«Книга мертвого гения (сборник)»

Книга мертвого гения (сборник) (fb2) - Книга мертвого гения (сборник) [компиляция] (пер. Глеб Борисович Косов,Валерия Марленовна Хачатурян,Е И Соломатина) 2176K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Роберт Ричардсон

Роберт Ричардсон

Милосердие Латимера

Глава 1

— Ребекка, дорогая, — сказал Огастас Мальтрейверс, — такой ребенок, как ты заставляет поразмыслить над прелестями безбрачия.

Понравившийся ему афоризм, который он обдумывал несколько минут, был проигнорирован трехлетней племянницей, с удовольствием разбиравшей его шариковую ручку. Это занятие, сочетающее обучение с развлечением, привлекало ее гораздо больше, чем разбросанная повсюду, отвергнутая коллекция замысловатых игрушек.

Послышался слабый звук: к великому удовольствию девочки выскочила пружина и непонятно почему на ее руке появилась полоска чернил. Оказывается, пружина привела в действие самовыбрасывающийся механизм, и ручка развалилась на части.

Мелисса, мать Ребекки, вернулась в кухню, сразу оценила ситуацию и предприняла соответствующие действия. Привычным материнским движением подхватила Ребекку одной рукой, посадила в центре разрушенной накануне желтой пластиковой конструкции, а сама ловко прошла между разбросанными деталями к раковине.

— Не давай ей таких вещей, как ручки, Гас, — сказала она. — В этом возрасте дети все суют в рот.

Мальтрейверс собрал все, как казалось ему, что осталось от ручки, и начал решать грандиозную задачу по ее восстановлению. Его жена, с которой он очень скоро разошелся, потому что она устраивала его только в постели, однажды заметила, что ему доступен лишь принцип действия молотка, и еще он способен заменить электрическую лампочку, а к более сложным вещам приближается с величайшей осторожностью, чувствуя их враждебность.

— Разве не пора идти встречать Диану? — спросила Мелисса, и по ее нетерпеливому тону он понял: никогда ему не стать няней, так же как мастером по сбору ручек.

— У нас есть еще почти час, — возразил он осторожно.

По едва уловимым, но весьма красноречивым движениям плеч Мелиссы он понял: это был не тот ответ, который от него хотели услышать, а требование Ребекки сводить ее в туалет подтвердило, что ему лучше поскорее смотаться отсюда. Как и все бездетные люди, он считал естественные отправления организма чем-то ужасным.

— Пойду поброжу вокруг собора, — сказал он.

— Отличная идея. Кроме того, может быть, пока будешь гулять, купишь несколько авокадо к ленчу?

Получив указания, как выбирать авокадо, Мальтрейверс вышел на улицу. Его шурин, Майкл, священник, жил в симпатичном доме времен эпохи одного из английских королей Георгов, на территории Пунт-Ярда, прилегающей к собору, в самом центре города, очень удобном месте, но постоянно осаждаемом машинами туристов и покупателей.

В четверти мили от города и собора, в долине, текла сонная мелководная речка Верта, и раньше она была единственной связью с внешним миром. С развитием железных дорог в Викторианскую эпоху, когда стало возможным ездить на работу в Лондон, началось заселение пригородов.

То, что Мальтрейверс непочтительно, к легкому раздражению отца Майкла, назвал личной и драгоценной собственностью Бога, возникло слева, почти против него, едва он вышел из парадных ворот собора Богоматери.

Веркастерский собор своим существованием был обязан саксонской девочке-крестьянке, своей славой — овцам, табак же помог ему выжить.

Эзельдреда, ничем не примечательный ребенок, однажды, стоя на холме, где теперь собор, впала в состояние странного возбуждения: кричала, что ей видится множество ангелов и слышится звон колоколов. Вскоре после этого она умерла — в том же состоянии экстаза. А ее влиятельные современники, желая сохранить свои души бессмертными, заложили первую церковь там, где ей привиделись ангелы.

Нормандцы развили строительство, но их работа успешно была приостановлена в четырнадцатом веке, когда фламандские иммигранты, сочетая ткацкое дело с обильными поставками шерсти, создали материальное благосостояние и одновременно возвышенный стиль в архитектуре. В результате возник шедевр из камня и цветного стекла — устремленный к небесам человек, прославляющий Бога. Неправдоподобно красивые, изысканной работы ажурные каскады тончайшего каменного кружева поднимались к куполу, собирались в треугольники, которые, искусно сплетаясь, замирали над восемью искрящимися витражами из разноцветного стекла.

После того, как стремительно были изгнаны бенидиктинские монахи (а сделано это было для того, чтобы обеспечить Генриха VIII некоторой суммой денег), здание без заботы начало разрушаться и находилось в плачевном состоянии до начата девятнадцатого века, до того момента, когда некто Томас Рид, уроженец города, сбивший свое состояние на плантациях Вирджинии, заплатил за полную и творческую реставрацию его и тем самым спас от сомнительного внимания викторианцев.

Башня на правом крыле, возвышающаяся на сто сорок футов, казалась нарушением ансамбля, но в 1620 году она была поднята еще выше для того, чтобы ее видели из всех уголков епархии. Дополнительный вес вызвал необходимость срочно установить опору у основания. Предприятие это оказалось неудачным на старте, так как старый епископ, целиком посвятивший себя строительным работам, умер, попытавшись однажды преодолеть бесчисленные ступеньки, чтобы добраться до высшей точки. Он был вознагражден после смерти — башню назвали его именем. И с тех пор даже в отдаленных землях епархии стишок:

Когда башня Талбота видна утром, К вечеру будет дождь… —

стал предвестником погоды, а другой:

Когда башня Талбота не видна, Значит, льет, как из ведра! —

явился подтверждением правильности метеорологических прогнозов.

Мальтрейверс свернул налево от главной дороги Пунт-Ярда и последовал за своей тенью по направлению к южному нефу.

Это был высокий угловатый человек, чуть скованный в движениях из-за некоторой неуклюжести. В ореоле растрепанных волос длинное загорелое лицо казалось очень живым и молодым в его тридцать четыре года; то, что в нем раздражало десять лет назад, с годами переменилось в лучшую сторону. Он прибыл в Веркастер на городской фестиваль Искусств.

Первый фестиваль был проведен в честь королевы Виктории, в день ее юбилея, но в тридцатые годы нынешнего века эта традиция стала постепенно угасать и совсем умерла, когда старики, питавшие особую страсть к пасторальным танцам, охладели к ним. Традицию эту возродили вновь в день празднования четырехсотлетней годовщины визита Елизаветы I в город — день, когда она даровала городу хартию. Дорого стоило первому графу Верты содержание свиты Елизаветы, но, к счастью для семьи, его правнук после Реставрации 1660 года восполнил все потери, пристроив свою сестру в любовницы к Чарльзу II.

Уже в подготовке к фестивалю угадывался его будущий успех: в нем собирались принять участие очень уважаемый струнный квартет, симфонический оркестр, композитор, создающий музыку для джаза, — о нем слышал даже епископ; знаменитый поэт готовился бросить вызов своему сопернику, некоему Ларкину, и сочинял к случаю стихи; любительское общество драматических актеров Веркастера обновило и подкорректировало старую городскую мистерию, находившуюся в спячке более века. И другие, самые различные таланты в течение двух недель были задействованы в подготовке к празднику. «Гвоздем» праздника должна была стать средневековая благотворительная ярмарка — на зеленом склоне, спускающемся от собора к реке, а также таинственные пьесы и грандиозные фейерверки.

Мальтрейверс получил приглашение принять участие в фестивале от своей сестры, которая входила в состав организационного комитета. Около года назад он написал цикл, состоящий из трех пьес, под названием «Город успеха»; был снят фильм и показан по четвертому каналу; в нем главную роль сыграла никому тогда не известная актриса Диана Портер. Захваленный критикой фильм, однако, не представил особого интереса для публики, больше радующейся болтовне о жизни в Северной Англии и Южном Техасе, и потому Диана с удовольствием приняла предложение сыграть женскую роль в одной из пьес на фестивале в Веркастере. Но последующие события приняли неожиданный оборот, когда она в роли Гедды Габлер, бунтующей против традиционных верований, появилась на сцене абсолютно голая (чего Ибсен явно предусмотреть не мог). Может быть, этот театральный эксперимент и прошел бы незамеченным, если бы не столь значительная, дорого продающаяся газета на Флит-стрит: она заполучила фотографию и напечатала голую Диану в полный рост, что, естественно, вызвало у церковных властей отрицательные эмоции.

Миллионы читателей, доселе не имевшие никакого представления о том, кто такие миссис Габлер, мистер Ибсен, и даже, быть может, ничего не слышавшие о Норвегии, сильно оживились, а Диана стала законной мишенью для фельетонистов и редакторов новостей, давно искавших новую жертву для сенсации. Актриса отнеслась к пышной рекламе с циничной радостью и использовала ее в своих интересах, ибо полностью могла положиться на свой талант, чтобы выйти победительницей из этой глупой ситуации.

«Веркастер таймс», заняв позицию сдержанную, как и подобает местной газете в благовоспитанном кафедральном городе, не опубликовала печально известную фотографию, но все же обратила внимание публики на предполагаемое участие Дианы в фестивале и этим вызвала недовольство в гражданских и официальных кругах. Однако нашумевшее дело разом утихло, когда Диана выступила по телевидению в воскресной религиозной программе и безупречно, с чувством, проникновенно, демонстрируя полное понимание духовного смысла, прочла отрывки из произведений Юлия Норвича; при этом она была в скромном платье, похожем на то, которое надевала в торжественных случаях жена епископа. А чуть позже выступила в традиционной старовикторианской (примерно 1936 года) постановке «Макбета», и ее игра вызвала одобрение критиков малотиражных, но серьезных газет, и газеты эти стали появляться в домах священников. Решив, что подобный инцидент с постановкой «Габлер» больше не повторится, пресса перестала вмешиваться в дело подготовки к фестивалю, зато фестиваль извлек пользу из звонкой рекламы. Мелисса, вначале потрясенная случившимся, успокоилась, даже обрадовалась шуму, привлекшему внимание людей к фестивалю, и на радостях «присудила награду» Мальтрейверсу, произведя его в рыцари домашнего очага с помощью своего знаменитого печенья.

Когда Мальтрейверс подошел к южному нефу, он увидел новое дополнение к пейзажу в виде полицейского, стоящего перед входом. Присутствие констебля или регулировщика уличного движения не было чем-то необычным в Пунт-Ярде, где к знаку, ограничивающему парковку, относятся с большим уважением, чем к Богу, но ясно, здесь этот представитель закона и порядка исполнял свой долг.

— Доброе утро, — сказал весело Мальтрейверс, подходя к нему.

— Доброе утро, сэр. Если вы пришли в собор по делу, боюсь, что вы не сможете войти туда.

Мальтрейверс поднял бровь.

— Мое дело может заключаться лишь в том, чтобы помолиться.

Чувствуя себя неуверенным во владениях священных, полицейский не знал, как вести себя в подобной ситуации.

— Да, сэр. Но… боюсь, есть небольшая проблема, — пробормотал он.

— Проблема? Какого рода проблема? Жертвоприношение? Темные силы у главного алтаря? Не голые же там монахини?!

Полицейский понял, что над ним смеются.

— Мне очень жаль, но я не могу позволить вам войти, — сказал он холодно, намеренно выбросив из своей фразы слово «сэр».

— Но у меня здесь назначена важнейшая встреча со священником Кованом, — сказал Мальтрейверс, — связанная с фестивалем.

Это была чистейшая ложь, но пробудилось его любопытство, и во что бы то ни стало он решил войти.

«Интересно, только эта дверь охраняется? Вряд ли у всех входов в собор стоят стражи», — предположил он.

— Священник Кован сейчас разговаривает со следователем, сержантом Джексоном, — сказал полицейский, абсолютно уверенный в том, что в качестве аргумента выставляет непробиваемый козырь.

— Тем более он ждет встречи со мной. Я его адвокат. — Начав лгать, Мальтрейверс не видел причин прекратить делать это, он решил лгать до тех пор, пока это будет необходимо.

— Я не думаю, что дело, которое… — начал полицейский, но Мальтрейверс прервал его безапелляционно властным тоном.

— Я должен быть судьей в их споре, — резко бросил он, двинулся вокруг собора и вошел в дверь, противоположную главному входу, представив себе, каким хорошим уроком на будущее будет для молодого полицейского тот факт, что его перехитрили. 

Чуть не бегом одолев пространство трансепта [1], он промчался мимо магазина для туристов и книжного ларька, не имея ни малейшего представления о том, где могут быть священник и сержант, но тут же увидел их — у северной стены нефа, перед стоящим около органа небольшим шкафом, со стеклянным верхом. 

Следователь, широкоплечий мужчина, с густыми каштановыми усами, что-то писал в своем блокноте, когда Мальтрейверс подошел к ним.

— Каково точное название? — спросил мужчина.

— «Милосердие Латимера», — ответил отец Майкл и взглянул на пустой шкаф.

— «Милосердие Латимера»? — эхом откликнулся Джексон. — Что же с ним случилось?

— Его украли.

— Обидно, — посочувствовал Мальтрейверс.

— Мы называем это преступлением, сэр, — сказал следователь. — Простите, я не знаю, кто этот джентльмен.

— О, это мой шурин, мистер Мальтрейверс, — объяснил отец Майкл. — Он — писатель. Приехал на фестиваль.

— Понятно, — сказал Джексон. — Итак, сэр, вы говорили, что это — «Милосердие Латимера»? Что вы под этим подразумеваете?

— Ну это… вы, должно быть, недавно в Веркастере?

— Я приехал сюда из Линкольншира месяц назад, — мягко сказал Джексон. — Естественно, если бы я жил здесь подольше, я знал бы все о «Милосердии Латимера».

— Библия «Милосердие Латимера» — бесценное сокровище собора. Как вам объяснить? Слышали вы о «Радостной Библии»?

— Нет, сэр. Это еще что-то такое, с чем я должен был бы познакомиться в Веркастере?

— Если бы… — Отец Майкл, который был великолепен в своих проповедях, сейчас беспомощно путался в вопросах и ответах. — Огастас, может быть, ты объяснишь?

— «Радостная Библия» — не совсем точная ее версия 1546 года, — живо пришел на выручку шурину Мальтрейверс. — Была отпечатана в Веркастере, но большинство копий уничтожили, когда обнаружили ошибку в псалме 25, стих 10: «Все пути Господни веселы и есть правда к тому, кто хранит соглашение Его и свидетельства Его». Честно говоря, я думаю, какая-то польза из ошибки извлечена.

— Итак, тут хранилась «Радостная Библия»? — спросил Джексон, указывая на пустой шкаф.

— Да, но довольно своеобразная. В этой редакции слово «радостная» было заменено на «милосердная», а на полях, вдоль всей страницы, красовались инициалы «X. Л.». Существует легенда, что поправку сделал епископ Хаф Латимер, отсюда и пошло название «Милосердие Латимера».

— Когда это было сделано? — спросил Джексон.

— Трудно сказать, — пожал плечами священник. — Вероятно, прошлой ночью, и кража была…

— Нет, я не кражу имею в виду. Когда было сделано исправление?

Отец Майкл растерялся и из-за сути вопроса, удивившего его, и из-за того факта, что он не знал ответа.

— Не думаю, что кто-то мог бы ответить вам, — сказал он. — Может быть, ты, Огастас?

— Не могу даже предположить, — Мальтрейверс пристально посмотрел на Джексона. — Но мне интересно, почему вы спрашиваете?

— Потому, что Латимер проповедовал в моем родном городе Стамфорде в 1550 году, в ноябре. Вероятно, он мог в это время побывать и здесь. — Джексон лукаво улыбнулся Мальтрейверсу, прежде чем обратился к отцу Майклу. — Представляю, сколько всего я еще узнаю о Веркастере, когда поживу здесь подольше!

Отец Майкл, уловивший критическую, хотя и едва заметную нотку, почувствовал раздражение, а Мальтрейверс в ответ на улыбку Джексона усмехнулся с чувством восхищения.

— Сержант, — сказал он. — Ваша теория очень интересна. Однако для собора это крайне неприятный случай.

— Конечно, — ответил Джексон, понимая, что ему лучше разговаривать с Мальтрейверсом. — Сколько могла бы стоить эта Библия?

Лицо Мальтрейверса вытянулось.

— Я не большой знаток, — пожал он плечами. — Но любое издание Библии примерно до 1580 года, стоило бы приличную сумму. Библия Ковердейла от 1535 года, например, — не менее тридцати тысяч долларов в Нью-Йорке пару лет назад, хотя в том же году Библия Мэтьюса от 1537 года — стоила лишь шесть тысяч. «Милосердие Латимера» было переиздано в прошлом веке, и это значительно снизило его стоимость.

— А какие последствия могла бы повлечь за собой эта опечатка? — поинтересовался Джексон.

— Ничего серьезного, — сказал Мальтрейверс. — Люди думали, что с появлением Библии Брича ее изымут из обращения, но ее продолжали издавать раз в год, а иногда и чаще, и издают вот уже в течение тридцати лет. С другой стороны, поправка, сделанная Латимером, уникальна.

Джексон кивнул. Затем приподнял крышку коробки, стоящей в шкафу, которую, как мог видеть Мальтрейверс, явно открывали отверткой или каким-нибудь другим, подобным инструментом.

— Вы недостаточно хорошо хранили ее, — заметил он.

Отец Майкл выглядел растерянным.

— Настоятель утверждает, что охранять церковь не нужно, — объяснил он. — А раз он так считает, то, по-видимому, и не считает нужным запирать ее ни днем, ни ночью.

— Думаю, вы понимаете, мы не можем одобрить подобной позиции. Настоящий преступник не оставляет следов на месте преступления. — Джексон опустил крышку коробки. — Смотрите, судя по тому, как вскрыт шкаф, мы можем предположить, что преступник — личность довольно своеобразная. Когда вы обнаружили пропажу?

— Около десяти часов утра сегодня. Заметила одна женщина, работающая в магазине для туристов.

— А собор был закрыт всю ночь?

— Конечно, — сказал отец Майкл, ясно давая понять, что он не разделяет точки зрения настоятеля.

— Никаких признаков вторжения в церковь?

— Насколько я осведомлен, никаких.

— Это сделал кто-то из своих! — Мальтрейверс придал голосу излишне драматический оттенок.

Джексон улыбнулся, оставаясь при этом серьезным.

— Возможно, — сказал он тоном профессионала, терпящего мнение дилетанта. — Когда собор запирается на ночь?

— В это время года в восемь.

Джексон принялся размышлять вслух:

— Итак, поздно вечером… никто не мог бы специально проверить? Нет… или сегодня утром после открытия собора… или ночью. — Он замолчал на мгновение, обдумывая варианты. — Ладно. Нам нужно будет поговорить с каждым, у кого есть ключ от какой-либо двери собора.

Отец Майкл выглядел очень напуганным.

— Но кое-кто из тех, у кого есть ключ, является представителем высшего духовенства! — запротестовал он. — Вы же не можете предположить…

— Говорить будем со всеми, у кого есть ключи, — повторил Джексон невозмутимо. — Вполне возможно, что украл один из тех, у кого они есть, — добавил он, чтобы как-то успокоить отца Майкла. — Мы также побеседуем со всеми, кто работает в соборе. Может быть, они заметили что-нибудь подозрительное? У вас есть гиды?

— Внутри собора экскурсий почти не проводится, только для групп, получивших специальное разрешение, — пояснил отец Майкл. — Но у нас есть несколько человек, проводящих их вокруг собора.

— Этих людей попросили держаться подальше от собора во избежание неприятностей?

— Официально нет, но, я уверен, они сами всё понимают.

— Хорошо! — Джексон закрыл свой блокнот и сунул его в карман. — У вас есть расписание дежурств сотрудников? Я хотел бы знать, кто дежурил вчера вечером и сегодня утром?

— Да, — сказал священник. — Оно в магазине. Я покажу его вам.

Все трое направились к южному трансепту.

— Конечно, это важно, — сказал Мальтрейверс. — Любая деталь могла бы здорово помочь.

— Да, сэр, — согласился Джексон. — Не имея никаких фактов, мы можем только строить гипотезы. Между тем, нам придется проводить расследование обычным путем.

Джексон подозвал полицейского, охраняющего дверь, и попросил его переписать расписание дежурств в соборе.

Невысокий шаровидный человечек, с небольшой коробкой под мышкой, подошел к ним.

— Доброе утро, — сказал он. — Хигсон. Отпечатки. Где? — Длинные предложения явно были не в его привычке.

— Прямо за углом, — сказал Джексон, указывая, куда идти. — Деревянный шкаф слева. Не можешь не увидеть его.

Хигсон без лишних слов живо пошел вперед.

— Мне хотелось бы думать, что на крышке коробки остались отпечатки пальцев, — попытался ободрить Джексона Мальтрейверс. — У людей привычка все хватать руками.

— Процедура, — коротко резюмировал Джексон. — Нам нужно будет также и ваше заявление, отец Кован. Могли бы вы сегодня попозже зайти в управление?

— Хорошо, да, конечно, хотя не знаю, чем помогу…

— И, конечно, тот, кто первый обнаружил пропажу… — перебил его Джексон. — Эта женщина еще здесь?

— Нет. Она была сильно расстроена случившимся, и я отправил ее домой.

— Хорошо. Не нужно ее беспокоить прямо сейчас, но, может быть, попозже вы приведете ее?

— Да, конечно, — согласился отец Майкл, наконец пришедший в себя. — После ленча?

— Спасибо, сэр. Это будет прекрасно. Позовите меня, когда придете. Мое почтение, мистер Мальтрейверс, — коротко кивнул Джексон и удалился.

— Я должен пойти к настоятелю и рассказать, что произошло, — сказал отец Майкл Мальтрейверсу. — Ты-то зачем пришел? Чего хотел? — спросил.

— Да ничего, просто коротал время, — честно признался Мальтрейверс. — Диана и Тэсс должны приехать примерно через час и я собираюсь встретить их.

— Да, конечно. — Казалось, неминуемый приезд давно ожидаемых гостей расстроил отца Майкла точно так же, как и воровство, обрушившееся на святую землю. — Встретимся за ленчем, — сказал он и ушел.

А Мальтрейверс отправился туда, где неразговорчивый Хигсон демонстрировал тайны своего искусства у пустого шкафа, и принялся внимательно наблюдать за его действиями. Мгновенная реакция чувствовать свою вину за других действовала безотказно. Несмотря на то, что он сомневался в существовании Бога, тем не менее уважал все идущее из глуби веков и любил находить религиозные традиции в языке, архитектуре, церемониях, поведении людей, их увлечениях. Библия «Милосердие Латимера» была издана в последние годы жизни Генриха VIII, а исправлена, если интересная теория Джексона верна, до того, как родились Спенсер, Марлоу или Шекспир, и, возможно, исправлена человеком, чьи звенящие уверенные слова, как пламя, поглотившее его тело пятью годами позже, явились призывом к торжествующей вере, которую Мальтрейверс не мог разделить, но уважал. Библия принадлежала не кому-то одному, она принадлежала всем, и потеря ее ввергла Огастаса в смятение. Пусть она содержала в себе идеи, которых он не разделял, это была — Книга, а для Мальтрейверса книга — святыня. Но почему, гадал он, ее взяли? Предчувствие подсказывало, что мотив был недобрый.

Та же самая идея, но лишь как одна из-возможных, вертелась и в голове Дэвида Джексона, пока он ехал в главное полицейское управление Веркастера. Мысли крутились и вокруг того, что произошло, и того, что он должен сделать. Прежде всего надо выяснить в окружном управлении, является ли данное похищение одной из разновидностей банальных преступлений, порасспросить об этом опытных полицейских. Но и так ясно: кража довольно специфична. Весьма вероятно, задумана заранее. Все авиа- и морские порты должны быть предупреждены. Необходимо поставить в известность и таможню. Вполне возможно, книгу попытаются вывезти из страны, поэтому нужно проинформировать и Интерпол. Всё странно. Мелкие кражи и крупные ограбления банков имеют одинаковые мотивы — удовлетворение явной алчности, что позволяет выработать стереотипы работы полиции с ними. Случаи, выходящие за привычные рамки и имеющие иные побудительные причины, когда преступник ведет себя неординарно, труднее расследовать.

Огромное достоинство Джексона как следователя заключалось в том, что проводя расследование, он не придерживался никаких догм и стереотипов: главной причиной его успеха были четкие теории, которые он возводил. Необычные преступления, рассуждал он, совершаются или необычными людьми в экстремальных обстоятельствах, или теми, у кого имеются на то особые мотивы. Данное преступление — необычно и очень лично, но пока невозможно представить себе, в чем заключается его необычность. В неведении может таиться и ложь.

Глава 2

Сжимая в руках коробку, в которой лежали, он надеялся, хорошие авокадо, Мальтрейверс наблюдал, как один из ежедневных лондонских поездов медленно подходит к платформе, и был почти уверен, что вагон, в котором едут Диана и Тэсс, по закону подлости, остановится далеко от того места, где он ждет их. В постоянно меняющемся и ненадежном этом мире он неожиданно успокоился, обнаружив, что оказался прав, когда две знакомых фигурки появились вдалеке, с северной стороны, в то время, как он стоял на южной.

Тэсс, заметил он, пока шел к ним навстречу, была по обыкновению в шляпке, возможно, потому, что она с детства усвоила: на женщину, входящую в церковь с непокрытой головой, смотрят косо, что является эквивалентом гнева толпы, забрасывающей камнями изменившую мужу.

Их отношения возникли на званом обеде, где хозяйка дома, действуя из самых лучших побуждений, заботливо разделила гостей на пары, и очень огорчилась, обнаружив, что ее способности разбираться в людях не выдерживают критики. Как и Диана, Тэсс тоже была актрисой, но без врожденных склонностей и умения устраивать себе рекламу; скорее она походила на Билли Уайтлоу.

Диана, с трудом несшая чемодан огромных размеров, слишком набитый для такого короткого срока, на который она приехала, была одета гораздо более роскошно, чем полагается в дорогу, одета так, как на свое выступление одевается всемирно известная звезда. На ней было пурпурное платье с большими воланами, что в сочетании с белокурыми длинными волосами выглядело очень эффектно. А вместе с тем свидетельствовало о ее великой расточительности и о ее волнении перед предстоящим фестивалем.

— Гас, дорогой! — вскричала она преувеличенно взволнованно. — Ты ужасно долго прождал нас?

— Перестань разыгрывать из себя великосветскую даму, глупая женщина, — ответил Мальтрейверс спокойно. — У провинциалок и то больше здравого смысла.

— Извини! — У Дианы Портер всегда была слепая вера в свою способность выплывать на поверхность в любой, самой сложной ситуации. — Боже, я должна научиться не реагировать на твои грубости.

— Лучше было бы, если бы ты перестала всуе упоминать имя Бога. Компания, в которой тебе предстоит находиться, не разбрасывается Им, как попало.

— Я буду набожной и чистой, как монахиня.

— Уверен, ты устроишь замечательное представление, даже по твоим меркам! — сказал Мальтрейверс, быстро целуя ее в щеку и обходя, чтобы поздороваться с Тэсс.

Он взял чемодан у Тэсс и огромный чемодан Дианы, потом, смешно пошатываясь, сделал несколько шагов.

— Слава Богу, это шоу только для одной женщины, — отметил он.

— Теперь ты произнес имя Бога, — сказала Диана с укором.

— Что? А, Бог. Да, но меня это не касается. Чувствую, я-то никоим образом не смогу спастись. У тебя же репутация, которую еще можно исправить, попытайся загладить впечатление от своих дурных поступков примерным поведением.

В такси по дороге в Пунт-Ярд он рассказал женщинам о краже «Милосердия Латимера».

— Что за глупость! — воскликнула Тэсс.

— Да, такое впечатление производит этой случай, но, я думаю, за кажущейся глупостью кроется нечто необычное, — ответил Мальтрейверс.

— Что ты имеешь в виду?

— Это внешне так бессмысленно, на самом деле смысл должен быть, — сказал он. — Если Библию нельзя продать, зачем тогда ее украли?

— Очевидно, какой-то чудак захотел иметь ее в своей личной коллекции, чтобы изучать тайком.

— Тогда и душа его и потомки обречены зачахнуть, — сказал Мальтрейверс жестко. — Человек, совершивший подобное, кажется мне довольно странным и заставляет меня поверить в то, что ад действительно существует.

— Это тебя беспокоит, не так ли? — спросила Тэсс.

— Это… обижает меня, — Мальтрейверс снова повторил те же слова, вложив в них совсем иной смысл, чем в первый раз. — Да, в какой-то мере это меня беспокоит. Отбрасывая в сторону сумасшедшую теорию о том, что вор мечтает изучать тайком Библию, я нахожу кражу ее чем-то таким, что нарушает душевное равновесие.

Диана, к которой Мальтрейверс был так же искренне привязан, как и к Тэсс, платила ему тем же — чутко относилась к его душевной жизни, его переживаниям, а потому, лишь только они добрались до места, она сменила тему разговора: заговорила о фестивале.

Мелисса, со свойственным ей чудесным даром хозяйки, за короткий срок до неузнаваемости изменила жилье, превратив его из зоны бедствия, которую Мальтрейверс покидал, в уютный, чистый, элегантный дом времен Георга, Ребекку — в приличного ребенка, а себя — в женщину, не посрамившую высокий сан мужа-священника.

— Здравствуйте, вы, должно быть, Диана, — сказала она, гостеприимно распахивая дверь. — Пойдемте, я покажу вам вашу комнату, где вы сможете переодеться с дороги. — И она двинулась наверх, но тут же, спохватившись, обернулась к Тэсс. — Здравствуйте, — сказала она. — О вас позаботится Гас.

Тэсс проводила Мелиссу взглядом, пока та не исчезла наверху.

— Я не нравлюсь твоей сестре, — заметила она.

— Я тоже. Она не одобряет наше с тобой поведение. Развод в клерикальных семьях воспринимается как вызов высшему порядку вещей, а нарушение супружеской верности осуждается. Нам придется жить в разных комнатах.

— Отдельные комнаты? О, Боже!

— Не так громко! Комнаты — рядом, и сама Мелисса сделала это. Тэсс заворчала, неохотно соглашаясь с доводами Мальтрейверса.

— Я полагаю, здесь молятся перед едой и после еды? — спросила она с издевкой.

— Да. И я уважаю подобные ритуалы в любом доме.

— Не будь высокопарным. Давай поскорее пойдем к себе…

— Остановись, женщина! — вскричал Мальтрейверс. — В доме ребенок.

Ребекка, ребенок в доме, была катализатором всех непредвиденных ситуаций.

…Диана, которую Мальтрейверс не мог и представить себе в окружении детей, уселась на полу перед девочкой, полная живейшего интереса к ее миру, и та, решив, что если кто-то похож на принцессу из сказки, то ему можно доверять, сразу ответила Диане искренней доверчивостью и симпатией. Пока Мелисса заканчивала приготовления к ленчу и не вернулся отец Майкл, Мальтрейверс и Тэсс с изумлением наблюдали за Дианой и девочкой.

— В разгар игры входит в комнату духовное лицо, — прокомментировал Мальтрейверс насмешливым тоном, как он часто делал это. — Оно выглядит озабоченным.

— Доброе утро, Тэсс, — сказал тут же появившийся отец Майкл, не обращая внимания на шурина. — А это, я предполагаю…

— О, привет. Извините, я не могу подняться, как видите, я очень занята, — сказала Диана, продолжая сидеть на полу.

— Это не та роль, которую, я ожидал, ты будешь играть, — сказал Мальтрейверс.

— Не многие люди способны заниматься с детьми, — ответила Диана со странной улыбкой и снова сосредоточила всё свое внимание на Ребекке.

— Ну, как настоятель собора воспринял новость? — спросил Мальтрейверс у отца Майкла.

— Очень плохо. Он все равно не хочет, чтобы церковь охранялась, потому что, по его мнению, теперь это и вовсе не имеет значения, раз кража уже совершена.

— Естественно, нельзя же украсть Бога! — вставил Мальтрейверс.

— Верно. Но он очень переживает, когда что-то пропадает, особенно если это одно из сокровищ собора. Как бы то ни было, хорошо бы нам поесть. Я должен присутствовать при разговоре следователя с мисс Таргет.

— Ты шутишь! — засмеялся Мальтрейверс.

— Конечно, нет. Ты был рядом со мной, когда человек по фамилии Джексон попросил нас прийти вместе.

— Нет, нет, нет. Я не это имею в виду. Ведь в действительности никакой мисс Таргет не существует?

— Что еще осложняет дело, — сказала Мелисса, входя в комнату, — так это тот факт, что существует две мисс Таргет. Пойдемте, ленч готов.

За ленчем, который состоял из разных сыров, холодного мяса и салатов, разговор свелся к вечернему выступлению Дианы. Оно должно было состояться в здании Капитула и называлось «Крест на круге». Диана и Мальтрейверс отказывались раскрыть смысл названия.

— Вам придется потерпеть и самим догадаться, что оно означает, — загадочно произнес Мальтрейверс.

— Мне кажется, название и без просмотра понятно! — Отец Майкл привередливо ковырял вилкой в остатках салата. — Круг — это мир, а на вершине его — крест, обозначающий христианство.

— Самая умная интерпретация! — Мальтрейверс сохранял невозмутимость на лице, а Диана толкнула его ногой под столом как раз в тот момент, когда ленч был прерван звонком в дверь.

— Это мисс Таргет, — объявил отец Майкл, взглянув на часы.

— Мне хотелось бы встретить ее, — выразил готовность Мальтрейверс. — Обещаю вести себя пристойно.

Но на пороге стоял молодой священнослужитель с озабоченным лицом.

— Полагаю, вы не мисс Таргет? — приветствовал его Мальтрейверс. Лицо молодого человека передернулось от смущения.

— Прошу прощения?

— Извините меня, пожалуйста. Мы ожидали прихода другого человека. Очевидно, вы хотите видеть отца Кована?

— Если это возможно, — сказал молодой человек. — Простите, что явился неожиданно, но…

— Ничего, ничего, хотя, боюсь, он как раз собирается уходить! — Мальтрейверс широко распахнул дверь. — Пожалуйста, входите, я скажу ему, что вы здесь.

Выражение озабоченности на лице посетителя быстро сменилось страдальческим. Мальтрейверс заметил, что у него дрожат руки; его лицо, никогда не знавшее округлости, видимо, еще больше вытянулось, он явно был чем-то сильно расстроен. Возбужденно, быстро водил он рукой по своим черным, аккуратно подстриженным волосам и, казалось, не знал, что ему теперь делать.

— О, если он собирается уходить… я не хочу… Простите, извините.

Мальтрейверс решил, что необходимо действовать настойчиво, чтобы у визитера вот-вот не разразилась истерика.

— Я настаиваю, зайдите, — сказал он. — Очевидно, это очень важно, то, что вы собираетесь сообщить.

— Хорошо, если вы уверены…

Ясно же, сам гость не уверен ни в чем и, чувствуется, никогда не решится по доброй воле войти, а потому Мальтрейверс дружески схватил его за руку и буквально втянул в дом эту испуганную рыбку.

— Я вполне уверен. Входите, — пригласил он, тут же добавив: — Думаю, вам лучше поговорить в кабинете. — Кабинет отца Майкла располагался тут же, при холле, прямо рядом с входом в дом. — Пойду приведу отца Кована… — Мальтрейверс пошел было из комнаты, но задержался на пороге. — Извините, вы…

— Мэтью Вебстер, — поспешно представился гость.

— Конечно, — согласился Мальтрейверс, хотя имя это ничего ему не сказало, и поспешил сообщить отцу Майклу о его приходе.

— Это вовсе не Таргет, как выяснилось, — сказал он, входя в кухню. — Какой-то Мэтью Вебстер хочет повидать тебя и, мне кажется, дело срочное.

— Мэтью Вебстер? — переспросил отец Майкл. — Чего он хочет?

— Я не спрашивал, но он сейчас в твоем кабинете.

— Разве ты не сказал ему, что я занят?

— Нет. Ты не занят. А даже если бы и был занят, я хотел бы думать, что ты поспешишь встретиться с ним. Он очень взволнован.

Майкл издал какой-то неясный звук, нечто среднее между фырканьем и хрюканьем, и вышел из комнаты.

— Что беспокоит Мэтью сейчас? — устало спросила Мелисса.

— Явно что-то необычное, — ответил Мальтрейверс. — Пришел этот человек — он словно на острие ножа.

Мелисса вздохнула.

— С ним это часто бывает. Он очень… болезненно на все реагирует, все воспринимает очень серьезно. Живет в состоянии постоянного напряжения. Даже епископ находит его чувствительность иногда слишком раздражающей.

— Твои слова звучат так, словно он — святой, — сказал Мальтрейверс. — Я-то всегда думал, что люди должны жить в страдании. Однако, кто он? Я не помню, чтобы видел его раньше.

— Он наш органист. И впервые теперь у нас есть свой музыкант. Это епископ, когда обнаружил в нем особый талант к музыке, посвятил его в духовный сан и назначил на должность помощника регента. Мэтью очень хороший органист, он хорош и как неофициальный заместитель старого Мартина Чемберлена. Особенно бесценен сейчас, потому что сам Мартин вот уже несколько недель в больнице. — Мелисса вздохнула. — Но его вера, мне кажется, чересчур страстная. По какой-то причине ведь он пришел. Вполне возможно, дело, с которым он явился, чрезвычайно важно лишь для него одного.

Дальнейшие рассуждения Мелиссы были прерваны приходом мисс Таргет.

Мисс Таргет — худая немолодая женщина, на которой годы оставили свой след, с привычками старой девы, — остро реагирует на обиды, шепотом, с трепетом волнующего ужаса произносит дурные слова.

Мелисса привела ее в кухню и объяснила отсутствие отца Майкла.

Краткое представление оказалось для мисс Таргет достаточным, чтобы она отнеслась к трем совершенно незнакомым людям как к старым добрым друзьям.

— О, мои дорогие, — заговорила она взволнованно, садясь и снимая летние белоснежные хлопчатобумажные перчатки. — Какое дело разыгралось! Библия исчезла! Я — первая заметила это. Не знаю, что толкнуло меня взглянуть, никогда не обращала внимания, должно быть, сотни раз проходила мимо не глядя, но, знаете, что-то буквально заставило меня на этот раз посмотреть… И что бы вы думали?! Пропала. Исчезла. Украдена. Я не знала, что предпринять. Никого не было в тот утренний час, кому я могла бы сказать, однако…

— В котором часу это было? — спросил Мальтрейверс, вызвав новый стремительный поток слов.

— Извините, время? О, это, должно быть, было… дайте подумать. Я немного опоздала из-за Себастьяна, моего котенка, который куда-то подевался, а я его искала, чтобы убедиться, что с ним ничего не случилось плохого. По пути я встретила мисс Темплтон, о, Мелисса, дорогая, ты, должно быть, слыхала, что ее племянница родила еще одного ребенка? Это четвертый. Кто мог бы ожидать, что такое возможно у столь хрупкого создания? Итак, мы поболтали обо всем этом, а затем я сказала ей, что должна идти, и пошла прямо в магазин. Конечно, я была на месте раньше этой гнусной Морган, открыла магазин и сразу проверила кассу и все остальное. Затем я поговорила с одним из наших служителей… нет, сначала пришли два покупателя, они взяли несколько открыток… а уже потом я разговаривала со служителем. О чем? Не припомню. Потом пришла Морган и, конечно, настояла на том, что нужно еще раз проверить кассу. Я смотрела, как она это делает, чтобы не возникло никаких недоразумений. Затем вышла немного пройтись. Я люблю ходить по собору, когда там никого нет. Итак, дайте вспомнить… Сначала я обошла женскую молельню, ее окна так великолепны на фоне утреннего солнца, затем… да, я, должно быть, обошла весь собор, прежде чем взглянула на шкаф и… — мисс Таргет светло улыбнулась четырем лицам, застывшим с выражением вежливого внимания, — …должно быть, это было около половины одиннадцатого, — заключила она. — Или около этого.

— Половина одиннадцатого, — повторил Мальтрейверс, заранее переполненный чувством сострадания к Джексону, которому придется выслушать подробный рассказ мисс Таргет и который должен будет все вытерпеть ради того, чтобы выудить что-нибудь ценное.

— Да, хотя сейчас я думаю… — мисс Таргет начала снова.

— Нет, нет, нет, этого достаточно! — поспешно остановил ее Мальтрейверс. — Достаточно разумных предположений. В котором часу открывается собор?

— В девять.

— Тогда… нет, очевидно, Библию могли взять прошлой ночью и никто не заметил исчезновения до тех пор, пока вы не обнаружили этого. Скажите мне…

— О! — вскрикнула она. — Вы… вы… я знаю, кто вы… вы… — она уставилась широко раскрытыми глазами через стол на…

— Диана Портер, — представилась та.

— Конечно! О, дорогая, примите мои извинения за то, что не сразу узнала вас. Я видела вас по телевизору. Ваши чтения из Норвича были так прекрасны! Вы знаете, я храню один экземпляр рядом с кроватью и читаю по несколько страниц каждый вечер, но в вашем прочтении текст приобрел особый смысл… Я так рада, что… — И мисс Таргет выразительно замахала руками, находя силу своего голоса недостаточной для того, чтобы выразить свои чувства.

— Спасибо, мисс Таргет, — сказала Диана. — Всегда приятно узнать, что твой труд так ценят.

Мисс Таргет, одна из тех тысяч, кому люди, выступающие по телевизору, представляются существами необычными, возвышенными, а внимание их воспринимается как внимание королевское, просияла от удовольствия.

— О, моя дорогая, — это было все, что она смогла выдавить из себя, но интонация, с которой произнесла мисс Таргет три слова с выразительными легкими движениями, свидетельствовали о ее глубокой уверенности в том, что она не достойна такой благодарности.

Мальтрейверс с удовольствием представил себе, как она пересказывает эту сцену своим приятельницам, немного приукрашивая, и цветет от счастья, ощущая их благоговение и зависть.

— А это мисс Дэви, тоже актриса, — вставил он.

— О, правда? — сказала мисс Таргет, неохотно освобождаясь от притягательного очарования Дианиной любезности. — Не думаю, что я вас видела…

— Большая часть моей деятельности связана со сценой, — сказала Тэсс, правильно поняв, что место и род ее работы находятся вне сферы интересов мисс Таргет.

— О да, не принимайте к сердцу, возможно, однажды вы будете… — начала она любезно, но Мальтрейверс, стукнув по графину с водой, оборвал ее речи, становящиеся опасными. Этот стук спас мисс Таргет от холодных колкостей, которые могли сорваться с языка Тэсс, и заглушил звук закрываемой за Вебстером двери.

— Что хотел Мэтью? — спросила Мелисса, когда отец Майкл вернулся в кухню.

— О, он очень обеспокоен кражей. Ты же знаешь, какой он.

Мелисса хорошо знала, но Мальтрейверс ухватился за возможность расспросить Майкла о Вебстере, лишь бы избежать дальнейшего разговора с мисс Таргет о театральных звездах, которые чахнут в безвестности в Вест-Энде.

— О, он очень искренний! — сказал отец Майкл. — И его возмутило, что подобное могло произойти в соборе.

— Но на нем же не лежит ответственность за это, не так ли?

— Никакой. Его работа — соборная музыка. Но у него очень сильно развито чувство ответственности за все происходящее и ощущение святости церкви вообще.

— Хотелось бы верить в то, что все служащие собора разделяют его отношение к вере, — заметил Мальтрейверс.

— Конечно, — согласился отец Майкл, у которого не было настроения выслушивать очередную порцию издевательств над религией от своего шурина. — Но Матью, может быть… — попытался он подыскать слово.

— Чрезмерно, — подсказала Мелисса.

— Да, рьяный… Может быть, точнее назвать его чересчур истовым. Этот случай ужасно расстроил его. Я потратил последние несколько минут на то, чтобы попытаться как-то успокоить его. Он сказал, что идет в собор молиться. Он много молится.

— Я думаю, вы все тут много молитесь, — сказал Мальтрейверс с издевкой. — Это ведь один из пунктов вашего контракта по найму на работу, не так ли?

— В настоящий момент, Гас, у меня слишком много проблем, чтобы вступать с тобой в новую бесполезную дискуссию по вопросам, в которых ты ничего не смыслишь, но о которых с большим апломбом рассуждаешь, — высокомерно отрезал отец Майкл. — Мисс Таргет, я думаю, нам пора идти.

Мисс Таргет снова обернулась к Диане, чтобы еще раз насладиться вежливым вниманием великой актрисы. В детстве ей внушили: рассматривать человека в упор — признак дурной манеры, однако она позволила себе минутную слабость. Было очевидно ее разочарование по поводу того, что нужно уходить, но мисс Таргет ловко скрыла его за маской благовоспитанности. Кроме того, она тешила себя тайной надеждой увидеться с Дианой еще не раз, пока та будет в Веркастере.

Их уход был ненадолго задержан неожиданным появлением репортера и фотографа из «Веркастер таймс», которые благодаря своим знакомым, работающим в соборе, узнали о краже Библии раньше, чем успела объявить об этом полиция. Отец Майкл был явно раздражен такой предприимчивостью и их несвоевременным вторжением, а Мальтрейверс дипломатично принял все на себя и провел их в кабинет.

Репортер был молодой, полный энтузиазма человек. Фотограф, намного старше его, приступил к своей работе лишь после того, как репортер взял полное интервью.

— Простите, но я не знаю, кто вы, — начал молодой человек с похвальной искренностью.

— Я — шурин священника Кована, но знаю достаточно много о деле. Меня зовут Гас Мальтрейверс.

— А, писатель, — оживился репортер, и Мальтрейверс подтвердил кивком правоту этого утверждения.

— Однажды я тоже напишу книгу, — сказал репортер.

— Многие из вашего племени собираются сделать это, — откликнулся Мальтрейверс. — Некоторые из моих лучших друзей на Флит-стрит хотят стать писателями; правда, большинство из них только говорят об этом. Итак, что же вы хотите знать?

Хотя вопросы задавались очень квалифицированные и точные, информация собиралась в странную смесь неразборчивого письма и стенографии, не известной Питману. Фотограф, давным-давно овладевший искусством молча погружаться в размышления на то время, пока работает репортер, что было очень полезно для обоих, с шумом возвратился к жизни, когда встал вопрос о фотографии, и Мальтрейверс направил его в собор, лживо уверив в том, что их с репортером действия одобрены священником Кованом.

— Сколько вам лет? — спросил репортер, когда они уходили.

— Я не понимаю, какое это имеет отношение к делу, — ответил вопросом на вопрос Мальтрейверс. — Однако священнику Ковану почти семьдесят и он отлично справляется со своими годами. На этот счет вы можете цитировать меня. Прощайте.

Усмехнувшись про себя, Мальтрейверс вошел в гостиную, где Диана и Тэсс со все возрастающими удивлением и тревогой обсуждали судьбы своих коллег.

— Ты шутишь! — волновалась Тэсс. — Он мог добиться роли, лишь переспав кое с кем, и я не осмеливаюсь даже подумать, с кем.

— Эти разговоры — не для города с такими святынями, — оборвал их Мальтрейверс. — Вы нарушаете дух благочестия. И вообще мы должны пойти и взглянуть на Дом Капитула.

Здание было закрыто для посетителей в течение всего дня: устанавливалась круглая деревянная сцена в центре его, вокруг расставлялись ряды соединенных друг с другом стульев. К тому времени, как они пришли, работа уже была закончена. Диана ступила на помост и осмотрелась.

— Гас, это прекрасно! — воскликнула она.

— Как ты помнишь, я пытался описать тебе его, но это одно из тех мест, которые ты должна была увидеть собственными глазами, прежде чем поверить мне, — сказал он. — Единственно, что прекраснее этого здания, так это, часовня Генриха VII, построенная примерно в то же время. Более того, акустика здесь лучше, чем в любом храме, хотя архитекторы, по-видимому, даже не задумывались над этим.

— Можем ли мы сейчас порепетировать? — спросила Диана.

— Да. Я вижу, тебе этого хочется. Давай повторим начало и конец. У нас достаточно времени, и, похоже, сюда никто не заглянет, так как на дверях табличка: «Закрыто».

Диана второй раз репетировала спектакль. Первый — в Лондоне, где Тэсс была ее единственным зрителем.

Она и Мальтрейверс сидели молча около получаса, пытаясь понять, что же получается.

— Ну, как тебе? — спросила Диана, когда отзвучало последнее слово.

— Так же впечатляюще, как всегда, — сказала Тэсс. — Но мне думается, ты не в состоянии будешь повторить это на вечере в Веркастере. — Она повернулась к Мальтрейверсу. — Почему ты не напишешь для меня что-нибудь подобное?

— Потому что, любовь моя, ты не Диана. И ты это понимаешь. Пойдемте, я покажу, вам артистическую уборную.

Из Дома Капитула они прошли по короткому переходу в крытый коридор, находящийся под прямым углом от того, по которому они шли. Украшен он был каменными арками, выглядел как четырехугольный монастырский свод.

— Тебе будет интересно узнать, что эта аркада соединяет южный трансепт с Домом Капитула и с монастырем, — сказал Мальтрейверс. — Я хотел бы обратить твое внимание на происхождение слова «аркада», но, к сожалению, сам не знаю, откуда оно пришло. Сейчас мы попробуем пойти этим путем. — Он повернул налево.

Они прошли аркаду, двинулись через левую из двух дверей, находящихся в конце стены, и очутились в маленькой, простой, светлой комнате, залитой послеполуденным солнцем, льющимся через окно. Из окна видна была речка Верта под склоном Аббатского холма.

— Ты можешь, конечно, вечером поднять шторы, и, смотри-ка, чудо из чудес, современное устройство. — Мальтрейверс распахнул дверь встроенного шкафа, и открылись умывальник и зеркало. — Боюсь, освещение не очень хорошее, но и чрезмерный грим не будет нужен. В чем-нибудь еще нуждаешься?

Диана улыбнулась и покачала головой.

— Нет, все прекрасно. — Она замахала руками, выдавая тем самым внутреннее волнение. — Этот Дом Капитула — магический, ты чувствуешь? Он помогает работать. Он создает настроение. — Неожиданно она обняла Огастаса как счастливый ребенок.

— Пойдем, я покажу тебе остальную часть собора, раз уж мы здесь, — сказал он, очень довольный тем, что доставил радость Диане.

Спускаясь к южному трансепту, он взял Тэсс за руку.

Кроме них, еще один человек прогуливался по крутой аркаде, но на противоположной стороне ее. Увидев Диану, он остановился и принялся жадно разглядывать ее. Видно было, что он любуется ее прекрасными, светящимися под солнцем волосами. Смотрел он на нее до тех пор, пока она не исчезла из виду.

Глава 3

Две стороны Дома Капитула, выходящие на юг и на запад, пылали, как вечернее солнце, которое забивает собой все остальные краски мира. Серые доспехи Святого Георга сияли, подобно серебру, среди мозаики из рубинов, изумрудов и золота; бледно-розовые черты святой девочки Эзельдреды светились на фоне необыкновенно голубых глаз; темно-синие одежды Девы так же были пронизаны светом. Яркие краски отражались от окон, уже давно не пропускающих потоков света внутрь, потому что потускнели от времени, покрылись выщербинами, разве что желтый туман просачивался сквозь них.

Во время спектакля Дианы свет станет незаметно угасать, но зрители не утратят внимания, пока будут следить за действием в лавандовом мраке. Мальтрейверс подумал, что уходящий свет явится дополнительным драматическим эффектом, с его выразительной игрой на стекле и камне. Этот эффект Мальтрейверс впервые обнаружил несколькими годами раньше, когда они с Мелиссой тут же, в Доме Капитула, сидели, тихо разговаривая, в день похорон отца. Мелисса убеждала его, что эффект зависит от причуд природы, а он, как всегда, остался при своем мнении.

— Сегодня не запланированы проверочные матчи, поэтому дождь крайне нежелателен, — сказал Мальтрейверс. — Однако я уверен, что ты и Майкл можете замолвить словечко перед Всевышним.

Когда зрители столпились около сцены, он легко коснулся руки Мелиссы и, кивнув в сторону окон, прошептал:

— Спасибо за твои молитвы.

— Не будь непочтительным. Ты знаешь, какой Майкл, — прошипела она в ответ.

— Пойду проведаю Диану. Подержи мое место.

Он пробрался через поток входящих людей и спустился по склону, осторожно избегая билетеров. Подсознательно стал ступать тише, когда подходил к двери. Распахнув, увидел очень спокойную, с закрытыми глазами Диану, сидящую в прямом деревянном кресле. Тихо притворив за собой дверь, он прошел мимо нее к окну, через щель в шторах взглянул на тропинку и вниз на соборное поле, все в золоте и расплывчатой голубизне летнего вечера.

Через несколько мгновений услышал расслабленное дыхание Дианы, повернулся к ней и улыбнулся.

— Знаешь, при такой публике ты вполне можешь играть в полную силу, — сказал он.

— Но я не могу играть перед самой собой в полную силу, — ответила она. — И нельзя сыграть плохо в здании, подобному этому. На что они похожи? Зрители?

— Богатые и жаждущие. И известные в Веркастере. Все духовенство, конечно, собралось, и я только что видел мэра со своей ослепительно красивой женой. Они прибыли вместе с… приготовься… с самим лордом Верта. Но не волнуйся, я уверен, он глух.

Мальтрейверс был намеренно болтлив. Диана всегда пребывала в смятении перед началом любого спектакля, что не являлось ни предрассудком, ни притворством. Даже самая некомпетентная публика знала Диану как явление уникальное, но давалось это ценой неимоверного напряжения актрисы. Для того, чтобы, пусть немного, но снять напряжение, готовилась, была создана и проводилась — являясь «пробным камнем», целая церемония. И одна из составных этой церемонии — быстрый несерьезный разговор прямо перед выходом на сцену.

— Как ты думаешь, они готовы воспринять то, что я предложу им? — спросила она, в последний раз проверяя перед зеркалом, все ли в порядке в ее костюме и гриме.

— Им, конечно, не будет скучно, — ответил он. — И не беспокойся о том, что они не поймут. Веркастер — одно из самых культурных мест в округе Лондона. Что касается крестьян, то их оттолкнула цена билетов.

— Их испугала моя цена?

— Она заставила их удивиться, но я объяснил им, что такова жизнь. Как бы там ни было, билеты распроданы полностью, сумма покрыла издержки и дала хорошую прибыль. Всё в порядке. — Он взглянул на свои часы. — Театр полон, раз ты приехала. Подожди здесь минуту.

Мальтрейверс пошел спросить у билетеров, собрались ли уже все зрители, и попросил закрыть входные двери. Он вернулся к Диане, и они вместе спустились по склону, приблизившись к двери, через которую слышалось бормотание вежливых голосов. Он взял Диану за руку и испытующе посмотрел на нее. Она быстро кивнула. Только тогда он открыл дверь, прошел по проходу между рядами и поднялся на сцену. Голоса смешались с нерешительными аплодисментами, которые он жестом остановил, начав говорить:

— Многоуважаемые лорд Верты, епископ, настоятель собора, мэр города, уважаемые гости, леди и джентльмены! — отрывисто произнес он. — С огромным удовольствием объявляю первый номер возрожденного фестиваля в Веркастере. Рады приветствовать вас в этом прекрасном здании, на необычном представлении, в котором участвует лишь одна актриса, прекрасная женщина… мисс Диана Портер.

Закончив говорить, он повернулся к распахнутой двери в фойе. К нему шла Диана, ослепительно улыбаясь. Эхом от всех стен отозвались аплодисменты. Он поддержал ее за руку, пока она всходила на помост, и отступил в зал, чтобы идти на свое место. Диана, со своими пшеничными волосами, рассыпанными по черному шелку вечернего платья с высоким воротом, с рубиновой брошью на горле, была ослепительно хороша. Она быстро обошла сцену, прежде чем уселась на высокий стул, установленный в центре. Сжала руки, низко наклонила голову — ждала, когда стихнут аплодисменты, наступит тишина и все сосредоточат свое внимание на ее неподвижной фигуре.

— Приходило ли вам когда-нибудь в голову, как Женщина попала в список избранниц Бога?! — спросила она тихим голосом, который вознесся к потолку, словно колокольный звон. — Сначала Бог сотворил Небо и Землю, потом День и Ночь. Потом Он разделил воды и создал моря и континенты, потом — траву, растения, плодоносящие деревья. — Она перечисляла, загибая пальцы. — Потом он создал солнце, луну и звезды, больших китов и скот. Потом — пресмыкающихся. Вершиной его творения является Адам, которого он создал по образу и подобию своему. И которому Бог приказывает дать название всему Им созданному.

Вдруг ее голос стал низким, как это происходит, когда взрослые теряют терпение с расшалившимся ребенком.

— Нет, Адам, ты не можешь назвать это гиппопотамом, потому что у нас уже есть один. А что, если назвать это гадиной? Нет? Тебе не нравится? Хорошо, пусть будет по-твоему, мы назовем это жирафом. А как насчет того пятнистого существа с длинной шеей? Нет, это глупо, оно не похоже на ежа. И ты не можешь просто сказать, что имя «птица» подойдет ко всему, что покрыто перьями… а сейчас продолжай и сосредоточься.

Голос Дианы снова обрел свой обычный тембр.

— Только Небеса знают, сколько времени ушло у Бога только на то, чтобы дать всему название. А потом? Адам абсолютно ничего не делал, лишь гулял по эдемскому раю, держась подальше от дерева Познания добра и зла, и у него была власть над каждым живым существом. И что же решает Бог? Он считает, что Адаму нужен помощник. — Диана смотрит в зал с великим изумлением. — Для чего? Бог решает, что Адам нуждается в друге, и в итоге появляется Женщина… последнее творение Бога. — Диана замолчала. Весь вид ее выражает задумчивость. — Конечно, после такой долгой практики Бог должен был сделать что-то очень необычное, — размышляла она.

Встав со стула, она подошла к краю сцены и остановилась прямо напротив стульев, где сидело высшее духовенство со своими семьями, склонила голову на плечо и уставилась прямо на жену епископа.

— Но, конечно, — добавила она лукаво, — у Адама не просто появился помощник, у него теперь был некто, кого можно обвинять, порицать…

Две женщины смотрели друг на друга некоторое время, затем жена епископа еле заметно улыбнулась и кивнула, соглашаясь. Мальтрейверс, напряженно следивший за реакцией женщины из зала, с облегчением вздохнул.

— Срабатывает, — пробормотал он.

— Ты — мой умный брат, — прошептала в ответ Мелисса.

Далее был раскрыт смысл креста на круге. Не распятие, как представлял себе отец Майкл. Это был биологический символ женского начала.

Диана продолжала вести своих зрителей через хорошо известную страну, но угол зрения ее резко отличался от общепринятого. Она рассказала историю Самсона и Далилы так, как представляла себе ее Далила («Длинные волосы никогда не шли ему»), обрисовала Руфь как веселую вдову на поле с Боазом, стремящуюся к наживе. Представила всех библейских женщин — Саломею, королеву Шебы, жену Лота, Марту и Марию и других — и делала это в чем-то дерзко, в чем-то — горько, в чем-то — цинично, а в чем-то и с состраданием.

Это был спектакль, прекрасно продуманный в каждой детали, а игра Дианы являла собой совершенство.

Последняя сцена оказалась самой тонкой из всех. Сломанная и разбитая горем, Диана опустилась на колени в центре сцены и прошептала последние слова Марии Магдалины, обращенные к распятому Иисусу. Горестный вопль страдания, без жалости к себе, ибо ничего не могла сделать для спасения Человечества, но все — для любви и смерти. По тому, как зрители в напряженной тишине следили за игрой Дианы, было ясно, что они разделяют вместе с Дианой ее беспомощное смятение и муку человеческой печали, доведенной до крайности. Мальтрейверс, который неделями трудился над тем, чтобы слова, которые она произносит, волновали людей, сейчас сам был увлечен, как никто другой. Но вот Диана надолго замолчала. А потом подняла мокрое от слез, взволнованное лицо.

— Почему ты меня покинул? — воскликнула она.

В этом вопросе зазвучало непреходящее страдание, которое весь Дом Капитула, прежде чем Диана разразилась беспомощными рыданиями, буквально рухнувшими на зрителей в тишине. Когда, подобно выстрелу, раздался первый хлопок, — Мальтрейверс, к своему удовольствию, заметил, что это сделал епископ, — Диана поднялась, присела в глубоком реверансе, и сразу последовал взрыв аплодисментов.

Она поклонилась публике во все стороны прежде, чем быстро двинуться по тому пути, по которому пришла сюда. Но публика захлопала сильнее, и она вернулась, чтобы сполна получить удовольствие от признания, чтобы кланяться и улыбаться. Она вытащила на сцену расслабившегося Мальтрейверса — разделить с ним свой триумф, перед тем как уйти и больше уже не возвращаться, как бы того ни требовали зрители.

Люди пришли в себя, успокоились, стали расходиться, но многие заглянули в трапезную, чтобы выпить кофе.

Мелисса повернулась к брату.

— Гас, это было чудесно, — сказала она. — Ты понимаешь женщин лучше, чем кто-либо из тех, кого я знаю. Даже Майклу придется задуматься над этим.

— Спасибо, — ответил он, когда она его поцеловала. — Но ведь мое слово воплотила на сцене Диана. Слово, точно произнесенное Дианой… Это был самый прекрасный спектакль, который я когда-либо видел в ее исполнении.

— Она придет на кофе? — спросила Мелисса озабоченно. — Я должна поздравить ее.

— Разумеется, она придет и тебе придется подарить ей несколько минут. Ты иди, а мы с Тэсс сходим посмотрим, как она.

Когда они подошли к комнате Дианы, Тэсс сжала руку Мальтрейверса, но ничего не сказала.

— Я знаю, — сказал он просто. — Давай пойдем и опустим ее на землю.

Диана распахнула шторы и стояла у окна, наблюдая за наступлением сумерек. Мальтрейверс подошел к ней и положил руки на ее плечи.

— Ты делаешь мою работу более значительной, чем, боюсь, она есть.

— Спасибо, — сказала она. — Это и в самом деле было хорошо, не так ли?

— Можно сказать: так. Но точнее будет выразиться, это было близко к чуду.

Диана повернулась и посмотрела на Тэсс.

— А что думаешь ты?

— То, что я могу сказать, только что сказано, — ответила она.

— Ты говоришь глупости, и знаешь это. — Диана засмеялась и протянула им обоим руки. — Но я так рада, это было что-то особенное, я рада, что вы оба одобряете. — Она обняла Мальтрейверса, и он почувствовал напряжение, волнами исходящее от нее.

— Пойдем, — сказал он. — Твои зрители ждут тебя в трапезной, они были очень хорошими зрителями.

— Разве они не были великолепными? Знаешь, какой момент был решающим, чтобы все именно так сложилось? Сразу вначале, когда прозвучали слова, что у Адама появился некто, кого можно обвинять. Я думала, та женщина никогда не выдаст своей реакции! Кто она?

— Жена епископа.

На лице Дианы появилась гримаса притворного ужаса.

— Значит, в субботний вечер в Веркастере я была на грани смерти?

— Я тоже чуть не умер вместе с тобой. Я знал, кто она.

Втроем они добрались до трапезной, где, к удивлению Мальтрейверса, Диана была еще раз высоко оценена: снова последовали поздравления, такие же экспансивные, как сразу после спектакля, но теперь более лаконичные. А потом они подошли к группе влиятельных гостей, где Мальтрейверс представил ее епископу, деликатному человеку с благородной сединой и красным жизнерадостным лицом.

— Мисс Портер, — сказал он и поклонился, но поклонился с достоинством, свойственным его сану. — Мне трудно выразить словами то удовольствие, которое вы доставили мне сегодня вечером. В моем возрасте я не ожидал, что наступит момент, когда мне придется пересматривать мою веру, но вы многим из нас дали пищу для размышления. Позвольте мне представить вам…

Мальтрейверс отошел, взяв свой кофе, пока епископ представлял Диане гостей, смотрел на нее как отец, полный гордости за свою талантливую дочь. Мальтрейверс почувствовал, что кто-то прикоснулся к его рукаву. Он обернулся и увидел Джексона.

— Здравствуйте, — приветствовал он следователя. — На дежурство или с дежурства?

— Да. Я думал, что, возможно, здесь увижу кого-то или что-то, что может пролить свет на кражу.

— И увидели?

— Нет, — Джексон улыбнулся. — Но мне довелось увидеть мисс Портер, на это стоило взглянуть.

— Я так понимаю, никаких сдвигов?

Джексон покачал головой.

— Абсолютно ничего, правда, времени прошло совсем мало. Никаких новых деталей, которые можно было бы прибавить к тому, что мы имеем. Я только надеюсь, что мы перекрыли все возможные «выходы» из страны.

Внимание Мальтрейверса было отвлечено от Джексона голосом епископа, произнесшим его имя, и он присоединился к нему и Диане. Они стояли с мэром города, его женой и всем цветом духовенства.

— Я понял, это вы написали сценарий, мистер Мальтрейверс, — сказал епископ.

— С небольшой помощью Библии, сэр.

— Мы вас также должны поздравить. Просто замечательная интерпретация. Скажите, вы никогда не задумывались над тем, чтобы принять веру?

Мальтрейверс услышал, как Мелисса, стоя за его спиной, поперхнулась кофе.

— Нет, — ответил он. — Я думаю, у меня возникнут трудности с некоторыми постулатами учения.

К его облегчению, епископ не развивал больше эту тему. И, хотя Мальтрейверс уже много лет постоянно спорил со своим шурином, пытаясь пошатнуть и даже осмеять его веру, обнаруживать свои взгляды перед епископом он не хотел, епископ не был членом его семьи. Подошел настоятель собора, начал поздравлять Диану, и это дало Мальтрейверсу возможность тактично удалиться.

— Большое самообладание, — пробормотала Мелисса. — Епископ слишком кроток и потому терпит твою категоричность.

— Он одобрил то, что я написал, — сказал Мальтрейверс.

— Да, но и ты поначалу стелил очень мягко. Между прочим, только не поворачивайся сразу, но как раз позади тебя, чуть правее, — человек, который все время пристально смотрит сюда. У двери. Я наблюдаю за ним вот уже несколько минут, а он, кажется, не может оторвать глаз от Дианы.

— Это вполне естественно, она ведь сегодня центр притяжения, — сказал Мальтрейверс. — Ты знаешь, как люди относятся к знаменитостям. Вспомни мисс Таргет.

— Да, но это… не знаю… мне не нравится, как он смотрит.

— По-видимому, ты не знаешь его.

— Нет. Я уверена, он никак не связан с собором. Интересно, смог бы ты… о, проклятье, он ушел!

Мальтрейверс инстинктивно обернулся и посмотрел на дверь в трапезную, которая оставалась открытой.

— Как он выглядел? — спросил он. Мелисса пожала плечами.

— Совсем обычно. Возможно, я все выдумала. Хотя мне не понравилось, как он смотрел. Еще кофе?

Было около одиннадцати часов, когда они вышли из собора и коротким путем бархатным летним вечером вернулись в Пунт-Ярд, где выпили напоследок, прежде чем отправиться спать.

— Когда ты должна завтра уехать? — спросила Мелисса у Дианы.

— О, где-то во второй половине дня! Когда есть поезда в это время? Самое позднее в понедельник утром мне нужно быть в городе.

— Прекрасно. У Майкла завтра утренняя служба в соборе Святого Джона, поэтому, может быть, вы возьмете Ребекку с собой, когда пойдете погулять, я же пока приготовлю ленч?

— С радостью, — ответила Диана.

— А ты собираешься пойти на прием, который устраивает в своем саду настоятель?

— Конечно. Он очень просил меня. Не имеет значения, каким поездом я уеду.

Когда все пошли спать, Мальтрейверс и Тэсс остались поговорить.

— Она перешла все границы дозволенного сегодня вечером, — заметила Тэсс.

— Да, действительно. Только подумай, что она дерзнула сделать. Дездемона, Джульетта, Клеопатра, Офелия. Она пытается проделывать такое, что даже благословенный Вильям не мог вообразить.

Тэсс смотрела, как пристально вглядывается Мальтрейверс в пустой камин, притягивающий к себе взгляд даже тогда, когда в нем не пылает огонь, и знала, что голова Гаса полна созданиями, рожденными его необычным, богатым воображением. Почти три года они были вместе, и она чувствовала себя спокойной рядом с ним, знала, что главная его суть таится в колдовстве слов, написанных или произнесенных, и она не имеет права вторгаться в его заповедный мир. И эти его чувства не могла с ним не разделить. Она сама была актрисой и знала, что такое творчество. Час назад искусство перевоплощения продемонстрировала на высочайшем уровне женщина, которая так же, как и Мальтрейверс, имеет свой заповедный мир и является ее, Тэсс, другом.

Некоторое время они сидели, вспоминая величайший триумф Дианы Портер, а потом пошли спать.

Глава 4

Жирные, хорошо откормленные утки плескались у берега, пока Тэсс, Диана и Ребекка бросали им куски хлеба, и те, открывая клювы, бормотали что-то на одном им понятном языке.

В полумиле отсюда через равные промежутки звонили соборные колокола, и звон этот несогласованно спутывался с электрическим звоном мелодии Гринсливса, доносившейся из вагончика продавца мороженого, который двигался в автомобильный парк, расположенный на краю заливных лугов Верты. Пока Ребекка смеялась над шалостями уток, высоко над рекой, на фоне кристально голубого неба парила пустельга, очень низко над поверхностью серебряной воды, касаясь ее крыльями, носились стрижи.

— Мир наполнен великолепием Господним, — заметил Мальтрейверс. — Я не могу разделить веру несчастного Джерарда, но в этом я с ним согласен.

Они пошли на утреннюю службу в собор, и не успели занять свои места, как сразу почувствовали на себе внимание прихожан: те оборачивались, толкали друг друга локтями и перешептывались. Отец Майкл все еше был в соборе Святого Джона, а Мелисса готовила блюдо, прослоенное несколькими слоями риса.

По дороге к развалинам заброшенной саксонской церкви, покинутой людьми после того, как был построен собор, Тэсс взяла под руку Мальтрейверса, а очарованная Дианой Ребекка ухватилась за ее руку. Полуразрушенные стены еще стояли, включая и арку, которая, должно быть, одновременно служила когда-то и парадной дверью. Арка неплохо сохранилась, и по ней можно было определить размеры и формы всего здания.

— Оно было очень маленькое, — сказала Диана.

— Да, в период между уходом римлян и обмороком Эзельдреды на религиозной почве Веркастер еще не был метрополией, — пошутил Мальтрейверс. — В этой церкви, вероятно, могло разместиться не больше восьмидесяти человек.

— Это все еще святая земля? — спросила Тэсс.

— Вполне может быть. Я не могу с уверенностью сказать, как освящают землю. А может быть, эта — не освященная? Конечно, церковь стоит на земле соборной, но и со множеством останков католического города, она даже туристов теперь не привлекает.

Они уселись на траву, спинами прижавшись к развалинам стен. Диана сплела венок из маргариток, красиво приладила его на блестящих темных волосах Ребекки.

— Себе тоже сплети, — потребовала девочка.

— Хорошо. Пойдем нарвем еще маргариток.

Мальтрейверс наблюдал за отношениями Дианы и Ребекки с живейшим интересом.

— Этот материнский инстинкт — что-то новое, — сказал он. — Я никогда раньше не замечал, чтобы ты интересовалась детьми.

— Я очень люблю их, — ответила Диана, аккуратно вплетая одну маргаритку за другой. Она повернулась к Ребекке. — А если у меня когда-нибудь будет маленькая девочка, я назову ее твоим именем. Вот так. — И она надела венок на свою голову. — А может, Титанией?

В этот момент они услышали бой соборных часов.

— Я воздержусь от само собой напрашивающейся цитаты, но время возвращаться, нас ждут к ленчу, — поторопил женщин Мальтрейверс. — А потом это разномастное сборище у настоятеля…

За ленчем он размышлял о том, как встретится на вечере со Слоупом, Прауди и Септимом Хардином.

— Ты будешь вести себя хорошо, — внушала брату Мелисса. — Ведь ты наш гость.

— Да, моя старшая сестрица, — ответил он кротко.

— Не старшая сестра, я на пять лет моложе тебя.

— Возможно. Но ты всегда кажешься мне старшей.

Дом настоятеля стоял на территории, принадлежащей Собору и тянущейся параллельно Пунт-Ярду, напротив Дома Капитула.

Мальтрейверс поджидал всех остальных на пороге, чтобы идти к настоятелю, и неожиданно на противоположной стороне улицы заметил человека, который пристально разглядывал их дом. У него были редеющие, зачесанные назад волосы, одет в клетчатую рубашку, расстегнутую у ворота. Внезапно он почувствовал, что Мальтрейверс смотрит на него, и поспешил прочь, по направлению к главной дороге, которая уводила от собора в другой конец улицы.

— Странная птичка. Интересно, кто бы это мог быть? — в раздумье произнес Мальтрейверс, когда на пороге появилась Тэсс.

— Кто?

— Парень, который скрылся за углом. Еще один веркастерский наблюдатель.

— Может, просто турист, которых тут полно. Пошли, все уже здесь.

Их встретила жена настоятеля, женщина внушительных размеров, с необыкновенно большой грудью, провела через дом, мимо французских окон прямо в сад, украшением которого стали духовные лица, сидящие, стоящие или двигающиеся медленной, важной, подобающей их сану поступью. Сад был громадный, — позднее Мальтрейверс узнал, что тянется он приблизительно на три четверти акра, — с неоглядной безупречной лужайкой между двумя рядами темных рододендроновых кустов, возвышающихся над цветочными клумбами. Кустарники поменьше и клумбы, разбросанные по лужайке, граничили с отборной коллекцией старых деревьев, потом шло мелколесье, и наконец — дикий лес, занимавший третью часть сада. Все это создавало эффект полной уединенности, соседние сады были совсем не видны за большой террасой дома. «Пожалуй, это самое подходящее место для сборищ веркастерских нуддистов», — подумал Мальтрейверс. И решил мысленно позабавиться, освобождая нынешних обитателей сада от ряс, пурпурных жилетов и величавых гетр, но резко оборвал это занятие, когда встретился взглядом с женой настоятеля.

Как он и предполагал, случай снова привел сюда Барчестера: церковные власти строго следили за всем происходящим. Разговоры велись вполголоса и учтиво.

Он и Тэсс разговорились с молодым кюре и его женой, неожиданно выразившей страстное желание закурить, но боявшейся гнева жены настоятеля, который обязательно последовал бы из-за окурка, способного, по ее мнению, нанести непоправимый вред девственного вида траве. Мальтрейверс сочувственно вздохнул и предложил прогуляться к заповедному лесу в конце сада, и они пошли к забору, за которым виднелся берег Верты, находящийся в двадцати ярдах. Не успели они вернуться, как жена настоятеля, у которой возникли самые темные подозрения по поводу того, чем они занимались, разлучила их, повела Мальтрейверса и Тэсс к священнику дальнего прихода, который якобы выразил желание поговорить с ними, кинув уходя на жену кюре буквально испепеляющий взгляд, не предвещавший помощи успешному продвижению ее мужа по службе в епархии.

Пока они разговаривали со священником, Мальтрейверс наблюдал, как Диана, сопровождаемая хозяином дома, переходила от одной группы гостей к другой, и тут же раздавался звонкий смех, возникало оживление.

— Такая очаровательная женщина! — послышался голос за спиной, и Мальтрейверс повернулся на него. Перед ним снова возник монумент хозяйки. — Мы так рады, что она смогла выбраться к нам. Вам нравится у нас? — И не дожидаясь ответа, видимо, воспринимая их с Тэсс присутствие как неизбежную плату за то, что она заполучила Диану к себе, поплыла дальше.

Чай, естественно, был подан в чашках тончайшего китайского сервиза, с маленькими, но сытными бутербродами на такого же качества тарелках.

Это было изысканное, высшее общество церковной знати, которую Мальтрейверс, весьма возможно, и высмеет в будущем, но сегодня он находил его вполне приятным.

— Единственное, что ставит меня в тупик: разве сегодня у вас всех — не рабочий день? — спросил он у приходского священника, жонглировавшего чашкой, блюдцем и тарелкой. — Я знаю, Создатель сделал сегодняшний день днем отдыха, но разве вы все не должны именно в этот день идти к людям — проповедовать?

— Конечно, у большинства из нас сегодня вечерни, и те, кто служит в отдаленных приходах, уже уехали. — Мальтрейверс наконец понял, почему число гостей стремительно убывало. — В самом деле, — священник с непристойной поспешностью допил остывший чай и извинился: — …если вы не обидитесь… мне тоже необходимо идти.

Вечерня в соборе начиналась в половине седьмого, и к пяти минутам седьмого сад опустел, от его временных обитателей не осталось и следа.

Тэсс, отец Майкл и Мальтрейверс последними прощались с хозяевами на террасе.

— Спасибо вам большое, настоятель, — сказал отец Майкл. — Это было замечательно, но мне пора быть в соборе.

— Конечно, — отвечал настоятель. — Я только хотел бы попрощаться с мисс Портер. Где она? Мне пришлось ее оставить ненадолго, когда уходил епископ. — Он смотрел на них вопросительно, и в воздухе повисло недоумение, пока все они взглядом окидывали сад, в котором уже никого не было.

— Я видела ее несколько минут назад. Там. — Тэсс указала на деревья в дальнем конце сада.

— С кем она была? — спросил Мальтрейверс.

— Не знаю. Мне показалось, она была одна, но, может быть, я просто не заметила за деревьями и кустами того, с кем она разговаривала.

— Вероятно, она в доме, — высказала предположение жена настоятеля. — Нет, нет, вы оставайтесь здесь, я приведу ее сейчас сюда.

Пока они ждали на террасе, гряда облаков укрыла медленно заходящее солнце, и на сад опустилась темнота.

Тэсс взяла Мальтрейверса за руку, она слегка дрожала.

— Прохладно, — сказала она, принужденно улыбаясь.

— Ее нет в доме, — констатировала слегка раздраженно хозяйка, вернувшись: одна из ее гостий плохо себя повела.

Мальтрейверс и теряющий терпение отец Майкл принялись обыскивать сад, но не нашли никаких следов Дианы и в конце концов, извинившись перед хозяевами, оставили их: настоятеля, чувствующего освобождение и в то же время понимающего их беспокойство, и его жену, далекую от того, чтобы быть довольной.

— Где, черт побери, она может быть? — сердито спросил Мальтрейверс, едва они вышли из дома.

— Возможно, вернулась в Пунт-Ярд, — предположила Тэсс.

— Даже не попрощавшись? — возразил он жестко.

Дианы в Пунт-Ярде тоже не оказалось, хотя ее чемодан, готовый к возвращению в Лондон, все так же стоял в холле. Подруга Мелиссы, приведшая свою дочь поиграть с Ребеккой, пока все отсутствовали, не видела ее.

Они подождали еще с четверть часа, потом Мальтрейверс, потеряв всякое терпение, отправился на поиски, сам не зная куда. Он обошел собор, но сторож у западных дверей уверил его, что Диана тут не появлялась. Мальтрейверс вернулся к реке, к развалинам. Диана никогда раньше не бывала в Веркастере и в этот приезд тоже успела увидеть всего лишь несколько мест.

— Это становится странным, — обеспокоенно сказал он, вернувшись в Пунт-Ярд и не найдя Дианы дома.

— Где Диана? — спросила вдруг Ребекка, глядя внимательно на него с пола, на котором она играла.

— А с тобой Диана попрощалась? — спросила Мелисса.

— Нет, — ответила девочка, и трое взрослых растерянных людей уставились друг на друга.

Мальтрейверс выпил воды, предложенной ему сестрой, прикурил сигарету, шумно и взволнованно выдыхая дым через зубы.

— Давайте все по порядку, — сказал он. — Ты говоришь, Тэсс, что видела ее за деревьями в… когда?.. Немногим позже шести часов? И ты говоришь, рядом с ней никого не было?

— Я не видела никого. Но вполне может быть, что того, с кем находилась там Диана, было не видно за деревьями, — повторила она.

— Что она делала?

— Просто стояла там.

— Разговаривала?

Тэсс подумала немного.

— Нет, но если там и был кто-то, кого я не могла видеть, возможно, она слушала его.

— Видимо, так, — согласился Мальтрейверс. — Может, она возвратилась в город? Но ее чемодан всё еще здесь.

— У Дианы всегда с собой сумочка, — сказала Тэсс. — И в ней билет на поезд.

— Итак… нет, это глупо. Она ни с кем не попрощалась. Даже с Ребеккой. Дьявольщина какая-то!.. Где же она?

Никто не мог ответить на его вопрос. Исчезновение Дианы потрясло всех. Ребекку уложили в постель. Но и за ужином, когда пришел отец Майкл, и все молча поели, мысль эта не оставляла Мальтрейверса. Он встал из-за стола, решив позвонить Диане домой в Лондон. Ее телефон не отвечал.

— Не кажется ли вам, что мы должны заявить в полицию? — спросила Мелисса.

— А что она может сделать? Не бросаться же на охоту за человеком только для того, чтобы обнаружить: нет ничего, кроме необъяснимых дурных манер.

— Ее чемодан все еще здесь, — заметила Тэсс.

— Совершенно верно. А может быть, она просто гуляет по городу? Правда, это на нее совсем не похоже, но я не думаю, что полиция будет очень взволнована.

Остаток вечера все провели у телевизора, пытаясь отвлечься. Мальтрейверс звонил друзьям Дианы, но никто ничего не знал о ней. Телефон в ее лондонской квартире так и не ответил.

Измучившись беспокойством и неизвестностью, Мальтрейверс не выдержал и позвонил в полицию.

Дежурный сержант выслушал все, что он рассказал, потом задал несколько вопросов, которые крутились вокруг того же.

— Может быть, кто-то из друзей знает, где она?

— Те, кому я звонил, не видели ее. Но у нее много друзей и я со многими из них не знаком. Я обзвонил, может быть, дюжину…

— Думаю, это самое лучшее, что можно было сделать в подобной ситуации, — одобрил сержант. — Минуточку, вы говорили, она должна была ехать в Лондон. Вы проверили, садилась она в поезд?

— Нет, об этом я не подумал.

— Хорошо, мы сделаем это сами. Можете ли вы мне сказать, что было на молодой леди?

— О, Господи, я не знаю. Не вешайте трубку. — Мальтрейверс подозвал Тэсс к телефону, и та детально описала одежду Дианы, а затем снова передала трубку ему.

— Продолжайте держать связь с ее друзьями, сэр, а я вам сообщу то, что узнаю на вокзале. Если вы оставите мне номер вашего телефона. — Мальтрейверс продиктовал.

— Спасибо. Мне кажется, нет оснований для беспокойства, но я передам начальству. А вы тем временем проведите свое расследование, какое сможете.

Повесив трубку, Мальтрейверс задумался. Он понимал, сейчас глубокая ночь и неудобно звонить тем, кому он еще не звонил, чтобы спросить, не знают ли те, где может быть сейчас Диана, но, несмотря на это, решил все-таки попытаться. Сделал три звонка, на которые ответили с разной степенью вежливости. Позвонил сержант, сообщил: никаких следов пребывания Дианы на вокзале нет.

— Уверен, молодая леди возвратится в полном здравии, сэр, но дайте нам знать утром, если она не появится. Думаю, не стоит волноваться, — повторил он. — Доброй ночи, сэр.

Мальтрейверс неохотно лег в постель и лежал в темноте, размышляя. Дверь в его спальню тихонько отворилась и вошла Тэсс.

— Подвинься, — сказала она, подойдя к кровати. — К черту приличия, я не могу оставить тебя сейчас наедине с твоими мыслями. — Она легла рядом и обняла его. — Диана вернется, вот увидишь. Утром всe будет хорошо.

Диана не вернулась и утром.

Мальтрейверс, едва проснувшись, сразу позвонил в ее лондонскую квартиру, но никто по-прежнему не отвечал. Он позвонил ее близким друзьям, и тоже безуспешно: она нигде не объявлялась. Тогда он снова позвонил в полицию.

Дежуривший ночью сержант еще не ушел.

— Совсем ничего, сэр? Минутку, я соединю вас с дежурным инспектором. Он уже в курсе дела.

Как только в ухо Мальтрейверса забарабанили щелкающие звуки, исчезновение Дианы перестало быть лишь его проблемой, оно стало делом полиции, не делающей различия между Мальтрейверсом и другими, привлеченными к официальному расследованию. Инспектор, женщина решительная и деловая, сначала поинтересовалась, нет ли какой-нибудь новой информации, а затем попросила Мальтрейверса оставаться дома, пока не прибудет полицейский.

Это снова был Джексон. Мальтрейверс, которому казалось, что полиция должна бы не очень интересоваться взрослым человеком, исчезнувшим меньше, чем двадцать четыре часа назад, был поражен, а потом и встревожен уровнем ее активности.

— Несколько лет назад было иное положение, — сказал ему Джексон. — Теперь же мы бьем в таких случаях тревогу.

Он начал подробно расспрашивать Мальтрейверса и Тэсс как людей, хорошо знавших Диану. Не казалась ли она подавленной? Необычно взволнованной? Не беспокоилась ли о чем-нибудь? Не говорила ли когда-нибудь о том, чтобы покончить с жизнью?

Мальтрейверс уставился на него.

— Не будьте глупцом, — огрызнулся он.

— Это не глупости. Это банальная линия расследования. Можете ли вы дать мне ее точный адрес в Лондоне?

— Для чего?

— Мы хотим поговорить с ее соседями.

— Какого черта вы надеетесь от них услышать?

— Мы не надеемся, но, может быть, мы найдем там мисс Портер.

— Ее там нет. Я говорил вам, что уже много раз звонил ей.

— Возможно, она не отвечает на телефонные звонки, — сказал Джексон мягко.

— Ради Христа, почему не отвечает?

Джексон помолчал, вздохнул и покачал головой.

— Извините, но я должен объяснить вам, — сказал он. — Мисс Портер — личность известная, но при подобных обстоятельствах мы должны поступать именно так, кто бы ни попал в беду. Она исчезла, и мы должны рассмотреть все возможные варианты. Вы говорите, она не похожа на самоубийцу, но ведь некоторые иногда не показывают вида. Я не хочу вселять в вас тревогу и мучить в сложившейся ситуации, потому что понимаю, как сильно вы взволнованы, но ведь вполне вероятно, что она может находиться в своей квартире и быть не в состоянии ответить на телефонный звонок… если она покончила с собой, например. Я понимаю, что вы не допускаете такую возможность, но эта версия — одна из тех, которую нельзя не принимать во внимание.

— Но вы не можете так просто вломиться в ее квартиру, — сказал недовольно Мальтрейверс.

— Можем, если у нас есть для этого основания. И, поверьте, в данной ситуации у нас они есть.

Мальтрейверс резко откинулся на спинку стула, расстроенный предполагаемыми действиями полиции и доводами Джексона. Он вспомнил восторг Дианы после спектакля, ее звонкий смех на вечеринке В саду, ее состояние расслабленности и счастья. Но все это не имело значения для полиции: по статистике исчезнувшие следуют определенным образцам поведения, у них ограничены варианты выбора. Он понял: единственное, что остается, — это сотрудничать с полицией.

— Я только что вспомнил, — сказал Мальтрейверс. — У Дианы на сегодняшнее утро назначена встреча в Лондоне. Не знаю, где, но наверняка ее агент знает. Позвонить?

Джексон кивнул с выражением чрезвычайного терпения на лице.

— Если бы вы были так любезны…

Джо Голдман буквально вцепился в Мальтрейверса по телефону.

— Гас! — закричал он. — Где, черт побери, Диана?

— Ты от нее не имел никаких известий? — в свою очередь вопрошал Мальтрейверс.

— Нет! Через десять минут мы с ней должны быть на Би-би-си. Я пытался дозвониться к ней домой, но она не отвечает. Исчезла? Что ты имеешь в виду под словом «исчезла»? Она — жертва колдовства? Твои шуточки…

— Это не шутка. Мы обратились в полицию.

— Ты хочешь сказать, у тебя сидит полицейский сыщик? Диана Портер исчезла во время приема в доме священника, и теперь полиция занимается этим? — Его голос приобрел типично еврейскую интонацию. — Это полный разрыв отношений с целой страной Би-би-си! Сегодняшний визит стоил мне трех обедов. Найди эту глупую проклятую корову!

Мальтрейверс, будучи сам в состоянии крайне нервного возбуждения, сделал все возможное, чтобы успокоить агента, но это у него не получилось.

— Найди ее! — завопил Джо. — И я хочу быть вторым человеком, который узнает об этом. Я отделаюсь от Би-би-си какой-нибудь историей, но ты поскорее притащи ее сюда! — На другом конце провода резко бросили трубку.

Когда Мальтрейверс вернулся в комнату, он увидел еще одного полицейского.

— Вы говорили, чемодан мисс Портер в холле? Этому офицеру нужно что-нибудь из ее одежды, чтобы он дал понюхать собакам.

— Собакам? Каким собакам?

— В настоящий момент собаки-ищейки находятся в доме у настоятеля и начнут искать Диану с того места в саду, где она стояла, хотя там было столько людей, что я настроен не очень-то оптимистично. — Джексон заметил выражение изумления на лице Мальтрейверса. — И водолазы готовы идти к Верте, — добавил он. — Мисс Дэви, не будете ли вы так любезны открыть чемодан мисс Портер, чтобы офицер мог найти что-нибудь подходящее? И еще один вопрос у меня к вам, — продолжал он. — Не знаете ли вы случайно, никто не угрожал мисс Портер? — Мальтрейверс покачал головой. — Хорошо. Может быть, что-нибудь даст обследование квартиры. Или помогут соседи. Нам понадобятся показания и ваши и всех, кто присутствовал на приеме у настоятеля. Попытайтесь вспомнить тех, с кем она разговаривала. И о чем. В ваших показаниях должна быть представлена каждая, самая мелкая деталь с момента ее приезда в Веркастер и до момента исчезновения. Самый незначительный пустяк может помочь раскрыть истину. Случайно, нет ли у вас с собой ее фотографии?

— Здесь нет, а что?

— Очевидно, мы должны поместить ее в газетах, хотя, возможно, у них найдется в архиве.

— Послушайте, а не много ли всего… этого? — спросил Мальтрейверс.

— Это как с Библией «Милосердие Латимера», — сказал Джексон. — Мы собираемся предупредить все порты о поисках мисс Портер, проинформировать все полицейские участки. А что бы вы хотели? Чтобы мы сидели сложа руки? Пожимали плечами и ждали ее возвращения, а когда этого не произойдет, поняли бы, что упустили время и совершили непоправимую ошибку? У нас есть достаточно причин для того, чтобы делать то, что мы собираемся делать. Если же и получится так, что мы чересчур перестраховались, то и в этом случае мы ничего не теряем. Но нас забросают тухлыми яйцами, если окажется, что мы потерпели неудачу только потому, что вовремя не предприняли соответствующих мер.

Остаток утра был ознаменован постепенно нарастающим напряжением — из-за тех самых «соответствующих мер»: оскорбленная внедрением тяжелых сапог и собачьих лап в драгоценную траву жена настоятеля не выходила из границ учтивости лишь благодаря заботе и стараниям настоятеля; водолазы, взбаламутившие тихие воды Верты, привлекли к своим действиям любопытных, которые во время работы водолазов торчали на берегу; не переставая звонил телефон; все больше волнующийся и безрассудный Джо Голдман развил бурную деятельность; встревоженная и назойливая мисс Таргет путалась под ногами; епископ был потрясен и старался помогать советами; репортеры преследовали Мальтрейверса. И на всем этом фоне беспокойства и бурной деятельности — никаких новостей о Диане.

Чтобы дать показания как можно полнее, Мальтрейверсу и другим, находящимся в Веркастере, приходилось воскрешать в своей памяти даже мельчайшие детали событий, на которые они и внимания не обращали. То же происходило и по всей епархии с остальными гостями настоятеля.

К полудню расстроенный своей инертностью в разгар всеобщей активной деятельности Мальтрейверс достиг высшей степени беспокойства: ходил взад и вперед по дому и беспрерывно курил.

— А как насчет потери памяти? — спросила вдруг Тэсс. — Такое случается.

— Есть масса вещей, которых мы пока не предположили, — сказал он. — Она может, например, зарегистрироваться под вымышленным именем в доме для гостей Фринтона, улететь на самолете в далекую Монголию, записаться в проклятый женский монастырь…

— Я пытаюсь помочь, — огрызнулась Тэсс.

— Ну и какая, проклятье, помощь в твоей версии о потери памяти?

— Прекратите вы оба! — перебила их Мелисса. — Я знаю, Диана ваш друг и вы оба беспокоитесь, но она также и наша гостья, и, хотя мы едва знаем ее, успели полюбить. Сейчас достаточно плохо каждому и без вашей перепалки. — Она пристально смотрела на них, пока они оба извинялись. — Вот так-то лучше. Теперь поговорим о другом. Это может показаться вам в такой момент неважным, но фестиваль продолжается, и сегодня вечером премьера «Тайных игр». Вы оба говорили, что хотели бы прийти и, возможно, вас это немного отвлечет, а полиция пусть продолжает свою работу. Сейчас я советую вам найти, чем занять себя до спектакля.

Тэсс ушла мыть голову и принимать душ. А Мальтрейверс принялся искать в кабинете Майкла какую-нибудь книгу, которая могла бы занять его мысли. Пересматривая полки с религиозной литературой, он выбрал издание «Басни и выражения» Бревера и начал лениво листать страницы, пока не наткнулся на раздел «Библии с допущенными ошибками». Кража «Милосердия Латимера» совершенно вылетела у него из головы, но как только он прочитал список изданий с ошибками, он неожиданно ощутил возможность связи между кражей Библии и исчезновением Дианы. Ощутил, а ухватить, что это за связь, никак не мог. Он все еще обдумывал возникшую версию — и когда говорил Мелиссе, что собирается пройтись, и когда обошел собор, и уже когда входил в него.

Тут он был сразу же атакован мисс Таргет, которая буквально выскочила из-за прилавка туристского магазина. Она обрушила на него стремительный поток вопросов, в которых чувствовалось беспокойство, преувеличенное из-за обаяния короткой встречи с Дианой. Он отвечал, как мог, а в паузы, которые женщина предоставляла ему для вдоха, оглядывался в поисках места, куда бы улизнуть. И вдруг увидел органиста.

— Мистер Вебстер! — позвал он отчаянно и с облегчением. — Есть у вас свободная минутка? Простите меня, мисс Таргет, я действительно должен… — и он начал отступать туда, где озадаченно смотрел на него Вебстер.

— Извините меня за этот маневр, — сказал он, подходя к органисту. — Вы явились для меня спасением от мисс Таргет!

Вебстер понимающе улыбнулся.

— Она может быть утомительной, — согласился он, — Пойдемте-ка сюда. — Они вышли из собора и двинулись по направлению к женскому монастырю, спеша исчезнуть из поля зрения мисс Таргет.

— Я только что давал показания по поводу мисс Портер, — сказал Вебстер. — Вспоминал, о чем говорил с ней в саду, но не думаю, что извлек из этих воспоминаний хоть какую-то полезную информацию. Исчезновение мисс Портер ужасно для всех вас. Не думаю, что когда-нибудь вокруг собора было столько полицейских, сколько их сейчас в связи с кражей «Милосердия Латимера» и исчезновением мисс Портер.

— Да, последнее вызвало особенно большую тревогу у людей по всей округе, — заметил Мальтрейверс, но тут же замолчал. И пошел к собору, чтобы попытаться отвлечься от мыслей о Диане. Потому и заговорил о «Милосердии Латимера».

— Я только что читал об ошибках в Библиях. Никогда не думал, что их так много, — сказал он. — Я знал о Библии, в которой отсутствует «не» в седьмой заповеди, в результате чего одобряется прелюбодеяние. Но я никогда не слышал о женоненавистнической Библии от 1810 года, в которой есть строчки (кажется, то был Лука?): «грешить больше» вместо «не грешить больше»… Очень понравилась мне и «Печатная Библия», в которой Давид жалуется: «Печатники преследуют меня без всякой на то причины» вместо «Правители преследуют…» Я думаю, ей нужно бы лежать на столе редактора «Гардиан».

Вебстер едва заметно улыбнулся.

— Да, наверное. Ведь Библия — это слово Божье! Издания с опечатками — прискорбнейший факт.

Мальтрейверс, вспомнив, что Вебстер пользуется репутацией искреннего человека, решил, что будет невежливо продолжать говорить на эту тему, ибо органист не может вместе с ним смеяться над опечатками, касающимися веры.

Их разговор плавно перелился в менее опасное русло: они заговорили о фестивале, пока шли к северному трансепту, где Вебстер предполагал встретиться с епископом.

Мальтрейверс продолжил свой путь вокруг собора. Останавливался, чтобы прочитать напыщенные надписи, высеченные на мраморе в память о давно усопших, освещающие исключительные и явно незапятнанные добродетели прошлых поколений. Быстро, чуть не бегом, проскочил южный трансепт во избежание новой встречи с мисс Таргет и зашел в женскую молельню. Безразлично взглянул на огромную икону Христа, занимающую большую часть стены, но неожиданно лик сына Божьего успокоил его.

Часы на башне Талбота пробили шесть. Мальтрейверс понял, что пора возвращаться домой, и неохотно покинул молельню.

Не желая встречаться с мисс Таргет, он собирался обойти собор снаружи, но остановился, увидев, маленькую дверь в южной стороне женской молельни. Предположив, что она должна находиться как раз прямо против парадной двери отца Майкла и Мелиссы, решил воспользоваться ею, если она не заперта. Она оказалась открытой и, действительно, располагалась так, как он и думал, хотя сейчас дом сестры загораживала полицейская машина, припарковавшаяся на двойной желтой линии. Его ждал Джексон.

— Я здесь не официально, — сказал он. — Но подумал, заеду по пути домой и введу вас в курс дела. Мисс Портер в лондонской квартире нет, и мы не сумели найти ничего, что могло бы помочь нам. Также ничего существенного мы не узнали и от тех, кто был на приеме настоятеля, хотя переговорили с большинством из них. А единственный родственник, которого мы смогли отыскать, ее брат, живущий в Бристоле, не видел мисс Портер уже несколько месяцев. Думаю, вы знаете, что родители ее умерли?

Мальтрейверс кивнул.

— Выходит, она бесследно исчезла?

— Получается так. И более того, без всякой видимой причины. — Джексон замолчал, прикусив нижнюю губу. — Послушайте, я не хочу добавлять вам беспокойства, но чем дольше это дело остается загадочным, тем более серьезным оно становится. Диана Портер хорошо известна, и у нее была назначена важная встреча, на которую она, очевидно, при любых обстоятельствах, если могла бы, пришла. Двадцать четыре часа совсем без новостей — это долгий срок!

— Мы уже думали о потере памяти, — предположил Мальтрейверс. — Насколько мне известно, она не страдала этим, но ведь все возможно, не правда ли?

— Мы знаем, такое случается, но это не делает людей невидимками, — насмешливо сказал Джексон. — Ее паспорт всё еще находится в ее квартире, из чего мы можем сделать вывод, что она не уехала заграницу. В любом случае, однако, если это вас хоть как-то утешит, вы можете быть уверены, что мы делаем все возможное. В вечернем выпуске «Стандарта» будут даны материалы об ее исчезновении и фотография. Возможно, сегодня же вечером и телевидение получит их. Завтрашние газеты также сообщат о случившемся, ибо сегодня репортеры дотошно копались во всех данных, задавали кучу вопросов. Я собираю информацию, которая нам несомненно пригодится, хотя в настоящий момент дело движется медленно. — Джексон поднялся, чтобы уйти.

— Спасибо за то, что заехали, — поблагодарил Мальтрейверс.

— Я никогда в жизни не встречался с мисс Портер, но видел ее выступление в Доме Капитула, и оно очень взволновало меня. Я не могу обещать, но постараюсь держать вас в курсе на неофициальном уровне, хорошо?

Они пожали друг другу руки, и Мальтрейверс проводил его. Как раз в это время Тэсс спустилась вниз.

Они пошли на кухню, к отцу Майклу и Мелиссе. Мальтрейверс рассказал о новостях, принесенных Джексоном, вернее, об отсутствии их, потом включил радио, как раз в тот момент, когда, интересующая их передача заканчивалась.

— «…где она принимала участие в Веркастерском фестивале. — Диктор на мгновение замолчал и затем продолжил. — В лондонском суде по делам разводов посадили в тюрьму мужчину за попытку выстрелить в судью. Безработный директор компании Стенли Тэккери из Южного Лондона сказал, что он протестует против той суммы алиментов, которую судья присудил ему выплачивать бывшей жене. Судья, который был ранен, сказал…» — Мальтрейверс выключил радио.

— День скудных новостей, — заметил он. — Думаю, для нас нет ничего нового. Давайте-ка посмотрим, смогут ли «Тайные игры» отвлечь нас от нашей собственной тайны.

Исполняемые в большом зале Веркастерской грамматической школы Эдварда VI, выжившей в век уравнительного образования, «Игры» не только отвлекли их, но более того захватили.

Вечер начался тремя пьесами одного цикла: «Падение Люцифера», «Создание и история Адама и Евы» и «Ноев ковчег». Веркастерские артисты разрушили устойчивые представления Мальтрейверса об ужасах любительского театра, продемонстрировав блестящую подготовку, богатое воображение, изобретательность, способность создавать оригинальные эффекты. Они трактовали работы веркастерского монаха Стефана с учетом времени. Под руководством старшего учителя английской словесности веркастерской школы, не изменив смысла, умело освободились от устаревших, непонятных современному зрителю ситуаций и терминов, и создали современную интерпретацию. Они также основательно переработали и усилили роль Дьявола, представив его во всех пьесах как оппонента Бога, как Зло, вселяющее в людей ужас и забавляющее их. Дьявол сошел с пути истинного: с маниакальным и грешным смехом наблюдал за созданием Адама и Евы, и его рот наполнялся слюной от предвкушения возможности развратить невинность; это он вызвал всеобщий шум и беспорядок, когда строили ковчег и загружали его животными. А когда жены Шема, Хама и Яфеса пытались помочь детям, невидимый Дьявол, выкрикивал противоречивые инструкции, в результате чего наступил полный хаос. За сценой прогремел гром, и в то время, как Ной и его семья скорбели по поводу сильного шторма, Дьявол спокойно пережидал дождь под красным зонтом; а когда на сцену вышла одетая, как голубка, маленькая девочка с оливковой ветвью, нарочно подставил ей ногу, и она, споткнувшись, упала.

Радостно наблюдал Дьявол, как прощаются они, как Бог благословляет Ноя и обещает больше не гневаться на людей. А оставшись один на сцене, он обращается к зрителям со словами:

И шторм прошел, и дождь прошел, Но Люцифер остался. Всем миром буду править я До дня Страшного суда.

При этом глаза его блестели злорадно, с дьявольской привлекательностью, в предвкушении того, что должно случиться. И тут же вспышка темно-красного дыма окутывает и скрывает его, а сцена погружается в темноту.

Мелисса привела Мальтрейверса и Тэсс за кулисы, познакомила с актерами. Мальтрейверс без труда узнал человека, игравшего Дьявола, — грим и костюм мало что изменили в нем. Это был Джереми Ноулз, местный адвокат, чья естественная внешность имела дьявольское обличье.

— Вы вполне можете идти в профессиональные актеры, — сделал ему комплимент Мальтрейверс.

— Вы очень добры, — ответил тот. — Но, думаю, веркастерский театр и местный городской суд — вот два места, куда я хочу ходить.

— Полагаю, мы еще увидим вас?

— О да! Я почти не схожу со сцены. Участвую в обработке Тревора. Мы позволили себе много вольностей, но уверен, они как раз к месту. Срабатывают. Между прочим, — добавил он. — я видел мисс Портер в ее блестящей премьере. Есть какие-нибудь новости?

Как ни старался Мальтрейверс отогнать от себя мысли, они не исчезали — каждое мгновение помнил он об исчезновении Дианы. Коротко рассказал Джереми то, что знал, и возвратился к Тэсс.

Тэсс была окружена детьми, задействованными в спектакле. Они узнали, что она — актриса, и теперь пришлось раздавать им автографы.

— Вы актер? — спросил веснушчатый рыжий мальчик.

— Нет, писатель.

— А, — сказал мальчик, в одном звуке выразив безразличие и презрение, и отвернулся.

Мальтрейверс давно уже понял, что для большинства его профессия не звучит чарующей музыкой. Но сейчас, после этого эпизода, он почувствовал себя выбитым из колеи. То, что прошлым вечером казалось простым недоразумением, сейчас предстало как бедствие, выросло в сильную тревогу. Страх все увеличивался.

Ожидая, когда Тэсс освободится, он подошел к окну. У подножия холма стояла школа; справа подымалась в сине-черное небо бледно мерцающая в свете уличных фонарей башня Талбота. Небрежно окинул он взглядом мозаику черепичных и шиферных крыш, разорванную отрезками дороги и долинами. Под одной из этих крыш была одна убого обставленная комната, на стенах которой с годами выцвели обои и теперь напоминали старую тряпку для мытья посуды, а зеленая краска покрылась слизью. Здесь еще прошлой ночью спал Артур Пауэл. Рядом с его кроватью, на грязной потрескавшейся от времени тумбочке, стояла драгоценная фотография Дианы Портер. Взгляд Мальтрейверса безразлично скользнул по этой крыше и проследовал дальше, до окраины города, где по автомобильной дороге быстро двигались огни машин.

— Доброй ночи! — раздался голос позади него. Вернувшись к действительности, Мальтрейверс обернулся и увидел Джереми Ноулза, пристально разглядывающего его. Лицо актера, искаженное улыбкой, показалось Мальтрейверсу еще более злым. — Надеюсь, еще увидимся, — сказал он, поспешно повернулся и вышел.

Глава 5

Голова шефа полиции Вильяма Маддена, казалось, состояла из черепа, обтянутого кожей, и была начисто лишена плоти. Цвет и фактура волос напоминали старый теннисный мяч, долго провалявшийся на улице и переживший там смену всех времен года. Он редко улыбался, смеялся только от горя и был до такой степени профессиональным полицейским, что обычная одежда казалась на нем униформой, поэтому он вовсе перестал надевать ее.

Во вторник утром, сидя за своим столом, он читал отчет по делу об исчезновении Дианы Портер, а Джексон, неловкий и настороженный, стоял перед ним.

Слава о Маддене распространялась помимо его воли, личность его стала легендой в полицейском мире — жестокий, четкий, несимпатичный человек. И Джексон прибыл в Веркастер, заранее предчувствуя, что схватка по поводу первого же их общего дела неминуема.

Мадден, чье неподвижное тело, казалось, высечено из гранита, читал быстро и молча. Но вот он отложил бумаги и потянулся, чтобы поправить скоросшиватель, который лежал на самом краю стола и готов был свалиться. Джексон терпеливо ждал, пока он закончит это. Потом Мадден долго думал.

— Абсолютно ничего? — требовательно спросил он наконец.

— Ничего, сэр. Ожидаем сообщения из двух южных портов на случай, если она выписала временный паспорт, но это кажется мне маловероятным.

Мадден сильно сжал кончик своего носа большим и указательным пальцами и принялся шумно глубоко вдыхать и выдыхать. Это была его единственная отличительная персональная черта.

— Хорошо, — изрек он. — Или кто-то прячет ее, возможно, в каком-то отдаленном отеле, или она мертва.

Джексон подумал, что шеф делает слишком поспешные выводы, но по опыту уже знал: лучше не спорить. Мадден работал по принципу: если полиция действует безошибочно, то лишь потому, что не ошйбается лично он, и хотел, чтобы все офицеры думали так же. В своих впечатляющих отчетах он умел доказать свою правоту.

— Проблема заключается в том, что мы имеем дело со специфической профессией актера, — продолжал Мадден. — Натуры у актеров — эмоциональные, безответственные, артистичные. — У него были готовые определения для представителей всех классов общества, и каждое содержало не меньше трех уничижительных прилагательных. Он считал, что жизнь устроена так же четко и просто, как его собственный письменный стол. — Этого человека зовут Мальтрейверс. Он привез ее на фестиваль и он — тот, кто последним видел ее. — Мадден пристально посмотрел на Джексона. — Какие по этому поводу мысли? — потребовал он ответа, давая понять, что сам уже обдумал всё, сделал выводы, которые априори должны быть верными, и теперь хочет посмотреть, в состоянии ли его подчиненный произвести тот же анализ, что произвел он.

— Я принимаю вашу точку зрения, сэр, что он знает мисс Портер очень хорошо, — начал Джексон. Логика Маддена была очевидна и основывалась на стандартных образцах. Если Диана Портер убита, то, выходит, что убил ее тот, кто хорошо знает ее. — Добавьте к этому недостающее звено — ее присутствие в Веркастере. И если исключите, что задействованы силы необычные, а потому — не поддающиеся никакой логике, то вы легко придете к Огастасу Мальтрейверсу. Достигнув этой точки, следующий шаг сделать совсем просто. Допросить Мальтрейверса понастойчивее, усиливая давление до тех пор, пока он не выдаст себя или не расколется под вашим давлением и не признается. Но я не могу рассматривать его как потенциального убийцу, — продолжал Джексон и добавил неосторожно, — предположив, что мисс Портер действительно убита.

Возможность того, что мисс Портер убита, нравилась Маддену. Альтернатива — то, что она прячется где-то с непредсказуемыми друзьями — означала бы пустую трату времени и сил полиции. Простое убийство, совершенное по часто повторяющимся и установленным образцам человеческого поведения, было предпочтительнее, статистически более вероятно и удобно для самого Маддена, чем что-то непонятное и загадочное, связанное с исчезновением актрисы.

Джексон решил: если он честно выскажет свои соображения по этому делу, то поможет тому, чтобы в дальнейшем отношения с Мадденом по работе сложились терпимо.

— Думаю, сэр, предположение об убийстве мисс Портер Мальтрейверсом — полная чепуха, — сказал он.

Лицо шефа полиции вытянулось, и он стал похож на старую черепаху. Под его пристальным взглядом Джексон судорожно вздохнул, подавив в себе желание добавить что-нибудь еще, что могло бы объяснить, а значит, и извинить его заявление.

— В самом деле? — спросил Мадцен спокойно, но с угрожающей интонацией, отчего нервы Джексона напряглись, и каждая следующая минута тишины прибавляла опасности для него, однако он упорно не желал нарушать молчание. Мадцен опустил глаза на бумаги, лежащие на столе. — Очень хорошо, — подытожил он. — Держите меня в курсе. — И невозмутимо отдал отчет.

— Спасибо, сэр, — сказал Джексон, покидая Маддена. — Замкнутый круг, черт побери, — бормотал он, пока шел по коридору в свой кабинет.

Мальтрейверс читал Ребекке в гостиной, когда зазвонил телефон. Это был Джо Голдман.

— Гас, она вернулась? — требовательно спросил он. — Она должна быть найдена.

— Джо, делается все возможное. Как только…

— Ты знаешь, кто мне звонил? — Голдман от волнения замолчал на мгновение и сказал возбужденно: — Клайв Забински. Да, Забински, голливудский бог. Он в Лондоне, кто-то показал ему «Город успеха», и он захотел поговорить с Дианой. Конечно, я посоветовал ему игнорировать все, что написано в газетах. Внушаю ему, что это — недоразумение, и, конечно, мы с Дианой будем в Дорчестере завтра. Гас, если Забински позвонит тебе, не говори, прошу тебя, что актрису, которую он хочет попробовать в своем фильме, никак не могут найти. Никто не говорит такое Забински!

— Джо, успокойся, ладно? Мы здесь тоже все ужасно обеспокоены.

— Ты обеспокоен? Ну так пойми, я хочу сделать лучше и тебе, я беспокоюсь о каждом из вас. Ты постарайся, найди ее поскорее и доставь в Лондон к завтрашнему дню!

Связь оборвалась.

— Где Диана? — спросила Ребекка, все еще сидя на коленях дяди. Мальтрейверс потрепал ее по волосам.

— Похоже, Диана играет с нами в прятки, — сказал он. — Решила немного пошутить.

— Но я слышала, как мама плакала сегодня утром, — возразила девочка. — Она не смеялась, а плакала.

— Смотри-ка, наши с тобой герои, дикие существа, сильно поссорились, — Мальтрейверс снова взялся за книгу. — Но они ведь совсем не страшные, правда?

— Я их не боюсь, — просто сказала Ребекка. Мальтрейверс дочитал сказку и посмотрел на часы.

— Сейчас по телевизору показывают страшные мультфильмы! — сказал он. — Хочешь посмотреть?

Ребекка соскочила с его колен на пол, пересекла комнату и включила телевизор.

Мальтрейверс пошел на кухню, где Мелисса чистила грибы.

— По какому поводу ты плакала сегодня утром? — спросил он. — Ребекка слышала.

— О, ты ведь меня знаешь. На меня сильно действуют дурные мысли.

— Понятно. Она просто таинственно исчезла. Все действия полиции не проясняют ситуацию, наоборот, усугубляют ее, так? И утренние газеты тоже не помогли.

Мелисса кивнула головой.

Думая лишь о том, как бы заполнить свои страницы сенсационным материалом, каждая газета попыталась превзойти своих конкурентов — заголовками, бросающимися в глаза, неординарным словарем, претензией на оригинальность. Неуместное появление фотографии Дианы в обнаженном виде занимало значительное место, сопровождая почти все статьи, и ее исчезновение представлялось загадкой, страшной тайной. В свою очередь полиция была сбита с толку, включилась в поиски на международном уровне. Но, если обычно Мальтрейверс воспринимал шалости газет с позиции стороннего наблюдателя и получал от этого удовольствие, понимая, что журналисты стараются перещеголять друг друга в подаче материала, то сейчас он был сам причастен к происходящим событиям и понимал, какое несчастье может вызвать необдуманное поведение газетчиков.

— Я знаю, что веду себя глупо, — говорила Мелисса. — И пытаюсь хоть чем-то занять себя, не думать об этом. Что ты решил делать сегодня? Я собираюсь с Ребеккой на ленч к друзьям, и, возможно, мы останемся там до вечера. Вы придумаете, как скоротать время? Не забудь, сегодня в соборе концерт.

— Мы найдем, чем заняться, — сказал Мальтрейверс. — Перекусим где-нибудь в городе и вернемся попозже.

Остаток утра Мальтрейверс и Тэсс провели в магазинах — покупали подарки для Ребекки и хозяев дома, потом зашли в бар «Голова Сарацина», где «ленч борца» был альтернативным названием стандартному — «ленчу пахаря». Они обсуждали вчерашний спектакль — «Тайные игры», когда к их столику подошел Джереми Ноулз с тарелкой в руках и спросил, может ли он присоединиться к ним.

— Беседа Дьявола, — сказал Мальтрейверс и подвинул свой стул, освобождая для Ноулза пространство.

— Как странно, что я встретил вас, — сказал Ноулз, присаживаясь и ставя свою тарелку на стол. — Отец Кован рассказал мне вчера о краже «Милосердия Латимера», а сегодня утром я получил на работе очень странное письмо. Взгляните! — Он протянул бледно-голубой конверт.

Письмо было отправлено в Веркастер днем раньше. На нем значилось — «сугубо личное», оно было отпечатано, а не написано от руки, без подписи и без адреса отправителя.

Пока Ноулз ел, Мальтрейверс читал и передавал прочитанные листки Тэсс.

«По причине, которая станет очевидной в конце, — прочел он, — это письмо должно остаться анонимным. Оно касается кражи «Милосердия Латимера», о которой я прочел сегодня в утреннем номере «Таймс». Полиции кажется, что ее вывезли заграницу, а я подозреваю, что она находится рядом с собором. По личным соображениям не хочу приближаться к полиции, так как любая моя информация обернется против меня. Конечно, полицейские не обратят внимания на анонимное письмо, но, если придете в полицию вы как местный адвокат, то дело примет другой оборот.

Могу предположить, что Библия была украдена самим советником Эрнстом Хиббертом или для него. Всем известно, он большой знаток и коллекционер древних книг. Все они на полках его домашней библиотеки, но я случайно узнал, что в углу комнаты есть шкаф, который всегда заперт, а книги, находящиеся в нем, никогда никому не показываются. Не важно, как я узнал это, но даю вам честное слово, это — правда. Я бы очень советовал полиции осмотреть этот загадочный шкаф. Если советник откажется показать его, то сама собой откроется его причастность к краже.

Я был прихожанином в Веркастерском соборе всю свою жизнь и возмущен, оскорблен этой кражей, особенно если, как я подозреваю, выяснится, что совершена она человеком, считающим себя в наших местах образцом добродетели.

Извините, что вовлекаю вас в это дело, но выше я объяснил причины, побудившие меня сделать это.

Мы с вами, как-то встречались несколько лет назад, когда вы вели мое дело, и я был потрясен вашей работоспособностью, обходительностью и прямотой. Сожалею, что сейчас мне приходится быть неучтивым и не называть вам свое имя, но я уверен, вы правильно оцените ситуацию, в которой я нахожусь».

— У вас есть предположения, от кого это письмо? — спросил Мальтрейверс, закончив читать.

— Ни малейшего, — ответил Ноулз, продолжая есть. — Я работаю здесь более пятнадцати лет, и это может быть любой из сотен людей, с которыми мне пришлось встречаться.

— Кто такой Эрнст Хибберт? — спросила Тэсс.

— Эрни Хибберт? — Ноулз салфеткой вытер с губ остатки соуса. — Ясно, что вы не из Веркастера. Хибберты, бесспорно, самая известная семья в городе. Деньги они сделали на фруктово-овощной лавке, это очень прибыльная побочная деятельность.

— На днях я покупал у них авокадо, — вспомнил Мальтрейверс. — Их магазин на Хай-стрит.

— У них около дюжины магазинов по всей стране, — сказал Ноулз. — Плюс они владеют несколькими старыми домами Викторианской эпохи, которые превратили в очень дорогие доходные квартиры. Эрни Хибберт, возможно, самый богатый человек в Веркастере. Несколько лет назад он был мэром города, а до этого его дед и отец занимали этот пост. — Он кивнул на письмо. — Если то, о чем говорится здесь, — правда, то разразится колоссальный скандал. Еще выпьем?

Пока Ноулз ходил за напитками, Мальтрейверс перечитал письмо. Оно воскресило ноющую мысль о том, что, вполне возможно, исчезновение Дианы и кража Библии как-то связаны между собой, но он замотал головой, пытаясь отогнать ее, ибо мысль эта показалась ему более серьезной, чем он мог предположить.

— Что вы собираетесь делать? — спросил он, когда Ноулз возвратился с напитками.

— Я еще не совсем уверен, — отвечал Ноулз, садясь на свое место. — Заявление — серьезное, и преступление — серьезное, но, честно говоря, это — динамит в Веркастере. Если полиция добьется разрешения на обыск, основываясь на доводах, приведенных в письме, и в результате окажется, что «Милосердия Латимера» в запертом шкафу Хибберта не окажется, с плеч многих людей полетят головы. Мне тоже не поздоровится, правда, мне не поздоровится в любом случае, если только обнаружится, что информация исходила от меня. Думаю, вы можете дать отцу Ковану прочитать это письмо.

— Вы знаете Дэвида Джексона? — спросил Мальтрейверс. — Он совсем новый здесь человек.

— Фамилия — знакомая, но я с ним не встречался.

— Позвольте мне показать письмо ему. Если хотите, я не скажу, что оно попало ко мне от вас. Это позволит вам остаться в стороне.

Ноулз пожал плечами.

— При условии, что вы не скажете этого и священнику Ковану. Лично я был бы рад отделаться от этого послания.

Разговор снова вернулся к «Тайным играм», к фестивалю вообще и продолжался до тех пор, пока Ноулз не закончил есть и не поспешил в свой офис.

— Что-то тебя беспокоит, — сказала Тэсс, как только ушел Ноулз.

— У меня нет ни единого логического аргумента в пользу своей версии, но я чувствую, что между кражей Библии и исчезновением Дианы существует прямая связь. Оба события произошли в уик-энд, оба связаны с собором. Но это все. В любом случае попытаюсь найти Джексона. Подожди, пожалуйста, минутку.

Мальтрейверс позвонил в полицейское управление и, когда его соединили с полицейским, сообщил ему новость о письме.

— Вы можете принести его сюда? — попросил Джексон. — Мне хотелось бы взглянуть на него.

Ожидая Мальтрейверса и Тэсс, Джексон проверил, что было сделано в последние часы по делу о краже Библии, но не-обнаружил ничего существенного. Как раз в это время пришли сообщения из двух южных портов: ни Диана, ни кто-либо, похожий на нее, не были зарегистрированы в этих портах.

Он провел Мальтрейверса и Тэсс в комнату, предназначенную для бесед, и прочитал письмо.

— Где конверт? — спросил он.

— Если вы не возражаете, мне не хотелось бы показывать его. Человек, которому оно адресовано, пожелал остаться неизвестным.

Джексон вздохнул.

— Для интеллигентного человека вы временами бываете удивительно недальновидны, мистер Мальтрейверс. Мы не в игры играем, это — серьезное дело. Давайте! — Он протянул руку, но, видя нерешительность Мальтрейверса, добавил: — Мы во всем должны быть очень осмотрительны.

Мальтрейверс отдал ему конверт.

— Спасибо. Мы побеседуем с мистером Ноулзом, а за это время сверим отпечатки пальцев, может быть, что-нибудь и всплывет. Если это правда, всплывает и мотив кражи.

— Как я понял, советник Хибберт может на это бурно отреагировать, — предположил Мальтрейверс.

— Оставьте эти заботы нам, — попросил Джексон. — В настоящий момент я гораздо больше обеспокоен тем, что нет никаких известий по делу мисс Портер, как вы понимаете, делу более важному, чем кража Библии. Очевидно, вы тоже ничего нового не слышали? — Мальтрейверс и Тэсс отрицательно покачали головами. — Хорошо. Спасибо, что принесли это. Пойдемте, я провожу вас. Весьма вероятно, мы увидимся сегодня вечером, — сказал он, когда они подошли к выходу. — Полагаю, вы будете на концерте в соборе?

— Вы тоже? — спросил Мальтрейверс. — По долгу службы или ради удовольствия?

— Ради удовольствия, — ответил Джексон. — Программу обещают хорошую. Конечно, если не произойдет чего-нибудь драматического, что помешает мне, но я надеюсь прийти.

Голдман позвонил еще раз, в ту минуту, когда они собирались уже выходить из дома. Его возбуждение сменилось покорностью судьбе.

— Итак, она все испортила, — сказал он. — Забински найдет кого-то еще, а ее карьере придет конец. Ты знаешь правила, Гас. Подобная возможность предоставляется однажды в жизни.

— Это последнее, что меня заботит в данный момент, — сказал Мальтрейверс. — Я хочу только одного — чтобы Диана была найдена.

Когда они уже прошли Дом Капитула и направились к западной двери собора, то встретили настоятеля, его жену и Вебстера, выходящих из закрытой зоны собора. Органист нес зеленый кожаный футляр.

— Конечно, ты играешь сегодня, — сказала Мелисса. — Думаю, все, что ты собираешься играть, ты знаешь наизусть, Мэтью, не так ли?

— Почти все, — ответил он. — Но я не такой способный, чтобы целиком полагаться на память.

Когда вошли в собор, Мэтью направился прямо к органу, а все остальные расселись по свободным местам. Мальтрейверс увидел Джексона и жестом пригласил его на свободное место рядом с собой.

Они слушали игру Вебстера, а Мальтрейверс рассказывал о людях города.

— Вон епископ с женой и с одним из священников, живущим при соборе. Забыл его имя, но он делит обязанности с моим шурином. О, и настоятель здесь! Вы знаете его?

— Да. Он и его жена прислали мне приглашение на прием. — Джексон выглядел унылым.

— Веркастерский галеон, — осклабился Мальтрейверс. — Боюсь, что не назову вам всех священнослужителей, но знаю точно, все они были на приеме у настоятеля. А, здесь и Ноулз! Вы с ним еще не разговаривали?

Джексон посмотрел через проход в том направлении, куда показывал взглядом Мальтрейверс. Ноулз был поглощен музыкой.

— Не знаю, как сделать это. У меня нет предлога заговорить с ним. — Следователь с интересом рассматривал Ноулза. — У него лицо, человека, с которым мне не хотелось бы встретиться в зале суда по разные стороны барьера.

— Такое лицо могла бы любить только мать, не правда ли? — подтвердил его ощущения Мальтрейверс. — Но он очень мил в общении. При первой же возможности я познакомлю вас.

Неожиданно Джексон встал, огляделся по сторонам и снова сел на свое место.

— Где орган? — спросил он.

— Вы должны были заметить его. Он — против южной стены, рядом с тем шкафом, в котором хранилась Библия.

— Я так и подумал, но, очевидно, они собираются поставить хор и солистов перед клиросом, и я не представляю себе, как органист будет видеть дирижера.

— О, это современная технология! — И Мальтрейверс принялся объяснять. — Посмотрите в правый верхний угол клироса. Видите? Это скрытая телевизионная камера. Когда хор располагается в традиционном месте за экраном, органист видит хормейстера в зеркале, но, когда хор — по эту сторону, используется камера. Все в высшей степени изобретательно.

Свет в нефе погас, когда четыре профессиональных солиста — сопрано, альт, тенор и бас — заняли свои места перед хором, и дирижер поднял свою палочку в направлении камеры. Орган смолк, и тут же снова заиграл, в такт этой палочке, и все голоса слились в один — исполнялась контата Джудиса Маккабеуса «Священник Задок». И концерт шел своим путем, без перерыва. В нем соединились страстная вера, выраженная в необыкновенной музыке и в песнопениях, исполняемых солистами, хором, а иногда и прихожанами, которые все были в нефе, ибо трансепты и двери задней стороны собора в этот вечер были закрыты.

Мальтрейверс пришел в восторг от исполнения солистами песнопения Стайнера «Бог так сильно любит мир», исполняемого без музыкального сопровождения — в нем четыре голоса сплелись в прекрасной гармонии. Когда закончилось пение, снова вступил орган с начальными тактами «Слава тебе, моя душа, Король Небес», к которому присоединились все. В заключение хор и солисты вместе запели «Аллилуйя» под громкий крик восторженных зрителей, и все здание наполнилось ликующими звуками, повторяющиеся слова слились в вопль восторга и восхваления Бога. Когда прозвучала последняя нота, грохнули аплодисменты. Дирижер через камеру поманил к себе Вебстера, чтобы тот присоединился к хору и разделил с ним триумф.

— Кто сказал, что у Дьявола — самая лучшая гармония?! — заметил Мальтрейверс Джексону.

Мелисса наклонилась через Мальтрейверса к Джексону и пригласила его на кофе как раз в тот момент, когда Гас заметил, что Джереми Ноулз уходит. Джексон остался с ними, и они были последними, кто покинул собор.

Настоятель, его жена и Вебстер на кофе не остались.

Мальтрейверс, будучи в приподнятом настроении от музыки и со слегка затуманенной головой после хорошей порции джина, неожиданно запел:

— «А Он будет царствовать вечно-о! А Он будет царствовать вечно!» — Его голос резко прозвучал в тихом саду и возвратился эхом.

— Успокойся! — одернул его отец Майкл, не терпевший никаких экстравагантностей.

— «Бог спасет Короля!» — весело продолжал Мальтрейверс, не обратив внимания на слова шурина. — «Бог спасет Короля! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!»

Он загородил всем вход в дом.

— Гас, уймись! — засмеялась Мелисса.

Мальтрейверс спел еще раз «Аллилуйя!» и — поклонился всем.

Отец Майкл выглядел раздраженным, но все остальные засмеялись вместе с Мелиссой, когда Мальтрейверс вытащил из кармана ключ и сделал широкий приглашающий жест.

— Позвольте мне… — воскликнул он и актерски повернулся к двери с медным ключом, взблеснувшим в его руке, и — вдруг застыл. — Иисус Христос!

Потрясение и страх в его голосе подействовали на всех сильнее, чем богохульство. Остальные проследили его взгляд, прикованный к входной двери, находящейся в глубокой тени, но не сразу разглядели, что так потрясло его.

Несколько секунд стояло гробовое молчание, потом раздался ужасный крик Мелиссы.

Над замком гвоздем была прибита отрубленная человеческая рука. Тэсс вырвало.

Глава 6

— Стоять не двигаясь! — Повелительный крик Джексона заставил Мальтрейверса инстинктивно отпрянуть от двери. А Мелисса снова закричала.

— Ребекка! — Она рванулась вперед, но Джексон успел жестко ухватить ее за плечи.

— Все в порядке, миссис Кован! Это не детская рука.

Мелисса неистово вырывалась, пытаясь войти в дом, а Джексон тащил ее от двери.

— Священник Кован, не могли бы вы помочь мне?

Ошеломленный, отец Майкл автоматически подчинился и обнял

свою бьющуюся в рыданиях жену.

— К этой двери нельзя прикасаться, — жестко сказал Джексон. —. Есть другой вход в дом?

— Есть калитка в сад. Мы только что прошли ее, — ответил отец Майкл. — Мы можем войти через кухню. — Продолжая обнимать Мелиссу, он полез в карман, достал ключ и протянул его Джексону.

— Отлично. Пойдемте! — Джексон двинулся к калитке. — Я полагаю, девочка в доме не одна? Конечно, у вас есть няня?

— Да, — сказал отец Майкл. — Возможно, она смотрит телевизор, — добавил он ни к селу ни к городу.

Не успели войти, как Мелисса кинулась наверх, к спящей Ребекке.

— Вам бы лучше пойти с ней, святой отец, — посоветовал Джексон. — Мисс Дэви, сходите, пожалуйста, к няне. Скажите ей, что произошел несчастный случай и что мы просим ее ненадолго задержаться здесь. Мистер Мальтрейверс, проверьте, пожалуйста, дом, всё ли в порядке? Только не подходите близко к входным дверям и ничего не трогайте, если заметите какие-то изменения. Я позвоню, чтобы вызвать «скорую помощь», и выйду на улицу встречать ее.

Тэсс наконец взяла себя в руки и пошла в гостиную.

— Ведь это женская рука? — спросил Мальтрейверс.

— У меня не было времени рассмотреть, — коротко ответил Джексон. — Где телефон?

Пунт-Ярд был пуст, когда Джексон вышел на улицу и осмотрел вызвавший ужас предмет.

Рука была прибита ладонью вниз. Длинные ногти, казалось, вцепились в дверь, выкрашенную в зеленый цвет. Крови было удивительно мало. Прохожий мог пройти мимо, не заметив руки в полумраке, но ее не мог не заметить тот, кто захотел бы войти в дом и для этого приготовился бы вставить ключ в замочную скважину.

Прошло всего несколько минут, и раздался вой полицейской сирены: из-за угла вынырнула машина, подъехавшая прямо к двери. Из нее вышли двое полицейских. Они сообщили, что Мадден проинформирован и скоро будет здесь. Джексон оставил их охранять дверь, а сам вернулся в дом, где его все ждали в гостиной. Здесь же была и чрезмерно полная для своих лет няня Дженни — подросток с бессмысленным взглядом и прыщавым лицом.

— С вашей девочкой все в порядке? — спросил Джексон у Мелиссы. — Та кивнула. — Вы нашли что-нибудь, мистер Мальтрейверс? — Тот отрицательно покачал головой. — Полагаю, вам всем нужно выпить. Я не могу, я на службе. А вы хоть немного придете в себя. Шеф полиции уже в пути. Поскольку мистер Мадден сам решил исследовать это дело, нам лучше подождать, пока он приедет.

Дженни вздрогнула и с беспокойством оглядела всех по очереди, словно и ее окатила волна потрясения.

— Что происходит? — требовательно спросила она. — Я сказала маме, что, как только вы вернетесь, я приду домой. Она будет волноваться.

— Боюсь, ты не можешь сделать этого сразу. Произошел несчастный случай, — ответил Джексон.

— Мне сказала мисс Дэви, что произошел несчастный случай. Какой, я хотела бы знать?

— Ты слышала что-нибудь в течение вечера? — спросил Джексон. — Стук или что-нибудь в этом роде?

Дженни медленно покачала головой.

— Нет. Какой стук?

— Как будто кто-то стучит чем-то тяжелым в парадную дверь?

— Нет, ничего не слышала.

— Телевизор, конечно, работал?

— Да. Но с Ребеккой все в порядке. Правда же, миссис Кован?

— Конечно, всё в порядке, Дженни, — сказала Мелисса. — Этот джентльмен — полицейский. Он просто хотел бы выяснить кое-какие очень важные вещи.

— Наверное, мы должны объяснить Дженни, что произошло, — сказал отец Майкл.

— Боюсь, я не могу вам позволить сделать это, — ответил Джексон.

— О, Господи, не предполагаете же вы…

— Я ничего не предполагаю, сэр, но это дело полиции, и я просил бы вас сотрудничать с ней, помогать ей… Думаю, хорошо было бы позвонить матери этой юной леди и сообщить, что с ней все в порядке и что вы доставите ее домой так скоро, как только сможете. Скажите только, что произошел несчастный случай. Ничего больше.

— Как прикажете, — коротко ответил отец Майкл. — Я воспользуюсь телефоном в кабинете.

— Мистер Мальтрейверс, пожалуйста, пройдемте со мной ненадолго на кухню. Я хотел бы вам кое-что сказать с глазу на глаз.

— Я тоже иду с вами, — твердо сказала Тэсс.

Джексон пристально посмотрел на нее и кивнул в знак согласия.

— Я думаю, только справедливо будет сказать вам… — начал он, лишь они вышли из гостиной. — Насколько мне удалось установить, это рука молодой женщины.

— О, мой Бог! — воскликнула Тэсс.

— Я знаю, о чем вы подумали, — продолжил Джексон. — Но, мне кажется, делать выводы рано, пока у нас с вами нет доказательств. Сейчас мы вынуждены ждать прихода Маддена. А до тех пор мои руки связаны… — Джексон вдруг замолчал и закрыл глаза. — Простите… это был не лучший способ поставить вас в известность… вы знаете, что я имею в виду. А сейчас, наверное, нам лучше было бы вернуться к мистеру и миссис Кован.

Несколько минут все сидели в неуютной тишине, наконец услышали: к дому подъехала машина и властный мужской голос позвал кого-нибудь к калитке.

— Это мистер Мадден, — объяснил Джексон вставая. — Вам всем лучше оставаться здесь.

Джексон встретил Маддена на кухне и сообщил, что он предпринял. Мадден слушал его не перебивая.

— Очень хорошо, — сказал он, когда Джексон замолчал. — По дороге я подхватил хирурга, он ждет на улице. Полагаю, вы заметили, это — женская рука.

— Да, сэр.

— Похоже, мы нашли часть мисс Портер?

— Это очевидный вывод, сэр.

— Я рад, что на этот раз вы согласны со мной, — сказал Мадден. — Из машины я дал по радио распоряжение полицейским осматривать каждый дом. Нил тоже приедет скоро, как только освободится, и поможет составить заявления. Где остальные?

Войдя в гостиную, Мадден кинул неодобрительный взгляд на стол с бутылками. Он был резок, действен, холоден, беспристрастен, но все оказались слишком потрясенными, чтобы воспротивиться его властности, и покорно подчинились его взгляду — тотчас отставили бокалы.

Появление Маддена явилось началом кошмара, которому суждено с этого мгновения все нарастать, и все присутствующие были беспомощно охвачены им.

Джексон сам изучал заявление Мальтрейверса. Нет, Мальтрейверс не заметил ничего подозрительного, когда уходил в собор. Двор был полон машин. К собору шли люди. Да, он, Мальтрейверс, уверен, что руки на двери не было, когда они уходили. Не было никаких телефонных звонков, никаких писем.

— Черт возьми, я уже все это рассказывал вам! — огрызнулся он.

— Помню все, что вы говорили, но нам нужно составить формальные заявления и я боюсь что-нибудь упустить. Я уже спрашивал вас, вспомните, угрожал кто-нибудь мисс Портер?

Мальтрейверс уставился на него.

— Значит, вы уверены, что это рука Дианы?

— Пока у нас нет никаких других предположений, кроме этого, и мы только можем предполагать, — ответил Джексон спокойно.

Мальтрейверс достал сигарету, закурил и медленно выпустил дым.

— Что вы хотите, чтобы я признал? — начал он тихо. — Что кто-то отрезал руку у Дианы и пригвоздил к этой чертовой двери? — Его голос почти перешел на крик. — Не хочу ничего слышать об этом.

Джексон долго молчал, а Мальтрейверс тупо смотрел в пол.

— Так вы знаете кого-нибудь, кто угрожал мисс Портер? — спокойно повторил свой вопрос Джексон.

Не поднимая глаз, Мальтрейверс покачал головой.

— Нет. И я не кричал на вас.

— Знаю. Это не имеет значения. Извините, но я не могу раздумывать, о чем можно говорить, о чем нет. — Джексон поднялся и протянул руку. — Я буду стараться держать вас в курсе дела.

— Спасибо, — сказал. Мальтрейверс и тоже протянул руку Джексону. — Что будет дальше? — спросил он.

— Сейчас сфотографируют руку в том положении, в котором она находится, и ее отправят в морг. — Мальтрейверс вздрогнул, услышав это слово. — Послушайте, — продолжал Джексон поспешно, — я знаю, как вам тяжело, но мужайтесь. Очевидно, отпечатки пальцев очень скоро прояснят ситуацию. Мы кое-что обнаружили в ее квартире, но понадобится время, чтобы обработать эти данные. Есть в этом доме что-нибудь такое, к чему притрагивалась только она?

Матьтрейверс провел Джексона наверх, в комнату Дианы, где Джексон увидел ночник с гладким глянцевым керамическим основанием и с помощью носового платка снял его со стены.

— Теоретически это отлично подойдет, — сказал он. — Вряд ли кто-то другой касался его после приезда Дианы и, полагаю, ваша сестра убиралась до него. Я дам вам знать, что мы обнаружим.

Джексон возвратился в полицейское управление, где ему сказали, что Мадден с хирургом прошли в морг. Он нашел их там обоих. Хирург оказался широкоплечим шотландцем, а от его твидового пиджака шел такой запах, будто он был соткан из табачных листьев. Рука лежала перед ними на металлическом столе.

— Рука явно женская, — говорил хирург. — Для мужчины это было бы странным, если бы в таком виде он содержал свои ногти. — На ногтях был прекрасный маникюр бледно-серебряного цвета. — С большой натяжкой можно было бы предположить, что это мужчина, — продолжал хирург. — Бывают у отдельных мужчин странные привычки, но в любом случае он не может быть беременным.

— Беременным? — резко переспросил Мадден. — С чего вы взяли?

— Посмотрите сюда, — хирург поднял руку и указал на крошечное красное пятно, от которого отходили тонкие линии около двух миллиметров поперек. — «Spider naevus». Это всё появляется после трех месяцев беременности. — Он развернул руку так, что они смогли увидеть край кости на запястье. — По радиусу и локтевой кости я могу определить, что ей было между двадцатью и двадцатью пятью годами, но рентгеновские лучи могли бы пролить больше света на это. На ногтях нет ямок, значит, она не страдала псориазом и, что еще важно, она не принадлежала к монгольской расе. Складки на ладони свидетельствуют об этом безошибочно.

— Как была отрезана рука? — спросил Мадден.

— Во всяком случае не умелым хирургом. Кости перерезаны чисто, можно предположить, что — большим ножом мясника или чем-то подобным. Определенно, ее не отпилили.

— Она была жива, когда это делалось?

Хирурга передернуло.

— Трудно сказать. Вытекло много крови, это может означать и то, что она была жива, и то, что отрезали ей руку сразу после смерти, пока кровь еще продолжала течь. Но процесс свертывания крови прекращается под воздействием бактерий, и кровь может снова потечь. Я не могу больше ничего сказать до тех пор, пока не проведу кое-каких исследований.

— Спасибо, доктор, — сказал Мадден. — Но прежде мне хотелось бы снять отпечатки пальцев. Вы посмотрите их, сержант?

— Да, сэр. Я принес это из дома. — Джексон поставил на стол ночник и объяснил, зачем он сделал это.

Мадден пробормотал одобрительно:

— Это сэкономит время. О результатах сообщите мне немедленно.

Джексон подождал, пока Хигсон, чей словарный запас сократился до полного молчания потому, что его подняли с постели, сверит отпечатки пальцев на лампе с теми, что были сняты с руки. Несколько минут он пристально вглядывался в результаты анализа, наконец посмотрел на Джексона.

— Да, — сказал он кратко. — Что-нибудь еще?

Джексон покачал головой, а Хигсон, не сказав ни слова, сложил свои вещи и ушел.

По пути назад, в полицейское управление, Джексон отвез руку в морг. Когда он шел по коридору к кабинету Маддена, то увидел распахнутую дверь, на которой недавно появилась табличка — «Отдел несчастных случаев». Внутри вовсю кипела работа. Звонили телефоны, были распахнуты шкафы с документами. Вильям Мадден снова был в своей стихии.

С явным удовольствием он услышал сообщение о том, что рука, прибитая к двери, принадлежала Диане Портер. Это еще не убийство, но очень серьезное преступление.

— Вторая линия расследования должна быть, конечно, связана с установлением личности отца ребенка, — сказал он. — Может им оказаться мистер Мальтрейверс? — Его многозначительное молчание и прищуренные глаза приглашали Джексона следить за ходом его рассуждений.

— У мистера Мальтрейверса есть подруга, сэр. Мисс Дэви. Я думаю, его отношения с мисс Портер основывались на чисто профессиональных интересах. Их связывала обычная дружба, — Джексон отклонил первое предположение Маддена.

Возможность того, что Мальтрейверс может оказаться отцом ребенка, была одним из звеньев в цепочке размышлений Маддена: секс и убийство, как любовь и ненависть, связаны друг с другом.

— В любом случае, даже если бы Мальтрейверс и оказался отцом ребенка, он никак не мог бы пригвоздить руку к двери. Он уходил вместе с тремя людьми из дома, а большую часть вечера я провел вместе с ним. Мы вместе вышли из собора, и я находился рядом с ним, когда мы обнаружили руку. Он один из тех, кого следует исключить из списка подозреваемых.

Мадлен какое-то время обдумывал эту точку зрения.

— Вы уверены, что он никуда не уходил в течение вечера? — Джексон кивнул. — Тогда… вопрос в том, что кто-то дождался, когда никого не будет дома, и пригвоздил руку. Так? В этом случае этот «кто-то» или видел, как все уходили из дома, или видел всех в соборе и ушел оттуда раньше, чем они.

— И то и другое возможно, — согласился Джексон. — Мы уходили самыми последними.

Мадден сжал свой нос и быстро затряс головой.

— Очень много пробелов, сержант, — сказал он. — Нам нужны еще улики. — Зазвонил один из телефонов. Мадден выслушал то, что ему доложили, сказал «ладно» и повесил трубку. — В отделе несчастных случаев все подготовлено, — сообщил он. — Пойдемте со мной на инструктивное совещание. А после него я хотел бы, чтобы вы съездили в Пунт-Ярд и сообщили им, что это рука мисс Портер. И посмотрите, могут ли они пролить свет на тайну, кто является отцом ребенка. Нам сюда.

Со свойственной ему оперативностью Мадден собрал двадцать полицейских. Отдел несчастных случаев был оснащен всем необходимым для того, чтобы работать с большим количеством информации, которую сюда рано или поздно доставят.

Джексон присоединился к остальным, полукругом расположившимся вокруг Маддена.

— Прежде всего установлено, что рука, которую обнаружили сегодня вечером на двери дома священника Кована, принадлежит Диане Портер, актрисе, исчезнувшей в воскресенье, — начал Мадден. — В связи с ее исчезновением были произведены расследования, но они не принесли никаких результатов. Как вы знаете, я уже приказал связаться с больницами и врачами ближайших округов, выяснить, не обращался ли к ним кто-нибудь с отрубленной рукой за помощью. Если будет необходимо, мы привлечем к следствию дополнительные силы. Но в данный момент, очевидно, мы не можем назвать это следствием об убийстве, и не сможем до тех пор, пока не найдем подтверждения, что мисс Портер обращалась за медицинской помощью со своей травмой.

Мадден повернулся к стене, на которой висела увеличенная карта местности вокруг собора, и ткнул красной указкой в сад настоятеля.

— Здесь ее видели последний раз примерно в шесть часов вечера в воскресенье. Рука была обнаружена на двери дома священника Кована, на расстоянии примерно ста футов от собора. Не очень много людей живет вблизи, но здесь бывает много туристов. Нужно зайти в каждый дом. Я хочу, чтобы здесь все было проверено — здесь, здесь и здесь.

И Мадден показал на вход в Пунт-Ярд со стороны главного проспекта, потом на улицу, тянущуюся от северного трансепта до центральных магазинов города, обвел указкой Дом Капитула.

— Люди, побывавшие тут в последние два дня, могут снова появиться, и я хочу, чтобы у всех у них взяли показания. Надо учитывать любое подозрение. Любой человек, странно ведущий себя, должен быть вами замечен. Любой, кто даже не очень точно описывает внешность мисс Портер. Сержант Нил занимается увеличением фотографий, помещенных в газетах на другой день после того, как она пропала. Я подробно проинформирую вас, как проводить расследование в Лондоне. У этой женщины было много друзей среди актеров. Я хочу получить показания их всех. Любые угрозы должны быть приняты во внимание. Любые проявления зависти. И, самое важное, необходимо выяснить, кто считался ее другом из мужчин. Она беременна. — В тоне Маддена не прозвучало осуждения, хотя было широко известно, что шеф полиции в подобных вопросах — пуританин. В сложившихся же обстоятельствах беременность Дианы представляла собой не что иное, как один из фактов расследования. — Единственный, известный нам родственник мисс Портер — ее брат, и полиция Бристоля свяжется с ним. — Мадден обвел взглядом своих внимательных слушателей. — Есть вопросы? Хорошо. Держите постоянную связь с этой комнатой. Инспектор Баррет будет здесь ежедневно. На утро я назначил пресс-конференцию. Не люблю прессу, но общественность на сей раз может оказать нам неоценимую помощь. — Ледяной взгляд Маддена снова уколол каждого из присутствующих. — Не теряйте времени. Следуйте законам. Я жду от вас результатов. — Он направился к двери. — Хорошенько обдумайте ситуацию, — добавил он уже выходя из отдела.

Было за полночь, когда Джексон возвратился в Пунт-Ярд, но в окне гостиной все еще горел свет. Он кратко сообщил констеблю, что Мадден приказал продолжать охранять дом, и позвонил в дверь. В ожидании, пока кто-то откроет ему, он рассматривал дырку от гвоздя над замком. Она была неглубока. Кто бы ни был этот преступник, очевидно, он решился ударить по гвоздю всего один раз: видимо, чтобы избежать лишнего шума.

Дверь ему открыл отец Майкл и провел туда, где все еще продолжали сидеть потрясенные случившимся обитатели дома.

Взгляд Джексона развеял последнюю надежду, за которую они еще цеплялись.

— Мне очень жаль, — сказал следователь, — но это рука мисс Портер.

Мелисса закрыла лицо руками и горько заплакала. Лицо Тэсс исказилось от боли, хотя она и старалась всеми силами держать себя в руках. Она обняла Мальтрейверса.

— Мы очень благодарны вам за то, что вы приехали и сообщили нам новости, сержант, — сказал отец Майкл тихо. — Это, должно быть, для вас было не легко.

— Спасибо, святой отец, — сказал Джексон. — Есть еще кое-что, о чем нам необходимо было бы узнать. Не говорила ли вам мисс Портер, что ждет ребенка?

Все уставились на него.

— Какого черта… — начал Мальтрейверс.

— На руке есть что-то, что говорит об этом. Я не могу сейчас вспомнить слово, которое употребил полицейский хирург, но это точно. Упоминала ли об этом мисс Портер?

— Ни слова, — сказал Мальтрейверс. — Но этот факт объясняет ее отношение к Ребекке. Хотя, правда, я не замечал никаких внешних признаков.

— Ну, по-видимому, срок невелик — только около трех месяцев, поэтому и было незаметно. Кроме того, на ней в Доме Капитула было платье свободного покроя.

— Она всегда носила подобные вещи, — уточнила Тэсс.

— Вопрос в том, есть ли у вас какие-нибудь предположения, кто бы мог быть отцом этого ребенка? — спросил Джексон.

Тэсс и Мальтрейверс посмотрели друг на друга, покачали головами.

— У Дианы было много друзей среди мужчин, но, насколько мне известно, она не выделяла из них никого особенно, — сообщил Мальтрейверс.

— Ну, ладно. Не хочу вас больше мучить в такой момент, но, если вам хоть что-то придет на ум, кто это может быть, известите меня, пожалуйста. Очень жаль, что должен был сообщить вам такие ужасные новости. Мы дадим вам знать в тот же миг обо всем, что узнаем. Спокойной ночи. — Джексон пошел к выходу, но остановился. — О, еще одно. Основные факты случившегося сегодня ночью уйдут в прессу. Боюсь, публикация их расстроит вас еще больше, но, может быть, пресса и поможет нам найти мисс Портер, что сейчас самое важное, не правда ли?.. Я знаю дорогу и выйду сам.

Когда раздался звук захлопнувшейся за Джексоном двери, Мелисса оторвала взгляд от носового платка, который все время мяла в руках.

— Я знаю, Гас, ты несерьезно относишься к этому, — сказала она. — Но я пойду наверх и помолюсь. — Она встала и протянула руку отцу Майклу. — Ты пойдешь со мной, дорогой?

Они вдвоем вышли из комнаты.

— Иди сюда и сядь, — сказала Тэсс Мальтрейверсу, а когда он опустился в кресло, пристроилась у его ног и взяла его руки в свои. Несколько минут он сидел холодный, бесстрастный, но вот лицо его исказилось в гримасе боли, и он зарыдал с ужасающей силой взрослого, не умеющего плакать человека. Она встала на колени, обняла его и принялась тихо покачивать из стороны в сторону, как убаюкивают младенца. По ее щекам тоже ручьями текли слезы.

А в отделе несчастных случаев бригада Маддена уже проверила более сорока больниц, включая и лондонские. Никто не обращался в них за помощью с отсутствующей рукой.

Глава 7

Ребекка проснулась рано утром, и дом сразу наполнился детским смехом, капризами, вопросами, обращенными к взрослым. И это была естественная жизнь. А пресса, теле- и радионовости взорвали ее, сделали ужас обитателей Пунт-Ярда достоянием общественности.

Джо Голдман позвонил, когда еще не было девяти.

— Гас? Я слышал. Это действительно правда?

— Боюсь, что да. Вчера было слишком поздно звонить тебе. Извини.

— Не извиняйся. Как Тэсс? Как ты? Черт возьми, что за вопросы! Послушай, могу я что-нибудь сделать для вас?

— Почти уверен, полиция захочет поговорить с тобой. Их интересует, не угрожал ли кто-то Диане. Ты знаешь что-нибудь об этом?

— Возможно. Поэтому я так рано и явился в свой офис. Услышав сообщение, я кое-что вспомнил и сейчас проверяю. Думаю, ты можешь передать это полиции. Помнишь историю с «Геддой Габлер»? После этого спектакля у Дианы появилось множество поклонников, которые писали ей и просили выслать фотографию с автографом! Большинство писем приходило сюда. Для нее это, конечно, было развлечением. Посылая свои фотографии, она сопровождала их глупыми посланиями. Я говорил ей, что не надо делать этого, но она не слушала меня. И дождалась: один тип написал ей ответное письмо. Оно показалось мне очень странным, поэтому я сохранил его. Послушай:

«Дорогая Диана! Я получил твою фотографию с надписью и поставил ее на тумбочку, около кровати, рядом с той, что вырезал из газеты. Часто я рассматриваю их и думаю о таких вещах, о которых никогда не смог бы рассказать даже своей маме».

Итак, ты догадываешься, что это за вещи, не так ли? Но следующее заявление в письме в свете сегодняшних событий не может не вызывать беспокойства:

«Фотографии хранятся рядом с острым ножом «коммандо», потому что они теперь, как и нож, — мои самые большие сокровища». Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Боже всемогущий! Кто автор?

— Артур Пауэл. Двадцать семь лет. Адрес: Севастопольская терраса, Белсвейт. Это где-то в Йоркшире, не так ли?

— Это рядом с Голифаксом. Хорошо, спасибо, Джо. Я сообщу полиции. Я не следователь, но и не хочу держать это письмо у себя, как делал это столько времени ты. Пусть срочно снимут с него отпечатки пальцев.

— Гас, я поступил неправильно, что не сообщил об этом письме полицейским, когда они приезжали сюда? — Неизбывное страдание вдруг прозвучало в голосе Голдмана. — Я был уверен, что автор его просто чокнутый. Никогда не думал… Может быть, если бы я…

— Перестань, Джо! — прервал его Мальтрейверс. — Ты не мог знать. Важно, что ты сохранил его.

— Но, Гас, Диана мертва!

— Мы этого еще не знаем. Мы знаем только то, что она искалечена. Сейчас оставайся в офисе и жди, пока не прибудет полиция.

Информацию сразу передали Маддену, лишь только Мальтрейверс позвонил в полицию.

Мадден теперь и ночи проводил в полицейском управлении. Была поставлена раскладушка, на которой в короткие периоды затишья он позволял себе порой немного поспать.

— Ты и Нил поезжайте немедленно в Белсвейт, — приказал он Джексону. — Я свяжусь с тамошней полицией и попрошу задержать Пауэла до вашего прибытия. Необходимо, чтобы вы сразу же доставили его сюда.

Едва Джексон вышел, Мадден связался с отделом несчастных случаев. Приказал искать в архивах сведения об Артуре Пауэле, отправил в Лондон человека, чтобы забрать у Голдмана письмо. Затем позвонил в полицию Белсвейта и попросил немедленно арестовать Артура Пауэла по подозрению в похищении человека и нанесении телесных повреждений.

— Дайте мне сразу же знать, как только возьмете его, — попросил он. — К полудню мои люди будут у вас. Они доставят его сюда.

В то время, как вой полицейской сирены и визг тормозов заглушали жизнь северного проезда Севастопольской террасы, а из машины уже выскакивали полицейские, направляясь к дому Артура Пауэла и стуча в его дверь, Мадден в своем кабинете спокойно читал отчет начальника полиции о злоупотреблении в стране наркотиками. Глаза его недобро сузились, когда он знакомился с мыслями главного констебля о возможности узаконивания гашиша, а губы скривились и вовсе, когда прочитал о предложении уменьшить штрафы и сроки заключения по этой статье. В течение двадцати минут ни Диана Портер, ни Артур Пауэл и не вспомнились ему, поэтому он вздрогнул, когда раздался телефонный звонок.

Звонили из Белсвейта с информацией, что Артура Пауэла найти не смогли. Дома его не оказалось, а в супермаркете, где он работал на складе, сказали, что он уехал в отпуск в минувшую пятницу. Никто не знал, куда, но предполагают, он отдыхает в каком-нибудь кемпинге. Описание его мотоцикла с коляской пришлют в Веркастер как только смогут. А опрос соседей и работников супермаркета будет продолжен.

— Проинформируйте сержантов Джексона и Нила, когда они прибудут, — попросил Мадден. — Все рапорты направляйте прямо в отдел несчастных случаев. Спасибо за помощь.

Он прошел в отдел несчастных случаев, передал полученную информацию полицейскому, занимающемуся сбором материалов, затем сердито обратился к другому инспектору, из отдела общественных связей.

— Что это? — резко спросил он.

— Пресса, сэр. Конференция должна была начаться десять минут назад.

Мадден ничего не ответил, взяв со стола последнюю сводку.

— Через пять минут, — сказал он, быстро переваривая информацию, не содержавшую в себе ничего существенного, за исключением того, что он уже знал о Пауэле. И постарался настроить себя на встречу с представителями прессы.

В койференц-зал он вошел точно через пять минут. Выглядел деловым и радушным. Игнорируя все заявления, собранные раньше, коротко и понятно обрисовал ситуацию на сегодняшнюю минуту и закончил свое сообщение известиями из Белсвейта.

— Мы ищем человека по имени Артур Пауэл. У нас есть причины полагать, что он, весьма вероятно, поможет нам в расследовании, — заявил Мадден. Но не дал журналистам никакой информации о Пауэле, не упомянул о его письме Диане.

Как только он замолчал, на него обрушился град вопросов.

— Я буду отвечать по порядку, — строго сказал он. — Джентльмен впереди, да, да, начнем с вас.

— Скажите, кто такой Пауэл? Каковы его отношения с Дианой?

— Пока мы этого не знаем. Знаем только, что он писал ей.

— Что было в письме?

— Сейчас мы еще не можем раскрыть этого.

Спокойно и методично Мадден продолжал отбивать атаку, поражая любопытствующих ответами «без комментариев». На вопросы личного характера о Диане отвечать он не может, прессе придется наводить справки где-нибудь в другом месте. «Нет (на этот раз с легким презрением на лице к задавшему вопрос), фотографию отрезанной руки получить нельзя», — ответил он. «Нет, — ответил он и на вопрос (на этот раз с выражением искреннего сожаления), есть ли фотография Пауэла, — в настоящее время ее нет, но она будет представлена так скоро, как только возможно, если не найдут его самого». Да, он тот офицер, которому поручено расследование, — ответил он (на этот раз с выражением скромности на лице). «Мадден» пишется с двумя «д», имя — Вильям. Нет (и это должно быть ясно и понятно), он не руководит расследованием убийства.

— Все, в чем мы уверены точно, — пояснил он терпеливо, — это в том, что мисс Портер исчезла и что она получила серьезное увечье. Мы очень хотели бы найти ее и имеем основания полагать, что мистер Пауэл мог бы помочь нам в этом. Прошу прощения, но больше ничего добавить не могу. Обещаю информировать вас о дальнейшем развитии событий. Спасибо за сотрудничество.

Пресса была недовольна, но задача Маддена и состояла в том, чтобы использовать ее, а не помогать. Теперь у газетчиков более чем достаточно материала, чтобы продолжать свою работу. Кровавое происшествие в Пунт-Ярде, связанное с красивой и знаменитой актрисой, оказалось богатым, раздражающим материалом для ненасытных аппетитов передовиц и экрана. В то время, как сплетницы в Белсвейте не уставали чесать языками, а Мальтрейверс сидел беспомощный, с растущей от страха болью в голове и груди, в то время, как шла обычная деловая жизнь в Веркастере, а полицейский аппарат неустанно работал, скользкие и пророческие фразы, порой оживленные красивыми прилагательными и драматическими наблюдениями, начали собираться и оформляться в чудовищную картину ужаса.

«Полиция охотится за мясником, который жестоко искалечил актрису Диану Портер…», «Город живет в страхе после того, как была обнаружена отрубленная рука, безжалостно прибитая к двери в тени собора…», «Есть опасения за жизнь одного из блестящих талантов Британии», «Полицию волнует ужасный вопрос — будет ли найдена другая рука Дианы?», «Люди в веркастерском соборе сегодня стоят на коленях и молятся за прекрасную молодую женщину, которую они любили», «Диана Портер — беспомощная, замученная пленница чудовища», «Лондонский театральный мир сегодня расстроен новостями о том, что…», «…Лондонский театральный мир сегодня выведен из состояния равновесия тем…». Оперируя фактами, которые были в их распоряжении, самые заурядные журналисты творили чудеса — проявляли талант.

Мальтрейверс согласился дать интервью репортерам от имени всех обитателей Пунт-Ярда. Он старался контролировать свои чувства и сохранять спокойствие даже тогда, когда один из них попросил его произнести по буквам «Гедда Габлер». Журналисты настойчиво добивались сведений о виновнике беременности Дианы, о которой упомянул Мадден, требовали рассказать о ее друзьях-мужчинах. Убедив их, что это, конечно же, не он, Мальтрейверс, однако, не смог подать им идеи, кто бы мог быть им.

— А как насчет этого парня, Пауэла? — спросил один.

— Безусловно, он никогда не был ее любовником. Насколько мне известно, Диана даже не знакома с ним. — Мальтрейверс, прошедший специальный инструктаж у Маддена, понимал: информация о Пауэле не должна быть подробнее того, что сказано о нем в заявлении полиции.

— Он отрубил ей руку? — пристал к нему другой репортер.

— Не знаю. Спросите у полицейских.

— Мы пытались сделать это. Они не говорят. Скажите вы.

— Они не говорят потому, что не знают! — Мальтрейверс, чье терпение уже иссякло, тяжелым взглядом оглядел журналистов, собравшихся в Пунт-Ярде. — Я понятия не имею, черт возьми, кто отрубил ей руку. Но это было сделано. Поверьте, я гораздо больше заинтересован в том, чтобы Диану нашли, чем в том, чтобы выяснять, кто сделал это. Все, кто волнуется за Диану, хотят, чтобы ее поскорее отыскали и обеспечили ей соответствующее лечение. Мы очень благодарны вам за то, что вы сообщили в газетах, по радио и телевидению о ее исчезновении. А сейчас, ради Бога, попытайтесь помочь найти ее!

В Белсвейте Джексон и Нил пришли к выводу, что они охотятся за человеком-невидимкой. Пауэл проработал в супермаркете более трех лет, но за это время у него не появилось друзей среди сослуживцев. Он прожил три года в одной квартире на Севастопольской террасе, но и среди соседей у него не появилось приятелей. Это был тихий, квалифицированный, не честолюбивый, словом — безликий человек.

Его квартира, в которую они вошли, была такой же ординарной, без всяких излишеств, с мебелью, принадлежащей хозяину, и тоже мало что могла сказать о личности ее владельца. На стенах не было ни фотографий, ни афиш, ни личных писем от родных и друзей. Такая коллекция книг в бумажных переплетах — смесь из военных романов, научной фантастики и триллеров, которую они нашли — могла оказаться у любого. Среди книг имелись две о вкусной и здоровой пище. В ящике стола Джексон обнаружил коллекцию крупномасштабных, с военно-топографическими съемками карт Уэлса и Западной Англии, на которых под некоторыми пунктами стояли даты прошлых лет. Пока он изучал карты, Нил, хмыкнул, что означало: он сделал великое открытие, вытянул из-под кровати дешевый пластмассовый чемодан, в котором хранились альбомы с фотографиями и цветными диапозитивами, подобранными без всякого вкуса, и запечатлевшие виды сельской местности. Под каждой фотографией проставлены название места и года. Борроудейл, 1973. Эксмор, 1974. Сазерлэнд, 1975. В расположении фотографий не было никакой хронологической последовательности, за исключением прошлогодних, запечатлевших Сноудонию. Не стоило труда сравнить фотографии с помеченными названиями на картах и понять, что они совпадают. Все отмеченные пункты являлись отдаленными частями Британии.

— Посмотри сюда, — сказал Джексон. Он раскрыл последний альбом и обнаружил в нем фотографии Скандинавии, датированные 1976—1977 годами. Как раз эти годы отсутствовали в предыдущем альбоме. — Он был за границей, — прокомментировал инспектор. — Давай посмотрим, есть ли где-нибудь тут его паспорт?

Ни паспорта, ни другого официального документа не нашли. Обнаружили только переписку с отделом социального страхования за период болезни Пауэла, случившейся с полгода назад, и пропуск в строительное общество Галифакса, в котором у Пауэла лежала на счету тысяча фунтов. Этот вклад давал ему еженедельно десять фунтов, а раз в год, в июле, когда он собирался в отпуск, он мог снять двести.

— Человек с двумя лицами, — констатировал Джексон. — Мне всегда неуютно с такими. Они заставляют тебя постоянно думать о том, что таит в себе оборотная сторона их жизни. — Пока Джексон говорил, как раз эта «оборотная сторона» и всплыла на поверхность.

Полицейские Белсвейта сняли отпечатки пальцев Пауэла — они были обнаружены лишь в одном месте квартиры — и сравнили их с имеющимися в их архиве. Когда Джексон и Нил вернулись в полицейский участок, их уже ждали результаты проверки и телефонограмма Маддена с приказом поскорее вернуться в Веркастер. Оказалось, десять лет назад Артур Пауэл сидел в тюрьме Южного Уэлса.

У Маддена уже была собрана полная информация о Пауэле: Артур напал на шестнадцатилетнюю дочь своих соседей, перерезав ей ножом горло. Жил тогда Пауэл вместе с родителями в шахтерской деревне близ Свонси. Он сам сдался в руки полиции и во всем признался: нож он не хотел пускать в дело, думая только попугать, но, когда девушка завизжала, вынужден был сделать это. В тюрьме просидел только шесть месяцев, потому что вел себя безупречно. Психиатрическое обследование показало, что он интроверт, имеет трудности в отношениях с женщинами. Его отец, шахтер, рано ушел на пенсию из-за плохих легких. Семья оказалась в тяжелом материальном положении, и матери пришлось идти работать. Она сумела устроиться старшей официанткой в ночном клубе Свонси, от случая к случаю подрабатывала проституцией. В отчете говорилось, что отношения между супругами оставались тем не менее хорошими, и, хотя муж знал о ее занятиях, тайна неукоснительно сохранялась обойми. Казалось, и мальчик ни о чем не догадывается. Но, когда в разговоре с Артуром психиатр намекнул на нее, Артур проявил к врачу враждебность и полностью отверг даже предположение о возможности подобного поведения матери как нечто оскорбительное, из чего можно было сделать вывод, что он догадывался о правде, но отказывался принять ее. Он никогда не был женат, но не имелось никаких оснований предполагать в нем гомосексуалиста. Пережив трагедию родителей, Пауэл замкнулся в себе и в течение последующих лет жил очень уединенно, брался за любую работу, не требующую квалификации, в разных областях Британии. Он всегда скрывал свое происхождение и, переезжая с места на место, не оставлял никаких следов. Наверное, всем этим объяснялась его нелюдимость: он никому не позволял и близко подойти к себе.

Еще одно событие произошло до того, как Джексон и Нил вернулись в Веркастер. Полиция Белвейста раздобыла у бывшего управляющего супермаркетом фотографию Пауэла и передала ее в Веркастер, в отдел несчастных случаев.

— Крайний слева, — сказал Мадден, протягивая фото.

В центре, окруженный дюжиной мужчин и женщин в униформе супермаркета, смешно улыбаясь и как-то неестественно держа в руке заварочный чайник, стоял тучный лысый мужчина. Пауэл пристроился сзади него — впечатление создавалось такое, что он не хотел попадать в кадр.

Джексон внимательно вгляделся в его лицо. Сморщенное, узкое, невыразительное, оно, единственное, было мрачно среди улыбающихся, открытых лиц. Подсознательно Джексон приказал себе прекратить подбор прилагательных, которые могли лишь усилить его подозрения, но все равно не мог избавиться от ощущения неудобства. И почудилось ему вдруг что-то знакомое в этом лице.

— Копии будут готовы к часу последних телеизвестий, — сказал Мадден. — А пока покажите эту фотографию в Пунт-Ярде, может быть, кто-нибудь узнает его.

— Да, сэр, — сказал Джексон, помолчал, разглядывая лицо Пауэла. Он все еще морщился, вспоминая. — Как будто… мне кажется… я знаю его… я думаю… — Он затряс головою.

— Знаете его? — резко спросил Мадден.

— У меня такое ощущение, будто я видел его. В Веркастере. Но не могу вспомнить, где именно.

— Езжайте в Пунт-Ярд, — сказал Мадден. — Может, по дороге или там вспомните. — В его голосе прозвучала надежда.

Взывание к памяти, увы, оставалось тщетным: вспомнить Джексон ничего не смог ни по дороге в Пунт-Ярд, ни в течение нескольких минут, которые он просидел в машине у дома священника Кована. Напрасно пытался он воскресить в памяти образ человека, запечатленного на фотографии. Неожиданно около машины появился Мальтрейверс.

— Я увидел вас в окне, — сказал он, когда Джексон выходил из машины. — Вы нашли его?

— Боюсь, что нет, — сказал Джексон. — Но у нас появилась его фотография, и я хотел бы, чтобы вы взглянули на нее. Все объясню в доме.

Рассказав, что удалось выяснить, Джексон протянул фотографию.

— Узнаете ли вы кого-нибудь здесь?

— Его, — мгновенно сказали в один голос Мальтрейверс и Мелисса, с удивлением посмотрев друг на друга.

Джексон забрал у них фотографию.

— На кого вы смотрите, миссис Кован? На человека слева? А вы, мистер Мальтрейверс? Тоже на человека слева? Очень хорошо! Миссис Кован, где и когда вы видели его?

— Он был на приеме после выступления Дианы. Разве ты не помнишь, Гас, я тебе еще сказала, что он смотрит на нас как-то странно? Но ты не видел его! А когда обернулся, он уже исчез. Откуда тогда ты знаешь его?

— Я видел его на следующий день, — ответил Мальтрейверс. — Это он наблюдал за домом, когда мы уходили на прием к настоятелю. Но тебя тогда не было со мной, поэтому ты его в тот день и не могла видеть.

— Вы оба уверены в том, что говорите? — спросил Джексон. Оба кивнули. — Очень хорошо. Значит, Артур Пауэл был в Веркастере в субботу вечером. — Он с силой переплел пальцы своих рук. — И я вспомнил, где и когда видел его! В трапезной! Извините, я не сказал вам раньше. Мне сразу показалось, что где-то я его видел. Получается, что Пауэл был здесь в воскресенье вечером.

— А сейчас он исчез так же, как и Диана, — в голосе Мальтрейверса прозвучало уныние.

— Можно мне воспользоваться телефоном? — спросил Джексон. — Я хочу поговорить с Мадденом.

Джексон представил себе, как тщательно шеф полиции запишет всё, что он расскажет.

— Вы заметили что-нибудь странное в его поведении в трапезной? — спросил Мадден, когда Джексон закончил по телефону свой рассказ.

— Ничего особенного. Только то, что он был из числа тех немногих, кто оказался в одиночестве. Ни с кем не разговаривал. И он видел, что я смотрю на него.

— Возьмите заявления у мистера Мальтрейверса и миссис Кован. Установите точное время, когда каждый из них видел его. Как только вернетесь, зайдите сразу ко мне. — Мадден резко повесил трубку.

Заявления получились короткие: ни брат, ни сестра не заметили в этом человеке ничего особенного. Мальтрейверс запомнил, что на Пау-эле была клетчатая рубашка, но, какого цвета, вспомнить не мог.

— И он пристально смотрел на дом? — спросил Джексон.

— Да, многие люди, я полагаю, делают это. Ведь здание возведено в Георгиевскую эпоху, а туристы обычно обращают внимание на Подобные исторические памятники. Но когда Тэсс сказала мне, что он как-то странно смотрит, я не придал этому значения.

— Если вспомните что-нибудь, дайте нам знать. — Джексон пристально вглядывался в озабоченные лица обитателей Пунт-Ярда. — Я понимаю, как все это тяжело. Поверьте, мы делаем все возможное, чтобы найти Пауэла. К сожалению, он, кажется, имеет привычку отдыхать в отдаленных районах и знает немало мест, где можно спрятаться от людей. Но мы найдем его, будьте уверены.

— А Диану?

— Надеюсь, мы сначала найдем ее, — сказал Джексон. — Правда, у нас все еще нет сведений о том, поступала ли она в какое-нибудь лечебное учреждение, но это не значит, что лечение не проводится.

— Ни тела, ни убийцы, — цинично буркнул Мальтрейверс.

Мелисса закрыла глаза.

— Заткнись, Гас, — сказала она брату, и Джексон ощутил громадное волнение, скрывающееся за маской ее спокойствия. Он поднялся, чтобы уйти.

— Я понимаю, самое худшее — неведение. Как только мы хоть что-нибудь узнаем, сразу же поставим в известность и вас. Обещаю, что я позабочусь об этом.

— Спасибо, сержант, — сказала Мелисса, тоже вставая, чтобы проводить его. — Мы очень благодарны вам. Сегодня мы собираемся на концерт струнного квартета, может быть, это хоть немного отвлечет нас.

— Фестиваль потихоньку продолжается?

— Да. Правда, сегодня к нам приходил настоятель и предложил отменить его, но мой брат стоял на своем: все должно идти своим чередом. Большая часть билетов распродана, и, как он выразился, Диана хотела бы, чтобы фестиваль продолжался. — Мелисса улыбнулась Мальтрейверсу. — Думаю, будет лучше, если мы попробуем держать себя в руках насколько это возможно. Мы — англичане. Это, может быть, звучит и глупо, но единственный способ выдержать все, что нам предстоит выдержать, — взять себя в руки.

Странное настроение царило в тот вечер в Доме Капитула. Вроде вечер проходил, как ему и положено было проходить, но чувствовалось напряжение в зале, зрители говорили шепотом и отводили глаза от группы, к которой непреодолимо притягивались их взгляды, музыканты были пасмурны, аплодисменты вежливы, но сдержанны. После концерта артисты и зрители опять собрались в трапезной, изо всех сил демонстрируя хорошие манеры, но наступил момент, когда напряжение в атмосфере зала достигло такого накала, что хорошие манеры превратились в свою противоположность — в желе, источающее яд.

Настоятель извинился за отсутствие епископа.

— Он очень тяжело переносит исчезновение мисс Портер, — объяснил он. — Нет необходимости говорить вам, как он был очарован и восхищен ею. Он попросил меня передать всем вам свое огромное сочувствие. Моя жена и я ощущаем себя виноватыми в случившемся. Мисс Портер была гостьей нашего дома, и, если бы мы были более внимательны, то…

— Это очень любезно с вашей стороны, но не нужно, святой отец… — прервал его Мальтрейверс. — Никто из нас ничего не мог поделать.

Под воздействием гнетущей атмосферы люди стали расходиться раньше обычного, и Мальтрейверс с Тэсс готовы были последовать за ними, как вдруг Мальтрейверс почувствовал, что кто-то осторожно дергает его за карман пиджака.

Это была мисс Таргет.

— О, мистер Мальтрейверс! — начала она, и слезы подступили к ее глазам, так что ей пришлось прежде преодолеть их, чтобы заговорить. — Это так ужасно! Мисс Портер была такая… — Ее добродушное маленькое личико вдруг задрожало в печали, и у Мальтрейверса перехватило дыхание — такая боль подступила вдруг.

— Спасибо, мисс Таргет, — с трудом ответил он. — Мы тронуты вашими чувствами.

— Но она была вашим другом! — душераздирающе воскликнула она. — Такая добрая, такая прекрасная девушка!.. — Она беспомощно зарыдала, и Мальтрейверс с Тэсс взирали на нее в замешательстве, не в состоянии придумать, что сделать, что сказать, чем утешить женщину.

Спас их Вебстер.

— Пойдемте, мисс Таргет, — сказал он, мягко обнимая пожилую леди. — Позвольте мне хоть на несколько минут отвести вас в женскую молельню.

И когда та повернулась к нему с детской покорностью, он едва заметно улыбнулся Тэсс и Мальтрейверсу, как бы говоря, что он обо всем позаботится, и повел мисс Таргет из трапезной, продолжая обнимать ее за плечи.

— Это коснулось не только нас, правда? — говорила Тэсс, глядя им вслед. — Совершенно разным людям наша трагедия причинила боль. Епископу, Мелиссе с Майклом, мисс Таргет. Даже жене настоятеля. Господи, дорогой, сделай так, чтобы Диану поскорее нашли!

Глава 8

Жгучая боль горя мисс Таргет и искаженное печалью ее лицо, обычно радостное, оживленное, всю ночь не давали Мальтрейверсу спать. Чувство ответственности, которое мучило настоятеля, подсознательно отозвалось эхом и в нем самом. Ведь это он привез Диану в Веркастер, — город, который считался образцово религиозным и в котором никогда не случалось ничего дурного. В душе возникло ощущение, что он не имеет права позволить себе сидеть сложа руки и должен что-то немедленно делать. Он лежал и смотрел на занавески до тех пор, пока сквозь них не просочился в спальню первый утренний свет.

— Ты проснулся? — Рука Тэсс коснулась его.

— Не помню, чтобы я спал. Харди писал в «Майоре Кастербридже» что-то, вроде того, что в нашем мозгу имеется очень много ячеек, в которые ужасные мысли являются без приглашения. Мой мозг сейчас сильно перенаселен.

— Знаю. Я постоянно пытаюсь уговорить себя, что действительность на самом деле не может быть столь уж плоха. Но я и сама не верю тому, что твержу.

— Я еду в Белсвейт, — неожиданно сообщил о своем решении Мальтрейверс.

Тэсс привстала.

— В Белсвейт? Почему?

— Потому что, может быть, на сей раз мне удастся что-нибудь разузнать там. Потому что нужно что-то делать.

— Но полиция делает все, что нужно.

— Знаю, но я мог бы… я не знаю… я мог бы найти что-нибудь такое, что они пропустили. Возможно, кто-то захочет поговорить именно со мной, потому что я не полицейский. Возможно… Дело в том, что не могу больше оставаться здесь и ничего не делать.

Тэсс смотрела на него какое-то время.

— Ты прав. И я еду с тобой. Не спорь. Ты не единственный, кто должен что-то делать.

Мальтрейверс не стал спорить, ничего не ответил Тэсс и обнял ее, притянув к себе. Они лежали в тишине до тех пор, пока не услышали стука брошенной в почтовый ящик утренней газеты.

Тонкое лицо Артура Пауэла, несколько смазанное из-за того, что увеличили не очень удачную, мелкую фотографию, бесстрастно смотрело с первой полосы «Дейли телеграф».

Мальтрейверс стоя читал в гостиной текст, сопровождавший изображение. Это была голая информация, как обычно, далекая от реальной действительности. Давалось описание мотоцикла, принадлежащего подозреваемому в убийстве: он так же, как и сам Пауэл, выглядел безликим, не имел, судя по всему, никаких отличительных признаков. Содержалось в статье и предупреждение полиции: к Пауэлу лучше не приближаться. Сообщалось также о том, что его видели в Веркастере на уик-энд. Но официальная позиция была довольно спокойная: от Пауэла требовалось лишь одно: помочь следствию.

Неожиданно, благодаря жестоким законам, по которым правда раскрывается через слово даже тогда, когда ее тщательно пытаются завуалировать, Мальтрейверс обнаружил истинный смысл написанного: сильно сокращенный материал в данных обстоятельствах выглядел абсурдным. Все факты буквально кричали о том, что, Пауэла подозревают в совершении преступления, а его исчезновение лишь усиливает подозрения.

В конце статьи давалось короткое отступление о Библии «Милосердие Латимера». Приводились слова Маддена, который не связывал эти два происшествия в Веркастере.

После завтрака Мальтрейверс сообщил Мелиссе об их планах с Тэсс.

— Не думаю, что вы что-то обнаружите, — усомнилась она. — Не надеюсь, что вообще можно что-то найти. Но понимаю вас. Майкл увозит Ребекку в Сассекс на несколько дней и переночует там. Я сижу дома — у телефона.

— Ты не боишься оставаться одна? С тобой все будет в порядке?

— Да. Не беспокойся. Вокруг люди. Вы вернетесь сегодня?

— Конечно, но, может быть, очень поздно. Мы тебе позвоним перед выездом. А сейчас нам пора.

Их отъезд был задержан звонком Джо Голдмана.

— Они уже нашли этого ублюдка? — требовательно спросил он.

— Насколько нам известно, нет. Думаю, они сообщили бы тут же, если бы нашли. Как твои дела?

— Ты не поверишь, Гас, я, взрослый человек, плачу по телефону. В жизнь семьи вошла, смерть.

— Джо, нет никаких подтверждений тому, что Диана мертва.

— Ты говорил уже об этом, но какая жизнь ждет ее, если у нее отрезана эта чертова рука? Извини, Гас, я понимаю, тебе, наверное, сейчас хуже всех, но и здесь много людей, которым тоже очень плохо. Правда, я звоню не для того, чтобы тебе всё это сказать. Меня кое-что волнует, и я хотел бы поговорить с тобой.

— О Пауэле?

— Нет. Может быть, это и не важно, но я не могу не думать. Помнишь Питера Синклера? Он еще снимался в «Городе успеха».

Мальтрейверсу пришлось немного напрячься, прежде чем перед его мысленным взором возник актер с лицом механической куклы, где самомнения было значительно больше, чем таланта. Его роль в трилогии была незначительной, он умирал в середине первого эпизода.

— А что тебя волнует в связи с ним?

— Ты знаешь, между ним и Дианой был роман. У нее — ничего серьезного, просто ради развлечения, а он влюбился всерьез. Когда она порвала с ним, Синклер выглядел как классический отверженный любовник: пошли цветы, телефонные звонки, уйма прочей ахинеи, а при случайных встречах, он говорил только о Диане. Естественно, постепенно неудовлетворенная любовь перешла в ненависть, и посыпались угрозы. — Джо помолчал мгновение. — Кое-что он реализовал. Невозможно было поверить, что он способен на такое. Помнишь, у Дианы был кот?

— Кто ж не помнит? Она была без ума от него. Он ведь исчез, да?

— Правильно! А спустя пару дней, она нашла его хвост в почтовом ящике. Потом Синклер говорил, что отомстил ей. Странный он парень, Гас.

— Диана спрашивала его о коте?

— Он отделывался смехом. Но вот о чем я думаю. Есть одна проблема. Сейчас он в Калифорнии.

— В Калифорнии? С каких пор?

— Уже около трех месяцев: получил роль английского шофера в какой-то новой американской мыльной опере.

— Да брось, Джо. Ты же знаешь, что такое съемочное расписание. Как он выкроил бы время приехать в Англию?

— Не представляю. Но мысль о Синклере просто изводит меня. Если он отрубил хвост коту, этот чокнутый способен совершить и что-нибудь посерьезнее.

— Подожди, когда у них был роман? Когда закончился?

— Начался во время съемок «Города успеха». Когда же это было? Погоди… Около года назад. А длился примерно три месяца. А что?

— Да нет в порядке. Не подходит. Ты знал, что Диана беременна?

— Да, я прочел об этом в газете… А, понимаю, куда ты клонишь. Нет, он не имеет к этому отношения, у нее уже давным-давно был бы ребенок.

— Есть у тебя идея, кто мог бы быть им? Отцом?

Голдман тяжело вздохнул в трубку.

— Никто не приходит на ум. Она проводила время с двумя-тремя парнями, но, насколько мне известно, не было ничего серьезного.

— Ладно, Джо. Спасибо, что рассказал о Синклере. Я буду держать тебя в курсе дела.

— Да, пожалуйста. Передай мой привет Тэсс, хорошо? Многие просили сказать, что любят ее и кланяются.

Все время, пока они собирались в дорогу, Мальтрейверс обдумывал то, что сказал ему Джо. Бесконечные репетиции и сами съемки многосерийного фильма практически не оставляли времени на то, чтобы куда-то съездить, да и в контракте вероятнее всего оговорены ограничения передвижений. Но он решил, что полиция всё же должна быть в курсе всего этого. Он снова связался с Голдманом, чтобы узнать название студии, снимающей фильм, и позвонил Джексону.

— Я разделяю вашу точку зрения, вряд ли Синклер имеет отношение к этой истории, — откликнулся тот, когда Мальтрейверс закончил рассказывать. — Но на всякий случай мы проверим. Между прочим, после того, как фотография Пауэла появилась в газетах, к нам приходит много сообщений о том, что его видели. Но те, кого мы проверили, — не Пауэлы. Так всегда бывает. Если его найдут, я позвоню вам сразу же, как только смогу.

— Спасибо. Правда, меня не будет здесь до конца дня, но моя сестра остается для связи. — сообщил Мальтрейверс. — Тэсс и я собираемся в Лондон.

В течение всей дороги, что они ехали по Веркастеру, Мальтрейверс не мог отделаться от чувства вины перед Джексоном: а что если тот случайно встретится им? Остановит машину, выйдет из нее, спросит, почему они едут на север? У Мальтрейверса нет достаточно вразумительного объяснения тому, что они делают; причина поехать в Белсвейт — сугубо личная, серьезная и никого не касается, кроме его самого.

Белсвейт лежал на останках того, что когда-то называлось прекрасной Йоркширской долиной. Безжалостное строительство городов, повлекшее за собой разрушение старой жизни и бурное развитие промышленности, фактически уничтожило ее.

Когда они поднялись на холм, то увидели темную медленную речку, прокладывающую себе дорогу среди неказистых кирпичных строений, которые неровно поднимались вверх. Безмолвная мельница возвышалась над окраиной города. Она давно не работала, и ее окна, как надгробные памятники, слепо глядели на стиснутые домами голые дворы и узкие улочки, — на то, что было когда-то домами ее рабочих. По другую сторону реки после войны выросли новые промышленные здания, а среди зелени были разбросаны постройки поновее. Севастопольская терраса, а также параллельные ей Инкерман, Балаклава и сам Крым своими названиями были обязаны прославившимся когда-то полям сражений. Дома выстроились длинными, застывшими рядами, как отряды, которые чтят память погибших молчанием, а яркое солнце лишь подчеркивало их мрачность.

Дом номер двадцать семь был одним из многих, перестроенных и разделенных на множество квартир, вероятно, тесных и неудобных. Перед домами не росло ни одного дерева. Ступеньки, сделанные из пористого песчаника, теперь разрушились от времени, а узкая полоска белой и черной черепицы потрескалась и выцвела. На двери имелось два звонка, один — безымянный, около другого желтела бумажная полоска под грязным пластмассовым чехлом с фамилией Пауэла.

— Мало толку нажимать этот, — сказал Мальтрейверс и нажал на безымянный.

Звонка не раздалось.

— Работает ли он? — с сомнением спросила Тэсс.

— Кто знает. Меня всегда приводят в ярость звонки, которые не слышны снаружи.

По дороге сюда они думали, с чего лучше начать, и решили, что, если сначала они придут в супермаркет, полиция, которой тут же будет сообщено об этом, помешает им поговорить с соседями Пауэла.

— Но ведь спрашивать не значит совершать что-то противозаконное? — заметил Мальтрейверс.

— Нет, конечно, однако нам вовсе не нужно, чтобы появилась полиция. Не так ли? — ответила Тэсс.

Мальтрейверс приложил глаз к мутному глазку, загородив его от света руками.

— Мне кажется, там кто-то ходит, — сказал он. И в самом деле тут же щелкнул замок, дверь слегка приоткрылась и выглянул человек, подозрительно оглядывая их.

Состоялся довольно странный разговор. Позже Мальтрейверс жалел, что не имел возможности записать его.

Хозяин сначала принялся допрашивать их, едва приоткрыв дверь пошире, представ перед ними лишь тогда, когда убедился, что они не от хозяина дома, не из городского совета, не из компании проката, что они не общественные работники, не свидетели Иеговы, не странствующие продавцы товаров, и что они не хотят ни занять, ни дать взаймы денег, и что у них нет никаких намерений предложить ему по баснословной цене украшения, и что они не хотят навязать ему ненужные ювелирные изделия или какие бы то ни было другие ценности, и что они никоим образом не связаны ни с какими властями, особенно с полицией, и что они не причинят ему никакого вреда, никаких затруднений, и что от него не потребуют никаких затрат, и что визит их будет коротким…

Это был пожилой угрюмый мужчина. В подтяжках и рубашке без воротника.

— Что же вам тогда нужно? — потребовал он от них ответа.

— Честно говоря, мы хотели бы кое-что узнать у вас о вашем соседе, мистере Пауэле. — Мальтрейверс попытался сформулировать свою просьбу как можно деликатнее, хотя после стольких мук и был слегка раздражен.

Но мужчина, буркнув: «Не знаю такого», так быстро захлопнул дверь перед самым их носом, что Мальтрейверс не успел даже подставить ногу. Он продолжал стоять с открытым ртом, приготовившись объяснить, чем вызвана его просьба, и изумленно смотрел на дверь.

Тэсс вдруг хихикнула, на что Мальтрейверс сказал:

— Я всегда знал, что в Йоркшире много сумасшедших!

— Такого никогда не могло бы случиться с лордом Питером Вимси.

— Возможно. Но он никогда не приезжал в Белсвейт.

Звонки в ближайшие дома тоже оказались бессмысленными. Или же в самом деле никого не было дома в это время дня, или люди вообще не желали открывать. Один раз им вроде повезло: дверь приоткрылась, но леди была глуха, а в доме беспрерывно лаял терьер. Бурно жестикулируя. Тэсс и Мальтрейверс пытались объясниться, но — тщетно: дама не понимала их.

Признав свое поражение, они возвратились в машину. И совсем было собрались уезжать, как Тэсс заметила на углу улицы маленький магазинчик. Странным показалось одно: как ему, такому захудалому, удавалось выжить в век роскошных магазинов.

Мальтрейверс высказал соображение, что в магазинчике они ничего не узнают, поскольку Пауэл, скорее всего, покупал продукты в супермаркете, где работал, но Тесс возразила ему.

— Этот магазин наверняка сокровищница сплетен, уверена! — сказала она бодро. — С тех пор, как газеты и телевизионные передачи кричат о Пауэле, все и везде только и говорят, что о нем. Оставайся здесь, а я пойду поболтаю.

— Почему ты думаешь, что они захотят говорить с совершенно незнакомым человеком? — поинтересовался Мальтрейверс.

— На эту тему, уверена, они будут разговаривать с любым. Особенно с тем, кто свободно говорит на йоркширском наречии. Отдохни, мальчик, а я посмотрю, чем можно поживиться, — улыбнулась Тесс, продемонстрировав в одной фразе свое знание местного наречия, и распахнула дверцу машины.

Мальтрейверс проследил за тем, как она вошла в магазин, услышал нежный звон колокольчика и с удовольствием отметил, что благодаря ее речи и длинным ногам, ее и в самом деле могут, принять за жительницу Йоркшира. — Хорошая игра всегда начинается с ног, был уверен он.

А пока просмотрел утренние газеты, которые они купили по дороге, следуя неодолимому желанию снова и снова читать о том, что все они и так хорошо знали.

Фотография Пауэла на первых страницах бульварных газет в сочетании с описанием драматических событий создавали такой эффект, который мгновенно делал Пауэла известным миллионам жителей страны. Рядом повсюду поместили фотографии Дианы, свидетельствующие о ее скромном облике.

«Это Дианин мясник?» — кричал один заголовок, изображая кавалера, отвергнутого актрисой. «Может ли Пауэл оказаться невиновным?» — задавал вопрос другой. Шапки и тексты к ним пестрели неуместными в подобной трагедии выражениями, напоминающими лозунги веркастерского консульства «Служи Богу и людям».

Мальтрейверс читал все это с отвращением, но уверял себя в том, что, с одной стороны, пошлая сенсация ускорит поиски и арест Артура Пауэла, а с другой, вероятно, поможет спасти Диану: всеми силами старался он верить в то, что она еще жива.

Тэсс возвратилась минут через двадцать, неся в руках шоколад и хрустящий картофель.

— Пришлось купить, — объяснила она, садясь в машину. — Я столкнулась с единственной проблемой: как остановить эту женщину? Именно здесь Пауэл покупал газеты, а она из тех людей, кто заставит заговорить даже самого траппистского монаха. Естественно, в основном, она несла чепуху, но с тех пор, как тут побывала полиция, она пытается вспомнить даже самые, казалось бы, незначительные мелочи. Мне показалось, хозяйка не всё рассказала полицейским. Пауэл заходил к ней по пятницам, чтобы оплатить свой счет, а на прошлой неделе сказал, что собирается в отпуск. Мы это, конечно, знаем, но старая миссис, я не узнала, как зовут ее, поинтересовалась у него, куда он едет, и он сообщил, что пару дней пробудет в Лондоне, а потом отправится в горы.

— Просто в горы?

— К сожалению, да. Может быть, в Уэлс?

Мальтрейверс нахмурился.

— Или в район озер. Или в Шотландию. Или даже заграницу. Джексон говорил, они не смогли найти его паспорта. Конечно, какая-то информация все же есть: исключаются такие места, как Девон и Корнвол. Я сообщу Джексону, когда мы вернемся. Поехали, попробуем узнать что-нибудь в супермаркете.

Решили, что будет лучше, если они честно скажут, что они — друзья Дианы, в таком случае можно было рассчитывать хоть на какой-то успех.

Новый управляющий, молодой человек всячески старавшийся скрыть свой юный возраст под незрелыми усами, был абсолютно равнодушен к тому, что расследование, которое пытались произвести Мальтрейверс и Тэсс, — не официальное, и провел их прямо в свой кабинет, тут же сбросив со стульев многочисленные коробки, чтобы они могли присесть.

— Мы все еще не можем поверить в это, — признался он. — Действительно, никто не дружил с Артуром, но и никто не проявлял к нему особой неприязни. Он один из тех, кто и мухи не обидит. Старые работники не помнят, чтобы за все годы, что он работает тут, он хотя бы раз вышел из себя.

— Вы знаете о нем что-нибудь? Он кажется неуловимым.

Управляющего позвали в торговый зал, чтобы разрешить какой-то спор. Вернулся он в сопровождении полной, рыхлой женщины, которую представил как одного из своих контролеров, объяснив ей причину визита Мальтрейверса и Тэсс.

— Как бы вы описали Артура, Милдред? — спросил он у нее.

— Очень замкнутый. Всегда вежливый. Умный. Никогда не скажет двух слов, если можно обойтись одним. Никогда бестактно никого не перебьет… Словом, ничего плохого о нем я сказать не могу. Единственное, что… он придирчив к еде.

— Придирчив? Что вы имеете в виду?

— Он — вегетарианец. Сколько раз я говорила ему — бросай питаться кормом, предназначенным для кроликов. Но он — особенный человек: никогда не съел даже крутого яйца. А какой от яйца вред?

— Вы видели когда-нибудь у него нож «коммандо»? — спросил Мальтрейверс.

На лице Милдред вдруг появилось выражение, будто она вспомнила что-то важное.

— Ой, я и забыла об этом! Да, да, в кожаном футляре! Его радость и гордость. Он не расставался с ним и всегда носил с собой какой-то камень, чтобы точить его. С его помощью разрезал коробки в кладовой. — Она нахмурилась, вспомнив об этом. — Знаете, о чем я думала? Он казался… таким счастливым, когда занимался этим.

Мальтрейверс и Тэсс обменялись беспокойными взглядами.

Спустя несколько минут стало ясно, что ни Милдред, ни управляющий уже ничего больше не вспомнят: Пауэл всегда был сам по себе, даже с теми, с кем проработал многие годы.

Когда Мальтрейверс и Тесс уже выезжали на улицу, то услышали крик и увидели бегущего к ним управляющего, что-то державшего в руке.

— Совсем забыл! — запыхавшись сказал он и, когда Мальтрейверс опустил стекло машины, протянул ему пару дешевых сандалий из кожзаменителя, потрескавшихся и порванных от долгой носки. — Артур всегда надевал их, когда приходил на работу. Хранил в кладовой. Я вдруг подумал, может, полиции пригодятся? — Он взглянул на Мальтрейверса, словно пытаясь заслужить его одобрение.

— Думаю, это пригодится, — откликнулся тот. — Хотя не вижу, чем они могут помочь. Полицейские ведь были в его комнате. Знаете, вы сами позвоните им. Еще раз спасибо за помощь.

Машина резко тронулась с места, и Мальтрейверс повел ее к центру города.

— Где мы еще можем что-нибудь узнать? — в раздумье проговорила Тэсс.

— Не знаю, мне ничего не приходит в голову. Боже, какая бестолковая трата времени! Какого черта мы сюда ехали?

— Потому что тебе это было нужно, — спокойно объяснила Тэсс. — Ты все время думал об этом. Ладно, давай где-нибудь поедим.

Они нашли бар, где можно было перекусить, и, пока Тэсс заказывала еду, Мальтрейверс позвонил Мелиссе.

— Гас! Слава Богу, что ты позвонил! Когда вы вернетесь?.. — она помолчала… — Знаешь… другую руку Дианы прислали настоятелю по почте.

Глава 9

На обратном пути они услышали новости по радио. А уже в Пунт-Ярде испуганная Мелисса сообщила о деталях.

— Ее прислали со второй почтой, — сказала она. — В коричневой картонной коробке, адресованной настоятелю.

— Там была какая-нибудь записка? — спросил Мальтрейверс.

— Нет. Только рука. Послана из Лондона вчера, но почтовый штемпель настолько размыт, что невозможно установить, откуда именно. Конечно, полиция установит это. — Мелисса вдруг кинулась брату на шею. — О, Гас, это так ужасно! — Она заплакала. — Приходила жена настоятеля. Была такой доброй, а ты знаешь, какая она всегда. Они просят, чтобы ты навестил их, как только сможешь. Телефон не замолкает. Все выражают сочувствие. И Майкл очень нервничает. И епископ звонил. Проклятая пресса замучила. Гас, они должны найти этого ужасного человека!

Мальтрейверс крепче прижал к себе сестру, обычно сильную, спокойную, рассудительную и уравновешенную, а сейчас разбитую ужасом. — Ужас разрушил ее мир.

— Успокойся, — утешил он. — Мы вернулись. Теперь я буду отвечать на телефонные звонки. Почему бы тебе не поехать в Сассекс?

Мелисса, всхлипывая, замотала головой.

— Мне уже лучше. Вы вернулись. И фестиваль еще продолжается. Хотя мне очень больно, но я — англичанка. Это глупо, то что я говорю, правда?

— Да, — сказал он. — Это глупо. Но еще глупее в тяжелую минуту не чувствовать себя англичанкой.

С величайшей осторожностью, едва прикасаясь кончиками пальцев, Мадден открыл коробку. На одной стороне ее еще осталась наклейка, свидетельствующая о том, что в нее были упакованы плитки шоколада. Внутри, на дне ее, — темно-коричневое засохшее пятно крови. Имя настоятеля и адрес на ярлыке — напечатаны.

— Таких коробок полно на складах супермаркетов, — заключил он.

— Да, сэр, — согласился Джексон. — Поэтому любому нетрудно достать такую.

— На ней обнаружены отпечатки пальцев, принадлежащие по крайней мере пятерым людям.

— Да, исключая, конечно, настоятеля. Хигсон сейчас в сортировочном офисе снимает отпечатки у почтальонов и сортировщиков. Трудность заключается в том, что невозможно определить, через какой офис коробка проходила в Лондоне. Лаборатория работает над штемпелем, но пока безрезультатно. Определенно одно: нет отпечатков пальцев Пауэла. Самое верное было бы — произвести анализы слюны на марке и ярлыке.

— А у нас есть анализ слюны Пауэла?

— Нет. Но, как только мы найдем его…

Мадден поднял бровь.

— Как только?.. А разве у нас есть какая-нибудь альтернатива?

— Пришла информация о человеке по имени Синклер. Теперь мы ждем ответа из Лос-Анджелеса.

— Смелое предположение, сержант. Очень смелое! — Однако Мадден не собирался вдаваться в изучение иных, маловероятных версий: ведь Пауэл так хорошо вписывался в созданную им схему, и схема эта чрезвычайно Маддена устраивала. — Есть ли какие-нибудь новости о Пауэле?

— Мы получили ответы на запросы из Борроудейла и района Пика, но они — отрицательные. Не подтвержден также и выезд из страны.

— И до сих пор нет каких-либо данных о том, что мисс Портер находится где-нибудь на излечении? — Джексон в ответ покачал головой, и лицо Маддена скривилось в гримасе недовольства: то, что всплывало в ходе расследования, с каждым часом все больше напоминало убийство, но, пока не найдено тело, классифицировать определенно дело не следует. Он считал отсутствие тела раздражающим недостатком и мысленно представлял себе беглеца Пауэла, попавшего наконец в сети полиции.

— А как поживает наш мистер Мальтрейверс? — вдруг мягко поинтересовался он.

Вежливый и неуместный вопрос прозвучал в голове Джексона как тревожный колокольчик. Когда на горизонте появился Пауэл, Мадден разом откинул все иные свои подозрения, в том числе и по поводу Мальтрейверса, но вовсе не в его характере было вдруг снова начать интересоваться им.

— Я не видел его сегодня, — осторожно ответил Джексон.

— Правда? А где он сегодня был? — В этом вопросе слышалась резкость, и Джексон вдруг понял, что попал впросак.

— Он сказал мне, что собирается провести день в Лондоне, сэр.

— Ну, и провел?

— Полагаю, да.

— Вы так полагаете? Понятно. — Мадден протянул Джексону коробку. — Когда лаборатория закончит с этим, наклейте ярлык и сдайте в архив. Спасибо, сержант.

Джексон, поняв, что он в чем-то запутался, о чем сам даже не догадывается, не нашелся, что ответить, молча взял коробку и направился к выходу.

Мадден тем временем, казалось, просматривал документы, лежавшие у него на столе.

— Я хочу видеть мистера Мальтрейверса и мисс Дэви здесь, в офисе, и как можно скорее! — отдал он приказ, не отрывая взгляда от бумаг.

Джексон повернулся, чтобы задать было вопрос, но передумал. Он отнес коробку в отдел несчастных случаев и позвонил в Пунт-Ярд из пустого кабинета, где его не могли подслушать.

— Что, черт возьми, вы задумали? — сердито спросил он в трубку.

— Задумали? Что вы имеете в виду? — отозвались на другом конце.

— Мадден хочет видеть вас и мисс Дэви немедленно, а со мной играет в какие-то игры. Он знает что-то, чего не знаю я. Вы были сегодня в Лондоне?

— А, вот в чем дело. Извините. Но мы ездили в Белсвейт.

— В Белсвейт? — Голос Джексона задрожал от еле сдерживаемого неудовольствия. — Сделайте одолжение, приезжайте сюда. Сейчас же. Немедленно. Я делился с вами всеми новостями, своими соображениями, и мне бы хотелось, чтобы вы отвечали мне тем же.

Через десять минут оба прибыли в участок, и Джексон, не произнеся ни слова упрека, провел их прямо к Маддену. Шеф полиции был педантично корректен.

— Мне позвонили, — он заглянул в свой блокнот, — в четырнадцать часов из полиции Белсвейта и сообщили, что двое людей, по описанию похожих на вас и под вашими именами, наводили справки в том районе: расспрашивали об Артуре Пауэле, который, как вам известно, является объектом официального полицейского расследования в связи с исчезновением мисс Дианы Портер. Эти двое были вы?

— Да, — признался Мальтрейверс.

Мадден кивнул, как бы еще раз утверждаясь в собственном предположении.

— Понятно. Полагаю, вы в курсе того, что вмешательство в дела полиции квалифицируется как преступление?

— Мы не вмешивались. Мы наоборот, хотели помочь.

— «Мы хотели помочь», — медленно повторив вслух, Мадден записал каждое слово Мальтрейверса. — Понятно. Мисс Дэви, вы хотите что-нибудь добавить? — Тэсс отрицательно покачала головой, а Мадден откинулся на спинку стула и задумчиво уставился на них. — Несмотря на то, что пишут в сенсационной беллетристике, в реальной жизни расследование серьезного преступления, любого преступления, является делом полиции, — поучал он. — Мы не поощряем любителей, не нуждаемся в них и не одобряем ничьего вмешательства. Артура Пауэла найдет полиция, а если случится так, что ваше желание непременно влезть в дело явится причиной задержки производимой операции, это будет зафиксировано в официальном отчете. Если подобное повторится, последствия окажутся для вас обоих очень серьезными. Это все. — Закончив короткую лекцию, Мадден замолчат, явно ожидая их ухода.

Джексон, чувствуя себя очень неуютно, неуклюже отдал честь и повернулся, чтобы выйти вместе с Мальтрейверсом и Тэсс, но те оставались сидеть на месте.

— Прежде всего, — заговорил Гас, — мне хотелось бы внести ясность. Ни сержант Джексон, ни кто-то другой в вашем управлении не знал о наших намерениях. — Голос Мальтрейверса был холоден. — Я намеренно ввел в заблуждение сержанта Джексона сегодня утром. Во-вторых. Не вижу причин, чтобы этот инцидент истолковывался как вмешательство в дела полиции. Очевидно, вы узнали о нашей поездке после того, как управляющий супермаркетом принес вам сандалии Пауэла?.. Сделать это посоветовал ему я. Узнали ли мы что-нибудь важное, о чем нужно было бы сообщить в полицию? Нет, и до тех пор, пока вы не докажете, что мы намеренно вмешались в дела полиции, будет считаться, что мы закона не нарушали. — Его глаза, прикованные к лицу Маддена, стали жесткими. — Поэтому не нужно третировать нас, как школьников, которых поймали в саду с полными карманами яблок! Хочу, чтобы вы наконец поняли: расследование, которое вы проводите, касается тяжких физических повреждений, а возможно даже, и гибели очень дорогого нашего друга, и, если есть что-нибудь такое, что можем сделать мы, чтобы помочь найти Диану, мы сделаем это, а вы можете… подавиться тут своими инструкциями. И до тех пор, пока я не нарушил закон, я не позволю себя запугивать. Теперь вы можете записать все, что я сказал вам, и пришить к этому чертову делу, которое вы уже, возможно, завели и на меня!

Глаза Джексона были закрыты, будто он молился.

Тэсс сидела очень прямо и спокойно, сжимая в руках сумочку.

Мадден оставался невозмутимым. Тишина сгустилась и словно замерла вокруг них.

— На этот раз все, — холодно повторил Мадден, давая понять, что аудиенция закончена.

Мальтрейверс резко поднялся, а затем отступил, пропуская вперед Тэсс и Джексона, который молчал всю дорогу, пока шли в его кабинет.

— Прошу о единственной любезности, — сказал Джексон, переступив порог. — Не поступайте со мной больше так. Я заслуживаю лучшего отношения.

— Мадден начал, а я закончил, — огрызнулся Мальтрейверс.

— Я не говорю о том, что произошло сейчас. Вы солгали мне и поставили в очень неловкое положение перед человеком, который является моим начальником и с которым мне придется работать, что бы вы о нем ни думали. В сегодняшней ситуации вы действовали правильно: не нарушили законов и не вмешались в то, чем занимаемся мы. Но в интересах дела мне необходимо поддерживать профессиональные, рабочие отношения с Мадденом. Если бы вы сказали мне, что собираетесь в Белсвейт, я бы понял вас и не пытался остановить, даже если бы мог сделать это. Но по крайней мере я был бы в курсе дела и вел себя с Мадденом соответствующим образом.

— Вы бы не удержались и рассказали Маддену.

— Давайте посмотрим с другой стороны: я сумел бы защитить себя. Все, что вы достигли сегодня, это то, что весьма сильно осложнили мою жизнь. Мне безразлично, ненавидите вы и Мадден друг друга или нет, мне нужно думать и о собственной карьере!.. — Джексон был зол и поэтому начал язвить.

— О, я — собака Всевышнего, — взбесился Мальтрейверс. — Но молю, скажите, сэр, а чья собака — вы?

— Если вы оба не прекратите этого немедленно, я начну пронзительно кричать, и от моего крика рухнет дом. — Они разом повернулись к Тэсс. Ее лицо было бледным от напряжения, ее голос срывался, когда она продолжила: — Да поймите же, пока вы тут соревнуетесь, кто из вас остроумнее, Диана продолжает быть неизвестно где. А может быть, она в агонии?.. Гас, ты причиняешь мне боль! — Она заплакала.

Ее горькие слова привели мужчин в чувство, И Джексон первый стал сглаживать ситуацию. Он подошел, сел рядом, взял Тэсс за руку.

— Простите меня, — сказал он. — Простите нас обоих. Это, конечно, убийство, что бы мы официально ни говорили, и мы слишком нервно реагируем на все. Это как неожиданная жестокая смерть, как потеря мужа или жены в автомобильной катастрофе: пока не столкнешься с несчастьем лицом к лицу, не знаешь, что это такое. И чувства начинают преобладать над всем остальным, когда приходится с этим встретиться. Если же получится, что вы начинаете рубить, кромсать все вокруг, так это потому, что думаете: так легче выдержать всё это.

— Но вы-то не можете быть таким чувствительным, — поправила сержанта Тэсс. — Вы — полицейский. И это часть вашей работы.

Джексон грустно улыбнулся.

— Правильно, я — полицейский. Мое дело собирать улики, следовать методике, проводить законы в жизнь… Но все это не значит, то я не могу чувствовать. — Он замолчал на мгновение и продолжил уже спокойнее. — Когда мне было шестнадцать лет, мою младшую сестренку изнасиловали и задушили. Это еще кое-что о жестокой смерти. Но ведь шрамы от потрясений никогда не исчезают.

Тэсс утирала безудержно бегущие из ее глаз слезы.

— О, Господи, вы — замечательный человек! — вырвалось у нее. Джексон благодарно сжал ее руку и поднялся.

— Это еще одна особенность детективных романов, — сказал он. — Замечали ли вы когда-нибудь, что в них герои почти не плачут? А в реальной жизни не только раскрываются убийства, но и разрушается жизнь тех, кто остался в живых… Ну, да ладно… Играя в детективов, вы обнаружили хоть что-нибудь?

Мальтрейверс покачал головой.

— Нет. В последний момент появились эти сандалии. — Он коротко рассказал о поездке: — Но я не вижу, чем сандалии могут помочь в расследовании. Пожалуйста, простите, что мы не рассказали вам, но мы собирались непременно сделать это, а тут… обрушилась информация о второй руке. Поверьте, мы пришли бы к вам первому, если бы что-нибудь раскопали! На Маддена мне наплевать, но вас я обещаю ставить в известность о каждом нашем шаге. И, простите, что вышел из себя. Никак не могу пережить того, что случилось.

— Все в порядке. Думаю, теперь мы будем понимать друг друга гораздо лучше. Вы были у настоятеля? Когда я встречался с ним сегодня утром, то понял, он бы очень хотел поговорить с вами.

— Мы собираемся пойти к нему после обеда вместе с Мелиссой, —сказал Мальтрейверс.

— С ней все в порядке?

— Держится. — Мальтрейверс сморщился. — Как и все мы.

Джексон проводил их до выхода, а когда они уже уходили, остановил.

— О, чуть не забыл! — сказал он. — Советник Хибберт и анонимное письмо… Боюсь, Хибберт не наш союзник. Поступило распоряжение от очень высоких органов власти, запрещающее делать экспертизу этого письма.

— Объяснены какие-то особые причины?

— Нет. Уровень этих органов власти таков, что они и не должны объясняться. С ними никто не спорит. Может быть, там и есть что-то, но у меня на данный момент достаточно своих проблем, чтобы еще куда-то совать свой нос. И, конечно, — добавил он, — кража «Милосердия Латимера» никак не связана с расследованием дела по исчезновению Дианы Портер. — Джексон простодушно взглянул на обоих. — Советник Хибберт очень гордится своей библиотекой. Мне говорили, он всегда рад похвастаться ею.

Мальтрейверс уставился на него.

— Вы чертовски интересный полицейский, — сказал он.

Джексон в свою очередь укоризненно посмотрел на него.

— Не могу понять, что вы имеете в виду. Вы принесли нам письмо, и я только сообщаю вам, каково официальное положение вещей. Думаю, вы имеете право знать. Ладно, если позволите, я пойду. У меня куча дел. Передайте привет настоятелю. Доброй ночи.

Дверь им открыла жена настоятеля. Ее обычно неприступное и надменное выражение лица заметно смягчилось от потрясения и сострадания.

— Как хорошо, что вы пришли! — сказала она. — Мы оба очень беспокоимся за вас. Пожалуйста, проходите.

Окно комнаты, в которой они оказались, выходило в сад.

Едва открыли дверь, как настоятель поднялся, поцеловал Мелиссу и Тэсс, двумя руками сжал руку Мальтрейверса и долго не отпускал.

— Я хотел бы, если б мог, найти слова утешения, но не в состоянии, — признался он. — Мы ужасно, ужасно сожалеем.

— Мы весьма огорчены тем, что произошло сегодня утром, — пробормотал в ответ Мальтрейверс. — Почта доставила вам…

— Это ужасно, конечно, но дело не во мне, я страшно волнуюсь за судьбу мисс Портер. И о вас. Пожалуйста. Садитесь. Может быть, черри?

Когда напитки были поданы, настоятель решил наконец заговорить о том, что мучило его, что происходило в его голове сегодня с утра.

— Я не могу понять действий этого человека, — начал он. — Исхожу из предположения, что, должно быть, он в некоторой степени сумасшедший, но ведь даже безумие должно иметь хоть какие-то признаки своей, безумной логики. Какие причины заставили его похитить мисс Портер, каковы мотивы всего, что произошло потом? Ужасный случай с рукой на двери может рассматриваться, пусть как извращенное, но действие, направленное против вас и мисс Дэви, так как вы — близкие друзья мисс Портер, не так ли? Но ведь я-то никак не связан с мисс Портер, разве что у нас были короткие встречи в выходные. Я ломаю себе голову, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь связь, которая бы соединила все вместе. Если такая связь существует, это поможет… хотя, откровенно говоря, не вижу, как. И, конечно, все мои рассуждения бессмысленны перед срочным, первоочередным делом — найти мисс Портер. Как я понимаю, полиция все еще не рассматривает это дело как дело об убийстве? Простите за мой бестактный вопрос.

— Ничего, святой отец, — сказал Мальтрейверс. — Это как раз то, к чему мы сейчас вплотную подошли. Нет никаких сообщений о том, что она находится в какой-либо больнице.

Ответом было молчание настоятеля, опять наполненное сожалением и состраданием. А Мальтрейверс представил себе, что бы мог сейчас сказать настоятель.

Получается так, что и он теперь тоже непосредственно вовлечен в это дело, и не важно, как, но это случилось. А так как пока Пауэла не поймали, возникает вопрос, закончится ли это дело на настоятеле или распространится дальше? Мальтрейверс затряс головой. Его догадки терялись в темном и угрожающем сонме мыслей, где таилась угроза будущего нового возможного зла.

Они провели вместе час, продолжая выражать друг другу по поводу происшедшего соболезнования и заботу. Но мысли Мальтрейверса постоянно возвращались то к странному, возникающему то и дело полумолчанию в гостиной настоятеля, то к неоновому свету над оцинкованным столом (он достаточно ясно представлял себе ее руку, отдельно от нее, на этом страшном столе), то к упорядоченной оперативности полицейского управления, где дело, которое в этой гостиной связало таких разных людей напряженным, болезненным вниманием друг к другу, в полиции выглядело как объект постоянных телефонных переговоров, процессом сбора материалов, официальным казенным распорядком равнодушной службы. — Два понимания одной и той же ситуации были несовместимы.

— У меня все так же нет слов утешения, — в который раз повторил настоятель, когда они поднялись, чтобы уходить. — И не думаю, что такие слова существуют. Это, конечно, понимаю, не тот вид признания, которое должен был бы сделать облаченный высшим церковным чином, но в данной ситуации чувствую: все, что я пытаюсь сказать, звучит снисходительно и пусто. Единственное, в чем могу заверить вас, это в том, что мисс Портер всегда присутствует в наших молитвах.

Они поблагодарили хозяев и вышли, глубоко тронутые их горем и сочувствием.

На улице, не успели сделать и двух шагов, как услышали звяканье стекла: на пороге соседнего дома стоял Вебстер с двумя бутылками молока в руках. Они подождали, пока он подойдет к ним.

— Рад, что увидел вас, — признался он. — Конечно, я знаю о том, что случилось сегодня утром, и хочу выразить вам свое сочувствие. Думаю, вам будет по душе, когда вы узнаете, что я провожу молитвенную неделю у себя дома, и сегодня вечером мы молились за мисс Портер. Мисс Таргет тоже была с нами, и, думаю, это поможет ей немного успокоиться.

— О да, мисс Таргет! — сказала Тэсс. — Спасибо вам за то, что вы сделали в Доме Капитула. Боюсь, у нас тогда не нашлось бы для нее слов утешения.

Вебстер улыбнулся.

— Ничего. Однако ужасно, что невозможно облегчить страдания, даже когда знаешь о любви Божьей. Уверен, настоятель должен был бы вам об этом сказать.

— Не надо лишних слов, — сказал Мальтрейверс. — Но мы благодарны всем, кто помогает нам в этот трудный момент.

— Скажите, а есть новости о том человеке, которого разыскивает полиция? — поинтересовался Вебстер. И вдруг он вспомнил, что все еще держит в руках бутылки с молоком, и почувствовал себя неловко, не зная, что с ними теперь делать.

— До сегодняшнего вечера ничего определенного.

— Но тот, кто совершает зло, будет наказан, — спокойно сказал Вебстер. — Господь найдет свое орудие.

Мальтрейверс представил себе, как самонадеянный Мадден чувствовал бы себя в роли подручного Всевышнего, которого Всевышний, возможно, произвел бы в главные полицейские, например, чтобы он мог бы позволить своим подчиненным совершить акт возмездия после того, как Он развернет широкую программу действий.

— Я хотел бы дать вам кое-что, — вдруг продолжил Вебстер. — Весьма вероятно, это вам немного поможет. Есть у вас минутка?

Они последовали за ним в дом, узкое, непропорционально высокое здание, которое, как начинка бутерброда, располагалось между домом настоятеля и другой, такой же внушительной постройкой. В маленькой передней комнате единственной мебелью был старомодный книжный шкаф. Вебстер подошел к нему все с теми же бутылками молока.

Он поставил их наконец на пол, вытащил из шкафа том в коричневом кожаном переплете и протянул его Мальтрейверсу. Это была рукопись «Тайных игр».

— Может быть, вы знаете автора? Ее написал монах Стефан из Веркастера, — сказал он. — Современные постановки являются лишь фальсификацией, приспособлением к моменту, но оригинал заслуживает самых высших похвал. Он был написан для того, чтобы его играли обычные люди, и для того, чтобы они всегда помнили: наша ежедневная жизнь и то, что мы делаем в ней, не могут быть отделены от цели Бога и пути, который Христос указал нам. — Вебстер проникновенно посмотрел на Мальтрейверса. — Существуют высший смысл и причины всему, что случается в мироздании, которое предопределил Господь. Я получаю большое утешение от того, что пытаюсь следовать Божьим заповедям, хотя они и являются для каждого из нас великой тайной. Думаю, эта рукопись, как никакая другая, поможет вам утвердиться в этой мысли.

— Спасибо, — поблагодарил Мальтрейверс, чувствуя себя не совсем удобно перед подобным напором и обезоруживающей искренностью. — Я прочту это с большим интересом.

— Действительно, очень любезно с вашей стороны, Мэтью, — тактично заметила Мелисса. — Но, если позволите, нам пора уходить Я жду звонка от мужа.

Они пожелали Вебстеру спокойной ночи и самым коротким путем вернулись в Пунт-Ярд.

— Мне очень жаль, — сказала Мелисса. — У Мэтью всегда добрые намерения, но тебе не до них сейчас.

— Странно, не так ли? — заговорил Мальтрейверс. — Настоятель упомянул Бога не больше одного раза, но от него я получил несказанно больше, нежели от нашего молодого, чересчур религиозного друга. И у меня в голове бродит слишком много черных мыслей о Диане, чтобы принять на веру утверждение Вебстера о том, что все происходящее объясняется волей Божьей. Конечно, это его дело, у него могут быть свои убеждения. Я хочу только, чтобы нашли Пауэла… и хочу… провести с ним десять минут в закрытой комнате с глазу на глаз.

— Ладно, хватит об этом, — прервала Тэсс. — Это всего лишь дурные мысли, а они помочь Диане не могут. И месть никому из нас не принесет добра.

— В настоящий момент я не в настроении быть либеральным гуманистом. Не волнуйся, но может быть, когда-нибудь я и стану им снова.

Глава 10

Все сообщения о том, что кто-то видел Артура Пауэла, после проверки оказывались ошибочными, но Мадден воспринимал все это без чувства раздражения. Сообщения представляли собой непрерывный процесс конкретной деятельности полиции. И пока будет вестись охота за Пауэлом, разыскиваться Диана Портер, все силы Британии станут оказывать содействие Маддену. Период поисков между совершением преступления и неизбежным арестом преступника обязательно всегда приносит удовлетворение. Расследование показало, что срок годности паспорта Пауэла истек два года назад, и он не продлил его. А это значит, что он где-то в Британии, где тысячи людей знакомы с его внешностью. И, хотя рука Дианы была прислана из Лондона два дня тому назад, Мадден распорядился проверить все, даже самые отдаленные от Веркастера места — объяснения, почему они посланы из Лондона, появятся позже, когда Пауэла арестуют, а тем временем непрерывно должен вершиться процесс деятельности и осуществляться заранее намеченные соответствующие процедуры.

Пока Мадден читал отчеты из отдаленных Грасмира и Бирмингема, Брайтона и Йорка, Скотленд-Ярд получил сообщение по телетайпу из Лос-Анджелеса и немедленно переправил его в Веркастер, где Джексон сам лично наблюдал, как передается текст. Отпечатанный материал он вытащил из аппарата и перечитал еще раз. Смысл его состоял в следующем: из-за того, что один из главных актеров попал в аварию, съемки телесериала, в котором задействован Питер Синклер, временно прекращены, и Синклер получил возможность на несколько дней слетать в Англию. Сейчас он снова в Америке, и полиция Лос-Анджелеса интересуется, следует ли его допросить или нет.

Джексон отнес сообщение Маддену.

— Приземлился он в Хитроу рано утром в субботу, улетел обратно в среду вечером по нашему времени, — резюмировал шеф. — Вы говорите, это — неожиданный перерыв в съемках?

— Я так понял, сэр. Режиссер не предполагал возможности перерыва.

— Это значит, что Синклер, воспользовавшись неожиданной передышкой, вернулся в Англию, убил женщину, с которой не виделся год, одну руку прибил к двери ее друзей, а другую, по пути в аэропорт, послал настоятелю. Кстати, нам никто не говорил, что видел его в Веркастере. По крайней мере, Мальтрейверс наверняка узнал бы его. Не выглядит ли это слишком многообещающе, сержант?

— Какой ответ я должен отправить в Лос-Анджелес, сэр?

Несколько мгновений Мадден размышлял.

— Попросите полицию еще раз расспросить его, — сказал он наконец. — Если он был здесь, он должен знать о произошедших событиях. И посмотрим, что он скажет о причинах появления в Англии и о его делах здесь. Но я не думаю, что мы должны беспокоиться по этому поводу, сержант.

— Да, сэр. Спасибо, сэр. — Наученный горьким опытом предыдущего дня, Джексон теперь тщательно следил за своим поведением. Он вернулся в отдел несчастных случаев, оформил и послал ответ Маддена в Лос-Анджелес, а потом принялся разбирать бесконечные кипы бумаг.

Расследование достигло любопытной стадии. Веркастер оказался единственным местом, где практически ничего не происходило: в полиции лишь разбирали почту, наполненную самой разноречивой информацией, присланную из разных пунктов Британии, в ожидании единственной минуты, которая приведет всех в неистовый восторг впервые за долгий период утомительной работы, — минуты, когда найдут и арестуют Пауэла.

Опасаясь и сомневаясь в разумности и возможности успеха предприятия, Тэсс предлагала отменить визит к Хибберту. Но Мальтрейверс, раздраженный намеком Джексона, все же твердо решил к нему сходить.

Намерение, имевшее, как он сам сознавал, массу погрешностей, заключалось в следующем: они с Тэсс просто позвонят в дом Хибберта, представятся, проявят живейший интерес к античным книгам, сошлются на известную готовность Хибберта демонстрировать свою библиотеку всем жаждущим; потом Тэсс каким-нибудь образом выманит Хибберта из комнаты, а Мальтрейверс попытается проникнуть в запертый шкаф.

— И не слишком ешь его взглядом, — предупреждал Мальтрейверс. — Говорят, он не терпит, когда на него пристально смотрят.

— Даже если он впустит нас и покажет книги, мы и тогда можем потерпеть фиаско. Весьма вероятно, ключи он держит при себе, — возразила Тэсс. Но это было последнее из неопровержимых аргументов против предприятия, от которого Мальтрейверс отмахнулся.

— Возможно, в комнате лежит дубликат, — выдвинул он свой контраргумент. — Моя точка зрения такова: мы ничего не теряем, только попытаемся. Пусть Хибберт и не связан никак с исчезновением Дианы, может быть, мы проясним дело о краже Библии. Если я смогу проникнуть в шкаф и «Милосердие Латимера» окажется там, я скажу об этому Джексону, и уж дело полиции решить эту проблему. Послушай, представь… просто представь… что если существует связь с исчезновением Дианы, а мы… разве ты не захочешь рискнуть и воспользоваться возможностью попытаться спасти ее? — Вопрос повис в воздухе — Тэсс не ответила на него.

Хибберт жил в большом собственном особняке постройки тридцатых годов, который располагался в северной части Веркастера. Он был дома, когда они позвонили в дверь.

Последнее время деятельность Хибберта заключалась главным образом в переговорах с клиентами, способными по возможности помочь избежать ему жестких законов налоговой системы, в то время как двое его сыновей вели все практические ежедневные дела.

Мальтрейверс извинился за неожиданный визит и представил Тэсс и себя.

— Нам рассказали о вашей замечательной библиотеке, — сказал он и заметил вспышку гордости, смешанной со снисхождением, мелькнувшими на багровом лице хозяина. — Если это не причинит вам неудобства, может быть, вы покажете ее нам? Конечно, если вам не ко времени, мы придем как-нибудь в другой раз.

— Нет, нет, — возразил Хибберт: наверное, так говорил он со скромными и послушными налогоплательщиками. — Я был не очень занят, просто просматривал протоколы финансового комитета, но они могут и подождать. Входите, пожалуйста.

Хозяин непринужденно и учтиво беседуя со своими гостями, вел их, минуя иные помещения, в свою библиотеку.

Это и в самом деле была удивительная коллекция, сочетающая в себе мудрость печатного слова и не менее великолепное оформление, заключающееся в прекрасной коже переплетов. От пола до потолка вдоль всех стен поднимались ряды книг различных цветов и оттенков — золотисто-коричневого, темно-фиолетового, густо-черного, богато-зеленого, с узорными тиснениями из золота. Они восхитительно смотрелись в коллекции частного дома!..

Выходящая на юг библиотека, с широким, овальным окном, была светлой и мажорной, вполне соответствуя тем сокровищам, которые хранила в себе. Меблирована изящно: большой полированный стол красного дерева с лампой в центре, около — кресла-качалки. В нише окна — маленькое бюро. А в углу — шкаф, к которому жадно устремились взгляды Мальтрейверса и Тэсс.

Был он из полированного дуба, украшенный искусной резьбой, с медным замочком. Казалось, он заперт, хотя вроде бы это было не совсем логично.

— Не знаю, чем вы конкретно интересуетесь, — сказал Хибберт. — Позвольте мне показать вам сначала это. — Он достал «Хроники» Голиншеда, внушительный образец для всех последующих хроник; а потом в четком порядке продемонстрировал сборник Фокса, редкие издания Вирджила, Гомера и Горация, оригинальное издание «Чайлд Гарольда» Байрона, первые подписные издания романов Ваверли и словарь Джонсона.

Мальтрейверс заметил, что все, показанное Хиббертом, не заключало в себе ничего необычного и тайного.

Хозяину и в самом деле доставляло явное удовольствие демонстрировать свои сокровища не перед дилетантами, а перед вполне образованными людьми. Его посетители время от времени издавали вполне к месту возгласы восхищения, показывая тем самым, что подобный подбор произведений делает честь хозяину библиотеки. Но всё это время их мысли были заняты одним: они искали возможность увести его из комнаты. Наконец Тэсс решилась — с помощью книги Рептона об искусстве садоводства.

— С той минуты, как мы переступили порог вашего дома, я всё время восхищаюсь вашим садом, — сказала она бесхитростно. — Он столь же прекрасен со двора, как и с улицы перед фасадом.

— Моя дорогая, он — уникален! — ответил Хибберт напыщенно, — и знаете чем? В нем есть все цветы и растения, о которых упоминал в своих произведениях Шекспир. Я уверен, вы как актриса способны оценить подобное.

— Как чудесно! — воскликнула Тэсс, не дослушав фразы до конца.

Мальтрейверс тщательно следил за выражением своего лица, в то время как Тэсс с его точки зрения явно переигрывала.

— Каждый цветок?! — восклицала она тем временем восторженно. — А можно мне посмотреть? — Она точно угадала, пусть даже и случайно, другой источник тщеславия и гордости Хибберта. — Это должно быть замечательно!

Жест самоуничижения, который он изобразил, еще более подчеркнул удовольствие, которое доставили хозяину слова Тэсс.

— Конечно! С удовольствием покажу вам мой сад. А вы не пойдете с нами, мистер Мальтрейверс?

Мальтрейверс вдруг проявил интерес к книгам серии «Наблюдатель», тем самым полностью проигнорировав прелести сада, и спросил, можно ли ему полистать их, пока они с Тэсс будут отсутствовать.

— Смотрите все, что пожелаете, — разрешил Хибберт. — Мисс Дэви, пойдемте.

Тэсс за спиной советника скорчила Мальтрейверсу идиотскую гримасу и вышла из комнаты. Мальтрейверс какое-то время слушал удаляющийся голос Хибберта, а затем мягко шагнул к шкафу, потянул на себя ручку. Шкаф оказался заперт, но соблазн обнаружить, насколько благосклонна к нему судьба, был непреодолим. Он оглядел комнату в надежде отыскать место, где мог бы храниться ключ.

В столе, в одном единственном выдвижном ящике, лежало лишь несколько листков бумаги и увеличительное стекло. Может быть, ключ в бюро под окном?

Бюро не заперто, а содержимое его разложено удручающе аккуратно. Мальтрейверс подумал, что излишняя аккуратность является признаком нездорового ума, и после нескольких минут исследования убедился: никакого ключа в ящиках бюро нет, в них лежали лишь книжные каталоги и листы писчей бумаги. Мальтрейверс выпрямился и уставился на бюро, пристально разглядывая каждую его деталь. 

Еще раз, напряженно сощурившись, окинув взглядом комнату, он пытался отыскать еще какое-то потайное место. И вдруг в его голове промелькнуло далекое воспоминание: Мальтрейверс словно возвратился в детство, в дом своего старого дяди, и снова ощутил то удовольствие, которое они с Мелиссой получали, когда приходили туда. У дяди было похожее бюро… Мальтрейверс резко развернулся к нему и как-то разом увидел ряд маленьких, вырезанных из дерева набалдашников высотой около инча [2] каждый; один, тот, что справа, был значительно ниже остальных. Мальтрейверс протянул руку, чтобы нажать на набалдашник, износившийся от частого пользования. Раздался легкий щелчок потайной пружины, и маленькая панель открылась, повиснув на невидимых петлях. 

— Благослови тебя Бог, дядя Дональд, где бы ты сейчас ни был! — с облегчением выдохнул он.

За панелью внутри нащупал секретный отсек и достал оттуда маленький ключик. С секунду смотрел на него удивленно, потом пересек комнату и сунул его в замок таинственного шкафа. Ключ подошел!

В шкафу было томов тридцать, но быстрый осмотр их показал, что среди них нет такой книги, как «Милосердие Латимера». Он прощупал пространство за ними, но там тоже ничего не оказалось. Разочарованно вздохнув, какое-то время сердито изучал названия. Одно привлекло его. Вынув том и быстро просмотрев его, он поставил его на место и наугад вытащил другой. Улыбка удивления появилась на его лице. Он просмотрел дюжину других книг, задерживаясь на иллюстрациях.

— Хорошо, хорошо, хорошо, — бормотал он сам себе. Вдруг сообразил, что время идет, поставил каждую книгу на свое место, запер шкаф и возвратил ключ в тайник. А когда Тэсс, смеясь неестественно громко, так, чтобы предупредить его, вернулась с Хиббертом в библиотеку, Мальтрейверс был целиком погружен в чтение одного из очерков Эдисона.

— Мисс Дэви предупредила, что у вас назначена встреча за ленчем, — промолвил Хибберт выходя. Мальтрейверс подумал: предлог для того, чтобы уйти, пришелся как нельзя более кстати. — Но если вам снова захочется заглянуть ко мне…

— О, вы так добры! — ответил ему Мальтрейверс. — Мы очень благодарны вам за ваше гостеприимство, но должны уходить. Думаю, нужно было бы посетить королевский дом, чтобы увидеть нечто подобное. — И он обвел рукой полки библиотеки, отчего Хибберт почти зримо увеличился в размерах.

— Не хочу показаться нескромным, но, думаю, вы правы, — сказал он, являя собой пример человека, который никогда не умрет от скромности.

— Кто начал собирать библиотеку? — заинтересованно спросил Мальтрейверс, когда они уже двинулись к двери.

— Мой дед, Алдерман Горацио Хибберт положил ей начало, приобретя несколько старинных книг, а отец продолжил. Я же добавил к ней, что мог, но к моменту смерти моего отца библиотека фактически уже сложилась.

— Наверное, ваша семья, мистер Хибберт, давно живет в Веркастере? — К удивлению Тэсс, Мальтрейверс неожиданно начал проявлять интерес к предмету разговора.

— С 1855 года, когда было основано семейное дело. Поначалу мы владели Саффокскими фермами, а мой дед приехал сюда попытать счастья. — Хибберт гордо улыбнулся. — И, думаю, можно сказать, что он преуспел. Знаете, нашим лозунгом всегда было служение обществу. В 1884 году дедушку избрали в Совет и фактически с тех пор Хибберты постоянно входят в состав его.

— Замечательно, — одобрил Мальтрейверс, демонстрируя священный трепет точно на том уровне, на каком его нужно было демонстрировать. — Думаю, именно надгробие вашего дедушки я видел в соборе. Чрезвычайно значительный перечень заслуг!

— Семейная традиция! — Хибберт стремительно восходил к вершине. — Нашей политикой всегда были честность в деле и нравственность в поведении. Сейчас это, может быть, звучит старомодно, но я лично сильно скорблю об утрате приличий, которые мой дед собрал в единый свод правил жизни.

Мальтрейверс уловил взгляд неприязненного недоверия, мелькнувший на лице Тэсс, и напоследок заметил:

— Боюсь, теперь всё не так.

Это задело Хибберта за живое, последовал предполагаемый ответ:

— Мой дед ужаснулся бы, узнав, что произошло на этой земле, мистер Мальтрейверс! — Хибберт чуть не кричал. — Я вам скажу, этот город и эта нация были бы гораздо лучше, если бы следовали собранным им правилам. Мой отец следовал им, так же, как следую и я, но сегодня безнравственность в поведении подрывает и основы общества, которое мы построили. Если бы я имел возможность его спасти, я бы…

— О, Господи, уже так поздно! — Мальтрейверс прервал Хибберта до того, как праведный гнев хозяина достиг высшей точки. — Пожалуйста, простите нас, но мы должны успеть на встречу.

Когда они уходили, Мальтрейверс окинул взглядом портретную галерею в холле, очевидно, представлявшую два предыдущих поколения честных Хиббертов. Алдерман, бородатый аристократ, его сын — гладкий, самоуверенный и правильный, облаченный как мэр…

— Великие люди, — просто сказал Хибберт. — Безупречной репутации и безупречного поведения. — Он улыбнулся с гордостью за свою семью. — Они были Хиббертами. — Фамилия прозвучала как прилагательное, вобравшее в себя все семейные добродетели, и гости, прежде чем уйти, снова посмотрели на портреты с соответствующим моменту вежливым уважением.

— Ну? — требовательно спросила Тэсс, хлопнув дверцей машины.

— Минутку. Помаши советнику Хибберту на прощанье рукой, он любит это.

Тэсс обернулась, ослепительно улыбнувшись Хибберту, а он стоял на пороге своего дома очень важный, полный собственного величия.

Мальтрейверс развернул машину и поехал по дороге, посыпанной гравием.

— Ты нашел ключ? — спросила Тэсс сквозь стиснутые в улыбке зубы.

— О да, я нашел его! — сказал Мальтрейверс, Тэсс повернулась к нему с жадным любопытством. — И осмотрел шкаф. Но я не нашел в нем «Милосердия Латимера».

Тэсс протянула разочарованно:

— И мы вытерпели все это, чтобы ничего не найти?

— Не сказал бы этого. Я узнал, что он хранит в шкафу и почему шкаф под замком. В нем содержится то, что интеллигентные люди называют эротикой, но можно называть это грубее — базарной порнухой, если судить по специфическим фотографиям. — Он улыбнулся своим воспоминаниям, пришедшим на ум. — Советник Хибберт не вор, которого мы искали, но он — довольно грязный старик. Оказывается, и такие правят обществом.

Глава 11

В ранний час субботнего утра Мальтрейверс и Тэсс были разбужены грохотанием грома, обрушившимся на шиферную крышу подобно упавшему дубу; летний ливень был особенно силен и обилен — такое случается во время долгого периода жары. Над Веркастером словно разверзлись небеса.

За окном потемнело, зловещие черные тучи проносились над серой вершиной башни Талбота. Вспышки молнии ослепляли башню и собор, мгновенные всполохи ледяного света пронизывали туманную лавину дождя, и два ливанских кедра, что застыли у женской молельни. Рассвет никак не наступал, июньское солнце поглотила тьма, и буйные валы туч метались над городом. Следующий раскат грома прямо над Пунт-Ярдом заставил обоих вздрогнуть, и в относительной тишине, последовавшей за ним, стали слышны голоса Майкла и Мелиссы, скрип двери и шаги, сначала на лестничной клетке, а потом и на самой лестнице.

— Я иду к себе в комнату, — предупредила Тэсс, — для того, чтобы привести себя в порядок.

Мальтрейверс остался один стоять у окна, наблюдая, как бегут, образуя пену, ручьи по чистым от ливня тротуарам Пунт-Ярда, и думал о Диане, которая, может быть, еще жива, где-то под дождем, без помощи, изуродованная, страдающая от немыслимой боли. На его лице, еще вечером оживленном беседой с Хиббертом, теперь застыло горькое выражение — буря вызывала у него нерадостные предчувствия и показалась дурным предзнаменованием. Пройдет немало времени, прежде чем он будет в состоянии улыбаться.

Бурю отнесло куда-то на запад, и теперь слышались лишь глухие отголоски грома. Дождь стал затихать, а вскоре и вовсе смолк. Солнечные лучи неожиданно прорвались сквозь облака и осветили мокрые деревья, с которых еще падали капли дождя, влажную траву, смятые дождем цветы. Мальтрейверс открыл окно, прислушиваясь к пению птиц и журчанию дождя в водосточных трубах: от земли поднималось теперь тепло, превращаясь в призрачный пар. Где-то далеко прогудел поезд, а во дворе загрохотала тележка молочника.

— Доброе утро! — закричал он, увидев Мальтрейверса. — Нам очень нужен был дождь! Какой после него воздух!..

Мальтрейверс улыбнулся в ответ, ничего не сказав.

После завтрака позвонил Джо Голдман. Его непривычно угрюмый голос, вопреки присущему неиссякаемому оптимизму, явился еще одной гранью в ауре общей печали. Были стерты с кассет видеозаписи, где Диана рассказывала детям разные истории и сказки, а на ее роли в манчестерском Королевском театре нашли новую актрису. В офис Голдмана постоянно приходили соболезнования, одно из них — от Забински.

— До сих пор никаких новостей? — спросил Джо.

— Нет.

— Гас, ты думаешь, она еще жива?

— Не знаю, что и думать. Но любая новость может быть ужасна.

— Ты не поверишь, Гас, но вчера я ходил в синагогу. Я в синагоге — представляешь? Искал рабби Гринберга, но он, оказывается, умер двадцать лет назад. Я молился за нее, Гас.

— Спасибо, Джо. Я буду держать с тобой связь. — Мальтрейверс вспомнил слова Джексона о разрушительной силе неожиданной смерти и о том, как трудно людям совладать с подобным состоянием, хотя они и стараются сделать это в меру своих возможностей. При других обстоятельствах мысль о том, что Джо Голдман может оказаться у Восточной стены, показалась бы нелепой: сам факт, что он посетил синагогу, еще больше усугубил общее тревожное состояние неизвестности. В то утро полиции удалось кое-что узнать, но это не было связано с неуловимым Артуром Пауэлом: пришел отчет о допросе Питера Синклера в Калифорнии.

— Он возвратился в Англию просто для того, чтобы провести там несколько дней, — докладывал Джексон Маддену. — Согласовал свой отъезд со студией, и ему разрешили уехать. Очевидно, он читал в газетах об исчезновении мисс Портер, когда находился здесь, но, по его утверждению, он давно не видел ее, так как они расстались несколько месяцев назад. Его передвижения по Англии кажутся несколько непонятными. Жил в своей собственной квартире в Айлингтоне, на встречи со знакомыми не набивался, пару раз ходил смотреть представления в Вест-Энде, но оба раза был там один. Насколько я могу судить, вполне возможно, что приезжал в Веркастер, но он это категорически отрицает.

Мадден протянул руку за посланием из Лос-Анджелеса, прочел его про себя.

— Ему нет никакого смысла врать, — сказал он, закончив читать. — Насколько я понимаю, пока он никуда не уезжает из Лос-Анджелеса.

— Вероятно. Режиссер стремится нагнать упущенное время, связанное с перерывом в работе, и говорит, что в течение нескольких недель никому не будет предоставлено отпуска.

— Полагаю, Синклер отрицает, что является отцом ребенка?

— Абсолютно. Я звонил в Лос-Анджелес и проверял это. Он говорит, что не виделся с Дианой около десяти месяцев.

— Так. На некоторое время оставим его в покое, но проверьте, не встречался ли он с ней на самом деле. И агент в Лондоне должен что-то знать. Или Мальтрейверс. Я все еще ничего не имею против Синклера, но, пока Артур Пауэл не найден, нам лучше держать ухо востро.

И все же Синклер раздражал Маддена. Он как звонок в дверь, который нельзя заставить замолчать, как брешь в логической цепочке мыслей, которая ведет лишь к Артуру Пауэлу, как беспорядок, нарушающий чувство уверенности. Но у него нет выбора, и ему приходится обращать на все это внимание.

Джексон начал свой рабочий день с визита в Пунт-Ярд, где он рассказал Тэсс и Мальтрейверсу об отчете, пришедшем из Лос-Анджелеса.

— Я не могу сказать вам, встречался ли он с Дианой после того, как между ними прервались всякие отношения, — сказал Мальтрейверс. — По правде говоря, я и сам ничего об их связи не знал, пока мне не рассказал Джо Голдман. Профессия актера отличается от других тем, что вы долгое время можете не видеться даже с самыми своими близкими друзьями. Я, например, часто встречался с Дианой лишь в последние недели, когда мы готовили спектакль для Веркастера, а бывали огромные промежутки времени, когда мы занимались каждый своим делом. Тэсс, может быть, ты что-нибудь знаешь?

Она покачала головой.

— Я была очень занята все последние месяцы. По правде говоря, сейчас у меня первый отпуск за год. — Она усмехнулась, но совсем невесело. — Но получился вовсе не такой отдых, какой я планировала.

— Могу дать вам фамилии некоторых людей и их адреса. Они, возможно, знают больше меня и чем-то помогут, — предложил Мальтрейверс. — Прежде всего попытайтесь расспросить Джо, хотя ему как агенту вовсе не обязательно интересоваться личной жизнью своих клиентов до тех пор, пока они не начинают вместе работать. — Он достал записную книжку и продиктовал Джексону телефоны и адреса.

— Боюсь, вчера вечером мы снова играли в полицейских, — невесело усмехнулся Мальтрейверс, когда Джексон закончил писать. — Мы навестили советника Хибберта.

— Очевидно, с официальной точки зрения, я должен был бы выразить неодобрение вашим действиям. — Джексон поглядел в глаза Мальтрейверса. — Но так как вы предоставляете информацию, которая может пригодиться полиции, не думаю, что с этим возникнут какие-нибудь проблемы.

Он выслушал необычный отчет о визите, и на его лице появилась широкая улыбка.

— Не думаю, что здесь есть какие-то нарушения, — наконец сказал он. — Вы не вломились в дом, ничего не украли, и я не могу обвинить вас в плохом поведении. А что касается советника… думаю, нет такого закона, который запрещал бы держать дома подобные коллекции. Конечно, мы не станем бороться за то, чтобы нам разрешили у Хибберта обыск, основываясь на том, что вы рассказали мне. Но я все запомнил, и, если мне когда-нибудь придется иметь дело с этим джентльменом, я буду во всеоружии. — Он глянул доверчиво. — И, надеюсь, вы не расскажете об этом больше никому?

— Это будет нашей тайной, — обещал Мальтрейверс. — Кража «Милосердия Латимера» пока остается не раскрытой, но, мне кажется, в настоящее время полицию должно беспокоить совсем другое.

— Полиция занимается кражей совсем недолго, но, как вы знаете, официально считается, что кража не связана с исчезновением мисс Портер.

— А на самом деле?

— Между двумя этими событиями нет никакой логической связи.

— А вы можете найти хоть какую-то логику в том, что произошло с Дианой? На днях об этом рассуждал наш настоятель.

— Это справедливый вопрос, и лично я ожидал его от вас, — ответил Джексон. — Но по известным вам причинам мы не можем делать больше того минимума, который делаем в связи с кражей. Сейчас мы целиком заняты очень серьезным преступлением. Честно говоря, не думаю, что возможность поимки человека, укравшего «Милосердие Латимера», поможет нам отыскать Диану Портер. — Он поднялся. — Спасибо за помощь. Посмотрим, смогут ли эти люди, о которых вы сообщили мне, пролить свет на поведение мистера Синклера.

После бури лето как ни в чем не бывало опять вступило в свои права. И Тэсс с Мальтрейверсом решили после ленча побродить вокруг развалин римских стен. По дороге Мальтрейверс купил большой пластмассовый мяч для Ребекки, и всю дорогу, пока они шли к разрушенной стене, задумчиво подбрасывал и ловил его. Стена обрывалась у парка Хибберта, названная так в память отца-основателя Алдермана. Здесь они уселись возле озера, в тени ниспадающих ветвей плакучей ивы. В течение двух часов ни разу не было упомянуто имя Дианы Портер, но Тэсс не выдержала.

— Я думаю, нам придется смириться с тем, что она мертва, — сказала она, стараясь сохранять, спокойствие.

Несколько минут Мальтрейверс продолжал молчать, крутил в руках мяч, не спуская с него глаз.

— Давай вернемся к собору, — услышала она наконец в ответ.

Выйдя из парка, они пошли по склону холма, обращенного на северо-запад. Отсюда открывался необыкновенный вид на западную сторону здания, запечатленный на множестве открыток и поражавший каждого, кто любовался им, а видели его многие: открытки можно было приобрести в любом магазине для туристов.

Они медленно поднялись наверх и остановились на широкой площадке перед дверью. В этот момент часы на башне Талбота протяжно пробили три раза.

— Именно здесь веркастерский монах в период Реформации бросил вызов людям Генриха VIII, — сказал Мальтрейверс. — Когда он призвал Бога отомстить королю, они порубили его на этих самых ступенях. Так гласит легенда. Во времена Тюдора легенде этой придавали пропагандистское значение. — Он задумчиво посмотрел на огромные двери с заржавевшими шляпками гвоздей. — Кровопролитие часто подрывало авторитет церкви. — Мальтрейверс снова начал подбрасывать мяч и делал это всю дорогу, пока они шли вдоль южной части собора, возвращаясь в Пунт-Ярд.

Когда проходили мимо висячей опоры башни, мяч ударился обо что-то твердое и отскочил назад. Мальтрейверс нагнулся, чтобы поднять его. И вдруг раздался истошный крик женщины, шедшей им навстречу с мужчиной: громадный кусок каменной кладки обрушился вниз. Мощный неожиданный удар свалил на гравий Мальтрейверса в ту самую минуту, когда Тэсс услышала вопль женщины.

Мальтрейверс сел, передернувшись от боли, и первое, что бросилось ему в глаза, это — яркий дорожный знак, предупреждающий прохожих о том, чтобы они остерегались падающих обломков.

— Все в порядке, меня только слегка задело, — успокоил он Тэсс, когда она опустилась перед ним на колени. — Дай-ка я поднимусь. — Он осторожно встал на ноги и принялся потирать бедро в том месте, где по серым брюкам прошла темная полоса. Пошатываясь от боли, решительно сказал: — Я немедленно уезжаю из Веркастера.

— Да тебя чуть не убило!

— Но не убило же!

— Пойдем сядем! — Тэсс помогла ему доковылять до скамейки, подальше от башни.

Тут подбежала женщина, а с нею мужчина.

— Я видела, как падал этот кусок, — сообщила она. — Но я не могла ничего поделать. Я только закричала. О, Боже! — Казалось, она была намного больше расстроена этим случаем, чем сам Мальтрейверс.

— Спасибо, со мной все в порядке, — заверил он. — У меня ничего не сломано.

— Но это так страшно! — вступил в разговор мужчина. — Башня разваливается на глазах. Ее давно хотели огородить, пока целиком не отреставрируют, но почему-то не огораживают. Никто не мог…

Его тирада была прервана появлением настоятеля, который чуть ли не бежал к ним со всех ног.

— Мистер Мальтрейверс! — Он задыхался. — Я как раз выходил из трапезной и все видел. С вами все в порядке?

— Это чудо, что он остался жив, — продолжал возмущаться мужчина. — Послушайте, я горный инженер. Не знаю, кто вы, но, очевидно, как-то связаны с собором, и я говорю вам: башня в ужасном состоянии. Она представляет угрозу для жизни людей! И если этому джентльмену понадобится свидетель происшедшего, я с радостью…

Изнемогая от боли рядом с Тэсс, все еще пребывающей в шоке, женщиной, у которой началась истерика, ворчливым мужчиной и растерянным настоятелем, Мальтрейверс понял, что только он может сейчас привести всех в чувство и как-то разрядить обстановку.

— Со мной все в порядке, — заявил он твердо. — Ничего страшного не произошло. Просто ушиб. Мне вовсе не хочется, чтобы кто-то отвечал за мою невнимательность. Если вы — гражданский инженер, то должны знать, как трудно поддерживать в хорошем состоянии все старинное. — Он сделал жест в сторону башни Талбота. — Сегодня утром была сильная буря и, должно быть, пострадала часть кладки. Здесь стоит предупреждающий знак, которого я по рассеянности не заметил. Не думаю, святой отец, что вы должны предпринимать что-нибудь еще.

— А, так вы — настоятель?! — опять взорвался мужчина, и Мальтрейверс понял, что, не желая того, подлил масла в огонь. — Если бы вы и ваши священники лучше смотрели за этим зданием, вместо того, чтобы посылать деньги в Африку проклятым террористам, которые называют себя борцами за свободу, тогда бы…

— Он не совсем нормальный, — шепнул Мальтрейверс Тэсс.

— Скажите, нельзя ли на несколько минут войти внутрь здания? — спросила Тэсс твердо, беря Мальтрейверса под руку. — Вы могли бы пойти с нами, настоятель? — Она ослепительно улыбнулась паре. — Огромное вам спасибо. Думаю, для моего друга будет сейчас лучше всего посидеть где-нибудь спокойно.

Покинув инженера с невысказанными мыслями о помощи странам Третьего мира, они втроем медленно прошли в собор.

— Я не могу все время извиняться… — начал настоятель. — Уже и так достаточно всего произошло, а тут еще и это…

— Это был всего-навсего несчастный случай, — настаивал Мальтрейверс, — который мог произойти с любым. Пожалуйста, не огорчайтесь. Я думаю, будет лучше, если попытаться немного пройтись. И чашка чая была бы очень кстати.

Они вместе вышли из собора и пошли через крытую аркаду к трапезной, где настоятель, взволнованный и обеспокоенный, как курица-наседка, усадил их за стол, дребезжа посудой и проливая содержимое, принес в дрожащих руках поднос, снял с него чашки с чаем, поставил перед ними. Всеми силами он старался, как мог, облегчить Мальтрейверсу боль. А когда Тэсс сказала, что им лучше пойти домой, настоятель резво вскочил со своего места, попросил их подождать и куда-то умчался, а через несколько минут вернулся с прогулочной тростью.

— Я одолжил ее у мисс Марш в магазине для туристов, — объяснил он.

Мальтрейверс, неуклюже хромая, пошел из трапезной. Настоятель пообещал, что проведет их через дверь южного трансепта прямо в Пунт-Ярд. Когда они подходили к дому, навстречу двигались со стороны главного проспекта отец Майкл и Вебстер.

— Господи, что с тобой произошло? — почти закричал отец Майкл.

— Башня Талбота бросает в меня всякие тяжелые штучки. Похоже, не с очень хорошей целью.

Было видно, что отец Майкл испугался не менее настоятеля, но оказался более деятельным.

— Мы должны осмотреть место происшествия, — сказал он. — Случайность — это одно, но она может иметь серьезные последствия. Мэтью, можете вы сходить посмотреть, какая именно часть башни рушится? А потом мы попросим кого-нибудь тщательно проверить состояние здания и подумать, что можно предпринять в этой ситуации.

Вебстер отправился к башне, а они вошли в дом, где Мелисса достала корпию, вату, лейкопластырь.

— Нужно ненадолго положить холодный компресс, — учила она Тэсс. — Потом сделай прокладку из корпии и приложи к ушибу. Ты уверен, что здесь не худшее? — спросила она.

— Да нет, у меня нет перелома, — заверил ее Мальтрейверс.

К тому времени, как он и Тэсс спустились вниз, настоятель ушел с прогулочной тростью, а Вебстер, вернулся поговорить с отцом Майклом.

— Кусок отвалился от старой части башни, от ее надстройки, — объяснил он Мальтрейверсу. — Эта секция причиняет нам массу хлопот. Боюсь, у нас уже собралась целая коллекция маленьких и больших обломков, но Мэтью утверждает, что последний кусок — самый большой из тех, что он видел за последнее время. Я всего лишь могу принести мои извинения, Гас.

— Думаю, причиной обвала явилась буря, — ответил Мальтрейверс. — Ты мог бы, Майкл, утверждать, что это случилось по воле Божьей.

Вебстер чувствовал себя неуверенно и сообщил, что ему уже пора идти, чтобы помочь в подготовке школьного концерта, который состоится в соборе вечером. Уходя, он засуетился, так как не мог отыскать струны для скрипки, с которыми, кажется, пришел сюда, в дом.

— Я только что купил их, когда встретил отца Кована, — сказал он извиняющимся тоном. — Всегда у кого-нибудь рвется струна и как раз перед началом концерта. Вы придете вечером? — спросил он уже с порога.

— Думаю, Гасу сегодня лучше остаться дома и отдохнуть, — ответила за Мальтрейверса Мелисса. — Но мы будем обязательно. Не хочется портить детям праздник.

Однако боль и раздражение нарастали. И к тому времени, как домашние собрались уходить, он мог шевельнуть лишь пальцами ноги, да и то с трудом.

— Выпей пару… — Мелисса вытряхнула из пластамассовой коробочки на ладонь две таблетки. — Лежи спокойно, просто отдыхай. И тебе лучше бы не пить сегодня. Лекарство сильнодействующее. Увидимся позже, а пока оставайся в постели.

Когда они ушли, Мальтрейверс от нечего делать взял коробку с анальгетиками. На ярлыке ничего не говорилось об алкоголе, и со спокойной совестью он добавил в свой джин тоника.

Включив телевизор, увидел, что в июньский субботний вечер все программы являются лишь частью правительственной схемы по проблеме сворачивания национальных поставок электричества. Несколько минут он продремал, но дурно подобранная развлекательная программа не веселила, и неожиданно на него свалился сон. Сон вверг его в кошмар. Сколько продолжалась эта мука, он не знал. Очнулся на мгновение, когда действие таблеток прошло и боль в бедре возобновилась с новой силой, но кошмары продолжали мучить его и в полусознательной дреме. Они разом исчезли, когда хлопнула дверца машины на улице. Он проснулся. Несколько минут щурился на свет, приходя в себя, потом осторожно, морщась от боли, пересел в кресло. Взял еще две таблетки из коробочки и запил их оставшимся в стакане джином. Сердито уставился на все еще работающий телевизор, но не понимал, что происходит на экране. Попытался вспомнить, что же ему такое снилось, однако только и смог по разрозненным обрывкам уловить: это, вроде бы, касалось Белсвейта.

Мысли все время возвращались к их поездке с Тэсс в Белсвейт. Где-то в мозгу вертелась неуловимая догадка: а ведь они узнали, а может быть, увидали, а может быть, им сказали там что-то очень важное. Некоторое время пытался поймать, что же такое это было, но тщетно, и бросил; осталось лишь ощущение: произошло что-то важное, чего осознать он не в состоянии.

Его снова охватил сон, и на этот раз ему явилась Диана. Она пронзительно кричала, как дикий зверь в западне, он спешил на ее крик, но почему-то двигался к ней все медленнее и медленнее. Ощущение страха и беспомощности во сне были так кошмарны, что он буквально заставил себя проснуться, а когда пришел в себя, услышал: открылась входная дверь, раздались голоса. Он дернулся от страха. И в этот миг с телеэкрана четко и громко, прозвучал голос диктора новостей: «С этого дня поиски Дианы Портер рассматриваются как расследование убийства».

Глава 12

— Это очень необычно, когда еще не найдено тело и нет никаких доказательств, а мы должны говорить, что расследуется убийство. — Дэвид Джексон на следующее утро с состраданием вглядывался в лица своих внимательных слушателей. — Может быть, вы думаете, это одно и то же, но, уверяю вас, разница есть. Дело в том, что мы не имеем сведений о медицинской помощи, оказанной мисс Портер, а значит, и шансы на то, что она еще жива, очень малы. Извините.

Мальтрейверс неуклюже задвигался в кресле, боль в ноге к утру немного поутихла.

— Но все же… может быть… — неуверенно возразил он, — ее лечит кто-то, о ком вы не знаете?

— Поверьте мне, я хотел бы допустить такую возможность, но здесь я для того, чтобы довести до вашего сведения официальную точку зрения. Без сомнения мы можем сказать только то, что она не обращалась ни в одну государственную или частную больницу, что ее не осматривал ни один врач, имеющий право делать это. Надежда же на какого-то неизвестного медика-практика, лечащего ее тайно от всех, чрезвычайно мала. И у нас нет никаких оснований предполагать что помощь ей оказал Пауэл, даже если допустить, что он и захотел бы помочь ей.

— Если это Пауэл… — начал было Мальтрейверс.

— Он все еще главный подозреваемый, хотя, если честно, он и единственный. — Джексон помолчал, с сомнением глядя на них. — Боюсь, я еще больше сейчас вас расстрою, но полицейский хирург не может определенно сказать, отрезали ей руку, когда она была еще жива, или это сделали сразу после смерти. Определенно лишь то, что если ей не оказана своевременная помощь, она уже не может быть живой сейчас. — Он сочувственно смотрел на них.

В последний раз, когда Диана находилась в этой комнате, она смеялась, играла с Ребеккой, а сейчас, в тишине, в которую они внезапно погрузились, необычайно ясно возник в памяти тот день.

— Мне хотелось бы, сержант, от лица всех здесь присутствующих сказать, что мы очень высоко ценим ваше внимание к нам, и то, что сегодня вы пришли и рассказали все, что вам известно, — вздохнул отец Майкл. — Я чувствую, вам все это тоже тяжело. А нам всем очень хочется верить, что еще хоть маленькая, но остается надежда…

После ухода Джексона Мелисса уехала за Ребеккой в Сассекс, а отец Майкл вышел по соборным делам.

День длился бесконечно, как и подобает английскому воскресенью: пустые улицы, закрытые магазины, тишина даже в оживленных местах.

Решив, что осторожные упражнения для его ноги будут лучше, чем неподвижное пребывание в кресле, Мальтрейверс, опираясь на трость, которую одолжил у отца Майкла, вместе с Тэсс вышел из дома.

Они свернули в противоположную сторону от тропинки, ведущей к развалинам церкви, где еще на прошлой неделе были вместе с Дианой. Спустились к Верте. Река разлилась по плотине, и детский смех сливался со звуками падающей воды.

Обычная сцена показалась болезненно чуждой их тоскливому настроению.

После обеда сидели в саду. Тэсс читала, а Мальтрейверс растянулся в шезлонге. В солнечных лучах трепетали крылья бабочек, а над гвоздиками жужжали пчелы. Мальтрейверс лениво наблюдал, как над головой Тэсс кружилась бабочка и вдруг присела на ее рыже-каштановые волосы. Не хотела улетать до тех пор, пока Тэсс не обернулась, почувствовав его пристальный взгляд.

— Как твое бедро? — тут же спросила она.

— Намного лучше. — В порядке эксперимента он вытянул ногу, но спазм боли скривил его лицо. — Ожидание — вот что хуже всего,— не выдержал он.

Ощущение бездействия становилось невыносимым, Мальтрейверс часто представлял себе, как он сталкивается с преступлением и раскрывает его с помощью блестящего метода дедукции в то время, как вся полиция — в тупике. Но это была его обычная фантазия. Теперь-то он знал, что в действительности все обстоит далеко не так. Именно полиция, а не какие-нибудь необычайно одаренные любители, расследует и раскрывает убийства. А его вклад в это дело заключался в нелепой и безрезультатной поездке в Белсвейт, закончившейся ссорой с Мадденом. И все же, пытаясь бороться с чувством неуверенности, Мальтрейверс постоянно ощущал: он знает что-то такое, очень важное, только никак не может вспомнить что. Снова мучил недавний странный сон, и он почувствовал отчаяние, неудовлетворенность от собственной инертности.

Распахнулась дверь сада, и, счастливая, веселая Ребекка кинулась к ним через лужайку. Мелисса шла за ней.

— Мама привезла это, — сказала маленькая девочка и протянула дяде симпатичного игрушечного утенка.

Мальтрейверс надел его на руку и начал манипулировать им, сопровождая свои действия крякающими звуками.

Тэсс ушла в дом, чтобы приготовить чай, а Мелисса заняла ее место на коврике.

— Когда я ехала, я все время думала, — заговорила она, — почему руку прибили именно к нашей двери? Тот, кто это делал, явно рисковал быть замеченным. Он мог прислать ее по почте, как поступил со второй рукой, когда отправил ее настоятелю. Ты думал, кому это в нашем доме предназначалось?

— Наверное, всем нам, — сказал Мальтрейверс, улыбнувшись Ребекке и мягко пришемив ей нос клювом утенка.

— Нет, мне кажется, это предназначалось лишь одному из нас.

— Тэсс и я знали ее лучше всех, значит, явные мишени — мы.

— Может быть, и так. А если это — Майкл? Ведь существует явная связь между ним, настоятелем и собором. А если еще этот человек, Пауэл, имеет что-то против церкви, то его поступок вполне передает вложенный в него, пусть и извращенный, смысл. Ты задумывался над этим?

— Нет. Если Пауэл из Уэлса, я могу предположить: он — методист или член конформистской секты.

— Примитивные методисты очень недалекие, — заметила Мелисса.

— Может быть. Но давай вернемся к твоей первой версии. Почему он не послал руку Майклу по почте и не побоялся рискнуть, ведь его могли увидеть? — Мальтрейверс надел куклу на руку Ребекке, и она побежала, на ходу неуклюже играя ею, в дом. — Эта теория хороша, как и все другие, но, пока полиция не найдет Пауэла, всё это остается лишь предположением. — Он посмотрел на сестру и странно улыбнулся. — Единственное, что точно можно сказать, так это то, что рука на двери снимает подозрение с меня.

— С тебя?! — удивилась Мелисса. — Никому и в голову не может прийти подобное. И полиция не может тебя подозревать.

— Может. Дэвид Джексон ни разу не заикнулся об этом, но хорошо известно: все убийцы, почти без исключения всегда хорошо знают своих жертв. Уверен, Мадлен принимал во внимание и такую возможность. Однако очевидно, я не могу пригвоздить руку к двери. Сам Джексон является свидетелем этому.

Мелиссу оскорбило, как подобная мысль могла даже прийти кому-то в голову.

— Тогда и обо мне могли предположить такое.

— О каждом из нас. И о некоторых других людях. Например, о настоятеле.

— О, Гас, это нелепо! Ты не можешь говорить об этом серьезно.

— Не думаю, что мы самые первые в списке подозреваемых. Действия Пауэла, в частности, тот факт, что он до сих пор нигде не появился, делают его возможным преступником, но, если окажется, что это не он… ну из чего тогда исходить?

— Больше нет никого, на кого можно подумать. Разве что этот Синклер?

Мальтрейверс покачал головой.

— Вряд ли это возможно. Да и полиция думает так же. Просто кажется странным совпадение, почему он все-таки приезжал в Англию именно в эти дни?

В понедельник утром мисс Кравен, секретарша епископа, как всегда, разбирала почту. Умело открывала она конверты длинным тонким ножом для разрезания бумаги, по форме напоминающим меч. Один из конвертов оказался пуст, она даже пальцы сунула в него, но ничего внутри не обнаружила. Тогда, перевернув, она слегка сжала его со всех сторон и потрясла опытным движением. Длинная прядь светлых волос упала на лимонно-зеленую книгу записей, а вслед за ней вылетел крошечный клочок бумаги. Она развернула его и прочла напечатанное: «А вы в любом случае держитесь подальше от проклятой вещи, не то накличете на себя проклятье».

Будучи дочерью, внучкой и племянницей священников, мисс Кравен гордилась своим знанием Библии, но эта цитата была не знакома ей. Она снова прочитала записку, а потом осмотрела волосы с озадаченным и слегка обеспокоенным выражением лица. В резиденции епископа никогда не бывало ничего, кроме точно и кратко оформленных бумаг. Она подошла к книжной полке и взяла алфавитный указатель изречений, встречающихся в классичесой литературе. Оказалось, что это отрывок из шестой главы Джошуа, поэта XVIII века. Она почувствовала раздражение. Осторожно отложила волосы и непонятное послание на один край стола и спокойно продолжала разбирать почту, сразу же сортируя ее по стопкам, в зависимости от срочности. Все конверты сложила вместе, чтобы позже снять с них марки, что явится помощью фонду Красного Креста. А когда часы на каминной доске пробили половину десятого, захватив всю почту, пошла в кабинет епископа, предварительно осторожно постучав.

— Доброе утро, мой лорд, — сказала она. — Сегодня довольно много писем, включая и ответ от архиепископа. Также есть письмо с Даунинг-стрит и очаровательное благодарственное письмо от… — Она остановилась на полуфразе, и выражение ужаса залило ее лицо. — Господи! — догадалась она и пристально уставилась на волосы и записку, которые держала отдельно от остальной почты.

Епископ озабоченно взглянул на нее. Тогда она молча протянула ему их.

— Нужно срочно позвонить в полицию, мисс Кравен! — тут же воскликнул он.

Утренняя почта понедельника, к счастью, оказалась для епископа самой необременительной за всю неделю. Нужно было рассортировать всего лишь двадцать два конверта. Половина отпечатанных на машинке писем были примерно одного содержания, три из них были написаны от руки и отправителей можно было узнать по почерку, еще три были написаны отчетливым курсивом. Остальные пять присланы в отдельных полиэтиленовых мешочках, чтобы внимание было обращено только на записи. Записка анонима не имела отпечатков пальцев. А пока полиция снова спешила на квартиру к Диане, на этот раз чтобы попытаться найти ее волосы; было проявлено соответствующее внимание к предупреждению.

— Джошуа, — сказал Мадден, — провел бой против Иерихона, конечно.

— Да, сэр, — откликнулся Джексон. — Дело в том, что стены разрушились несколькими строфами дальше. — Мадден посмотрел на него с удивлением. — У нас есть Библия, сэр. Я разыскал.

— Вы меня удивляете, — сказал Мадден сухо. — Надеюсь, нет ничего похожего в нашем расследовании. Так или иначе, что вы нашли?

Джексон пожал плечами.

— Действительно, ничего, сэр. Другое — необъяснимо. — Он тут же замолчал, потому что Мадден резко хлопнул рукой по крышке стола.

— Это не необъяснимо. Ничего необъяснимого нет! Просто еще не нашли объяснений. — Мадден так сильно сдавил свой нос, что, когда отпустил, на нем остались красные следы. — Мне это дело начинает сильно не нравиться. Тщательные и методические поиски местонахождения нашего главного подозреваемого потерпели крах, а я постоянно сталкиваюсь с несоединяемыми между собой таинственными явлениями. Есть связи, чувствую, а выявить их мы не можем. — Он поднял руку и начал загибать пальцы. — Мальтрейверс привозит мисс Портер в Веркастер, раз. Пауэла видят в Веркастере, это два. Мисс Портер встречается с настоятелем, с епископом и другими и исчезает, в то время Пауэл делает то же самое. Три. Части тела мисс Портер появляются в Веркастере, и мы вполне можем предположить, волосы тоже ее, — четыре! Теперь… какой мы можем сделать вывод из последнего происшествия?

Джексон почувствовал невольное сострадание к Маддену, чья прекрасная репутация строилась на расследованиях учебных, которые строго соответствовали выработанным правилам и всегда оказывались беспроигрышными. Однажды Мадден легко поймал детоубийцу, сняв отпечатки пальцев у всей деревни. Но данное дело требовало воображения и определенного чутья, а профессиональные навыки не приносили никаких результатов.

— Предположим, эти волосы принадлежат мисс Портер, — начал он осторожно, думая, как бы помягче выразиться. — Из этого следует, что именно она и является этой проклятой вещью. Значит, епископа предупреждают, чтобы он не имел с ней дела. Так?

— Он и не может иметь с ней никаких дел, ведь она мертва.

— За ее жизнь в соборе читались молитвы. Предположим, не епископом, но ведь, очевидно, епископ связан со всеми священниками.

Послышался стук в дверь кабинета, и вошел полицейский.

— Мы получили отчет из лаборатории, сэр. Они разобрались с конвертом. Его отправили почтой второго класса из Айлингтона в пятницу после обеда.

— Спасибо, сержант, — сказал Мадден. — А отпечатки пальцев?

— Сейчас с ними работают, сэр.

— Итак, — заговорил снова Мадден, когда дверь за сержантом закрылась. — Это оттуда, где прячется Пауэл? Элементарная маскировка, и это место подходит как нельзя лучше.

— В Айлингтоне квартира Синклера, сэр, — напомнил ему Джексон.

— Синклера? — На какое-то мгновение Мадден растерялся, но тут же взял себя в руки. — А, этот наш друг — в Америке. Но он приезжал сюда… когда? В среду? А конверт епископу отправлен в пятницу.

— Возможно, его соучастником. А может быть, отправить его письмо согласился человек, вообще не причастный к делу? Сержант Нил до сих пор проверяет его рассказ, но, насколько я понимаю, нет достаточно мотивированного алиби, чтобы полностью исключить его как подозреваемого.

Мадден некоторое время помолчал, затем нажал кнопку селектора и попросил зайти инспектора Баррета. К тому времени, как пришла инспектор, он уже вполне собрался с мыслями.

— Я хочу, чтобы всех, кто имел какое-то отношение к мисс Портер, снова допросили, — сказал он. — Выясните, могут ли они еще что-нибудь вспомнить? Я хочу как можно скорее получить отчет о передвижении Синклера по Британии и отчет об отпечатках пальцев на конверте. И сверьте отпечатки пальцев на пакете, который прислали настоятелю, с отпечатками пальцев на этом конверте, который мы получили из сортировочного офиса Айлингтона. Это всё.

Когда они вернулись в отдел несчастных случаев, инспектор Баррет попросила Джексона вернуться в Пунт-Ярд и снова поговорить с Мальтрейверсом и остальными.

— Боюсь, этот метод расследования оказался мало эффективным, — заявил Джексон, собираясь уходить. — И Маддену он не нравится.

— Ему не нравится и то, что я заведую этим отделом. Он терпеть не может женщин в чине старших офицеров. Но, когда заварилось это дело, я была в его распоряжении единственным свободным сотрудником. Однако… — она пристально взглянула на него из-за своего стола, — отсутствие результатов мистеру Маддену нравится еще меньше. Поэтому нам всем нужно продолжать делать то, что мы делаем.

И снова обитатели Пунт-Ярда терпеливо давали свои показания, отчаянно пытаясь воскресить детали несущественных разговоров и случайных событий, небольших происшествий и даже жестов, но ничего важного так никому и не вспомнилось.

— Когда вы точно будете знать, принадлежат волосы Диане или нет? — спросил Мальтрейверс.

— Когда найдем хоть один волосок в ее квартире, — ответил Джексон. — На подушке, в ванной… не знаю уж, где можно найти его.

— Возможно ли, что преступник — Синклер?

— Это может быть простое совпадение, что его квартира оказалась в Айлингтоне, но в нашем деле ни от каких совпадений нельзя отмахиваться так просто. До тех пор, пока у Синклера не появится весомое алиби, мы будем за ним наблюдать. В настоящий момент получается так, что он все больше подпадает под подозрение.

Мальтрейверс осторожно изменил позу, чтобы облегчить боль, которая снова схватила как клещами ногу. Джексон заметил это движение.

— Что с вами?

— О, просто мимолетный контакт с разрушающимся собором. Сегодня уже намного лучше. — Его прервал телефонный звонок. — Алло! Это вас, — передал он трубку Джексону. — Инспектор Баррет.

Джексон несколько минут слушал, потом сказал:

— Господи, где, черт возьми, они были? — Потом снова слушал, а потом спросил адрес и записал в блокнот. — Хорошо. Я буду там через несколько минут, — пообещал он и повесил трубку.

— Где, черт возьми, кто был? — спросил Мальтрейверс.

— Пара, у которой Пауэл останавливался в Веркастере неделю назад.

— Что? Почему они не позвонили раньше?

— Наверное, отдыхали. Мы предполагали, он раскинул где-нибудь лагерь, проверяли дома отдыха и гостиницы, а, оказывается, в Веркастере есть десятки мест, хозяева которых во время туристического сезона неофициально предоставляют жилье и еду. — Он посмотрел в свою записную книжку. — Вы знаете, где Акасия-стрит? Впрочем, не важно, у меня в машине есть карта. Оставайтесь дома, я скоро вернусь.

Акасия-стрит напомнила Джексону Севастопольскую террасу, с той лишь разницей, что здесь перед всеми домами зеленели маленькие садики, которые делали улицу немного привлекательнее. А вообще это была серая, безликая местность, которая именно этим и привлекла, по-видимому, Пауэла. Когда Джексон открывал калитку, в окне слегка сдвинулись шторы, и дверь распахнулась, едва только Джексон подошел к ней.

— Миссис Дан? Сержант Джексон, веркастерская полиция.

— Входите, пожалуйста. Сюда, в гостиную. — Он последовал за загорелой женщиной с очень аккуратной прической. Его внимание привлекла огромная шляпа, наподобие сомбреро, которая висела на спинке кресла.

— Насколько я понял, мистер Артур Пауэл у вас останавливался неделю назад, в субботу? — спросил он официально.

— Да. Сюда, присаживайтесь. Мой муж сейчас наверху, но он спустится через минуту. Я не знала, что и подумать, когда увидела его фотографию в газете. Получается, этот человек — убийца, да? — Казалось, миссис Дан озабочена тем, что может пострадать их репутация: ведь они приютили под своей крышей такого человека!

— В настоящий момент я просто хочу задать вам несколько вопросов. Думаю, будет лучше, если мы начнем по порядку. Когда он приехал?

Миссис Дан успокоилась. Ее рассказ был оживленным и кратким.

— Он приехал в субботу во время ленча, примерно в половине первого. Сначала я отказала ему, так как мы собирались уезжать на следующее утро, но он попросился только на одну ночь и… ну… он был такой приятный человек, что я согласилась. Нас он мало обеспокоил, дома не сидел. Сразу же пошел осматривать собор. Я пригласила его вместе с нами посмотреть вечернюю телевизионную передачу, но он собирался на спектакль в Дом Капитула. Он заверил меня, что не задержится, а я попросила его вернуться не позже одиннадцати часов. Утром в воскресенье он уехал.

— И вы ничего не знали о том, что произошло в Веркастере?

— Абсолютно ничего. Мы вылетели в Бенидорм в воскресенье часов в двенадцать, а возвратились вчера вечером. И только сегодня утром, когда я раскрыла «Таймс» и увидела его лицо… я сразу же позвонила в полицию.

На какое-то мгновение Джексон был сбит с толку упоминанием о «Таймс», но сразу же понял: она говорит о «Веркастер таймс».

— Вы разговаривали с ним о чем-нибудь?

— Мало. Он очень вежливый и спокойный, как раз такой тип людей нам нравится, но у нас, действительно, было очень мало времени, чтобы поговорить.

Сверху донесся звук спущенной в туалете воды, следом послышались шаги спускающегося вниз человека, и в комнату вошел мистер Дан, аккуратный, плотный мужчина. Миссис Дан представила ему Джексона.

— И все-таки, может быть, ваш гость сказал что-нибудь такое, что могло бы помочь нам? — спросил Джексон.

— Я как раз об этом подумал, — заговорил Дан. Лицо Джексона осталось невозмутимым, тогда как фраза Дана заставила работать его мозг. — Он спрашивал направление.

— Направление? Когда? Куда?

— Когда уезжал. Я пожелал ему приятного путешествия. А он спросил, какой дорогой лучше всего доехать до Уэлса.

— Уэлс, — Джексон благодарно улыбнулся Дану. — Это очень полезная информация, сэр. Действительно, очень полезная.

— Нет. Думаю, теперь не очень. — Дан понимающе смотрел на Джексона. — Видите ли, я спросил его, там ли он проведет весь свой отпуск, а он сказал, что едет туда лишь на пару дней, а потом проследует дальше. Так как уехал он в Уэлс больше недели назад, думаю, сейчас его там быть не может. — Ловко разрушив надежду, которую сам же и поселил в нем, Дан подбодрил Джексона улыбкой и сел в кресло возле камина.

— Это все еще может помочь нам, — сказал Джексон. — Мы попробуем выяснить, где он останавливался в Уэлсе, и, возможно, сумеем проследить его путь оттуда. Мне хотелось бы передать радиограмму в полицейское управление, а потом осмотреть комнату, в которой он останавливался.

Миссис Дан ожидала его в холле, пока он ходил к машине и звонил в управление.

— Комната в том же состоянии, в котором была, когда он уехал, — сказала она на лестнице, по дороге к ней. — Я заглянула туда в воскресенье, сразу же после его отъезда, он оставил ее чистой, будто и не жил в ней, а потому я решила не убирать ее до нашего возвращения. По приезде я еще не входила в нее.

Даны явно не проявляли чрезмерной заботы об условиях жизни своих постояльцев. — В комнате давно не менялись обои и мебель казалась сильно потертой. Джексон отметил, что кровать застелена.

— Это сделал он, — пояснила миссис Дан. — Очень аккуратный, очень тактичный человек.

— У него был какой-нибудь багаж?

— Только то, что лежало в коляске мотоцикла. В дом он принес лишь пижаму и полотенце. Мне показалось, что в коляске лежала палатка.

«Наверное, он уходил отсюда за телом», — подумал Джексон.

— Эту комнату пока можно запереть? — спросил он.

— О, да! Мы всегда даем ключи гостям, чтобы не было недоразумений. Вы знаете, что я имею в виду.

— Я должен попросить вас закрыть и никого не впускать в нее, пока не приедут мои коллеги. Они будут здесь очень скоро. А тем временем мне нужны ваши официальные заявления.

Когда они шли к двери, Джексон еще раз оглядел комнату. Нет, не было ни намека на то, чтс в ней кто-то останавливался. Безликий Пауэл прошел через нее, не оставив за собой никаких следов.

Заявления Данов не прибавили ничего к тому, о чем они уже рассказали. Сразу после завтрака в воскресенье утром Пауэл уехал, и, Дан предполагает, прямо в Уэлс.

— Он ничего не сказал о том, что проведет часть дня в Веркастере? — спросил Джексон.

— Абсолютно ничего. Ему предстояло долгое путешествие, и, мне кажется, ему хотелось как можно раньше выехать.

Когда Джексон просмотрел заявления, подъехали Хигсон и другие полицейские. Они приступили к осмотру комнаты, а Дан, которому еще что-то пришло в голову, последовал за Джексоном к машине.

— Я думаю, мы правильно сделали, что сообщили в полицию? — спросил он.

— Разумеется. Мы очень благодарны. — Джексон интуитивно почувствовал какой-то повод к этому вопросу!

— Это потому, что мы должны отдать бланки подоходного налога в департамент. — Дан многозначительно подмигнул Джексону. — Уверен, вы понимаете, сержант.

Джексон понял. Для Дана тот факт, что он держал предполагаемого убийцу в своем доме, имел меньшее значение, чем деньги, которые ему не хотелось отдавать сборщику налогов.

— Я расследую убийство, сэр, — ответил Джексон, — и больше меня ничего не интересует.

Локон волос и записка, присланные из Айлингтона, принесли свежие доказательства. Никого не удивило, что это были волосы Дианы, и то, что отпечатки пальцы на этом конверте совпали с обнаруженными на коробке, в которой была Дианина рука, посланная настоятелю. Анализ слюны показал: и конверт, и коробку отправил один и тот же человек. Но, чтобы сделать окончательные выводы, был необходим анализ слюны Пауэла. Мадлен чувствовал: они значительно продвинулись вперед, но без слюны Пауэла картина все еще оставалась неясной.

В понедельник вечером был дан второй спектакль «Тайных игр», и на этот раз он проходил в собственном театре веркастерских актеров. Для Мальтрейверса спектакль явился возможностью отвлечься, чем-то занять наконец свою голову.

Пьеса Шеферда рассказывала о событиях от Рождества Христова. Была она изумительна. Било через край веселье, от которого сами актеры все больше пьянели. Со все большей лихостью и смехом доставали они из своих мешков нескончаемые, замысловатые, давно забытые деликатесы, доставали до тех пор, пока всю сцену не забросали ими. Трогательно выглядело их удивление и восхищение, когда появились ангелы.

И тут же явился Дьявол в исполнении Джереми Ноулза. Он, один он властвует над всем и всеми. Он владеет кровавым и порочным мечом во время избиения младенцев; он, хитрый и злорадный, присутствует на свадьбе в Кане под видом гостя. Возмущенно осматривает пещеру, откуда вышел воскресший Лазарь. Непоколебимый отказ Христа от всех соблазнов явился не чем иным, как временной задержкой приближения окончательного триумфа Дьявола.

Прощальные слова Дьявол буквально выплюнул. Как яд.

Долго, в терпении, я буду ждать, Пока мы встретимся у темных врат Ада. Тогда, пылающее и ужасное, красное от крови Зло Подчинит себе Добро…

Он оборвал стихи на высокой, незавершенной ноте, зачем-то большими шагами направился к выходу, тем самым теряя прямой контакт и с Христом.

— Забыл строфу, — сочувственно пробормотал Мальтрейверс.

— Смерть ликует… — послышалась подсказка из-за кулис, и Ноулз вернулся на сцену.

— Смерть ликует… — начал он, но этого явно было недостаточно. И, не успел суфлер заговорить, как он рискнул закончить сам: — Смерть ликует и громко будет петь… — Наступила пауза, которую большая часть зрителей не заметила, но для актеров, находящихся на сцене, она была моментом ужаса. — …Восхваляя проклятую вещь, — закончил он и быстро удалился.

Некоторое время Христос выглядел смущенным: это была не та строфа и… не тот поступок, которых он ожидал. Но вот он пришел в себя и произнес свои собственные, заключительные слова, которых Мальтрейверс не расслышал.

Джексон рассказал ему, что было в записке епископу. И он прекрасно помнил высказывание сержанта о совпадениях.

Ноулз снимал грим, когда Мальтрейверс вошел в его уборную.

— Не говорите мне ничего, — сказал он, глядя на Мальтрейверса в зеркало. — Из всех зрителей только вы должны были заметить.

— Может быть, вы и правы, может быть, никто больше и не заметил. Вы ловко выкрутились. Но, очевидно, это были не те строки.

Ноулз протер грубым полотенцем щеки и лоб.

— Нет, не те, — промурлыкал он через полотенце, а затем снова посмотрел на свое лицо. — Там должно было быть: «Потом воцарятся ликующая смерть, кромешная тьма и бесконечное проклятье». Одному Богу известно, какой спасительный прием я применил, когда выдал свой текст. Боюсь, то, что мы — любители, очень ярко проявилось сегодня.

— Пусть это не беспокоит вас, — сказал Мальтрейверс. — Единственный актер, который никогда не забывал своих слов, был Харпо Маркс.

Ноулз осклабился, и Мальтрейверс лишний раз убедился в том, что любое мимическое действие еще больше усиливает злобное выражение его лица. Неожиданно он вспомнил, что именно Ноулз дал ему письмо о Хибберте и «Милосердии Латимера». Из этого правда, ничего не вышло, написанное оказалось клеветой, но оно смогло привлечь внимание полиции.

— Будем надеяться, в воскресном спектакле я не сделаю этой ошибки, — пообещал Ноулз на прощанье. — Действительно, у меня ответственная роль, хотя сегодня я сыграл ее позорно.

Неожиданная импровизация Ноулза постоянно прокручивалась в голове Мальтрейверса по пути домой.

Няня Дженни сказала, что звонил Дэвид Джексон и просил его связаться с ним.

— Мы не можем соединить разные аспекты в рассказе Синклера, — были первые слова Джексона, когда он поднял трубку. — Есть пара вопросов, в которых, вероятно, вы поможете. Как утверждает Синклер, он не видел мисс Портер около года, но один человек, с которым он встречался, когда приезжал из Америки, показал нам фотографию открытия нового ночного клуба в Лондоне, произошедшего два месяца тому назад. На ней есть и Синклер и Диана. Клуб называется «Седьмое небо». Человек, давший нам эту фотографию, говорит, что вы тоже присутствовали на том открытии. Припоминаете?

— О, Господи, да! Ужасное место! Я туда попал случайно, потому что был в числе приглашенных, но толком ничего вспомнить не могу.

— Вы там видели Синклера и мисс Портер?

— Помню, что перекинулся с Дианой несколькими словами, но она разговаривала с друзьями. Синклера не помню, было столько гостей, что, весьма вероятно, мог просто не обратить внимания: я пробыл там всего час, а народу болталось уйма, — повторил Мальтрейверс.

— Ну, он, конечно, присутствовал там, потому что он есть на фотографии, нам придется попросить его объяснить это. И другой вопрос: знаете ли вы Марка Кеньйона?

— Марк Кеньйон? Он наш кинооператор, работает по найму. Разве он тоже там был?

— Он не мог там быть, потому что за пару недель до этого покинул страну и до сих пор не возвращался: работает над каким-то сериалом в Австралии. Но нам сказали, что он был другом Дианы, и, по крайней мере, двое считают, что именно он является отцом ее ребенка.

— Они знают больше, чем я, — признался Мальтрейверс. — Я же говорил вам, мы подолгу с Дианой не встречались. Тем не менее из двух важнее тот факт, что Синклер лжет.

— Да. Мы попросили полицию Лос-Анджелеса поговорить с ним еше раз. Проблема заключается в том, что необходимо подтвердить его алиби лишь с воскресенья, с того момента, когда исчезла мисс Портер, до среды. Несколько дней, как он утверждает, он находился в своей квартире, ибо отравился чем-то во время ленча в воскресенье и сильно страдал расстройством желудка, а в среду улетел в Калифорнию из аэропорта Хитроу. Еще одна деталь заставляет меня призадуматься. Ленч у него проходил в воскресенье в винном баре на Шафстбери-авеню, а человек, который встречался с ним там, рассказал, что разговаривали они о выступлении мисс Портер на фестивале, и Синклер бросил такую фразу: «Воображение умирающего в субботний вечер в Веркастере…» — Сейчас я знаю, это выражение используется в шоу-деле, но оно звучит странно в связи со случившимся, не правда ли?

Глава 13

К сильному раздражению Маддена, место стоянки Пауэла в Уэлсе обнаружить не удалось. Предполагаемые районы обозначались на карте в отделе несчастных случаев красными значками, после проверки они превращались в желтые, и в результате расследования земля на карте за Оффа-Дайком приняла форму свиньи с неприятными нарушениями кожного покрова. Раздражение Маддена усиливалось новостями о Синклере. Добудь они неопровержимые факты его пребывания в Лондоне, можно было бы вывести его на чистую воду. Мадден хмуро прочитал докладную.

— Его рассказ, в котором он утверждает, что после ленча в воскресенье он заболел и находился дома, мало вероятен.

— Да, сэр. Согласно тому, что он рассказал полиции Лос-Анджелеса, — Джексон заглянул в бумагу, которую держал в руке, — в среду, сразу после выздоровления, он снова ходил на спектакль, но, как и в субботу, утверждает, будто был один, без друзей.

— Он не может отчитаться за семьдесят два часа. Это довольно долгий срок.

— И получается, что это как раз самый важный период, сэр.

С явным неудовольствием Мадден снова посмотрел на отчет о допросе Синклера. В его сознание запали зерна сомнения, которые сопротивлялись главной версии, ведущей к Пауэлу.

— Вы хотите, чтобы кто-нибудь из нас, сэр, поехал и встретился с Синклером? — спросил Джексон.

Мадден замотал головой, отвергая это предположение и тем самым еще более укрепляясь в своих сомнениях.

— Не вижу никакого смысла посылать на общественные средства инспекторов в Калифорнию для того лишь, чтобы не узнать ничего нового. Существует лишь один шанс, что виноват он. Мы имеем небольшой отрезок времени, когда у него нет алиби. Продолжайте расследование в Лондоне. Наведите справки в театрах, которые, как он утверждает, посещал. Если он актер, то, возможно, его помнят. А тем временем продолжайте поиски Артура Пауэла.

Да, в истории Синклера оставались пробелы. Спектакли, на которых он присутствовал, являлись модными в Вест-Энде, и театры были переполнены. Менеджеры обоих театров разговаривали вежливо, когда им позвонили из Полиции, но не смогли вспомнить, кто еще присутствовал на спектаклях, кроме наиболее известных в городе людей. Один перечислил по имени постоянных своих посетителей из мира кино, политики и спорта, а когда ему показали фотографию Синклера, не узнал его.

— Бывает очень много второстепенных актеров, — сочувствуя, сказал он. — Даже в труппе театра, в котором я работаю вот уже столько лет, есть такие, кого я просто не узнал бы на улице.

Синклер продолжал придерживаться своей версии. Он признался, что присутствовал на открытии ночного клуба, но не мог вспомнить, видел ли там Диану, и решительно отрицал тот факт, что находился непосредственно в одной с ней компании. О винном баре упомянул случайно, не вкладывая в свои слова никакого смысла. Он не мог предложить никакой другой информации о том, что было после воскресного ленча, кроме болезни, и сослаться хоть на кого-нибудь, кто подтвердил бы эту болезнь. В полицейском рапорте говорилось также, что Синклер в процессе допроса был сильно возбужден, режиссер-постановщик телесериала жалуется, что из-за этих расследований приходится прекращать съемку. Джексон еще раз тщательно изучил фотографию в ночном клубе. Между Синклером и Дианой было немало людей, и, действительно, похоже, что они и в самом деле проводили время не вместе. Полиции удалось поговорить лишь с одним из тех, кто был запечатлен на фотографии и бессмысленно усмехался в объектив, — любителем шоу, но он не знал никого и ничего.

Оставалась единственная нить в расследовании, способная как-то связать воедино все детали. Марк Кеньйон, возможный отец ребенка Дианы. Но он должен прибыть в Лондон не раньше, чем в пятницу утром. Двум инспекторам поручили встретить его у трапа самолета, который приземлится в Хитроу.

В среду Мальтрейверсу опять вспомнились те странные слова, которые Ноулз произносил в «Тайных играх». Они просто выскочили у него из головы, когда Джексон начат расспрашивать его о Питере Синклере. Он позвонил Джексону.

— Я приму это к сведению. И только,— сказал тот, но интонация инспектора свидетельствовала о неимоверном терпении и усталости: мол, Мальтрейверс заговорил на эту тему!

— До тех пор, пока у вас не появится какого-нибудь веского доказательства, не ждите, что мы займемся расследованием обстоятельств, при которых произнесены эти слова, — подтвердил он свое безразличие. — Вы же понимаете, что нам сейчас не до сомнительных ассоциаций, мы — в процессе одного из самых крупных расследований за последнее время. Мы ищем человека, подозревать которого у нас есть все основания. Он находился в Веркастере все то время, когда пропала мисс Портер, и словно бесследно исчез с лица земли. Плюс еще это дело Синклера. Вы знаете, сколько я спал за последние десять дней?

— Могу представить себе, — посочувствовал Мальтрейверс. — Просто эти слова показались мне странными, а я обещал вам рассказывать обо всем, что вызовет у меня подозрение.

— Спасибо. — Джексон казался очень усталым. — Найти Артура Пауэла — вот что сейчас главное для нас.

В среду был рыночный день в Веркастере. И, казалось, население окружающих деревень потянулось к городу, руководимое веками сложившимися традициями. Ларьки продавали товары не первой необходимости, и вряд ли в обычное время они покупались бы, если бы не мили, преодоленные на пути к Веркастеру. Событие, подвигнувшее людей на долгий путь сюда, имело свой особый смысл.

Чтобы как-то убить время, Мальтрейверс с Тэсс и Ребеккой отправились на прогулку. Перед одним из ларьков они остановились в надежде отыскать какую-нибудь старую книгу, что и в самом деле, оказалось бы большой удачей. Из дверей расположенного рядом здания Городского зала вышел Хибберт и, увидев их, тотчас окликнул.

— Мистер Мальтрейверс, — заговорил он важно. — Я хочу вам кое-что сообщить. Только что я разговаривал с издателем «Веркастер таймс». Это появится в еженедельном выпуске, — добавил Хибберт напыщенно и помолчал, желая, очевидно, создать драматический фон для своего заявления. — Я предложил выплатить вознаграждение тому, кто даст хоть какую-нибудь информацию, способную пролить свет на это дело и арестовать убийцу мисс Портер. Тысячу фунтов!

Мальтрейверс понял, что Хибберт уже предвкушает наслаждение от экспансивных благодарностей, которые должны немедленно последовать за таким великодушным поступком. Тысяча фунтов, считал Хибберт, весьма солидная сумма, свидетельствующая как об экономии, так и о безрассудной щедрости. Да к тому же подобный жест принес бы дельцу несомненную выгоду в кредитных накоплениях.

— Мы благодарны любому акту, способному как-то помочь распутать все это, — ответил Мальтрейверс спокойно, вопреки ожиданиям Хибберта.

— Да, — продолжал Хибберт, теперь как-то даже неуверенно, сообразив, что от Мальтрейверса благодарности не дождешься. — Думаю, они свяжутся с вами, чтобы уточнить кое-какие детали этого дела.

Мальтрейверс заметил блестящий значок на лацкане пиджака Хибберта, и ему стало интересно, является ли издатель «Веркастер таймс» тоже членом клуба. Скорее всего является. И ясно одно: поступок советника Хибберта будет расписан на страницах газеты, которой он владеет.

— Я думаю, они позвонят, — согласился Мальтрейверс спокойно. Обещанное вознаграждение за расследование ужасной судьбы Дианы показалась ему кощунственным, непередаваемо оскорбительным. Он заметил, что Хибберт пристально разглядывает какую-то книжку в витрине лавки и не сдержался: — Содержание этой вещицы, несомненно, представляет для вас интерес, не так ли? — спросил он ехидно, пытаясь унять ярость и вспоминая ту коллекцию в шкафу. — Думаю, она только внешне затрепанная. До свидания, советник.

Хибберт посмотрел ему вслед с непередаваемым выражением обиды на лице.

Репортер из «Веркастер таймс» позвонил Мальтрейверсу в Пунт-Ярд на следующее же утро.

— Вы и мисс Дэви собираетесь пробыть в Веркастере до конца фестиваля? — задал он свой первый вопрос.

— Лично я собираюсь оставаться здесь до тех пор, пока не найдут Диану Портер. Это последнее место, где ее видели, и я не уеду, пока не узнаю, что с ней случилось.

— Очевидно, вы питаете надежду на то, что она всё еще жива?

Мальтрейверс понял, о чем спрашивает репортер, и ответил ему так, как тот ждал.

— Меня не волнует точка зрения полиции, — теряя терпение, проговорил он. — До тех пор, пока я собственными глазами не увижу тела Дианы, буду считать, что она не мертва. Нам всем известно, как она искалечена, но ведь доказательств ее смерти нет, и может быть, она сейчас где-нибудь… замученная и беспомощная… — Он помолчал какое-то время, справляясь с нахлынувшим волнением. — Эта мысль ужасна, но именно она удерживает нас здесь.

Мальтрейверс представил себе, как тщательно записывается журналистом то, что он сказал, но горько было сознавать, — и он старался не думать об этом, — дошел ли до него тот смысл, который он старался вложить в эти слова. Или это все еще продолжающийся самообман? В самом ли деле он желал, чтобы ее нашли, пусть изуродованной, как Лавиния, но с языком, чтобы она могла рассказать о чудовищных пытках?

— Большое спасибо, мистер Мальтрейверс, — поблагодарил репортер. — Мы, конечно, свяжемся с полицией, но, может быть, вы знаете что-нибудь новенькое о ходе расследования?

— Нет. А вы?

— Тоже нет. В офисе вчера пошли разговоры о вознаграждении, но редактор сказал, что это произойдет не сейчас.

— Не уверен, что вознаграждение может помочь на данном этапе. — Мальтрейверс почувствовал удовлетворение от того, что его колкость наверняка попадет в цель и разъярит Хибберта.

На самом деле в Веркастере кое-что происходило, хотя никто об этом даже не подозревал.

Ранним утром шикарно одетая женщина, с волосами цвета вороного крыла и с симпатичным, слегка тяжеловатым лицом, наблюдала, как плещутся ее дети в бассейне парка. Несколько минут назад ей позвонила из Лондона подруга-актриса и случайно обмолвилась: полиция интересуется Питером Синклером и его пребыванием в Англии. Женщина прекрасно была осведомлена, чем занимался этот человек, начиная с воскресного обеда и до того момента, как снова возвратился в Калифорнию. И знала, почему он лгал полиции.

Когда Марк Кеньйон сошел с самолета, прилетевшим из Сиднея, и увидел полицейских, стремительно направляющихся к нему по летному полю, то почувствовал под ложечкой усталость и холодок.

— Черт возьми, что все это значит? — потребовал он ответа, когда его привели в полицейское управление в аэропорту. — Я не везу никакой контрабанды!

— Вы знаете мисс Портер, сэр?

— Ди? Конечно, знаю! А что?

— Мне очень жаль, но я вынужден сообщить вам, сэр, мисс Портер исчезла около двух недель назад и у нас есть веские причины подозревать, что ее убили, — сообщил один из блюстителей порядка.

Кеньйон вдруг чихнул, зажав нос скомканным бумажным платком, затаив дыхание, и с недоумением уставился на офицера.

— Что? Ди убита? — Он помотал головой, будто желая стряхнуть услышанное, но тут же чихнул снова. — Когда? Кем? Почему вы разговариваете об этом со мной?

— Мисс Портер ожидала ребенка, сэр. У нас есть причины предполагать, что вы можете быть отцом этого ребенка.

С трудом разгоняя туман в голове, который был наверняка следствием начинающегося гриппа и сильной усталости, Кеньйон с трудом врубался в услышанную информацию.

— Я ничего не знал об этом, — только и пробормотал он. — Но… вполне может быть.

— Когда вы видились в последний раз?

— Ночью, перед тем как я улетел. Когда это было? Постойте… Ровно десять недель назад. Она об этом тогда мне ничего не говорила.

— Наверное, потому, сэр, что сама еще не знала в тот момент. Боюсь, нам придется попросить вас дать более исчерпывающие показания о ваших отношениях с мисс Портер.

Кеньйон словно в ответ опять несколько раз оглушительно чихнул. И полез в карман за следующим платком.

— Послушайте, — сказал он, когда чихание прекратилось. — Это необходимо делать прямо сейчас? Видите, я болен и не в состоянии не только говорить, но и что-то соображать. Не могу даже переварить всего того, что вы тут наговорили мне. Позвольте мне поехать домой и немного поспать, а потом можете спрашивать о чем угодно. — Полицейские переглянулись. — Ради Бога, я никуда не убегу. Поверьте, все, о чем я скажу сейчас, будет сплошной тарабарщиной. Я едва стою на ногах, вы же видите!

Один полицейский незаметно кивнул другому.

— У нас машина, сэр, — сказал он. — Мы можем подбросить вас домой.

Не успел Кеньйон тяжело плюхнуться на заднее сиденье, как сразу заснул. Его разбудили, когда подъехали к дому, и помогли выйти из машины.

— Послушайте, — сказал он, открывая дверь. — Не поймите меня неправильно, но у меня просто не укладывается в голове то, о чем вы сказали! Диану задушили?

— Мы не говорили, что ее именно задушили, сэр, потому что не знаем этого. Но предполагаем, что ее убили.

Кеньйон потер лоб руками.

— Интересно, а я почему-то думал, что вы сказали, будто ее задушили, Я не могу сейчас трезво соображать.

— Вы не возражаете, если мы подождем здесь, пока вы будете спать, сэр?

— Делайте, черт возьми, что хотите! — в сердцах бросил Кеньйон, споткнувшись на ступеньке, ведущей в спальню. — Пока я буду спать, вы можете покончить разом со всем миром ради тех, кто мне не безразличен! Только не шумите, пожалуйста.

Пока Кеньйон спал, полицейскому удалось опросить его коллег. Выяснилось, что за все десять недель, которые он пробыл в Австралии, у него не было ни малейшей возможности выехать оттуда.

Его явное безразличие к тому, что произошло с Дианой, его случайно оброненная фраза о том, что «ее задушили», повторенная дважды, вполне, конечно, можно объяснить тем состоянием, в котором он находился.

Он проспал восемь часов. Наконец появился в гостиной, где полицейские уже давно играли в карты.

— Вы не спали? — спросил он у них и предложил: — Давайте я приготовлю кофе, а потом вы расскажете мне все сначала.

— Я приготовлю, сэр, — сказал один из них и пошел на кухню.

Другой взял со стола конверт.

— Мы нашли его в вашей почте, сэр, — сказал он. — Похоже, это женский почерк. Посмотрите, его писала мисс Портер?

У Кеньйона затуманились глаза, и он кивнул.

— Если бы вы открыли его, сэр, то очень помогли бы нам.

Кеньйон сел, высморкался, а потом разрезал конверт. Весь текст поместился на одной стороне бледно-голубого листочка. Он прочитал его и, ни слова не говоря, протянул полицейскому.  

«Дорогой Марк, — писала Диана. — Меня не будет в городе, когда ты возвратишься, но я хочу, чтобы ты как можно скорее узнал: сегодня подтвердилось, что я беременна. Я очень счастлива. Это так хорошо, что я стану матерью. Ребенок родится к Рождеству. Увидимся, когда я вернусь. С любовью.

Диана». 

Письмо было написано через четыре дня после того, как Кеньйон улетел в Австралию.

Полицейский испытующе смотрел на него.

— Она хотела иметь ребенка, — сказал Кеньйон в ответ на непроизнесенный вопрос. — Но не хотела выходить замуж. Обычная история. Я познакомился с ней на вечеринке, и мы понравились друг другу. Она была очень честна в наших отношениях. Очевидно, ей хотелось сохранить… привязанность к отцу ребенка, но она сказала: малыш будет только ее. Я принял условия. — Он поднес носовой платок к носу. — В самом деле, это все. А теперь что за чертовщина насчет убийства?

— Вы и вправду ничего не слышали о том, что произошло?

— Абсолютно! Большую часть времени я провел в таком необжитом районе Австралии, какой едва ли только можно себе представить.

Полицейский рассказал о событиях, произошедших в Веркастере. Кеньйон слушал без эмоций, а когда инспектор замолчал, взял кофе, принесенное его коллегой.

— Наверное, реакция наступит позже, — сказал он. — Слишком много всего, чтобы переварить сразу. Извините, я не могу играть роль убитого горем любовника, если вы этого ждете от меня. Мне очень нравилась Диана, но я не собираюсь притворяться, что безумно был в нее влюблен. Любовь не являлась частью нашего соглашения. Не представляю и того, чем могу помочь вам.

— Вы сказали, ее задушили. А мы не говорили этого.

— Я знал, что вы придеретесь к моей фразе. Вам придется поверить мне на слово: когда я вышел из самолета, то не помнил своего имени. Кроме того, я видел Диану примерно десять недель тому назад, и она была жива и здорова, — такой я оставил ее. Не пытайтесь навесить на меня убийство из-за случайно оброненной незначительной фразы.

— Есть еще вопрос, в котором вы можете нам помочь. Вы знаете человека по имени Синклер?

— Синклер? — Кеньйон немного подумал, наконец вспомнил. Реакция была неожиданной: — А, эта задница! Все зависит от того, что вы имеете в виду. Мы работали в одной студии. А что?

— Мисс Портер когда-нибудь говорила вам о нем?

— Она говорила о многих. Дайте подумать. Да, она как-то сказала, что между ними что-то было… Давно, правда. И быстро прошло. Однажды мы даже видели его… Постойте, где это было? А, точно, в ночном клубе. Он сидел с… как ее? Викки Прайс, такая черноволосая корова, которая когда-то немного играла и вышла замуж за приятного человека, врача с Харли-стрит. Они сидели тогда за столиком на другом конце зала, и Диана, увидев его, сказала, что он самый злой человек из всех, кого она когда-либо встречала. — Вспомнив в деталях тот вечер, Кеньйон вдруг понял смысл их вопроса. — Вы думаете, он мог пойти на такое? — взорвался он. — Почему же тогда вы до сих пор не поймали его?

— Мы в этом не уверены, сэр. Если честно, у мистера Синклера есть алиби. Вы знаете, почему мисс Портер сказала, что он самый злой человек?

— Нет. Но я понимаю, что она имела в виду. Диане не нравились плохие люди. — Он чихнул.

— Нам хотелось бы получить ваши показания прямо сейчас, сэр, и в письменном виде.

Ленч в ночном клубе проходил за три недели до вылета Кеньйона в Австралию. Синклер, заявивший, что не виделся с Дианой Портер много месяцев, солгал. Теперь выясняется, что за последние четыре месяца он дважды встречался с ней в компании. И существует длительный период его пребывания в Англии, на который у него нет алиби.

Глава 14

В пятницу утром Мадден сидел в своем офисе и боролся со зловещим призраком неуловимого Пауэла, отсутствие которого вырастало теперь в неразрешимую проблему. Вовсе не с жадной заинтересованностью ждал он алиби от Синклера, втайне уверенный, что тот в этой истории ни при чем. Весь его опыт и интуиция подсказывали: преступник — Пауэл, а то, что он не появляется, лишний раз свидетельствует о признании им преступления. Казалось невероятным, как Пауэл, мог не знать о том, что полиция разыскивает его. Никогда раньше Мадден не встречался с расследованием, в котором известные факты так упорно сопротивлялись бы установленным образцам. В то время, как Мальтрейверс лишь мечтал раскрыть преступление, Мадлен знал, как его следует раскрывать. Но почему сейчас четкий, накатанный за многие годы порядок расследования, ни разу не обманувший его ожиданий, теперь является препятствием и никак не приводит к желаемому результату? И перед самим собой не признался бы Мадден в одной своей ужасной человеческой слабости: он не в состоянии был бы даже в очевидных ситауциях признать, что может быть неправ, считал, что все — только дело времени: Пауэла арестуют, а отсутствие алиби у Синклера останется лишь вопросом, на котором будут учиться начинающие полицейские. Но сколько времени имеет он право ждать, не применяя прямых действий по отношению к Синклеру? Сорок восемь часов, решил он. В течение этого времени раздражение по поводу отсутствия алиби он будет приписывать переутомлению. Конечно же, за последние две недели ни один офицер полиции не работал так много и так добросовестно над поиском Дианы Портер и ее убийцы, как он, Вильям Мадден.

Теперь и в снах, и в моменты пробуждения Мальтрейверса преследовал страх неизвестности и чувство отвращения к себе. Он считал постыдным продолжать думать обо всем, что произошло, и не находить ни единого ответа на собственные вопросы. Слабая теперь надежда выяснить хоть какую-нибудь ключевую информацию, которая привела бы его к ответу, пусть даже самому страшному, подстегивала к продолжению анализа произошедшего. Больше чем кто-либо другой, Мальтрейверс хотел, чтобы Диану нашли, живой или мертвой, и он был взбешен своей неспособностью сделать что-нибудь ради этого.

С мрачным лицом снова и снова обходил он собор и Дом Капитула. Задумчиво разглядывал шкаф, в котором раньше хранилась Библия «Милосердие Латимера». Сейчас там лежала записка, констатирующая, что Библия украдена. Казалось, бесконечно много времени прошло с тех пор, как он впервые встретил на этом самом месте Джексона, когда расследовалось одно-единственное преступление — кража старого фолианта с отпечатками пальцев. В тот момент он давал волю своему воображению, упражняя свой ум и демонстрируя остроту собственных аналитических возможностей. Сейчас он почти утратил эту способность от горя, беспокойства и злости.

Мальтрейверс остановился возле органа и поймал свое отражение в зеркале, которое органист использует для того, чтобы видеть дирижера. Черты лица — застывшие. И он вспомнил последние недели жизни отца: сейчас между ними было поразительное сходство.

Он тихо пристроился в заднем ряду Дома Капитула и перебирал в уме лица, пытаясь вспомнить тех, кого видел здесь в день Дианиного выступления. Пока он целиком погрузился в свои мысли, кто-то тихо сел рядом. Это была мисс Таргет.

— Я прихожу сюда почти каждый день с тех пор, как… — Она улыбнулась ему вымученной улыбкой, как бы извиняясь. — Не знаю, почему. Когда бы я ни сидела здесь и сколько бы ни думала об ужасных вещах, которые произошли, одна фраза постоянно вертится у меня в голове. — Она помолчала немного и очень тихо произнесла загадочное: — «Все будет хорошо, все будет хорошо, и все вернется на круги своя».

Мальтрейверс Посмотрел на нее удивленно.

— Т. С. Элиот, — угадал он. Любая головоломка не поразила бы его так, как произнесенные только что мисс Таргет поэтические строчки.

— Простите? — переспросила она. — О, нет, это говорит господин Джулиан из Норвича. Помню, мисс Портер произнесла эти слова по телевизору. Но, — она запнулась, — я не понимала, как может быть все хорошо сейчас.

В отличие от прошлого раза, когда ее видели плачущей в трапезной, сейчас она казалась вполне спокойной, но Мальтрейверс остро почувствовал, как необратимо подействовала жестокость преступника на жизнь этой маленькой пожилой женщины, которая раньше, защищенная собственной невинностью, вела такой налаженный и такой беззаботный образ жизни. Понятное ему горе, разрушительно подействовало и на нее. Он поднялся и предложил ей руку.

— Можно я провожу вас домой, мисс Таргет?

Она благодарно улыбнулась.

— Это было бы очень любезно с вашей стороны, — просияла она. Дом мисс Таргет располагался в конце террасы на углу переулка, который тянулся от южного трансепта к центру города. Когда они подошли к дому, она пригласила его зайти, но он отказался, сославшись на то, что должен возвращаться в Пунт-Ярд.

— Пожалуйста, передайте мисс Дэви, что я люблю ее, — тихо произнесла она. — Скажите ей, что вы оба в моих молитвах. О, а как ваша нога? Кажется, вы больше не хромаете?

— Почти. Намного лучше. Спасибо. — Мальтрейверс посмотрел на нее слегка удивленно. — А как вы узнали о том, что случилось со мной?

Мисс Таргет сморщила лоб.

— Не могу вспомнить, кто сказал мне об этом. Может быть, мистер Ноулз после утренней службы в воскресенье? Мне казалось, уже все знают об этом. Думаю, им действительно нужно что-то делать с башней Талбота: так она может и убить кого-то однажды! — Она протянула ему свою маленькую ручку. — Огромное вам спасибо, что проводили меня. Благослови вас, Господь!

По дороге в Пунт-Ярд возле женской молельни Мальтрейверс встретил настоятеля и Вебстера.

— До сих пор никаких новостей? — поинтересовался настоятель. — Это становится невыносимо! Каждый день я жду, что произойдет еще какое-нибудь надругательство. Извините меня! Я все о своих чувствах, а ваши мысли заняты целиком мисс Портер. Как вам кажется, есть еще надежда, что она… — он не сумел закончить от волнения фразы.

— Не знаю, — сказал Мальтрейверс. — Единственно, что я хочу сейчас, это чтобы поскорее все закончилось.

— Подобное не может длиться очень долго, — сказал Вебстер. — Все наши молитвы с вами.

Когда Мальтрейверс вошел в дом, на столе лежала «Веркастер таймс». Половина первой страницы была посвящена исчезновению Дианы и поискам полицией ее тела, но ни слова не говорилось о том, что Хибберт предлагает вознаграждение. Чувство оскорбленности, возникшее двумя днями раньше, сменилось вполне закономерным презрением к тщеславному, ищущему славы советнику, и он удивился, почему тот прикусил свой язык: предложение о вознаграждении не нанесло бы ему никакого ущерба, хотя, кажется, и пользы никакой не принесло бы.

В тот вечер в Городском зале состоялся прием, и Тэсс с Мальтрейверсом согласились пойти туда вместе с отцом Майклом и Мелиссой. Этот прием был организован по случаю закрытия фестиваля, но, вместо приема, получилось какое-то довольно напряженное собрание.

Мэр города выступил с речью. Он должным образом оценил работу, проведенную всеми участниками фестиваля, коснулся особенно удачных его моментов.

Все слушали вежливо, многие пристально разглядывали стоящие перед ними бокалы с вином, может быть, потому, что слова мэра казались им пустым сотрясанием воздуха.

— И последнее. И самое тяжелое, — заговорил наконец он о том, что засело в головах большинства. — От лица всех жителей Веркастера я должен выразить сожаление и ужас по поводу трагических событий, произошедших в Веркастере и бросивших такую страшную тень на наши усилия устроить праздник, возродить в городе фестиваль. Выступление Дианы Портер так блестяще открыло его! Среди нас находятся ее друзья. Мы относимся к ним с искренней симпатией и испытываем чувство глубокого сострадания в связи с исчезновением замечательной актрисы и всего, что произошло следом за этим. Мы лишь можем надеяться, что мисс Портер жива и что ее найдут, а человека, который совершил это страшное преступление, арестуют.

Все собравшиеся разбились на отдельные группки. В воздухе по-прежнему висело напряжение: все разговаривали тихо, с чувством какой-то неловкости.

К Матьтрейверсу подошел человек, которого он, как ему казалось, где-то уже видел. Он представился постановщиком «Тайных игр».

— Мы как-то встретились с вами за кулисами, но не разговаривали, нас не представили друг другу, — посетовал он. — Мне очень захотелось сказать вам, чтобы вы знали: я высоко ценю то, что вы приходили на наши спектакли, понимаю, как нелегко это было для вас.

— Мне нужно было как-то отвлечься, что-то делать, — объяснил Мальтрейверс. — И я, и мисс Дэви приятно поражены тем уровнем, которого вы достигли. — Он замолчал, но собрался с силами, чтобы закончить: — Думаю, Диана разделила бы наше мнение.

О чем бы ни заговаривали в эти недели, он неминуемо начинал думать о Диане и сводил все разговоры к ней, живой и невредимой. Он будет последним, кто примет факт ее смерти без всяких доказательств этой смерти.

Неожиданно Мальтрейверс поймал на себе взгляд Хибберта. Советник тут же отвернулся и заговорил неестественно громко:

— Думаю, мы не должны игнорировать тот факт, что это был замечательный фестиваль. Потрясающий кредит для Веркастера. Давайте не будем этого забывать.

Несколько человек удивленно обернулись на его громкое замечание, но он не обратил внимания на их взгляды и через комнату направился к мэру, во весь голос продолжая развивать эту тему: подобные фестивали нужно продолжать ежегодно проводить в Веркастере.

Тэсс мягко сжала Мальтрейверсу руку, чтобы он перестал пялить глаза на непристойного советника.

— Не обращай на него внимания, — шепнула она нежно. — Он сам делает из себя посмешище.

— Он мне мстит, — ответил Мальтрейверс. — Ужасный маленький человечишка!

Бездушное поведение Хибберта повлекло за собой единственное, о чем он мечтал, — люди устремились к выходу. К ним тут же присоединились мэр и его супруга.

Когда Мальтрейверс и Тэсс вышли, мэр поджидал их на улице.

— Мы очень ценим то, что вы почтили своим присутствием наше собрание. Я чувствую себя виноватым и должен принести извинения за случившееся только что. Правда, я совсем ничего не понял.

— Я тоже, ваша светлость, — ответил Мальтрейверс. — Но это не имеет значения.

Жена мэра подставила щеку для поцелуя.

— Я бы этого не сказала, — прошептала она, когда их лица соприкоснулись. — Но я всегда знала, что Эрни Хибберт — просто дерьмо. — Она отстранилась от него с таким видом, будто и не она вовсе произнесла только что эти слова, пусть, мол, другие произносят их…

— Вы чуть не рассмешили меня, — прошептан в ответ Мальтрейверс. — А это сделать сейчас нелегко. Спасибо.

Через ее плечо он увидел, как Джереми Ноулз на прощанье кивнул ему, уходя в компании веркастерских актеров.

Вчетвером возвращались они в Пунт-Ярд тихими, вечерними улицами Веркастера. Рабочие ставили железные ограждения вдоль дороги, по которой завтра прошествуют на ярмарку рыцари в средневековых костюмах. Они свернули с главного проспекта и увидели около своего дома полицейскую машину. Инстинктивно ускорили шаг. Из машины вышел Джексон.

— Ваша няня сказала, где вы и когда вернетесь. Я не видел необходимости беспокоить вас там.

— Значит, ничего нового? — В голосе Мальтрейверса послышалась нотка разочарования, сейчас любая новость — лучше, чем отсутствие новостей.

— Ничего нового. Просто я еще раз хотел поговорить о Синклере.

Он и Мальтрейверс прошли в кабинет отца Майкла, а Тэсс принесла им кофе.

— Чем глубже мы вникаем в показания Синклера, тем более подозрительным он нам кажется, — сделал вывод Джексон. — Проблема состоит в том, что большую часть времени, которое он провел здесь, мы не можем проверить. Получается около трех с половиной дней. Без алиби. Он уже понял, что мы подозреваем его и, несмотря на это, не выдвигает никаких аргументов в свою защиту. Если это не Пауэл… Синклер может очутиться здесь гораздо быстрее, чем он думает. — Джексон стал подробно говорить о противоречиях, обнаруженных полицией. — Может быть, он и не лгал, когда говорил, что не видел мисс Портер много месяцев, но вполне разумно предположить, что по крайней мере на одном из двух праздников, на которых, как нам известно, они присутствовали оба, он мог увидеть ее. — Вы знали ее как никто другой, лучше всех. Можете ли вы предположить что-нибудь в отношении поведения Синклера? Прежде чем принимать какие-то меры, Мадден хочет потратить еще немного времени на поиски Пауэла, но, я чувствую, кто-то отсюда должен скоро отправиться в Лос-Анджелес. Может быть, вы знаете кого-нибудь, кто мог бы сообщить нам хоть какие-нибудь сведения, тогда, возможно, Мадден начал бы действовать быстрее.

— Я знаю об этом ровно столько же, сколько вы, — ответил Мальтрейверс. — Попробую позвонить приятелям Дианы, которые, по моим сведениям, любят посплетничать. Если что-нибудь всплывет, тут же сообщу. Вы думаете, он врал о том, что был болен?

— Не думаю, что он рассказал нам всю правду. Вопрос в том, что он скрывает. — Джексон посидел молча несколько мгновений, уставившись в чашку с кофе. — Все так усложнилось и стало таким необычным, что мы легко можем потерять связь с главными положениями, — наконец сказал он. — Начинаешь расследовать любое убийство, принимая во внимание две простые вещи, — мотив и возможность. В случае Пауэла мотив невозможно определить, потому что только Богу известно, как работает его ум. Возможность здесь, конечно, очевидна. Он был в Веркастере и мог без труда проникнуть в сад настоятеля через лес в конце сада. То же самое можно сказать и о Синклере. И снова мотив неизвестен. Но до тех пор, пока мы не узнаем, куда Синклер отправился после ленча в воскресенье, мы не сможем говорить о том, что его здесь не было. Возможный мотив, конечно, — ревность. Но такой ли человек Синклер, чтобы, во-первых, много месяцев помнить Диану, во-вторых, носиться со своим уязвленным самолюбием после того, как его отвергли, и, в-третьих, жаждать отомстить?

— Самонадеянный, высокомерный человек, считающий, что он — подарок Божий женщинам, — ответил Мальтрейверс. — Но если бы все мужчины, которые таковыми считают себя, были бы маньяками-убийцами, то у вас было бы гораздо больше работы, чем даже сейчас. Главным остается вопрос: почему убийца предпринял действия против настоятеля и епископа? И против нас, конечно.

— То же самое можно отнести и к Пауэлу. Но до тех пор, пока мы не узнаем, какой за этим кроется мотив, мы можем предполагать лишь вслепую. С другой стороны, и это не может остаться незамеченным, Синклер знал мисс Портер, а большинство убийц знают свои жертвы. Он хороший актер?

— Не такой хороший, как он представляет себе сам, но вполне квалифицированный. А что?

Джексон потер глаза и зевнул.

— Я просто подумал об умении накладывать грим и маскироваться. А Синклер, наверное, знает об этом несколько больше, чем другие. То, что его здесь никто не видел, ничего еще не значит, если посмотреть на это именно с такой точки зрения.

Мальтрейверс вспомнил, как удачно Тэсс копировала йоркширскую жительницу в Белсвейте. Синклер, наверное, не обладал подобным талантом, но, конечно, в состоянии был обмануть тех, кто за ним не следил. А за ним слежки не было. Перед Мальтрейверсом смутно замелькали, поплыли странные, не очень запомнившиеся в те дни лица, которые он заметил в трапезцой, и ему стало интересно, были ли они на самом деле такими, какими представлялись сейчас? Тот факт, что Синклер вполне мог оказаться среди этих людей, казался вполне очевидным, остается только доказать, воспользовался ли он своей способностью перевоплощаться с помощью грима? Сам Синклер пока ничего не делает, чтобы опровергнуть это.

Джексон посмотрел на часы.

— Боже, уже столько времени! А мне нужно хоть немного поспать. — Он встал, потянулся. — Хорошо, что фестиваль завтра заканчивается. Приятно думать, что и все остальное когда-нибудь закончится.

Глава 15

Причинивший столь много неприятностей и бед людям веркастерский фестиваль должен был закончиться в самый длинный день года.

Рано утром, ободренные лучами восходящего солнца и обещающей быть хорошей погодой, люди рано начали собираться на широком зеленом склоне соборного луга.

Тишину нарушал звук молотков — устанавливали стилизованные ларьки для средневековой ярмарки. С каждым часом народа прибавлялось, нарастал гул голосов. На берегах Верты, вокруг громадного поля, развевались флаги — в этот день всегда проводились рыцарские турниры. Из шатра-буфета доносился звон посуды и оживленные разговоры посетителей. В клетчатой одежде, расцвеченной зелеными и золотыми квадратами, жонглировал деревянными палочками клоун; за ним, засунув от удивления большой палец в рот, наблюдала маленькая девочка, Раскупоривались бочонки с пивом, и тут же пробовалось содержимое. Кто-то уже подсчитывал свои первые выручки.

Одежда людей отличалась разнообразием цветов и оттенков. Все это очень живописно смотрелось на фоне зеленой травы. Утро наполнялось звуками все нарастающей бурной активности праздника. Флаги уже подняты, декорации установлены, товары выставлены напоказ.

По мере того, как прибывали толпы людей, росло возбуждение, а с ним и предвкушение чего-то необычного.

Раздался непристойный смех, когда один мужчина обхватил сзади девушку, одетую как Нелл Гвин, и с силой сжал ее груди. Она развернулась и, закричав, будто бы шутя влепила ему пощечину. Ее наигранный, однако довольно громкий протест был услышан на всем поле.

На вершине башни Талбота служитель поднял знамя Святого Георгия и через зубчатую стену чуть покровительственно поглядывал вниз на казавшиеся оттуда крохотными фигурки людей.

Появилась женщина со связкой наполненных гелием воздушных шаров, неудержимо рвущихся вверх и по форме напоминающих огромный разноцветный стаканчик мороженого. Один ярко-зеленый шар вырвался из общей связки и легко взмыл в чистое небо под крики довольной ребятни.

Сразу после девяти часов черноволосая женщина проводила детей на урок верховой езды. И не успела вернуться домой, как зазвенел телефонный звонок. Он был из Лос-Анджелеса.

— Питер, как приятно тебя слышать! А я все жду, жду, когда же ты наконец позвонишь! — Ее сладкий голос был однако изрядно сдобрен желчью. — Я целую вечность ждала от тебя этого звонка!

— Ты знаешь, что случилось тогда? — В голосе Синклера ощущалось напряжение.

— Театральные сплетники больше уже ни о чем не болтают, дорогой. Полицейские, правда, возникают в самые неожиданные моменты и в самых неожиданных местах, задавая кучу вопросов, как Маустрэп, который сошел с ума. Кто-то мне говорил, что они даже с тобой говорили?

— У них есть на то веские причины, не так ли? Хотя я и сказал им, что не виделся с ней около года.

— О, продолжай, дорогой, нет смысла врать по этому поводу, особенно если кто-то уже проговорился.

— Что ты имеешь в виду? — прошипел Синклер.

— Я имею в виду ленч в варьете-клубе? Я видела ее там.

— Ты видела? А я нет. И между прочим я не врал.

— О, Питер! — с упреком произнесла женщина. — Я имею в виду, что я-то верю тебе, но уверен ли ты, что полиция тебе тоже поверит? Как бы то ни было, все газеты только и пишут что об этом Пауэле. В конце концов убийца-то он, не так ли?

— Если они решат, что все-таки нет, они снова придут ко мне. Если ты поможешь мне в смысле алиби, тогда…

— Послушай, мальчик! — еле скрываемая до сего момента желчь вдруг вылилась наружу. — Ты меня не впутывай. Если же попробуешь сделать это, смотри, я так повяжу тебя, что никогда не выпутаешься. Понял?

— Ты, маленькая…

— Прекрати называть меня этим противными именем! — Ее слащавый в начале разговора тон превратился теперь в зловещий. — Я могу сделать твою жизнь очень трудной. Ты понял?

Синклер, слышала она, был доведен до отчаяния.

— Но у меня не было повода лететь в Англию! И у меня нет алиби! Нет свидетелей. Полиция мне не поверит!

— И никто другой тебе тоже не поверит. Я имею в виду, что истинная правда никогда не всплывет наружу, ведь так?

— Они продолжают спрашивать меня насчет беременности Дианы, все уже знают об этом.

— О да, об этом писали газеты! Но, конечно, я никогда не слушаю сплетен. Правда, случается, муж выдает мне кое-какие секреты кабинета женской консультации, но я, естественно, все держу в тайне.

— А теперь не могла дождаться и поспешила выболтать все мне!

— Ну, дорогуша, после всего, что ты наговорил мне о Диане, я была уверена, что тебе захочется узнать о ней хорошие новости. Или послать ей открытку. Или что-нибудь в этом роде. — Неожиданная мысль пришла ей в голову. — Безусловно, полицейские не знают, что я поставила тебя в известность с самого начала. А сейчас они всем этим очень интересуются, не так ли?

— Но ты ведь не собираешься им докладывать, что все рассказала мне?

— Ты в таком отчаянии, что очертя голову бросишься обеспечивать себе алиби и впутаешь заодно и меня в это дело. Но запомни: в таком случае у меня не останется выбора, дорогой. Ты будешь пай-мальчиком и не заставишь тетушку Викки сердиться, не правда ли? Уверена, тебе удастся придумать что-нибудь такое, чему все поверят. Спи спокойно. Пока, дорогой.

Улыбаясь самой себе, она повесила трубку и, едва прикасаясь, барабанила пальцами по телефону, о чем-то раздумывая. Потом включила радио.

«И, если сегодня вы находитесь где-то вблизи Веркастера, внимательно следите за дорожными знаками объезда, потому что сегодня там проводится средневековая ярмарка, — убедительно вещал женский голос диск-жокея. — А если вы надумаете заехать в Веркастер, то проведете время очень весело. Вас ждут рыцарские турниры на лошадях, всевозможные шоу и множество развлечений для детей. А какой сегодня чудесный день! Может быть, я и сама появлюсь там. А сейчас, когда время приближается к десяти, с вами будет Нейл Седака. Слушайте!» — И зазвучала песня.

Ощущение нереальности, разлитое в воздухе Пунт-Ярда, будто подтверждалось девочкой Ребеккой, которая, вскочив с постели, заявила, что наденет костюм Маленького Человечка, Играющего в Прятки, и теперь важно расхаживала по дому в незнакомом облике, шапочке с козырьком, пышной юбке и завязанными под коленками гамашах. Ее миниатюрный посох был украшен голубой блестящей лентой. Она, писклявым фальшивым сопрано пела бесконечные колыбельные куплеты и все время обрывала себя, чтобы спросить, сколько времени осталось до начала ярмарки.

Сидя на диване рядом с Тэсс, Мальтрейверс чувствовал, как в нем нарастают боль и обида от той карнавальной атмосферы, что царила на улице и властно проникала в дом. Веселье бессердечно игнорировало трагические события, так долго висевшие над городом и никак не разрешившиеся, и не выказывало никакого сострадания к судьбе Дианы. В какой-то момент, когда боль остро сжала его сердце, он резко и злобно приказал Ребекке заткнуться.

Девочка испугалась, заплакала и побежала к матери.

— Это непростительно. — хмуро сказала Тэсс. — Она ни в чем не виновата. — Пойди и скажи ей, что ты не прав.

Мелисса посмотрела на него испытующе, когда он вошел в кухню.

— Извини меня, дорогая, — сказал он Ребекке, та спрятала свое лицо в материнский подол. Но он мягко продолжал: — Дядя Гас сегодня утром плохо чувствует себя. Пошли посмотрим, что творится на улице.

Некоторое время Ребекка недоверчиво смотрела на него, а затем, в знак примирения, протянула ему руку.

Шагнули за порог, и Ребекка удивленно-радостно вскрикнула, увидев человека, который шел, пошатываясь, на ходулях, направляясь к ним. Его рост увеличивали длинные брюки в бело-красную полоску. Услышав радостный возглас ребенка, он как-то криво улыбнулся, приподнял смешную шляпу и поздоровался. Ребекку удивило, что в глазах у него стояли слезы.

Мальтрейверс как раз собирался запереть за собой дверь, когда человек подошел к нему и схватил за руку.

Это был Артур Пауэл.

Какое-то время Мальтрейверс не узнавал его: это было не то лицо, которое он изучил до мелочей на фотографии: все прошедшие дни Пауэл не брился. И по его щекам катились слезы. В одной руке он держал защитный шлем.

— Диана! — закричал он вдруг исступленно. — Она не могла умереть! Скажите мне, что она не умерла! Этого не может быть! — Его пальцы глубоко и больно впились в запястье Мальтрейверса. — Скажите мне, что это неправда! Что в газетах везде сплошная ложь!

Одетые в карнавальные средневековые костюмы, прохожие оборачивались на его стенания с явно уэлским акцентом и смотрели неотрывно, поскольку он все еще истошно кричал и плакал.

Крошечная рука Ребекки с неожиданной силой сжала руку Мальтрейверса.

— Срочно иди к маме, дорогая! — сказал он, даже не вглянув на нее. Дверь все еще была не заперта, и девочка поспешно вошла в дом.

Пауэл продолжал смотреть на Мальтрейверса с мольбой в глазах.

— Все в порядке? — Какой-то мужчина подошел, чтобы выяснить, что происходит.

— Извините? — Мальтрейверс, наконец, услышал свой голос. — Да. Все в порядке. — Он снова повернулся к Пдуэлу. — Я думаю, нам лучше войти в дом.

Он отступил на шаг, давая обезумевшему от горя человеку пройти первым. В холле появилась Тэсс и тотчас узнала Пауэла, не веря собственным глазам.

— Позвони Джексону, — сказал ей Мальтрейверс и провел Пауэла в гостиную, а Тэсс поспешила в кабинет.

Пауэл съежился в своем кресле. Он горько всхлипывал, когда в комнату вошла Мелисса и тоже застыла при виде незнакомого мужчины.

— Гас! — только и прошептала она.

— Возвращайся к себе и оставайся с Ребеккой, — сказал он. — Полиция уже едет.

В это время Джексон с двумя полицейскими забрался в машину, и по мере продвижения, сирена ревела все громче по всей округе.

Мальтрейверс сел перед Пауэлом. А тот поднял к нему свое убитое горем лицо все еще со слабо теплившейся надеждой. Его голос походил на болезненное кваканье.

— С ней все в порядке, не правда ли? — умолял он. — Пожалуйста, скажите, что с ней все в порядке! — От навалившейся боли он раскачивался в кресле и стонал.

— Где вы были все эти дни? — вежливо спросил Мальтрейверс. Он ничего не чувствовал сейчас, и меньше всего было в нем сейчас злости в отношении этого, убитого горем человека.

— Я был в отпуске, разбил лагерь. — Пауэл шумно вдохнул. — В Уэлсе, а потом в Васт-Вотере, — сказал он. Это были самые заброшенные и унылые места в Англии, о которых что-либо знал Мальтрейверс.

— И вы, очевидно, ничего не слышали о том, что произошло?

Пауэл исступленно замотал головой.

— Ничего! Только рано утром сегодня, когда увидел старую газету в кафе… — Он сбросил с ног ходули и пестрые брюки. — Видите ли, я всегда держусь особняком. А потом я сразу пришел сюда. — Он испытующе взглянул на Мальтрейверса. — Это — правда, да?

Мальтрейверс кивнул, и Пауэл, весь какой-то смятый и уничтоженный, съежился еще больше. Снова и снова повторял он имя Дианы. Тэсс вошла в комнату и встала рядом с Мальтрейверсом на колени. Она потянулась вперед и коснулась руки Пауэла.

— Ты ведь не делал ей больно? — спросила она мягко.

— Сделать ей больно! — Пауэл в ужасе отпрянул назад. — Никогда я не сделал бы ей больно! Разве вы не знаете? Я любил ее! Я любил… — Слезы душили его.

В этот момент на улице послышался звук тормозов и требовательный стук в дверь. Тэсс пошла открывать.

— Где он? — резко бросил Джексон. Она молча показала, и он буквально ворвался в комнату в сопровождении двух полицейских.

Сцена, которую он застал, — Мальтрейверс и Пауэл спокойно сидели друг против друга — была не той, которую он ожидал здесь увидеть.

— Вы Артур Винн Пауэл? — жестко спросил он.

Пауэл в недоумении поднял голову и беспомощно кивнул. Джексон наклонился, взяв его за локоть.

— Артур Винн Пауэл! Я инспектор веркастерской полиции, и у меня есть основания считать, что вы замешаны в похищении мисс Дианы Портер. Я арестую вас по подозрению в совершении жестокого преступления. Вы не обязаны ничего говорить до тех пор, пока сами не захотите этого, но все, что вы скажете, будет записываться и рассматриваться как свидетельские показания.

Пауэл покачнулся в кресле, потом неожиданно подался вперед, и одновременно Мальтрейверс сделал движение, чтобы поддержать его. Джексон сильно сжал руку Пауэла и рывком поставил его на ноги: Пауэл был беспомощен и покорен, как ребенок, подчиняясь всему.

— Пойдемте, — сказал Джексон, и в его голосе непрошенно проскользнули нотки сочувствия. Когда он повернулся, чтобы выйти, Мальтрейверс уставился на ноги Пауэла.

— Подождите! — воскликнул он. А потом взглянул на Тэсс. — Я же говорил, что было что-то важное в том, что мы обнаружили в Белсвейте. Посмотри на его туфли!

Все, в том и числе и сам Пауэл, глянули на ноги.

— Они сделаны из кожзаменителя, не так ли? — спросил Мальтрейверс, а Пауэл кивнул. — Ваши сандалии такие же, как те, которые показывал нам управляющий супермаркетом. И там нам сказали, что вы — вегетарианец. Вы ведь и в самом деле вегетарианец, не правда ли? — Пауэл кивнул. Мальтрейверс вздохнул и поднялся. — Мне жаль, Дэвид, но это не ваш убийца. Настоящий вегетарианец никогда, ни при каких обстоятельствах не будет лишать кого-то жизни. Посмотрите, он даже не носит кожаных туфель. — Он тепло взглянул на Пауэла. — Верю, что ты не убивал Диану. Не знаю, кто сделал это. Только не ты!

Джексон передал не оказывающего сопротивления Пауэла полицейским.

— Подождите в машине, — приказал он им, наблюдая, как уходит Пауэл с убитым от горя лицом. — Вы, действительно, считаете, что он невиновен?

— Я чертовски уверен в этом. Маддену не захочется поверить, может быть, и вам не захочется, а у Пауэла могут возникнуть трудности в предъявлении алиби. Но взгляните на него. Он печальное, запутавшееся в жизненных обстоятельствах человеческое существо. Он говорил нам, что любит Диану, а я определенно знаю, что он имел в виду. Он боготворил ее той одержимой страстью, которая очень часто направлена на кого-то знаменитого и красивого. Диана была его мечтой, и он, должно быть, представлял себе, что близок с ней. Но в реальной жизни у него никогда не хватило бы смелости даже заговорить с ней. А теперь прибавьте все это к его вере, к его вегетарианству. Он просто не может быть убийцей.

— Из всего, что вы сказали только что, ни одно слово не является веским доказательством.

— Возможно, что и нет. — Мальтрейверс прикурил сигарету. — И, очевидно, у него самого нет свидетелей, которые подтвердили бы, что он находился там, где сказал. Но не пытайтесь говорить мне, что этот несчастный житель Уэлса убил женщину, которую любил. — И добавил, когда Джексон был уже в дверях: — Не мое это дело объяснять вам вашу работу, но, я надеюсь, вы отнесетесь к нему со всем милосердием. Он не виноват в том, что вы потеряли так много времени понапрасну.

Когда дверь за Джексоном закрылась, Мелисса и Ребекка вошли в комнату. Маленькая девочка подбежала к Мальтрейверсу.

— Пойдем, дядя Гас, — звала она. — Пойдем посмотрим ярмарку. Ты обещал.

Вместе с Артуром Пауэлом забрали в участок и его мотоцикл с коляской, чтобы проверить, не осталось ли там каких-либо следов, когда он перевозил части тела Дианы.

Движения Пауэла были похожи на движения человека под гипнозом. Казалось, он все время находился в состоянии оцепенения от ужаса и страха.

— Вы желаете еще что-нибудь сказать? — спрашивала между тем инспектор Руфь Баррет. И добавила: — Вы можете не говорить, пока сами не захотите этого, но, что бы вы ни сказали, все будет записано и рассмотрено как показания.

Казалось, слова не производили никакого впечатления на Пауэла, его взгляд был прикован к пустому пространству стола.

— Вы хотите, чтобы присутствовал адвокат? — Пауэл в ответ только молча покачал головой, а через несколько минут тихо заговорил:

— Я расскажу вам всю правду.

Полицейский взял бумагу и записал все, что говорил Пауэл в течение двадцати минут.

Потом его отвели в камеру, дали поесть, а тем временем его рассказ перепечатали и отнесли Маддену.

Впервые Пауэл узнал о Диане, когда увидел ее газетную фотографию в обнаженном виде. Она буквально произвела переворот его жизни. Диана целиком захватила его воображение. И не только сексуально привлекала она его, — околдовала его разум. Письмо, которое он вскоре написал ей, было его глупостью и жалкой попыткой выразить себя. Нож, о котором он написал, был другой его страстью, другим предметом его непонятного обожания. Он примчался в Веркастер потому, что хотел увидеть ее в реальной жизни. Если бы она в Доме Капитула просто по памяти декламировала простой телефонный справочник, он все равно был бы доволен, лишь бы видеть ее и слышать. А уж то представление, которое она устроила в Веркастере, потрясло его до глубины души. Чуть ли не до вечера он прождал ее около Пунт-Ярда, чтобы только взглянуть на нее, а когда увидел, что Мальтрейверс заметил его, то сбежал. Просто уехал в отпуск.

В течение двух недель он не читал газет и не слушал радио. Одиноко бродил по самым безлюдным местам, какие только мог найти, поддерживая свое одиночество и неприятие людей воспоминаниями о Диане Портер. Далекая, недоступная, она наполняла восторгом его душу, воспоминания о ней являлись для него как бы заменой нормальных отношений.

Он остановился во время отпуска на территории Национального парка, не спросив ни у кого разрешения, разбил палатку, хотя его и могли бы увидеть случайные туристы. Но у него не было ни одного человека, кто мог бы подтвердить, где он находится все это время.

Потрясение от того, что Пауэл прочитал в газетах, заставило его сразу же вернуться в Веркастер. Он отчаянно надеялся, что кто-нибудь в Пунт-Ярде опровергнет написанное.

Да, у него не существовало ни алиби, ни свидетелей. Тихо, неустанно повторял он, что невиновен в причинении Диане боли и страданий. В конце концов он впал в тягостное молчание. Его мозг заполнился тьмой и непередаваемой ненавистью к тому, кто разрушил созданную им богиню, а тем самым — и его жизнь.

Он подписал свои показания. Его почерк был похож на аккуратный и не очень уверенный почерк ребенка.

После двух недель дотошной работы, которая не привела ни к чему, Мадден еще претендовал на успех. Но осмотр мотоцикла Пауэла не выявил никаких следов крови или чего-нибудь подобного. Анализ слюны показал, что Пауэл не посылал пакетов настоятелю и епископу. Мадден был взбешен и расстроен. Он отдал распоряжение двум инспекторам лететь в Лос-Анджелес, а сам пошел в отдел несчастных случаев.

Окруженные файлами, картами, отчетами и другими разнообразными свидетельствами охоты за преступником, полицейские слушали Маддена в покорном молчании.

— Вполне возможно и даже очевидно, что сотни часов и тысячи фунтов общественных денег потрачены зря. — Шеф полиции оглядел комнату, будто все, кто находился в ней, были ответственны за ситуацию. — До тех пор, пока мы не найдем неопровержимых доказательств тому, что Артур Пауэл очень хитрый убийца, мы продолжаем оставаться в том положении, что, и спустя две недели после исчезновения мисс Портер, мы не смогли достичь никаких результатов и не обнаружили ни человека, ни группы лиц, причастных к преступлению. Мы получили личное распоряжение начальника полиции — усилить поисковую группу, а если понадобится, привлечь полицейских из других подразделений. Как бы усердно вы ни работали до настоящего времени, я прошу вас с этого момента работать еще усерднее. Инспектор Баррет, сержант Джексон, сержант Нил — в мой кабинет. — В последний раз окинув комнату взглядом, Мадден покинул ее, а люди наконец-то получили возможность расслабиться.

Когда Джексон и другие полицейские вошли, Мадден стоял к ним спиной и смотрел в окно на машины, проносящиеся по улице. Инспекторы в нерешительности ждали у двери, когда он заговорит.

— Организуйте проверку показаний Пауэла, — сказал он, не поворачиваясь. — Попросите соответствующие органы попытаться найти хоть кого-нибудь, кто сможет подтвердить его слова. — Мадден медленно повернулся и посмотрел на свою гвардию. — Признаюсь, я не совсем готов принять тот факт, что мы столько времени занимались чудовищной, до смешного глупой погоней за недостижимым, хотя именно так и можно назвать то, чем мы занимались.

Джексону стало любопытно, в самом деле ли Мадден намерен найти какой-нибудь способ, чтобы обвинить несчастного Пауэла, из-за которого потрачено зря столько драгоценного времени полиции?

— Если это так, — холодно продолжал Мадден, — то у нас остается лишь один подозреваемый. Это — Синклер. Пока будет исследоваться, виноват он или нет, нам нужно сделать все, что мы можем сделать. — Он сел. — Я хочу, чтобы каждый имеющийся в моем распоряжении полицейский присутствовал в штатской одежде на ярмарке днем и на заключительном спектакле «Тайных игр» — вечером. Все, кто хоть каким-то образом связан с этим делом, обязательно будут там, в частности, многие из тех, кто лично знаком с мисс Портер. — Он помолчал немного, стремясь тем самым придать особый вес своим словам и напоминая офицерам о главном проверенном принципе: убийца всегда знает свою жертву. — Я тоже приду на спектакль сегодня вечером. Вы можете быть уверены, я буду наготове, как и все остальные. На этом все.

Поняв, что Пауэл в качестве вожделенной цели ускользает, а Синклер, по его убеждению, преступником не является, и не имея никаких других предположений, Мадден снова возвратился к имени человека, которого как-то потерял в последнее время из виду: Огастас Мальтрейверс.

Шум, суета, смех, музыка, движение.

Радостно сжимая настоящее свидетельство, Маленький Человечек, Играющий в Прятки. Ребекка, бежит по траве к своим родителям и кричит:

— Я выиграла, мамочка! Выиграла! — и утыкается в подол матери. Правда, она уступила одному мальчику, одетому, словно Дарс Вадер, но, как подозревал Мальтрейверс, мальчик этот был правнуком советника Хибберта.

Любая награда для маленькой Ребекки казалась победой, и она была счастлива.

По громкоговорителю, рядом с которым они стояли, металлическим голосом объявили, что начинаются рыцарские поединки. И все спустились к арене, расположенной на берегу реки.

— Я не могу не думать о грустном несчастном человеке, — сказала Тэсс. — Он оказался очередной жертвой чьей-то жестокости.

— Интересно, поймет ли это Мадден? — ответил Мальтрейверс.

Они подошли к огороженной канатом арене. Там ведущий представлял соперников и для большего эффекта приклеил им ярлыки: один был плохим, другой — хорошим.

Поединок проходил между уважаемым сэром Джеффри Лейсестером, скромным рыцарем, и агрессивным, грубым Черным Рыцарем, который хмурился под усмешками толпы и, естественно, свои обиды переносил на маленького сквайра, нанося ему один жестокий удар за другим. По мастерски отрепетированной программе, поражая совершенством хорошо отработанных приемов, «второстепенные» рыцари проводили свои поединки. Но вот главные уже скачут навстречу друг другу. Черный соскакивает с коня, несется к краю арены, вытаскивает двуручный меч, который выглядит совсем как настоящий, и бросается навстречу противнику. Сэр Джеффри тоже берет оружие, и толпа смолкает, когда тяжелые лезвия лязгают друг о друга. Казалось бы, — игра, но неожиданно она поражает своей натуральной жестокостью.

— Я так понимаю, они его поймали? — спросил за спиной знакомый голос. Мальтрейверс обернулся. С ним здоровался Джереми Ноулз.

— Простите? А, да, Пауэл. Как вы узнали об этом?

— Мне пришлось сегодня пойти в полицию: сын моего клиента сидит на игле. Там полно новостей. Должно быть, вам сейчас стало полегче?

— Не совсем. — Мальтрейверс отступил от каната, чтобы было удобнее говорить с Ноулзом, и в общих чертах обрисовал ситуацию.

— А вы абсолютно уверены, что он говорит правду? — перебил его Ноулз.

— Абсолютно! Этот человек так же не виновен, как вы или я.

— Тогда понятно, почему мистер Мадден выглядел таким угрюмым, когда я увидел его. Что же они будут предпринимать дальше?

Голоса потонули в дружном хоре свистящих болельщиков, и оба повернулись. Черный Рыцарь продолжал наносить удары «хорошему», теснить его. А те, кто считался «вторым планом», скакали навстречу друг другу. Знамена, прикрывавшие спины лошадей, развевались. Их разделяло всего несколько ярдов, когда между ними появился мужчина в кожаной короткой куртке с поднятым вверх мечом и приказал остановиться. Одна лошадь дико заржала, встала на дыбы на фоне сияющего солнца и неожиданно рухнула на землю.

— Слишком близко, чтобы можно было получить удовольствие, — констатировал Ноулз. — Обычно они оставляют больше места, чем сейчас.

— Вы видели их раньше?

— Да, здесь это популярный аттракцион. Черный Рыцарь — мой брат. Конечно, все организовано, как на мачте по вольной борьбе: — Черный в конце проиграет. — Ноулз сардонически улыбнулся. — Как и я сегодня вечером.

Мальтрейверс вгляделся в Черного Рыцаря и лишь теперь увидел фамильное сходство с Джереми. А когда он повернулся к Ноулзу, чтобы сказать ему об этом, увидел, что тот быстро уходит прочь.

Перед финальной схваткой на арене был объявлен перерыв. До обеда они праздно шатались по ярмарке.

В ларьке Мальтрейверс купил Тэсс брошь, напоминающую по форме башню Талбота.

— Сувенир от Веркастера, — пошутил он и приколол брошь к блузке.

— У меня останется от него много сувениров, — горько ответила она.

Они слушали ансамбль из французского города-побратима, когда к ним подошел Джексон.

— Пауэл уже убедил Маддена? — спросил его Мальтрейверс.

— Точнее сказать, у Маддена возникли большие сомнения. Мы ждем из Уэлса и района озер информацию, которая могла бы подтвердить рассказ Пауэла. Но я с вами согласен: не думаю, что он мог сделать это. — Переодетый полицейский безмолвно проплыл мимо, намеренно не заметив Джексона. — В настоящий момент мы сосредоточили свои силы здесь, в Веркастере. Как говорит Мадден, все основные герои находятся здесь. Я видел почти всех священнослужителей и многих из тех, кто присутствовал тогда в Доме Капитула.

Мальтрейверс огляделся и увидел приближающегося настоятеля.

— Вы думаете, убийца среди служителей храма? — спросил Джексона Мальтрейверс.

— Убийца бродит где-то здесь! — Джексон тихо отступил в толпу людей, когда подошел серьезный и подавленный настоятель.

— Наши праздники, должно быть, для вас слишком тяжелы! — сказал он соболезнующе.

— Я должен выдержать их. Это то, что моя сестра называет «быть британцем». — Мальтрейверс горестно улыбнулся. — Вы знаете, что объявился Пауэл?

— Отец Кован рассказал мне. Это звучлт насмешкой: то, что мы предполагали, не только не разрешит все вопросы, но еще больше их запутает. — Казалось, настоятель сразу забыл, что только что сказал. Грустно поглядев на Тэсс, он извинился и пошел прочь.

Днем Мальтрейверс дважды видел Джексона — каждый раз тот тихо разговаривал с самыми разными людьми, и Мальтрейверсу показалось, что все они — переодетые в штатское полицейские. Он заметил в толпе несколько мужчин и женщин, которые держались обособленно от слишком возбужденных участников карнавала, проницательно вглядываясь в лица людей. — Средневековая ярмарка стала ареной деятельности полиции.

Когда новизна происходящего начала превращаться в повседневность, а усталость брала свое, и Ребекка стала проситься на руки, решили вернуться в Пунт-Ярд. Прошли галерею рядов, установленных на деревянном настиле на южной стороне трапезной.

— Здесь мы еще будем сегодня вечером, — сказала Мелисса. — На «Тайных играх». Это места для организационного комитета и приглашенных гостей. Остальные рассядутся на траве. — Она посмотрела на пустые стулья и сцену. — И потом наконец все закончится, слава Богу.

Далеко, на краю поля, послышался рев: это «хорошие» и «плохие» рыцари вступили в свой последний безжалостный поединок.

Когда они возвратились сюда вечером, толпы людей с ярмарки, с покрытого сумерками луга, начали сходиться к сцене. Бойскауты собирали мусор, разобранные палатки напоминали скомканные холсты, демонтировались ларьки.

Все замерло в ожидании начала спектакля.

Движение наблюдалось только на противоположном берегу Верты, где группа людей переносила помост, на котором будут установлены орудия для фейерверка. Этим все и закончится.

Между настилом, на которой разместились ряды стульев, и сценой образовалось широкое пространство, и люди начали занимать места. Мальтрейверс и Тэсс сели рядом с епископом и его женой. Святой отец был явно опечален.

— Я слышал, что произошло сегодня, — сказал он вполне конфиденциально, когда оба наклонились к нему, чтобы лучше расслышать голос сквозь гул. — Мне очень жаль.

Среди рассевшихся на деревянном настиле ощущалась явная неловкость, в большинстве своем люди подавленно молчали. В отличие от тех, кто сидел на траве: эти были раскованны и весело болтали.

— Очень жаль, что не удалось пригласить на спектакль членов старинной гильдии, которые первыми поставили этот спектакль. — Епископ, как мог, старался снять то напряжение, которое чувствовали все, разговаривая с ним. — Ноев Ковчег, безусловно, сделали лодочники, плотники — Распятие. Я не упомню всего. Дубильщики смастерили Искусителя. Ткачи — Божью Кару. Перчаточники — Поклонение Волхву. Разумеется, сложность в том, где сейчас найти людей, следующих традициям старины в этих ремеслах? Кто делал Творение? Думаю, пекари. Им это вполне удалось.

Мальтрейверс осмотрел зал — почти все места заняты. Пришли священники, служители собора, он увидел также несколько лиц, знакомых по спектаклю в Доме Капитула и на приеме в саду настоятеля. Продолжая пристально рассматривать всех и каждого, вдруг — позади всех — увидел Маддена. Тот едва заметно кивнул ему. Мальтрейверс посмотрел вниз, на людей, сидящих на траве, и подумал, увидит ли его Джексон, но Джексон сидел к нему спиной.

Голоса смолкли, когда прожектор, установленный на крыше трапезной позади них, затопил светом сцену. Спектакль начался.

Вышла толпа, наверное, не менее тридцати мужчин и женщин, одетых в широкие балахоны. Сначала они медленно двинулись всем скопом, но вот раздались в стороны, и перед зрителями предстал Джереми Ноулз. Его костюм напоминал карикатуру на классический образец Сатаны — с острым хвостом, кривыми рогами и трезубцем в руках. Он выполз на сцену словно паук и медленно осмотрел зрителей. Потом согнул свой трезубец в дугу, взглянув на него как на орудие зла, и с чувством удовлетворения улыбнулся. Поднял руки по направлению к группе, стоявшей за ним и образующей хор, начал вращать трезубцем как бы дирижируя.

— Распять его! — закричали в унисон люди.

Дьявол повернулся и поклонился своей публике, давая понять, что завоевал власть над людьми.

Веркастерские актеры, которые однажды уже произвели на Мальтрейверса неизгладимое впечатление, поднялись в его глазах еще выше, когда принялись изображать последние ужасные события христианской легенды. Преданный и отверженный Христос в отчаянии плакал на Кресте. А потом сошел с него и «принял» свою Смерть. А через какое-то время снова вышел живым и невредимым из могилы.

Но еще оставался Дьявол, который должен был быть наказан за все подлости, которые совершил.

Задник сцены вдруг погрузился в темноту, потом вспыхнул огнями, танцующими на рисованном пламени в центре сцены. На этом огне жарился Ноулз, извиваясь, как змея, готовый укусить любого, кто попадется ему под руку. Между ним и Христом плавали души. Они то соблазнялись коварным Дьяволом, то, смущенные, возвращались к увещевавшему их Христу. В конце концов, когда лесть Ноулза обернулась угрозой, все собрались вокруг Христа. Вот он поднял свою белую руку, от нее пала длинная тень, и эта тень поразила Дьявола. Голос Ноулза перешел на крик:

— Где моя утерянная власть? — покачнувшись, он опрокинулся навзничь.

Все взгляды были прикованы к Дьяволу-Ноулзу, когда он корчился на полу, как несчастный, мучимый судорогами. И вдруг под ним разверзлась земля (на сцене была предусмотрено отверстие, прикрытое куском материи), и он провалился в него под дружный взрыв грохота, вспышки света и выбросы темно-красного и фиолетового дыма. Из этого дыма возникла фигура Бога.

Это было начало Дня Страшного Суда.

Тэсс, очарованная спектаклем и воображаемым театром, как никто другой, почувствовала вдруг острую боль в руке — так сильно сжал ее Мальтрейверс. Она повернулась к нему, и ей показалось, что он находится в шоке.

— Боже Всемогущий! — прошептал Мальтрейверс. — Где же он, черт возьми? — Поднявшись, он быстро осмотрелся и стал пробираться между людей к ступенькам, грубо наступая на ноги, толкая иных и не обращая внимания на крики протеста и возмущения. Следом за ним встал и Мадден.

А человек, игравший Бога, непонимающе смотрел на суматоху.

В один прыжок Мальтрейверс спустился со ступенек, морщась от боли в ноге, и поспешил в Пунт-Ярд. Забарабанил в дверь. Ее открыла Дженни. Наверху слышался плач обеспокоенной Ребекки.

— Здесь был кто-нибудь? Ты что-нибудь слышала? — Требовательная нота, звучащая в его голосе, ошеломила девушку, и она тупо затрясла головой. — Черт его побери! — Мальтрейверс беспомощно окинул взглядом двор. — Не открывай никому дверь, слышишь? — рявкнул он и кинулся к южному трансепту.

Его тяжелые шаги эхом отозвались по всему склону, когда он бежал к двери, ведущей в Дом Капитула. Повернув ручку, он сильно толкнул ее, но дверь оказалась запертой. Тогда он пошел назад через тихий безлюдный двор и ввалился в боковой неф собора. Тяжело дыша, в отчаянии осмотрелся: массивный сводчатый собор был пуст. В голове метались беспорядочные мысли. Он понимал, что в его поисках совсем нет логики. Он никого не встретил, когда прошел через собор и вышел через западную дверь. Остановился на ступеньках. Уже совсем было собрался бежать обратно, где продолжался спектакль, как вдруг услышал скрип. С одной стороны крыльца находилась дверь, ведущая на вершину башни Талбота. Обычно она была закрыта наглухо, а сейчас слегка поскрипывала на старинных петлях.

Он стал взбираться по узкой винтовой лестнице, судорожно ударяясь плечами о стены. Ступеньки казались вогнутыми от того, что, очевидно, использовались людьми на протяжении не одного столетия. Несколько раз он, ругаясь, спотыкался. Прошел мимо площадки, где надпись на маленькой дощечке свидетельствовала, о том, что здесь когда-то упал епископ Талбот и умер. Вверх вели ступеньки, над ними виднелась низкая, деревянная, в виде арки дверь со щеколдой, открывающаяся с помощью ржавого стального кольца. Он схватил кольцо и повернул его. Резко толкнул дверь и, задыхаясь, ступил на деревянный настил, который покрывал пол башни Талбота.

На флагштоке по центру висела голова Дианы, привязанная ее же собственными волосами. На противоположной стороне от зубчатой стены башни, скрючившись, спиной к нему сидел человек.

— Ты — злой сукин сын! — вырвался крик из наболевших легких Мальтрейверса.

Мэтью Вебстер повернулся, уставившись на пришедшего невидящим от безумия и ярости взглядом.

— Злой?! — пронзительно взвизгнул он в ответ. Протянул руку и трясущимся пальцем почти ткнул голову Дианы. — Она была злая! Она насмехалась над Богом в Его собственном доме и произносила богохульные слова, которые ты сочинил!

Мальтрейверс прислонился к двери. Усталость разом нахлынула на него. Он внезапно ощутил слабость.

Двое мужчин не отрываясь долго смотрели друг на друга. Их разделяло всего каких-нибудь двадцать шагов.

— Имей мужество покончить с собой! — приказал Мальтрейверс. Он подался вперед и медленно сделал шаг к флагштоку с невыразимой печалью на лице.

Вебстер в последний раз окинул Мальтрейверса взглядом, полным ненависти, и пошел к краю платформы.

…Мальтрейверс ухватился за край башни и посмотрел вниз. Он видел, как разбилось лицо Вебстера об одну из навесных опор и слышал хруст переломанного позвоночника. Несколько минут тело его лежало там недвижимо, словно тряпичная кукла, а потом стало медленно скатываться по склону опоры на землю.

Мальтрейверс услышал за спиной стон. В дверях стояла Тэсс. Ее лицо онемело от ужаса. Когда он подошел к ней, она закрыла глаза руками. Он обнял ее и нежно погладил по волосам.

— Все в порядке, — голос его был спокоен. — Теперь уже все позади.

Под ними закончился спектакль «Тайные игры», и пять сотен голосов начали весело запевать «Иерусалим» Блейка. На другом берегу Верты слышался треск разгоравшегося огня, и белой хризантемой света три огромные ракеты взорвались в воздухе.

— Пойдем вниз. — Мальтрейверс повернулся к Тэсс так, чтобы она не могла видеть флагшток. — Через минуту я иду за тобой следом. — Она послушно отступила назад к двери и начала медленно спускаться по ступенькам.

Мальтрейверс распутал волосы Дианы, тщательно завернул ее голову в свой пиджак. И когда повернулся, чтобы последовать за Тэсс, его внимание привлек вдруг кусок камня с врезавшейся в него кремневой галькой размером в теннисный мяч. Он подобрал его и сжал в кулаке.

На полпути встретился Джексон, молча посмотревший на него и, ни слова не говоря, повернувший назад. Внизу Мальтрейверс отдал ему пиджак.

— Не разворачивайте здесь, — сказал он. — Где Тэсс?

— Она пошла в собор. Что это?

Мальтрейверс посмотрел на камень в своей руке, потом пошел к тому месту, где лежала обвалившаяся глыба. Камень, упавший на него несколько дней назад, лежал сверху. Тогда он вставил кусок камня, который держал в руке, в ближайшую расщелину между камнями.

— Вы как раз спрашивали меня об этом, когда нас перебил телефонный звонок, помните? — спросил он. — Этот человек пытался убить и меня тоже.

Когда Мальтрейверс вошел в собор, то увидел одинокую фигурку Тэсс, поникшую на стуле возле прохода. Он тихо подошел, сев рядом. В руках она держала брошь с изображением башни Талбота и жестоко перегибала ее в разных направлениях, пока та не развалилась на две части. Она посмотрела на эти куски, а потом бросила их на пол и ткнулась головой в плечо Мальтрейверса. Он обнял ее. Тишина собора нарушалась лишь ее всхлипываниями.

Глава 16

На верхнем этаже дома Вебстера находилась маленькая комнатка. Она оказалась запертой. В ней полиция нашла изуродованные останки Дианы Портер. К ее платью был приколот отпечатанный библейский текст. Это была цитата из двадцать второй главы Книги Исход, стих восемнадцатый: «Ворожеи не оставляй в живых». Рядом с останками лежал большой нож с деревянной рукояткой для разделывания мяса. На нем тоже виднелись следы крови.

На столе рядом с кроватью, кроме Библии и Апокалипсиса Святого Джона Пророка, лежал дневник Вебстера. Запись в воскресенье, когда исчезла Диана, гласила: «Женщина мертва. Благодарю Бога, в чьих глазах я — слуга покорный». Следующие записи касались встреч, связанных с его работой на фестивале. В конце сада, который, как и сад настоятеля, был густо засажен деревьями, полиция обнаружила свежевырытую пустую могилу.

— Единственный вопрос осталось нам разрешить, — сказал Мадден. Его взгляд скользнул по лицам Баррет и Джексона. — Действительно ли Вебстер по собственной инициативе спрыгнул с башни? Ведь рядом не было незаинтересованных свидетелей тому, что произошло.

— Мистер Матьтрейверс очень настойчив в своем утверждении, — ответила инспектор Баррет. — Вебстер, видимо, решил, что Мальтрейверс собирается напасть на него, и понял, что ему не удастся ускользнуть, поэтому и решил приблизить свой конец.

— Когда мистер Мальтрейверс вдруг… — Мадден сделал паузу, заговорив высокомерно, — раскрыл преступление, он сразу решил прибрать дело к своим рукам вместо того, чтобы сообщить в полицию.

— Он видел, что Вебстер ушел, и решил отыскать его до того, как тот начнет воплощать в жизнь свои новые планы. Объясняет он это тем, что у него не было времени ни на раздумья, ни на то, чтобы объяснять кому-то свои подозрения, — пытался оправдать Мальтрейверса Джексон. — Если бы мы просто обнаружили голову мисс Портер на флагштоке, мы бы никогда не узнали, кто сделал это.

— Вы верите в это… в некотором роде фантастическое объяснение того, как он вдруг понял, что это сделал именно Вебстер?

— Верю. Не думаю, что он преднамеренно скрывал от нас что-то. Он, как никто другой, хотел, чтобы мисс Портер нашли. Он чувствовал свою вину в том, что не раскрыл правду раньше. А по поводу Вебстера у него возникали смутные догадки.

Мадден ничего не ответил. Каждый аспект этого дела раздражал его. Ненужная погоня за Пауэлом, зря потраченные деньги на поездку двух полицейских в Лос-Анджелес с целью допросить Синклера, масштабные полицейские действия, которые ни к чему не привели. А в итоге решение находит человек, которого он в глубине души все время подозревал и испытывал мучения от незнания того, что на самом деле произошло на вершине башни Талбота.

— Рапорт пошлют председателю Комитета общественных разбирательств, — сказал он. — Ему решать, нужно ли предпринимать какие-то дальнейшие действия. Всем пора перейти к своим обычным обязанностям.

В отделе несчастных случаев женщина-полицейский методично снимала булавки с карты Британии, которыми были обозначены места предполагаемого местонахождения Пауэла, и осторожно складывала их в картонную коробку.

В Лос-Анджелесе Питеру Синклеру, ожидавшему инспекторов, летящих из Англии, чтобы поговорить с ним, позвонили и сказали, что допрос отменяется, так как убийца Дианы найден. Он тотчас попросил разрешения позвонить.

— Просто чтобы ты знала, дорогуша, они нашли его, кто бы он ни был, — сообщил он, когда женщина подняла трубку. — Поэтому я не нуждаюсь в алиби и собираюсь рассказать всем, чем я на самом деле занимался. Ты можешь теперь врать сколько душе угодно, но будь, черт возьми, уверена, что твой муж вскоре получит записку, от которой тебе станет дурно.

Связь резко оборвалась, а женщина так и застыла с трубкой в руке, когда в комнату вошел ее муж.

— Кто это был? — требовательно спросил он.

— Ошиблись номером.

Истощенное серое лицо свидетельствовало, как сильно, прямо на глазах, сдал епископ — он выглядел старым и слабым и сам открыл дверь Мальтрейверсу и Тэсс. Попросил зайти их к нему перед отъездом. И теперь широким жестом приглашал в гостиную, где его жена разливала кофе.

Пока епископ говорил, Мальтрейверс водил рукой по мягкой ручке кресла.

— Я ничем не могу облегчить, вашего горя, может быть, лишь тем, что разделяю его с вами. Я хотел вам сказать это до того, как вы покинете нас. Мэтью был измученным и неуравновешенным человеком, но никто из нас не понимал этого. Сознаю, что именно я привел его в этот собор. — Наступило неловкое молчание, которое нарушил сам епископ. — Мне все еще непонятно, как вы догадались, как вы поняли, что это именно он?

Мальтрейверс выпрямился на стуле.

— Произошла одна странная вещь, и этот миг наступил словно озарение. Мне нужно было подытожить все, и больше всего огорчало, что я знал так много, но не смог понять этого раньше. Возможно, если бы я…

— Мистер Мальтрейверс, вы не должны упрекать себя, — перебил его епископ. — Что вы знали?

— Я думаю, все началось с первой встречи. Первое, что я узнал о Мэтью Вебстере, — это то, что он верует слишком рьяно, что он чересчур религиозный. Сейчас понятно, какое впечатление могло произвести на такого человека выступление Дианы. В своей пьесе я хотел представить веру несколько в ином свете, чем принято. Его это оскорбило, а тот факт, что спектакль проходил в здании собора, показался ему очень оскорбительным. И вдруг он видит, как вы, настоятель и другие поздравляют меня и Диану после спектакля и хвалят за то, что он считал богохульством. То же повторяется и на следующий день, на приеме в саду у настоятеля. Снова все поздравляют Диану. Ясно, как Божий день, что случилось это именно в тот вечер. Он вернулся домой, а дом его рядом с домом настоятеля, подозвал Диану к забору из своего собственного сада, когда увидел, что она стоит в одиночестве и большинство людей уже разошлось. Что произошло потом, останется навеки скрытым за кустами и деревьями, но полицейские обнаружили на ее голове рану, которая свидетельствует о том, что ее сначала ударили. — Епископ закрыл глаза как от сильной боли. — До какого-то момента Вебстер мнил себя Божественным орудием мести, — продолжал Мальтрейверс. — Чего стоит одна его фраза о том, что кто-то убил, а остальные должны страдать!.. Мы были первыми, кто должен был страдать, когда он пригвоздил руку Дианы к двери в Пунт-Ярде.

— Но как он сумел сделать это? — возразил епископ. — Не могу понять. Настоятель рассказывал мне, что он, его жена и Вебстер шли в собор и по дороге встретили вас. Целый вечер Мэтью был за органом, и в программе не было перерыва. Вы ушли все вместе.

— Во-первых, здесь его никто не мог видеть, — объяснил Мальтрейверс. — Он смотрел на дирижера в телевизионную камеру. Антракта не было, это правда, но «Распятие» Стейнера исполнялось без музыкального сопровождения. Я слушал его на пластинке отца Майкла, оно длится ровно три минуты. Ясно, именно в это время он оставил орган и вышел через дверь в женскую молельню на южной стороне. Однажды я сам ходил туда: она как раз напротив входной двери дома отца Майкла и Мелиссы. Гвоздь, на котором держалась рука, был прибит некрепко. Это не потому, что Вебстер боялся шуметь, у него просто не было времени, и он стукнул молотком всего один раз. В трансептах и нигде в других местах позади сцены и хора зрителей не было, потому он и не боялся, что его кто-то заметит. Во-вторых, когда мы видели его по пути в собор, он нес музыкальный футляр. Мелисса заметила, что, раз он без нот, должно быть, будет играть по памяти. В футляре была Дианина рука, молоток и гвоздь: внутри полиция обнаружила кровавые следы. Отослать другую руку и волосы не представляло никакой трудности. Нужно было просто проехать на машине полчаса до Южного Лондона.

Несмотря на горе и потрясение, епископ начал проявлять интерес к объяснениям Мальтрейверса.

— Вы сказали, вам известно и другое?

— Единственное, что казалось абсолютно неуместным тогда, а сейчас выглядит значительным, — это наш с ним разговор о Библиях с опечатками. Я пошутил, а он разозлился, потому что относился к Библии уважительно, будто это в самом деле Слово Божье. Тогда я не придал этому значения, но теперь понимаю: разговор тот свидетельствовал об особенностях и ограниченности его ума.

— Вы считаете, это он взял «Милосердие Латимера»?

Мальтрейверс передернул плечами.

— В его доме этой книги нет, но это логический вывод. Ее присутствие в соборе — заметьте, она хранилась рядом с органом, он часто видел ее! — было для него оскорбительным. Приближался фестиваль, и тот факт, что ее увидит даже больше людей, чем видит обычно, подтолкнул его убрать ее как можно скорее. Это и послужило началом всему. Мы с Джексоном не раз обсуждали возможность связи между кражей Библии «Милосердия Латимера» и исчезновением Дианы, но не могли ее обнаружить, как ни старались.

— Вы думаете, он уничтожил ее?

— Не уверен. Видимо, он долго решал для себя этот вопрос. И наверняка пришел к выводу… опечатка полностью искажает содержание Библии. Не думаю, что мы сумеем понять, как работал его мозг, а потому не можем даже предположить, каково было его решение. — Мальтрейверс допил кофе и осторожно поставил чашку с блюдцем на столик. — Тем не менее это не имеет значения. Важно, что однажды он выдал себя с головой, а я этого как-то не заметил.

— Я не заметила тоже… и отец Майкл… — тихо сказала Тэсс. — Но ты был не в том состоянии, чтобы хоть что-нибудь замечать. — Епископ непонимающе переводил взгляд с одного на другого.

— Тэсс говорит о том дне, когда он попытался убить меня и сбросил камень с башни Талбота, — пояснил Мальтрейверс. — В субботу на вершине башни я нашел еще один: он, должно быть, откололся от того, который Вебстер сбросил на меня. Он прекрасно видел нас, когда мы возвращались из парка Хибберта. Увидел, как мы приближаемся, и бросил. А после этого вышел из собора, точно рассчитав, что из-за суеты никто ничего не заметит. И все-таки он решил создать себе алиби: поспешил в магазин, где купил струны. В магазине сказали, что он там был довольно долго и обратили внимание на время. Этот инцидент сослужил хорошую службу: во всяком случае алиби у него появилось, если бы понадобилось. Возвратился он другой дорогой, со стороны Главного проспекта. Думаю, он собирался позвонить отцу Майклу и Мелиссе, сказать, что идет из магазина, но неожиданно встретил по дороге Майкла. Он допустил ошибку, когда тот попросил его посмотреть, откуда упал камень. — Мальтрейверс замолчал на мгновение. — Даже не спросил, где это случилось. А ведь камень мог упасть с любой из трех сторон башни, а откуда он мог знать, с какой именно?

— Судя по вашим словам, он хладнокровный убийца, — заметил епископ. — Я считал его скорее экзальтированным молодым человеком. А получается, он был довольно-таки расчетливым.

— У него была своя цель. Он выполнял, как ему казалось, волю Божью. Но совершенное им мне кажется настолько неразумным, похожим на самообман, что все это в голове не укладывается. Отнюдь не расчетливость, а странная, болезненная хитрость скорее двигала им. Единственное, что было совершенно не в его характере, так это самоубийство, когда он воспользовался башней Талбрта. Хотя мне сейчас пришла в голову мысль: может быть, надстройка не была по-настоящему освящена? Ведь епископ Талбот умер, когда шел совершать эту службу…

Епископ покачал головой.

— Нет. Та служба должна была стать одним из освящений, главное, он шел, чтобы просто принять надстройку. Хотя, может быть, и в самом деле службы там не проводилось. Но это не имеет никакого значения, потому что земля, на которой стоит собор, была освящена, а значит, и надстройка вместе с нею.

— Интересно, понимал ли это Вебстер? — задумчиво спросил Мальтрейверс. — Похоже, он собирался использовать башню и в дальнейшем, чтобы осуществить конечную цель мщения: наказать еще и тех, кто одобрял выступление Дианы. Очевидно, он собирался растянуть канат на флагштоке, чтобы все ужаснулись представшему зрелищу… Человек смешал зло с безумием. — Мальтрейверс хотел еще что-то добавить, но Тэсс стрельнула в него предупредительным взглядом, и он ничего так и не сказал об ужасных делах, которые совершил человек под именем простого плотника и таинственного сына.

— Я задаюсь еще одним вопросом, — сказал епископ после затянувшейся паузы. — Настоятель предложил, и я сказал, что спрошу вас. Если не будет возражений со стороны ее семьи, нам бы… было спокойнее, если бы мисс Портер похоронили на земле собора. Я не знаю, как вы оба отнесетесь к этому.

Сильное волнение настолько охватило Мальтрейверса, что он не смог ничего ответить. Тэсс сделала это за обоих.

— Дом Капитула привел Диану в восторг, и она дала здесь самое блестящее представление, какое ей когда-либо доводилось давать за всю свою жизнь, — сказала она. — Что бы ни чувствовали теперь мы, думаю, она тоже очень хотела бы этого. Это будет очень любезно… — ее голое вдруг осекся от волнения, и она прикрыла рот рукой. — Простите меня. Извините. — Тэсс поднялась и быстро вышла из гостиной. Жена епископа последовала за ней. Епископ, привстав, грустно смотрел обеим вслед, пока не закрылась за ними дверь.

— Боюсь, это предложение заставило вас страдать, — сказал он извиняющимся тоном. — Мы просто чувствуем ответственность за случившееся и хотим, чтобы… Я уверен, вы понимаете. — Мальтрейверс молча кивнул. — И еще одно, — добавил епископ. — В начале нашего разговора вы обмолвились, что что-то странное, как вы выразились, вертелось у вас в голове?

— О, моя Дорога в Дамаск в «Тайных играх». — Мальтрейверс улыбнулся. — Это вы сказали, епископ.

Епископ поднял бровь.

— Я сказал? Помню, как пытался однажды завязать разговор с настоятелем, потому что обстановка была напряженной, но я не могу припомнить ничего подобного, относящегося к этому.

— Вы рассказывали о старинных умельцах, которые и в прежние времена готовили этот спектакль. Среди персонажей вы упомянули Божью Кару, и это важно. И сказали, что костюм для него сделали ткачи. Как раз перед концом игры я вспомнил, что в старину ткачи назывались вебстерами. — Мальтрейверс для убедительности махнул в подтверждение рукой.

Епископ горестно покачал головой.

— Он наверняка знал это и принял как знак свыше?.. Мы должны пойти посмотреть, как там мисс Дэви.

Жена епископа сидела в холле вместе с Тэсс и держала ее руку в своей. Глаза Тэсс покраснели от слез.

— Извините, что я так болезненно реагировала, — смутилась она. — Это — поступок с вашей стороны, который и я и Мальтрейверс очень высоко ценим. Спасибо вам.

— Какие бы ужасные события ни причиняли людям боль, — сказал епископ на прощание, — верующие всегда найдут в Библии утешение. — Его жена мягко взяла его под руку. — Я же буду молиться за вас обоих. И за Диану. И за Мэтью.

Тэсс повернулась и пошла вниз по тропинке к воротам, чтобы дать возможность мужчинам попрощаться наедине. Мальтрейверс слегка склонил голову.

— Спасибо вам, — сказал он епископу.

Когда он подошел к Тэсс, та дотронулась рукой до черного стального верха ворот и посмотрела на собор, стоящий напротив.

— Разве это не ужасно, когда доброта причиняет так много боли? — горько произнесла она.

По дороге в Пунт-Ярд они услышали, как часы на башне Талбота пробили час.

Спустя две недели останки Дианы Портер похоронили на огороженной территории собора под маленькой плоской мраморной плитой, на которой было выгравировано ее имя, год рождения, смерти и единственное слово — «Актриса». Следствие по делу Мэтью Вебстера закончилось, и было вынесено заключение о том, что самоубийство произошло на почве невменяемости. Тело его кремировали, и, по просьбе родителей, прах развеяли над рекой Верта. Через три месяца после всего случившегося Артур Пауэл повесился в своей квартире, а в его камине были найдены обрывки сожженных фотографий Дианы. Когда пришел срок и ремонтировали соборный орган, внутри него нашли Библию «Милосердие Латимера». Библия была завернута в газету. Теперь ее больше не выставляют на обозрение посетителей. И никогда больше в Веркастере не проводятся фестивали.

Книга мертвого гения

Глава 1

Свинцовый свет октябрьского дня умирал по мере того, как с моря за равниной Ланкашира, словно из котла с горящей серой, все сильнее поднимались тяжелые чугунные клубы туч. Казалось, что вот-вот в мрачной высоте среди разрывов облаков должны появиться валькирии. Огастас Мальтрейверс катил в своем автомобиле по дороге М-6, с опаской поглядывая на предгрозовое небо. Через полчаса, когда Ланкашир уже остался позади, небеса разверзлись с оглушительным грохотом. Двигатель чихнул в тот самый момент, когда порыв ветра швырнул первые сверкающие капли на лобовое стекло машины. Через мгновение по нему уже низвергался водопад. Серебристые лучи фар выхватывали из полутьмы вертикальные водяные жгуты, разлетающиеся в брызги при ударе об асфальт.

Мальтрейверс давил на педаль газа, оптимистически проигнорировав короткий перебой в работе мотора. Перед его лицом со стуком метались стеклоочистители в отчаянной попытке обеспечить видимость. Тяжелые капли выбивали на крыше барабанную дробь. Прокатился долгий раскат грома, и, как будто отвечая на него, двигатель снова чихнул. Когда Мальтрейверс въехал на территорию, которую он по привычке именовал Вестморлэнд, хотя ей вернули древнее название Камбрия, тьма стала непроницаемой, а обстановка под капотом двигателя критической.

Двигаясь отчаянными толчками, машина дотащилась кое-как до съезда на Кендал и окончательно отказалась служить на неосвещенной сельской дороге вдалеке от человеческого жилья. Мальтрейверс изощренно выругался и выглянул из окна. Справа от дороги, постепенно растворяясь в дожде, поднимался склон холма, а слева не было ничего, кроме мокрой пустоты, простиравшейся вплоть до Озерного края. Первый мощный напор стихии несколько ослаб. Ливень превратился в ровный, нескончаемый дождь — благословенная погода для держателей акций компаний, занятых сооружением ковчегов. Насколько Мальтрейверс мог судить, он находился примерно в четырех милях от Брук-коттеджа. Надо полагать, что все гаражи, которые еще открыты, распустили механиков по домам. Обращение за помощью в Автомобильную ассоциацию означало длительное ожидание.

Оставалось одно — добрести до ближайшего поселения, где имеется телефон, позвонить Малькольму и попросить его прийти на выручку. Выйдя из машины, Мальтрейверс понял, что не стоит тратить энергию на защиту от дождя. Когда он склонился над багажником чтобы извлечь вещи, ему показалось, что над ним включен душ высокого давления. За то время, пока он вытаскивал плащ, спина блейзера промокла насквозь, а каштановые волосы стали походить на водоросли, прилепившиеся к омываемому волнами небольшому валуну. Мальтрейверс вынул чемодан и зонт, захлопнул крышку багажника и смахнул ладонью капли воды с худощавого лица — лица, которое могло бы показаться красивым, если бы не следы перелома на греческом носу. Взгляд василькового цвета глаз демонстрировал покорность судьбе. Мальтрейверс поднял чемодан и двинулся на поиски человеческого жилья — длинная, немного нелепая фигура в ночи.

Через несколько минут он услышал шум мотора и умоляюще поднял зонт, однако машина просвистала мимо по глубокой луже и окатила ноги путника от колен до щиколоток. Мальтрейверс удрученно изучил промокшие брюки и вздохнул. У обочины виднелся старинный, наполовину скрытый высокой травой придорожный камень. Путник наклонился и с трудом разобрал выбитую на нем надпись: «Эттуотер — 3 мили». Рассудив, что по дороге еще раньше должно быть какое-нибудь поселение (хотя на этот счет не имелось никаких указаний), Мальтрейверс выпрямился и поплелся дальше сквозь потоки дождя. Ему пришла в голову оптимистичная мысль о том, что, если по пути попадется река, ее можно будет без труда перейти вброд, так как промокнуть сильнее он уже все едино не сможет.

Еще две машины успели проигнорировать несчастного путника до того момента, когда он скорее почувствовал, нежели заметил во тьме появление высокой стены. От дороги в ее сторону уходило ответвление, которое привело Мальтрейверса к чугунным двустворчатым воротам. На кирпичном столбе была укреплена бронзовая пластинка с надписью: «Карвелтон-холл». Все говорило о том, что старинный дом лендлорда пока еще не стал прибежищем головного офиса процветающей электрической компании или другого подобного учреждения. Окна нижнего этажа были ярко освещены. Владельцы такого дома явно не могли существовать без телефона. Теперь оставалось убедить их в том, что он не бродячий маньяк-убийца, а всего лишь законопослушное существо, нуждающееся в помощи. Мальтрейверс со скрипом открыл одну створку ворот, прошел по подъездной аллее и поднялся по широкой лестнице к парадной двери, которой на вид было по крайней мере лет сто. Однако звонок рядом с ней выглядел вполне современно. Нажатие на кнопку отозвалось внутри дома резким звуком.

Пока он ждал, мрачная обстановка ненастной ночи и псевдоготическая архитектура породили в его воображении три возможных варианта ожидающей его встречи. Это может быть скрюченная, явно безумная старуха, которая продолжает приносить пищу давно мертвому мужу. Окостеневший труп во фраке сидит в своем кресле у длинного, освещенного свечами стола. А может быть, его встретит суровый дворецкий с огромным псом и, пристально вглядевшись в лицо пришельца, неожиданно истерическим тоном воскликнет: «Молодой хозяин вернулся!» Впрочем, на пороге может возникнуть зловещая фигура мужчины в полном вечернем одеянии, который заявит посетителю, что его здесь давно ждут, и настоятельно предложит спуститься в винный погреб, где хранится бочонок амонтильядо. Писательское воображение Мальтрейверса еще в годы юности получило мощную подпитку в виде бесконечной череды ужасов, почерпнутых в творениях классиков этого жанра.

Дверь открылась, и он оказался лицом к лицу с изящным рыжеволосым созданием в модельных джинсах, шелковой кремовой блузке и с деревянными бусами — каждая бусина размером с желудь.

— Бедняжка, вы, наверное, промокли?

— И сильно, — ответил он. — Заявляю об этом со всей сухостью, на которую способен в данных обстоятельствах. Прошу извинить за вторжение, но моя машина сломалась, и я хотел бы попросить друзей, к которым направляюсь, подъехать и забрать меня. Возможно, вы разрешите воспользоваться вашим телефоном?

— Кто это, Дженнифер? — послышался мужской голос из-за дверей, ведущих в ярко освещенный зал.

— Человек, которому необходим телефон, — отозвалась она. — Его машина забарахлила. — Она улыбнулась Мальтрейверсу: — Будет лучше, если вы войдете.

Оставив у порога зонт, с которого капала вода, Мальтрейверс вошел в дом и принялся вытирать насквозь промокшие ботинки о коврик. В этот момент к ним вышел мужчина, лет шестидесяти на вид. Черные с проседью, волнистые, зачесанные назад волосы открывали высокий лоб над волевым смуглым лицом, синевато-серая поросль на твердых щеках говорила о том, что со времени утреннего бритья прошло уже много времени. Рубашка с открытым воротом, легкие брюки и сандалии на ногах выглядели бы неуместно на большинстве мужчин такого возраста, однако в данном случае они лишь подчеркивали ту жизненную силу и энергию, которые сохранил их обладатель.

— Да, это не та ночь, чтобы быть на улице. — Светло-карие глаза смотрели на Мальтрейверса с явным сочувствием.

— По своей воле я ни за что бы не пошел на это, — согласился тот. — Очень мило с вашей стороны, что вы согласны мне помочь. Мои друзья живут в Эттуотере и будут здесь через несколько минут.

— В Эттуотере? — В его голосе звучал живой интерес. — Где именно? Мы знаем там кое-кого.

— Брук-коттедж, Стэплтоны, Малькольм и Люсинда.

— Малькольм и Люсинда? А вы Огастас Мальтрейверс, не так ли?

Мальтрейверс с удивлением уставился на собеседника.

— Да, но как вы об этом узнали? Или в этих краях всем известно кто ждет гостей?

— Конечно нет. Но вы завтра ужинаете в нашем доме. — Его, видимо, забавляло явное недоумение Мальтрейверса. — Малькольм сказал о визите, и я настоял на вашем приходе к нам. Я думаю, что сумел прочитать все, написанное вами, и давно хотел встретиться лично.

— Спасибо, — сказал Мальтрейверс. — Вот уж поистине неодолимая сила совпадений.

— Похоже на то. — Человек открыл ладонь для рукопожатия. — Я Чарльз Каррингтон, а это моя жена Дженнифер.

Мальтрейверс непроизвольно бросил взгляд на девушку. В ярком свете зала она выглядела удивительно привлекательной. Личико эльфа, с тонкими ярко-розовыми губами, обрамленное цвета полированной меди волосами, ниспадавшими двумя потоками на плечи. И при ближайшем рассмотрении она выглядела не старше, чем показалось Мальтрейверсу с первого взгляда. В любом случае хозяйка дома была значительно моложе своего мужа.

— Моя вторая жена, — добавил Каррингтон, заметив выражение недоумения, промелькнувшее на лице гостя. — Очень многие удивляются.

Мальтрейверс ощутил некоторую неловкость.

— Извините, но я бы скорее предположил…

— Что она моя дочь, — не дал ему закончить Каррингтон. — Не извиняйтесь, я привык. Так или иначе, нет необходимости звонить Малькольму в такую ночь. Я доставлю вас в Брук-коттедж.

— Но это такое беспокойство… — запротестовал Мальтрейверс.

— Ничего подобного, — стоял на своем Каррингтон. — Подождите здесь, пока я не подгоню «лендровер». Мы могли бы предложить вам выпить, но боюсь, что вы предпочтете поскорее добраться до коттеджа и переодеться.

Он скрылся в дверях, ведущих в дальнюю часть дома, оставив Мальтрейверса с миссис Каррингтон номер два. Гас оглядел покрытые деревянными панелями стены зала, массивную лестницу, ведущую наверх. Из-за перил черного дерева выглядывали семейные портреты. Лимонного цвета обои в стиле периода Регентства и белый потолок подчеркивали темно-коричневую фактуру дерева. Электрическое освещение было вполне современным, но бронзовые светильники, подобранные с большим вкусом, не выпадали из общего антуража.

— У вас прекрасный дом, — заметил Мальтрейверс. — Вы давно здесь живете?

— О, семья Чарльза обитает в нем целую вечность, — ответила она. — Но моим домом это прекрасное здание стало лишь после нашей женитьбы — восемнадцать месяцев тому назад. Жаль, что вы не видели дома до моего появления. Я получила огромное удовольствие от работы, стараясь придать ему более радостный вид.

— Наверное, он весьма походил на те сооружения, где вас за каждым углом поджидают привидения, — со всей серьезностью заметил Мальтрейверс.

Дженнифер Каррингтон рассмеялась:

— Не совсем так, скорее он походил на склеп. Мне всего-навсего хотелось сделать так, чтобы в него вернулось немного жизни.

— Вот как. Почему же жизнь оставила это место?

— Здесь было слишком много смертей. — Она посмотрела на гостя извиняющимся взглядом. — Боже, как это мелодраматично звучит. Но вам вряд ли интересны все эти семейные истории. Вы приехали сюда на отдых?

— Отчасти. Во-первых, я подрядился взять интервью для «Индепендент» у бывшей актрисы, которая теперь живет в Баунессе, а это означает, что мой проезд оплачен, — ответил он. — Во-вторых, я должен закончить новую пьесу, чтобы уложиться в договорные сроки. Все остальное — отдых.

— Чарльз очень ждал встречи с вами. Он был просто счастлив, когда Малькольм сказал о том, что вы друзья.

— Мне всегда лестно встретить своих поклонников. В наше время ощущается их дефицит и… — Мальтрейверса прервал шум подъезжающей по гравию машины.

Дженнифер Каррингтон открыла дверь. У подножия лестницы ждал «лендровер», мокрая брезентовая крыша которого поблескивала в полосе света, падающей из дверей,

— Я позвоню в Брук-коттедж и скажу, что вы в пути, — пообещала Дженнифер. — Уверена, что завтра вы появитесь у нас не в столь промокшем виде.

— Это будет совсем несложно. — Мальтрейверс посмотрел на небольшое озеро, образовавшееся вокруг его ног на паркетном полу. — Прощу прощения. Большое спасибо, я с нетерпением буду ждать новой встречи завтра.

Он забросил чемодан и зонт на заднее сиденье машины и взобрался на место рядом с Каррингтоном.

— Где вы бросили свой автомобиль? — спросил тот, выруливая на дорогу через другие ворота мимо гаража для двух машин.

— Примерно в миле отсюда по направлению к шоссе, — сказал Мальтрейверс. — Утром я вызову механика. Надеюсь, ничего серьезного. Но мои познания в автомобилях ограничиваются тем, что с одного конца машины заливается бензин, а с другого — вставляется ключ зажигания.

Через несколько минут Каррингтон, протерев запотевшее изнутри лобовое стекло машины, принялся сквозь дождь и тьму выискивать взглядом дорожный знак, указывающий поворот на Брук-коттедж. Заметив его, он повернул руль, и «лендровер» запрыгал по неровному полю в направлении узкой, ничем не обозначенной аллеи, которую не местный житель ни за что не смог бы обнаружить. Ветви мокрого кустарника, свисающие из-за невысокой каменной ограды, царапали борта машины, пока та взбиралась по склону к скоплению домов, расположившихся в лощине между вершинами холмов. Каррингтон затормозил у круглой зеленой лужайки, в центре которой росла пампасная трава, окруженная аккуратно подстриженной кустарниковой изгородью. С другой стороны виднелась сложенная из булыжников стена Брук-коттеджа. Перед его фасадом пролегала узкая зеленая полоска растительности, ограничивающая проезжую часть аллеи. У фронтона дома было небольшое крыльцо, над входной дверью светился фонарь.

— Кстати, завтра вечером я хочу вам кое-что показать, — сказал Каррингтон в тот момент, когда Мальтрейверс, поблагодарив его, стал вылезать из машины. — Малькольм сказал, что вы великий любитель детективной литературы. Наверняка вас заинтересует рассказ Конан Дойла о приключениях Шерлока Холмса, который вы не читали.

Мальтрейверс протянул руку, чтобы извлечь чемодан и зонт, но, услыхав слова Каррингтона, замер и с удивлением посмотрел на него.

— Я буду не только заинтересован, но и безмерно изумлен. Я прочитал их все.

— Но не этот, — уверенно произнес Каррингтон. — У этого рассказа очень необычная история. А вот и Малькольм. До завтра.

Мальтрейверс отошел в сторону и остановился, наблюдая, как «лендровер» исчезал в темной аллее. Два рубиновых огонька сверкнули на мгновение. Это Каррингтон притормозил на повороте. Неизвестный Шерлок Холмс?..

— Раз уж ты сумел добраться до этого места, преодолеть оставшиеся пять ярдов для тебя не составит труда, — сказал Малькольм, оставаясь в освещенном дверном проеме. — Я же говорил, что тебе давно пора сменить этот рыдван, который ты называешь машиной.

Мальтрейверс двинулся, тщательно стараясь обходить лужи — упражнение, которое в его состоянии представляло чисто академический интерес. Позади мужа возникла Люсинда, она протянула путешественнику стакан.

— Горячий пунш, и мы стали наполнять ванну сразу же после звонка Дженнифер.

Мальтрейверс взял напиток и, осторожно нагнувшись, чтобы с его промокшей одежды не накапало на хозяйку, поцеловал ее.

— Да благословит вас Господь, леди, — сказал он. — Вы сейчас спасли жизнь мелкого литературного дарования, что очень кстати, так как оно еще не успело завершить полного собрания своих сочинений.

Через три четверти часа, приняв ванну и переодевшись, Мальтрейверс, спустился в гостиную — квадратное помещение с довольно низким потолком. Снаружи ветер вновь набрал силу, но теперь ливень бессильно колотил по гранитным стенам трехфутовой толщины, способным без труда выдержать напор урагана. Двойные бронзовые под красными абажурами бра на грубо оштукатуренных стенах давали теплый ровный свет. В камине трещали и брызгали огнем поленья, время от времени особенно мощные порывы ветра загоняли обратно дым и серые клубы беспорядочно крутились у устья дымохода из кованой стали. Меблировка состояла из кабинетного рояля, на открытой крышке которого отражался свет, длинной пухлой софы и пары кресел в тон ей, на креслах были покрывала с изображением листьев. Имелось там и хозяйское кресло из полированного дуба, которое Мальтрейверс тайно вознамерился оккупировать. Ковры казались островками темного мха в море пола из рыжевато-серого плитняка. Малькольм взял пустой стакан и направился к хорошо укомплектованному бару, встроенному в стену.

— Первый был в чисто медицинских целях, — сказал он, передавая Мальтрейверсу широкий стакан. — Этот же для облегчения общения. Рад тебя видеть.

Мальтрейверса в хозяевах этого дома не устраивало лишь одно — они обитали слишком далеко от Лондона, и он не имел возможности достаточно часто пользоваться их приглашением приезжать, когда захочется. Мальтрейверс впервые встретил Малькольма Стэплтона во время журналистской деятельности последнего в качестве репортера манчестерского отделения «Дейли мейл». Малькольму не раз предлагали работу на Флит-стрит, но тот предпочел остаться на своем родном севере, став редактором еженедельника «Камбриан кроникл», издающемся в Кендале. Плотно скроенный, с гривой густых, жестких, как на новой щетке, волос, он обожал пешие прогулки в горах, и его квадратное добродушное лицо постоянно носило на себе следы долгого пребывания на свежем воздухе. Мальтрейверс знал, что его друг в то же время был одним из самых одаренных пианистов-непрофессионалов. У него с Люсиндой было двое взрослых сыновей: подающий надежды умелец Адриан изучал в колледже проблемы конструирования мебели, а Саймон готовился стать менеджером в строительном деле.

— Я рад снова оказаться у вас. — Мальтрейверс пригубил напиток и встал у камина. — Хотя у меня были и более приятные путешествия.

— Забавно, что тебе пришлось зайти в Карвелтон-холл, — сказал Малькольм. — Чарльз говорил что-нибудь о завтрашнем вечере?

— Да. Но ты никогда не упоминал о нем, а я полагал, что знаю всех твоих местных друзей.

— Мы знакомы с Чарльзом и Дженнифер всего лишь около года.

На верхней ступеньке невысокой лестницы, ведущей в гостиную из кухни, появилась Люсинда (она заканчивала приготовление тушенного в горшочке мяса по-ланкаширски) и спросила:

— Ты, наверное, заметил, что они отличаются от среднестатистической семейной пары?

Мальтрейверс ухмыльнулся, уловив в тоне, которым были произнесены эти слова, несколько необычный оттенок. Дочь преуспевающего манчестерского бизнесмена, Люсинда Стэплтон сочетала в своем характере изощренность городского воспитания со здравым смыслом, приобретенным во время деревенской жизни в Брук-коттедже. Работа в школе (неполный рабочий день), участие в бесконечной общественной деятельности поселка, неизбежные для супруги редактора светские обязанности могли совершенно измотать более слабую женщину. Однако Люсинда, с ее пепельными гладко зачесанными назад волосами над сухим умным лицом, в своей вельветовой юбке и цветной блузке, казалось, была готова немедленно отправиться в десятимильную прогулку по горам или тут же организовать ужин для дюжины нежданных гостей.

— Не только заметил, но и боюсь, что не мог скрыть этого, — ответил Мальтрейверс. — Она, должно быть… что… по меньшей мере лет на тридцать моложе его.

— Плюс еще немного… — добавила Люсинда. — Пойдемте, ужин готов. Мы тебе все расскажем во время еды.

Мальтрейверсу показалось, что в горшочке содержалось по меньшей мере половина коровы и урожай с небольшого огорода. Мощный аппетит северян всегда поражал его. Он отказался от добавки, с трудом одолев свою первую порцию. За это время ему удалось обогатить свои знания о Чарльзе Каррингтоне. Первая жена Чарльза умерла несколько лет тому назад, и это был всего лишь первый акт его личной драмы. Сын погиб при восхождении в горах меньше чем через год после смерти матери, а дочь уехала в Манчестер, где стала жертвой наркотической субкультуры. Девушка дважды оказывалась на скамье подсудимых по мере того, как катилась по наклонной от марихуаны к кокаину и от того к героину. Она умерла от избыточной дозы, и ее пропитанный ядом труп гнил целую неделю в какой-то норе в заброшенном доме на Мосс-стрит.

Каррингтон привез дочь домой после того, как ее в первый раз выпустили из тюрьмы. Но когда она опять сбежала и вернулась к своему занятию, он отказался иметь с ней дело. В последний раз отец увидел дочь лишь при опознании трупа. Даже в глубине души он не чувствовал, что тело, которое ему пришлось разглядывать в морге, принадлежало Джиллиан — его когда-то любимой дочурке. Используя свой вес в юридическом мире, Каррингтон убедил коронера принять от него показания в письменном виде, он не хотел присутствовать на расследовании в качестве родственника погибшей. Больше того, отец так и не поинтересовался официальным заключением о причинах смерти дочери. Это событие, последовавшее за двумя другими несчастьями, окончательно сломило Чарльза. Он полностью погрузился в юридическую деятельность и практически не покидал дома. Затем в его жизни появилась молодая особа по имени Дженнифер Ллойд.

— Что, естественно, произошло еще до нашего с ним знакомства, — пояснила Люсинда и предложила гостю десерт — меренги или торт, на выбор. У Мальтрейверса не оставалось сил даже поразмыслить над этим предложением. — Чарли говорит, что Дженнифер проявила изумительное понимание и сочувствие. Через месяц они сочетались браком.

— Весьма романтическая история, — произнес Мальтрейверс, — но насколько способны ужиться под одной крышей брюзгливая старость и радостная юность?

— Ну, Чарльз не так уж и стар, — ответила Люсинда. — Во всяком случае, он великолепно сохранился для человека шестидесяти с лишним лет. Правда… ходят кое-какие слухи.

— Еще бы, — ядовито сказал Мальтрейверс, — без слухов нельзя. Вопрос в том, имеют ли они под собой хоть какую-нибудь почву.

— Боюсь, что в данном случае имеют. — Люсинда повернулась к мужу и спросила:

— Ты согласен?

— К сожалению, да. У Дженнифер определенно роман.

— Неужели? — Мальтрейверс саркастически поднял брови. — Как это предсказуемо и как скучно. И вам известно с кем?

— С человеком по имени Дагги Лидден. У него собственное дело в Кендале — дизайн интерьеров. Кажется, бизнес не очень процветает, что, впрочем, не удивительно. Дагги занимается делами в свободное от подружек время. Он не пропускает ни одной юбки.

— В таком случае, ему всеми силами следует избегать Шотландии, — заметил Мальтрейверс. — И как долго продолжается этот роман?

— Я узнала об их связи месяца три тому назад, но думаю, что все началось гораздо раньше. Как утверждает один наш знакомый, вскоре после женитьбы. — Люсинда поднялась из-за стола. — Кофе мы выпьем в другой комнате.

Пока все переходили в гостиную, Мальтрейверс успел подумать о том, что с первого взгляда Каррингтон производил впечатление весьма порядочного человека. После всех своих страданий он заслуживал явно лучшей участи, нежели брак с девицей, которая при первой же возможности прыгнула в постель к любовнику.

— Сам Каррингтон догадывается о происходящем?

Люсинда поставила перед гостем чашку, а тот приступил к дегустации мятного торта по-кендальски.

— Не уверена. — Хозяйка опустилась на диван рядом с Мальтрейверсом, сбросила туфли и устроилась поудобнее, поджав под себя ноги. — Мужья, как правило, слепы в делах такого рода. Одна из связей Дагги тянется уже целую вечность.

Мальтрейверс глотнул кофе и мрачно произнес:

— Ты истребила мою веру в целомудренность деревенского образа жизни. Понятно, когда такое происходит в Лондоне, но чтобы столичные нравы докатились сюда…

— Брось валять дурака, — прервал его тираду Малькольм. — Бьюсь об заклад, ты можешь по памяти процитировать какие-нибудь слова Холмса, произнесенные по этому поводу.

— «На основе собственного опыта, Ватсон, я полагаю, что даже в самых гнусных закоулках Лондона вам не удастся обнаружить тех ужасных пороков, которые могут встретиться в прекрасной и улыбчивой сельской местности», — выпалил Мальтрейверс в ответ на реплику друга. — Эти бессмертные строки, кстати, мне кое-что напомнили. Чарльз, высаживая меня из машины, упомянул о книге Конан Дойла, которую я не мог прочитать. Ты знаешь, что он имел в виду?

— Да, — ответил Малькольм, — ты просто не поверишь. Рассказ относится к тому периоду, когда Дойл на некоторое время прикончил Холмса. Ты наверняка помнишь точную дату.

— Рассказ о том, как Шерлок и профессор Мориарти, сцепившись в смертельных объятиях, сверзились в Рейхенбахский водопад, увидел свет в 1893 году. Не помню точно временных рамок, но, кажется, Конан Дойл поднял Холмса из могилы лет через десять. Но ты пока не ответил на мой вопрос.

— Постарайся избежать потрясения, — предупредил гостя Малькольм. — Конан Дойл был близким другом доктора Самуэля Каррингтона, деда Чарльза. Они встретились в свою бытность студентами-медиками, и с тех пор Дойл частенько гостил в Карвелтон-холле. В 1894 году он стал крестным отцом сына доктора — будущего отца Чарльза. Подарком крестнику явился новый рассказ о приключениях Шерлока Холмса — десять отдельно переплетенных копий. Рассказ никогда не публиковался.

— Что?! — прошипел Мальтрейверс. Он поперхнулся горячим кофе.

Малькольм насмешливо поглядывал на пытающегося продохнуть друга. У того было такое выражение лица, словно он услышал о том, что на церковной распродаже всякой рухляди был обнаружен подлинник «Подсолнухов» кисти Ван Гога, а известный всем японец потратил двадцать три миллиона фунтов на простую литографию, сделанную с картины.

— Стукнула бы ты его по спине, — сказал Малькольм, обращаясь к жене.

Люсинда поднялась с дивана и хлопнула Мальтрейверса между лопаток. Удар такой силы мог оставить заметную вмятину на металле.

— Достаточно, — выдавил он, хватая воздух открытым ртом. — Вы что, подрядились прикончить меня — один шоком, вызванным сенсацией, другая — сломав хребет? — Он рухнул в кресло и, немного прийдя в себя, сумел сглотнуть. — Итак, давайте уточним: человек, спасший мне сегодня жизнь, является владельцем ранее неизвестной книги о Шерлоке Холмсе, написанной не кем-нибудь, а самим Конан Дойлом. Господи, да вы понимаете, узнать такое — это все равно что услышать о том, что в порту Нью-Йорка сию минуту швартуется «Титаник» — целый и невредимый.

— Брось, Гас, — не согласилась Люсинда, — речь всего-навсего идет о какой-то книге, и при этом очень небольшой.

— Конечно, можно сказать, что это какая-то книга, точно так же, как Эверест можно назвать всего лишь большим холмом, — съязвил он. — Да издатели пойдут на убийство ради того, чтобы опубликовать ее! Она стоит… Господи, да ей просто нет цены! Почему же книга до сей поры не увидела свет?

— Такова была воля Дойла, — объяснил Малькольм. — Дед Чарльза предлагал автору издать труд, но тот ответил, что книга — личный подарок крестнику и его будущей семье.

— Каррингтон способен доказать ее подлинность?

— Каждая копия подписана Дойлом, и, кроме того, на первом экземпляре имеется рукописное обращение крестного к крестнику. Сохранилась и переписка, в которой обсуждается вопрос о возможности издания книги. Каррингтон предлагает, а Конан Дойл отказывается сделать это. Удивительная история, правда?

— Просто чудо, — с чувством произнес Мальтрейверс. — Но Дойл умер в 1930 году, и Чарльз видел его, если вообще видел, когда был совсем маленьким. Почему он до настоящего времени считает себя связанным словом, данным без малого сто лет тому назад?

— Чарльз видел писателя. Это точно. Он показывал фотографию, на которой совсем малышом сидит на коленях у Дойла. Говорит, что в памяти остался только очень старый человек с густыми усами. Но писатель не хотел, чтобы книгу публиковали, а его воля для Чарльза свята.

Мальтрейверс уставился на огонь камина, в задумчивости покачивая головой. У него не хватало слов для того, чтобы прокомментировать услышанное. В том доме, который он оставил всего лишь пару часов назад, хранится детективное произведение, эквивалентом которого в музыке могла бы быть только новая неизвестная симфония Моцарта. Владелец хранит его не из тщеславия собственника, а повинуясь чувству глубокого уважения к человеку, скончавшемуся более полустолетия тому назад. Правда, жена владельца, кажется, руководствуется совсем иным кодексом чести.

Глава 2

Поздняя осень уже начала подмораживать Камбрию. Видимо, недалек тот день, когда зима укроет головы холмов белоснежными чепцами монахинь. Плотные группы хвойных деревьев выглядели островами цвета бутылочного стекла в море их лиственных собратьев, кроны которых собрали в себе все оттенки хереса и пива. Значительно ниже, там, где стоял, прислонившись к деревянной калитке, Мальтрейверс, набухшие еще не выпавшим дождем рваные облака отражались в водах Уиндермера. Холодная гладь поблескивала, как пластина из сыроватого сланца, брошенная в долину к подножию холмов. До Мальтрейверса доносился единственный звук — дрожащее блеяние овцы на склоне позади него. Газета, горластая редакция которой располагалась на шумной Сити-роуд, оплатила его приезд в это райское место для того, чтобы он взял одно из самых интересных интервью в своей журналистской жизни. Мальтрейверс, решил со своей стороны, отблагодарить редакцию и, нарушив первую заповедь командированного, показать в своем финансовом отчете лишь то, что реально затратил.

Гас провел замечательное утро в обществе Кавалерственной Дамы — неистовой гранд-дамы английского театра Этель Симистер. Сохранив на седьмом десятке лет прекрасную память и язвительность ума, она обитала в крошечном отеле. Этель одарила его серией скандальных анекдотов о жизни кулис, сопроводив их ядовитыми комментариями. Значительная часть ее рассказов нарушала все законы о диффамации, но и того, что было приемлемо, вполне хватило Мальтрейверсу для статьи. Впрочем, и остальные можно с удовольствием употребить во время бесед в гостиных, решил Гас. Он громко рассмеялся, припоминая одну из историй и одновременно наблюдая за парящей над расстилавшимся перед ним полем пустельгой. Что же, он зарабатывает себе на жизнь вовсе не худшим способом. Порыв ветра бросил ему в лицо горсть капель, и Мальтрейверс направился к машине, чтобы возвратиться в Брук-коттедж. Возникшие прошлым вечером проблемы, как ему сказали, явились следствием повреждения то ли «прокладки», то ли «подкладки», одним словом, того, что, по его непросвещенному мнению, могло отразиться лишь на работе портного.

Отъезжая, он успел заметить, как пустельга, нацелив клюв, бесшумно устремилась вниз… кто-то умер там, в высокой траве.

Они прибыли в Карвелтон-холл последними. Мальтрейверс поставил автомобиль в самом конце за другими машинами, запаркованными на подъездной аллее перед фасадом дома. Чарльз Каррингтон встретил их у дверей и проводил в холл, где уже собрались остальные гости. Мальтрейверс услыхал, как Люсинда, входя в комнату, коротко вздохнула.

— Думаю, что вы двое знакомы со всеми, — сказал Каррингтон. — Но вас я должен представить… Гас, не так ли? Прекрасно. — Он обратился к расположившейся у камина группе: — Знакомьтесь, Гас Мальтрейверс, писатель, о котором я вам говорил. А это мой деловой партнер Стивен Кэмпбелл и его жена Софи, Шарлотта Куинн, Алан Моррис, викарий нашего прихода, и Дагги Лидден.

Мальтрейверс понял причину странной реакции Люсинды. Каррингтон между тем продолжал:

— Джеффри Ховард, старый друг Дженнифер. Он только что вернулся из Нигерии.

Кэмпбелл был абсолютно лыс, кожа на его лице была такой же гладкой, как и на черепе. Когда Кэмпбелл поднимал брови — а делал это он довольно часто, — на лбу возникала сеть глубоких морщин. Адвокат был одет чересчур формально для такого рода домашнего мероприятия — золотистые запонки на манжетах сорочки, у живота ниже жилетки поблескивала цепочка карманных часов. Его супруга с подкрашенными хной завитыми волосами над густо покрытом румянами хитроватым лицом смахивала на официантку, удачно выскочившую замуж. Ховард был высоким, крепкого сложения человеком, с черной шкиперской бородой и густыми усами. Над его правым глазом виднелся серповидный шрам, судя по всему, давнего происхождения. Преподобный Алан Моррис отнюдь не выглядел нищей церковной крысой. Об этом кричал каждый стежок сшитой на заказ у классного портного одежды. У викария было удлиненное лицо аскета, проницательные, чуть прищуренные глаза, зачесанные назад редковатые волосы над высоким лбом. Он выглядел моложе своих пятидесяти лет и казался младшим отпрыском титулованной английской семьи XIX века, по традиции посчитавшей служение церкви подходящей для джентльмена деятельностью. Другое, более полезное, занятие отвергалось как недостойное. Шарлотта Куинн выглядела очень мило и элегантно в коктейльном платье цвета бургундского вина, черных с узором колготках и в туфлях отличной кожи, невысокие каблуки которых были украшены металлом. Мальтрейверс сделал общий поклон и, усаживаясь, внимательно посмотрел на Лиддена.

По его внешности никак нельзя было догадаться, что он пользуется таким успехом у женщин. Невысокий рост подчеркивался некоторым избыточным жирком, частично скрытым под двубортным серым с перламутровым отливом пиджаком. Ярко-зеленый галстук нелепо контрастировал с рубашкой синего цвета. Мальтрейверс припомнил слова Люсинды о том, что бизнес Дагги не очень процветает. Ничего удивительного, если у бедняги такое чувство цвета. Лицо Лиддена еще сохранило некоторые следы того, что несколько лет тому назад можно было бы назвать привлекательностью. Но его выражение говорило скорее о хитрости, чем об уме. Светлые, имбирного цвета волосы были опущены на лоб в попытке скрыть растущую плешь. Лидден чувствовал себя прекрасно в доме мужа одной из своих любовниц. Мальтрейверс в глубине души помимо воли восхитился самоуверенностью этого человека и подумал о том, что миссис Каррингтон не мешало бы проявить побольше вкуса. Дженнифер вошла в комнату в тот момент, когда Чарльз передавал Мальтрейверсу аперитив. На ней было платье абрикосового цвета в тон волос. Лидден бросил на женщину короткий похотливый взгляд. Мальтрейверс посмотрел на Люсинду; та скривила плотно сжатые губы в циничной ухмылке.

— Хэлло, — сказала Дженнифер Каррингтон. — Итак, все в сборе? Ужин почти готов. Как только вы расправитесь с выпивкой, приступаем к еде.

Она уселась между Мальтрейверсом и Джеффри Ховардом.

— Вы выглядите значительно лучше, чем вчера вечером. Надеюсь, все обошлось, не заболели?

— Пока что нет, — ответил Мальтрейверс. — И еще раз благодарю за то, что вы меня выручили. Боюсь подумать, насколько хуже все могло обернуться.

— Вы ведь не знакомы с Джеффри? — спросила Дженнифер. — Мы не виделись многие годы. И вдруг он появляется как гром с ясного неба. — Она чуть-чуть отодвинулась назад вместе со стулом так, чтобы мужчины могли поразговаривать без помех друг с другом.

— Как гром из Нигерии, — заметил Мальтрейверс.

— Да. Я инженер и работал там на строительстве плотины, — сказал Ховард. — Несколько недель тому назад вернулся и решил отыскать старых друзей. Мне сказали, что Дженнифер вышла замуж, я позвонил и получил приглашение на ужин.

— А сейчас вы приехали издалека?

— Из пригорода Манчестера. Примерно час езды по дороге М-6, — ответил Ховард. — Чарльз рассказал о вас все, но боюсь, что мне не довелось читать ваших творений. Прощу простить.

— Не надо извиняться, — утешил его Мальтрейверс. — Таких, как вы, большинство. Я не пишу пятисотстраничные саги с бесконечной чередой обнаженных тел или шпионские и детективные истории — одним словом, то, что любит большая часть публики. Скажите-ка лучше, как строят плотины в Африке?

Мальтрейверс, притворившись, что с интересом слушает рассказ Ховарда о вещах, в которых ничего не понимал и которыми совершенно не интересовался, продолжал время от времени изучать Лиддена. Рядом с ним сидел Чарльз Каррингтон. Дженнифер пристроилась на подлокотник кресла мужа, положив руку на его плечо. Мальтрейверса заинтриговало, что бы это могло означать — еще одну попытку ввести в заблуждение мужа или сигнал Лиддену, что ее начинает утомлять их роман. Каррингтон неожиданно, не глядя на жену, без всякой видимой причины убрал ее руку со своего плеча. Изумленная Дженнифер, бросив короткий встревоженный взгляд на Чарльза, поднялась и объявила, что ужин готов. Пока все шествовали по залу, направляясь в столовую, Мальтрейверс размышлял о том, что означал этот инцидент, если, конечно, он вообще что-то означал.

Столовая оказалась элегантным помещением с высоким потолком. На темно-коричневой блестящей поверхности длинного стола из палисандрового дерева отражался свет двух четырехсвечных серебряных канделябров. Тускло поблескивали столовые приборы старинного серебра, разложенные в нужном порядке на зеленых кожаных подтарелочных салфетках, в центре которых на золоченом лепестке был выдавлен семейный герб. Мальтрейверса посадили между Моррисом и Шарлоттой Куинн. Она выглядела лет на сорок, но фигура, затянутая в платье цвета красного вина, вполне могла бы принадлежать молодой женщине. Темно-каштановые волосы с золотистым отливом были едва тронуты паутиной седины. Он заметил, что обручальное кольцо надето на палец правой руки.

— У нас не было возможности поговорить, — сказал Мальтрейверс, помогая ей подвинуть стул. — Я запомнил ваше имя, но не уловил, чем вы занимаетесь и кто вы.

— У меня магазин сувениров на Стриклэндгейт в Кендале. — Стыдно признаваться, но я назвала его «Куинтэссенция».

— Весьма остроумно, однако можно было придумать и поинтереснее — «Куинкирема», например, однако павлины и обезьяны могли бы создать кризисную ситуацию в торговом зале.

Она рассмеялась в ответ:

— У вас хорошая реакция и острый ум. Я использую эту идею в новом магазине, который собираюсь открыть в Кезуике. Вы не возражаете?

— Нисколько. Напротив, я буду только польщен, — ответил он, принимая из рук Шарлотты вазочку в тертым пармезаном. — Вы торгуете, я полагаю, самыми обычными сувенирами?

— Избави Бог. Конечно, нет, — ответила она. — И без меня в округе достаточно второсортных лавчонок для туристов. Им я и оставляю местные сувениры, сделанные на Тайване. Может быть, вы заглянете когда-нибудь, чтобы увидеть все собственными глазами?

— Обязательно. Магазин принадлежит вам?

— Да. После того как ушел муж, Чарльз помог мне деньгами, и я начала свой бизнес. Ужасно рада, что уже выплатила весь долг.

— Я понял по кольцу то, что вы разведены. Я сам прошел через это, но, к счастью, нас было только двое. У вас есть дети?

Задав вопрос, Гас осознал, что совершил ошибку. В ее глазах неопределенного цвета промелькнула боль воспоминания. Губы, которые только что смеялись, вдруг напряглись, как будто она старалась совладать с собой.

— Оба моих ребенка умерли от инфекционной болезни сердца, когда им не было и двенадцати лет. Муж ушел к женщине, которую я считала своей лучшей подругой, через три месяца после похорон дочери.

— Боже. Прошу вас меня извинить. Это была чудовищная бестактность с моей стороны.

— Вы не обязаны были это знать, — ответила Шарлотта. — Просто я слегка расслабилась, и вы застали меня врасплох. Обычно мне лучше удается скрывать свои чувства, когда малознакомые люди задают подобные вопросы. Я вижу, как они смущаются, услышав ответ. — В знак полного прощения она дотронулась до его рукава. — Так или иначе, все это случилось очень давно, и в любом случае предпочтительнее иметь детей и потерять их, чем вообще не знать радости материнства.

Мальтрейверс не нашел осмысленных слов, которые не прозвучали бы банальным утешением, и промолчал. Возникшее было напряжение разрядил взрыв громкого хохота на противоположном конце стола.

— У Гаса есть более интересная история на эту тему, — раздался голос Малькольма. — Расскажи, как ты интервьюировал депутата парламента — того, с говорящим попугаем.

На какой-то момент застольная беседа стала всеобщей, но затем снова потекла отдельными ручейками. Мальтрейверс заговорил с Аланом Моррисом. Утонченный и высокообразованный вдовец-викарий явно не имел склонности раздавать нищим свое богатство. Если бы англиканская церковь стала возносить молитвы за тори, Моррис оказался бы прекрасным проповедником. Он ухитрился бы, вопреки заверениям самого Творца, убедить всех в том, что богачи без труда попадут в царство небесное. Викарий предпочитал беседовать исключительно на светские темы, а когда речь зашла о литературе, служитель церкви продемонстрировал прекрасное знание книг, содержание которых, без сомнения, подверглось бы осуждению со стороны епископа. Мальтрейверс, никогда не питавший особых иллюзий по отношению к клиру англиканской церкви, подумал о том, что если бы Моррис служил Богу в то время, когда Карвелтон-холл еще строился, то он имел бы репутацию человека широких взглядов и слыл бы весьма прагматичным агентом Всемогущего на грешной земле. Оставив своего весьма занимательного собеседника, Мальтрейверс вернулся к разговору с Шарлоттой Куинн.

— Насколько я понял, Дагги Лидден тоже имеет свое дело в Кендале, — сказал он. — Где-нибудь неподалеку от вас?

— Через два дома, — ответила она с поразившей Мальтрейверса нескрываемой злобой в голосе. — Жду, когда его лавочка лопнет. Чего еще можно ожидать, видя такие галстук и рубашку?

— Весьма эксцентричная цветовая гамма, — согласился Мальтрейверс, заинтригованный ее неожиданно проявившейся враждебностью. — Мне кажется… по-моему, вы с ним не самые лучшие друзья?

— Я бы не плюнула ему в рот, даже увидев, что там полыхает пламя, — заявила она с прямолинейной откровенностью, сопровождая эти слова нежной улыбкой.

— Похоже, я сумел уловить общий дух нашей беседы, — беспристрастно констатировал Мальтрейверс. — Я непрерывно выступаю невпопад, не так ли?

— Не беспокойтесь. Я уже вступила в тот период жизни, когда могу говорить то, что заблагорассудится, и не волноваться о реакции других. Некоторых, правда, это шокирует. Однако вам шок, судя по всему, не угрожает. Простите, мне достаточно. — Она улыбнулась, извиняясь. — Я уже выпила больше, чем следует, и чересчур разоткровенничалась.

Мальтрейверс перехватил ее неприязненный взгляд, обращенный на Дженнифер Каррингтон.

— До меня сегодня все доходит ужасно медленно, — тихо сказал он. — Так сколько времени Чарльз был вашим другом?

Шарлотта оценивающе посмотрела на собеседника, приподняв одну бровь.

— Ну а сейчас вы слишком сообразительны. Ум ваш так остер, что вы сами можете порезаться, как любила говорить моя бабушка.

— Никакой сообразительности, — возразил он. — Вы даже не пытаетесь сохранить вежливое выражение лица, глядя в определенную сторону.

Действительно, не требовалось иметь блестящую проницательность для того, чтобы догадаться о чувствах Шарлотты Куинн. Гас собирался сказать еще что-то, но Каррингтон поднялся и, обращаясь к своей жене, произнес:

— Джеффри просил показать ему дом. Может быть, ты проводишь остальных в зал, куда подадут кофе? Конечно, если нет других желающих примкнуть к экскурсии.

— По совести, мне по-настоящему так и не довелось увидеть холл, — сказал Малькольм.

— Может быть, вы согласитесь составить нам компанию? — обратился Каррингтон к Мальтрейверсу. — В библиотеке есть вещи, которые, вне сомнения, представят для вас интерес.

Дагги Лидден и преподобный Моррис присоединились к экскурсии, а Кэмпбелл с женой и три остальные женщины ушли. Каррингтон, выступая в качестве гида, повел их по своему родовому жилищу. Дом был заложен в период Реставрации и, оставаясь неплохим примером архитектуры того периода, подвергся серьезной переделке в XIX веке. Мальтрейверс не был большим поклонником викторианского стиля. Его утомительная тяжеловесность всегда казалась ему продуктом самодовольного класса, убежденного в том, что Бог был англичанином и поручил избранному народу вечно править миром. В соответствии с этой задачей богачи сооружали свои дома на века, словно монументы — массивными и непоколебимыми. Поэтому Гас проявлял лишь вежливый интерес к тому, что показывал им Каррингтон; интерес Лиддена был и того меньше. Ховард же просто был в восторге, он хорошо знал предмет и вместе с Малькольмом и Моррисом делал глубокомысленные замечания. Интерес Мальтрейверса, однако, значительно возрос, когда, спускаясь по лестнице, Каррингтон упомянул о библиотеке. В нее вела дверь из зала. Чтобы не отстать от гида, Мальтрейверс заторопился и больно ударился головой о низкую дверную притолоку.

— Простите, я должен был вас предупредить, — извинился Каррингтон. — Дверь действительно возмутительно низка. Однако, вот это, полагаю, несколько отвлечет вас от неприятности.

Он пересек комнату и подошел к буфету, расположенному рядом с одним из книжных шкафов. Но это был не буфет. За его дверцей оказался стенной сейф с замком, открывающимся набором комбинации цифр. Каррингтон произвел манипуляции с цифровым диском, открыл тяжелую дверцу, и Мальтрейверс увидел несколько книжек в одинаковых переплетах, а также небольшую пачку бумаг. Каррингтон взял один экземпляр и передал его Мальтрейверсу.

— Пожалуйста, — произнес с улыбкой хозяин дома.

Мальтрейверс принял из его рук книгу и прочитал заглавие, тисненное золотом на корешке кожаного переплета: «Огненная ведьма Эттуотера». Ниже было начертано: «Артур Конан Дойл», и стояла римская цифра I. Открыв книгу с благоговейным трепетом, он увидел на форзаце поблекшие рукописные строки: «Моему крестнику Вильяму Редмонду Каррингтону, в день Крещения, Декабря 18, 1894. Любящий тебя крестный надеется, что когда-нибудь позже ты получишь удовольствие, читая о последнем приключении Шерлока Холмса и д-ра Джона Ватсона». Ниже стояла подпись Дойла. Мальтрейверс перевернул страницу и увидел заголовок первой главы: «Встреча в клубе Башеллз». Решительно закрыв книгу, Гас сказал:

— Испытываю страшное искушение приступить к чтению немедленно. — С этими словами он передал томик хозяину. — Но знаю, если начну, то не смогу остановиться. Поэтому большое спасибо за то, что вы позволили мне хотя бы посмотреть на книгу. До сих пор не могу поверить в то, как вы стали ее владельцем. Малькольм рассказал мне об этом вчера вечером.

— Я не настолько бессердечен, чтобы ограничиться просто показом. — Каррингтон взял томик из рук Мальтрейверса и положил в сейф. — Это было бы преступно с моей стороны. Малькольм поведал мне о том, с каким энтузиазмом вы относитесь к детективной литературе. Я дам вам на время фотокопию, однако с условием, что вы возвратите ее перед отъездом или перешлете заказной почтой. Правда, сейчас книга у одного из поклонников Шерлока Холмса, он вернет ее мне завтра-послезатра.

— Насколько благоразумно вы поступаете, отдавая копию? — спросил Мальтрейверс, при этом в тоне его голоса можно было уловить нотку осуждения — ведь кто-то может отправиться с ней к издателям.

— Ну, во-первых, я даю книгу не всем, а с большим выбором, — ответил Каррингтон. — Полагаю, что могу доверять вам не меньше, чем остальным друзьям. И, во-вторых, в любом случае без писем Конан Дойла, хранящихся в этом сейфе, копия будет выглядеть лишь ловкой подделкой и обманщик уйдет от издателя несолоно хлебавши.

Стоящий рядом Моррис слегка подтолкнул его локтем:

— Поверьте, вы получите огромное удовольствие. Я один из тех избранных, кто читал книгу. И ты, кажется, тоже, Дагги?

— Что? — Лидден вздрогнул, услышав свое имя, перестал листать томик, который снял с книжной полки у противоположной стены, и, повернувшись к Моррису, сказал:

— Да, конечно. Очень интересно.

— Очень интересно, — повторил Каррингтон с легким сарказмом и, улыбнувшись Мальтрейверсу, присоединился к Малькольму и Джеффри Ховарду, которые рассматривали акварель Борроудейла на стене рядом с каминной полкой.

В библиотеку вошла Дженнифер Каррингтон.

— Ваш кофе скоро превратится в ледышку, — сказала она. — Вы все никак не закончите?

— Идем, — бросил, как отметил про себя Мальтрейверс, не глядя на жену, Каррингтон, — как только Дагги сможет оторваться от книги.

— Что? — опять спросил Лидден. — Я готов. Это стихи парня по имени Геррик. Вроде бы он из озерной группы поэтов. Я прав?

— Не совсем, — ответил Каррингтон. — Геррик писал лет на двести раньше их.

— Никогда особо не увлекался стихами, — равнодушно произнес Лидден, возвращая книгу на полку. — Просто почему-то показалось, что этот парень из здешних краев.

Мальтрейверс получил еще одну возможность ужаснуться про себя невежеству среднего англичанина в отношении национального литературного наследия. Но, по совести, его сейчас интересовал не кризис образования, а та реакция, с которой Каррингтон встретил появление в библиотеке жены. Это, так же как и инцидент перед ужином, намекало на то, что Каррингтон не был в полном неведении об истинном положении дел в отношении Лиддена и Дженнифер. Лидден в тот момент был погружен в книгу и ничего не заметил. Но отношение мужа не прошло мимо внимания Дженнифер. Она резко повернулась и вышла из комнаты практически до того, как Каррингтон начал говорить. Мальтрейверса очень интересовало, кому могла принадлежать идея пригласить Лиддена на ужин. Если Каррингтону, значит, тот хотел получить подтверждение каким-то подозрениям. Чарльз не поступил бы так, если бы не располагал некоторыми фактами. Любопытно, что предпринял бы Каррингтон, если бы у него были все доказательства…

Люсинда и Шарлотта облегченно вздохнули, когда к ним присоединилась остальная компания. Кэмпбелл рассказывал какую-то занудную историю из юридической практики, очевидно считая ее уморительной. На лице его жены застыла кислая улыбка матери, чадо которой, сбиваясь и нажимая не на те клавиши, разыгрывает перед гостями фортепьянную пьесу.

— Ну, как, Чарли продемонстрировал вам свою знаменитую книгу о Шерлоке Холмсе? — поинтересовалась Дженнифер, передавая Мальтрейверсу кофе. — Видимо, мне все-таки придется ее прочитать.

— Разве вы этого еще не сделали?

— Я неоднократно предлагал, но ее такие вещи не интересуют, — сказал Каррингтон со снисходительной улыбкой. — Дженнифер обожает бесконечно длинные любовные романы с исторической начинкой.

— Но даже оставляя в стороне литературные достоинства вещи, это, видимо, самая большая ценность, которой обладает ваш муж, — сказал Мальтрейверс и, обращаясь к Каррингтону, спросил: — Почему даже сейчас, по прошествии стольких лет, вы не согласны на публикацию?

— Конан Дойл не хотел, и это решает дело, — отрубил тот.

— И вы не измените позиции, какую бы сумму вам ни предложили? — гнул свое Мальтрейверс. — Ведь недаром говорят, что у всего есть своя цена.

— Это зависит от того, чем вы торгуете, — ответил просто Каррингтон, — или, во всяком случае, должно быть так.

В мире, где все оценивается чистоганом, где все готовы отбросить моральные ценности и обмануть ради того, чтоб зашибить быструю и легкую деньгу, взгляды Каррингтона посчитали бы романтической чушью. Но для Мальтрейверса слова Чарльза послужили утешением: остались еще люди, которых невозможно купить.

— Тогда рассмотрим вопрос с точки зрения литературных достоинств труда, — не отставал Мальтрейверс. — Ведь крайне эгоистично лишать миллионы ценителей возможности ознакомиться с неизвестной работой гения.

— Значит, Конан Дойл был эгоистом, — пожал плечами Каррингтон, — и с этим мы ничего не поделаем. Вы, Гас, не первый, кто прибегает к данному аргументу. Ничто не заставит меня изменить позицию.

— Но что произойдет, когда вы оставите этот мир? Где гарантии того, что ваш наследник, кто бы он ни был… окажется таким же нравственным атавизмом, как и вы?

— На этот счет я предпринял кое-какие шаги, — ответил Каррингтон после некоторого колебания и улыбнулся: — Еще вопросы, мистер журналист?

— Теперь я журналист лишь от случая к случаю, — уточнил Мальтрейверс. — Но, увы, скверные привычки умирают не скоро. Если бы я оставался репортером, то обязательно поинтересовался бы тем, насколько надежен этот сейф.

— Комбинация четырех номеров, произвольно избранных из сотни цифр, обозначенных на диске, — ответил Каррингтон, — дает сто миллионов вариантов. Если кто-то попытается подобрать комбинацию и будет часто ошибаться, на фирме, где я приобрел сейф, прозвучит сигнал тревоги, и та известит полицию. Необходимый набор цифр знаю только я.

— Так называемая «принудительная сигнализация».

— Верно. Но мало кто знаком с этой системой.

— Я знаю о ней только потому, что один мой до отвращения богатый приятель обзавелся таким же сейфом. Он советовал и мне сделать то же, но, в таком случае, сейф оказался бы самым ценным предметом в моем доме. Вряд ли из-за этого стоило беспокоиться.

— В моем случае определенно стоило, — сказал Каррингтон и добавил: — Простите, но за разговором я совсем забыл о спиртном.

Мальтрейверс наблюдал за тем, как Каррингтон пересек холл, выясняя на ходу вкусы каждого. Очевидно, что теперь, после смерти его детей, книгу унаследует Дженнифер. Зная степень ее лояльности мужу, можно безошибочно предположить, что она без всяких угрызений совести продаст книгу тому, кто больше предложит. Интересно, предусматривают ли «кое-какие шаги», предпринятые Каррингтоном, такой вариант? Мальтрейверс перевел взгляд на Дженнифер, оживленно болтающую с Люсиндой и Моррисом. Малькольм рассеянно листал журнал «Деревенская жизнь». Все выглядело точно так, как и должно было выглядеть в добропорядочном обществе после ужина. Особенность этой компании состояла лишь в том, что все гости знали об истинном отношении хозяйки к мужу, но, соблюдая правила хорошего тона, ничем не выдавали своих знаний.

Разъезжались за полночь. Звезды, холодные и яркие, походили на кристаллы льда или, может быть, на бриллианты, разбросанные на черном бархате. Дым из выхлопных труб клубился в желтом свете фар. Водители очищали заледеневшие стекла машин и желали друг другу доброго пути и спокойной ночи. Кэмпбелл помахал рукой Ховарду, Моррису, Мальтрейверсу и сдал машину назад, чтобы легче было объехать стоящий перед ним автомобиль Лиддена. Затем, следуя друг за другом, все машины двинулись к воротам Карвелтон-холла.

— Экспорт… — пробормотал себе под нос Мальтрейверс.

— Что? — спросил Малькольм.

— Ничего особенного. Просто я стараюсь кое-что осмыслить. — Он посмотрел на стоящую машину Лиддена. — Похоже на то, что Дагги получил приглашение остаться выпить на посошок. Интересно…

— Может быть. — Люсинда обернулась и посмотрела в заднее стекло. Дверь Карвелтон-холла оставалась закрытой. — Нет, он не появляется. Что там происходит?

Следуя за другими, Мальтрейверс свернул налево.

— Мне кажется, что Чарльз подозревает неладное. Когда подозрение перейдет в уверенность, может последовать развод.

— Ты хочешь сказать, что Чарльз все знает? — спросил Малькольм.

— Очень скоро узнает. Куда это двинулись Кэмпбелл и Ховард? А я-то полагал, что съезд на шоссе с другой стороны.

— Там приходится делать правый поворот, что очень опасно, так как дорога делает изгиб и видимость ограничена, — пояснил Малькольм. — Поэтому лучше ехать налево, делать разворот и по вспомогательной дороге съезжать на шоссе. Так они и поступают.

— Похоже на то, что Дагги и прибыл сегодня в Карвелтон-холл первым, — заметил Мальтрейверс. — Его машина была припаркована прямо напротив двери. Прекрасная иллюстрация современной этики — спать с женой хозяина и при этом являться первым, чтобы рогоносец мог обслужить полнее.

— Дагги Лидден — законченная свинья, — решительно заявила Люсинда. — Этот вечер как нельзя лучше отвечал его извращенному чувству юмора.

— Боюсь, что скоро ему и Дженнифер будет не до смеха, — сказал Мальтрейверс. — У меня был забавный разговор с Шарлоттой Куинн. Что вы знаете о ней?

— Ну, это совсем другой коленкор. — Расположившаяся на заднем сиденье Люсинда наклонилась вперед, чтобы Гас мог лучше слышать. — У Чарльза была бы совсем другая жизнь, если бы все получилось так, как хотела Шарлотта. Он бы не знал горя, если бы женился на ней.

— И об этом я тоже сумел догадаться. Интересно, почему у них ничего не получилось?

Дженнифер Каррингтон остановилась на лестнице и перегнулась через перила, для того чтобы хотя бы краем уха услыхать, о чем идет разговор в библиотеке. Но дверь была плотно закрыта. Она было решила спуститься, чтобы подслушать у дверей, но побоялась оказаться застигнутой за этим неблаговидным занятием. Каррингтон посоветовал ей отправиться спать, пока он и Дагги будут обсуждать деловые проблемы. В полном расстройстве чувств она поднялась наверх, не раздеваясь бросилась на кровать и уставилась в потолок.

Этажом ниже Лидден напряженно смотрел на Каррингтона, наливающего джин и тоник в высокие стаканы. Предложение задержаться было сделано незаметно для остальных, но таким тоном, что не располагало к возражениям. Дженнифер, стоя за спиной мужа, только пожала плечами, показывая тем самым, что заинтригована не меньше, чем Дагги. Сейчас, ожидая, когда Каррингтон заговорит, Лидден изо всех сил старался казаться спокойным.

— Речь пойдет о твоем бизнесе, Дагги, — начал Каррингтон, передавая стакан. — Банк наседает на меня.

Лидден, сохраняя внешнюю невозмутимость, но внутренне напрягшись, принял джин с тоником из рук хозяина дома.

— Бизнес идет как нельзя лучше, — бросил он небрежно. — В чем, собственно, проблема?

— В погашении долга. — Каррингтон уселся за письменный стол. — Ты дал распоряжение прекратить регулярные выплаты.

— Лишь на время из-за некоторых трудностей с поступлением наличности.

— Вот уже полгода нет никаких платежей. — Каррингтон принялся раскуривать сигару, посматривая на собеседника сквозь пламя желтой зажигалки. — Уже три месяца назад банк привлек к этому мое внимание, но я предложил подождать. По-моему, это не очень похоже на временные трудности с поступлением наличности.

— Шесть месяцев?! — Лидден попытался скрыть подлинные чувства под маской изумления. — Но это невозможно! Уже через месяц я направил письменное распоряжение возобновить платежи. Вероятно, они не получили мое письмо.

— И ты, конечно, не заметил, что платежи не возобновились, когда работал с бухгалтерскими книгами? — После этого замечания в комнате повисло молчание. Каррингтон внимательно изучал светящийся кончик сигары. — Одним словом, я хотел бы, — продолжил он, — чтобы задержанные суммы были выплачены немедленно и возобновились регулярные взносы. Извини, Дагги.

— Что значит немедленно?

— Самое позднее до конца месяца.

Лидден повернулся в кресле, явно чувствуя себя несколько неловко. Ему было бы легче, если бы перед ним сейчас находился возмущенный обманутый муж.

— Хорошо, я сделаю все, что в моих силах, — уклончиво ответил он. — Хотя, по правде, это будет трудновато. Финансы очень напряжены.

— Неужели? — мягко произнес Каррингтон. — Не ты ли мне только что сказал, что дела идут прекрасно. Ну да ладно. Во всяком случае, я полагаю, что ты не поставишь меня в такое положение, когда придется направлять за долгом судебных исполнителей. Исходя из нашего договора я вправе сделать это. Банк уже предложил мне поступить именно так, но мы старые друзья, Дагги, и… масоны ведь всегда идут навстречу друг другу, не так ли?

Каррингтон взглянул Дагги в глаза, смущение последнего стало еще заметнее.

— Я что-нибудь придумаю. Не беспокойся, — сказал он и машинально опустошил залпом свой стакан.

— Мне нечего беспокоиться. — Каррингтон поднялся из-за стола. — По крайней мере, по поводу бизнеса. Извини, что приходится заканчивать вечер на такой ноте. Но мне хотелось решить вопрос как можно быстрее. Я тебя провожу… Дженнифер, наверное, недоумевает, почему я задерживаюсь.

Лидден автоматически вел машину, а мозг лихорадочно работал в поисках наилучшего решения. Дело было не в том, чтобы пойти на быстрый разрыв с любовницей. Роман с Дженнифер Каррингтон значил для него больше, чем простая любовная связь. В будущем он помог бы решить некоторые серьезные проблемы. Но в то же время продолжение связи таило в себе огромную опасность. Требование Каррингтона погасить долг чрезвычайно обостряло ситуацию. Необходимо срочно переговорить с Дженнифер.

Дженнифер Каррингтон глубоко вздохнула, услыхав, как машина Лиддена резко рванулась с места. Ее муж поднимался по лестнице. Дженнифер уже успела переодеться в китайскую пижаму, не забыв перед этим брызнуть на тело туалетную воду. Она встретила мужа сияющей улыбкой и спросила:

— Господи, дорогой, о чем вы так долго говорили? Я решила, что ты так и не придешь ко мне. — Несколько пуговиц пижамы были расстегнуты, и в разрезе под блестящим черным шелком с ярко-красными цветами соблазнительно розовело нежное тело.

— Мне надо было кое-что выяснить. — Он направился в соседнее помещение. — Ничего важного.

Слушая, как муж переодевается и чистит зубы, Дженнифер стянула пижамную куртку, бросила ее на постель и, потянув на себя пододеяльник, укрылась им до подбородка. Каррингтон вернулся, без всяких эмоций улегся рядом и выключил лампу на прикроватной тумбочке. Дженнифер не теряя времени прижалась к супругу и нежно замурлыкала.

— Извини, дорогая, но я очень устал.

Чарльз повернулся к жене спиной. Дженнифер затихла в тревоге. Впервые он не откликнулся на ее любовный призыв. Она со страхом осознала, что теряет над ним контроль.

Глава 3

На следующее утро, через пять минут после того, как Чарльз Каррингтон отправился на службу, в Карвелтон-холле раздался телефонный звонок. Дженнифер поспешно сняла трубку.

— Ну, слава Богу! А я уже собиралась тебе звонить, — выпалила она. — Чарльз все знает.

— Почему ты так думаешь? Он тебе что-нибудь сказал?

— В этом не было необходимости. Поверь, я чувствую опасность всем своим существом.

— Может быть, нам следует предпринять какие-то шаги еще до четверга?

— Не знаю, ведь мы не сможем уехать раньше, — ответила она паническим тоном.

— Видимо, ты права. Что ж, осталось терпеть еще два дня. Если что-то случится, звони. Не волнуйся, я в любом случае найду возможность повидаться с тобой.

— А сейчас ты не мог бы заехать? — умоляюще спросила Дженнифер.

— Сейчас нет. Чарльз мог организовать за нами слежку. Держись!

— Постараюсь, — ответила она и неожиданно расплакалась. — Господи, я не могла представить, что все так может обернуться. Я просто в ужасе.

— Перестань паниковать. Я о тебе позабочусь. Ведь ты всегда нуждалась в опеке со стороны более старшего. А сейчас, извини, меня ждут дела.

Тем временем в Брук-коттедже Мальтрейверс закончил статью для «Индепендент». Он существенно облегчил труд редакторов, опустив некоторые истории, прочитав которые, многие актеры начали бы тут же трагическими голосами взывать к своим адвокатам. Малькольм был на работе, Люсинда вела уроки, и ему ничего не оставалось, кроме как поехать в Кендал, отправить по почте, статью и перекусить.

Запарковав машину у бывшего работного дома, окрашенного ныне в совершенно неподходящие бело-розовые цвета, он пешком направился к Стриклэндгейт, где располагался центральный почтамт. По пути назад, раздумывая, где бы поесть, Мальтрейверс заметил вывеску — «Куинтэссенция». Он немедленно принялся обследовать витрину и в результате убедился в том, что Шарлотта Куинн абсолютно точно оценила качество своих товаров. Мальтрейверс увидел прекрасные ручной работы деревянные и серебряные украшения, первоклассную керамику (по счастью, там не было фигур животных, приторно-очаровательных детишек и до тошноты обаятельных бродяг), изделия из тонкой шерсти и чеканку. Магазинчик вполне мог бы стать украшением Ковент-Гарден, и при этом цены были значительно ниже лондонских. Как только он открыл дверь, раздался мелодичный звон укрепленного на пружинке старинного колокольчика. Через мгновение из задней комнаты появилась Шарлотта Куинн.

— Извините, но мы только что… — Узнав посетителя, она оборвала фразу. — Хэлло! А я как раз собиралась отправиться на ленч. Но если вы решили что-нибудь купить…

— Нет, я просто хотел посмотреть, — ответил он. — Обязательно приведу сюда Тэсс. У нее по-настоящему хороший вкус, а я всего лишь финансирую его проявления.

— Ваша жена? — поинтересовалась Шарлотта.

— Пока еще нет, но Тэсс старательно трудится для достижения этой цели, — ответил с ухмылкой Гас. — Как говорится, в прошлом високосном году я избежал напастей, скрывшись за границу двадцать девятого февраля. Ее зовут Тэсс Дэви, и она — актриса. Жду приезда на уик-энд, сразу после окончаний гастролей в Чешире. У нее выдастся свободная неделя до начала репетиций перед открытием лондонского сезона. Мы обязательно к вам придем. А пока позвольте пригласить вас на ленч. Полагаю, вам известны места, где можно вкусно поесть?

— Обычно я хожу через дорогу в кабачок, именуемый «Пшеничный сноп». Правда, тамошнее меню нарушает все заветы диетологов, но мне на это плевать. Охотно принимаю ваше приглашение, буду готова через минуту. Переверните, пожалуйста, дощечку у дверей так, чтобы она извещала, что магазин закрыт. Спасибо.

Ожидая появления Шарлотты, Мальтрейверс изучал шелковые галстуки, развешанные на специальной стойке.

Они пересекли Стриклэндгейт, вошли в «Сноп» и успели занять столик у окна до того, как в заведение хлынула основная волна публики.

— Если следовать общепринятому гамбиту, то мне, видимо, следует спросить о том, насколько вам понравился вчерашний вечер, — сказал Мальтрейверс, вернувшись от стойки бара с подносом, на котором разместились еда и напитки. — Но боюсь, что это будет столь же бестактно, как поинтересоваться у миссис Кеннеди, насколько ей понравилось пребывание в Далласе.

— Пожалуй, что именно так, — согласилась Шарлотта Куинн. — Я испытываю омерзение, но лучше попридержу язык. Ведь вы с юга и не привыкли, когда высказываются откровенно.

— Прожив около года в Манчестере, я смог познакомиться со знаменитой прямотой северян, — ответил Гас. — Мне показалось, что вас особенно оскорбило… присутствие одного гостя, и в частности, его отношение — обратите внимание, как я использую эвфемизм свойственный южанам, — к хозяйке дома.

— Весьма тонко сказано, — рассмеялась Шарлотта. — Я еще вчера имела возможность заметить, что вы чересчур умны и все схватываете на лету. Что вам известно о происходящем в этом доме?

— Люсинда и Малькольм рассказали мне довольно много, — признался Гас. — Я знаю о том, что у Дженнифер Каррингтон роман с Дагги Лидденом. Мне известно кое-что о вас и о Чарльзе.

— Боюсь, что вы знаете далеко не все. — Мальтрейверс проследил за направлением ее взгляда; он был обращен на вывеску «Интерьеры Озерного края», расположенную над дверью через один дом от ее магазина. Не сводя с нее глаз, Шарлотта начала свой рассказ:

— Года три тому назад лавка Лиддена чуть было не пошла с молотка. Банк требовал объявить его банкротом, но тот пополз на брюхе к Чарльзу, умоляя о помощи — они были знакомы как масоны, — тот спас Дагги, предоставив заем в двадцать тысяч фунтов. Какую-то часть долга он с тех пор вернул. И чем же этот мерзавец выражает свою благодарность? Наставляет рога своему спасителю и заявляется к нему в дом, чтобы выставить на посмешище в глазах всех друзей. — Шарлотта повернулась лицом к Мальтрейверсу: — Имеются ли еще вопросы?

— Но почему вы, зная все это, приняли приглашение?

— Я знакома с Чарльзом очень давно и, видит Бог, делала все возможное для того, чтобы принять Дженнифер несмотря на то, что я на самом деле думала о ней, — сказала Шарлотта. — Я продолжала наведываться в Карвелтон-холл после женитьбы Чарльза только ради нашей старой дружбы. Вчера я просто не знала о том, что там должен быть Дагги. Мне стоило великих усилий сдержаться.

— Вам это превосходно удалось, во всяком случае, внешне, — заверил свою собеседницу Мальтрейверс. — Как мне сказали, — продолжил он, — у Дагги толпа таких, как Дженнифер. Похоже на то, что любая женщина, если она не двухголова и кожа ее не зеленого цвета, будет иметь успех у Дагги.

— Согласна, — сказала Шарлотта, — одно время он пытался подгребать и ко мне, но я ясно дала ему понять, что вовсе не намерена пополнять собой его постельную коллекцию. Я морально кастрировала эту вонючку.

Мальтрейверс не сомневался в том, что с помощью своего острого языка Шарлотта прекрасно осуществила эту хирургическую операцию.

— Насколько давно вы знакомы с Чарльзом? — поинтересовался он.

— Без малого двадцать лет. Еще во времена моего замужества мы все вместе проводили уик-энды и праздники. Я помню, как он ухаживал за Маргарэт, когда ту медленно и неотвратимо пожирала раковая опухоль. Господи, как это было страшно. Потом умер Дейвид и погибла от наркотиков Джиллиан. Вы знаете об этом?

— Да, — ответил Гас, — судьба обошлась с ним несправедливо и жестоко.

— И несправедливость продолжается, — с горячностью произнесла Шарлотта. — Дженнифер решила прибрать его к рукам, и ничто не смогло остановить ее. Чарльз был страшно уязвим в то время, потерял ориентировку и не имел никаких шансов на спасение. Некоторые друзья пытались предупредить его, но он, казалось, был под каким-то гипнозом. Этот брак явился самым безумным поступком в его жизни.

Опустошив одним глотком свой бокал, она попросила Мальтрейверса принести ещё белого вина. Ожидая у стойки, когда подойдет его очередь, Гас подумал о том, что можно попытаться немного глубже разобраться в ее чувствах. Похоже, что ей хочется высказаться.

— Как я смог понять, Чарльз повстречался с Дженнифер лет через десять после смерти жены, — начал Мальтрейверс, вернувшись на место. — К этому времени вы, вероятно, были уже разведены?

— Я развелась с мужем в 1975 году, — ответила со вздохом Шарлотта, — и поэтому мне особенно больно. Вам не надо быть гением для того, чтобы все понять. Я его очень любила, да что там… и сейчас люблю. Но в силу каких-то причин, непонятных мне самой, я не могла… не знаю. Одним словом, я сама все погубила.

Покончив с едой, Шарлотта вытянула из предложенной Мальтрейверсом пачки сигарету и в задумчивости уставилась на нее.

— Почему вы все это рассказываете? — спросил он. — Вы поделились со мной историей своей жизни, хотя мы встречаемся всего во второй раз.

Шарлотта неторопливо выдохнула тонкую струйку дыма, как бы размышляя над ответом.

— Вчера мне хотелось кричать от боли за все происходящее, — ответила она после довольно продолжительной паузы, — это так мерзко и нездорово… а между тем приходится притворяться и делать вид, что все обстоит прекрасно. Все утро сегодня меня преследует чувство вины и недовольства собой. Мне было необходимо выговориться. Моя помощница сегодня не работает, и вам пришлось взять на себя роль Армии спасения. Знаете, если бы вы не зашли, я бы излила душу перед каким-нибудь покупателем. Надеюсь, что все сказанное останется между нами.

— Безусловно, — ответил Мальтрейверс. — Я очень рад тому, что наши пути пересеклись. — И после паузы добавил: — Чарльз, конечно, совершил глупость, женившись на Дженнифер, но по большому счету он все же умный человек. Как вы думаете, ему известно об их отношениях или по меньшей мере есть ли у него на этот счет подозрения?

Она в ответ пожала плечами и потушила в пепельнице едва начатую сигарету.

— Я частенько размышляла над этим. Чарльз никогда не говорил ничего такого, из чего можно было бы понять, что он знает. Однако не могу поверить в его полную слепоту, хотя народная мудрость и утверждает: нет дурня большего, чем старый дурень.

— Не надо его обижать, — возразил Мальтрейверс, — по крайней мере, от вас Чарльз заслуживает лучшего отношения. Я-то полагаю, что он как минимум догадывается о Лиддене, но пока не нашлось такого человека, который вместо того, чтобы упиваться собственными страданиями, просто открыл бы ему истину.

Лицо Шарлотты вспыхнуло гневом, который через мгновение сменило раскаяние.

— Да, — произнесла она, — это сильный удар. Похоже на то, что, пожив на севере, вы вполне усвоили науку называть вещи своими именами. Конечно, вы правы. Во мне все время идет борьба. То я пытаюсь убедить себя в том, что не имею права причинять ему новую боль, а временами совесть начинает нашептывать: мое молчание не что иное, как обман. Но скорее всего я молчу потому, что в глубине души не уверена в своих подлинных мотивах. Ради кого я намерена разрушить этот брак? Ради Чарльза? А может быть, ради самой себя? Как справедливо заметил Шекспир, мучения совести превращают нас в трусов.

— В перерывах между своими любовными утехами Шекспир ухитрился успеть высказаться практически по всем вопросам, — глубокомысленно заметил Мальтрейверс, — однако полагаю, что приведенные вами бессмертные строки не имеют отношения к нашей ситуации. Это, бесспорно, не мое дело, но кажется, что вам все же следует сказать Чарльзу. Ей-богу, он заслуживает того, чтобы узнать всю правду, и особенно от вас.

— Наверное, так, — неуверенно пожала плечами Шарлотта Куинн, — однако вы приехали в город не за тем, чтобы выслушивать излияния ущербной дамочки, и я прошу меня извинить.

— Умоляю, не приступайте к самобичеванию. На мой взгляд, вы абсолютно полноценны.

— Неужели? — спросила она. — В таком случае, вас не затруднит объяснить, каким образом я ухитрилась потерять мужа, а позже оказаться неспособной принести счастье любимому человеку. А я ведь хотела этого и, больше того, могла. Наверное, я совсем глупая, если меня смогла обставить девчонка.

— Боюсь, что глупцом все-таки оказался Чарльз, — возразил Мальтрейверс. — Сейчас он выглядит именно таковым.

— Хотелось бы верить вашим утешительным речам, — произнесла безо всякой убежденности Шарлотта, поднимаясь из-за стола. — Спасибо как за ленч, так и за терпение. А сейчас мне пора возвращаться в магазин.

Выйдя на улицу, Мальтрейверс еще раз пообещал заглянуть в «Куинтэссенцию» уже вместе с Тэсс. Он понаблюдал, как Шарлотта пересекла Стриклэндгейт и скрылась за дверью своего магазина, после чего прошел к машине, чтобы направиться в долину Лондейл.

Добравшись до места, Гас оставил машину у подножия холма, носящего название Стикл-Гилл, и двинулся по вымощенной грубым камнем тропе, идущей вдоль ручья. Сбегающий по круче поток образовывал каскад пенящихся водопадиков. Отдавшие всю влагу небеса сияли осенней голубизной. Редкие цвета маренго облака бросали медленно плывущие тени на зелень широкой долины. Воздух был холоден и чист. Усевшись на обломок скалы рядом с бурлящим водоворотом, Мальтрейверс задумался о вчерашнем ужине. Вполне возможно, что ни Шарлотте, ни кому либо иному уже нет нужды просвещать Чарльза Каррингтона. Если замеченный им маленький инцидент между Чарльзом и Дженнифер не случаен, то ситуация в Карвелтон-холле должна разрешиться без всякого вмешательства извне.

— Что-нибудь случилось, милый? — осторожно спросила Дженнифер Каррингтон мужа, расположившегося напротив с газетой в руках.

— А что должно случиться? — спросил в свою очередь тот из-за газетного листа. Однако Дженнифер интуитивно почувствовала, что он слушает внимательно.

— Ты выглядишь… углубленным в себя больше, чем обычно, — сказала Дженнифер, — вот я и решила, что тебя что-то угнетает, и подумала, тебе будет легче, если мы поговорим.

Послышался шорох бумаги. Чарльз перевернул страницу газеты, по-прежнему не появляясь из-за нее.

— Нет ничего такого, что бы могло тебя волновать.

После столь обескураживающего ответа Дженнифер осталось только уставиться в телевизор, что она и сделала. По экрану передвигались какие-то фигуры, но молодая женщина не видела их и не слышала того, что они говорят. Дагги передал ей содержание своего разговора с Чарльзом, и Дженнифер была крайне обеспокоена. Отказ от ее ласк прошлой ночью, нежелание сейчас вести беседу деморализовывали ее, подрывали уверенность в возможности и дальше подчинять его своей воле. Что-то необходимо предпринять. Прежде всего надо хранить спокойствие до тех пор, пока ее роль в подготовке убийства не будет сыграна до конца. Дженнифер поняла, что наконец она произнесла про себя это слово. Раньше она использовала такие словосочетания, как «разобраться с Чарльзом» или «сделать это». Теперь, когда было использовано единственное точное слово, задуманное перестало казаться столь ужасным, оно перешло в категорию неизбежного.

— В четверг я собираюсь в Манчестер, пробежаться по магазинам, — как можно небрежнее произнесла она, — если хочешь, я заскочу в книжную лавку «Шеррэт энд Хьюз» и куплю для тебя тот роман, который ты все не удосужишься приобрести.

Дженнифер почувствовала некоторое облегчение, когда Чарльз наконец взглянул на нее, сложив газету.

— Благодарю. У меня все не хватает времени поискать эту книгу в Ланкастере. Ты думаешь провести в Манчестере весь день?

— Да, — ответила она. — А ты когда думаешь вернуться из Карлайла?

— Самое позднее в полночь. Собрание закончится в десять.

— В таком случае я, пожалуй, созвонюсь с Анжелой и навещу ее. Но дома я так или иначе буду раньше тебя и дождусь твоего возвращения.

— В этом нет никакой необходимости. А сейчас извини. Мне надо еще просмотреть кое-какие газеты.

Как только Чарльз вышел, беспокойство вновь овладело Дженнифер. Тон, которым он говорил, был уместен в офисе, а вовсе не для беседы с женой. Молодая женщина поднялась, выключила телевизор и остановилась в задумчивости у камина, скрестив на груди руки. Как бы серьезны ни были подозрения Чарльза в отношении ее и Дагги — а все говорило за это — дела обстоят не так плохо. Было бы гораздо хуже, если бы он решил заговорить о своих сомнениях вслух. А через какую-то пару дней он вообще будет не в состоянии что-либо сказать или предпринять.

Тем временем в библиотеке Чарльз Каррингтон извлек из портфеля несколько листков, исписанных его каллиграфическим почерком. Жизнь, посвященная юридической практике, выработала у него привычку все мало-мальски важное заносить на бумагу. Он все еще хранил записи, которые вел, когда умирала первая жена. Теперь же, по совсем другим причинам, старый юрист записывал все, что касалось его отношений с Дженнифер. Слог его дневников был безличен, лишен каких бы то ни было эмоций и не отражал ни любви, ни страданий, ни опасений. Правовой подход к любому вопросу требовал наличия бесспорных доказательств вины подозреваемого. Поскольку же доказательств нет (Каррингтон знал, что будет их искать), Дженнифер невиновна. Так гласит закон.

Дагги Лидден яростно нажимал на кнопки калькулятора в нелепой надежде на то, что цифры на дисплее, каким-то чудесным образом разместившись в другом порядке, образуют не столь ужасающий результат. Когда же с роковой неизбежностью возникла все та же пятизначная цифра, он разразился проклятьем и бросил полный ярости взгляд на разбросанные на столе перед ним бухгалтерские книги. Дагги знал, что бесстрастные черные значки на экране, воспроизведенные позже на бланке банковского отчета приобретут ярко-красный цвет, что обозначает отрицательный баланс.

Среди документов на столе находилось и самое свежее требование о выплате за покупки, сделанные по кредитной карточке. Тут же присутствовал и счет за гостиницу в Йорке. Если присовокупить еще стоимость ожерелья, то получится, что каждый уик-энд со студенточкой, подцепленной в баре, обходился ему больше чем в сотню. Ее ненасытность и невероятная изобретательность в постели оказались слишком дорогим удовольствием. А теперь визг о беременности. Только этого не хватало! Дискуссии о том, оставить ребенка или сделать аборт, имели для Дагги чисто теоретический характер — у него не было средств ни на первое, ни на второе. Оставалось лишь уповать на то, что папашей окажется кто-то другой; во всяком случае, у этой девки любовников не счесть.

Лидден взял со стола и изучил последнюю информацию, полученную из банка лишь для того, чтобы еще раз убедиться в том, что и так знал. Нет никакой возможности рассчитаться с Каррингтоном до конца месяца. Во время последней натянуто-вежливой беседы с управляющим банком неизбежное возмездие на некоторое время удалось отложить. Лидден заявил, что получил заказ на отделку коттеджа, приобретенного каким-то горожанином в Грассмере в качестве второго дома. Теперь же, когда этот контракт лопнул — конкуренты предложили более низкую цену, — вообще не осталось никаких надежд. Итак, с одной стороны, он уже изрядно задолжал банку, а с другой — ему грозил ультиматум Каррингтона.

Лидден раздраженно отодвинул в сторону бумаги и принялся размышлять хотя и о невысказанной, но совершенно ясной причине вчерашнего разговора, затеянного Каррингтоном. Идея отправить по миру любовника жены должна выглядеть весьма привлекательно для обманутого супруга. Но у Дагги уже готов ответный ход. Похоже, что Дженнифер уже не столь рьяно отметает задуманное дело. По крайней мере, утром по телефону пообещала подумать… Лидден был уверен в том, что женщина, начавшая вилять задом через пару месяцев после свадьбы, не будет шибко волноваться по поводу того, что может произойти с ее стареющим, мягкотелым муженьком. Если получится так, как они задумали, все его проблемы решатся сами собой. Останется сущая чепуха — избавиться от Дженнифер. Дагги всегда поражался огромному числу женщин, готовых поверить пустым обещаниям. Его размышления прервал телефонный звонок.

— Дагги? Когда же ты, наконец, соизволишь появиться? Я жду, жду. Ты же знаешь, что Айвар завтра возвращается из своей Швеции.

— Извини, но меня задержали дела. Еду.

Лидден положил трубку, убрал документы, выключил свет и вышел через заднюю дверь в маленький огороженный дворик, где обычно держал машину. По пути из Кендала в Уиндермер он задержался для того, чтобы купить бутылку вина. Подъехав к отдельно стоящему на холме дому, Лидден самодовольно подумал, что три любовницы одновременно — неплохое личное достижение.

Шарлотта Куинн, расположившись в кресле-качалке времен короля Эдуарда, машинально поглаживала персидского кота, свернувшегося у нее на коленях. В квартире над магазином звучала негромкая музыка, известный певец пел о пожилом человеке, обманывающем самого себя ради того, чтобы спасти свой брак с молодой женщиной. С пластинки доносились слова: «Ее юность — это дар, за который можно пожертвовать многим…» Воспоминания унесли ее в то время, когда она ежедневно приезжала в Карвелтон-холл и могла видеть страдания Чарльза. Болезнь пожирала тело Маргарэт, превращая его в жалкий обтянутый пергаментом кожи скелет. За несколько дней до смерти больная знаком попросила Шарлотту нагнуться и прошептала еле слышным голосом:

— Ради меня, Шарлотта, сделай его счастливым. Я же знаю, ты его любишь… Обещай.

Она припомнила то, что случилось с детьми Чарльза и как после ряда несчастий он отгородился от всех стеной, сквозь которую даже она не могла пробиться. И уже значительно позже, когда Шарлотта перестала опасаться этого, у Чарльза появилась новая жена — не зрелая мудрая женщина, а экзальтированная девчонка, которая лезла вон из кожи для того, чтобы убедить друзей Чарльза в своей любви к нему и создать впечатление, что он может быть счастлив, лишь находясь рядом с ней. И вот сейчас вместе с Дагги Лидденом она потешается над своим мужем. Теперь в комнате звучала другая песня. Женский голос выводил слова о влюбленных, которые представали перед слушателем клоунами, шутами в ярком оперении. В словах и музыке не было никакой дешевки, они звучали жестко и трагично. Слушать их было мучительно. Шарлотта сбросила с колен кота, встала и подошла к проигрывателю. Когда она тронула звукосниматель, игла заскользила по пластинке, породив в динамике душераздирающий звук. Шарлотта стала у окна и прислонила лоб к холодному стеклу. После неожиданного излияния перед Мальтрейверсом во время ленча она так и не смогла до конца прийти в себя. Шарлотту мучили его слова о том, что она принадлежит к числу тех людей, которые имеют право открыть Чарльзу правду. Но одна мысль об этом наводила ужас.

Мальтрейверс налил себе джину и посмотрел на пустое ведерко для льда, стоящее в баре.

— Я отправляюсь на поиски льда, — пробормотал он по пути в кухню. — Я вернусь, добуду когда.

Люсинда удивилась, услышав смех Малькольма, но затем до нее дошел ритм фразы, и она спросила:

— Прекрасные вирши, Гас. Собственное сочинение или плагиат?

— Не только оригинальное произведение, но и впервые произнесенное вслух, — ответил тот вернувшись. — Я приберегал его для особого случая.

Он расположился на софе, вытянув свои длинные ноги.

— Я сегодня пригласил на ленч Шарлотту Куинн, — продолжил Мальтрейверс. — Дело кончилось тем, что я посоветовал ей рассказать Чарльзу о Дагги и Дженнифер. Ей не хватало лишь толчка извне для того чтобы решиться на это. Она ждала, чтобы кто-нибудь четко выразил идею.

— Славно. Чарльз наш друг, а мы, хотим или не хотим, своим молчанием обманываем его. — Люсинда сделала последний стежок, откусила нитку и подняла рукоделие повыше, оценивая плоды своего труда. — Меня страшно угнетала такая двойственность. Полагаешь, она скажет?

— Да, — ответил Мальтрейверс. — Возможно, не сразу, но скажет обязательно. Вы лучше меня знаете об их отношения друг к другу. Как, по вашему мнению, он может прореагировать?

— Чарльз всегда собран и весьма сдержан. Он не сломается и не станет учинять громких сцен ревности. Он спокойно сделает все, что надо, и решит проблему раз и навсегда.

— И не попытается спасти брак?

— Нет, — уверенно произнесла Люсинда. — Дженнифер вынудила Чарльза устранить большую часть брони, за которой он укрылся после всех трагических событий. Он так доверился ей, что снял свои доспехи, и теперь не простит того, что она вновь заставила его страдать. Не сомневаюсь, что Дженнифер не будет места в Карвелтон-холле после того, как Чарльзу станет известно о ее шашнях с Дагги.

— Похоже, что и она догадывается об этом, — добавил Малькольм, — и здесь есть над чем поразмышлять. Заметьте, она заводит шашни с самым известным сексуальным маньяком во всей Камбрии и не очень стремится скрыть эту связь.

— Олли, ты абсолютно прав, — поддержал приятеля Мальтрейверс:

— Она намеренно разрушает брак, а люди, знающие об адюльтере, не прерывают с ней знакомства. Что ж, видимо, теперь преобладают именно такие нравы. Если бы дело обстояло иначе, то газетчикам разделов светской хроники пришлось бы выстроиться в очередь за дармовой благотворительной похлебкой. Теперь надо ждать, как она «трахнет» Чарльза в переносном смысле этого распространенного ныне слова. Так кто же здесь самая умненькая девочка?

— Вы что, сговорились и шутите? — спросила Люсинда. — Или дело действительно обстоит так скверно?

— Вполне вероятно, — ответил Мальтрейверс. — Закон о браке составлен специально для охотников за чужим состоянием. Не помню, как это: «…на добро и зло, в здоровье и болезни, пока алименты нас не разлучат — тогда я буду богаче, а ты, бесспорно, беднее…» Удивляюсь, почему подобное не происходит гораздо чаще. Сдается мне, что мы просто не знаем о многих случаях.

— Но почему бы ей просто не подождать смерти Чарльза? Ведь тогда она получит все.

— Лучше одну половину состояния, но сразу, чем ждать весь куш Бог знает сколько времени — пять — десять лет, — сказал Мальтрейверс. — Дженнифер не производит впечатления человека, способного на длительное ожидание. Дайте мне то, что я желаю, и дайте немедленно. Боюсь, совесть не обременяет ее при выборе средств для достижения своей цели.

Глава 4

Утром в четверг, когда бледное солнце только-только поднялось из-за горизонта, Мальтрейверс уже сидел за принадлежащим Малькольму компьютером, который, по счастью, оказался совместим с его собственной машиной. Ему предстояло завершить окончательный вариант последнего акта пьесы. Все еще спали. У входной двери раздался звонок. На пороге стоял Чарльз Каррингтон с большим конвертом в руках.

— Я увидел вас через окно и решил передать из рук в руки, — сказал он. — Вчера мне это вернули.

— Шерлок Холмс? — не пытаясь скрыть радости, спросил Мальтрейверс, принимая конверт. — Может быть, вам не стоило беспокоиться в такой ранний час?

— Я еду на службу и решил, что по пути могу завернуть к вам, — объяснил Каррингтон. — Конечно, книгу могла бы завезти и Дженнифер, но она на целый день уезжает в Манчестер.

— Огромное вам спасибо, — сказал Мальтрейверс. — Я как раз намереваюсь закончить свой опус и позже в награду за труд угощу себя Конан Дойлом. Можете не беспокоиться, с копией ничего не случится.

— Не сомневаюсь, — произнес Каррингтон в ответ. — Мне чрезвычайно интересно услышать ваше мнение о книге. Увы, сейчас я должен спешить. Мне необходимо быть в офисе пораньше, чтобы вернуться домой после полудня и подготовиться к собранию. До свидания.

— Кстати, — сказал Мальтрейверс вслед направляющемуся к машине Каррингтону, — вчера в Кендале я виделся с Шарлоттой Куинн. По-моему, она замечательная женщина.

— Кто, Шарлотта? — Слова Мальтрейверса, казалось, оторвали его от каких-то своих мыслей. — Да, конечно. Мы были с ней очень большими друзьями.

Он подбросил и поймал ключи зажигания, слегка улыбнулся и направился к машине, не проронив больше ни слова. Мальтрейверс, проследив за тем, как автомобиль отъехал, вернулся в коттедж и прикрыл за собой дверь.

— Да, Чарльз, — пробормотал он себе под нос, — теперь ты кое о чем так сожалеешь, что тебе даже не удается скрыть это.

Полчаса спустя Дженнифер Каррингтон двинулась от Карвелтон-холла по направлению к дороге М-6. У бензозаправочной станции она остановила машину.

— Куда путь держите, миссис Каррингтон? — поинтересовалась девушка, обслуживающая колонку.

— В Манчестер. Муж спустил меня с поводка, снабдив чековой книжкой. Все магазины у моих ног, я намерена резвиться целый день.

— Везет же некоторым, — не скрывая зависти, произнесла девица. — Мой старик всю плешь проест, если я себе чего-нибудь куплю.

— Мужчин надо уметь держать в узде и воспитывать как следует.

— Желаю удачи, — сказала девушка и, провожая взглядом отъезжающую машину, прошептала: — Боже, почему ты не даешь мне богатого мужа? Это же так здорово!..

Шарлотта Куинн допивала свой утренний кофе, стоя у окна кухни и глядя на дворики, расположенные позади магазинов, смотрящих фасадами на Стриклэндгейт. Она увидела, как подкатил автомобиль Лиддена. Дагги, насвистывая, вылез из машины, затем обратил взор наверх, приветственно помахал Шарлотте и крикнул:

— Прекрасное утро! Но морозец дает о себе знать.

Шарлотта ответила улыбкой, машинально кивнула Лиддену и отошла от окна. Этот ничтожный эпизод — мимолетная встреча с Дагги — подтолкнул ее к окончательному решению. Шарлотта презирала себя за то, что ответила на его приветствие. Тип, которому она только что улыбнулась, предал любимого ей человека, а она улыбается и кивает, как будто не видит в этом ничего предосудительного. Нет, как ни горько, Чарльз должен узнать всю правду.

Тем же утром, но уже гораздо позже Мальтрейверс критическим оком изучал на дисплее компьютера пять вариантов заключительной, под занавес, реплики.

Во всех своих романах и пьесах он придерживался испытанного принципа — не надо жалеть сил на то, чтобы сделать их начало и конец безупречными. Об остальном должны позаботиться персонажи, населяющие произведение. Наконец он принял решение, и четыре забракованных варианта исчезли с экрана. Нажав необходимые клавиши, Гас обеспечил закрепление в памяти машины понравившейся ему реплики. Двенадцатая попытка переписать последний акт наконец-то благополучно завершилась. Писательское дело, как он частенько объяснял своим друзьям, состоит главным образом в нагромождении друг на друга множества слов в надежде на то, что некоторая их часть все же пригодится. Если кто-то задавал вопрос о «вдохновении», Гас отвечал любопытствующему вопросом: как отнесется его начальство к тому, что, прежде чем приступить к своей работе, вопрошающий будет ждать «вдохновения».

Зазвенел телефон. Люсинда подняла трубку, поговорила несколько секунд и громко позвала:

— Гас, это Тэсс. Она звонит из автомата.

Мальтрейверс быстро подошел к аппарату и принял трубку из рук Люсинды.

— Привет! Как дела?

— Прекрасно, если, конечно, не обращать внимания на то, что милейший Эндрю опять опоздал с выходом во втором акте. Мне больше чем полминуты пришлось проторчать на сцене в полном одиночестве, пока эту скотину выволакивали из гримерной. Правда, затем в знак примирения он приподнес мне букет замечательных роз — наверное, очень дорогой. Однако я все равно его предупредила, что, если такое повторится, я запихну розы ему в задницу и заставлю извиняться перед публикой. Впрочем, все это чушь. Я посмотрела расписание поездов и сообразила, что смогу оказаться в месте, именуемом Оксенхольм, в воскресенье примерно в половине пятого пополудни. Мне сказали, что это ближайшая от вас станция.

— Да, я знаю, — ответил он. — Я подберу тебя там. Кстати, я только что закончил пьесу; ты верно угадала, как она поступит, узнав, что ребенок старается защитить своего учителя.

— Само собой. Каждая женщина на ее месте действовала бы таким образом. С нетерпением жду момента, когда смогу прочитать всю вещь. — Ее голос заглушили предупредительные гудки. — Проклятье! — донеслись до него ее слова. — У меня кончилась мелочь. Целуй Малькольма и Люсинду. До воскресенья. Все.

Мальтрейверс положил трубку и направился в кухню.

— Как ты смотришь на то, чтобы прогуляться немного? В последние два дня мне явно не хватало свежего воздуха.

— С удовольствием, — ответила Люсинда, откладывая в сторону, ручку. — Свое послание Саймону я могу закончить позже. Давай поднимемся на Тридл.

Тридл был холмом, возвышающимся над окружающей местностью футов примерно на пятьсот. До него от Брук-коттеджа было около полумили. На вершину, украшенную старой триангуляционной вышкой и остатками каменной стены непонятного назначения, вела, извиваясь в густых зарослях колючего кустарника, неровная узкая тропа. На вершине мощные порывы ледяного ветра заставили восходителей поспешно нырнуть в неглубокую ложбинку.

— Теперь, надеюсь, тебе хватает свежего воздуха? — прокричала Люсинда.

Перед ними открывался прекрасный вид от долины Йоркшира на юго-востоке до пригородов Кендала на севере. Вдали, милях в двадцати, под неяркими лучами солнца стальной иглой поблескивала полоска воды — это был эстуарий Грэндж-Овер-Сэндза. У подножия холма по направлению к шоссе бежала дорога, за шоссе пролегали железнодорожные пути из Лондона в Шотландию; как раз в этот момент по одному из них проходил поезд. Домики Эттуотера были разбросаны еще дальше за железнодорожной линией. Если верить почтовому адресу, то Брук-коттедж принадлежал Эттуотеру, на самом деле их разделяло не меньше мили.

— Это церковь, где служит Алан Моррис? — Мальтрейверс показал в сторону тонкого серого шпиля на холме к югу от поселка.

— Да, — ответила Люсинда. — Рядом можно рассмотреть крышу викариата.

— Моррис давно в этих краях?

— Целую вечность. Во всяком случае, уже больше двадцати лет.

— Неужели? — удивился Мальтрейверс. — А я полагал, что епископат заставляет викариев регулярно менять приходы.

— В местах вроде нашего все изменения протекают весьма неспешно, — пояснила Люсинда. — Алан не хотел уезжать отсюда даже после того, как умерла его жена.

— Прекрасно понимаю Морриса, принимая во внимание тот факт, что доходы от здешних прихожан позволяют ему приобретать костюмы ценой в триста фунтов. Мой родственник, каноник в кафедральном соборе, не может позволить себе подобной роскоши.

— Приход приносит гроши, — сказала Люсинда, — однако Мэри (это его покойная жена) была единственной дочерью владельца фабрики готового платья в Кендале. Детей у них нет. Того, что дает ему церковь, едва ли хватит на карманные расходы.

Мальтрейверс еще раз взглянул на шпиль.

— Моррис произвел на меня впечатление весьма земного человека. Что думают прихожане о викариях, обладающих всеми земными благами? В наши дни все желают иметь дело с пастырями, воплощающими благородную бедность и несущими в себе обостренное чувство социальной ответственности.

— Только не в Эттуотере, — ответила Люсинда. — Здесь требуется милый, удобный представитель Бога, который может убедить паству в том, что каждый обязательно попадет на небеса, если будет делать регулярные взносы в Библейское общество, и который не досаждает причастиями. Здесь очень консервативный народ.

— А сама ты что думаешь по этому поводу? С волками жить… Выражение не очень подходящее, но ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Я не протестую, — ответила Люсинда. — Некоторые, правда, теряют терпение, но тем не менее стараются не раскачивать лодку. Ну а большинство получает от Алана как раз то, что желает.

— Что ж, наша церковь исповедует широту взглядов, — заметил Мальтрейверс. — Она принимает в свое лоно и более секуляризованных типов, нежели Алан Моррис.

Несколько минут они молча сидели на траве, потом Люсинда указала на дорогу внизу:

— А вот и машина Дагги Лиддена.

Мальтрейверс напряг зрение и увидел три автомобиля, казавшихся на таком расстоянии игрушечными.

— Как ты сумела определить отсюда? — поинтересовался он. — Неужели даже ты понимаешь в машинах больше меня?

— Гас, все разбираются в них лучше тебя. В наших местах Дагги единственный владелец спортивного «гольфа» с металлизированной окраской. Не сомневаюсь, что это он.

Мальтрейверс так и не сумел уловить никаких различий между тремя машинами внизу на дороге.

— А разве Лиддену не положено находиться сейчас в своей лавке? — спросил он.

— В Кендале сегодня большинство магазинов открыты лишь до полудня. Работают только самые большие. Пойдем домой, уже час дня — время ленча.

По пути вниз Мальтрейверс, прикрыв глаза от солнца ладонью как козырьком, еще раз посмотрел на дорогу, ведущую из города, и понял, что он только что видел крышу Карвелтон-холла. И как он ухитрился проделать этот путь в ту дьявольскую погоду в вечер прибытия?.. Ему вдруг показалось, что по направлению к Карвелтон-холлу в его поле зрения проскользнула машина. Правда, с такого расстояния он не мог определить, какая из трех.

А тем временем Алан Моррис, находясь у себя дома, испытывал сильнейшее нервное возбуждение. Он был совершенно подавлен грозящей катастрофой и изыскивал средства избавиться от кошмара, который невозможно увидеть даже в самом дурном сне. Эттуотер слыл богатым приходом, поэтому несправедливо (как думал Моррис), что кошельки паствы разбухают, а капитал пастыря стремительно уменьшается. Вначале он как-то исхитрялся сводить дебет с кредитом, потом начал жонглировать деньгами, перебрасывая со счета на счет и успевая к очередной аудиторской проверке. Но суммы, которые приходилось покрывать, непрерывно росли, и наконец все построенное на песке здание зашаталось и стало рассыпаться.

Щитом ему уже много лет служила бросающаяся в глаза, видимая всеми безупречная честность. Он без устали тонко напоминал прихожанам о своих высоких принципах порядочности (когда-то Моррис и в самом деле придерживался таковых), чтобы поддержать свое реноме и чтобы любое подозрение о возможных финансовых неурядицах звучало кощунством.

Только сам Моррис знал, что уже давно вступил на преступный путь. Его даже перестала беспокоить мысль о необходимости следовать по этому пути все дальше и дальше. Кроме того, он всегда умел находить нужные доводы в свое оправдание. У него выработалась привычка к самообману. Вот и сейчас он сумел внушить себе, что сегодня во второй половине дня все его проблемы найдут свое разрешение.

Чарльз Каррингтон закончил анализ всех пунктов договора о покупке дома — сделка, которую он проводил для клиента, — и убрал документы в бюро. Затем он надел пальто и вышел в соседнее помещение, где расположилась его секретарь.

— Я пошел, Сильвия. Если Бернар опять позвонит, то передайте ему, что я сам свяжусь с ним утром.

— Хорошо, мистер Каррингтон. Да, когда вы разговаривали по телефону, звонила миссис Куинн и просила вас позвонить ей. Я сообщила ей, что во второй половине дня вас не будет в офисе, но миссис Куинн сказала, что дело очень срочное и не терпит отлагательства.

Стенные часы за спиной секретаря показывали десять минут четвертого.

— Хорошо, у меня еще есть несколько минут. Соединитесь с ней, пожалуйста.

Каррингтон вернулся в свой кабинет и в ожидании звонка стал у окна. Перед ним возвышался зеленый купол Мемориала Эштона в Вильямсон-парке.

— Шарлотта? Это Чарльз. Чем я могу тебе помочь?

— Спасибо за то, что ты нашел возможность позвонить. — В ее голосе слышались одновременно и облегчение, и возбуждение. — Нам необходимо встретиться. Это чрезвычайно важно.

— Сейчас я отправляюсь домой, чтобы переодеться. Затем я уеду и вернусь очень поздно, — сказал он. — Может быть, подождем завтрашнего вечера? Ты бы зашла к нам, мы бы немного выпили…

— Нет… только не в твоем доме. Лучше подыщем более надежное место.

После небольшой паузы он обронил:

— Что может быть надежнее дома, Шарлотта…

— Я вовсе не это хотела сказать, я… — Она перевела дух. — Я хотела встретиться с тобой с глазу на глаз.

Каррингтон сел и облокотился на стол.

— Шарлотта, что ты хочешь этим сказать? — И, не дожидаясь ответа, закончил: — Ты хочешь сказать, что не желаешь видеть Дженнифер?

— Да.

После этого ответа воцарилось молчание. Каррингтон безуспешно ждал продолжения. Не выдержав напряжения, он первым прервал затянувшуюся паузу:

— Шарлотта, что ты намерена мне сообщить?

— А ты действительно не догадываешься?

— Я не совсем уверен, — ответил Чарльз, тщательно подбирая слова. — Поэтому я хочу, чтобы ты мне сама все рассказала. Сейчас же, по телефону.

В трубке послышался глубокий вздох.

— Это не облегчает мою задачу. Ты, в самом деле, не знаешь, что я собираюсь тебе сказать?

— Возможно, я и догадываюсь, но тем не менее не тороплюсь с выводами, дабы не ошибиться.

— Да перестань же, наконец, играть роль законника! Ты прекрасно понимаешь, почему я звоню. Разве я не права?

Вновь установилось молчание. Каррингтон некоторое время сидел неподвижно, а затем принялся вращать привод вечного календаря, стоящего перед ним на столе.

— Я думаю, что ты пытаешься поставить меня в известность о любовной связи Дженнифер, — медленно и мрачно процедил он.

В телефонной трубке послышались подавленные рыдания, и Шарлотта произнесла едва слышно:

— Когда ты узнал об этом?

— Узнал? — переспросил Чарльз. — Узнал об этом я только сейчас. Но подозревал… Что? Два месяца? Теперь ты можешь мне сообщить, с кем у нее роман.

Она шмыгнула носом и прошептала в ответ:

— Дагги Лидден.

Календарь на его столе показывал вторник, 38 марта 1947 года. Каррингтон воззрился на безумную дату, затем вновь принялся вращать привод. День недели, число и месяц остались те же, но год стал 1999.

— Чарльз, ты меня слушаешь?

— Да. — Его голос звучал безжизненно и монотонно. — Я думал, конечно, что это мог быть он, но… впрочем, не важно… я бы предпочел, чтобы это был кто-то иной.

— Что ты теперь думаешь предпринять?

— Я намеревался поехать домой, чтобы переодеться и отправиться на собрание масонов в Карлайл, — ответил он. — Однако теперь я считаю, что они вполне обойдутся и без меня. Хотелось бы обсудить все с тобой как следует. Ты не смогла бы прямо сейчас подъехать в Карвелтон-холл?

— А как же Дженнифер?

— Она в Манчестере и вернется лишь к вечеру.

— К какому времени я могу приехать?

— Четыре пятнадцать, если тебя это устраивает. Я уже буду, дома и… — После некоторого колебания Каррингтон закончил: — Спасибо, Шарлотта, я понимаю, как тяжело тебе было решиться на это.

— Господи, да мне давно следовало все тебе рассказать.

— Не имеет значения, ты мне рассказала сегодня, и… увидимся примерно через час.

Чарльз разъединился прежде, чем она успела ответить. Шарлотта продолжала прижимать трубку к уху, вслушиваясь в сигналы отбоя. Неожиданно ею овладела страшная слабость, и она почти рухнула в кресло. Наконец свершилось то, что так долго приводило ее в ужас. Слезы облегчения безудержно покатились по ее щекам. Чарльз захотел поговорить с ней; они потеряли так много лет… но, может быть, для них еще останется время, после того как все проблемы разрешатся. Она сделает все для того, чтобы помочь Чарльзу преодолеть кризис.

Тем временем Каррингтон установил на календаре правильную дату, как бы реализуя потребность хоть в чем-то сохранить порядок, молча прошел мимо секретаря и через несколько минут уже оказался на шоссе, ведущем из города.

На полпути к Эттуотеру холодное оцепенение и ощущение нереальности происходящего уступили место иным чувствам. Во-первых, он поймал себя на том, что не испытывает гнева. Каррингтон был просто не способен понять Лиддена — не смог осознать, как тот мог проявить столь чудовищную низость по отношению к другу, который пришел ему на помощь в трудную минуту. Для Чарльза такое поведение казалось противоестественным. Что же касается Дженнифер, то у него пока не сложилось определенного отношения. Перед его мысленным взором мелькали бессвязные обрывки недавнего прошлого. Первая случайная встреча в конторе партнера, легкая болтовня, цветы, подаренные несколькими неделями спустя на ее день рождения, неуверенный первый поцелуй, обоюдное веселье по поводу того, как они зарегистрировались в отеле под вымышленными именами. Он припомнил ту радость, с которой он ввел ее в Карвелтон-холл и представил своим друзьям в качестве супруги. В памяти вставали милые мелкие подробности их жизни, которые для нее, видимо, не имели никакого значения.

Сцены того, как она в отсутствие мужа открывает двери Лиддену и ведет его наверх, в спальню, были Каррингтону настолько омерзительны, что он просто гнал их прочь от себя.

Оставив шоссе, он проехал через поселок к Карвелтон-холлу и остановился позади другой машины, запаркованной у главного входа. Посмотрев на нее с удивлением, Каррингтон направился в пустой, как он полагал, дом. Переступив через порог, Чарльз услышал шум в библиотеке. Он быстро пересек зал и протянул руку к двери.

В Манчестере, выбирая новый галстук для мужа, Дженнифер Кар-рингтон спросила у продавца, где, по его мнению, она могла бы выпить чашку чая перед тем, как отправиться в магазин на Тимперли в южной части города.

Мальтрейверс придвинул хозяйское кресло поближе к камину и взял пакет с фотокопией последнего неизвестного повествования о Шерлоке Холмсе. Он приступил к чтению в тот самый момент, когда Чарльз Каррингтон, переступив порог библиотеки, замер в изумлении, узнав человека, стоящего рядом с сейфом. Прогремел выстрел, и картечь буквально вспорола грудь и живот Чарльза. Сила удара оторвала его от пола. Он упал навзничь, из многочисленных ран на лице заструилась кровь. Глаза остекленели. 

В то мгновение, когда жизнь покинула Чарльза Каррингтона, Мальтрейверс удовлетворенно хмыкнул — «Огненная ведьма Эттуотера» сразу увлекла его.

Встреча в клубе «Башеллз»

Шерлок Холмс в отличие от большинства своих современников не был завсегдатаем лондонских клубов. Возможность общения, которую они открывали, мало соответствовала его тяготеющей к одиночеству натуре. Тем не менее именно один из таких клубов, «Башеллз», расположившийся рядом с набережной Виктории, положил начало его последнему делу.

Нас пригласил туда сэр Дейвид Дигби — первый заместитель руководителя Форин-офис. Это было вечером, в конце того дня, когда Холмсу удалось добиться благополучного разрешения кризиса во франко-прусских отношениях, разразившегося летом 1890 года. Его познания в области химического состава чернил и идентификация водяных знаков бумаги позволила доказать, что печально знаменитые письма Мангейма-Шерна были фальшивкой, сработанной группой анархистов в Гамбурге, и что английский посол не был замешан в организации политических убийств, которые так потрясли Европу. Облегчение и благодарность, испытываемые сэром Дейвидом превосходили даже его изумление перед методами работы моего друга.

— Мистер Холмс, — тепло произнес он, — благодаря вашему успеху в Европе удалось сохранить мир. И хотя подробности дела будут навсегда скрыты от общественности, правительство Ее Величества в огромном долгу перед вами.

— В таком случае, я полагаю, что это соответствующим образом отразится на размерах моего вознаграждения, — заметил Холмс. — Однако, так или иначе, дело благополучно разрешилось, и теперь нам с Ватсоном пора поесть.

— Только в качестве моих гостей, — заявил сэр Дейвид. — Прошу вас составить мне компанию в моем клубе.

Холмс с довольно безразличным видом пожал плечами. Его одинаково устроили бы как еда в ближайшей рабочей харчевне, так и изысканный ужин в самом прославленном лондонском ресторане. Во время недолгого пути от Уайт-холла Холмс находился в столь хорошо мне знакомом отрешенном состоянии духа. Связанные с расследованием задачи были разрешены, но мозг моего друга продолжал по инерции работать. Мы прекрасно поужинали дуврским палтусом, который в то время, впрочем, так же, как и сейчас, являлся фирменным блюдом клуба «Башеллз», и отправились в комнату отдыха. По пути сэр Дейвид приветствовал некоторых членов клуба. Многие из них с любопытством взирали на длинную сухопарую фигуру его спутника. Мы расположились у окна, из которого под довольно острым углом можно было видеть Темзу. Там же у окна уже сидел один человек. Сэр Дейвид приветствовал его кивком головы.

— Седерик Брейтуейт, — пояснил наш хозяин, затем, повернувшись лицом к нам, продолжил: — Полагаю, что нет необходимости представлять мистера Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Но должен сказать вам, Брейтуейт, что сегодня мне довелось стать свидетелем интеллектуальных способностей этого джентльмена — они поистине достойны изумления.

Брейтуейт свернул газету и обратил на нас проницательный взгляд серых глаз. Перед нами был ладно скроенный мужчина с волевым, слегка обветренным лицом и вьющимися темными волосами.

— Завидую вам, сэр Дейвид. Подобно большинству, мне довелось познакомиться с подвигами мистера Холмса лишь благодаря великолепным отчетам доктора Ватсона.

Я поклонился в знак признательности, а Брейтуейт продолжал:

— Однако в ходе чтения этих повествований мне подумалось, мистер Холмс, что ваши способности не столь уж уникальны. Мы все обладаем ими, но не умеем использовать в достаточной степени.

Сэр Дейвид, восхищенный даром моего друга, на какой-то миг почувствовал себя оскорбленным, но Холмс заговорил прежде, чем заместитель министра попытался дать отпор крамольной идее Брейтуейта.

— Вы абсолютно правы, сэр, — сказал он. — Я не устаю повторять это Ватсону. Очень не многие пытаются использовать свой природный дар, и поэтому чрезвычайно удивлены, когда это делают другие.

— Тогда, надеюсь, вы позволите подвергнуть мою теорию испытанию? — спросил Брейтуейт. — Было бы весьма интересно выслушать ваши замечания по поводу моей персоны. Затем я попытаюсь проследить ход ваших рассуждений.

— Замечательно, — улыбнулся Холмс, — для меня результаты этого эксперимента представили бы большой интерес. Итак, вы вдовец, представитель юридической профессии и живете в северной части Англии. Вы владеете домом и обширным участком земли, на котором любите потрудиться. У вас есть крупная собака. Сегодня утром вам пришлось подняться довольно рано для того, чтобы добраться до Лондона. Вы были страшно заняты весь день делами, которые вынудили вас прибыть в эти края. Я мог бы продолжать, но полагаю, что сказанного достаточно.

— Правильно во всех деталях, мистер Холмс, — ответил Брейтуейт.

Сэр Дейвид был потрясен, да и я, даже будучи знаком со способностями моего друга, не мог понять, как он смог прийти к такому количеству правильных умозаключений. Холмс после великолепного ужина, находясь среди приятных ему людей, наконец, расслабился. Он спокойно сидел, соединив кончики своих длинных, изящных пальцев.

— Итак, сэр, вам предоставляется возможность показать то, что вы не принадлежите к лишенному наблюдательности большинству человечества.

— Дайте мне несколько мгновений на размышление, — ответил Брейтуейт. — Вы сумели развить свое дарование, проявите снисходительность к тем, чье искусство не столь велико.

Он некоторое время изучал себя, затем его лицо озарила догадка.

— Частично я сумел понять ход ваших рассуждений, — начал Брейтуейт, демонстрируя руку. — У меня на пальце обручальное кольцо покойной жены. Если бы вы сидели ближе, то наверняка сумели бы заметить то, что оно совсем не потерто. Жена скончалась при рождении ребенка меньше чем через год после свадьбы. Мое членство в этом клубе указывает на возможность того, что я юрист, но… ах, так вот в чем дело… С вашего места ясно виден документ со специфической красной лентой — документ, находящийся во внутреннем кармане моего пиджака. Произношение говорит о том, что я с севера, хотя вполне вероятно и то, что сейчас я постоянно обитаю в Лондоне.

Мозоли на ладони вряд ли могут явиться следствием моей судебной деятельности, они свидетельствуют о трудах в саду. И, наконец, я полагаю, что к полам пиджака прилипла шерсть собаки — я ее выгуливал сегодня утром. У меня ирландский сеттер, и рыжие шерстинки хорошо заметны на темном фоне. Я поднялся очень рано и был крайне занят весь день. Но по этим пунктам ваши способности оказались выше, чем мои.

— Видите, Ватсон, — произнес Холмс, повернувшись в мою сторону, — все обладают тем же даром, что и я, но лишь единицы, в отличие от этого джентльмена, пользуются им.

Затем мой друг обратился к Брейтуейту:

— Думаю, что если бы вы располагали достаточным временем, то разъяснили бы и остальные сделанные мной выводы. Ваша одежда запылена и помята, что указывает на длительное путешествие в поезде, предположительно из ваших родных северных краев; а то, что у вас не было времени привести свое платье в порядок, свидетельствует о вашей занятости с момента прибытия в Лондон. Ваши ботинки также представляют большой интерес, причем со многих точек зрения. На них налипло немного глины. В последнее время в Британии стояла сухая погода, но даже здесь, в Лондоне, я обратил внимание на обильную утреннюю росу. Роса, конечно, размягчает глину, однако это происходит лишь ранним утром.

— Невероятно! — воскликнул сэр Дейвид. — Я поражен вашими рассуждениями, Брейтуейт, почти столь же сильно, как и первоначальными выводами мистера Холмса.

— Все это весьма тривиально, — возразил Холмс и бросил на Брейтуейта острый взгляд. — А теперь, сэр, может быть, вы сделаете попытку повторить операцию в обратном направлении?

— Весьма соблазнительное предложение, — рассмеялся Брейтуейт. — Пока мы беседовали, у меня появились кое-какие соображения, и я охотно воспользуюсь предоставленной мне возможностью. Итак, начинаю. Вы, как и я, поднялись очень рано и завтракали весьма торопливо. Вы были чем-то взволнованы. Все утро вы провели в месте, поросшем высокой травой. Остальное время дня вы были целиком поглощены чрезвычайно важным делом. Доктор Ватсон провел утро с вами, однако касательно второй половины дня я не могу сказать этого с уверенностью. В любом случае, полагаю, доктору Ватсону следует пересмотреть свое недавнее решение о смене торговца шляпами, к услугам которого он прибегает.

— Превосходно! — Холмс в восторге потер ладони. — Вы мне весьма по душе, сэр. Теперь давайте взглянем… ах так, у меня на лацкане след от яйца. Миссис Хадсон уже приготовила завтрак, и отказ от него явился бы черной неблагодарностью. Совершенно очевидно, что я очень спешил. Что же касается остального… — Он посмотрел вниз. — Ага, мы опять возвращаемся к утренней росе, которая оставила пятна от травы на брюках. Я провел утро в… Я не стану уточнять место, но в одном из посольств в Лондоне весьма небрежно ухаживают за газоном. На моих руках остались чернильные пятна, посаженные во второй половине дня, и тот факт, что я до сих пор не избавился от них, указывает на чрезвычайную занятость. Едва завершив дело, мы сразу явились сюда.

На брюках Ватсона те же пятна от травы, однако во второй половине дня он выступал лишь в качестве наблюдателя, а о характере нашей деятельности нет никаких намеков. Что же касается недобросовестности нового шляпника, то я и сам хотел об этом сказать. Полоска на лбу все еше заметна, хотя Ватсон снял котелок довольно давно. Я рассуждаю, надеюсь, правильно?

— Естественно, — ответил Брейтуейт с поклоном. — Для меня огромная честь участвовать в состязании с таким умом, как ваш. Моя работа в качестве прокурора Короны говорит о том, что наши пути могут пересечься. Боюсь, что в этом случае передо мной будет грозный противник.

— Мне, если это произойдет, видимо, придется тоже собрать все силы, — ответил Холмс.

— Это я называю настоящим комплиментом! — воскликнул Брейтуейт. — Но теперь, если позволите, я должен откланяться. Мне рано утром предстоит путешествие назад в Вестморлэнд.

Он поднялся, учтиво кивнул и покинул комнату.

— Сэр Дейвид, я давно не получал такого удовольствия, какое получил от пребывания в обществе этого джентльмена, — сердечно произнес Холмс, обращаясь к нашему хозяину. — Весьма признателен за новое знакомство. Что вы знаете о Брейтуейте?

— Очень немного, — ответил заместитель министра. — Он работает в северном округе и останавливается в «Башеллз», когда приезжает в Лондон. Здесь я с ним и познакомился. Живет в Милдред-холле, неподалеку от Кендала.

— Я немного знаком с этим городком, — сказал Холмс. — Мне пришлось там проводить расследование, которое было слишком банально для того, чтобы Ватсон удостоил его включением в свои хроники. К сожалению, значительная часть моей деятельности носит именно такой характер. Ложное впечатление о моей работе создается потому, что Ватсон для своих записок, потакая вкусам читателя — как он утверждает, — отбирает самые сенсационные или наиболее странные случаи, — сказал Холмс, хитро улыбаясь. — Однако, сэр Дейвид, час уже поздний, а это был очень длинный для нас день. Я должен возвратиться на Бейкер-стрит.

— При первой же возможности кабинет министров будет поставлен в известность о том, что вы свершили, — пообещал сэр Дейвид. — Достойно лишь сожаления, что это никогда не послужит предметом публичной признательности.

— Оставим эту честь политикам, — ответствовал Холмс. — В таких делах я предпочитаю оставаться в тени.

Легенда об Огненной ведьме

В следующем марте ближе к концу месяца я заглянул на Бейкер-стрит и застал Холмса за довольно поздним завтраком. Вся его корреспонденция валялась на полу — это указывало на то, что письма были от различных чудаков, которые частенько докучали моему другу. Но одно из писем, очевидно, удостоилось его внимания.

— Доброе утро, Ватсон. Вы помните нашу встречу с Седериком Брейтуейтом в «Башеллз» в прошлом году?

— Очень четко. Означает ли ваш вопрос то, что вы получили от него известие?

— Да. Письмо, и прелюбопытнейшее. Впрочем, взгляните сами.

Я взял записку, а Холмс подошел к книжной полке. Пока я читал, он пролистал несколько томов. Обратный адрес: «Милдред-холл, Эт-туотер, вблизи Кендала» был напечатан в верхней части листа. Письмо было датировано вчерашним днем и гласило:

«Дорогой мистер Холмс, это послание будет отправлено до того, как я сяду в утренний поезд, идущий в Лондон. Я намерен остановиться на ночь в «Башеллз». Молю Вас найти возможность повидаться со мной следующим утром с тем, чтобы я смог изложить Вам чрезвычайно серьезное дело. Представляется, что моя жизнь может находиться в опасности, кроме того, я опасаюсь и за сестру. Самое невероятное во всей истории то, что она, по-видимому, связана с фамильной легендой об Огненной ведьме Эттуотера. Я сожалею, что вынужден в нарушение правил хорошего тона обращаться к Вам с просьбой лишь на основе короткой встречи при содействии сэра Дейвида Дигби. Но умоляю, поверьте, я просто в отчаянии, ибо не знаю, что предпринять.

Седерик Брейтуейт».

Я кончил читать, взглянул на Холмса и спросил:

— И что вы думаете по этому поводу?

Холмс не ответил, продолжая изучать одну из своих книг. Он перевернул страницу, прочитал еще немного, затем резко захлопнул том и вернул его на полку.

— Нам известно, Ватсон, что представляет из себя этот человек, — сказал Холмс. — Ясно, что большинство проблем он способен решить самостоятельно. Он не стал бы обращаться ко мне за помощью по пустякам. Взволнованный тон письма свидетельствует о серьезности дела. Это семейное предание, по правде говоря, меня сильно заинтриговало.

— Мне казалось, что вы всегда были склонны рассматривать легенды всего лишь как продукт воображения, — заметил я.

— Они и являются таковыми, — ответил он. — Но за сказочной паутиной, обволакивающей их, обязательно скрыто зерно истины. Однако в моих книгах эта легенда не упоминается, и меня весьма интересует, что может стоять за словосочетанием «Огненная ведьма».

— Наверное, оно говорит о том, как ведьма умерла? — предположил я.

— Думаю, что нет. Хотя колдовство считалось ересью в Шотландии и на континенте, в Англии предание смерти огнем являлось преступлением, виновные в котором приговаривались к повешению.

— Тогда она, вероятно, каким-то иным образом имела отношение к огню.

— Возможно. Однако дверной колокольчик говорит о том, что наш испуганный визитер прибыл и вскоре мы услышим разъяснение непосредственно из его уст.

Через несколько мгновений Брейтуейт вошел в комнату. В нем осталось очень мало от того человека, которого я встречал раньше. Он явно пребывал в растерянности и не мог скрыть нервозности. Но больше всего меня потрясли несколько глубоких, слегка зарубцевавшихся царапин на обеих щеках посетителя.

— Мистер Холмс, слава Богу, вы дома! — воскликнул он и, спотыкаясь, двинулся вперед. Холмс вскочил для того, чтобы поддержать гостя и не дать ему упасть.

— Сюда, пожалуйста. — Он провел Брейтуейта к креслу. — Ватсон, бренди!

Я наполнил бокал и передал в трясущиеся руки посетителя. Бокал был опустошен одним глотком. Меня просто потрясло то, что уверенная в себе, яркая личность, с которой я познакомился в прошлом году, оказалась низведенной до столь жалкого состояния. Холмс сел напротив Брейтуейта и стал ждать, когда тот хоть немного совладает со своими нервами.

— Я так и предполагал, что дело весьма серьезное, — начал после паузы мой друг. — Но, кажется, все же не до конца оценил всей степени опасности. Пожалуйста, расскажите, как только сможете, все, что произошло.

— Спасибо за бренди, — сказал Брейтуейт, — но я, право, не знаю, с чего начать. С того момента, как я оставил Милдред-холл, меня преследует страх, что в мое отсутствие там опять может случиться нечто ужасное.

— Прошу, постарайтесь успокоиться, — твердо сказал Холмс. — Поскольку недавние события повергли вас в такое состояние, я бы предложил, чтобы вы начали с упомянутой в письме легеды. Ясно, что изложенные в ней вещи происходили в далеком прошлом, и вам будет легче говорить о них.

— Да, конечно. — Наш посетитель, видимо, предпринимал усилия для того, чтобы вернуться к своей обычной манере поведения. — Легенда об Огненной ведьме Эттуотера мало известна за пределами нашей части Вестморлэнда. Она восходит ко временам моего предка Томаса Брейтуейта, заложившего в шестнадцатом столетии фундамент Милдред-холла. В округе обитала женщина, имевшая репутацию ведьмы. Ее звали Маргарэт Сеймур. В наш просвещенный рациональный век кажется нелепым, что люди могли верить в такие вещи, но в те времена предрассудки обладали огромной силой. Вы, наверное, знакомы с блестящим исследованием мистера Харрисона Ейнсуорта о ведьмах Ланкашира и знаете о событиях, которые произошла в то время рядом с границей графства неподалеку от моего дома?

— Я слышал об этой книге, но она не относится к интересующим меня сочинениям, — заметил Холмс. — Однако, прошу вас, продолжайте.

— Осенью 1548 года Маргарэт Сеймур явилась в Милдред-холл, умоляя накормить ее, — сказал Брейтуейт. — Она была грубо изгнана. Позже ее видели собирающей травы в зарослях неподалеку от Холла. Вскоре у дочери Томаса началась лихорадка, и эта женщина Сеймур начала хвастать, что она напустила болезнь на девицу. Утверждали, что Маргарэт могла принимать облик странной птицы — обстоятельство весьма важное для понимания последующих событий. Томас потребовал, чтобы женщину доставили к нему. Вначале она отрицала свою вину, но перед лицом свидетелей, слышавших ее слова, нагло призналась в колдовстве. Сеймур предстала перед выездной сессией суда в Ланкашире. Современники свидетельствуют о том, что пребывание в заключении лишило ее рассудка и при допросе на суде она бессвязно лопотала. Маргарэт Сеймур была признана виновной и приговорена к смерти через повешение.

Тем временем все попытки излечить дочь ни к чему не приводили. В ночь перед казнью Томас посетил Сеймур в ее камере и умолял снять заклятье. Его сопровождал священник, который записал все события.

С этими словами Брейтуейт извлек из кармана листок бумаги.

— Это скопировано с оригинальной записи, хотя наиболее устаревшая лексика несколько модернизирована.

Холмс просмотрел запись и затем передал ее мне. Он попросил Брейтуейта прервать на время свое повествование. Я приступил к чтению.

«По просьбе Томаса Брейтуейта, джентльмена, я сопровождал его в тюрьму Ланкастера для встречи с приговоренной к смерти ведьмой Маргарэт Сеймур с целью убедить ее снять заклятье с находящейся на пороге смерти дочери Томаса Джейн.

Женщина лежала в углу на куче соломы, но мы ясно могли видеть печать дьявола на ее подбородке — большую поросшую волосами выпуклость. Ведьма хранила молчание, в то время как Томас Брейтуейт умолял ее пощадить невинное дитя. Я со своей стороны повелел ведьме отринуть дьявола и его дела для того, чтобы спасти свою бессмертную душу, но все наши слова пропали втуне. Затем Томас Брейтуейт впал в великий гнев: он воскликнул, что его месть настигнет Сеймур и в преисподней. Перед лицом такого святотатства я призвал к милости Господней и попытался увести его прочь. В этот момент она плюнула ему в лицо. Однако на щеке Томаса оказалась не слюна, а кровь ведьмы. Пока я тащил его из камеры, женщина заговорила, совершая руками странные пассы, которые вселили ужас в мое сердце. Она выкрикнула: 

Птица примчится, присядет она; Яростью жаркой та птица полна. Выдох ее — огня круговерть, Бойся, на крылах несет она смерть! 

После этого гнев Томаса Брейтуейта неизмеримо вырос. Он вырвался из моих рук и прокричал женщине, что предаст ее огню. Лишь с большими трудностями я сумел вывести его из камеры».

Я вернул любопытный документ Брейтуейту.

— О том, что произошло позже, рассказывают следующее, — продолжил он. — Наутро после визита Маргарэт Сеймур повели на казнь. Но в тот момент, когда она всходила на эшафот, появился Томас с группой слуг и похитил ее. Ведьму доставили в его поместье и заперли в амбаре. Затем его подожгли. В тот самый момент, когда прекратился вопль женщины, из пламени вылетела птица огромных размеров. Той же ночью чудовище появилось вновь и село на крышу Милдред-холла. Тотчас дочь Томаса закричала, что она вся пылает огнем. Через несколько минут девушка умерла. Птица исчезла. Так воплотилось проклятье Огненной ведьмы Эттуотера.

Когда наш посетитель закончил свой необычный рассказ, Холмс наклонился вперед, очень внимательно взглянул на Брейтуейта и произнес:

— Весьма мелодраматичная история. Но человек с развитым, подобно вашему, интеллектом, видимо, должен воспринимать ее всего лишь как исторический курьез, помноженный на романтизированное воображение. Полагаю, что вас ко мне привели совсем иные события.

Брейтуейт с отчаянием посмотрел на моего друга.

— Совершенно иные и очень, очень тревожные события, мистер Холмс… Я знаком с этой легендой с детства и никогда не был склонен относиться к ней серьезно. Но сейчас…

Наш гость пожал плечами, а глаза его вновь стали утрачивать осмысленное выражение. Холмс взглядом показал мне, чтобы я налил еще бренди, что я и сделал. Вошла миссис Хадсон и сообщила, что у дверей находится посыльный из «Башеллз» со срочным известием для нашего посетителя. Холмс попросил миссис Хадсон проводить посыльного наверх. Это оказался, по всей видимости, отставной военный, которому весьма шла серо-голубая униформа клубных служителей.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он, — но мистер Симпсон, секретарь клуба, расписываясь за эту телеграмму, решил, что она должна быть доставлена мистеру Брейтуейту безо всякого промедления. Он упомянул о том, что вы находитесь здесь, сэр.

— Благодарю вас, добрый человек. — Холмс взял телеграмму и дал посыльному шестипенсовик. Тот откозырял и вышел. Мой друг вручил послание Брейтуейту, который вскрыл ее и, прочитав, вскочил на ноги с криком:

— Боже мой! Элеонор!

Прежде чем мы успели пошевелиться, он пулей вылетел из комнаты. До нас донесся звук его шагов на ступенях лестницы и удар входной двери. Мы бросились к окну и успели увидеть, как он отчаянными призывами остановил кеб и прыгнул в него.

— Нам надо срочно бежать за ним! — выпалил я.

— Нет никакой необходимости торопиться, — спокойно сказал Холмс. — Ближайший поезд на Вестморлэнд отойдет лишь во второй половине дня.

— Следовательно, он вернется сюда?

— Конечно. Столь важная телеграмма могла прийти только из его дома, и ее содержание лишило нашего друга способности логически мыслить. Надеюсь, что скоро здравый смысл возвратится к нему.

Холмс отошел от окна, пересек комнату и поднял что-то с пола.

— Телеграмма, — заметил он. — Тот факт, что Брейтуейт уронил ее, еще раз подчеркивает чрезвычайно возбужденное состояние духа нашего посетителя. — Холмс прочитал послание, и его лицо помрачнело.

— Боюсь, что это не просто забавная легенда, Ватсон, — произнес он сурово.

Я взял протянутую телеграмму и прочитал: «На вашу сестру напала огромная птица, немедленно возвращайтесь».

Путешествие в Озерный край

В «Башеллз», где мы надеялись найти Брейтуейта, нас встретили сообщением о том, что он уже отбыл, чтобы успеть на ближайший поезд до Манчестера. Мы заключили, что остаток пути Брейтуейт намерен проделать не иначе как верхом.

— Если бы он проявил немного выдержки, то прибыл бы домой самое худшее в то же время, — заметил Холмс. — Когда разумный человек утрачивает здравый смысл, его действия становятся нелепыми. Мы последуем за ним во второй половине дня на поезде, который он столь необдуманно проигнорировал. Вы свободны для того, чтобы составить мне компанию?

— Мне надо лишь предупредить жену и упаковать вещи, — ответил я. — Недавно у меня появился младший партнер, и полагаю, что некоторый опыт самостоятельной деятельности пойдет ему только на пользу.

— Тогда до встречи на вокзале «Юстон». — Я повернулся, чтобы уйти, но Холмс остановил меня. — Не забудьте включить в багаж и ваш револьвер, — сказал он.

На вокзале мы купили стандартные пакеты с холодной ветчиной и цыпленком, чтобы подкрепиться во время семичасового путешествия на север, и заняли свободное купе. Холмс не был склонен обсуждать дело, ради которого мы отправились в путь; теоретизирование при отсутствии фактов — удел фантазеров, утверждал он. Я сделал попытку развлечь его, пересказывая различные сообщения из дневного выпуска «Сан», но моего друга заинтересовал лишь отчет о двойном убийстве в Хаммерсмите. Он был весь внимание, пока я читал детали, касающиеся трупов мужчины и женщины, на лбах которых была вырезана буква «X».

— Этот человек являлся мелким служащим судоходной компании, а женщина, с которой он состоял в связи, была агентом одной из стран Средиземноморья, — пояснил он. — Приход на прошлой неделе торгового судна из Неаполя решил их участь. Ничто не могло предотвратить их смерть.

Это замечание напомнило мне о вопросе, который я давно собирался задать Холмсу.

— Меня всегда интересовало, каким образом вы не оказались вовлеченным в печально известное дело об убийствах в Уайтчепеле в семьдесят восьмом году? — спросил я. — Тайна до сих пор не раскрыта, и я полагал, что правительство должно было бы обратиться к вашим услугам.

Он хитро глянул на меня:

— Конечно, оно обращалось ко мне, Ватсон. Но в то время я расследовал убийство, занимавшее меня гораздо больше.

Он замолчал, глядя на пробегающие за окном картины; я же с нетерпением ожидал продолжения.

— Несколько дней мне пришлось провести на месте преступления. Я так удачно загримировался, что даже мой брат Майкрофт не смог меня узнать, — сказал наконец Холмс очень угрюмым тоном. Лицо его, отражающееся в окне вагона, приобрело весьма мрачное выражение. — В конечном итоге я смог доказать, что мои выводы касательно убийства Марты Тернер и Джорджа Ярда Билдингза оказались верными в самых мельчайших деталях.

Он повернулся ко мне. Я был потрясен его печальным видом. Казалось, что беседа вызвала в его памяти старую встречу с каким-то ужасным злом.

— Мы согласились с вами, Ватсон, что некоторые случаи, такие, например, как история о кобре из Руннимеда или саркофаге Медичи, никогда не будут поведаны публике. Однако лучше кричать об этих делах со всех лондонских крыш, чем открыть подлинное имя Джека Потрошителя и рассказать об истинных мотивах его зверств.

Я не могу передать, насколько его слова меня потрясли. Дела, которые он упомянул, касались столь важных лиц и обстоятельств, что их обнародование имело бы бедственные последствия. Поэтому я до сих пор не могу до конца поверить словам Холмса о том, что серия убийств простых женщин на улицах Лондона может привести к еще более катастрофическому результату. Я не могу припомнить других случаев, когда мой друг говорил бы с такой мрачной серьезностью, как сейчас.

Из-за крутого подъема на холм главная линия обходила Кендал, и нам пришлось покинуть поезд на небольшой станции Оксенхольм, расположенной на некотором расстоянии от конечного пункта нашего путешествия. Был слишком поздний час для того, чтобы отправляться в Милдред-холл. Нам удалось нанять экипаж, который и доставил нас в гостиницу. Там Холмс поинтересовался у паренька, проводившего нас в комнаты, знает ли тот семейство Брейтуейтов.

— Да, сэр, — ответил молодой человек. — Каждый год я помогаю в поместье убирать урожай. Это просто ужас, что случилось с мисс Элеонор.

— Вы знаете об этом?

— Весь Кендал знает. На нее напала птица Огненной ведьмы. Кто-то сказал, что она умерла, но я думаю, что все это слухи. Я молюсь за нее.

Холмс поблагодарил его, но прежде чем окончательно отпустить юношу, сказал ему, чтобы нам подали завтрак рано утром.

— Здесь еще есть те, кто верит в Огненную ведьму, — заметил Холмс. — Несомненно, что любое странное событие, имевшее место в Милдред-холле за последние триста лет, приписывалось ей. Нападение гигантской птицы, о котором говорится в телеграмме, является прекрасной подпиткой для местного фольклора. Будем надеяться, что молитвы этого мальчика за мисс Брейтуейт будут услышаны.

На следующее утро мы наняли лошадей и отправились в указанном нам направлении. Менее чем через полчаса мы достигли Милдред-холла. Это было величественное, сложенное из местного камня здание, окруженное высокой стеной. Оно расположилось неподалеку от Эттуотера на дороге, ведущей из Кендала в Седберг. Дом стоял на границе широкой долины, за которой, примерно в двух милях к западу от него, высились горы. Современное здание Холла было сооружено (как я узнал позже) примерно тридцать лет тому назад в неоготическом стиле, с остроконечными арками оконных проемов и крутой островерхой крышей. Холмс передал дворецкому свою визитную карточку, и нас проводили в утреннюю приемную комнату, где тотчас появился и Седерик Брейтуейт.

— Мистер Холмс! Доктор Ватсон! Какое чудо привело вас сюда? — Его лицо казалось даже более изможденным, чем вчера.

— Чудо не большее, чем паровая машина. — С этими словами Холмс протянул телеграмму. — Поспешно уходя, вы оставили вот это. Как чувствует себя ваша сестра?

— Спит, слава Богу. Но то, что ей пришлось пережить, просто ужасно. Я не должен был оставлять ее. Этот дом заражен дьявольщиной.

— Я убежден в том, что все окажется делом рук человеческих, а не результатом козней сатаны, — заявил Холмс. — Однако вы вчера покинули нас, не завершив своего рассказа. Не могли бы вы теперь поведать о самых последних событиях?

Брейтуейт прекратил свое хождение у камина и уставился на язычки пламени горящих поленьев.

— Первое странное событие произошло шестнадцатого января, — начал он. — Я гулял вечером в лесу примерно в миле от Холла, вдруг ярдах в пятидесяти впереди меня появилась женщина. Она была стара, сгорблена и одета в лохмотья. Старуха подняла свою клюку и угрожающе махнула ею в мою сторону. Затем она заковыляла прочь. Я подбежал к тому месту, где она находилась, но ее след уже простыл, несмотря на то что женщина была слишком старой и не могла двигаться с такой же скоростью, как и я.

Я совершенно выбросил этот случай из головы, но примерно месяц спустя вновь вечером я оказался на опушке того же леса. Принц, это мой пес, неожиданно бросился вперед. На некотором расстоянии от меня он замер и принялся рыть лапой землю; и в этот момент… — Брейтуейт оторвал взгляд от пламени, на его лице был написан ужас, — и в этот момент огромная птица, ранее мне не доводилось видеть такого чудовища, слетела с дерева. Было слышно, как завизжал Принц, когда это создание опустилось ему на спину. Я подбежал к собаке и принялся колотить птицу тростью. Но она не улетала, больше того, взмахом гигантского крыла я был сбит на землю. Пока я лежал, чудовище вновь атаковало Принца, а затем поднялось в небо, неся что-то в своих когтях. С трудом поднявшись на ноги, я подошел к Принцу. Несчастное животное было буквально разорвано на куски. Когда я склонился над телом собаки, до моих ушей донесся отвратительный хохот. Повернув голову, я увидел ту же старуху. Она стояла у кромки леса, подняв над головой пылающий факел. Я бросился к ней, но старуха исчезла.

— Вас не затруднит дать нам описание птицы? — спросил Холмс.

— Гигантских размеров, цвета в сумерках вечера я определить не смог, — ответил Брейтуейт. — Но на голове у нее было два рога. Мне не известно ни одного живого существа такого вида.

— Два рога? — задумчиво переспросил Холмс. — Весьма любопытная подробность. И что же случилось затем?

— До нападения на Элеонор произошло ужасное событие, которое, собственно, и заставило меня обратиться к вам за помощью. Неделю назад вновь вечером и опять у того же леса из кустов рядом со мной выскочила старуха (я возвращался в Холл после обычной прогулки), схватила полу моего пальто, плюнула мне прямо в лицо и мгновенно исчезла. Я замер от неожиданности, затем поднял руку и вытер щеку. Мои пальцы окрасились в красный цвет — это была кровь. Затем я услыхал шум крыльев, и надо мной возникла громадная тень.

Это была та же птица. Ее когти рвали мое лицо. Я боролся, как мог, но чудовище обладало сверхъестественной мощью. В ходе схватки я упал, но тут птица неожиданно улетела. Вернувшись домой, я приказал обыскать всю округу, но ничего не удалось обнаружить.

По мере того как продолжался рассказ Брейтуейта, Холмс все больше и больше мрачнел.

— Что приключилось с вашей сестрой, пока вы находились в Лондоне?

— Почти то же, что и со мной, — мрачно ответил Брейтуейт. — Она навещала арендатора, у которого заболел ребенок, и ехала верхом по территории поместья, когда из-за дерева выскочила старуха, стащила ее с седла и ударила по лицу. Элеонор уверена, что женщина, прежде чем исчезнуть, выкрикнула: «Бойся Огненной ведьмы!» Затем на сестру набросилось это отвратительное чудовище. По счастью, оно улетело через несколько секунд после того, как Элеонор потеряла сознание. Когда лошадь вернулась без всадницы, поднялась тревога, и ее нашли израненной, но, слава Богу, живой. Когда сестру привезли домой, она все еще находилась без чувств, но затем немного оправилась и, прежде чем доктор дал ей снотворное, рассказала об ужасном событии.

Брейтуейт смотрел на нас в совершеннейшем отчаянии.

— Чем можно объяснить все эти ужасы и как долго ждать того момента, когда птица принесет смерть на своих крылах?

— Возьмите себя в руки, сэр, — жестко произнес Холмс. — Тот кошмар, который вам пришлось пережить, повлиял на присущий вам дар рассуждать здраво. Меня же не напугало столь неожиданное воплощение в жизнь древней легенды.

На некоторое время мой друг задумался, устремив взгляд в потолок, затем произнес:

— Ваши слуги, сэр… Не появились ли недавно среди них новые лица?

— Прошлой осенью мы наняли грума — Джонсон его имя. До него появилась помощница кухарки — шотландка, которую зовут Макгрегор. Но это было три года тому назад. Остальные четверо находятся у нас еще со времен моего отца.

— Не оставлял ли кто-нибудь службы в вашем доме в недавнем прошлом? — продолжал задавать свои вопросы Холмс.

— Вскоре после Рождества мне пришлось уволить Адамса — помощника дворецкого. — С этими словами Брейтуейт показал на графин, стоящий на столике у камина. — Он похищал мое виски, не предполагая, с какой тщательностью каждый вечер Пейнтер замеряет остаток. Адамс, естественно, все отрицал, но с тех пор кражи не повторялись.

— Вы, очевидно, интересовались, что произошло с помощником дворецкого после этого? — спросил Холмс. — Не может быть, чтобы вы не наводили справок о нем.

— Через месяц после того как Адамс оставил мой дом он отплыл из Ливерпуля в Америку, — ответил Брейтуейт. — Поступил стюардом на судно.

— Значит, нам придется вести поиск в ином направлении, — сказал Холмс. — Не могли бы вы предоставить возможность Ватсону и мне пожить недолго в Милдред-холле?

— Это большая честь для меня, — с чувством произнес Брейтуейт. — Ваше присутствие принесет мне спокойствие.

Холмс обратился ко мне:

— Возвращайтесь в Кендал, Ватсон, и организуйте доставку сюда нашего багажа. А теперь с вашего позволения, Брейтуейт, и с вашей помощью я начну свои изыскания, связанные с этой столь интересной, хотя и чрезвычайно злобной птицей.

Рассказ Элеонор Брейтуейт

Теперь я обязан поведать о некоторых событиях, имевших место во время моего отсутствия. Когда я отбыл в Кендал, Холмс спросил Брейтуейта, не восстановила ли его сестра силы настолько, чтобы иметь возможность побеседовать с ним. При выяснении этого вопроса оказалось, что Элеонор уже проснулась и находится в своей комнате.

Элеонор Брейтуейт исполнилось двадцать три года. Это была спортивного вида темноволосая девушка с красивым волевым лицом и ясными карими глазами. Однако когда Холмс впервые увидел мисс Брейтуейт, ее лицо покрывали ужасные раны, одна из которых оказалась совсем рядом с правым глазом. Он участливо спросил ее о состоянии здоровья и поинтересовался, может ли она ответить на его вопросы.

— Я постараюсь, мистер Холмс, если это поможет разрешить ужасную загадку, — слабым голосом ответила Элеонор. — Хотя не знаю, что можно добавить к рассказу моего брата.

— Это мы увидим, — мягко сказал Холмс. — Начнем с той женщины, которая стащила вас с лошади. Вам удалось увидеть ее лицо?

— Всего лишь на долю секунды до того, как она нанесла удар. Лицо было отвратительно грязным. Ей на вид лет шестьдесят, и я ее определенно не знаю.

— Чем она вас ударила?

— Возможно, палкой, не уверена, там было что-то острое…

Холмс осторожно развернул ее голову. Основные раны располагались вертикально; среди них было несколько глубоких царапин, протянувшихся от левого уха к углу рта.

— Похоже на шипы ежевики, — заметил он. — Прекрасно. Можете ли вы припомнить, что произошло в тот промежуток времени, когда птица улетела, а вы еще оставались в сознании?

В ответ Элеонор отрицательно покачала головой:

— Я помню лишь стук копыт убегающей лошади и крик филина. После этого наступил полный провал, и я очнулась уже в постели. — После короткой паузы она добавила: — О да. Я еще слышала громкий хохот.

Холмс внимательно посмотрел на нее:

— Хохот может быть весьма разнообразным. Не могли бы вы описать его подробнее?

— Злобный, мстительный смех, — ответила она, — очень высокой тональности.

— Смех старухи?

— Совершенно верно — смех старой женщины.

Холмс поднялся и успокаивающе коснулся ее руки.

— Теперь отдыхайте. Здесь вы в полной безопасности, а я сделаю все, что в моих силах, для защиты вашего брата.

Он оставил молодую женщину на попечение ее горничной и спросил Брейтуейта, нельзя ли побеседовать с человеком, возглавившим поиски. Это был Пейнтер; он же отправлял телеграмму. Седоволосый, довольно пожилой человек, он служил в семье с того времени, когда Брейтуейт был еще ребенком. Несмотря на преклонный возраст, Пейнтер сохранил энергию и подвижность.

— Генри, парнишка, работающий в конюшне, поднял тревогу, сэр, — объяснил он. — Мы знали, каким путем мисс Элеонор будет возвращаться с фермы Лоумэна, — мимо пруда, через Ведьмин лес и затем по луговине.

Холмс поднял на него глаза и переспросил:

— Ведьмин лес?

— Да, сэр. Он называется так потому, что там в шалаше обитала Маргарэт Сеймур — Огненная ведьма. Это она…

— Я знаком с этой легендой, — прервал его Холмс, — но мне было неизвестно о том, что лес имеет к ней отношение. Заканчивайте рассказ о поисках.

— Мы приближались к лесу, когда я услышал, как Генри зовет меня, он обогнал остальных, — продолжил Пейнтер. — Генри стоял на коленях рядом с мисс Элеонор, лежавшей на краю конной тропы. Мы доставили ее домой и вызвали доктора. Была слишком поздно для того, чтобы отправлять телеграмму мистеру Брейтуейту. Но поутру мы это сделали немедленно.

— Вы упомянули о конюхе; кто, кроме него, участвовал в поисках? — спросил Холмс. — Кто еще вас сопровождал?

— Бейтс, лесничий, — он в тот вечер находился в Холле, — ответил дворецкий, — кроме него других мужчин рядом не оказалось.

Когда Пейнтер вышел, Холмс внес какие-то заметки в записную книжку и обратился к Брейтуейту, который присутствовал при разговоре:

— Грум появился среди вашей прислуги сравнительно недавно. Что вы можете сказать о нем?

— Он прошел выучку в конюшнях сэра Генри Гудмэна недалеко от Коннистон-холла, — ответил Брейтуейт. — Сэр Генри рекомендовал мне его, когда мой старый грум умер. Он женат, живет в коттедже на территории поместья и первоклассно справляется со своими обязанностями. Представьте себе…

— Я привык следовать логике, а не воображению, — прервал Брейтуейта довольно невежливо Холмс. — Сейчас я хотел бы побеседовать с грумом.

Мы нашли его в то время, когда он седлал лошадь, которую нанял Брейтуейт, чтобы добраться от Манчестера до Милдред-холла. Видимо, грум готовился вернуть ее хозяевам. Это был сухой, жилистый человек с нездоровым цветом лица и очень сутулой, напоминающей ненатянутый лук спиной. Холмс поинтересовался, почему он не принял участия в поисках Элеонор Брейтуейт и где он находился в то время.

— Я был по пути домой в свой коттедж, — ответил грум. — Я ничего не знал об этом до своего возвращения в Холл утром.

— В таком случае, кто же позаботился о лошади, когда та после несчастного случая прискакала без всадницы?

— Генри, парень, работающий в конюшне. После такой короткой поездки всего-то и нужно было расседлать да отвести в стойло.

— В какой части поместья находится ваш коттедж? — продолжал расспрашивать Холмс.

— Примерно в полумиле в том направлении.

— Следовательно, в стороне Ведьминого леса, — уточнил Холмс. — Понятно. Не удалось ли вам заметить в том месте чего-нибудь необычного?

Грум отрицательно покачал головой:

— Было темно, и я никого не видел.

Холмс кивнул с видимым удовлетворением, но, уже выходя вместе с Брейтуейтом из конюшни, он вдруг повернулся к Джонсону и спросил:

— На каком торговом судне вы служили, когда повредили себе спину?

— На пароходе «Леонора», приписанном к порту Уайтхейвен. — Грум не мог при этом скрыть своего изумления, но, прежде чем он успел поинтересоваться, откуда Холмсу стало об этом известно, мой друг-покинул конюшню.

— А я и не знал о том, что Джонсон раньше был моряком, — заметил Брейтуейт по пути к Милдред-холлу.

— Во-первых, я заметил у дверей конюшни искусно завязанные морские узлы, — ответил Холмс. — Во-вторых, его невысокий рост говорит о том, что он не мог служить в Королевском военно-морском флоте, следовательно, он работал на торговых судах. В-третьих, его физическое состояние в настоящее время таково, что он вообще не может служить на флоте, а это означает, что он раньше был вполне здоров и получил травму уже будучи моряком. Его морское прошлое может иметь прямое отношение к нашему делу, кроме того, мне хотелось поближе познакомиться хотя бы с одним обитателем поместья, используя свой метод.

Джонсон, несомненно, расскажет все остальным, и, если причина всех несчастий лежит у порога вашего дома, виновный, ощутив грозящую опасность, может совершить ошибку. Теперь мне хотелось бы познакомиться с теми местами, где произошли эти странные инциденты.

Брейтуейт прежде всего провел Холмса к тому месту, где была найдена Элеонор. Сыщик исследовал грунт, но спасательная команда затоптала все, что могло представить собой какую-либо ценность. Выпрямившись, Холмс посмотрел на видневшийся в некотором отдалении ряд невысоких деревьев.

— Полагаю, что это и есть Ведьмин лес, — заметил он.

— Да. За ним находится водоем, на берегу которого стоит ферма Лоумэна.

Затем они направились к тому месту в лесу, где Брейтуейт впервые увидел старуху. Кругом были заросли ежевики и сухого папоротника-орляка. Начав поиски с того места, где, по словам Брейтуейта, скрылась старуха, Холмс обнаружил на ветке лоскут материи.

— Дешевая хлопчатобумажная ткань машинной выработки. Произведена, я почти уверен в этом, на одной из ткацких фабрик Ланкашира, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Продолжавшийся полчаса поиск не принес никаких дополнительных результатов. Путники вышли из леса, и перед ними открылось озеро. Оно имело форму овала ярдов четыреста в длину и примерно наполовину меньше в его самой широкой части. Берега по всему периметру водного пространства заросли вереском. Холмс двинулся вдоль края кустарников на некотором расстоянии от них. Затем он остановился, извлек лупу и исследовал отпечатки, оставленные ботинками на мягкой почве.

— Размер семь, подошвы фирмы «Данлоп», — пробормотал Холмс. — Следы оставлены женщиной или мужчиной маленького роста, нельзя, впрочем, исключить и ребенка. Нет сомнения в том, что этот человек бежал. След исчезает по мере того, как почва становится все более твердой. Можно предположить, что следы идут вокруг озера или уходят в направлении холмов. — Он скопировал рисунок подошвы. — Очень распространенный узор, но факт может оказаться полезным, если мы найдем ботинки, оставившие эти следы.

— Я, конечно, имею весьма ограниченный опыт в том, что касается духов, но все же осмелюсь высказать сомнение в том, что любимой обувью этих созданий являются ботинки, произведенные в Нортхэмптоне через триста лет после их кончины. Мы, Брейтуейты, имеем дело с людьми, живущими рядом с нами, хотя не спорю — люди эти обладают очень злобным духом. Нам остается посетить лишь ферму Лоумэна.

Самого Лоумэна дома не оказалось, но его жена охотно ответила на все вопросы Холмса. Она сама не видела в округе чужаков и выразила уверенность в том, что муж и сыновья обязательно рассказали бы ей, если бы повстречали незнакомца. Поухаживав за больной дочерью фермеров, мисс Элеонора уехала. Это было около семи часов вечера. Время, за которое она доскакала до места нападения, примерно соответствовало тому времени, которое потребовалось лошади, чтобы домчаться одной до Милдред-холла. Напоследок Холмс спросил ее, не доходили ли до нее слухи о необычно большой птице, летающей в округе.

— Нет, сэр, — ответила женщина, покачав головой. — Нам доводилось видеть канюков высоко на холмах, но они редко спускаются сюда в долину.

Поблагодарив женщину, Холмс и Брейтуейт направились в Милд-ред-холл, где я их и застал по возвращении. Теперь вновь как участник событий я могу продолжить повествование от первого лица».

Глава 5

Отчаянный стук в дверь взорвал царящую в доме тишину. Гулкие удары сопровождались непрерывным звоном электрического звонка. Мальтрейверс, увлеченный «Огненной ведьмой Эттуотера», пропустил мимо ушей раздавшийся секундой раньше визг шин по каменным плитам мостовой и резкий звук захлопнувшейся дверцы машины. Недовольный неожиданной помехой, он отложил «Огненную ведьму» и направился к дверям. На пороге стояла Шарлотта Куинн с искаженным ужасом лицом.

— Слава Богу, вы дома… — выдавила она. — Мне срочно нужен телефон.

Прежде чем Мальтрейверс успел произнести хоть одно слово, Шарлотта оттолкнула его и вбежала в дом. Пройдя следом, он застал ее в гостиной в состоянии крайнего возбуждения.

— Где же он? — выкрикнула Шарлотта. — Где телефон?

— На рояле… а что, собственно, произошло, черт побери?

Она, не отвечая, кинулась к аппарату и замерла, положив на него руку, стараясь беззвучно глотнуть воздуха.

— Кому вы хотите звонить?

— Полиции. — Она зарыдала, слезы душили ее.

— Полиции? — Мальтрейверс положил ладонь на ее руку, не давая поднять трубку. — Подождите, скажите вначале мне.

Рука Шарлотты на какой-то момент напряглась, но потом бессильно упала.

— Я сегодня звонила Чарльзу на работу и рассказала все о Дженнифер и Дагги Лиддене. — Ее голос сорвался. — Чарльз назначил мне встречу в Карвелтон-холле сразу по возвращении из офиса. — Когда я подъехала, его машина стояла у входа, но на звонок никто не ответил. Я заглянула в прорезь для почты и увидела Чарльза на полу у входа в библиотеку. — Шарлотта задрожала и вновь разразилась рыданиями. — Гас, я думаю, что он мертв!

— Мертв? Почему вы так считаете? — не скрывая недоумения, спросил Мальтрейверс.

— Он так лежал… Я звала, но Чарльз не отзывался. Там кровь… — Новый приступ рыданий заставил ее замолчать.

— Вы не попытались проникнуть в дом?

— Конечно, пыталась! — Ее истерическое состояние разрешилось гневом: — Но не смогла. Иначе я не была бы здесь. Прекратите задавать идиотские вопросы.

Она отбросила его руку, схватила трубку и принялась лихорадочно нажимать на девятку.

— Чарльз из-за того, что случилось, наверное, покончил с собой. У него были подозрения еще раньше, до того, как я ему все рассказала и… Полицию! Срочно!

Прождав всего лишь несколько секунд, она повторила в трубку все, что сказала Мальтрейверсу. Закончив разговор, Шарлотта замерла, бессильно уронив руки, затем неожиданно, откинув голову назад, вскрикнула. Мальтрейверс обнял ее за плечи. Шарлотта, вся дрожа, приникла к нему, как ребенок приникает к матери, проснувшись от ночного кошмара.

— Что говорит полиция? — спросил он, когда женщина немного успокоилась.

— Они хотят, чтобы я вернулась в Карвелтон-холл. — На ее глаза навернулись слезы отчаяния, и она умоляюще посмотрела в лицо Мальтрейверса. — Поезжайте со мной, Гас! Я не могу… не могу… Боже мой!

— Что за вопрос, конечно, я поеду, — заверил он. — Мы возьмем мою машину, вы сейчас не в состоянии находиться за рулем.

Через несколько минут, когда Мальтрейверс уже свернул с аллеи на главную дорогу, до них со стороны Кендала донесся душераздирающий вопль сирены, и позади возник полицейский автомобиль. Его фары были включены на полный свет, а сигнальный фонарь на крыше бросал яркие всполохи. Полиция стремительно промчалась мимо, и Мальтрейверс сильнее нажал на акселератор. Когда он затормозил на засыпанной гравием подъездной аллее, два полицейских уже были на ступенях у входной двери. Один из представителей власти, наклонившись, пытался заглянуть в прорезь для почты. Мальтрейверс и Шарлотта Куинн быстро направились к дому. Полицейский отпрянул от щели и выпрямился. Он был тощ и длинен, словно спица. Его коллега, напротив, сложением походил на воздушный шар. Пара являла собой пародию на Лоурела и Харди, что привносило в трагическую ситуацию элемент фарса.

— Миссис Куинн? — спросил толстяк. Шарлотта молча кивнула в ответ. — Я видел его, но мы не можем взломать дверь. Может, в доме имеется другой вход?

— Есть дверь с другой стороны, но она на замке. Я безуспешно пыталась ею воспользоваться.

— В таком случае, остается лишь окно.

Толстяк скатился вниз по ступеням, подбежал к машине и извлек из багажника небольшой топорик. Окно находилось довольно высоко, поэтому для того, чтобы разбить стекло и дотянуться до шпингалета, Лоурелу пришлось вскарабкаться на плечи Харди. Распахнув окно, полицейский проник вовнутрь здания. Через несколько секунд открылась и дверь. Мальтрейверс взял Шарлотту за руку, и вслед за вторым полицейским они направились к дому. Переступив через порог, они замерли; полицейский в противоположном конце зала склонился над Чарльзом Каррингтоном. Тот лежал у двери библиотеки головой к центру зала и лицом, обращенным к потолку.

— Боюсь, что он мертв, — произнес толстяк, отпуская запястье Каррингтона. — Но «скорая помощь» уже в пути. Не могли бы вы пройти со мной?

Поддерживая окаменевшую от потрясения Шарлотту, Мальтрейверс последовал за ним в гостиную.

— Вы не станете возражать, если я вначале дам этой леди что-нибудь выпить? — спросил Мальтрейверс. — Я знаю, где стоят напитки.

Полицейский молча кивнул, выражая согласие, и Гас подошел к бару.

— Пожалуйста, — мягко произнес он. Шарлотта покорно отпила бренди и села, сжав рюмку побелевшими пальцами.

— Боюсь, что миссис Куинн не способна сейчас говорить, — сказал Мальтрейверс. — Однако я расскажу вам то немногое, что мне известно.

— Прежде всего, мне хотелось бы узнать, кем являетесь вы, сэр.

— Меня зовут Огастас Мальтрейверс, и миссис Куинн звонила вам из дома моих друзей, где я в настоящее время остановился. Миссис Куинн сообщила мне, что мистер Каррингтон назначил ей встречу. Прибыв на свидание, она увидела его через щель для приема почты. Я прибыл в Карвелтон-холл вместе с ней.

— Имеет ли мистер Каррингтон семью?

— Насколько мне известно, только жену, — ответил Мальтрейверс. — Кстати, когда я разговаривал с Каррингтоном сегодня утром, он упомянул о том, что жена намерена провести весь день в Манчестере, бегая по магазинам. Каррингтон не сказал, в какое время она должна вернуться.

— Благодарю вас, сэр. Мой коллега сейчас связывается с дежурным инспектором, который поставит в известность следственный отдел. Видимо, от вас обоих потребуется объяснение по всей форме. А сейчас я попросил бы вас подождать в этой комнате; один из нас все время будет с вами.

— Конечно, — ответил Мальтрейверс и уселся рядом с Шарлоттой Куинн, которая с отсутствующим видом, молча глядя в сторону, взяла его за руку. Мальтрейверс увидел, как к дому подкатила машина «скорой помощи», и следом за ней еще два автомобиля. Из зала послышались голоса, в гостиную вошел высокий, широкоплечий мужчина с жесткими чертами лица и проницательными глазами под шапкой серебристо-белых волос.

— Добрый день, — произнес он. — Меня зовут Дональд Мур, я детектив-сержант следственного отдела полиции Кендала. Мне рассказали о том, что произошло, и я хотел бы прежде всего побеседовать с вами, мадам. Вас, сэр, не затруднит пройти с этим сотрудником?

Мальтрейверс послал Шарлотте ободряющую улыбку и проследовал через зал в столовую. По пути он машинально еще раз взглянул на тело. Кровь разлилась по всей груди Чарльза, образовав отвратительное пятно. Руки покойника были раскинуты в стороны, и два фельдшера из «скорой» стояли рядом, как молчаливые свидетели перед распятием. Через пятнадцать минут в столовой появился Мур, и Мальтрейверсу пришлось повторить свой короткий рассказ.

— Потребуется ваше письменное объяснение, сэр. Вы сможете дать его в полицейском управлении, — сказал сержант, как только Мальтрейверс закончил. — Однако имеется один вопрос, в котором вы могли бы оказать нам существенную помощь прямо здесь. Вам известно, что именно хранил мистер Каррингтон в сейфе, находящемся в библиотеке?

— В сейфе? — мрачно переспросил Мальтрейверс. — Он… Подождите! Вы хотите сказать…

— Я ничего не хочу сказать, сэр, — прервал его Мур. — Не могли бы вы рассказать мне о сейфе и о его содержимом?

Мальтрейверс помолчал, размышляя над вопросом, затем ответил:

— Вы сказали мне чрезвычайно важную вещь. А в сейфе находилось всего несколько книг и при этом отнюдь не древних фолиантов. Однако я уверен, что это была самая большая ценность в доме. Теперь их там нет, не так ли? — Он вопросительно посмотрел на Мура. — Но это может означать лишь одно — Чарльз Каррингтон был убит.

— Я не имею права комментировать ваше утверждение, сэр. Расскажите мне об этих книгах.

Когда Мальтрейверс и Шарлотта Куинн уезжали в полицейское управление, в Карвелтон-холле развернулась кипучая деятельность. Прибывшие в большом числе полицейские, рассредоточившись по всему дому, приступили к своим изысканиям. Часть их осматривала пол библиотеки, а часть покрывала все предметы специальным порошком, для того чтобы выявить скрытые отпечатки пальцев. Ослепительные вспышки сопровождали работу фотографов. Какой-то человек стоял на коленях возле Каррингтона. Изо рта трупа торчал медицинский термометр.

— С вами все в порядке? — спросил Мальтрейверс.

Шарлотта в ответ кивнула и произнесла глухим, лишенным всяких эмоций голосом:

— Более или менее… Ведь он был убит, правда?

Мальтрейверс почувствовал, как сидящий рядом с ним на месте пассажира полицейский весь обратился в слух.

— Боюсь, что все указывает на это, — ответил Гас.

Всю оставшуюся часть короткого пути они проделали молча. В полицейском управлении их развели по разным комнатам. Мальтрейверс еще раз рассказал о книгах Конан Дойла и объяснил, откуда ему стало известно об их присутствии в сейфе. Из заданных вопросов он сумел извлечь кое-какую полезную информацию.

Нет, он не знает, имел ли Чарльз Каррингтон ружье (с орудием убийства все стало ясно). Да, он помнит, кто находился в библиотеке после ужина в то время, когда Каррингтон показывал ему книги. Всех этих людей, за исключением Малькольма Стэплтона, он видел первый раз.

Это были: Даглас Лидден, имеющий свое дело в Кендале, преподобный отец Алан Моррис и человек по имени Джеффри Ховард. Да, он убежден в том, что все присутствующие на ужине знали о существовании книг. Книги хранились в семье без малого сто лет, и Каррингтон не делал из этого секрета.

— Когда мистер Каррингтон открывал сейф, не произносил ли он вслух нужную для этого комбинацию цифр?

— Комбинацию? — Мальтрейверс задумался. Вопрос порождал массу различных предположений. — Комбинацию? — еще раз переспросил он. — Нет. Он молча открыл дверцу.

— Вы с вашего места могли заметить, какие цифры он набирал?

— Нет, я находился в другом конце комнаты.

— Кто в этот момент стоял рядом с мистером Каррингтоном или; во всяком случае, был к нему ближе чем вы?

Мальтрейверс наморщил лоб, пытаясь точнее припомнить, где кто находился.

— Моррис стоял рядом со мной. Малькольм и Ховард обсуждали достоинства картин, висевших на стене у камина. Лидден рассматривал книгу в стороне. — После небольшой паузы он спросил: — Так вы полагаете, что один из них смог увидеть цифры? Совершенно невозможно. Для этого надо обладать орлиным зрением. Думаю, что только я смотрел в его сторону. Были видны только ручка и диск.

Итак, вы сообщили мне, подумал он про себя, что сейф не был взломан. Следовательно, кто-то либо знал, как его открыть, либо заставил самого Каррингтона сделать это. Но отсюда следует…

— Минуточку, — он с недоумением взглянул на Мура, — вы считаете, что кто-то открыл сейф? Но это положительно невозможно.

— Раз сделано, значит, возможно.

— Хорошо, — упрямо гнул свое Мальтрейверс. — В таком случае, как вы объясните следующее. Во-первых, Каррингтон сказал мне о том, что нужная комбинация цифр известна лишь ему. Я не вижу, почему он должен был лгать. И во-вторых, сейф оборудован системой специальной сигнализации. Вам известно, как она работает?

— Естественно, — сдержанно ответил Мур. — А что вы знаете о ней?

— Если кто-то попытается заставить вас открыть сейф, вы добавляете одну лишнюю цифру к комбинации. Сейф открывается, но на центральном контрольном пункте звучит сигнал тревоги. В помещении, где находится сейф, естественно, стоит тишина. Контроль тотчас звонит в полицию, называя точный адрес. К вам поступал такой звонок?

— Не думаю. Но проверить придется, — ответил Мур.

— В таком случае, вы, конечно, понимаете, что это значит. Если бы кто-то попытался экспериментировать с диском в надежде случайно наткнуться на нужную комбинацию, сигнал тревоги все равно бы зазвучал. С другой стороны, Чарльз обязательно набрал бы дополнительную цифру, если бы его попытались заставить открыть сейф. Результат был бы тот же.

— Возможно, он забыл набрать лишнюю цифру.

— Перестаньте, — произнес Мальтрейверс с оттенком обиды в голосе, — ставить такую систему защиты для того, чтобы забыть о ней?

Мур задумался на мгновение, извинился и вышел из комнаты.

Мальтрейверс пытался найти для себя рациональное объяснение. Сигнал тревоги связан с телефоном, а тот можно отключить, перерезав провода. Но в таком случае, полиция без труда обнаружила бы разрыв. Может быть, система просто вышла из строя? Не исключено, но это надо проверить. Возможно, что кто-то еще знал код замка, несмотря на утверждения Каррингтона. Хотя зачем тому говорить не правду? Он все еще размышлял над проблемой сигнала, когда появился Мур и заявил:

— Сигнала тревоги не было. Мы еще раз осмотрим сейф, и, если не обнаружим неисправности или разрыва на линии, придется согласиться с вами. Как, по вашему мнению, это было сделано?

— Не спрашивайте, не знаю. Очень бы хотелось найти ответ.

Примерно через час Мальтрейверс подписал протокол, и ему заявили, что он свободен. Шарлотта Куинн ждала его в вестибюле.

— Мне сказали, что вы скоро освободитесь. Я приглашаю вас к себе, не могу оставаться в одиночестве.

— Почему бы вам не отправиться со мной в Брук-коттедж? — спросил он. — Люсинда и Малькольм будут рады. Ведь надо рассказать им о том, что случилось. В любом случае ваш автомобиль еще там. Мою машину полиция перегнала из Карвелтон-холла сюда.

— Да. Я совсем забыла об этом.

В голосе Шарлотты звучала усталость, казалось, что сейчас для нее непосильны даже самые простые мысли и действия. Гас взял ее за руку, чтобы провести к машине. Пока они выезжали из Кендала по мосту через реку Кент, Шарлотта сидела, низко склонив голову, теребя в руках носовой платок. Мальтрейверс успокоительно положил ладонь на ее руку. За всю дорогу до самого Брук-коттеджа она так и не проронила ни слова.

Люсинда и Малькольм вышли им навстречу.

— Мы уже слышали, — преодолевая рыдания, сказала Люсинда. — Полицейский репортер из «Кроникл» узнал об этом, и Малькольм позвонил мне в школу. Я было попыталась связаться с вами обоими, но, не дозвонившись, поняла, что вы каким-то образом связаны с трагедией. Присутствие машины Шарлотты тоже говорило об этом.

Люсинда подошла к молчащей Шарлотте, обняла ее за плечи, провела в дом и усадила в гостиной в кресло. Слушая рассказ Мальтрейверса, хозяйка продолжала оказывать гостье маленькие знаки внимания — прикасалась к ней рукой или посылала улыбку. Зажигая сигарету, Мальтрейверс впервые обратил внимание на то, что его руки тоже дрожат.

— Это все, что нам известно, — сказал он, заканчивая рассказ. — Но из заданных мне вопросов я сумел кое-что извлечь. Чарльз был убит выстрелом из ружья. Совершенно не ясно, каким образом преступник смог открыть сейф. — Он объяснил присутствующим действие сигнальной системы. — Кроме того, возникают и другие вопросы. Если преступник хотел заставить Чарльза открыть сейф, то как он мог узнать, что тот возвращается домой значительно раньше, чем обычно?

— Сам ты как узнал об этом? — поинтересовался Малькольм.

— Чарльз сказал, когда завозил книгу о Шерлоке Холмсе. Он упомянул и о том, что Дженнифер собралась провести весь день в Манчестере.

— И вы в это верите? — сказала свои первые после приезда в Брук-коттедж слова Шарлотта. Присутствующие почувствовали какую-то неловкость.

— Что вы хотите этим сказать? — осторожно поинтересовалась Люсинда.

— Дженнифер наверняка знала о том, что Чарльз будет дома во второй половине дня, и она поджидала его там.

— Заявление весьма серьезное, но бездоказательное, — спокойно заметил Мальтрейверс.

— А что, разве не так?

В ответ на последний вопрос воцарилось всеобщее молчание. Первой тишину нарушила Люсинда:

— Я пойду приготовлю ужин. Олли, ты мне сможешь помочь?

Шарлотта не дрогнув и даже с некоторым вызовом встретила взгляд Мальтрейверса, когда тот спросил:

— Вы полагаете, что будет лучше, если это окажется Дженнифер?

Шарлотта Куинн отвернулась и долго вглядывалась в пламя камина.

— В некотором смысле лучше. — Казалось, что все испепеляющая ненависть приглушила ее горе. — Жаль только, что теперь эту суку нельзя повесить. — Она вызывающе посмотрела на Гаса и потом вновь уставилась на огонь.

За один день ей пришлось пережить ураган самых разных эмоций: опасение, перед тем как позвонить Каррингтону, облегчение и надежду, когда тот захотел встретиться, ужас и муку, стоя у его тела. Ожидая Мальтрейверса в полицейском управлении, Шарлотта вдруг почувствовала, как в ней что-то изменилось. Сразу она не могла сказать, что именно случилось. Но сейчас, когда оцепенение начало исчезать, женщина поняла, какие темные силы вдруг поднялись из глубин души и позвали ее. Она бездумно и страстно повиновалась этому зову.

Дженнифер Каррингтон испуганно вздрогнула, заметив у дверей Карвелтон-холла полицейские машины, Затормозив, она стала опускать боковое стекло. В этот момент к ней подошла женщина-полицейский:

— Миссис Каррингтон? Весьма сожалею, но боюсь, что в вашем доме произошло несчастье.

— Несчастье? — Не выключая двигатель, Дженнифер открыла дверцу машины. — Что случилось?

— Мои коллеги вам все расскажут.

Дверь дома открылась, и Дженнифер увидела на пороге мужчину. В ее голове пронеслись бессвязные мысли: с какой стати он оказался здесь? Ни ему, ни полиции не полагалось пока знать о свершившемся здесь.

— Доктор Брайан? — удивленно спросила молодая женщина. — Что произошло?

— Входите, Дженнифер, дорогая. — Доктор провел Дженнифер в гостиную, усадил на диван и сам сел рядом. Она с недоумением посмотрела на двух мужчин, находящихся в комнате. — Эти джентльмены из полиции. Они пригласили меня сюда. Боюсь, что для вас есть очень скверное известие. Большое горе. Чарльз умер… Все в порядке, я ее держу.

Дженнифер Каррингтон со стоном обвисла в руках доктора. Женщина-полицейский бросилась к нему на помощь.

— Принесите мой чемоданчик, — распорядился Брайан, — он на столе.

Женщина поддерживала Дженнифер, пока доктор заполнял шприц бесцветной жидкостью из небольшой ампулы.

— Это не усыпит, а всего лишь успокоит ее. — Брайан выдавил из шприца остатки воздуха. — Она сможет ответить на вопросы. Дайте-ка мне ее руку.

Доктор поднял рукав жакета Дженнифер и был готов сделать инъекцию. Но в этот момент ее веки затрепетали и она села прямо.

— Все в порядке, я… — Дженнифер убрала руку. Изобразив обморок, она сумела выиграть время и несколько привести мысли в порядок. Не хватало, чтобы ее накачали наркотиками! Особенно сейчас, когда требуется особая ясность мыслей. Во что бы то ни стало необходимо попытаться осмыслить, почему все пошло не так, как было задумано.

— Простите… Одну минуту… — тяжело дыша, выдавила она. — Мне уже лучше. Не надо лекарств. Просто… просто скажите, как все произошло.

— Мистер Каррингтон, мадам, был обнаружен мертвым сегодня по второй половине дня. По-видимому, он был убит. Нам сообщили, что вы весь день находились в Манчестере. Установить связь с вами не было возможности. Извините, что мы должны задавать вопросы в столь неуместное время, но дело не терпит отлагательства.

— Да, конечно… — неуверенно произнесла она. — Но кто нашел Чарльза?

— Некая миссис Куинн. Она немедленно поставила в известность нас.

— Шарлотта? — Дженнифер не удержалась и задала еще два вопроса: — Но что она здесь делала? Когда это было?

— Миссис Куинн позвонила нам около четверти пятого. Она приехала сюда для встречи с вашим супругом.

С какой стати? Дженнифер была готова продолжать задавать вопросы, но, подумав, решила, что это опасно. Следует быть очень и очень осторожной.

— Постараюсь помочь вам всем, чем смогу, — сказала она. — Но прежде мне хотелось бы что-нибудь выпить.

Пока Брайан готовил напиток, Дженнифер сумела собраться и подготовиться. Один полицейский задавал вопросы, второй вел протокол. Она держалась очень спокойно. Последний раз видела мужа около половины восьмого утра, когда тот уезжал в свой офис. В Манчестер она отбыла спустя полчаса. Все было абсолютно нормально. Муж должен был возвратиться после полудня для того, чтобы переодеться и отправиться в Карлайл на собрание масонской ложи. Его секретарь обязана знать, когда он уехал с работы. Путь до Эттуотера обычно занимает у него полчаса.

Полицейский спросил Дженнифер о сейфе в библиотеке.

— Сейф? — Она казалась безмерно удивленной. — А с ним-то что случилось?

— Когда мы обнаружили тело вашего мужа, миссис Каррингтон, сейф был пуст. Мы считаем, что убийца похитил его содержимое.

Наступил момент, который Дженнифер много раз репетировала, однако теперь сценарий претерпел изменение. Она отпила из стакана, обдумывая, как лучше поступить в новой обстановке. Во-первых, необходимо что-то сказать по поводу сейфа.

— Чарльз держал в нем очень ценные книги.

— Кто знал об этом?

— Очень разные люди. — Дженнифер с беспомощным видом пожала плечами. — Ведь вы тоже знали о них, доктор Брайан, не правда ли? Я говорю о книгах про Шерлока Холмса. Множество наших друзей видело их. Партнер Чарльза, например, и… другие. Я не смогу всех назвать.

— Для нас имеет значение все, что вы сможете припомнить, миссис Каррингтон. По-видимому, похищены только книги. Но для того, чтобы окончательно убедиться в этом, нам потребуется ваша помощь. Не могли бы вы пройти…

Дженнифер вдруг разразилась рыданиями, и детектив замолк на полуслове. Она решила наконец, что рискованно менять на ходу заранее заготовленную версию; необходимо действовать так, как было задумана.

— Нет! — Сидевший Брайан вздрогнул, когда Дженнифер вскрикнула и, уронив стакан, вскочила на ноги. Женщина яростно отмахнулась, когда доктор попытался взять ее за руку. — Нет, он не мог! Разве можно было предположить, что этот человек… О Господи!

Она истерически зарыдала, полицейские обменялись многозначительными взглядами. Виски из хрустального стакана, валяющегося у ее ног, пролилось на ковер. Брайан все-таки сумел усадить Дженнифер на диван. Детективы ждали продолжения.

— Кто не мог, миссис Каррингтон? — осторожно поинтересовался один из них.

Ответа не последовало. Дженнифер сидела, низко склонив голову. Со стороны казалось, что она впала в оцепенение. На самом деле ее ум работал с удивительной четкостью. Брайан взял молодую женщину за подбородок и осторожно приподнял ее голову.

— Дженнифер, вы должны рассказать им все, что знаете, — сказал доктор. — Так в чем же дело?

Она повернулась к полицейским с чрезвычайно виноватым выражением на лице.

— У меня с ним был роман, — произнесла Дженнифер лишенным жизни тоном. — Роман… с человеком по имени Дагги Лидден. Однажды он говорил о похищении книг.

— Когда?

— Не помню точно. Наверное, прошло уже несколько недель… Может быть, даже еще раньше.

— Есть ли у этого человека ружье?

— Ружье? Вы хотите сказать?.. — Она явно была в полном ужасе. — Я не уверена, но… Да, думаю, что есть.

— Каким же образом мистер Лидден планировал похитить книги?

Дженнифер наклонила голову и принялась машинально вращать на пальце обручальное кольцо. Затем она нагнулась, подняла упавший стакан и поставила его на стоящий рядом журнальный столик.

— Я не думаю, что он строил какие-то реальные планы. Он просто говорил о возможности этого. Лидден сильно задолжал моему мужу, и, насколько мне известно, у него были трудности с платежами. Дагги сказал, что дело принимает серьезный оборот, и… — Она заколебалась, не зная, как продолжить. — Боюсь, что в тот момент я повела себя не правильно. Я всего лишь сказала ему, чтобы он не болтал глупости. Теперь, когда вы захотели узнать о всех, кому было известно о книгах, я вдруг вспомнила этот разговор… В то время я подумала, что он просто шутит… Наверное, так и было.

— Хорошо, мы с ним побеседуем. Не могли бы вы назвать его адрес? В данных обстоятельствах я вынужден просить вас отправиться с нами в полицейское управление для того, чтобы… Нет, извините нас, доктор. Миссис Каррингтон, кажется, вполне в состоянии дать там необходимые разъяснения. Вы, если желаете, можете ее сопровождать.

Брайан посадил Дженнифер в свою машину; на заднем сиденье пристроился один из детективов. Дженнифер размышляла о той опасности, которую несет с собой новая ситуация. Однако делать нечего, надо настойчиво и последовательно валить все на Лиддена.

После того как она завершила свое письменное объяснение, полиция, несмотря на протесты доктора Брайана, заявила, что миссис Каррингтон будет задержана, пока не завершатся необходимые следственные операции.

Дженнифер, не обращая внимания на торчащую у дверей женщину в полицейском мундире, потягивала из чашки горячий чай. Она решила, что, несмотря на неожиданное изменение первоначального плана, все обойдется если не совершать ошибок.

— Мистер Даглас Лидцен? Меня зовут Дональд Мур. Я — детектив-сержант следственного отдела полиции Камбрии. Со мной двое коллег. Мы расследуем серьезное преступление, совершенное сегодня во второй половине дня. Нам необходимо с вами побеседовать на эту тему.

Лидден с явным недовольством смотрел на троих крупных мужчин в штатском, стоящих у ступеней его дома. На фоне светлого пятна витрины магазина на противоположной стороне улицы они выглядели весьма грозно. Было около половины двенадцатого. Лидден только что вернулся из пивной. Там он по привычке попытался подгрести к девице за стойкой бара, но был грубо отшит ее ухажером, оказавшимся рядом. Одним словом, это было унизительное завершение и без того отвратительного дня.

— Серьезное преступление? — переспросил он слегка заплетающимся языком. — Но какое отношение оно имеет ко мне?

— Мы хотели бы обсудить этот вопрос в доме, если вы не возражаете, сэр.

Бесстрастная, преисполненная терпения официальная корректность Мура таила в себе нечто такое, что не располагало к спору.

— А если я возражаю? Вам известно, сколько сейчас времени?

— Мы знаем, который час, сэр. Но я должен сообщить вам, что располагаю одером на проведение обыска в данном помещении.

— Ордером? — встревожился, Лидден. — В таком случае, я желаю, чтобы сюда немедленно был приглашен мой адвокат.

— Может быть, нам все же лучше пройти в дом, сэр? Оттуда вы сможете ему позвонить.

На какое-то мгновение могло показаться, что Лидден намерен продолжать спор. Но он все же молча отступил внутрь помещения, оставив дверь открытой. Когда полицейские вошли в комнату, Дагги уже был у телефона. Набрав не правильный номер, он выругался и снова закрутил диск.

— Джек? Дагги Лидден… Здесь у меня проклятые легавые, которые заявляют, что имеют ордер на обыск. Гони сюда. Да срать я хотел на то, что ты уже улегся! Ты мне нужен!

Адвокат появился через четверть часа. Он потребовал предъявить ордер и посоветовал Лиддену сотрудничать с представителями власти. Прежде чем приступить к обыску, Мур спросил:

— Имеете ли вы ружье, сэр?

— Что из того, если и имею? — воинственным тоном ответил вопросом на вопрос Лидден.

— Нам бы хотелось взглянуть на него, если не возражаете.

Лидден бросил взгляд на адвоката; тот утвердительно кивнул. Дагги прошел в прихожую и, открыв дверь кладовки под лестницей, ведущей на второй этаж, исчез из поля зрения. Через какое-то мгновение он выскочил из кладовки.

— Ружья нет! — воскликнул Лидден изумленно. — Его украли.

— Согласно сертификату на владение огнестрельным оружием, вы должны были хранить ружье в надежном месте, — заявил Мур. — На двери кладовой замка не было. Когда вы в последний раз видели оружие?

Лидден потряс головой, пытаясь привести в порядок путающиеся мысли.

— Неделю назад, кажется. Оно хранилось здесь… вместе с патронами.

— Итак, вы храните оружие и боеприпасы в легкодоступном месте? — почти ласково спросил Мур. — Еще одно правонарушение.

— Сержант, мне кажется, что вы явно перегибаете палку, — возмутился адвокат. — Во-первых, вы заявляетесь к моему клиенту поздней ночью из-за мелкого нарушения…

— Во-первых, это весьма серьезное нарушение, — перебил его Мур, — а во-вторых, мы «заявились» сюда совсем по иному поводу. И сейчас намерены приступить к обыску.

В час ночи Мур объявил Лиддену, что тот арестован, и зачитал ему его гражданские права.

На чердаке полицейские обнаружили коробку с книгами о Шерлоке Холмсе и посвященные им письма, хранившиеся ранее в сейфе Чарльза Каррингтона. После того как Лидцен дал полный отчет о всех своих передвижениях за день, полиция провела повторный допрос Дженнифер Каррингтон.

Дагги и Дженнифер были оставлены под арестом.

Глава 6

В замкнутой общине слухи распространяются мгновенно по совершенно невидимым каналам. Уже на следующее утро весть о смерти Чарльза Каррингтона каким-то таинственным образом достигла Кендала и всех близлежащих поселений. Телефон в Брук-коттедже трезвонил не переставая. Взволнованные соседки спрашивали у Люсинды, слышала ли она об этом ужасающем событии, не забыв при этом сопроводить вопрос своими комментариями. Одна из соседок заявила о том, что Чарльзу Каррингтону давно и неоднократно угрожали убийством и что это общеизвестный факт. Однако сама соседка не имела ни малейшего представления о том, кто угрожал и с какой целью. Другая дама, не скрывая своего удовлетворения, утверждала, что Дженнифер предъявлено обвинение. В качестве убийц предстали еще три разных лица, а один человек уже, оказывается, полностью признал свою вину. Как средства убиения фигурировали ружье, нож и петля.

Первая точная информация поступила от Малькольма, который по телефону рассказал о проведенной полицией пресс-конференции.

— Они подтвердили то, что нам уже известно, — сказал Малькольм Мальтрейверсу. — Ты знаешь их манеру выражаться: «Некто оказывает помощь полиции, отвечая на некоторые вопросы»…

— Имен, конечно, не называют?

— Нет. Но в Кендале ничего невозможно утаить. Уже прошел слух, что убийца — Дагги Лидден. Можешь сам делать выводы.

— Неужели он? — Мальтрейверс почувствовал отвращение. Гас мало знал Каррингтона, но тем не менее убийство его потрясло. А то, что прекрасный человек стал жертвой любовника своей жены, делало преступление еще более отвратительным. — А как Дженнифер?

— Миссис Каррингтон также продолжает оказывать помощь следственному отделу полиции Кандела в ведении дела. Цитирую: «Она подвергнута задержанию».

— Означает ли это, что парочка действовала совместно?

— Полиция задержала их довольно быстро, однако пока никаких обвинений не предъявлено.

Мальтрейверс спросил после короткого раздумья:

— А Шарлотта об этом знает?

— Полагаю, да. Впрочем, как и остальная часть человечества, — сказал Малькольм. — Шарлотта уезжала от нас в крайнем ожесточении. Представляешь ее состояние, если будет доказано, что Дженнифер участвовала в преступлении? Пока все. Буду держать вас в курсе.

Люсинда вопросительно взглянула на Мальтрейверса. Тот положил трубку и поделился услышанным.

— Дагги Лидден! Господи, я знала, что это животное, но… — Она потрясла головой, как бы отгоняя кошмарное видение. — А Дженнифер-то какова…

— Точно пока ничего не известно, — заметил Мальтрейверс. — Им не предъявлено никаких обвинений, но… убийство обычно дело семейное. Жертвы, как правило, близкие родственники убийц.

— Как все ужасно! — с жаром выпалила Люсинда и пошла на кухню, чтобы убрать оставшуюся после завтрака посуду. Она вдруг подняла тарелку и со всего размаха хватила ею о край мойки. Осколки посыпались ей на ноги.

— Оставь меня на время одну, Гас. — Не глядя, Люсинда вытянула руку, как бы не подпуская его к себе. — Не волнуйся, все будет в порядке. Мне больно оттого, что я, кажется, начинаю ненавидеть людей.

Небритый, с опухшей от тяжелого похмелья физиономией Дагги Лидден с отвращением взирал на суперинтенданта детективной службы Брайана Ламберта, развалившегося в кресле у противоположной стороны покрытого пластиком стола. Шеф следственного отдела являл собой образ Фальстафа. Пальцы его смахивали на сардельки, а второй вислый подбородок морщился жировыми складками. Однако это грузное неуклюжее тело, затянутое в коричневый двубортный костюм, — на пошив пошло материала столько, сколько идет на палатку среднего размера, — служило вместилищем для острого ума, быстрого, как те борзые, выведению которых он посвящал все свое свободное время. Его непроницаемые, маленькие и острые, как колючки, глазки быстро бегали по исписанным листкам бумаги, на каждом из которых внизу стояла подпись Лиддена. Адвокат Дагги Лиддена, настороженный и внимательный, сидел у торца того же стола.

— Вернемся к вашему объяснению. — Голос Ламберта напоминал громыхание грузовика в глубине тоннеля. — Итак, вчера около полудня вы прибыли в Карвелтон-холл, где вас ожидала миссис Каррингтон. Вы с ней отправились в постель, после чего, примерно через час, вернулись в свою лавку на Стриклэндгейт. Там вы оставались всю вторую половину дня, занимаясь учетом товаров. Я правильно излагаю?

— Да.

Деревянное кресло под Ламбертом издало угрожающий скрип. Ламберт наклонился вперед, потирая кончик носа большим пальцем, очень похожим на куриное яйцо.

— Миссис Каррингтон сообщила нам о том, что вчера рано утром она уехала из Карвелтон-холла и провела весь день в Манчестере, совершая покупки. Миссис Каррингтон возвратилась домой вечером, и к этому времени там уже находилась полиция, — почти нежно промолвил Ламберт. Адвокат бросил короткий взгляд на своего клиента. — Не могли бы вы объяснить нам, почему миссис Каррингтон так утверждает? — закончил Ламберт.

— Она врет.

— Один из вас, бесспорно, говорит не правду, — без всяких эмоций заметил Ламберт. — Не могли бы вы назвать свидетелей, которые подтвердили бы ваше пребывание в Кендале во второй половине дня, и особенно в промежуток времени между тремя сорока пятью и четвертью пятого?

Лидден отрицательно покачал головой.

— Нет, но кто-то мог заметить мою машину во дворе за магазином.

— Мы, конечно, будем продолжать поиски, но пока не удалось выявить свидетелей, способных подтвердить ваши слова, — сказал Ламберт. — При этом считаю себя обязанным сообщить вам о том, что миссис Каррингтон сумела привести веские доказательства в пользу своей версии. В силу данного обстоятельства в текущей фазе расследования мы склонны полагать, что ее слова соответствуют действительности.

Лидден промолчал, а его адвокат беспокойно заерзал на стуле.

— И не затруднит ли вас объяснить, каким образом… — Ламберт еще больше наклонился вперед, напоминая своим видом готовый рухнуть утес, — каким образом в вашем доме оказались десять экземпляров книги сэра Артура Конан Дойла и ряд документов, принадлежавших покойному мистеру Каррингтону? — Обманчиво спокойные крошечные глазки поблескивали из-под вопросительно приподнятых бровей.

— Я уже говорил и повторяю опять: мне неизвестно, как они там очутились.

— И до настоящего времени вы не имеете представления о том, где находится ваше ружье?

— Последний раз я его видел в кладовой. Считаю, что оно было украдено.

Ламберт в молчании долго и внимательно изучал Лиддена. Тот, не выдержав взгляда суперинтенданта, опустил глаза и уставился на стол.

— Мистер Лидден, вы сэкономили бы для всех массу времени… — начал Ламберт подчеркнуто терпеливым тоном.

— Мне нечего добавить! — взорвался Дагги. — Я твержу правду, а она врет! Теперь или предъявляйте мне обвинение, или отпускайте, к дьяволу, из этого места!

Суперинтендант помолчал, затем, навалившись на крышку стола, тяжело поднялся и молча принялся собирать бумаги. Своим объемом и ростом в шесть футов и четыре дюйма он внушал такое же благоговение, как кит, восставший из морских пучин.

— Ваш адвокат, мистер Лидден, может подтвердить, что для выяснения всех обстоятельств мы имеем право задержать вас первоначально на двадцать четыре часа, — величественно произнес он. — В случае необходимости мы можем ходатайствовать о продлении указанного срока. Расследование продолжается. Советую вас обсудить сложившуюся ситуацию с вашим адвокатом.

Унылая комната показалась совсем пустой, когда ее покинул Ламберт. Суперинтендант направился в свой кабинет, где его ждал Мур с полученным по факсу сообщением.

— От полиции Манчестера, сэр, — сказал сержант, — дальнейшее подтверждение слов миссис Каррингтон о ее передвижении вчера.

Ламберт взял документ и принялся за чтение. Невеселая улыбка тронула его громадную физиономию.

— Если и дальше все пойдет так же, мы скоро сможем отпустить леди, — заметил он. — Похоже, она чиста. А что говорят эксперты?

— На коробке отпечатки пальцев Лиддена, а на чердачном люке — его ладони. Люк — обычный деревянный щит, который надо толкать вверх, стоя на лестничной площадке.

— А как насчет книг? — поинтересовался Ламберт.

— На большинстве вообще нет отпечатков, — сказал Мур. — По заявлению миссис Каррингтон, их никогда не извлекали из сейфа. Отпечатки найдены лишь на двух экземплярах. На дверце и замке следы пальцев одного лишь Каррингтона. Но доказательства пребывания Лиддена в Карвелтон-холле имеются, в частности, отпечатки его пальцев обнаружены в библиотеке. Это, однако, ни о чем не говорит: он был там после ужина, да и миссис Каррингтон не делает секрета из того, что Лидден ее любовник. Мы знали об этом и раньше со слов миссис Куинн.

Ламберт покачал головой, щеки его при этом затряслись, как желе.

— И все же мы не имеем подтверждения того, что Лидден был в своей лавке во второй половине дня, не так ли? Надеюсь, он станет более покладистым, когда найдется ружье. Пока ничего не удалось найти?

— Никак нет, сэр. Мы обыскали дом, но оружие может быть спрятано где угодно.

— Остается важнейший вопрос. Каким образом был открыт сейф?

— Фирма провела проверку: система сигнализации в полном порядке, ответил Мур. — После допроса миссис Каррингтон мы практически убеждены в том, что она не знала комбинации шифра. Это, кстати, подтверждает и партнер Каррингтона. Но кто-то все же открыл сейф, взломать его — способа нет.

Крошечные глазки Ламберта почти совсем исчезли за тяжелыми веками.

— Нам во что бы то ни стало надо с этим разобраться. Конечно, Лидден идет первым в забеге. Но толковый адвокат воспользуется загадкой сейфа и сумеет протащить сквозь эту щель запряженную четверкой карету.

Когда Мур вышел, Ламберт поудобнее разместил свою тушу в кресле и вернулся к изучению документов. Экспертиза установила, что Каррингтон умер мгновенно. При вскрытии из его тела извлекли более ста тридцати картечин — остальные были обнаружены в раме библиотечной двери и в стене зала. Дженнифер Каррингтон в своих показаниях утверждала, что в свое время категорически отмела предложение Лиддена похитить книги. Более того, она заявила, что вообще забыла об этом случае, приняв слова своего любовника за неудачную шутку.

Задумчиво поглаживая складки гигантского второго подбородка, Ламберт пытался осмыслить прочитанное. Находка ружья должна, без сомнения, стать тем критическим фактором, который заставит Лиддена отказаться от своей бездоказательной версии. Дело за тем, чтобы найти эту улику. Однако остается еще комбинация шифра… Это чревато серьезными неприятностями. Ламберта не беспокоило то, что Лидден продолжал упорно держаться своей версии. Ему приходилось встречать преступников, которые утверждали, что черное — это белое, даже в тот момент, когда судья уже зачитывал приговор о пожизненном заключении. Но сейф… То, что на поверхности выглядит невозможным, способно заронить сомнения в умы и сердца присяжных. Конечно, все проблемы были бы решены, если бы Лидден во всем признался и лично пролил свет на факты, кажущиеся в данный момент необъяснимыми. Естественное в начале следствия подозрение о том, что Дженнифер Каррингтон являлась соучастницей преступления, исчезало по мере того, как множились свидетельства о ее длительном пребывании в Манчестере в день убийства.

Когда позвонила Шарлотта Куинн, Люсинда находилась в школе и Мальтрейверс пребывал в Брук-коттедже в полном одиночестве.

— Вы слышали? — спросила она. — О Дагги и Дженнифер?

— Да, кое-что, — осторожно ответил Мальтрейверс. — Но все же мы ждем, когда Малькольм через свою газету получит новые факты.

— По-моему, все и без того совершенно ясно, — уверенно заявила Шарлотта. — Она стоит за всем делом. А идиот Дагги позволил ей на целый день отправиться в Манчестер, чтобы эта шлюха выглядела чистенькой.

— Боюсь, что не совсем понимаю…

— Неужели вы не видите? Эта женщина заверила Дагги в том, что у них будет общее алиби. Дженнифер обещала сказать в полиции, что в городе она была все время вместе со своим любовником. Теперь эта гадина предала своего партнера и прикидывается наивной девочкой. Дагги ничего не может доказать. Себе же Дженнифер обеспечила надежных свидетелей, готовых подтвердить ее пребывание далеко от дома. До чего же ловкая бестия.

— Но если это был их первоначальный план, то он никуда не годился. Раздельно допросив их и задав контрольные вопросы, полиция без труда обнаружила бы истину.

— Дженнифер наверняка понимала это, она достаточно умна. Ей удалось убедить Дагги в достоинствах такого плана. Вы не можете представить, насколько туп этот тип.

— В любом случае остается проблема сейфа. Вы полагаете, что Чарльз был неискренен, когда говорил о полной секретности комбинации?

— Нет, так я не думаю, — с явной неохотой произнесла она. — Но и эта загадка найдет объяснение. Я молюсь о том, чтобы полиция сумела доказать ее участие в преступлении.

— Вы так сильно этого хотите?

— Вам даже не удастся представить, как сильно. Осуждаете?

Шарлотта Куинн бросила трубку, кусая губы, чтобы вновь не разрыдаться. Она и так чересчур, долго и часто плакала из-за Чарльза. И к чему это привело?

В шесть вечера того же дня Мальтрейверс с Люсиндой прибыли в полицейское управление Кендала и попросили дежурного сержанта о свидании с одним из детективов, ведущих дело об убийстве Каррингтона. Они, наконец, вспомнили о том, что вчера около полудня с вершины Тридла видели машину Дагги Лиддена.

— Просим извинить за то, что мы не явились раньше, — сказал детективу Мальтрейверс. — После убийства мы просто обо всем забыли. Но как нам стало известно, полиция задержала мистера Дагласа Лиддена в связи с делом о смерти Чарльза Каррйнгтона.

Полицейский внимательно посмотрел на него и задал вопрос:

— Откуда вам это стало известно, сэр?

— Мой муж — редактор «Камбриан кроникл», — пояснила Люсинда. — У него свои источники информации. А по совести говоря, весь Кендал знает об этом.

— Похоже, — весьма сдержанно согласился полицейский. — Мистер Лидден оказывает нам помощь в ведении следствия. Итак, что вы хотите сообщить?

Выслушав рассказ Люсинды, детектив еще раз спросил ее о времени события и насколько она уверена в том, что это был автомобиль Лиддена.

— Абсолютно убеждена, — стояла на своем Люсинда. — Но если желаете, я могу изложить все следующим образом. Никто в округе не имеет машины данного типа. Конечно, это мог быть и случайный проезжий, однако согласитесь, что шансы на такое совпадение чрезвычайно малы.

— Вы тоже наблюдали указанное транспортное средство, сэр? — спросил полицейский у Мальтрейверса.

— Я видел автомобиль, который идентифицировала для меня миссис Стэплтон, — уточнил Мальтрейверс. — Лично я способен лишь отличить «роллс-ройс» от «релайант», да и то если успею сосчитать количество колес. Правда, я не совсем уверен в том, какая из названных мной марок имеет три, а какая — четыре колеса. Но миссис Стэплтон была убеждена, что это машина Лиддена.

— Я не думаю, что мы станем брать у вас официальное объяснение. — Полицейский произнес это таким тоном, словно неспособность разобраться в марках машин свидетельствовала о глубокой умственной отсталости собеседника. — Миссис Стэплтон укажет, что вы были вместе с ней.

Через некоторое время их отпустили, предупредив о том, что могут вызвать снова в том случае, если потребуется дать свидетельские показания на возможном судебном процессе.

Когда письменное объяснение Люсинды вручили Ламберту, тот не придал ему серьезного значения. Оно всего только подтверждало факт пребывания Лиддена в Карвелтон-холле около полудня, что он, собственно, и не отрицал. Правда, при этом он настаивал на том, что в то же время там была и Дженнифер Каррингтон. Так что новая информация представляла лишь академический интерес. Другое дело, если бы его видели покидающим Карвелтон-холл и работающим во второй половине дня в магазине.

— Признаться, я ждал большего внимания к нашему сообщению, — заметил Мальтрейверс, поворачивая на ведущую к Брук-коттеджу аллею. — Твое свидетельство может иметь существенное значение, если, конечно, Лидден уже во всем не признался.

— Ты и вправду считаешь, что он убийца?

— Я нахожу… Нет, не считаю, — ответил Мальтрейверс. — Я уже имел возможность опровергнуть теорию Шарлотты о том, что он и Дженнифер действовали в сговоре. Убежден, она не права. Кстати, помимо вскрытия сейфа есть ряд вопросов, требующих дополнительного разъяснения. Например, с какой стати Лидден…

— Боже! — Люсинда даже приподнялась на сиденье, когда при подъезде к Брук-коттеджу свет фар их машины отразился в ярко-красном кузове «фиесты», запаркованной у края лужайки. — Это Дженнифер. Что ей понадобилось у нас?

— Сейчас мы это узнаем, — сказал Мальтрейверс.

Очевидно, помощь вдовы Каррингтон уже не требовалась для продолжения расследования.

Глава 7

— Шарлотта нашла его в четыре пятнадцать! — выпалила в трубку Дженнифер Каррингтон, теребя шнур белого телефонного аппарата в Карвелтон-холле. После того как ее отпустила полиция, она сумела вытянуть из своего адвоката массу важных сведений.

— Что?! — прокричал с другого конца провода мужской голос. — Какого дьявола ей там понадобилось?

— Кто знает. Она даже могла тебя увидеть.

— Нет. — Кругом было чисто, но… Ты хоть понимаешь, что это может означать?

— Еще бы! Я о другом и думать не могу. Полиция только что позволила мне уйти.

— Как Лидден?

— Пока его держат, но обвинение не предъявлено. Адвокат говорит, что полицейские нашли книги. А вдруг он докажет свое алиби?

— Если бы мог, так уже доказал бы… Да успокойся ты. — Он услышал рыдания Дженнифер. — Все идет как надо. Когда ты сможешь получить книги?

— Не знаю. Когда обвинение будет предъявлено, мне, наверное, позволят их забрать.

— Ясно. В конце концов, полиция отыщет ружье, и этого достаточно, чтобы формально обвинить Лиддена. Когда книги будут у тебя, скажешь о сейфе. Действуем по плану.

— Но мне ужасно трудно оставаться одной.

— Отправляйся к кому-нибудь. — В его голосе можно было услышать раздражение. — Веди себя естественно. Все ожидают, что ты станешь делиться своим горем. Говори побольше о Лиддене. Чем больше людей станет считать, что виноват он, тем лучше. Позвони завтра.

Он резко бросил трубку. Надо думать, а не тратить время на выслушивание бабских причитаний. Во-первых, видела ли его Шарлотта Куинн? Видимо, нет, в противном случае она наверняка сообщила бы об этом полиции. В любом случае ее необъяснимое появление грозит катастрофой. Только бы полиция обвинила Лиддена и вернула книги… Тогда он мог бы решить, как поступать дальше.

Когда Люсинда и Мальтрейверс вошли в комнату, Дженнифер Каррингтон сидела у камина в кресле с высокой деревянной спинкой. Стакан с каким-то напитком, к которому она не притронулась, находился рядом на столике. С несчастным выражением лица, лишенным всякого макияжа, небрежно расчесанными рыжеватыми волосами, стиснутыми, лежащими на коленях руками Дженнифер напоминала испуганного ребенка.

— Хэлло, — произнесла она тихим, неуверенным голосом. — Прошу извинить за вторжение, но мне надо было куда-нибудь убежать из дома. В первую очередь я подумала о вас. Вы не возражаете? Малькольм сказал, что рад меня видеть.

— Когда вас отпустили из полиции? — спросил Мальтрейверс.

— Пару часов тому назад. Я поехала в Карвелтон-холл, больше мне некуда деться. В Манчестере у меня живут друзья, однако боюсь, что после случившегося я не в состоянии вести машину. Вначале мне было не так уж скверно, но когда я прослушала автоответчик… Она заплакала.

— Кое-кто всегда торопится с выводами, — пояснил Малькольм. — Дженнифер сказала, что кто-то поздравил ее с тем, что наконец она получила все, к чему стремилась. Звонившая себя не назвала.

Молодая женщина подняла на Люсинду молящий взгляд. Ее лицо было мокрым от слез.

— Это так жестоко! Я не могла оставаться дома. Вы не были знакомы с Чарльзом до того, как я повстречала его. — Она взялась за подлокотники кресла с намерением подняться. — Я боюсь, что мне надо идти… Я подумала…

— Все в порядке, — твердо сказала Люсинда. — Мы вовсе не намерены выбрасывать вас на улицу. — Рассказывайте, если вам от этого становится легче. — Люсинда села рядом с Малькольмом. На ее лице невозможно было прочитать какие-либо чувства.

Мальтрейверс припомнил инцидент в кухне, когда Люсинда разбила тарелку, узнав о том, что полиция задержала Дженнифер и Дагги. Ей, видимо, нелегко было сейчас скрывать свое подлинное отношение к гостье.

— Мы с Гасом тоже не отказались бы от чего-нибудь крепкого, — сказала Люсинда, и Малькольм направился к бару.

— Как вы себя чувствуете? — отдавая дань вежливости, спросил Мальтрейверс.

— Отвратительно. — Дженнифер слабо улыбнулась. — Полиция вначале не хотела меня отпускать. Нет, они все были очень вежливы, да и мой адвокат присутствовал. Но они все задавали и задавали свои вопросы… У меня в голове все смешалось. Потом мне разрешили уйти, но я должна сообщать о своем местонахождении.

— Они пока еще держат Лиддена?

Этот вопрос, неожиданно привел ее в ярость:

— Надеюсь, что он вообще не выйдет оттуда! После того, что он натворил!

— Вы полагаете, это он убил Чарльза?

— Других вариантов просто нет. — Некоторое время она смотрела в огонь, а затем прямо взглянула в глаза Мальтрейверса. — Позвольте говорить начистоту. Если мои слова оскорбят ваши чувства, я уйду. У меня с Дагги был роман.

— Дженнифер, об этом все знают, и очень давно, — сказал Мальтрейверс.

— Не может быть… — Она глубоко вздохнула. — Я надеялась, что наша связь остается в тайне. — Она отпила из стакана и, стараясь казаться спокойной, продолжила: — Я вовсе не намерена просить прошения за свои поступки, даже после того, что произошло. Вы знаете, на сколько лет Чарльз старше меня, и… наши физические отношения меня не удовлетворяли. — Она посмотрела на Люсинду. — Вы понимаете? Мне было трудно. Я любила Чарльза, но… Одним словом, мне не хватало секса.

Люсинда ограничилась вежливым кивком. Дженнифер опустила глаза. Когда она вновь начала говорить, в ее голосе слышалась натужная бравада:

— Я так поступила, и мне плевать, что об этом думают другие. За этим ничего не стояло, никаких чувств по отношению к Дагги. Я старалась хранить все в тайне, но, как видите, не очень в этом преуспела. Вот, собственно, и все. Даже в дурном сне я не смогла бы представить себе такого конца.

— Теперь, если позволите, я расскажу о том, что известно нам, — прервал ее Мальтрейверс. — Чарльз заехал сюда вчера рано утром с фотокопией Конан Дойла и сказал, что вы проведете весь день в Манчестере. Во второй половине дня Шарлотта Куинн приехала в Карвелтон-холл на встречу с ним, но обнаружила лишь мертвое тело. Она примчалась в Брук-коттедж, позвонила в полицию, и я отвез ее в полицейское управление.

— Да, они мне уже сказали о Шарлотте Куинн. — Дженнифер ладонью смахнула с юбки невидимые пылинки. — Вы не знаете, зачем она хотела увидеться с Чарльзом?

— Он сам пригласил Шарлотту, — уклончиво ответил Мальтрейверс. — Я не спросил ее, с какой целью, впрочем, теперь это не имеет значения.

Гас был уверен в том, что на Малькольма и Люсинду можно положиться — они ничего не добавят к его словам. Дженнифер слушала Мальтрейверса весьма внимательно.

— Мы были свидетелями того, как полиция проникала в Карвелтон-холл. Позже нам пришлось дать письменные объяснения. Из заданных мне вопросов стало ясно, что украдены книги. Затем мы узнали о том, что вы и Дагги задержаны. Вот, пожалуй, и все.

Дженнифер Каррингтон откинула со лба прядь волос и еще раз отпила из стакана. Не подозревая, насколько серьезно Мальтрейверс заинтересовался расследованием, она была уверена, что тот принял все ее слова за чистую монету. Гас не сводил с лица молодой женщины своих голубых глаз, в которых плясало отражение пламени камина.

— Малькольм сообщил мне, зачем вы во второй раз ездили в полицию, — сказала Дженнифер. — Вы видели машину Дагги, двигающуюся в сторону Карвелтон-холла.

— Люсинда видела нечто похожее на его автомобиль, — признал Мальтрейверс. — Но мы не знаем, куда тот направлялся.

— О, Дагги вовсе не отрицает своего присутствия в Холле. — Она выдержала паузу, как бы подбирая нужные слова. — Если позволите, я разъясню, как все произошло. Когда я вернулась домой, полиция сказала мне насчет Чарльза, а также о том, что книги украдены. Не могу припомнить деталей, но, кажется, я высказала предположение, что это дело рук Дагги.

Голубые глаза слегка прищурились:

— Почему вы так сказали?

— Да потому, что раньше Дагги предлагал мне стащить книги и бежать, с ним вместе. Мы приобретем состояние, утверждал он.

— Нелепое предложение, — заметил Малькольм. — Его бы арестовали сразу, попытайся он опубликовать книгу.

— Вне всяких сомнений, — согласился Мальтрейверс, закуривая сигарету. — Однако существует и другая возможность. Есть богатые коллекционеры, которые не очень щепетильны, когда дело касается источников получения экспонатов для своих личных домашних музеев. Думаю, что, если бы при перевозке «Джоконда» вдруг выпала из грузовика и ее кто-нибудь, подобрав, решил продать, недостатка в покупателях не было бы. Но с другой стороны… — Мальтрейверс прервал фразу на полуслове, хотя на самом деле не собирался ничего говорить. Ему хотелось, чтобы Дженнифер поразмышляла над возможным ходом его мыслей. Итак, книги в конечном итоге перейдут в ее собственность. Ничто не сможет предотвратить их публикацию. На совесть Дженнифер полагаться не приходится. Остается открытым вопрос о шифре замка сейфа. Интересно, что она может сказать по этому поводу? — Что же вы ему ответили?

— Я велела Дагги не болтать глупости. Он пытался изменить характер наших отношений. Но я не могла предать Чарльза. — Она умоляюще взглянула на Мальтрейверса. — О, я знаю, что вы сейчас думаете. Если я легла в постель с другим, то почему я должна испытывать нежные чувства по отношению к мужу? Все вдруг становятся такими моралистами. Но это именно так: я любила Чарльза.

— Для большей части человечества чтение проповедей на моральные темы — занятие весьма рискованное, — глубокомысленно заметил Мальтрейверс. — Однако в любом случае эта проблема не имеет отношения к существу нашего дела. Суть же состоит в том, что, узнав об исчезновении книг, вы сразу начали подозревать Лиддена. Вам известно, что он сказал в полиции?

— Да. И теперь не знаю, смеяться или плакать, — возмущенным тоном ответила Дженнифер. — Детективы явились ко мне перепроверить его показания, и я узнала, что, оказывается, около полудня он встретил меня в Карвелтон-холле и мы с ним якобы занимались любовью до двух часов дня. После этого, заявил полицейским Дагги, он уехал в Кендал.

— Но вы же весь день провели в Манчестере. — Мальтрейверс не вставая вытянул руку и стряхнул пепел сигареты в камин. — Не так ли?

Дженнифер изучающе посмотрела на Гаса, но на его лице не было заметно никаких тайных мыслей.

— Именно это и хотела уточнить полиция. Я вспомнила, что заправляла машину на бензоколонке у дороги М-6, — сказала она. — Меня придирчиво расспрашивали, чем я занималась в Манчестере. Пришлось показывать чеки и даже покупки. Я упомянула о том, что брала деньги в банкомате на Динзгейт. Полицейские захотели посмотреть и эту квитанцию. Знаете, там ведь проставлена не только дата, но и час операции.

— Никогда не обращала внимания, — удивленно заметила Люсинда.

— Между тем это так. Я брала деньги в десять двадцать девять, — продолжала Дженнифер. — Оттуда и направилась в «Шеррэт энд Хьюз» — купить книгу для Чарльза. Расплачивалась при помощи кредитной карточки, так что в магазине осталась копия чека с моей подписью. Потом я выпила кофе на площади Святой Анны и затем до самого ленча бродила по универмагу на Маркет-стрит.

Во второй половине дня я делала покупки в центре города, кстати, купила Чарльзу галстук. Позже заехала к подруге. Было около шести вечера, так как она сказала, что самое время выпить. У нее я поужинала и примерно в половине девятого отправилась домой.

— И в магазинах нашлись продавцы, которые вас запомнили? — В голосе Мальтрейверса прозвучало нечто похожее на сомнение.

— Не могу ничего сказать о книжной лавке и об универмаге — там была толпа покупателей, но в «Тимперли» меня запомнили наверняка. Во-первых, там меня знают, и, во-вторых, я выбрала платье, которое потребовало небольшой подгонки на месте.

— Да, банкомат и кредитная карточка не оставляют сомнения в том, где вы были утром, — сказал Мальтрейверс. — И тем не менее Лидден продолжает настаивать на том, что встречался с вами в Карвелтон-холле около полудня. Почему он это делает?

— Понятия не имею, — ответила Дженнифер. — Я сказала ему, что буду весь день в Манчестере. По-видимому, ему ужасно хочется втянуть меня в это дело. Лидден может быть очень мстительным. Он, наверное, решил, что я не смогу доказать свое алиби.

— Как он сумел проникнуть в Карвелтон-холл? — спросил Малькольм. Дженнифер, казалось, была смущена его вопросом.

— Мы с ним обменялись ключами. Конечно, это была глупость, которая напрочь выпала из моей памяти. Кстати, его ключ я сразу потеряла. — Дженнифер потерла ладони с таким видом, будто тепло камина не согревало ее, и продолжила:

— Но это еще не все. Мой адвокат говорит, что детективы нашли книги, припрятанные в доме Дагги.

— Вы не знаете случайно, как он объясняет эту маленькую неувязку? Может быть, Дагги заявляет, что вы их туда подбросили?

— Насколько мне известно, пока нет, — ровным голосом ответила Дженнифер. — Но если он способен изобрести историю о нашей с ним встрече в Карвелтон-холле то можно ожидать самых нелепых объяснений… Я не понимаю одного: как Дагги ухитрился открыть сейф, — только один Чарльз знал нужную комбинацию и…

— И в сейф встроена сложная система сигнализации, — закончил ее фразу Мальтрейверс. Дженнифер с удивлением посмотрела на него. — Чарльз сказал мне о системе вечером после ужина, а я сообщил об этом полиции.

— Так вот почему детективы меня об этом так настойчиво расспрашивали. Им хотелось выяснить, не знаю ли я нужной комбинации.

— А вы ее знаете?

Настойчивые вопросы Мальтрейверса начали нервировать Дженнифер. Вместо того чтобы, получив ее разъяснения успокоиться, он продолжает гнуть свое.

— Нет, не знаю и никогда не хотела узнать. За мной водится грех. Немного выпив, я становлюсь болтливой. Мне известно, как ценил эти книги Чарльз. Я бы чувствовала себя ужасно, если бы с ними что-нибудь случилось по моей вине. Этот вопрос однажды уже возникал, когда у нас в гостях были Стив Кэмпбелл и его жена. Чарльз рассказал им о системе сигнализации и упомянул о моем отношении к секрету замка. Он тогда заметил, что теперь только ему известна нужная комбинация, а ее запись хранится в офисе в сейфе, который будет открыт только после его кончины.

— Почему он подчеркнул, что только теперь комбинация известна лишь ему одному?

— Раньше ее знали все члены семьи. Но Маргарэт и дети умерли. Остался один Чарльз.

— Выходит, что Дагги Лидден не мог знать нужных цифр, — заметил Мальтрейверс. — Как же он открыл сейф? Кэмпбелл, я полагаю, имеет доступ к хранилищу в конторе?

— Стивен? — В голосе Дженнифер Каррингтон звучало неподдельное изумление. — Даже если это и так, он ни за что не станет совать нос в чужие дела. Я служила его секретарем. Это человек кристальной честности.

Мальтрейверс бросил сигарету в камин и сказал:

— Есть еще один пункт вне моего понимания. Допустим, что Дагги хотел силой заставить Чарльза открыть сейф. Как в этом случае он узнал время возвращения Каррингтона? Кто мог ему сказать?

— Определенно не я.

— Никто и не предполагает, что это могли быть вы. Кто еще знал о его неурочном возвращении?

Дженнифер задумалась. Она старалась сообразить, что можно сказать, не опасаясь нежелательных последствий.

— Во-первых, бесспорно, секретарь. И, возможно, все остальные служащие конторы. Чарльз мог сказать об этом и некоторым членам масонской ложи. Не исключено, что были и другие.

— Среди «других» оказываюсь и я, — сказал Мальтрейверс. — Чарльз заезжал вчера утром. Кроме того, у меня никуда не годное алиби. Сидел один в доме, читал без всяких свидетелей, пока не появилась Шарлотта, но уже после убийства. Но убийца все-таки не я… А не мог Чарльз сам сказать Дагги Лиддену?

— Ну конечно же мог! — Дженнифер произнесла это таким тоном, словно ее только что осенила важная идея. — Ведь Дагги тоже масон. Не знаю только, намеривался ли он быть на собрании.

— Итак, если Чарльз сказал Дагги, то последний знал с ваших слов о том, что вы будете в Манчестере и что Чарльз останется в доме один после того, как вернется из офиса, — принялся рассуждать Мальтрейверс. — Да, такой вариант нельзя исключить.

Неожиданно для самого себя Гас решил прекратить разговор. Опустошив стакан, он направился к бару, чтобы налить еще одну порцию. Разбавляя в кухне виски водой, Мальтрейверс думал о том, что независимо от того, действовал ли Лидден в одиночку или вместе в Дженнифер, остается коренной вопрос — каким образом был открыт сейф. Версия о том, как Каррингтон сказал Кэмпбеллу, что только ему самому известен секретный код, легко поддается проверке. Абсолютно исключено, что Чарльз назвал нужные цифры Лиддену. Мальтрейверс смотрел на свое отражение в расположенном прямо перед ним окне. Но видел он только сейф с распахнутой дверцей. Все это сильно смахивало на цирковой фокус, который демонстрируется перед вашими глазами. Как бы все было просто, если бы удалось обнаружить двойное дно, умело спрятанное зеркало или сложный механизм в черном ящике… Но никакого фокуса не было. Сейф был открыт с помощью обычной человеческой хитрости. Когда Мальтрейверс вернулся в гостиную, Люсинда уговаривала Дженнифер остаться ночевать.

— Нет, вы не поедете в Карвелтон-холл, — решительно заявила она. — И я не позволю вам провести ночь в одиночестве в гостинице.

Люсинда без особого труда преодолела слабое сопротивление со стороны Дженнифер, но Мальтрейверс чувствовал, что предложение Люсинды в основном диктовалось требованиями вежливости.

Некоторое время разговор шел на самые общие темы, затем Дженнифер отправилась спать во вторую, свободную, комнату. Хозяйка снабдила ее пижамой и халатом.

Когда Люсинда спустилась вниз, Мальтрейверс и Малькольм заканчивали мыть посуду.

— Что ты думаешь об этой истории? — спросил Гас, раздумывая, куда бы поместить только что протертый стакан.

— Можешь оставить стакан на столе, — сказала Люсинда. — Я бы никогда не поступила со своим мужем подобным образом. Это, во-первых, а во-вторых, я лучше оставлю свое мнение при себе.

— Меня совершенно не интересует то, каким образом она прокладывала себе путь в обществе, — сказал Мальтрейверс. — Меня не трогает, даже если она спала со всеми подряд по алфавиту, используя телефонный справочник Кендала. Я спрашиваю, как, по-твоему, Дженнифер участвовала в убийстве?

— Сам ты, конечно, считаешь, что участвовала?

— То, что она говорит о Лиддене, — полнейшая чушь, — ответил Мальтрейверс. — У того из всех мест прут как мотивы убийства, так и возможности совершить его. И вместо того, чтобы позаботиться о мало-мальски сносном алиби, он продолжает твердить о своей встрече с Дженнифер в Карвелтон-холле. И это после того, как, по ее словам, она сообщила ему об отъезде за семьдесят миль в Манчестер. По шкале глупости от одного до десяти он тянет на одиннадцать. — Мальтрейверс повесил кухонное полотенце на рейку, прикрепленную к двери, и продолжил свою мысль: — Проанализируем возможную ситуацию. Она берет деньги в банкомате примерно в половине одиннадцатого и отправляется в «Шеррэт энд Хьюз». Этот магазин расположен всего в нескольких минутах ходьбы от Динзгейт, так что на всю процедуру ушло от силы минут пятнадцать. Затем она мчится назад в Карвелтон-холл и прибывает туда около полудня. После встречи с Лидденом, имевшей, по его словам, место, Дженнифер садится в машину и приезжает в «Тимперли», в другой конец Манчестера, в указанное ею время. Это в принципе возможно, хотя…

— Гениально. Ты полагаешь, что сыщется много женщин, способных проехать сто пятьдесят миль для того, чтобы с кем-то накоротке переспать? У меня по отношению к Дженнифер сложные чувства, но думаю, что она на такое не пойдет. В любом случае твоя гипотеза ровным счетом ничего не доказывает; Дагги мог позднее вернуться в Карвелтон-холл.

— Ну что же, будем прорабатывать другие варианты, — миролюбиво сказал Мальтрейверс. — Но все же не могу понять, почему он вообще не отрицает факта своего присутствия вчера в Карвелтон-холле. Ведь всегда можно сочинить какую-нибудь достоверную историю.

— Его машину могли помимо нас увидеть и другие, — ответила Люсинда. — Поэтому он и не может отрицать то, что был там. Вспомни слова Дженнифер о том, что Дагги всеми силами стремится ее замарать. Лидден может успешно скрывать свою подлую сущность. Но если оценить его подлость объективно по твоей шкале, то она уж точно потянет на двенадцать.

— Люсинда права, — вступил в разговор Малькольм. — У Дагги масса врагов, и не только из-за того, что он забавляется с чужими женами. Частенько он проявляет себя как законченный негодяй. Но в любом случае мы стоим перед проблемой сейфа. Как Дженнифер, Дагги или некто другой смогли узнать комбинацию замка?

Мальтрейверс покачал головой:

— Для решения этой задачи, Ватсон, потребуется не меньше трех пачек.

— Вы хотите сказать — трех трубок, Холмс?

— В моем случае трубки не годятся, я курю сигареты. Кстати, твои слова напомнили мне о том, что в спальне лежит книга, которую я еще не кончил читать.

Мальтрейверс, прежде чем открыть фотокопию «Огненной ведьмы Эттуотера», долго смотрел на нее. Ему чудилось, что книга несет в себе какую-то жуткую тайну.

Сочинение о выдуманном гениальном сыщике, раскрывающем воображаемые преступления, привело к настоящему убийству через столетие после появления книги в этом доме. Мальтрейверс с грустью подумал о том, что Чарльз Каррингтон, наверное, остался бы в живых, если бы не столь свято соблюдал фамильные обязательства по отношению к Конан Дойлу и разрешил опубликовать книгу. Гаса удивило то, что Дженнифер ухитрилась представить железное алиби на весь четверг. Наверное, это не случайно, ведь действия людей обычно не документируются столь тщательно. Если она сумела обмануть своего умного мужа, то почему она не способна надуть любовника, слывущего идиотом?

Он наконец открыл книгу на том месте, где прервал чтение после появления Шарлотты Куинн, и вновь погрузился в безобидную выдумку мертвого гения.

Прислуга Милдред-Холла

После ленча я присоединился к Холмсу, который приступил к допросу оставшейся части прислуги. Начал он с поварихи миссис Брум, весьма округлой и весьма экзальтированной женщины.

— Это все Огненная ведьма! — прервала она Холмса, едва тот успел начать интервью. — Маргарэт Сеймур опять здесь!

— Опять? — мягко переспросил Холмс. — Означает, ли это, что указанный призрак и ранее посещал здешние края?

— Еще бы, сэр! Всякий, кто родился и вырос здесь, знает об этом злом духе.

— Весьма интересно, — сказал Холмс, незаметно подмигнув в мою сторону. — Но сейчас мне больше всего хотелось бы узнать, чем вы занимались в тот вечер, когда мисс Элеонор подверглась нападению.

— Я как раз готовилась покормить Бейтса, нашего лесничего, — ответила она. — Он заглянул ко мне по пути к Элис Макгрегор (чую, что скоро мы узнаем кое-какую новость касаемо их), но она еще раньше упросила меня отпустить ее в Кендал навестить подружку. Работы было мало, мистер Брейтуейт находился в отъезде, и я разрешила ей уйти после того, как она перемыла всю посуду.

Бейтс и я болтали, когда вдруг услышали стук копыт во дворе конюшни. Мы еще удивились, почему это миссис Элеонор пустила лошадь галопом, но тут из конюшни примчался Генри и сказал, что лошадь прискакала одна.

Мистер Пейнтер, Бейтс и паренек отправились на поиски. Вы только представьте мое состояние пока я их всех ожидала! Они принесли ее на кухню, и я своими руками обмыла раны на ее бедном личике. Сам доктор сказал, что я сделала это очень хорошо.

Миссис Брум скрестила на груди руки, давая тем самым понять, что ее рассказ подошел к концу.

— В какое время в тот день вы последний раз видели грума Джонсона? — спросил Холмс.

Повариха в задумчивости наморщила чело.

— Он торчал, как обычно, с утра в Холле, чтобы подкормиться. Затем когда после полудня я вышла подышать во двор, то опять видела его. Вроде бы и все, больше не припоминаю.

Прежде чем отпустить ее, Холмс поинтересовался, не появится ли Бейтс в Милдред-холле вечером. Миссис Брум сказала, что он обычно приходит, завершив свои дневные труды. Затем Холмс попросил ее прислать к нему своих помощниц по кухне. Они обе оказались страшно расстроенными: Элис Макгрегор все еще причитала по поводу того, что не была дома и не могла оказать помощь мисс Брейтуейт, а ее коллега Джанет Хемсдейл вообще находилась на грани истерики.

— Люди говорят, что птица выдыхает пламя! — причитала она. — Боже, спаси всех нас от Огненной ведьмы!

— Если вы будете избегать леса, то вам ничего не грозит, — заверил ее Холмс.

— Здесь нет безопасных мест, — протестовала она. — На всем Холле лежит проклятье!

— Первый раз слышу. Что же такое сверхъестественное происходит в Милдред-холле?

— Ну как же. Здесь со всеми случаются несчастья. — Хемсдейл, отвечая, дрожала. — Элис как-то на прошлой неделе шла, но вдруг упала и порезала себе руку. Миссис Брум уронила в кухне сервиз. А Симпкинс, сметая пыль, разбила фарфоровую фигурку, которую так любила мисс Элеонор.

— Серия мелких домашних неприятностей никак не говорит о проклятье, — строго сказал девушке Холмс. — Подобная чепуха приносит один лишь вред и никому не может помочь.

— Простите Джанет, мистер Холмс, она волнуется по малейшему поводу. Такой уж у нее характер.

— В этом случае вы и ваши коллеги должны помочь Джанет справиться с ним. Ваш долг — во всем помогать хозяину и мисс Элеонор, а вовсе не предаваться всяким глупостям. На этом мы и закончим.

Когда за девицами закрылась дверь, Холмс вздохнул:

— Конечно, можно было ожидать, что обитатели этого дома испытывают некоторое опасение, но совершенно невыносимо видеть столь детские суеверия, которыми страдает Хемсдейл. Становится ясно, что от женской части прислуги нам не приходится ждать серьезной помощи.

Вывод моего друга подтвердили и обе горничные. Одна из них заявила с мрачной торжественностью, что огромная птица может становиться невидимой и что она нападает на всякого, кто осмелится прогневить ее хозяйку. Когда они ушли, Холмс вновь вздохнул. На сей раз во вздохе можно было уловить веселье и разочарование одновременно.

— Занятие столь же необходимое, сколь и бесполезное, — сказал он.

— Это означает, что мы мало продвинулись в нашем деле, — заметил я.

— Расследование продвигается небезуспешно, — поправил он меня. — Следы на берегу указывают на то, что данные преступления имеют место в мире смертных, и можно выделить некоторые интересные общие моменты в отношении всех этих нападений.

Он принялся перечислять их, отгибая при этом пальцы на левой руке:

— Во-первых, все они произошли в районе Ведьминого леса. Во-вторых, это случалось в темноте или при наступлении темноты. В-третьих, Брейтуейт и его сестра, прежде чем на них обрушивалась птица, подвергались нападению со стороны женщины. В-четвертых, птица быстро изчезала. Она убила собаку, однако оставляла людей израненными, но все же живыми. Между тремя первыми нападениями проходил примерно месяц; четвертое же случилось после третьего через несколько дней. Начинают выявляться, Ватсон, отдельные, правда пока весьма несовершенные, части общей картины.

Он помолчал некоторое время, что-то обдумывая, и затем добавил:

— Нам, конечно, не следует забывать и о проблеме помощника дворецкого.

— Адамса? — удивленно спросил я. — Разве он не сел на корабль в Ливерпуле?

— Мы не можем быть уверены в том, что и сам Брейтуейт мог бы, если бы задумался, разрешить столь элементарную задачу. Адамс виновен в нападении не больше, чем в похищении виски из графина.

— Почему вы в этом столь уверены? Если не он, то кто?

— Пейнтер готовил Адамса для того, чтобы тот в конечном итоге занял должность дворецкого. Отсюда мы можем с уверенностью заключить: помощник имел полный доступ к винным погребам и их содержимому, — отвечал Холмс. — Если у него и была тайная тяга к пьянству, то ему не требовалось похищать напиток из графина, рискуя быть тут же разоблаченным. Я не знаю, кто воровал виски, но нет никаких указаний на то, что ворованное потреблялось кем-то из домашней прислуги. Этот факт имеет весьма важное значение, и выводы напрашиваются сами собой. 

Холмс провел час в библиотеке Милдред-холла, затем он в моем сопровождении отправился в коттедж, где жил Джонсон — грум Брейтуейта. Миссис Джонсон подтвердила, что в тот вечер, когда произошло нападение на мисс Элеонор, муж вернулся примерно в шесть часов вечера. Поужинав, Джонсон, как обычно, отправился в близлежащий кабачок играть в крибидж [3]. 

— Из каких краев вы и ваш муж происходите? — спросил Холмс.

— Муж родился и вырос в Уайтхейвене. После несчастного случая он поступил на службу в конюшни сэра Генри. Там мы и повстречались — я обслуживала буфетную в Коннистон-холле. И родилась-то я в деревне неподалеку от хозяйского дома. Представьте, — добавила женщина, — бабушка моего мужа по отцовской линии жила в Кендале и у него до сих пор сохранилась там родня. Мы постоянно навещаем их, когда у мужа выдаются свободные дни.

Как бы между прочим Холмс выудил дополнительные подробности о деятельности и связях Джонсона; он сумел даже узнать адрес родственников. На столе у входной двери находился прекрасный бронзовый телескоп.

— Память о прошлой службе вашего супруга? — Поинтересовался я.

— Да, сэр, — сказала миссис Джонсон. — Он тоскует по морю и частенько уходит в горы в ту сторону долины, чтобы через телескоп посмотреть на корабли. Муж говорит, что…

Рассказ миссис Джонсон был прерван громовым стуком в дверь. У входа в коттедж стоял Генри, паренек из конюшни. Было заметно, что мальчишка чрезвычайно взволнован.

— Мистер Холмс, сэр! — задыхаясь, выпалил он. — Хозяин попросил меня разыскать вас. Не могли бы вы немедленно вернуться в Холл?

— Что произошло? — быстро спросил Холмс.

— Не знаю, сэр, но в Холл неожидано заявился Бейтс — лесничий.

Послание из леса

Мы нашли Брейтуейта в кабинете. Там же находился и лесничий. У последнего в руках был толстый посох, из тех, что так любят пастухи Вестморлэнда.

— Бейтс нашел это в дальней части Ведьмина леса, — объяснил Брейтуейт, протягивая Холмсу листок бумаги, — и решил, что находка может иметь значение. — Я смотрел через плечо моего друга, пока тот изучал помятый и выцветший листок. Было похоже, что он некоторое время пролежал на открытом воздухе. На бумаге от руки были выведены числа 16, 21, 18, 16, 15 и 19.

— Эти числа для меня лишены всякого смысла, хотя я и… — начал Брейтуейт, но Холмс прервал его:

— Великолепная работа, Бейтс. Я счастлив, что хоть один человек из всего персонала способен действовать разумно. Кто-нибудь знает о вашей находке?

— Нет, сэр. Я сразу принес бумагу мистеру Брейтуейту.

— Прекрасно, — похвалил его Холмс. — Вас непременно спросят, с какой целью вы явились в Холл. Вы ответите, что нашли чрезвычайно важное вещественное доказательство, и добавите, что получили от меня строжайшую инструкцию ни с кем не обсуждать вашу находку. Вам все ясно?

— Вы полностью можете положиться на меня, сэр. — Бейтс откозырял нам и покинул кабинет.

— Значит, этот листок действительно важен? — спросил Брейтуейт.

— Трудно сказать сразу, — ответил Холмс, — но известие о том, что Бейтс обнаружил нечто важное, заставит кое-кого задуматься. Мы можем положиться на его способность держать язык за зубами?

— Абсолютно, — убежденно заявил Брейтуейт.

— Хорошо, — сказал Холмс. — Теперь поразмышляем над цифрами. Итак, вы утверждаете, что вам они ничего не говорят?

— Совершенно ничего, — подтвердил Брейтуейт. — Не могут ли они быть неким кодом? Скажем, обозначением номера буквы в алфавите?

— Вряд ли, — сказал Холмс. — Это было бы слишком просто. Только самый примитивный ум пошел бы на использование такого детского кода, расшифровать который будет делом нескольких секунд. Мы же имеем дело со злодеем, обладающим развитым интеллектом.

— В таком случае, перед нами более сложная система кодирования, — предположил я.

— Возможно. — Холмс внимательно изучил листок и отрицательно покачал головой. — Мы можем исключить шесть наиболее распространенных цифровых шифров, если вы, конечно, не объясните мне, какое отношение к нашему делу может иметь слово «кряква», образующееся при использовании одного из них.

— Разрешите-ка мне еще раз взглянуть на цифры, — сказал Брейтуейт, и Холмс протянул ему листок. — Не может ли это быть счетом какой-нибудь игры? Если так, то они для нас не представляют интереса.

— О! Крибидж! — воскликнул торжествующе я. — Мы только что узнали, что ваш грум регулярно играет в крибидж в Эттуотере. Что вы скажете по этому поводу, Холмс?

— Боюсь, что будет весьма сложно установить связь между вечерами, регулярно проводимыми за карточной игрой, сопровождающейся скромным бокалом, и теми возмутительными событиями, с которыми нам приходится иметь дело, — заметил мой друг. — В любом случае, Ватсон, ваши познания в этой игре вряд ли можно считать исчерпывающими. Счет девятнадцать в крибидже невозможен, и, кроме того, результат отмечается не на бумаге, а колышками на специальной доске. — Он улыбнулся, заметив мое разочарование. — Предположение остроумное, но вряд ли, по моему мнению, корректное. Однако если перед нами все же код, то мы должны прийти к выводу о том, что в деле участвуют разные люди — кто-то из них находится в Милдред-холле, а кто-то вне его. В противном случае им не надо было бы вступать в переписку.

— Но почему их переписка должна быть зашифрована? — задал вопрос Брейтуейт.

— Записку просто оставляли в лесу, и адресат забирал ее позже, — сказал Холмс. — Для случайного человека запись на бумажке не будет иметь смысла. Конечно, если тот не догадается, что перед ним код, и не попытается его расшифровать.

— А не могли бы вы сделать это? — поинтересовался Брейтуейт,

— Если бы у меня было достаточно времени, — ответил сыщик. — Проблема состоит в том, что в записке не более двух слов и мы имеем очень мало материала для анализа. Однако краткость указывает на срочность, и это может нам помочь… Подождите! Дайте-ка мне, пожалуйста, записку.

Брейтуейт вернул бумагу Холмсу, и тот вновь подверг ее тщательному анализу.

— Я напрасно остановился лишь на семи комбинациях, — сказал он. — Есть и восьмая, которая дает нам «Киркби». Имеет ли это слово какой-либо смысл для вас?

— Местечко Киркби-Лонсдейл расположено всего лишь в нескольких милях отсюда, у границы с Йоркширом, — сказал Брейтуейт.

— Возможно, место встречи, — высказал предположение Холмс. — Наше прибытие вызвало тревогу у преступников. Близлежащая деревня — прекрасное место для проведения военного совета. Мы навестим Киркби-Лонсдейл, Ватсон, и узнаем, не появлялись ли в той округе незнакомые лица.

— Едва ли нас правильно поймут, когда мы примемся стучать во все двери подряд, — засомневался я.

— Если бы вы захотели встретиться в маленькой деревне, то какое место скорее, всего выбрали бы для вашего рандеву? Церковь? Местный кабачок? Выбор, Ватсон, весьма ограничен. Завтра мы отправимся в Киркби, а тем временем благодаря Бейтсу разнесется слух, что он обнаружил нечто весьма важное. Таким образом, ловушка будет поставлена.

— Следовательно, вы надеетесь вызвать виновных на опрометчивые поспешные действия, — прокомментировал слова моего друга Брейтуейт.

— Именно, — сказал Холмс. — Кстати, может получиться так, что в Киркби мы не найдем ответы на наши вопросы, — закончил он.

Вечером перед ужином, когда мы ждали Брейтуейта, Холмс молчал, погрузившись в свои мысли.

— Мне, Ватсон, совсем не хочется ускорять события, — неожиданно заявил он, — но у меня нет иного выбора. Кстати, вы читали сегодня «Таймc»?

— Весьма поверхностно.

— Там есть сообщение из Марселя о случившемся в этом городе убийстве. Когда Брейтуейт задал нам свою загадку, я работал над разрешением весьма важных и неотложных проблем. Задержка с выполнением некоторых процедур позволила мне выкроить время и заняться тайной Эттуотера. Но теперь в ближайшие дни я должен вернуться в Лондон.

— Вы полагаете, что к тому времени тайна будет раскрыта?

— Все время молюсь об этом, — ответил он. — Я был уже переутомлен, когда занялся делом Брейтуейта, и боюсь, что нахожусь не в лучшей форме. Я понимаю, насколько ужасно все складывается для нашего хозяина и его сестры, но если я провалю то дело, о котором только что упомянул, ужасы ожидают добрую половину цивилизованного мира.

— В таком случае, немедленно возвращайтесь в Лондон, — предложил я. — А я же продолжу расследование здесь в меру своих возможностей.

— Я уверен, что вы замечательно справитесь, — сказал с доброй улыбкой мой друг. — Но пока в этом нет острой необходимости. Я все предусмотрел таким образом, что в случае нужды меня немедленно вызовут.

Появление Брейтуейта не позволило мне продолжать расспросы. Но подавленно-обреченное настроение Холмса привело и меня в мрачное состояние духа.

Холмс во время ужина был подчеркнуто внимателен по отношению к нашему хозяину. Блюда с помощью одной из горничных подавал Пейнтер.

— Нам с Ватсоном на завтра потребуются лошади, — сказал Холмс. — Мне надо провести расследование, которое, я уверен, поможет нам разрешить загадку.

Я заметил, как на лице Пейнтера появилось и быстро исчезло выражение интереса. Просьба Холмса наверняка станет известна всем в Милдред-холле.

— Пожалуй, достаточно, — сказал Холмс, когда прислуга покинула столовую. — Интересно будет узнать, к каким результатам это может нас привести.

На следующий день мы выехали очень рано и, миновав Чертов мост, к полудню прибыли в Киркби-Лонсдейл. Мы зашли в самую большую таверну местечка, чтобы перекусить, и Холмс быстро втянул хозяина в беседу. Подбадриваемый вопросами Холмса о рыбной ловле, его собеседник становился все более и более словоохотливым. Их разговор прерывался лишь для того, чтобы хозяин мог по имени приветствовать каждого нового посетителя.

— Вы прекрасно знаете свою клиентуру, — заметил Холмс.

— Я просто обязан знать всех, сэр, пробыв здесь шестнадцать лет, — ответил владелец таверны. — Среди тех, кто переступает этот порог, очень мало таких, с кем бы я не был знаком. Вы, джентльмены, первые незнакомцы за прошедшие двенадцать месяцев.

— Замечательно, — сказал Холмс. — Однако, хозяин, нам пора в путь. Спасибо за гостеприимство.

Когда мы покинули заведение, Холмс покачал головой:

— Совершенно ясно, что не здесь было место встречи. Необходимо разделить наши усилия. Вы отправляйтесь в церковь, а я тем временем наведу справки в иных местах. Нам следует выяснить, не появлялись ли здесь в последние несколько дней мужчина и женщина, незнакомые местным жителям.

— Мужчина и женщина? Почему вы в этом так уверены?

— И Брейтуейт, и его сестра видели женщину. Ее соучастником, я полагаю, наверняка должен быть мужчина. Встречаемся здесь через два часа.

Моя расследовательская деятельность не принесла никаких плодов. Я нашел церковного служку, но тот ничего не мог сообщить. Затем я случайно встретил пожилую женщину, носительницу всех местных сплетен, дом которой располагался напротив старинной норманнской церкви. Ясно, что столь выгодная позиция старой леди не позволяла никому остаться незамеченным на территории, прилегающей к храму св. Марии. Прежде чем мне удалось скрыться, я имел счастье выслушать массу сведений обо всем, что произошло в округе за последние несколько недель. Когда я вернулся на место нашего с Холмсом рандеву, я еще надеялся на то, что его поиски окажутся более плодотворными. Однако его вид и выражение лица разбили все надежды.

— Я шел по холодному следу, Ватсон, — мрачно объявил мой друг. — Да и у вас вид человека, который не добился большого успеха.

— Мне удалось узнать, что через Киркби четырнадцатого проезжал бродячий цирк, — ответил я. — Никаких иных сообщений о незнакомцах не поступало.

Холмс вдруг шлепнул себя ладонью по лбу:

— Каким же глупцом я оказался!

— Что вы хотите этим сказать?

— Когда, линия рассуждений выглядит остроумной, то это вовсе не говорит о ее правильности, — ответил он. — Но ложное остроумие греет наше тщеславие, и тогда разум наш закрывается для истины только потому, что она тривиальна. Изощренность моего ума, о которой вы так часто и так тепло говорите, не позволила мне разглядеть простые истины. Нам надо возвращаться в Милдред-холл.

— Но я не вижу… — начал было я.

— Так же, как и я, Ватсон, — прервал он меня. — Если вы ищете иглу, прежде убедитесь в том, что роетесь в нужном стоге.

Весь обратный путь я оставался в неведении, чем так доволен Холмс; он молчал, а я был не способен самостоятельно решить эту загадку.

Когда около семи вечера мы подъезжали к Милдред-холлу, навстречу нам поспешно выбежал Джонсон:

— Мистер Холмс! Вас просят немедленно пройти в дом.

— Что случилось? — спросил Холмс.

— Огненная ведьма напала опять!

Холмс соскочил с лошади.

— Ваш хозяин или мисс Элеонор? Бог мой, неужели они вновь пострадали?

— С ними все в порядке, сэр, — заверил сыщика Джонсон. — На этот раз нападение совершено на прислугу.

— Кто же это мог быть на сей раз? — пробормотал Холмс, и мы помчались к дому, на ступенях которого нас ждал Брейтуейт.

— Элис Макгрегор, — сказал он, поймав вопросительный взгляд Холмса, — на нее напали во второй половине дня.

— Птица?

— Нет. Безумная Мэг, наша деревенская дурочка.

Он провел нас в то крыло здания, где обитала прислуга. Миссис Брум обрабатывала раны Макгрегор. Кровоподтек выглядывал из-под края повязки на голове девушки. Несмотря на рану, она смогла рассказать Холмсу о том, что произошло.

— Я вышла кормить домашнюю птицу, — начала Элис. — Когда я уже шла домой, передо мной возникла Безумная Мэг и нанесла удар палкой. Падая, я услыхала, как она назвала себя Огненной ведьмой.

— Повторите как можно точнее ее слова. Девушка на момент задумалась и затем произнесла:

— «Огненная ведьма возьмет всех».

Холмс взглянул на Брейтуейта:

— Эту женщину удалось найти?

— Полиция посетила ее дом в Эттуотере, но Мэг там не оказалось, и до настоящего времени ее не удается разыскать. Я попросил полицейских привести Мэг сюда, сразу как она будет задержана.

— Прекрасно, — заметил Холмс и, повернувшись к лежащей на кровати Элис, добавил: — А вам, милая, необходим покой. Вы вели себя очень храбро.

Спустившись вниз, Холмс поговорил с остальными слугами. Никто из них не видел в тот день Мэг поблизости, однако все заявили, что она часто наведывается в Милдред-холл, выклянчивая еду или старую одежду. Затем мой друг побеседовал один на один с Пейнтером.

— Дело почти завершено, Ватсон, — сказал Холмс, присоединившись ко мне в гостиной. — Теперь нам остается подождать ареста Безумной Мэг. — Протянув руки к камину, он спросил: — А вы заметили, Ватсон, какой холод стоит в жилище прислуги?

После этой таинственной ремарки он замолк, но в его взгляде я сумел прочитать удовлетворение.

Примерно через три часа полицейский сержант и констебль доставили в Милдред-холл Безумную Мэг. Несчастное создание полностью соответствовало своему прозвищу. На ней болтались грязные лохмотья, пряди спутанных волос падали на изрытое морщинами лицо. Безумный взгляд ее метался по кухне, где собрались все слуги Милдред-холла. Рот, из которого сочились слюни, дергался, когда она начинала бормотать бессвязные слова; искривленные пальцы теребили сорванные ею неизвестно где полевые цветы. Весь мой опыт медика говорил о том, что ничего путного нам от нее узнать не удастся.

— Итак, перед нами Огненная ведьма, — в задумчивости произнес Холмс. — Что вы можете сказать о ней, сержант?

— Местная сумасшедшая, Мистер Холмс. Безумная Мэг живет в этих краях всю свою жизнь и до сего времени была совершенно безобидна. Она бродит кругом, болтая сама с собой, беседуя с птичками и тому подобное. Похоже на то, что ее рассудок помутился еще сильнее. В Эттуотере ходят слухи, — он многозначительно взглянул на нас, будто Мэг заявляет, что ее посетил дух Маргарэт Сеймур и передал ей все свое могущество.

— Это ставит последнюю точку, — одобрительным тоном произнес Холмс. — А теперь я осмелюсь на предложение: ей следует предстать перед глазами своей последней жертвы.

— Я думал именно об этом, сэр, — с энтузиазмом ответил сержант. — Только сможет ли бедная девочка выдержать такую встречу?

— Наше присутствие явится гарантией ее безопасности.

Элис Макгрегор, ведомая за руку величественной миссис Брум, появилась в кухне. Увидев безумицу, она отпрянула в ужасе.

— Не надо бояться, — сказал Холмс. — Это та самая женщина, которая напала на вас?

— Да, — робко ответила девушка.

Безумная Мэг злобно ощерилась и неожиданно плюнула.

— Боже, спаси и помилуй! — закричала Элис, отчаянно смахивая с себя слюну старухи. — Огненная ведьма прокляла меня!

— Довольно! — воскликнул сержант. — Не бойтесь, милочка, вам больше никто не причинит зла.

Пока миссис Брум утешала рыдающую Элис, Холмс приблизился к Безумной Мэг, замер на мгновение, наклонился и внимательно вгляделся в ее иссохшее лицо.

— Исполняйте свой долг, сержант, — сказал он. — Все это очень грустно, однако пусть юристы оценят состояние ума этой женщины и вынесут свой вердикт, насколько она подпадает под действие закона. Милдред-холлу теперь нечего бояться.

— Но как же птица? — спросил Брейтуейт.

— Сержант уже дал ответ на ваш вопрос, — сказал Холмс. — Безумная Мэг, как утверждают, беседует с птицами, и кто знает, какой редкой и неведомой нам властью над ними обладает ее странный ум. Здесь водятся канюки, а все охотничьи птицы, как известно, поддаются дрессировке. Сержант, разве я не прав?

— Совершенно верно, сэр, — сержант, казалось, был польщен, — она всегда знала, как обращаться с животными, наша Безумная Мэг.

Когда несчастную женщину увели, Холмс повернулся к Брейтуейту и произнес:

— Как видите, ничего сверхъестественного, всего-навсего сумасшедшая женщина, ставшая буйной. Вам надо сказать сестре о том, что дело благополучно завершилось. Мы с Ватсоном будем ждать вашего возвращения.

Холмс и я вышли из кухни и направились в кабинет Брейтуейта. Когда мы оказались там, мой друг плотно закрыл дверь.

— Возможно, что разум этой женщины к утру и не прояснится, — заметил Холмс. — Но по крайней мере она будет более сносной после того, как уменьшится влияние алкоголя, столь явно заметного в ее дыхании. Господи, свидетелями какого дешевого фарса нам пришлось стать!

— Следовательно, Мэг невиновна?! — воскликнул я.

— Не разочаровывайте меня, Ватсон, — раздраженно произнес Холмс. — Вся эта лживая белиберда способна ввести в заблуждение только полицию да местных жителей, однако я убежден в том, что вас она не могла обмануть.

— Некоторые факты выглядели весьма убедительно; а если они обнаружат и канюка…

— Нет никакого канюка, — решительно прервал меня Холмс. — Это был мой вклад в представленную нам ложь. Однако мы должны продолжать делать вид, что поверили в версию, придуманную исключительно для нас. Полностью откровенны мы можем быть лишь с Брейтуейтом.

Через минуту наше общество разделил и хозяин дома.

— Мистер Холмс, я поговорил с сестрой, однако я совершенно не удовлетворен…

— Естественно, вы не удовлетворены, — сказал Холмс. — Наш интеллект должен быть оскорблен этим нелепым актом отчаяния, направленным на то, чтобы сбить меня с правильного пути. В целом картина для меня ясна. Еще немного информации, и я буду знать все абсолютно точно. Скажите Пейнтеру, что Ватсон и я завтра поутру отбываем в Лондон, так как наша миссия завершена.

— В Лондон?! — не мог скрыть своего изумления Брейтуейт. — Разве ответ на загадку лежит там?

— Нет, — сказал Холмс. — Но мы там и не будем. Мы сойдем с поезда в Манчестере и вернемся назад как можно быстрее. Не могли бы вы рекомендовать маленькую гостиницу или постоялый двор в нескольких милях к западу от Милдред-холла, где можно было бы сойти за невинных путешественников? Нас не узнают, если мы назовемся вымышленными именами.

Брейтуейт назвал подходящее место и объяснил, как туда можно добраться.

— Выглядит идеально, — сказал Холмс. — Ватсон, я должен просить вас изобразить из себя натуралиста, прибывшего в Озерный край с целью классификации ранних весенних цветов. Вас, Брейтуейт, я извещу по почте. Я не могу сказать, когда я это сделаю, но в любом случае вам надлежит скрупулезно следовать полученным инструкциям.

А сейчас мы могли бы с пользой провести время, обсудив интересные юридические казусы. В качестве обвинителя со стороны Короны вы участвовали в нескольких судебных процессах, которые вызывают у меня живой интерес.

Наш хозяин согласился, хоть и был безмерно удивлен предложением моего друга. Остаток вечера Холмс расспрашивал Брейтуейта и ни разу не упомянул о деле, которое привело нас в Милдред-холл.

Гибель гигантской птицы

Утром следующего дня, когда поезд отошел от платформы Оксен-хольма, Холмс произнес, откинувшись на спинку сиденья:

— Слухи, Ватсон, являются сейчас нашим лучшим союзником: весть об аресте Безумной Мэг распространится со скоростью лесного пожара. В ее виновности не будет сомнений. Разве может остаться место для иных подозрений, если сам великий Шерлок Холмс убежден в том, что именно она и есть Огненная ведьма?

Я не стал задавать дополнительные вопросы, так как знал, что это бесполезно: мой друг всегда, приближаясь к разрешению тайны, становился ужасно скрытен. Он оставался молчалив до тех пор, пока не находил последних бесспорных доказательств правильности своих выводов.

В Манчестере на Оксфорд-стрит мы купили подходящую для пребывания на лоне природы одежду и затем отправились в расположенный неподалеку университет, где, чтобы лучше соответствовать избранной нами роли, приобрели необходимое научное оборудование и справочники. Кроме того, Холмс купил мощный бинокль. Замаскировавшись таким образом, мы покинули столицу Его Величества Хлопка и отправились вновь на север. Вскоре мы остановились в маленькой, но комфортабельной и чистенькой гостинице, расположившейся в тени горных пиков немного к западу от Милдред-холла. Книги, посвященные флоре Англии, и коробки для сбора образцов убедили хозяина и его супругу в том, что постояльцы, несомненно, занимаются естественной историей. В результате на следующее утро мы отправились в экспедицию, вооруженные многочисленными советами о том, в каких местах можно обнаружить редкие виды растений.

— Здесь, Ватсон, наши пути расходятся, — объявил Холмс после того, как мы, выйдя из гостиницы, достигли ручья, с громким журчанием бегущего со скал. — Вы продолжайте научную деятельность и соберите достаточно образцов для того, чтобы придать правдоподобность нашей истории. Встретимся вечером в гостинице.

Он перешел вброд неглубокий поток и направился в сторону расположенных прямо перед нами холмов. Я наблюдал за ним до тех пор, пока его длинная фигура не исчезла в зеленеющих зарослях, и затем приступил к выполнению своих обязанностей лжеботаника. Уже вскоре после полудня я насобирал порядочное количество образцов и задолго до наступления вечера вернулся в гостиницу. Холмс еще отсутствовал, а когда он вернулся, то застал меня наслаждающимся теплом маленького уютного бара. Холмс спросил хозяйку, не сможет ли та его покормить, и затем, взяв свой эль, сел рядом со мной на дубовую скамью у камина.

— Ваша коллекция произвела на леди совершенно неизгладимое впечатление, — ухмыляясь, сказал он. — Вы просто очаровали нашу хозяйку, Ватсон. Я тоже провел день не зря, хотя и не могу предъявить материальных доказательств своего успеха. Но мне удалось обнаружить в горах именно то, что искал. Я также открыл пролегающий вне дорог путь в Милдред-холл.

— И вы там были? Я имею в виду Холл.

— Всего лишь понаблюдал издали, — ответил он. — Затем я нашел деревню, которая может похвастаться наличием почтового отделения, и отправил письмо Брейтуейту. Ловушка захлопывается, Ватсон. Спасения нет.

На следующее утро, покидая наше временное жилье, мы заявили, что намерены идти к побережью, а на самом деле отправились в горы. Холмс показал мне обнаруженные им вчера пастушьи тропы. Мы находились над широкой зеленой долиной. Где-то далеко-далеко едва виднелся Милдред-холл. Холмс навел на него свой бинокль.

— Брейтуейт сделал все, что от него требовалось, — заметил мой друг, не пояснив, однако, откуда ему об этом стало известно.

Мы спустились ниже в долину и через час, миновав ферму Лоумэна, вступили в Ведьмин лес. На краю поляны нами был разбит лагерь, для чего пришлось расчистить подлесок. Затем мы перекусили тем, что удалось купить в гостинице перед уходом. Уже ближе к вечеру до нас долетел звук приближающихся шагов.

— Мистер Холмс? — прошептал чей-то голос, и через мгновение из кустов на краю поляны возник Брейтуейт.

— Здесь, — негромко произнес Холмс, и Брейтуейт нырнул к нам под защиту высокого сухого папоротника. — Вы сделали все точно, как я вас просил?

— Да, хотя это и вызвало у всех обитателей Милдред-холла большое огорчение. То, что я намерен продать Милдред-холл и увольняю больше половины слуг практически без предупреждения, вывело всех из себя. Миссис Брум рыдала, мне стоило большого труда сдержаться и не утешить ее, заявив, что все это не больше чем ваша хитроумная выдумка.

— Я счастлив тем, что вам удалось совладать с нежной стороной, вашей души — сухо произнес Холмс. — У них не должно возникнуть ни малейших сомнений в серьезности ваших намерений. Итак, теперь все извещены о ваших планах?

— Сегодня утром я пригласил к себе в кабинет всю домашнюю прислугу и людей из конюшни, — ответил Брейтуейт. — Я сделал так, что и Бейтс-лесничий тоже присутствовал на встрече. Осталось известить лишь фермеров-арендаторов.

— Вы дали понять, в котором часу сегодня вечером оставите Милдред-холл для того, чтобы выполнить эту грустную миссию? — спросил Холмс.

— Я сказал Пейнтеру, что ровно в семь вечера пойду к Лоумэну и уже от того — к другим арендаторам. Убежден, что дворецкий поделится этими сведениями с остальными.

— Как относительно вашей сестры? — поинтересовался Холмс.

— Я заявил, что мисс Элеонор знает о моих планах, но состояние сестры полностью исключает возможность их обсуждения в ее присутствии.

— Превосходно, — заявил Холмс. — Пусть вас не волнует то, что вскоре должно произойти. Мы будем с вами, даже если вы нас и не увидите.

К вечеру ударил довольно сильный мороз, и я был весьма доволен тем, что в Манчестере мы запаслись теплой шерстяной одеждой, — о костре не могло быть и речи. С наступлением темноты мы вышли на опушку и, скорчившись в кустах, вперили взгляд в направлении Милдред-холла. Вскоре после шести часов чуть ли не в ярде от нас в темноте быстро промелькнула фигура человека. Узнать его было невозможно.

— Наживка проглочена, Ватсон, — едва слышно прошептал Холмс.

Часом позже мы услыхали стук подков и увидели отблеск прыгающего вверх и вниз огня. Мимо нас рысью проскакал Брейтуейт, он был освещен прикрепленным к седлу фонарем. Мы поднялись и последовали за ним. Я возблагодарил свою армейскую подготовку, которая помогала мне не отставать и выдерживать между мной и всадником постоянное расстояние в сто ярдов. Брейтуейт пересек лес и, выехав из него, оказался на берегу озера, похожего в лунном свете на холодное серебряное зеркало. Мы следовали за ним в зловещей тишине, постепенно отставая по мере того, как наше растительное прикрытие становилось все более разреженным. Мы были вынуждены замирать в каждой группе кустов, для того чтобы убедиться в том, что горизонт чист, и лишь после этого перебегать в новое укрытие. Неожиданно рядом со всадником впереди нас из мелкого подлеска поднялся столб оранжевого пламени.

— Быстро, Ватсон! Это они! — закричал Холмс, и мы помчались изо всех сил.

Источником пламени оказался факел, направленный рукой невидимого нам человека в морду лошади. Испуганное животное дико заржало и поднялось на дыбы, сбросив наездника на землю. Какая-то тень метнулась к упавшему. Холмс издал предупреждающий крик. В этот момент я споткнулся обо что-то и, падая, увлек за собой великого сыщика. Пока мы поднимались на ноги, человек, склонившийся над Брейтуейтом, отбросил факел в сторону и помчался прочь вдоль берега. Мы побежали к Брейтуейту. В тот же момент кровь от ужаса застыла в моих жилах. Гигантская птица, самая большая из всех, что мне доводилось видеть, бесшумно и зловеще пронеслась над ровной поверхностью воды и опустилась на неподвижно лежащего человека.

— Револьвер, Ватсон! Стреляйте же, ради Бога! — заорал Холмс.

Я поднял оружие. Но стрелять во мраке в эту судорожно дергающуюся массу, состоящую из исходящего криком человека и издающей хрипло-визгливые звуки птицы, было слишком опасно. Подбегая ближе, я услыхал крик филина. Птица тут же взлетела, зависла на миг над своей жертвой и заскользила в сторону водоема. В темноте она казалась порождением какой-то извращенной дьявольской фантазии — в холодном свете луны на ее черепе были ясно видны два больших изогнутых рога. Со смешанным чувством ужаса и ярости я вновь поднял револьвер и выпалил в сторону отвратительного видения. По какой-то случайности (нелепо было думать в той ситуации о прицельном выстреле) пуля нашла свою жертву. Птица пронзительно вскрикнула, повернулась вокруг своей оси и, закрутившись, как сломанный воздушный змей, рухнула в ледяную воду. Издалека до меня донесся чей-то вопль, в котором слышалась тоска.

Когда я подбежал к Брейтуейту, Холмс, склонившись, рассматривал повреждения на его лице. На щеке лежащего я увидел идущий сверху вниз разрез. Эта рана была гораздо глубже царапин, оставшихся, от когтей птицы.

— Слава Богу, ничего серьезного, — сказал Холмс. — Он поистине храбрый человек, раз решился добровольно подвергнуть себя этой дьявольской опасности. — Мой друг смотрел в сторону озера, на поверхности которого виднелась темная масса перьев. От нее по воде разбегались концентрические круги.

— Выдающийся выстрел, Ватсон, — заметил сыщик. — Это несчастное, но опасное создание следовало уничтожить.

— Чистое везение, — сказал я. — Но что мы будем делать с ее хозяином?

— Ему далеко не уйти. Я поскачу в Милдред-холл на лошади Брейтуейта и подниму тревогу. Займитесь раненым, пока я не вернусь с подмогой.

— Но кто же они? — спросил я, когда Холмс распрямился, чтобы оставить меня наедине с Брейтуейтом.

— Так называемая Элис Макгрегор и ее братец, — ответил Холмс, вскочив в седло. — Они изобрели дьявольский способ мести за смерть одного человека.

Брат и сестра

Холмс вернулся с Пейнтером и Джонсоном. Все вместе мы доставили Брейтуейта домой в Милдред-холл. Когда я обрабатывал его раны (порез оказался глубоким, остальные повреждения носили поверхностный характер, так как птица оставила жертву буквально через секунду после начала атаки), пришло известие, что фермер Лоумэн, встревоженный моим выстрелом, выбежал из дома и увидел, как Элис Макгрегор с каким-то незнакомцем пытаются увести его лошадей. С помощью двоих не обиженных силой сыновей Лоумэн захватил воров и теперь ждет дальнейших указаний. Холмс распорядился, чтобы их держали взаперти, а утром доставили в Милдред-холл, куда будет вызвана полиция.

Вскоре после рассвета юный служитель конюшни был откомандирован в полицейское управление Кендала, а Джонсон получил от Холмса задание извлечь из озера останки птицы. Джонсон вернулся вместе с Лоумэном. Под прицелом своего ружья он приконвоировал и преступную пару. На Элис Макгрегор были одеты безобразные лохмотья, а ее лицо измазано грязью. При помощи театрального грима она сумела придать себе внешность старухи. Брат, на несколько лет старше, чем сестра, оказался мрачным бородатым типом с тощим лицом пройдохи. Он был облачен в то, что когда-то являлось мужским пиджаком стиля «Норфолк».

Прежде всего, Холмс обратил свое внимание на птицу, оставленную Джонсоном во дворе, поблизости от кухонной двери. Грум принес и деревянную клетку, которую он, по предположению Холмса, нашел на берегу озера.

— Золотой орел. — Холмс наклонился и снял с головы птицы промокший кожаный колпачок, к которому были прикреплены рога барана. Благородная птица использовалась для неблагородного дела.

Мы прошли в дом. Брейтуейт ждал нас в гостиной. Там же оказалась и его сестра, настоявшая на своем присутствии. Холмс приказал Лоумэну ввести преступников.

— Вот птица Огненной ведьмы, — произнес он, показывая Брейтуейту колпачок. — Выдрессирована нападать на запах крови. Дрессировал ее этот человек, выполняя преступный замысел, разработанный совместно с сестрой.

— Но Элис Макгрегор всегда… — начал Брейтуейт. Холмс прервал его движением руки.

— Не Элис Макгрегор, — пояснил он. — Элис Флеминг и ее брат Данкан — ближайшие родственники Стюарта Флеминга, убийцы, казненного четыре года тому назад в Карлайле. Вы на суде выступали обвинителем. — Он повернулся к паре, стоящей с низко опущенными головами: — Вы намерены оспорить мои слова? Что же, молчание свидетельствует о моей правоте. — И, обратившись вновь к Брейтуейту, продолжил: — Когда в один из вечеров, беседуя с вами, я узнал, что вы были, прокурором в том деле, последние фрагменты головоломки стали на свои места. Когда вы впервые рассказали мне о птице, я решил, что мы имеем дело с каким-то экзотическим видом, обладающим большим гребнем на голове. Однако знакомство со справочниками из вашей библиотеки убедило меня в том, что в мире пернатых нет подобных существ. Тогда мой разум обратился к анализу иных возможностей. Самой крупной птицей на наших островах является большой золотой орел, чаще всего встречающийся в Шотландии. Но и после этого картина оставалась для меня не ясной до тех пор, пока я не вспомнил, что эта шотландка, именующая себя Элис Макгрегор, появилась в вашем доме три года тому назад. Когда же вы сообщили мне о том, что она происходит из многочисленной семьи, туман рассеялся полностью.

Парочка решила отомстить вам за ту роль, которую вы сыграли в вынесении смертного приговора их брату. Первый этап начался, когда эта женщина появилась в Милдред-холле. Узнав легенду об Огненной ведьме Эттуотера, она вместе с братом приступила к разработке дьявольского плана. Флеминг, видимо, берет орленка из гнезда в горной части Шотландии и дрессирует его все время, пока тот не становится взрослой птицей. Теперь орел нападает на все то, что пахнет кровью, и возвращается к хозяину по особому сигналу — крику филина, крику, который вы, мисс Брейтуейт, услышали, прежде чем потерять сознание.

Они ничего не могли предпринять до той поры, пока не была закончена дрессировка птицы; именно в силу этого обстоятельства Элис Макгрегор удовлетворительно несла обязанности прислуги. Затем Флеминг переместился в эти края, поселившись где-то в предгорье. Пастухи, когда я их расспрашивал, сказали, что замечали орла в последние месяцы. При помощи клетки птицу доставляли в лес.

Исчезновение виски из графина — в чем вы поторопились обвинить бедного Адамса — есть дело рук этой женщины. Оставляя в стороне известную склонность шотландцев к алкоголю, надо заметить, что виски существенно помогало ее брату переносить зимние холода.

По мере того как Холмс говорил, на лицах виновных, как я заметил, все больше проявлялись озлобленность и ожесточение.

— Перед каждым нападением птицы ее жертва так или иначе имела соприкосновение с кровью, — продолжал мой друг. — В случае с вашей собакой в траве была оставлена тушка какого-то животного, вероятно кролика. Пес подбежал к нему, учуяв запах. Флеминг выпустил птицу, и та убила собаку, чтобы завладеть кроликом. Во всех остальных случаях первой наносила удар Элис, оставляя кровь на ваших лицах. Для вас, Брейтуейт, она приберегла легендарный метод, использованный ведьмой, когда та находилась в заточении. Кровь во рту Элис была из нанесенной ей себе же раны. Помните, как она объясняла это своим случайным падением? Ваша сестра получила удар по лицу веткой ежевики.

Брейтуейт с отвращением взглянул на парочку.

— Но почему они отзывали птицу? — спросил он. — Ведь они могли дать ей полную возможность убить нас.

— Я не претендую на то, чтобы до конца понять ход их мыслей, — ответил Холмс. — У многих людей в душах имеются такие мрачные закоулки, что туда не всегда осмеливаются заглядывать даже сами обладатели этих душ.

— Элис, посмотрите на меня, — мягко сказала Элеонор Брейтуейт, наклонившись вперед. Элис чуть подняла голову и исподлобья бросила на хозяйку мрачный взгляд. — В этом доме вы видели лишь добро. Как вы могли столь ужасно поступить по отношению к нам?

— Какое добро этот человек проявил в зале суда? — закричала Элис, указывая пальцем на Брейтуейта. — Наш брат пошел на виселицу из-за того, что ваш брат сказал в тот день. У него не было жалости, и ему нет от нас прощения.

— Он всего, лишь выполнил свой долг в соответствии с законом в качестве прокурора Короны, — жестко произнес Холмс. — Ваш брат был справедливо осужден за убийство беззащитного человека. Он получил по заслугам. Вы не можете ставить себя выше закона.

— Любовь выше закона, — воинственно заявила женщина, — а мы любили своего брата.

— Я тоже люблю моего брата, — горячо возразила Элеонор Брейтуейт, — но если бы он совершил столь ужасное преступление, я осудила бы его.

— Да поможет вам Бог. С вашей бессердечностью…

— Хватит! — приказал Холмс. — Я вам настоятельно советую не усугублять свой преступления оскорблениями в адрес этой леди в моем присутствии. Препроводите их в полицию, Лоумэн.

Когда преступная пара покинула помещение, он обратился к Элеонор Брейтуейт:

— Я не был рад вашему присутствию здесь. Вам не следовало встречаться с этими негодяями.

— Не могу понять ее. — Элеонор покачала головой. — О какого рода любви она говорит?

— Я чужд подобного рода эмоций, — произнес Холмс, пожимая плечами. — В то же время мне неоднократно доводилось быть свидетелем могущественности этого чувства. Я пришел к выводу, что любовь в равной мере обладает как благословенной, созидательной, так и злой, разрушительной силой. В данном случае, мне кажется, брат и сестра хотели заставить вас перенести те страдания, которые перенесли они. Думаю, они собирались вас не убить, а лишь довести до безумия. — Мрачное выражение лица Холмса неожиданно сменилось улыбкой: — Так или иначе, но дело благополучно завершено, и вы, Брейтуейт, можете известить слуг о том, что намерены продолжать жить в этом доме вместе с ними.

— Они будут очень рады, услыхав это, — с чувством произнес наш хозяин. — Но почему вы попросили меня сделать вид, будто я расстаюсь с Милдред-холлом?

— Я рассудил, что Элис Макгрегор, узнав о том, что теряет службу, постарается вместе с братцем устроить последнее и, вполне возможно, смертельное нападение. Я попросил вас предоставить всем слугам, после того как они узнают о вашем решении, свободное время. Последнее обстоятельство позволяло Элис снестись с братом и совершить необходимые приготовления. Теперь вам оставалось лишь объявить о том, что вечером вы отправитесь к Лоумэну. После этого ловушка была готова полностью. Я был уверен в том, что Ватсон и я сумеем обеспечить вашу безопасность. Весьма сожалею, что птица напала до того, как мы подбежали к вам.

— Боль от ран не идет ни в какое сравнение с испытываемым мною чувством облегчения, — заверил Брейтуейт. — Если позволите, я вас оставлю на время для того, чтобы созвать прислугу.

Элеонор Брейтуейт покинула комнату вместе с братом, и через некоторое время со стороны кабинета послышались радостные возгласы.

— Выходит, что Джонсон совершенно не причастен к делу, — заметил я.

— Так же, как и бедняжка Мэг, — ответил Холмс. — Чтобы отвлечь от себя подозрения, после того как я объявил, что близок к решению, они разыграли фальшивое нападение. Видимо, Флеминг нанес удар сестре.

— Следовательно, тот клочок бумаги, что нашел Бейтс, не имел никакого отношения к делу?

— Совсем напротив, он сыграл ключевую роль, — сказал Холмс, — хотя предположение о том, что перед нами шифр, увело меня в ложном направлении. На сей раз глубина моего мышления и моя изобретательность оказали нам дурную услугу. При расшифровке получилось слово «Киркби», и я немедленно решил, что мы стоим на верном пути. Лишь после того, как вы сообщили мне о цирке, побывавшем в городке четырнадцатого числа, я догадался, что мы имеем дело с датами. Так и оказалось. Пейнтер позже назвал мне выходные дни Элис Макгрегор начиная с прошлого октября. Я знал о том, что Брейтуейт предоставляет всем слугам один свободный день в месяц. Миссис Джонсон сказала мне о посещении родственников в Кендале по выходным. Элис записала свои свободные дни и передала записку брату, который и потерял ее в лесу.

Вспомните то, что сказала нам миссис Брум. В тот день, когда было совершено нападение на Элеонор Брейтуейт, Элис умоляла освободить ее на вторую половину дня. Естественно, она не навещала друзей, а готовила нападение на мисс Брейтуейт.

— Но каким образом она сумела связаться с братом? — спросил я. — Ведь Флеминг не мог знать о том, что Элис будет свободна от работы в этот день.

— Как вы помните, ее комната расположена в задней части дома — мы посещали ее в день «нападения» Безумной Мэг (ей тогда также пришлось срочно вызывать брата). Возможно, вы заметили тогда, насколько холодно было в помещении. Позже я обратил ваше внимание на это обстоятельство. Итак, она оставляла окно комнаты открытым на весь день. Сигнал, ясно видимый с гор тем, кто пользуется телескопом, точно так же, как Джонсон видит проходящие суда, глядя в противоположную сторону — в направлении побережья.

Вы, наверное, обратили внимание, Ватсон, на то, что, когда мы находились в горах, я остановился и посмотрел в бинокль на Милдред-холл. Как я и ожидал, окно ее комнаты оказалось распахнутым, и это означало, что Брейтуейт последовал моим инструкциям и что его слова были приняты за чистую монету.

Брейтуейт и его сестра предлагали нам оставаться в Милдред-холле как угодно долго, но Холмс твердо заявил, что ему и мне необходимо вернуться в Лондон.

— Решая эту загадку, я совсем забросил другие срочные дела, — сказал он им. — Пока я отсутствовал, некий профессор, из числа моих знакомых, не тратил времени даром.

Он произнес это веселым тоном. И вот теперь я скорблю о своем лучшем друге — об одном из самых замечательных людей, живших когда-либо в Англии. Я постоянно упрекаю себя в том, что не сумел предотвратить грозящую ему смертельную опасность. Двадцать четвертого числа следующего месяца он пригласил меня принять участие в том роковом путешествии на континент. Разгадка тайны Огненной ведьмы Эттуотера стала последним делом моего друга перед его окончательной и гибельной встречей с Мориарти у Рейхенбахского водопада».

Глава 8

В половине второго ночи Мальтрейверс погасил свет и постарался поудобнее устроиться в постели. Он долго еще лежал с открытыми глазами. Милые, немного старомодные сцены из «Огненной ведьмы Эттуотера» постепенно стали уступать место самым современным событиям, связанным с убийством Чарльза Каррингтона. Если бы Холмс занялся этим делом, то наверняка высказал бы ряд туманных замечаний по поводу внешне незначительных и, казалось, совершенно не связанных с делом фактов. Позже он бы продемонстрировал, как в результате блестящего умозаключения разрешил загадку: «Я хочу еще раз, Ватсон, привлечь ваше внимание к тому малозаметному случаю…» Мальтрейверс упрекнул себя в том, что становится слишком впечатлительным, и погрузился в сон.

Утром в его еще полусонном сознании промелькнула какая-то неоформившаяся идея. Он лежал уставясь в потолок и как бы собирал в единое целое фрагменты сновидения, пытаясь придать мыслям стройность. Вскочив неожиданно с постели, Мальтрейверс схватил книгу об Огненной ведьме и принялся лихорадочно перелистывать ее. Через несколько секунд он пригладил ладонью одну из страниц и улыбнулся.

— Не может быть, — объявил он сам себе. — Но если я прав, то не знаю, как благодарить тебя, Шерлок.

Мальтрейверс натянул халат и сбежал вниз в кухню, где Люсинда готовила завтрак, а Малькольм разбирал утреннюю почту.

— Где Дженнифер? — спросил Гас.

— Говорит, что через минуту спустится, — ответила Люсинда. — А что это тебя так взволновало?

Мальтрейверс высоко поднял фотокопию «Огненной ведьмы» и, помахав ей, объявил:

— Похоже на то, что я узнал шифр замка. — Он повернулся к Малькольму, который в изумлении взирал на приятеля, забыв о наполовину открытом конверте. — Ты это уже читал?

— Пока нет. Думаю начать после тебя.

— Посмотри. — Мальтрейверс положил раскрытую книгу на стол и ткнул пальцем в один из абзацев. В этот момент появилась Дженнифер. — Вот и прекрасно, теперь мне не надо будет все излагать дважды.

Одним из ключей к разгадке тайны Холмсу послужила серия чисел. Их — шесть. Мне кажется, что Чарльз мог использовать четыре из них для шифра замка сейфа. Ведь, так или иначе, ему надо было выбирать какие-то цифры.

Все посмотрели на указанный Мальтрейверсом абзац.

— Это означает, если ты прав… — начал было Малькольм, но тут же замолк, как бы пытаясь лучше осмыслить суть услышанного.

— Это означает лишь то, что кто-то из прочитавших книгу обратил внимание на приведенные в ней цифры. — Мальтрейверс замолчал, ожидая, когда до всех дойдет смысл сказанного.

— Я не совсем понимаю, почему вы придаете цифрам в книге такое значение. — Дженнифер, казалось, была смущена собственной недогадливостью.

— Они могут сыграть важнейшую роль. Если я окажусь прав, то против Дагги появится еще одна, и очень серьезная, улика. В тот вечер, когда Чарльз показывал мне книгу, Дагги сказал, что читал ее. Из этого следует, что он мог догадаться о шифре замка и решил проверить свою догадку на практике.

— Что же теперь делать? — спросила Дженнифер с таким видом, словно значение сказанного полностью так и не дошло до нее.

— Хорошо бы поехать в Карвелтон-холл и самостоятельно проверить справедливость моей догадки, — сказал Мальтрейверс. — Но если она окажется ложной, сработает сигнальная система и тут же примчится полиция. Так что, преодолевая искушение, я сразу направляюсь в полицейское управление.

— Разрешите и мне поехать с вами.

— Дайте мне пять минут на то, чтобы одеться.

В Кендале их провели к Муру сразу после того, как Мальтрейверс объяснил, что визит связан с делом об убийстве Чарльза Каррингтона. Сержант, не проронив ни слова, выслушал Мальтрейверса, а затем начал внимательно изучать указанные страницы «Огненной ведьмы Эттуотера».

— Как вы пришли к этой идее? — был его первый вопрос.

— Благодаря моей врожденной гениальности, естественно. Других объяснений просто нет. Но с другой стороны, я готов и к тому, чтобы объявить себя полным идиотом, если великая идея окажется гнилым плодом разгоряченной фантазии, — ответил Мальтрейверс.

— Во всяком случае, стоит попробовать. — Мур посмотрел на Гаса и улыбнулся: — Мое чутье детектива говорит, что вам страшно хочется присутствовать при этой попытке.

— Да, очень, — ответил Мальтрейверс. Про себя он подумал о том, что было бы весьма интересно понаблюдать за реакцией Дженнифер на эту процедуру.

Все отправились в Карвелтон-холл. Мур следовал за Мальтрейверсом и Дженнифер в своей машине.

— Я предупредил, чтобы в ближайшие полчаса не обращали внимания на возможный сигнал из этого дома о попытке вскрыть сейф — нам лишняя паника ни к чему. — Мур открыл книгу и еще раз сверил числа. — Итак, первые четыре… — Он взялся за рукоятку и начал вращать диск:

— Шестнадцать… двадцать один… восемнадцать… и опять шестнадцать…

Мур эффектно распахнул дверцу. Изумленная Дженнифер приблизилась к сейфу и недоверчиво дотронулась до него пальцем. Мальтрейверс, расположившийся таким образом, чтобы видеть ее лицо, сумел заметить, как на нем промелькнуло выражение триумфа. Триумф? По какому, интересно, поводу?

— Примите мои поздравления, мистер Мальтрейверс, — произнес уважительно Мур. — Вы были первый, кто поставил проблему сейфа, вам же удалось ее разрешить. Но, увы, вам придется написать еще одно объяснение.

— Я это предвидел, — ответил Мальтрейверс, не сводя глаз с Дженнифер, но ее лицо теперь оставалось спокойным. — Открываются новые направления следствия, не так ли? — спросил он. — Ведь не только Дагги Лидден читал «Огненную ведьму Эттуотера».

— Да, бесспорно. Вы знаете тех, кто читал книгу, миссис Каррингтон?

— Простите… что? — Вопрос Мура, видимо, застал ее врасплох. — Ах да… Стивен Кэмпбелл, доктор Брайан и кто-то еще, я не помню точно.

— Могу назвать еще одно имя, — вмешался Мальтрейверс, — Алан Моррис, викарий в Эттуотере; он сам об этом сказал.

— Алан? — Дженнифер Каррингтон покачала головой. — Это ничего не значит. Ведь он такой славный… так же как Стивен или доктор Брайан. Этих людей нельзя подозревать. Книгу читал Дагги, и это самое главное.

— Нам придется установить имена всех, так что постарайтесь напрячь память, — сказал ей Мур, — невиновных мы отсеем. Не могли бы вы проехать вслед за мной в управление?

Детектив вновь запер сейф, и все вернулись к машинам. Когда они проезжали по главной дороге мимо съезда на Эттуотер, Дженнифер сказала:

— Ведь правда он не мог всерьез подумать плохо об Алане или о Стивене? Это же просто смешно.

— Полиция широко раскидывает сети. В них оказывается самая разная рыба, — сказал Мальтрейверс. — Позже они сортируют улов.

Ни Дженнифер, ни Мальтрейверс не знали, насколько весомыми к этому времени стали улики против Лиддена. Полиция всю пятницу обыскивала его новый, еще недостроенный дом в одном из пригородов Кендала. Полицейские заглянули под полы и за стропила. Они внимательно осмотрели весь участок в поисках недавно потревоженного травяного покрова, перерыли все в гараже и даже осушили водяной бак на крыше. Поиски успехом не увенчались.

Во второй половине дня пришлось привести собак. Они стали возбужденно принюхиваться к незаконченному полу в доме, строящемся не очень далеко от коттеджа Лиддена. Проводник, улегшись, просунул руку как можно дальше под настил. Его пальцы коснулись какого-то постороннего предмета. Когда подняли несколько половиц, то под ними оказалась двустволка. К прикладу ружья была прикреплена бронзовая пластинка с выгравированными на ней инициалами «Д. К. Л.». Лидден сразу же признал, что найденное оружие принадлежит ему.

Полиция получала все больше подтверждений тому, что Дженнифер Каррингтон действительно провела весь день убийства в Манчестере. Ламберт санкционировал ее освобождение и обратился к властям за разрешением задержать Лиддена еще на двенадцать часов, после того как истекут первые сутки с момента ареста.

Экспертиза показала, что Чарльз Каррингтон был застрелен из найденного под полом ружья. Несмотря на то, что на оружии оказались отпечатки пальцев одного Лиддена, последний продолжал категорически отрицать свою причастность к убийству. Он утверждал, что ему неизвестно, каким образом ружье попало под пол недостроенного дома.

Самой большой головной болью для Ламберта и всей его команды оставалась проблема сейфа; и вот Мальтрейверс преподнес им готовое решение. Когда Мур доложил об этом шефу, тот снизошел до того, чтобы лично взглянуть на этого человека, а заодно и на Дженнифер Каррингтон. Он выпалил в них серией острых вопросов, выслушал ответы и не прощаясь вышел. Однако в тот момент, когда туша шефа детективов протекала сквозь дверной проем, Мальтрейверс успел прочитать на лице Ламберта глубокое удовлетворение.

— Обычно у меня нет ни времени, ни желания встречаться с сыщиками-любителями, — пробурчал суперинтендант, когда Мур вошел к нему в кабинет. — Пользы от них не больше, чем от головной боли. Но у этого вашего Мальтрейверса мозгов чуть побольше, чем у среднего лондонца. Похоже, мы получили от него то, что надо.

— Значит, мы можем приступать к подготовке формального обвинения против Лиддена? — спросил Мур у шефа.

Тот провел ладонью по рту, в результате чего его губы вывернулись и приобрели еще более гротескный вид, и ответил:

— Пока рано. Я обращусь в суд за разрешением задержать его еще на шестьдесят часов. Тем временем мы потолкуем со всеми, кто читал книгу, а Лидден пусть немного попотеет. Если не произойдет ничего экстраординарного, мы представим его в понедельник на плановое судебное заседание и будем ходатайствовать о предъявлении формального обвинения. Выписывайте из объяснений имена читавших книгу и приступайте к работе.

Когда Мур вышел, Ламберт подумал о Лиддене, и лицо его приобрело презрительное выражение. Этот тупица продолжает отрицать вину, хотя улики против него, носят все более неопровержимый характер. Последние остатки сомнений в виновности Лиддена полностью испарились. Все буквально кричало о том, что убийца — он. Конечно, ради теоретической справедливости можно согласиться с тем, что о комбинации замка сейфа могли догадаться и другие. Но эти другие не имели отношения к орудию убийства, и не в их домах были обнаружены украденные предметы… Ламберт поднял телефонную трубку и соединился с секретарем суда в Кендале. Без всяких сложностей он договорился с ним о том, что представит подозреваемого на следующее заседание суда, если позволит дальнейший ход следствия. Лично для него последняя оговорка носила чисто академический характер, но полиция должна строго соблюдать все правила и придерживаться установленных процедур.

— Познакомьтесь с гением сыска, величайшим детективом современности, — провозгласил с порога кухни ухмыляющийся Мальтрейверс. Он посмотрел вначале прямо на Люсинду и Малькольма, затем повернул голову на девяносто градусов направо и налево и тут же низко наклонил ее. — Анфас, профиль и вид сверху.

— Цифры из книги сработали, насколько я понимаю? — без особого энтузиазма спросил Малькольм.

— Неужели ты посмел в этом усомниться? — продолжал все в том же тоне Мальтрейверс, приближаясь к коробке с корнфлексом. Люсинда и Малькольм давно закончили завтрак, а прибор Гаса был убран со стола.

— Драматическая развязка острого сюжета произошла в библиотеке, в соответствии с лучшими традициями детективного жанра.

— Ну а что по этому поводу думает полиция? — поинтересовалась Люсинда.

Мальтрейверс насыпал в миску корнфлекс, залил его молоком и добавил пару ложек нерафинированного сахара.

— Орден, видимо, будет доставлен утренней почтой. Но если серьезно, то складывается впечатление, что улик против Лиддена больше, чем сообщается официально. Разгадка тайны сейфа может послужить заключительным аккордом. При этом для нас по-прежнему остается открытым вопрос, участвовала ли Дженнифер в преступлении или нет.

— Ты полагаешь, что это не исключено?

— Именно. — Гас набил полный рот и теперь старался прожевать поскорее. — Дженнифер прореагировала несколько странно, когда Мур открыл сейф. Казалось, что она страшно довольна.

— Естественно, — возразил Малькольм. — Этим доказано то, что Лидден мог открыть сейф, и таким образом основная проблема следствия оказалась решенной.

— Но почему только Дагги? Ведь и другие читали книгу. Правда, таких не очень много. Известно, что Лидден не отличается умом, но после ее предательства (если она соучастница, конечно) Дагги мог бы все рассказать полиции. Вместо этого он говорит, что встречался с ней около полудня. Лиддена все считают глупцом, а я между тем все больше убеждаюсь в том, что за всем этим делом стоит незаурядная личность.

— Наверное, кто-то похожий на тебя, — рассмеялась Люсинда. — Мы просто восхищены твоей сообразительностью.

— Ну и держите свое восхищение при себе. Я чувствую, что прохлопал нечто очень важное.

В гостиной Малькольм обратил внимание на фотокопию «Огненной ведьмы Эттуотера», брошенную Мальтрейверсом на кресло после возвращения из Кендала.

— Почему полиция не оставила книгу у себя? — поинтересовался он, беря фотокопию в руки.

— Зачем им копия, если имеется оригинал? Я сказал Муру, что не закончил чтение, кроме того, ты, кажется хотел прочитать «Огненную ведьму».

Мальтрейверс уселся на диван и открыл воскресный номер «Кам-бриан кроникл». Спустя несколько минут он посмотрел в сторону погрузившегося в книгу Малькольма. Мальтрейверс поймал себя на том, что продолжает думать о Шерлоке Холмсе: интересно, как в такой ситуации повел бы себя великий сыщик? Когда Гас попытался проиграть различные варианты, у него ничего путного не получилось. Оставалось одно — приступить к пополнению своих скудных познаний о состоянии рынка крупного рогатого скота в Озерном крае.

Во второй половине дня Мур докладывал Ламберту:

— Теперь, сэр, о связи между комбинацией замка и читателями книги. Миссис Каррингтон сумела назвать лишь пятерых, не считая Лиддена, который также читал это сочинение. Один из пяти — партнер Каррингтона, весьма уважаемый юрист. Всю вторую половину дня в четверг он провел на заседании суда. Второй читатель провалялся всю неделю в постели с температурой сорок один. Итак, нам остаются, — он сверился с записной книжкой, — Шарлотта Куинн, та, что нашла тело, и преподобный Алан Моррис, викарий из Эттуотера. Пятым был член Общества любителей Конан Дойла (последнюю неделю книга находилась у него). Весь четверг, указанный джентльмен провел в Норвиче. Утром в четверг Каррингтон передал книгу Мальтрейверсу, который читал ее в момент убийства.

Ламберт выпятил нижнюю губу, в результате чего она стала походить на кусок сырой говяжьей печенки, свисающий с края тарелки.

— Ни миссис Куинн, ни преподобный не представляются мне убийцами. А вам?

— Никак нет, сэр, — ответил Мур. — Миссис Куинн и Чарльз Каррингтон очень старые друзья; поговаривают даже, что она любила его. Дроувер в данный момент беседует с Моррисом. Сомневаюсь, что его можно подозревать в убийстве. Он викарий в Эттуотере чуть ли не с самого дня творения, кроме того, я не вижу у него каких-либо мотивов. Не думаю, что он вдруг оказался способным на убийство и при этом сумел обставить его так, что все подозрение пало на другого.

Ламберт хрюкнул, выражая свое согласие, и распорядился:

— Продолжайте. Необходимо установить имена всех друзей Каррингтона. Проверьте все адреса по его записной книжке. Узнайте у секретаря, с кем он сотрудничал. Наверняка кто-то еще читал книгу. Но если мы никого не найдем, причем быстро, нашему дорогому мистеру Лиддену в понедельник будет предъявлено формальное обвинение, сколько бы он ни вопил о своей невиновности.

Когда Мур повернулся, чтобы уйти, Ламберт остановил его:

— Минуточку, — произнес суперинтендант, выбирая один листок из множества разбросанных перед ним на столе документов. А как насчет тех, кто присутствовал на ужине у Каррингтона? Мы высказывали предположение, что один из них мог заметить цифры, когда хозяин дома открывал сейф. Значит, там были Лидден, Моррис, этот самый Мальтрейверс, Стэплтон — редактор «Кроникл» и некто по фамилии Ховард.

— Наше предположение не проходит, — ответил Мур, отрицательно покачав головой. — Мальтрейверс абсолютно убежден в том, что никто из находящихся в комнате не мог рассмотреть цифр. Мы провели следственный эксперимент, расставив своих людей на указанные им места. Нет никаких шансов рассмотреть что-либо. Чтобы заметить комбинацию, следовало находиться рядом с Каррингтоном. Но таких не было. Похоже, что Мальтрейверс прав, предположив, что о шифре догадались, прочитав книгу. На данный момент нам остались Моррис и Лидден, а если по правде, то один Лидден.

Алан Моррис открыл дверь и улыбнулся, узнав человека, топтавшегося на ступеньках.

— Ян Дроувер! — воскликнул викарий. — Я не видел тебя с… одним словом, очень долго. Входи, входи.

Детектив-констебль последовал приглашению. Весь вид его говорил о смущении.

— Простите за беспокойство, мистер Моррис, но вы знаете, наверное, что я теперь в следственном отделе и…

— Твоя мама поделилась со мной своей радостью. — Моррис провел Дроувера в кабинет. — Она страшно горда тобой, впрочем, так же, как и я, да и все остальные обитатели Эттуотера. Кажется, что ты лишь вчера начал посещать воскресную школу. Я прекрасно помню день твоей конфирмации. Чем я могу быть тебе полезен?

Викарий улыбался, сидя в кресле. У молодого детектива был совсем несчастный вид.

— Простите меня, мистер Моррис, но я вхожу в группу, расследующую убийство мистера Каррингтона, и, когда сержант сказал, что с вами надо переговорить, я вызвался сделать это. — Он опять замолчал, но затем, преодолев смущение, продолжил: — Прошу прощения, но я должен задать вам несколько вопросов.

Алан Моррис, подчеркивая свое внимание, подался вперед:

— Вопросы, Ян? О чем?

— О второй половине того дня, когда был убит мистер Каррингтон. Мы проверяем местонахождение некоторых людей. Простите…

— Да прекрати ты, в конце концов, извиняться, — приказал Моррис. — Я уже в четвертый раз после твоего появления слышу «простите». Ты здесь для того, чтобы исполнить свой долг. И пусть я знаю тебя с рождения… это не имеет значения для твоей важной миссии. Итак, ты хочешь знать, что я делал в тот день, когда столь трагически оборвалась земная жизнь мистера Каррингтона. Что же, сразу после ленча я направился к…

Сообщив о своих действиях в четверг после полудня, Моррис с чувством облегчения помахал рукой вслед отъезжающей машине детектива. Да, появись здесь иной полицейский, все могло обернуться иначе — не столь гладко. Через десять минут викарий уже был в Карвелтон-холле.

— Прошу прощения за то, что не смог приехать раньше, — сказал он Дженнифер, когда та открыла дверь. — Полиция только что беседовала со мной о четверге. — Он положил ладони на ее плечи и добавил: — Надо держаться.

Глава 9

Воскресным утром Мальтрейверс отправился в Эттуотер для того, чтобы купить газеты. Возвращался он по узким объездным аллеям и выехал на главную дорогу совсем рядом с Карвелтон-холлом. Оставив машину за изгибом шоссе, он прислонился к ограде. Его взору открывались ровные поля, холодные, унылые и совершенно безжизненные под серой октябрьской моросью. Мальтрейверс пытался определить, какую птицу он видит там вдали — ворону или грача. Есть древнее деревенское поверье: если ты думаешь, что перед тобой грач, то это окажется ворона, и соответственно — наоборот. В видах птиц он разбирался не лучше, чем в марках автомобилей. Во всяком случае, Мальтрейверс был уверен в том, что это не ворон. Машинально он начал про себя читать стихотворение По «Ворон», но на двенадцатой строке сбился и оставил это занятие.

Его угнетало не то, что он запутался в жестком, безжалостном размере бессмертных стихов. Мальтрейверса беспокоили неосознанные, постоянно ускользающие мысли о том, что он упустил из вида нечто весьма важное. Внутри него звучала какая-то неясная издевательская нотка по отношению к самому себе. В тот момент, когда он, недовольный собой, направлялся к машине, птица поднялась и пролетела над ним. Это была галка.

Вернувшись в коттедж, Мальтрейверс вновь взял в руки «Огненную ведьму Эттуотера». Его догадка о шифре сейфа оказалась правильной, но, видимо, больше из книги ничего не удастся извлечь. Нелепо полагать, что фантазия Конан Дойла может пролить свет на тайну убийства, совершенного через столетие. Почему же он продолжает верить в обратное? Мальтрейверс отложил книгу и принялся читать в «Таймс» статью театрального критика. Критик выражал удивление по поводу того, что актриса с таким талантом, как Тэсс, способствовала во время гастролей в Честере популяризации столь низкопробного драматического материала. Мальтрейверс знал, что критик много лет безуспешно пытается протолкнуть на театральные подмостки свою пьесу. Это объясняло тональность статьи.

«О, человек! Сказано тебе, что добро и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом твоим».

Викарий Эттуотера закончил цитировать восьмой стих шестой главы Книги Пророка Михея, отложил Библию и молча обвел свою паству суровым взглядом.

— Эти слова остаются в сердце моем с того самого четверга, когда ужасное несчастье обрушилось на наш приход. Большой друг этой церкви и друг многих из сидящих сейчас передо мной был злодейски умерщвлен, и мы пребываем в горе и отчаянии. В то же время вполне, обоснованно сердца наши исполнены чувством гнева по отношению к человеку, виновному в этой смерти.

Но и в такое время мы постоянно должны памятовать о том, что Бог желает, чтобы мы сдерживали свои чувства. Жажда мести должна склониться перед требованием справедливости. Милосердие и прощение призваны руководить нашими поступками. Поспешность и самонадеянность в суждениях должны уступить место смиренномудрому понимаю того, что нам не дано быть судиями. Любовь должна восторжествовать над ненавистью, сколь трудно это ни было бы. — Алан Моррис подался вперед, опираясь ладонями на край кафедры. — Мы должны помнить, столкнувшись с отвратительным деянием, помнить, что сами греховны. Греховны все, и я в том числе не менее других. И если мы в сердцах наших не способны найти прощения, то, без сомнения, нам придется трудно, когда мы сами будем умолять о прощении в тот час, когда предстанем перед последним грозным Судией.

Это была высокопарная старомодная проповедь, полная библейских нравоучений. Она была произнесена человеком, чьи тайные пороки, став достоянием гласности, вызвали бы у его паствы глубочайшее возмущение. В первом ряду, сложив руки на своем молитвеннике и не сводя глаз с лица Морриса, сидела Дженнифер. Остальные прихожане исподтишка с любопытством поглядывали на нее.

Ламберт внимательно прочитал сообщение, полученное из полиции Манчестера. В сообщении говорилось, что три продавщицы из «Тимперли» подтвердили факт присутствия миссис Каррингтон в магазине. Одна из них заявила о том, что это было около шести часов, так как «Радио-1» начало передавать последние новости в то время, когда миссис Каррингтон была в магазине. Со слов пары, у которой она провела вечер, следовало, что гостья появилась вскоре после шести и оставалась до восьми часов вечера. Ламберт сунул свою толстую лапу за борт пиджака, вытянув ручку, принялся за расчеты.

Каррингтон выехал из своей конторы в Ланкастере в три пятнадцать; он должен был прибыть в Карвелтон-холл не позже чем через четверть часа. Шарлотта Куинн позвонила в полицию в четыре двадцать пять, обнаружив тело примерно за десять минут до своего звонка. Это означает… Ламберт быстро произвел расчет… это означает, что теоретически Дженнифер Каррингтон могла утром вернуться в Карвелтон-холл из Манчестера, встретиться с Лидденом, на чем он продолжает настаивать, затем дождаться появления мужа и убить его из похищенного заранее ружья Лиддена. Дженнифер Каррингтон должна скрыться до появления Шарлотты Куинн и прибыть в «Тимперли» к… Ламберт пробежал глазами цифры. Без учета времени, нужного на то, чтобы спрятать ружье и подбросить книги в дом Лиддена, ей надо было проехать восемьдесят с лишним миль менее чем за час. Здесь не обойтись без гоночной машины формулы один, и водитель при этом должен нарушить все мыслимые ограничения скорости. Дженнифер Каррингтон, кроме всего прочего, следовало открыть сейф. Партнер Каррингтона Кэмпбелл вспомнил о беседе, во время которой хозяин Карвелтон-холла сказал, что комбинация замка известна лишь ему. В объяснении Мальтрейверса было указано: Кэмпбелл подтвердил, что Дженнифер не читала «Огненной ведьмы Эттуотера».

Решив, что теоретическая возможность на практике оборачивается полной чепухой, Ламберт приступил к чтению доклада Дроувера о визите к Моррису. Викарий все время после полудня занимался делами прихода, и многочисленные свидетели подтверждали каждый его шаг. Если в самое ближайшее время не объявится какой-нибудь подозрительный тип, прочитавший Конан Дойла и догадавшийся о значении цифр, Дагги, как бы отчаянно он ни протестовал, остается единственным кандидатом в убийцы.

Тэсс Дэви была единственным пассажиром, сошедшим с поезда в Оксенхольме в воскресенье в половине пятого. Мальтрейверса на платформе не оказалось, и ей пришлось самостоятельно тащить чемодан по подземному переходу к выходу на противоположной стороне железнодорожных путей. Крошечная автомобильная стоянка была пуста. Она смотрела на угрюмую каменную стену прямо перед ней, опустошенная и раздраженная после утомительного путешествия. В наступающих сырых, унылых сумерках фонари, утонувшие в ореолах туманной влаги, бросали тусклый свет на ее длинное цвета бычьей крови кожаное пальто, из-под которого виднелись замшевые туфли на высочайших каблуках. Круглая шляпка из искусственного меха обрамляла лицо. Если бы Рафаэль взялся писать ее портрет, то он изобразил бы Тэсс в виде весьма земной Мадонны. Однако и его творческих способностей могло оказаться недостаточно для того, чтобы правильно передать цвет ее совершенно удивительных зеленых глаз. Подождав несколько минут, она открыла, сумочку и стала в ней рыться в поисках монеты для того, чтобы позвонить из телефона-автомата, который находился рядом с выходом. В этот момент из-за угла вынырнул автомобиль Мальтрейверса.

— Извини, — сказал он, вылезая из машины. — Близкая встреча с бродячей коровой. Из меня никогда не выйдет похитителя скота. Ждешь давно?

— Пять минут, которые тянутся уже три часа, — ответила она после приветственного поцелуя. — В поезде стоял мороз, а ожидание пересадки в Уоррингтоне оказалось невыносимым.

— Да, это не самый веселый город в Западной Европе, — согласился Мальтрейверс. — Пойдем, я доставлю тебя в Коттедж.

Тэсс влезла на пассажирское место, не забыв тщательно подтянуть полу пальто, чтобы ее не защемило дверцей.

— Что это за убийство, которое произошло в этих краях? — спросила она, после того как Мальтрейверс развернул машину. — Утром в газете я видела пару абзацев, из которых мало что можно было понять. Оно произошло неподалеку отсюда?

— Очень близко, — ответил он. — И я, так или иначе, оказался замешанным в расследование.

Всю дорогу Тэсс внимательно слушала, наморщив лоб. Мальтрейверс закончил свой рассказ, когда они подъезжали к Брук-коттеджу.

— Мне кажется, что ты чем-то неудовлетворен, — заметила Тэсс.

— Верно, о моя королева, — ответил Гас. — Ты начинаешь чересчур хорошо читать мои мысли. Есть нечто такое…

Пересказ с самого начала всего хода событий неожиданно вновь вернул к жизни неуловимые сомнения, витавшие на периферии его сознания. Тэсс изумилась, когда Мальтрейверс с силой ударил сжатым кулаком по баранке руля.

— Господи, да что же за мучение! Имеется какой-то идиотский пустяк, не укладывающийся в общую картину. Я чувствую его, но не могу увидеть.

— Похоже, что это тебя сильно беспокоит, — с искренним участием произнесла Тэсс.

— Да. Потому… — Он замолк, что-то обдумывая. — Потому что до тех пор, пока не увижу этот пустяк, я не смогу убедить себя в том, что он не имеет значения.

— Но ты догадался о шифре замка, — не согласилась Тэсс. — Ты этим не удовлетворен?

— Должен быть удовлетворен. Мое открытие произвело большое впечатление на Люсинду и Малькольма. Полиция, видимо, тоже считает его важным. Я уже весь обвешан золотыми звездами. — Мальтрейверс заглушил двигатель, и они вылезли из машины. — Я не могу избавиться от ощущения, что это замечательное открытие было готово к тому, что его совершат.

— Как будто к нему специально подтолкнули? — высказала предположение Тэсс.

Мальтрейверс в недоумении взглянул на нее и затем энергично кивнул:

— Интересно. А почему бы и нет? О, женщины, в вас скрыта бездна мудрости, как выразился поэт.

— Этим ты хочешь сказать, что знание комбинации не имеет значения?

— Оно имеет большое значение. Но, возможно, совсем не в том смысле, о котором мы думаем.

После всех приветствий Тэсс поднялась наверх для того, чтобы переодеться. В спальне она увидела «Огненную ведьму Эттуотера» и быстро перелистала ее. Присутствие книги как бы подчеркивало испытываемые Мальтрейверсом сомнения. Когда Тэсс спустилась вниз, на ней были надеты обтягивающая майка с эмблемой «Гринпис», джинсы и белые кожаные сандалии. Волнистые длинные волосы поблескивали, как темный, напоенный солнечным светом мед. Малькольм и Люсинда были в кухне, а Мальтрейверс расположился в кресле хозяина, перекинув свою длинную ногу через подлокотник. У него был отрешенный вид, характерный для тех моментов, когда его осеняли новые творческие идеи.

— Плачу по пенсу за мысль, — предложила Тэсс.

— Они не стоят того, — с отсутствующим видом ответил он, — даже с учетом инфляции.

— Все равно выскажись. Иначе ты совсем уйдешь в себя.

— Знаю, — ответил Мальтрейверс со вздохом и поднялся с кресла. — По этому случаю я сейчас принесу виски.

— Проблема в том, что ты зациклился на Шерлоке Холмсе, — сказала Тэсс.

Мальтрейверс подошел к бару, извлек бутылку и вдруг замер, придерживая рукой полуоткрытую дверцу.

— Все ясно. Собака не залаяла той ночью, — сказал он.

— Ты не упоминал о собаке. — Тэсс была явно заинтригована. Мальтрейверс повернулся к ней лицом, недовольно тряся головой:

— Подожди… Здесь тот же принцип. Это означает… Нет, надо хорошенько подумать.

Тэсс заметила, как на его лице отразилась целая гамма беспорядочных мыслей. Через несколько мгновений он послал ей лучезарную улыбку.

— В чем дело? — спросила Тэсс.

— Я только что нашел иголку, — объявил Мальтрейверс. — Я искал ее раньше не в том стоге, так же как и Шерлок Холмс.

— Не тот стог, собака… — с опаской повторила она. — Дорогой, что ты мелешь?

— Он говорит об «Огненной ведьме Эттуотера». — Малькольм вышел из кухни и услышал конец разговора. — Я понял, потому что тоже прочитал ее. Однако, Гас, ты должен нам все объяснить.

Некоторое время они наблюдали за стоящим у бара и погруженным в свои размышления Мальтрейверсом. Наконец тот произнес:

— Нет, собака все-таки залаяла той ночью, хотя не должна была этого делать, что означает… Так что же сие может означать?

Адвокат Лиддена, сидя в полицейском управлении Кендала перед сержантом Муром, чувствовал себя крайне неловко.

— Полиция, конечно, должна поступать так, как находит нужным. Но имеете ли вы достаточные основания для того, чтобы предъявить моему клиенту формальные обвинения?

— Мистер Ламберт вполне удовлетворен, — сказал ему Мур. — Против вашего клиента имеются весьма серьезные улики, и у нас нет других подозреваемых.

— На данном этапе следствия, — скорректировал адвокат слова сержанта. — Мой клиент продолжает настаивать на своей невиновности.

— В таком случае, нам остается ждать, что скажет по этому вопросу судья, не так ли? — заметил Мур. — Что касается полиции, то она готова представить свои доказательства по делу.

— Только косвенные, насколько мне известно. Я потребую немедленно закрыть дело. Если эта требование будет отвергнуто, я намерен поставить вопрос об освобождении под залог.

— Полиция выступит против, — пожал плечами Мур. — Каждый из нас делает свое, дело. Посмотрим, с кем будет согласен судья.

Адвокат покинул Мура и вернулся в камеру предварительного заключения, где находился Лидден. Последний в нетерпении вскочил на ноги, увидев открывающуюся дверь.

— Ну что? — спросил он. — Вы сумели привести их в чувство?

— Утром полиция намерена представить вас в суд на предварительное слушание. Вам будут предъявлены обвинения в убийстве и других нарушениях закона.

— Негодяи! — дал, волю своей ярости Лидден. — Да я затаскаю их по судам, как только кончится эта гнусная история. Я уничтожу Ламберта, заставлю его жрать грязь! Я…

— Дагги, — остановил его адвокат, — сейчас мне от вас нужно свидетельство в поддержку вашей версии. Любое свидетельство. Лишь бы я смог представить его утром в суде. И прошу вас держать язык за зубами, когда предстанете перед судьей. У вас и без того достаточно проблем. Не стоит преумножать их, разбрасывая угрозы направо и налево.

Лидден с отвращением взглянул на адвоката:

— В таком случае, вы можете проваливать. Какой от вас прок, если вы тоже считаете меня виновным. А вы ведь именно так и считаете, не правда ли?

— Вы говорите, Дагги, что не делали этого, — ответил адвокат. — Я представляю ваши интересы в полную силу своих возможностей. Но мне необходимо иметь оружие.

— Какого рода?

— Честно говоря, любое, — устало ответил адвокат. — В настоящий момент они не смогут привести бесспорные доказательства по всем пунктам. Но если им удастся поставить под сомнение ваш рассказ о встрече с Дженнифер Каррингтон в Карвелтон-холле в четверг (полиция уверена в успехе), наше дело может обернуться весьма скверно. И знание комбинации шифра замка сейфа…

— Да не знаю я ее! — запротестовал Лидден. — Я читал эту книгу Бог знает как давно; Чарльз никогда не говорил мне, что позаимствовал оттуда цифры.

— Хорошо, Дагги, тогда скажем так. По всей видимости, тот, кто открыл сейф, знал необходимую комбинацию. И почерпнул он ее из книги. Полиция заявляет о том, что проверила всех известных ей читателей книги и не считает их подозреваемыми. Что скажете?

Лидден отвернулся. Ему хотелось не сказать, а прокричать о том, что Дженнифер, по существу, была согласна украсть книги, если удастся найти способ открыть сейф. Вопрос об убийстве даже не поднимался. Он не понимал, что происходит, и боялся сказать лишнее. В свете ее чудовищной лжи все разоблачения могут быть обращены против него самого. Единственный свидетель — тот, кто видел Лиддена в магазине во второй половине дня — мог бы снять с него все подозрения. Пока этого не случилось, ему лишь остается барахтаться в оплетающей его паутине. Он ненавидел Дженнифер Каррингтон испепеляющей ненавистью. Дженнифер оказалась единственной женщиной, сумевшей его перехитрить, Дагги искренне не понимал, как ей это удалось.

Тэсс, Люсинда и Малькольм хранили молчание, после того как Мальтрейверс закончил свою речь. На их лицах было написано сомнение.

— Так и быть, — сказал Гас, — можете не аплодировать, только бросайте деньги.

— Весьма хитроумно, — не очень уверенно произнес Малькольм. — Ты выстроил всю версию убийства на крайне шатком основании; она легко может рухнуть.

— Не исключено. У тебя есть иное объяснение событий?

— В твоем построении масса прорех, — вмешалась Люсинда. — Требуется найти ответы на множество вопросов. Как ты собираешься это сделать?

— Примерно год тому назад я встретился с человеком по имени Джек Брэдшоу. В свое время он служил в полиции, а сейчас возглавляет частное детективное агентство. Мы с ним хорошо побеседовали, и Брэдшоу произвел на меня прекрасное впечатление. Я позвоню ему утром.

— Но и он может оказаться ни с чем, — возразила Тэсс. — Ты просто блуждаешь во мраке, не представляя, куда следует двигаться.

— Попытаться все же стоит, — не соглашался Мальтрейверс. — Вреда от этого не будет. Хорошо, пусть пока все не более чем догадка, но дождемся ответа Брэдшоу. Тогда мы будем знать, откуда надо начинать танцевать.

— Гас, может, будет лучше, если ты все скажешь полиции? — спросила Люсинда. — Им легче обеспечить проверку.

— Пока рано, — решительно произнес Мальтрейверс. — Я уверен, что напал на какой-то след, но не убежден, что это след убийцы. Можно допустить и другие версии. Если я сумею собрать нужные сведения, то обязательно передам дело в руки полиции. Но в том случае, если подозрения не подтвердятся, о них придется забыть.

— Это займет некоторое время, — заметил Малькольм. — Может быть, выжидать опасно? Ведь если ты прав…

— Один лишний день не имеет значения, — небрежно бросил Мальтрейверс. — Убийство совершено, и пока потеет лишь Лидден. Насколько я успел узнать этого типа, он вполне заслуживает того, чтобы немного помучиться.

Дженнифер Каррингтон сидела за своим покрытым стеклом туалетным столиком. Перед ней была серебряная шкатулка с открытой крышкой. Дженнифер достала ожерелье из рубинов и изумрудов, принадлежавшее первой жене Чарльза. Один вид сверкающих граней немного успокаивал и вселял надежду на безоблачное будущее. То обстоятельство, что дело с момента смерти Чарльза пошло не так, как надо, не переставало ее беспокоить. Совершенно неверно считать, что, пока Дагги в руках полиции, она сама находится в безопасности. Появление Шарлотты Куинн в Карвелтон-холле в четверг — неизвестно с какой целью — может все погубить. Дженнифер ужасала мысль о том, что она может оказаться в одиночестве, что ее ложь будет раскрыта и вина станет видна всем. Ну уж нет, в одиночестве она не останется. Она докажет, что существует еще кое-кто, стремящийся скрыть истину.

Голос девицы, поднявшей трубку, уже с утра звучал утомленно, в нем можно было уловить нотки недовольства тем, что надо предпринимать какие-то действия.

— Следственное агентство Брэдшоу.

— Мистер Брэдшоу на месте? — спросил Мальтрейверс.

— Ага. Вы что, хотите с ним поговорить?

— Нет. Я трачу время и деньги на междугородный звонок только для того, чтобы выяснить, где он находится.

— Вы что?..

— Забудьте, просто соедините меня с ним… Хэлло. Гас Мальтрейверс. Мы встречались в доме Лауры Мейзер на Ланкастер-Гейт в прошлом году. Помните? Именно. У меня есть для вас дело. Если я сообщу вам номер машины, вы сможете установить имя и адрес ее владельца?

— Конечно, если центр регистрации транспортных средств в Соунси не объявил забастовку. Но это вам будет кое-что стоить.

— Не беспокойтесь. Затем мне потребуется информация о самом владельце. Сколько времени это может занять?

— Зависит от того, насколько много вы хотите узнать. Сейчас кругом компьютеры, поэтому состояние его банковского счета я смогу выяснить мгновенно. Однако потребуется не меньше двадцати четырех часов, если вас интересует вся его биография, начиная от времени первой прививки оспы и кончая размерами текущего заработка или ипотечного кредита.

— Время меня устраивает, но особой детализации не требуется. Мне необходимо знать, как долго он проживает по теперешнему адресу, где жил раньше и как добывает средства к существованию.

— Называйте номер машины. — Брэдшоу, казалось, был разочарован легкостью поставленной перед ним задачи.

— Экс, П, О-345-Р, — сказал Мальтрейверс. — Модель машины не знаю.

— Не имеет значения. Где я смогу вас найти? Ясно. Ждите моего звонка завтра утром.

Люсинда удивленно подняла брови и, когда Мальтрейверс положил трубку, сказала:

— И это человек, который бахвалится тем, что абсолютно не. смыслит в автомобилях. Как ты ухитрился запомнить номер?

— Чистое везение, — ответил он. — Во время длительных поездок я частенько развлекаюсь старой игрой — придумываю слова из букв на номерных знаках. Правило одно: буквы в слове должны располагаться в том же порядке, что и на номере. Сочетание Экс, П, О, Р довольно необычно, и я обратил на него внимание. Может, вы помните, как я произнес «экспорт», когда мы уезжали из Карвелтон-холла?..

Его прервал звонок телефона. Это был Малькольм, который сообщил о том, что Лидден утром предстал перед судом.

— Итак, они все же решили предъявить ему обвинение, — сказал Мальтрейверс, положив трубку. — Улики против Дагги в основном косвенные, но очень веские, и полиция не решается его выпустить. Надо сказать, что дело на нашего приятеля повесили очень грамотно.

Он посмотрел в окно, за которым ярко светило солнце, и, обращаясь к Тэсс, сказал:

— Поскольку мне сейчас нечего делать, а погода прекрасная, я приглашаю тебя в поездку по Озерному краю. Кроме того, я хочу, чтобы ты зашла в один магазин в Кендале.

Полчаса спустя Шарлотта Куинн, погруженная в свои беспокойные злые мысли, услыхала звук дверного колокольчика. Она взяла себя в руки, чтобы встретить покупателя. Спустившись вниз, Шарлотта увидела Мальтрейверса и незнакомую женщину.

— Еще раз приветствую вас, — сказал он. — Я обещал вернуться вместе с Тэсс.

Шарлотта облегченно улыбнулась. Слава Богу, теперь ей не обязательно накидывать смирительную рубашку на свои чувства.

— Я помню об этом. Вас интересует что-нибудь конкретное?

— Очень многое, — ответила Тэсс, оглядывая магазин. — Я, наверное, смогу купить здесь добрую половину всех рождественских подарков.

Мальтрейверс и Тэсс побродили по торговому залу, пока Шарлотта занималась с другими покупателями. Когда магазин опустел, они подошлите хозяйке для того, чтобы расплатиться за отобранные ими товары.

— Сто пятьдесят четыре фунта, — произнесла, слегка улыбнувшись, Шарлотта. — Или пусть будет ровно сто пятьдесят.

— Скидка с ваших цен? — изумилась Тэсс, вручая Шарлотте кредитную карточку. — Да я и без того сэкономила целое состояние. Вы представляете, сколько эти вещи стоят в Лондоне?

— Здесь я не могу запрашивать так много. — Она повернулась к Мальтрейверсу: — В любом случае я в неоплатном долгу перед вами. Я не знаю, что случилось бы со мной в четверг, если бы не вы. — На ее лице появилось выражение горечи. — Как жаль, что мы не встретились раньше и вы не убедили меня поговорить с Чарльзом. Если бы мне достало смелости сделать это, трагедии можно было бы избежать. Это ужасно. Я не перестаю твердить себе…

— Не надо, — решительно остановил ее Мальтрейверс. — Вам не в чем себя винить.

— Нет, есть, — жестко сказала она, — и очень сильно. Теперь я обязана… Знаете, что не выходит у меня из головы? Слова Шерлока Холмса, произнесенные в конце книги: «Любовь в равной мере обладает как созидательной, так и разрушительной силой». Неожиданная строка для детективного произведения.

Во время разговора Шарлотта Куинн машинально вертела в пальцах кредитную карточку Тэсс, так же машинально она вставила карточку в прорезь кассы. Мальтрейверс и Тэсс почувствовали себя неловко, когда по щекам Шарлотты покатились слезинки. Она не переставала плакать, укладывая покупки, сделанные Тэсс, в зеленый с золотом фирменный пластиковый пакет. Сейчас Шарлотта казалась значительно старше своих лет.

— Была очень рада познакомиться с вами, — сказала она Тэсс. — Извините за… — Она провела ладонью по лицу, пытаясь смахнуть слезу и размазав при этом весь макияж.

— Не надо извиняться, — мягко произнесла Тэсс. — Гас рассказал мне о вас и о Чарльзе. Пока не придумано нужных слов для того, чтобы вас утешить.

— Нет таких слов, — сказала, выпрямляясь, Шарлотта. — И я благодарна вам за то, что вы не пытаетесь сделать этого. Людям часто кажется, что надо говорить утешительные слова, когда лучше всего промолчать. Это моя проблема, и я разберусь с ней самостоятельно. До свидания.

Когда они вышли из магазина, на Стриклэндгейт кипела жизнь, как и подобало главной улице торгового города Озерного края. Машины с надрывным шумом ползли в гору, на тротуарах суетились пешеходы, в оставленной у входа в супермаркет коляске орал младенец. Убийство, бесспорно, является трагедией, но большинство людей оказывается в стороне от нее. По пути к стоянке машины Тэсс оставалась очень задумчивой.

— Такая несчастная женщина, — сказала она. — Но почему ты не поделился с ней своими предположениями?

— Ну, во-первых, потому, что я мог и ошибиться, — ответил Мальтрейверс. — Когда мы встретились впервые, она была возмущена, сейчас она подавлена. Если я даже и окажусь прав, то все равно не стану рассказывать ей — она может страшно озлобиться.

На ленч они отправились в Кезуик, а оттуда через Дервент-Уотер проехали в Борроудейл. Мальтрейверс оставил машину в тени горы Грейт-Гейбл, и они вскарабкались довольно высоко по ее склону. Перед ними расстилалась широкая, залитая солнечным светом долина — зеленая, с отдельными коричневыми вкрапинами зарослей папоротника-орляка. Тэсс легла лицом к небу на низкую, густую и жесткую траву. Мальтрейверс уселся рядом на обломок скалы.

Помолчав немного, Тэсс произнесла:

— Сначала я бы плакала. Затем стала бы ждать, когда Дженнифер выйдет из тюрьмы. Сколько бы лет ни прошло.

Мальтрейверс повернул голову и, взглянув на Тэсс, спросил:

— А после?

— После? Я убила бы ее.

— Ну и долго же тебе пришлось бы хранить в себе ненависть.

— Ненависти было бы так много, что хватило бы на любой срок.

В тот же день ближе к вечеру Шарлотта Куинн, не обращая внимания на мелкий дождь, долго стояла у газетного киоска на Стриклэндгейт. Воспользовавшись слабым светом витрины, она читала в «Ланкашир ивнинг пост» отчет об утреннем слушании дела Лиддена в суде.

Мимо шли люди, но Шарлотта никого не замечала. У дверей киоска разместился большой плакат: «Житель Кендала обвиняется в убийстве!» Ей все казалось странным и далеким от реальности. Такое чувство испытывают люди, когда видят в газете сообщение о том, что их знакомый совершил нечто ужасное. «Пост» пыталась сообщить как можно больше и не нарушить при этом закон об уголовном судопроизводстве.

«Директор фирмы Даглас Кит Лидден (44 года) предстал сегодня перед судом, и ему было предъявлено обвинение в убийстве известного ланкаширского юриста Чарльза Каррингтона.

Обвиняемый появился в сопровождении двух полицейских. На нем был синий костюм и рубашка с открытым воротником. Никаких заявлений суду не последовало, однако, когда председательствующий, полковник Брайан Харрисон, спросил Лиддена, не желает ли тот высказаться, Лидден ясным голосом произнес: «Я не делал этого».

Лидден, проживающий в Кендале на Раскин-Клоуз, № 27, был также обвинен в похищении книг и документов из дома мистера Каррингтона в Эттуотере и в незаконном владении огнестрельным оружием. После заявления прокурора мистера Майкла Имсена о том, что полиция продолжает следствие, суд отклонил ходатайство об освобождении обвиняемого под залог. Мистер Лидден останется в руках полиции еще семь дней. Слушание дела, по существу, как ожидается, начнется в Суде Короны на следующей неделе.

Мистер Каррингтон (61 год) был найден мертвым в прошлый четверг в своем доме. По-видимому, он был убит выстрелом из ружья. Мистер Каррингтон занимался адвокатской практикой в Ланкашире более тридцати лет. Его жена Дженнифер ответила на все вопросы, интересовавшие полицию, и была отпущена».

Информация сопровождалась снимком Чарльза Каррингтона, взятым из групповой фотографии членов Юридического общества Ланкашира, сделанной в прошлом году. Шарлотта хорошо помнила оригинал снимка. На нем одетый в вечерний костюм Чарльз стоял рядом с Дженнифер со счастливой улыбкой на лице. Теперь ножницы неведомого помощника редактора отделили его от группы так же, как смерть вырвала его из числа живых.

Когда Шарлотта начала перечитывать сообщение, мимо нее прошла какая-то пара.

— Представь, этот милейший мистер Лидден обвиняется в убийстве! — громко произнесла женщина. — Всего несколько недель тому назад мы покупали у него гардины. Пойдем, взглянем на его магазин. Он совсем рядом.

Шарлотта Куинн задрожала от ярости, увидев, как парочка остановилась под фонарем у закрытых дверей магазина и уставилась на его темные витрины. Ей хотелось подбежать к этим людям, потрясти их и прокричать о том, что «милейший мистер Лидден» недостоин даже того, чтобы собирать блевотину, что он бесстыдно предал своего спасителя, прыгнув в постель к его жене-шлюхе. Пусть они вспомнят об этом, когда станут рассказывать своим друзьям о человеке, продавшим им гардины — скорее всего, совершенно безвкусные. Когда парочка начала восторженно указывать на что-то, находящееся в витрине, она была готова двинуться по направлению к этим людям.

— Простите, вам плохо? Может быть, вам помочь? — донеслось до слуха Шарлотты. Какой-то прохожий остановился, заметив ее искаженное яростью лицо. Она метнула на него взгляд, молча повернулась и побежала в сторону своего дома. Ее помощница испугалась, когда Шарлотта, оттолкнув покупателя, промчалась через торговый зал по направлению к лестнице, ведущей в жилое помещение. Она захлопнула дверь и бессильно прислонилась к ней спиной. Отбросив измятую газету, как нечистую гадину, Шарлотта прижала ладони ко рту и бросилась в туалет. У нее началась неудержимая рвота.

Бледная как смерть, она вернулась в гостиную и налила себе виски. В ней кипела ненависть. Но ненависть была обращена не против Дагги Лиддена — с ним разберется суд. Образ Дженнифер маячил перед мысленным взором Шарлотты. Этот образ нес муки и порождал ярость. Женщина, которая, как червь, пробралась к сердцу человека только для того, чтобы тут же предать его. И эта тварь должна стать хозяйкой Карвелтон-холла… Ненависть все сильнее и сильнее, словно пламя, раздуваемое ветром, охватывала Шарлотту Куинн.

Она осталась наверху, пока не появилась помощница и не сказала, что закрыла магазин. Чтобы избежать лишних вопросов, Шарлотта сразу отпустила девушку и спустилась в торговый зал. На одной из полок находился набор охотничьих ножей. В принципе, ей не хотелось торговать такими предметами, но со стороны туристов существовал постоянный спрос, и пришлось закупить самые лучшие ножи из тех, что имелись на рынке. Сейчас она остановила свой выбор на швейцарском ноже с изогнутым в форме полумесяца острием. Некоторое время Шарлотта разглядывала шесть дюймов закаленной стали, покрытой тонким слоем смазки, затем коснулась пальцем остро заточенного края лезвия. Чувство, которое впервые возникло у нее в тот момент, когда она увидела тело Чарльза, окончательно оформилось и полностью овладело ею. Шарлотта вложила лезвие в кожаные ножны и взяла их с собой наверх.

Глава 10

Во вторник утром Мальтрейверс, прижав плечом к уху телефонную трубку, быстро записывал то, что говорил ему Брэдшоу.

— Джеффри Мартин Ховард, тридцать пять лет. Адрес: 3076, Палатин-роуд, Дидсбери, Манчестер. Живет там шесть лет, до этого проживал в доме родителей в Стокпорте, Чешир. Учился инженерному делу в университете Манчестера, бросил учебу, не закончив курса. На год уезжал в Африку — есть данные, что слегка промышлял контрабандой. Вернувшись, немного работал — на бензоколонке и барменом. В обоих местах неполный рабочий день. С 1983 года зарегистрирован как безработный. — Безработный? — недоуменно переспросил Мальтрейверс. — Внешне он выглядит весьма преуспевающим.

— Почему бы ему не выглядеть? — ядовито сказал Брэдшоу. — Нехороший мальчик этот ваш мистер Ховард. У него есть доходное дельце, и пособие по безработице молодому человеку не нужно.

— Какое именно дельце?

— Наркотики. Но как считает мой приятель из Информационного криминального центра, Ховард очень хитер и в силу этого ни разу не попадался с поличным. Он птица высокого полета и не ведет дел с уличными нарками. Его клиентура принадлежит к респектабельному среднему классу, желающему пощекотать себе нервы. Глупцы.

— Выходит, что в случае необходимости покупатели способны вывести продавца из-под удара, — заметил Мальтрейверс.

— Вы точно уловили суть. Однажды он почти попался. Но член городского совета шепнул кому надо на ушко, и дело спустили на тормозах. Ховард уже много лет держит в своих руках этого человека и его жену. Я изложил вам самое главное. Если представляют интерес его медицинские дела, то я мог бы…

— Спасибо, не надо, — остановил его Мальтрейверс. — Я и так получил от вас больше, чем ожидал. Пришлите счет в Лондон. Огромное спасибо.

Сообщив Брэдшоу свой домашний адрес, он положил трубку и принялся изучать сделанные записи. Тэсс попыталась прочитать их через плечо Мальтрейверса, но не смогла разобрать его скоропись.

— Ну что? — спросила она.

— Способный лгун. В свой рассказ Ховард вкрапливал элементы правды. Брэдшоу сказал мне нечто такое, что я совсем не ожидал услышать и что… — Обратившись к Люсинде, он спросил: — Когда умерла дочь Чарльза?

— Джиллиан? Пять или шесть лет тому назад.

— Это слишком неточно. Мне необходимо знать год, месяц и, если возможно, день. Кто мог бы нам сказать?

— Тот, кто начал дружить с Чарльзом раньше нас, — неуверенно произнесла Люсинда, — но я мало кого из них знаю. Шарлотта должна помнить точную дату.

— Я бы предпочел к ней не обращаться. Может быть, викарий, Алан Моррис?

— Да, бесспорно, и… — Люсинда взмахнула рукой, как будто вспомнила что-то. — Никого не надо спрашивать. Ты все сам сможешь прочитать на памятнике. Джиллиан похоронена в Эттуотере на старом кладбище за церковной оградой.

— За оградой? А я думал, что старые деревенские кладбища давным-давно полностью заселены.

— Там есть фамильный участок Каррингтонов. Ему Бог знает сколько лет, — объяснила Люсинда. — Места хватит еще по меньшей мере для двух покойников.

— Где участок расположен? — спросил Мальтрейверс.

— В северной части кладбища. Рядом с чудовищно безвкусным изваянием рыдающих ангелов. Даже при большом желании ты не сможешь пройти мимо. Но зачем, тебе нужна точная дата?

— А затем, что, установив ее, мы с Тэсс отправимся в Манчестер и займемся расследовательской деятельностью, — ответил он. — Я не убежден, что все выйдет, как задумано, но попытаться стоит.

— Ты все еще не готов идти в полицию? — спросила Люсинда.

В ответ он отрицательно покачал головой.

— Пока нет. Лиддену предъявлены обвинения, из чего следует — полиция вполне уверена в своей позиции. Новая теория, и еще к тому же не до конца продуманная, не приведет полицейских в восторг. Они будут вынуждены начать расследование, но много времени уйдет на всякие формальные процедуры. Думаю, что, заполнив все пробелы, я уже к концу дня смогу передать дело в руки властей.

— Но разве не получается, что ты скрываешь от следствия важные улики? — спросила Люсинда.

— Пока то, что я скрываю, выглядит крайне неубедительно, — ответил Мальтрейверс. — К вечеру все станет на свои места. Небольшое расследование в Манчестере должно внести ясность. Мы ничего не теряем. Преступники не сбегут, пока книги в руках полиции.

Огромная туша Ламберта переполняла кресло, казалось, еще немного — и жир суперинтенданта потечет поверх подлокотников. Шеф детективов Кендала пребывал в дурном настроении.

— Мне знакомы типажи вроде Лиддена, — сказал он Муру. — Виноваты, но визжат о своей невиновности в расчете на то, что ловкий адвокатишка сыщет процессуальные огрехи и добьется освобождения.

— Его адвокат, сэр, продолжает заявлять о том, что мы располагаем лишь косвенными уликами.

Ламберт презрительно хрюкнул и произнес:

— Только косвенные улики говорили о том, что Никсон знал о Уотергейте. В любом случае мы будем публично демонстрировать, что не исключаем появления в деле и другого фигуранта, хотя я лично не верю в это. Как идет расследование?

— Ребята сейчас заняты проверкой всех друзей и коллег Чарльза, имена которых вы выявили из его записной книжки или услышали от жены и личного секретаря. Персоналу дано указание обратить особое внимание на тех, кто, по нашим сведениям, читал книгу о Шерлоке Холмсе. Я не знаю, что еще можно предпринять.

— Дерьмовая трата времени. Чем быстрее мы покончим с этим делом и бросим все силы на расследование изнасилования в Пенрите, тем лучше.

Детектив-констебль Ян Дроувер был одним из шести полицейских, выделенных для дальнейшей проверки друзей Чарльза Каррингтона. Направляясь по первому адресу, он все время мысленно возвращался к своей беседе с преподобным Моррисом. Тем утром он был почти готов умолять Мура, чтобы тот… Дроувер отчаянно закрутил головой, понимая всю невозможность такой просьбы. Среди самых ранних воспоминаний его детства был чай в доме викария. А когда болела мама, Алан Моррис навещал ее практически ежедневно. Нет, это не мыслимо, и, следовательно, не имеет значения то, что он… Дроувер остановил машину у нужного ему дома, и все его беспокойство отошло на второй план. Однако оно не исчезло окончательно и продолжало потихоньку мучить молодого человека всю оставшуюся часть дня.

Шесть поколений Каррингтонов обрели вечный покой на обширном участке под растрепанной ветрами сливой у гранитной стены старого церковного кладбища. Одной из первых здесь была похоронена Эмили, скончавшаяся при родах в год Великой Выставки. Имя Джиллиан, также скончавшейся в муках, но более чем на столетие позже, было высечено уже в верхней части общего надгробного камня. Скрытые под землей останки молчаливо свидетельствовали о социальных сдвигах и о переменах в образе жизни, произошедших почти за двести лет. Выше имени Джиллиан в камне были вырублены имена ее брата и матери. Могилы были прекрасно ухожены. И Мальтрейверс не сомневался в том, что Чарльз Каррингтон нанимал для этой цели одного из жителей Эттуотера. Для него самого было бы мучительно больно приходить на место, где покоятся останки столь многих любимых и близких ему людей. Воспоминания о них, живых и радостных, неизбежно пробуждали бы в его памяти видения их трагической кончины.

— Джиллиан умерла в день своего рождения, — заметил Мальтрейверс, осмотрев памятник. — Сейчас ей было бы двадцать четыре, следовательно, она старше Дженнифер.

— Вероятно, Чарльз тоже ляжет здесь, — произнесла Тэсс. — Господи, до чего же все это ужасно. Пойдем скорее отсюда.

Пока они шли к машине, Алан Моррис следил за ними из окна своего дома. Викарий сразу узнал Мальтрейверса, однако его спутница оказалась незнакомкой. Любопытно, чем их могло заинтересовать именно это захоронение?

— Куда теперь? — спросила Тэсс, когда Мальтрейверс вывел машину на шоссе.

— В Динзгейт, — ответил он, — в редакцию «Ивнинг ньюс». Посмотрим, что там удастся найти. А затем двинем в «Шеррэт энд Хьюз».

Менее чем через полтора часа они уже оказались в центре города. Мальтрейверс оставил машину в многоэтажном гараже рядом со зданием суда, после чего они проследовали пешком в «Манчестер ивнинг ньюс». Там Гас спросил Питера Харриса, своего коллегу со старых журналистских времен. Это знакомство позволило избежать бюрократической волокиты, и они сразу прошли в библиотеку. Техник помог посетителям зарядить прибор микропленками, относящимися к июлю-августу 1984 года.

— Она умерла двадцать второго июля, слушание должно было состояться в течение ближайших недель, — сказал Мальтрейверс, вращая рукоятку. — Разуй глаза, смотри внимательно.

Он пропускал международные и общенациональные новости, спортивные страницы и очерки, замедляя просмотр на местных сообщениях. Первое упоминание состояло всего из одного абзаца. В нем было сказано, что слушание по делу о смерти Джиллиан Каррингтон, едва начавшись, было отложено. Полный отчет был опубликован тремя неделями позже. Мальтрейверс сразу же прочитал последнюю фразу — окончательное решение, как правило, появляется в конце статьи.

— «Смерть в результате несчастного случая», — прочитал он и вернулся к началу публикации.

— А вот и он, — бросила Тэсс, указывая на середину колонки. Некоторое время они читали не проронив ни слова.

— Тот же адрес, что дал мне Брэдшоу, — заметил Мальтрейверс. — Называет себя безработным барменом и заявляет, что видел Джиллиан последний раз живой за две недели до того, как был обнаружен ее труп. Несколько лет он знал о том, что Джиллиан наркоманка.

— Значит, ты был прав, — сказала Тэсс.

— Похоже на то, — согласился Мальтрейверс. — Проверим теперь «Шеррэт энд Хьюз».

Магазин был заполнен покупателями. Машинально перелистывая снятые с полки книги, они приглядывались к работе кассиров.

Мальтрейверс выбрал себе свежий детективный роман и расплатился с помощью кредитной карточки.

— Какое у тебя сложилось мнение? — поинтересовалась Тэсс после того, как они вышли из книжного магазина.

— Мы располагаем лишь негативным доказательством, — ответил он. — Но большего я и не ждал. Дело будет сделано, если мы сумеем доказать существование между ними связи.

— Это означает, что звездой сцены становлюсь я, — сказала Тэсс. — Но прежде давай перекусим где-нибудь.

Покинув центр города, они направились в Дидсбери, в ресторанчик, который Мальтрейверс запомнил еще со времен своей жизни в Манчестере. Покончив с едой, Тэсс скрылась в дамской комнате. Когда она вновь появилась в зале, Мальтрейверс одобрительно улыбнулся. Ее пышные волосы теперь были собраны в пучок на затылке, умело наложенный грим делал лицо более плоским. Проходя через зал Тэсс что-то сказала официанту. Ее манера речи полностью утратила лондонское произношение и приобрела, если и не совсем северный, то совершенно определенно чеширский акцент.

— Репетиция удалась, — сказал Мальтрейверс, кивнув в сторону официанта. — Сейчас он пытается осмыслить, с какой стати я пригласил на ленч, двух разных женщин.

— Так ты думаешь, что никто меня не узнает? — спросила Тэсс.

— Дорогая, даже я тебя не узнаю, — ответил он. — Теперь вперед, на Палатин-роуд.

Как Мальтрейверс и ожидал исходя из адреса, отдельно стоящее здание в этом пригородном районе являло собой типичное жилище преуспевающего бизнесмена времен промышленной революции. Сооружение, рассчитанное на то, чтобы вместить все семейство викторианской эпохи и многочисленную челядь, теперь, подобно всем близлежащим зданиям, было перестроено под многоквартирный дом. Сад перед главным входом был превращен в бетонированную автостоянку. Сам дом содержался в полном порядке — деревянные детали были выкрашены в темно-бордовый цвет, витражи в виде цветов над входной дверью были в целости и сохранности.

— Довольно дорогое жилье, — заметил Мальтрейверс, когда они осматривали дом с противоположной стороны улицы. — Многие подобные здания без должного ухода пришли в полный упадок. Итак, ты еще не забыла свою роль?

— Конечно, нет, — ответила Тэсс. — Я разыскиваю старую подругу по имени Дженнифер Давенпорт. Это ее последний известный мне адрес. Когда он заявляет, что не слыхал о такой, я интересуюсь, не знает ли он какой-нибудь Дженнифер, проживавшей здесь раньше, и поясняю: она могла выйти замуж и сменить фамилию. После этого буду надеяться на лучшее.

— План не гарантирует успеха, но вдруг Ховард проговорится. В любом случае, пока мы здесь, попытаться стоит, — сказал Мальтрейверс. — Я буду ждать тебя за углом у светофора. Нельзя допустить, чтобы он увидел меня. Желаю успеха.

Пересекая улицу, она слышала, как отъезжал Мальтрейверс. У входной двери на панели двухстороннего переговорного устройства было пять кнопок. Тэсс нажала ту, рядом с которой, на узкой полоске картона была начертана нужная фамилия. Ответа не последовало. Она сделала еще две попытки. Не добившись успеха, Тэсс принялась изучать остальные имена. Одна картонка выглядела значительно старее других, и, когда она надавила на кнопку, радом из динамика раздался голос:

— Кто там? — Искаженный техникой голос звучал глухо, но вполне дружелюбно.

— Прошу извинить за беспокойство, но…

Прошло более полутора часов до того момента, как начавший нервничать Мальтрейверс увидел появившуюся из-за угла Тэсс. Он наклонился влево и пригласил ее сесть, открыв дверцу машины.

— Вам известно, сэр, что приставание на улице к женщине является уголовно наказуемым деянием? — Склонившись, она вперила в Гаса суровый взгляд. — Я полицейский агент и…

— Брось паясничать. Я уже себе места не нахожу от беспокойства.

Тэсс уселась рядом с Мальтрейверсом, и тот бросил на нее вопросительный взгляд.

— Я беседовала с бывшей директрисой школы, ныне на пенсии, — объяснила Тэсс. — Ей восемьдесят три года, у нее есть пекинес по кличке Лу-Чи, леди курит — ты не поверишь! — наикрепчайший «Кэпстен» и заваривает «Эрл Грей» для совершенно незнакомых людей. Абсолютно замечательная женщина.

— Чудесно, — язвительно произнес Мальтрейверс. — Я рад, что ты так мило провела время. Может, тебе даже удалось кое-что узнать?

— Ах да, — бросила она подчеркнуто небрежно. — Джеффри Ховард отбыл на несколько дней в Лондон. Старушка знает об этом, так как молодой человек попросил присмотреть за его почтой… Она также прекрасно помнит приятельницу Джеффри. Однако ей кажется, что ту зовут не Дженнифер Давенпорт, а Дженнифер… Бойд.

— Ллойд, — не скрывая триумфа, заявил Мальтрейверс. — Все. Дело закончено. Но интересно, с какой целью он отправился в Лондон?

— Как говорит миссис Эштон, Ховард частенько ездит туда по делам. Дальневосточные экспортно-импортные операции…

— Импорт белого порошка в пластиковых мешочках. Как ты думаешь, миссис Эштон догадывается об этом?

— Нет, — уверенно заявила Тэсс. — Старушка твердит, цитирую: «Он очаровательный юноша». Видимо, превосходный актер.

— Да, — ответил Мальтрейверс. — Я имел возможность в этом убедиться.

Тэсс наклонилась и чмокнула его в щеку.

— Кто у нас самый умный мальчик? Перестань хмуриться. Поедем в полицию, все расскажем, и они дадут нам медаль из пластилина.

— Думаю, что стоит нанести еще один, прощальный, визит, — ответил он. — Просто ради удовольствия.

Тэсс внимательно посмотрела на Гаса:

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— На обратном пути разъясню.

Когда они проезжали по забитому машинами мосту через Манчестерский судоходный канал, по радио передали сообщение о положении на дорогах. В частности, было объявлено о том, что к югу от Престона опрокинулся грузовик, в результате чего образовалась большая пробка. Им пришлось долго кружить по кривым улочкам пригорода, прежде чем они сумели выбраться на шоссе. Но и там машины ползли с выматывающей душу медленностью. В конце концов, движение на шоссе вовсе стало. По радио объявили о том, что хвост машин растянулся на шесть миль, и рекомендовали водителям искать объездные пути. Мальтрейверс выругался и заявил:

— Мы покинем шоссе на ближайшем съезде, если доберемся до него. Населенные пункты придется проезжать медленно, но, по крайней мере, хоть будем двигаться.

— Сколько же времени это займет?

Мальтрейверс вышел из машины и окинул взглядом бесконечную череду стоящих впереди автомобилей. Посмотрев на часы, он ответил:

— Если повезет, будем на месте к восьми. Вперед — и без паники.

Ян Дроувер в ужасе замер по стойке «смирно». Ламберт же, развалившись в кресле, как кровожадный Будда, молча размышлял по поводу того, что узнал о встрече Дроувера с Аланом Моррисом. Дональд Мур с угрюмым видом стоял рядом со своим шефом.

— Итак, викарий не смог отчитаться за целый час начиная с трех тридцати? — повторил Ламберт. Это было произнесено таким тоном, как будто ему сообщили, что Маргарэт Тэтчер тайно бежала в Москву, где сделала заявление о своей многолетней принадлежности к КГБ. — Говорит о конфиденциальности? И вы приняли это объяснение?

— Дело касалось личных проблем одного из прихожан, — пояснил Дроувер. Он нервничал и не замечал того, что под маской спокойствия в Ламберте кипит ярость. — Викарий дал слово этому человеку сохранить все в тайне, сэр.

Ламберт смотрел на молодого констебля так, словно размышлял, имеет ли тот вообще право на существование.

— Кто-то из паствы подцепил СПИД? А может, преподобный трахнул жену служки или мальчика из церковного хора? — В деланно недоуменном тоне, каким были заданы эти вопросы, уже слышались раскаты грома. Ламберт не мог понять, как сотрудник сыска мог нарушить все правила и проявить столь чудовищную наивность.

— Мистер Моррис такой… — Дроувер беспомощно взглянул на Мура, умоляя о поддержке. Сержант демонстративно, с деланым равнодушием отвернулся. — Вы не из наших мест, сэр. Здесь вам каждый может сказать, какой он человек. Викарий никогда не сделает ничего такого… Он даже член клуба «Ротари».

— Мне начхать, даже если он на «ты» с самой принцессой, черт побери, Уэллской! — взорвался Ламберт. — Иметь такую дыру в отчете о его действиях… И как раз во время убийства! И вы предоставляете ему право на тайну исповеди! Какого дьявола вы до сих пор молчали?

Ламберт, распаляясь, пыхтел, как разъяренный бык, готовящийся к очередному нападению. Дроувер, внимательно разглядывая носки своих ботинок, промямлил едва слышно:

— Я не думал, что это так важно.

— Вы не думали, что это так важно! — Каждое слово Ламберт ронял так, что оно гремело, как рухнувший на железную крышу обломок скалы. Супериндендант поднялся из-за стола, являя собой олицетворение гнева Господня. Дроувер вздрогнул и отступил назад. В какой-то момент ему показалось, что шеф ударит его.

— В камере содержится человек, которому мы предъявили обвинение, и вот я узнаю о том, что не исключено существование еще одного подозреваемого. — Теперь голос его походил на шипение горящего запального шнура за секунду до взрыва. — Вы решили, что мистер Моррис невиновен, так как он когда-то после церковной службы гладил ваши локоны. Вы сознательно проигнорировали важное обстоятельство. Как вы попали в следственный отдел, Дроувер? — После короткой паузы последовал взрыв: — Вы, дьявол вас побери, не годны для этой работы! Я отстраняю вас от всех дел! Считайте, что вам повезет, если получите разрешение по воскресеньям охранять школьников на каком-нибудь вонючем перекрестке! А сейчас убирайтесь отсюда!

Несчастный детектив-констебль выглядел так, словно на него рухнул дом. Машинально откозыряв, Дроувер в ужасе выскочил из кабинета. Дверь захлопнулась. Ламберт рухнул в кресло и приложил ладони к вискам.

— С какой стати вы направили его к Моррису? — сурово спросил он.

— Прошу извинить, сэр. — Мур чувствовал себя крайне неловко. — Он вызвался, а я решил, что местный житель лучше справится с делом. Дроувер недавно в отделе, он отлично характеризовался по службе, и я просто не мог предположить…

— В будущем думайте лучше. — Лицо Ламберта, едва видневшееся за его лапищами, казалось очень усталым. — Никогда не посылайте деревенского жителя в его деревню. Если мы из-за этой церковной крысы, этого пустозвона окажемся в дерьме, сам святой Михаил Архангел со всеми своими погаными ангелами не сумеет защитить его от меня.

— Но какой мотив для убийства мог быть у Морриса? — возразил Мур. — Он знал Каррингтона много лет. Это не корысть, потому что…

— Нам, сержант, платят именно за то, чтобы мы выясняли такие вещи, — прервал его Ламберт. — Сам архиепископ Кентерберийский не смог бы ускользнуть от нас с помощью тех аргументов, которые использовал преподобный Моррис. Повстречайтесь с ним — на этот раз лично. Он или расскажет, что делал в тот час, или ему предстоит приятная беседа здесь со мной. Я жду вас через час либо с убедительным разъяснением, либо с Моррисом.

Мур уже собрался уходить, но Ламберт опять заговорил:

— Все же я думаю, что это Лидден. Мне очень не хотелось бы ошибиться и позволить ему предъявить нам обвинение в необоснованном аресте.

Шарлотта Куинн у себя дома неторопливо переворачивала страницы лежащего перед ней на столе альбома с фотографиями. Охотничий нож поблескивал рядом с графином, из которого Шарлотта время от времени наливала себе водки. В альбоме были снимки, сделанные пятнадцать лет тому назад, когда ее семья проводила вместе с Каррингтонами отпуск в Алгарве. Дети в плавательном бассейне; ее муж и Маргарэт на пляже; смеющийся Чарльз, захваченный врасплох во время поедания арбуза. Шестеро из тех, кто был на фото, и кого она любила — хотя и по-разному, — умерли, а Дженнифер Каррингтон, юная и счастливая, наслаждается жизнью. Вдобавок скоро она станет очень богатой. Ей наплевать на то, что ее любовник проведет остаток своих дней в тюрьме, как и на то, что он убил ее мужа. Это не удивительно. Лидден был не больше чем объект ее похоти, а настоящей женой для Чарльза она так и не стала.

Шарлотта захлопнула альбом. У нее не осталось сил на горькие воспоминания. Охваченная всепоглощающей ненавистью, она со стоном наклонилась и прошептала:

— Чарльз… мой дорогой, дорогой Чарльз.

Она подняла залитые слезами глаза и посмотрела в ту сторону, где находилось сверкающее лезвие. Охотничий нож был похож на жертвенный кинжал, лежащий на алтаре мстительного, кровожадного божества.

Глава 11

— Преподобный… Моррис. — Тон голоса Ламберта упал на целую октаву, когда он назвал имя/ Суперинтендант, не поднимая глаз, читал доклад Мура. — Когда я учился, мне рассказывали о такой штуке, как юридический иммунитет служителей церкви. Весьма полезная вещь. Нельзя было повесить человека, если он умел читать.

Ламберт поднял свое жабье лицо; маленькие глазки сверлили викария.

— Однако я, по счастью, запомнил и то, что мой профессор упомянул об отмене в 1827 году этого правила. Пусть оно нас не волнует. Итак, что вы делали в прошлый четверг между половиной четвертого и половиной пятого?

— Я уже смог объяснить вашему сержанту, что у меня нет причин отчитываться по этому поводу перед полицией. — Моррис с гордой твердостью встретил взгляд Ламберта. — Заверяю вас в том, что мои действия не имели отношения к смерти Чарльза Каррингтона. Этого для вас достаточно?

— Кого-нибудь ваше заявление, возможно, и удовлетворило бы. Детектива-констебля Дроувера, например. — Моррис отвел глаза. — Но я принадлежу к методистской церкви. Итак, перед нами несколько возможностей. Во-первых, я могу арестовать вас по подозрению и представить дело в суд. Во-вторых, мы можем вызвать вашего адвоката для того, чтобы он разъяснил вам закон. В-третьих, давайте пожертвуем временем и проведем полное, расследование в Эттуотере… и в-четвертых, — Ламберт улыбнулся, — вы просто все мне рассказываете. Последнее — наиболее предпочтительно.

Моррис вздохнул и закрыл глаза. Именно так он и представлял этот момент в своих ночных кошмарах.

Дымящие трубы ткацких фабрик индустриального Ланкашира, угловые торгующие разной чепухой лавчонки, прижавшиеся спиной к спине длинные ряды домов с «парадной», выходящей окнами на улицу комнатой практически исчезли. Проезжая через городки, бывшие когда-то средоточием текстильной промышленности, Мальтрейверс думал о том, что кварталы высотных зданий, бесконечное количество безликих коттеджей с чахлыми деревцами перед ними и горчичное сияние фонарей на бетонных столбах навевают еще большее уныние, чем тот ландшафт, которому они пришли на смену. Экзотическое эхо гавайской гитары Джорджа Формби и сопрано Грейс Филдз ушли навсегда. Их смела электронная музыка, гремящая из полыхающих многоцветным неоном, похожих на пещеры дискотек. Мужественная, суровая индивидуальность севера потерялась среди слепленных под копирку торговых центров с их близнецами супермаркетами и унылыми новыми пивными забегаловками, стены которых оклеены обоями и где гремит неистребимый музыкальный автомат. В стуке деревянных башмаков по булыжной мостовой боковых улиц, в оцинкованных ваннах, расположившихся в кухнях рядом со свинцовыми сливными решетками, была какая-то пусть суровая, но романтика, присутствовала индивидуальность. Теперь кругом из дешевых хромированных кранов течет горячая и холодная вода, стоят цветные телевизоры, а внучки молодых работниц ткацких фабрик играют в бинго на Майорке.

— Последнее путешествие Чарльза Каррингтона, — заметил Мальтрейверс, когда, миновав Ланкастер, они свернули на дорогу М-6. — Предполагалось, что никто не найдет тела до возвращения Дженнифер. Однако Шарлотта приехала буквально через пару минут после убийства. Думаю, что это их сильно обеспокоило. Суть идеи состояла в том, что Дагги Лиддену предстояло доказывать свое алиби за длительный промежуток времени, что практически невозможно. Но картина полностью меняется, когда время убийства установлено с точностью до получаса.

— Но алиби у него все равно нет.

— Видимо, нет. Но когда задуманное преступление с самого начала идет не по плану, то это, согласись, беспокоит.

— Ты уверен, что мы поступаем правильно? — неуверенно спросила Тэсс. — У тебя теперь есть все для того, чтобы идти в полицию.

— Я и пойду в конечном итоге. Но неужели после того, что нам удалось совершить, мы не заслужили удовольствия получить признание из первых рук.

В Карвелтон-холле, когда они проезжали мимо, горел свет. Машина Дженнифер стояла у дверей.

— Малькольму и Люсинде будет интересно услышать о наших подвигах. Поедем, расскажем им и вернемся, — сказал Мальтрейверс. — После передадим все полиции, причем совершенно безвозмездно.

Малькольм только что вернулся из редакции. Он и Люсинда зачарованно слушали повествование о том, как удалось найти ответы на все оставшиеся вопросы.

— Нас ждет дьявольски интересный судебный процесс, — произнес Малькольм. И как бы не веря своим ушам, покачал головой, когда Мальтрейверс закончил рассказ. — Ты не мог бы написать статью для «Кроникл» после суда?

— С удовольствием, — ответил Мальтрейверс. — Материал будет еще интереснее, после того как я проведу одну операцию. Дженнифер сейчас в Карвелтон-холле. Я намерен повидаться с ней.

— Что? — встревоженно спросил Малькольм. — Уж не собираешься ли ты ей все выложить?

— Конечно нет, это дело полиции, — не моргнув глазом заверил друга Мальтрейверс. — Просто интересно, не удастся ли, поболтав немного, осветить кое-какие темные закоулки.

— Но под каким предлогом ты заявишься? — не соглашался Малькольм. — Своим визитом ты вызовешь у нее подозрение.

— У меня имеется прекрасный повод. Я обещал Чарльзу Каррин-гтону вернуть «Огненную ведьму Эттуотера». И вот теперь книга возвращается его вдове. Это же ведь ее собственность? Посмотрим, что получится, если вообще что-нибудь получится.

Спустя полчаса Мальтрейверс запарковал машину, у поворота дороги неподалеку от Карвелтон-холла.

— Нет смысла подъезжать к дому, мы там долго не пробудем.

— Последний раз категорически заявляю: ты сумасшедший, — сказала Тэсс, когда они уже приблизились к дверям. Окна нижнего этажа ярко светились. Сквозь занавеси в окне спальни тоже пробивался свет. — Нам следовало идти прямо в полицию. Страсть к театральщине в конце концов тебя погубит.

— Но не сегодня, — заявил он уверенно. — Ховард в Лондоне — вероятно, принимает свежую партию героина, в то время как Дженнифер ждет суда над Дагги Лидденом. После вынесения приговора парочка скроется, прихватив добычу. И вообще, сегодня я заслуживаю всяческого снисхождения.

Дженнифер Каррингтон заметно нервничала, открыв дверь. Она пригласила их в дом и затем провела в гостиную:

— Мы собираемся возвратиться в конце недели в Лондон, — сказал Мальтрейверс, после того как представил Тэсс. — Я не знал, сколько времени вы пробудете в Холле, и решил, пока есть возможность, вернуть вам это. Я обещал Чарльзу принести книгу.

— Ах да, конечно. Я совсем забыла, что она у вас. — Дженнифер взяла конверт, в котором находилась фотокопия. — Книги пока у полиции, но мой адвокат говорит, что их скоро должны вернуть… Не хотите ли выпить?

— Спасибо, с удовольствием. — Мальтрейверс смотрел на то, как она шла к бару на противоположной стороне комнаты. — Один из репортеров Малькольма слышал, что якобы найдено ружье Дагги. Вы знаете об этом?

Она замерла на мгновение и затем, не оборачиваясь, ответила:

— Нет. Где же его нашли?

— Было спрятано неподалеку от его дома. Судя по тому, что ему предъявлено формальное обвинение, убийство было совершено этим оружием. Надеюсь, что он в конце концов признается, — закончил, пожав плечами, Мальтрейверс.

— Я тоже на это надеюсь. — Она передала им наполненные стаканы. — Никогда не подозревала о том, что кто-то способен так ненавидеть. Он ведь изо всех сил втягивает меня в это дело.

— Что вы будете делать? — спросила Тэсс. — Останетесь здесь, когда все закончится?

— Пока не решила. Меня с этим домом связывает множество прекрасных воспоминаний, но… — Она махнула рукой с безнадежным видом. — Я должна еще подумать.

— Вы, наверное, могли бы переселиться в Манчестер. Думаю, что у вас там много друзей…

— Не очень много, особенно близких. — Отвечая, Дженнифер Каррингтон отвернулась, чтобы поставить свой стакан на столик. — Возможно, я вообще уеду из Англии и начну новую жизнь.

Они еще немного поговорили о всяких пустяках, но казалось, что Дженнифер все время тщательно следит за своими словами. Опустошив стакан, Мальтрейверс поднялся.

— Нам пора, — сказал он. — Мы забежали для того, чтобы возвратить рукопись пока вы еще здесь, и заодно попрощаться. — Он протянул руку. — У меня не было возможности выразить вам соболезнование. Я был едва знаком с Чарльзом, но он был мне крайне симпатичен.

Дженнифер низко опустила голову, слегка пожав кончики его пальцев, и тихо произнесла:

— Он был замечательным человеком. Я так его любила.

— Прежде чем мы уйдем, не могла бы я попросить вас об одном одолжении? — сказала Тэсс. — Гас рассказал мне, как он догадался о шифре замка. Можно посмотреть? — Тэсс, казалось, была крайне смущена. — Нет, простите меня. Это вас расстроит, и вы…

— Ничего, — прервала ее Дженнифер. — Я так ему благодарна за это. Сама бы я ни за что не догадалась. Пойдемте, я вам покажу.

Они проследовали за Дженнифер в библиотеку, и Мальтрейверс продемонстрировал, как цифры из книги о Шерлоке Холмсе открывают сейф. Но на сей раз комбинация не сработала.

— Наверное, я ошибся в одном из чисел, — сказал он. — Не дадите ли мне книгу? Вы оставили её на столе в гостиной. Если я достаточно быстро его открою, тревога не успеет сработать.

Как только Дженнифер вышла, он поспешно повернул диск, открыл дверцу, переложил что-то из своего кармана на полку сейфа и тут же запер его. Когда Дженнифер вернулась, Мальтрейверс разыграл маленькую пантомиму, якобы сверяя цифры, и повторил всю операцию.

— Что и требовалось доказать, — бросил он, вновь распахивая дверцу. — И это означает, Дагги Лидден читал… А это что такое?

Он запустил руку в сейф и извлек конверт, который сам сунул туда только что. Повернувшись с удивленным выражением лица к Дженнифер, Мальтрейверс произнес:

— Полиция наверняка это видела. Хотя, может быть, вы положили конверт позже? На нем ваше имя.

— Что? Но он же был пуст, когда… Ну-ка покажите.

 Выхватив из рук Гаса конверт, Дженнифер судорожно вскрыла его, извлекла единственный содержавшийся там листок бумаги и принялась читать текст.

— Что здесь написано? — тихим голосом поинтересовался Мальтрейверс. — Наверное, это: «Для меня всегда было аксиомой — мелкие детали в конечном итоге играют самую важную роль».

Дженнифер Каррингтон недоуменно уставилась на него.

— О чем вы говорите? И как конверт попал в сейф? — За ее удивлением угадывалась скрытая тревога.

— Я поместил его туда, — сказал он. — А познакомились вы с цитатой из Конан Дойла, который постоянно присутствует среди нас.

— О чем вы болтаете? — резко спросила Дженнифер.

— Об убийстве, естественно, — спокойно ответил Мальтрейверс. — И при этом весьма хитроумном. Интересно, кому первому пришла в голову эта идея?

— Какая идея? — Ее тревога начала перерастать в панику. — Вы же знаете, что Чарльза убил Дагги Лидден. Господи, да вы же и помогли это доказать.

— Бесспорно, я это сделал, — согласился он, — своим гениальным озарением относительно цифровой комбинации замка. На этом и строился расчет, не так ли? Однако теперь я понял, что ошибся. Если бы я этого не сделал, вы наверняка нашли бы иной способ донести ключ к разгадке до сведения полиции.

Дженнифер Каррингтон прилагала все силы для того, чтобы держать себя в руках.

— Послушайте, я не знаю, чего вы хотите, но за несколько последних дней я видела столько людской злобы… Мне сейчас не до черного юмора больной фантазии. Убирайтесь отсюда и оставьте меня в покое. Оба немедленно уходите!

Она подошла к двери библиотеки и демонстративно распахнула ее, однако посетители не двинулись с места.

— Не надо, Дженнифер, — произнес Мальтрейверс. — Мы же знаем, что Дагги Лидден не убивал Чарльза… Нам известно, кто это сделал.

Она облила его ледяным взглядом и повернулась к Тэсс:

— Может быть, вы уведете его отсюда?

— Не имеет смысла, — сказала Тэсс. — Нам известно очень многое.

— Даже то, что все началось значительно раньше, еще с того времени, когда Джеффри Ховард встретил Джиллиан Каррингтон, — добавил Мальтрейверс.

В глазах Дженнифер появился ужас, который тут же сменился яростью.

— Вы псих! — заорала она. — Убирайтесь прочь!

Мальтрейверс взглянул на Тэсс и поднял трубку телефона, стоящего на столе рядом с ним.

— Мы зря тратим время. Я отсюда позвоню в полицию.

В тот же момент Дженнифер завизжала:

— Джеффри!!!

Послышался звук шагов по ступеням лестницы. Мальтрейверс выронил трубку, и она со стуком упала на стол.

— А ты сказала, что он в Лондоне!

Мальтрейверс, оттолкнув Дженнифер, бросился к двери, чтобы закрыть ее изнутри, но опоздал. Дверь распахнулась, отбросив его в сторону, и в библиотеку ворвался Ховард. Дженнифер подбежала к нему и встала рядом. Увидев то, что Ховард держит в руке, Гас прикрыл собой Тэсс.

— Что здесь происходит? — спросил Ховард.

— Мы немножко поболтали об убийстве, — как можно спокойнее произнес Мальтрейверс. — Жаль, что я не догадался о вашем присутствии. Зная о вас, я бы вел себя гораздо осторожнее.

— О чем это он? — обратился Ховард к Дженнифер.

— Он как-то сумел догадаться обо всем, — рыдая от ужаса, выдавила та, — и уже собирался звонить в полицию.

— Говорила же я тебе, что не надо сюда приходить, — тихо пробормотала Тэсс. — Эта штука вовсе не похожа на игрушку.

Ховард стоял рядом с Дженнифер. Ее изящная фигурка подчеркивала крепкое сложение Джеффри, в руке которого вдобавок был револьвер. Мальтрейверсу раньше никогда не приходилось стоять под прицелом. Он даже не мог припомнить, видел ли он револьвер когда-нибудь. Странно, но вороненая сталь оружия, казалось, обладала какой-то гипнотической притягательностью. Да, видимо, следовало идти прямо в полицию. Это было бы разумнее и, главное, значительно безопаснее. Джеффри Ховард и Дженнифер Каррингтон уже совершили одно тщательно спланированное убийство. Теперь, находясь без свидетелей в изолированном доме, они легко могут убить и успеть бежать. Ситуация изрядно смахивала на траченное молью детективное клише, но, увы, на сей раз все происходило в реальной жизни.

— Что вы узнали? — спросил Ховард.

— Достаточно много, — ответил Мальтрейверс и, указав на револьвер, добавил:

— Это вам не поможет. Я рассказал все Малькольму и Люсинде; они знают, где мы находимся.

Он с тревогой ждал ответа, чувствуя, что его слова звучат как еще одна заезженная цитата Ховард хранил молчание. Пройдет не меньше чаеа до того, как Малькольм и Люсинда начнут волноваться. Мальтрейверс похолодел, поняв, что та же мысль пришла и Ховарду.

— Нас здесь уже не будет. — Он обратился к Дженнифер: — Иди, упаковывай вещи, мы успеем на ночной рейс из Манчестера. Поторопись.

— И вы готовы оставить книги? — Мальтрейверс отчаянно хватался за каждую соломинку. — Ведь из-за них весь сыр-бор.

— Было дело, — пожал плечами Ховард. — Но у нас теперь нет выбора, разве не так? Придется удовлетвориться драгоценностями. Они потянут на много.

Мальтрейверс почувствовал, как Тэсс взяла его руку и крепко ее сжала. Ладони были влажны от пота. Все чувства кричали ему, что до смерти остались считанные минуты, и мешали сосредоточиться. В мозгу билась одна мысль. Положение, в котором они оказались, — результат его собственного упрямства, и ему некого винить, кроме самого себя. Его невыносимо мучило то, что Тэсс, которая предупреждала об опасности, тоже должна умереть.

— Послушайте, — поспешно произнес Мальтрейверс. — Вы прекрасно спланировали убийство Чарльза, у вас и сейчас есть все шансы ускользнуть. Зачем вам еще два трупа? Вы можете запереть нас где-то в этом доме, и у вас будет достаточно времени на то, чтобы исчезнуть.

Ховард внимательно посмотрел на Мальтрейверса (тому показалось, что прошла вечность) и спросил у Дженнифер:

— Здесь найдется подходящее место?

— Им не выбраться из подвала, — ответила она. — Вдобавок мы можем их связать.

Не будь Мальтрейверс так напряжен, он, конечно, посмеялся бы над тем, как в его памяти, памяти безбожника, вдруг всплыл образ Святой Барбары — защитницы тех, кому грозит неожиданная смерть. Глядя на размышляющего Ховарда, он решил, что мысль о заступнице есть результат внутренней истерии, но тем не менее продолжал повторять ее имя.

— Хорошо, — наконец произнес Ховард, повернувшись к Дженнифер. — Но мы должны быть абсолютно уверены. Принеси сверху то, что надо.

— А что надо? — спросил Мальтрейверс, чувствуя, как гора свалит лась с плеч, но одновременно напуганный тем, что, как он понял, задумал Ховард.

— Героин. Не настолько много, чтобы убить, но достаточно для того, чтобы надолго лишить вас способности говорить. Не волнуйтесь. — Ховард ухмыльнулся. — Я знаю, что делаю. Все будет прекрасно… в конечном итоге.

— Боже мой, — прошептала Тэсс.

Воображение Мальтрейверса нарисовало зловещую картину: Ховард держит револьвер у виска Тэсс, а Дженнифер тем временем делает инъекцию героина в вену беспомощному писателю. Невозможно представить, что последует вслед за этим, но перед лицом смерти пойдешь на все ради того, чтобы выжить. Он лихорадочно искал аргументы, которые смогли бы убедить Ховарда изменить свое решение. В этот момент раздался звонок в дверь.

— Не открывай! — резко бросил, обращаясь к Дженнифер, Ховард. — Пусть думают, что в доме никого нет.

— Сомневаюсь, — заметил Мальтрейверс. — Машина у дверей, и в окнах горит свет.

— Им надоест ждать, — уверенно сказал Ховард.

Во всяком случае, они выиграют время. Ховард не посмеет стрелять: тот, кто стоит у дверей, услышит выстрел. Пока все ждали, Мальтрейверс слегка подвинулся — теперь Тэсс оказалась слева от него. Если он оттолкнет ее, а сам бросится в ноги Ховарду, то пуля, пожалуй, пролетит мимо, и тогда… Ховард молча двинул стволом, приказывая им отступить назад. Теперь о нападении нечего было и думать!

Звонок раздался вновь.

— Ты кого-нибудь ждешь? — спросил Ховард. Дженнифер Каррингтон отрицательно покачала головой. — Отлично, в таком случае, они в конце концов уберутся.

Мальтрейверса поражало то спокойствие, с которым держался Ховард. Рука с револьвером лишь слегка дрогнула, когда раздался второй звонок. Интересно, услышат там, за дверью, если громко закричать? Скорее всего, Ховард просто застрелит его, но в возникшей панике Тэсс, возможно, сумеет убежать. В уме промелькнули возможные варианты последующих событий. Ховард сразу стреляет в Тэсс, а потом подобным же образом разделывается с посетителем? Или он вначале помчится к входной двери? Ховард поднял револьвер, он был совершенно спокоен. Теперь ствол смотрел им прямо в глаза.

В комнате повисла тишина. Но звонок зазвонил опять. Теперь он звучал беспрерывно. Высокий звук казался все пронзительней и настойчивей, он заполнял все уголки дома. Через полминуты Ховард вышел из себя:

— Ради всего святого, заткни им пасть! Гони их! Быстрее!

Дженнифер Каррингтон вышла из библиотеки, не забыв плотно прикрыть за собой дверь. Звонок не умолкал. Ховард прошептал одними губами: «Тихо» — и направил револьвер на Тэсс. Он застрелит ее первой. Звук звонка вдруг умолк, и в доме повисла глухая тишина. Затем из зала донеслись голоса — слова разобрать было невозможно. Послышался женский вопль и звук падения. Дженнифер Каррингтон принялась отчаянно звать Ховарда.

Мальтрейверс напрягся, когда Ховард повернул голову на звук. Ствол револьвера смотрел вверх. Из холла донесся еще один вопль — теперь в нем слышна была боль. Ховард распахнул дверь. Дженнифер извивалась на полу, стараясь освободиться от насевшего на нее человека. После мгновенного колебания Ховард бросился к ним, Мальтрейверс помчался следом и успел сзади подставить ему ногу. Гасу показалось, что револьвер выпал и заскользил по паркету. Мальтрейверс изо всех сил пытался удержать упавшего здоровяка. Краем глаза он видел, как Тэсс побежала куда-то. Силы оставляли Гаса, но вдруг раздался громовой удар, и водопад осколков полился с застекленного портрета на стене. Несмотря на то что пуля пронзила ему шею, сэр Фрэнсис Каррингтон, мировой судья, невозмутимо взирал на застывшие внизу фигуры. Мальтрейверс поднялся с паркета и подбежал к Тэсс.

— Шумновато, но зато эффектно, — задыхаясь, выдавил он, бросив взгляд на портрет и извлекая из ее трясущихся рук револьвер.

— Не глупи, — пролепетала она дрожащим голосом, — эта гадость выпалила сама по себе.

— Я очень плохо представляю себе, как эта штука действует, но все же полагаю, на таком расстоянии все шансы на моей стороне, — предупредил Мальтрейверс, горячо надеясь, что Ховард клюнет на этот блеф. Сам-то Гас знал точно: если доведется стрелять, то он поразит всех, включая себя. — Тэсс, зови полицию, нужна также и «скорая».

Тэсс направилась в библиотеку, а Мальтрейверс подошел к Шарлотте Куинн, лежащей рядом со входной дверью. Наклонившись, он взял охотничий нож из ее ослабевшей руки. Рядом с ней на полу стонала Дженнифер, зажав ладонями кровоточащую рану на бедре. Не сводя глаз с Ховарда, Мальтрейверс провел Шарлотту к креслу. Она не сводила с Гаса взгляда, полного негодования.

— Почему вы не дали мне убить ее? Теперь все достанется ей!

— Она ничего не получит, — сказал Мальтрейверс, — ни Карвелтон-холла, ни того, что в нем находится.

Ховард склонился к Дженнифер. Поддерживая рукой ее голову, он прижал носовой платок к ране. На платке сразу проступило яркое алое пятно. В зал вошла Тэсс.

— Поищи перевязочный материал, — сказал ей Мальтрейверс. — Посмотри в ванной.

Ховард не сводил с Гаса ненавидящего взгляда.

— Как ты, хитроумная сволочь, догадался? — спросил он.

— Были всего две крошечные ошибки, — ответил Мальтрейверс. — И обе совершили вы. Я увидел их с помощью Шерлока Холмса.

— Мне сейчас не до шуток, — выдавил Ховард.

— Так же, как и мне, — согласно кивнул Мальтрейверс. — Но я не шучу. Это случилось после ужина. Правда, в то время я не понял значения тех эпизодов. Вы шли впереди и, входя в библиотеку, не ударились головой о притолоку двери, хотя и превосходите меня ростом. Чарльз Каррингтон ведь нас не предупредил об опасности. Откуда вы знали о том, что следует пригнуться? Ведь вам ранее не приходилось бывать в Карвелтон-холле. Затем, уезжая, вы свернули налево, а не направо — в направлении шоссе. Вы многое узнали за десять лет пребывания в Нигерии, но эти познания не могли включать в себя сведения о безопасном пути, минующем крутой поворот дороги.

Эпизод с дверью напомнил мне один из рассказов о Шерлоке Холмсе. Холмс делает ставшее знаменитым замечание: «Собака не залаяла той ночью». То есть что-то не произошло, что, по логике вещей, должно было обязательно случиться. Ваш поворот налево означал обратное — вы сделали то, чего не должны были делать.

Вернулась Тэсс с бинтом, и Ховард, разорвав юбку Дженнифер на месте разреза, стал накладывать на рану повязку. Тэсс подошла к Шарлотте Куинн и обняла ее за плечи. Ховард надорвал бинт, завязал концы и поднял на Мальтрейверса злобный взгляд.

— И это все улики против меня? Обвинение в убийстве строить на том, что я не трахнулся башкой о дверь и поехал из ворот не в ту сторону? Да ты рехнулся!

— Что ж, пусть так, если вам так хочется, — равнодушно произнес Мальтрейверс. — Вам еще предстоит возможность выяснить, насколько много мне известно. Тем временем советую поразмыслить над тем, как вы станете объяснять намерение прикончить меня и Тэсс, а также наличие героина наверху в спальне.

Он повернулся к Шарлотте Куинн:

— Вам не следовало приезжать сюда. Разве от этого стало лучше?

— Ей самой стало легче, — резко возразила ему Тэсс. — Мне тоже приходилось совершать не правильные поступки, действуя из самых лучших побуждений. Мы в любом случае должны быть благодарны Шарлотте — она спасла нам жизнь. В первую очередь тебе и мне не следовало являться сюда.

— Знаю, — согласился Мальтрейверс. — Но если бы нас здесь не оказалось, Ховард мог убить Шарлотту.

Глава 12

Алан Моррис понял, что заложенное в глубоком детстве и укоренившееся в душе представление о грехе не позволяло ему говорить не правду. Он мог пытаться уходить от прямого ответа, но не был способен лгать. Ламберт своим профессиональным чутьем быстро уловил эту слабость викария и принялся нещадно ее эксплуатировать. Он до тех пор пресекал все попытки Морриса давать уклончивые ответы, пока тот полностью не смирился со своим поражением. После этого преподобный принялся без остановки, с каким-то извращенным чувством радостного облегчения рассказывать все. Кабинет Ламберта превратился в исповедальню.

После того как плотина была прорвана, Моррис стал признаваться во всем. С блестящими от возбуждения глазами он начал с рассказа о том, как во второй половине дня в четверг сделал ставку на четырех лошадей по системе, когда выигрыш предыдущего забега автоматически ставится на следующий. В первом он выиграл сто к восьми, во втором остался при своих, в третьем был близок к выигрышу пятнадцать к четырем (лошадка отстала меньше чем на половину корпуса). И вот в четвертом заезде наступил крах. Моррис с отчаянием слушал репортаж в конторе букмекера. Пять тысяч фунтов, которые должны были спасти его, оказались выброшенными в грязные воды Донкастера. Во время рассказа в нем проснулся всепоглощающий азарт игрока, неодолимая тяга вновь пережить то, что он испытал в тот день. Еще час викарий делился радостями побед и горечью поражений, которые испытал за те долгие годы, что предавался своей болезненной страсти. Моррис неожиданно прервал свое повествование. Казалось, что он сам был безмерно удивлен тем, что совершил, и не мог до конца это осмыслить. Потребовалось обвинение в убийстве для того, чтобы он наконец признался самому себе, что заражен неукротимой тягой к игре. Он, почтенный, всегда корректный священник, является беспомощной жертвой ужасной болезни. И вот теперь, когда была снята привычная маска, перед Ламбертом оказался всего лишь потерянный, лишившийся привычных ориентиров человек. Викарий с мольбой взирал на своего исповедника, однако отпущение грехов дано не было.

— Чьи деньги вы ставили, мистер Моррис?

После очень долгого молчания последовал ответ:

— Я предпочел бы сделать письменное заявление.

Ламберт почувствовал, что его прямой вопрос сорвал последние остатки самообмана, которому до самого конца предавался викарий. А его слова были признанием полного крушения всего.

Морриса отпустили, предупредив о том, что будет произведено полное полицейское расследование. Как ни удивительно, но Ламберт испытывал чувство огромного облегчения: Дагги Лидден по-прежнему единственный обвиняемый. Но вот пришло известие о событиях в Карвелтон-холле, и Ламберт уподобился извергающемуся вулкану. Дженнифер Каррингтон была доставлена в больницу, и полиция ожидала момента, когда она сможет ответить на вопросы. От всех остальных объяснения были уже получены. Перед Ламбертом вновь замаячил призрак обвинения в необоснованном аресте.

— Опять этот зануда! — взорвался Ламберт, услыхав имя Мальтрейверса. — Вначале он сообщает, что видел машину Лиддена, затем появляется с соображениями по поводу сейфа. И теперь это. Он что, частный сыщик?

— Нет, сэр. Он писатель, — ответил Мур.

— Кто? Всякие сказки-байки? — Лицо Ламберта, и без того напоминавшее физиономию гоблина, стало еще менее привлекательным от исказившей его гримасы неудержимой ярости. — Где сейчас этот тип?!

Ламберт как танк катился по коридору в направлении помещения, где Мальтрейверс только что закончил свое письменное объяснение. Похожий на Гаргантюа суперинтендант взял со стола исписанные листки, прочитал про себя и с отвращением взглянул на автора.

— Мне кажется, что вы суете нос не в свои дела, — сказал он. — И каким же образом вам удалось все это узнать?

— Вдохновение, догадки и везение, — ответил Мальтрейверс. — Думаю, что Джеффри Ховард и Дженнифер Карринггон сообщат вам все подробности, но основную канву событий я изложил насколько можно точно.

— Следовательно, вы утверждаете, что это они убили Чарльза Каррингтона? — Вопрос был задан тоном, не вдохновляющим на положительный ответ.

— Да. И они, как говорится, заранее испекли пирожок для Лиддена. Я со своей стороны неумышленно помог им в этом, заметив связь между книгой о Шерлоке Холмсе и комбинацией шифра замка.

Ламберт погрузил в кресло свое студневидное тело и сказал:

— У вас, мой друг, талант выдвигать теории. Расскажите-ка мне о вашем новейшем умозаключении. У нас впереди целая ночь.

— Это не займет столько времени, — заверил его Мальтрейверс. — Все началось, когда Ховард встретил в Манчестере Джиллиан Карринггон. Вероятно, он снабжал ее наркотиками. Она рассказала о Конан Дойле и о шифре замка сейфа. После смерти Джиллиан Ховард решил завладеть книгами.

Я не знаю, как долго он знаком с Дженнифер, но перед тем, как она поступила секретарем в контору Каррингтона, Джеффри уже наверняка был ее любовником. Согласно первой фазе плана, Дженнифер должна была выйти замуж за Чарльза Каррингтона. Это оказалось гораздо проще, чем им представлялось. Затем она затеяла роман с Лид-деном, который настолько глуп, что полностью отвечал их замыслам.

Ламберт сидел неподвижно, как впавшая в летаргию горилла, однако его крошечные глазки светились вниманием.

— Убийство было задумано весьма хитроумно. Дженнифер и в самом деле отправилась в Манчестер, но вскоре вернулась. Скорее всего, она доехала до станции техобслуживания на дороге М-6. Там Ховард забрал Дженнифер и на своей машине (ее ярко-красную «фиесту» все знают) доставил назад в Карвелтон-холл. Остаток утра он провел в городе, совершая покупки и расплачиваясь при помощи ее кредитной карточки. Таким, образом, деньги в банкомате получил он. Это Джеффри создавал ей алиби на первую половину дня.

Лидден говорит правду, что приехал в Карвелтон-холл около полудня и провел время в постели с Дженнифер. Это позволило Ховарду, не рискуя пробраться в дом Дагги (Дженнифер явно лжет, уверяя, что потеряла ключ) и украсть ружье. Видимо, тогда же он подбросил на чердак книги.

— Минуточку, — перебил его Ламберт. — Откуда вам известно, где были книги? Мы об этом не сообщали.

— Дженнифер Каррингтон сказала. После того как вы ее отпустили, она приехала в Брук-коттедж. Дженнифер старалась подать дело так, чтобы все улики сходились на Лиддене, оставляя ее в стороне.

Ламберт хрюкнул, сигнализируя о временном отступлении. Мальтрейверс продолжал:

— После того как Лидден уехал из Карвелтон-холла, Ховард доставил Дженнифер к ее машине, и она действительно отправилась в Манчестер. По пути в «Тимперли» она заскочила в «Шеррэт энд Хьюз» и купила для Чарльза книгу, используя кредитную карточку. Она уверяет, что была там утром, сразу после того, как получила деньги, не так ли? Я сегодня зашел в этот магазин и увидел, насколько бурно идет торговля. Продавцам трудно запомнить, в какое время дня они обслуживали покупателя, если они вообще запомнили его. Здесь, бесспорно, присутствовал элемент риска. Но скажите, разве вам удалось установить, в котором часу там была миссис Каррингтон?

Не дождавшись ответа, Мальтрейверс пожал плечами:

— Вы правы, здесь задаю вопросы не я. Итак, Ховард дожидается возвращения Каррингтона и убивает его из ружья Лиддена. Я не знаю, где полиция нашла оружие, но держу пари, что подозрения против Лиддена усилились, потому что и он предпочел бы спрятать орудие убийства в том месте. Когда Дженнифер намекнула на виновность Лиддена, а тот утверждал, что провел с ней время в Карвелтон-холле, она, очевидно, сумела рассказать о каждом своем шаге в Манчестере. Разрешите закурить?

Похожая на кокос голова Ламберта милостиво наклонилась. Мальтрейверс достал пачку. Суперинтендант, отказавшись от предложенной сигареты, раскурил трубку. Из нее повалили такие клубы дыма, что, видимо, все законы об охране окружающей среды были нарушены самым беспардонным образом.

— Здесь появляюсь я с утверждением, что Лидден мог догадаться о шифре замка, прочитав «Огненную ведьму Этгуотера», — виноватым тоном произнес Мальтрейверс. — Это, боюсь, окончательно увело вас не в ту сторону. Как я гордился тогда! Не сомневаюсь, они рассчитывали на то, что это нанесет Лиддену последний удар и одновременно окончательно освободит Дженнифер от всех подозрений. Чарльз сам говорил мне о том, что его жена не удосужилась прочитать книгу. И уж конечно, «Огненную ведьму» никоим образом не мог прочитать ее старинный друг, впервые появившийся в Карвелтон-холле. Если бы, допустим, я не связал убийство с чтением книги, то это сделала бы полиция или они нашли бы иной способ намекнуть о такой связи.

Мальтрейверс стряхнул пепел с кончика сигареты в стоящее на столе чайное блюдце.

— Это все, что мне известно, остальное вы расследуете самостоятельно. Во всяком случае, то, что сегодня произошло в Карвелтон-холле, доказывает мою правоту.

Ламберт поднялся с кресла и, попросив Мальтрейверса подождать, вышел из комнаты. Он вернулся примерно через десять минут.

— Исходя из объяснения, данного мистером Ховардом, вы и мисс Дейви сегодня вечером явились в Карвелтон-холл и безо всякого на то основания обвинили миссис Каррингтон в убийстве. Он был вынужден держать вас под прицелом револьвера, намереваясь позвонить в полицию. Воспользовавшись суматохой, вызванной появлением миссис Куинн, вы силой отняли у него оружие.

— Полная чушь, — пренебрежительно отмахнулся Мальтрейверс. — Это отчаянная попытка выкрутиться. Подождите, что скажет Дженнифер: у них не было возможности согласовать свои показания. Спросите Ховарда об инженерной деятельности в Нигерии, которой он, согласно его рассказу, предавался последние десять лет. В моем объяснении вы найдете имя и адрес леди, проживающей в Манчестере в том же доме, что и Ховард. Эта школьная директриса на пенсии за последние три года неоднократно видела Дженнифер Ллойд (она так именовалась ранее). Для начала пусть он объяснит данные обстоятельства.

— Похоже на то, что вы не жалели ни сил, ни времени, мистер Мальтрейверс. — В голосе Ламберта появилась обличительная интонация. — Почему вы сразу не пришли в полицию со своими открытиями, а принялись изображать из себя сыщика-любителя?

Мальтрейверс выглядел очень виноватым.

— Мне нет прощения. Очень самому хотелось лично доказать свою правоту. Конечно, если бы я мог предвидеть поступок миссис Куинн, я бы тотчас помчался к вам. Теперь же мне приходится выступать в качестве свидетеля по делу о нападении и одновременно давать показания при расследовании убийства.

— Нет, не о нападении, — сурово произнес Ламберт. — Миссис Куинн может грозить, обвинение в нанесении тяжких телесных повреждений. Сокрытие от полиции сведений, способствующих расследованию убийства, также является весьма серьезным правонарушением.

Мальтрейверс вгляделся в лицо Ламберта — холодно-суровое, как само уголовное право, — и вздохнул.

— Могу ли я надеяться на снисхождение? Не окажись я сегодня вечером в Карвелтон-холле, Ховард мог убить Шарлотту Куинн, когда та напала на Дженнифер. Преступники могли скрыться. Вполне вероятно, что я предотвратил еще одно убийство.

— Последнее слово останется за шефом-констеблем, — с непроницаемым видом произнес Ламберт и покинул помещение. У себя в кабинете он со все возрастающим неудовольствием стал перечитывать объяснения, написанные Мальтрейверсом. Теперь придется поработать для того, чтобы подтвердить или опровергнуть сказанное этим типом. Но в словах писаки, помимо воли был вынужден признать суперинтендант, была какая-то странная убедительность.

— Проклятье! — пробурчал он, представив, как ему придется отпускать Лиддена, и подумав о возможных последствиях данного акта.

Когда Мальтрейверс и Тэсс выходили из здания полиции, ночная тьма начинала неохотно отступать перед бледным влажным рассветом. Было холодно. Пустынный город молчал. Когда они проезжали по старинному каменному мосту через реку Кент, низко над водой клубился густой туман. Машина миновала больницу, где достаточно оправившаяся Дженнифер уже отвечала на вопросы полицейских. Она пыталась возложить всю вину за убийство на Ховарда, утверждая, что первоначально речь шла всего-навсего о похищении книг. Шарлотта Куинн, безразличная ко всему, была обвинена в нанесении тяжких телесных повреждений. Ламберт сказал, что с обвинением в попытке убийства пока можно и повременить.

— Поздравляю, — произнес Малькольм, поднимая стакан. Компания уютно расположилась у камина в гостиной отеля «Ходж Хилл», расположенного неподалеку от Бай-Бридж. Мальтрейверс пригласил всех в этот вечер на ужин в бывший помещичий дом XV века. Теперь он служил гостиницей, и в нем находился лучший, по мнению Гаса, ресторан во всей Камбрии. — Но вас обоих могли в ту ночь прихлопнуть.

— Лучше не напоминай об этом, — с кислым видом ответил Мальтрейверс. — Я даже не надеюсь на прощение Тэсс. И все из-за желания покрасоваться. Решил, видите ли, самостоятельно довести дело до конца. Если бы не я, Шарлотта не попыталась бы убить Дженнифер. А теперь получается так, что я помог отправить ее в тюрьму. Не могу себе простить.

Люсинда наклонилась вперед и положила ладонь на его руку.

— Преступление «в состоянии сильного душевного возбуждения». Думаю, что суд не будет к ней слишком строг. Перестань винить себя. Ты же не мог этого предвидеть.

Мальтрейверс, казалось, совсем не был убежден ее словами.

— Люсинда права, — добавила Тэсс. — Мы остались живы. Если бы не ты, преступники имели шанс выйти сухими из воды. А я-то думала, что ты свихнулся, когда начал ни к селу ни к городу рассуждать о собаках, которые, видите ли, не залаяли.

— Это было только начало, — рассмеялся Мальтрейверс. — «Огненная ведьма Эттуотера» подсказала мне правильный путь.

— Каким образом? — спросил Малькольм.

— Ты прочитал ее. Помнишь, как Холмс, введенный в заблуждение цифрами, которые он принял за шифр, бросается в Киркби-Лонсдейл? Поняв свою ошибку, он говорит Ватсону, что часто проходят мимо незамысловатой правды, потому что попадают под гипноз хитроумного умозаключения.

Именно это случилось и со мной. Я был так доволен открытием секрета замка и тем самым доказательством вины Лиддена, что не попытался продумать ситуацию до конца. Если он в самом деле украл книги, то почему просто-напросто не закрыл за собой сейф и спокойно удалился? Кража обнаружилась бы лишь после того, как потребовалось вновь открыть сейф. К этому времени было бы невозможно установить время пропажи. Во всяком случае, подозрение автоматически не пало бы на него. И совершенно бесспорно то, что он не мог ожидать возвращения Чарльза. В этом не было ни малейшего смысла.

— В твоем изложении все настолько очевидно, — сказал Малькольм.

— Так же очевидно, как и то, что цифры в «Огненной ведьме Эттуотера» являлись датами, — согласился Мальтрейверс. — Но, подобно Холмсу, я искал иглу не в том стоге.

— Но я не понимаю, с какой целью Ховард появился на ужине? — заметила Тэсс. — Чарльз мог запомнить его по расследованию после смерти Джиллиан.

— Во-первых, он не присутствовал на слушании. — Мальтрейверс, наклонившись, поставил свой бокал с хересом на расположенный рядом с камином столик. — Малькольм и Люсинда сказали мне это в день моего приезда. Во-вторых, увидев ее тело, Чарльз решил для себя, что у него не было дочери. Так что Ховард не рисковал быть узнанным. Кроме того, я убежден в том, что посещение ужина входило в преступный план. Он знал, что после убийства полицейские эксперты тщательно прочешут библиотеку и весь дом. А эти парни способны составить ваше полное жизнеописание по следам грязи от ботинок. Вне всякого сомнения, они обнаружили следы всех участников ужина. Поэтому указания на присутствие Ховарда в Карвелтон-холле получали естественное объяснение. Больше того, припомните, Ховард был одним из тех, кто попросил Чарльза показать дом. Тем самым он создавал возможность объяснить и те отпечатки, которые он оставил во время своих предыдущих визитов к Дженнифер.

— Но если бы полиция занялась Ховардом, она наверняка узнала бы не меньше нашего, — заметила Тэсс.

— Естественно. Но поскольку все больше и больше улик указывало в сторону Лиддена, у полицейских не было оснований подозревать кого-то другого, — ответил Мальтрейверс. — Они не проявили ни малейшего интереса к остальным участникам того ужина.

— Меня никто не просил дать объяснения, — вставил Малькольм.

— Вот именно, — сказал Мальтрейверс. — С другой стороны, если бы полиция вдруг нашла следы человека, ранее якобы никогда не бывавшего в Карвелтон-холле, то он сразу стал бы основным подозреваемым. Джеффри хитер как лис.

Появилась официантка и сообщила, что их стол накрыт. Вся компания прошла в столовую. Это было старинное помещение с потемневшими от времени стропилами; со стенами, покрытыми деревянными панелями и украшенными писанными маслом картинами. В гигантском открытом очаге потрескивали полыхающие поленья.

— Какая судьба ждет теперь книги? — спросил Малькольм после того, как они приступили к еде.

— Дженнифер они не достанутся, — ответил Мальтрейверс. — Согласно закону, вы не можете получить что-либо по завещанию, если участвовали в убийстве завещателя. У Чарльза остались другие родственники?

— Насколько нам известно, нет. — Малькольм взглянул на Люсинду, ожидая подтверждения своих слов. — У Чарльза был неженатый старший брат, но его убили при высадке в Нормандии.

— Смерть преследует эту семью, — заметил Мальтрейверс, погружая вилку в ассорти из даров моря. — Возможно, что по завещанию он все оставил Дженнифер, но та ничего не получит. Не исключено, что в конечном итоге «Огненная ведьма Эттуотера» будет опубликована. Парадоксально счастливый конец трагической истории.

Конец дела (если такое вообще возможно в событиях, касающихся, жизни и смерти) наступил через несколько недель. Джеффри Ховард и Дженнифер, оказались за решеткой. К великому облегчению Мальтрейверса, Шарлотта получила приговор, исполнение которого было отложено после страстного обращения ее адвоката к понимающему все судье. Самого же Мальтрейверса пожурил заместитель начальника полиции Камбрии. Он извещал в официальном письме о том, что полиция пришла к решению не возбуждать против него дела за задержку сообщения о ставших известными ему новых обстоятельствах по важному уголовному делу. Заместитель шефа-констебля одновременно предупреждал, что подобные действия являют собой серьезное правонарушение и что в случае их повторения с его стороны… и т. д. и т. п. Заключенное в рамку послание пополнило коллекцию ругательных рецензий на труды Гаса, размещенную на стене уборной. Через некоторое время он получил письмо от Малькольма. Тот писал:

«Это была превосходная неделя для «Кроникл». Новости шли валом. Алан Моррис — ты, конечно, помнишь нашего викария? — проведет двенадцать месяцев в тюрьме за растрату церковных благотворительных фондов. Выяснилось, что он много лет играл на бегах и задолжал половине всех букмекеров на севере Англии. Неужели пришли такие времена, что не остается ничего святого? Некоторые дамы нашего прихода пребывают в безутешном горе.

Вторая сенсация — завещание Чарльза Каррингтона. Он оставил все Дженнифер, за исключением нескольких картин, — завещанных школе, в которой он учился, и антикварного молитвенника, отписанного в пользу церкви Эттуотера. Шарлотта упомянута персонально. Она получает драгоценности, принадлежавшие первой жене Чарльза. Как известно, Дженнифер по закону лишена права наследования. Поэтому применяется стандартная статья о том, что в том случае, если супруга переживает завещателя менее чем на двадцать восемь дней, все имущество распродается, а выручка направляется в благотворительный фонд помощи реабилитации наркоманов.

Но самое трагичное во всей этой истории — судьба книги «Огненная ведьма Эттуотера». Чарльз специально распорядился в завещании о том, что после его смерти все десять томиков и связанная с ними переписка должны быть уничтожены (цитирую) «с целью неукоснительно исполнить волю сэра Артур Конан Доила, желавшего, чтобы эта книга никогда не была опубликована». Я спросил у Кэмпбелла (он был душеприказчиком), и тот сказал, что этот пункт завещания уже выполнен — книги и письма сожжены. По крайней мере, мы успели прочитать «Огненную ведьму».

Мальтрейверс задумчиво улыбнулся и протянул письмо Тэсс.

— Чарльз говорил, что «предпринял кое-какие шаги» в отношении книг на случай своей смерти, — сказал он, когда Тэсс закончила читать и сочувственно взглянула на Гаса. — Он не доверял Дженнифер. Кроме того, в книге содержалась непростительная ошибка.

— Ошибка? Какая именно?

— Орлы практически не обладают обонянием. Поэтому совершенно невозможно выдрессировать их нападать на жертвы так, как происходит в книге. Но с Конан Дойлом нечто подобное случалось не раз. В одних рассказах Ватсон носил след от раны на руке, в других — на ноге. Впрочем, какое это имеет значение?

— А как поживает фотокопия? — нежным голосом поинтересовалась Тэсс. — Ведь никто не знает, что ты сунул ее в свой карман в тот вечер, не так ли? Кроме меня, естественно.

Мальтрейверс изумленно поднял брови.

— Вы следите за мной весьма внимательно, мадам. А я-то полагал, что ни одна душа не видела этого.

— Я чувствовала, что тебе не захочется расстаться с копией. Ты ведь обещал вернуть ее Чарльзу, а вовсе не Дженнифер.

— Точно, Мне хотелось… Правда, я не совсем уверен. Мне хотелось не столько иметь книгу (хотя, конечно, и это тоже), сколько сохранить память о человеке чести, который не торговал своими принципами. В наше время таких людей, увы, осталось мало.

— Как ты собираешься поступить с фотокопией?

— Чарльз дал мне ее, потому что доверял. Я никогда не сделаю попытки опубликовать «Огненную ведьму Эттуотера». В любом случае все доказательства ее подлинности уничтожены. Теперь это просто литературный курьез… Вполне возможно, что я отдам ее своим внукам.

— Внукам? — невинным тоном переспросила Тэсс. — Разве внукам не предшествуют дети? И разве бракосочетание?..

Осознав возможные последствия своих слов, Мальтрейверс поступил так, как поступают лживые газетчики, разоблачающие безнравственность, в тех случаях, когда объекты их обличений предлагают им сексуальные услуги. Он извинился и удалился. Уже в дверях, Гас услышал, как смеется Тэсс.

Древо Лазаря

Посвящается Мишель и Роне

Авторское примечание 

В действительности деревни Медмелтон нет ни в Девоне, ни в каком-либо другом районе Англии, из чего следует, что и люди, изображенные на этих страницах, тоже на самом деле не существуют. 

Глава 1

Все лето сенсационные заголовки в прессе о трупе мужчины, обнаруженном в Медмелтоне, привлекали сюда бесчисленных, хотя и нежеланных гостей. Следуя черно-белому знаку на двухполосном шоссе между Эксетером и Плимутом, они двигались почти три мили по узкой проселочной дороге в долине, с мрачной настойчивостью издавая сигналы, тащились через церковный двор, фотографировались на том месте, где было обнаружено тело, и покупали напитки в «Вороне», возбужденно озираясь, будто кто-то из завсегдатаев бара мог оказаться убийцей. Но уезжали разочарованными, и никто не возвращался вновь. Деревенские жители возмущались этими наездами, а попытки любопытствующих найти коттедж, который снимал убитый, сталкивались с притворным неведением, настойчивые расспросы вызывали враждебность, переходящую нередко в грубый отпор. Поскольку никто не был арестован, ажиотаж постепенно утих, поток любопытных иссяк, и Медмелтон вернулся к привычному, не нарушаемому веками образу жизни и одиночеству среди фермерских полей, развесистых деревьев и низких, плотно обступающих его гор. Другие деревни в Девоне, наоборот, стремились привлечь, туристов своими историческими церквами, магазинами подарков и чайными; Медмелтон же желал одного — вернуться к своей безвестности. И когда Огастас Мальтрейверс, более чем через год после совершенного убийства, сделал в последний день сентября поворот, повинуясь дорожному знаку, он был первым за несколько последних недель чужаком, проехавшим по здешней проселочной дороге.

Зажатая с обеих сторон живой изгородью густого боярышника вдвое выше машины, дорога была узкой, по ней мог проехать только один автомобиль, и в одном месте Мальтрейверсу пришлось свернуть на обочину, чтобы пропустить трактор. Он помахал рукой трактористу, но вместо ответа наткнулся на взгляд, в котором сквозили не то удивление, не то подозрительность. Дорога раздваивалась, петляла и поднималась вверх, проходя под низко нависшими проводами, объединяющими электрические столбы в застывшую процессию. Потом дорога снова пошла вниз, и в поле зрения появился, словно чаша в долине, Медмелтон. Мальтрейверс остановился около старенького коттеджа и вышел из машины, чтобы осмотреться. Самым большим зданием тут была церковь, квадратная саксонская башня, утопающая в чаще толстых тисов и высоких медных буков; прямо внизу дорога пересекала Ней, сверкающую неглубокую речушку, небольшой приток Тейны. Далее дорога, заметил гость, опять поднималась вверх между вспаханными темно-красными полями и исчезала где-то в направлении к морю. Около церкви, сразу за речкой, старые коттеджи огораживали открытый зеленый луг, на котором более новые постройки образовали нечто вроде приметного пятна, расходящегося дальше, в поля. Единственным признаком жизни в это дневное время было пасущееся на краю долины стадо. Под янтарными лучами осеннего солнца казалось, что местечко, подобное этому, не может быть растревожено чем-то более драматичным, чем склока в женском учебном заведении или соревнование по метанию дротиков с командой из соседней деревни. Но, даже не говоря об убийстве, в письме Стефана Харта содержались какие-то странные намеки на нечто зловещее, а Мальтрейверса, уравновешенного, умудренного жизнью лондонца, нельзя было заподозрить в избытке воображения. Харт спрашивал, сможет ли он принять приглашение погостить у них с Вероникой и разобраться своим трезвым умом в деле, которое в лучшем случае может оказаться смешным, а в худшем — страшным. Мальтрейверс щурил глаза в солнечных лучах цвета патоки, пытаясь разглядеть место, куда ему следовало направиться.

— Добрый день.

Из-за густой стены сада, расположенного перед коттеджем, неожиданно вышла женщина лет пятидесяти, в рабочих брюках и рубашке из грубой бумажной ткани. Очевидно, изящная в юности, теперь она обрела зрелые, но все еще пропорциональные формы. Удлиненное овальное лицо шлемом обрамляли пепельно-светлые волосы.

— Здравствуйте, — сказал он, — простите, я не заметил вас.

— Я была за стеной. — Рукой с зажатой в ней садовой лопаткой женщина указала вниз. — Выпалывала сорняки. Я слышала, как остановилась машина, и подумала, что вы можете зайти сюда.

— Нет, я просто наслаждался пейзажем. Приехал навестить друзей. Не скажете ли вы, как найти коттедж «Сумерки»? Знаю только, что он около церкви.

— Коттедж Стефана и Вероники? — Женщина прошла к деревянным воротам, открыла их и, встав за спиной Мальтрейверса, снова показала лопаткой: — Пересеките ручей, а потом сразу же поворачивайте направо. Отсюда не видно. «Сумерки» — последний дом на этом пути.

— Спасибо. — Теперь, стоя близко к ней, он мог разглядеть ее глаза: один был карий, другой — зеленый. — Ясно, что тот, кто родился в Медмелтоне, должен это знать.

— А я разве родилась в Медмелтоне?

— Во всяком случае, кто-то из вашей семьи… «Молодой человек, если ты мудр, остерегайся девицы с медмелтонскими глазами».

— Понимаю. — Ее глаза сверкнули любопытством и удовольствием. — Гость усваивает уроки истории… или это Стефан и Вероника рассказали вам?

— Да, рассказали они, — подтвердил Мальтрейверс. — Хотя не думаю, что вы такой уж яркий пример.

— Я — нет. У меня нет почти ничего общего с этой легендой. В деревне вы увидите нечто гораздо более драматичное. Вы долго пробудете здесь?

— Всего несколько дней. — Он протянул ей руку: — Гас Мальтрейверс.

— Сэлли Бейкер. — Она стянула запачканную землей брезентовую садовую перчатку, ее рукопожатие было почти мужским. — Я должна предупредить, что вас встретят здесь как чужака. Не так уж много лондонцев приезжает в Медмелтон.

— А я разве из Лондона?

Она кивнула на заднее стекло его машины с наклейкой торгового агента: «Кто-то же купил там машину».

Мальтрейверс рассмеялся и слегка поклонился ей в знак уважения:

— Туше. Неужели все медмелтонские девицы такие находчивые?

— Вам предстоит узнать это, не так ли? — Сэлли Бейкер опять натянула перчатку. — В любом случае желаю вам хорошо провести время. Возможно, мы еще встретимся. — Она улыбнулась ему и отправилась снова в сад.

Мальтрейверс попрощался и снова забрался в машину. Спускаясь с горы, он лениво размышлял о только что состоявшемся разговоре. Медмелтонские глаза (карий был обычно справа) появились еще в 1608 году, когда Джон Гэррет была осуждена судом присяжных в Эксетере за то, что соблазнила мужа другой женщины. Ее приговорили к мучительной порке на телеге, которую должны были провезти по всей деревне. Никто больше ничего о ней не слышал, но эти глаза, с которыми рождались от случая к случаю девочки в разных семьях, не связанных родством, стали отныне ассоциироваться с типом девиц, заставлявших изрядно нервничать родителей молодых людей. Тот факт, что большинство обладательниц таких глаз вели безупречную жизнь, а в XIX веке одна из них стала храброй и безгрешной миссионеркой в Африке, совершенно не улучшил их репутации. Наука давала пространные объяснения этому феномену, утверждая, что, очевидно, это последствия брачных союзов между близкими родственниками в прошлых поколениях. Но так или иначе, это явление стало фактом. У Вероники Харт такие же разные глаза, как и у ее дочери Мишель, — необычная, но привлекательная черта.

Мальтрейверс подъехал к церкви Святого Леонарда и остановился. На дорогу времени ушло меньше, чем он предполагал, его ждали только через час. Поскольку из письма Стефана следовало, что именно церковь была предметом его волнений, Мальтрейверс решил выйти из машины и осмотреться. Он открыл задвижку на одной из створок двойных, крытых потемневшей от непогоды дранкой кладбищенских ворот и прошел под их кровлей. Дорожка вела между надгробиями прямо к порталу двери, выходящей на запад. Перед ней рос сладкий каштан, извилины коры причудливо обвивали его толстый ствол. Около, на траве, лежала небольшая проржавевшая железная полоска, на которой было отлито: «Древо Лазаря». Это дерево и стало источником возникновения весьма сомнительной легенды, в которой некий молодой человек обещал девушке жениться на ней, если дерево зацветет в день Святого Леонарда. Поскольку этот церковный праздник приходился на 6 ноября, кавалер и не помышлял о свадьбе. Но как это неизбежно случается в подобного рода историях, в означенное утро в положенное время дерево было в полном цвету, а под ним стояла девица, готовая к свадьбе и, наверное, превосходно выглядевшая в своем подвенечном наряде. То самое первое дерево, конечно, давно погибло, на его месте выросло другое, а потом и следующие… И все они поддерживали бытование странной легенды.

Но не эта милая чепуха вызывала теперь интерес Мальтрейверса: более года назад Патрик Гэбриель был найден под Древом Лазаря, и не пьяным, как могли бы ожидать те, кто его знал, а погибшим от зверского удара ножом, перерезавшим ему горло. Хотя у них с Мальтрейверсом и был общий издатель, он плохо знал Гэбриеля и не любил его, высокомерного, тщеславного, вызывающе грубого. Только неоспоримый талант этого человека заставлял относиться к нему терпимо. Гэбриель принадлежал к небольшому числу поэтов, которые были достаточно удачливы, чтобы жить на доходы от своего ремесла. Он приехал в Медмелтон дорабатывать большую поэму, вызывавшую восторженные ожидания в кругу писателей и критиков, прознавших о ее замысле. Непонятно, почему Гэбриель выбрал именно эту деревню, за исключением, пожалуй, тех обстоятельств, что она была тихой и находилась вдалеке от дискомфорта жизни, который создавала ему репутация в Лондоне. До гибели поэта никто и не знал, что он поселился в Медмелтоне. Потом кто-то убил его без какого-либо видимого мотива. Это стало тайной, сенсацией, литературной трагедией, усугубившейся тем, что в арендованном коттедже не нашлось ни единой строчки из написанного здесь, в Медмелтоне, для посмертной публикации. В полицейских досье дело осело как нераскрытое убийство, оно же послужило поводом для самых разнообразных домыслов в газетных статьях, бесконечных сплетен, нередко клеветнических. Наконец новость вовсе устарела и почти забылась…

Мальтрейверс двинулся к церкви. Внутри находились каменные сиденья, спускающиеся вниз от широкой, покрытой пестрыми изразцами приступки, и тут же прикрепленная к стене деревянная доска. На ней объявления, указывающие время службы, имя и адрес церковного служителя, рассказывающие о деревенских новостях и рекламирующие работу Общества детей англиканской церкви. Мальтрейверс не смог продолжать свое обследование, потому что дверь церкви была заперта. Он вернулся к машине, размышляя о том, что телевизионные антенны и спутниковые отражатели ничего не изменили в облике череды коттеджей на дальней стороне зеленой долины. Когда он пересекал ручей, от колес его машины расходились небольшие волны. Сразу увидев нужный поворот, он проехал еще немного вдоль стены, окружавшей церковный двор, пока не достиг коттеджа «Сумерки», спрятавшегося за десятифутовой изгородью бирючины. Достав из багажника свой чемодан, Мальтрейверс открыл ворота и прошел в сад. Перед открытой дверью главного входа в выцветшем от солнца шезлонге лежала девочка-подросток, из транзистора рядом лилась поп-музыка. Погода стояла достаточно теплая, и девочка была в шортах. Она закинула одну на другую свои стройные ноги. Под алой рубашкой без рукавов беспокойно, в такт ее сонному дыханию волнующе поднимались и опускались вполне зрелые груди. Жесткие черные волосы коротко подстрижены, по-юношески худое лицо спряталось под огромными солнечными очками, надетыми скорее ради эффекта, нежели по необходимости.

— Привет, Мишель, — остановился около нее Мальтрейверс.

— Ммм? — Голос девочки звучал раздраженно. — Что это?

— Не что, а кто. Прислушайся к моему голосу.

Не поднимая головы, она повернулась к нему, сдвинув рукой очки на лоб.

— О, привет! Они где-то там, в доме. — Очки снова равнодушно были надвинуты на глаза, и Мишель перестала на него обращать внимание. Он отправился дальше, надеясь найти более теплый прием.

Коттедж «Сумерки» строили для фермерской семьи надежно и практично. А было это в 1870 году. Тогда дом состоял всего лишь из одной большой, на все случаи жизни, комнаты в нижнем этаже, позади которой приютилась буфетная и две спальни, да в саду всегда возвышалась куча навоза. Спустя столетие, после того как сюда были вложены немалые деньги, викторианские арендаторы смогли бы из прошлого, пожалуй, найти здесь только стены и трубу, сохраненную, впрочем, лишь в чисто декоративных целях. Разные части дома разъединялись, сокращались, изменялись и увеличивались, к ним пристраивались новые, а иногда, наоборот, разрушались старые. Буфетная поочередно служила то кладовой, то подсобкой, ее примитивные удобства компенсировались новинкой — окном с цветным стеклом на задней стене, общей с кухней. Коттедж разросся и в стороны, и вперед, чтобы дать место второй комнате, третьей и четвертой, спальням и ванной наверху. На месте постоянной когда-то зловонной кучи навоза теперь стоял сарай для инструментов. Перемена вкусов привела к тому, что у очага из графита, который был установлен еще в прошлом веке, появились «наследники». Среди них — сначала вариант с трубой в стиле смежных коттеджей 1903 года, тоже благополучно ушедших в прошлое, эдакий претенциозный каменный монстр пятидесятых годов, потом им на смену пришел современный камин, выложенный кирпичами, на котором теперь красовался кованый медный сосуд с охапкой сухих цветов. Тепло шло от батарей, безобразных с точки зрения архитектуры, но достаточно тонких, чтобы не бросаться в глаза. Передняя дверь и сейчас вела в комнату, которая прежде была единственной на первом этаже. Стены ее были выкрашены нежно-зеленой краской, паркетный пол — красного дерева. Среди вещей современными были только телевизор и проигрыватель; столовый гарнитур, диван, разностильные стулья, горка и книжный шкаф приобретены в антикварных магазинах и на домашних аукционах не позднее чем в конце века.

Мальтрейверс остановился напротив двери в кухню и отсюда увидел Веронику возле раковины под окном, глядевшим в сад позади дома. Ее волосы, такие же темные, как и у дочери, свободно ниспадали почти до талии, и яркие цветы ее индийского ситцевого платья были наполовину скрыты их угольно-черным блестящим водопадом. Мальтрейверс едва ли произвел какой-нибудь шум, но она, казалось, мгновенно почувствовала, что рядом кто-то появился, и даже поняла кто.

— Здравствуй, Гас! — Она не двинулась с места, не обернулась. — Хорошо доехал?

— Прекрасно. У меня даже было время остановиться и осмотреть окрестности.

Он поставил свой чемодан, и, когда уже прошел через гостиную, она наконец повернулась. Ее лицо, с высоким лбом и длинным носом, на первый взгляд могло показаться простоватым, но тотчас его особая, чуть суровая красота поражала, усиливаясь, — наверное, благодаря таким странным глазам.

Когда они расцеловались — она лишь слегка должна была приподняться, чтобы дотянуться до него, хотя в нем было шесть футов роста, — он снова почувствовал ту ее особенность, которая поразили его при первой встрече. Вероника обладала чрезвычайно развитым умением контролировать себя. Она никогда не выражала своих эмоций, и он понимал, что постичь ее как личность почти невозможно. Она не была недружелюбной, но в любом разговоре с ней всегда было ясно, что она делает не более одного шага, выбираясь из вежливости, из своей скорлупы. Мальтрейверс был убежден, что, если бы Стефан и Мишель неожиданно, не приведи Бог, умерли, она бы не терзалась одиночеством, поскольку и так была всегда одна, наедине с собой, за непроницаемыми барьерами. Возможно, это как-то связано с ее детством, но казалось, она целиком спряталась за ними после рождения дочери. Даже сейчас никто не знал, кто был отцом Мишель.

— А где Стефан? — поинтересовался Мальтрейверс.

— На чердаке. Почему бы тебе не подняться? Вещи можешь оставить в своей комнате. Последняя дверь на лестничной площадке. Я приготовлю чай.

Такая сдержанная встреча была для нее обычной. Кроме кратких расспросов о том, как он доехал, никакой пустой болтовни для обычного установления контакта. Вероника не начинала разговора сама, она только отвечала, ее манера общения, как и поступки, была основательной и деловой.

Комната, отведенная ему, находилась в конце коридора, из ее окна виднелась непрерывная цепь гор, возвышающихся в том же направлении, куда шло главное шоссе. Он отложил распаковку чемодана на потом и вернулся на площадку, откуда алюминиевая приставная лестница вела наверх, к чердаку, через люк в потолке.

— Разрешите войти на борт! — крикнул он, начав взбираться по ступенькам. Вскоре его голова появилась в проеме. Чердачный пол был освещен теперь длинными неоновыми лампами, установленными на балках крыши. Сидящий за столом Стефан Харт корпел над кипой тетрадей. Трудно было сразу сказать, почему именно он походил на школьного учителя, но это было так. Высокий, неуклюжий в своих джинсах-варенках и вельветовой рубашке, он до сих пор сохранял облик студента-радикала; это впечатление усиливалось за счет коротко остриженной бороды, которая была темнее его теперь немодных, длинных рыжеватых волос. Он повернулся к Мальтрейверсу — его глаза за очками в золотой оправе были настороженными.

— Привет, Гас. Добро пожаловать в нашу глушь.

— И очень милую глушь, — заметил Мальтрейверс, сходя на пол с лестницы. Люди фотографируют такие места и мечтают жить здесь.

— Не забудь о балках, — предостерег Стефан, когда Мальтрейверс выпрямился. — Стой посередине — и все будет в порядке.

Впервые они встретились на собрании воскресного литературного кружка, куда Мальтрейверса пригласили в последнюю минуту, чтобы он заменил заболевшего гораздо более удачливого писателя с телевидения. Однажды вечером в баре они затеяли дискуссию о творчестве сестер Бронте. Мальтрейверс выдвинул предположение, что оно не столько гениально, сколько скорее представляет собой образчик дурной преемственности, и обратился к примерам из Гарди, Диккенса и Соммерсета Моэма, доказывая, что необычное детство нередко способствовало появлению самых талантливых писателей. После нескольких кружек пива Мальтрейверс провозгласил, что Хэмпшир — самый великий район Англии, потому что он породил и Джейн Остен, и крикет, после чего разговор зашел о Соберсе, Коудри и Ботэме. О классической подаче мяча они говорили больше, чем о классической литературе, и их дружба состоялась… В то время Стефан был преподавателем английского в Хорнси, расположенном достаточно близко от квартиры Мальтрейверса в Хайбери, чтобы они могли регулярно встречаться и проводить полдень у «Лорда» или «Овала» [4]. Однажды вечером Мальтрейверс и его подруга Тэсс Дейви пригласили его пойти с ними на благотворительный концерт в «Королевский театр» на Друри-Лейн, и Стефан спросил, может ли он взять с собой девушку, с которой познакомился в отпуске. Это и была Вероника Дин, и Тэсс сказала потом Мальтрейверсу, будто уже в тот вечер была убеждена, что Вероника и Стефан поженятся. Меньше чем через шесть месяцев они так и сделали. Стефан нашел работу — понятное дело, в Эксетере — и переехал в дом к Веронике в Медмелтоне. Мальтрейверс не видел их со дня свадьбы, кроме пары раз, когда Стефан приезжал в Лондон.

— Вероника готовит чай, так что нам надо спускаться, — сказал Мальтрейверс, когда они пожали друг другу руки. — Входя сюда, я встретил Мишель. Сколько ей теперь?

— Пятнадцать, которые сойдут за все двадцать пять, — язвительно ответил Стефан. — Когда она отправляется на дискотеку в Эксетер, она будто из тюрьмы бежит.

— Могу себе представить. Один мой приятель сказал однажды: «Ты становишься старым, когда понимаешь, что ты слишком стар, чтобы стать отцом девицы, о которой мечтаешь». Жестоко, но точно. Что Вероника думает об этом?

— Это все еще запретная область, — признался Стефан. — Я научился даже не пробовать вторгаться туда. Между женщинами существует особая связь, и никому другому это взаимопонимание недоступно.

— Может быть, женщины с медмелтонскими глазами — как мидвичские кукушки? Они-то понимают друг друга, — сказал Мальтрейверс полушутя-полусерьезно. Тайная и непонятная связь между женой Стефана и его приемной дочерью долгое время тревожила его…

— Иногда и я так думаю. Ты заметил, какие глаза у Мишель? Они необычны для этих мест. У нее зеленый глаз справа.

— А что, это существенно?

— Это как бы зеркальное отражение уже привычного варианта и встречается довольно редко. Старухи уверяют, что у такой женщины все наоборот: добро — это зло, ад — это небеса, дьявол — это Бог и все они также должны быть левшами.

— А Мишель?

— Она одинаково хорошо владеет обеими руками, — поморщился Стефан. — Получается почти то же самое.

— Кто бы ни преподавал биологию в твоей школе, он должен легко объяснить это. Все, что я могу припомнить из закона Менделя, это то, что он начинается с любовных игр, шашней у гороха, но ведь у меня голубые глаза и я правша. А тут нет большой тайны.

— Я все это знаю, но прими во внимание медмелтонские предрассудки. Это, конечно, сказки, но многие люди верят в них.

Мальтрейверс пренебрежительно пожал плечами.

— Не знаю, сколько тут в округе старух, которые по традиции все еще варят суп из глаза тритона и крыла летучей мыши, но я видел здесь спутниковый локатор, так что, похоже, конец двадцатого века добрался и до Медмелтона.

— Поверь мне, Гас, иногда я сомневаюсь в этом.

Вопреки всему и совсем немного времени спустя и у Мальтрейверса появятся подобные сомнения.

Глава 2

— Ты слышал когда-нибудь прежде, бывая в Девоне, о Ральфе-Сказочнике? — спросил Стефан, когда они пили чай на кухне, сидя за сосновым обеденным столом. Вероника готовила запеканку в пиве; она почти не участвовала в разговоре с того момента, как они спустились вниз, а Мишель все еще оставалась в саду, пытаясь в условиях английской осени удержать загар, приобретенный на летних каникулах в Греции.

— Никогда не слышал о нем, — ответил Мальтрейверс. — Кто это?

— Он жил давно, — уточнил Стефан. — Этакий деревенский дурачок или гений, — все зависит от точки зрения. Родился в Медмелтоне примерно в тысяча семьсот двадцатом году и никогда не выезжал отсюда. Ты видел трещины на северной стене церкви, когда поднимался наверх?

— Нет, не заметил.

— Они находятся на высоте примерно двадцати футов над землей, и теперь стало известно, что это результат какого-то геологического сдвига в породе. Но, по мнению Ральфа, все это работа Медмелтонского Кота.

— Медмелтонского Кота? — повторил Мальтрейверс.

— Именно. Выгляни из окна своей спальни — в миле или около этого внизу, в долине, увидишь маленькую горку. Пусти в ход свое воображение, и убедишься, что она похожа на кота, свернувшегося во сне. В полночь в сочельник, как следует из сказки Ральфа, кот просыпается, приходит в деревню и царапает когтями церковную стену.

— Ему не оставляли блюдечка с молоком?

— Нет, не оставляли. Но зато он поедал всех девственниц — ты ведь знаешь, во всех таких историях есть фрейдистская основа, — которые находились вне дома.

— У драконов был подобный вкус, — заметил Мальтрейверс. — Думаю, любая сообразительная девушка должна была бы поспешить с изменением своего состояния, чтобы не попасть в меню кота. Должно было распространиться мнение, что такой удел значительно лучше смерти. Что еще придумал Ральф?

— Догадайся сам! Замки из тумана, которые появляются раз в год, бесчисленные привидения, какой-то рыцарь короля Артура, забредающий сюда из Корнуэлла, летающие великаны, двуглавые единороги, сонм ведьм, а вон та группа камней бронзовой эпохи — это семь девушек, мгновенно превращенных в камни за то, что посмели танцевать в воскресенье… Все эти истории были собраны и изданы. У нас где-то есть экземпляр этой книжки. Постараюсь найти для тебя.

— Я буду читать это на ночь, — засмеялся Мальтрейверс. — И, возможно, найду там идеи, которые захочу позаимствовать.

Вероника поставила наконец запеканку в духовку. Это занятие захватило ее целиком, но сейчас она готова была подключиться к разговору.

— Когда приезжает Тэсс? — спросила она.

— Через два-три дня, — ответил Мальтрейверс. — Зависит от того, как долго она будет связана в Бристоле со звукозаписью для отдела естественной истории Би-би-си. Платят ей не очень много, но все же это лучше, чем безделье. Хорошие актрисы не так уж часто встречаются.

— Мы видели ее в телевизионной инсценировке «Сельская жена», — добавила Вероника. — Она была изумительна.

— Когда же наконец ей повезет? — риторически заметил Стефан.

— Не угадаешь, — ответил Мальтрейверс. — Это может случиться, а может, и нет. Но Тэсс это не беспокоит. Ей предлагают достаточно много работы, чтобы она могла выбирать роли, которые ей понравятся. И это делает ее чертовски счастливой в сравнении с остальными. Едва она приехала…

Его прервала женщина, влетевшая в дверь кухни из сада позади дома. Она была маленькая и стройная, с лицом, которое можно назвать хорошеньким, если бы оно не было такого неистово красного цвета; каштановые волосы, казалось, не знали расчески с тех самых пор, как она проснулась утром.

— Вероника! Ужас! — Она была возбуждена, как испуганная птичка. Кризис, похоже, имел масштабы землетрясения. — У тебя найдется немного красного вина?

— Да, Урсула, успокойся. — Когда Вероника открывала дверцу буфета, в ее размеренном голосе еще слышались возбужденные нотки, вызванные, очевидно, привычным появлением женщины. — Сколько тебе нужно?

— Только чтобы сделать петуха в вине. Я могла бы поклясться, что у меня есть немного, но когда посмотрела…

— Вот. — Вероника протянула ей полбутылки. — Теперь у тебя есть все?

— Думаю, да. Я уже наполовину приготовила, когда поняла… Спасибо. Ты опять спасла мне жизнь… — Она заметила Мальтрейверса и смущенно замолчала. — О, простите, я не сообразила, что прерываю вас.

— Я говорила тебе, что у нас гости, — сказала Вероника. — Это Гас, друг Стефана, из Лондона. Гас, это Урсула, моя золовка.

— Здравствуйте. — Мальтрейверс встал и протянул руку. Урсула подала свою, все еще держа в ней бутылку, но потом как-то сразу справилась с волнением.

— Здравствуйте. Приятно познакомиться. Сколько вы… — Она отдернула руку, как от раскаленного железа. — О Господи! Я же все оставила на столе в кухне! Кошка съест! Мне нужно бежать! Спасибо, Вероника!

Она исчезла так же, как и появилась, — похожая на вихрь, стиснув в руке бутылку вина, будто боясь уронить ее. Совершенно не выведенная из своего привычного состояния этим визитом, Вероника принялась свертывать чайное полотенце, будто ничего и не произошло.

— Надеюсь, кошка что-нибудь да оставила, — заметил Харт. — Она наша ближайшая соседка. А кошки-то, возможно, и нет в доме. Урсула живет в постоянном кризисе. Всегда ждет чего-то плохого — обычно так и случается. Мы привыкли к этому. Есть объяснение, почему у нее нет вина. Все алкогольные напитки в ее доме имеют тенденцию исчезать…

— Гаса не интересуют семейные сплетни, — спокойно заметила Вероника.

Мальтрейверс увидел, что она предостерегающе взглянула на мужа, как бы закрывая эту тему. Да, Урсула пила, и Вероника могла бы расценивать это как человеческую слабость. Но люди с такой внутренней силой и усмиренными эмоциями, как у нее, часто бывают не в состоянии понять — или простить — любого рода неспособность управлять своей жизнью. Для нее это была глупость, о которой не стоило и думать. Мальтрейверс понял это и дипломатично сменил тему разговора.

— А не прогуляться ли нам? — сказал он Стефану. — Как насчет экскурсии по деревне за пятьдесят пенсов?

— Конечно. — Стефан допил чай. — Ужин будет около семи.

— Спасибо, — ответил Гас. — Ну, до встречи, — кивнул он Веронике.

Закончив работу на кухне, она вышла из комнаты и поднялась наверх, чтобы приняться за следующее дело, стоящее в списке на этот день, — распорядок ее жизни был организованным. Мальтрейверс и Стефан вышли из дома через парадную дверь. Мишель не обратила на них внимания, не шевельнулась, когда они проходили мимо.

— Не думаю, что ты будешь благодарен мне за свой приезд, — промолвил Стефан, едва они вышли за церковную стену. — Но здесь стало тяжко, и я почувствовал, что мне нужна чья-то помощь.

Разговор начался внезапно, и Мальтрейверс понял, что, какая бы причина ни побудила Стефана пригласить его, она и в самом деле была серьезной, как он заключил из его письма. Когда-то председатель студенческого союза в «кирпичном» [5] университете, член левого крыла лейбористской партии, энергичный учредитель фонда помощи фронту, Стефан Харт являл собой классический пример радикала, бунтарский пыл юности которого впоследствии сгорел дотла. С точки зрения правоверных, он продался, но другие сказали бы, что он просто повзрослел, и не более того. Он утратил свою горячность, стал более уравновешенным: теперь его не могли тревожить вещи, которые на первый взгляд казались Мальтрейверсу чуть ли не озорством.

— Как долго это продолжается? — спросил он.

— Началось в мае, хотя вначале я не обратил внимания. — Стефан мрачно улыбнулся. — Тогда это показалось безобидным. Я не мог рассказать в письме обо всех деталях, так что посвящу тебя во все с самого начала.

Они достигли дороги, идущей через Медмелтон, и Стефан повел его по узкой пешеходной тропинке над речкой, к кладбищу Святого Леонарда.

— Ты ведь знаешь о Древе Лазаря, под которым было найдено тело Патрика Гэбриля, не так ли? — спросил он, когда они оказались на церковном дворе.

— Да, действительно, я даже остановился посмотреть на него, когда ехал сюда.

— Ну так это там и случилось. — Они дошли до сладкого каштана, и Стефан присел, показывая на расщелину, из которой рос ствол. — Бернард Квэкс, наш пастор, нашел здесь дешевую пластиковую куклу. Такую можно купить в любом магазине. Странным в ней оказалось то, что на ее лице были нарисованы усы.

— Может быть, игрушку потерял ребенок? — предположил Мальтрейверс. — Многие дети имеют наборы красок и разрисовывают все подряд.

— Возможно, — согласился Стефан, выпрямившись. — Но кукла оказалась совершенно новой. На ней сохранился даже ярлык с ценой.

— Что сделал твой пастор, когда нашел ее?

— Упомянул об этом в случайных разговорах с людьми и забыл.

— Он сохранил куклу?

— Да, и теперь это часть целой коллекции. Прядь волос, старый флакон из-под духов, в котором находится нечто, напоминающее высохшую кровь, пучок диких цветов — все это регулярно появлялось на том же месте.

— Ты уверен, что в пузырьке была кровь? — спросил Мальтрейверс.

— Нет, не совсем. Хотя я мог бы взять это в школу, чтобы кто-нибудь из учителей проверил.

— Конечно, лучше проверить. Это может оказаться чем угодно… Но даже если это кровь, все-таки это может быть не более чем детская игра, ведь так? Местные дети — любители заниматься тем, что они называют колдовством. Это происходит оттого, что они в нежном возрасте, когда наиболее впечатлительны, начитались Стивена Кинга. Это пройдет.

— Я знаю, что так и будет, — согласился Стефан. — Но это тянется уже четыре месяца. Дети обычно не отличаются подобным постоянством. Они занимаются этой гадостью какое-то время, а потом теряют интерес.

— Есть ли тут какая-то закономерность? Ну, например, это происходит всегда в один и тот же день каждый месяц?

Стефан покачал головой.

— Нет, кажется, это случается ночью, потому что в последний раз Бернард вышел поздно и проходил мимо дерева около полуночи. Он уверен, что тогда там ничего не было, но наутро появились цветы.

— Это могло произойти и не ночью, — подчеркнул Мальтрейверс. — Если иметь в виду каких-то детей, живущих неподалеку, они могли проскользнуть туда ранним утром. — Он внимательно посмотрел на Стефана. — Мне нужно получить от тебя побольше информации. Ты ведь вызвал меня в Медмелтон не для того, чтобы поговорить о глупых играх на церковном дворе. Скажи, что тебя беспокоит больше всего?

Несколько мгновений Стефан смотрел на тайник у подножия дерева.

— Боюсь, что Мишель замешана в этом.

— А что заставляет тебя так думать?

— Я видел ее здесь, на церковном дворе, пару раз по вечерам. Летом. Она ничего особенного не делала, но это ведь не такое место, куда она обычно ходит. Обычно Мишель болтается по округе с другими детьми или заходит к кому-нибудь послушать записи. И уже давно прекратила всякие отношения с церковью.

— Ты пробовал поговорить с ней об этом?

— Пустая трата времени! Она вообще не стала разговаривать со мной.

— А как Вероника? — поинтересовался Мальтрейверс. — Она обеспокоена?

— Нет. Я просил ее поговорить с Мишель, но она сказала, что тут ничего серьезного.

— Возможно, она права.

— А может быть, и нет. Я знаю, ты думаешь, я непоследователен, и я сам надеюсь, что смогу убедиться в этом. Но… не знаю. Медмелтон загадочен. Эта деревня словно сошла с почтовой открытки, но в ней полным-полно тайн. — Стефан обвел рукой могильные памятники, окружавшие их. — Тут покоятся люди, похороненные еще во времена Тюдоров, и те же фамилии сегодня можно отыскать в телефонном справочнике. Здесь не было до тридцатых годов водопровода, и только после второй мировой войны приезжие из Эксетера начали его устанавливать. Это место будто на веки вечные выпало из потока времени.

— О, прекрати, — запротестовал Мальтрейверс. — Таких деревень сотни. Я знаю места в Норфолке, которые едва ли изменились со времен кадастровой книги [6]. Но они не отказались от двадцатого века. Не пытайся доказать мне, что в Медмелтоне не смотрят «Соседей» и ничего не знают о Мадонне или Газзе. Неужели пребывание в деревне так дурно повлияло на твой ум?

— Вовсе нет, — решительно ответил Стефан. — Но суеверия долгое время тут правили бал, и еще живы люди, которые помнят Медмелтон, каким он был давно. Мы с тобой спорили по поводу древней магии, и ты не отвергал ее существования.

— Нет, не отвергал, — согласился Мальтрейверс. — Но все это выглядит словно детская игра, не более. Детям, которые покупают пластинки с поп-музыкой и модную одежду, наверное, очень скучно жить в косном Медмелтоне, и они сами организуют себе нечто волнующее. Прости, Стефан, но ты нелогичен.

— Однако ты-то все-таки приехал, когда я написал тебе!

— В твоем письме не было деталей, и я подумал, что случилось нечто неординарное.

— А сейчас ты не думаешь, что это так. — В голосе Стефана слышалось разочарование.

— Честно говоря, нет. — Мальтрейверс жестом остановил Стефана, который хотел было продолжить: — Подожди минутку. Я говорю то же, что сказал бы и ты, но в те времена, когда жил в Лондоне. Так что или ты сходишь с ума, или…

— Или «нечто неординарное» — это попросту сумасшествие? — промолвил Стефан.

— Это «нечто» действительно странно. Но объяснимо и без всяких ночных трюков. В любом случае чего ты ждешь от меня-то? Если ты сам не сумел добраться до сути, что бы это ни было, то почему надеешься, что я могу сделать это?

Стефан вздрогнул, словно признал свое поражение.

— Не знаю. Может быть, именно потому, что ты далек от Медмелтона. Невероятно, но после того, как мы приехали сюда, я стал… втягиваться. Милая деревня, и так чудесно было жить за городом. И я с ума сходил по Веронике. Знаешь, в ней самой есть что-то мистическое, очень затаенное, загадочное. Я стремился попробовать уловить, что же это такое, и позволил себе пропитаться атмосферой здешних мест, чтобы лучше понять ее. И стал… — Он помолчал. — Господи, все написано у тебя на лице! Ты считаешь, деревенский идиот заманил тебя на этот церковный двор…

— Я нахожусь на этом церковном дворе с умным человеком, который не болтает глупостей, — прервал его Мальтрейверс. — Ты прав: во всем этом не много смысла, но когда я видел тебя в последний раз в начале этого года, ты был все еще разумен и абсолютно нормален. Сейчас, знаешь, ты просто… вне логики и обеспокоен настолько, что спрашиваешь, смогу ли я тебе помочь. Не уверен, что смогу, но думаю, должен попробовать.

— Спасибо, Гас. — Стефан, казалось, успокоился. — С тех пор как ты согласился приехать, я все пытался разработать план, как бы рассказать тебе об этом так, чтобы ты сразу не вызвал санитаров. Я чувствую себя, как та женшина в «Вечеринке с коктейлями», просившая доктора признать ее сумасшедшей, поскольку в противном случае получается, что весь мир сошел с ума, а она не могла этого вынести.

— Не думаю, что ты сумасшедший, — заверил его Мальтрейверс. — А мир — может быть: любой, кто знаком с историей, знает это. И Медмелтон, возможно, участвует в этом безумии. — Он взглянул на траву под Древом Лазаря. — А как насчет того, что у Патрика Гэбриеля были усы и его тело найдено здесь?

— Именно это и вызывает беспокойство.

Мальтрейверс вытащил сигареты и предложил Стефану, который отрицательно покачал головой. …..

— Прости, забыл, что ты бросил. Избавь меня от своих нотаций. — Он задумчиво закурил. — У кого-нибудь есть хоть какая-то догадка о том, кто убил Гэбриеля? Или почему?

— Нет, — ответил Стефан. — Известно только, что почти наверняка это сделал кто-то из местных. Медмелтон не привлекает гостей даже в разгар лета, и почти невозможно, чтобы приезжий остался незамеченным. Я был одним из тех, кого полиция допрашивала, только по той причине, что несколько раз болтал с ним в баре «Ворон». Насколько я могу судить, там не было и намека на какой-то мотив, а улик очень мало.

— Но теперь, когда на том месте, где было найдено тело, происходят странные вещи… что же об этом теперь думает полиция?

— Ничего не говорят! Бернард настаивал, что в этом нет необходимости. Конечно, он не хотел, чтобы церковь стала центром нового скандала.

— Господи помилуй! — запротестовал Мальтрейверс. — Ты же имеешь дело с нераскрытым убийством. И полиция вряд ли будет довольна, когда обнаружит, что здесь происходило нечто, возможно, связанное с самим пастором, как бы неправдоподобно это ни выглядело, и что это намеренно от полиции скрывали. К черту чувства твоего пастора! Но почему ты сам не пошел к ним?

Стефан будто защищался:

— Потому что я волновался за Мишель, Гас. Я должен узнать, как далеко она зашла, если она впуталась в это дело, прежде, чем что-то предпринимать.

— Это роскошь, которую ты не можешь себе позволить, и ты… — Мальтрейверс взглянул на него с неожиданной догадкой: — Постой! Ты думаешь, что она замешана в убийстве?

— Я стараюсь так не думать, — ровным голосом ответил. Стефан. — Но я подозреваю, что она, возможно, имеет какое-то отношение ко всем этим вещам под деревом и… вот в чем проблема, Гас. Я не знаю, что делать.

— Стефан, если Мишель играет в эти странные игры и если они даже отдаленно не связаны со смертью Гэбриеля, тогда… — Мальтрейверс покачал головой. — Это не может остаться тайной в вашей деревне хотя бы только потому, что тебе эта тайна не нравится.

— Тот, кто убил Гэбриеля, не найден, — подчеркнул Стефан. — Убежден, что у некоторых людей могли возникнуть подозрения, но они не сказали о них полиции. Такое уж это место.

— Но если кто-то знает нечто, что помогло бы раскрыть убийство, они обязаны рассказать полиции. Ты понимаешь… — Мальтрейверс, расстроенный, прервал себя: — Господи спаси, почему я должен объяснять тебе все это?

— Тебе не нужно объяснять мне это, Гас, — ответил Стефан. — Я и сам знаю. Мне только нужно, чтобы ты помог мне.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Нарушил молчание Мальтрейверс:

— Я бы хотел, чтобы ты угостил меня, Стефан. Мне вдруг так захотелось стаканчик! И кажется, нам еще о многом нужно переговорить.

В тот момент, когда они покидали церковный двор, Мишель вылезла из шезлонга, потому что последний луч полуденного солнца отодвинулся от нее. Она лениво выпрямилась, взглянула на церковь Святого Леонарда сквозь проем ворот, прерывающих высокую ограду сада, и увидела, как Мальтрейверс и Стефан проходили через крытый вход на кладбище. Ее медмелтонские глаза, суровые и подозрительные, загорелись, как у ящерицы.

Глава 3

Природа не была доброй к Милдред Томпсон. В младенческом возрасте окружающие отмечали ее живость и веселость, но дипломатично избегали каких-либо высказываний по поводу ее внешности. Она росла среди людей, которые и не знали значения слова «подросток», но даже самые добрые из них вынуждены были признать, что она не похожа на других. Менее милосердные грубо называли ее безобразной. Обеспокоенная своей внешностью, она стала сердиться на других девчонок: любая из них выглядела в ее присутствии хорошенькой. Во время второй мировой войны единственный раз в своей жизни она жила вдали от Медмелтона, работая помощницей маркитанта на плимутской верфи, где сексуально озабоченных моряков было больше, чем доступных и согласных на все женщин. Быстро распространилась молва: если другие терпели неудачу, то всегда это происходило по вине слишком податливой Милдред. Вместе с наступившим миром закончилась и работа, а вместе с ее потерей время удовольствий и удовлетворенности. В 1946 году она вернулась в универсальный магазин родителей и больше не выезжала из Медмелтона дальше чем в Эксетер и время от времени — в Плимут. После смерти родителей Милдред стала такой же неотъемлемой частью Медмелтона, как и мемориальный зал любого музея — некрасивый, но необходимый и считающийся чем-то само собой разумеющимся.

Однако после Плимута в ее жизни появился горький привкус. Если между девятнадцатью и двадцатью четырьмя Милдред Томпсон наслаждалась вниманием мужчин, то едва ли ее ждало что-нибудь подобное снова. Ее сверстницы флиртовали, назначали свидания, за ними «бегали». Милдред же нарезала в это время ветчину. Потом сверстницы выходили замуж, а Милдред бросала конфетти на новобрачных и один раз заснула в слезах, после того как поймала букет невесты. Потом они производили на свет дочерей, а Милдред продавала им сладости. Потом уже дочери выходили замуж, но Милдред уже не приглашали на их свадьбы. Потом у дочерей появлялись свои дочери, и все они были хорошенькие. Воспоминания о мимолетных радостях юности окрасились горечью и незаметно сменились разочарованием и обидой. Неудовлетворенные эмоции обращались внутрь и пожирали, сжигали ее.

Потом она начала замечать неудовлетворенность слоняющихся по деревне подростков, которым наскучило однообразное существование и которые были убеждены, что если бы только они могли сбежать в Бристоль, или Лондон, или куда бы то ни было еще, то жизнь стала бы волнующей и интересной. В Медмелтоне им совершенно нечего было делать до тех пор пока Милдред не предложила им нечто запретное, скрываемое, как увлекательная тайна. Лишь немногим тщательно отобранным позволялось приобщиться к ней. И среди этих немногих на особом положении была Мишель Дин. Она была внучкой женщины, много лет назад с бессознательной детской жестокостью обидевшей Милдред, она была дочерью неизвестного отца, ее медмелтонские глаза, расположенные не как у всех, были дерзкими и бунтарскими, и она умела хранить тайны.

— Какая необычная внешность у этой женщины, — заметил Мальтрейверс, когда они со Стефаном вышли из медмелтонского универмага, куда заходили, чтобы купить сигарет.

— Ты имеешь в виду Милдред?

— Эту женщину в магазине. Не выношу злословия, но никогда прежде не видел ничего подобного. Когда она разговаривает, лицо ее подвижно, а губы остаются без движения.

Стефан рассмеялся:

— Извини, мы привыкли к внешности Милдред, но поначалу она отталкивает. А ведь она хорошая.

— Замужем? — спросил Мальтрейверс, когда они пересекли луг и направились к «Ворону».

— Нет, — ответил Стефан. — Хотя все думают, что у нее изрядное состояние. Она унаследовала магазин родителей, а это золотое дно. Вполне можно представить, что кто-то мог бы и не обратить внимания на ее внешность, чтобы завладеть деньгами.

— Возможно, она сама не хотела этого, — заметил Мальтрейверс. — Но когда природа так несправедлива к человеку, он должен искать какую-то компенсацию. Какую нашла эта женщина?

— Подозреваю, она классический образец сплетницы, — сказал Стефан. — Магазин — это центр деревни, поэтому Милдред знает всех. Иногда она бывает угрюмой, но кто укорит ее за это?

Они подошли к пивной, и Мальтрейверс проследовал за Стефаном в бар, где стояли кресла. В «Вороне» веками ничего не менялось, пока он не пал жертвой объединенной программы по модернизации пивных. Широкие дубовые половицы, которые посыпались некогда опилками, были отчищены и покрыты обычным ковром. Грубая поверхность гранитных стен заштукатурена. Потемневшие от времени балки, возбуждающие воображение, выскоблены и покрашены. Простая деревянная стойка, за которой можно было представить себе героев Гарди, пьющих грубый сидр, заменена на банальный полированный бар с медными приспособлениями и табуретами с подушечками, какие можно встретить в тысячах других пивных. В общем облике помещения появилось нечто кощунственное, порожденное той ментальностью, которая способна была бы поместить пластиковую пальму в доме Анны Хазеуей. Мальтрейверс посмотрел на ярлыки, прикрепленные к выстроившимся в ряд подделкам под ручки насосов. Все они предлагали те сорта пива, от которых в Лондоне он отказался бы, и он заказал стакан вина. Спокойная мелодия, воспроизводимая группой скучающих музыкантов, проникала и в эту безликую комнату.

— О, как новый мир отважен! — простонал Мальтрейверс, когда они уселись. — Нет ли здесь случайно игрального аппарата «космический захватчик»?

— Ничего такого здесь не водится, — ответил ему Стефан. — Они пытались поставить, но большинство здесь все еще играют в домино и в крибидж.

— Значит, все-таки есть надежда… Впрочем, вернемся к Патрику Гэбриелю. Ты всерьез думаешь, что Мишель замешана в его убийстве?

— Думаю, что она может иметь какое-то отношение к чепухе, которая происходит под Древом Лазаря, а это, в свою очередь, может, быть связано с Гэбриелем, — ответил Стефан. — Знаю, что это несколько странно, но не думаю, что я так уж нелогичен.

— Хорошо. — Мальтрейверс вдруг обнаружил, что его вино оказалось лучше, чем он ожидал. — Давай начнем с Гэбриеля. Мишель имела с ним дело, пока он был здесь? Между прочим, где он жил?

— Он снимал коттедж, принадлежащий каким-то его друзьям из Лондона, за церковью, следующий после дома пастора, — объяснил Стефан. — Я не знаю, общалась ли с ним Мишель, но это возможно. Он часто слонялся по деревне и был готов разговаривать с кем угодно.

Безобразная мысль пронеслась в сознании Мальтрейверса. Мишель должно было быть около четырнадцати лет, когда Патрик Гэбриель жил в Медмелтоне… Но он не высказал эту мысль вслух.

— Она интересуется поэзией? — спросил он.

— Определенными поэтами — да, и ей нравится то, что писал Гэбриель.

— В таком случае, они должны были легко сойтись. Гэбриель думал, что все должны пасть ниц перед ним и боготворить его гениальность. — Мальтрейверсу не понравилось, что та же неприятная мысль посетила его снова. — Но даже в этом случае совсем разные вещи — их разговоры и то, что она может что-то знать о его смерти.

— Конечно, это так, — признал Стефан. — Ничего не известно о смерти Гэбриеля, поэтому предположить можно все. Большинство из нас заинтригованы так же, как и полиция. Не было никакой очевидной причины, из-за которой кто-либо мог убить его, и поползли всякие слухи. Это стало своего рода спортом — придумать еще одну версию, более невероятную, чем предыдущая. Если верить слухам, то чуть ли не каждый в Медмелтоне мог сделать это. Самая нелепая, из тех, что я слышал, — то, что в этом замешан пастор.

Мальтрейверс, казалось, развеселился:

— И какие же были для этого основания?

— Сейчас уже не помню. — Стефан подался вперед, к столу. — В любом случае это была чепуха, и большинство других версий не лучше. Но все предполагали, что Патрик Гэбриель убит кем-то из нашей деревни. И пока я не выясню, кто это был и почему сделал это, я не могу знать, кто еще замешан. Включая в данный момент и Мишель. Мне не нравится это, Гас, но я не могу не реагировать.

Несколько мгновений Мальтрейверс хранил молчание, с отсутствующим видом ковыряя край наклейки на бутылке ногтем большого пальца. Стефан явно нуждался в поддержке, но для этого нужно было прежде всего как можно больше информации.

— Посвяти меня во все детали убийства, — сказал он наконец. — Я позабыл большую их часть.

— Все равно их недостаточно, — ответил Стефан. — Ясно, что Гэбриеля убили под Древом Лазаря — не было никаких признаков, что тело притащили откуда-то. Полиция прочесала церковный двор, но не обнаружила никаких следов. Это произошло в разгар засухи, и земля была тверда как камень. Они так и не нашли орудие убийства…

— Подожди минутку, — прервал его Мальтрейверс. — Помнится, я читал, что тело было найдено утром, но когда же в действительности он был убит?

— По словам полиции, между двенадцатью и часом ночи.

— Что же он делал на церковном дворе в такое время?… И кто знал, что он там?

Стефан пожал плечами.

— Присоединяйся к нашей игре в догадки. Он пил здесь как раз до начала двенадцатого, потом наверняка вернулся домой, потому что звонил кому-то в Лондон около одиннадцати тридцати. Все это стало известно из газет позже.

— Важен ли этот телефонный звонок?

— Не очень, насколько мне известно. Думаю, что он звонил своему агенту. Забавное время для звонка.

— Для него это обычно, — сказал Мальтрейверс. — Он жил по своим часам и считал, что все остальные должны к этому приспосабливаться. Обнаружила ли полиция что-нибудь в его коттедже?

— Самое важное — что там не оказалось его стихов. Они нашли несколько разных отпечатков пальцев и захотели узнать, кому они принадлежат: В конце концов собрались снимать отпечатки у всего Медмелтона, это было бы несложно сделать в таком маленьком местечке, но встретили слишком большое сопротивление.

— Ты хочешь сказать — люди отказались?

— Полиция не имеет права насильно брать отпечатки пальцев, — подчеркнул Стефан. — По этому поводу здесь шли бесконечные споры, и многие не захотели иметь дело с полицией: невыносимо было быть под подозрением.

— Но их же не подозревали, — возразил Мальтрейверс. Это просто метод исключения.

— Ты это понимаешь, и я тоже. Но не они.

— И многие не захотели помочь полиции?

Стефан пожал плечами.

— Не знаю точно, но многие. И стали хвастаться, что отделались от полиции.

— Я полагаю, ты сотрудничал?

— Да, а Вероника — нет. Она сказала, что это не имеет к ней никакого отношения. Мишель она тоже запретила. Это было так, как будто… — Стефан колебался, — как будто ей было безразлично, кто убил Гэбриеля, или она считала, что посторонние не должны вмешиваться…

— Расследование убийства вряд ли можно считать вмешательством, — заметил Мальтрейверс.

— Не все думают так в Медмелтоне. — Стефан покончил со своим пивом. — Я, пожалуй, закажу еще полпорции. Повторим? У нас еще есть время.

— Спасибо.

Пивная постепенно заполнялась, и Мальтрейверс наблюдал, как Стефан приветствует вновь прибывших. Здесь между людьми, живущими в маленьком замкнутом мирке, царил дух устойчивого товарищества. Отрывистые реплики были непонятны постороннему. В этом не было ничего особенно примечательного: даже в самых густонаселенных районах Лондона в каждой пивной свой крут завсегдатаев, объединенных принадлежностью к конкретному району. Но в Медмелтоне это было связано с глубокой, ревниво охраняемой, вплоть до презрения к людям со стороны, независимостью. Отказавшись сотрудничать с полицией, потому поступили так, что знали нечто, что, как они считали, не должно выйти за пределы Медмелтона. Обида ли это на чужаков, доведенная до крайности? А потому исполнение просьбы Стефана — попытаться выяснить что-то — может встретить серьезные препятствия… Погруженный в свои мысли, Мальтрейверс не заметил, как кто-то еще вошел в пивную и задержался у их столика.

— Здравствуйте еще раз.

На какое-то мгновение имя выскочило у него из головы, но потом он вспомнил:

— Здравствуйте, Сэлли Бейкер. Ваши разъяснения были точны. Спасибо.

— Найти нетрудно… могу я угостить вас напитком «Добро пожаловать в Медмелтон»?

— Спасибо, но Стефан уже заказал. Хотите присоединиться к нам?

— Я жду кое-кого. В другой раз.

Она прошла через бар, где ее приветствовали несколько других клиентов, в том числе и Стефан, которого уже обслужили. Мальтрейверс отметил про себя, что Сэлли Бейкер снова продемонстрировала, что не относится к чужакам враждебно.

— Это та самая женщина, которая показала мне дорогу, когда я к вам ехал, — пояснил он, когда Стефан присоединился к нему. — Мы встретились около ее коттеджа. Она кажется более дружелюбной по сравнению с другими.

— Сэлли испорчена внешним миром, — ответил Стефан. — Родилась она здесь, но ее муж был какой-то большой шишкой в министерстве иностранных дел, и они стали разъезжать по свету. Она вернулась около пяти лет назад после его смерти и снова обосновалась здесь — она член приходского совета и очень активно занимается церковными делами, но знает точно, что выезд за пределы Эксетера не означает падения в пропасть.

Мальтрейверс усмехнулся:

— Какая искушенность! И все-таки вернемся к Гэбриелю. Он прожил здесь около месяца, прежде чем его убили, не так ли? За это время у него должны были установиться какие-то связи с людьми. Не произошло ли чего-то особенного, что было бы… я не знаю… подозрительным?

— Мне об этом неизвестно. Он покупал все необходимое в универмаге и приходил сюда, в бар, почти каждый вечер. Люди сначала держали некоторую дистанцию, но, обнаружив, что он любит выпить, смягчились.

— Однако с ним не очень-то просто было поладить, — заметил Мальтрейверс. — Скажу иначе. Он был отвратительным дерьмом, даже в хорошем настроении. Не могу представить, чтобы он, прижившись здесь, не затеял с кем-нибудь ссору.

— Может, такое и случалось, но я никогда не слышал об этом. Сам я поболтал с ним раза два — он был в порядке. Я читал его стихи и интересовался, над чем он работает.

— Ну, постольку поскольку ты льстил ему, то и был для него хорош. Он ведь считал себя гением и, по чести сказать, возможно, был им, поэтому всегда любил поговорить о самом себе. Он что-нибудь рассказывал о поэме, которую писал?

— Не слишком подробно, но говорил, что она о любви. Языческой, романтической, запретной, божественной — какой угодно. Поэма должна была развить тему сборника «Ярость страсти». Ты читал его?

— Конечно. В нем собраны лучшие его произведения, — Мальтрейверс нахмурился, — и я удивляюсь, откуда он взял все это?

— Если ближе к делу, почему кто-то украл поэму? Он рассказывал, что у него целая серия блокнотов. Один — для идей, другой — для первых набросков, еще один — для вторых набросков и последний блокнот для окончательной редакции. В его коттедже не обнаружили ни одного. Это странно.

— Если только кто-то не намеревается позже попробовать выдать его стихи за свои. — Мальтрейверс отбросил это предположение так же быстро, как и выдвинул его: — Но это бессмысленно. Стиль Гэбриеля так же легко отличим, как скачущая ритмика Хопкинса. Любой узнает его.

— Тогда почему же блокноты были похищены? Можно сделать вывод, что эта кража была связана с его смертью. И где они сейчас?

Вариация на песню «Только так, как ты выглядишь сегодня вечером», исполнявшаяся с лиризмом грегорианских песнопений лилась из громкоговорителя над головой Мальтрейверса.

Стефан старался не думать о некоторых непредвиденных вещах, потому что ему не очень-то нравилось, куда эти размышления могли его завести. Но он мысленно просил непонятно кого, чтобы у него достало сил смело встретить их лицом к лицу.

— Ты уже обыскал комнату Мишель? — спросил Мальтрейверс спокойно.

— Нет. — Стефан отвернулся. — Но я должен это сделать, разве нет?

— Да, и ты знаешь это. Но я не могу понять, почему ты не сделал это до сих пор. Неужели так боишься что-то найти?

— Признаюсь, эта затея страшит меня, — вздохнул Стефан. — Вероника знать ничего не желает, все остальные тоже стараются забыть о случившемся, а я не могу взвалить все на себя. Послушай, Гас, ты только скажи мне, что я должен это сделать, и, может быть, я…

— Нет, — прервал Мальтрейверс. — Если ты сам не сумел себя убедить, как я смогу? У меня есть другое предложение: я стану задавать разным людям вопросы в качестве чрезмерно любознательного туриста, и посмотрим, что мне удастся раскопать. Результатов не обещаю — здесь не принято разговаривать с приезжими, ну, в худшем случае люди прикажут мне убираться отсюда. Если, конечно, на писателей в Медмелтоне охотничий сезон не открыт постоянно.

Внезапно Мальтрейверс снова почувствовал присутствие Сэлли Бейкер. Сидя в отдалении на табурете перед стойкой и не обращая внимания на собеседника, она смотрела прямо на него. А поймав на мгновение его взгляд, отвернулась.

Закончив накрывать стол для обеда, одернув скатерть, слегка передвинув серебряный кувшин, Вероника почувствовала, что в ней опять возрастает тревога. Стефан так и не объяснил толком, почему столь страстно он возжелал, чтобы Мальтрейверс приехал к ним. Среди его друзей она больше всех любила Гаса и Тэсс за то, что они принимали ее такой, какая она есть, за их постоянное уважение к установленным ею границам близости. Но она видела, что интересна Гасу: сидевший в нем писатель выискивал в ней черты, которые могли бы объяснить, раскрыть ее личность. А когда, получив письмо, он позвонил, Стефан почти настаивал на его приезде. Сначала Гас отказывался, и его приезд был отсрочен, поскольку совпал с работой Тэсс в Бристоле: это случилось как раз тогда, когда они туда переехали. Но сейчас было не время приглашать посторонних в Медмелтон — сейчас, когда многое всплыло на поверхность из того, что так долго хранилось подспудно.

Наверху, в своей комнате, Мишель сидела задумавшись, крепко зажав в ладони ключ от шкафа. Поиски разных укромных местечек стали частью ее тайны. Сначала она вырезала дыру в толще страниц старой книги, потом засунула ключ под матрас своей кровати, потом перепрятала в носок туфли. Для таких предосторожностей не было оснований. Даже если бы ее мать или Стефан узнали, что шкаф около ее белой кровати всегда заперт на замок, они решили бы, что в нем хранится что-то интимное. А они оба уважали ее секреты. И все же ей следует быть осторожной. Сейчас ключ можно положить в карман сарафана, выстиранного и спрятанного до следующего лета. Опустив его в карман, она вспомнила, как позволила умелым оливковым пальцам Ники стянуть со своих плеч бретельки сарафана в номере отеля в тот полдень в Наксосе. Ничего не произошло, потому что им помешали. Стив хотел жаловаться управляющему отеля, но мать велела ему забыть об этом. А потом Ники ушел, с безразличием ленивого греческого сатира, удовлетворенного и пресыщенного бесконечным запасом жаждущих девиц. Весь остаток каникул Мишель наблюдала за ним: Клэр из Лиона, Кэрол откуда-то из центральных графств, Лиз из Копенгагена — их лица вспыхивали от жгучего стыда, выдавая их, при встрече с Ники. Он использовал их также, как использовал недавно и ее, и это вызывало ненависть, потому что превращало ее в такую же дурочку, как и остальных. Вернувшись в Медмелтон, она изливала свою ненависть Милдред, единственному человеку, которая действительно понимала, что Мишель Дин отличается от других.

Глава 4

Урсула Дин вздрогнула, услышав, что муж вернулся домой. Было двадцать минут седьмого, при выезде из Эксетера он, должно быть, задержался из-за интенсивного движения транспорта. Когда хлопнула дверца машины, она поднялась, ее глаза беспокойно обежали гостиную. Аккуратно сложенная «Дейли ньюс» лежала на столе рядом с его стулом, приготовленная для чтения. Столовое серебро, по поводу которого он сделал ей этим утром замечание, сейчас сверкало. Свежие хризантемы в китайской вазе на подоконнике. Нервничая от ощущения, что она о чем-то забыла, Урсула пошла на кухню, достала из холодильника банку пива и стала переливать его в стакан. Ее рука дрожала, и она виновато промокнула несколько капель, упавших на кафельный пол, мягкой тряпочкой. Покончив с этим, она испытала еще один приступ паники: выбросить банку сейчас же или оставить до тех пор, пока она не поместит его стакан рядом с газетой? Каждый день приносил с собой мгновения острого чувства неуверенности, когда обычные домашние дела принимали поистине масштабы бедствия. Где-то в глубине души она понимала, что это смешно. И все-таки стояла сейчас посреди комнаты, беспомощно уставившись на свои руки, не в состоянии решиться на что-то. Когда Эван прошел на кухню, она вздрогнула, и стакан в руке задрожал. Муж осуждающе взглянул на свежую россыпь брызг на кафеле и не говоря ни слова большими шагами прошествовал мимо нее. Она услышала, как он поднимается наверх. Урсула вернулась в гостиную, поставила стакан на стол и ждала, когда он переоденется.

Свадебная фотография в новенькой полированной рамке, стоявшая на одной из сосновых полок, встроенных в стену, будто насмехалась над ней. Счастье, запечатленное на снимке, утрачено, и сейчас почти невозможно было в него поверить. Эван, самый привлекательный молодой человек в Медмелтоне, с глянцевыми черными волосами и тонкими, как у Галахада, чертами лица, вместе со своими друзьями-сверстниками добивался благосклонности стройной, живой Урсулы. Когда состоялась помолвка, ее мать заметила, что в деревне многие сердца теперь останутся разбитыми. Но за пятнадцать лет восторги потускнели, страсть утеряла былой пыл и вместо горячих углей остался лишь пепел. Их общая боль от того, что она не могла иметь детей, превратилась у нее в чувство неполноценности и неполноты существования, у него — в обиду. И он отвернулся от нее. Она была поначалу уверена, что всего себя он тратит на устройство магазина моделей. Теперь была убеждена, что появилась другая женщина в Эксетере. Одинокая и несчастная мать Эвана никогда не работала, он не позволил бы и своей жене этого, и Урсула стала попивать. Ей было тридцать семь, и в свои самые плохие дни она ощущала себя пожилой женщиной. Разве мог кто-нибудь подумать, что ей суждено такое? Ему было сорок. Его тело по-прежнему оставалось крепким и худощавым, и на площадке для игры в мяч он побеждал мужчин вдвое моложе себя. В редких случаях, когда они выходили куда-нибудь вместе, лица знакомых женщин загорались интересом, они слегка подталкивали локтем своих подруг, игриво кивая в его сторону. Правда, он никогда не отвечал им. Как и Вероника, он умел контролировать себя; в этом они были похожи, брат и сестра, — в равной степени обладали непробиваемым, невозмутимым самообладанием.

— На ужин у нас петух в вине, — вырвалось у нее в тот самый момент, когда он вернулся в гостиную. Это была не просто обыденная информация, а жажда получить долгожданное одобрение: посмотри, мол, я хорошая жена, я поглощена своим домом и забочусь о муже. Усевшись за стол и открыв газету, он равнодушно кивнул ей — это была своего рода награда за труды.

— Много работы в магазине? Видишь, я интересуюсь твоими делами. Ты не разрешаешь мне работать там, но я хочу участвовать в твоей жизни…

— Да, весьма, — последовал слишком лаконичный ответ.

— Ты приехал позже, чем обычно. Что, задержал транспорт? Я забочусь о твоем благополучии. Пожалуйста, пойми это.

— Интенсивнее, чем обычно. — Он развернул газету на статье, привлекшей его внимание, и взял стакан с пивом. Он не глядел на нее.

— Я… я почистила серебро. Обрати на меня внимание. Я… твоя жена.

— Хорошо. — Равнодушный ответ прозвучал так, будто его одобрение относилось больше к газете, которую он читал, нежели к тому, что было ею сделано.

Расстроенная его безразличием, Урсула вернулась на кухню и принялась накрывать на стол. Она делает все, что в ее силах. Она не хочет, чтобы ее презирали. Она старается не пить. Хочет, чтобы ценили. Не желает возненавидеть своего мужа. Хочет, чтобы он поговорил с ней, выслушал ее. Чтобы он любил ее, потому что она думает, будто все еще любит его. И не знает, как долго сможет жить с постоянным чувством вины за то, на что толкнуло ее отчаяние.

— Я должен позвонить Тэсс, чтобы сообщить, что доехал целым и невредимым, — сказал Мальтрейверс.

— Телефон в передней, — сообщил Стефан.

— Не нужно. У меня есть свой, портативный, в машине.

— Портативный? — насмешливо переспросил Стефан. — Хранишь его вместе с филофаксом, так ведь? Никогда не думал, что ты станешь элитным высокооплачиваемым специалистом.

— Они все уже вымерли, хотя были сообщения, что их останки выкопали на площади Слоан, — засмеялся Мальтрейверс. — И нет никакого филофакса. Не желаю делить свою жизнь на пятнадцатиминутные отрезки, рассчитывая, что в один из них я стану знаменитым. Этот телефон я выиграл в лотерею. Только через три недели понял, как эта проклятая штуковина работает. Я вернусь через минуту.

Он звонил не садясь в машину, прислонившись к ней и глядя на церковь Святого Леонарда.

— Как развлекаешься? — спросил он жену.

— Развлекаюсь? — осторожно переспросила она. — Это не совсем точное слово. Я теперь невероятно хорошо осведомлена о жизненном цикле педикулус гуманус, для тебя поясню — вошь человеческая, и просто помешалась на чистоте. Завтра будет секс у черепах.

— Неужели земля вращается ради них?

— Да, но очень медленно. Как Стефан и Вероника?

— Прекрасно, за исключением того, что Стефан беспокоится за свою приемную дочь. Произошли некоторые странные веши.

— Серьезно странные?

— Возможно. — Мальтрейверс заметил трещины на церковной стене, о которых ему говорили. — Беда в том, что в Медмелтоне предрассудков больше, чем он может вместить. Здесь даже хозяйка местного магазина похожа на ведьму.

— Она не виновата, что у нее такая внешность.

— Правильно. Но дело в том, что все происходящее касается Стефана.

— Думаешь, что сможешь ему помочь?

— Я бы хотел, но не знаю как.

— Ну ладно. Я скоро приеду, и ты расскажешь мне обо всем подробно. Смотри не превратись в лягушку за это время. Послушай, мне надо бежать. Я собираюсь пообедать кое с кем из постановочной группы. Скучаю по тебе.

— Я тоже скучаю по вас, леди. Будь осторожна.

Она положила трубку, и Мальтрейверс медленно стал задвигать антенну. После пары неожиданно тревожных часов, проведенных в Медмелтоне, трезвый голос Тэсс звучал контрастом ко всему окружающему его здесь. Объяснения случившемуся могли быть самыми неожиданными и даже невероятными, но они не имели ничего общего ни со сверхъестественными явлениями, ни с нераскрытым убийством. Стефан просто неправильно рассуждает. Если Мишель и ответственна за то, что кладет под Древо Лазаря свой странный набор предметов — а тому пока нет никаких доказательств, — то отсюда не следует автоматически, что это как-то связано со смертью Патрика Гэбриеля. Она могла это делать, ну, потому… ладно, в Медмелтоне все возможно. По словам Стефана, здесь полно злобного колдовства, так что… Мальтрейверс с досадой задвинул внутрь последний дюйм антенны. Держа в руке один из образцов современной техники, он начал рассуждать, как средневековой крестьянин. Медмелтон можно найти на карте, он подчиняется местному государственному управлению, какие-то члены парламента собирают здесь голоса избирателей, крыша здешней церкви, возможно, нуждается в починке, и тут полно людей, у которых есть превышение кредита в банке, но которые собирают мыльные обертки и проводят отпуск в Коста-дель-Соль. А теперь вот кто-то забавляется этими странными играми и… Он напряг зрение, уловив какое-то движение на церковном дворе. Рядом с Древом Лазаря спиной к нему стояла Мишель. Бросив телефон через окно машины на сиденье, он прошел по узкой тропинке и перепрыгнул через низкую стену. Девочка не шевельнулась, пока он молча приближался к ней по траве между надгробиями.

— Привет!

Мишель стремительно обернулась, и ее взгляд поразил его. Она даже не была испугана тем, что ее потревожили, — на ее лице была ярость животного, попавшегося в ловушку. Это выражение мгновенно исчезло, и она стала приглаживать пальцами свои подстриженные волосы, будто этот жест был ей сейчас необходим.

— О, это вы. Я и не знала, что здесь кто-то есть.

— Что ты здесь делаешь?

— Думаю о своих делах. — Она отошла от дерева и поддала ногой камешек, который отскочил от могильного камня, источенного непогодой. — Что плохого, что я здесь?

— Конечно, ничего, — ответил Мальтрейверс. — Ты интересуешься церковным двором?

— Нет. — Отрицание было очень резким, и, прежде чем он успел заговорить снова, она испытующе взглянула на него: — Вы живете в Лондоне, так ведь? Где именно?

— В Нейбери. Ты слышала об этом районе?

— Это там, где «Арсенал» играет в футбол или что-то в этом роде?

— Да, недалеко. Ты болеешь за них?

Девочка пожала плечами.

— Приятель в школе болеет. Я этим не интересуюсь… Это где-то недалеко от Блэкхеса?

— Нет. На другой стороне реки. Почему ты спрашиваешь?

— Так просто. И как живется в Лондоне?

— Прекрасно, если ты любишь большие города. А как живется в Медмелтоне?

— Как в могиле, — она поддала ногой еще один камешек, на этот раз чтобы ее заявление прозвучало более весомо. — Мне бы только выбраться отсюда. Я хочу уехать в Лондон.

— Возможно, так и случится однажды. Когда ты станешь старше и…

— Хоть вы-то не начинайте, — прервала она. — Это все говорят. А я уже сейчас достаточно взрослая.

Мальтрейверс удивил ее тем, что согласился:

— Да, я тоже склонен так думать. Но есть всякие скучные законы о несовершеннолетних. Если ты убежишь, тебя притащат обратно. Дерьмо, верно?

— Хуже. — В ее голосе слышались отзвуки гнева, который он видел на ее лице несколько мгновений назад. — Обед готов?

— Думаю, да.

— Тогда я лучше пойду обратно.

Она повернулась и побежала к коттеджу «Сумерки», не дожидаясь его. Мальтрейверс наблюдал, как она с подростковой неуклюжестью перепрыгнула через стену и исчезла за оградой. Ее разочарование от жизни в Медмелтоне было очень сильным, и большинство ее сверстников в деревне, очевидно, разделяли его. Так что интерес к Лондону был вполне естественным. Но Мишель упомянула о Блэкхесе, где жил Патрик Гэбриель. Стефан говорит, что видел, как они разговаривали друг с другом, и Гэбриель мог подтвердить это… Но вовсе не обязательно, чтобы это что-то значило. За исключением одного: более чем через год после его смерти она это помнила. И Мальтрейверса снова посетила та неприятная мысль, которая впервые пришла к нему в «Вороне».

— Спасибо. — Мальтрейверс взял высокую оловянную пивную кружку, которую Стефан наполнил для него. — Расскажи мне еще о Сэлли Бейкер. Она вышла замуж вторично?

— Нет.

— Почему же? Она привлекательная женщина.

— И денег у нее хватает. Вдобавок ко всему, что оставил ей муж, у нее как вдовы пенсия от министерства иностранных дел. Но она вполне счастлива, живя одна. Работает неполный день в библиотеке в Эксетере и все еще иногда путешествует. У нее замужняя дочь в Шотландии, и она часто ее навещает. Мы пригласим ее выпить, пока ты здесь.

— Буду рад увидеть ее снова. — Взглянув на Веронику, Мальтрейверс указал на свою тарелку: — Очень вкусно. Какой-то старинный девонский рецепт?

— Нет. Это из кулинарной книги.

— Еще одно разочарование, — мрачно пошутил он. — Моим друзьям из Озерного края подали пудинг по-нанкаширски, рецепт которого был заимствован из одной книги, написанной целиком по-французски… В такой ситуации английскими останутся только рыба и чипсы. Да и то их уже больше не заворачивают в газету. А я еще помню, когда жил в Ворчестере, то видел, как кто-то ел чипсы из магазина, где я работал до кровавого пота. Я очень расстроился из-за этого.

Он увел разговор в сторону от Сэлли Бейкер, но решил про себя, что обязательно поговорит с ней снова. Ее связь с церковью Святого Леонарда означала, что она должна быть в курсе происходящего, а знание деревни могло бы пролить свет на какие-то уголки, которые казались наиболее темными.

Когда с едой было покончено, Мишель ушла, и оставшуюся часть вечера они болтали, немного пили и вполглаза смотрели телевизор. Мишель вернулась около десяти, туманно объяснив, где была и что делала. Вероника казалась безразличной. А осторожные расспросы Стефана перед тем, как она пошла спать, были отвергнуты или проигнорированы. Они разговаривая втроем коротали время внизу, и было уже около полуночи, когда Мальтрейверс выключил свой ночник. По сравнению с привычным шумом транспорта, который в Лондоне сквозь сон он слышал ночами, не обращая на него внимания, Медмелтон был полон глухой деревенской тишины. Кровать, к досаде Мальтрейверса, была на два дюйма короче длины его тела в шесть футов. И он лежал без сна по причине этого неудобства, пока не услышал, что где-то снаружи тишина нарушилась слабым тонким писком, показавшимся ему тревожным звуком. Может, совершалась ужасная казнь каких-то маленьких тварей?.. И дом скрипел… и пиво распирало его.

Когда он шел в ванную, его босые ноги бесшумно ступали по ковру лестничной площадки. Полоска света пробивалась из-под двери спальни Мишель, и, проходя мимо, он услышал, что она разговаривает. Может быть, у нее телефон в комнате и она поздно ночью болтает с кем-то? Нет, судя по всему, это было не похоже на разговор с его естественными паузами, в нем присутствовало нечто ритмическое и неспешное, будто она произносила мантру [7]. Он прижался ухом к двери, напряженно вслушиваясь. Голос Мишель звучал то громче, то тише — и тогда слышны были только отдельные фразы из того, что она говорила.

— … Нас претерпеть вечный суд… слух милосердный… справедливо изощренные грехи… ради стремления к этому мы можем. — Ее голос стал снова тихим. Мальтрейверс прижался к двери еще плотнее. И наконец: — …родился этот человек.

Больше его ухо ничего не уловило, а минуту спустя свет в комнате Мишель погас. Мальтрейверс осторожно вернулся к себе. С туалетом можно подождать, пока он не убедится, что она заснула и никто его не услышит. Включив у себя свет, он достал свой дневник и записал то, что сумел уловить, потом подчеркнул слова «вечный», «милостивый» и «справедливо изощренные». Для каждодневного словаря Мишель это были слишком устаревшие слова, она, очевидно, что-то цитировала, чувствовался аромат поэзии приблизительно XVI века, но если считать, что она заучивала домашнее задание, то ритм был неправильный.

Мальтрейверс имел весьма смутное представление о прозе того периода, кроме Библии короля Джеймса и книги о литургии Крэнмера, которые читал больше ради выразительного языка, нежели ради самой теологии. Было ли это что-то оттуда, он не знал, да и трудно предположить, что Мишель стала бы читать нечто подобное на ночь да еще вслух. Стефан должен бы знать, что его дочь сейчас изучает на уроках литературы или английского, и это может дать ключ к разгадке. Но Мальтрейверс вспомнил ее интонацию: неторопливую, методичную и… мрачную? Или это просто показалось ему после загадочных ночных шумов?

Мишель тоже все еще не спала, не задернутые занавесками окна пропускали свет последней сентябрьской луны. Она чувствовала себя так же, как всегда, когда вела себя совсем по-детски. Она была раздражена тем, что, все понимая, продолжает нелепые игры, но временное возбуждение помогает забыть об их глупой сущности. Почему она продолжала играть в них? Не потому, что не должна была этого делать. Того, что делать не полагалось, было бесконечно много. Она помнила даже случай, когда солгала в первый раз, будучи еще маленькой девочкой. Это была не такая уж серьезная ложь, но, произнеся ее, она уверилась, что можно пренебречь инстинктивным стремлением всегда говорить бабушке правду. Другие дети уже и не могут вспомнить такой момент в своей жизни, как не могут вспомнить и свои первые шаги. А Мишель помнила, и это было существенно, потому что она обнаружила в себе нечто особое и загадочное. Ее медмелтонские глаза недаром были расположены «наоборот», с ней были связаны вещи, о которых никто в целом мире не имел понятия, она была особенная, не как все. Поэтому эти игры, возможно, и не такие уж детские, может быть, она единственная, кто обладает способностью играть в них. И это волновало.

Глава 5

В понедельник утром школьная форма — серая плиссированная юбка, закрывающая колени, простая голубая блузка, белые гольфы и черные туфли на низком каблуке — заставила Мишель почувствовать себя угрюмым заключенным в тюремной одежде. Ее разговор с родителями свелся к нескольким односложным словам, но негодование было просто осязаемым. Она проследовала за Стефаном к машине, как животное, временно приученное к послушанию, но способное снова вдруг стать диким. Ее мать и приемный отец воспринимали ее поведение как само собой разумеющееся, не обращая внимания на ее протест по поводу обычного перечня содержимого школьного портфеля, денег на обед и личных мелочей. А когда Мальтрейверс попрощался с ней, она не удостоила его даже ворчливым подобием какого-нибудь ответа.

— Как у нее дела в школе? — спросил Мальтрейверс, оставшись вдвоем с Вероникой.

— Достаточно хорошо, когда она старается. Дело в том, что надо постоянно следить за ней. В ее возрасте я была такой же.

Мальтрейверс подумал, как мало он знает о прошлом Вероники. Она закончила политехнический, включающий разнообразные дисциплины, курс социологии, и потом сразу начала работать в местном государственном управлении социальной службы. Ей было двадцать два, когда родилась Мишель, затем она жила с родителями, которые, очевидно, помогали ей. Если и существовала какая-то финансовая помощь от отца Мишель, то ее, скорее всего, никогда не принимали. Когда Стефан встретил Веронику, она только что начала свою работу — при неполном рабочем дне — над проектом юношеского общества в Эксетере. Она не рассказывала о том, что пережила, о людях, которые ее окружали, о том, что она делала, являя собой образ такой же упрощенный, какой рисуется в представлении после прочтения деловой визитной карточки. Мальтрейверс знал людей подобного рода, и они чаще всего оказывались в действительности такими же банальными, какими и казались. Но в случае с Вероникой возникало ощущение, что за сдержанной маской скрывалось ее истинное лицо со следами нелегкого жизненного опыта, страстей и обид. Ее сдержанность порой создавала неудобства и всегда была бескомпромиссной. Осторожные попытки исследования ее души наталкивались на уклончивость, а более сильные — на воздвигнутые преграды. Это было качество, которое Вероника целиком передала своей дочери.

— Когда ты отправляешься на работу? — спросил ее Мальтрейверс.

— Я сажусь в автобус около «Ворона» в девять часов. Что ты собираешься делать днем?

Он посмотрел в окно кухни. Начало октября было мягким и солнечным.

— Похожу вокруг Медмелтона. Прикинусь туристом. А попозже, может быть, проедусь до Бакфэстского аббатства.

— Во время ленча попробуй вина из большого кувшина, — предложила Вероника. — Мне пора.

Когда она ушла, Мальтрейверс закончил читать газету, уселся в гостиной, размышляя над происходящим. Предметы, оставляемые под деревом в церковном дворе, давали повод для любых объяснений, и тут воображение могло разыграться как угодно. То, что Сэлли Бейкер знала Медмелтон, делало ее все-таки наиболее подходящим и, пожалуй, единственным человеком, с которым он мог откровенно поговорить обо всем этом. Он взял свой дневник и перечитал услышанные им ночью слова Мишель: «…родился этот человек». Реальный ли это человек? Может, это из какого-нибудь древнего катехизиса о том, как приворожить возлюбленного? Или это романтическая деревенская наука, советующая девушкам тщательно очистить яблоко, потом выбросить цельную кожуру через плечо на книгу или газету так, чтобы она упала на первую букву имени суженного? Таких предрассудков бесчисленное множество. Но слова типа «вечный судия» звучали как мрачная мольба к госпоже Справедливости, а в любом случае такая попытка была совершенно не в характере Мишель. Он вспомнил фразу из Сэки: «Дети с характером гиацинтовского типа по мере взросления не мыслят лучше, они просто больше узнают». Он подозревал, что Мишель уже сейчас знала больше, чем должна была знать в ее возрасте, но с самоуверенностью юности убедила себя, что может это вынести.

Его мысль прервал звонок в дверь, и Мальтрейверс впустил высокого, довольно небрежно одетого священника. Синий флотский костюм, нуждавшийся в утюге, был надет поверх шоколадно-коричневого свитера с грязным высоким и жестким воротником [8]. Самыми аккуратными были его черные волосы, смазанные брильянтином и подстриженные очень коротко, без всякой претензии на стиль.

Седые пряди над ушами походили на комочки пепла среди частично сгоревшего угля. У него было лицо преждевременно постаревшего юноши, сочетавшее невинность и доброжелательность с разочарованием в жизни. Правильные черты лица были бы привлекательны, если бы они не были несколько великоваты. Плотно сжатые губы раздвинулись, изображая улыбку, но получилась только снисходительная усмешка.

— А, вы, должно быть… — он помедлил на мгновение, — Гас… Мальтрейверс, так? Стефан упоминал при мне ваше имя.

— Да. А вы, наверное, Бернард Квэкс, пастор этого прихода. Стефан говорил мне о вас. Доброе утро.

— Доброе утро… Я упустил Веронику?

— Боюсь, что да. Она уехала на работу около четверти часа назад.

— О, я забыл, что она уходит по понедельникам. Не могли бы вы попросить ее позвонить мне, когда она вернется?

— Конечно, я оставлю ей записку на тот случай, если меня не будет.

— Очень мило с вашей стороны. — Квэкс совершенно явственно почувствовал, что не может прямо сейчас закончить разговор. — Я полагаю, вы пробудете здесь несколько дней?

— Да, я наконец нашел время, чтобы принять приглашение. Предполагаю открыть для себя Медмелтон.

— Надеюсь, вы не будете разочарованы. — Квэкс пренебрежительно улыбнулся. — Он очень привлекателен, но ничем не замечателен. Церковь здесь единственное интересное здание, но во всем Девоне есть дюжина точно таких же.

— Но не везде жертву убийства находят в церковном дворе.

Это замечание было сделано небрежно, но оно возымело на Квэкса мгновенное действие, будто Мальтрейверс сказал непристойность на собрании Союза матерей.

— Это было давно и уже прошло. — Голос Квэкса звучал одновременно и настороженно, и обиженно. — Это был очень… неловкий случай, и мы не любим говорить о нем.

Мальтрейверс отметил про себя эпитет, который предпочел употребить пастор. Не трагичный, не дурной, не загадочный, а неловкий, будто Патрик Гэбриель сделал что-то неприличное, необдуманно дав убить себя в деревне и принеся Медмелтону дурную славу.

— Едва ли дело закончилось, — вежливо заметил Мальтрейверс. — Все еще не найден человек, который совершил это.

Тень обиды на то, что ему противоречат, промелькнувшая было на лице Квэкса, мгновенно сменилась покровительственной набожной улыбкой.

— Бог знает истину, мистер Мальтрейверс. От него ничего не скроется.

Почтение, с которым было произнесено слово «Бог», было столь же хорошо различимо, как и обвиняющая интонация, и Мальтрейверс сразу понял, что здесь не существует предмета для спора.

— И все-таки это интересно, — добавил он. — Как бы то ни было, я рад познакомиться с вами и заверяю вас, что Веронике будет в точности передано ваше сообщение.

— Очень мило с вашей стороны. — Голос Квэкса снова обрел благожелательность, но Мальтрейверс почувствовал, что теперь-то точно у его собеседника возникли подозрения по поводу нового приезжего из Лондона. — Желаю хорошо провести время. До свидания.

Когда пастор повернулся и несколько поспешно пошел прочь, Мальтрейверс вспомнил рассказ Стефана о его отношении к вещам, обнаруженным под Древом Лазаря: полицию вмешивать не нужно, говорил Квэкс, потому что Медмелтон и так достаточно растревожен, чтобы снова возбуждать расследование об убийстве… Где-то в деревне — и, возможно, это кто-то из прихожан Квэкса — живет убийца, думал Мальтрейверс, но Квэкс тщательно скрывает сведения, которые могли бы помочь дознанию. Почему? Для блага прихода или потому, что ему что-то известно? Возможно, это связано с его безоговорочной верой в Бога? Мальтрейверс заметил про себя, что нужно спросить Стефана, был ли Квэкс среди тех, кто отказался разрешить полиции снять отпечатки пальцев. Если да… Нет-нет, пока никаких выводов, только иметь это в виду.

Он нацарапал записку для Вероники, вышел из коттеджа и побрел мимо церкви через луг. Визит к Сэлли Бейкер мог бы стать хорошей прогулкой, но ему не удалось ее совершить. Когда он проходил мимо медмелтонского универмага, она вышла из дверей.

— Здравствуйте, — сказал он. — Это почти счастливая случайность.

— Вот как? — спросила она.

— Встреча с вами. Я как раз шел к вашему дому, узнать, там ли вы?

— Почему?

— Потому что, кроме Стефана и Вероники, вы единственный человек, кого я знаю здесь, и мне нужна небольшая помощь.

Она вопросительно взглянула на него, перекладывая плетеную корзинку с покупками из левой руки в правую.

— Вы только вчера приехали, и вам уже нужна какая-то помощь? Вы показались мне более… крепким.

— Я такой и есть, когда знаю, с чем имею дело.

— Понимаю… Ну, во всяком случае, я могу подвезти вас. Моя машина стоит как раз через дорогу.

— Давайте! — Он протянул руку к корзинке. — Я понесу.

— Это как-то связано с Мишель? — спросила она, когда они уже шли к машине.

Мальтрейверс взглянул на нее с удивлением: Сэлли Бейкер была проницательной и прямой.

— Как вы догадались?

— Весьма тонкая догадка, — усмехнулась она. — Я смотрела на вас и Стефана в «Вороне» прошлым вечером. Вместо того чтобы представиться всем в баре, вы сидели уединившись и, очевидно, обсуждали что-то серьезное. Я не ожидала от вас такого поведения, учитывая, что вы приехали всего пару часов назад.

Мальтрейверс одобрительно кивнул.

— Вы почти ничего не упустили. Но почему, по-вашему, наш разговор со Стефаном имел отношение к Мишель?

— Но это ведь так? — переспросила она.

— Да, — вынужден был признаться он.

— Ну, тогда, — она вытащила из кармана своего жакета ключи от машины, — расскажите мне все.

Через несколько минут они подъехали к ее дому, и Мальтрейверс тем временем заканчивал свое повествование, пока она на кухне раскладывала продукты.

— Я не понимаю, почему я рассказываю это вам, — признался он. — Если подойти к этому рационально, я бы сказал, что вы знаете эту деревню так же хорошо, как и любой другой, хотя не так замкнуты, как большинство здешних. Но боюсь, что это звучит не очень убедительно, может быть, мой ум горожанина не в состоянии справиться с деревенскими делами.

— Может быть. — Ее согласие с ним прозвучало двусмысленно. — Но я очень благодарна вам за ваш рассказ. Пойдемте в другую комнату, я тоже поведаю вам кое-что.

Гостиная Сэлли Бейкер оказалась неожиданно экзотичной: с африканскими племенными масками, индийской бронзой, резными фигурками из слоновой кости и вышитыми японскими картинами, изображающими природу и животных. В углу китайский экран из гобелена, на буфете возвышалась шкатулка из эбенового дерева, ее крышка была выложена завитками золотых листьев и лакированных цветов.

— Стефан упоминал, что ваш муж был на дипломатической службе, — заметил Мальтрейверс. — Я вижу, вы собирали сувениры.

— Не все по собственному вкусу, — сухо ответила она. — Иногда невозможно было не принять подарки, но я была ужасно рада, когда мы смогли избавиться от высушенной головы из Найроби. Говорили, что это огромная честь — получить ее, но она всегда смотрела на меня слишком укоризненно. Однако давайте поговорим о дедах и предрассудках более близких нам.

Она уселась в типично английское кресло с высокой спинкой и помолчала минуту.

— Я, конечно, знаю об этих вещах под Древом Лазаря, но… в общем, прежде всего вам нужно знать кое-какие факты из местной истории. Очень давно здесь жил человек по имени Ральф-Сказочник, который…

— Я слышал о нем, — прервал ее Мальтрейверс. — Медмелтонский Кот и Бог знает, что к чему. Стефан достал где-то экземпляр книги его историй.

— Какого издания? — Вопрос был неожиданно резким.

— Я не знаю. А разве их несколько?

— Да, и я бьюсь об заклад, что это издание 1913 года. Оно самое распространенное.

— Это имеет значение?

— И очень даже. — Она повернулась в своем кресле, потянулась к открытому книжному шкафу, встроенному в стену, и вытащила оттуда книгу в выцветшем пурпурном кожаном переплете.

— Ральф был и в самом деле хорошим сказочником, но необразованным, и все его истории потерялись бы или перепутались в пересказах. Пастор же вовремя их записал, а в 1890 году один из его преемников опубликовал в Эксетере. — Она подержала книгу в руках. — Это редкий экземпляр, и я не знаю, существуют ли другие.

— Насколько он отличается от издания 1913 года?

— Он самый полный. В нем содержится все, что записал первый пастор, включая незаконченные сказки и ряд высказываний Ральфа, ни одно из которых не достойно запоминания. Второе издание было отредактировано. Высказывания Ральфа и полдюжины сказок были изъяты, включая… — Она перелистала несколько страниц, нашла нужную и протянула ему книгу. — Вот эту. Она довольно короткая. Я приготовлю кофе, пока вы будете читать.

Сэлли Бейкер вышла из комнаты, и Мальтрейверс, начав читать, услышал, как она отворяла дверцы буфета.

«МЭРИ ИЗ МЕДМЕЛТОНА И ЕЕ ДОГОВОР С ДРЕВОМ ЛАЗАРЯ

Жила в царствование королевы Елизаветы в Медмелтоне девица по имени Мэри Твелфтриз, и была она красива и мила и любима всеми жителями деревни. Но непостоянна и насмешлива со своими поклонниками, то позволяя думать одному, что он одержал над ней победу, то одаривая своим вниманием другого, а потом третьего и четвертого. И в этом находила она удовольствие и тешила свое самолюбие, принимая всевозможные подарки и знаки любви, но никому не отдавая взамен своего сердца или привязанности.

Но в противоположность бесконечной Благодати Небесной все земное счастье есть не что иное, как суета, если оно добыто достойными способами, и порождение Дьявола, если получено благодаря себялюбию или гордыне. И вот Мэри обнаружила, что наскучила молодым людям и они обратили свое внимание на других девиц, менее красивых, но более добрых по своей натуре. И потом тщетно она выставляла себя напоказ и давала обещания, которые, как было известно, всегда оказывались обманом, пока в конце концов не достигла она возраста двадцати лет, все еще оставаясь незамужней. Примерно в то же время приехал в Медмелтон человек из Корниша и нанялся в услужение к фермеру. Был он еще не женат, что весьма удивительно, ибо он был хорошо сложен и привлекателен. Познакомившись с этим человеком — его звали Артур из Редруса, по имени местечка, откуда он приехал, — решила Мэри, что он ей подходит, и поклялась поспешить действовать, пока другие не рассказали ему о прежнем ее поведении. И она стала проявлять знаки внимания к нему, что прежде вовсе было не в ее характере, — делала все, чтобы мужчине было приятно. И таким способом она преуспела в своих ухаживаниях, одержала победу, и на Пасху они были помолвлены.

Но так как Всемогущему Богу иногда доставляет удовольствие осуществлять наказание за грехи еще при жизни человека, чем позволять ему дожидаться адских мучений, которые впереди у всех грешников, потому и не допустил Он, чтобы Мэри полюбили, ибо сама она жестоко отказывала в любви другим. И случилось так, что Артура поразил быстрый и ужасный недуг и он умер через три дня. Горько рыдая, сидела Мэри около его тела, и его смерть свидетельствовала о крахе ее собственных надежд. И пребывала она в таком плачевном состоянии несколько недель, а затем отправилась к некой женщине из Эксмура, искушенной в черной магии. Женщина эта присоветовала ей заключить договор с Древом Лазаря. Оно совсем было захирело, но разрослось вдруг без удержу возле церкви Святого Леонарда, и женщина уверяла, что счастье, которое пришло к девице, нашедшей себе мужа, также посетит и ее. Поскольку, сказала ведьма, дерево вернулось к жизни, подобно мертвому брату Марии и Марфы в Писании, так и Артур тоже сможет вернуться к ней».

Следующий, невероятно длинный, параграф уводил в сторону от этой истории, приправляя ее нравоучениями об опасных и мучительных последствиях отрицания Бога и занятий колдовством. Мальтрейверс понял, что он читает историю Ральфа-Сказочника с добавлениями наставлений пастора, и пропустил эти торжественные фразы, чтобы снова обратиться к самой легенде.

«Удовлетворенная словами этой женщины — и не зная, что они лживы, — Мэри вернулась в Медмелтон, чтобы свершить те заклинания и магические действия, которые она ей присоветовала. Тайно ночью преклонила она колени пред Древом Лазаря, как другие преклоняли пред Распятием на Голгофе, и извратила поклонение нашему Благословенному Спасителю, давая греховные и дурные обеты, чтобы дерево вернуло ей любимого. Подвергая свою бессмертную душу ужасной опасности, стала она совершать странные и противоестественные поступки, положив под дерево в виде жертвоприношения несколько предметов, как и было ей велено. Сначала она положила фигурку из глины, изображавшую умершего, затем — прядь волос, срезанную с его головы, потом — чашу со своей кровью, потом свое обручальное кольцо, затем букет белых лилий, мальв и вероники, каждый раз вознося моления по дьявольскому замыслу. Совершив все это, она еще больше согрешила, вырвав из Книги Святого Писания параграфы, написанные апостолом Лукой, в которых рассказывалось о чудесном исцелении Лазаря Господом нашим Иисусом Христом, и тоже положила их под дерево. Потом вернулась она к себе домой и стала ждать, ибо ведьма сказала ей, что Артур восстанет и придет к ней, когда она сделает все это. Три дня и три ночи не ела она мяса, не пила воды и не спала, пока на третью ночь, около полуночи, не раздался громкий стук в дверь ее дома.

Полная радости — ибо ее стремление к счастью победило осознание греховности того, что она делала, — она вскочила и открыла дверь, но тут же отпрянула назад, дрожа от страха, ибо перед ней стоял Артур из Редруса, завернувшийся в могильный саван и со следами своей ужасной болезни.

— Мэри! Мэри! — вскричал он громко и в великом гневе. — Почему ты содеяла это? Ведь ныне по твоей вине взят я с небес и возвращен на землю, не будучи ни смертным человеком, ни ангелом, каковым я уже являлся.

Затем отвернулся от нее и полетел, словно дух, в воды Нея, где превратился в большой, похожий на человека камень, который так и стоит в реке около луга Тома Блэкуэлла. И увидев, что произошло, Мэри бросилась за ним вслед, прижалась к камню, подобно невесте, обнимающей своего жениха, рыдая так, что голос ее походил на волчий вой и был слышен на двадцать миль вокруг. И разлились воды Нея, и сила потока сбросила ее с камня, так же как она вырвала Артура из лона Божьего. И ее тело несло дальше и дальше к морю, где, говорят, ее жалобные крики до сих пор слышны каждый год в ночь ее гибели, когда дует ветер.

И потому те, кто слушает этот рассказ, должны остерегаться и отвращать свои мысли от зла, оставаясь верным Богу».

Мальтрейверс закончил чтение на том месте, где пастор добавил от себя несколько заключительных предупреждений. Сэлли Бейкер вернулась с кофе.

— Не правда ли, есть в этом что-то знакомое? — спросила она.

— Конечно, но… — Его губы недоверчиво изогнулись. — Предположим, это только сказка для устрашения детей с небольшой примесью бесплатной проповеди. В атмосфере семнадцатого или какого-нибудь другого века это могло бы, понимаю, вызвать у иных дрожь. Но сейчас единственная ценность этой истории — в ее новизне.

— Для большинства — да, — согласилась Сэлли, — для взрослых людей. Но насколько разумно вы сами мыслили в пятнадцать лет?

— Я не интересовался волшебными сказками, — твердо заверил он.

— Значит, если они не интересовали вас, то и других тоже не должны интересовать? Есть, знаете, взрослые, которые верят в реальность того, что видят в «мыльных операх».

— Но не до такой степени, чтобы, взяв их за образец, строить свою жизнь, — возразил он. — К тому же Мишель слишком уравновешенна

— Мишель Дин — ребенок, с которым следует быть очень осторожным, — сказала Сэлли Бейкер. — Вы почти не знакомы с ней, а я ее знаю. Она скрытна — это, конечно, идет от Вероники, она неискренна, и я бы не поручилась за нее.

Мальтрейверс взял чашку и отхлебнул кофе. Решившись поговорить с Сэлли Бейкер, поскольку она умна, он не мог просто взять и отвергнуть то, что она говорила, как нечто несерьезное.

— Хорошо, —  согласился он. — Кто-то оставил эти вещи под Древом Лазаря, и у меня нет никакого иного объяснения тому, о чем вы говорите. Прежде всего — это Мишель?

Сэлли Бейкер была удивлена этим вопросом:

— А разве это не логичный вывод? Стефан говорит, что она слоняется вокруг церковного двора, да вы и сами встретили ее там. Но кто надоумил ее? Почему?

Мальтрейверс показал книгу.

— У кого еще есть подобное издание?

— Я знаю только трех обладателей таких экземпляров. Один принадлежит Бернарду Квэксу, другой — справочному отделу эксетерской библиотеки и третий — пожилым супругам, живущим в дальнем конце деревни. Они почти затворники. Но ведь могут, конечно, существовать и другие.

— Мишель могла прочитать библиотечный экземпляр, — заметил Мальтрейверс.

— Возможно, но она не относится к тем людям, которые пользуются справочным отделом. И даже если она и прибегла к его услугам, то почему, скажите, выбрала именно эту книгу?

— Кто-то мог подсказать ей… Тот, кто привлек ее внимание к этой книге, очевидно, руководит поступками Мишель. Итак, кто же это и почему Мишель послушалась его или ее? Оставим в стороне глупость подобной игры, которой она занималась, но кого она пыталась воскресить из мертвых? Может, у нее был какой-нибудь дружок, который упал с мопеда и разбился, или что-нибудь еще в этом роде?

— Нет, насколько я знаю. Здесь вокруг, кажется, полно мальчиков, но со сверстниками ей скучно. Это довольно типично. Я часто думала, что учителя-мужчины в ее школе должны быть очень осторожны, если не хотят остаться в дураках.

— Значит, это мог быть человек постарше! — предположил Мальтрейверс. — Но знаете, если что-то происходит в школе, Стефан, скорее всего, знает об этом.

— А как насчет Патрика Гэбриеля? — резко спросила Сэлли Бейкер. — Или вы не хотите касаться этого?

Мальтрейверс поразился тому, сколько усилий он приложил, чтобы изгнать эту мысль из собственного сознания, ибо она казалась ему отвратительной. Но было известно, что в сексуальных влечениях Гэбриеля нередко преобладала пагубная склонность к молодым телам. Его откровенность делала это еще более бесстыдным. Доступность на все согласных, цинично-страстных, язвительных девушек с лондонских улиц не извиняла его поведения, но такие многоопытные девицы шли к нему все понимая, с открытыми глазами и могли постоять за себя. Деревенская девочка-подросток оказывалась в подобной ситуации безнадежно уязвимой. Терзаемая мечтами о жизни в городе, очарованная славой Гэбриеля, наивная и вместе с тем убежденная в своей опытности, Мишель должна была с восторгом ринуться навстречу Гэбриелю. И он мог походя использовать ее, цинично отнесясь к совершенному греху, не признавая вреда, наносимого им.

— Ей, должно быть, было около четырнадцати, когда Гэбриель появился здесь, — сказал Мальтрейверс.

— Омерзительно, не правда ли? — Сэлли Бейкер наклонилась вперед в своем кресле. — Не знаю ничего конкретного, но я несколько раз встречала Гэбриеля в «Вороне», и совершенно очевидно, что он был развратник. Мишель слоняется вечерами по деревне, и я не один раз видела, как они разговаривали. Не могу допустить, что они все время говорили только о поэзии. Стефан сказал, что она расстроилась, когда он умер… и теперь, я думаю, кто-то пытается вызывать дух умершего. Мне это не нравится, но все сходится.

Фантастично, но, очевидно, так оно все и было, однако Мальтрейверсу хотелось разрушить эти доводы:

— Я не в состоянии представить, чтобы Мишель верила в Ральфа-Сказочника. В любом случае это только догадка. Да и кроме того, нет доказательств, что это она кладет веши…

У Сэлли Бейкер поднялись брови.

— О нет, есть. Вы сами дали их мне.

— Я? Каким образом? — удивился он.

Выражение лица Мальтрейверса вызвало у нее странное удовлетворение.

— Ах вы бедный невинный горожанин! Вы действительно не можете понять, что к чему, не так ли?

— Понять что?

Она вздохнула, как учитель, теряющий терпение с туго соображающим учеником.

— Повторите еще раз, что вы слышали, когда Мишель разговаривала ночью.

Все еще удивленный, Мальтрейверс вытащил свой блокнот.

— Я услышал только отдельные фразы… Вот последняя часть… — Он проверил написанное. — Вы имеете в виду «родился этот человек»?

— Именно. Один из древнейших приемов колдовства — произнесение молитвы Господу наоборот. Это самое большое кощунство! Подумайте об этом.

— Значит, это «Человек, который родился…» — Мальтрейверс поколебался мгновение, потом до него дошло: — «…от женщины, имеет жизнь короткую и полную горя». — Опять взглянув на Сэлли Бейкер, он внезапно почувствовал, что холодеет. — Так это же из заупокойной службы. Здесь нет ничего общего с тем, что пыталась сделать Мэри Твелфтриз в истории Ральфа, но Мишель могла добавить что-нибудь сама или ей подсказали.

— Когда вы слышали, что она произнесла эти слова?

— Я не уверен… ах да. Когда я выключал свет, то заметил, что была почти половина первого.

— Тело Патрика Гэбриеля было найдено в половине седьмого утра, и полиция установила, что он был мертв уже около шести часов. — На ее лице сквозило пренебрежение, она ждала дальнейших возражений. — Эти вещи под дерево положила Мишель Дин. И не пытайтесь переубедить меня.

Мальтрейверс снова взглянул в свои записи, совершенно для него непонятные, пока Сэлли Бейкер не объяснила их. Проходя утром мимо двери комнаты Мишель, он заглянул туда. Рекламные плакаты «Новых детей на площади» и Джорджа Мишеля, разбросанная на полу одежда, куча книжек и цветных карандашей на столе, даже мягкие игрушки на неубранной постели — остатки ее детства. Неужели все эти обычные для современного подростка вещи стали немыми свидетелями увлечения ее древними и мрачными суевериями?

— Спаси Господи, она же просто играет. — Он посмотрел на Сэлли Бейкер, как бы ища ее поддержки. — Разве нет?

— Конечно да, — согласилась она. — Но это опасные игры, и теперь у нас есть причина считать, что они каким-то образом связаны с убийством.

— Так что же делать?

— Вот об этом нам и следует подумать. — Сэлли Бейкер улыбнулась. — Откровенно говоря, я ужасно рада, что вы заглянули ко мне. Меня тоже смущало все это, но ведь Патрик Гэбриель почти наверняка был убит кем-то из местных, и никто не знает, кем и почему. А с кем я могла доверительно поговорить о своих подозрениях по поводу случившегося? И как я после этого могла быть уверена в собственной безопасности?

— Наверное, найдутся в деревне люди, которых можно исключить из числа подозреваемых, — уверенно возразил ей Мальтрейверс. — Некоторые из них должны иметь алиби.

— Не так уж их много, если вникнуть поглубже. Очень немногие были в отъезде, а тем, кто оставался здесь и спал в постели, с женой или мужем, легко утверждать, что поздней ночью они были дома, и трудно доказать обратное. Суть в том, что я не могла быть полностью уверена, что любой, с кем бы я ни поговорила не знает что-то о смерти Патрика Гэбриеля. Расспросы могли стать опасными.

— А как насчет Стефана и Вероники? — начал было Мальтрейверс, но тотчас заколебался: — Я чуть было не сказал, что вы обязаны были поговорить с ними, хотя, если вы действительно боялись, что любой ваш собеседник мог оказаться убийцей, тогда их тоже следует исключить.

— Боюсь, что так, — ответила она. — И это часть проблемы. Извините, ужасно говорить такое о ваших друзьях, но…

— Не извиняйтесь, — прервал ее Мальтрейверс. — Я не хочу заставлять себя поверить в такое, но благодарен вам за честность. В любом случае главное — это то, что обстоятельства вынудили вас не говорить им о ваших подозрениях по поводу Мишель.

— Помимо сверхосторожности у меня не было иной причины. — Она расстроенно махнула рукой. — Ну хорошо, я думала, что Мишель может быть замешана в этом, но только сейчас вы дали мне какие-то доказательства. Вы должны помнить, что после убийства никто в Медмелтоне не знал, как объяснить это. Мы старались убедить себя, что убийцей был кто-то из приезжих, но в действительности никто в это не верил. Мы всех подозревали и сами находились под подозрением. Мне не хотелось бы так думать о людях, которых я знаю много лет, но жизнь, связанная с дипломатической службой, научила меня быть очень осторожной. Я держу свои мысли при себе.

— Включая мысль о том, кто может быть убийцей?

— Нет, — возразила она. — Потому что я представления не имею об этом. О, я слышала массу сплетен, но почти все они основаны на сведении старых счетов. У кого-то с кем-то были недоразумения, и люди с извращенным наслаждением намекали, что полиции следует кое к чему присмотреться. Конечно, никто из них никогда не отправился бы с этим в полицию, виной всему была просто злоба. Так или иначе, гораздо спокойнее было убедить себя, что у меня чрезмерно развитое воображение. Безобидные детские игры под Древом Лазаря — куда более удобное объяснение. К сожалению, я не могу заставить себя поверить в это и сейчас.

Она допила свой кофе.

— Итак, добро пожаловать в Медмелтон, где у женщин странные глаза, где люди защищают убийц от полиции и где до сих пор занимаются колдовством. Лондон по сравнению со всем этим должен казаться вам совершенно безопасным.

Глава 6

Бернард Квэкс страдал. Он провел настолько счастливое детство, что никогда не хотел, чтобы оно кончилось. До самой смерти родителей, когда ему пошел уже пятый десяток, он продолжал называть их папочкой и мамочкой, страшась подумать о том времени, когда навсегда перестанет произносить эти слова, лишится их тепла и защиты. Отпуска, проводимые всей семьей в западной части страны, доставляли особое блаженство: возбуждение от того, что они уезжали из Сассекса, успокоительная привычность дома, который они снимали каждый год, устойчивость существования тамошних жителей, каждый раз заново открываемые знакомые пейзажи. Когда восемь лет спустя после посвящения в сан ему предложили жить в Медмелтоне, он не колеблясь согласился, сочтя это знаком того, что сама жизнь уготовила ему это место, дабы принять его и защитить от перемен. Многие годы ничто не нарушало этой уверенности, жители деревни признали его, и он стал одним из них. Бессознательно, не думая об этом, он нарушил обеты, данные Богу, предавшись мирской суете, наслаждался изысканным завтраком с кофе по утрам и посещением вечерами «Ворона». Среди любимых девонских гор он завоевал не только прочное положение, уважение, но, как он нередко уверял себя, и любовь. Требовательная вера стала банальной, утраченная идея призвания сменилась добродушной щепетильностью. Прихожане были послушны и нетребовательны, церковно-приходский совет — уступчив, епископ — на безопасном расстоянии, а Господь Бог стал кем-то вроде владельца поместья, милостивого земного владыки в счастливом и уютном мире пастора Квэкса.

Единственной бедой стала смерть Селлии, и всего после семи лет супружества. С потерей ребенка жизнь утратила всякий смысл, в котором она отчаянно нуждалась и который не могла найти, будучи его женой. Квэкс недоумевал, почему жена не разделяет удовлетворенности их бытием. Она говорила такие ужасные вещи о людях из его прихода, негодовала по поводу своих обязанностей жены пастора, ненавидела общественные мероприятия и церковные праздники, повторяющиеся регулярно и неизбежно, как последовательная смена времен года. Чем больше пастор вживался в эту размеренность, тем сильнее росла ее раздражительность, до тех пор пока каждый день не стал приносить с собой новый кризис. Снова и снова он пытался убедить ее, насколько значительно то, чем они обладают. Но это, оказывается, было важным только для него. О раздельной жизни нечего было думать, так же как и о разводе. Когда она предложила ему развод, он вместо того, чтобы попытаться осмыслить сказанное ею, ссылался на супружеские обеты, цитируя законы англиканской церкви. И не потому, что был не в состоянии понять, а потому, что на самом-то деле не хотел расставаться с ней. И однажды в полдень, вернувшись после крестин домой, он нашел ее недвижимой рядом с пустой бутылочкой из-под пилюль, но, прежде чем вызвать полицию, уничтожил ее предсмертное письмо. Это была не та правда, которой можно было взглянуть в лицо, и позже он до такой степени ее переосмыслил, что и в самом деле уверовал в вердикт о внезапной и случайной смерти. Если бы он допустил мысль о том, что Селлией двигало желание покончить с собой, это означало, что в его жизни не все хорошо и праведно. А это угрожало безопасности маленького мальчика, бегущего по праздничным лугам и смеющегося от счастья. Поэтому он лгал, убеждая себя, что не лжет, и был защищен теплой симпатией прихожан, ни о чем не подозревающих. Селлия умерла, но Медмелтон продолжал быть ему убежищем.

Потом в безмятежный мир пастора вторглось зло. Патрик Гэбриель принес с собой разврат, нарушения порядка, потрясения основ, в которых так нуждался Квэкс. Какое-то время он чувствовал себя в осаде, сражающимся с врагом, проникшим в его неприступную крепость. Сначала он полагал, что Гэбриель не пробудет у них долго и не нанесет большого вреда; но Патрик задержался, и Квэкс стал рассматривать его как зловредный вирус, который следует уничтожить до того, как инфекция распространится, не оставив надежды на выздоровление. И вирус был уничтожен, почти в буквальном смысле, — вырезан с помощью болезненной, кровавой, но необходимой операции. Ужас от жестокого убийства бы ослаблен в пасторе чувством очищения от нечисти. Полицейское расследование осталось в прошлом, раны начали заживать, и он вернулся к обычному порядку жизни. Нежелание жителей деревни помогать полиции Квэкс посчитал за признание того, что они тоже ценили святость драгоценного маленького мирка Медмелтона. Сокрытие убийцы было способом уменьшить урон и восстановить успокоительный порядок проповедей, а значит, безопасности и добра. Но он начал избегать Древа Лазаря, выбирая путь более длинный по церковному двору, чтобы добраться до своего дома. Приветствуя прихожан в западном портале церкви после воскресной службы, он старался не смотреть на сладкий каштан, стоявший менее чем в тридцати футах от него, в молчаливом далеке от жизни, построенной и Квэксом, и другими прихожанами на обмане.

Позже как некая злобная сила природы это дерево стало центром воскресшего зла, и безмолвный, не подвергающийся сомнению порядок, связывающий воедино церковную и мирскую жизнь, опять оказался под угорозой. Квэкс сожалел, что когда-то кому-то рассказал о вещах, найденных им на церковном дворе, слишком поздно осознав, что и они были столь же порочны, как и изуродованное тело Гэбриеля. Но он сумел внушить людям, что предметы эти безвредны и не надо проявлять к ним особый интерес. Большинство согласилось с ним, потому что тоже не хотело никакого нарушения устоявшегося течения жизни. Во всяком случае, те, у кого и появились какие-то сомнения, ничего не предпринимали. Квэкс, конечно, понимал, что слабая оборона может быть разрушена… А теперь приехал сюда еще один чужак, не испытывающий любви к Медмелтону… и знавший Патрика Гэбриеля. Его беседа с Мальтрейверсом оказалась очень короткой, но, возможно, вопрос об убийстве был поднят из-за мимолетного любопытства, а может быть, и по более настораживающим причинам. Но что может сделать этот человек? Да ничего. Он поговорит с людьми, и едва ли они что-нибудь скажут. Через несколько дней он уедет, поняв, что это не его ума дело. А Бернард Квэкс будет по-прежнему охранять безопасность Медмелтона, оправдывая смысл собственного существования. И когда он идет по деревне, раздавая объявления о дешевой распродаже на благотворительном базаре, его мимолетные встречи с людьми каждый день напоминают им о том, что милостивый Бог доверил деревню его, пастора, попечению.

— Доброе утро, миссис Такер. Семья в порядке? Великолепно… О, Джон, рад застать тебя дома. Котел опять капризничает. Не мог бы ты взглянуть на него? Спасибо… А почему ты не в школе, Вильям? Болит горло? Разве это оправдание! Уверен, что ты в состоянии петь в хоре… Мисс Грег, как вы добры, что прислали мне пирог! Невероятно вкусно! У вашей сестры все хорошо? Прекрасно… Дороти, я собирался сказать в воскресенье, как изумительно выглядят цветы. Передай Дэвиду, что я хочу узнать о тайнах его сада… Доброе утро, бригадир. Так и не решили кроссворд в «Таймс»? Это ужасно!..

Как осмелился Патрик Гэбриель посягнуть на эту святость?! Пусть и поэт, но в жизни он был крикливым и грубым чужаком, пагубно влиявшим на людей. Его всегда широко открытый кошелек создал ему популярность в «Вороне», но Квэкс находил отвратительным, когда Гэбриель даже в присутствии женщин рассказывал непристойные истории о своей интимной жизни в Лондоне. А однажды он назвал Квэкса лицемером, который молится сомнительному и несообразному Богу. Его пьяная речь была невнятна, но нападки становились все более яростными, и пастора ужаснуло, что никто не пытался Патрика остановить. Он даже почувствовал, что в некоторых вопросах кое-кто с ним молчаливо соглашается. Поэтому смерть Гэбриеля была… нет, грешно называть ее Божественным наказанием… Она просто случилась… кстати, ибо зло исчезло. Но не впитался ли в землю Медмелтона его яд, пролившийся под Древо Лазаря? Возвращаясь в свой пасторский дом. Квэкс, как всегда, старательно обошел дерево с исходящим от него словно караулившим ужасом.

Мальтрейверс возвращался от Сэлли Бейкер пешком. В октябре начался закат осени, пронизанный солнечным светом, больше подходящим для мая, разливом золотых красок поверх коричневой, пурпурной и огненно-оранжевой листвы. На полпути с горы он остановился полюбоваться окружающим пейзажем, который вполне мог служить натурой для фотографий календаря с изображением окрестностей Девона. Сбежав из Лондона, он должен был бы в полной мере наслаждаться всеми этими красотами, а не впутываться в историю с неизвестным убийцей и девочкой. Девочкой, играющей в бессмысленные игры, считающей их магией, в то время как она, очевидно, достаточно умна, чтобы самой разобраться во всей этой истории. Чем в действительности занималась Мишель? Кто бы ею ни руководил, возможно, человек этот контролировал ее действия меньше, чем воображал себе. Если бы можно было найти его — или ее… но, очевидно, во всех случаях это должен быть некто, имеющий доступ к первому изданию Ральфа-Сказочника. Любой мог прочесть этот экземпляр в эксетерской библиотеке, и проследить за этим никто не в состоянии, за исключением супругов-затворников… или пастора. Для члена церковно-приходского совета Сэлли Бейкер обнаружила удивительную непоследовательность, когда Мальтрейверс упомянул о пасторе, смягчив скрытый смысл своей фразы предположением, что тот мог одолжить кому-нибудь свой экземпляр.

— Возможно, — согласилась она. — Но… как бы это сказать? Бернард иногда вызывает легкую гадливость. В нем столько доброты, что начинаешь смотреть на него с подозрением.

— Духовным лицам и положено быть добрыми, — заметил Мальтрейверс.

— Конечно, но когда из-за этого чувствуешь себя неловко… — Она неуверенно пожала плечами. — Это трудно объяснить, но иногда я ему не доверяю.

Она не могла — или не хотела — уточнять, но предложила, чтобы он продолжил разговор с Квэксом и пришел к своим собственным выводам. Это была весьма нелепая, с его точки зрения, стартовая площадка, но другой не оказалось. Мальтрейверсу не хотелось еще раз разговаривать со Стефаном, пока у него самого не появится чего-либо существенного для обсуждения. Стефан был слишком связан со всей этой ситуацией, чтобы сохранять объективность.

Домик пастора, прямо позади церкви Святого Леонарда, со своими собственными воротами, выходящими на церковный двор, сохранял изящество архитектурных форм конца викторианской эпохи, несколько, правда, упрошенных под влиянием обстоятельств. Сетчатые занавески нуждались в стирке, а медная ступенька перед парадным входом была давно не чищена, вся в темно-коричневых пятнах, переходящих в черноту. Дом в целом вызывал смутное желание вытереть с него пыль. Покоробившаяся от дождя почтовая карточка, пришпиленная под звонком, уведомляла, что тот не работает, поэтому пришлось воспользоваться дверным молотком. Откуда-то изнутри прокричал голос: «Открыто!», и Мальтрейверс толкнул дверь, переступив через порог. Пока он стоял в нерешительности в прихожей, Квэкс опять выкрикнул: «Я в кабинете!»

Голос доносился из комнаты, двери которой выходили на середину прихожей; Мальтрейверс направился туда и остановился у входа. Квэкс сидел спиной ко входу, за столом, в нише окна-«фонаря» и что-то писал.

— Еще минутку, дорогая, — сказал он не оглядываясь. — Я должен только закончить список тех, кто помогал с прилавками, иначе я забуду, кто что делал. Потом я приду к тебе. Ты раньше, чем я…

— Здравствуйте еще раз. — Мальтрейверс почувствовал, что обязан сказать хоть что-нибудь, чтобы прервать возникшую неловкость. Квэкс обернулся, пораженный.

— Извините, что я вошел таким образом, но вы сказали, что дверь открыта…

— Да, конечно, я… — Пастор был похож на ребенка, пойманного за руку на краже и спешно придумывающего оправдание. — Я был за много миль отсюда. Едва ли понимал, что говорил. Извините.

— Это мне следует извиниться. Я должен был назваться. Простите, что прервал вас.

— Не важно! — Квэкс непонятно почему отвернулся, закрыл блокнот, в котором писал, поднялся из-за стола: — Чем могу помочь вам?

— Я хочу попросить вас об одной услуге, — начал Мальтрейверс. — Стефан рассказал мне вчера вечером о Ральфе-Сказочнике, и я хотел бы почитать эту книжку. Знаю, что у вас есть экземпляр его произведений, и хотел спросить, не будете ли вы так любезны дать мне его.

— Ральф-Сказочник? — В голосе Квэкса прозвучало удивление. — Разве у Стефана нет экземпляра?

— Он не смог найти его… Да и все равно у него, оказывается, более позднее издание, насколько я понимаю, неполное. А у вас первое издание, не так ли?

— Да, я думаю, так… Но я тоже точно не знаю, где эта книжка. Прошли годы с тех пор, как я ее читал когда-то. Посмотрим, смогу ли я ее отыскать.

— Спасибо! Но ни в коем случае не причиняйте себе никаких лишних хлопот. Я всегда могу поехать в Эксетер и взглянуть на этот экземпляр в библиотеке.

Квэкс подозрительно посмотрел на гостя:

— А почему вы так заинтересовались этим? Никто ведь никогда не относился к Ральфу как к местному гению.

— Я и не жду от книжки многого, — ответил Мальтрейверс. — Но английская литература, даже второсортная, — своего рода моя страсть.

— Подобная книга не может быть расценена как литература какого бы то ни было уровня. — Теперь Квэкс говорил презрительно. — Если вы хотите почитать что-нибудь об этом районе Девона, я порекомендовал бы вам…

— Это звучит так, будто вы хотите отговорить меня, — прервал его Мальтрейверс. — Неужели книжка и в самом деле так плоха?

— Она… она примитивна. Полагаю, что истории эти имеют некоторую ценность из-за своей необычности, но больше не обладают никакими достоинствами. Поверьте!

Мальтрейверс недоумевал, его подозрения возрастали с каждой минутой, и, может быть, поэтому ему показалось, что Квэкс слишком старался, чтобы ему поверили.

— И все же мне хотелось бы прочитать их… если вы сумеете найти экземпляр, — вежливо настаивал он. — Судя по тому, что мне говорили, Ральф, кажется, обладал живым воображением.

— Иногда даже слишком живым. Я часто раздумывал над тем, какое влияние он оказывал на людей, которым рассказывал свои истории. Он играл на их суеверных чувствах.

— Ну, не думаю, что они сильно подействуют на меня, как и на жителей Медмелтона… в наши-то дни. — Точно рассчитанное замечание попало в цель.

— Люди, живущие в деревне, имеют такой же тонкий ум, как и все другие, мистер Мальтрейверс, — холодно заметил Квэкс. — Их обижает, когда к ним относятся свысока.

— Я и в мыслях не имел быть высокомерным, — спокойно ответил Мальтрейверс. — Извините, если это прозвучало именно так. Как бы то ни было, если вы найдете книгу, я…

— Как я уже сказал вам, я представления не имею, где она может быть. — Это уже начинало походить на легкую перепалку между любезным пастором и его гостем. — И тем не менее, если книжка попадется мне на глаза, я передам ее вам.

Пока они разговаривали, Квэкс незаметно продвигался от стола к двери, и Мальтрейверс вынужден был делать то же самое, оказавшись в конце концов не более чем в двух шагах от выхода. Он понимал: косвенным образом, но его просили уйти, и он уже решил, что лучше всего так и поступить, как вдруг услышал, как открылась парадная дверь.

— Бернард! Это я! Где…

Квэкс метнул взгляд на спину Мальтрейверса и тут же прервал этот возбужденный, счастливый возглас:

— У меня в кабинете посетитель.

— О!

Мальтрейверс подумал, как же много может вместить один неосторожно вырвавшийся звук: удивление, предостережение, понимание, опасность… Он обернулся и заглянул в прихожую.

— Здравствуйте еще раз. Надеюсь, ваш петух в вине был выключен вовремя?

— Что? О… Да! Спасибо! — Урсула Дин так же быстро откорректировала свое поведение, как это сделал и Квэкс несколькими минутами раньше. — Он был просто великолепен. Я… и не знала, что здесь кто-то есть.

— Миссис Дин приходит только для того, чтобы помочь рассортировать вещи для благотворительной распродажи, — вставил Квэкс.

— Я уверен, это требует большой организационной работы, — заметил Мальтрейверс. — Мне следует предоставить вам возможность продолжить ее. Извините, что прервал ваше занятие.

Он пошел к парадной двери, Урсула Дин, нервно улыбнувшись, отступила к стене, пропуская его. Она наклонила голову, когда он проходил мимо, но он уже заметил и тщательно наложенный макияж, и туфли на высоких каблуках, и хорошего покроя льняной костюм. Она была слишком хорошо одета для разговора о том, кто должен стоять за прилавком с антикварными безделушками, и еще меньше походила на женщину, которая в его присутствии паниковала прошлым вечером из-за обеда для своего мужа.

— Еще увидимся, — проговорил он и, проходя через все еще открытую дверь, услышал в ответ:

— Да. Конечно… До свидания…

Мальтрейверс не прошел и пяти шагов, как дверь за ним захлопнулась, и каким-то образом он понял, что это Квэкс закрыл ее. Выйдя из ворот пасторского дома напротив задней стены церкви Святого Леонарда, он обошел его кругом, направляясь к западному входу. Земля под зубчатой кроной умирающих листьев Древа Лазаря была вся в осыпавшихся сладких каштанах: округлые плоды отсвечивали коричневым через трещины в бледно-зеленой кожуре с мягкими шипами. Он поднял один, снял кожуру и сжал в пальцах слегка маслянистую поверхность плода. Возможно, здесь ничего не происходило, как, возможно, и то, что в Индианополисе летом не бывает дождей. Поскольку оказалось, что ни Квэкс, ни Урсула Дин не обладали искусством умело обманывать, рано или поздно они выдадут себя сами. Но личная жизнь людей его не касалась, и он не видел здесь какой-либо связи с другими событиями, происходившими в Медмелтоне. Более интересным было очевидное желание Квэкса отговорить его читать Ральфа-Сказочника — желание достаточно сильное, чтобы победить тревогу из-за того, что Урсула Дин могла прийти к нему в любую минуту. Мальтрейверс размышлял теперь о том, действительно ли прошли годы с тех пор, как пастор читал эти рассказы.

Ладони Урсулы Дин были влажны, ее охватила паника, проявившаяся в частом неглубоком дыхании и тревожном сердцебиении. Она почувствовала дурноту, рухнув на стул в передней. Когда Квэкс, закрыв дверь, вернулся, она молча взглянула на него, ища поддержки.

— Стефан рассказал ему об историях Ральфа-Сказочника, но не смог найти свой экземпляр, и он попросил на время мой, — сказал Квэкс. — Вот и все.

— Но он видел меня здесь! — запротестовала она. — Что он подумает?

— Ничего. Ты слышала, что я сказал о благотворительном базаре?

— Но поверил ли он этому?

— А почему бы и нет? — Квэкс взял обе ее руки в свои. — Ты дрожишь, дорогая. Перестань, все в порядке.

— Я испугалась.

Он поднял ее на ноги и обнял, умеряя ее дрожь.

— Это никого не касается, кроме нас. Я уже говорил тебе об этом.

Урсула прижалась к нему. Минуты восторга были коротки, а часы раскаяния — бесконечны. Воспоминания о том, как Бернард много лет назад в серебряно-золотой епитрахили, подняв руку, благословил ее на брак с Эваном, снова и снова возвращали в прошлое и обвиняли ее. В историях, которые она слышала от других или читала в книгах, отношения, подобные тем, какие сложились у нее с Бернардом, случайно начинались и заканчивались, но никогда в этих историях не говорилось ни слова о том чувстве смущения и вины, которое испытывала она. Возлюбленный Господь! Что бы сказала ее мать, если бы когда-нибудь узнала об этом?! Это были отношения мужчины и женщины, которые еще оставались детьми, охваченными волнующим трепетом запретной взрослой игры, но и постоянно испуганными ею.

А у Бернарда Квэкса появилась теперь ко всему этому и дополнительная забота. Мальтрейверс заговорил об убийстве Гэбриеля, когда они в первый раз встретились этим утром, возможно, мимоходом, но… но теперь он намеренно искал экземпляр первого издания Ральфа-Сказочника. Знал ли он уже что-то? И если да, то что? С кем еще в деревне мог разговаривать этот неожиданно обеспокоивший пастора гость? Неужели вирус вернулся, приняв иное обличье?

Мальтрейверсу пришлось подождать, прежде чем его обслужат в медмелтонском универмаге, куда он зашел купить цветы для Вероники. Впереди него стояло несколько человек, и расчет с каждым включал также неторопливый обмен последними новостями и сплетнями. Каждый дюйм пространства в крошечном магазинчике был забит товарами, уложенными в стопки, сваленными в кучи и расставленными по полкам в хаотическом беспорядке. Пучки сухих трав и гирлянды чеснока свисали с потолка среди мягких игрушек в целлофановых пакетах; консервированные фрукты стояли рядом с пачками стирального порошка; кремы для бритья и микстуры от кашля делили небольшое пространство с рассортированными коробками для винтов и прокладок. Проход, сложный, как лабиринт, вился вдоль границы, образуемой серебристыми стальными лопатами, бочонком с сухим горохом, кулями с бездымным топливом, башней из желтых пластиковых корзин, сложенных шезлонгов и зеленых свернутых шлангов в футлярах.

Рядом с комнатой-морозильником стояли деревянные ящики с овощами, плохо очищенными от коричнево-ржавой земли. Место на прилавке, предназначенное для расчета с покупателями, менее квадратного ярда площади, было плотно огорожено витринами со сладостями, расческами, колготками, семенами, пакетиками с быстро варящимися супами, иголками и хрустящим картофелем. Тут можно было купить духи, пиво, вино, консервированный суп из омаров, швабры, электрические шнуры, растопку, замороженную китайскую еду, свечи, марки, детскую одежду, местную газету или романтическую литературу в мягкой обложке. Универмаг являл собой одновременно отделение почты, супермаркет, магазин скобяных изделий, магазин одежды, газетный киоск и аптеку, втиснутые в одно помещение. И еще отдел «Сделай сам». И булочную, и прилавок с продажей спиртных напитков навынос. И цветочную лавку… Мальтрейверс подумал: попроси он дрессированного слона, ему предложили бы на выбор и индийского и африканского.

Милдред Томпсон была здесь явно в своей стихии — в центре деревенской жизни. С расплывшимся телом в широком фартуке модели Пейсли, седыми волосами, жесткими, как стальная проволока, она без конца болтала, пока резала и заворачивала мороженое мясо, скручивала углы бумажных пакетов или шла к полкам и брала с них товар, не глядя, где что лежит. Она почти не прекращала разговаривать, но, выполнив любой заказ, каким бы он ни был сложным, она знала цену каждому до пенни. Когда подошла очередь Мальтрейверса, она взяла у него два пучка гвоздик, лилий, звездчатых хризантем и гипсофалий, как фокусник, извлекла из-под прилавка большой лист бумаги и завернула цветы.

— Семь фунтов, — сказала она, возвращая ему букет. — Вы заходили сюда вчера вечером со Стефаном Хартом, не так ли?

— Совершенно верно. Я остановился у них с Вероникой на несколько дней.

Когда ящичек старой деревянной кассы выдвинулся вперед, тренькнул звонок; десятифунтовая банкнота одним махом была зажата металлической пружинкой-скрепкой и сдача в три фунта извлечена почти одновременно.

— Вы бывали прежде в Медмелтоне? — поинтересовалась она у гостя.

— Нет. — Мальтрейверс понял, что даже приезжих оделяли порцией разговора, и от него ждали, чтобы и он внес свой вклад. — Красивая у вас деревня. Вы постоянно живете здесь, ведь так?

— За исключением войны, когда я была в Плимуте.

— Это, должно быть, показалось вам разительным контрастом — жить под бомбежкой, — заметил он. — Здесь же, в Медмелтоне, ничего такого… драматического не происходит.

— О, вы бы удивились, узнав, как много здесь происходит… У нас однажды даже произошло убийство. — Ее темно-карие глаза стали более жесткими в ожидании ответной реакции.

— Знаю. Кстати, я был знаком с ним. С Патриком Гэбриелем.

Она казалась разочарованной, так как не произвела своим сообщением никакой сенсации.

— Это был ваш друг, да?

— Не то чтобы друг, но я встречался с ним несколько раз.

— И поэтому вы здесь? Из-за него?

Добывать информацию, чтобы пополнить ею свою обширную коллекцию, а также передать ее другим было для Милдред процессом инстинктивным. И Мальтрейверс мгновенно принял решение:

— В некотором роде да. Если быть совершенно честным, мне он не нравился, но это не означает, что я принимаю правило, по которому любой может убить его. — Он отметил, что клиенты, ожидающие очереди, пока их обслужат, внезапно перестали разговаривать. — Судя по тому, что я узнал, убийцей, скорее всего, был кто-то из живущих в Медмелтоне.

Слова «я узнал» произвели мгновенный эффект, и Мальтрейверс ощутил, как у людей позади него навострились уши, так же отчетливо, как увидел, что на лице Милдред Томпсон вдруг появилось выражение подозрительности.

— Полиция никого не нашла, — сказала она осторожно.

— Возможно, они искали не там, где нужно. — Мальтрейверс обезоруживающе улыбнулся. — Во всяком случае, спасибо за цветы. До свидания.

Обернувшись, он увидел четыре взволнованных лица, и атмосфера в универмаге, когда он выходил, сгустилась от повисших в воздухе вопросов. Он намеренно задержался у выхода, заставив присутствующих нетерпеливо подождать, прежде чем все они позволят себе разразиться ничем не сдерживаемыми репликами. Едва ли, подумал Мальтрейверс, оповещение об этом событии по громкоговорителю, находящемуся посредине деревенского луга, было бы более результативным. Фактически вскоре каждый узнает, что приезжий из Лондона остановился в коттедже «Сумерки» и занимается расследованием убийства Гэбриеля — делом в высшей степени касающимся исключительно Медмелтона.

Глава 7

Девять миниатюрных призов, выигранных в Медмелтоне и на районной садоводческой выставке, стояли в ряд на каминной доске у Александра Керра. По числу их было на один меньше, чем лет, которые он, выйдя на пенсию, провел в деревне: первые двенадцать месяцев были посвящены тому, чтобы приготовить почву для безупречного репчатого лука, лука-порея, которому могли бы традиционно поклоняться жители Уэлса [9], и такой капусты, варить которую казалось истинным кощунством. Как это было достигнуто, оставалось загадкой, впрочем, как и многое другое, связанное с личностью Керра. Ведь открывать секреты выращивания овощей — все равно что допустить кого бы то ни было к секретным документам.

Сэлли Бейкер впервые встретила манерного, педантичного, среднего уровня культуры атташе в британском посольстве в Будапеште и была одной из менее чем двадцати человек в мире, осведомленных о его работе хотя бы частично. Никто не знал о нем всего. Его орден кавалера Британской империи второй степени был вынужденно заниженным знаком официального признания человека, чьи тонкие манипуляции тайными связями почти наверняка продлили на год жизнь Джона Кеннеди, когда он в 1962 году стоял и смотрел через Берлинскую стену на Бранденбургские ворота. А однажды Керр сыграл решающую роль в предотвращении перехода советских танков через Рейн. Даже сейчас, когда опасная эпоха холодной войны, которую довелось пережить, осталась позади, время от времени он отправлялся по приглашению в Лондон, чтобы высказать свое мнение в подвале министерства обороны, неофициально именуемом «Театром лекций мастеров прошлого». Но такие приглашения приходили все реже, и Керр превратился в безвестного гражданского служащего на пенсии, обладателя наград за выращивание призовых овощей, подрабатывающего преподаванием на полставки в Эксетерском университете, на отделении романо-британской истории. Было бы неосторожностью, а в действительности это просто запрещено, если бы он вел занятия на любом из семи европейских языков, которыми свободно владел.

В понедельник утром, когда он переводил «Илиаду» с греческого на польский — это героическое произведение, которое должно было выйти большим тиражом под псевдонимом Питер Квикс, — в дверь позвонили. Прежде чем он пошел открывать, аккуратно разложенные бумаги и словари исчезли в яшике стола, а вместо них был извлечен частично разгаданный кроссворд из «Дейли телеграф»: скрывать то, что он делал на самом деле, стало частью его натуры.

— Сэлли! Если бы я знал, что это вы, я бы не беспокоился.

— О чем?

— О том, чтобы замести следы. Входите и рассказывайте! В чем проблема?

— А почему это должна быть непременно проблема?

— Не будьте такой непонятливой, это на вас не похоже. — Керр отвечал, ведя ее в гостиную. — Сейчас утро понедельника. Вы обычно отправляетесь в универмаг, а автоматическая стиральная машина в это время делает свое дело, и сегодня достаточно хороший день, чтобы развесить белье на улице. Но из моего окна виден ваш сад, а веревка пуста. Как и всякий, кто был на дипломатической службе, вы — существо организованное. Но сегодня случилось что-то настолько срочное, что заставило вас нарушить заведенный порядок. Так что вы заглянули ко мне не для пустой болтовни…

Она засмеялась:

— О, Алекс, какого артиста потерял мир в вашем лице!

— Если вы собираетесь цитировать, делайте это правильно, — сказал он назидательно. — «Этот артист не мертв, он спит — и оба его глаза открыты».

— Тогда вы можете сказать мне, что они видят?

В ответ на ее тон тонкие губы Керра недовольно и задумчиво сжались.

— В вашем голосе звучит… серьезность. Припоминаю, так же было, когда вы первая сказали мне о ваших подозрениях по поводу Бриджена в пражском отделе виз. Каким же отвратительным делом это обернулось! Оно стоило жизни двум женщинам.

— Я стараюсь забыть об этом, — тихо сказала Сэлли Бейкер. — Одну из них я знала.

— Тогда-то я и выяснил, с какой твердостью вы бросили якорь в наших водах. — Керр успокаивающе улыбнулся. — О, дорогая! Неужели это все еще так живо? Простите, что напомнил. Так или иначе, что бы ни было сейчас, это уже не может быть, думаю, столь болезненным для вас.

Он подвел ее к креслу с прямой спинкой, одиноко стоящему посреди комнаты, сел напротив нее, сложив руки. Позади в окно лился солнечный свет. При утреннем свете его жесткие серые глаза прятались в паутине морщинок — след годами плетенных хитростей, интриг и нервного напряжения. Они покрывали его лицо, как маска боли. Вот и теперь безобидный пенсионер-садовод автоматически вошел в роль ведущего допрос.

— Рассказывайте, — предложил он. — С самого начала.

— Это не комната четыреста девять для допросов, — напомнила она ему. — Не возвращайтесь, Алекс, к старым привычкам. Вы не должны этого делать.

— Простите, — извинился он. — Но вы одна из тех немногих людей, с кем я могу быть самим собой.

— Господи, и какой же вы на самом деле? — Она улыбнулась, прежде чем продолжить. — Я могу начать с сегодняшнего утра, потому что именно теперь все вышло на поверхность. У Стефана Харта гостит друг. Его зовут Огастас Мальтрейверс.

— Писатель? — осведомился Керр.

Сэлли Бейкер удивилась:

— Разве? Я не знала!

— Я не верю, что существуют два человека с таким именем. Его второй роман вышел около года назад, он написал также несколько пьес. Ничего такого, что могло бы обеспокоить Айрис Мердок или Тома Стоппарда, но он лучше, чем многие другие.

— Тогда, должно быть, это он. Он не говорил, чем занимается, — мы были слишком заняты разговором о других вещах. Во всяком случае, сейчас я начну сначала.

Керр слушал ее двадцать минут. Сэлли Бейкер знала, хотя могла и не видеть этого, что время от времени его глаза вспыхивали, когда он в уме выделял ключевые моменты ее повествования, которое его мозг одновременно и воспринимал и записывал. Когда она закончила, он мог бы слово в слово повторить все, что только что услышал, включая и ее предположения, которые в их общем прошлом так часто имели решающее значение.

— Больше нет ничего значительного или непосредственно относящегося к делу. — Сделав такое заключение, она улыбнулась. — Теперь я опять в комнате четыреста девять.

— И точны, как всегда, — заметил он. — Рекомендуется ли предпринять какие-то действия?

— Разумеется, хотя и не вам. Но я хотела бы услышать ваши соображения. Прежде всего скажите — вы проявили какой-то интерес к смерти Патрика Гэбриеля?

— Естественно, я сообщил о ней, — ответил он. — В моем положении нельзя не обращать внимания на нераскрытые убийства, которые происходят близко от моего бивака. Из Лондона сюда прислали человека, чтобы поговорить с полицией, но ничего не было обнаружено. Смерть Гэбриеля была тайной не более чем местных масштабов. Я получил очень разумный рапорт, — думаю, кто-то хотел успокоить старика: никаких особо подозреваемых, достаточное их число отсеялось после операции по снятию отпечатков, которую удалось провести.

— А вы позволили снять свои?

— Конечно. Я законопослушный гражданин, и мне не хотелось привлекать к себе внимание деревенских полисменов. Тем более что через два часа их изъяли из досье уголовного розыска Эксетера.

— Итак, это убийство привлекло ваше внимание. Есть ли у вас какие-нибудь идеи на этот счет?

Керр пожал плечами.

— Постольку поскольку я думаю об этом, я почувствовал, что полиция чересчур занята мотивами убийства, а не мотивами кражи. Люди убивают по самым разным причинам, убийца мог быть просто пьян, хотя полагаю, что на это не похоже. Вот похищение блокнотов со стихами Гэбриеля — это гораздо более таинственно.

— Но оба преступления должны быть связаны, — возразила Сэлли Бейкер.

— Конечно, — согласился Керр. — Однако они поставили телегу впереди лошади: объясни убийство — и будет понятна кража. Я бы подошел к этому с другой стороны.

— Вы довели это до их сведения?

— Не прямо, но когда Лондон дал отбой, я предложил представить это как их инициативу. Я бы не хотел, чтобы такого рода идея исходила от меня: слишком высок уровень моей конспирации. Не знаю, побеспокоился ли об этом Лондон.

— А как насчет того, что происходит сейчас? На церковном дворе?

— Это все догадки и версии. — Керр с облегчением заговорил на своем профессиональном языке: — Это всего лишь умозрительная информация, требующая подтверждения из других источников. Следует отметить совпадения с историей Ральфа-Сказочника, но есть слишком много альтернативных возможностей, чтобы делать окончательные выводы. На этой стадии не может быть уверенной увязки с основным событием. Никаких действий, пока…

— Ну, я уже предприняла кое-что, — прервала его Сэлли Бейкер. — Или, по крайней мере, я предложила, чтобы это сделал Гас Мальтрейверс.

— Тогда ждите. Даже совершенно неопытные сотрудники могут отыскать исходные факты. Это не безусловно, но случается.

— О, достаточно, Алекс! — Она сердито взглянула на него. — Здесь Медмелтон, а не «коридор» через Ригу для засылки агентов. И вы уже много лет на пенсии.

Он рассмеялся:

— Вы слишком нервничаете. Я говорю себе, что все это кончено, но для меня, старика, моя «легенда» становится наградой. Вы приходите сюда с вашей тайной, и я накидываю на себя шутовской наряд, потому что мне все еще недостает его. Вы прощаете мне это?

— Конечно, и я вас понимаю. Если я или Гас узнаем что-нибудь новенькое, могу ли я поговорить с вами еще раз? Ваши соображения могут помочь.

— Естественно. Приводите сюда вашего мистера Мальтрейверса. Скажите ему, что я энтузиаст и хотел бы встретиться с ним. Правда — самая лучшая «легенда». По меньшей мере я смогу оценить его по достоинству.

— Мы должны быть осторожны.

— Едва ли он из ЦРУ, — подчеркнул Керр. — Я скорректирую свое поведение, и он воспримет меня только как вышедшего на пенсию работника почтовой службы Ее Величества. Если у меня будут какие-то предложения, я изложу их в порядке болтовни и соответствующим тоном неуверенности. Вы можете обращаться со мной, как с любимым обломком прошлого, а мистер Мальтрейверс, уверен, окажется не самым проницательным. — Он помедлил минуту. — И последнее, прежде чем вы вернетесь к стирке. Почему вы этим интересуетесь? У вас было что-нибудь общее с Патриком Гэбриелем?

— Ничего подобного, — горячо возразила она. — Я встречала его… три раза, самое большее — четыре. Я беспокоюсь о Мишель Дин. Помните: я вернулась домой и это моя деревня… Возможно, с возрастом становишься сентиментальной.

— Да. — В голосе Керра звучало сожаление. — Это не те эмоции, которыми я могу позволить себе наслаждаться.

Мальтрейверс все же недооценил быстроты и эффективности тайной системы общения в Медмелтоне, хотя и мог предвидеть ее способность к построению гипотез византийской сложности на основании простых слов «я узнал». Около двенадцати часов дня тридцать клиентов Милдред Томпсон получили основную информацию, усиленную понимающими взглядами и невысказанными намеками, и поспешно удалились, ухватившись за эти новости, как за эстафету, которую должно передать дальше, и как можно быстрее.

— Он из полиции, конечно. Его прислали из Лондона… Он напрямик спросил Милдред, знает ли она что-нибудь. Она, конечно, ничего не сказала, но… Он уехал через десять минут. Харри говорит, что спецотдел использует такие машины… Он был в «Вороне» вчера вечером со Стефаном Хартом. Они разговаривали наедине. Так что же знает Стефан Харт? Приехал вчера, и Пэгги Трэвис видела это из своего коттеджа напротив церкви: он зашел на церковный двор и какое-то время стоял у Древа Лазаря. Она думает, что фотографировал… Он высокий, худой, глаза светло-голубые. Твидовый спортивный пиджак от Харриса, широкие кавалерийские брюки из саржи. Замшевые ботинки. Около сорока. С проседью. О нет, он не из тех крутых парней. Зато умный. Очень вежливый. В чем-то привлекательный… Стефани стояла позади него в универмаге. Она считает, что он выуживал информацию… Когда он зашел в пивную, Сэлли Бейкер разговаривала с ним. Ясно, что они знают друг друга. Может, встречались в Лондоне. Это тебя удивит, а ты знаешь, что ее муж, конечно, был… Этим утром он опять пошел на церковный двор. Пэгги говорит, что побродил за церковью и через несколько минут вернулся. Должно быть, осматривал коттедж, который снимал Патрик Гэбриель. Сейчас он пустует. Наверное, пошел за ордером на обыск… Джим Хендерсон в «Вороне» говорит, что он присматривался к людям в баре. Ни к кому в особенности, но вы-то знаете, кто там всегда сидит в это время вечером, правда? И Джим уверяет, что видел его в Эксетере около недели назад… Слушайте, когда он только что приехал и был на церковном дворе, Джой Дрэббл прошла мимо его машины и заглянула внутрь. Так же, как вы это делаете. Там на сиденье был портативный телефон. И военно-топографическая карта. И портфель с кодовым замком. Это выглядело очень официально. А на заднем сиденье — пара тяжелых ботинок для прогулок. Больше она ничего не заметила. Она только бросила туда взгляд.

К полудню, когда Мальтрейверс вернулся, обсуждаемое событие вызвало такую суету и возбужденное любопытство, как если бы прилетел НЛО. Преисполненная сознанием своей ответственности и ключевой роли в происходящем, Пэгги Трэвис, удобно устроившись, сидела два часа около окна своей гостиной, рядом с телефоном. Она начала набирать номер, как только его машина повернула около церкви.

— Я думаю, что с ним кто-то есть. Сидит сзади. Пардон? О, наверняка это еще один мужчина. Но он проехал так быстро, что я не смогла рассмотреть как следует. Понаблюдаю, когда они снова поедут. А Мэг Уильямс сказала мне, что Тед говорит, будто он определенно свернул налево с главной дороги этим утром. Он видел его со своего трактора. Так что он мог ехать в Плимут. Я слыхала однажды, что военно-морская разведка имеет там секретную базу. Вы думаете…

Взяв с собой путеводитель по Бакфэстскому аббатству (очевидно, чтобы более точно определить место встречи по меньшей мере с главой спецотряда), Мальтрейверс вошел в пустой коттедж «Сумерки» и прошел на кухню, чтобы налить себе чашку чая. В ожидании, пока закипит чайник в форме кувшинчика, он взглянул на домашнюю доску для заметок из пробкового дерева, прикрепленную к стенке над разделочным столом. Здесь обычное их содержание соседствовало с особыми указаниями по ведению домашнего хозяйства: расписание домашней работы Мишель, картинки с изображением тигра и надписью: «Иди вперед и покорми меня»; старая вырезка из газетных сообщений о событиях в Эксетере по поводу концерта Бурнемутского симфонического оркестра, подчеркнутая шариковой ручкой; рецепты, написанные неразборчивым рочерком Вероники; скрепки для бумаг в пластиковом конверте с наклейкой, на которой можно было прочитать: «Я живу здесь — положи меня обратно»; талончики из магазина и меню китайского ресторана «навынос», рецепт удаления сальных пятен с одежды, вырезанный из журнала; карикатурное изображение супружеской пары средних лет, где мужчина говорит: «Помнишь время, когда во мне была искра Божья, а у тебя была квартира?»; фотография, снятая на каком-то официальном обеде, где был запечатлен смущенный Стефан во взятом напрокат вечернем костюме и Вероника, оказавшаяся не в фокусе.

И еще одна фотография (пар вырвался из чайника, и он, налив кипяток в кружку, вернулся к буфету). — Мишель, сидящая на полу в своей комнате со скрещенными ногами, глядя вверх и скорчив гримасу в ответ на неожиданное появление камеры; открытый шкаф около кровати позади нее… Мальтрейверс снял фотографию и встал под кухонную лампу. Ее плечо закрывало нижнюю часть шкафа, но верхняя полка была приоткрыта; пластиковая кукла виднелась очень ясно, так же как и маленькая черная книжка и что-то похожее на… Он поднес изображение к глазам, прищурился, но больше ничего не смог рассмотреть. Он услышал, как в гостиной часы пробили четыре. Стефан и Мишель должны быть дома через пятнадцать минут. Вероника вернется не раньше пяти. Он повесил фотографию обратно и пошел наверх. Шкаф около кровати Мишель был заперт, и безнадежно было искать ключ в комнате, которая выглядела так, будто там потрудилось звено бомбардировщиков. Он вернулся на кухню и вытащил пакетик чая, после чего опять снял фотографию и перевернул ее. На обратной стороне было написано: «Сфотографировано Стефаном Хартом, горе-фотографом: Мишель занимается буддизмом и строит гримасы, чтобы доказать, что сегодня ей действительно пятнадцать лет». Доказательство того, что Мишель имела отношение к вещам, найденным на церковном дворе, было у Стефана перед глазами на протяжении многих месяцев.

Глава 8

Гилберт Флайт был взволнован, вернувшись домой в понедельник вечером: часть того распорядка, в который педантично была заключена его жизнь, нарушилась. Обычно он уезжал из банка (по давнишней договоренности с мистером Худом) в пять часов двадцать одну минуту, как раз перед часом пик, и возвращался в Медмелтон без одиннадцати шесть, имея в запасе время, чтобы переодеться, налить средней крепости шерри и выпить его, выкуривая десятую из своих четырнадцати сигарет в день и смотря при этом первые вечерние новости. Обед с матерью и Дорин начинался в шесть тридцать и заканчивался через двадцать минут, а в семь часов — не более чем плюс-минус минута — он отправлялся на прогулку с собакой, останавливался выпить две кружки пива в «Вороне» и возвращался домой к восьми, чтобы поработать над своей «Жизнью Нельсона», которую он начал в 1986 году. Были написаны шестьдесят тысяч слов, но его герой еще не поступил на службу во флот. Какао должно было быть приготовлено, когда он сходил вниз посмотреть «Новости в десять». В это время мать шла спать, а они с Дорин следовали ее примеру без пятнадцати одиннадцать. Потом он читал, обычно триллер, а иногда перечитывал роман К. С. Форестера Хорнблоу и выключал свет в четверть двенадцатого. Каждый день будильник звонил в семь часов семнадцать минут. Гилберт Флайт надевал костюм, подходящий для того или иного дня недели (в понедельник — оливково-зеленый, во вторник — темно-синий, в среду — в мелкую клеточку, в четверг — в елочку, в пятницу — шо-коладно-коричневый), слушал по «Радио-4» новости за завтраком (корнфлекс из Истера в конце сентября и овсяную кашу — всю остальную часть года), выгуливал собаку по неизменному маршруту и отправлялся на работу в восемь часов пятьдесят одну минуту, приезжая в банк ровно на девять минут раньше, чтобы компенсировать время, которое он не дорабатывал вечером. Так было все пятнадцать лет, пока он был заместителем управляющего, и так должно было быть всегда.

Но в понедельник грузовой фургончик, перегородивший боковую улицу, которая была частью тщательно продуманного Флайтом маршрута, задержал его на роковые две минуты и сорок три секунды — он заметил время. Потом он очутился в ловушке позади транспортировочной машины, и это означало, что к обычным трем минутам, которые занимал у него проезд от супермаркета до благотворительного магазина, добавляется еще полторы, а это, в свою очередь, свидетельствовало, что окружная дорога оказалась забитой транспортом, пока он до нее добирался, и еще пятьдесят семь секунд у него заняла попытка вырваться оттуда. После этого все было безнадежно. Из ворот завода, когда он доехал туда, лился поток машин, и два автобуса дополняли этот затор. Было почти шесть часов, когда он добрался до поворота на Медмелтон, и, конечно, на проселочной дороге оказался трактор Теда. Флайт вернулся домой в одиннадцать минут седьмого, и вся его жизнь лежала в руинах. Когда он поставил машину под навес, в окне кухни показалось напряженно-тревожное лицо Дорин. Последние двадцать две минуты она была убеждена, что он, должно быть, уже мертв. Несмотря на волнение, ей показалось, что эта перспектива принесла чувство невероятного облегчения.

— У тебя все в порядке? — спросила она, когда он вошел. Несмотря на прохладу октябрьского вечера, его лысая голова и лицо, похожее на полную луну, нарисованную ребенком, лоснились от пота, как лакированные, крошечные усы, выровненное с точностью до миллиметра, подергивались. — Что случилось?

Он рассказал ей обо всем: о названии компании, владеющей фургоном для доставок, о его конструкции и цвете, подробно описал водителя, сказал о том, из какого города приехала транспортировочная машина, сколько в точности он насчитал автомобилей, прежде чем смог попасть на окружную дорогу, назвал номера обоих автобусов и сказал, сколько времени ехал за трактором, пока не добрался до обочины. В жизни Гилберта Флайта это было не просто досадным неудобством — это было бедствием. Вечер теперь пропал. Для шерри не оставалось времени, он пропустил новости, и было шесть тридцать девять, когда они уселись есть. Его мать заставила себя подождать, пока они приступили к еде, а потом начала разговор:

— Я была в универмаге сегодня днем, и ты никогда не догадаешься, что рассказала Милдред.

Вслед за вопросом, на который невозможно было дать ответ, последовало молчание, приглашающее их обоих сыграть свою роль в разговоре. Приведенный в смятение развалом своей жизни в этот день, а также неудовлетворительным качеством бифштекса и грибного пирога, Гилберт Флайт ничего не ответил, предоставляя Дорин сделать это.

— И что же, мама?

— Мужчина. — Вера Флайт, вложив в это заявление особый смысл, многозначительно замолчала, ее старческое кроличье лицо призывно дрожало.

— Какой мужчина? — послушно спросила Дорин.

— Из Лондона.

— Из Лондона? — Дорин была должным образом поражена. — Кто он?

— Никто не знает. — Она посмотрела, говоря это, прямо через стол на своего сына, раздраженная, что не смогла побудить его ответной реакции.

— Что он здесь делает? — Подобные разговоры теперь шли постоянно, и Дорин послушно играла по правилам. Свекровь взглянула на Гилберта, словно бросая вызов его равнодушию. — Задает вопросы.

— Вопросы о чем, мама? — Дорин была уверена, что такие новости тщательно хранились в тайне до момента возвращения мужа домой, — так случалось всегда.

Вера Флайт помедлила минуту, которая ей потребовалась, чтобы снова набить рот едой и тщательно прожевать ее, прежде чем выдать первый лакомый кусочек истинной драмы:

— Об убийстве. Поэта.

— Об убийстве? — неожиданно переспросил Гилберт Флайт. — Кто он?

— Ну, после того как он зашел в универмаг, Милдред говорила…

У нее ушло более чем десять минут времени на то, чтобы перечислить полный набор возможных вариантов с добавлением своих собственных замечаний, и Дорин заметила, что Гилберт, слушая ее, перестал есть. Если бы он неожиданно разделся догола и начал танцевать на столе, это не было бы столь невероятным.

— Поэтому я считаю, что он или частный детектив, или был послан правительством. Думаю, что кто-то где-то знает кое-что и он здесь, чтобы провести расследование. Люди отнеслись бы к нему с подозрением, были бы настороже, если бы прислали полицейского в форме, так что он притворяется, будто приехал в гости к Стефану и Веронике Харт. — Повторив некоторые подробности три или четыре раза, даже Вера Флайт, истощив запас информации, уже не могла затягивать разговор дальше.

— Представляю, — произнесла машинально Дорин, чтобы воздать должное уважение рассказу свекрови, но смотрела при этом на мужа. — С тобой все в порядке, Гилберт? Не хочешь ли принять одну из своих пилюль?

— Что? — Флайт вздрогнул. — Нет. Конечно нет. С чего бы?

— Ты выглядишь не очень-то хорошо. Ты уверен, что…

Он прервал ее градом коротких предложений, выпалив их залпом:

— Это все поездка. Очень удручающая. Я в порядке. Ничего не случилось. И почему должно случиться? Кроме того, обед запоздал. Посмотри на время. Уже начало восьмого. — Он встал, так и не закончив с едой. — Где Бобби? Он хочет погулять. Бобби? Бобби? Сюда, мальчик. Хорошая собака. Ну, пошли!

Короткий толстенький хвостик завилял, и курчавый терьер привычно кинулся к задней двери, где висел на крючке поводок. Флайт пристегнул его к ошейнику и вышел.

— Гилберт не съел свой пудинг! — Вера Флайт заботилась не о благополучии сына. — Это ведь пудинг, не так ли? По понедельникам у нас…

— Да, мама. Правильно, я принесу его вам. — Дорин видела в окно гостиной (даже в самые темные вечера занавески никогда не задергивались, пока они не заканчивали есть), как ее муж открыл садовые ворота и нырнул в темноту.

— Хорошо. — Свекровь расслабилась. — Тартинки из патоки по понедельникам. Я люблю тартинки из патоки. Пожалуйста, с капелькой сметаны сегодня.

— Сметана, — отсутствующе повторила Дорин, выйдя из-за стола. — С тартинками из патоки. Я только достану их.

В конце концов, на кухне все было нормально: тартинка из патоки лежала, разрезанная, на трех тарелках, кадочка со сметаной находилась в положенном месте в холодильнике. Но Дорин дрожала, разливая ее, не в силах осознать события этого вечера, сбивающие ее с толку. Опоздание домой, полное нарушение порядка, незаконченная еда, поведение Гилберта — упорядоченное, скучное, но ох какое надежное, — близкое к состоянию хаоса. И он выглядел потрясенным, когда мама заговорила об этом чужаке, приехавшем в деревню. Об этом человеке, интересующемся убийством, о котором все уже давно забыли. Сметана перелилась через край мелкой тарелки — еще одно проявление пугающей неразберихи.

Когда Мальтрейверс и Стефан вошли в «Ворон», там не то чтобы воцарилось мгновенное молчание, но было заметно, что по бару прошла волна настороженного внимания. Разговоры прервались, потом возобновились, но уже более тихо, и несколько пар глаз внимательно разглядывали обоих мужчин, пока они заказывали выпивку. Стефан, казалось, не сразу заметил эту атмосферу. Мальтрейверс же предчувствовал, что так будет. Он ничего не сказал Стефану ни о разговоре с Сэлли Бейкер, ни о своих провоцирующих замечаниях в медмелтонском универмаге, справедливо рассудив, что слухи об этом будут тщательно храниться в тайне от обитателей коттеджа «Сумерки».

— Где сегодня Гилберт? — спросил Стефан, когда хозяин пивной, Джим Хендерсон, обслуживал их.

— Его еще нет. — Хендерсон взглянул на висящие на стене в стеклянном футляре часы с маятником. Было девятнадцать минут восьмого. — Странно.

— Невероятно, — поправил его Стефан. — Что случилось?

Хендерсон пожал плечами.

— Не знаю. Извините.

— Кто такой Гилберт? — спросил Мальтрейверс, когда хозяин отошел от них.

— Что? — Стефан в изумлении смотрел на Хендерсона. — О, Гилберт Флайт! Он всегда приходит сюда в десять минут восьмого, тютелька в тютельку!

— Всегда?

— Ни разу не пропустил. — Стефан нахмурился. — Но Джим, кажется, не озабочен этим.

— А должен бы?

— Должен, но… — Стефан покачал головой, прежде чем объяснить. — Гилберт — психоневротик с навязчивыми идеями. Классический случай. Он запирает на засов дверь, прежде чем пойти спать, чистит зубы, спрашивая себя, запер ли он дверь, опускается вниз и проверяет, читает в кровати, опять беспокоится насчет двери и спускается вниз. И так может продолжаться полночи. Его жизнь отрегулирована до мельчайших деталей. Он входит в эту дверь десять минут восьмого, выпивает две пинты из своей личной кружки и уходит без шести восемь. По нему можно сверять часы.

— Из-за чего же он мог опоздать сегодня? — спросил Мальтрейверс.

— Из-за светопреставления. — Стефан взглянул на Хендерсона, теперь разговаривающего с другими клиентами за стойкой, потом оглядел остальную часть бара и повысил голос: — Куда же подевался Гилберт?

Несколько человек посмотрели в его сторону, потом кто-то сказал:

— Он опоздал, — и все снова отвернулись, занявшись делом.

— Никто не кажется слишком обеспокоенным, — спокойно заметил Мальтрейверс. — Так кто же все-таки здесь неврастеник?

— Только не я, — твердо ответил Стефан. — Полагаю, они все тут ни о чем другом и говорить не в состоянии.

Мельком оглядев бар, Мальтрейверс заметил, что головы посетителей за стойкой сблизились, как у революционеров, замышляющих заговор, разговор не был слышен, ибо спины их представляли сплошной замкнутый круг. Мальтрейверс мог только догадываться, насколько в Медмелтоне преувеличивали значимость его присутствия; во всяком случае, этого оказалось достаточно, чтобы все только и думали что о его появлении здесь. Пока он размышлял, как воспользоваться ситуацией, Хендерсон взял на себя функцию негласно избранного делегата. Он слегка, чуть не по-конспираторски кивнул человеку, с которым разговаривал наклонившись к стойке, выпрямился и вернулся назад, маскируя свой маневр тем, что снял бело-голубую клетчатую скатерть и принялся протирать стаканы, снимая их с полки, около которой стоял Мальтрейверс.

— Я слыхал, вы из Лондона? — нерешительно произнес он.

— Совершенно верно. — Мальтрейверс слегка толкнул ногой Стефана, намекая, что хочет, чтобы тот помолчал.

— По делу?

— Можно сказать и так. — Теперь в баре стало совсем тихо.

— И какого рода это дело?

— Личное. — Мальтрейверс провел целый день, репетируя реплики, предназначенные для возможных разговоров, чтобы спрашивающий получил исчерпывающий ответ на любой свой вопрос.

— Личное? — засомневался Хендерсон. — В Медмелтоне… Вы бывали здесь прежде?

— Нет. — Мальтрейверс улыбнулся. — Прелестная деревня.

— Мне кажется, я видел вас в Эксетере на прошлой неделе. — Хендерсон поднес стакан к свету, потом, обернувшись, пытливо взглянул на Мальтрейверса. Но тот и глазом не моргнул:

— Не меня. Я был еще в Лондоне.

— Значит, у вас появился двойник. — Теперь в голосе Хендерсона звучал явный вызов, позволяющий дать ему достойный ответ.

— Должно быть. — Поскольку Мальтрейверс отказывался быть втянутым в спор, молчаливые слушатели, чувствовалось, хотели, чтобы Хендерсон продолжал.

— Имеет какое-то отношение к деревне? Ваше дело?

— Возможно, связь есть. Увидим.

Предложенная информация не содержала никакого вызова, была минимальной, не затрагивала ничего конкретно и показывала, что Мальтрейверса невозможно вывести из себя. Хендерсон, казалось, не был уверен, что выжмет что-то из этого гостя, и оставил свои попытки.

— Что ж, если вы хотите что-то узнать о Медмелтоне, имейте в виду: я мало что пропускаю мимо ушей.

— Спасибо. Я буду иметь в виду… Могу я угостить вас?

— Я уже выпил стаканчик. Благодарю.

Атмосфера разочарования откружала хозяина, когда он ретировался в другой конец бара, и там вот-вот готово было воцариться неловкое молчание, если бы в эту самую минуту не вошел Гилберт Флайт. Люди, которые несколько минут назад не интересовались причиной его отсутствия, теперь, вскакивая со своих мест, задавали ему массу взволнованных вопросов.

— Что все это значит? — только и пробормотал Стефан.

— Поясню позже, — прошептал в ответ Мальтрейверс. — Во всяком случае, теперь, когда лед тронулся, представь меня.

Прием, оказанный ему, был явно враждебным. Некоторые неохотно проворчали приветствие и в лучшем случае отвечали не более чем самыми обычными репликами, похожими на те, что отпускают на допросе в полиции. Хорошенько запомнив имена и ту скромную информацию, которую удалось заполучить здесь, Мальтрейверс сохранял дружелюбие безобидного гостя, ведущего интеллигентную, легкую беседу и никоим образом не показывающего, что на него нападают. Гилберт Флайт был единственным, кто проявил некое подобие теплоты к гостю, когда они со Стефаном подошли к нему.

— Гилберт, я хотел бы познакомить тебя с Гасом Мальтрейверсом, моим другом из Лондона. — При обычных обстоятельствах Стефан пропустил бы Флайта: любое столкновение с ним неизбежно приводило к утомительным разговорам, от которых цепенел ум, но сопротивление всех остальных не оставляло ему иного выбора.

— Гилберт — помощник управляющего банком в Эксетере. Живет в доме совсем рядом, на краю луга.

— Здравствуйте. — Мальтрейверс надеялся, что вполне натурально изобразил на лице улыбку. — Я узнал, что вы неожиданно опоздали сюда этим вечером.

— Что? — Флайт, казалось, перебирал в уме бесконечный ряд угроз, скрывающихся за этим замечанием. — О да! Меня задержали. Такая досада. — Он обернулся к собаке: — Стоять, Бобби. — Терьер, замерший в стойке, как скала, возле табурета своего хозяина, был в явном замешательстве.

— Я приметил ваш дом, еще когда только приехал, — заметил Мальтрейверс. — На расстоянии он выглядел очень привлекательно. Это восемнадцатый век?

— Он древнее. Девяностые годы семнадцатого. — Флайт тремя торопливыми глотками допил оставшуюся часть своей пинты, забрызгавшись при этом. — Во всяком случае, приятно было с вами познакомиться, ми…стер… мистер… Мэллори, но мне нужно идти. Пошли, Бобби!

Впервые Гилберт Флайт ушел из «Ворона» на восемь минут раньше обычного. Пораженный уже тем, что Мальтрейверс не подвергся бесконечному рассказу Флайта о его путешествии домой или о подробной истории его дома, Стефан Харт ждал, что окружающие по этому поводу поднимут суматоху, станут недоумевать, но, как ни странно, ничего такого не последовало. Опять разбившись на отдельные группки, завсегдатаи «Ворона», казалось, ничего и не заметили.

— Нам нужно возвращаться, — сказал Мальтрейверс. — Обед скоро будет готов.

— Прости? — Стефан глядел на него с бессмысленным выражением. — Ах да, конечно.

Мальтрейверс допил остатки вина и поставил стакан, кивнув какому-то человеку, случайно посмотревшему в его сторону.

— До свидания, — сказал он достаточно громко для того, чтобы любой в баре услышал его. — Возможно, увидимся завтра.

Стефан сдерживал себя, пока они не отошли ярдов на двадцать от пивной:

— Какого черта? Что происходит? Что ты натворил?

— Очень мало, но достаточно открыто, — ответил Мальтрейверс. — Я походя сделал этим утром несколько сообщений Милдред Томпсон, а Медмелтон довершил все остальное.

— Какого рода сообщения?

— Достаточные для того, чтобы предположить, что мой интерес к смерти Патрика Гэбриеля носит не совсем случайный характер. Я предполагал, что молва об этом распространится быстро… А сейчас убедился, что я, похоже, не очень-то желанный гость в вашем стане. — Мальтрейверс оглянулся на «Ворона». — Признаюсь, пока мы были там, мне хотелось превратиться в муху на стене.

— М-м… а чего ты надеешься добиться?

Мальтрейверс пожал плечами:

— Может, вспугнуть кого-нибудь. Правда, никто не собирается разговаривать со мной добровольно, так что нужно устроить бурю в этой заводи. У меня в запасе набор реплик на все случаи жизни. И первый конкретный результат их использования — тот факт, что один Гилберт Флайт странным образом пренебрег таким приятным собеседником, как я.

— Ты не представляешь, насколько это было невероятно, — продолжал удивляться Стефан. — Во-первых, он опоздал. Ну ладно, его задержали, но он не рассказал тебе историю своей жизни и рано ушел — это все равно, что солнце у нас в Медмелтоне взошло бы на западе.

— И все потому, что ты представил его мне?

— Я не могу придумать иной причины.

— Неплохое начало, — удовлетворенно заметил Мальтрейверс. — Расскажи о нем побольше. Но не дома. Пусть это останется между нами.

Во взгляде Стефана неожиданно вспыхнула тревога.

— Ты имеешь в виду, что не хочешь говорить об этом при Веронике?

— Да, не сейчас. Не пойми меня неверно: я ни в чем ее не подозреваю. Но она очень сильно связана с Медмелтоном и, возможно, окажется… недостаточно беспристрастной.

— Ты имеешь в виду из-за Мишель?

— Ты это сказал, а не я, — ответил Мальтрейверс спокойно. — Ты просил меня попытаться помочь, и я воспринял это так, что ты даешь мне полную свободу действий.

— Ты скрываешь что-нибудь от меня? — забеспокоился Стефан.

— Честно говоря, да, — признался Мальтрейверс. — Поскольку пока это не более чем эксцентричная гипотеза, не хочу беспокоить тебя понапрасну. Доверься мне. Если появится что-то, о чем тебе следует знать, я скажу.

Стефан недоверчиво посмотрел на него, но вынужден был согласиться.

— Хорошо. Но не держи меня слишком долго в неведении. Чересчур много людей поступают так.

— Когда придет время, ты обо всем узнаешь подробно, — обещал Мальтрейверс. — А теперь давай прокрутим историю о Гилберте Флайте, неврастенике вашего прихода.

— Тут особенно не о чем рассказывать. Родился он не в Медмелтоне, но прожил здесь больше двадцати лет. Женат, детей нет, мать живет с ними. Он может иногда до смерти наскучить, но, с другой стороны, он безопасен. — Стефан помедлил. — Вряд ли можно что-то еще сказать о нем. Что еще? Церковный староста, секретарь крикетной команды нашей деревни… Ах да, пишет бесконечную биографию Нельсона.

— Жизнь, как у Торо, полная тихого отчаяния? — предположил Мальтрейверс.

— Да нет, не похоже. Он великолепно выдерживает соревнование в своем маленьком мирке. Как и многие другие. — Стефан пожал плечами. — Но под этой маской могут скрываться какие-то другие склонности. Тихие воды глубоки.

— Тихие воды застаиваются, — поправил Мальтрейверс. — И в них плодятся омерзительные твари. То, что ваш мистер Флайт вел себя совершенно необычно, едва встретился со мной…

— Так же, как и другие, — подчеркнул Стефан. — Медмелтон, возможно, ведет обособленную жизнь, но если кому-нибудь из местных случается зайти в «Ворон» со своим гостем, люди держат себя всегда достаточно дружелюбно. А с тобой они вели себя так, будто ты можешь заразить их чумой.

— Что ж, я зазвонил в колокол, предупреждая о проказе. — Мальтрейверс взглянул через безлюдный луг на пивную, окна которой светились в темноте малиновым светом. — Теперь я должен попробовать позвонить еще раз — уже чуточку громче.

Пока они шли, Гилберт Флайт, заметив их из своего рабочего кабинета на втором этаже, инстинктивно погасил свет на столе, как будто тьма могла защитить его. Он видел, как они прошли под уличным фонарем, освещающим ручей, и Мальтрейверс сделал какой-то жест рукой, а Стефан шел опустив голову. На расстоянии почти в сто ярдов от луга один мгновенный взгляд не давал возможности что-либо понять, но когда человеческие фигуры растворились в темноте и Флайт опять включил свет, его пальцы оставили на выключателе влажный след. Потом он долго смотрел на двор церкви Святого Леонарда, смутные очертания Древа Лазаря, а чувство вины и страха перед разоблачением, с которым он жил вот уже несколько месяцев, вернулось и охватило его с новой силой.

Глава 9

После бурной жизни медмелтонского универмага с постоянно меняющимся ассортиментом товаров и непрерывным потоком людей гостиная была для Милдред Томпсон единственным спокойным уголком, оставшимся от детства и жизни ее родителей. Тут стоял массивный столовый гарнитур из дуба и буфет с желтоватой льняной дорожкой, в центре которого — часы красного дерева с круглым деревянным корпусом и металлическими обручами, с подставками под стеклянным колпаком, где расположились фигурки, изображающие смерть. Продавленный диван был пропитан пылью, эксминстерский гобелен так износился, будто и в самом деле принадлежал эпохе средневековья, доска над камином из графита еще сохраняла рисунки древнего орнамента, пара китайских собак, мальчик, вечно держащий вишни около рта, похожего на розовый бутон, бронзовый бюст сурового Гладстона и коронационный кубок Георга Шестого.

Под декоративными тарелками и потускневшими картинками времен Империи (смерть Гордона и охота на тигров в Индии) обои, наклеенные еще ее отцом тридцать лет назад, сохраняли, как ни странно, кремовый цвет. Те места, которые были на свету, потемнели и стали грязно-горчичными. Такая же старая и ветхая, как комната и обстановка, Милдред смотрела телевизор и вдруг услышала, что щелкнул запор черного входа на кухне. Эта дверь никогда не запиралась, пока хозяйка не уходила спать.

— Это ты, Мишель?

Нажав на кнопку пульта дистанционного управления (телевизор — одна из немногих современных вещей в доме), она убрала с экрана кадр, запечатлевший развращенную Америку, и экран будто мгновенно ослеп. Когда девочка появилась в дверях, Милдред повернулась и взглянула на нее поверх горбатой спинки дивана:

— Я рада, что ты пришла. Мне нужно поговорить с тобой.

Мишель слегка покачивалась, сидя на деревянном стуле на разноцветной подушечке, вышитой еще матерью Милдред и превратившейся в тряпку после бесчисленных стирок: первоначально яркие краски постепенно образовали со временем грязноватый розово-желтый цвет. Комната не могла не угнетать Мишель атмосферой запущенности и затхлости, явными признаками упадка. Но и вид самой Милдред вызывал дрожь, словно в фильме ужасов.

— Кто это гостит у вас?

— Что? — Неожиданный вопрос застиг девочку врасплох. — Ты имеешь в виду Гаса? Он друг Стефана. А что?

— Он заходил в магазин сегодня утром.

— И что же?

— Сказал, что расследует убийство.

Девочка, казалось, испугалась:

— Глупость! Это не имеет к нему никакого отношения.

— Он так сказал. Он разговаривал с тобой?

— Немножко. — Мишель, отвернувшись, смотрела на бездымные язычки пламени, извивающиеся на решетке камина, как тени танцоров, исполняющих какой-то дикий танец. — Он хороший человек.

— О чем вы говорили?

— Так… О Лондоне — он живет там.

— Он упоминал о Патрике?

— Нет! — Девочка обернулась. У Милдред было лицо как у жабы: немигающие глаза, отвисший двойной подбородок, который растягивался, когда она тянула голову вперед. Мишель почувствовала, что защищается, и рассердилась. Она ведь не собственность Милдред, да и никого другого, и если ей хочется с кем-то о чем-нибудь поговорить, то это ее личное дело. — Что он имел в виду, говоря о расследовании убийства? Он не полицейский. Я ручаюсь за это. Он писатель. Стефан знает его много лет, и мама тоже.

— Он не сказал, почему занимается расследованием. Только сказал, что занимается им.

Мишель вдруг вспомнила, что видела Стефана и Мальтрейверса рядом с Древом Лазаря почти сразу же после его приезда, там же, где позже он разговаривал с ней. Наблюдал ли он за ней? Она постаралась припомнить, что он говорил. Он спросил тогда, что она делает на церковном дворе, но совсем не настойчиво. Они поговорили о Лондоне и о том, как ей хочется поехать туда… И она упомянула о Блэкхесе. Учитывая то, о чем она думала тогда, это было почти неизбежно. Если бы он действительно занимался расследованием, то, конечно, использовал бы этот предлог, чтобы сказать что-нибудь о Патрике. Но не сделал этого. Что же он сказал?.. Что?.. Она не обратила на это внимания, считая не важным, а теперь забыла.

— Ты ничего ему не сказала, правда? — спросила Мишель.

— Конечно нет. — Милдред посмотрела на нее с состраданием. — Я только хотела предупредить, чтобы ты была с ним осторожна.

— Едва ли он вообще меня заметил. — Мишель могла убедить себя, что это правда: один случайный разговор ровно ничего не значил. — Не беспокойся. Он здесь всего на несколько дней.

Она прекратила разговор о Мальтрейверсе. В ее жизни это был всего лишь еще один ненужный ей взрослый, представляющий интерес постольку, поскольку жил в Лондоне, а в конечном итоге такой же зануда, как и все остальные.

— Я хочу поговорить с тобой о том, что мне делать дальше. Все остальное я делала, как ты сказала.

Улыбаясь, Милдред Томпсон показала свои кривые зубы и воспаленные десны. Теперь это была послушная Мишель Дин, удовлетворяющая свою потребность быть желанной для другого человека, признающего ее уникальность.

— Ты уже почти закончила, — сказала она. — Давай мы будем вопрошать стакан. Выкладывай все веши.

Мишель вынула из ящика буфета колоду карт, уголки которых загнулись от частого употребления. Карты были необычные: на них были все буквы алфавита, цифры — от нуля до девятки, а на двух — слова «Да» и «Нет». На их потрескавшихся от времени рубашках был нарисован хрустальный шар, наполненный дымом, обвивавшим призрачное, несколько угрожающего вида лицо. Она разложила карты на полированном столе ровным кругом, карты с «Да» и «Нет» лежали напротив друг друга, потом поставила в центр бокал для вина вверх дном. Милдред осторожно переместила свое дряблое тело с дивана, и они сели около стола, держа указательные пальцы правой руки на донышке бокала.

— Подожди, — предупредила Милдред, увидев блеск ожидания в медмелтонских глазах Мишель. Наступила тишина, нарушаемая только звуками падающих угольков в камине и тиканьем часов на буфете. Глаза Мишель не отрывались от стакана, ожидание становилось все напряженнее.

— Есть кто-нибудь здесь? — Голос у Милдред Томпсон был очень низким. В течение нескольких секунд ничего не происходило, потом стакан заскользил к карте со словом «Да». Мишель специально положила эту карту перед Милдред, на дальний конец стола. Она не подталкивала стакан, а палец Милдред Томпсон едва касался его.

— Кто ты?

Стакан вернулся в центр и замер на мгновение, потом начал переходить от одной буквы к другой.

— П…а…т…р…и…

— Это Патрик? — прервала Милдред. Стакан отклонился в сторону «Да».

— Ты нашел цветы?

— К…а…к…и…е   ц…в…е…т…ы?

— Под деревом.

Движение стакана к «Да» выражало колебание, как будто дух был смущен.

— Они предназначались для тебя.

— П…о…ч…е…м…у?

— Как будто не знаешь.

Карта с «Нет» находилась прямо перед Мишель, и она дернулась всем телом, когда стакан так быстро скользнул к ней, что слегка сбил карту с линии круга.

— Да, ты знаешь, — успокоительно прошептала Милдред.

Вернувшись обратно в центр, стакан стал двигаться, делая маленькие круги, потом остановился. Милдред очень глубоко вдохнула и выдохнула.

— Поговори с ним ты, — шепнула она.

Мишель пришлось сглотнуть слюну, чтобы прочистить горло, прежде чем она смогла заговорить:

— У тебя все в порядке?

Полминуты ничего не происходило, потом стакан неожиданно рванулся и сделал круг по столу.

— П…о…м…о…г…и…

Мишель побледнела, когда стакан вернулся в центр и тут же повторил это слово.

— Все хорошо, все хорошо, — поспешно заверила ее Милдред. — Пусть он минутку отдохнет.

Девочка слышала, как бьется ее сердце, пока они молча ждали. Когда ей показалось, что стакан попытался сдвинуться, она почти ощутила исходящее от него волнение, даже мольбу.

— Успокойся, — мягко повторила Милдред. — Как зовут эту девушку?

Когда это произошло впервые, у Мишель мороз по коже побежал, и даже сейчас она испытала чувство удивления и ужаса, видя, как ее имя послушно сложилось, буква за буквой.

— И она твой друг, не так ли? — прибавила Милдред. Движение стакана к карте «Да» показалось им очень медленным. — И я тоже твой друг.

Мишель слегка вскрикнула, когда стакан выпрыгнул из-под их пальцев, шлепнулся обратно в центр стола и яростно завибрировал. Потом он заскользил по полированному дереву сначала к «Нет», а потом к «Да», затем быстро вернулся в центр, откуда стал стремительно двигаться из стороны в сторону, после чего начал отмечать бессмысленный набор букв:

— Х…у…л…л…а…т…р…о…н…о…у…в…г…а…б…р…

Девочка попыталась отдернуть пальцы, но они, казалось, прилипли к стеклу. Она с отчаянием взглянула на старуху, лицо которой исказилось, похоже, страхом или гневом.

— Что происходит? — закричала Мишель. — Прекрати! Прекрати! — Она не знала, обращалась ли она к стакану или к Милдред. Стакан все еще яростно бил по картам, толкая их дальше и дальше к краю стола, пока одна из них, подпрыгнув, не слетела на колени к девочке. Палец одной ее руки был все еще захвачен стаканом, а другой она с неистовым отвращением сбросила карту с колен, будто это был паук. Когда она завизжала, стакан стремительно отскочил, словно кто-то бросил его, пролетел через комнату и разбился о стену. Тело Милдред Томпсон содрогнулось, а воцарившаяся тишина напоминала обманчивое затишье после удара грома.

— Ох… ох… — всхлипывала Мишель, пытаясь заговорить. — Что случилось?

Милдред подняла руку, показывая, что она еще приходит в себя, несколько мгновений спустя кивнула, будто объяснила что-то себе самой.

— Этот человек. Этот гость.

— Что ты имеешь в виду?

— Он посторонний, и он вмешивается. Идут очень плохие вибрации.

— Но… но что он сделал?

— Мы не знаем. В том-то и проблема. — Она внимательно взглянула на девочку. — Ты знаешь, что его видели на церковном дворе? Мне нужно было сообразить, что у духа это вызовет беспокойство. Ты видела его там?

От страха Мишель призналась Милдред, не подумав:

— Я разговаривала с ним там.

— Ах вот оно что! Почему же ты не сказала мне об этом, прежде чем мы начали? — Милдред вдруг перешла к обвинениям: — Ты позволила себе о чем-то проговориться?

— Конечно нет. Я же не дурочка.

— Ты должна быть осторожной. Мне приходится говорить тебе это снова и снова. Он здесь всего на несколько дней, не так ли? Как можно меньше общайся с ним. Когда он уедет, все опять будет хорошо.

Мишель посмотрела на разбросанные по столу карты, эти безмолвные напоминания об ее отчаянном смятении. За всю свою жизнь она ни разу не была так напугана, как в эти бесконечные секунды безумной ярости духа. Комната, пронизанная атмосферой старости, теперь таила в себе еще и холод зла, игра стала отвратительной, и сообразительная девушка превратилась в маленькую перепуганную девочку. Только мысль о доме давала ей надежду на убежище.

— Мне надо идти. Я сказала, что вернусь к десяти.

Милдред Томпсон не шевельнулась, когда девочка вышла. Она слышала, как захлопнулась дверь кухни, ведущая на улицу, потом собрала карты своими похожими на изогнутые когти пальцами и сложила их в колоду. Теперь, если она хочет удержать столь ценную для нее власть над Мишель Дин, ей нужно быть осторожной. Милдред была уверена, что не все понимает в происходящем.

Следуя своей неизменной привычке, Гилберт Флайт привел в порядок записи и справочники, прежде чем вставить диск в компьютер и вызвать в памяти главу двадцатую: «Запах моря». Но наведенный порядок и четкая систематизация не принесли ему успокоения. Не в состоянии мыслить логично, он мог только нервничать, рисуя в своем воображении самые страшные картины, каждая из которых казалась реальной. Сумасбродная фантазия раздувала мельчайшие детали, и паника нарастала, как волны во время прилива. Прежде всего этот человек… как, черт возьми, его звали? Он спросил о доме. Что он подозревает? Что знает? Шпионил ли он, задавая эти вопросы? Кто его послал? Каждая версия, выдвинутая матерью за обедом, казалась приемлемой, пока Мальтрейверс не превратился в представителя власти. А Гилберт Флайт относился к таким людям с чрезмерно пугливым уважением.

Он старался заставить себя успокоиться. Никогда не возникало и намека на предположение, что кто-то его подозревает. Впервые попытавшись найти в себе смелость не повиноваться полиции, он был все-таки вынужден позволить им взять отпечатки его пальцев, и ничего не случилось, а это означало, что они были удовлетворены. Но так ли это? Может быть, собрав все улики вместе, они стали искать остальные? В течение лета в Медмелтоне бывали приезжие, но не много, и на них, как на туристов, не обращали внимания, но едва ли они все были туристами. Один мужчина фотографировал на церковном дворе… и на крикетном матче, когда Флайт подсчитывал очки. Не фотографировал ли он его, выдав это за моментальный снимок, какие делают во время отпуска, в то время как в действительности снимок предназначался для полицейского дела? Как новые вспышки огня лесного пожара, новые тревоги воспламеняли его ум. Давно ли находится здесь этот человек? Говорил ли он уже с Дорин (но она проболталась бы), зондируя ее с тонким искусством, вытягивая все новые обрывки информации? Встречался ли он с матерью во время ее прогулок по деревне? Она еще хуже Дорин, потому что обожает рассказывать совершенно незнакомым людям всю историю их семьи. Может быть, у него был спрятан магнитофон, на котором теперь записаны неосторожные замечания, и они будут анализироваться наряду с тем, что уже знает полиция, для безжалостного построения судебного дела. И сегодня вечером в «Вороне» этот человек притворялся, что у него нет никаких специальных намерений (конечно, их этому обучали), когда начал свое наступление. Мизинец правой руки Гилберта Флайта судорожно подергивался, а когда в дверь его кабинета робко постучали, он подскочил как ужаленный.

— Кто это? — Голос его звучал панически.

— Гилберт? У тебя все в порядке? — В интонациях Дорин, доносившихся через дверь, проскальзывало смущение. Но она позволила бы себе открыть дверь только в случае, если бы дом был охвачен пожаром. — «Новости в десять» уже начались.

— Нет… я занят… я скоро спущусь.

Годами приученная не входить в кабинет, когда муж работает по вечерам, Дорин издала нервный хныкающий звук и пошла вниз. Какао Гилберта и два шоколадных печенья, способствующих пищеварению, лежали на столе, рядом с его стулом. Диктор только что закончил перечислять заголовки и начал рассказывать о главных событиях. Все в комнате оставалось неизменным. Сидя на коврике перед камином, Бобби смотрел на нее, безмолвно вопрошая, где хозяин. Ища успокоения, Дорин цеплялась за свой привычный распорядок, обхватив руками приятно теплую кружку с какао и уставясь на экран. Но даже если бы объявили о покушении на всю королевскую семью, она, увы, не заметила бы этого.

Знакомые с самого детства, проведенного в деревне, ночи, наполненные темнотой и ничем не нарушаемой тишиной, совершенно не пугали Мишель Дин. Но когда она вышла от Милдред Томпсон, все привычное почему-то таило в себе опасность. На лугу, который ей пришлось пересечь, укрылись, припав к земле, невидимые гоблины, а церковь Святого Леонарда, вся в тенях от облаков, закрывавших лунный свет, поджидала ее, как голодный зверь, чье логово она должна была миновать. От паники слезы туманили ее глаза, один страх сменялся другим, чем ближе она подходила к церкви, тем выше и страшнее та становилась. Мишель преодолела настойчивый, истерический порыв оглянуться на Древо Лазаря, когда неслась по тропинке вдоль церковной ограды. Она закричала, споткнувшись о корень, и рванулась туда, где высокие кроны деревьев у коттеджа «Сумерки» сулили ей спасение. Она влетела в парадную дверь, как будто дьяволы наступали ей на пятки.

— Какого черта, что случилось? — воскликнул тревожно Стефан, когда она, ворвавшись в дом, с грохотом захлопнула за собой дверь и прислонилась к ней, тяжело дыша. Стефан сидел возле камина на стуле с изогнутой спинкой. Мальтрейверс с дядей Эваном — в шезлонгах напротив него. Все смотрели на нее. Матери не было в комнате. Ей стало больно глотать, а удары сердца отдавались в голове.

— Я… я бежала, — задыхаясь, сказала она. — Я опаздывала.

— Только на пять минут, — сказал Стефан. — Мы еще не волновались.

— Где мама?

— Она только что легла. У нее разболелась голова… У тебя все в порядке? Ты выглядишь так, как будто…

— Конечно, все в порядке. — К Мишель, находившейся теперь в безопасности, стала возвращаться ее самоуверенность. Это было еще детством — разрешить взрослым узнать, что ты чем-то напугана. — Привет, дядя Эван. Как тетя Урсула?

— Прекрасно. — Эван Дин прервал обычные расспросы. — Где ты была?

— Я только прогулялась. Повидать Энн и Франса… Можно, я это доем? — Она подошла к подсобному столику рядом с Мальтрейверсом, на котором стояло блюдо с остатками фаршированных оливок. Теперь она достаточно хорошо владела собой, чтобы сообразить, что лучший способ избежать вопросов — это вести себя нормально.

— Бери их себе, — сказал Мальтрейверс. Ее дядя и приемный отец, казалось, успокоились, уверенные, что ничего серьезного не произошло, но он продолжал внимательно разглядывать девочку. В дверь она ворвалась, как напуганный ребенок, фальшивая маска взрослой смелости разлетелась на кусочки. Вчера вечером она вернулась домой почти на час позже и, отвечая на их замечания и заботливость, была строптива и раздражена.

— Кто такие Энн и Франс? — спросил он, когда Мишель взяла оливку.

— Что? — Такой вежливый вопрос не должен был бы вызвать страх, промелькнувший на ее лице. — Просто девочки из школы. Я часто хожу повидаться с ними. Они близнецы… мы в одном классе. Помогаем друг другу с домашними заданиями… они ставят пластинки и все такое… Мы разговариваем… мы не делаем никаких глупостей, как… ну, как что-нибудь.

Она ненавидела себя за то, что не могла остановиться и все продолжала давать объяснения, в которых не было необходимости. Неожиданно она заметила, какие у Мальтрейверса голубые глаза, совсем как у Патрика, только без металлического блеска. Она опять сглотнула и поперхнулась наполовину прожеванной оливкой.

— Я возьму воды, — задыхаясь, сказала она и побежала на кухню. Мальтрейверс смотрел ей в спину, пока Мишель стояла у безупречно чистой стальной раковины, и заметил, что судорога волнения все еще сотрясала ее плечи. Они со Стефаном обменялись озабоченными взглядами, потом Мальтрейверс возобновил прерванный разговор с Дином. Ему казалось, что лучше всего отвлечь как можно естественнее внимание от бегства Мишель в спальню, которое, он был уверен, скоро произойдет.

— Достаточно ли в Эксетере развита коммерция, чтобы снабжать специализированный магазин моделей? — спросил он. — Или вы также делаете заказы по почте?

Дин принялся объяснять ему разницу между серьезными коллекционерами и случайными покупателями, но Мальтрейверс видел, что его глаза были прикованы к двери кухни, и замолчал, когда Мишель вернулась.

— Тебе получше? — спросил он.

— Прекрасно. Я иду спать. Доброй ночи. — Ее нервическая словоохотливость во время разговора с Мальтрейверсом сменилась прежней неразговорчивостью. Когда она покинула комнату, Дин, казалось, позабыл, о чем они говорили.

— Какие же модели самые популярные? — подсказал ему Мальтрейверс.

— Простите? О, это идет кругами. После войны в Мексиканском заливе все хотели «Торнадо» или «Тайного бомбардировщика». Некоторые даже спрашивали, есть ли у нас ракеты «Скад». Истинные коллекционеры более постоянны.

Мишель исчезла наверху, и Дин повернулся к Мэлтрэверсу:

— Вам это интересно?

Мальтрейверс рассмеялся:

— Едва ли. Я безнадежен в таких вещах. Когда был ребенком, пытался собрать модель огнемета из конструктора, но в результате он был столь же аэродинамичен, как Британский музей.

Стефан начал рассказывать своему шурину, как однажды он обнаружил беспомощного Мальтрейверса в окружении останков тостера, который тот с самого начала неправильно подключил в сеть, и предохранитель в штепселе взорвался. И еще об одном случае, когда… Мальтрейверс, не входя в продолжительные объяснения по поводу своей непрактичности, почувствовал, что ему удалось каким-то образом отвлечь внимание Дина, который через несколько минут взглянул на часы и сказал, что должен идти. Стефан и Мальтрейверс молчали, пока не услышали, как за ним закрылась кухонная дверь, выходящая в сад позади дома.

— Ну? — наконец коротко спросил Стефан.

— Я думаю, прежде всего нужно выяснить насчет этих Энн и Франс, — ответил Мальтрейверс. — Косвенно, конечно. Ты увидишь их завтра в школе?

— Да, они у меня в группе четвертого года обучения.

— Ты уверен, что она была сегодня с ними?

— Честно говоря, нет. И то, что она сказала, — ложь, которую легко проверить; это результат или глупости, или страха. Но она не глупа. Вопрос в том, где она была. И что делала. Бог ее знает. — Стефан вздохнул, как бы сбрасывая с себя оковы беспокойства. — Что, черт возьми, происходит, Гас? Ты сказал, что знаешь что-то.

Мальтрейверс зажег сигарету.

— Я ничего не знаю. И уже сказал тебе, что это всего лишь эксцентрическая гипотеза.

— Чья? О ком ты говоришь? — Стефан уставился на него. — Я просил тебя помочь, а не разводить здесь еще больше этих проклятых тайн!

— Хорошо, — согласился Мальтрейверс. — Но это нечестно, мне жаль, что я взваливаю это на тебя. Я скажу тебе, если ты обещаешь, что не передашь ничего ни Веронике, ни кому-либо другому на данном этапе и не пойдешь в атаку, словно Седьмой кавалерийский полк, как бы тебе этого ни хотелось. Ты в опасном положении, потому что можешь проявлять слишком много эмоций. Во всяком случае, сейчас я расскажу тебе о моем разговоре с Сэлли Бейкер.

— С Сэлли Бейкер?

— Именно. Проницательная леди. — Мальтрейверс взглянул в сторону кухни, откуда ушел Дин. Единственное, о чем он не собирался упоминать, — это о своих подозрениях насчет Урсулы и Бернарда Квэкса: в Медмелтоне и без того было достаточно грязных сплетен, чтобы он добавлял к ним еще и свою.

Глава 10

— Тэсс Дэви рядом? Хорошо, я подожду. Спасибо.

Мальтрейверс стоял возле окна гостиной со своим портативным телефоном, глядя на церковь Святого Леонарда, поднимающуюся за высокими верхушками деревьев коттеджа «Сумерки». Прошлым вечером Стефан казался очень спокойным, приняв настойчивые заверения Мальтрейверса, что идея о связи Мишель со зловещими ритуалами на церковном дворе оставалась все еще только версией и на этом этапе не было ничего конкретного. Он позвонил родителям сестер-близнецов, к которым заходила накануне Мишель, но девочка говорила об этом так неискренне, будто что-то утаивала. Родители подтвердили, что Мишель была с их дочерьми, но ушла около половины десятого. А идти ей от них до дома было меньше пяти минут. Так что оставалось неясным, где она была еще полчаса. Да к тому же Мишель была одета не так, чтобы разгуливать октябрьским вечером по церковному двору. Значит, она заходила еще к кому-то? Стефан собирался при случае проверить это еще у одной девочки из деревни, но Мальтрейверс нисколько не сомневался, что Мишель там не было. Хотя она говорила правду, но рассказ о том, где же она в действительности провела часть вечера, служил лишь ширмой, скрывающей то, чем она занималась еще. Именно это «еще» и заставило ее в страхе бежать домой сломя голову. Стефан был обеспокоен не на шутку, но согласился перепоручить разведать это дело Мальтрейверсу, пока не выяснится что-то более определенное — если вообще выяснится когда-нибудь. Натолкнувшись на стену молчания, Мальтрейверс не мог придумать ничего иного, как снова начать мутить воды Медмелтона.

— Привет, дорогой. Как ты? — Голос из Би-би-си звучал очень спокойно.

— Знаешь, меня преследуют упыри, привидения, длинноногие твари и существа, которые бегают в ночи.

— Что? Нет, ты не мог так рано нализаться!..

— Это защитный юмор, — успокоил он ее. — У тебя есть несколько минут?

— Столько, сколько ты захочешь. Они тут пытаются устранить путаницу в корректуре. Что случилось?

— Я хочу рассказать тебе кое-какие сказочки о древнем колдовстве в самом глухом местечке Девона и о том, как я решительно стал персона нон грата в Медмелтоне. Если у них на лугу все еще есть колодки, то навещать меня нужно будет там.

— Ты говоришь, как параноик, но боюсь, что только через пару дней я смогу приехать и остановить их, чтобы они не бросали в тебя чем попало.

— Я не параноик, и они действительно почти добрались до меня.

— О, прекрати! — возмутилась Тэсс. — Я не хочу так начинать утро. Ты бредишь наяву?

Мальтрейверс отошел от окна и растянулся в шезлонге.

— Я начну рассказывать, а вопросы ты можешь задать потом.

Двадцать минут он объяснял ей уже известные факты, обсуждал с нею сумасбродные гипотезы, свои и чужие, делился размышлениями, после чего Тэсс разразилась градом вопросов. Большую часть из них он уже не раз задавал себе сам, но не находил ответов. Один из них выскочил совершенно неожиданно, словно луч света.

— Кто отец Мишель? — спросила Тэсс.

— А что? — проворчал он, еще не поняв всей глубины.

— Потому что если ты прав, Гас, подозревая, что Патрик Гэбриель пренебрег несовершеннолетием Мишель, и если ее отец узнал об этом… ну, ты сам додумаешь. Из Медмелтона ли он?.. Живет ли там до сих пор? Ты спрашивал об этом Стефана?

— Он не знает. Вероника всегда отказывалась говорить об этом. С кем бы то ни было. Но… день рождения Мишель где-то в мае, так что если Вероника была здесь… март, апрель, май… где-то в августе предшествующего года, тогда это может означать, что отец Мишель из Медмелтона. — Мальтрейверс разочарованно проворчал: — А как я узнаю это?

— Если ее родители все еще живут поблизости, спроси у ее матери, — посоветовала Тэсс. — Она оказалась бы очень странной женщиной, если бы не вычисляла сроки и не попыталась в свое время угадать, кто он. Ты встречался с ними?

— Нет, но Стефан говорил мне, где они живут. Он предложил, правда нерешительно, зайти к ним.

— Поймай его на слове, возможно, он уже обсуждал с матерью Вероники это каким-то образом. Вот все, что я могу придумать, Гас, но стоит попробовать.

— Безусловно, — согласился Мальтрейверс. — Хорошая мысль, женщина — летучая мышь. Но все еще остается невыясненным вопрос, что же, черт возьми, происходит с Мишель и с этим проклятым Древом Лазаря?

— Это действительно странно, — согласилась Тэсс. — В самом деле, не может же ребенок верить в заклинания умерших!

— Во что-то она верит, и кто-то ее направляет. Конечно, это не может быть ее отец, кто бы он ни был. Что…

— Постой, — прервала его Тэсс. Ты говоришь, Вероника никому не говорила, кто он? Даже Мишель?

— Нет, насколько я знаю.

— Хорошо, но когда ей будет восемнадцать, она будет иметь юридическое право узнать правду, для себя, конечно.

— Это может оказаться трудным делом, — сказал Мальтрейверс. — Однажды Стефан сказал мне, что в свидетельстве о рождении Мишель не указано имени ее отца. Вероника отказалась назвать его, и все уговоры были напрасны.

— Но Вероника должна понимать, что Мишель имеет право его знать, — возразила Тэсс. — Рано или поздно она обязана будет открыть дочери эту тайну. Кстати, а почему Патрик Гэбриель выбрал именно Медмелтон, чтобы уединиться? И как насчет того, что он бывал в деревне и прежде?.. Может быть… пятнадцать лет назад? То, о чем я думаю, — безумие… или я соображаю слишком быстро для тебя?

— Не говори так покровительственно… Но мне просто не приходило это в голову, — признался Мальтрейверс. — Хотя здесь есть масса неувязок. В Медмелтоне помнят, наверное, всех чужаков, бывающих тут, и я не знаю никого, кто мог предположить, что Гэбриель бывал здесь раньше. Ну, пусть даже он — отец Мишель, почему Вероника не назвала его?

— Ты знаешь, какая она, — заметила Тэсс. — Может хранить тайны по каким-то своим личным соображениям. Как бы то ни было, он возвращается, встречает Мишель… и, возможно, кровосмешение… и этого он еще не пробовал. Судя по твоим рассказам о Патрике Гэбриеле, он вполне мог на это пойти.

— Если допустить прежде всего, что он знал о Мишель… Но чем больше об этом думаешь, тем более это кажется абсурдным. До того, как я позвонил тебе, путаницы и так хватало.

Тэсс, почувствовал он, колебалась.

— Та женщина, — после паузы сказала Тэсс, — с которой ты разговаривал, сообщила тебе, что лишь у нескольких человек есть первое издание этого Ральфа-Сказочника… Как, кстати, ее имя?

— Сэлли Бейкер… Помимо эксетерской библиотеки, известно, что книга была только у Квэкса, пастора, и у еще одной супружеской пары, живущей очень уединенно.

— А не думаешь ли ты, что эта голубиная чистота пастора… Кстати, как давно он живет в Медмелтоне?

— Около двадцати лет… — Мальтрейверс вдруг уловил смысл вопроса Тэсс. — Теперь ты уже думаешь, что это он отец Мишель? Минуту назад им был Гэбриель. Господи помилуй!..

— Ну, это просто еще один вариант, Гас. Ты же предполагаешь, что у него теперь связь с замужней женщиной? — Она хихикнула. — Может, он считает, что соблазнять прихожанок — это одна из привилегий священника?

— Ты относишься к церкви еще хуже, чем я.

— Когда священник делает тебе в твои шестнадцать лет гнусное предложение самым милым из всех возможных способов, это придает определенную окраску суждениям, — мрачно ответила Тэсс.

— Никогда не знал об этом, Тэсс!

— Ну, было… И у твоего мистера Квэкса есть эта книга тоже, правда? А это мысль.

Мальтрейверс опять посмотрел в окно. Все сходилось к церкви Святого Леонарда. Древо Лазаря, где было найдено тело Гэбриеля и где позже Квэкс обнаружил странные приношения. Церковный двор, где Мишель проводила время в одиночестве…

— Но… — снова заговорил он неуверенно. — Нет, не обращай внимания на эти возражения. Ты права. Его преподобие Квэкс определенно вписывается в эту картину, и, держу пари, больше, чем Гэбриель. И стоит мне подумать об этом, как хочется опять забить в деревенский тамтам.

— Что ты теперь собираешься предпринять, Гас?

— Что-то, что должно дать результаты, хотя Бог знает, какими они будут. У тебя еще есть время немного поговорить? Ну, хорошо. Теперь моя очередь высказывать бредовые идеи.

Сэлли Бейкер пришла вскоре после того, как он закончил разговор с женой.

— Я подумала, вы один, — сказала она, входя в гостиную.

— Да, никто еще не вернулся, — подтвердил он ее догадку. — Я уж сам собирался было зайти повидать вас. В самом деле… Но что вас привело сюда?

— Вы понимаете, что в деревне только и разговоров что о вас?

Мальтрейверс ухмыльнулся:

— У меня сложилось примерно такое же впечатление вчера вечером в «Вороне». Я возбудил любопытство, а меня ведь не назовешь «Мистер популярность».

— Вы и половины еще не знаете! Не хотите ли узнать полный список людей, которых вы собираетесь арестовать?

— Арестовать? За кого, черт побери, они меня принимают?

— Вы… я постараюсь припомнить все… из Скотленд-Ярда, из спецотдела С-15 или М-16 — никто не знает в точности, какой из них отвечает за внутреннюю безопасность, — или из Интерпола. Не думаю, что вы создали Специальное секретное агентство, но, может быть, я пропустила это предположение.

— И все это лишь из-за того, что я намекнул кое о чем Милдред Томпсон? — Мальтрейверс был заинтригован. — Здесь все слишком чувствительны! И кого же, по их мнению, я собираюсь схватить за шиворот?

— О большинстве вы и не слыхали, но я была в «Вороне» вскоре после вашего со Стефаном ухода, и пронесся слух, что вы проявили особый интерес к Гилберту Флайту. Вы помните, что разговаривали с ним вчера?

— Очень отчетливо! Но он убежал почти сразу же после знакомства со мной. Было очевидно, что его поведение необычно, но я им особенно и не интересовался. А прежде вообще не слышал о нем никогда.

— Ну, его имя — лишь одно из немногих. — Сэлли Бейкер взглянула на Мальтрейверса. — Вы уже обнаружили что-нибудь существенное или только хорохоритесь?

— Пока что я слеп, как летучая мышь, — признался Мальтрейверс, но потом заколебался: — Кроме… я начну с Бернарда Квэкса. Думаю, я уже кое-что тут обнаружил и… Правда, не совсем уверен, но… вы не упадете замертво от шока, если я предположу, что у него есть любовная связь?

— Правда? — В медмелтонских глазах Сэлли вспыхнул интерес. — И с кем же?

— С золовкой Вероники. Я не говорил об этом Стефану.

— Урсула? Ну и ну! — Сэлли Бейкер восхищенно кивнула. — Вы наверняка что-нибудь здесь раскопаете. Я ни от кого не слышала даже намека на это. Вы и в самом деле уверены?

— Больше чем на девяносто девять процентов. Хотя не думаю, что это продолжается слишком давно, — скрытность не самая сильная черта обоих. Но вы, кажется, не особенно удивлены?

— Честно говоря, нет. Эван Дин холоден, как благотворительное общество, их брак с Урсулой давно казался мне фальшивым. Что касается Бернарда… ну, душа стремится к чему-то… и так далее.

По последнему замечанию, высказанному Сэлли Бейкер, чувствовалось, что она принимает все как должное, и Мальтрейверс попробовал зайти с другой стороны.

— Вы не предполагаете, что Урсула не первая, с кем у него была связь?

Сэлли Бейкер удивилась категоричности вопроса.

— Не хочу внушить вам мысль, что Квэкс — деревенский Казанова. И полагаю, что в душе он корит себя за это. Но… — Она пожала плечами. — Бернард овдовел, когда ему пошел пятый десяток, и он пастор, а не монах. Воротники клириков не производят того же эффекта, что бром, положенный в чай.

— А как вы думаете, может ли он… как бы это сказать… оказывать определенное влияние в пределах одного какого-то небольшого круга, ну, скажем, семейного?.. — Мальтрейверс подбирал слова, чтобы вопрос не выглядел бестактным.

— Вы имеете в виду… — Она неуверенно покачала головой. — Извините, но сформулируйте вашу мысль более конкретно.

— Я имею в виду… не было ли у него связи с Вероникой?

— И Мишель не его ли… — подхватила она на лету, поняв. — Нет, я так не думаю. Жена Бернарда умерла лет десять назад. Не могу поверить, что он обманывал ее тогда… Или сейчас моя очередь проявлять наивность?

— Не наивность, — поправил ее Мальтрейверс, — а всего лишь милосердие. У меня нет и тени доказательства, но, поскольку Мишель определенно получила свои медмелтонские глаза от матери, это значит, что ее черные как ночь волосы могли быть унаследованы от обоих родителей. У Бернарда волосы черные — все это может объяснить, почему Вероника упорно отказывалась назвать его имя. Кстати, кто еще это мог быть? Есть какие-то идеи?

— Только догадки. Когда родилась Мишель, меня здесь не было, но, когда я вернулась, об этом в деревне все еще шептались. Я слышала имена самых разных людей, но, возможно, все это выдумки и истинный виновник никому не известен.

— А что думает мать Вероники? — спросил Мальтрейверс. — Я только что говорил об этом с Тэсс — это моя жена, она будет здесь через пару дней. Тэсс настаивает на том, что бабушка должна была бы давным-давно попытаться разузнать это. Вы с ней знакомы?

— Да, я знаю Кэтлин уже много лет, и она не раз говорила со мной на эту тему, — подтвердила Сэлли. — Это тревожит ее до сих пор. Она классический образец живущей в деревне институтки, которая никогда не употребляет более сильных выражений, чем… «проклятье» и тут же извиняется, что так выругалась. То, что у Вероники незаконнорожденный ребенок, было для нее тем ужаснее, что неизвестен отец, который должен бы жениться на ее дочери.

— И кто же это, по ее мнению?

— Она убеждена, что это парень по имени Дерек Вильямс, который уехал отсюда много лет назад. Он был одним из молодежной компании, дружившей с Вероникой и Эваном. Все они выросли вместе, вместе ходили в воскресную школу, в церковный клуб, двое из них поступили в один университет. И у Кэтлин нет доказательств, что Дерек был для Вероники чем-то большим, чем просто членом их клана, но она почему-то остановила свой «выбор» на нем.

— А почему это должен быть обязательно кто-то из местных? — удивился Мальтрейверс. — Разве Вероника не уезжала учиться в колледж? Возможно, там она кого-то встретила.

— О, Кэтлин думала и об этом, — сказала Сэлли. — Мишель была зачата где-то в августе, а Вероника вернулась к этому времени из университета домой и жила со своими родителями с середины июля и весь август. Это должно было случиться, когда она была еще здесь.

— Но она же не все время была в Медмелтоне, — возразил Мальтрейверс. — Она могла выезжать в Эксетер или Плимут… или еще куда-то. Неужели ни одной ночи она не провела вне дома? Возможно, у нее был какой-то дружок, о котором она не рассказывала, — это ведь так естественно для нее.

— Кэтлин настаивала на том, чтобы все ночи она проводила под их крышей, — сказала Сэлли. — И в любом случае, если ее случайно соблазнил какой-нибудь дружок или даже у нее была связь с женатым человеком, почему она не назвала его? Даже если она, в конце концов, не хотела выходить замуж, то могла хоть заставить своего соблазнителя выплачивать денежную помощь.

Губы Мальтрейверса растянулись в циничной ухмылке:

— А не потому ли она не сдалала так, что это было слишком сложно? Не просто женатый человек, а уважаемый и достойный уважения… пастор этого прихода.

Сэлли неожиданно расстроилась:

— Ну ладно, Гас, говорите прямо, на что вы намекаете. Не думаю, что могу разделить вашу точку зрения, — недовольно проговорила она.

— Суть моей гипотезы состоит в том, что Бернард — отец Мишель. Патрик Гэбриель соблазнил ее, когда она еще не достигла совершеннолетия. Бернард узнал об этом и убил его, — спокойно ответил Мальтрейверс.

Сэлли стояла спиной к окну, потом повернулась и взглянула на церковь Святого Леонарда.

— Бернард, соблазняющий подростка? Впрочем нет, Веронике в то время должно было быть около двадцати одного года… А теперь он еще и убийца? Мне нужно несколько минут, чтобы переварить это.

— Это, может быть, и не понадобится, — сказал Мальтрейверс. — Я ничем не могу доказать ни одного своего предположения. Так или иначе, моя жена Тэсс пришла к другому выводу, еще более абсурдному, а это происходит, лишь в тех случаях, когда в руках нет никаких фактов, с которыми можно работать. Судите сами.

Когда Сэлли услышала гипотезу о тайной связи Вероники с Патриком Гэбриелем, сосредоточенность на ее лице уступила место облегчению.

— Это невозможно! — констатировала она твердо, не дав ему закончить. — Господи помилуй, вы же знали его! Он же был скромен, как лиса в курятнике. И невозможно, чтобы он, бывая в Медмелтоне, оставался неузнанным.

— Ну, не в Медмелтоне, — предположил Мальтрейверс. — Может быть, в Эксетере или где-нибудь еще, достаточно близко отсюда, чтобы Вероника могла встречаться с ним. И если вы собираетесь возразить, что у нее не было причины скрывать его имя, давайте предположим, что, встретив ее случайно в пивной или еще где-нибудь, он мог назвать себя как угодно, скоропалительно соблазнить ее и уехать.

Сэлли покачала головой:

— Вероника никогда не прыгнула бы в постель к совершенно незнакомому человеку. Я еще могла бы продолжать, конечно абстрактно, разрабатывать версию насчет Бернарда, но идея насчет Гэбриеля кажется мне просто невероятной.

— Как и многое другое, — заметил Мальтрейверс. — Когда Стефан попросил меня приехать сюда, я и представить не мог, что влезу в такие неприятности. У меня тяжелое предчувствие, что здесь прольется немало слез, если только я не решу, что это не мое дело и не уеду отсюда к чертовой матери.

— Но вы так не сделаете! Вы же обещали помочь Стефану, и даже если сейчас уедете, это дело так просто не кончится. Он сам возьмется за него. — Сэлли ободряюще улыбнулась. — Но все же лучше, если бы этим занялся человек не местный. Вы не станете страдать, когда тайное станет явным, во всяком случае, не слишком будете переживать.

— Слабое утешение, — заметил он. — Но, я надеюсь, вы правы, и сейчас вы — мой единственный здесь союзник. Стефан слишком близко принимает это к сердцу, чтобы помогать мне.

— Вполне справедливо, — согласилась она. — Что вы хотите, чтобы я сделала?

— Чтобы вы лгали, — мрачно улыбнулся Мальтрейверс. — И это должно быть нетрудно для женщины, у которой муж был на дипломатической службе.

У нее вытянулось лицо.

— Цинично, но так. И есть еще кое-кто, кто сумеет нам помочь. Скажем, Александр Керр. Я познакомилась с ним через мужа, они были когда-то в одном клубе. Он прежний управляющий с почты, но сейчас ушел на пенсию и живет как раз под горкой, рядом со мной. Это человек, который умеет разгадывать трудные кроссворды и любит сочинять самые невероятные головоломки. Конечно, он тоже не здешний.

— Как вы думаете, чем он сможет помочь?

— Полагаю, если вы похвастаетесь своими идеями, он, возможно, подскажет что-нибудь дельное.

Мальтрейверс пожал плечами.

— Если вы считаете, что он стоит того…

— Я уверена в этом. Послушайте, он должен быть сейчас дома. Почему бы нам не пойти к нему и не поговорить?

— Прекрасно. Полагаю, ему можно доверять?

— Вполне!

«Гас Мальтрейверс… я только что доказала, что могу гладко врать, но вы никогда не узнаете об этом», — удовлетворенно подумала про себя Сэлли Бейкер, идя впереди него и показывая дорогу к дому Керра.

Стоя около стола одного из клерков, Гилберт Флайт вздрогнул, услышав голос человека, который разговаривал за стойкой с его помощником. Целых полчаса безумное беспокойство не отпускало его, и потребовалось сделать над собой громадное усилие, чтобы сосредоточиться в это утро на работе. Сейчас знакомый медмелтонский голос заставил его отвлечься, волнение нахлынуло с новой силой, и Флайт подскочил, будто его ударили.

— Доброе утро, Гилберт. — Ожидая, пока выручка его магазина будет проверена и отложена на депозит, Эван Дин кивнул ему из-за стеклянной перегородки. Это было обычным делом, но Флайт немедленно сделал безумные выводы. Эван Дин был шурином Стефана Харта, так что этот человек… как его звали?.. Мэллори, Мэлком, Мэл-и — что-то-там-такое… использовал его как шпиона. Боже мой, как они умны! Что Эван высматривал? Будь осторожен, Гилберт… Может быть, они снабдили его одним из своих миниатюрных магнитофонов?..

— Доброе утро.

В этой фразе он не почувствовал угрозы… но мог ли он сказать что-нибудь еще? Что стояло за их молчанием? Что он обычно говорил? Что-то о погоде? Спрашивал, как идут дела? Не упоминай, Гилберт, о семье!.. Это как раз то, чего они хотят, искусный следователь сможет что-нибудь вытянуть из него. «Почему вы проявляли такой интерес к семье мистера Дина? К одному из ее членов? К его жене… или, может, к племяннице? Вы ведь знаете его племянницу, правда? Мишель. Насколько хорошо вы ее знаете? Немного странно, не правда ли: человек вашего возраста знаком с подростком? Я думаю, вы не все нам сказали, ведь так?..» Пока эти кошмары вихрем проносились в воображении Флайта, бесстрастное лицо Дина за стеклом исчезло.

— С вами все в порядке, мистер Флайт?

— Что?

Напуганный вопросом своего помощника, Флайт был уверен, что едва ли не выкрикнул это «что».

— Вы неважно выглядите. Не хотите ли присесть?

— Нет. Конечно нет! Я в полном порядке, — Он нервно взмахнул рукой, в которой держал отчет. — Я разберусь с этим.

Десять ярдов до его кабинета, сулившего на время укрытие, нужно было пройти через огонь сверлящих глаз, прислонившись спиной к закрытой двери. Он дрожал. Бежать было некуда. Они следовали за ним повсюду. Сколько их было здесь? Тех, кто, прячась в автофургонах, делали фотографии или сидели, прикрывшись газетой, за соседним столиком в кафе, где он неизменно ел свой ленч, — неумолимые, терпеливые профессионалы? Если они завербовали Эвана Дина, то кому еще из своих знакомых он может доверять? Что произошло в Медмелтоне, пока он был в Эксетере? Может, они выдали ордер на обыск коттеджа? Гилберту Флайту пришлось ухватиться за ручку шкафчика с картотекой и до боли сжать пальцами холодный металл, чтобы не упасть в обморок. Они разговаривали с Дорин… и с мамой, которые могут выдать его. Не намеренно, конечно, а потому что испугаются или запутаются. Этого не должно произойти здесь, только не в банке!.. Ни перед служащими и мистером Худом. И чтобы клиенты не глазели на него. Позволят ли они ему закрыть лицо, когда поведут к машине? Это не будет иметь значения. Все в Эксетере узнают. Клуб «Ротари» [10], члены благотворительного комитета в мэрии и банковского фонда по субсидиям. Нет, лучше не здесь встретиться с этим лицом к лицу! Вот что… Нужно сделать такие признания, чтобы удовлетворить их, бросить им какой-то кусок. А в обмен попросить оставить ему свободу. Никакой огласки, о, пожалуйста, никакой огласки. Он тихо уйдет на пенсию раньше срока, по состоянию здоровья, а потом уедет куда-нибудь. Они, конечно же, не посадят его в тюрьму? Прекрасный адвокат (он знал Томаса Уолтерса много лет) сумеет привести убедительные доводы, найти смягчающие обстоятельства. Доктор Беннет подтвердит, что он лечился. И еще, что у него раньше было хорошее поведение… но сначала нужно признаться. Добровольно. Быстро. Сейчас. Где он может найти — имя неожиданно вспомнилось — Мальтрейверса? Оставался ли он еще в Медмелтоне? Даже если нет, Флайт хотел добраться туда раньше, чем они придут к нему домой. Теперь, когда решение было принято, его сознание стало проясняться, он резко нажал на кнопку интеркома и обратился к секретарше:

— Мисс Веллингтон. — Нервы, натянутые как струна, придавали его голосу напряженность. — Мисс Веллингтон, боюсь, что я заболел. Я поеду домой.

— О, мистер Флайт! Могу я чем-то помочь?

— Нет. Все в порядке. Думаю, я съел, должно быть, что-то не то. Вы поставите в известность мистера Худа? Я уезжаю немедленно.

— Да, конечно, но…

Флайт выключил интерком. Ему нужно уходить. Встретить мистера Худа или кого-то из служащих будет невыносимо. Это большое нарушение порядка, но не важно. Он никогда не вернется сюда. Он сорвал пальто с вешалки, а через минуту уже выбежал через черный ход на стоянку машин, принадлежащую банку, и уехал. В его кабинете мисс Веллингтон в смятении смотрела на бумаги, не убранные со стола. Бедный мистер Флайт, должно быть, произошло что-то очень серьезное, если он уехал так поспешно.

Стоя у конторки, Эван Дин автоматически улыбался, пока в его депозитную книжечку ставили штампы и возвращали обратно ему. На мгновение вспыхнувшее любопытство к тому, что Флайт слишком быстро сбежал в свой кабинет, исчезло. Он знал Гилберта со всеми его неврозами многие годы и старался, как мог, держаться от него подальше. Вернувшись в свой магазин, Эван Дин снял с двери объявление: «Вернусь через десять минут» и пошел сварить себе чашку кофе. Его угнетал спад торговли: дела шли хорошо только со школьниками, активно покупающими дешевые наборы для моделей аэропланов, — но настоящие конструкторы экономили деньги. Магазин, который сначала был его спасением, теперь превращался в обузу: товар расходился медленно, цены росли, а выплаты по займам приносили ущерб. Конечно, он никогда, вообще говоря, не обсуждал это ни с Урсулой, и ни с кем-либо другим. Самоуверенный с самого раннего детства, он все принимал болезненно, но внутренняя дисциплина заставляла его относиться к возникающим проблемам с максимальной выдержкой. Случайная связь с Мириам, его помощницей, которую он уже не выносил, была бессмысленной, потому что она приносила удовлетворение лишь порочной и примитивной физической потребности. Разочарованная в своем муже, скучающая Мириам идеально подходила для таких отношений. Однажды она спокойно обслужила своего мужа в магазине через пять минут после короткого страстного полового акта с Эваном в задней комнате.

Стоя около фарфоровой раковины с отбитыми краями, всего в нескольких футах от места, где они совокуплялись на груде разбросанных упаковочных картонных коробок, Дин стряхнул капли кофе с ложки и попытался проанализировать свои чувства. Это было нелегко. Он начинал думать, что просто несчастлив, но это было столь неясное, не поддающееся количественному измерению состояние, что такая идея не понравилась ему. Принять мысль, что ты несчастлив, означает, что когда-то ты знал счастье. Какое глупое слово. В разные периоды своей жизни он чувствовал себя удовлетворенным, сердитым, по-настоящему сердитым, довольным собой, полным раскаяния, даже виноватым. Он был то, что называется влюблен, но это было давно, и он знал, что обладает способностью ненавидеть. Но что такое счастье? Чувство, существующее для дурачья или детей, лживое обещание для мечтателей. А Эван Дин не мечтал. Его брак рухнул, дело порождало массу трудностей, и у него были воспоминания. И он мог вынести это, мог жить с этим.

Глава 11

— Мистер Мальтрейверс, вы очень хитрый человек. — Голос Александра Керра звучал более одобрительно, нежели осуждающе.

— Большинство моих знакомых так не сказали бы, — ответил Мальтрейверс. — Мне говорили, что я могу доставлять неудобства своей прямотой. Она рассматривалась как своего рода моральное препятствие, вывернутое наизнанку. Джордж Вашингтон, должно быть, был неудачник.

— Тогда это великолепная маскировка. Никто не заподозрит человека, о котором известно, что он правдив и прям. — Керр взглянул на Сэлли Бейкер, сидящую на резном с обивкой канапе у окна в эркере его гостиной. — А вы сумеете сыграть свою роль в этом обмане?

— Может быть, мне не придется делать ничего особенного, — ответила она. — Но вы думаете, что это даст какие-то результаты?

— Не могу представить себе, что их не будет, но не спрашивайте, какими они могут быть. Да кроме того, вы и сами догадываетесь.

Мальтрейверс повернулся, чтобы предложить Керру сигарету, которую тот взял.

— Вы ничего не сказали о моих предположениях, — напомнил он. — Что вы о них думаете?

— Они, полагаю, правдоподобны, как и всякие другие, но это не означает, что они верны. Вам нужно решиться и проверить их.

— А какие предположения выдвинули бы вы? Вы знаете Медмелтон лучше меня.

Керр заинтересовался Мальтрейверсом по причинам, которые не мог себе уяснить. Настороженные глаза, как у кошки во время охоты, когда он говорил, и такие же по-кошачьи спокойные — когда слушал. Этот опрятно одетый худощавый мужчина не мог удержаться от искушения и продемонстрировать свой природный ум, который не мог не поразить собеседника на фоне его нарочито наивных замечаний. Когда они с Сэлли Бейкер пришли к Керру, Мальтрейверс затеял в качестве затравки тактичный разговор о том, как в Девоне уходят на пенсию после службы в почтовом ведомстве, и почувствовал некоторую отчужденность. Керр никогда не был женат, так что работа, казалось, должна была бы целиком захватить его. Однако не создавалось впечатления, что он чувствовал в связи с уходом со службы потерю чего-то важного в жизни, не прозвучало обычных пренебрежительных замечаний о том, как упал, по сравнению с его временем, уровень любой работы вообще и не прозвучало никаких ностальгических воспоминаний. И его скупые ответы носили едва заметные признаки легкой фальши. Мальтрейверс ни за что не мог ухватиться, но чувствовал, что способности Александра Керра могли найти в свое время лучшее применение, чем организация доставки национальной почты, какого бы высокого поста он ни достиг на этом поприще.

— Не переоценивайте моего знания Медмелтона. Сэлли скажет вам, что я редко покидаю мой заповедник. — Керр вытащил сигарету и непонятно зачем потряс ею над стеклянной пепельницей. — Тем не менее меня поражает, что вы так мало внимания уделили другим возможным владельцам этого первого издания Ральфа-Сказочника. Вы сосредоточились на тех, кого вы знаете, и, поскольку отвергли супругов-затворников, у вас остался один Бернард Квэкс. Вы добавили к этому предполагаемую интригу и интересную теорию об отце Мишель и… — Он мгновение поколебался: — Ну, не проглядели ли вы чего-нибудь еще более важного, а потому и полученные вами факты можно подогнать друг к другу.

— И я не знаю никого, кто еще имел бы эту книгу, — вставила Сэлли.

— А кто еще может ее иметь? — осведомился Керр. — Если подумать — множество людей. Некоторые семьи жили здесь поколениями и передавали вещи по наследству.

— В таком случае, Бог знает сколько их может быть, — заметила Сэлли. — Чуть не весь Медмелтон.

— Правильно, — подтвердил Керр. — Поэтому если у человека просто есть книга — это еще ничего не доказывает. Нам нужна личность определенного пола, способная принести зло. Учитывая, как хорошо вы знаете деревню, Сэлли, вы, безусловно, можете предположить множество вариантов.

Пойдем таким путем: кто среди тех, у кого может быть эта книга, абсолютно не способен, по-вашему, устраивать эти игры в колдовство или что-то подобное? По крайней мере это органично не свойственно им?

Сэлли помолчала минуту.

— Около дюжины имен мне сразу пришло в голову. Попозже я вспомню и еще кого-нибудь.

— Теперь посмотрим на это с другой стороны, — продолжал Керр. — Возможны варианты. Те, кто долгое время связан с Медмелтоном и в ком вы… как бы это сказать… возможно, сомневаетесь, какие они в действительности. Словом, люди, вызывающие у вас безотчетную тревогу, подозрительность, как бы хорошо вы их ни знали.

— Над этим мне нужно подумать.

— Подумайте!

Мальтрейверса вдруг неожиданно охватило странное чувство: он ощутил, что его как бы нет больше в этой комнате. Керр разговаривал только с Сэлли, терпеливо воздействуя на ее сознание, и ей становилось, судя по ее виду, даже несколько неловко.

— Я думаю… ну, я могла бы представить любого, если б захотела… — Она покачала головой. — Алекс, что вы пытаетесь заставить меня сказать?

— Я хочу, чтобы вы пошире постарались посмотреть на все как человек со стороны.

Воцарилось молчание, после чего заговорил Мальтрейверс:

— Тут, кажется, я — человек со стороны…

— И у вас есть какие-то предположения? — спросил Керр, все еще глядя на Сэлли.

— Я не многих здесь знаю, конечно, но считаю, что Милдред Томпсон — именно она тот человек… совершенно отвратительный.

Керр повернулся к нему:

— Кроме внешности несчастной женщины у вас есть еще какие-нибудь основания считать ее такой?

— Да. Думаю, она не удовлетворена — не только сексуально, но и как личность. Она одинока, неглупа, но жизнь представляет в ее распоряжение только… сплетни, дарит ей расположение некоторых людей, потому что она обслуживает их в своем магазине. И так до самой смерти.

Керр, теперь уже смотря на Мальтрейверса, обратился к Сэлли:

— Есть какие-то возражения по поводу этого анализа?

— Когда это пришло вам в голову, Алекс? — спросила она.

— Давно, но это не было важно тогда. Я регулярно делаю там покупки и наблюдаю, как она ковыряется в жизни людей и буквально впитывает обрывки информации. Мне даже пришло в голову, что она способна шантажировать кого-то. Если бы у нас в Медмелтоне когда-нибудь появились анонимки, я мог бы указать полиции, с кого нужно начать поиски.

— И она из семьи старожилов, у которых мог быть экземпляр первого издания Ральфа-Сказочника, — добавил Мальтрейверс. — Вы тоже очень хитрый человек, мистер Керр.

Керр рассмеялся, и напряжение в комнате спало.

— Я — скучающий старый пенсионер, которому ничего не остается делать — только фантазировать по поводу жизни своих соседей. Не знаю, прав ли я насчет Милдред, может, я ужасно клевещу на нее.

— Но вы полагаете, что нам нужно иметь ее в виду, — заметил Мальтрейверс.

— Не поручусь, что из этого совершенно ничего не выйдет. — Керр поднялся. — А тем временем мы будем пить кофе. Я вернусь через минуту. — Он вышел из комнаты, и они услышали, как он насвистывал на кухне.

— Мне нравится ваш друг, — сказал Мальтрейверс. — Как вы познакомились с ним?

— Через Питера — моего мужа. Они были членами одного клуба.

— О да, вы так и говорили. — Мальтрейверс погасил сигарету. — Так как же насчет Милдред?

— Не знаю. — Сэлли казалась смущенной. — Она могла… ну хорошо, возможно, она вложила эту чепуху в голову Мишель, но я не могу поверить, что она убила кого-то.

— И я тоже, потому что не вижу причины. Но если Мишель играет в эти глупости с заклинанием мертвых, то здесь есть только один мертвец, который, кажется, вписывается в картину. И кто-то убил его.

— Так что же вы собираетесь делать?

— То, что я уже говорил вам, потому что ничего другого я придумать не могу. По крайней мере мы будем подготовлены, если Милдред выдаст себя.

Несколько минут было слышно только, как Керр возился на кухне. Сэлли смотрела в окно, а Мальтрейверс спокойно оглядывал комнату. Машинально он прочел имена авторов и названия книг, стоящих в открытом книжном шкафу рядом с ним. Там оказалось полное собрание сочинений Грэхема Грина, три тома Горация, проповеди Донна, «Дон-Кихот» на испанском, «О революционном граде» Коперника, Мольер и де Квинси. Александр Керр был очень начитанным почтовым служащим. На нижней полке стояло нечто, весьма похожее на первое издание «Визита к мертвецу» — единственной книги Ле Карре, которой не было в библиотеке Мальтрейверса. Он протянул руку, чтобы вытащить ее. Это было первое издание, и на титульной странице красовалась надпись от руки:

«Александру Керру — узнаешь кого-нибудь? Д. С. 5 июля, 1961».

Мальтрейверс улыбнулся и поставил книгу обратно как раз перед тем, как вернулся Керр.

— Мы попали в точку, — объявил Керр, поставив пластиковый поднос с кофе и печеньем на сервировочный столик. — Кто-то однажды говорил мне, что мать Милдред имела обыкновение гадать на картах. Может, это и не важно, а может оказаться частью этой непростой головоломки.

— Беда в том, что мы не знаем, какие у нее могли быть причины убивать Патрика Гэбриеля, — сказал Мальтрейверс.

— Никто не может знать, почему другой чего-то хочет. — Керр передал Сэлли чашку. — Теорий здесь бесконечное множество, хотя ваше предположение, что тут может быть замешан отец Мишель, кто бы он ни был, никогда не приходило мне в голову. Все они возможны, включая и те гипотезы, о которых никто еще не думал.

— Давайте послушаем ваши, — предложил Мальтрейверс.

— Мои? — Керр рассмеялся. — Это совсем не мое дело, и, если вы решили сделать его своим, меня-то это не касается. Честно говоря, предпочел бы лучше поговорить о ваших сочинениях, мистер Мальтрейверс. Я получил огромное наслаждение от чтения «Пламенных жертвоприношений». Все это плод вашего воображения или сюда как-то вплетена собственная биография?

Керра, почувствовал Мальтрейверс, невозможно было вернуть к медмелтонским делам, и, пока пили кофе, он был вполне удовлетворен разговором за столом. Но заметил, что за беспристрастным обсуждением его собственных книг и пьес шло более глубокое зондирование, побуждающее гораздо откровеннее раскрывать себя, чем он позволял себе это делать в своих произведениях.

— Чем именно вы занимались, работая в почтовом ведомстве? — неожиданно спросил Мальтрейверс.

— Когда я ушел на пенсию, у меня было замечательное звание — начальник почтового отделения юго-западного района, скобка, в округе Лондона, скобка. Это звучит невероятно торжественно, но на самом деле я просто распихивал повсюду бумаги, пока они не исчезали в каком-нибудь Богом забытом месте.

— Это выглядит так, будто ваша высокая кэмбриджская степень пропала даром, — заметил Мальтрейверс.

Пламя золотой зажигалки Керра продолжало гореть, пока он подносил ее к следующей сигарете, его глаза сузились, увидел Мальтрейверс.

— Сэлли рассказала вам об этом?

— Нет. — Мальтрейверс показал на фотографию в рамке, стоящую на шведском бюро в другом конце комнаты. — Вы были рулевым в гребной команде в девятьсот… не вижу как следует всей даты. А что вы читаете?

— Классику, я и сдавал ее на отлично. — Керр наконец зажег сигарету. — Правда, это было давно. Вы ведь тоже учились там?

— Нет, не там и ни в каком другом университете. У меня были бесконечные споры с отцом, хотевшим, чтобы я пошел учиться, но я решил стать журналистом. — Мальтрейверс встал. — Мне уже пора. Приятно было познакомиться с вами.

— И я с вами тоже. Я провожу вас. Вы не можете задержаться на минуту, Сэлли?

Не дожидаясь ответа, Керр провел Мальтрейверса к парадной двери и вернулся. Вид у него был задумчивый.

— «Шеффилдский клинок — острый», — заметил он сухо.

— Но вы же не думаете, что он подозревает что-то, ведь правда? — Голос Сэлли звучал озабоченно. — Насчет вас?

— Мистер Мальтрейверс, конечно, не верит, что я работал на почте… — Керр сел и постучал пальцами одной руки по другой, сжатой в кулак. — Но я думаю, мы можем положиться на его благоразумие, так что беспокоиться не о чем… у него, конечно, может хватить сметливости разгадать маленькую местную медмелтонскую тайну. Я надеюсь, что это не окажется слишком болезненным.

— Но это будет нелегко для него? — спросила Сэлли.

— О да. С такой хорошей подготовкой он вполне сработался бы с моими агентами, но его сентиментальность может стать опасным препятствием.

Паника Гилберта Флайта достигла апогея. Уже одно то, что он ехал домой до ленча, настолько не вписывалось в его организованный распорядок жизни, что серьезно увеличивало его растерянность. Какая-то машина следовала за ним с полмили, и воображаемая опасность, которую он видел позади, росла с каждой минутой, пока он резко не свернул на обочину, чтобы дать обогнать себя. Он быстро пробормотал номер этой машины, копаясь в отделении для перчаток в поисках клочка бумаги, чтобы записать его. Но все не имело значения У них были дюжины машин, связанных друг с другом. Что же мог дать ему номер одной из них? И то, что он остановился, было гибельно, потому что это давало им еще больше жизненно важных минут дая обыска и допросов. Когда он съезжал с обочины, позади него громко завыла сирена еще какого-то транспорта, и тормоза на воздушных подушках этой колесницы Вишну яростно завизжали. Не обращая шимания на очертания машины, грозно вырисовывающиеся в нескольких дюймах от его бампера, Флайт, тяжело дыша, набрал скорость. К тому времени, когда он добрался до поворота на Медмелтон, он весь дрожал и дважды оцарапал безупречно отполированный кузов машины о придорожную изгородь. Спускаясь с горы, он увидел Мальтрейверса, возвращавшегося в деревню, и это принесло ему необъяснимое чувство облегчения. Он яростно нажал на тормоза и, выбравшись из машины, прислонился к ней, задыхаясь, пока к нему приблизился его мучитель.

— Хорошо! — судорожно ловя воздух, сказал он. — Я расскажу вам…

Находясь все еще за несколько ярдов от него, Мальтрейверс, оправившись от этой неожиданности, использовал оставшееся между ними расстояние для того, чтобы подумать. Он прикидывал, к какому, по мнению Флайта, из семи возможных государственных ведомств принадлежал.

— Что вы мне расскажете, мистер Флайт? — осторожно спросил он, приблизившись.

— Все. Куда вы хотите забрать меня?

— Мы можем немножко поговорить здесь.

От страха речь Флайта напоминала карканье, потому что у него перехватило дыхание. Так вот как они это делают, с ужасом думал он… Конечно, сначала как бы мимоходом выуживают неосторожные признания. Но нет, он не позволит играть с собой. Он только хочет, чтобы все открылось.

— Вы не собираетесь записывать на магнитофон? Или на бумаге?

— Пока нет необходимости. — Мальтрейверс чуть заметно улыбнулся. — Судя по вашему виду, вам нужно присесть. Не хотите ли зайти в машину?

Флайт повиновался, как автомат, и сел на место водителя, уставившись прямо перед собой. Он подскочил, когда Мальтрейверс постучал в окошко.

— Не могли бы вы открыть дверь? Спасибо. — Мальтрейверс уселся позади него. — Не торопитесь, мистер Флайт. Не к спеху.

Пока этот испуганный человек хранил молчание, Мальтрейверс пытался разобраться в происходящем. Он практически ничего не знал о Флайте, их единственная встреча в «Вороне» была слишком короткой. Флайт превратил такую добродетель, как любовь к порядку, в порок и одержимость. Но в других отношениях был, очевидно, безобидным человеком с комплексом неполноценности.

— Это может быть сохранено в тайне? — Все еще глядя прямо перед собой, Флайт заплакал.

— Не мне решать. — Мальтрейверсу вдруг стало его жаль. В чем ни собирался признаться этот человек, чувство вины, несомненно, терзало его. — Просто расскажите мне все с самого начала.

Флайт засопел.

— Я знал, что это плохо, но не думал, что я приношу вред. Не знаю, почему я делал это. Это очень… А потом чувствовал себя плохо. Мне было стыдно. Я человек с положением. В банке. — Он резко повернулся к Мальтрейверсу: — Пожалуйста… моя мать, вы понимаете, и Дорин…

Мальтрейверс скрыл порыв сочувствия за резкостью тона:

— Мистер Флайт, я не могу ничего обещать, пока вы не расскажете, что вы сделали.

Флайт пошарил в кармане и извлек оттуда белоснежный льняной носовой платок с вышитыми в одном уголке инициалами, вытер им слезы и громко высморкался. Теперь он, казалось, взял себя в руки.

— Я купил в Плимуте телескоп, — начал он неожиданно. — Они продаются там во множестве магазинов. Он предназначался для наблюдения за птицами, но потом я начал… использовать его в деревне. Он очень мощный, и с его помощью можно видеть самые разные вещи. Я имею в виду… в домах. И… и есть специальные линзы для работы ночью.

Мальтрейверс опустил стекла в окошке и зажег сигарету. В его голове стало что-то проясняться, но он еще не знал, куда все это выведет.

— Продолжайте, — тихо приободрил он Флайта.

— Сначала я ничего особенного не видел. Люди уходили из «Ворона», приходили домой поздно ночью. Иногда, летом, они не задергивали занавесок… в своих спальнях. — Флайт нервно сглотнул и опустил глаза. — Мне очень неловко.

— Вам лучше все же рассказать мне, — снова подбодрил его Мальтрейверс. — И все.

— Однажды ночью… не могу вспомнить число, хотя это на меня не похоже… Я увидел-какое-то движение на церковном дворе. Я взглянул и увидел… луна светила очень ярко. И я увидел, что это Мишель Дин. Было очень поздно, и я удивился, что она там делает. Она была одна, просто сидела на земле, прислонившись к одному из надгробий. Потом Патрик Гэбриель, поэт, вы все знаете о нем, появился из-за церкви, и они начали… — Флайт опустил голову. Наступило, продолжительное молчание. Мальтрейверсу пришлось побудить его продолжать дальше:

— И они стали заниматься любовью, мистер Флайт? Ведь они же занимались этим? И вы наблюдали за ними… — Флайт еле слышно пробормотал что-то утвердительное. — И это, должно быть, произошло около восемнадцати месяцев назад, когда Патрик Гэбриель жил в Медмелтоне? Вы знаете, сколько лет в то время было Мишель Дин? Четырнадцать, мистер Флайт! А это означает, что вы стали свидетелем преступления, даже если это происходило по ее желанию. Вы рассказали об этом полиции?

— Я не мог! — в отчаянии запротестовал Флайт. — Мне нужно было объяснить, как я узнал об этом… и все остальное выплыло бы наружу.

— Так что же вы сделали? Ждали, пока все повторится и вы увидите их снова?

Флайт сгорал от стыда.

— Да. Это происходило несколько раз. Я не мог устоять…

Мальтрейверс дал ему возможность выплакаться. Смущенный и до смерти перепуганный Флайт привел ему доказательства: подозрения насчет поведения Гэбриеля оказались верными. Хотя Мальтрейверс сомневался, что Мишель Дин именно с Гэбриелем начала свою раннюю сексуальную жизнь. И теперь минимальное, что он мог сделать для этого маленького, жалкого человечка, — это облегчить его душу, не теряя, конечно, своей репутации как человека, облаченного, хоть и по собственному желанию, в данный момент какой-то властью.

— Вы поступили совершенно правильно, рассказав мне все, — одобрил его действия Мальтрейверс. — Я не могу обещать, но вполне возможно, это не пойдет никуда дальше, если мною будут получены заверения, что впредь вы никогда не станете делать ничего подобного. Вы дадите, мистер Флайт, мне такое обещание?

Тот безнадежно закивал головой:

— Вы не понимаете… Я давно прекратил этим заниматься и не делал… этого с той самой ночи, когда стал свидетелем его убийства.

Уловив, о чем идет речь, Мальтрейверс с трудом сдержал свои чувства. Может быть, Флайт намеренно лгал, желая придать своим показаниям больше весомости, ведь тщеславия у него хоть отбавляй? Неужели он действительно настолько слаб в нравственном плане, что даже публичное унижение не послужит препятствием, чтобы насладиться своего рода извращенной славой? Утверждать наверняка было невозможно. Но если это стало потребностью, он все же уже давно мог признаться, но нескрываемый ужас на его лице свидетельствовал об обратном: признание буквально сломало его.

— Ночь, когда вы увидели, как его убили, — повторил Мальтрейверс. — Это… гораздо более важно. Расскажите мне, что тогда произошло.

Флайт в волненье облизал губы.

— Они не приходили пару ночей, а на третью я их едва не пропустил. Но в начале первого… Я сказал, что свидания всегда происходили примерно в это время?.. Во всяком случае, я увидел, как пришел Гэбриель. Он опустился на одно из больщих надгробий, напоминающее бочку, около Древа Лазаря и закурил. Я увидел его лицо, когда он прикурил сигарету, — ночь была облачная. Через несколько минут заметил… конечно, я сразу подумал, что это Мишель, но, как оказалось, не она… подходила сзади. Гэбриель, должно быть, услышал шаги, потому что встал. Поскольку они не поцеловались сразу, я понял, что это не Мишель.

Прежде чем продолжать, он как-то виновато взглянул на Мальтрейверса.

— Они, кажется, поговорили несколько мгновений, а потом этот человек… эта фигура… трудно точно сказать, что произошло, но она, кажется, кинулась на Гэбриеля, и он упал.

— Минутку, — прервал его Мальтрейверс. — Вы все время говорите «фигура». Кто это был — мужчина или женщина?

— Не могу сказать. На ней, на нем… были брюки, но это ничего не доказывает. Я думаю, что фигура была примерно одного роста с Гэбриелем. — Флайт отвечал торопливо, будто хотел побыстрее закончить. — Во всяком случае, он или она наклонился… как будто… ну, потом я понял, что она проверяла, мертв ли он. Потом она ушла.

— В каком направлении?

— Я не уверен… — Флайт сглотнул, и казалось, что ему было больно от произносимых слов. — Я понял, что случилось нечто ужасное, и весь задрожал. Думаю, что этот некто мог уйти в сторону церкви, но, возможно, я ошибаюсь… я не спал в ту ночь.

Мальтрейверс сделал длинную затяжку, когда Флайт неожиданно замолчал.

— Вас допрашивала полиция после убийства?

— Конечно, я там был… и я не отказался дать свои отпечатки. — Флайт, видимо, намеренно информировал его, чтобы это сомнительное свидетельство подтвердило хотя бы частично правильность его поведения. — Конечно, я понимаю, плохо, что не сказал им о том, что я видел, но ведь это чтобы не возбудить их подозрений.

— Вы говорили кому-нибудь о том, что рассказали мне? Вашей жене, например?

— Дорин? Господи, нет! Пожалуйста, мистер… мистер Мальтрейверс… правильно? Извините, я не знаю вашего звания. Я рассказал только вам. И рассказал все, что знаю. Если бы я мог сказать, кто это сделал, я бы сказал. Поверьте. Но если Дорин или моя мать узнают об этом… — Он опять захныкал.

Мальтрейверс отвернулся, чтобы бросить окурок на обочину. Давить на Флайта сейчас, чтобы он вспомнил что-то еще, было и жестоко, и бесполезно. Внутри него будто прорвался гнойник. Он был опустошен. И Мальтрейверс не мог придумать никакой зацепки, чтобы продолжить расспросы.

— Мистер Флайт, я тоже должен вам кое в чем признаться, — сказал он. — Не знаю, за кого вы меня приняли, но дело в том, что я являюсь обычным частным лицом, как и вы. Я не из полиции и не откуда-либо еще.

— Что?! — Мало сказать, что Флайт был просто поражен или напуган: вот на что толкнули его страх и недоразумение! — Но ведь вчера вечером в «Вороне» говорили, что вы из Лондона!

Мальтрейверс пожал плечами.

— Как и многие другие.

— Не просто из Лондона! — выходил из себя Флайт. — Из Скотленд-Ярда… или… ну, из каких-то важных учреждений. Официальных.

— О нет, — разочаровал его окончательно Мальтрейверс. — И не моя вина, что у людей слишком буйное воображение.

— Вы должны были сказать мне. С самого начала. — Пытаясь как-то выкарабкаться из создавшейся ситуации, надменный заместитель управляющего банком не мог не раскрыть своей истинной сути: — Вы обманули меня! Это невыносимо! Я собираюсь…

— Что вы собираетесь? — взорвался Мальтрейверс. — Вы сами обманулись, как, очевидно, и некоторые другие здесь.

— Тогда я хочу предупредить их! — Флайт перешел на угрожающий тон, который будто предупреждал: «Послушайте-такого-рода-вещи-вообще-нельзя-делать»; но Мальтрейверс перебил его напыщенную речь:

— О, ради Бога! Если вы об этом кому-то расскажете, я пойду в полицию и поставлю их в известность о фактах, в которых вы только что признались мне. А они-то уж не будут обеспокоены вашей драгоценной репутацией, не подумают ни о вашей жене, ни о матери!

— Я буду все отрицать!

— Каким же образом такой дурак мог стать заместителем управляющего банком? — задумчиво, вроде ни к кому не обращаясь, произнес Мальтрейверс. — Вы только пошевелите на минуту (щадя вас, их можно так назвать!) вашими мозгами! — Он бесстрастно смотрел, как Флайт начал, как говориться выпускать пар, и отвернулся.

— Итак, что же вы собираетесь предпринять? — пробормотал Флайт. — Вы же интересуетесь убийством, не так ли?

— Да, и о причинах я умолчу. Что я собираюсь делать, вас не касается, но мы заключили с вами… джентльменское соглашение. Прежде всего, все ли вы мне рассказали?

— Да, но я очень сожалею теперь об этом! — с горечью признался Флайт.

— Тогда в ближайшее время я буду хранить все это в тайне… Ах да, я имею в виду… хотя не обещаю, ведь ситуация может измениться. Вы скрывали показания от полиции, вы… грязный старикашка. Поэтому лучше для вас — это надеяться, что с этим делом разберутся, не называя вашего имени.

— Не представляю, как это возможно!

— И я тоже, — признался Мальтрейверс. — Но это ваш единственный шанс. У вас нет выбора, поэтому вы должны довериться мне.

— Но что вы…

— Никаких вопросов, — прервал его Мальтрейверс. — Просто примите к сведению, что я занимаюсь этим самостоятельно. Я сумел бы продолжить это, даже не зная о вашем мерзком ночном хобби. Пока же держите рот на замке и немедленно продайте этот проклятый телескоп. — Мальтрейверс потянул за дверную ручку и начал вылезать, но остановился, будто его что-то осенило: — Сколько лет вы живете в Медмелтоне?

Флайт, удивленный и подозрительный, промямлил:

— Простите? В следующем месяце будет двадцать три года. А что?

Мальтрейверс снова уселся в машину, свесив ноги в придорожную траву.

— У вас есть экземпляр истории Ральфа-Сказочника?

Флайт был поражен:

— Да, есть, но я не понимаю…

— Первое издание?

— Да. Я купил его на церковной благотворительной распродаже. Но что все это значит?

— И вы читали его? — настаивал Мальтрейверс.

— Много лет назад. — Он опять ухитрился прикинуться обиженным: — Я не обязан отвечать на ваши вопросы, как вы понимаете… У вас нет права…

— Я могу быть в эксетерском полицейском участке меньше чем через полчаса, — лаконично предостерег его Мальтрейверс. — И вместо моих, вы можете отвечать на их вопросы, если, конечно, захотите. Мне же, как вы понимаете, все равно. — Флайт быстро и нервно захлопал глазами. — У меня есть свои причины спрашивать об этом, и это все, что вам нужно знать. Так есть ли… какая-то история из этой книжки, которая вам особенно запомнилась?

Было бы, наверное, лучше не ошарашивать этого человека так вот прямо. Потому что, если Флайт являлся тем, кто вместе с Мишель играл в эти фантастические игры, он, возможно, и выболтает все, когда поймет, что Мальтрейверс его подозревает.

— Какую именно историю? — осторожно посмотрел заместитель управляющего банком, подозревая подвох.

— Я вас спрашиваю, вы и отвечайте.

— Нет… нет, я не думаю, что могу вспомнить какую-нибудь из них! И не вижу в этом смысла.

— Ну, смысл-то определенно есть. — Мальтрейверс вышел из машины, оглянулся на Флайта. — Итак, помалкивайте об этом. Одно лишнее слово, и, как в той пословице, — все отзовется… До свидания, мистер Флайт.

Флайт почти одновременно, едва захлопнулась дверца, включил мотор. Мальтрейверс смотрел, как он отъезжает. Искреннее признание или ложь от отчаяния, чтобы скрыть что-нибудь похуже, стоящее за всем этим? Лучше подвергнуться позору из-за отвратительных привычек и скрыть показания от полиции, чем идти в тюрьму за убийство? Но какая причина могла быть у Флайта? Может быть, Гэбриель оскорбил его и вывел из себя однажды вечером в «Вороне», роковым образом нанеся обиду этому надутому, тщеславному человеку? Это казалось совершенно невероятным при его характере, но Флайт уже доказал, что способен совершать нерациональные поступки. Вопрос в том, до какой степени это может дойти. По зрелом размышлении Мальтрейверс пришел к выводу, что в этой области возникает так же много вопросов, на которые нет ответа, как и ответов, которые вызывали сомнения.

Глава 12

Муха на деревянном подоконнике кладовки подняла передние лапки и потерла их друг о друга, как человек в состоянии невероятного возбуждения. Она наклонилась вперед и по очереди погладила блестящую поверхность каждого крылышка задними лапками, потом неистово зажужжав, стала биться о стекло. Через минуту снова спустилась вниз и повторила весь процесс сначала. Стефан Харт, пивший свой кофе из треснувшей сувенирной кружки эксетерского собора, смотрел на муху невидящими глазами. Эти насекомые копаются в грязи, но себя держат в чистоте. Их привлекает секс, но только ради выживания. Если поместить какую-нибудь из этих тварей в закрытое помещение, где в одном месте будет свежая еда, а в другом — что-нибудь гнилое, что она выберет? Неожиданно раздосадованный этими пустыми мыслями, он взмахнул рукой, и насекомое улетело.

Под окном шумел школьный двор, игровые площадки были заполнены детьми, выпущенными на утреннюю перемену. Самые младшие проявляли невероятную активность: играли в футбол, дрались, гонялись друг за другом или просто бегали туда-сюда, чтобы израсходовать свою бурную энергию. Ребята постарше прогуливались, слонялись без дела; иные стояли, подпирая стены, словно в летаргическом сне, угрюмо переговаривались между собой. Мишель с группой одноклассников отдыхала на краю двора. Она лежала на спине, защищаясь от солнца, затылок покоился на школьном портфеле с потертым изображением Билли Джоеля, правая нога закинута на приподнятую левую. Она или не замечала, или была равнодушна к тому, как сильно задралась ее серая плиссированная юбка, открывая ноги. Потом девочка резко села, повернувшись к однокласснику, и оживленно с ним заговорила. Наверное, он сообщил ей что-то, что ее взволновало или заинтересовало. За те несколько минут, что Харт наблюдал за приемной дочерью, она произнесла слов несравненно больше, чем иной раз за весь вечер дома. Почему же она не хочет разговаривать с ним? Он всегда был уверен, что у Мишель вызывало негодование его появление в их с Вероникой жизни. И он делал все, что мог, чтобы установить с ней контакт, дать почувствовать родственную связь. Любил ли он ее? Он сразу в первый раз представился ей как Стефан, и она никогда не проявляла желание назвать его папой. Имело ли это значение? Логически — нет, эмоционально — при всем его неприятии сентиментальности — да.

Он вдруг сообразил, что мальчик, с которым она разговаривала, — Мишель Скала, родители которого итальянцы, и сам он почему-то похож на официанта отеля. Мишель рассердилась, когда однажды они с Вероникой случайно застали их вместе в ее комнате, почти раздетых, но, очевидно, не закончивших то, что они начали было делать. Мишель оставалась равнодушной к предостережениям о риске забеременеть или подцепить кое-что и похуже, надулась в ответ на предпринятые матерью суровые ограничения, которым подверглась до конца каникул. Однажды вечером — Вероники почему-то с ними не было — она неожиданно разозлилась на Стефана: «Он уже не первый, чтоб ты знал! И я вовсе не твоя маленькая приемная дочь-девственница». Она с вызовом ждала его реакции и казалась ошеломленной, когда он ответил: «Я это знаю. Но ты еще несовершеннолетняя, поэтому мне придется играть роль злого приемного отца, не так ли?»

Позже он сам смутился оттого, что так сказал ей, но он говорил точь-в-точь как его собственный отец когда-то. Респектабельность — этот некогда презираемый тотем условности, распространенный у представителей средних классов и людей среднего возраста, — так коварно захватила его, что он просто этого и не заметил. Закладные, страховка, пенсия, карьера, счет в жилищно-строительном кооперативе, даже акции британской газовой компании — все эти символы компромисса плотно вошли в его жизнь, и он стал безраздельно принадлежать своему классу, свержения которого некогда так требовал.

— Стив! Вот ты где! — Анна Коллинс, заместитель директора, вздохнула с облегчением.— Джим Кризи болен. Ты можешь взять его группу после ленча во время своего пустого урока? Дай им просто что-нибудь почитать. — Не дожидаясь ответа, она сделала еще одну отметку на коробочке из-под скрепок, потом постучала по ней ручкой. — Остается только… Мэгги! Не могла бы ты, может быть…

Она ушла, суетливо организуя что-то еще на ходу. Звонок оповестил о конце перемены, и Стефан допил свой кофе. Его неистовые порывы совершить революцию в образовании давно сменились будничными проблемами расписания и скучных уроков по пунктуации для таких же скучающих третьеклассников.

— Чем ты занимался? — спросила Вероника, повесив свою куртку с капюшоном на крючок около парадной двери. Мальтрейверс отложил «Гардиан» с кроссвордом, который своей замысловатостью мог кого угодно довести до бешенства.

— Бездельничал. Осмотрел церковь, на ленч пошел в пивную, потом побродил по окраине деревни, общаясь с природой.

— Ты ел отбивные?

— Нет, не ел.

— О, Гас! Ты обещал, что не забудешь. Во всяком случае, у меня еще есть время…

— Я не говорил, что забыл, — поправил он ее. — А решил, что ты должна один вечер отдохнуть от готовки. Приглашаю тебя и Стефана пообедать не дома. Я заказал столик в «Ройал Кларенс» в Эксетере.

— В «Ройал Кларенс»? — Судя по голосу, на Веронику это произвело впечатление. — Это близко от собора. Престижный ресторан! Как ты узнал о нем?

— Я встретился с Сэлли Бейкер и попросил ее порекомендовать что-нибудь. Я также проверил твой календарь на кухне: кажется, вы оба сегодня вечером не заняты. Если это невозможно, я всегда могу аннулировать заказ и вместо этого заказать еду домой.

— Нет, это прекрасно… но почему бы не подождать, пока приедет Тэсс? Кстати, когда она собирается?

— Завтра днем, — ответил он. — Я звонил ей сегодня утром. У нее друзья недалеко от Плимута, завтра вечером она хочет навестить их, а вы оба, кажется, будете заняты все следующие вечера, пока мы будем здесь. Если я не вытащу вас сегодня, то вряд ли вообще смогу это сделать. Я думал заказать столик на четверых, но, наверное, Мишель будет очень скучно с нами. Она будет в порядке, если останется дома одна? Мы должны вернуться около десяти.

— С ней все будет хорошо. — Вероника критически осматривала себя в большом викторианском зеркале. — Я должна принять душ и вымыть голову. На какое время ты заказал?

— Столик заказан на половину восьмого, и я сказал им, что мы приедем около семи, чтобы сначала выпить… Сколько тебе придется сушить волосы?

— Не очень долго, но я лучше начну сейчас. Только приготовлю ужин для Мишель и проверю, есть ли у Стефана чистая рубашка.

Через двадцать минут пришли Стефан и Мишель. Задержавшись только для того, чтобы прихватить из сумки хрустящий картофель и стакан кока-колы, Мишель исчезла в своей комнате, несколько раздраженно пообещав, что она будет делать уроки. Когда Мальтрейверс спросил, не возражает ли она, что они уходят, Мишель, казалось, была удивлена, что, с его точки зрения, ее может это беспокоить.

— Что-нибудь случилось? — спросил Стефан, когда они остались одни.

— Ничего драматического, — ответил Мальтрейверс. — Кроме того, моя деятельность была некоторым образом приостановлена. Я опять встретил Сэлли Бейкер, и она представила меня еще одному твоему соседу — Александру Керру.

— Алексу? И что ты думаешь о нем?

— Очень… тонкий человек. И я не слишком уверен, что доверяю ему — в самом точном смысле этого слова. — Мальтрейверс решил не говорить Стефану о надписи на книге Ле Карре. Возможно, его предположения были совершенно ошибочны, а если он был прав, значит, у Керра были очень веские причины выдавать себя за безвестного служащего почтового ведомства на пенсии. — Во всяком случае, именно у него появилась интересная идея о том, кто может стоять за этим фарсом на церковном дворе… Милдред Томпсон.

— Милдред? Почему он назвал ее?

— Его рассуждения не имеют значения, и в любом случае это только предположение. А что ты думаешь?

Стефан с минуту размышлял.

— Я не уверен. Милдред всегда жила здесь, она — только часть декораций и всегда казалась мне вполне безобидной.

Мальтрейверс двусмысленно хмыкнул:

— Может, и так. Однако я буду иметь в виду и ее.

— Но какая здесь связь с Патриком Гэбриелем? — настаивал Стефан.

— Ты говорил мне, что Гэбриель, пока жил здесь, покупал бакалею в ее универмаге. — Мальтрейверс повысил голос, будто подчеркивая мысль. — Таким образом они встретились. И если Алекс Керр прав, что в вашей деревенской владелице магазина есть нечто дремучее, то она вполне могла совершить отвратительный поступок. А это значит, Гэбриель мог угадать в ней родственную душу. Что произошло после всего этого, догадается любой.

— Каким же образом Мишель могла оказаться втянутой во все это? — Голос Стефана стал очень тихим.

— Не знаю. — Мальтрейверс замолчал, потому что в комнату вошла Вероника, ее длинные только что вымытые волосы прилипли к купальному халату.

— Неужели они быстро высохнут? — засомневался Мальтрейверс.

Она держала в руках рубашку.

— Это нужно выгладить. Гас сказал тебе, Стефан, что приглашает нас пообедать в ресторане?

— Да. И Мишель не хочет идти.

— Я и не думала, что будет иначе.

Когда Вероника прошла в кухню, Мальтрейверс похлопал по карманам своей куртки.

— Я опять без сигарет. Не хочешь ли прогуляться до универмага? — Говоря это, он подмигнул Стефану. — Да, прекрасно! — Потом более громко, чтобы слышала Вероника, спросил: — Нам нужно что-нибудь купить у Милдред?

— Не сегодня, когда мы собираемся уходить, — ответила Вероника.

Мужчины молча дошли до конца тропинки и пересекли ручей.

— И что на этот раз не должна знать Вероника? — спросил Стефан.

— Хитроумная это деревня, — ответил Мальтрейверс. — Некоторое время назад я разговаривал с Тэсс, и она придумала кое-что… ну, скажем, так: вполне правдоподобное. Проблема в том, что я не уверен, сумеешь ли ты ответить на главный вопрос… Ты ведь до сих пор представления не имеешь, кто может быть отцом Мишель, не так ли?

— Я уже говорил тебе: Вероника никогда не исповедовалась мне. Почему ты опять поднимаешь эту тему?

Мальтрейверс вздохнул, будто ему не хотелось продолжать разговор.

— Послушай, это всего лишь теория, и она может оказаться совершенно ошибочной, но… в общем, я не могу просто отбросить ее потому, что она мне не нравится. В ее основе — все то, что может не…

Стефан прервал его:

— Выскажись более определенно, Гас. Мне все равно, что это, но я хочу знать. Хорошо?

— Прости, — извинился Мальтрейверс. — Только прими во внимание мое предупреждение, что я не считаю это чистой, правдой.

— Принял. А теперь давай.

Он не вставлял никаких реплик, не прерывал Мальтрейверса, и, когда тот закончил., Стефан снял очки, закрыл глаза и потер пальцами переносицу. Какое-то время он молчал.

— Я думал, что возможно и худшее, — вымолвил он наконец.

— Например?

— Не имеет значения. — Оставшись без очков, он начал моргать. — Я не собираюсь спорить с тобой, Гас. Очень даже могу поверить, что Мишель связалась с Патриком Габриелем и что проклятый Гилберт Флайт видел их. — Он покачал головой.

— Что же касается твоего предположения, что Бернард мог быть ее отцом… Господи Иисусе, но я не могу сказать, что это не так. Я не знаю, кто ее отец, где он, существует ли он вообще. Он мог и умереть, насколько я понимаю.

— Ну, вот это и нужно прояснить, — сказал Мальтрейверс. — Если предположить, что тут есть хоть крупица правды, я не знаю способа, как доказать это.

— Тогда забудь. Никто во всем Божьем мире не вытянет этого имени из Вероники. Вот так. Пока у тебя не появится другая идея, мы ничего больше не сможем сделать. Кроме этой игры на церковном дворе… И еще… я разберусь с Милдред Томпсон.

— Нет, — резко возразил Мальтрейверс. — Не сейчас. Алекс Керр всего лишь предположил, что это она… но ведь вообще нет никаких доказательств.

— Тогда что, черт возьми, ты хочешь, чтобы я делал? — огрызнулся Стефан. — Позволить ей и дальше развращать девочку?

— Нет, но поручи это мне.

— И как ты будешь разбираться со всем этим?

— Не спрашивай. — Мальтрейверс поднял руку, желая приостановить дальнейшие расспросы. — Ты сам слишком вовлечен в это. Сейчас я больше ничего не хочу тебе говорить. Просто предоставь все мне на некоторое время и доверься. Хорошо?

Достигнутое наконец между ними согласие было вынужденным, по крайней мере, для одной стороны.

— Хорошо… но сколько это продлится? — не мог не спросить Стефан.

— Не уверен, но, возможно, все кончится очень скоро.

— Хорошо бы!

В четверть одиннадцатого они вернулись в коттедж «Сумерки». Выходя из машины, Стефан и Вероника смеялись над финалом рассказа Мальтрейверса об одном из самых эксцентричных представителей театральной среды.

— Хотелось бы пропустить стаканчик, — провозгласил он. — Давайте прогуляемся до «Ворона»?

— Без меня, — сказала Вероника. — Я лучше проверю, всели в порядке у Мишель. А вы идите вдвоем. Обед был очень приятным, Гас. Спасибо.

— Пожалуйста. Скоро увидимся.

Пока они шли через луг, начал моросить дождь. Розоватые огни запотевших окон пивной горели в темноте, как угольки.

По дороге Мальтрейверс рассказывал Стефану другую историю и закончил ее как раз, когда они подошли к бару. Тут среди почти дюжины посетителей была и Сэлли Бейкер, и Стефан сел на табурет рядом с ней, пока Мальтрейверс заказывал выпивку.

— Привет, — сказала она. — Ваша гостья добралась до вас нормально?

— Какая гостья? Мы только что вернулись. Кто она?

— О да, Гас говорил мне, что увозит вас ужинать, — отозвалась Сэлли. — Я не знаю, кто это был. Просто она пришла сюда и спросила, как добраться до коттеджа «Сумерки».

— Женщина? — задумчиво повторил он. — Когда это было?

— Я точно помню. Я здесь недавно, так что это должно было быть что-то около половины девятого. — Она обернулась к хозяйке за стойкой, наливавшей Мальтрейверсу вина: — Джулия, когда приходила та женщина? Ну, которая хотела узнать, где коттедж «Сумерки»? Ты еще разговаривала с ней.

Женщина, казалось, была рада этому вопросу:

— Где-то в середине вечера.

— Вы узнали ее? — спросил Стефан.

— Никогда не видела ее прежде. — Она поставила вино перед Мальтрейверсом на стойку бара и пододвинула Стефану его горькое пиво. — Но она совершенно определенно из этих мест.

— Откуда вы узнали?

— Медмелтонские глаза. Это невозможно не увидеть.

— Что именно она сказала? — настаивал Стефан. — Она называла нас по имени?

— Нет… нет, по-моему. Только спросила, где ваш дом. — Джулия поставила пинту. — До меня уже позже дошло, что она должна была знать, где он, поскольку сама из Медмелтона. Два фунта шестнадцать пенсов, пожалуйста.

— И еще одну для вас. — Мальтрейверс протянул ей пятифунтовую банкноту. — Можете что-нибудь еще о ней вспомнить? Сколько ей лет?

— Трудно сказать. Может, тридцать. Она привлекательная, насколько я могла заметить, но закутана в шарф, а пальто застегнуто наглухо. — Джулия отдала Мальтрейверсу сдачу. — Вот. А для меня обычное пиво. Спасибо… ах да, еще одно: у нее на лице родинка, нет, не совсем на лице—я видела только краешек, потому что лицо было закрыто шарфом. Должно быть, она все же на шее. Знаете, такого малинового цвета?

— И у нее определенно медмелтонские глаза, — вставила Сэлли. — Очень заметные.

Джулия уже собралась заняться другим клентом, но Мальтрейверс остановил ее:

— Можете вы припомнить какую-нибудь местную девушку с такой родинкой? Ну, которая уехала отсюда?

Джулия покачала головой, уверенно отрицая.

— Нет. Здесь когда-то жил мальчик, как же его звали? Кажется, Томми, у него была маленькая родинка на подбородке. Но я не знаю никого, кто был бы похож на эту женщину. Извините.

Мальтрейверс поставил свой стакан и отодвинулся от бара, встав между Сэлли Бейкер и Стефаном.

— Как странно! Жаль, что она нас не застала.

— Но кто это? — недоумевал Стефан.

— Очевидно, кто-то из этих мест, — предположил Мальтрейверс. — Хотя она могла родиться не здесь, а глаза могла унаследовать от предков.

— Но почему она искала коттедж «Сумерки»? — настойчиво переспросила Сэлли.

Мальтрейверс пожал плечами:

— Может, много лет назад это был дом ее родителей и она решила навестить его?

— Сбившись с пути в октябрьскую ночь? — скептически заметила Сэлли.

— Замечание принято, — признал Мальтрейверс. И он как бы невзначай оглядел зал. Несколько голов сразу отвернулись от него. — Как остальные реагировали?

— Она, несомненно, вызвала интерес. — Сэлли понизила голос: — Здесь было полным-полно народу, и после ее ухода разговоры стали оживленнее. Высказывались предположения, что у нее есть что-то общее в чертах, какое-то сходство с членами некоторых здешних семей, но все это лишь догадки. Лицо ее было ведь едва видно, и она пробыла здесь всего пару минут.

— Что ж, Мишель должна была встретиться с ней, если она пошла к коттеджу, — заметил Мальтрейверс. — Может быть, девочка нам объяснит, кто это был. Сейчас вокруг витает столько тайн, что подождем разгадывать еще одну. Я придерживаюсь своей прежней теории: здесь родовое гнездо той женщины. — Он поблагодарил Сэлли за рекомендацию «Ройал Кларенс» и увел разговор к тому, как прошел их обед в ресторане. Но Стефан по-прежнему хранил молчание… И только когда Мальтрейверс предложил выпить еще, тот поблагодарил, сказав, что хочет поскорее вернуться домой.

— Хорошо. Если тебя это беспокоит… — согласился Мальтрейверс. — Посмотрим, может, и сумеем выяснить, в чем дело. Спокойной ночи, Сэлли.

Когда мужчины выходили под тяжестью настороженных взглядов, то не могли не заметить, что общий разговор на мгновение стих. Медмелтон переваривал слишком обильный материал для новых сплетен и слухов, но Мальтрейверса поразило, как много страха примешалось к этому. Пока они шли в темноте, в душу Мальтрейверса стала закрадываться тревога: почему так упорно молчит Стефан?

— О чем ты думаешь? — спросил он тихо.

— Не знаю. Просто мне все это не нравится. — Стефан даже не взглянул на него.

Когда они вошли в дом, Вероника уже ждала их около лестницы внизу, в домашнем платье, держа поднос с двумя стаканами воды.

— Мишель спит? — резко бросил Стефан.

— Еще нет. Я как раз собиралась сказать ей, чтобы она выключила свет.

— Она не говорила, что сюда кто-то приходил недавно?

— Нет. А что?

— Гас тебе расскажет.

Вероника испуганно отстранилась, когда он протиснулся позади нее и поспешно поднялся наверх.

— Что случилось?

— В нашем лагере появился чужак, — объяснил ей Мальтрейверс, увидев, что Стефан исчез за дверью. — Не думаю, что это так важно, но Стефан почему-то обеспокоен. Присядь на минуту.

Вероника поставила поднос на нижнюю ступеньку, а он прошел к камину. Когда же взглянул на нее снова, она уже сидела в неглубоком кресле-качалке, ее привычном любимом месте, и хмурилась, вопросительно подняв на него глаза.

— Мы встретили в пивной Сэлли Бейкер…

По мере того как он рассказывал, ее мрачность возрастала, но под конец она вдруг снова стала равнодушной.

— Так о чем беспокоиться? Ничего не случилось. С Мишель все в пордяке.

— Он об этом не знал, пока мы не вернулись, — подчеркнул Мальтрейверс.

— Ну, у нее все прекрасно, — с облегчением вздохнула Вероника. — Если бы произошло что-то плохое, я бы позвонила ему… — Она замолчала, услышав, что Стефан спускается вниз. — Гас рассказал мне. Ничего не случилось. — Мальтрейверс заметил: во взглядах, которыми они обменялись, сквозила холодность. — Кто-нибудь звонил?

Стефан покачал головой:

— Она сказала, что нет. Но ее около часа не было дома.

— Тогда перестань паниковать. — Вероника встала и улыбнулась Мальтрейверсу: — Еще раз спасибо за приятный вечер, Гас. Увидимся утром.

— Господи спаси, ну хоть что-нибудь тебя волнует? — Голос Стефана прорвался сквозь острую напряженность.

— Да, конечно. Но я из-за этого не вхожу в штопор. Я не врываюсь к дочери и не расстраиваю ее дурацкими расспросами. И мне не нравится, что ты это делаешь!

— Сейчас же прекрати! — резко оборвал ее Мальтрейверс. — Прежде чем вы начнете швыряться друг в друга вещами…

— Не собираюсь швыряться вещами, — спокойной возразила Вероника. — Я собираюсь ложиться спать. Спокойной ночи. — Она прошла мимо мужа, не глядя на него. Мальтрейверс закурил сигарету, чтобы выждать, пока температура в комнате несколько спадет.

— Она права, — заметил он. — Мишель в полной безопасности. И если ее не было тут часть вечера, женщина эта могла просто уйти, убедившись, что никого нет дома.

— Но что она хотела? — мучительно вопрошал Стефан.

— Кто знает? Если это что-то важное, она вернется. Я уже жалею, что вытащил тебя сегодня. Останься мы дома, все было бы ясно… Стефан, и все-таки кто это мог быть, как ты думаешь?

Вместо ответа тот беспомощно развел руками:

— Я не знаю… это только… ты же знаешь, что меня беспокоит, Гас! С Мишель что-то происходит, и я не знаю — что. Появление совершенно незнакомых людей может означать все, что угодно.

— Хорошо, хорошо, — успокаивающе проговорил Мальтрейверс. — Беда в том, что вы с Вероникой относитесь к таким вещам совершенно по-разному. Вы не схожи меж собой, как лед и пламень. Но давай взглянем с логической точки зрения. Если у этой женщины были дурные намерения, она едва ли зашла бы в переполненную пивную, где люди могут ее запомнить, не так ли? Придя сюда, она обнаружила, что в доме никого нет… Но она, по логике вещей, должна вернуться, и ты узнаешь, в чем дело. Если нет… ну что ж, будешь озадачен еще одной тайной, но я не вижу тут никакой реальной опасности. Послушай, завтра я позвоню Сэлли Бейкер и попрошу ее при случае порасспросить людей — я-то не могу этого делать. Она может поинтересоваться в универмаге и в деревне, не видел ли кто-то еще эту женщину. Если видели, может быть, она сказала им еще что-то. Я же расскажу тебе обо всем, что узнаю. Договорились? А сейчас прекрати строить кошмарные гипотезы!

Стефан вздохнул:

— Что, черт побери, происходит, Гас?

— Я не знаю, как и ты. Но что бы это ни было, в таком нервном состоянии, как у тебя, с этим не разберешься. Иди лучше спать. А я подожду здесь, пока ты не выйдешь из ванной.

Стефан, казалось, согласился, но, поднимаясь наверх, остановился:

— И еще одно, Гас. Я думал об этом весь вечер. Почему ты уверен, что Гэбриеля мог убить отец Мишель?

— Я вовсе в этом не уверен. Просто эта версия наиболее вероятна, если он все еще живет здесь, рядом.

— Но это означало бы, что он должен был знать о том, что тут происходит. Должен был видеть их. Ведь так?

— Возможно, — согласился Мальтрейверс. — Как это обнаружил Флайт.

— Но не все же глядят по ночам в телескоп.

— Нет… Но что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что это может быть кто-то живущий в доме, из которого виден церковный двор.

— Это возможно… хотя этот человек мог просто поздно ночью проходить мимо него. — Глаза Мальтрейверса прищурились. — Что у тебя на уме, Стефан, скажи?

— Из окна нашей спальни тоже виден церковный двор.

Мальтрейверс рассмеялся:

— Ты становишься параноиком. Ради самого Господа, я тебя не подозреваю.

— Я себя тоже… — Он вдруг не захотел больше ничего говорить. — Ну, увидимся завтра. Спокойной ночи, Гас. И спасибо за обед.

Мальтрейверс, смекнув, что имел в виду Стефан, уже готов был окликнуть его, но передумал и просидел внизу еще около часа.

Глава 13

Шофера такси, похоже, не устраивала предложенная плата за проезд до Медмелтона, а высокая стройная женщина с рыжими волосами обладала какой-то неуловимой внешностью, про себя отметил он. Чемоданы от Гуччи, какие были в руках многих, ничем не примечательные черные кожаные ботинки, серое мужского покроя пальто, похожее на военную шинель: широкий воротник поднят, талия туго схвачена поясом… Она не сошла с бристольского поезда в Эксетере на площади Святого Давида, как это делают обычные пассажиры. Он установил зеркало заднего обзора так, чтобы время от времени посматривать на нее. Ее зеленые, словно драгоценные камни, глаза сияли на неуловимо знакомом лице.

— В отпуск? — решился наконец спросить он.

— Только на пару дней, — ответила она. В ее интонации тоже было что-то до боли знакомое. — Сколько ехать до Медмелтона?

— В такое время дня — около двадцати минут… Вы бывали здесь прежде?

— Я не была в Девоне с самого детства.

Таксист был уверен, что никогда не видел ее в этих местах. Повернув с шоссе А-38, он попытался разобраться в этом. Почему-то она была знакома ему, но не в такой степени, чтобы ее можно было безошибочно узнать, но она вызвала подсознательное ощущение, что он ее знает. Если они действительно не встречались, значит, он где-то видел ее фотографию, в газетах или по телевидению… Телевидение!.. Ну конечно. Нужно узнать, а единственный способ — спросить.

— Я мог вас видеть?.. По телевизору?

Она улыбнулась ему в зеркаю:

— Возможно.

— Думаю, что да. Не говорите… я сейчас вспомню. — Он нахмурился, сосредоточившись, пока машина поднималась на вершину горы, а потом спускалась к деревне. — Ваш снимок был в этом журнале… «Хэлло»?

— Они однажды поместили мою фотографию.

— Тогда моя жена должна знать, — сказал он доверительно. — Она читает его каждую неделю и… Вот что! Вы та, кто вместе с Бобом Монкхаусом ведет телевикторину. Вы вызываете участников, а он еще всегда над вами подшучивает. Какой он, кстати? Вы понимаете — в личной жизни? Я его не выношу, но моя жена считает, что он великолепен.

— Боб Монкхаус? Он… очень хороший парень. — Но это утверждение основывалось на случайной беседе, которая длилась около двух минут на каком-то давно забытом вечере.

— Да? Ну, это все так кажется на телевидении, правда? И я вам еще одно скажу. Я знаю, что вы не такая уж неразговорчивая, как хотите казаться. Как сейчас, когда я встретил вас. — В то же мгновение он опять заговорил о дороге: — Куда именно вам нужно?

— Хорошо бы остановиться около церкви.

— Вот мы и приехали. — Когда машина остановилась, он взял с переднего сиденья блокнот. — Ну, скажем, семь фунтов… и автограф? Жена будет на седьмом небе, когда я скажу ей.

— Конечно. — Тэсс взяла блокнот. — Как ее зовут?

— Бетти. Бетти Доббс. А меня Харри.

Тэсс, поколебавшись, написала: «С любовью Бетти и Харри. Продолжайте смотреть…», сопроводив эту надпись чересчур вычурной для нее подписью. Она вернула ему блокнот и вытащила кошелек, чтобы расплатиться. Водитель смотрел на нее так, будто она дарила ему драгоценный камень, из собственной короны.

— Мы будем смотреть вас на следующей неделе! — пообещал он.

— Смотрите. — Тэсс протянула ему деньги и подождала, пока он вышел, открыл дверь и вытащил из багажника ее чемодан. — И я скажу Бобу Монкхаусу, что в лице Бетти он имеет горячую поклонницу.

— Но вы же не скажете, что я говорил о нем, правда? — Голос шофера звучал встревоженно, будто он был обеспокоен тем, что плохо знал законы о клевете.

— Я это скрою. Спасибо. Пока.

Она помахала ему рукой, пока он разворачивался и отъезжал, увозя с собой эту свою очарованность от шоу-игры, ничего не ведая ни об ограничениях в оплате за роли, ни о выдвижении кандидатов на них, ни о том, как достигается эта слава и популярность… Подняв свой чемодан и думая на ходу об этом, Тэсс пошла вдоль церковной стены, поглядывая на Древо Лазаря и вспоминая странные рассказы Мальтрейверса о том, что здесь случилось. Когда она подошла к коттеджу «Сумерки», парадная дверь была почему-то полуоткрыта, и она сразу вошла в дом.

— Привет, — окликнула она. — Кто-нибудь тут есть?

Из кухни вышел Мальтрейверс.

— Привет, добро пожаловать обратно в Медмелтон! Все в порядке, здесь больше никого нет. — Он пересек комнату и поцеловал ее. — Ты мне ничего не сказала о родинке. Вчера вечером мне пришлось предпринять в связи с этим ряд маневров…

— Это мой творческий вклад, — ответила она. — Я подумала, что это весьма хитроумно. И хотела быть абсолютно уверенной, что они меня запомнят.

— Для этого было достаточно одних глаз. По крайней мере ты помнишь, что линзу нужно надеть на правый. Медмелтонские глаза в обратном порядке, безусловно, вызвали бы разговоры. Кстати, ты не думаешь, что кто-то видел твою машину?

— Возможно, но она все равно была взята напрокат. И если бы даже и увидели ее, так что они могут сделать? Попытаться следить за мной?

— Некоторые из них вполне на это способны, но нам нечего об этом беспокоиться… Ты встретилась с Мишель?

— Конечно. А почему ты спрашиваешь?

— Она сказала, что никто не приходил, утверждала, что сегодня вечером ее не было дома примерно с час.

— Ну, когда я приехала, она была. — Тэсс почувствовала себя неловко. — Я напугала ее, Гас. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь…

— Разберемся! — Он поднял ее чемодан. — Давай сначала устроим тебя и ты расскажешь мне все подробно.

Полчаса спустя они сидели за столом в кухне. Тэсс уставилась в свой чай, а Мальтрейверс говорил ей, что произошло после их телефонного разговора.

— Итак, допустим, что Алекс Керр прав, а его предположение выглядит убедительно: за играми на церковном дворе может стоять Милдред Томпсон, — сделал он вывод. — А теперь просвети меня насчет вчерашнего вечера.

Тэсс вздохнула, вспомнив что-то, очевидно, беспокоящее ее.

— Это было… я не знаю. Какая-то тревога. Она была озадачена, когда открыла дверь. Было достаточно света, чтобы она могла разглядеть мои глаза. Я немножко усовершенствовала твой-сценарий: назвала ее по имени, и это явно ее ошеломило. Но когда я сказала, что дела, которыми она занимается под Древом Лазаря, очень опасны, она пришла в ужас. Потом она попробовала заговорить тоном агрессивного подростка. Кто я? Зачем? Откуда? Она даже пыталась утверждать, что не знает, о чем речь, но я ее оборвала. Если что-то действительно ее задело, так это мое сообщение о том, что я знаю о Патрике Гэбриеле.

— Только о нем? — прервал ее Мальтрейверс.

— Конечно. Этот вопрос явно озадачил ее. Господи помилуй, я не стала импровизировать, выдвигая подсказанные тобой дикие догадки. Она спросила в результате, чего я хочу. Я изложила ей твой сценарий: вечером на церковном дворе, точнее — завтра днем. В час. С тем человеком, который втянул ее в это. Говоря это, я чувствовала себя совершенной дурой. Атака началась.

— Да, началась, — согласился Мальтрейверс. — И это лучший способ, какой я мог придумать, чтобы получить какие-то результаты. Кто бы ни затеял эти игры с Мишель, может быть, Милдред или кто-то другой из тех, кого мы знаем, но этот человек почти наверняка с какими-то причудами. Если ты убедила Мишель — а я совершенно уверен, что это так, — она передаст это ему. Очевидно, когда ты ушла, она, скорее всего, ходила прошлым вечером к этому человеку, чтобы поговорить. Они просто не осмелятся не прийти.

— И что же будет?

— По крайней мере я смогу серьезно заняться искоренением этих ведьмовских игр, но прольет ли это какой-то свет на то, кто убил Патрика Гэбриеля и почему, один Бог знает.

Медмелтонские телефоны опять были заняты. Пэгги Трэвирс, все еще оставаясь настороже ко всему, что имело даже самую отдаленную связь с Мальтрейверсом, преданно продолжала свое наблюдение из дома. Это было гораздо более интересно, чем бесконечная сага об «Арчерах» или дешевые издания из передвижной библиотеки, которые поставляли ей Миллс и Бун. Появление такси — уже достаточно необычное событие: из него вышла неизвестная женщина и направилась к коттеджу «Сумерки» — все это было настоящим театральным представлением. Краткость ее наблюдения была должным образом вознаграждена удовлетворенностью от того, что ей удалось вызвать в деревне всеобщую озабоченность.

— Очень суровое лицо. Я тебе скажу, кого она мне напоминает. Грету Гарбо. Холодная. И на ней было надето такое пальто, как в фильмах о шпионах. Рыжие волосы… довольно высокая… шла так, будто это ее владения… с такой не хотелось бы слишком долго оставаться наедине в одной комнате. Конечно, она из числа самых плохих женщин, не правда ли? Живет рассудком. Такие стремятся доказать, что они сильнее мужчин, верно? Ты думаешь, она — его начальник? Приехала проверить, как он справляется? Он получит хорошую взбучку, если не сможет ничего узнать. Чем он занимался? Ну, меня вчера целое утро не было, но Эвелин сказала: ей кажется, будто она видела его в машине с Сэлли Бейкер. Она не уверена, потому что видела лица только мельком. А ведь муж Сэлли работал в министерстве иностранных дел, правда? Я знала это давно, но… в общем, это наводит на размышления.

Мальтрейверс обеспечил медмелтонскую фабрику слухов материалом, которого должно было хватить на многие годы.

Сидя в своем кабинете, Бернард Квэкс смотрел в пространство, ручка неподвижно лежала на стопке бумаги. Он уже написал: «Идолопоклонство? Книга Царств, 2,14; 23,9? Дары для Господа? Нард [11]. Соломон, Марк? Всепрощение. Иоанн, 8,7». Тексты для проповедей, основой которых служила Библия как неизменный источник мудрости и правды, выплескивались из него без всякого сознательного усилия. Глава и стих вспоминались автоматически, когда он продумывал возможные темы. Так, «Всепрощение» инстинктивно ассоциировалось с женщиной, совершившей адюльтер, и успокоительное Священное Писание превращалось в жесткую реальность, от которой все труднее было отстраняться. Всепрощение предполагало, что ему предшествовал грех. Это слово, возможно, восходило к латинскому sonos, что значило «вина», но в библейском смысле оно толковалось однозначно: человек не отвечал требованиям Бога. Слабость. Мерзость. Кощунство. Научная интерпретация не содержала понятия «стыд», в то время как он не мог больше оградить от него свое сознание. И все-таки на ум приходили фразы, свидетельствовавшие о его вере. Он обнаружил свою наготу, он был мужчиной, вступившим во внебрачную связь, и они познали друг друга.

Нет, не то. Он соблазнил жену другого человека, затащил ее в постель и — Квэксу пришлось заставить себя сказать грубое слово — он… скажи это, скажи это! Он трахнул ее! Мучаясь, он принудил себя признаться в том, что содеял, и в том, что продолжал творить сие, намеренно определяя это действие вульгарным понятием. Будто, вывалявшись в нечистотах, он мог снова очиститься. Это стало странным образом подконтрольным, почти клиническим процессом — человеческая страсть, сведенная к простой похоти… Закончив, он весь дрожал.

И власяница сознания вины снова принесла ему извращенное успокоение. Я грешен, Господи, и я сознаюсь в своем грехе. От Тебя не сокроются никакие тайны сердца. Если ты, Господи, предопределишь все прегрешения, то кто же устоит, о Господи? Но Урсула должна была прийти сегодня днем, и его вопль будет вечным оправданием Адама. Женщина ввела меня в искус. Осуди ее. Прости меня. Прости мне все мои прегрешения. Я нарушил Твои заветы. Но я признаюсь в этом Тебе.

Урсула Дин предавалась несбыточным мечтам. Конечно, ему придется отказаться от сана, но они смогут уехать. Далеко. В другую страну, где они будут под защитой безвестности. Она знала, что у Бернарда были деньги, оставленные его родителями, и по закону можно будет заставить Эвана выплатить ей по крайней мере половину стоимости дома. Какое-то время все будет ужасно, позор для Бернарда, ярость Эвана, стыд матери. Но потом начнется чудесная жизнь. Она цеплялась за восхитительные картины, рисуемые ее воображением. Несколько лет назад она была в Канаде и вместе с друзьями осматривала непорочную красоту Скалистых гор. Все было таким огромным, и пустые пространства небес по утрам и ночам, казалось, были созданы для великанов. Она опять будет скакать на лошади и, повернувшись в седле, видеть позади любимого человека, потом галопом ускачет от него, смеясь, а он станет догонять ее. И они поедут верхом к горному озеру, где им будет казаться, что они — единственные люди в целом мире, потом бросятся на траву и…

Вдруг стены комнаты сомкнулись вокруг нее и возвышенный образ прерий сменился девонскими горами, загнавшими их в свою душную ловушку. Сегодня днем состоится тайное, с постоянно испытываемым чувством вины соитие в спальне Бернарда, которая вызывала клаустрофобию — от обилия старой мебели и запаха пыли… А потом Бернард будет молиться.

Гилберт Флайт сердился. Мальтрейверс провел его, другого слова не найти, — провел, сделал из него дурака. И теперь у него есть против Гилберта оружие. Начинающий задира, но без приличествующей задире ложной храбрости. Когда власти стали представлять для него угрозу, его отторженность от них сменилась страхом и ненавистью. Еще более невыносимым было то, что Мальтрейверс никогда не обладал никакими полномочиями, он только притворялся, а теперь захватил власть над ним без всяких на то прав. Властью над Гилбертом Флайтом. Властью, которая может разоблачить его. Предположим, что он привлечет к этому делу полицию. Флайт знал, что не вынесет мучений, снова утаивая правду. Он все разболтает. Ведь выхода нет. Что бы ни произошло, Мальтрейверс останется для него вечной угрозой. Все, что Флайт ценил в жизни: репутацию, безопасность, высокое о себе мнение, успех, — все может быть разрушено в любой момент этим презренным человеком. Пока Мальтрейверс жив, у Гилберта Флайта не будет покоя. Пока он жив… Таким образом, суетные мечты, полные сладостной удовлетворенности, мечты заместителя управляющего банком, превратились в мысли — нет, даже не суетного, отчаявшегося убийцы, а холодного, расчетливо действующего террориста. Они были пугающе невозможны — но и пугающе притягательны и соблазнительны.

— Когда вы думаете вернуться? — спросил Стефан.

— Не жди нас, — посоветовал Мальтрейверс. — Тэсс училась в школе вместе с хозяйкой этого дома, они были очень дружны. Лучше дай нам ключ.

— Не нужно. Мы оставим дверь незапертой.

— Это безопасно?

— Здесь люди часто так делают, когда уходят. — Стефан мрачно улыбнулся. — Что бы ни происходило в Медмелтоне, от мелких краж мы не страдаем.

— Вы счастливцы. Мы войдем потихоньку.

— Где, ты говоришь, живет эта пара?

— Где-то за Плимутом, на границе в Корнуэллом.

— Запомни, что, когда вы будете возвращаться через Тэмэр, на мосту с вас возьмут пошлину. Итак, увидимся, когда завтра я вернусь из школы. Думаю, утром тебе захочется подольше поваляться в постели.

Через пятнадцать минут Мальтрейверс выехал из Медмелтона и с проселочной дороги свернул навлево, на шоссе А-38.

— Где мы встретимся с Сэлли Бейкер? — спросила Тэсс.

— В пивной у Бакфестлей, где я в прошлый раз обедал. Там же мы сможем и поесть.

— Не слишком ли это близко? Если кто-то из медмелтонцев увидит нас вместе, эта новость распространится мгновенно, как пожар.

— Не думаю. Здесь никто, как правило, дальше своей округи носа не высовывает, и я не считаю, что слух обо мне выйдет за границу Медмелтона.

Когда они приехали, Сэлли Бейкер еще не было. Она вошла как раз, когда они покончили с едой. Мальтрейверсу было интересно наблюдать, как они с Тэсс незаметно оценивали друг друга и каждая занимала слегка оборонительную позицию. Направившись к бару, чтобы заказать еще выпивки, он намеренно пропустил перед собой несколько клиентов, чтобы дать возможность женщинам побыть несколько минут одним: какие-то вопросы и ответы могли быть высказаны только без него.

— Мы тут пытались решить, то ли вы совершенно безумны, то ли очень умны, — провозгласила Сэлли, когда он вернулся к столу.

— И какой же вынесли приговор?

— Присяжных еще нет, — сухо сказала Тэсс.

— Если они объявят меня виновным, я сошлюсь на то, что я сумасшедший. Кажется, этого у меня хватает. — Он взглянул на часы. — Тем более что доказательства тому должны появиться примерно через четыре часа. А пока посмотрим, к чему мы пришли.

Он положил локти на стол, соединил ладони и несколько мгновений постукивал пальцами по губам.

— Что бы ни произошло, сегодня ночью всей этой чепухе с колдовством будет положен конец. Могу побиться об заклад, что Мишель со своим доверенным лицом будет там, и клянусь, им окажется Милдред Томпсон. Но приблизит ли это нас к открытию имени убийцы Гэбриеля?

— Это может подвести нас именно к нему, — была уверена Сэлли. — Возможно, это Милдред. — Она кивнула в сторону Тэсс: — Надеюсь, вы сумеете присмотреть за этой леди?

— Она может сама о себе позаботиться, — ответил Мальтрейверс. — Во всяком случае, убить мужчину, который, наверное, был сильно пьян и ниоткуда не ожидал опасности, или трезвую молодую женщину — дорогая, полегче с шотландским виски, — которая будет настороже, — это большая разница. Так или иначе, я не могу отыскать ни единой причины, из-за которой Милдред должна была желать смерти Гэбриеля.

— Их может быть огромное количество, просто мы не знаем, — напомнила Сэлли. — Когда Гэбриель и Милдред познакомились, одним небесам было известно, что могло связать их.

— Это правда, — согласился Мальтрейверс. — Но едва ли поэт был здесь достаточно долго, чтобы они успели всерьез рассориться.

— Да, но если он узнал, что она занимается колдовством с Мишель — или даже с кем-то из местных ребятишек, — он мог пригрозить ей, что во всеуслышанье объявит об этом, — предположила Сэлли.

— Черта с два он бы это сделал! — был убежден Мальтрейверс. — Он сам ввязался бы в это с головой. Это именно те вещи, которые привлекали его самого. Нужно только помнить, что он был великолепным поэтом, но отвратительным человеком.

— Итак, мы останавливаемся на предположении, что он был отцом Мишель… — начала было Сэлли, но тотчас замолчала, увидев выражение их лиц. — Разве нет?

— Да, но… — На лице Мальтрейверса отразилось замешательство. — Я уже говорил об этом Тэсс. Когда прошлым вечером мы возвращались из «Ворона» и я устроил спектакль насчет того, что меня озадачила эта гостья, Стефан кое-что сказал мне. Он не говорил об этом прямо, но его идея состояла в том, что если бы он был ее отцом, то мог их видеть вместе из окна своего дома, откуда открывается вид на церковный двор. И это предположение его напугало.

— Напугало? — нахмурилась Сэлли. — Почему?

— Он не сказал этого, но имелось в виду, что их могла видеть на церковном дворе ее мать, Вероника. — Мальтрейверсу потребовалось на сей раз много времени, чтобы зажечь сигарету. — Совершенно очевидно, что это теория с отцом, вывернутая наизнанку. Мне это не приходило в голову, но Стефану — пришло. Подумайте сами. Вероника слишком четко контролирует себя. Она всегда делает все, что нужно, не важно, насколько ей при этом трудно. Все эти годы она скрывала имя отца Мишель, точно так же она способна и защищать Мишель. Если в ту ночь Мишель кралась тайком из дома, чтобы встретиться с Гэбриелем, Вероника могла услышать ее, а потом и увидеть их вместе. Из рассказанного Флайтом следует, что фигура, которую он видел, могла быть одинаково и мужчиной, и женщиной, а Гэбриель был убит одним взмахом ножа. Опровергните мою теорию, если сможете.

— Мне не нравилась эта часть рассказа Гаса, — вставила Тэсс.

— Но я плохо знаю Веронику и не знаю, на что она способна.

— А я знаю. — Сэлли вздохнула, потом несколько мгновений помолчала, скользя пальцами вверх и вниз по ножке бокала с вином. — Моя мать однажды рассказала мне историю, случившуюся с Вероникой, когда та была еще маленькой девочкой. У нее жил котенок, и с ним что-то случилось. Ветеринар сказал, что его нужно усыпить. Вероника попросила оставить его еще на одну ночь. Утром ее мать нашла котенка мертвым в постели Вероники: она сама задушила его, потому что не хотела, чтобы это сделал ветеринар. — Она взглянула на их встревоженные лица. — Ей тогда было всего четыре года. Когда Веронику спросили, почему она это сделала, она ответила: из-за любви к котенку.

— Ой, — только и промолвила тихо Тэсс.

— Вот именно — «ой»! — повторила Сэлли, потом повернулась к Мальтрейверсу: — Стефан прав. Это может быть она.

Глава 14

Милдред Томпсон расстроенно и со все возрастающим страхом смотрела, как медленно ползут острые стрелки часов на буфете. Ждать еще больше часа. Лгала ли Мишель насчет этой гостьи? Непохоже. Девочка была действительно напугана, когда прошлым вечером ворвалась к ней в дом, бледная, в панике бормоча что-то нечленораздельное. Она не узнала той женщины, она была уверена, что не знакома с ней, но ее живые медмелтонские глаза были отчетливо видны при свете из гостиной. И Милдред пыталась выведать у Мишель как можно больше подробностей. Какого она роста? Почти как мама. Цвет волос? Мишель не рассмотрела, на голове незнакомки был шарф. Речь? Не похожа ли она на местный говор? Да… нет… возможно. Мишель была не уверена. Она слишком напугана, чтобы думать о таких вещах. Что в точности говорила эта женщина? Что она знает о происходящем на церковном дворе… что это очень серьезно… что Мишель должна прийти туда в назначенное женщиной время с человеком, который заставил ее все это делать. Если же они не явятся, произойдет несчастье. Спросила ли Мишель, как ее зовут? Нет. Она была так… напугана. Женщина еще сказала, что знает о Патрике Гэбриеле.

От переполнявшего страха Мишель плакала, умоляя Милдред пойти с ней. Они просто не могут не сделать этого. Иначе женщина будет говорить с мамой. Если же они придут, возможно, по крайней мере, все удастся сохранить в тайне. Они должны… Ради них обеих. Милдред резко прикрикнула на девочку, чтобы та взяла себя в руки, а сама села, размышляя, в то время как Мишель продолжала тихонько всхлипывать и вздыхать.

— Ты знаешь, кто она? — спросила наконец Мишель. Она будто цеплялась за еще теплившуюся безумную надежду, что происшедшее было ниспослано ей в виде испытания, не без участия Милдред, конечно.

— Нет, не знаю. Но я должна поговорить с ней и все выяснить.

Пока часы медленно отстукивали секунды, да так громко, что звуки, казалось, проникали во все уголки комнаты, Милдред сходила с ума. В течение дня покупатели рассказывали ей о том, как выглядела эта странная женщина, появившаяся в «Вороне». И, сдерживая свои эмоции, Милдред мимоходом, чтоб не вызвать подозрений, собирала информацию. Если верить слухам, картина получалась запутанная, но медмелтонские глаза и едва заметная родинка присутствовали во всех рассказах. В лучшем случае, сходились многие во мнении, ей можно было дать около тридцати. Милдред же не могла припомнить ни одной деревенской девушки с такими приметами, значит, она родилась не в Медмелтоне, но, скорее всего, кто-нибудь из ее родителей здешний. Узнать же, кто она, невозможно, ведь за эти годы бесчисленное множество людей покинуло эти места. Но оставалось загадкой, как она узнала о Мишель и церковном дворе. Если бы до вчерашнего вечера женщина все еще оставалась в деревне, слухи об этом непременно достигли бы магазина. Она словно появилась из ниоткуда, уверенная, что ее невозможно будет узнать. Кто же она? Откуда? Почему так много знает и чего хочет?

Послышалось жужжание, и бой часов возвестил о том, что было уже без четверти двенадцать. До назначенного времени остался всего один час.

Сэлли Бейкер одобрительно кивнула, когда Тэсс спустилась вниз. Ее длинные рыже-каштановые волосы, всегда свободно ниспадавшие на спину, теперь были собраны в тугой пучок, и сверху на них был накинут кремовый шелковый шарф. Едва заметная красно-пурпурная родинка в виде пятнышка расползлась у правой щеки. Широкий воротник серого пальто был поднят, напоминая крылья какой-то таинственной птицы, наполовину закрывая ее голову. Сэлли пересекла комнату и внимательно оглядела Тэсс. Ее правый глаз теперь был карим, как каштан, и сиял в ошеломляющем противоречии с левым — зеленым.

— Эти линзы очень неудобны? — спросила Сэлли.

— Немножко. Но… — Тэсс неожиданно усмехнулась: — Вы умеете хранить тайны? Я всегда ношу линзы.

— Она слепа, как летучая мышь, когда снимает их, — пошутил Мальтрейверс.

— Нет, — возразила Тэсс. — Просто не люблю носить очки.

— Все суета сует и томление духа… Могу сказать это по-латыни, если хотите.

— Перестань выпендриваться, Гас, — сказала Тэсс. — А не странно ли, что мы начали вдруг шутить?

— Это нервный смех, — заключила Сэлли. — Ничего удивительного. Мы отправляемся сейчас? У нас еще час впереди, а чтоб дойти туда, нужно минут десять.

— Думаю, лучше прийти пораньше, — заметил Мальтрейверс. — И хотелось бы добраться незаметно.

— Поздно ночью никого вокруг не должно быть, да кроме того, начинается дождь, — успокоила его Сэлли. — Подождите минуту, я возьму фонарь.

Когда они вышли из дома Сэлли, сыпала мелкая изморось. Деревенская тишина, которая поразила Мальтрейверса еще в первую ночь, проведенную здесь, все словно окутала темным покрывалом; это было необычно и могло сбить с толку людей, привыкших жить с искусственным освещением. Вершина горы Медмелтон была практически не видна, и, когда они спускались, дома на его окраине, тихие и спокойные, едва различались во мгле. Когда они добрались до луга, глаза стали привыкать к темноте. Сэлли очень медленно приоткрыла ворота, ровно настолько, чтобы они могли пройти.

— Скрипят! — прошептала она.

Портал церкви Святого Леонарда, казалось, излучал какую-то особенно густую темноту, но на церковном дворе неожиданно оказалось довольно светло. Надгробия высились, словно расставленные по команде часовые. Собиравшаяся в листве высоких тисов, медных буков и Древа Лазаря дождевая вода едва слышно капала вниз. В двадцать минут первого Тэсс уже стояла около дерева — высокая, в черных ботинках, закутанная в пальто. Пока они все трое напряженно ждали, Мальтрейверс молча взял из рук Сэлли Бейкер фонарь. Потом ворота скрипнули, и они замерли. Тэсс обернулась на звук и увидела две приближающиеся человеческие фигуры, по смутным очертаниям которых было невозможно узнать, кто это. Она не заговорила с ними, пока они не дошли до края тропинки, — осторожные, словно животные, почуявшие опасность.

— Спасибо, что пришли. — Голос Тэсс был низким, но отчетливо слышным в ночи. — Это избавит нас от многих бед.

Милдред откашлялась:

— Кто вы?

— Не имеет значения, как меня зовут.

Мальтрейверс и Сэлли инстинктивно отодвинулись поглубже в портал церкви, когда Милдред вдруг зажгла фонарь, который держала в руках, направив свет прямо в лицо Тэсс. Та в ответ намеренно шагнула вперед, и луч света заколебался в нервно удерживающих фонарь руках.

— Видите? И не узнаете меня, не правда ли?

Наступила мгновенная пауза, после которой Милдред Томпсон покачала головой.

— Нет, не узнаю. Но я вижу, что вы отсюда. Что вы хотите?

— Прежде всего хочу получить ответы на некоторые вопросы… Все в порядке, Мишель, тебе нечего бояться. Только расскажи мне, как все началось.

— Что значит «все началось»? — огрызнулась Милдред Томпсон.

— Я разговариваю с Мишель, — резко прервала ее Тэсс. — Придет и ваша очередь. Итак, Мишель?

— Я не понимаю, о чем вы… говорите, — изчезла куда-то агрессивная, самовлюбленная девушка, и вместо нее перед Тэсс стояла насмерть перепуганная школьница-подросток.

— Нет, ты прекрасно понимаешь, — произнесла Тэсс с терпеливой мягкостью. — Но может, ты хочешь, чтобы я тебе рассказала? Хорошо. После смерти Патрика Гэбриеля Милдред Томпсон сказала тебе, что есть способ, с помощью которого можно вернуть его. И дала почитать тебе одну из историй Ральфа-Сказочника, не так ли? О женщине, которую звали Мэри из Медмелтона, и о мужчине, которого она любила. Почему ты просто не посмеялась над ней, Мишель? Ведь ты слишком уже взрослая для волшебных сказок. Почему поверила ей?

Девочка, опустив голову, смущенно ковыряла носком ботинка гравий на тропинке.

— Я не поверила ей. Вообще-то мне хотелось верить, но я понимала, что все это глупости. Я просто делала это, потому что… потому что это помогало.

— Помогало? Каким образом?

— Потому что… нет! — Минутное откровение сменила демонстративная угрюмость: — Если вы такая умная, ответьте сами.

— Я многое знаю, Мишель. Знаю и то, что ты в серьезной беде. Но я не знаю всего.

— А я и не собираюсь вообще говорить вам ничего.

— Но ты должна сказать. Иначе я пойду в полицию.

— А что они могут сделать? — Угроза вмешательства властей вызвала в Мишель бунтарское сопротивление.

— Да не будь дурочкой? — Тэсс вдруг потеряла терпение: — Неужели ты думаешь, что убийство забыто и что все это канет в вечность? Они ведь захотят узнать все о тебе и Патрике Гэбриеле… в том числе и о человеке, который поднял на него руку.

Тэсс едва повысила голос, но холодная жесткость тона явно причинила девочке боль, и она яростно замотала головой.

— Я не знаю! — закричала она. — Прекратите! Я никого не видела! Я только нашла его, и он был уже мертв! — Мальтрейверс и Сэлли слушали, стоя в портале церкви затаив дыхание.

— Нашла его? — В голосе Тэсс ощущался ужас, который тут же сменился сочувствием и пониманием: — Господи, дорогая, это, должно быть, было ужасно!

Она шагнула вперед, но Мишель с ужасом отшатнулась от нее.

— Все в порядке. Ты в полной безопасности. Посмотри, это я, Тэсс. — Девочка стала вглядываться в нее, потом всхлипнула от неожиданности и чувства облегчения. Тэсс обняла ее, потом взглянула на Милдред Томпсон: — А вы, черт возьми, что вы сделали с этим ребенком?

Та опустила голову, свет от ее фонаря падал на землю.

— Ничего такого, чего бы она сама не хотела.

— А вы ее на это толкнули, — с горечью произнесла Тэсс. — Она была перепугана и убита горем, а вы, черт вас возьми, играли на этом.

— Она говорила, что хочет вернуть его, — пробормотала Милдред. — Чтобы поговорить с ним.

— И вместо того, чтобы выслушать ее, вместо того, чтобы пойти и все рассказать ее родителям, вы подстегивали ее нездоровое любопытство. Она нуждалась в помощи, поддержке, а вы рассказывали ей истории о привидениях. — Все еще продолжая держать Мишель за плечи, Тэсс отступила назад, к Древу Лазаря. — Вы действительно верили в то, о чем говорили ей? Потому что, если это так, вы больны!

— Есть вещи, о которых вы ничего не знаете, но должны были бы знать. — Милдред Томпсон взорвалась злобным возмущением: — Вы обладаете силой…

— О какой силе вы… — Тэсс запнулась, не веря своим ушам, — …вы, глупое создание! Нет никакой силы.

— Нет, есть. И она в ваших глазах!

— К черту проклятые глаза! Коричневый — это контактная линза, но даже если бы он был настоящим, это бы ровно ничего не значило!

— Что вы имеете в виду? — Луч фонаря Милдред упал ей на лицо. — Кто вы? И какую игру ведете?

— Уберите эту штуковину, — кивнула Тэсс на фонарь. — Мы не играем, мы…

— Мы? — вопрос прозвучал, как удар кнута. — Что вы имеете в виду, говоря «мы»?

В портале церкви Мальтрейверс прикоснулся к руке Сэлли Бейкер.

— Подождите здесь, — шепнул он, выходя из укрытия. — Она имеет в виду меня, Сэлли.

Когда Милдред повернулась к нему, он включил фонарь Сэлли Бейкер, и два луча скрестились, как копья. Оторвавшись от плеча Тэсс, Мишель задохнулась от неожиданности, узнав его.

— Что происходит? — Ошеломленная тем, что ее лицо вдруг оказалось освещенным, Милдред Томпсон отступила назад, молниеносно переведя луч фонаря с Мальтрейверса на Тэсс. — Я ничего не сделала плохого! Не нарушила никаких законов.

— Нет, нарушили, — возразил Мальтрейверс. — Утаивая с самого начала показания. Вы знали, что Мишель нашла тело Патрика Гэбриеля, и ничего не сказали полиции. Может быть, вы совершили и еще что-то, но это уже дело полиции — квалифицировать ваши поступки.

— Она никогда не говорила мне, что нашла тело! — Это признание последовало слишком быстро. — Она только сказала… только сказала, что хочет… хочет погадать о нем на картах.

— На каких картах?

— Вы не поймете.

— Возможно, но нас не это беспокоит. О чем же Мишель-хотела погадать? Что узнать?

— Она не говорила. Она… она не обязана была все мне выкладывать. Я не хотела этого делать, но она настояла. Я не думала, что в этом есть что-то плохое.

Мишель вдруг тесно прижалась к Тэсс, зарыв лицо в пропитанное дождевой влагой пальто.

— Нет! — всхлипывая, твердила она. — Нет, нет, нет, нет!

— Все в порядке, — умиротворяюще говорила Тэсс, гладя ее по волосам. — Мы знаем, что эта женщина лжет.

— И ведь именно об этом вы хотите рассказать в полиции, так? — язвительно вопрошал между тем Мальтрейверс. — Что вы позволили перепуганному ребенку, нашедшему труп, вовлечь вас, взрослую женщину, в эти игры с безумными предрассудками? Что велели ей приходить сюда и тайком класть вещи под Древо Лазаря, читать похоронную молитву, греховно искажая ее смысл, — о да, об этом я тоже знаю — и что все это тянулось месяцами? И вы скажете в полиции, что никогда не хотели намеренно делать всего этого, не думали, что это плохо? Да вы просто великолепны в своей наглости, Милдред!

— Это была ее идея, ее! — Мишель все не поднимала головы от плеча Тэсс, и ее слова, полные обиды и горечи, донеслись невнятно. — Это была ее идея!

— Разумеется, ее, — подтвердил Мальтрейверс. — И это очень дурно с ее стороны.

Милдред Томпсон, пятясь, отступила еще дальше, в тишине было слышно лишь ее прерывистое взволнованное дыхание.

— Кто послал вас? — тем не менее требовательно вопрошала она. — Откуда вы?

— Никто нас не посылал, — неторопливо объяснял Мальтрейверс. — Знаю, здесь все делают истерические выкладки насчет того, кто я и откуда взялся. Но я всего лишь друг Стефана и Вероники, и ничего больше.

— Но вы задавали вопросы… — осуждающе процедила Милдред.

— Да, задавал, — согласился он. — А теперь у меня уже есть кое-какие ответы на них. Пока еще не на все, но их вполне достаточно, чтобы продвигаться дальше.

— Если вы не из полиции, я больше ничего не скажу. — Она резко направила луч фонаря на Мишель, потом метнула обратно. — Она же сумасшедшая, эта девчонка, вы что — не видите? Они здесь все такие, по глазам видно. И ей никто не поверит!

Мишель, оставаясь в объятиях Тэсс, тихо застонала.

— Господи Боже мой, да вы и впрямь гнусь какая-то! — Мальтрейверс опять направил свет фонаря прямо в лицо Милдред Томпсон и вздрогнул от отвращения. — Убирайтесь отсюда к черту и с сегодняшнего дня оставьте девочку в покое! И если я услышу о вас еще хоть раз, то разобью ваш проклятый котелок!

Злая, испуганная и в то же время непокорившаяся, она презрительно усмехнулась, и Тэсс закрыла глаза, будто та ей сделала невыносимо больно.

— Проклятые нездешние чужаки с вашими сложными лондонскими хитростями! Я все сделаю, как надо, но совсем не потому, что вы мне так приказали. Это моя деревня, и никто не имеет права указывать мне, что делать. Бегите расскажите в полиции обо всем — они и пальцем ко мне не прикоснутся!

Мальтрейверс вздохнул, когда Милдред повернулась и, неуклюже переступая, побрела в мокрую темноту. Ворота снова скрипнули, ее шаги смолкли.

— По крайней мере она не брызгалась слюной, — прошептал он словно самому себе, а потом подошел к Тэсс и Мишель, обнял все еще всхлипывающую девочку. — Идемте, нам нужно поговорить. Давайте укроемся от дождя в портале церкви. Там еще, Мишель, есть один человек, но не волнуйся. Она тоже на твоей стороне.

Все еще всхлипывая и что-то неразборчиво бормоча, девочка позволила привести себя в портал. При виде Сэлли Бейкер с ее лица не сошло выражение равнодушия и никаких других эмоций она не испытала. Тэсс усадила ее на Каменную скамью рядом с собой и опять обняла, как бы защищая.

— Ты скоро уже будешь в постели, — пообещала она, — конечно, ты можешь рассказать своим обо всем… в общих чертах… Скажи только, что произошло.

Девочка чуть заметно отрицательно качнула головой.

— Я не смогу.

— Нет, можешь, — мягко настаивала Тэсс. — Послушай наши соображения, а ты скажешь, в чем мы ошибаемся. Хорошо? Патрик Гэбриель был твоим любовником, правда?

Тэсс прижала к себе девочку, потому что та сразу же попыталась вырваться.

— Нет-нет! Мы вовсе не об этом хотим поговорить. Это не важно. Ты обычно встречалась с ним около Древа Лазаря, да? — Неожиданно она рассмеялась: — Ах ты глупая девочка! Поверь, дорогая, можно выловить миллионы рыбок и получше его. Могу поклясться, он говорил тебе, что увезет тебя отсюда в Лондон и вы будете жить там вместе, так ведь?

Мишель слегка кивнула головой.

— Он обещал, — прошептала она.

— Разумеется, обещал. Такой, как он, может обещать все, что угодно. Рассердись на него. Он использовал тебя и…

— Он говорил, что любит меня.

— О, они так всегда говорят! — ответила Тэсс. — Так что ты кое-что поняла, ведь так? Как долго это продолжалось?

— Четыре или пять недель, но не каждую ночь! Я знаю, сколько раз мы… это записано в моем дневнике… не помню точно, но, наверное, около…

— Нам не интересны эти подробности, — прервала ее Тэсс. — Это случилось, это закончилось, и… хватит об этом… Вы предохранялись?

— Он сказал, что в этом нет необходимости. Он сделал операцию.

Тэсс чуть ли не застонала, взяла Мишель за плечи и повернула лицом к себе:

— А теперь послушай меня. Никогда не верь этому. На сей раз ты проскочила, но в следующий можешь оказаться не такой удачливой. — Она улыбнулась, будто извиняясь, и прижала Мишель к себе. — Прости, я не хотела говорить грубо. Но, пожалуйста, обещай мне быть осторожной в будущем.

Поскольку девочка, нервно улыбнувшись, кивнула, Мальтрейверс понял, что разговор Тэсс на эту сугубо жизненную тему увенчался успехом и успокоил ее. Он уже шагнул было к Мишель, чтобы заговорить с ней, но Сэлли Бейкер прикоснулась к рукаву его плаща, останавливая, а потом, наклонившись, взяла девочку за руку и мягко попросила:

— Посмотри на меня, Мишель. Вот так. А теперь давай поговорим. Ты плохо знаешь Гаса и Тэсс, но меня-то ты знаешь давно. И нам нужно обсудить одно важное дело. Ты только что сказала, что нашла Патрика Гэбриеля. Это была одна из тех встреч, о которой вы договаривались? Ты говоришь «да», я не ослышалась? Хорошо, а теперь расскажи нам все, что ты вообще можешь вспомнить о той ночи.

Мишель долго молчала, прежде чем заговорить:

— Я только нашла его. Сначала подумала, что он заснул, потом увидела… Подумала, что он надел красный шарф, но когда я дотронулась… — Ее всю передернуло.

— И что же ты сделала? — спросила Сэлли.

— Я думала… нет, я не упала в обморок, но мне стало совсем дурно. Я почти ничего не видела, потому что очень сильно плакала… Прошла в свою комнату, заперла дверь и… залезла в постель, натянула на себя пуховое одеяло. Мне было так страшно…

— Конечно. — Сэлли сжала ее руку. — Понимаю. Но почему ты никому не сказала ни слова?

— Я не могла! — запротестовала она. — Они бы обязательно захотели узнать, что я там делала… ночью. Они бы подумали, что я это сделала!

— Мишель, но никто бы не подумал так! С чего ты взяла?

— Но мне все равно пришлось бы объяснять, и все вышло бы наружу обо мне и Патрике и о том, что мы делали. — Она судорожно сглотнула и опять всхлипнула. — Я немножко вздремнула тогда, а наутро кто-то нашел его, и всюду… всюду началась паника. По всей деревне ходили полицейские. Я, помню, умоляла Стива, чтобы он взял меня с собой в школу, чтобы избавиться от их расспросов. В машине я заставила себя спросить у него, что случилось, потому что знала: если не спрошу, это покажется ему странным. Он рассказал немного, наверное, хотел меня каким-то образом оберечь. И я знаю, он был добр ко мне. Но я хотела узнать, что делает полиция. Я должна была узнать.

В школе все было ужасно, потому что все уже слышали и все время задавали мне вопросы. Учителя без конца спрашивали, все ли со мной в порядке, и мне пришлось притворяться. — Она говорила все быстрее, и слезы лились из карего и зеленого глаз. — А когда держишь что-то внутри, это становится… Я не знаю… это как будто на тебе корка, скорлупа или что-то вроде этого, когда можно прятать что-то внутри, и никто до тебя не доберется. Я помню, что вела себя в школе глупо, смеялась над глупыми шутками. На перемене даже играла в салочки, раньше я никогда этого не делала, потому что эта игра для маленьких детей. — Она опустила голову. — А мне опять захотелось стать маленькой…

Сэлли Бейкер выпрямилась, и, когда она повернулась к Мальтрейверсу, на ее лице был написан ужас.

— Теперь вы спрашивайте, — прошептала она. — Я больше не в состоянии.

Мальтрейверс понимающе кивнул, потом наклонился вперед, держа руки на коленях.

— И ты все время держала это в себе? Хотелось бы мне, поверь, быть таким же храбрым, как ты. Во всяком случае, сейчас мы уже слышали твой рассказ об этом, и скоро мы вообще закончим. Еще только пара вопросов, а потом мы проводим тебя домой. Как вы с Патриком устраивали ваши свидания? Ты говорила, что они происходили не каждую ночь.

Мишель пожала плечами.

— Они просто происходили. Мы просто встречались, как будто это было и случайно, и по договоренности. Иногда мне хотелось, а ему нет. Мы всегда делали это сразу после полуночи, потому что я знала, что мама и Стив к этому времени уже спали. Они всегда рано ложатся.

— А почему около Древа Лазаря? — спросил Мальтрейверс. — Ты могла бы приходить к нему домой.

— Это была его идея. Это имело какое-то отношение к истории — вы знаете — о девушке, ожидающей под деревом жениха. Я не очень-то поняла, но он сказал, что это связано с поэмой, которую он писал и… Господи, какой же теперь я себя чувствую дурой!

— Вот этого и держись, — сказал ей Мальтрейверс. — Ты нашла нужный настрой. Так или иначе, в ту ночь произошло важное событие. Теперь мы понимаем, как это было для тебя ужасно, но только на минутку вспомни об этом. Когда ты вышла, перед тем, как нашла его, было ли там хоть что-нибудь, что ты бы запомнила?

— Нет, — твердо сказала она. — Я торопилась, потому что было уже почти полпервого, и я думала, что Патрик может уйти. Дядя Эван и тетя Урсула зашли к нам и задержались допоздна. Мне пришлось ждать, пока я не убедилась, что мама и Стив заснули. Я ничего не слышала и никого не видела или… Это была летняя ночь, но очень темная. Я думала и думала об этом, но я просто вышла, было тихо, и я перебралась через стену и…

— Хорошо, — прерван ее Мальтрейверс. — Все остальное ты уже рассказала. Пойдем, давай проводим тебя домой.

— Что вы собираетесь делать? — спросила она, когда он встал.

— В данный момент ничего, — ответил он. — Только повторить тебе то, что ты уже поняла. Милдред Томпсон — очень плохой человек. Так?

— Теперь я знаю, это было глупо, но я… — Она покачала головой. — Я не могу объяснить… но вы же не собираетесь рассказывать маме?

Мальтрейверсу пришлось изворачиваться.

— Не могу обещать, но, если можно будет избежать этого, мы так и сделаем. Хорошо? Только продержись. Может, нам понадобится поговорить с тобой еще раз, но пока все это остается только между нами четырьмя. А сейчас — домой. Если мама или Стив что-то услышат, они решат, что это мы вернулись. Иди с Тэсс, а я догоню вас.

Они с Сэлли Бейкер оставались в портале, наблюдая, как Мишель и Тэсс шли к воротам, обняв друг друга. Мишель устало приклонила голову к плечу Тэсс.

— Какая ужасная грязь, — прошептала Сэлли.

— Но ведь это правда. — Мальтрейверс зажег сигарету. — Не знаю, насколько мы продвинулись вперед с убийством, но мы стали свидетелями медмелтонской тайны — черного полночного колдовства. Господи, да эту Милдред нужно в тюрьму засадить! А вам не приходило на ум, что она проделывала подобные штучки с другими какими-нибудь детьми?

— У меня есть ужасное ощущение, что это вполне возможно, — сказала Сэлли. — Но предоставьте это мне. Милдред не знает, что и я была тут нынешней ночью, так что я смогу действовать, как сочту нужным.

— Уверен, что вы разберетесь с этим, — согласился Мальтрейверс. — Нам лучше еще раз поговорить завтра. Пошли, я провожу вас.

— Я сама доберусь, спасибо. В Медмелтоне достаточно безопасно.

— Так ли?

— Никто не смеет мешать мне идти по собственной деревне. Спокойной ночи, Гас.

Когда Сэлли ушла, Мальтрейверс, докуривая сигарету, снова и снова смотрел на Древо Лазаря и с ужасом постепенно проникался всей глубиной злодейства, совершенного Милдред Томпсон. Она держала местный магазин, все ее знали, и она являлась непременным участником всего, что происходило в этой Богом забытой девонской деревне. Когда она умрет, церковь на ее похоронах наверняка будет переполнена, и люди станут передавать друг другу легенды о ее сплетнях и эксцентричности. Бернард Квэкс скажет, что она вошла в жизнь столь многих людей, что они ее недооценивали, и Медмелтон уже никогда не будет без нее прежним. Кто-нибудь другой займет ее место в универмаге, но еще много лет люди будут говорить: «Теперь здесь не так, как при Милдред»… Они никогда ни о чем не узнают и, может быть, не захотят узнать… Огонек окурка промелькнул в темноте, и Мальтрейверс вернулся в коттедж «Сумерки». Парадная дверь была еще не заперта, и, войдя, он осторожно прошел наверх. Тэсс сидела за зеркалом около туалетного столика, наклонив голову. Изящно согнув руку она снимала коричневую контактную линзу.

— Как она? — спросил Мальтрейверс.

— Чуть не заснула у меня на руках. Это реакция. Я только сняла с нее ботинки и уложила в постель. — Она подняла голову и посмотрела на него в зеркало. — Так что мы теперь будем делать?

Он пожал плечами.

— С этим и заснем — если сможем. Посмотрим, может быть, утро принесет новые идеи. Я расскажу Стефану о том, что случилось, когда он завтра в полдень вернется домой. Во всяком случае, с одной из его неприятностей мы разобрались.

— Не с самой худшей.

— Боюсь, что да.

Через полчаса Мальтрейверс выключил ночник, и они лежали в темноте, держась за руки.

— Есть одно предположение, которое я никак не могу не принимать во внимание, — прошептала Тэсс. — Может, потому, что сейчас я вижу перед собой только одно — лицо этой проклятой женщины. Как ты думаешь, не могла она сама убить Гэбриеля? По ее виду… она способна на это.

— Но почему? Посмотрим, что на этот счет думает Сэлли… И спросим ее друга, мистера Керра.

— Почему его?

— Потому что мистер Керр — очень умный человек. — Он сжал ее руку. — Уже поздно, спи.

Тэсс закрыла глаза, заставляя себя думать о прозаических вещах, чтобы прогнать отвратительные видения. На следующей неделе день рождения Элен… нужно сделать подарок… позвонить своему агенту насчет этой роли в фильме, она очень маленькая, но за нее должны хорошо заплатить… написать это проклятое письмо в Штаты… напомнить Гасу, чтобы машина прошла техобслуживание… что могло бы понравиться Элен? Назначить обед с Донной и Джереми… купить билеты для…

Мальтрейверс лежал без сна рядом с женой, и перед его глазами стояло Древо Лазаря, которое будто выглядывало из спальни Стефана и Вероники на другом конце коридора.

Глава 15

Тело Мишель содрогнулось, она вскрикнула. Обрывки сна еще кружились в ее полусонном сознании, а потом улетучились, словно дым под неожиданным порывом ветра. Смутные видения сплетались с реальностью того, что произошло на церковном дворе. Патрик, живой, целует ее, но его черты превращаются в предательское лицо Милдред. Сладкие каштаны с Древа Лазаря раскалываются, и оттуда течет кровь. В искусственных медмелтонских глазах Тэсс горит осуждение. Мальтрейверс и Сэлли Бейкер поднимаются из-за надгробья… Несколько секунд все казалось и реальным и нереальным одновременно. Она все еще была одета и смутно помнила, как Тэсс провожала ее, когда они возвращались домой, но все, что было после этого, словно стерлось из памяти.

Она резко села, ее пальцы яростно заскребли короткие волосы, будто она хотела заставить себя думать. Теперь она могла все осмыслить. Глупостям с Милдред пришел конец, и стыд разоблачения смешивался с облегчением. Мальтрейверс — беспокойный человек, который теперь много знает и многое держит под контролем. Ей это очень не нравилось, но придется смириться и быть готовой ответить на то, что может произойти, готовой лгать, если это будет необходимо, отрицать или надевать на себя новые маски.

Во время завтрака Стефан бросал случайные реплики, Вероника была энергична и спокойна. Тэсс вела себя как вежливая гостья, и Мальтрейверс как писатель отстраненно наблюдал за всеми остальными. Со стороны можно было бы увидеть за столом четырех взрослых и надутую девочку-подростка, которые вполуха слушают «Радио-4», начиная свой новый день с обычного и привычного. Когда с едой было покончено, Тэсс настояла на том, что вымоет посуду. Стефан и Мишель уехали в школу, а Мальтрейверс отправился в гостиную с утренней газетой в руках. В девять Вероника пошла ловить автобус до Эксетера, а через несколько минут после ее ухода зазвонил телефон, и Мальтрейверс поднял трубку:

— Доброе утро, Сэлли.

— Как Мишель?

— Приходит в себя. Заснула, как ребенок, а утром, кажется, опять взяла себя в руки.

— Это естественно, но я не уверена, владеет ли она собой. Мишель опять замкнулась в себе, и, может быть, было бы лучше, если бы эта броня дала трещину.

— Возможно, так и произойдет! — Мальтрейверс с болью осознавал, что муки девочки еще не закончены, а может, только начинаются. — Послушайте, нам нужно поговорить… хотелось бы в присутствии вашего друга Александра Керра. Вы можете выманить его к себе на чашку кофе из его заповедника?

— Он придет, если я попрошу. Но зачем?

— Во-первых, потому что все мы люди слишком эмоциональные, а чтобы взглянуть на это дело объективно и трезво, нам нужен беспристрастный человек. Я считаю Керра очень… проницательным. — Мальтрейверс помолчал и почувствовал, что на другом конце провода Сэлли почему-то еще в нерешительности колеблется. — Знаете, некоторые вещи меня не касаются. И вы и Алекс оба сказали мне, что он работал в почтовом ведомстве, и я буду придерживаться этой версии, хорошо? — Мальтрейверс ждат, когда она прервет наконец свое молчание.

— Он сказал, что у вас острый ум, Гас.

— И я осмотрителен, — заверил он ее. — Мы с Тэсс зайдем к вам примерно через полчаса.

Когда он повесил трубку, жена взглянула неодобрительно.

— О чем это вы говорили насчет Алекса Керра?

— Мистер Керр человек более значительный, но разрешающий знать о себе гораздо меньше. Конечно, у него свои причины что-то скрывать. Тем не менее мой намек, что я понимаю это, может заставить его высказывать свои предположения чуть более откровенно.

— Ты хочешь, чтобы он выдвинул какие-то собственные объяснения, почему убийцей не могла быть Вероника?

— Мне бы очень этого хотелось. Потому что я все еще не вижу причин, почему бы ей этого не сделать. И мне это не нравится.

Наклонив голову и сжав руками поручни у алтаря, Бернард Квэкс молча стоял на коленях в церкви Святого Леонарда. Все предварительные молитвы были произнесены автоматически, да и будет ли он когда-либо еще думать над тем, что говорит? Он уже помолился во здравие своей паствы, своего прихода и своей церкви, помолился об успокоении Джейн Даусон в ее болезни и Хэрри Кларка в его печали. О душах своих отца и матери и всех усопших, о попечении душ живых, о королеве и ее советниках, дабы они были мудры, о мире во всем мире. Во имя Господа нашего и Его Единородного Спасителя Иисуса Христа. Аминь.

А теперь он должен помолиться за себя. Сутулые плечи поднялись и опустились, когда он сделал очень глубокий вздох, начиная молитву. Господи, чтобы Ты дал мне силу в слабости моей. Чтобы Ты простил грех мой. Чтобы Ты мог оценить, что правильно делал я во имя Твое, в чем — не намеренно грешен. Признай мои страдания. Помоги мне в моем смятении и отпусти мою вину. Мою вину, которая так…

Он тяжело задышал. Образ Урсулы Дин вторгся в его сознание, пронзив жарким, непреодолимым желанием. Не единожды, не дважды, но… слишком часто, в то время как и одного раза было бы чересчур много. И сегодня днем она опять зайдет в его пасторский домик, и они… Он содрогнулся.

— Отец мой, прости меня, — прошептал он. — Ибо знаю, что творю и что уже содеял.

— Что-нибудь случилось, Милдред?

— Что? Нет, конечно, нет. С чего бы? — Милдред Томпсон швырнула на прилавок полфунта копченого окорока и посмотрела вызывающе.

— О… да, конечно. Сколько всего?

— Четыре фунта семнадцать пенсов. Спасибо. — Она выхватила банкноту и быстро извлекла сдачу из ящичка кассы. — Кто следующий? Вы что, собираетесь весь день смотреть на эту капусту или будете покупать?

— Кто-то сегодня встал с левой ноги, — прошептала женщина где-то в глубине магазина.

В поведении Милдред Томпсон сочетались страх и гнев. Страх от опасности, грозившей разрушить ее репутацию, заслуженную всей ее жизнью. Гнев — оттого, что ее обманули и теперь нависла опасность, исходившая от этих чужаков. В Медмелтоне, который она воспринимала как собственный мир, ее безудержные мечты и желания были под защитой ее воли, она знала, что это ее деревня, знала всех, кто живет здесь, знала подробности их жизни. Здесь она могла затевать с ними игры, как бы случайно передавая сплетню, услышанную от одного, так, чтобы подействовать на другого. Она в совершенстве овладела этим мастерством, тонко манипулируя людьми и тайно радуясь мелкой ревности и недоразумениям, которые она сама и сеяла постоянно. Это была бесконечная месть за многие годы обид подлинных и вымышленных. Потому что она оставалась всего-навсего обыкновенной женщиной, на которую можно было не обращать внимания, владелицей деревенского магазина, и все без особых раздумий принимали ее и доверяли ей. Это была компенсация за все, чего у нее не было и не могло быть в жизни, но чего она так отчаянно хотела. И вот неожиданно она потеряла свою власть и…

— Не этот, Милдред. Я никогда не беру этот сорт.

— Что? — Она уставилась на пакетик сухого супа, который взяла с полки. Впервые за сорок лет, выполняя заказ, она допустила ошибку. Странно, как подобная мелочь могла так сильно расстроить, будто ее драгоценная репутация уже была отчасти разрушена.

Эван Дин не поднял от газеты глаз, даже когда звякнул дверной колокольчик магазина. Наверное, всего лишь случайный клиент, который, поглазев, наверняка ничего не купит. Такие визиты только подтверждали, как не важно идут дела, если они в скором времени не поправятся…

— Привет, Эван.

Теперь он поднял глаза от газеты.

— Я думал, ты на работе.

— У меня есть еще полчаса. — Вероника шагнула к прилавку. — Можно чашку кофе?

— Чайник только что вскипел. — Он слез с высокого деревянного табурета, и она последовала за ним в заднюю часть магазина. — Что привело тебя сюда?

— Этой ночью что-то случилось. Мы ужинали не дома вместе с Гасом, и, когда вернулись, Стефан сказал, что услышал в пивной какую-то историю насчет женщины, которая искала наш дом. Мишель призналась, что не видела никакой женщины, потому что уходила из дома, но она лжет.

— Ты уверена?

— Я всегда это чувствую, — просто сказала она. — Меня беспокоит — почему.

Брат протянул ей кружку.

— Кто она, эта женщина?

— Никто не знает, но у нее медмелтонские глаза и на лице родинка. Я совершенно не могу сообразить, кто бы это мог быть. Никто не знает также, что ей нужно. Она просто зашла в пивную и спросила, где коттедж «Сумерки».

— Если она из Медмелтона, она должна это знать.

— Конечно, должна. Мне не нравится это, Эван.

— Волноваться — это на тебя не похоже. Что еще?

Вероника тонко улыбнулась:

— Мы всегда так хорошо друг друга понимали, правда? Конечно, есть кое-что и еще. Стефан не расспрашивал Гаса, но тот что-то предпринимает. Разве ты не слышал? Медмелтон только об этом и гудит.

Дин пожал плечами.

— Я никуда не выходил последние десять дней, а Урсула мне ничего не говорила. Что же он затеял?

— Расспрашивал о Патрике Гэбриеле.

— Что? Все это кончилось уже много месяцев назад. Я даже и забыл об этом уже…

— А я нет.

Дин шагнул к сестре, взял ее за подбородок.

— Почему, Вероника? Это не имеет к тебе никакого отношения.

Вероника опустила его руку и отвернулась.

— Не дави на меня, Эван. Мне нужно поговорить с тобой.

Александр Керр поставил свой стул прямо около бокового окна в гостиной Сэлли Бейкер. Пока он слушал, держа в руках ребристую белую чашку с блюдцем, его голова оставалась неподвижной, а свинцово-черные глаза перебегали по очереди с Мальтрейверса на Сэлли, но, пока они не закончили свой рассказ, на лице его не отразилось ни единой эмоции.

— Итак, после расследования этой полночной драмы на церковном дворе… вам не нравятся результаты, к которым вы пришли, — подвел он итог. — Тогда, возможно, вам не следовало бы этого начинать вообще.

— Мы же не знали, чем все кончится, — протянул недовольно Мальтрейверс.

— А если бы знали, неужели сидели сложа руки?

Мальтрейверс вздохнул:

— Не знаю. Может быть.

— Ну а теперь уже поздно. — Керр сочувственно улыбнулся. — Как бы то ни было, давайте посмотрим, существуют ли другие альтернативы, кроме той, где Вероника покончила собственноручно с соблазнителем своей дочери. Хотя, возможно, мы и клевещем на мертвого: Мишель Дин вовсе не так невинна.

— Вы думаете, этой версии есть какие-то альтернативы? — спросил Мальтрейверс.

— Предлагаю и вам подумать о них. — В интонации Керра прозвучали нотки одобрения.

— Хорошо, — согласился Мальтрейверс. — Но прежде чем обсудить детали, давайте посмотрим на это дело в целом. Единственная причина убийства Патрика Гэбриеля, которую мы установили, состоит в том, что кто-то узнал об отношениях между приезжим поэтом и девочкой. И этот кто-то настолько был озабочен ее судьбой, что не мог не действовать. А это означает…

— Подождите минутку, — прервал ход его рассуждений Керр. — Вы употребили слово «озабочен» в значении «любил». Но и Гилберт Флайт признался, что видел их, и он мог «позаботиться» совсем по другой причине.

— Что вы имеете в виду? — спросил Мальтрейверс.

— Гилберт Флайт — маленький человечек, который искренне уверен, что он велик. Банкир изводит свою жену. Уверен, это тип, под началом которого невыносимо работать, и в довершение он убеждает себя, что в один прекрасный день его признают как великого биографа. Помимо всего этого, у него явно сексуальная неудовлетворенность. Любой видевший его лицо в тот момент, когда в «Ворон» входит привлекательная молодая женщина, понял бы это. — Керр допил кофе и сделал пренебрежительный жест рукой, в которой держал чашку. — Я обычно наблюдаю за поведением людей. Можете назвать это хобби скучающего старика.

— И какие же… выводы вы сделали на основании этого хобби в данном случае?

— Как правило, я не забочусь о выводах, но… — Керр помедлил с ответом. — Думаю, я мог бы представить возможный сценарий. Флайт испытывает вожделение к молодым женщинам, но они це хотят иметь с ним никаких дел. Он шпионит за совсем юной девочкой, которая отдается человеку много старше себя. Его неудовлетворенность принимает маниакальный характер, и ее нужно ублажить любыми способами. Итак, он убивает Патрика Гэбриеля. Потом говорит Мишель о том, что знает все и, если она не согласиться делать с ним то же самое… Но это только гипотеза. — Керр говорил будто извиняющимся тоном.

— И когда, испугавшись ареста, которым я пригрозил, банкир выболтал только часть этой истории, в нем жила надежда, что теперь-то он сумеет избежать некоторых весьма неловких вопросов, — заключил Мальтрейверс. — Да, это вполне возможно.

— Нет, — возразила Сэлли. — Мишель сказала бы нам об этом прошлой ночью.

— Не обольщайтесь, Сэлли. — В замечании Керра проскользнула нотка разочарования. — Мишель Дин — лгунья. Когда вы были с ней на церковном дворе, она призналась только в том, что было очевидно и необходимо, не более. Вы раскрыли ее делишки с Милдред Томпсон и связь с Гэбриелем. То, что она сказала, возможно, и правда, но все ли она открыла?

— Если это был Флайт, не будет никаких проблем, — в раздумье произнес Мальтрейверс. — Он расколется в ту же минуту, как полиция начнет его допрашивать.

— Не цепляйтесь за мою гипотезу только потому, что она более правдоподобна, чем ваша, — предупредил Керр. — У нас и тут нет никаких доказательств.

— Там, где речь идет о загадочном убийстве, люди выбалтывают только самые выгодные для них признания, — заметил Мальтрейверс. — Но в реальности они лишат вас возможности доказать это, что, несомненно, может создать проблему. В любом случае нужны доказательства… Так какая же альтернатива существует еще?

— Конечно, настоящий отец Мишель. Эта версия правдоподобна, но кто он? — Керр повернулся к Сэлли Бейкер: — Вы связаны с Медмелтоном дольше, чем кто-либо и нас. Ваши предположения?

— Я много думала об этом. — Она посмотрела в чашку на остатки своего кофе. — Здесь все еще живут три человека, которые составляли компанию молодой Вероники, когда все они были подростками. Но я не уверена, что кто-либо из них был ее дружком в истинном смысле этого слова. Эван всегда выступал в роли старшего брата-защитника, приглядывающего за младшей сестрой. Честно говоря, я вообще не помню, чтобы у нее были другие ухажеры.

— Ну что ты, Сэлли, она должна была их иметь, — возразила Тэсс. — У меня тоже есть старший брат, и в юности он мог быть до смешного ревнивым ко всякому, кто проявлял ко мне интерес. Но я находила множество способов избежать его опеки. Любая девушка, если она привлекательна, как Вероника, должна была иметь ухажеров.

— Полагаю, это так, — согласилась Сэлли. — Но я ни о ком особо не слышала, а уж в Медмелтоне-то об этом должны были знать.

— Возможно, но не в данном случае, — подчеркнул Мальтрейверс. — Вероника умеет хранить тайны, она передала это по наследству и Мишель. Но, предположим, если она когда-то забеременела от одного из этой компании, почему отказалась назвать его имя? Да и сейчас… Алекс?

— Ну… — Керр несколько секунд глядел в потолок. — Насколько я понимаю, Вероника, Эван и их друзья — все они входили в юношескую группу при церкви, их социальная деятельность на этом и ограничивалась. Такими группами всегда руководил Бернард Квэкс, у которого теперь, как вы полагаете, существует связь с замужней женщиной. Поэтому вполне закономерно мы можем задать себе вопрос, а не начал ли он распутничать раньше.

— Мы уже думали о подобном, — признался Мальтрейверс. — И это обстоятельство объяснило бы, почему Вероника никогда не называла его имени. Но…

— Подождите минуту, — прервала его Тэсс. — Разве Гилберт Флайт не сказал, что в ту ночь видел, как кто-то спускался к Древу Лазаря со стороны церкви? Из-за церкви? Оттуда, где пасторский домик?

— Да, — подтвердил Мальтрейверс. — Но дом, который снимал Патрик Гэбриель, тоже рядом. И вспомни, что после убийства все его записки и черновики кто-то взял. Гэбриель, конечно, говорил Стефану о поэме, над которой работал, и мог бы сказать об этом любому, кто интересовался его творчеством. Любовь — святая, нечестивая, законная и незаконная… А как насчет секса с девочкой? Если убийца защищал Мишель, это снова заставляет нас вернуться прямо к гипотезе об ее родном отце: он должен был украсть записки на случай, если в них содержалось что-то, что могло разоблачить его дочь.

— Это может относиться в равной степени и к Веронике, — печально констатировала Сэлли.

— Боюсь, что да… Так помогите же нам, Алекс.

— Не знаю, много ли от меня пользы… Но ваши доводы отчасти основаны на том, что Вероника могла видеть все происходящее на церковном дворе из коттеджа «Сумерки». Однако не только у нее была такая возможность. Флайт признался, что и он видел, да и любой, кто поздней летней ночью прогуливался перед сном, мог наблюдать потихоньку эти встречи. Мои воспоминания о годах собственной активной жизни подтверждают, что случаются короткие мгновения, когда человек перестает замечать что-либо вокруг.

Он повернулся к Сэлли.

— Вы говорите, что существует три человека, которые выросли вместе с Вероникой и все еще живут в деревне. В Медмелтоне немало домов смотрят на церковный двор. Живут ли они в каком-то из них?

— Один — да, но все остальные разве что могли просто в ту ночь прогуливаться рядом. — Она улыбнулась Мальтрейверсу: — Есть и другие варианты.

— Включая, конечно, Милдред Томпсон. — Наступило молчание, пока он вытаскивал сигарету. — Мне бы только хотелось понять причину.

На Керра словно напал приступ кашля, за которым он пытался скрыть сомнение, обуявшее его.

— Учитывая темные делишки, которыми она занималась, — я могу понять, что вам кажется более вероятным этот вариант. Но сможете ли вы выйти на ее след?

— Возможно. Если у меня хватит воображения.

— О, думаю, хватит. — Керр полузакрыл глаза и слегка улыбнулся. — Но я не ограничивался бы только Милдред… Сэлли, не найдется ли у вас еще чашечки этого великолепного кофе?

— Простите?.. Да, конечно. Я приготовлю.

— Я помогу вам, — вызвался Керр, идя за женщиной на кухню.

Оставшись вдвоем с Тэсс, Мальтрейверс минуту посидел на своем стуле, потом подошел к окну и взглянул на горку, спускающуюся к деревне. Поднявшийся ветер разогнал облака, и позолоченные часы на церкви Святого Леонарда засверкали под солнечными лучами. Он увидел какую-то женщину, вышедшую из медмелтонского универмага, которая прошла через луг, потом в ворота дома Гилберта Флайта. За церковью, над верхушками деревьев, виднелась шиферная крыша домика пастора. Тэсс подошла и встала рядом.

— Что он имеет в виду? — спросила она. — Когда говорит насчет воображения?

— Понятия не имею. Он хитер, словно лиса, и что-то знает или что-то придумал, но хочет, чтобы я сам дошел до всего. Я должен быть польщен, если он считает, что я способен на это.

— Не думаешь ли ты, что он все же стремится натолкнуть тебя на мысль, что это сделал Стефан? Потому-то и не хочет первым сказать об этом. — Она вздохнула. — Но ведь именно Стефан просил тебя приехать сюда.

— Но Стефан предположил, что убийцей могла быть Вероника, и хочет защитить ее. Не так ли? Черт, мы же не хотели, чтобы Алекс предложил что-то другое. Думай же, чучело гороховое!.. Думай! — побуждал он себя.

Опершись о подоконник, смотря вокруг и ничего не замечая, Мальтрейверс, мысленно перебирал в голове снова и снова все, что ему было известно. В этой драме совсем не много участников. Стефан и Вероника, Бернард Квэкс, Милдред Томпсон, Гилберт Флайт… и трое мужчин, о которых упоминала Сэлли. Но жители Медмелтона были тесно сплочены, ревностно относились к поддержанию собственной обособленности, яростно защищая при каждом представившемся случае свою неприкосновенность. Даже полиция после убийства Гэбриеля отступила с пустыми руками. А как насчет самой Мишель? Ее использовал человек, который очень скоро, будь он жив, посмеялся бы над своими обещаниями взять ее с собой в Лондон. Девочка должна была очень разозлиться… Ведь дети тоже способны на убийство. Она наверняка знала, что Гэбриель будет в ту ночь один на церковном дворе и что никому об этом не известно… Когда прошлой ночью она попалась в ловушку, не прибегла ли она, как всегда, к обычной лжи? «Я только нашла тело»… В каком направлении Керр подталкивал мысль Мальтрейверса? Не мать, не отец. Ребенок! Нет, это ужасно. Нужно остановиться на чем-то другом, и не потому, что ты сам хочешь этого или нет, а потому, что в этом есть какой-то смысл. Посмотри на мелкие детали, на вещи, которые кажутся незначительными. Тут что-то может быть…

Когда Керр с Сэлли вернулись в комнату, Мальтрейверс выпрямился.

— Конечно!..

Он едва произнес слово, как Кэрр понял, о чем речь.

— Что — конечно?

— Дайте мне минуту на раздумье!

Сэлли, поставив поднос с кофе на стол, продолжала смотреть на них обоих. Мальтрейверс молча уставился в окно.

— Гас? — Тэсс наконец побудила его ответить. Он повернулся к Керру.

— Если бы вы сказали не просто о воображении, а о «диком воображении», я бы додумался до этого раньше. Но неужели это может быть правдой?

— Что — правдой?

— Вы знаете об этом лучше, чем я, потому что сами первым подали эту мысль. Разве не так?

— Возможно, — спокойно согласился Керр. — Но я надеялся, что и вы поймете. Теперь признайтесь, что в этом есть смысл.

— Мы с Тэсс разве уже не играем с вами с эту игру? — требовательно спросила Сэлли.

— Это не игра, — ответил Мальтрейверс. — Это причина, по которой одно человеческое существо убивает другое. — Он опять взглянул на Керра: — Но можно ли подобное доказать?

— Только если это дело предашь огласке, несмотря на сопротивление… Только тогда появятся доказательства. Пока же их недостаточно, чтобы идти в полицию. И, без сомнений, это не то дело, в которое я хотел бы быть вовлечен. Но, возможно, вы сделать подобное в состоянии. У меня есть некоторые предложения… — Керр, казалось, колебался. — Если они, конечно, необходимы.

— Я уверен, что они необходимы! — подтвердил уверенно Мальтрейверс.

Глава 16

Спокойный, защищенный, но однообразный мир Дорин Флайт превратился в сумасшедший дом, и не потому, что в жизни произошли какие-то глобальные перемены, а потому, что сместились все доныне незыблемые детали ее существования. Во-первых, Гилберт вернулся домой из банка, не предупредив ее, в середине дня, дрожащий и взволнованный, не разрешил ей вызвать доктора, хотя и признался, что чувствует себя плохо. Потом муж удалился в свой кабинет и оставался там несколько часов. Его присутствие в доме нарушило ее собственную жизнь, такую неспешную и упорядоченную. Она почувствовала, что не в состоянии, как обычно, пойти на прогулку, когда он страдает от какого-то приступа. Свекровь требовала, чтобы ей объяснили, что случилось, и тонко намекала, что Дорин плохо смотрит за своим мужем. Через некоторое время Гилберт вернулся на работу и приехал вечером домой с неожиданной новостью о том, что, опять же по непонятной ей причине, берет отпуск на несколько дней. Это было поразительно: его отпускные дни всегда были неизменны, как церковные праздники. Две недели в июне, когда они уезжали в один и тот же отель в Вестон-на-Маре, неделя в апреле и в начале ноября — для работы в саду, три дня весной, когда он участвовал в работе ежегодной конференции Общества истории морского флота. Этот распорядок был незыблем, словно увековечен в камне, как и все прочее в их существовании. Теперь он не просто дал трещину. Дорин чувствовала, что внезапно он рухнул, оставив после себя одни обломки. Нерешительные, робкие вопросы только все ухудшали: Гилберт, обычно такой спокойный и надежный, стал растерянным, злобно требовал, чтобы ему не докучали, а ее забота только раздражала его. Мать Гилберта все время дулась, бормоча жалобы и осуждая свою незадачливую невестку, придумывая самые ужасные объяснения поведению сына с почти радостным и одновременно мрачным удовлетворением.

— Его отец под конец жизни, — вспоминала она, — стал странным, и врачи решили, что это из-за опухоли… его собираются увольнять… он слишком много работает, и я предупреждала, что однажды он свихнется… теперь у них в банке компьютеры, а я только вчера читала, что от них идет какое-то излучение, которое меняет личность человека… Он всегда был чувствителен, и, я надеюсь, — свекровь не сводила глаз с невестки, — ты ничего не сделала такого, что бы расстроило его…

И пока душа его жены обливалась незримыми слезами, Гилберт Флайт, сидя один в своем кабинете, терзаемый страхом и гневом, испытывал всепоглощающую ненависть к тому, кто осмелился вмешаться в дела, его не касающиеся. Человек этот признался, что он не обладает официальным статусом. Но ведь должен существовать закон, запрещающий соваться в личную жизнь людей, что бы они ни совершили? Гилберта терзало желание… но какое? Жаловаться? Донести на него? А кому? И как он сможет это сделать без того, чтобы все не выплыло на поверхность? В сознании Флайта Мальтрейверс ассоциировался со своего рода миной, заложенной в самую основу его жизни. И эту мину нужно было обезвредить. Иначе придется жить в вечном страхе перед тем, что она взорвется. Его измученный ум способен был придумать лишь вариант избавления от этой бомбы — выход отчаянный, пугающий, но зато в конечном итоге позволяющий избежать опасности, которая неотвратимо приближалась.

Пухлые кучевые облака едва тащились по небу, и сладкие каштаны падали на траву с легким глухим звуком, когда порывы ветра налетали на развесистую крону Древа Лазаря. Днем дал о себе знать первый осенний холодок, и Мальтрейверс, почувствовав перемену погоды, натянул на себя спортивную куртку.

— Есть ли что-то еще, о чем мы не подумали? — спросил он жену.

— Полагаю, что нет. — Тэсс откинула назад длинные рыже-каштановые пряди волос, внезапно брошенные ветром ей в лицо. — Но ты должен лгать Стефану убедительно.

Мальтрейверс улыбнулся:

— Помнишь, что сказал Алекс Керр? «Репутация честного человека — лучшее оружие лжеца». Кроме того, то, что я собираюсь сказать ему, отчасти есть правда.

— Но только отчасти, — добавила Тэсс.

— Тогда будем надеяться, что этого окажется достаточно. — Он взглянул на часы церкви Святого Леонарда. — Они с Мишель скоро прибудут. Мы потихоньку улизнем и вернемся около шести. «Ворон» уже будет открыт в это время, и мы сможем застать их там.

Они проехали на юг от деревни и остановились там, где начинался подъем в горы. Пока шли по краю поля, ветер стал еще резче, и пришлось укрыться с подветренной стороны дуба, откуда можно было видеть весь Медмелтон как на ладони, находившийся более чем в миле от них внизу, в долине. Мазки желтых и белых стен, церковная башня, заслоняющие постройки деревья, сверкающая лента маленькой речушки. Место безмятежного покоя.

Вероника смотрела, как серый дым поднимался над костром, сложенным из сухих листьев. Это была обычная осенняя работа, которой ей внезапно захотелось заняться: она давала возможность уйти из дома и от Стефана. Он обманул ее насчет Гаса, и это было совершенно на него непохоже. Почему опять снова возник интерес к убийству Патрика Гэбриеля? Какой бы ни была причина, она понимала: муж не желает обсуждать ее с ней. Тем более что Вероника настойчиво заявляла, что все это ей малоинтересно, а он достаточно хорошо знал ее, чтобы убедиться в незыблемости установленных ею запретов. В нормальной ситуации ее бы это нисколько не трогало, но Вероника знала, что за невидимыми преградами, которые Мишель соорудила вокруг себя, что-то, несомненно, происходит. И пока она не сможет убедиться, что… Струя дыма коснулась лица, она заморгала, когда дым стал есть глаза.

В доме по соседству в окно кухни Урсула видела свою свояченицу. Уверенная в себе, исполненная достоинства Вероника была матерью и сейчас замужем за человеком, заботящимся о ней. У нее есть любимая работа. И нет чувства неполноценности, неудовлетворенности, она не испытывает мучений от собственной нерешительности. Ее не гложет чувство вины. Урсула взглянула на полуочищенную картофелину, которую держала в руке, и заплакала.

— Вот так. — Мальтрейверс, заканчивая рассказ, перешел почти на шепот. В «Вороне» было не так уж много людей, но при виде чужаков медмелтонцы держали ухо востро. Их появление всегда сопровождалось многозначительными подталкиваниями локтем, кивками и другими предостерегающими жестами. Тэсс достались особо заинтересованные взгляды, но, похоже, ее не узнали. — Я был прав насчет Милдред Томпсон.

— Проклятая. — Стефан содрогнулся. — Порочная! Подожди, я доберусь до нее!

— Нет! — резко возразил Мальтрейверс. — Милдред знает, что ее разоблачили, поэтому почти наверняка она отныне будет хорошо вести себя. Уверяю тебя, Мишель больше не станет иметь с ней никаких дел. Она поняла, какой была дурочкой. Мне жаль, что я вынужден открыть тебе глаза на ее отношения с Гэбриелем, но пойми — это дело прошлое, свершившийся факт.

— Я смогу это пережить, — пообещал Стефан. — Тут нет ничего хорошего, но она занимается этим уже давно. По крайней мере она не забеременела или?.. — На лице его возникла тревога: — Ведь у этого подонка не было СПИДа, нет?

— Он никогда бы не сказал, если бы и был. — Такая возможность не приходила в голову Мальтрейверсу. — Но это, конечно, было бы зафиксировано при медицинском освидетельствовании во время расследования убийства, и пресса не пропустила бы такой факт. Если это поможет тебе успокоиться, можешь попросить своего врача или медработника в школе сделать анализ. Но я бы не стал беспокоиться о том, чего, скорее всего, нет.

Стефан покрутил в руках стакан с остатками пива.

— А убийца?

— А что убийца? — Тэсс пристально смотрела, как Мальтрейверс медлил с ответом, зажигая сигарету.

— Мишель связалась с Милдред потому, что Гэбриель умер, но это никакого отношения не имело к тому, почему он умер. Лучшее, что ты можешь сделать, — это забыть об этом преступлении и сосредоточиться на Мишель, которая пережила очень трудное время. Девочка, возможно, и не признается, но она очень нуждается в помощи.

— Она ее не примет… А как насчет твоего предположения, что это сделал отец Мишель? — настаивал Стефан.

Мальтрейверс пожал плечами:

— Это всегда было не более чем предположение. Может быть, я слишком долго думал над этим, оттого у меня стали появляться нелепые идеи. И тут не обошлось без влияния Медмелтона — во всяком случае, на людей не местных. Но мы по-прежнему не знаем, кто он, этот убийца, поэтому доказать что-либо будет невозможно когда бы то ни было, и вообще… за каким чертом все это нужно?

— Ты имеешь в виду, Гас, что тебя не волнует, кто убил Гэбриеля?

— Честно говоря, нет, не волнует. Я не был так уж убит горем, когда услышал о смерти поэта, и заинтересовался этим только потому, что здесь могла быть обнаружена связь со всем, что творилось на церковном дворе. Теперь я уверен, что это не так. Убийство — дело полиции. И меня это не касается.

Стефан посмотрел на него неодобрительно.

— Значит, ты собираешься предать это дело забвению?

— Конечно.— В голосе Мальтрейверса звучало удивление. — Ты просил меня приехать сюда, потому что беспокоился за Мишель. Мне удалось разобраться с этим, и убийство здесь ни при чем. Если хочешь узнать подробности, найми частного детектива… Ну, еще по стаканчику?

— С меня, пожалуй, хватит. — Стефан поднялся было, но остановился. — Много ли из услышанного я могу рассказать Веронике?

— Это тебе решать, — сказал Мальтрейверс. — Но Вероника в любом случае может не придать этому значения. Ты говоришь, что и раньше, когда ты проявлял беспокойство о Мишель, она не обращала на это внимания. Возможно, она поступит так же и теперь. На твоем месте я бы просто успокоился и посмотрел, что будет дальше. Если Мишель начнет приходить в норму, ты можешь позабыть об этом навсегда. Если же нет — придется заставить Веронику выслушать тебя. Но это уже твои семейные проблемы, дружище.

— Да-да, конечно! — Стефан неожиданно улыбнулся: — Я хочу поблагодарить вас обоих, мне следует извиниться. Вы не ожидали, конечно, что ваш приезд в Медмелтон будет таким, каким он оказался.

Тэсс рассмеялась:

— Последний раз когда я была в Девоне, то прямо умирала со скуки целую неделю. На этот раз по крайней мере было хоть интересно.

Тэсс подождала, пока Стефан подойдет к бару, ее губы едва шевелились.

— Когда ты лжешь, твои глаза меняют цвет, — заметила она.

— Неужели? Мне этого не видно. Насколько это заметно?

— Мне — очень даже, — ответила она. — Но я знаю тебя лучше других.

Мальтрейверс посмотрел в сторону бара.

— Но хоть лгал-то я убедительно?

— О да, — заверила его Тэсс. — Неужели ты не заметил на его лице облегчения?

— Да, он… ах, десять минут восьмого.

— Прости?

— Сейчас десять минут восьмого. Только что вошел педантичный мистер Флайт. Не смотри на него — он от этого дергается.

Тэсс преодолела порыв оглянуться, ее глаза были прикованы к бару, пока Флайт не попал в поле ее зрения.

— Это тот, который с собакой? Он кажется безобидным.

— Все они таковы, но за их банальной скучной внешностью таятся самые разнообразные отвратительные комплексы. В припадке смелости, думаю, этот человечек стал бы совершенно невыносим.

В столовой своего пасторского домика Бернард Квэкс приканчивал остатки запеканки с мясом и картошкой, оставшейся от вчерашнего вечера. Он никогда не менял рецепт ее приготовления, которому научила его когда-то мать. Квэкс отнес пустую тарелку на кухню. Его домашняя жизнь, как жизнь всякого вдовца, была мало упорядочена. А к его скудному рациону иногда добавлялись блюда, приготовленные участливыми прихожанами. Именно с этого все и началось с Урсулой — адюльтер с запеканкой из баранины. Если бы она не пошла на это, он бы сам?.. Стряхивая воду с тарелки перед тем, как поставить ее на полку, он почувствовал угрызения совести — будто ищет для себя оправданий, старается возложить вину на нее. Он презирал себя за эту нечестность. С грехом нельзя примириться. Она была у него не первая, и, если бы не она, наверняка был бы кто-то другой.

Квэкс вытер руки и прошел в гостиную, чтобы достать из стола протокол заседания Комитета реставрационного фонда. Следующие два часа он будет уважаемым пастором и председателем собрания, и его тайная вина и мука покажутся дурным сном. Когда он проходил через церковный двор, на котором уже сгущалась темнота, дул сильный ветер, и ветки деревьев скрипели так, будто готовы были вот-вот обломиться.

Пальцы Гилберта Флайта стиснули стакан, когда смех Мальтрейверса перекрыл болтовню окружающих в «Вороне». Флайт намеренно не смотрел вокруг, пока стоял на своем обычном месте, но в зеркало за баром ему было видно, как Тэсс бросала взгляды в его сторону. На первый взгляд они могли показаться случайными, но совершенно очевидно были преднамеренными. Рассказал ли кому-нибудь Мальтрейверс о его признании и теперь издевался над ним за спиной? Это — был уверен Флайт, — презренный, наглый и жестокий человек, наслаждающийся собственной силой. Вернувшись в Лондон, он будет болтать всем знакомым о человеке, которого встретил в Медмелтоне и который попался в его ловушку. И они будут смеяться над Гилбертом Флайтом и над всем, чего он достиг: над его значительностью, его постом, размеренностью его жизни, его слабостями и беспомощностью. Эта женщина теперь улыбается, ее наманикюренные пальцы откидывают назад блестящие рыже-каштановые волосы, она бессознательно демонстрирует свою красоту, держа себя со своим спутником высокомерно и дерзко.

А ведь Флайт не беспомощен, они его недооценили, решив, что знают его, но ошиблись. Он не позволит им разрушить все, чем он обладает. Период паники пережит им, и теперь приходит понимание, что делать дальше… И он сделает это. Они думают, что смогли запугать его? Как бы не так! Ему нужен всего один шанс. Только минута, когда он…

— Как обычно, Гилберт?

— Простите?

Флайт дернулся, очнувшись от своих грез, когда хозяйка взяла его пустую кружку и снова стала наполнять ее.

— Ваша вторая пинта. И не говорите мне, что вам не хочется. Вы всегда пьете две.

— Да. Конечно. Спасибо.

Флайт вытащил из кармана куртки кожаный кошелек и протянул ей деньги. Обычная ситуация, возникавшая сотни раз и прежде, неожиданно напомнила ему о безопасности его существования среди этих людей, которые его знали и, он был убежден, уважали. Если Мальтрейверс пойдет в полицию, не будет больше вечеров в «Вороне», не будет педантичного подсчета очков на крикетных матчах, не будет сбора пожертвований в Святом Леонарде, ничего… ничего больше не будет. И его жизнь, сводившаяся, в сущности, к таким вот мелочам, показалась ему очень важной, и сохранение ее в дальнейшем стоило любого риска.

Гилберт Флайт знал, что ему делать. Он допил свою кружку, попрощался и ушел, тщательно обходя стол, за которым сидел Мальтрейверс. Выйдя на улицу, он заспешил вдоль луга к своему дому. Радуясь тому, что разыгравшаяся ночная непогода заставила людей сидеть по домам, он позвал Бобби в машину. Собака была озадачена, но послушно уселась на заднее сиденье. Оставив одно окно в машине открытым, Флайт поспешил к Святому Леонарду. Его план пока что состоял из отдельных фрагментов. Он пометался между могилами, пока не нашел тяжелую свинцовую вазу, где еще недавно стояли сухие цветы, но ветер подхватил и унес их, расшвырял в стороны. Потом Флайт присел за одно из надгробий, так, чтобы ему был виден «Ворон». Минут через пятнадцать появились у выхода Мальтрейверс, Тэсс и Стефан и направились к церкви. Гилберт Флайт убедит себя, что проблем с алиби не будет. Он ушел из пивной в обычное время, а Дорин была послушной женой. Он наверняка убедит ее дать показания, свидетельствующие о том, что вернулся домой на несколько минут позже и больше никуда не уходил. Все, что ему нужно было сделать, — это подловить Мальтрейверса на церковном дворе и дождаться своего шанса в темноте и неразберихе этой дикой ночи. Рука, вцепившаяся в вазу, почувствовал он, начала дрожать, когда три фигуры подошли к тропинке около брода. Он поглубже спрятался во мрак за могилой и, прежде чем крикнуть, облизал холодные пересохшие губы.

— Привет! — От страха крик замер в его горле, и он торопливо сглотнул, перед тем как крикнуть опять. — Привет! Вы здесь?

Мальтрейверс остановился.

— Что это было?

— Что? — эхом повторила Тэсс.

— Кто-то, по-моему, кричал.

— Я ничего не слышала. Это, наверное, ветер.

— Нет, это не ветер. Мне послышалось — «привет». Я думаю, это крикнули где-то близко.

Тэсс придержала пальто, потому что от порыва ветра воротник неожиданно хлопнул ее по лицу.

— Кто может быть на церковном дворе в такую ночь?

— Бог знает, но, я уверен, что… вот опять!

— Сейчас и я слышал, — подтвердил Стефан. — Это ведь не голос проклятой Милдред, правда?

— Не думаю, — сказал Мальтрейверс. — Может, это просто дети шалят.

— Тогда тем более стоит посмотреть, — мрачно заметил Стефан. — Среди них может быть Мишель.

— Хорошо, — согласился Мальтрейверс и повернулся к Тэсс: — А ты пойди и проверь, дома ли она.

— Зачем? — категорично задала вопрос Тэсс. — Там она или нет, все равно на церковном дворе кто-то есть. И я пойду с вами.

— Ладно. — Мальтрейверс понимал, что повода для спора нет. — Но не отходи никуда, на всякий случай будем держаться вместе.

Флайт позволил себе бросить быстрый взгляд поверх надгробия, потом опять съежился, увидев, как они двигаются группой за пределами церковной стены. Не надо троих! Только его! Чтобы он был один, в темноте, не зная, что должно произойти. Как Патрик Гэбриель. Может быть, они разделятся… Он услышал, как один из них что-то говорил, когда они подходили к воротам. Это была ситуация, которую он не контролировал, ему нужно было принимать решение мгновенно и не допустить ошибки. Он застонал от страха, потом вдруг выпрямился и выскочил из своего убежища.

— Кто это? — услышал он вслед.

Крик отнесло ветром, и Флайт побежал, огибая церковь и хныча от ужаса, когда вдруг услышал за спиной шаги бегущего человека. Пасторский дом и соседние дома отрезали ему путь к задней части церкви Святого Леонарда. Обрушиваясь на стены церкви, со всех сторон нарастала ярость ветра. Флайт добрался до кущи тисовых деревьев, высоких и толстых, где темнота была еще гуще. Он нырнул туда, наткнулся на какое-то надгробие цилиндрической формы и, передвигаясь на четвереньках, дополз до другого. Он задыхался, но его затуманенные от слез глаза машинально отметили древнюю надпись, высеченную на камне: «Святой памяти Томаса Смита, 1812 — 1902. И его дочери Фейс, умершей в 1845, в возрасте трех месяцев. И его жены Джейн, 1830 — 1913. Благослови их, живших в страхе Господнем». Флайт навострил уши, отчаянно стараясь под порывами ветра определить местонахождение преследователей.

— Где Тэсс? — с беспокойством спросил Мальтрейверс, когда они со Стефаном оказались позади церкви.

— Она побежала вокруг с другой стороны, должно быть, подумала, что, кто бы это ни был, он попытается увильнуть от нас, сделав полный круг.

— Дурочка… Тэсс! Тэсс! — В его голосе звучал неприкрытый ужас. — Мы должны найти ее, прежде чем займемся чем-то другим. Пошли!

Стефан последовал за ним, когда Мальтрейверс побежал к северному крылу церкви Святого Леонарда, продолжая звать Тэсс.

— Сюда! — Ее голос донесся от пасторского дома.

— Где ты? — кричал Мальтрейверс. — Мы тебя не видим.

— Я здесь! Около кустов. Я видела… — Опять неистово зашумел ветер, заглушив ее слова. Среди тисов Флайт с трудом подавил крик, когда почувствовал, что кто-то стоит в нескольких ярдах от его убежища.

— Стой там! — завопил Мальтрейверс. — Не двигайся!

Флайт услышал поспешные шаги и, как испуганное животное, заметался, готовый бежать в любом направлении, лишь бы избежать опасности. Он добрался до кустов куманики и понял, что за ними опять стена, рядом с которой проходила тропинка к коттеджу «Сумерки». Колючки впивались ему в руки и в лицо, но он продрался сквозь них, переполз через стену и упал в канаву. От удара он задохнулся и, лежа на земле, плакал от боли, испуганный и беспомощный. За всю свою жизнь в единый сумасшедший момент, движимый критической ситуацией, он поверил в свою смелость. Но сейчас его загнали в ловушку, и он был в состоянии только ждать, когда палачи обнаружат его. Гилберта Флайта, заместителя управляющего банком, члена клуба «Ротари», церковного старосту, биографа, начала бить дрожь, когда холодная вода в канаве стала просачиваться сквозь его одежду.

— Господи помилуй, я же просил тебя не отходить и быть с нами! — В надтреснутом голосе Мальтрейверса слышались одновременно и гнев и облегчение оттого, что наконец нашлась Тэсс.

— Со мной все в порядке. — Она нетерпеливо прервала его: — Кто-то бежал к этим кустам. А теперь он может быть уже где угодно.

— Как можно выбраться с кладбища? — спросил Стефана Мальтрейверс.

— Для этого нужно всего лишь взобраться на стену.

Мальтрейверс резко дернул головой, когда ветер хлестнул в лицо россыпью холодного дождя.

— Только этого нам не хватало. И все-таки давайте попробуем.

Еще несколько минут они отвели тщательным поискам, пока не прекратили их из-за усилившегося ливня.

— Никого здесь нет, — сказал Мальтрейверс. — А если и есть, то желаю ему здесь и оставаться. Давайте об этом забудем.

— Но кто бы это мог быть? — задался вопросом Стефан.

— Не знаю, и меня это не заботит. Судя по всему, похоже, это мужчина. Так что перестань беспокоиться насчет Мишель. Она, наверное, сейчас дома около камина, где и нам следовало бы быть.

Менее чем в десяти футах от места, где они стояли, Флайт с болью сдерживал тяжелое дыхание. Ситуация, похоже, не безнадежна: они не узнали его в темноте. Канава была слишком глубока, поэтому они не заметили его, проходя мимо… Он лежал очень тихо, вслушиваясь, как они поспешно идут по тропинке. Потом он заставил себя подождать еще немного, пока не удостоверился, что все уже вошли в дом, после чего осторожно выглянул наружу. Вопреки здравому смыслу он почувствовал, что одержал победу, обманул их и может возникнуть другая возможность, которую теперь он использует более удачно. Он уже доказал сам себе, что у него хватит смелости это сделать, теперь нужно только одно — тщательно подготовиться. Возможно, он сумеет… идя домой… Гилберт Флайт, приглушая чувство стыда и унижения, повторял себе, что в следующий раз… в следующий раз…

Мальтрейверс и Тэсс слышали, как часы на церкви Святого Леонарда пробили час и ветер, теперь уж вовсе безжалостный в своей ярости, завыл вокруг коттеджа «Сумерки».

— Как ты думаешь, кто это все-таки был? — спросила Тэсс.

— На церковном дворе? Бог знает. Возможно, кто-то собирался стащить свинцовые листы с крыши, хотя надо быть сумасшедшим, чтобы в такую ночь…

— Утром, возможно, мы узнаем больше.

— Может быть.

Некоторое время они лежали молча, потом Тэсс придвинулась к нему поближе, положила себе на грудь его руку.

— Так удобнее. Возможно, мы ошибаемся.

— Возможно, И если так, мы просто уедем домой и забудем обо всем. Если бы я умел молиться, я помолился бы об этом.

Глава 17

Наводящий жуть, словно привидение, стенающий ветер рыскал по долине с яростью живого существа, преследующего укрывшуюся где-то добычу. Порывами он налетал на обнаженную породу склонов гор, в безумии пытаясь проникнуть своими щупальцами в гранитные расщелины, чтобы потом рвануться назад и промчаться среди деревьев, неистово роясь в пестром камуфляже мертвых листьев и хлеща по стволам, чтобы выманить беглеца. Время от времени замирая в раздражении, будто не решив, куда направиться дальше, он снова собирал и запускал свору своих свирепых призрачных охотничьих псов, воющих под бегущими врассыпную серыми, как смерть, облаками. Сотрясая черепицу на крышах, со свистом пронизывая кровли, он осаждал медмелтонские дома, громко стучал в окна, требуя, чтобы его впустили, потом, закружившись вихрем, разочарованно отступал. Он обрушивал на трубы воздушные столбы, пуская дым в авангарде своей атаки, или посылая тонкие свистящие струи, холодные, настойчивые и враждебные, в щели под дверьми. Ворота у церкви Святого Леонарда стонали, когда он в который за эту ночь раз проносился по церковному двору, яростно ударяя невидимой волной в западный фасад церкви.

На следующий день в самом начале двенадцатого из почти пустого бара «Ворон» Мальтрейверс рассматривал, как раскачивалась вывеска на деревянном столбе, беспомощно, словно ветхое суденышко в штормовом море. Напротив по пустому лугу неслись сломанные ветки, и металась бродячая собака в поисках пристанища. Выглянув наружу, он заметил одинокую фигуру, направлявшуюся к пивной. Полы пальто под порывами ветра раздувались, как крылья, подбородок прижался к груди — трудно было выдержать этот натиск. Мальтрейверс вернулся туда, где сидела Тэсс рядом с огромным каменным камином, в котором потрескивали горящие поленья. Когда он уселся, она, потянувшись через стол, взяла его за руку. Уставившись на стоящий перед ней стакан, он слабо ответил на ободряющее пожатие ее пальцев. Как бы дальше ни развивалась ситуация, она впитала в себя слишком много человеческой боли и… Ветер победоносно завыл и впустил в комнату холод, едва отворилась дверь. Горстка утренних посетителей, отважившихся выбраться из своих домов, подняла глаза на вновь пришедшего, который неуклюже протиснулся внутрь и тут же всем своим весом навалился на дверь, чтобы закрыть ее изнутри. Воздушный вихрь, попавший в плен, утих, и спокойствие в баре было восстановлено. Вошедший с минуту постоял, приглаживая взъерошенные волосы и расстегивая пальто, потом подошел к камину.

— Спасибо, что пришли, — сказал Мальтрейверс. — Вы еще не знакомы с Тэсс?

— Нет. — Машинально соблюдая вежливость, Эван Дин протянул руку: — Здравствуйте.

— Что будете пить? — спросил Мальтрейверс.

— О… спасибо. Только полпорции. Горького пива.

Тэсс уже начала машинально произносить какие-то банальные замечания о погоде, а Мальтрейверс направился к бару. Начало беседы получалось весьма мрачноватым, потому что Дин предпочитал молчать. Когда он сел и их глаза встретились, он отвел свой взгляд. Про себя она играла в ту игру, которой Мальтрейверс как писатель часто занимался в поезде или идя по переполненной людьми улице: одним эпитетом описать лицо. Нередко лица были похожи на маски с пустыми глазницами и застывшим ртом, и их невозможно было описать. Тем более одним словом. Но когда личность или эмоции были яркими, запоминающимися, сразу отыскивалось и нужное слово. Меланхолический, ранимый, озорной, терпящий бедствие, бесцеремонный, властный, практичный, циничный… Она подыскивала эпитет, который бы выразил сущность лица Эвана Дина: озабоченное… нет, более того… настороженное. Он не попытался сделать даже никакого жеста благодарности в ответ, когда Мальтрейверс поставил перед ним пиво.

— Я не понял смысла записки, которую вы просунули прошлым вечером ко мне под дверь, — сказал он. — И пришел только потому, что вы сказали, будто собираетесь поговорить о чем-то серьезном.

— Убийство — это серьезно, — спокойно ответил Мальтрейверс, усаживаясь.

— Чье убийство?

— Патрика Гэбриеля.

— Гэбриеля? Господи, это… это все уже давно забыто.

— Но не мной.

— А мной — да. — Дин проглотил половину содержимого стакана и взглянул прямо на Мальтрейверса. — И всеми остальными в Медмелтоне. Я знаю, вы суете во все свой нос, но не понимаю, почему это вас так задевает. Судя по тому, что мне сказал Стефан, вы не выносили Гэбриеля, когда он был жив. Откуда же появилась эта неожиданная забота теперь, когда он мертв?

— Патрик Гэбриель был подонком, — согласился Мальтрейверс. — И одновременно талантливым подонком. Но каково бы ни было мое мнение на этот счет, это не значит, что я считаю, будто кто-то должен был убить его.

— А какое отношение все это имеет ко мне?

— Самое прямое. Вы и есть тот человек, который сделал это.

Тэсс оцепенела, когда на лице Дина вспыхнула ярость и фаланги пальцев на стакане, который он держал, побелели. Но он мгновенно взял себя в руки.

— Так и знал, что это будет пустой тратой времени. — Он приподнялся было. — Спасибо, но я не буду допивать ваше чертово пойло.

Мальтрейверс не обратил внимания на его реакцию.

— И вы убили его потому, что он занимался любовью с вашей дочерью.

Почти встав из-за стола, Дин оставался какое-то время совершенно неподвижным. Потом посмотрел на Мальтрейверса, как на сумасшедшего.

— О чем это, черт возьми, вы толкуете? У меня нет дочери. У меня вообще нет детей.

— Нет есть! — решительно возразил Мальтрейверс. — И когда я понял это, мне многое стало ясно. Мишель — ваша дочь, вот почему Вероника никому не открыла, кто был ее отец. Ведь им был ее собственный брат.

Дин наклонился вперед, гневно сжатые кулаки лежали на краю стола. Теперь он владел собой.

— Я сейчас скажу кое-что, а потом уйду. Если вы когда-нибудь это повторите, я… нет, я не подам на вас в суд. Я вас убью. За кого, черт возьми, вы себя… держите, когда выдвигаете такие обвинения? Против моей сестры?

— Да прекратите, Эван! — Голос Мальтрейверса звучал нетерпеливо. — Коли вы собираетесь убить меня, то лучше сделать это прямо здесь и немедленно, потому что, если вы не сядете и не выслушаете меня, я пойду в полицию. Тогда уже они начнут расследование и поднимут такую грязь, в которой будет вывалян каждый… Итак, в первую очередь — отпечатки пальцев, ваши и Мишель, и на этот раз вам не удастся отвертеться. Я не ученый, но уверен, результаты покажут, что вы ее отец. Вы хотите, чтобы Мишель это стало известно? Или вашим родителям? Подумайте об этом.

Дин с минуту смотрел на него, потом повернулся к Тэсс.

— Как вы живете с этим безумцем?

— Я живу не с безумцем, — ответила она. — Я живу с человеком, у которого иногда возникают превратные представления о законе. На его месте множество людей не стали бы просить вас о встрече, а просто сразу же заявили бы в полицию. Гас же предлагает настоящий выход, по крайней мере для некоторых. И это люди, которых вы любите. Она положила руку на его правый кулак, все еще прижатый к столу. — Прислушайтесь к тому, что он говорит, Эван. Пожалуйста. Когда он закончит, вы, если захотите, сможете уйти.

Кулак Дина еще сильнее сжался под ее пальцами, потом, прежде чем убрать, он стал разжимать его. Очень глубоко вздохнув и опять подвинув свой стул, он уселся.

— Продолжайте, — только и сказал он.

— Спасибо. — Мальтрейверс был уверен, что Дин сделал очень важный шаг. — Я буду, насколько возможно, кратким, потому что могу представить, как это все будет для вас болезненно. Можно бы начать с того момента, когда Патрик Гэбриель приехал в Медмелтон, но, конечно, по-настоящему все началось, когда вы и Вероника стали любовниками…

Гнев, появившийся в глазах Дина, когда Мальтрейверс в первый раз выдвинул свое обвинение, вряд ли мог так скоро исчезнуть. И сейчас он еше прорывался, но на этот раз смешанный с печалью и растерянностью.

— Не прерывайте меня, — сказал Мальтрейверс. — Это не касается ни меня, ни кого-либо другого. Это незаконно, но происходит чаще, чем многие думают, а человеческие чувства не всегда в ладах с законами. Ведь то, что произошло, никому больше не причинило вреда. И ясно, что вы и Вероника до сих пор очень близки друг другу. Полагаю, вы любите ее.

Так или иначе, это случилось, и вы оба хранили вашу тайну. А потом вы женились, и у вас с женой не было детей, и вы наблюдали со стороны, как растет ваша дочь, не имея права признать ее своей. Долгое время вам удавалось как любящему дяде Мишель переводить ваши чувства в иное русло. Но потом Вероника вышла замуж за Стефана. Он хороший приемный отец, но это чужой человек, взявший на себя ту роль, которую вы хотели всегда играть в жизни Мишель.

— Могу теперь представить, как вы зарабатываете на жизнь в качестве писателя, — прервал его Дин. — Вы все это придумали. Можете вы хоть что-то из сказанного доказать?

— Ни одного слова, — признался Мальтрейверс. — Но будете ли вы рисковать, приказывая мне, чтобы я забыл обо всем этом? И будете ли надеяться, что я не пойду в полицию?

— А вы пойдете? — вызывающе спросил Дин.

— Лучше вам поверить в это.

— Значит, вы не осуждаете себя за то, что причинили так много боли другим?

— Если бы я не осуждал себя, то давно бы уже пошел в полицию. Не так ли?

Дин ничего не отвечал, пока воцарившееся между ними молчание не было нарушено хрустом обломившейся ветки дерева, ударившей по окну и разбившей стекло со звуком, похожим на пистолетный выстрел. Поднялась минутная паника. Хозяин ринулся осматривать повреждение; ветер задул с новой силой, задул, как человек, внезапно озабоченный тем, что слишком поспешно покинул свою обитель. И тут же посыпались злорадные замечания о состоянии церковной крыши. Хозяйская собака, спрятавшаяся под стойкой бара, заскулила.

— Разве нет? — спокойно повторил Мальтрейверс, когда снова установилось относительное спокойствие. Во время этой суеты Дин оставался совершенно безучастным, будто ничего не случилось.

— Я мало знаю вас, чтобы ответить. Кто знает, что вы можете.

— И если бы я сделал так, потому что вы не оставляете мне выбора, разве я был бы прав?

Дин очень долго смотрел на него, ничего не отвечая. Потом, казалось, принял решение.

— Вы здесь много расспрашивали, но вы ничего толком не узнали. Поэтому по какой-то причине вы придумали все это и пытаетесь обманом заставить меня признаться в чем-то, угрожая, что пойдете в полицию. Но вы блефуете.

— Тогда решайте сами. — Мальтрейверс поднял свой стакан и допил вино. — Мы с Тэсс возвращаемся в коттедж «Сумерки», уже между делом и вещи собрали, и уезжаем из Медмелтона в… — Он взглянул на часы, висящие над баром. — Ну, скажем, в двенадцать. Если до этого времени вы не придете, я отправляюсь в полицию. У вас почти час для раздумий. Извините, Эван, но все решается очень просто.

Уставившись на потрескивающий огонь, Дин оставался недвижимым, пока они поднимались и уходили.

Тэсс крепко сжала руку Мальтрейверса, когда им пришлось пригнуться под сметающим все на своем пути ветром.

— Думаешь, он придет? — Она почти кричала, стараясь заглушить шум бури.

— Не знаю. — Мальтрейверс судорожно выдохнул. — Но я надеюсь.

В «Вороне» какой-то человек около бара после их ухода окликнул Дина:

— О чем это вы толковали, Эван? Ты разговаривал с другом Стефана Харта. Гас… как там его. Тот самый, который задавал эти проклятые вопросы.

— Я только попрощался с ним, — ответил Дин. — Он уезжает сегодня.

— Счастливо избавились… Хочешь еще полстаканчика?

— Нет, спасибо… Мне нужно идти.

И только когда он покинул «Ворона», кто-то вслух удивился, почему сегодня утром его не было в магазине.

В Эксетере Вероника заканчивала составлять заявку на субсидию от местных органов управления, как внезапно ее вдруг переполнило необъяснимое ощущение случившегося несчастья. Перо отказалось двигаться по бумаге, рука задрожала. В течение нескольких секунд она почувствовала, что холодеет, как льдышка, и что физически недомогает, а комната стала расплываться. Это состояние прошло, она поняла, что испугалась, потому что… потому что…

— Эван? — автоматически прошептала она его имя, и это ужаснуло ее. — Что случилось?

Господи милосердный, этого не было уже годы, этой мгновенной, внезапной и мучительной уверенности: что-то произошло. Что это было? Несчастный случай? Жестокая болезнь? Опасность? Она схватила телефон и набрала номер магазина моделей.

Звонок прозвонил только два раза, когда она услышала голос брата:

— Центр моделей Дина…

— Эван! Это…

— …к сожалению, мы сейчас закрыты, но если вы оставите ваше имя и номер телефона, после…

Автоответчик! Она яростно бросила трубку, потом стала набирать его домашний номер. Было начало двенадцатого, почему же он не на работе? Урсула позвонила бы ей, если бы…

— Давай же… давай! — молила она, пока телефонные гудки монотонно раздавались в трубке. Урсула должна быть дома в такое отвратительное утро… если только она не пошла к Бернарду насчет каких-то церковных дел. Вероника выронила из рук трубку на стол, выдвинула ящик, доставая оттуда справочник. Квайл… Квин… Квентин… Квэкс. Твердя номер, она удерживала его в своем смятенном сознании, с силой запихивая справочник обратно… Господи, опять не отвечает!

Теперь ее предчувствие переросло в окончательную убежденность и ужас оттого, что это могло случиться. Сложив свою сумку, она выбежала из конторы. Растеряв все свое самообладание, она выкрикнула своим ошеломленным коллегам какие-то бессвязные объяснения о домашних неприятностях. Оказавшись на тротуаре, остановилась, сообразив, что машина у Стефана, и побежала к стоянке такси около вокзала. Водитель первого такси, читавший газету, подпрыгнул, когда она забарабанила в стекло.

— В Медмелтон. Коттедж «Сумерки». Около церкви. Пожалуйста, это очень срочно.

— Поеду как можно быстрее, леди, — обещал шофер. — Вы говорите, это серьезно, да?

— Да.

Она еще не все понимала, она знала только, что Эван послал ей какое-то срочное сообщение по тому личному каналу связи, который соединял их всю жизнь.

В коттедже «Сумерки» повисла тишина ожидания. Тэсс нашла на столе игрушку и все свое внимание сосредоточила на шарике ртути, который вел в середину лабиринта. Мальтрейверс, сидя перед камином, смотрел на стоявшие в вазе осенние засохшие цветы. Оба забеспокоились, когда часы пробили половину второго.

— Еще полно времени. — Тэсс неуверенно взглянула на Мальтрейверса, который ничего не ответил. — Гас, ты уверен в том, что делаешь? Если ты не прав…

— Но это не так, — возразил он. — Если бы я ошибался, Эван посмеялся бы мне в лицо, ударил меня или сам вызвал бы полицию и попросил их предъявить обвинение в клевете или угрозах или… ну, еще в чем-нибудь. Он был готов уйти, когда я в первый раз сказал о своих подозрениях, но потом снова уселся и слушал. Значит, я угадал.

— Хорошо, — согласилась Тэсс. — Но если он не придет и не признается, неужели тебе действительно придется идти в полицию? Это принесет столько неприятностей. И будет ли лучше от этого Патрику Гэбриелю?

— В действительности нет, — признался он. — Но вопрос в другом. Если Эван убил человека, потому что так сильно любит дочь, остановится ли он на этом? Скажем, Мишель выйдет замуж и ее муж будет колотить или обманывать ее? Предположим, тот же Стефан начнет обращаться с ней так, что Эвану это не понравится? Если все останется как есть, я не уверен, что он не убьет кого-нибудь еще. Это не обязательно, но вполне возможно.

— И нет другого пути разобраться с этим?

— Если он и есть, я сам хотел бы узнать о нем. — Он потер глаза. — Господи, как я устал. Посмотрим на это с точки зрения Мишель. Если Эван признается, что убил Гэбриеля, убийцей будет ее дядя. Но если я пойду в полицию, выйдет наружу правда о ее рождении, и убийцей окажется ее отец. Что хуже?

Тэсс опустила глаза и посмотрела на игрушку, которую все еще держала в руках, потом потрясла ее так, чтобы ртуть рассыпалась на капли. Повернув игрушку набок, она опять придала ртути форму шарика, но он все равно оставался вне лабиринта.

— Найдешь ли ты дорогу через лабиринт? — печально прошептала она.

— Прости? — сказал Мальтрейверс.

— Нет, так, ничего.

На несколько минут опять воцарилась тишина, потом они услышали, как кто-то бежит по тропинке, шарит ключом в парадной двери. У Эвана мог быть ключ от коттеджа «Сумерки», но почему так неожиданно? Дверь открылась, и в нее ворвалась Вероника.

— Гас! Вы не видели, где Эван? Его нет дома и… и… что-то плохое случилось! — Позади нее через открытую дверь завыл ветер.

Мальтрейверс поднялся.

— О чем таком плохом ты говоришь? Что случилось?

— Я не… я только знаю, что… не могу объяснить. Но я должна найти его. Вы не видели его?

— С полчаса назад мы разговаривали с ним в «Вороне». Он все еще был там, когда… подожди! — Но Вероника уже выбежала из дома.

— Пусть она идет, — приказным тоном сказала Тэсс, когда Мальтрейверс устремился было за ней. — Если он еще там, они смогут поговорить друг с другом. Если нет, она вернется сюда.

— Но что происходит? — требовательно спросил Мальтрейверс. — Почему она так неожиданно вернулась?

— Потому что каким-то образом она узнала, что произошло нечто серьезное, — ответила Тэсс. — Но он не мог позвонить ей, иначе она не ворвалась бы сюда, ища, где он. Это означает… один Бог знает, но она и Эван очень, очень близки и в Медмелтоне происходят странные вещи. Вопрос в том, что делать нам.

Мальтрейверс все еще пытался проанализировать ситуацию:

— Я предположил, что он должен был позвонить ей… но ты права. Если бы он позвонил, она не впала бы в панику по поводу того, где он. Итак, это… телепатия или какой-то другой вид контакта между людьми, которого я не понимаю.

— Ты многого не понимаешь.

Тэсс и Мальтрейверс обернулись, когда позади них раздался голос. Эван Дин вошел через черный ход и стоял в дверях кухни.

— Я знаю, почему она здесь. Каждый из нас всегда знал, если другой оказывался в беде. Мы не прилагаем никаких усилий, чтобы общаться друг с другом, это происходит просто само по себе. В такой ситуации я должен был ожидать подобного.

— Может ли она знать подробности? — осторожно спросил Мальтрейверс.

— Нет, это просто очень сильное ощущение. Этого достаточно. — Дин мрачно улыбнулся. — Каким-то образом она узнает, не так ли? Я понял, что в «Вороне» вы не блефовали, и я точно знаю, как будет плохо, если… Мне просто нужно было время, чтобы все для самого себя уяснить. Если я не пойду в полицию, это сделаете вы. Но лучше, если пойду я.

Мальтрейверс кивнул.

— Прошлой ночью — не важно, почему, — я сказал Мишель, что она очень храбрая девочка. Теперь я вижу, от кого она это унаследовала.

— Не уверен, что это храбрость — выбрать единственный выход из ситуации.

— О, это можно назвать храбростью, — сказал Мальтрейверс. Он повернулся к Тэсс: — Вероника с минуты на минуту вернется. Иди и подожди ее. Посмотри, открыта ли церковь, и перехвати ее там. Боюсь, тебе придется рассказать ей.

— Я знаю. — Тэсс уже выходила. Мальтрейверс закрыл дверь, и в комнате перестало сквозить.

— Сможет ли она выдержать это? — спросил Дин. — Рассказать обо всем Веронике?

— Да. Возможно, лучше, если об этом скажет посторонний.

— Мне нужно повидать ее, прежде чем я уйду.

— Конечно… а как с вашей женой?

— Это не имеет значения. — Теперь для лица Эвана Дина подходило прилагательное «покорное». — Только расскажите мне, как вы все узнали. Вероника никогда не проговорилась бы, а никто другой не мог вам сказать.

— Никто ничего мне не говорил, тем более Вероника, конечно же, — заверил его Мальтрейверс. — Это была не более чем догадка. Во-первых, я понял, что Гэбриель, должно быть, имел отношения с Мишель. Позже она подтвердила это.

— Как? — удивленно спросил Дин. — Она же никогда не разговаривала с вами.

— Обычно нет, — подтвердил Мальтрейверс. — Но… скажем, так: произошло нечто, что заставило ее признаться. Не важно, что послужило тому причиной. И у меня появилась версия, что убийцей мог быть ее отец, который, возможно, видел их вместе на церковном дворе. Но я не представлял себе, как выяснить, кто это. Не буду утомлять вас своими дикими догадками, но в конце концов меня осенило: со второго этажа этого дома открывается прекрасный вид на церковный двор, значит, тот же самый вид можно наблюдать и из соседнего, то есть из вашего. А если это были вы, то понятно, почему Вероника никогда не признавалась, кто отец Мишель. Мне уже сказали, что вы и Вероника близки с молодости и что у вас была репутация старшего брата-защитника.

Таким образом, появился этот мотив, и я уже знал, что у вас были причины сделать это. В ночь убийства Гэбриеля вы и Урсула пришли повидать Стефана и Веронику и задержались у них допоздна. Это должно было задержать Мишель, которая собиралась на встречу с Патриком, и ей пришлось ждать, пока вы не уйдете. Так что именно, должно быть, в это время вы вышли и убили его… А как вы узнали, что в ту ночь у них было назначено свидание?

— Когда днем я возвращался домой с работы, они разговаривали около ворот на кладбище, так что это казалось вполне возможным. Я понял, что происходит, примерно за неделю до этого. Когда однажды ночью мне не спалось и… я не знаю… зачем-то выглянул в окно… — На лице Дина отразилась боль при этом воспоминании. — У вас ведь нет детей, не так ли?

— Нет.

— Тогда вы не знаете, что это за чувство. Я тут же пошел за ним почти до самого его дома, но не тот я человек, чтобы действовать под влиянием порыва: знал, что могут остаться улики. И все обдумал, как сделать это, когда увидел их вместе в тот вечер.

— И, убив его, вы украли его поэму? — добавил Мальтрейверс.

— Пришлось… Стефан рассказал мне, о чем Гэбриель писал. Я подумал, что там могло оказаться нечто, изобличающее Мишель. И не имел права рисковать.

— И там действительно что-то было?

— Неужели вы думаете, я потрудился заглянуть в эту поэму? Я взял все, что смог найти, — по крайней мере он был аккуратен, все его блокноты лежали на столе, — и отнес в свою машину. На следующий день все это отправилось в котел отопления в магазине. Я не прочел ни строчки. Я, черт возьми, не предполагал, что краду какой-то шедевр английской литературы.

— Думаю, наверняка не предполагали, — согласился Мальтрейверс. — Но разве вас не беспокоило, что позже, ночью, Мишель может найти его?

— Когда мы ушли, я решил, что, с ее точки зрения, уже было слишком поздно, и… — Дин замолчал — он был ошеломлен. — Вы хотите сказать, что она видела?

Мальтрейверс понял свою ошибку, прежде чем был задан этот вопрос, и решил, что должен утаить истину — Дину и без того предстояло достаточно много страдать, чтобы сообщать еще ему, кто дал возможность его дочери увидеть убитого.

— Конечно нет, — сказал он. — В любом случае я не узнал бы об этом, но, пожалуй, вы правы. Ей пришлось ждать какое-то время после вашего ухода, и она решила к этому моменту, что Гэбриель ушел домой. Он был не из числа терпеливых. Удивительно, что он оставался на месте, когда вы встретились с ним.

— Она не могла выйти, но могла… — Дин говорил так, будто ему нужно было убедить в этом самого себя, и Мальтрейверс сменил тему разговора, чтобы не давать лишнего повода к размышлению на эту тему.

— Какую причину убийства вы собираетесь сообщить полиции? — спросил он. — Они захотят узнать о мотиве.

Дин безразлично пожал плечами.

— Вы знаете, каков был Гэбриель. Скажу, что после того, как мы ушли отсюда, я увидел его на церковном дворе и пошел выяснить, что он там делает. Он был пьян, я тоже немного, и мы заспорили. Он сказал что-то, и я вышел из себя… Я придумаю какую-нибудь историю о том, что у нас и прежде были размолвки. С оружием нет проблем: почти всегда ношу с собой нож. Им я и зарезал его, только позже поняв, что натворил, и никому ничего не сказал. Если им понадобятся улики, этот нож все еще у меня. Конечно, я вымыл его, но, возможно, они сумеют что-то из него выжать. Может, сумеют доказать, что он подходит к ране. — Он цинично улыбнулся. — Будем помнить, что это добровольное признание и я захочу помочь им собрать доказательства.

— А почему вы спустя столько времени сознаетесь?

— Угрызения совести? Чувство вины? Больше не могу жить с сознанием этого? — Дин скупо рассмеялся: — Вы же знаете, что я могу лгать убедительно. Уверен, что полиция поверит мне: они будут только рады закрыть наконец это дело. Не беспокойтесь, я понимаю, что сяду в тюрьму. Но это лучше, чем другие варианты.

Мальтрейверс участливо кивнул.

— Такая ситуация не упоминается в книге по этикету, только поверьте: у меня нет никакого удовлетворения оттого, что все прояснилось. Я хотел бы никогда не участвовать в этом деле.

— Вы не одиноки, — отозвался Дин. — Послушайте… Я хочу сейчас же покончить с этим, но я должен видеть Веронику.

— Понимаю вас. Идите домой, и я скажу ей, что вы там.

 Проходя мимо Древа Лазаря, он увидел двух женщин, сидяших на паперти. Тэсс поднялась и подошла к нему.

— Церковь заперта, — объяснила она. — Я ей сказала, и мне сначала стоило большого труда удержать ее здесь, но теперь у нее поменялось настроение. Я не могу понять, что творится у нее в душе, и один Бог знает, о чем она думает.

— Давай попробую я. Он признался.

Когда Мальтрейверс приблизился к Веронике, на ее лице жили только ее медмелтонские глаза, обиженные и обвиняющие, и это производило жуткое впечатление, будто на холсте портрета светились живые, мигающие глаза.

— Эван хочет поговорить с тобой, — сказал Мальтрейверс. — Он у себя дома.

Она встала ни слова не говоря и прошла мимо них, будто сквозь стену.

— Мне жаль, Вероника, — добавил Мальтрейверс. — Я…

— Не говори ничего. — В голосе звучала едкая горечь. — Ты уже и так причинил много боли.

Тэсс слегка вздохнула и взяла его за руку, пока они смотрели, как уходит Вероника.

— Ты этого не заслужил, Гас, но, Боже, как она страдает. Увези меня отсюда немедленно.

— Прежде чем уехать, мы должны рассказать обо всем Сэлли.

— Хорошо, — согласилась она. — Но потом я сразу хочу уехать… Ох, а как же Стефан? Он придет домой, увидит, что мы уехали, и поднимется адский переполох. Что он подумает?

— На его счастье, ничего. Он найдет мою записку, в которой будет сказано, что возникло некое срочное дело и мы должны спешно вернуться в Лондон. Поскольку Эван признается в убийстве, наш отъезд пройдет незаметно.

— А он сделает это? Признание?

— Я не оставил ему выбора.

Тэсс скрестила руки и крепко обхватила себя ими.

— Я испробовала все, что смогла, с Вероникой, Гас. Но она ничего не отвечала. Я хотела обнять ее, приласкать и… просто проникнуться ее горем. — Тэсс тихо плакала. — Но я не смогла.

— И никто никогда не сможет. Мы знаем, она выживет. Пошли… Медмелтон никогда не допустит, чтобы мы оказались на первом плане.

«Старый коттедж, Беддоус-Лейн, Медмелтон, 15 октября

Дорогие Гас и Тэсс!

Как вы можете себе представить, здесь был кошмар, но наконец я выкроила время, чтобы написать и рассказать вам, что случилось. Из сообщений в прессе вы должны знать, что Эвану предъявлено обвинение и он под арестом. Процесс состоится в Эксетерском высоком суде, но время еще не назначено. Его отец пережил средней тяжести сердечный приступ, когда услышал об этом, но все так замечательно поддержали его. В Медмелтоне недружелюбно относятся к чужакам, но о своих мы заботимся.

Вероника есть Вероника. На следующее утро я встретила ее около универмага и, у меня нет слов описать, какое у нее стало лицо, когда упомянула об Эване. Я почувствовала, что мне ужасно жаль ее. Она немножко поговорила о Мишель. Я слышала, что у нее что-то вроде полного упадка сил, но Вероника сказала, что на следующей неделе она собирается пойти в школу. И — какая ирония судьбы! — ей очень помогает Урсула, будто случившееся объединило их. Кстати, я совершенно уверена, что ее связь с Бернардом прекратилась. Я не знаю точно, но это как-то чувствуется.

Стефан пришел повидаться со мной через несколько дней после вашего отъезда и сказал, что хочет поблагодарить меня за то, что помогала разобраться с Милдред Томпсон. Он, конечно, ничего не рассказал об этом Веронике, тем более с учетом того, что произошло с Эваном. Он (Стефан) помогает и, кажется, делает все возможное, чтобы поддержать Веронику — задача не самая легкая. Гораздо важнее, что он, очевидно, не знает всего: они сохранили свою тайну. Я думаю, что он уже написал вам.

Милдред почти не изменилась, по крайней мере внешне. У меня есть подозрения насчет нее и пары ребятишек в деревне, и я собираюсь найти способ предупредить их родителей. Но это сугубо медмелтонское дело, и вы не должны о нем беспокоиться. Гилберт Флайт прошлым вечером загнал меня в угол в «Вороне» и начал допрашивать, не знаю ли я, вернетесь ли вы сюда. Когда я ответила, что вряд ли, он ответил: «Надеюсь, вы правы», а потом начал бормотать что-то о людях, которые вмешиваются не в свои дела. Он, очевидно, все еще очень боится, что вы собираетесь засвистеть на него в полицейский свисток, — но он это вынесет.

Трудно сказать, как в основном реагируют люди. Некоторые будто обижены, что Эван подвел деревню, не сохранив все в тайне. Я не могу думать так же, как они, но Медмелтон — это мой дом, и вы использовали это наилучшим образом.

Я как-то не могу представить себе, что вам захочется вернуться сюда вновь, но я время от времени наезжаю в Лондон, и, возможно, мы сумеем повидаться. Алекс передает вам свои лучшие пожелания. Мы оба сошлись на том, что только человек со стороны мог разобраться во всем этом. Надеюсь, вы не слишком огорчены.

С большой любовью к вам обоим 

Сэлли Бейкер».

Примечания

1

Трансепт — поперечный неф (продольная часть храма), пересекающий под прямым углом основные нефы.

(обратно)

2

Инч (англ.)  — мера длины, равная одному дюйму или двум с половиной сантиметрам.

(обратно)

3

Крибидж — вид карточной игры.

(обратно)

4

«Овал» — площадка для игры в крикет в Лондоне.

(обратно)

5

То есть во второразрядном.

(обратно)

6

Земельная опись Англии, произведенная Вильгельмом Завоевателем, — 1086 год.

(обратно)

7

Мантра — заклинание-молитва в индийской религиозной традиции.

(обратно)

8

Особый вид воротника священнослужителей

(обратно)

9

Лук-порей — эмблема Уэллса.

(обратно)

10

«Ротари» — клуб бизнесменов

(обратно)

11

Нард — особый вид благовоний.

(обратно)

Оглавление

Роберт Ричардсон

  Милосердие Латимера

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

  Книга мертвого гения

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

  Древо Лазаря

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg