«Том 21. Кто убил доктора Секса? Бичеватель. Счастливый год для карлика. Леди-призрак»

Том 21. Кто убил доктора Секса? Бичеватель. Счастливый год для карлика. Леди-призрак (fb2) - Том 21. Кто убил доктора Секса? Бичеватель. Счастливый год для карлика. Леди-призрак (пер. Павел Васильевич Рубцов,Л. Г. Нефедов,И. А. Быков) 2183K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Картер Браун

Картер Браун Кто убил доктора Секса?

Кто убил доктора Секса? (Пер. с англ. П. В. Рубцова)

Глава 1

— Все это необычайно трудно объяснить, Рик. — Она нервно рассмеялась. — Полагаю, в данный момент меня страшат мысли о моей сексуальной жизни со всеми ее интимными тайнами! Почему-то они все больше и больше преследуют меня. Особенно те грехи, в которых я уже покаялась. Поверьте, они достаточно тяжкие…

Она отвернулась и пошла к окну, сопровождаемая едва различимым шуршанием длинного платья, обволакивающего ее стройные ноги. Она была высокой и худенькой, по фигуре напоминающей юношу, с грудью более плоской, чем вчерашнее суфле, и у меня возникло почти изумление при мысли, что у нее вообще могла быть хоть какая-то сексуальная жизнь — уж не говоря о греховной! Но то, что она совершенно не привлекала меня, вовсе не означало, что она не могла привлекать черт знает сколько других людей. В противном случае ее рейтинг никогда бы не поднялся до той высоты, которой он достиг в настоящее время. Если не считать, к примеру, Элизабет Тейлор, Дорис Дей и Сандру Ди, то на первом месте оказывалась эльфоподобная Барбара Дун, глядящая на вас огромными фиалковыми глазами.

— Грехи, в которых вы уже покаялись?.. — повторил я следом за ней, несколько удивленный.

Она подняла обе руки, чтобы пригладить свои иссиня-черные волосы, которые и без того были аккуратно разделены прямым пробором и плотно прилегали к голове, образуя на затылке большой узел-.

— Ну… — Она медленно повернула голову на длинной грациозной шее. — Я же, естественно, предполагала, что он будет вести себя как врач или священник. Понимаете, тайна исповеди и все такое прочее, не правда ли?

— Да, — кивнул я.

— Вообще-то он был врачом. Я имею в виду, что он не принадлежал к тем наглым самозванцам, которые прежде всего обзаводятся шикарным офисом и кушеткой, именуя себя «аналитиками»! — В голосе у нее слышались одновременно и смущение, и какой-то вызов. — Я хочу сказать, что у него был врачебный диплом и все такое.

Тьма понемногу рассеивалась.

— Как я понимаю, он был психиатром?

— Точно! И превосходным. Если бы он не помог мне, я бы никогда не смогла… — Тут она прикусила нижнюю губу. — Ладно, это не имеет значения. Но я ему рассказала решительно все. Все без утайки. Так сказать, расставила все точки над «і» и перечеркнула каждое «і». Картина получилась весьма выразительной и откровенной.

— Воображение отказывает мне, — пробормотал я на всякий случай. — Итак, вы ему все выложили? Что было потом?

Она беспомощно пожала плечами:

— Он умер.

— Черт знает, что за история!

— Несчастный случай! — резко произнесла она. — Пожалуйста, не умничайте. Мне вовсе не требуется остроумие и шуточки Рика Холмана, да еще за такую цену!

— Что за несчастный случай и когда? — спросил я.

— Две недели назад. — Она кисло улыбнулась. — Он был любителем охоты, одним из этих бездельников, которые утверждают свое мужское достоинство, удаляясь в лес и убивая беззащитных животных, понимаете?

— Давайте не будем рассуждать о кровожадных видах спорта… Как все произошло?

— Кому-то показалось, будто бы какой-то зверь продирается сквозь кусты, и он туда выстрелил. — Она фыркнула. — Он не промахнулся, только это был не разъяренный олень, а несчастный доктор Секс.

У меня от изумления глаза полезли на лоб.

— Доктор Секс? — пробормотал я.

— Его все так звали. В действительности же он был Рейнером, доктором Германом Рейнером. Родом из Вены.

— Господи, сколько же людей занимаются шарлатанством!.. — вздохнул я. — Неужели у него были пациенты?

— К нему все обращались! — рассердилась она. — Я имею в виду людей с положением.

Это сужает круг пациентов доктора Секса максимум до десятка человек, решил я. Учитывая статус кинозвезды, которым обладала Барбара Дун, она бы не многих причислила к разряду «людей с положением».

— Вы хотите сказать, что Рейнер был целителем душевных и прочих недугов звезд и звездочек в том небольшом кругу, где вы вращались?

— В этом году — да, — кивнула она. — В прошлом году это был Йога, за год до этого — Йогурт, если не перепутала. Ну а в следующем году кто знает, с какими увлечениями мы еще столкнемся?

— Во всяком случае, этот эскулап впоследствии им больше не потребуется? — рассмеялся я довольно непочтительно, но тут же поперхнулся под осуждающим взглядом фиалковых глаз. Сменив тон, я продолжил: — Так когда же вы узнали о нарушении профессиональной этики или что там еще стряслось?

— Сегодня утром в письме.

Она встала и двинулась по огромной гостиной, легким кивком повелев мне следовать за ней. Мы остановились у великолепного приемника с магнитофоном, который, возможно, мог наливать и горячий кофе, если нажать на требуемую кнопку. Возможно, да… и это меня не удивило бы. Я увидел небольшую катушку с магнитофонной лентой, приготовленную для прослушивания. Барбара с негодованием ткнула в нее перламутровым ногтем, как будто это было нечто оскорбляющее ее достоинство и лишь по недоразумению оказавшееся в ее жилище.

— Ее принес посыльный сегодня утром, — пояснила она. — Вот послушайте!

С минуту она нажимала на разные кнопки, затем бобина стала вращаться.

«— Нет не стоит испытывать отвращение или нежелание обсудить данный случай, мисс Дун, — как будто прямо в ухо заговорил громкий властный мужской голос, — уверяю вас, временные лесбийские связи не являются большой редкостью в жизни многих женщин.

— Дело в том, что я никак не могу преодолеть смущение, доктор, — раздался в ответ приглушенный голос Барбары. — Я хочу сказать, как-то неудобно беседовать об этом с мужчиной…

— Вы не должны видеть во мне мужчину, — теперь в елейном мужском голосе сильнее проявился иностранный акцент, — я просто врач, стремящийся вам помочь, и вы должны думать обо мне только в этом плане, не иначе. Скажите мне, как все это произошло. Когда случилось? Сколько вам тогда было лет?

— Двадцать. — Барбара отвечала очень тихо и нерешительно. — Я работала в летней театральной группе в одном из этих огромных сараев, приспособленных под концерты, в Коннектикуте. Вместе со мной там была другая девушка, на пару лет моложе меня. Весьма привлекательная блондиночка с потрясающей фигурой, не очень высокая, но все в ней было пропорциональным и соблазнительным. Полагаю, она была полной моей противоположностью, и мужчины отпускали всегда разные реплики по этому поводу, когда видели нас рядом. Она привлекла меня с первой минуты, едва я ее заметила. Потом мы с ней поселились в одной комнате. Однажды мы вернулись с ней поздно ночью из театра и…»

Барбара ткнула пальцем в какую-то кнопку, голос моментально умолк.

— Достаточно! — напряженно произнесла она, — это не все, но ведь вовсе не обязательно слушать запись до конца, чтобы разобраться в сути.

— Да, пожалуй.

— Если бы мне пришло в голову, что доктор Секс записывал все эти сеансы… — Она свирепо поджала губы, а помолчав, добавила: — Во всяком случае, теперь уж слишком поздно!

— Выходит, что после смерти доктора кто-то добрался до его записей и теперь пытается их использовать для шантажа? — высказал я предположение. — Сколько они хотят?

— Не знаю.

— Что? — Я в недоумении воззрился на нее: — Но вместе с пленкой должна была быть прислана записка, требующая…

— Больше ничего не было. Одна лента, аккуратно завернутая в маленький пакетик, на котором были написаны мое имя и адрес.

— Значит, пока вы не знаете, с какой целью это было вам прислано, — протянул я. — Может быть, они прибегли к какой-то особой психологической атаке собственного изобретения? Вручат вам ленту, чтобы сначала вы хорошенько себя взвинтили, а потом уж применят нажим? Вам следует по этому поводу обратиться в полицию. Они организуют прослушивание вашего телефона и…

— Вы сошли с ума? — Она едва не сорвалась на крик. — Да вы только представьте себе, как я вот тут стою, лента звучит, а я наблюдаю за физиономиями целой своры фликов, которые все слушают и таращат на меня глаза?

— Мне ясно, что вы имеете в виду, — промямлил я. — Хорошо, никакой полиции. Что же тогда? Вы желаете договориться с шантажистом?

— Не будьте идиотом, Холман! — холодно отрезала она. — Вы же не хуже меня знаете, что это будет нескончаемый процесс, пока из меня не высосут решительно все. Запись можно размножить, так что, даже если в конце концов я и заполучу оригинал, кто сможет гарантировать, что они не настряпали себе кучу дубликатов?

— Да, конечно, — согласился я.

— Я обратилась к вам потому, что в Голливуде и его окрестностях вы считаетесь большим мастером налаживать чужие дела, — язвительно произнесла она. — О вас говорят как о человеке, который может без всякого шума устранять любые неприятности и впоследствии умеет держать язык за зубами. Так что уладьте и это дело, мистер Фиксатор! Выясните, у кого находится эта запись, и раздобудьте ее, но только после того, как убедитесь, что у них не осталось ни единого дубликата. Ну и придумайте что-то такое, чтобы у них впредь не появилось охоты трепать языками по этому поводу.

— Послушать вас, так вы поручаете мне сущие пустяки. — Я слегка вздохнул. — Сначала я должен обнаружить шантажиста, кем бы он там ни был, потом раздобыть ленту и убедиться, что не существует дубликатов, а уж затем убить этого типа, чтобы он впоследствии не смог ничего рассказать? Так?

— Я вовсе не имела в виду убийство, — капризно протянула она. — Просто считаю, что существуют разные способы заставить людей держать рот на запоре в отношении чего бы то ни было. Уверена, вы сами знаете не менее десятка.

— Вам это дорого обойдется.

— Разумеется!

Она спокойно кивнула, и на мгновение я поразился, откуда такая невозмутимость, пока не вспомнил про ее доходы. В конце концов, мы сейчас рассуждаем всего лишь о деньгах, а она могла позволить себе говорить о них так же, как я говорил, например, об арахисе…

— Вы выполните все, что я только что обрисовала, Рик, — продолжила она теперь уже почти безмятежно, — и тогда сможете назвать свою собственную цену. Я не слишком волнуюсь, во сколько мне это обойдется. Если вам понадобится прибегнуть к подкупу и коррупции, не стесняйтесь. Главное — добейтесь результатов. И быстро! В данный момент я себя чувствую так, как будто сижу на еще не разорвавшейся бомбе, которая может сработать в любой момент. И поверьте, это ощущение мне совершенно не по вкусу.

— Ладно, — сказал я, — полагаю, могу попытаться, как сказал один парень девушке, потерявшей ключ от своего пояса невинности. Где находилась контора доктора Секса?

— Все подробности вы сможете выяснить у моей секретарши, — энергично заговорила Барбара. — Через полчаса у меня состоится встреча в студии с продюсером, нам надо потолковать о следующем фильме с моим участием. А я еще даже не одета! Вы все сами разыщете, Марсия Роббинс — так зовут секретаршу. Она у себя в кабинете. Это первое помещение налево в переднем холле. Ей известно про вас, но, разумеется, не то, почему вы работаете на меня.

— Разумеется.

— И держите меня в курсе, как у вас пойдут дела.

— Конечно. — Я на секунду решил показать зубы. — Я все запишу на ленту и отправлю ее вам спецдоставкой.

— Интересная мысль! — Она с минуту задумчиво разглядывала меня. — Я вам не особенно нравлюсь, Рик Холман, не так ли?

— Совсем не нравитесь, — уточнил я.

— И у меня в отношении вас такое же чувство. — Она задумчиво прикусила нижнюю губу, как будто только что раскрыла устричную раковину и обнаружила, что там не жемчужина, а всего лишь какая-то осклизлая масса. — Так или иначе, — продолжила она, — но у нас с вами подходящие деловые отношения. Я всегда предпочитаю атмосферу взаимной неприязни с людьми, работающими около меня. В этом случае эмоциональные соображения не перекрывают продуктивность и не подменяют ее.

— Замечательная теория, — согласился я. — Она распространяется и на вашу секретаршу? Она вас тоже ненавидит?

В ее больших фиалковых глазах мелькнул непонятный огонек, но тут же исчез.

— Не знаю, — равнодушно бросила она. — Почему бы вам не спросить у нее самой?

Она закончила разговор, поспешно оставив меня одного, и мне не оставалось ничего иного, как отправиться на поиски секретарши. Первая дверь слева в переднем холле была заперта, когда я пришел туда, поэтому я вежливо постучал и подождал. Внутри раздалось неясное шуршание и шарканье, а несколько секунд спустя женский голос предложил мне войти.

Кабинет оказался небольшим, но уютным, с французским окном-дверью, выходящим на боковую террасу. В данный момент оно было широко распахнуто, и бриз теребил тяжелые занавеси, так что я подумал, не скрылся ли этим путем другой участник приглушенной суматохи, которую я расслышал за закрытой дверью. Остальную часть помещения занимали книжные полки, пара шкафов с картотекой и письменный стол, придвинутый к самой дальней стене. За столом сидела близорукая блондинка, которая напряженно разглядывала меня сквозь толстые стекла очков в блестящей оправе, как будто я был таблицей для определения остроты зрения, а она задалась целью во что бы то ни стало прочитать даже самую последнюю строчку.

— Марсия Роббинс? — вежливо осведомился я.

— Да, — ответила она, судорожно сглотнув, и ее голос почему-то произвел на меня такое же настораживающее впечатление, как и неясный звук чьих-то шагов…

— Рик Холман, — представился я, — мне хотелось бы…

— Ах да, мистер Холман, разумеется! — Она улыбнулась. Зубы у нее были снежно-белыми и совсем не напоминали зубы хищника. — Мисс Дун все мне про вас рассказала.

— Мисс Дун обо мне ничего не знает, — тут же возразил я.

— Извините. — На мгновение ее голос осекся. — Я имею в виду, она велела оказывать вам всяческую помощь, мистер Холман.

— Не подумайте, что я столь придирчив в отношении стилистики, — пояснил я добродушно, — просто мысль о том, что мисс Дун может быть известно обо мне все, кажется мне необычайно мрачной.

— Понятно, мистер Холман. — Она снова белозубо улыбнулась, и на этот раз, кажется, озорная улыбка даже вздернула уголки ее ярких губ. — Чем могу быть полезной?

— Я бы хотел получить адрес офиса доктора Рейнера, а также его домашний адрес, если они есть.

— Я их для вас приготовила, мистер Холман. — Она протянула мне листок бумаги.

— Вы удивительно предусмотрительны, мисс Роббинс, — сказал я. — Не знаете ли вы кого-нибудь из друзей мисс Дун, которые тоже обращались к нему?

Она на минуту задумалась, надув губы, солнечные лучи, проникающие через распахнутую дверь, образовали сияющий ореол вокруг ее золотистых волос.

— Ну, я почти не сомневаюсь, что мисс Фабер ходила к нему, и, как мне кажется, порекомендовал доктора мисс Дун мистер Ларсен.

— Мисс Фабер? — переспросил я. — Девушка, которая участвовала во всех этих нудистских сериалах — исключительно для зарубежных кинолюбителей, разумеется. Вы имеете в виду Сюзанну Фабер?

— Да-да, ту самую Сюзанну Фабер, мистер Холман. — Она внезапно прыснула от смеха и тут же прикрыла ладошкой рот. — Извините, я не могла не подумать о том, что доктору пришлось нелегко, когда она оказалась на его кушетке. — Даже сквозь толстые стекла было видно, как широко раскрылись ее глаза. — Ох! — Она снова зажала рот ладошкой. — Вы знаете, что я имею в виду, мистер Холман? Понимаете, когда она начала рассказывать ему про себя… О Господи! Знаете, похоже, что стоит мне только раскрыть рот, как я попадаю впросак…

— Пусть вас это не тревожит, — сказал я умиротворяюще, — все равно я опередил вас, представив себе такую картину… Что скажете про Ларсена? Кто он такой?

— Эдгар Ларсен… — Она благодарно улыбнулась мне за помощь. — Он управляющий делами мисс Дун.

— Может быть, вы могли бы сообщить мне также и его адрес?

— Он здесь записан. — Она указала на листок.

— Вместе с адресом Сюзанны Фабер, очевидно?

— Правильно.

— Так я сейчас едва не столкнулся здесь с Ларсеном? — спросил я как бы невзначай.

— Извините, мистер Холман?

— Я имею в виду человека, который удалился отсюда через французское окно перед тем, как вы пригласили меня войти, — пояснил я с самым добродушным видом. — Вот я и подумал, не он ли это был?

— Боюсь, что вы ошиблись, мистер Холман. — Потрясающие по-детски чистые глаза недоуменно смотрели на меня. — До вашего прихода здесь не было никого.

— По всей вероятности, мой суперслух подвел меня, вы, очевидно, просто перекладывали бумаги у себя на столе. — Я подмигнул ей. — Мы все делаем ошибки, но мне было бы не по средствам обратиться со своими затруднениями к доктору Рейнеру для их анализа. Пятьдесят долларов в час — извините, это не для меня!

— Сто долларов в час, мистер Холман, — вежливо поправила она, — доктор был не просто психиатром, он был в моде.

— Хотелось бы мне знать, в чем была причина такой его популярности? Может, в фамилии? То ли от названия реки, то ли связано с оленем…

— Вы не заставите меня снова зажимать себе рот, — покачала она головой, — тут уж я ничего не смогу рассказать.

— Ладно, — согласился я, — полагаю, мне есть чем теперь заняться. Благодарю вас за вашу предупредительность и расторопность, мисс Роббинс. Появлюсь, когда мне потребуются новые факты.

— В любое время, мистер Холман.

Она поднялась из-за стола, чтобы проводить меня до двери, и тут я впервые получил возможность полностью оценить ее фигуру.

Марсия Роббинс действительно была очаровательной блондинкой с по-настоящему сексуальной фигурой, безукоризненные формы которой не могли полностью скрыть ни строгая белая блузка, ни скромная черная юбка. Она была не очень высокая, но во всем остальном были соблюдены щедрые пропорции, как я тут же отметил про себя. И очевидно, она была на пару лет моложе Барбары.

— Скажите мне, — сказал я, когда мы подошли к выходу, — как вам понравились летние развлечения в том году в Коннектикуте?

Она оторопело уставилась на меня, и вся кровь мгновенно отхлынула от ее лица.

— Она… она рассказала вам об этом? — прошептала мисс Роббинс.

— Без особых подробностей, но достаточно.

— Она всегда была сукой, но до этого момента я не понимала, до какой степени!

Я оставил кабинет, осторожно притворив сзади дверь, чтобы не видеть удрученное лицо Марсии Роббинс. Задавать ей те вопросы, которые мне порекомендовала Барбара Дун, не требовалось: ответ на них я уже получил.

Глава 2

Офис покойного доктора Рейнера располагался на втором этаже белого здания как раз посреди Сансет-Стрип, и я подумал, что доктор Секс выбрал подходящее место для обоснования своего бизнеса.

Дверь была открыта, поэтому я вошел в офис с чувством смутного удивления и надежды. Просторная красивая приемная с белоснежным ковром посередине и многочисленными белыми кожаными креслами и диванами, расставленными по ее периметру.

Одним словом, у меня сложилось мнение, что Ассоциация оргий избранных обитателей Беверли-Хиллз собиралась проводить ежегодно общие встречи, и эта белая приемная была создана именно для этого.

Из-за двери, отделанной тиковыми панелями, долетел негромкий шорох, и на этот раз я уже не был настолько наивен, чтобы предварительно постучаться, я прямиком вошел во внутреннее святилище с его звуконепроницаемыми стенами, очевидно, для того, чтобы магнитофонные записи получались безукоризненными, и резко остановился, упершись взглядом в колоссальную кушетку, обитую белой кожей, — наверняка из того же гарнитура!

До меня не сразу дошло, что слабый шуршащий звук производила особа, сидящая за письменным столом несимметричной конфигурации, разбираясь в груде бумаг, лежавших перед ней. Я подумал, что это должно послужить наглядным уроком Холману, чтобы он впредь отказался от дурной привычки не доверять людям еще до того, как с ними встретиться.

Это была брюнетка лет тридцати пяти, с коротко подстриженными волосами и бескровным ликом Мадонны, выполненным как бы из цветного листового стекла. Когда она подняла на меня глаза, я убедился, что они были темными, но совершенно лишенными жизни. Если ее лицо в течение какого-то времени было мертво, ее тело, в особенности крепкие, торчащие вперед груди, туго натянувшие мягкий шерстяной материал, были необычайно живыми.

— Да? — прозвучало ее бархатистое контральто.

— Вы секретарь доктора Рейнера? — спросил я.

— Нет, — она слегка улыбнулась, — всего лишь его вдова.

— Простите за неожиданное вторжение, миссис Рейнер, — извинился я.

— Пустяки. Я все еще пытаюсь навести порядок в его делах. Он никогда не был силен в бумажной волоките, все эти истории болезней в кошмарном состоянии. — Взглянув на возвышающуюся перед ней стопку историй болезни, она беспомощно пожала плечами. — Полагаю, мне следует поручить заняться этим какому-то опытному человеку. Сама я не вполне уверена, есть ли среди них что-то конфиденциальное, но, видимо, остаются какие-то моральные обязательства перед его бывшими пациентами…

Эта мелодия была создана для меня, и надо было быть совершенным болваном, чтобы за нее не ухватиться.

— Рик Холман, — представился я, — а явился сюда как представитель одной из бывших пациенток вашего супруга, миссис Рейнер. Мою клиентку волнуют кое-какие магнитофонные записи…

— Боже, опять! — Она на мгновение закрыла глаза, потом тяжело вздохнула. — Мистер Холман, вы уже третий за сегодняшнее утро. Все являются по тому же самому поводу: магнитофонные записи.

— О? — изобразил я удивление.

— Боюсь, что вам я смогу сказать то же самое, что сказала им. Мне известно, что мой муж использовал магнитофон при своей аналитической работе, потому что он здесь, спрятан в столе. Но никаких записей я до сих пор не обнаружила.

— Очень плохо, — покачал я головой. — Моя клиентка страшно обеспокоена.

— То же самое сказали и двое других пациентов моего покойного мужа, которые были здесь до вас, — сухо заметила она. — Мне кажется, вы какой-то частный детектив, мистер Холман? На адвоката вы не похожи.

— Какой-то, — согласился я.

— И мне не составляет труда догадаться, что раз бывшие клиенты Германа неожиданно забеспокоились в один и тот же день из-за исчезновения бобин с магнитофонными записями, значит, эти записи весьма некстати появились в каком-то другом месте?

— Вы удивительно сообразительная особа, миссис Рейнер! — воскликнул я.

Ее темные глаза презрительно остановились на мне.

— Не разыгрывайте комедию, мистер Холман. Могу представить, как должны звучать эти записи. Уверена, что, если они окажутся в соответствующих руках, это будет настоящий динамит. А дело выглядит таким образом, будто это и случилось.

Она помолчала, бесцельно перебирая бумаги.

— Мне не хотелось бы думать, что Герман оставил наследство шантажисту, мистер Холман!.. Возможно, он даже не предполагал, что он что-то может после себя оставить, — во всяком случае, так скоро. Если записывание на магнитофонную ленту было нормальной частью его работы…

— Кто-то знавший об этом пробрался сюда сразу же после его смерти и все похитил?

Миссис Рейнер согласно закивала:

— Мне тоже в голову приходила такая мысль, мистер Холман.

— Есть у вас какие-нибудь предположения относительно того, кто бы мог это сделать?

— Нет, — решительно отрезала она, — но я охотно потолкую с вами о таких возможностях, мистер Холман. Только не здесь. — Она усмехнулась. — Вы согласитесь угостить меня бокалом вина?

— С большим удовольствием!

Мы прошли через пышную приемную, спустились вниз по лестнице и вышли на освещенный бульвар, где совершенно официально двадцать четыре часа в сутки царил закат, недаром его назвали Сансет-бульвар — бульвар Заката. Спустя минут пятнадцать мы уютно устроились в крайней нише полутемного бара, и перед нами на столике стояли бокалы с «Дайкири» и бурбоном с кусочками льда.

— «Зло, порожденное людьми, зачастую живет после них», — неожиданно произнесла миссис Рейнер строчку из Шекспира. — Мне отвратительна эта мысль в связи с Германом, мистер Холман. Он принес людям достаточно много зла при жизни. Было бы несправедливым, если оно будет их преследовать и после его смерти.

Услышать такое от молодой женщины, овдовевшей всего две недели назад, было несколько неожиданно. Я не нашелся что можно было бы ответить и промолчал.

Она осторожно сделала глоток «Дайкири», как будто считала необходимым сперва убедиться, не отрава ли это, потом снова повернула ко мне застывшее лицо.

— Вы знаете, как все они его называли? — В ее голосе звучала горечь. — Секс. Доктор Секс! Главный шарлатан, который в действительности был крупным специалистом в распутывании всяческих завихрений и отклонений голливудских звезд любой величины. Они только что не набрасывались друг на друга, лишь бы оказаться на этой кушетке и выложить ему свои мерзкие секреты. Но Герман для этого был слишком умен. Он имел дело лишь с крупными именами. Когда тебя посещают звезды первой величины, ты как бы становишься символом статуса, к тому же они чувствовали себя почти что оскорбленными, если его гонорар не превышал хотя бы в два раза общепринятый. Мой муж заработал уйму денег за короткое время, мистер Холман. Грязные, зловонные деньги, и заработал он их таким же грязным, зловонным способом! — Она брезгливо повела плечами. — Я все еще чувствую, как эта грязь пристала ко мне и никак не может отстать.

— Не надо так переживать, мистрис Рейнер, — попытался я успокоить собеседницу, — то, чем занимался ваш муж, не имеет никакого отношения к вам.

— Еще как имеет! — не согласилась она. — Он делал все, чтобы я была в курсе дел. Хотя я не раз объясняла, что не хочу ничего этого знать. Умоляла его держать все эти гадкие секреты при себе. Было время, когда я затыкала уши и с воплями выскакивала из дому. Но на Германа это не действовало. Понимаете, он сам был болен, болен психически. Он принадлежал к разряду наиболее мерзких любителей удовлетворить свое болезненное любопытство, те созерцали эротические сцены, попросту подглядывая в окна других людей, чтобы увидеть их раздетыми. А он заглядывал в мысли и души этих людей. Он раздевал их до самых потаенных уголков, если таковые у них имелись. И никак не мог понять того, что мне не хотелось участвовать в его делах, — они меня возмущали! Он искренне воображал, что все люди устроены так же, как он.

— Очень сожалею, — пробормотал я.

— Жалко вам? — фыркнула она. — Кого и за что? Меня? Я бы могла ополчиться на него в любой момент, когда мне заблагорассудится, но у меня, должна сознаться, не хватало духа. Легкая жизнь слишком много значила для меня. Я любила тратить деньги, какими бы грязными они ни были!

— Зачем вы все это говорите мне? — спросил я ее. — Какой смысл мучить себя сейчас такими мыслями? Он же умер!..

— Потому что, если вы хотите помочь своей клиентке, вы должны понять, как обстояли дела у Германа. С самого начала. Вам следует разобраться, что за человек он был, понимаете?

— Разве это так важно?

— Не прикидывайтесь дурачком, — устало произнесла она. — Или в вас я тоже ошиблась? Внешне вы не похожи на доверчивого простака! Если вы не поймете Германа, вам не понять историю с лентами. Они требовались ему вовсе не для работы — они были придуманы и созданы исключительно ради его удовольствия.

— Что вы имеете в виду? — спросил я на всякий случай.

— Герман использовал все эти записи точно так же, как некоторые люди используют телевидение или радио, — пояснила она. — Исключительно для собственного развлечения. Он прослушивал их снова и снова, хотя все уже знал наизусть. Сидел с горящими от восторга глазами и упивался самыми тошнотворными интимными признаниями, и у меня нет сомнений, что он наслаждался. Когда ему не удавалось заставить меня сесть и прослушивать вместе с ним, он начинал вслух сравнивать и сопоставлять наши собственные интимные отношения в рамках брака с тем, что ему соизволил описать с мельчайшими подробностями один из его очередных мерзких клиентов…

Миссис Рейнер внезапно замолчала, и по ее щекам заструились слезы. Она с жадностью схватила свой бокал и отпила «Дайкири». Я закурил и подождал, когда ей удастся взять себя в руки, потом знаком подозвал официанта. Молчание продолжалось до тех пор, пока перед нами не появились новые бокалы. Она перестала вытирать глаза.

— Крайне сожалею, — пробормотала она ровным голосом, — полагаю, все это накапливалось внутри у меня давно, но больше подобных эмоциональных взрывов не будет, не сомневайтесь.

— Не переживайте из-за этого, — сказал я. — Если желаете поговорить о чем-то еще…

— Нет! — Она яростно затрясла головой. — Мне надо, чтобы эти ленты были найдены и уничтожены. Мне это необходимо не менее, чем вашей клиентке. Возможно, даже больше. Но я только начинаю понимать, в чем вы намереваетесь разобраться, мистер Холман, а если вы сами этого не осознали, то у вас нет ни единого шанса на успех.

— Ну и в чем же?.. — холодно спросил я.

— В убийстве, — произнесла она.

Я не отводил от нее глаз, пока она пила из бокала, на этот раз явно не подумав о возможности отравиться. Лицо как у стеклянной Мадонны, подумал я, когда увидел ее в первый раз. В ней действительно было что-то от этого образа — даже тогда, когда так вот плевала в физиономию своего умершего супруга.

— Я с самого начала знала, что это убийство. — В голосе ее звучала твердая убежденность, которая раз в десять достовернее любой истерики. — Но тогда это не имело значения, понимаете? Уж если какой-то человек и заслужил смерти, так это мой муж, Герман Рейнер. Я подумала, что это должно было быть делом рук одной из его жертв, из так называемых клиентов, которых он доводил до такого умопомрачения, что в конечном итоге кто-то из них решил ему отомстить.

Я не могу винить за это. Бывали моменты, когда я сама готова была его прикончить, если бы у меня хватило на это решимости.

— Так это была не случайная смерть во время охоты?.. — пробормотал я.

— Такова официальная версия, — отчеканила она, — но я не сомневаюсь, что это было убийство. Полиция ничего не заподозрила, а я, естественно, не хотела, чтобы у них возникли какие-то подозрения. В то время мне было это совершенно безразлично. Это теперь выяснилось, что похищены не только ленты с записями. Сейчас-то я думаю, что гибель Германа едва ли явилась лишь актом мести. Но это уже совсем другое дело…

— Я очень рад, что вы так серьезно относитесь к этому вопросу, мистрис Рейнер, — заговорил я, тщательно подбирая слова. — Итак, может быть, мы вместе сможем работать по…

— Да! — бросила она. — И, Бога ради, перестаньте называть меня «мистрис Рейнер». Это одна из вещей, которую я хочу полностью забыть. Отныне называйте меня просто Карен.

— Понятно, Карен. — Я попробовал дипломатично улыбнуться, но, по-моему, из моей затеи ничего не вышло, и я ограничился тем, что неуклюже пробормотал: — Меня зовут Рик.

— Хорошо, Рик.

Ее спокойные глаза минуту внимательно вглядывались в меня, но, очевидно, они не обнаружили в моей персоне ничего притягательного, да и мое имя Рик не произвело на нее благоприятного впечатления.

— Сейчас я, пожалуй, не смогу вам сообщить много: только то, что о магнитных лентах справлялись нимфоманка Сюзанна Фабер и некий Ларсен.

— Это интересно, — притворно оживился я, желая во что бы то ни стало заставить вдову продолжить разговор.

— Человек, который был с Германом на охоте, — наш старый друг, тоже психиатр, Гаррет Сулливан. Я убеждена, что он не смог бы убить. Лично я считаю, что кто-то нанял профессионального убийцу, хорошенько проинструктировав его, как придать убийству вид несчастного случая. И все было проделано без сучка без задоринки.

— Может быть, мне стоит поговорить с Сулливаном? — предложил я. — Вы не будете возражать, если я ему скажу, что вы сообщили мне его имя?

— Нет! — решительно возразила она. — Держите меня в стороне от этой истории, Рик, слышите? Тот, кто нанял профессионального убийцу, однажды может нанять его вторично, а мне вовсе не улыбается перспектива быть пристреленной в кустарнике, как это случилось с Германом.

— Ладно.

Она допила свой коктейль одним большим глотком.

— А теперь проводите меня домой, пожалуйста. У меня был утомительный день, а когда я начинаю размышлять об атмосфере, насквозь пропитанной грязью, которую создал вокруг себя Герман, мне не терпится принять ванну.

Я расплатился за напитки, и мы вышли на пронизанный солнцем Сансет-бульвар, после чего я повез ее домой.

Дом находился на Бел-Эйр, это было солидное и довольно дорогое жилище, но отнюдь не какая-нибудь сногсшибательная вилла. Припарковав машину у подъездной дорожки из красного гравия, которая незадолго до этого была тщательно вычищена и полита, я намеревался показать Карен, что я настоящий джентльмен, выскочить первым из машины, чтобы распахнуть для нее дверцу, но она опередила меня: сама вылезла наружу, проворно захлопнув дверцу за собой.

— Благодарю вас, — сказала она торопливо. — Дайте мне знать, если вам что-то удастся выяснить, хорошо, Рик?

— Разумеется. А вы, в свою очередь, если вспомните о чем-то, что покажется важным, сообщите мне.

— Да. — Она бросила на меня какой-то задумчиво-тревожный взгляд, затем просунула голову в раскрытое окошко машины так, что при этом ее платье туго натянулось на теле и под эластичной тканью четко обрисовалась высокая грудь. — Не думаете ли вы, — проговорила она отрывисто, — что вам следовало бы пройти вместе со мной в дом и немного повозиться?

— Нет, — выдавил я с трудом. — Но все равно — спасибо.

Она быстро побежала прочь.

Это меня ни капельки не тронуло. Я аккуратно развернул машину, воспользовавшись шириной покрытого гравием подъездного пути, и лишь пару минут спустя сообразил, что только что упустил возможность присоединиться к Ассоциации оргий избранных обитателей Беверли-Хиллз. Должно быть, я помешался. Впрочем, возможно, дело объяснялось проще: чтобы быть принятым в эту ассоциацию, требовалось сначала сойти с ума. Так что я просто был близок к тому, чтобы выполнить это условие.

Я вернулся в свой собственный маленький скромный офис в Беверли-Хиллз. Помимо стаканчика спиртного, который был мне совершенно необходим, я испытывал непреодолимую потребность спокойно посидеть и немного подумать. Возможно, чтобы справиться с самым настоящим приступом истерии.

Но когда я прибыл на место, то обнаружил, что решать буду не я, потому что возле дома стояла сине-серая «альфа-ромео», а это означало, что у меня гости.

Гость, а точнее, гостья, прислонясь к столбику фронтального портика, курила сигарету, воткнутую в длиннющий зеленый мундштук. Это была блондинка, сложенная так, как сложена «Вечная женственность» Пеберри. На ней была надета зеленовато-желтая шелковая блузка, на которой было расстегнуто вполне достаточно пуговок для того, чтобы предоставить возможность всем любителям подобных зрелищ полюбоваться водораздельчиком между двумя округлыми крепкими грудями, и белые брюки, с помощью какого-то чуда туго натянутые на потрясающие бедра. Надо думать, белая ткань была подвергнута какой-то специальной обработке, чтобы выдержать такой напор женской плоти.

— Привет! — Соблазнительница разъединила губы, предназначенные для поцелуев, и продемонстрировала зубки, созданные как бы специально для того, чтобы покусать в ответственный момент мочку уха партнера. — Могу поспорить, что вы — Рик Холман, верно?

— Верно, — согласился я, — а вы… На мгновение я было… но потом я зажмурился, мысленно снял всю вашу одежду и тогда понял, что вы Сюзанна Фабер.

— Ох, здорово!

Новый приступ смеха заставил заходить ходуном два холмика-близнеца.

— Полагаю, мне следует обуздать свое разыгравшееся воображение и спросить, что привело вас сюда? — спросил я вежливо.

— Сейчас мы перейдем к этому, ах вы, озорник!

Постоянный визгливый смех начал действовать мне на нервы.

— Я хочу, чтобы вы сперва познакомились с моим приятелем.

— С приятелем? — удивился я.

— Ну да, он находится прямо за вами! — вновь хихикнула она.

Я очень быстро повернулся, и действительно, как она и сказала, прямо за моей спиной находился он. Возможно, он только что материализовался из воздуха, но не исключено, что он скрывался на заднем сиденье ее машины. В любом случае он носил обувь на каучуковой подошве, потому что я совершенно не слышал его шагов. Внешне он представлял собой плотную массу сверхразвитых мускулов, которые загораживали ландшафт, едва этот тип оказывался перед вами. Его физиономию следовало использовать в качестве камнедробилки, и было похоже, что именно таким образом ее уже использовали прежде. Поверх всей этой горы мускулов был натянут свитер, а пара узких брюк держалась вообще неизвестно на чем, поскольку бедра у этого типа полностью отсутствовали. Глядя на него, трудно было определить, являлся ли он подарком природы для одинокой женщины или был гомосексуалистом.

— Это Рик Холман, — в очередной раз прыснула от смеха Сюзанна Фабер. — Рик, я хочу, чтобы вы познакомились с моим хорошим другом Лероем.

— Лероем? — буркнул я.

— Лерой хочет вам кое-что сказать. — Она вытянула руку с мундштуком и выбила из него пепел о верхнюю ступеньку моего крыльца. — Ведь я права, Лерой?

— Да, — громыхнула басом гора мускулов. — Секс умер, Холман.

— Если с вами случилась такая беда, примите мои соболезнования, — произнес я сочувственно, — но не обращайтесь ко мне со своими интимными проблемами, Лерой. У меня своих собственных больше чем достаточно.

— Он имеет в виду, что умер старый доктор Секс, — продолжая хихикать, пояснила резвушка Фабер. — И перестаньте валять дурака, вы, несносный человек!

— Секс умер, — пробасил Лерой снова, — и не годится, чтобы кто-то совал нос в его могилу, понятно вам?

— Вы хотите сказать, что вам было бы желательно, чтобы я перестал разыскивать записи, которые так встревожили мисс Фабер? — спросил я.

— Да, именно! — ответила вместо него красотка напряженным голосом и на этот раз без очередного взрыва смеха. — Объясни ему все остальное, Лерой!

— Пожалуй, придется… — И бицепсы его стали надуваться. Зрелище было впечатляющим, как если бы вы наблюдали за появлением нового острова из глубины океана. — Чтобы вы отнеслись к ее словам серьезно, Холман!

Бицепсы надулись еще сильнее, пальцы сжались в кулак, и потом он нацелился им в мое лицо. Естественно, я без особой спешки отклонился и направил свои напряженные пальцы правой руки глубоко в его солнечное сплетение. Затем, прежде чем он успел сложиться пополам, я довольно сильно ударил ребром ладони по его кадыку, чем пресек какой-то совершенно звериный вой, которым сопровождалась первая часть моей самообороны.

— Во всем виноваты все эти третьеразрядные фильмы, которых вы наплодили уйму, — произнес я почти миролюбиво.

— Что? — Ее пальцы с такой силой сжимали мундштук, что косточки побелели. — Какого черта вы тут бормочете?

— Спектакль, разыгранный Лероем, — пояснил я. — Диалог же полностью заимствован из какого-нибудь боевика, из тех, которые без конца показывают уже в ночное время.

— Вы причинили ему боль! — завопила Сюзанна Фабер. — Он же убьет вас за это!

— Не сегодня, — заверил я. — И вообще, с ним ничего особенного не произошло, можете не волноваться. Просто какое-то время он будет чувствовать себя неважно.

— Неважно? — Ее сильно накрашенное лицо исказилось от ненависти. — Как, вы еще смеете?..

Мундштук выпал у нее из рук, она набросилась на меня, неистово размахивая кулаками в воздухе. Я выбросил вперед правую руку, слегка согнув пальцы, и ее правая грудь оказалась аккуратно зажатой в моей ладони. Я слегка усилил нажим и таким образом удерживал ее на безопасном расстоянии, в то время как ее ногти безуспешно пытались добраться до моего лица.

— Я всегда был сторонником серьезных тренировок. — Я почти ласково улыбнулся, глядя в ее искаженное от злости лицо. — Вы часто сюда приезжаете, мисс Фабер?

Глава 3

Гаррет Сулливан совершенно не соответствовал моим представлениям о психиатре. Для этого он выглядел слишком здоровым. Я бы скорее представил его на борту вертолета, обслуживающего какие-то Богом забытые места, куда иначе не доберешься. Крепко сбитый розовощекий детина, которому, возможно, судьба отпустила слишком много силы и здоровья. Как я считал, ему было лет сорок. Шапка густых русых волос, не начавших седеть даже на висках. Добрые карие глаза, которые заставляли тебя почувствовать в нем верного друга, которому можно спокойно доверять даже до того, как ты обменяешься с ним рукопожатием. А оно было достаточно твердым и уверенным.

— Вы сказали, что это очень важно, мистер Холман, — заговорил он с подкупающей искренностью. — Это что-то связанное с Германом Рейнером?

— Верно, — ответил я. — И я бесконечно благодарен вам за то, что вы нашли возможность повидаться со мной сегодня же вечером.

— Устраивайтесь поудобнее, — сказал он, — выпьем?

— Бурбон со льдом, спасибо.

Я уселся в кресло экзотического вида из ротанга, которое будто бы предназначалось для какого-то мандарина и было наверняка сделано в одной из мастерских кустарей-умельцев, окружающих Вилширский бульвар. Квартира доктора находилась на тринадцатом этаже нового высотного здания, декор был определенно восточным — под стать огнедышащему дракону, нарисованному масляными красками над ложным камином.

Доктор вернулся от бара с наполненными бокалами, протянул мне мой и уселся во втором ротанговом кресле против меня.

— Бедняга старина Герман! — произнес он для начала. — Я ведь был вместе с ним на той охоте, когда произошел несчастный случай. Вы знаете об этом? До сих пор не уверен, что когда-нибудь мне захочется снова отправиться на охоту…

— Как это случилось? — вежливо спросил я.

— В лесу мы с ним разошлись в разные стороны, — медленно заговорил он. — Герман был новичком, это был его первый выезд на природу. Но он шел уже третий день, и я боюсь, его утомили все мои добрые советы и наставления на протяжении первых двух… — Он невесело усмехнулся. — Объедините двух психиатров: они ведь ни за что не станут поучать друг друга, а тут… Так или иначе, но на третий день Герман настоял на том, что станет действовать самостоятельно. Я пытался его отговорить, но он заупрямился, и было ясно, что мне его не переубедить. Итак, мы ушли из охотничьего домика в восемь утра и разошлись в разные стороны. А где-то около половины двенадцатого прибежал ко мне запыхавшийся владелец и сообщил про несчастный случай. Кто-то из других охотников наткнулся на тело Германа час назад. Хозяин с трудом меня разыскал.

— Что с ним стряслось?

— Он погиб от выстрела в затылок. Полицейский хирург установил, что смерть наступила примерно в половине одиннадцатого. Его обнаружили лежащим посреди густого кустарника. Поверите ли, подобные вещи случаются очень даже часто! Какой-нибудь болван с ружьем в руках замечает, что что-то шевелится в чаще леса, и принимается стрелять, даже и не подумав выяснить, дичь это или нет.

— Удалось выяснить, кто это сделал?

— Нет. — Он медленно покачал головой. — Они проверили всех, кого смогли найти поблизости, но их пули оказались другими. Офицер, возглавлявший расследование, предположил, что человек, подстреливший беднягу Германа, обнаружил, что натворил, и тут же либо постарался поскорее оттуда убраться, либо запрятал свое ружье в таком укромном месте, где его никто не смог бы разыскать.

— Хорошенькое дело! — покачал я головой. — Человек умирает, а тип, виновный в его гибели, спокойно и безнаказанно исчезает с места происшествия?

— Да. — Его карие глаза оценивающе уставились на меня, и недавняя доброжелательность полностью исчезла. — Почему вы интересуетесь смертью Германа, мистер Холман?

— У меня появилась клиентка, которая в прошлом была его пациенткой, — пояснил я. — Он имел обыкновение записывать на магнитофон их беседы у него на приеме. После его смерти ленты исчезли, а она жаждет заполучить их назад.

Он поморщился:

— Так вон оно что! Шантаж, очевидно?

— Кто знает?

— Крайне сожалею, мне бы очень хотелось вам помочь. — Он слегка пожал плечами. — Совершенно очевидно, что сам Герман не стал бы мне болтать про своих клиентов и их проблемы. И я не имел представления…

— Он был одним из тех людей, чье болезненное любопытство удовлетворяется если не созерцанием, то хотя бы описанием эротических сцен, — холодно прервал я. — Позднее он проигрывал эти записи снова и снова ради острых ощущений. Вам это было известно?

— Герман?! — Он казался искренне потрясенным. — Боже упаси, не имел ни малейшего представления! Вы уверены?

— Я получил эти сведения из весьма авторитетного источника.

— Весьма авторитетного? О, вы имеете в виду Карен Рейнер, его жену?

— Верно.

Он протер глаза ладонью, потом посмотрел на меня весьма неодобрительно:

— Я бы на вашем месте не обращал большого внимания на то, что говорит Карен, мистер Холман.

— Почему?

— Потому что… ну… у нее имеются собственные проблемы… — Он снова принялся протирать глаза, на этот раз даже не пытаясь скрыть своего раздражения. — Проклятие! Я не хочу быть втянутым в эту историю, но в то же время мне совершенно не хочется, чтобы пострадала репутация такого человека, как Рейнер. Он был превосходным доктором и первоклассным психиатром. Ну а его жена… Скажем так: она эмоционально неуравновешенна.

— Что это значит?

— Это значит, что она нуждается в помощи психиатра, — коротко ответил он. — У нее не все в порядке с головой, если уж вам необходимо это знать, — он презрительно посмотрел на меня, — а я полагаю, вам это знать не мешало бы.

— Она считает, что ее муж погиб не в результате несчастного случая.

— Но это же нелепо!

— Почему? — рассудительно заговорил я. — Один из самых надежных способов убить человека — это придать его смерти видимость несчастного случая. А какое место является для этого наиболее подходящим? Лес, где сколько угодно никуда не годных охотников.

— Но чего ради кому-то понадобилось убивать Германа?

— Эти ленты ведут к элите Голливуда, — сказал я. — Для шантажиста это целое состояние.

— Тогда зачем было убивать Германа, чтобы их раздобыть? — сердито спросил Сулливан. — Почему просто не выкрасть их из его кабинета?

— Потому что это означало бы, что дело с самого начала будет передано полиции, — терпеливо разъяснил я. — Рейнер бы их вызвал, они бы установили значение записей и имена людей, которые оказались бы в затруднительном положении.

— И все же это не кажется убедительным, — проворчал он. — Я знаю, что Карен смотрит на случившееся иначе. Но к ней нельзя подходить с обычными мерками! Вообразить такое! Кто-то, мол, организует убийство Германа во время охоты… — Тут он внезапно умолк, посмотрев на меня широко раскрытыми глазами. — Черт побери! Но она ведь не допускает, что это я его убил, нет?

— Не знаю, — ответил я не слишком любезно. — Даже если да, то в настоящее время она чересчур перепугана, чтобы говорить о чем-то определенно.

— Но это же… — Он сделал глубокий вдох, заставляя себя успокоиться. — Я находился очень далеко, когда его нашли.

— Его нашли через час после убийства, — сказал я. — А где были вы, когда он умер? И можете ли вы это доказать?

— Я был за несколько миль от этого места, и я… нет, доказать это невозможно.

— Ну вот, сами видите, как обстоят дела, доктор! — произнес я спокойно. — Конечно, не стоит из-за этого терять сон. Полиция, очевидно, не сомневается в том, что это был несчастный случай. Так что дело будет закрыто, если только на свет Божий не всплывут какие-то новые факты…

— Новые факты, — проговорил он сдавленным голосом.

— Ну, эти исчезнувшие магнитные ленты, которые можно использовать для шантажа, — они ведь являются уликами, не правда ли? — объяснил я весело. — Для кого-то они являются весомым поводом для убийства доктора, верно?

— Видимо… — Ему удалось изобразить на лице подобие усмешки. — Для человека, который желает, чтобы я утратил сон из-за этой истории, вы проделали бесподобную работу. Выяснили все возможное, чтобы превратить меня в человека, страдающего бессонницей.

— Ну а почему вы-то должны беспокоиться? — принялся я его успокаивать. — Ведь вы же понятия не имели об этих записях.

Лицо у него мгновенно застыло, затем он как бы нехотя сделал медленный выдох — так, будто хотел, чтобы это не стало заметным.

— Когда я заявил об этом несколько минут назад, мистер Холман, я посчитал вас за человека, который сует свой нос в дела, совершенно его не касающиеся, и не намеревался вас вообще ни о чем информировать. Но за последние несколько минут мое отношение к вам изменилось.

— Дальше?

— Я знал про эти записи. Некоторые даже слышал, — медленно произнес он. — Герман использовал меня в качестве консультанта по некоторым проблемам. Это были чисто профессиональные консультации, конечно. Я с удовольствием помогал ему, и он настаивал, чтобы я получал за это щедрую плату. — Он сделал глоток из своего бокала и с несчастным видом посмотрел на меня. — Теперь, вы понимаете, почему я по вашей милости так быстро утратил покой. Если его собственная жена настаивает, что его убили потому, что кому-то захотелось воспользоваться этими лентами с целью шантажа, тогда я оказываюсь, мягко выражаясь, в весьма затруднительном положении.

— Какого рода проблемы у миссис Рейнер? — спросил я.

— Вообще-то обсуждать эти проблемы не совсем этично… — Он увидел выражение моего лица и поморщился. — Но поскольку она никогда не была моей пациенткой, а при сложившихся обстоятельствах… — Он откашлялся. — Я не знаю детально о характере ее проблем, для определения потребовался бы целый ряд анализов. Но, говоря в общем, у нее неустойчивая психика. Она — патологическая врунья… — Неожиданно он покраснел. — Полагаю, вы ожидали, что в моем положении я скажу нечто подобное, но это чистая правда, мистер Холман. Разумеется, не изучив как следует пациента, диагноз поставить невозможно, но с большой долей вероятности можно предположить, что у нее имеются параноидальные тенденции, причем появились они уже Довольно давно. Я никогда раньше не говорил об этом с Германом по совершенно очевидным соображениям-, но каким образом он мог терпеть ее в качестве жены — для меня всегда оставалось загадкой.

— Слушаю вас, и мне невольно приходит в голову, не была ли сама миссис Рейнер в лесу в то утро и не она ли это пустила в ход пистолет, — сказал я, подмигивая.

— Она была дома в постели, когда ей позвонили по междугородному, — сказал он. — Но конечно, она могла… Впрочем, нет — лучше такого… такого не говорить!

— Могла бы нанять профессионального убийцу и поручить ему выполнить эту работу? — спросил я. — Именно это вы хотели сказать, доктор?

— Именно. — Он на мгновение прикусил нижнюю губу. — Да, вы угадали правильно…

— Какое совпадение мнений! — усмехнулся я. — О том же самом сказала мне и она. Кто-то нанял профессионального убийцу. Поэтому она страшно нервничала: человек, прибегнувший к помощи профессионального убийцы один раз, всегда, говорила она, сможет нанять его вторично.

Я допил свой бокал, поставил его на ручку кресла и затем поднялся.

— Благодарю за потраченное на меня время, доктор.

— Мне хотелось бы быть более полезным, — очень искренне воскликнул он, — в особенности сейчас, когда вы наградили меня бессонницей!

Я прибегнул к старому приему: молчал, пока не приблизился к двери, а там обернулся и произнес:

— Еще один вопрос, доктор…

Я почувствовал, что ему не нравится тон моего голоса, однако ему не оставалось ничего иного, как произнести со вздохом:

— Слушаю вас, мистер Холман.

С самым беспечным видом я спросил:

— Когда вы в последний раз спали с Карен Рейнер, док?

— Убирайтесь отсюда немедленно, — с расстановкой произнес он, — прежде чем я вышвырну вас за дверь!

Строго говоря, это был не ответ, но я не стал настаивать. Просто вышел из квартиры и аккуратно закрыл за собой дверь, ничуть не усомнившись в том, что яснее любых слов правду мне сообщила паника в глубине его глаз, мелькнувшая на короткое мгновение, прежде чем он разыграл возмущение.

В лифте у меня возникли философские мысли: как можно строить новые прекрасные здания, когда старые мерзкие грехи продолжают в них расцветать пышным цветом? По всей вероятности, единственным объяснением для такого рода рассуждений послужит то, что события этого дня загнали меня в своего рода психологический тупик. С того самого момента, когда Барбара Дун дала мне прослушать эту ленту и я узнал про один из ее прежних неосторожных поступков, факты стали накапливаться как-то уж слишком быстро. Множество разрозненных сцен стало мелькать у меня в голове: встреча со второй половиной тайны Барбары — с ее секретарем со столь обольстительной фигурой, Марсией Роббинс; затем Мадонна из цветного стекла, справляющаяся у меня, не желаю ли я немного повозиться в передней гостиной, голос ее тогда звучал настолько буднично и равнодушно, будто подобные мысли случайно мелькали у нее в голове сплошным рядом; ну и наконец, смогу ли я когда-либо позабыть смешливую пташечку Сюзанну Фабер и ее мускулистого приятеля Лероя?

Затем я не без удовольствия вспомнил то, каким приемом мне удалось удержать ее на расстоянии вытянутой руки, хотя эта приятная сценка закончилась потоком злых женских слез, когда она забралась в свою небольшую синюю машину. Я великодушно засунул Лероя на заднее сиденье, поскольку у него все еще были серьезные респираторные проблемы, затем проследил взглядом за тем, как они уехали прочь и растворились в стране Фантазии, выходцами из которой, несомненно, являлись.

Я поехал домой и оказался там около половины девятого.

Интервью с Гарретом Сулливаном было достойным завершением беспокойного дня, так что я намеревался расслабиться и дать себе отдых хотя бы до утра. Прежде всего я занялся приготовлением сложного напитка. Мне оставалось добавить в него пару кубиков льда, когда раздался дверной звонок.

Признайтесь, кто радуется посетителю, когда неизвестно, кто он такой, да и к тому же является в самое неподходящее время?

Я отворил входную дверь и уставился на пышные черные усы, которые минутой позже растянулись и зашевелились, обнажив два ряда жемчужно-белых зубов.

— Рик Холман? — осведомился густым баритоном владелец разбойничьих усов и зубов, которые своим видом говорили: «Мне не требуется дантист».

— Да, это я, — ответил я весьма осторожно.

— Эдгар Ларсен, — представился он. — Разрешите войти?

— Пожалуйста, — без всякого энтузиазма проворчал я, отступая в сторону.

Когда он вошел, гостиная как будто немного съежилась. Это меня не удивило: у меня самого появилось ощущение, будто я слегка усох возле него. Он был громоздким решительно во всем: огромные усы и лошадиные зубы были всего лишь составными частями этого человека-горы. В нем было около сотни килограммов, но толстым его назвать было бы неправильно. Его абсолютно лысая голова была бронзовой от загара, а внушительные усы чуть ли не достигали ушей, а затем плавно спускались вниз.

— Я управляющий делами Барбары Дун, — объявил он с величайшей гордостью, как будто сообщал об этом целому миру, — но, видимо, это вам уже известно, Холман?

— Она упоминала об этом сегодня утром. — Я тоже ощерился, хотя зубы у меня были помельче и парочку мне уже пришлось в свое время запломбировать. — Вы приятель этого шарлатана, не так ли?

По его глазам было видно, что данный эпитет не привел его в восторг, но, будучи человеком воспитанным, он ухитрился выжать из себя подобие улыбки:

— Весьма оригинально, Холман! Никто не предупредил меня, что у вас такое потрясающее чувство юмора. А то бы я захватил свою записную книжку с длиннобородыми анекдотами.

— Почему вы не присядете, мистер Ларсен? — предложил я. — И потом, зачем такая официальность?

Зовите меня либо Риком, либо просто мистером, договорились?

— Как вам угодно. — Он опустился, как идеально отрегулированный лифт, на ближайшее кресло. — В таком случае пусть будет «Рик», хорошо? — Ряд зубов — могильных камней — сверкнул на мгновение под усами. — Хотя у меня есть основания предполагать, что мы с вами не станем закадычными друзьями, однако считаю нужным сообщить, что именно я рекомендовал вас Бэбс.

— А что, доктор Секс и вас записал на магнитофон? — осведомился я.

— Откуда у вас такие мысли?

— Это же логично. Таким образом, вы будете из кожи лезть вон, чтобы вернуть не только ее ленты, но и собственные.

— Существует одно довольно устаревшее слово, которое вас характеризует очень точно, Холман, — «несносный».

— И вы все еще переживаете из-за своих записей? — сказал я.

— Да. — Он внимательно наблюдал за мной. — Если записи Бэбс станут достоянием публики, это погубит ее карьеру и мою тоже, поскольку я ее управляющий. Если же будут обнародованы только мои — пострадаю я один, ее это не заденет.

— Вы порядочный сукин сын, но достаточно откровенный. А как насчет выпивки? — спросил я.

— Мне бакарди со льдом и кружочек лимона, — ответил он. — Я бываю откровенным лишь в тех случаях, когда ничего иного не остается, как, например, сейчас. Мне не нравится ваша излишняя развязность, но в данный момент приходится с ней мириться. И все же хотелось бы дать вам совет, Рик, после чего я смирюсь с необходимостью выносить ваши оскорбления: я ненавижу бить «слегка» и если буду вынужден это делать, то информирую, что я чемпион-тяжеловес.

Я приготовил ему новый напиток, добавил еще кубик в свой согревшийся, а затем устроился на кушетке против него.

— Ладно, — произнес я, усмехнувшись, — как насчет того, чтобы вы сами подобрали свою перчатку, а я отложу оскорбления до другого раза?

— Разумное предложение, — кивнул он. — Я тоже, как и Бэбс, получил меморандум о прошлой своей глупости сегодня утром, и тоже спецдоставкой. — В его тяжелых глазах вспыхнул едва различимый огонек, а указательный палец принялся машинально прохаживаться по тщательно взлелеянной растительности над верхней губой. — Чье-то смачное напоминание о прошлом. Анализ специалистом одного необузданного уик-энда, проведенного в обществе известной актрисы, которая весьма успешно притворялась добродетельной служительницей муз. Ее тога действительно украшена несколькими «Оскарами», а она любит больше всего на свете упиваться воспоминаниями о бурном прошлом… Ах, все эти признаки не желающего спокойно умереть, остаться в прошлом… — Он шумно вздохнул. — Когда я вспоминаю об этом теперь, все это представляется настоящей истерией. Бедный старина Рейнер, видимо, был начисто лишен чувства юмора, раз не уничтожил эти записи. И тем не менее не хотелось бы, чтобы эти ленты стали достоянием гласности.

— Не было ли вместе с лентой какой-нибудь записки? — спросил я.

— Нет, только пакетик. Точно такой же, как и у Бэбс. — Он улыбнулся. — Отправивший их человек прекрасно понимал, что все мы будем в панике. Одно несомненно: он прекрасно разбирается в психологии.

— Вы хотя бы догадываетесь, кто этот таинственный «он»?

— Одно несомненно — это не посторонний человек. Он знал о существовании магнитных лент. Наткнуться на них случайно не мог никто, их выкрали из кабинета Рейнера преднамеренно. Ни я, ни Бэбс до сегодняшнего утра даже не догадывались о том, что док использовал этот чертов магнитофон. В известном смысле я даже рад, что проклятый ублюдок умер, — таким образом он избавил меня от необходимости ухлопать его!

— Но вы ведь явились сюда в столь поздний час не только для того, чтобы излить свое негодование?

— Верно! — Последовал новый белозубый зевок. — Вы продемонстрировали чудо проницательности, догадавшись об этом, Рик! В самом деле я завернул сюда, подчиняясь непреодолимому желанию познакомиться с вами. Вы уже слышали о магнитной ленте, которую получила Бэбс?

— Разумеется.

— Вы услышали имя другой девушки или Бэбс выключила магнитофон до этого?

— Она его действительно выключила, но, поскольку я познакомился с ее секретарем, мне не надо было быть гением, чтобы догадаться, о ком шла речь.

— Хорошо… — Но выглядел он слегка разочарованным, когда сказал: — В гаком случае вы поняли, что между ними до сих пор сохранились довольно близкие отношения, переступающие пределы обычных взаимоотношений между нанимателем и нанимаемым? Я не думаю, что это то же самое, что было в прошлом, но не исключено, что их связывает даже нечто худшее. Своеобразная пуповина, причем не знаю, на чем она зиждется, — на ненависти или чем-то еще более скверном.

— Вы предполагаете, что Марсия Роббинс может быть причастна к исчезновению записей?

— Да, но не осмеливаюсь сказать об этом Бэбс. — Он подарил мне широкую откровенную улыбку. — Потому что не уверен, что даже такие отличные взаимоотношения, как у нас с Бэбс, выдержат подобное напряжение.

— Почему Марсия Роббинс?

— Но ведь я только что рассказал вам о…

— Вы ведете со мной какой-то псевдопсихологический разговор, — нетерпеливо буркнул я. — У вас должны быть какие-то более веские основания.

— Возможно, вы слышали о том, что они называют «компенсацией», Рик? Вы прослушали частично ленту, и несложно догадаться, что малютка Марсия, оказавшись однажды с подходящим партнером, станет забывать об этой полосе жизни. Наверное, она уже успела сменить нескольких, а когда Бэбс стала регулярно являться на приемы к психиатру, не сомневаюсь, что Марсия нашла несколько благовидных предлогов навестить его офис с каким-то якобы срочным сообщением, настолько важным, что она вынуждена была передать его лично…

— Возможно, она просто совала нос в чужие дела? — высказал я предположение. — Или, может быть, возникло желание выяснить, не стала ли Барбара сплетничать про коннектикутскую историю?

Он расхохотался:

— Рик, а вы хитрец! Но тут вы все-таки ошибаетесь. Эта девочка не проиграла. Вне всякого сомнения, у нее была связь с Рейнером.

— Ну что ж, возможно, вы и правы, — согласился я. — И полагаю, в настоящее время у нее тоже есть приятель?

— Раз Рейнер умер уже две недели назад, естественно, у нее уже появился новый приятель. Как я говорил…

— Кто такой?

— Харви Маунтфорт. — Он сверкнул зубами. — Не правда ли, какое забавное имя? Полагаю, он был Элмером Шпицем или кем-то в этом роде до того, как студия не изобрела для него нечто романтическое.

— Маунтфорт, говорите? — На мгновение я задумался. — А не был он женат на Барбаре Дун одно время?

— Целых полгода, — сообщил Ларсен, кивая. — Ни до этого, ни после этого он больше так не преуспевал. До сих пор ходит вокруг да около нее в надежде, что Бэбс передумает и предпримет вторую попытку. А тем временем он утешается, ублажая ненасытную Марсию.

— Вы допускаете, что существует подобие порочного заговора между ними против мисс Дун?

— А почему бы и нет? — Его глаза на минуту засверкали. — Например, если Марсия раздобыла эти ленты и дала их ему послушать просто ради острых ощущений. Возможно такое? И тогда им обоим пришла в голову великолепная мысль: вдруг Маунтфорту с помощью шантажа вновь удастся жениться на Бэбс? Ну а Марсия будет отомщена, и не только с удовольствием наблюдая, как Бэбс изнывает под бременем вымогательства, но также ее вполне устроит сознание того, что с ней спал муж ее хозяйки, да еще под той же самой крышей. Восхитительное ощущение, не правда ли?

Очевидно, кто-то нажал кнопку «Вверх», потому что мой собеседник вскочил на ноги с той же автоматизированной энергичностью, которая усадила его в кресло.

— Мне представляется это интересной комбинацией с Марсией и Харви, вам стоит повнимательнее присмотреться к ней. Спасибо за выпивку, Рик, но я должен бежать.

Я прошел вместе с ним до дверей, отметив про себя, что гостиная мгновенно приняла прежние габариты, как только мы оказались во внешнем холле.

— Где я смогу отыскать Харви Маунтфорта? — спросил я его.

— В потаенных местах, и главным образом — в обществе Марсии. — Он довольно расхохотался. — Боюсь, я не знаю его адреса, но не сомневаюсь, что Марсия поможет вам в этом. Очевидно, у вас большой талант выуживать из людей информацию, с которой они не имели желания расставаться.

А у меня в голове уже звучал пресловутый колокольчик.

— Припоминаю, что когда-то в одном из иллюстрированных журналов я видел порядочную статью о Харви Маунтфорте, — медленно заговорил я. — Великолепный спортсмен. Любитель бродячей жизни, дальних походов и всевозможных приключений. Сафари неразрывно связано с Харви Маунтфортом, не так ли?

— О да, в самом деле, — массивные плечи Ларсена затряслись от смеха, — то было описание Харви! Первоклассный стрелок, все стены в его обители увешаны охотничьими трофеями. Сам видел. Он, по всей видимости, подстрелил хотя бы по одному экземпляру всех особей, обитающих ныне на Земле!

— Интересно, не отправился ли он на пару недель на добычу нового трофея? — пробормотал я.

— И меня это интересует, — произнес он мечтательно. — Если только он это сделал, то наверняка у него болит сердце от невозможности пополнить им свою богатейшую коллекцию… Представьте-ка себе: голова Рейнера возвышается над деревянной подставкой, на ней небольшая бронзовая дощечка с датой и всем прочим. Какой бы это был уникальный трофей! Надпись была бы сочинена и выполнена с неподдельным вкусом и изобретательностью. Я имею в виду, без дешевой пышности или дешевого юмора. Нечто вроде: «Хомо фрейдистский, природный обитатель врачебного кабинета. Ручная особь, но его сильно развитая прирожденная любознательность подчас может перебороть природную осторожность. Этот превосходный экспонат был пойман слоняющимся без дела в лесах». Вот какой некролог мог бы там фигурировать.

— Думаю, да, — согласился я.

Фонтан красноречия Ларсена не иссякал и тогда, когда мы вышли на крыльцо.

— Я никогда не верил в ненужную ложь. По крайней мере, в данном случае надеюсь, что она была продуктивной. До свидания, Рик.

— До свидания, Эдгар, — в тон ему ответил я, в свою очередь обнажая зубы то ли в улыбке, то ли в сердитом оскале. — Одно меня радует — что вы не мой друг.

— О?

Усы слегка зашевелились.

— Иначе я не мог бы спать по ночам, — охотно пояснил я, потом поспешил захлопнуть дверь, чтобы не сомневаться в том, что последнее слово осталось за мной.

Глава 4

Я проснулся с чувством облегчения, поскольку утренний сон был из разряда кошмаров: я чувствовал себя совершенно беспомощным против поползновений неистовой блондинки с потрясающими бицепсами и огромными черными усами соблазнить меня. Она уже ухитрилась было пригвоздить меня к белой кушетке, но тут раздался телефонный звонок, и с чувством благодарности я схватил трубку точно так же, как утопающий хватается за спасательный круг.

— Рик Холман? — Сопровождающее вопрос хрипловатое хихиканье было безошибочным индикатором. — Вчера вечером я была скверной и непослушной, о чем сегодня крайне сожалею.

Я взглянул на часы: половина девятого.

— Хотите сказать, что вас это настолько беспокоило, что вы были не в состоянии спать? — спросил я, не скрывая сомнения.

— Вы забываете, Рик, я работаю. — Опять хихиканье. — В нашем бизнесе приходится подниматься очень рано. Меня вызвали на съемку в семь утра, и я прибыла вовремя.

— Молодец, честь вам и хвала! И что же вас заставило позвонить мне в разгар очередной нудистской эпопеи — или как там у вас это называется? Натурной съемкой? Я было подумал, что вы тогда свалились на мою голову прямо с журнальной обложки…

— Я поступила очень неосмотрительно, прихватив вчера вечером с собой Лероя, просто так, для интереса, чтобы он попытался вас напугать. А сегодня мне очень стыдно. — Она довольно удачно заставила свой голос дрожать. — Честное слово, очень!

— Половина девятого утра совершенно неподходящее время для подобных переживаний, — пробормотал я сердито. — У вас все?

— Нет. — Она снова хихикнула. — Дело в том, что мне необходимо поговорить с вами, а у меня нет свободной минуточки на протяжении всего дня. Подумайте, не сможете ли вы навестить меня сегодня вечером где-то около половины седьмого? Тогда бы мы чего-нибудь выпили и спокойно потолковали.

— Вы планируете спрятать Лероя где-нибудь за шторой, чтобы на этот раз отдубасить меня без риска для жизни?

— Ох! Что за мысли? — Внезапно ее голос сделался торжественным. — Я ненавижу Лероя! Знаете, что у него хватило наглости обвинить меня в том, что вы с ним сделали вчера вечером. Мы поссорились, и я велела ему убираться ко всем чертям и больше не показываться. Так что, если я только замечу, что он околачивается возле моего дома, тут же вызову полицию!

— Понятно… Так о чем же вы желаете так срочно со мной переговорить?

— Разумеется о Сексе. О чем же еще?

Я внезапно проснулся окончательно. Одной мысли о том, что Сюзанна Фабер желает иметь со мной интимный разговор о сексе, было достаточно, чтобы все мои нервные корешки одновременно напряглись, хотя и было раннее время. Но я понял свою ошибку сразу.

— Вы имеете в виду Рейнера? — проворчал я.

— Разумеется, старину доктора Секса: упокой Господи его душу! Но все это строго между нами, полнейшая тайна, понимаете? Вчера вечером я ошиблась в отношении вас, теперь я это знаю. Мы должны действовать с вами согласованно. Я в этом убеждена.

— Хорошо, я приеду, — пообещал я. — В половине седьмого? Да?

— Замечательно! — Вроде бы она на самом деле была довольна. — Пока.

— Пока, — произнес и я, — только смотрите не простудитесь на этих съемках.

— Исключается! — бодро заявила она. — Это пустяковый эпизодик, просто пенистая ванна с пузырьками воздуха — и я.

Я попытался все это представить, но почувствовал, что недостаточно подготовлен к подобному зрелищу.

Поэтому я опустил трубку на рычаг и после этого действовал совершенно автоматически: принимал душ, брился, одевался и даже завтракал. Состояние комы прошло лишь в тот момент, когда Барбара Дун лично отворила мне парадную дверь своего дома и встретила меня таким яростным взглядом, что все остальное моментально отошло на задний план.

— Очень рада, что вы наконец соизволили сюда прийти! — фыркнула она. — Названиваю вам безрезультатно все утро напролет!..

— Что стряслось? — осторожно спросил я.

— Входите, я все объясню.

Она повернулась на каблуках и быстро пошла вперед, я послушно следовал позади. В это утро на ней был черный свитер в обтяжку и еще более узкие черные хлопчатобумажные штанишки. Со спины она походила на бегуна на длинные дистанции неопределенного пола. И снова мне пришла в голову мысль, что теория относительности по отношению к сексу мне не понятна.

Когда мы вошли в гостиную, я увидел, что Барбара вовсе не прозябает в одиночестве, компанию ей составляет громадина Эдгар Ларсен. Почему-то именно ранним утром мне было особенно трудно воспринимать его ощетинившиеся усы и сверкающее изобилие крупных зубов, но я мысленно взял себя в руки и даже выжал подобие улыбки. Не знаю почему, но особенно неприятен мне был вид его загорелой лысины — вернее сказать, она пробуждала у меня желание водрузить у него на самой макушке флажок с надписью «Здесь побывал…», как это принято у альпинистов, покоривших очередную вершину.

Ларсен не ответил улыбкой на мою улыбку. Нет, я бы охарактеризовал его взгляд как «неодобрительный» или даже «шокированный»: таким взглядом дамы преклонного возраста награждают излишне шумливую молодежь, явившуюся на кладбище.

— Вы должны были что-то предпринять в этом отношении, Холман, — сказал он. Его густой баритон был понижен до торжественного шепота. — Ситуация становится невыносимой.

— Не говорите загадками, — проговорил я не слишком любезно, — черт возьми, о чем вы толкуете?

— Об этом! — Барбара Дун, наоборот, перешла на визгливые ноты.

Она сунула мне в руки какой-то листок.

— Спецдоставка, принесли полчаса назад, — пояснил Ларсен таким голосом, который у меня ассоциировался с наступлением Страшного Суда.

Это была на редкость лаконичная и ясная записка.

«„Девятнадцать четвергов в Париже“ не для вас. Откажитесь от роли, в противном случае интимные признания о вашей непристойной личной жизни будут опубликованы».

Она, разумеется, не была подписана.

— «Девятнадцать четвергов в Париже» — новый фильм, относительно которого вы вчера совещались с продюсером? — спросил я.

— Это поразительная роль, — заговорил Ларсен несколько окрепшим баритоном. — Она просто создана для Бэбс. И «Оскар»… вне всякого сомнения. Картина принесет не менее пяти миллионов!

— Книжка на протяжении шестидесяти двух недель возглавляла список бестселлеров, а Джин Уайлд сделал потрясающий сценарий, — напряженным голосом подхватила Барбара Дун. — Даже под угрозой смерти я все равно не откажусь от этой роли!

— А тебе на самом деле будет грозить смерть, Бэбс, — хрипло произнес Ларсен. — Ты навсегда погибнешь для искусства, если только этот Холман не сможет чего-то очень быстро предпринять!

— Я попытаюсь, — хмыкнул я. — А какой почтовый штемпель на конверте?

— Западный Лос-Анджелес, — ответил Ларсен. — Это ровным счетом ничего не говорит, верно?

Барбара Дун взглянула на часы-браслет.

— Через пятнадцать минут я должна быть в офисе своего адвоката, — сообщила она. — Проверить условия контракта. Что мне делать, Рик?

— Просто проверьте его, — сказал я. — Вы же не обязаны подписать его именно сегодня, не так ли?

— Предполагалось, что мы это сделаем именно сегодня, — мрачно сообщил Ларсен. — Видит Бог, нам этого очень хотелось.

— Ну так повремените, — пожал я плечами. — Придеритесь к какому-то пустяку и заупрямьтесь. Человек, у которого находятся эти магнитные ленты, наверняка узнает о подписании контракта, но он будет ждать какое-то время, пока контракт не будет подписан и об этом не будет официально сообщено.

— Я уже сказала, — повысила голос Барбара, — я намерена сыграть эту роль во что бы то ни стало, даже если…

— Вы об этом уже говорили, — оборвал я ее. — Не надо повторений, все и так ясно. Сейчас надо потянуть время.

— У меня дурное предчувствие, что кто-то действует слишком быстро!

— В таком случае не стоит тратить оставшееся время на пустую болтовню! — Я непроизвольно повысил голос. — Отправляйтесь-ка и умерьте прыть адвоката, а я займусь поиском лент.

— Надеюсь, что встроенный в вас радар более внушительный, чем вы сами, — съязвила Барбара. — В данный момент вы больше походите на мокрую курицу.

— Очевидно, у вас этот образ возник в связи с кудахтаньем, которое вы оба здесь подняли, — проворчал я почти миролюбиво.

Наконец она вышла из комнаты. Итак, гора, высказав свои мысли, оставила Магомета Холмана с оплеванной физиономией, и единственное, что мне оставалось, — это отыграться на Ларсене. А тот, оставшись один, определенно воспрянул духом и даже попытался, в свою очередь, нажать на меня:

— Вы должны действовать быстро, Рик. Если Барбара потеряет эту роль, это ее погубит и, если поду-1 мать, вас тоже.

— Меня? — притворно удивился я. — Уж не отождествляете ли вы себя со мной, Ларсен?

Он с минуту сердито смотрел на меня, потом внезапно вспомнил, что ему следует ехать вместе с Барбарой Дун в офис адвоката, а она уже вышла из комнаты. Я двинулся следом неторопливой походкой, так что входная дверь успела за ними захлопнуться, когда я добрался до кабинета.

На этот раз я не стал стучаться в дверь, а вошел сразу. Услышав скрип двери, Марсия Роббинс живо вскинула голову…

— Привет, я не ждала… — Она резко замолчала, приветливое выражение ее лица моментально исчезло. — Ох, это снова вы? Чего вам надо?

Перед ее столом находился стул, повернутый к нему под прямым углом. Я повернул его так, чтобы иметь возможность хорошо видеть ее, и сел, всем своим видом показывая, что Холману спешить некуда.

— Просто пришел вас проведать…

— Ну что же, после вчерашнего вашего визита эта мысль выглядит очаровательно, — сказала она, поморщившись, — но я боюсь, что вам придется отложить свой визит на некоторое время. Сегодня утром я ужасно занята, мистер Холман, так что у меня просто не найдется времени для приватного разговора.

Утреннее солнце, струящееся сквозь распахнутое французское окно, снова породило сияющий каскад переливающихся блесток в ее золотистых волосах.

— Вы выглядите настоящей феей с солнечным венцом на голове и все такое, — заговорил я восторженно. — Настоящая Красная Шапочка в ожидании волка.

— Временами вы бываете определенно навязчивым, мистер Холман, — мрачно заявила она, — уж если быть точным, вы все перепутали. Именно волк, переодевшись ее бабушкой, ожидал Красную Шапочку.

— Я решил, что моя версия больше соответствует нынешней ситуации, — произнес я очень вкрадчиво.

Она вспыхнула, затем принялась что-то править в рукописи остро отточенным карандашом.

— Я не хочу показаться грубой, мистер Холман, — снова заговорила она, — но сегодня я на самом деле очень занята. Так что будьте любезны оставить меня в покое, отправляйтесь заниматься своими делами.

— С удовольствием оставил бы вас в покое, но в данный момент я как раз занимаюсь своим делом.

— Вы просто невыносимы! — Лицо у нее на этот раз покраснело от непритворного гнева. — Вы самый назойливый человек, которого я когда-либо…

— Скажите-ка, вы когда-нибудь играли в перефразировки? — спросил я весело.

Она растерялась:

— Что?..

— Есть такая игра, — пустился я в объяснение, — один человек начинает предложение, произносит начало фразы, а второй игрок должен закончить ее, чтобы перефразировка получилась осмысленной. Понимаете?

— Ну вроде бы… — Она закрыла глаза. — У меня нет ни времени, ни желания играть в какие-то идиотские игры с таким болваном, как вы, и…

— Это нечестно! — возмутился я. — Вы первой затеяли игру в тот момент, когда я только что вошел сюда. Вы сказали: «Привет! Я не ждала…» — а это начало фразы. Понимаете?

— Нет! — Глаза ее приобрели настороженное выражение. — Но видимо, теперь вас мне уже не остановить?

— Я должен выяснить конец фразы, то есть закончить предложение таким образом, чтобы оно приобрело смысл. Послушайте, как вы вот это находите: «Привет. Я не ждала, что ты придешь отсюда, через дверь».

— Я не понимаю. — Она медленно покачала головой. — Как я уже сказала, эта игра мне представляется просто идиотской, а предложенное вами завершение фразы еще более глупым.

— Вы же явно меня не ожидали, — усмехнулся я, — но тот, кого вы ожидали, не должен был появиться через дверь. Ясно, что я имею в виду? Вы ожидали его появления сквозь распахнутое французское окно за вашей спиной… Ах! А вот и он сам идет сюда.

Она поспешно обернулась, чтобы не пропустить появления великолепного экземпляра мужской особи, который действительно материализовался сквозь французское окно с сияющей улыбкой на физиономии.

— Привет, красавица! — произнес он утробным голосом, модулированным именно таким образом, что женское начало в его собеседнице должно было незамедлительно толкнуть ее в его объятия. — Я видел, что она уехала, поэтому решил…

Отчаянное выражение ее лица подсказало ему, что что-то тут не в порядке. Он отвел от своей пассии глаза и увидел этот «непорядок» в виде меня.

— Вот и новая незавершенная фраза! — радостно воскликнул я. — Давайте-ка я попробую закончить и ее: «…поэтому и решил, что безопасно войти через окно и снова отдаться любви».

— Кто, черт побери, этот кретин? — спросил великолепный экземпляр мужской особи с самым неподдельным возмущением на физиономии.

— Я — Рик Холман. Это я причина всяческих ваших неудобств. Харви Маунтфорт — тот самый, против чар которого не в силах устоять ни одно женское сердце, приписывая вам такие добродетели, о которых вы даже понятия не имеете, верно?

— Вы напрашиваетесь на хороший щелчок по носу, черт бы вас побрал! — прорычал он.

— Успокойся, дорогой! — взмолилась Марсия Роббинс. — Кое в чем он прав. Его зовут Риком Холманом, и он действительно может причинить уйму неприятностей.

Маунтфорт на самом деле был великолепным самцом, если ваши взгляды на мужскую наружность совпадают со вкусами журнальных художников. Очень высокий, с превосходной фигурой. На нем была светло-голубая шелковая рубашка и безукоризненно отглаженные габардиновые брюки. Иссиня-черные волосы давно следовало бы подстричь, одна прядь совсем по-мальчишечьи свисала на лоб. Серые глаза и правильные черты лица как-то терялись на фоне мощной квадратной челюсти. Заверните его в яркую обертку — и он окажется Божьим даром в ответ на мольбы не очень юной девы со слегка устаревшими вкусами.

— Остынь, Харви! — решительно произнесла Марсия Роббинс. — У нас и без того слишком много неприятностей!

Маунтфорт обошел вокруг письменного стола, направляясь к тому месту, где стоял мой стул, и взглянул на меня сверху вниз.

— Прекрасно. Если ты, кретин, источник одних неприятностей, то поднимись и докажи это!

Может быть, потому, что я провел дурно утро, или же потому, что я подсознательно отождествлял себя со всеми парнями с неровными, как у меня, зубами и слегка искривленными носами, но меня взбесило его предложение, которое Маунтфорт наверняка почерпнул из какого-то вестерна древних времен. Я резко ударил его носком правого ботинка по голени и почувствовал удовлетворение от смачного звука соприкосновения наших конечностей. Маунтфорт завопил от боли, отчаянно обхватил ногу обеими руками, отскочил на другой ноге на несколько шагов назад, потерял равновесие, и его повело в сторону, так что в итоге он сполз по стене вниз.

Я мрачно взглянул на Марсию:

— Он всегда такой? Или просто только что наглотался витаминов?

— Он…

Я не имел возможности расслышать ее ответ из-за протяжного не то воя, не то стона Маунтфорта.

— Не обращайте внимания! — посоветовал я ей. — Давайте дождемся, когда он замолкнет, тогда сможем спокойно продолжить разговор.

В конечном итоге вой сделался тише, переродившись в подобие всхлипывания, когда он подтянулся на руках в вертикальное положение, а потом доскакал на одной ноге до кресла, чтобы рухнуть на него.

— Вы сломали мне ногу, Холман! — заявил он дрожащим голосом. — Я вас убью за это. Я…

— Ох! Расслабься, пожалуйста! — нетерпеливо прикрикнула на него блондинка. — Это же всего лишь пустяковый синяк.

— Пустяковый синяк? — Он довольно долго смотрел на нее. — Он сломал мне ногу, говорю тебе! Я же слышал, как хрустнула кость в том месте, куда он ударил, причем в тот момент, когда я не смотрел на него. Я собираюсь…

— Помолчи-ка лучше! — прикрикнула она. — Подумаешь, пнул ногой тебе в голень, причем ты сам же напросился на это! Успокойся и молчи. Надо же нам выяснить, в какую историю мы влипли… — Она перевела взгляд на меня: — Ну что же, мистер Холман, вы весьма успешно провели свою игру… в перефразировку, кажется, так вы ее назвали? А теперь объясните, в чем все-таки дело.

— Вам известно, из-за чего волнуется Барбара Дун?

— Официально — нет, — пожала она плечами. — Но когда у Барбары что-то не ладится, она начинает кричать по всякому поводу. А ту ленту она оставила вчера вечером в машине, что было не слишком осмотрительно с ее стороны, поскольку ей хорошо известно, что ее секретарша отличается необычайной любознательностью.

— Официально Рейнер оказался жертвой несчастного случая на охоте, — сказал я. — Но его жена думает, что его убили.

— Убили? — Ее голос изменился до неузнаваемости. — Ох, это из-за записей, надо думать?

— Правильно. Еще кое-кто поделился со мной интересной версией. Хотите послушать?

— По-моему, у меня нет выбора. — Губы ее насмешливо скривились. — Так что разумеется. Выкладывайте, мистер Холман. Слушаю вас с нетерпением.

— Предложенная версия гласит, что вы с присутствующим здесь Харви проводите время с удовольствием, устраивая возню на полу кабинета всякий раз, когда Барбара Дун уходит из дому. Далее, что у вас обоих есть основания ненавидеть ее. Вы ее ненавидите, потому что… ну, вы же слышали эту запись, а Маунтфорт — потому, что когда-то был женат на ней, а она едва не испортила ему карьеру, разведясь с ним. У вас якобы была любовная связь с Рейнером до его смерти, так что, разумеется, вы не могли не знать про эти записи. Не исключено, что вы со стариной Харви сплотились и образовали своего рода союз, чтобы…

— Ваши рассуждения настолько прозрачны, что их можно без труда продолжить, мистер Холман! — холодно произнесла она. — По-вашему, мы тайно договорились сначала убить доктора Рейнера, а затем похитить магнитные ленты и использовать их для того, чтобы шантажировать Барбару, так?

— Ну, нечто в этом роде, — согласился я.

— Полагаю, одного моего заявления о том, что все это — плод вашей буйной фантазии, не будет достаточно? — спросила Марсия.

— Возможно, это и на самом деле бредовая теория, — сказал я, пожимая плечами, — но, во всяком случае, она дает право потребовать развернутого ответа.

— У меня никогда не было романа с Рейнером, — твердо заявила она. — И я не имела ни малейшего понятия о существовании этих магнитных записей до вчерашнего дня. Ну а то, что происходит между мною и Харви в настоящее время, — исключительно наше личное дело, и это не имеет ничего общего ни с какими «тайными заговорами». Является ли мой ответ достаточно исчерпывающим, мистер Холман?

— Полагаю, что да, если только я не сумею доказать, что вы лжете.

— Послушайте, Холман. Вы не можете… — Маунтфорта охватило настолько сильное желание защитить Марсию Роббинс, что он на мгновение забыл про свою голень. И это было ошибкой. Звериный вопль, раздавшийся, едва он попытался встать на ногу, это доказал. Он снова плюхнулся в кресло с жалобным стоном и моментально утратил всякий интерес к происходящему.

— Мне говорили, что вы первоклассный стрелок, чудо-охотник, любитель охотничьих трофеев, Харв, — произнес я очень вкрадчиво. — Если вдова Рейнера права, то кто-то отправился в лес в тот день, когда был убит ее муж, намеренно подкрался к намеченной цели и всадил пулю в затылок.

— Что? — У него отвисла квадратная челюсть, он вытаращил на меня глаза. — Но вы же не можете серьезно предполагать, что я…

— Почему же нет? — спросил я. — Если только что изложенная версия о вас и Марсии соответствует истине хотя бы наполовину, она весьма популярно объясняет причину вашего намерения уничтожить Рейнера.

— Вы сошли с ума! — заявил он. — Я находился по крайней мере за сотню миль от Рейнера в тот день, когда его убили.

— Вы можете это доказать?

— Конечно! — Но спустя секунду его голубовато-серые глаза посмотрели куда-то в сторону. — Черт знает, что такое, Холман! Уже прошло столько времени, я не могу в точности вспомнить все подробности того утра, но я не сомневаюсь, что в случае необходимости сумею это доказать.

— Вот и прекрасно! — Я улыбнулся ему. — Думаю, мне пора оставить вас вдвоем, чтобы вы смогли договориться в отношении своих алиби. Хочу дать небольшой совет: на вашем месте я бы не стал втягивать в эту историю Марсию. Барбаре Дун это не понравилось бы, верно?

Он пару раз открыл рот и закрыл его, сразу сделавшись похожим на пойманную рыбу, отчаянно хватающую ртом воздух.

— Мне в жизни случалось частенько сталкиваться с дьявольски хитрыми ублюдками, Рик Холман, но вы им всем бы дали сто очков вперед!

Я думал об этом заявлении, возвращаясь назад, и в конце концов решил посчитать его комплиментом. В данный момент меня больше всего терзало вот какое соображение: должны же быть в Голливуде симпатичные порядочные люди, так почему же я с ними никогда не встречался?

Глава 5

Мадонна из цветного стекла все так же сидела за письменным столом асимметричной формы, когда я около полудня вошел в кабинет покойного доктора Рейнера. Ее темные глаза глядели так же безжизненно, как и накануне, когда она со скучающим видом разглядывала мое лицо.

— Это снова вы?

Вопрос повис в воздухе.

— Как дела, Карен? — вежливо осведомился я. — Добились каких-то положительных результатов с этими бумагами?

Она окинула взглядом огромную груду бумаг на столе перед собой и пожала плечами:

— Не знаю. Я продолжаю разбираться, но не уверена, что мне удалось чего-то добиться.

На этот раз на ней была белая шелковая блузка и темная юбка. Напор ее высокой груди на тонкую ткань противоречил бесстрастному выражению ее лица. Можно было с уверенностью сказать, что она принадлежала к тем несчастным особам, которые страдали от постоянного конфликта между вполне земными желаниями их тел и жестокой пуританской моралью их умов. Но это было бы слишком просто, подумал я, и поэтому вся идея выглядела подозрительной.

— Вчера вечером я виделся с Гарретом Сулливаном, — сказал я ей.

— Да?

Особой реакции не последовало.

— Ему было известно про записи, — продолжил я. — Ваш муж имел обыкновение консультироваться с ним в отношении некоторых пациентов. Когда Сулливан услышал, что магнитные ленты исчезли и используются для шантажа, он страшно разнервничался. Когда я высказал предположение, что кто-то считает, будто ваш муж был убит из-за этих лент…

— Он тотчас же сказал, что это мое предположение? — спросила она ровным голосом. — Я размышляла об этом после того, как вернулась вчера домой. Гаррет специалист по банальным высказываниям о профессиональной этике. Не сомневаюсь, что он очень разнервничался!

Она медленно улыбнулась.

— Немного, — согласился я. — Но в этом случае нет ничего удивительного, особенно если учитывать, как все это я ему преподнес. Ведь он находился в том же лесу и был вооружен в то самое время, когда убили вашего мужа. К тому же, по собственному его признанию, ему было известно о существовании магнитных записей.

— Ну а что он сказал вам про меня, Рик?

— Отнюдь не комплимент!

— На это я и рассчитывала.

— Он сказал, что ваше заявление о том, будто Герман Рейнер был человеком, чье болезненное любопытство удовлетворяется созерцанием эротических сцен, является плодом вашего воображения. Что вы всегда были эмоционально неуравновешенной особой и…

— Сходящей с ума по сексу женщиной с определенными завихрениями? — Глаза у нее сверкали от негодования, но голос звучал спокойно и ровно. — Полагаю, что именно это ему было проще всего и безопаснее сказать в данных обстоятельствах, как вы считаете? Я имею в виду, если видеть во мне потенциального свидетеля.

— Он выдвинул и другую блестящую идею, — добавил я. — Что кто-то, возможно, прибегнул к услугам профессионального убийцы, который и должен был заняться вашим мужем.

— И что вы сказали на это, Рик?

— Сказал, что вы, между прочим, высказали такое же предположение.

— Не думаю, чтобы он упомянул про те вечера, когда Герман работал допоздна или уезжал из города, а он в это время навещал меня, чтобы утешить в моих брачных проблемах? — спросила она напряженным голосом. — Как могло случиться, чтоб его профессиональная этика не помешала ему соблазнить жену коллеги? Он сообщил вам об этом, Рик? В особенности о первом случае, когда я оказала сопротивление, и он ударил меня, сорвал с меня одежду и… — Она резко замолчала и прикусила нижнюю губу с такой силой, что из нее выступила капелька крови. — Извините!

На какое-то мгновение я был сбит с толку этой кровью, но тут же взял себя в руки и заговорил:

— Все это крайне неприятно, Карен. Самое скверное то, что ты не знаешь, кому верить, в особенности после… Ну да это не столь уж и важно!

Последняя фраза прозвучала у меня весьма неубедительно.

— В особенности после того, как я сама пригласила вас к себе в постель вчера вечером, когда вы отвезли меня домой? — Она обтерла кровь с губы и внимательно посмотрела на запачканные пальцы. — С моей стороны это было не слишком умно, верно? Но мне кажется, я имею право иногда проявлять слабость. Просто момент для этого был неподходящий. Последний раз, когда я виделась и разговаривала с Гарретом, он сообщил мне о смерти Германа. Вообще-то он не отвечал на телефонные звонки, если знал, что я ему звоню, а если случайно поднимал трубку, то как только узнавал мой голос, тут же бросал ее на рычаг. Это были бесконечные долгие недели полнейшего одиночества для меня, Рик. Я перепуганная одинокая женщина, и по всей вероятности, природа не наделила меня железными нервами. Я не думаю, что меня можно причислить к разряду особ, неразборчивых в своих знакомствах и связях, но бывают случаи, когда женщине необходим… — Она пожала плечами и резко закончила: — Наверное, никакие объяснения тут ничего не смогут изменить!

Я извлек из бумажника записку, которую Барбара Дун получила утром, и протянул ее Карен. Она молча прочитала ее, затем вернула мне.

— Не понимаю, — вздохнула она, — почему они попросту не потребуют денег?

— Хороший вопрос. Возможно, человек, у которого находятся эти ленты, в деньгах не нуждается. Его гораздо больше интересует моральная сторона проблемы.

— Моральная?

Она с непонятным наслаждением облизнула прикушенную губу, как будто солоноватый привкус крови доставлял ей огромное наслаждение.

— Может быть, они хотят наказать Барбару Дун за ее «непристойную личную жизнь» — вроде бы так было сказано в послании?..

— Заставив ее отказаться от того, что ей очень хочется делать?

Карен Рейнер закивала:

— Понятно. Но тогда — ох! — Внезапно в ее глазах вспыхнули злые огоньки. — Вы хотите сказать, что это дело рук какого-то эмоционально неуравновешенного человека вроде меня? Который не в состоянии выслушивать эти непристойные разглагольствования о…

— Замечаю, что «непристойный» — ваше излюбленное словечко, верно?

— И оно фигурирует в записке к этой Дун? — Она неожиданно рассмеялась каким-то истеричным смехом. — Поздравляю, Рик. И — просто из праздного интереса — какого рода дела у вас с Гарретом?

— Никаких «дел» у меня с ним не было и нет, — рассердился я, — единственное, что я сделал, так это напугал его до полусмерти, заговорив об убийстве. У него хватило ума сообразить, что он окажется подозреваемым номер один, если только отнесется серьезно к этой версии. Вот почему он сразу же постарался дискредитировать вас как потенциальную свидетельницу еще до того, как сама версия дойдет до полиции. Неужели вам это не ясно?

— Крайне сожалею, Рик. — Она поморщилась. — Просто после гибели Германа все происходит с немыслимой скоростью. Я не знаю, во что верить и кому доверять. Вы считаете, что моего мужа убил Гаррет?

— Я даже не уверен, был ли убит ваш муж или же оказался жертвой настоящего несчастного случая, — честно ответил я. — И вообще-то я конкретно занимаюсь исчезнувшими магнитными лентами, а не теоретическими изысканиями.

Карен вздрогнула:

— Его убил либо Гаррет, либо кто-то нанял профессионального убийцу…

В этот момент мне вдруг пришло в голову, что каждый раз, когда мне казалось, что, вероятно, вот-вот что-то для меня прояснится, я снова был отброшен назад — на исходную позицию.

— В какой день недели произошел этот несчастный случай? — спросил я.

— В субботу, Гаррет позвонил мне по междугородному телефону среди дня, чтобы сказать о смерти Германа.

— А когда вы явились в офис разбирать его бумаги?

— Похороны состоялись во вторник, а на следующий день я уже пришла сюда. Мне необходимо было чем-то заняться. — Глаза у нее потемнели. — Стоя там в такой солнечный день, у самого края вырытой могилы, я все время думала о том, что должна испытывать горе как его вдова. Я не могла плакать о нем, но пыталась хотя бы испытывать сожаление. Но даже и этого не чувствовала. Мне стыдно в этом признаваться, но меня не покидало чувство огромного облегчения.

— Не заметили ли вы чего-нибудь такого, что давало вам основания предположить, что кто-то похозяйничал в его кабинете, когда вы впервые вошли сюда?

— Нет. Дверь была заперта, и ничего вроде бы не было нарушено.

— Сколько было ключей к офису?

— У Германа был собственный набор. Гаррет возвратил его мне вместе со всеми остальными его личными вещами. В доме находился еще дополнительный комплект, даже два, насколько мне известно.

— У вас все еще два комплекта?

— Конечно, а что?

— Человек, похитивший магнитные ленты, должен был войти сюда, чтобы это сделать, — буркнул я, возмущаясь необходимостью объяснять такие прописные истины. — Если им не надо было взламывать замок, значит, у них были ключи.

— Не обязательно, Рик, — спокойно возразила она. — Что, если ленты не оставались здесь в субботу и воскресенье? Что, если Герман по каким-то соображениям взял их с собой на охоту? Или же они уже до этого находились у его приятеля и консультанта — доктора Гаррета Сулливана?

— Скажите, а как бы вы посмотрели на такой вариант? — проговорил я задумчиво. — Вы займетесь поиском лент, а я буду разбираться в бумагах, а?

— Может быть, мы можем работать вместе, Рик? — Ее бархатистое контральто зазвучало глуше и чувственнее. — Я знаю Гаррета гораздо лучше вас. Вместе мы смогли бы обдумать способ выяснить наверняка, не у него ли находятся эти записи. Я даже представляю, как можно было бы это сделать.

— Например?

— Ну, — она пригладила на себе шелковую блузку так, что ее высокая грудь натянула легкий материал, как бы в предвкушении всевозможных эротических радостей, — допустим, вы являетесь сегодня вечером сюда и остаетесь здесь. Пусть он считает нас партнерами решительно во всем! Он нервничает, ему необходимо что-то предпринять в этом отношении. Телефонный звонок от вас, объясняющий характер наших с вами взаимоотношений…

— Потребовалось бы нечто куда более серьезное, чтобы вынудить его совершить какую-то глупость, если он тот человек, которого мы ищем, — сказал я. — Сожалею, Карен, идея неплохая, но я сомневаюсь, чтобы она что-нибудь нам дала!

— О?.. — Ее обольстительный бюст каким-то непостижимым образом стал более плоским. — Понимаю. Но неужели я вам настолько неприятна, Рик?

— Дело не в этом, и вы это прекрасно понимаете, — ответил я. — Мне…

— Можете не продолжать. — Она отвернулась, голос ее зазвучал с неприкрытой враждебностью. — Убирайтесь отсюда немедленно и больше никогда не возвращайтесь назад!

Конец дня был долгим, душным, утомительным. Я посетил офис Сулливана, и его медсестра — очки без оправы и сплошной крахмал с ног до головы — сообщила мне, что в эти дни после полудня доктор посещает лечебницу и сюда уже не вернется. Я собирался покопаться в прошлом Харви Маунтфорта и отправился снова к нему. Какая-то девица, перекатывая комок жевательной резинки из-за одной щеки за другую, сообщила мне, что ее босс находится в Нью-Йорке, чтобы утрясти какие-то крайне важные дела, и будет отсутствовать целую неделю.

После этой неудачи я все послал к черту и отправился на поиски ближайшего бара.

Дом Фабер был настоящей сказкой для нынешнего Голливуда. Она соорудила его, чтобы отпраздновать свое замужество с Луи Кардоссом, блестящим композитором и дирижером. В то время все газеты пестрели сообщениями о потрясающем союзе интеллекта и физической красоты, которого до той поры мир не видал. Этот блестящий союз просуществовал целых три месяца, затем она развелась с ним, ссылаясь на психологическую несовместимость. Их близкие друзья злословили, что причиной развода явилась невозможность осуществить брачные отношения, ибо к тому времени, когда они оба оказывались ночью в постели, оба были обессилены попытками найти тему для разговора.

Дом продолжал называться «Симфонией» в честь Кардосса: после развода Сюзанна так и не соизволила его переименовать. Теперь в любом случае уже было слишком поздно что-либо предпринимать в этом отношении, поскольку все творящееся в «Симфонии» моментально становилось всеобщим достоянием. Снаружи здание напоминало трехэтажное нагромождение бонбоньерок для дорогих шоколадных конфет. Внутри же были зал вдохновения с двумя концертными роялями, специально сделанными для Кардосса на заказ, дабы с их помощью он мог осчастливливать мир новой симфонией, коли у него появится такое намерение; золотой зал для развлечений, который вполне бы подошел для Версальского дворца, вернее сказать — настолько точно его копировал, что ни один из Людовиков не обнаружил бы разницы; и наконец, брачные покои.

Брачные покои любили фотографировать больше всего. Они были сооружены, дабы устраивать здесь грандиозные оргии, и были уставлены гипсовыми статуями самых одиозных римских и греческих богов. Ходили слухи, что Сюзанна лично позировала в чем мать родила для статуи Венеры в полный рост с обеими руками. Сама же Сюзанна для корреспондента женского журнала пояснила, что Венера Милосская, возможно, имеет историческую ценность, но какие у нее бедра! И уж во всяком случае, она-то хотела для «Симфонии» только все самое лучшее. На крыше был устроен подогреваемый бассейн, где она могла купаться и принимать солнечные ванны для ровного загара всего тела, не опасаясь любопытных глаз. Здесь было столько комнат, что, если вы задумали переписать их все, на это ушел бы целый день!..

Было ровно шесть тридцать, когда я остановил машину у запертых ворот, вмонтированных в каменную стену высотой в восемь футов, и нажал на сигнал. Одетый в форму страж, по внешности напоминавший головореза из эсэсовской дивизии, приоткрыл ворота и подошел к машине. Я назвал свое имя, он хмыкнул и растворил ворота пошире. Петляющая подъездная дорожка привела меня к портику, украшенному коваными нотами и скрипичным ключом. Я припарковал машину за «альфа-ромео», стоявшей в свою очередь за обычным «шио», на дверцах которого была выгравирована монограмма «С.Ф.».

Я нажал на дверной звонок, и — чего же еще можно было бы ожидать? — первые несколько аккордов из симфонии Кардосса мелодично зазвучали в доме. Возможно, я был слишком взвинчен, но в тот момент мне показалось, что это был вовсе не дверной звонок, а самый настоящий большой оркестр, скрытый где-то возле парадной лестницы в ожидании, когда ему будет подан сигнал начинать концерт. Но тут дверь отворилась, и самая соблазнительная горничная, которую я когда-либо видел (если, конечно, не считать моих снов, где я даю волю фантазии), встретила меня ослепительной улыбкой.

— Бон суар, мсье, — заговорила она с французским прононсом, — вы ведь мсье Холман, нон?

У нее были золотисто-огненные волосы, а глаза напоминали сапфиры. Чуть выпяченная нижняя губа сама напрашивалась на поцелуй, а то, как ее черное шелковое платье обтягивало отнюдь не костлявую фигуру, не доходя дюйма на три до колен, могло совратить самого скромного человека на свете.

— Я мсье Холман, да, — сообщил я, имитируя ее произношение.

— Сэ бон!

Плавным жестом руки она пригласила меня войти в дом, объяснив при этом, что «мадемуазель Фабер меня ожидает», и предложила пройти следом за нею.

Я бы с радостью отправился за нею куда угодно, предпочтительно к ближайшей кушетке, но вместо этого мне предложили преодолеть пару пролетов винтовой лестницы. Плавное покачивание обтянутых шелком ягодиц прелестницы практически на уровне моих глаз едва не развило у меня близорукость к тому времени, когда мы достигли последней ступеньки, но там горничная обернулась ко мне лицом:

— Мадемуазель Фабер ожидает вас в спальне.

Новый плавный жест руки указал мне на две запертые двери, обе белого цвета, с медальонами, в которых искусно переплетались различные ноты.

— Она ждет? — Это я выдавил из себя фальцетом, поспешно прокашлялся и повторил тот же вопрос вторично более или менее нормальным голосом.

— Да, мсье. — Сладостно-шаловливая улыбка промелькнула на ее пухлых губах. — Она сказала, чтобы вы прямо входили внутрь. Она ждет вас там.

— Она ждет? — Я с минуту смотрел на нее. — Ждет меня там внутри?

— Да, мсье. Мсье этого не предполагал?

— Мсье не уверен, что он не спит, — ответил я чистейшую правду. — Как вас зовут на тот случай, если мне понадобится алиби, когда я туда войду?

— Я Мари. — У нее была определенно дразнящая улыбка. — У нас, французов, мсье, более искушенный подход к подобным ситуациям.

Ее отнюдь не французский прононс заставил меня ворчливо осведомиться:

— Так откуда вы? Из Парижа или Индианы?

— Разве это важно? — хмыкнула она, внезапно подмигнув мне. — Самое главное — акцент. Где еще девушка сможет получать сто пятьдесят в неделю и все наряды, которые хозяйка надевала всего-то разок-другой?

— Ну что ж, у вас получается неплохо, — похвалил я.

— Надеюсь, мы сохраним это между нами? — спросила она. — Я бы не хотела, чтобы Фабер разочаровалась в акценте и во всем остальном.

— Это наша тайна, не сомневайтесь, — пообещал я.

— Спасибо, друг.

Ее глаза придирчиво-внимательно ощупали меня, как будто она была потенциальным покупателем, а я одной из машин, выставленных на продажу.

— Ну что же, в любое время, когда вы устанете от Фабер, — сказала она хрипловатым голосом, — я с радостью ознакомлю вас с кое-какими симпатичными туземными обычаями Индианы.

Черный шелк зашуршал — это она стала спускаться вниз по лестнице.

— Желаю получить удовольствие!

Едва различимый смешок долетел до моего слуха, когда она уже исчезла из виду.

Секунду я постоял перед закрытой дверью, глубоко вздохнул, затем постучал. Никакой реакции. Отворив дверь, я сделал пару шагов и замер на месте с открытым ртом. Ибо даже Марко Поло не сталкивался ни с чем подобным за время своих нескончаемых путешествий. Это была фантастическая спальня. Огромное помещение с необычайно высоким потолком, который придавал ему сходство с дворцовыми покоями. Мои ноги тонули в мягком серовато-голубом ковре, пока я медленно приближался к ложу, торжественностью и пышностью напоминающему трон. Ложе окутывал белый шелковый полог, расшитый золотыми нотами, так что он выглядел если не симфонической, то хотя бы джазовой овеществленной музыкой.

И это была не кровать, а черт знает, что такое!

Я решил, что если даже такая проворная крошка, как Сюзанна Фабер, угнездится посередине данного сооружения и надумает около девяти утра подняться, то ее ноги окажутся на полу самое раннее без четверти десять. Фактически чем дольше я созерцал эту диковинку, тем яснее мне становилось, что это отнюдь не кровать, а образ жизни.

Именно среди этих философских рассуждений моего слуха достиг вкрадчивый музыкальный голос, зародившийся неизвестно где:

— Рик, дорогуша? Это вы?

— Я, кто же еще? — занервничал я. — А где же вы?

— Я тут, — проворковал ласковый голосок. — Разве вы не видите белую дверь с золотым сатиром?

Такое невозможно увидеть, сообразил я в следующее мгновение, если тебя уже загипнотизировал бело-пуховый образ жизни. Я двинулся к двери с золотым сатиром в центре, на ходу поразившись интимной анатомии его тела (иначе не выразишься), потом почувствовал некоторое облегчение, когда сатир отодвинулся от меня вместе с распахнутой дверью.

Но я тут же инстинктивно попятился назад при виде новых явлений сибаритской роскоши.

На какое-то мгновение мне показалось, что я явился нежданно-негаданно в самый разгар оргии, так что мне остается одно из двух — либо принести свои извинения, либо присоединиться к ее участникам. Но затем, поморгав глазами, я сообразил, что все участники были всего лишь «каменными истуканами», как обозвала бы их моя почтенная бабушка. Представляете, по стенам разместились вовсе не нагие участники оргии, а группа гипсовых статуй греческих и римских богов в человеческий рост. И если хорошенько подумать, то где еще им можно было найти более удачное место, кроме как вокруг вделанной в мозаичный пол огромной римской ванны?

Над поверхностью воды в ванне поднималась гора пенящихся пузырьков, образующих причудливые не то перистые, не то кучевые облака, а над ними возвышалось улыбающееся лицо светловолосой тигрицы с высокой прической, недосягаемой для воды.

— Привет, Рик! — раздался ее обычный заливистый смех. — У вас такой вид, будто вы лицезреете призрак, или что-то в этом роде.

— Похоже, что за последние две-три минуты я видел решительно все, и мне надо как-то к этому адаптироваться, — сказал я ей. — Но ответьте мне на один вопрос, прежде чем я окончательно помешаюсь: зачем, если вы целыми днями торчите в ванне на киностудии, вам снова понадобилось залезать в ванну по возвращении домой?

Ее губы, самой природой предназначенные для поцелуев, разомкнулись, обнажив зубки, задачей которых являлось нежно покусывать мочки мужских ушей.

— Они вечно втирают в кожу крем для бритья, — жалобно заговорила она, — от этого получается масса эффектных пузырьков, но крем раздражает мое тело. — Длинная, идеальной формы нога неожиданно появилась из пены. — Видите?

Раздался какой-то зловещий скрип, и лишь секундой позже я сообразил, что это я сам с шумом втянул в себя воздух.

— Конечно, я все вижу…

Великолепная нога исчезла в изобилии пузырьков.

— Мне необходимо чувствовать себя чистой с ног до головы, Рик, в любое время дня и ночи. Врачи называют это «комплексом принуждения», или как-то в этом роде. — Она вновь захихикала. — Если подумать, у меня ужасно много всяких комплексов. Не хотите ли выпить?

— С этим можно подождать!

— Все вон там. — Восхитительная рука появилась из воды и указала на небольшой бар, охраняемый гипсовым Бахусом. — Вы можете налить немного рому и мне.

Я послушно двинулся к бару, прошел мимо парочки гипсовых божеств и был уже у цели, как вдруг неожиданно отпрянул назад. Каким же я могу быть простофилей, горько подумал я, если позволил заманить себя в дом этой вертихвостки Фабер и допустить, чтобы ее мускулистый телохранитель застал меня врасплох! И тут я услышал ее пронзительный смех, он раздался как раз в тот момент, когда я сообразил, что воинственный Лерой не намеревается нападать на меня, — во всяком случае, в своем гипсовом варианте. Вот он стоит, яростно вглядываясь в космическое пространство, и гирлянда цветов украшает его лоб.

— Ну разве он не восхитителен? — снова прыснула Сюзанна Фабер.

Я с минуту еще рассматривал статую, а затем задал логический вопрос:

— Как получилось, что у него прическа «конский хвост»? Я хочу сказать, что у него наверняка конский… ну не стану ставить точки над «і», вы и так все прекрасно понимаете.

— Он же изображен в образе Силена, — ответила она с необычайной важностью, — сатира, сына бога Пана. Мне кажется, это очень подходит для Лероя.

Я с недоумением посмотрел на нее. Сюзанна Фабер и греческая мифология, очевидно, не слишком ладили друг с другом.

— Откуда у вас подобные познания? — полюбопытствовал я.

— Когда-то я была замужем за Луисом Кардоссом, помните? — словоохотливо заговорила она. — Он только что кончил свою симфонию «Гомериада» и был поглощен греческой тарабарщиной. Он не давал мне спать по ночам, толкуя обо всей этой ерунде. Ух! Ну и времечко тогда было, скажу я вам! В те дни девушка не могла даже лебедю доверять!

— Теперь все иначе? — поинтересовался я.

— А теперь от мужчины не дождешься даже стакана рома! — отпарировала она.

Я снова повернулся к бару, налил ей рому, а себе бурбона со льдом, краем уха прислушиваясь к плеску воды за спиной. А когда обернулся, то увидел, что Венера поднялась из пены. Совершенно нагая Сюзанна Фабер спокойно шла ко мне по черному мозаичному полу, как будто я был ее родной сестричкой. Я выпил одним глотком бурбон, даже не почувствовав его вкуса, свято веря в разумность правила бороться с огнем огнем. На этот раз бурбон оказался бессильным заглушить мое внутреннее пламя.

В тот момент она являла собой воплощение секса, ее полная грудь соблазнительно покачивалась в такт движению стройных ног, а бедра как будто подчинялись звукам неслышной музыки невидимого Пана. Она прошла к бару, взяла свой бокал и внезапно захохотала:

— Что вы там воображали? Будто я русалка или нечто подобное?

В тот момент я в полном смысле слова утратил дар речи, поэтому наполнил заново свой пустой бокал. Руки у меня дрожали.

— У вас действительно такой вид, будто вы повстречались с привидением! — И она снова закатилась хохотом. — Почему бы вам не пройти отдохнуть вот туда. — Она жестом указала на спальню. — А я тем временем вытрусь и хоть что-то на себя надену.

Предложение показалось мне нелепым, но я почему-то не мог отыскать разумного возражения. Так что я оказался в королевской опочивальне, тараща глаза на кровать-трон и изо всех сил сжимая в руке стакан. Вот и пришел конец Холману, подумал я с тоскливым чувством неизбежности, отлично понимая, что уже ничего не смогу сделать. Предложила мне удалиться, пока она будет вытираться и что-то на себя накинет, а я безвольно послушался, вот он, самый подходящий момент для того, чтобы Холман извлек откуда-нибудь прадедовский меч и пронзил им себе грудь!..

Фабер появилась через несколько минут, сухая и благоухающая после римской ванны. Она действительно кое-что на себя накинула: голубенькое коротенькое неглиже, не имеющее никаких застежек, под ним были такие же трусики, в основном из прозрачных кружев. В руке у нее был бокал с ромом, а на лице — ожидающая улыбка, которая тут же отодвинула неизвестно куда всякие мысли о прадедовском мече. Это был второй шанс Холмана. Значит, еще не поздно постоять за себя, благодарение Зевсу! И я не собирался прозевать эту возможность.

— Эй! — воскликнул я. — Вы оделись соответствующим образом для погони.

— Для какой еще погони? — поразилась она.

— «По горам и по долинам, через реки и леса, сквозь пустыни и моря, в сказку к добрым исполинам, где под пологом из шелка ждут восторги нас любви», — продекламировал я с чувством, кивая в сторону кровати-трона. — Я сосчитаю до трех, богиня Леда, и вы заберетесь наверх, на облака, а потом наступит и моя очередь…

— Вы рехнулись, что ли? — весьма прозаически осведомилась она, глядя такими глазами, как будто недавней богини, вышедшей из пены морской, никогда и не существовало. — Я пригласила вас сюда для делового разговора, вы это понимаете?

— Для разговора? — Я добродушно рассмеялся. — А ведь это забавно, Леда. Вы-то должны знать, что мы, лебеди, не сильны в разговорах. Но если вы не склонны устраивать гонку-преследование…

— Мне следовало предвидеть! — Она сделала глубокий вздох, от которого ее божественная грудь приподнялась на полдюйма, затем деловито скомандовала: — Ладно, Лерой, охлади-ка его, слышишь?

— Лерой? — хмыкнул я. — Вы имеете в виду Силена, не так ли? Но если об этом хорошенько подумать, то конский хвост больше подходит…

И тут я замолчал, потому что чья-то могучая рука сжала мое горло. Это было неожиданно и очень болезненно, но все же не так ужасно, как звериный удар по почкам слева в следующее мгновение, за которым тут же последовал второй — уже справа.

После него я уже оказался на полу, а на меня сквозь туман взирала омерзительная физиономия подлинного живого Лероя. Я понял, что это настоящий Лерой, потому что вокруг его головы не было венка из гипсовых цветов. Он был одет в свитер и линялые бумажные брюки, а его мускулы солидно вздувались всюду, где это было возможно.

— Ну вот, так-то лучше, — услышал я ровный голос Фабер. — Теперь будет возможность потолковать в нормальной обстановке — так, чтобы у него в голове не возникало никаких глупых идей.

Мне хотелось ей сказать, что ее надежды напрасны, потому что я никогда уже не смогу больше говорить.

— Хорошенько послушайте, Холман! — рявкнул Лерой, глядя сверху вниз на меня. — Вы слышите?

— Слышу, — прохрипел я в ответ, поражаясь тому, что мои голосовые связки восстановились каким-то чудесным образом. Чуть позднее я понял, что этому, несомненно, способствовал пинок носком его ботинка мне под ребра.

Глава 6

Лицо Фабер появилось сквозь туман, все еще застилавший мне глаза, но оно как бы плавало в воздухе, то проясняясь, то снова превращаясь в бесформенный блин.

— Мы старались предупредить вас вчера вечером, — гудел надо мной ее голос, в котором не было и намека на всегдашнее ее хихиканье. — Мы уже говорили вам, что Секс мертв, это несчастный случай, и в ваших интересах с этим согласиться. Но вы схитрили и набросились на Лероя, когда он этого не ожидал, не так ли?

— На этот раз я уже следил за ним, — с гордостью заявил Лерой. — Он всего лишь очередной болван!

— Отправить мне по почте эти обрывки магнитной ленты, — надменно продолжала Сюзанна Фабер, — воображая, что я настолько напугаюсь, что выложу послушно денежки, чтобы позатыкать им рты! Неужели вы могли подумать, что я позволю такому ничтожеству, как вы, безнаказанно шантажировать меня?

— Ну, так где же они, кретин?

Я снова увидел перед собой физиономию Лероя. Его близко посаженные глаза смотрели с холодной враждебностью.

— Ленты, кретин, где они?

— Откуда, черт побери, мне знать? — прохрипел я.

Носок его ботинка снова ударил меня под ребро.

— Они же у тебя, кретин! — прорычал он. — Они нам нужны. Где они, говори?!

— Я сам пытаюсь их разыскать. За кого вы меня принимаете?..

— Забери-ка его в ванную, малыш, — посоветовала Лерою красотка Фабер. — Приведешь его сюда уже после того, как добьешься от него толка.

— Правильно. Я не стану торопиться, беби, если ты не возражаешь? — В голосе Лероя послышались садистские нотки. — Я кое-что задолжал этому кретину вчера вечером.

— Позабавься, — махнула она рукой, — но смотри, чтобы он был в состоянии говорить, когда вернешь его сюда, малыш. Иначе мама на тебя рассердится.

— Он заговорит, не сомневайся, — обещал Лерой. — К тому времени, когда я закончу с ним, он запоет соловьем — и получше Синатры.

Его огромные ручищи оторвали меня от пола, я почувствовал, что меня куда-то волокут по полу, хлопнула дверь, а потом уже я плыл по воздуху навстречу какому-то облаку. Раздался плеск воды, голос Лероя прокричал: «Он весь мокрый!» — и потом я исчез под пенистой поверхностью воды в ванне.

Все же у меня хватило сообразительности набрать в легкие побольше воздуха, прежде чем его массивная ручища вновь затолкала мою голову под воду. Наверное, я разочаровал его, не оказывая сопротивления, посчитав, что в его намерения входит не утопить меня, а всего лишь полуутопить, чтобы я стал послушной тряпкой в его руках. Секунд через десять он вытащил меня наружу. Я лежал неподвижно на черном мозаичном полу. Почки у меня болели, ребра скрипели при дыхании, но Лерой здорово помог мне этим неожиданным купаньем. Вода дала возможность избавиться от тумана, а одного глубокого вдоха, который сумел я сделать перед погружением, оказалось достаточно, чтобы не наглотаться воды с этими проклятыми пенистыми пузырьками.

— Это мы только начали, кретин! — Он перевернул меня на спину пинком ноги. — Строго между нами, мне ровным счетом наплевать, готов ты уже заговорить или нет. Мы не вернемся туда, пока я хорошенько не потружусь над тобой. Ты меня слышишь, болван? Выбирай, что ты предпочитаешь: снова окунуться в ванну и проглотить еще парочку галлонов водички с пузырьками или же предоставить мне возможность хорошенько обработать твою рожу — так, чтобы после этого ты сам себя не смог узнать?

Мне не составило труда издать абсолютно правдоподобный жалобный стон, когда он поволок меня к стене, чтобы прислонить к ней и начать «обработку».

— Полагаю, я смогу снова бросить тебя в воду чуть позже, чтобы ты охладился после косметической операции, как считаешь? — хохотнул он.

Левой рукой он вынужден был придерживать меня в вертикальном положении, чтобы нанести сокрушительный удар в лицо правой. Это был подходящий момент для контрдействий, но мне требовалось нечто эффективное, но не слишком мощное, учитывая мое физическое состояние. Я соорудил вилку с двумя зубцами из второго и четвертого пальцев правой руки и ткнул ими ему в глаза. Но тут он обманул меня: все-таки ухитрился нанести короткий удар мне по лицу, после чего я полетел вниз.

Я отчаянно затряс головой, почувствовав, что перед моими глазами снова расстилается туман, а когда он стал рассеиваться, я убедился, что Лерой неистово трет глаза и шипит от злости и боли. Конечно, я не нанес ему серьезного увечья: через несколько минут он снова все будет видеть, и если я хотел остаться в живых, то должен был проделать с Лероем что-то более существенное. И проделать быстро. Однако в теперешнем состоянии я сомневался, чтобы мне удалось побороть этого юного крепыша. Падая, я ударился затылком о край бара, именно он и остановил мое дальнейшее продвижение к полу. В этом не было сомнений, наверное, правильность данного вывода мог бы подтвердить беззаботный Бахус. Его правая рука с огромным кубком была поднята кверху, он провозглашал очередной тост в честь винограда.

Какую-то долю секунды я вглядывался в него, и вдруг, усмотрев в нем средство для достижения моей цели, схватил его кубок обеими руками и резко дернул вниз. Раздался резкий звук — гипс сломался от такого невежливого обращения, — и вот уже рука Бахуса оказалась у меня. Я перехватил ее в правую руку, как молоток, затем снова взглянул на Лероя. Он все еще, спотыкаясь, протирал глаза и популярно объяснял, что он намерен сделать со мной, едва прозреет. Неслышно добравшись до края ванны, я обождал мгновение, затем громко произнес:

— Эй, болван! Оглянись-ка!

Испустив устрашающий рев, Лерой бросился на голос, его налитые кровью глаза по-прежнему были зажмурены, а руки молотили воздух в надежде найти меня. Отступив вбок, я в нужный момент сделал ему подножку, и он с громким воплем полетел головой вперед в воду. В воздух взметнулись каскады пенистой воды, затем наружу высунулась голова этого чудовища. Я ожидал этого момента, воздев у себя над головой руку Бахуса с кубком. Когда Лерой открыл было рот, чтобы заговорить, я нанес ему славный удар своим импровизированным орудием. При соприкосновении с его макушкой раздался звук, который показался мне райской музыкой, кусочки гипса полетели в разные стороны. Чудовище моментально исчезло под водой. Сначала я решил оставить его там, потом неохотно отказался от этого намерения, пошарил в воде, нащупал мокрые волосы и вытащил Лероя наружу. Несколько минут он громко сопел, выпуская изо рта мыльные пузыри всех калибров, но я считал, что он должен быть счастлив, что вообще дышит. По его виду было ясно, что очухается он не скоро, и это меня вполне устраивало: следовало немного отдохнуть.

И вот тут мой изобретательный ум начал стремительно раскручивать ситуацию. Все началось с логической мысли о том, что, если гипсовую руку можно так легко отбить, значит, любое гипсовое изваяние…

Минут через пять я слегка приоткрыл дверь в королевскую опочивальню и буркнул голосом, который, как мне казалось, довольно удачно имитировал баритон Лероя:

— Сюда, беби!

Затем я встал за дверью, которая почти сразу же распахнулась, надежно скрыв меня, и я увидел, как Фабер сделала несколько шагов вперед, затем резко остановилась, уставившись глазами на ванну, испустила пронзительный вопль и хлопнулась на пол в глубоком обмороке. Это на самом деле сногсшибательное зрелище, скромно подумал я. На самом краю ванны-бассейна лежал бесчувственной глыбой Лерой, уставившись остекленевшими глазами в потолок, причем из трепещущей массы мыльных пузырей позади него выступали кончики его «конского хвоста».

Я поднял Фабер с пола, перебросил через плечо, отнес назад в ее королевскую опочивальню и забросил подальше на кровать-трон. Меня совершенно не интересовало, когда Лерой очухается. В одном из аптечных шкафчиков я нашел новый пакетик лейкопластыря. Надежно связал им руки Лероя за спиной, а затем лодыжки. Какого черта, подумал я, раз настоящий Силен не был обеспокоен тем, что произошло с ним, стоит ли обращать внимание на какого-то самозванца Лероя?

Длинные ресницы на минуту затрепетали, приподнялись, и наконец на меня посмотрели чудные голубые глаза. Пару минут они оставались совершенно спокойными, потом в них вселилось паническое выражение.

— Лерой? — Это был вопль раненого животного. — Что?.. Что вы сделали с ним?

Ее голова снова бессильно откинулась на подушки.

— Лерой? С ним все в порядке, — сказал я. — Единственное, что ему потребуется, так это небольшое хирургическое вмешательство. И он опять будет великолепен. Совсем как новенький…

— Вы бессердечный зверь! — Она широко раскрыла глаза и гневно уставилась на меня. — Вы знаете, что бы я хотела сделать с вами? Я бы… я бы…

С меня капала вода на ее дорогое голубое покрывало, мои почки протестовали против того грубого обращения, которому они были подвергнуты, мои ребра не давали мне забывать о себе ни на минуту, поэтому я был не в настроении выслушивать разные бредни Фабер.

— Сюзанна, беби, — мягко произнес я. — Постарайся закрыть свой ротик, пока в нем еще сохранились все зубки, ясно?

По-детски голубые глаза снова приобрели паническое выражение, а хорошенький ротик закрылся с похвальной поспешностью.

— Прежде всего хочу узнать, где хранится одежда Лероя.

— В соседней комнате… Рик, но вы ведь не станете…

— Конечно, конечно, только по одному зубочку за раз, — согласился я ворчливо. — И все же мне нужно переодеться, но я вернусь. И если только я увижу, что вы во время моего отсутствия помогли Лерою выбраться из ванны, то вы с ним поменяетесь местами, понятно?

— Я останусь здесь, обещаю! — прошептала она.

— А когда я вернусь, я хочу послушать кусочек той ленты, о которой вы упоминали ранее. А также выяснить, почему вы решили, что именно я ее вам послал. Ясно?

Потрясающее тело Фабер зашевелилось — в прежние времена, когда у меня не болели ни почки, ни ребра, я бы нашел ее движения призывными. А сейчас это не произвело на меня особого впечатления. Я прошел в комнату боевика, находящуюся по соседству. Тут было три шкафа, и все были набиты одеждой. Я с радостью сорвал с себя мокрые вещи и с особенным удовольствием отерся дорогим итальянским свитером и тремя парами светлых брюк «Братья Брук» — порой у меня случаются приступы такой вот мелочной мстительности. Потом я облачился в изготовленную явно на заказ шелковую рубашку и сшитые в Лондоне брюки, которые были мне слегка длинноваты (мне не хотелось в этом признаваться даже себе!) и несколько узковаты в поясе. Ботинки Лероя были такого же размера, как и у меня, и это означало, что у меня большие ноги, поэтому я выбрал пару кожаных туфель типа мокасин ручной работы шведского производства, поскольку в глубине души я питаю слабость к хорошим вещам.

Когда я вернулся в опочивальню, Сюзанна сидела на самом краю кровати-трона, а возле нее был портативный магнитофон, в который уже была вставлена лента. Она вопросительно посмотрела на меня, затем нажала кнопку, едва я кивнул.

«— И вы говорите, что присутствовал не только этот продюсер, но также и его жена? — громко спросил теперь хорошо мне знакомый голос с едва различимым акцентом.

Раздался еще более знакомый взрыв смеха, затем голос Сюзанны ответил ему:

— Его жена вела себя немного странно. Ей доставляло удовольствие просто наблюдать за всем происходящим, понимаете?

— Иногда были еще и другие участники, кроме вас и продюсера? — В голосе покойного доктора Рейнера теперь звучали елейные нотки. — Фактически это превратилось в оргию?

— Полагаю, можно так выразиться. — Сюзанна радостно захихикала. — Я припоминаю один уик-энд четвертого июля, когда пятеро из нас…

— Пятеро из вас?

Голос Рейнера звучал очень корректно и терпимо, разве что чуть-чуть заинтересованно.

— Полагаю, это бы помогло, если бы вы назвали их всех, мисс Фабер. Нам нужно вытащить их из тени на яркий свет вашей памяти. Пятеро — сюда включалась жена продюсера, надо полагать?

— Ну нет, — радостно заявила Сюзанна, — но она там была и, как всегда, просто наблюдала. Ее имя Хелен. Она много лет была замужем за Сэмом Лавертоном. Если подумать, не могу объяснить почему. Затем, там был Тони Карлтон, английский модельер, и Харви Маунтфорт, бывший муж Барбары Дун! И старина…»

Лента закончилась. Сюзанна наклонилась вперед и выключила магнитофон. Только тогда она осторожно посмотрела на меня.

— Вы получили это спецдоставкой, когда? — спросил я.

— Вчера утром.

— Почему вы решили, что это прислал вам я?

— Вчера днем состоялся телефонный разговор… — Она минуту колебалась. — Ну почему я должна была сомневаться, Рик? Существовала всего одна причина, по которой кто-то мог прислать ее мне, не так ли? Чтобы показать мне, что у них есть продолжение этой ленты, которую глупец доктор Секс записывал, когда я лежала на его кушетке во время своих визитов, выбалтывая ему про тех людей, с которыми спала в Голливуде в течение последних пяти лет.

— И вы решили, что речь идет о шантаже, потому что приславший ленту человек понимает, что вы не можете допустить, чтобы содержание этих записей было опубликовано? — сказал я.

— Вы что, смеетесь? — Она удивленно смотрела на меня. — Учитывая тот образ, который я для себя создала? — Она глубоко вздохнула. — Подобное паблисити стоило бы миллион долларов, если бы только я могла позволить себе им воспользоваться. Но вы прекрасно понимаете, что это исключается. Втягивать других, допустить, чтобы они оказались по моей милости в центре внимания… Того же Сэма Лавертона и его простушку-жену. Сэм бы добился того, чтобы больше не появилось ни одной картины с моим участием, — причем это самое малое, что он мог бы сделать. А тут еще Тони и Харв и все остальные!.. — Она покачала головой не без гордости. — Вы даже не представляете, сколько имен должно быть упомянуто на этих лентах. Подобные репортажи читали бы как «Кто есть кто» на Западном побережье, можете мне поверить!

— Телефонный звонок, — произнес я, ухватившись за единственный солидный факт, отобранный мною из всей этой мешанины. — Что за телефонный звонок был вчера днем?

— Ну от Барбары Дун, разумеется! — Она укоризненно посмотрела на меня, как будто я слушал недостаточно внимательно или не слушал вовсе. — Она позвонила и сказала, что то же самое произошло с нею, ей прислали по почте кусочек ленты в то же самое утро. И заявила, что знает, кто стоит за всем этим, — это тип по имени Рик Холман. И спросила, знаю ли я его. Я ответила, что это имя слышала несколько раз в различных местах, и не тот ли это человек, к которому принято обращаться, когда возникает необходимость уладить проблемы личного характера так, чтобы ничего не просочилось в газеты. Она ответила, что я права, но только на этот раз Холман каким-то образом раздобыл магнитные ленты у доктора Секса и использует их в своих собственных интересах. Существует единственный способ остановить его, сказала она, а именно напугать как следует до начала задуманной операции. Может, у меня есть друг с крепкими мускулами, спросила она, а потом сообщила мне ваши координаты.

— Барбара Дун? — переспросил я.

— Точно! — Сюзанна энергично закивала. — Потом я схватила Лероя, и мы, не теряя времени, помчались к вам домой… Но у нас ничего не получилось, вы об этом знаете.

— И сегодня вы повторили попытку, пригласив меня сюда и более тщательно продумав роль Лероя?

— Ну… — Она пожала плечами. — Вы же в полном смысле слова схватили меня за горло, Рик, не так ли? В особенности эта записка, которую вы заставили кого-то подбросить сегодня утром в мой автоприцеп…

— Записка? — удивился я.

— Но вы же сами знаете! Вот эта записка.

Она сунула мне в руки листок бумаги.

Я взял ее, она была напечатана на машинке и походила на ту, что получила Барбара Дун.

«Вам дается две недели, чтобы вы убрались из своего омерзительного любовного гнездышка и пожертвовали дом благотворительным организациям, в противном случае все ваши бывшие сожители обнаружат свои имена на страницах одной из газет».

Она неуверенно улыбнулась, когда я вернул эту писульку обратно.

— Это же вздорная идея, — голос у нее дрожал, она нервничала, — ну с какой стати я должна отдавать дом благотворительной организации, Рик? Я хочу сказать, разве вы сами не хотите денег или чего-то еще?

— Я не писал эту записку. И я не посылал вам эту ленту, — произнес я устало. — У меня нет никаких магнитных лент, но я пытаюсь разыскать их для своего клиента. И звонила вам, судя по всему, вовсе не Барбара Дун, а кто-то другой, назвавшийся ее именем.

Она на минуту прикусила нижнюю губу, потом хмуро посмотрела на меня:

— Не понимаю, чего ради кто-то стал бы называться Барбарой Дун? Я хочу сказать, это же идиотизм!

— Вы правы. — Я заставил себя говорить спокойно. — Полагаю, мне надо поехать к Барбаре и спросить ее, почему она назвалась собой, когда не была ею? — Я повернулся к двери, потом быстро посмотрел на Сюзанну. — Еще один момент, Сюзанна. Больше не посылайте ко мне Лероя. В следующий раз ему не поздоровится!

— Лерой! — Губы ее задрожали. — Я просто про него забыла. Возможно, он там умирает…

— Или же распевает во всю глотку свою «ослиную серенаду», — ухмыльнувшись, предположил я. — Скажите-ка мне вот что, Сюзанна. Статуя Силена, изображающая его, точно выдержана во всех деталях?

Она недоуменно посмотрела на меня:

— Разумеется, а что?

— В таком случае я не понимаю, почему вы не называете его маленьким Лероем?..

Париж-Индиана в черном атласе ожидала меня в переднем холле, когда я спустился вниз по лестнице. Несколько минут она молча вглядывалась в меня, потом слегка выпятила вперед нижнюю губу, как это делает Бриджит Бардо.

— Вы переоделись? — спросила она приглушенным голосом.

— Все дело в том, что здесь я постарел на десять лет, — признался я. — Когда поднимался наверх, то был сравнительно молодым человеком. Теперь я джентльмен средних лет и пекусь об этикете и о том, как посмотрят на меня мои соседи.

— Ваша одежда, — ровным голосом произнесла она.

— Никто не предупредил меня, что здесь будет компания, — объяснил я. — Вы представляете мое смущение? Я явился в официальной одежде, а все остальные были в повседневной! Но потом они засунули меня в свою обширную ванну, и я просто был вынужден переодеться.

— Кто «они»?

— Чтобы быть точным, это сделал он. Или, возможно, оно? Лерой.

— Это оно, совершенно верно, — закивала она. — Я немного удивлена по этому поводу. Он ведь уже был наверху, когда хозяйка распорядилась провести вас прямо в ее опочивальню, где она занималась своим купаньем с пузырями и все такое прочее?

— Да, но все это явилось для меня большой неожиданностью, — признался я. — Скажите, а вы должны носить непременно черное белье под форменным платьем или же у вас в этом отношении свобода выбора?

— А что?

— Просто я очень любопытный.

— Вы хотите сказать — развратный?

— Есть немного, — улыбнулся я. — Вы знаете парня по имени Харви Маунтфорт?

— А что? Он тоже развратный?

— Весьма вероятно. Так вы его знаете?

— Бывал здесь несколько раз, но это было в долероевские времена. А вы кто такой? Немного чокнутый?

— По всей вероятности. — Я подарил ей еще одну лучезарную улыбку. — Сделайте мне одолжение.

— Не здесь, — сразу же ответила она. — Вопрос о черном шелке на голое тело тесно связан с особыми обычаями обитателей Индонезии. Он требует в известной степени уединенной обстановки, понятно?

— Понятно, — ответил я очень серьезно. — Но то одолжение, о котором я прошу, куда более мирское. Я оставил свою мокрую одежду наверху, в комнате Лероя. Может быть, вы согласились бы просушить ее и потом как-нибудь возвратить мне?

— Вообще-то проще всего отправить ее по почте, — заметила она.

— Это было бы неполноценной услугой, — пробормотал я. — Насколько помню обычаи жителей Индианы, для исполнения туземных обрядов требуются два человека?

— Так гораздо интереснее, — проворковала она, — и к тому же мне еще никогда не приходилось встречаться прежде с сексуальным маньяком.

Имитируя ее недавний французский прононс, я сообщил, что «у нас, американцев, более утонченный подход к подобным вопросам, нон?».

Она прыснула от смеха:

— Теперь я вижу, что у меня нет иного выхода, кроме как доставить вам эту одежду лично. Либо это, либо вы начнете шантажировать меня, угрожая потерей работы. Так?

— Совершенно верно!

Я распахнул дверь, шагнул на крыльцо, задержался на мгновение, мысленно посчитав до трех, затем посмотрел на ее снова ставшее бесстрастным лицо и проговорил:

— Совершенно забыл. Наверху, в этой ванне-бассейне, находится конь.

Глава 7

Эдгар Ларсен жил на окраине Вествуд-Виллидж и, разумеется, был сильно удивлен, увидев меня у себя около девяти вечера. Я вернулся домой после визита в потерявшую покой «Симфонию», снял одежду Лероя, переоделся в собственную и проглотил пару сандвичей, а уж потом разыскал листочек, который вручила мне Марсия Роббинс, с адресом Ларсена. Почему-то он не казался мне человеком, который мог жить в таком месте, но, возможно, он откладывал деньги себе на черный день.

На нем была клетчатая рубашка с открытым воротом и зеленые вельветовые брюки. Со своими роскошными черными усами, бронзовой от загара лысиной и крупными белыми зубами, которые я по-прежнему ассоциировал с могильными камнями, он напоминал мне первопроходцев, которые зарабатывали сказочное состояние на каких-нибудь каучуковых плантациях в Малайе или где-то в другом экзотическом месте, а затем возвращались к старушке Англии, приобретали себе где-то в захолустье старинный замок и жили припеваючи, ну а соседи, естественно, злословили, что такой выскочка совратил не только местную почтмейстершу, но вдобавок с десяток порядочных женщин.

— Привет, Рик, — обрадованно загудел он. — Вот так сюрприз! Входите же и разрешите приготовить вам чего-нибудь выпить.

— Благодарю.

Я прошел следом за ним в дом. Внутри все оказалось гораздо лучше, чем можно было предположить снаружи: покои состояли из трех частей — большая общая комната, спальня и ванная.

— Садитесь. — Он жестом указал на кушетку. — Что предпочитаете, бурбон или скотч?

Он отворил погребок, встроенный в разделяющую стенку, за которой скрывалась кухонька.

— И что же это принесло одинокого охотника в мои владения в столь поздний час? — весело осведомился он.

Я понаблюдал за тем, как он старательно приготавливает нам напитки, добавляя в них аккуратные кубики льда. Надо было видеть, с какой тщательностью он сравнивал их количество, — ни дать ни взять хирург, орудующий за операционным столом и проверяющий пульс больного, прежде чем взяться за скальпель.

— Пара вещей, — ответил я. — У меня не было возможности осведомиться, не получили ли вы записку с утренней почтой, потому что Барбара Дун все время находилась поблизости.

— Весьма тактично с вашей стороны, Рик, я вам за это благодарен.

Он осторожно принес мой стаканчик к кушетке, как это сделал бы пьяный официант, внезапно вынужденный обслужить клиента.

— Один бурбон со льдом!

Он с явным облегчением вздохнул, когда я принял на себя дальнейшую судьбу стакана, затем вернулся за собственным. Я молча ожидал, пока он благополучно не преодолеет опасное расстояние между погребком и креслом. Надо было видеть, какое облегчение отразилось на его физиономии, когда он опустился в кресло.

— Черт подери, вы совершенно правы: я получил сегодня такую записку! Хотите взглянуть?

— Конечно.

— Она в спальне. Извините, на минутку?

Он опустил осторожно бокал на пол рядом с креслом, затем поднялся. А секунд через тридцать возвратился с запиской. Я развернул ее и прочитал:

«Вы не лучше, чем шлюха, делами которой управляете. Пришло время расплачиваться за прошлые грехи. Отдайте двадцать тысяч долларов на благотворительность в течение двух последующих недель, или же ваша карьера будет закончена».

Я снова сложил записку и поднял на него глаза. Он внимательно наблюдал за мной, держа свой стакан обеими руками.

— Надо думать, что другого шантажиста, столь пекущегося о благе человечества, просто не существует! — сказал я, ухмыляясь.

— В этом нет ничего забавного, — возразил он раздраженно. — Поскольку речь идет о моих кровных деньгах, Рик. Начать с того, что мне весьма трудно их зарабатывать!

— Обратите внимание на такой момент: шантажист желает, чтобы благотворительность выиграла за счет вашей неосторожности, но Барбару Дун наказывают за ее грехи.

— Как я считаю, это все части одного плана, — заговорил он более напористо, — той самой схемы, о которой я говорил вам вчера. Они охотятся на Бэбс, разумеется. Но они опасаются сосредоточивать свои нападки на ней одной, потому что в этом случае их намерения были бы чересчур очевидными.

— Так вы предполагаете, что магнитные ленты находятся у Марсии Роббинс и Харви Маунтфорта? — спросил я педантично. — А их целью является создание невыносимой обстановки для Барбары Дун, чтобы она была вынуждена согласиться вторично выйти замуж за Маунтфорта?

— Правильно!

— А шантажирование вас — всего лишь мера предосторожности, чтобы отвлечь в сторону подозрения?

— Конечно, — тут он шумно зевнул, демонстрируя два ряда своих крупных могильных камней, — ну и получили огромное удовольствие, отвесив мне такую оплеуху.

— Я хочу поговорить с Маунтфортом, — сказал я. — Вы не знаете, где он живет?

Ларсен пожал плечами:

— Нет, с тех самых пор, как он стал экс-мистер Дун! Но если вы желаете побеседовать с ним сегодня вечером, могу поспорить, что вы найдете его в доме Бэбс.

— Откуда такая уверенность?

— Потому что Бэбс находится на обеде в студии и не вернется домой до утра. А это значит, что весь дом в распоряжении малютки Марсии. Могу поспорить, что они с Маунтфортом сейчас развлекаются на ковре в гостиной.

— Пожалуй, стоит попытаться, — кивнул я, — если только они ответят на дверной звонок.

— Вам об этом не придется беспокоиться, Рик. — У него затрепетали усы. — Вот вам мой ключ от входной двери.

— Спасибо… Кстати, Сюзанну Фабер тоже шантажируют. Ей предложено пожертвовать дом на нужды благотворительности в течение двух последующих недель, в противном случае…

— Возможно, эти двое внебрачных ублюдков все же не развлекаются на ковре в большой гостиной, — сурово произнес он. — Пожалуй, они просто лежат там в истерике при мысли о том, что мисс Фабер и я свихнулись к этому времени от горя.

— Барбара Дун звонила вчера утром Сюзанне и сказала ей, что магнитные ленты находятся у меня, ну и что я стал прирабатывать шантажом, — сообщил я совершенно равнодушно.

— Это сказала Бэбс? — Он вытаращил глаза. — Фабер, видимо, рехнулась!

— Я ей сказал, что звонил кто-то другой, назвавшись Барбарой Дун.

— Это сука Роббинс, кто ж еще? — рявкнул он.

— Есть еще один кандидат — вдова Рейнера, — напомнил я.

— Кто? — Он с минуту оторопело смотрел на меня. — Я даже не знал, что он был женат!

— Она ненавидела его самого и всех его клиентов, — продолжал я, — потому что все они, по ее словам, были безнравственными, отвратительными, развращенными.

Я с минуту помолчал, чтобы до него дошло значение сказанных мною слов.

— Она эмоционально неуравновешенная, чтобы не сказать большего. Я бы сказал, что все эти записки вполне соответствуют ее эмоциональному настрою.

— Ну-у… — Его палец с идеально наманикюренным ногтем углубился в черные джунгли над верхней губой. — Полагаю, мне не стоит спорить с экспертом, Рик, но я все же по-прежнему ставлю на комбинацию Роббинс — Маунтфорт.

— Я задался целью все выяснить! — упрямо произнес я. — Мне слишком дорого обошлось участие в этом расследовании, и сегодня необходимо во всем разобраться.

— На самом деле? — Он с неприкрытым восхищением взглянул на меня. — Вы действительно предполагаете, что сумеете это сделать, Рик? Сегодня, я имею в виду. В таком случае у вас совсем немного времени.

— Времени более чем достаточно… Вы не против, если я воспользуюсь вашим телефоном?

— Сколько угодно, старина! Аппарат на полочке над погребком.

Я прошел к перегородке, нашел телефон и позвонил домой доктору Сулливану. Прошло несколько минут, прежде чем ответили.

— Доктор Гаррет Сулливан? — формально осведомился я.

— Да.

Услышав его отрывистое «да», я порадовался, что я не один из тех несчастных, обращающихся к нему по поводу серьезной травмы или непреодолимого желания выброситься из окна.

— Это Рик Холман!

— Итак?

— Если виноват в вашей вчерашней бессоннице, то я счел своим долгом… сегодня сделать все, чтобы вы выспались, доктор.

— Не понимаю? — Голос его прозвучал настороженно’. — Что это означает?

— Означает, что я почти уверен, что вы совершенно правильно диагностировали психическое состояние Карен Рейнер, — сказал я. — Я уверен, что она забрала магнитные ленты из офиса мужа, а теперь пытается использовать их для какого-то причудливого «морального шантажа», чтобы заставить бывших пациентов своего супруга расплатиться за их прежние грехи.

— О?..

Наступила напряженная тишина; мне показалось, это продолжалось очень долго, затем он сказал:

— Не могу сказать, что я рад это слышать, мистер Холман. Бедная Карен! Но я должен признать, что испытываю огромное чувство облегчения. Вчера вечером вы меня страшно переполошили, поэтому крайне признателен за этот звонок. Вы же понимаете, что любой врач оказался бы легко уязвимым в подобной ситуации, а уж человек моей профессии — особенно.

— Именно поэтому я и посчитал необходимым позвонить вам сегодня же, доктор.

— Вы уже виделись с нею? — спросил он деланно равнодушным тоном.

— Нет еще, но, располагая теми доказательствами, которые у меня есть, теперь я не дам ей никакой возможности отвертеться.

— Понятно… — После недолгого колебания он спросил: — Это означает полицию?

— Нет. Единственно, что необходимо мне, — это уничтожить записи. Раз это будет сделано, мои клиенты будут удовлетворены, да и я тоже. Не сомневаюсь, доктор, что вопрос о судебном преследовании даже не возникнет.

— Рад это слышать!

Он подождал и, убедившись, что я не собираюсь ничего добавлять, сочувственно произнес:

— Ну что ж, еще раз благодарю за звонок, мистер Холман, поверьте, я это оценил.

— Мне это доставило удовольствие, — ответил я в тон ему. — Спокойной ночи, доктор!

— Спокойной ночи, мистер Холман.

Я положил трубку на место, обернулся и увидел, что черные усы беспокойно вздрагивали.

— Проклятие, Рик! — заворчал Ларсен. — Вы говорили так, как будто уже все решено. Но это же не вдова Рейнера…

— Нет. Ну и что из этого? Мой бизнес — расставлять ловушки и вносить смуту в души людей, Эдгар, — ответил я с легким смешком.

— Вы хотите сказать, что разыграли его? — Его пальцы сами собой потянулись к усам. — Но зачем?

— Если он не отреагирует на все ловушки и сомнения, которые я приготовил для него, — бодро объяснил я, — то это значит, что для него они явились неоспоримым фактом, и эту ночь он будет спать спокойно. А вот если он отреагирует иначе, дорогой мой Ларсен?..

— Ну и что тогда? — заворчал он еще громче. — И перестаньте говорить загадками, как в какой-то старинной мелодраме, хорошо? Ведь здесь речь идет и о моем деле!..

— Это докажет, что он отнюдь не честный человек, так?

— Да идите вы к черту! Надеюсь, что Маунтфорт не забыл прихватить с собой дробовик, так что разнесет вам затылок в один момент!

— Эдгар, — я неодобрительно покачал головой, — ну разве можно так говорить?

Впервые в жизни я почувствовал себя специалистом, нанятым для того, чтобы раздобыть улики для начала бракоразводного процесса, когда припарковал машину за квартал от дома Барбары Дун и двинулся неслышной походкой по подъездной дорожке. Слова Ларсена о том, что эта пара занимается любовью на ковре гостиной, приобрели в моем сознании гиперболические размеры, а излишне живое воображение тут же предложило графическую интродукцию сюжета.

Я воспользовался ключом Ларсена от входной двери, чтобы проникнуть в дом, и бесшумно закрыл за собой входную дверь.

Когда я проходил мимо кабинета, направляясь в передний холл, из-под его двери не просачивался свет, но зато он горел в гостиной. Естественно, я широко распахнул дверь и стремительно вошел внутрь.

Единственный обитатель, правильнее сказать — обитательница этой комнаты посмотрела на меня. Так вот она выронила книгу, которую читала, и быстро перевернулась на живот.

— Вы всегда лежите на ковре в такой позе, когда читаете? — спросил я с любопытством.

— Убирайтесь! — произнесла она, задыхаясь от ярости. — Какое право вы имеете вот так врываться в дом и… и…

— Если бы я знал, что вы имеете обыкновение читать книги лежа на ковре в костюме Евы, я бы непременно постучал, — солгал я. — А где же Харвей?

— Откуда, черт возьми, мне знать, где он?! — возмутилась она. — И почему вы не торопитесь убраться отсюда, пока я не вызвала полицию?

— Для этого вам придется подняться, — задумчиво произнес я, — и пройти через всю комнату к телефону, верно? — Я только что не облизнулся. — Валяйте, вызывайте полицию, милочка! А я сяду и обожду их приезда. Игра стоит свеч, уверяю вас!

От ярости у нее все тело дрожало. От этого зрелища на улице бы замерло всякое движение. У Марсии Роббинс были всюду столь соблазнительные округлости, они бы совратили любого святого. Особенно впечатляющими были два упругих холма у основания ее спины. Именно в этот момент я понял, что заставило Харвея Маунтфорта столь часто пользоваться французским окном в кабинете. На его месте я бы делал то же самое, даже не стал бы тратить времени на проверку, заперто ли оно на шпингалет или нет.

— Вы, должно быть, родом с Гавайев? — спросил я уважительно.

— Что?

Ее глаза яростно сверкнули.

— Это же видно даже без юбки, сплетенной из травы.

Ее перестало трясти, она на несколько минут зажмурилась, но я все равно чувствовал, что злоба буквально сочится из всех пор ее великолепного тела.

— Уйдете вы отсюда или нет?! — Она поперхнулась, ее душило сознание собственного бессилия. — Прошу вас, наконец!

— Я заглянул сюда ради небольшого разговора, — признался я. — Вам не стоит волноваться, Марсия, ведь вы видите, я ни капельки не смущен.

— Вы не смеете…

От нахлынувшего вновь приступа ярости она отчаянно заколотила ногами по ковру.

Я невозмутимо уселся на ближайший стул и закурил.

— Что нового? — осведомился я.

— Ну ладно! — процедила она сквозь плотно стиснутые зубы. — Придет и мой черед, Холман, а когда такое случится, уж я…

— Не сомневаюсь, мы найдем, о чем поговорить, — перебил я ее, — у нас есть темы, представляющие живейший интерес для нас обоих.

Она растерянно посмотрела на меня, издала звук, похожий на рыдание, затем закрыла лицо ладонями.

Я прищелкнул пальцами:

— Например, общие знакомые. Какой-нибудь симпатичный скандальчик, это ведь всегда бывает интересно… Давайте поговорим, к примеру, об Эдгаре Ларсене, а? Мы с ним знакомы, но он мне не приятель, так что я не стану переживать, если мы с вами растерзаем его на кусочки. Он же не ваш друг. Но вам это, очевидно, уже известно?

Она осторожно подняла голову и недоверчиво посмотрела на меня, но мои слова ее явно заинтересовали.

— Припомните ту теорию, которую я обрисовал совсем недавно. Вам и Харву. Ну, о том, что продырявить голову доктору Сексу мог сам Харв, а потом вы вместе с ним похитили ленты из кабинета доктора Секса и занялись бизнесом вымогательства? Догадываетесь, кто автор этой теории? — Я улыбнулся во весь рот.

— Ларсен? — напряженно спросила она.

— Верно!

Я рассказал ей, как мнимая Барбара Дун позвонила Сюзанне Фабер и сообщила, что шантажистом являюсь я и как ей следует использовать своего силача приятеля, дабы тот «убедил» меня отказаться от подобных планов. Рассказал ей и про Карен Рейнер тоже. Она слушала все это напряженно и сосредоточенно.

— Итак, — наконец подошел я к финалу, — по моему мнению, голос мнимой Барбары Дун принадлежал либо Карен Рейнер, либо вам. Вообще-то я рассчитывал застать здесь старину Харва, поскольку уверен, что он не так скрытен, как вы, и я собирался его хорошенько разозлить, чтобы в запальчивости он кое-что мне выложил…

— А почему вы считаете, что это должна быть либо вдова Рейнера, либо я? — холодно осведомилась Марсия. — Во-первых, откуда вы знаете, что Фабер говорит правду? Что она все это не придумала?

— Это не она, — твердо заявил я. — Иначе чего ради она со своим мускулистым телохранителем стали бы поджидать меня вчера вечером на пороге моего дома?

— Об этом я ничего не знала. Но существует и альтернатива: Фабер говорила правду.

— Вот это чистая бессмыслица. Начнем с того, для чего Барбаре Дун было меня нанимать, а после этого немедленно звонить Фабер и просить ее прибегнуть к услугам своего телохранителя, чтобы напугать меня?

— Возможно, нанять вас посоветовал ей кто-то другой, тот же Ларсен. И ей пришлось с этим согласиться. Если бы Барбаре в руки попали эти ленты, она бы тут же усмотрела превосходную возможность поквитаться с Фабер. Именно из-за нее произошел развод. Барбара обнаружила, что Харвей обманывал ее с Фабер. Неужели вы об этом не знали?

— Нет, — сказал я, — но все же чего ради она захотела бы шантажировать Ларсена, помимо Сюзанны Фабер?

— По той же самой причине, по которой она притворилась, будто шантажируют ее, — заявила Марсия. — Чтобы отвлечь подозрения.

— Все это хорошо, но я по-прежнему считаю шантажисткой Карен Рейнер.

— Меня абсолютно не интересуют ваши предположения. Я хочу одного: чтобы вы немедленно убрались отсюда.

— Если вы попросите меня об этом вежливо, я так и быть смогу отвернуться, пока вы сходите за халатом или чем-то другим.

— Большое дело! — Она злобно сверкнула глазами, но тут же спросила: — Вы говорите серьезно?

— Конечно, но если вы попросите вежливо и мило.

Она скрипнула зубами:

— Рик, пожалуйста, не могу ли я сходить за халатом?

— Почему же, конечно! — улыбнулся я. — А я посижу здесь с закрытыми глазами, пока вы сделаете это.

— Но если вы по забывчивости откроете глаза, обещаю, что я вырежу у вас сердце тупым ножом! — мило прощебетала она.

Я действительно зажмурил глаза, до меня долетали едва различимые звуки, как будто бы где-то скреблась мышка, затем захлопнулась дверь. Я снова раскрыл глаза и закурил сигарету, потом подошел к телефону и осторожно приподнял трубку. Раздались два тихих щелчка: это Марсия закончила набирать номер на параллельном аппарате наверху, в трубке раздался телефонный гудок, потом загудел сам Харвей Маунтфорт.

— Харви? — заговорила Марсия очень тихо, но напористо. — Слушай! Здесь Холман. Вошел в дом минут пятнадцать назад. Барбара, должно быть, дала ему свой ключ.

— То, что ему требуется, — это добрый удар по носу! — свирепо заявил Маунтфорт. — Я сейчас приду и сделаю это.

— Нет! — запротестовала она. — Именно этого он и хочет. Он ищет тебя. Оставайся в стороне, слышишь, Харв?

Она быстро передала ему содержание нашего разговора, а когда закончила, на другом конце провода воцарилась тишина.

— Теперь ты понимаешь, Харв? Я не знаю, чего добивается Холман, но я ему не доверяю. Так что держись подальше от него, слышишь?

— Слышу, Марсия, — медленно ответил он. — Но до меня не доходит. Какого черта он собирается делать?

— Говорю тебе: я не знаю! — нетерпеливо бросила она. — Но я сейчас спущусь к нему и постараюсь выяснить. Потом перезвоню, о’кей?

— О’кей, — хмыкнул он и положил трубку.

Я дождался, когда она тоже положит трубку, и аккуратно поместил свою на рычаг. Разговор оказался пустым, единственной фразой, показавшейся мне значительной, был вопрос Харвея: «Какого черта он собирается делать?» — поскольку, откровенно говоря, я сам не знал, что на него ответить.

Я прошел в передний холл и уже практически приоткрыл входную дверь, когда услышал позади себя возмущенный голос:

— Разве хорошо так поступать, Рик Холман?

Обернувшись, я увидел Марсию Роббинс. Она стояла у подножия лестницы.

Черный шелковый халат был плотно затянут вокруг ее талии.

— Вы уже уходите, даже не попрощавшись со мной? — Стекла ее очков возмущенно блеснули. — Разве так делают, Рик Холман?

— Я знаю, когда следует удалиться, — ответил я ей печально. — Когда я вытащил пустышку, вот когда.

— О чем это вы толкуете?

Я вышел на крыльцо, решительно закрыл за собой дверь и прошел к машине. Неожиданно в голове моей мелькнула одна мысль, которая заставила меня вернуться и позвонить в звонок. Дверь отворилась так быстро, что были все основания предположить, что моего возвращения ожидали.

Руки Марсии дернули за пояс на талии, черный халат соскользнул к ее ногам, предоставив мне возможность полюбоваться глубокой впадинкой между ее грудями и крутым изгибом бедер.

— Почему бы вам не вернуться назад с холода, Рик? — спросила она мягким чувственным голосом. — Возможно, мы найдем общий язык?

— Я вернулся, чтобы задать один вопрос, — пояснил я. — Что происходит между вами и Харвеем Маунтфортом такого, что заставляет его без конца врываться к вам сквозь французское окно? Ларсен уверяет, что это секс, но, когда я только что об этом подумал, решил, что это бессмыслица. Мне это напоминает комедийный эпизод в старых порнографических фильмах. Старина Харв мог бы разыгрывать подобные сцены, но это совершенно не ваш стиль.

Она снова завернулась в свой халат беспомощным жестом, как будто подумала, что ее обнаженное тело не способно отвлечь меня от работы, что же, дескать, еще остается бедной девушке?

— Вы… — Губы у нее предательски дрожали. — Вы и ваши грязные мысли!..

— Значит, раз он врывается в кабинет не для того, чтобы быстро поразвлекаться на ковре, — грубо заговорил я, — так чего же ради он тогда является? Может быть, у вас есть общие интересы? Не так ли?

Ничего не ответив, она резко захлопнула дверь у меня перед носом. Немного подождав, я снова пошел к машине и направился домой.

В доме стояла мертвая тишина, когда я выдвинул ящик бюро и достал свой тридцать восьмой вместе с наплечной кобурой. По большей части, когда я оказываюсь по ночам в доме один, дом мой по-приятельски перешептывается со мной, но, очевидно, к оружию у него такое же отношение, как и у меня: дом нервничает. Когда ты берешь с собой пистолет, то знаешь, что тебе будет необходимо в кого-то стрелять. И эта мысль действует на меня угнетающе, хотя я каждый раз неизвестно кого заверяю, что делаю это только для самозащиты. А мое подсознание тут же задает еще один противный вопрос: «Так ты уверен, что кто-то первым собирается выстрелить в тебя?»

Я закрыл глаза всего на мгновение и совершенно ясно представил себе, как один неортодоксальный психиатр пробирается на четвереньках сквозь заросли тростника, с завидным упрямством надеясь добраться до дичи. А тут другой малоопытный охотник, видя, как что-то движется в зарослях, без раздумий стреляет в него. И после этого моментальный переход: другой охотник, настойчиво следящий за головой психиатра с помощью мощного оптического прицела, выжидает в сотне ярдов от него удобный момент, чтобы спустить курок. На таком расстоянии убийство человека теряет свою специфику, его можно даже сравнить с уничтожением назойливого муравья…

Я заставил себя потрясти головой и сказать себе, что все это ровным счетом ничего не значит. Возможно, Рейнер был убит преднамеренно, но, возможно, и нет. В данный момент я не мог с уверенностью сказать, как это было на самом деле. Но мой ум безжалостно заявил, что если он был убит, то возможно и еще одно убийство.

Я перестал прислушиваться к внутреннему голосу и выскочил поспешно из дому, чтобы сесть в машину.

Я нажал на тормоза на красной подъездной дороге дома в Бел-Эйр приблизительно в полночь и бегом поднялся на ступени парадного портика. Все окна были темными, поэтому я нажал на кнопку дверного звонка и не снимал с нее палец. Секунд через тридцать, когда ничего не произошло, я потерял терпение и стал барабанить кулаками по двери. Она содрогалась под моими ударами, стараясь показать, что не привыкла к такому грубому обращению, так что под конец я ударил по ней плечом — и пораженная таким неуважением дверь распахнулась. Я нащупал выключатель, вошел в передний холл и зычно закричал: «Карен! Карен?»

Ответа не последовало, поэтому я заглянул в гостиную, но она была пуста.

Я заглянул поочередно во все комнаты, выкрикивая ее имя. Когда я поднимался по лестнице, последние проблески разума уговаривали меня, что Карен куда-то уехала, — возможно, навестить старого друга, или посмотреть кинофильм, или же провести несколько деньков с сестрой на Лонг-Бич. Существовал миллион логических объяснений тому, почему ее нет дома. Но ни одно из них ровным счетом ничего не значило, потому что где-то в тайниках моего мозга, куда никогда не добирались резонные соображения, таилась уверенность, что Карен наверняка дома, так что рано или поздно я ее разыщу.

Я нашел ее в ванной комнате рядом со спальней. Она лежала в ванне, откинув голову на бортик. Лицо Мадонны из цветного стекла было бескровным, темные глаза были широко открыты и выжидательно смотрели на меня, как если бы каким-то образом я знал ответ на ее вопрос. Ее потрясающе красивое тело было холодным как камень, даже холоднее воды, в которой она лежала. Я запустил пальцы в ее коротко постриженные волосы и осторожно приподнял голову. На выложенном кафелем полу темнела густая лужа, а на облицованной кафелем стенке был розовый след в тех местах, куда долетели кусочки мозга…

Кто-то выстрелил ей в затылок с близкого расстояния из крупнокалиберной винтовки.

Глава 8

— Карен мертва?

Лицо Гаррета Сулливана приобрело нездоровый синевато-белый оттенок, когда он с трудом добрался до ближайшего стула и почти свалился на него.

— Она принимала ванну. — Я сам говорил с трудом. — Кто-то вошел туда и выстрелил ей в затылок с близкого расстояния из крупнокалиберного ружья. Ее мозг был разбрызган по всей стене.

— Бедная Карен! — пробормотал он. — Но почему? Я хочу сказать, кто мог пожелать…

— Ее напарник, — заявил я. — Тот, кто забрал все эти магнитные ленты, а затем убедил ее написать шантажирующие письма. Когда я разговаривал с вами раньше, я считал, что записки писала сама Карен, о чем я вам и сказал. Но я умолчал о том, что с самого начала предполагал, что у нее был партнер. Я говорил то же самое еще кое-кому. Это был своего рода тест, Сулливан. Один из троих должен был быть ее партнером по шантажу, он-то и успел добраться до Карен прежде меня. Признаться, у меня и в мыслях не было, что он ее убьет.

— Вы думаете, что ее партнером был я? — Он тоскливо посмотрел на меня. — Думаете, что я ее убил?

— Лучше скажите мне, док, где вы были после того, как я позвонил вам? — вкрадчиво спросил я.

— Здесь. — Он заморгал. — Нет, у меня нету алиби. Я был тут один. После вас ко мне никто не заходил и не звонил.

— Это делает вас очевидным подозреваемым! — бросил я. — У меня имеется свидетель, который слышал все, что я вам сообщил по телефону. К тому же вы были на той охоте с Рейнером, когда его убили точно таким же образом, каким сегодня была убита его жена.

— Я могу поклясться, что смерть Германа была несчастным случаем, — заговорил Сулливан хриплым голосом. — И я клянусь, что не убивал Карен. Я не выходил вечером из квартиры, Холман, и это чистая правда.

— Карен сказала мне, что в офис никто не входил после того, как она вернулась с похорон и решила навести там порядок, — заговорил я. — Сказала, что имелись всего две связки ключей: одна хранилась в доме, вторую вы ей вернули со всеми остальными личными вещами ее убитого мужа.

— Все верно, — согласился он, медленно кивая, — но…

— Так что ничто не могло помешать вам сначала воспользоваться ключами, войти в его офис и забрать ленты, а потом уж вернуть ключи Карен.

— Я этого не делал! — Сулливан выпрямился, глаза его широко раскрылись. — Это же безумие, Холман! Чего ради я стал бы воровать — ну какой мотив мог быть у меня для того, чтобы шантажировать этих людей?

— Я не знаю, — хмыкнул я. — Именно это мешает мне незамедлительно вызвать полицию и сдать ей вас.

Но возможно, я все же поступлю именно таким образом, Сулливан, если не смогу добиться от вас какой-то правды.

— Правды? — Он облизал пересохшие губы. — О чем?

— Доктор Секс — Герман Рейнер, — сказал я. — Вчера вечером я прослушал кусочек такой ленты, где клиентка рассказывала ему про оргию во время уикэнда, в которой участвовало пять человек, включая ее саму. Рейнер все время требовал уточнений, заявил, что нужно назвать имена конкретных людей, мол, это ей почему-то поможет. Если вы специалист по психоанализу…

— Нет, — глухим голосом сказал Сулливан, — такие сведения не могут помочь ни при каком анализе. Вас это интересовало, не так ли?

— Если это правда…

— Разумеется, это правда! — Он обтер пот со лба тыльной стороной ладони. — Послушайте, Холман. То, что Карен рассказывала про него, было правдой. Герман Рейнер был человеком, болезненное любопытство которого удовлетворялось если не созерцанием, то хотя бы описанием эротических сцен. Но к тому времени, когда я это выяснил, у меня уже появился комплекс вины, потому что я переспал с его женой. Это случилось один-единственный раз, — быстро добавил он. — Я приехал к ним повидаться с ним, но его не оказалось дома. Карен приготовила мне выпивку, стала изливать душу о своих горестях и болезнях, и не успел я опомниться, как оказался у нее в постели! — Он попытался победно улыбнуться, но у него не получилось, потому что думал он совсем о другом. — Короче говоря, она меня соблазнила, — добавил он с горестным вздохом.

— Таким образом, у вас был этот комплекс вины к тому времени, когда вы обнаружили, что Рейнер был любителем эротических сцен, — сказал я. — А как вы это выяснили?

— Как? Однажды, когда я был у него в кабинете, — смущенно заговорил Сулливан, и на щеках у него выступили красные пятна, — он сказал мне, что у него есть нечто крайне занимательное и он хотел бы, чтобы я это послушал. Потом он поставил одну из лент. Полагаю, мне следовало бы его остановить, но…

— Но в каждом из нас имеется что-то от любителя эротики, в том числе и в вас? — пришел я ему на выручку.

— Ну, нечто в этом роде, — согласился он. — Я вам солгал, конечно же он никогда не консультировался со мной, но я подумал, что должен каким-то образом объяснить вам, откуда мне известно содержание этих записей.

— Он всё дал вам прослушать?

— Не знаю… — Он пожал плечами. — Полагаю, к тому времени он уже отобрал несколько самых… смачных… с записями исповедей четырех своих клиентов.

Я почувствовал, что у меня отвисла челюсть.

— Четырех?

— Ну да, четырех. Барбары Дун, Сюзанны Фабер, Харвея Маунтфорта и Эдгара Ларсена.

— Маунтфорта тоже? А что было на его ленте?

— Всякая грязь, как у них всех, — поморщился Сулливан. — Лично я считаю, что Рейнер редактировал свои трофеи, — выбирал наиболее сенсационные кусочки из исповедей каждого.

— В таком случае расскажите-ка мне про скабрезные признания Харвея Маунтфорта.

— Ну, описание времени, проводимого им с Сюзанной Фабер, когда он был женат на Барбаре Дун. У него было кое-какое оправдание, его жена была холодной и, как он сильно подозревал, имела лесбийскую связь со своей секретаршей.

— Он ничего не сообщил о его собственных взаимоотношениях с этой особой?

Сулливан нахмурился и задумался на несколько минут.

— Что-то не припоминаю. Хотя обождите минуточку. Он что-то сказал о том, что уже после развода сообразил, какую совершил колоссальную ошибку, что единственная женщина, которую он по-настоящему любил, была Барбара Дун. Но он не надеется уговорить ее вернуться к нему, поскольку ее секретарша находится при ней постоянно.

— Что-нибудь еще?

Он твердо покачал головой:

— Нет, я в этом уверен. Большая часть его ленты посвящена описанию его свиданий с Сюзанной Фабер, оргий по субботам и воскресеньям в ее доме, ну и тому подобным вещам.

— Ладно, — сказал я ему, — вы больше ничего не забыли мне рассказать про Рейнера?

— Нет, это все. — На лбу у него опять выступили капельки пота, и руки сильно дрожали, когда он их обтирал. — Что теперь будет, Холман?

— Убийство Карен Рейнер на моей совести, — сказал я, — я, можно сказать, подставил ее под удар. Не вызвал полицию, потому что теперь ей уже ничем не помочь, а копы только помешают мне отыскать ее убийцу.

— Если вы не против выслушать меня, Холман, — Сулливан неуверенно посмотрел на меня, на его лбу снова появились бусинки пота, — мне кажется, что вы не правы. Полицию надо поставить в известность, и немедленно. Вы во всем вините себя, а возможно, вы ни при чем.

— Я уже сказал вам, что подставил ее под удар, а то, что я не предвидел, что ее партнер поднимет на нее руку, не умаляет моей вины. И кроме того, вы не представляете, что я пережил, обнаружив ее. Это надо было видеть самому. Она лежала в ванне с размозженной головой. Тело у нее окаменело, оно было холоднее воды, в которой она находилась, и когда я…

— Постойте! — неожиданно выкрикнул он.

— Что такое?

К нему явно вернулась профессиональная уверенность, он почувствовал себя снова врачом, в этом не было никакого сомнения.

— Вы настолько упиваетесь собственными чувствами и переживаниями в связи с этой сценой, Холман, что игнорируете факты. — Теперь он говорил деловито-спокойным тоном. — В котором часу вы мне звонили? Около половины десятого?

— Примерно, но какое…

— А в котором часу вы обнаружили тело Карен?

— Приблизительно в полночь.

— И оно было холодным как лед, говорите вы? Вам показалось, что даже холоднее воды, в которой она лежала?

— Точно, но…

— Я имею все основания уверять, что Карен никогда не принимала холодных ванн, — заговорил он вкрадчивым голосом. — Температура тела начинает снижаться сразу же после смерти, но, если опустить тело в горячую воду, процесс замедляется. Однако, по вашему мнению, убийцу вынудило действовать ваше сообщение о том, что будто вы имеете сведения о том, что автором записок шантажирующего содержания является Карен. Мне вы об этом заявили в четверть десятого. А когда остальным двоим?

— Одному тогда же, потому что он присутствовал при моем телефонном разговоре с вами, — медленно произнес я, — третьему чуть позже.

— В таком случае, если один из этой троицы убил ее, это не могло быть сделано задолго до десяти, — продолжил он уже совершенно спокойно, — а тело Карен не могло стать на ощупь холодным как лед всего за пару часов, не так ли? Я даже сомневаюсь, что за два часа смогла бы полностью остыть вода в ванне!

— Вы имеете в виду, что Карен была мертва еще до того, как я позвонил вам из квартиры Ларсена? — пробормотал я.

— Я получил свой врачебный диплом задолго до того, как стал специализироваться на психиатрии, — сообщил он бодрым голосом. — Даю вам слово, Холман, что раз тело было холодным как лед, значит, Карен умерла не за два часа до этого, а гораздо раньше.

— Спасибо! — сказал я ему без особой радости. — Вы сняли меня с крючка.

— Надеюсь, что и себя тоже.

Его бледное лицо довольно скоро стало приобретать естественную окраску.

— А теперь не считаете ли вы, что лучше вызвать полицию?

— Пожалуй, но с этим можно подождать еще пару минут… Если Карен не была убита из-за моей неосмотрительности, то почему же ее убили?

— Разве не дело полиции в этом разобраться?

— Либо ее партнер перестал ей доверять, опасаясь, что она все разболтает, либо…

— Либо? — поторопил меня Сулливан через пяток секунд.

— …либо у нее вообще не было никакого партнера, — неожиданно сообразил я. — Возможно, ей было известно что-то такое, что могло установить личность шантажиста.

— Так почему же она вам об этом не сказала раньше?

Голос у него звучал слегка раздраженно, как будто он утомился от рассуждений со мной.

— Может быть, она сама не представляла, что знает шантажиста. Но зато этот человек опасался, что она сообразит?

— Я считаю, что вам нужно вызвать полицию, затем лечь в постель и проспать часов десять подряд. Вы не сможете логически рассуждать, пока не остынете в эмоциональном плане, Холман, можете мне поверить!

— Возможно, вы и правы, — неохотно согласился я.

— Я хочу, чтобы и вы, и полиция имели ясные головы, из чисто эгоистических соображений. Я до сих пор убежден, что Рейнер погиб случайно, это был самый настоящий несчастный случай. Но теперь, когда Карен убили аналогичным образом из такого же оружия, уже кажется, что и то был не несчастный случай, и я становлюсь подозреваемым номер один в обоих убийствах.

Я вернулся в дом в Бел-Эйр, чтобы вызвать полицию. Ничего не менялось оттого, что они не знали о том, что труп я обнаружил еще за час до этого, но зато я, умолчав об этом, избежал необходимости отвечать на массу каверзных вопросов. Мне казалось, что и без того их будет достаточно. В тот день Билл Карлин, мой приятель, дежурил. Возможно, это несколько упростит дело, возможно, и нет. Как только он пообещал мне прибыть через двадцать минут, я положил трубку и стал бесцельно бродить по дому.

Ванна притягивала меня, как магнит, и хотя не хотелось вновь увидеть тело Карен, я все же решил туда заглянуть, чтобы убедиться, что оно по-прежнему там и что мне все это не пригрезилось. Разумеется, оно было на месте, ничего не изменилось с того момента, когда я его увидел впервые. Ее голова по-прежнему покоилась на краю ванны, безжизненные глаза были широко раскрыты, и мне так и казалось, будто она ждет, чтобы кто-то ответил на ее вопрос. И тут я заметил кое-что, что я упустил из виду в прошлый раз, когда впервые взглянул на тело. Внутренняя поверхность ее бедра была усеяна множеством следов от ожогов, как будто кто-то снова и снова прижимал к ее телу горящий конец сигареты.

Я все еще разглядывал эти зловещие следы, ясно говорящие о произведенной пытке, когда услышал, как официальные колеса зашуршали по гравию подъездной дорожки перед домом.

Объяснение с Биллом Карлином продолжалось два часа. Я сообщил ему все, что мне было известно, за исключением содержания магнитных лент, использованных для шантажа. Барбара Дун оставалась моей клиенткой, и я посчитал себя обязанным молчать про все эти сенсационные подробности как можно дольше. Карлин, который был гораздо больше лейтенантом, чем просто Биллом, в конце концов отпустил меня с миром, напутствовав обычными словами о том, что теперь это уже «забота криминальной полиции», так что мне следует держаться подальше. Домой я вернулся лишь к четырем часам, последовал совету доктора и сразу же лег спать. Я проспал без задних ног целых шесть часов, спал бы, наверное, и дольше, но меня разбудил телефон.

— Рик? Это Барбара Дун. — Голос ее звучал напряженно. — Мне необходимо вас видеть. Немедленно.

— Вас навестила полиция?

— Да, я знаю про то, что миссис Рейнер убита! — нетерпеливо пробормотала она. — Но дело не в этом. Кое-что другое.

— Что именно?

— Я не могу говорить об этом по телефону… Пожалуйста, приезжайте сюда как можно скорее. Дело срочное. — И она повесила трубку.

Я приехал приблизительно через час. Дверь мне отворил Ларсен. Мне показалось, что он осунулся и позеленел. Он проводил меня в гостиную, как будто я был гробовщиком, явившимся с целью лицезреть дорогую ему усопшую.

Барбара Дун бросила на меня яростный взгляд, ее фиалковые глаза можно было охарактеризовать любым эпитетом, за исключением «ласковые». Она снова облачилась в черные брюки и свитер, будто собиралась заняться прокладкой новых дорог. По выражению ее лица я мог предположить, до чего ей не терпелось прогуляться туда-сюда по физиономии Холмана в туфельках на каблуках-гвоздиках!

— Черт побери, для чего я вас наняла?! — Это было сказано мне вместо приветствия. — Теперь уже вмешалась полиция, убита вдова Рейнера, и что же вы предприняли, чтобы этому помешать?

— Полиция не знает, что записано на ленте, — сказал я. — Единственное, что им известно, так это то, что ее использовали, чтобы вас шантажировать.

— Это просто восхитительно, не так ли?! — Ее тощее тело задрожало от ярости. — Они пока еще не знают, что записано на ленте. Но зато это известно человеку, использующему ее для шантажа. И он будет и дальше заниматься этим, пока вы с идиотской ухмылкой на лице изнываете от безделья!

— Что еще случилось? — осторожно спросил я.

— Покажите ему, Эдгар!

Она повернулась ко мне спиной и принялась расхаживать взад и вперед по комнате широкими энергичными шагами.

— Вот, — сдержанно пояснил Ларсен, подавая мне листок бумаги, — было доставлено посыльным сегодня утром.

Я прочитал:

«Вы достаточно долго покрываете грязью экран. На следующей неделе объявите о своем уходе со сцены, иначе публикации на первой странице всех газет потребуют этого без вашего участия».

Я вернул записку Ларсену.

— Полиция это видела? — спросил я.

Барбара Дун моментально остановилась и повернулась ко мне, ее лицо превратилось в неподвижную маску.

— Не будьте болваном! Вы воображаете, мне хочется, чтобы они это видели и начали задавать разные неделикатные вопросы? Плохо уже то, что мне пришлось показать им первую записку.

— Пожалуй, нет, — вежливо пробормотал я.

— Ну? — Надо было видеть ее убийственный взгляд! — Ну и что вы намерены предпринять в этом отношении, великий специалист?

— Что-нибудь сделаю…

— И поторопитесь, — процедила она сквозь стиснутые зубы, — или же это будет последний ваш выход. Это я могу вам обещать с определенностью!

Я ухмыльнулся, подумав, что она переоценивает свои возможности, учитывая конъюнктуру, но решил не затрагивать эту тему, а просто спросил Ларсена:

— Вы тоже получили новую записку?

— Нет, — покачал он головой. — Только Бэбс.

— Это интересно…

— Просто потрясающе! — Она едва не задохнулась от ярости. — Выходит, теперь я являюсь единственным объектом внимания шантажиста? Что прикажете мне делать? Плясать от радости?

— Скажите, почему вы разошлись с Харвеем Маунтфортом? — спросил я ее.

Она с минуту смотрела на меня.

— Какая жестокость! Но какое отношение это…

— Подлинной причиной, явился тот факт, что вы уличили его в том, что он вас обманывает с Сюзанной Фабер?

Она на мгновение прикрыла глаза:

— Нечто в этом роде. Какая разница?

— Пока не уверен. Возможно, никакой…

Она вновь устало прикрыла глаза.

— «Возможно, никакой»! — Ей удалось очень точно воспроизвести мою интонацию. — Выведите его отсюда, Эдгар, прежде чем я окончательно взбешусь и придушу его собственными руками!..

Ларсен неуверенно шагнул ко мне, но сразу же остановился, заметив выражение моего лица.

— Может быть, вы оба поладите позднее, — пробормотал он неуверенно, — когда слегка остынете?

— Выброси его отсюда вон! — Голос Барбары поднялся на целую октаву. — Вон!

Я собрал воедино растерянные было остатки достоинства и медленно двинулся к двери, как будто я сам уже намеревался уходить. И тут она произнесла одно словцо, когда я был уже на пороге комнаты, от которого у меня в полном смысле слова волосы поднялись дыбом. Я никогда не воспринимал Барбару как леди, но нужно глубоко нырнуть в сточную канаву, чтобы выкопать употребленный ею шедевр и ввести его в активную лексику…

Дверь кабинета была уже полуоткрыта, поэтому я просто толкнул ее и вошел внутрь. Марсия Роббинс сидела за письменным столом, занимаясь какими-то бумагами. Она выглядела самым настоящим личным секретарем, прекрасно воспитанным и энергичным. Она была в белой блузке и черной юбке, причесана стильно, но без экстравагантности. Стекла ее очков блеснули, когда она подняла голову и бросила на меня какой-то весьма отчужденный взгляд.

— Вчера вечером всем своим видом вы показывали, как вы рады возвращению домой, — напомнил я ей. — Вы казались мечтой холостяка, когда уютно свернулись на ковре с интересной книжкой, а всеми своими округлостями выглядели такой счастливой и женственной, что буквально просились на обложку мужского журнала.

Она вспыхнула до корней волос:

— Вы отвратительная личность, Рик Холман!

— Вчера вечером я вообразил, что все это было проделано ради старины Харва. — Я неприятно улыбнулся. — Каким же наивным бываю я иногда!

— Если вам не доставляет удовольствия изводить меня, — прошептала она, — тогда переходите ближе к делу.

— Все дело в том, что вы вовсе никого не ждали. Вы наслаждались нормальным вечером дома, верно?

Она медленно кивнула:

— Ну и что в этом такого?

— Лишь позднее до меня дошло. Когда я сообразил, что вы просто с удовольствием отдыхали в домашней обстановке, а не ожидали, когда старина Харв с грохотом ввалится в комнату, я понял, чей это дом.

— Я ничего не понимаю! — проговорила она как бы безразлично, но при этом старательно смотрела в сторону.

— Мне нужно все разложить по полочкам? — неохотно спросил я. — Сказать, что связь между вами и Барбарой Дун, начавшаяся еще когда вы с ней развлекались летом в Коннектикуте, никогда так и не прекращалась? Что продолжающееся «родство душ и тел» явилось действительной причиной развода между ней и Маунтфортом? Вы хотите, чтобы я продолжал?

— Нет… — Ее голос дрожал. — Пожалуйста, не надо.

— Хорошо, — с облегчением произнес я. — Тогда поговорим о старине Харве. Он был одним из пациентов Рейнера. Его исповедь записали на ленте, как и всех остальных. И тоже шантажировали. Разве не из-за этого он приходил к вам? Почему он вваливался в это французское окно? Вовсе не для каких-то физических действий, так как такого рода связь между вами невозможна, а потому, что в известной степени вы или ограждали его от шантажиста, или же пытались оградить!

— Да. — Она глубоко вздохнула. — Для Харвея главное — его карьера. После развода он сообразил, что совершил величайшую ошибку, потому что, раз он больше не был интимно связан с Барбарой, его успехи быстро пошли под гору. И Харвей решил, что самое разумное — вновь с ней сойтись. — Насмешливая улыбка искривила ее губы. — Забавная ситуация, не правда ли, мистер Холман? Он явился ко мне за помощью. Он говорил, что это будет лишь формальный брак, он не будет затрагивать моих взаимоотношений с Бэбс вообще. Но это обеспечило бы ему защиту, послужило бы надежным щитом против всяких инсинуаций и полупрозрачных намеков. И это было отнюдь не лишено смысла!

Она сняла свои очки и стала механически их протирать маленьким шелковым платочком, ее близорукие голубые глаза наверняка едва различали меня.

— Затем начался шантаж, — печально произнесла она. — Бэбс получила кусочек ленты, указывающий на начало наших взаимоотношений. Харвей — кусочек, который напоминал ему, как он подробно обсуждал эти взаимоотношения с доктором Рейнером и считал их причиной неудачи его женитьбы. В его записке от шантажиста было сказано, чтобы он оставил все надежды вновь жениться на Бэбс и в наказание за мерзкое поведение на уик-эндах Сюзанны Фабер женился на мне. — Она рассмеялась неприятным смехом. — Потому что, видите ли, женившись на мне, он прервет противоестественную связь, существующую между мной и Бэбс, поскольку ей будет в точности сообщено все, что он в свое время высказывал об их браке.

— Поэтому он прибежал к единственному другу, который у него был в данной ситуации, к вам, — подсказал я.

Марсия кивнула:

— Я велела ему держаться в стороне. Никому ничего не говорить о полученной им записке. Я почти не сомневалась, кто был этот шантажист, и если бы у меня была возможность разоблачить его перед Бэбс, все было бы кончено до того, как он был вынужден что-то предпринять.

— Вы считали шантажистом Ларсена?

— Ох уж этот дорогой Эдгар…

От ее улыбки у меня прошла дрожь по спине.

— Его всегда так тревожили мои взаимоотношения с Бэбс! Он постоянно волновался, что в один прекрасный день она рассчитает его и сделает меня своим менеджером.

— Полагаю, обстановка осложнилась, когда она наняла меня?

— По его настоянию, обратите внимание! — Она снова надела очки, и стекла блеснули, очевидно понукаемые ее яростью. — Да, весьма осложнилась.

— Надо думать, по этой причине вы позвонили Барбаре Дун, представились Сюзанной Фабер и сообщили ей, что магнитные ленты находятся у меня и я пытаюсь использовать их для вымогательства?

— Я была уверена в том, что Ларсену придется притвориться, что он и ее намерен шантажировать, — заявила она без тени смущения, — как он притворялся, будто шантажируют его. А у Сюзанны всегда про запас имелся какой-нибудь верзила с железными мускулами. Я подумала, что, если он вас хорошенько изобьет, это может навсегда отбить у вас охоту мешаться в подобные дела. — Марсия вздохнула с непритворным сожалением. — Однако из этого ничего не получилось, не так ли?

— Скорее, едва не получилось, — буркнул я, вспоминая события в ванной. — Вы даже не представляете, как бы я хотел, чтобы все получилось!

Она безмятежно улыбалась, не испытывая ни малейших угрызений совести.

— В вас сосредоточилось все, что я ненавижу в мужчинах, мистер Холман.

— Ну что же, надо признать, что вы сделали все, чтобы решить вопрос по-своему, Марсия, — с уважением заметил я. — Ставлю вам высший балл за прилежание. И могу добавить, что созерцание вашей голой спины доставило мне вчера большое удовольствие.

Она оскалила зубы и зарычала, как разъяренная кошка, и это в некоторой степени я воспринял как компенсацию за ту трепку, которую я получил по ее милости от Лероя.

— Есть еще одна мелочь, — пробормотал я, поворачивая к выходу.

— Какая же? — Ее голос звучал совершенно равнодушно.

— Вы ошибаетесь в отношении Ларсена.

— Ошибаюсь? — Она посмотрела на меня почти с паническим выражением. — Что вы имеете в виду? Я не могу ошибаться. Конечно, именно Эдгар…

— Ошибаетесь! — повторил я злорадно. — В тот момент, когда миссис Рейнер убивали вчера вечером, я находился вместе с Эдгаром в его собственной гостиной и звонил по телефону.

Глава 9

Внутри дома раздались первые аккорды симфонии Кардосса, и через несколько секунд парадная дверь отворилась, и пара синих глаз обеспокоенно воззрилась на меня.

— Она еще не высохла, — сообщила Париж-Индиана.

— Что?

— Ваша одежда.

— Я пришел не за своими вещами, Мари. — Я одарил ее чисто французской дразнящей улыбкой. — Я явился на свидание с мамзель Фабер.

— О! — Она вытаращила глаза.

— У вас всегда до невозможности грязные мысли! — заявил я суровым тоном. — Мне же говорили, что обитатели Индианы не скрывают свои сердца в узких платьях из черного атласа, а хранят их в специальном футляре из чистоты и невинности.

— До свадебной церемонии — да! — Она подняла к потолку глаза. — А после этого мы такие, какими нас научат быть.

Я вошел в передний холл, она заперла дверь, затем повернулась ко мне лицом и провела руками по своим блестящим черным бедрам.

— Послушайте! — прыснула она от смеха. — Вы были чертовски правы в отношении жеребца в глубокой ванне. Пришлось позвать меня на помощь, чтобы выловить его оттуда.

— Надеюсь, его «конский хвост» не пострадал? — вежливо осведомился я.

Она затряслась от смеха:

— Наверное. Статую они сегодня утром починили, сейчас она выглядит как новенькая. А вот про Лероя этого не скажешь.

— Рад это слышать, — заявил я совершенно искренне. — Я имею в виду Лероя, конечно… Где я могу найти мамзель Фабер?

— В опочивальне, разумеется. Где же еще?

— Благодарю.

Я двинулся к лестнице.

— Желаю хорошо провести время, Чарли! — холодно крикнула она вдогонку.

Я остановился на мгновение возле двух запертых дверей, собрался с духом и ринулся в роскошную опочивальню. Троноподобная кровать пустовала, голубое покрывало под белым пологом было аккуратно натянуто. Но уже через пяток секунд мягкий музыкальный голосок достиг моего слуха:

— Рик, дорогуша? Это вы?

Голос раздавался из-за белой двери, на которой был изображен золотой сатир. Я медленно двинулся туда, в голове у меня раздавался предупреждающий звонок, поскольку я взвешивал возможность того, что меня вновь заманят в какую-нибудь ловушку, где мне придется вспоминать события вчерашнего вечера. Когда я вошел в облицованную черным кафелем ванную комнату, я не увидел там ничего успокоительного.

Вспененная масса пузырьков воздуха пучилась над поверхностью огромной ванны, а посредине торчала голова с пирамидальной прической и плечи блондинки-тигрицы.

— Неужели они все еще не закончили съемку вашей пузырчатой ванны в студии? — удивился я.

— Не глупите, дорогой! Вам это не идет. — За этим последовал обязательный взрыв смеха. — Эта сцена тянется до половины фильма.

— Мне следовало самому об этом догадаться, — покачал я головой. — А где Лерой?

Сюзанна взяла в руки колоссальную губку нежно-голубого цвета и провела ею от плеча по руке вниз, проложив широкий просвет между пузырьками и выставив напоказ обольстительную грудь с розовым соском.

— Вчера вечером вы были очень скверным по отношению к бедняжке Лерою, дорогуша Рик! — просюсюкала она, но этого ей показалось недостаточно, она снова прыснула так, что ее грудь затряслась от избытка чувств. — Он все еще болеет.

— Я тоже, — буркнул я и моментально почувствовал спазму в почках.

— Причем все это оказалось ужасной ошибкой! — Ее младенчески-голубые глаза посмотрели на меня с легким упреком. — Я крайне переживаю из-за этого, Рик, дорогуша, честное слово!

В доказательство губка проложила второй широкий просвет в пузырьках, чтобы я мог полюбоваться и второй грудью.

— Забудьте об этом, — сказал я ей. Мне с большим трудом удалось отвести взгляд от двойников-магнитов в ванне, но я все же заставил себя посмотреть на гипсового сына Пана. Его хвост снова был гордо задран вверх от основания спины, конкурируя с «конским хвостом» на голове Лероя.

— Я вижу, хвост ему прилепили на прежнее место, — заметил я, чтобы завязать разговор.

— К счастью, вы отбили его очень ровно и аккуратно. Никаких осколков. — Новый взрыв конвульсивного хохота принялся сотрясать обе ее груди. — Наверное, это было большой удачей и для Лероя тоже?

— Наверное… Я хотел вот о чем спросить: получили ли вы сегодня утром новую записку от шантажиста?

— Конечно! Можете не сомневаться!

Сюзанна раздраженно швырнула в воду губку, в результате чего на черный кафель выплеснулось целое море мыльных пузырьков, и это мне живо напомнило о разбрызганном головном мозге Карен Рейнер на стене в ее ванной комнате.

— Что в ней сказано? — спросил я.

— Это какое-то безумие! - выкрикнула она. — Там говорится, что если я не заявлю о своем немедленном уходе из кинобизнеса…

— Барбара Дун получила точно такую же записку, — сказал я.

— Это становится уже невыносимым, — произнесла она напряженным голосом. — Вчера вечером была убита бедная миссис Рейнер и все такое! Сегодня на целый час задержали съемки, пока я была вынуждена отвечать на сотню дурацких вопросов копов. Кто-то должен что-то сделать, чтобы положить этому конец. — Она с надеждой посмотрела на меня. — Рик, золотко, вы хоть приблизительно представляете, кто является шантажистом?

— У меня есть кое-какие соображения на этот счет, — признался я, — но мне требуется ваша помощь, Сюзанна, чтобы расставить все по местам.

— Правда? — Ее глаза загорелись. — Это потрясающе! Как я могу вам помочь?

— Может быть, вы сумеете рассказать парочку недостающих фактов, — сказал я. — Ведь вы можете знать о людях, причастных к этой истории, что-то такое, о чем я не имею ни малейшего понятия.

— Наверняка! Нечего и думать! — Она села прямо в воде и выжидательно уставилась на меня. — Задавайте же свои вопросы, дорогуша!

— Это займет какое-то время, — сказал я, ухмыляясь. — Если вы не против, я сначала приготовлю себе выпивку.

— Да, конечно. Приготовьте заодно и мне ромовый коктейль, если только не трудно.

Я прошел к бару и занялся напитками. Гипсовый Бахус наблюдал за мной с явным одобрением. В поднятой руке он уже держал кубок, по-видимому обдумывая тост.

— Я вижу, и ему тоже вы приделали на место руку? — заметил я.

— Ненавижу возле себя разбитые и поломанные вещи, просто противно на них смотреть, Рик, дорогуша! — Опять дурацкий смех. — По всей вероятности, это еще один из моих заскоков, а? Точно так же, как я должна чувствовать себя чистой с головы до ног. И потом, я не выношу запаха жареного бекона.

— Да, в вашем характере полно всяких комплексов, Сюзанна. — Я ей подмигнул, поражаясь собственному терпению. — Но зато второй такой хитроумной и обманчивой обертки, в которую вы завернуты, пожалуй, больше нигде не найти!

— Вот так комплимент, Рик! — Она прижала руки к грудям и сжала их. — Ну как прикажете его понимать?

Я поставил ее бокал на кафельный край опущенной ниже уровня пола ванны, потом вернулся к бару и уселся там.

— Если бы мой ум не был занят этим делом, я бы, наверное, никогда бы не стал задавать вам таких вопросов.

— Не сомневаюсь, это так, дорогуша. — Но по тону ее голоса было ясно, что этого разговора она бы с удовольствием избежала. — Когда мы закончим нашу беседу, вы получите вознаграждение за свой комплимент. Сможете взять полотенце и хорошенько обтереть упаковку, если пожелаете!

— В таком случае давайте покончим с делами, пока вы не простудились.

— Я слушаю, дорогуша!

Я рассказал ей про Карен Рейнер и про то, что она мне сообщила о своем покойном супруге и его приятеле докторе Сулливане. О том, что Сулливан рассказал про них всех. Про всю ту мешанину правды и лжи, которую состряпали жертвы шантажа, пытаясь скрыть истину об их взаимоотношениях, которые и служили, в первую очередь, основанием для вымогательства. Как я в конечном итоге пришел к выводу, что именно Карен Рейнер была шантажистом, но что у нее должен был быть партнер. Я посчитал, что ее партнером мог быть один из троих, ну и задался целью заставить их перейти к открытым действиям, сообщив, что будто бы я располагаю доказательствами вины Карен и намерен ее разоблачить. Поэтому я позвонил Сулливану в присутствии Ларсена, таким образом «позаботившись» о них обоих. Затем я рассказал об этом Марсии Роббинс, не сомневаясь, что она все это незамедлительно передаст третьему подозреваемому, Харвею Маунтфорту. Но когда я приехал домой к Карен и нашел ее мертвой, я стал винить в ее гибели самого себя, пока Сулливан не объяснил, что она наверняка уже была мертва в то время, когда я звонил ему.

Сюзанна торжественно кивнула:

— Все это звучит ужасно запутанно, Рик, дорогуша. Я хочу сказать, что кто бы ни был ее партнером, он все еще продолжает свой шантаж, верно? Записка, которую я получила сегодня утром, и Барбара Дун тоже получила такую же…

— Вчера вечером Сулливан велел мне принять снотворное, потому что я не смогу ясно думать, пока эмоционально не остыну. Так он выразился. Похоже, что вплоть до сегодняшнего утра я так и не смог размышлять логично, пока мне не позвонил Билл Карлин… Он связался с полицией, желая выяснить, существует ли возможность рассматривать смерть Рейнера как преднамеренное убийство. Они недавно ответили ему по междугородному телефону и сообщили, что на днях к ним явился девятнадцатилетний юнец и во всем cознался. Он рассказал, что заметил, как что-то осторожно передвигается в зарослях густого кустарника, и не подумав выстрелил туда. Когда он нашел тело Рейнера и сообразил, что натворил, то в панике бросился бежать. Но его замучили угрызения совести, как он объяснил местным копам, поэтому он явился с добровольным признанием. Принес с собой свое ружье, сличили пули, и все совпало идеально.

Я выпил немного бурбона, она же сидела, выпрямившись в воде, и не сводила с меня глаз, как будто была самой прилежной ученицей в классе.

— И вот после этого я уже стал рассуждать вполне логично, — продолжал я. — Было с достоверностью доказано, что Рейнер погиб в результате несчастного случая, то есть что никто не планировал его убить с целью добычи этих магнитных записей. Примерно тогда я сообразил, что я с таким усердием старался выяснить все сложные взаимоотношения между жертвами шантажа, так прилежно разыскивал «осложненного» шантажиста, «осложненного» убийцу и «осложненные» мотивы, что в результате упустил целый ряд простых фактов.

— Каких фактов, золотце? — Сюзанна широко раскрыла глаза в предвкушении сенсационных сообщений.

— Сулливан мне ясно сказал, что Карен Рейнер была эмоционально неуравновешенной особой, крайне взвинченной. Она мне сообщила, что в офис мужа никто не забирался, все оставалось в полном порядке, когда она обнаружила исчезновение магнитных лент. Существовало всего два комплекта ключей, один в ее доме, а второй Сулливан возвратил ей вместе с остальными личными вещами доктора. Чего стоила одна ее необдуманная, я бы даже сказал — немыслимая попытка бросить подозрение на Сулливана и как бы шантажировать саму себя!

— О чем это вы, дорогуша? — Она вперила в меня свой младенческий взор.

— Вы же помните, когда вы посчитали меня шантажистом, вы спросили, не хочу ли я получить какие-то деньги? — подмигнул я ей. — Это замечательный вопрос, который стоит задать любому шантажисту, золотко! Карен Рейнер хотела одного — она пыталась наказать пациентов своего мужа за их «грехи» в ее понимании Барбара Дун должна была отказаться от фильма, который она намеревалась создать; вы должны были отказаться от этого роскошного дома; Ларсен пожертвовать деньги на благотворительность. Каждый должен был искупить свою вину.

— Так вы считаете, что все время это была Карен Рейнер? — медленно спросила Сюзанна.

— Правильно, — подтвердил я, — и это было настолько просто, что я ничего не заметил!

— А что в отношении ее партнера?

— У нее не было никакого партнера.

— Тогда кто же ее убил, Рик, дорогуша? — Она недоуменно пожала плечами. — И кто теперь продолжает нас шантажировать?

— Я и в этом разобрался, — медленно произнес я. — Пока я изо всех сил старался как можно больше усложнить происходящее, одна из жертв шантажа решила загадку без всякого труда: она поняла, что этим занималась Карен Рейнер, поэтому навестила ее дом вчера вечером, в полном смысле слова пытала ее, пока та не сообщила, где спрятаны ленты, а затем убила несчастную.

— Одна из жертв шантажа? — Сюзанна часто-часто заморгала. — Которая же?

— Я решил, что это должен быть человек, лишенный всяких комплексов, — ответил я откровенно, — достаточно находчивый, изобретательный и безжалостный, не отягощенный моральными соображениями. Кто-то, кто не остановится для достижения своей цели ни перед чем. Кто-то, имеющий собственного частного боевика, которому, например, можно спокойно поручить избить меня до полусмерти, решив, что я был шантажистом. Некто вроде вас, куколка!

— Меня?.. — Губы ее предательски задрожали. — Вы сошли с ума, Рик!

— Вы не смогли устоять перед искушением завладеть этими магнитными лентами и использовать их для того, чтобы погубить некоторых людей, которых ненавидите, — продолжал я ровным голосом. — Людей вроде Барбары Дун. Если вам для этого нужно было убить Карен Рейнер, ну и что из этого? Сущие пустяки!

— Я думаю, что вы больны! — прошипела она. — Помешались!

— Убежден, что все это достаточно просто проверить, — сказал я. — Эти записи вы должны были спрятать где-то поблизости, тут, в своем доме.

Я отошел от бара, схватил кубок, зажатый в поднятой руке Бахуса, и с силой швырнул его на пол. Послышался звук, отдаленно напоминающий щелчок, рука Бахуса отделилась от плеча, а из образовавшегося отверстия выкатился небольшой ролик магнитной ленты.

— Лерой! — завопила Сюзанна пронзительным голосом.

Мне показалось, что золотой сатир отделился от двери и устремился в комнату, когда дверь распахнулась и закачалась взад-вперед на петлях, а дверной проем неожиданно заполонила гора мускулов. Не предвещающая ничего хорошего ухмылка искривила его губы, так что физиономия Лероя приобрела отталкивающе издевательское выражение, а в руках он держал, скорее всего, винтовку «магнум» 257-го калибра.

— Лерой! — Позабыв о наготе, Сюзанна Фабер поднялась во весь рост, не обращая внимания на покрывающую ее мыльную пену. — Лерой! Он…

— Знаю, беби, — произнес он напряженным голосом, — я все слышал за дверью. Не сомневайся, я о нем позабочусь!

Он направил на меня дуло винтовки, я же одновременно с этим швырнул в него правую руку Бахуса. Она угодила Лерою в физиономию, удар был настолько сильным, что он отшатнулся назад, едва удержавшись на ногах, винтовка неудержимо заплясала у него в руках, а затем раздался громоподобный выстрел. Силен, его собственный двойник, разлетелся на мелкие кусочки: пуля угодила ему в грудь. Я скользнул за бар и присел на корточки, в руке у меня уже был мой тридцать восьмой, который я почти машинально выдернул из кобуры.

Лерой злобно выругался, затем винтовка вновь выстрелила. Пуля проделала бороздку в верхушке бара, едва не оторвав голову гипсовой Венере, стоявшей у стены в дальнем конце ванной комнаты. Я, пригнувшись, добрался до конца бара, напрягся и прыгнул по-звериному, приземлившись где-то футах в шести в стороне. Пуля Лероя просвистела на пару футов левее и сбила с пьедестала крылатого Меркурия, который грохнулся в ванну. Сюзанна завопила от ужаса, едва устояв на ногах под напором гигантской волны. Я выстрелил в Лероя, но мне его почти не было видно сквозь пенистую завесу, отделившую меня от него.

Сюзанна Фабер в ужасе смотрела на меня, ее пирамидальная прическа рассыпалась, космы мокрых волос закрывали все лицо. Опять испустив безумный, вопль, она помчалась сквозь водяной экран к своему защитнику.

— Лерой! Спаси меня! Он…

Грохот его следующего выстрела оглушительно ударил по моим барабанным перепонкам. Сюзанна неожиданно остановилась вполоборота ко мне. Ее глаза были широко раскрыты от ужаса: очевидно, она не могла поверить в случившееся. Струя крови била ключом из рваной раны в ее левой груди, окрашивая весь живот, смешиваясь с мыльной пеной на коже. Это было ужасающее зрелище! Затем она упала на пол, а когда остатки выплеснутой из ванны воды окатили ее тело, я снова увидел Лероя.

Он напряженно смотрел на одного меня: очевидно, все остальное перестало для него существовать, главное — поймать меня на мушку, но вдруг он поскользнулся на залитом мыльной пеной кафеле и выронил винтовку. Та с грохотом стукнулась об пол. Он по-звериному взвыл и даже закрыл глаза. Видимо, пуля из моего тридцать восьмого поразила его в тот момент, когда рот у него был раскрыт, потому что она прошла сквозь его нёбо и застряла где-то в мозгу. Кровь фонтаном хлынула у него изо рта, затем его колени подогнулись, и он рухнул на пол.

Его последний выстрел, убивший Сюзанну Фабер, очевидно, был чисто рефлекторным, подумал я.

В помещении неожиданно сделалось очень тихо. Я сделал глубокий вдох и медленно осмотрелся. Суровое лицо Зевса сердито смотрело на меня: видимо, он был вне себя от мысли, что простой смертный оказался свидетелем сумерек богов.

Я вставил ленту в магнитофон и нажал на кнопку.

«Нет никакой причины испытывать отвращение или нежелание обсуждать данный случай, мисс Дун, — раздался хорошо знакомый голос, — уверяю вас…»

Я нажал кнопку остановки и нажал другую, на которой было написано «Стирание». Рычажки заработали, лента легко и бесшумно стала перематываться, устройство, уничтожающее запись, работало превосходно.

— Рик, вы чудотворец! — воскликнула Барбара Дун в восторге. — Я не знаю, как вас и благодарить. Мы все перед вами в неоплатном долгу.

— Она права, это касается нас всех, — забасил Ларсен. — Признайтесь, черт возьми, как вам удалось вынести ленты из дома Фабер, не сообщив об этом полиции?

— Они знали, но я договорился с лейтенантом Карлином. Он человек разумный, впрочем, то же самое можно сказать про большинство копов. Дело было закрыто, убийцы Карен Рейнер уже были мертвы, так что никакого судебного процесса не будет. Так зачем же без веского на то основания беспокоить жертв шантажа?

— Теперь я понимаю, — Харвей Маунтфорт смущенно откашлялся, — что я глубоко ошибался в отношении вас, Холман. Я бы хотел извиниться и поблагодарить вас.

— Ну так и извинитесь, — усмехнулся я.

— А? — Он растерянно заморгал, затем его квадратная челюсть сжалась. — Ох! Понимаю! Ну что же, благодарю.

— Имеется кое-что более существенное, чем просто наша благодарность, Рик, — весело заговорила Барбара Дун. — Марсия, этот чек у тебя?

— Конечно.

Стекла очков одобрительно блеснули в мою сторону, когда Марсия Роббинс протянула мне чек.

— Надеюсь, вы посчитаете это вознаграждение достаточным, Рик? — самодовольно спросила Барбара.

— Уверен, что да, — равнодушно ответил я и сунул чек в бумажник, даже не соизволив взглянуть на него.

— Ну-у…

Ей не удалось скрыть своего разочарования, что я не представил ей возможности сыграть роль щедрой дамы высшего света.

— Мне думается, это событие необходимо отметить, — пробормотала она растерянно.

— Правильно! — согласился Ларсен. — Я сейчас приготовлю напитки. Назовите-ка каждый свою излюбленную отраву. Рик, старина, вы первый!

— Вы можете меня исключить, как, вероятно, Сэм Голдвин никогда не говаривал, — ответил я. — Мне нужно спешить.

— Вы уходите? — Марсия была просто шокирована, как будто от одной мысли о такой возможности у нее разболелось сердце. — Но вы не можете сейчас уйти! Я хочу сказать, вы же наш почетный гость, Рик.

— Ну что же, — благодушно ответил я, — поскольку вы так к этому относитесь, можете выпить мою порцию.

Внезапно все стихло, когда я двинулся к выходу, потом меня окликнула Барбара:

— Рик?

Я повернулся и посмотрел на нее. Она стояла, очень высокая и прямая, совсем как мужчина. Рядом с нею грациозная Марсия Роббинс выглядела очень аппетитной и очень женственной, настоящая пышечка. Они обвили руками друг другу талии, а Ларсен и Маунтфорт изо всех сил старались «не замечать» этого, но было ясно, что такая поза все равно начала их сильно беспокоить. Это означало, что все приходит в норму. Ноготь Ларсена зарылся в роскошной растительности над его верхней губой: по всей вероятности, к нему с новой силой вернулись тревоги о том, как долго ему удастся оставаться в должности менеджера Барбары Дун. Что касается Харви Маунтфорта, то его плотно сжатые губы и выдвинутая вперед челюсть говорили, что он сильно сомневается в возможности склонить Барбару на вторичный брак с ним.

— Рик, дорогуша? — В голосе Барбары все же чувствовались присущие ей резковатые нотки, от приветливой улыбки веяло холодком, но она очень старалась, чтобы я этого не заметил. — Прежде чем вы уйдете, я умираю от желания задать вам один вопрос.

— Задавайте же!

— Сейчас, когда все закончилось, — заговорила она легкомысленным голосом, — что вы думаете о всех нас? Я хочу услышать ваше откровенное мнение. Скажите нам правду.

Все четверо выжидательно смотрели на меня, а губы Барбары Дун были готовы мило запротестовать, когда я закончу. Я поочередно взглянул на их лица и произнес одно-единственное слово. То самое, которым сама Барбара Дун обозвала меня в то утро. То непотребное ругательство, от которого у меня встали дыбом волосы на голове, а чтобы до конца осмыслить его значение, надо было глубоко погрузиться в сточную канаву.

После этого я вышел в передний холл и закрыл за собой дверь, чтобы больше не видеть их шокированные рожи.

Была уже полночь, когда я припарковал машину на подъездной дорожке к моему собственному дому и зашагал к парадному входу. Не успел я добраться до ступенек, как над ними зажегся свет, а дверь распахнулась до того, как я извлек из кармана ключи.

Я стоял с открытым ртом, уставившись на черное атласное одеяние и на сапфировые глаза, которые умели смотреть на тебя удивительно холодно.

— Добрый вечер, мсье! — произнесла она по-французски и с холодной улыбкой распахнула передо мной дверь.

Я вошел в собственный дом, сильно сомневаясь, что все это мне не снится. Мари шла сзади. В гостиной всюду были задернуты занавеси, радио было настроено на какую-то мелодичную негромкую музыку. Приготовленный заботливой рукой бурбон с кубиками льда появился неизвестно откуда и был сунут мне в руки, стоило мне опуститься на кушетку, а из кухни доносились такие запахи, что у меня сразу же слюнки потекли.

— Мсье желает съесть отбивную по-американски и салат из свежих овощей? — очень учтиво осведомилось видение в черном атласе. — Все уже на столе.

— Отбивная по-американски? — переспросил я, чтобы скрыть недоумение.

Она была само терпение:

— Хрустящая корочка снаружи, сырая внутри.

— Именно этого мне больше всего и хочется в данный момент, — пробормотал я мечтательно. — Я понимаю, что вы не плод моего воображения, потому что моя мечта не была бы затянута в такое платье. Поэтому, если вас не обидит мой вопрос, — какого черта вы тут делаете?

— Я высушила и вычистила вашу одежду, все отпарила и убрала в стенной шкаф, — с олимпийским спокойствием сообщила Мари. — У меня было хорошее место, сто пятьдесят долларов в неделю и все платья, которые ей надоели, а она надевала их всего лишь один раз, помните? — проворчала она. — Так надо же было вам явиться и убить ее! Ладно, с этим я еще могу смириться. Но вы оставили меня без работы, не предупредив заранее, так что теперь вы нашли мне новую, правильно?

— Я нашел? — Я посмотрел на нее растерянно. — Где?

— Да вот здесь, — заявила она со звериной ухмылкой, — сто пятьдесят в неделю, ну и я заберу себе кое-какие надоевшие вам спортивные рубашки, договорились?

— Мари, золотце!

Я намеревался улыбнуться ей, но выражение ее глаз сказало мне, чтобы я не валял дурака.

— Я же холостяк. У холостяков не может быть горничной, в особенности такой соблазнительной, как вы!

— Почему?

— Люди начнут злословить, — сказал я печально.

— А вас очень волнуют их разговоры?

— Это будет всего лишь началом, — принялся я объяснять. — Через некоторое время разговоры прекратятся, начнется бумажная волокита. Люди начнут строчить жалобы и посылать их губернатору. Низенькие старые дамы с посиневшими носами из ассоциации «Сохраним наш Беверли-Хиллз в чистоте и благочестии» примутся пикетировать мой дом. Мальчишки станут висеть на заборе и…

— У вас нет никакого забора! — уточнила она.

— Вы же знаете, что за народ эти мальчишки! — Я шумно вздохнул. — Они его соорудят.

— Значит, вам надо понять, как изменится к лучшему ваше существование, когда вы обзаведетесь горничной! — решительно заявила она. — Конечно, вам надо взвесить мое предложение со всех сторон. Я имею в виду, что наем горничной приносит не только комфорт и беззаботное существование, я уж не говорю о колоссальном статусе! Но нужно учесть и привилегии нанимателя.

— Я боюсь, что эта идея неприемлема, Мари! — заявил я решительно. — Вы сошли с ума, если серьезно… Постойте, а какие это «привилегии нанимателя»?

— В особенности по отношению к горничной из Индианы, — сказала она хрипловатым голосом. — Я имею в виду, наниматель имеет полное право ждать от нее, что она поощрит его действия в соответствии с обычаями и привычками ее племени.

— Да-а?

Я медленно втянул в себя воздух, чтобы восстановить циркуляцию крови.

— Например, если бы вы были моим хозяином, тогда бы вы имели право знать ответ на тот вопрос, который вы мне задавали о моей форме, помните?

— Вы хотите сказать… — Я на мгновение утратил дар речи. — Вы имеете в виду, носит ли горничная-метиска черное шелковое белье под атласной униформой?

— Конечно… То есть если бы вы были моим хозяином…

— Вы наняты! — воскликнул я.

Ее руки исчезли за спиной, послышался характерный звук раздвигаемой «молнии», затем черное атласное одеяние неожиданно легло мягкими складками вокруг ее щиколоток.

— Таков первый шаг по обычаям нашего племени, — сказала она воркующим голосом.

На ней были надеты лишь черный бюстгальтер без бретелек, поддерживающий великолепную грудь, и атласные трусики, туго обтягивающие округлые бедра. Ноги у нее были длинными и изящными, а что касается коленок, то я просто не смог бы подобрать для них точного эпитета.

Я вскочил с места, издал дикий, воинственный клич, обхватил ее за талию, взвалил, как трофей, себе на плечи и понес в спальню. Мне казалось, что это выглядело как начало безоблачного сезона любви, и, естественно, я стремился провести его как можно лучше!

Бичеватель (Пер. с англ. Л. Г. Нефедова)

Глава 1

Длинные нечесаные волосы блондинки навели меня на мысль, что она немало потрудилась над своей внешностью: веки ее припухли, на полных губах — ни следа губной помады. Разумеется, без лифчика. А впрочем, кто ж нынче носит лифчики, особенно в возрасте не больше восемнадцати? Секретарша казалась совсем юной и смертельно скучала. Пока не появился я.

— Мистер Блум сейчас примет вас, мистер Холман. — Девушка одарила меня бесхитростной улыбкой, под стать невинности своего кукольного личика.

Я вежливо поблагодарил и вошел в кабинет Джорджа Блума. Но он не потрудился даже приподнять свою тушу из кресла, ограничившись в качестве приветствия лишь взмахом пухлой руки. Джорджу уже за шестьдесят, пришло мне на ум, и где-то после сорока лет в Голливуде он стал одним из трех крупнейших независимых кинопродюсеров.

— Ты чертовски долго добирался, Рик! — недовольно буркнул великий продюсер.

Я пожал плечами:

— Пробки. На днях собираюсь купить бульдозер.

— Конечно же изготовленный на заказ и сиреневого цвета двух тонов? — Джордж постучал по столу кулаком. — Посмотри-ка сюда!

На первый взгляд обе фотографии на столе не имели между собой ничего общего. На одной была изображена поразительная красавица с длинными черными волосами; зачесанные назад с высокого лба, они ниспадали на плечи волнами мелких кудряшек. Чувственный изгиб полной нижней губы восхитительно контрастировал с незабываемым, почти неземным взглядом больших, выразительных глаз. Лицо отчего-то казалось смутно знакомым, но мой банк данных не мог отыскать нужного имени.

Со второй фотографии смотрела изможденная женщина, видимо лет на десять старше первой и явно переставшая получать удовольствие от жизни. Прямые спутанные волосы неопрятными прядями свисали на плечи; в пустых, опухших глазах застыла полная отрешенность. Лицо избороздили глубокие морщины, а на полных губах застыл немой упрек и внутреннее отчаяние.

— Лицо молодой леди я почти узнал, — сказал я Блуму. — Но другое… Та, которой оно принадлежало, она что, прямиком из больницы?

— Это Флер Фалез! На обоих! — Указательный палец продюсера сердито уперся в первый снимок. — Первая сделана три года назад. Эта, — Джордж ткнул на второй снимок, — сделана позавчера. Сразу после того, как она упала или бросилась со скалы рядом со своим домом в Малибу.

Я придвинул кресло и сел.

— И что, происшествие не попало в газеты?

— Ты чертовски прав, но только потому, что, обнаружив исчезновение Флер, Арлен сразу сообразила позвать меня. И тем не менее, когда мы снова поднялись на вершину скалы, там уже очутился один из любителей подсматривать. За негатив второй фотографии мне пришлось отдать двести долларов.

— Мисс Фалез сильно пострадала?

Джордж покачал головой.

— Спаслась чудом. Флер упала в пропасть глубиной двести футов, но примерно в двадцати футах под обрывом есть маленький выступ, не больше пары футов в ширину. Не спрашивай, почему она не спрыгнула прямо вниз, потому что я не знаю. К счастью, от удара Флер потеряла сознание, и, когда мы с Арлен добрались до вершины, она все еще лежала на выступе.

— Арлен? — переспросил я.

— Арлен Доннер, ее секретарь. — Блум нетерпеливо взмахнул рукой. — Черт возьми, Рик! Флер только тридцать два года, но на этой фотографии ей легко можно дать все шестьдесят.

— В чем состоит твой интерес? — спросил я. — То есть, вернее, зачем понадобился тебе я?

Блум медлил с ответом. Его правая ладонь сначала в нерешительности погладила двойной подбородок, затем осторожно прошлась по сверкающему куполу лысой головы. Образ Джорджа Блума, проникшегося — даже на время — состраданием к кому-то, кроме себя, выглядел не только ново, но просто невероятно.

— Позволь мне рассказать о Флер Фалез, — наконец произнес он.

— Позволь мне попытаться остановить тебя! — возразил я. — Давай начнем с ее настоящего имени. Флер Фалез — в жизни не слышал более неорганичной комбинации.

— Тем не менее имя и фамилия подлинные. — Джордж тихо рассмеялся. — Продюсер нашел ее в глуши Оклахомы, семнадцатилетнюю и неиспорченную, что для парня с комплексом Лолиты оказалось непреодолимым соблазном. Поэтому он подписал с ней грошовый контракт и привез в Голливуд, как привез бы любую другую миленькую девчушку со свежей мордашкой, но без заметного таланта. Следующие два года он подкармливал Флер маленькими ролями в третьеразрядных фильмах, которые показывают только на мусорной свалке ночного телевидения.

— Но полагаю, это телевидение убеждает со всей очевидностью, что ты все еще жив, — с готовностью поддержал я. — Никто не умирает, пока по телевидению идет ночное кино.

Сердитым взглядом Джордж призвал меня к молчанию и продолжал:

— Затем один ненормальный выкупил ее контракт и одновременно принес продюсерам большую жирную прибыль. Он оказался настолько безумен, что дал Флер второстепенную женскую роль в фильме «Войди в темноту». — Блум скорчил выразительную гримасу. — Остальное — уже достояние истории. Малышка Флер отняла картину у двух главных звезд! Через три месяца она вышла замуж. Курт Варго играл в фильме мужскую роль второго плана и утонул в середине их медового месяца на Гавайях. Какое-то время Флер была совершенно разбита, но в конце концов осушила слезы и вернулась на съемки фильмов.

— Помню, — сказал я.

Блум простер над столом большие руки, а его жирное лицо светилось ярким огнем воспоминаний.

— Она превратилась в легенду, Рик. Последующие пять лет одно только имя Флер в огнях над входом в кинотеатр гарантировало аншлаг. И самую большую в своей жизни ошибку она совершила, выйдя во второй раз за Тео Олтмена.

— Он, конечно, не Хьюстон, — согласился я, — но имеет репутацию крепкого режиссера. Кажется, его прозвали Бичевателем или чем-то в этом роде?

— Потому что вместо бича у него язык, — рявкнул Блум. — Через очень короткое время работающие с ним люди выражают пожелание, чтобы он пользовался кнутом — это куда менее болезненно. Сразу после свадьбы Олтмен снял Флер в своем фильме, но картина тихо приказала долго жить. Годом позже они попробовали снова. На съемках с Флер случился нервный срыв. Восемнадцать месяцев она провела в частной лечебнице, и за все это время Олтмен ни разу не пришел ее навестить. Как только врачи сказали, что Флер поправилась, Олтмен развелся с ней, ублюдок! Ради возвращения Флер затеяла даже постановку пьесы на Бродвее, но во время репетиций свела всю труппу с ума вечной неуверенностью в себе. Пьеса сошла со сцены через неделю и уже вдали от Бродвея.

Флер понадобилось два года, чтобы набраться смелости и предпринять новую попытку воспрянуть. Она сделала фильм с итальянским режиссером, в то время очень знаменитым — Морганти, — и, надеюсь, он сейчас там, где ему самое место: моет тарелки! Критика назвала фильм катастрофой. Он шел в паре кинотеатров страны примерно неделю, затем исчез с экранов. Флер вернулась в свой уединенный, безумный дом на вершине скалы и с тех пор не покидает его.

— Ходили слухи о серьезном романе с каким-то крупным промышленником, — заметил я.

— Был такой, — кивнул Блум. — Харви Линдерман. Король недвижимости и трижды неудачник в брачной игре. Одно время их роман бурно развивался, потом наступило внезапное охлаждение. Не знаю почему. Во всяком случае, Линдерман Флер не пара; он искал в ней только некий символ своего статуса, а Флер не нуждалась в его деньгах.

— Итак, — вздохнул я, — я выслушал краткую историю жизни Флер Фалез, рассказанную Джорджем Блумом. Может, вернемся к моему первому вопросу: в чем твой интерес во всем этом и зачем понадобился я?

— Я сотрудничаю с Флер большую часть ее профессиональной жизни и в некотором роде привязался к ней. — Тяжелые подбородки Блума слегка порозовели. — Ладно уж, так и быть, признаюсь: я тот самый продюсер, который первым обнаружил ее в захолустном городке.

— Западаешь на малолеток? — усмехнулся я. — Судя по играющей в девочку секретарше, твои вкусы совсем не изменились!

— Сейчас все больше в мыслях, Рик. — Он слабо усмехнулся в ответ. — Старые привычки умирают медленно!

— Но ты ответил только на половину моего вопроса, — сказал я. — При чем тут я? Судя по твоим словам, Флер Фалез нуждается скорее в медицинской помощи.

Джордж нетерпеливо качнул головой.

— Я знаю Флер, как никто, и говорю тебе — внутри она из закаленной стали. Позавчерашнее происшествие — не случайность. Если она сама бросилась со скалы, у нее должна быть чертовски серьезная причина. И я хочу, чтобы ты выяснил эту причину, Рик!

— Не уверен, что могу помочь в такой ситуации, — с сомнением заметил я. — Может, ей нужен психоаналитик.

— Но возможно тут и другое, — проскрипел Блум. — Кому-то очень понадобилось скинуть Флер со скалы!

— Полагаешь, попытка убийства?

Он медленно покачал головой из стороны в сторону, словно старый бык, запертый в маленьком загоне.

— Как на духу, Рик, — не знаю. Но думаю, такая вероятность не исключена. И по моему убеждению, только ты в состоянии найти разгадку и держать язык за зубами. Разумеется, это деловое предложение, и я с радостью оплачу любой присланный тобой счет, но прошу, окажи мне услугу, Рик.

— Это может оказаться дорогостоящей тратой твоего времени, — сказал я. — С чего начинать?

— С места, где все произошло, — поспешно ответил Блум. — С ее дома. Сейчас при Флер неотлучно находится профессиональная сиделка, и я не уверен, пустит ли она тебя к ней, но Арлен поможет. Она работает у Флер уже три года и очень предана ей.

— Арлен Доннер, личный секретарь? — уточнил я.

— Да. Час назад я позвонил ей и предупредил о твоем приезде. Оставайся в ее доме сколько хочешь в качестве гостя, Рик; проблем не будет. Знаешь, как его найти?

— В Малибу, — сказал я.

— Единственный в своем роде безумный дом! — с невольным восхищением воскликнул Джордж. — Выстроен у самого края скалы с видом на Малибу. От одного взгляда из окон гостиной у меня кружится голова! Флер всегда боялась непрошеных гостей, поэтому напичкала особняк системами безопасности, и теперь он — ну просто электронная крепость. В стене у ворот телефон. Когда приедешь, позвони в дом, и Арлен тебе откроет. Дорога ведет прямо в гараж, но не беспокойся о выезде. Весь чертов пол гаража — поворотный круг, поэтому, если захочешь уехать, только нажми кнопку, и пол будет поворачиваться, пока автомобиль не станет радиатором на дорогу.

— А когда выйду из гаража? — спросил я. — Покачусь на американских горках до самого дома?

Блум вежливо захихикал.

— Страшновато только в первый раз, Рик. Потом привыкнешь.

— Еще один вопрос, — сказал я. — Если, по-твоему, кто-то сбросил Флер со скалы, то, может, тебя осенило заодно, кто именно?

Джордж схватился за один из подбородков и потискал его пальцами, словно в любой момент собирался устроить самосожжение и хотел убедиться, что консистенция подходящая.

— Если бы только знал, Рик, сам бы отыскал ублюдка! Как я уже сказал, считай это возможностью, которую нельзя игнорировать.

— Вы близко общались все эти годы с Флер Фалез?

— Насколько Флер позволяла мне, — ответил Блум. — Я все еще ощущаю за нее ответственность, с тех самых пор, как вытащил ее из Оклахомы и привез на побережье. — Он виновато улыбнулся. — Полагаю, в глазах Флер я — что-то вроде отца: человек, к которому обращаются в беде, но в остальное время избегают, потому что он чертовски надоедлив!

— Когда вы последний раз виделись перед ее падением со скалы?

Блум демонстративно задумался.

— Месяца два-три назад. Флер тогда только что поняла: она нужна Линдерману всего лишь как символ его статуса, и хотела узнать мнение постороннего. То есть мое.

И ты с ней согласился?

Разумеется! Тип вроде Линдермана — последнее, в чем она тогда нуждалась.

— Как она в то время выглядела? — с искренним интересом спросил я. — Как на второй фотографии?

— Совсем не так плохо. Правда, какой-то немного поникшей, усталой, но, думаю, тут была причина — предстоящая тяжесть решения о разрыве с Линдерманом.

Я взглянул на Блума.

— Собираешься в рождественские праздники играть на студии Санта-Клауса, Джордж?

Глаза продюсера холодно блеснули, однако он изобразил на лице искусственную улыбку.

— Может быть, мой интерес к Флер выглядит весьма нетипично. Но у меня к ней особое отношение; всегда было так и всегда будет.

— Трудно поверить, что под всем этим жиром скрывается сердце! — восхитился я.

— Не стесняйся, оскорбляй меня сколько угодно, Рик, — прорычал Блум, — особенно теперь, когда взялся за работу. Если добьешься положительных результатов, то даже назначу для твоих оскорблений постоянное время в моем кабинете. Провалишь дело — пеняй на себя, и, черт возьми, я буду не я: тебе больше не работать в этом городе!

— Силенок не хватит, Джордж! — тихо произнес я.

— Возможно. — Продюсер опять любовно погладил свою лысину. — Но я очень постараюсь, обещаю.

— Ладно. — Я встал с кресла. — В моих правилах — хорошие отношения с клиентом. Это облегчает работу. Так я всегда говорю. А что всегда говоришь ты, Джордж?.

— Иди ты… — ласково сказал Блум и сгорбился в кресле, ожидая моей реакции.

— Не вставай, — великодушно разрешил я. — Сам найду дорогу. И не забудь сказать «до свидания» своей внучке в приемной.

Когда через несколько секунд я подошел к столу, лицо ее озарила теплая улыбка. Улыбнувшись ей в ответ, я подумал, что она кажется милой девочкой и, пожалуй, лучше не доверять словам Джорджа насчет того, что все происходит только мысленно. Секретарша наклонилась ко мне, позволив натянуться блузке под гибким напором молодых грудей.

— Очень надеюсь, что Флер Фалез поправляется, — еле слышно произнесла она. — Мистер Блум мне все рассказал — какой ужас! — Теплая улыбка стала еще более открытой. — Но я знаю, он в вас очень верит, мистер Холман.

Существовала слабая вероятность, что она так же наивна, как выглядит. А вдруг? Я рассудил, что попытка не пытка, и тут же испробовал на ней холмановские чары.

— Как приятно слышать подобные слова из ваших уст, — заговорил я, источая обаяние изо всех пор. — Понимаю, как тяжело мистеру Блуму: ведь он устроил будущее Флер Фалез и все такое.

Глаза девушки расширились.

— Ну разве не ужасно? — перешла она на доверительный шепот. — Мистер Блум говорит, что сценарий великолепный, написанный исключительно для нее, на главную роль приглашен Виктор Эмори, а режиссером — Дуайт Кезнер. И это будет величайший фильм-возвращение в истории кино. Но сейчас, со всеми этими проблемами… — Девушка эмоционально моргнула, и я деликатно перевел глаза на крепкие маленькие грудки, созерцая стыдливое давление сосков на блузку. — Знаете, иногда мне так жалко бедного мистера Блума, что я готова все бросить и разрыдаться.

— Жизнь — тяжелая штука, — ответил я.

— Да? — Девушка казалась слегка ошеломленной, но для своего возраста она имеет полное право, подумал я.

— Прекрасно вас понимаю, — продолжал я. — Временами от одной мысли о Джордже Блуме у меня сжимается все внутри.

— О да! — Теплая сочувственная улыбка вновь вырвалась наружу.

— Джордж предлагал вам сниматься? — как бы между прочим спросил я.

— Этого не понадобилось. — В голосе блондинки звучала милая девичья невинность. — Видите ли, мне нравится с ним спать.

Глава 2

Около девяти вечера я добрался до дома в Малибу и вышел из автомобиля перед массивными железными воротами. Как и говорил Джордж Блум, около них в стену был вмонтирован телефон. Когда я поднес трубку к уху, прозвучал гудок и раздался женский голос.

— Мисс Доннер? — спросил я. — Это говорит Рик Холман!

— Рик! Как здорово снова тебя слышать! — В голосе послышался вздох облегчения, отчего он прозвучал почти истерически. — Сейчас открою ворота. Как поставишь машину в гараж, сразу поднимайся в дом, слышишь?

— Может быть, вы знакомы с каким-то другим Риком Холманом? — смущенно произнес я. — А я Рик Холман… не известный вам.

— Это Арлен. — Она интонацией подчеркнула имя и намеренно оживленно рассмеялась. — Ты же не разыгрываешь свою старую подружку.

— Если выпадет случай, я разыграю любую старую подружку, какая подвернется под руку, — сказал я. — Шутки в сторону! Как я мог тебя забыть, Арлен! Похоже, разреженный воздух Малибу вызвал у меня приступ амнезии.

— Похоже, Рик. — Когда женщина вешала трубку, в ее голосе все еще сохранялось неестественное оживление.

Я повесил трубку в ту же нишу в стене (куда ж еще?) и вернулся к автомобилю. Железные ворота бесшумно раскрылись, и я тихо въехал по крутой бетонной дорожке в круглый гараж. На металлическом поворотном круге уже стояли черный «линкольн» и кроваво-красный «БМВ», но между ними хватило места и для моего кабриолета. Внутренняя лестница привела меня в просторный холл, и тут на меня обрушился белокурый торнадо: из далекого проема напротив вырвалась блондинка, в мгновение ока преодолела разделявшее нас расстояние и повисла на моей шее.

— Рик, милый! — Голос блондинки звучал восторженно и очень громко. — Где ты пропадал столько времени?

— Пытался обрести разум, — пробормотал я, — и, кажется, только что опять его потерял.

Она прижалась к моей щеке и прошептала на ухо:

— Большое представление для Тео Олтмена! Он заявился внезапно и ошивается здесь уже полчаса. Не хочу, чтобы Тео догадался об истинной причине вашего приезда.

— Разумеется, — послушно шепнул я в ответ, — и на случай, если забыла, я пью бурбон со льдом.

Блондинка отступила на шаг. Я впервые рассмотрел ее по-настоящему и не пожалел. Длинные светлые волосы с медным отливом зачесаны к ушам и собраны на затылке в свободный узел. Большие небесно-голубые глаза под выразительными бровями светились живостью и умом. Полные губы сулили все виды чувственного наслаждения, известные и неизвестные. Черный свитер и узкие брюки обтягивали тело с удовлетворительным вниманием к подробностям фигуры. Высокие, полные груди выдавались вперед, словно холмы-близнецы, и были увенчаны сосками, которые так и просили, чтобы их ущипнули; крутые бедра плавно переходили в длинные полные ляжки.

— Если готов, — холодно сказала она, — идем в гостиную.

Я двинулся вслед за ней через холл, восхищаясь дразнящим покачиванием ее тугих ягодиц. Брюки на ней так тесно облегали упругие полушария, что были различимы даже смутные очертания ложбинки между ними. Я постарался вернуть разбежавшиеся мысли на менее опасную территорию.

Перед камином стоял долговязый тип, похожий на отвратительный обломок дерева, — очевидно, Тео Олтмен. Он был одет в синий клетчатый костюм и ярко-розовый свитер. Лицо долговязого совсем не гармонировало со слегка пижонской одеждой: оно принадлежало стареющему орлу, забывшему, что сезон спаривания давно закончился. Высокий лоб встречался с отступившей линией волос далеко на макушке. То, что осталось от волос, было длинным и черным. Холодные, полуприкрытые веками серые тусклые глаза широко расставлены — возможно, чтобы видели дальше большого крючковатого носа? Рот в лучшем случае напоминал щель мусорной ямы. Я машинально надеялся обнаружить в руке долговязого бич, но увидел всего лишь стакан.

Медная блондинка представила нас друг другу, затем многозначительно улыбнулась мне:

— Все еще пьешь бурбон, Рик?

— Хорошо, что не забыла, милочка, — с ответной понимающей улыбкой сказал я. — Судя по тому, как сидит на тебе эта одежда, ты все так же презираешь нижнее белье и другие подобные излишества.

Улыбка блондинки внезапно застыла, она быстро отвернулась и отошла к бару в другом конце комнаты. Олтмен медленно потягивал свой мартини, а его полуприкрытые глаза внимательно изучали меня из-за края стакана.

— Конечно… — Голос режиссера был тих и слишком тонок для его костистого тела. — Холман! Осторожный швейцар, улаживающий гнусные неделикатности, совершенные киномагнатами! — Рот Олтмена растянулся в каком-то подобии улыбки, и тонкие губы совершенно исчезли. — Воображаю, как вы заняты, бегая повсюду с проволочной метелкой и заметая грязь под ковры. Интересно, чья грязь привела вас в этот дом? Хотя что это я, будто подобное неизвестно!

Подошла Арлен с моим бурбоном, и в ее глазах промелькнул ужас.

— Никакой грязи, — небрежно сказал я Олтмену. — Я по-прежнему имею обыкновение навещать всех моих старых подруг, вот и все. Разве я мог отсутствовать так долго, чтобы Арлен перестала скучать по мне?

— Я всегда скучаю после твоего ухода, Рик, — подтвердила она. — Как-то в один ужасный вечер я проскучала целых тридцать минут! — Она сунула стакан в мою руку быстрым нетерпеливым движением, отчего зазвенели ледяные кубики. В следующий миг я почувствовал, как с пальцев стекает хороший бурбон.

— Я пришел на панихиду, — объявил Олтмен. — Возможно, несколько опередив события. Но всю будущую неделю я буду слишком занят, чтобы для чего-то выкроить время.

— Смените тон, Тео, — тонким голосом проговорила Арлен. — Флер вовсе не умирает.

— Ошибаетесь, милая. Ее время пришло. — Пять жутких секунд он стоял с закрытыми глазами, склонив голову набок. — Разве вы не слышите бой часов? На часах жизни Флер без пяти минут полночь. — Олтмен скромно пожал плечами. — У меня всегда было это странное экстрасенсорное предчувствие смерти — других людей, конечно.

— Несколько лишних перьев, — сказал я, — и никто не отличит вас от любого другого стервятника.

— Еще мартини! — Олтмен протянул блондинке пустой стакан. На миг мне показалось, что этим стаканом Арлен сейчас разобьет режиссеру голову, но, очевидно, она раздумала и направилась к бару. — До нелепости преданная девушка! — заметил Олтмен. — Я часто задавал себе вопрос, нет ли между ней и Флер каких-то особых, тайных отношений.

— Вы задаете себе слишком много вопросов, мистер Олтмен, — вяло отозвался я. — Хотя как сказать: грязный ум, который достался вам, очевидно, не пригоден для иных целей.

В глазах режиссера промелькнул огонек удовлетворения, и я понял, что ответная грубость входила в его планы. Пришла Арлен со стаканом мартини и, заметив, что Олтмен садится в кресло, затравленно посмотрела на него. Тео взял стакан, сделал маленький глоток и, перед тем как проглотить, покатал спиртное во рту.

— Еще слишком отдает вермутом, дорогая, но все-таки наметился определенный успех по сравнению с предыдущим. Кто знает! Если я пробуду здесь достаточно долго, то сумею научить тебя делать неплохой мартини.

— Жду не дождусь уроков! — фыркнула Арлен.

— Знаете, Холман, бедная Флер Фалез никогда не была актрисой. — Обращаясь ко мне, режиссер не сводил глаз с Арлен. — Когда в те стародавние времена Киган выкупил ее контракт у Джорджа Блума, она занималась тем, что вертела бедрами и обнажала грудь, и хотя не играла чистой порнографии, но подходила к ней очень близко. Единственный хороший фильм, в котором снялась Флер, — результат блестящего подбора актеров. Киган хотел, чтобы Флер играла самое себя, но даже с этим она не могла справиться. Затем муж Флер удачно утонул во время медового месяца — реклама появилась фантастическая! — и вдруг она стала звездой. И больше ей не нужно было пытаться играть. Очень кстати, потому что у Флер никогда не было способностей.

— Прекратите! — На скулах Арлен вспыхнули два ярко-розовых пятна. — Я не собираюсь стоять здесь и слушать…

Олтмен властно поднял руку, требуя тишины.

— Верх невоспитанности прерывать людей, пока они не закончили, дорогая. — Олтмен заставил ее замолчать, медленно повернув голову ко мне. — Думаю, именно поэтому под моим руководством Флер распадалась на части, пока, наконец, не закончила восемнадцатью месяцами пребывания в психушке. Моя настойчивость в желании добиться от нее хоть какой-то актерской игры оказалась для нее чрезмерной, так что она быстро нашла прибежище в безумии.

— Сколько раз вы посещали ее в лечебнице? — спросил я.

— Ни одного. — Он слегка зевнул. — Флер как жена и так называемая актриса была невыносима даже в нормальном состоянии. И я не мазохист, чтобы добровольно подчиниться бреду безумной женщины.

— Лжете! — От избытка чувств Арлен чуть не захлебнулась. — Ее талант актрисы тут ни при чем. Это вы упрятали Флер в больницу!

— Дорогая Арлен, — голос режиссера звучал совсем по-отечески, — конечно, Флер должна была изобрести какую-то правдоподобную историю, чтобы скрыть истинную правду. Всю жизнь она лгала всем, особенно себе. — Олтмен допил мартини, поставил бокал на стол рядом с креслом и встал. — Я только хотел слегка обрисовать вам перспективу, Холман. Если собираетесь, как и прежде, заметать ради Флер грязь под ковер, вам понадобится очень большой ковер. Кстати, — его губы снова исчезли, растянувшись в принужденной улыбке, — идея с возвращением Флер на экран не только смешна, но жестока. Можете передать это Джорджу Блуму.

Арлен изменилась в лице, словно увидев пришельца из Галеса.

— Как вы узнали? — Ее голос дрогнул. — Это тайна! Никто, кроме…

— В кино нет тайн, которые можно скрыть от меня, дорогая, — почти добродушно ответил Олтмен. — Но мне уже пора. Время, как говорится, не ждет. — Он демонстративно посмотрел на карманные часы. — Вижу, что на часах жизни Флер все еще без пяти минут полночь. В предстоящие дни я буду слишком занят, но, разумеется, пошлю цветы. Пожалуй, нечто драматично-сентиментальное: одну красную, слегка увядшую розу на длинном стебле, как вы думаете?

— Бичеватель? — невольно вырвалось у меня. — Кого же вы все время бичуете на самом деле, Олтмен? Любого, с кем вступаете в контакт, или самого себя? Этакий одинокий мазохист, принужденный к отчаянному садизму, потому что никто не хочет его хлестать! Олтмен так-таки и не нужен никому, никоим образом?

Лицо режиссера превратилось в застывшую маску.

— Вы же не предполагаете, что я задержусь тут, чтобы выслушивать ваш детский лепет? — Он направился к двери. — Откройте ворота, Арлен, и, пока вы этим занимаетесь, не сомневаюсь, что этот неряшливый человечек немедленно примется за работу, стараясь замести грязь.

— Подброшу вам мысль на обратную дорогу, Олтмен, — огрызнулся я. — Бесплатно! Когда стрелки часов вашей жизни покажут полночь, кто придет на ваши поминки, старина?

Олтмен не остановился., но его плечи немного напряглись, так что я мог надеяться, что мой блеф не прошел даром. Арлен последовала за режиссером в прихожую, а я заполнил паузу приготовлением нового бурбона. Через пару минут Арлен вернулась в комнату и скорчила выразительную гримасу.

— Никогда не замечала за собой склонности к насилию, — горячо начала она. — Но сегодня вечером мне много раз казалось, что, если кто-то вложит мне в руку подходящий тупой предмет, я проломлю Олтмену голову!

— С удовольствием помог бы расчленить тело и выбросить части в океан, — усмехнулся я. — В прежние времена ты была другой, Арлен, милая.

— В прежние времена? — На мгновение ее лицо приобрело непонимающее выражение, затем в глаза вполз осторожный свет. — Только необходимость сделала меня твоей старой подружкой, Рик Холман, но она только что вышла в дверь вместе с Тео Олтменом. Так что прошу: больше никаких непристойных шуток вроде этой или про отсутствие нижнего белья.

— А оно все-таки есть? — спросил я с интересом.

— Не твое собачье дело! — Арлен села на кушетку, сложив руки под грудями, — отчего они выпятились еще больше — и бросила на меня строгий, сугубо деловой взгляд. Сдвинутые ноги сжимали округлую выпуклость паха. — Меня беспокоит Олтмен, как, черт возьми, он пронюхал о Флер?

— Ты ожидала его?

Арлен покачала головой:

— Отвечая на звонок, я думала, что это ты. И пыталась его остановить, говорила, что Флер нет в городе, но он только смеялся, говорил, что знает правду и, если я не впущу его в дом, сразу известит газеты. Пришлось позволить ему войти, Рик. Он оттолкнул меня и ринулся прямо в ее комнату. К счастью, ночная сиделка — настоящий кремень — ничуть не испугалась. К Флер никого не впускают, включая меня. Даже Тео понял, что единственный способ пройти мимо сиделки — выстрелить в нее, когда она не смотрит, и сдался. Торчал здесь, непрерывно рассказывая ужасные гадости о Флер до самого твоего приезда.

— Как Флер?

— Плохо. — Она неожиданно состроила гримасу. — Как я уже сказала, врач никого к ней не пускает, и, мне кажется, большую часть времени он держит ее под действием сильного снотворного из опасения полного умственного расстройства, которое заставит ее снова оказаться в больнице.

— А ты? Как ты относишься ко всему этому?

— Я с ней уже три года и считаю Флер замечательной женщиной, — с чувством сказала Арлен. — Вся ее проблема состояла в том, что в ее личной жизни было слишком много трагедий. Всегда влюблялась не в тех людей, вроде этого гада, Тео Олтмена, или даже Морганти из Рима. Вы слышали, наверное, о его продолжающихся неделями оргиях, о том, как он трахал своих ведущих актрис, трогательно веря, что это самый дешевый способ добиться от них хорошей игры? О’кей, такова жизнь, но Флер отказывалась это понимать, пока фильм не был почти готов и Морганти охладел к ней.

— Так и знал, что это невыполнимое задание, — сказал я угрюмо. — Только такой сентиментальный сатир, как Джордж Блум, мог рассуждать иначе. Чем больше слышу о Флер, тем больше убеждаюсь, что ей поможет только хороший психиатр.

— Возможно, Джордж прав, — неожиданно согласилась она.

— Может, повторишь для меня по буквам? — проквакал я.

Крепкие белые зубы Арлен терзали полную нижнюю губу.

— Это трудно передать словами. Конечно, я действительно близка к Флер, но она никогда не доверялась мне. После возвращения из Рима она горевала о Морганти; затем появились гнусные рецензии и, наконец, фильм потерпел полный финансовый провал. Флер пала духом еще больше и совсем перестала выходить из дома. Долгое время она пребывала в таком трансе; затем, около шести месяцев назад, внезапно сказала мне, что уезжает отдыхать, и исчезла на целых три недели. Я чуть не сошла с ума от переживаний и неизвестности.

— Ты не знала, куда она поехала?

— Нет, не знала, но Флер вернулась из поездки другой женщиной — живой, сияющей, полной огня. Она сказала, что на этот раз решила вернуться, и помочь ей может только один человек — Джордж Блум. Через пару часов после ее возвращения весь этот дом, казалось, снова ожил. Джордж ехал сюда в полном восторге от идеи; Флер пыталась дозвониться по межгороду своему прежнему парикмахеру, и я начала понимать, что за три недели так драматически изменить ее могло только одно: она встретила нового мужчину.

Раздался осторожный стук в дверь, Арлен нервно вздрогнула, и в гостиную вошла сиделка. Лет пятидесяти, в безупречной униформе, как нельзя более подходившей к ее подтянутому облику истинной профессионалки, человека компетентного.

— Извините, мисс Доннер. — Голос сиделки звучал бесстрастно. — Я иду на кухню обедать. Мисс Фалез крепко спит, и я скоро вернусь к ней.

— Спасибо, мисс Коллинз. — Арлен как-то нервно улыбнулась и неопределенно махнула рукой в мою сторону. — Кажется, вы незнакомы с мистером Холманом? Он — помощник мистера Блума.

— Здравствуйте, мистер Холман. — Сиделка сдержанно кивнула мне, повернулась и вышла из комнаты.

— Знаешь, — осторожно прошептала блондинка, — при виде ее я всегда чувствую себя двенадцатилетней девочкой с шинами на неровных зубах. Надеюсь, ты не против побыть немного помощником Джорджа? Старая летучая мышь почитает его, поэтому, надеюсь, часть уважения перепадет и тебе и она не решит автоматически, что мы с тобой совершаем вместе страшные греховные вещи только потому, что спим под одной крышей.

— Хочешь сказать, я должен отказаться от грандиозного шанса совершить кое-что страшно греховное с моей старой подружкой только потому, что старая летучая мышь плохо о нас подумает?

— По крайней мере, сегодня, — почти простодушно улыбнулась она. — Придется тебе ответить известными словами Наполеона.

— Значит, в твоих глазах я похож на Жозефину? — жалобно простонал я.

Она прыснула со смеху, затем посерьезнела.

— Меня словно заперли в женском монастыре без всякого дела. Ты всегда был мне симпатичен, Рик, — настоящий мужчина и даже с чувством юмора. Но полчаса с Тео Олтменом — это все равно что неделя, непрерывного избиения резиновым шлангом при свете прожектора. Я словно выжатый лимон.

— Ладно, раз я — Жозефина, то постараюсь снять макияж перед тем, как залезу в свой ночной халат с оборками, — вздохнул я. — Ты, кажется, остановилась на рождении заново Флер Фалез?

— Садист! — Она громко зевнула. — После возвращения домой ей два месяца ежедневно в одиннадцать часов утра звонил какой-то мужчина. Это превратилось в ритуал, по его звонку можно было сверять часы. Те два раза, когда мне удавалось опередить Флер у телефона, ее спрашивал неизвестный мужской голос. Она всегда отвечала на звонки в своей комнате, и разговор длился не менее часа. Затем приплывала сюда с мечтательным выражением в глазах, и я знала, что день пройдет просто потрясно. Никаких скандалов, тишь да гладь.

— Харви Линдерман? — высказал я догадку.

Арлен отрицательно покачала головой.

— Линдерман — всего лишь небольшая интерлюдия, и возник он позже, после тяжелого разочарования. Кто бы ни был этот поклонник, он прекратил звонить в конце второго месяца. После первой недели его молчания Флер пошла вразнос: начала беспробудно пить и в то же время сидела на снотворном. Конечно, вряд ли стоит говорить, как смертельна эта комбинация.

— Кажется, сейчас последует соль истории, — предвосхитил я.

— Ты прав. В день происшествия на скале, после четырех месяцев молчания, тот телефонный поклонник снова позвонил. Около десяти вечера, насколько я помню. Джордж Блум задержался здесь на пару дней, все еще отчаянно пытаясь пробудить интерес Флер к жизни. Он ушел спать раньше, чем закончился ее телефонный разговор. Я все еще оставалась здесь, когда вошла Флер. Она выглядела оживленной и сказала, что хочет подышать свежим воздухом: почему бы нам не прогуляться на вершину скалы? Я была согласна на все, независимо от погоды, лишь бы она была довольна. Мы поднялись в наши комнаты за плащами и сапогами. Флер вошла в мою комнату, и не успела я понять, в чем дело, как она выхватила ключ из замка и очутилась по ту сторону двери. Заперла ее снаружи, и мне пришлось целых пятнадцать минут колотить в дверь, прежде чем проснулся Джордж… Полагаю, остальное он рассказал тебе.

— Хотелось бы уточнить несколько деталей, — произнес я с надеждой.

Она снова зевнула.

— Давай отложим это до утра, ладно? Обещаю, что к тому времени буду бодрой и веселой!

— Идет, — сказал я.

Арлен встала, закинула руки за голову и, аппетитно потянувшись, туго выставила великолепные груди, привлекая внимание твердыми цилиндрическими сосками. Затем выпрямилась, и груди свободно упали на место.

— Лестница в конце холла, — сказала она, — комната для гостей уже приготовлена. Третья дверь налево. Не затруднит самому найти дорогу, Рик? Сейчас я могу только одно — не дать глазам закрыться.

— Не беспокойся, — сказал я. — Найду.

— Бар в твоем распоряжении. Больше ничего не хочешь?

— Ты знаешь, что мне надо, а я знаю, что сегодня этого не получу!

— Спокойной ночи, Рик. — Она сонно улыбнулась и направилась к двери.

— Спокойной ночи, император! — прорычал я.

Арлен остановилась в дверном проеме, окинула меня долгим взглядом через плечо и громко фыркнула.

— Насморк? — подозрительно спросил я.

— На секунду, — прыснула она, — я вообразила тебя в пеньюаре.

Это была ее финальная реплика, и Арлен ушла вместе с ней. Я сделал новый бурбон, раздвинул длинные шторы и погрузился в зрелище залитого луной Тихого океана, который начинался прямо под ногами и уходил за безоблачный горизонт. Комната словно набухла тишиной, волны бились о берег в полном безмолвии, и на один сверхъестественный миг я ощутил себя персонажем готического романа, запертым в замке Флер, — достаточное основание еще для одного бурбона.

Через несколько минут я спустился в гараж, выхватил чемоданы из автомобиля и взбежал по лестнице на верхний этаж. И вдруг впереди, в нескольких шагах от меня, приоткрылась дверь, выплеснув в тускло освещенный коридор яркий прямоугольник света. Из дверного проема неуверенно шагнула женщина в черном как ночь пеньюаре и медленно направилась ко мне. Ее волосы беспорядочно падали на плечи, на лице — бессмысленное выражение сомнамбулы. Она чуть склонила голову на пару дюймов и всмотрелась в меня заплывшими глазами.

— Пожалуйста, помогите! — заговорила она хриплым, почти несвязным шепотом. — Меня держат пленницей в собственном доме. Эта ужасная женщина все время колет мне лекарства!

— Вы нездоровы, мисс Фалез, — нервно пробормотал я. — Вам лучше вернуться в кровать.

— Я должна уйти отсюда! — Рука женщины поднялась в отчаянном жесте, явно стоившем ей чертовски многих физических усилий. — Если не уйду, меня убьют!

Она почти вплотную подступила ко мне и вытянула шею. Заплывшие глаза отчаянно всматривались в мое лицо, и я физически ощутил ее волевое желание, благодаря которому она боролась с действием снотворного. Вдруг женщина вскрикнула, и на мгновение ее лицо внезапно преобразилось; морщины напряжения и усталости чудесным образом исчезли, и оно вновь обрело безупречную красоту.

— Курт! — Она выдохнула имя, словно воспоминание. — Курт, любимый, я знала, что однажды ты вернешься. Это значит, ты простил меня — твоя ненависть прошла. Пожалуйста, Курт, скажи, что перестал меня ненавидеть!

На лестнице послышались шаги, потрясенный вздох изумления, затем шаги перешли в бег. Подтянутая, деловитая мисс Коллинз пробежала мимо меня, с бережной властностью подхватила Флер Фалез под руку и быстро увела ее в спальню. Прежде чем дверь перед моим носом захлопнулась, я успел разглядеть интерьер комнаты. Множества омерзительных медицинских вещичек — баночек, скляночек, шприцев — на столике у большой шикарной кровати оказалось достаточно, чтобы вызвать у меня жуткие ночные кошмары.

Глава 3

Путь на вершину скалы был не для слабонервных. Местами тропа шла над самым краем пропасти глубиной двести футов или даже больше. На Малибу-Бич стояло прекрасное утро, с голубого неба ярко светило солнце, а мое лицо ласкал зефир морского бриза.

Арлен Доннер шла впереди, поскольку тропа вдруг сузилась, и со спины, в белой шелковой рубашке и узких оранжевых брючках, она выглядела так же привлекательно, как и прошлой ночью. Ее ягодицы соблазнительно подпрыгивали; воображению оставалось дополнить совсем немного. Когда тропа достигла вершины, девушка сошла с нее и приблизилась к краю обрыва. Я остановился рядом и посмотрел вниз.

— Вот это место, Рик, — сказала она.

Джордж Блум дал точное описание: в двадцати футах под обрывом располагался узкий, не шире двух футов выступ, ниже — только верная смерть.

— Что случилось после того, как Джордж тебя вызволил? — спросил я.

— Я схватила фонарик и бросилась по тропинке, — ответила Арлен. — Я знала, что скала — любимое место Флер, а затем нашла на траве ее фонарик — вот здесь, поэтому догадалась, что она упала с обрыва.

— Потом вернулась в дом и привела Джорджа, — подсказал я. — .А дальше?

— Мы захватили с собой трос из гаража. Джордж привязал его к стволу вон того дерева. Пока он светил фонариком, я спустилась на выступ, обвязала тросом руки Флер, и Джордж поднял ее наверх. Затем снова взобралась на скалу.

— Это же черт знает сколько нужно было потрудиться, — уважительно заметил я, — чтобы вызволить ее.

— Ну, если бы я подумала об этом тогда, то тут же ударилась бы в слезы, — с усмешкой ответила Арлен. — К счастью, времени не было!

— Когда вы вытащили Флер, она все еще была без сознания?

— Всего несколько минут. Когда она очнулась, то не знала, что с ней, однако все время повторяла, что чувствует себя сносно и может ходить, после чего не без нашей помощи добралась до дома.

— А как насчет фотографа? Когда появился он?

— Сначала меня неожиданно почти ослепила внезапная вспышка света. Джордж оказался быстрее меня. Он схватил подлеца за руку и стал с ним ругаться, а я поддерживала Флер.

— Помните, как он выглядел?

Арлен покачала головой:

— Как я сказала, вспышка почти ослепила меня, поэтому мне удалось разглядеть только его силуэт.

— Но Джордж договорился с ним о фотографиях?

— Да, он предложил зайти в дом. Мы уложили Флер в кровать, и, пока я вызывала врача, Джордж спустился в гостиную и договорился с фотографом. Знаете, для человека его возраста Джордж в прекрасной форме. Я имею в виду, что, вытащив Флер с выступа и все такое, он сохранил достаточную быстроту реакции и успел схватить гада с фотокамерой раньше, чем тот удрал.

— Джордж — крепкий мужик, — согласился я. — Полагаю, в таком состоянии его поддерживает любовь к юным девушкам.

Арлен хихикнула.

— Помню, один раз он абсолютно серьезно сказал мне, что между нами могут быть только платонические отношения, поскольку я для него слишком стара.

Мы повернули к дому, и по дороге я рассказал, что случилось вчера, когда я встретил Флер Фалез в коридоре перед спальней.

— Знаю, что у нее комплекс вины перед первым мужем, — медленно проговорила Арлен. — По какой-то причине в его смерти Флер винит себя. Возможно, в нынешнем состоянии ей опять не дает покоя ее прошлое.

— Вчера ее мучил не только комплекс вины, но и мания преследования, бред, — буркнул я. — Ей казалось, что если она не сбежит из дома, то в конце концов ее убьют. Кто бы это ни был.

— Я всегда считала, что для Флер дом — единственное место, где она в безопасности. Потому что он построен как средневековый замок, только вместо солдат в доспехах стены охраняют электронные приборы. Бедняжка! Очевидно, она больна гораздо серьезнее, чем я себе это представляла.

Когда мы вошли в дом, я сказал Арлен, что должен уехать по делам и, вероятно, вернусь только вечером. Я съехал по бетонному спуску вниз, Арлен открыла ворота, и, когда они закрылись за мной, почувствовал, что снова вернулся в страну живых. Через час я затормозил перед офисом Джорджа Блума.

Пухлогубая Лолита приветствовала меня, как старого друга. Ее верхнюю половину, до столешницы, прикрывала почти прозрачная блузка, сквозь которую открывался великолепный вид на маленькие розовые груди с чуть более темными сосками. На мгновение меня разобрало любопытство, что она носит в неофициальной обстановке.

— Привет! — Улыбка девушки просто ослепляла. — Очевидно, вы очень быстро продвигаетесь, мистер Холман, если вернулись так скоро.

— Джордж здесь? — спросил я. — В смысле, не откинул ли он ночью копыта от сердечного приступа в вашей квартире или что-нибудь в таком духе?

Она понимающе засмеялась.

— Признаюсь вам по секрету, мистер Холман, — я устаю первая! У мистера Блума сейчас никого нет, так почему бы вам не пройти в его кабинет?

Когда я вошел, голову Джорджа окутывал синий дым, что, возможно, не предвещало ничего хорошего. Судя по выражению лица, в данный момент он был не очень настроен радоваться появлению Холмана. Джордж вынул изо рта сигару, стряхнул пепел в вогнутый живот отдыхающей на его столе обнаженной дамы из стекла, которая служила ему пепельницей, и ее вечная венецианская улыбка ничуть не изменилась.

— Что, по-твоему, мой кабинет, — пролаял он, — комната отдыха?

Я сел в ближайшее кресло и закурил.

— Меня тревожат отношения с клиентом, Джордж, — сказал я. — Я всегда надеюсь на доверие, откровенность, честность с его стороны. Вчера ты с благостным выражением лица рассказывал о своих долгих отношениях с Флер Фалез. Ты хотел помочь ей только из сострадания, потому что она многое для тебя значила?

— Ну, договаривай, договаривай!

— И поэтому умолчал о грандиозном фильме-возвращении, который взялся продюсировать? Ты это помнишь, Джордж? Для него уже готов великий сценарий с Виктором Эмори в главной мужской роли и Дуайтом Кезнером в качестве режиссера. Сколько ты уже вложил — тысяч двести? Или больше?

— Кто тебе все это рассказал? — хмуро спросил он.

— Не важно. Главное, не ты.

Еле передвигая свой вес, Блум с кряхтением откинулся на спинку кресла, и его лицо медленно расплылось в ухмылке.

— Просто проверял твое отношение к работе, Рик. Если ты так быстро обнаружил то, о чем я умолчал, значит, именно ты сумеешь найти разгадку. — Сигара описала в воздухе благодушную кривую. — Всего лишь небольшой тест на старание.

Я смотрел на Блума, пока ухмылка сначала не завяла, а потом и не сползла с его лица.

— Ладно, — пожал я плечами. — Будем считать, у тебя склероз. Что еще ты скрыл от меня?

— Ничего, — проскрипел он.

— К моменту моего появления в доме там уже торчал Бичеватель, — небрежно заметил я. — Ему все известно о фильме-возвращении и о происшествии с Флер. Он проник в дом, угрожая Арлен, что сообщит в газеты, если она его не впустит.

— Олтмен? — Блум свирепо прикусил сигару. — Как, черт возьми, он узнал о Флер?

— Не спрашивал, — сказал я. — Решил, что все равно не скажет. Утром Арлен показала мне место, где вы подняли Флер с уступа. Арлен считает, что ты в хорошей форме, из-за твоей быстрой реакции — ты схватил фотографа, едва сработала фотовспышка.

Блум попытался принять скромный, вид.

— Регулярные физические упражнения…

— Несомненно, — заметил я. — Видел ее в приемной. Расскажи о фотографе, Джордж.

— Что ты хочешь знать?

— Во-первых, как он туда попал, — огрызнулся я. — Поразительное совпадение — над Малибу-Бич поздний дождливый вечер, Флер Фалез падает со скалы, а когда ты втаскиваешь ее обратно, там вас уже поджидает парень с фотоаппаратом!

— Все верно. — Продюсер ущипнул себя за подбородки и почти виновато поглядел на меня. — Тогда я об этом просто не подумал, Рик. Я хотел только одного — не допустить появления снимка в газетах.

— Расскажи мне все, начиная с того момента, как сработала вспышка.

— Я смотрел в другую сторону, поэтому она не ослепила меня, в отличие от Арлен, — начал он. — Силуэт парня был отлично виден на фоне неба, поэтому я просто схватил его и предложил на выбор: или он сейчас же продает мне снимок, или я отберу фотоаппарат и сброшу его со скалы. Парень не вышел ростом и, думаю, по моей хватке понял, что я не обманываю. Я знал, что спокойно могу оставить его в гостиной, пока помогаю Арлен втащить Флер на верхний этаж, потому что никто не может выбраться из дома, если не знает, как обращаться с этими электронными штучками. Когда я вернулся в гостиную, то был не в настроении торговаться, поэтому согласился заплатить за пленку двести долларов, а потом выпустил парня из дома. Вот и все.

— Ты проявил пленку, Джордж, — сказал я, — и отпечатал кадр. Зачем? Почему просто было не засветить всю катушку и не забыть про этот неприятный инцидент?

— Не знаю, — промямлил он. — Любопытство, наверное, взяло верх. Черт! А почему я не могу взглянуть на пленку, за которую заплатил двести баксов, а? Скажи?

— Ты узнал его имя?

— Черт, нет. — Блум свирепо усмехнулся. — Мы не настолько подружились.

Я перегнулся через стол и погасил окурок о стеклянный живот — венецианская обнаженная продолжала все так же безмятежно улыбаться. Коллега-мазохист, догадался я: ей нравится горячий пепел, а мне — сидеть здесь, вытягивая правду из Джорджа Блума.

— Как он выглядел? — терпеливо продолжал я.

— Маленького роста. — Блум неуверенно посмотрел на меня. — Или я уже это говорил?

— Говорил, но это не важно. Дальше?

— Молодой, лет тридцати. Кудрявые светлые волосы, очки без оправы, тонкий голос. — Джорджа распирало от самодовольства. — Какова память?

— Мне надоело оскорблять тебя, даже по приглашению, — проскрипел я. — Все?

— Пожалуй. — Продюсер обиделся. — Вспомни, что со мной тогда происходило, Рик. Шок, физические усилия и…

— Конечно, конечно! — простонал я. — Но скажи теперь, где мне найти Харви Линдермана?

Блум нервно погладил лысую голову.

— Зачем он тебе?

— Арлен говорила о трехнедельном отдыхе, который неожиданно решила устроить себе Флер? — Он быстро кивнул. — И про последующие телефонные звонки, которые внезапно прекратились через пару месяцев?

— Говорила.

— Знаешь, кто звонил?

— Не представляю, — буркнул продюсер.

— Возможно, это имеет значение. Возможно, Линдерман знает. Она несколько раз встречалась с ним, приходя в себя после разговоров с анонимным собеседником, — и могла чем-то поделиться с ним.

— Вполне, — признал Джордж. — Вопрос в том, захочет ли Харви Линдерман, чтобы ты его нашел? Когда дело доходит до его частной жизни, то по сравнению с ним покойный Говард Хьюз — душа общества!

— Крупный кинопродюсер, вроде тебя, вполне может устроить с ним встречу, — сказал я.

— Попытаться устроить, — уклончиво ответил он. — Нужно время. Можешь перезвонить сюда часика в три?

— Идет. Что сейчас поделывает Олтмен?

— Недели две назад закончил картину для Стеллы, так что, думаю, отдыхает.

— Запиши мне его адрес и телефон, — попросил я.

Блум вышел из себя:

— Черт возьми, Рик! Ты что, сломал руку?

— Просто маленький тест, вроде того, что ты мне устроил, — осклабился я. — Докажи, что умеешь писать, вот и все.

Бормоча что-то сквозь зубы, Джордж нацарапал в блокноте несколько слов, вырвал страницу и протянул мне.

— Я как раз собирался о нем спросить. Какого черта его занесло в дом Флер?

— Пришел на поминки. У него, видишь ли, очень сильное экстрасенсорное предчувствие, когда время умирать другим. Сиделка не пропустила его к Флер, по, по словам Арлен, он очень старался проникнуть к ней. А также велел передать, что идея с новым возвращением Флер не просто нелепа, но и жестока.

— Несчастный сукин сын! — Его сжатый кулак обрушился на крышку стола, заставив стеклянную натурщицу невольно выбросить немного драгоценного пепла. — Как, черт возьми, он узнал о Флер? Это наш с Арлен секрет!

— Был секретом. И только до тех пор, пока кто-то и i нас не проговорился, — дал я вполне естественный отпет.

— Уверен, Арлен никому не говорила — она слишком предана Флер, — мягко возразил Блум.

— Бывают времена, когда я смотрю на тебя и думаю, выглядывает ли из-под этого жира настоящий Джордж Блум. В тебе есть некое лукавство, видное за милю, но, думаю, этого ты и добиваешься, потому что под ним ты куда более коварен. Если понимаешь, о чем идет речь.

— По-моему, ты разозлился, — просто ответил Джордж.

— Значит, звоню в три, — сказал я, потому что всегда знаю, когда повержен.

Выйдя в приемную, я взглянул на часы — был еще только полдень. Лолита мне улыбнулась, я тут же ответил. Она провела кончиком языка по полной, чувственной нижней губе, я облокотился на край стола и склонил голову к ней, так что мог смотреть прямо на маленькие острые груди.

— У меня сильное ощущение, что мы — родственные души, — прошептал я. — Оба желаем мистеру Блуму только добра.

— Надеюсь, мистер Холман.

— Рик, — сказал я.

— Рик, — повторила она и порозовела. — Меня зовут Полина.

— Мне нужна твоя помощь, Полина, — совет… Ты ближе к Джорджу, чем я, и, возможно, знаешь его истинные мысли. Например, чего он хочет на самом деле.

— Если могу помочь, я все сделаю, Рик. Абсолютно все, — серьезно ответила она. — Ты имеешь в виду что-то определенное?

— Здесь не место для разговоров. — Я понизил голос до заговорщического шепота. — Как насчет ленча вдвоем?

— Ну… — Полина на мгновение задумалась, — …идея мне нравится. Я могу уйти в час. Где встретимся?

— Э-э… — Я отчаянно пытался вспомнить самое темное известное мне место, чтобы прозрачная блузка и болтающиеся розовые сиськи не сделали ее центром мужского внимания. — Как насчет «Фраскалли»? Всего в нескольких кварталах отсюда. Буду ждать в баре.

— Великолепно, — сказала она, и ее лицо покрылось восторженными ямочками.

Проблема в том, думал я десять минут спустя, удобно устроившись за стойкой бара «Фраскалли» с большим стаканом мартини, что невозможно сказать: красива, но глупа, или красива и умна. А если умна, то насколько? Похоже на алгебру; я вспомнил, как однажды в средних классах искренне задал вопрос, какой фермер в здравом уме скажет, что у него в стойле минус пятнадцать коров, и учитель предложил мне заняться более доступным делом — например, уборкой мусора.

Полина пришла в начале второго, и я с радостью увидел, что поверх прозрачной блузки на ней надет свитер. Платье на три четверти, но под ним, когда она шла ко мне, открывались для обозрения длинные и красивые ноги, немедленно замеченные мной и всеми остальными мужчинами в баре.

— Выпьешь чего-нибудь? — спросил я, когда она опустилась на соседний табурет и бармен почти перевесился через стойку, чтобы еще раз увидеть ее ноги.

— Мартини. Восемь к одному с каплей лимона.

— О? — пискнул я.

— Сколько, по-твоему, мне лет?

— Восемнадцать?

— Двадцать один, но Джордж тоже думает, что восемнадцать. — Она весело рассмеялась. — Давай сохраним мой возраст в секрете, ладно?

После пары стаканов мы перешли к столу. Полина заказала импортный страсбургский паштет, заливного фазана и оладьи «сузетт». Я заказал хаш, и даже мысль, что Джордж в конце концов найдет его, замаскированного, в моем отчете о расходах по делу, не избавила меня от пустоты в желудке.

— Что тебя интересует? — вдруг спросила Полипа. — Я имею в виду, чепуха о родственных душах — это хитрый ход, Рик, но то, что ты сказал позже, — правда. Мы оба на стороне Джорджа — я, естественно, больше! — и он так много лет скрывал свои мысли, что не может избавиться от привычки, даже если это в его интересах.

— Вероятно, ты станешь первым президентом-женщиной, — сказал я, — когда будешь старой и страшной, лет этак в двадцать пять. Скажи, что тебе известно о Тео Олтмене?

— О Бичевателе? Только то, что рассказал Джордж. Судя по его словам, Олтменом можно пугать ворон.

— Олтмен и Джордж как-то связаны?

— Не думаю, разве что оба явно ненавидят друг друга. — Полина отвлеклась, чтобы сделать солидный глоток заказанного ею импортного белого бургундского, которое шло почти задаром, по девять долларов за бутылку. — Полагаю, камень преткновения — Флер Фалез. Знаешь, почему Джордж так боится ее смерти?

— Скажи, — почти взмолился я.

— Олтмен владеет правами на ее кинобиографию, — спокойно объяснила Полина. — Он заставил Флер передать ему права сразу после свадьбы. Поэтому, если она умрет, то накрылся не только фильм-возвращение — по закону один только Олтмен имеет право заставить ее память сверкать фантасмагорическими цветами и звуком на километровом экране.

— Вот почему Джордж считает, что кто-то мог спихнуть ее со скалы, — сказал я. — Кто-то вроде Олтмена.

— На самом деле он так не думает, — спокойно возразила она. — Разумеется, только по этой причине он нанял тебя. Джордж просто надеется каким-то образом получить доказательства, что Флер сбросили и это сделал Олтмен. — Она сочувственно улыбнулась. — В определенном смысле у Джорджа однолинейное мышление, обычное у таких преуспевающих людей. Во-первых, они считают, что в трудный момент судьба всегда предложит им выход, и оглядываются вокруг в поисках человека, который должен персонифицировать эту судьбу. В данном случае это оказался ты, Рик.

— Кем ты все-таки будешь к тридцати годам, — поперхнулся я, пораженный ее логикой, — президентом мира?

— Я соглашусь на исполнительного вице-президента «Джордж Блум продакшнс, инк.», когда мне будет двадцать пять. К тому времени Джордж со скрипом решит, что мне больше восемнадцати, и начнет подыскивать замену. Но я столько узнаю о его бизнесе, что он с благодарностью согласится на все мои условия.

Я отставил стакан белого бургундского в сторону, подозвал официанта и заказал двойной бурбон.

— Кто-то капнул Олтмену о происшествии с Флер, — осторожно сказал я. — С места, где я сижу, ты выглядишь наиболее подходящим кандидатом.

— А кто же еще?

Полина с жадностью следила, как официант ловко сбросил пылающие оладьи в ее тарелку, и я улучил шанс сделать пару укрепляющих нервы глотков только что принесенного бурбона.

— Я подумала, хватит уже мучиться Джорджу вопросом, что произошло с Флер, — непринужденно продолжала она. — Что сделано, не вернуть, как сказала мне школьная подруга — бывшая девственница. Поэтому, когда его обуяла идея, что Флер, возможно, сбросили со скалы и это сделал Олтмен, я предложила нанять специалиста, который во всем разберется. Поэтому, когда Джордж пригласил тебя, я решила, что вам обоим не обойтись без провокации. — Она улыбнулась воспоминанию. — После моего рассказа Олтмен чуть не уронил телефон. Я могла завтра же пройти кинопробы, если бы назвала свое имя.

— Сохранила полную анонимность?

— Ну, не совсем. — Затуманенные глаза Полины смеялись. — Я сказала, что звонит Арлен Доннер и, по-моему, он должен знать о происшедшем, потому что Флер справлялась о нем.

— Что? — Я залпом выпил остаток бурбона и отчаянно замахал пустым стаканом проходившему мимо официанту.

Полина ответила милой, девически невинной улыбкой.

— Папа всегда говорил, что в осином гнезде нет ничего интересного, если его не разворошить как следует, а для этого нужна длинная палка.

— Уж она-то у тебя есть! — пробормотал я.

— Знаешь, какой меня представляет себе Джордж? Девочка, недурная в постели и с бетоном между ушами. Он рассказывает мне все, потому что думает, будто говорит сам с собой, тем более что для него самый сладкий звук в мире — звук собственного голоса.

— Не хочешь ли поделиться со мной еще какой-нибудь важной мелочью? — спросил я. — Например, датой начала третьей мировой войны?

— Вряд ли. — Полина провела указательным пальцем по краю тарелки и с видимым удовольствием слизнула ромовый соус. — Ты умен, Рик. Возможно, по-своему умнее меня. Если бы я была той, которой притворяюсь, твой подход был бы наилучшим. Вот что заставило меня помочь тебе.

— Спасибо. — Я вскинул руку, и официант тут же вложил в нее новый стакан.

— Ирландский кофе, пожалуйста. — Полина смущенно улыбнулась служителю. — Пожалуй, еще несколько пирожных.

— Для чего Джордж сохранил пленку и отпечатал кадр? — спросил я. — Почему сразу просто не засветил ее?

— Чтобы понять это, надо думать так же, как думает Джордж, — терпеливо объяснила она. — Пленка обошлась ему в двести долларов, так? Это было что-то вроде инвестиции, верно? Думаешь, он мог позволить себе выбросить ее, даже не поглядев? — И Полина неожиданно очень точно воспроизвела интонацию Блума, пусть и на октаву выше: — «Никогда не знаешь, милая, просто не знаешь, вдруг никуда не годная вещь через шесть месяцев окажется нужна позарез!»

— Например, для рекламы, когда фильм-возвращение будет готов к прокату? «После полного физического упадка Флер Фалез триумфально возвращается в величайшей роли в своей жизни». Так?

— Примерно, — кивнула она. — Джордж мало чем отличается от любого другого крупного продюсера. А по натуре своей все они достаточно примитивны, и всем им свойственно колоссальное чувство личного тщеславия. Они могут десятилетиями ненавидеть лифтера, который не узнал его в чикагском отеле, и даже помнить его по имени, — а для этого, Рик, нужна безграничная энергия.

— Да уж, мэм, — уныло согласился я.

Полина хихикнула.

— Кажется, я сама становлюсь похожей на них. Прошу прощения! Как тебе показалась Арлен Доннер?

— Очень привлекательная рыжеватая блондинка, очевидно искренне преданная Флер, — сказал я. — А что?

— Ничего. — Полина отхлебнула глоток ирландского кофе и взглянула на меня, неожиданно украшенная белыми пенистыми усами. — Просто интересно, кто получит деньги Флер после ее смерти.

— У тебя усы на верхней губе, — заметил я.

Замечание ничуть не смутило девушку.

— Джордж предложил бы слизать их. — Полина небрежно вытерла рот салфеткой. — Что, не очень понравилась моя идея, а? А не хочешь, чтобы сексуальная блондинка оказалась замешана в темные дела, скажем по составлению плана избавления от работодателя, чтобы унаследовать безбедную для себя жизнь?

— Здесь ты явно перегибаешь, — запротестовал я.

— Возможно. При Флер Фалез неотлучно находится сиделка, ведь так?

— Да.

— Кто ее пригласил?

— Врач, наверное.

— А, ты не знаешь? — Рот девушки скривила улыбка злорадного удовлетворения. — Тебе не кажется, что стоит этим поинтересоваться, Рик? Или считаешь, тебя слишком озадачит, если окажется, что сиделку наняла Арлен Доннер? Затем, полагаю, следует проверить рекомендации и выяснить, настоящая ли она сиделка. Как мне кажется, здесь не все чисто.

Внезапно в моей памяти возник столик, увиденный в спальне Флер, весь в лекарствах, и — может показалось? — в свете ночника поблескивающий шприц, или нынче пользуются пластиковыми? Я видел лицо Флер, видел, как ее глаза всматривались в мои сквозь прорези век, словно она старалась сбросить с себя оцепенение, и слышал ее невнятный шепот: «Если не уйду, в конце концов меня убьют».

— Ну что, кошка язык откусила? — ядовито спросила Полина.

— Просто думаю, — промямлил я, — возможно, ты и права. Скажи, что тебе известно о Харви Линдермане?

— Ничего, а почему ты спрашиваешь?

— Джордж говорит, что с ним невозможно встретиться, если только он сам этого не захочет. Я собираюсь позвонить Джорджу в три часа и узнать, удалось ли ему организовать свидание со мной.

— Не трать зря деньги, — небрежно бросила Полина. — Линдерман живет в Беверли-Хиллз, в отеле-пансионате под названием «Виндзор-Арме». Очень маленький, очень изысканный отель, где селятся старомодные богачи — те, кто владеет состоянием не менее двух поколений. Он занимает два верхних этажа.

— Кажется, ты только заметила вскользь, что ничего о нем не знаешь, — поддел я ее.

— Да, лично я не знаю. — Она взяла из вазы последнее пирожное и с аппетитом отправила его в рот. — Только со слов Джорджа, потому что они вместе провернули пару сделок. Будешь ждать, пока Джордж устроит встречу, — прождешь до той поры, когда секс станет лишь скучным воспоминанием.

— Почему? — Я оказался достаточно туп, чтобы сформулировать вопрос как следует.

Она критически оглядела меня:

— Может, ты мало ешь? Поэтому и память подводит? Я же сказала, Джордж нанял тебя только по одной причине — получить доказательства, что Олтмен сбросил Флер Фалез со скалы. Ему вовсе не нужно, чтобы ты отвлекался на всякие мелочи вроде Линдермана.

— Не думаю, — произнес я приглушенным голосом, — что ты согласишься стать моим партнером. В таком случае мы могли бы делить доход с преимуществом твоей доли, конечно.

— Подумаю, — обещала она, — но я вижу себя на организационной работе, а в твоем специфическом деле ее маловато. Но все равно, спасибо за предложение.

Я допил бурбон и уныло смотрел, как она приканчивала ирландский кофе и радостно выгребала остаток сахара со дна высокого стакана.

— Опоздаешь на работу, — злорадно заметил я. — Начальник не рассердится?

— Куплю по дороге немного черного кожаного бельишка, — непринужденно ответила она. — Джордж без ума от черной кожи.

— Двадцать один, — уставился я на нее (значит, сорок пять). — Когда я впервые увидел тебя, то подумал, что тебе восемнадцать, и надеялся…

— Это все часть имиджа, — жестко объяснила она. — Милая и невинная снаружи, порочная внутри. И создает у Джорджа впечатление, что это его работа, ведь он воспринимает себя так серьезно. — Девушка тихо рассмеялась. — Знаешь, когда он первый раз трахал меня, то вел себя так бережно, предусмотрительно, что, когда добрался до пупка, я чуть было не заснула. Остальное принесло разочарование.

— Знаешь что? — сказал я. — Кажется, я все понял. Настоящая Лолита, разумеется, была сорокапятилетней лилипуткой.

Полина пожала плечами.

— Ну, мне еще многому предстоит научиться.

— А чему именно? — не без интереса спросил я.

— Всему, что только взбредет тебе в голову, — сказала она. — Техника очень важна, не так ли?

— Разумеется. — Я жадно уставился на нее через стол.

— Делаешь мужчине то, что по-настоящему берет его за живое, создаешь у него ощущение, что он никогда в жизни не переживал ничего подобного. Как только научишься этому, считай, можно водить его на веревочке.

— Как Джорджа?

Полина кивнула.

— Да, как Джорджа. — Она откинулась назад. — Ладно, Рик. Пора возвращаться на работу.

— Не забудь купить по дороге кожаное белье, — напомнил я.

— Лучше не буду, — тихо проговорила девушка. — Джорджу вредно сейчас… э… перегреваться, а когда дело доходит до черной кожи… — Она покачала головой. — Человек в его возрасте время от времени должен отдыхать, и сейчас для этого самое время.

Глава 4

Офис располагался на десятом этаже «Виндзор-Арме» и совсем не был похож на служебное помещение: широкий, просторный, стены сплошь в книжных полках; толстый мягкий ковер, гарантированно способный к поглощению такой вульгарности, как человеческие шаги. Я устроился в удобном кожаном кресле, предварительно отказавшись от сигары и спиртного, потому что не курю сигары и уже слишком много выпил во время напряженного завтрака с Полиной.

Напротив, в другом кожаном кресле, с сигарой в одной руке и хрустальным бокалом коньяка в другой, сидел Деннис Строберг. Ему около пятидесяти, решил я, фигура атлета, без единой капли жира. Подстриженные усы в тон густым седым волосам, пронизывающие темные глаза, от которых становится даже немного не по себе. Одет так, словно лучший портной с Сэвил-роу лично прилетал из Лондона для каждой примерки и был готов к мгновенному самоубийству, если клиент не одобрит законченный костюм.

— Боюсь, я пригласил вас сюда обманным путем, мистер Холман. — Голос Строберга звучал приятно, но с той отстраненностью, которой большинство простых смертных не в состоянии достичь даже после многих попыток. — Вы хотели видеть мистера Линдермана, и по телефону я обещал вам встречу с ним в полдень. Но, увы, мистер Линдерман сейчас в Детройте и вернется только через неделю.

— По-моему, у вас есть на то веская причина, мистер Строберг, — сказал я.

— Думаю, есть, мистер Холман. — Он пригубил коньяк, затем взглянул на меня, словно бы в нерешительности. — Должен вам заметить, что уже двадцать пять лет я являюсь личным помощником мистера Линдермана и посвящен во все его значительные дела, а также многие личные проблемы. Мы очень близки с ним, даже если не всегда сходимся в точке зрения на некоторые проблемы. — Строберг едва заметно вздохнул. — Очевидно, мои слова звучат для вас чересчур скучно и очень напыщенно, мистер Холман! Но прежде чем перейти к дальнейшему, хочу, чтобы вы точно представляли мое положение. Время от времени мы вступаем в деловые отношения как с различными людьми, так и целыми корпорациями мира кино. Так что ваше имя мне известно, как, впрочем, и ваша довольно специфическая профессия. Вот почему я намеренно ввел вас в заблуждение, назначая фиктивную встречу с мистером Линдерманом. У меня возникла мысль, что взаимное доверие может оказаться в наших общих с вами интересах.

— Надеюсь, мистер Строберг, — вежливо поддакнул я.

С этого момента мои ответы звучали весьма слабым отголоском его мыслей, даже для собственного уха, но я рассудил, что если Строберг хочет играть именно так, то, в чем бы его игра ни заключалась, мне остается только соглашаться.

— Можно узнать точную цель вашего прихода к мистеру Линдерману?

— Флер Фалез, — ответил я.

— Так я и думал! Она ваша клиентка?

— Мой клиент — Джордж Блум. Несколько дней назад Флер упала, спрыгнула или была сброшена со скалы. Ей повезло, и теперь ее жизнь в безопасности, но в данный момент мисс Фалез никак не в состоянии быть чьим-либо клиентом.

— У вас дар излагать факты с жесткой прямотой, мистер Холман. Как это касается мистера Линдермана?

— Не знаю, — честно ответил я. — Но надеюсь, что в период близких отношений Флер доверила ему нечто, что может стать полезным для расследования дела. Мне необходимо заполнить пару пробелов, если я хочу хоть в чем-то продвинуться дальше.

— Буду глубоко обязан, если вы не откажете в любезности сообщить мне всю историю, мистер Холман.

У меня по-прежнему не оставалось иного выбора, как только соглашаться.

Точный пересказ истории Флер Фалез и вовлеченных в нее людей занял минут десять. Ровная струйка дыма от сигары мистера Строберга, которую он держал между пальцами, не шелохнулась до самого конца моего повествования.

— Спасибо, — сказал он по завершении его и, встав со стула, подошел к бару, спрятанному в стене среди книжных полок. — Мне необходимо еще выпить. Измените свое решение и присоединяйтесь ко мне, мистер Холман.

— Тогда бурбон со льдом, — попросил я.

Строберг принес оба бокала, отдал один мне и снова уселся в кресло.

— Пробелы, сказали вы. В чем конкретно они заключаются?

— Почему Флер внезапно принимает решение уехать на отдых? Кто ежедневно звонил ей два месяца подряд после возвращения? Кто позвонил в ту ночь, что заставило Флер Фалез запереть свою секретаршу в комнате и убежать на вершину скалы? Да, чуть не забыл! — кисло усмехнулся я. — Как там в самый подходящий момент оказался фотограф?

— Я насчитал уже пять пробелов… — Строберг позволил себе мимолетно улыбнуться. — Что вам известно о ее связи с Линдерманом?

— Почти ничего, — признался я. — Есть теория, что он подцепил Флер после исчезновения телефонного анонима, но она быстро потеряла к нему интерес, едва выяснила, что служит ему только символом статуса.

— Вы знаете, что такое борода, мистер Холман? — вдруг прозвучал новый вопрос Строберга.

И внезапно я почувствовал усталость от его высокомерного допроса.

— Разумеется, — рявкнул я. — Волосяной придаток, расположенный главным образом на нижней части подбородка. Это определение вы имели в виду, мистер Строберг?

Его смех прозвучал вполне искренне.

— Полагаю, я сам напросился! Конечно, я имел в виду другое значение этого слова, когда кто-то по доброй воле выставляет себя на публику, чтобы помочь скрыть тайны другого человека.

— То есть, если женатый мужчина хочет посидеть с любовницей в ресторане, где всем хорошо известен, он берет холостого приятеля третьим, в надежде, что окружающие примут любовницу за подружку холостяка, — коротко пояснил я. — Итак, остановимся на другом определении слова «борода», мистер Строберг. Так?

— Вижу, что испытывал ваше терпение, мистер Холман. И теперь, прежде чем я заполню по крайней мере один из упомянутых вами пробелов, хочу предупредить; если вы когда-либо заявите, что получили эти сведения от меня, я буду все отрицать. Буду отрицать даже сам факт нашей встречи. Мой ежедневник покажет, что я провел это время в консультациях с менеджером гостиницы. Портье и коридорный, который показал вам частный лифт, поклянутся, что вас здесь никогда не было.

— Они наверняка ваши добрые друзья?

— Да. — В темных глазах блеснул насмешливый огонек. — И вдобавок служащие. Я случайно являюсь хозяином этой гостиницы. Итак, надеюсь, что смогу, наконец, оказать вам определенную помощь, Холман. В своих отношениях с мисс Фалез мистер Линдерман служил — в согласованном нами втором значении этого слова — бородой.

— Для кого?

— Для своего сына, Майкла. К сожалению, мистер Линдерман является любящим отцом, который слишком поздно понял, что воспитал монстра. В соседней комнате лежит папка, в ней содержится история всех похождений его сына. С тех пор как Майклу исполнилось тринадцать, я, от имени мистера Линдермана, трачу значительную часть своей энергии на спасение его от всевозможных неприятностей. И ради этого я лгал, подкупал, обманывал и однажды даже лжесвидетельствовал, чтобы уберечь Майкла от справедливого возмездия. Все это я, разумеется, делал ради мистера Линдермана, а не ради его сына. Однако на этот раз он зашел слишком далеко, втянув отца в настоящую гнусность. Этого я ему не могу простить. Я обещал, что больше не позволю ни во что впутывать мистера Линдермана и при необходимости хладнокровно брошу Майкла волкам. — Лицо Строберга стало жестким, черты лица утратили подвижность и напоминали своей первобытной неприступностью загадочную индейскую резную маску. — Очевидно, все началось, когда Майкл встретил однажды девушку, которая, как он позже выяснил, работает личным секретарем известной киноактрисы. Едва ли стоит добавлять, что это упомянутая вами Арлен Доннер. Майкл — большой женолюб, но его отношения с женщинами всегда непродолжительны, поскольку он способен удовлетворить лишь собственное физическое влечение. Однако то, что девушка живет и работает у известной киноактрисы с трагическим прошлым, скрывшейся от мира в одиноком доме над Малибу, околдовало его.

Майкл невероятно привлекателен и нравится женщинам. Он пустил в ход все свое обаяние, чтобы добиться приглашения в дом на Малибу. Девушка долгое время отказывалась, опасаясь реакции своей хозяйки, но, наконец, уступила. Она выбрала вечер, когда Флер Фалез рано отойдет ко сну и, если они будут осторожны, вряд ли их кто-то обнаружит. Оказавшись в доме, Майкл сразу начал усиленно потчевать Арлен спиртным, пока не напоил до бесчувствия. Он заранее выведал, что повар и горничная живут в другой части дома, поэтому мог делать, что душа пожелает, не опасаясь свидетелей. И он отправился на поиски спальни киноактрисы, нашел ее… — Строберг аккуратно опустил окурок сигары в большую пепельницу справа от себя и сделал очередной глоток коньяка. — О степени его жестокосердия можно судить по его реакции: исполнение своего замысла он расценил как личный триумф. Майкл нашел Флер спящей тяжелым беспокойным сном — под действием секонала — и изнасиловал ее. Во время этого акта, в своем неадекватном состоянии, она не раз называла Майкла именем мужа. Позже, уйдя оттуда, Майкл вспомнил об этом. На следующий день, снова используя свое мальчишеское обаяние, он позвонил Флер и сказал, что это он напомнил ей первого мужа и что после того, что случилось между ними прошлой ночью, почитает ее первого мужа счастливейшим из смертных и должен снова увидеться с ней.

По некоторым причинам я, наверное, никогда не пойму, как она могла согласиться. Неделей позже она уехала на те упомянутые вами таинственные каникулы, чтобы провести их с Майклом.

— Арлен Доннер знала об этом? — спросил я.

— Практически уверен, что нет. Майкл больше не связывался с ней, и, если случалось, что она отвечала на его звонок мисс Фалез, вместо него говорил Шон. — Его пальцы взметнулись в коротком извинении. — Я должен сделать краткое отступление и рассказать о друге Майкла, Шоне Монахане. Их одновременно исключили из колледжа, где оба учились, застав в какой-то отвратительной сексуальной ситуации с участием официанток местной гостиницы, и с тех пор они неразлучны. У обоих богатые, любящие отцы и значительный доход в их распоряжении. Кроме того, оба похотливы, переходят в поисках возбуждения от одной формы развращенности к другой, и, к моему прискорбию, Майкл — лидер, более порочный из них двух.

Я сидел и внимал, обратившись в слух и не пропуская ни единого слова рассказа. Так или иначе, звучный и слегка архаичный синтаксис придал сему повествованию некое дополнительное измерение. Деннис Строберг, как я понял, был человеком архаичных взглядов. Комбинация строгих моральных взглядов в соединении с безжалостной эксплуатацией власти денег словно являлась прерогативой конца прошлого столетия, когда жизнь была намного проще и грубее.

— Они уехали в Мексику, — продолжал Строберг. — Втроем. Не знаю уж, как Майкл уговорил мисс Фалез мириться с присутствием его друга Шона, — но, думаю, сейчас это не имеет значения. Все это время они занимались формой умственного вуайеризма, который не оставил нетронутой ни одной части ее сознания.

— Сам я не умственный вуайерист, — сказал я, — поэтому растолкуйте, как именно это делается?

— Майкл всячески провоцировал Флер Фалез, побуждая вспоминать прошлую жизнь, двух предыдущих мужей, лидеров кинопромышленности, которых она знала. А несчастная женщина, вероятно, думала, что наконец-то встретила человека, который не только любит, но и понимает ее. Так она постепенно открыла ему свою душу. Даже в моменты близости Майкл говорил с нею, приглашая сравнить его физические достоинства с достоинствами других — тех, с кем ее соединяла жизнь. В месте, где улавливалось каждое произнесенное ею слово, был спрятан микрофон, а в соседней комнате сидел Шон с магнитофоном.

— Вы чрезвычайно хорошо информированы, мистер Строберг, — не мог не заметить я.

— Я слышал все записи только однажды, в этой самой комнате, где сейчас мы с вами, перед тем как помог мистеру Линдерману их уничтожить, — спокойно ответил он. — К концу трехнедельных каникул Майкл начал проявлять свое истинное лицо: он устал от нее. Но они с Шоном все еще сексуально возбуждались от уже имеющихся записей и потрясающего знания тайников ее сознания. Майкл солгал Флер, что на несколько месяцев должен уехать на Восток, но обещал звонить каждый день. Друзья подсоединили к телефону записывающее устройство, и во время бесед Майкл намеренно вспоминал то одно, то другое ее недавнее откровение, надеясь побудить к дальнейшим признаниям. Друзья сначала в шутку, а потом и всерьез стали подумывать о создании на основе этих записей книги, которая наверняка станет бестселлером…

Дом, который Майкл Линдерман делил с Шоном, посетил однажды его отец, и они завели свой обычный бесконечный спор об образе жизни Майкла. Спор, как нередко случалось, дошел до кульминационной точки, когда Майкл отказался дальше разговаривать и выскочил из комнаты. Мистер Линдерман бросил вдогонку, что не покинет дом до его возвращения, и услышал, как сын хлопнул дверью. В ожидании Майкла мистер Линдерман праздно блуждал по гостиной и натолкнулся на записывающую машину со вставленной лентой. Он включил ее и…

— Могу предположить остальное, мистер Строберг, — сказал я.

Он мрачно усмехнулся.

— Оказывается, даже у отцовской любви есть предел. Впервые в жизни Майкл увидел отца, каким мало кто имел несчастье его видеть: человек совершенно преобразившийся под влиянием испепеляющего гнева в неумолимую машину, все сокрушающую на своем пути. Он заставил сына отдать все сделанные им записи, затем приказал ему отправиться в длительное путешествие по Европе с другом Шоном, пригрозив, что, если они не покинут страну в течение ближайших двадцати четырех часов, он лично позаботится об их аресте. Затем мистер Линдерман принес ленты и записывающее устройство сюда, и, как я уже сказал, прежде чем их уничтожить, мы прослушали записи еще раз.

На следующий день мистер Линдерман сказал мне, что не может позволить ситуации оставаться такой, как теперь. И самого по себе уничтожения лент недостаточно. Майкл и его друг все еще обладали разрушительным знанием самых сокровенных тайн мисс Фалез, и несправедливо оставлять даму в неведении: ее следует предупредить.

— Стало быть, так он превратился в бороду для сына?

Строберг кивнул.

— Для него, как отца Майкла, было нетрудно добиться ее доверия и постепенно открыть ужасную правду. Я ему не завидовал.

— Как реагировала Флер? — спросил я.

— Отказывалась верить. В отчаянии мистер Линдерман процитировал отдельные выдержки с ленты. Тогда во время последней встречи она закатила ему истерику и обвинила в изобретении всей истории с целью разрушить отношения между нею и его сыном. — Он медленно покачал головой. — Как рассказал мне позже мистер Линдерман, хуже всего то, что истерика была фальшивой, потому что она не сомневалась в его правдивости. Но Флер по-прежнему сходила с ума по Майклу и готова была принять его на любых условиях.

— Спасибо за рассказ, мистер Строберг, — поблагодарил я. — Конечно, он заполнил пару пробелов.

— Мои мотивы вполне эгоистичны, поэтому и вам спасибо, что выслушали, мистер Холман. — В голосе Строберга внезапно проскользнула усталость. — У вас есть еще ко мне вопросы?

— Где найти Майкла Линдермана?

— Они с Монаханом снимают дом на одной из улиц в каньоне. Отыскать его непросто, поэтому я нарисую вам маленький план.

— Как они оба выглядят?

— Майкл высок, крепко сложен, рыжие волосы и светло-серые глаза. Шон — маленький и чернявый. — Он задумался, затем тихо кашлянул. — Думаю, мне следует вас предупредить, мистер Холман. Они очень легко прибегают к насилию.

— Я буду осторожен, — пообещал я.

— Сейчас набросаю план.

Когда Строберг вернулся ко мне и протянул лист бумаги, я как раз закончил свой бурбон. План выглядел достаточно понятно, поэтому я поблагодарил и спрятал листок во внутренний карман пиджака.

— Буду глубоко признателен за информацию о продвижении дел в любое удобное для вас время, мистер Холман. — Он вынул из кармана и подал мне визитную карточку. — По этому номеру телефона со мной можно связаться в любой час дня и ночи. Если я не отвечу на звонок лично, то, кто бы ни ответил, он быстро свяжется со мной и все передаст.

— Я так и сделаю, мистер Строберг.

Он довольно долго смотрел на меня с задумчивым блеском в темных глазах.

— Вы доверяете своему клиенту, мистер Холман?

— Джорджу Блуму? — усмехнулся я. — Утром я сказал ему, что он неискренен со мной. Неясно, чего он хочет, поэтому, расслабившись, можно подумать, что знаешь его намерения. Однако глубоко под слоем жира и скрывается истинный Джордж Блум.

— Весьма любопытно. Когда мистер Линдерман служил бородой для сына и сопровождал мисс Фалез по разным ресторанам, посторонние, как и предполагалось, думали, что это он заинтересован ею. Однажды Блум позвонил мистеру Линдерману, но говорил с ним я. Он спросил, не привлечет ли мистера Линдермана материальная поддержка нового фильма мисс Фалез, который стал бы ее триумфальным возвращением в кино. Блум был очень вежлив, и я сказал, что, конечно, передам предложение мистеру Линдерману и в свое время сообщу его реакцию. Теперь, поскольку Блум стал вашим клиентом, у меня невольно возник вопрос, знает ли он что-то об истинном положении дел.

— Он, очевидно, надеется, что я все разузнаю и найду достаточно доказательств для шантажа мистера Линдермана с целью принудить его к финансированию фильма? — Я пожал плечами. — Возможно.

— Как вам, наверное, понятно, в данном вопросе меня интересует только защита интересов мистера Линдермана. Вы связаны со своим клиентом этикой, мистер Холман, и мне достаточно известна ваша репутация, чтобы понять: она кое-что для вас значит. — Он замолчал на мгновение, тщательно поглаживая в раздумье усы указательным пальцем. — С другой стороны, а что, если выяснится, что клиент использовал вас с целью получения материала для шантажа?

— Что вы предлагаете, мистер Строберг?

— В таком случае вы свободны от обязательств по отношению к клиенту и имеете абсолютное моральное право немедленно от него отказаться.

— И найти другого клиента?

— Мое слово — мое обязательство, мистер Холман. Не постесняйтесь справиться у любого, кто меня знает. Если эта гипотетическая ситуация станет действительностью и вы откажетесь от клиента, то настоятельно предлагаю принести ваши улики мне. Я уплачу любую названную вами сумму, не задавая никаких вопросов.

— А как вы собираетесь поступить с материалами?

— Немедленно уничтожу все, что может повредить репутации мистера Линдермана. И без колебаний.

— Как насчет сына?

— Проблемы его сына меня больше не интересуют. — Голос Строберга стал жестким. — Если нарушен закон, я прослежу, чтобы ваши доказательства были представлены в соответствующие органы и Майкл Линдерман не ушел от заслуженного наказания.

— Что ж, меня это вполне устраивает, — сказал я. — До свидания, мистер Строберг.

— До свидания, мистер Холман. — Он крепко пожал мне руку. — Весьма благодарен за возможность обменяться информацией.

Я спустился на личном лифте в вестибюль гостиницы, но один вопрос не давал мне покоя. Как, черт возьми, мог один человек подобраться так близко к другому? Так близко, словно он обитает в мозгу другого. Когда я вышел из лифта, в вестибюле не было ни души, только портье, смотревший вокруг с такой скукой, что мне показалось, даже бродячий таракан вносит в его жизнь какое-то развлечение. Портье заметил, что я направляюсь к нему, и просветлел.

— Покидаете нас, мистер Холман?

— Верно, — улыбнулся я ему. — Надеюсь, вы окажете мне любезность.

Портье сразу насторожился.

— Ну, все зависит от того, какой любезности вы ждете.

— Вчера я поспорил с другом, как зовут владельца этой гостиницы, — сказал я, — и мы заключили пари. — Я вынул бумажник и медленно отсчитал на стол две десятки и пятерку. — Полагаю, даже четверть данной суммы пари стоит, чтобы выяснить правду.

— Думаю, вреда не будет, раз вы его друг, и все такое прочее. — Портье торопливо запихал деньги в карман. — Хозяин гостиницы — мистер Линдерман.

— Тогда кто такой Строберг?

Портье мысленно занялся подсчетами.

— Заключили еще одно пари, мистер Холман?

— Теперь, когда вы назвали имя, — вздохнул я, снова роясь в бумажнике, — полагаю, вы правы.

— Спасибо, мистер Холман. — Когда вторые двадцать пять долларов перекочевали вслед за первыми в карман портье, он внезапно хихикнул. — Запутанное дело, и правду знают немногие. Если хотите встретиться с Линдерманом, вам надо сначала увидеть Строберга, правильно? В любом случае ответ возвращается через Строберга, и никогда нельзя спорить с парнем, который только передает информацию, правильно? — Он наклонился ко мне через стол, теплея от звука собственного голоса. — Взгляните с другой стороны. Вы должны встретиться с Линдерманом, а он говорит, что не согласится, если Строберг будет против, правильно? Поэтому, когда он через пару дней сообщает, что очень сожалеет, но Строберг возражает, — вы ничего не можете поделать, ведь так?

— О Авессалом! Сын мой! Сын мой! — тихо процитировал я.

— А? — Портье даже слегка отпрянул. — Какой такой Авессалом? Вы поняли, к чему я клоню?

— Четко и ясно! — ответил я. — Линдерман и Строберг — один и тот же человек.

— Да! — Он расплылся в улыбке и, учитывая состояние его зубов, напрасно это сделал. — Я же говорил, запутанное дело, а?

Через полчаса, пользуясь картой Линдермана-Строберга, я без всякого труда нашел дом по искомому адресу. Большой, с наружными лестницами, он примостился на самом краю каньона. Солнце уже скользило за кромку каньона, и тени быстро удлинялись, когда я коснулся кнопки дверного звонка. Пришлось нажимать ее трижды, пока входная дверь не открылась. На меня подозрительно смотрел темноволосый парень в шелковой новомодной рубашке с блестящими цветными узорами и в коричневых слаксах, подпоясанных медной цепью.

— Привет! — Я улыбнулся самым дружеским образом. — Майкл дома?

— Вышел, — бросил он. — А кто его спрашивает?

— Я — Рик Холман, — сказал я. — А вы, должно быть, Шон Монахан?

— Ну? — В черных, глубоко посаженных на смуглом лице глазах сквозило недоверие.

— По правде говоря, — голос мой звучал неуверенно, — я не очень-то хорошо знаю Майкла Линдермана. Встретил его как-то на вечеринке, и так нагрузился, что даже не помню, где именно! Но нашего разговора с ним не забыл. Мы болтали о том, что у каждого свой конек, понимаете? — Я позволил дружеской усмешке на своем лице превратиться в истинно дружескую ухмылку. — Нашлась пара пунктов, где мы поняли друг друга. Потом…

— Слушай! — холодно произнес Монахан. — У меня есть дела получше, чем торчать на собственном проклятом пороге и слушать твою пустую болтовню! Говори, что надо?

— Я как раз пытаюсь объяснить, — обиженно пробормотал я. — Фотограф был на вечеринке, и Майкл показал его мне, заметив, что если мне когда-либо захочется запечатлеть какой-то выдающийся кадр, то надо обратиться к нему. Настоящий специалист, сказал Майкл, умеет держать язык за зубами и не слишком сильно ударяет по карману. Вот только имя фотографа вылетело из головы!

— Не помнишь, — его голос вдруг стал слишком небрежен, — как выглядит этот фотограф?

— Вижу, как сейчас, — сказал я уверенно. — Маленького роста, писклявый, лет тридцати. Вьющиеся обесцвеченные волосы и очки без оправы.

— Не знаю парня с такой внешностью. — Монахан быстро пожал плечами. — Но возможно, его имя есть в картотеке Майкла. Он тщательно ведет все записи и легко находит имена и даты, что хочешь. Заходи в дом, я посмотрю.

— Спасибо, — благодарно отозвался я. — Вы и в самом деле хороший парень, Шон!

В ответ он только скрипнул зубами и открыл дверь. В квадратном холле их было три, и отдельная лестница вела на второй этаж.

— Жди меня здесь. — Монахан кивнул на левую дверь. — Скоро вернусь!

Я вошел в просторную гостиную со стеной из матового стекла, за которой открывался вид через ущелье на огни Лос-Анджелеса, начинавшие мерцать в наступающем сумраке. Солнечную комнату заполнили густые закатные тени, и поэтому с трудом можно было разглядеть даже очертания мебели. Монахан может сейчас заниматься чем угодно, подумал я, кроме одного — рыться в мифической картотеке, существование которой придумано им на крыльце. Когда вспыхнул свет и осветил комнату, обставленную обычной датской современной мебелью, я почему-то ощутил легкое разочарование. Чего я ожидал? Интерьер из фильма ужасов с Железной Девой для начала? В дверном проеме стоял черноволосый коротышка и целился в меня из пистолета.

— Ладно! — Он устремился ко мне. — Забудем дерьмо, которое ты нес тут про встречу с Майклом на вечеринке. Ты никогда его не видел!

— Что с тобой? — воскликнул я. — Поехала, что ли, крыша, Шон?

— Хочу знать, кто ты и какого черта здесь делаешь, — бросил он. — У тебя десять секунд, чтобы сказать правду, или… — Он многообещающе взмахнул пистолетом.

Мне стало чуть легче. Судя по поведению, парень — чистейшей воды любитель: пока он держит меня под прицелом, я в безопасности.

— Говорю же, — нервно ответил я. — От Майкла мне нужны только имя и адрес этого фотографа. Слушай, у меня новая подружка, которая не прочь попозировать для фотографий, и вы никогда не видели такую великолепную пару…

— Заткнись! — Тик на его лице дернул уголок рта. — Я же сказал, брось это дерьмо! Если не хочешь получить дырку в груди, выкладывай все немедленно.

Роль грязно выражающегося сутенера отыграна, понял я, пришло время сменить темп. Я медленно подошел к кушетке, перед которой стоял длинный низкий стол, и сел, слегка развалившись.

— Ты крепко влип, малыш, — глумливо усмехнулся я. — Втравил сам себя в паршивую ситуацию.

— О чем это ты? — быстро спросил Шон.

— Если я пошлю тебя к черту, тебе придется или стрелять — тогда думай, как объяснить появление моего трупа полицейским! — или сменить тон беседы.

Монахан пошел на меня, пока не остановился почти рядом на расстоянии каких-нибудь шести футов.

— Если будет нужно, и выстрелю! — с нажимом сказал он. — Вытащи бумажник и брось на стол.

— Если это тебя позабавит, — насмешливо заметил я, — пожалуйста.

Я положил бумажник на стол, затем откинулся на спинку кушетки, раскинув руки по подушкам, и уставился на него. Он подошел к дальней стороне стола, продолжая держать меня под прицелом. Проблема состояла в том, как посмотреть содержание бумажника, одновременно не спуская с меня дула пистолета и глаз. Ответ напрашивался сам: поднять бумажник свободной рукой, затем отступить, делая расстояние между нами слишком большим, чтобы я мог питать надежду на прыжок. Вот-вот, думал я, решение придет ему в голову, и в готовности согнул правую ногу. Он потянулся правой рукой, и в миг, когда его пальцы коснулись кожи бумажника, я вскинул ногу. Носок моего ботинка ударил по нижней стороне столешницы и опрокинул стол вперед, так что внешний край тяжело ударил его по голеням. Он взвизгнул, и пистолет взорвался в его руке, а пуля сделала аккуратный критический комментарий, пробив центр абстрактной картины на стене за моей головой.

Видимо, звук выстрела напугал Монахана до смерти, потому что он так и остался стоять с широко открытым ртом, когда я рыбкой нырнул с кушетки над перевернутым столом и всем своим весом припечатал его к полу. Я упал сверху, что было несравненно более приоритетным положением, и, приземляясь, слышал, как из его легких с шумом вырывается воздух. Когда я поднялся, коротышка все еще не шевелился и, судя по выражению его лица, приготовился к смерти, однако почему так долго? Я схватил его за шикарную рубашку и рывком поднял на ноги. Может, мои шесть дюймов и сорок фунтов преимущества и несправедливы, но я не позволил этой мысли сбить себя и от души ударил его по щеке, продолжая крепко держать за рубашку.

Внезапно он набрал в легкие достаточно воздуха, чтобы издать тонкий, полный ужаса вопль.

— Я не садист, — ласково улыбнулся я. — Мне без разницы, каким способом тебя расколоть. Все, что мне надо, — это правильные ответы. — Я сделал паузу, чтобы ударить слева по другой щеке, и он захныкал. — Итак, имя фотографа и где его найти?

Я отпустил рубашку, приставил к его груди ладонь и с силой толкнул. Он пятился, теряя равновесие, пока не наскочил на стену. Я поднял пистолет с пола и, взявшись за ствол, медленно стал наступать на него.

— Рукоятка сберегает руки, которые могут понадобиться для лучших вещей в жизни, — небрежно произнес я, подойдя поближе. — У тебя свои зубы, Шон?

Он прикрыл лицо рукой в защитном жесте и крепко зажмурился.

— Нет, не надо! — Казалось, слова выскакивали из него помимо его желания. — Я понял: вам нужен Терри Вуд. Он живет в Западном Голливуде.

— Адрес?

— Дом с наружными лестницами, третий этаж. — Монахан отбарабанил номер улицы, словно только и хотел, что угодить мне.

— Забираю пистолет с собой, — сообщил я ему, — не хочется, чтобы ты случайно вышиб себе мозги, когда я вернусь.

В его широко открытых глазах появился неподдельный ужас.

— Вернетесь?!

— Если имя и адрес не соответствуют действительности — обязательно! — пообещал я. — И выбью тебе все зубы, по два зараз.

— Все честно, — быстро сказал он. — Клянусь!

Я спрятал пистолет в боковой карман, поднял с пола бумажник и был готов к дороге. Когда я вышел из комнаты, Монахан проводил меня внимательным взглядом, все еще прижимаясь к стене. Пять минут спустя, сидя за рулем автомобиля, я мысленно вздрагивал, вспоминая разыгранную в гостиной банальную сцену. Но успокаивал себя тем, что так хотел Шон Монахан — возможно, повлияли воспоминания детства о дешевом гангстерском фильме — и, вероятно, я разочаровал бы его, если бы не подыгрывал в том же стиле.

Когда я поставил машину перед жилым домом в Западном Голливуде, уже стемнело. Свет уличных фонарей отражался от потрепанных фасадов — похоже, улица так далеко скатилась по наклонной плоскости, что ей уже наплевать на остальную часть квартала. Я поднялся по скверно освещенной лестнице на третий этаж и нажал кнопку звонка. Из квартиры в ответ не последовало ни звука, и я нажал еще пару раз с тем же результатом. Мой блестящий импровизаторский ум осенила идея — может, следует постучать? Однако едва костяшки моих пальцев коснулись дерева, как раздался слабый щелчок, и дверь приоткрылась.

Я вошел, пошарил по стене в поисках выключателя, зажег свет и закрыл за собой дверь. Квартира состояла из гостиной, спальни, ванной и кладовки, переделанной под кухню. Пара древних деревянных картотечных шкафов в спальне выглядела сиротливо и голо. Все ящики были опрокинуты на пол, и по всему полу раскиданы не менее десяти тысяч фотографических карточек. Сам фотограф лежал на спине, растянувшись поперек кровати, и, когда я взглянул на него поближе, мой желудок тут же взбунтовался: единственной узнаваемой чертой оказались вьющиеся светлые волосы. Кто-то беспощадно наносил ему удары традиционным тупым предметом и жестоко забил до смерти: лицо превратилось в неописуемое месиво.

В самом начале можно было логически предположить, что фотограф не случайно оказался в Малибу во время подъема Флер Фалез на вершину скалы. Но после рассказа Линдермана-Строберга о Майкле Линдермане и Шоне Монахане разумней показалась догадка, что фотограф мог быть связан с ними. Догадка подтвердилась в разговоре с Монаханом всего полчаса назад. Но кто-то добрался до Терри Вуда раньше и первым убил его. Майкл Линдерман, машинально подсказал мне мой мозг, но тут же подкинул противный вопрос: а зачем? Ответа не было, поэтому я оставил всякие попытки догадаться, еще не начав размышлять.

Слегка сжав зубы, я протянул руку и коснулся плоти фотографа, холодной как лед, но легко подавшейся под моими пальцами, а это свидетельствовало, что фотограф мертв уже довольно давно.

Глава 5

Я поставил кабриолет на поворотном круге рядом с одиноко стоящим «линкольном», затем поднялся по внутренней лестнице в дом. Когда я вошел в гостиную, Арлен Доннер с дружеской улыбкой повернулась от бара. Ее светлые с медным отливом, расчесанные на пробор волосы падали на плечи. Она была в широком свободном кафтане с броскими зелено-белыми завитушками, и, когда обернулась, я разглядел под кафтаном контуры ее тела. Похоже, под ним ничего не было, что открывало передо мной весьма заманчивые перспективы. Стараясь делать это не слишком явно, я проследил очертания полного бедра почти до самого паха, где все становилось черным и таинственным. Распиравшие яркий материал груди слегка подпрыгивали при движении, производя одновременно томное и чувственное впечатление.

— Готовлю бурбон, — объяснила она. — Я — человек предусмотрительный.

— Редкое качество в женщине, а даже с такого расстояния я вижу, что ты — женщина. — Сев на кушетку, я закурил. — Как прошел твой день, женщина?

— Уныло, как всегда, — беззаботно ответила она. — Как твой?

— Тяжело.

Блондинка принесла бокалы, отдала мне мой, затем уселась на другой конец кушетки лицом ко мне, подвернув под себя ногу. Бедро выдавалось наружу, сжимая округлость, отделявшую его от обольстительного компаньона. Блондинка машинально поглаживала кафтан на животе, и мне чудился слабый шелест.

— Обедал, Рик?

— Я не голоден. — Вид мертвого фотографа отбил мне весь аппетит.

— Сейчас позову повара, он что-нибудь приготовит.

— Нет, виски вполне достаточно, — сказал я. — Как Флер?

— Все так же. Приходил доктор, но сказал мало — фактически, только что вернется завтра.

— Как его зовут?

— Калпеппер.

Имя прозвучало как удар колокола. Калпеппер не только имел солидную профессиональную репутацию, но вызывал восхищение возмутительно высокой платой, взимаемой со знаменитостей, и количеством добровольной работы, которую он бесплатно выполнял в центральной городской клинике.

— Мисс Коллинз — его идея? — вскользь спросил я.

Арлен кивнула.

— Мне показалось, самый безопасный способ найти хорошую сиделку — это обратиться к нему. Я слышала, доктор Калпеппер рекомендует только лучших.

Итак, похоже, маленькая теория Полины об Арлен-злодейке приказала долго жить. Я надеялся, что в этот момент Полине изменила ее умелая техника, и Джордж по крайней мере неделю будет носить на себе следы ее зубов.

— Рик? — Я повернул голову и увидел, что небесно-голубые глаза смотрят на меня с легким удивлением. — Возвращайся — где бы ты ни был.

— Извини. — Я глотнул бурбона. — Даже если скажу, о чем думал, едва ли ты поймешь сложность мыслительных процессов, которые привели меня к данному конкретному выводу. Я сам едва их понимаю.

— У меня родилась захватывающая идея, — сказала она слегка отчужденным голосом. — Почему бы нам не завести нечто, известное под названием «беседа»? Знаешь, как это делается? Сначала ты говоришь что-то, понятное мне, и я, таким образом, получаю возможность ответить тебе.

— Не выйдет, — ответил я, — но если хочешь, давай попробуем.

— Я целый день слонялась по дому, не имея другого занятия, кроме как поразмышлять, — сказала она. — Мне не давало покоя одно: откуда Тео Олтмен знает, что случилось с Флер?

— Ему сказала ты, — буркнул я.

Рука Арлен дрогнула так внезапно, что коктейль выплеснулся на подушки.

— Что?!

— Или так думает Тео, — ответил я, не повышая голоса. — Разве не так он полагал, когда появился вчера вечером?

— Как ты узнал? — Ее голос охрип. — Тео клялся, что вчера именно я позвонила ему и подробно рассказала всю историю. Он бы не пришел, если бы не мои слова о том, что Флер о нем спрашивала. Затем, после того как он попытался войти в комнату Флер и мисс Коллинз остановила его, он впал в гнусное состояние, а я наотрез продолжала отрицать, что звонила ему. Вот почему меня так обрадовал твой приход, Рик. Еще пять минут, и — я честно думаю — Тео перешел бы к насилию. Он вел себя ужасно, словно переживал один из самых унизительных моментов своей жизни и…

— Возможно, так и было, — подтвердил я.

— Это моя ошибка, — закончила Арлен. — Знаешь что? Ты самый возмутительный тип, которого я имела несчастье встретить в своей жизни!

— Почему? — небрежно поинтересовался я.

— Сначала напугал меня утверждением, что это я звонила Олтмену; затем даже не потрудился ответить на мой вопрос, сидишь с высокомерной ухмылкой на лице, словно уже знаешь все ответы; и, наконец, когда я пытаюсь сообщить тебе нечто важное, не даешь даже закончить!

— Такой сексуальной девушке?! — Я опустил руку на ее крепкое, трепетное бедро.

Прикосновение вызвало слабый отклик в области паха, показавший, как к этому моменту я был уже наэлектризован.

— Я даже не возражаю на твои оскорбления.

— Можешь хоть на миг стать серьезным? — сказала она убийственным тоном. — Признавайся, откуда узнал, что, по мнению Тео Олтмена, это я сказала ему о Флер?

— Обоснованная догадка, — без зазрения совести солгал я. — Кто бы ни предупредил его, он хотел сохранить свою личность в тайне. Но кому безоговорочно поверит Тео? Притвориться Флер нельзя, потому что она слишком больна и слаба для телефонных переговоров. В благородство Джорджа Блума Олтмен не поверит, значит, на подозрении остается только преданный секретарь.

Арлен нахмурилась.

— Но зачем кому-то его так обманывать?

— Хороший вопрос, и у меня нет на него ответа, — сказал я, невольно в который раз восхищаясь макиавеллиевским умом простушки Полины.

— Так или иначе, — слегка просветлело лицо блондинки, — я рада, что все закончилось.

— Рано радуешься, — отрезал я. — Олтмен вернется.

— Почему? — воскликнула она. — С какой целью?

— Взгляни на проблему с его точки зрения. Олтмен не подвергал сомнению подлинность звонка и, вероятно, часами упивался мыслью, что, угодив в беду, бывшая жена все-таки вспомнила о нем. Наконец кто-то любит Бичевателя ради него самого. Но, примчавшись сюда, он видит, что стал жертвой обмана. Флер его не вызывала, его даже не подпустили к ней, а ты все отрицаешь. И в разгар событий появляюсь я. Теперь ему не важно, звонила ты или нет. Дело в том, что кто-то же звонил, и вдобавок мой приезд: заговор вдруг обрел более определенные контуры. Олтмен не из тех, кто может просто все бросить и уйти. Он вернется, и тому будет немало причин: выяснить, все еще здесь ли я, а возможно, ради новой попытки увидеться с Флер. Сейчас он даже способен усомниться в ее болезни… Может, она тоже всего лишь часть заговора против него.

— Спасибо, мистер Холман, — решительно поблагодарила Арлен. — Вам потребовалось всего десять минут, чтобы испортить целый вечер. Я рисовала в воображении нечто уютное и теплое — немного выпивки, немного веселья и только мы вдвоем. — Она хрипло рассмеялась. — Похоже, я лишилась моего по-детски доверчивого ума!

— Все еще впереди, не унывай, — успокоил я. — Если Олтмен сегодня и появится, когда-нибудь он все же уйдет.

— К тому времени мои нервные окончания будут валяться по всему ковру, разорванные на мелкие кусочки, — горько вздохнула Арлен. — Благодарю покорно!

— Сегодня я беседовал с Харви Линдерманом, — сообщил я, и мой голос при этом звучал очень непринужденно. — Он сказал, что одно время ты встречалась с его сыном?

— Да, с Майклом. — Арлен отвечала столь же непринужденно, но не сумела сдержать блеска в глазах.

— По словам старика, он просто зверь.

— Это правда, — тихо сказала Арлен. — Неразборчивый в средствах, безжалостный — он именно такой. Но в Майкле есть великолепное обаяние темной ауры, перед которым за шестьдесят секунд может растаять любая девушка, если только он пожелает! — Ее большой рот искривила горькая усмешка. — Я навсегда запомню Майкла Линдермана как опыт самый необыкновенный!

— Что помешало продолжению этого уникального эксперимента? — спросил я.

— Похоже, я ему наскучила. — Горечь перешла из улыбки в голос. — Пока я воображала, что у нас роман века, он спокойно канул в неизвестность. Ни телефонных звонков, ни даже открытки. Думаю, Майкл просто не верит в прощания. После пары месяцев без единого слова от него даже такая ясноглазая мечтательница, как я, сообразила, что все кончено. Но, — пожала она плечами, — пока это продолжалось, было хорошо.

— А если он вернется? — поинтересовался я. — Что ты почувствуешь тогда?

— Я?.. Трудно сказать. Возможно, магия темной ауры будет действовать снова и снова, но, по крайней мере, на этот раз я хоть знаю, что ненадолго. Глубоко в душе я очень подозреваю, что Майкл пользуется женщинами, как большинство мужчин — бритвенными лезвиями. Когда в четвертый раз лезвие слегка затупится, его выбрасывают и берут новое. — Глаза Арлен сузились, она подозрительно взглянула на меня. — Как это тебе удалось заставить меня разговориться? Может, теперь перейдем к опыту твоей сексуальной жизни? Чтобы все по справедливости!

— Моя сексуальная жизнь сейчас на нуле. — Я печально вздохнул, и мое медленно разворачивающееся хозяйство сочувственно дернулось. — Увы и ах. Я забыт.

Тихий, настойчивый сигнал зуммера прервал Арлен посреди еле сдерживаемого приступа смеха.

— Телефон у ворот! — воскликнула она в отчаянии. — А вдруг это Тео Олтмен?

— Впусти его, — сказал я.

— А если он взбесится?

— Не волнуйся, я натравлю на него мисс Коллинз, — холодно ответил я.

— Так я и поверила! — огрызнулась она.

Через несколько секунд Арлен вернулась в гостиную, подхватила свой бокал и направилась к бару.

— Ворота я открыла, — бросила она через плечо, — и, пока он здесь, больше пальцем не пошевельну. Замру у бара и буду только пить.

— Черт возьми, а мне что делать? — поднимаясь, жалобно спросил я. — Только настроился, и вот, пожалуйста, ты решила напиться.

Арлен бросила на меня презрительный взгляд, от которого по спине пробежали мурашки.

— Не столько напиться, — сказала она хрипло, — просто согреть душу.

Я усмехнулся.

— Так-то лучше.

В гостиную решительным шагом вошел Бичеватель; его полуприкрытые веками серые глаза оценивали ситуацию. Сегодня вечером он надел красно-коричневый костюм, желтую рубашку с соответствующим карманным платком, тщательно измятым для придания ему большей небрежности, и широкий галстук в красно-белую диагональную полоску.

— Все еще орудуете метелкой, Холман? — Он поймал меня на мушку своего массивного крючковатого носа, затем навел по ней глаза. — Удивительно, сколько грязи можно найти в одном месте!

— Что с вами? — спокойно спросил я. — Сломались астрономические часы или?..

— А! Вот и она! — Олтмен перенес внимание на дальний конец гостиной. — Вы знаете, какой я люблю мартини, не так ли?

— Если хотите, — не оборачиваясь, глухо ответила Арлен, — готовьте его сами!

— Пропало чувство гостеприимства? — Он тонко улыбнулся. — Понятно. Треволнения с больным в доме, и Холман все время шныряет под ногами. Как сегодня Флер?

— Примерно так же, как и вчера, — ответил я.

— А вы быстро тут освоились, не так ли? — Тео перевел взгляд на меня, и его полуприкрытые глаза блеснули. — Назначены официальным представителем дома Фалез? Имеете что-нибудь добавить к этому загадочному бюллетеню, Холман? Или я с остальными крестьянами должен ждать, пока завтра утром в десять на воротах повесят королевский указ?

— Сегодня доктор сказал, что она слишком больна и слаба для приема посетителей, — без обиняков объяснил я. — Он говорил то же самое и вчера. Полагаю, вы можете свободно перевести это в формулировку: «Состояние за последние двадцать четыре часа не изменилось».

— Реальность соображений доктора вызывает у меня немалые сомнения, — тихо произнес режиссер. — Может, все это плод воображения Арлен? Или оружие, чтобы помешать мне увидеться со своей бывшей женой?

— Зато мисс Коллинз не создана ничьим воображением. — Я усмехнулся. — Хотите снова попытаться проникнуть, минуя ее, в спальню Флер, ради Бога!

Режиссер упрямо сжал губы.

— Мне нужно выпить. Приехал в это Богом забытое место, исключительно руководствуясь чувством милосердия, и вот получаю отказ в элементарном гостеприимстве. Это невыносимо!

Арлен оторвалась от бара и подошла к нам, с новыми бокалами в обеих руках.

— Бар там, — бросила она, проходя мимо Олтмена. — Пожалуйста, не стесняйтесь, делайте себе любой коктейль, который предпочитаете. — Блондинка подошла к кушетке и села. — Вчера вечером вы напугали меня, мистер Олтмен, — бесстрастно сказала она. — Вы обвинили меня во лжи, а я говорила истинную правду. И сделала бы почти все, что ни попросите, из страха перед насилием. Но это вчера, а сегодня я вас больше не боюсь. Так что идите и смешивайте свой мартини!

— Глупое недоразумение. — Режиссер бросил на меня быстрый взгляд. — Слышали о нем, Холман?

— Слышал.

— Пожалуй, смешаю стаканчик. Признаюсь, вчера я встревожился, поскольку Арлен отрицала, что звонила мне днем, — монотонно продолжал он, занимаясь приготовлением мартини. — Многовато для одного раза. Совершенно неожиданная реакция Арлен на мой приезд, почти высокомерный отказ сиделки пропустить меня к Флер… И ваше внезапное появление показалось мне слишком своевременным, Холман. Поэтому, — он осторожно направился назад, балансируя с бокалом в одной руке, — если я действовал подозрительным образом, это, по крайней мере, объяснимо. Согласны?

— Полностью, — сказал я сердечно, чем привел его в легкое замешательство. — Мне бы тоже не очень понравилось, если бы меня выставили перед людьми полным дураком.

Олтмен судорожно вздохнул, и я услышал слабое шипение.

— Кто бы ни звонил, не думаю, что он выставил меня полным дураком, — тщательно выговаривая слова, произнес он. — В конце концов, сообщение оказалось правдой. Только имя звонившего — фальшиво.

— Не совсем так, — ответил я. — Думаю, вы согласитесь, что после того, как вы ни разу не посетили вашу бывшую жену за все время пребывания ее в лечебнице, сама мысль, что Флер призывает вас к себе, несколько смешна!

— Вы обладаете очень специфическим чувством юмора, Холман, если думаете, что в этом есть что-то смешное, — отрезал режиссер. — И кстати, вы передали мои слова Джорджу Блуму?

— Какие? — Я недоуменно взглянул на него.

— Что мысль о новом возвращении Флер — полный абсурд!

— О, эти? — слабо хихикнул я. — Разумеется, передал.

— И что он сказал?

— Что все готово, что его ничто не может остановить и что, очевидно, из астрономических часов у вас в голове недавно выскочили несколько пружин…

— Блум — выживший из ума идиот! Но рад слышать, что вы быстро передали ему мое сообщение, потому что теперь я точно знаю, кто ваш клиент.

— А разве я вчера не сказал? — неопределенно взглянул я на него. — Могли бы и спросить.

Лицо режиссера покрылось легкой паутиной мелких пятен. Олтмен поджал губы и уткнулся в стакан, словно кроме наслаждения вкусом мартини, его больше ничто не интересовало. Бичевание оказалось игрой, в которую может играть каждый, и я решил, что пришло время попрактиковаться и мне.

— Сочувствую вам, — сказал я вежливо. — В том смысле, что вот вы, владелец прав на фильм об истории жизни Флер, и все такое. Временами, должно быть, тяжко сидеть и думать: а вдруг умрешь раньше.

— Закройте свой грязный рот, не то я… — Усилие, с каким ему удалось восстановить контроль над собой, было очевидно. — Вот чего вы хотите? — прошептал он. — Вот почему Блум вас нанял? Запугиванием вырвать у меня права на биографию! — Пятна на его коже расплывались все более и быстро приобретали темно-красный цвет. — Не выйдет! Так и передайте ему. — Голос Олтмена становился громче и все более скрипучим. — Этот детский заговор, чтобы обманом отобрать у меня мое по праву, обречен на провал. Обречен, понятно? — Полуприкрытые глаза загорелись фанатичным огнем. — Когда придет время этого фильма, его буду снимать я, Тео Олтмен, понятно? Это будет произведение чистого искусства, классика, мерило успеха всех будущих поколений кинематографистов! А не какая-то дрянная коммерческая поделка — единственное, на что способен Джордж Блум. — Фанатичный блеск в его глазах внезапно сменился хитрым прищуром. — Все ясно. Война нервов, да? Идиотский заговор, начавшийся со звонка Арлен о несчастье с Флер, затем его полное отрицание вчера вечером, ненастоящая сиделка, не допускающая меня к Флер, внезапное появление профессионального чистильщика — человека, который делает все в угоду хозяевам киностудий… Сначала будете меня мучить, пока я не дойду до полного отчаяния. Затем триумфально представите совершенно здоровую Флер и распустите слух об этом по всему миру кино. Наконец-то Бичеватель получил по заслугам! Таков ваш замысел? Если не свести его с ума, то, по крайней мере, хоть сделать посмешищем на студиях.

Цвет лица Тео теперь стал ярко-фиолетовым, и, вместо надсадного крика от переполнявших его чувств, он едва выговаривал слова.

— Не выйдет! Никогда не сработает, потому что даже объединенные мозги изобретателей этого жалкого заговора никогда не сравнятся с интеллектом Тео Олтмена! — Он взглянул мне в лицо, и внезапно веки его поползли вверх, а глазные яблоки, казалось, вот-вот выскочат из орбит от необъятности его ненависти. — Что скажете, Холман?!

— У вас слюна на галстуке, — вежливо заметил я.

В горле режиссера заклокотало, и он запустил бокалом в открытый камин. Зазвенело разбитое стекло, вскрикнула Арлен. Олтмен повернулся и, громко топая, вышел из комнаты.

— В гараже есть дополнительный выключатель ворот, — тонким голосом заметила блондинка. — Когда Тео спустится, наверняка вспомнит.

— Понимаю твой вчерашний испуг, — сказал я ей.

Неожиданно Арлен вздрогнула.

— Вчера не сравнить с сегодня. Если бы он вел себя так вчера, я бы выпрыгнула из ближайшего окна в надежде, что упаду на самый мягкий камень. — Мгновение она прислушивалась, и я уловил отдаленный вой. — Ага, — сказала она. — Вспомнил-таки о переключателе!

— Ну, — улыбнулся я ей, — теперь предлагаю как заговорщик заговорщику — выпьем?

Арлен медленно подняла голову и взглянула на меня, словно видела впервые.

— Мне казалось, что Тео вот-вот потеряет рассудок и его придется выносить отсюда в смирительной рубашке. И в этом виноват ты, Рик! Все время давил и давил на него — издевался, оскорблял, высмеивал, намеренно ранил самолюбие, пока не уничтожил его окончательно — Тео сошел бы с ума, если бы не уцепился за дикую идею о нашем участии в заговоре. — Взгляд блондинки похолодел. — Ты этого добивался, Рик? Довести его почти до безумия?

— Скорее, чтобы убедиться, насколько он уже к нему близок, — сказал я.

— По-твоему, это ответ? — прошептала она.

— Во всяком случае, честный, — огрызнулся я. — Когда ты успела принять другую сторону?

— Пытаясь объяснить, я только зря трачу время, — тихо сказала Арлен. — Речь пойдет о сострадании, а это слово вряд ли найдется в твоем словаре. — Она встала с кресла. — Не пора ли спать? Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Арлен.

В дверях она обернулась.

— Останешься на ночь?

— Не думаю, — ответил я.

— Скорее всего, утром мы не увидимся. — Она говорила с вежливой улыбкой, очевидно приберегаемой для продавца, неправильно отсчитавшего сдачу. — Поэтому говорю «до свидания» сейчас.

— До свидания, Арлен. — Я позволил блондинке повернуться и выйти в холл, глядя, как плавно покачиваются ее бедра, затем произнес — достаточно громко для ее слуха: — Кажется, ты еще не согрелась.

Арлен вздрогнула и демонстративно скрылась из моего поля зрения. Я взял пустой бокал и отнес к бару. За второй порцией бурбона я все еще сам с собой дебатировал вопрос: ворваться в комнату и изнасиловать ее или забыть обо всем. Проблема с насилием, благоразумно размышлял я, в том, что к нему следует приступать с полной серьезностью. Постараться сохранить даже малейший признак чувства юмора, и тогда можно закончить до начала. Внезапно передо мною возникла четкая картина: я врываюсь в комнату, спотыкаюсь о проклятую скамеечку для ног и вываливаюсь из окна. Так или иначе, успокаивал я себя, если моя догадка верна, очень скоро возникнет более предпочтительная альтернатива.

— Знал ведь, что я вернусь, не так ли? — гневно сказал голос более предпочтительной альтернативы через несколько минут.

— У меня была только надежда, — усмехнулся я своему искаженному отражению в одной из бутылок, выстроившихся вдоль стенки бара. — Скорее, даже пылкая мольба!

— Ты сказал, что я недостаточно согрелась. — Арлен произнесла это так, что я убедился: осталось только подсечь рыбу. Но для полного успеха требуется осторожность. — Хотел, чтобы я услышала, не так ли? Словно гарпуном между лопаток.

Я поставил стакан на крышку бара и медленно обернулся. Арлен стояла всего в паре футов от меня — руки на бедрах, большой рот кривится в высокомерном презрении, а небесно-голубые глаза горят ожиданием. При каждом вздохе ничем не скованные молочные железы блондинки поднимались и падали с восхитительной свободой. Я схватил ее за руки и потащил к двери.

— Что это? — почти беззвучно спросила она уже в холле. — Молниеносное изнасилование?

— И такая мысль посещала, — признался я. — Но игра, в которой участвует только один игрок, — совсем не забавна. Где наша комната?

— А зачем тебе? — Она подождала пару секунд, но, поскольку я не ответил, поспешно добавила: — Первая дверь направо, и, если по дороге наткнемся на мисс Коллинз, — улыбнись!

Как только мы вошли, я закрыл дверь, и блондинка облегченно вздохнула.

— Слава Богу, не встретили старую летучую мышь! Я бы умерла со стыда.

— Зачем переживать о мелочах? — тихо произнес я. — Меня волнуют более важные вещи — эта блузка расстегивается, раскрючивается, развязывается или?..

— Сбрасывается, — игриво закончила она шепотом. — Вот так.

Онемев от восхищения, я смотрел, как она опустила руки, захватила полы своего кафтана и сняла его через голову одним быстрым, отработанным движением, подтверждая мою догадку, что под ним ничего нет. Мягкий свет ночника тонко подчеркивал захватывающее дух великолепие полных грудей со стоячими коралловыми сосками и отражался от аккуратного треугольника волос между бедрами. Под медным пламенем едва намечалась щелка.

— Не знаю. — Она бросила кафтан на ближайший стул и сердито взглянула на меня. — Я готова и жду, а ты все еще в галстуке.

— Сейчас догоню! — пообещал я, удивленный легкостью, с которой сумел отлепить язык от нёба.

Изумляясь своей скорости, я избавился от одежды, а тем временем мой прут стал необуздан и изготовился к будущей схватке. Я протянул руки и обнял ее.

Ко мне приникло мягкое и в то же время упругое тело, возбуждая еще больше, так что от яиц вверх поползла приятная тяжесть. Ее таз восхитительно прижался к моему, а груди вдавились в мою грудь. Мои руки скользнули к ягодицам Арлен и крепко захватили их, прижав еще крепче. Мой твердый кол, зажатый между ними, требовал облегчения. Я медленно опрокинул Арлен на кровать. Мы упали вместе, я сверху, и пришлось немного побарахтаться, чтобы вернуться в наши, так сказать, прежние позиции. Ее лицо стало мягче, но в затуманенных глазах мерцал волчий огонек. Когда моя рука поползла вниз и, захватив мое бушующее хозяйство, ввела его в сырую, губчатую путаницу между ног блондинки, она обхватила мой торс ногами. Ощутив вначале некоторое сопротивление, я толкнул сильнее — и вдруг оказался внутри. Ее ножны обхватили меня, гладкие и шелковистые. С тихим стоном Арлен выгнулась, принимая меня по самую рукоять. Наши тела двигались в унисон, ритм учащался, и наша страсть взлетела до невыносимых высот. Ее стоны отдавались в моих ушах. Арлен взяла мою руку и прижала ее к верхней части вагины так, что я ощущал, как вхожу и выхожу из нее. Извиваясь подо мной всем телом, она не отпускала ладонь, и подушечка моего пальца лежала прямо на клиторе.

Быстро и плавно мы вознеслись к самой вершине чувств. Ногти Арлен раздирали мне спину, но я не чувствовал боли. Между стонами она выкрикивала непристойности, сжимая пальцами мои ягодицы. Затем мы достигли пика. Мы больше не могли подниматься и дрожали вместе на краю пропасти. Попытка удержаться на этой высоте не удалась, и мы понеслись через край в темную, гулкую пустоту. Сразу после падения глаза Арлен открылись, и в них проявился взгляд, который я мог описать только как смесь страха и ненависти. Затем, так же быстро, как появился, он исчез, сменившись выражением явного экстаза, и, пока наши соки текли и смешивались, мы слились в крепком объятии.

Много позже, когда я лежал, позволяя блаженной удовлетворенности глубоко проникнуть в мои кости, меня поцеловали в щеку теплые податливые губы.

— Знаешь что, Рик? — еле слышно прошептала она. — Я только начинаю согреваться.

Глава 6

В десять утра горничная подала завтрак в столовую. Арлен Доннер посылает свои извинения, но не присоединится ко мне, говорит, что перегрелась. Горничная вопросительно посмотрела на меня, словно я мог объяснить эту загадку, но я сказал только, что все понял, и открыл утреннюю газету. Заметка в одну колонку сообщала, что вчера вечером, после анонимного телефонного звонка, полиция обнаружила труп профессионального фотографа, жестоко забитого до смерти в собственной квартире. По мнению полиции, смерть наступила по меньшей мере за тридцать шесть часов до обнаружения, ну и так далее. Меня обрадовало, что полицейские серьезно отнеслись к моему звонку, но они всегда принимают анонимные звонки всерьез, вот почему полиция проявляет особое уважение к любителям розыгрышей.

После завтрака я позвонил по номеру, который мне дал Линдерман-Строберг, и договорился встретиться через час. По пути в гараж я столкнулся с мисс Коллинз, и она вежливо поздоровалась.

— Доброе утро.

— Как сегодня ваша пациентка? — спросил я.

— Все так же, мистер Холман.

— Скажите, у нее ведь не телесный недуг?

На миг сиделка заколебалась.

— Мне следует отослать вас к доктору Калпепперу, но вы же видели ее ночью. Физически она так же здорова, как мы с вами, мистер Холман. Что-то терзает ее сознание — вот где причина. Думаю, доктор держит ее под действием успокоительного, пока не убедится, что шок от падения миновал, затем переведет ее в санаторий. — На лице сиделки появилась кроткая безрадостная улыбка. — Но пожалуйста, не цитируйте меня!

У самого «Виндзор-Армс» я решил не хвастаться своей смышленостью и не говорить Стробергу, что я знаю его настоящее имя. Пока было намного легче думать о нем как о Строберге, особенно учитывая мой замысел.

Портье с самым высоким в мире соотношением затраченного-времени-на-заработанный доход — пятьдесят долларов за две минуты — вспомнил меня и кислоприветственно заулыбался.

— Приятно видеть вас снова так скоро, мистер Холман. — Его глаза горели откровенной жадностью простака. — Не заключали ли пари в последнее время?

— Только если был уверен в проигрыше, — сказал я. — Больше не могу позволить себе выигрывать. Слишком дорого.

Через минуту я вошел в просторный офис на десятом этаже и нашел поджидающего меня Денниса Строберга. Он исполнил вежливый ритуал приветствия, затем дождался, пока я удобно устроюсь в одном из кожаных кресел, и только потом сел напротив, продемонстрировав невеликое искусство, как закурить сигару должным образом. На протяжении всего рассказа о Шоне Монахане, который закончился тем, что я нашел труп фотографа в его квартире, лицо Строберга сохраняло полную неподвижность. В надежде, что он заметит пропущенный мною след, я привел все подробности, включая мои дурацкие угрозы и запугивание Монахана.

— Связать фотографа с Майклом и Шоном — очень неглупо, — сказал он после того, как я закончил. — Особенно когда вы оказались правы, мистер Холман.

— Догадка. — Я пожал плечами. — Чистое везение, что она подтвердилась. Окажись Майкл Линдерман дома, все могло повернуться по-другому.

Строберг кивнул.

— Склонен с вами согласиться. — Дымок сигары все еще поднимался по прямой линии к потолку. — Думаете, фотографа убил кто-то из них — или оба?

— Возможно, — сказал я. — Единственный способ выяснить — потрясти Майкла Линдермана. В смысле не только найти его и задать вопросы, я имею в виду — потрясти эмоционально. Если каким-то образом мне удастся нагнать на него достаточно сильный страх, он сам придет ко мне. Так, думаю, будет намного лучше.

— У вас уже сложился какой-то определенный план операции?

— Мне понадобится ваша помощь, мистер Строберг. — Я заглянул в его темные глаза, но, увы, ничего не увидел в них. — Позвоните Майклу и скажите, что, как стало известно его отцу, он, вопреки предостережениям, снова связался с Флер Фалез, и для проверки отец нанял следователя. Назовите мое имя. Он сразу поймет, потому что я вчера представился Монахану, и Майкл наверняка уже выслушал от него мою историю. Изобразите меня этаким жестоким и безжалостным типом, которому отец предоставил полную свободу действий. Скажите, что я уже нашел кое-какие доказательства его причастности к зверскому убийству, и, если предъявлю новое, отец без колебаний передаст его полиции вместе с моими уликами.

— Если хотите, чтобы он пришел, вы должны находиться там, где вас легко найти.

— Что ж, лучше всего у меня дома, — предложил я. — Я вернусь к трем часам — пусть позвонит в это время. Я буду ждать до утра. Если к этому сроку он не появится, значит, не придет вообще, и придется выдумывать что-то новенькое. Если вы как бы случайно оброните, что я живу в Беверли-Хиллз, найти меня будет несложно. Мой номер есть в телефонном справочнике.

— Меня беспокоит один нюанс, мистер Холман. Получается, что этим поступком я преднамеренно толкаю его к насилию?

— Я уже думал об этом, — поморщился я. — Единственное решение — списать это по статье рассчитанного риска.

Строберг задумался.

— Хорошо, — коротко кивнул он. — Согласен. Но с одним условием, мистер Холман. Если Майкл применит насилие и покалечит или убьет вас, я сочту своей обязанностью сообщить об этом нашем разговоре властям.

— Полагаю, тогда мне будет абсолютно все равно, — сказал я. — Хотелось бы придумать способ полегче.

— Да. — В голосе Строберга появилась какая-то отрешенность. — Вы тот, кто заставляет то или иное событие случиться, мистер Холман, если хотите — вы катализатор и, вероятно, совершенно правы в данной ситуации. Но процесс, запущенный катализатором, может быстро превратиться в джаггернаут, который захватит всех причастных к нему людей, включая и меня. Чувствую, вы поставили меня в весьма незавидное положение человека, который должен нажать кнопку.

— Это называется исполнительная ответственность, — сказал я. — Не использует ли мистер Линдерман точно так же и вас? Как человека, нажимающего для него кнопки? — Уголки рта Строберга резко опустились, и я решил больше не затрагивать эту тему. — Еще кое-что, мистер Строберг. Когда вы слушали записи, до уничтожения, не помните, Флер Фалез когда-либо упоминала своего первого мужа, Курта Варго?

— Утомительно часто! — Он почти улыбнулся.

— Варго утонул во время медового месяца на Гавайях, — сказал я. — Она рассказывала об этом?

— Во всех подробностях.

— Можете пересказать?

— У меня почти абсолютная память на все, что говорится вслух, мистер Холман. — Он явно констатировал факт, а не хвастался. — Хотелось бы то же самое сказать и о моей зрительной памяти. — Пронзительные глаза резко заглянули в мое лицо. — Полагаю, смерть Варго имеет отношение к предмету разговора?

— Скорее всего, да, — сказал я.

— Десять лет назад умерла моя жена, — тихо начал он. — Мы поженились почти за двадцать лет до ее смерти. Она соединяла в себе все, что я искал в женщине, и я был предан ей. После ее смерти, сраженный горем, я чувствовал, что жизнь кончена. Шестью месяцами позже начал собирать осколки нормального существования и лелеял ее память с любовью и привязанностью. Но жизнь идет и берет свое. Через год я влюбился в другую женщину. Ничего не получилось, мы вовремя обнаружили, что не подходим друг другу. Этим я только хочу объяснить — боюсь, слишком многословно, — что через восемнадцать месяцев после смерти жены для меня оказалось возможным влюбиться снова. Я пытаюсь, мистер Холман, выразить чувство, которое мы называем любовью, во многом основанное на физическом влечении. Невозможно любить призрак! В лучшем случае подобные разговоры ведет невротик, и в худшем — опасный психопат…

— По-вашему, навязчивая идея Флер о Варго — психоз?

— Конечно! — Его голос стал почти неистовым. — Спустя столько времени она, конечно, не хранит верность тени Курта Варго. Она даже не любит его память. Когда это произошло, они были женаты всего десять дней и едва знали друг друга. Правда в том, что она позволила овладеть собой чувству вины, которое накапливалось годами, пока не захватило ее целиком и она не стала обвинять себя в смерти Варго.

— Что же произошло? — спросил я.

— Он не умел плавать и ненавидел воду; она же любила воду и прекрасно плавала. Она проводила утро на пляже Вайкики за рифом на доске, пока он сидел на террасе гостиницы. Из-за этого у них и произошла первая ссора после недельного пребывания в Гонолулу. Вероятно, Варго ревновал к времени, которое Флер проводила вдали от него в море, а она издевалась над ним, называла трусом. В конечном счете пришли к компромиссу: она будет проводить меньше времени в воде, если он будет с ней на воде рядом. Пару раз они прокатились на каноэ. Понравилось. Затем Флер предложила нанять маленькую яхту и отправиться на несколько дней в круиз. Варго, очевидно, возражал, но в конце концов согласился.

Несчастье случилось в первую же ночь их плаванья. Налетел внезапный шквал, Флер проснулась в каюте и обнаружила отсутствие Варго. Остальное — из области догадок. Возможно, он вышел на палубу подышать свежим воздухом или плохо себя почувствовал. Из всего экипажа на палубе оставался один рулевой, но он ничего не видел. Только вспомнил, что от налетевшего шквала резко повернулся гик, который, если рядом стоял Варго, мог сбросить его в море.

— И Флер обвинила себя в этом несчастном случае? — сказал я.

— Она решила, что смерть мужа на ее совести, потому что уговорила его совершить круиз. — Строберг сердито пожал плечами. — С годами, чем больше она сосредоточивалась на этом, тем острее ощущала вину. Конечно, последующие супружеские опыты ей не помогли. Второй брак с таким монстром, как Тео Олтмен, был почти фатален. Затем крушение карьеры… — Строберг вдруг замолчал, глядя на меня со слегка виноватым выражением. — Я что-то не в меру разговорился. Приношу извинения, мистер Холман.

— Вы испытываете сильные чувства к Флер Фалез, — спокойно заметил я.

— Никогда не прощу Майклу его подлости и поэтому никогда не прощу себя! — повысив голос, сказал он. — Но я глубоко восхищаюсь мисс Фалез. То, что она пережила столько трагедий, доказывает, что она — исключительная женщина.

Строберг аккуратно положил окурок сигары в пепельницу и поднялся, давая понять, что беседа закончена. Когда мы дошли до лифта, он нажал кнопку, слегка повернулся ко мне:

— Вы знаете, кто я, мистер Холман?

— Да, мистер Линдерман, — сказал я.

— Был бы разочарован в вас, если бы вы не выяснили этого к настоящему времени. Вам же явный плюс за то, что справились со своим тщеславием, мистер Холман.

Подошел лифт, я шагнул в кабину и повернулся лицом к нему.

— Я буду держать с вами связь, мистер Линдерман.

— Спасибо. — Его лицо не дрогнуло. — Я позвоню сыну в три часа дня.

От гостиницы до административного здания на бульваре Уилшир меньше мили, и на парковку ушло больше времени? — чем на дорогу. Пухлогубая Лолита — теперь я знал, что ей двадцать один год, — выглядела усталой. Верхнюю часть лица закрывали темные очки. Голова девушки повернулась в моем направлении, и я понял, что она смотрит на меня.

— Что случилось? — весело спросил я. — Подвела техника?

— Замолчи! — рявкнула она.

— Почему в очках, Полина?

Она сняла их весьма драматическим жестом и мрачно взглянула на меня. По крайней мере, правым глазом; левый закрылся, окруженный всеми оттенками радуги — от багрового через ярко-фиолетовый к черному.

— Ага! — торжествуя, воскликнул я. — Уже перешла к продвинутому курсу!

Она пожала плечами.

— Я испытала на Джордже кое-какие новшества… подхваченные по пути. В общем, подумала — дай-ка испробую… и у него появились подозрения.

— Какие же новшества? — спросил я, очарованный ее смелостью.

— Не твое дело! — огрызнулась она.

— Не черную кожу?

Она покачала головой:

— Нет.

— Порнографические фильмы?

— Старье!

— Кнуты, перьевые метелки?

— Никогда не узнаешь, Холман, сколько ни гадай!

— Да ладно, Полина, — вразумляюще сказал я. — Старому другу можешь признаться.

— Другу? — фыркнула она. — Вуайеристу, ты хотел сказать.

— Понятно. Он нащупал твои глубинные сексуальные фантазии?

Полина замерла с открытым ртом. Очевидно, я попал в точку.

— Джордж внезапно охладел, — буркнула она после короткой паузы.

— Как-нибудь расскажи мне о своих фантазиях, — сказал я с многозначительной ухмылкой.

— Ты еще слишком молод, чтобы их понять, — парировала она. — Растеряешься, как только дойдем до рояля.

— Фортепьяно?! — Я вытаращил глаза.

Полина мрачно улыбнулась.

— Вот видишь? Уже!

Я поскорее нырнул в кабинет Блума — на случай, если состояние Полины заразно, — и нашел его сидящим без дела с мрачно-задумчивым выражением на жирном лице. Джордж взглянул на меня даже с меньшим, чем обычно, энтузиазмом, что-то промычал и снова углубился в свои мысли. Я плюхнулся перед ним в кресло и закурил сигарету, подождал секунд десять, но ничего не произошло.

— Джордж! — Я резко щелкнул пальцами.

— Сгинь! — зарычал он. — У меня совещание…

— О’кей, — сказал я дружелюбно. — Тебя уже не интересуют планы Олтмена снять лучший фильм всех времен? Который он собирается делать на основе жизни Флер? И начнет снимать, как только ее объявят официально умершей?

— Что?! — Глаза Блума внезапно прояснились. — Вонючий, гнусный, коварный ублюдок! Права на свой следующий фильм Флер передала мне, и он чертовски хорошо это знает!

— Да, знает, — согласился я. — Если она проживет достаточно долго, чтобы сняться в твоей картине, Джордж.

— Что за шутки? — Из глубины защитных валиков жира на меня с тревогой смотрели его глаза. — Объясни, Рик. Я ведь твой клиент, верно?

Я подумал, что для Джорджа надо сочинить какую-нибудь правдоподобную историю. Мне нужно добыть только часть правды, но добыть ее, не задевая его самолюбия. И это было самым трудным.

— Твоя взяла, Джордж. — Мой голос звучал медленно и торжественно. — Возможно, я не принял твои слова слишком серьезно, когда ты впервые предположил, что кто-то мог столкнуть Флер со скалы, но теперь уверен: так оно и было.

— Да? — В волнении он так сильно прищемил один из своих подбородков, что даже вскрикнул. — Кто? Он столкнул ее, Рик?

— Еще не выяснил, — сказал я. — Для окончательной разгадки головоломки мне нужна еще пара составляющих, Джордж. — Я медленно наклонился к нему, глядя прямо в глаза. — Можешь подсказать мне один из отсутствующих фрагментов, если захочешь.

— Если захочу! — Голос продюсера подскочил на октаву. — Конечно! Только спроси — все, что угодно!

— Фотограф, — сказал я. — Коротышка со светлыми волосами, очки без оправы. Помнишь его?

— Разумеется! — нетерпеливо кивнул он.

— Ты читал утренние газеты?

— Только объявления. — Блум недоуменно посмотрел на меня. — А что?

— Фотограф заработал себе некролог на одну колонку. Кто-то забил его до смерти в собственной квартире.

Рот Джорджа пару раз беззвучно открылся и закрылся. Я раздавил окурок сигареты о вогнутый живот венецианской дамы и откинулся на спинку кресла.

— С каждым такое случается, — просто сказал я. — Рассказываешь о каком-то случае из своей жизни, и, конечно, в первый раз — все как было. Пересказывая второй раз, уже меняешь пару незначительных деталей, так что сам выглядишь чуть привлекательнее. Ну а уж в десятый — ты просто герой! По-моему, такое происходит со всеми людьми. Это делается как-то бессознательно.

— Ладно! — рявкнул он. — Конкретно, что тебя интересует?

— Это жизненно важно, Джордж, — сказал я, расставляя силки. — Расскажи, что в ту ночь произошло между тобой и фотографом в Малибу. Но на этот раз всю правду.

— Ну, — глаза продюсера блеснули, — все было почти как я рассказывал, Рик.

— Прекрасно! — воскликнул я. — Скажи мне только одно — то же самое: ты получил всю непроявленную пленку за двести долларов, так? — Я дал ему открыть рот и нанес завершающий удар. — Если это правда, Джордж, — тихо сказал я, — можно обо всем забыть!

— Это важно, да? — Продюсер нервно кивнул пару раз. — Похоже, так. Нет, Рик. Фотограф не мог отдать пленку, сказал, что на ней много других снимков, и они стоят ему денег. Однако он продал негатив за двести долларов.

— Получается, ты поверил ему на слово? — сказал я. — Он ведь не мог проявить негативы тут же, в доме.

— Я думал об этом, — проворчал Блум, — парень показал мне свою карточку профессионального фотографа, а потом сказал, что нам следует больше доверять друг другу. Пришлось поверить, что он не оставит других отпечатков с негатива. Он сказал, что отправит мне негатив и отпечаток на следующий день, и верит на слово, что получит за это две сотни долларов.

— Ты согласился?

— Какой, черт возьми, у меня был выбор? Ничто не могло помешать ему передать историю в газеты, даже если бы удалось вырвать пленку из фотоаппарата!

— Все верно, — сказал я. — Спасибо, Джордж. — Я встал с кресла и двинулся к двери.

— Ну и что все это значит? — поинтересовался он.

— Само по себе ничего, но поможет установить четкое направление, — сказал я, надеясь, что такая загадочная фраза его немного успокоит.

— Ну-ну, сохраняй таинственность, мне-то какое дело! — Лицо Джорджа снова стало задумчивым. — Эй, Рик? — Он с надеждой взглянул на меня. — Возможно, теперь ты мне кое-что объяснишь.

— Только выражайся попроще, — осторожно попросил я.

— А вдруг ты сумеешь разобраться, потому что я, черт возьми, никак не могу, — проворчал он. — Скажи, что ты знаешь… о детских роялях?

— Зависит от того, как это играют, — сказал я. Мой пульс участился.

Блум в удивлении покачал головой.

— Проклятье! — вырвалось у него.

— Расскажи, Джордж, — поторопил я, — подробнее.

Продюсер взглянул на меня с подозрением и досадой.

— Что-то знаешь? — с надеждой взглянул он на меня.

— Ни капельки, Джордж! — быстро ответил я. — Абсолютно ничего.

Глаза продюсера сверкнули, и он снова ошарашенно покачал головой.

— Удивительно, — вздохнул он. — И еще в ре миноре.

Было ясно, что он больше ничего не скажет, и тогда мне пришлось капитулировать.

Когда я вышел в приемную, темные очки с надеждой обратились ко мне. Пальцы девушки отстукали возбужденный ритм на крышке стола, и в конце концов она не выдержала.

— Как там Джордж? — Голос Полины звучал чересчур невозмутимо.

— Размышляет, — сказал я. — О музыке.

— Так я и думала. — Голова девушки поникла. — Полагаю, мои шансы на исполнительное вице-президентство испарились. — Она храбро улыбнулась. — Следовало предвидеть, что он не поймет.

— Детка! Джордж — не единственный, — сочувственно заметил я.

Полина пожала плечами:

— Не важно. Вероятно, ничего бы и так не получилось.

Глава 7

Я равнодушно сжевал завтрак и вернулся в свой маленький символ Беверли-Хиллз, свидетельствующий о должном статусе. Одно мне не нравится — дом функционирует автоматически, словно мое присутствие здесь не обязательно. Трава свежескошена, кусты обрезаны, бассейн искрится легким оттенком голубого, безмятежно уверенный, что его кислотно-щелочной баланс находится в терпимых пределах. Беда в том, горько подумал я, заходя в семьдесят градусов кондиционированного воздуха, что дом отказывается признать — без моих денежных вливаний он быстро превратится в развалину.

Телефон зазвонил в четверть четвертого. Я тут же узнал голос Линдермана, но дождался, пока он вежливо представится.

— Я только что закончил разговор с сыном, мистер Холман. С самого начала он пребывал в состоянии сильного беспокойства и выдвинул мне весьма необычные обвинения. Что я хочу его смерти, например, и поэтому прибегнул к вашим услугам, чтобы… подставить его… за убийство фотографа. Ему ясно, что настоящий убийца — вы, по моему наущению. Кроме того, я нашел его объяснение моей ненависти к нему довольно очаровательным! Меня якобы обуревает любовь к мисс Фалез, используя его любимую фразу — безумно ревнивого, глупого, похотливого старого козла! Он якобы мой архисоперник, и я знаю, что не могу чувствовать себя в безопасности, пока он жив; ведь ему стоит только двинуть мизинцем, как она прибежит к нему в любое время, в любое место. Майкл твердо уверен: я желаю его смерти и ни перед чем не остановлюсь в своих усилиях…

— Майкл вам угрожал, мистер Линдерман?

— Много раз. — Прошло несколько секунд, прежде чем он продолжил дальше. — Скажу прямо, мистер Холман. Мне кажется, сын быстро приближается к тому душевному состоянию, когда вполне может быть признан умалишенным. И я только что хладнокровно, преднамеренно подтолкнул его еще дальше по этой дорожке. Совесть требует от меня остановиться. А лучше схватить его и упрятать в какой-нибудь частный санаторий: там будет видно, чем ему помогут лучшие психиатры. Знаю, путь совершенно незаконный, но с моим влиянием цель вполне достижима. Что вы думаете на этот счет, мистер Холман?

— Думаю, вам хочется поскорее выяснить, является ли убийцей ваш сын, — прямо сказал я. — Но полагаю, ваш единственный шанс состоит в том, чтобы предоставить событиям идти своим чередом. Если он убийца, то, судя по вашим словам, любой суд признает его невменяемым. Если нет, знание этого факта, конечно, будет значить для вас многое. Позднее останется еще много времени для частного санатория.

— Так и быть, мистер Холман. — Его голос понизился почти до шепота. — Ничего не стану предпринимать, пока не узнаю от вас каких-то новостей.

Линдерман повесил трубку, я поставил телефон на место, затем какое-то время стоял и слушал вопли собственного мозга. Существует один быстрый способ успокоить мои корчащиеся нервные окончания, и я почти бегом направился к бару. После полпорции очень крепкого бурбона мой мозг слегка успокоился и очень неохотно опять начал думать. Я проглотил остальную часть стакана, достал отобранный вчера у Монахана пистолет, вытряхнул из него патроны, уложил их в аккуратный газетный гробик и похоронил на дне мусорного ведра. Незаряженный пистолет я оставил на крышке бара: теперь он был безопасен.

Оставалось только ждать. Медленно тянулись минуты, все шестьдесят секунд одна за другой, в пепельнице росла гора окурков. Прошел почти час, как вдруг раздался звонок в дверь. Я распахнул ее, готовый встретить склонного к убийству Майкла Линдермана, но на крыльце стоял Тео Олтмен.

— Спасибо. — Без колебаний он прошел мимо меня в холл.

Я догнал этого человека, облаченного в чудо портновского искусства, уже в гостиной. Сегодня на Тео был двубортный темно-синий спортивный пиджак с медными пуговицами, легкие серые саржевые брюки, оранжевая шелковая рубашка и пестрый шейный платок, искусно завязанный на горле. Я все еще не мог решить для себя, кто он — пижон или просто дальтоник.

— Удивлен, что застал вас дома, Холман, — бодро сказал режиссер. — Думал, вы перебрались на постоянное место жительства в дом Флер.

— Вы не вовремя, Олтмен, — откровенно признался я.

— Ерунда! Задушевная беседа всегда вовремя. — Он с неподходящей к случаю демонстративностью уселся в кресло. — Перейдем к делу?

От него не избавиться, вяло подумал я, разве только поджечь дом. Все мои добрые намерения пошли насмарку; выслушивать Олтмена без алкогольного подкрепления — невозможно. Я устремился к бару и щедро плеснул бурбона.

— Сегодня я не пью, — сказал Олтмен. — Но вы можете.

— Куча благодарностей! — Я обернулся к нему, опираясь локтем на крышку бара. — Что тебе надо, Тео?

— Я восхищен: мы перешли на «ты»… Рик! Особенно после вчерашнего, когда из-за тебя я чуть не потерял самообладания. Ты ведь немного меня провоцировал, знаешь?

— С удовольствием поболтал бы с тобой, Тео, — проскрипел я, — только некогда. Хочешь что-то сказать, говори скорее!

— Великолепная сцена для фильма, — сказал он, откинувшись на кресле. — В этой позе, опираясь локтем на бар, ты выглядишь настоящим хозяином положения! Драматический эффект усиливает пистолет — только что небрежно брошенный на крышку бара, но все еще в пределах досягаемости.

— По-моему, у тебя крыша поехала, — вполне искренне констатировал я.

— Мне стоит великого труда просить о чем-нибудь, — медленно проговорил Олтмен. — Но я тысячу раз спрашивал себя: зачем? — и все еще ни на йоту не приблизился к ответу. Думал, ты объяснишь.

— «Зачем» — что?

Полуприкрытые глаза, казалось, еще глубже спрятались за крючковатый нос.

— Ладно… Рик! Если хочешь, я объясню. Зачем этот заговор против меня? С какой целью? Кто-то сводит старые счеты? Например, Джордж Блум? Хотите просто припугнуть и унизить меня? Или за Блумом стоит гораздо более зловещая причина?

— Не понимаю, о чем идет речь, — буркнул я.

— Кто бы ни стоял за ним, он потратил много денег. — Олтмен словно разговаривал сам с собой. — Одни твои услуги чего стоят.

— Последний раз повторяю, — проскрипел я, — не знаю, о чем ты лопочешь. Если против тебя существует заговор, в чем я серьезно сомневаюсь, я в нем не участвую. Теперь, пожалуйста, уходи! Сам уйдешь или тебя выкинуть?

Рот Олтмена вытянулся в упрямую тонкую линию.

— Не сдвинусь с места, пока не скажешь всей правды. Понадобится — останусь и на всю ночь.

— О’кей, — пожал я плечами, — сам напросился!

— Без насилия, предупреждаю, Холман! — Правая рука режиссера несколько секунд отчаянно шарила в кармане пиджака и, наконец, появилась оттуда с пистолетом. — Как видишь, я вооружен. — Глаза Олтмена победно блестели. — Угрозы бесполезны. Я не побоюсь применить этот пистолет для самообороны.

— Тогда убери его, — пробурчал я. — Не хочу случайно получить пулю от недотепы вроде тебя, Тео.

— Очень хорошо. — Олтмен с унизительной готовностью спрятал пистолет. — Естественно, я предпочитаю обсудить проблему цивилизованным путем.

Все происходящее теперь могло показаться шуткой, если бы не его вчерашнее поведение: перед уходом казался почти невменяемым. Если обращаться с ним неосторожно, легко повторится то же самое, а мне не хотелось думать о возможных комбинациях обезумевшего Олтмена с пистолетом в кармане…

— Прекрасно, давай цивилизованным, — непринужденно согласился я. — Какие у тебя доказательства, что существует заговор, Тео?.

— Два дня назад мне позвонила Арлен Доннер и рассказала о несчастье с Флер, передала, что та спрашивала обо мне. Когда же я приехал, Арлен все категорически отрицала, а сиделка не пустила меня к Флер. Только я собрался вытряхнуть из Арлен правду, как по странному совпадению приехал ты. Выяснилось, что тебя нанял Джордж Блум. Зачем, Рик? Почему тот факт, что я владею правами на кинобиографию Флер, приобретает такое зловещее значение? — Полуприкрытые веки опустились еще ниже. — Меня бы обвинили в том, что я желаю ее смерти? Обличили как потенциального убийцу? Так бы и вышло, приди я на эту встречу?

— Какую встречу, Тео? — небрежно спросил я.

— Если знаешь, незачем говорить, верно? — Он почти улыбнулся глупой самодовольной улыбкой. — А если нет, предпочитаю сохранить все как есть.

Возможно, если выдам немного информации, мне ответят взаимностью, с надеждой подумал я и хлебнул еще бурбона, чтобы прополоскать горло. Но, судя по поведению Олтмена, мне будет трудно ввернуть даже словечко.

— Кстати, в тот день тебе звонила не Арлен Доннер, — сказал я как можно добродушнее.

— А кто? — удивился Олтмен.

— Секретарша Джорджа Блума. Она, по существу, еще ребенок, но Джордж ей доверяет.

— Еще одна постельная подружка-малолетка! — презрительно заметил Тео.

— Вот именно, — кивнул я. — Ей взбрело в голову, что наша встреча в доме Флер поможет узнать, что в тот вечер случилось с Флер на скале и почему.

Все вроде бы шло прекрасно, но затем я наткнулся на нескрываемую враждебность в его взгляде.

— По-твоему, я идиот? — зарычал Олтмен. — Так я и поверил, что какая-то девчонка придумала все это своей хорошенькой головкой! Она звонила не иначе как по приказу Джорджа Блума! Выкладывай, почему Блуму так важно свести нас!

Я беспомощно пожал плечами.

— Ты знаком с парнем по имени Терри Вуд?

— Нет.

— Он — свободный фотограф и той ночью прятался на скале, фотографируя Флер, когда ее вытянули наверх.

— Я этого не знал. — Олтмен насторожился, опасаясь подвоха. — А почему ты о нем спрашиваешь?

— Так, просто поинтересовался, — сказал я. — Может, все-таки пропустишь стаканчик, Тео?

— Нет! — Несколько секунд он напряженно о чем-то думал. — И долго этот фотограф просидел там, прежде чем нашли Флер?

— Не знаю, — устало ответил я. — Кажется, его никто не догадался спросить об этом.

— А что стало с фотографией?

— Негатив купил Джордж Блум за двести долларов.

— Плата за фотографию? — Голос режиссера опять сорвался на визг, и я ждал, что в любой миг вместе с ним сорвется мой рассудок. — Ага, значит, западня была расставлена, но не сработала!

— Тео! — простонал я. — Мне все еще непонятно, о чем идет речь. Ты меня так запутал, что я ничего не соображаю! Поэтому, будь другом, вставай с кресла и проваливай. Не уйдешь сам, выброшу тебя вместе с пистолетом!

Раздался звонок в дверь, и на меня одновременно обрушились все мои болячки. Олтмен бросил на меня тяжелый взгляд, затем быстро кивнул, очевидно одобряя собственное решение.

— Я не спешу, Рик, — тихо повторил он. — Я же сказал, что готов прождать хоть всю ночь. Подожду и пока ты встретишь посетителя.

Меня вызывал в холл непрерывный трезвон: кто-то жал большим пальцем на кнопку дверного звонка. И я решил, что говорить с Олтменом бесполезно. Лучше вернусь в Малибу и проведу ночь в доме Флер Фалез. Если доживу, конечно.

Монахана я уже видел и теперь по описанию отца узнал Майкла Линдермана. Высокий, с непослушной копной рыжих волос, падающей на лоб. Лицо злое, рот кривится в постоянной презрительной усмешке, а тревожно пустой взгляд ускользающих серых глаз словно говорит о том, что ничто на земле не заслуживает внимания, включая и их владельца.

— Вы — Холман? — Голос высокого посетителя звучал отрывисто и высокомерно.

— Да, — сказал я.

— Меня зовут Майкл Линдерман. — Он мотнул головой на маленького чернявого парня рядом. — С Шоном вы уже встречались, правильно?

— Верно, — вежливо кивнул я.

— У вас не такой уж крутой вид, Холман. — Майкл глумливо рассмеялся. — Во всяком случае, для наемного убийцы.

— Возможно, он бывает крут, только имея на руках все козыри, как вчера вечером, — зло бросил Монахан.

Да уж, а ты настоящий храбрец, когда избиваешь до смерти бедного маленького фотографа в очках, подумалось мне.

— Проверим? — усмехнулся тем временем Майкл Линдерман. — Впустите нас, Холман? Или придется пройти по вашему лицу?

— Жду, пока вы кончите ломать комедию, — извинился я. — Похоже, в ее подготовку вложено немало усилий, и прерывать спектакль было бы невежливо.

Они вошли в холл. Линдерман хлопнул входной дверью с такой силой, что она чуть не сорвалась с петель. Оба остановились.

— Старик пытался использовать вас как угрозу против меня, — тихо сказал Майкл Линдерман. — Он жаждет моей смерти, и как можно скорее. После всего, что я ему причинил, понятное желание. На его месте я чувствовал бы, наверное, то же самое; но это все наши семейные распри. Вы же другое дело, Холман, вы делали это за деньги.

— Что? — переспросил я.

— Делали грязную работу. Например, убили Терри Вуда, потому что старику потребовалось убрать его с дороги, а мокруху пришить мне.

Вот опять, с тревогой отметила частичка моего сознания. Та же манера, что вчера у Монахана. Даже не любительство, а старомодное представление о крутизне и устаревшие клише, заимствованные из диалогов ночных фильмов по телевидению.

— Неправда, — отрицал я. — Но вы ведь все равно не поверите.

Монахан нетерпеливо хохотнул.

— Можно тут стоять до скончания века, слушая это дерьмо, Майкл!

— Тогда пойдем в гостиную и выпьем? — предложил я.

Линдерман неуверенно нахмурился.

— Без шуток, Холман. Нам нужен только предлог!

— Какие уж тут шутки, — устало сказал я. — Вам уже все ясно. Но может, я сумею убедить вас в обратном. Не совсем уверен, но постараюсь.

— За кого ты нас принимаешь? — выкрикнул Монахан. — По-твоему, мы идиоты?

— Убеди меня, что ты лично — нет! — огрызнулся я. — Скажи-ка, что я хотел и узнал от тебя.

— Имя Терри Вуда и его адрес.

— Зачем?

— Чтобы найти его и убить, вот зачем!

— Как вы узнали о смерти Вуда?

— Ну-ну! — нетерпеливо прорычал Линдерман. — Прочли в утренней газете.

— Должно быть, прозевали строку, где сказано, что, когда его нашли, он был мертв уже тридцать шесть часов?

Наступила длинная неловкая пауза, затем Монахан снова вскинулся:

— Это еще не доказывает, что ты его не убивал, Холман.

— Да, конечно, — презрительно заметил я. — Я убил его, а через пару дней решил выбить его имя и адрес из тебя и при этом не забыл назваться своим настоящим именем. — С беспечным видом я обратился к Линдерману: — Может, все-таки зайдем и выпьем?

Может, я и убедил Монахана, но по выражению лица Линдермана понял — нужно расстараться куда больше, чтобы заронить в него даже тень сомнения. Внезапно я почувствовал, что катастрофически старею, просто стоя рядом с этими парнями.

— Ладно, — буркнул Линдерман. — Но, как я предупредил, без шуток.

Когда мы вошли в гостиную, Монахан вскрикнул, схватил с крышки бара пустой пистолет и с ликующей ухмылкой оглянулся на меня.

— Потерял бдительность, Холман! Или рассчитывал успеть первым? — Он взглянул на пистолет, и его глаза расширились. — Это… это мой!

— Из него ты вчера прострелил картину, — кивнул я.

— Дай сюда, — коротко сказал Майкл.

— Он же мой, — возразил Монахан.

— Говорю, отдай! — В голосе Линдермана звучала ярость.

Лицо коротышки потемнело, однако в конце концов он нехотя протянул пистолет другу рукояткой вперед. Линдерман выхватил оружие из руки Монахана и спрятал в карман пиджака.

— Не собираешься представить меня своим друзьям, Рик? — вежливо спросил Тео Олтмен.

Друзья молча уставились на него, и через несколько секунд их пристальное разглядывание привело режиссера в замешательство. Тео заерзал в кресле, потом решил, что, возможно, будет лучше, если он встанет.

— Олтмен! — Слово прогремело как выстрел, потому что Линдерман почти выплюнул его.

— Неудобно как-то получается, — мягко сказал Тео. — Мы разве знакомы?

— Майкл! — Глаза Монахана вспыхнули. — Ты ошибался! Настоящий расклад в этой комнате, оба вместе, сразу, как на тарелочке! — Он почти истерически расхохотался.

— Заткнись! — Линдерман не сводил глаз с Олтмена с того самого момента, как его увидел. — Майкл Линдерман. Это мой друг, Шон Монахан.

— Рад, что мы наконец вернулись к началу, — едко заметил Тео. — Но разве мы уже встречались?

— Недооцениваете свою известность, — иронично произнес Линдерман. — Кто не знает блестящего кинорежиссера Тео Олтмена? Самого Бичевателя! Еще на пороге я услышал свист бича!

— Мы сто раз снимали эту сцену, и ты сто раз играл неправильно, так что будем снимать еще сто раз, пока не сыграешь, как надо! — дико захихикал Монахан.

Тео разглядывал их с озадаченным выражением лица. Я посочувствовал ему: он видел, что над ним смеются, но не понимал почему.

— Что будете пить? — спросил я, идя к стойке бара.

— Шотландское, — сказал Линдерман. — Оба. Мистеру Олтмену — мартини, восемь к одному, с привкусом лимона.

— Мистер Олтмен скрупулезен во всем, от спиртного до секса, — подавился смехом Монахан. — Человек, который заставляет жену полчаса мыться, прежде чем пустит в свою постель, поистине скрупулезен, правильно?

На лице режиссера появилось выражение загнанного зверя.

— Как вы узнали?.. — Он судорожно сглотнул. — Я хочу сказать, что это? Если шутка, может, посвятите в нее?

— Вот краткая версия, Тео, — объяснил я. — У Флер Фалез был роман всей жизни с Майклом. Она открывала ему сердце и душу, он задавал наводящие вопросы, а его друг Монахан в это время записывал все на магнитофон.

— Кто тебя просил? — хмуро обернулся ко мне Майкл.

— Кажется, только что прозвучали прямые цитаты с одной из лент, — продолжал я, игнорируя грубость Линдермана. — Послушай и посмейся, Тео. Ребята знают о твоей жизни с Флер все, до самой последней интимной детали.

— До самой последней встречи в Малибу, — тихо добавил Линдерман. — Сколько Терри Вуд просил за фотографии, Бичеватель? — Он стиснул зубы. — Просто хочется знать, во сколько он оценил свою жизнь!

Красные пятна вспыхнули на лице Олтмена, он посмотрел на меня.

— Вуд? Ты только что упоминал это имя, Рик! Я еще сказал, что даже не слышал о нем. Что за чертовщина здесь происходит? — Его рот на миг приоткрылся, и я понял, что сейчас он приходит к какому-то неизбежному идиотскому выводу. — Еще одна часть заговора!

Я не встречал этих двоих, а ты говоришь, что они знают все детали моих отношений с Флер! Чего вам надо? — Теперь его язык заработал вовсю. Тео просто давился словами и брызгал слюной. — Хотите довести меня до безумия?!

— В ту ночь Флер позвонила и назначила встречу на вершине скалы, — сказал Линдерман, все еще очень тихо. — Не отрицайте, Бичеватель, потому что звонил я.

— Он никуда не пошел, если бы сообщение якобы от Флер передал какой-то незнакомец, — возразил я.

— Правильно, — засмеялся Монахан.

Наконец до меня дошло.

— Вы отдали отцу не все записи, — сказал я Линдерману, — некоторые придержали?

— Лучшие, — бесстрастно отозвался он. — Те, что приятно послушать дождливым вечером. Особенно понравился рассказ о том, как Олтмен вставал на колени и просил отхлестать его кожаным ремнем, а когда она отказалась, он разрыдался!

Я увидел, что лицо режиссера приобретает ярко-фиолетовый цвет, и тут же вмешался.

— Вы вырезали из лент нужные слова и монтировали их! А потом позвонили и, как только он ответил, пустили смонтированную ленту, а потом повесили трубку.

— Жизнь скучна; захотелось взбодриться, — равнодушно произнес Майкл. — Добрая старая Флер пригодилась еще раз. Мы послали Терри на скалу, чтобы он спрятался в кустах и запечатлел трогательную сцену для потомства.

— А в последний момент позвонили Флер и предложили встретиться над обрывом?

— Эта баба перерезала бы горло ради меня, — самоуверенно заявил Линдерман. — Только попроси.

— Но ее падение со скалы немного осложнило ситуацию? — продолжал я.

— Когда Терри вернулся, то сказал, что пришла только женщина. Она потеряла равновесие и упала с обрыва. На единственном кадре только она — после того как ее вытащили. Блум предложил за него двести долларов, и, если бы я захотел, негатив был бы мой. Но я сказал, пусть продает.

— Терри, конечно, соврал, — сказал я. — Кто-то все же появился, и он сделал хорошие четкие снимки. Именно поэтому его и убили. Кто бы ни пришел в ту ночь к обрыву, ему не понравилась перспектива платить Терри Вуду всю оставшуюся жизнь.

— Не пытайся меня надуть, как моего старика, Холман! — с нажимом бросил Майкл. — Мы тебя поняли правильно! Только ошиблись в связях. Это не ты и старик, это ты и Бичеватель.

— Перед вашим появлением, — сказал Олтмен, изнемогая от старания выразиться как можно яснее, — я сказал Холману, что не пришел на скалу. Меня там не было, понимаете? Признаю, на миг был польщен, что после стольких лет Флер обратилась ко мне за помощью! Но позже задался вопросом: а стоит ли нам встречаться? И в конце концов решил не ходить. В любом случае у меня уже было назначено на этот вечер важное свидание, так что я просто сдержал слово.

— Напрасно стараешься! — ответил Линдерман.

— Непонятно? — Ярость снова овладела Олтменом, и вместе со словами опять полетели плевки. — В тот вечер я отправился на ужин в дом Майлса Беннета и оставался там до самого конца, до полуночи. Нас за столом было двенадцать человек. Если не верите, позвоните Майлсу и спросите его. Недостаточно Майлса, узнайте имена других гостей и позвоните им!

— Брось трепаться! — презрительно сказал Линдерман. — В полицию за убийство Терри мы тебя сдать не можем — у самих рыльце в пушку. Но еще кое на что способны, Бичеватель!

— Эй! Знаешь, Майкл? — Монахан даже охрип от волнения. — Может, он получит удовольствие? — Он дико захихикал, глядя на Олтмена. — Компенсацию за отказ Флер отлупить его кожаным ремнем, а?

Губы Тео тряслись, он незряче глянул на Линдермана.

— О чем это вы?

— Сравняем счет за Терри, — пояснил Линдерман. — Не трусь, Бичеватель! Ничего страшного! Всего каких-то пара месяцев в больнице и несколько швов.

— Слегка перекроим тебе лицо и часть внутренностей, — прокудахтал Монахан.

— Не смейте поднимать на меня руку! — зашипел Олтмен. — Предупреждаю, я вооружен! — Снова его правая рука отчаянно завозилась в кармане пиджака и показалась оттуда с пистолетом.

— Ах, вооружен? — коротко рассмеялся Линдерман. — Я тоже. — Майкл извлек из кармана оружие. — Мексиканская ничья! Только у тебя кишка тонка выстрелить, а мне запросто! — Он медленно наступал на Олтмена с нескрываемым презрением на лице.

— Не подходи, стреляю! — выкрикнул Олтмен, но дрожь невероятного ужаса в голосе лишила слова их действия.

— Нужно только нажать спуск! — подсказал Линдерман.

— Послушайте! — вмешался я. — Что это за балаган? Сцена из фильма категории «Б»? Если все на минуту успокоятся, то…

— Не лезь, Холман, — рявкнул Линдерман. — Или испробую этот пистолет на тебе.

— Не получится, — рявкнул в ответ я. — Он не…

Тут это и произошло. Линдерман оказался в пяти футах от режиссера, с точки зрения Олтмена — слишком близко. Тео издал свой дикий клекот, зажмурился, поднял пистолет и нажал спуск. Пуля разбила мраморную крышку моего лучшего стола и отскочила в стену. Звук выстрела ошеломил обоих. Это была трагедия ошибок, слишком скоротечная, чтобы даже попытаться ее остановить.

Тео открыл глаза и с облегчением увидел, что промахнулся. Линдерман, думая, что теперь он выстрелит снова, быстро прицелился в грудь Тео и нажал спуск. Щелчок пустого пистолета прозвучал как гром. По внезапному ужасу в глазах режиссера стало ясно — он понял, что спасен благодаря невероятной случайности, которая больше не повторится. Олтмен поднял пистолет на длину руки, направил на Линдермана, и на этот раз не закрыл глаза. Он жал на спуск, пока не кончились патроны. Пули рвали клочья из рубашки, выбрасывая розовые и красные облачка. Линдерман отступил на пару шагов и полуповернулся к Монахану. Ужас застыл в его глазах. По рубашке растекалось пятно крови. Затем он рухнул на пол.

— Нет, — захныкал Монахан. — Нет, нет, нет!

Бичеватель внезапно разразился истерическим плачем и отбросил пистолет. Я подумывал вылить на обоих ковш воды, но затем решил, что шесть унций чистого виски помогут больше. Понадобилось добрых десять минут и еще больше виски, чтобы Тео хоть немного пришел в себя. Тем временем я подошел и взглянул на Майкла Линдермана поближе. Тело было залито кровью, и она все еще текла и текла. Очевидно, Майкл умер раньше, чем коснулся пола.

Бледный, дрожащий Монахан все еще жался спиной к бару, но, похоже, его ум снова заработал.

— Я не хотел убивать! — Сжав лицо руками, Тео упал в кресло, и голос его напоминал тоненький плач заблудившегося в ночи ребенка. — Подумал, что в следующий раз его пистолет непременно выстрелит и…

— Знаю, Тео, — спокойно произнес я. — Мы оба тому свидетели.

— Правильно, — выдавил Монахан.

— Один я знал, что пистолет не заряжен, — сказал я. — Нужно было пораньше вмешаться.

— Все случилось так быстро, — жалобно простонал Монахан. — Сперва казалось шуткой, затем…

— Разумеется, — проскрипел я. — Но это случилось. Ничего не изменишь, и чем дольше я не вызываю полицию, тем труднее нам придется.

Олтмен поднял заплаканное лицо и дико взглянул на меня.

— Но ты же сказал, вы оба свидетели, что я не собирался убивать.

— Правильно, Тео. — Я подавил внезапное желание подойти и врезать ему между глаз. — Это самооборона. С ней проблем не будет. Нам нужно срочно придумать причину для полиции.

— Почему просто не сказать правду? — спросил Тео.

— Хочешь, чтобы записи о твоей интимной жизни с Флер стали доказательствами в суде и все их прослушали? — рявкнул я.

Он поежился:

— Нет!

— И я хочу быть замешанным не больше него, — торопливо сказал Монахан. — Догадываюсь, что и вы тоже, Холман.

— Возможно, подойдет такой вариант… — сказал я. — Между вами стояла кровь, Тео. Вражда из-за Флер, этого признания не избежать. Когда-то вы были на ней женаты и все еще любите ее. Линдерман недавно в нее влюбился и хотел жениться. Вы категорически возражали, посчитав, что он недостаточно хорош для нее из-за образа его жизни. — Я бросил взгляд на Шона. — Майкл имел собственный доход или полагался на старика?

— Он получал деньги из траста, который основал для него старик, когда Майклу исполнился двадцать один, — ответил Монахан. — Но старик все еще может отменить траст в любое время.

— Замечательно! — сказал я. — Тео, ты угрожал отправиться к его отцу и сообщить о развратной жизни сына, если тот не бросит идею жениться на Флер. Дошло до открытых угроз друг другу. Двое ваших друзей, я и Монахан, подумали, что ситуацию может разрешить личная встреча. Встречу назначили на сегодня, здесь, в моем доме. Первыми приехали Майкл и Монахан. Я заметил, как оттопырен его карман, и заставил отдать пистолет. Затем вынул патроны и положил пистолет на крышку бара. Ты появился позже. Спор перерос в ссору — вы оба кричали как сумасшедшие…

Потом Майкл решил тебя напугать. Он схватил пистолет, зная, что он не заряжен, и сказал, что застрелит тебя. Когда он нажал спуск, ты испугался, думая, что это только осечка, и следующим выстрелом он тебя убьет. Потом — и только потом! — ты выхватил собственный пистолет и выстрелил в него. Ты даже не знаешь, сколько выстрелов сделал. Охваченный страхом, ты хотел только одного — не дать себя убить.

— Звучит здорово! — заметил Монахан.

— Воняет! — честно признался я. — Но если мы втроем много раз будем повторять одно и то же, то избежим неприятностей. Доктор не допустит их к Флер даже на расстояние крика, а только она может подтвердить или опровергнуть наши объяснения. Полицейские им не поверят, но шансы, что они все-таки примут их, достаточно велики.

— Почему? — надтреснутым голосом спросил Тео.

— Потому что так намного проще, — рявкнул я на него. — Хочешь еще поплакать, Тео, тогда валяй! Когда придет полиция, настоящие слезы на твоем лице будут весьма кстати!

Глава 8

Я прислонился к стенке лифта и взглянул на часы. На них было двадцать пять десятого, и я не поверил своим глазам. Казалось, мы проторчали в полиции по крайней мере двенадцать часов. Тео оказался для нас ценным приобретением. На первый же вопрос лейтенанта он снова закатил истерику и обливался слезами, словно взбесившийся городской фонтан, чем произвел на детективов неизгладимое впечатление. К тому же он не забыл рассказать ту историю, о которой мы договорились, и придерживался ее последующие четыре раза, когда речь заходила об обстоятельствах гибели Майкла Линдермана. Монахан делал то же самое. Из принципа полицейские устроили мне дополнительную пару кругов и ушли. Лейтенант вежливо спросил меня, где найти мисс Фалез, и я сказал, а потом как бы невзначай добавил, что, возможно, ему предварительно лучше связаться с доктором Калпеппером. Он спросил почему и скис, когда я все в точности объяснил. Полицейские не купились на мой обман, но уже склонялись к мысли повозиться еще пару деньков, а затем отправить дело в архив с грифом «Закрыто» на обложке.

Двери лифта распахнулись, и я вошел в просторный офис на десятом этаже «Виндзор-Армс», где горела только одна затененная лампа, оставляя в глубокой тени большую его часть. Несколько мгновений я ждал, пока глаза привыкнут к темноте, затем увидел над одним из кожаных кресел ровную струйку дыма от сигары.

— Полагаю, вы знали, Холман, что я буду ждать здесь, пока не получу известий от вас! — произнес будто издалека голос. — Но вы могли позвонить мне и с дороги, мистер Холман.

— Ваш сын мертв, мистер Линдерман, — сказал я ему.

Казалось, от долгого молчания тени сгустились, но дымок сигары не шелохнулся. Я закурил сигарету, и чирканье спички прозвучало в тишине словно небольшой взрыв.

— Следовало прислушаться к сомнениям. — Голос звучал спокойно и все еще отрешенно. — Как умер мой сын, мистер Холман?

— Мучительно, — сказал я. — В него попало четыре или пять пуль. Он не ожидал такого исхода, до самого последнего мгновения так и не понял, что произошло.

— Его убили вы, мистер Холман?

— Нет. Произошел несчастный случай. Никто не хотел его убивать и меньше всего — тот, кто стрелял.

— Хотелось бы услышать подробности.

У отца есть право знать каждую деталь, подумалось мне, и я не скрыл ничего, а когда кончил рассказывать, опять воцарилось молчание.

— Вы сделали все, что от вас зависело, мистер Холман.

— Нет, — прорычал я, — в том-то и дело, что нет! Знаю, что не сделал!

— Простите, не понимаю. — Голос Линдермана звучал почти ласково.

Я прошел в глубь комнаты и включил другую лампу; тени стремглав побежали назад, забиваясь под мебель. Затем я повернулся к креслу и увидел, что он смотрит прямо перед собой с бесстрастным, похожим на посмертную маску лицом.

— Когда Майкл увидел в моей гостиной Олтмена, он не поверил своим глазам и был не только удивлен — ошеломлен! Затем, оправившись от удара, они с Монаханом, очевидно, пришли к выводу, что это в самом деле он.

— Не уверен, что следую за ходом вашей мысли, мистер Холман.

— Узнав о гибели фотографа, они поняли — Терри солгал, что на вершину скалы Флер пришла одна. Кто-то встретил ее, он-то и получил фотографии, по его мнению, слишком ценные, чтобы отдать их Майклу только для развлечения. Фотограф погиб, потому что использовал снимки для шантажа того, кто встречался в тот вечер с Флер. Майкл его знал, и Монахан тоже.

Я закурил новую сигарету и ждал, что Линдерман что-то скажет. Затянувшееся молчание стало явным признаком того, что реакции на мои слова пока не будет, и я продолжал:

— Ребята, конечно, знали, что дали Олтмену прослушать поддельную запись голоса Флер, назначив свидание в Малибу. Почему же их так удивила мысль о Тео — убийце фотографа? Если только, — приостановился я на мгновение, — он не единственный, кто слышал эту фальшивку?

— Соблаговолите, пожалуйста, разъяснить свою мысль, мистер Холман!

— С удовольствием, — сказал я. — Они не могли быть уверены в том, кто пришел, только в одном случае — если звонили нескольким людям и не могли знать наверняка, кто убийца. Существовала альтернатива, поэтому, увидев Олтмена в моей гостиной, они пришли к выводу, что ошиблись в выборе.

— Вы проверяли, кому именно они давали прослушивать поддельную запись? С Монаханом, я имею в виду?

— Не было необходимости, — сказал я. — Это были вы, мистер Линдерман.

— Строберг, — прошептал он. — Моя фамилия — Строберг!

— Что вы сделали, отобрав ленты у Майкла? Раз за разом прослушивали их здесь, в этом офисе? Влюбились в бестелесный голос? Или впали в вуайеризм?

— Не знаю, — ответил он. — Да и какая теперь разница. Надо было вовремя догадаться, что Майкл утаил часть записей, а я, глупец, поверил ему!

— Что произошло той ночью на вершине утеса? — спросил я Линдермана.

— Конечно, я поверил, что со мной говорит Флер! У Майкла, должно быть, ушло немало времени на поиск сочетания нужных слов! Флер сказала, что у нее серьезные неприятности и она может обратиться только ко мне, только меня любит. Она звонит из дома, но звонить ей оттуда не следует, потому что ее могут заподозрить в чем-то другие. И назначила встречу на скале…

Он внезапно засмеялся, и смех прозвучал как-то скрипуче.

— Я испытал бурю чувств! Совсем недавно она меня ненавидела за попытки открыть правду о Майкле и вот прониклась моими истинными чувствами и ответила на них. Я пришел рано и расхаживал под дождем в приподнятом настроении. Наконец послышались ее шаги, и на фоне ночного неба появился силуэт. Я раскрыл объятия, она побежала прямо в них и прижалась ко мне. — Внезапно его голос изменился. — Уже в следующий миг она сказала: «Любимый, как я рада! Обещай, что больше меня не покинешь, Майкл!» Внезапно я ощутил приступ ужасного отвращения и инстинктивно оттолкнул ее. Она, наверное, поскользнулась на влажной траве, потому что вдруг потеряла равновесие и с ужасным криком упала с края скалы. И с того самого момента, как я оттолкнул ее, вокруг вдруг непрерывно стали взрываться яркие вспышки света.

Я был уверен, что она мертва, разбившись о камни под скалой. Оглядываясь теперь назад, думаю, что, сорвавшись в пропасть, Флер на несколько минут потеряла рассудок. Во всяком случае, я связал загадочные вспышки света с появлением адского огня. И знал, что стал невольным убийцей — только что по моей вине погибла любимая женщина… и эти огни я принял как должное возмездие. Мне стало невыносимо страшно, и я решил: если останусь стоять там, над обрывом, то в любой миг меня может настичь вечное проклятие! Поэтому я бежал, бежал со скалы не разбирая дороги, продираясь сквозь заросли, несколько раз тяжело падая, но поднимаясь снова и снова, пока спустя какое-то время снова оказался на шоссе…

— А потом фотограф запросил слишком дорого? — предположил я.

— Мы так и не дошли до обсуждения цены, мистер Холман. — Голос Линдермана словно сломался при одной мысли об этом. — Он послал мне отпечатки с первым письмом. Я посмотрел на них, и тошнота подступила к горлу. Там было запечатлено все до последней детали: слепая ненависть, исказившая мое лицо, когда я отталкивал Флер; ее полный ужаса взгляд, когда она теряла равновесие и падала с обрыва; и самый ужасный кадр — голый, бессмысленный страх на моем лице! И я решил, что никто из смертных не имеет права видеть лицо человека, попавшего в экстремальную ситуацию. Но этот ничтожный мелкий слизняк шантажист не только видел, но и запечатлел все своей камерой!

— И вы договорились встретиться в его квартире, чтобы обсудить цену выкупа? — спросил я. И, не дождавшись ответа, опять задал вопрос: — Чем вы убили Вуда?

— Фотоаппаратом. Первое, что подвернулось под руку. Позже, по дороге домой, я Доставил его в автомобиле на одну из свалок. Негативы и фотографии, конечно, немедленно сжег.

— Что вы собираетесь делать теперь, мистер Линдерман?

— Вы, мистер Холман, уже дали полиции объяснение, и, очевидно, оно вполне удовлетворило их. Может, теперь оставим все как есть?

— Нет. Это невозможно.

— Но поймите, даже если вы скажете правду, вряд ли вам поверят. Где доказательства?

— Монахан даст показания, — сказал я устало. — Он знает, что сфабрикованную ленту давали прослушать и вам, и Олтмену. Когда Флер придет в себя, она непременно вспомнит, с кем встречалась на скале. Если будет нужно больше, у Олтмена железное алиби на ту ночь: он был на приеме.

Линдерман, по-прежнему сохраняя невозмутимый вид, спросил:

— Вас интересуют деньги, мистер Холман? Любое количество денег. Пожалуйста, не стесняйтесь! Подумайте о сумме, которая вас устроит, и добавьте еще два ноля!

— На сей раз деньги меня не интересуют, — сказал я.

— Тогда остается только одно. — Он тихо вздохнул. — Думаю, это называется возмездием…

— Что-то вроде этого, — согласился я.

— Сколько у меня в запасе времени?

— Немного, — ответил я. — Совсем немного, если задуматься, мистер Линдерман.

— До утра?

— Не дольше, — подтвердил я.

— Сейчас это для меня целая вечность. — Он засмеялся. — Когда вы мне не позвонили, я понял: что-то идет не так. — Линдерман поднял правую руку, и я заметил, как тускло блеснул пистолетный ствол. — Даже подумывал убить вас, предчувствуя, что вы раскрыли мою тайну. Но потом понял, что это привело бы только к дальнейшим осложнениям. — Он поднял сигару, выпустил долгий клуб дыма, лениво поднявшийся вверх, и аккуратно положил окурок в пепельницу. — До свидания, мистер Холман. Пожалуй, не буду провожать вас к лифту, не возражаете?

— Нет, — сказал я. — До свидания, мистер Линдерман. Когда в следующий раз увидите мистера Строберга, передайте ему мои наилучшие пожелания.

Лифт уже ждал. Я вошел в кабину, дверь плавно закрылась. Когда мой указательный палец коснулся кнопки вестибюля, из просторного офиса в лифт проник глухой звук выстрела.

Я воспользовался одним из телефонов-автоматов в вестибюле, чтобы позвонить в дом на скале. Трубку долго не снимали, наконец кто-то ответил, но голос определенно не принадлежал очаровательной блондинке.

— Это Рик Холман, — представился я.

— Здравствуйте, мистер Холман. Это мисс Коллинз.

— Могу я поговорить с мисс Доннер?

— Нет, мистер Холман. — В голосе сиделки звучало сочувствие. — Приходил доктор Калпеппер и сказал, что мисс Фалез сегодня стало лучше. Настолько, что он сразу же перевез ее в частную больницу. Доктор думает, что в ближайшие дни мисс Фалез будет в состоянии провести психоанализ. Мисс Доннер ее сопровождает и пробудет в лечебнице по крайней мере всю первую неделю.

— Ясно, — хмуро сказал я. — Рад слышать, что мисс Фалез пошла на поправку. Спасибо, мисс Коллинз.

Пришлось ехать домой в Беверли-Хиллз, где я наконец-то мог вдоволь повеселиться, преследуемый мыслью о том, как выглядел труп Майкла Линдермана на полу моей гостиной. Или для смены декораций представил себе тело его отца, осевшее набок в кожаном кресле с аккуратным отверстием в голове, и пистолет, так и оставшийся в его скрюченных пальцах.

Первое, что я сделал по возвращении, — налил полный стакан бурбона. Со временем я могу превратиться в настоящего алкоголика, решил я; но, по крайней мере, это лучше, чем просто стоять здесь, ощущая, как стареешь. Кровь Майкла Линдермана не закапала ковер, отметил я и поздравил себя с практичным — если не черствым — и совершенно бессмысленным наблюдением. Раздался звонок в дверь, но я не поверил своим ушам. Однако звонки не прекращались, и мне пришлось поверить. Уродливой альтернативой всему случившемуся была потеря рассудка. Я нерешительно открыл входную дверь, потому что в Беверли-Хиллз темнеет около десяти вечера и, возможно, посетитель прилетел прямо с кладбища и выбрал мой дом как возможность получить хлеб и кров. Я, конечно, защитил бы свою яремную вену, однако не знал, где она располагается.

Мимо, словно не замечая меня, проплыла Полина в неизменных темных очках. Я закрыл дверь и последовал за ней в гостиную.

— Не выходит? — спросил я понимающе. — Насчет… фортепьяно?

На меня недобрым взглядом уставились огромные темные очки.

— Есть шанс, — желчно бросила она, — что, если возьмусь по-настоящему, то верну свой мило невинный восемнадцатилетний образ, но между нами всегда будет стоять чертов рояль. Джордж обвинил меня, что в свободное время я трахалась с концертирующим пианистом.

— В ре миноре?

— При чем тут это?!

— Я только спросил, — беспомощно ответил я.

— В общем, Джордж выставил меня со всем моим барахлом и всем прочим. Чего он не выносит, так это концертных пианистов.

— Тебе надо подкрепиться, — торопливо подсказал я.

— Так же, как и тебе, и в стакане того же размера.

Спустя несколько секунд я с вежливой улыбкой подал ей бурбон.

— Чем теперь займешься, Полина?

Понизив уровень жидкости в стакане на добрый дюйм, она неохотно отняла его от губ и спокойно сказала:

— Вступлю в партнерство с тобой. Я не жадная. Пятьдесят на пятьдесят будет прекрасно. Мой вклад — мозги.

— Предложение уже отозвано! — воскликнул я.

— Обманщик! — презрительно бросила Полина. — Только не отвертишься! Мне двадцать один, юридически я имею право на все: это по твоей вине Джордж меня бросил!

Вряд ли эти аргументы могли фигурировать в суде, но я не собирался вдаваться в подробности сейчас.

— Ладно, — сказал я, — обсудим.

Она кивнула.

— С утра.

— Собираешься провести ночь здесь, у меня?

— Где же еще?

— Располагайся в спальне, а я переберусь в комнату для гостей, — буркнул я.

На мгновение она просто застыла на месте от удивления. Затем сняла темные очки, и на меня недоуменно уставился здоровый глаз без синяка под ним. Я вежливо взглянул в ответ и увидел в нем лукавый огонек, который тут же сменило недоумение. Полина на мгновение отвернулась и положила очки на крышку бара. Когда я снова увидел ее лицо, оно выражало твердую решимость.

— Ты симпатяга, Рик, — сказала она. — Но дурак!

— А? — еле слышно отозвался я.

— Кажется, мне следует привести доказательства, — огрызнулась Полина. — Бери свое виски и садись на кушетку!

Я послушался и терпеливо ждал, пока уровень бурбона в ее стакане опустится еще на дюйм. Затем она подошла ближе и встала передо мной.

— Смотри внимательно!

Полина сняла пиджак и позволила ему упасть на пол. Под ним оказалась прозрачная блузка, сквозь которую открывался вид бело-розовых прелестей и которая доходила до верхней части бедер. Ниже, на месте трусиков, проглядывало неясное белокурое пятно. Она расстегнула пуговицы и сбросила блузку. У меня перехватило дыхание, в чреслах началась давно знакомая боль.

У Полины оказалось упругое и гибкое тело. Соски стояли торчком, под пушком дельты нежно розовела щелка. Она повернулась спиной, и я едва удержался от искушения сжать в ладонях мучительно желанные полушария ягодиц.

— Ну вот, Рик, — весело сказала она. — Хочешь спать один в гостевой комнате, твое право. Но раз мы партнеры, по-моему, будет справедливо напомнить, что пятьдесят процентов меня — твои.

— Какие именно?

— Ну? — Она быстро пожала плечами, и ее крепкие высокие груди сочувственно дрогнули. — Наверное, те, которыми заинтересуешься в данный момент.

— Чем хороша комната для гостей — в нее можно поселить гостя в любое время, когда он появится, — поспешно сказал я. — А нас, партнеров, не потревожат в спальне.

В спальне Полина опустилась на колени рядом с кроватью, где я лежал, взяла мой увеличившийся кол в руку, поцеловала кончик и прижала его к щеке.

— Когда тебе рассказать о рояле? — спросила она. — До или после?

Мои руки были закинуты за голову.

— Когда захочешь, моя сладкая, — прошептал я. — У нас вся ночь впереди, и мое жгучее любопытство может еще немного повременить.

— Ну и прекрасно. — Полина перекатила мое хозяйство к другой щеке. — А пока, Рик, я объясню тебе маленькую игру, которую придумала с новым словарем Вебстера.

Счастливый год для карлика (Пер. с англ. П. В. Рубцова)

Глава 1

— Если говорить о кино, — благодушно пробурчал Дейвис Дейвис, — то 1969 год был очень хорошим для карликов.

— Вы хотите, чтобы я помог вам потратить прибыль? — с надеждой осведомился я.

Он вытянулся в полный рост, не достигавший полутора метров — как раз мне по пояс, — и глянул на меня.

— Мне давно известно, что вы — рослый человек, так почему бы вам не присесть?

Я послушался, таким образом наши лица оказались на одном уровне. Его глубоко сидящие карие глаза пару секунд задумчиво разглядывали меня.

— И почему это Рик Холман нужен людям только тогда, когда у них неприятности? — посетовал он. — Я собирался послать вам приглашение на свадьбу в следующем месяце, но только моя невеста сбежала от меня пару недель назад.

— Неприятно! — согласился я.

— Я хочу ее вернуть, Рик, по моему мнению, вы именно тот человек, который сумеет это сделать.

— Может быть, ей нравится то место, где она сейчас находится?

Он энергично замотал головой:

— Лично я уверен, что сама она не хотела никуда ехать, но какой-то сукин сын слишком сильно на нее нажал.

— Кто, например?

— По этому поводу у меня имеются кое-какие соображения, — проворчал он, — вы сами скоро выясните, кто он такой, потому что вам придется столкнуться с ним, прежде чем вы доберетесь до Джоди.

— Джоди, а как дальше?

— Джоди Риммел.

Он достал бумажник, извлек из него фотографию и сунул ее мне в руки.

— Вот она, очаровательная куколка, поверьте мне, Рик!

Фотография размером пять на четыре была сильно помята, но это не ослабило впечатление от снятой на ней в полный рост девушки. Сногсшибательная блондинка с небрежно схваченной на затылке копной волос, она смотрела на меня с чуть насмешливой улыбкой. Она была одета в блестящее бикини и высоченные сапоги-чулки из тонкой белой кожи. Я бы сказал, что природа слишком щедро наделила ее всем тем, что должно быть у девушки.

— Ее размеры с головы вниз 41–25-42, — мечтательно произнес Дейвис, — каждый раз, когда она просто идет по комнате, я слышу звуки музыки.

— Очень привлекательно, — пробормотал я, — мне кажется, она крупная девушка, верно?

— Рост у нее шесть футов, — с гордостью сообщил он и бросил на меня хитроватый взгляд. — Знаю, о чем вы сейчас подумали.

— Ни о чем я не думал, — не слишком убедительно соврал я.

— Все очень просто, если ты знаешь, как следует действовать. Встаньте-ка, Рик!

Я поднялся и вытянулся перед ним, он оценивающе воззрился на меня.

— Вы с Джоди примерно одинакового роста, как мне кажется. Представьте на мгновение, что вы — Джоди, а?

— Ладно, — буркнул я. — Но я ничего не понимаю.

— Сейчас получается, что я разговариваю с ее пупком, а она меня даже и не видит, верно? В таком случае не жди нормальных взаимоотношений, потому что у нее наверняка появится комплекс превосходства. Раз так, в первую очередь необходимо изменить положение вещей.

Неуловимым движением он выбросил кулак и ударил меня по колену весьма даже болезненно. Нога сама собой подогнулась, и в следующее мгновение я уже стоял на коленях, нос к носу с Дейвисом.

— Вот и все, что требуется, — просто уравнять наш рост.

Он приблизил свою физиономию к моей:

— А знаете что, Рик, малыш, вблизи-то вы, оказывается, просто красавец!

Прежде чем я успел отклониться, он звонко чмокнул меня в лоб, отскочил и залился кудахтающим смехом.

— Ну и негодник же вы! — охнул я, с трудом дотащился до кресла, плюхнулся в него и принялся растирать несчастное колено. — В следующий раз, когда вы попробуете выкинуть подобный номер, я оторву у вас руки и ноги, а самого использую в качестве пресс-папье!

Смех постепенно затих, Дейвис тоже удобно устроился в кресле, причем его ноги едва достигали края обивки. Закурив сигарету, он смахнул с глаз прядку густых черных волос и посмотрел на меня исподлобья.

— Джоди приехала в Лос-Анджелес из Майами приблизительно год назад. Там она была просто статисткой, стояла где-нибудь в эффектной позе и выглядела потрясающе, большего от нее и не требовали… вы когда-нибудь слышали про некоего Херба Джейроффа?

— Что-то не припоминаю.

— Пару месяцев Джоди была его подругой, потом она просто не смогла его дольше переносить, поэтому распрощалась и с ним, и с Майами. Он приехал в Лос-Анджелес недель шесть назад.

— Вы полагаете, что это он нажал на нее?

— Возможно, — не стал отрицать Дейвис. — Но она не вернулась к Джейроффу. В данный момент она уехала в Малибу, участвует в съемках скабрезного фильма для этого обормота Кларка Колверта.

— Да, Джоди не может пожаловаться на пресную жизнь.

— Это совершенно не ее стихия, — заявил он уверенно. — Вы же знаете, какого рода хлам выдает Колверт? Не порнография в чистом виде, но отменное барахло, лишь бы завоевать рынок. Вроде его последней картины про какого-то закомплексованного хлюпика, попавшего в результате кораблекрушения на необитаемый остров за компанию с десятком здоровенных красоток. — Он шумно вздохнул. — Должен признать, что для одной из псевдоэротических картин Колверта Джоди кажется идеально подходящим типажом. Кроме того, до меня дошли слухи, что продукцию Колверта финансирует Джейрофф.

Он протянул свои большие руки, как бы взывая о помощи.

— Единственное, чего я жду от вас, Рик, чтобы вы вернули мне эту крупную блондинку или услышали лично от нее самой, что между нами все кончено.

— Ну что же, это звучит резонно, — согласился я. — А где именно Колверт делает съемки в Малибу?

— Как всегда, на территории, прилегающей к его собственному дому, — с кислой миной сообщил Дейвис. — Он использует его в двух целях. Живет как король и не нуждается в дополнительных расходах, потому что его владения давно уже превращены в первоклассную студию.

— Каким бизнесом занимается Джейрофф помимо того, что финансирует непристойные фильмы Колверта? — поинтересовался я.

— Этого Джоди мне никогда не говорила. — Внезапно его голос сделался необычайно вкрадчивым. — Но, судя по тому, как она о нем отзывается, боялась она его смертельно и слушалась беспрекословно.

— Я не думаю, что он дает уроки.

Выражение лица Дейвиса сказало мне, что в следующий раз, когда я вздумаю выступать в амплуа комика, мне следует выбирать другую аудиторию. Где-то в дальнем уголке моей головы зародилось сомнение, но, черт возьми, мы с ним теперь закадычные друзья, а всем известно, что от друга в беде нельзя отмахиваться как от надоедливой мухи.

— Если вы мне скажете, что Джоди счастлива в том месте, где она сейчас находится, Рик, я позабуду, что она вообще существует, — добавил он.

— О’кей, я смотаюсь утром в Малибу и посмотрю, что мне удастся сделать.

— Спасибо.

По его голосу было ясно, что он сомневается в успехе.

— Проникнуть во владения Колверта будет непросто. У него всегда под рукой свора бандитов, которые отвечают за то, чтобы ни один любопытный не проник за ограду.

— Я захвачу с собой свой лазерный пистолет, — заверил я карлика, — один щелчок выключателем, и все они распадутся на атомы прежде, чем поймут, что с ними произошло.

Его мрачный взгляд снова подсказал мне, что для моих шуточек нужна другая аудитория. Я поднялся с кресла, готовый отправиться назад в мой голубой особнячок в Беверли-Хиллз, символ моего общественного положения, главным образом потому, что Дейвис был убежденным трезвенником, не державшим спиртного дома даже для своих друзей.

— Аферист, — неожиданно произнес карлик.

— Я даже не предъявил вам счета! — обиделся я.

— Возможно, это слово стало уже архаичным, напоминает вам об Эллиоте Нессе и всей этой истории, — неуверенно подмигнул он, — но я бы не хотел, чтобы вы, ничего не подозревая, угодили в мерзкую историю. Аферист — вот как Джоди называла Джейроффа.

— Аферист какого рода?

— Это единственное, что я услышал от нее о Джейроффе. Она сказала, что он аферист, — поморщился Дейвис. — У меня сложилось впечатление, что она напугалась до полусмерти из-за того только, что произнесла его имя.

— Да, здорово вы мне помогли…

— Я посчитал необходимым упомянуть об этом.

Он явно обиделся.

— Огромное спасибо… Я позвоню вам по возвращении из Майами.

— Если вы привезете с собой Джоди, — с надеждой произнес он, — я удвою ту сумму, которую вы посчитаете необходимым проставить в своем счете.

Смог рассеялся. Я вышел наружу, убедившись, что день неожиданно стал солнечным, так что можно было опустить верх на машине. К тому времени, когда я добрался домой, ветер растрепал мои волосы, а на зубах поскрипывал мелкий песок. Я вошел в дом, умылся, переоделся в яркие гавайские трусы и нырнул в бассейн, находящийся за домом. После чего устроился в шезлонге возле этого же бассейна, потягивая из высокого стакана прохладный «Том Коллинз», лениво раздумывая о том, что особенного нашла высоченная красивая девушка в коротышке-карлике? Видимо, в этот момент я задремал, потому что внезапно мне привиделся Дейвис Дейвис, облаченный в блестящее бикини, за которым по пляжу в Малибу гонялась высокая статистка в вечернем туалете. Мне так и не удалось выяснить, поймала ли она его, потому что в разгар преследования над моим ухом раздался громкий окрик: «Холман!» — и я только что не упал со стула.

Открыв глаза, я какое-то мгновение не был уверен, не снится ли мне все еще сон. Прямо передо мной стояла высоченная брюнетка, на лице которой читалось крайнее сомнение. Пару раз я торопливо моргнул, но она не исчезла, а мой мозг стал регистрировать кое-какие интересные подробности. Ее рассыпавшиеся по плечам черные как смоль волосы отливали на солнце синевой. Огромные темные глаза придирчиво рассматривали меня. Серьги в виде серебряных колец свисали с мочек ее ушей, а в изгибе ее широкого рта было определенно что-то языческое. Облачена она была в белый топик, туго натянутый на высокой груди, и расклешенные брюки из такой же ткани, украшенные поясом-цепочкой на уровне пупка, причем между этими двумя частями туалета виднелась широкая полоса сильно загорелой кожи.

— Я исполнила целый концерт на вашем дверном звонке, — сообщила она глубоким контральто, — но не дождалась ответа. Однако ваша машина стояла у входа, поэтому я решила, что вы дома. Я обошла вокруг и услышала, как вы храпите.

— Я вообще никогда не храплю! — возмутился я.

— Услышала ваш храп, — твердо повторила она. — Вы — Рик Холман?

— Полагаю, что так. Был таковым до того, как заснуть. А вы кто такая?

— Глория Старой. Подруга Джоди Риммел.

— Ага, сон в руку, — пробормотал я.

— Я звонила Дейвису Дейвису сразу после того, как вы ушли.

Какое-то мгновение она разглядывала безукоризненной формы ногти на своей правой руке.

— Я еду вместе с вами утром в Малибу.

— Вы?

Я поднялся с кресла и заметил, что высокие каблуки делают ее выше меня.

— Если вам это не нравится, я поеду сама, — произнесла она недовольно. — Но совместная поездка дает обоим несомненные преимущества… Вы не собираетесь предложить мне что-нибудь выпить?

Вопрос мне показался вполне резонным. Мы вошли в дом, я потратил несколько минут, чтобы надеть на себя футболку, свободные брюки и пару туфель с несношенными каблуками, после чего присоединился к своей незваной гостье. Она сказала, что наблюдала за тем, как я колдовал над коктейлем. Я придвинул один бокал ей и с трудом удержался от желания встать на цыпочки и проверить, буду ли выше ее.

— Вы слишком много выжали сока из лимона, — заявила она, попробовав свой напиток, — но в целом сойдет.

— Благодарю вас, мисс Старой, — чопорно ответил я.

— Я все еще адаптируюсь. Если верить Дейвису, вы нечто вроде супермена с электронным мозгом. Но, когда я застала вас спящим с открытым ртом в кресле у бассейна и громко храпящим, этот образ несколько потускнел.

Ее большие темные глаза принялись снова придирчиво изучать мою физиономию, критический изгиб ее губ не изменился.

— Проснувшись, вы не стали намного лучше.

— Полагаю, у вас своеобразная защитная реакция, — проворчал я, — в связи с тем, что вы слишком рослая девица, к тому же с отвислыми телесами. Вы, очевидно, всех мерите на свой аршин?

Она посмотрела на белый топик, готовый лопнуть на ее могучем бюсте, и высокомерно улыбнулась.

— Ничего нигде не отвисло. Даже нет бюстгальтера. Хотите, чтобы я вам это доказала?

Я подавился от неожиданности, в результате секунд двадцать не мог справиться с приступом кашля. Судя по ее взгляду, она считала, что коли я вознамерился испустить дух рядом с нею, то, по крайней мере, это надо сделать тихо и благопристойно.

— Вы что, слабак какой-то, изнуренный непосильной работой? — заинтересованно спросила она. — Я имею в виду столь бурную реакцию на мое предложение снять верхнюю половину пляжного костюма?

— Я не был ни изможденным, ни изнуренным вплоть до того момента, когда встретился с вами. Теперь я начинаю думать, что мне следует изменить самооценку.

— Едва ли стоит это делать в вашем возрасте.

Она неожиданно улыбнулась, продемонстрировав жемчужно-белые зубы, резко выделявшиеся на фоне загорелого лица.

— Не тратьте понапрасну время, обмениваясь со мной колкостями, Холман. После четырех лет работы статисткой я стала специалистом в этом деле.

— Ну что же, согласен. А теперь объясните мне, почему вы отправляетесь со мной утром в Малибу.

— Джоди Риммел — моя ближайшая подруга, — ровным голосом сообщила она, — я знаю, что она приглянулась этому коротышке Дейвису Дейвису, и верю ему, что она добровольно никогда бы не оставила его. А это значит, что скрыться ее принудил, могу поспорить, не кто иной, как Херб Джейрофф.

— Вы его знаете?

— Я его знаю, — произнесла она ледяным тоном. — Джоди сбежала от него в Майами, а он негодяй, который не успокоится до тех пор, пока не завладеет ею снова и хорошенько не проучит за непокорность. Участвовать в мерзких фильмах для такого паршивца, как Колверт, само по себе является наказанием, которое мог без всякого труда изобрести Джейрофф.

— По словам Дейвиса, Джоди сказала ему, что Джейрофф аферист.

— Полагаю, ей об этом известно больше, чем мне. Ему принадлежал клуб, в котором мы работали в Майами, именно поэтому Джоди стала его девушкой. Пару месяцев с ним — этого ей хватило с избытком, поэтому мы уехали в Лос-Анджелес одной темной ночью, когда Джейрофф был чем-то занят в другом месте. Ну, приблизительно через год, как мне кажется, Джоди практически позабыла полностью о его существовании. Потом нам сообщили, что он прибыл в Лос-Анджелес и наводит о ней справки.

— Что было дальше?

— Пару недель назад она однажды вечером просто не вернулась домой на квартиру. А дня через четыре я получила открытку из Малибу, в которой было сказано, что у нее все хорошо, что в скором времени она приедет за своими вещами. На открытке не было обратного адреса, ну а Дейвису, за которого она намеревалась выйти замуж, она вообще ничего не сообщила.

— По этой причине вы хотите отправиться вместе со мной утром? Убедиться, что с нею все в порядке?

Брюнетка кивнула:

— Я хорошо знаю Джоди и сразу же пойму, говорит ли она правду или же просто слишком напугана и предпочитает солгать.

— О’кей, Шерлок Холмс, — сказал я, — я собираюсь выехать часов в восемь утра, чтобы явиться туда не слишком поздно.

— Вы можете звать меня Глорией, — снизошла она, — учитывая то, что я этой ночью буду гостьей в вашем доме. Черный кофе и подсушенный тост утром, когда вы меня поднимете.

Она подтолкнула пустой бокал через бар ко мне.

— И приготовьте мне еще один «Том Коллинз», только не переусердствуйте с лимоном, прежде чем вы отвезете меня куда-нибудь ужинать.

— Полагаю, вы прихватили с собой дорожную сумку со всеми необходимыми вещами? — пробормотал я.

— Она стоит в данный момент снаружи на крыльце. Можете сходить за ней и отнести ее в комнату для гостей, Рик.

— Крайне сожалею, — я печально покачал головой, — но по правилам этого дома незваные гости должны спать с хозяином.

— Измените правило, Рик, — произнесла она с явной угрозой в голосе. — У вас будет еще более дурацкий вид с огромным синяком под глазом.

— Так вы, очевидно, к тому же специалист по дзюдо? — хохотнул я.

— Нет, я всего лишь рослая сильная девушка.

В доказательство она взяла большую разливательную ложку для глинтвейна в руки и без видимого усилия согнула ее почти вдвое.

— Впечатляет, — согласился я со вздохом, — итак, черный кофе и подсушенный тост в семь часов в комнате для гостей.

Глава 2

В Малибу мы прибыли около десяти, и утро выдалось таковым, что оно не портило репутацию Калифорнии. Рядом со мной сидела Глория Старой, укутанная в бесформенный гавайский плащ «муму» от шеи до щиколоток… К этому времени я уже не сомневался, что она была либо специалистом в вопросах высокой моды, либо, скорее всего, ненормальной. Меня это практически не интересовало, потому что к этому времени я начал уставать от командирского тона этой высоченной амазонки, которая могла без видимого усилия гнуть хромированные ложки. Предыдущий вечер был не только лишен секса, но и уныл. Мы поели в ресторане, обменявшись максимум десятком слов, а как только вернулись домой, Глория прямиком отправилась в свою комнату. Когда утром я, протирая кулаками заспанные глаза, выполз на кухню в половине седьмого, Глория уже заканчивала свой завтрак. Мне она не потрудилась приготовить хотя бы тосты, а одного взгляда на нее, закутанную в этот идиотский «муму», оказалось достаточно, чтобы отбить у меня охоту есть.

— Вы знаете, куда мы едем? — неожиданно спросила она.

— Мне сообщили адрес — Бич-Драйв, полагаю, мы направляемся туда, где шумит прибой.

— Это прекрасно, если вам хочется поплавать. Но если вы желаете разыскать дом Кларка Колверта, тогда надо ехать в другом направлении. Сверните влево у следующего светофора и поезжайте пару миль по этой дороге.

— Как случилось, что вы в точности знаете, где находится дом Колверта?

— У меня была небольшая роль в одном из его ранних шедевров года три назад, — равнодушно пояснила она. — Я изображала брюнетку, играющую в большой надувной мяч на пляже, пока у меня от натуги не выскакивали из купальника груди. Крупным планом колыхающиеся груди и моментальный переход на подскакивающий мяч. Пример того, что, по мнению Колверта, является проявлением его тонкого чувства юмора.

— По словам Дейвиса, у него целая шайка головорезов, дежурящих вдоль забора, чтобы отгонять прочь посетителей. Надежда только на то, что вы их всех согнете в бараний рог, как согнули половник.

— Не волнуйтесь понапрасну! Мы войдем туда, — без тени сомнения заявила она, — и даже без кровопролития.

Минут через десять мы подъехали к запертым воротам царства Кларка Колверта. Мне показалось, что ворота сделаны из особо прочной стали и вмонтированы в кирпичную стену высотой в семь футов.

— Посигнальте-ка! — скомандовала Глория.

Я повиновался, и минутой позднее за воротами появился вроде бы прямой потомок Кинг-Конга и предложил мне прекратить шуметь. Я прекратил и с надеждой взглянул на свою спутницу.

— Какого черта вам нужно? — осведомился орангутанг.

— Я — Глория Старой, — сообщила брюнетка, — а это мой личный менеджер Рик Холман.

Она вышла из машины и направилась к воротам — точь-в-точь пляжный тент, подгоняемый легким ветром.

— Мы хотим видеть Кларка Колверта. Немедленно.

— Леди! Если вы действительно та самая особа, которую вы… — Горилла поперхнулся. — Приведите мне хотя бы один веский довод в пользу того, что мистер Колверт пожелает вас видеть.

Руки Глории заработали, уродливая накидка пришла в движение, затем неожиданно упала к ее ногам. Глория величественно переступила через нее и остановилась перед верзилой, положив руки себе на бедра. Оказывается, под накидкой она была облачена в бикини, которое, вне всякого сомнения, было последней ступенькой перед абсолютной наготой. Глубоко вздохнув, так что ее поразительные груди лишь каким-то чудом не вывалились из видимости бюстгальтера, она медленно выпустила воздух. В следующее мгновение ее безупречно округлые бедра начали волнообразно вращаться.

— Двух веских оснований должно быть слишком много даже для тебя! — процедила она сквозь стиснутые зубы.

— Леди!

У меня невольно мелькнула мысль, что горилла намеревается голыми руками вырвать ворота из петель.

— Если мистер Колверт не премирует меня за то, что я впустил вас, значит, по моему разумению, он ненормальный!

Глория вернулась к машине и бросила свой «муму» на заднее сиденье, тем временем ворота широко распахнулись. По выражению лица орангутанга, когда мы проезжали мимо него, я решил, что потрясающей брюнетке повезло, что он не успел умыкнуть ее с сиденья, сунуть себе под мышку и утащить в чащобу.

Подъездная дорога была длиной в четверть мили, наконец-то мы остановились перед домом.

— Не надо торопиться, — сказала Глория. — Откиньтесь на спинку сиденья, закурите сигарету и расслабьтесь.

— Я знаю, что это глупый вопрос, но почему?

— Между воротами и домом имеется телефонная связь. Раньше или позднее, но чувство долга у этого орангутанга переборет его первобытную жажду моего тела, — спокойно объяснила она, — тогда он вспомнит о необходимости позвонить в дом. Мне интересно посмотреть, кто именно бросится нас приветствовать.

— Вы выглядите как настоящая статистка, но лексикон-то у вас не статистки. «Первобытная жажда», надо же!

— Это шутка, которую со мной сыграла природа, поместив незаурядный ум в подобное тело. Я оказалась перед выбором: преподавать в школе или получать в шесть раз больше, выставляя напоказ свое большое и красивое тело. Ваше нездоровое любопытство удовлетворено?

— У меня еще всего лишь один вопрос. Почему вы сексуально холодны?

В этот момент отворилась парадная дверь и на крыльцо вышел человек. Увидев машину, он издал вопль восторга и побежал к нам.

— Это будет очень забавно! — пробормотала Глория. — Я имею в виду встречу с Кларком Колвертом.

Колверт был здоровяком лет пятидесяти, его когда-то мускулистое тело стало покрываться лишним жирком, начавшие седеть каштановые волосы были подстрижены «под ежика», а мясистый нос причудливо испещрен сеткой прожилок. На нем была ярко-голубая шелковая рубашка, пестрые бермуды, его босые ноги, очевидно, страдали от плоскостопия. К тому моменту, когда он добежал до машины, он страшно запыхался, так что был вынужден молча постоять несколько секунд, причем его объемистое брюшко дрожало, возможно сочувствуя страдающим от недостатка кислорода легким. Глаза у него были какого-то грязно-коричневого цвета, а веки покрасневшие и воспаленные.

«Глория снова оказалась права, — подумал я, — это действительно забавно при том, что Колверт не успел еще и рта открыть».

— Глория! — наконец завопил он. — Чтоб мне умереть на месте!

— Еще минуту назад я была уверена, так оно и будет, — ответила она. — Как поживаете, Кларк?

— Великолепно.

Неприкрытая ложь на какое-то мгновение вызвала нервный тик в его правом глазу.

— Только не говорите, что вы мечтаете о новой потрясающей роли в последнем и величайшем творении Кларка Колверта. — Его смех прозвучал с большой долей сомнения. Потом его серо-карие глаза глянули в мою сторону. — Я узнал имя, конечно, Рик Холман, а? Польщен встречей с вами, Холман. Как я слышал, вы вращаетесь в высших сферах? Каким ветром вас занесло к такому мелкому киношнику, как я?

— Кларк любитель витиевато изъясняться, вкладывая, казалось бы, в простые слова скрытый смысл, вы обратили на это внимание, Рик? — прощебетала Глория.

— Мы решили навестить нашего доброго друга, коль скоро оказались здесь, — сказал я, — Джоди Риммел.

— Ой-ой, какая неудача!

Он замотал головой, как раненый буйвол, который норовит спрятаться в какую-нибудь большую нору.

— Джоди уехала на съемочную площадку, находящуюся в горах примерно в восьмидесяти милях отсюда. Вернется назад самое раннее к концу недели.

— Вы могли бы придумать что-нибудь более убедительное, Кларк, — вкрадчиво произнесла Глория.

— Могу побожиться, это чистая правда!

— Вы не возражаете, если мы поищем ее в ваших владениях? — спросила Глория.

— Буду польщен.

Он даже распахнул перед ней дверцу машины:

— Вы не хотите верить мне на слово? Ладно, я не обижаюсь. Кларк Колверт не имеет привычки сердиться на старых друзей.

Глория вышла из машины, ее вид в мини-бикини произвел на него такое впечатление, что у меня возникли серьезные опасения, как бы его грязновато-серые глаза не выскочили полностью из орбит.

— Вы выглядите потрясающе, детка! Просто великолепно!

— Должна отдать вам должное, Кларк, вы никогда не старались притвориться чем-то большим, нежели самый заурядный развратник.

— Я готов защекотать вас за такие речи, девочка! — произнес он с обожанием. — Но боюсь, вы поставите мне синяк под глазом, как в прошлый раз.

— Непременно. Скажите, вы нам покажете ваши владения или мы сами здесь побродим?

— Страшно сожалею! — Он посмотрел на часы, устроив из этого целое представление. — Лу Хан, мой директор, намерен заснять большую массовку у пруда, я ему обещал присутствовать при этом. Но вы можете смотреть, где вам только вздумается, девочка, позднее я с вами обоими еще пообщаюсь.

Он мне как-то нервно подмигнул.

— Пара бокалов, какой-нибудь незатейливый ленч, хорошо? Мне бы хотелось с вами поболтать, мистер Холман. Вы, возможно, этого не знаете, но ваше присутствие сразу прибавляет шику моей деятельности.

— А где Джоди живет, когда она не выезжает на съемочную площадку в горы? — бесцеремонно прервала его Глория.

— В одном из трейлеров за домом. Вы его легко разыщете, на дверце написано ее имя.

Он повернулся ко мне, лучезарно улыбаясь:

— Это небольшая услуга, которую я оказываю всем моим звездам.

— Среди прочих других, если удается прижать тебя в темном углу, стоит тебе зазеваться, — обронила Глория и добавила: — Значит, мы встретимся с вами позднее в баре, Кларк?

— Великолепно! — Он обтер пот со лба тыльной стороной ладони. — Черт возьми, как жарко сегодня!

— Вы же всегда можете нырнуть в пруд… Мне думается, от этого выиграет та массовка, о которой вы упомянули.

— Совсем как в старые времена, — хохотнул он. — Большей насмешницы я никогда не встречал, Глория. — Он махнул рукой на прощанье. — Значит, встречаемся позже в баре. Сейчас должен бежать.

Мы наблюдали, как он, чуть прихрамывая, поднялся по ступенькам переднего портика, на его рубашке посреди спины темнело большое пятно от пота.

— Как я и предполагала, — задумчиво проговорила Глория, — встреча с Кларком Колвертом оказалась забавной… я надеюсь.

— Совсем как в старые времена! — повторил я. — Вы подшучивали над ним в духе старых водевилей, а он благодушно посмеивался да исподтишка пытался ущипнуть вас или прижать в темном уголке?

— Я работала на этого человека, Рик, — спокойно пояснила она. — Если бы я поставила ему фингал, когда он меня впервые ущипнул, я потеряла бы работу через пять секунд после того, как он пришел в себя. Мне было гораздо проще держать его на расстоянии насмешками, потому что мне нужны были деньги.

— Терпеть не могу подобную логику, потому что тут уж не возразишь, — сердито буркнул я. — Так мы взглянем на эти трейлеры за домом?

Мы нашли искомое уже через несколько минут, руководствуясь советом Колверта. На дверях среднего из трех трейлеров было написано: «Джоди Риммел». Ниже была прикреплена изрядно помятая картонная звезда.

— Я бы рассмеялась, если бы это не было так грустно, — сказала Глория.

Я толкнул дверцу рукой, она распахнулась. Внутри трейлер представлял собой комнатушку, в ней был комод у стены с зеркалом над ним и один деревянный стул с облупившейся краской.

— Вот что такое на самом деле слава?

Глория подошла к комоду и принялась рыться в ящиках быстрее, чем агент ЦРУ в задних карманах советского дипломата.

— Я готова расплакаться, Рик!

— Сильно сомневаюсь, что такое возможно, но я понимаю ваши чувства.

— Здесь ничего нет, — заявила она через несколько минут, с грохотом задвигая последний ящик, — в этом трейлере мог жить кто угодно, если хотите знать.

— Это наводит на весьма примечательную мысль. Через пять минут после нашего приезда сюда является некий человек в рабочей робе и начинает колдовать кистью и красками. Через десять минут на двери уже совсем иное имя — родилась новая звезда.

— Прошу вас, не говорите такого! — Глория вздрогнула. — У меня пошли мурашки по всему телу.

— Вряд ли кто-нибудь ухитрится это заметить, — заверил я ее. — Почему бы нам не двинуться в упомянутый Колвертом бар?

— Вы уверены, что вам хочется взглянуть на обольстительных голышек, резвящихся в пруду? — спросила она, когда мы вышли из трейлера.

— Все время эскортировать одну из них более чем достаточно для меня. И когда вы перестанете маячить перед моими глазами впереди меня. Я отнюдь не уверен, что ваша гусиная кожа не наводит меня на греховные мысли.

— Рик Холман, — она бросила на меня свирепый взгляд, — если я услышу хотя бы еще одну подобную реплику…

— Только не это! — пронзительным фальцетом завопил я. — Это выведет меня из строя до конца дней. Скажите, во многих гаремах вокруг Лос-Анджелеса требуются евнухи?

Бар в форме подковы занимал большую часть колоссальной гостиной. Для того чтобы усилить эффект, сиденья возле стойки были увенчаны убогой имитацией на конских седел, а на уровне ног вдоль стойки тянулось стоящее под углом зеркало.

— Могу поспорить, Колверт прошагал несколько миль вдоль этого зеркала, — сказал я, пройдя в бар.

— Одно время он принял за правило не покупать девушке выпивку в этом баре, если на ней не надета юбка, — мрачно сообщила Глория.

— После этого сообразительные красотки взяли за правило носить длинные юбки, а под них надевать бермуды, — раздался голос за нашими спинами.

Я обернулся и был приветствован вежливой улыбкой. Вновь пришедшему незнакомцу было лет тридцать пять, он был чуть выше среднего роста и облачен вроде бы в повседневный костюм, который обошелся ему, как минимум, в пятьсот долларов. Его длинные светлые волосы свисали чуть не до плеч, лицо украшали густые бачки и столь же пышные усы. Приветливое выражение его лица как-то не вязалось с настороженным взглядом светло-голубых глаз. Мне он показался типом, который способен заставить вас сойти с тротуара на проезжую часть во избежание столкнуться с ним.

— Я — Гари Пирс, — представился он. — Так называемый директор-распорядитель. В переводе это означает аварийный монтер, специальный уполномоченный по устранению конфликтов, водопроводчик и все такое прочее. Это зависит от того, чем намерен в данный момент заниматься Кларк. А вы — Рик Холман?

Его рукопожатие было твердым и решительным. Он бросил на Глорию долгий оценивающий взгляд, который заставил ее в виде протеста втянуть в себя живот.

— Ну а вы, разумеется, Глория Старой?

Неожиданная улыбка обнажила его зубы, словно он приготовился сию же секунду откусить от нее лакомый кусочек.

— Для меня это истинное удовольствие, мисс Старой. Мой самый любимый фильм из десятка, сделанных Кларком, тот, где вы блестяще сыграли сцену на пляже.

— Это случилось исключительно с голодухи, мистер Пирс, — холодно ответила она, — так же, как и все остальные фильмы Кларка.

— Называйте меня Гари, пожалуйста.

Он обошел подкову и встал за стойку бара, словно заправский бармен.

— Кларк велел мне развлекать вас до его возвращения, ну и как вы это себе представляете?

— Апельсиновый сок, — сказала Глория.

— Мартини со льдом, — пояснил я.

Ловкими плавными движениями он приготовил напитки, включая лишний мартини со льдом для себя, и расставил бокалы перед нами. После этого он вновь лучезарно улыбнулся, хищно оскалив зубы.

— Какая жалость, что вы не застали Джоди. Полагаю, Кларк сообщил вам, что она на съемках в горах?

— Где именно? — спросила Глория.

— Название вам ничего не даст, — пожал он плечами. — Оно вам вряд ли известно.

— И все же, — настаивала Глория.

— Ближайший городишко, если можно так назвать бензоколонку и универсальный магазин у перекрестка, именуемый Рэнсомс-Галли. У Кларка имеется поблизости около двадцати акров, где устроен потрясающий задник для всех сцен «на природе». Примерно три года назад он построил там целый ряд домиков, поэтому условия жизни там относительно сносные. У них имеется даже водопровод и все прочее.

— Сколько времени Джоди пробудет там? — спросила Глория.

— Дня три, как минимум. — Он изобразил надлежащее сочувствие. — Да, вам ужасно не повезло. Кларк говорил мне, что вы оба ее старые друзья.

— Да, — кивнул я. — Глория, во всяком случае, но я, скорее, друг старого друга Джоди, некоего Дейвиса Дейвиса.

— Ах вот как?

Его голос был предельно вежлив; и если это имя ему о чем-то говорило, он постарался скрыть это.

— Меня интересует, что заставило Джоди неожиданно уехать из Лос-Анджелеса и явиться сюда создавать порнофильмы для Кларка, — сказала Глория.

— Откуда мне знать? — Он слегка пожал широкими плечами. — Разве угадаешь, почему некоторых дамочек манит путь к звездам?

— Никто в здравом уме не вообразит, что его путь к звездам лежит через игру брюшных мускулов перед камерой Кларка!

— Она имеет в виду, — поспешил вмешаться я, — что нам очень хочется узнать, повлиял ли в какой-то степени спонсор на выбор вашей новой звезды?

— Спонсор? — Пирс слегка приподнял брови.

— Херб Джейрофф, — пояснил я.

— Что вы, нет! Я уверен, Херб ни в коей мере не повлиял на то, что Джоди дали главную роль.

— Весьма удивлен, — пробормотал я. — Когда она была его самой любимой приятельницей в Майами, не существовало ничего такого, чего бы старина Херб не сделал для своей красавицы Джоди!

— Неужели это так, мистер Холман?

Его голос был вежлив до противного.

— Рад видеть, что вы, друзья, познакомились с моей правой рукой! — крикнул Колверт с порога гостиной. — Крайне сожалею, что заставил себя ждать, но эта сценка, которую мы только что засняли в окончательном виде, подлинная жемчужина.

Он подошел к бару, перекинул одну ногу через седло и тяжело плюхнулся на него всей своей тушей.

— Черт побери, сегодня страшно жарко!

Он извлек из кармана крикливо пестрый носовой платок.

— Устрой-ка мне симпатичную высокую кружечку пива, а, Гари?

— Конечно, Кларк.

Пирс извлек банку из холодильника за своей спиной и неторопливо вылил ее содержимое в кружку.

— Вот мистер Холман только что интересовался, не повлиял ли «спонсор», как он изволил назвать Херба Джейроффа, на ваше решение сделать Джоди звездой вашего нового кинофильма?

— Херб?

Мутные глаза заморгали.

— Ну что вы, нет, мистер Холман, он не имеет никакого отношения к моему выбору. Джоди явилась сюда по собственной инициативе и попросила работы. Случилось так, что она превосходно подошла на данную роль.

Он шумно отпил половину пива, затем вытер рот тыльной стороной руки.

— Еще один момент, мистер Холман. Херб не является спонсором в полном смысле слова, у него всего лишь небольшая доля капиталовложений, и на производство он не оказывает никакого влияния. Нет, сэр!

— Вы же знаете, что у меня обширные связи, Кларк, — непринужденно обронил я, — так что я все выясню без особого труда.

— Пожалуйста, сделайте милость.

Он прикончил свое пиво и со стуком поставил кружку на стойку бара.

— Прекрасное пиво, ничего не скажешь! Как насчет повторить то же самое, Гари?

— Конечно!

Пирс снова повернулся к холодильнику.

— Мы подумали, что смогли бы проехать в горы и повидаться с Джоди на обратном пути отсюда, — сказала Глория. — Повторите-ка еще раз название этого местечка?

— Кажется, Смитс-Галли? — поспешил я назвать.

— Рэнсомс-Галли, — добродушно поправил меня Колверт. — Надо хорошенько запомнить название, Холман, прежде чем рискнете двинуться по этим грунтовым дорогам.

— Иногда вы поражаете меня своей несообразительностью, Кларк! — мрачно изрек Пирс. — Проиграли игру только потому, что не могли устоять от искушения получить ничтожный выигрыш.

— Не знаю, о чем вы говорите, — возмутился Колверт, но рука у него подрагивала, когда он потянулся за новой кружкой пива, которую Пирс поставил на бар.

— Погуляйте, — внезапно бросил ему волосатый блондин, — возьмите с собой мисс Старой и обменяйтесь воспоминаниями.

— Я никуда не пойду! — решительно заявила Глория.

— В память о старом добром времени. — Я просительно улыбнулся ей. — Вы же не захотите уехать отсюда, даже не выяснив, что же случилось с тем историческим мячом на пляже?

Она довольно долго смотрела на меня, потом раздраженно пожала плечами.

— Ладно, но поспешите, потому что мы вернемся назад через пять минут.

Колверт неуклюже соскользнул с седла, по его физиономии ручьем тек пот.

— Вам следует взглянуть на некоторые световые эффекты, которые были сооружены в пруду после того, как вы последний раз побывали здесь, Глория. Теперь это настоящий подводный «Диснейленд»!

— С огромной надписью поперек: «Дети до шестнадцати лет не допускаются!» — насмешливо воскликнула Глория и стремительно направилась к двери. Колверту пришлось перейти на рысь, чтобы не отстать от нее.

— Может, действительно секс и алкоголь в неразбавленном виде пагубны для здоровья? — задумчиво произнес Пирс, когда они удалились. — Ведь Кларку только пятьдесят два года, а по большей части он ведет себя как выживший из ума старец.

— Именно по этой причине Херб Джейрофф направил вас сюда присматривать за порядком?

Он криво усмехнулся:

— О’кей, Холман. Ну а какова суть вашего дела?

— Еще пару недель назад Джоди Риммел собиралась выйти замуж за некоего Дейвиса Дейвиса. Затем совершенно неожиданно она удирает сюда, и следующее известие о ней таково: она играет главную роль в каком-то новом порнофильме Колверта. Дейвис интересуется, случилось ли это по ее доброй воле или же на нее было оказано давление ее бывшим приятелем, недавно явившимся в Лос-Анджелес из Майами.

— Мне это известно. Херб платит мне за то, чтобы я выполнял обязанности своего рода исполнительного вице-президента и соблюдал его деловые интересы. Он не рассказывает мне о своей личной жизни, а я не спрашиваю. — Пирс любовно подправил свои усы. — Вы знаете, как оно бывает, Холман.

— Мне плевать, как это бывает. Я хочу разыскать Джоди Риммел и побеседовать с ней наедине.

— Все, что мне известно о ней, это что в настоящее время она находится в Рэнсомс-Галли с Хербом, — неохотно ответил он.

— Значит, мне придется поехать к ней туда, — пожал я плечами.

Он приготовил новую порцию мартини, как я решил, не столько потому, что хотел выпить, а просто чтобы занять руки.

— Я слышал про вас, Холман, — заявил он ровным голосом. — Вы пользуетесь репутацией человека, умеющего деликатно ликвидировать неприятности в Голливуде и около него. Но тут иная ситуация. Советую поверить мне на слово, что с девушкой все о’кей, и вам лучше не сталкиваться с Хербом Джейроффом. Он человек иной сферы, нежели те люди, с которыми вы привыкли иметь дело, он играет совсем по другим правилам.

— Вы пытаетесь меня предостеречь, Гари? — вежливо спросил я.

— В ваших собственных интересах. Вы не знаете Херба так, как я. С наличием конкурента в бизнесе он может какое-то время мириться, пока не раздавит его полностью, но соперника в личной жизни не потерпит и двух секунд. Херб сам себе закон.

— Ну что же, благодарю за предупреждение, я его не позабуду.

Я допил свой бокал, затем поставил его на стойку.

— У меня еще всего один вопрос, Гари.

— Слушаю.

Он выжидательно посмотрел на меня.

— Как проехать в Рэнсомс-Галли?

Он схватил меня за лацканы пиджака и притянул к себе через стойку бара.

— Так ты не понял, подонок? — зарычал он. — Херб заглатывает живьем таких жалких деятелей, как ты, для поднятия аппетита перед завтраком. Он убьет не задумываясь всякого, кто встанет у него на пути.

Может быть, все дело в том, что его волосы оказались слишком близко у моего лица, может быть, виновато его обращение ко мне на «ты». Так или иначе, но вкупе с неуважением, выказанным им к моему почти новому пиджаку, я посчитал, что это уже чересчур.

Я взмахнул обеими чуть согнутыми руками, как будто намеревался что-то обхватить, и в следующее мгновение мои кулаки одновременно соединились с обеих сторон с его черепом за ушами. Бледно-голубые глаза какое-то мгновение выглядели отсутствующими, потом они скрылись под веками, пальцы выпустили мои лацканы, как если бы я очень вежливо попросил его об этом. Его подбородок стукнулся о стойку бара за секунду до того, как он исчез из виду, потом раздался глухой звук — его голова ударилась о покрытый кафелем пол за баром.

Я сам нашел выход из дома. Колверт и Глория стояли на переднем крыльце в угрюмом молчании.

— Как все прошло? — обеспокоенно спросил Колверт. — Вы с ним сумели поладить?

— Все в порядке, — ответил я. — Мы душевно побеседовали, а затем он решил отложить продолжение разговора до утра.

Глава 3

Время перевалило за полдень, и открытая всем ветрам закусочная казалась последней заставой, которую нам надлежало миновать, прежде чем пересечь границу.

— Ни один искатель приключений не отважится двинуться в неизведанную страну, не остановившись предварительно где-то пообедать, — заявил я брюнетке, находившейся рядом со мной, и она согласилась.

Глория нашла минутку, чтобы облачиться в тоненький свитер и тесные джинсы. Конечно, это был огромный шаг назад от мини-бикини, но все же, утешал я себя, в сто раз лучше, нежели немыслимый «муму».

Ленч нам подал тип, который наверняка родился в прошлом столетии, и состояла наша трапеза из пересушенной отбивной, чахлого салата и кофе, один вид которого мог бы послужить основанием для физической расправы над тем, кто его приготовил. Я уже собрался было сказать, что это все же лучше, чем ничего, но выражение лица Глории вовремя остановило меня. В качестве альтернативы я спросил представителя минувшего столетия, правильно ли мы едем в Рэнсомс-Галли, и после трехминутного объяснения оказался полностью сбитым с толку.

— Я думаю, — заключила Глория, когда старик, с трудом передвигая ноги, удалился из комнаты, — все, что от нас требуется, это без конца поворачивать то налево, то направо, иногда, наоборот, сначала направо, потом налево, и мы окажемся там. Если, конечно, сначала не окажемся на Восточном побережье Америки.

— Может быть, разумнее пустить стрелу в воздух и следовать за ней? — предложил я.

— Даже если мы доберемся туда, откуда нам знать, что мы найдем там Джоди? — со вздохом спросила она.

— В этом нет никакой уверенности, — согласился я. — Так что, поворачивать назад, в Лос-Анджелес?

— Вы — премерзкий негодяй, Рик Холман! — проворчала она сквозь стиснутые зубы.

— Иными словами, мы продолжаем наступление на Дикий Запад?

Я закурил сигарету, надеясь, что Глория не расплющит ее, дав мне в зубы после следующего вопроса.

— Вы, наверное, не поверите мне, Глория, — начал я, инстинктивно избрав бойкий тон продавца вразнос, — но спрашиваю я вас об этом из чисто теоретического интереса: каковы ваши основные параметры?

— Только этого мне не хватало! — воскликнула она. — Оказаться наедине с сексуальным маньяком.

— Разве я приставал к вам прошлой ночью, когда вы спали в моем доме? — возмутился я.

— Выходит, всю ночь под моей дверью, запертой на ключ, скреблась особой породы крыса, так, что ли?

Затем она передернула плечами и добавила:

— Если от этого улучшится ваше настроение, могу сообщить: 41–25-41½.

Я достал из бумажника смятую фотографию, полученную от Дейвиса, и бросил ее на грязную пластиковую скатерть перед нею.

— У вас с Джоди много общего. Одинаковый рост и разница всего в полдюйма в ваших основных объемах. Если бы вы были блондинкой или она брюнеткой, вы могли бы сойти за двойняшек.

Она долго разглядывала фотографию, затем сунула ее мне назад.

— С моей стороны было непростительной глупостью не сообразить, что Дейвис даст вам этот снимок!

Ее широкий, как у языческого идола, рот искривился в насмешливой улыбке.

— Можете ли поверить, мы сестры. Джоди на одиннадцать месяцев старше меня.

— А у которой естественный цвет волос?

— У меня, конечно! Мы подбросили монетку, проигравшая должна была начать пользоваться блондораном.

— А почему вы решили, что вам необходимо отличаться друг от друга?

— Прежде всего, надоело быть похожими, как мне кажется. Пару лет мы изображали любящих сестричек, все были убеждены, что мы двойняшки. Сначала это было забавно, потом мы устали от того, что нас постоянно путают. — На мгновение ее темные глаза приобрели злое выражение. — Это может внести путаницу в твои любовные дела!

— Никаких особых примет? — безразлично спросил я. — Ни у одной из вас нет какой-то соблазнительной родинки или шрама на теле?

— Можно было не сомневаться, что вам придет в голову подобная мысль! Ничего подобного, но если бы мы встали рядом, вы бы заметили, что у Джоди нос немного длиннее моего, а мой рот пошире, чем у нее.

— Так что, когда Джоди превратилась в блондинку, вы решили не только по-разному выглядеть, но и изменить даже имена?

— Наша подлинная фамилия Кашинг. Мы не хотели, чтобы люди снова старались хотя бы мысленно нас соединять, поэтому Джоди взяла девичью фамилию матери, а я — родовую фамилию отца.

— И работали в различных клубах в Майами?

Она кивнула.

— До тех пор, пока Джоди не связалась с этим Хербом Джейроффом и не пожелала уехать. Приехав в Лос-Анджелес, мы решили, что общая квартира нам не помешает, потому что тут нас никто не знает.

— Дейвису известно, что вы сестры?

— Нет, если только Джоди не сказала ему об этом, а в этом я сомневаюсь. А что?

— Просто любопытно, — буркнул я, потом взглянул на часы. — Сейчас без четверти три. Может быть, пора пуститься в путь?

На протяжении последующих двух часов мы колесили по дорогам в поисках пресловутого Рэнсомс-Галли, но не нашлось хотя бы двоих людей, которые дали бы нам одинаковые указания, как туда добраться. Наконец, случилось невероятное, и мы наткнулись на него в миле от длинной петляющей дороги, огибающей гору. На перекрестке действительно находилась заправочная станция, она же универсальный магазин. Я остановился у ближайшей колонки и спросил механика, пока тот наполнял бак горючим, где находятся коттеджи, принадлежащие Кларку Колверту.

— Если вы имеете в виду коттедж Колверта, — ответил он, подчеркивая единственное число, — то он в паре миль отсюда.

Его указательный палец был направлен на перпендикулярную шоссе грунтовую дорогу, которая круто спускалась вниз.

— Она идет прямиком до дна каньона, а коттедж почти в самом конце.

— Большое спасибо.

— Последние два дня нас замучили дожди, — продолжил он. — Грунт на дороге держится плохо. Будьте осторожны, спускаясь на дно каньона. В любую минуту можно ждать оползней.

— Спасибо за предупреждение, буду внимателен.

Я расплатился за горючее, снова сел в машину и передал наш разговор Глории. Когда я закончил, она глубже устроилась на сиденье и, по-моему, даже втянула голову в плечи.

— Не вздумайте даже кашлянуть! — предупредила она меня охрипшим от страха голосом. — Услышав любой звук, я выскочу из машины.

— Если успеете меня опередить, — буркнул я.

На протяжении первой мили дорога плавным серпантином спускалась вниз, затем неожиданно вспомнила, что ей надо быстро добраться до дна каньона. Уклон резко возрастал после каждого поворота. Последние полмили выглядели мечтой водителя-лихача, бросившего вызов всему миру. Я максимально снизил скорость и нажимал на тормоза через каждые пять ярдов.

— Вон он, домик! — неожиданно завопила Глория.

Мое сердце екнуло, мне показалось, что оно сейчас выскочит из груди.

— Не вздумайте когда-нибудь еще раз так сделать! — прошипел я сквозь стиснутые зубы и осторожно остановил машину.

Колверт, должно быть, построил коттедж в юности, когда считал, что романтика и секс неразделимы, иначе какого черта он стал бы стараться? Снаружи коттедж выглядел реквизитом, сохранившимся от съемок фильма «Табачная дорога» по Стейнбеку, и я ни капельки не удивился, если бы выяснилось, что входная дверь скрывала за собой все тот же каньон. Мы осторожно поднялись по подгнившим деревянным ступенькам на скрипучее крыльцо. Дверь протестующе застонала, когда я в нее постучал, затем медленно отворилась дюймов на шесть.

— Есть кто-нибудь дома? — нервно закричала Глория. — Ты здесь, Джоди?

Воцарившаяся после этого тишина казалась мертвой. Я сильнее толкнул дверь, она застонала еще громче. Впереди виднелся узкий коридор, ведущий к задней двери, и по две распахнутые двери по обе стороны. Склон каньона преграждал путь лучам заходящего солнца, поэтому внутри домика царил полумрак.

— Там никого нет, Рик! — Глория дернула меня за рукав. — Давайте вернемся назад, к машине. Мне кажется, сейчас оттуда появится привидение…

— У нас ушло несколько часов, чтобы отыскать это место, — твердо заявил я, — так что надо, по крайней мере, проверить, может, они спят так крепко, всякое возможно!

— Что значит «всякое возможно»? — Ее голос прозвучал выше на целую октаву.

— Ничего! — буркнул я и шагнул в коридор.

Первая дверь слева вела в гостиную, вторая в кухню. Справа находилась спальня и ванная. Задняя дверь выходила на другое крыльцо, как бы приподнятое на ходулях футов на тридцать над землей. Когда я вернулся назад в дом, Глория набралась храбрости и вошла-таки в коридор.

— Здесь никого нет, — сообщил я ей.

— А какое там внутри помещение?

Женское любопытство все же взяло верх над страхами.

— Это маленький коттедж или хижина, зовите как больше нравится, — если ты видел хотя бы одну хижину, значит, ты видел их все.

— Вы слишком быстро вернулись, чтобы осмотреть ее как следует, — упрекнула она меня. — В конце концов, у нас ушло несколько часов, чтобы добраться сюда, так что мы могли бы и убедиться, что она пуста.

Эти слова показались мне смутно знакомыми. Я прислонился к стене и закурил сигарету, в то время как она храбро двинулась на обследование гостиной. Буквально через минуту она вышла оттуда с расстроенным видом и прошла в спальню. На этот раз мне показалось, что она решила остаться там навсегда, и когда я раздавил каблуком второй окурок, мое терпение лопнуло. Я вошел в спальню как раз вовремя, чтобы лицезреть, как Глория выпрямляется после обследования нижнего ящика комода.

— Если и не Джоди, то какая-то дама жила здесь недавно несколько дней! — торжествующе заявила она. — Один ящик набит бельем, а второй всякой одеждой.

— Что-нибудь еще?

— Больше ничего.

— Мужской одежды нет?

— Это ничего не доказывает! Во всяком случае, женское белье такого же типа, как носит Джоди, одинаковые этикетки и все такое.

— Ну что же, возможно, она действительно была здесь, — сказал я. — Но сейчас ее точно здесь нет.

— Я намерена обыскать другие комнаты! — решительно заявила Глория.

Я подумал, что мне нет смысла сопровождать ее при осмотре ванной и кухни, поэтому вернулся в гостиную и стал терпеливо ждать. В большом открытом камине виднелись остатки обгорелых поленьев, и я неохотно признал, что, когда он горит, создается действительно романтическая обстановка. Я дал волю своему воображению, и вот уже мы с Глорией сидели на ковре перед пылающим очагом, пили шампанское и чувствовали себя почти что в раю, прислушиваясь к вою ветра внизу, в каньоне. Я присел на корточки, закрыл глаза и протянул обе руки к воображаемому огню. Мое не на шутку разыгравшееся воображение помогло мне услышать шепот Глории о том, что здесь нестерпимо жарко, я ясно увидел все великолепие ее загорелой кожи, когда она принялась энергично освобождаться от одежды.

— У вас, должно быть, глаз как у орла, — восхищенно произнесла она.

— Вот почему меня называют Орлиным Глазом, храбрейшим из храбрых, — скромно пояснил я. — Полагаю, именно по этой причине вы не в состоянии побороть желание пробраться сегодня ночью в мой вигвам. Верно, Цветок Прерий?

— Вы рехнулись? Я удивляюсь тому, как это вы ухитрились заметить такой малюсенький клочок бумаги в очаге?

Я быстро открыл глаза и увидел, что моя протянутая «погреться» правая рука замерла как раз над листочком бумаги с обгорелыми краями. Я схватил его, быстро поднялся на ноги, негодуя на Глорию, которая неожиданно смешала фантазию с реальностью.

— Она что-нибудь говорит? — нетерпеливо осведомилась погубительница моих сладких снов. — Возможно, тут что-то сказано о том, где надо искать Джоди?

Почерк был мелким и неразборчивым, поэтому я подошел к окну, где было посветлее.

— Здесь было написано имя, его вычеркнули и надписали сверху буквы «Дж», — сказал я, — а рядом «Л. А.». Это что-то вроде списка. Ниже имеются имена Харпер, Бел-Эйр. Затем Колверт, Малибу, и Трентон, Венис. Остальное сгорело.

Я пристально всматривался в обгоревший край листка.

— Можно разобрать лишь часть первой буквы еще одного имени. Возможно, это «П» или «Д», трудно сказать.

— Или же «Р» от Риммел? — с надеждой спросила она.

— Остается только гадать, — ответил я, аккуратно сложил клочок бумаги и спрятал его к себе в бумажник. — Вы нашли что-нибудь еще?

— Кое-какие съестные припасы на кухне и кусочек мыла в ванной.

— Значит, ничто не мешает нам теперь уехать?

— Что это?

— Я сказал, что ничто не…

— Заткнитесь!

— Решайте же, — заворчал я, — хотите вы услышать мои слова или нет?

— Заткнитесь, неужели не ясно? — зашипела она. — Мне показалось, я слышала… Вот опять…

— У вас разыгралось воображение!

— Ничего подобного.

Она решительно затрясла головой:

— Кто-то кричал за домиком.

Я прислушался, затем пожал плечами:

— Ничего не слышу.

— Я уверена, что слышала! — Она умоляюще посмотрела на меня. — Будьте умником, Рик, сходите посмотрите.

Я подумал, что это самый быстрый способ разрешить спор, и вышел через заднюю дверь к крыльцу над обрывом, ухватился за перила и заорал:

— Есть кто-то здесь?

— Джейрофф? — откликнулся едва различимый голос откуда-то из каньона, — это вы, Джейрофф?

Солнце почти полностью скрылось за горой, поросший густым лесом каньон тонул в тени. «Внизу могли быть сотни парней, — подумал я, — но все равно мне не удастся разглядеть ни одного из них».

— Кто там? — снова завопил я.

— Джейрофф? — На этот раз голос звучал отчетливее. — У меня есть кое-что для вас.

Раздался резкий щелкающий звук, и мимо моего правого уха с визгом пролетела пуля за долю секунды до того, как впиться в стену хижины. Вторая пуля расщепила косяк двери примерно в каком-то футе над моей головой. Естественно, я поспешно нырнул обратно в дом, не выяснив, каков был результат третьего выстрела, потому что услышал его грохот уже в гостиной. Глория испуганно завопила, когда я бросился через комнату к ней, второй ее вопль раздался после того, как я обхватил ее бедра обеими руками, после чего мы оба брякнулись на пол.

— Я же говорила, разве можно быть такой дурой, чтобы поехать сюда с бешеным сексуальным маньяком!

Она больно ударила меня кулаком по переносице.

— Отпустите меня немедленно, слышите? Или же я забью ваши зубы вам в глотку.

— Маньяк с ружьем находится снаружи, — рявкнул я. — Он только что трижды стрелял в меня. У вас же на уме один только секс, как я вижу… Стоя, вы превратитесь в превосходную мишень для него, если он вздумает обойти дом и приблизиться ко входу.

— А я-то еще удивилась, что это за звуки… — Голос у нее зазвучал чуть спокойнее. — Чего ради он стал в вас стрелять?

— Потому что принял меня за Джейроффа.

— Почему он мог такое подумать?

— Откуда, черт возьми, мне знать? — вышел я из себя. — Я же ни разу не видел Джейроффа.

— Так почему бы вам не выйти снова туда и не объяснить ему, что вы не Джейрофф, так что он глупо ошибается? — с очаровательной рассудительностью посоветовала она.

— Почему бы вам самой не сообщить ему об этом? — огрызнулся я.

— Пожалуй, в этом вы правы, — признала она. — Я имею в виду, нельзя быть уверенным, что он станет слушать достаточно долго, не так ли? Во всяком случае, здесь мы в безопасности. Я имею в виду, что если он явится в домик, то ведь у вас есть пистолет, не так ли, Рик? — с надеждой спросила она.

— Разумеется, и в данный момент он лежит в верхнем ящике моего письменного стола в Беверли-Хиллз.

— Рик! — Голос у нее сразу задрожал. — Что же мы будем делать?

— Подождем какое-то время. Он же не знает, что я без оружия. Одно дело выстрелить в человека из надежного укрытия, понимая, что у того нет даже возможности увидеть тебя, но совсем другое — войти в дом, когда там тебя могут ждать за любой дверью с тридцать восьмым в руке. Я надеюсь, что здешний маньяк это понимает.

— Как мы узнаем, что он решил?

— Самое надежное — услышать его шаги.

— Не надо! — Она замахала руками.

— Альтернативное решение — ждать до наступления темноты. Он сообразит, что мы не такие уж болваны, чтобы зажечь свет, ну и сам он не станет рисковать: теоретически я могу начать охотиться за ним в темноте.

Тени в хижине быстро сгущались, и силуэт Глории, неуклюже стоявшей на четвереньках рядом со мной, стал едва различим. Казалось, время тянется ужасно медленно. Неожиданно полностью стемнело.

— Сколько еще ждать, Рик? — прошептала Глория.

— Еще чуть-чуть, чтобы быть вполне уверенным.

— Слушайте!

Я услышал, как дважды кашлянул мотор, затем его стук стал постепенно затихать.

— Он же поехал не в ту сторону! — прошептала Глория.

— Наверху дорога слишком узкая. Он спустился на дно каньона, чтобы развернуться, — предположил я.

Прошло еще несколько минут напряженной тишины, затем стук мотора стал постепенно усиливаться, и мимо хижины машина проехала с диким ревом. Водитель, по-видимому, включил первую скорость, и я уповал только на то, что он прибавит обороты, прежде чем одолеет подъем.

— Слава тебе Господи! — Глория облегченно вздохнула. — А теперь давайте-ка выбираться поскорее отсюда, пока этот маньяк не передумал.

— Одну минуточку! — У меня перехватило голос от недоброго предчувствия. — Разве мы видели какую-то машину, припаркованную на дороге, когда приехали сюда?

— Нет, а это важно?

— Думаю, что очень. — Я почувствовал неприятный холодок где-то внутри. — Догадались, на чьей машине он удрал?

— Вы думаете… ох нет! Неужели на вашей?

Я чиркнул спичкой и зажег керосиновую лампу, вспомнив, что видел ее на столе у окна. Благодарение Богу, в ней был керосин, да и фитиль оказался в порядке. Когда свет медленно заполнил комнату, я увидел трагическое выражение лица брюнетки, которая с трудом поднялась на ноги.

— Ну и что же мы теперь будем делать? — простонала она.

— Ждать.

— Именно это вы мне говорили раньше: видите, что из этого получилось?

— Если вы согласны пройти пару миль до заправочной станции в кромешной темноте, пожалуйста, — холодно произнес я. — Скрестите на счастье пальцы, чтобы этот маньяк не надумал устроить нам засаду у ближайшего поворота.

— Уж не намерены ли вы тут торчать до рассвета?

— Если вы не забыли захватить с собой свою метлу, возможно, мы вдвоем сумеем отсюда улететь, — проворчал я.

— Извините, Рик, — пробормотала она через пару минут. — Это не ваша вина, действительно, самое разумное — это подождать до утра.

— Как выглядят съестные припасы? — осведомился я.

— Не так уж и плохо! — повеселела она. — Припоминаю, там я видела даже парочку замороженных отбивных. А на полке нераскупоренная бутылка рома.

— Что ж, это здорово утешает! Надо посмотреть, нет ли поблизости наколотых дровишек. В горах в ночное время бывает чертовски холодно.

В спальне оказалась вторая керосиновая лампа, а в кухне на полке пачка свечей. Имелась также плита с непочатым баллоном газа. Вооружившись керосиновой лампой из спальни, я нашел целую кучу мелко наколотых дров сбоку возле дома. Через пару часов, закусив отбивными и пюре из сухого картофеля, мы сидели перед весело потрескивающим огнем, мирно попивая ром с водой.

— Знаете что, Рик. — Глория подалась вперед, опершись локтями на колени и положив подбородок на сплетенные пальцы рук. — В дровяном камине есть что-то такое, что настраивает меня на мечтательный лад.

— По всей вероятности, это зов предков. Мы воспитаны на кондиционерах и центральном отоплении, но в глубине души у нас сохранилась тяга к романтическим приключениям, незамысловатым радостям простой жизни.

— Хм-м-м! — Она задумчиво кивнула. — У меня удивительно легко на душе.

— Ром делает свое дело… Вам еще налить?

— Нет, благодарю.

Она закинула руки за голову и сладко зевнула.

— Мы могли бы быть парой самых настоящих первых поселенцев, представляете себе? Счастливо избежав смертельной опасности, подстерегающей их ежедневно, мужчина и его женщина только вечером могут насладиться без всяких опасений теплом и уютом горящего очага. К концу дня они всегда бывают усталыми, но в особых случаях, вроде этого, об усталости просто забывают.

— Вот почему у них по меньшей мере по десятку детей, а в хижине буквально негде повернуться.

— У вас удручающе практический склад ума, Рик! — Она улыбнулась мне, и я заметил какие-то особые искорки в ее глазах. — Неужели девушке возбраняется изредка давать волю романтическим чувствам?

— Почему бы и нет? Девушка, сложенная так, как вы, просто обязана почти все время испытывать романтические чувства. Это ее долг перед представителями противоположного пола, причем заложенный генетически.

— Вы так считаете? — пробормотала она. — Я хочу сказать, вам кажется, что я не просто сексуальна, но и романтична?

— Вы — темная леди сонетов с этими черными волосами, струящимися по спине, и огромными загадочными глазами, которые обещают решительно все, кроме того, что является вашей тайной.

Я надеялся, что пока она будет переваривать мой комплимент, я успею приготовить себе свежую порцию рома. Она все еще сидела, обхватив колени, казалось готовая замурлыкать, словно сытая кошка, когда я вернулся в гостиную, и, скорее всего, даже не заметила моего отсутствия.

— Вы обратили внимание на то, как тут стало жарко? — спросила она каким-то странным голосом.

— Отодвиньтесь подальше от огня.

— Это неправильный ответ.

Она медленно поднялась, глянула на меня через плечо и одарила загадочной улыбкой, видно напрактиковавшись в мое отсутствие. Потом стянула через голову свитер и уронила его на стул. Я, онемев от изумления, следил за тем, как после этого были сняты брюки, и с опаской подумал, останется ли на месте ее мини-бикини. Последующие события доказали, что нет. Глория медленно повернулась ко мне, демонстрируя свою бело-загорелую привлекательность, и у меня невольно промелькнуло в голове, что я снова грежу. Ее полные груди медленно покачивались, когда она стала приближаться ко мне.

— Даже в романтической любви должна быть практическая сторона, не так ли, Рик? — прошептала она. — А я вас хочу… Что это?

Я тоже растерялся, услыхав «это». Чертова машина возвращалась назад по грунтовой дороге. Глория застыла на месте, уподобясь окаменевшей богине, рот у нее широко раскрылся, глаза только что не вылезали на лоб. Я отодвинул край занавески и посмотрел в окно как раз вовремя, чтобы увидеть крутящуюся фару на крыше остановившейся неподалеку машины.

— Все в порядке, милочка! — крикнул я. — Это копы.

— Полиция? Как же я покажусь им в таком виде? — чуть не плача, ужаснулась она.

— Ну так оденьтесь.

— Я не могу надеть штаны! — простонала она через несколько секунд.

— Да кто увидит, есть у вас что-нибудь под джинсами или нет? — резонно заметил я.

— Я в джинсы влезть не могу, дубина вы этакий!

Снаружи раздались тяжелые шаги, кто-то поднимался по деревянным ступенькам. Глория в ужасе вскрикнула, схватила одежду и выскочила из комнаты. К тому моменту, когда я вышел в переднюю, она исчезла. Тут же раздался громкий стук в дверь, я распахнул ее и, увидев верзилу в форме, провел его в комнату.

Дорожный патруль обнаружил брошенную на обочине милях в трех по горной дороге машину, мотор которой еще не остыл. К счастью, патрульный упомянул об этом на бензоколонке у перекрестка, и всезнающий механик сразу же вспомнил, как мы спрашивали у него дорогу к коттеджу Колверта. Я рассыпался в благодарностях, которые были восприняты благосклонно, предложил стаканчик, от которого с явным, сожалением отказались. Кто-то угнал машину, едва стемнело, объяснил я патрульному, но не стал упоминать про выстрелы, боясь неизбежных осложнений.

— Возможно, какой-нибудь горожанин, который заблудился в каньоне и решил избавить себя от пятимильного подъема в гору пешком. Мы с удовольствием доставим вас к вашей машине, мистер Холман.

— Огромное спасибо, мы будем вам бесконечно благодарны.

— Мы? — удивился он.

— Да… Глория… — я громко кашлянул, — офицер любезно предложил доставить нас к нашей машине.

— Замечательно, Рик! — раздался ее голос из коридора, и вслед за этим она появилась в комнате.

Я понял это по ошарашенной физиономии патрульного. У него остановился взгляд, а лицо начало заливаться краской. Я поспешно обернулся и, хотя к этому времени достаточно хорошо изучил Глорию, сам испытал шок. Она стояла в проеме двери, на ее лице застыла нервная улыбка. Ее джинсы были наброшены на плечи и завязаны спереди наподобие галстука, сама же она была практически голой до пояса, не считая полосочки бюстгальтера бикини. От пояса и до колен на ней красовалось нечто подобное ажурным панталонам, которые подчеркивали все детали нижней части тела с поистине порнографической точностью. Я сообразил, с трудом сдержав истерический хохот, что Глория просунула ноги в рукава тоненького свитера и каким-то чудом сумела натянуть его на свою солидную «Мадам Сижу».

Увидев реакцию потрясенного патрульного, она поспешила скрестить ноги. Тут же раздался характерный звук рвущейся ткани, и одна ее нога замерла в воздухе. В глазах Глории появилось выражение отчаяния, она судорожно проглотила комок в горле и пролепетала:

— Только не говорите, офицер, будто вы не знали, что шерстяные вещи ручной работы очень модны в этом сезоне. — Голос, в котором по замыслу Глории должны были звучать веселость и легкомыслие, предательски дрожал.

Она перевела взгляд вниз и неожиданно увидела себя сквозь «модную ткань» в полнейшем естестве, как ее видел патрульный. Даже стиснутые зубы не заглушили подобия рыдания, которое ей не удалось сдержать, затем она быстро повернулась и устремилась назад в коридор. Раздался еще более устрашающий звук рвущейся ткани: это вырвалась на свободу одна половина ее округлого заднего места.

— Старые привычки умирают с большим трудом, — пробормотал я окончательно растерявшемуся патрульному. — Понимаете, раньше она занималась стриптизом.

Глава 4

Мы добрались до моего дома лишь к полуночи. Глория исчезла в комнате для гостей и через десять минут вышла оттуда в совершенно пристойном платье, которое достигало ей почти до колен. Я приготовил нам выпивку, вложив в это занятие всю свою душу, но на Глорию мои старания не произвели ни малейшего впечатления.

— Вся эта проклятая поездка оказалась настоящим кошмаром! — неожиданно заговорила она. — Я не хочу о ней вообще вспоминать!

— А вот мне понравился тот романтический эпизод, который был так неожиданно прерван! — признался я.

Она содрогнулась:

— Пожалуйста, никогда не вспоминайте о нем! Я хочу забыть о том, что за ним последовало! Чего стоит одно только идиотское выражение лица этого кретина патрульного! А вы даже не посчитали необходимым меня предупредить, что свитер лопнул на спине, так что моя «Мадам Сижу» с каждым шагом оголялась все сильнее. — Она свирепо нахмурилась. — И перестаньте смеяться, черт возьми!

— Я должен согласиться, что поездка не была весьма успешной, но и полной неудачей ее нельзя назвать. Мы выяснили несколько любопытных вещей.

— Но мы же не нашли Джоди! Утром я возвращаюсь назад, в Малибу, и придушу Колверта голыми руками, если он мне не скажет, где она.

— Как я думаю, он этого действительно не знает, — совершенно искренне ответил я. — Он предполагает, что она где-то с Джейроффом. И Пирс думает так же. Так что коли вы разыщете Джейроффа, то, скорее всего, найдете и сестру.

— Ну и где же мне начать поиски Джейроффа? — мрачно спросила она.

— Единственное, в чем я почти полностью уверен, только не в Малибу. Джейрофф поручил Пирсу замещать его в доме Колверта наверняка потому, что у него самого имеются куда более важные дела!

— Возможно, вы и правы, Рик, но отнюдь не легко просто сидеть сложа руки и ждать, что случится что-то ужасное.

— Я понимаю, что во мне сидит младенец с необузданной фантазией, — медленно заговорил я. — Но мне никак не избавиться от одной навязчивой идеи. Имеется очень высокая блондинка-статистка, которую природа наделила великолепной фигурой и у которой в Майами были серьезнейшие неприятности. Поэтому однажды темной ночью Джоди Риммел исчезает. А через пару недель очень высокая брюнетка с точно такими же объемами груди, талии и бедер появляется в Лос-Анджелесе, ее имя Глория Старой. Вы уверены, что не являетесь своей собственной сестрой?

— Опомнитесь, Рик. Вы же видели фотографию Джоди.

— Она вот тут, у меня.

Я извлек снимок из своего бумажника и положил его перед нею на стойку бара.

— Это скверная фотография, милочка. Присмотритесь хорошенько, все немножко вне фокуса, так что нет ни резкости, ни четкости. Уберите светлый парик или обесцвеченные волосы, и это вполне может быть ваша фотография.

— Вы ненормальный! Я вам все рассказала о том, как мы устали быть сестрами-двойняшками и решили изменить наши имена и все прочее.

— Это тоже не дает меня покоя. — Я согласно кивнул. — Чем конкретно занималась Джоди в то время, когда вы подбрасывали мяч на Малибу-Бич во славу новой киноэпопеи Колверта?

— Это было четыре года назад, прежде чем мы разыграли комедию «неразлучные сестрички».

— Где в то время была Джоди?

— В Майами. Она вызвала меня туда телеграммой, потому что у нее имелись какие-то связи в шоу-бизнесе, а после того, как я снялась в фильме для Кларка, у меня появились деньги на дорогу.

— Значит, мое предположение оказалось полным бредом. Вы хотите снова остаться на ночь? — осведомился я.

— Не думаю, — произнесла она ледяным тоном. — Не исключено, что меня ждет письмо, или телеграмма, или еще что-то от Джоди.

— Я отвезу вас домой, Глория.

— Не беспокойтесь, я вызову такси. — Она взглянула на меня с неприкрытой враждебностью. — Непонятно, как это я могла вообразить хотя бы на мгновение, что подобный сукин сын может быть романтиком!

— Это жара виновата, — сказал я, — если не повышенная влажность.

Она подошла к телефону и вызвала такси, затем в угрюмом молчании уселась в дальнем конце дивана, пока машина не пришла. Я проводил ее до выхода и попрощался. Последнее было излишним, потому что она не сочла нужным хоть как-то отреагировать на мои слова. Поэтому я вернулся назад и приготовил себе еще один бокал, размышляя уже о том, кем мог быть тот тип на дне каньона, который так стремился разделаться с Джейроффом. Однако это оказалось слишком большим умственным напряжением для моих мозгов. Поэтому я допил свой стакан и лег спать. Это был бесконечно длинный, утомительный и бестолковый день, и нет ничего хуже на свете, решил я, какого-нибудь доброхота-полицейского, способного погубить на корню едва пробудившиеся романтические чувства.

Где-то около десяти утра на следующий день я вошел в офис Фредди Хоффмана и увидел, что у него новая секретарша, значит, понял я, со дня нашей последней встречи в его жизни не произошло никаких особых перемен. Девушка относилась к категории хрупких созданий, у нее были длинные светлые волосы, которые постоянно падали ей на лицо, почти полностью скрывая его. Ее русалочьи глаза глянули на меня поверх спустившихся на самый кончик курносого носа допотопных бабулькиных очков, и мне подумалось, что, если бы кто-то в ее присутствии громко произнес: «Секс!» — она бы залилась горючими слезами.

— Рик Холман, — представился я. — Мне надо повидаться с мистером Хоффманом.

— У вас имеется договоренность о встрече с мистером Хоффманом? — пролепетала она еле слышно.

— Мне не требуется договоренность, чтобы повидаться с мистером Хоффманом.

Она слабо улыбнулась:

— Любому человеку необходимо предварительно договориться о встрече с мистером Хоффманом.

— Я являюсь исключением из этого правила, — объяснил я.

Она покачала головой:

— Мистер Хоффман сказал мне только вчера утром, что из этого правила нет исключений.

— Я даю вам три минуты, чтобы взять в руки телефонную трубку и сообщить ему, что я жду здесь, — любезным тоном проговорил я. — Если же вы этого не сделаете, я швырну вас на этот стол, предварительно сорвав полностью вашу одежду, и разделаюсь с вами по-своему прямо здесь, на глазах у всех.

— В самом деле? — удивилась она. — Я часто думала, что бы я почувствовала?

Но тут Хоффман высунул голову из-за двери и пригласил меня в кабинет.

— Садитесь, Рик, — произнес он сочувственным тоном. — У вас вид побитой собаки: бледное лицо, покрасневшие глаза, дрожащие руки.

— Ваша новая секретарша… у нее есть имя?

— Аманда Брайт.

— Брайт?[1] — хмыкнул я. — Подходит. Только она что-то не вашего типа, Фредди.

— Любая родившаяся на свет девушка — моего типа, раньше или позже, — самодовольно заметил он. — Но, должен признать, Аманда крепкий орешек!

— С чем вас и поздравляю.

Фредди откинулся на спинку кресла, погладил лысую голову и любовно похлопал себя по брюшку.

— Пятьдесят! — воскликнул он. — Расцвет жизни, Рик. Чтобы срывать цветы удовольствия, надо быть постоянно начеку. Этого вам, молодым, просто не понять. Каждая девушка хотя бы однажды в жизни мечтает о сочувственном понимании и привязанности воспитанного немолодого мужчины, который умеет ухаживать красиво, а не действовать с наскока.

— Вам следует добавить, что он также должен быть при деньгах, щедр по части дорогих подарков и связи на высоком уровне, что даст возможность девице быстро обрести известность, — напомнил я ему.

— Именно так я и действую! — Он самодовольно хихикнул. — Благодарю за то, что вы освежили мою память. Ну а что я могу сделать для вас в свою очередь?

— Возможно, вы не самый крупный продюсер талантов, но вы самый осведомленный, — искренне ответил я, — и знаете о подноготной мира искусства больше, нежели три других продюсера, вместе взятые.

— Лесть — проверенное средство, — благосклонно заулыбался он.

— Меня интересуют несколько имен и названий мест, но только одно из них о чем-то мне говорит. Это единственное связано с киноиндустрией, поэтому я предполагаю, что и остальные тоже.

— Сначала сообщите мне известное вам имя. Оно может послужить катализатором.

— Кларк Колверт.

— В данное время у него самые большие проблемы среди всех, кого я знаю, — злорадно сообщил Фредди. — Пять лет назад он смертельно боялся, что копы в любую минуту нагрянут во все те кинотеатры, которые осмеливались показывать его скабрезные фильмы. Сейчас почтенные владельцы киностудий шагнули гораздо дальше, чем он когда-либо мог мечтать. Теперь его фильмы в сравнении с их продукцией выглядят учебным пособием для сексуального воспитания дошколят.

— Я слышал, он подыскал себе нового спонсора, Херба Джейроффа.

— Джейроффа? — Фредди смущенно заерзал на стуле. — Это имя не вызывает у меня никаких ассоциаций.

— Давайте попробуем другие: Харпер или Бел-Эйр?

— Это не может быть Дейл Харпер, тот живет в Риме пару последних лет, к тому же до этого он жил в Пэлисейдс. — На гладком лбу Фредди появилось несколько морщинок. — Одно время был некий Эд Харпер, которого я знал. Независимый режиссер-документалист, совмещавший одновременно должности директора, оператора и драматурга. Если он до сих пор живет в Бел-Эйр, его богатая тетка наверняка умерла и оставила ему крупное состояние.

— Очень может быть, — кивнул я. — Что скажете о Трентоне из Венис?

— Это Уолтер Трентон, — без малейших сомнений объявил Фредди. — Удивлен, что он все еще жив. Ему, должно быть, теперь за восемьдесят. Руководил независимым кинопрокатом, зарабатывая гроши. Когда кому-то из ретроградов на Среднем Западе приходило в голову, что для его кинотеатра просто необходимо несколько «проверенных временем» хороших вестернов, каких теперь не выпустят, он посылал телеграмму Уолту. А через пару недель неустрашимый Том Микс уже скакал на своем мустанге. — Фредди одобрительно хохотнул. — Я всегда восторгался стариной Уолтом. Уникальный тип, никогда не прекращал делать то, что хотел, потому что у него просто не было времени выслушивать все логические рассуждения о том, почему это безнадежно.

— Вот и весь коротенький список, — сказал я, — благодарю за помощь, Фредди.

— В любое время. Мне всегда приятно думать о том, что я смогу обратиться к вам через пять минут после того, как грабану из ближайшего банка пять миллионов долларов, уверенный, что в течение последующих сорока восьми часов вы убедительно докажете, что это сделали копы, а я просто мальчик для битья.

— В любое время, Фредди… за пятьдесят процентов добычи.

— Вот чего я не выношу, это мелочности… Почему вы не уберетесь к чертовой матери отсюда, Холман?

— Еще один момент, — сказал я без особой надежды, — вы когда-нибудь слышали о шоу сестер Кашинг? Ничего выдающегося, но вроде бы последние несколько лет они выступали во многих клубах Майами.

— К сожалению…

Он развел руками.

— Обе девицы высоченного роста и соответствующего сложения, — не отставал я. — Недавно их дуэт распался, они даже взяли разные имена: Глория Старой и Джоди Риммел.

— Одну минуточку! Это же девушка, которую Дейвису Дейвису страшно хотелось подсунуть мне. Вы знаете Дейвиса? В данный момент он является одной из самых больших достопримечательностей города.

— «Если говорить о кино, то 1969 год был очень хорошим для карликов», — торжественно процитировал я.

— Вижу, вы его знаете, — закивал Фредди. — Он приводил ее показать мне пару месяцев назад. Крупная блондинка, сложенная как вы описали, но у нее полное отсутствие таланта, так что я не мог ее использовать.

— Я слышал разговоры о том, что она является звездой самой последней картины Колверта.

— Разве для этого нужен талант? — Он презрительно пожал плечами. — Все, что у нее было, — это смазливое личико и великолепная фигура. В наши дни почти решительно все, включая вашу почтенную бабушку, могут раздеться и произнести набор расхожих нежных обращений.

— Бедняжка Джоди, — произнес я сочувственно.

— Джоди? — Он с недоумением посмотрел на меня. — При чем тут Джоди? Я говорю о другой… — Он громко щелкнул пальцами. — О Глории Старой, вот о ком.

— Вы уверены?

— Обижаете, старина. Я всегда бываю уверен в отношении таланта!

— Глория Старой — блондинка?

— Правильно.

— И Дейвис Дейвис приводил ее к вам в офис?

— Снова правильно.

— Я не только сбит с толку, — промямлил я, — но также ошарашен и, возможно, околдован.

— Раньше или позднее это случается со всеми нами, Рик, — с чувством отозвался он. — Только нельзя забывать одной важной вещи: иди по жизни с широкой улыбкой на губах и ни на минуту не расставайся с тростью с вкладной шпагой, чтобы иметь возможность пронзить ею мерзавцев, встречающихся у тебя на пути, прежде чем они достанут тебя. Как говорит маленький человечек, даже если они будут крупнее!

Я утратил дар речи, услышав его трогательный совет. Пришлось закурить, чтобы прийти в себя.

Наконец я заговорил:

— Сделайте кое-что для меня, Фредди. За это я заплачу вам. Проверьте три имени: сестры Кашинг, Джоди Риммел, Глория Старой через свои связи в Майами, меня интересует, какого рода работу они там выполняли и когда.

— Для вас — решительно все, — учтиво согласился он. — А за ваши деньги даже срочно. Если вы согласны оплатить мое время и междугородные разговоры, я смогу предоставить вам достоверные сведения сегодня же вечером.

— Договорились. И еще раз спасибо, Фредди!

Анемичная секретарша посмотрела на меня поверх старомодных очков, когда я снова вернулся в приемную, и одарила подобием улыбки.

— Аманда Брайт. — Я печально покачал головой. — Я вот все думаю, сколько низменных и страстных желаний таится в вашей впалой груди.

— Это всего лишь оптический обман, — еле слышно проговорила она. — Особый покрой платья, потому что мне не хочется, чтобы мистер Хоффман получил правильное представление обо мне. Во всяком случае, не слишком быстро. Размер бюстгальтера у меня 36С. Но ношу я его только во время игры в теннис, потому что глупо себя чувствую, когда прыгающие груди бьют меня под подбородок. Но большинство моих страстных желаний более основательны, чем сама основа. Тем не менее я мечтаю, чтобы вы осуществили свою угрозу швырнуть меня на письменный стол и разделаться по-своему. Это так мило и старомодно звучит. Сейчас так никто не говорит…

— Сколько же мне лет, как вы думаете? — проворчал я.

— Примерно столько же, как, по вашему мнению, мне, — достаточно много.

Кончик ее розового язычка облизал верхнюю губу, которая, только сейчас я заметил, была короткой и пухлой.

— Вечером послезавтра, около восьми, меня вполне устроит, если это годится для вас. Я предпочитаю, чтобы мы поужинали у вас дома, поэтому возьму такси. Беверли-Хиллз самый подходящий антураж для вас, и я обещаю не украшать платье цветами, если это может вас скомпрометировать.

— Откуда вы узнали, где я живу? — изумился я.

— Я нашла данные о вас в конфиденциальных досье, которые имеются у мистера Хоффмана почти на всех, с массой компромата, надо сказать, о котором мне не полагается знать. Первый весьма существенный пункт — это что вы холостяк, конечно, а работа, которая обеспечивает вам роскошное существование, просто потрясающая. У меня дух захватывает и мурашки пробегают по спине. Так мы договорились, мистер Холман?

— Кто я такой, чтобы спорить? — пробормотал я.

— Я бы хотела старомодный ужин при свечах и под рыдающие звуки невидимых скрипок, — смущенно пояснила она. — А основным блюдом должен быть фазан. У меня безумно дорогостоящие вкусы, когда речь идет не о моих деньгах.

— Вы будете есть то, что вам дадут, — проворчал я, — и все хвалить.

— Выбирайте выражения, мистер Холман, — ее русалочьи глаза взирали на меня с укором, — или вы добьетесь того, что я отдамся вам прямо на тротуаре.

Глава 5

Для Бел-Эйр этот дом казался скромным, в переводе на общепринятый язык это означало, что его владельцу посчастливилось приобрести его за сумму, выражающуюся всего лишь шестизначным числом. Отворившему дверь человеку было лет пятьдесят пять, по фигуре он походил на борца второго полусреднего веса, широченные плечи несколько уменьшали его рост. Шапка густых седых волос венчала его голову, загорелое лицо было изборождено многочисленными морщинами, ярко-голубые глаза смотрели молодо.

— Мистер Харпер? — осведомился я. — Рик Холман. Я вам недавно звонил.

— Как же, как же, милости прошу, мистер Холман. — Рукопожатие любезного хозяина наглядно показало мне, что его излюбленной забавой было душить питонов по понедельникам. — Проходите, пожалуйста. И зовут меня Эд.

Он провел меня сквозь скромно обставленную гостиную к угловому бару и не успокоился, пока я не уселся на высокий табурет с верхом, обтянутым искусственным мехом под леопарда. Я сказал, что меня устроит мартини. Он приготовил целый графин, предусмотрительно оставив его возле меня, себе же налил чуть-чуть виски с содовой.

— Как давно вы ушли в отставку, Эд? — для начала вежливо осведомился я.

— Я не уходил. — Он сухо рассмеялся. — Вот уже тридцать лет я работаю в киноиндустрии, и никто даже не слышал имени Эда Харпера, но мои документальные ленты до сих пор в прокате.

— И вы, должно быть, зарабатывали неплохо? — заметил я, окинув помещение многозначительным взглядом.

— Дом мне достался от жены, Рик. Она умерла четыре года назад.

— Примите мои соболезнования, — вежливо ответил я.

— Человек привыкает жить один. — Он слегка пожал плечами. — Работает побольше, ну и выпивает почаще.

Судя по тому, сколько он налил себе, я решил, что при жизни супруги он в рот не брал спиртного вообще.

— Сказать по правде, Эд, — начал я врать, — я — журналист, работающий сам по себе. Один из торговых журналов принял мое предложение написать для него статью.

— Звучит интересно.

— Речь идет о действительно независимых, не очень заметных режиссерах, — сказал я, подбираясь к интересующей меня теме, — которые нашли для себя нишу в киноиндустрии, не поступаясь своими идеалами и абсолютно без поддержки крупных деятелей.

— Ей-богу, Рик, — он стукнул кулаком по бару, — мне это по душе!

После чего мне достаточно было задавать по одному вопросу каждые пять минут, чтобы последующие полчаса он говорил без остановки. Для пущей убедительности я даже кое-что записывал. Наконец вроде бы воспоминания Харпера иссякли, так что мне было весьма просто задать следующий вопрос.

— Ну а как обстоит дело с прокатом, Эд? — спросил я сочувствующим тоном. — Полагаю, это всегда оставалось проблемой, верно?

— Синдикатам нужна полностью вся твоя жизнь и сверх того пятидесятипроцентная гарантия! — усмехнулся он. — Но я никогда не имел с ними дела на протяжении всей моей карьеры. И не буду. С самого начала вопросами распространения моей продукции занималась фирма «Трентон кинопрокат» из Венис. Кстати, вот прекрасный материал для вашей статьи, Рик. Старина Уолт Трентон на протяжении почти полувека являлся единственным независимым кинопрокатчиком.

— Потрясающе! Благодарю за подсказку, Эд!

— Рад услужить, Рик. — Он снова наполнил мой бокал до предела, и графин наполовину опустел. — Поезжайте к старине Уолту, он вам много чего порасскажет.

— Мне советовали не обойти стороной и Кларка Колверта. — Я сделал паузу на пару секунд. — Только я как-то не уверен… А что вы скажете?

Харпер уклончиво ответил:

— Он делает «холостяцкие» фильмы. А кто этим не промышляет в наши дни? Я не хочу навязывать вам свое мнение, Рик, но, как мне кажется, Кларк действительно независимый режиссер-постановщик, и был таковым долгое время, так что я не представляю, как можно его обойти?

— Ваше мнение важно для меня, Эд, — проговорил я, бессовестно лицемеря. — Я слышал, у него появился новый финансовый спонсор, некий Херб Джейрофф?

— Никогда не слышал про такого. — Он на минуту задумался, затем решительно покачал головой. — Должно быть, один из нынешних новых воротил в сверхмодных рубашках, воображающих, что для успеха кинокартины нужно просто добавить в нее побольше действующих лиц.

Я удалился через десять минут. Харпер проводил меня до машины, наградил питоносокрушающим рукопожатием и радушно пригласил заезжать к нему в любое время, когда мне захочется поболтать о киноиндустрии.

Сочетание прохладного воздуха и выпитого мною мартини заставило меня ехать весьма осмотрительно до ближайшей закусочной. Через час, одолев целую гору клейкого рагу из курицы с овощами, которое тяжелым комом осело в моем желудке, я наконец почувствовал себя трезвым. Поездка до Венис предоставила мне массу времени для раздумий об Эде Харпере, но единственное заключение, которое я сумел сделать, это то, что либо он на самом деле исключительно симпатичный малый, либо один из величайших жуликов, с которым, по несчастью, мне пришлось встретиться. И чем больше я об этом размышлял, тем больше укреплялся в своих сомнениях.

В начале пятого я припарковал машину перед закоптелым трехэтажным кирпичным зданием. Вдоль одной стены тянулась огромная надпись: «Независимый кинопрокат Уолтера Трентона, учр. в 1919 г.». Все буквы сильно потускнели, а некоторые полностью исчезли. Эта фирма была своего рода знамением прошедшей эпохи, подумал я, и в наш век гигантских корпораций и бесконечных слияний, когда неудачников заглатывало без раздумий, подобная надпись вызывала сентиментальные чувства. Тут я напомнил себе, что по роду своей деятельности сентиментальность мне категорически противопоказана, она может привести к полуголодному существованию.

Добраться до офиса можно было по замызганной лестнице. Сам офис представлял собой большую комнату, отгороженную длинной стойкой, за которой виднелись пара доисторических письменных столов и несколько стульев. Невольно возникла мысль, что все решительно старые киноленты были погребены в этом офисе. Вдоль стен тянулись ряды допотопных полок, уставленных круглыми металлическими коробками с замурованными в них пленками. Каждую коробку опоясывала клейкая лента с соответствующей эпитафией, жирно выведенной карандашом. Я воспользовался стоящим на стойке звонком, и его пронзительный глас возвестил о конце света.

В следующее мгновение передо мной возникла девица, облаченная в белый рабочий халат поверх пары бесформенных брюк. Ее туалет украшал серебряный медальон на тоненькой золотой цепочке, болтавшийся где-то ниже пупка. Длинные каштановые волосы свисали прямыми прядями, лицо не ведало никаких косметических ухищрений. Вне всякого сомнения, бюстгальтеры она тоже не признавала, потому что сквозь ткань ее халата четко просвечивали темные кружочки сосков. Будь на ее месте другая девушка и иная обстановка вокруг, это выглядело бы весьма сексуально, но в данном случае мужчина в здравом уме не бросил бы второго взгляда в этом направлении, потому что все выглядело совершенно естественно и невинно. Ей было наверняка уже под тридцать, подумал я, лицо у нее было мило привлекательным, карие глаза смотрели чуть настороженно.

— Чем могу быть полезна?

Голос у нее был мягким, но слова она произносила скороговоркой, глотая звуки.

— Моя фамилия Холман, — представился я. — Я бы хотел поговорить с мистером Уолтером Трентоном.

— Уолтер Трентон был моим отцом. К сожалению, он умер приблизительно три года назад.

В ответ на мои извинения она тряхнула головой и сказала:

— Я — Сейра Трентон, теперь я руковожу прокатом фильмов. Может быть, я смогу вам чем-то помочь?

Я выдал ей ту же небылицу о статье, что и Эду Харперу. Она вежливо выслушала меня, затем кивнула:

— Уверена, что моему отцу это понравилось бы, мистер Холман.

— Не могли бы вы уделить мне немного времени для короткого интервью, мисс Трентон?

— Конечно, только этот офис не самое подходящее место для беседы. В конце квартала есть небольшой ресторанчик, где подают прекрасный кофе.

— Звучит превосходно, — ответил я.

— Я сейчас предупрежу, что какое-то время буду отсутствовать.

Я прождал пару минут, затем она снова появилась с тонкой папкой под мышкой.

В ресторанчике почти никого не было, мы заняли угловой столик в самом конце зала. После того как официантка нас обслужила, Сейра Трентон оперлась одним локтем о стол, положила подбородок на ладонь руки и уставилась на меня пристальным взглядом.

— У меня что, кровь носом пошла? — не выдержал я.

— Я просто раздумывала над тем, как давно вы стали журналистом, мистер Холман?

— Не очень давно.

— Неделю? — Она лукаво улыбнулась. — Несколько дней? Может быть, пару часов?

— Я… э-э… не понимаю, куда вы клоните, мисс Трентон?

— Пожалуйста, зовите меня просто Сейрой, а я стану называть вас Риком. — Ее улыбка стала еще шире. — Это избавит нас от неловких ситуаций, Рик. Видите ли, у моего отца было фанатическое отношение ко всем тем, кто работал в киноиндустрии в одиночку.

Он составил подробное досье на каждого из таких независимых и проводил часы, дополняя их и расширяя. Ни один работник не казался ему ни слишком незначительным, ни слишком молодым. Поскольку все они зарабатывали себе на жизнь в одиночку, они как бы являлись единомышленниками отца. Когда вы представились, ваше имя показалось мне знакомым, и я разыскала досье, прежде чем выйти из офиса.

Она положила передо мной тонкую папочку, и я увидел свое имя, написанное на ней крупными красными буквами. Ниже помельче значилось: «Оригинальный по стилю работы, весьма способный консультант. Имеет лицензию частного детектива. Независимый специальный уполномоченный по улаживанию конфликтов в киноиндустрии».

— Верите, я даже не знаю, что тут сказать. Как говорится, пойман с поличным, — сокрушенно признал я.

— Не надо извиняться, Рик! — Она дружески коснулась моей руки. — Вы же только выполняли свою работу. Что я могу для вас сделать?

— Ответьте на несколько моих вопросов. Что вам известно о продюсере-документалисте Эде Харпере?

— Мой отец занимался прокатом его фильмов, начиная с его первой короткометражки. Мы до сих пор этим занимаемся, хотя последнее время он не сделал ничего нового.

— Много ли он на этом зарабатывает?

— На жизнь хватает. Поразительно, что ряд кинотеатров по всей стране до сих пор раз двенадцать в году заказывает короткометражные фильмы.

— Он зарабатывал достаточно, чтобы приобрести этот дом в Бел-Эйр?

— Дом принадлежал его жене… Она оставила его ему по завещанию. Отец всегда называл Эда счастливчиком. Он женился по любви, жена у него была очень богатой, так что ему не пришлось выбиваться из сил, чтобы содержать ее и их дом.

— Вы знаете Кларка Колверта?

— Да. — Ее губы снова изогнулись в улыбке. — Это грязный тип, который делает грязные фильмы. Если бы я предстала перед ним в таком виде, — она провела ладонью спереди по своему халату, отчего совершенно отчетливо обозначилась ее маленькая грудь, — он бы покраснел как рак и начал заикаться! Однако поскольку он работал независимо, мой отец занялся прокатом его первого художественного фильма, когда остальные киношники, изображая оскорбленную невинность, притворялись, что он вообще не существует.

— Говорят, у него появился новый спонсор, некий Херб Джейрофф?

Она вдруг так и покатилась со смеху, откинувшись на спинку стула, на глазах у нее даже выступили слезы.

— Я сказал что-то комичное? — осведомился я, когда она справилась с приступом непонятного мне веселья. — Представления не имел, что это так забавно.

— Ужасно сожалею, Рик. — Сделав над собой усилие, она подавила новый приступ смеха. — Вы не могли этого знать, но Херб Джейрофф руководит у нас отделом доставки. Он работает в нашей фирме вот уже десять лет, очень симпатичный человек, но я как-то не могу его представить в качестве крупного финансиста киносъемок.

Усмехнувшись из вежливости, я спросил:

— Что он за человек?

— Херб? — Она на минуту задумалась. — Полагаю, ему около сорока. Не урод, приблизительно вашего роста и телосложения, редкие каштановые волосы с наметившейся лысиной. Убежденный холостяк, увлекается лошадиными скачками. Именно там он сейчас и находится, в Санта-Аните, для чего даже решил использовать часть своего отпуска.

— Что скажете про Гари Пирса, знаете такого?

— Нет, впервые слышу.

— Работает у Кларка Колверта в качестве координатора производства.

— Я довольно давно не была в доме Кларка в Малибу. — Она на мгновение задумалась. — Самое малое, месяцев восемь. Полагаю, этот Гари Пирс — новый персонаж в вакханалии вокруг плавательного бассейна.

— Вероятно, — согласился я. — Чисто из личного интереса, Сейра, хотел бы узнать, как вы вообще справляетесь и как обстоят дела с прокатом?

— О’кей, благодарю. Это не тот род бизнеса, где можно нажить состояние за одну ночь, но оборот устойчивый, и с каждым годом возрастает. Возможно, всего на один процент или чуть больше.

— Вы говорили, что продукция Харпера пользуется спросом круглый год. Есть еще подобные ему режиссеры?

— Несколько человек. В частности, Кларк Колверт. Даже его ранние картины, которые кажутся сейчас совсем невинными. Поверите ли, это отнюдь не мертвый груз.

— Мне думается, что, скажем, «О, Калькутта!» достигнет Айовы только лет через тридцать, — усмехнулся я, — так что меня не удивит, если даже ранние киноэпопеи Колверта где-то вызывают сенсацию.

— Как ни странно, они делают сборы в больших городах, Рик. Разумеется, демонстрируют их всего несколько дней, но некоторые кинотеатры заказывают по семь-восемь картин раннего Колверта за год.

— Так воздается должное человеку, который вернул секс из алькова туда, где ему и положено быть — в плавательный бассейн!

Она рассмеялась:

— Не язвите! Колверт и несколько других составляют костяк кинопроката Трентона.

— Вы мне здорово помогли, Сейра, мне было очень приятно познакомиться с вами, — произнес я совершенно искренне.

— Полагаю, вы не можете мне сказать, в чем тут дело?

Она изо всех сил старалась скрыть жгучее любопытство, но ей это плохо удавалось.

— Все началось из-за карлика, ростом в четыре фута, который собирался жениться в будущем месяце, однако его невеста, высоченная статистка, сбежала от него, а он хочет вернуть ее назад.

— Мне это не кажется очень забавным, Рик, — негромко произнесла она.

— Ему тоже, — вздохнул я.

Глава 6

Я вернулся домой в семь часов, телефон трезвонил, когда я еще только открывал дверь. Конечно, предпочтительнее было бы сначала пропустить глоток-другой, но кто знает, какая возможность может подвалить тебе по проводам? Я поднял трубку, назвал себя, после чего в трубке секунд пять царила полнейшая тишина.

— Я-то считал, что мы старые друзья? — откуда-то издалека донесся обиженный голос, решившийся таки нарушить молчание.

— Так оно и есть.

— Я даже считал себя вашим клиентом.

— И это верно.

— По этой причине, очевидно, вы не сочли необходимым поставить меня в известность о происходящем? Даже о том, что произошло вчера?

— Крайне сожалею, Дейвис, — вежливо произнес я, — но у меня не было ни одной свободной минуточки для этого.

— Черта лысого вы сожалеете. А следовало бы! Еще спасибо, что пару часов назад Глория соизволила позвонить мне и рассказать про вчерашний день. Хороших же друзей я имею! Хороших друзей имеет Джоди! — В его голосе послышались истерические нотки. — Если ее не было в доме Колверта в Малибу и не было в горах, где, по их словам, она должна находиться, тогда где же она?

— Если бы я это знал, вы бы не стенали мне в ухо в данный момент, Дейвис! — огрызнулся я. — Я из кожи лезу вон, чтобы найти ее для вас, приятель, а если вас это не устраивает, обратитесь к кому-нибудь другому.

— Не надо лезть в бутылку, дружище! — промямлил Дейвис и еще более трагическим тоном добавил: — Просто я никак не могу взять себя в руки и постоянно думаю о ней. Вы даже не представляете, что значит Джоди для меня. Что случилось сегодня? Раздобыли ли вы какие-нибудь новые путеводные ниточки?

— Пока ничего определенного.

— Я не хочу вас обидеть, Рик, но что это вы наговорили вчера Глории? По ее словам, сначала вы вообразили, будто она и Джоди постоянно подменяли друг друга, затем додумались до того, что Джоди — это она. Это что же выходит: две Сестры соединились в одну женщину?

— Дейвис, — проговорил я, стиснув зубы, отчего мой голос звучал так же трагично, как его. — Как только я раздобуду что-то, хотя бы отдаленно напоминающее эти самые «путеводные нити», обещаю немедленно сообщить вам. Договорились?

— Еще один момент, Рик. Насчет имен на обгоревшем клочке бумаги, который вы обнаружили в камине. Они что-то значат?

— Пока неизвестно. Для разнообразия скажите-ка теперь вы мне кое-что. Вы когда-либо встречались с Хербом Джейроффом?

— Если бы встретился в последние две недели, убил бы сукиного сына!

— А до этого?

— Никогда.

— Знаете ли вы кого-нибудь, кто хорошо знает его в лицо?

— Вы издеваетесь? — Он только что не кричал. — Как вы считаете, в чем была причина всех неприятностей Джоди, возвращаясь к тем дням, когда она работала у него в его клубе в Майами?

— Итак, Джоди с ним встречалась. Кто еще?

— Уж не свихнулись ли вы? «Кто еще, кто еще?» Ну кто, как не Глория. Разве она не работала в том же самом клубе у него вместе с Джоди?

— Знаете ли вы других людей, встречавшихся с ним?

— Проспитесь, старина, — холодно произнес он. — Иначе не успеет рассвести, как за вами явятся санитары в белых халатах, накинут на вас сеть и упекут в близлежащий дурдом.

Я повесил трубку и стал ждать. Телефон снова зазвонил секунд через двадцать.

— Только позвоните мне еще раз, мазохист ненормальный, — заорал я в трубку, — и я приеду к вам домой и выбью из вас дурь большой суковатой палкой.

— Что за дикая мысль! — лениво произнес добродушный голос. — Ума не приложу, с кем это вы только что разговаривали, Холман?

— Фредди… а я думал…

— Что это кто-то другой? Семилетняя дочка старого приятеля, несомненно? — Его собственное изречение показалось ему настолько остроумным, что он закатился неудержимым смехом. — У вас поразительно буйное воображение, Рик, — успокоившись, наконец выговорил он. — Я с удовольствием посмотрел бы, как кто-нибудь из моих знакомых попытался привести в исполнение подобную угрозу.

— Сегодня утром я вам сказал, что заплачу за нужную мне информацию, — напомнил я ядовито. — Если я не получу ее в срок, то могу и передумать. Интересно, кто тогда будет внакладе?

— В том-то и дело, — теперь его голос звучал смущенно, — мне нечего вам сообщить.

— Вы до сих пор не получили ответа из Майами?

— Получил, Рик, но с нулевым результатом. Похоже, там вообще никто не слышал о сестрах Кашинг, Джоди Риммел или Глории Старой. Единственное, что я могу предположить, что их представление было невидимым для человеческого глаза и что они работали бесплатно.

— Все равно спасибо, Фредди.

— За что? — угрюмо спросил он.

— Ну почему вы всегда любите все усложнять? — завопил я и повесил трубку.

Я приготовил себе выпить и стал подумывать об ужине, пока мой желудок не начал настойчиво напоминать о клейком рагу, с которым я расправился за обедом. Раздался звонок в дверь, подтвердив, что жизнь не дает мне скучать.

На пороге стояла Глория Старой; я имел полное право сказать, что у нее был вид кающейся грешницы, когда отворил дверь. На этот раз она была облачена в некий восточный наряд из облегающего белого шелка, причудливый фасон оставлял обнаженным одно плечо бронзового загара. Усыпанный камнями широкий пояс перетягивал ее талию, бедра качались при каждом шаге, как у подвыпившего матроса.

— Что стряслось? — спросил я не особенно любезно. — Султан отпустил вас на свободу, и в это время года цены на одалисок самые низкие.

— Я пришла сказать, что страшно сожалею из-за вчерашнего вечера, Рик… — неуверенно заговорила она. — Все ваши предположения были логичны и небезосновательны, так что не могу понять, почему я так обозлилась на вас?

— Почему бы вам не войти? — холодно спросил я. — Вы намерены выставить меня перед соседями скрягой, который позволяет себе иметь рабыню только на ночь, а не как они — круглосуточно?

Я прошел следом за нею в гостиную, она сразу же уселась на высокий табурет перед баром, очевидно, это стало у нее безусловным рефлексом. Ее темные глаза внимательно следили за мной, когда я прошел за стойку бара.

— Что вы пьете? — осведомился я.

— Я прощена, Рик?

— Конечно, — смилостивился я, — если вы позволите кое-кому сказать вам, что тоненький шерстяной свитер, надетый на то место, где спина теряет свое благородное название, не выглядит романтично, если смотреть на него сзади.

— Ох вы негодник! — Она громко захохотала. — Я почти забыла про это происшествие. Я выпью ром с лимонным соком. У меня романтическое настроение.

Я глянул на часы.

— Это значит, что примерно через час сюда вломится полиция!

— Вы что, безнадежный пессимист?

На какое-то мгновение ее широкий рот изогнулся в насмешливой улыбке, затем она стала внимательно смотреть, как я смешиваю ей коктейль и бурбон со льдом для себя. Она сделала глоток из своего бокала и поставила его снова на бар.

— Очень хорошо! — В подтверждение она облизала губы. — Как прошел ваш день?

— В беготне.

Я коротенько описал ей свои визиты к Эду Харперу в Бел-Эйр и в кофейный домик в Венис. Она все это выслушала с большим вниманием, затем удивленно покачала головой:

— Ну разве это не поразительно? Я хочу сказать, что к этой истории причастны два человека, подобных Хербу Джейроффу.

— «Поразительно» — недостаточно сильное выражение. Трудно поверить даже в то, что на свете существует один Херб Джейрофф.

Она задумалась, сведя брови в одну ниточку.

— Я не уверена, что поняла суть вашего замечания, Рик.

— Этот тип должен быть каким-то вредоносным призраком, бесплотным злым духом, — насмешливо заговорил я. — Он положил начало всем бедам, потому что, по словам Дейвиса, заставил Джоди покинуть любовное гнездышко и пренебречь приближающейся свадьбой. Что происходит затем? Он исчезает в одно мгновение вместе с вашей сестрой. Именно я должен просить у вас извинения за прошлый вечер. По крайней мере вы знаете, что у вас есть сестра. И Дейвис это знает, потому что хочет жениться на ней. Даже Кларк Колверт не стал бы снимать несуществующую персону в своем очередном фильме. Но кто знает, что Джейрофф на самом деле существует? Дейвис с ним никогда не встречался. Правда, Гари Пирс заявляет, будто бы работает у него, но ведь под именем Джейроффа может скрываться кто угодно. Или же Пирс получает распоряжения по телефону.

— Рик, дорогуша! — заговорила она холодным как лед голосом. — Вы что, запамятовали? И Джоди и я встречались с ним много-много раз!

— Прямо здесь, в Лос-Анджелесе?

Она замялась, потом покачала головой:

— Не в Лос-Анджелесе, а в Майами. Помните, мы работали там в его клубе?

— В Майами вы не работали, — очень вкрадчиво произнес я.

Ее глаза холодно блеснули.

— Уж не считаете ли вы меня, случайно, вруньей?

— Вовсе не случайно. Я поручил одному из ведущих агентов по раскрутке талантов навести о вас справки в Майами. Он позвонил мне минут за пять до вашего появления. Все, что ему удалось раздобыть для меня, — это огромный жирный ноль. — Я изобразил его на пальцах прямо перед ее носом. — Ни в одном клубе Майами никто никогда не видел сестер Кашинг и даже не слышал о таковых. То же самое распространяется на Джоди Риммел и Глорию Старой.

Она схватила свой бокал и осушила его, затем со стуком поставила на место.

— Вы уверены? — едва слышно справилась она. — Я имею в виду, действительно ли этот продюсер крупнейший специалист в городе и имеет надежные связи в Майами?

— Это Фредди Хоффман, — сообщил я, подождал пару секунд и выпустил следующую фразу: — Вы помните его, Глория? Дейвис возил вас к нему в офис на прослушивание не так давно? Только, как Фредди твердо помнит, в то время вы были блондинкой?

Она испуганно посмотрела на меня и быстро отвернулась, слезы неудержимым потоком заструились по ее щекам.

— Не устраивайте сцену с рыданьями! — повысил я голос. — Это самое никудышное убежище, в котором старается скрыться пойманная с поличным закоренелая врунья!

— Мне ужасно стыдно! — прошептала она. — Я хочу умереть. Пожалуйста, Господи, позволь мне умереть — здесь, сейчас!

— Ни одна из вас никогда не бывала в Майами, — без тени жалости заявил я, — повторяю: ни вы, ни Джоди. Так где же вы познакомились с этим мифическим Джейроффом? Уж не в его ли мифическом клубе, где вы никогда не давали никаких представлений?

— О’кей, Рик, этого достаточно, прошу вас.

Она подняла голову и посмотрела на меня почти с вызовом, несмотря на то, что на ее щеках горели красные пятна, а из глаз текли слезы.

— Для меня далеко не достаточно, Глория! — ровным голосом сообщил я.

— Полагаю, вы имеете на это право… — Она справилась с собой, ее нижняя губа перестала дрожать. — Да, ни одна из нас никогда не бывала в Майами. Мы колесили вокруг Лос-Анджелеса, от Санта-Барбары до Санта-Эн. Мы побывали раньше или позже на протяжении последних пяти лет во всех заметных городах этой округи. У Джоди имелся небольшой сценический талант, она могла танцевать, если мелодия не была слишком замысловатой, и у нее есть слух, так что она пела, хотя высокие ноты не очень-то ей даются. Одним словом, она сумела получить работу в клубе или в худшем случае хотя бы участвовала в стриптиз-шоу.

— Вы хотите сказать, что вас природа обделила талантами? — усомнился я.

— Ох, у меня имеется несомненный талант! — Надо было слышать, как иронически прозвучало это заявление. — Просто случилось так, что мои таланты проявляются в другой области. Пока Джоди работала в местных клубах, я трудилась в качестве «девушки по вызову». Вас бы поразила моя профессиональная марка во многих этих городах, Рик. До сих пор там справляются, когда же снова приедет эта черноволосая особа, потому что одна ночь с нею сулит больше, чем целая неделя с большинством тех, услуги которых предлагаются.

Она закрыла глаза и довольно долго сидела так молча. Потом томным голосом сказала:

— Помните, я говорила чуть раньше о своем романтическом настроении сегодня вечером?

— Расскажите мне про Джейроффа, — потребовал я, не отреагировав на этот спектакль.

— Он был совладельцем клуба в Санта-Аните, — негромко заговорила она. — Управляющий нанял Джоди в качестве статистки, посчитав, что такая крупная девица заменит двоих, он же сэкономит на оплате. Она сразу же приглянулась Джейроффу, а через некоторое время интрижка переросла в нечто более серьезное. Он был старше Джоди, но не настолько, чтобы это осложняло их отношения, к тому же у него водились деньги. Все складывалось великолепно! Он купил ей платиновое кольцо, и они назначили день свадьбы. Но незадолго до него Джейрофф решил устроить себе последнюю холостяцкую вечеринку и заказал девушку на ночь. Догадываетесь, кто к нему явился?

— Что за этим последовало?

— Он решил, что я — Джоди в черном парике, и буквально сбесился. А я его совсем не знала, всегда держалась в стороне, чтобы не уменьшить шансы Джоди выйти замуж. Поэтому поначалу совершенно не могла понять, в чем дело. Он был для меня обычным клиентом, незнакомым мужчиной, когда я вошла в спальню отеля, и лишь после того, как закатил немыслимый скандал, я сообразила, кто он такой. Я пыталась объяснить, что я — сестра Джоди, но он не желал ничего слушать. Повторял снова и снова, что его обманом едва не заставили жениться на стодолларовой проститутке и он намерен убить меня за это! Он даже выхватил нож и погнался с ним за мною. До сих пор не представляю, как мне удалось выскочить из этой комнаты и сбежать вниз по лестнице, истекая кровью.

— Он таки пырнул вас ножом?

— Вы хотите сказать, что не заметили рубец вчера вечером перед камином, Рик? Мне остается шутливо хвастаться, что у меня самый большой в мире шрам после аппендектомии! Порез был длинный, более чем в половину моего живота, но, к счастью, поверхностный. Ночной дежурный отеля выпустил меня через служебный вход и вызвал такси. Джоди наложила толстую повязку, чтобы я не оставляла повсюду за собой кровавые следы, и мы той же ночью уехали из города. Это был правильный шаг, потому что у Джейроффа там масса дружков-головорезов, и до нас дошли слухи, что он грозился убить Джоди, как только ее увидит. Какое-то время мы скрывались в Лонг-Бич, пока не зажила моя рана, потом решили, что эти места слишком опасны, поэтому отправились в Лос-Анджелес, где никогда прежде не бывали.

Она сунула мне свой пустой бокал и продолжала говорить, пока я наполнял его заново.

— Мы нашли себе две смежные квартирки, как всегда, так чтобы Джоди не могла войти в дом в неподходящий момент и застать свою младшую сестричку за работой. Джоди начала выступать в одной из забегаловок, гордо именуемой рестораном, ну а я потихоньку стала обзаводиться клиентурой. Позднее все же Джоди устроилась статисткой в довольно приличный клуб, где ставили старинные водевили, а через некоторое время ей даже поручили сольный номер в антракте. Вот тогда-то она и встретилась с Дейвисом Дейвисом. Он однажды вечером зашел туда.

Я придвинул к ней бокал, она сделала из него небольшой глоток и поставила на бар.

— Каким образом Джейрофф вновь оказался на вашем жизненном пути? — спросил я.

— Это произошло из-за того, что он финансирует Кларка Колверта. Я всегда поддерживала связь с Кларком. Небольшая работа в его фильмах — своего рода отдушина для шлюхи, и к тому же возможность подцепить кого-то на стороне. Джейрофф случайно увидел мой старый студийный снимок и в ту же минуту вытянул из Кларка все сведения. Это было как гром среди ясного неба, когда вечером нам позвонил Кларк. Джейрофф все еще не верил в мое существование и был убежден, что на снимке запечатлена Джоди в черном парике. Он узнал от Колверта все подробности, в том числе и о ее приближающейся свадьбе с Дейвисом Дейвисом. Тогда Джейрофф послал через Кларка ультиматум: если Джоди не отправится в Малибу и не начнет работать незамедлительно в новом фильме Кларка, он не только сообщит Дейвису всю правду о ней, но позаботится о том, чтобы к концу недели ее не было в живых. К этому добавил, что ей бесполезно пытаться куда-то сбежать, как она это проделала прошлый раз, потому что у него много друзей в Лос-Анджелесе, которые будут постоянно следить за ней, так что уже через пару миль ей всадят нож в спину.

Плечи Глории поникли.

— Мы судили и рядили, весь вечер обсуждая, как нам лучше поступить. Я решила, что единственный выход — мне обесцветить волосы и перевоплотиться в Джоди. Джейрофф ни за что не догадается о подмене, а после того, как Джоди благополучно выйдет замуж за своего Дейвиса, я воспользуюсь первой же возможностью удрать оттуда, оставив Джейроффа и Колверта заливаться горючими слезами. Однако в последний вечер накануне истечения срока ультиматума Джейроффа Джоди неожиданно согласилась. Мы шумно радовались по этому поводу, затем Джоди сказала, что нам следует выпить шампанского за нашу будущую встречу. Угадайте, кто купил шампанское и самолично разлил его по бокалам? И кто проснулся через двенадцать часов, одурманенный барбитуратом, и узнал, что сестра находится в Малибу?

Она позвонила мне в тот же вечер и попросила не делать никаких глупостей, потому что она полностью контролирует ситуацию. Теперь, когда она снова возвратилась, Джейрофф пришел в себя, она уверена, что сумеет с ним справиться. Я же должна была сообщить Дейвису, что Джоди неожиданно получила заманчивое предложение уехать на съемки и заменить какую-то известную актрису, которая серьезно заболела. После этого она звонила каждый вечер на протяжении недели, потом — ничего. В течение сорока восьми часов я буквально сходила с ума от беспокойства и пришла к выводу, что необходимо что-то предпринять. Поэтому отправилась к Дейвису и рассказала ему небылицу про Майами — это все-таки далеко от Лос-Анджелеса и поэтому немного безопаснее — и посоветовала обратиться за помощью к профессиональному сыщику, но только не в полицию. И таким образом вы появились на сцене.

— А почему на просмотре у Фредди Хоффмана вас подменила Джоди?

— После того ужасного случая с Джейроффом мы решили, что не следует повторять прежнюю ошибку. Джоди представила меня Дейвису как свою младшую сестру, у которой имеется постоянная работа в качестве секретаря, но которая мечтает стать артисткой. Это казалось неплохой легендой на тот случай, если он вдруг увидит меня на коленях у предполагаемого клиента вечером в клубе. Вся беда была в том, что Дейвис уж очень хотел мне помочь и организовал этот просмотр. Я же смертельно побоялась предстать безмозглой дурой перед продюсером талантов. Поэтому Джоди сказала Дейвису, что у меня сценобоязнь и, чтобы ему не испортить отношений с продюсером, лучше, если вместо меня явится она. Джоди постаралась особенно не выкладываться, дабы Хоффман не заинтересовался ею как артисткой.

— Еще один, последний вопрос, — сказал я. — Мне не пристало поучать других, но карьера учителя не была бы легче?

— Все это было враньем! — Она презрительно усмехнулась. — Я даже школу полностью не закончила. Хотите узнать, где я набралась разных мудреных слов? В предрассветные часы, вместо того чтобы смотреть ночные шоу по телевизору, я в перерывах между очередной демонстрацией своего профессионального мастерства старательно изучала словарь.

— Интересно, — сказал я, — есть ходячая энциклопедия, а что такое лежачая энциклопедия? Наверное, девушка по вызову, которая, если ее разбудить среди ночи, будет произносить заумные слова длиной в полстроки.

— Ужасно смешно, — отозвалась она, не спеша допила свой коктейль и сунула пустой бокал мне в руки. — Благодарю вас за короткий, но весьма содержательный вечер, — церемонно добавила она, — могу вас заверить, что мне он не доставил особого удовольствия.

Поднявшись с табурета возле бара, она задержалась на какое-то мгновение, затем величественно вздернула подбородок.

— Благодарю вас за ваши старания отыскать Джоди, вряд ли мне стоит повторять, как я хочу ее найти не только потому, что она мне сестра, но и ради Дейвиса. Я конечно же не буду пытаться увидеться с вами снова, но я была бы вам крайне признательна, если бы вы не стали рассказывать Дейвису обо мне в интересах Джоди. — Она еще выше задрала подбородок. — Прощайте, Рик.

— В одном вы были совершенно правы, — фыркнул я. — Вы полностью лишены сценического таланта, с такой бездарностью я впервые сталкиваюсь в жизни. Взять хотя бы то, как вы разыграли последнюю сцену. Плакать хочется при воспоминании.

На ее щеках вновь вспыхнули пунцовые пятна.

— О чем это вы толкуете?

— Давайте называть вещи своими именами! Это же было целиком взято из какой-то мелодрамы, — поморщился я. — Причем диалоги написаны официантом, считавшим, что он сочиняет либретто для итальянской оперы. Более слезливого сюжета невозможно придумать. Блудница, попавшая в сети своей собственной интриги, решается открыть всю омерзительную правду о себе, не страшась ужасных последствий этого шага. Проститутка, чистая сердцем, полностью изобличает себя и удаляется в снега, дабы навеки там остаться.

— Если это все, что вы хотели мне сообщить, — с металлом в голосе сказала Глория, — я надеюсь, вы позволите мне вызвать такси! У вас есть мелочь?

— Вся роль написана так, — продолжал я, словно не слыша ее слов, — что играть ее надо как можно слащавее. Это единственно правильное прочтение образа. Зритель в зале должен обливаться слезами. А вы как сыграли? Настолько убедительно, что я просто не нахожу слов!

— И не пытайтесь их найти, — процедила она сквозь зубы. — Иначе я не удержусь и разобью бутылку о вашу чугунную башку!

— Но нет! — сокрушенно вскричал я. — Вы пожелали сыграть по-своему, выложить до конца всю правду, не утаив ничего. Вашей героине вовсе не присущи те качества, которые вы продемонстрировали в этой сцене, а именно: искренность, способность подвергнуть себя осуждению, чувство собственного достоинства и, самое ужасное, мужество!

— Рик? — Ее голос дрогнул. — Правильно ли я вас поняла?

— И что же это за проститутка, если у нее нет клиентов? — с жаром продолжил я. — И что я могу поделать, когда создание, которым я восхищаюсь, является прекрасной высоченной брюнеткой, вызывающей у меня самые романтические мысли?

По ее щекам снова потекли слезы, хотя я видел, что она изо всех сил старалась их удержать. Я отвернулся от нее и занялся приготовлением новой порции напитков.

— Не стойте истуканом с испорченным часовым механизмом, — проворчал я, — когда самое время поесть. В холодильнике лежит целый омар, отправляйтесь на кухню и порежьте его на нормальные куски!

Я дождался, когда она вышла из комнаты, и, собравшись с духом, совершил самое великое в своей жизни жертвоприношение. С благословения моей соседки, которая потратила шестнадцать часов на создание этого произведения искусства и еще тридцать на переделку его, неудовлетворенная результатом, я разорил поленницу, состоявшую из неотесанных и совсем гладких чурок самой причудливой формы. Поднося спичку к бумаге, чтобы разжечь огонь, я даже отвернулся, боясь, что не вынесу зрелища принесенных в жертву чурок. Затем взял оба заново наполненных бокала и отправился к Глории на кухню.

— В омаре есть что-то такое, что пробуждает во мне первобытные инстинкты, — заговорила она, когда через полчаса мы вернулись в гостиную. — Понимаете, мне кажется, что мои зубы, как острые клыки, впиваются в… Рик! Господи, вы разожгли самый настоящий дровяной костер!

— Вы же знаете, — признался я скромно, — я неизлечимый романтик!

— И подтянули эту большую мягкую овечью шкуру к самому огню… Вы обо всем подумали.

— Мне просто было не дождаться, когда здесь станет по-настоящему тепло, — пробормотал я. — Вы слышали этот жуткий скрежет, когда ртуть в градуснике подскочила сразу на десять делений?

— Ох! — Глория прижала ладонь ко рту. — Вы сочтете меня ужасно невежливой. Как я могла об этом забыть?

— О чем именно, кроме вашего здравомыслия?

— Единственный в своем роде шрам после аппендектомии, где по мне прошелся нож, я ведь до сих пор не показала его вам, Рик!

— Может быть, вы предпочитаете, чтобы я осмотрел его тайно, забравшись с фонариком к вам под юбку? Или же вы храбро разоблачитесь?

Она рассмеялась:

— Мне кажется, что в такой романтической обстановке, когда пылают настоящие дрова в камине и все такое прочее, «храброе разоблачение» просто необходимо.

Возможно, через час, когда огонь в камине сник и мой чудо-костер тихо мерцал раскаленными угольками, я откинулся спиной на мягкий меховой ковер и произвел осторожную разведку правой рукой.

— Вот это шрамчик! — не без зависти воскликнул я через минуту.

Рядом со мной раздалось игривое хихиканье.

— Но это определенно не моя аппендектомия, милок! — промурлыкала Глория. — Вы все еще без сил, как десять минут назад?

Глава 7

Глория превратила завтрак в настоящее гала-представление, подавая его в одних крохотных трусиках лимонного цвета. Однако я вынужден был попросить ее не порхать вокруг меня, когда рядом на столе стоит только что закипевший кофейник.

— Мне пришла в голову ужасная мысль, — заговорил я, закурив свою первую сигарету. — Вы ведь не собираетесь предъявить мне счет за эту ночь, а?

Она задумалась на какое-то мгновение, потом покачала головой:

— Вам бы следовало это знать. Специалисты моего профиля никогда не работают в кредит.

— Очень рад. До конца жизни буду об этом помнить.

— Интересно, налоговая инспекция будет возражать, если я укажу это в декларации как законные расходы на рекламу? — в раздумье проговорила она.

Меня же интересовало другое.

— Скажите, — спросил я, — сколько минимум времени потребуется вам, чтобы стать блондинкой?

— Вы хотите сказать, что уже устали от черноволосой Старой? — холодно осведомилась она.

— Если вы посчитали, что сможете заставить Джейроффа поверить, что вы — Джоди, явившись к нему блондинкой, значит, вы способны обмануть точно так же и всех остальных.

— Маленький Ортон в салоне сделает для меня решительно все, послав к черту другие договоренности. Ортон боготворит меня, потому что он тщедушный человечек, на пару дюймов выше пяти футов, и весу в нем каких-нибудь девяносто пять фунтов. А я — великанша, и вешу больше ста пятидесяти фунтов — это если без одежды. По его мнению, я живой пример того, как человечество неправильно понимает взаимоотношения полов.

— Боюсь, что у меня завянут уши, прежде чем я услышу ответ на свой вопрос! — проворчал я.

— В наряде одалиски я буду выглядеть глупо, даже если облачусь в шальвары и во все прочее. Значит, мне надо сначала заехать к себе на квартиру, надеть что-то более респектабельное, такси подождет меня несколько минут, затем еще минут десять езды до салона… Я могу к полудню приехать сюда блондинкой и даже более соблазнительной, коли вам угодно.

— Подходит, — снизошел я.

— Вы что-то задумали?

— Я подумал, что мы могли бы снова отправиться в Малибу, — небрежно обронил я. — Забавно будет посмотреть на физиономии тамошних деятелей, когда Джоди Риммел вдруг появится среди них!

— Весьма возможно… Как насчет того, чтобы вызвать мне такси, пока я буду одеваться?

Радость султана появилась минут через пять во всем своем великолепии, как раз в то мгновение, когда такси остановилось у дома. Я проводил ее до крыльца, и она специально для водителя одарила меня на прощанье поцелуем, способным целых два года греть полярника во льдах Северного Ледовитого океана!

— Как назывался клуб в Санта-Аните, совладельцем которого был Джейрофф? — торопливо спросил я, когда Глория уже двинулась по дорожке к машине.

— «Полудохлый попугай», — ответила она с гримасой. — Кто-то решил, что парень, придумавший такое название, наделен чувством юмора, но мне-то кажется, что он привык иметь дело с чем-то неэстетичным.

Я помахал на прощанье рукой, вернулся в дом, нашел по справочнику точный номер телефона в Санта-Аните и набрал его. Пропитой голос ответил мне примерно после двадцать третьего звонка. Я заявил, что хочу поговорить с мистером Хербом Джейроффом.

— Его здесь нет, — хрипло ответствовал голос.

— Вы не знаете, он уехал на ипподром?

— Не знаю, его не было здесь уже с месяц.

— Сколько дней продолжатся скачки?

— Пару недель плюс еще несколько дней. — Теперь в голосе звучало неприкрытое негодование. — Уж не хотите ли вы, чтобы я перечислял вам по телефону всех лошадей в порядке заездов?

Я положил трубку и припомнил слова Сейры Трентон о том, что Джейрофф решил пойти в отпуск в самом начале соревнований, таким образом, его не видели в Венис самое малое две недели. Она была мне очень симпатична, эта Сейра Трентон. Редко встречаются особы женского пола, способные так естественно чувствовать себя в насквозь просвечивающей одежде.

Приняв душ и не спеша побрившись, я надел деловой костюм, который выглядел лучше, нежели тот, который носил Гари Пирс, хотя он стоил в два раза дешевле. Проверив свой тридцать восьмой, я сунул его в поясную кобуру и застегнул пиджак. Необходимость захватить с собой оружие несколько омрачила краски дня, как это всегда бывало, потому что никто в здравом уме не таскает с собой пистолет, если у него нет веских оснований предположить, что в скором времени он может им воспользоваться. В глубине сознания притаилась самая неприятная мысль: а ведь в ответ тоже могут выстрелить.

Несколькими минутами позже раздался телефонный звонок, и знакомый голос начал пространно извиняться за неоправданную грубость накануне.

— Забудьте об этом, Дейвис, — посоветовал я. — В подобной ситуации у любого человека сдают нервы:

— Тронут вашим отношением, старина! — прочувствованно воскликнул он. — Не думайте, что я этого не ценю. Полагаю, никаких новостей пока нет?

— Как я говорил вчера вечером, я позвоню вам в ту самую минуту, когда появится нечто хотя бы отдаленно напоминающее путеводную ниточку, Дейвис.

Последующие несколько секунд я слышал его сокрушенные вздохи.

— Я знаю, что могу полностью полагаться на вас, Рик, но вы занимаетесь этим уже двое суток, однако, как мне кажется, дело не сдвинулось с мертвой точки.

— Наберитесь терпения, Дейвис. Я продолжаю расследование.

— Да, конечно. Но проклятый вопрос: достигли ли вы чего-нибудь?

— Нет! — рявкнул я. — И ничего не достигну, если буду торчать у телефона и выслушивать ваши вздохи.

— Пришлите мне счет, — заныл он, — я тут же его оплачу.

— Ну вы…

Внезапно я не сумел подобрать правильный эпитет, чтобы охарактеризовать его.

— И не смейте бросать трубку! — заорал он. — Вы меня слышите, Холман? Не забывайте, я ваш клиент и… — Он злорадно хохотнул. — Это моя привилегия ее бросать!

В следующее мгновение в трубке раздался такой пронзительный звук, что у меня чуть не лопнула барабанная перепонка. Казалось, грянули литавры, возвещая о наступлении Нового года! Затем послышались короткие гудки, и не успели они смолкнуть, как раздался звонок в дверь. Когда я в спешке отворил входную дверь, у меня отвисла челюсть от изумления.

На голове Глории высилось грандиозное и мастерски выполненное сооружение. Волосы цвета спелой пшеницы, казалось бы, самым безыскусным образом были виртуозно уложены на макушке, добавив еще дюймов пять к ее гренадерскому росту. Глория позволила себе самодовольно усмехнуться при виде моей реакции, затем оглядела себя в зеркале.

— Как вам нравится, Рик? Ортон заявил, что это его шедевр, так что теперь, достигнув вершины своего творчества, он, возможно, отрубит собственные руки до наступления темноты.

— Это великолепно, — осторожно произнес я, — но Джоди ли Риммел это?

— Не беспокойтесь, там, где надо, это будет Джоди. Обещайте мне одну вещь, дорогуша, — со злостью добавила она. — Если нам случится сегодня встретиться с Хербом Джейроффом, обещайте отвернуться, когда я затопчу его собственными ногами.

— Почему бы и нет? — Я пожал плечами и бросил критический взгляд на белокурую фантазию на ее голове. — Знаете, подниму-ка я лучше верх на своей машине, прежде чем мы пустимся в путь. Потому что, если налетит внезапно бриз, вас может унести назад в Лос-Анджелес.

Когда мы находились уже милях в десяти от Малибу, я предложил остановиться и поесть, но Глория заявила, что не голодна, и мы продолжили поездку. Чем ближе мы были к цели, тем больше она нервничала, и я подумал, что никто ее не может за это осудить.

— Рик! — Она вцепилась в мою руку. — Мне только что пришла в голову кошмарная мысль. А вдруг Джоди переменила прическу, когда приехала в Малибу?

— Значит, теперь она снова вернулась к прежней. Вы считаете, что такое с женщинами не случается?

— Вы правы, конечно. — Она откинулась на спинку сиденья. — Скажите, что я должна делать, когда мы туда приедем?

— Ведите себя так, как вела бы себя Джоди, окажись она на вашем месте.

— А вопросы? — Глория только что не кричала на меня. — Они же засыплют меня миллионом каверзных вопросов! Вроде где я была и какого черта там делала?

— Скажите им, что вы обещали мне без моего разрешения не отвечать ни на один вопрос.

Она посмотрела на меня с благодарной улыбкой:

— Возможно, лучшим другом девушки является ее мать, Рик, увы, мне не дано этого знать, но я готова присягнуть, что нынешний клиент, не заплативший мне ничего за удовольствие, является лучшим другом «ночной бабочки».

Примерно через десять минут я остановил машину перед запертыми воротами и нажал на гудок. Появился горилла, вперевалку шагавший на мой призыв. Однако, заглянув в машину, мгновенно преобразился и чуть не бегом бросился открывать ворота. Готов поклясться, ему не терпелось позвонить в дом по прямому проводу, чтобы сообщить новость.

— Я чувствую, что у меня от страха похолодело под ложечкой, — застонала Глория, когда машина медленно двигалась по подъездной дороге, — а волосы вдоль всего шрама встали дыбом.

— Вы имеете в виду ваш шрам после аппендектомии? — вежливо осведомился я.

К тому времени, когда мы остановились перед домом, там уже собралась кучка людей, причем их число с каждой минутой увеличивалось. Кларк Колверт рывком распахнул дверцу машины перед Глорией и посмотрел на нее, улыбаясь во весь рот.

— Мне следовало бы отшлепать вас, Джоди! — завопил он. — Сколько нервов я поистрепал по вашей милости за последние две недели. Но какое счастье снова видеть вас!

— Спасибо, Кларк, — ответила Глория, затем махнула все увеличивавшейся толпе встречающих. — Привет, банда!

Большинство из них замахали руками в ответ, кое-кто выкрикнул приветствия. Я увидел, что к нам не спеша направляется косматый Гари Пирс, и испытал некоторое облегчение, не заметив на его голове каких-либо повреждений.

— Джоди! — Колверт, как всегда, отирал потное лицо, что было совершенно бесполезно. — Ни единого слова, даже не прислала телеграмму! Можно было хотя бы позвонить по телефону? Где вы пропадали все это время?

— Я бы тоже хотел это знать, — вежливо произнес Пирс, подходя к нам, — и, вне всякого сомнения, мистер Джейрофф также.

— Извините, мальчики, об этом вы должны спросить Рика! — Она многозначительно повела темными глазами в мою сторону. — Я обещала Рику, что не скажу ни единого слова без его разрешения.

— С этим можно подождать, — нетерпеливо махнул рукой Колверт. — Давайте пойдем пропустим по стаканчику в честь вашего возвращения, Джоди. Возможно, после этого мы сможем обсудить расписание наших завтрашних съемок.

Он подхватил ее под локоть и двинулся вперед, и тут же их окружила небольшая, но решительно настроенная толпа нахлебников. Я заметил испуг в глазах Глории, когда она на ходу оглянулась через плечо, и поспешил ей ободряюще улыбнуться, прежде чем толпа полностью поглотила ее.

— Что это еще за ерунда о том, что Джоди дала вам слово ничего не объяснять без вашего разрешения, Холман? — сухо спросил Пирс.

— Именно так обстоят дела, — добродушно усмехнулся я.

— Если вы воображаете, что можете здесь распоряжаться и делать все, что вам заблагорассудится, Холман, вы глубоко ошибаетесь. Посмотрим, что скажет по этому поводу мистер Джейрофф. Он позаботится о том, чтобы у вас поубавилось спеси.

— Я сожалею, что вы крепко ударились затылком о кафельный пол за баром. Все же предшествовавшее этому печальному инциденту было мило и забавно, — ответил я уклончиво.

В его бледно-голубых глазах вспыхнула ярость, готовая в любое мгновение вырваться наружу, и лишь ценой неимоверного усилия ему удалось справиться с собой.

— Я рассчитаюсь с вами, Холман, — процедил он сквозь стиснутые зубы, — в свое время и по-своему!

— Разумеется, Гари, — любезно согласился я. — А если и нет, то думать о такой возможности тоже доставляет удовольствие. Причем это куда безопаснее.

— Мистер Джейрофф вам…

— Мистер Джейрофф? — презрительно расхохотался я. — Кто такой, черт возьми, этот мистер Джейрофф? Судя по тому, как вы постоянно говорите о нем, можно вообразить, что это реальная личность, но я с ним еще ни разу не встречался. А вы?

Он плотно зажмурился, круто повернулся на каблуках и ринулся, не разбирая дороги, к дому. При известном везении, подумал я, ему удастся вот так вслепую пройти сквозь кирпичную стену.

Я сел в машину, развернулся на сто восемьдесят градусов и покатил по длинной подъездной дороге.

Вне всякого сомнения, это был большой день для «Колверт продакшнс».

Я даже получил улыбку от гориллы, когда он помахал мне вслед рукой, пропуская сквозь широко распахнутые ворота, невзирая на то, что моя прическа не шла ни в какое сравнение с тем чудовищным сооружением, которое украшало голову Глории.

Глава 8

Того, что птичка в руке стоит пары пичужек в кусте, я не понимал вплоть до того момента, пока не заменил слово «птичка» словом «дама». Есть такие дамочки, которые, если их хорошенько зажать в руках, даже не пожелают вырваться, но вот две в кусте могут оказаться женщинами-полицейскими, наблюдающими за вами в бинокль. И все это не имело, никакого смысла, пока я ехал назад в Венис. Любой полицейский решит, что человек, пропадающий более двух недель, либо добровольно захотел исчезнуть, либо был уже мертв. Так как же обстояли дела в отношении Джоди Риммел и Херба Джейроффа? Казалось маловероятным, чтобы они оба одновременно пожелали исчезнуть, в особенности вместе! Остается предположить, что они умерли. Если так, то где? Даже на просторах Калифорнии не так-то просто спрятать пару трупов, чтобы их не могли отыскать на протяжении двух недель.

Я чувствовал, что меня здорово задели слова Дейвиса о том, что я работаю над этой проблемой вот уже двое суток и остаюсь на том же месте, где был с самого начала. Стыдно признаться, но в глубине души я мечтал о том, чтобы карлик подрос за ночь хотя бы на пару футов, и тогда я бы мог отвесить ему солидный свинг.

Только остановив машину возле «Независимого кинопроката Трентона», я немного воспрянул духом. Грязная лестница с металлическими ступеньками привела меня в усыпальницу кинопленок, где царила неподвластная времени атмосфера прошлого. Когда к стойке подошел подросток с сальными волосами и прыщавой физиономией, я ему сообщил, что хотел бы видеть мисс Трентон. Блудливая ухмылка на его лице подсказала мне, что насквозь просвечивающая одежда вызывает у него недостойные мысли, но что я мог с этим поделать?

Сейра Трентон появилась пятью минутами позже, облаченная и на этот раз в халат, только оранжевого цвета, но такой же прозрачный, как белый накануне. На шее у нее висели четки для снятия стресса, и меня так и подмывало попросить их на время взаймы.

— Извините, что заставила вас ждать, Рик. — У нее на губах промелькнула улыбка. — Когда вы пришли, началась небольшая паника, но теперь уже все улеглось. Это деловой или кофейный визит? Или то и другое вместе?

— Я бы предложил такой вариант: сначала дело, а коли у вас найдется свободное время, то позднее кофе.

— Прекрасно! — Она кивнула. — Пойдемте в мой личный офис. Там будет удобнее.

Все его удобство составляли четыре стены, вот, пожалуй, и все. Старые шкафы для хранения документов и круглые коробки с кинолентами заполняли все свободное пространство, они окружали письменный стол Сейры и кресло для посетителей, как осаждающая армия в надежде продвинуться вперед еще на полдюйма.

— Садитесь, Рик, если вам удастся это сделать.

Сейра подождала, пока я втискивался в неудобное кресло для посетителей, затем сама уселась за свой видавший виды стол.

— Когда-то это был офис отца. Я не стала ничего менять, посчитав, что овчинка выделки не стоит. — Она слегка покраснела. — Может быть, я не в себе, но порой у меня возникает чувство, что я просто временно заменяю его, в один прекрасный день он войдет сюда, как всегда зажав в зубах трубку и оставляя за собой повсюду пепел и синеватый дымок.

— Что бы вы стали делать, если бы такое на самом деле случилось?

Она прикусила нижнюю губу, покачала головой и ответила со вздохом:

— Поверите ли, я частенько сама об этом задумываюсь… Возможно, вернулась бы к тому, чем занималась при его жизни. Знаете, я была кем-то вроде хиппи, бродила по всей Южной Калифорнии, терроризируя людей тем, что предлагала им цветы, а сама терзалась страхом, что они откажутся их взять. — Она усмехнулась. — Как погляжу, мы снова толкуем о моей особе, и у вас нет возможности перейти к делу.

Ее внимательные карие глаза на какое-то мгновение остановились на моей физиономии.

— Вам удалось найти эту колоссальную блондинку для карлика, который жаждет на ней жениться?

— Все еще пытаюсь. У меня возникло ощущение, что вы сумеете мне помочь в этом деле. Через своего менеджера по доставке заказов.

— Как странно… — неуверенно проговорила она, — когда вы впервые упомянули в этой связи имя Херба Джейроффа, я смеялась до слез. А вот сейчас у меня нет ни малейшего желания смеяться.

— Выяснилось, что он тот самый Херб Джейрофф, который сейчас финансирует киностудию Кларка Колверта, — сказал я, — ему также принадлежит пятьдесят процентов акций ночного клуба «Полудохлый попугай» в Санта-Аните.

— Вроде бы мне следовало поднять вас на смех, Рик, но… — Ее лицо было по-детски несчастным. — За этим кроется что-то ужасное, я это чувствую. Понимаю, что вы тут ни при чем, речь идет о причастности совсем других людей, но мне хотелось бы поставить на этом точку, пока не будет слишком поздно. Не могли бы мы каким-то чудом оказаться во вчерашнем дне и снова попить кофе в том ресторанчике? Это было так приятно!

— С какой стороны ни взглянуть, Херб Джейрофф представляется весьма состоятельным человеком, — продолжал я ровным голосом. — Полагаю, не желая никоим образом вас задеть, что на то жалованье, которое он получает у вас и получал у вашего отца на протяжении последних десяти лет, он бы не смог развить такой бурной деятельности.

— Я проверила платежные ведомости, когда вернулась сюда вчера днем, чтобы попытаться убедить себя, что все в порядке. Ему немного повысили жалованье после смерти моего отца, так что за последние вот уже почти три года он получал огромную сумму в сто тридцать долларов в неделю. За вычетом налогов, разумеется.

— Выходит, за все десятилетие, что он работает в кинопрокате, он заработал немногим более шестидесяти тысяч долларов, — подсказал я. — Сильно сомневаюсь, чтобы на эти деньги он был в состоянии приобрести половину ночного клуба в Санта-Аните. Одно удивляет, какого черта он продолжает здесь трудиться все эти годы?

Она быстро-быстро начала перебирать четки на шее, видимо надеясь, что они помогут ей отогнать злые чары и всяческие напасти, навлеченные на нее человеком по имени Холман.

— Если вы знаете, в чем тут дело, прошу вас, Рик, скажите мне. Нет ничего страшнее собственного воображения.

— Это всего лишь моя догадка, — честно признался я. — Скажите, кто ведает доставкой фильмов, когда Джейрофф пропадает на ипподроме?

— Мистер Малхолланд. Он очень стар, но к своей работе относится необычайно ответственно, разве что излишне медлителен. Папа никогда никого не увольнял. — Ее лицо посуровело. — И я не намерена менять этот порядок.

— Может быть, мы сможем пойти потолковать с мистером Малхолландом? — предложил я.

— Хорошо! — Она вскочила с места. — Вы будете с ним любезны, Рик?

— Что заставляет вас в этом сомневаться?

— Не знаю. — Она отчаянно затрясла головой. — Наверное, все дело в том, что сегодня вы совсем не такой, каким были вчера.

— Никому не рекомендуется сидеть между двух стульев, — усмехнулся я, — либо вы хиппи, наводящая ужас на других людей, либо дочь вашего отца, который не собирался прогонять с места старого работника, и пусть катится ко всем чертям этот Холман или любой другой человек, который нарушает ваш зыбкий покой.

— Пожалуй, вы правы.

Она вышла из-за громоздкого стола, склонила голову набок и окинула меня каким-то странным оценивающим взглядом.

— Вы находите меня привлекательной, Рик? — вдруг спросила она.

— Несомненно. А что, собственно…

— Да вот я подумала, что если я пару месяцев буду спать с вами, может, это окажется неплохим курсом психотерапии для меня.

— Как, без всякой там любви и даже не ради удовольствия? — опешил я. — Только в надежде избавиться от какого-то из ваших пунктиков?

Она одарила меня ласковой снисходительной улыбкой:

— Вы очень милы, Рик, со своими старомодными взглядами. Впрочем, это так, случайная шальная мысль. Я подозреваю, с вашей точки зрения, во мне недостаточно женского, я имею в виду женской плоти. — В ее голосе вновь зазвучала чопорная вежливость, воздвигшая между нами барьер покрепче стального. — Так мы идем прямо сейчас к мистеру Малхолланду?

Отдел доставки находился в подвале, дневной свет проникал туда только через распахнутую дверь у верхушки пологого ската для автомашин на уровне улицы. Помимо погрузочно-разгрузочных приспособлений все помещение было заполнено стальными стеллажами от пола до потолка, забитыми таким количеством жестяных коробок с фильмами, которое копилось в хранилище наверняка с самой зари киноиндустрии.

Я шел следом за Сейрой по узким проходам, быстро наловчившись увертываться от выскакивающих из-за каждого поворота автокаров, груженных все теми же коробками. Наконец мы остановились у стола, напоминающего школьную парту, сидевший за ним маленький старичок, про которого можно было с полной ответственностью сказать «одна кожа да кости», с трудом поднялся на ноги и снял шляпу, демонстрируя совершенно лысый череп.

— Добрый день, мисс Трентон, — церемонно поздоровался он.

— Добрый день, мистер Малхолланд! — Она тепло улыбнулась ему. — Хочу представить вам моего друга, мистера Холмана.

Мы с должной торжественностью обменялись рукопожатиями, затем Сейра объяснила, что я хочу задать несколько вопросов касательно мистера Джейроффа и что он с ее полного согласия уполномочен ответить на них совершенно откровенно. Можно было подумать, что я получил главного свидетеля по делу об убийстве, организованном мафией!

— Имеются ли какие-то избранные клиенты, с которыми Джейрофф занимается лично? — начал я.

— Конечно, мистер Холман, — ответил старик скрипучим голосом. — У каждого босса по доставке есть фавориты.

— Понимаю, — улыбнулся я. — Что скажете про кинотеатры, которые регулярно заказывают кинофильмы Колверта, к примеру? Принадлежат ли они к особым объектам мистера Джейроффа?

Выцветшие голубые глаза бросили на меня быстрый взгляд.

— Да, мистер Холман.

— А короткометражные и документальные фильмы Харпера?

— То же самое.

— Кто обслуживает его фаворитов, когда он в отпуске, мистер Малхолланд?

— Никто! Мистер Джейрофф не одобрил бы это, Боже упаси! — подобная мысль, похоже, ужаснула старика. — Он всегда заранее подготавливает заказы, чтобы они были выполнены до его возвращения.

— Он упаковывает фильм и отсылает его досрочно?

— Не отсылает, мистер Холман. — Старик возмущенно поджал губы. — Нельзя допустить, чтобы фильм, который может понадобиться другим людям, задерживался в кинотеатре дольше, чем надо. Прежде чем ехать в отпуск, мистер Джейрофф всегда упаковывает свои заказы до отправки, посылаем же мы их точно в указанный день.

— В данный момент имеются ли какие-то подготовленные заказы, ожидающие отправки, мистер Малхолланд?

— Откровенно говоря, не знаю, но это можно быстро выяснить. Пойдемте со мною, мисс Трентон, мистер Холман.

Мы прошли следом за ним мимо многих отсеков, затем остановились перед одним, ничем, на мой взгляд, не отличавшимся от всех остальных.

— Два еще надо отсылать, мистер Холман! — удовлетворенно хмыкнул старик.

— Огромное спасибо, мистер Малхолланд. Вы нам очень помогли.

Сейра подождала, пока старик ушел, затем спросила:

— Что теперь?

— Нам необходимо их снова открыть, — сказал я. — Найдется ли у вас человек, который отнесет ящики наверх, в ваш офис, и вытащит из них жестянки?

— Конечно.

Все было проделано быстро и точно. К тому моменту, когда мы не спеша поднялись снова в ее офис, громоздкий посылочный ящик уже был открыт, а девять металлических коробок были аккуратно поставлены на письменный стол Сейры, Она глянула на верхнюю наклейку и неожиданно рассмеялась.

— Это было вторым творением Кларка — «Мистер Неврастеник встречается с девушками из языческого храма». Мне кажется, названия его фильмов за все эти годы так же мало изменились, как и сами фильмы.

— Очевидно, — согласился я и начал распечатывать коробки одну за другой.

На это дело ушло порядочно времени. Я действовал методично под аккомпанемент перебираемых Сейрой четок. Первые четыре жестянки показались достаточно безобидными, и я уже начал сомневаться, не ошибся ли я в своих предположениях. Потом открыл пятую коробку, и что-то в ней было не так. Я не сразу понял, но потом сообразил: пластиковая катушка в центре бобины была не полой, как в четырех первых. Я вытащил ее из жестянки и взвесил на ладони. Она оказалась гораздо тяжелее, чем даже если бы была целиком пластиковой. Я положил ее на стол и попросил Сейру раздобыть мне молоток. Молоток был найден, со второго удара я аккуратно расколол сердцевину на две половины. Внутри находился небольшой замшевый мешочек. Я распустил завязку и вытряс немножко его содержимого себе на ладонь, потом показал Сейре белый порошок.

— Что это? — спросила она.

— Героин. — Я поморщился. — Можно не сомневаться, что это был специальный заказ, предназначенный специальному клиенту.

— Что это значит, Рик?

— Джейрофф использует ваш кинопрокат для рассылки не только фильмов, но и наркотиков, — усмехнулся я. — Сколько коробок с фильмами ежедневно рассылается в разные кинотеатры по стране? Теперь-то вы понимаете, почему документальные ленты Харпера и скабрезные фильмы Колверта все еще пользуются поразительной популярностью? Они являются своеобразным кодом на заказ. Как я думаю, определенное название фильма означает тот или иной наркотик, ну а число коробок — его количество. — Я задумчиво покачал головой. — Интересно знать, как давно Джейрофф занимается этим бизнесом и сколько денег он успел таким образом нахапать?

— Рик, — Сейра чуть не плакала, — что теперь будет? С кинопрокатом, я имею в виду?

— Несколько недель вам не будет давать покоя бюро по борьбе с наркотиками, — откровенно ответил я. — Очень может быть, что они пожелают перепроверить все до одной коробки с фильмами, которые будут сюда приходить и отсылаться отсюда в течение какого-то времени. Но вы невинная жертва, точно так же, как, вероятно, девяносто девять процентов вашего персонала. Так что самое скверное, что вам грозит, это некоторые неудобства, и не более того.

— Вы намерены позвонить в бюро по наркотикам немедленно?

— Я собирался просить вас в связи с этим об одном одолжении. Не согласитесь ли вы запереть героин и разбитую мною катушку к себе в сейф на ночь и до утра позабыть об этой истории? Помогите мне, немного солгав. Сделаем небольшой сдвиг во времени о случившемся для властей, пусть все произойдет лишь завтра утром.

— Чего ради? — нахмурилась она.

— Лично я считаю, что для многих людей это будет крайне важно, в том числе для блондинки-статистки и карлика! Мне необходимо дополнительное время, Сейра!

Помедлив, она наконец кивнула:

— Хорошо, Рик. Договорились.

— Огромное спасибо!

— Смотрите не забудьте, что вы мой должник, ясно?

— Всегда буду помнить.

— И если я обращусь к вам за курсом психотерапии, не прыгайте на другой конец постели только потому, что я не клялась вам в любви.

— Если я и прыгну, когда вы обратитесь ко мне по этому поводу, то вовсе не на другой конец постели, Сейра, — усмехнулся я. — Вы уверены, что выдержите нагрузку?

— Не будьте вульгарным, Рик, — проговорила она нервно, и четки лихорадочно защелкали, словно клавиши пишущей машинки.

— Дело не только в обилии плоти, — продолжал я развивать свою тему. — В равной степени необходимо и кое-что другое — подвижность, выносливость, способность к импровизации.

Лицо ее стало пунцовым.

— Если вы сейчас же не замолчите, Рик Холман, — пробормотала она, задыхаясь от смущения, — я не стану ради вас нарушать правила пожарной безопасности.

— Какие еще правила? — не понял я.

— Вы же хотите, чтобы я до утра продержала эту пленку в моем сейфе. — Почувствовав себя на безопасной почве, она заговорила уверенней. — Разве вы не знаете, что все тридцатипятимиллиметровые пленки легко воспламеняются? Полагается каждую пленку на ночь убирать в огнестойкий подвал. Штрафы колоссальные, если будет обнаружено, что ты не выполняешь это постановление. Так что лучше помалкивайте, Рик Холман!

— Вы хотите сказать, что все люди, имеющие дело с пленками, должны иметь специальные хранилища?

— Странный вы человек. Не знаете простых вещей, а выглядите таким осведомленным.

— Вы тоже выглядите весьма сексуальной, но, как оказалось, исключительно в психотерапевтическом плане, — ответил я галантно комплиментом на комплимент.

— Вы невыносимы, немедленно убирайтесь, потому что у меня уйма дел. Но не забудьте вернуться утром, чтобы мы могли снова «обнаружить» этот бизнес по распространению наркотиков.

— Я приду рано. Хорошенько выспитесь, Сейра, чтобы быть готовой к утренним треволнениям.

— А вам приятных психотерапевтических сновидений, Рик Холман! — огрызнулась она, когда я уже выходил из офиса.

Вообще-то я ничего не знал о строгих правилах пожарной безопасности. Учитывая, что я столько лет проработал в «целлулоидовом городе», это было непростительной оплошностью с моей стороны. Тысячи подвалов по всему городу, заполненные миллионами футов легковоспламеняющейся пленки. Человеческие эмоции в их бесчисленных проявлениях, укрытые в непроглядной тьме холодных, лишенных воздуха хранилищах, где они остаются ночь за ночью, а многие — долгие годы. И тут у меня словно что-то щелкнуло в мозгу, и всплыло воспоминание: я сидел в машине, направляясь из Малибу в Венис, и на ум мне почему-то взбрела поговорка о птичке в руке, но это не то, что мне сейчас надо. Есть какое-то другое расхожее выражение, связанное с пернатыми. А, вспомнил: «Одним камнем убить двух птиц».

Вместо того чтобы перейти через улицу к своей машине, я вернулся по пандусу в подвал отдела доставки и чудом разыскал мистера Малхолланда, прежде чем окончательно запутался среди бесконечных стеллажей.

— Извините, что вынужден вас снова беспокоить, — заговорил я, — но нельзя ли проверить, отправлял ли мистер Джейрофф заказ кому-то из своих избранных клиентов накануне отъезда в отпуск?

— Нет проблем, мистер Холман, — ответил старик. — Я это выясню через пару минут.

— Замечательно!

На это у него ушло целых десять минут, но ведь на свете не существует идеальных людей.

— Был отправлен всего один заказ по распоряжению мистера Джейроффа в тот день, — с торжествующим видом сообщил Малхолланд, — в «Колверт продакшнс». По одному экземпляру одной из их самых первых картин, всего двенадцать коробок, адресованных лично мистеру Пирсу.

— На это, вероятно, понадобилось бы два посылочных ящика?

— Но не на местной подъездной дороге, где мы можем подкатывать ящики прямо к грузовикам, и поэтому используем контейнеры огромных размеров. Представляете, семь футов на два фута.

— Спасибо, мистер Малхолланд, — задумчиво произнес я, — огромное спасибо.

Глава 9

Я вернулся домой в Беверли-Хиллз около половины шестого. Позвонил в «Колверт продакшнс», где мне сообщили, что мисс Джоди Риммел уехала полчаса назад вместе с мистером Пирсом. Может статься, Глория так рассвирепела на меня, что взяла себе в союзники Пирса? Или же он ей потребовался просто для того, чтобы добраться домой и вернуться к своей подлинной личности? В любом случае у меня просто не было времени тревожиться об этом, так как предстояло заняться другими вещами.

Я позвонил Дейвису Дейвису и вынужден был терпеливо выслушать его витиеватые извинения за утреннюю сцену. После чего получил возможность сообщить, что нам с ним предстоит этим вечером кое-куда отправиться, так что я заеду за ним около половины девятого. Я также посоветовал ему одеться во что-то попроще и не очень новое, поскольку намечается экскурсия как бы по подвалам. Он заявил, что страшно заинтригован, поблагодарил меня за приглашение, затем робко поинтересовался, могу ли я похвастать хоть какими-то успехами. Я тихонечко повесил трубку, не сомневаясь, что в течение следующего часа он будет орать всяческие оскорбления по моему адресу в молчащую трубку.

Я поджарил большую яичницу и съел ее, запивая бурбоном и пытаясь думать о чем-то веселом. Но в этот момент даже мысли о шраме Глории не воодушевили меня. Я переоделся в старый темный костюм, который произвел бы устрашающее впечатление на Дракулу, если бы с ним случайно повстречались в тот момент. Тридцать восьмой занял свое обычное место под пиджаком, и в то же мгновение ко мне вернулось унылое настроение, которое почти не покидало меня весь день.

Я был полностью готов за целый час до того времени, когда должен был заехать за Дейвисом, поэтому решил позвонить на квартиру Фредди Хоффману.

— Не хочу показаться занудой, Рик, — злым голосом зашептал он в трубку, — но своим безответственным звонком вы окончательно лишили меня шанса соблазнить до обеда одну крошку.

— Крайне сожалею, Фредди, — извинился я. — Но вы сами внушили мне мысль о том, что в это время люди обычно пьют свой второй коктейль.

— Лишенное воображения мышление не извинение за причиненный мне ущерб, — буркнул он. — Сейчас я ее вижу сквозь щель в двери ванной. — Он издал звук, напоминающий одновременно и стон и возмущенное рычание. — Она уже надевает туфли! Ну какого черта вам снова понадобилось?

— Вчера в офисе вы сказали, что Дейвис Дейвис привозил свою девушку вам на прослушивание, помните?

— Помню, конечно, — зашипел он. — У меня идеальная память, если речь идет о бизнесе или о женщинах.

— Просто назовите мне еще раз ее имя и опишите, как она выглядела! — взмолился я.

— Я убеждаюсь, что даже тот маленький умишко, который витал в вашей абсолютно пустой черепной коробке, должно быть, испарился!

— Не тратьте время на оскорбления, Фредди, — посоветовал я, — поскольку она уже надела туфли, ей ничего не стоит выскользнуть из вашего дома!

— Ее звали Джоди Риммел, — быстро заговорил он. — Рост шесть футов, экзотическая блондинка с какой-то дикой прической на макушке, абсолютно бездарная. Всего хорошего!

— Спасибо! — крикнул я в отключенный телефон, затем положил трубку на рычаг.

Дейвис Дейвис уже ждал меня, когда я заехал к нему почти в половине девятого. Он был облачен в безукоризненно сшитый вечерний костюм со свежей гвоздикой в петлице, Совершенно новую шляпу, в руке у него была элегантная спортивная трость с серебряным набалдашником.

— Если эта одежда попроще и не очень новая, — покачал я головой, — то что вы покупаете, чтобы обновить свой гардероб?

— Последние три недели я никуда не выезжал, Рик, — жизнерадостно сообщил он. — И мне плевать, даже если мы с вами окажемся на дне сточной канавы! — Он ловко принялся вращать своей нарядной тростью. — Сегодня я хочу снова жить!

Лишь через полчаса уже в машине он надумал спросить, куда мы едем. Похоже, его не привела в большой восторг перспектива навестить Малибу, еще менее — Кларка Колверта.

— Полагаю, это должно быть как-то связано с Джоди? — холодно осведомился он.

— Надеюсь, что нет!

— Какого черта вы имеете в виду, отвечая таким образом? — заорал он. — На чьей вы стороне, Холман? Об этом я все чаще задумываюсь последнее время.

— Заткнитесь! — не слишком вежливо посоветовал я.

— Если бы я сумел отрастить себе пару нормальных ног, — бушевал он, — то первым делом затоптал бы ими вас!

После этого до самого Малибу в машине царила гробовая тишина. За запертыми воротами дежурил другой орангутанг, и нам пришлось ждать, пока он позвонит в дом выяснить, можем ли мы повидаться с Кларком. Наконец он вновь появился, отворил ворота, затем заглянул в машину.

— Вроде бы слишком поздно, чтобы таскать с собой ребенка? — проворчал он.

Дейвис покрыл его такой отборной руганью, что ошеломленный страж поспешил ретироваться.

Парадную дверь нам собственноручно отворил Кларк Колверт, и, хотя после захода солнца температура понизилась на десять градусов, он, как обычно, был весь в поту. Его мутные глазки раскрылись пошире, когда он увидел возле меня Дейвиса Дейвиса, но тут же он вспомнил о хороших манерах и пригласил нас пройти в гостиную.

— Может быть, вы пожелаете сесть возле бара на эти седла? — предложил он Дейвису.

— Благодарю вас, папочка, — сдавленным голосом ответил карлик, — а не могу ли я пырнуть вас в ваше толстое брюхо и посмотреть, весь ли запас пота из вас вышел или нет?

— Только без оскорблений, Дейвис. — Колверт извлек из кармана огромный носовой платок и принялся вытирать им лицо. — Что будете пить?

— Сейчас ничего, — ответил я, — возможно — позже…

— Я решил, что вы приехали не с деловым визитом, Рик. — Его голос звучал почти обиженно. — Я хочу сказать, такой великий день и все прочее…

— Мы поговорим об этом потом, — быстро ответил я, — а сейчас мне хотелось бы взглянуть на ваши подвалы.

— Подвалы? — Он вытаращил глаза.

— Где еще вы держите в ночное время готовые фильмы и сырой материал? Не на дне же пруда?

— Хорошо. — Он пожал плечами. — Вы хотите осмотреть их все или какой-то особый?

— Не могли бы мы сначала заглянуть в списки?

— Атмосфера накаляется! — Дейвис подбросил в воздух свою трость и весьма искусно поймал ее. Потом покрутил ею над своей головой.

— Так, может быть, вы проведете нас туда? — спросил я Колверта с олимпийским спокойствием.

Возле одной из стен гигантского пруда круто спускалась вниз лестница. Когда только начали сооружать этот пруд, на ходу объяснил Колверт, ему пришла в голову идея построить хранилище под землей, и таким образом работа велась одновременно.

Дейвису пришлось тяжело, поскольку ступеньки были крутыми, но я понимал, что нельзя даже заикаться о помощи. Последний раз, когда мне довелось лицезреть, как кто-то хотел ему помочь, был на вечеринке, где Дейвис вздумал взгромоздиться на табурет перед пианино. Кто-то из пьяных гостей подхватил его под мышки и усадил на крышку пианино, а пока он заливался диким хохотом, Дейвис схватил тяжелую вазу с цветами и запустил ею весельчаку прямо в голову, после чего тот в течение четырех дней лежал с сотрясением мозга.

Когда мы наконец добрались до низа лестницы, Колверт нажал на выключатель, вспыхнул свет, демонстрируя основной коридор с более короткими ответвлениями через одинаковые интервалы к пронумерованным подвалам. Чисто внешне все это напоминало тюрьму.

— Что именно вы ищете, Рик? — негромко спросил Колверт.

Я по памяти воспроизвел данные сопроводительного листа, который мне утром показал мистер Малхолланд. Дейвис начал нервничать, обеспокоенно поглядывал на дно гигантского пруда над нами, пока Колверт, близоруко щурясь, рылся в каких-то бумагах.

— Нам следовало захватить с собой немного динамита, Рик, — с непритворным сожалением заявил карлик. — Только подумайте, какие заголовки появились бы в прессе: «Пляж в Малибу затоплен водами с долины».

Затем внимание Дейвиса привлекла огромная спина Колверта, возвышавшаяся над головой карлика, его трость начала медленно вращаться.

— Не надо, Дейвис! — остановил я его. — Во всяком случае, не сейчас.

— Позднее? Вы обещаете?

— Позднее мне будет абсолютно безразлично, что вы сделаете, — совершенно искренне ответил я.

— Ага! Вот он! — со вздохом облегчения произнес Колверт. — «Л-7».

Он отыскал на доске с ключами нужную связку.

— Примерно на полпути вниз, насколько помнится. Для вас, Рик, решительно все… Это хранилище одно из последних, неприступно как для сырости, так и для воров. К тому же абсолютно герметично, так что когда дверь закрыта, в хранилище образуется полнейший вакуум.

Дейвис почти что бежал, чтобы не отстать от широко шагавшего Колверта. Карлик задрал голову и с надеждой взглянул на меня, но я решительно покачал головой. Нет, еще не время!

Наконец мы добрались до подвала, Колверт начал колдовать ключами в определенной последовательности. Зашипел воздух, проникая внутрь, и только после того, как давление уровнялось, Колверт нажал на ручку, дверь легко отворилась, при этом автоматически зажегся свет. Подвал практически был пуст, за исключением одного колоссального ящика, который мне подробно описал Малхолланд.

— У вас есть ключи, чтобы его отпереть? — спросил я Колверта.

Он стал перебирать ключи на связке, затем нахмурился:

— Как странно! Они должны быть здесь!

— Лом найдется? — раздраженно осведомился я. — Или что-нибудь подобное, чтобы вскрыть проклятую штуковину.

Колверт, пыхтя и тяжело ступая, удалился, Дейвис же легонько постучал по огромному ящику кончиком своей трости.

— Леди и джентльмены, — заговорил он с каким-то невероятным акцентом, подражая иностранцу. — Чудеса магии, которые превзойдут ваше воображение и заставят поверить в невозможное. Я прикоснусь своей тростью еще разок к крышке волшебного ящика, и из него появится вереница нагих красоток, распевающих хвалебный гимн великому, неповторимому столпу киноискусства Кларку Колверту!

— Не волнуйтесь, держите себя в руках! — посоветовал я.

— Знаете, у меня совсем иное представление о проведенном вечере, Рик! — заявил Дейвис Дейвис.

— И у меня тоже, можете не сомневаться!

С победоносным видом вернулся Колверт, в руке у него был лом. Однако, когда он хорошенько осмотрел посылочный ящик, его физиономия вытянулась.

— Эти замки раза в три крепче обычных, которые употребляют для упаковки, — пробормотал он. — Я не уверен, что лом с ними справится.

— Сбейте накладки, — посоветовал я ему.

После второй попытки он потерял больше пота, чем было допустимо, поэтому я принялся ему помогать. После нашей третьей совместной атаки одна накладка отлетела, и Колверт облегченно вздохнул.

— Еще один натиск, и груда сокровищ наша! — комментировал Дейвис.

Вторая накладка, к счастью, была послабее первой, мы ее оторвали со второго захода. Колверт бросил лом на пол и принялся обтирать пот.

— Черт побери, что тут внутри? Бриллианты, что ли?

— Дейвис, не хотите ли обождать немного в коридоре? — спросил я Карлика.

— Нет!

Неприкрытая ярость в его голосе перечеркнула мое предложение.

Крышка была пригнана настолько идеально, что мне пришлось использовать плоский конец лома, чтобы приподнять ее на несколько дюймов. Но тут у меня сдали нервы, и я опустил лом.

— Открывайте же крышку, Рик! — нетерпеливо крикнул Колверт.

— Откройте вы.

Он нагнулся, натужно крякнув, ухватился за край крышки и резко дернул ее вверх. Неожиданно крышка как бы сама откинулась под прямым углом к стенке, содержимое ящика оказалось ярко освещено мощными лампами на потолке подвала.

Колверт издал не то стон, не то вой, затем отвернулся от ящика и бросился к двери, глаза у него остекленели от ужаса, руки вцепились в горло. Дейвис Дейвис перегнулся через край ящика, затем просунул руку и нежно погладил пушистые светлые волосы. Его тщедушное тело сотрясалось от горестных рыданий.

Отсутствие воздуха предотвращает разложение, подумал я и заставил себя взглянуть вниз. Тело высокой статистки лежало на спине, ее широко раскрытые глаза, казалось, смотрели прямо на меня. Рукоятка ножа, окруженная запекшейся кровью, торчала под ее левой грудью. Черное одеяние окутывало нижнюю половину ее тела, а также прикрывало бедра. Я был бессилен что-либо сделать для нее, разве что должным образом похоронить. Но даже с этим придется подождать, еще предстояло вскрытие и всякие судебные разбирательства.

Я услышал, что Колверта где-то в коридоре рвет, и даже слегка посочувствовал ему. Вздохнув, я осторожно опустил руку на плечо Дейвиса, он поднял искаженное горем лицо и посмотрел на меня.

— Вы нашли ее для меня, Рик, — прохрипел он. — Но какой толк нам обоим теперь от этого?

— Мне бесконечно жаль, Дейвис, — произнес я, внутренне негодуя на свое неумение выразить собственные чувства.

— Кто это сделал, Рик? — Теперь его голос звучал настойчиво. — Кто ее убил? Я должен знать!

— Пока я еще не уверен. Но вскоре мы все узнаем.

Он выпрямился на своих безобразно деформированных ногах, затем с бесконечной осторожностью опустил крышку ящика.

— Никакой полиции! — решительно заявил он. — Во всяком случае до тех пор, пока мы не выясним, чьих рук это дело. Вы понимаете, Рик?

— Конечно.

— По дороге назад к дому пошлите ко мне Колверта. — В голосе Дейвиса послышалась угроза. — И предупредите его, если он попытается сообщить им, я его убью до того, как они сюда приедут.

Глава 10

— Бога ради! — заныл Колверт. — Не можем же мы тут сидеть до бесконечности и ждать…

— Почему нет? — холодно осведомился Дейвис. — Разве не это делала Джоди на протяжении целых двух недель? Запертая в грязном посылочном ящике, похороненная в лишенном воздуха склепе…

— Где-то можно, в конце концов, отыскать Пирса! — Я повернулся к Колверту. — Думайте!

— Я обзвонил все решительно места, включая невозможные, — пробормотал он растерянно.

— В том числе и квартиру Глории? — спросил я.

— Это было второе место, куда я звонил, мне никто не ответил.

Я посмотрел на стену за его головой:

— А в квартиру Джоди?

— Что? — взорвался Дейвис.

— Туда вы позвонили? — повторил я.

— Не-ет, — признался Колверт. — Понимаете, я подумал…

— Ну так звоните сейчас же! — Я посмотрел ему в глаза и ощерился. — Живее!

— Вы знаете, что сказать? — вмешался Дейвис. — Если кто-то из них ответит, скажите им, чтобы они немедленно приезжали сюда, потому что настоящая Джоди снова с нами.

— Я знаю, что говорить! — нахмурился Колверт, уже набирая номер.

Кто-то ответил на третий звонок, я внимательно слушал, как Колверт, запинаясь, произносит свой отрепетированный монолог. К концу его он вдыхал воздух со свистом, как астматик, отчего речь его грозила стать совершенно нечленораздельной. Потом он выслушал ответ, хмыкнул пару раз и положил на место трубку.

— Как обстоят дела? — вкрадчиво спросил Дейвис.

— Они выезжают…

— Кто ответил на звонок?

— Глория.

Дейвис надел шляпу, поднял трость, затем с трудом забрался на псевдоседло ближайшего табурета. Я наблюдал, как он аккуратно положил возле себя шляпу и трость на стойку бара, затем начал тихонько барабанить пальцами перед собой.

— Эй, Кларк, — произнес он, не потрудившись повернуть голову, — как в отношении чего-нибудь выпить?

— Пошли вы к черту! — простонал Кларк. — Мне кажется, я умру, если эта боль в груди сию минуту не утихнет.

— Ну и кто станет горевать по такому увальню, как вы? — почти дружелюбно откликнулся Дейвис. — Все ваши голые красотки вернутся к достойной жизни в качестве пятидесятицентовых проституток.

— Я приготовлю вам стаканчик, — сказал я, заходя за стойку бара.

— Приготовьте и для себя, бармен, пока вы там находитесь! — Дейвис поднял высоко свою трость и злобно стукнул ею по бару. — Спиртное для всех. И кто тут следующий в этот безвоздушный склеп? Вы, толстяк, у которого так невыносимо болит грудь?

— Пожалуйста!.. — Колверт дышал как паровоз. — Оставьте меня в покое.

— А Джоди кто-нибудь оставил в покое? — повысил голос Дейвис. — Ведь она не была старой и жирной развалиной вроде вас. Молодая, очаровательная блондинка, всего двадцати семи лет от роду, погибла оттого, что кто-то всадил нож ей в сердце. А такое недоразумение, как вы, Кларк, продолжает жить!

Стоявший в конце бара телефон разок звякнул и тут же затих.

— Это ворота, — пробормотал Колверт. — Они будут здесь через пару минут.

Я поставил бокал на бар перед Дейвисом и только тут увидел выражение его глаз.

— Если вы хотите узнать, кто убил Джоди, — сказал я, — вам придется выслушать длинную историю, которую я здесь поведаю. Возможно, кое-что из услышанного лично вам не понравится, но вы будете держать язык за зубами.

— Вы сейчас говорите мне, что надо делать, Холман? — рассвирепел он.

Я пожал плечами:

— Если мы не сумеем справиться сами, нам придется вызывать полицию.

— Я буду слушать, — тоненьким голоском сказал он, — а то, что мне не понравится, я запомню на будущее.

Стук захлопывающейся входной двери заставил Дейвиса замереть на месте, и даже свистящее дыхание Колверта стихло. Затем в комнату влетели Глория и Пирс, уподобляясь миниатюрному торнадо.

— Где она? — нетерпеливо спросила Глория, в ее глазах был неестественный блеск. — Где Джоди?

Дейвис повернулся к ней на своем седле, я стоял достаточно близко, чтобы услышать его приглушенный болезненный стон, когда он увидел белокурые волосы Глории, высоко поднятые на затылке.

— Что это? — резко спросила она, обежав глазами гостиную. — Что-то не так? Где Джоди?

— Она здесь, — ответил я. — Она практически никуда не исчезала, во всяком случае на протяжении двух последних недель.

— Не понимаю! — Пирс зло уставился на меня. — Что за чушь вы тут, черт возьми, плетете, Холман?

— Две последние недели она была именно здесь, в одном из подвальных хранилищ фильмов, — ответил я. — Лежала в огромном посылочном ящике с ножом по рукоятку в груди.

Глория дико вскрикнула, затем залилась слезами. Пирс покровительственно обнял ее, не отводя от меня своих бледно-голубых глаз.

— Вы хотите сказать, что ее кто-то убил? — спросил он упавшим голосом.

— Не «кто-то», а Херб Джейрофф.

— Мне нужно выпить, — пробормотал он.

— Я всем приготовлю по бокалу, — великодушно объявил я, — затем поведаю вам про Джейроффа.

Я приготовил напитки и раздал их, после чего рассказал про систему сбыта наркотиков, организованную Джейроффом через кинопрокат. К тому времени, когда я закончил, Глория уже сидела в кресле, вытирая глаза, а Пирс оперся о подлокотник кресла рядом с нею. Колверт полулежал на диване, закрыв глаза, его лицо было грязно-серого цвета.

— Я все еще не понимаю, почему Джейроффу понадобилось убивать Джоди, — слабым голоском произнесла Глория. — Разве что из ревности, из-за той истории, которая в свое время произошла в Санта-Аните?

— Может быть, я рискну высказать одну небольшую догадку, Рик? — слегка насмешливым голосом предложил Дейвис. — Список имен на полусгоревшем клочке бумаги, который вы с Глорией обнаружили в хижине, должен был дать вам прямое указание на преступный бизнес Джейроффа, верно?

— Точно. — Я кивнул. — Его подсунули в камин специально, чтобы я его нашел и вышел на Джейроффа, но не прямиком. Рассчитывали, что какое-то время буду заниматься этим списком и таким образом отвлекусь от других вещей.

— И кто же его туда подбросил? — спросил Пирс.

— Джейрофф, кто же еще?

— Выходит, ему хотелось, чтобы вы поймали его? — в недоумении спросила Глория.

— Нечто в этом роде, — ответил я и раздраженно добавил: — Мы напрасно теряем время. Поскольку Дейвис нанял меня отыскать Джоди, я знаю об этой истории больше, чем остальные. Так что вам следует заткнуться и какое-то время спокойно послушать.

— Ладно, Рик, — прошептала Глория, — и я не возражаю, если вы расскажете им то, о чем мы с вами говорили вчера вечером. Обо мне, я имею в виду.

Я пересказал им историю Глории о двух сестрах, одной, обладающей талантом статистки, и другой — профессиональной «колл-герл». Как Глория слишком поздно поняла, что ее нанял на ночь человек, за которого ее сестра собиралась выйти замуж. Затем, позднее, как Джейрофф увидел кадр из фильма с участием Глории здесь, в «Колверт продакшнс», и потребовал, чтобы Джоди вернулась к нему и сыграла в фильме для Колверта, в противном случае он разоблачит ее перед Дейвисом Дейвисом.

— Я ничего не понял, Рик, — похрипел Колверт, нарушая воцарившуюся после моего сообщения тишину.

— Не смущайтесь, Кларк, — усмехнулся я, — я тоже ничего не понял.

— Рик? — Голос Глории дрогнул. — Неужели вы по-прежнему не верите, что все сказанное мной правда?

После того, что вы говорили прошлой ночью, и… и всего остального?

— Я начну с самого начала еще раз, — холодно заговорил я. — Дейвис нанял меня, чтобы я разыскал Джоди Риммел. И тут же Глория приезжает ко мне домой и преподносит почти ту же самую историю, которую я услышал от Дейвиса, в чем не было ничего удивительного, если хорошенько подумать, потому что он тоже прежде всего услышал ее от Глории. Она настояла, чтобы мы поехали на следующее утро в «Колверт продакшнс», где нам сообщили, что Джейрофф и Джоди уединились в хижине в горах. Ни Колверт, ни Пирс не выражали желания указать местонахождение этой хижины, так что мне пришлось на них нажать.

Когда мы в конце концов нашли эту хижину, то первым делом нашли также и тот самый клочок бумаги в камине. Примечательно, что Глория фактически заставила меня обнаружить его, заявив, какой же я молодец, что разглядел обгоревший листок в камине! Затем кто-то со дна каньона начал выкрикивать имя Джейроффа, а когда я вышел на заднее крыльцо, принялся палить из ружья по хижине. Позднее он угнал мою машину, чтобы избавить себя от необходимости добираться пешком до того места, где стояла его собственная.

— Кто, по-вашему, был этот тип? — спросил Пирс.

— Разумеется, сам Джейрофф. Он пытался напугать меня и еще больше запутать.

— Я так ни черта и не понял из всего того, что вы нам тут наговорили!

— Потребовалось некоторое время, чтобы навести справки в Майами и заставить Глорию позднее признаться, что все ее рассказы о совместных выступлениях там были выдумкой, — продолжал я, не обращая на него внимания. — Еще больше времени ушло на проверку имен в списке. Конечной целью было, чтобы я подошел-таки к Джейроффу и его наркобизнесу, но на пару недель позже, когда его нельзя было бы уже поймать с поличным. Все это откровенное вранье вперемешку с полуправдой, поданное мне на блюдечке, служило одной цели: предоставить Джейроффу достаточно времени перестать быть тем, кем он был раньше, и надежно утвердиться в новой жизни в качестве совершенно иной личности. Так, чтобы Херб Джейрофф как бы навсегда исчез с земной поверхности.

— Я бы хотела кое-что узнать до того, как вы продолжите, Рик, — ледяным голосом проговорила Глория. — Чему именно вы не поверили в той истории, которую я сообщила вам прошлой ночью?

— Не верю сказочке о том, будто Джейрофф полоснул вас ножом по животу в номере отеля в Санта-Аните, — отчеканил я. — Ваш шрам на животе — самый настоящий послеоперационный шрам по поводу удаления слепой кишки. Ну а кроме того, есть еще одно обстоятельство.

— Какое же?

— Я был абсолютно не прав, когда прошлой ночью назвал вас плохой актрисой, — признался я. — На протяжении всей ночи, с вечера и до утра, вы давали представление, которое, несомненно, заслуживает самой высшей театральной награды. Вы были профессиональнее любой настоящей «колл-герл». Даже Джоди уступила бы вам в этой роли.

— Теперь я окончательно запутался, — сердито заявил Пирс. — Черт побери, теперь-то на что вы намекаете?

— История двух сестер в основном была правдой. Только… — я запнулся, — Глория в своем рассказе поменяла их ролями. — Я повернул голову и взглянул на бесстрастное лицо Дейвиса возле меня. — Припоминаете, когда вы упросили Фредди Хоффмана устроить прослушивание Джоди, какой абсолютно неталантливой она себя показала?

— В то время я решил, что все дело в ее «сценобоязни», если можно так выразиться, — медленно проговорил он. — Но мне и теперь совершенно безразлично, была она проституткой или нет. Я любил ее и женился бы на ней.

— Представляю вам сестер Кашинг, — объявил я голосом теледиктора. — Две потрясающе высоченные девушки, между которыми всего одиннадцать месяцев разницы в возрасте, похожие друг на друга как две капли воды. Одна блондинка, вторая брюнетка, пожалуй, только этим они и отличаются одна от другой. Джейрофф был совладельцем того клуба в Санта-Аните, где Глория работала статисткой. Они встретились и вскоре заговорили о свадьбе. Вторая сестра, профессиональная «колл-герл», естественно, сгорала от зависти, что сестре так повезло. И вот однажды по каким-то чисто женским соображениям она перекрасила волосы в черный цвет или надела черный парик и поздно вечером явилась в номер Джейроффа. Конечно, она предусмотрительно выбрала вечер, когда настоящая Глория была чем-то занята и не могла им помешать, затем, когда они миловались вдвоем под одеялом и Джоди поздравила себя с успешным исполнением роли, Джейрофф поведал своей горячо любимой Глории, как успешно идут дела в наркобизнесе. Только в действительности он все это выкладывал Джоди.

Я подождал секунд пять, но мои слушатели еще не созрели для того, чтобы задавать вопросы.

— Поэтому на следующее утро, — продолжал я, — Джоди, будучи в глубине души прирожденной вымогательницей, решила, что судьба подарила ей слишком заманчивую возможность, чтобы ею не воспользоваться. Ну и завела соответствующие переговоры с Джейроффом. Он будет платить, или же она заговорит. Кто знает, сколько она запросила, но, с его точки зрения, это было приемлемо, потому что тогда он с этим согласился.

Однако через несколько месяцев ситуация резко изменилась, возросла опасность быть уличенным в преступлении. Джейрофф благоразумно решил прекратить свою подпольную деятельность, коль скоро он в ней так преуспел. Но Джоди совершенно не улыбалась перспектива перестать получать свои ежемесячные чеки, поэтому она пригрозила Джейроффу сообщить полиции решительно все, если он покончит со своим бизнесом.

И тут он столкнулся черт знает с какой неразрешимой дилеммой. Если он не прекратит подпольную деятельность, полиция очень быстро схватит его. Если же прекратит, тогда полиция изловит его еще быстрее. Таким образом, оставалось одно — сделать так, чтобы Джоди никогда не смогла бы донести на него.

— Вы хотите сказать, что примерно две недели назад, — спросил Дейвис печально, — Джейрофф убил ее?

Глава 11

— Должно быть, так, — ответил я Дейвису, — но поскольку организация этого преступления оставляет желать лучшего, у меня есть подозрение, что убийство было непреднамеренным. Именно по этой причине он пустился на всякие уловки, чтобы выгадать для себя побольше времени. Джейроффу и в голову не приходило; что я сумею проследить за транспортировкой Джоди из кинопроката до подвалов Колверта. Он рассчитывал, что ее тело останется там навечно.

— Я потрясен, — спокойно произнес Дейвис. — А кто-нибудь знает, как на самом деле выглядит Джейрофф?

— Очевидно, это должно быть известно Глории.

— Ему сорок лет, — неуверенно начала она, — каштановые волосы, поредевшие на затылке, по всей вероятности, рост и вес средние.

— По словам других людей, он моего роста и веса, — пожал я плечами, — вы это называете «средним»?

— Все зависит от того, под каким углом смотреть, — мрачно изрек Дейвис.

— Меня удивляет, что никто не изволил спросить, что случилось с Джейроффом после убийства Джоди и после того, как он прекратил заниматься операциями с наркотиками, — заметил я как бы между прочим.

— А меня это не удивляет! — надменно бросила Глория. — Вы тут черт знает сколько всего наговорили, а все без толку.

— Кларк, — я повернулся и услышал в ответ хриплое дыхание, — сколько Джейрофф вложил в вашу кинокомпанию?

Он выпрямился на кушетке и обеспокоенно посмотрел на меня.

— Вы имеете в виду наличными?

— И не только наличными.

— Полмиллиона из расчета пятнадцать процентов, и, кроме того, он имел определенные права для защиты своих инвестиций. — Колверт обтер платком шею. — Он довольно долго нажимал на меня, чтобы попасть в компанию. Уверял, что оборот нашей прежней продукции упадет до нуля, если он не станет руководить кинопрокатом.

— Так оно и будет, — бодро подтвердил я, — поскольку никто теперь не станет использовать их в качестве кода для заказа наркотиков. Как случилось, что присутствующий здесь Пирс, который предположительно продолжает работать на Джейроффа, занимает руководящее положение в вашей компании?

— Это было обусловлено, — нехотя пробормотал Колверт. — Джейрофф имел право рекомендовать своего человека хотя бы на одну ключевую должность, вот он и направил к нам Гари.

— Когда это было в точности?

— Ну, пару недель назад.

— Какое совпадение! — усмехнулся я.

Пирс поднялся с подлокотника, взгляд его светло-голубых глаз был не столько враждебным, сколько настороженным.

— На что, черт возьми, вы намекаете, Холман?

— Мне кажется, что каждый раз, когда вы раскрываете рот, Гари, вы задаете один и тот же идиотский вопрос! — вежливым тоном ответил я. — Вы пока, во всяком случае теоретически, работаете на Джейроффа. Когда вы с ним виделись в последний раз?

— По-моему, пару недель назад.

— После этого вы говорили с ним по телефону? И вообще как-то общались?

— Ну, нет. Не общался.

— Что вы делали четыре недели назад?

— Работал у Джейроффа. Что же еще?

— Где?

— Менеджером в Санта-Аните. — Он поджал губы. — Я сыт по горло подобной чепухой!

— Знаете, что я вам скажу., Гари? — Я вышел из-за стойки бара, прошел мимо Дейвиса, который повернулся на сто восемьдесят градусов на своем вращающемся седле. — У меня просто чешутся руки содрать ваши дурацкие бакенбарды!

— Не пытайтесь, Рик, — тихим голосом произнесла Глория, и ее правая рука, сжимавшая пистолет, появилась из просторного кармана длинной юбки.

Я замер посреди комнаты.

— Вы такого оборота не ожидали, Холман? — хихикнул Пирс. — Куда же девался ваш героизм?

— У вас нет фактически никаких шансов, — сказал я. — Даже если вы убьете нас троих, вам все равно далеко не уйти.

— Кларк не в счет. Он сделает все, что ему скажут, и будет держать язык за зубами. Вы же не думаете, что он не знал о наркобизнесе, верно?

— Не думаю, — согласился я. — Поскольку он получал хорошие деньги на эксплуатации своих старых фильмов, все остальное его не интересовало.

— И небольшой процент от распространения наркотиков тоже, — вкрадчиво добавил Пирс.

— Значит, остаемся только мы с Дейвисом, — сказал я.

— Полтора человека, велика проблема! — хохотнул Пирс. — Возможно, посылочный ящик окажется тесноватым, но, я думаю, что нам удастся запихнуть туда вас обоих рядышком с Джоди. Никто никогда вас там не найдет, во всяком случае при моей жизни. Ну а что будет потом, меня мало заботит!

— К тому же это послужит своего рода предупреждением Кларку, если он начнет фокусничать, — присовокупила Глория непринужденно.

— Если мы собираемся это проделать, самое время действовать, — заявил Пирс.

— Почему бы не заняться сперва второй половиной разлученных любовников? — усмехнулась Глория. — Согласитесь, что Дейвис должен быть рядом с Джоди. Тогда они будут неразлучны отныне и навсегда!

— У меня есть пистолет в поясной кобуре, Глория. У вас же всего один выстрел!

— Это меня ни капельки не беспокоит, Рик. — В ее темных глазах было что-то первобытное и отталкивающее. — У Гари, конечно, талант по части афер, но прикончить Джоди в конце концов пришлось мне. У него сдали нервы.

— Вы убили ее ножом, — напомнил я, — теперь должен быть пистолет.

Я услыхал скрип у себя за спиной, оглянулся и увидел, что Дейвис Дейвис слезает с табурета. Достигнув пола, он надел шляпу и отправился к выходу, энергично размахивая тростью.

— Ну, — заявил он, ни к кому не обращаясь, — мне пора домой…

Глория захохотала:

— Вы останетесь там, где стоите, жалкий коротышка, или же я переброшу вас через колено и хорошенько отшлепаю!

— Если Джоди была блудницей, тогда вы были ее отцом и матерью! — неожиданно заорал Дейвис. — Рядом с нею вы казались кривоногой старой коровой и знали об этом, не так ли? Вот почему вы ее ненавидели и убили, сравнение было не в вашу пользу. — Он пронзительно рассмеялся. — Крайне сожалею, что не видел вас на сцене, дорогуша! Это на самом деле должно было быть нечто примечательное! Все эти обвислые телеса в бантиках и перышках, порхающие по сцене. Можно подумать, тучная корова приняла участие в конкурсе красавиц и резво скачет среди молоденьких привлекательных девушек.

Глория вскочила, ее лицо побагровело, в глазах горела неприкрытая ярость.

— Держи! — крикнула она, сунув пистолет в руки Пирсу. — Если Холман попытается что-то выкинуть, убей его!

Ее белая шифоновая блузка едва не лопнула на груди от глубокого вздоха.

— Я собираюсь поучить уму-разуму этого маленького уродца… Мне хотелось это сделать с того самого дня, когда Джоди пожалела его.

— Прямо здесь, на глазах у этих людей? — издевательским тоном осведомился Дейвис.

Она пронеслась мимо меня, хищно оскалившись, могучая рассвирепевшая амазонка, готовая растерзать ненавистного карлика. Дейвис выставил перед собой свою трость, нацелившись ее концом на приближающуюся Глорию.

— Берегитесь! — вскричал он. — Я ударю вас этим!

Глория презрительно фыркнула и ухватилась за конец палки. В то же мгновение Дейвис повернул запястье, и вот уже Глория стояла с пустотелой тростью, у Дейвиса же в правой руке поблескивала изящная рапира. Его последующие движения были настолько быстрыми, что казались неуловимыми для глаза. Дейвис вытянулся вверх и вперед, приподнявшись на цыпочки, его правая рука была высоко поднята в классической позе фехтовальщика.

Глория издала какой-то булькающий звук, затем медленно повернулась к нам, глаза у нее расширились от ужаса. Быстро разрастающееся красное пятно появилось спереди на ее юбке. Ее руки безуспешно пытались выдернуть кусок толедской стали, всего на полдюйма торчащей из ее живота, потом она истошно вскрикнула, и ее крик перерос в звериный вой.

Пирс смертельно побледнел, его светло-голубые глаза со страхом смотрели, как Глория корчится от боли. Вероятно, он даже не заметил, когда я забрал пистолет у него из рук, зато пронзительно завопил, когда я вцепился пятерней в его роскошные светлые волосы и сорвал с головы парик. Второй раз он завопил, когда я сорвал таким же манером его накладные усы и бакенбарды.

Неожиданно Гари Пирс исчез, на его месте оказался полулысый Херб Джейрофф, постаревший лет на десять. Однако, завороженный зрелищем истекающей кровью Глории, он никак не отреагировал на свое разоблачение, продолжая молча наблюдать, как она медленно опустилась на колени, не переставая кричать и умоляюще глядя на него в ожидании помощи, но в конце концов не кто иной, как жаждущий мести карлик подскочил к ней и, по-видимому, из чувства сострадания слегка сдавил ей горло сильными руками, после чего она смолкла, потеряв сознание. Тогда он убрал руки, и она свалилась на пол.

— Вы не знали про эту трость с вкладной шпагой? — спросил меня Дейвис.

— Догадывался, — признался я. — На днях Фредди Хоффман намекнул на нечто подобное.

— Вы предполагали, что я пущу ее в ход?

— Надеялся на это… Мне казалось, что перспектива оказаться в этом склепе устраивала вас не более, чем меня.

Он согласно кивнул:

— Не обольщайтесь, Рик, никакого чека я вам не пришлю!

— Она умрет? — пронзительным шепотом спросил Джейрофф.

— Такая огромная тучная корова? — насмешливо фыркнул Дейвис. — Все лезвие длиной лишь в двенадцать дюймов! Подумайте про слой жира, который нужно преодолеть.

— Но столько крови!

— Она может без всякого ущерба потерять еще три пинты и даже не заметить этого до тех пор, пока не займется утренней гимнастикой! — уверенно заявил карлик. — Но все же следует вызвать врача, потому что я вот-вот потеряю сознание.

— Я не собирался убивать Джоди, — заговорил Джейрофф, посчитав, что у него имелась последняя возможность объясниться. — Я надеялся ее как-то урезонить. Но в тот вечер между сестрами произошла ужасная ссора, Глория вышла из себя. Она побежала на кухню и вернулась с ножом в руке. Я-то думал, просто-напросто припугнуть Джоди и заставить ее вести себя разумно, но она прямиком бросилась к своей родной сестре и всадила в нее нож. Это было ужасно!

— Пожалуйста, вызовите доктора, Рик! — раздался повелительный голос Дейвиса, — Теперь я чувствую дурноту, но от неуклюжих извинений Джейроффа меня тошнит по-настоящему!

Я прошел к телефону в конце бара, втайне радуясь, что не имел понятия о бешеном характере Глории и о том, что она способна натворить, когда выходит из себя.

После общения с лос-анджелесским бюро по расследованию убийств, где я провел полночи, визит в бюро по борьбе с наркотиками на следующий день, можно сказать, доставил мне удовольствие. Офицеры полиции, вполне естественно, не проявляют большого энтузиазма в отношении убийств и всех связанных с ними обстоятельств. Зато агенты по борьбе с наркотиками с неподдельным энтузиазмом вцепились в кинопрокат, уподобляясь ищейкам, выпущенным на волю из своих будок. К трем часам дня даже Сейра немного воспрянула духом и перестала лихорадочно перебирать бусы-четки на своей груди.

Последний бюллетень из больницы о состоянии Глории на оставлял никаких сомнений в том, что она будет в состоянии в свое время предстать перед судом. Дейвис Дейвис прислал мне чек на тысячу долларов с посыльным рано утром, и я все никак не мог этому поверить. Вообще-то говоря, я слегка изменил последовательность событий, стараясь помочь следователям разобраться в случившемся. Согласно моим показаниям, Глория вцепилась Дейвису в горло обеими руками, намереваясь задушить его, еще до того, как ему пришла в голову мысль пустить в ход свое оружие. Я твердо вознамерился верить тому, что такое незначительное отступление от истины не имеет никакого отношения к чеку. Несомненно, что он так расщедрился, высоко оценив мои дедуктивные способности. Так или иначе, я в тот же день получил по этому чеку деньги, потому что никто никогда не знает, что такому психу, как Дейвис, взбредет в голову через минуту!

Я обратил внимание на то, что в тот день Сейра облачилась не только в совершенно непрозрачную блузку, но даже не забыла надеть под нее бюстгальтер. Вероятно по причине недостатка опыта в ношении подобного обмундирования, ее грудь была вздернута под углом в шестьдесят градусов. Всякий раз, когда в поле моего зрения оказывались эти угрожающе торчащие груди, мне казалось, что кто-то сейчас скомандует: «Пуск!» — и в следующее мгновение со скоростью ракеты вылетит в Тихий океан. Я попрощался с Сейрой около четырех часов дня, но поскольку ее атаковала сразу четверка агентов по наркотикам, она этого даже не заметила.

Какое-то время ушло на закупку продуктов и несколько большее на их приготовление. Я успел выйти из-под душа и одеться, когда раздался звонок в дверь. Я поспешил в прихожую, потому что не хотел повергать в смущение бедняжку Аманду Брайт, впервые попавшую в фешенебельный Беверли-Хиллз, слишком долгим ожиданием на ступеньках крыльца. Я отворил дверь, в нос мне ударил терпкий запах французских духов. А перед домом — я не поверил своим глазам — стоял красно-лиловый «роллс-ройс», за рулем которого красовался шофер в форме.

— Надеюсь, я вас не скомпрометировала, Рик? — застенчиво пролепетала она. — Но было просто невозможно поймать такси, а папе все равно не нужна сегодня машина!

Мне наконец удалось справиться с глазами, я ясно разглядел роскошное манто из белого песца на плечах своей гостьи.

— Я подумала, что вечером может быть холодно, — прошептала она извиняющимся голоском, — но, надеюсь, даже в Беверли-Хиллз имеются какие-нибудь отопительные средства?

От растерянности я не знал, что и говорить, поэтому просто схватил ее за руку и втянул в передний холл, затем она уже добровольно прошла первой в гостиную.

— Восхитительно! — воскликнула она, оценив взглядом комнату. — Подумать только, что люди могу жить в таком ограниченном пространстве, не испытывая клаустрофобии!

— Боюсь, что вам придется обойтись без фазана на ужин, — предупредил я ворчливо. — Последнего продали за пять минут до того, как я зашел в мясной магазин.

Сегодня она была без бабушкиных очков, поэтому я хорошо видел ее русалочьи глаза, удивляясь, как легко они загораются сладострастием.

— Я просто пошутила, Рик… На самом деле это очень элегантный дом.

— Благодарю… Не хотите ли, чтобы я убрал куда-нибудь вашу шубу, или же ее полагается сначала накормить?

— Какое-то время я побуду в ней, благодарю.

— Вам приготовить что-нибудь выпить?

— Сейчас не надо, спасибо. Возможно, позднее.

— Боюсь, обед будет готов лишь через некоторое время, — извинился я.

— Конечно!

— Сигарету?

— Я не курю.

Я закурил, с неудовольствием заметив, что у меня дрожат руки. Судя по тому, как разворачивались события, я посчитал, что до конца вечера состарюсь лет на пять.

— Яркий свет? — неожиданно спросил я.

— Не знаю… — Она слегка пожала плечами, ее белоснежный мех задрожал, выражая аристократическое неодобрение. — Любая комната всегда должна быть ярко освещена, чтобы не щуриться и не натыкаться на мебель.

— Я имел в виду вашу говорящую фамилию, — ответил я, опасаясь, что, если весь вечер буду вот так улыбаться во весь рот, к утру могу вывихнуть челюсть. — Интересно, а чем занимается ваш отец?

— Ничем.

— Неужели он нетрудоспособен? — посочувствовал я.

— Да, с двадцатитрехлетнего возраста, когда умерла его одинокая тетушка, оставив ему три миллиона долларов, не подлежащих налогообложению. Он называет себя вынужденным паразитом.

— Ну, три миллиона долларов — это не пустяк! Нельзя же на них начхать.

— А почему бы и нет? — возразила она равнодушно. — Они же не сдуются.

«Нет, — подумал я в отчаянии, — я сейчас заскулю, как паршивый щенок».

— Вы играете в скрэббл[2]? — выдавил я из себя.

Она бросила на меня уничтожающий взгляд:

— Только если участвуют не меньше шести человек, поровну обоего пола.

— Тогда игра интереснее? — загробным голосом спросил я.

— Это зависит от размеров одеяла в первую очередь. Если все шестеро под односпальным одеялом, может оказаться увлекательно. Понимаете, получается пирамида.

— Ну да, — поперхнулся я, — конечно.

Я растерянно наблюдал, как она, побродив по гостиной, вернулась снова к тому месту, где я стоял.

— Вряд ли у вас поблизости имеется бордель, я не ошиблась?

— Нет, не ошиблись.

— Очень жаль. Мы могли бы сходить, там есть на что посмотреть.

— Это развлечение весьма низкого пошиба.

Она подняла брови:

— Странно слышать от вас такое. Удивительно, как первое впечатление о человеке на поверку оказывается совершенно превратным. Конечно, при условии, что найдется достаточно времени, чтобы это обнаружить. У вас нет письменного стола в доме, Рик?

— Что? Нет, — смущенно пробормотал я.

— Значит, то было просто шуткой?

Какая, черт возьми, шутка? Что она имеет в виду? Я отчаянно напрягал память, стараясь понять суть ее вопроса.

— А я ведь попалась на эту удочку, — разочарованно протянула она. — Я была уверена, что вы говорите совершенно серьезно! — Она еще плотнее завернулась в свое потрясающее манто. — Ну и чем вы желаете теперь заняться? Будем петь на два голоса какие-нибудь романсы?

Письменный стол! Наконец-то моя память снова заработала. В следующее мгновение я вспомнил в точности каждое словечко из нашего разговора в приемной Фредди Хоффмана. Чудо, что она еще не ударила меня по физиономии мокрым полотенцем и не уехала сразу домой.

— Понимаете, вся беда с письменными столами — их шероховатость, — убежденно заговорил я. — Никогда не знаешь, какого подвоха можно ожидать. Мне известна одна девушка, у которой извлекли из ее мягкого места десять здоровенных заноз, причем они попали туда до того, как началось что-то мало-мальски интересное!

— Правда? — Она повернулась снова ко мне, взгляд ее стал откровенно чувственным. — Какой кошмар!

— Любой материал — проблема. Даже чуть-чуть шершавый, он обдирает кожу, а кому это понравится? С другой стороны, если он абсолютно гладкий, можно соскользнуть с кушетки и в конечном итоге оказаться в больнице.

— Я вижу, вы много размышляли на эту тему, Рик. — Она сделала шаг ко мне. — Надо думать, вы эксперт в этой области.

— С коврами другая проблема. Тут главное — какая у них основа. Не дай Бог скользкая! Нет ничего более отвратительного, чем начать вальсировать по полу в самый ответственный момент.

— Кошмарно! — прошептала она, все ближе подходя ко мне.

— Поэтому всю меблировку надо продумывать заранее. Возьмите хотя бы эту комнату. Обивка на кушетке идеальная, на ней не слишком холодно и не слишком жарко, она и не скользит, и не липнет. Теперь опять-таки вот эта штука на полу — очень удобная и мягкая и не ездит по полу.

— Разумеется! — выдохнула она, почти вплотную подходя ко мне.

— Прошу прощения, Аманда, — заявил я ворчливо, — но будь я проклят, если смирюсь с этой меховой шубой!

— Ох, Рик! — трагически прошептала она. — Я безумно сожалею. Я ее немедленно сниму.

Она высвободила руки из рукавов каким-то немыслимым движением тела, после чего манто соскользнуло на пол. Оказывается, оно было надето на абсолютно нагое тело. Не веря своим глазам, я смотрел на все те богатства, которые Аманда Брайт ухитрилась скрывать под своим скромным платьицем в офисе. Она вздрогнула и нервно рассмеялась.

— Извините, Рик, но у меня постоянно появляется гусиная кожа…

— Не беспокойтесь, Аманда, золотце, — авторитетно заявил я, — через секунду я займусь этим вопросом. Способ лечения достаточно оригинален, надеюсь, он вам придется по вкусу.

Она прижалась ко мне всем телом, положив голову на мое плечо.

— Не могу дождаться, когда вы приступите, Рик, — пробормотала она чуть слышно.

Леди-призрак (Пер. с англ. И. А. Быкова)

Глава 1

Ее прямые светлые волосы были гладко зачесаны от висков назад и едва достигали шеи. На ней были черные брюки и черная же, в тон шелковая рубашка с четырьмя незастегнутыми верхними пуговицами, что позволяло видеть ложбинку между упругими и острыми грудями. Там же, чуть ниже, между грудей уютно покоился серебряный медальон на массивной серебряной цепочке. Дорогие часы на толстом кожаном ремешке туго стягивали ее запястье. Ее звали Санди Паркер, и она была агентом «по продаже талантов». Монотонный голос Санди наконец затих, и ее искрящиеся голубые глаза остановились на мне.

— Я тебе наскучила, Рик?

— Откровенно говоря, да, — сказал я.

— Извини. — Голос ее звучал холодно. — Может, тебе нужно еще выпить?

— А может быть, тебе уже пора расколоться и поведать мне, зачем мы сюда пришли.

Несколько секунд она размышляла над моими словами, потом сказала:

— У нас неприятности, Рик.

— Как у Одинокого Объездчика?

— Что?

— Это старая история. Одинокий Объездчик говорит Тонто, что у них неприятности, потому что тысяча индейцев из племени сиу преградила им путь через ущелье. На это Тонто отвечает: «Что значит — у нас неприятности? Лично я — индеец».

— Боже! — исторгла она сдавленным голосом.

— Ну, расскажи мне о своих неприятностях.

— Я употребила собирательное «у нас», имея в виду себя и одну из своих клиенток. — Она глубоко вздохнула. — Ах ты, самодовольное дерьмо!

— Ну и кто твоя клиентка?

— Так совпало, что она является также моей очень близкой приятельницей. Наши отношения выходят далеко за рамки обычных агентско-клиентских связей. Я очень переживаю за нее.

— Может быть, скажешь, наконец, как ее имя.

— Я говорю об Элисон Вейл.

Справочная моей памяти выдала справку: актриса, по происхождению — англичанка. Ее привезли в Новый Свет под фанфары рекламных труб в середине шестидесятых. Говорили, что она сделана из того же теста, что и Грейс Келли и Дебора Керр, эти настоящие леди, которые не только были хороши собой, но к тому же еще умели играть. В прессе появились осторожно-уклончивые ссылки на ее участие в труппах «Олд-Вик» и Королевского шекспировского театра. Ее первый фильм получил хорошие отзывы критиков, но не снискал успеха у публики и «умер» у билетных касс. Три подряд следующих за этим фильма оказались барахлом. После длительного перерыва она снялась в парочке «макаронных вестернов», где ее роль сводилась к тому, чтобы с отрешенным видом, как английская роза, стоять в сторонке и ждать, пока главный герой носится с двуствольным дробовиком и вышибает кишки из невинных наблюдателей и, наконец, в промежутках между разборками улучит минутку для встречи со своей возлюбленной. Потом в ее карьере наступил еще более длительный перерыв, за которым последовала работа в одной бродвейской постановке английской пьесы, исчерпавшей себя после восьми представлений. Потом снова ничего.

— Чем она занималась в последнее время? — вежливо поинтересовался я.

— Почти ничем. И тебе это, черт побери, хорошо известно, Рик Холман, — раздраженно ответила Санди. — Никакой работы в течение двух последних лет, но сейчас у нее появился шанс сняться в серии рекламных роликов на телевидении.

— Великое дело!

— Стоимостью в четверть миллиона долларов.

— Ну, я и говорю, — повторил я вполголоса, — великое дело!

— Ты знаешь, какая теперь жизнь, — продолжала она. — Люди подают в суд на звезд рекламы, если их не удовлетворяет качество рекламируемого продукта. Или если им кажется, будто у звезды плохой имидж из-за того, что в ее прошлом таится какая-то гадость, — они несут в суд свои иски об искаженном представлении товара и попытках ввести потребителя в заблуждение. Сейчас, прежде чем какой-нибудь спонсор рискнет выделить средства на рекламу, он сто раз удостоверится, что репутация его звезды чиста как стеклышко.

— Ты хочешь сказать, что репутация Элисон до такой степени чиста, так?

— Не знаю.

— Но у тебя есть подозрения.

Санди сдержанно пожала плечами:

— Что-то беспокоит ее, и началось это, как только ей было сделано предложение о рекламных роликах. Может быть, ты знаешь, что она была пару раз замужем? Первый брак распался еще до ее отъезда из Англии, а когда она снималась в этих отвратительных итальянских вестернах, я думаю, у нее тогда на время сорвало крышу, и она вышла замуж за своего партнера по фильму.

— Дуэйна Ларсена.

— Ты знаешь, что собой представляет этот актер, — сказала она с нескрываемой злобой. — Стоит ему открыть рот, и он превращается в скота. Он говорил ей, что верит в брак двух равных партнеров, и в качестве доказательства своих слов каждую вторую неделю напивался до чертиков и устраивал ей хорошенькую взбучку. Этот брак тянулся два года, а потом, когда терпеть дальше ей стало невмоготу, она ушла от него и получила развод.

Санди сделала передышку, чтобы отхлебнуть из бокала, и продолжила:

— Весь этот паршивый брак оказался серьезным потрясением для нее и чуть было не убил в ней остатки доверия к людям. Ее профессиональное будущее оказалось под угрозой. Она никогда не заговаривала со мной о своей жизни после развода и до сих пор уклоняется от обсуждения этой темы.

— Именно там и скрывается эта «гадость из прошлого»?

— Наверное. Элисон сказала, что после развода ей необходимо было сменить обстановку, и она уехала на целый год. Потом, однажды утром, около года назад, войдя в свой офис, я обнаружила ее там. Она ждала меня. Сказала, что хочет вернуться к работе, и спросила, не могла бы я ей в этом помочь. Я отвела ее к себе домой, потому что ей больше некуда было идти. Ей потребовалось достаточно много времени, чтобы обрести нормальное состояние, если, черт возьми, такое состояние вообще можно считать нормальным. Однако я в конце концов решила, что она готова работать, и выхлопотала для нее прекрасную эпизодическую роль на киностудии «Стеллар» в их новом престижном супербоевике с бюджетом в двадцать миллионов долларов. Потом ей поступило предложение сняться в рекламе, и тут она повела себя странно. Она чего-то боится, Рик, но чего именно, я не знаю.

— Ты спрашивала ее?

— Естественно! Она мелет всякую ерунду о том, что, мол, это плохо отразится на ее имидже, а я все спрашиваю ее: на каком имидже? Так и толчемся на месте. Если она снимется в рекламе, то телезрители увидят ее сразу после выхода на экраны фильма с ее участием — казалось бы, об этом любая актриса может только мечтать. Однако она отказывается даже обсуждать этот вопрос. Дошло до того, что мы почти перестали разговаривать друг с другом.

— Ты полагаешь, что она не идет на рекламу, потому что боится, что из ее прошлого вылезет какой-нибудь «скелет» и погубит ее, — сказал я. — И этот «скелет», как говорится, «появился в шкафу» в тот год, который начался ее разводом с Дуэйном Ларсеном и закончился ее появлением в твоем офисе.

— Именно. — Санди энергично кивнула.

— Ты чего-то недоговариваешь, — сказал я.

— Ах ты, подозрительный ублюдок, Холман!

— Но Холман прав?

— Холман прав, — согласилась она нехотя. — В последнее время ей звонит какой-то мужчина. Она не говорит мне, кто он и что ему нужно. Но пару раз я слушала их разговор по параллельному телефону. Его зовут Пит, а он называет Элисон Глорией. Сначала я решила, что это какая-то шутка, но теперь я думаю, что за этим что-то кроется. Он постоянно просил ее встретиться с ним, а она всякий раз отвечала, что давно с этим покончила. Потом, позвонив прошлым вечером, он сказал, что если она не согласна встретиться с ним, то он сам придет к ней домой. Это отлично сработало! Она встречается с ним сегодня вечером в семь тридцать в баре.

— В этом баре?

— В этом баре.

— Что еще говорит этот Пит?

— Ничего особенного. Только постоянно твердит о старых добрых временах, когда они были вместе, а она в ответ говорит, что это были отнюдь не добрые времена. Глория! Что это, черт возьми, за имя такое?

— Что она говорила тебе об этих звонках?

— Она сказала, что это приятель Дуэйна Ларсена, подонок, о котором ей хотелось бы поскорее забыть. Элисон — низкая лгунья.

— Как она теперь выглядит?

— Почти так же, как прежде. Слегка постарела, но по ней этого не скажешь, разве что слегка пополнела, но там, где надо. Те же длинные светлые волосы!

— Хорошо, — сказал я. — Останусь и подожду их здесь. — Я сверился с часами. Было без четверти семь. — А как ты?

— Я возвращаюсь в офис, нужно заняться парочкой контрактов. Особенно обидно, что она слишком напугана и не хочет мне довериться.

— У нее есть деньги?

— Только то, что она получила за исполнение той роли в эпизоде. Они знали, что могут купить ее задешево, и купили.

— У нее были деньги, когда она тем утром появилась в твоем офисе?

— Одежда, которая была на ней, — вот практически и все, что у нее было, — сказала Санди безразличным тоном.

— Стало быть, если Питу и нужно что-то, то это не деньги, — резюмировал я. — Может быть, долю от рекламы? Ты действительно назвала сумму в четверть миллиона долларов?

— Возможно. — В голосе Санди не было удивления. — Мне почему-то кажется, что все это не имеет никакого отношения к деньгам. И это не любовь. Она боится его до такой степени, что, когда он звонит, у нее перехватывает дыхание и она едва может вымолвить слово.

— Может быть, мне следует переговорить с Дуэйном Ларсеном, — сказал я. — Где его найти?

— Он живет на каньоне Бенедикт. — В ее искристых голубых глазах мелькнула подозрительность. — Что ты собираешься ему рассказать? Об Элисон, я имею в виду.

— Что ее агент беспокоится за нее, — сказал я. — Ларсен поймет. Он знает, что агент — это десять процентов жизни актера. Не обязательно посвящать его в то, как поживают остальные девяносто.

— Звучит, по-моему, неплохо, — сказала она сдержанным тоном. — Но мне не хотелось бы, чтобы ты, Холман, трепался об этом по всему городу.

— Его Высокоблагоразумие Рик Холман — вот как звучит мое полное имя, — торжественно парировал я.

Санди порывисто встала:

— Мне надо идти. На всякий случай. А то вдруг Элисон решит прийти пораньше. Ты мне потом расскажешь, что будет?

— Если будет, что рассказывать, — пообещал я.

Она помедлила несколько секунд, потом спросила:

— Я должна тебе заплатить или как?

— Только после того, как я сам что-то сделаю для этого.

Она взяла со стола свою плоскую дамскую сумочку. Я смотрел ей вслед, пока она шла к выходу из бара: ее округлые, упругие ягодицы подпрыгивали в плотно облегающих черных брюках. Да, Санди Паркер — привлекательная женщина, но один вопрос не давал мне покоя: какие на самом деле отношения существуют между ней и Элисон Вейл?

Я подозвал официанта, заказал новую порцию выпивки и решил растянуть ее на следующие полчаса или до тех пор, пока не появится Элисон Вейл. Время тянулось медленно. Прошло пять минут, и тут в бар, еле передвигая ноги, втащился знакомый коротышка, ведя под руку статную рыжеволосую особу, которая на своих шпильках была ростом никак не меньше шести футов. На ней была белая хлопчатобумажная рубашка и брюки лимонного цвета. Впереди на рубашке красовалось довольно живое переводное изображение ярко расцвеченного боевого петушка с подписью под ним: «БИОНИЧЕСКИЙ ПЕТУШОК». Подпись по идее говорила сама за себя. Ее полные груди с гордостью смотрели вперед и вздрагивали при каждом шаге. Плотно облегающие брюки выгодно подчеркивали преимущества ее фигуры: широкие округлые бедра и длинные ноги. Коротышка спешно повел ее к столику рядом с моим и уже собирался присесть, когда я окликнул его:

— Эй, привет, Мэнни!

Он замер в полусогнутом положении, и его увеличенные крупными линзами глаза стали в отчаянии и недоумении бегать за стеклами очков.

— В чем дело, мистер Крюгер? — с любопытством вопросила рыжеволосая. — У вас застряло что-то в ширинке?

— Только выкроишь, наконец, время, чтобы уединиться от всех, — злобно проворчал Мэнни, — и вот тебе на — Рик Холман тут как тут!

— Я не буду лезть в твою частную жизнь, Мэнни, — поспешил я его успокоить. — Просто посижу здесь тихонечко, чтобы было слышно каждое ваше слово.

Он выпрямился, схватил свою спутницу за руку и направился к моей банкетке. Я одарил даму широкой улыбкой, она села рядом со мной, и я представился.

Она одарила меня ответной улыбкой, неторопливой и знойной.

— Привет. Я — Лиз Муди.

— Которая, как ни странно, является моей новой секретаршей, — сообщил Мэнни. — У нас на студии был чертовски тяжелый день, и я подумал, что по меньшей мере выпивку за мой счет она заслужила.

— Мистер Крюгер — такой милый босс, — затаив дыхание, призналась Лиз шепотом.

Студия «Стеллар» — самая скромная среди «гигантов», и Мэнни — ее директор по рекламе. Еще о нем было известно, что он снимал секретарш с работы быстрее, чем Де Милль — свои киноэпопеи. Обычно они пребывали на службе не более двух месяцев, после чего шли своей дорогой. Я всегда считал, что это каким-то образом связано с маниакально-депрессивной натурой Мэнни.

— Почему ты шпионишь за мной, Рик? — спросил он с места в карьер.

— Это ты шпионишь за мной, — сказал я. — Кто первым зашел в этот бар?

Он все еще размышлял над моими словами, когда к нашему столику подошел официант.

— Мне порцию «Харви Болбэнгера», — сказала ему Лиз Муди.

— «Уолбэнгер», — поправил ее Мэнни.

— Ну, я думаю, мне не так уж обязательно это знать. — Неожиданно она глупо захихикала. — Я хотела сказать, поскольку я — девушка и все такое.

От этих слов Мэнни передернуло, и он велел официанту принести ему то же самое.

— Вы в кинобизнесе, Рик? — поинтересовалась рыжеволосая.

— Он — мерзкий сыщик, вот он кто, — выпалил Мэнни.

— Частный детектив? — Ее глаза расширились от удивления. — Ух ты! И у вас есть собственный сериал и все такое?

Я решил, что меня разыгрывают. Мэнни сверлил меня взглядом так, что мне показалось, будто он хочет загипнотизировать меня до смерти.

— Ты в последнее время ничего не слышал о Дуэйне Ларсене? — спросил я как бы между прочим.

Он подозрительно уставился на меня:

— А что я должен был слышать о Дуэйне Ларсене?

— Судя по всему, это всего лишь слухи.

— Какие слухи?

Чем больше ложь, тем скорее Мэнни в нее поверит, подумал я и сказал:

— Я слышал, что «Стеллар» собирается подписать с ним контракт на съемку в римейке «Горбуна из собора Нотр-Дам». В роли старого Лоутона.

— Но он же не умеет играть! — Лицо Мэнни исказилось от гнева. — Он же не способен играть даже в этих телевизионных вестернах!

Я пожал плечами:

— Как я и сказал, возможно, это всего лишь слухи.

— Никто на студии ничего мне больше не говорит, — пробормотал он. — Может быть, им стыдно говорить мне об этом. И им действительно должно быть стыдно! Дуэйн Ларсен в роли горбуна из собора Нотр-Дам?! Наверное, он думает, что это история о каком-нибудь футболисте!

В этот момент в бар вошла Элисон Вейл. Она задержалась на мгновение у входа, чтобы окинуть взглядом присутствующих, затем направилась через весь зал в другой конец бара к свободному столику. Действительно, она слегка постарела, но выглядела по-прежнему шикарно. У нее были прямые гладкие волосы до плеч, на которых сейчас играли блики света. Хотя лицо ее немного пополнело, широкие скулы скрывали эту полноту. На ней было элегантное маленькое черное платьице, которое ненавязчиво подчеркивало достоинства ее пышных форм, которые и сейчас, когда она грациозно шествовала через зал, выглядели такими же крепкими, как и прежде. Мэнни повернул голову, чтобы проследить за моим взглядом, и буквально обомлел.

— Послушай! — воскликнул он трепетным голосом. — Да это же Элисон Вейл!

— Элисон кто? — спросил я как бы между прочим.

— Элисон Вейл. Она только что снялась у нас в эпизоде киноэпопеи, где снимаются еще пять звезд.

Я еще раз оглянулся и увидел парня, направлявшегося к ее столику. Ему было около сорока, и для своего возраста он выглядел излишне тучным. Пряди рыжих волос сдали свои позиции и отступили почти на середину головы, и лысина была изрядно усыпана веснушками. Густые моржовые усы делали его похожим на отставного дуэлянта. Его неопрятный костюм тоже не заслуживал хотя бы снисходительной похвалы. Он шел с толстой сигарой, зажатой между пальцами правой руки, и обильно потел. Да он и не мог не потеть, поскольку его вес явно превышал норму этак фунтов на тридцать, и все же при таких огромных габаритах он мог похвастать могучими мышцами.

— Наверное, мне надо пойти поздороваться? — Несколько секунд Мэнни сидел с озабоченным видом. — Я ведь не кто-нибудь, а директор по рекламе на студии «Стеллар», и мне самому решать, кому засвидетельствовать почтение и «махнуть флажком», а кому нет, правда?

— Ух ты! — Рыжеволосая была поражена. — Я и не знала, что у каждой студии есть свой собственный флажок.

Мэнни поднялся из-за стола, расправил свои узкие плечики и уверенным шагом направился в противоположный конец зала.

— У тебя несоответствующий для этого цвет волос, — сказал я рыжеволосой.

— Для чего?

— Необходимо быть блондинкой, — сказал я, — это традиционно. Никто не верит, что рыжеволосые глупы.

— Мистер Крюгер уволил свою предыдущую секретаршу, потому что решил, будто она слишком умная, — призналась Лиз Муди. — Поэтому я притворяюсь такой, какой он хочет меня видеть. Все мозги отшибает, когда сидишь целыми днями в машинописном бюро.

— Если хотите, можете заглянуть ко мне домой и для разнообразия остаться на ночь, — сказал я великодушно. — Это вас развлечет, и обстановку поменяете.

— Ну уж! — сказала она холодным тоном.

— Признаюсь, сморозил глупость, — извинился я. — Мне не следовало забывать, что вы, весьма вероятно, и так счастливо проводите ночи у себя дома в обществе вашего бионического петушка.

Ее лицо на мгновение окаменело, затем она залилась громким хохотом.

Потом вернулся Мэнни с огненно-красным лицом. Он плюхнулся на свое место и сделал один быстрый, но большой глоток из бокала.

— Этот бандит, который с ней, велел мне убираться, — сказал он, едва переводя дыхание. — Мне, директору по рекламе студии «Стеллар»!

— Не может быть! — негодующе воскликнул я, а рыжеволосая тихо заскулила.

— Я подошел и вежливо поздоровался с мисс Вейл, — продолжал Мэнни дрожащим от волнения голосом, — и прежде, чем она успела мне ответить, этот бандит говорит мне, что ее зовут Глория Ла Верн и она не станет плясать под мою дудку только потому, что я — хозяин этой проклятой студии. Потом он сказал, чтобы мной через секунду там и не пахло, иначе он вырвет мне руки и запихнет их мне в глотку!

— Так, может быть, это и есть Глория Ла Верн или кто-то еще? — предположил я.

— Это Элисон Вейл, — заорал Мэнни. — И какого дьявола она связалась с бандитом?

— Ты правда хочешь это выяснить? — осторожно осведомился я.

— С какой стати я стал бы орать во все горло, если бы не хотел? — выпалил он, недоуменно глядя на меня.

Я встал и направился к столику, где сидели белокурая леди и «отставной дуэлянт». Элисон Вейл подняла глаза и посмотрела сквозь меня так, как умеют смотреть только настоящие леди. Ее собеседнику я улыбнулся тепло и по-дружески.

— Какого дьявола тебе нужно? — спросил он хриплым голосом.

— Я к вам по поручению своего друга, вон того коротышки. — Я указал рукой в сторону Мэнни. — Он хочет знать, что у такой красавицы, как мисс Вейл, общего с таким бандитом, как вы.

— Он — что?

— Он также хотел бы выпить с вами. — Я взял со стола его бокал и неторопливо вылил содержимое на фасад его мятого костюма.

Он оттолкнул от себя стол и начал вставать на ноги. Я терпеливо выждал момент, когда он пребывал еще в полусогнутом положении, на полпути, и был совершенно беззащитным. Тут-то я и ударил его прямо между глаз, вложив в удар всю свою силу. Он повалился спиной на банкетку, глаза пустые, голова бессильно повисла набок. Из глубины души Элисон Вейл вырвался слабый стон, и она со страхом взглянула на меня.

— Извините, мисс Ла Верн, — вежливо произнес я. — Вы ведь — Глория Ла Верн, не так ли? Кажется, что-то про вас я где-то слышал.

Ее лицо утратило свой привычный цвет, она вскочила на ноги и быстрым шагом направилась к выходу. Парочка официантов стремительно приближалась к столику. Боковым зрением я видел, как Мэнни и Лиз Муди храбро готовились к побегу из бара. К тому времени, когда официанты оказались рядом, у меня в руках уже был наготове бумажник.

— Ему не следовало называть меня так, как он меня назвал, — сказал я, доставая из бумажника парочку двадцаток и бросая их на стол. — Я думаю, этого хватит?

— Конечно, — поспешно ответил ближайший ко мне официант сразу после того, как двадцатки исчезли у него в кармане. — Но вы уходите прямо сейчас?

Я достал из бумажника свою визитную карточку и осторожно засунул ее в оттопыренный карман «дуэлянта».

— На всякий случай. Вдруг он захочет обратиться в суд или предпринять еще что-то, — объяснил я и зашагал к выходу.

Глава 2

Никто не ждал меня у выхода из бара, и это меня ничуть не удивило. Я забрал машину со стоянки, находившейся через два дома от бара, и неторопливо поехал к каньону Бенедикт. Частная дорога делала крутой поворот. Проезд по ней был перекрыт шлагбаумом из металлической сетки. Там же был расположен пост охраны. Классический образчик того, как богачи на практике пользуются своими демократическими правами. В караульном помещении несли службу двое частных охранников. Оба в форменной одежде. Я остановил машину перед шлагбаумом и вышел из нее. И только после этого один из них соблаговолил покинуть пост и подойти ко мне, чтобы выяснить, что, черт побери, мне здесь нужно.

— Это частная дорога, — сообщил он коротко. — Вас должны либо знать здесь в лицо, либо у вас должен быть пропуск.

— Я хотел бы повидать Дуэйна Ларсена, — сказал я.

— Никого вы здесь не повидаете без пропуска.

— Может быть, вы могли бы позвонить ему и замолвить обо мне словечко, — не унимался я. — Меня зовут Рик Холман. Скажите ему — я по поводу его бывшей жены, Элисон Вейл.

— Вы что, шутите?

— Двадцать долларов.

— Мистеру Ларсену, возможно, не понравится, что его беспокоят в данную минуту, — сказал он.

— Тридцать?

— За пятьдесят я бы рискнул похлопотать за вас.

— Согласен. Я как раз собирался назвать эту сумму.

— Ладно.

Он подошел вплотную к заграждению и протянул руку над сеткой. Я вручил ему деньги и стал наблюдать, как он возвращается на пост и снимает телефонную трубку. Его напарник все это время неотрывно следил за каждым моим движением, и у меня возникло ощущение, будто я — один из боевиков какой-нибудь городской банды с парочкой гранат за пазухой. Солнце начало закатываться за горизонт, и небо над пеленой смога сделалось замечательно чистым. Где-то внутри этой огороженной территории с остервенением лаяла пара собак — определенно либо доберманы, либо немецкие овчарки. Я невольно подумал: зачем тогда быть таким богатым? Тут мой охранник снова подошел к забору.

— Он вас примет, — сказал он слегка обескураженным голосом. — Отсюда — пятый дом. По пути нигде не останавливаться.

Я вновь сел в машину и завел мотор. Охранник махнул напарнику рукой, и сетчатый шлагбаум поднялся. Я ехал по дороге, считая дома, пока не добрался до пятого. Дом был большой, с комнатами, расположенными на разных уровнях, и с видом на долину, простиравшуюся внизу. Рядом располагался гараж на четыре машины и плавательный бассейн с верандой в гавайском стиле. Пока я припарковывал машину, над бассейном вспыхнули прожектора, посылая мне своего рода световое приветствие. Затем парадная дверь распахнулась, и на крыльцо вышел мужчина. Я вылез из машины и направился к нему.

Дуэйну Ларсену, должно быть, было уже за сорок, хотя его жесткие густые белокурые волосы, казалось, совсем не поредели. Безобразное и в то же время дружелюбное лицо служило его «торговой маркой». Сломанный нос, глубокий шрам на левой щеке и унылый взгляд холодных голубых глаз — все это были бесценные слагаемые его «торговой марки». Пусть кто-нибудь только попробует освистать такого актера, как Дуэйн Ларсен, и он тотчас же пожалеет о том, что умеет свистеть. Да! Можно не сомневаться, что нечестивец свое получит! Ларсен был около шести футов ростом, но казался ниже из-за непомерно широких плеч и огромного объема грудной клетки. Живот слегка нависал над пряжкой ремня, но, как я заметил, важность и самодовольство его походки и манер со временем не изменились.

— Вы — Холман. — Его голос был похож на глухое рычание. — Привет.

Моя кисть утонула в его правой ладони, и я почувствовал, как немеют у меня пальцы, — и это всего лишь обычное рукопожатие.

— Пошли в дом, — сказал он.

Я вошел в дом следом за ним и оказался в просторной гостиной, где все сияло чистотой и свежестью, будто только что сошло сюда с цветных страниц журнала «Домоводство». Единственным, что нарушало гармонию вещей в комнате, была девушка, стоявшая облокотившись на стойку бара.

Она была высокого роста, с длинными прямыми черными волосами, ниспадавшими на плечи. Что касается лица, то бросались в глаза две характерные его детали: открытый взгляд и большой рот с заметно выступающей вперед нижней губой. Она была абсолютно голой, если не считать босоножек на высоком каблуке и белых кружевных трусиков бикини. Полные и упругие груди с большими, слегка набухшими коралловыми сосками. Трусики плотно облегали округлости ее попки и четко акцентировали разрез ягодиц.

— Выпить хотите? — спросил Ларсен.

— Бурбон со льдом, если можно, — сказал я.

Девушка быстро приготовила мой любимый напиток и с бокалом в руке направилась через всю комнату ко мне; ее груди подпрыгивали при каждом шаге. Принимая бокал, я поблагодарил ее, и она сдержанно улыбнулась мне в ответ.

— Предстоит мужской разговор, Джулия, — сказал Ларсен. — Ты не свалишь отсюда ненадолго?

— Конечно, — согласилась девушка.

Когда она выходила из комнаты, я задержал на мгновение взгляд на ее упругой попке, и Ларсен с пониманием улыбнулся мне:

— У Ларсена только фирменный товар. По крайней мере, одна такая непременно находится в моем доме, днем и ночью. Никогда не знаешь, когда вдруг приспичит.

— Атрибут имиджа, — заметил я.

Он поморщился.

— Только не надо мне этого дерьма, Холман. Я делаю то, что хочу и когда хочу, а все остальные могут идти на…

— Вы не пьете? — спросил я.

— Я сейчас в завязке, — коротко бросил он. — Так вы хотели поговорить со мной о моей бывшей жене, об этой фригидной суке?

— Именно.

— Я наслышан о вас, Холман. О вашей репутации, по крайней мере. Ну и что же такого натворила моя милая крошка Элисон?

— Ее агент беспокоится за нее, — сказал я. — Санди Паркер.

— Эта лесбиянка, — ухмыльнулся он.

Я рассказал ему историю про телевизионную рекламу стоимостью в четверть миллиона долларов и что Элисон отказывается сниматься в ней. Он знал о тех требованиях, которые теперь предъявляются к актерам, снимающимся в рекламе, поэтому уловил мой намек с ходу.

— После ее развода до появления в офисе Санди Паркер прошло довольно много времени — примерно с год, — продолжал я. — Я очень рассчитываю на то, что вы кое-что проясните для меня: как она провела этот год, что делала, куда ходила, ну и так далее.

— Выходит, она все-таки спуталась с лесбиянкой! — воскликнул он. — С сексом у нее с самого начала было паршиво. Поначалу я даже думал, что дело, должно быть, во мне. — Он глубоко вздохнул и гордо выпятил свою грудь-бочку вперед. — Во мне! В одном из самых здоровых быков в кинобизнесе! Дошло до того, что я запил на этой почве и стал ее избивать. — Он посмотрел на меня трезвыми глазами. — Вы можете себе представить такое, Холман? Дуэйн Ларсен бьет женщину!

— С трудом, — торжественно объявил я.

— Так что мы в конце концов развелись. Ну, решил я, теперь она свяжет меня по рукам и ногам этими законами по урегулированию между бывшими супругами вопросов, касающихся имущества, и вынудит меня торчать здесь, в Калифорнии, и все такое. Но она заявила, что на собственность не претендует и согласна довольствоваться деньгами. Ну я и дал ей энную сумму.

— Сколько?

— Семьдесят пять штук, — бросил он. — Я посчитал, что это немного.

— Когда она появилась в офисе Санди Паркер год спустя, у нее не было ни цента.

— Серьезно? — На мгновение он задумался, потом громко позвал: — Джулия!

Ленивой походкой Джулия вошла в комнату:

— Что?

— Я выпью мартини, — сказал он.

— Ты же знаешь, что сказал доктор.

— Пусть этот доктор идет в твою задницу!

Она усмехнулась:

— Ну уж нет. Ему это не по карману!

Джулия проследовала через комнату к бару и загрузила шейкер. Я не спеша потягивал свой бурбон и ждал, пока Ларсен вернется к теме нашего разговора.

— То, что она рассказала Санди Паркер, — сказал он, — не обязательно должно быть правдой.

— Как вы думаете, куда она могла уехать, расставшись с вами?

— Ее карьере пришел конец. Та бродвейская постановка стала ее лебединой песней. Но когда она побросала свои вещички в машину и умчалась, у нее в кармане были мои семьдесят пять штук. Так что я по ней не убивался. И не спрашивал, куда она направляется. Просто был чертовски рад, что больше не буду ее видеть.

— И вы не знаете, куда она поехала?

— Тебе налить в бокал? — спросила Джулия.

— Лучше дай мне шейкер, — сказал ей Ларсен.

Она принесла ему шейкер, ее полные груди покачивались в такт шагам. Он выхватил шейкер и поднес его ко рту. Кадык у него на шее подпрыгнул три-четыре раза, словно в судороге. Потом он наконец отставил шейкер.

— Вот и ладно, — сказал он.

— Пойду-ка я немного поплаваю, — объявила Джулия. — Говорят, брасс весьма способствует красоте и упругости груди. — Она повернулась ко мне: — А вы как думаете, мистер Холман?

— Я думаю, она и так достаточно красива и упруга, — сказал я.

— Убирайся отсюда, шлюха дешевая, — сказал Ларсен без всякой злобы в голосе. — Наш мужской разговор еще не окончен.

— Я думала, что меня тоже пригласили для участия в нем, — возразила она.

— Нет, — продолжал Ларсен, когда Джулия вышла из комнаты, — я не знаю, куда она уехала, но у меня есть парочка догадок на этот счет. Почему бы нам не присесть.

Он растянулся на кушетке, а я расположился в кресле напротив. Следующий гигантский глоток из шейкера вызвал у него легкую отрыжку.

— Целую неделю капли в рот не брал. Ну и паршив же этот мир, когда смотришь на него трезвым взглядом.

— Что за парочка догадок? — напомнил я ему.

— Она была леди, — сказал он. — Настоящая английская леди из высшего общества, а я всю свою жизнь играл головорезов в вестернах. В этом и заключался мой живой интерес к ней, но все оказалось липой. Она оказалась такой же леди, как я педиком! Я думал, что она привыкла вращаться в обществе, но и тут ошибался. В течение всего времени, пока мы были вместе, у нее обнаружилось не более трех друзей. Одним из них был Эдди Браун. Я считал его и своим другом, пока не заподозрил, что он трахает Элисон где-то на стороне. Впрочем, может быть, трахал, а может, и нет. Но с тех пор мы не встречаемся.

— Эдди Браун? — переспросил я.

— Вы не знаете Эдди? — Он был искренне удивлен. — Он — лучший сводник в нашем бизнесе. Считается, что он подрабатывает на ниве различных «связей с общественностью». Непыльная работенка. Но Эдди всегда может найти вам самых привлекательных и самых спортивных девушек во всей Калифорнии. У него офис на Стрип. Его дерьмовая контора называется «Медиа».

— А что собой представляли остальные ее друзья?

Ларсен взял паузу, чтобы еще на пару дюймов уменьшить неуклонно убывающий уровень мартини в шейкере, а потом продолжил:

— Сильвия была пятой женой покойного Бенджамина Мэддена, — сказал он. — Бенни женился на каждой из них, когда они были молоды и красивы, и разводился спустя несколько лет. Но он никогда не совершал такой оплошности, чтобы жениться в Калифорнии. В основном он женился в Неваде, где перед церемонией бракосочетания подписывался брачный контракт. Он унаследовал сеть универсальных магазинов «Мэдден» и в жизни своей не работал ни единого дня. Он повстречал Сильвию в Европе и воспылал к ней такой страстью, что напрочь забыл про контракт. Через два месяца после их свадьбы у него оторвался тромб, и он умер. Ей и досталось все наследство. Думаю, что она и Элисон хорошо ладили, потому что обе они были фальшивыми леди. Два сапога пара.

— Где мне найти Сильвию Мэдден?

Он зевнул и почесал грудь под рубашкой.

— У нее дом в Палисадесе, потом у нее квартира в Нью-Йорке, не говоря уже об еще одной в Париже. — Его глаза на секунду расширились. — Вы не собираетесь цитировать меня ее друзьям, Холман?

— Что вы, я и помыслить об этом не смею, — заверил его я. — Вы сказали, что их было трое. Кто последний?

— Чарлз Стрэттон. По национальности — англичанин, как и она. У него такой тембр голоса, что создается впечатление, будто он все время, черт побери, говорит в пустой стакан. Я не думаю, что он трахал ее на стороне, потому что мне кажется, он считает, будто трахаться вообще неприлично. Вы посмотрите на его лицо! У него все время такой вид, будто ему только что кто-то запихнул кусочек лимона в левую ноздрю. Он проживает в Бел-Эйр, и я думаю, чем-то занимается, хотя он никогда не говорил, чем именно.

— Кто-нибудь еще?

— Это все, — сказал он. — Хотите еще выпить? Угощайтесь, Холман.

— Я в норме, спасибо.

Он допил то, что оставалось в шейкере, и бросил его на пол.

— А вы никогда не встречали некую Глорию Ла Верн? — спросил я.

— Вы, наверное, шутите. Такого имени просто не существует — Глория Ла Верн!

Его веки медленно опустились, и мне показалось, что он решил сегодня уснуть пораньше. Я допил остатки бурбона, вернул стакан на стойку бара и вышел в кухню. Джулия пила кофе.

— Дайте-ка я угадаю, — сказала она. — Он прикончил целый шейкер и отключился, да?

— Да, — признался я. — Вы — одна из девушек Эдди?

— Конечно, я — одна из «прокатных» девочек Эдди, — сказала она. — Время от времени Дуэйн арендует одну из нас на недельку. Это похоже на лечение покоем, когда он пьет. Последние три дня он почти не пил, и вчера ночью у него почти получилось.

— У него проблемы с алкоголем?

— И очень серьезные, как считает доктор. Но это, кажется, не слишком заботит Дуэйна.

— Вы не знаете девушку по имени Глория Ла Верн?

— Что-то не припомню такой.

— Что за человек Эдди?

— Ублюдок, — сказала она. — Но будучи одной из его путан, можно неплохо зарабатывать, а также встречаться иногда с по-настоящему интересными людьми.

— Думаю, Дуэйн попадает в разряд исключений.

Она усмехнулась:

— Возможно, вы и правы. Я здесь только что слушала ваш разговор. Это одно из преимуществ таких домов с открытой планировкой. Везде все хорошо слышно.

— Ну и?..

Взгляд ее темных глаз был серьезен. Соски на груди заострились и стали жесткими. Может, от ночной прохлады, проникающей сквозь открытое окно?

— Конечно, это не мое дело, — сказала она. — Но вы, кажется, неплохой парень. Наверное, детектив. Если вы когда-нибудь столкнетесь с Эдди Брауном, будьте с ним осторожны, чтобы не нарваться на неприятности.

— Спасибо за совет, — поблагодарил я.

— Может быть, я могу вам чем-то помочь? — Она ненадолго задумалась. — Я ничего не знаю об этой Элисон Вейл. Могу только выразить сожаление по поводу того, что она когда-то была замужем за стариной Дуэйном. Но об Эдди я много чего знаю.

— Спасибо еще раз, — поблагодарил я.

— Не надо связываться со мной через офис Эдди, — сказала она торопливо. — Наверное, будет лучше, если я сама зайду к вам, когда освобожусь, хорошо?

Я вытащил из бумажника свою визитную карточку и вручил ей. С едва заметной улыбкой она сунула карточку за резинку своих кружевных трусиков. Карточка там пришлась как раз к месту. Там ей было уютно и тепло. От этого мне стало даже как-то тоскливо.

Глава 3

По дороге домой я наскоро перехватил бифштекс и поэтому дома оказался в половине одиннадцатого. Как обычно, я открыл своим ключом входную дверь, как обычно, вошел в прихожую и включил свет. И тут вдруг почувствовал сильный удар по затылку, что было явно необычно. Я упал на четыре точки и получил болезненный пинок ботинком под зад, после которого уже растянулся в полный рост. Казалось, свет в коридоре попеременно то гас, то снова загорался, и я уже совершенно не понимал, где нахожусь. Потом чья-то рука схватила меня за шиворот и приволокла в гостиную. Зажегся свет, и меня швырнули на стул. Голова моя трещала от боли как черт, со зрением тоже было явно не все в порядке.

— Вот теперь на душе у меня слегка полегчало, — сказал чей-то грубый голос. — Не сильно, но чуть-чуть.

Еще несколько секунд глаза мои были плотно закрыты, потом я стал медленно поднимать веки. Внезапные вспышки света прекратились, и комната встала на место. В ее обстановке что-то изменилось, правда, очень незначительно. Напротив меня в кресле сидел тот самый громила с основательно поредевшими рыжими волосами и густыми моржовыми усами. Мне не составило труда его узнать. Он снял целлофановую обертку с толстой сигары и неспешно ее раскурил.

— Наверное, это твой способ ловли кайфа — пинки под зад? — сказал он.

— О чем это ты, черт побери?

— О том, что ты оставил мне свою визитную карточку и все такое, — сказал он. — Хочешь, чтобы я тебе еще отвесил, — только попроси. — Он усмехнулся, оскалив свои желтоватые зубы. — Не ожидал я такой прыти от такого паршивого лоха, как ты. Сам по себе удар был корявым, но ты небось вложил в него всю свою силу, Холман. Но ведь только мазохистам нравится, когда им причиняют боль.

— Я хотел бы выпить, — сказал я.

— Кто ж не хочет? — Он внимательно посмотрел на меня. — Я приготовлю. Ты же не будешь делать глупости, правда? Я хочу сказать, что в следующий раз я сверну тебе шею, черт побери!

Он пошел к бару и налил два бокала. Один потом он принес мне, держа его в левой руке и внимательно наблюдая за каждым моим движением. Я отхлебнул немного, он тем временем сходил за своим бокалом и, вернувшись, опустился в то же кресло.

— Я просто хотел поговорить в уютной обстановке, — сказал я. — Потому и оставил тебе свою визитную карточку.

— Ты действительно пошел на это ради того, чтобы мы могли поговорить? — Он снова усмехнулся. — Так бы и надо было сразу сказать.

— Ты бы и слушать не стал.

— Наверное, ты прав. Ну говори.

— Мне интересно узнать, как это Элисон Вейл вдруг стала Глорией Ла Верн?

— Я не знаю никакой Элисон Вейл, — сказал он. — Ту телку, с которой я был, зовут Глория Ла Верн. И называл я ее Глорией, потому что это ее настоящее имя, черт возьми!

Я изобразил удивление:

— Неужели, Пит?

— Пит? — тихо переспросил он.

— У Элисон Вейл есть возможность заработать кучу денег на съемках многосерийной телерекламы. Но ей вдруг стало страшно сниматься. Может быть, это потому, что ты все время беспокоишь ее своими звонками и зовешь ее чужим именем?

— Ах, эта сучка агент! — выпалил он. — Подслушивала наши разговоры.

— Она была замужем за Дуэйном Ларсеном, — продолжал я гнуть свою линию. — После развода с ним она исчезла из виду на целый год. Может быть, тогда-то она и стала Глорией Ла Верн…

Он перебил меня, говоря:

— И не думай допытываться, Холман. А если будешь — ей конец. Так и передай своей любимой сучке агенту.

— Да успокойся ты!

— Ты хочешь, чтобы я для большей убедительности снова взял тебя в оборот?

— Парочка лохов обменялась ударами. Теперь я думаю, мы квиты, — сказал я. — Только во втором раунде на корявые удары рассчитывать не приходится.

— Так или иначе, а моя все равно возьмет, — уверенно заявил он.

— Но ничего не решит.

— А, испугался!

— А ты проверь.

Несколько секунд мы жгли друг друга испепеляющими взглядами, как два недоделанных боевых бионических петушка, потом его губы медленно растянулись в усмешке.

— Ты прав, — согласился он. — Это ничего не решит. Кругом полным-полно грязи, Холман. Начнешь в ней копаться — какая-нибудь гадость обязательно всплывет на поверхность. Ты не поверишь, но я пытаюсь предотвратить это.

— Ты прав, я и правда не верю.

— Можно поискать и другие способы убеждения. Я подумаю над этим.

В дверь позвонили, и он настороженно замер на месте.

— Ты ждешь кого-то?

— У меня здесь, в валике кушетки, — сказал я, — есть такая потайная кнопочка. Когда я ложусь головой на этот валик, в штабе департамента полиции срабатывает сигнал тревоги, и они немедленно шлют сюда всю лос-анджелесскую полицию.

Он кисло усмехнулся:

— Ладно. Думаю, уйду, как и пришел, — через черный ход. У тебя там очень паршивый замок, Холман. Пока. Еще увидимся.

— Жду встречи с нетерпением, — заверил я его.

Он поставил свой пустой бокал на стойку бара по пути на кухню. В дверь снова позвонили, я поднялся с кушетки и направился в прихожую. Включил свет на крыльце и открыл входную дверь. Черноволосая девушка смущенно улыбнулась мне. Позади нее на дороге стоял видавший виды «фольксваген». Я вспомнил, что ее зовут Джулия. Теперь она была одета. Черный орлоновый свитер эффектно подчеркивал форму ее груди, тесные джинсы плотно стягивали бедра.

— Привет, — скромно сказала она.

— Вот так нежданная радость! — радушно приветствовал ее я. — Ну, входите же.

— Может, я не вовремя?

— У меня был гость, которого я не ждал и который был совсем не в радость, но он только что ушел.

Я закрыл входную дверь и проводил ее в гостиную. Она рассеянно поправляла волосы, пока ее темно-карие глаза внимательно озирали комнату.

— Полный шейкер мартини способен свалить с ног даже Дуэйна Ларсена, — сказала она. — Он не проснется раньше завтрашнего полудня, и вид у него будет кошмарный. А мне одной скучно.

— Как насчет того, чтобы выпить?

— Виски со льдом, если можно.

Я пошел на кухню вроде бы затем, чтобы принести лед, а на самом деле — чтобы удостовериться, ушел ли мой намеревавшийся уйти гость. На кухне никого не было — значит, ушел. Я наполнил ведерко кубиками льда и вернулся в гостиную.

— Я подумала, раз уж вы хотели поговорить об Эдди Брауне, то сейчас, наверное, самое подходящее время.

Я подал ей бокал, и она села на кушетку, а я опустился в кресло напротив.

— Вы не знаете парня по имени Пит, который, возможно, работает на Брауна? — спросил я. — Этакий здоровяк лет под сорок, с рыжими волосами и рыжими усами. А кончик носа у него как будто пылает огнем.

— Такого я запомнила бы. Нет, не знаю.

— Так чем же занимается Эдди Браун помимо мошенничества с прокатом девочек?

— Считается, что он занимается организацией персональной рекламы, — сказала она. — Возможно, для тех же клиентов, которые арендуют у него девочек, таких, например, как Дуэйн Ларсен. У него солидные офисы, расположенные в самом престижном месте. Поэтому я полагаю, что дела у него идут успешно не только в сфере проката девочек.

— Сколько девочек работает на него?

— Понятия не имею. — Она пожала плечами. — Думаю, много.

— Вы просто кладезь информации, Джулия.

На ее лице появилась легкая усмешка.

— Эдди держит всех девушек на коротком поводке. Вот я и подумала: если бывшая жена Дуэйна была так дружна с Эдди, то после развода она вполне могла пойти работать на Эдди.

— По словам Дуэйна, он дал ей семьдесят пять тысяч долларов в качестве отступных. Так что вряд ли нужда могла заставить ее податься к Брауну.

— А может, ей самой это было в кайф? — Она отхлебнула виски из бокала. — От меня мало проку, да?

— Зато сидеть и смотреть на вас — сущее удовольствие!

— И все-таки, кто такая Глория Ла Верн?

— Предполагается, что она была близкой подругой Элисон Вейл после развода, — соврал я не моргнув глазом.

— Я могла бы поспрашивать кое-кого из девушек, может, они слыхали о такой. Могла бы выяснить, работала ли она когда-нибудь на Эдди.

— Спасибо! — радостно воскликнул я. — И что только такая замечательная девушка, как вы, делает в этом прокатном бизнесе?

— Зарабатывает. Живет полноценной половой жизнью. Иногда трахается с весьма интересными людьми.

— У Эдди все клиенты с такими громкими именами, как Дуэйн?

— Не у всех громкие имена, но у всех толстые кошельки, — уточнила она.

— Все, кто пользуется услугами Эдди, должны держать язык за зубами. Но ведь может найтись какая-нибудь паршивая овца, которой захочется погубить все дело.

— Никто не отважится на это, — возразила она. — Эдди — ярый приверженец дисциплины. Когда вы поступаете к нему на работу, он первым делом показывает вам фотографии девушки, у которой был длинный язык. Глядеть на эти фото — мало удовольствия!

— У него своя банда головорезов?

— Про банду не скажу. Но есть один такой — Майк Олсен, который, кажется, все время околачивается у него в офисе. — Ее вдруг передернуло. — Одна из девушек рассказывала мне, что она как-то поспорила с Эдди из-за денег, и он приказал Олсену разобраться с ней в дальней комнате. Тот ее там и отделал! Но бил так аккуратно и с таким расчетом, чтобы не оставить никаких явных следов на теле и не причинить серьезного вреда ее здоровью. После этого бедняга четыре дня провалялась в постели из-за внутреннего недомогания.

— А если, допустим, ты захочешь уйти? — спросил я.

— Пожалуйста. При условии, что ты представишь Эдди убедительные доводы в пользу такого своего решения и не станешь увиливать от работы, которая была еще раньше закреплена за тобой. Процедура ухода упрощается, если ты приводишь себе в замену другую девушку.

Она допила остатки виски и направилась с пустым бокалом к бару. По манерам Майк Олсен похож на Пита, подумал я, но это явно не Пит, иначе Джулия определенно узнала бы его по моему описанию. Учитывая состояние моих мозгов, даже подобные мысли были для них не бесполезны. Джулия налила себе новую порцию, облокотилась на стойку бара и посмотрела на меня.

— Я не успела вас спросить, — сказала она. — Вы женаты или у вас кто-то есть?

— Нет.

— А вы не голубой?

— Нет.

— Просто не слишком разговорчивый, да?

— Просто уставший, — сказал я. — Приму-ка я душ, прежде чем отправиться спать.

Открыв рот, она с удивлением и недоверием наблюдала, как я поднимался с кушетки и ставил свой бокал на кофейный столик.

— Я тащусь сюда бог знает откуда, и вот тебе на! — сердито проворчала она.

— В любом случае — спасибо. Неплохо поболтали, — сказал я.

Я вышел из гостиной и спустился на три ступеньки к своему комплексу спальня-ванная. Мой комплекс отличается от тех, которые представляют собой единое целое: у меня просто две отдельные комнаты, но, по крайней мере, просторные. Я снял с себя одежду и бросил ее на полу в спальне. Потом отправился в ванную и включил душ.

Наверное, в течение пары минут я просто стоял под душем, и струи горячей воды приятным каскадом омывали мое тело. Я почувствовал, что головная боль медленно отступает. По идее нужно бы сейчас открыть кран с холодной водой и позволить тоненьким ниточкам душа нормализовать мой тонус. К дьяволу! Зачем, если я только что расслабился? И что это за рефлекс такой, который побуждает меня взять мыло? И только взглянув вниз, я увидел, что мои руки неподвижно висят вдоль туловища. Как у психов! Третья рука продолжала тянуться к мылу, потом схватила его и в следующее мгновение — ни руки, ни мыла. Маниакальный вор мыла с Беверли-Хиллз снова на свободе.

Что-то теплое и нежное, твердое, но упругое прижалось к моей спине. Передо мной возникли две руки. В одной из них было мыло, и я почувствовал, как она начала нежными движениями намыливать мне грудь. Вторая тем временем поглаживала мой живот.

— Ты выглядишь таким измотанным, — прошептал нежный голосок мне на ухо. — Я решила по мере своих сил помочь.

Руки поменялись местами, и теперь та рука, которая только что намыливала мою грудь, делала то же самое с моим животом. И делала это опять-таки замечательно.

Рука, которая до этого поглаживала мой живот, заблудилась чуть ниже, и мое тело отреагировало на это совершенно определенным образом.

— Ах! — промурлыкал голос у меня за спиной. — Не совсем измотан.

Ее руки продолжали ублаготворять мое тело до тех пор, пока я не стал как никогда в жизни чистым и возбужденным Холманом. Потом мыло вернулось на свое место, а руки исчезли. Как только я повернулся к ней лицом, из душа на меня с силой обрушился обжигающий поток ледяных струй. В остолбенении я стоял так несколько секунд, потом словно очумелый выскочил из душевой кабины.

— Мой маленький бедняжка петушок, — сказала Джулия, взглянув на меня чуть ниже пояса. — Это противный холодный душ сделал его вялым и безразличным?

Моя банщица была одета, как одеваются все банщицы — в чем мать родила. Я взглянул на ее гордо выступающие вперед груди, нежный изгиб живота, который плавно перетекал в треугольное изобилие жестких темных завитушек, и «вялый» сразу преодолел вялость.

— Это отвратительно, — сказал я сурово.

— А я думала, холодный душ возбуждает, — сказала она.

— Вот я. Такой чистый, что при ходьбе издаю скрип, — сказал я, — и здесь же рядом стоишь ты — абсолютно грязная!

— Не абсолютно грязная, — возразила она. — Может быть, лишь слегка неумытая. Знаешь — смог и все такое.

Я снова протянул руку в душевую кабину, повернул кран — пошла горячая вода. Я взял мыло.

— Твоя очередь, — сказал я ей.

Она шагнула под душ, слегка отведя голову в сторону, чтобы не намочить волосы. Я встал позади нее и с удовольствием принялся за работу банщика. Когда моя рука опустилась чуть ниже ее живота, она послушно раздвинула ноги. Я тщательно намылил ее промежность, затем сзади — между полными ягодицами. Взяв ручку душа, я стал смывать мыло с ее тела. Затем, крепко обхватив ее рукой и игнорируя ее дикие протестующие крики, окатил ледяной водой интимные части ее тела. Теперь она блистала той же чистотой, что и я. Даже ежедневная пробежка не может сравниться по затратам физических усилий с упражнением под названием «обтирание друг дружки полотенцами насухо». Потом мы пошли в спальню.

Джулия повернулась ко мне лицом, ее руки обвили мою шею. Ее груди плотно прижались к моей груди; наши тела соприкоснулись внизу, и ее нежное тепло стало перетекать ко мне. Это привело к немедленной эрекции. Мои ладони нежно обхватили круглый упругий зад, и я прижал ее крепче к себе. Наш поцелуй слишком затянулся, а потом мы уже лежали в постели.

— Я тут вспомнила кое-что, — прошептала она мне на ухо. — Тебе не надо торопиться, Рик. Остаток ночи идет за счет Дуэйна Ларсена!

Глава 4

На следующее утро Джулия приготовила завтрак. Она была в одних маленьких белых трусиках. Такой наряд отвлекает от утреннего кофе и оживляет в памяти события предыдущей ночи. Она вышла, оставив меня в плену счастливых воспоминаний, а затем вернулась вполне одетой.

— Все было замечательно, Рик, — сказала она. — У меня было много-много настоящих оргазмов. Какое облегчение после всех этих притворных! Ты, наверное, заметил, как я вскрикивала от удовольствия. Когда притворяешься, надо много стонать и вопить, чтобы убедить какого-нибудь идиота, что он доставляет тебе кучу удовольствий.

— Передай Дуэйну Ларсену благодарность от нас обоих, — сказал я.

Ее лицо скривилось в гримасе.

— Это что, просто шутка, Рик? Забавная. Можно слегка посмеяться: ха-ха-ха, да?

— Ха-ха-ха, — закрякал я.

— Это как-то задело твое драгоценнейшее мужское достоинство? — спросила она по-детски шепелявя. — Мой маленький расстроился из-за того, что получил бесплатно то, за что уже расплатился другой?

— Знаешь что, — сказал я ей с улыбкой, — ты слишком избалованная сука!

— Мне нужно бежать, — сказала она. — Надо успеть проявить любовь и сочувствие к нему, когда он очнется от похмелья с ужасной головной болью. Ты собираешься навестить Эдди Брауна?

— Думаю, да.

— Ты ведь не станешь упоминать моего имени? — Ее лицо вдруг приняло озабоченный вид.

— Как вам будет угодно, Гертруда, — заверил я ее.

— Спасибо, Эдгар.

Она нагнулась и быстро поцеловала меня в щеку.

— Надеюсь, в скором времени мы повторим наш душ вдвоем.

— В следующий раз не забудь помыть мне за ушами, — сказал я.

Все вокруг как-то поблекло с ее уходом. Я допил свой кофе и подумал о грядущем дне без всякого энтузиазма, потом зазвонил телефон.

— Рик? — В трубке зазвучал осипший, приглушенный и заговорщицкий голос. Конечно, это был не кто иной, как Мэнни Крюгер.

— Как дела, Мэнни?

— Этот рыжеволосый ублюдок, которого ты вырубил в баре вчера вечером, — сказал Мэнни, — он не знает, как меня зовут, да?

— Да.

— Я спрашиваю не потому, что боюсь, — поспешно добавил он. — Я справлюсь с ним без проблем. Ты же знаешь, что у меня синий пояс по каратэ.

— Черный пояс, — поправил я его автоматически.

— Да у меня все цвета есть. Я собирался вчера остаться и помочь тебе, но моя секретарша так перепугалась, что была готова, того и гляди, упасть в обморок, или что-то в этом роде.

— Естественно, Мэнни, — успокоил его я.

— Ты — мой лучший друг, Рик Холман. Ты всегда готов помочь и мне, и студии выпутаться из затруднительной ситуации. У нас нет секретов друг от друга, и мы полностью доверяем друг другу. — Он с чувством вздохнул. — Это прекрасно!

— Чего тебе надо?

— Я толкую о дружбе, а тебе кажется, что мне что-то надо! — возмутился он.

— Вот именно.

— Этот римейк «Горбуна из собора Нотр-Дам» с Дуэйном Ларсеном в роли, которую играл Лоутон, — сказал он. — Сегодня утром я все разнюхал, и никто на студии знать ничего об этом не знает!

— И что же из этого следует?

— Это просто глупые сплетни.

— Это останется между нами, — заверил я его.

На другом конце линии послышалось невнятное бормотание, и я повесил трубку. Через полминуты телефон зазвонил снова.

— Где мне найти Сильвию Мэдден? — спросил я сразу, как только поднял трубку.

— Сильвию Мэдден? — В голосе Мэнни зазвучали истерические нотки. — Кому нужна эта сука пособница? Когда мой лучший друг предает меня, вступая за моей спиной в грязный сговор, и таким образом лишает меня права знать, что происходит в моей собственной студии! Ты найдешь ее в Палисадесе. Даже могу дать тебе номер ее домашнего телефона, но не дам!

— Ради номера ее домашнего телефона я мог бы снять замок со своего рта.

— Ну так и сними, — сказал он примирительно, — и моя секретарша немедленно позвонит тебе и сообщит номер телефона.

— Я слышал это лично от матерщинника, — сказал я. — От самого Дуэйна Ларсена.

— Какая-то сволочь затевает здесь втайне от меня крупный проект. (Я почти что физически ощущал ход его мысли.) С кем Ларсен связан на студии?

— Он мне не говорил.

— Кто-то на студии пытается меня обставить!

— Так обставь их сам.

— Как?

— Поговори откровенно с Ларсеном. Скажи ему, что проект это твой и ты хочешь осуществить его вместе с ним. Он, возможно, будет делать вид, что для него это большая новость, но пусть это тебя не смущает. Когда он расскажет о вашем разговоре на студии, этот кто-то будет вынужден тихо уйти в тень и притвориться, что он лично Никогда не слышал об этом проекте, правда?

— Рик, старый дружище! — Эмоции явно переполняли его. — Возможно, ты только что дал толчок великому замыслу.

— Вот и думай, — сказал я, — и не забудь, вели секретарше сообщить мне нужный номер.

Я повесил трубку и стал ждать. Через пару минут зазвонил телефон.

— Вы не испытываете чувства неловкости оттого, что обременяете людей с утра своими поручениями? — услышал я знакомый голос Лиз Муди.

— Чувство неловкости я испытываю, когда смотрю на себя через плечо в зеркало, — сказал я.

— Здесь у меня номер телефона для вас. Мистер Крюгер говорит, что он известен лишь узкому кругу людей.

— Спасибо, — сказал я и записал номер телефона, который она мне продиктовала.

— Вы всегда избиваете людей в барах? — спросила она.

— Я сделал это из-за того, что меня отвергла одна красивая рыжеволосая дама, — сказал я. — Я прямо как с цепи сорвался.

— Столько сил потрачено зря, — мечтательно произнесла она. — И только на то, чтобы уложить на лопатки какого-то парня.

Я не замедлил с ответом:

— Если хотите, я и вас могу уложить.

— Я не совсем это имела в виду, мистер Холман. Не возражаете, если я как-нибудь позвоню вам, мистер Холман, Рик?

— Не возражаю, мисс Муди.

Перед тем как повесить трубку, она хихикнула, и было в ее хихиканье что-то похотливое.

Я набрал номер, который она только что мне продиктовала, и после четвертого гудка мне ответил низкий грудной голос.

— Сильвия Мэдден? — спросил я.

— А кого вы еще ожидали услышать по личному телефону, не значащемуся в телефонной книге? — холодно осведомилась она. — Вашу тетушку Агату? Я имею в виду ту самую тетушку, которая прямо после игры трахается со всей баскетбольной командой старшеклассников.

Я прервал ее монолог, представившись:

— Меня зовут Рик Холман. Я хотел бы переговорить с вами относительно вашей подруги по имени Элисон Вейл.

— Постойте, — сказала она. — Начинаю кое-что припоминать. Мэнни Крюгер говорил мне как-то, что если я вдруг попаду в беду, то Рик Холман — это тот человек, к которому мне следует обратиться. Полагаю, в Лос-Анджелесе не найдется второго человека по имени Рик Холман.

— Мне известен только я один, — с готовностью сообщил я и услышал в ответ:

— Элисон Вейл не является моей подругой. Одно время мы лишь водили знакомство.

— Именно об этом периоде времени я и хотел бы с вами поговорить.

— Хорошо, — сказала она. — Загляните ко мне сегодня около шести, и мы сможем выпить с вами. Вам известен мой адрес?

Я сказал, что нет, и она мне его сообщила. Я поблагодарил, попрощался, и она повесила трубку. Возможно, этот разговор был более приятным, чем разговор с Мэнни, но ненамного.

Через полчаса я прибыл к комплексу офисов фирмы «Медиа». В главной конторе на стенах были развешены увеличенные фотографии клиентов фирмы. Среди них я обнаружил вроде бы парочку знакомых, но остальные были мне неизвестны. Черная секретарша с традиционной африканской прической, сидевшая в приемной, одарила меня ослепительной улыбкой. На ней было белое шелковое платье спортивного покроя, достаточно плотно обтягивающее ее высокие и крепкие груди.

— Чем могу быть вам полезна, сэр?

— Меня зовут Рик Холман, — сказал я. — Я хотел бы поговорить с мистером Брауном.

— У вас имеется договоренность о встрече?

— У меня ничего не имеется, даже собаки.

— Позвольте осведомиться о цели вашего визита?

— Я по поводу девочек, — сказал я. — Я хотел бы ангажировать одну из них.

От ее улыбки мигом не осталось и следа.

— Будьте любезны присесть, мистер Холман, а я пойду узнать, не занят ли мистер Браун.

Бледно-желтый стул времен шестидесятых был данью моде и потому неудобен. Девушка отсутствовала около минуты, а когда вернулась, на ее лице снова сияла ослепительная улыбка.

— Мистер Браун примет вас немедленно, сэр. Второй кабинет налево.

Дверь кабинета была распахнута настежь, поэтому я сразу вошел внутрь. За большим президентским столом сидел не кто иной, как Эдди Браун. Лет примерно тридцати пяти, густые черные волосы, холодные серые глаза, строгий темный костюм. Словом, весь из себя холеный и в полном соответствии с убранством кабинета. Чуть поодаль, у него за спиной стоял огромный детина, который, похоже, даже в период соблюдения строгой диеты весил не менее двухсот двадцати фунтов. У него были широкие покатые плечи и могучие блоки мышц, которые, казалось, шли прямо из плеч и до запястий. Ярко-розовый цвет его абсолютно лысой головы дисгармонировал с его бледно-голубыми глазами. Если вам на улице повстречается такой парень, вы инстинктивно, ни минуты не раздумывая, сойдете с тротуара и уступите ему дорогу.

— Садитесь, мистер Холман. — Браун указал мне на стул.

Я присел и весь обратился в вежливое внимание.

— Это мой коллега, — сказал он, — мистер Олсен.

— Тогда привет, мистер Олсен. — Я улыбнулся громиле широкой улыбкой.

Олсен искоса взглянул на меня, пожал плечами и снова отвернулся.

— Я хотел бы сразу перейти к делу, — сказал Браун бодрым голосом. — Ваша репутация, Холман, мне хорошо известна. Частный детектив с острым чутьем, который не особенно преуспел в этом городе. Но ведь фортуна и вовсе может отвернуться, если вы будете играть со мной в разные мудреные игры. Так чего вы, черт подери, хотите?

— Я пытаюсь разыскать одну девушку.

— Я все-таки ошибся в нем, — прорычал Олсен. — Я-то поначалу принял его за педика.

— Я не думаю, мистер Браун, что ваш коллега может быть нам чем-то полезен, — произнес я, тщательно выговаривая слова. — Почему бы ему, пока мы беседуем, не отправиться поискать свои волосы или еще куда-нибудь?

Олсен фыркнул и сделал шаг в мою сторону, но Браун движением руки остановил его.

— Вы имеете в виду какую-то определенную девушку? — спросил Браун.

— Глорию Ла Верн, — сказал я. — Я полагаю, одно время она была у вас путаной. Где-то год назад, а?

— Вы полагаете, она была у меня кем?

 — Эдди, крошка! — Я медленно покачал головой. — Ваш прокат девушек известен во всем городе. Гораздо более известен, чем ваше предприятие по связям с общественностью.

— Я могу вышвырнуть его в окно! — взорвался Олсен. — Будет лететь вниз четыре этажа. Можно будет понаблюдать, как он приземлится на асфальт.

— Глория Ла Верн… — повторил Браун. — Такое имя невозможно забыть. Я никогда не встречал никакой Глории Ла Верн.

— Есть такой парень по имени Пит. Он тоже интересуется судьбой Глории Ла Верн, — сообщил я и описал его внешность.

— Нет, — решительно заявил Браун. — Не знаю такого.

— Я тоже, — неучтиво вмешался в разговор Олсен.

— Тогда, я думаю, вы ничем не сможете быть мне полезным, — сказал я и поднялся, собираясь уйти.

— Погодите, — быстро выпалил Браун. — Один вопрос, прежде чем вы уйдете, Холман. Кто вас навел на меня?

— Имя моего клиента не подлежит разглашению.

— Но возможно, это не ваш клиент.

— Все мои источники — конфиденциальные, — самодовольно парировал я.

— Я могу попросить Майка переубедить вас, — сказал он. — У Майка великолепный дар убеждать людей. Он, к примеру, может оторвать вам руку и запихнуть ее в вашу глотку.

Сегодня с утра я чувствовал себя храбрым, потому что оделся подобающим образом. Я вытащил свой револьвер 38-го калибра из заплечной кобуры и стал как бы взвешивать его на ладони.

— Пусть только попробует — и я снесу ему голову, — пригрозил я.

— Он не посмеет выстрелить, — нагло ухмыльнулся Олсен.

Послав к дьяволу осторожность, я прицелился и нажал на спуск. Раздался оглушительный звук выстрела, и штукатурка из дырки, проделанной пулей примерно в четырех дюймах от виска Олсена, тоненькой струйкой посыпалась ему на плечо. Оба в оцепенении уставились меня. Я сунул пушку в кобуру, одарил их ослепительной улыбкой и вышел из кабинета.

— Мистер Холман! — Секретарша в приемной выглядела не на шутку взволнованной. — Не могу поверить своим ушам, но в какой-то момент мне показалось, что я слышала выстрел.

— Не тревожьтесь, — поспешил я ее успокоить. — Просто мистер Олсен примеривал новый паричок и, на беду, уронил его на пол.

Она в недоумении медленно подняла глаза к небу, а я проследовал к выходу.

Садясь в машину, я подумал, что нужно было бы поступить иначе. Накануне вечером в баре я расквасил физиономию Питу, и он подстерег меня в моем собственном доме. Сегодня я нажил еще парочку врагов — Брауна и Олсена. Кроме того, я до сих пор ничего не узнал о Глории Ла Верн. Или, точнее, об Элисон Вейл. Похоже, пришло время менять стиль работы и сделать то, с чего, в сущности, следовало начать — поговорить с самой Элисон Вейл. Но этот шаг было бы разумно предварительно согласовать с моим клиентом.

Ее офис находился в Западном Голливуде на третьем этаже в тыльной части здания без лифта. В каморке, приспособленной под приемную, сидела полная блондинка лет сорока, которая окинула меня подозрительным взглядом и холодно осведомилась:

— Что вам угодно?

— Просто класс! — воскликнул я с воодушевлением. — Уже почти полдень, а у меня до сих пор не было секса.

— О чем это вы, черт побери, говорите!

— Какая вам разница? Вы уже сказали «да»!

— Тоже мне умник! — проворчала она. — К тому же незнакомый умник. Хочешь попасть в кино, сынок, так ты опоздал лет на тридцать.

— Держу пари, вы уже тогда снимались в романтических ролях!

Она неожиданно улыбнулась:

— Я еще кое-что могу сыграть. Но теперь требуются героини не романтические, а будничные. И мне с учетом моего богатого сексуального опыта сегодня, согласитесь, трудно претендовать на такие роли.

— Охотно верю. Меня зовут Рик Холман.

— Я — Мэгги, — сказала она. — Я здесь вроде дуэньи, отпугивающей нежелательных клиентов. А вы не из пугливых, мистер Холман.

— Мэгги! — донесся из глубины офиса голос Санди Паркер. — Хочешь трахаться — трахайся в свободное от работы время. То же самое относится и к праздной болтовне!

— Пойду скажу ей, что вы прекрасно ее слышали, но как раз трахались в тот момент, когда она кричала, и потому не смогли ответить, — сказал я великодушно.

Я прошел мимо Мэгги во внутренний офис к Санди Паркер, сидевшей за огромным столом.

— А, это ты. — Она скривила губы. — Я должна была догадаться.

На ней был коричневый замшевый пиджак, брюки в тон ему и шелковая рубашка кремового цвета. Зажатая между пальцами правой руки, дымилась тонкая манильская сигара.

— Нам надо поговорить, — сказал я.

— Так говори…

— Не с тобой, а с Элисон Вейл.

Она окинула меня укоризненным взглядом:

— Вот уже час я пытаюсь до тебя дозвониться. Где, черт побери, тебя носит?

— Ходил с визитом к Эдди Брауну.

— К этому своднику! А я всегда считала, что ты сам находишь себе девушек, Холман.

— Элисон Вейл должна знать, что ее беспокоит, — терпеливо объяснил я. — Может быть, то, чего она не желает говорить тебе, все-таки расскажет мне.

— Хорошо, — согласилась Санди. — Ну так поговори с ней.

— Отлично.

— Только вот что. Сначала тебе нужно будет ее найти.

— Что это, черт возьми, означает?

— Сегодня я проснулась поздно, — сказала она. — Элисон уже не было. Я оглядела ее комнату и обнаружила, что большая часть ее вещей исчезла вместе с ней. Никакой записки, никакого горестного «прощай», начертанного губной помадой на зеркале, вообще ничего. Прошлым вечером она вернулась домой рано. Вид у нее был такой, словно только что на нее упало небо. Она сразу же отправилась к себе в комнату, а когда я позже поднялась к ней, то обнаружила, что дверь заперта изнутри. Я несколько раз окликнула ее, но она так и не отозвалась. Так что же произошло вчера вечером в баре?

Я стал рассказывать, и по мере приближения моего рассказа к концу лицо Санди становилось все более мрачным. Когда же я, наконец, умолк, она разразилась гневной тирадой:

— Должно быть, ты спятил! Нет ничего удивительного в том, что она ушла от меня сегодня утром. Ты, абсолютно незнакомый ей человек, подходишь к ее столику и избиваешь до бесчувствия парня, с которым она сидит. Потом, у выхода, тебе еще взбрело в голову назвать ее Глорией Ла Верн. Боже мой!

— У тебя нет никаких соображений по поводу того, куда она могла уехать?

— Откуда, черт возьми, мне знать?

— Извини, что я так подвел тебя, — сказал я проникновенным тоном. — До свидания, Санди.

— Постой! — решительно воскликнула она. — Ты от меня так просто не отделаешься, Холман. По твоей вине она ушла, тебе ее и возвращать.

— Не уверен, что я до такой степени заинтересован в этом деле.

— Хочешь сказать, что это слишком трудная задача для твоего жалкого умишка и ты не в силах справиться с ней в одиночку, — продолжала она. — Ты найдешь ее, Холман. И выяснишь, какая тайна скрывается за всем этим, причем сделаешь это быстро, иначе в твоей репутации появится так много дырок, что в этом городе тебе не удастся сыскать работу даже в качестве собачьей няньки!

— У тебя великий дар убеждения, Санди. Договорились, я попытаюсь. Кстати, ты должна мне девяносто баксов.

— Девяносто долларов! — ощетинилась она. — За что это, черт возьми!

— Задаток за прокат одной из девушек Эдди Брауна. Я бы не беспокоился на этот счет, но она так похожа на тебя.

Глава 5

К парадной двери дома в Палисадесе вели пятнадцать ступеней. Я позвонил в дверь и сверился с часами. Было без одной минуты шесть. Холман ничто, если он не пунктуален. «Ничто» начинало занимать все большее место в моей жизни. Весь полдень я провел, занимаясь этим «ничем». Я должен был искать Элисон Вейл, но с чего, черт возьми, начать? Потом входная дверь отворилась, и череда моих мыслей неожиданно прервалась.

Моему взору предстала особа лет примерно тридцати, высокого роста и с пышными формами. Ее рыжевато-белокурые волосы были коротко подстрижены и по форме напоминали шапочку. Мое внимание привлекли ее огромные выразительные глаза синего цвета и роскошный рот. На ней было длинное платье из тонкого шелка с крупными разноцветными разводами. Ткань плавно облегала ее пышные бедра и груди и нежно шелестела при каждом ее движении.

— Вы — Холман?

— А вы — Сильвия Мэдден, — сказал я.

— Ну проходите.

Она повернулась и повела меня через прихожую в гостиную. Вся обстановка была в стиле сороковых годов, и создавалось впечатление, что находишься в музее.

— Это был первый дом, приобретенный моим покойным мужем, — сообщила она. — Его первая жена меблировала его в 1948 году. Сейчас, мне кажется, нет смысла менять обстановку. В таком убранстве ощущается очарование некоей заброшенности, вам не кажется? Здесь даже имеется небольшой бар, который прячется в стене. Он напоминает мне некоего старомодного частного сыщика, любителя подглядывать, который специализировался на разводах. — Ледяная улыбка появилась на ее губах. — Вы, мистер Холман, случайно, не специализируетесь на разводах?

— Только в том случае, если развод сыграл существенную роль в судьбе моего подопечного и так или иначе отразился на его дальнейшей судьбе. Как, скажем, в случае с Элисон Вейл, которая развелась с Дуэйном Ларсеном.

— Я опять говорила о вас сегодня днем с Мэнни Крюгером, так, на всякий случай. Я еще не решила, простить мне его за то, что он дал вам мой домашний телефон, или нет. Почему бы вам не присесть, мистер Холман. Что вы пьете?

— Бурбон со льдом, пожалуйста, — сказал я и уселся в обитое ситцем кресло.

Я наблюдал, как в стене распахнулась дверца бара, и это почему-то напомнило мне о Граучо Марксе. Потом она приготовила выпивку, принесла мне бокал и села сама напротив, обхватив свой бокал обеими руками.

— Как я поняла из утреннего телефонного разговора, вас интересует Элисон Вейл, — сказала она. — Мы поддерживали знакомство одно время, но она никогда не была моей близкой подругой.

— Вы были знакомы в бытность ее замужем за Ларсеном или после?

— Они развелись потом, вскоре после того, как я с ними познакомилась. После развода я видела Элисон редко.

— По словам Ларсена, у нее было трое друзей — вы, Эдди Браун и Чарлз Стрэттон.

— Кстати, как теперь поживает Дуэйн? По-прежнему идет прямой дорожкой на тот свет с бутылкой в руках?

Я улыбнулся:

— Похоже на то.

— Скажите-ка мне, мистер Холман, вот что. — Она вперила в меня взгляд своих синих глаз. — Почему вы так интересуетесь Элисон Вейл?

Я рассказал ей о телевизионной рекламе, сниматься в которой Элисон почему-то не решалась, и о беспокойстве, возникшем в связи с этим у ее агента.

— Почему бы вам не обратиться к самой Элисон?

— Я бы обратился, — сказал я, — но она исчезла сегодня утром. Съехала, захватив с собой одежду.

— Откуда? — спросила она мимоходом.

— Из дома Санди Паркер.

— О? — Улыбка мелькнула на ее лице. — Она жила со своим агентом. Я называю это — устроиться с комфортом.

— Есть еще одна женщина, каким-то образом вовлеченная в это дело, — продолжал я. — Глория Ла Верн. Может, вам говорит о чем-то это имя?

Сильвия Мэдден оживилась:

— Мне не доводилось встречаться с ней, но точно я о ней слышала. Они говорили, что она — просто отпад.

— Кто это «они»?

— Чарли Стрэттон и Эдди Браун. Одно время они только о ней и говорили. Но меня не приглашали на те вечеринки, где бывала она. Потом, когда умер Луис Эшбери, о ней больше никто не упоминал.

— Кто такой Луис Эшбери?

— Он и Чарли Стрэттон, я полагаю, были своего рода деловыми партнерами. Он как-то устроил шикарную вечеринку у себя дома в Бел-Эйр, и, когда все уже разошлись, он каким-то образом упал в бассейн и утонул.

— И Глория Ла Верн присутствовала на этой вечеринке?

— Она присутствовала на всех больших вечеринках. — Сильвия Мэдден пожала плечами. — Потом случился какой-то скандал, в котором были замешаны она и Чарли. А после этого, как я уже сказала, я больше о ней никогда не слышала.

— Вы полагаете, она была одной из девочек Эдди?

— Понятия не имею.

— Расскажите мне об Элисон Вейл.

— Я всегда считала, что ее место на острове Лесбос, — сказала она. — И если она жила у этой всем известной лесбиянки Санди Паркер, то, я думаю, это лишний раз доказывает мою правоту. У Элисон, казалось, гора свалилась с плеч, когда она ушла от Дуэйна Ларсена. Что и говорить, он — порядочная скотина. Жить с ним было просто невозможно. Он постоянно напивался до чертиков и избивал ее. Удивляюсь, как только она могла так долго сносить это. После развода я некоторое время не видела ее. Она виделась с Чарли и Эдди — я слышала о ней от них. Потом на какое-то время я уехала в Европу, а когда вернулась, ее имя уже не упоминалось в разговорах. По их словам, они больше ее не видели.

— Сколько времени прошло с тех пор, как утонул Эшбери?

Она подумала немного.

— Примерно с год. Не больше. Это случилось за несколько недель до моего отъезда в Европу. — Она учтиво улыбнулась. — Боюсь, что от меня не так уж много проку, мистер Холман.

— Где можно найти Чарли Стрэттона?

— В Бел-Эйр, — сказала она. — Вы хотите навестить его?

— Именно.

— Почему бы нам не отправиться вместе с визитом к нему? — Она медленно провела языком по нижней губе. — Странным образом ваше расследование заинтересовало меня, мистер Холман. А Чарли — типичный надутый индюк. Я в свое время интересовалась прошлым Элисон, но Чарли — истинный британец до самой своей чванливой сущности. Клянусь, он искренне считает, что пенис существует только для того, чтобы писать! — Улыбка на ее лице на этот раз была более искренней. — Я вас шокирую, мистер Холман?

— Нет.

— Я рада этому. Вы на машине?

— Конечно. Вы не хотите позвонить Стрэттону и удостовериться, что он дома, прежде чем мы отправимся к нему с визитом?

— Чарли следует своему скучному распорядку дня, — заявила она с полной уверенностью. — В это время суток он пребывает дома с наполовину выпитым первым бокалом мартини.

Я допил свой бурбон, она взяла сумочку, и мы пошли к машине. Когда, мы добрались до Бел-Эйр, она давала мне четкие указания, как ехать дальше, куда сворачивать, и наконец мы остановились у подъезда одного из «скромных» домов, стоимость которых выражается шестизначной цифрой. Мое авто с откидным верхом смотрелось слегка убого рядом с новехоньким черным «линкольном». Мы вышли из машины и поднялись по ступенькам, ведущим к входной двери. Сильвия Мэдден нажала кнопку звонка, и из глубины дома донесся приглушенный мелодичный звон, напоминающий колокольчик.

— Я думаю, нам нужно прикинуться друзьями, Рик, — неожиданно сказала Сильвия Мэдден. — Такой порядок вещей будет более понятен Чарли. Зови меня, пожалуйста, Сильвией.

— Если уж нам суждено подружиться, — сказал я, — то, наверное, мне следует заранее предостеречь вас, потому что я считаю, что он существует не только для того, чтобы писать.

Она громко рассмеялась, схватила мою руку и на мгновение крепко прижала ее к своей полной правой груди.

— Вы меня успокоили, а то я уж стала было думать, что вы педик.

Она успела отпустить мою руку до того, как парадная дверь открылась. В проеме с озадаченным видом стоял парень, которому, на мой взгляд, было около сорока. Длинный и весьма худощавый, с зачесанными назад редеющими темными волосами. Его светло-голубые глаза с абсолютным безразличием взирали на нас. На нем был безупречный темный костюм и галстук с мелким рисунком в виде своеобразных эмблем. А эмблемами, насколько я мог судить, служили женские грудные соски. Не иначе как хозяин галстука — один из основателей клуба любителей сисек.

— Хллоу, Сильвия, — сказал он, очень по-английски проглатывая буквы.

— Хллоу, Чарли, — весело вторила ему Сильвия. — Это мой большой друг — Рик Холман.

— Приветствую вас, — сказал Стрэттон без капли теплоты в голосе.

— Рик занимается увлекательным расследованием, которое касается милой Элисон Вейл, — продолжала Сильвия, не давая ему опомниться. — Я подумала, что тебе это тоже будет интересно и что лучшего времени, чем время твоего мартини, для нашего визита не найти.

Стрэттон был явно не в восторге.

— Да, но… — Он кашлянул пару раз. — Если это ненадолго. Сегодня вечером я занят.

Мы прошли за ним в дом. Гостиная была просторной; мебель — псевдоколониального стиля, на одной из стен — многочисленные гравюры на охотничью тематику. Ни малейшего намека на присутствие женщины.

— Пожалуйста, присаживайтесь, — холодно изрек Стрэттон. — Выпьете мартини, мистер Холман?

— Да, спасибо, — поблагодарил я.

Он достал пару кубков из горки, поставил их на серебряный поднос и налил мартини из серебряного шейкера. Как я заметил, его собственный бокал был наполовину пуст, что свидетельствовало о точном расчете Сильвии. Затем он вручил нам наши бокалы.

— Расскажи Чарли, что тебе известно, — скомандовала мне Сильвия.

Я рассказал ему, что мне было известно об Элисон Вейл и о том, почему мне так важно было узнать, что с ней случилось в тот год после развода с Дуэйном Ларсеном.

— Мало чем могу вам помочь, — сказал он, когда я закончил свой рассказ. — Как вы знаете, виделся я с ней лишь время от времени. Кажется, жила она после развода неплохо. Она умалчивала о том, чем занимается, а я не из любопытных. Извините, но я не располагаю какой-либо информацией, кроме той, которую я вам изложил, Холман.

— И еще один момент, — сказала быстро Сильвия. — Рик считает, что это каким-то образом связано еще с одной женщиной, Глорией Ла Верн.

— О? — Стрэттон пригубил свой бокал с мартини. — Почему?

— То тут, то там постоянно всплывает ее имя, — уклончиво ответил я.

— Она ходила на все эти вечеринки с оргиями, про которые вы с Эдди рассказывали мне, — сказала Сильвия. — И разве она не была причастна к скандалу, разразившемуся после вечеринки у Луиса Эшбери? Помнишь, той ночью, когда он утонул в собственном бассейне?

— Что-то не припомню, — сказал Стрэттон. — Она стяжала дурную славу своим поведением на вечеринках. Мне приходит на память, как однажды у кого-то в гостях она разделась донага и прыгнула нагишом в бассейн.

— Как она выглядела? — спросил я его.

— Трудно сказать. — Он на секунду прикусил нижнюю губу. — Сегодня — она блондинка. В следующий раз — у нее рыжие волосы. Потом она — брюнетка. Надо полагать, что все это, конечно, были парики. Но тело у нее действительно было потрясающим. Помню, видел ее достаточно близко, когда она обнаженной ныряла в бассейн. — Он медленно покачал головой. — Просто потрясающее тело!

— Ах ты, старый кобель! — торжествующе воскликнула Сильвия. — И как близко ты подобрался к этому потрясающему телу?

— Не так близко, — огрызнулся он. — Ходили слухи, что она общедоступна, но цена оказалась слишком высокой. Я не интересуюсь такого рода вещами.

— Луис Эшбери был вашим партнером, — сказал я.

— Кажется, у Сильвии действительно сложились с вами очень доверительные отношения, Холман. — Он чуть было не испепелил ее своим свирепым взглядом. — Да, по правде сказать, был. Если бы его смерть не была столь трагичной, она бы выглядела просто идиотской. Утонуть в собственном бассейне!

— Вы присутствовали на той вечеринке?

— Ну да. — Он кивнул. — Я ушел вместе с большинством гостей. Где-то около трех часов ночи, как мне представляется.

— А Глория Ла Верн была там?

— Насколько я помню, да. — Он снова кивнул. — Кажется, тогда она была брюнеткой.

— А какого рода партнерство связывало вас с Эшбери?

— Я не понимаю, какое это может иметь отношение к вашему расследованию, связанному с Элисон Вейл, — холодно заметил он. — Однако в этом нет секрета. Мы занимались инвестициями. По-моему, в Америке это называется рискованными инвестициями. Другими словами, теми инвестициями, которые банки и финансовые дома обходят десятой дорогой. Вы добровольно идете на большой риск, но, если предприятие окупается, вам удается получить высокую прибыль.

— А если не окупается?

Он печально улыбнулся:

— Вы зализываете раны и надеетесь, что вам повезет в следующий раз.

— Вот, например, «Медиа» Эдди Брауна — из числа предприятий повышенного риска, — сказал я как бы между прочим и тут же спросил: — У вас есть в нем доля, мистер Стрэттон?

— Я считаю ваш вопрос возмутительной дерзостью. У вас есть еще вопросы, Холман? Я имею в виду разумные вопросы. Как я предупредил вас в самом начале, у меня назначена на сегодня встреча.

— Вы мне очень помогли, мистер Стрэттон. Спасибо, — поблагодарил я.

— Я была уверена, что ты не останешься равнодушным к этой теме, — сказала Сильвия с воодушевлением. — Как только тебе захочется, чтобы на очередной вечеринке кто-нибудь с потрясающим телом нырнул нагишом в твой бассейн, просто позвони мне.

— До свидания, Сильвия, — сказал он, затем холодно кивнул в мою сторону, — и Холман.

Он не стал утруждать себя проводами нас до двери. Мы сели в машину и поехали по гравиевой дорожке мимо аккуратно подстриженных кустов и цветочных газонов. Я бы не удивился, если бы увидел здесь знак «Пчелам влет запрещен!».

— Я говорила тебе, что он — надутый индюк, — сказала Сильвия, когда мы съехали с гравиевой дорожки. — Я была не права. Он больше похож на самодовольного козла!

— Он не женат?

Она рассмеялась:

— Ты можешь себе представить Чарли женатым? Он все время, как камбала, лежит на дне, но временами просыпается и пускается в такой разврат, что только держись!

— Достаточно узнать Чарли, чтобы его невзлюбить, — сумничал я.

— Ты определенно задел его за живое, когда упомянул о «Медиа», — сказала она. — Забавно, но мне всегда было интересно, как это два таких разных человека — он и Эдди Браун — могли подружиться. Они — полная противоположность друг другу почти во всем. Но если Чарли имеет долю в предприятии Эдди, то это все объясняет.

— А как насчет Глории Ла Верн, этой девушки с потрясающим телом и головой, полной сюрпризов? — спросил я.

— Которая носится с полным набором париков, — равнодушным тоном проговорила Сильвия и медленно покачала головой. — Как все это банально!

— А Чарли часто устраивает вечеринки?

— Не очень часто, — сказала она. — Но когда устраивает, они обычно бывают хорошими. Как только у Чарли начинаются заскоки, так он сразу же устраивает вечеринку.

— Как насчет Эдди Брауна?

— Эдди не устраивает вечеринок. Он слишком занят тем, что поставляет все необходимое для чужих вечеринок. Особенно это касается девочек.

— Прокат путан, — сказал я. — Интересно, Глория Ла Верн работала на него или нет?

— Весьма вероятно, что работала. — Она откинулась на спинку сиденья и тихо вздохнула. — По-моему, наше общение с Чарли не увенчалось большим успехом. Вечер начался паршиво. Рик, нам нужно изменить дело к лучшему. У тебя есть какие-нибудь планы на остаток нынешнего вечера?

— Я как раз собирался закатить вечеринку у себя дома, — сказал я. — Очень ограниченный круг гостей. Потом я думал позвонить тебе с просьбой приехать и продемонстрировать свое потрясающее тело при нырянии нагишом в мой бассейн.

— У тебя есть бассейн?

— Крошечный, — признался я.

— А какое количество народу ты хотел пригласить?

Я задумался на мгновение.

— Двоих.

— Как раз в моем стиле, — живо отозвалась она. — Но почему бы нам не устроить то же самое у меня?

— У тебя есть бассейн?

— У меня есть потрясающее тело, — сказала она самодовольно. — Этого достаточно?

— Вполне. Если только ты позволишь мне самому «нырнуть» в него.

Ее рука проползла по внутренней стороне моего бедра прямо в пах, и она двумя пальцами ущипнула мой член. Я чуть было не врезался в грузовик, двигавшийся рядом со мной в левом ряду.

— Тебе надо внимательнее следить за дорогой, — заметила она с притворной назидательностью, когда позади нас умолкли, наконец, гневные гудки грузовика.

— А тебе не надо распускать свои ручки и лезть в ширинку, — сказал я с напускной строгостью.

— Встал только наполовину, — пробормотала она. — Это похоже на оскорбление.

Мы подъехали к ее дому в Палисадесе и поднялись по пятнадцати ступеням на крыльцо к входной двери.

— Ты не хотел бы приготовить нам что-нибудь выпить? — сказала она, когда мы очутились в гостиной. — А я пойду на кухню и приготовлю обед. «Никогда не занимайся сексом на голодный желудок», — говаривала моя бабушка, и с тех пор я всегда забочусь о том, чтобы мой партнер был сыт.

— Не это ли погубило покойного Бенджамина Мэддена? Уж не секс ли на пустой желудок стал причиной его коронарной закупорки?

Она медленно покачала головой:

— Думаю, так было угодно судьбе, и мы все, как и Бен, рано или поздно уйдем из жизни. По-своему Бен был очень приятным человеком. Он любил женщин и придерживался старомодных взглядов, согласно которым, прежде чем трахнуть женщину, надо на ней жениться.

— Извини. Я допустил бестактность.

— Всем кажется, что я вышла за него замуж из-за денег, — сказала она, — и они правы. Я никогда этого не скрывала. И Бен это знал. Не я затрахала его до смерти.

Перед вторым смертельным приступом у него был первый, и я выхаживала его три месяца, как заботливая мамаша-наседка. Я делала все, что только было в моих силах. За все это время мы ближе всего подошли к сексу в ту ночь, когда он запустил мне руку под рубашку и стал ласкать грудь. Как он сказал: чтобы удостовериться, что память его пока не подводит.

— Почему мы все перестали заботиться о своем добром имени? — горестно заметил я. — Видишь, теперь можно сказать, что ты — славная женщина.

Обед оказался превосходным — как сама еда, так и импортное вино. Редко холостяку удается испытать такое наслаждение в своей беспорядочной жизни, когда наспех глотаешь то, что обычно бывает в закусочных и забегаловках. После обеда мы вернулись в гостиную.

— Ты, конечно, останешься на ночь? — спросила Сильвия мимоходом.

— Что мне в тебе особенно импонирует, — сказал я, — так это твой взрывной романтизм.

Она улыбнулась:

— Моя бабушка говорила мне еще одну вещь: «Никогда не занимайся любовью сразу после приема пищи, потому что всего одна невинная отрыжка, случившаяся не вовремя, может навсегда погубить мужчину».

Зазвонил телефон, и прежде чем снять трубку, она изобразила кислую мину. Ее ответы в трубку были по большей мере односложными и становились чем дальше, тем более лаконичными, пока она, наконец, не сказала:

— Да пошел ты… Чарли! — и повесила трубку.

— Это был Чарли, — мрачно сообщила она, вернувшись к дивану.

— Я бы никогда не догадался, — сказал я.

— Чарли просто в ярости, что я привезла тебя сегодня к нему домой. Когда Чарли в ярости, он забывает, что продолжает притворяться джентльменом, и с ним надо разговаривать словами, состоящими из трех букв, — только такой язык он понимает.

— Неужели? — вежливо полюбопытствовал я.

— Чарли говорит, что ты — опасный субъект и с моей стороны было большой глупостью приводить тебя в его дом и что, если я еще раз позволю себе нечто подобное, я сильно пожалею об этом.

— Он надерет тебе задницу?

— Скорее пошлет своего дружка, Эдди Брауна, с визитом, — медленно проговорила она. — У Эдди хорошо получается улаживать подобного рода дела. У него по этой части большой опыт.

— Как ты думаешь, почему Чарли так беспокоится из-за меня?

— Не знаю. — Она пожала плечами. — Возможно, потому, что, как я уже сказала, ты попал в точку, когда предположил, что он, вероятно, состоит в доле с Эдди Брауном.

— А когда его компаньон утонул в бассейне… Это был несчастный случай? — спросил я.

Сильвия настороженно уставилась на меня:

— Почему ты интересуешься этим?

— Простое любопытство.

— Все, включая следователя, посчитали, что это несчастный случай. Эшбери был так пьян, что, должно быть, нечаянно свалился в бассейн и утонул. Содержание алкоголя в крови, как было заявлено, превышало все допустимые нормы.

— И Глория Ла Верн присутствовала на этой вечеринке, равно как Чарли и Эдди, — продолжал допытываться я.

— Да кто такая Глория Ла Верн, в конце концов?

— Я не знаю. Ее имя всплывает постоянно; возможно также, что она была подругой Элисон. Существует еще парень по имени Пит, ее друг. Может, ты его знаешь?

Я в подробностях описал ей Пита, и она уверенно заявила:

— Я не знаю никого, кто походил бы на него. И, судя по твоему описанию, должна радоваться этому.

— У тебя нет никаких соображений по поводу того, куда могла податься Элисон Вейл, покинув дом Санди Паркер?

Сильвия подумала немного, потом сказала:

— К Дуэйну Ларсену она не вернется, это точно, и, думаю, у Чарли ее тоже нет. Холостяцкий дом Чарли так чертовски по-мужски стерилен, что можно безошибочно определить, переступала ли его порог нога какой-нибудь женщины.

— А у Эдди Брауна?

— Вряд ли. Даже когда они были друзьями, создавалось такое впечатление, что Элисон избегает оставаться с ним наедине. По-моему, она терпела его только потому, что он был другом Дуэйна.

— Дуэйну кажется, что Браун был ее близким другом.

— Тогда Дуэйн — дурак. Правильно?

— Я в этом не убежден. Что же касается его, то трудно что-нибудь разглядеть за его гангстерским имиджем.

— Мне начинает надоедать этот разговор, Рик, — сказала она. — Меня до сих пор не покидает раздражение. Что, черт возьми, этот Чарли Стрэттон возомнил о себе, разговаривая со мной в таком тоне!

Сильвия поднялась с дивана, отошла к окну и встала спиной ко мне.

— Как твой пищеварительный тракт? — неожиданно спросила она.

— Урчит. Как у тебя?

— Функционирует прекрасно. Можно сделать вывод, что время пришло, как говаривала моя бабушка.

— Кем работала твоя бабуля? Проституткой?

— Она была мадам борделя в городе Пессари, штат Огайо, — сказала Сильвия обыденным тоном. — По выходным она замещала одну из девиц. Как она говорила, чтобы не терять квалификацию и, конечно, чтобы держать в надежной форме «оборудование».

Она протянула руку за спину, расстегнула «молнию», и ее платье соскользнуло на пол, образуя подобие воздушного снопа вокруг ее лодыжек. Под платьем у нее оказались белые шелковые трусики, туго обтягивающие бедра. Легкий золотистый загар покрывал остальную часть тела. Она переступила через платье и повернулась ко мне лицом. Ее полные груди были обнажены, и создавалось впечатление, будто они всем своим надменным видом опровергают законы земного тяготения. Огромные соски сливового цвета под влиянием нагнетаемой кондиционером прохлады сделались твердыми. В этот момент раздался звонок. Самое время, черт подери.

— Вот черт! — в сердцах воскликнула Сильвия.

— Мы можем просто подождать, пока некий незваный гость не уйдет, — предложил я.

Она покачала головой:

— Я думаю, Рик, лучше открыть и узнать, кто пришел. Твоя машина стоит прямо у входа. Ясно, что я дома.

Она снова влезла в платье, говоря:

— Застегни «молнию», пожалуйста.

Пока я застегивал «молнию», в дверь опять позвонили.

— Ты не валишься с ног от усталости? — сказала она и громко расхохоталась. — Это, должно быть, самый быстрый облом в истории секса. Налей пока себе выпить, а я посмотрю, нельзя ли избавиться от того, кто посягает на нашу половую жизнь.

Когда она вышла из комнаты, я подошел к бару в стене и налил себе немного бренди. Воспоминание о ее обнаженной груди, казалось, в самых мельчайших подробностях запечатлелось у меня в мозгу. Уже через полминуты Сильвия вернулась в комнату в сопровождении Эдди Брауна и Майка Олсена.

— Так получается, что я везде встречаюсь с вами, Холман, — сказал Браун.

— Наверное, это потому, что мы оба знакомы с лучшими людьми, — сказал я.

Мутные голубые глаза Олсена смотрели на меня с откровенным презрением, через секунду в его руке появился пистолет.

— В прошлый раз ты проявил большую сноровку, — процедил он сквозь зубы. — Поэтому теперь ты полезешь в карман очень медленно, вытащишь свою пушку двумя пальчиками и бросишь ее на пол.

Торговаться с ним было бессмысленно. Я осторожно вынул свой тридцать восьмой из кобуры двумя пальцами и бросил его на пол.

— Теперь пни его ногой ко мне, — приказал он.

Я сделал, как было велено, он нагнулся и поднял мой револьвер. Потом убрал в кобуру свою пушку.

— А в чем, собственно, дело? — требовательно спросила Сильвия.

Браун злобно уставился на нее:

— Дело в том, что у тебя длинный язык. И ты распускаешь его перед кем не следует. — Он указал пальцем на меня. — Например, перед ним.

— Я разговариваю с тем, с кем хочу, — дерзко возразила она. — Да кто ты такой, чтобы так врываться в мой дом и…

Он ударил ее по щеке. Звонкая пощечина в просторной комнате прозвучала подобно выстрелу. Она, шатаясь, отступила на несколько шагов, потом снова обрела твердость в ногах. Грубый отпечаток ладони Брауна красным огнем пылал на ее белой щеке.

— Рик? — В ее голосе звучала требовательная и жалобная мольба о помощи.

Я вскочил на ноги. Олсен широко мне улыбнулся и с готовностью быстро поманил меня к себе ладонью правой руки.

— Давай, испытай свою удачу, Холман, — сказал он. — Твоей физиономии давно требуется перестройка.

По моим расчетам, у него было преимущество в весе примерно в пятьдесят фунтов, и все сплошь мускулы. Мне вступить в схватку с Олсеном было все равно что Фэю Рэю тягаться с Кинг-Конгом. Поэтому я снова сел на место, и застывший взгляд в глазах Сильвии сказал мне, что вера в рыцарей только что снова погибла в ее душе.

— Холман идет с нами, — сказал Браун. — Я хочу, ему кое-что показать. И в будущем держи свои пухленькие губки на замке, милочка.

Сильвия открыла было рот, чтобы что-то сказать, затем вдруг передумала.

— Ну. — Браун взглянул на меня. — Пошли. Ты поведешь свою машину, а Майк составит тебе компанию.

Я направился к двери. Те двое следовали за мной по пятам. Я почувствовал, что Сильвия не была расположена к нежному прощанию, поэтому и я не стал утруждать себя таковым. Так или иначе, подумал я, ей сейчас на меня наплевать. «Двойной облом — какой он герой?!»

Глава 6

Это была хижина на холмах. Ехали до нее больше часа. Я остановил свою машину рядом с машиной Брауна и вышел. Через мгновение ко мне присоединился Олсен, и мы поднялись по четырем деревянным ступеням на веранду. Браун открыл ключом входную дверь, и мы вошли внутрь. Он включил свет, и я увидел, что мы находимся в огромной гостиной с простой, но вполне приличной мебелью.

— Вот мое маленькое убежище на холмах, — сказал Браун. — До ближайшего соседа полмили, расположено в зоне летнего отдыха. — Он подошел к бару и стал наливать себе выпивку. — Здесь есть свои преимущества. Ни телефона, ни нежеланных гостей, и можно сколько угодно орать во всю глотку — все равно никто не услышит.

— Чего вы от меня хотите? — спросил я.

— У тебя нет ничего из того, что мне нужно, Холман, — сказал он. — Ты просто меня достал. Суешь свой нос, куда тебя не просят. Болтаешь с моими друзьями и клиентами.

— Почему бы мне не расквасить ему нос? — вторил ему Олсен. — Так, для начала.

— Будь повежливей с нашим гостем, Майк. Кстати, о гостях, я думаю, ему надо представить еще одного нашего гостя. Ты не мог бы привести ее сюда на секундочку?

Олсен кивнул и вышел из комнаты. Браун потягивал свою выпивку и наблюдал за мной с легкой усмешкой на лице. Вскоре вернулся Олсен с абсолютно голой Джулией. У нее были опухшие глаза, пряди черных волос прилипли к лицу. Под грудью и на животе виднелись синяки.

— Повернись-ка спиной, детка, — сказал Браун, — позволь Холману обозреть всю полноту картины.

Она медленно повернулась ко мне спиной. Ее полные ягодицы и верхняя часть бедер были исполосованы багровыми рубцами. Ее били довольно жестоко и… мастерски, дабы не причинить серьезных увечий.

— Ладно, — сказал Браун. — Хватит. Теперь уведи ее обратно.

Олсен взял ее за плечо своей массивной лапой и выпроводил из комнаты.

Браун продолжил допрос:

— Ты отправился к одному из моих клиентов. По его словам, он ничего тебе не рассказывал, и я ему верю. Но кто-то ведь рассказал тебе о моих путанах, Холман. Кто, как не сама девчонка, которая была с ним?

— Это ужасно тебя беспокоит, Эдди, — сказал я. — Я задаюсь вопросом: почему?

— Никаких поводов для беспокойства нет. Майк считает это просто развлечением.

Олсен снова вернулся в комнату, тщательно прикрыв за собой дверь.

— Она говорит, что замерзла там, — сообщил он вполне дружелюбным тоном. — Я предложил ей снова погреть задницу, и жалобы сразу прекратились.

Браун допил содержимое бокала и поставил его на стойку бара.

— Так вот, Холман, — продолжал он. — Ты выходишь из игры. Я не хочу, чтобы ты совал свой нос в мои дела, в дела моих друзей, в дела моих клиентов. Можешь считать эти мои слова первым серьезным предупреждением. Если ты не примешь его во внимание, то тебе придется расстаться с жизнью.

Он повернулся и пошел к выходу, открыл дверь и прежде, чем шагнуть за порог, отдал приказание Майку:

— После того, как здесь закончишь, возвращайся в город.

Дверь за ним захлопнулась, и я мигом оказался за стойкой бара.

— Мне надо выпить, — сказал я и поставил бокал на стойку.

— У тебя нет времени выпивать, Холман, — сказал Олсен. — Снимай одежду.

— Что?

— Ты прекрасно меня слышал. — Он усмехнулся, глаза смотрели на меня почти с нежностью. — Телку видел? Тебе прописано то же лечение. В качестве предупреждения, как сказал босс. Будет чертовски больно, но я позабочусь о том, чтобы не покалечить тебя. Через несколько дней будешь как новенький. Ну почти. — Сказав это, он хмыкнул. — Так что хватит капризничать и давай снимай к чертям одежду!

— Я же сказал: мне надо выпить.

Я поднял бутылку, из которой потчевал себя Браун, и отмерил себе щедрую порцию. Мутные голубые глаза Олсена неотступно следили за мной. Затем он достал свою пушку и нацелил ее на меня.

— У тебя три секунды, чтобы начать раздеваться, Холман, — сказал он равнодушным тоном.

— Тебе нужна пушка, чтобы справиться со мной? — с издевкой ухмыльнулся я в ответ. — Ты не воспользуешься ею, Майк. Твой босс приказал меня не калечить. Я удивлен, что ты боишься меня. Такой здоровенный педик, как ты, не должен бояться никого, кроме женщин!

Его лицо почернело от злости, и он издал громкий рык. Затем бросился на меня. Стойка бара не могла, как я понял, служить для него преградой. Он был полон решимости одолеть ее или даже пройти прямо сквозь нее, лишь бы добраться до меня. Моя шутка по поводу педика попала в цель. Когда он был совсем рядом, я выплеснул ему в лицо содержимое своего бокала, и обжигающее неразбавленное виски залило ему глаза. Он на мгновение замер на месте. Не теряя времени, я схватил за горлышко почти полную бутылку и обрушил ее по кратчайшей траектории на его голову сбоку. Раздался глухой хруст, и от обратного импульса моя дрожащая рука чуть было не выпустила бутылку, но я удержал ее. Он крякнул снова и затряс головой. Второй раз я хватил его бутылкой прямо по макушке, и этот удар поверг его на колени. Я ударил его опять по тому же месту, и его массивная туша плюхнулась на бок. Невозможно было понять, убил я его или нет, хотя тогда мне было абсолютно наплевать, если даже и убил.

Я быстро обежал стойку бара и склонился над ним. Он еле дышал, медленно и натужно. Его лицо сделалось пепельно-бледным. Я отобрал у него и свое, и его оружие. Свою пушку я запихнул обратно в кобуру, его — в боковой карман своих брюк. Затем налил себе свежую порцию спиртного и осушил ее в два больших глотка. Приятное тепло разлилось у меня в животе, и через несколько секунд я почувствовал себя лучше. Судя по всему, Олсен пробудет без сознания еще некоторое время. Я подавил в себе страстное желание пнуть башмаком его голову за все то, что он намеревался со мной сделать. Вместо этого я стащил с него одежду и оставил голым лежать на полу. Большая часть его тела была покрыта густой порослью темных волос — видимо, в качестве компенсации за лысую голову, — и создавалось впечатление, что перед вами не человек, а какой-то первобытный зверь, только что вышедший из леса. Потом я пошел искать Джулию.

Рядом с кухней находились две спальни и ванная комната. Дверь в одну из спален была заперта, поэтому я изо всех сил ударил по ней ногой. Сегодня Холману все позволено, подумал я. Когда дверь распахнулась, я включил свет и увидел Джулию. Она сидела, съежившись в углу, обхватив лицо руками.

— Последняя машина в город отправляется через пару минут, — сказал я.

Она медленно отвела руки от лица и недоверчиво уставилась на меня.

— Рик? — Ее голос дрожал. — О Боже мой! Глазам своим не верю.

— Где твоя одежда?

— Не знаю. — Она безнадежно покачала головой.

— Может, она в соседней спальне? — предположил я. — Иди посмотри, потом приходи в гостиную.

— А где остальные? — спросила она.

— Браун уехал. Олсен пока еще здесь, но ему сейчас все по фигу.

Я вернулся в гостиную и налил себе еще выпить. Внезапный приступ великодушия заставил меня приготовить выпивку и для Джулии. Время тянулось медленно, в комнате звучал только прерывистый сап Олсена. Потом появилась Джулия. На ней было платье, в руках — сумочка. Передвигалась она медленно и с трудом, как старушка.

Я протянул ей бокал:

— Выпей.

— Спасибо. — Она взяла у меня бокал, потом посмотрела на Олсена. — Он мертв?

— Не думаю.

— Что случилось?

— Я оглушил его бутылкой. Он намеревался раздеть меня донага и подвергнуть тому же наказанию, что и тебя. После этого, я думаю, он собирался отправиться обратно в город на моей машине, а нас обоих оставить здесь.

Она вздрогнула от ужаса:

— Он — садист!

— И еще педик, — добавил я. — По-моему, комбинация этих качеств и делает его столь полезным Брауну для того, чтобы держать путанок в узде. Или… делала.

— Делала? — Она испуганно посмотрела на меня.

— Зависит от того, насколько крепок его череп, — пояснил я. — Я вполне мог повредить ему мозги.

— Это тебя не волнует?

— Ты что, шутишь? — удивленно воскликнул я. — После всего, что он сделал с тобой и что хотел сделать со мной?

— Смешно, — сказала она. — Когда я впервые увидела тебя, мне стало интересно, зачем такой приятный молодой человек занимается этой профессией. Теперь мне ясно.

— Допивай и будем выбираться отсюда, — сказал я.

Она выпила содержимое бокала до дна, но все еще продолжала дрожать. Было тепло, но после того, что ей довелось пережить, она, кажется, этого не замечала. Я собрал в охапку одежду Олсена и понес ее в машину. Ключ все еще торчал в зажигании, что внушало хотя бы некоторый оптимизм. Джулия села рядом со мной, и я завел мотор.

Она взглянула через плечо на заднее сиденье:

— Это одежда Олсена?

— Именно так.

— Что ты собираешься с ней делать?

— Выброшу в кусты милях в трех отсюда.

— Ты хочешь сказать, что намерен оставить его там одного голым и в полной отключке?

— Чертовски верно мыслишь.

Неожиданно она расхохоталась.

— Боже мой! — воскликнула она, с трудом переводя дыхание. — Я становлюсь такой же плохой, как ты. Знаешь что? Мне это нравится! И еще я надеюсь, что прежде, чем он проснется, на него обрушится огромный пчелиный рой!

Проехав пару миль, я остановил машину и выкинул в ближайший кустарник одежду Олсена, предварительно вынув из кармана брюк его бумажник.

Мы поехали дальше, и Джулия вдруг взяла меня за руку, говоря:

— Я забыла поблагодарить тебя. И вот сейчас говорю: спасибо.

У меня потеплело на сердце.

— Мне в голову только что пришла одна мысль, — сказала она. — Что же, черт возьми, мне теперь делать?

— Где ты живешь?

— В Западном Голливуде.

— Почему бы нам сейчас не отправиться прямо туда? Ты прихватишь с собой еще кое-какие вещички, и мы поедем ко мне домой.

Она беспокойно заерзала.

— Тебе это не по душе? — поинтересовался я.

— Не в этом дело, — сказала она. — У меня такое чувство, будто я сижу на раскаленных углях!

— Если ты предпочитаешь остаться у себя, я одолжу тебе на время пистолет Олсена, — великодушно пообещал я.

 — Нет, — резко возразила она. — Я предпочитаю находиться у тебя, Рик. Спасибо.

— Хватит меня благодарить.

— Ладно, в таком случае не благодарю тебя.

— Достаточно посмотреть на этого Олсена, чтобы улетучились последние остатки человеческой доброты.

— Что будет, если он умрет?

— Думаю, кто-нибудь его похоронит, — сказал я безразличным тоном.

На этом наш разговор благополучно прервался на ближайшие полчаса. Было уже около полуночи, когда я остановился у многоквартирного дома в Западном Голливуде. Я сидел в машине и ждал, пока Джулия соберет вещи. Она появилась примерно через полчаса, волоча за собой чемодан. Как любая женщина, она приняла молниеносное решение по поводу гардероба, подумал я. Через двадцать минут мы были уже у моего дома в Беверли-Хиллз.

Я затащил чемодан в спальню и вернулся в гостиную, где Джулия стояла посередине комнаты.

— Почему бы тебе не присесть и не расслабиться, — предложил я.

— А вот расслабиться сидя я не могу, — раздраженно заметила она. — Я же тебе уже говорила в машине.

— Какой стыд, — сказал я. — Сигары превращаются в дым, а женская попка — красота и радость навсегда.

— Вот черт! — в отчаянии воскликнула она.

— Хочешь выпить?

— Я хочу хорошенько помыться в душе. И вот еще что, Рик Холман. Я голодна.

— Ну так иди прими душ, а я тем временем приготовлю что-нибудь поесть.

Она направилась в ванную, а я — на кухню. В холодильнике я нашел бифштекс и пачку картофельных чипсов. Это была пища истинных гурманов, а я был редкостный спец по приготовлению. Я улучил минутку, налил себе бурбона со льдом, чтобы шеф-повар не скучал во время работы. Еда была уже почти готова, когда Джулия затянула в кухню.

— Пахнет вкусно, — резюмировала она.

— Иди в гостиную, налей себе выпить, — сказал я. — Через пару минут я подам туда еду.

Когда я появился с подносом, она опять стояла посреди комнаты. На ней была рубашка, едва доходившая до бедер.

— Одежда причиняет невыносимую боль, — сказала она, — особенно брюки, потому что они плотно облегают тело. Я просто констатирую факты, чтобы вы, господин Холман, не подумали чего-нибудь. Мысли о сексе в настоящий момент для меня так же далеки, как мысли о самоубийстве.

Я предусмотрительно поставил поднос на стойку бара, чтобы она могла есть стоя. Теперь я с удовольствием думал о хорошем душе; лучше принять душ, чем просто торчать здесь и смотреть, как она ест. Я сказал Джулии о своем намерении, и она с редким безразличием пропустила мои слова мимо ушей, издавая монотонные чавкающие звуки. Я взял свой бокал и отправился в ванную.

Уже через пятнадцать минут я был чист и сух. Но чувствовал себя уставшим, поэтому не видел смысла в том, чтобы надевать на себя то, что через пару минут придется снимать. Так что я вошел в спальню в костюме Адама и с бокалом в руке, но обнаружил, что меня опередили. Джулия лежала на животе, растянувшись поперек кровати и сбросив с себя рубашку.

— Привет. — Она посмотрела на меня через плечо. — Интересно, ты сможешь оказать мне маленькую услугу, Рик?

— Это какую же?

— У меня с собой есть баночка кольдкрема, — сказала она. — Я обработала себя спереди, очень помогает, а спину не могу. Не будешь ли ты так любезен сделать это?

— Конечно, — сказал я.

Я поставил свой бокал на ночной столик и, взяв баночку с кольдкремом, задумался, откуда начать? Я здраво рассудил, что начать лучше снизу и идти постепенно вверх по всем этим рубцам, которые и впрямь выглядели очень болезненными. Я положил горку крема на верхний изгиб ее левой ягодицы и стал осторожно втирать его круговыми движениями.

— Ну, так что же случилось? — спросил я ее.

— Оттуда, где ты сидишь, по-моему, все прекрасно видно, — холодно заметила она.

— Я имел в виду Брауна и Олсена.

— Они явились к Дуэйну Ларсену, — сказала она. — Я подслушивала их разговор, стоя за дверью. Дуэйн был пьян, но соображал, что говорит. Он рассказал, что ты действительно был у него, но он тебе ничего не выболтал. Ну тогда они решили, что это, должно быть, сделала я. Они просто схватили меня и силком поволокли к машине. Дуэйн вел себя как и подобает «герою». Просто стоял, отведя глаза в сторону и делая вид, что ничего не происходит. Они отвезли меня в хижину на холмах и заставили раздеться догола. Я так испугалась, что рассказала им все то немногое, что выболтала до этого тебе. Но Браун сказал, что мне надо преподать урок. Потом Олсен затащил меня в одну из спален и стал избивать. — Она невольно содрогнулась. — Больно, Рик! В какой-то момент я подумала, что он собирается меня убить. Он явно испытывал наслаждение, истязая меня.

Я взял очередную порцию крема и продолжал массировать ей левую ягодицу. Теперь я смогу чертовски неплохо зарабатывать на жизнь еще и массажем, праздно подумал я.

— Помогает, — сказала Джулия. — Уже не так жжет.

— В котором часу они забрали тебя из дома Ларсена?

— Около трех часов дня.

Я подумал, что им прекрасно было известно, где меня искать. Сильвия-то точно ничего им не сказала. Значит, получается, что позвонил ему Чарли Стрэттон. Но ведь Браун, помнится, сказал, что в хижине нет телефона. Я продолжал автоматически втирать крем, пока обе щечки ее попки не засияли алым блеском. Джулия удовлетворенно вздохнула и развела ноги, открыв моему взгляду клочок черных завитушек у нее на лобке. Пальцы моей правой руки неожиданно обрели свою собственную жизнь. Они соскользнули вниз к промежности ее ног и, обнаружив там влажную податливую теплоту, стали нежно поглаживать ее.

— Я знала, что это случится, — пробормотала Джулия. — Теперь я дьявольски возбуждена.

Я посмотрел вниз на свой оживившийся в надежде член:

— То же можно сказать и о твоем массажисте.

— Но как? — в отчаянии вопросила она.

— Любовь сама найдет способ, — заметил я. — Только вот какой именно?

Мои пальцы продолжали ласкать ее податливые и влажные вагинальные губы и нежно сжимать ее клитор. Вдруг она поджала ноги под себя, уперлась головой в подушки и приподняла свою попку повыше.

— Вот так, — произнесла она хриплым голосом. — Но, пожалуйста, Рик, осторожней.

Я медленно вошел в интимный рай и почувствовал себя там как дома. Мой живот коснулся мягких щек ее попки. Джулия исторгла короткий сдавленный вопль, и я уже был склонен проявить милосердие и остановиться, но ее влагалищные мышцы крепко обхватили мой член и удержали его.

— Не обращай внимания на мои вопли, — проговорила она тем же хриплым голосом.

Я решил, раз уж это ее вопли, то ей и решать, обращать мне на них внимание или нет. Следующий внезапный пронзительный вопль возвестил о начале ее оргазма. За ее оргазмом сразу последовал мой. И когда все закончилось, она вновь лежала на животе и довольно мурлыкала.

— Там еще крем остался? — спросила она.

— Конечно.

— Ну так чего же ты сидишь? Давай втирай.

Глава 7

Утром Джулия приготовила завтрак, что становилось уже традицией в моем доме. На ней была та же рубашка, что и прошлой ночью, и это сильно отвлекало меня от еды.

— Ты был вчера так добр ко мне, Рик. Я бы хотела поблагодарить тебя за это.

— То же самое относится и к тебе, — сказал я. — Как ты себя чувствуешь сегодня?

— Еще побаливает, но это намного лучше, чем Сидеть запертой в спальне. — Она подошла было к столу, чтобы присесть, но сразу же передумала. — Что теперь?

— Я бы выпил еще чашечку кофе, если можно.

— Я имела в виду: что будет сегодня, завтра, послезавтра и потом?

— Я думаю, мне придется разобраться с Эдди Брауном, — сказал я. — В противном случае он разберется со мной.

— Я нахожу это, по правде говоря, слабым утешением.

— У тебя нет выбора, — сказал я. — Ты можешь остаться здесь со мной и надеяться на мою победу, или ты можешь собрать вещи и уехать из города.

— Мне нравится здесь, — сказала она. — Где еще в любое время можно найти смог и апельсины?

— Ты остаешься здесь, я дам тебе пистолет Олсена, — продолжал я. — Ты не подходишь к двери и не отвечаешь ни на какие телефонные звонки, кроме моих. Если звоню я, после грех гудков вешаю трубку и сразу звоню снова.

— Я понимаю, что ты вынужден оставить меня здесь одну. Я буду в безопасности, Рик?

— Нет, — честно признался я. — Если кто-нибудь, включая Брауна, захочет вломиться сюда, то никакие замки им не помеха.

Она раздумывала над моими словами несколько секунд, затем грустно улыбнулась:

— Я не смогу воспользоваться оружием ни при каких обстоятельствах, Рик. Теоретически могла бы пристрелить такого, как Майк Олсен, но практически я знаю, что не смогу. Я дрогну, как только придет время нажать на спуск.

Я с нежностью взглянул на нее:

— Я не смогу находиться все время дома.

— Тогда, я полагаю, мне придется распрощаться со смогом и апельсинами, — сказала она. — Мне кажется, я буду скучать по тебе, Рик.

— Куда ты поедешь?

— Сначала, наверное, на время домой. В Орегон. Я не была дома года два.

— У тебя там семья?

Она кивнула:

— Родители и сестра, которая замужем за подонком, но не догадывается об этом.

— Как у тебя с деньгами?

— С этим нет проблем, — сказала она. — Я старалась откладывать то, что зарабатывала путанкой. Возможно, я осяду в Орегоне и получу легальную работу или выйду замуж. Кто знает?

— Джулия, я бы хотел, чтобы ты осталась. Ты знаешь это.

— С тобой потрясающе заниматься любовью, Рик. Даже когда больно. Но вчерашний день позволил мне ощутить мир, в котором ты живешь, и я поняла, что не смогу приспособиться к нему. — Она снова улыбнулась смущенно. — Меня легко испугать!

— Хочешь, я отвезу тебя домой и помогу собраться? — спросил я.

— Нет, спасибо. Лучше вызови мне такси, пока я буду одеваться. Ты и так уже многое для меня сделал, Рик. — Она наклонилась и нежно поцеловала меня в лоб. — Это на прощанье.

— Хотя бы всплакнула ради приличия, — сказал я.

Такси прибыло минут через двадцать. Направляясь к выходу, она одарила меня веселой мимолетной улыбкой. Что ж, Калифорния потеряла, Орегон приобрел, подумал я, наблюдая за тем, как такси, набрав скорость на подъездной аллее, влилось в поток машин, движущихся по улице. В доме сразу стало тоскливо и одиноко. Я взял бумажник Олсена и вытряхнул его содержимое. Водительское удостоверение, куча кредитных карточек и около двухсот долларов наличными. Ничего сугубо личного и никаких зацепок. Потом зазвонил телефон.

— Я заподозрил, что что-то не так, поэтому вернулся. — Голос Эдди Брауна дрожал от негодования. — Приехал в хижину сегодня около двух. Майк теперь в больнице. Врачи сказали, что у него серьезное сотрясение мозга, и они ничего не могут прогнозировать, пока он не придет в себя. Если вообще придет в себя.

— Какая незадача, — сказал я.

— Если с Майком что-то случится, я убью тебя, Холман, — пообещал Браун. — Я просто хотел поставить тебя в известность об этом.

И он повесил трубку. Я нашел номер Ларсена и позвонил ему. Телефон долго звонил, прежде чем сняли трубку.

— Дом господина Ларсена, — сообщил сверхосторожный женский голос.

Землетрясение ли, наводнение ли — ничто не может помешать отлаженной работе системы по прокату девушек, подумал я.

— Это Рик Холман, — представился я. — Я хотел бы поговорить с мистером Ларсеном.

— Извините, но он еще не проснулся. Не могли бы вы перезвонить днем?

— Мне необходимо видеть его по срочному делу. Скажите ему, что я могу предотвратить срыв его договоренности с киностудией «Стеллар» в связи с тем, что случилось с Джулией. Я буду у вас примерно через час, и пусть он даст указание на пост, чтобы меня пропустили.

— Но… — только и успела сказать она, прежде чем я повесил трубку.

Я набрал телефон студии «Стеллар» и попросил соединить меня с Мэнни Крюгером. Последовали привычная пауза и щелканье, затем я услышал голос Лиз Муди:

— Офис мистера Крюгера.

— Это Рик Холман, — представился я.

— Это тот человек с бьющей через край энергией, растраченной понапрасну, — сказала она. — Опять небось дрались?

— Со вчерашнего вечера еще нет, — честно признался я.

— Если бы вы направляли всю свою энергию в нужное русло, куда-нибудь себе между ног, — задумчиво произнесла она, — вам бы цены не было. Вам когда-нибудь приходила в голову эта мысль? — Затем, прежде чем я смог сообразить, что ответить, ее голос обрел профессиональную любезность: — О, мистер Крюгер, у меня здесь мистер Холман на первой линии.

— Дайте мне знать, когда у вас появится свободная неделька, чтобы мы могли апробировать вашу теорию, — сказал я.

Она легкомысленно фыркнула и отключилась. В моем ухе загрохотал голос Мэнни Крюгера:

— Я как раз собирался звонить тебе, Рик. Я виделся вчера с Ларсеном.

— И что же?

— Когда я заикнулся о римейке «Горбуна из собора Нотр-Дам», он повел себя как ненормальный!

— Ты напугал его до смерти, — быстро сказал я. — Уже одно то, что ты в курсе, совершенно обескуражило его.

Последовала долгая и, не побоюсь сказать, многозначительная пауза.

— Ты так полагаешь? — наконец вымолвил Мэнни.

— Конечно, — без тени сомнения заявил я. — Послушай, я встречаюсь с ним в ближайшее время. Я заставлю его признаться и вдолблю ему в голову, что единственный шанс для него сняться в этом фильме — это всецело положиться на тебя.

— Ты сделаешь это для меня, Рик? — В голосе Мэнни угадывались нотки сомнения.

— Для закадычного друга я на все готов, — с пафосом произнес я.

— Ты — настоящий друг, Рик! — В течение нескольких секунд он тяжело дышал в трубку, дабы убедиться, что я правильно понимаю, какие добрые чувства он питает ко мне.

— Может быть, ты в свою очередь тоже кое в чем мне поможешь, Мэнни, — сказал я.

— Ты хочешь войти в долю от проката картины! — воскликнул он, и его голос чуть ли не сорвался на крик.

— Нет, я просто хочу получить от тебя кое-какую информацию. Ты ведь всех знаешь в этом городе, Мэнни, мой дружище.

— О ком из всех, кого я знаю, ты хочешь меня спросить?

— О Чарли Стрэттоне.

— И что именно ты хочешь о нем знать?

— Расскажи мне о нем.

— Англичанин до кончиков ногтей, — сказал Мэнни. — Иногда он бывает таким несносным англичанином, что невольно задаешься вопросом: уж не прикидывается ли он англичанином? Занимается рискованными инвестициями. Когда нигде не можешь достать денег и находишься просто в отчаянном положении, тогда ты обращаешься к Чарли Стрэттону.

— У него одно время был партнер, так?

— Лy Эшбери. — Его голос снова стал настороженным. — И что?

— Он умер.

— Спятил на одной из вечеринок и утонул в собственном бассейне, — сказал Мэнни. — Насколько я помню, чуть более года назад. Зачем тебе это?

— Просто любопытно.

— Это никак не связано с Дуэйном Ларсеном?

— Абсолютно никак, — поспешил я заверить его. — Я пытаюсь разыскать одну девушку, завсегдашнюю посетительницу подобных вечеринок в то время. И на той вечеринке, когда Эшбери утонул, она тоже была.

— Многие девушки ходят по вечеринкам, — сказал он. — А имя у нее есть?

— Глория Ла Верн.

— А не была она какой-нибудь звездой немого кино или еще кем-нибудь в этом роде? — вдруг пробормотал он.

— Ты никогда о ней не слышал?

— Такое имя я непременно запомнил бы.

— Думаю, ты прав, — нехотя согласился я.

— Дай мне знать, как пройдет встреча с Ларсеном, ладно?

— Конечно, дружище, — пообещал я.

Еще один звонок, прежде чем я отправлюсь в этот ужасный, ужасный мир. Голос Сильвии Мэдден донесся откуда-то издалека, когда она ответила на звонок.

— Это Рик Холман, — сказал я.

— Вы еще живы?

— Олсен — в больнице, а Браун рвет и мечет.

— Вы полагаете, я поверю в это?

— Бесполезно тягаться с парнем такого телосложения, как Олсен, соблюдая честный спортивный дух и по-боксерски вскинув кулаки, — сказал я. — Он прикончит вас одной левой. Тут требуется какая-нибудь фора.

— И какая же нужна фора? — саркастически спросила она.

— Почти полная бутылка виски подойдет. Или что-нибудь подобное, чем можно было бы шарахнуть его по голове. У вас дома такого под рукой не оказалось.

— Вы так поступили с ним прошлой ночью? Ударили его по голове почти полной бутылкой виски?

— Мне было очень приятно, — сказал я. — Олсен получил то, на что уже давно напрашивался.

— Как ни странно, я верю вам, — сказала она.

— Мне надо вас видеть.

— Сегодня вечером я приглашена на обед к Чарли Стрэттону, — сказала она. — Ну да черт с ним.

— В котором часу?

— Около восьми. Но если нам снова вздумает кто-нибудь помешать, то, я думаю, на этот раз Рик Холман сможет с ними разобраться немедленно. Будет у него под рукой полбутылки виски или не будет!

— Я приеду.

Я остановил машину у заграждения из стальной сетки по дороге к каньону Бенедикт и стал ждать. Один из частных охранников в форме прогулочным шагом подошел к сетке и уставился сквозь нее на меня.

— Холман, — сказал я. — С визитом к мистеру Ларсену. Меня ждут.

— Конечно, мистер Холман. — Он махнул рукой своему приятелю в караулке, и шлагбаум убрался. Я въехал на частную дорогу и добрался по ней до пятого дома. Я вышел из машины. На синей поверхности воды в бассейне играли солнечные блики. Я взошел на крыльцо, и мне открыла дверь длинноногая блондинка с приветливой улыбкой на устах в красном купальном костюме-бикини. Ее маленькие крепкие груди не нуждались ни в какой искусственной поддержке. Ее бедра были узкими, как у мальчишки, но вот ноги — это было что-то.

— Привет, мистер Холман. — Она встретила меня широкой дружеской улыбкой. — Я — Саманта.

— Привет, — сказал я.

— Пожалуйста, проходите. Мистер Ларсен ждет вас.

Я последовал за ней в глубь дома. У нее был маленький, мускулистый зад, который почти не двигался при ходьбе. Ларсен ждал меня в гостиной. Он стоял возле бара, облокотясь одной рукой о стойку. Складки жира по обыкновению нависали над ремнем. Глаза были красными.

— Гонг пробил полдень, — изрек он громовым голосом. — Так что, какой яд предпочитаете, Холман?

— Нет, спасибо. — Я взглянул на блондинку. — Разве что чашечку кофе?

— Конечно, — отозвалась она с готовностью. — Я пойду приготовлю его для вас, мистер Холман.

Она вышла на кухню, тщательно прикрыв за собою дверь.

Ларсен пригубил из высокого шейкера то, что, как я полагал, было мартини.

— Я получил ваше сообщение, — сказал он. — И ни черта не понял, поэтому подумал, что вы лично объясните мне это, когда приедете.

— Я не пользуюсь симпатией у Эдди Брауна, — сказал я. — Он и Олсен решили, что та девушка была слишком разговорчива со мной, поэтому они выволокли ее отсюда вчера, пока вы смотрели в другую сторону.

Он разинул было рот, собираясь заорать, потом передумал.

— Кто вам сказал?

— Джулия.

— Как она?

— Прекрасно. Сейчас находится на пути туда, откуда приехала когда-то.

— Я рад. — Он отхлебнул из шейкера огромный глоток мартини. — Ну а теперь, что это за чушь, будто бы я собираюсь сниматься в новом фильме на студии «Стеллар»?

— Вы видели вчера Мэнни Крюгера?

— Он сумасшедший! — Ларсен укоризненно покачал головой. — Навешал мне на уши лапши о том, что собираются ставить римейк «Горбуна», в котором я буду играть роль, сыгранную когда-то Лоутоном. Я не мог понять, то ли он пошутил, то ли спятил по пути ко мне.

— А если это правда? — интригующе спросил я.

— Вы что, смеетесь надо мной! — загоготал он.

— Сколько вам лет, Дуэйн? — осведомился я. — Около сорока пяти? Вы становитесь слишком старым для «мыльных вестернов», и, кроме того, они выходят из моды и их редко снимают сейчас. А хороший фильм вмиг вознесет вас на вершину звездного списка.

— Но я… в роли горбуна?

— Ну, если вы полагаете, что не справитесь… — Я скромно пожал плечами.

— Кто, черт побери, говорит, что не справлюсь! — взорвался он. — Да я снялся в куче замечательных ролей до того, как застрял в этой вестерновской колее. Я играл в спектаклях на сценических площадках Нью-Йорка, в гастролирующих труппах! Я могу сыграть эту роль, стоя на ушах.

— Только не на пьяных ушах, милок, — сказал я.

Я выдержал ледяной взгляд его холодных голубых глаз, и глубокий шрам на его левой щеке побелел от еле сдерживаемого гнева. Затем он нарочито демонстративно поставил бокал на стойку, сказав при этом:

— Я думаю, вы правы насчет этого.

— У Мэнни маниакально-депрессивный психоз, — сказал я. — Все началось с паршивой шутки, а он в нее поверил. Он верит всему, что касается студии. Я могу сделать это для вас, Дуэйн.

Появилась блондинка с подносом в руках.

— Ну вот, мистер Холман, — весело сказала она. — Угощайтесь, пожалуйста. Здесь сахар и сливки.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Это часть подготовки, которую вы прошли у Эдди Брауна, или вы сами всему этому научились?

На ее лице появилось выражение оскорбленной добродетели, и она чуть ли не бегом выскочила из комнаты. Дуэйн Ларсен словно и не заметил этого.

— Вы можете посодействовать мне, Холман?

— Могу.

— Каким образом?

— Вы прекращаете пить сейчас, немедленно, раз и навсегда.

— Тогда я позаимствую у вас немного кофе, — сказал он. — Продолжайте, пожалуйста.

— Вы доверитесь целиком Мэнни Крюгеру. Вы скажете ему, что он — единственный, кому вы доверяете и в кого верите. Остальные на студии пусть отдыхают, включая и всех тех, с кем у вас была предварительная договоренность. Но вы не выдадите Мэнни их имен, потому что, на ваш взгляд, это лишь расстроит его нервы и привнесет недоверие и предвзятость в его трезвый ум.

— И он этому поверит? — с сомнением спросил он.

— Я говорю вам, Мэнни поверит всему, стоит только вам слегка потешить его маниакальное эго.

— И это все?

— Нет, — сказал я. — Есть еще кое-что.

— Что же?

— Вы откроете мне правду об Элисон Вейл и ее отношениях с другими вашими друзьями, такими, как Эдди Браун, Чарли Стрэттон и Сильвия Мэдден.

— Я уже сказал вам правду в прошлый раз, — пробормотал он.

— Теперь я вижу, — сказал я. — Пятнадцатая серия какого-нибудь паршивого телевизионного сериала, где собрались одни звезды. В титрах имена крупных звезд печатаются крупным шрифтом, и их помещается не более двух на экране. Затем идут имена заслуженных людей под рубрикой «В фильме также снимались…». И потом уже идет список, может быть, из восьми-девяти фамилий, напечатанных самым мелким шрифтом, и ваше имя, дружище, будет вскоре красоваться в самом конце этого списка. И какой-нибудь зритель из какого-нибудь Шейена, увидев вашу фамилию, воскликнет: «А я его помню! Когда-то он был большой звездой». Вы этого хотите, Дуэйн?

Он поднял свой бокал и уже поднес было его к губам, но вспомнил о своем обещании и снова поставил его на прежнее место.

— Откуда мне знать, что я могу доверять вам?

— Ниоткуда, — поспешно ответил я.

— Я поговорю с вами, потом явятся Эдди Браун со своим головорезом и вышибут из меня все дерьмо.

— Я уже выбил дерьмо из Олсена прошлой ночью, — сказал я. — Вам не надо беспокоиться на его счет.

— «В фильме также снимались…» — повторил он, — и мое имя в конце списка. Я в верхней строчке уже десять — двенадцать лет. Господи! Я этого не переживу. Хорошо, Холман, договорились.

— Не хотите ли чашечку кофе? — спросил я.

— К дьяволу кофе! — Он нервно потер рукой лицо. — Ладно. Элисон была… есть… является чертовой лесбиянкой. Она вышла за меня замуж, чтобы пресечь всякие слухи и потому что думала, что, выйдя замуж за звезду, она поправит свой имидж и найдет работу. Не помогло. Есть такая штука, как брачный контракт, верно? И она прекрасно справлялась со своей частью договора. Она просто лежала подо мной, как какая-то деревяшка. Ну, я стал заигрываться, стал слишком много пить и водить дурные компании. Эдди прекрасно подходил для этого. Он всегда мог подыскать вам девчонку за пару сотен долларов. Он познакомил меня с Чарли Стрэттоном, и меня поразил этот холодный чопорный английский имидж и все такое. И Сильвия Мэдден. Богачка из богатых, по-настоящему привлекательная женщина. Мне показалось, что она не могла противостоять моему звездному имиджу здоровенного быка. Чего я тогда не мог знать, так это того, что она — бисексуалка. Она и залезла в мою постель только для того, чтобы потом сразу перебраться в постель Элисон.

— И потом вы развелись.

— Верно. — Он энергично кивнул. — Я охотно заплатил ей эти семьдесят пять штук, чтобы только избавиться от нее без лишней шумихи. Эдди тогда сказал мне, что я — настоящий дурак. Я мог не платить ей ни цента. А потом объяснил: в его распоряжении имеется пленка очень интимного фильма. Однажды ночью они напоили Элисон у Сильвии дома. И девочки самозабвенно и долго занимались на кушетке любовью, а Эдди и Чарли Стрэттон тем временем снимали эти интимные сцены на пленку. Эдди сказал также, что мой имидж пострадает, если кто-нибудь из нашей киноиндустрии увидит эту пленку.

— Шантаж?

— Эдди сказал, что для поддержания моего имиджа мне необходимо постоянно иметь при себе много девушек. И предложил мне заключить с ним долгосрочный контракт. Он поставляет мне девочек, каждую неделю новенькую, чтобы я не скучал в одиночестве. И все это за шестьсот баксов наличными в неделю. Никаких чеков.

— И вы пошли на это?

— Я подумал, что у меня нет выбора, — сказал он. — Но иметь всегда рядом этих чертовых путанок без права выбора… У меня яйца отваливаются. Тогда я и стал пить по-черному. Забавно, но пить мне понравилось больше, чем трахаться.

— А что сталось после развода с Элисон?

— Понятия не имею. Я больше никогда ее не видел.

— Эдди воспользовался этой пленкой, чтобы держать вас на крючке, — сказал я. — В Элисон он уж точно вогнал крючок поглубже.

— Думаю, да. — Ларсен старательно избегал моего взгляда.

— А Глория Ла Верн?

— Я уже говорил вам, я не знаю никакой Глории Ла Верн.

— Компаньон Чарли Стрэттона, Лу Эшбери, утонул в собственном бассейне после шумной вечеринки, — продолжал я. — Что вам об этом известно?

— Ничего. Но если бы я был партнером Чарли, я бы обеспокоился тем, с кем он водит компанию. Особенно поостерегся бы таких, как Эдди Браун.

— Только и всего! Ваша информация немногого стоит, Дуэйн.

— Сейчас больше ничего припомнить не могу, — сказал он. — Это значит, сделка не состоялась, да, Холман?

Я покачал головой:

— Нет. А парень по имени Пит? Чуть за сорок, здоровяк, начинающий полнеть. Рыжие волосы и такие же усы, кончик носа будто горит алым пламенем. Вы не знаете его?

Он подумал немного.

— Как его фамилия?

— Не знаю.

— Память стала ни к черту, — сказал он и снова задумался. Затем оживился, щелкнув пальцами. — Вспомнил! Когда Эдди показывал мне эту мерзкую пленку с Элисон и Сильвией, парень, который крутил проектор, выглядел именно так!

— Ну, это уже что-то, — оживился я. — Еще что-нибудь?

— Вот. — Он улыбался. — Эдди не счел уместным представить нас друг другу. Помнится, я тогда подумал, что он просто нанял его для работы.

— Да, — сказал я.

— Ваш кофе остыл, — сказал Ларсен. — Хотите свеженького?

— Почему бы и нет?

— Саманта! — Его бычий рык огласил гостиную, и хрупкая блондинка в тот же миг стремглав влетела в комнату с бодрой улыбкой на лице, готовая на все, чтобы ублажить хозяина. — Мистер Холман хотел бы выпить чашечку свежего кофе.

— Оставив в стороне тему кофе, хотел бы спросить вас, Дуэйн, вы никогда не задумывались над тем, какого еще рода поручения босса выполняют девочки, а? Помимо исполнения своих прямых обязанностей, конечно.

Ларсен недоуменно заморгал:

— Что-то не понимаю.

Я взглянул на Саманту, и подобострастная улыбка мигом исчезла с ее лица.

— Знаешь, что случилось с Джулией, милочка? — спросил я ее.

— Нет.

— Ее жестоко избили. Сделал это Майк Олсен. За это прошлой ночью я в свою очередь жестоко избил Олсена, и он до сих пор находится в больнице. Я ненавижу бить женщин, но я сделаю это, если буду вынужден, милая. Дуэйн, находящийся здесь, тоже поможет мне в этом, если вы доведете его до бешенства. Правда, Дуэйн?

— Думаю, да, — невнятно пробормотал он. — А в чем, собственно, дело, черт бы всех побрал?

— Моя мысль состоит в том, что Эдди любит вести учет всему, что происходит вокруг, — сказал я. — Кто к вам пришел, кому вы звоните… Он завел себе здесь информаторов, так?

— Ах ты, сучка дрянная! — Ларсен повернулся к девице, его лицо пошло багровыми пятнами.

— Успокойтесь, — сказал я ему, потом снова обратился к девушке: — Дело обстоит следующим образом, дорогуша. Ты не станешь звонить своему боссу и докладывать ему о моем визите к Дуэйну, иначе я вернусь и мы по очереди сделаем с тобой что-то очень отвратительное.

— Я не буду звонить ему, — сказала она дрожащим от страха голосом. — Честно, не буду!

— Старина Дуэйн с сегодняшнего дня находится в завязке, — сообщил я. — Поэтому не думай, что тебе удастся прошмыгнуть к телефону, пока он в отключке, потому что этого не будет.

— Да уж, черт побери, не будет, — мрачно заметил Ларсен.

— Спите с ней — вы же оплачиваете это, — продолжал я. — Хотя, по совести сказать, она вряд ли стоит таких денег. Но это уж вам решать. Не хотите с ней спать — привяжите ее к кровати. Я говорю это вполне серьезно.

— С этой минуты у нас с Самантой сложатся истинно близкие отношения, — сказал он. — Кошмар! Все стало так очевидно, когда вы мне растолковали, а я ведь до сей поры ни о чем таком и не подозревал.

— Такое может случиться с каждым! — многозначительно заметил я. — И не забудьте позвонить Мэнни Крюгеру.

Глава 8

Полдень остался далеко позади, когда я закончил свой очередной холостяцкий обед в кафе. Поскольку я такой умный, размышлял я, то сейчас сделаю парочку интуитивных умозаключений и получу простую и ясную разгадку всего этого дела, которая вызовет изумление не только у окружающих, но и у меня самого. Слабая надежда! По дороге домой я вспомнил, что оплачиваю услуги по уходу за моим бассейном. Надо хотя бы изредка пользоваться тем, за что платишь. Поэтому сначала я долго и с наслаждением плавал в бассейне, потом принял душ и оделся к вечернему свиданию, не забыв нацепить на себя также и кобуру с револьвером 38-го калибра. Учитывая то, как ко мне теперь относился Эдди Браун, я решил не расставаться со своей пушкой даже в постели.

Я налил себе бурбона и стал праздно размышлять, как далеко находится Орегон, где теперь была Джулия, или она в данный момент летит в самолете — ремни безопасности с застежкой крепко стягивают ее бедра. Сексуальному маньяку становится легче от подобных мыслей. Зазвонил телефон.

— Холман, — сказал я, сняв трубку.

— Эй! — послышался хриплый голос. — Он все еще в больнице с сотрясением мозга, да? А я-то поначалу принял тебя за какого-то мазохистского педика.

— Привет, Пит, — весело сказал я. — Ты по поводу той пленки о лесбийской любви; она, видимо, у тебя в единственном экземпляре?

— У тебя определенный талант, Холман, это уж точно. Даже жаль, что он попусту растрачивается на это дело. Насколько мне известно, существует вообще только одна копия, а негатив уничтожен. — Он хмыкнул. — За предоставление определенных услуг, как говорится. Но у меня ее нет.

— Я думаю, ты простишь мне мои слова, Пит, но я нахожу крайне затруднительным для себя поверить в то, что ты говоришь.

— Да мне начхать, веришь ты или нет, Холман. Я еще в самом начале сказал тебе, что ничего, кроме неприятностей, тебе это дело не сулит. Но нет же — он все роет. Сейчас тебе предоставляется последний шанс. Если только Эдди Браун не помешает тебе им воспользоваться.

— Бояться Эдди Брауна все равно что бояться большой жирной канарейки.

— Когда ты говоришь о самом Эдди — тут я с тобой согласен, — сказал он. — Но у Эдди есть деньги. А эти хрустящие бумажки могут оказаться очень кстати. Можно кого-нибудь нанять. И нанять настоящих профессионалов, если ты догадываешься, о чем я говорю.

— До этого я бы додумался и без посторонней помощи, — заметил я спокойно. — Твое время истекло, Пит, поэтому если у тебя есть что сказать, то почему бы тебе не сделать это сейчас?

— Я повторяю еще раз то, что уже говорил раньше. — В его голосе звучал металл. — Это дело, если ты продолжишь рыться в нем, принесет горе всем, включая Элисон Вейл и Глорию Ла Верн. Если ты бросишь это занятие, то я, возможно, смогу убедить Эдди спустить это дело на тормозах. Он ведь всегда может завести себе и другого Майка Олсена. Если ты не прекратишь свои поиски, то либо пострадают все, кого это коснется, либо погибнешь ты. Но возможно также и то и другое.

— Ты несешь чушь, Пит, — сказал я совершенно равнодушным тоном. — И по-моему, ты сам уже понимаешь это.

— Эдди собирается «заказать» тебя. Возможно, я возьму этот «заказ» себе.

— Случайно, не Эдди «заказал» партнера Чарли Стрэттона? — спросил я. — Парня по имени Лy Эшбери. Помнишь такого? Он утонул в собственном бассейне.

— Ты нашел кого-то с очень длинным языком, — холодно заметил он. — Но это ни черта не значит, Холман, поэтому не обманывай себя. Лу Эшбери мертв, и тело его давно сожрали черви. Никто теперь уже ничего не докажет. Возвращайся к своей мужеподобной лесбиянке и скажи ей, пусть она лучше угомонится.

— Ты писаешь против ветра, Пит, — сказал я.

— Наверное, я сейчас же позвоню Эдди и скажу ему, что готов выполнить этот «заказ».

Я повесил трубку. Обмен угрозами с человеком, которому только клоуном в цирке работать, показался мне совершенно бесплодным занятием. Я налил себе выпивки и стал размышлять по поводу Пита и его телефонного звонка. Вопрос стоял так: либо он действительно пытался напугать меня до смерти, чтобы я отстал, либо хотел удостовериться в том, что его угрозы только укрепят меня в намерении копать дальше? Вопрос хороший, жаль только, что у меня не было на него ответа. Я сидел, потягивая свой любимый бурбон, до без пятнадцати восемь, потом вышел к машине.

Сильвия Мэдден почти сразу же открыла дверь, как только я поднялся по знакомым пятнадцати ступенькам и позвонил. На ней было другое длинное платье из тонкого шелка кобальто-синего цвета. Оно плотно облегало пышные округлости ее тела там, где это требовалось. При ходьбе платье издавало характерный шелковый шелест. Шапочка рыжевато-золотистых волос была тщательно причесана, огромные голубые глаза весело искрились, на губах играла приветливая улыбка.

— Добро пожаловать герою, — сказала она. — От Чарли Стрэттона я тоже слышала о твоих подвигах. Он говорит, Эдди ужасно расстроен.

Я шагнул в прихожую и закрыл за собой дверь. Затем мы направились в гостиную.

— Готовить для тебя обед становится привычкой, — сказала она, подойдя к бару. — Надеюсь, сегодня нам никто не помешает. Что ты пьешь, Рик?

— Бурбон со льдом, пожалуйста.

Она приготовила напитки и запустила мой бокал вдоль по стойке бара. Я поймал его, она подняла свой бокал.

— Не знаю, за что бы нам выпить, — сказала она. — За более тесное знакомство, наверное?

— Я — за, — с живостью отозвался я.

Она медленно провела языком по нижней губе:

— Расскажи, как это было, Рик.

— У Эдди есть хижина на холмах, — начал я. — Туда они меня и привезли. — Я подумал, что в данном случае ни к чему упоминать о Джулии. — Наверное, для того, чтобы Олсен отдубасил меня там, преподав тем самым урок хорошего поведения. Эдди вскоре уехал, а Олсен должен был, отдубасив меня, тоже уехать на моей машине.

— Оставив тебя одного избитым в хижине?

— Именно. Только все получилось наоборот.

— Чарли говорит, Эдди замышляет убить тебя. Он раздражен… я имею в виду Эдди… и я полагаю, что Чарли тоже не в восторге. Чарли считает, что путем насилия твою проблему не решить.

— А как ее можно решить?

Она грациозно пожала плечами:

— Неизвестно, знает ли Чарли ответ на этот вопрос. А если и знает, то мне он об этом не докладывал.

Я подумал, что кое-чем обязан Дуэйну Ларсену, не очень многим, но все-таки обязан. Мне уже просто не терпелось увидеть его скачущим вприпрыжку по собору Нотр-Дам в облике горбуна.

— Я тут кое о чем вспомнил, — сказал я. — Ты не возражаешь, если я воспользуюсь твоим телефоном?

— Чувствуй себя как дома, — с легкостью сказала Сильвия. — У меня в спальне наверху есть параллельный телефон, если это личный разговор.

— Это не личный. — Я подошел к телефону и набрал номер Ларсена.

— Дуэйн Ларсен, — услышал я его настороженный голос через несколько секунд.

— Рик Холман.

— Привет, Рик. — Сейчас его голос звучал бодро. — Я разговаривал с Мэнни Крюгером. Вел разговор так, как вы советовали. Сработало идеально.

— Блеск! Как ваша подруга?

— Саманта? — Он хмыкнул. — Нервничает. С тех пор как вы уехали. Никак не может меня ублажить. Это кажется забавным, но ко мне возвращается моя былая мужская сила. Теперь он у меня вскакивает при одном взгляде на нее.

— Тогда вам не следует мешать, — сказал я. — Какие у вас отношения с частными охранниками на въезде?

— Нормальные, я думаю. Время от времени я подбрасываю им деньжат.

— Подбросьте-ка еще и прямо сейчас скажите им, чтобы к вам никого не пропускали. Вы поняли — никого.

— Вы думаете, мне грозит опасность?

— Нет. Но кто может поручиться?

— Думаю, вы правы, — согласился он. — Я не хочу, чтобы Эдди Браун вломился ко мне в дом, как прошлый раз.

— И увез бы с собой Саманту, — добавил я. — Она ваша, куплена и оплачена целиком, верно?

— Вы правы, черт возьми, Рик, — сказал он. — Я сейчас же позвоню охранникам.

— Счастливой ночи, — пожелал я и повесил трубку.

— Ну, все дела завершены? — сладостным тоном осведомилась Сильвия.

— Конечно. Что на обед?

— Мамочка сама приготовила, — сказала она. — Я решила, что после прошлой ночи тебе, как говорится, нужно восстановить силы. На закуску — морские моллюски, потом — огромный сочный стейк с луком и жареным картофелем.

— А потом яблочный пирог?

— Издеваешься надо мной? — улыбнулась она. — Потом ирландский кофе, и если ты все еще будешь голоден, можешь доесть остатки моего стейка.

— Великолепно! — воскликнул я.

И это действительно было великолепно. К тому времени, как мы завершили обед, попивая ирландский кофе, я чувствовал, что наелся до отвала, и даже объелся. Сильвия улыбалась мне через стол:

— Что дальше собираешься делать, Рик?

— Допивать свой ирландский кофе. Он хорош.

Она скорчила гримасу:

— Я имела в виду — теперь, когда благодаря тебе Олсен угодил в больницу, а Браун в бешенстве и жаждет твоей смерти.

— Теперь мне не терпится отблагодарить тебя, Сильвия.

— Очень мило, — сказала она без особого энтузиазма.

— Никогда прежде не занимался этим с бисексуалкой, — продолжал я. — Заранее зная об этом, добавлю.

Лицо ее окаменело.

— Что это за шутки?

— Сам-то я не видел, только слышал. Говорят, это классный интимный фильм. Ты с Элисон на кушетке, и камера снимает все крупным планом.

— Ты сукин сын! — возмутилась она. — И когда ты узнал об этом?

— Только сегодня. Как насчет того, чтобы сейчас же сбросить платье? Надеюсь, ты поделишься кое-какими неизвестными мне бисексуальными штучками.

— Это твой способ ловли кайфа, что ли, — болтать обо всем этом?

— Эдди и Чарли сняли тебя с Элисон. В то время Элисон была замужем за Дуэйном Ларсеном. Это позволило Эдди шантажировать Дуэйна, потому что эта пленка могла подорвать его репутацию здорового быка и выставить его перед всеми дураком. Нельзя сохранять на экране имидж крутого бандита, когда в жизни все вокруг над тобой смеются. Вот Дуэйн с тех пор и расплачивался, деньгами конечно. Мне интересно, чем ты расплачиваешься, Сильвия. А может быть, тебе вообще на это наплевать?

— Мне и наплевать, — сказала она. — У меня денег куры не клюют и нет репутации, о которой стоило бы беспокоиться. В ту ночь, когда это случилось, я была пьяна в стельку.

— А как насчет Элисон?

— Она накурилась наркотиков. Была как бревно. Думаю, она вообще ничего не соображала, кроме того, что мы занимались любовью, конечно.

— А после? Каким образом Эдди с помощью этой пленки шантажировал ее?

— Не знаю. — Она избегала моего взгляда. — Когда они показали фильм Дуэйну, он был в полном отчаянии. Он захотел развода и, думаю, дал Элисон солидные отступные, чтобы она никогда не упоминала об этом факте.

— А Чарли Стрэттон поддержал фирму Эдди «Медиа», а потом его партнер утонул в собственном бассейне, — сказал я. — После большой вечеринки, на которой присутствовала Глория Ла Верн. Не могу удержаться от вопроса: а не присутствовала ли она там, когда он тонул?

— Чарли с Эдди снимали кино вместе, — сказала она. — И непонятно, как Эдди может шантажировать Чарли с помощью этой пленки.

— Я и не думал, что Эдди когда-либо шантажировал Чарли. Как я понимаю, они были партнерами и, возможно, остаются таковыми по сей день.

Она встала из-за стола, и я последовал за ней в гостиную. Она подошла к окну и замерла на месте, повернувшись ко мне спиной.

— Бисексуальность, — сказала она тихо, — означает, что мне нравится заниматься сексом как с мужчинами, так и с женщинами. Я не лесбиянка, Рик.

— Ясное дело, — сказал я. — Я читал статьи специалистов.

— Я хочу тебя.

Начался повтор того, что происходило накануне. Она расстегнула «молнию» на спине, и платье соскользнуло на пол. Под платьем у нее были на сей раз шелковые трусики, бледно-голубенькие, плотно облегающие бедра. Легкий золотистый загар покрывал остальную часть ее тела. Она перешагнула через платье и повернулась лицом ко мне. Ее полные груди подрагивали при малейшем движении, а огромные сливовые соски прямо на глазах твердели под воздействием прохладного воздуха из кондиционера. Звонка в дверь не последовало. И на том спасибо. Пальцы Сильвии проворно юркнули под резинку трусиков, и в мгновение ока она сбросила их. Когда она снова выпрямилась, чуть ниже ее гладкого животика моему взору предстал Ѵ-образный клочок лобковых волос рыжевато-золотистого цвета.

— Я не хочу больше разговаривать, — решительно заявила она. — Я хочу заняться любовью. Если ты хочешь услышать из моих уст эту смешную фразу, пожалуйста: я хочу трахаться.

Она подошла ко мне и плотно прижалась всем телом. Я почувствовал неотвратимый импульс — и мой член окреп. Сильвия тоже почувствовала это и улыбнулась. Ее пальцы протиснулись между нами и расстегнули ширинку. Через секунду она уже держала мой член обеими руками и нежно сжимала его.

— Хорош, — сказала она упоенно. — Хочу!

Мои руки обвили ее талию, затем скользнули ниже и обхватили ладонями ее круглые ягодицы, сжимая и раздвигая их. Я еще сильнее ощутил тяжесть ее грудей, расплющившихся у меня на груди. Ее рот жадно искал мой, потом ее зубы впились в мою нижнюю губу. Моя правая рука отпустила ее ягодицу и, быстро обогнув гладкое бедро, запустила пальцы в пучок лобковых волос. Она развела ноги, покряхтывая от удовольствия, пока мои пальцы исследовали влажное пространство ее промежности. Она отпустила мою нижнюю губу и запрокинула голову назад.

— Снимай одежду, Холман, — прохрипела она. — Пока я не разорвала ее в клочья!

Кому охота ходить в рваном костюме? Я быстро сбросил с себя одежду, и когда взглянул на нее, то увидел, что она наблюдает за мной, разведя ладонями наружные половые органы в стороны так, что я мог видеть ее напряженный клитор. Я понял, что она дважды была права, когда употребила слово «трахаться». Понятие «заниматься любовью» не имело с этим ничего общего. Я схватил ее на руки и направился было к кушетке, но решил, что она недостаточно просторна для занятия сексом. На полу лежал огромный ковер из овечьей шерсти, который как нельзя лучше подходил для этого. На него я и опустил ее. И началось!

Безумные страсти поцелуев, лизаний, сосаний и кусаний, причем ни один из нас не заботился о партнере. Все было подчинено одному — самоудовлетворению, достижению своей собственной волнующей вершины, — и плевать на все остальное. Сильвия достигла оргазма первой, закричав в голос и барабаня кулаками по моим плечам. Через несколько секунд последовал и мой, сопровождаемый чередой судорожных толчков, и в конце концов я остался лежать на ней совершенно опустошенным.

— Слазь. — Прежде чем Сильвия натужно исторгла это слово, прошла, казалось, целая вечность. — Ты же задавишь меня до смерти.

Мой вялый член выполз из блаженного рая, и я медленно встал на колени. Сильвия смотрела на меня, и в ее голубых глазах светился триумф.

— Извини, что пришлось обойтись без этих бисексуальных штучек, — сказала она. — Чтобы их тебе продемонстрировать, у меня просто не было времени.

— Судя по моему нынешнему состоянию, — сказал я, — ты не одну из своих партнерш стерла в порошок, да что там в порошок — в пыль!

— Ничего не могу с этим поделать. — Она приподнялась и села. Затем принялась самозабвенно ласкать свои груди. — Но у меня это всегда получается лучше, когда есть аудитория.

— Вот что я называю чертовски прекрасным шоу! — послышался у меня за спиной мужской голос. — Не жеманное притворство двух девок, а настоящая жестокая животная похоть. Истинное наслаждение!

Я взглянул через плечо и увидел Чарли Стрэттона, дружески улыбавшегося мне, а также пушку в его руке, направленную прямо на меня.

— Да, это ваша пушка, приятель, — сказал он. — Но это вовсе не значит, что вам не надо одеваться.

Глава 9

Я оделся. Сильвия тоже оделась, натянув на себя то же самое кобальто-голубое платье и застегнув на спине «молнию». Потом она подняла свои бледно-голубые трусики и, скомкав их в руке, бросила этот мягкий клубочек в меня.

— Подарок на память, — сказала она. — Примите с нелюбовью.

Я не стал их ловить, и они упали к моим ногам. На лице у Чарли Стрэттона по-прежнему сияла дружелюбная улыбка, и пушка в его руке все так же была нацелена прямо мне в живот.

— Звони Эдди, — сказал он. — Скажи ему, что одна посылочка готова и дожидается отправки.

— Конечно, — сказала Сильвия и отправилась к телефону.

— Я уже был здесь до того, как вы приехали, — сказал Стрэттон. — По правде сказать, большая часть из того, что здесь происходило, была чрезвычайно скучна. Вы даже не представляете себе, насколько банален был ваш разговор за обедом.

— Не возражаете, если я налью себе выпить? — спросил я его.

— Как нехорошо с вашей стороны, Холман, задавать подобные вопросы. — Он укоризненно покачал головой. — Я имею в виду, что всем нам здесь хорошо известно, что вы умеете выделывать с бутылками. Как я слышал, бедный Олсен все еще не пришел в себя. Что явно не улучшило настроения Эдди.

Тем временем вернулась Сильвия и сообщила:

— Эдди сейчас будет. Или пришлет кого-нибудь вместо себя разобраться с этим дельцем. Он еще не решил кого.

— Налей своему запоздалому гостю выпить, — сказал Стрэттон. — Что вы предпочитаете, Холман?

— Бурбон со льдом.

— Это четко укладывается в ваш имидж.

Сильвия подошла к бару и стала готовить напиток.

Разговаривая с ней, Стрэттон все еще внимательно следил за мной.

— Я был вознагражден, конечно, — сказал он. — Я хотел сказать, что все эти прятки и подслушивания окупились с лихвой! Но вот какой вопрос меня занимает. Сильвия, дорогая, зачем был нужен такой неожиданно бурный секс?

Сильвия улыбнулась ему:

— Ну, я думала, что ты оценишь это, Чарли, и, возможно, это зрелище как-то поможет тебе скрасить унылый вечер. Кроме того, тебе же известно, что я — эксгибиционистка.

— На этой пленке это ясно видно, — сказал он. — Как я жалел, что сегодня вечером при мне не было камеры! Это был один из самых лучших твоих эпизодов, моя дорогая.

— Все, что случилось, объясняется тем, как он обошелся с Олсеном, — сказала она. — Это порождение насилия. Мне было любопытно, как это насилие проявляет себя, вырвавшись на свободу. Конкретно в сексе, конечно.

Они беседовали так, словно меня вовсе здесь не было. Сильвия приготовила мне напиток и взяла бокал в руку.

— Передай ему бокал не подходя вплотную, — сказал Стрэттон. — Помните, Холман, «пока живу — надеюсь»? Но я непременно застрелю вас, если вы попытаетесь что-либо сделать.

Сильвия приблизилась ко мне на почтительное расстояние и протянула бокал. Я принял его и пригубил. Бурбон был хороший и, возможно, последний.

— По-моему, это называется уйти с почетом, Холман, — заметил Стрэттон между прочим.

— Глория Ла Верн и Элисон Вейл — одно и то же лицо, верно? — спросил я.

— Это представляется очевидным до банальности выводом, — сказал он. — Но вы ведь и сами, Холман, — человек банальный. Лишь жестокость и кровожадность, и, как я подозреваю, ни тени интеллекта.

— Я не думаю, что могу позволить себе и дальше торчать здесь, — объявила Сильвия. — У меня саднят самые интимные места, и я совершенно без сил. Пойду-ка приму душ, припудрю ссадины и отправлюсь спать.

— Как вам угодно, моя дорогая. — Стрэттон одарил ее лучезарной улыбкой.

— Прощайте, Холман, — сказала она с холодной улыбкой. — В следующий раз, когда я буду заниматься этим с женщиной, я, возможно, вспомню вас и от души посмеюсь.

— А всего-то нужно — прикончить и похоронить Эдди. И все тогда смогут вернуться к своей привычной жизни и получать удовольствие, — сказал я. — Подумайте над этим.

— Нет, спасибо. — Она громко зевнула. — Я сейчас слишком устала, чтобы о чем-то думать. Пока, Чарли. Ну а вас, Холман, я уже больше никогда не увижу.

Когда она покидала комнату, в какой-то момент тонкий шелк платья облепил ее круглый зад, слишком отчетливо обозначив великолепные формы. Этот прощальный жест уязвил меня больше, чем все сказанные ею в мой адрес слова.

— А что вы конкретно имели в виду, Холман? — осведомился Стрэттон после того, как она ушла.

— О чем это вы?

— Цитирую: «Всего-то нужно — прикончить и похоронить Эдди. И все тогда смогут вернуться к своей привычной жизни и получать удовольствие».

— Я имел в виду то, что сказал. Эдди стоит за всем, что случилось, верно? Вы хотели чего-то — Эдди это организовал. Дуэйн Ларсен пожелал избавиться от жены-лесбиянки — Эдди помог ему. И тем самым получил возможность шантажировать Дуэйна. Он регулярно поставляет путанок Дуэйну независимо от того, нужны они ему или нет, а Дуэйн платит шестьсот долларов в неделю за привилегию иметь в своем доме постоянного шпиона.

— Дуэйн никогда не отличался сообразительностью, — сказал Стрэттон.

— А насколько сообразительны были вы, Чарли? — насмешливо спросил я. — Вы хотели избавиться от вашего партнера, Лу Эшбери, и Эдди помог вам в этом. В обмен на что? На поддержку его предприятия «Медиа». Я догадываюсь, что предприятие это убыточное и было убыточным всегда. Единственным процветающим является его бизнес с девочками. А сколько вы имеете с этого? Большой жирный ноль, я полагаю.

Мускулы на лице Стрэттона напряглись.

— Я вынужден признать, что вы правы в ваших рассуждениях, — сказал он почти официальным тоном. — Я ничего не получаю с его бизнеса по прокату девочек. А «Медиа» — вообще провальный проект. Одна аренда площадей, которые они занимают… А какой штат сотрудников!

— Эдди ходил гоголем, имея при себе огромную дубинку по имени Олсен, — сказал я. — Но прошлой ночью он лишился этой дубинки. Если вы хотите избавиться от его ярма, Чарли, сейчас самое время.

— Вы ведь не можете рассчитывать на мое доверие к вам, Холман, — сказал он. — Если даже вам каким-то образом удалось бы избавить нас от Эдди, ничто не помешает вам потом пойти в полицию и сообщить об Эшбери.

— Я — реалист, Чарли. Теперь, по прошествии столь длительного времени, никто не сможет доказать, при каких обстоятельствах погиб ваш партнер. К тому же у вас имеется юридически оформленное заключение следователя. Единственный способ что-либо доказать — это письменное признание с подписью. Но разве будет писать признание Эдди? Или вы?

— Я уловил вашу мысль, — пробормотал он. — Что вы предлагаете?

— У вас есть свое оружие?

- В боковом кармане.

— Отдайте мне мой револьвер, я его спрячу. Когда появится Эдди, вы будете держать меня на мушке своего.

— Предположим, он пришлет кого-нибудь другого?

— Тогда я заставлю того, кто прибудет, отвезти меня к Эдди. Я обладаю отличной способностью убеждать, когда у меня в руке револьвер.

— Предположим, вы просто дурачите меня, Холман. Я отдам вам ваш револьвер, и вы тут же наставите его на меня. Потом позвоните в полицию.

— Какого черта я скажу полиции? — заорал я. — Что я трахался здесь на полу с хозяйкой дома, а потом обнаружил соглядатая?

Его светло-голубые глаза пытливо вглядывались в мое лицо.

— Наверное, вы правы, — сказал он. — Что бы вы ни сказали полиции, все будет выглядеть огульными и беспочвенными обвинениями.

— У нас, должно быть, совсем уже не остается времени, Чарли. Эдди или кто-то по его поручению прибудет с минуты на минуту.

— Ваши слова звучат довольно убедительно, Холман. Я сейчас пытаюсь припомнить, что на самом деле интересует вас во всей этой истории.

— Элисон Вейл, — сказал я. — Я должен найти ее и устранить препятствие, мешающее ей сняться в телерекламе. Не обязательно в том порядке, в каком я это изложил, именно такую задачу мне предстоит решить.

— И заставить Глорию Ла Верн исчезнуть навсегда? — Он холодно улыбнулся мне. — Добиться этого будет намного сложнее, чем вы думаете, Холман.

— Что это, черт возьми, означает?

И тут раздался звонок в дверь.

— У нас совсем нет времени, Чарли, — сказал я.

— Да, — быстро кивнул он. — Ответ на ваше предложение, Холман, звучит так: думаю — нет. Заманчиво, конечно, но в таких делах всегда имеет значение вопрос доверия. Я не уверен, что вам можно доверять, когда в руках у вас окажется оружие. — Он слегка улыбнулся. — Вы придумали прекрасный ход. Надо отдать вам должное. Действительно прекрасный.

— Вы еще пожалеете об этом, Чарли, — пообещал я ему.

— Вам этого не дождаться, старина, — пробормотал он. — Пойдемте откроем дверь?

Я прошел в прихожую, Чарли следовал прямо за мной, уперев пушку мне в поясницу. Когда мы были на полпути к двери, звонок затрезвонил снова.

— Остановитесь на секунду, — тихо сказал Чарли.

Я остановился и почувствовал, что револьвер больше не упирается мне в спину.

— Вы должны обнаружить своего клиента и затем устранить все препятствия на ее пути к этой рекламе, — сказал он. — Я не могу помочь вам найти вашего клиента. Я не знаю, где она. Но я точно знаю, что не позволяет ей сниматься в рекламе. Тот фильм, который, очевидно, находится у Эдди.

— Теперь это уже не имеет никакого значения, — буркнул я.

— Мне надо было додуматься до этого раньше, — сказал он. — У вас в Америке есть такое выражение: «Ставить на кон медяк». Вы можете получить мой револьвер, а ваш останется у меня. Пока вы будете здесь, я буду держать вас на мушке. Если в какой-то момент я пойму, что вы собираетесь нарушить нашу договоренность, я вас убью. Я понятно выражаюсь?

— Вполне, — подтвердил я.

В дверь звонили все более настойчиво.

— Если вы уйдете с Эдди или с тем, кто придет вместо него, я, само собой, препятствовать этому не стану, — сказал он. — Я буду искренне надеяться на то, что вам удастся заполучить эту пленку, и буду пребывать в ожидании внезапной кончины Эдди в самом ближайшем будущем.

— Я понимаю, — сказал я.

— Хорошо. Вот моя пушка. 32-го калибра. Боюсь, что она не может сравниться с вашей. Но, как я подозреваю, вы гораздо более искусный стрелок, чем я, поэтому мне нужна некоторая фора. Ваш револьвер 38-го калибра, как мне представляется, с близкого расстояния прошибет огромную дыру в чем угодно.

— Совершенно верно, — подтвердил я.

— Тогда порядок.

В следующее мгновение револьвер был уже у меня в боковом кармане.

— Для сведения, он заряжен. — Стрэттон тихо хихикнул. — Я не садист, Холман, но я возлагаю большие надежды на то, что вам удастся провернуть это трудное дельце. Черт бы побрал этот звонок!

Беспрестанный звонок и мне уже стал действовать на нервы.

— Почему бы мне в таком случае не открыть эту дверь? — сказал я.

— Вы думаете, что мыслите разумно, приятель? Я хочу сказать, что Эдди или кто бы там ни был, увидев вас вот так в дверях, может отреагировать на это самым печальным для вас образом. Встаньте-ка боком, а я, держа вас под прицелом, открою дверь.

Я сделал, как он велел, и он открыл входную дверь. Тот, кто быстро вошел внутрь с пистолетом в руке, был не Эдди. Но он был легко узнаваем со своими редеющими рыжими волосами и такими же рыжими усами.

— Ситуация находится под полным контролем, — быстро проговорил Стрэттон.

— А почему, черт возьми, вы так долго не открывали дверь? — спросил Пит.

Мы вошли в гостиную, и я опустился в ближайшее кресло. Стрэттон сел напротив, пушка в его руке все еще была нацелена мне в живот.

— Я налью себе выпить, — сказал Пит и направился к бару.

Он достал бокал и полез за бутылкой.

— Я взял у Эдди «заказ» на тебя, Холман, — сообщил он. — Я подумал, что тебе будет интересно узнать об этом.

— У кого пленка, Пит? — спросил я.

— Тебе какое, черт побери, до этого дело?

— Зато тебе есть дело. Каким еще способом ты сможешь возродить Глорию Ла Верн к жизни, но уже в образе Элисон Вейл?

— Ты слишком много болтаешь, Холман, — сказал Пит. — Майк Олсен пришел в сознание пару часов назад, но врачи все еще не знают, выздоровеет он или останется калекой.

— Он был калекой еще до того, как я его ударил.

— Вся эта ерунда, которую ты несешь, Холман, заинтересовала меня, — сказал Стрэттон.

— Этот Пит работает на Эдди, верно? — осведомился я.

— Да, он выполняет множество обязанностей, — сказал Стрэттон. — Ну и?..

— Так вот. Элисон Вейл год тому назад обратилась к агенту Санди Паркер, — сказал я. — Санди помогла ей получить хорошую эпизодическую роль в большом фильме киностудии «Стеллар», потом ей поступило предложение сняться в телевизионной рекламе.

— Жалкая попытка заработать какие-то несчастные несколько тысяч долларов, — проворчал себе под нос Стрэттон.

— Ничего себе «жалкая»! — воскликнул я. — Есть спонсор проекта, который желает запустить эту рекламу по всей телесети и осуществить прорыв. И гонорар, который он предлагает, составляет четверть миллиона долларов.

— Впечатляет, — заметил Стрэттон.

— И тогда ей позвонил Пит, — продолжал я. — И напомнил о Глории Ла Верн и, как я полагаю, о том маленьком любительском интимном фильме. Вот отсюда-то и пошли все беды, Чарли. Потому что Санди Паркер подслушивала их разговор по параллельному телефону, и ей не понравилось то, что она услышала. Поэтому она и наняла меня.

— Это Эдди придумал, — огрызнулся Пит.

— Это еще как сказать, — возразил я.

Стрэттон озабоченно поскреб щеку свободной рукой.

— Любопытная ситуация, — сказал он. — Часть задуманного Эдди грандиозного плана или наемник, пустившийся на свой страх и риск в свободное предпринимательство?

— Как я уже сказал, Холман слишком много болтает. — Пит зыркнул на Стрэттона. — Не попадитесь на его уловки. Вот только допью свой бокал и увезу его отсюда. Больше он вас, Стрэттон, никогда не побеспокоит.

— Есть простой способ решить эту задачку, — сказал я Стрэттону. — Вы можете прямо сейчас позвонить Эдди и спросить его.

— Вполне разумное предложение, — согласился он.

— Мистер Стрэттон, — мрачным тоном заговорил Пит. — Простите, что я вмешиваюсь, но вы в подобных делах дилетант. Такие профессионалы, как Холман, зарабатывают тем, что обманывают людей. После того как вы с миссис Мэдден так ловко заманили Холмана в загон, я намереваюсь довершить дело. Поэтому не усложняйте мою задачу.

— И все-таки мне хотелось бы перекинуться с Эдди словечком, — пробормотал Стрэттон.

— Вы поступаете глупо, — резко возразил Пит. — Видит Бог, я стараюсь действовать вежливо. — Он взял пистолет со стойки бара. — Проклятые любители! Теперь ты бросишь свою пушку на пол и будешь слушать, пока я буду тебя вразумлять.

— А что, если я не послушаюсь тебя? — холодно возразил Стрэттон.

— Вот чего мне действительно не хочется делать, Стрэттон, так это убивать тебя, — сказал Пит почти просительным тоном. — Послушайте! Может, мы все еще сможем уладить. Не будем ничего говорить Эдди. У меня дело на мази с Элисон Вейл. В конце концов она решила, что будет сниматься в рекламных роликах, и я получу с нее сто штук только за то, что буду молчать о той пленке. Поделим их между собой по пятьдесят, а? Подумайте об этом, мистер Стрэттон. Пятьдесят штук всего лишь за смекалку!

— Заманчиво, — пробормотал Стрэттон. — Весьма заманчиво. Но ведь нужно думать кое о чем еще, кроме денег, Пит. Эдди узнает об этом. Как пить дать, Эдди об этом узнает. И что тогда с нами будет, Пит?

— Он ничего не узнает об этом, — отчаянно выпалил Пит. — Никогда!

— Вот дерьмо! — заорал я. — Я тоже так считал, не правда ли?

— Заткнись! — заорал на меня Пит.

— Потом ты позвонил ей, — сказал я. — И упомянул имя Глории Ла Верн, упомянул и о том коротеньком интимном фильме. А я до сих пор не заполучил эту пленку!

— Мудрые мысли редко посещают даже мудреца! — сказал Стрэттон и вдруг ухмыльнулся.

— Вы оба так чертовски умны, что у меня сердце защемило, — прохрипел Пит. — Брось пушку, Стрэттон, или ты — покойник!

Стрэттон быстро взглянул на него и поспешно бросил револьвер на пол.

— Ну ты и дурак, настоящий дурак! — Кончик носа у Пита зарделся. — Зачем было все так усложнять! Теперь мне придется убивать вас обоих и придумывать для Эдди какое-нибудь хитроумное объяснение.

— И это должно быть правдоподобное объяснение, корешок, — сказал я.

— Все произошло очень просто, — сказал он. — Когда я прибыл сюда, ты уже отобрал револьвер у Стрэттона и спутал все карты. Стрэттона спасти я уже не мог. Ты его убил, я убил тебя.

Во время этого долгого и по преимуществу скучного монолога Пита я незаметно отвел правую руку назад и быстро сунул ее в карман. Нельзя было терять ни минуты.

— Чарли! — крикнул я. — Прыгай за другой пушкой!

Надо отдать Стрэттону должное, он отличается необычайной живостью реакции. Он кинулся на пол и начал с безумной скоростью кататься по нему. Две пули из пистолета Пита вонзились в спинку кресла, где буквально пару секунд до этого сидел Стрэттон. Тем временем я успел выхватить из бокового кармана револьвер Стрэттона 32-го калибра и направить его на Пита. Пит начал переводить дуло своего пистолета в мою сторону, и, судя по выражению его лица, было видно, что он исполнен решимости изрешетить меня. Я трижды в быстрой последовательности нажал на спуск, потому что если уж вы решили убить кого-то прежде, чем убьют вас, то самое главное — постараться как можно быстрее попасть в цель.

Первая пуля угодила ему в верхнюю часть лба, вторая, как я полагаю, пролетела мимо, а третья попала в грудь, развернув его в сторону так, что он оказался лицом к дальней стене гостиной. Его левая рука с грохотом обрушилась на стойку бара — бокал упал на пол и разлетелся вдребезги, а сам Пит стал медленно оседать, пока не исчез за стойкой. Я мигом ринулся проверить, что с ним. Он был мертв. Когда я снова выпрямился в полный рост, Стрэттон был уже на ногах и озабоченно взирал на меня.

— Настоящий подонок, — мягко заметил он. — Я не нахожу подходящих слов, чтобы описать ваши действия, Холман.

— Я знал, что у вас быстрая реакция, Чарли, — сказал я, стараясь показаться самодовольным.

— И что теперь?

— Последует второй акт, как я полагаю, — сказал я. — Но не хватает еще двоих исполнителей.

— Я уже даже и не пытаюсь понять ваши сумасбродные рассуждения, — сказал он устало. — А что будем делать с этим?

— С Питом? — Я взглянул на скрюченное тело у моих ног. — Никто не заметит его тела, если не заглянет за стойку бара. Давайте договоримся, что готовить выпивку для всех буду либо я, либо вы.

Стрэттон кивнул, и его лицо вдруг приняло еще более изможденный вид.

— Я тут кое о чем вспомнил, Холман. Вы убили его выстрелом из моего револьвера.

— Незначительная деталь, — сказал я. — Разберемся с этим позже. А сейчас мне надо разослать приглашения.

Я стремительно вышел из комнаты и взбежал вверх по лестнице. Добравшись до самого верха, я остановился и закричал:

— Глория Ла Верн! Выходите, выходите! Где вы там? — Через мгновение я добавил: — В вашем распоряжении не более пяти минут.

Глава 10

Я очистил стойку бара от битого стекла, оттащил в угол и устроил поудобнее за баром тело Пита, потом приготовил выпивку для Стрэттона и для себя. Он взял у меня бокал и коротко кивнул в знак благодарности.

— Я предполагаю, что у вас уже сложился какой-то план действий, — сказал он, — и надеюсь, что на сей раз он не зависит от быстроты моей реакции.

— Мой ответ на оба эти вопроса — да, — сказал я.

— Для меня это звучит не совсем убедительно, — проворчал он и с жадностью сделал огромный глоток.

Я взглянул на часы — пять минут были на исходе. Мне стоило больших усилий, чтобы удержаться и снова не побежать наверх. Две последние минуты, казалось, длились бесконечно, и вот наконец я услышал скрип ступенек.

— Не могу вам обещать такого же изумления, какое испытала в свое время госпожа Вебстер, узнав о громкой славе своего словаря, — сказал ровным тоном Стрэттон, — но я надеюсь, что вы будете приятно удивлены.

И вот она вошла в гостиную. Высокая брюнетка. Черные как смоль волосы, рассыпавшиеся по плечам с нарочитой небрежностью. Презрительный взгляд ее светло-карих глаз остановился на мне, потом скользнул по Стрэттону.

— Я выпью, — сказала она. — Кампари с содовой.

Мне подумалось, что шелк — это ее фетиш. На ней было гаремное одеяние из ее любимого полупрозрачного шелка. Верх наряда а-ля болеро был глубоко декольтирован и не вмещал полностью ее полные груди. Восточные шаровары плотно облегали ее колени, а от колен густыми складками падали вниз и плотно стягивались у лодыжек браслетами. Сквозь густую драпировку тонкого шелка смутно проглядывало совершенно голое тело.

— Набор разноцветных париков и контактных линз, — сказал я. — Как выразилась моя подруга Сильвия Мэдден — верх банальности.

Она гордо вскинула голову:

— Всем нравилось. Я пользовалась большим успехом на всех вечеринках.

— Держу пари, особенно на вечеринках Лy Эшбери, — многозначительно заметил я.

Она улыбнулась:

— Ему нравилось во мне все, и он очень разволновался, когда я пообещала вернуться к нему после окончания вечеринки. Хотите услышать что-нибудь душераздирающее, Рик? Честно говоря, я собиралась только столкнуть его в бассейн, как того хотел Эдди, но он внезапно поскользнулся и упал в бассейн без моей помощи.

— У нее совершенно отсутствует чувство времени, она действительно никогда и никуда не приходила вовремя, — посетовал Стрэттон. — Никогда.

— Это для меня новость, Чарли, — сказал я. — Не откажите в любезности, Сильвия… Ой, простите! Я хотел сказать — Глория. Позвоните Эдди и скажите ему, что все просто прекрасно. Пит увез меня с собой около четверти часа тому назад, а вы с Чарли так переволновались, что вам необходима разрядка. И вы хотите, чтобы он привез ту пленку и прокрутил ее для вас.

— С какой стати я должна звонить? — холодно возразила она.

— Звони, — сурово сказал Стрэттон. — Я заключил сделку с Холманом. Сообщаю на тот случай, если ты еще не сообразила, что труп Пита находится за стойкой. Мы можем выкрутиться из этой ситуации.

— А что, если он откажется?

— В данном случае вы — Глория, — сказал я. — Вот и ведите себя как Глория. Покапризничайте, если он скажет «нет». Скажите, что вы сердитесь, и если он отказывается исполнить вашу просьбу, то почему вы должны что-то делать для него. В крайнем случае можете, к примеру, сказать, что позвоните копам и расскажете им об играх с оружием, которые происходят в вашем доме.

— Эдди это не понравится, — заявила она.

— Зато он приедет.

Она надулась и вознамерилась было стоять на своем. Стрэттон решительно шагнул вперед и ударил ее по щеке. Она непроизвольно отшатнулась назад, и он ударил ее по другой щеке.

— Звони, дорогая, — угрожающим тоном сказал он. — Ты знаешь, каким я бываю, когда выхожу из себя.

На мгновение она замерла на месте, отпечатки его ладони явственно проступали у нее на щеках. Затем она чуть заметно кивнула:

— Ну ладно, Чарли, дорогой. Я просто хотела удостовериться, что ты знаешь, что делаешь.

— Позвони, дорогая, — сказал Стрэттон примирительным тоном. — Ты же знаешь, что никто не в силах устоять перед Глорией Ла Верн.

Она широко улыбнулась ему, глубоко вздохнула и направилась к телефону. Вид одной только ее округлой задницы под тонким шелком был способен снова пробудить во мне сексуальное желание. Но мой член ничего такого испытывать не желал. Я наполнил себе очередной бокал, пока она набирала номер, и не стал делать вид, будто не слушаю ее разговора.

— Эдди? — Ее низкий голос звучал ласково и сексуально. — Это твоя Глория.

Она принесла телефон в комнату. Через некоторое время я перестал прислушиваться к разговору и посмотрел на Стрэттона.

— Чья это была идея? — спросил я тихим голосом. — Придумать Глорию Ла Верн.

— Эдди, — сказал он. — Чья же еще? Эдди обладает удивительным даром видеть в людях как их истинные характеры, так и их фантазии. Возьмите, к примеру, такую молоденькую и весьма привлекательную вдовушку, как Сильвия. Денег у нее больше, чем она способна потратить, она достаточно привлекательна и может заполучить любого мужчину, какого только пожелает. А ей скучно. Кроме того, она — бисексуалка и эксгибиционистка! — Он щелкнул пальцами. — Вот и родилась Глория Ла Верн.

— А Пит был всего лишь наемным рабочим у Брауна, пока ему не взбрело в голову самому заняться шантажом?

— Именно так, — подтвердил Стрэттон.

Раздался щелчок. Глория-Сильвия повесила трубку.

— Это было непросто, — сообщила она. — Но он едет и везет с собой пленку.

— Отличная работа! — искренне восхитился Стрэттон. — Вышло, как я говорил, дорогая. Еще не родился человек, способный устоять перед льстивыми речами Глории Ла Верн.

Прямо из «Тетушки Чарлеи», подумал я с удивлением. Может, они оба родом из Бразилии, откуда приходят все недоумки.

Стрэттон подал ей только что налитый им бокал и получил благодарную улыбку в ответ.

— Сколько ему потребуется времени, чтобы добраться сюда? — поинтересовался я.

— Не много, — ответила она. — Не более четверти часа.

— Еще только один вопрос, Холман. Что последует за его появлением здесь? — спросил Стрэттон.

— Вы его убьете, Чарли, — с ходу ответил я.

— Я что?

— А кто же еще? Со смертью Эдди исчезнут все проблемы, ведь так?

— Исчезнет и Глория Ла Верн, — задумчиво проговорила Сильвия.

— Всему хорошему когда-нибудь приходит конец, — сказал я. — Это будет твое последнее и самое главное представление, дорогая Глория.

— Значит, мне предстоит его убить, — с трудом переводя дыхание, проговорил Стрэттон. — И что потом? Не хочу показаться назойливым, Холман, но это означает, что здесь будет два трупа.

— Вы вложили свои средства в предприятие Эдди «Медиа», и вы теряете там большие деньги, так?

Он с готовностью кивнул:

— Так.

— Так вот. Вы хотели выйти из этого дела. Эдди сказал, что кое о чем, касающемся этого предприятия, вам неизвестно. Он вел свой прокатный бизнес под прикрытием рекламного агентства, и если вы попытаетесь выйти из дела, то он опустит вас в это дерьмо по самую шею. Вы подумали над своим положением и нашли его нестерпимым. Поэтому вы сказали ему, что пусть он делает, что хочет, но вы все равно уходите. Ваша подруга Сильвия Мэдден пригласила вас сегодня на обед. Эдди неожиданно приехал сюда с одним из своих подручных и силой ворвался в дом. Он стал угрожать вам и вашей подруге Сильвии: если вы немедленно не пойдете с ними, то они сделают с вами черт знает что, и начнут они с вашей подруги. Они заставили вас сесть в кресло и смотреть, что они будут делать с Сильвией. Они отхлестали ее по щекам, порвали на ней платье и начали лапать ее тело. Вы не в силах были это терпеть и потянулись за своим револьвером. Но Пит опередил вас и выстрелил, когда вы поднялись с кресла. Пуля до сих пор торчит в спинке кресла, можно проверить. Так что вы застрелили его из соображений самообороны. Эдди выхватил пистолет и выстрелил в вас, но, к счастью, промахнулся. Так что и его вы застрелили из соображений самосохранения.

Стрэттон обдумывал мои слова несколько секунд.

— Звучит правдоподобно, — сказал он не очень уверенно.

— Сильвия подтвердит ваши слова, и все будет в порядке, — продолжал я. — Пуля Пита в спинке кресла послужит убедительным доказательством. Когда они проверят, чем занимался Эдди, то станет совершенно очевидно: вы действительно потеряли много денег, вложив их в это рекламное агентство, а Эдди действительно занимался незаконным бизнесом по прокату девочек.

Стрэттон вдруг сделал глубокий вдох, а потом медленный выдох.

— Хорошо. Теперь изложите подробно план действий.

— Он позвонит в дверь, Сильвия встретит его и проводит сюда, — сказал я. — И потом — чем быстрее, гем лучше, Чарли, только не стреляйте ему в спину. Вот и все.

— А чьим оружием я воспользуюсь?

— Вашим собственным, — сказал я. — А мое можете снова вернуть мне.

Мы обменялись револьверами, и я положил свой тридцать восьмой обратно в кобуру. Я взглянул на Сильвию, потягивавшую спиртное, — вид у нее был угрюмый.

— Вас что-то беспокоит? — вежливо осведомился я.

— Мне нравилась роль Глории Ла Верн, — сказала она. — Это было забавно.

— Вы можете остаться Глорией Ла Верн, — продолжал я, — но только в глазах Чарли. Одна во всех лицах для него одного.

— Если Чарли завести, то все в порядке, — тихо вымолвила она. — Беда в том, что Чарли заводится только раз в месяц.

— Похоже, это проблема Глории Ла Верн, — предположил я. — Ибо, по словам Чарли, не родился еще человек, способный устоять перед чарами Глории Ла Верн.

— Так-то оно так. — Ее лицо приняло задумчивое выражение, потом стало серьезным, как будто она наконец приняла какое-то решение. Она и впрямь оживилась. — В самом деле, я не возражаю, чтобы Глория превратилась в «эксклюзивный товар», лишь бы она не исчезла окончательно.

Раздался дверной звонок, и мне показалось, что мы все трое непроизвольно подскочили на своих местах.

— Что теперь? — заволновался Стрэттон.

— Глория откроет дверь и приведет его сюда, — сказал я. — Остальное зависит от вас. Действуйте стремительно.

— Хорошо.

Его худощавое лицо с запавшими щеками приобрело землистый оттенок, когда он стоял с револьвером в руке наготове.

— Не переиграй, Глория, — предостерег я ее.

— Само собой. — Она облизала губы, затем улыбнулась мне. — Эдди никогда не узнает, что его убило, обещаю вам.

Она вышла из комнаты, плавно покачивая бедрами. Мне в голову пришла праздная мысль: она могла бы хорошо зарабатывать, снимаясь в кино, но она и так достаточно богата. Я с оружием наготове встал у стойки бара. Входная дверь открылась, послышались какие-то невнятные голоса, потом после довольно длительной паузы дверь захлопнулась. Через несколько секунд Глория вернулась, держа в руках коробку с пленкой.

— Он отказался зайти, — сказала она упавшим голосом. — Просто отдал мне пленку и сказал, что ему надо идти.

— Он отказал Глории Ла Верн? — воскликнул Стрэттон.

— Я сделала, что смогла, Чарли, — сказала она. — Все, все, что смогла. Мне очень жаль, но я…

Я скорее почувствовал, нежели уловил какое-то порывистое движение у нее за спиной и вскрикнул:

— Чарли!

Сильвию оттолкнули в сторону, и она, спотыкаясь, выскочила на середину комнаты. Эдди Браун ворвался с пистолетом в руке и жгучей яростью в холодных серых глазах. Стрэттон не двинулся с места. В его позе чувствовалась хладнокровная решимость, которой в иных обстоятельствах я бы изумился. Кажется, они выстрелили одновременно. Оглушительный гром выстрелов эхом прокатился по всему дому. У Эдди появился третий глаз над переносицей; оттуда тоненькой струйкой текла кровь, и он рухнул на пол. Я убрал свой револьвер, понимая, что он мне не понадобится. Потом обнаружил, что Чарли тоже лежит на полу.

Я опустился рядом с ним на колено. В правой руке он все еще держал револьвер, левую прижимал к животу. Темная артериальная кровь била фонтаном вверх и, просачиваясь сквозь его пальцы, стекала на пол. Потом Сильвия грубо отпихнула меня в сторону и склонилась над Стрэттоном.

— Прости, Чарли, — сказала она плаксивым тоном. — Правда, прости! Но я просто не могла смириться с мыслью об исчезновении Глории Ла Верн. С ней всегда было веселее, чем с мрачной старухой Сильвией Мэдден. Потом я подумала, что у Эдди должны быть равные шансы с вами, поэтому я сказала ему, что вы готовитесь его убить.

— Ах ты, глупая сука! — сказал он. — В конце концов это должно было случиться.

— Что должно было случиться, Чарли, дорогой!

— Ты свалилась-таки в пропасть паранойи, — сказал он. — Я видел, что ты идешь к этому, но убеждал себя в обратном.

— У тебя еще будет много радостей в жизни, Чарли, — пылко твердила она. — Когда ты поправишься, конечно. У тебя с Глорией будет еще много радостей, я обещаю!

Чарли исторг болезненный стон, поднял револьвер и трижды выстрелил в нее почти в упор. Она медленно упала на бок и замолкла навсегда. Я взглянул на нее и сразу же отвел глаза. Ее лицо превратилось в сплошное месиво.

— Вот так-то лучше, — сказал Чарли. — Может быть, пять лет лечения у отличного психиатра и могли бы исцелить ее, но убедить ее в том, что это ее единственный шанс, не представлялось возможным. Она продолжала бы и дальше губить человеческие судьбы.

— Я вызову врача, Чарли.

Он покачал головой:

— Не беспокойтесь. Я умираю, Холман, да и желания жить у меня все равно нет. Вы сами видели, как я только что хладнокровно убил человека. Мысль о смерти неизмеримо предпочтительнее мысли о том, чтобы провести остаток своих дней в тюрьме. — Он взглянул мне в лицо. — Вы не могли бы оказать мне одну услугу, Холман?

— Только скажите.

— Пожалуйста, зовите меня Чарлзом. «Чарли» звучит так нестерпимо вульгарно!

— Конечно, Чарлз, — сказал я.

— Благодарю вас.

Он улыбнулся, и эта улыбка запечатлелась на его мертвом лице. Я поднялся на ноги и беспомощно оглядел комнату. Затем вымыл бокалы, вытер их насухо и поставил на полку. Я убрал бутылки в бар и подумал, что, когда кто-нибудь в конце концов вызовет полицию, пусть копы сами разбираются, что здесь, черт побери, произошло или, возможно, ничего не произошло. Направляясь к выходу, я захватил коробку с пленкой, тщательно спрятав ее под мышкой.

Глава 11

Я нажал кнопку дверного звонка в четвертый раз и не отпускал палец до тех пор, пока не зажегся свет наверху, а потом и внизу, в прихожей. Нехотя отпустив кнопку звонка, я стал ждать. Входная дверь приоткрылась, насколько позволяла цепочка, и на меня зыркнула пара искристых голубых глаз.

— Холман, — сказал я. — Впусти меня.

— В такое время? Надо или утром, или уж позже, черт подери!

— Впусти меня, — повторил я, — или я вышибу дверь. По сути, мне все равно, как я войду.

Она колебалась некоторое время, потом сняла цепочку и открыла дверь пошире. Я протиснулся в прихожую, и она закрыла за мной дверь.

— Так какого дьявола тебе нужно? — резко спросила она.

Санди Паркер выглядела, как всегда, безукоризненно. Каждый прямой светлый волосок на ее коротко стриженной голове знал свое место. Поверх пижамы строгого покроя на ней был черный халат с поясом, на ногах — кожаные мокасины. Я прошел мимо нее и стал подниматься вверх по лестнице.

— А куда это, позволь тебя спросить, ты направляешься? — сердито спросила она.

Я не удосужился ей ответить. Она догнала меня, прежде чем я успел подняться на самый верх, и ухватила за рукав.

— Да что ты себе позволяешь? Врываешься среди ночи в чужой дом и ведешь себя как хозяин.

Я вырвался и продолжил свой путь. Сквозь дверной проем был виден мягкий свет, отбрасываемый лампой на ночном столике, поэтому я сразу направился в спальню. Огромная овальная кровать с шикарным убранством: белое атласное покрывало и подушки цвета красного вина.

Блондинка повернула головку, затем открыла голубые глаза и недоуменно уставилась на меня. Элисон Вейл испуганно вскрикнула и приняла сидячее положение. Покрывало соскользнуло с ее плеч, обнажив пухлые полные груди с розоватыми сосками и отчетливые рубцы под левой грудью.

— Что он здесь делает? — спросила она запинаясь. — Это тот ужасный человек из бара, который в ту ночь…

— Не волнуйтесь, мисс Вейл, — поспешно заметил я. — Я как раз собирался уходить.

— Все в порядке, дорогая, — сказала Санди Паркер таким нежным и ласковым тоном, какого я даже не мог себе представить в ее устах. — Все под контролем. Ты спи, спи.

Элисон Вейл вновь опустила голову на подушку и натянула покрывало до подбородка.

— Не задерживайся, милая, — прошептала она. — Твоей маленькой Элисон ужасно одиноко.

— Я отлучусь ненадолго, дорогая, — быстро проговорила Санди Паркер. — Только попрощаюсь с мистером Холманом и сразу вернусь.

Я решил, что больше не могу выносить эту слезливую галиматью, и вышел из спальни. Гостиную было нетрудно отыскать. Я включил свет и направился к бару. К тому времени, как я налил себе выпить, Санди Паркер была уже рядом. Ее лицо покрылось багровыми пятнами.

— Ты понимаешь, что ты мог наделать, — проговорила она скрипучим голосом. — Так напугать ее! Элисон — очень хрупкое создание, она не выносит никаких шоковых ситуаций.

— Ну ладно, хватит с меня этого! — вскричал я.

— Что?

— Ты одурачила меня, — сказал я. — С самого начала ты дурачила меня, Санди.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Я сделал передышку и отхлебнул глоток из бокала. Я не почувствовал вкуса спиртного. Видно, с некоторых пор мой желудок не реагировал на алкоголь. Меня обуяло жгучее раздражение, и чесались руки — так хотелось врезать Санди Паркер прямо между глаз.

— Ты с самого начала знала, в чем дело, — выпалил я. — Элисон ничего не может утаить от своей крошки.

Я испытал легкое удовольствие при виде, как она вздрогнула, заслышав столь необычные в моих устах слова.

— Пит работал на Эдди Брауна, — сказал я. — Его осенила прекрасная идея заняться шантажом после того, как он услышал о деньгах, предложенных ей за телерекламу. Он угрожал ей в противном случае показать эту пленку спонсору, шефу телесети и еще кому-нибудь. Но ты не доверяла мне, Санди. Поэтому ты навешала мне на уши всю эту лапшу о том, что в жизни Элисон после ее развода с Дуэйном Ларсеном произошло что-то загадочное. Тогда, на следующий день после моей разборки с Питом в баре, ты сказала, что Элисон исчезла. Чтобы лишний раз подстегнуть меня, да?

— Ну, если тебе так хочется, — подтвердила она холодно. — Элисон была у меня в безопасности. Я бы никому не доверила присматривать за ней. Особенно тебе, Холман.

— Ты сама снабдила меня информацией, ведь верно? — продолжал я. — Только искаженной. Для начала о Дуэйне Ларсене, потом всю эту чушь о том, как Пит звонил по телефону и называл ее Глорией Ла Верн. Никогда он не называл ее Глорией Ла Верн, он просто упомянул об интимных отношениях, которые одно время связывали ее с Глорией Ла Верн и которые запечатлены на кинопленке, снятой Эдди Брауном и Чарли… Чарлзом Стрэттоном. Так?

— Они так накачали ее марихуаной, что она не соображала, что делает, — гневно выпалила Санди. — Это порочные люди! Они заслуживают…

— Они мертвы, — сообщил я.

— Они что?

— Мертвы, — сказал я. — Эдди Браун, и Пит, и Глория Ла Верн, настоящее имя которой Сильвия Мэдден, и Чарлз Стрэттон.

— Мертвы? — У нее отвисла челюсть. — Ты убил их?

— Тем или иным способом они убили себя сами. Возможно, этого не случилось бы, расскажи ты мне всю правду с самого начала о том, что тебе нужно было лишь вернуть пленку с фильмом, чтобы никто не мог шантажировать Элисон и она могла бы спокойно жить дальше и сниматься в этой рекламе.

— Если ты так хорош, как говорят, подумала я, то ты и сам до этого докопаешься. Вот ты и докопался.

— Именно. Докопался.

— Но ты не заполучил пленку, — сказала она с горечью. — Поэтому я не заплачу тебе ни цента, Холман. Ни одного вонючего цента! И я растрезвоню повсюду, что я поручила тебе дело, а ты его провалил. К концу недели от твоей репутации останутся лохмотья.

Я позволил ей высказаться, а потом сказал:

— Пленка у меня.

— У тебя?! — Ее глаза засветились радостью. — Это прекрасно! Забудь, пожалуйста, что я тут только что наговорила! С моей стороны это было глупо, Рик. Где она?

— На улице в машине.

— Принеси ее, — взмолилась она. — Принеси, чтобы я могла ее сжечь. Пожалуйста!

— С какой стати, черт побери, я должен это делать? — Я улыбнулся ей одной из самых мерзких своих улыбок. — На сколько замахивался Пит? На пятьдесят процентов? Шестьдесят? Может быть, семьдесят? Я не жадный, милочка. Я согласен на пятьдесят процентов. Постой-ка, дай посчитаю. Сколько будет пятьдесят процентов от четверти миллиона долларов?

— Ах ты, подонок! — в отчаянии воскликнула она. — Ты не посмеешь!

— Назови хотя бы одну причину, почему нет?

— Я… — Она открывала и закрывала рот несколько раз, но оттуда не вырвалось ни единого слова.

— Я могу назвать причину, — сказал я. — Я торчу от тебя, Санди. Вообще от лесбиянок. Ты проведешь со мной недельку в моем доме, и я соглашусь на пятнадцать процентов от четверти миллиона. Ну как, согласна?

Багровые пятна постепенно поблекли, и ее лицо стало мертвенно-бледным. Ладони сжались в кулаки, и она слегка постукивала ими по бедрам.

— Хорошо! — пробормотала она наконец.

— Возьмешь недельный отпуск на работе и дома, конечно, — продолжал я. — Я бываю ненасытен, когда дело касается таких красивых блондинок, как ты, Санди.

— А что будет с Элисон? — процедила она сквозь зубы.

— Ведь это всего на недельку. Может быть, ей заняться вязанием?

Тут мне показалось, что она сейчас взорвется, и я буду погребен под мельчайшими осколками Санди Паркер.

— Сядь, — сказал я. — Выпиши мне чек за мои услуги. Сумма — пять тысяч долларов, но ввиду того, что мне досталось на орехи, пусть будет семь. А я пойду пока принесу пленку.

Когда я выходил из комнаты, она все еще тупо смотрела на стенку позади бара. Чтобы взять коробку с пленкой с переднего сиденья машины и вернуться в гостиную, не требовалось много времени. Она тем временем приготовила мне выпивку и теперь хлопотала над своим бокалом.

— Вот чек, — указала она кивком.

Я взял чек, на нем значилась сумма в шесть тысяч пятьсот долларов.

— Я сказал — семь.

— Ты добавил две тысячи за «орехи», — сказала она. — Я вычла пятьсот за «орехи», на которые мне только что досталось от тебя, Рик. Возможно, я и заслужила это, но зачем же нужно было вести себя так грубо?

Я положил коробку с пленкой на стойку.

— Я полагаю, близкие отношения есть близкие отношения, независимо от того, людей каких полов они связывают.

— Это самая ценная мысль, которая родилась у тебя на этой неделе? — холодно усмехнулась она.

— Думаю, что да. — Я убрал чек в бумажник. — Бесполезно убеждать тебя не делать того, чего я сам никогда бы не сделал, потому что ты все равно сделаешь, как захочешь, ведь так, милочка?

Глава 12

Прислуга обнаружила тела на следующее утро, и это событие стало сенсацией дня. Но уже через день оно утратило свою первоначальную сенсационность. Полиция терялась в догадках. А еще через день какой-то придурок, к тому же оказавшийся метким стрелком, взобрался с винтовкой на водонапорную башню и застрелил насмерть пять человек. Вот таким образом и была поставлена точка в моей истории.

Еще через пару дней мне позвонил Мэнни Крюгер.

— Привет, Рик, дружище, — сказал он с явным воодушевлением. — Как твои делишки?

— Прекрасно, — осторожно ответил я, — а как у тебя?

— Просто класс! Лучше не бывает! Мы подписали сегодня контракт с агентом Дуэйна Ларсена, так что сделка состоялась.

— Он будет играть роль горбуна?

— Верно! Я обычно не делаю прогнозов, Рик, но интуиция подсказывает мне, что это будет великий фильм. Один из величайших в истории, и я должен тебя как-то за это отблагодарить. — Его голос вдруг утратил свою восторженность. — Ведь так, Рик?

— Ты меня знаешь, — сказал я. — Для друга мне ничего не жаль.

— Да? — Он был искренне удивлен. — Я хотел сказать, что понимаю: я неудачно пошутил насчет доли от проката картины. Это просто смехотворно и абсолютно не имеет под собой почвы. Но гонорар за посредничество? Или еще что-нибудь?

— Мэнни, — сказал я. — Когда человек не способен ради своего друга на бескорыстный жест, какой же он друг?

— Рик! — поспешно воскликнул он. — Я готов заплакать! Я что-нибудь придумаю, дружище. Я обязательно что-нибудь придумаю, обещаю тебе!

Я повесил трубку прежде, чем он начал притворно шмыгать носом. День близился к концу, и близилась скука. Впереди был целый вечер и никакой впечатляющей перспективы. Оставалось только смотреть телевизор. Я спокойно поплавал, надел купальный халат, решив, что вечер уже наступил и я могу выпить свой первый за сегодня бокал. Только я налил выпивку, как в дверь позвонили.

Когда я открыл входную дверь, мне показалось, что меня посетило видение. Моему взору предстала статная рыжеволосая девица ростом, должно быть, около шести футов на высоких каблуках. На ней была белая майка и черные брюки в обтяжку. Спереди на ее майке красовалась ярко раскрашенная переводная картинка боевого петушка с надписью под ней: «БИОНИЧЕСКИЙ ПЕТУШОК». Ее полные груди под майкой гордо смотрели вперед, а брюки выгодно подчеркивали округлости ее пышных бедер и длину ног.

— Привет, Рик, — сказала Лиз Муди. — У меня здесь кое-что для вас от мистера Крюгера.

Она вручила мне конверт, улыбнулась и… решительно вошла в прихожую. Я вскрыл конверт и обнаружил в нем визитную карточку Мэнни с одним-единственным словом, написанным от руки: «Наслаждайся!» Действуя скорее по инерции, я закрыл дверь и направился в гостиную.

— У вас в самом деле есть бассейн, — сказала Лиз Муди. — Это фантастика. Я немедленно ныряю туда.

— Вы знаете, что написано на карточке? — пробормотал я.

— «Наслаждайся». — Ее брови слегка приподнялись. — Мистер Крюгер всю голову себе сломал, стараясь придумать что-нибудь особенное, чтобы выразить вам свою признательность, вот я и выступила с инициативой. Вам она не по душе?

Я изобразил удивление:

— По душе ли? Да я в восторге!

— В таком случае этот вопрос можно считать закрытым. Все решено. Но я остаюсь здесь только до выходных.

Она стянула с себя майку и выпустила на свободу свои полные и круглые, как арбузы, груди. Передо мной предстала очередная девушка с обнаженным бюстом. Затем она скинула с себя обувь, расстегнула «молнию» на черных облегающих брюках и аккуратно стала спускать их с бедер. На мгновение мелькнули трусики лимонного цвета. Ловким жестом она сдернула их с себя и выпрямилась. Без каблуков она была, возможно, на пару дюймов ниже меня и выглядела удивительно женственной — от твердеющих кончиков коралловых сосков до рыжевато-коричневых лобковых волос и далее вниз по всей длине ее красивых ног.

— Ну хорошо, — сказала она. — Кто последний прыгнет в бассейн, тот — трусишка!

Моя правая рука вновь неожиданно обрела свою собственную жизнь. Она вдруг стремительно ринулась вниз, к треугольнику лобковых волос.

— Нечестно злоупотреблять своим превосходством, — мягко заметила Лиз Муди. — Впрочем, не скажу, что я решительно возражаю.

— Поплавать мы всегда успеем, — сказал я, — к примеру, после.

— Ах, какая энергия! — восторженно воскликнула она. — Я всегда говорила, что ей можно найти лучшее применение, стоит мне только подобраться поближе!

Примечания

1

Брайт (англ. bright) — яркий, смышленый, расторопный.

(обратно)

2

Скрэббл — игра в слова; значение слова scrabble также — возня, барахтанье (англ.).

(обратно)

Оглавление

Кто убил доктора Секса? (Пер. с англ. П. В. Рубцова)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

Бичеватель (Пер. с англ. Л. Г. Нефедова)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

Счастливый год для карлика (Пер. с англ. П. В. Рубцова)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

Леди-призрак (Пер. с англ. И. А. Быкова)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg