас будет убит?

— Не очень хорошо было слышно! — признался Сойкин. — Или к утру, или утром.

— Хрен редьки не слаще! — завопил вдруг испуганно Маленький. — Это ее мать!

Все уставились на Маленького, как на сумасшедшего.

— Что смотрите? Не верите! — продолжал вопить испуганно Маленький. — Она все может. Она же миллионерша. У нее фирма! Заплатила кому-то. Сколько сейчас стоит убить такого, как я? Наверняка дешевле паршивой норковой шубы.

Айрапетян тоже заволновался:

— Ты же ее не трахнул! Что боишься?

— Если бы трахнул, она убила бы меня на месте!

— Вот видишь! — почему-то удовлетворенно сказал Айрапетян. — Раз сразу не убила, бесплатно, э, могла сделать это, чего трясешься? Вот я спать ночь не буду!

— Думаешь, все ограбленные тобой скинулись, чтоб замочить? — засмеялся Кузин.

— Напрасно смеетесь! — сник Айрапетян. — Мамед — серьезный человек. Сказал — зарежет, значит, зарежет! Правда, это будет не по закону!

— Слушай! — спросил его Хрусталев. — Ваши там, на фронте, стреляют друг друга, а вы здесь вместе…

— Ащи! — махнул рукой презрительно Айрапетян. — У нас нет политиков, одни практики.

Рудин спокойно заметил:

— Меня им не за что мочить! За один эпизод?

— Может, за тобой еще один эпизод тянется, о котором ты боишься признаться самому себе? — спросил его Григорьев.

Рудин, ворча себе что-то под нос, отошел к толчку, почувствовал, что обязательно надо отлить, если он не хочет при всех обмочиться.

За ним сразу выстроилась целая очередь: Маленький, Кузин, Айрапетян и Сойкин.

— Посмотри! — сказал Хрусталев Григорьеву. — Всем приспичило!

Поворов, державшийся особняком, отщепенец, тоже вдруг заголосил:

— Не имеют права нас мочить в камере! Мы под защитой государства! Они обязаны…

— Глохни, козел! — шуганул его Хрусталев. — Еще раз рот откроешь, загоню до желудка.

И Поворов встал сразу в очередь за Сойкиным.

В общей подавленности никто и не обратил внимания, когда в камеру вернулся Баранов.

Он незаметно дернул Григорьева за рукав, чтобы тот его заметил.

— Вернулся? — оторвался Григорьев от своих мыслей. — Куда тягали?

Но Баранов тянул Григорьева подальше от Хрусталева.

— Дело есть!

Заинтригованный донельзя Григорьев пошел за Барановым.

«Вечер тайн и интриг! — почему-то с горечью подумал он, вспомнив про Кобрика. — Рад я, что Кобрик отделался легким испугом».

— Статью поменяли, что ли? — спросил он Баранова, и сразу стало ему весело.

— Хочешь пойти со мной?

— Куда? — не понял Григорьев, с подозрением глядя на Баранова — не тронулся ли.

— Авторитеты гуляют! Жратвы навезли, питья… По горло нажремся! Я же до магазина официантом работал, меня и позвали: бутылки открывать, разливать. Договорились. Вечером позовут. Я говорил им про тебя, разрешили привести. Там даже омары есть…

— Ты что, тронулся? — переспросил Григорьев. — Туфту гонишь? В Бутырке авторитеты гуляют? А меня зовешь шестеркой шустрить? За кусок омара?

Григорьев схватил Баранова за грудки, но внезапно отпустил.

— Ладно, живи! — сказал он устало. — Верю, что ты из лучших побуждений… Но я не шестерю!

— Все мы шестерим! — обиделся Баранов и тоже стал в очередь к толчку.

А Григорьев залез на свою койку, размышляя над последними словами Баранова.

«Все мы шестерим! Может, и прав он? Одни шестерят перед сильными мира сего, за карьеру, за деньги. Другие шестерят перед властью, перед деньгами, перед славой, известностью. Может, действительно, мы — шестерки, возомнившие себя тузами, королями и дамами с валетами».

А Баранов, обиженный в лучших чувствах, — как же, он позаботился о человеке, а ему наплевали в душу, — присел у двери, ожидая, когда его позовут прислуживать на чужой пир, где и ему кое-что перепадет.

Он ждал не напрасно.

Скоро открылась дверь, и вертухай без единого слова, словно никого в камере и не было, выпустил и увел Баранова приобщиться к чужому разгулу.

«Может, напрасно не согласился? — подумал Григорьев. — Все какое-то развлечение. И опыт! Может, главное в жизни — научиться шестерить?.. И успех приходит только к таким людям? Гордыня — один из самых страшных грехов по Библии! Но подходит ли „усмирение гордыни“ под определение „шестерить“»…

Рудин забыл о своих страхах и втолковывал Маленькому свою теорию жизни:

— Как ты думаешь, что главное в профессии вора?

— Все знают! — засмеялся Маленький, молодость которого тоже не предполагала долгого уныния. — Главное в профессии вора — вовремя смыться!

— Вовремя смыться нужно было тебе, лоботрясу. А ты даже этого не сумел, — обиделся Рудин. — Я уж не буду говорить, что за тебя другой будет доделывать твою недоделанную девчонку.

— Ничего! — обнадежил Кузин. — Он еще молодой. Вернется, на другой женится.

— Я никогда не женюсь! — решительно заявил Маленький. — Все девчонки — предательницы. Как моя сразу же от меня открестилась и сдала легко и спокойно ментам.

— Ладно, ладно, философ! — примирительно сказал Кузин. — Тебя любовь пока за глотку не хватала. Придет и твой час, и ты перестанешь болтать глупости из серии: «Все мужчины — подлецы, все женщины — шлюхи!»

— А вас хватала за глотку? — заинтересовался Маленький.

— До сих пор держит! Хоть сын уже свою семью имеет и двух внуков мне смастерил…

— Да вы — однолюб! — ернически засмеялся Рудин, но его никто не поддержал.

— А что здесь плохого: быть однолюбом? — не обиделся Кузин. — Если мне одна женщина доставляет полное наслаждение и устраивает как любовница, как друг… Зачем я должен лезть на другую? Чтобы быть как все?

Айрапетян заговорил с восточным темпераментом:

— Как можно жениться на ваших женщинах? Любит одного, живет с другим, выходит замуж за третьего…

— Сам придумал или кто подсказал? — улыбнулся Кузин его наивности.

— Читал где-то!

— Он, оказывается, и читать умеет! — засмеялся Рудин. — А я думал, что только ножичком махать умеешь.

— Могу и шею намылить! — засверкал глазами Айрапетян.

— Сперва подмойся! — с угрозой проговорил сразу переставший улыбаться Рудин. — До шеи все равно не достанешь!

— Да хватит вам, петухи! — попытался урезонить их Кузин.

— Сергей Сергеевич! — заорал на него Айрапетян. — Не рекомендую вам в заключении говорить это слово, «петухи»! Умыть могут!

— Да я и сам охотно умываюсь! — не понял Кузин.

— В тюрьме умывают кровью! — внушительно сказал Айрапетян и успокоился.

— Не отвлекайтесь, Сергей Сергеевич! — нетерпеливо сказал Маленький. — Неужели так ни разу и не поссорились?

— Ссоры, как таковой, не было…

— Еще бы! — саркастически протянул Рудин. — При ваших-то миллионах!

— Миллионы ни при чем!

— И она вам ни разу не изменила? — не поверил Маленький.

— Влюбилась в одного «француза» из Одессы! Я нанял оперативника из угрозыска, и он через день принес мне фотографии: где, с кем и когда она встречается. Я жене предложил на выбор: или он, или я! Она выбрала его. Я отпустил безо всякого скандала. Это было за неделю до ареста.

— У женщин нюх! — протянул Рудин назидательно.

— Я задушил бы ее! — посочувствовал Айрапетян.

— Если любишь себя — задушишь ее, если любишь ее — отпустишь от себя!

— Мне одна сказала, — заметил Маленький, — что нет ни одной женщины, у которой был бы лишь один мужчина.

— Эти байки шлюхи рассказывают, чтобы оправдать свое распутство…

Сойкин насмешливо наблюдал за всеми, и блудливая улыбочка играла на его губах. Вернее, змеилась.

— Рудин, ты лучше скажи, что главное у вора! — подначил он.

— Главное у вора — это квалификация, тебе, борцу с буржуазией, этого не понять!

— Это почему же? — с вызовом спросил Сойкин.

Григорьев прервал его:

— Сойкин!

— Чего?

— А ведь ты — не Сойкин!

— Это почему? — испугался Сойкин. — А кто же я?

— Ты — «дятел»! Стучишь помаленьку? Тук-тук, тук-тук?

Сойкин бросился на него с кулаками.

— Да я тебя!..

Григорьев, не вставая с койки, так ударил Сойкина ногой, что тот летел до самой двери и с шумом врезался в нее.

А Григорьев, не спеша поднявшись с койки, пошел к нему медленно и неотвратимо.

— Рудина ты сдал, по глазам вижу! Кого еще заложил, сука?

Сойкин, с обезумевшим от страха лицом, затарабанил кулаками в дверь.

— На помощь! Убивают!

Дверь тут же открылась, очевидно, вертухай подсматривал.

— Что стучишь, хулиган? По голове своей постучи!

— Он меня хочет убить! — сдал Григорьева Сойкин.

— На выход, Григорьев! — вяло, без всяких эмоций сказал надзиратель. — Мало тебе своей статьи, сшиб еще двести шестую?

— Так в какой камере живу? — спросил Григорьев с некоторой долей бравады и вышел в коридор. — В двести шестой. Сам Бог велел схлопотать и по этой статье. Все равно, валюта покроет. Большее меньшее всегда покрывает.

— Это уж точно! — подтвердил вертухай и запер крепко дверь.

Сойкин погрозил в дверь кулаком.

— Посидит в карцере, узнает! И в карточке отметят! Ни на кого я сам не стучу! А буржуев и их пособников выгораживать не намерен.

Но все сокамерники от него отвернулись. Даже Поворов.

9

Телок измотался на допросе.

Три часа следователь пытался узнать от него имена сообщников и кто навел на сберкассу.

— Ну, не верю! Там охранников трое. Чтобы ты пошел на дело один? Может, ты и любовью занимаешься один?

— Любовью в одиночку занимаются одни онанисты! — заметил Телок.

— Понимаешь! — одобрил следователь. — Так вот, не морочь мне голову.

— Скажете тоже! — вдруг сказал Телок. — Да у меня даже волосы на ладони не растут, как у вас!

Следователь машинально вгляделся в свою ладонь.

— Где ты увидел… — И рассмеялся. — Мерзавец! Ловко купил.

— За что купил, за то продам!

— Не забудь поторговаться! — напомнил следователь.

— За тебя много не дадут, торгуйся, не торгуйся! — смеялся ему в лицо Телок.

Следователь вздохнул и достал бумагу.

— Тебе за свою жизнь торговаться надо! А не за мою!

Телок спокойно смотрел на следователя.

«Понтует! — думал он. — Ничего у него другого нет!»

И запел, нахально глядя на следователя:

Не брал я на душу покойничка И не испытывал судьбу. Я жил, начальничек, спокойненько И весь ваш МУР видал в гробу…

— Уважаешь Володю? — спросил спокойно следователь.

— Уважаю, тебя — нет!

— Я тоже Володю уважаю, тебя — нет! Но одно общее мы уже нашли. Давай искать другое..

— Долго искать будем! — прервал его Телок. — Жизнь пройдет.

— Жизнь пройдет мимо! Твоя! — многозначительно подчеркнул следователь. — Если будешь упираться рогами. По рогам и получишь!

— Женатик, а про рога упоминаешь! — надсмехался Телок. — Не к ночи будет сказано. Небось дежуришь сегодня ночью?

И он выразительно уставился взглядом на обручальное кольцо на руке следователя.

Следователь разозлился, но сдержал свой гнев.

— Может, — сказал он задумчиво, как бы размышляя сам с собой, — ты и не брал на душу покойничка, но твой дружок, когда с тобой в паре брал кассу год назад, охранника завалил. Помнишь?

— Что-то с памятью моей стало, — озабоченно продекламировал Телок, — все, что было не со мной, помню!..

Но тоскливое выражение его лица яснее ясного говорило о том, что он очень хорошо помнит этот злосчастный день, когда его подельщик напоролся внезапно на охранника и с испугу, а не по злобе выстрелил в него и убил наповал одним выстрелом.

— А что с того! — насмешливо сказал следователь, видя, что сообщение задело Телка за живое. — Твой дружок шлепнул, мы это, предположим, установили. Что из этого? Дружка твоего вскоре зарезали в придорожном ресторане, поэтому ты, наверное, и работаешь в одиночку. Но свидетели видели вас двоих. А доказать суду, что стрелял не один, а другой, проще пареной репы.

— Где ее найти только, эту репу? — задал вопрос Телок, чтобы что-нибудь сказать. — Не продают!

— Почему? — возразил следователь. — Бывает…

— Что вы от меня хотите? — сдался Телок. — Чтобы я кого-нибудь замочил? Тогда меня освободят от ответственности за убийство, которое я не совершал?

— Тоже мне, агент ноль ноль семь! — засмеялся следователь, довольный, что уломал грабителя. — Это надо еще заслужить! Такое право немногим дают: убивать, но не отвечать за убийство.

— Многие себе сами присваивают это право!

— До поры до времени! — пожал плечами следователь. — Сколько веревочке ни виться, концу быть!

— Если не убийство, то что? Я закладывать не собираюсь…

Следователь смотрел на Телка пристально, словно еще сомневался: стоит ли ему говорить и договариваться о взаимных уступках.

— Вообще-то, — начал он с сомнением в голосе, — ничего особенного мы от тебя не требуем…

И он замолчал.

Телок терпеливо ждал. Если сказано «а», непременно будет сказано и «б». Таков суровый закон жизни.

— Тебя сейчас покормят вкусным обедом и отвезут в Бутырку, в камеру…

— Известно, не в санаторий! — заметил Телок.

— В этой камере сидит один дутый авторитет, — продолжал следователь, словно и не слышал реплики Телка, — по фамилии Хрусталев…

— Слышал о таком! — заявил Телок. — По наркоте работает!

Следователь недовольно поморщился:

— Не перебивай! Слушай… Подружишься с ним, а завтра в десять часов утра…

— Убить? — усмехнулся Телок.

Следователь опять поморщился:

— С тобой хорошо одну вещь есть, изо рта выхватываешь!.. Устроишь вместе с ним небольшую заварушку, как следует: с мордобитием, чтобы кровь хлестала, с битьем государственного имущества…

— Что это я срок наматывать буду дополнительный? — опять перебил следователя незадачливый грабитель. — Ломать в тюрьме государственное имущество… Да это — бунт!

— Больше тебе так и так не дадут! — улыбнулся следователь. — Ты забыл, что за тобой тянется. Насыплют тебе полной мерой в любом случае. А одним эпизодом больше, одним меньше — не важно.

— Выплачивать придется! — пояснил Телок. — Не из вашей же зарплаты…

— Иска не будет! — пообещал следователь. — Берешься?

Телок задумался. Он очень хорошо знал, с кем имеет дело. Могут и шлепнуть во время бунта. Но, с другой стороны, есть хоть шанс.

«Откажусь, они повесят на меня то убийство! А охранник идет как милиционер при исполнении служебных обязанностей. И тогда уж шлепнут точно».

И он выбрал единственный шанс.

— Убеждаете вы профессионально! Женщины, наверное, так и стелются. Бедная ваша жена.

Следователь рассмеялся:

— Это называется: «Начал за здравие, закончил за упокой». Забыл, что про рога говорил?

— Проехали!..

Покормили Телка, как и обещали, хорошо: умял он котелок жирного харчо да котелок гречневой каши с мясом и подливой. И большую кружку крепкого и сладкого чая принесли.

Ублажили.

А потом повезли в Бутырку, в камеру номер двести шесть.

В камеру Телок вошел вместе с крупным мужчиной, который нес в руках огромный кулек.

Пока вертухай отпирал дверь, мужчина успел шепнуть Телку очень довольным тоном:

— Со свиданки! Жена приходила.

Войдя в камеру, Великанов — а это был он — радостно завопил:

— Сергей Сергеевич! Григорьев! Прошу к столу! Я столько дней сидел на вашей шее. Приглашаю!.. А где Григорьев?

— В карцере! — коротко ответил Кузин, с интересом смотря на большой пакет.

— Ну, как ребенок! Ни на минуту нельзя одного оставить. Что натворил? — спросил Великанов.

— Сойкина отлупил!

— Давно пора! — Великанов презрительно посмотрел на Сойкина. — А за что?

— Куму всех нас заложил! — улыбнулся Кузин. — Как буржуев и пособников…

Рудин подошел поближе к пакету и принюхался.

— И что это вам, Андрей Андреевич, подбросили?

— Брысь! — рявкнул на него расстроенный Великанов.

И Рудин поспешил уйти — познакомиться с кулаками Великанова у него желания не возникало.

— Жена принесла? — спросил Кузин.

— Жена!

— Будет ждать?

— Будет!.. Плачет только. Жалко.

— Не пей, Андрей Андреевич! Не пей!

Великанов, перекладывающий содержимое кулька на отведенное ему место в продовольственном шкафу, воскликнул:

— Легче сказать, чем сделать! Ты что, не знаешь положения в стране? Стреляют, взрывают! А спиртное на каждом углу продают. И столько названий, что надо две жизни как минимум прожить, чтобы все перепробовать…

Телок, на которого не обращали абсолютно никакого внимания, сел на ближайшую койку.

Поворов сразу положил на него глаз, но пока жажда реванша не овладела им целиком, так что он не мог уже сопротивляться ее зову, — Поворов не смел лезть опять со своим единственным предложением. Обиженные жить не могут без того, чтобы не обидеть другого. Может, им тогда не так одиноко?..

Когда жажда реванша овладела им безраздельно, Поворов завопил:

— Братцы! А у нас новенький!

— Чего орешь? — сразу же осадил его Хрусталев. — Видим, что новенький! Кажется, наконец-то дали в нашу родную камеру настоящего старосту…

— Бугра сразу видно! С ровного места! — поддержал Рудин.

— Он тоже испытание должен пройти! — обиженно зачастил Поворов.

— Слышишь, как тебя? — подошел к Телку Хрусталев.

— Костя Телок! — представился новенький.

Он понял, что к нему подошел Хрусталев, по описанию следователя, которое получил перед отъездом в тюрьму. И дружески ему улыбнулся.

— И фамилия у тебя подходящая! Для старосты! — подчеркнул Хрусталев. — На этой выборной должности требуется как раз Телок.

— Кончай «ля-ля»! Дело говори. Какое испытание мне требуется пройти? — проявил полную готовность к сотрудничеству Телок.

— С завязанными глазами ты должен вытащить кусок сахара, зажатый между фаланг пальцев с внешней стороны.

Телок, довольный и улыбающийся, встал, выражая полную готовность.

— Согласен! Готовьте повязку, а я схожу отлить…

И отправился резво к унитазу, на который как раз незадолго перед тем забрался Поворов — «орлом».

Хрусталев заорал на Поворова:

— Скорей стреляй, вонючка! Не дома!

Поворов так испугался, что забыл о большой надобности: он хотел получить двойное удовольствие, наблюдая унижение вновь прибывшего и сочетая приятное с полезным.

Застегивая поспешно штаны, он неожиданно для себя сказал Хрусталеву:

— Лицо у тебя, Хрусталев, ангела, а душа — дьявола!

— Я и убить могу! — рявкнул Хрусталев. — Гуляй, фраер! Когда ты девку заламывал, архангелом Гавриилом себя чувствовал? Или самим Богом? А ее за деву Марию держал? За колючей проволокой у нас соорудят сатану даже из ангела. Приятного ада!

Телок быстро сделал свои малые дела и вернулся. Рудин крепко завязал ему глаза и стал кружить его вокруг оси.

Айрапетян толкнул Маленького.

— Маленький, по твою душу!

Но Маленький не захотел участвовать в спектакле — на него опять напала хандра.

— Мне душу уже так загадили, не встать!

Хрусталев подскочил к Поворову. Тот испуганно закрылся руками, но Хрусталев горячо зашептал:

— Есть шанс отличиться!

И кивнул в сторону Телка.

Поворова не надо было упрашивать. Он мечтал об этом моменте, когда и ему кто-нибудь подурнее будет лизать задницу.

Он мгновенно забрался на койку и оголился, чуть выставив белый зад.

«Задница, как у девочки! — подумал Хрусталев. — У меня даже зашевелился».

Айрапетян бросился помогать Рудину. Вдвоем они подвели Телка к заднице Поворова.

— Хватай языком сахар! — упростил задачу Айрапетян.

Мстительно-радостное ожидание на лице Поворова говорило само за себя. Но внезапно оно сменилось гримасой ужаса, и из груди его вырвался такой дикий крик, что у присутствующих зазвенело в ушах.

Поворов рухнул на койку без сознания.

Камера замерла в недоумении.

А Телок сорвал повязку и, похлопав по заднице Поворова, сказал Хрусталеву:

— Какая белая девка! Обслуживание — первый класс! Хрусталев, хочешь мальчика?.. Только иголку не забудь вытащить из целки, а то все удовольствие испортит.

Хрусталев, глядя на лежащего в интересном положении Поворова с голой задницей, почувствовал, как напряглись его брюки спереди.

— Надо попробовать! — сказал он, возбуждаясь. — Мне еще долго без баб куковать!

И он, впервые испытывая вожделение к себе подобному, изнасиловал лежащего без сознания Поворова с таким удовольствием, какого ни разу не испытывал со своими бессчетными женщинами. Может быть, потому, что, вытаскивая воткнутую в очко Поворова иголку, увидел хлынувшую струйку крови и кровь так его возбудила…

Телок смотрел на Хрусталева, как смотрят на редкое хищное животное: с долей восхищения и ужаса одновременно.

А Хрусталев, дойдя до высшей точки возбуждения, даже застонал от удовольствия.

Закончив свое гнусное дело, Хрусталев нахально использовал в качестве утирки рубаху Поворова.

— Айрапетян! — щедро предложил он. — Хочешь бабу? Ты же кавказец!

— Если кавказец, — завопил оскорбленный Айрапетян, — значит, мальчиков любит? Кавказцы девочек любят, и девочки любят кавказцев.

Хрусталев застегнулся и, натянув штаны на Поворова, взял его под мышки и отволок к параше..

— Теперь ему здесь самое место. — И сказал Айрапетяну: — А ты глазик закрой, замечтался! Одни шлюхи вас любят, и то — за деньги!

Вертухай, очевидно, подглядывавший в глазок на двери за всем происходящим, открыл дверь и увидел лежащего на унитазе Поворова.

— Этот опять лежит на параше?

— Припадочный! — издевался Хрусталев. — Без параши не может. Говорит: здесь единственное место, где чистый воздух.

— Да! — согласился надзиратель. — Накурено у вас, хоть топор вешай.

Поворов простонал, приходя в себя; сзади, на его джинсах расплывалось, все увеличиваясь в размерах, темное пятно.

— Ему два раза в день нужен холодный душ! — продолжал насмешничать Хрусталев. — Никаких тебе условий в тюрьме!

— Вы его случайно не трахнули всей камерой? — спросил вертухай.

— Что ты, начальник! — засмеялся Хрусталев. — Как можно! Это же нарушение правил внутреннего распорядка…

— А почему у него сзади кровь сочится? — не верил надзиратель.

— Геморрой лопнул! — нагличал Хрусталев, честно глядя в глаза вертухаю.

Надзиратель поднял Поворова с унитаза и встряхнул его.

— Пойдем, покажу врачу!

Как только за ними закрылась дверь, Айрапетян с удовольствием предупредил Хрусталева:

— Заложит тебя опущенный!

— Не заложит! Куда денется? Будет молчать в тряпочку, — засмеялся Хрусталев. — Кому охота в карточке иметь соответствующий шифр? Все тайное рано или поздно становится явным.

— Психолог! — осудил его Кузин.

Хрусталев обернулся к нему:

— Что же вы не вступились? Не защитили бедного юношу?

— «Юноша бледный со взором горящим…» — процитировал Кузин пришедшие неожиданно на ум стихи. — Не люблю насильников!

— Пусть на своей шкуре прочувствует! — поддержал друга Великанов.

— Верно, дядя! — обернулся к Великанову Хрусталев. — Умри сегодня, а я — завтра! Следуй своему правилу, в зоне не пропадешь!

Хрусталев, очень довольный своим утверждением в камере, подошел к Телку, сидевшему скромно на крайней койке, и присел рядом.

— А ты откуда меня знаешь? — спросил он подозрительно.

— Кто твою наркоту не знает? — дипломатично ответил Телок.

— По какой статье идешь? — довольно спросил Хрусталев.

Он был уже почти уверен, что захватил власть в камере в отсутствие Григорьева, с которым никогда не стал бы драться за эту власть.

— Спроси у прокурора! — непочтительно ответил Телок.

— Тебя научить вежливости? — надменно спросил Хрусталев.

Очень хотелось Телку отлупить этого хлыща.

«Правильно говорил следователь, дутый авторитет, и больше ничего!»

Но Телок вспомнил и уговор со следователем: подружиться с Хрусталевым и вместе с ним устроить бунт в камере.

— У меня целый букет: от рэкета до разбоя…

Хрусталев был доволен, что Телок «встал под него», и уже разговаривал с ним снисходительно, как покровитель:

— Солидно!.. Срок канал?

— На малолетке!

— Понятно! По закону идешь по первому заходу, но на суде твои старые грехи всплывут. В совещательной комнате, — пожалел он Телка.

— Это уж как пить дать! — согласился Телок, тяжело вздохнув.

— Держись меня, не пропадешь! — предложил Хрусталев. — Странно, что тебя сунули в общую камеру, а не на «спец».

— Сам удивляюсь! Но ты не распространяйся о моих художествах…

Со стуком откинулась кормушка, и раздался зычно-призывный голос вертухая:

— Получить книги!

Задержанные оживились, стали собирать уже прочитанные книги.

Маленький, ахнув, стал лихорадочно перелистывать недочитанную книгу.

— Можно не сдавать? — спросил он у надзирателя. — Я еще одну не прочел.

— Порядок такой! — не разрешил надзиратель. — Сдал книги, получил книги!

Айрапетян успокоил Маленького:

— Тимофей, сдавай книгу, я расскажу тебе, чем там дело кончилось.

Великанов собрал все книги, которые были выписаны на камеру, и отнес к кормушке.

Надзиратель взял у него стопку книг и отдал стоящему рядом с ним заключенному, работающему в библиотеке.

Библиотекарь положил прочитанные книги в тележку, на самый низ, а с верху тележки достал по списку новые книги, те, которые заказали в камере номер двести шесть.

Надзиратель взял у него эту стопку взамен старой, просмотрел каждую — нет ли запрещенных записок, и отдал всю стопку уже Великанову.

— Читайте, завидуйте!

И захлопнул кормушку. Ему еще нужно было обслужить не одну такую камеру в своей зоне.

Великанов положил всю стопку книг на стол и стал читать названия книг:

— Кто заказывал «Критику чистого разума»?!

— Давай сюда! — удивил всех Сойкин.

Настолько удивил, что сдержанный Кузин не выдержал и пошутил:

— Здесь про критику оглоблей и колом не написано!

Сойкин с книгой пошел на свою койку у окна, но по дороге все же огрызнулся:

— Ладно тебе, поэт-юморист!

Хохотнув над Сойкиным, Великанов продолжал вычитывать названия:

— Карамзин, «История государства Российского», том десятый. Кто заказывал?

— Я первый том заказывал! — сознался Кузин. — Может, кто еще десятый?

— Будет тебе, Сергей Сергеевич, библиотекарь в такие тонкости вникать, — утешил Кузина Великанов. — У него первый — значит в первой десятке. Как раз и получилось — десятый.

— Хотелось хоть в Бутырке историю с самого начала изучить. На воле все некогда было, суета одолела, мельтешня…

— Десятый — самый интересный! — вмешался Рудин. — Или восьмой? Точно не помню. О зверствах Ивана Грозного. Хотя какие там зверства, если сравнивать с нашим веком? Я имею в виду в процентном отношении…

— Зверства — всегда зверства! — ораторствовал Кузин. — И не в количестве дело. Тогда и народу было поменьше… Маятник вечно в движении: от спокойствия к буре, От доброты к жестокости…

— Не повезло нашей стране! — подал голос Айрапетян. — Здесь и маятник не работает.

— У тебя уже другая страна! — осадил его Рудин. — Чини свой маятник.

— Мы все — дети одной страны! — не согласился Айрапетян. — Границы можно провести по карте, но не по сердцам.

Великанову надоело заниматься книгами. Он взял заказанные им самим и сел рядом с Кузиным.

— Трудно тебе придется, если влепят под завязку.

— Расстрел в рассрочку! — согласился Кузин.

Рудин решил его утешить.

— Это ты брось! Какая-никакая, а жизнь! Жизнь всегда лучше смерти.

Кузин задумался над его словами, но все же остался при своем мнении и медленно, почти торжественно, произнес:

— Бывает жизнь хуже смерти!

— Приспосабливаться надо уметь! — не сдавался Рудин. — Чтобы выжить в любых условиях… Слушай! У тебя здоровье слабое, на общие работы не пошлют. Скорее всего, будешь вот так, в библиотеке выдавать десятый том вместо первого. Сразу поймешь, как так у них получается. И считать дни: «Зима — лето».

— Моя жизнь кончилась! — спокойно сказал Кузин, правда, от этого спокойствия повеяло холодом могилы. — Я чувствую! На волю я выйду ногами вперед.

Хрусталев поспешил разочаровать его.

— Не выйдешь до окончания срока. В тюрьме и тюремные кладбища имеются.

— Не разрешат по-христиански похоронить? — не поверил Кузин.

Хрусталев не нашел, что сказать, он был далек от всех конфессий, но Айрапетян не упустил случая показать свои христианские чувства.

— Они же нехристи, хоть и русские! — заявил он гордо.

Книг хватило на всех, и до ужина камера погрузилась в чтение, став похожей на филиал районной библиотеки, только очень своеобразный филиал.

10

Кобрик был очень удивлен, когда его дернули с вещами на выход.

«Наверное, переиграли соглашение!» — утешал он себя, раздумывая над неожиданным решением его отпустить.

Вертухай, ставший уже чем-то родным, передал Кобрика другому, такому страшному, что Кобрик в первый момент хотел отказаться идти за этим «типом», как он окрестил нового вертухая, едва взглянув на него. Красивым назвать его было действительно трудно. Выше Кобрика на голову, с руками, каждая ладонь которых напоминала лопату, надзиратель походил своей обильной волосатостью на большую гориллу. И выражение лица было подходящим.

Спускаясь по лестнице, Кобрик обратил внимание, что на площадке лежит банановая кожура.

«Непорядок», — подумал он с улыбкой, умиленный столь мирным видом, несовместимым со строгостью и железным порядком, царящими в тюрьмах.

И тут же, сделав шаг, кувыркнулся через перила в пролет лестничной секции. Ударившись головой о железную сетку, перекрывающую пролет, Кобрик потерял сознание на какое-то мгновение.

Очнувшись, он обнаружил себя лежащим на лестничной площадке.

И услышал беседу вертухая с кем-то из начальства, потому что голос надзирателя был подобострастным и даже угодливым.

— Как это произошло? — спрашивало высокое лицо. — Он что, сам бросился?

— Никак нет! — отвечал вертухай. — Случайность! На банановую шкурку наступил. Виноват, не успел поймать его.

— Экий ты нерасторопный, братец! — выговаривал начальник. — Как же ты так обмишурился? Парню теперь придется лишнее время провести в тюрьме.

— Виноват! — винился надзиратель. — Замешкался малость, а он так быстро на этой шкурке поехал, что поймать его не было никакой возможности.

У Кобрика страшно болела голова, но несмотря на это, а возможно, и благодаря этому у него возникло ощущение, что для него специально разыгрывают какую-то радиопьесу из времен Чехова. И даже возникло желание послушать дальше.

Но дальше было обыденное.

— Отнесите его в лазарет! — приказало высокое лицо и сошло со сцены.

Появились двое санитаров с носилками, на которые они бережно уложили Кобрика и унесли, торопясь, в медсанчасть тюрьмы.

Там его так же бережно раздели. Немедленно явился врач, осмотревший Кобрика с таким вниманием, с такой заботой, что Кобрик засомневался, в тюрьме ли он находится или в одном из учреждений бывшего четвертого управления Минздрава.

— Что ж ты, батенька, так неосторожно! — нежно упрекал его врач, сизый нос которого ясно свидетельствовал скорее о любви к алкоголю, чем к изящной словесности. — Сетка сеткою, но и об нее можно так разбиться, что не только сотрясение мозга заработать, но и внутреннее кровоизлияние может произойти. Бросил какой-то козел шкурку от банана, — вырвалось у него привычное, — а хороший человек чуть не покалечился, — опять играл врач в изящную словесность. — А вам-то к чему было торопиться? Ну, ждала вас невеста, так неужто бы не подождала еще несколько минут лишних. А теперь придется ей приезжать завтра. До утра я вас ни за что не отпущу. Считайте себя не пленником, а гостем!..

Кобрик уже было подумал, что врач тут же запоет арию хана Кончака из оперы Бородина «Князь Игорь».

Но врач, если и была у него такая идея, от нее отказался. Сглотнув судорожно слюну от мучившей его беспрерывной жажды, он бросился в соседнюю комнату, и вскоре Кобрик услышал явное звяканье горлышка бутылки о стакан.

«Бедный алкоголик! — посочувствовал ему Кобрик. — Каково ему было трезвому играть такой длинный монолог… Я только не понимаю, для чего им разыгрывать такую сложную пьесу?»

Он лежал в отдельной палате, на металлической кровати с мягкой сеткой. На чистой белой тумбочке стояли в вазочке цветы. Ковровая дорожка вела к двери от кровати. На стенках, тоже белых и чистых, висели три репродукции голландских мастеров живописи.

«Малые голландцы!» — определил когда-то увлекавшийся живописью Кобрик.

Дверь в палату стремительно распахнулась, вошла медсестра.

Столь красивой и молодой медсестры Кобрик не видел никогда в жизни. Впрочем, это был первый его визит на больничную койку, так что опыта не было.

— Добрый день! — вежливо поздоровалась она, улыбаясь, как киноактриса. Глаза ее лучисто и призывно сверкали. — Поворачивайтесь на живот и обнажайте пятую точку опоры.

Кобрик почему-то смутился. Ему стало неловко обнажаться перед столь юным и прекрасным существом.

— Не смущайтесь! — ободрила медсестра. — Не вы первый. Все почему-то смущаются, когда я прихожу делать уколы. Женщины раздеваются охотнее.

Это прозвучало у нее с таким намеком, что Кобрик покраснел на секунду, но тут же разозлился на себя за черные мысли.

Только сейчас Кобрик осознал, что он лежит раздетый под легким одеялом на свежей полотняной простыне, на мягкой подушке.

Делать было нечего. Со своим уставом в чужой монастырь не суются.

Кобрик перевернулся на живот и заголил ягодицы.

Укола он почти не почувствовал. Зато он ощутил прикосновение пальчиков красавицы, устроившей на месте укола легкий массаж. Кобрику даже показалось, что и ладонь медсестры нежно провела по мягкому месту, которое слегка пострадало.

— Отдыхайте! — нежно проворковала медсестра. — Я вам принесу сейчас свежую прессу. Почитайте. Можете до ужина поспать. Ужин в семь.

Она принесла Кобрику несколько газет и журнал «Крокодил».

— Стоит вам позвонить — я к вашим услугам!

Она показала Кобрику звонок над тумбочкой и, послав ему самую очаровательную улыбку, покинула палату.

Кобрик после укола почувствовал прилив сил и желание посидеть на унитазе.

Когда он встал с постели, он почувствовал легкое головокружение, но потребность посидеть была столь велика, что Кобрик преодолел секундную слабость тела и благополучно добрался до стульчака.

Здесь было тоже все чисто и продезинфицировано.

Вернувшись в постель, Кобрик жадно взялся за прессу и читал, читал…

Как он заснул, Кобрик не ощутил. Интеллектуальный отдых плавно перешел в сон как-то сам собой.

Сколько он спал, трудно было определить, не имея часов, но когда Кобрик проснулся, за окном было еще светло, хотя солнце уже клонилось к закату.

Выспавшись, Кобрик сразу понял, что его больше всего удивило в этой палате: на окне не было «намордника», как на окне в двести шестой камере.

Кобрик встал с постели, умылся под краном, который был рядом с унитазом, и оделся.

Настроение было не тюремное.

Походив по палате и полюбовавшись видом тюремного двора, забора и тюремного корпуса напротив больницы с обычными «намордниками» на окнах, Кобрик подошел к двери и нажал на рукоятку замка.

К его огромному удивлению, дверь мягко открылась, и Кобрик выглянул за дверь. Длинный коридор был абсолютно пуст, лишь в самом его конце Кобрик заметил железную решетку, напоминающую, что больница — тюремная.

«Однако! — удивленно подумал Кобрик. — Конечно, больным тяжелее бежать, чем здоровым бандитам, но если бы я задумал бежать, то только из больницы».

Наивный Кобрик не знал, что этот этаж был не для заключенных или задержанных. У них-то было все, как надо: и «намордники», и решетки.

Кобрик решил пройтись по коридору. Просто с познавательными целями. Бежать ему было ни к чему. Сегодня не удалось уйти из тюрьмы, значит, это будет завтра. Предчувствие его никогда еще не обманывало.

Медсестры не было видно.

Кобрик осторожно шел по коридору, чувствуя себя где-то в душе беглецом. Или разведчиком в тылу врага.

Из приоткрытой двери одного из кабинетов Кобрик неожиданно услышал голос… Поворова.

Кобрик так удивился, что не смог побороть искушение: чуть больше открыл дверь и заглянул в кабинет.

Кабинет был устроен так, что из тамбура не было видно ничего, но слышно все.

Ясно и четко.

— Не было ничего! — упрямо твердил Поворов.

— Ты мне, петух, не кукарекай! — услышал Кобрик грубый голос того врача, который не так давно изображал перед ним любителя изящной словесности. — Кто тебя трахал? Говори, козел! У тебя вся задница в крови.

— Случайно поскользнулся и упал на край железной койки. Поранился.

— И пошел отдохнуть на парашу? — засмеялся врач. — А на краю железной койки кто-то умудрился приварить иголку? Заливай, заливай. Но запомни, если тебя ночью поставят в очередь, ко мне больше не приходи. А я тебе еще отметку в сопроводиловке, что ты «голубой», устрою. Не рискуешь закладывать, рискуй в камере своей жопой! Хрусталев тебя опустил, а тебе, видно, так понравилось, что ты готов весь срок ходить по рукам. Убирайся, козел, в камеру, не буду тебя лечить…

Кобрик не стал засвечиваться и, тихо-тихо выскользнув из предбанника кабинета врача, скрылся в своей палате.

Закрывая дверь, он увидел в щелочку, как Поворов вышел из кабинета и направился враскорячку к решетке. Там уже стоял, поджидая его, охранник.

Он отворил решетку, выпустил Поворова, затем закрыл решетку вновь.

И Кобрик услышал в наступившей тишине до боли знакомое:

— Руки за спину! Вперед марш!

Кобрик закрыл дверь. Мирный вид палаты заставил его подумать, что все неспроста, он стоит на распутье и в любой момент может оказаться там, где оказался Поворов, в аду.

Настроение испортилось.

И тут же открылась дверь в палату и вошла медсестра. Она катила перед собой столик на колесах, на котором ехал ужин Кобрика.

— Какие мы молодцы! — насмешливо пропела она. — Уже на ногах.

— Да! — смутился опять Кобрик. — Решил ноги поразмять, походить по палате.

Медсестра выкладывала ужин со столика на тумбочку.

— Врать нехорошо, а подслушивать тем более! — строго внушила она. — Вы, наверное, не заметили маленькой телекамеры над решеткой. А я через нее все видела: как вы, крадучись, вышли в коридор, как зашли в кабинет доктора. И что новенького вы там узнали? Вашего сокамерника поставили в неудобное положение? Ничего, привыкнет! Девушки быстро привыкают к разным положениям, в которые вы их ставите.

Кобрик растерялся.

— Но, если вы все знаете, почему Хрусталева не арестовали?

— Для возбуждения дела требуются материальные доказательства. Одно из них — это заявление потерпевшего. Нет заявления — нет преступления! А этот козел стесняется. Думает, что если признается, то все узнают. А не признается, то и взятки гладки. Это хорошая слава на месте лежит, а дурная — впереди бежит. Сам же Хрусталев будет хвастаться, как он опустил Поворова. Куда бы он ни приехал, тюремный телеграф донесет в зону весть быстрее, что приехал опущенный. И участь его горька.

— И он больше ничего не сможет сделать? — ужаснулся Кобрик.

— Может! — ответила медсестра, увозя столик. — Смыть обиду!

— В душе? — не поверил Кобрик.

— Кровью! — бросила медсестра и исчезла за дверью. Упоминание о крови не испортило аппетита Кобрику. Тем более, что от поданных блюд очень хорошо пахло. Да и один взгляд на мясной салат, жареную ножку курицы, пирожное «безе» и большую кружку крепкого чая с лимоном мог пробудить аппетит даже у безнадежно больного.

А молодой здоровый организм Кобрика требовал свое.

И Кобрик, не стал обманывать его ожидания. В один присест он умял мясной салат и курицу. Пирожное с чаем Кобрик позволил себе съесть не спеша, наслаждаясь домашним вкусом и покоем.

Покончив с ужином, Кобрик незаметно оглядел палату. Упоминание о телекамере насторожило его. Но ничего похожего на телекамеру он не обнаружил. Может, и были в палате микрофоны, но их было невозможно обнаружить.

«Да и зачем? — подумал Кобрик. — Надеюсь, они меня за шпиона не держат! Я им нужен для каких-то других целей… Ладно! Будем живы, не помрем!»

И Кобрик взял журнал «Крокодил».

11

Как только Поворов появился в камере, Хрусталев встретил его насмешливым возгласом:

— Вернулся, родной?

— Заткнись, надоел! — неожиданно для всех отрезал Поворов.

— Ах, мадам не в духе? — засмеялся Хрусталев. — Отдохни, родной, отдохни. Я понимаю, у тебя сейчас месячные. Завтра мы возобновим наше знакомство. Говорят, и ларек завтра. Маслица тебе куплю специальные, менты у меня много денег отобрали, надеюсь, хоть часть мне записали на счет. А с маслицем очень даже неплохо пойдет.

Поворов молчал. Мужество его покинуло, а будущее рисовалось ему совсем не радужными красками.

Хрусталев понял, что Поворов сломан, и перестал обращать на него внимание.

Со стуком открылась кормушка, и зычный голос надзирателя возвестил:

— Ужин, дармоеды!

Все оставшиеся в камере, схватив свои миски и ложки, бросились занимать очередь к раздаточному окну.

На несколько минут в камере установилась тишина, прерываемая лишь скрежетом ложек о миски да негромким чавканьем.

Хрусталев, мгновенно покончив с ужином, презрительно заявил:

— В детском саду и то больше давали!

Айрапетян снисходительно пояснил ему, как маленькому:

— Что хочешь? На сколько кормят, знаешь? Нет? Потом шепну на ухо!

Сойкин злобно заявил:

— Да еще воруют!

— И здесь воруют? — удивился Кузин.

Рудин засмеялся:

— А что они, с другой планеты? С кем поведешься, от того и наберешься!

Кузин пошел к раковине мыть миски. Великанов решил ему помочь.

— Давай, Сергей Сергеевич, вместе!

— Отвали! — пошутил Кузин. — Всех делов-то: тряпкой смыть остатки обезжиренной пищи.

— Вода-то холодная!

— Ничего, главное — вовремя помыть миски. Чуть замешкаешься, присыхает, потом трудно отходит. А попробуй поскреби, таких матюков наслушаешься.

— Я посмотрю на того, кто это скажет! — с угрозой проговорил Великанов. — Морду на задницу наверну.

Кузин быстро справился с мытьем посуды.

— Повезло! На три миски меньше мыть пришлось.

— Не было бы счастья, да несчастье помогло, — грустно пошутил Великанов. — Мы сейчас соорудим с тобой бутерброды с сырокопченой колбаской и с российским сыром.

Кузин положил мытые миски и ложки на стол и пошел вместе с Великановым к шкафу.

— Балует тебя жена!

— Балует? — удивился Великанов. — Я и дома каждый день это ем. Жена-то в буфете работает.

— Скоро будет небольшой перерыв! — заметил Кузин, вдыхая запах сырокопченой колбаски. — Мне следователь детально все разъяснил.

— Я всеядный! — заявил гордо Великанов. — Не будет человеческой пищи — буду хлебать только баланду. А пока у меня есть дополнение к баланде…

И они принялись ублажать желудок, запивая хорошую пищу так называемым чаем — бурдой с сахарином.

— Интересно, в лазарете так же кормят? — поинтересовался Кузин, вспомнив Кобрика. — Или получше?

— Ни в лазарете, ни в поликлинике я не был пока! — заявил гордо Великанов. — Слава Богу!

Сойкин решил поделиться опытом:

— А меня угораздило раз попасть в тюремную больничку. На лесоповале сучки рубил да разок промахнулся, по ноге себе задел. Хорошо, по касательной. Не отрубил, а лишь поранил. Топор очень острый.

— Кормили хорошо? — вежливо спросил Великанов. Он не любил даже идейных стукачей.

— Почти нормальная пища! — поделился Сойкин.

Айрапетян ехидно заметил:

— Вот почему он дятлом стал! На лесоповале работал. Сначала по дереву стучал….

— Ответишь! — разозлился Сойкин.

— Григорьев тебе ответит завтра утром.

— Меня завтра утром на суд дернут! — нахмурился Сойкин. — Вряд ли мы с ним когда-нибудь увидимся.

И все, как по команде, достали сигареты и закурили.

Хрусталев подсел к Телку и зашептал ему тихо:

— Спроси у козла, ссучился он или как?

Телок аж передернулся от отвращения, но послушно спросил:

— Поворов, а Поворов?

— Чего тебе? — мрачно ответил Поворов.

— Ты ссучился, али как?

— Никогда сукой не был и не буду! И напрасно вы думаете, что меня опустили. Я был без сознания.

Хрусталев засмеялся.

— Теряя девственность, почти все обвиняют в этом сложившиеся обстоятельства: пьяная была, обещал жениться, моча в голову ударила…

Дружный смех сокамерников убедил Поворова, что никого не будут интересовать обстоятельства его «падения». Да он и сам знал, что подобную обиду смывают только кровью.

12

Кобрик не курил. И единственное, от чего он страдал в камере, это был табачный дым, все время висевший в воздухе камеры сизыми клубами. Иногда, правда, когда открывалась дверь камеры, сквозняк быстро вытягивал дым, но столь короткая передышка, конечно, не влияла на состояние воздуха в камере.

Но и одиночество тяготило. В экстремальных ситуациях человек всегда стремится сбиться в стаю — вместе легче преодолевать опасность. Это биологически заложено в человеке, и трудно, почти невозможно отделаться от этого чувства. Беда объединяет!

В тюрьме, однако, Кобрик убедился, что разъединение общества зашло так далеко, что и общая беда не стала являться поводом для объединения. Все худшие черты человека, которые на воле еще можно было скрыть, в тюрьме приобретали зловещую открытость. И если заключенные сбивались в стаю, то лишь для того, чтобы властвовать над слабыми, случайно попавшими в камеру, и даже иногда диктовать свои условия властям.

Газеты и журнал Кобрик прочел быстро, читать по диагонали он научился давно, и это здорово помогало ему сначала в учебе, а теперь и в работе.

Кобрик решил опять прогуляться по коридору, размяться. Он уже знал о телекамере над решеткой, но это его не остановило.

Все кабинеты были закрыты, тайные надежды что-нибудь услышать для обогащения жизненного опыта были разрушены.

Кобрик дошел до решетки, и тут же перед его носом, но с другой стороны решетки появился охранник.

— Привет! — сказал он спокойно, как лучшему дворовому другу. — Курнуть есть?

— Не курю! — так же спокойно ответил Кобрик, будто встретились они действительно во дворе поздним вечером, перед тем, как разойтись по домам.

— И не пьешь? — улыбнулся охранник. — Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет! Знаешь такую пословицу?

— И много других!

— Ученый! — уважительно протянул охранник. — Кого только не встретишь в этих стенах… Скучно?

— Да уж не до веселья!

— Ты бы у врача попросил телек с «мыльницей», пару кассет с триллерами, с секс-шоу. И не скучал бы!

— Как-то в голову не пришло!

— Понятно! — засмеялся охранник. — Это ты, что ли, головкой об предохранительную сетку шмякнулся?

— Было дело!

— Ну, у тебя, я вижу, все «тип-топ»! В ажуре? Ну, бывай здоров! Не чихай, не кашляй.

И охранник исчез так же неожиданно, как и появился.

Кобрик тем же прогулочным шагом вернулся в палату.

Читать было нечего, спать не хотелось. Тоска. Хотелось пройтись по улицам, причем не по центральным, где народу — затолкают, нет, именно по тихим старинным улочкам, где-нибудь по Кривоколенному, чтобы народу не более двух человек, и вдыхать воздух свободы. Свободы!

«Что имеем, не ценим, потерявши — плачем! — подумал он. — Мысль затасканная, оригинального в ней ничего нет, но все же лучше вспоминать о ней не тогда, когда не в наших силах уже изменить, а тогда… Впрочем, о чем я? Что я мог изменить в такой ситуации? Помедленнее ехать? Но помешало бы „Волге“ это? Подставить бок можно и при нормальной скорости. Только как доказать потом, что скорость была нормальная, когда все в мире условно…»

От печальных мыслей его избавил приход медсестры.

— Как дела, больной? — спросила она насмешливо, с влажным блеском в глазах.

— Прекрасно! — ответил, улыбаясь, Кобрик. — Настолько нормально, что я вспомнил об элементарной вежливости. Как вас зовут?

— Ольга.

— А я — Юра!

— Ваше имя мне положено знать. Оно в карточке.

Ольга разложила на этот раз лекарство, одноразовый шприц, спирт и вату не на тумбочке, как при предыдущем уколе, а на стуле рядом с кроватью.

И Юра увидел в вырезе ее халата голую грудь. Повернувшись на живот, чтобы скрыть восставшее естество, Кобрик попытался приспустить трусы, но… не тут-то было! Трусы спереди прочно зацепились за восставшее естество, и снять их было невозможно.

Ольга насмешливо смотрела на его судорожные попытки, затем мягко сказала:

— Давай, я тебе помогу! Повернись!

Кобрик перевернулся обратно на спину и увидел перед собой Ольгу, которая на его глазах снимала белый халат.

Под этим халатом не было никакой другой одежды.

Вид ее обнаженного тела, естественно, никак не мог успокоить Кобрика. Его естество так напряглось, что еще немного, и трусы были бы порваны.

Но Ольга умело освободила из невольного плена желанный ей предмет и так легко сняла с Кобрика трусы, как будто перед ней лежал младенец.

— Ого! — уважительно сказала она. — Было за что зацепиться.

Она впилась долгим поцелуем в губы Кобрика, и он даже не заметил, как она оседлала его.

— Ласкай мне грудь! — приказала она.

Этот приказ Кобрик исполнил не только с полной готовностью, но и с удовольствием, даже с восхищением.

Любовный опыт Кобрика ограничивался женой-невестой, которая с таким нетерпением ждала своего ненаглядного. Впервые у него была любовница.

Они вместе достигли высот блаженства. Сначала Ольга напряглась, застонала, издала короткий вопль и, обмякнув, медленно опустилась на Кобрика.

И тут же он с трудом подавил в себе желание заорать во всю глотку — так было хорошо.

— Извини! — прошептал он с трупом Ольге, вспомнив, сколько страха доставляют такие минуты его жене-невесте от мыслей о нежелательной беременности.

— Глупый! — нежно целуя, прошептала Ольга. — Пью таблетки. Не беспокойся! У меня все в порядке. Но все-таки спасибо тебе за заботу. Я впервые встречаюсь с этим. Обычно мужики используют женщин в качестве плевательниц: плюнул и пошел, а что потом будет, не его забота. «Сама виновата!» — вот один ответ.

И в голосе ее не было горечи, просто констатация факта.

Она сползла с Кобрика, и он ощутил горечь потери.

— Укол будет? — спросил он с улыбкой.

— На фиг, на фиг! — засмеялась Ольга. — Там столько успокоительного, что ты будешь спать до утра. А я просто на тебя смотреть? Не выйдет! Фигушки! Хоть ночь, а моя!..

И она осыпала поцелуями своего нового любовника.

— Скажи мне честно! — неожиданно встрепенулся Кобрик. — Ты не по заданию?

Ольга звонко расхохоталась:

— С чего это ты решил? Думаешь, завербовать тебя хотят?

— Столько странностей было сегодня, — заметил Кобрик, — что можно подумать и это.

— Успокойся! Никто мне никакого задания не давал. Иначе я не пришла бы к тебе со шприцем… Но не только ты в растерянности, могу тебе открыть по секрету. И мое начальство тюремное в полной растерянности. Можешь мне поверить. Я все чую за версту. Почти экстрасенс… Не думай ни о чем. Все равно нам с тобой эту загадку не решить. Сотня мудрецов не раскрутит иногда того, что накрутит один дурак.

Затем Ольга быстро слетела с кровати и надела белый халатик.

— Чуть не забыла! — сказала она Кобрику. — Контрольный звонок всем дежурным. Через десять минут я вернусь.

Кобрик ждал ее эти десять минут, как ждут только на первом свидании. Он не думал о своей измене, о жене-невесте, с которой у него через несколько часов должна состояться свадьба.

Ровно через десять минут Ольга вернулась и принесла с собою бутылку «Киндзмараули», шоколадные конфеты, орехи, халву, изюм и фрукты.

— Гуляем! — улыбнулась она. — Утром надо было ехать на дачу к подруге, у нее день рождения, вот и купила заранее.

— Неудобно мне… — начал было Кобрик, но Ольга остановила его поцелуем, да таким, что у него все оборвалось внутри. Они стали пить вино и есть ту вкуснятину, которую Ольга должна была отвезти на день рождения подруги, прерываясь лишь для поцелуев и ласк.

13

Подготовка ко сну в двести шестой камере началась с того, что вертухай открыл дверь и зычно крикнул: «Вертолеты!»

Маленький, Рудин и Телок наперегонки бросились за дверь получить «вертолеты», деревянные настилы, сколоченные из узких планок.

Маленький, возвращаясь с настилом, нехотя сказал Поворову:

— Особого приглашения ждешь? Или на полу спать будешь? Ночи уже становятся холодными. Инвалидом станешь.

И Поворов бросился за топчаном.

Хрусталев нахально заявил:

— Поскольку Григорьев суток трое будет в карцере, я займу его место.

Может, претенденты и нашлись бы, но связываться с Хрусталевым никто не захотел, и он спокойно, по-деловому занял койку Григорьева.

Поворов, вернувшись с топчаном, застыл у двери, глядя на сдвигающих обеденный стол Маленького и Телка.

— А как мы в таком узком проходе поместимся?

Рудин рявкнул на него:

— Выбили из тебя последние мозги? В проходе разрешается сажать «вертолеты» только в том случае, если в камере больше двенадцати человек. А нас, как видишь, меньше. Считать умеешь? Загони «вертолет» под койку и спи, отдыхай.

— А под какую? — растерянно спросил Поворов.

— Под ближайшую к параше! — ответил Рудин. — Но, поскольку нас меньше, можешь передвинуться. Поближе к окну, подальше от параши.

— На все время? — с тоскою протянул Поворов.

— Нет, успокойся! Завтра уже будут дергать на суд. Сойкин пойдет наматывать на рога, — пояснял Рудин. — Будет передвижка. На место Сойкина ляжет тот, кто спит рядом. Все передвинутся: на койку у параши ляжет тот, кто спит на «вертолете» у окна. Иногда за один только день полкамеры отправляется на клеймение.

И все стали укладываться спать. Но спать не хотелось.

Поворов топтался возле двери, не решаясь лечь под койку. Брезгливый с детства, избалованный донельзя, он сразу же представил себе, что лежащий на койке, под которую Поворов имел право лечь, Айрапетян будет назло ему пускать газы. Да и слова врача, что Поворова могут ночью поставить «в очередь», жгли голову, порождая нехорошие мысли.

Поэтому Поворов улегся прямо у входной двери, чтобы бежать было недалеко, ломиться в дверь.

Нарушителя установленного порядка надзиратель не заметил или не захотел заметить, а остальным было пофигу.

Даже Хрусталев, который сначала хотел наорать на Поворова за нарушение установленных правил, промолчал, нехорошо улыбаясь.

Рудин, с удовольствием вытягивая ноги на «вертолете», сказал с сожалением:

— Жаль, Кобрика от нас забрали. Байку какую-нибудь нам бы потравил.

Великанов неожиданно удивил всех своим предложением:

— Хотите, я вам расскажу, как единственный раз, и то трезвым, попал в вытрезвитель?

Это предложение было встречено воплем восторга.

— Каждый указ об усилении борьбы с пьянством — праздник для милиционеров! — начал свой рассказ Великанов. — Особенно в нашей шибко пьющей стране.

В милиции тоже трезвенников нет. Ну, может, какой-нибудь язвенник, кто только на халяву. Милиционеры пьют столько же, сколько немилиционеры, а качественно даже больше.

Просто указ этот они применяют против немилиционеров.

Не дураки же они, чтобы сами себя сечь. А других сечь не больно.

И два раза в месяц шла охота на тех, кто уже успел выпить.

А охотились те, кто очень хотел еще выпить.

Естественно, охотились по святым дням, после получки. А так как зарплата выдавалась на заводах, фабриках, учреждениях по разным числам — не иначе с милицией согласовывали, то и охота велась пообъектно.

Самыми любимыми объектами были заводы и фабрики.

Я однажды стал невольным свидетелем одной «охоты на волков».

Не помню, по какой причине, я оказался возле одного из крупных заводов. Скорее всего, случайно, задумался.

И очутился в гуще милиционеров, усиленных бригадой пьяных дружинников. Милиционеры, как я почувствовал носом, не были пьяны, они были крепко выпивши.

Притаившись за углом, в засаде, все чего-то напряженно ждали.

Появление моего свежего лица ими было встречено индифферентно: дружинники подумали, что я милиционер в штатском, а милиция стала держать меня за дружинника, но не пьяного. Почему-то!

Тут раздался клич:

«Клиент пошел!»

И на усталых после тяжелой смены рабочих, попытавшихся, как всегда, снять усталость бутылкой водки, обрушилась пьяная сеть указа.

Легкопьяные рабочие, сгруппировавшись, без труда прорвали сеть облавы и рассеялись по ближайшим улочкам и переулкам, изобретательно используя свое лучшее знание проходных дворов.

Тяжелопьяные, пожилые и трезвые застряли в крепких ячейках объятий стражей порядка.

Всех заставляли дуть в трубочку.

Для некоторых трезвых все окончилось благополучно: их отпустили.

Тех же, кто качал права, защищая своих преждевременно выпивших товарищей, или, того хуже, обзывал верных защитников указа «бандитами», «ментами», «мародерами», «псами», а то и просто «легавыми», заталкивали в крытый грузовик.

Сопротивление жестоко подавлялось.

Бросился я к двум здоровенным дружинникам, которые сбили с ног трезвого, но матерящегося парня и волокли его за ноги так, что голова парня билась по всем выбоинам мостовой.

«Ребята, ну, вы вообще! — попытался я остановить издевательства. — Ему же больно!»

Ребята швырнули избитого в машину и привычно схватили меня.

«Во! — заорал обрадованно один из них. — Выдал себя! Либерал!»

Третий больно схватил меня за волосы и, заломив голову назад, орал:

«Пусть в вытрезвителе объяснит, почему трезвый и мешает указу!»

И они швырнули меня в переполненную машину вместе с пьяными, что обиднее всего.

Двери захлопнулись, и машина повезла улов в ближайший вытрезвитель.

Там уже ждали.

С пьяными проблем не было. С ними обращение было нежное. Наверное, обреченность помогает: попался — плати!

Всех выгрузили и загнали в предбанник вытрезвителя.

Я скромно сел в уголке, поклявшись себе страшной клятвой больше никогда ни во что не вмешиваться.

Милиционеров и дружинников угнали на другой объект.

Местный обслуживающий медперсонал в погонах по-деловому обрабатывал вновь поступивших. Мне это напоминало виденную на юге стрижку овец.

Деньги и ценности оформлялись по квитанциям, которые пьяные подписывали, не читая, уходя на «процедуры».

Скоро в предбаннике из вновь прибывших остались только я да тот парень, лежащий без сознания, за которого я вступился.

Парень лежал на полу. Мозги его, очевидно, получив основательную встряску на многочисленных выбоинах мостовой, не смогли вернуться на исходную позицию.

А я притаился, меня сразу-то и не заметишь.

Да обслуживающему персоналу приглядываться было и некогда, он делил награбленное. В квитанциях, как понял я, вписывалась, в лучшем случае, половина взятого на временное хранение.

Привычно трое мародеров, сверяясь с квитанциями, отстегивали себе нажитое другими, деля все на пять частей.

Две доли старшой отнес в кабинет начальника.

Возвращаясь, он и заметил меня.

«Черт! Во притаился! Проглядели!»

Его подручные напряглись для прыжка.

Я уже мысленно согласился ночевать в вытрезвителе со всеми вытекающими последствиями.

Выручил меня, в свою очередь, молодой парень, лежащий на полу.

Неожиданно он поднялся и кулаком врезал старшому в нос.

И ярость медперсонала в погонах вылилась на парня. В мгновение ока он был схвачен, связан, а старшой, шмыгая юшкой, достал из ящика стола загодя приготовленный шприц с какой-то гадостью, вонзил иголку парню между лопатками прямо сквозь рубашку и ввел эту гадость в спину.

Парень еще пару раз матюкнулся и затих.

Подручные старшого выволокли парня из предбанника. Очевидно, на процедуры.

Старшой же опять обратился ко мне, и во взгляде его я прочитал явное нежелание расставаться с награбленным.

«Ты чего видел?» — спросил он злобно, но с надеждой.

«Ничего не видел! — нашелся я. — Что из этого угла можно увидеть?»

Старшой все еще сомневался.

Но в эту секунду из кабинета начальника вышел лейтенант, командовавший сводным отрядом милиции и дружинников.

«А ты почему здесь остался? — строго спросил он меня. — Все уехали на объект».

«Приказано вас дожидаться!» — вновь нашелся я с ответом.

«Еще чего! — возмутился лейтенант, не желавший делиться. И обратился к старшому: — Дай ему его бутылку водки сухим пайком. И на объект!»

Лейтенант ушел, а старшой приятельски подмигнул мне, мол, извини, обознался, достал из другого ящика стола бутылку водки и почти торжественно вручил ее мне.

«Спасибо!» — поблагодарил я его, удивляясь и радуясь неожиданно счастливой развязке.

«На здоровье! — гаркнул старшой, подмигнув другим глазом. — Только закусывай».

Спрятав водку в карман, я отправился на «объект».

Правда, на том «объекте» замечен я не был, потому что едва вышел из вытрезвителя — как ноги в руки и домой.

С той поры я обхожу тот район стороной.

…Рассказ был воспринят благодарным смехом.

Айрапетян, отсмеявшись, ехидно спросил:

— А водку ты выпил?

— А как же? — засмеялся сам Великанов. — За мои переживания мне вышла премия.

Кормушка приоткрылась, и надзиратель рявкнул:

— Отставить разговорчики!

Хрусталев крикнул ему:

— Сержант! А, сержант!

— Кто тут еще хочет в карцер? — равнодушно спросил надзиратель. — Могу пособить! Ну, есть желающие?

— Сержант, давай поговорим! — предложил Хрусталев, захотевший стать опять в центре внимания.

— Спать пора! — уговаривал надзиратель.

— Рано еще! — не сдавался Хрусталев. — Сержант, а тебя тоже запирают?

Надзиратель думал несколько секунд, очевидно, размышляя: стоит вступать в беседу или нет.

— Запирают! — решился он на разговор. — Только я с другой стороны.

— А разница? — торжествовал Хрусталев.

— Я сутки отдежурю и всеми благами жизни пользуюсь за те трое суток, когда я дома, — ответил надзиратель.

— Так уж и всегда? — издевался Хрусталев. — Для этого большие бабки нужны.

— У каждого свои потребности! — отстаивал свои убеждения надзиратель.

— Это ты брось! — надсмехался Хрусталев. — Все одного хотят: поменьше работать, побольше получать. И поменьше начальства над собой иметь. А для тебя каждый старшина — Бог и царь. В чем же ты видишь благо?

— В свободе и в чистой совести! — искренне ответил надзиратель. — Благое дело делаю: преступников охраняю, чтобы не сбежали, людям жизнь не портили.

— Люди сами себе жизнь портят, — обиделся Хрусталев. — Вот ты за свою жизнь лет десять провел взаперти в тюрьме, а будешь считать себя вольным человеком.

— А я и в тюрьме — вольный! — настаивал на своем вертухай. — А вы и на свободе — за решеткой!

— А ты женат? — подначивал Хрусталев.

— Женат!

— А ты не боишься, — ехидно спросил Хрусталев, — что, когда ты взаперти сидишь с нами, аки сторожевая собака на цепи, твоя жена с кем-нибудь развлекается?

— В своей я уверен! — насупился надзиратель, для которого этот вопрос, очевидно, был больной. — А вот ваши еще долго будут вам наставлять рога.

И мстительность послышалась в его голосе.

— А я и не женат! — засмеялся Хрусталев.

— И то! Какая дура пойдет за такого, — обрадовался надзиратель.

— А твоя умная? — ехидничал Хрусталев.

— Умная!

— Тогда она по-умному наставляет тебе рога! — издевался Хрусталев.

Надзиратель обиделся и разозлился.

— Я сейчас дверь открою и отправлю тебя в карцер!

— Не имеешь права! — насмешничал Хрусталев. — Не хочешь разговаривать, не разговаривай.

— Так скучно же! — признался вертухай. — Книжки читать на посту запрещено, — он тяжело вздохнул. — Остается одно: с вами разговаривать. Интересно мне: что вы за публика?

— Разная, сержант, разная! — вмешался в разговор Айрапетян. — Мы как вы. Вы как мы. Все одно!

Надзиратель захлопнул кормушку. Может, кто приблизился, может, просто надоело ему разговаривать.

— Хрусталев, что пристал к человеку? — спросил Великанов. — Душу ему бередишь.

— Какая душа у мента? — разозлился почему-то Хрусталев. — Ему ее не положено иметь.

— Много ты знаешь! — разозлился и Великанов. — Ты о жизни по задворкам не суди!

— Не суди и будешь судим! — прервал его Кузин. — Давайте спать! Утро вечера мудренее…

14

Баранов сразу же перестал обижаться на Григорьева, как только приступил к своему любимому занятию: распаковывать коробки с бутылками и закусками.

Чего тут только не было! Не было только птичьего молока.

Но зато было несколько тортов с этим названием.

«Григорьев — дурак, а я — умный! — радовался, как дитя, Баранов. — Ну и пусть сидит себе в камере и баланду жрет. А я — умный и как умный буду питаться. И выпью потом, что останется, конечно. Ничего, я буду подавать, я буду и уносить. Как только опустеет бутылка почти до дна, я ее в подсобку, себе. Шестерить выгодно, Григорьев! Ты — не шестеришь и ешь баланду. Я — шестерю и буду доедать вкусные куски, может, и омара попробую».

И Баранов забыл о неудачнике Григорьеве.

Служебное помещение охраны было превращено в подсобное помещение, а самая большая камера, находящаяся рядом, была очищена от задержанных: они все были помещены на ночь в другие камеры, спать на «вертолетах» в лучшем случае, а то и в две-три смены.

Камера преобразилась.

Забранное «намордником» окно было занавешено бархатными темно-вишневыми шторами. Вместо голой лампочки горела хрустальная многорожковая люстра. Стены и железные койки были убраны персидскими коврами. Деревянный обеденный стол укрыт парчовой скатертью с огромными витыми кистями. На укрытых коврами железных койках лежали огромные мягкие подушки в шелковых с богатой вышивкой чехлах, чтобы каждый из авторитетов мог позволить себе не ощущать даже задом часть тюремной атрибутики — твердость железной койки.

Обеденный сервиз севрского фарфора, серебряные приборы, хрустальные вазы в позолоченном серебре — все соответствовало задуманной вечеринке в честь временно задержанных авторитетов.

Пришли их поприветствовать с воли не только родственники и помощники в трудном деле вымогательства и грабежей. Пришли другие авторитеты, придавая своим присутствием высокий ранг вечеринке, превращая почти в «Тайную вечерю», в совещание по интересам.

Они доставили с воли не только все великолепие и обилие лучшей пищи и питья, которые можно достать за деньги. Шесть дам полусвета явились прислуживать несчастным мужчинам, временно лишенным дамского общества, а главное, тепла, нежности и ласк.

Баранов помогал накрывать на стол, а дамы, не стесняясь ни его, ни других присутствующих, дарили свои купленные за очень большие деньги ласки изголодавшимся по женскому телу задержанным.

Баранова особенно поразил один восточный мужчина. Он поставил всех присутствующих дам на четвереньки, задрал им подолы, под которыми они забыли надеть нижнее белье, и демонстрировал присутствующим свою мужскую силу. Все шесть дам были удовлетворены или очень искусно сыграли это, а той, в которую герой-любовник изошел, он на голый зад прилепил, наслюнявив, тысячедолларовый банкнот.

«Как гуляют, как гуляют! — восхищался Баранов. — Во сне такого не увидишь! Телевизора не надо».

Никого из присутствующих Баранов, естественно, не знал. Трудно было с первого раза понять, кто из авторитетов сидел в тюрьме, а кто пришел с воли. Они ничем не отличались друг от друга. Все были с иголочки одеты, все пахли французским одеколоном, на всех было наворочено золота и бриллиантов на многие миллионы рублей.

Они пили французское шампанское из бокалов венецианского стекла и закусывал «шоколадными трюфелями, возбуждая сладким аппетит перед предстоящим торжественным ужином, данным в» честь не столько присутствующих, сколько в честь бессмертной мафии, бросающей вызов уже не только обществу, но и президенту с правительством.

Единственным знакомым лицом для Баранова был человек, которого он встретил в первый же день появления в изоляторе временного содержания.

Задержанному старику стало плохо. Вызванная медсестра, очень красивая девчонка, ничего сделать своим уколом не смогла. Старик умирал. Тогда вот и появился этот человек, как понял Баранов, врач тюремной больницы. Он осмотрел умирающего, брезгливо вытер руки и ушел, а следом появились здоровенные лбы-санитары и унесли старика на носилках.

«Вряд ли он выживет!» — подумал тогда Баранов.

Появление врача вызвало вопль восторга у половины присутствующих.

Первым подлетел к нему герой-любовник.

— Принес, дорогой?

Баранову показалось, что этот неутомимый и врача трахнет за компанию.

Но врач был по другой части.

Баранов заметил, как он передал какой-то белый порошок и одноразовый шприц неутомимому герою-любовнику. И тот расцеловал врача.

Врач, увидев Баранова, тоже узнал его. Тень недовольства показалась на его холеном лице, и он что-то шепнул стоявшему с ним рядом пожилому мужчине с таким каменным лицом, что казалось, ударь о него бутылкой, бутылка разлетится на мелкие осколки.

Но Баранов не обратил внимания на такие мелочи. Он шустрил, шестерил и наслаждался своей причастностью к этой жизни, казавшейся ему верхом совершенства. Пусть даже таким холопским способом.

Баранов сервировал стол с тем мастерством, на которое был когда-то способен в молодости, работая официантом в «Метрополе».

Несколько дней в тюрьме, без алкоголя, совершили чудо: Баранов стал вспоминать то, что, казалось, давно забыл.

Он превзошел себя: праздничный стол ничем не отличался от того стола, за которым президент принимает высоких гостей.

Белая курточка, одетая Барановым, была также привезена гостями и очень молодила его. И силы появились — Баранов носился между столом и подсобкой легким мотыльком.

Никто, к сожалению, не обратил внимания на мастерство, с каким был сервирован стол. Все приняли это как должное.

Авторитеты и их гости пили, ели, веселились. Неутомимый южанин, естественно, стал тамадой.

Врач, выпив бокал шампанского, исчез по-английски, не прощаясь. Перед тем, как исчезнуть, он обменялся взглядами с каменнолицым человеком.

Когда Баранов, собрав пустые бутылки со стола (вернее, почти пустые, он себя не забывал тоже), появился в подсобке — там его ждал каменнолицый.

— Хорошо работаешь! — похвалил он Баранова.

Баранов расцвел. Последние годы его только ругали и материли. А доброе слово и кошке приятно.

— Рад стараться! — угодливо произнес он, улыбаясь.

Каменнолицый налил французского шампанского в бокал и протянул его Баранову.

— Пей! — приказал он таким тоном, что Баранов не смог отказаться. Да и не хотелось.

— Благодарствуйте! — согнулся он в неумелом поклоне и залпом, как воду, выпил шампанское. — Вот шампанское, так шампанское! Не то что наша кислятина!

— У нас тоже было хорошее шампанское! — снисходительно ответил каменнолицый. — Это позже его сделали быстрым. А быстро только у кошек хорошо получается.

И он засмеялся своей шутке. Баранов застыл от ужаса, так страшно смеялся каменнолицый, не меняясь в лице, казалось, смех раздавался с магнитофонной пленки из его желудка.

Каменнолицый вышел из подсобки, а Баранов поспешил сесть на стул, ноги отказались держать. Почему-то стало очень страшно.

И Баранов налил себе быстро из почти пустых бутылок в один большой фужер: и водку «Абсолют», и коньяк «Юбилейный», и коньяк «Мартель», и коньяк «Курвуазье», и коньяк «Наполеон». Залпом выпил смесь и закусил украденным кусочком омара.

— Кайф! — сказал он себе, но настроение было подавленное.

Он даже не обратил внимания на наступившую внезапно в камере, где пировали авторитеты, тишину.

Появление вооруженного омоновца привело его в замешательство.

«Этот что тут делает? — подумал он растерянно. — Из охраны авторитетов, наверное!»

— Здесь и официант присутствует! — крикнул он кому-то.

И в подсобке сразу появился человек в штатском.

— Ну все как у людей! — рассмеялся он, глядя на накрахмаленную курточку Баранова. — Из какого ресторана? — спросил он с любопытством.

— Работал в «Метрополе»! — честно признался Баранов, не понимая происходящего. — Но сейчас не работаю.

— А сейчас где трудишься? — продолжал допрос штатский.

— Сейчас отдыхаю! — откровенно сознался Баранов. — В двести шестой камере.

— Из местных, значит! — нахмурился штатский. — Что же, откуда вышел, туда сойдешь. Уведите!

Омоновец дулом автомата указал Баранову направление движения, и Баранов пошел обратно в камеру.

Вертухай, бледный от страха, трясущимися руками открыл дверь камеры и резко распахнул ее.

Тут же раздался сильный крик боли.

Надзиратель заглянул в камеру, не понимая, что мешает свободно открыть двери, и увидел лежащего у двери Поворова, по ноге которого пришелся удар.

— Ты что, козел, разлегся у двери? В карцер захотел?

Поворов и так долго не мог уснуть. Он чувствовал, что начинает медленно сходить с ума.

«Еще пара таких дней, и я — конченый человек!» — думал он с ужасом.

Только стал засыпать, как получил сильный удар, который пришелся прямо по щиколотке. Боль вызвала крик ужаса.

Поворов отодвинул свой «вертолет» от двери, давая войти Баранову. Явный запах алкоголя оставил его равнодушным. Сейчас его могло тронуть лишь освобождение, в крайнем случае, перевод из Москвы в тюрьму, подвластную влиянию его родной матушки.

Баранов, стараясь не шуметь, тихо прошел к своей койке, лег и сразу же заснул, с удовольствием вспоминая неутомимого и шестерых дам полусвета, а потом, как они же в наручниках шли по коридору среди других арестованных авторитетов. Чувство сожаления в его голове мешалось с мстительным удовлетворением.

Хрусталев, разбуженный криком Поворова, спросонья прошептал:

— Козлы!

И не смог заснуть. Поворочался, поворочался. Чужая койка жгла бока.

Решил сходить к толчку отлить. Возле унитаза заметил Поворова, лежащего на топчане у двери, укрывшись с головой в одеяло.

И наглая усмешечка заиграла на лице Хрусталева. Он взобрался на унитаз «орлом», будто его ждали «большие дела», и исподтишка направил струю на Поворова. Достал только до его ног и обмочил ему одеяло.

Хрусталев вернулся на койку Григорьева и попытался вновь заснуть. Но в голову лезли дурацкие мысли:

«Может, действительно, краля меня подставила?..

Тогда несколько лет мне из лагеря не выбраться… Что делать? Жаль, конечно, что я Кобрику не доверился. Прав Григорьев: использовать как мула, в темную. Вряд ли его будут шмонать. Записочку отнесет, ничего и не догадываясь. Только бы завтра его вернули в камеру. Прописан-то он здесь. И выпускать должны из камеры, а не из лазарета. Шанс есть. Этот фраер никому не откажет. Стеснительный».

И Хрусталев, довольный найденным выходом, мгновенно заснул.

15

А Кобрик, прихода которого в камеру ждал Хрусталев, тоже заснул лишь под утро. И то только после того, как Ольга, обессиленная, уснула…

Через несколько часов его разбудила Ольга, уже умытая, причесанная и такая свежая, что Кобрику показалось, что все, что с ним произошло, было сном.

— Вставай, соня! — ее голос не таил в себе ни малейшей усталости. — Завтрак готов и стоит на тумбочке.

Кобрик встал и пошел к унитазу, но остановился в растерянности, ему стало неловко.

— Не стесняйся! — помогла ему справиться с замешательством Ольга. — Не знаю, как ты, а я тебя изучила за ночь и вдоль и поперек.

Кобрик перестал стесняться и, умывшись, сел за завтрак.

Разносолов не было. Обычная яичница из трех яиц с беконом и колбасой. Три куска белого хлеба с маслом и большая, уже знакомая кружка с крепким черным кофе.

Изголодавшийся после ночной работы Кобрик набросился на еду.

— А ты чего не ешь? — спросил он с набитым ртом Ольгу.

— Фигуру берегу! — почему-то невесело ответила Ольга и отвернулась.

Она что-то тихо, почти неслышно, пела.

Кобрик не прислушивался, налегая на яичницу и хлеб с маслом.

Но когда он, насытившись, стал пить кофе, мотив показался ему знакомым.

— С чего ты запела: «А на кладбище все спокойненько, ни друзей, ни врагов не видать…»? Кофе хочешь?.

— Спасибо, не хочу!.. За тебя беспокоюсь, за кого еще мне бояться? Что-то готовится, а что, я не знаю!

— Против меня? — удивился Кобрик.

— Нет, не против тебя, но ты играешь там какую-то определенную роль!

— По своей воле? — не поверил Кобрик.

— Глупый! Кто же по своей воле играет в страшные игры? Такие игры смертью кончаются.

— Поэтому ты так печально и поешь о кладбище?

— А ты и о кладбище можешь рассказать что-нибудь веселенькое? Я вообще не понимаю, — продолжала Ольга, — что в тюрьме происходит?

— А что? — заинтересовался Кобрик.

— Ночью мальчики из «Большого дома» налет устроили на тюрьму, — тихо шепнула Ольга.

— Своего освобождали? — удивился Кобрик.

— Если бы. Авторитеты устроили в камере большой прием, пьянку с бабами.

— Не может быть! — ахнул Кобрик. — Кто-то очень круто заработал. Доллары!

— Главное, что там были и авторитеты с воли.

— Не может быть! — не поверил Кобрик. — Сами пришли в тюрьму?

— В гости к дружкам. Но заодно показать, что они думают о правоохранительных органах. Как о женском органе с панели! Даст за деньги любому.

— С ума сойти! — восхитился Кобрик. — Если бы не ты рассказала, не поверил бы ни за что.

— Теперь все трясутся и всех трясут! — дополнила Ольга.

Кобрик забеспокоился:

— Меня могут не выпустить?

— Выпускают только из камеры! — тихо сказала Ольга через силу. — Если хочешь сегодня после обеда уйти, скажи, что ты здоров, как только будет обход.

— И что? — не понял Кобрик.

— Тебя вернут в камеру, — терпеливо — объясняла Ольга. — И после обеда будут вынуждены отпустить.

— Вынуждены? — тревожился Кобрик. — Могут и не выпустить?

— Могут и не выпустить! — честно призналась Ольга. — Но я надеюсь на лучшее.

— Лучшее — враг хорошего! — попробовал пошутить Кобрик, но Ольга опять не улыбнулась. — Не получаются у меня сегодня шутки?

— Мне не до шуток! — честно призналась Ольга.

Кобрик притянул ее к себе и страстно поцеловал, но Ольга вырвалась.

— Любовь прошла? — обиделся Кобрик.

— У тебя сегодня свадьба! — напомнила Ольга. — А с минуты на минуту будет обход.

Кобрик задумался.

16

Утро в двести шестой камере началось обычно.

Кормушка со стуком открылась, и зычный голос надзирателя возвестил:

— Подъем!.. Подъем!..

И еще громче захлопнул кормушку.

Сойкин проснулся первым. Он всю ночь спал вполглаза. Последнюю ночь он проводил в тюрьме в качестве задержанного. Знал, что утром дернут на суд — «наматывать на рога».

И зычный голос вертухая прозвучал для него трубой архангела, созывающей на суд. Правда, не божий.

Сойкин спал почти одетым, не украдут ничего и вообще, мало ли что…

Пошел к параше и заметил спящего возле двери Поворова. Тот так и спал, укрывшись с головой. Как не задохнулся? И разделся, словно спал дома. Голые ноги торчали из-под одеяла, а одежда была сложена под подушку.

Сойкин, отходя от унитаза, сказал торопившимся ему на смену Хрусталеву с Рудиным:

— Какой горячий! Голым спит!

Рудин обогнал Хрусталева и первым прорвался к толчку, заметив походя:

— Все спят как люди, а этот голову спрятал, как страус.

Хрусталев, проиграв бег к толчку, присел на корточки, задом к голове Поворова, и выпустил газы.

— Ему нравится, когда в нос пускают! — заявил он Сойкину убежденно. — Может, он Париж вспоминает или Нью-Йорк… духи «Кристиан Диор» или «Алла»?

Сойкин обрадованно схватил лист бумаги, разорвал его на полоски и осторожно вложил их между пальцами ног Поворова.

— Пусть на «велосипеде» покатается! — и зажег бумагу. — Ему сейчас самый сладкий, радужный сон снится.

Огонь стал лизать пальцы ног Поворова, и он яростно закрутил ногами «велосипед», завопил от боли, запутался в одеяле, с трудом вырвался из его плена и, ничего не понимая, потушил огонь одеялом.

Затем, ахая и охая, открыл холодную воду и стал остужать ноги по очереди.

— Какая сука… — ныл Поворов, еще не проснувшись.

Хрусталев, стоя уже у толчка, получал двойное удовольствие.

— Приснилось что? — спросил он почти дружелюбно. — Просыпайся, сладенький! А то в карцер загремишь, к Григорьеву на пару.

Дверь камеры открылась, и надзиратель рявкнул:

— «Вертолеты», бездельники!

И спавшие на топчанах, сбитых из досок, быстро постарались вынести их в коридор.

Почти все уже поднялись и, зевая, потягивались.

Лишь Баранов продолжал спать и не делал даже попыток проснуться.

Вертухай заметил спящего, но, усмехнувшись, сказал, к удивлению задержанных:

— Этот умаялся шестерить! Пусть поспит!

И запер дверь.

Великанов принюхался к Баранову и завистливо сказал:

— Этот где-то нажрался! Коньяком несет! И хорошим, я в этом толк знаю!

Кузин равнодушно заметил:

— Его куда-то позвали не для допроса! Вспомнили, что когда-то он работал официантом. Пьянку, наверное, вертухаи и устроили. И Баранову перепало…

— Кто хорошо шустрит, тот неплохо живет! — заметил Великанов.

Сойкин засмеялся.

— Шестерки и в тюрьме неплохо устраиваются! — заметил он. — Умеют услужить!

— Ласковый теленок двух маток сосет! — заметил Рудин.

Хрусталев захохотал:

— По маткам у нас в камере два специалиста: Маленький и Поворов. Преступники!

Великанов разозлился на Хрусталева.

— А ты знаешь, что в Таиланде и в Сингапуре торговцев наркотиками казнят? Ты — международный преступник.

— Ты говори, да не заговаривайся! — с угрозой сказал Хрусталев. — А не то…

— Что «не то»? — подошел к нему вплотную Великанов. — Шею намылишь?

— Под моим началом страшные мальчики ходят. Шепну словечко им, и твою жену — хором…

Великанов схватил Хрусталева за глотку.

— Сначала я тебя… раком поставлю!

Кузин бросился их разнимать.

— Великанов! Не наматывай срок! Не пачкай рук. И не обращай внимания, язык без костей, мелет, воздух сотрясает.

Хрусталев с трудом вырвался из тяжелых рук Великанова и отошел в сторону, потирая шею.

— Я слов на ветер не бросаю! — повторил он с угрозой.

Великанов сделал попытку оттолкнуть стоявшего на пути Кузина, но раздумал, да и тот вцепился в него.

— Зарежу! — пообещал тогда он Хрусталеву, на что тот только ухмыльнулся.

Кузин отвел Великанова к окну покурить.

— Что ты со всякими разговариваешь? — укорял он Великанова. — Хочешь поговорить, подходи к мне. Или с Григорьевым поговори, умный человек. Как он здесь оказался, ума не приложу.

Великанов все не мог отойти от стычки с Хрусталевым, поэтому грубил:

— А ты здесь как оказался?

— Превратности судьбы! — засмеялся Кузин. — Помнишь, у Чехова?

Великанов насупился и жадно затянулся дымом.

— Не читал! — признался он Кузину. — Я — рабочий, Сергей Сергеевич! Классный рабочий. Экстра-класс! Орденоносец. Был ударником коммунистического труда. И прочих наград… A-а! Кому это сейчас нужно? Но… не читал, извини! Читать было некогда.

— Для водки время находил! — вырвалось у Кузина.

— Традиция! — возразил Великанов. — И отец мой пил, от белой горячки помер. И дед пил запоем. Веселье на Руси — питие! Тоже — превратности судьбы!

— Чушь! Пьяница на Руси всегда был окружен презрением. Пить, не отрицаю, — пили! Но дело не забывали. Дело было на первом месте. Оно и от пьянства уберегало, не давало процветать. Сухой закон сколько лет держался с войны четырнадцатого года…

— Поэтому и революция победила так легко! — вмешался Айрапетян.

— И большевики придерживались сухого закона! — упорствовал Кузин. — Пока Сталин не отменил его и не ввел свободную продажу спиртного в огромных количествах и по низкой цене. Стал осмысленно спаивать народ. И пьяница стал героем.

— Ерунда! — отмахнулся Великанов. — Самогон всегда гнали! Не верю я в сухой закон.

— Молодец, э! — поддержал Айрапетян. — Нигде в мире этот сухой закон не прижился. О нашей стране и говорить смешно.

— Не береди душу! — взмолился Великанов. — Баранов сначала надышал коньяком, теперь вы…

— В доме повешенного не говорят о веревке! — понял Кузин.

— Ты лучше расскажи, как ты погорел? Или тоже — секрет фирмы? — перевел разговор Великанов.

— Никакого секрета нет! — разговорился Кузин, поясняя окружению: — Как вы понимаете, в одиночку мои дела не делаются… А в нашей цепочке был директор швейной фабрики, где целый подпольный цех шил на нас костюмы…

— Полушерстяные? — улыбнулся Великанов.

— По цене шерстяных! — поддержал шутку Кузин. — Так вот, этот директор был бабник — первый сорт! Между прочим, грузин! — обратился Кузин почему-то к Айрапетяну.

— Если бы ты сказал: «Между прочим, армянин», я бы обиделся. А «между прочим, грузин» говори сколько хочешь, — ответил Айрапетян.

— Ближе к телу! — подгонял Рудин.

— Понравилась директору фабрики одна молоденькая стерва, жена директора магазина, через который мы товар свой сбывали. Старик в ней души не чаял, из грязи поднял, обогрел, приласкал, влюбился по уши и женился. Все — для нее. Как сыр в масле каталась. Старик и на ее шашни смотрел сквозь пальцы. Как потом выяснилось, жить ему оставалось всего ничего…

— Смерть остужала кровь! — понял Айрапетян. — Я бы за шашни зарезал.

— Горячий человек! — рассмеялся Маленький.

— Не мешайте! — нетерпеливо прервал их Рудин. — Интересно!

И все замолчали, давая возможность Кузину продолжить повесть своей жизни.

— Этот грузин, бабник, сукин кот, — продолжил Кузин, — предложил этой красотке — а красива она была как богиня, что есть, то не отнимешь, — предложил он ей жить с ним, а старика бросить. Директор фабрики тоже был не первой свежести и знал, чем купить красотку. Деньги она любила как черт! А муж хоть ей ни в чем не отказывал, но на руки давал лишь на мелкие расходы. А на них не разгуляешься, не пошикуешь с мальчиками — мальчики нынче тоже дорого стоят. И сукин кот все это прекрасно знал, в одном котле мы все варились. И положил ей на голое пузо полмиллиона…

— Так мало? — презрительно протянул Айрапетян.

Кузин даже оторопел поначалу. Потом сообразил, что его неправильно поняли.

— Долларов, естественно! — пояснил он.

— Во, дают! — восхитился Сойкин. — Буржуи недорезанные.

— Не «недорезанные», Сойкин! — поправил его Айрапетян. — Новорожденные!

— Будет вам! — взмолился Рудин. — Дайте дорассказать.

— Вот это да! — отреагировал запоздало Великанов. — И что? Взяла?

— Этой стерве полмиллиона оказалось мало, — продолжил Кузин. — Забрала она все, что смогла, у старого мужа и переехала к сукиному сыну.

— И муж ее не убил? — ахнул Айрапетян.

— Старый муж пошел и всех сдал! — вздохнул Кузин. — Сам через месяц умер во внутренней тюрьме.

— А красотка? — поинтересовался Великанов.

— Осталась у разбитого корыта. Все конфисковали, — вздохнул Кузин.

— Суда-то не было! — не поверил Великанов. — Закона нет такого: конфисковывать!

— Наивняк! — опять вздохнул Кузин. — У нас все решается на небесах, а суд только печать ставит.

— А как же без решения суда… — восставал Великанов.

— Когда будет решение суда, то конфисковывать будет нечего! — заметил Рудин. Думаешь, мы одни быстро чистим квартиры? Родственники это делают еще быстрее. Они знают, где лежит ценное, а нам еще искать надо.

— Это точно! — согласился Айрапетян.

— На бабах все и горят! — вздохнул Рудин, думая о своем.

— Не хвастайся ворованным! — поддел его Айрапетян. — Больше нечем хвастать?

— Да ладно тебе! — обиделся Рудин.

Со стуком открылась кормушка, и родной голос надзирателя крикнул:

— Завтрак!

— Что сегодня? — ерничал Хрусталев. — Яичница с беконом?

— Можешь из своих соорудить! — мрачно осадил его вертухай. — Они тебе долго не понадобятся.

— Это еще как сказать! — не сдавался Хрусталев. — Сладеньких и в зоне много.

Вертухай промолчал, очевидно, считая ниже своего достоинства разговаривать с Хрусталевым. Невзлюбил он его.

Хрусталев первый получил порцию каши, черный хлеб и сахар для чая.

«Как в страшном сне! — подумал он, глядя на полученный паек. — Раньше и не подозревал, что это можно есть. А теперь даже аппетит вызывает».

И, сев за стол, умял все с молниеносной быстротой.

Великанов удержал Кузина от стремления встать в очередь за завтраком.

— Да ну ее, эту кашу! Я еще в детстве терпеть ее не мог! Никто не знает, когда нас дернут на суд. Побалуем желудок!

Кузин не возражал. И они стали сооружать себе бутерброды.

Дверь в камеру вновь отворилась. Появившийся в дверях Григорьев весело заявил сокамерникам:

— Кофе везут! Я — первый, за мной Великанов и Кузин.

— «Арабика» или «Колумбия»? — спросил Хрусталев, испытывавший жажду.

— «Ячменика» с «Желудюмбией»! — огрызнулся Григорьев недоброжелательно. — Фифти-фифти! Половина на половину! Устраивает?

— Ну, если так на так! Я за Кузиным…

Великанов помахал Григорьеву рукой, а Кузин крикнул:

— Григорьев, иди к нам! Как там карцер?

Григорьев подошел к приятелям.

— Врагу не пожелаю! Холодный, как могила.

— Сейчас согреешься бурдой, — посочувствовал Кузин, — а Великанов угостит тебя бутербродом с сырокопченой колбаской.

— У-у! — понял Григорьев. — Полная амнистия от жены?

Хрусталев, уже успевший сесть «орлом» на толчок, крикнул оттуда:

— На Руси всегда жалели юродивых да кандальников.

— Чего ворчишь? Запор, что ли? — лениво переругивался Великанов.

— В голове у него запор! — проворчал Григорьев.

Хрусталев услышал, как ни странно, а может, наобум крикнул:

— Поумнее некоторых!

Кузин презрительно посмотрел на Хрусталева.

— Мерзавец! Люди едят, а этот «орлом» взлетел.

— А у меня соль без запаха! — ответил весело Хрусталев.

Он прекрасно себя чувствовал и готов был поспорить за власть в камере. Хрусталев был уверен, что вместе с Телком сумеет одолеть Григорьева.

— Взяли мой хлеб и сахар? — спросил Григорьев.

— Взяли! — ответил Кузин. — Садись, завтракай.

Великанов соорудил Григорьеву вкусный бутерброд.

Открылась кормушка, и Григорьев, схватив все три кружки, бросился первым за «кофе». Принес дымящиеся кружки с горячей жидкостью на стол и присоединился к жующим друзьям.

— Мы тебя и не ждали! — удивился запоздало Кузин. — Обычно они меньше трех суток карцера не дают.

— Плохие показатели по нарушениям в тюрьме! — пояснил Григорьев. — Я не вписывался. Вертухай шепнул начальнику, но тот же себе не враг. Меня даже не оформляли. Подержали для острастки и назад к вам, родимым.

— Повезло! — сочувственно протянул Великанов.

— Кобрику тоже повезло! — поделился новостью Григорьев. — Случайно слышал, что его отмазали. Состава преступления не было.

— Так что ж его сюда запихнули? — возмутился Кузин.

— Ты меня спрашиваешь? — рассмеялся Григорьев. — Имею мнение, что его богатых родителей решили малость пощипать.

— Освобождение дорого стоит? — поинтересовался Великанов.

— Не дороже жизни! — пояснил Григорьев. — Цен в Москве не знаю, но на Кавказе каждый сброшенный год стоит не менее ста баксов для каждого в цепочке.

— А сколько в цепочке людей? — любопытствовал Великанов.

— Немного: десять-двадцать! — усмехнулся Григорьев.

— Ни фига себе! — ахнул Великанов. — Вот тебе где надо было садиться, Кузин! Не подсуетился! Тридцать тысяч баксов на бочку — и ты на свободе. А здесь с тебя миллион баксов тянут, обещая скосить лишь полсрока.

— Там меня и не посадили бы! — решил Кузин.

Айрапетян приблизился к Кузину и попросил:

— Сергей Сергеевич, я возьму твою книгу?

— Конечно, возьми! — разрешил Кузин. — Что это тебя потянуло на историю государства Российского?

— Хочу понять, как это мы дошли до жизни такой? — сознался Айрапетян.

— Чтобы врага бить, надо все о нем знать! — пошутил Маленький.

— Враг у нас один, общий! — не принял шутки Айрапетян.

— За нашу и вашу свободу! — Григорьев поднял сжатый кулак. — Но пассаран!

— Хорошо сказал! — одобрил Айрапетян. — За нашу и вашу свободу!

— Это был клич польских повстанцев, инсургентов, в прошлом веке, — пояснил Григорьев. — Против царизма выступали.

— Тогда тоже были коммунисты?

— Они ходили по Европе призраком.

— И превратили наш дом в «дом с привидениями»! — нахмурился Айрапетян.

— И чего это ты в разбойники пошел? — удивился Григорьев. — Говоришь как человек. Образованный?

— Это у меня — семейное! — ответил Айрапетян. — Мой папа работал в ВЦСПС.

Айрапетян забрал книгу Кузина и удалился на свою койку читать.

Григорьев заметил спящего Баранова.

— Заболел, что ли, шустрик? — спросил он, кивнув головой в сторону Баранова.

— Можно и так сказать! — согласился Великанов. — Когда я всю ночь пьянствовал, утром чувствовал себя таким больным, что голову от подушки не мог поднять.

— Даже вертухай проникся! — сообщил Кузин. — Пусть, говорит, спит, отдыхает!

— Понятно, почему он завтрак пропустил! — заметил Григорьев. — Объедков вкусных наелся, оппивок напился.

— Напился он знатно! — подтвердил Великанов. — Букет от него хороший. Марочный!

Дверь в камеру опять распахнулась.

— Сойкин! — рявкнул надзиратель.

— Здесь! — правильно отозвался Сойкин.

— На выход с вещами! — приказал вертухай.

— Рано еще! — заволновался Сойкин. — Я еще кофе не допил… И не побрился!

— Твои трудности! — вяло пререкался надзиратель. — У меня приказ. Не допил ты или перепил… Собирайся! — рявкнул он опять зычно.

Сойкин пригорюнился, но пререкаться не стал. Быстро побросал немногочисленные вещи в кучу с принесенной постелью, которую он был обязан сдать, достал из шкафа остатки своих продуктов, завистливо взглянув на продукты Великанова.

— Жалость какая! — ныл он слезливо. — Как раз сегодня ларек будет…

— Ларек теперь в зоне будешь зарабатывать, если план выполнишь, — заметил ехидно вертухай.

— Опять встречный план! — хмуро пожаловался Сойкин. — Даешь свободный труд в местах лишения свободы!

— У нас пока плановое хозяйство, — заметил надзиратель, — хотя, конечно, тоже все рушится. Работы, говорят, в зоне мало. Тогда, может, разрешат на свои деньги, незаработанные, ларьком разживиться. Не знаю.

Сойкин, нагруженный вещами, направился на выход. У двери остановился, обернулся и неожиданно поклонился оставшимся.

— Прощайте, братцы, не поминайте лихом!

— Все там будем! — ответил Рудин.

— Бей на жалость! — посоветовал Хрусталев.

— И никого не бей по мордам! — подхватил Григорьев. — А то в зоне раскрутить — дело плевое. На строгач пойдешь.

И дверь камеры закрылась за Сойкиным, чтобы тут же открыться и впустить Кобрика.

Появление Кобрика камера встретила взрывом хохота.

— Кобрик! — завопил Великанов. — Да уйдешь ты, наконец, из тюряги? Надоел! Нет, не выпьют за меня сегодня!

Хрусталев обрадованно подскочил к Кобрику и тихо спросил:

— За что опять дернули в камеру?

— Говорят: «Прописан в этой камере, там и жди». Вернули по месту прописки.

— Не сошлись в цене? — пошутил Кузин.

— Не понял! — растерялся Кобрик. — Адвокат был у меня с утра. Утешил! Сказал, что после обеда освободят. Выпью за вас, за всех! Обязательно.

— А почему после обеда? — поинтересовался Хрусталев.

— По мне, лучше ждать до обеда, чем минимум три года.

— Хорошо, когда есть выбор! — грустно заметил Кузин.

Хрусталев отвел Кобрика за локоток чуть в сторону и стал его уговаривать отнести записку своему другу.

— У тебя тоже есть выбор, Сергей Сергеевич! — заметил Великанов.

— Нет у меня выбора! — отрезал Кузин.

Григорьев вспомнил Булгакова, «Мастера и Маргариту»:

— «Зал погрузился в полную тьму, и на стенах выскочили красные горящие слова: „Сдавайте валюту!“»

Телок завистливо сказал Рудину:

— Его после обеда выпустят!

— А я согласен и до обеда! — заерничал Рудин. — Натощак!.. — И вдруг добавил грустно-грустно: — Лишь бы за ворота вывели!..

Довольный Хрусталев, убедив Кобрика занести записку другу, бросился быстро составлять шифрованную запись-послание.

А Кобрик сел рядом с Григорьевым.

— Не опасно записку Хрусталева передавать на волю? — незаметно шепнул он Григорьеву. — Не засекут?

— Успокойся! — так же тихо ответил ему Григорьев. — Кому надо тебя шмонать? Бери.

Хрусталев закончил шифровать свое послание и ходил, как кот вокруг сметаны, возле Кобрика, пытаясь улучить минутку, чтобы незаметно это послание ему передать.

Такая возможность у него появилась, когда Кобрик пошел на толчок.

Хрусталев мгновенно сделал вид, что у него, по меньшей мере, понос, так он разыгрывал свое хотение, чтобы вертеться с полным основанием у параши.

Айрапетян даже пошутил:

— Кобрик, берегись этого ловеласа! Он уже Поворова соблазнил.

Хрусталев простонал:

— Я мечтаю соблазнить только парашу. Ой, Кобрик, давай, отваливай!

И он стал вроде бы отталкивать Кобрика от толчка, а сам ловко сунул записку ему в карман и шепнул:

— Записка в кармане! Передашь, не пожалеешь!

Хрусталев оттолкнул Кобрика, не дав ему даже застегнуть брюки.

— Здесь дам нет!

Кобрик вымыл руки и вернулся к столу.

Григорьев случайно бросил взгляд на лежащего Баранова. Что-то его забеспокоило. Что, он пока и сам не мог определить.

Поэтому он спросил у Великанова:

— Великанов, тебе не кажется, что Баранов как-то странно спит?

— Да он же в отрубе! — с первого взгляда определил Великанов. — Пить меньше надо! — добавил он завистливо.

— Нет, Великанов! — встал с места Григорьев. — Что-то не так.

И он подошел к Баранову.

От Баранова действительно хорошо пахло коньяком.

Но Баранова уже не было на свете. Под одеялом лежал труп.

Григорьев попробовал найти пульс, но ни пульса, ни дыхания не обнаружил.

— Да оставь ты его в покое! — посоветовал Великанов. — Проспится, сам встанет. Я однажды сутки был в таком вот отрубе, и ничего… Как видите, выжил.

Григорьев оставил руку Баранова в покое и накрыл его с головой одеялом.

— Ему этого при всем его желании не удастся сделать! — сказал Григорьев. — Он мертв!

После вопля ужаса, вырвавшегося из глоток присутствующих, задержанные бросились к койке Баранова, чтобы лично удостовериться в его смерти.

Каждый из них считал своим долгом пощупать пульс у лежащего и послушать, припав к груди, биение сердца.

И каждый, покачав головой в полной растерянности, отходил в сторону и говорил одно и то же: «Надо же! Копыта отбросил!»

— Это сколько же надо выпить, чтобы дать дуба? — вслух задумался Великанов. А подумав несколько секунд, сам себе и ответил: — Никак не меньше литра, а то и двух! И то, если мешать разные крепкие горячительные напитки!

Григорьев подошел к двери камеры и сильно забарабанила в нее кулаком.

Ему пришлось стучать довольно долго, минут пять, пока дверь не открылась и вертухай не рявкнул:

— Чокнулся? Пожар, что ли? Или в карцере так понравилось, что вернуться туда хочешь?

— Баранов копыта отбросил! — охладил вертухая Григорьев.

— Если шутить изволишь, — угрожая пообещал надзиратель, — я тебя в карцере сгною. До суда не выйдешь!

Он мрачно вошел в камеру и направился к Баранову.

Откинув одеяло, он долго осматривал и ощупывал тело, затем нехотя признал:

— Да, некоторая доля истины в твоих словах есть!

— Какая? — ехидно поинтересовался Григорьев. — Он наполовину мертв или наполовину жив?

И Рудин посчитал своим долгом мрачно пошутить:

— Как вам кажется, он умер от того, что перепил или, наоборот, недопил?

Вертухай укоризненно поглядел на одного, потом на другого и сказал:

— Нашли время шутить!

Кузин с ним не согласился:

— Если не шутить, то в такой обстановке повесишься. И будет в камере не один труп Баранова, а восемь трупов. Кобрик, я думаю, до обеда дотерпит.

Надзиратель еще раз внимательно осмотрел труп и уже уверенно заявил:

— Его убили!

На задержанных напал столбняк. Никто из них не смог вымолвить ни слова, настолько это заявление подействовало на них.

Вертухай, довольный произведенным эффектом, добавил:

— Яд!.. Его отравили! Я уже сталкивался с таким же случаем.

И он покинул камеру, бросив напоследок:

— До трупа не дотрагиваться. Улики не уничтожать!

Стук закрываемой двери произвел на всех впечатление стука закрываемой крышки гроба.

Могильную тишину внезапно разорвал истошный крик Хрусталева:

— Нет, мы обязательно уничтожим все улики! Съедим труп без остатка!

Все так посмотрели на него, что ему стало даже стыдно. После чего Хрусталев, не стесняясь присутствия Григорьева, лег на его койку и закрыл глаза.

Это выглядело вызывающе.

Григорьев схватил Хрусталева за ноги и сбросил со своей койки.

— Ты перепутал, Хрусталев! — спокойно заметил Григорьев ошарашенному Хрусталеву. — Умер Баранов, а я жив!

Хрусталев медленно поднялся с пола.

Все ждали драки. Но Хрусталев только злобно огрызнулся:

— Пока жив!

И сел рядом с мертвым Барановым.

«Не к добру!» — подумал Кузин и хотел предупредить Хрусталева, что нельзя сидеть на одной койке с покойником, но почему-то передумал.

Всем своим поведением Хрусталев вызывал глухую ярость. И не только у Кузина.

— Братва! — вдруг ахнул Рудин. — Помните, что говорил Сойкин?..

— Что? — не сообразил Великанов.

— Утром в нашей камере кого-то убьют!

Ошеломление, вызванное этими словами, было уже на порядок выше ошеломления от смерти Баранова.

— Ты хочешь сказать, что Сойкин слышал, как обсуждали смерть Баранова? Не смеши! Кому нужен этот придурок… — Телок почувствовал, что пришел его час.

— Костя! — укоризненно прервал его Кузин. — О мертвых только хорошее или ничего.

— Это — о людях! — огрызнулся Телок.

— А труп уже не человек? — осудил Кузин.

— Он так же был похож на человека, как обмылок на кусок мыла! — не сдавался Телок. — Меня он не интересует! Я хотел просто сказать, что это — не та еще смерть!

— Как не та? — заволновался Маленький. — Ты хочешь сказать…

— Да! — прервал его Телок. — Я именно это хочу сказать: кто-то из нас вскоре последует за Барановым.

Григорьев рассмеялся:

— Сойкин вас всех перепугал, помню, очередь на толчок сразу выстроилась, теперь ты, Телок, хочешь всех туда же отправить.

— Смейся, смейся! — пригрозил Телок. — Может, ты первый на очереди?.. Или ты? — указал он пальцем на Рудина. — Или ты? Или ты? Или ты? — ткнул он перстом поочередно в Айрапетяна, Маленького и Хрусталева. — Кто может поручиться, что следующая очередь не его?

И все, кроме Григорьева, побледнели. Даже Кобрик, которому оставалось в тюрьме находиться всего-навсего до обеда. Никто же ему не сказал, куда он отправится после обеда: на волю или в морг…

Баранов уже был свободен.

«Свободен! Наконец свободен!» — вспомнил Кобрик, и кожа его покрылась пупырышками от озноба.

Дверь опять противно проскрипела, и в камеру вошли двое заключенных, работавших санитарами при больничке.

— Где жмурик? — по-деловому спросил один из них.

— Не гони волну! — осадил его другой. — Солдат спит, служба идет. За перевыполнение плана по переноске жмуриков тебе твои полгода не скосят…

— Это за что же такие детские сроки дают? — поинтересовался Великанов. — Или мента по пьянке укусил?

— Ну да! — засмеялся санитар. — Это главный режиссер одного театра по пьянке мента укусил, так заработал два года сразу.

— А ты? — не отставал Великанов.

— А я плюнул и попал прямо в глаз! Что посчитали особой дерзостью, — поделился горем санитар. — А я был настолько пьян, что не только глаза, лица не видал.

— Куда же ты плевал?

— А никуда! Они меня бить стали, а я им сказал: «Тьфу на вас!» И плюнул.

— И попал на полгода! — посочувствовал Великанов.

— Так кому попал! — с гордостью поделился санитар. — Полковнику.

Санитары не спеша переложили труп Баранова на носилки и унесли.

Следом в камеру вошел вертухай, собрал, молча и деловито, вещи и постель Баранова и тоже ушел, не забыв закрыть за собой дверь камеры.

Несмотря на отсутствие трупа, в камере опять установилась могильная тишина.

Григорьев присоединился к Великанову и Кузину, рядом с которыми еще находился Кобрик. Остальные сгруппировались возле Телка и Хрусталева. Эти боялись, так их напугал Телок. Совесть была нечиста, ждали возмездия.

А Григорьев, Великанов, Кузин и Кобрик возмездия не ждали. Таких явных грехов за ними не числилось.

— Что делать? — опять завопил испуганный Хрусталев.

— И кто виноват? — ответил ему спокойно Кузин. — Два извечных вопроса русской действительности.

— Тебе насрать на себя! — заорал на него Хрусталев. — Потому что похоронил уже свою судьбу. А мне надо жить!

— Зачем? — так же спокойно спросил его Кузин. — Жить надо, чтобы пользу приносить. А ты в мир нес одно горе!

— Тем, кто хочет кольнуться, я приношу радость, — успокоился Хрусталев, почувствовав родную почву. — И таких с каждым днем становится все больше и больше.

Телок решил форсировать события и исполнить данное следователю слово.

— О чем ты говоришь? — возмутился он. — Я хоть и Телок, но не собираюсь безучастно подставлять свою голову этим мясникам. Они меня не пощадят.

— Кто тебе сказал? — насмешливо перебил его Григорьев. — Ему вы нужны? Что вы о себе мните?

— А кому мешал Баранов? — спросил Хрусталев.

— Он увидел ночью что-то из того, что видеть не должен был! — пояснил Григорьев. — Его поэтому и отравили.

— Каждый из нас мог что-нибудь узнать или услышать! — не сдавался Телок.

— Что ты собираешься делать? — поинтересовался Григорьев.

Телок оглянулся на сгруппировавшихся вокруг него Хрусталева, Рудина, Айрапетяна, Маленького.

— Устроим бунт! Такой, чтобы волна дошла до самого высокого начальства, — заявил он гордо.

— Дурак! — коротко ответил Григорьев.

Хрусталев обрадовался возможности отомстить Григорьеву за унижение, которому тот подверг его, сбросив при всех с койки, как нашкодившего котенка.

— А что это ты всех дураками считаешь? — подскочил он к Григорьеву. — Ты считаешь себя таким крутым, что все остальные сявки?

— Хочешь подраться? — насмешливо спросил Григорьев. — Один на один?

Хрусталев оглянулся на Телка, ища поддержки.

И он ее получил.

— Я на твоей стороне! — заявил Телок злобно. — Давно пора показать разной интеллигентской сволочи, чья власть в камере и кто главный!

Айрапетян, Маленький и Рудин встали рядом с Телком и Хрусталевым.

— Бунт! Бунт! Бунт! — заорали они так, что зазвенело в ушах.

— Выбиваем дверь! — скомандовал Телок. — Хватайте скамьи. Если нам и не удастся сломать дверь, шуму мы наделаем на всю тюрьму. Пусть, крысы, побегают!

Григорьев решительно встал у бунтарей на пути.

— Я не позволю вам это сделать! Мы не хотим наматывать дополнительный срок! Сойкин — болтун с идиотскими идеями всеобщей уравниловки. Слушать его — все равно что самому себя опустить.

— Прочь с дороги! — рявкнул на него Хрусталев. — Или я за себя не отвечаю! Замочу!

Великанов бросился на подмогу Григорьеву.

— Впятером на одного? Не позволю!

Всей массой своего тела он обрушился на Рудина, тот врезался в Айрапетяна и увлек его за собой. Оба они сбили с ног Маленького, и все трое свалились на пол.

— Молодец, Великанов! — одобрил Кузин. — В принципе «домино» ты становишься профессионалом.

Троица, матерясь и чертыхаясь, поднялась с пола и бросилась на Великанова.

Драка разгоралась не на шутку.

Кобрик решил принять участие в драке на стороне Григорьева, но Кузин вцепился в него мертвой хваткой.

— Пусти! — пыхтел Кобрик.

— Не лезь! — увещевал его Кузин. — Иначе ожидание обеда растянется на пять лет!

Узкое пространство камеры не давало пятерке «бунтарей» использовать свое численное преимущество.

А Григорьев с Великановым, встав плечом к плечу, не дали себя окружить.

Постепенно драка переросла в свалку, когда численное преимущество стало сказываться. Ближний бой всегда на стороне численного преимущества.

И тут в гущу свалки неожиданно для всех бросился Поворов с яростным криком:

— Убью!

И бульдожьей мертвой хваткой вцепился в Хрусталева. Раздался дикий предсмертный крик, который заставил участников драки оцепенеть на месте, а затем отпрянуть в разные стороны.

На месте драки, на полу, остался лежать Хрусталев.

Из уголка его рта вытекала тоненькая струйка крови, а прямо из груди торчала металлическая ручка ланцета.

— Однако! — пробормотал Григорьев. — Как ловко ты его заделал!

Поворов отшатнулся от трупа после слов Григорьева и истерично завопил:

— Я не убивал его! Это не я! Не я! Клянусь, я не убивал!

— Я видел, что ты убил! — прервал его истерику Григорьев. — Правильно сделал!

— Нет! Нет! Клянусь! — дрожал Поворов.

— Чего дрожишь? — хлопнул его по плечу Телок. — Вышка тебе не грозит, а пятнашку ты уже на свой член намотал.

Поворов набросился на Телка.

— Это ты все подстроил!

Телок без разговоров сбил Поворова с ног.

— На меня повесить тебе не удастся!

Поворов повалился на пол и остался там, даже не делая попытки подняться.

Только слезы потоком хлынули у него из глаз, и он зарыдал, уже не стесняясь никого из окружающих.

Григорьев посмотрел на Великанова.

— Вертухая надо позвать! Постучи, Великанов! Только дверь не вышиби.

— Стучать не приучен! — пробормотал ошеломленный смертью Хрусталева Великанов, но покорно пошел ломиться в дверь камеры.

Телок неожиданно сказал Григорьеву, глядя на Кобрика:

— Может, это и не Поворов заделал Хрусталева?

— А кто? — хмуро спросил Григорьев, подозрительно глядя на Телка.

— Кобрик! — ухмыльнулся Телок.

Кобрик, услышав нелепое обвинение, побелел от гнева.

— Чокнулся?.. Я даже в драке не участвовал.

— А чего тебе участвовать? — продолжал издеваться Телок. — Выждал момент в чужой драке, подошел и засадил. Долго ли умеючи?

Григорьев подошел к Телку, улыбнулся и стал методично избивать его.

Застигнутый врасплох Телок не сопротивлялся, только защищал руками жизненно важные органы тела.

Отправив Телка последним ударом на койку, Григорьев нежно спросил его:

— Скажи нам еще раз, только внятно: что ты видел?

Телок, почувствовав на своей шкуре удары Григорьева, не стал испытывать судьбу:

— Пошутил я! Уж и пошутить нельзя!

— Ты лучше скажи, что ты видел? — не отставал от него Григорьев.

— Что можно видеть, когда дерешься?.. Поворов бросился в драку и засадил что-то в грудь Хрусталеву. В больничке свистнул, не иначе. Вчера, когда жопу лечил… Идея! — обрадовался он. — Взаимка!

Григорьев подумал и согласился:

— А что?.. Неплохо придумано.

Поворов неподвижно лежал на полу и слушал, как спокойно решают его судьбу на долгие годы. Но ему было уже все равно, он находился в полной прострации.

«Наказание должно неотвратимо следовать за преступлением!» — вспомнил он слова юного следователя.

И что-то сломалось в нем. Поворов почувствовал это просто почти физически.

— Григорьев, можно тебя на минуту? — позвал Кобрик.

— Говори, в чем дело?

Кобрик стал шептать ему взволнованно:

— Поворов не мог убить Хрусталева! Я ясно видел его руки, когда он вцепился ему в горло.

— Тогда кто, по-твоему? — хмуро спросил Григорьев.

— Рядом был один Телок! — мстительно проговорил Кобрик.

Григорьев горько усмехнулся, почувствовав жалость к этому наивному человеку, которого наверняка сломала бы тюрьма, останься он в ней хоть на пару месяцев.

— И подпишешься под своими словами? — спросил он. — Телок дрался за Хрусталева!

— Подпишусь! — ответил серьезно Кобрик.

— А Телок накатает на тебя телегу, что ты засадил Хрусталеву.

— Но это же ложь! — заволновался Кобрик.

— А для следователя — лишняя версия! Равноценная, заметь! Он обязан проверить все версии: как твою, так и Телка. Знаешь, сколько он может этим заниматься?

— Сколько?

— Месяца три!

— Ничего себе! — воскликнул ошеломленный Кобрик.

— Вот именно! — подтвердил его опасения Григорьев. — Ничего тебе не светит хорошего: главное, освобождения после обеда. Ты хочешь уйти домой после обеда?

— Хочу! Хорошо, я буду молчать как рыба! — сдался Кобрик.

— Молчать не получится! — заявил ему Григорьев. — Тебе придется сказать, что видел, как Поворов ударил Хрусталева в грудь.

— Но это же неправда! — взвился опять Кобрик. — Я видел…

— Ты видел, — прервал его опять Григорьев, — что ударил Поворов. Объяснить?

— Объясни! У меня голова кругом пошла…

— Этому насильнику несовершеннолетней все равно намотают по максимуму. А за убийство не казнят, потому что все подтвердят, что Хрусталев его опустил, а у него не оставалось выбора, как кровью смыть позор. Иначе в зоне он и будет ходить все время «девкой». А всю оставшуюся жизнь будет работать на проктолога.

Великанов стоял у двери и не стучал.

— Чего ждешь, Великанов? — спросил его Рудин.

— Рано ломиться! — задумчиво ответил Великанов.

— Ждешь окончания срока? — пошутил Рудин.

— Нет! Жду, когда все договорятся! Я за то, чтобы сдать Поворова! — предложил Великанов. — Тебя, Рудин, могут тоже привлечь, между прочим. И тебя, Айрапетян! И тебя, Маленький! И тебя, Григорьев, тоже! Все вы сшивались возле Хрусталева в момент убийства…

— А ты в стороне? — прервал его Айрапетян.

— Я тоже замазан! — признался Великанов. — Поэтому я и предлагаю: сдать Поворова.

Поворов даже не сделал попытки вмешаться в решение своей судьбы.

Кобрик раздумывал, а Григорьев терпеливо ждал, когда он придет к верному решению.

— Мне трудно это сделать! — признался Кобрик.

— Тебя будут держать в одиночке как предполагаемого убийцу! — пугал Григорьев.

— Ты с ума сошел! — ужаснулся Кобрик. — Какой я тебе убийца?

— Меня не послушаешь, с ума сойдешь ты! — не отставал Григорьев. — Вспомни, как ты сам представился: «Двоих замочил!»? Так вот, уверяю тебя, все вспомнят твои слова, а следователь за них уцепится.

— Но я не могу лгать, понимаешь?

— Придется учиться! Твой грех я возьму на себя.

— Хорошо, я подумаю! — не решался дать согласие Кобрик.

Григорьев разозлился.

— Спасай свою шкуру, слюнтяй! — рявкнул он на Кобрика и обратился к Кузину: — Сергей Сергеевич, Кобрика спасать надо!

— От самого себя? — понял Кузин.

— Вы же слышали, что Телок обвинил Кобрика в убийстве? — пугал Григорьев.

— Он не отходил от меня! — защищал Кузин.

— Кому поверит прокурор? — усмехнулся Григорьев.

— Кому выгодно поверить! — согласился Кузин. — Что я должен делать?

— Сказать, что убил Хрусталева Поворов, — диктовал решение Григорьев.

— Скажу! Это убийство ему нужнее, чем нам, — согласился опять Кузин.

— Учись, Кобрик! — Григорьев привел Кузина в пример. — Схватывает с полуслова.

— Почему это вы решили, что Поворову убийство нужнее, чем нам? — не поверил Кобрик. — Зачем ему брать на душу столь тяжкий грех?

— Хотя бы потому, что в зоне убийца котируется значительно выше, чем опущенный насильник, — пояснил Григорьев.

И Кобрик задумался.

Неподалеку Айрапетян, Маленький и Рудин тоже обсуждали, какое решение им принять.

— Великанов прав! — волновался Айрапетян. — Каждому из нас могут намотать еще срок если не за убийство, то уж за соучастие точно.

— Но мы же дрались на стороне Хрусталева! — сомневался Маленький.

— Драка — тоже нарушение режима! — мрачно ответил ему Айрапетян. — И за драку намотают!

— Куда ни кинь, всюду — клин! — печально согласился Рудин.

К ним подошел Телок, с трудом оправившийся от побоев.

— Видали, как Поворов засадил Хрусталеву? — спросил он «однополчан», сплевывая кровь на пол. — Вот тебе и опущенный! В зоне как героя встретят!

— Мне тоже показалось: у Поворова в руке финка! — согласился Айрапетян и спросил у друзей: — Маленький? Рудин?

— А я что? — пожал равнодушно плечами Рудин. — Я как все! Закладываем Поворова!

— Согласен! — присоединился Маленький.

Айрапетян дал команду Великанову:

— Ломись, Великанов! Камера пришла к единогласному решению: сдать Поворова!

Кобрик понял, что и ему уже не отвертеться.

Великанов стал колотить в дверь своими огромными ручищами, и дверь, загудев погребальным колоколом по Хрусталеву, да и по Поворову, сразу же открылась. Вертухай, как обычно, подглядывал в глазок и подслушивал.

— Великанов! — заорал надзиратель. — Тебе светит условный срок! Не превращай его в бессрочный! Что ломишься? Обижают?

И он засмеялся своей шутке.

— Поворов Хрусталева зарезал! — сообщил Великанов. — Камера требует: убийце не место в нашем коллективе!

— Не базарь, Великанов! — заорал испуганный вертухай. — Говори нормально, как все!

— Заделал, говорю, Хрусталева опущенный! — вновь пояснил Великанов.

Только теперь надзиратель увидел лежащего на полу Хрусталева, из груди которого текла струйка крови.

— Второй жмурик! — ошеломленно прошептал вертухай. — И за один только день! Плакала моя премия! Накрылась!..

Он поспешно закрыл дверь в камеру, словно боялся чего-то, и пошел докладывать об очередном «ЧП» в камере двести шесть.

Его реакция развеселила камеру.

— Ой, умора! — захохотал Рудин. — Премия его накрылась.

— Кто о чем, а вшивый о бане! — гоготал Маленький.

— Чего гогочете, недоумки! — осадил их Кузин. — Это вы — перекати-поле, а у человека семья, дети. Небось на младшеньком сапоги так и горят, в футбол с приятелями играет, льдышки гоняет. Нам смешно, а у него показатели ухудшились, рост карьеры замедлился. Жизнь, она и есть — жизнь. А вам все бы лишь хиханьки да хаханьки…

— Братва! — вспомнил Айрапетян. — А как нам от драки отмазаться?

— Проще простого! — отмахнулся Григорьев. — Хрусталев начал со мной драку, и все, горя желанием прекратить нарушение режима, бросились нас разнимать. А Поворов подскочил к Хрусталеву и всадил ему в сердце заточку.

— И где нашел только? — насмешливо протянул Телок.

— Где? — задумался на мгновение Григорьев. — Как где? На больничке, конечно! Единственное место, где он мог украсть нож, — кабинет врача.

— У терапевта украсть скальпель? — ухмылялся Телок. — А насчет больнички я первый придумал!

— А что, у терапевта не может быть скальпеля? — недоумевал Григорьев. — Например, он им бумагу резал…

— И врачу теперь выговор объявят! — издевался Телок. — Сколько хлопот причинил всем один опущенный.

— Он уже не опущенный! — напомнил Айрапетян. — Смыл обиду кровью!

А Поворов лежал на холодном полу, все слышал, но безучастно, как будто и не о нем велся спор, как будто не его судьба решалась собравшимися не по своей воле задержанными.

Он вспомнил яркий момент своего безоблачного детства, когда ему ни в чем не было отказа: Виктор застыл у витрины магазина, торгующего медицинским инструментом, и требовал немедленно купить ему длинный блестящий ножик.

Тогда ему этот ножик не купили, несмотря на все его причитания, рев и вопли.

Теперь этот «ножик» его все же достал и перерезал малейшую надежду на выход из тюрьмы раньше того огромного срока, который ему светил.

Дверь камеры вновь открылась.

Вошли знакомые санитары с носилками. Погрузили на носилки тело Хрусталева и унесли.

Один из них на прощанье сказал мрачно;.

— Следующего понесете сами! Нашли фраеров!

— Носи, керя! — шуганул его Телок. — Шустри!

Вертухай заглянул в камеру и вдруг заметил лежащего Поворова, на которого он почему-то не обратил внимания, так был ошеломлен видом Хрусталева с медицинским инструментом, торчащим из груди.

— Вы что, суд Линча устроили? — спросил он, надеясь, что Бог милует, от третьего трупа за день избавит.

— Он вида крови не переносит! — успокоил Григорьев. — В обморок падает!

Надзиратель пнул сапогом Поворова.

— Вставай, подрасстрельный! За убийство в тюрьме тебе светит вышка!

— Вышка ему не светит! — успокоил Поворова Григорьев. — Хрусталев Поворова опустил! Оба преступления можно оформить как «взаимку»! У одного зад пострадал, у другого сердце.

— Если бы этому в задницу ланцет воткнули, — протянул надзиратель, — тогда еще куда ни шло… Ладно, следствие покажет!

Вертухай вывел Поворова из камеры и закрыл дверь.

Маленький, поскольку он был дежурный, чувствуя взгляды сокамерников, поднялся с койки и пошел выполнять свои нелегкие обязанности дежурного. Нелегкие на сегодняшний день.

«Вот не повезло!» — подумал он.

Взял половую тряпку, намочил ее под краном и стал замывать кровь на полу.

А все остальные, молча, как на представлении, следили за его манипуляциями почти зачарованно.

Минут через десять надзиратель опять появился в камере.

— Кобрик, к следователю!

Вызов не по форме — то, что вертухай не сказал свое сакраментальное: «На выход!» — так ошеломил Кобрика, что — он не сразу поднялся, ноги стали ватными и такими потными, будто в ширинку воды налили.

— Не дрейфь! — подбодрил Кобрика Григорьев. — Держись! И помни, что я тебе говорил.

Кобрик с трудом оторвал пятую точку от скамьи и пошел к выходу из камеры. Каждый шаг давался с трудом. Выбора у него не было: либо солгать и уйти после обеда из ставшей ненавистной тюрьмы, либо сказать правду и остаться в тюрьме на долгие месяцы.

«Знаю ли я истину? — думал Кобрик, шагая коридором к следователю. — Могло мне показаться или нет?.. Могло, несомненно!.. И Поворов мог так же ударить, как и Телок… Или как… любой из дравшихся…»

Следователь, когда Кобрик вошел в кабинет, встал со стула и пошел к нему навстречу. С протянутой для приветствия рукой и улыбаясь.

Это был следователь новой формации.

— Заходите, присаживайтесь! — он крепко, по-мужски, пожал руку Кобрика. — Жаль, что наше знакомство состоялось в столь неподходящем месте и в столь неподходящее время.

Ошеломленный такой встречей Кобрик уже был готов рассказать все, что было на самом деле, когда одна ясная мысль обожгла сознание похуже, чем кипяток обжигает тело: «Он после каждого допроса пойдет домой, в театр, в кино, к любовнице. А я каждый раз буду возвращаться в камеру, есть баланду, которую еще и не пробовал, не знаю даже, что это такое, бояться сокамерников, любому может прийти в голову мысль избить меня, а то и опустить, как Поворова… И все это ради чего? Чтобы сбылась моя надежда и меня оправдали в том, чего я не совершал? Ради чего? И что останется от меня тогда?»

И он решил держаться версии, принятой единогласно всей камерой, за исключением, естественно, Поворова.

— Расскажите, пожалуйста, все, что вы видели! — предложил любезно следователь.

— Я в драке не участвовал! — открестился Кобрик. — Хрусталев налетел на Григорьева, что они там не поделили, не могу вспомнить, не обратил внимания. Остальные бросились их разнимать, конечно, кроме Кузина и Поворова.

— Вы хотите сказать, что Поворов не участвовал в драке? — удивился следователь.

— Он внезапно завопил: «Убью!» И бросился на Хрусталева. Это случилось так быстро, что никто не мог ему помешать, остановить или задержать…

Кобрик замолчал. Ему стало вдруг стыдно.

«Боже мой! — подумал он. — Как я легко, оказывается, могу лгать!»

— Скажите мне честно! — спрашивал следователь. — Вы лично видели, как Поворов ударил Хрусталева?

— Лично видел! — Кобрик даже не покраснел. — Как вас вижу, так же ясно. Он и бросился на него с этой целью. Даже вы, наверное, не сможете сказать, что с криком «убью» да с ножом в руке бросаются, чтобы почистить яблоко…

— Да уж! — согласился с ним следователь.

— Думаю, что земля вздохнула с облегчением, когда Хрусталев перестал ходить по ней! — добавил Кобрик.

— Как служитель закона, я не могу согласиться с вами, — запротестовал следователь. — Это чисто человеческая позиция. Закон говорит о другом. Закон не говорит о виновности или невиновности человека. Закон рассматривает доказательства его виновности или невиновности. А до тех пор, пока нет доказательств виновности, человек невиновен.

— А что служит доказательствами? — наивно спросил Кобрик.

— Ваши показания уже есть свидетельство виновности Поворова, подкрепленное доказательствами других ваших сокамерников, плюс вещественные доказательства типа скальпеля или как его там…

Кобрику стало не по себе.

— Его расстреляют? — спросил он, проклиная себя за слабость.

— Вряд ли! У меня есть сведения, что Хрусталев изнасиловал Поворова. Это — смягчающее вину обстоятельство.

— Я только что хотел вам об этом сказать! — повинился Кобрик. — Поворов смыл позор кровью.

— Тюрьма вам явно на пользу не пошла! — засмеялся следователь. — Вы уже оперируете уголовной терминологией. Вам это не к лицу.

— А кому тюрьма на пользу? — спросил Кобрик. — Разве есть такие?

— Представьте себе: есть такие, кому только тюрьма служит препятствием, чтобы совершить преступление. Они готовы, но боятся тюрьмы. И одним преступлением меньше на свете. Всему обществу легче.

— А те, кто здесь, разве не боялись? — не поверил Кобрик.

— Сейчас многие из тех, кто здесь, не боятся ни Бога, ни черта, не только тюрьмы… Подпишите свои показания, пожалуйста. Вот, здесь и здесь… Благодарю!

Он незаметно нажал на кнопку звонка вызова, и сразу же явился конвойный.

Кобрик вежливо попрощался и пошел обратной дорогой в камеру двести шесть. Ждать обеда, после которого было обещано его долгожданное освобождение.

17

Адвокат не обманул Кобрика. Его освободили даже раньше, до обеда. Очевидно, кормить его баландой побоялись, расскажет где — хлопот не оберешься. А на приличный обед лимит был исчерпан.

В камере чувствовалось какое-то напряжение, которого Кобрик не ощущал до убийства Хрусталева.

Все чего-то боялись.

Одного за другим вертухай дергал на допрос к следователю. Но он мог ограничиться одним Кобриком, настолько показания были похожи друг на друга.

Очевидно, всем было так же стыдно, как и Кобрику, потому что после возвращения каждый замыкался в себе и молчал.

Постепенно в камере установилась такая мертвая тишина, что когда прогремел мощный голос вертухая: «Кобрик, Григорьев, на выход с вещами!» — он был воспринят, как звук трубы ангела-избавителя.

Прощание было недолгим и почти молчаливым. Один Кузин сказал вроде Григорьеву, а может, просто так, в пустоту:

— Теперь мы все повязаны ложью!

На что Григорьев насмешливо ответил:

— Вся страна повязана!

И они покинули камеру вдвоем.

Кобрик был уверен на сто процентов, что Григорьева дернули на суд, на «правиловку».

К его огромному удивлению, Григорьеву также были выданы все его личные вещи, деньги, и старшина проводил их обоих через тюремный двор на контрольно-пропускной пункт, где пожал каждому руки и пожелал всего хорошего, а главное, больше здесь не встречаться.

Оказавшись за воротами тюрьмы, Кобрик первым делом увидел стоявшую машину будущего тестя, за рулем которой сидела его жена-невеста.

— Прощай, Григорьев! — протянул руку Кобрик. — Запиши телефон, может, найдешь время, позвонишь? Рад буду тебя увидеть.

Григорьев его руку взял, но сказал совсем не то, что надеялся услышать Кобрик:

— Гони, кент, ксиву, что передал тебе Хруст!

Кобрик широко раскрыл глаза, так его поразил Григорьев.

— Откуда знаешь?

— Это не важно! — ответил Григорьев. — Знаю, и все тут! Тебе лезть в это логово не имеет никакого смысла. Схавают и не поморщатся! «Не ходите, дети, в Африку гулять!..»

Кобрик достал шифрованную записку Хрусталева и отдал ее Григорьеву. Она уже не представляла для него никакой ценности: данное слово потеряло смысл после смерти того, кому это слово было дано.

— А твою записку отдать тебе? — спросил он насмешливо. — Или ты уже забыл, что тоже просил меня об одолжении?

Григорьев рассмеялся:

— Оставь ее себе на память обо мне! Или выброси, если будет неприятно!

Кобрика наконец заметила жена-невеста. Она пулей вылетела из машины и с воплями восторга бросилась к любимому.

Григорьев решил не мешать горячей встрече жениха с невестой и ушел по-английски, не прощаясь, тем более что Кобрик тоже забыл о его существовании, бросившись навстречу жене-невесте.

Григорьев не стал терять время, любуясь встречей влюбленных, а поторопился свернуть за угол тюрьмы, подальше от глаз Кобрика.

Там его тоже ждала машина.

Григорьев открыл дверцу и сел рядом с водителем.

— Товарищ полковник, разрешите доложить!.. — начал он.

Но водитель его прервал:

— Глохни, капитан! Не выходи из роли! Записка у тебя?

— Ксива, шеф! — рассмеялся Григорьев.

— Ты, надеюсь, понял, что тебе придется лезть в это чертово болото? — сказал ему полковник. — Больше некому. Скажешь, что откупился…

— Отмазали! — опять поправил шефа Григорьев. — А кого мы ждем?

— Увидишь! — загадочно сказал полковник. — У тебя это какая ликвидация?

— Не считал! — глухо ответил Григорьев. — Трудна только первая, а дальше дорога гладкая. Не пойму только, зачем нужна была такая сложная комбинация. Можно было сделать все значительно проще…

— Когда ты дослужишься до моих погон, ты сам поймешь, что простое наверху считают легким и не ценят, а наворотишь им с три короба — только охают да ахают. К тому же ты и сам понял, были задействованы сразу три цели. Устранение Хрусталева — самая легкая часть, ее действительно можно было поручить какому-нибудь уголовнику типа Телка. Но войти в логово, где ошивался Хрусталев, нам было трудно, а теперь тебе дорожку указали.

— А Кобрик? — спросил Григорьев. — Он нам зачем?

— У меня на него далеко идущие планы. Его будущий тесть наш враг. А иметь своего человека в стане врага очень неплохо, скажу тебе.

— Вы уверены, что Кобрик будет работать?

— Стопроцентно работает только Госстрах!.. И Гос-ужас! — добавил он, улыбаясь. — Но у нас есть на него такая уздечка, что будет грызть удила!

Григорьев сразу понял игру руководства и ничего не имел против. Но он был страшно заинтригован, чем же Кобрика «взяли»?

«Не его же участие в сдаче Поворова? — подумал он. — Это милый пустячок, который простит не только жена или тесть, но и общество»…

— Вы не меня ждете? — услышал он над ухом знакомый женский голос, от которого по телу пошел приятный холодок.

Это могла быть только Ольга. И это действительно была она.

Ольга села в машину, улыбнулась призывно сразу двум сидевшим впереди мужчинам, с которыми она была близка в свое время, и сказала:

— Вперед!

Григорьев сразу понял, на каком поводке будет ходить отныне Кобрик.

— Вы задействовали самое сильное оружие из своего арсенала, шеф! — склонился он перед мастерством полковника. — Перед Ольгой устоять невозможно!

Смех Ольги прозвучал серебряным колокольчиком:

— А что мы стоим? Григорьев из тюрьмы выписан, я там больше не работаю… не пора ли нам исчезнуть из этого места?

Полковник рассмеялся и рванул машину с места.

Убийство в морге

1

Милицейский УАЗ по узкой грунтовой дорожке обогнул здание Института криминальной медицины, и свет фар машины уперся в огромные железные ворота.

Молодой водитель «уазика» громко просигналил несколько раз в темпе траурного марша Шопена из какой-то там сонаты. Капитан Тупин не помнил.

Он вообще-то не должен был ехать на этой машине, но легковая сломалась, а сколько времени будет чинить ее шофер, никто не знал. И капитан, с условием, что затем его отвезут домой, поехал отвозить в морг института труп самоубийцы.

У работника прокуратуры возникли сомнения, не помогли ли самоубийце повеситься. Поэтому труп пришлось отвозить в институт, хотя для капитана Тупина дело было уже закрыто.

«Траурный марш» не возымел никакого действия на служителя морга, и ворота железно стояли закрытыми.

— Заснул, старый хрыч? — завопил что было силы водитель. — Открывай!

И он опять проиграл так полюбившийся ему марш.

— Спирт пьет, зараза! — беззлобно, даже с оттенком зависти, произнес старшина. — Нет, чтобы ближнего угостить.

— Угостит, вот только шнурки погладит и угостит. Метиловым. В лучшем случае ослепнешь.

— Чичин, перестань балагурить! — приказал Тупин.

— Слушаюсь, товарищ капитан! — ухмыльнулся Чичин. — Разрешите, я ворота открою, а то до утра простоим.

— Действуйте! — согласился капитан, которому хотелось побыстрее добраться до теплого бока жены.

Водитель выскользнул из машины и кошкой ринулся на забор. Через несколько секунд он уже оказался по ту сторону, во дворе. Лязгнули засовы, и тяжелые ворота медленно распахнулись, открывая взору темную пасть маленького дворика.

Чичин легкой спортивной пробежкой преодолел метры, отделявшие его от руля машины, и они наконец въехали во двор.

Старшина и Чичин не раз бывали в морге института и все знали. Да и всех. Старшина всю жизнь проработал на «труповозке» и повидал всякого. И капитан Тупин поэтому не знал даже его фамилии. На «труповозке» ему впервые пришлось прокатиться.

— Может, сходите за стариком? — предложил капитан, уже начиная жалеть, что не дождался, когда починят его служебную «волгу».

— Бу сделано! — рявкнул Чичин и ловко выпрыгнул из машины.

Старшина выполз медленнее, сказывался возраст, и долго разминал поясницу. Но затем довольно резво двинулся за Чичиным.

Оба скрылись за обитой светлой жестью дверью, а капитан решил немного подремать, чтобы со свежими силами добраться до горячего бока жены. Но едва первая волна легкого сна коснулась его, как из подвала раздался такой страшный крик, что Тупин вылетел из машины, как пробка из бутылки с шампанским.

Едва Тупин открыл широкую, тоже обитую жестью дверь, как его чуть не вырвало от трупно-формалинного запаха.

Но застывший старшина и нервно почесывающийся Чичин замерли на месте не от запаха. У стены перед ними сидели трое. У одного в руке была бутылка, у другого стакан. И все бы ничего, если бы все трое не были бы абсолютно голы и с номерами на теле.

— Это старик так шутит? — спросил зло капитан.

От его злого голоса сослуживцы очнулись.

— Капитан! — бросился к нему Чичин. — Клянусь мамой, этот с бутылкой пригласил нас выпить за компанию.

— Вы, старшина, только что, в машине, желали, чтобы вас угостили. Правда, со жмуриками вы, видно, не пили?

— Нет, не пил! — шепотом ответил старшина. — Вы шутите, капитан, а нам не до смеха. Мамой не буду клясться, царство ей небесное, но со слухом у меня полный порядок, в армии слухачом был. Говорю, как вас слышал: «Присоединяйтесь, мужики!»

Тупин подошел к трупам. У всех троих были широко раскрыты глаза, и это делало их похожими на живых на первый взгляд в полутьме коридора. И группа была очень умело усажена: двое плотно к стене, а третий лицом к ним, но опора у него была — поднятое колено одного из «застенчивых». Со стороны очень даже натурально. Но чтобы голос…

— У кого есть целлофановый пакет? — спросил Тупин.

Чичин и старшина лихорадочно стали рыться в карманах, как будто от этого зависела их жизнь. Как ни странно, но старшина нашел в кармане брюк пакет и протянул его капитану.

— Завтрак из дома беру, — сказал, как будто извинился.

Капитан осторожно добыл бутылку и стакан и сложил их в пакет.

— Чичин, отнеси это в машину и останься там сторожить. Двери закрой и, кроме нас, никому не открывай. А мы поищем этих шутников.

И Тупин достал пистолет.

Чичин, как никогда, охотно выполнил приказ начальства. И исчез, как привидение. В этом подвале все начинало восприниматься потусторонним.

А Тупин со старшиной осторожно двинулись дальше. Старшина открывал боксы, один за другим, Тупин внимательно осматривал помещения. Перед ним проходили картины ада, одна другой страшней: трупы внавалку напоминали Тупину картину художника Верещагина, где черепа лежали кучей, а в другом боксе-холодильнике трупы лежали штабелем, как освежеванные бараньи туши на весах.

Но в последнем боксе даже видавший виды Тупин оцепенел: труп молодой женщины лежал на спине, бесстыже подняв и раздвинув ноги, а на ней лежал седой сморщенный хрыч, который лет двадцать и не думал об амурных делах.

— Старшина, уберите это безобразие! — велел капитан.

Старшина поспешил выполнить приказание начальства, пусть и не своего. Да и ему было тошно смотреть на эту похабную картину.

Но едва он дотронулся до старика, как отпрянул с диким воплем.

— Укусил он, что ли? — пошутил Тупин.

Старшина несколько секунд был лишен дара речи, только жадно ловил воздух.

— Андреич!..

— Знакомого встретил? — полюбопытствовал Тупин.

— Так это же сторож! — прорвало наконец старшину. — Мы ему бибикаем, а он тут разлегся… убитый.

В капитане проснулся следователь-профессионал. Он быстро осмотрел труп старика, стараясь не замечать бесстыжей позы женского трупа.

— Да убери ты ее к… в общем, в тот угол!

Старшина достал рукавицы, положенные ему по работе, а Тупин тем временем размышлял: «Труп совсем еще теплый. Старику перерезали горло самое большее минут тридцать назад. Надеюсь, что это сделали не „жмурики“, иначе я возьму отвод, потусторонние дела мне не по зубам, я теряюсь во всей этой ахинее».

Старшина оттащил труп женщины подальше и вернулся к капитану.

Тупин вышел в коридор, где он заметил еще одну, маленькую дверь. Подергал ее, но она оказалась запертой на ключ.

— Мистика! — произнес следовавший за ним как тень старшина.

— За мистикой всегда стоит плоть и кровь живого человека, — назидательно заметил капитан.

— За углом коридора есть еще одна дверь, — вспомнил старшина.

Но и эта дверь была закрыта на ключ.

— Или убийца притворился мертвецом и лежит где-нибудь голым, рискуя простудиться, или это кто-то из своих. И я лично склоняюсь ко второму варианту.

— Бедный Андреич! — сокрушенно пожалел старика старшина.

— Хватит сокрушаться! Откуда здесь можно позвонить?

— На втором этаже есть дежурная. Но это надо с парадного хода идти.

— И пойдем! — чему-то обрадовался Тупин. — Из огня да в полымя. Надо же мне было с вами поехать. Теперь этот «висяк» на меня и повесят. Сам заварил кашу, сам и расхлебывай.

Они вышли на свежий воздух и ощутили себя в Крыму.

— Что имеем — не ценим, потерявши — плачем! — ощутил себя философом старшина.

— Это вы об Андреиче или о воздухе? — поинтересовался капитан.

— О воздухе! Более вредного мужика, чем Андреич, нет на свете. Господи, упокой его душу грешную.

— Это интересно! Старшина, пока мы гуляем до парадного входа, вы мне расскажите об этом старике.

Чичин посигналил им, но капитан не обратил внимания на сигналы.

— Ну-у… — замялся старшина, не зная, с чего начать.

— Начните с самого главного: из-за чего, по-вашему, его могли так зверски зарезать. Я насчитал пять ран на теле, и глотку перерезали… Достал?

— Он мог кого угодно достать. От его взгляда не могло ничего укрыться. Все, старый хрыч, видел, понимал вообще с полуслова и видел с полувзгляда. Кто с кем живет, кто что ворует.

— Его бы к нам в уголовный розыск. А то бьешься, бьешься, как рыба об лед, а чистая вода часто там, подо льдом.

— Вообще-то нехорошо говорить о мертвом плохо…

— Древние говорили: «…либо хорошо, либо ничего». Но мы с вами профессионалы. И расследуем убийство. Чем больше косточек мы перемоем Андреичу, тем больше шансов найти убийцу. А в том, что убийца хитер, смел до наглости и изобретательности, нет ни малейшего сомнения. Страху на вас нагнал. Обычный преступник как: убил и ходу, подальше да побыстрей. «Главное в профессии вора — вовремя смыться». А этот спектакль разыгрывает. Почему? Вот это мы и должны понять, старшина. Кстати, как вас величать-то? Неудобно, старшина да старшина!

— Фадеев.

— Ишь ты! Писатель… Знаешь, кого уголовники писателями зовут?

— Нет.

— Ну, конечно. «Жмурики» много не наболтают… Тех, кто сумочки срезает «пиской», остро заточенной с одного края монетой. Такие мастера были, что из дорогой шубы могли кусок вырезать. Фильм есть такой даже. Ты, Фадеев, не стесняйся, рассказывай.

— Я с ним не пил, поэтому мало о нем знаю. Но рассказывают о нем много. Здесь он только по ночам работал, двенадцать часов через день, ему удобно. А все остальное время занимался ростовщичеством в основном или шантажом. Но работал чисто, не придерешься.

— Ничего себе старичок! — изумился Тупин.

— Убить его мог любой. И должников у него хватало, и тех, о ком он знал не очень хорошие вещи…

— О которых они предпочли бы забыть, — подхватил Тупин. — Вот, видите, личность убитого начинает немного проясняться.

— Но вам нужен убийца.

— Для меня пока ясно лишь одно: убийца работает в институте, либо работал, либо имеет доступ в институт через друзей или родственников.

— Ни фига себе! — не удержался старшина. — Какое же это одно?

— Возьмем сито, отсеем мелочь пузатую, останутся крупные камни, которые и будем раскалывать.

— А если убийца из «мелочи пузатой»?

— Тогда возьмем сито помельче. И все по новой.

— Работенка!

— С трупами оно поспокойнее. Молчаливые, и требования умеренные. Прокурору жаловаться не пойдут.

— Сегодня ночью они что-то расходились…

Парадный вход был почему-то открыт. Тупин нахмурился.

— Не дотрагивайтесь до двери!

— Ну, Даниловна! — воскликнул старшина. — Совсем плохая стала.

Капитан достал платок и осторожно открыл входную дверь. Они вошли.

— Кто такая Даниловна? — спросил он, подымаясь по лестнице.

— Ночная дежурная. Пенсионерка. Страдает бессонницей, поэтому каждую ночь дежурит. Говорит: «Все не без толку!» И денежки капают, и ночь у телефона веселее проходит. Живет одна, как и Андреич. Частенько его чаем поила.

— Привечала?

— А как же! Женщина все за какого-нибудь мужика цепляется. Это мужик может жить и с бутылкой. А женщине, даже самой пропащей, алкоголичке, мужик нужен, пусть хоть совсем завалящий.

— Много, я смотрю, вы знаете, Фадеев!

— Так ведь тридцать лет вожу. Считай, как с армии пришел.

— А учиться не хотелось?

— Нет, не хотелось. Женился я рано, дите родилось. Кормить, кроме меня, некому. А тут и зарплата поболее, и льготы.

Беседуя, они не спеша поднялись на третий этаж и опять застыли от негодования: за столом дежурной сидел молодой и красивый труп, а у него на коленях, положив голову ему на грудь, сидела старушка. И можно было определить, не подходя ближе, что она мертва: рот застыл в беззвучном крике, глаза широко раскрыты от ужаса.

— Мерзавец! — прорычал старшина. — И Даниловну убил.

— С первым согласен: не уважает он нас, — заметил капитан. — А насчет второго вы не правы, Даниловна умерла сама. Правда, кто-то ей помог умереть самой.

— Ее-то за что? Она за всю жизнь мухи не обидела, — горевал старшина.

— Свидетелей убирают не из-за их моральных качеств.

Капитан позвонил дежурному угрозыска:

— Егоров, ты? Это Тупин. Давай всю бригаду в наш институт. Здесь два трупа. Ты не остри, не только два, а два лишних: убийство и, по-видимому, инфаркт миокарда. Пусть подъезжают к центральному входу, открыто.

— Как он ее убрал-то? — недоумевал старшина.

— Просто! Вы с Чичиным здоровые мужики и всякое повидали и то орали, за версту слышно было, я из машины выскочил как ошпаренный. А здесь больная женщина, старая, и сердце пошаливало наверняка, вскрытие покажет. И в полутьме коридора на нее голый труп движется с непристойными предложениями. Тут и у молодой все опустится.

— Голосок у него не как у Ленского.

— Это кто?

— Ария есть Ленского. «Я люблю вас, я люблю вас, Ольга…» Жена у меня — Ольга. Обожает слушать. И я выучил постепенно.

— Вы бы, Фадеев, спустились вниз и проводили часть группы в подвал.

— А вы здесь останетесь? — забеспокоился старшина.

— Не боись, Фадеев! — успокоил капитан. — Убийца уже дома второй сон смотрит.

— Близко живет, думаете?

— А то через весь город катается в три часа ночи. На патруль нарваться запросто можно. А в патрули Даниловны не входят.

— Круг сужается.

— Пол-института живет в близлежащих домах. Он их и строил для своих сотрудников.

Старшина пошел на выход, опасливо поглядывая по сторонам, будто ожидал, что кто-то выскочит из полутьмы в голом виде и с непристойными предложениями.

Тупин остался один. Он сидел на столе и пристально смотрел на выражение ужаса у старушки и на умиротворенное лицо молодого красавца, чью красоту несколько портила дырка во лбу, оставленная пулей калибра 5,6.

Телефон зазвонил так внезапно, что Тупин вздрогнул.

«Черт! Звонок с того света!»

Но трубку снял и хриплым, усталым голосом произнес: «Да!»

— Андреич, привет! — радостный подхалимский голосок плохо соответствовал времени разговора. — Куры строишь Даниловне? Любви все возрасты покорны? Шуры-муры и амуры… Я принимаю твое предложение. Здоровье дороже. Сопротивляемость с возрастом падает…

— Кто это? — раздраженно спросил Тупин, ничего не поняв.

На другом конце провода тоже поняли, что слушает не Андреич.

— Ой! — и бросили в испуге трубку.

«Однако! — подумал Тупин. — Кому это не спится от предложения Андреича? И что это за предложение, если не спится? Если даже здоровье дороже — без угроз не обошлось».

Телефон вновь залился звонкой трелью. Капитан снял трубку.

— Слушаю!

Послышалось тяжелое сопение, и вновь трубку положили на рычаг.

«Первая ласточка. Которая весны, говорят, не делает. Действительно не спалось, или убийца следы заметает и почву прощупывает? Несерьезно. На кой ляд ему голос свой мне демонстрировать? Он нагл, но не глуп. А может, настолько нагл, что всерьез не принимает. Если он работает здесь, то для него не секрет, что мы на него выйдем сразу. А у него и алиби готово: „Да я же с вами разговаривал по телефону…“»

Машина с группой подъехала к входу. Свет фар погас. Хлопнула входная дверь. Тупин уже знал, кто, переговариваясь, поднимается по лестнице. Наверняка это были: Котов, врач-эксперт, его друг следователь Перов и кинолог Водомесов, которого все иначе как Водолей не звали. И его песик Дух, здоровенный ротвейлер, взгляда которого не выдерживал никто, Тупин в том числе.

Появились они на третьем этаже, правда, не в той последовательности. Впереди гордо выступал Дух, как символ несгибаемой афганской оппозиции (Водомесов год оттрубил в Афгане, был ранен), а за псом и остальные.

Непристойная картинка и их ввела в некоторое замешательство.

Поздоровались.

— Ребята, вы тут разбирайтесь без меня! — разочаровал друзей Тупин. — Я по две смены пахать не могу. Еду домой спать. А свой свежий взгляд мне опишете завтра. Вернее, уже сегодня, но позднее. Дайте хоть немного поспать.

— Особенно, когда молодая жена ждет! — ехидно добавил Перов.

— Тебе половину бы проницательности в этом гнусном деле, и убийца завтра будет в камере…

— Скорее в дурдоме! — мрачно добавил Котов.

— Где угодно, лишь бы не на свободе, и побыстрее, чтобы он еще не натворил гнусных дел… Перов, я возьму машину. А вас, может, Дух куда-нибудь выведет…

Тупин так и поступил.

Через двадцать минут он, уже раздетый и принявший горячий душ, осторожно лез в кровать под бок мирно сопящей любимой жене. Прижался к ней и закрыл глаза, собираясь заснуть. Но едва он обнял жену, как та сразу же проснулась, перевернулась лицом к нему, губы ее впились в его губы, а ее рука так прошлась по телу капитана, что спать сразу же расхотелось…

2

Спать Тупину пришлось не более четырех часов. Наташа тихо собралась и ушла на работу. Она работала в одном СП и получала втрое больше мужа. Однако вопросов типа «Кто главный?», «Почему я, женщина, зарабатываю больше?» — в семье не возникало, жили они душа в душу.

Разбудил Тупина телефонным звонком майор Сотов, которого за глаза все звали Чтотов, за его любимую привычку всех переспрашивать: «Что-что?» После тяжелого ранения стал плохо слышать, но легче было его убить, чем предложить уйти на пенсию. Разве можно было прожить на пенсию с большой семьей? Тем более что соображал майор значительно лучше, чем слышал. И опыт имел огромный.

— Тупин, мы тебе спать сегодня не дали, ты уж нас извини, но с тобой хочет поговорить подполковник. А он уезжает на совещание в министерство в десять, так что сам понимаешь… да и спать много, говорят, вредно…

— Это кому как! — зевая, возразил Тупин. — А сколько времени-то?

— Уже девять.

— Еще девять. Между «еще» и «уже» большая разница. Такая же, как между «еще не поймали» и «уже схвачен».

— Что-что?.. Ты успеешь или пофилософствовать, или попить кофейку с бутербродами. Идти до службы тебе довольно далеко. Я выслал машину. Жду, люблю, волнуюсь.

И повесил трубку.

Делать было нечего. Тупин мигом умылся, проглотил яичницу с помидорами, заботливо приготовленную Наташей, выпил быстрорастворимого кофе и вышел из дому.

Машина уже стояла у подъезда…

Подполковник Дубасов ждал приезда Тупина внизу, у своей «волги».

— Заставляешь ждать начальство, капитан! — проворчал он, протягивая руку. — Что могу сказать тебе, Тупин: сам заварил кашу, сам и расхлебывай. Ты нам отчетность уж не порть. Мне начальство голову снимет, а уж я тогда вам головы поотрываю.

— Удобнее, господин есаул, в обратной последовательности! — возразил капитан. — А то без головы не за ту голову ухватиться можно. Глаза-то в основном у многих на лице, а лицо к голове приставлено.

— Ты бы, Тупин, лучше фамилию свою оправдывал. А то шустрый больно и умный, как еврей.

И подполковник сел в машину и укатил в министерство.

Майор Сотов упрекнул Тупина:

— Что ты все его заводишь? Половины я не расслышал, но оставь начальника в покое. Думаешь, в городской угрозыск забирают, так старое начальство пинать позволено? Знаешь, что Дубасов сказал? «Назначить Тупина руководителем группы, может, он на этом деле шею сломает?»

— А еще донским казаком себя называет. Какой он казак? Коза он, а еще вернее — козел.

— Что-что?.. Твое счастье, Тупин, что я плохо слышу. Хоть ты мне и друг, но начальство при мне изволь не ругать. Субординация не отменена. Иди и работай.

Тупин чертыхнулся про себя, но сдержался и больше не высказывался, тем более что было бесполезно. Сотов половины не расслышит, а собеседник из него никудышный. И пошел в кабинет, работать.

Там, осоловелые после ночного дежурства, сидели ребята из его уже группы. Не было только Водомесова, но все и так знали, что Водолей у псарни.

— Привет, сонные тетери!

— Ты лучше расскажи, кто тебе больше спать не давал: жена или начальство?

И все расхохотались, как будто сказали на самом деле смешное.

— Вы мне, молодые да смешливые, лучше рассказывайте о своих выводах.

Молодые да смешливые помрачнели.

— Отпечатков нет, — стал скучно перечислять Перов. — Дух довел довольно-таки далеко, до институтского дома, что под номером шестнадцать ходит, а когда и стоит… (и опять они весело заржали), но возле подъезда след потерял, Водолей чуть не на карачках ползал, крошки табака нашел. Сигареты «Союз-Аполлон». Американского или турецкого табака там, естественно, больше нет, только родной. В подъезде след исчез, что возможно лишь в единственном случае: ботинки снял, а ступни чем-нибудь обработал, спиртом, например.

— Фантаст! — усмехнулся Тупин.

— А что? Вполне может быть! — поддержал Перова Котов. — Убийца сумасшедший, это я вам как медик говорю, а поэтому непредсказуем. Наплачемся мы его искать. Если тебя интересует результат экспертизы, то он в деле. Да ты и сам все определил. У старушки, оказывается, был третий инфаркт. И последний. Убийца, несомненно, знал о предыдущих. Иначе с какой стати ему тащить тело здоровенного парня на третий этаж? Как он его дотащил, уму непостижимо. Геркулес!

— Геркуланум и Помпея! — встрял Перов. — Тупин, а почему ты не спрашиваешь о списке жильцов?

— Что курицу спрашивать о яйцах? Раз победно квохчешь, значит, яйцо в деле. Наши фамилии имеются?

— И не одна. Я уже достал списки работников института. Весь подъезд — они, ищи не хочу. Но из них способен дотащить семьдесят кг мертвой массы человеческого тела только один: Михаил Иванович Таран. Одно к одному: сочетание силы и мощи. Я имею в виду пробивную способность.

— А если на лифте? — поинтересовался Тупин. — Там же грузовой лифт есть.

— На ночь он отключается, — победно улыбнулся Перов.

— И когда ты только все успел? — изумился капитан. — На третью звезду я тебя представил, а ты все землю роешь.

— Может, я сразу в капитаны хочу? — задерзил Перов.

— Это если Дубасов в тебя влюбится! А что-что, но голубизна ему не грозит. Ты лучше выдай источник информации.

Перов насупился и замолчал.

— Так он тебе и выдал, — рассмеялся Котов. — Будет молчать, как двоечник у доски. Сразу видно: любовные связи. А они не выдаются, иначе из доверия выйдет.

— Тогда обрисуй мне этого Тарана.

Перов опять оживился.

— Заместитель директора института по хозяйственной части. В институте недавно, но успел всех обаять или почти всех, я имею в виду женщин.

— И что говорит та, что устояла? — усмехнулся Тупин.

— Кобель. И нечист на руку.

— Убийственная характеристика. Похоже, в нашем деле лишь Даниловна характеризуется с положительной стороны.

— Так мы и имеем дело в основном с отбросами, — вмешался Котов.

— Что ж! — поднялся Тупин. — У тебя очень хорошо получается с работой по кадрам. Продолжай. А я поеду знакомиться с первым подозреваемым.

— А мне что делать? — спросил Котов.

Тупин удивился:

— Неужели и тебя в нашу группу сослали? За какие это грехи?

— Дубасову тебя похвалил! — искренне ответил Котов. — Как ты с ходу определил самоубийство. А Дубасов руку прокуратуры держит. Обидно стало за своих. Вот и сослал.

— Треплется он! — выдал друга Перов. — Сам напросился.

— Это хорошо! — похвалил Тупин. — Нам в этом деле медики нужны. Поговори-ка ты с психиатрами да по диспансерам нервным пройдись, может, что-нибудь подобное кто и вспомнит.

— Думаешь, рецидив?

— Нет, такого в нашем городе не было, Дубасов бы помнил, он ас статистики. На этом деле и карьеру сделал. Какую нужно начальству, такую и выдавал. Волшебник: из слона муху сделает лучше, чем из мухи слона. Но память у него компьютерная…

— Любую обиду припомнит! — съязвил Перов. — Если, конечно, от подчиненных. Капитан, — вспомнил он, — а не проще вызвать Тарана сюда? Здесь сама обстановка располагает к откровению…

— Запомни: вызывать на допрос надо, когда у тебя есть хоть какие-нибудь доказательства и факты. На туфту только в советских детективах преступники ловятся. А нас, как волка, ноги кормят. Так что ноги в руки и…

3

Дверь в кабинет заместителя института Михаила Ивановича Тарана была приоткрыта. Тупин заглянул в кабинет и застал конец разговора Тарана с толстенькой миловидной особой лет тридцати.

— Передайте академику мои самые теплые поздравления. Звадовский — светило нашей передовой науки. И я сделаю все, чтобы помочь вашей съемочной группе в столь благородном деле, как создание учебного фильма об операциях академика. Студенты давно ждут.

И Таран нежно поцеловал руку даме. Увидев Тупина, он спросил:

— Вы ко мне?

— К вам!

Дама пошла к двери, бросив профессиональный оценивающий взгляд на следователя, но у двери вспомнила:

— Да, забыла, Михаил Иванович!.. Оператор просит выделить для протирки оптики спирт, а то пары формалина портят объективы.

Таран досадливо поморщился. «От себя отрывает!» — понял Тупин.

— Сколько ему нужно всего? — выдавил из себя замдиректора.

— Пол-литра в день!

— Сколько? — удивился Таран. — Да что он, купаться будет? Сколько человек будет работать? Вы, оператор… Сколько еще?

— Меня здесь не будет, — улыбнулась дама. — Я буду монтировать, а снимать будет мой ассистент. Их будет трое: оператор, ассистент и осветитель…

— На троих им достаточно триста грамм! — решил Таран. — Они же еще работать должны…

Дама заметно смутилась.

— Хорошо, хорошо, — улыбнулась она, — не будем ссориться из-за двухсот грамм.

Она еще более ослепительно улыбнулась Тупину и покинула кабинет.

Таран оценивающе посмотрел на Тупина.

— Чем могу быть полезен?

Тупин предъявил свое удостоверение, и Таран заметно напрягся. Он внимательно вчитался в содержимое удостоверения, и в глазах его зажглось беспокойство.

— Вы, наверное, по поводу ночного кошмара? Когда мне сказали, я чуть не потерял сознание.

— Дружили с Андреичем?

Но Таран уже овладел собой.

— Даже не был знаком. Ни с кем из убитых.

— Даниловна умерла от инфаркта, насколько можно верить вскрытию.

— Ей, безусловно, помогли дойти до инфаркта. Кстати, вполне возможно, что при ней убили Андреича, а она от страха и умерла.

— Ну, все в институте знали, что это она привечала Андреича, чаем поила, пирогами кормила. Он к ней ходил, верно. Вы, когда ночью звонили, не удивились, услышав — как думали — голос Андреича.

— Ночью я сплю, а не звоню по телефону. И сон у меня крепкий, и лунатизмом не страдаю.

— Видок у вас невыспанный!

— Это от почек. Камни и песок. Когда шутят, что «песок сыплется», имеют в виду именно песок из почек или желчных протоков.

Тупин саркастически посмотрел на крепкие руки тяжеловеса Тарана.

— В толчке небось двести пятьдесят килограммов, а туда же: почки, песок…

— Двести пятьдесят кг — это в прошлом, а теперь больше двухсот пятидесяти граммов в тонком стакане не рискую поднимать.

— Пить вредно при больных почках.

— Жить тоже вредно, но живем.

— «И жизнь хороша, и жить хорошо…»

— «…A в нашей буче, боевой, кипучей, и того лучше», — подхватил Таран.

— И шантажа Андреича не надо опасаться.

— Не понимаю, о чем вы?

Таран смотрел столь невинным взглядом, что Тупин даже подумал, не ошибается ли он, тот ли голос он слышал ночью.

Но Таран проговорился:

— Я не отрицаю, что слышал и об Андреиче, и о Даниловне. То, что Андреич «строил куры» Даниловне, об этом знали все.

И Тупин убедился в своей правоте: это Таран звонил ночью.

— Теперь надеетесь спать спокойно? — спросил он, направляясь к двери.

— Я вам говорил, что сон у меня крепкий, — с завидным самообладанием Таран проводил Тупина до выхода…

Тупин не торопился покидать институт.

«С Тарана мы глаз, конечно, не спустим, чтобы ему не пришло в голову скрыться, — думал он, направляясь к секретарю директора института. — Каким бы самообладанием он ни прикрывался, „ежа под череп“ я ему все же загнал. А начнет метаться — начнет делать ошибки. Тут мы его, голубчика, и повяжем. Перов, надеюсь, не забудет отправить запрос о Таране».

У секретаря директора, красивой женщины средних лет, собрался целый девичник. С испуганными лицами они обсуждали события, произошедшие ночью в институте.

Появление следователя вызвало нездоровый ажиотаж. Все разом бросились к нему с вопросами и расспросами.

— Дамы, есть тайна следствия: читали все, знаете все, чего спрашиваете?

Дамы с обиженным видом потянулись гуськом из секретарской.

— Я с удовольствием вам помогу, только не знаю чем, — сказала секретарша.

Весь ее вид говорил о том, что она просто жаждет узнать нечто такое, что поставит ее в центр внимания подруг по институту.

— У кого есть ключи от института?

— У завхоза.

— От морга тоже?

— Нет. От морга у заведующего моргом Леточа. Спросите у него, кому он их дает.

— Скажите, Леточ — родственник того Леточа, что был в обкоме?

— Это он, собственной персоной. Пенсии не хватает, подрабатывает.

— Почему бы нет? Страну до кладбища довели, можно и в морге поработать.

— Юмор у вас странный.

— Жизненный, к сожалению. Номера их кабинетов подскажите, пожалуйста.

— Седьмой у завхоза и тринадцатый у Леточа.

— Не возражал?

— А он все еще партийный и положительный до ненормальности: не пьет, не курит, жене не изменяет, читает только «Правду».

— Благодарю за информацию. Когда будет директор института?

— Через неделю. Он в командировке, в Нью-Йорке.

— Переквалифицируюсь в директора.

Секретарша только насмешливо ухмыльнулась, критически окинув взглядом Тупина, мол, «не по Сеньке шапка».

Тупин уже притерпелся к запаху формалина на первых этажах. Как ни странно, завхоз была на месте. Капитан часто встречал такие лица и в БХСС, и в тюрьмах. И она его сразу же узнала, хоть встречались они в первый раз.

— Я занята! — грубо отшила она Тупина.

— Придется освободиться, — и Тупин предъявил удостоверение.

Завхоз не стала даже тратить время, чтобы посмотреть, не только что вчитаться в документ.

— Обратитесь к директору. Я ничего говорить не буду.

— Тогда я вас задержу на 72 часа, и вы их проведете в тюрьме.

Ненависть в глазах завхоза достигла предела, когда может выплеснуть. Но на лице появился и страх.

— А я что, я ничего. Спрашивайте, пожалуйста.

Тупин огляделся по сторонам. Ключи висели на открытой доске.

— Когда вы выходите по своим делам, дверь на ключ закрываете?

— А на кой? Воровать нечего. Ни денег, ни ценностей.

— Ключи от морга где находятся?

Завхоз ткнула пальцем в крайнюю связку.

— Висят. Мертвые кому нужны? Сейчас даже родные отказываются, хоронить не на что. В общей могиле хоронят. Дожили.

— Секретарша мне сказала, что ключи от морга только у Леточа.

— Были сначала. Только Дмитрий Андреевич мне их отдал. «Зачем они мне?» — говорит. И правильно. Завхоза у него нет, он мне немного доплачивает, я и блюду.

Тупин подошел к доске и снял ключи.

— Проводите меня и покажите пути, ведущие в морг. Там есть одна маленькая дверь, я хочу посмотреть, откуда через нее можно попасть в коридор морга. И составьте мне срочно список всех людей, которые брали ключи.

— От морга?

— И от института.

— Пока всех вспомнишь…

Ворчала она всю дорогу, сопровождая Тупина по лестницам. Капитан изучил все пути, ведущие в коридор морга. Пути, ведущие в морг, он и так хорошо знал, навидался за время службы.

Маленькая дверь открывала, оказывается, ход на «черную» лестницу, соединяющую все хозяйственные службы: кухню, прачечную, кладовые, слесарную мастерскую.

Выйдя через эту маленькую дверь в коридор, Тупин и повстречался с Леточем, бывшим секретарем по идеологии в обкоме. Барственный вид, как ни странно, он не потерял, и его бархатный тенорок обаял режиссера. Бедная дама держала под носом флакон с французскими духами, но была все равно близка к обмороку.

— Как вы при таком запахе работаете?

— Мадам, человек ко всему привыкает! — философствовал Леточ. — Привыкнет и ваша группа, через неделю сможет возле трупа закусывать…

— Тем, что отрежем от трупа! — пошутил оператор. И киношники истерично захихикали. Они были так же бледны, как и их шефиня. Их страшил этот запах, страшила обстановка вокруг, в их глазах читался ужас от неизбежности работать в столь сложных условиях.

Ассистент, несмотря на плохое самочувствие, а может быть, и благодаря ему, вырвал дополнительные уступки у режиссера.

— Алла Матвеевна, я работаю только с половины!

Шефиня томно воскликнула:

— Ах, Костя, я охотно уступаю!

И Тупину показалось, что милая дама охотно бы уступила не только какую-то там половину, но и целиком себя.

Леточ заметил Тупина.

— Мне кажется, что мы где-то встречались. Случайно, не в обкоме?

— Случайно, но только в областном ГАИ, где вы «песочили» начальника ГАИ за то, что сами нарушили правила движения.

— Да, да! — скис заметно Леточ. — Помню. Капитан…

— Тупин! — подсказал ему капитан.

— Ну, теперь, наверное, вы уже подполковник?

— Нет, все еще капитан.

— Почему? — удивился искренне Леточ.

— В начальниках ваш ставленник.

— Подполковник Дубасов умнейший человек. И деликатный такой.

Дама исчерпала все силы, а может, и французский «парфюм» не в силах был справиться с таким запахом.

— Я выползаю на воздух, мальчики, а вы продолжайте работать. Адью!

Шатаясь, она заторопилась выйти из подвала.

Оператор закричал ей вслед:

— Алла Матвеевна, а первый кадр обмыть?

— Без меня, мальчики, без меня. Глоток в рот не пойдет. Я и так заработала на неделю потерю аппетита.

И она исчезла в темноте лестницы.

— Баба с возу, на троих легче делится. Алик, ты даже с Аллы половину снял…

— Остальное она себе снимет, — добавил мрачно осветитель.

— …Ты назначаешься нашим чрезвычайным и полномочным представителем у сестры-хозяйки. Внимательно следи, чтобы недоливы исключить.

— В решительный момент изящно подтолкни локоток мамзель — лишку и плеснет, — добавил осветитель.

— Дмитрий Андреевич, — обратился Алик к Леточу, — в каком кабинете удобнее всего поймать сестру-хозяйку?

— В темном! — опять мрачно пошутил осветитель.

— Вася, обрывася! — попытался унять друга оператор.

— В темном не советую! — подыграл Дмитрий Андреевич Леточ. — Живым не выпустит. Попытайся в третьем, он светлый.

Алик исчез, как сквозь землю провалился.

«Во, фокусник! — удивился Тупин. — Наш народ необычайный: способный и изобретательный… по части добывания спиртного».

— А почему вы Костю Аликом кличете? — поинтересовался Леточ.

— Никто его не кличет. Фамилия у него такая, — пояснил оператор. — Как у меня — Степнов, а у Васи — Петров. А у Кости — Алик. И к лицам кавказской национальности он не имеет никакого отношения. И пятый пункт у него в полном порядке.

— Дмитрий Андреевич, — напомнил Леточу о себе Тупин, — я к вам.

— Вижу, что ко мне, — недовольно поморщился Леточ. — И так весь институт гудит, как потревоженный улей.

— А что произошло? — поинтересовался оператор. — Мертвецы сбежали?

— Сбежали — это сильно сказано, но, говорят, двигались. Сторожа зарезали, дежурную…

— Дежурная умерла от инфаркта, — вмешался Тупин. — И мертвецы в смерти сторожа совершенно не виновны.

— Но действительно двигались? — насторожился оператор.

— Кто сторожа зарезал, тот их и двигал, — успокоил Тупин. — Хотел бы я узнать, кто тайну следствия разглашает. Не от своего ли друга Дубасова узнали?

— Михаил Иванович Таран не знаком с подполковником Дубасовым, — возразил Леточ. — А что, разве было по-другому?

— Вам лично это говорил Михаил Иванович?

— Не совсем лично: присутствовали еще секретарь директора, замдиректора по кадрам, замдиректора по научной работе, он сейчас замещает директора, еще подруга секретарши была там… Может, еще кто и был, да я запамятовал, прошу простить старика, память подводить стала.

— Пора садиться за мемуары! — продолжал мрачно шутить осветитель.

— Спасибо за совет! — на полном серьезе откликнулся Леточ. — Да кому нужны мои воспоминания. Новые времена — новые песни. А из моей песни слов не выкинешь.

— Но можно выкинуть песню! — отозвался осветитель.

Появился Костя Алик со склянкой спирта. Но веселья на его физиономии было мало.

— Если кто скажет, что в этой посудине пол-литра, тот пусть бросит в меня камень.

— Вместе с почкой! — не унимался осветитель Петров.

— Грабят! — ахнул оператор. — Среди белого дня. А как же локоток?

— Да у нее уже было налито! — отмахнулся Костя. — Я как бультерьер в глотку ей вцепился, но… она оказалась у нее луженой. «Таран велел дать вам только триста грамм. На троих как раз».

— А про аппаратуру ты ей сказал? — завопил оператор.

— И перечислил количество и ее качество.

— И что? — одновременно выдохнули оператор с осветителем.

— Говорит: «У нас еще не изобрели аппаратуру, которая бы плохо снимала, но хорошо пила».

— Мегера! — выдохнули синхронно оператор с осветителем.

— Ошибаетесь! — улыбнулся Костя Алик. — Очень даже ничего.

— Ничего — это пустое место! — обиделся Леточ. — Анечка у нас самая красивая девчонка в институте.

— А что, братцы! — успокоился оператор. — Все путем. Алла Матвеевна слиняла, директор картины свои объективы будет протирать бензином. Тем более, у него есть машина. Живем.

Из кофра с аппаратурой мигом появились стаканы и полукопченая колбаса. Для творческих людей Леточ с Тупиным перестали существовать.

Тупин тихо сказал Леточу:

— Не вернуться ли нам в ваш кабинет, Дмитрий Андреевич? Во-первых, нам не нальют, во-вторых, вы не пьете, в-третьих, я на службе.

— Хотите колбасы? — проявил гостеприимство оператор.

Но Леточ с Тупиным уже тихо шли по направлению к кабинету номер тринадцать.

Кабинет был маленький и узкий, как кишка.

— Не сравнить с вашим бывшим! — не удержался Тупин.

Леточ промолчал и сел за свой рабочий стол.

— Присаживайтесь, милостивый господин.

— Как-то вы чудно выражаться стали, — заметил Тупин, садясь на скрипучий стул. — Тихо готовите почву для перехода к монархистам?

— Скорее, в почву! — вздохнул Леточ. — Из земли вышел, в землю уйдешь!

Тупин поспешил переменить тему разговора:

— А что, киношники в коридоре будут работать?

— Они на академика Звадовского работают. Неужто мы себе враги? Конечно, выделили им маленький бокс со столом, на котором они и будут трупы резать.

— Сами? — удивился Тупин.

Леточ ухмыльнулся:

— Кишка тонка самим. Ассистент Звадовского резать будет. Кавказец, ножом работать умеет.

— Не любите кавказцев?

— А я всех нерусских не люблю. Присосались к телу великого народа. Совсем больной народ стал. Возьмем киношников: нерусская слиняла, директор только договор подписывать приезжал.

— Тоже нерусский? — ехидно спросил Тупин.

— В очках!.. А эти три Ивана в этом смраде по ночам пахать будут. И спирт пить каждый день. Споили русский народ.

— Противоречите сами себе, Дмитрий Андреевич: резать-то труп будет кавказец, только что сказали.

— Так он — заинтересованный: диссертацию на методе Звадовского защищать хочет.

— Бог с ними, с киношниками! — перевел тему Тупин. — Вы мне лучше скажите, как вы-то здесь оказались? Или поменялись в институтский дом?

— Нашли дурака! — усмехнулся Леточ. — Из «сталинского» дома в блочный барак, вытянутый в небо, переезжать? Я еще не свихнулся, хоть с памятью и не все в порядке… А работаю здесь по простой причине: пенсии не хватает. Мы ведь, как нынешние, не хапали, довольствовались тем, что имели…

— Имели-то все, Дмитрий Андреевич!

— Что положено, то и имели! — обиделся старик. — А теперь все отняли. Какие люди умирают в очереди за грошовой прибавкой к пенсии! Позор! К власти пришли младшие научные работники…

— Так ведь вы их и держали в младших! — перебил Тупин. — Хватит о политике, Дмитрий Андреевич!.. В каких отношениях вы с Михаилом Ивановичем?

— В служебных! Когда мне что-либо надо, я обращаюсь к нему. И все.

— Помогает?

— По мере возможности. А они у него не безграничны. Человек он в нашем городе новый, мало кого знает…

— И вы ему помогаете?

— По мере возможности. Люди должны помогать друг другу.

Лицо Леточа раскраснелось от негодования.

— Вот вы мне и помогите! — обрадовался Тупин. — Как человек человеку. Тем более, это ваша прямая гражданская обязанность.

Леточ раздраженно забарабанил пальцами по столу. И отвел глаза от Тупина, чтобы он не прочел явного нежелания ему помогать.

— Спрашивайте, — нехотя промямлил он. — Но я мало что знаю.

«Заюлил, старый черт! — раздосадованно подумал капитан. — Ничего он не скажет существенного».

— Что за человек был ваш сторож? — спросил он.

— Человек как человек! — пожал плечами Леточ. — Я с ним чаи не гонял. У нас с ним разные весовые категории, как вы сами понимаете. Пил в меру, нареканий никаких…

— А у Михаила Ивановича какие с ним отношения?

— Никакие! Ну, видел я раз, как Андреич выходит из кабинета замдиректора. Ну и что? Все мы там бываем. Таран — по хозяйственной части.

— Если бы по научной! — заметил Тупин.

— Вот именно, — обрадовался Леточ. — Смешно, если бы у сторожа морга были какие-то отношения с замдиректора по научной части.

И Леточ по-детски захохотал, радостно и весело.

— Машиной по-прежнему пользуетесь? — прервал его веселье Тупин.

— Куда там! — отмахнулся Леточ. — Сердце барахлит, боюсь за руль садиться. Да и куда торопиться, если только на кладбище, а туда калачом не заманишь. Троллейбусом пользуюсь, как все уважающие себя пенсионеры. Двадцать минут — и на службе. За опоздание стружку не снимают. И посетители не обижаются, безучастные.

Он опять захохотал, радуясь своему юмору.

— Курорт! — «подыграл» Тупин.

— А что? — гордо подтвердил Леточ. — Я хоть и заведующий моргом, а в морг спускаюсь редко, в исключительных случаях, как вот сейчас — съемку организовать, место показать, служителя прикрепить трупы таскать. Но они ему будут приплачивать по статье «погруз-разгруз». Скучно на пенсии, капитан. Уйдете, прочувствуете.

— Мне еще не скоро. И на моей работе это не обязательно случится. Вы мне лучше поясните: почему киношники собираются работать ночью? Для экзотики? Ночь, трупы, могильная тишина…

— Все проще! В жизни все проще, капитан. Вас, по молодости, заносит… Днем все кабинеты в институте работают, приборы резонируют, на улицах машины раскатывают. Земля дрожит, а у них макропланы.

— Ну, если макропланы! — уважительно протянул Тупин. — А как шедевр называться будет? Обязательно пойду, посмотрю.

— Голливудский детектив будет называться «Ампутация конечностей». Фильм учебный. В мединститутах будет демонстрироваться. А вам медиком быть не с руки, вы и так больше людей на тот свет отправили, чем любой профессор и академик, вместе взятые.

— Отправляю не я! — нахмурился Тупин.

— Но вы дорожку туда открываете.

— На эту дорожку становится сам человек, когда лишает жизни другого человека.

Тупин так обиделся на Леточа, что даже не попрощался с ним и вышел из кабинета.

«Из стольких слов бывшего секретаря по идеологии ценного всего ничего: Андреич был в кабинете у Тарана, а значит, замдиректора врет. И я знаю, почему он врет».

4

Таран злился на себя за свой дурацкий неповоротливый ум.

«Зачем я сказал следователю, что не знаком с Андреичем? Дурак ненормальный! Это же выяснится, если не сегодня, то завтра. И я буду в дерьме. Ну, знаком я с ним, дальше что? Никакого криминала. Сдох собака, и лады. Умри ты сегодня, а я завтра. Но твой болтливый язык потянет и тебя вслед за ним. Впредь будь умней».

Таран после ухода следователя вызвал сестру-хозяйку, которую безуспешно склонял к сожительству с момента своего появления в институте.

— Анечка, к сожалению, на наш спирт налетела саранча киношная. Звадовского злить не будем, отцедим им в день по триста грамм. Надеюсь, отольются им наши слезы.

Анна Ивановна безмолвно выслушала приказание шефа, повернулась и вышла из кабинета, она старалась не задерживаться после того случая, когда с трудом отбилась от похотливого замдиректора.

Таран облизнул губы, глядя ей вслед. «В грех вводит!» Но подумал скорее по привычке, мысли вертелись все время вокруг другого: квартиры Андреича.

«Если этот старый пройдоха вел что-нибудь типа дневника, я пропал. Конечно, вряд ли менты дотюхают о том, что Андреич тайный Гоголь, но не мешало бы себя обезопасить и порыться в бумагах на квартире Андреича. Но это хорошо с одной стороны. А с другой — возможна засада на квартире. И что я буду делать?.. Линять надо быстрее из города. Но это тоже хорошо лишь с одной стороны, а с другой — объявят всесоюзный розыск, а за мной такой хвост тянется… Но в квартиру войти надо. Надо, Федя, надо!»

Таран на всякий случай вышел черным ходом из института, внимательно оглядевшись по сторонам, не следят ли за ним, очень ему не понравился настырный следователь.

Но Тупин еще не успел договориться с начальством об установлении слежки за Тараном: фактов пока не было никаких или почти никаких.

Этого Таран не знал и на всякий случай изображал из себя шпиона, поминутно оглядываясь и озираясь.

Бывший сторож Андреич, убитый ночью, жил совсем рядом с институтом, правда, не в институтском доме, а в «хрущобе», одной из первых послевоенных пятиэтажек.

Таран часто бывал на квартире Андреича, приносил с собой вволю и спиртного и закуски, было на что покупать. Андреич чувствовал себя королем и вел себя по-дружески. Каким образом он пронюхал о совершенной Тараном сделке на пару сотен тысяч долларов, Таран, к сожалению, не знал.

Но Андреич узнал, и его словно подменили: стал грубить, злиться, а за день до смерти предъявил ультиматум. Он считал, что ему полагается десять процентов. За что, за какие подвиги, пояснить не смог.

И Таран не выдержал…

Перед домом Андреича Таран неожиданно для себя повернул на сто восемьдесят градусов и вернулся к пятиэтажке, стоявшей параллельно.

В подъезде он поднялся на третий этаж, попытался из окна подъезда разглядеть, что там творится, в квартире Андреича, но разглядеть что-либо не удалось, шторы были закрыты.

Таран решил рискнуть. Он подглядел, куда пьяный Андреич что-то прятал. Железный ящик трудно было назвать сейфом. Справиться с ним мог даже младенец. Единственно, что не мог придумать Таран, что ему говорить в случае, если его застанут на квартире Андреича.

«Бог не выдаст, свинья не съест!»

С этой мыслью Таран и вышел из пятиэтажки, направляясь в квартиру своего давнего друга. Но у угла дома он, сам не зная почему, задержался. Задержался на миг, но этого ему хватило, чтобы увидеть, как из подъезда Андреича менты вывели санитара морга. Таран даже фамилии его не помнил. Знал, что санитара трезвым никто не видел. У Андреича были с ним какие-то дела, очевидно, санитар бегал у того на побегушках…

Таран из-за куста сирени наблюдал, как санитара посадили в подъехавшую машину с милицейской мигалкой и увезли. Таран покрылся холодным потом, представив себе лишь на минуту, что на месте санитара мог оказаться он и выкрутиться едва ли удалось бы.

«А санитар что там искал? — подумал удивленно Таран. — Впрочем, теперь я понимаю: Андреич торговал наркотиками. Вот откуда он узнал и о моей сделке, хапуга, дружок мой старинный. А я-то, старый дурень, за ростовщика его держал. А сморчок, оказывается, высоко летал. В лагере шнырем кантовался, а по жизни в авторитетах. Век живи — век учись, дураком помрешь».

Таран хотел было повернуть и с достоинством удалиться, благодаря судьбу за предостережение, но, неожиданно даже для себя, быстрым шагом вошел в нужный подъезд, поднялся спортивным шагом на этаж, быстро открыл отмычкой дверь квартиры Андреича и, прислушавшись пару секунд в тишине, осторожно прикрыл за собой дверь.

Оперативники, заграбаставшие санитара, так обрадовались добыче, что все отправились за наградой, не завершив до конца обыск.

Таран не стал дожидаться их возвращения. Молнией он кинулся к железному ящику, взломал его захваченной лапой и переложил содержимое ящика в приготовленный черный полиэтиленовый пакет. Заветная тетрадь Андреича была теперь у него. Времени на чтение было достаточно, но только в другом месте.

Через пять минут Таран входил через черный вход в институт, удивляясь, что не встретил ни одного человека.

Первым делом Таран позаботился о том, чтобы закрыть дверь кабинета на ключ. Только затем он занялся изучением содержимого железного ящика.

В двух больших белых бумажных пакетах лежали доллары и крупные купюры в рублях.

«Не один „лимон“! — равнодушно подумал Таран и отложил их в сторону. — Будем считать, что он мне их завещал на правах близкого родственника».

Но потом, подумав, спрятал оба пакета в тайник, оборудованный им в столе. «Береженого бог бережет!»

В картонной коробке лежали ампулы с морфием и расфасованные по маленьким пакетикам белый порошок и коричневый.

«Вот за чем санитар охотился! — понял Таран. — Да сам попал в сети, дурак. Теперь на него навесят все, что захотят. А мы поможем нашему самому гуманному правосудию».

И Таран мгновенно придумал план, который, он был уверен, утопит санитара в болоте статей закона.

«Закон что дышло, куда повернул, туда и вышло!» — усмехнулся Таран.

План так захватил Тарана, что он спрятал тетрадь Андреича в тайник, «на потом», а сам, завернув коробку в черный пакет, вновь покинул кабинет, в котором ему было так уютно и который мог потерять в любую минуту.

Узнавать, где живет санитар, чтобы подбросить ему коробку с желанным для санитара зельем, было поздно, да и небезопасно. Сопоставить интерес, проявленный Тараном к неизвестному до сих пор санитару, с неинтересной для следствия находкой смог бы и дилетант.

Да и зачем, когда Таран прекрасно знал другое: где находится личный шкафчик санитара, в котором хранилась его рабочая одежда.

Должность замдиректора по хозяйственной части давала возможность появляться везде, не привлекая внимания. Но Таран постарался не попадаться на глаза. Да и время ему помогло: перед концом рабочего дня все делают вид, что трудятся из последних сил, а глаза следят за ходом секундной стрелки.

Вскрыть рабочий шкафчик санитара для такого специалиста, как Таран, было плевым делом. На все ушла минута. Можно было бы обернуться и быстрее, но Таран здраво рассудил, что на целлофановом пакете могут сохраниться отпечатки его пальцев, поэтому достал коробку с наркотиками из пакета и завернул в рабочую форму санитара.

Вернувшись в кабинет, Таран позволил себе расслабиться: достал из сейфа бутылку армянского коньяка, плитку шоколада фабрики «Красный Октябрь», выпил полстакана коньяка, закусил ломтиком шоколада и, стоя у окна, закурил любимый «Данхил».

Приезд милицейской машины не остался незамеченным. Таран позволил себе даже позлорадствовать: «Летите, голуби, летите… Явились — не запылились».

Ожидая неизбежного визита, Таран спрятал коньяк и шоколад в сейф.

И вовремя. После осторожного стука в дверь в кабинет заглянули Тупин с Перовым.

— Михаил Иванович, а мы опять по вашу душу.

— Если вынимать не будете, то пожалуйста.

Почувствовав запах коньяка, друзья переглянулись.

— Что-то часто нас притягивает этот кабинет, — засмеялся Тупин. — Запах у него, наверное, особенный.

— Могу плеснуть коньячку! — улыбнулся в ответ Таран.

— Спасибо, не надо! Мы на работе.

Таран сделал было шаг к сейфу за коньяком, но гордо остановился и пожал равнодушно плечами.

— Мы задержали вашего санитара Иванцова, — заявил официально Перов.

— Вы обратились не по адресу: я не старший санитар, не замдиректора по кадровым вопросам или лечебным, научным и прочее, прочее, прочее…

Тупин внимательно следил за выражением его лица, но ничего нужного не прочитал, к сожалению.

— Вы хотите сказать, что не знаете Иванцова?

— Совершенно верно, вы очень догадливы. Моя деятельность не предусматривает необходимости общения с санитарами.

— И не можете ничего о нем сказать… — задумался Тупин. — А показать нам его рабочий ящик можете?

— Я здесь работаю недавно и не удосужился еще заняться проверкой рабочих ящиков. Вы очень пристрастны ко мне, капитан. Надеюсь, о каждой дырке в сортире вы меня не будете спрашивать? Хозяйственная деятельность предусматривает нечто другое, чем быть сантехником или техником-смотрителем. Обратитесь к сестре-хозяйке.

Таран позвонил Анне Ивановне, и та явилась ровно через пять секунд, ее закуток был совсем рядом.

Увидев Перова, она заметно смутилась.

— Анечка, — обратился к ней Таран, — товарищи из милиции. Покажите им рабочую комнату наших санитаров, в частности санитара Иванцова.

Анечке не надо было повторять задание. Она мило улыбнулась гостям и грациозной походкой двинулась из кабинета. У мужчин разгорелись глаза. Даже у женатого Тупина. И они заторопились из кабинета вслед за Анечкой.

Тупин опомнился первым, все-таки женатый.

— Вы, значит, были знакомы с Иванцовым. А то ваш шеф никого не знает, про кого ни спроси. Ни Андреича, ни Иванцова…

— Так он не по этой части, он по бабам ходок, кот паршивый. А я по должности обязана всех знать, халаты все у меня получают, ну, и все остальное.

Перов красноречиво щелкнул себя по горлу:

— Это — все остальное?

— И это тоже, — не смутилась Анечка. — Кому положено.

— А киношникам разве положено? — не удержался Тупин.

Анечка пожала плечами.

— Приказ Тарана. Фильм оплачивает мединститут. Звадовский входит в окружение министра. Ясно?

Перов смотрел на Анечку с обожанием.

«Влюбился!» — понял Тупин.

— Что за человек — Иванцов? — спросил он, чтобы направить беседу опять в деловое русло. — Вы его хорошо знали?

— Я с наркоманами не знаюсь, — обиделась Анечка. — Кто еще в санитары морга пойдет? Алкоголики, наркоманы, некроманы…

— Кто-кто? — заинтересовался Перов.

— А почему вы считаете, что Иванцов — наркоман? — спросил Тупин, которого больше интересовали преступники, убившие Андреича.

— Да все знали, — удивилась Анечка. — Вы любого спросите.

В небольшой комнате Анечка указала на шкаф Иванцова.

— Откройте! — приказал Тупин.

Анечка достала из кармана связку ключей, подобрала один и открыла шкаф Иванцова. Перов заглянул внутрь и свистнул.

— Вот это да! — потрясенно протянул он.

И достал из шкафчика длинный нож с блестящим стальным лезвием.

— Не быть мне капитаном, если не этим ножом…

— Экспертиза покажет! — нахмурился Тупин. — Действуй, фокусник, дальше. Посмотрим, что ты еще из этого ящика достанешь.

Перов порылся и достал коробку.

— Пожалуйста!

Тупин нахмурился еще больше.

— Бьюсь об заклад, что там наркотики.

— Что и требовалось доказать? — Перов вопросительно посмотрел на Тупина.

— Смотря что ты хочешь доказать. Или что требуется…

— Дубасову? — понял Перов.

— Ну, для этого дело, считай, закрыто. Преступник пойман на месте преступления, вещественных доказательств вагон и маленькая тележка.

— Может, собаку вызовем? Пусть поводит, возможно, куда и выведет.

— Идея хорошая. Вы тут поворкуйте, а я пойду звонить.

Тупин ушел.

Анечка с Перовым посмотрели друг на друга и смутились.

— Вы замужем? — неожиданно для себя спросил Перов.

— Нет, никто не зовет! — улыбнулась Анечка.

— Так уж и никто? — не поверил Перов.

— Серьезно вам говорю. Кроме гнусных постельных предложений, от которых я решительно отказываюсь. К вашему сведению, чтобы вы времени не теряли.

— Я бы на вас женился! — вырвалось у Перова.

Анечка грустно улыбнулась:

— Что ж, ждите, когда я сделаю вам предложение!

В раздевалку вошел Таран.

— Все в порядке? Анечка вам помогла?..

Таран покрутился по раздевалке, заглянул в шкаф санитара.

— Нашли что-нибудь?.. Что это вы на меня так странно смотрите? Я вам мешаю?

Бросив ревнивый взгляд на Анечку, Таран удалился.

Настроение у Перова резко испортилось.

— Этот старик за вами тоже ухлестывает?

— Этот старый негодяй уже схлопотал от меня по роже! — обиделась на Перова почему-то Анечка. — Вы уже от меня полного отчета требуете? Я вам пока не жена.

— Говорим, да! — с кавказским акцентом растерянно проговорил Перов.

Вбежал возбужденный Тупин.

— Я встретил сейчас Тарана. Он был здесь?

— Заходил, — смутился Перов, ощущая свою вину.

— Перов, тебя нельзя с девушкой наедине оставлять. Голову теряешь. Сейчас приедет Водолей с Духом. И что? Приведет нас к Тарану, а он спокойно: «Так, лейтенант свидетель, что я там только что был». Ну, Перов, не ожидал.

— Виноват, товарищ капитан!

— Неужели вы подозреваете этого старого козла? — засмеялась Анечка. — Да он же трус.

— Профессия у нас такая, Анна Ивановна, всех подозревать, — успокоился Тупин.

— А у замдиректора по хозяйственной части тоже профессия такая: ходить по всем помещениям института и смотреть, что требует ремонта, — заступилась за Перова Анечка. — Надеюсь, я вам больше не нужна? Чао!

И Анечка выпорхнула из помещения.

— Анечка права, Тупин, — вздохнул Перов, глядя в ту сторону, куда исчезла девушка. — Он может ходить где угодно, это его работа. Может, отпечатки пальцев найдем?

— Скорее он явится с повинной!.. Догони Анечку и верни ее. Ценный свидетель.

Перов пулей бросился догонять Анечку. Через несколько секунд они вернулись уже вдвоем. И на лицах у них было написано, как им хорошо вдвоем. Судьба санитара их мало волновала.

— Вы уж меня извините, — виноватился Тупин, — но придется вам побыть в нашем обществе. Протокол изъятия будем составлять…

А Таран заперся в кабинете и достал из тайника заветную тетрадь.

Но, раскрыв ее, он уставился, как баран на новые ворота.

«Вот это да! — ошарашенно подумал он. — Андреич вел записи шифром. Ай да Андреич! Удивил. Столько лет знаю этого мошенника. Считал, что знаю о нем все».

Попытка с ходу расшифровать текст у Тарана не удалась.

Тогда он стал присматриваться к странному сочетанию цифр и букв. И быстро догадался, что это сочетание не что иное, как номера телефонов.

«Не агент ты, Андреич! — подумал Таран удовлетворенно. — Расшифруем номера телефонов, а уже через эти номера я выйду и на их хозяев. Кто владеет информацией, тот владеет ситуацией. Посмотрим тогда, кого нам Бог послал… Андреич довольствовался деньгами. Мне денег мало, мне власть нужна и почет. Тогда Анечка сама прибежит, согласная встать в любую позу. А тело ее в любом положении прекрасно. Спиной чую… Ништяк!.. Одна беда: капитан копает под меня, узнал мой голос по телефону и землю роет, мент поганый. И чувствую, что санитар его со следа не собьет… Идея! Попрошу Леточа поговорить с Дубасовым, тому лишь бы дело закрыть телом. Если его наркота не убедит, придумаем что-нибудь поэлегантнее».

И Таран углубился в работу, от которой, как он чувствовал, зависит его дальнейшая жизнь. «Выдвинут в депутаты. Тупин зубы обломает об меня. Эта стая своих не выдает».

А в раздевалке приехавшая следственная бригада вместе с Тупиным занималась рутинной работой.

5

Алик рвался в режиссеры. Пусть учебного фильма, но фильма. Очень это возвышало его в собственных глазах. И девочкам нравилось. Но отсутствие необходимого образования не давало ему возможности выдвинуться, все время его обходили бездарности с «поплавком». А он так и оставался в ассистентах.

И вот наконец фортуна его обласкала улыбкой. Алла Матвеевна пригласила его стать сорежиссером заказного учебного фильма. Ей не хотелось два месяца лучшей жизни проводить в морге.

«Даже трупы там проводят меньше времени!» — пожаловалась она Алику и укатила на юг, в Крым, вместе с очередным любовником. Лишь на несколько минут она удостоила институт чести лицезреть ее перезревшие прелести.

Алик тоже мог стать ее любовником, Алла Матвеевна прямо об этом и говорила. Но желеподобное тело старой каракатицы, как ее мысленно называл Костя Алик, не влекло даже после пол-литра.

Степной и Петров были свои ребята в доску, Алик с ними работал на других картинах. И все были рады, что остались без материнского ока шефини.

Триста грамм действительно легко делились на троих. Но соприкосновение со смертью и с трупами, въедливый специфический запах так шокировали приятелей, что чистый, неразбавленный спирт показался им водой. На какую-то минуту опьянение наступило, все его почувствовали, но следом наступило тяжкое протрезвление.

— Стоило пить! — глубокомысленно изрек Петров.

— Маловато будет! — поддержал коллегу Степнов.

— Поехали ко мне, бутылка водки, хвост селедки и пайка черного гарантирована, как свобода совести, слова и собрания.

И троица поехала к Алику. Костя перевыполнил обещание и стал жарить яичницу, это было его любимое блюдо, потому что других он готовить не умел.

И тут зазвонил телефон.

— Если это Рзаев, то я ему сделаю второй раз харакири! — пообещал Петров.

— Харакири — это когда себе, а ему — обрезание! — просветил Алик.

— Ничего, я ему сделаю обрезание в стиле харакири! — не уступал Петров.

Это был действительно Рзаев. Он радостно сообщил, что Звадовский освободил его от всех дел, кроме фильма, и он готов прямо сегодня начать съемки, он уже звонил в институт, труп готовят, дело за готовностью съемочной группы. И Рзаев, с чисто восточным коварством, добавил:

— Если вы уже обмыли первый кадр, я принесу бутылку коньяка.

— Неси! — разрешил Алик. — Только не азербайджанского.

— У меня из цековских подвалов, — обиделся Рзаев. — Я в палатке не покупаю.

— Ну, если из подвала в подвал… — согласился Алик. — Через полчаса приедем.

Его последние слова были встречены гулом неодобрения.

— Бутылку зажимаешь? — обиделся Петров.

Алик поспешил их успокоить.

— Нам хватит десяти минут выпить по стакану и съесть яичницу. А нам йолдаш бутылку коньяка ставит. Грозится, что из цековских подвалов.

— Хорошо, что не из лубянских! — пошутил Петров.

Звонок в дверь вывел осветителя из себя.

— Голову наотрез даю, если это не Касандр.

Это действительно был директор их съемочной группы Александр Иванович, по кличке Касандр. Он немного заикался, и, когда называл свое имя, у него получалось «Алек-а-сандр».

— Пьем, братцы! — радостно потер он ладони.

За ярко выраженную еврейскую внешность его частенько поколачивали националисты, приходилось часто вставлять стекла в очки. А когда он пытался доказать, что у него нет и капли еврейской крови, националисты отвечали: «Пути господни неисповедимы, а женщины — тем более!»

— Нальем, нальем! — успокоил Иванова Алик. — И кусок селедки твой, и яичницу дадим. Гуляй, Касандр.

Иванов невозмутимо пошел мыть руки. А когда вернулся, то на столе для него в стакане было оставлено ровно пятьдесят граммов, на тарелке лежала закуска, а коллеги с аппетитом уминали немудреный закусон. Иванов последовал примеру своих сообразительных коллег, влил в себя то, что выделили, и закусил.

— Когда начинаем снимать? — спросил он с набитым ртом.

— Через полчаса! — ответил Алик.

— Хорошо, хорошо! — бормотал директор. — Гоните план бочками.

— Тебе-то хорошо! — разозлился Алик. — Нам работать, а ты и носа не будешь там казать. Кисейная барышня. При виде трупа падает…

— На него, — шутил осветитель.

Иванов проглотил пищу и возмутился:

— Я не трус!.. Пожалуйста, поеду с вами, посмотрю, где вы трудитесь.

Алик встал из-за стола.

— Поехали!

— А на чем? — побледнел Иванов.

— На машине, балда! Степнов на своей машине возит аппаратуру.

— Оплатим бензин! — пообещал директор картины.

— И аренду машины! — добавил оператор.

Иванов тактично промолчал…

Через десять минут они уже выгружали аппаратуру и вносили ее в подвал морга. Там их ждал Рзаев, жгучий брюнет лет под тридцать.

— Молодцы, э, говорю, молодцы! Так вовремя приехали. Такой интересный труп мне попался, э! Будем работать всю ночь, пока не закончим.

— Куда гнать? — недовольно заметил оператор.

— В семь утра труп заберут, уйдет труп, понимаешь?

— Куда он уйдет? Чего ты несешь? Как может труп уйти? — не понял осветитель.

— Родственники заберут в семь утра на кладбище. У них машина заказана.

— Это мы до семи часов пахать должны? — возмутился осветитель. — Иванов, а где КЗОТ? Ты для чего сюда приехал?

— Посмотреть, где вы работаете, — забормотал директор, на которого начинала действовать окружающая обстановка.

— Не только где, но и как! — назидательно поучал осветитель.

— Дорогой, ты же не дослушал! — утешил его Рзаев. — Я привез не одну бутылку, как обещал, а две.

Осветитель был вполне удовлетворен и стал подтаскивать аппаратуру к двери бокса, где им предстояло работать.

— Почему закрыта дверь?

Рзаев достал из кармана халата ключ.

— Не кричи! Ключ у меня.

— Интересно! — вылез на передний план Иванов. — Посмотрим, посмотрим. Труп уже там лежит?

— Нет. Его готовят: номер с ноги отмывают, поставили, понимаешь, на самом видном месте.

Иванов заметно успокоился, даже повеселел и, как только Рзаев открыл дверь бокса, смело шагнул в него первым.

И тут же его визгливый вопль заметался в стенах подвала морга.

Дверь раскрылась полностью, и все увидели лежащую у двери отрезанную гангренозную ногу.

Как ни странно, все остальные прореагировали совершенно спокойно, тупо глядя на неприятное зрелище.

Но Иванов молнией сиганул из подвала, правда, добежать он успел только до урны на лестнице. И минут пять все вынуждены были слушать, как он рыгал.

— Говорил я вам, что ему хватит двадцать грамм, а не пятьдесят! — Осветитель был верен себе.

Алик и Степнов стояли белые как стена.

— Зрелище не для слабонервных! — заметил Степнов.

— Слушай, как эти отходы производства сюда попали, не понимаю! — удивлялся Рзаев. — Сами видели, закрыто было на замок.

В подвал вбежали с оружием наизготове Тупин с Перовым.

— «Розовые лица, револьвер желт…» — продекламировал Петров.

— Это у тебя в глазах от страха пожелтело! — откликнулся Алик. — Обычный черный пистолет..

— «Где мой черный пистолет?.. На большом Каретном…» — заголосил осветитель, на которого уже подействовали выпитые сто пятьдесят граммов водки, наложенные на сто граммов спирта.

Тупин с Перовым спрятали оружие и подошли к киношникам.

— Труп живым оказался? — спросил Тупин.

Ему показали часть трупа, неизвестно как попавшую в закрытый на замок бокс, и пояснили относительно слабых нервов директора картины.

Тут служитель морга привез затребованный труп, и все занялись делом. Стали устанавливать камеру и свет, а любимое дело всегда успокаивает.

Тупин и Перов отправились обратно.

— Везде свои шутники найдутся! — заметил Перов.

— Не нравится мне эта шутка, — откликнулся Тупин. — Кто-то очень хочет напугать их. Главное, что этот шутник имеет ключи от всех дверей морга.

— Уж не подозреваешь ли ты, товарищ капитан, завхоза в убийстве?

— И женщины убивают, чем дальше, тем больше. Мне интересно, где находился наш замдиректора?

— Мимо кассы, капитан. Я как раз случайно был рядом с кабинетом Тарана…

— Анечку охранял…

— На вопль он тоже выскочил из кабинета как ошпаренный, открыв дверь…

— Запирается?

— Коньяк опять пил, от чего мы отказались…

— Не пей с преступниками, лейтенант. «Коготок увязнет — всей птичке пропасть».

— Зачем киношников пугать, не понимаю?

— И я пока не понимаю. Поймем, поймаем преступника.

— Может, к ним охрану поставить?

— Четверым здоровым парням? Со скальпелями под рукой? Уверен, что у убийцы автомата нет… Есть, правда, одна идея. Но ее надо обмозговать.

Группа их уже ждала, пора было уезжать, работа была закончена. С такими уликами санитара можно было отправлять на суд хоть завтра. Если не расстрел, то пятнадцать лет ему были гарантированы…

К десяти часам съемочная норма была выполнена.

— Перерыв! — объявил Алик.

— Слушай, какой перерыв? — удивился Рзаев: — Я только во вкус вошел резать…

— Камере остыть надо! — соврал, не задумываясь, оператор.

— Операцию надо закончить! — не уступал Рзаев. — Я могу забыть, на каком месте остановился.

Алик решил пойти на компромисс.

— Сколько времени у нас займет?

— Самое длинное час, да! Кость перепилю и зашью края. Все, э!

Договорились. Но только начали снимать, как оператор сказал:

— Стоп! У меня в кадре все трясется, одна болтанка. ОТК забракует.

— Ночью где я найду приспособление, чтобы твердо закрепить ногу? Петров, иди держи ногу.

В ответ послышался лишь храп. Петров мирно устроился в уголке бокса и видел уже, наверное, второй сон.

— Дезертир! — обиделся на него Алик. — Коньяк пить проснется сразу. Что с него возьмешь?

— Ты рукавички у него возьми, — улыбаясь, посоветовал оператор, — и сам упрись рожками. Невелика птица.

Алику очень не хотелось близко подходить к трупу, но… Его идея — все снять на макропланах — требовала жертв с его стороны.

И он, взяв у осветителя рукавицы, крепко схватил ногу трупа у лодыжки. А с другой стороны ногу крепко привязали ремнем к столу. И Рзаев еще ее придерживал, когда пилил кость.

— Отлично! — одобрил оператор, посмотрев в камеру. — Так держать!

Когда отпиленная от трупа нога оказалась в руках у Алика, он чуть не грохнулся в обморок. Но мужское самолюбие пересилило физическую слабость.

Он несколько секунд стоял, не зная, куда девать отвалившуюся часть.

— Чего держишь? — рявкнул на него оператор. — Закусывать собираешься? Брось в угол к Петрову, у него нервы крепкие.

Но Алик бросил прямо на пол у стола. Нести ее до угла было выше его сил. Зачем подлянку делать ближнему?

Рзаев блестяще закончил операцию и сбросил перчатки.

— Все мыть руки! Коньяк теперь будем пить. Часа два отдохнем, вторую операцию снимем.

Пошли мыть руки. Алик был прав: Петров мгновенно проснулся, услышав про коньяк. Первым делом выключил осветительные приборы, а затем пошел со всеми мыть руки.

Поскольку стульев не было, в ход пошли кофры из-под аппаратуры. Петров один даже салфеточкой накрыл и закусочку соорудил: плавленые сырки да шоколадные конфеты.

— Откуда дровишки? — Алик кивнул на закуску.

— Из твоего холодильника, вестимо, — невозмутимо ответил осветитель.

Рзаев ловко открыл коньяк и с поразительной точностью разлил в четыре стакана, приготовленных всезнающим осветителем.

— Будем живы, будем пить! — глубокомысленно изрек Петров и одним глотком всосал в себя свою долю.

Не так быстро, но все охотно последовали его примеру.

Закусить им помешал громкий стук в дверь бокса.

— Кого это черт принес? — недовольно воскликнул Алик.

— По-моему, это Иванов вернулся посмотреть на другую ногу, — изрек Петров.

Оператор пошел открывать дверь.

Открыл и молча повалился на пол, замертво.

И перед сидящими киношниками открылся жуткого вида стоящий у стены мертвец с протянутой рукой, в которой был пустой граненый стакан.

Все замерли в оцепенении при виде столь страшной картины. Пустые глазницы мертвеца, казалось, внимательно оглядывали присутствующих, полуразложившееся тело без гениталий вызывало омерзение. Но пальцы цепко держали стакан.

— Может, нальем ему, мужики? — растерянно пробормотал осветитель и вдруг, схватив пустую бутылку, швырнул ее с поразительной меткостью прямо в лоб мертвецу.

От мощного удара тот просто рассыпался.

Петров двумя прыжками оказался у двери и захлопнул ее.

Стук двери вывел из оцепенения и остальных. Рзаев схватился за большой скальпель. Алик взял себе поменьше, то, что досталось. Один Петров только и поспешил на помощь Степнову. Оператор все еще был без сознания.

Рзаев без лишних слов сам достал бутылку коньяка. Рука его дрожала.

— Смотри, э! Дрожит. Как я буду делать операцию?..

— Какую операцию? — прервал его Петров. — «Скорую» надо вызывать. Оператор концы отдает.

— Налей ему стакан, может, очнется?

— Попробовать можно. Разлей! Всем надо снять это наваждение.

Рзаев мастерски разлил вторую бутылку коньяка по стаканам. Петров попытался влить в рот оператору немного жидкости, но без толку, Степнов не желал приходить в сознание.

— Не может! — Петров от огорчения сам проглотил коньяк. — «Скорую» надо быстро.

— До телефона надо еще добраться, — с трудом проговорил Алик, опустошая свой стакан.

— Ащи! Мы не мужчины, по-твоему? — завопил Рзаев и отпил для храбрости. — Я впереди пойду, кто сунется, зарежу.

И он бросился к двери. Но дверь была закрыта.

— Ты закрыл дверь? — завопил Рзаев на осветителя.

— У меня ключа нет, как я мог закрыть… — оправдывался Петров.

Рзаев похлопал себя по карманам и извлек ключ.

— Слушай, я же к двери не подходил. Клянусь.

Он попытался вставить ключ в замок, но ключ не желал входить.

— Не входит!.. С той стороны входил, а с этой не входит. Потрясающе!

Петров грубо вырвал из его рук ключ.

— Не умеешь, не берись! Лучше выполняй клятву Гиппократа.

Рзаев занялся оператором, и ему удалось влить немного коньяка в рот Степнову. Тот даже открыл глаза, затем жадно высосал весь коньяк и опять отключился, правда, теперь ненадолго. Коньяк вскоре подействовал, и оператор пришел в себя, попытался встать, но ноги ему отказали.

— Нервное потрясение! — решил Рзаев. — «Скорую» надо. Ты дверь открыл? — спросил он у осветителя.

Но дверь все не поддавалась.

— Железку какую-то вогнали с той стороны, — пыхтел над замком Петров.

— Не умеешь, не берись! — поддел осветителя Рзаев. — Меня ругал, а сам попасть не можешь. В замочную скважину.

— Это тебе все равно, хоть замочная скважина, а я люблю женское, теплое и мягкое.

— Из теплого и мягкого нам всем удалось выйти живыми и невредимыми.

— Хотелось бы выйти и отсюда, выйти хотя бы живыми, — подал голос Алик.

Петрову пришлось провозиться с замком еще минут пять, не меньше. Только когда он достал плоскогубцы и чудом ухватился за гвоздь, вбитый не иначе как молотком, ему удалось освободить для ключа замочную скважину.

Дверь открылась, но Петров несколько секунд не решался выйти из бокса, облик полуразложившегося трупа еще стоял перед глазами.

— Боишься? — подзадорил Рзаев. — Мертвые не кусаются!

— Если могут ходить, вполне могут и укусить! — возразил Петров.

Рзаев опять схватился за большой скальпель.

— Отойди от двери, я пойду первым! — крикнул он и бросился на дверь.

Ударом ноги он распахнул двери бокса и выскочил в коридор подвала. За ним выбежал Алик, тоже со скальпелем в руке.

Коридор был пуст. Никакого намека на присутствие мертвецов.

— Потрясающе! — воскликнул Рзаев. — Коллективное помешательство!

— Пить меньше надо! — подал слабый голос очнувшийся оператор.

— Ты это мне говоришь? — обиделся Рзаев. — Я выпил за последние десять дней сегодня двести грамм. Вставай, раз очнулся.

Степнов сделал попытку подняться с помощью Петрова, но вновь мешком свалился на пол.

— Что-то с ногой! — застонал он.

— Тащите его на свежий воздух! — скомандовал Рзаев. — А я пойду позвоню в «Скорую помощь».

Петров с Аликом подхватили оператора, но он взмолился:

— Вася, камеру возьми. Мне за нее голову оторвут, если что случится.

В коридоре послышался шум открываемых дверей, неясные голоса. Рзаев и Алик замерли со скальпелями в руках в позах гладиаторов.

Из полутьмы коридора вынырнула группа из трех человек с каталкой, на которой лежал милиционер. Везли его служитель, санитар «труповозки» и другой молоденький милиционер.

— Дядя Коля, дядя Коля, дядя Коля! — повторял он, и слезы катились по его щекам.

Служитель открыл им дверь холодильника, и санитар с милиционером занесли в него тело убитого.

— Во, судьба! — сказал Рзаеву служитель. — Не сиделось на пенсии. Пацана спас, а сам пулю схлопотал… А вы все работаете?

— Слушай! Ты никого здесь не видел?

— А кого я здесь могу увидеть? Трупы ведь одни. Или привиделось что?

— И никакого шума? — гнул свое Рзаев.

— Спал я, пока мне не позвонили, — ответил служитель. — Я теперь на полставки Андреича, пока не взяли другого, сторожа. Скучно без него, интересно баланду травил.

— Забирай труп! — велел ему Рзаев.

— И правильно! Чего ночью работать? Спать надо.

Служитель взял каталку, на которой привезли убитого милиционера, и пошел отвозить труп на место.

Рзаев раздумал звонить Тупину ночью.

«Утро вечера мудренее! — подумал он. — Смеяться будет надо мной. Утром проснусь, решу, что делать: звонить или не звонить».

— Работать не будем! — сказал он Алику.

— Конец съемки! — обрадованно завопил Костя.

Собрались они молниеносно.

6

Утром Тупин решил провести первый отбор фактов и попытаться хоть как-нибудь их связать, чтобы выстроить первую версию.

— Перов, ты получил ответ?

— Получил! — вздохнул тот. — Был у них такой Таран, выписался на новое место жительства.

— Это наш Таран? — уточнил на всякий случай Тупин.

— Как это «наш»? — удивился Перов. — Я им посылал паспортные данные…

— А описание?

— Нет! — расстроился лейтенант.

— За одни сутки два «прокола», лейтенант! — рассердился Тупин. — Неужели я рано написал представление о повышении в звании?

Перов совсем расстроился.

— Да ладно тебе, капитан! — решил успокоить Тупина Котов. — Я лучше анекдотичный случай тебе расскажу…

— Только анекдоты не хватало мне слушать…

— Ты же просил сам! Выяснить: не было ли каких историй с трупами…

— Были?

— С трупами не было. Но была смешная история десять лет назад: в отделе народного образования…

Перов рассмеялся, не дожидаясь рассказа.

— Народное образование — это уже смешно!

— Не прерывай! — оборвал его Котов. — Кому смешно, а кто и с инфарктом лежал.

— Не тяни кота за хвост! — вмешался Тупин.

— Представьте себе картину: глава нашего народного образования сидит себе в кабинете, чаи гоняет, вдруг стук в дверь, она, естественно, «войдите», ей — «откройте», встает наш руководитель, открывает дверь, а в коридоре четыре скелета с цветочками в костяшках пальцев…

— Инфаркт обеспечен! — вмешался опять Перов.

— Интересный случай! — оживился Тупин. — А кто у нас в списке имел когда-либо малейшее отношение к народному образованию?

— Таких нет в наличии! — победно заключил Котов.

— Это не есть хорошо! — уныло протянул Тупин. — Почерк просматривается, а самого писаки нет как нет… Откуда скелеты?

— «Из леса, вестимо…» По разнарядке! Учебные пособия… В мединституте старый преподаватель, бывший политзаключенный, здоровался со скелетом за ручку со словами: «Здравствуйте, Иосиф Виссарионович! Спасибо вам за гений ваш высокий…»

— Ненормальный? — спросил Перов.

— В норме. Ну, совсем нормальным оттуда, куда мы их загоняем, не возвращаются, ты же должен знать…

— Мы с политикой не связаны! — вмешался Тупин.

Подал голос селектор:

«Тупин, зайди к Дубасову!» — голос секретарши не спутаешь.

— Вот что, орлы! — строго напутствовал ребят Тупин.

— А мы — не орлы! Мы — львы! — пошутил Перов.

— Воробьи тоже чирикают! — унял помощника Тупин. — Мне нужна вся подноготная Тарана. Пошли факс с описанием и не поленись — сам позвони… Котов, ты займись этим случаем со скелетами. Кто мог знать? Из мединститута списки того времени, сравни с нашими, может, на кого и выйдем.

Оставив в кабинете своих сотрудников, Тупин направился к начальству, уже зная, что ему предстоит отстаивать дело.

Дубасов был в прекрасном настроении.

— Заходи, именинник! Я уже отправил представление на тебя. Майор тебе обеспечен.

«Покупает нахально! — подумал злобно Тупин. — За своего считает».

— Я доложил наверх, что ты взял убийцу из института!

— Поторопились, шеф!

Тупин сел к столу, приготовившись к бою.

— С такими-то уликами, да не засудить преступника? — засмеялся Дубасов. — Ты шутишь?

— Нисколько! Наркомана нам подставили. А убийца ходит на свободе.

— Оставь Тарана в покое! — повысил голос подполковник. — Он не убийца!

Тупин пожал плечами.

— Может, нет, а может, да! В институт ночью он звонил, с Андреичем был как-то связан. Чем-то сторож его прижал, если он согласился платить.

— То, что он звонил, самое лучшее алиби! — не уступал Дубасов.

— Может быть! Я же не утверждаю, что Таран — убийца! Отнюдь! Но его звонок мог быть сделан для отвода глаз. Неужели мой голос можно спутать с голосом старика?

— Зануда ты, хуже старика! Очень хочется мне отстранить тебя от дела, но ты жаловаться будешь, не так ли?

— Обязательно!

— Можешь идти! — обиделся Дубасов.

Тупин вернулся в свой кабинет, но ребят там уже не было.

«Разлетелись соколы ясные!»

Раздался резкий телефонный звонок.

— Слушаю! — вежливо сказал он звонившему.

— Это я, капитан! — услышал Тупин голос с характерным кавказским акцентом. — Рзаев! Узнал? Сам просил звонить, если что…

— Узнал, узнал! Ты где?

— В проходной! Пропуск, понимаешь, не дают, непонятно.

— Подойди к окошку пропусков, я им позвоню.

Тупин набрал номер начальника отдела пропусков.

— Зиночка, в виде исключения: Рзаев в проходной стоит, что-то очень важное.

— «Капитан, капитан, улыбнитесь…» — пропела насмешливо Зиночка, безуспешно заигрывающая с ним уже не один год. — Что только для тебя не сделаешь, даже шпиона проведешь без пропуска…

И через несколько минут Рзаев был в кабинете Тупина.

— Чуть с ума ночью не сошли! — закричал он, едва переступив порог. — Клянусь! Коллективно, э! Оператор сознание потерял.

— Опять отрезанная нога? — понял Тупин.

— Нога — шутка! Детский лепет, э! — заволновался Рзаев от сомнения Тупина. — Только мы собрались распить бутылку коньяка, я ставил ребятам, вдруг стук… оператор пошел открывать, а там…

— Голова? — насмешничал Тупин.

— Бери выше! — не понял юмора Рзаев. — Разложившийся труп стоит и стакан в руке держит. Не веришь? Клянусь, э! Алик предложил ему налить пятьдесят грамм, тронулся, э!

— А оператор? — поразился рассказу капитан.

— Сознание потерял. Нога частично парализована на нервной почве. Работать не сможет.

— Это хорошо! — вырвалось у Тупина. — Конечно, это плохо, что человек пострадал, но с другой стороны…

— С какой стороны? — не понял Рзаев.

— Пару дней отдохните, а там я вам нашего оператора прикреплю. Человек он тренированный, раскрутит ваших ходячих мертвецов. Ишь, моду взяли…

— Главное — другое! — заволновался Рзаев. — Осветитель закрыл дверь, мы вооружились, а когда я открыл…

— Труп исчез! — закончил Тупин. — А еще что-нибудь происходило?

— Нет, ничего!.. Милиционера убитого привезли…

— Знаю, жаль старика…

— И женщину молодую! — вспомнил Рзаев. — Все ходили смотреть. Красавица, клянусь. Муж зарезал, от ревности, совсем как у нас, на Кавказе. Голая лежит, как живая. Жалко! Такая красота! Ащи, любил, да! Потому зарезал!

— Собственник! Не себе, так никому!

— Это другая постановка вопроса! — не согласился Рзаев. — Когда вы дадите нам оператора?

Тупин не расслышал вопроса, он думал о своих последующих шагах, ниточка была ухвачена, и он уже ее мысленно тянул осторожно, чтобы не порвать.

— Пошли!

Тупин пригласил Рзаева на улицу. Рзаев ничего не понял, почему так внезапно от него избавились, был озадачен и несколько обижен.

— Не понимаю! — попытался он выудить у Тупина какие-нибудь сведения. — Когда мы будем работать?

— Я у тебя просил два дня!

Тупин распрощался с Рзаевым очень тепло, почувствовав, что тот обиделся. Однако времени на зализывание ран приятелей у него не было. Он спешил к заведующему гороно, так когда-то назывался отдел народного образования.

Котов все грамотно написал, и Тупин знал адрес бывшего заведующего. Теперь пенсионер должен был находиться дома, по расчетам Тупина, если у него, правда, не было дачного участка.

Заведующий Коновалов удивился приходу следователя. А когда узнал, удивился еще больше.

— Долго же вы раскачиваетесь! Десять лет прошло. Я уже стал забывать об этом случае, хотя он чуть не отправил меня на тот свет.

Тупин поудобнее устроился в кресле уютной, гостиной.

— Ищите, кому было выгодно отправить вас на тот свет? Это из древнеримского права.

Коновалов задумался.

— Какое у меня наследство? Да и сыну своему я верю…

— Вы меня не поняли, — перебил его Тупин, — может, кто-то «подсиживал» вас или кому-нибудь «дорогу перешли»?

— A-а, вот вы о чем!.. Надо подумать…

И Коновалов погрузился в размышления. А Тупин принялся разглядывать гостиную. Антиквариат и старинные картины наводили на невеселые мысли, что могли желать его смерти и из-за наследства.

— Было кое-что за пару дней до этого случая, — начал неуверенно Коновалов. — Повздорил я с Леточем из-за одного ученика, сына одной важной персоны в районе. Приказал он вытянуть сынка на золотую медаль. Парень кое в чем способный, особенно по части выпивки и девочек, но за это, как вы сами понимаете, золотую медаль не дают даже в спорте. Так я Леточу и сказал. А он мне в ответ: «Пожалейте свое больное сердце».

— После случая с вами золотая медаль была вручена?

Коновалов весело рассмеялся:

— Как бы не так! У моего заместителя бес противоречия сидит еще глубже…

Тупин задумался.

— А сам Леточ не мог?..

— Что вы! Леточ — руководитель-совок: все делает руками наемников. «Не перечь моему ндраву», но самому ни в чем не быть замешанным. У них свои заповеди…

Тупин собрался уходить. Старик сказал все, что знал, тревожить его своим присутствием не было смысла.

Но в дверях уже Тупин неожиданно спросил:

— А Леточ знал о скелетах?

— Так мы же на одном этаже тогда сидели…

И на Тупина снизошла светлая мысль. Он знал, что будет делать.

7

План был разработан в таких мельчайших деталях, что было предусмотрено все. И всего за два часа.

— Все гениальное — просто! — воскликнул Перов.

— Сплюнь! — посоветовал Тупин. — А то сглазишь.

Перов так и сделал. Но теснота маленького кабинета Тупина не дала простора для плевка, и он попал на Котова. Перов тут же получил по затылку.

— Не плюйся, ты не верблюд!

— Верблюд… Перовский! — вспомнил Тупин «Кабачок „12 стульев“».

— Я не виноват, что плевать требуется через левое плечо, — оправдывался Перов. — Если бы через правое…

— Через правое ты попал бы на начальника! — сказал Котов. — А плевать на начальника… подзатыльником ты не отделался бы…

Тупин вспомнил о своем задании Перову.

— Ты о Таране все выяснил?

— Обещали позвонить. Они же не могут всех помнить в лицо.

Как бы в подтверждение его слов зазвонил междугородный телефон.

— Слушаю… Начальник следственного отдела капитан Тупин… Передавайте, но через пять минут.

Тупин опустил трубку и приказал Перову:

— К факсу! Принимать описание Тарана и данные о нем… Кстати, проверь его пальчики.

— Давно проверил! — бросил от двери Перов. — Нет такого.

Перов исчез за дверью, а Тупин стал смотреть в окно, прикидывая, все ли они предусмотрели. Что-нибудь забудешь или не придашь этому значения, и… преступник выскользнет через маленькую щелочку, через которую и мышь не смогла бы выскользнуть.

Но, по его разумению, сеть была сплетена прочная…

Перов вернулся раньше, чем его ждали, очевидно, Тупина не поняли или не стали ждать пяти минут, передали сообщение сразу, а факс был свободен.

Для Тупина молчаливое и озабоченное выражение лица Перова было красноречиво.

— Таран — не Таран, а неизвестный нам баран! — пошутил он.

— Шутки у тебя какие-то… Тупинские! — заметил Перов и отвел виновато глаза. — Будем брать?

— Попробуем! Если только он нас ждет.

— Думаешь, удрал? Подавать на всероссийский розыск?

— В Интерпол! — усмехнулся Тупин. И вздохнул. В который раз уже интуиция не подводила, а он не прислушивался к ней. — Поехали брать, но план наш остается в силе. Должен сработать…

Ни дома, ни в институте Тарана не было. Тупин послал по сотруднику в аэропорт, на железнодорожный и автовокзалы, но особых надежд не питал: Таран был достойный противник, чтобы там «светиться». Но, если он в городе…

Разрешение на обыск и арест лежало у Тупина в кармане, и он воспользовался им для обыска в кабинете замдиректора института.

Но открытый сейф красноречиво свидетельствовал, что они с обыском опоздали. Кроме пустой бутылки коньяка, в нем ничего не было.

— Даже выпить нам не оставил! — схохмил Перов. — Надо было выпить, когда предлагал.

— Не пей с преступниками. Опустят! — посоветовал Тупин. — Морально!

— А не навестить ли нам сестру-хозяйку? — невинно спросил Котов, глядя на Перова. — Поспрошаем.

Перов покраснел, засмущался, но глаза выдали радостным блеском.

— Сначала мы навестим другую сестру — завхоза! — предложил Тупин. — Надеюсь, она нам скажет что-нибудь посущественней, чем любовь.

— Любовь, — святое! — буркнул Перов едва слышно…

Завхоз была на месте, но встретила Тупина еще более сварливо, чем в первый раз.

— Что вы здесь забыли? — накинулась она. — Ходит и ходит.

Тупин показал ей ордер.

— А у меня ордер на обыск. Хотите ознакомиться?

— Очень надо, — испугалась завхоз. — Я здесь ни при чем. С Тарана спрашивайте.

— Ни при чем, а денежки делили как? Поровну? — наугад спросил Тупин.

— Он мне, гад, не дал ни копейки! — завопила вдруг завхоз. — А обещал за молчание, я тут ни при чем.

— Кто ремонт ведет на первом этаже левого крыла здания?

— Какое-то СП. Точно не знаю, — испугалась завхоз. — Таран мне сказал, что ремонт ведется на деньги института, а я случайно узнала, что на деньги СП.

— Стали шантажировать?

— Просто сказала, — оправдывалась завхоз, поняв, что вляпалась в историю.

— Но больше никому не говорили, значит, он вам пообещал проценты.

Завхоз молчала.

Тупин прекрасно знал эту «механику» обмана: с института брали, на самом деле ремонт оплачивало СП, а деньги делили участники аферы. Тройная бухгалтерия на большие суммы.

«Вот про что пронюхал Андреич! — понял Тупин. — За что Таран согласен был платить: за молчание».

— Ладно! — сказал Тупин. — Перов, возьми с нее подписку о невыезде и достань мне копию договора с этим совместным предприятием…

Когда сыщики возвращались к машине, они встретили Леточа.

— Сделал вам ручкой Таран? — ехидно спросил он. — Большой братский привет?

— А вы откуда знаете? — поинтересовался Тупин.

— Видел утром, как он загнанным зверем из кабинета выскакивал, торопился.

— И с чего вы решили, что он сделал нам всем ручкой? — удивился Тупин осведомленности Леточа. — Сам сказал?

— Сказать не сказал, а попросил. Большую сумму в долг на сутки.

— Дали? — усмехнулся Тупин.

— Дружба дружбой, а денежки врозь! — подмигнул Леточ.

— Еще у кого-нибудь он просил деньги в долг?

— Да у всех, кого встретил в институте. И я знаю тех, кто дал. — Леточ противно захихикал. — Долго им ждать придется. Пока не поймаете. И тогда будут получать пятьдесят процентов на всех с заработка в месяц. А какие в зонах заработки. На лесоповале если только…

— Все-то вы знаете, все-то вы видите, партбосс, даже противно!

Тупин поспешил покинуть Леточа.

Когда институт опустел, в здании появились сотрудники милиции из технической группы. Возле сторожа находился постоянно сотрудник угрозыска, и он был как бы под служебным арестом. Это был приятный арест, так как сотруднику была выделена некоторая сумма для покупки бутылки водки, а закуска у сторожа-служителя нашлась. Предполагалось, что в расслабленном состоянии служитель вспомнит что-нибудь путное.

А техгруппа установила скрытую телекамеру, скоммутировав ее с монитором и видеомагнитофоном в соседнем боксе.

Летом темнеет поздно. Поэтому Тупин с командой появился в институте часов в одиннадцать. И сразу заперлись в боксе наблюдать с помощью телекамеры за подготовленной ловушкой.

Время тянулось медленно.

Лишь около часа ночи радиотелефон противно запищал:

— Объект направляется в сторону института.

— Не упустите! — попросил Тупин. — Но и не приближайтесь. Надеюсь, он на «Маячке»?

— На привязи! Не бойтесь, не упустим.

Тупина охватил трепет, который он всегда испытывал в ответственный момент преследования преступника.

— Объект оставил машину и нырнул в проходной двор, — хрипел голос в радиотелефоне.

Камера, установленная над входом, показывала проходной двор напротив института. Через несколько минут из него вышел черноволосый человек с усами и при бороде, одетый в легкий спортивный костюм.

Увидев его, Тупин рассмеялся.

— Однако! Это было бы смешно, когда бы не было так грустно… И подло! — добавил он с горечью.

Человек шел не торопясь, незаметно оглядываясь, весь настороже. Но тишина и полная безлюдность успокоили его, и он, открыв своим ключом входную дверь, зашел в институт.

— Издавать любые звуки разрешаю сию секунду! — скомандовал Тупин. — Затем полная тишина.

Все как по команде кашлянули. И замерли.

Тупин уставился на изображение камеры, установленной в морге, в холодильнике. Голые тела, навечно застывшие, вызывали в памяти Тупина кадры фашистских концлагерей из многочисленных советских фильмов.

Дверь в бокс-холодильник осторожно открылась, и в нее вошел тот самый черноволосый, которого несколько минут назад все видели выходящим из парадного двора.

Черноволосый так же осторожно закрыл за собой дверь и огляделся.

Несколько секунд он стоял неподвижно, привыкая к полутьме. Затем подошел к трупу молодой красавицы, жертвы ревности, и впился губами в ее губы.

Тупин с командой, едва сдерживая тошноту, смотрел, как черноволосый целовал и ласкал мертвое тело женщины, не нашедшей покоя от домогательств и после смерти. Но как только черноволосый стал овладевать телом женщины, Тупин скомандовал:

— Берем!

Техник, следящий за записью, видел, как распахнулись двери бокса-холодильника и группа захвата ворвалась вовнутрь.

Черноволосый замер на теле своей мертвой жертвы. Очевидно, сил подняться у него не было.

— Поднимайтесь, Леточ! — рявкнул на черноволосого Тупин. — Большего мерзавца, чем вы, я не встречал в своей жизни. Перов, помоги партбоссу, у него от нашего появления ноги отнялись. Лучше бы они у тебя отнялись несколько лет назад, когда ты собрался сюда на работу устраиваться.

Черноволосый с помощью Перова, озадаченного, как и другие, поднялся на дрожащие ноги.

Тупин подошел к нему вплотную и сорвал с его головы парик вместе с бородой и усами.

И перед ошеломленными сыщиками предстал во всей своей красе бывший секретарь обкома по идеологии Леточ.

— На больного человека облаву устраиваете, — овладел собой Леточ, — а Тарана упустили. Интересно, по какой статье вы меня привлекать будете?

И он нагло улыбнулся.

— По сто второй! — окатил Леточа холодным душем Тупин. — За убийство сторожа. И за смерть Даниловны ответите. И за нанесение тяжкого телесного повреждения оператору. Статей хватит.

— Этого вы никогда не докажете! — так же холодно сказал Леточ.

— Все проще в жизни! Не так давно вы мне сказали эти слова. Вам не нужно было дружить домами со сторожем, чтобы убить его, когда он застукал вас на очередном трупе. Вы прекрасно знали хватку Андреича, он бы вас доил всю жизнь. А вот почему вы Даниловну до смерти напугали, не могу понять…

— Это все ваши досужие домыслы! — не сдавался Леточ. — Мне надоели ваши оскорбления. Либо забирайте к себе, либо я поеду домой.

И он, вызывающе взглянув на Тупина, застегнул брюки.

— Увезите его! — приказал Тупин.

Леточа увели.

— Ты — волшебник! — пришел в себя Перов. — А из рукава сможешь достать доказательства?

Тупин, не отвечая, пошел на воздух, голова разболелась от запаха формальдегида, смешанного со смертью.

Леточа уже посадили в машину и ждали указаний Тупина.

— Увезите его в управление и посадите в отдельную камеру, а то придется утром собирать его клочки.

— А на чем вы поедете? — спросил шофер.

— Мы поедем с техниками на их машине.

Леточа увезли, и Перов опять обратился к Тупину:

— Продолжай удивлять дальше. Я уже в шоке. Думал, мы устраиваем ловушку Тарану, а попался Леточ. Ты знал?

— Днем догадался, после посещения Коновалова. Этот негодяй всегда был сумасшедшим. И, к сожалению, он прав.

— У тебя нет доказательств.

— У меня все доказательства. Но его признают сумасшедшим и отправят на пару лет в психушку, а потом выпустят.

Они курили и ждали, когда техники свернут аппаратуру, чтобы поехать с ними в управление. Тупину очень не хотелось приниматься за допрос старого мерзавца.

Оглавление

Ликвидатор

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

Убить ликвидатора

  1

  2

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  17

  18

  19

  20

  21

Изолятор временного содержания

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

Убийство в морге

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg