«Пуля для звезды. [Пуля для звезды. Киноманьяк. Я должен был ее убить. Хотите стать вдовой?]»

Пуля для звезды. [Пуля для звезды. Киноманьяк. Я должен был ее убить. Хотите стать вдовой?] (fb2) - Пуля для звезды. [Пуля для звезды. Киноманьяк. Я должен был ее убить. Хотите стать вдовой?] (пер. Игорь Игоревич Кубатько) 2162K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Эдвин Коннел - Генри Харт - Р. С. Гордон - Жан-Пьер Феррье

Пуля для звезды

Р. Гордон Пуля для звезды

Стояла зловещая тишина. Лишь изредка ее нарушал скрип хлопавших от ветра оконных рам.

Все затаилось, даже шторы таинственно зашевелились. Было довольно темно, лишь далекие уличные фонари отбрасывали на полуоткрытую дверь террасы неясные тени, которые можно было принять за творение художника-модерниста.

Внезапно раздались шаги, тяжелые шаги по булыжной мостовой. Они стали громче, должно быть, человек проходил мимо самого дома, а затем снова стихли. Несколько секунд было темно и тихо.

Однако тихое поскрипывание досок пола указывало на то, что в комнате кто-то есть. Тот же скрип повторился, затем сменился осторожными шагами. Казалось, кто-то очень тихо крадется по комнате.

Теперь показалась тень. Высокий стройный мужчина остановился посреди комнаты. Слышно было его дыхание. Он неосторожно толкнул кресло-качалку, которое тут же придержал левой рукой. Правую руку медленно опустил в карман и вытащил пистолет. Тренированным движением проверил магазин, защелкнул его вновь и снял оружие с предохранителя.

В тот же миг опять раздались приближающиеся шаги. Дверь в сад приоткрылась, теперь шаги были слышны у самого дома. Каблуки громко стучали по камням террасы.

Вдруг откуда-то послышалась музыка — и мужчина, ожидавший в темной комнате, вздрогнул. Можно ли было так издалека услышать радио в автомобиле? Музыка, вначале мелодичная, стала звучать быстрее и резче.

Мужчина в комнате лихорадочно левой рукой вытер лоб. В дверях террасы показалась крупная колышущаяся тень, которая все больше принимала очертания человека. Он, казалось, колебался — по-видимому, не ожидал найти дверь приоткрытой. Человек взглянул на свои наручные часы, затем распахнул дверь еще шире и, буркнув что-то про себя, вошел в комнату. Теперь он находился в трех метрах от дула пистолета, совершенно не подозревая об этом. Рука его потянулась к выключателю, однако зажечь свет он уже не успел.

Мужчина за креслом-качалкой нажал на спуск пистолета. Тишину разорвали три выстрела, каждый из которых на таком малом расстоянии должен был достичь цели. Тот, другой, вздрогнул, его отбросило на шаг назад, об обхватил себя обеими руками, словно пытаясь устоять на ногах. Потом его колени подогнулись, и он упал к качалке, прополз немного и затих.

Мужчина с пистолетом замер на месте, широко расставив ноги. Он еще раз вытер взмокший лоб, потом уронил на пол пистолет.

— О’кей, стоп! Дайте свет!

Тотчас же стало светло, и осветитель выключил средний прожектор, который до того освещал дверь террасы. В студии тут же воцарилось оживление.

— Это пойдет, — сказал Гэс Андерс в микрофон и тотчас получил из громкоговорителя ответ:

— Меня тоже устраивает!

Андерс встал и подошел к обоим актерам, один из которых уже успел подняться с пола и отряхивался. Другой обеими руками пригладил свои черные волосы.

— Как насчет перерыва, Гэс? Мне очень хочется пить.

— Хорошо, сделаем перерыв, — Андерс взглянул на часы. — В пятнадцать часов сцена шоу!

Ассистент режиссера громко повторил слова Гэса Андерса:

— Перерыв! В пятнадцать часов сцена шоу!

Секундой позже захлопал в ладоши администратор, молодой человек с угристым лицом:

— Внимание!.. Перерыв до пятнадцати часов, затем вся сцена шоу в третьей студии! Прошу не опаздывать!

Ассистент режиссера покачал головой.

— Чушь, Стив — в пятнадцать часов в седьмой студии!

Гэс Андерс, который в это время подошел к Джеку Рикарди, покосился на ассистента.

— Почему вдруг седьмая? Я знаю только о третьей студии!

Пив Слейгер поднял обе руки.

— Сожалею, Гэс, но сегодня с утра произошли изменения. В третьей работают другие, для нас предоставлена седьмая.

— О’кей, о’кей, — кивнул Гэс Андрес. — По мне хоть на Луне, если там все уже готово. Очень мило, что я тоже узнал об этом, в конце концов я ведь всего лишь режиссер.

Он потащил Джека Рикарди к выходу.

— Ах, эта неразбериха, ты должен радоваться, Джек, что только раз проходишь через это.

Когда дверь студии закрылась за ними, Рикарди чуть устало улыбнулся. Потом с удовольствием потянулся.

— Да нет, покоя, у меня как раз не предвидится, Гэс. Дома уже лежит одно предложение, а завтра я ожидаю другое.

Они остановились перед гримерной Джека Рикарди.

— Твой контракт не продлили?

Рикарди отмахнулся.

— Я не хочу, Гэс. И если старик еще до субботы приползет на коленях, я скажу: спасибо, не надо. После трех лет хочется перемен.

Андерс покачал головой.

— Никак не могу себе этого представить. Без тебя фирма не выживет.

— Прекрати, или я заплачу, — ухмыльнулся Джек, они кивнули друг другу, и Рикарди вошел в свою гримерную. Он тяжело опустился в модерновое кресло и вытянул перед собой ноги. Джек сильно устал и был в очень плохом настроении. Он слишком хорошо знал, что означала обычная болтовня в студии: ничего… даже меньше, чем ничего. Гэс Андерс сделал бы следующий телефильм с другой звездой точно так же хорошо или так же плохо, во всяком случае, для него это безразлично.

Раздался стук, но прежде чем Рикарди успел что-либо ответить, вошел его гример Эрик Вильямс.

— Можно было сойти с ума, правда? Я по-настоящему испугался. Вам нужно что-нибудь еще?

Джек Рикарди кивнул.

— Там стоит бутылка, подай-ка мне ее.

Вильямс подошел к гримировочному столу и взял полупустую бутылку виски «Роза» и стакан.

«Могу держать пари, — подумал он, — что он купил бутылку лишь сегодня утром. Да, парень знает в этом толк».

— В пятнадцать часов продолжим, да?

Рикарди улыбнулся. Намек он понял.

— Да ладно, пару глотков я еще выдержу. Хочешь тоже хлебнуть?

Но Вильямс, поблагодарив, отказался.

— Сбегаю-ка я в столовую. Вам что-нибудь принести?

— Нет, сегодня, как только мы закончим, мне идти в «Мокамбо».

Эрик Вильямс подошел к двери, открыл ее и снова повернулся.

— Что-нибудь еще, Эрик?

Вильямс снова прикрыл дверь.

— Там ждет одна дама, хочет с вами поговорить.

Рикарди тыльной стороной руки провел по лицу.

— Плохо выбрито? — спросил Вильямс.

— А мое шоу рекламирует электробритвы! Ну ладно, пусть она войдет, Эрик.

Вильямс отступил в сторону, и в гримерную вошла высокая блондинка. После того как Вильямс вышел, она тщательно закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

— Ты не ожидал меня здесь увидеть?

Джек Рикарди несколько секунд смотрел на нее, разинув рот, потом пришел в себя, поболтал бутылкой с виски и встал.

— Откровенно говоря, нет. Ты выглядишь великолепно! Сколько же времени мы не виделись? Нет, подожди, не говори ничего, я сам это знаю: больше четырех лет, чертовски долго.

Ее взгляд был холоден и бесстрастен, губы несколько поджаты, когда она подошла к гримировочному столу и села в стоящее там кресло.

— Покончим с комплиментами, Джек. Я сказала тебе вчера по телефону, что нам нужно поговорить.

Он поставил бутылку на стол, подумал секунду и поставил рядом пустой стакан.

— Да, жаль, что у меня было мало времени. Нет, я не могу поверить, ты так сильно изменилась, похорошела! Конечно, ты всегда была красивой девушкой…

Она подняла руку и остановила его словоизлияния.

— Кажется, за эти четыре года ты изменился больше: несколько седых волос, складки на животе и мешки под глазами. Но ничего из этого не заметно, когда твой фильм выходит на экраны.

По его гримасе было видно, что Джек несколько раздосадован. Он смотрел недоверчиво, так как звонок ее действительно не принял всерьез. Что ей от него нужно именно теперь, когда прошло столько времени?

— Ну хорошо, Шери. Выпьешь что-нибудь?

Она сразу отказалась.

— Я слышала, что ты довольно много пьешь. Это не кредит твоему голосу?

Джек Рикарди ухмыльнулся.

— Да у меня его никогда не было. Просто мой шепот другие называют пением. По сравнению с Бингом я — койот, а Бинг тоже никогда не умел петь.

— Но все же за эти годы ты приобрел определенную известность. И ведь карабкаясь наверх, ты надеялся стать маленьким богом.

— Прекрати о прошлом, Шери. Я действительно рад снова тебя видеть. Можешь мне поверить, я часто думал о тебе.

— Перестань, Джек, это звучит смешно. Ты никогда не умел меня обманывать, в основном из-за этого мы и расстались.

Он наполнил стакан и выпил залпом, потом со стуком поставил обратно.

— Наверное, ты пришла ко мне не для того, чтобы сообщить, что я старею, не так ли? Я полагаю, тебе нужны деньги, раз ты до сих пор не давала о себе знать. Ну, пожалуйста, если ты обещаешь время от времени встречаться со мной, я согласен на все. Что ты на это скажешь?

Шери убрала со лба свои длинные белокурые волосы и скрестила красивые ноги.

— Ты, как всегда, себя переоцениваешь, Джек. Мне не нужны твои деньги, и мне совершенно неинтересно время от времени с тобой встречаться. Ведь между нами все кончено, и, насколько я понимаю, ты тоже всегда был того мнения, что прошлое не должно повторяться.

— Ты имеешь в виду…

— Конечно, ты меня верно понял. Я тебя не люблю, и даже не влюблена в тебя уже давным-давно, Джек. Я полностью избавилась от этого. Речь идет совсем о другом. Я хочу, чтобы мы наконец развелись, так как собираюсь снова выйти замуж.

Сначала он был озадачен, затем у него отлегло от сердца. Он думал о деньгах, а именно сейчас они были нужны ему самому.

— Ну, если дело только в этом, Шери, — он потер руки, — тогда, пожалуйста. Я предлагаю тебе поехать в Неваду, остаться там на пару недель, затем мы все прокрутим без огласки.

Она поднялась и поправила платье.

— Чудесно, значит все улажено. Я хотела предложить тебе то же самое. Тем самым мы официально подведем черту под нашей историей.

У двери она остановилась, так как Джек жестом задержал ее.

— Естественно, Шери, все должно произойти без всякой огласки. Ни один человек не знает, что я женат, так и должно оставаться.

— Следовательно, ты согласен?

— Целиком и полностью, дай мне знать через своего адвоката. Если хочешь, я спою в церкви на твоей свадьбе.

Она слегка улыбнулась.

— Думаю, без этого я смогу обойтись. Прощай, Джекки.

Шери как раз собиралась уходить, когда дверь распахнул Миллер, администратор.

— Сцена шоу не в третьей, а в седьмой! О, простите, я не знал…

— Ладно, — сказал Рикарди, — я уже слышал об этом, я же не глухой.

Миллер улыбнулся Шери Рикарди, словно желая извиниться, и исчез. Шери подумала, кивнула еще раз и тоже ушла.

Джек Рикарди несколько секунд смотрел на закрытую дверь, потом взял бутылку с виски. В тот же миг зазвонил телефон. Сев в кресло, в котором только что сидела Шери. Джек снял трубку.

— Что там еще случилось?

— Э, ты в дурном настроении? У меня дверь открыта, и потому я видел потрясающую блондинку, которая вышла из твоей гримерной.

Джек Рикарди задумался лишь на миг.

— Ах, да никого тут не было… только моя жена!

Затем он тут же положил трубку и представил себе глупое выражение лица Гэса Андерса.

Долго ждать ему не пришлось. Гэс ворвался в его гримерную.

— Парень, ты совсем пьян, что ли?

— Напротив, это действительно была моя законная супруга, о которой просто никто не знал. Прошу и тебя держать рот на замке. Мы собираемся разводиться, поэтому она пришла.

Андерс опустился на стул.

— Непостижимо, Джекки. С каких пор…

— У тебя есть секреты? Вот и у меня тоже. Мы поженились незадолго до начала моей карьеры. Красивая девушка. Она была секретаршей у моего агента Барроу. Вся история продолжалась едва ли год, затем мы расстались.

С тех пор я ничего больше о ней не слышал. Мне это было безразлично, лишь бы она оставила меня в покое. Вчера она позвонила… ну, да, я подумал, что ей нужны деньги. Сегодня появилась здесь, Вильямс как раз собирался уходить. Представь себе, ей не нужно было ничего, кроме развода.

Гэс Андерс почесал свой жесткий ежик.

— В это трудно поверить. Женщина имеет возможность держать в клетке такую золотую птичку, как ты, и позволяет ей упорхнуть безвозмездно? Ты действительно счастливчик. Если бы она была потверже, тебе пришлось бы здорово раскошелиться.

— Она не просит денег. Я, разумеется, согласился. Мы оформим наш развод в Рино, естественно, втихомолку.

Снова зазвонил телефон. Гэс Андерс слышал женский голос, но не мог понять, что он говорил.

— Все в порядке, да… Можешь на меня положиться! — Рикарди сердито бросил трубку.

— Ах, эти женщины, с ними одни хлопоты. Который час, Гэс?

— Чуть больше часа, ты хочешь уйти?

Джек Рикарди в нерешительности стоял посреди гримерной. Стук в дверь заставил его поднять глаза. В следующий момент в комнате стоял довольно пожилой мужчина среднего роста.

— Привет обоим! Если я не ошибаюсь, здесь пахнет огненной водой.

Он подошел к гримировочному столику, поднял бутылку и принюхался.

— О, «Роза»… аромат, который мне милее всего.

В полной тишине он налил себе и выпил.

— За ваше здоровье, дети мои.

Джек Рикарди спокойно смотрел на него. Теперь, кажется, он что-то вспомнил.

— Боб, ты мог бы оказать мне одну услугу?

Тот раскинул руки, как бы желая заключить в объятия весь мир.

— Для тебя я готов на все, Джекки. У меня в кармане для тебя хорошее предложение от Вернера.

Вмешался Гэс Андерс.

— Я уже недавно говорил Джеку, что не могу представить себе, что он уйдет отсюда…

— Ладно, — Джек Рикарди подошел к столу, вырвал из блокнота лист бумаги и написал на нем адрес. — Oтправляйся туда, Боб, и постарайся его найти. Пусть сразу едет сюда, мне нужно с ним поговорить.

Боб взглянул на записку, хотел что-то спросить, но затем передумал, аккуратно сложил записку и убрал ее.

— О’кей, будет исполнено, при условии, что я его застану.

— Во всяком случае, попытайся.

— Ладно, до скорого, но не опустоши всю бутылку, или вы собираетесь ее прикончить вдвоем?

Гэс Андерс покачал головой.

— Нет. В три продолжение съемок в седьмой студии. У Джека там большая сцена.

* * *

Необходимо было миновать две двери, чтобы попасть в салун, место довольно тихое. Приглушенный разговор, время от времени сдержанные возгласы, да стук шаров из слоновой кости.

Боб Барроу остановился и попытался что-либо разглядеть сквозь плотную пелену табачного дыма. У каждого бильярдного стола толпились по нескольку мужчин, на стенах висели доски для записи счета, на столиках ждали напитки.

Барроу обратился к первому, кого увидел.

— Купер? — протянул тот. — Вон там, без пиджака, в узких подтяжках.

Боб Барроу поблагодарил и направился к бильярдному столу, на котором только что после прицельного удара исчез в лузе шар.

Он остановился перед стройным мужчиной среднего роста, имевшим отдаленное сходство с Дэвидом Нивеном, во всяком случае, в том, что касалось тонких усиков. На нем была белая сорочка, свободно повязанный галстук, сейчас он, прищурясь, смотрел на зеленое сукно.

— Мистер Купер? — спросил Барроу. — Я хотел бы с вами поговорить. Ваша контора была закрыта, потому я пришел сюда.

Мужчина, названный Купером, секунду раздумывал, затем поставил кий в стойку, снял с крючка свой серый пиджак и кивнул Бобу.

— Полагаю, если вы специально пришли сюда, это для вас важно.

Боб зашагал следом. Они пересекли бильярдную, вышли в распахнутую дверь, там Купер остановился и указал на стул. В помещении слышалась тихая музыка из радиоприемника. У стойки, которая тянулась по всей ширине зала, сидели несколько посетителей, кроме них, был занят лишь еще один стол. Боб сел, Купер подошел к стойке и вернулся с двумя бокалами пива.

— Я взял и для вас. Это одно из немногих заведений, где пиво не только наливают сполна, но еще и подают его действительно холодным, мистер…?

— Меня зовут Барроу, Боб Барроу. Речь идет об одном деликатном деле.

— Когда обращаются к частному детективу, речь чаще всего идет о чем-то деликатном, иначе обращались бы в полицию. Сколько лет вашей жене, мистер Барроу?

— Я холостяк. Нет, речь не обо мне, мистер Купер. Я менеджер, и один мой… мой… ну, мой ведущий клиент, известный актер, попросил меня пригласить вас.

— Когда он хочет меня видеть? Или я буду иметь дело только с вами?

Барроу склонился над столом, хотя и так никто не мог услышать, о чем они говорили.

— Дело касается Джека Рикарди.

— Рикарди? — протянул Купер. — Рикарди с телевидения?

— Тот самый. Он хотел бы Вас видеть немедленно, если вы не против.

Купер отставил недопитый бокал.

— Тогда чего же мы ждем?

Машина Боба стояла у входа, и ровно через сорок минут они прибыли на стоянку перед телевизионной корпорацией Эл-Би-Си. Это здание занимало целый квартал, перед входом, как принято в лучших домах Лос-Анджелеса и Голливуда, зеленела лужайка. Центральный вход был целиком из стекла. Два швейцара приветствовали их, и Барроу ответил им тем же.

В лифте они поднялись на девятый этаж, прошли по длинному коридору, свернули направо и остановились перед гримерной Джека Рикарди. Боб постучал и тут же открыл дверь.

— Джеки, я привел человека, с которым ты хотел поговорить.

В гримерной в это время находился Эрик Вильямс, который готовил Рикарди к съемке.

— Входите, — кивнул Джек. — Я совсем забыл тебе сказать, кто ко мне сегодня приходил, Боб.

— Налоговый инспектор?

— Гораздо хуже, — ухмыльнулся Джек, — Шери! Ты удивлен, не так ли?

— Черт побери, Шери! Как у нее дела?

— Я расскажу тебе об этом позже, — он повернулся так, чтобы видеть Купера. — Значит, вы Купер?

— Джеймс Фенимор Купер. Многие думают, что это шутка моих родителей, но Фенимором звали старого дядю, наследником которого мы, тем не менее, потом не стали.

— Садитесь. К сожалению, вы пришли немножко поздно, так как мне сейчас надо в студию.

Боб, направившийся было к двери, обернулся.

— Дело касается Шери?

— Нет, нет, с ней все в порядке. Нечто совсем иное, о чем ты ничего не знаешь, Боб. Слушайте, Купер, это не займет много времени, вы посмотрите съемку, и после этого мы продолжим разговор, согласны?

Купер кивнул.

Молодой человек распахнул дверь.

— Мистер Рикарди, студия номер семь уже готова.

Почти одновременно прозвучал звонок и загорелась желтая лампа.

— Мы все решили, Джек, — сказал Гэс Андерс. — Здесь все ясно. Ты выходишь на сцену, статисты аплодируют, ты кланяешься и сразу начинаешь. Когда ты поешь, к занавесу выходит Лили, причем так, что в кадре появляется она одна. Все ясно? Где Лили?

Девушка появилась из-за занавеса. Это была Лили Деймит, красавица несколько экзотичной внешности. Для нее это был второй телефильм. До этого она лишь рекламировала снотворные пилюли. Фильм с Джеком Рикарди был для нее очень большим шансом.

— Я все слышала. Мне дадут команду?

Гэс Андерс обратился к Миллеру.

— Миллер, вы остаетесь позади нее и дадите ей команду. Теперь массовка… Представьте, что вы находитесь в шикарном ночном клубе, попытайтесь вести себя так, как будто вы бываете там ежедневно. Можем начинать?

— Приготовиться! — прозвучало из репродуктора. — Камеры готовы… Звук включен! Пошла музыка!

— «Ночь с Джекки» — одиннадцать, дубль первый!

Тихая музыка полилась из большого динамика. Еще раз прозвучало: «Тишина!», затем и вправду стало совсем тихо. Прожектор осветил сцену, музыка стала громче, три камеры двинулись с места. Гэс Андерс подался вперед… на сцене почни лея Джек Рикарди… статисты зааплодировали…

— Стоп! — крикнул Андерс. — Ну конечно! На первом столе недостает двух бокалов с шампанским! Ребята, мне приходится на все обращать внимание… Пиви, в чем дело?

Ассистент режиссера заорал на администратора, тот еще на кого-то, двери захлопали, началась обычная неразбериха. Затем появились бокалы, их наполнили, и Гэс Андерс опять успокоился. Вильямс подошел к Рикарди и слегка припудрил тому нос.

— Еще не готово?

Гэс Андрес повернулся на своем стуле.

— Хелло, мистер Фергюссон, — приветствовал он представителя компании. — Я думаю, за пару часов мы закончим.

— Я не буду мешать Вам, Гэс, сяду там, сзади.

Он прошел к задней стене, покосился на Купера и сел. Все повторилось.

— «Ночь с Джекки» — одиннадцать, дубль второй!

Музыка, затем появился Джек Рикарди. Он вышел вперед, статисты зааплодировали, он легко поклонился, улыбнулся в ту сторону, где должны были находиться музыканты, и запел.

Это был шлягер, очень популярный. У Джека действительно не было голоса, он скорее декламировал, чем пел, и к тому же довольно хрипло. Но люди любили его таким, в основном женщины, находили в этом особую внутреннюю страсть. На самом деле это был хронический катар от виски и табака.

Джек сделал шаг вперед, раскинул руки… камера отъехала в сторону, в складках занавеса появилась Лили Деймит. Она должна была увидеть его — и в этот миг раздался хлопок, словно лопнула лампа прожектора, и Джек Рикарди пошатнулся. Он схватился за грудь, рубашка под фраком окрасилась красным, казалось, он пытается что-то сказать. Но все заглушала музыка.

Все оцепенели. Колени Джека подогнулись, тонкая струйка крови вытекла из правого угла рта, и в то же мгновение он упал со сцены, рухнув рядом с одним из столиков. Стол с грохотом перевернулся, и оцепенение прошло. Женщины закричали, мужчины отскочили назад, кто-то бросился вперед, кто-то крикнул, чтобы выключили музыку, кто-то еще — чтобы включили свет. И тут заговорил Гэс Андерс, который сидел у микрофона. Его голос, усиленный динамиком, перекрыл голоса и шум.

— Тихо! Полная тишина, давайте санитаров, немедленно вызвать доктора Маллеби…

Джеймс Ф. Купер медленно пробрался сквозь кольцо испуганных людей и опустился на колени у тела Джека Рикарди.

Человек, который его вызвал, был мертв — каким еще он мог быть, получив пулю в сердце? Купер в таких вещах разбирался. Увы, за две войны Вашингтон дал ему возможность набраться опыта по этой части.

Он снова встал.

— В чем дело, где же доктор? — Эрик Вильямс вопросительно взглянул на Купера, который покачал головой.

И тут же пожилой седовласый мужчина стал энергично пробивать себе дорогу. Все несколько отступили назад, пока доктор Маллеби, нагнувшись, осматривал Рикарди. Это не заняло много времени.

Дональд Фергюссон подошел к нему вплотную.

— Скажите что-нибудь, док…

— Ничего уже нельзя сделать, Дон. Рикарди мертв. Следует немедленно известить полицию.

— Сейчас я это сделаю. И с этого момента никто не должен покидать помещение!

Фергюссон прикрыл глаза, словно не желая верить тому, что они видели, затем пересек студию и вышел. Дверь захлопнулась за ним с глухим стуком.

* * *

Джеймс Ф. Купер, которого друзья называли просто Джимми, снова уселся на стул и принялся разглядывать людей, которые собрались небольшими группами и очень бурно, но приглушенно дискутировали.

Труп Джека Рикарди просто прикрыли скатертью, которая выглядела большим белоснежным пятном на темном полу.

Эрик Вильямс был единственным, кого Джимми здесь знал. Менеджера Рикарди он нигде не видел, тот, должно быть, ушел еще до начала последнего дубля.

Прошло некоторое время, прежде чем Вильямс взглянул в его сторону. Он жестом поманил его к себе. Вильямс в это время беседовал с рыжеволосой актрисой, которая, очевидно, не снималась в этом фильме, так как была одета в легкий серый костюм и держала в руке сумочку, цвет которой в точности соответствовал ее волосам.

— Послушайте, Вильямс, вы же в гримерной недавно слышали, что я здесь нахожусь, так сказать, по чистой случайности. Вы единственный, с кем я здесь знаком. Могу я вам задать несколько вопросов?

Вильямс кивнул.

— Я уже слышал о вас, мистер Купер. Меня интересует криминальная хроника. Ведь это вы три года назад заставили сложить оружие Джонни Лафтера?

Купер выпятил нижнюю губу. Он никогда бы не подумал, что кто-то станет вспоминать о Джонни Лафтере и о нем самом. Как можно заблуждаться!

— Да, верно, или лучше сказать, я принимал в этом участие. Скажите, кто та молодая дама, с которой вы только что беседовали?

— Гледис Вильсон, о которой менеджеры говорят, что мужчины всего мира готовы пасть к ее ногам. Скажите, мистер Купер, а разве вы не знаете Гледис Вильсон?

— О, конечно, но только по имени. Она здесь играет?

— Нет, должно быть, она пришла посмотреть. Джек был… — так теперь придется говорить — они были дружны.

— Ах, так… Видимо, она очень расстроена.

Эрик удивленно взглянул на Купера.

— Гм, собственно говоря, не очень, она вполне спокойна. Лили же, напротив, совершенно убита горем.

— Та малышка, которая стояла с ним на сцене?

— Да, Лили Деймит. Джек вывел ее в люди, если можно так выразиться.

— Мне кажется, Джек был интересным мужчиной. Лили тоже весьма недурна…

Вильямс отвел глаза. Очевидно, ему было неприятно сплетничать о мертвом Джеке Рикарди. Джеймс Купер мог его понять, но знал, что зачастую из такого рода сплетен можно выудить ценные сведения. Сведения о..? Он удивился сам себе. До сих пор все это дело не имело к нему отношения. Убийство входит в компетенцию комиссии по расследованию убийств, это было делом полиции, а вот что действительно важно, так это то, что у него не стало клиента.

— Ладно, Вильямс, я понимаю. У него были и другие?

— Он был звездой, женщины кидались на него, где бы он ни появился. Иногда это становилось просто опасным. Месяц назад, при съемках на натуре, одна девушка порвала на нем рубашку. Победы давались ему легко, и он не особенно на них тратился. Автографы, небольшие подарки, обещания, которые ничего не стоили, — и прочее в том же духе, мистер Купер.

— У него было много врагов?

Эрик пожал плечами.

— Боже мой, я ведь не так уж хорошо его знал. Я готовил его к съемкам, и притом всего полгода. Гэс Андерс знает его лучше. Они работали вместе три года, с небольшими перерывами.

— Мужчина, который сейчас вышел, чтобы вызвать полицию, — это босс?

— Это Дональд Фергюссон, продюсер этой серии; насколько мне известно, он входит в наблюдательный совет компании.

Нервозность в помещении усиливалась. При этом все избегали смотреть на белое пятно на полу. Послышалось громкое рыдание. Это не выдержала Лили Деймит, которую утешал Гэс Андерс. Казалось, она только сейчас по-настоящему поняла, что произошло. Андерс прилагал все силы, чтобы ее успокоить.

Дверь студии открылась и появился Дональд Фергюссон с мужчиной среднего роста, довольно полным, который держал в руке свою шляпу. За ними в студию вошел настоящий великан.

— Прошу вашего внимания! Здесь находятся лейтенант Брайт из комиссии по расследованию убийств и сержант Маккормик. Лейтенант, здесь ничего не трогали и никто не покидал студию.

Брайт молча кивнул, затем отодвинул в сторону двух статистов, стоявших у него на пути, и подошел к Джеку Риккарди. Он осторожно приподнял скатерть, но тут же снова опустил ее.

— Кто установил смерть?

— Я! — вперед выступил доктор Маллеби. — Я врач студии. Случайно я наблюдал за сценой из будки звукооператора. Затем меня позвали, и я пришел так быстро, как только смог. Он был уже мертв.

Брайт оглядел стены, задрапированные тканью поверх деревянной обшивки, несколько раз кивнув про себя.

— С виду все просто, не так ли, лейтенант?

Услышав эту фразу, Джой Брайт отвернулся в сторону.

Он прищурил глаза и застонал.

— Глазам своим не верю, Джимми Купер! С каких пор вы вращаетесь среди телевизионщиков?

— Около часа, но это стало лишь короткими гастролями. Меня пригласил Рикарди. Я приехал, и он сказал, что нам надо поговорить после съемок. Я посмотрел на съемки… Вот и все.

Брайт взглянул на Маккормика, стоявшего с непроницаемым лицом, затем опять перевел взгляд на Купера.

— Все-таки здесь что-то не так. Убийство на глазах частного сыщика… В помещении нет окон, двери были заперты — ведь они были заперты?

Ответил Пиви Слейгер, стоявший рядом с Купером:

— Когда загорается красный свет, что означает начало съемок тут, внутри, двери со звукопоглощающей обивкой автоматически закрываются. Никто не может ни войти, ни выйти.

Брайт вызывающе взглянул на Купера.

— Ну, что скажете? Все говорит за то, что человека застрелили, а в самом центре сцены сидит Джимми Купер как свидетель преступления!

Джимми улыбнулся.

— Я же сказал: с виду все просто, лейтенант.

— Да, очень просто, потому что убийца должен находиться здесь; насколько я понимаю, он не мог выйти. Может быть, он признается сам? Его шансы все равно равны нулю.

Брайт повысил голос, теперь он смотрел на окружавших его людей, но никто не собирался сознаваться.

— Это ничего не даст, — проворчал Купер.

— Ну хорошо, сделаем иначе. Есть здесь поблизости помещение, в котором я могу допросить свидетелей?

В сущности, он хотел сказать — подозреваемых, но в последний момент передумал. Все же и режиссер, и Фергюссон были известными людьми, не говоря уже о Купере, о котором он знал, что тот был одним из немногих частных детективов в городе, которые пользовались определенным влиянием даже в мэрии.

Фергюссон раздумывал недолго.

— Да, немного дальше по этому же коридору находится большой конференц-зал; он в вашем распоряжении, лейтенант.

Снова открылась дверь, но на этот раз это были сотрудники следственной бригады: врач, фотограф и люди, которые сразу начали обстоятельно осматривать помещение.

— Сержант, вы остаетесь здесь и следите за тем, чтобы никто не ушел, ясно? Одного оставим на посту в коридоре. Я скажу, кого мне доставить для беседы. Все остальные, кто слоняются снаружи, должны исчезнуть.

Купер вышел вперед.

— Начните с меня, лейтенант?

— Хорошо, следует же с кого-то начинать.

Минутой позже они стояли лицом к лицу в просторном конференц-зале. Джой Брайт наблюдал за Купером не то чтобы недружелюбно, но все же с некоторым холодком. Длинный стол с элегантными кожаными стульями занимал середину зала.

— Вы мне позволите сесть, лейтенант, или собираетесь начать сразу с третьей степени?

Брайт бросил на стол свою шляпу, затем лицо его прояснилось, когда он вытащил из кармана кожаный портсигар и достал сигару.

Купер взял стул, сел и уставился на Джоя Брайта. В последние годы ему довольно часто приходилось встречаться с Брайтом, но в то же время они до сих пор не имели друг с другом дела. Он знал, что этот коренастый крепыш, который дослужился от рядового копа до лейтенанта комиссии по расследованию убийств, был одним из самых способных сотрудников во всей полиции. Несколько холерический тип, но неподкупный и честный, как никто другой.

— Вы очень хорошо знаете, Купер, что я не из того сорта людей, которым полицейский справочник служит лишь отрывным календарем. Я не отношусь и к тем, кто за каждым завтраком съедает по одному частному детективу, хотя их в нашем городе вполне достаточно для этого. Нет, Купер, я вполне лояльный полицейский, которого всегда посылают туда, где вместо душистых цветов следует ожидать колючих кактусов.

Купер его очень хорошо понимал.

— Вы полагаете, что убийство любимца публики будет таким горячим делом?

Брайт влюбленно осмотрел свою сигару, затем проследил за дымом, поднимающимся к потолку.

— Любимца публики? Я этого парня всегда терпеть не мог.

— Гм, вероятно, на свете очень много людей, которые его терпеть не могли. Но я бы сказал, что это еще не основание его убивать.

— Для убийства вообще не может быть никаких оснований. Человек, который это сделал, должен быть сумасшедшим. Мы возьмем его, не будь я Джой Брайт.

— Да, я знаю, никто не мог ни войти, ни выйти. Но все же в студии находилось около сорока человек.

Джой Брайт придвинул ногой стул и сел напротив Купера.

— У меня такое чувство, что у статистов и осветителей едва ли мог быть мотив. Конечно, если возникнет необходимость, проверить придется всех.

— Вы, кажется, рассчитываете на то, что убийца выдаст себя в ближайшие часы? Лейтенант, перед вами сидит недоверчивый мелкий сыщик.

— Слушайте меня внимательно, Купер. Вы тоже были в студии. Любят вас в мэрии или нет, есть у вас связи наверху или нет — меня это вовсе не касается. Вы точно так же входите в число тех, кто мог его убить, как и любой другой, находившийся там. Вопрос только в том, на чьей вы стороне?

Джеймс Ф. Купер внимательно слушал. Он находил, что слова Брайта были обоснованными, а большего едва ли можно было требовать от сотрудника полиции.

— Прежде всего я на своей стороне, потому что я себя очень люблю. То, что я вам сказал, лейтенант, чистая правда. Боб Барроу, менеджер Рикарди, может подтвердить. Тот прислал его за мной, — я как раз был в бильярдной и приехал сюда, перекинулся с ним несколькими ничего не значащими словами, а затем мы вместе пошли в студию.

Брайт попытался выпустить дым колечком, что ему, однако, не удалось.

— Он пригласил, ладно. Но он же наверняка объяснил вам, для чего вызвал?

Купер с сожалением поднял обе руки.

— У меня сложилось впечатление, что это было дело, которое он хотел обсудить со мной с глазу на глаз. Когда я вошел, с ним как раз занимался гример, и мы ни на миг не оставались одни.

— Этот менеджер, как его зовут?

— Боб Барроу, ему пришлось уйти незадолго до съемок.

— Хорошо, это Барроу доставил вас из бильярдной. — Это прозвучало так, будто его привезли из борделя. — Что вы делали в бильярдной?

Купер нагнулся вперед.

— Если вы мне обещаете никому не говорить об этом, я признаюсь: я там играл!

— В бильярд?

Купер кивнул.

— Для футбола там слишком тесно.

Джеймс Брайт откинулся назад.

— Вы считаете себя очень остроумным, не так ли? Частный детектив, который играет в бильярд!

Джеймс Купер с улыбкой посмотрел на Брайта.

— Знаете, лейтенант, я почти в таком же салоне появился на свет. Это было в Сан-Франциско, мой отец унаследовал от одного умершего друга бильярдный салон, я родился в соседней комнате.

— Это было прибыльное предприятие?

— Четыре раза в неделю картошка, и я думаю иногда, что кули в Чайнатауне жили лучше, чем мы. Что приходило, уходило снова с другой стороны.

— Ваш отец играл в бильярд?

— Он был мастером в бильярде, снайпер по шарам из слоновой кости, но чаще он сидел с несколькими друзьями в соседней комнате и играл в покер — а в покер он вообще не умел играть.

Брайт смотрел прямо перед собой.

— Почему вы мне об этом рассказываете, Купер?

— Потому что вы меня спросили, почему я хожу именно в бильярдный салон.

Джой Брайт встал и уставился в широкое окно, которое занимало почти всю стену. Внизу видны были машины на бульваре Санта-Моника.

— Итак, вы продолжаете утверждать, что ничего не знаете, Купер? Вы не имеете понятия, почему Джек Рикарди просил вас прийти именно сегодня?

— Ни малейшего понятия, но вполне возможно, что, к примеру, Барроу что-то знает. Он был агентом Рикарди и, может быть, его другом, я этого не знаю. Но разговаривали они между собой очень доверительно, хотя, насколько я знаю, в их кругу так не принято.

— Вы и не видели ничего?

— Я видел, как он упал. Естественно, я смотрел на сцену. После того как это случилось, я огляделся вокруг. Но, к сожалению, ничего подозрительного не заметил.

Брайт понюхал свою сигару, затем осторожно, почти любовно положил ее в пепельницу.

— Рикарди не был раньше вашим клиентом, Купер? Вы мне сказки не рассказывайте.

Сегодня я увидел его в первый раз. Я не интересуюсь всей этой историей с убийством, лейтенант. У меня в этом деле нет клиентов, и все это полностью ваша проблема.

— Хорошо, но я нахожу, что это не лучшая реклама для частного детектива, когда на его глазах убивают нового клиента.

— Он не был моим клиентом, и я даже не знаю, лейтенант, стал бы он им или нет. Видите ли, если я не очень богат, если у меня нет дома с бассейном и собственного лимузина сверхмодной модели, значит дело в том, что я не все могу. Имеются вещи, о которых я не осведомлен, и я не имею понятий, чего хотел от меня Рикарди и для чего он меня так срочно вызвал.

— Красивая длинная речь, Купер.

Лейтенант смолк, так как вошел сержант Маккормик.

Тот покосился на Купера и, лишь когда Брайт кивнул, заговорил.

— Док с ним закончил. Пулю сразу забрали в лабораторию, заключение врача мы получим к вечеру. Я распорядился увезти тело Рикарди. Там довольно неспокойно.

— Скоро им будет еще беспокойнее!

Брайт взял свою шляпу, надел ее и пошел к выходу.

— Доктор еще здесь? Я должен знать, какой был калибр.

Маккормик не подал виду.

— Выстрел был сделан из «люгера», лейтенант.

Брайт медленно вернулся назад и остановился рядом с сержантом.

— «Люгер»? Не маленькая штука… У вас случайно нет такого, Купер?

— Я снова должен вас разочаровать. Я один из тех детективов, которые очень редко носят пистолет, у меня даже нет кобуры под мышкой.

— Но у вас есть оружие!

— Да, револьвер дома, в письменном столе.

Тут Маккормик выбрал время, чтобы кое-что добавить.

— Вот еще что, лейтенант. Всех присутствующих обыскали. Мейбл — дам, а Ферри — мужчин…

— Да ладно, я ведь не первый день в полиции.

Маккормик спокойно кивнул.

— Да, лейтенант, но наши люди обыскали еще и все помещение.

— И?..

Купер тоже с интересом прислушался.

Маккормика невозможно было никоим образом вывести из равновесия.

— Не нашли ни «люгера», ни какого-либо другого огнестрельного оружия.

На несколько секунд наступила тишина.

— Один момент, — сказал Джой Брайт, — всех присутствующих обыскали, все помещение тщательно проверили, а оружия нет?

— Нет, лейтенант.

— В помещении нет окон, через которые можно что-то выбросить… а как насчет вентиляции?

— Вытяжная вентиляция на самом верху, туда невозможно добраться.

Купер внезапно ухмыльнулся.

— В чем дело?

— Вы знаете, лейтенант, мне вспомнился один старый фильм с Редом Стиклтоном: он кусал свой телефон и съел его до последнего кусочка шнура. Может быть, в этом случае, для разнообразия, мы имеем дело с пожирателем железа?

Брайт снова сорвал свою шляпу с головы и швырнул ее на пол.

— Черт побери, Купер, в этом деле вовсе нет ничего смешного. «Люгер» должен быть где-то спрятан, и я его найду!

Для Маккормика такого рода вспышка была не в новость. Он наклонился, поднял шляпу, достал из пиджака Маленькую карманную щетку, почистил шляпу и подал ее Брайту.

— Ну, тогда желаю повеселиться, — закончил Купер.

* * *

Джой Брайт сделал какие-то записи, затем дал знак Маккормику. Тот исчез, а Брайт обратился к Куперу.

— Ну, ладно, на этом мы с вами могли бы пока закончить. Вы в ближайшее время останетесь в городе?

— Я не собираюсь переселяться.

Купер направился к двери, но Брайт его остановил.

— Только ради порядка, Купер. Вы же слышали, что сказал Маккормик. Одного вас еще не обыскивали…

Джеймс Ф. Купер вздохнул.

— Я надеюсь, вы верите, что у меня не было возможности спрятать оружие. Пожалуйста!

Он поднял руки. Брайт ухмыльнулся и слегка похлопал его по туловищу.

— Довольны, лейтенант?

— Порядок есть порядок, — только и ответил тот.

Дверь открылась и вошел Дональд Фергюссон. Он был несколько выше среднего роста, с волосами стального цвета и склонен к тому, чтобы медленно, но верно полнеть.

Джеймс кивнул ему и хотел пройти мимо.

— Минутку, — сказал Фергюссон, — я недавно узнал, что вы частный детектив Купер. Мирна Лy говорила о Вас… Я хотел бы вас попросить пока остаться здесь.

Купер на миг задумался, потом взглянул на Брайта.

— Это зависит от лейтенанта, мистер Фергюссон. Здесь полиция проводит допрос, и притом по случаю убийства. Дело обстоит несколько иначе, чем в ваших криминальных фильмах.

Джой Брайт кивнул.

— О’кей, я ничего не имею против. — Он серьезно посмотрел на Купера. — Но я ожидаю, что вы будете вести себя скромнее. Здесь распоряжаюсь я.

— Вы босс, лейтенант.

Фергюссон нервно подошел к стулу и сел.

— Насколько я знаю, Рикарди хотел говорить с вами, но ему это уже не суждено. Я знаю, что полиция скоро обнаружит убийцу, но хотел бы, несмотря на это, нанять вас, чтобы расследовать как можно подробнее возможные скрытые причины и притом, конечно, действовать тактично.

Купер устремил долгий взгляд на Брайта, который поморщился.

— О’кей, мистер Фергюссон, тогда все остальное мы обговорим позже.

— Вы можете спокойно назначить свой гонорар, Купер. Я и без того знаю, что вы на этом деле заработаете больше, чем я за полгода.

Купер обратился к Фергюссону.

— Могли бы вы подумать, что у полицейских тоже есть комплексы? О’Нил сказал бы: пустые мечты, мой дорогой, все пустые мечты!

Брайт откашлялся.

— Мистер Фергюссон, вы вывели в люди Джека Рикарди, если я не ошибаюсь. Значит, вы знали его уже давно?

Фергюссон потер лоб.

— И да, и нет, это зависит от того, что понимать под словом «давно». Я увидел его около четырех лет назад в шоу Дена Мартина. Он мне понравился, и мы пришли к соглашению. Вначале он главным образом снимался в рекламе. Потом я заметил, что публика его приняла. Мы попробовали его в нескольких коротких фильмах, и, как говорят у нас, он «состоялся». Уже добрых три года Джек является, простите, являлся звездой. К сожалению, вел он себя все так же.

— Вы его близко знали?

— Нет, я думаю, что у него было мало друзей, зато куда больше подруг. Его тип нравился женщинам, а так как днем телевизор в основном смотрят домохозяйки… Он был их идолом.

Брайт рассматривал свои ногти.

— У него были враги? Я имею в виду, есть ли у вас какие-либо подозрения о том, кто это мог сделать?

Дональд Фергюссон удивленно посмотрел на Брайта.

— С чего вы это взяли? Наверняка у него были враги, вероятно, немало мужей желали ему провалиться ко всем чертям. Но я никого не знаю, кто из-за этого мог бы его убить.

— Вы недавно сказали, что мы все равно найдем преступника…

— Да, я подумал, что он же мог находиться среди присутствующих в студии. Кроме того, я испытываю очень большое доверие к полиции.

Купер тихо зааплодировал, за что заслужил косой взгляд Брайта.

— У вас есть оружие, мистер Фергюссон?

— Да, уже много лет. В нашем районе несколько лет назад было очень много грабежей, поэтому я его приобрел.

— Что это за оружие?

— Не знаю названия. Я думаю, немецкая модель, изрядно устаревшая.

— Оно у вас случайно не с собой?

— Нет, оно всегда у меня дома, в Беверли-Хиллс.

— Благодарю вас, мистер Фергюссон. Я также должен попросить вас в ближайшее время не покидать город.

Фергюссон нерешительно встал. У Купера было ощущение, что он хотел еще что-то сказать, но не знал точно, можно ли это сделать. Поэтому детектив пришел ему на помощь.

— Если устроит, мистер Фергюссон, я потом зайду к вам в кабинет.

Он заметил, как продюсер облегченно вздохнул.

— Да, совершенно верно, до скорой встречи.

Брайт подождал, пока Фергюссон выйдет, затем пропыхтел:

— Ваш новый клиент знает намного больше, чем сказал, Купер. Что, если вы между делом подумаете об этом? Будете работать с нами или против нас?

— Вы спрашиваете так, как будто у меня есть выбор. Подозреваете Фергюссона?

— Он был единственным, кто выходил. Он мог бы, например, вполне неплохо спрятать «люгер». В конце концов, мы не можем обыскать все здание.

— Какой мог у него быть мотив?

— Пока не знаю, но выясню непременно! Давайте следующего!

Постучали, и Брайт крикнул:

— Войдите!

Лейтенант невольно сделал шаг вперед, когда вошла Гледис Вильсон. Она была среднего роста, стройная, бюст — как у секс-бомбы, лицо рыжеволосого ангела и к тому же еще зеленые глаза.

— О, мисс Вильсон, — сказал Брайт, — я знаю Вас по нескольким фильмам. Садитесь, пожалуйста.

Она скользнула взглядом по Куперу и опустилась на стул.

«При виде ее ног, — подумал Купер, — испытываешь голод…»

— Благодарю, лейтенант. Ваш сержант был настолько любезен, что сразу пригласил меня. Естественно, я хотела бы как можно скорее уйти домой. Завтра у меня очень напряженный день.

«Брайт, для женатого мужчины на пятом десятке, был почти любезен», — нашел Джимми Купер.

— Понятно. Итак, вы тоже были в студии, когда прозвучал роковой выстрел? Это произошло чисто случайно?

Гледис Вильсон положила руку на спинку стула.

— Так как вы наверняка узнаете это от коллег, будет лучше, если я расскажу сама, что произошло между мной и Джекки. Мы были близки, понимаете, лейтенант? Откровенно говоря, наш роман подходил к концу, но мы хотели остаться добрыми друзьями. У меня были дома дела, но я осталась ненадолго, чтобы посмотреть сцену шоу.

— Вы любили его?

— Любовь…? Ах, вы знаете, лейтенант, любовью это, собственно говоря, нельзя было назвать. Мы нравились друг другу. Джекки мог быть очень милым; к сожалению, он злоупотреблял всем, что бы ни делал.

Купер знал, что сейчас последует. Так оно и случилось…

Брайт слегка наклонился вперед.

— Что значит «злоупотреблял», что вы имеете в виду?

— Главным образом, в отношении алкоголя и женщин. Джек не выпивал, он прямо-таки пил. А женщины… Об этом позвольте мне лучше умолчать.

— Гм… — На Брайта это произвело сильное впечатление. — Значит вот как обстояло дело… Вы сидели довольно далеко сзади. Могли вы видеть мистера Фергюссона?

— Он сидел примерно на моем уровне, правда, значительно правее. Вы не установили, с какой стороны стреляли?

Улыбка Джоя Брайта стала еще шире.

— В телефильмах все выходит очень складно, а у нас, к сожалению, не всегда. Рикарди упал вниз. До этого он двигался. По-моему, выстрел мог быть произведен с любой стороны, поскольку мы пока не можем все в точности реконструировать.

— Извините, — Гледис казалась очень славной маленькой девочкой с чудным блеском в глазах. — Я просто подумала… Вам, конечно, лучше знать. Теперь я могу уйти? Я действительно ничего не видела и совершенно ничем не могу вам помочь.

— Ну как же, вы были близки с Рикарди, вы знали его лучше других. Были у него враги, не ссорился он в последнее время с кем-нибудь? Не получал ли писем с угрозами?

На все вопросы Гледис качала головой.

— Нет, совершенно нет. Он никогда не говорил об этом. Убийство для меня абсолютно необъяснимо.

Теперь и Купер выбрал время, чтобы кое-что сказать.

— Примите мое сочувствие и мое восхищение вами, мисс Вильсон.

Теперь она посмотрела на него повнимательнее, и то, что она увидела, казалось, ей очень понравилось.

Джой Брайт тяжело вздохнул и представил его.

— Джеймс Купер, частный детектив, которому мы, в порядке исключения, разрешили присутствовать при допросе свидетелей. Что вы хотели этим сказать, Джимми?

— Мое сочувствие, так как мисс Вильсон потеряла такого хорошего друга, и к тому же таким ужасным образом — и мое восхищение тем, как она держит себя в руках. Это достойно уважения, такое случается нечасто.

Гледис не сразу сообразила, что ей следует ответить, и в конце концов решила принять все за чистую монету.

— Ну, не такая уж это была большая любовь, мистер Купер, я ведь говорила. Теперь я могу уйти?

Маккормик просунул свою ирландскую шевелюру в щель.

— Лейтенант, тут дама, которая непременно хочет с вами поговорить. Она говорит, это срочно.

Брайт развел руками.

— Но я занят! Она что-то знает о Рикарди, сержант?

— Да, она говорит, что была до сих пор в столовой… Там она услышала об убийстве и сразу же пришла. Она говорит, что была его женой.

Купер и Брайт насторожились, в то время как Гледис спокойно пудрила свой маленький носик.

— Чьей женой, сержант? Не заставляйте вытягивать из вас каждое слово.

Лицо Маккормика оставалось, как и прежде, невозмутимым.

— Женой Джека Рикарди, как она утверждает!

Гледис захлопнула пудреницу.

— Это обманщица, лейтенант. Джек не был женат. Кто знает, чего она хочет этим добиться. Вероятно, это какая-нибудь заурядная актриса, которая нуждается в небольшой рекламе.

Брайт почесал свой ежик.

— Большое спасибо, мисс Вильсон. Если вы мне будете нужны еще раз, могу я вам позвонить?

Гледис встала.

— Конечно, лейтенант. Мистер Купер…

Совсем как великая «звезда» она проплыла мимо Джимми из комнаты.

— Что же теперь делать с дамой? — поинтересовался Маккормик.

Брайт покрутил головой.

— Жена Джека Рикарди, которой нет! Давайте сюда его жену, сержант.

* * *

Шери Рикарди сначала подошла к Джеймсу Куперу.

— Извините меня, лейтенант, но я в полном смятении…

Джимми указал на Джоя Брайта.

— Вот глава следственной бригады, миссис Рикарди, я здесь не более чем слушатель.

Брайт уже придвинул стул, на который она тотчас же села, взглядом поблагодарив его.

— Вы жена Джека Рикарди? Можете это доказать?

Она достала из сумочки и передала Брайту свои документы. Тот спокойно просмотрел их, каждую в отдельности, и затем, снова сложив вместе, вернул бумаги ей. При этом он бросил взгляд на Купера.

— Примите мои соболезнования, миссис Рикарди. Как получилось, что никто не знал об этом браке?

Она закрыла свою сумочку и обеими руками провела по белокурым волосам.

— Никто — это преувеличение, лейтенант. Например, агент Джека, Боб Барроу, знает об этом. Кому еще Джек рассказывал, мне неизвестно, так как мы уже четыре года живем раздельно.

Брайт потер рукой подбородок.

— Гм, да… Если вас не затруднит, посвятите нас в подробности.

Она постепенно взяла себя в руки, Купер заметил это. Ее нервные руки стали спокойнее, она больше не сжимала сумочку так судорожно, как прежде. Да и поза стала несколько расслабленнее.

— Если вы считаете, что это важно, тогда пожалуйста, лейтенант. Я работала секретаршей у мистера Барроу, который был менеджером Джека. Там мы познакомились, а Джек был очень привлекательным парнем. Прошло немного времени, и я в него влюбилась. Мы стали встречаться, и однажды он сделал мне предложение. Я сказала «да», и мы поженились. Сначала все шло хорошо, потом Джек получил более интересную работу, стал известным — и наш брак потерпел крушение. Мы разъехались. С тех пор мы больше не виделись.

— Минутку, вы хотите сказать, что эти долгие годы не поддерживали друг с другом никаких контактов?

— Да, я хотела сказать именно это.

— Но он посылал вам деньги?

Купер заметил, что она хотела улыбнуться. Но, видимо, сочтя улыбку в данной ситуации неподходящей, подавила ее.

— Вы не знали Джека, лейтенант. Он никогда не давал больше, чем это было необходимо. Можно подумать, что он родом из Шотландии, а не из Италии. Я тоже ничего от него не хотела. Я сама зарабатывала на жизнь, и мне хватало.

Брайт недоверчиво посмотрел сначала на Купера, потом на Шери.

— Все эти годы вы не получали от него никаких денег? Это… это достойно уважения, миссис Рикарди! Почему же вы не расторгли брак?

— Джек, вероятно, вообще не думал об этом. Он жил так, как будто меня не существовало. Кроме того, вы сами сказали: никто не знал, что Джек был женат.

Купер тоже был удивлен. Он очень хорошо знал, какую роль играют деньги при разделе или разводе. Только из-за них происходили ужаснейшие сцены, если не куда худшие вещи. Поэтому он с недоверием покосился на Шери, но в данном случае ее подозревать было нельзя, поскольку установлено, что убийца — мужчина или женщина — должен был находиться в студии. А Шери в студии не было, — это он знал совершенно точно.

Детектив передвинулся вперед вместе со стулом.

— Извините, миссис Рикарди, ваш муж пригласил меня сегодня через Боба Барроу. К сожалению, мы не успели с ним поговорить. Я частный детектив Купер. Вы не знаете, чего Джек от меня хотел?

— Нет. Вы забываете, что мы не поддерживали никакой связи друг с другом.

— Ах, да — до нынешнего дня!

Брайт расхаживал взад и вперед и внезапно остановился прямо перед ее стулом.

— Купер сказал: до нынешнего дня! Почему вы пришли к нему именно сегодня? Почему вы не пришли к нему домой?

— Я много раз пыталась дозвониться. Он всегда говорил, что у него нет времени. Поэтому я пришла сегодня в его гримерную, там он не мог избежать разговора.

— Для чего вы пришли, миссис Рикарди?

— Я просила его о разводе. — Теперь она улыбнулась, но лишь слегка. — Я собираюсь снова выйти замуж, потому и пришла. Он сначала решил, что я хочу денег, но потом был вдвойне рад, что так легко отделался. И был на все согласен.

— Вас кто-нибудь видел?

— О, да, несколько человек, которых я не знаю.

— Почему вы пошли в столовую?

— Я подумала, что нам нужно обговорить еще несколько важных вопросов, касающихся развода. А так как я знала, что Джек старается избегать таких разговоров, то предпочла подождать. Поэтому и пошла в столовую. Там я узнала…

Ее голос становился все тише, пока слова не застыли на губах.

Брайт что-то буркнул, прежде чем заговорить.

— Гм, благодарю, миссис Рикарди. Вы не знаете, были у Джека другие родственники?

— Если вы думаете о наследстве, то, насколько я знаю Джека, о большом состоянии не может быть и речи. Если он был скуп для других, то для себя самого ему всегда не хватало.

Брайт взглянул на Купера, тот сделал незаметный жест, и лейтенант перевел взгляд на часы.

— М-да, тогда благодарю, миссис Рикарди. Вероятно, в ближайшие дни у нас будет к вам еще несколько вопросов. Мы сможем вас застать дома?

— Конечно, лейтенант, я остаюсь в Лос-Анджелесе.

Он проводил ее до двери, потом повернулся.

— Красивая особа, не правда ли? Притом первая женщина, которая имеет мужа — «звезду»…

— Имела, лейтенант.

— О’кей, имела, и живет отдельно от него четыре года, не требуя денег. Может быть, у нее собственное состояние?

Джимми улыбнулся.

— Держу пари, лейтенант, вы этим немедленно поинтересуетесь в мэрии. Она сама не могла стрелять…

— Ну ладно, это ясно, никто не мог ни выйти, ни войти. Но у нее мог быть сообщник среди тех, кто находился в студии, возможно, мужчина, за которого она собирается выйти замуж.

— Вероятно, мы еще узнаем кое-что о Шери от знакомых Джека, тогда, возможно, ее показания подтвердятся.

— Будем надеяться.

Снова появился Маккормик.

— Что еще случилось?

— Одной молодой актрисе стало плохо, лейтенант. Доктор, который здесь работает, говорит, что ее нужно немедленно отправить домой.

— Лили Деймит, сержант? — спросил Купер.

Маккормик удивленно посмотрел на него, затем кивнул.

— Да, так ее зовут, такое маленькое экзотическое существо. Что я должен делать?

Вмешался Купер.

— Вероятно, она единственная, кто не мог стрелять. Она находилась на сцене, примерно в метре позади него — если бы она это сделала, то попала бы ему в спину.

— Считаю, можно разрешить ей уехать домой. Ею мы займемся позже, все-таки она могла кого-то увидеть.

— Благодарю, лейтенант.

Маккормик исчез.

— Ну, что вы теперь скажете, Купер? Во время съемок убивают знаменитую телезвезду. Студия заперта, окон нет; единственной женщины, которая, вероятно, могла извлечь определенную выгоду из его смерти, в помещении не было, зато была любовница, которая не слишком опечалена его смертью. Никто не мог стрелять, орудие убийства не найдено, а мы ходим по замкнутому кругу.

Джимми встал.

— Я думаю, мое дальнейшее присутствие здесь совсем не обязательно. Если я не ошибаюсь, Фергюссон хочет дать мне поручение. Но если из допросов что-нибудь выяснится — вы скажете мне об этом?

Джой Брайт наморщил нос.

— А вы мне скажете, чего хочет Фергюссон?

Купер добродушно ухмыльнулся.

— Раньше мы это называли: три вопроса за дверью, лейтенант. Но вы можете поверить, мне лучше быть за полицию, чем против нее.

— Будем надеяться, — фыркнул Джой Брайт. — Я ожидаю крупных заголовков в газетах. Все-таки Джек Рикарди был любимцем публики, по меньшей мере, молодых девушек. Они будут поражены, когда узнают, что он был женат.

Купер остановился у двери.

— В сущности, мужчина, который имеет столько женщин, всегда подвержен опасности. Женщины ненавидят намного сильнее, чем мужчины.

Брайт поморщился.

— Но он был не отравлен, а застрелен. По моему мнению, это больше похоже на мужскую работу. «Люгер» — не зажигалка для дамской сумочки.

— Кстати, о дамских сумочках. Я полагаю, сумочки дам тоже осмотрели?

— В конце концов, мы же не спим.

— Вы же не у себя в отделе, лейтенант, не в обиду будь сказано. Я уже исчезаю. Желаю повеселиться с симпатичными статистками.

— Я женат. Возможно уже поэтому мне никогда не нравился Рикарди. Он был своего рода…

— По-видимому, раньше вы были большим любителем кино. Ну, мне он тоже никогда не нравился. Вы думаете теперь, когда он умер, телепрограммы станут лучше?

Он не дождался ответа, которого все равно не последовало, и вышел.

* * *

Фергюссон сидел за письменным столом, подперев голову рукой. Он предупредил в приемной, что ждет Купера. Когда тот вошел, продюсер поднял голову.

— Привет, Купер, входите и садитесь. Есть какие-нибудь новости?

— Нет, ничего. Лейтенант еще продолжает допросы.

Он был несколько удивлен тоном, которым Фергюссон задал вопрос. Очевидно, у продюсера не было сомнений в том, что убийца не обнаружен. Джимми решил быть особенно внимательным.

— Вы хотели поговорить со мной?

— Не знаю, Купер, насколько я могу вам доверять. Да, да, я слышал о вас, но… не знаю, как бы это сказать…

Джимми слушал, удобно устроившись в кресле. «Так начинают все, кто хочет в чем-либо признаться», — думал он. Но был ли Фергюссон тем человеком? У него была возможность вынести из студии «люгер», и Брайт тоже это знал.

— Послушайте, мистер Фергюссон, вы не должны ничего говорить, если не убеждены, что действительно хотите этого. Это неплохо — тогда у меня освобождается вторая половина дня. Между нами говоря, я могу себе это позволить. Моя квартплата за ближайший месяц уже внесена.

Дон Фергюссон массировал пальцы, как будто они после такой обработки могли стать изящнее.

— Вы должны меня понять, Купер. В Лос-Анджелесе масса частных детективов, и большинство из них использует любые средства…

Джимми поднялся.

— Тогда ни слова больше. Нет, правда, теперь я должен кое-что сказать. Если вы каким-то образом замешаны в убийстве Рикарди, тогда я все равно вам не смогу ничем помочь. В этом случае у вас есть единственный шанс: немедленно пойти к лейтенанту Брайту и рассказать ему. Если вы убили Рикарди — неважно по какой причине — Брайт и без того вас разоблачит. Ибо он может куда больше, чем швырять на пол свою шляпу.

— Это не имеет ничего общего со смертью Рикарди. Я его не убивал. Но тот, кто это сделал, вероятно, облагодетельствовал человечество.

Джимми показалось, что он ослышался.

— Вы не любили его?

Фергюссон несколько секунд смотрел перед собой неподвижным взглядом, вновь указал на кресло и подождал, пока Джимми сядет. Затем он продолжал.

— Я его ненавидел, но не убивал. И все равно, я в ужасной ситуации.

Он выдвинул ящик стола и положил на стол пистолет. Это был «люгер».

Купер, не сумев сдержаться, тихо присвистнул.

— Вот это да, как сказала одна дама, увидев слона. Он принадлежит вам?

Фергюссон лишь кивнул.

Джимми встал и осторожно взял оружие. Понюхал ствол и снова положил его на письменный стол.

— Вам нет нужды его скрывать, Фергюссон. Полиция установит, что из этого пистолета давно не стреляли. Кроме того, каждый ствол оставляет на пуле определенные следы, которые, естественно, можно увидеть только при баллистической экспертизе в лаборатории.

— Купер, Рикарди застрелили из такого же пистолета. Лейтенант скажет, что я его почистил.

Джимми спокойно посмотрел на Фергюссона.

— Вы застрелили Рикарди, да или нет?

— Нет, я уже говорил. Дело не только в «люгере». Вчера вечером исчезла моя дочь, Купер.

— Исчезла? Вероятно, она просто не ночевала дома.

— Я недавно звонил домой. Она исчезла вчера во второй половине дня. Энн моя единственная дочь, Купер, так она еще никогда не поступала… Моя жена умерла очень молодой, и я не женился снова — главным образом ради Энн.

Джимми чувствовал, что Фергюссон говорил правду… Забота о дочери была искренней, тут не было никакого сомнения.

— Почему же вы еще не…

— Полиция? — Дон Фергюссон слегка дрожащими пальцами взял сигарету. — Я ни в коем случае не желаю скандала. Эта история с убийством достаточно скверна сама по себе.

— Да, но к исчезновению Энн Рикарди ведь не имел отношения?

Фергюссон покосился на Купера из-под сдвинутых бровей.

— Надеюсь, что нет, Купер. С полгода назад — Энн как раз исполнилось шестнадцать — мне бросилось в глаза, что она слишком часто приходит в студию; всегда в то время, когда у Джека пробы или съемки. Потом я узнал, что они встречаются! Я знал, как это делает Рикарди, это знал каждый. Тогда я взялся за Энн и запретил ей встречаться с Джеком.

«Странно, — подумал Купер, — этот Рикарди везде поспел».

— На этом история, естественно, не закончилась?

— Конечно, нет. — В голосе Фергюссона послышалась горечь. — С тех пор они встречались тайком. Наконец я пригласил Рикарди к себе в кабинет. Мы говорили открыто, и Джек заявил мне, что не он, а Энн ему проходу не дает. Я попросил его положить этому конец, и он мне обещал. Это получилось легко, так как к тому времени у него уже давно была связь с Вильсон.

Купер откинулся назад.

— Энн не сказала вам спасибо?

— Некоторое время она была расстроена, однако затем довольно скоро оправилась. Все было только увлечением и, самое важное для меня, ничего непоправимою еще не случилось. Она сама об этом как следует не задумывалась. Но мне Джек Рикарди надоел. Поэтому я не возобновил его контракт.

— Сколько фильмов он должен был еще у вас сделать?

Фергюссон избегал его взгляда.

— Ни одного, это был его последний фильм. Джек приходил и угрожал мне. У него были письма Энн. Не знаю, что в них, но все же я не хотел скандала. Он сказал, что если я не возобновлю контракт, он придаст их огласке. Все будут хохотать над нами до упаду.

То, что рассказал Фергюссон, характеризовало покойного Рикарди не с лучшей стороны, но очень хорошо, один к одному, совпадало с тем, что было о нем сказано за последний час. Однако Фергюссон не понимал, насколько обвиняет сам себя.

— Несмотря на это, вы не продлили контракт?

Фергюссон покачал головой.

— Нет, я не позволю себя шантажировать. Конечно, я ничего не сказал об этом Энн, но в течение двух дней у меня было такое чувство, что он с ней разговаривал, если даже не виделся. Она вчера утром спрашивала, не будет ли продлен контракт Джека. Я сказал — нет.

— Она удовлетворилась этим?

Фергюссон кивнул.

— Да, хотя мне показалось, что она хотела еще что-то сказать, но затем вышла из комнаты.

— Когда вы ее видели еще?

— С тех пор она исчезла.

— Дайте мне список ее знакомых и тех мест, где она бывает. И по поводу писем: я не могу вам гарантировать, что найду их, во всяком случае, что найду их раньше, чем полиция.

Дон Фергюссон оперся руками о письменный стол и наклонился вперед.

— Слушайте, Купер, сделайте все, не имеет значения, сколько это стоит. Я надеюсь, что Энн ничего не грозит, но если это не так, вы должны спасти мою дочь, ясно?

— Да, я еще понимаю родной язык. Как насчет аванса?

Фергюссон взял чековую книжку и приготовил ручку.

— Пятьсот, пойдет?

Купер взял чек, поблагодарил и собрался уходить, но тут ему пришло на ум кое-что еще.

— Конечно, копы уже роются в квартире Рикарди, и, насколько я знаю Брайта, он все перевернет вверх дном. Где еще могут быть письма?

— В его банке или у него на вилле.

— У вас есть адрес? Кто еще знает, где находится эта вилла?

— Понятия не имею, вероятно, Андерс. Они как будто дружили. Вот адрес.

Купер взял записку и спрятал ее.

— Если письма были у него дома, тогда они, вероятно, скоро окажутся в городском управлении. Если нет, возможно, я окажусь быстрее. А если ваша дочь сегодня вечером вернется, пожалуйста, позвоните мне — здесь номер моего телефона. В противном случае я завтра буду у вас.

Он еще немного постоял.

— Ах, да, если я все-таки наткнусь на убийцу или на того, кто дал ему такое поручение — вас это интересует, или касается только копов?

— Конечно, меня это интересует!

— О’кей, если это все, увидимся завтра.

На улице Купер подумал, что следует взять такси — его автомобиль остался дома. Он знаком подозвал машину и велел ехать в Тинейдж-клуб.

Тот оказался своего рода спортивным залом. На первом этаже располагался бар, а рядом — вытянутое в длину помещение, в котором можно было заниматься всем, что душе угодно. Джимми присел у стойки.

— Хелло, мистер! Впервые здесь?

Джимми внимательно осмотрел мужчину за стойкой. Тот походил на бывшего боксера, еще вовсе не старого для того, чтобы в критический момент быть в состоянии принять решительные меры.

— Я ищу свою племянницу, брат.

— Вашу племянницу? Как же она выглядит?

Джимми изобразил несколько кривых.

— Очень красивая, семнадцать лет. Отзывается на редкое имя Энн.

Бармен поднял бутылку.

— Может быть, для начала глоточек? Этих Энн у нас здесь, наверное, несколько дюжин, и все из лучших домов; и каждая хороша собой.

Джимми позволил налить себе.

— Я охотно выпью за компанию, о’кей? Итак, о красивых девушках. Ту, которую я имею в виду, зовут Энн Фергюссон — это имя тебе знакомо?

Тот задумался.

— Я полагаю, да. Такая маленькая шатенка, но я уже с неделю здесь ее не видел. Она всегда пьет «бомбу замедленного действия»…

Джимми высоко поднял брови.

— Бомбу замедленного действия?

— Да, виски с лимоном, вишня и немного перца. Оказывает действие через двадцать минут.

Джимми прикрыл глаза. Будем надеяться, что в других заведениях девушка не имела такой привычки! Бомба замедленного действия — вот до чего они дошли…

— Кто знал ее здесь поближе?

— Вам повезло! Вон молодой человек с теннисной ракеткой. Это Майк Хадсон; они часто выпивали вместе.

Джимми положил на стойку деньги и подошел к белокурому молодому человеку, который стоял у двери, глядя в небо.

— Сводка погоды обещала хороший прогноз.

Майк Хадсон взглянул на Джимми.

— Значит скоро будет дождь. Мы разве знакомы?

Нет, но у нас есть одна общая знакомая.

Майк нахмурился. Он не представлял себе, что от него нужно этому мужчине средних лет.

— А как ее зовут?

— Энн Фергюссон.

Прежде чем он успел еще что-то сказать, Майк Хадсон взорвался:

— Вот как, вы знаете Энн? Тогда передайте ей, что я возмущен. Она могла бы и позвонить.

Джимми поспешил согласиться, чтобы Майк успокоился.

— И часто она так поступает?

Майк глубоко вздохнул.

— Послушайте, разве я похож на человека, которого обманывают девушки? Сегодня это случилось впервые. Энн всегда очень пунктуальна. Куда же она подевалась?

Теперь глубоко вздохнул Джимми.

— Хотел бы я это знать. Когда вы в последний раз видели Энн?

— На прошлой неделе. Тогда же мы договорились на сегодня. Почему вы спрашиваете, что-нибудь случилось?

Джимми покачал головой.

— Небольшие разногласия с папочкой. Я в некоторой степени имею отношение к ее семье, и потому должен о ней заботиться.

Майк смотрел на него столь же недоверчиво, как и прежде.

— Если человек вашего возраста говорит, что должен позаботиться о красивой молодой девушке, то у парня вроде меня появляется повод для беспокойства. Мне лучше сразу вас предупредить, что я умею боксировать.

Джимми все еще дружелюбно улыбался.

— Тогда вам нечего бояться. Я тоже умею. До встречи, Майк.

Не оборачиваясь, он дошел до автобусной остановки. Туда, куда он собирался, такси ему было слишком дорого.

Тремя часами позже, утомленный и разбитый, он вошел в свою квартиру. Жил он в не очень новом доме. До третьего этажа лестницы скрипели на все лады, но это было слышно лишь тогда, когда не работал лифт, что, правда, случалось довольно часто. Джимми платил за две комнаты и крохотный кабинет девяносто долларов в месяц и был этим весьма доволен.

Все, что он узнал за последние три часа, ничего не давало. Энн Фергюссон нигде не появлялась; одна из подруг видела ее еще позавчера. Она сказала, что Энн казалась довольно нервной.

Энн Фергюссон… Где она могла находиться? Отец сказал, что она еще никогда вне дома не проводила ночь. Подруги называли ее человеком очень надежным. Но, несмотря на это, она, не извинившись, подвела своего Майка Хадсона. Может быть, следует сообщить Брайту…

Купер встал, прошел в миниатюрную кухню, которая для холостяка была удивительно хорошо обустроена, и сразу принялся за свое любимое занятие. Вскоре в кофеварке зашумела кипящая вода и разнесся аромат кофе.

Левой рукой он достал из кармана записку с именами знакомых Энн. Со вчерашнего дня ее никто не видел! Правда, оставалась еще вероятность, что она уехала. Возможно, у Фергюссонов были где-то родственники, а если молодая девушка расстроена, нередко случается так, что она уезжает к близким родственницам — к кому же еще, если у нее нет матери!

Следует спросить об этом Фергюссона.

Он осторожно переставил кофеварку на подставку. Затем налил себе чашку кофе и снова ушел в кабинет.

Там, сидя на письменном столе, пытался дозвониться до Фергюссона — увы, напрасно. Дома того тоже не было. К телефону подошла горничная Лина.

— Скажите, Лина, Энн уже дома?

— Нет, сэр, мисс Энн здесь нет. Передать что-нибудь мистеру Фергюссону?

— Нет, благодарю. Скажите только, что Купер хотел кое-что спросить, но ничего нового пока нет. Я позвоню еще раз.

Итак, пока ничего больше предпринять было нельзя. Оставалось позаботиться о письмах, иначе Брайт опередит его.

В полиции ему повезло больше. Через несколько секунд к телефону подошел Джой Брайт.

— Привет, лейтенант, это Джимми Купер.

— Хелло, я только что вернулся. Ничего нового: ни убийцы, ни орудия убийства. Фергюссон стал вашим клиентом, Джимми?

Тот ухмыльнулся, так как понимал, почему Брайт спросил так осторожно. Еще одно доказательство, что лейтенант знал свое ремесло.

— Разумеется: я должен найти его дочь, которая вчера не ночевала дома.

— Расспросите во всех мотелях, она наверняка зарегистрирована там как миссис Смит или Браун. И несмотря на это, вы интересуетесь делом Рикарди?

— Я бы сказал — да, лейтенант.

— Ну, Купер, как вы думаете, что мы нашли в письменном столе мистера Фергюссона?

— О, лейтенант, я надеюсь, Фергюссон был согласен?

— Между нами говоря, его уже не было. Его секретарша искала для нас один адрес, открыла письменный стол и — ну, что мы там увидели?

— Порнографические фотографии!

— Ха, я говорю о письменном столе Фергюссона, а не о вашем, Джимми.

— Гм, тогда, разумеется, речь может идти только о «люгере».

Несколько секунд в трубке было тихо.

— Итак, вы уже знаете об этом, Купер. Послушайте! Почему вы не сказали мне?

— Потому что не хотел дурачить полицию. Из этого ствола уже целую вечность не вылетала пуля. Ошибочное заключение, лейтенант.

— Подождите, он сейчас в лаборатории. У Фергюссона с Рикарди несколько дней назад произошла крупная ссора.

— Лейтенант, если бы он стрелял, то наверняка не положил бы орудие убийства в свой письменный стол.

— Может быть да, а может быть и нет. Все-таки он солгал, так что есть над чем подумать.

Теперь самое время спросить…

— Еще один вопрос, лейтенант: обыск квартиры Рикарди тоже не дал никаких зацепок?

— Вы спрашиваете с известным умыслом?

— Чистое любопытство.

— Чистая ложь. Но я не вижу оснований что-то от вас скрывать. Все бес толку. Чисто прибрано, а обстановка, должно быть, стоит бешеных денег. В спальне кругом зеркала. Даже на потолке, подсказывает детектив Граун. Что еще, Шерлок Холмс?

— Нет, я теперь попытаюсь найти Энн Фергюссон. Всего хорошего, лейтенант.

— Желаю повеселиться, Купер. Не забудьте многочисленные притоны. Дочери богатых отцов иногда поступают и так.

— Я буду помнить.

Итак, установлено: письма еще не найдены; значит, Рикарди прятал их где-то еще. У себя на вилле?

Джимми еще раз сходил на кухню, налил себе вторую чашку и с наслаждением выпил. Потом вернулся в комнату, надел другой пиджак и шляпу. В лифте спустился в подвал и сел в свой маленький «шевроле». Через несколько минут он был на улице.

Там неожиданно притормозил и принял вправо. Прямо перед ним прошел Гэс Андерс, режиссер фильмов с участием Джека Рикарди, а под руку с ним новая «звезда», которую открыл Рикарди: Лили Деймит. Купер вспомнил, что малышка Деймит была в полном расстройстве. Теперь она выглядела совершенно спокойной, и Андерс, казалось, выказывал ей большое внимание.

Джимми подождал, пока Андерс с Демит не скрылись в элегантном ресторане. Затем отпустил тормоза, дал газ и поехал дальше.

* * *

После небольшой задержки из-за прокола колеса он около десяти часов добрался до Сан-Бернардино. Еще открыты были всевозможные придорожные забегаловки, и он решил перекусить. К машине подошла красивая стройная блондинка. Он заказал «гамбургер», кофе и порцию виски. Поев и выпив, подмигнул блондинке.

— Тяжелая работа, сестренка?

— Когда как. Иногда я едва могу сидеть.

Он уже хотел спросить ее почему, но тут увидел, как мужчина из соседнего автомобиля ущипнул обслуживавшую его девушку за довольно приличный зад. Своеобразное прощание, но если чаевые достаточно велики…

Подкрепившись, он поехал дальше. Дорога пошла на подъем. Миля за милей он поднимался все выше, но и наверху прохлады не было. На всякий случай он заправился у щита, который гордо сообщал, что эта бензоколонка открыта днем и ночью. Но тем не менее Джимми пришлось сигналить минут пятнадцать, прежде чем хозяин зашевелился и появился наконец в пижаме, но с шапкой на голове. Бензин, бурля, хлынул в бак.

— Вы рано ложитесь спать тут, наверху?

Мужчина кивнул, прислушиваясь, как наполняется бак.

Джимми сдался. Когда заправка была закончена, он расплатился, затем сделал еще одну попытку.

— Много свободного времени?

На этот раз ему повезло больше. Хорошие чаевые сделали неприветливую физиономию дружелюбнее.

— Бывает. Хотите отдохнуть? У меня есть знакомый на озере Пума, который сдает напрокат парусные лодки. Вам только нужно сказать ему, что вас послал я.

Минут через десять он увидел озеро. Чуть сбавив ход, проехал мимо кемпинга. Там тесно стояли палатки, целый городок. Там и сям стояли трейлеры, но везде было тихо.

Проехал поселок, где лишь в одной пивной еще царило довольно шумное оживление. Грохот музыки был слышен даже на улице.

Дорога снова пошла вверх, только теперь она стала намного уже. На одной из развилок стоял большой деревянный щит: «Озеро Малая Пума — 1 миля!»

Теперь дорога стала еще хуже. Здесь, наверху, было очень пустынно, и, очевидно, именно эта уединенность устраивала Джека Рикарди. Одинокий дом на озере, никаких соседей поблизости — чего еще желать?

Время от времени ему приходилось трястись на ухабах, и «шевроле» скрипел всеми шарнирами. Потом он осторожно миновал гранитную скалу, гладкую, будто отполированную. Слева показался водопад, потом и само озеро Малая Пума. Высокие, почти черные ели окаймляли теперь песчаную дорогу; вокруг царили покой и тишина, которые нарушало лишь тихое урчание мотора.

И тут он чуть не врезался в деревянный забор. Купер осветил карманным фонариком табличку: «Частное владение — проход запрещен!»

Он вышел, открыл ворота, снова сел в машину и проехал еще около сотни метров, пока впереди не стал виден довольно просторный, солидный деревянный дом. От дома к озеру вела широкая песчаная дорожка, у берега был лодочный причал.

Джимми заглушил двигатель и осмотрел дом снаружи. Тот был построен из сосновых бревен и наверняка немало стоил. Если Джек не оставил после себя долгов, этот дом, очевидно, скоро будет принадлежать Шери Рикарди.

Джимми осветил фасад фонариком. Из-за темных облаков медленно выплыла луна, и стало светлее. На другой стороне озера Джимми разглядел еще один дом, но неизвестно, жил ли в нем кто-нибудь.

Дом Рикарди оказался довольно большим, и Джимми не знал, не оставалась ли в доме в отсутствие владельца прислуга. Но так как красавец Джекки здесь, наверху, наверняка вел веселый образ жизни, можно было предположить, что прислуга ему бы только мешала. И все-таки оставался риск кого-нибудь встретить.

Джимми подобрал камень, встал за дерево и швырнул камень в окно первого этажа. Посыпались осколки, но ничего не произошло. Будь кто-то в доме, он не мог бы не услышать. Джимми выждал еще три минуты и, поскольку ничего не произошло, просунул руку сквозь разбитое окно. Осторожно открыв его, залез внутрь. Так как окна дома на другой стороне тоже остались темными, он смело включил свет.

То, что он увидел, изобличало Шери Рикарди во лжи. Джек вовсе не был скуп, как шотландец, ибо дом был обставлен крайне расточительно. «Ну да, — вспомнил он, — она же говорила, что ему всегда было мало». Разумеется, там был искусственный камин, толстые коврики из овечьей шерсти и плотные ковры пастельных тонов, удобные кресла и все прочее.

В другой комнате стоял солидный письменный стол. Письма могли храниться либо в нем, либо в потайном сейфе. Прежде чем приняться за письменный стол, он простучал стены, сдвинул несколько картин, но был разочарован. Некоторые устанавливают сейф в спальне — может быть, и Рикарди тоже?

Шагнув к столу, он вдруг остановился.

Он был в доме не один — или пришел слишком поздно? Кто еще, черт возьми, мог проявлять интерес к корреспонденции Джека Рикарди?

Оба ящика письменного стола были вскрыты, оба маленьких замка сломаны. Не раздумывая долго о том, кто это сделал, носовым платком он выдвинул ящики. Те были полностью перерыты. Если в них и было что-нибудь интересное, его уже изъяли. Но кто же это мог сделать?

Джимми медленно вернулся в гостиную. Оттуда лестница вела на второй этаж. Там должна была находиться спальня. Он еще открыл наугад несколько дверец в серванте. По-видимому, взломщик вечером ужинал. Открыв холодильник, Джимми обнаружил, что в нем пусто.

Были ли письма в письменном столе? Если да, то у кого они теперь? Или есть еще тайник в спальне?

Он поднялся по нескольким ступенькам наверх и открыл ближайшую дверь. Облицованная темно-зеленым кафелем ванная, рядом огромная душевая в желто-красных тонах. Следующее помещение служило комнатой для гостей. Здесь царили чистота и порядок.

Джимми снова вышел в коридор. Оставалась лишь последняя дверь — в спальню.

Как и все другие двери, эта тоже была незаперта. Джимми открыл и изумился. Его рука поискала выключатель, нашла его — и спальня озарилась неярким розовым светом. Пол был застелен мехом, мягким, как вата. У стены кровать, на которой могла бы разместиться целая компания.

Джимми поморщился. Ему был знаком этот запах, и он знал, что должно сейчас произойти. Он вошел в комнату, сдернул с кровати покрывало, открыл маленькие ночные шкафчики и затем остановился перед платяным шкафом, занимавшим всю стену.

Ключ был на месте.

Джимми повернул его, и дверь открылась как бы сама собой. Сначала ему навстречу выпала сумка, затем дамская туфля с высоким каблуком, следом медленно появилась нога, на которую была надета эта туфля, за ней другая и так далее. Это выглядело как при замедленном показе фильма, именно таким образом что-то медленно вывалилось на пол, а когда замерло, то оказалось молодой девушкой. Джимми глубоко вздохнул и вытер лоб.

Голова с одной стороны была покрыта коркой запекшейся крови, и запах крови в комнате стал еще более ощутимым. Видимо, она довольно долго уже лежала в шкафу, так как была холодной и застывшей. Джимми подошел к окну и открыл его. Потом вернулся назад и остановился перед трупом. Осторожно поднял сумочку. Уже по форме рта ему стало ясно, кто это. Как она смогла добраться до озера Малая Пума? Уж наверняка не пешком.

Джимми нашел ее документы и пять писем, адресованных Джеку Рикарди. Потом медленно обошел вокруг тела и спустился вниз. Ему пришлось закурить. Итак, она взломала письменный стол — но кто убил ее? Кто мог быть заинтересован в смерти этой юной девушки? Входную дверь изнутри открыть не удалось, и потому Джимми пришлось снова вылезать через окно. Сначала он подошел к машине и положил в отделение для перчаток документы и письма. Затем задумался, сразу возвращаться назад или лучше еще раз осмотреть комнаты. Он нашел то, что требовалось, но он также знал, что иногда бывает очень легко что-нибудь недосмотреть, пропустить.

Оставив машину, Купер посветил вокруг фонариком. Далеко ходить не пришлось. Ярдах в трехстах от дома стоял небольшой спортивный автомобиль. Очевидно, она вышла там из него, вошла в дом, вскрыла письменный стол, а затем была кем-то захвачена врасплох — но кем?

Рикарди? Не он ли убил ее?

Джимми обшарил отделение для перчаток, но не нашел ничего интересного для себя.

Он со вздохом вылез из машины и снова захлопнул дверцу. Почему убийца спрятал девушку в шкаф? Когда здесь, снаружи, было столько возможностей спрятать труп.

Нет, следует еще раз вернуться в дом. Может быть, он все же что-то пропустил.

Джимми снова влез через окно. Теперь выключатель он нащупал сразу и заметил, что весьма неплохо уже ориентируется. Вероятно, стоит протереть все, к чему он прикасался. Он тотчас же достал носовой платок и стал вспоминать, где мог оставить отпечатки своих пальцев. Это была лишь предосторожность, так как он ни в коем случае не собирался сразу извещать полицию, пока не поговорит с Дональдом Фергюссоном. А уже потом позвонит дражайшему лейтенанту Брайту…

Он три года уже избегал расследований крупных преступлений. Тогда, в деле Джонни Лафта, он был вынужден убить человека. Этого было с него достаточно. С тех пор он оставлял свой револьвер в письменном столе и занимался только делами, связанными с кражами, страхованием и супружеской неверностью. А теперь снова влип по уши.

Сначала ему довелось увидеть в студии, как убили Джека Рикарди. Теперь именно он нашел эту девушку.

Купер тщательно осмотрел две нижние комнаты, но ничего не нашел. Лишь в каминной полке он заметил тяжелый серебряный подсвечник. Подсвечник выделялся среди прочих вещей, так как сверкал, будто только что начищенный. Он мог послужить орудием убийства. Купер осторожно повернул подсвечник и увидел на толстой свече темные следы — отпечатки пальцев. Вероятно, они были оставлены еще Рикарди, так как убийца схватился наверняка не за свечу, а за подсвечник. По этой причине он же их и стер.

Джимми снова медленно поднялся наверх. В спальне было темно, хотя он не помнил, чтобы выключал свет.

Он остановился и постарался дышать спокойно. По спине прополз холодок. Медленно протянул руку к выключателю, он включил свет.

Комната казалось совершенно такой же, какой он ее оставил… или… Его взгляд напрягся. Мертвая девушка теперь лежала иначе.

Джимми стиснул зубы. Кроме него, в доме еще был кто-то. Убийца вернулся на место преступления, как в готических романах?

Где-то заскрипели доски пола.

Джимми поспешно обернулся.

В дверях стоял высокий широкоплечий мужчина. На нем были клетчатая рубашка, ковбойская шляпа и кожаный жилет, на котором висела звезда. Этот человек держал в руке «кольт», ствол которого был направлен точно в живот Джимми.

— Привет, шериф, — сказал Купер как можно спокойнее.

— Поднимите руки! Вы арестованы!

Теперь Джимми заметил появившегося рядом с шерифом худощавого лысого мужчину с испуганным взглядом.

— У меня нет оружия, шериф.

Он хотел сделать шаг навстречу представителю закона, но тот тут же взвел курок «кольта». Одно движение пальца, и Джимми никогда больше не найдет ни одного трупа, а скорее всего сам им станет.

— Почему вы собираетесь меня арестовать?

— Почему? Потому что вы убили эту девушку!

* * *

Собственно говоря, Джимми собирался сказать шерифу, что ему следует лишь повнимательнее взглянуть на труп, чтобы убедиться, что смерть наступила, по меньшей мере, двадцать четыре часа назад… Но потом он понял, что с этим пережитком Дикого Запада объясняться бесполезно.

— Вы уверены, что не совершаете ошибку, шериф? — отважился он все же спросить.

— Помолчите! — тотчас рявкнул тот. — Завтра при адвокате можете рассказывать все, что хотите. И никаких глупостей, иначе мне придется везти вас в наручниках.

Его машину пришлось оставить, и худощавый мужчина держал «кольт» шерифа, в то время как страж закона вел машину.

В Фолл-Спрингс, в кабинете шерифа, его усадили на старый деревянный стул. Худощавый робкий мужчина хотел распрощаться, но шериф остановил его.

— Подождите, мистер Ломан, как вы собираетесь добраться домой? Я сейчас запру этого парня и доставлю вас обратно.

Мужчина кивнул и уселся в углу.

Джим Купер решил, что настало время вмешаться.

— Послушайте, шериф, а не взглянуть ли вам на мои документы?

Тот сделал вид, что не слышит, подошел к двери и крикнул какому-то Софти, который вскоре появился, сладко зевая. Помощник шерифа Фолл-Спрингса выглядел неинтеллигентнее своего шефа. Софти протер глаза кулаками и удивленно уставился на Джимми.

— Эй, что за птицу ты поймал, Луис? Зачинщик какой-нибудь драки?

Шериф удобно устроился за своим письменным столом и закурил маленькую сигару. Дым он любезно выпустил прямо в лицо Джимми.

— Смешно, — спокойно заметил Джимми.

— Что смешно, мой мальчик? — спросил шериф.

— Я думал, что такие типы встречаются только в кино. Теперь вижу, что очень ошибался.

Шериф посмотрел на своего помощника.

— Никакой драки, Софти. Этот парень наверху, на озере, убил молодую девушку. Может быть, он один из тех, кто вечно так поступает с юными девушками, может быть, у него была с ней связь, и она ему надоела, может быть…

— Может быть, вы сумасшедший. Но с меня довольно! Девушка мертва по меньшей мере сутки, а скорее всего еще дольше. Я требую, чтобы вы сейчас же посмотрели мои документы.

Шериф снова посмотрел на своего помощника, который от любопытства подался вперед.

— Нам попался шутник, Софти. Он хочет предъявить свои документы; может быть, он Кларк Гейбл? Но тот ведь уже умер…

Джимми откинулся на спинку стула и решил просто выждать.

Шериф дважды обнюхал свою сигарку, затем вдруг прорычал, обращаясь к Джимми.

— Я прекрасно знаю, как обращаться с типами твоего пошиба, парень! В городе они получают адвоката, но здесь распоряжаемся мы, понял? Как тебя зовут?

Джимми достал бумажник и швырнул на письменный стол. Шериф открыл его…

— Джеймс Фенимор Купер… — Он был раздражен, Джимми видел это. — Хм, Джеймс Фенимор Купер, черт побери, это имя я уже когда-то слышал.

— Я, Кожаный Чулок, только и всего, ковбой!

Теперь тот увидел его лицензию.

— Закрой рот. Сыщик из города — один из мелких грязных типчиков, которые подслушивают у замочных скважин. Если я ненавижу кого-нибудь больше, чем гремучих змей, так это частных сыщиков!

— Вы можете не любить эту милейшую профессию. Но мы же не можем все время ходить вокруг да около.

Шериф бросил бумажник на стол.

— Все еще впереди. Софти, садись и записывай. Когда он подпишет протокол, отправим его в камеру.

Софти отыскал блокнот, взял огрызок карандаша, послюнявил его — и тоже сел к письменному столу, правда, с противоположной стороны.

Прежде чем начать, шериф еще немного подымил.

— Давай, пиши: сегодня ночью, в час, позвонил Дик Ломан. Он увидел по телевизору некролог на убитого Джекки Рикарди. Он позвонил…

— Рикарди? — тихо спросил Джимми.

— Помолчи. Давай, пиши дальше. Ломан сообщил, что в доме Рикарди на озере горит свет. Я в это время уже спал, Софти…

Тот поднял голову.

— Это тоже записывать?

Шериф лишь хрюкнул.

— Чушь, пиши дальше. Я тотчас же выехал и встретил мистера Ломана на последней развилке. Мы оставили машину и пошли пешком к дому Рикарди. Свет горел и одно окно было разбито. Туда проник бандит.

— Дальше, Луис.

— В спальне лежала мертвая девушка. Через несколько минут мы услышали шаги. Убийца возвращался. Он…

Джимми нагнулся вперед и стал диктовать дальше.

— … натянул маску, а его засученные рукава были красны от крови. Столько глупостей за один раз я уже давно не слышал. Немедленно позвоните в отдел по расследованию убийств в Лос-Анджелес!

Продолжить ему не пришлось — шериф вскочил и со всей силой ударил его в лицо. Джимми почувствовал, как у него лопнула губа, и вытер кровь тыльной стороной руки.

— Придержи свой поганый язык, или я вобью каждое твое слово обратно тебе в глотку, понял? С такими парнями мы здесь, наверху, разбираемся быстро!

Джимми приложил все силы, чтобы сдержаться. Препираться с шерифом было бессмысленно.

— О’кей, шериф, но я должен вам сказать, что в некоторых вещах я бываю очень злопамятен.

Он знал подобных надутых шерифов маленьких городишек, которые были избраны по никому не известным политическим мотивам, и теперь делали все, чтобы оказать любую услугу тем людям, которые помогли им взобраться в седло.

Луис высморкался и теперь вообще перестал замечать Джимми Купера.

— Софти, давай, пиши дальше. Когда мужчина вошел, я его задержал. Он не был ни удивлен, ни испуган, так как точно знал, что его ожидает в спальне, а именно — та мертвая девушка.

Софти писал, время от времени поднося ко рту огрызок карандаша. Луис снова уселся в свое деревянное кресло, сохранившееся, казалось, со времен американских пионеров, и продолжал диктовать.

— Задержанного мужчину зовут Джеймс Фенимор Купер, он частный детектив из Лос-Анджелеса. Это все, Софти. Давай, иди к доку, разбуди его и возьми с собой еще двоих. Вы поедете наверх и доставите труп.

Робкий мужчина, который в течение всей этой сцены сидел в углу, теперь встал.

— Извините, шериф, в таком случае я тоже мог бы поехать с ними, чтобы вам самому не пришлось утруждаться.

Луис тут же кивнул.

— Хорошая идея. Софти, возьмешь с собой мистера Ломана. Еще раз большое спасибо. Если потребуется, я позвоню вам, и передайте привет миссис Ломан.

Мужчина, названный Ломаном, был явно рад возможности покинуть кабинет. Он кивнул шерифу, намеренно отвернулся от Купера и исчез вместе с Софти.

Луис остался сидеть в своем кресле. Некоторое время он внимательно разглядывал потолок, словно видел там что-то особенное. Затем принялся за Джимми.

— Купер, частный сыщик из Лос-Анджелеса.

— Из Голливуда.

— Да, да, один из тех, кто подслушивает в каждой спальне, роется в грязном белье, продает всякие сплетни и при этом считает себя очень крутым. Теперь я хочу кое-что тебе сказать, Купер: таких «детективов из-за угла», которые собираются учить нас, что надо делать, я не переношу на дух. Ты крутой, да? Ты заткнулся, когда получил по морде. Я буду держать тебя за решеткой, пока ты не раскиснешь и не заскулишь.

Джимми знал таких типов, которые дают себе волю везде, где считают возможным.

Мы теперь здесь одни, шериф. Вам не нужно опасаться, что наш разговор кто-то услышит, что может повредить вам на ближайших выборах. Итак, давайте-ка для разнообразия поговорим нормально. А если вы еще раз попробуете повторить то, что сделали, тогда возьмите в другую руку свой «кольт» и держите его покрепче. Потому что в следующем туре очередь за мной. Я уже вам говорил, что смерть девушки наступила сутки, может быть, даже двое тому назад. В это время я находился в Голливуде и имею алиби на любой час.

Луис только ухмыльнулся.

— Очень интересно. Сколько времени малышка мертва, выяснит доктор, это не мое дело, ясно? А пока я тебя на всякий случай посажу под замок, хотя бы потому, что мне не нравится твоя физиономия.

Джимми это огорчило, но он все же рассмеялся.

— Ох, шериф, найдись здесь хоть один приличный конкурент, вас бы давно уже вышвырнули. Впрочем, не исключено, что это может произойти на ближайших выборах. Вот так, а теперь, пожалуйста, позвоните в Лос-Анджелес и попросите лейтенанта Джоя Брайта из отдела по расследованию убийств. Вероятно, вы его поднимите с постели, но все равно позвоните, хватит валять дурака.

— Ага, нужные связи и прочее? Но мне это ни к чему. Убийство произошло здесь, на моей территории, и не касается Лос-Анджелеса. Не повезло, да?

Джеймс Купер устал. Не было никакого смысла растолковывать этой дубине всю историю. Он положил ноги на скамью и устроился поудобнее.

— Когда вы в последний раз видели Джека Рикарди? Я имею в виду, когда он в последний раз был здесь, наверху?

— Рикарди мертв, к убийству этой девушки он не имеет отношения.

— Она была его подругой. Он мог бы, например, вечером накануне его убийства очень просто оказаться здесь и покончить с ней.

Луис снова взял спичку, но на этот раз поковырял ею в зубах. Он прищурился и долго смотрел на Джимми, затем сплюнул на пол.

— Частный детектив, — произнес он нараспев, и это прозвучало как «кусок дерьма». Он поискал сигарку, но не нашел. — Давай в камеру. С идиотами я не дискутирую.

Так как шериф поднял «кольт», Джимми встал.

— Тут мы различаемся, именно это я пытался доказать.

Дверь открылась и вновь появился помощник шерифа.

— Доктор не очень ругался, он сейчас одевается. Мистер Ломан уже сидит в машине.

Луис указал на Купера.

— Под замок его, Софти!

Софти снял с крючка длинноствольный пистолет, который, должно быть, пережил еще гражданскую войну, и открыл другую дверь.

— Вперед, не бойтесь, идите со мной.

Они вошли в короткий коридор, в котором располагались четыре камеры, приблизительно по два квадратных метра каждая.

Софти открыл первую и снял со стены табличку.

— Имя?

Джимми застонал.

— Мой бумажник лежит у шерифа, надо надеяться, что он ничего не стянул, там еще оставались десять долларов.

— Имя!

— Джеймс Ф. Купер, рост метр семьдесят четыре, вес сто сорок пять фунтов в нормальном состоянии!

Софти раздраженно покосился на него.

— Что значит «вес в нормальном состоянии»?

— Когда я нормальный. А когда я в бешенстве, мой вес удваивается.

Софти ухмыльнулся.

— У вас есть оружие? — задал он дурацкий вопрос.

Джимми громко вздохнул.

— Увы, нет, но в вашем гадюшнике без него не обойтись.

Через секунду решетчатая дверь захлопнулась, и Софти оставил его в одиночестве. В коридоре горела тусклая лампочка, и Джимми попытался устроиться на деревянных нарах как можно удобнее. Он настолько устал, что через несколько минут в самом деле заснул.

Через три часа его разбудило солнце, проникшее в камеру через зарешеченное окно. Стало теплее. Около восьми утра Джимми услышал шаги. Дверь открылась, и перед камерой появился Софти с хорошо одетым мужчиной.

Дверь камеры открылась.

— Мистер Купер, прошу пройти со мной.

Джимми потянулся, удивился, что не ощущает своих конечностей, и вошел в кабинет шерифа.

Хорошо одетый мужчина оказался районным прокурором собственной персоной. Он лично уже час назад звонил в Лос-Анджелес. Теперь он даже извинился.

— Девушка мертва по меньшей мере двенадцать часов, а теперь даже еще больше. Вы, естественно, свободны, мистер Купер. Но я все же должен вас спросить, почему вы проникли в дом Рикарди?

Джимми понимал, что обмануть здесь наверняка не удастся, поэтому сказал правду. Адвокат прищурился.

— Вы искали письма? Как зовут вашего клиента?

Джимми усмехнулся.

— Я, к сожалению, туговат на ухо, с этим ничего не поделаешь.

Тем не менее районный прокурор был доволен.

— По этому делу мы будем работать вместе с полицией Лос-Анджелеса. Они уже выясняют, насколько девушка была знакома с Рикарди. О’кей, мистер Купер, Вашу машину я распорядился доставить сюда, она на стоянке.

— Благодарю, жаль, что я не могу попрощаться с шерифом, он навеки останется в моем сердце.

На стоянке он действительно нашел свою машину. Ключи, которые у него отобрал Софти, были на месте. Очевидно, в Фолл-Спрингсе не случалось угонов машин.

Купер ехал обратно той же дорогой, что и ночью. В это время Фолл-Спрингс выглядел совсем иначе. По пути уже встречались первые любители купания. У развилки дорог Джимми задумался, стоит ли еще раз заглянуть на озеро Малая Пума, или лучше поехать домой.

В желудке у него урчало, а на большом озере, сверкавшем в солнечных лучах, стояла будка мороженщика. «Все-таки лучше, чем ничего», — подумал он, вышел и купил себе порцию. Потом выбрал дорогу на Малую Пуму.

На этот раз он мог ехать быстрее. Оставляя слева забор вокруг дома Рикарди, Джимми двигался по берегу озера.

Дом, перед которым он остановился, был значительно старше, так же, как его обитатели.

Открылась дверь, и женщина, лучшие времена которой пришлись, должно быть, на двадцатые годы, встретила его с дробовиком в руках.

— Руки вверх, парень!

«Должно быть, в этих местах так принято», — подумал Джимми, но бодро вскинул руки к небу.

— Мэм, лучше отложите эту пушку, иначе она еще может выстрелить.

Она сначала подозрительно посмотрела на него, потом опустила ружье. Джимми вздохнул с облегчением.

— Не знаю, может быть, оно и не заряжено, — сказала она. — Эй, а не вы ли тот мужчина, который сегодня ночью убил девушку? Значит вы сбежали!

Эта особа действительно заслуживала внимания, и Джимми постепенно начал понимать Ломана. Имея такую жену в супружеской постели, лучше не ложиться, а смотреть в окно.

— Людей очень часто задерживают по ошибке, мэм. Я частный детектив из Голливуда.

В ее глазах мелькнул некоторый интерес.

— Голливуд, черт побери! Вы знакомы с Гарбо?

Джимми был ошеломлен. Тому, что происходило в этих местах, не было другого объяснения: здесь все изображали сумасшедших, или даже были ими на самом деле.

— О, нет, мэм, я полагаю, она не моего возраста — я бы так сказал. Почему вы спрашиваете?

— Почему? Гарбо была величайшей актрисой Америки, мой мальчик. И очень порядочной девушкой.

— Она шведка.

Женщина ударила ружьем в землю.

— Все это глупости, клевета, выдуманная проклятыми европейцами. Оттуда идет все зло, войны, убийства и швейцарский сыр!

«Почему она вспомнила о сыре, — подумал Джимми, — именно о сыре?» Она, пожалуй, могла рассказать больше, если бы расслабилась.

— Я хотел поговорить с мистером Ломаном.

Еще один недоверчивый осмотр, затем она открыла дверь.

— Ладно, входите, но хорошенько вытрите ноги.

Пропустив его вперед, она закрыла дверь. Они оказались в очень уютной, несколько старомодной гостиной. Оттуда открывался прекрасный вид на озеро. На другом берегу был виден дом Рикарди.

— Садитесь, мистер…?

— Джеймс Купер, мэм, мои друзья называют меня Джимми.

— Вы не родственник Куперу — Кожаному Чулку?

— Увы, и Гэрри Куперу тоже не родственник.

— Хорошо, Таб сейчас придет, он занят на кухне.

С гордо поднятой головой она вышла из комнаты, волоча за собой дробовик.

Через несколько минут пришел Таб Ломан. Джимми поймал себя на мысли, что мистер Ломан, вероятно, надпил передник.

— Я очень прошу извинить меня за то, что я вызвал шерифа, но не мог же я знать, что… Я имею в виду, еще вечером…

— Ладно, мистер Ломан, — отмахнулся Джимми, — вы лишь исполнили свой долг. Я сам был слишком неловок. Как случилось, что вы меня увидели?

Ломан, который, пожалуй, был на несколько лет моложе своей жены, смущенно поднял руки.

— Я плохо сплю, должен вам признаться. Так было и в прошлую ночь. Я спустился вниз и хотел достать таблетки из аптечки. По телевидению мы слышали о смерти Джека Рикарди. И тут я увидел в его доме свет. Я не мог понять, в чем дело, потому достал свою подзорную трубу, великолепный японский прибор, скажу я вам, просто фантастика…

— Говорите спокойнее, я ведь ее не покупаю.

— Ах, да, итак я взял подзорную трубу и действительно увидел тень. Я тут же бросился к телефону…

— Спасибо, — кивнул Джимми, — остальное я испытал на себе. Не переживайте, так наверняка поступил бы каждый. Вы были знакомы с Рикарди?

— Да, мы виделись время от времени. Он часто приезжал в конце недели, обычно с красивыми девушками.

Джимми постепенно начинал понимать. Очевидно, Рикарди никогда не занавешивал окна. Потому-то Ломан и купил себе такую мощную подзорную трубу.

— Вы ведь видели девушку — она вам знакома?

Ломан кивнул.

— Да, больше полугода назад она провела здесь уикэнд с Рикарди, может быть, даже дважды.

«Вот значит как», — подумал Джимми. Джек Рикарди все больше походил на человека, которому следовало ожидать, что однажды ему будет предъявлен крупный счет.

— Вы помните, когда Джек Рикарди был здесь в последний раз?

— Подождите, обычно он заходил к нам, потому что Энни или я в его отсутствие присматривали за домом.

— Значит у вас был ключ?

— Да, пожалуй, позавчера он был здесь, но я сам его не видел, дверь была открыта лишь несколько минут.

— Но он здесь был?

— Я не знаю, кто мог это быть, если не он. Я потом пошел туда, но все было уже заперто. Остались лишь следы шин на песке, больше ничего.

Джимми присмотрелся к Табу Ломану внимательнее. У него появилось ощущение, что этот добрый человек старается что-то утаить.

— Вы не заходили в дом?

— Нет, я пошел обратно.

Джимми встал.

— Да я, в сущности, и не надеялся узнать больше, мистер Ломан. Вероятно, вам придется всю эту историю рассказать еще раз сотрудникам полиции; они тоже любопытны.

* * *

Приехав домой, он принял ванну, переоделся и отправился в свою контору. Тут вдруг на его лице появилось напряженное выражение — конечно, как же он мог забыть об этом!

В лифте он спустился в подвал, подбежал к своей машине, открыл ее и заглянул в ящик для перчаток. Все лежало на месте — и письма тоже.

«Господь, благослови туповатого шерифа», — подумал он, вновь закрыл машину и тут же вернулся обратно.

«Позвонить мистеру Фергюссону?»

Нет, Джимми решил сразу ехать на телестудию, так как то, что он хотел сказать Фергюссону, лучше было говорить не по телефону.

На этот раз в приемной его встретила блондинка, которая попросила немного подождать. Она относилась к тому типу, который можно увидеть в большинстве голливудских приемных. Белокурая, высокая, стройная, и с таким «балконом», на который можно без перил ставить цветочные горшки. Ширли Сэнд — на ее письменном столе стояла визитная карточка в золотой рамке.

Ширли нажала клавишу переговорного устройства.

— С вами хочет говорить мистер Купер, мистер Фергюссон.

— Да, зовите его, Ширли.

Блондинка встала и любезно распахнула Джимми дверь.

— Если у вас вечер окажется свободен, звоните спокойно мне, возражений не будет, — сказал он ей тихо, не рассчитывая на ответ. И пошел навстречу Дональду Фергюссону.

Продюсер выглядел утомленным от бессонной ночи. Джимми было жаль его, но, в конце концов, он ведь должен узнать…

— Садитесь, Купер.

— Мистер Фергюссон, полагаю, что я выполнил ваши поручения. — Он вынул из кармана письма и ловко бросил их на письменный стол.

— Черт возьми, письма у вас?! Отличная работа, Купер! Но что с Энн? Вы говорили с ней? Она дома?

Джимми снова полез в карман. На этот раз он достал бумаги Энн и положил их рядом с письмами.

— Я сказал, что выполнил ваши поручения. Это значит: я нашел письма, и вашу дочь тоже. Сожалею, Фергюссон, но теперь я должен сообщить вам нечто весьма печальное — и я многое отдал бы, чтобы этого не говорить.

Дональд Фергюссон испуганно уставился на него.

— Почему у вас документы Энн — где же тогда она сама?

Джимми почувствовал, что ему стало жарко. Как сказать любящему отцу, что его дочь убита?

— С ней что-то случилось? Она что-нибудь натворила? Говорите, Купер! Что случилось?

Джимми кивнул.

— Вам следует быть сильным, Фергюссон. Энн умерла. Я нашел ее сегодня ночью в доме Джека Рикарди на озере Малая Пума. Было уже поздно, ничего нельзя было сделать. Она была мертва уже пятнадцать часов.

Дон Фергюссон смотрел на него, словно ничего не понимая. Его лицо побелело, как мел, он несколько раз пытался заговорить. Потом прижал руки к вискам.

— Купер, это невозможно, моя маленькая Энн, — она же все, что у меня есть, Купер! Я ее вырастил — совсем один… я… я… Боже мой…

Он обхватил голову руками. Джимми всегда было неприятно видеть плачущего мужчину, но Дона Фергюссона он очень хорошо понимал. Тому предстояло пережить ужасный период, и никто не мог ему помочь.

Он хотел тихонько удалиться, но прежде чем добрался до двери, Фергюссон снова выпрямился и остановил его на полпути.

— Купер, как это произошло? Это был несчастный случай?

— Нет, Фергюссон. Вашу маленькую Энн убили. Насколько я разбираюсь, она умерла сразу и наверняка не мучилась от боли. Большего я вам сказать не могу.

— Убита! У нее же не было врагов, она просто не могла иметь врагов. Купер, вы должны найти убийцу моей дочери, чего бы это ни стоило!

— Это дело полиции, Фергюссон. Если мы еще можем привлечь убийцу к ответственности, то искать его должны они.

— Я хочу говорить с убийцей, прежде чем его найдет полиция, слышите, Купер? Я хочу услышать от него, почему он убил Энн.

Сначала Купер хотел отказаться, но потом понял, что подобные мстительные мысли сейчас были единственным утешением для Фергюссона. Может быть, скоро он уже будет думать об этом иначе.

— Ладно, я попробую это сделать. Поверьте, я вам сочувствую.

Фергюссон не отвечал. Он стоял у окна, спиной к комнате, и молчал. Купер тихо вышел. У стола Ширли Сэнд он остановился.

— Если в ближайшие часы кто-то придет к вашему шефу, скажите, что его нельзя беспокоить. И еще один добрый совет — в самом деле, не беспокойте его.

Ширли уставилась на него, ничего не понимая.

— Да, но чем же он так занят?

Джимми закатил глаза и глубоко вздохнул.

— Он прощается, Ширли, он прощается с очень дорогим для него, и ничто на свете не может быть ему важнее в этот миг, потому ему нельзя мешать.

Он пошел к двери, но голос Ширли остановил его.

— Между прочим, сегодня вечером я пока не занята, мистер Купер. Вы недавно говорили…

Джеймс Ф. Купер вернулся к ее столу. Да, ничего не скажешь, Ширли Сэнд была определенно именно тем средством, которое прописал бы ему доктор после событий минувшей ночи. Ничто так не излечивает, как ласковые женские руки, помогающие забыть все неприятности.

— Друзья называют меня Джимми, Ширли. Полагаю, я вполне заслужил свободный вечер. Поужинаем вместе?

— Согласна. Как насчет «Приюта артиста»?

— Заведение не хуже любого другого. Скажем, в семь?

Она кивнула, продемонстрировав при этом свои длинные белокурые волосы.

— Я живу неподалеку от бульвара Санта-Моника, Детройт-авеню, 9, совсем рядом с «Юнайтед Артисте».

— Я заеду за вами; до вечера, Ширли.

Он опять поехал домой и для начала пропустил двойную порцию виски. Обычно он начинал пить ближе к вечеру, но уж больно необычный выпал день. Сначала убили телевизионного любимца дам, потом молоденькую девушку, любившую пропустить «бомбу замедленного действия» в молодежном клубе. Тому юноше, Хадсону, больше никогда не сыграть с ней в теннис. Почему ее убили? Почему ее засунули в шкаф?

Звонок в дверь прервал его размышления.

— Привет, Купер, — сказал Джой Брайт.

— Полагаю, мне следовало вас ожидать, лейтенант. Вы тоже хотите засадить меня за решетку?

Брайт захлопнул за собой дверь и уселся на диване в гостиной, пока Купер доставал еще один стакан и наполнял его.

— Несколько часов отсидки вам не повредили… Тайно поехать на виллу, не сказав мне ни слова, — это вы называете совместной работой? Вы разбили окно, это квалифицируется как взлом.

— Зато шериф ударил меня в лицо, это квалифицируется как жестокое обращение с задержанным.

Брайт улыбнулся, взял стакан с виски, понюхал и залпом выпил содержимое.

— Не найдется ли у вас случайно сигары, Джимми? Я забыл свои.

— Нет, я курю сигареты.

— Жаль. Как вы нашли девушку?

— Я искал письма, которые она ему в свое время писала. Джек пытался шантажировать ими Фергюссона. Но тот оставался непоколебим. Он рассказал мне об этом и поручил найти письма и его дочь. Энн исчезла днем раньше и к вечеру домой не вернулась.

— Вы были у него?

Джимми снова налил.

— Отчего же еще я стал бы пить в это время? Она была его единственной дочерью, мать ее умерла очень рано.

— Ее спрятали в шкаф, да? Видите, мне все известно. Как вам удалось обнаружить тело?

— В двух войнах мне пришлось повидать столько крови, что я стал очень чувствителен к ней. Я чую ее за три мили против ветра.

— Но почему в шкафу, Джимми? Я все время думаю об этом. Убийцу спугнули?

— Да, и я даже знаю, кто, лейтенант. Там, на другой стороне озера, живут супруги Ломан. Они присматривают за домом, когда Рикарди в городе; вероятно, поливают цветы. Позавчера Ломан тоже приходил, так как дверь террасы была открыта, а Рикарди уже не было. Я полагаю, убийца увидел его и испугался, что Ломан зайдет внутрь.

Джой Брайт встал и начал ходить по комнате.

— Почему же он просто не запер дом?

— Это не имело смысла, у Ломана был ключ. Он рассказал мне об этом сегодня утром.

— То, что вы сейчас сказали, звучит очень убедительно, Джимми. Малышка услышала о шантаже. Каким-то образом она смогла узнать, что письма находятся на вилле, и приехала туда на своем спортивном автомобиле… Минутку, тут у нас первая загвоздка. Как она вошла в дом? Разбила окно?

Тут Джимми надолго задумался.

— Может быть, у нее тоже был ключ? Или Рикарди условился там с ней встретиться и дал ключ на случай, если сам приедет позже.

— Но мы не нашли никакого ключа.

— Он забрал его с собой. Малышка не доверяла Рикарди…

Брайт кивнул.

— … и забрала письма. Потом пришел он, произошла ссора и драка.

— Он ударил ее подсвечником.

— Неплохо, Купер. Да, подсвечник уже в лаборатории. Потом он все прибрал, насколько смог, и хотел вынести труп. Но тут увидел Ломана, выходящего из своего дома. Времени у него не оставалось, и пришлось спрятать тело в платяной шкаф в спальне. Когда Ломан пришел, он уже уехал.

Джимми закурил сигарету.

— Да, лейтенант, видимо, так все и было. Вероятно, он собирался сегодня или завтра приехать снова и окончательно избавиться от трупа. Но уже не приехал.

— Остается вопрос, кто убил Рикарди?

— Честно говоря, лейтенант, это звучит слишком красиво, чтобы быть правдой. Классический сюжет: убийцей был убитый. Я полагаю, если все произошло так, как мы думаем, он не хотел убивать Энн Фергюссон, произошел в большей или меньшей степени несчастный случай.

— Но она мертва и этого не изменить.

— Как она попала в спальню, Брайт? Внизу все было в порядке, ни капли крови, ничего… Если бы он после убийства нес тело наверх, должны были остаться следы.

— Дайте мне тоже сигарету — на крайний случай и она сойдет. Она могла спасаться бегством, и он настиг ее в спальне.

Джимми поморщился.

— Бежать в спальню? Лейтенант, вы меня удивляете. Скорее она стремилась бы выбежать из дома.

Джимми дал ему прикурить.

— Она наверняка не думала, что дело закончится убийством. У женщин и молодых девушек есть свое оружие…

— Да, в этом что-то есть. Ну ладно, Рикарди убил ее, спрятал и уехал домой. Но он ведь не закоренелый преступник; а на следующий день вел себя как всегда: ни нервозности, ни возбуждения, работал в студии как обычно, никаких отклонений в поведении. Здесь что-то не сходится, стальными нервами он наверняка не отличался.

Брайт не был в этом убежден.

— Ему были привычны истории с женщинами, наверняка не в новинку и сцены, которые те устраивали. Однако давайте потянем эту нитку дальше, Джимми. Предположим, что Дон Фергюссон что-то знал об интимных отношениях своей дочери с Рикарди. К тому же Рикарди собирался его шантажировать. Энн говорит отцу, что снова встретится с Джеком, чтобы получить письма. Ночевать она домой не приходит. Утром Рикарди говорит с Ферпоссоном и делает намеки на интим прошедшей ночи. Фергюссон выжидает до съемок, где Рикарди предстоит большая сцена. Все говорят, что Фергюссон пришел в студию последним, он сел позади всех, и он был единственным, кто выходил потом из студии! Что вы на это скажете?

— Вы забываете о «люгере» Фергюссона. Из него совершенно точно никто не стрелял.

— Может быть, с его помощью он хотел ввести нас в заблуждение, а от орудия убийства сам давно избавился. Нет, все же это неплохая версия, и даже есть мотив. Если хороший адвокат убедит присяжных, он отделается несколькими годами.

Джимми внимательно посмотрел на Брайта. Верил ли тот сам в то, что сказал? Прочитать что-либо по лицу Джоя Брайта было очень нелегко.

— Вы хотите его арестовать, лейтенант?

— Нет, это же всего лишь версия. Я только хотел сказать, что так могло быть. Но вы выполнили его поручение.

Джимми покрутил в руках свой стакан.

— Тут есть еще кое-что, лейтенант, Фергюссон хочет, чтобы я искал убийцу Энн. Это означает — он не думает, что Рикарди мог быть убийцей; из этого, в свою очередь, можно заключить, что Рикарди в день своей смерти ничего не рассказывал ему о прошедшей ночи, так же, как и Энн не говорила о том, куда собралась ехать.

Брайт посмотрел на часы.

— Черт побери, мне нужно быть в отделе. Впрочем, на свече были отпечатки пальцев. Вы до нее дотрагивались?

— Нет, но для вас лучше всего, чтобы это оказались отпечатки Фергюссона, да?

Брайт покачал головой.

— Ошибаетесь, Купер. Мне тоже его жаль. И у меня когда-то была дочь — но в девять лет попала под машину. Я знаю, что сейчас переживает Фергюссон, и только потому не хотел бы его беспокоить. Но если он убил Рикарди, то предстанет перед судом, который решит его судьбу. Да, Джеймс Ф. Купер, есть полицейские, которые вовсе не так бессердечны, как всегда о них думают.

Джимми проводил его до двери.

— Я этого не имел в виду, лейтенант. У меня самого была такая же версия, по меньшей мере в том, что касается Рикарди и девушки. Но по трезвому размышлению это показалось мне слишком гладким, слишком простым.

Брайт улыбнулся.

— Ну да, частным детективам везде мерещатся сложности. Мы же радуемся, когда их нет, мой дорогой.

Потом Купер услышал шум лифта, который доставил Брайта вниз.

Рассмотрев эту историю со всех сторон, он был вынужден признать правоту Брайта. У Фергюссона была возможность тайком вынести орудие убийства. Сумочки дам осмотрели, студию обыскали… Он задумался: студию обыскали? Лучше всего бы догнать Брайта, но тот наверняка уже уехал. Осмотрела ли полиция камеры, прожектора и множество других приборов? Там наверняка есть куда спрятать, причем всего лишь на несколько часов. Таким образом, можно подозревать любого, кто находился в студии. Любого? Нет, только того или ту, кто в общей суматохе подходил к таким приборам.

Джимми стукнул кулаком по ладони. В той неразберихе такую возможность имел почти каждый.

В конце концов он уселся за свой письменный стол, сделал несколько записей.

Потом ему на ум снова пришла Гледис Вильсон. Он совсем забыл было о ней. Гледис вела себя так, словно смерть Джекки стала не слишком большой потерей для человечества, несмотря на то, что состояла с ним в интимной связи. Она тоже находилась в студии, тоже довольно далеко сзади, и, если у нее была большая сумка, могла выстрелить незаметно, прикрывшись ею.

Кроме того, оставалась возможность, что кто-нибудь нанял человека со стороны. Там была масса статистов, и с успехом мог стрелять один из них. Такой вариант тоже возможен.

Шери Рикарди, которая после стольких лет снова заявилась к Джекки и требовала не денег, а всего лишь развода. Ведь она унаследует все, что осталось. Стоило ли ради этого убивать? Если вспомнить Шери, вероятно, нет. Она собиралась снова выйти замуж. Но что если бы Джек не захотел дать развод?

Джимми покачал головой.

Нет, так просто красивую женщину убийцей, пожалуй, не представишь. А как насчет Боба Барроу? О нем он за это время больше ничего не слышал. Вероятно, тот сидел в своем агентстве и оплакивал потерянные проценты. Джек был для него курицей, несущей золотые яйца.

Был еще Гэс Андерс, более или менее близкий с Джеком.

«Собственно говоря, довольно странно, — думал Джимми, — что у такой знаменитости, как Джек Рикарди, не было ни одного настоящего друга».

С женщинами дело тоже обстояло ненамного лучше. Его собственная жена просила о разводе, маленькая Энн, наверное, уже давно утешилась, Гледис Вильсон не слишком о нем печалилась, а малышка Деймит, кажется, уже переключилась на Гэса Андерса.

Лили Деймит и Гэс Андерс. Что если причиной стала просто ревность? Ревность Гледис или Андерса? Мог ли Андерс стрелять? На этот вопрос Джимми пришлось ответить отрицательно, так как Гэс сидел примерно в середине студии, рядом с Пиви Слейтером, чуть левей администратора Миллера.

Как ни крути, ясно одно: Джека Рикарди застрелил один из тех, кто находился в студии.

Подошло время переодеваться. Он надел свой единственный темный костюм, купил три красные розы и ровно в семь часов был на Детройт-авеню, 9.

* * *

Ширли Сэнд не относилась к тому типу девушек, которые заставляют ждать мужчину. Джимми позвонил, и ровно через две минуты Ширли вышла из дому. На ней было голубое пальто, точно совпадающее по цвету с ее глазами, золотистые туфли, в которых она казалась выше ростом, и никакой шляпки.

— Да, — протянул Джимми, — как принцесса из сказки!

На вечер она искусно уложила свои белокурые волосы. «Или воспользовалась услугами парикмахера, или сама была специалистом по прическам», — подумал Джимми.

Они миновали бульвар Санта-Моника, свернули направо к Хэллоуэй-Драйв и через несколько минут оказались на автостоянке у «Приюта художника». Купер знал этот ресторан, навстречу им уже спешил хозяин заведения.

— Хелло, Джимми, — радостно приветствовал он — Купер в свое время ему здорово помог. — Мы не виделись целую вечность. Там, в глубине, есть прекрасный столик.

— Спасибо! Джек, это Ширли Сэнд, жемчужина Эл-Би-Си.

Они прошли довольно далеко вглубь. Немного в стороне стоял маленький круглый столик, оттуда можно было обозревать большую часть ресторана.

Джимми придвинул стул Ширли, потом сел сам.

— Что будете заказывать?

Он заказал стейк на рашпере и бутылку шампанского.

— Или вы должны необычайно много зарабатывать, Джимми, или вы очень легкомысленный человек.

— Иногда то, иногда это, на выбор.

Проходя мимо, с ними поздоровался Эдди, маленький киноковбой с большими «звездными» заработками. Джимми ответил.

— Вы его знаете?

— Да, его как-то шантажировали из-за одной глупой истории; я смог ему помочь.

— Вы дрались, Джимми, — Ширли указала на его губу, — или вас кто-нибудь укусил?

— Нет, меня ударили, это больше соответствует истине. В моей профессии часто приходится исполнять роль мальчика для битья. Но, с другой стороны, за это довольно хорошо платят.

Поев, Джимми поднял свой бокал с шампанским.

— За наше знакомство, Ширли.

Они выпили, и тут же Ширли тронула его руку.

— Джимми, здесь люди из Эл-Би-Си, у бара сидит Гэс Андерс с…

Джимми, который сидел спиной к бару, прервал ее.

— Момент, позвольте мне угадать, Ширли. Гэс Андерс с… Лили Деймит, верно?

— Эй, частные детективы к тому же и ясновидящие?

— Иногда это не помешало бы. Но эти двое слишком хорошо подходят друг другу. Почему вас удивляет, что Гэс пришел с Лили?

Ширли бросила из-под длинных ресниц взгляд, от которого у Джимми едва не зашевелились волосы на затылке.

— Почему вы делаете вид, что ничего не знаете? Вы меня пригласили только для того, чтобы разузнать слухи про людей из Эл-Би-Си?

Он схватил ее руку и крепко сжал.

— Нет, Ширли, вовсе нет. Просто меня интересуют некоторые мелочи, это ведь моя профессия, что поделаешь.

Она улыбнулась и придвинулась ближе, хотя их наверняка и без того никто не мог подслушать, так как в ресторане было довольно шумно.

— Джек Рикарди, так сказать, «открыл» Лили. Она дочь нашего главного осветителя. Год назад Дон Фергюссон дал ей несколько эпизодов, затем она снималась в рекламе и вдруг на нее обратил внимание Джек. Конечно, он стал ей покровительствовать, и она получила настоящую большую роль. В «Ночи с Джекки» она играла свою первую главную роль вместе с Джекки.

— Но я все равно пока не понимаю, почему она не должна была встречаться с Гэсом.

— Я знаю Лили очень хорошо, одно время мы немного дружили. Она живет со своим отцом, мать умерла, когда Лили было одиннадцать лет. Джеку не пришлось ее долго уговаривать.

— Ах так, ну да, и все-таки он ее выставил. Так как мы не дети, то прекрасно знаем, что в этом мире очень редко что-нибудь дается даром, верно?

— Спустя две недели он уже не хотел слышать о ней, при этом…

— При этом?

— Между нами, Джимми?

— Клянусь! — он приложил руку к сердцу, и она не могла не рассмеяться, глядя на его потешную физиономию.

— Ладно, ладно. Джек сделал Лили ребенка. Она сообщила ему об этом, но он сделал вид, будто его это не касается. Она была в полном отчаянии, но, очевидно, теперь это позади, иначе она бы не встречалась с Гэсом. Потому я и была удивлена.

Джимми едва не присвистнул, но в последний момент вспомнил, где находится.

— Как случилось, что лейтенант Брайт еще ничего не знает об этом?

— Ну, в конце концов, о таких делах не говорят вслух. — Теперь она взяла его за руку. Он чувствовал прикосновение ее длинных тонких пальцев. — Разве это не ужасно? Дон Фергюссон совсем плох.

— Он вам рассказал?

Ширли отвела взгляд.

— Да, и у него в глазах стояли слезы. Он был так привязан к Энн, так в нее верил… Это правда, что вы ее нашли, Джимми?

Подошел официант и подлил шампанского.

— Да, на вилле Рикарди на озере Малая Пума. Она лежала в шкафу.

— А что вы искали в шкафу, Джимми?

— Я его открыл, больше ничего. Да, для Дона Фергюссона это тяжелый удар. Полгода назад его малышка провела с Джеком там, наверху, несколько упоительных часов. Потом ему это надоело. Все-таки неплохо было бы для разнообразия хоть раз услышать о Рикарди что-нибудь хорошее.

— Тогда вам нужно поговорить с Гледис. Она была его предпоследней подругой, насколько я знаю.

— Парень, должно быть, принимал специальные пилюли, иначе никогда бы этого не сделал. А кто же был последней?

Ширли пожала красивыми плечами. Ее платье из золотых нитей было в тон туфлям и прекрасно сочеталось с белокурыми волосами.

— Поговаривают, что дочь миллионера, но я не знаю, как ее зовут. В студии ее, во всяком случае, не видели, иначе это стало бы известно всем.

— Судя по тому, что вы сказали, Ширли, кажется, Гледис — единственная женщина, которая способна хорошо отозваться о Джеке, хоть ее он тоже оставил.

Ширли засмеялась, ее глаза заискрились.

— Ах, Джимми, возможно, ее слова вряд ли следует понимать так буквально. Разумеется, Джекки тоже ни с кем не был счастлив. Но я нахожу, что мы слишком долго говорим о Рикарди. Что, если мы потанцуем?

— На ваш страх и риск, Ширли; мне не довелось много танцевать. Когда я был так молод, как вы сейчас, пришлось заниматься другими делами, и, как ни стараюсь, я до сегодняшнего дня не могу о них забыть. Итак, попробуем…

Через три часа он снова остановил свой автомобиль у большого дома, где жила Ширли.

— Это был очень приятный вечер, Джимми, большое спасибо.

Он проводил ее до двери.

— Что, если мы как-нибудь повторим его? А может быть, еще немного выпьем у вас, Ширли?

Она задумалась, потом покачала головой.

— Нет, Джимми, мы еще недостаточно хорошо знакомы для выпивки в такое время.

— Да, действительно, — буркнул он, — безусловно, мы должны познакомиться поближе, и я полагаю, что начать следует прямо сейчас.

Тут он ее обнял и поцеловал. Поначалу он ожидал сопротивления, но она сама приникла к нему.

— Что за фантастические духи? — удивился он.

— Вовсе никаких, — тихо шепнула она.

— Тем лучше.

Наконец она высвободилась и легонько оттолкнула его.

— Спокойной ночи, Джимми. Ты мне позвонишь?

— Можешь быть уверена.

Он смотрел ей вслед сквозь стеклянную входную дверь.

«Она просто сокровище, — думал он. — Жаль, что достойного конца вечера не получилось, но, с другой стороны, день и без того выдался слишком напряженным».

Купер сел в свою машину и поехал домой.

Когда он уже собрался ложиться в постель, зазвонил телефон. Это был сержант Маккормик.

— Хелло, мистер Купер. Лейтенант весь вечер пытался разыскать вас.

— Да, но я еще пока имею право на личную жизнь. Что случилось?

— Он сейчас дома, вам надо ему срочно позвонить.

— Сейчас уже заполночь, сержант.

— Ах, так, ну ладно, как хотите. Но я думаю, что он наверняка еще не спит — по делу Рикарди есть новости.

— Спасибо, сержант, я позвоню.

Он набрал номер, который дал Маккормик. Прошло довольно много времени, прежде чем Брайт снял трубку.

— Черт возьми, кто это?

— Купер, лейтенант. Только что звонил Маккормик.

— Ладно, можно было бы подождать и до утра. Я должен вас разочаровать, Джимми: Рикарди не был в тот день на озере Малая Пума. Мы смогли установить его местонахождение в течение почти всего того вечера. Он не убивал малышку Энн.

— Тогда кто?

— Хороший вопрос, Пинкертон, но я и на него уже могу ответить. Потому что мы сегодня поздно вечером произвели арест. Держитесь крепче, Джимми: завтра утром я допрашиваю Таба Ломана. Энн Фергюссон убил он.

Джимми сел на свой письменный стол.

— Ломан? Коротышка Ломан, который боится своей жены? Вы не заблуждаетесь, лейтенант?

— Эх, Купер, вы ведь не были полностью убеждены в том, что это был Рикарди. Теперь дело решено, нет никаких сомнений. Кроме того, Ломан для нас больше не загадка. Его отпечатки были на свече, и мы их идентифицировали. На самом деле его зовут Таб Вильямс. Двадцать лет назад его дважды судили за сексуальные преступления. Что вы теперь скажете?

— Ничего, лейтенант. Мое почтение полиции, которая смогла за один день сделать все, что требовалось.

— Хватило одной картотеки.

— Я не помешаю вам завтра утром?

— Я уже знаю вашу способность приходить в самое неподходящее время. Таба Ломана я буду допрашивать в одиннадцать. Привезут его к нам приблизительно в десять. Но сначала необходимо выполнить некоторые формальности. Кстати, я говорил по телефону с шерифом Фолл-Спрингс и должен передать вам от него большой привет.

— Ну спасибо, черт бы его побрал! До завтрашнего утра, лейтенант.

Джимми в пижаме заходил взад-вперед по комнате.

Мог ли Таб Ломан убить Энн Фергюссон?

Чем дольше он размышлял, тем это казалось возможнее.

Таб был судим, известно за что, вполне возможно, он со своей подзорной трубой использовал наглядные пособия на вилле Джека Рикарди для всестороннего исследования стриптиза. Он мог увидеть Энн, которая собиралась уходить. Наверняка та не задернула шторы в спальне. Таб захотел взглянуть поближе, его супруга спала, и он отправился туда. А подойдя к дому, уже не мог сдержаться. У него был ключ. Произошло бурное объяснение с Энн, та убежала в спальню, возможно, хотела запереться — он схватил подсвечник, пустился за ней следом и…

Правда, здесь были две загвоздки.

Энн была одета, ее одежда не была разорвана, и потом — почему Ломан спрятал ее в шкаф? Ведь он наверняка прекрасно ориентировался в тех местах. Кто мог ему помешать? Никто, ведь Джека Рикарди в это время видели в Лос-Анджелесе, во всяком случае, так утверждал лейтенант Джой Брайт.

Так ли уж все ясно с убийством Энн Фергюссон, что он может вообще не заниматься делом Джека Рикарди?

Довольно поздно лег Д. Ф. Купер в свою постель, и его сон был весьма неспокойным.

* * *

Джимми считал, что так быстро дела об убийстве раскрываются очень редко. Хотел он того или нет, но он должен был поздравить Джоя Брайта — и он сделал это.

Лейтенант сидел в своем кабинете, Маккормик стоял у окна.

— Я же сказал вам, Джимми, нам не пришлось для этого особенно трудиться, все сделала дактилоскопическая лаборатория. Их люди — лучшие криминалисты, но их никогда не замечают.

К телефону позвали Маккормика.

— Отравление газом в Банкер-Хилл, я срочно еду туда.

— О’кей, потом подайте донесение в соответствующий отдел с копией для нас.

После того как Маккормик ушел, долгое время стояла тишина. Купер и Брайт молча курили, пока не доставили Таба Ломана. Его привел огромный охранник, рядом с которым Ломан выглядел еще более хилым, чем обычно. Тут же пришел протоколист со своей машинкой.

Ломан был в наручниках. Увидев Джимми, он поднял обе руки.

— О, мистер Купер, произошла чудовищная ошибка. Я не имею никакого отношения к смерти девушки. Только как доказать это? Мне никто не верит…

Хотелось ему того или нет, Джимми почувствовал что-то вроде сострадания к маленькому человечку. Джой Брайт сделал свирепое лицо и подошел вплотную к Ломану.

— Почему вы убили малышку Фергюссон, Ломан?

Ломан затряс головой.

— Я ее не убивал. Когда я пришел, она уже была мертва, поверьте мне.

Брайт постоял секунду, затем повернулся на каблуках и указал на стул. Ломан опустился на него, Джимми тем временем перешел поближе к окну. Оттуда ему было удобнее наблюдать за реакцией Ломана на слова Брайта.

— Ладно, у нас есть время, у нас очень много времени, Ломан, и можно не торопиться. Значит, вы не убивали девушку? Мы считаем, что произошло убийство: вы дали волю рукам, она сопротивлялась, рядом стоял подсвечник и вы ее ударили.

— Нет! — взволнованно крикнул Ломан. — Это был не я!

Но Брайт сделал вид, как будто ничего не слышал.

— Конечно, вы не собирались убивать девушку, Ломан, тут я вам верю. Но это все же произошло. В тот вечер там не было никого больше — кроме малышки Энн, вас и вашей жены. Ваша жена спала, вы сами так сказали. Еще вы говорили при аресте, что были в доме. Теперь, Ломан, мы обнаружили отпечатки ваших пальцев на подсвечнике. Что вы на это скажете?

— Я его просто вытер.

Джимми на миг закрыл глаза. Убийца был так глуп? Он не мог поверить, что Таб Ломан ударил девушку тяжелым подсвечником по голове.

— Ну хорошо, Ломан, теперь пойдем дальше. Вы вытерли подсвечник — почему? Потому что на нем были отпечатки ваших пальцев. Теперь расскажите-ка все по порядку и подумайте о том, что чистосердечное признание преступника на присяжных всегда производит лучшее впечатление.

— Я… я признаю, что не сразу сказал правду. Но вы должны понять, наш шериф… он же знает там каждого и наверняка поговорил бы и с моей женой.

Брайт долгим взглядом обменялся с Джимми, который только с сожалением пожал плечами.

— Гм, теперь она-то все равно знает… Впрочем, Ломан, вы можете от меня по телефону связаться с вашим адвокатом.

— Позже — сначала я хочу рассказать всю правду.

— Так-то лучше.

— Я сидел на террасе. Было уже довольно поздно, и Энни ушла спать. Знаете, она ложится буквально с курами, но и встает тоже вместе с ними. Тут я услышал шум мотора и подумал, что опять приехал Рикарди. Он часто приезжал — и вечно не один. Я знаю: то, что я всегда проделывал, непозволительно. Но наверху у нас так мало развлечений…

— Ломан, вы не в полиции нравов. По мне вы можете пользоваться своей подзорной трубой, когда и как угодно; и Куперу наверняка приятнее видеть красивых женщин раздетыми, чем одетыми. Так что вы сделали?

— Я достал свою подзорную трубу. Я не был полностью уверен, так как шум мотора казался очень далеким. И направление не всегда можно определить точно, звук меняется в зависимости от того, какой ветер на озере.

Джимми подошел поближе. Что если полиция ошиблась насчет алиби Рикарди, и этот коротышка говорит правду?

— У Джека зажегся свет — внизу, в гостиной, и наверху, в спальне. Я увидел ту девушку. Она выключила свет внизу и поднялась наверх, в спальню. Потом свет погас. Я подумал, что она раздевается, и, наверное, решила там переночевать. Вдруг снова загорелся свет, но теперь я ничего больше не увидел. А через несколько минут опять услышал шум мотора, но тот удалялся. Мне это показалось странным, так как обычно Рикарди оставался со своими девушками на ночь, и, кроме того, он никогда не оставлял включенным свет. Ну, я еще раз взглянул на жену, взял ключ и пошел берегом озера к дому. Внизу я включил свет; все было в порядке. Затем поднялся наверх, чтобы выключить свет в спальне…

Он закрыл лицо руками. Наручники звякнули. Ни Брайт, ни Купер не произнесли ни слова. Это продолжалось недолго, Ломан сумел взять себя в руки.

— Тут я увидел ее. Она лежала на ковре, я сразу ее узнал… Конечно, я запаниковал. Много лет назад я дважды был замешан в кое-каких делах с девушками…

— Мы все знаем, Ломан. Пропустим это; меня интересует только то, что произошло в доме Рикарди.

— Я испугался. Чаще всего подозревают того, кто находит труп — а я еще имел судимость! Больше всего хотелось убежать как можно дальше. Потом я увидел в окно, как в нашем доме загорелся свет, и страшно испугался, зная, что Энни наверняка меня увидела; а я ни за что на свете не хотел впутывать ее в это дело. Может быть, этого и не скажешь по ее внешности, мистер Купер, — теперь он обращался прямо к Джимми, — но моя жена добрейший человек.

Купер, взглянув на Брайта, убедился, что тот не будет иметь ничего против его вопросов.

— Значит, вы спешно навели порядок?

Ломан взглядом поблагодарил Джимми и снова повернулся к Брайту.

— Да, вот именно. Я спрятал труп в шкаф, я даже перевернул ковер, чтобы пятно крови оказалось под кроватью. Потом я протер все, до чего дотрагивался. В углу лежал подсвечник, его я поднял и отнес вниз, протер до блеска и поставил на место. И, видимо, стремясь отчистить серебро, схватился за свечу. Я совершенно обессилел — можете мне верить. Когда я гасил свет, мои колени дрожали. Потом я вернулся домой. Беспокойство было не напрасным. Энни сидела в постели и читала. Она проснулась и никак не могла опять заснуть. Пришлось сказать, что я ходил немного прогуляться. Такое бывало часто, и она не удивилась.

Брайт откашлялся.

— Известите адвоката, Ломан. Даже если все было так, как вы рассказали, — а я скажу вам откровенно, что не верю ни одному вашему слову, — вам понадобится адвокат. Хотите еще что-нибудь добавить к вашим показаниям?

Ломан покачал головой. Со лба его катился пот, с несчастным видом он поник на стуле. Брайт подал знак протоколисту. Тот нажал на кнопку, и в кабинет снова вошел великан-охранник. Ломан нерешительно поднялся.

— Я сказал правду, лейтенант.

Джой Брайт даже не сделал попытки придать своему лицу выражение доверия.

Ломан остановился перед Джимми.

— Мистер Купер… Вы ведь детектив. У меня есть только один шанс, мистер Купер. Или полиция найдет настоящего убийцу — или вы. Иначе мне придется очень плохо, так ведь?

Джимми похлопал его по плечу.

— Знаете, Ломан, если вы действительно невиновны, то нечего бояться. Вы должны этому верить.

Ломан покачал головой. Такое безутешное, жалкое движение. Затем его увели, и дверь закрылась.

— Пустые отговорки, — буркнул Джой Брайт. — Ведь Ломан наполовину уже сознался. И умолчал только, что ударил ее сам.

— Не знаю, не знаю…

— А, вы всегда все усложняете. Вот увидите, самое позднее послезавтра он сознается. Мне бы хотелось, чтобы дело Рикарди продвигалось так же успешно, как это.

— Еще не напали на след?

— Все указывает на Фергюссона. Но мне недостает нескольких надежных улик.

— Я бы не стал так уверенно обвинять Фергюссона, лейтенант. Вам известно, что отец Лили Деймит — главный осветитель в телекомпании Эл-Би-Си? Я полагаю, что он во время убийства тоже находился в студии.

Брайт поднял голову.

— Лили Деймит? Эта куколка тоже успела побывать в любовницах Рикарди?

— Он «вывел ее в люди» и, видимо, как раз собрался бросить.

Брайт презрительно сморщил нос.

— Чепуха, из-за этого ни один отец не станет убивать любовника своей дочери, да к тому же на телевидении, там с этим делом обстоит все так же, как в кино.

Дверь открыл Маккормик.

— Отравление газом на Банкер-Хилл выглядит довольно странно, лейтенант. Машина ждет, не хотите поехать вместе?

Брайт встал, снял с крючка свою шляпу.

— Видите, как нашему брату приходится крутиться? Нет, Джимми, версию с Деймит я не принимаю.

— И несмотря на это, я хочу поговорить со стариком Деймитом. Потом расскажу вам.

— Это пустышка, Джимми, поверьте мне.

— Подумайте-ка, Джой, ведь и сейчас встречаются отцы, — к тому же растившие дочь с одиннадцати лет без матери — которым может быть очень неприятно, если с дочерью что-то случается.

Брайт, уже стоявший у двери, повернулся.

— Как вы сказали, Купер? Если с дочерью что-то случается?

Джимми ухмыльнулся.

— Небольшой несчастный случай, для телевидения вполне естественная вещь. Строжайше по секрету, лейтенант, и вы тоже помалкивайте, сержант, — Джек наградил нашу Лили ребенком.

— Ребенком? Ох ты… — Брайт сорвал с головы шляпу и швырнул ее на пол. — Когда вы об этом узнали, Купер? Вечно вы со своими секретами, черт вас возьми!

Маккормик нагнулся, поднял шляпу и достал из кармана маленькую щетку. Несколькими тренированными движениями он почистил шляпу и водрузил ее на голову Брайта. Тот, кажется, едва ли заметил это.

— Прошлой ночью. Следовательно, ваш упрек необоснован, лейтенант. Я вполне лоялен. Так я могу поговорить с Деймитом, не становясь помехой для вас?

Брайт пробурчал.

— По мне, это не помешает. Но если вы собираетесь выручать своих клиентов какими-то уловками, я позабочусь, чтобы вас лишили лицензии.

Джимми кивнул.

— О’кей, лейтенант. Я обо всем вам сообщу. Как это успокаивает — заполучить такое обещание от настоящего лейтенанта полиции!

* * *

Прежде чем сесть в свою машину, Джимми обшарил все карманы в поисках записки с адресом Лили Деймит. Как обычно, прошло немало времени, прежде чем бумажка нашлась.

При этом ему кое-что пришло в голову.

Почему Джека Рикарди застрелили во время съемок? Казалось бы, преступнику куда удобнее и незаметнее отправить на тот свет поющую знаменитость в другом месте и в другое время.

Он положил записку рядом с собой и тронул машину. Для восходящей звезды Лили Деймит жила в не слишком престижном районе.

Он снова вернулся мыслями к Рикарди.

Бесспорны только два обстоятельства. Первое: убийца знал, что, несмотря на запертую дверь студии, на него не падет подозрение. Конкретнее тут Джимми пока при всем желании зацепиться было не за что. Второе: убийство нужно было совершить срочно, видимо Джек узнал что-то такое, что грозило опасностью убийце, если вдруг Джек это выболтает после съемок. Вот почему он взялся за оружие. Но как он вынес «люгер»?

Имелась одна возможность, о которой он уже думал. Тогда она показалась ему маловероятной. Отец Лили был главным осветителем. Наверняка, у него имелись ящики с инструментами, а в то, что их тщательно осматривали, верилось слабо.

Дом, перед которым затормозил Купер, был стар. Такие строили в свое время богатые первопоселенцы: колоннада у входа, широкие и высокие двери, лепка по обе стороны.

Лестница скрипела, как у него дома. На втором этаже он остановился перед темно-коричневой, давно некрашенной дверью квартиры. Пахло сардинами в масле и чесноком. На двери была медная табличка: «Деймит». И ничего больше.

Пронзительный звонок соответствовал общему впечатлению. Прошло немного времени, прежде чем он услышал за дверью стук каблуков. Открылся дверной глазок, Джимми внимательно осмотрели.

— Что вам угодно?

Ему повезло, голос, кажется, принадлежал самой Лили.

— Спросите лучше, что мне неугодно. Но вы не бойтесь, я не собираюсь предлагать ни пылесос, ни стиральную машину, ни даже цветной телевизор.

Дверь приоткрылась.

— Мне кажется, я вас уже однажды видела.

Да, это была Лили Деймит, хотя Джимми видел только глаз и часть лица.

— Да, я был тогда в студии. Джимми Купер. Мне бы хотелось поговорить с вами несколько минут.

Она заколебалась, но затем дверь открылась шире.

Лили в фартуке, с собранными в пучок волосами была почти без косметики, глаза ее смотрели на него испуганно.

— Ведь вы тот частный детектив, которого Джекки… Пожалуйста, проходите.

Джимми шагнул внутрь, и она поспешила вновь закрыть входную дверь, затем открыла дверь в гостиную. Обстановка показалась Джимми очень милой и опрятной, намного лучше, чем он ожидал. Значит, Лили говорила о нем с Гэсом или с кем-то еще.

Они стояли лицом к лицу.

— Итак, вы хотели поговорить со мной, мистер Купер?

— Да, надеюсь, я не слишком помешаю вам готовить.

— Нет, я как раз закончила. Отец в студии и придет домой только в два часа.

Джимми без стеснения огляделся вокруг. Немного совсем новой мебели и довольно современное кресло-качалка — примета возросших доходов.

— У вас здесь очень мило, Лили.

Она поправила прядь волос.

— Вы пришли сказать мне об этом?

— Не только, но говорю я откровенно… Собственно говоря, меня мало волнует то, о чем я собираюсь вас спросить, Лили. Это не мое дело, правильнее будет сказать, это чистое любопытство…

Она смотрела на него открыто.

— Вы хотите сказать, что я не обязана отвечать?

— Да, именно это я имел в виду. И все же хорошо бы вам ответить мне на несколько вопросов.

— Спрашивайте, мистер Купер.

Джимми вопросительно покосился на стул. Лили кивнула, и он сел. Она осталась стоять.

— Лили, я слышал о некоторых вещах, которые касаются Джекки и вас. Как долго вы проработали в Эл-Би-Си, прежде чем Джек обратил на вас внимание?

— Я могла бы сказать вам, мистер Купер, что это вас не касается. Но Джек умер, и я не вижу причин делать из этого секрет. Да, я была подругой Джека, если вам угодно это так называть.

— Ваше дело, Лили. Вы знали, что Джек вовсе не был джентльменом — вы понимаете, что я имею в виду?

Она повернулась, подошла к столу, поправила на нем скатерть.

— Я знаю, что, кроме меня, у него были и другие женщины. И потому решила с ним покончить.

— Гм, понятно. Я знаю, в их числе Энн Фергюссон, Гледис Вильсон и, Бог знает, кто еще. А вы знаете?

— Нет, об Энн я вообще не знала. Но мне хватило Гледис Вильсон. А после его смерти я узнала, что он к тому же был женат.

— Вам было очень тяжело, Лили?

Теперь она опять повернулась к нему лицом.

— Мы и без того решили расстаться. Конечно, было жутко, что все произошло так близко…

— Да, убийца должен был находиться в студии. Нет ли у вас каких-либо соображений по этому поводу?

По ее лицу промелькнула растерянность.

— Но это дело полиции.

— Верно, Лили. Еще одно: ваш отец ведь знал о связи с Джеком, я хочу сказать, знал, в каких вы были отношениях?

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Нет? Гэс Андерс любит вас, не так ли?

«Она действительно еще не разучилась краснеть», — констатировал Джимми, и это было очень ей к лицу. Светская дама вдруг превратилась в маленькую девочку с большими озабоченными глазами.

— Вы довольно бестактны.

— Да, верно. Это моя профессия, она не лучше и не хуже любой другой. Скажите, Лили, вы не знаете, кто мог решиться на этот выстрел, кто мог до такой степени ненавидеть Джека Рикарди?

— Если вы думаете, что у меня есть подозрения, то ошибаетесь. Мы часами обсуждали это с Гэсом, но так ни к чему и не пришли.

— Ладно, тогда не хочу вам больше мешать. — Он встал и подошел к ней вплотную. — Лили, у вас будет ребенок от Джека Рикарди?

Она качнулась, и он подумал, что сейчас она упадет. Джимми успел подхватить ее и удержать. В глазах Лили сверкнули слезы.

— Боже, кто же про все это знает?

Джимми попытался ее успокоить.

— Насколько мне известно, кроме меня — только Ширли Сэнд, а та определенно не проболтается. Значит, это правда?

Она лишь кивнула, но ему этого было достаточно. Почти нежно он подвел ее к креслу, и она послушно опустилась в него.

— Лили, я вам не враг, можете мне поверить. Я занимаюсь совсем другим делом, и моя работа, в сущности, закончена. Но у меня сложилось впечатление, что убийство Энн Фергюссон взаимосвязано со смертью Джека. Вы виделись с Джеком вечером накануне его смерти?

— Нет, мы не встречались с ним наедине уже четырнадцать дней.

— Ваш отец знает…

— Да, я ему сказала. В конце концов, он имел право все узнать. Впрочем, Гэс Андерс тоже знает… Но я считала, что кроме них — никто.

— И как воспринял это Ваш отец?

— Он пошел к Джеку и сказал, что тот должен на мне жениться. Отец очень привязан ко мне, а я точно так же к нему. Мы многие годы могли полностью рассчитывать друг на друга. Нечто подобное было и у Энн Фергюссон, она тоже рано потеряла мать. Возможно, еще и по этой причине Дон дал мне шанс как актрисе.

— Да, я знаю. Итак, ваш отец ходил к Джеку. Что тот сказал?

— Он чуть не вышвырнул отца из гримерной. Конечно, Джек был очень пьян. Он много пил, в последнее время особенно. Иногда казалось, что его что-то мучает… Короче, произошла ужасная сцена.

— Джек не хотел жениться, он предпочитал остаться признанным любимцем женщин. Кроме того, он и не мог жениться, поскольку был уже женат.

— Отец был в ярости, я думаю, тогда он его с удовольствием… — она испуганно умолкла.

— … убил бы. Его можно понять! Будь у меня дочь, с которой случилось такое, Лили, я бы переломал этому парню все кости.

— Он иногда так говорил, но, конечно, никогда бы этого не сделал.

Тут Джимми сделал выстрел наугад, зная, что тот иногда помогает.

— Но у вашего отца было еще одно объяснение с Джеком — я слышал о нем.

Она ответила тихо, почти шепотом.

— Он дал Джеку время до девятнадцатого. Но тот его высмеял. Тогда отец влепил ему пощечину.

— Насколько можно судить, он ее заслужил.

— Вам рассказала Гледис? Отец мне говорил, что в тот момент она как раз вошла.

Порядочно ли было продолжать мучить девушку? Джимми потер рукой подбородок. Настало время прекратить беседу, иначе Лили из лучших побуждений подставит под удар своего старика отца.

Но он, как зачарованный, не мог остановиться.

— Лили, девятнадцатое — это день смерти Джека, не правда ли?

Теперь она все поняла и побледнела.

— Нет, нет, вы не должны так думать, мистер Купер. Мой отец никогда бы не сделал этого, я уверена!

— У него был мотив, и, если вас интересует мое мнение, весьма серьезный. Я полагаю, ни один присяжный не осудил бы его за это строго.

— Боже мой, что же я наговорила? Вы не передадите это полиции…?

— Не волнуйтесь, Лили. Мне не нужно никому говорить об этом, ведь полиция достаточно хорошо знает свое дело, чтобы выяснить все самим. Если ваш отец ни при чем, у вас нет никаких причин беспокоиться.

— Я абсолютно уверена, что мой отец не виновен в смерти Джека. Он и мухи не обидит. Поверьте мне!

— Только не волнуйтесь. Что говорит об этом Гэс?

— Мы хотим пожениться, ему не мешает ни история с Джеком, ни ребенок. Гэс меня любит. Что будет с моим отцом, мистер Купер?

— Ничего, если он не виновен, Лили.

Джимми встал и сделал вид, будто собирается уходить. То, что он собирался сделать, ему самому не нравилось, но…

— Ах, да, вот что может послужить доказательством, Лили. Джека застрелили из маленького пистолета, марки «браунинг». У Вашего отца есть пистолет?

Он видел, что она колеблется с ответом.

— Поймите, чтобы иметь возможность вам помочь, я должен знать правду.

— У него есть один — довольно большой. Я думаю, он купил его когда-то очень давно.

— Где он его держит?

— Насколько я знаю, тот всегда лежит в ящике его комода. Думаю, у отца даже нет к нему патронов.

— Лили, пойдите и принесите пистолет.

Он видел, как она колеблется.

— В чем дело, Лили, почему вы вдруг испугались? Вы допускаете, что отец хранит оружие без разрешения, как в старое доброе время?

— Подождите, сейчас принесу. Вы ошибаетесь, мистер Купер, я совершенно не испугалась.

Она вышла из комнаты, а Джимми подошел к окну. Снаружи сияло знаменитое ослепительное калифорнийское солнце. Внизу мчались автомобили и автобусы. Здесь было начало многогрешного старого города, который протянулся отсюда до Лос-Анджелес-Ривер.

Позади него скрипнула дверь. Вошла Лили, она была бледна, в глазах застыл страх.

— Пистолета нет. Но это ничего не значит, видимо, отец просто переложил его в другое место, и только.

— Вы хорошо искали, Лили?

— Насколько смогла за несколько минут. До сих пор он всегда лежал в ящике комода. Там его больше нет. — Она в отчаянии ломала руки.

— Не пугайтесь, Лили! Я всего лишь частное лицо, не более. Конечно, существует вероятность, что ваш отец в приступе праведного гнева застрелил Джека. Не возражайте — вы и сами уже об этом подумали. Тогда понятно, почему оружия здесь больше нет. Но если он не имеет отношения к убийству, то пистолет должен опять вернуться сюда.

— Что вы собираетесь делать, мистер Купер?

Весь этот визит действовал ему на нервы. Этим делом нужно было заниматься полиции, его оно не касалось, а судя по тому, что он успел узнать о Джеке Рикарди, тот сам был виноват в случившемся.

Если бы только Дон Фергюссон не был под подозрением у Брайта — Фергюссон ведь был его клиентом!

Он взял ее за руки, ставшие влажными на ощупь. Все-таки она очень была привязана к отцу.

— Минутку, тут мне еще кое-что пришло в голову. Может быть, вы знаете случайно, что это был за пистолет? Насколько я знаю, Джекки застрелили из итальянского «браунинга».

— Да, кажется, отец мне как-то говорил, чьего он производства, но сейчас я в самом деле не могу вспомнить. Это так важно?

— Ну да, тогда, пожалуй, его можно было бы исключить сразу.

Лили высвободила пальцы из рук Джимми и принялась возбужденно расхаживать взад-вперед по комнате.

— Но почему же подозревают только папу? Да, у него был мотив. Но почему тогда не подозревать Гледис Вильсон?

Джимми насторожился.

— Гледис? Насколько я знаю, она тоже была некоторое время близка с Джеком, но они расстались мирно.

— Вы так думаете? Кто вам это сказал? Наверное, сама Гледис. Она ведь такая бестия! Она уже давно перестала быть кассовой «звездой» и очень хорошо понимала, что если будет держаться за Джекки, еще сможет остаться при деле.

— Но тогда здесь что-то не сходится. Если она хотела использовать Джека, то наверняка не стала бы его убивать.

Лили остановилась посреди комнаты, ее руки повисли, как сломанные крылья, и производила она самое безотрадное впечатление.

— Да, я знаю, это звучит нелепо. Но я утром перед съемками сама слышала, как она пыталась его шантажировать. Я стояла за дверью в своей гримерной, а они оба — в коридоре. Так что я могла слышать почти все.

Джимми спросил себя, насколько это может соответствовать действительности. Переводя подозрения на другого, Лили теперь хотела, кажется, не только помочь своему отцу.

— О чем же они говорили?

— Джек хотел от нее отделаться, но она заявила, что он не сможет ее бросить так же запросто, как…

— Как?

Прежде чем продолжить, она сглотнула.

— Как меня. Я думаю, у нее были какие-то неприятные для Джека фотографии или еще что-нибудь, и она пообещала, что это кое-кого заинтересует. Он пытался ее успокоить, и тогда она сказала: «Тебе не следует меня недооценивать, Джекки, если ты собираешься со мной покончить, я способна на все!»

Джимми медленно качнул головой.

— Она действительно так сказала, Лили? Почему вы не рассказали об этом лейтенанту?

— Я была слишком взволнованна и, кроме того, не придала этому никакого значения. Откровенно говоря, я и не думаю, что Гледис могла убить. Но уж если подозревают моего отца, тогда пусть и Гледис Вильсон тоже.

— Да, но вы все же должны сказать об этом лейтенанту, Лили. Что же за парень, в сущности, был Джекки — исключая его истории с женщинами?

— Когда он бывал трезв, то мог быть очень, очень милым.

— А когда он бывал пьян? Вы думаете, его что-то угнетало? Или он пил просто по привычке?

— В последние недели я разговаривала с ним не слишком часто, мистер Купер. Но сейчас, когда вы напомнили — да, думаю, его что-то угнетало; но я представить не могу, что именно.

— У него могли быть финансовые проблемы?

— Возможно, я в самом деле не знаю.

— Ладно, я уже исчезаю. Очень любезно, что вы ответили на мои вопросы. Учтите, лейтенант Брайт будет спрашивать о том же. Хотя с виду он суров, но не кусается.

Они уже дошли до двери, когда она его вдруг остановила.

— Сейчас я вспомнила, мистер Купер.

— Что именно?

— Что у отца был за пистолет. Это никакой не «браунинг». Я знаю точно, это большой «люгер»!

* * *

Уже от себя Купер позвонил Ширли Сэнд. Та была искренне рада услышать его голос.

— О, Джимми, Дон сегодня вообще не был на работе. Он ничего с собой не сделал?

— Нет, не такой он человек. Ты хорошо спала?

— Чудесно, впрочем, для сведения: у меня свободен уик-энд.

Он улыбнулся. Ширли была и в самом деле просто прелесть, вполне возможно, на этот раз бы получилось и с выпивкой в интимной обстановке. Как бы там ни было, люди всегда остаются людьми.

— Я это запомню. У тебя есть адрес Вильсон?

Он услышал шелест бумаг, затем ее голос, который звучал прямо-таки предостерегающе.

— Джимми, квартира Гледис — это логово львицы, или даже скорее тигрицы. Она повсюду слывет пожирательницей мужчин, пожалуйста, будь осторожен! Кто-то сказал, что она всегда добивается того, чего хочет.

— Ты слышала что-нибудь о том, что она угрожала Джеку или шантажировала его?

Ширли хихикнула.

— Может быть, своей фигурой, больше наверняка ничем. Ты собираешься к ней?

— Я уже почти в пути.

— Тогда остерегайся. Если ей дашь мизинец, она отхватит не только всю руку, но и все, что можно.

— Если ты свои советы почерпнула у Гедды Хоппер, тогда я лучше закончу разговор. Как насчет сегодняшнего вечера?

Он почувствовал, что у нее появилось твердое намерение заявить, будто она всю неделю занята. Сейчас она боролась сама с собой, а такая борьба, Джимми знал, всегда бывает вовсе не спортивной.

Прошло некоторое время, прежде чем Ширли собралась с мыслями.

— О, ты хитрец, я ведь говорила об уик-энде…

— Я что-то плохо слышу. Значит сегодня в семь у тебя?

— Договорились, но только помни, я не люблю нахалов! И раз уж так, мы у меня и поужинаем.

— Я буду вовремя!

— Только посмей, я должна еще принять ванну!

Он положил трубку и подошел к зеркалу. Потом дотошно долго разглядывал свое отражение. Особой красоты он не нашел, хотя на всякий случай подправил тонкие усики. Кроме того, пришло время поинтересоваться Гледис Вильсон. Он не надеялся, что это что-то даст, но и наверняка не повредит.

Лили сказала, что Джек последние недели был обеспокоен и пил еще больше, чем обычно. Что это означало, чем мог быть угнетен такой человек, как Джек Рикарди? Во всяком случае, причина не в женщинах — с ними он разбирался быстро. Деньги? Об этом должен знать его менеджер, о котором Джимми ничего не слышал. После разговора с Гледис он собирался разыскать Боба Барроу. Наверное, Гледис сможет дать его адрес.

Гледис Вильсон жила где-то за Калвер-сити, прямо у Беллони-крик, живописной речки с мутной водой. Ему пришлось описать большую дугу, чтобы подъехать к воротам. Судя по фасаду, дом должен был принадлежать звезде немого кино — так строили в те времена. Похоже на кусок рыцарского замка с цокольной частью в стиле английского загородного дома. Не хватало только маяка на крыше, чтобы все выглядело совершенно по-идиотски.

Значит, здесь жила Гледис Вильсон. Он как-то больше представлял ее в современном бунгало. Ну, впрочем, ему было безразлично, где и в каком окружении она демонстрирует свою сексуальность.

Дорогу преграждали кованые железные ворота. Джимми вышел из машины и нашел звонок. Что сейчас могло быть слышно в доме? Наверняка не простой звонок; звон колокольчика для такого дома также был слишком зауряден. Может быть, существовал магнитофон, и, если снаружи нажать на кнопку, внутри звучал «Янки Дудль»?

Появилась девушка в белом чепчике. Выражение ее лица было не слишком дружелюбным, как ни любезно улыбался Джимми.

— Сожалею, мистер, но мы ничего не покупаем, — вызывающе заявила эта молодая особа, сопровождая свои слова взглядом, который мог проткнуть насквозь любого коммивояжера.

— Я тоже, это лучшее, что следует делать. Никогда ничего не покупать, по возможности все получать даром. Суперзвезда дома?

Она оправилась довольно быстро. «Или он сумасшедший, или поклонник Вильсон; возможно, и то и другое», — видимо, подумала она.

— Если вы хотите получить автограф, вам следует отправиться на студию.

— Ну уж нет, — ухмыльнулся Джимми. — Потом подсунут мне вместо автографа контракт, и я окажусь у них в руках. Ну а теперь, солнце прерий, закрой рот и больше не задерживай меня. В мои годы следует считаться со своим здоровьем. Открывай дверь, живо!

Она действительно открыла, проводила его в огромную прихожую и попросила подождать. То ли она в самом деле хотела позвать Гледис, то ли «звезда» держала какого-нибудь бывшего боксера в качестве успокоительного средства для нервных посетителей… Джимми на всякий случай приготовился.

Но ничего похожего не произошло. Появилась Гледис Вильсон, завернутая в махровый купальный халат.

— Ах, это вы, вы из полиции?

— Неужели я так выгляжу? Я Джеймс Купер, и когда меня спрашивают, чем я занимаюсь, всегда отвечаю, что я частный детектив. Что вы на это скажете?

— Хотя у меня нет никакой работы для детектива, тем не менее идемте со мной. У вас есть при себе плавки?

Они прошли через дом, миновали еще две двери и очутились в саду. Две голливудские качалки, стол, кресло, и, конечно, плавательный бассейн — все исключительного качества.

— К сожалению, она работает у меня непостоянно, но я вам обещаю, что поставлю ее на место. Удовлетворены?

Указав ему на кресло, сама она села напротив.

— Я люблю людей с юмором.

— Я тоже, — кивнул Джимми. — Я всегда радуюсь, когда таких встречаю. Однако вы выглядите еще лучше, чем в своих фильмах, Гледис.

Хотя это прозвучало неуклюже, он видел, что она слушала с удовольствием, так почему бы и нет?

— Вам повезло, мистер Купер, обычно в это время я еще в студии.

— Что, если вы будете называть меня Джимми? Меня все так зовут, звучит не так официально. Стало быть, смерть Джекки не разбила ваше сердце?

— Нет, хотя мне ужасно жаль его. Несмотря ни на что, он был, однако, очень милым человеком.

— Я знаю, время приукрашивает, но ведь у вас была с ним ссора в день его гибели?

— Да, хотя я не знаю, как вам это стало известно. Я просто высказала вполне недвусмысленно свое о нем мнение, и все.

Джимми кивнул, как будто это было ему абсолютно безразлично.

— Это из-за вечеринки, которая должна была состояться вечером в его доме на озере Малая Пума?

Он тотчас же заметил, что Гледис была по-настоящему удивлена.

— Вечеринка у него? Я ничего не знала. Ну, значит, он и здесь хотел меня, обмануть. Кто же там должен был быть? Вы знаете?

— Нет, но у него была новая подруга, я слышал.

— По этому поводу мы с ним и объяснялись. Последние две недели наши… отношения были довольно туманными. Я спрашивала его, но он постоянно отвечал, что ничего особенного не случилось, что он меня любит. Вы не поверите, но он говорил даже о женитьбе.

— Почему я не должен верить, Гледис? Держу пари, в стране найдется несколько миллионов мужчин, которые при мысли о возможности жениться на вас от радости сошли бы с ума. А вот для Джекки это было бы непросто… сами знаете.

— Это типично для него. Джекки был обманщиком и никем более. Ему были нужны романы с женщинами, чтобы вновь и вновь доказывать самому себе, какой он бедовый парень. Он был, к примеру, очень скуп, но в то же время мог за ночь проиграть целое состояние.

Это было что-то новенькое.

— Он играл? Где, в Лас-Вегасе?

— Если хочешь играть, не надо ехать в Лас-Вегас. Я знаю здесь, по меньшей мере, три клуба, в которых можно это сделать; но Джекки знал еще больше. Он мне однажды сказал, что попал из-за этого в трудное положение. Я думаю, вот почему в последнее время он пил больше, чем обычно.

— Вы знаете, где он играл?

— Увы, нет. Но, вероятно, это знает Боб, его агент. Джек вечно с ним обо всем советовался.

— Еще кое-что, Гледис. Что это были за фотографии?

Гледис слегка прищурилась.

— Фотографии? Какие фотографии вы имеете в виду?

— Я говорю о тех самых фотографиях, которые и вы сейчас имеете в виду. Фотографии Джекки, за которые кое-кто очень хорошо заплатил бы. Теперь, конечно, уже нет.

Она кивнула.

— Вы настоящий детектив, Джимми. Ну ладно, я действительно говорила о фотографиях. Мы как-то вместе были в его доме на уик-энде. В одном альбоме я нашла фото. Джекки и одна девушка, чьих родителей я знаю, без признаков одежды, в его саду. Я тогда тайком взяла этот снимок. Девушке к тому времени было едва пятнадцать. Я сказала ему об этом, а в то утро пригрозила показать фото кому следует — не более того.

— Что он сказал?

— Он хотел встретиться со мной в тот же вечер. Но судьба распорядилась иначе.

— Та девушка, случайно, не Энн Фергюссон?

— Нет, это была дочь из одной известной семьи, чьи родители упали бы с неба на землю, узнав об этом.

— Почему, Гледис, вы вообще решили ему угрожать?

— Потому что он изменял мне. Я нашла его фото с ней. Я знала, что у него были проблемы, и он решил выудить эту крупную золотую птичку.

— Удят рыбу, а птиц ловят.

— Он, видимо, ее уже поймал. Притом я знала, что он в нее не влюблен. Я слишком хорошо его знала, речь шла о деньгах, и только о них.

— Если вы не хотите вынудить меня разгласить эту историю, скажите, Гледис, о чьей же золотой птичке идет речь.

— Мирна Ливингтон. Довольны?

Джимми невольно присвистнул. Черт возьми, Мирна Ливингтон! Джекки не продешевил: нефтяная компания Ливингтона, корпорация Ливинггона, фабрики, банки… невозможно себе представить…

— Это была их фотография?

— Да, он как раз садился в ее машину. В последние недели Мирну часто видели с Джеком — даже, как тайком поговаривали, вскоре должна была состояться их помолвка. Я сказала ему, что я об этом думаю — ну да, и пригрозила фотографией. И все, больше ничего не было, больше я с ним не говорила. До полудня сделала кое-какие покупки, потом еще раз зашла на Эл-Би-Си, чтобы договориться с ним о встрече вечером. Но съемки в седьмой студии уже начались. Я села позади и наблюдала.

— Да, на большее я и не рассчитывал, Гледис. Огромное спасибо за информацию.

Она подмигнула.

— Не желаете искупаться? Я пока отвернусь.

Джимми фыркнул.

— Вы на меня не обидитесь? Может быть, лучше в другой раз? Между нами говоря, я живу всего лишь в маленькой квартирке, и в доме нет бассейна; поэтому приходится пользоваться старой доброй ванной.

— О’кей, Джимми, до следующего раза, но вы позвоните заранее, да?

— Не упущу такой возможности!

Как будто управляемая электронным мозгом, появилась девушка в белом чепчике. Теперь на ней был даже маленький белый передник. Она проводила его до двери.

— Вы тоже в это время купаетесь? — поинтересовался Купер. Но она лишь скривила рот.

— Да, тоже хорошо.

Дверь за ним захлопнулась. Он сел в свой автомобиль. Дело становилось все запутаннее: отец Лили Деймит, у которого был «люгер» и был мотив, а его оружия не было на месте; Гледис Вильсон, которая присвоила фотографию Джекки с обнаженной девушкой; еще кто-то, пока неизвестный, которому Джек, вероятно, задолжал — очевидно, игрок, — и, наконец, Мирна Ливингтон.

«Что бы, например, случилось, — подумал он, — если бы папаша Ливингтон не согласился с выбором своей дочери?» Если бы еще при этом произошла ссора, крупное выяснение отношений, ему стоило лишь пальцем шевельнуть, и нашлось бы кому позаботиться, чтобы для Джека Рикарди свет прожекторов погас — и притом навсегда.

Джимми раздумывал. Следует ли ему поехать к лейтенанту Брайту и все рассказать? С такой версией Брайт принял бы его за сумасшедшего. Все версии были бессмысленными, пока не имелось и намека на доказательства. А доказательств у него еще не было. Ни по одной версии: ни по той, что Дон Фергюссон не виновен в смерти Джека, ни по той, что Таб Ломан не убивал дочь Дона.

Джимми ехал вдоль бульвара Джефферсона. Все это ничего не дает, необходимо действовать систематически, шаг за шагом, только так можно добиться успеха; при этом немного везения тоже не помешает.

Он вспомнил про Боба Барроу. Гледис говорила, Боб якобы знал, где играл Джек. Почему бы тогда ему не знать человека, которому Джек был должен?

Если речь шла о подпольном казино, в чем Джимми не сомневался, там наверняка орудовали гангстеры. И у них имелись свои собственные способы получения долгов.

Временами, например, случались небольшие несчастья, чтобы напомнить остальным должникам, что расплатиться им обойдется намного дешевле.

Итак, начнем с Боба Барроу.

Джимми остановился у телефонной будки и отыскал адрес. В справочнике значилось: Боб Барроу, менеджер, Клинтон-стрит, 720, Голливуд.

Перед домом — широкая полоса зелени. Стеклянные двери в бронзовой раме вели в вестибюль, где стояло несколько пальм в больших кадках. Здесь же каморка портье, и Джимми спросил мужчину, ломавшего голову над кроссвордом, на каком этаже найти Боба Барроу.

Мужчина едва поднял глаза.

— Второй этаж, рядом с лифтом, налево.

Хотя в этом доме, видимо, редко пользовались лестницей, та была покрыта толстой ковровой дорожкой. Рядом с каморкой портье висела огромная клетка, в которой сидел попугай.

Второй этаж был разделен пополам. Справа — апартаменты доктора Джереми Волнута, психиатра, слева — золотая табличка с именем Боба. Джимми остановился и ухмыльнулся. Не было ли у них временами общих клиентов?

В приемной сидела типичная красотка с обложки, только на этой были большие очки в роговой оправе, что, вероятно, должно было придавать ей интеллигентный вид.

— Меня зовут Джеймс Купер, мне нужно поговорить с мистером Барроу.

Она оценивающе его оглядела.

— По какому делу, мистер Купер?

— По делу Джека Рикарди, сестренка!

Красотка нажала кнопку, поговорила с Бобом, затем соседняя дверь открылась и появился Барроу.

— Спасибо, Нелли. Хелло, мистер Купер. Откровенно говоря, я ждал вас раньше. Ужасное дело, не правда ли?

Он предложил Джимми глубокое кожаное кресло, в котором тот чуть не утонул. Сам Боб присел на угол письменного стола.

— Да, неприятная история. Ведь все произошло на моих глазах. К тому же еще убийство Энн Фергюссон на вилле Джека.

— Ужасно, просто ужасно. Я только сегодня утром говорил по телефону с Шери Рикарди. Она ведь унаследует остатки имущества Джека.

— Остатки…? Разве там так мало?

— Собственно, я не должен говорить об этом, мой дорогой мистер Купер, но он ведь собирался стать вашим клиентом… У него не осталось почти ничего. Джек жил не по средствам, хотя доходы были довольно велики. Кредиты в нескольких банках, вы же знаете, как это бывает.

— О чем он хотел говорить со мной, Боб?

— Гм, речь могла пойти либо о Шерри — та ему накануне звонила, — либо о Ларри Пике.

— Ларри Пик? Я могу его знать?

— Не думаю. Ларри вращается в высшем обществе, кроме того, он занимается делами казино. Но к нему невозможно подобраться, так надежно он себя обезопасил. У Джека были две страсти, если можно так выразиться. Во-первых, женщины, здесь его успехи были чрезмерными, затем игра, карты — там результаты были просто разорительными. Я думаю, он не мог больше продолжать и потому послал меня за вами.

— Не понимаю, я ведь не банкир?

Барроу засмеялся, словно услышав удачную шутку.

— Нет, нет, Джек хотел, чтобы вы переговорили с людьми Пика. Ведь Джек припас в рукаве козырного туза, одну весьма богатую девицу, на которой хотел жениться. Так он, по крайней мере, утверждал.

— Один момент, но ведь он был женат.

— Да, но, наверное, полагал, что все уладится. Ему звонили ежедневно в течение полутора недель; речь шла о трехстах тысячах долларов.

Джимми показалось, что он ослышался. Триста тысяч долларов?

— Я никогда еще не слышал, чтобы в Лос-Анджелесе играли так по-крупному.

— Он проиграл такую сумму не вдруг, а раз за разом. Пик дал ему кредит, вероятно, полагая, что Джек и Мирна… — Барроу запнулся, поняв, что сказал лишнее.

Джимми ухмыльнулся и завершил фразу.

— … Ливингтон поженятся… Ну разумеется, когда их имена назывались вместе, это открывало кредит. Но почему именно в день его смерти?

— В одиннадцать вечера истекал срок уплаты. Два парня от Пика уже приходили однажды к нему. Джек просил отсрочки, но они заявили, что он должен расплатиться до одиннадцати часов вечера девятнадцатого. Иначе им придется принять меры, а при этом вполне возможно, что физиономия Джека понесет существенные утраты. Джек спросил меня, не могу ли я помочь. Но такой суммы я при всем своем желании не мог собрать. Да он и так был мне должен комиссионные за целый год. Причем он мне рассказывал, что один из них якобы продемонстрировал ему бритву. Я не принял это всерьез, я считал, что они просто хотели нагнать на него страху, и больше ничего.

— А теперь, теперь вы думаете все так же?

Барроу кивнул.

— Совершенно верно. Джек был для них ценным клиентом. Никогда бы они не убили его, никогда. Только если он продолжал бы сниматься и зарабатывать, у них оставался шанс когда-нибудь получить деньги. Теперь те для них потеряны окончательно.

Да, в этом что-то было, при такой крупной сумме должника вряд ли стали бы убивать. Но, может быть, незадолго до съемок Джек что-то услышал о том, что Пик может перейти к делу, и уже дал свои указания? Впрочем, возможно, было что-то еще, степень опасности которого Джек вообще не сумел постичь.

— Ну, это очевидно даже для меня.

Боб Барроу встал, наверное, собираясь этим дать понять, как дорого его время. Джимми тоже поднялся.

— Скажите, дорогой мистер Купер, насколько вы заинтересованы в этом деле? Я полагаю, полиция тоже не спит?

— Нисколько. К сожалению, один знакомый возбудил некоторые их подозрения, и, так как я полагаю, что полиция тут ошибается, то кое-что проверяю. Большое спасибо, Барроу. Если я, несмотря ни на что, как-нибудь захочу побеседовать с Ларри Пиком, где я смогу его найти?

— Не имею понятия, где он бывает днем, но ночью вы его наверняка найдете в «Голубом экране» на Стрип.

— Там все и происходит?

Барроу кивнул.

— Собственно, из заведения через потайную дверь попадают наверх; там идет игра.

— Еще раз большое спасибо.

Уже внизу, на улице ему кое-что пришло в голову. Боб был слишком хорошо осведомлен, вероятно, он сам время от времени бывал в том заведении, чтобы спустить мелочишку, и, может быть, даже подзаработать.

Что, если гангстеры решили на свой страх и риск поискать деньги? Наверняка они не думали, что Джек был банкротом. Многие считали его скрягой, как он уже не раз успел услышать. Где можно спрятать деньга? В загородной вилле на озере Малая Пума! Предположим, гангстеры появились там и наткнулись на Энн Фергюссон, что тогда?

Для визита в ночной клуб было еще слишком рано, и Джимми решил вернуться домой. Несколько часов отдыха ему не повредят.

* * *

Проснулся он около десяти. В желудке бурчало, и Джимми отправился в свою маленькую кухню. Прежде чем он насытился, прошло еще полчаса. Было почти одиннадцать, когда он вышел из своей квартиры и спустился в гараж, расположенный в подвальном этаже. Добравшись до Стрип, машину он поставил примерно в сотне метров от «Голубого экрана».

Клуб занимал двухэтажное здание. Бульвар Сансет давно уже перестал быть артерией жизни Голливуда. Чем дальше к вокзалу, тем все беднее становились приходящие в упадок дома. А между ними появились новые деревянные здания или такие невзрачные постройки, как «Голубой экран».

Интересно, что «звезды» время от времени любят посещать такие клубы.

На входе Джимми встретил швейцар в сверкающей голубой униформе.

— Вы член клуба? — поинтересовался он.

— И да и нет, — ответил Джимми. — Тут я бывал раньше только с Бобом, но зато по полной программе.

Наверняка там побывало несколько сот Бобов, и он предоставил бывшему кетчисту гадать, какого он имел в виду, а сам, не вступая в дальнейшую дискуссию, прошел в здание. Все там было в голубых тонах: и музыканты в голубых фраках, играющие джаз, и красивые официантки в таких же голубых платьях. Каждая из этих девушек была достойна большего, чем просто взгляда. Одни лишь декольте могли вызвать землетрясение средней силы.

Джимми прошел к бару и сел.

— Виски, — лаконично бросил он, так как ни за что на свете не стал бы пить в таком заведении коктейль.

Попробовал: виски был неплох, насколько можно было ожидать. Он перегнулся через стойку и что-то прошептал бармену. Тот недоверчиво уставился на него.

— Вы хотите говорить с Ларри Пиком? Хм, я не знаю, здесь ли он. Подождите-ка.

Мужчина исчез, но не прошло и двух минут, как он вернулся со стройным, высоким и очень молодым человеком в темно-голубом смокинге с иголочки.

Парень, смахивавший на танцора, провел рукой по черным, маслянисто блестевшим волосам.

— Вам нужен Ларри Пик? О’кей, пойдемте со мной.

Ларри Пик был одет в простой черный смокинг, но с белым цветком в петлице.

— Вы хотели со мной поговорить?

— Да, но без свидетелей.

Достаточно было движения пальцем, и парень исчез. Но Джимми был почти уверен, что тот ждет в соседней комнате.

— О чем будет разговор?

— Я знакомый Джека Рикарди, так трагически ушедшего из жизни. Ну, Пик, что вы теперь скажите?

Ларри Пик пока вообще ничего не сказал. Он сел и указал на другое кресло, но Джимми предпочел разговаривать стоя.

— Да, его конец был очень трагичным и таинственным. Но почему вы пришли ко мне?

— Потому что Джекки в день своей смерти кое-что рассказал мне о вас. А также о своем долге и о двух ваших громилах с бритвами. Но это еще не все: он мне сказал, что вы могли послать своих людей на озеро Малая Пума, чтобы поискать деньги на его вилле.

— Хотя я вас не понимаю, но это очень любопытно. Вы из полиции, мой друг?

— Но вы же знаете, Пик, что я не из полиции. Держу пари, вы знаете любого полицейского в двадцать шестом округе. Нет, нет, я пришел только по поводу игры. Итак, Джекки сказал мне, что ваши мальчики вполне могли пошарить у него на вилле. Я приехал туда на следующий день, и что же я там нашел?

— Надеюсь, не вскрытый сейф? Вы в самом деле рассказываете очень увлекательно, но я понятия не имею, что вы хотите этим сказать.

Джимми ухмыльнулся.

— Я не нашел никакого сейфа, ни открытого, ни закрытого. Я нашел труп. Труп молодой девушки. Она подверглась нападению и была убита серебряным подсвечником. Что вы теперь скажете, Пик?

Ларри Пик встал и сделал несколько шагов взад-вперед. Затем поднял руку.

— Минутку, теперь позвольте мне отгадать. Вы адвокат или частный детектив. Вы выдумали всю эту историю в надежде, что сможете меня шантажировать. Согласен, история красивая, но она меня не касается. Мне ничего не грозит, если вы с этим побежите в полицию. Вам это ясно?

— Да, я частный детектив, но эта история, увы, не выдумана. Джекки задолжал вам, и вы ему угрожали. До одиннадцати часов вечера девятнадцатого числа он должен был расплатиться, иначе… Во второй половине дня он уже был убит.

— Многое верно, но вы забываете, что его смерть стоила мне триста тысяч долларов. Столько Джек не стоил даже при жизни, не говоря уже о покойнике. Меня интересовал только живой Рикарди, вам это должно быть ясно.

— А девушка на вилле Рикарди?

— Вы ничего не сможете повесить на меня, абсолютно ничего.

— Однако будет крайне неприятно, если отдел по расследованию убийств узнает о ваших способах выколачивания долгов? Я могу ошибаться, но версия, что ваши люди побывали на озере Малая Пума, нравится мне все больше.

— Вы гнусный мелкий шпик! — вдруг заорал Пик. — Я не дам вам ни цента, и если вы не уберетесь отсюда, велю вас разделать под орех.

— Почему вы волнуетесь? Ведь тем самым вы становитесь еще подозрительнее. А вы знаете, что отдел по расследованию убийств подчинен не двадцать шестому округу, а городскому управлению… Знаете, Пик, таких людей, как вы, я терпеть не могу. Вы относитесь к тому сорту гангстеров, который, в сущности, давно должен был вымереть. Скольким людям вы уже угрожали? И бедные запуганные парни выскребали все, может быть, даже врали и воровали, только чтобы получить возможность отдать вам деньги.

— Вы, случаем, не из Армии спасения? В конце концов, я никого не принуждаю здесь играть. А что касается малышки, я не имею никакого отношения к ее смерти. Если собираешься на уик-энд, не зарекайся от неприятностей.

— Но откуда вы знаете, что она была на уик-энде? Это же случилось в начале недели, Пик?

— Я знаю, речь идет о малышке Фергюссон. О ней я уже слышал. Она-то уж ни от чего не зарекалась.

Он сказал это почти буднично, и Джимми представил себе, что мог, пожалуй, сделать Фергюссон на его месте.

Все-таки Фергюссон был его клиентом, и потому он принял это на себя — шагнул вперед, размахнулся и влепил Ларри Пику такую пощечину, что у того голова качнулась в сторону.

— О девушках так не говорят, Ларри, — сказал Джимми как можно мягче. — А теперь поговорим откровенно. Где были оба твоих мастера по выкачиванию денег вечером накануне смерти Джекки?

Ларри провел рукой по щеке, которая стремительно багровела.

— Это тебе дорого обойдется, — только и сказал он, — подожди.

— Но у меня нет времени. Триста тысяч долларов, Пик, как можно столько проиграть в таком заведении?

— Джек играл по максимальным ставкам.

— Вот как? Теперь давай фамилии обоих твоих громил. С ними я поговорю сам.

Джимми услышал очень тихий скрип — дверь в соседнюю комнату приоткрылась. Темноволосый парень держал в руке длинный, слегка изогнутый нож.

— Ларри, что мне с ним сделать?

Пик раздумывал недолго, он размахнулся и ударил Джимми по лицу, оставив на щеке длинные царапины от ногтей. И тут же отскочил в сторону.

— Он должен исчезнуть, но быстро! Если он снова здесь появится, можешь с ним делать все, что хочешь.

Следы, оставленные ногтями Ларри, горели. Джимми спокойно посмотрел на парня.

— Так-так, и что же мальчик хочет со мной сделать?

Парень отступил в сторону, освобождая проход к двери.

— Давай, уматывай, но быстро!

Тут кто-то вошел в соседнюю комнату, и Джимми тотчас его узнал. Теперь он понял, откуда у Ларри Пика подробности насчет Энн Фергюссон.

— Привет, теннесист Хадсон!

Тот не мог видеть парня с ножом и лишь немного удивился.

— Хелло, вы тоже этим занимаетесь? Мне нужен новый пакет, эти ребята меня уже совсем с ума свели.

— Закрой пасть! — рявкнул Ларри Пик, и Джимми понял, откуда Ларри добывал свои деньги: кроме игорного клуба был и другой источник дохода — сигареты с марихуаной для школ и университетов. Чрезвычайно грязное дело, и если уже восьми-девятилетние юнцы курили марихуану, то лишь благодаря таким типам, как Пик.

— Я… я…

Хадсон вообще не понимал, что случилось. Джимми обратился к нему.

— Хадсон, у вас есть единственный шанс. Там стоит телефон, позвоните в полицию. Так вы, может быть, еще выпутаетесь.

Хадсон начал заикаться:

— По… полицию?

— Стой на месте, дурак! — крикнул Ларри, и по его знаку парень с ножом подошел поближе.

Джимми сделал вид, будто собирается уходить, затем пружинисто шагнул в сторону и нанес парню сокрушительный удар ребром ладони по затылку. Тот рухнул на пол и выронил нож.

В тот же момент в руке Пика появился маленький пистолет. Он походил на игрушку, но Джимми знал, что такие игрушки могут проделывать порядочные дыры. Он мигом пригнулся, рывком поднял оглушенного парня и оттолкнул его. Тот налетел на Пика, и оба упали на стол, который не выдержал такой тяжести и рухнул. Джимми ногой отшвырнул маленький пистолет в дальний угол.

— Хуже, чем в фильмах о Диком Западе, — проворчал он.

Хадсон исчез. Тогда он сам подошел к телефону, взглянул на часы и набрал номер домашнего телефона Брайта.

— Черт возьми, кто беспокоит меня среди ночи?

— Если угодно, швырните свою шляпу на пол, но потом приезжайте, лейтенант. Я в клубе «Голубой экран» на Стрип, двадцать шестой округ. Двое симпатичных хозяев хотели заставить меня молчать.

— Хе, это что, глупая шутка?

— Увы, нет, Джек Рикарди задолжал Ларри Пику триста тысяч долларов. Тот послал к нему двух горилл, которые пригрозили бритвой. Деньги надлежало уплатить до девятнадцатого. К тому же я подумал, не могла ли эта парочка попытаться на свой страх и риск поискать деньги на озере Малая Пума. Как вам эта история, лейтенант?

Сначала Джимми услышал в трубке нечленораздельные звуки, затем кашель и наконец голос Брайта.

— Ну конечно, опять среди ночи. Как будто вы не можете проделывать свои штучки днем, Джимми. Вы оказались в затруднительном положении, и я должен вас выручить? Тогда сразу так и скажите.

— Напротив. Два любезных джентльмена — один из них с ножом, другой с миниатюрным пистолетом — лежат на полу и не имеют никакого желания подниматься. Все-таки будет очень мило, если вы приедете поскорее, так как здесь могут найтись и другие кровожадные бестии. Пройдите через бар, задний выход к гардеробу, последняя дверь. Не ошибитесь, здесь очень привлекательные девочки исполняют стриптиз.

— Купер, не наглейте, моя жена лежит рядом.

— Тогда она в безопасности. До скорого, лейтенант.

Он положил трубку и взглянул на Пика и его любимца.

Те смотрели на него одинаковыми взглядами — ненависть была бы слишком мягким определением.

Джимми себя не обманывал. Вся его версия покоилась на очень шатком основании. Но, благодаря ей, полиция несколько отвлечется от Фергюссона и Ломана, и, в конце концов, нельзя ведь пропускать ни одной ниточки.

Прошло всего девять минут — это был абсолютный рекорд — и он услышал полицейскую сирену. Затем послышались громкие шаги.

* * *

На следующее утро он обработал щеку мазью, сел за письменный стол и попытался как-то привести мысли в порядок.

Зазвонил телефон.

— О, ты еще жив? Если я правильно помню, кто-то собирался вчера в семь вечера прийти ко мне на ужин, Джимми?

«Вот это да, — подумал он. — Всегда одно и то же: если случается что-то важное, я забываю о личных делах».

— Я знаю, нет мне прощения, Ширли. Клянусь, это случилось по профессиональным причинам, и свое наказание я уже получил.

— Что ты хочешь сказать? С тобой что-то случилось?

— Один любезный мужчина в смокинге расцарапал мне щеку своими лакированными ногтями. Пять, нет, не хочу врать, четыре очень красивые царапины.

— И это мог сделать мужчина? Ох, Джимми, ты врешь не слишком правдоподобно.

— Возьми сегодняшнюю газету, пожалуй, там уже что-то должно быть… Да, в дневном выпуске — наверняка. Произошло это в клубе «Голубой экран» на Стрип…

— Уже нашла. «Облава в ночном клубе. Стриптиз-танцовщицы, едва одетые, в полицейском участке. Как мы только что узнали, в течение прошедшей ночи ликвидирован клуб на бульваре Сансет. В то время как внизу посетителями предлагали насладиться стриптизом, наверху посвященные имели возможность проигрывать свои деньги. Полиция произвела многочисленные аресты. К этому часу никаких подробностей не известно». Какое ты имеешь к этому отношение, Джимми?

— Я узнал, что Рикарди задолжал хозяину клуба триста тысяч долларов, — да, ты не ослышалась, чертовски крупная сумма. Я пришел туда и хотел с ним побеседовать, а так как он был негостеприимен, дело дошло до драки. Как видишь, никаких девушек.

— Дон опять не пришел на работу, я могу сегодня уйти пораньше. Как насчет совместной трапезы у меня?

— Кто же тут может устоять?

— Не забудь принести цветы, все-таки ты меня вчера обидел. В три?

— О’кей, в три.

Чем дольше он размышлял об убийстве Рикарди, тем больше склонялся к тому, что его должен был совершить кто-то из находившихся в студии: Фергюссон или Деймит. Оба могли это сделать, и оба имели возможность спрятать оружие. С убийством Энн дело обстояло несколько иначе. Два вымогателя, вероятно, смогут доказать, что не были на озере Малая Пума. Тогда все снова повиснет на Ломане. Может быть, Рикарди успел… Он покачал головой. Вздор, даже самый опытный водитель так быстро не обернется.

Где же все-таки зацепка? Не попадает ли он в смешное положение? Лояльность — дело хорошее, но если все-таки стрелял Фергюссон, нельзя же его покрывать. То же самое и с Деймитом…

Он снял трубку и позвонил Брайту.

— Что такое, вам случается и днем звонить по телефону? — услышал он удивленный возглас. — Пик уже освобожден под залог. Только парень с сальными волосами еще у нас в работе, но выглядит довольно жалко.

— А двое громил?

— Биг Бульвер и Стен Лещински. Их ищут, к вечеру они будут у нас. Откровенно говоря, я не думаю, что они побывали в загородном доме.

— Ничего нельзя оставлять непроверенным. На какое обвинение можно рассчитывать в отношении Пика?

— Обвинение в организации запрещенного игорного клуба. Но здесь он, кажется, ловко себя обезопасил. Затем еще торговля марихуаной, этого он, видимо, боится больше. У нас уже побывал молодой Хадсон. Он говорит, что здесь какая-то ошибка, но мы собираемся провести проверку в его школе, и там уж дело пойдет на лад. Во всяком случае, благодарю, Джимми.

— Принимаю с удовольствием. Еще что-нибудь новое?

— Я недавно говорил с Ломаном. Признанием и не пахнет, он настаивает на своих показаниях.

— Насчет Рикарди не могло быть никакой ошибки? Алиби железное?

— Неоспоримое. Он в тот вечер не покидал Лос-Анджелес. К сожалению, Джимми.

— Ну ладно, я еще дам знать о себе.

— Завтра похороны Рикарди; я полагаю, будет изрядная суматоха.

— Может быть; у меня хорошие связи в Эл-Би-Си, лейтенант, я узнаю поточнее.

— Ну хорошо, передайте этой малышке большой привет и не слишком полагайтесь на студийные сплетни, они порой весьма раздражают.

— Я подумаю.

Итак, Брайт тоже ни на шаг не продвинулся. Для него дело было совершенно очевидным: Энн убил Таб Ломан — вероятно, для предъявления обвинения хватило бы результатов идентификации; Рикарди — или Фергюссон, или Деймит, о котором он совсем забыл упомянуть. Собственно говоря, Брайт должен знать о «люгере». Но Джимми это отложил на потом.

В ванной он снова смазал щеку мазью. Еще были видны четыре красные полосы. Близился полдень, и ему следовало поторопиться, если он хотел встретиться с Мирной. Придется пробиваться, ничего другого не оставалось. В лифте он думал о том, как быстро управляются детективы в телефильмах. Действительность, увы, выглядела иначе.

Мирна Ливингтон жила в Лонг-Бич, совсем рядом с Блафф-парком. От улицы дом был защищен стеной, высотой в человеческий рост, спускавшейся уступами к Сан-Педро-Бей до самого берега.

Дворецкий, почти вымершей породы, открыл дверь, и Джимми подал карточку, на которой были указаны его имя и профессия. Дворецкий, даже не взглянул в нее, предложил ему присесть в большом зале. Здесь стояла приятная прохлада, и он принялся разглядывать картины на стенах.

Прошло довольно много времени, прежде чем в зал вошла худая, не слишком молодая девушка в очках. Подойдя, она с любопытством взглянула на него.

— Вы хотите говорить лично с мисс Мирной? Я Лидия Стронг, секретарь мисс Ливингтон, вы понимаете…

— Ни слова, моя дорогая, но, я надеюсь, вы довольны этой работой. Я должен непременно говорить с самой мисс Ливингтон. Это чисто личное дело.

Лидия Стронг поправила очки.

— Значит, это не касается благотворительного фонда?

Благотворительность? Ну, ему безразлично, где Мирна сорит своими деньгами. Он покачал головой.

— Нет, это личное дело, мисс Стронг.

— Тем не менее я все же не знаю… Пожалуйста, подождите еще минутку.

Прошло десять минут, затем еще столько же.

Вернулась мисс Тронг, теперь она улыбалась.

— Мисс Мирна примет вас, мистер Купер. Обычно всех посетителей принимаю я, так как мисс Ливингтон бывает очень занята.

Джимми кивнул с серьезным видом.

— О да, ей же приходится зарабатывать себе на пропитание. Что это в данный момент: работа в рудниках или генеральная уборка?

Мисс Стронг могла бы улыбнуться более сердечно.

— Мисс Ливингтон руководит Новой галереей современной живописи, мистер Купер. Ах, вы не поверите, сколько художников ежедневно звонят и хотят говорить с мисс Ливингтон.

Лидия Стронг провела его по анфиладе комнат, затем они пришли в огромный светлый зал, обставленный на манер галереи.

Мирна Ливингтон сидела за дамским письменным столом.

На столе лежала его карточка. Теперь она взяла ее в руки.

— Значит, вы частный детектив. Откровенно говоря, первый, с которым я сталкиваюсь. Мне они представлялись совсем другими.

— Я знаю, красивый, молодой и с толстым бумажником, но такие бывают только в кино и на телевидении; в действительности это чаще всего старый хрыч, отслуживший в полиции, или просто несостоявшийся репортер, или всякие неудачники.

Мирна положила очки на стол и тихонько рассмеялась.

— Вы начинаете мне нравиться, мистер Купер.

— О’кей, тогда называйте меня просто Джимми, это звучит не так официально.

— Хорошо, Джимми. Вы ведь на самом деле пришли не для того, чтобы развлекать меня? А для чего же? Что-нибудь натворил кто-то из нашей семьи или, может быть, из опекаемых мною художников?

— Нет, я пришел совсем по другому поводу, по поводу Джека Рикарди.

— Джекки умер, — сказала она не столь бойко, как раньше, — и я думаю, что не смогу много рассказать вам о Джекки.

— Но газеты утверждали, что ходили слухи о женитьбе.

Она лишь улыбнулась.

— Вздор, и ничего более. О женитьбе не было и речи. Кроме того, оказалось, что Джекки уже, или, вернее, все еще был женат. Я сочувствую этой женщине.

— Мирна, я не собираюсь долго ходить вокруг да около. Мне не нужно от вас денег, я не собираюсь соблазнить вас, что, в сущности, весьма прискорбно; я также не хочу пристроить свои работы в Новую галерею, и, благодаря всему этому, нахожусь в таком счастливом положении, что могу с вами говорить просто ради удовольствия. Я лишь хочу знать, почему между вами и Джекки все так быстро закончилось.

Она скрестила очень красивые длинные ноги.

— Так уже давно никто со мной не разговаривал, Джимми.

— Тогда вы много потеряли. Теперь вы меня вышвырнете или расскажете историю своей жизни?

Она рассмеялась и налила ему виски.

— Можно любить современную живопись и, несмотря на это, не быть идиотом, Джимми. Я могу вам все рассказать. Все-таки вы частный детектив, и к тому же опытный, я полагаю. Я познакомилась с Джекки на одном благотворительном вечере. Он там пел свои шлягеры. Потом мы с ним танцевали, несколько раз встречались и проводили время вместе…

Джимми перебил ее.

— На уик-энде или в другое время в загородной вилле Джекки на озере Малая Пума.

— Да, детектив, — вздохнула она, — все так и было. У нас завязался небольшой роман, но Джекки как постоянный спутник мне не подходил. Он был эгоистом, но в своем роде. Я сама эгоистка, тому виной мое воспитание. Он пытался втянуть меня в несколько сделок, от которых ему многое могло перепасть, как я позже узнала. Я не захотела, и мы несколько отошли друг от друга. К тому же я случайно услышала, что у него с другими женщинами…

— … небольшие романы, — снова закончил Джимми за нее фразу. — Но каким образом всплыло фото?

— Я полагаю, он его сам пустил в ход, чтобы получить кредит. Он… он предлагал мне несколько дней назад один снимок.

Джимми насторожился. В истории Рикарди однажды уже шла речь о фото, правда, то было у Гледис Вильсон.

— Фото, неприятное для вас, Мирна?

Она с подчеркнутым безразличием пожала плечами.

— Вовсе нет, так как я думаю, что могу еще показаться и без бикини. Он, должно быть, сфотографировал меня в саду своей виллы так, что я не заметила этого.

— Сколько он хотел за снимок?

— Триста тысяч долларов.

Теперь Джимми постепенно начал понимать. Джекки имел от своих романов с женщинами еще и неплохой побочный доход. С пятнадцатилетней малышкой, правда, Гледис расстроила его расчеты — или, может быть, нет? У него же должен оставаться негатив.

— И что вы сказали на это?

— Я не приняла это всерьез и высмеяла его. Кроме того, я была совершенно потрясена суммой. Я бы не дала ему таких денег, если бы даже имела. Да, мои дела идут хорошо, я богата, и мой отец — мультимиллионер, но если мне нужна такая огромная сумма, надо обращаться к нему. Так как план Джекки не удался, он мне пригрозил послать копию фото моему отцу.

— И он это сделал?

— По-видимому, не успел. Потому я говорю: выпьем за убийцу.

Джимми выпил свой виски.

— Теперь я понимаю. Убийца оказал вам большую услугу, Мирна.

Она кивнула и налила еще.

— Да, это было неплохо. В сущности, я ничем не рисковала. Кого он хотел испугать этой фотографией? Никто из нашей семьи не дал бы за нее ни цента, скандал нам совершенно безразличен. Вы понимаете, Джимми, у моего отца так много денег, что его совершенно не волнует, как о нем думают другие.

— О, Мирна, если фотографию где-нибудь опубликуют, вас завалят предложениями.

— Надеюсь, это комплимент, Джимми.

— Я это и имел в виду, Мирна. Что сказал Джекки, когда вы его высмеяли?

— Он сказал, что это была всего лишь шутка. Ни за что на свете, сказал он, он бы не расстался с этим фото… другой бы это польстило, но не мне. Знаете, Джимми, когда с детства растешь рядом с большими деньгами, начинаешь разбираться в комплиментах.

Джимми находил, что Мирна постепенно становится ему все симпатичнее. Он глубоко вздохнул.

— Да, да, трагедия больших денег, бедная девушка с миллионами. Внезапная кончина Джекки вас, конечно, не слишком расстроила, не так ли?

— Ну, кому нравится слышать об убийстве? Но потом я подумала, что Джекки мог ловить на крючок и других. Наверняка его убили не просто так… Или это был сумасшедший?

— Нет, это наверняка был не сумасшедший. Прошу прощения, но мне пора уходить. Я приглашен к обеду, и не могу явиться туда в растрепанных чувствах. Большое спасибо за аудиенцию и за виски.

* * *

Джеймс Ф. Купер откинулся назад, хотя и сытый, но по-прежнему недовольный. Ширли влюбленно взглянула на него, встала, поцеловала и собрала посуду.

— Не хочешь посмотреть телевизор, Джимми?

— Спасибо, Ширли, ты для мужчины просто дар Божий. Прости, если я не смог по достоинству оценить твои хлопоты.

Она обернулась из кухонной ниши.

— Я знаю, у тебя голова занята другим, Джимми. Что, если ты мне все расскажешь? Может быть, мне тоже что-нибудь придет в голову?

Он положил ноги на кресло и стал искать сигареты. Она поняла это.

— Справа от тебя, на маленьком шкафчике… Нет, я не хочу, я поскорее вымою посуду. Начинай же.

Он следил за дымом, который медленно поднимался к потолку. Да, пожалуй не повредит, если он спокойно сосредоточится и расскажет всю историю.

— Все началось с убийства Джекки, который пригласил меня; теперь я знаю, что он боялся Ларри Пика и его громил с бритвами. Он боялся их угроз, и мне предстояло вести переговоры с гангстерами, которым он задолжал.

— Он был неприятным типом, да?

— Конечно. Когда он начинал свою карьеру, то расстался с женой, которой за все четыре последующих года не дал ни цента. Тут есть кое-что, чего я не понимаю. Почему она это терпела? И еще — почему она пришла именно в день его смерти просить согласия на развод? Находись она в студии, сейчас стала бы главной подозреваемой.

— Так она получает большое наследство?

— Скорее совсем немного. Большую часть денег Джекки успел проиграть.

— Тогда это случайное совпадение, и только.

— Да, согласен. У Джекки был еще прекрасный побочный заработок. Если ему попадалась очень богатая девушка, или, вернее сказать, девушка с очень богатыми родителями, он фотографировал ее обнаженной в саду своей виллы на озере Малая Пума. Затем угрожал предать огласке эти снимки и требовал за них деньги. Очевидно, он пользовался чьими-то услугами, а сам оставался на заднем плане. Только с Мирной Ливингтон ему пришлось объясняться самому, так как время поджимало.

— Мирна Ливингтон? Некоторое время о них обоих поговаривали всякое, но я думаю, что это лишь обычные студийные сплетни.

— Кое-что там все-таки было.

— Она ему заплатила?

— Нет. Я спрошу у Брайта, нашли они такую фотографию. Если нет, стоит поразмыслить, где она может находиться. Возможно, Мирна наняла помощника, который позаботился о фотографии и негативе и заставил Джекки замолчать. Тем самым угроза была устранена.

Ширли вытерла руки, сняла фартук и подсела к нему.

— Теперь можешь тоже мне дать сигарету. Как мог помощник Мирны попасть в студию?

— Ну, с деньгами возможно почти все. Там было очень много статистов, так что я считаю это вполне вероятным.

— Но ведь ради одной фотографии не убивают!

Джимми прикурил сигарету и вставил ее в милый ротик.

— Ты не убьешь, и я тоже, но ведь у нас и нет отца-мультимиллионера, мое сокровище. На свете очень немного того, чего нельзя купить за деньги. Мы можем пойти еще дальше: люди Мирны или Ливингтона ищут фотографию и негатив не только в его городской квартире, ты понимаешь?

— Ты хочешь сказать, что они могли убить и Энн Фергюссон?

— Да, все, что я узнал от Ларри Пика, указывает на Ливингтонов.

— Ладно, Джимми, значит, они номер один. Дальше!

— Номер два для Рикарди — это мистер Деймит, отец Лили. Действительно, у той будет от Джекки ребенок. Но ей, кажется, везет, Гэс Андерс, несмотря на это, хочет на ней жениться. У отца Лили был «люгер», которого теперь нет на месте.

— Тот лейтенант из отдела по расследованию убийств знает об этом?

— Я ему еще не говорил, но, пожалуй, он должен знать. Номер три, к сожалению, Дон Фергюссон. Брайт считает, что он знал об интимных отношениях его дочери с Рикарди. Произошло бурное объяснение, и он убил Джекки. Любой из них троих мог совершить убийство.

— А мужчина, которого арестовали на озере Малая Пума?

— Таб Ломан? С ним дело выглядит неважно. Его жена была у меня и просила помочь ему. Я подыщу для него адвоката, большего, видимо, сделать не смогу.

— Гледис Вильсон ты не подозреваешь?

— Собственно говоря, нет. Она ведь надеялась, что с его помощью скоро поднимется наверх. И все же у меня такое чувство, что какая-то деталь упущена. Слишком большое совпадение, что в студии застрелен Джек Рикарди, а за несколько часов до того в его загородном доме убита Энн Фергюссон. Я не могу объяснить, но между этими событиями должна быть какая-то связь.

— Значит, ты действительно считаешь, что Ломан невиновен?

— Отпечатки его пальцев были на свече. К тому же он спрятал труп в шкаф. Он уничтожил все имевшиеся следы, и полиции этого достаточно. Может быть, Брайт прав, и я лишь усложняю все дело.

Она придвинулась поближе и положила голову ему на плечо.

— В Эл-Би-Си говорят, что ты очень удачливый частный детектив, Джимми. Я даже немного гордилась тобой.

— Одно несомненно, на этот раз у тебя мало оснований для этого. Ливингтон, Деймит или Фергюссон?

— Я, конечно, ничего не понимаю, Джимми, но остановилась бы на Ренцо Деймите. Он очень порядочный человек, но ужасно вспыльчивый. В прошлом году он до смерти запугал одного ассистента. Тот хотел уволиться, но Дон урегулировал это дело. Где бы он ни появился, везде проявляется его темперамент; насколько я знаю, он родился на Сицилии. Дон дал ему шанс, потому что его Энн тоже ведь выросла без матери. Потом появился Джекки, соблазнил Лили, и она совсем потеряла голову.

— Все это звучит слишком мелодраматично, Ширли.

— Да, но так и было на самом деле. К тому же Лили оказалась в положении. Между Джеком и Ренцо произошло объяснение. Ты сам сказал, что у него был «люгер». Полагаешь, он мог его спрятать от полиции?

— Да, полицейские тоже не ясновидящие. Я думаю, в каком-нибудь большом прожекторе нашлось бы место — позже он мог его вынести. Ты права, многое против Деймита.

— Ведь это мог сделать только кто-то из находившихся в студии. Он был в студии, у него был пистолет и, самое главное, был мотив. Мне очень жаль Лили.

— Да, мне тоже. Ну, дорогая, мое время истекло. Все было замечательно вкусно, но теперь бедняга Джимми должен снова отправиться на поиски. Сначала в отдел по расследованию убийств, затем я должен еще раз поговорить с Шери Рикарди, а потом — потом настанет вечер, а вечер для холостяка — самое трудное время. Приходится только надеяться, что одна милая девушка пригласит выпить в интимной обстановке, иначе придется проводить часы в горе и печали перед экраном телевизора.

Она с улыбкой посмотрела на него.

— Оказывается, ты намного хитрее, чем я думала. Знаешь, твой визит днем кажется мне намного безопаснее. Но вечером…

— По-видимому, вчера ты была в лучшем настроении.

— Не напоминай мне о вчерашнем, когда меня обманул бесстыжий частный детектив. Потому что тогда я сидела одна перед экраном телевизора.

— А если я пообещаю исправиться?

Он встал и горячо поцеловал ее. Освободившись от его объятий, она вздохнула.

— Ох, бедные мы женщины, почему с нами так случается? За какие прегрешения мы вновь и вновь не можем устоять перед таким, как ты? Скажу тебе одно, Джимми: если ты снова меня обманешь, между нами все кончено.

— Невозможно, ничто не может быть кончено, если еще вообще не начиналось по-настоящему, мое сокровище. Итак, сегодня вечером Джеймс Фенимор Купер, супермен, который по утрам полощет горло бритвенными лезвиями, а за обедом пачками глотает юных дев, приходит к очаровательной, восхитительной, обворожительной и чрезвычайно прекрасной мисс Ширли Сэнд. Он принесет с собой кое-какие деликатесы, а также что-нибудь выпить. А до того — прощайте!

* * *

Брайт хлопнул себя ладонью по лбу.

— Черт побери, Купер, я больше никогда не буду связываться с частными детективами. Я не поддерживаю версию насчет Ливингтона. И вовсе не потому, что Ливингтон очень богатый человек, но я его несколько раз видел. Такой человек не нанимает убийц.

— Лейтенант, не будем путать деньги с порядочностью. Люди, у которых на счету их много, добыли их не молитвами и кротостью.

Брайт подошел к своему письменному столу и заглянул в одну из папок.

— Будьте сдержаннее, Джимми, подойдите сюда. Ваша версия неверна, так как фотографии здесь. Их здесь целая коллекция, исключительно золотые рыбки, и Мирна Ливингтон последняя.

Джимми, не скрывая интереса, просмотрел фотографии. Они были выполнены не слишком искусно, но искусство и не входило в намерения фотографа. Мирна действительно могла себе позволить показаться в таком виде, она не преувеличивала. Итак, фотографии были здесь, не похищены — тем самым, вероятно, семейство Ливингтонов отпадало. Они бы не только велели его убить, но и наверняка позаботиться о том, чтобы фотографии вместе с негативом исчезли, прежде чем их обнаружит полиция.

— Остается только Ренцо Деймит!

Брайт захлопнул папку.

— И Фергюссон, лейтенант.

Брайт сел за свой письменный стол.

— Я предпочитаю Деймита. Дон Фергюссон не мог знать, что Энн поехала на встречу с Джеком, так же, как и то, что она мертва. Только потому, что Джек угрожал ему письмами… Нет, я думаю, у Ренцо Деймита было больше мотивов. Этот южанин слывет вспыльчивым, его дочь забеременела от Джека, произошло серьезное объяснение, он поставил Джеку своего рода ультиматум до девятнадцатого. Девятнадцатого Джека застрелили, и к тому же он, по словам его собственной дочери, имел «люгер». Этого вполне достаточно для предъявления обвинения.

— Все же я чувствую себя довольно неуютно. Малышка не понимала, как подводит собственного отца.

— Мой дорогой Купер, мы не имеем дела с чувствами. Возможно, Рикарди заслужил пулю, но мы ведь не на Диком Западе. Убийство есть убийство, и мы здесь для того, чтобы преступник предстал перед судом. Потом это уже дело присяжных.

— Что вы собираетесь делать, лейтенант?

— Вы спрашиваете, что я собираюсь делать? Я собираюсь получить ордер на арест и затем в спокойной обстановке попробовать на зуб Ренцо Деймита…

— Я еще появлюсь, лейтенант.

— Ах, да, Купер, вы прекрасно поработали, мое почтение! Если мне что-нибудь будет нужно, я о вас вспомню.

Джимми поехал прямо домой, так как охота к дальнейшим расследованиям у него пропала.

Добравшись до своей квартиры, он первым делом принял двойную порцию виски, но не почувствовал его вкуса. Остановившись перед зеркалом, показал себе язык.

«Прекрасная профессия, Джимми: довел девушку до того, что она подставила своего отца. Просто тошнит от этого! Ты не можешь сдаваться. Джек был весьма неприятным субъектом, и при его образе жизни это рано или поздно случилось бы. Нет, ты должен копать и копать, пока не докажешь всем. Да уж, теперь тебе есть чем гордиться. Стоит только Гэсу Андерсу отнестись к этой истории иначе, и тогда девушка останется одна — с ребенком на шее и отцом в тюрьме».

Он потер лицо руками и подошел к письменному столу. Зазвонил телефон, это был лейтенант Брайт.

— Хелло, Джимми. Деймит у нас. Он оказал сопротивление двоим нашим парням, но они с ним справились. Так что мы взяли того, кого следует. Теперь он совершенно подавлен. Я его лишь коротко допросил.

— Что он сказал?

— Он все отрицает, но это можно было предвидеть. У него был «люгер», но он утверждает, что неделю назад дал его Дону Фергюссону. В районе, где живет Фергюссон, якобы были грабежи, а оружие Дона пришлось отдать в ремонт, так как оно очень старое. Неплохо придумано, не правда ли?

— А если это правда?

— Нет, Купер, нет. Вы какой-то чудак. Сначала охотитесь за убийцей, а когда он у вас в руках, начинаете испытывать сострадание.

— Я просто подумал о его дочери.

Джой Брайт помычал, прежде чем ответить.

— Тут ничего нельзя изменить, ему следовало раньше подумать об этом. Кроме того, при хорошей защите он добьется снисхождения у любого суда присяжных. А девушка? Идите и женитесь на ней. Сэкономите на расходах, зато вскоре у вас будет полная семья!

— Тревога третьей степени, скоро настанет конец света, у полиции появилось чувство юмора!

Джимми положил трубку. Ну хорошо, Деймит арестован, Фергюссон может быть им доволен. Джимми посмотрел на часы, подходило время свидания. На это раз он не хотел подводить Ширли.

В большом магазине у Кантри-клуба в Голливуде он сделал нужные покупки и прибыл к Ширли с большим пакетом, походившим на бумажный мешок.

Она встретила его с сияющим лицом.

— Великий мужчина все-таки пришел! Эй, Джимми, что за праздник мы собираемся отмечать? Мне кажется, ты накупил на несколько недель.

Он поставил покупки, обнял ее и целовал, пока она едва не задохнулась.

— Это замечательный способ кого-нибудь убить, — заметила она, едва переводя дух, — но ты все же можешь устроиться поудобнее. Снимай пиджак, там есть крючок, и, если хочешь, включи телевизор.

Она опять надела маленький фартук, на этот раз другой, заметил Джимми, и отправилась в кухонную нишу. Между делом она возвращалась и накрывала на стол.

Джимми включил телевизор.

— Сегодня арестовали Ренцо Деймита, — сказала Ширли. — Я думаю, Гэс сразу же поехал к ним. Это должно быть просто ужасно для девушки.

— Да, и я буду тебе благодарен, если ты больше не вспомнишь об этом, мое сокровище. Я сыт им по горло. Брайт прав, Деймиту следовало думать раньше. Для меня дело закончено. Завтра я иду к Дону Фергюссону и требую выплатить мой гонорар.

Ширли потупила взгляд.

— Он приезжал сегодня ненадолго. Услышав об аресте Деймита, ужасно занервничал. Его это весьма задело.

Она снова ушла в кухню, а он уставился в телевизор, но как ни старался, не мог собраться с мыслями. Снова и снова ему казалось, что во всем этом деле что-то пропущено…

«Ребята, целуясь, не держите во рту жевательную резинку. Ваши девушки этого не любят… Разве только если вы жуете испытанную жевательную резинку с освежающим вкусом перечной мяты. Я вам говорю: этот вкус понравится любой!»

«И как только разумный человек может покупать после этого такую резинку», — задал себе вопрос Джимми. Иную рекламу следовало бы вообще запретить.

Потом появилась машина, которая промчалась по улице и врезалась в фонарный столб… Полицейская сирена и крупным планом приветливый джентльмен: «Вы не знаете, застрахован ли ваш папочка? Застраховал ли он свою жизнь, мои дорогие? Если нет, пошлите его прямо завтра в Западную страховую компанию, которая существует так давно, что даже Уайят Ирп был в ней застрахован — и он считал это нужным делом».

Джимми обернулся.

— Где же ты, мое солнышко?

Она все превосходно приготовила. Джимми откупорил шампанское — это прозвучало как хлопок выстрела — и потом стал думать лишь о двух вещах: еде и выпивке.

Когда тарелки опустели, он прикурил две сигареты и вставил одну из них в рот Ширли.

— С тобой все так замечательно просто, мое сокровище. Если даже у меня ничего не получится с Джеком и Энн, я, по крайней мере, с тобой познакомился.

Она комически вздохнула.

— По крайней мере! Ты хочешь еще посмотреть телевизор?

Он тут же замотал головой.

— Нет, выключай и иди, наконец, сюда.

Она все исполнила в нужной последовательности.

Солнечный луч, проникший сквозь опущенные жалюзи, осветил ее стройное белое тело, а повернутое в сторону лицо еще оставалось в тени. Дышала она тихо и равномерно.

Джимми поднялся, надеясь, что Ширли не разбудит шум в ванной комнате. Была суббота, и она могла поспать.

Через несколько секунд он стоял под ледяным душем, стучал зубами и морщился. У Ширли всегда такой образцовый порядок, или она просто решила, что он, кроме ужина, будет у нее и завтракать? Рядом с ее полотенцем висело чистое махровое.

Надежда не сбылась — когда он вернулся в комнату, она сидела в постели и протирала глаза.

— О, Джимми, сегодня же уик-энд, и мне не нужно на работу. Куда ты собрался так рано?

— Под утро кое-что пришло мне в голову, Ширли. Возможно, это ерунда, но, может быть, и нет. Поэтому мне надо в Эл-Би-Си. А до того я ненадолго заеду к Брайту.

— Мы сегодня еще увидимся, Джимми?

Он поискал свою шляпу, потом нашел ее под вешалкой, куда та упала.

— Да, солнышко, и большое спасибо за все! Я или позвоню тебе, или явлюсь собственной персоной. И кстати, который теперь час?

Она показала, вытянув руку, на стенные часы.

— Уже полдень. Мне кажется, я проспала бы до обеда.

— Неудивительно, — фыркнул Джимми, послал ей воздушный поцелуй и исчез.

Его машина стояла в целости и сохранности там, где стоянка была запрещена. Он поехал прямо в Главное управление полиции. Там пришлось подождать — Джоя Брайта не было на месте. Наконец, минут через двадцать тот вошел в свой кабинет. Он явно собирался в столовую перекусить, на голове у него была шляпа, а в зубах сигара.

— О, Нат Пинкертон собственной персоной, — хмыкнул он, увидев Джимми, — а я думал, у него похмелье, сидит дома и зализывает свои душевные раны.

— Привет, лейтенант. Вы сегодня уже беседовали с Деймитом?

Брайт сдвинул шляпу на затылок.

— Вы хотите сказать, чего я добился? Джимми, мы, наконец, на правильном пути. Два убийства раскрыты за несколько дней, так что есть чем похвастаться.

Джимми нахмурился.

— Разве он сознался?

— Нет, о чем вы говорите, Джимми! Впрочем, жаль. Гили бы он сознался, это наверняка произвело бы лучшее впечатление на присяжных. В конце концов, у него был мотив, который оправдывает многое, если не само убийство. Ведь присяжные большей частью отцы семейств, у которых тоже есть дочери…

Джимми изобразил на лице смущение.

— Лейтенант, я думаю, с Деймитом мы промахнулись.

Джой Брайт кивнул, прежде чем понял, что сказал Джимми. Затем он сделал мученическое лицо, швырнул шляпу для разнообразия на свой письменный стол и провел рукой по коротким волосам.

— Нет, Купер, с меня довольно! В конце концов, вы сами мне его подсунули. Вы говорили с его дочерью, и та…

Джимми остановил его, подняв руки.

— О’кей, она его подставила, у него был «люгер», я все это прекрасно знаю. И несмотря на это, я с самого утра думаю, что позабыл нечто очень важное.

— С сегодняшнего утра? Что это значит?

— Собственно говоря, я уже несколько дней задаю себе вопрос, почему Рикарди убили именно в студии. Это можно логично объяснить только двумя причинами. Убийца чувствовал себя в полной безопасности, — чего я не понимаю, поскольку он ведь попадал под подозрение вместе со всеми, кто тогда был в студии.

— Да, да, дальше.

— Или убийца был вынужден действовать срочно. Он узнал что-то такое, что вынудило его стрелять, не думая о собственной безопасности. Впрочем, точно так же он мог думать, что Рикарди что-то знает или вскоре что-то сделает, что может стать для него опасным.

— Что все это значит, Джимми? Об этом я сам тоже немало думал.

— Потом мне сегодня утром кое-что пришло в голову. Я вспомнил, что вчера вечером смотрел телевизор… тут что-то щелкнуло в моем черепе — и вдруг я понял, что упустил, лейтенант.

— Что?

— Только не надо спешки, за несколько часов я узнаю все точно. Но если я прав, то Ренцо Деймит невиновен.

Брайт взял свою шляпу и снова надел ее.

— Столовая за углом, если хотите пойти со мной, я плачу, Джимми.

Тот с благодарностью отказался.

— У меня слишком много дел.

Зазвонил телефон, Брайт снял трубку. Выражение его лица изменилось, он несколько раз переспросил и выслушал подробный ответ. Через три минуты он опять положил трубку на рычаг.

— Поздравляю, Джимми. Черт его знает, откуда вы это узнали, но я считаю весьма порядочным, что вы решили меня предупредить. Я знаю дюжину ваших коллег, которые выжали бы из этого немалые деньги.

Джимми не имел понятия, о чем говорил Брайт, и уставился на того с изрядным удивлением.

— Может быть, вы мне скажете, лейтенант, о чем, собственно, идет речь?

— Я должен немедленно освободить Ренцо Деймита. Он действительно невиновен. Ваши ощущения с самого начала были верными, Джимми.

— У вас было такое же подозрение.

— Да, хотя вы сперва пытались его рассеять. Откровенно говоря, для меня и теперь еще многое в тумане, но из показаний Деймита картина вырисовывается. Дональд Фергюссон только что скончался в госпитале от тяжелых ран, полученных им полчаса назад при аварии, в которую попал его автомобиль.

Джимми шагнул вперед.

— Дон Фергюссон умер?

— Да, я думаю, он умышленно врезался в дерево, так как на этом участке нет никаких поворотов и, по словам дорожной полиции, он достаточно широк. Вы проделали великолепную работу, Джимми, но теперь вам, вероятно, уже не получить свой гонорар, не так ли?

Джимми был совершенно ошеломлен. Дон Фергюссон мертв. Самоубийство…

— Нет, не совсем так, он дал мне в качестве аванса пятьсот долларов. Скажите, лейтенант, почему вы сразу решили, что он таким образом избавился от преследования?

— Мне позвонили, потому что он кое-что успел сказать. Он просил известить меня, но конец наступил скорее, чем он сам думал. Полицейскому из дорожной полиции Фергюссон сказал: «Главное, Энн отомщена!».

Джимми снова взял себя в руки и поморщился.

— Вот видите, лейтенант, как телевидение портит людей. Так мелодраматично раньше никто бы не стал умирать: «Главное, Энн отомщена!».

Джой Брайт положил сигару в пепельницу и сдвинул шляпу на затылок.

— Ладно, дело закончено. При этом Фергюссон сэкономил налогоплательщикам немало денег.

Джимми выглядел неудовлетворенным.

— А весь этот спектакль с его собственным «люгером»?

— Вероятно, всего лишь уловка, чтобы ввести нас в заблуждение. Его трюк с «люгером» был рассчитан на дурака, чтобы сбить нас со следа. Он тайком попросил пистолет у Деймита. Они ведь знали друг друга довольно долго. К тому же Деймит с Лили были в такой же ситуации, как и он с Энн. Это могло объединить отцов, Джимми.

— Гм, возможно. Главный осветитель — ближайший пособник. Вы думаете, он вынес орудие убийства сразу, когда пошел звонить в полицию?

— Скорее всего так, и тогда оно исчезло.

— Все же это было глупо, так как он должен был считаться с тем, что Деймит может сказать правду.

Брайт кивнул, но у него нашлось объяснение.

— Глупости совершают как раз самые умные. Возможно, он не предполагал, что мы возьмемся за Деймита. Ведь конец его Энн был таким трагическим! Наверняка он услышал об аресте Деймита, и тут у него сдали нервы.

— Но тут есть еще кое-что, лейтенант. «Главное, Энн отомщена», — сказал он. А это доказывает, что он думал, будто смерть Энн на совести Рикарди.

— Да, может быть, но в этом отношении он как раз ошибался. Джек Рикарди имел на тот вечер безоговорочное алиби. Ломан по-прежнему единственный, кто мог это сделать. Пойдемте, мое приглашение выпить еще остается в силе!

— Благодарю, лейтенант, я сумею это оценить. Но мне следует уладить еще несколько мелких вопросов. Кроме того, мне бы очень хотелось знать, как мог Фергюссон застрелить Рикарди.

Брайт нахмурился.

— Отправляйтесь на Эл-Би-Си и проверьте все еще раз. Кроме того, вы ведь там присутствовали…

Джимми кивнул…

— Да, я попытаюсь еще раз все реконструировать, хотя бы для самого себя. — Он на миг задумался, затем пожал плечами. — Бедный Таб Ломан, у меня все еще ощущение, что он должен быть невиновен.

Брайт хлопнул его по плечу.

— Ничего не поделаешь, Джимми. По-прежнему смерть Энн Фергюссон висит на Ломане, ничего не поделаешь! О Боже, мой желудок бурчит, нужно срочно поесть.

В то время как Брайт в столовой поглощал свой обед, Джимми еще раз поехал в телекомпанию Эл-Би-Си. Пришлось показать швейцару свое удостоверение, иначе тот бы его не пропустил.

Джимми медленно шел по бесконечным коридорам.

В субботу здесь стояло затишье, работали лишь немногие, к тому же рабочий день близился к концу. У студии номер семь Джимми остановился. Двери были открыты, и он сделал несколько шагов внутрь. Он сидел вон там — а Фергюссон примерно здесь…

Трудно было представить все заново, так как в студии уже давно стояли совсем другие декорации. Он еще раз тщательно осмотрел всю студию и вдруг понял, что пропустил. Ему даже стало жарко при этой мысли. В следующие полчаса он бегал с этажа на этаж, встретился с Гэсом Андерсом, обменялся с ним несколькими словами и сразу помчался дальше. Андрес покачал головой ему вслед.

Этажом ниже Джимми наткнулся на гримера.

— Привет, вы меня помните?

Эрик Вильямс сразу кивнул.

— Скажите, тогда… кто тогда знал о том, что сцена шоу с Рикарди должна сниматься в студии номер семь?

Эрик Вильямс удивленно уставился на него.

— Я думал, что все уже закончено. Разве это сделал не Ренцо?

— Ваши сведения уже устарели. Деймит снова дома с дочерью. Дон Фергюссон на своей машине врезался в дерево. Он погиб!

— Дон Фергюссон погиб? Вам точно известно? Я хочу сказать, что не могу в это поверить. Я знал Фергюссона больше двадцати лет.

— Кто тогда знал, что съемки будут в седьмой студии?

— Кто? Только те, кто участвовал в утренних съемках, и, конечно, все, кто был занят в той сцене. Заранее не знал никто.

— Но несколько дней или даже недель съемки шли в другой студии?

— Да, но в тот раз произошли изменения. Мы должны были работать в третьей студии, но там нужно было разместить большую рекламу, и нам пришлось снимать в студии номер семь. Ее было достаточно, так как музыка давалась в записи, нам не требовалось слишком много места — подмостки, несколько столиков для массовки и все.

— О’кей, теперь я понял. Большое спасибо.

* * *

Джимми стоял на улице. Теперь, наконец, все стало понятным и логичным. Если он поторопится, то успеет еще разрешить и другие важные вопросы. Все-таки была суббота, и многих можно было уже не застать на месте.

Его опасения оправдались. В большом здании на Алондра-парк в центре Лос-Анджелеса в этот день находились лишь немногие, кого призвали особо важные, неотложные дела.

Ровно через полтора часа он покинул Западную страховую компанию, про себя благодаря так нелюбимую им телевизионную рекламу за внезапно осенившую прошлым вечером идею. Все стало ясно, и Брайт в известной степени был прав: дело закончено.

Ему необходимо было еще поговорить с Бобом Барроу и позвонить Ширли, так как к ней он, похоже, опаздывал.

В конторе менеджера ему не повезло. Барроу уехал по делам на Бермуды и должен был вернуться только в понедельник. Рядом со зданием нашлась телефонная будка. Разыскивая монету, он думал о Барроу. Тот в понедельник будет удивлен…

Прошло некоторое время, прежде чем Ширли подошла к телефону.

— Ширли, говорит мужчина, от которого все женщины без ума.

Он услышал ее хихиканье.

— О, Монти, это ты?

Джимми заворчал.

— Прости, Джеральд, рада вновь слышать тебя.

Ворчание Джимми стало громче.

— О, я совсем запуталась, конечно, это ты, Эфраим…

— Эй, — закричал Джимми в трубку, — это также не Джек, Билл, Гарри, Чарли, Томми, Рузвельт, Вандербильт или Вулворт — это всего лишь скромный, симпатичный, несравненный Джеймс Фенимор Купер…

— О, Джимми, ты же все это время знал, что я просто хотела подшутить?

— Ха, я же детектив, если тебе это еще неизвестно. А теперь слушай, дорогая: дело Рикарди и Энн Фергюссон закончено.

— Джимми, значит, все-таки Деймит?

— Нет, Ширли, Ренцо Деймит уже дома. Дон Фергюссон сегодня днем покончил с собой.

— Боже мой, Джимми, какой ужас! Это не могло быть несчастным случаем?

— Брайт говорит — нет. Он на совершенно прямой дороге со всего разгона врезался в дерево.

— Ужасно… я еще вчера во второй половине дня разговаривала с ним. Он был хорошим человеком, Джимми. Все это связано со смертью Рикарди!

— Так всегда бывает, Ширли: одно убийство влечет за собой другие.

— Ты все-таки придешь ко мне?

— Да, обязательно, но немного позже. Я нахожусь неподалеку от Камер-стрит, и, раз уж история подошла к концу, хочу, по крайней мере, навестить вдову Джекки и сам рассказать ей все.

— Пожалуйста, не слишком задерживайся! Эй, Джимми, а вдова Рикарди красивая женщина?

Джимми невольно улыбнулся. В таких вопросах все женщины одинаковы.

— О, да, она очень эффектна и выглядит моложе своих лет, я бы сказал. Правда, я видел ее только раз. Обещаю сократить визит до минимума. Может быть, она вообще не дома, а где-нибудь отдыхает.

— Я буду ждать, Джимми.

Движение позволяло передвигаться лишь со скоростью пешехода. Необозримые колонны машин стремились выехать из города по широкой, многорядной автостраде. Через некоторое время ему удалось свернуть, и там, где бульвар Сансет делает поворот, вскоре исчезли приличные магазины и начались старые кварталы; это уже была Хиллхорст-стрит. Отсюда до Камер-стрит, девятнадцать, оставалась лишь пара минут езды.

Это было очень современное здание, построенное лет пять назад. Старые дома поблизости снесли, и обломки кое-где еще виднелись вокруг.

Найти стоянку было трудно, но все же через несколько домов Джимми заметил свободное место. Приткнув машину, он вернулся к дому девятнадцать.

Первые два этажа были застелены дорожками. На третьем дорожки уже не было, но зато полы столь чисто вымыты и скользки, что представляли опасность для жизни. На четвертом этаже, почти у самой лестницы, на двери маленькая табличка: Шери Рикарди.

Итак, здесь жила вдова Джекки Рикарди, которая, ii сущности, была его женой лишь очень короткое время. Четыре года он не заботился о ней, потом она пришла, чтобы просить развода, и этот день стал днем его гибели.

«Такова жизнь, — подумал Джимми, — иногда пошлее, чем грошовый роман, а порок опаснее, чем яд в кофе».

Он нажал на кнопку звонка и услышал сквозь дверь мелодичную трель. Позвонил еще трижды, потом задумался, стоит ждать, или лучше уйти. В конце концов он дал себе час на ожидание и сел на ступеньку лестницы. За последующие шесть-десять минут он имел неплохую возможность еще раз обо всем поразмыслить.

Но так долго ему ждать не пришлось. Примерно через полчаса зашумел лифт, которым сам Джимми пренебрег. Дверь кабины отворилась, и Шери Рикарди удивленно остановилась перед Джимми. Он неторопливо поднялся.

— Хелло, Шери.

Она присмотрелась повнимательнее, но он заметил, что она не помнит, где могла его видеть.

— Хелло… — это прозвучало очень нерешительно. — Откровенно говоря, я не знаю…

Джимми слегка поклонился.

— Купер… Джек меня пригласил в день его убийства. Я как раз был здесь поблизости и хотел рассказать вам, чем закончилось дело.

Ее лицо прояснилось, она, кажется, вспомнила. Губы тронула улыбка.

— Конечно, теперь я вас узнала. Вы присутствовали, когда лейтенант меня допрашивал.

— Точно. Джеймс Фенимор Купер, но все называют меня Джимми. Вы позволите войти?

Она открыла дверь, кивнула ему и включила свет в гостиной.

Джимми вошел и осмотрелся. Вокруг было очень уютно, все говорило о хорошем вкусе. Сама Шери была одета элегантно и в то же время неброско. Серый костюм, розовая блузка и серые туфли.

У одной стены стоял книжный шкаф, напротив него — телевизор. Джимми мог хорошо себе представить, как часто она сидела перед ним и проклинала своего Джека.

— Выпьете что-нибудь, Джимми?

Шери была естественной и любезной.

«Как только она могла достаться такому парню, как Джек Рикарди», — подумал Джимми.

— Ничего не имею против.

Она пошла на кухню и вернулась с бутылкой французского коньяка. Достала из шкафчика две рюмки и наполнила их.

— Значит, вы частный детектив?

— Да, я решил сам рассказать вам, чем все закончилось. Вас это интересует?

Она подняла свою рюмку.

— Конечно, это меня интересует. Выпьем, Джимми. За упокой души Джека Рикарди.

Они выпили, и Шери сразу налила снова. У нее были очень красивые руки, отметил Джимми, очень холеные и очень чистые, к тому же она пользовалась перламутровым лаком для ногтей.

— Дон Фергюссон сегодня покончил с собой. Лейтенант Брайт сказал мне, что тем самым дело для него закрыто.

Шери села напротив Джимми.

— Дональд Фергюссон, продюсер Эл-Би-Си?

— Он самый. Вы его знали?

— Только очень мимолетно. Он был когда-то продюсером на студии «Уорнер Бразерс», если не ошибаюсь. Я работала в кино, прежде чем стать секретарем Боба Барроу.

— Вы же тогда еще были почти ребенком, — засмеялся Джимми, но тут же снова стал серьезным. — Вы работали секретарем Барроу? Я не знал.

— Все было так давно… Впрочем, именно там я познакомилась с Джеком. Он тогда еще ничего из себя не представлял. Боже мой, это была любовь с первого взгляда. Мы поженились, и я оставила работу у Боба. А после этого я его только и видела.

Джимми кивнул.

— Да, вам было нелегко все эти годы.

Она скрестила свои красивые руки и посмотрела на Купера.

— Кому в наши дни легко, Джимми?

— Правда ваша. — Они еще раз выпили. — Да, что касается дела Джека, то Дон Фергюссон мертв, и ему уже не поможешь. Лейтенант Брайт реконструировал все события. У Джекки была связь с Энн Фергюссон, дочерью Дона. Когда Дон не захотел продлевать контракт Джекки, тот решил его шантажировать. Такие штуки он время от времени проделывал. Затем Джека застрелили. Фергюссон во ирсмя съемок был в студии, он единственный выходил, чтобы вызвать полицию. Орудие убийства не нашли — Дон мог его вынести.

Она откинулась назад.

— А теперь он совершил самоубийство. Ах, это ужасно, Джимми. Поймите меня правильно, я вышла за Джека по любви, тогда он был еще нормальным человеком, и, откровенно говоря, никто не думал, что он станет таким мерзавцем. Но потом все стало иначе. Он рос, имел успех, делал карьеру и решил со мной расстаться. Я согласилась, так как считаю, что мужчину против воли все равно не удержишь. И мы расстались.

Она взяла бутылку с коньяком и посмотрела на Джимми. Тот кивнул, и она налила снова.

«Все, это последняя, — решил про себя Джимми, — в конце концов, мне еще предстоит кое-что».

— Почему вы все эти годы не давали о себе знать? Джек должен был о вас заботиться, и он об этом знал.

Она сделала движение рукой, как будто хотела стереть все разом.

— Я хотела пройти через все. Первое время было очень тяжело, поверьте мне, Джимми. Но время действительно все исцеляет. Постепенно я узнала Джека, я имею в виду такого, каким он действительно был. Холодный эгоист, без сердца и подлинного чувства. Ему было совершенно безразлично, как у меня дела. Он никогда не интересовался мной. Главное, чтобы я его не обременяла…

Джимми выпил и стал рассматривать на свет свою рюмку. Почему он не уходит? Почему, черт возьми, он еще здесь? Ведь он дождался Ширли, и теперь было достаточно оснований взять и уйти. Но он не мог.

— Да, это так. Вы читали, что Джек Рикарди хотел жениться на Мирне Ливингтон? Я полагаю, вы неплохо посмеялись.

Шери оставалась серьезной.

— Нет, Джимми, я вообще не смеялась. Я пошла к Джеку и договорилась с ним о разводе.

— Вы предварительно звонили?

— Да, незадолго до того.

Джимми кивнул.

— Все ясно. Джекки рассказал об этом Гэсу Андерсу, своему режиссеру, но это слышал и гример. Вы не хотели от Джека денег, вы хотели только развода. Действительно, Шери, многие бы желали иметь такую жену.

Она бросила на него долгий взгляд, значения которого он понять не смог.

— Вас это удивляет? Я сыта всем, что связано с Джекки. И я хотела снова стать свободной, ведь еще совсем не старуха.

Джимми тут же протестующе поднял обе руки и при том чуть не опрокинул свою рюмку. Шери наполнила ее снова, но себе больше не налила. Джимми хотел отказаться, но не сделал этого.

— Перестаньте, Шери. Женщина в вашем возрасте только начинает становиться женственной. Смягчаются углы и появляются округлости везде, где надо.

Она сумела засмеяться, и довольно натурально.

— Мне двадцать восемь, Джимми.

— Я бы дал вам меньше — а важна внешность, Шери, вы еще убедитесь, насколько важна. Да, что касается Джекки, все было бы о’кей. Но, к сожалению, в доме Джекки на озере Малая Пума обнаружена мертвая девушка. Вы ведь читали об этом?

Шери провела обеими руками по своим белокурым волосам.

— Конечно, дочь Фергюссона.

— Это так потрясло Дона, что он, в конце концов, не захотел больше жить. Он врезался на своей машине прямо в дерево.

— Ужасно, что преступление могло вызвать такие последствия!

— Именно это я и хотел сказать. Фергюссон очень любил Энн, но только ее смерть открыла ему глаза. Дочь оказалась не совсем такой, какой он представлял. Она не раз бывала на озере, а Джек был кем угодно, но не джентльменом.

Шери кивнула.

— Кому вы это говорите, Джимми?

— Я думаю, пожалуй, Фергюссон действительно намеревался убить Джека, но отказался от этого, утратив веру в дочь. Пожалуй, потому он и лишил себя жизни.

Глаза Шери расширились.

— Он отказался — каким образом?

— Очень просто: Джека убил кто-то другой.

— Но вы недавно говорили, Фергюссон?..

Джимми допил последний глоток коньяка и отставил рюмку подальше.

— Да, полиция считает так, ну а раз Джек был человеком, по которому никто не пролил ни единой слезы, дело можно было бы и закончить. Но, увы, за решеткой оказался насмерть запуганный маленький человечек. Он обвиняется в убийстве дочери Фергюссона, и ему грозит газовая камера. Он не так молод и красив, как вы, Шери. Он маленький, хилый и довольно безобразный. Кроме того, у него дома жена — настоящий монстр, которая в ожидании его выплакала все глаза.

— Это ужасно, если он на самом деле невиновен. Значит, вы думаете, что Джека застрелил не Фергюссон?

— Я не только думаю, я знаю. Возможно, Дон хотел это сделать. Вероятно, для этого он взял у своего главного осветителя тот самый пистолет — это просто обычное совпадение, что в деле во всех случаях фигурирует «люгер». Я убежден в том, что пистолет, который он получил от Ренцо Деймита, лежит где-нибудь у него дома. И если полиция постарается, то найдет его.

Шери взяла сигарету и, когда Джимми дал ей прикурить, пожала плечами.

— Но я не понимаю. Если не Фергюссон, тогда кто же?

Джимми улыбнулся чуть грустно.

— Сначала вообще не было никакого мотива для убийства, кроме ревности. Потом вдруг у каждого появился сильный мотив. У Фергюссона из-за Энн, у Деймита из-за Лили, которой Джек сделал ребенка. Туда же можно отнести и Гэса Андерса — из ревности, Мирну Ливингтон — из-за того, что Джек пытался ее шантажировать; Гледис Вильсон и Боб Барроу тоже могли иметь основания и так далее. Вы знаете Лили Деймит?

— Нет, я ее не знаю.

— Милая девушка. Но вы знали Энн Фергюссон?

Шери покачала головой.

— Думаю, нет.

Джимми выпрямился.

— Я думаю иначе, Шери. Это вы застали врасплох Энн на озере Малая Пума.

Голова Шери чуть дрогнула, но она великолепно умела владеть собой. Возможно, она рассчитывала на такую атаку.

— Я никогда не была на озере Малая Пума. Что мне там делать?

— Очень просто, Шери, вы искали Джека. В тот вечер вы хотели поговорить с ним, а Джека не было дома. Я полагаю, от Боба Барроу вы давно знали о маленьком загородном доме на озере, поэтому поехали туда. Вы не могли знать, что в это время он сидел с очередной девушкой в «Сирокко». Полиция установила это точно.

Шери встала. Он уже подумал, что она собирается его вышвырнуть.

— Просто смешно! Я не желаю это слушать!

— Сядьте, Шери. И не возмущайтесь — я имею неопровержимые доказательства, что Энн Фергюссон убили вы. Уверен, вы не хотели убивать девушку — это был в большей или меньшей степени своего рода несчастный случай. Я полагаю, началась ссора, молодые девушки могут быть очень импульсивными, в том числе и в словах. Вы схватили подсвечник… А потом глупо сбежали.

Прежде чем ответить, Шери прикусила нижнюю губу, затем прозвучал ее слегка охрипший голос.

— Джим Купер, вы сумасшедший.

— Кто знает? Кто может о себе сказать, что он совершенно нормален. — Не стал он возражать. — Сначала я никак не мог постичь все вместе, но несколько часов назад мне стало ясно. Примите мое признание, Шери, у вас есть голова на плечах и вы завидно хладнокровны. Вы думали, когда малышку найдут на вилле Джека, его само собой и заподозрят. Но он, увы, имел на этот вечер идеальное алиби. Вот ваша первая ошибка. Джека никак нельзя было заподозрить в том убийстве.

Шери немного подалась назад. Теперь она стояла, прижавшись спиной к шкафу.

— Никто вам не поверит!

— Это решать присяжным. Если с Энн Фергюссон мог быть несчастный случай, то с Джеком — преднамеренное убийство!

— Вы… вы… вы хотите меня шантажировать?

— Нет, нет, Шери, вы единственная, кто уже с утра знал, что Джек умрет. Это была ошибка номер два!

— Меня же вообще не было в студии.

Джимми тоже встал и принялся расхаживать по комнате, не переставая говорить.

— Действительно, это был великолепный ход, и должен вам сказать, что только по этой причине не всплыли сведения о страховке. Вас не было в студии, но вас также не было и в столовой. Никто там ваше присутствие не подтвердил. Я убежден, что план убийства Джека возник уже на озере Малая Пума. Вы бросили там Энн, вас не волновали отпечатки пальцев, так как у вас на руках, конечно, были перчатки; вы ведь прибыли на машине. Вы ехали домой и составляли план, как устранить Джека.

— Смешно, мне нужен был развод и только. Почему я должна была убивать его именно в тот день, когда он согласился на развод?

— Шери, утром в день смерти Джека вы наводили с и ранки в Западной страховой компании о его страховке.

Я сам узнал от служащих. Полиция не выяснила этого только потому, что была убеждена — убийца должен был находиться в студии. А вас там не было. Да, Джек был застрахован в вашу пользу, а полиция все еще вас не подозревает. На следующей неделе вы могли бы получить двести тысяч долларов.

— Вы просто хотите запугать меня.

Джимми покачал головой.

— Ну зачем же! Вы думаете, эта история доставляет мне удовольствие? Вы прочитали о Мирне Левингтон и подумали, что, может быть, Джек действительно согласится на развод. Умелый адвокат может ведь представить дело как угодно. Джек до сих пор не платил вам ни цента, теперь же, напоследок, он не должен так дешево отделаться. Теперь имеется шанс поймать разом двух зайцев. Сначала свалить на него подозрение в убийстве Энн, и, прежде чем он сможет оправдаться, убить его. Вы получили бы все, что после него осталось, плюс эту страховку. Не знаю, был ли у вас днем окончательный план, но вы пришли в гримерную к Джеку. То, что требовалось — подготовка первоклассного алиби. Джек сделал еще больше, он рассказал историю о разводе даже Гэсу Андерсу, и тот смог подтвердить ее в полиции. Для вас не просматривалось никаких мотивов, в то время как у многих их хватало.

— Одни фантазии, и ничего больше. Меня не было в студии.

— Правильно. Идея почти гениальная, Шери. После того как вы покинули гримерную, вам к тому же еще крупно повезло: вы услышали, в какой студии будут проходить съемки. Вы знали это здание, которое раньше принадлежало «Уорнер Бразерс» — студии использовались тогда как репетиционные. Видите, я знаю все. Что мы все потом просмотрели, вы уже знаете. Этажом выше, прямо над этой студией находится полутораметровый выход вентиляционной шахты, которая снабжает свежим воздухом студии одиннадцатую, девятую и седьмую. В узкой шахте есть лестница на случай ремонта или осмотра. Вы забрались в нее и спустились этажом ниже. Оттуда вы могли через широкие воздушные жалюзи видеть сцену.

Шери оттянула ворот своей блузки. При этом верхняя пуговица расстегнулась, но она даже не заметила этого.

— Вы все это просто выдумали.

Джимми стало ее почти жаль. Да, если бы речь шла только о Джеке Рикарди… Но Таба Ломана ждала газовая камера.

— Это было преднамеренное убийство, Шери, иначе у вас в сумочке не было бы пистолета. Я думаю, вы даже смогли опереть ствол о створку жалюзи, чтобы рука была тверже. После того как вы застрелили Джека, началась ужасная суматоха. Почти все кинулись на тот этаж, где это произошло, и вы смогли снова выбраться наверх из воздушной шахты, в туалете привести себя в порядок и пойти в столовую.

— Что вы собираетесь делать?

— Пока продолжать рассказ. Я один из тех, кто очень любит слушать самого себя. Примите мой комплимент, Шери, у вас крепкие нервы. Когда вы пришли к лейтенанту Брайту, «люгер» еще был в сумочке?

— Нет, он был… — Шери прикусила губы. — Ладно, Джимми, вы выиграли. Джекки отодвинул меня в сторону, когда начинал свою карьеру. Женщина такого не прощает. Да, я его ненавидела, и моя ненависть росла год от года. Я следила за его карьерой и за всеми его грязными историями. Я уже давно думала о страховке. Что бы вам там ни рассказывали, а я каждые полгода справлялась о ней.

— А потом вы узнали о Мирне Ливингтон, верно?

— Да, я увидела фотографию, навела кое-какие справки — вся эта история была так характерна для него. Он определенно думал только о ее деньгах. В душе он всегда боялся оказаться в старости без гроша. По той же причине он играл.

— Да, но без успеха. Когда вы его застрелили, он задолжал Ларри Пику триста тысяч долларов. Не такая уж маленькая сумма.

Джимми наблюдал за ней. Казалось, она испытывает какое-то облегчение, рассказывая обо всем. Ее глаза сверкали, наиболее важные фразы она подчеркивала жестами. Несомненно, она была исключительно красивой женщиной, правда, и очень опасной.

— Пожалуй, за все предстояло расплатиться Мирне Ливингтон. Я поняла, что момент настал. Давно уже у меня появились мысли убить Джекки. Теперь я была холодна как лед. Ясно было одно: чтобы иметь возможность жениться на Мирне Ливингтон, ему необходимо сначала развестись. Я пошла ему навстречу и позвонила, потому что знала, что теперь он не откажется от разговора. Он утверждал, что у него уже назначена встреча на вилле, а мне предложил позвонить еще раз на следующий день. Теперь мой план созрел. Я решила поехать на озеро Малая Пума, чтобы убить и девушку, и его самого, и представить это так, будто он сначала убил девушку, а затем себя.

— Хм, неглупо. Но его там не оказалось — это была всего лишь отговорка. Хотя у него и была встреча, но в городе.

— Да, я этого не знала.

— Откуда у вас пистолет, Шери?

— «Люгер» принадлежал Джекки. Он купил его пять лет назад, когда еще пел в хоре и всегда возвращался домой поздно. С тех пор я хранила его.

— Все сходится. Итак, вы приехали на озеро Малая Пума.

— Там оказалась лишь одна молодая девушка. Я подождала, но Джек не приехал. Тогда я вошла в дом. Девушка там что-то искала и ориентировалась очень хорошо. Я спросила ее, ждет ли она Джека, но она ответила отрицательно. Она была очень молодой и очень дерзкой.

— Она хотела только забрать письма, которые в свое время писала Джеку.

— В конце концов дело дошло до ссоры. Она кинулась на меня — я сама очень нервничала — и тут это произошло…

— А почему в спальне?

— Она была в спальне, когда я пришла. Потом она вышла в гостиную. Мы ссорились, она взяла подсвечник и опять пошла в спальню, я за ней. Она поставила подсвечник и — ну да, я ее ударила…

— Примерно так я это себе и представлял.

— Я не хотела ее убивать, Джимми, совершенно точно нет. Когда она упала на ковер, я испугалась, выбежала из дома и уехала назад, в город. Потом, на обратном пути, я раздумывала, нельзя ли свалить это на Джека… А затем все произошло почти так, как вы сказали.

— Сначала это было не более, чем интуиция. Но вчера вечером я услышал по телевизору рекламу Западной страховой компании и задумался, кто же может получить страховку за Джека. Наконец, я попробовал еще раз проверить, не мог ли все-таки стрелять кто-нибудь, находившийся снаружи… и в конце концов нашел шахту, о которой никто не подумал. Брайт будет теперь долго на меня дуться.

Шери, бессознательно или нет, расстегнула следующую пуговицу блузки. Теперь она смотрела на Джимми.

— Я не знаю, сколько вам платил Дон Фергюссон — я заплачу вам больше, намного больше. Послушайте, Джимми, мне нужна ваша помощь. Фергюссон и Энн умерли, ничто не может опять вернуть их к жизни. Вы сами сказали, что для полиции дело Джека закрыто. Я дам вам сто тысяч долларов, если вы все забудете.

Джимми потер рукой подбородок. Он ощутил свою отросшую щетину, а взгляд на ручные часы подсказал ему, что уже поздно.

— Не выйдет, Шери, так просто это не делается.

Она приблизилась, и шаги ее невольно напомнили о пантере, о прекрасной, но опасной пантере. Она остановилась вплотную к нему, от нее пахло чуть сладковатыми духами, белокурые волосы касались его лица.

— Джимми, я получу двести тысяч долларов, это куча денег. Брось все, и мы уедем отсюда вместе. Я все еще красива, и я умею быть благодарной, очень благодарной…

Джимми убрал белокурый локон от своего лица.

— Я…

— Ты не будешь в этом раскаиваться, — тихо шепнула она, — все эти деньги принадлежат нам обоим.

Внезапно ее губы приникли к его губам. Одним ловким движением он высвободился, и она отступила назад, пока не наткнулась на комод.

— Ты опять совершаешь ошибку, Шери, — сказал он. — Ты не можешь себе позволить взять меня в соучастники. Ты будешь постоянно думать о том, что я могу приходить снова и снова и требовать все больше и больше. Да, а если мы останемся вместе, то однажды основательно надоедим друг другу. Потому что убийство — не повод для любви. И когда-нибудь ты используешь любую возможность, чтобы от меня отделаться. Так вот. Этот путь никуда не ведет, Шери. Начинается с одного убийства, за ним следует второе, а потом уже невозможно остановиться. Все действия диктуются страхом перед разоблачением — до тех пор, пока не разоблачат, потому что разоблачают почти всегда. Это путь, Шери, с которого нет возврата.

— Я клянусь тебе, что больше не прикоснусь к пистолету. Подумай же, двести тысяч долларов — и я впридачу.

— Добавь сюда еще Фергюссона, Энн и Джека — это будет соответствовать истине. Никого из них уже не воскресить. Но ты забыла еще одного, который в этом случае тоже будет на твоей совести. Таб Ломан, который неосторожно вошел в дом после тебя. Его отпечатки пальцев оказались на свече — и все лишь потому, что он был раньше судим и ужасно боялся быть замешанным в этом убийстве. Но именно так и случилось — и ему пришлось бы за тебя отправиться в газовую камеру.

— Можно ведь нанять адвоката, Джимми. Неужели он тебе дорог больше, чем деньги — и я?

Джимми снова взглянул на часы. Пора заканчивать, разговор оказался еще тягостнее, чем он вначале предполагал.

— Ты знаешь, Шери, твои шансы выше. Для вероломно покинутой супруги, которая сначала убила нечаянно, а потом отомстила своему мужу, присяжные, возможно, могли бы проявить снисхождение. Таких красивых женщин редко осуждают сурово; ты имеешь все шансы избежать газовой камеры. Для маленького некрасивого человечка, который из-за его прежней судимости считается грязным развратником, все выглядит совсем иначе!

— Джимми, ты сам говоришь, что Ломан уже старик. Кто знает, сколько он еще проживет. Посмотри на меня! Мы вдвоем могли бы прекрасно устроиться. Не может быть, чтобы деньги для тебя ничего не значили.

Джимми продолжал спокойно стоять перед ней.

— Они значат для меня даже очень много, но не все. Смотри, у тебя еще есть один шанс. Сними телефонную трубку и сама позвони в полицию. Тебе не нужно говорить, что я был здесь. Просто скажи, что ты не можешь больше молчать. Я уверен, на присяжных это произведет хорошее впечатление.

Она покачала головой.

— Нет, я отдаю тебе все, что имею, Джимми. Кроме того, я еще кое-что отложила…

Она отвернулась и выдвинула ящик комода. Фотографии и бумаги полетели на пол, пока она там копалась.

— Ты можешь забрать все деньги и к тому же страховку.

Джимми слишком поздно заметил ее обман. Она искала вовсе не ценности, ибо когда повернулась к нему, в руке у нее был маленький пистолет.

Он поморщился.

— Нет, это совсем не тот! Сколько же у тебя пистолетов?

Ее рука не дрогнула, а Джимми знал, как может быть неприятен этот маленький пистолетик на таком крошечном расстоянии.

— Я не стану звонить, Джимми. Ты напишешь лейтенанту несколько строк. Срочный отъезд, — хватит всего нескольких слов. Послезавтра я получу деньги, и тогда ты сможешь отсюда уйти. Меня уже не найдут.

Джимми попытался улыбнуться, хотя ствол пистолета был направлен ему в живот.

— Ты хочешь два дня держать меня здесь? О, Шери, как же ты себе это представляешь? Ты ведь не сможешь постоянно держать меня на мушке; нет — нет, ты просто хочешь убить еще и меня, только пока не знаешь как. Это тебе даром не пройдет, детка. Смотри, доиграешься.

Он пошевелился, она тотчас подняла оружие.

— Стой на месте, или я нажму на курок.

Джимми тут же остановился. Если эта нежная ручка нажмет на курок, из ужасного черного дула вылетит пуля, которая его не минует. Потом уже будет неважно, кто спустил курок…

Шери не спускала с него глаз.

— Трудно, правда? — спросил Джимми. — Ты не знаешь, что делать дальше. Чертовски глупая ситуация. Мы ведь можем так стоять долго, только у тебя рука устанет. Прекрати, Шери, иначе ты потеряешь шанс прийти с повинной.

— Может, ты надеешься перехитрить меня? — прошипела она, и на мгновение показалось, что собирается выстрелить. Ее рука судорожно сжала маленький пистолет.

— Шери, я не сказал тебе всей правды.

— Постарайся без фокусов, Джимми Купер.

— Я не сказал тебе, что лейтенант знает, где я нахожусь. Подумай сама, могу я пойти к убийце, не подстраховавшись? Если у тебя хороший слух, скоро мы услышим шаги полиции. Вон, на лестнице, не они? Твоя песенка спета, Шери!

Ее веки дрогнули, и Джимми понял, что теперь надо быть особенно внимательным. Он заметил, как она прислушивается к звукам снаружи, и тогда буквально пролетел разделяющее их расстояние. В тот же миг она спустила курок. Джимми ощутил, как пуля просвистела на волосок от его головы.

Его первый удар пришелся по ее руке, пистолет отлетел в угол. Шери отбивалась руками и ногами. После того как она разбила ему губу, расцарапала лицо и укусила за левое ухо, он решил, что за пятьсот долларов аванса с него достаточно. Получив еще один пинок пониже живота, он размахнулся и двинул Шери прямо в подбородок. Она выкатила глаза, вздохнула, опустила руки и рухнула прямо в его объятия.

Джимми осторожно опустил ее на ковер.

Она тоже выглядела замечательно. От блузки почти ничего не осталось, и всему остальному досталось не меньше.

Джимми достал платок, свернул его и связал им ее руки. Вероятно, ее бойцовский дух и без того был сломлен, но осторожность не помешает.

Подойдя к телефону, он опять взглянул на свои часы и затем набрал номер домашнего телефона Брайта. Прошло некоторое время, прежде чем тот отозвался.

Поначалу Джимми слышал только стоны.

— Это неправда, этого не может быть — опять ночью!

— Вы еще не спали?

— Нет, послушайте, что вам взбрело в голову?

— Тогда вам наверняка ничего не стоит подняться, лейтенант.

— Черта с два, мой дорогой. Я остаюсь в постели и через пять минут буду спать как сурок!

— Как раз в это я не верю. Я сказал сам себе: лейтенанта наверняка заинтересует, где я нахожусь в данный момент.

Прежде чем ответить, Брайт проворчал.

— Очевидно, не в постели, где следует находиться порядочному человеку среди ночи.

— Тут наши мнения снова расходятся. Я в квартире Шери Рикарди, Голливуд семь, Камер-стрит, девятнадцать — и я бы на вашем месте немедленно прибыл сюда. На патрульной машине из управления вы доберетесь сюда всего за десять минут.

— Господи Боже, а почему вдруг не на вертолете? С какой стати я должен вламываться среди ночи в квартиру Шери Рикарди?

Из губы все еще шла кровь, низ живота болел. Больше всего ему хотелось выругаться, но с лейтенантом из отдела по расследованию убийств не ругаются даже среди ночи.

— Послушайте, лейтенант, я…

— О нет, Джимми, только не еще один труп!

Джимми невольно ухмыльнулся, но смеяться было ужасно больно.

— Я ведь не детектив из романа! Нет, лейтенант, я отыскал несколько иные вещи, а если хорошенько поищете вы, может быть, найдете даже «люгер», с помощью которого лишили жизни Джекки Рикарди. Это вполне возможно… А кроме того, вы тогда сможете завтра утром сразу дать распоряжение освободить Таба Ломана.

— Джимми, не хотите же вы сказать…

— Бог благословил вас чудным даром быстрого восприятия, именно это я и хотел сказать. Я торжественно обещаю, что в деле Рикарди эта история теперь действительно последняя. И я больше не буду звонить так поздно, даю честное слово!

— О’кей, я уже встаю. Ждите там, Джимми. Хе, знаете, что меня радует?

— Нет, лейтенант.

— Меня радует, что вы должны остаться там, и я знаю, пока вы мне расскажете всю историю, пройдет большая часть ночи — и вы, мой дорогой, тоже не отправитесь спать, хотя вам и очень хочется.

— Ох, лейтенант, такова доля детектива. Но впереди еще много ночей.

— Это тоже утешение. Итак, ждите, я еду!

Шери зашевелилась и громко застонала.

— Один момент, лейтенант. Если в вашей домашней аптечке случайно найдется пластырь, захватите его, пожалуйста, с собой.

Он положил трубку и стал ждать, пока не услышал полицейскую сирену.

Ж. Феррье Киноманьяк

Глава первая

Сегодня, когда Франсуаза Констан зашла к Шавано, в магазин ранних овощей и деликатесов на авеню Опера, никто не устремился ей навстречу, и администратор не вышел из своего закутка, чтобы ее приветствовать. Эта незначительная деталь (незначительная для других, но существенная для нее) говорила о скоротечности времени и о бренности ее популярности. Иногда какая-нибудь элегантно одетая женщина удостаивала ее задумчивым взглядом, словно задавая самой себе вопрос: «Где-то я ее уже видела?», но подобные размышления были неуместны среди этих обильных развалов экстравагантных и дорогих товаров. Икра к Шавано поступала прямо с Каспийского моря, а зеленый чай — с Гималаев.

А ведь десять лет назад Франсуаза производила потрясающее впечатление своими посещениями в сопровождении горничной и секретаря. Все продавцы устремлялись к ней навстречу, оставляя остальных клиентов — пусть секундное, но все же общение с кинозвездой. Пленительно улыбаясь, Франсуаза наугад заказывала копченого лосося и розовые лепестки в меду. Да, десять лет…

Конечно, к прошлому возврата нет, но она живет всего в двух шагах отсюда и обожает конфитюр из лимонных долек. Покупая лишь его, она иногда заходит просто поболтать с Жераром, самым юным продавцом, высоким худощавым парнем с прыщавым лицом, отнюдь не красавцем, но зато страстным любителем кино. Тот мог перечислить в хронологическом порядке названия всех фильмов, где снималась Франсуаза с самого начала своей карьеры. Знал ее театральные работы (самые ранние), несколько появлений на телевидении. Ну конечно, Франсуаза полагала, что он так же хорошо знает биографию любой другой актрисы, но ей нравилось читать в глазах парня то уважение и даже обожание, какое видела в глазах всех мужчин еще несколько лет назад. Подобное обожание придавало ей бодрости, как фонтан, к которому приходят утолить жажду, как благожелательное зеркало, позволяющее думать, что все сможет повториться.

Жерар, едва завидев ее на пороге, вежливо попытался отделаться от клиента, а тем временем Франсуаза тянула время, переходя от полки к полке и не торопясь с выбором покупки, позволяя таким образом молодому человеку подойти к ней.

В этот день он сдержал себя, не позволил тут же устремиться к ней. Франсуаза улыбнулась ему и просияла еще больше, завидев, что он покраснел, как всегда при обращении к ней.

— Ваш фильм должны показать по телевидению на следующей неделе, — сообщил он так торопливо, что она с трудом поняла. (Волнуясь, Жерар всегда говорил несколько невнятно).

— Какой фильм? — спросила Франсуаза, ибо так давно уже телевидение не вспоминало о картинах с ее участием.

— «Скажите, что мы вышли». Седьмого мая, в киновечере на втором канале.

Франсуаза забыла о дожде, лившем в Париже уже третий день, и о том, что у нее давно не было контрактов. Забыла о том, как утром упало настроение при виде отлетевшей подошвы на ее любимых черных лодочках. Жизнь была прекрасна, да, прекрасна, словно солнце отгородило ее от забот своими лучами.

— Я так и не смог его посмотреть, — взволнованно продолжал юноша. — Он был в прокате всего две недели в 1962 году, а потом бесследно исчез. И не шел даже в залах повторного фильма.

— Вы уверены, что это правда?

— Только что прочел в «Тележизни». Как правило, у них не бывает ошибок. Вы довольны?

— Естественно.

Она на миг погрузилась в мечты. Это может стать началом новой жизни, вторым открытием. Естественно, если фильм на телеэкране не встретит всеобщее безразличие, как в свое время в залах кинотеатров! Сможет ли телевидение загладить тот катастрофический провал, который тогда произошел? Смогут ли те же самые критики и профессионалы по-иному взглянуть на то, чем они пренебрегли или не поняли десять лет назад, и что от этого перепадет самой Франсуазе? Несмотря ни на что, она все же решила надеяться на лучшее. Она всегда верила в успех фильма Жан-Габриэля, всегда. Верит и сейчас. «Мы далеко опередили свое время», — часто повторяла она.

С июня 1959 по май 1962 года Франсуаза была одной из ведущих актрис в трех кассовых фильмах; в мае 1962 она не задумываясь согласилась на съемки в «Скажите, что мы вышли», так как верила в Жан-Габриэля Эрналя, женой которого в то время была. Сам Жан-Габриэль занимался не только постановкой фильма, но и играл одну из мужских ролей, это был его первый и последний фильм; после скандального провала и забвения как критиками, так и публикой, Жан-Габриэль больше не приближался к камере.

Может быть, с этого момента и закатилась звезда Франсуазы. Она еще кое-когда снималась как «приглашенная звезда» в фильмах категории «Б», потом рискнула появиться на театральных подмостках…

«Скажите, что мы вышли» не принес удачи никому…

Жан-Габриэль и Даниэль Пакен ушли из кинематографа. Лена Лорд… нет, лучше не думать о ней. Впрочем, Франсуаза преувеличивала: после этого «полнейшего провала» она снялась еще в десятке достаточно заметных фильмов. А Фабрис Фонтень, несмотря на приближающееся сорокалетие, все еще играл юных любовников, разрываясь между величием исторических эпопей и испано-югославскими вестернами, где его мускулатура и стать были неподражаемы.

«Скажите, что мы вышли» был первой кинематографической пробой Даниэль Пакен, Лены Лорд и даже Жан-Габриэля, внезапно забросившего архитектуру и реставрацию старинных особняков. Новички в кино, они просто были потрясены провалом. Но для истинных профессионалов, вроде Фабриса Фонтеня и Франсуазы, эта неудачная попытка осталась без внимания и ничего не изменила в их дальнейшей карьере. Зато в последующие годы Франсуаза допустила несколько промахов, и вот итог. Только тут совсем ни при чем все то, что произошло десять лет назад.

Франсуаза отдавала отчет о том, что Жерар не сводил с нее глаз.

— Вы очень любезны, — протянула она.

Естественно, не он готовит программу на телевидении, но ведь благодаря ему она узнала об этом. А Франсуаза умела быть благодарной.

— Он в цвете, не так ли?

Она кивнула.

— Мне часто приходилось читать, что фильм ужасен, — продолжил молодой человек.

Это определение Франсуазе не понравилось. Ужасен… в каком-то смысле — да, но Жерар не мог этого знать, никто этого не знал.

— Непонятый, не более, — поправила она. — Часто пишут такую ерунду…

Клиенты ждали. Администратор вышел из своего угла и вопросительно посмотрел на молодого продавца. Франсуаза поняла, что Жерара накажут, если он продолжит болтовню.

— Мой конфитюр, — попросила она, вновь улыбнувшись.

Он встал на табурет и кончиками пальцев придвинул к себе глиняный горшочек с белой этикеткой.

— Дайте мне еще бутылочку шампанского «Шато»… вернее, полбутылочки! — поспешно уточнила она.

Полбутылочки… на миг Франсуаза испугалась уронить свой престиж. Но нет, для Жерара она непоколебимо восседала на пьедестале. И потом, купить целую бутылку было настоящим безумием. Отметить возрождение забытого фильма — да, но в пределах возможностей!

Жерар поклонился, прежде чем отойти, и Франсуаза хотела было пожать ему руку, но не решилась. Люди могли подумать… в конечном счете, жест мог быть воспринят как знак фамильярности. А она испытывала к парню лишь признательность. Разумеется, он очень дорожит этой дружбой, но должен понимать, что она все еще кинозвезда, и что…

Терзаемая легкими угрызениями совести, Франсуаза, тем не менее, вышла от Шавано счастливой и сияя вернулась к себе на улицу Аржантей, где занимала четырехкомнатную квартиру на третьем этаже обветшавшего дома.

— Я живу в Пале Ройяль, — часто говорила она своим друзьям, поклонникам и журналистам.

Фраза нравилась ей и соответствовала, по ее понятиям, образу жизни кинозвезды. И никому не стоило знать, что Пале Ройяль от нее был несколько далековато, а окна квартиры выходили на точно такие же в здании напротив.

Едва вернувшись, Франсуаза сняла телефонную трубку и набрала номер Эрналя.

— Жан-Габриэль?

— Нет, это Тони.

Она всегда натыкалась на Тони, это ее раздражало. Он услышал ее голос:

— Добрый день, Франсуаза, не вешай трубку, я его позову, он в лавке.

— Спасибо, — выдавила она.

К счастью, Тони не пустился в расспросы — как ты поживаешь и все ли у тебя нормально? Через несколько секунд на том конце провода прозвучал другой голос.

— Добрый день, дорогая, что нового?

И тут без всякого повода Франсуаза разозлилась на Жан-Габриэля. Может быть, из-за небрежного тона с нотками нежности, который перенес ее на годы назад.

— Я думаю, ты в курсе? По телевидению собираются показать «Скажите, что мы вышли».

Мог ли он этого не знать, будучи постановщиком фильма?

— Я ждал сведений о дне и часе показа, чтобы сообщить тебе…

«Лжет», — подумала она, сама не зная почему.

— Как ты узнала? — поинтересовался Эрналь.

— Из газет, — несколько суховато ответила она.

— Представь себе, что Кассар, ответственный за показ кинофильмов на ОРТФ, как я полагаю, один из тех немногих людей, кто видел наш шедевр и полюбил его…

Эрналь иронизировал, но Франсуаза знала, что он воображает себя автором шедевра. Впрочем, она разделяла его мнение. Тогда к чему весь этот черный юмор, взятый им на вооружение? Действительно ли он хотел, прожив с ней столько лет, развода, чтобы жить с Тони? Это смешно! Она попыталась успокоиться.

— Кассар обратился ко мне в прошлом месяце с письмом за согласием на показ, — продолжал Жан-Габриэль. — Я немного поколебался, затем решил, что глупо лишать удовольствия несколько миллионов телезрителей, тем более, что в нормальном прокате их бы столько не набралось.

— Не удивлюсь, если тебя завалят цветами…

— Тони того же мнения, — заметил Жан-Габриэль.

«Это замечание он мог бы оставить при себе», — подумала она.

— В конечном счете, я выжат как губка, и у меня нет больше желания крутиться ни перед камерой, ни за ней. Ты — совершенно другое дело, — добавил Жан-Габриэль.

— Ах! Я…

Она ждала комплимента и не ошиблась в ожиданиях, одновременно осознав, что мнение Жан-Габриэля все еще для нее важно.

— Подожди секунду, Тони мне что-то говорит!

Франсуаза почувствовала, как в ней вновь вскипает гнев. Конечно, Тони нужно вмешаться именно в тот момент, когда…

— У тебя не цветной телевизор? — вновь спросил Эрналь.

— Нет! — отрезала она. — Ты это прекрасно знаешь!

— Тони предлагает тебе прийти посмотреть фильм к нам, устроим небольшую пирушку, это будет забавно…

Несмотря на дурное настроение, у нее не хватило сил отказаться.

— Это очень любезно с его стороны, я согласна.

— Она согласна, — повторил Жан-Габриэль на другом конце провода.

Франсуаза поняла, что Тони был рядом. Может быть, даже держал наушник. Она представила его гримасу.

— Я думаю, это прекрасная мысль, — сказал Жан-Габриэль.

— Можно было бы заодно пригласить Даниэль, Фабриса и Лену Лорд, — предложила Франсуаза, уверенная в произведенном эффекте.

Воцарилось непродолжительное молчание.

— Это мне кажется менее соблазнительным, — ответил Жан-Габриэль.

— Я пошутила, — пошла на попятный Франсуаза.

— Итак, 7 мая, пометь у себя.

Она поняла, что он заканчивает разговор. Тони занервничал?

— Жан-Ге…

— Да?

Она назвала его «Жан-Ге», как когда-то.

— Ты ничего не забыл?

— Я?

Франсуаза знала, что удивление Жан-Габриэля наигранное. После развода ей было назначено пособие в 250 франков. Он согласился выплачивать его ежемесячно, но всегда задерживал на несколько дней, заставляя Франсуазу просить.

— Мой чек…

— Твой чек, в самом деле, дорогуша! Положись на меня, я сегодня же все сделаю. Целую.

— Взаимно. И не забудь передать наилучшие пожелания Тони.

Она вновь осталась одна, испытывая небывалое возбуждение от предстоящего показа фильма по телевидению. К этому примешивалось чувство некоей неуверенности. Седьмое мая… Ждать еще двенадцать дней. И что потом?

Она неумело открыла шампанское, так что пена залила и блузку, и юбку, и выпила подряд два бокала. Шампанское оказалось слишком теплым. Прошлась по гостиной. Нельзя было не заметить, что ковер на полу потерт, а обвисшие складками занавеси нуждались в замене. Вышла в спальню. Невольно она сравнивала свою квартиру с той, которую занимали Жан-Габриэль и Тони на улице Висконти над их антикварным магазином.

— Там везде порядок и красота, роскошь и достаток, — процитировала она ровным голосом, немного сомневаясь в верности своих суждений.

Жан-Габриэль и Тони жили утонченно, даже слишком, и вели рассеянный образ жизни. Загородный дом в Нормандии, вилла в Кан-сюр-Мер, два автомобиля… И именно это она тяжелее всего прощала бывшему мужу.

«А у меня нет ничего…»

А ведь в лучшие годы своей артистической карьеры Франсуаза получала миллионы.

«Что с ними сталось?» — всякий раз спрашивала она сама себя.

Надо было бы позвонить своему импресарио и сообщить о предполагаемом показе фильма по телевидению. Но она так ничего и не сделала, зная заранее реакцию Адольфа Брюнеля, Дольфо, как звали его собратья по ремеслу.

— Ну и что? — скажет он. — Подождем показа, а затем увидим.

Франсуаза уже четыре года была одной из лошадок Дольфо, с тех самых пор, когда пошли на убыль предложения от постановщиков и продюсеров. «Рейна больше мной не занимается!» — заявила она, расставаясь с Рейной Вальдер, которая вела большую часть ее контрактов. Франсуаза отказывалась понимать, что время ее царствования закончилось. Дольфо же воспринял ее как звезду, каковой она больше не являлась, и не пытался обсуждать процент от будущих гонораров Франсуазы. Может быть, он тогда не сомневался, что она сможет вновь занять свое место в заглавных титрах.

Зато теперь Дольфо звонил Франсуазе крайне редко, а если это и происходило, то предложения были смехотворны.

— Однажды их совсем не станет, Франсуаза…

Тогда что, не жить, а существовать? А как? Соглашаясь на роль хозяйки кабаре на съемках шпионских фильмов в Барселоне? Или занявшись дубляжом?

Франсуаза уселась перед зеркалом.

— Все же я не изменилась… почти.

Сорок два года — это еще не старость для актрисы. Ее талия несколько раздалась, подбородок немного расплылся, но и только. А ее глаза, ее огромные серые глаза с бесконечной длины ресницами, глаза, «в которых огонь сумасбродства не угасает, а только разгорается», как написал о ней когда-то журналист, переменились ли они, ее глаза? Конечно нет… и ее чувственный рот все тот же. А голос, «ее бархатный и изысканно-жеманный голос»… Стоит ли ей менять прическу? Рукой подобрав волосы, она свернула их в пучок. Нет, так не впечатляет, на открывшейся шее проступили морщины. Она отпустила волосы и те мягкими волнами упали ей на плечи.

— Сколько мне можно дать?

Она решила быть беспристрастной: тридцать семь, тридцать восемь…

Немало имен соперниц старших, чем она, но продолжающих играть роли соблазнительниц, пришло ей на ум. Почему зритель не устал от них? И как уже не в первой молодости они сохраняют его симпатии? Ответ прост: они умеют ждать. Ждать и выбирать подходящие роли.

Так почему же зритель больше не нуждается в Франсуазе Констан? Это несправедливо.

Однако фильм «Скажите, что мы вышли» может совершить чудо.

Франсуаза долго изучала свое отражение в зеркале. Через минуту-другую она уже видела не себя, а ту, что снималась в фильме Жан-Габриэля.

* * *

Франсуаза взглянула на первую страницу «Фигаро» и прочла: «Понедельник 7 мая». Ну наконец-то этот день настал. Все предыдущие двенадцать суток ей показались одним мрачным, нескончаемо длинным днем, за который не произошло ни одного примечательного события. Несущественные телефонные звонки, лишенные всякого смысла письма. Франсуаза жила на чае и йогурте, сидя или лежа перед телевизором и переключаясь с канала на канал, волнуемая лавиной образов, не дававших ей покоя.

Отлично понимая, что показ фильма не сможет оказать существенного влияния на ее дела, она все же воспринимала этот вечер как личную удачу. Одна половина Франсуазы думала: «Это абсурд», другая говорила себе: «Уверена, что это начало поворота в моей судьбе».

После полудня она приняла пенную ванну, тщательно подкрасилась и надела черное шерстяное платье, приталив его крупными эмалевыми заколками; Жан-Габриэль еще не видел этого платья; сейчас оно скрылось под светлым кожаным пальто с лисьим воротником. Покрутившись в вестибюле перед зеркалом от потолка до пола, она осознала, что не встречалась со своим бывшим мужем с самого Нового года.

Вызвав по телефону такси, она попросила шофера остановиться перед цветочным магазинчиком. Франсуаза решилась купить дюжину обожаемых Тони желтых роз не из уважения к хозяевам, а из благодарности перед судьбой. Тем не менее надо было признать, что у нее нет претензий к Тони, о чем пришлось немного сожалеть.

— Розы! Ты очень любезна, — заметил Тони, обнимая ее.

— Роскошное платье, — уверил ее Жан-Габриэль.

У обоих мужчин был здоровый загорелый вид. «Пасхальные каникулы на юге Франции», — подумала Франсуаза. Маленькому нервному Тони нельзя было дать больше тридцати лет. Он, как обычно, в велюре с ног до головы, провел Франсуазу в гостиную, где серый диванчик, настоящая мечта обывателя, стоял напротив двух кресел того же цвета. Едва Франсуаза устроилась на диване, как ввалился Жан-Габриэль с подносом, тремя хрустальными бокалами и бутылкой шампанского во льду на нем.

Нахмурив брови, Франсуаза разглядывала бывшего мужа: он изменился, помолодел. Только что в прихожей она не отдала отчета в этой метаморфозе и теперь искала ей объяснений.

Усевшись на подлокотник кресла, Жан-Габриэль с ироничным видом переносил устроенный осмотр, но в его глазах светилась некая агрессивность, готовая проявиться в ответ на любое неосторожное слово Франсуазы.

— Твои волосы, — наконец протянула она.

— Заметила! — воскликнул Жан-Габриэль, подняв свой фужер в знак похвалы.

Жан-Габриэль всегда с юмором сетовал на начавшееся облысение надо лбом; он упорно отказывался верить, что его обширный лоб гармонично сочетается с долговязой фигурой и удлиненными чертами лица. И уже с месяц он носил то, что специалисты стыдливо называют поддержкой прически. Парик был сделан из коротких каштановых волос, перемежавшихся кое-где седыми. Помня Жан-Габриэля слегка облысевшим, Франсуаза оказалась неспособна оценить эстетическую сторону этой коррекции, но она сочла неуместным обсуждать подобную тему, дабы не накалять обстановку.

Она отпила немного шампанского, прежде чем заговорить:

— Я часто тебя убеждала, что против этого. Но ладно, я молчу!

Ей даже не надо было смотреть, чтобы убедиться, как полегчало на душе у Тони. С лица Жан-Габриэля тоже сошло напряжение. И Франсуаза поступила умно, сразу перейдя на другую тему.

— Я со страхом жду показа фильма, — сообщила она.

Тони показалось, что она шутит.

— Для меня это будет открытием, — ответил он.

— Ты никогда его не видел? — удивилась Франсуаза.

— Никогда. Я лишь прочел сценарий — и все.

Жан-Габриэль не проронил ни слова, но Франсуаза знала, что он разделяет ее страхи. Он боялся этого возврата к прошлому, показа небольшого кусочка их жизни, этого запечатленного на кинопленку фрагмента их существования.

— Как же это было давно, — прошептал он, словно отвечая Франсуазе.

— Слушая вас, можно подумать, что речь идет о временах немого кино! — заметил Тони.

Потом он весело добавил:

— Вы так боитесь встречи со своими воспоминаниями?

— Может быть, — в один голос ответили Франсуаза и Жан-Габриэль.

Они переглянулись, натянуто улыбаясь, значение этой улыбки Тони понять не мог.

— Надеюсь, вы не разразитесь рыданиями, — продолжил Тони, освобождая журнальный столик от разбросанных журналов по декоративному искусству.

Он объяснил Франсуазе смысл мини-уборки.

— Я решил организовать небольшой пикничок, так будет веселее смотреть ящик, идет?

— Да, конечно, — согласилась она.

И посмотрела в глубь комнаты, ища глазами телевизор, ожидая найти его на привычном месте — на комоде в стиле Людовика XIII.

Но телевизор и комод исчезли, их сменила картина.

— Где же аппарат?

Удовлетворенно улыбаясь, Тони нажал на кнопку. Картина сдвинулась, подобно двери сейфа, открыв нишу, в которой стоял телевизор.

— Хитро, — заметила с раздражением Франсуаза, всегда проскальзывавшем в адресуемых молодому человеку комплиментах.

В меню «небольшого пикника», устроенного Тони, была зелень, холодная курица, фаршированная зеленым горошком, и заливное с грюерским сыром. Пользуясь возможностью отвести душу, Франсуаза ела с аппетитом, думая, что Тони и Жан-Габриэль не будут удивлены. Ведь они не обязаны были ее приглашать. Впрочем, она, быть может, тенденциозно преувеличивала их скупость.

Они ужинали, изредка поглядывая на экран, где шли новости, затем диктор объявила о фильме Жан-Габриэля Эрналя.

Весьма возбужденный, Тони поспешил приглушить свет. В полумраке они устроились на диванчике с сигаретами, узкими хрустальными бокалами и бутылочкой шампанского под рукой.

Экран заполнили титры. У Франсуазы к горлу подступил комок.

— Кажется, копия в хорошем состоянии, — заметил Жан-Габриэль после начала фильма.

Тони вежливо воздержался от замечаний. Он хранил молчание до первого появления молодой брюнетки нежного и хрупкого вида.

— Роскошно! — воскликнул он.

(Роскошно и роскошь являлись лейтмотивом начала их разговора с прошлой осени.)

— Как же ее звали?

— Лена Лорд, — подсказал Жан-Габриэль, прочистив горло.

Франсуаза не могла произнести ни слова. Ее собственный образ десятилетней давности взволновал ее не меньше, чем образ Лены. Она даже не заметила катившихся по щекам слез, не зная сама, оплакивала ли она Лену Лорд, или саму себя.

Глава вторая

Бруно Мерли влачил унылое существование в редакционных залах «Франс Пресс». Никто из журналистов не обращал на него никакого внимания, а он не тратил времени ни на одну из секретарш. Многие из них мечтательно следили за блужданиями девятнадцатилетнего молодого человека с большими лихорадочно блестящими глазами и несколько длинноватыми волосами. Первой реакцией встречавших его женщин было неуемное желание взять «бедного малыша» под свое покровительство, но вскоре они замечали, что и сам он умеет защищаться и даже побеждать, что вызывало еще большее очарование.

«Он симпатяга, шутник… но никогда не совершит ничего выдающегося», — говорили о нем друзья.

Бруно улыбался; он ждал своего часа. Секретарши, более проницательные, чем друзья, тоже ловили момент, когда молодой человек действительно выдвинется, и каждая была готова помочь и подбодрить.

Поступив во «Франс Пресс» шесть месяцев назад, Бруно оказался в команде, готовившей колонку о варьете: сплетни, информация об артистах и светская хроника, отчеты о жизни театрального мира.

Его просили раскапывать анекдоты, проверять сплетни о такой-то или таком-то деятеле театра и кино — и все в последнюю минуту. Он выполнял работу и никогда не скандалил, найдя чужую подпись под только что написанной им статьей. Женщины благоволили к нему, и при участии одной из них он выиграл свое первое сражение.

Анна работала телефонисткой на коммутаторе редакции. Робкая и пугливая, она никогда и никому не признавалась, что Бруно ей небезразличен. Она его боготворила и мечтала о героической жертве ради его счастья. Не задумываясь о том, что она красива, Анна никогда не красилась и почти не занималась своими нарядами. Друзья подтрунивали над ней в несколько язвительной манере. В крошечной клетушке телефонистки в центре здания всегда было жарко — и летом, и зимой. Проходя мимо стеклянной двери, Бруно увидел утирающую платком лоб Анну. Постучав в стекло, он показал на бутылку содовой, из которой только что пил. Анна поняла и признательно кивнула.

Мгновение спустя, заскочив в местный бар, Бруно был уже у Анны и протягивал ей бутылочку оранжада.

— Спасибо…

Едва Анна успела глотнуть воды, как замигала сигнальная лампочка коммутатора. Вставив штепсель, она ответила на вызов:

— Вас слушают… мсье Бийо?

Бруно тотчас понял, что звонит Клод Доре, редактор театральной рубрики. Он наклонился к девушке и шепнул ей:

— Бийо на ОРТФ.

Анна поняла, что Бруно лжет, но тем не менее передала это Доре.

— Я думаю, что Бийо на ОРТФ, мсье Доре. Соединить с кем-то другим?

Бруно решительно указал на себя, дав понять, что он свободен.

Анна с секунду поколебалась, затем, прочистив горло, ответила:

— Я только что связалась с комнатой 206, там никого нет… наконец-то, да, есть Бруно Мерли…

По последовавшей за этим паузе Бруно понял, что Доре не слишком ясно представляет, кого назвала Анна.

— Бруно Мерли, парень, который…

Анна не успела закончить фразу, конечно, Доре вспомнил о Бруно. Она записала в блокнот.

— Вас поняла, — подтвердила она перед тем как отключиться.

С сияющими глазами Анна развернулась на стуле и объяснила молодому человеку:

— Доре требует отчет о показанном вчера вечером по телевидению фильме… «Скажите, что мы вышли», — прочла она то, что записала. — Ты его видел?

— Нет, — ответил Бруно, — но это неважно!

— Постарайся связаться с постановщиком — Жан-Габриэлем Эрналем и одной из главных героинь — Франсуазой Констан…

— Чтобы вытянуть из них несколько красочных анекдотов о съемках для колонки «Если вы желаете знать больше». Понял. Спасибо!

Бруно сунул в карман своей белой виниловой куртки листок, вырванный Анной из блокнота, и направился к двери. Прежде чем выйти, он обернулся и слегка встревоженно спросил:

— Что ты скажешь Бийо?

— Я сама разберусь, — уверила его девушка.

Она посмотрела ему вслед и вздохнула. Тут снова загудел сигнал. Анна подключилась:

— Вас слушают…

В редакционном зале Бруно навел справки в театральном справочнике. Никакого намека на Жан-Габриэля Эрналя, но зато он легко нашел номер Франсуазы Констан. И тут же позвонил ей.

— «Франс Пресс»? — переспросил женский голос на том конце провода после того, как молодой человек представился. — Ну, как вам будет удобно… Через час? Подойдет, буду вас ждать.

* * *

Едва Франсуаза повесила трубку, как телефон вновь зазвонил. Теперь она узнала голос бывшего мужа.

— «Франс Пресс» просит меня дать интервью, — тотчас поставила она в известность.

— Ты видела статью о телепередачах в «Эхо Парижа»? — спросил Жан-Габриэль.

— Нет, — холодно ответила она, констатировав полное безразличие к новостям.

— Тогда послушай!

Голос Жан-Габриэля изменился, когда он стал читать:

«Автор целиком и полностью превзошел себя, фильм важен прежде всего тем, что он есть: Эрналь — свидетель новой свободы, говоря языком кинематографистов, он достиг естественной непринужденности как съемок, так и монтажа. В 1962 году его отвергла критика, говоря о безнравственности и анархизме, беспомощности и примитивизме. Но он (фильм, уточнил Жан-Габриэль) потрясает своей искренностью, свободой изложения и мастерским, удивительно простым обращением с двумя самыми доступными материалами: персонажами и языком».

— Что за реванш! — воскликнула Франсуаза, думавшая о совершенно ином.

— Критик из «Времени», — продолжил Жан-Габриэль, — Эрналь с успехом разыграл карту нежности, до него необъясненной, легкой грусти и серьезной стыдливости героев. «Франс Пресс», — он не переводил дыхания, — текст непринужден и дерзок, как в быту…

— Я читала «Франс Пресс», — отрезала Франсуаза.

Но Габриэль, не слыша ее, продолжал:

«Истинная непринужденность, а не дерзость. Забыв драматургические каноны и правила… Вина критиков того времени велика, ибо…»

— Я читала эту статью, — уже кричала Франсуаза.

— Прошу прощения, дорогая… а я хотел тебе еще прочесть кусочки из «Фиагро» и «Юманите».

«Он скупил все газеты», — сказала она себе, вспоминая, что накануне Жан-Габриэль высокопарно заявлял о безразличии к приему фильма критиками.

— Когда подумаешь об их несправедливой оценке десять лет назад…

— Я чувствую, ты готов забросить свой антиквариат, — вставила Франсуаза.

— Ты спятила? И потом, у меня нет предложений.

— А если вдруг продюсер появится на горизонте?

«Даст ли он мне роль?» — мысленно спросила она. Подобные статьи — прекрасная подготовка перед новым фильмом…

Она уже видела свое фото во всю страницу в «Кино-монде» с заголовком «Верная Франсуаза».

— Я не знаю, как на все это реагировать, — признался Жан-Габриэль. — Возможно, Тони один займется магазином в течение двух-трех недель…

— Итак, ждем! — заключила Франсуаза, связывая таким образом карьеру бывшего мужа со своей.

— Для этого у меня есть средства, — заметил тот. (Что подразумевало, что у нее их нет.)

— Я с тобой прощаюсь, корреспондент из «Франс Пресс» будет с минуты на минуту.

— Удачи!

Она повесила трубку.

Его «удачи» означало, что он прекрасно слышал слова Франсуазы про интервью.

— Мерзавец! — бросила она в сторону телефона, будто аппарат олицетворял собою бывшего мужа.

Мерзавец или нет, Эрналь обладал талантом, и большим. И Франсуаза все еще была счастлива, что его наконец-то оценили.

«А мне, воздадут ли должное мне?»

Просьба дать интервью «Франс Пресс» служила доказательством того, что ей интересуются. Естественно, она не строила больших иллюзий, журналист будет говорить больше о фильме Жан-Габриэля, чем о ее карьере и дальнейших перспективах.

Впрочем, перспективы были достаточно неясны…

Конечно, она могла солгать, заявив, что под воздействием запоздалого, но потрясающего успеха «Скажите, что мы вышли», Эрналь всерьез рассматривает возможность возвращения на поприще кино.

«Мы вновь создадим команду, он и я…»

Франсуаза прекрасно видела себя, как она произносит эту фразу с намеком на то, что все зависит от нее. Ни язвительности, ни возбуждения, ни в коем случае, лишь искренность актрисы, принимавшей участие в создании шедевра, холодный прием которого не умалил его значимость. Может быть, легкое разочарование…

И все с тонкой улыбкой.

Франсуаза присела за туалетный столик и расчесала свои светлые волосы, чуть-чуть подкрасила помадой губы и тушью ресницы. Может быть, журналист придет с фотографом? По капельке «Герлен» за каждое ушко. Она рассмотрела в зеркало зубы и подобрала пальчиками брови в виде «триумфальной арки», как писала Роземонд Тальбо в одной из глав своих мемуаров. Франсуаза серьезно исполняла каждый жест, заставляя думать не о сидящей перед зеркалом женщине, а о полной забот актрисе.

Когда она сочла себя готовой к съемке, Франсуаза сменила надоевшее платье от Шанель на черное, которое открыл для себя вчера вечером Жан-Габриэль.

Теперь обстановка. Необходимо создать впечатление актрисы в разгаре работы. Франсуаза собрала еженедельники и старые газеты, валявшиеся там и сям в салоне, и вместо них положила несколько томов сценариев, съемки по которым, правда, прошли в прошлом году, но кто мог знать об этом? Один из них она положила на журнальный столик и раскрыла наугад.

«Я читала очень интересный сценарий… Молодой актер…»

— Надо будет предложить ему что-то выпить!

Озабоченная, она вышла на кухню. Виски уже давно не было, но, к счастью, нашлась неполная бутылка «Чинзано». Она поставила ее и два стакана на поднос, нет, надо три, учитывая фотографа, и отнесла в салон.

Прекрасно.

Взглянув на часы, она сочла, что придется подождать еще минут десять при условии, что журналист будет пунктуален. Звучавший в телефонной трубке голос казался молодым, но опыт ей подсказывал, что все может быть и не так.

Порывшись в секретере, она достала полдюжины пожелтевших от времени газетных вырезок с одной и той же датой, май 1962: первые критические статьи о фильме Жан-Габриэля.

Перечитала отрывок статьи из «Седьмого искусства»:

«Интеллигент (левый, естественно) и его супруга, одинаково усталые друг от друга, но не решающиеся расстаться, собираются провести уик-энд вместе с юной и очаровательной горничной, надеясь развлечься. Внезапно появившаяся пара друзей навязывается к ним, несмотря на фразу: „Скажите, что мы вышли“, сказанную интеллигентом горничной. Последуют сорок восемь часов конфликтов и неудач в контактах, неисчислимых признаний, сорок восемь часов, за которые умирает жена интеллигента (самоубийство, убийство или несчастный случай — на это повествование не дает ответа!). Мрачная апология обмана, сдобренная нечленораздельными диалогами в надежде на успех. Попытка бегства».

Критик «Попюлер» был более краток:

«Грустный образчик „молодого кино“, удобная попытка закамуфлировать некомпетентность и претенциозность. Несколько сонливых актеров мямлят диалоги, ожидая появление титра „конец“, зрители в основной массе менее терпеливы, чем персонажи этой удручающей авантюры! Неоспоримо фотогеничная Франсуаза Констан ничего не выиграла, согласившись на участие в подобном предприятии».

Телефонный звонок оторвал ее от чтения.

— Могу я поговорить с Франсуазой Констан? — спросил мужской голос.

— Это я.

— Мои поздравления, мадам, Дидье Фардель у аппарата.

Это имя ничего не говорило Франсуазе, мужчина на том конце провода понял это и уточнил:

— Я постановщик на ОРТФ. В настоящее время готовлю инсценировку «Солнца в ноябре», романа о…

— Да, я знаю, — оборвала Франсуаза, сердце которой бешено забилось. Ведь «Солнце в ноябре» — роман, о котором говорят уже больше двух месяцев.

— Я буду очень счастлив, если вы согласитесь играть главную роль…

— Ах, дорогой мсье, это предложение я буду рада с вами обсудить.

— Когда мы сможем встретиться?

— Когда угодно.

В подобной ситуации бесполезно ставить условия.

— Могу ли я заехать к вам в конце дня? — спросил мужчина, будто боясь получить отказ.

Франсуаза, тем не менее, позволила себе немножко поколебаться.

— Сегодня вечером? Но мне надо было встретиться… Нет, я отменю. Скажем, в 18 часов?

— Чудесно.

— Прошу меня извинить, но я не очень хорошо разобрала ваше имя…

— Фардель. Дидье Фардель.

— Итак, до встречи, мсье Фардель, — заключила Франсуаза, записав имя собеседника на обороте обложки сценария.

Сияя, она повесила трубку.

«Солнце в ноябре»… Удивительный образ, очень тонкий. История последней любви женщины. Читая роман, Франсуаза мечтала воплотить этот образ. И вот сегодня…

Она решила было позвонить Дольфо и сообщить ему новость, но быстро передумала. Не обязанность ли импресарио добывать контракты для звезд, интересы которых они защищают? Уже несколько месяцев Дольфо не ударил пальцем о палец ради Франсуазы.

«Теперь пришла моя очередь его бросить!» — сказала она себе, охваченная благородным негодованием.

Но сможет ли она пойти на это? У Франсуазы не было никакого основания оставить Дольфо.

На этот раз звонок раздался у двери. Франсуаза устремилась в прихожую, предварительно посмотревшись в зеркало и поправив прическу, и с удивлением увидела на пороге Жерара. Тот держал в руке маленький пакет.

— Вы? — удивленно спросила она.

Продавец от Шавано с усилием произнес:

— У меня был заказ на вашей улице и…

У него перехватило дыхание, и он протянул пакет Франсуазе.

Она едва не сказала: «Это ошибка, я ничего не заказывала», — но вовремя поняла, что молодой человек делает ей подарок.

Франсуаза улыбнулась ему.

— Я очень тронута…

Немного приободренный, проглотив слюну, он добавил:

— Я видел вчера вечером фильм, это нечто неповторимое. Особенно вы…

Франсуаза быстро раскрыла бумагу, в которую была завернута коробочка фруктового мармелада, и вновь почувствовала волнение, охватившее ее.

— Я действительно очень признательна, — повторила она.

На лестничной клетке появился темноволосый молодой человек. На нем была белая виниловая куртка и серые фланелевые брюки. Лицо его понравилось Франсуазе, сразу пожелавшей, чтобы незнакомец оказался корреспондентом.

— Мадам Франсуаза Констан?

— Да, — ответила та, в то время как стушевавшийся Жерар отступил на шаг.

— Бруно Мерли из «Франс Пресс».

— Я жду вас. Еще раз спасибо, — обратилась она уже к продавцу от Шавано, и протянула ему руку: какая разница, что подумает об этом журналист. Рука Жерара была влажной.

Обрадованный Жерар улыбнулся, прежде чем повернуться к лестнице и сбежать вниз.

Франсуаза уже забыла о нем. «Без фотографа», — подумала она, предлагая Бруно Мерли войти. В конечном счете она не должна казаться слишком возбужденной…

Указав молодому человеку на диван, сама она уселась в кресле напротив. Прежде чем сесть, Бруно не глядя отбросил разложенные бумаги на подушку. Франсуазе стало стыдно за свою декорацию. Бруно извлек из кармана блокнот и авторучку.

— Как я вам сказал по телефону, мне хотелось бы получить кое-какие сведения о съемках и замысле «Скажите, что мы вышли». Да! Пока вы размышляете над этим, не могли бы вы мне назвать номер телефона мсье Эрналя? Его нет в театральном справочнике.

— 727–43–03, — ответила Франсуаза.

Перспектива сыграть героиню «Солнце в ноябре» настолько ее очаровала, что она никак не могла освоиться с мыслью, что молодой человек пришел по поводу фильма Жана-Габриэля, а не ради нее самой. Впрочем, не предполагала ли она, что любопытство журналиста затронет вопросы и о ней?

— Вы думаете, он меня сможет принять?

— Думаю, что да.

— Он окончательно ушел из кинематографа?

— Подобный вопрос надо задать ему самому!

— Полагаю, вы читали утреннюю прессу…

— Да, критики просто обезумели.

Смеясь, Бруно отбросил упавшую на лоб прядь волос.

— У меня нет телевизора, поэтому я не видел фильма…

Франсуаза нашла это признание очаровательным. «Он молод, откровенен и прямолинеен», — подумала она.

Мало кто на ее месте мог бы гордиться таким сочетанием.

— Я не предполагал, что пропущу такое событие, в противном случае что-нибудь придумал бы, — продолжил Бруно, вновь копаясь в кармане куртки.

Теперь он достал оттуда сложенный вдвое печатный лист. Это была страница бюллетеня «Франс Пресс» с ежедневным обзором телепрограмм, газетная страница предыдущего дня. Полный список съемочной группы «Скажите, что мы вышли» был помещен на видном месте, как и краткое содержание фильма.

— Вы и мсье Эрналь были на грани развода…

— В то время мы были мужем и женой.

— Я этого не знал.

Пока Бруно записывал, она взволнованно подумала о юном продавце от Шавано, уж тот-то знал все детали карьеры и частной жизни Франсуазы.

— Полагаю, вы не очень-то интересуетесь кинематографом? — позволила заметить она.

— Нет, это не моя специальность… но мне бы хотелось знать, что из себя представляет Фабрис Фонтень!

«Знаменитость, алкоголик, сексуальный маньяк!», — подумала она.

— Ну, естественно, он был очень известен…

— О нем не ходило сплетен?

«Сколько угодно, но не для печати!»

Вслух она продолжала:

— Я помню, что он беспробудно спал между съемками, но это несущественно!

— Имя Даниэль Пакен мне совершенно ничего не говорит, — продолжил Бруно. — Она все еще снимается?

— Нет, она снялась только в этом фильме, — ответила Франсуаза, похолодев от мысли о следующем вопросе.

— О Лене Лорд я тоже никогда не слышал, — признался журналист, предварительно бросив взгляд на страницу бюллетеня. — Она играла роль Лены…

— Да, девушки-горничной, этакой субретки, — слегка нервничая, ответила Франсуаза.

— Лена… Лена Лорд, что за сочетание?

— Ну, она решила оставить имя героини фильма… и добавила «Лорд» в надежде на мировую известность.

И, как Даниэль Пакен, она с тех пор не снималась?

— К несчастью, это так, — ответила Франсуаза. — В то время было много актрис-любительниц, снимавшихся в одном или двух фильмах, а затем сходивших со сцены.

Бруно удивленно посмотрел на нее:

— Разве так было не всегда?

«Какая я неловкая», — подумала Франсуаза.

Свое замешательство она прикрыла улыбкой:

— Я неудачно выразила свою мысль… Впрочем, у Жан-Габриэля был ограниченный бюджет, не позволявший привлекать знаменитостей. Я снималась без всякого гонорара, конечно… просто ради удовольствия!

Бруно что-то записал.

— У вас, случайно, не осталось фото этих двух девушек?

— Нет, не думаю.

Франсуаза изобразила удивление.

— И мне непонятен проявленный вами интерес к ним…

— У нас есть рубрика «Что с ними стало?». Кажется, это нравится читателям… Лично я нахожу подобные публикации несколько натянутыми.

— Если учесть, что Даниэль и Лена могут быть замужем, то я сомневаюсь, что им понравится эта запоздалая известность…

Франсуазе очень хотелось знать, что записал у себя в блокноте журналист.

— Кстати, я могу показать критические статьи того времени, — продолжала она. — У вас будет возможность сопоставить их с материалами, появившимися этим утром. Вы убедитесь, это очень познавательно.

Бруно протянул руку, чтобы взять пожелтевшие вырезки, и любезно, но без всякого комментария, пробежал по ним взглядом.

— Сколько времени заняли съемки?

— Двадцать два или двадцать три дня, для того времени — рекорд. Съемочная группа была сведена до минимума. Пять актеров, в их числе я считаю и Жан-Габриэля, и три техника. Для меня, привыкшей к масштабным съемкам, это было удивительно. Могу я предложить вам что-нибудь выпить? — продолжила Франсуаза, придвигая к себе поднос с бутылкой «Чинзано» и стаканами.

— Нет, спасибо, спиртного не употребляю.

Бруно перечитал все, что записал с начала встречи. По выражению его лица Франсуаза поняла, что он доволен полученной информацией.

— Вы бы хотели знать о моих дальнейших планах? — спросила она.

— Естественно, — вяло ответил Бруно.

— Я готовлюсь к театральной постановке, замечательная английская пьеса с двумя героями, название французского варианта еще не определено, а на телевидении — инсценировка «Солнца в ноябре».

Журналист отреагировал, но не так, как она рассчитывала.

— На телевидении? — недоверчиво переспросил молодой человек.

— Да, со мной только что связался… Дидье Фардель, — уточнила Франсуаза, слегка замявшись и покосившись на сценарий с записанной на обложке фамилией постановщика.

— Мне он незнаком…

— Так как у вас нет телевизора, это не удивительно, — суховато заметила она. — Речь идет о молодом режиссере.

Она с удовлетворением отметила, что гость собрался записать, но тот уже передумал.

— Очень любопытно, что автор не воспользовался успехом своей книги для съемок фильма, а обратился к телевидению…

«Он прав», — подумала Франсуаза, пораженная точностью замечания.

Внезапно чего-то испугавшись, она постаралась побороть страх и солгала:

— Мне кажется, что Дидье Фардель приходится родственником автору… Может быть, это все объясняет…

— Возможно.

Бруно принялся исписывать новый лист блокнота.

Эйфория, в которую Франсуаза погрузилась на целый час, созерцая открывающееся прекрасное будущее, развеялась. И все из-за небрежного замечания этого журналиста-новичка, ибо он явно был всего лишь дебютантом, этот молодой человек, старательно набрасывающий в своем смешном блокноте и отказывающийся выпить. Она вновь почувствовала себя жалкой и старой, как вчера…

«Глупо поддаваться влиянию этого парня…»

Бруно поднял голову и улыбнулся:

— Я буду очень признателен, если вы сообщите о моем визите мсье Эрналю.

«И что дальше?», — чуть было не спросила она и постаралась улыбнуться в ответ. Сейчас не время выказывать неуважение первому представителю прессы, пусть даже дебютанту, пришедшему на встречу с ней за столько месяцев.

Не говоря ни слова, Франсуаза поднялась, чтобы снять телефонную трубку, и набрала номер бывшего мужа.

Подошел, естественно, Тони.

— Это Франсуаза. Ты можешь мне позвать Жан-Ге…

Бруно вновь принялся писать. Но что? То, что она назвала Жан-Габриэля Жан-Ге?

— Алло! Жан-Ге? У меня мсье Мерли из «Франс Пресс». Он хотел бы встретиться с тобой как можно скорее и поговорить о твоем фильме. Могу ли я направить его к тебе? Это очень милый молодой человек, — добавила она в надежде, что Тони подслушивает.

Эрналь согласился.

Мгновеньем позже, записав адрес антикварного магазинчика, Бруно откланялся. Франсуаза и не думала его удерживать, напротив, она торопилась как можно скорее остаться одна, чтобы кое-что уточнить. Ей не терпелось услышать утвердительные ответы. Как только молодой человек ушел, Франсуаза тотчас связалась со своим импресарио. Номер Дольфо был занят.

Она выждала какое-то время, нервно постукивая пальцами по спинке кресла, и вдруг заметила, что Бруно Мерли оставил вырезки на диване.

— Не очень-то серьезно с его стороны! — сказала она вслух, но была слишком взволнована, чтобы долго возмущаться.

Наконец ей удалось связаться с Дольфо.

— Это Франсуаза…

— Да, добрый день, — приветствовал Дольфо. — Что новенького? Постарайся говорить побыстрее, у меня встреча на другом конце Парижа…

— Мне только что предложили роль в «Солнце в ноябре».

— Ты шутишь или нет?

— На телевидении, — продолжала Франсуаза.

Послышалось легкое посвистывание, — так Дольфо смеялся.

— Ну, так я и думал, ты шутишь! — повторил импресарио. — Ричмонд только что купил все права на роман за триста тысяч долларов, а Сара Сайд будет играть главную роль. Ты совершенно не читаешь газет?

— Да, то шутка, — выдавила Франсуаза ценой невероятного усилия.

— Отлично. Больше ничего?

— Нет.

— До скорого, душенька.

Короткие гудки сообщили о том, что Дольфо повесил трубку. Отодвинув аппарат, Франсуаза осталась сидеть на спинке кресла.

Нет, она не расплачется из-за того, что какой-то незнакомец так по-дурацки пошутил, нет, она не расплачется…

И громко разрыдалась, чувствуя свою беспомощность.

Она знала, что звонить на ОРТФ бесполезно, предвидя обязательный ответ: «Дидье Фардель? Такого мы не знаем».

И все же, не шелохнувшись, Франсуаза прождала до 18 часов.

Затем наступила ночь.

Франсуаза приняла снотворное.

Глава третья

Выйдя от Франсуазы Констан, Бруно сел в машину и направился в Сен-Жермен-де-Пре. «Автомат», магазинчик Жан-Габриэля Эрналя, находился на улице Висконти, 17 бис.

С нескрываемой враждебностью его встретил молодой человек, как потом выяснилось, это был Тони. По его элегантному виду можно было не сомневаться, что он просто служащий.

— Жан-Габриэль! — позвал молодой человек, подняв голову к пролету винтовой лестницы, ведущей наверх.

«Это, должно быть, его партнер», — подумал Бруно.

Почти тотчас спустился Эрналь.

«Сорок пять — сорок восемь лет, но хорошо сохранился», — решил журналист, рассматривая хозяина, одетого в броские замшевые брюки желто-оранжевого цвета и черную рубашку.

Пока Бруно излагал мотив своего визита, его внимание было привлечено к шевелюре Эрналя: едва заметная разница в волосах возле шеи и теми, что завивались вокруг ушей. Первые были менее гибкими и более блестящими.

«У этого типа лысина», — мысленно отметил Бруно.

Жан-Габриэль заметил пристальное внимание и немного заволновался. При первой же возможности он бросил взгляд в зеркало, чтобы убедиться в отсутствии дефектов и прическе, но ничего особенного не заметил. Бруно обратил внимание на его реакцию и утвердился во мнении, что тот носит парик.

Эрналь пригласил Бруно подняться наверх и взялся за перила. В блокноте Бруно отметил двойное обручальное кольцо — золото с серебром. Такое же кольцо сверкало и на руке открывшего ему молодого человека.

— Виски, водка, шампанское?

— Нет, спасибо, ничего не нужно, — отказался Бруно.

— Я буду не столь мудр, как вы, — продолжил Эрналь, наливая себе виски.

Захватив по ходу роскошно изданный буклет, взятый им в библиотеке после звонка Франсуазы, Эрналь уселся на серый велюровый диванчик, где уже устроился, закинув одна на другую свои длинные ноги Бруно.

— Вот сценарий фильма, возможно, он вам понадобится.

— Конечно. Рассчитывайте на меня, я им воспользуюсь.

— У меня есть другой, — улыбаясь, признался Эрналь.

— Может быть, у вас есть какие-то фото?

— Да, — ответил Эрналь так, будто не собирался показывать их журналисту.

Однако он поднялся и покопался в ящике стола в испанском стиле, достав оттуда с дюжину фотографий большого формата, предназначенных для витрин кинотеатров.

Прежде чем усесться, Эрналь, нахмурив брови, протер тыльной стороной руки место, где сидел минутой раньше.

— Это все брюки, — объяснил он Бруно, удивленно посмотревшего на него. — С замшей первое время всегда так.

Только сейчас журналист заметил оранжеватую пыль, оставшуюся на сером велюре диванчика.

Одну за другой Бруно просмотрел фотографии. Он узнал Франсуазу Констан, Эрналя и Фабриса Фонтеня.

Несколько дольше задержал взгляд на фотографии еще одной женщины, сидевшей на каменной скамейке на солнце. Она чем-то напоминала натурщиц Ренуара. Очевидно, своей дородной шеей и вялой улыбкой. Можно подумать, будто она только что поднялась с кровати или собирается лечь.

— Это… — начал Бруно и не закончил фразу.

— Даниэль Пакен, — пояснил Эрналь и выпил глоток виски.

— Почему она не снималась в других фильмах?

— Она прекрасно играла идиоток, не будучи таковой! Потому я и выбрал ее.

— Могу я оставить это фото?

Да.

Бруно засунул фото в буклет вместе с другим, где Эрналь был снят с Франсуазой Констан, держа ее за руку. Затем он просмотрел остальные снимки.

— У вас нет фото Лены Лорд? — спросил он мгновение спустя.

— Что? Разве нет? — ответил с напускным удивлением Эрналь. — Любопытно, я думал, что у меня есть одно или два…

Бруно разложил фото веером, и его взгляд остановился на совместном снимке двух пар: Эрналя с Франсуазой Констан, Фабриса Фонтеня с Даниэль Пакен. Слева на фото можно было различить женскую тень, падавшую на стену.

— Возможно, Лена Лорд? — спросил Бруно, указав пальцем на смутный силуэт.

Внезапное появление Тони помешало Эрналю ответить, и он был рад этому. Тони совершенно бесшумно поднялся по лестнице.

— Прошу прощения, — сказал тот с невинным видом.

Пройдя к книжному стеллажу, он взял там наугад один томик, Бруно мог поклясться в этом, и со слегка поджатыми губами вернулся в лавку.

— А эта Лена Лорд, почему она не снималась больше? — продолжил журналист, доставая из кармана блокнот и ручку.

Эрналь надул губы.

— Я даже не знаю. Может быть, из-за провала ее первой роли… Может быть, она вышла за какого-то типа, заставившего ее оставить кино. Я никогда больше ее не встречал. Впрочем, так же, как и Даниэль.

Его стакан был пуст, он склонился над столиком и наполнил его.

— Все еще отказываетесь? — спросил он, держа бутылку.

Бруно отрицательно покачал головой.

— Мадам Констан сказала мне, что вы сняли фильм за двадцать три дня.

— Двадцать два! — уточнил Эрналь, обращавший особое внимание на подобные вещи.

— С небольшой группой…

Гримерша, звукооператор и оператор. Трудно представить группу меньше! Я еще вам скажу, что сцены снимались в хронологическом порядке. Актерам это очень понравилось.

— Не в студии?

— Нет. Все в частном поместье одного друга, в Солони.

— Я полагаю, вы были очень дружны? — спросил Бруно.

— И да и нет. Окружение было разношерстным… Я хочу сказать, что мы испытывали те же чувства, что и наши герои. Но не в такой мере, чтобы на нас оказывал воздействие сценарий… Бедняжка Франсуаза не будет принадлежать к этому миру, ибо в конце сюжета она умирает!

Бруно безостановочно писал, тогда как Эрналь продолжал:

— Для сцен похмелья, занявших две трети фильма, мы действительно надирались; Фонтень был в восторге, это на нем ничуть не отражалось! Но девочки оказались не столь крепки, особенно вначале, ибо после первого же стакана они действовали в меньшем темпе, чем мы. Я предупредил оператора: снимать, снимать и снимать, даже если они выпадают из поля зрения, если они говорят дерзости, не останавливаться..

Эрналь разгорячился, воскрешая все в памяти, но умолк в тот момент, когда, как показалось Бруно, хотел сказать что-то важное… Важное для кого?

— Вот так! — заключил он, залпом опустошив свой стакан. — Этого достаточно для ваших заметок?

— Да. Спасибо.

— Еще одно: фильм должны показать повторно в «Шайо» на следующей неделе… Да, кстати…

Он протянул руку к телефону, снял трубку и спросил:

— Вы позволите?

— Прошу вас.

Эрналь набрал номер.

— Алло, ОРТФ?… Мадмуазель, я хотел бы поговорить с мсье Кассаром, меня зовут Жан-Габриэль Эрналь…

Последовала небольшая пауза, затем:

— Добрый день, дорогой… Да, я, естественно, был очарован. Именно поэтому я тебя и беспокою. Карвен, из повторного, хочет показать его в ближайшую среду, и так как он знает, что у вас единственная наиболее полная копия, я был бы признателен, если вы предоставите ее мне… Вы очень любезны, можно будет передать через ваших… Конечно, понял! Это на улице Висконти 17 бис… да, 17 бис. Еще раз спасибо, дорогой, до скорого.

Эрналь повесил трубку и повернулся к Бруно:

— Если вы желаете посмотреть фильм…

— Буду очень рад.

— Напомните мне ваше имя, я оставлю записку на контроле. Среда, 22 часа 30 минут, — добавил Эрналь, и Бруно отметил это в своем блокноте. — Два места?

— Да, пожалуйста. Бруно Мерли.

Бруно поднялся и направился к лестнице. Понимая, что Эрналь не проводит его, молодой человек обернулся:

— Я не спросил вас, собираетесь ли вы снять еще фильм?

Эрналь пристально смотрел на край стакана, будто там надеялся найти ответ.

— Думаю, уже поздновато, — ответил он наконец.

— Я занесу вам фото и сценарий в ближайшее время, — заверил Бруно.

На этот раз Эрналь промолчал, все еще рассматривая опустевший стакан. Был ли он пьян?

Бруно спустился по лестнице и пересек зал магазинчика.

— До свидания, — бросил он Тони, но тот ему не ответил.

Сев в свой автомобиль, он заметил на своей левой коленке желтоватую пыль и стал яростно отряхивать брюки, безуспешно пытаясь их полностью отчистить.

* * *

На следующее утро Анна, телефонистка с коммутатора, все время оборачивалась, выглядывая через стеклянную дверь в коридор. Но лишь заметив вошедшего Бруно Мерли, всем своим видом изобразила страшную занятость работой. Тем не менее она очень надеялась на благодарность молодого человека, и ее желание сбылось.

— Ну что, как статья?

— Немного растянута, — ответил Бруно с забавным отчаянием. — Доре урезал на три четверти. Так что я мало что выгадал…

Анна казалась столь расстроенной, что он тут же приободрил ее:

— Это нормально. От меня требовалось несколько сплетен, а я взялся за размышления о трудностях становления звезды и сохранении своего лица…

На пульте загорелась лампочка, Анна вставила штепсель, но прежде чем ответить, попросила Бруно принести ей экземпляр бюллетеня, как только тот выйдет из печати.

Первые экземпляры бюллетеня «Франс Пресс» вышли около 11.00. Пять минут спустя Бруно пришел к Анне и протянул театральную страницу, сложенную таким образом, чтобы выделить статью. Десять строчек в самом низу последней колонки под рубрикой «Если вы хотите больше знать». Читатели «Франс Пресс», проявляющие интерес к подобной информации, могли узнать, в каких условиях был снят фильм Жана-Габриэля Эрналя, «показанный вам вчера вечером по второму каналу». Непривычные для тех времен условия: отсутствие студии, минимальная техническая группа, пять актеров, включая и постановщика, в те времена бывшего мужем главной героини, и съемки сцен в хронологическом порядке.

Все то, что относилось к карьере Франсуазы Констан, было безжалостно выброшено. От исполнительниц трех главных ролей остались только имена без комментария: Франсуаза Констан, Даниэль Пакен и Лена Лорд.

Напротив, Фабрису Фонтеню Клод Доре даже добавил пару строк: «Фабрис Фонтень, в настоящее время снимающийся в Испании в фильме „Прощай, Техас“, вернется в Париж через несколько дней, чтобы сыграть Мишеля Строгова в новой версии знаменитого романа Жюля Верна».

Эта новость взбудоражила мадам Левассер, страстную поклонницу таланта Фабриса Фонтеня.

«Мишель Строгав — подходящая для него роль», — подумала она, удаляясь от журнального киоска, стоящего на углу авеню Опера и улицы Пирамид.

Мадам Левассер была консьержкой в доме 29 по улице Аржантей, там, где проживала Франсуаза Констан. Впрочем, она всегда сожалела, что, приглашая к себе друзей, актриса не вспоминала про Фотеня, ибо это было единственной возможностью для мадам Левассер приблизиться к своему идолу.

Но со временем злость значительно поутихла, постепенно ослабевая, по мере того как падала популярность Франсуазы Констан. Уже несколько месяцев мадам Левассер свободно оперировала такими фразами, как «Бедная мадам Констан…»

Часто мадам Левассер также повторяла, и при этом ее полное лицо затуманивалось:

— Она не смогла справиться со своей карьерой. — И со вздохом добавляла: — Мне ее жаль, понимаете!

«Фабрис Фонтень — вот истинная звезда», — говорила она сама себе, поднимаясь по улице Аржантей.

Она все сравнивала его успехи с тем забвением, в которое погружалась Франсуаза Констан, и делала заключение: «Может быть, мужчинам легче удержаться на коне…».

Едва консьержка вернулась в свою будку, как ее позвали:

— Мадам Левассер!

Она узнала голос мсье Кутюрье — спокойного старика, занимавшего квартиру под той, что принадлежала Франсуазе Констан.

Спрашивая себя, что могло заставить его так кричать, и открыв дверь, она прошла в холл, где широкая лестница вела наверх.

— У вас неприятности, мсье Кутюрье? — осведомилась она и в тот же миг почувствовала на своем лице воду.

Удивленная, она отступила на шаг: лило с лестничной клетки. Консьержка посмотрела вниз и увидела все увеличивающуюся лужу на ковре вестибюля. На ступеньках, по которым она торопливо поднялась, тоже была вода.

Старик в промокших домашних туфлях ждал ее на лестничной площадке третьего этажа.

— Это у мадам Констан, — сказал он, указав на дверь квартиры актрисы.

— Вы звонили к ней?

— Да, она не отвечает.

— Не уходите, у меня внизу запасные ключи.

Консьержка машинально сняла обувь и, оставшись в одних чулках, быстро сбегала туда и обратно.

— Надеюсь, ничего серьезного не произошло, — сказал мсье Кутюрье, видя, что она поднимается.

Поток воды вырвался из открытой двери и, заливая лестничную клетку, хлынул к выходу. Мадам Левассер инстинктивно устремилась в спальню, расположенную в глубине квартиры рядом с ванной комнатой.

После некоторого колебания мсье Кутюрье решился проследовать той же дорогой.

В полутемной комнате всплыли ковры, но в ванной горел свет и дверь оставалась открытой.

Оба крана уже скрылись под водой, но по буруну было видно, что открыт только кран холодной, и поток прозрачной воды бесшумно стекал через край ванны.

А на дне ее просвечивало тело Франсуазы Констан, обнаженной в своем прозрачном саване. С закрытыми глазами актриса казалась спящей, и мадам Левассер не слишком испугалась. Она наклонилась, чтобы закрыть кран и остановить воду.

Глава четвертая

Клод Доре, один из редакторов «Франс Пресс» и ответственный за специнформацию, был столь неприметен, что коллеги даже не задумывались над его возрастом. Свое шестидесятилетие встречал он очень скромно. Ничто не привлекало к нему внимания, и журналисты-новички, встречавшие его в коридоре в первый раз, принимали Доре за обычного чиновника.

«Это Клод Доре», — гласил заголовок старой газеты.

Там, широко раскрыв глаза от удивления, можно было увидеть совершенно иной образ широко известного журналиста.

— Его можно назвать как угодно, но только не Доре! — воскликнула однажды молодая секретарша.

Среднего роста, нормального телосложения, Доре вечно носил роговые очки и оставался верен галстуку цвета ночного неба. Шутники перешептывались, что у него он один, но на эту шутку уже никто не реагировал.

Те, кто работал под его руководством, знали его настойчивость и волю, и боялись вспышек гнева, предвестником которых было появление красных пятен на шее. Про его личную жизнь никто не знал: был ли он женат, имел ли детей. Говорили, что он женат на «Франс Пресс», и это было почти правдой. В жизни Клода Доре царила только работа.

Когда он, по обыкновению молча, входил в редакционный зал, присутствующие журналисты реагировали, как на вход генерала в казарму.

— Мерли, — сказал он, — ты попадешь на первую страницу!

Доре «тыкал» всем сотрудникам. Удивленный Бруно ждал продолжения.

— Франсуаза Констан мертва, — продолжал Доре, — возможно, несчастный случай.

— Ну и что? — удивился Бруно.

— Возьмешь скорбное фото с подписью: «Трагический уход Франсуазы Констан: утонула в собственной ванне». Ну же! Чего ты ждешь?..

Молодой человек кинулся к машинке и забарабанил по клавишам с таким жаром, что его сотоварищи понимающе переглянулись: «Этому маленькому собирателю сплетен наконец улыбнулась удача…». Оставалось только скорбеть о кончине бывшей звезды. А затем цинизм, деланный или реальный, взял верх.

— Под фото пойдет ее история, — размышлял вслух Доре.

— «Она предпочла ночь тени», — смеха ради предложил Бруно, даже не подумав, что его формулировка будет подхвачена.

Но глаза Доре за стеклами очков блеснули.

— Неплохо, неплохо, — согласился он. — Может быть, несколько меланхолично, но так даже лучше…

— А что это означает? — спросила одна из секретарш.

— Что она предпочла смерть забвению, — объяснил Доре.

— Но тогда она совершила самоубийство?

— В принципе, нет, но твоя реакция доказывает, что формулировка верна, потому что она двусмысленна… Можно предположить, что она желала покончить с собой.

Доре повернулся к Бруно:

— Подзаголовок, — продиктовал он, — «Ее последнее интервью: „Я предпочитаю ночь тени“, — заявила вчера звезда нашему репортеру». Это круто! Поройся в своих бумагах, чтобы подобрать соответствующие фразы, и прокомментируй их! Вспомни все, что говорила Франсуаза и побольше сгусти краски. Не забудь, что люди обожают звезд, уходящих вовремя… И скажи спасибо, что я урезал твою вчерашнюю статью: что бы ты иначе смог сейчас рассказать? Жду все через полчаса.

— Будет сделано.

— Затем отправляйся за новостями, постарайся разузнать, как она умерла, в котором часу, все детали. Нам повезло, что фильм с ее участием прошел по телевидению позавчера, это должно хорошо пойти! — заключил Клод Доре, думавший лишь о своей работе.

* * *

У дома 29 по улице Аржантей Бруно обнаружил группу журналистов, двое или трое из которых были ему знакомы. Скрестив руки, у дверей стоял полицейский, видимо, не пуская никого внутрь.

Миновав здание в поисках места для своей машины, Бруно резко затормозил, узнав Жан-Габриэля Эрналя, подъехавшего с противоположной стороны. В кожаном пальто военного покроя цвета хлебной корки, явно сшитом большим мастером, Эрналь с озабоченным лицом торопливо зашагал к подъезду. Первой реакцией молодого человека было заговорить с ним, но тотчас он подумал, что сейчас неподходящее время. Проследив за Эрналем взглядом, Бруно увидел, как тот вошел в здание, предварительно обменявшись несколькими словами с полицейским.

Водитель машины, стоявшей за ним, нетерпеливо засигналил, и Бруно пришлось тронуться с места.

Он проехал авеню Опера, пересек ее, чтобы попасть на улицу Винтадур, там облегченно вздохнул, увидев отъезжавший «рено», и быстро занял его место.

Прежде чем ступить на тротуар, Бруно повернулся к заднему сиденью и порылся там в груде старых вырезок и газет. Вытащив один листок и конверт, на первом он написал: «Это единственный способ, с помощью которого я могу обойти полицейский кордон», а на втором: «Мсье Жан-Габриэлю Эрналю». Крупными буквами он добавил «Срочно» и сунул листок в конверт.

В подобном предприятии можно рассчитывать лишь на симпатию к нему постановщика «Скажите, что мы вышли».

Он вышел из машины и вернулся на улицу Аржантей. Его собратья по перу спокойно болтали и курили. Бруно скупо отвечал на приветствия знакомых ему журналистов и фотографов, и, подойдя к полицейскому, протянул конверт.

— Мсье Эрналь уже приехал?

Тот поколебался с ответом.

— Мне необходимо передать ему письмо, — продолжил Бруно, — это крайне важно.

— Что это еще за штучки? — бросил один из журналистов, почуя его уловку.

Однако бросив взгляд на конверт, полицейский отошел в сторону и пропустил Бруно.

Остальные запротестовали, но больше для проформы, ибо были убеждены, что этому малышу не сделать репортажа века.

Бруно быстро поднялся на третий этаж, где стоял еще один агент, с неменьшим успехом повторил свой трюк и вошел в квартиру.

Паркет, с которого собрали воду, был еще мокрый. В центре комнаты Жан-Габриэль Эрналь разговаривал с мужчиной лет тридцати пяти с энергичным и открытым лицом.

«Несомненно, инспектор», — подумал Бруно, изучая незнакомца, одетого в светлый макинтош и черные мокасины. Эрналь стоял лицом к окну, поэтому журналиста заметил его собеседник.

— Что вам нужно? — спросил он.

Но обернулся Эрналь.

— Я его знаю, — сказал он, шагнув навстречу Бруно, который передал ему пакет.

Разорвав конверт, прочел послание, воздержавшись от комментариев, и сунул бумагу в карман своего пальто.

— Мсье инспектор, представляю вам Бруно Мерли из «Франс Пресс». Это он брал интервью у Франсуазы вчера после полудня…

На лице инспектора появилась заинтересованность.

— Инспектор Дельмас, — представился он, протянув руку. — Не могли бы вы кое-что уточнить…

Бруно принялся рассказывать о своей встрече с актрисой.

— Она не показалась вам неуравновешенной?

— Не слишком.

— Ее что-то беспокоило?

— Вовсе нет. Может быть… ее немного беспокоило сделанное ей предложение. Она о нем упомянула…

Бруно рассказал о «Солнце в ноябре», и реакция Эрналя была такой же, что и накануне у журналиста:

— На телевидении? Это бессмысленно.

— Я ответил ей точно так же… И похоже это вызвало у нее возмущение.

— Может быть, она солгала, — подумав, заметил Эрналь. — Актеры часто рассказывают невесть что, лишь бы их слушали.

— У меня не осталось подобного впечатления, — заметил Бруно. — Впрочем, она назвала имя режиссера, обратившегося к ней. Вы позволите…

Сценарии все так же валялись на диванчике.

Бруно подошел, пролистал их один за другим и нашел то, что искал.

— Дидье Фардель — вот тут записано имя…

— Могу ли я позвонить? — спросил Эрналь у инспектора.

Тот кивнул в знак согласия.

Эрналь набрал номер Дольфо, импресарио был у себя.

— Эрналь… да, я знаю, это ужасно. Я сейчас у нее. Связывалась ли она вчера с вами? Да?.. Спасибо… Да, я вам сообщу.

Он повесил трубку и повернулся к журналисту и инспектору.

Франсуаза действительно говорила вчера вечером со своим импресарио об этом предложении, но он подумал, что она шутит, ибо все права на роман уже проданы американской компании.

— И что следует из этого? — спросил инспектор.

— Я не знаю. Франсуаза, несомненно, что-то не так поняла, но я не верю, что надо придавать этому происшествию какое-то значение… Впрочем, кто мог дать ей повышенную дозу снотворного? Ведь она его принимала каждый вечер вот уже в течение нескольких лет.

— У мадам Констан были враги?

— Враги? — удивленно переспросил Эрналь. — Нет… и я даже думаю, что она сожалела об этом. Безразличие — это то, что хуже всего переносит актер. Ни друзей, ни врагов — она вела затворническую жизнь со времен заката ее карьеры.

— А в сентиментальном плане?

— Тоже нечего сказать, она была откровенна со мной, мы остались близки. В действительности Франсуазу интересовало только возвращение на экран. Но, говоря о врагах, — продолжил Эрналь, — вы допускаете возможность…

Эрналь не смог произнести этого слова.

— Нельзя отбрасывать ни одну из версий, — четко произнес инспектор. — Сможете определить, что пропало из квартиры?

— Думаю, да, — ответил несколько смутившись Эрналь.

Он прошел в спальню, оставив дверь открытой. Из гостиной Бруно мог видеть кровать: край одеяла был слегка откинут, подушка не смята; постель предстала в таком виде, будто кто-то собирался лечь спать.

Дельмас достал из пачки сигарету и предложил Бруно, но тот отказался.

— Вы предполагаете убийство с целью ограбления, инспектор?

— Я пока ничего не предполагаю, — ответил Дельмас.

Бруно подумал, что полицейский, размышляя, ничего не оставляет без внимания, а выстроив версию, не откажется от нее.

Вернулся Эрналь с небольшой старинной шкатулкой под мышкой и пачкой денег в руке, на первый взгляд, с полмиллиона старых франков. Он открыл шкатулку и вывалил содержимое на стол: четыре или пять колец, массивная золотая цепочка, жемчужное колье, несколько брошей и браслетов.

— Ничего не пропало, — сообщил он через мгновение.

— Отлично, — равнодушно обронил Дельмас.

Эрналь поискал и нашел записную книжку Франсуазы, — надо было сообщить родственникам, — затем распрощался с инспектором, сказав, что он в его распоряжении, и настоял, чтобы Бруно пошел с ним. Они спустились вместе.

— Мне нечего добавить, — бросил бывший режиссер журналистам, ожидавшим у дома.

Среди представителей прессы толкались несколько любопытных, и среди зевак был молодой человек с прыщавым лицом, Бруно не узнал его, ибо сутки назад видел только со спины.

— Пойдем пропустим по рюмочке, мне это необходимо, — предложил Эрналь, как только они вышли на авеню Опера.

Войдя в первое попавшееся по дороге кафе, они уселись в глубине зала; и тот и другой, казалось, приободрились, глядя на толпу посетителей, окруженные глухим гулом разговоров и призывов к официантам подойти к столику.

Эрналь заказал виски, а Бруно стакан молока, что вызвало гримасу у его компаньона. Они молчали, пока не вернулся гарсон в белоснежном пиджаке.

Эрналь сделал приличный глоток и постарался улыбнуться.

— Вы очень любезны, сочувствуя мне, — иронично заметил он, — но я предпочитаю, чтобы вы не молчали!

— Как она…

— Глупо. Франсуаза принимает снотворное, на столике у изголовья лежит баночка дормонила, и после этого принимает перед сном ванну, ожидая начала действия снотворного. Я часто говорил ей, что это неосторожно; боялся, что она может заснуть в воде и что… в конечном счете и произошло. Надо подождать заключения медицинской экспертизы. Медицинская экспертиза… вскрытие… мерзкие слова! — продолжал Эрналь. — Слова, которые читаешь в газетах, звучат почти романтически, а потом…

Он не закончил фразу и выпил еще виски.

— Вы можете все записать, — предложил он, будто зная о колебаниях Бруно, достать ли блокнот и ручку. — Пусть поговорят о ней еще раз, последний, она этого хотела, я убежден. Очевидно, из всех смертей она предпочла бы менее глупую и гнусную… Одиночество, пилюли, вода… ужасно! Тем не менее в каком-то смысле и рад за нее.

— Рад?

— Да. Для Франсуазы игра была сделана. Она не смогла бы вернуть былую славу, слишком поздно. Я знаю, на что она очень надеялась — на показ фильма по телевидению, но забыла, что ей на десять лет больше, чем женщине на телеэкране. Вы, наверное, находите меня омерзительным.

— Нет, здравомыслящим.

— Вы знаете, я ее очень любил. Тони, тот просто не перестает плакать, это смешно, нет?

Этой фразой Эрналь вычеркнул немало вопросов, которых Бруно предпочитал не касаться.

— Вы все еще хотите запустить повторно в среду фильм? — спросил он, склонившись над блокнотом.

— Разумеется. Таким образом мы почтем память Франсуазы… Я думаю за выходные написать небольшой спич.

— Дадите мне текст? Я постараюсь его опубликовать.

— Вы мне просто симпатичны, — сказал Эрналь, стараясь смотреть в глаза молодого человека, — очень симпатичны.

И вдруг показался менее угнетенным.

Чувствуя себя не в своей тарелке, Бруно прикоснулся губами к стакану с молоком.

— Даже с вашими странностями! — заключил Эрналь, глядя, как журналист пьет.

* * *

Маги Вальер некогда была красивой маленькой девочкой. Перевалив за тридцать, она отнюдь не стала так называемой светской красавицей, но от этого не страдала, даже наоборот. Ибо не было надобности скрывать свои сентиментальные и сексуальные связи, не привлекая к себе внимания. Было бы преувеличением сказать, что она уродлива; голубые глаза и светлые шелковистые, коротко подстриженные волосы могли заставить забыть ее долговязую худощавую фигуру девчонки-скаута и несколько крупноватый нос. Маги сумела найти свой стиль, спортивный, которому и осталась верна, — шотландка, мохер, трикотаж и обувь без каблука, — уделяя заметное внимание цветовому сочетанию. У нее были манеры и вкус, и этого вполне хватало для счастья.

Маги была личным секретарем Фабриса Фонтеня, единственной женщиной, которую он выносил возле себя на протяжении нескольких лет. Три бывших жены и, естественно, многочисленные любовницы не знали его так хорошо, как Маги, выполнявшая одновременно роль медсестры, рабыни и посредницы. Частые вакханалии, которым предавался актер, ее не волновали, а когда тот связывался с очередной девчонкой, Маги относилась и к этому столь же серьезно и профессионально, будто речь шла о пунктах контракта или деталях сценария.

В Риме, Барселоне, Лондоне или Ницце, всюду, где Фабрис снимался, Маги всегда связывалась с портье отелей и барменами ночных клубов, заказывая одну или двух, соразмерно аппетиту хозяина, девочек. Фабрис платил щедро, но было обязательное требование: его ночные подружки должны смахивать на гимназисток. И Маги уточняла это так, будто заказывала чашку китайского, а не цейлонского чаю.

Фабрис Фонтень с Маги вернулись в Париж два дня назад. Маги всегда с удовольствием возвращалась домой, где она жила на перекрестке бульваров Распай и Эдгара Кине в трехэтажной пирамиде, венчавшей ультрасовременное здание. Секретарь внутри пирамиды имела свою обставленную без излишеств комнату, и, едва въехав, убрала ее цветами. А строгость комнаты с живыми цветами неким образом соответствовала характеру хозяйки. Маги с удовольствием думала о том, что Фонтеню предстоит сняться в двух фильмах во Франции, тем самым избежав, пусть хоть на несколько месяцев, напыщенности международных отелей.

Своим мелким аккуратным почерком она составила перечень необходимых дел: наем прислуги, связь с массажистом и парикмахером Фабриса…

Взглянула на часы — полдень.

Маги вошла в лифт пирамиды, чтобы подняться на последний этаж в комнату Фонтеня.

Постучав в дверь, уверенная, что ответа не будет, она не колеблясь вошла. Тяжелый запах пота, смешанного с парфюмерией, заполнял притененную комнату. Сморщив нос, Маги открыла первый слой занавесей, позволив слабым отсветам проникнуть внутрь. Дневной свет пробьется позже, когда проснется актер.

Направляясь к огромной кровати, подобрала вигоневое покрывало, комом валявшееся на ковре.

Фабрис, которого одеяло прикрывало лишь до пояса, спал на животе, обхватив руками подушку. Справа от него, свернувшись калачиком, посапывала маленькая блондинка, называвшая себя Анитой.

Маги безжалостно и грубо ее тряхнула.

Малышка широко раскрыла глаза и, узнав Маги, спросила:

— Что случилось?

— Тише! — приказала секретарша, приложив палец к губам. — Идемте со мной.

Без всякого энтузиазма Анита поднялась и совершенно голая, будто новорожденная, проследовала за Маги в ванную; в действительности это был миниатюрный бассейн из розового мрамора. Фонтень сам нарисовал план купального зала.

— Одевайтесь, — бросила Маги, на ходу подобрав одежду гостьи.

Анита повиновалась, вожделенно поглядывая на бассейн, фотографии которого воспроизводились во всех журналах мира. Следя краем глаза за девушкой, Маги принялась наполнять бассейн. В бурлящую воду она добавила экстракт из морских водорослей.

Как только Анита оделась, Маги сунула ей несколько банкнот и проводила до лифта, куда они вошли вместе. Это был самый неприятный для нее момент — спуск вдвоем в стеклянном, медленно ползущем лифте. Скольких девиц она уже сопровождала таким вот образом? Несчетное количество блондинок, брюнеток или шатенок. Маги всегда опасалась их попыток завести фамильярный разговор. Некоторые болтали, не ожидая ответа — это был наилучший вариант. Другие, как эта Анита, горели желанием заговорить, но не решались раскрыть рта.

Тем не менее, переходя из одного лифта в другой тремя этажами ниже, малышка сдавленным голосом напомнила:

— Я всегда в вашем распоряжении…

Маги ответила простым кивком головы: она не стала говорить Аните, что Фабрис не принимает дважды одну и ту же гостью, что заметно затрудняло работу его секретаря.

Перед входной дверью на коврике с двумя золочеными буквами «Ф» лежали три коробки и невзрачный букет сирени. Маги не выказала ни малейшего удивления. Пакеты и букеты приносили юные почитательницы: в пакетах были плюшевые игрушки, шоколад или пуловер, «связанный своею собственной рукой», о чем гласило сопроводительное послание. Некоторые более проницательные поклонницы приносили бутылочку рома или коньяка.

Фабриса забавляло, что Маги вела счет всем этим подаркам, которые тут же переправляла в благотворительные организации. Но бутылки Фабрис оставлял и опустошал самостоятельно.

Успешно отделавшись от Аниты, Маги прошла на кухню и приготовила черный кофе и апельсиновый сок, к которым, следуя своей привычке, Фабрис, естественно, не притронется. С полным подносом она поднялась в спальню и впустила в комнату свет дня. Простым нажатием кнопки открывалось зеркало за кроватью.

— Фабрис, — позвала она, тряся загорелое плечо актера и не отдавая отчета о всей нежности, вкладываемой ею в этот зов. Но Фабрис, притворявшийся спящим, не откликался…

— Фабрис, пора…

Он что-то пробормотал и перевернулся, смяв тщательно ухоженные волосы.

— Кофе! — приказал он, не открывая глаз.

Маги протянула ему чашечку. Все так же ворча, он опустошил ее, затем рухнул навзничь.

— Нет, — твердо сказала Маги. — Надо вставать.

— Где малышка? — простонал Фабрис.

— Уже ушла, — ответила Маги.

— У нее такой аромат, черт!

Усевшись и подтянув подушку к груди, он жестом отказался от поданного Маги апельсинового сока. Та не настаивала, зная, что это бессмысленно.

— Что надо делать? — спросил он.

— Мы отправляемся на кладбище Монпарнас.

— Ах, да… Черт возьми! — пробурчал он.

— Это в двух шагах отсюда, — продолжала Маги, чтобы как-то умаслить Фабриса. — Рейна сказала, что это…

— Прекрасная возможность появиться на публике, я знаю! — закончил актер и зевнул.

Рейна Вальдер была импресарио Франсуазы Констан до Дольфо.

— Я сообщила о вашем участии, будет много журналистов, телевизионщиков…

— Что за жизнь! Начинать день с похорон старой знакомой… которую наверняка убрал дружок ее бывшего мужа!

— Позвольте вам напомнить, что полиция придерживается версии несчастного случая, — возразила Маги.

— Тем более подозрительно!

Все еще покачиваясь, он решился выбраться из кровати и совершенно нагим направился к ведущей в бассейн двери.

Его мускулистое тело все еще походило на тело молодого человека, несмотря на появившуюся дородность. Но сейчас он выглядел усталым и помятым; две морщины скобкой обрамляли рот. Но была и ямочка, знаменитая ямочка, украшавшая подбородок и уже не первый год умилявшая зрительниц всех возрастов.

В то время как Маги, стоя на коленях, закрывала краны на розовом мраморе (она точно знала, сколько времени требуется для заполнения бассейна), Фабрис перед зеркалом глубокомысленно изучал состояние полости рта.

— Я никогда не понимал…

— Почему столько тупиц платят за то, чтобы посмотреть на пасть, подобную моей, — с юмором заключила Маги.

Актер пожал плечами, а она звонко рассмеялась. Маги умела блестяще завершать некоторые фразы Фабриса, и он получал от этого истинное удовольствие. Их отношения во многом походили на те, что бывают у супружеских пар, проживших вместе много лет.

Фабрис осторожно попробовал ногой воду в бассейне и поморщился.

— Слишком горячо.

Маги добавила холодной.

— Я хочу «блэк рашен», — заявил Фабрис.

— Нет проблем.

— Ладно, с похоронами решено!

— Отлично, — облегченно вздохнула Маги.

Она вернулась в комнату и с ловкостью квалифицированного бармена приготовила нужное питье для Фабриса: водка, черный бальзам, джин и кусочки льда.

Когда она со стаканом в руке вновь вошла в ванну, из воды торчала лишь голова актера.

— Попробуй! — приказал актер.

Она с отвращением исполнила приказание. Эта небольшая комедия забавляла Фабриса и позволяла ему, если питье приходилось не по вкусу, заставить секретаршу приготовить новую смесь и вновь ее попробовать. Маги никогда особо и не протестовала.

— Все так, как вы любите, — сказала она, протягивая стакан.

Ненавидя спиртное, она, тем не менее, научилась отличать хороший коктейль от посредственного или, вернее, узнала нужное сочетание составляющих, обожаемых актером.

В свою очередь и он отпил, решительно заявив:

— Пойдет!

Выпив «блэк рашен», он швырнул стакан удовлетворенной Маги, та подхватила его на лету.

— Эстер Уильямс! — манерно протянул Фабрис, потешно перемешивая воду волосатыми руками.

И внезапно перестал шутить.

— Не стоит упоминать об Эстер Уильямс, тут же все сообразят, что мне отнюдь не двадцать восемь лет, как утверждают некоторые из моих биографов! Останься рядом со мной, я не могу перестать думать о Констан! — добавил он вслед удаляющейся Маги.

Глава пятая

Даже подгоняемый Маги, Фабрис собрался лишь к 15 часам, и они поспешно направились к кладбищу Монпарнас.

Повернув на бульвар Эдгара Кине, Фабрис заметил выходившую из такси Рейну Вальдер. Рейна была маленькой полненькой женщиной лет пятидесяти, не выговаривавшей четко слов и одевавшейся кое-как. Правда, на этот раз она постаралась одеться в черное.

— Рейна!

Импресарио обернулась, щедро одарив их своей лошадиной улыбкой. С такой улыбкой, несколько зло, но справедливо утверждал Фабрис, Рейна смахивала на Весельчака, одного из семи гномов диснеевской Белоснежки.

— Фабрис, дорогой, ты бесподобен…

Рейна с ним еще не виделась после его возвращения в Париж. Она стиснула его своими короткими, но сильными руками, затем протянула руку «нашей дорогой Маги».

— Тебе всего-то надо пересечь улицу, но и тут ты умудряешься опаздывать…

— Послушать тебя, так можно подумать, что Констан дает званый вечер!

Лицо Рейны помрачнело.

«Это уже не Весельчак, а Ворчун», — подумал Фабрис.

— Франсуаза предлагает нам свой последний спектакль…

— Продолжай в том же духе, а я вернусь домой напиться в уединении, — насмешливо ответил Фабрис, подхватив под руку импресарио.

— Во всяком случае, будет много народу! — продолжил он, заметив количество стоящих перед кладбищем машин.

— Подобного давно уже не было! — ответила Рейна, возвращаясь к своей обычной язвительности.

— Я отдаю должное твоему великодушию, ты вполне могла бы не утруждать себя, особенно после того, как по-свински обошлась с тобой Франсуаза десять лет назад…

— Я незлопамятна, — призналась Рейна Вальдер, слегка потупив взор.

— Лгунья! Во всяком случае запомни, я запрещаю тебе танцевать на могиле, ибо среди посетителей есть и дети!

Маги начала проявлять признаки беспокойства: Фабрис принял слишком беззаботный вид, не подобающий знаменитому актеру, присутствующему на похоронах.

— Фабрис, больше не смейся, — попросила она.

— Ты права, Маги, — поддакнул актер, пытаясь принять безутешный вид.

— Это возрастное, — доверительно сказал он импресарио, — я не могу больше контролировать свои лицевые мускулы!

Рейна отрывисто рассмеялась, будто расчихалась.

Они миновали ворота кладбища под всполохи вспышек.

— Фабрис, еще разок!

— Повернитесь, мсье Фонтень…

— Немного правее…

— Господа, господа, немного почтения к усопшей, — попросил Фонтень, с удовольствием выполняя просьбы фотографов.

Тем временем Маги выспросила у служителя дорогу, по которой прошел похоронный кортеж, впрочем, расспросы оказались бессмысленны, ибо место можно было определить по толпе. Маги потащила актера с импресарио в указанном направлении. Фоторепортеры путались у них под ногами.

Блекло-голубое небо очистилось от огромных черных туч, так и не разразившихся грозой.

— Оно не так уж и мрачно, это кладбище, — заметил Фабрис, следуя тенистой аллеей, — я бы согласился устроиться в уголке, если со мной случится подобная неприятность. Маги, позаботься узнать, нет ли свободного местечка…

— Не говорите так, — возразила ненавидящая черный юмор секретарша.

Наконец они присоединились к похоронной процессии, остановившейся у выкопанной могилы. Служащие похоронного бюро пристраивали рядом венки и букеты цветов. Около сотни людей окружали семью Франсуазы Констан, среди друзей и знакомых затесалось немало любопытных, слонявшихся в надежде повидать знаменитостей.

По толпе пролетел глухой рокот.

— Фабрис Фонтень… Это Фонтень…

Любопытные вначале оборачивались и лишь затем пропускали актера со спутницами.

Фабрис благодарил, натянуто улыбаясь.

— Убийца здесь, — прошептал он, не разжимая губ.

— Убийца? — переспросила Рейна Вальдер.

— Да, Тони!

Не дожидаясь комментария, Фабрис тотчас продолжил голосом, в котором проскальзывали веселые нотки:

— Посмотрите на папашу Эрналя, он торгуется, как при покупке парика! Это похоже на старьевщика…

— Фабрис! — прошипела Маги.

Фабрис замолчал, но это быстро ему наскучило. Чтобы скоротать время, он принялся изучать стоящих рядом, надеясь найти прелестное личико. В нескольких шагах от него стоял молодой человек с прыщавым лицом, едва сдерживавший слезы — продавец от Шавано.

Бруно Мерли тоже мысленно отметил присутствие этого опрятно одетого юноши, он не знал его, но уже дважды их пути пересекались, и Бруно пообещал себе позже отметить в статье присутствие юного незнакомца «с утопающими в слезах глазами».

Во «Франс Пресс» деяния Бруно уже оценили. Клод Доре нашел его статью о «трагическом уходе из жизни Франсуазы Констан» отличной и, естественно, ему было предложено сделать репортаж о похоронах актрисы.

— Это дело по праву твое, — заявил он.

Вместе с Бруно был редакционный фотограф Жозеф Синьяк, или Джо, невысокий тулузец, таскавшийся за каждой юбкой, говоривший с отталкивающим даже друзей акцентом. Джо стал одним из фотографов, отметивших приход Фабриса Фонтеня несколькими кадрами. Когда гроб опускали в могилу, он подмигнул Бруно, давая понять, что доволен проделанной работой.

Когда Жан-Габриэль Эрналь приблизился к могиле, чтобы бросить в нее розы, Джо навел на него аппарат.

— Отлично, папаша! — прошептал он.

Жест Эрналя был подхвачен, и поток цветов хлынул в могилу.

Семья Франсуазы Констан принимала соболезнования; Эрналь неожиданно для себя оказался во главе похоронной процессии.

— Я скорблю с тобой вместе, — сказал Фабрис Фонтень, пожимая ему руку. — В ближайшее время позвоню.

Тони скрылся поглубже в толпе, так он был менее заметен.

Стайка школьниц, прося дать автограф, окружила Фабриса при выходе с кладбища. Все сочли это естественным.

— Снимай! — приказал Бруно Джо, указав на сценку.

Сбитая особо резвыми подростками, Маги потеряла равновесие и упала бы, не подхвати ее пришедший на помощь журналист.

— Маги, наконец-то ты в объятиях мужчины! — бросил Фонтень.

Покрасневшая секретарша поблагодарила Бруно, воспользовавшегося ситуацией, чтобы представиться.

От общения со школьницами Фонтень оживился и полностью забыл о том, где он находится и по какому случаю. Почувствовав неладное, Рейна Вальдер подошла к Маги.

— Уведите его от суда присяжных заседателей!

Женщины объединенными усилиями вырвали его из рук школьниц, громко скандирующих: «Фабрис!»

Вздохнув, актер отпустил руку очаровательной шестнадцатилетней блондинки.

— Кто эти женщины? — спросила одна из школьниц.

— Лоурел и Харди! — съязвил Фабрис.

Но девушки не рассмеялись, глядя, как секретарша и импресарио уводят обожаемого соблазнителя.

Одной из последних кладбище покидала тридцатилетняя женщина, не привлекшая к себе внимания. На нее даже не посмотрели и не узнали, как того боялась она.

Эта несколько поблекшая брюнетка, одетая в пальто из черной кожи с подчеркнутой поясом талией, выглядела уставшей от тягот жизни. Аккуратно причесанная, тщательно подкрашенная и элегантно одетая, она, вне всякого сомнения, вернула себе немного былого блеска и юношеской беззаботности, так очаровавшей некогда ее друзей.

О смерти Франсуазы Констан она узнала из газет и приехала на кладбище под воздействием ностальгии, даже не пытаясь ей противиться. Во всяком случае, в тот день она была свободна.

А когда-то она была партнершей Франсуазы по съемкам у Жан-Габриэля Эрналя и любовницей Фабриса Фонтеня.

Картинки невеселого прошлого всплыли в памяти, пока она спускалась по улице Депар, направляясь к станции метро «Монпарнас». Ее сопровождали образы Франсуазы, Фабриса, Лены Лорд — столь болезненные для нее воспоминания.

Теперь она сожалела о своем присутствии на похоронах; соприкоснувшись с теми, кто, возможно, забыл о ее существовании, она еще раз ощутила всю боль утраты, то, чего она не смогла или не сумела достичь. И теперь клялась себе никогда больше не возвращаться к прошлому, ибо чувствовала, что ужасно страдает от встречи на телеэкране с картинами десятилетней давности.

Женщину звали Даниэль Жено, а во время съемок фильма она звалась Даниэль Пакен.

* * *

Был прекрасный воскресный вечер. В темно-голубом небе, где уже давно зашло солнце, догорала алая заря. Возвращались из Онфлера, «дофин» мчался по обсаженной платанами дороге вдоль склона небольшого оврага, именуемого местными жителями сухой балкой.

Внезапно водитель притормозил:

— Посмотри туда, — сказал он задремавшей женщине.

Та открыла глаза и увидела огненные всполохи, освещавшие группу деревьев на ближайшем повороте.

— Как будто пожар, — заметила она.

Муж нажал на газ, затем притормозил на повороте, вновь газанул и остановился метров через триста. Они вышли из машины и, предчувствуя беду, торопливо побежали к откосу.

В неглубоком овраге как факел пылал «рено». От пожарища поднимался и терялся в ночи столб дыма.

Мужчина машинально спустился по мягкому склону.

— Не подходи слишком близко! — боязливо сказала женщина.

— Кто-то там внутри…

В отблесках пламени можно было различить уткнувшееся в руль тело. Мужчина рванулся на помощь, но тотчас понял, что не сможет вызволить того, кто стал узником собственного автомобиля и, скорее всего, уже мертв. Взрыв сотряс воздух, вызвав крик ужаса у женщины, и пламя рвануло к небу.

— Как он мог туда слететь? — спросил отбежавший в сторону мужчина.

— Может быть, он жаждал смерти как эти… ты знаешь, типы, что…

— Камикадзе, — возбужденно прервал ее мужчина.

Он посмотрел на платаны. Разумеется, машина могла проскочить между ними, а склон не такой уж и крутой. Тем не менее…

— Все же очень странно, — пробормотал он.

Вернувшись на дорогу, он вскочил в свой «дофин» и, едва дождавшись, пока сядет жена, тут же рванул с места.

— Остановимся в жандармерии Пон-ль-Эвек, заявим о случившемся, — сообщил он тоном, не терпящим возражений. — Несчастный случай… или что-то похуже.

Час спустя жандармы из Пон-ль-Эвек были возле «рено». От того уже остался лишь дымящийся остов с пустой канистрой. Не при помощи ли ее устроили пожар? Жертву опознали по обгоревшему бумажнику, найденному в бортовом ящичке. Все бумаги превратились в пепел, за исключением карточки, на которой можно было прочесть: «Кинотеатр Франсуаз» и имя прописью: «Жан-Габриэль Эрналь».

Антиквар был здесь известен, он владел загородным домиком. Двое жандармов отправились туда и проникли в дом через оставшееся приоткрытым окно. Там никого не было. Они не нашли никакого намека на то, что Эрналь добровольно расстался с жизнью. Предположили убийство и дело передали в Париж.

Той же ночью новость попала во «Франс Пресс», а утром Клод Доре с нетерпением ждал появления Бруно Мерли, воскликнувшего при этом известии:

— Заживо сгорел?

— От него ничего не осталось, лишь обручальное кольцо и кучка костей! Быстро отправляйся на улицу Висконти.

— А Тони? — спросил молодой человек.

— Что за Тони?

— Ну… партнер Эрналя.

— Не в курсе. Проваливай, ты уже давно должен быть там. Назовешь свою статью «Фильм, приносящий несчастья» или что-то в этом роде.

Чтобы проникнуть в магазинчик, Бруно заявил, что он друг инспектора Дельмаса. На что новый инспектор возразил:

— Ну и что?

Считая свой довод весомым, журналист вкратце рассказал, при каких обстоятельствах он познакомился с Дельмасом, сделав упор на том дне, когда Жан-Габриэль Эрналь узнал о смерти своей бывшей жены.

— Я еще и знакомый мсье Эрналя, — добавил он.

— Да, а выходя отсюда, вы будете утверждать о знакомстве и со мной, — проворчал инспектор Соважон.

Тем не менее факт встречи журналиста с Эрналем привлек внимание инспектора.

— Ну хорошо, я позволю вам остаться, но советую ни во что не вмешиваться!

Инспектор Соважон вел себя с грубостью, присущей традиционному представлению о полицейских. Он даже носил длинное пальто и курил трубку. Но судя по его исхудалому лицу, он отличался от типичного образа «толстого брюзга».

Полицейский первым возобновил разговор.

— Антуан Лафо не входит в круг ваших знакомств? — несколько запоздало спросил он Бруно.

— Не знаком с таким.

— Его называют Тони.

— Ах, Тони! Не думаю, что я ему очень симпатичен.

— Консьержка сказала мне, что он жил с Эрналем.

— Точно. По-моему, они партнеры.

— Он исчез, не оставив ни следа. Консьержка утверждает, что мужчины вместе отправились на машине в субботу после полудня…

— В сторону Пон-ль-Эвек?

— Дом довольно уединенный, их никто не видел. Вы уже бывали здесь?

— Да, — ответил удивленный Бруно. — Я брал интервью у Эрналя на прошлой неделе…

— У вас нет идеи, где можно раздобыть фото этого самого Тони?

— Думаю, есть.

Инспектор прошел вслед за Бруно в гостиную. Молодой человек тотчас открыл ящик стола в испанском стиле, где Эрналь хранил фотографии. Там их оказалось с полсотни, он поспешно просмотрел и отложил две, на которых был снят приятель Эрналя, на одной улыбающийся, на другой серьезный. Соважон выбрал вторую.

— Милый мальчик, — заметил он без комментариев.

Соважон неловко засовывал фото, не входившее по размеру в карман. Бруно воспользовался этим для более детального изучения снимка ангельски улыбающегося Тони, затем протянул пытавшемуся раскурить потухшую трубку Соважону зажженную зажигалку.

— Вы очень любезны, — заметил полицейский. — Поздравлю Дельмаса с умением заводить удачные знакомства!

— Вы знаете, мы не слишком близко знакомы, — признался несколько смущенный Бруно.

— Надо же! — с наигранным удивлением бросил тот.

Бруно постарался обойти плоскую круглую банку, одну из тех, в которых хранят кинофильмы, но наступил на другую. Посмотрев вниз, он увидел полдюжины подобных коробок и крышек, валявшихся на паркете.

Коробки были пусты.

— Вы видели это? — заинтригованно спросил он.

— Да. Сожгли фильм, несколько недогоревших кусочков пленки остались в камине.

— Фильм? — переспросил журналист и поднял одну из крышек, на которой карандашом было написано: СЧМВ № 3.

— Но это же его фильм! — воскликнул он. — СЧМВ означает «Скажите, что мы вышли»… И он его сжег?

— Он или кто-то другой, — заметил инспектор.

Но взволнованный Бруно его не слушал.

— Это невероятно, он не мог совершить подобного, он слишком дорожил им, это частица его самого…

Бруно успокоился и добавил:

— Надо срочно сообщить об этом!

Одной рукой он схватил телефон, другой раскрыл справочник на букву «О». Ему нужен был телефон ОРТФ, и он нашел его.

— Вы могли бы спросить у меня разрешения на звонок, — спокойно заметил инспектор, пока Бруно накручивал диск аппарата.

— Но я же на работе! — негодующе запротестовал журналист.

— Не учи ученого, — буркнул Соважон, занявшись своей вновь погасшей трубкой.

— Алло, ОРТФ?.. Мадемуазель, не могли бы вы мне назвать ответственного за показ фильмов?..

— Говорят из полиции, — сухо добавил Соважон.

— Мсье Кассар, да, именно он… Передайте ему трубку… Его нет? Тогда его секретаря, я думаю, что у него такой имеется!

Бруно безнадежно покосился на инспектора, хмуро взиравшего на происходящее.

— Секретарь мсье Кассара? — вскоре продолжил журналист. — Говорят из полиции… Не могли бы вы мне сказать, ваша служба не выдавала мсье Жан-Габриэлю Эрналю копию его фильма «Скажите, что мы вышли»? Мсье Эрналь, улица Висконти, 17 бис. Побыстрее, пожалуйста, это очень важно.

Мгновение спустя Бруно, повесив трубку, объявил:

— Фильм выдан в пятницу… и Эрналь уничтожил его. Конечно, он или кто-то другой…

— Это как раз то, о чем я говорил немного ранее, но вы меня не слушали, мсье начальник службы безопасности! — бросил Соважон, но тут же отбросил шутки в сторону.

— Чем вас так заинтересовала эта история с фильмом?

Бруно воскресил в памяти судьбу единственного полнометражного фильма Жан-Габриэля Эрналя и успех, пришедший к нему слишком поздно благодаря телевидению. Соважон не разделял волнений журналиста.

— Предположим, фильм таит в себе какую-то опасность, какую, я пока плохо себе представляю; единственное, что я понял: его хотели уничтожить не до показа, а после, что совершенно необъяснимо…

— Тогда, следуя вашей логике, Эрналь сам его уничтожил?

— Я ничего не утверждаю.

— За несколько дней до показа в «Кинотеке», в вечер чествования Франсуазы Констан? Вы совершенно не знаете Эрналя, ни за что на свете он не отказался бы от такого шоу…

— Если предположить, что он совершил самоубийство и не захотел ничего оставлять после себя…

— Вы предполагаете самоубийство?

Соважон ничего не ответил.

— Надо перерыть весь дом, — продолжал Бруно. — Наверняка существует еще одна или несколько копий фильма.

Инспектор отдал распоряжение, но поиски были тщетны.

Нашли лишь изрезанный текст сценария «Скажите, что мы вышли…», и тут Бруно скрыл от инспектора, что Эрналь подарил один экземпляр ему.

Фото Тони Лафо, похищенное Бруно, поместили на первую полосу бюллетеня «Франс Пресс» в пятичасовом выпуске. «Свидетель, жертва или убийца?» Таков был набранный крупными буквами заголовок через всю полосу.

Снимок обгорелых останков «рено» поместили на третьей странице перед большой статьей Бруно Мерли, размышляющего об ужасной истории фильма и заканчивающего вопросом: «Можно ли рассматривать как несчастный случай странную смерть в ванне Франсуазы Констан, погибшей на прошлой неделе?»

Когда Маги известила Фабриса Фонтеня, уже изрядно поднабравшегося, о смерти Эрналя, тот лишь отрезал:

— Пусть не особенно рассчитывают на меня в траурной процессии… тем более, что гроб будет пуст.

Даниэль Жено, бывшая Пакен, услышала по радио комментарий о трагическом уходе из жизни Жан-Габриэля Эрналя, и эта новость лишь укрепила в ней сознание бессмысленности встречи с теми, кто десятью годами ранее прилагал все усилия, чтобы добиться успеха.

* * *

В ночь с понедельника на вторник в квартире 182 на четвертом этаже дома по улице Коленкур ударом ножа был убит шестидесятидвухлетний мужчина.

Его звали Луи Луврие.

Консьержка нашла труп поздним утром и тут же сообщила в полицию через молодого почтальона, доставившего почту Луврие и громко возмущавшегося по поводу отсутствия получателя. Позднее выяснили, что в конверте находился чистый лист бумаги, не содержавший никаких отпечатков.

Луи Луврие был кинооператором и после смерти жены жил один, у него не было детей.

Квартира осталась в полном порядке и казалась нетронутой. Медицинская экспертиза показала, что смерть наступила между 23 часами и полуночью. Соседи Луврие ничего подозрительного не слышали и не заметили.

Кадры из фильмов, снятых Луврие, висели на стенах, и среди них была и Франсуаза Констан в сцене из «Скажите, что мы вышли».

Луи Луврие работал оператором на съемках фильма Жан-Габриэля Эрналя.

Глава шестая

«Кошмарный фильм: новая жертва» — кратко сообщила «Франс Пресс». Заголовок был произведением Клода Доре, тот предпочел его предложенному Бруно Мерли: «Зверски убит оператор ужасного фильма».

— Ты пойми, девять десятых наших читателей не знают, что такое оператор, к тому же это неприятное и пугающее слово!

Но Доре был весьма удовлетворен, что Бруно — обладатель «уничтоженного» сценария фильма Эрналя, на обложке которого перечислен весь состав киногруппы.

— Займись контактами с теми, кто еще жив, — приказал он молодому человеку. — Им явно есть что сказать!

В редакционном зале, держа руку на телефоне и с нетерпением ожидая звонка, Бруно склонился над текстом, первые строчки которого знал наизусть:

«Сценарий фильма написан и поставлен Жан-Габриэлем Эрналем с участием Франсуазы Констан, Фабриса Фонтеня, Даниэль Пакен, Лены Лорд и самого автора. Оператор — Луи Луврие. Звукорежиссер — Жан-Поль Биссман. Ассистент режиссера — Жанна Мартине».

Сидя за столом напротив, секретарша Моника тщательно просматривала справочник театральных деятелей за 1966 год.

— Никаких следов Жан-Поля Биссмана, — сообщила она.

— Уверена?

— Конечно, — оскорбилась девушка.

— Тогда свяжись с профсоюзом технических работников кинематографа, — распорядился Бруно после секундного размышления. — Может быть, они смогут что-то подсказать…

Пока Моника просматривала более поздний справочник, зазвонил телефон и Бруно снял трубку.

— Я связалась с твоим абонентом, — сообщил голос телефонистки Анны. — Не вешай трубку…

Раздался щелчок, затем послышался нетерпеливый женский голос.

— Алло! Я слушаю…

— Мадемуазель Маги Вальер?

— Да…

— Говорит Бруно Мерли из «Франс Пресс», мы встречались с вами на похоронах…

— Я вас прекрасно помню, — отрезала Маги.

— Мне бы хотелось срочно взять интервью у мсье Фонтеня; считаете ли вы это возможным?

— Боюсь, что нет, мсье Фонтень очень занят…

— Я очень прошу вас, это крайне важно.

— Ну, хорошо!.. Он должен примерять костюмы для съемок в новом фильме в конце дня…

— У себя?

— Да, 232 бис бульвар Распай. Вы можете прийти, но я вам ничего не обещаю.

— Спасибо, — поблагодарил Бруно. — До вечера.

Удовлетворенный, он повернулся к Монике, неустанно набиравшей один и тот же номер.

— Итак, что с профсоюзом?

— Занято! — ответила секретарша.

Вошли два спортивных репортера: они направились к почтенному старцу, читавшему в углу зала.

— Твоя кляча пришла последней, — сообщил один из них.

— Правда? — не поверил старик.

— Нет, — уточнил другой, — всего лишь пятой!

— Ну, дерьмо! — сказал старик, швырнул книгу о стену. — И кто выиграл?

— Фрикотер и Мадам Де.

Эти реплики остановили усача, проходившего мимо.

— Побили или нет? — осведомился он, подходя.

— Побили, ты проиграл пари.

Усач хмуро посмотрел на старика.

— Это твоя вина, все из-за твоей «конфиденциальной информации»!

— Пусть он и платит… — продолжил он, обращаясь к репортерам.

— Нет проблем! — заявил старик.

— Я дозвонилась! — прокричала Моника, чтобы перекрыть шум голосов.

— Алло! Профсоюз кинематографистов! — продолжала она в трубку.

— Потише, ребята! — попросил Бруно, обращаясь к коллегам.

Эта просьба, хоть и высказанная с улыбкой, не понравилась спорящим.

— Мсье Первая Страница нуждается в тишине…

— Он может описаться!

Бруно сделал вид, что их не слышит. Уже несколько дней большинство журналистов демонстрировало какую-то неприязнь по отношению к нему. Ему указывали на промахи, приписывали всевозможные ухищрения. «Он только и ждал случая, чтобы обойти всех», — заметила одна секретарша. Впрочем, женщины пока были на стороне Бруно.

Трое спорщиков на цыпочках и с ироничными возгласами: «Тише! Тише!» покинули зал, но Бруно интересовало лишь то, что писала Моника.

— Большое спасибо, — сказала она в трубку, прежде чем повесить ее.

— Биссман уже давно отошел от дел, тем не менее, я узнала адрес… — сообщила она.

На протянутом листке бумаги Бруно прочел: «Улица Веронез, 8».

— Где находится эта улица Веронез? — спросил он.

— Рядом с авеню Гобелин, — вмешался Джо Синьяк.

Молодой фотограф только что присел на краешек стола Бруно.

— Он мог сменить адрес, — добавила секретарша.

— Сейчас посмотрим. Сценарий, — приказал журналист, листая тем временем справочник. — Жанна Мартине… «и-н-е»!

Моника открыла том за 1966 год и нашла:

— Жанна Мартине, улица Абревуар, 24, в Буа-Коломб. 543–87–02.

Бруно перегнулся через стол, чтобы взять у девушки номер.

— 543–87–02, — повторил он, вращая диск телефона.

Джо взял наушник, и оба молодых человека едва не подпрыгнули, услышав пронзительный голос:

— Алло!..

Говорила женщина.

— Мадемуазель Жанна Мартине?

— Моя племянница умерла… два года назад, — устало ответил голос. — Из-за пневмонии, если вы желаете знать!

На лице Джо появилась гримаса, тем временем женщина продолжала:

— Очень интересно, заботу о ее здоровье проявили только после смерти бедняжки!

— Прошу прощения, но вы хотите сказать, что кто-то еще осведомлялся о ней? — спросил Бруно.

— И не далее как на прошлой неделе, мсье, имени которого я не знаю! На этом я откланиваюсь!

Щелчок в трубке дал понять, что женщина ее бросила.

— Что за натура, — прокомментировал Джо. — Мне бы хотелось посмотреть на нее!

— Моя племянница умерла два года назад, мсье, имени которого я не знаю… — продолжал он, имитируя ее голос.

— Концы в воду, — заметил Бруно.

— И жертвой меньше для маньяка… Я бы даже сказал — киноманьяка! — добавил, подмигнув, фотограф.

— Очень забавно, — озабоченно и совсем без улыбки сказал Бруно. — Подведем итоги: Даниэль Пакен и Лена Лорд не найдены, Жанна Мартине умерла два года назад. Остался лишь Биссман. Посмотрим.

— Посмотрим! — повторил Джо, следуя за направившимся к выходу другом.

— Доре дал личного фотографа этому сопляку? — бросил старик, вновь принявшийся за чтение.

Моника лишь пожала плечами.

Машина Бруно выехала с улицы Круассан и направилась к Сене. Четверть часа спустя она была на авеню Гобелин.

— Первый поворот налево, — скомандовал Джо.

— Для тулузца ты очень хорошо ориентируешься в Париже, — заметил Бруно, сворачивая на улицу Веронез.

— До того как стать фотографом, я хотел быть таксистом!

Бруно без труда нашел место, где поставить машину, и молодые люди вошли в дом.

— Можно подумать, что консьержка отсутствует…

Но Бруно уже заметил прикрепленный в коридоре список жильцов.

«Биссман. 2-ой этаж налево».

Они поднялись и постучали в дверь. Открыла женщина с привычной безысходностью в глазах, по всей видимости, под пеньюаром сомнительной свежести на ней ничего не было. Не сказать, что она молода и красива, нет, скорее просто симпатична.

— Мне бы хотелось видеть мсье Жан-Поля Биссмана, — сообщил журналист.

— Мне бы тоже! — ответила женщина, произнося эти три слова со странным смешком.

— Мсье Биссмана здесь нет?

— Этот негодяй сбежал два года назад. Вы не считаете, что удобнее развестись, если хочешь начать новую жизнь! Вы из кино? — продолжала она, указав на фотоаппарат, висевший на груди у Джо.

— Я фотограф.

— Это хорошо!

— Есть у вас хотя бы его адрес? — вновь начал Бруно.

— Конечно, нет. Меня бросили, да я и так была брошенной, — добавила мадам Биссман.

И у молодых людей сложилось впечатление, что, несмотря ни на что, она довольна своей жизнью.

— Он не оставил вам бумаг, позволяющих определить…

— Только не это! — отрезала женщина. — Я была у матери в Доргоне, отдыхала, вернулась и — раз — ничего! Нет, впрочем, одна фраза: «Я уезжаю в США». Что за субъект! — воскликнула она, едва не восхищенно.

— Значит, он в Америке?

— Сами подумайте — это блеф! Будь это так, он жил бы на площади Италии!

— Прошу прощения за беспокойство, — извинился Бруно.

— Если он попадется вам в руки, пошлите его ко мне, — сказала она, мило улыбнувшись.

— Никто им не интересовался на прошлой неделе? — внезапно спросил Джо.

Женщина задумалась и почесала бровь, будто этот жест помогал ей лучше сконцентрироваться.

— Да, какой-то парень позвонил в табачную лавку по соседству… Но он не представился. А что, это важно?

— Мариз, ты идешь? Да или нет? — раздался из комнаты мужской голос.

— Я вас оставлю. Я могу часами болтать, неся невесть что, — она вздохнула.

— До свидания, мадам.

— До свидания, ребята, — ответила она с сожалением, перед тем как закрыть дверь.

— Интересная женщина, — заметил, спускаясь по лестнице, Джо.

— Я бы предпочел, чтобы она была менее интересной, но более счастливой в семейной жизни, — признался Бруно, явно огорченный результатами визита. — Как теперь разыскать ее мужа?..

— Постарайся лучше заняться двумя девицами, Даниэль Пакен и Леной, как там ее…

— Которые не зовутся теперь ни Даниэль Пакен, ни Леной Лорд. Это псевдонимы. По крайней мере, так мне сказала Франсуаза Констан о Лене Лорд…

— Остается лишь поместить сообщение во «Франс Пресс», — пошутил фотограф, — «Ищем выживших после серии убийств…»

Лицо Бруно просветлело.

— Ты натолкнул меня на мысль, — сказал он, садясь за руль своего автомобиля.

— Видишь, я хорошо сделал, отправившись с тобой! Что за мысль?

— Потом, — ответил Бруно, отъезжая.

Джо не протестовал, у него был прекрасный характер.

Некоторое время они ехали молча.

— Скажи, — начал Джо, — ты не находишь странным, что кто-то раньше связывался с тетушкой ассистентки режиссера и женой Биссмана?

— Об этом я и подумал, — ответил журналист.

* * *

Под критическим, но компетентным взглядом своей секретарши Фабрис Фонтень примеривал очень длинную венгерку с бранденбурами, меховой отделкой и капюшоном. Он натянул капюшон на голову и расставил обутые в блестящие ботфорты ноги, пробуя позировать перед зеркалом.

— Это норка, — уточнил Мащаев, создатель костюмов будущего Михаила Строгова.

У Мащаева было высохшее лицо столетнего старика и длинные, наводящие ужас на детей ногти. Он грассировал, пытаясь демонстрировать свой русский акцент, появившийся у него одновременно с известностью, то есть достаточно поздно.

— Норка — это превосходно для солидности, но на экране не смотрится, — возразил Фабрис, повернувшись к секретарше. — Маги?

— Неплохо, — ответила та, — : но еще стоит пустить немного норки вокруг капюшона.

Фабрис уже давно во всем полностью полагался на Маги, а в одежде тем более.

— Вы поняли? — спросил он костюмера.

— Да, но я все же считаю, что…

— Думаете вы, а ношу ваш хлам я. Обшейте капюшон норкой!

Тяжело вздохнув, Мащаев записал замечание, но ни Маги, ни смотревшийся в зеркало актер не заметили этого.

— Для какой это сцены? — спросил он.

— Бегство на нартах, — ответила Маги.

— Не совсем удобно для того, чтобы погонять собак и ласкать красотку… Впрочем, я уверен, что большая часть зрителей предпочла бы обратное, — заметил Фабрис Мащаеву, и тот рассмеялся, не совсем уловив смысл. — А, там посмотрим…

Примерка шла уже больше часа и Фонтень начал уставать.

— Можно сдохнуть от жары в этой штуке…

Мащаев помог ему избавиться от венгерки, осторожно поместив ее в длинную картонную коробку.

— Что дальше? — спросил актер.

— Рубашки… русские косоворотки! — сообщил старик, доставая их из чемодана.

— Они моего размера?

— Конечно!

— Тогда они мне подойдут, нет нужды мерить!

Взглядом Маги посоветовала костюмеру не настаивать.

— Закончили, — провозгласил Фабрис. — Я рад.

— Как вам угодно, — сказал, вновь вздохнув, Мащаев. — Но остаются шапки.

— Это существенно, Фабрис, — вставила Маги.

— Тогда мне следует пропустить стаканчик, — заявил, сдаваясь, актер. — И, потом, снимите с меня эти чертовы ботфорты!

Мащаев нагнулся и помог Фабрису снять ботфорты, тем временем секретарша вышла приготовить виски с апельсиновым соком. Когда она вновь появилась в салоне со стаканом в руке, Фонтень, оставшись в носках, был облачен в маленькую шапочку из рыси.

— Нет, что это за вид, я вас спрашиваю? — задыхаясь, спросил он у Маги.

Внезапно он с яростью швырнул шапку на пол и выпил залпом виски. Среди бывших в чемодане всевозможных шапок Маги выбрала смушковую, сама водрузила ее на голову актера и улыбнулась. Шапка превосходно подошла сразу успокоившемуся Фабрису.

— Право, не знаю, что бы я делал без тебя, Маги…

В дверь постучали.

— Да? — ответила секретарша.

В приоткрывшуюся дверь просунулась голова горничной (опыт научил Маги нанимать только малопривлекательных женщин).

— Мсье спрашивают журналист и фотограф…

— Вышвырните их вон! — рявкнул актер.

— Что за газета? — спросила Маги.

— «Франс Пресс», — ответила горничная.

Секретарша вспомнила о звонке Бруно Мерли.

— Позвольте им сделать снимки, — попросила она.

— Пускай проваливают! — возразил Фабрис.

Но сквозь приоткрытую дверь уже полыхнула вспышка.

— Слишком поздно! — бросил поймавший в объектив актера Джо, более рослый, чем служанка.

— Чертовы…

Фабрис тут же забыл про свой гнев, узнав появившегося вслед за фотографом Бруно Мерли.

— Маги, не этот ли очаровательный мальчик имел счастье потискать тебя на кладбище, когда ты падала в обморок?

Лицо секретарши покрылось красными пятнами, в то время как Бруно улыбнулся. Фабрис подошел к Джо, чтобы шепнуть ему на ушко, но так, чтобы слышали все присутствовавшие:

— Она была так возбуждена…

Маги заставила себя не отвечать Фабрису, продолжавшему свою игру.

— Прошу вас, не ревнуйте к Мащаеву, — сказал он Бруно. — Я вам клянусь, он ничего не значит для Маги… тем более сегодня. Ибо уже пять лет… Ах!

Фабрис изобразил экстаз, затем с серьезным видом продолжал:

— В конце концов, это не стоит объяснять, бедняжка ужасно стеснителен. Достаточно одной фразы: плоть слаба.

Фабрис оставил Бруно и, подойдя к костюмеру, взял его за плечи.

— Впрочем, Пепе, следует быть обходительным, не правда ли, Пепе?

Костюмер, до этого не следивший за разговором, но удивленный нервозностью Фабриса, поспешил согласиться.

— Я сейчас же ухожу.

— Будьте любезны, ребята, помогите ему донести коробки и корзинки до лифта.

— Надеюсь, вы не прихватите с собой вам не принадлежащее? Нет? Значит, вы стареете, дружище! Идите, идите и не забудьте расширить все мои брюки! — бросил он в сторону Мащаева.

Мащаев ушел с Бруно и Джо, нагруженными многочисленными связанными вместе коробками.

— Вы иногда одиозны, — отметила Маги.

— Это потому, что я несчастен, — задумчиво ответил Фабрис.

Но Маги слишком хорошо знала Фабриса, чтобы доверяться его изречениям.

— Вы неисправимы… — вздохнула она.

— Вот это и надо повторять режиссерам!

— Боже мой! Вы оставили шапку! — воскликнула Маги.

— Это не существенно, если она мне идет…

Вновь появились Бруно с Джо.

— Можно сделать еще один снимок? — спросил Джо.

— В шапке или без?

— В ней.

— К вашим услугам.

Дважды полыхнула вспышка, потом Фабрис сорвал с головы меховую шапку и забросил ее подальше.

— В новом фильме мне хотелось бы быть вот с такой шевелюрой от начала и до конца. Солнце, девочки и совсем немного диалога, типа: «Меня мучит жажда!» и «Еще!». Пройдемте в мою комнату, — пригласил молодых людей актер. — И ничего не бойтесь, вы не в моем вкусе!

Теперь они втроем очутились перед баром.

— Виски, джин, водка, шампанское или всего понемногу? — предложил Фабрис, играя шейкером.

— Мне без алкоголя, — сказал Бруно.

— Что так? — воскликнул актер, будто услышав что-то несуразное.

— Если я выпью, то не смогу написать и строчки…

— А у меня все наоборот. Если я не выпью, то ничего не сыграю. Бастер Китон! — заявил Фабрис, невозможно гримасничая.

Реакции не последовало.

— Это не смешно? Тем хуже! — продолжал он. — Во всяком случае, не лепите этого в вашу газетную «утку», тем более, что я уже достаточно прослыл пьяницей… заслуженно, надо признать.

— Водка, — решился долго колебавшийся Джо.

— Храбрый малыш, — признал Фабрис, протягивая тому бокал. — И надеюсь, снимки он не запорет!

— Для детей! — сообщил он важно, наливая грейпфрутового сока Бруно.

— За Францию! — заключил актер, поднимая полный стакан виски с каплей апельсинового сока.

Выпив, Фабрис указал журналисту на прозрачное пластиковое кресло.

— Это безобразно, но удобно… и потом, это для звезд! — объяснил он, упав в кресло подобное тому, куда сел Бруно.

— Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов по поводу…

— Михаила Строгова! — пропел, закатив к небу глаза, Фабрис.

— Вовсе нет.

— Тем лучше, ибо у меня создается впечатление, что я снимаюсь в нем пятый раз!

— Мне хотелось бы поговорить о фильме Жан-Габриэля Эрналя.

— Забавная мысль.

— Фильм Эрналя был показан во время наших съемок в Испании и прошел с огромных успехом, — сообщила неслышно вошедшая Маги.

— Вы не чувствуете, что над вами нависла угроза? — спросил Бруно у актера.

— Угроза надо мной? Вы сошли с ума? — Лицо актера вдруг просветлело. — Ах да, легенда о фильме-убийце! Не говорите мне, что вы настолько глупы и верите в вами же написанную чушь!

— Позвольте все же заметить, что…

— Да, я знаю, три трупа, — отрезал Фонтень. — Ну и что? Совпадение. Черная полоса, так бывает.

— Да, но в этой истории…

— Прикиньте по порядку: мамаша Констан утонула…

— Не далее как вчера вечером, и уже не в первый раз, вы сказали, что считаете Тони Лафо убийцей, — бросила Маги.

— Вот как? — воскликнул заинтригованный Бруно.

— Я пошутил, — пожал плечами Фонтень.

— Согласен, все это неприятно, — тут же добавил он.

— И эта шутка забавляла вас и ваших друзей несколько дней, — настаивала секретарша.

— Как и все великие комедианты, я повторяюсь, если это приносит успех. Итак, мамаша Констан утопилась, — продолжал Фабрис, заметно возбужденный вмешательством Маги. — Что касается Эрналя, я думаю, это всего лишь самоубийство…

— А что вы думаете о втором ненайденном типе? — спросил Джо.

— Позвольте мне закончить свою мысль, — с юмором запротестовал Фабрис. — Тони убрал Эрналя, впавшего в депрессию, инсценировав сцену с катастрофой за городом.

Подобное толкование фактов никого не убедило. Тем не менее Фонтень продолжал рассуждать.

— Что до оператора, здесь, по-видимому, речь идет о преступлении. Но преступлении, не имеющем отношения к смерти Франсуазы или Эрналя. И я уверен, что полиция это вскоре обнаружит.

— Может быть, вы и правы, — согласился Бруно. — Но будет жаль…

— Жаль?

— Да, фильм, приносящий несчастья — это фантастично, волнующе… в конце концов, это мнение журналиста, а не полиции, — улыбнувшись, исправился Бруно. — Вам не будет в тягость вспомнить о съемках «Скажите, что мы вышли…»?

— Почему это должно быть в тягость? Тем более, что ни о чем необычном рассказать я не могу… кроме того, что прошло десять лет.

— Что еще?

Прежде чем ответить, Фабрис под критическим взглядом Маги нервно налил новую порцию виски.

— Что еще? Да ничего. Кто-то с кем-то спит, все толкаются локтями и ругаются… как и любая другая команда на съемочной площадке. Вы ведь знаете, что один фильм походит на другой!

— Этот был несколько необычен для того времени, — напирал Бруно. — Пять актеров, включая постановщика, три техника и дом в глуши.

— Вы абсолютно однозначно надеетесь раскопать что-то скандальное или ужасное? — бросил явно недовольный Фабрис. — Сожалею, что разочаровываю вас, старина, но я долго копался в памяти… Может быть, Эрналь чуть-чуть злоупотреблял наркотиками… но вы видели результат: шедевр! Франсуаза, та день и ночь слушала и напевала песенки Пиаф…

— А две другие актрисы?

— Сейчас я даже не помню их имен…

Фонтень лгал, Бруно мог в этом поклясться.

— Даниэль Пакен и Лена Лорд, — напомнил журналист.

Что-то проскользнуло во взгляде Фабриса, но что? Сожаление, угрызение совести, тоска — или это всего лишь воздействие алкоголя?

— Я, должно быть, флиртовал с ними… может быть, дело зашло дальше игры… Но если вспоминать все фильмы, где женщины не только по сценарию попадали в мои объятия… — ухмыльнулся он.

— А вы уже работали у мсье Фонтеня, когда он снимался у Эрналя?

Женщина хотела ответить, но актер перебил ее.

— У меня не было в то время денег на содержание секретаря, — взбешенно заявил он. — Хорошо, достаточно посмеялись. Маги, проводите ребят…

Бруно встал.

— Вы позволите мне написать, что не испытываете страха? — бросил он, перед тем как последовать за секретаршей.

— Я не только позволяю, но прошу вас. От этого зависит успех «Михаила Строгова»!

И давая понять корреспондентам «Франс Пресс», что встреча завершена, Фабрис Фонтень повернулся к ним спиной.

— Он чудит, чтобы полегче выкарабкаться, — заметил Бруно в лифте.

— Не думаю, что у него провал в памяти, — сказал фотограф, — но у меня создалось впечатление, что он не сказал всей правды…

— Актерам такое понятие незнакомо!

Высадив Джо у Сен-Жермен-де-Пре, Бруно связался с редакцией. Ему предстояло написать статью, смысл которой оставался не вполне ясен ему самому. Из редакции ему сообщили о результатах последней экспертизы по опознанию обугленного трупа в «рено». Полицейские эксперты обратились к дантисту Жан-Габриэля Эрналя, и тот, после сравнения карточек протезирования с челюстью трупа, категорически опроверг то, в чем до сих пор почти все были убеждены. Заживо сгоревший человек был не Жан-Габриэлем Эрналем, а другим клиентом того же дантиста: Тони Лафо.

Глава седьмая

На следующее утро Бруно позвонил Фабрису Фонтеню и осведомился о впечатлении актера от того, что газеты назвали «сюрпризом трупа».

Естественно, ответила Маги.

— Мсье Фонтень уже знает новость?

— Да, мы слышали об этом вчера вечером по радио.

— Какова его реакция?

— Как и у всякого актера.

— А кроме того?

— Он сказал: «То, что меня смущало в первой версии о Тони как убийце Эрналя, так это слишком тщательная для любителя проработка мизансцены. Смена ролей расставляет все по своим местам!»

— И что дальше?

— Он отправился спать.

Журналист больше не настаивал.

Теперь Бруно находился в кабинете инспектора Соважона, на набережной Орфевр. Полицейский пригласил его расспросить о поведении владельцев «Автомата».

— Я не заметил ничего особенного, — заявил журналист. — Никакой напряженности между ними… но должен уточнить, что никогда прежде не видел их вместе…

Внезапно Бруно вспомнил одну деталь.

— Ах, да! Во время интервью мы находились в гостиной на втором этаже, внезапно вошел Тони Лафо… так, будто хотел застать нас врасплох. Он пришел за книгой, но у меня было совершенно четкое впечатление, что это только предлог. Впрочем, Эрналь не придал тогда никакого значения. Во всяком случае, он обошелся без комментариев.

— Если я правильно понял, Тони Лафо мог проявить признаки… зависти?

Слово рассмешило журналиста.

— Да, можно назвать и так! Несколько позже, когда я уходил, Лафо демонстративно меня проигнорировал. Он явно был раздражен.

— Как вел себя во время интервью Эрналь?

— Отлично… раскрепощен, уравновешен. Он несколько возбудился, вспоминая съемки фильма и, как мне показалось, очень радовался повторной демонстрации фильма в кинотеатре. Он даже при мне позвонил на ОРТФ, чтобы попросить показанную по телевидению копию, считая ее единственным полным экземпляром. Это все, что я могу рассказать…

— Не густо, — заметил Соважон, доставая свою трубку.

— Да, можно представить Тони убийцей Эрналя, обратное мне кажется маловероятным.

— Почему?

— Впечатление. Лафо явно был нервозным, легковозбудимым типом, к тому же мы знаем, что он был завистлив и ревнив. Предположив, что Эрналь хочет порвать с их… партнерством…

Инспектор жестом остановил Бруно.

— В любом случае сегодня несомненно одно — в машине сгорел Лафо.

— Причем с бумагами Эрналя, ибо это вызвало ошибку в опознании. Машина была на чье имя?

— Эрналя.

— Значит, неудивительно, что в бортовом ящичке был найден бумажник владельца машины. Итак, преступление или самоубийство?

— Лишь Эрналь может ответить на этот вопрос. Мы объявили его розыск…

Дверь кабинета приоткрылась, позволяя увидеть высокий силуэт инспектора Дельмаса.

— Надо же, старина, — начал он и тут увидел стоявшего спиной Бруно.

— Извини, я думал, ты один, — запнулся он, собираясь удалиться.

— Останься, — сказал Соважон, — и пожми руку своему большому другу!

Бруно удивленно обернулся и узнал Дельмаса. Он тотчас понял шутку Соважона и не смог скрыть свое смущение. Но Дельмас подошел и улыбаясь протянул руку.

— Я простил бы скорее то, что вы выдали себя за одного из моих друзей, чем утверждения об убийстве Франсуазы Констан.

— Но я уверен, что ее убили, — запротестовал Бруно. — Франсуаза Констан, Тони Лафо, оператор…

— «Фильм-убийца!» — насмешливо процитировал Дельмас.

— Уверяю, что со мной согласно большинство читателей, — заметил Бруно.

— Ваша теория безосновательна. Тони Лафо не участвовал в фильме своего партнера… Более того, он встретился с Эрналем лишь в 1965 году.

— Откуда вам это известно? — подозрительно спросил журналист.

Но тотчас поправился и, улыбаясь, добавил:

— Если вы можете сказать, не разглашая служебных секретов.

— Очень просто, от семьи Лафо, — сообщил Дельмас.

— Я вчера встретился с Фабрисом Фонтенем, — признался Бруно. — Он тоже не верит, что между тремя трагедиями существует связь…

— И это мнение имеет к нам прямое отношение! — подметил Соважон.

— Есть вещь, волнующая меня, но на которую никто не обращает внимания, — продолжал Бруно.

— Мы слушаем вас, сын мой, — сказал Соважон, скрестив руки.

Но журналист не рассмеялся.

— Почему нет больше ни одной копии фильма? В чьих интересах было их уничтожать?

— Эрналь, — неубедительно предположил Дельмас.

— Почему он? Почему не кто-то другой?

— Этим мы и занимаемся! — поднимаясь, ответил Соважон. — Благодарю вас за визит.

— А если я это выясню? — вызывающе спросил Бруно.

— Если вы выясните что? — переспросил пожилой инспектор.

— Выясню, кто уничтожил копию фильма и почему…

— Тогда мы назначим вас помощником шерифа! До свидания!

С мрачным видом Бруно пожал руки инспекторов и вышел из комнаты.

Мгновение спустя он уже сидел в своей машине и мчался к авеню Гобелин.

— Опять вы? — воскликнула мадам Биссман, одетая все в тот же пеньюар.

— Вчера я забыл кое-что у вас спросить…

— Что же? — все с той же иронией спросила она, прислонившись к стене и скрестив руки.

Всем видом мадам Биссман показывала, что настроена на продолжительную беседу. Бруно больше не пытался предложить пройти к ней, может быть, мужчина, назвавший ее накануне Мариз, был еще там? Он решил, что ей просто удобнее поболтать на лестничной клетке из желания быть замеченной с молодым человеком…

— Мне нужно фото вашего мужа.

— Ах, это! — удивилась она, беря в свидетели воображаемую публику.

— Я работаю во «Франс Пресс».

— Не читаю газет, не люблю читать.

— Я делаю репортаж о фильме, недавно показанном по телевидению, где ваш муж участвовал как звукорежиссер.

— «Скажите, что мы вышли», — быстро откликнулась женщина, будто участвовала в конкурсе. — Я его видела, у меня есть телевизор. Мне он не понравился. Девушки все время в одних и тех же платьях, и я так и не поняла сути. Но вы здесь ни при чем, — вежливо добавила она.

— Этот фильм имел огромный успех.

— Люди сошли с ума! — доверительно сообщила она своей таинственной публике.

— Мой главный редактор заказал статью о всех участниках съемок, актерах и техниках, по возможности сопроводив ее фотографиями. Теперь вы знаете все.

— Да, — спокойно ответила она, не шевельнувшись.

— Мне необходимо фото мсье Биссмана, — нетерпеливо продолжал Бруно. — У вас не найдется одного-двух снимков?

— Разумеется, найдутся.

— Я обещаю вам их не потерять, — уточнил журналист, заставляя женщину решиться.

— Но я не знаю, имею ли право дать их вам! Муж может быть недоволен.

— Наоборот, — с шаром возразил Бруно. — Он будет польщен.

— Если у него теперь другая профессия, это может его скомпрометировать…

— Или поднять его престиж.

— Престиж! — повторила она, будто не поняла значения слова.

Тем не менее не сдвинулась с места.

— Итак, да или нет?

— Уж очень вы упорны, а? — воскликнула, улыбнувшись, женщина.

— Пожалуй, да.

— Заметьте, вы правы. Доказательство: я сейчас принесу их, эти фото.

«Уф…» — мысленно выдохнул Бруно.

Мгновение спустя он вышел на улицу, предварительно сунув в карман фото Биссмана. Квадратное лицо, мясистые губы, горбатый нос.

«Прекрасное лицо для злодея», — подумал журналист о фотографии.

На колокольне Сен-Медар пробило полдень.

* * *

Полдень был и на бульваре Распай, 232, где Фабрис Фонтень только что с трудом открыл глаза. Казалось, он в угнетенном состоянии. Перед тем как лечь спать, он много выпил, но причиной состояния был не алкоголь. Вначале Фабрис отнес это на отсутствие женщины рядом с ним, — впервые за долгое время он спал один. Затем события предыдущего дня всплыли из потаенных уголков его памяти: беседа с корреспондентом «Франс Пресс» и новость, услышанная им по радио. Наконец-то Фабрис понял, почему он настолько разбит.

Тони Лафо мертв, а Эрналь исчез.

— Все это — абсурд, — прошептал он, прежде чем зевнуть.

У него не хватило смелости покинуть свою огромную кровать. Он устал, устал от всего: известности, женщин, кино и самого себя.

Он подумал о Лене Лорд. Вспомнил день, когда познакомился с ней. Она ждала — спокойная, нежная, сдержанная; ее глаза с радостью следили за его приближением к ней. Невинная, настолько невинна, что это просто провоцировало.

И Фабрис исполнил свой обычный номер: базарный цинизм, звездная самоуверенность. Она покраснела. Потом, позже, она плакала…

Фабрис зарылся лицом в подушку, будто желая все забыть, стереть слезы Лены Лорд.

Десять лет. Где сейчас Лена Лорд? Мертва? Жива? Или прозябает в безвестности?

Вошла Маги с подносом.

— Наконец-то! — прорычал актер, бросая подушку на ковер на полу.

Дневной свет ворвался в комнату.

— Думаю, не следует говорить мне, что я грязная тварь, я это знаю, — сказала она, поднося чашку кофе к его губам.

— Звонил Бруно Мерли, он хотел узнать ваше мнение о смерти Тони Лафо.

— Никакого, я ничего не думаю!

— Я так ему и ответила.

— И отныне я запрещаю кому бы то ни было говорить со мной об этом деле. Передайте всем репортерам!

— Я учту, — ответила секретарша. — Ваша ванна…

— Не сегодня, и, может быть, никогда больше, — вздохнул он. — Что за вид у меня, когда я плаваю в этой пене! Петрушка, стареющий человек, вообразивший себя моложавой кинозвездой.

«Депрессия», — тотчас констатировала Маги и не стала настаивать. Слегка приподнявшись, естественным жестом Фабрис обнял ее за талию и привлек к себе, уткнувшись лбом ей в живот и не шевелясь.

Она нежно ласкала его волосы. Маги любила подобные, крайне редкие, мгновения близости; он ничего не говорил, но она была уверена в том, что сейчас он получает больше, чем от всех его вместе взятых девочек на ночь.

— Фабрис, бассейн сейчас переполнится, — через некоторое время заметила она.

Он застонал, как ненавидящий бассейн ребенок. Она улыбнулась улыбкой, предназначенной лишь Фабрису, благо, что тот не видел лица Маги.

— Мадемуазель Маги! Мадемуазель Маги! — раздался голос горничной. — Я не могу выключить воду…

— Черт! — устало бросил Фабрис.

Она мягко отвела его руки и направилась к двери.

Фабрис решился выбраться из постели. Он дотащился до зеркала и увидел то, что и ожидал увидеть: лицо в его самые худшие дни.

— Каково, как тебе это нравится! — сказал он своему собственному отражению.

Собравшись пойти в кабинет и вспомнив, что из-за присутствия горничной Маги не советовала ему прогуливаться нагишом по квартире, он набросил японское кимоно, доходившее до середины икр, и вышел из комнаты.

— Который час? — спросил он Маги, только что усевшуюся за стол для разбора утренней почты.

— Двадцать пять первого.

Подойдя к окну, Фабрис приподнял тюль и взглянул на небо.

— К тому же еще и прекрасная погода, — с отвращением заметил он.

— К 15 часам мы должны быть в студии в Булони, — напомнила ему секретарша.

— Хорошо!

Фабрис посмотрел на два пакета на журнальном столике — один плоский, а другой прямоугольный, и тотчас понял, что это подарки, оставляемые перед дверью.

— Только два, мои акции падают…

Он открыл первый, там оказалась бледно-голубая наволочка, украшенная вензелем — двойным «Ф». Подарок сопровождался письмом.

«Уважаемый мсье!

Я впервые пишу кинозвезде, потому не знаю, как начать. Может быть, существует специальный стиль для подобного рода переписки. Ну, вот, я хочу сообщить, что вы мой любимый актер и я видела все фильмы с вашим участием (слово „все“ было подчеркнуто). Из них я особенно люблю…»

Фабрис не стал читать дальше. Подобных писем он получал сотни.

Во втором пакете находилась бутылочка текилы, и он немного приободрился.

— Девочка со вкусом… если это не почитатель.

В пакете была сопроводительная карточка с отпечатанным на машинке текстом: «От членов клуба Фабриса Фон-теня. Казначей…» Следовала крайне неразборчивая подпись, Фабрис попытался расшифровать: Колет Нерналь, Нерваль, если не Верналь.

— Что за клуб? — спросил он, протягивая карточку Маги.

— Существует с 1967 года, но мы его распустили, — отреагировала секретарша, будто это было очень важно.

— Ну и что! Открылся новый?

— Я не в курсе.

— Тогда я тебя не поздравляю, — подмигнул актер. — Приготовь-ка мне коктейль в качестве извинения.

— Коктейль — в это время? — запротестовала она.

— Я в нем очень нуждаюсь… в противном случае в студию вы привезете призрак.

Маги сдалась, забрала бутылку и направилась в комнату.

— Рецепт? — бросил он перед тем, как она исчезла.

— Текила, белый ром и лимон, — ответила она.

— И сделай лошадиную дозу! — добавил он угрожающе.

«Любопытно, что нет адреса, — подумал он, рассматривая вложенную карточку. — Впервые мне захотелось поблагодарить кого-то…»

Вернулась Маги со стаканом в руке.

— Ты попробовала? — спросил, не взглянув на нее, Фабрис.

Повинуясь, она поднесла стакан к губам, отпила глоток. И, издав отчаянный крик, выронила стакан и потеряла сознание.

— Маги!

Фабрис склонился над секретаршей, приподнял ее голову.

— Маги, малышка…

Молодая женщина корчилась от боли, изо рта ее потекла пена. Она пыталась что-то сказать, но не выговорила ни слова.

— Маги, Маги, Маги! — кричал Фабрис, тряся секретаршу, будто мог вернуть ее к жизни.

* * *

Бруно Мерли беседовал с Клодом Доре в его кабинете, когда поступило известие о смерти Маги Вальер. Журналист был так потрясен, что плохо понял Доре, тут же потребовавшего написать статью для вечернего бюллетеня «Франс Пресс».

— В архиве найдешь ее фото, она всюду сопровождала Фонтеня.

— Бедная девочка, — пробормотал Бруно, уставившись в одну точку. — Она была так мила…

— Не забудь это упомянуть! Эй! Бруно, ты слышишь, что я тебе говорю?

— Да, — с трудом произнес молодой человек.

— Чего ты ждешь? Проваливай к машинке.

Бруно кивнул и направился к двери.

— Это предназначалось для Фонтеня, — бросил он, выходя.

— Естественно, — согласился Доре, не подумав. — Но тогда…

— Что?

— Кошмарный фильм, да?

— Да! — повторил Бруно.

«Фабрис Фонтень избегает смерти: его секретарша выпила яд, предназначенный знаменитому актеру».

Таков был заголовок, только что напечатанный им на машинке. В редакционный зал вошел Джо Синьяк и бросил взгляд на листок.

— Прекрасное начало!

И только тогда он заметил потрясение своего товарища.

— Что за вид у тебя…

— Мне она очень нравилась, — объяснил Бруно.

— Ты бы предпочел, чтобы убрали нашего «соблазнителя номер один»?

— Скажешь тоже!

Материал был кратким, Бруно мало знал об обстоятельствах драмы. Однако он был уверен, Доре останется доволен: прекрасное фото и броское название — для него это все.

Журналист и фотограф проследовали на бульвар Распай, где нашли десятка два своих коллег за дискуссией с несколькими полицейскими. Бруно продумал несколько вариантов проникновения в здание, но все оказались безрезультатными.

Ему пришлось топтаться там несколько часов, прежде чем он увидел появившегося инспектора Дельмаса и заработал локтями, чтобы тот его заметил.

Дельмас действительно заметил его и, выйдя в холл, велел постовым пропустить Бруно, что вызвало бурю негодования среди журналистов.

— Почему он?

— Любимчики!

— «Франс-Пресс», Франс — полиция!

— Я прихожу к выводу, что вы правы, — сказал Дельмас Бруно, — этот фильм несет несчастье…

— Уверяю вас, я не горжусь своими рассуждениями, или, вернее, простой констатацией факта…

— Естественно, на ее месте должен был оказаться Фонтень.

— Как он?

— Безутешен и подавлен. Пришлось сделать ему укол.

— Что было в бутылке?

— Скорее всего цианистый калий, анализ установит точно.

— Ему прислали эту бутылку?

— Положили перед дверью, он получает множество подарков от поклонниц и не гнушается ими.

— Но Маги Вальер не пила спиртного!

— Она готовила ему коктейли. Ради шутки он просил ее попробовать…

— Это ужасно… Инспектор, это преступление?

— Вне всякого сомнения.

— Убийца хотел убрать Фонтеня… Может быть, он совершил еще одну ошибку…

— Какую?

— Убил Тони Лафо, приняв его за Жан-Габриэля Эрналя?

— Возможно, но там еще не было доказательств, что речь идет о преступлении.

— А Эрналь? Нет никакой зацепки?

— Никакой. Не стоит ждать, — добавил инспектор, — Фонтень сегодня не в состоянии принять кого бы то ни было. И я боюсь, что это надолго.

Перед зданием только что остановилось такси и из него вышла маленькая полная женщина. Бруно узнал Рейну Вальдер, встреченную им на похоронах Франсуазы Констан. В мгновение ока ее окружили журналисты.

— Мне нечего сказать, я ничего не знаю! — кричала она.

— Кто это? — спросил Дельмас.

— Импресарио Фонтеня.

Инспектор послал одного из своих людей ей на помощь, ибо журналисты ее не выпускали. Мгновение спустя она вошла в холл, глаза ее были красны от слез.

Дельмас представился.

— Как Фабрис? — тотчас спросила она.

— Он спит, ему дали успокоительное.

— Бедняжка…

— Кто вас известил?

— Горничная, она в ужасе. Когда я думаю, что это было предназначено Фабрису…

У нее вновь навернулись слезы на глаза и она достала из сумочки платок.

«И ни слова о Маги», — подумал Бруно.

— Вы знаете его врагов?

— Врагов Фабриса? — переспросила она с глупым видом.

Тут ей что-то пришло в голову, и это можно было прочесть по выражению лица.

— У него их может быть столько! Мужья, любовники, братья любовниц… а их несметное количество.

— Вы не подозреваете кого-то конкретно?

— Нет.

— Кого-то, кто участвовал в съемках фильма «Скажите, что мы вышли»?

— Фильм Эрналя? Ах да, конечно… Вы думаете, что есть прямая связь между фильмом и этой серией… несчастий?

— Не стоит больше отрицать очевидное.

— Правда, и меня это несколько волнует, — призналась Рейна Вальдер. — Но для меня фильм Эрналя ничего не значит. Фабрис не вступал со мной в доверительные беседы по этому поводу. Могу я подняться к нему? — спросила она с мольбой.

— Естественно.

Рейна Фальдер поспешила к лифту и исчезла за матовой стеклянной дверью.

— Она даже не вспомнила про участь секретарши, — заметил инспектор.

— Да, я это отметил.

— Вы видели этот удивительный фильм по телевидению?

— Нет, и сожалею об этом.

— И я тоже, — сказал Дельмас.

— О нем даже вопрос не стоял.

— Нужно встретиться с кем-то, кто его видел…

— Рейна Вальдер? — предположил Бруно.

— Ну да, Рейна Вальдер! — согласился Дельмас. — Она ничего не скроет ради него… Если мы имеем дело с маньяком, то он продолжит свое грязное дело. А как защитить тех, над кем нависла угроза, если у нас нет списка участников съемок фильма?

— Я тоже подумал об этом, — заметил Бруно, ни словом не упомянув про статью, которая появится во «Франс Пресс» следующим утром.

Статья начинается с крупного женского портрета на первой странице. «Эта женщина в опасности», — сообщает заглавие. Фото — кадр из фильма, переданный Эрналем Бруно во время интервью. На нем Даниэль Пакен сидит на каменной скамейке, улыбающаяся, открытая солнцу.

Текст статьи на четвертой странице. Бруно обращается с призывом к Даниэль Пакен незамедлительно с ним связаться. «Ваша жизнь поставлена на карту», — пишет он, воскрешая ужасную кончину Франсуазы Констан и оператора Луи Луврие. Фабрис Фонтень лишь увернулся от убийцы, кто же будет его новой жертвой?

Впрочем, актер также удостоился чести появиться на первых страницах газет.

«Фабрис Фонтень: депрессия после смерти секретарши. Съемки „Михаила Строгова“ переносятся».

Третий крупный заголовок «Франс Пресс»:

«Трагическое нападение в Безоне. Вооруженный автоматом, злоумышленник атаковал сегодня утром машину с зарплатой для работников авиакомпании СОКАМИК. Украдено двести пятьдесят тысяч франков. Водитель машины убит, а сопровождающий серьезно ранен. Полиция занимается поисками скрывшегося с добычей бандита».

Последнее сообщение прошло почти незамеченным.

Час спустя после публикации «Франк Пресс» инспектор Дельмас позвонил в редакцию, желая переговорить с Бруно Мерли.

— Почему вчера вы не сказали о фото этой девушки?

— Я совершенно забыл о переданной мне Эрналем фотографии. Нашел ее случайно…

— В следующий раз не пытайтесь морочить мне голову, — злился одураченный инспектор.

— Я служу своим читателям, а не полиции.

— Сожалею, что считал вас другом. В будущем я не потерплю подобного рода надувательств, клянусь вам.

Слово «надувательство» позабавило журналиста. Дельмас повесил трубку, он сделал то же самое.

— Кто это? — спросил Джо.

— Недовольный сыщик!

Глава восьмая

Даниэль Жено жила на улице Домбаль и работала билетершей в кинотеатре «Эден», расположенном на улице Курно в том же округе. С понедельника по пятницу женщина уходила из дому в 20 часов 20 минут и пешком шла до «Эдена». В субботу и воскресенье утром оставалась дома, уходила в 14 часов 30 минут и между дневным и вечерним сеансами не возвращалась домой. Ей нравилось, что нет необходимости ездить на метро, как это делают ее коллеги, живущие в отдаленных кварталах.

В «Эдене» она работала больше трех лет.

«Идеальная работа для бывшей звезды экрана», — думала она первое время с горечью.

Но очень скоро привыкла. Немного щемило внутри, когда героем идущего в «Эдене» фильма был Фабрис Фонтень.

«Он совершенно не меняется, как ему это удается?»

Даниэль никому не говорила, что она снималась с Фонтенем. И если кто-то из подруг ее спрашивал: «А ты не пробовала сниматься в кино?» — она не задумываясь отвечала: «Нет!»

В тот вечер, когда фильм «Скажите, что мы вышли…» шел по телевидению, Даниэль осталась дома, позвонив в «Эден» и сославшись на недомогание.

Впрочем, она была больна во время показа и после него, когда экран уже потемнел. Промелькнувшее прошлое (то зеркало, в котором она увидела себя молодой и наивной) обрушилось на нее, полностью отняв спокойствие, обретенное лишь годы спустя. До сего дня она сожалела об этом.

Она ничего не сказала Жоржу.

Жорж имел семью и был любовником Даниэль. Они познакомились годом раньше в июле. Он чувствовал себя не в своей тарелке, жена с детьми уехала в отпуск, и он каждый день приходил в кино. Даниэль заметила его, продавая во время перерыва шоколадное мороженое. Она чувствовала, что нравится ему, и так как и он не был ей безразличен, было приятно увидеть его после сеанса перед «Эденом». Они стали любовниками в ту же ночь, а затем в привычку Жоржа вошло встречаться с ней раз или два в неделю. Простая и сложная связь, глупое и приятное чувство без любви.

В тот день была суббота, стояла прекрасная погода, и Даниэль решилась немного прогуляться между сеансами. Она направилась к скверу Сен-Ламбер и остановилась как вкопанная перед газетным киоском.

Закрепленный на прищепки в одной из витрин киоска экземпляр «Франс Пресс» предлагал любопытным прохожим пробежать первые строчки заголовков. На первой странице Даниэль увидела фото самой себя, кадр из единственного фильма, в котором она некогда снялась.

«Эта женщина в опасности!»

Смысл этой короткой фразы не дошел до нее, она не понимала связи между фотографией и этими несколькими словами.

Вначале она не решалась купить газету из боязни быть узнанной продавцом, но очень скоро поняла всю комичность этих опасений. За десять лет она изменилась, а печать была довольно размытой, так что никто ее не узнает.

Купив «Франс Пресс», она с гордостью нашла внутри статью к вынесенной на первую страницу фотографии. Под статьей стояла подпись — Бруно Мерли. Прочла раз и еще раз, прежде чем до нее дошел смысл.

«Франсуаза Констан, Жан-Габриэль Эрналь, Луи Луврис, список жертв растет… Фабрис Фонтень чудом ушел от убийцы».

В мозгу Даниэль сомнение сменилось беспокойством. Жан-Габриэль не был мертв, он исчез, а Франсуаза Констан покончила жизнь самоубийством.

В случае с Луи Луврие нет сомнения, речь идет о преступлении. Фабрис, этот еще жив. Но его пытались убить…

Ниже она прочла, что «известный актер — жертва нервной депрессии» — был помещен в парижскую клинику. Но «Франс Пресс» не сообщала названия.

Даниэль пожалела об этом. «Я могла бы навестить его…» Она вообразила себя: с таинственным видом, в ослепительных вспышках, противостоящую своре журналистов. Вкус славы опьянил ее.

«Все интересуются прекрасной незнакомкой, проскользнувшей сегодня после полудня в палату Фабриса Фон-теня…»

Даниэль тут же вернулась к реальности. О ней поговорят в течение суток и забудут. А она вынуждена будет терпеть насмешки сослуживцев:

— Нет, это ты — «прекрасная незнакомка»?

— И снялась только в одном фильме? Стоит ли спрашивать, как ты этого добилась…

— Если бы мне выпала подобная удача, уверяю тебя, я смогла бы ею воспользоваться.

Она выискивала потрясающие ответы, видела себя раздающей пощечины своим подругам, вызвавшей скандал и в конечном счете выгнанной директором «Эдена»…

Внезапно она успокоилась и, зайдя в сквер, присела на скамейку.

На противоположной скамейке, по ту сторону квадратного газона, сидел молодой человек с книгой в руке. Он улыбнулся Даниэль, уставившейся на него невидящим взглядом.

«Эта женщина в опасности».

«Эта женщина — это ведь я…»

Были у журналиста основания так полагать?

«А если мне действительно грозит опасность?»

Стоит ли играть с огнем? Даниэль Жено ведь не Даниэль Пакен.

По крайней мере, есть ли документы, контракты, где фигурирует ее настоящее имя? Она подписала несколько театральных контрактов и единственный с кинематографом. Это было так давно, Даниэль совершенно не помнит когда.

А ее контракты, если такие были, кто их сохранил? Связанный с фильмом — у Эрналя, это понятно.

«Тогда полиция может иметь его под рукой и попытается войти со мной в контакт…»

Не совсем. Эрналь исчез, может быть, мертв, а его убийца мог забрать все документы, относящиеся к фильму, «кошмарному фильму», как окрестили его журналисты. Даниэль пришла и мысль о маньяке.

Она повторяла, как молитву:

«Франсуаза, Жан-Габриэль, Луи… и Фабрис, который счастливым образом спасся. А если следующей жертвой буду я?»

Но почему, почему?

Даниэль нашла лишь одно единственное объяснение, в которое еще не совсем верила, — Лена Лорд.

«Все может быть…»

Кто-то хотел отомстить за нее? Но зачем это было делать столько лет спустя?

Может быть, потому, что фильм был показан по телевидению и воскресил воспоминания!

Даниэль была уверена, что угадала. Трагические события последовали после показа «Скажите, что мы вышли». Франсуаза Констан погибла сразу после этого.

Она почувствовала, что ее прошиб пот. Скатившаяся со лба капля сухо стукнула о газетную бумагу.

Как фамилия журналиста, ее предупреждающего?

Бруно Мерли.

Она должна написать ему, позвонить.

Подумать еще. Все обдумать за воскресенье.

* * *

Во вторник утром судебный следователь принес в издательство фоторобот человека, устроившего «трагическое ограбление в Безоне». Этот портрет смог появиться благодаря сведениям сопровождающего, оправившегося от ран.

Крупная фигура, нос с горбинкой, очень мясистые губы, — злоумышленник, казалось, смахивал на боксера.

«С угрозой для жизни я сорвал платок, скрывавший низ лица. С угрозой для жизни!», — повторил раненый, подняв указательный палец, подчеркнув тем самым, что немногие отважатся на такое.

Бруно увидел фоторобот намного позже, в последнем выпуске газеты. У него было смутное чувство, что разыскиваемый человек ему знаком, но тогда он был слишком занят, чтобы соотнести его с фотографией Жан-Поля Биссмана.

С тех пор как он посвятил большую часть своего времени тайне «кошмарного фильма», а его статьи почти ежедневно появлялись во «Франс Пресс», Бруно получал четыре или пять писем в день. Они приходили от людей неуравновешенных, сообщавших о массе совершенных или готовящихся убийств, или наивно желавших помочь в расследовании и не сообщавших ничего стоящего.

«Какая разница, одно то, что журналист получает письма, уже слава!» — утверждали секретарши.

Этим утром Джо Синьяк выполнял роль почтальона, он вручил Бруно гневные письма, признание в любви и просьбу дамы определенного возраста, «самой пишущей прекрасные сказки, которые могут тронуть широкие слои читателей», войти в контакт с представителем великой демократической прессы.

Четвертое письмо было подписано Даниэль Жено, экс-Пакен.

— Взгляни-ка на это, — сказал Бруно фотографу.

Джо повиновался.

«Париж, воскресенье.

Мсье, я прочла вашу статью.

И долго колебалась, писать ли вам. Я не считаю себя „женщиной, находящейся в опасности“, о которой вы говорите. Съемки „Скажите, что мы вышли“ уже привели к одной жертве. Я вам расскажу об этом, только получив официальное обещание, что вы оставите меня вне всей этой истории.

Я работаю контролером в „Эдене“, улица Курно, 11. Вы можете подождать меня перед кинотеатром после вечернего сеанса. Рассчитываю на взаимопонимание.

Даниэль Жено, экс-Пакен».

— Великолепно! — воскликнул Джо. — Кому ты звонишь?

— Инспектору Дельмасу, я ему обязан!

Некоторое время спустя на том конце провода ответил комиссар, и Бруно прочел ему письмо Даниэль Жено.

— Благодарю за новость. Следует немедленно ехать туда.

— Но она не сообщила своего адреса…

— Директор кинотеатра должен его знать, встретимся там через четверть часа, — решительно заявил Дельмас.

Бруно повесил трубку.

— Захвати меня, — предложил все слышавший Джо.

— Женщина рассчитывает на взаимопонимание, — заколебался журналист.

— И ты напускаешь на нее всю набережную Орфевр!

— Согласен.

Молодые люди устремились к выходу.

Машина Бруно подкатила к «Эдену» в тот момент, когда инспектор Дельмас выходил из кинотеатра.

— Итак? — спросил Бруно, едва затормозив.

— Следуйте за мной, это в двух шагах, — ответил полицейский, прежде чем сесть в свой «рено-404», стоявший во втором ряду.

Одна за другой машины направились к улице Дамбаль.

В доме, где жила Даниэль экс-Пакен, не было консьержки, но на почтовом ящике было написано: «Мадам Жено, первый этаж, направо».

Инспектор Дельмас постучал в дверь. Открылась та, что была напротив, выглянула настороженная старая женщина.

Дельмас вновь постучал, все так же безрезультатно.

— Может быть, она вышла по делам, — предположил Бруно.

— Конечно нет, еще не время! — откликнулась старуха.

Дельмас показал ей удостоверение.

— Полиция? — глаза ее блеснули.

— Вы видели мадам Жено сегодня утром?

— Нет. И меня удивляет, что она не отвечает на стук.

— Но вы слышали, как она вернулась вчера вечером?

— Это невозможно, я на ночь вкладываю свои тампончики, — возразила та, указывая на уши. — Но могу вам сказать одно, у нас одинаковые замки, у нее и у меня…

— Значит, один и тот же ключ? — закончил за нее Бруно.

— При условии, что она не оставила его в замке, вы можете войти, — сказала женщина, протягивая свой ключ инспектору. — Мне он пока не нужен, я не выхожу…

Даниэль Пакен не оставила ключа в замке, и трое мужчин вошли в квартиру. Им не нужно было идти далеко: тело женщины лежало на пороге гостиной, лицом вниз.

— Мадам, не входите! — велел инспектор, обернувшись к старухе и возвращая ей ключ.

В комнате было сумрачно, и Джо направился к окну, собираясь раздвинуть шторы.

— Ничего не трогать, — остановил его Дельмас.

Он включил свет и склонился над трупом.

— Слишком поздно, — прошептал Бруно.

— Вы хоть уверены, что это она? — спросил Джо.

У Даниэль Жено не было времени снять ни черный плащ, ни длинный белый шарф, которым и воспользовался убийца.

— Задушена, — сказал Дельмас, указывая на синяки на шее трупа и выпученные глаза.

Несколько часов спустя медицинский эксперт определил, что женщину убили около полуночи.

— Если бы она позвонила мне вместо того, чтобы писать, — убивался Бруно.

Дельмас, проверявший лежащую на столе сумочку, вынул удостоверение личности.

— Жено Даниэль Мари, родилась 4 марта 1940 г. в Шатоден, Ер-э-Луар.

— Инспектор?

Да?

— Посмотрите сюда, — сказал Бруно.

Журналист указал на оранжевую пыль, оставшуюся на плаще между поясом и полой.

— Что это такое? — спросил полицейский, удивленный возбуждением молодого человека.

— След от замши! У Эрналя есть брюки, оставляющие повсюду подобные следы. Это меня поразило. Вы наверняка найдете следы на велюре дивана в его гостиной…

— К сожалению, это небесспорно! Столько людей шляется в подобных брюках…

Дельмас нашел еще одну улику: между сжатых пальцев погибшей застрял клок жестких седоватых волос.

— Волосы убийцы…

В тот же вечер инспектор узнал, что в действительности речь шла о волосах, используемых для изготовления париков. Бруно заявил, что у него всегда оставалось впечатление, что режиссер-антиквар скрывает частичное облысение.

Консультация у Рейны Вальдер дала категоричный ответ: Эрналь носил накладной парик.

* * *

Шел пятый день, проводимый Фабрисом Фонтеном в клинике Боргез в Нейи. Медики, проведшие краткое лечение сном, надеялись, что отныне он сможет противостоять превратностям судьбы. И действительно, едва придя в себя, актер попросил принести газеты.

Узнав об убийстве Даниэль Пакен, он тотчас попросил пригласить полицейских, занятых расследованием. Ему ответили, что инспектор Дельмас, уже несколько раз интересовавшийся его состоянием, сейчас здесь вместе с одним из своих коллег.

— Позвольте ему войти!

Дельмас и Соважон предстали перед Фонтенем, загорелое лицо которого резко контрастировало с отворотами пижамы из белого льна. Все его обаяние куда-то исчезло.

Почти бессознательно оба полицейских удивились произошедшим с актером переменам. И в то же время некая замкнутость, смешанная с недоверием, часто возникающая у людей искусства, полностью исчезла.

— Не знаю, продвинулось ли ваше расследование дальше того, что я почерпнул из газетных статей, — начал Фонтень, отбросив рукой газеты с одеяла, — но могу сказать лишь одно: обвинять Жан-Габриэля Эрналя в серии преступлений и попыток покушения на создателей фильма — ошибка. Вы можете возразить, что я всего лишь актеришка, не знающий методов полицейского расследования, но я воздержался бы от переоценки явных доказательств виновности, оставленных у последней жертвы.

— Вы говорите о следах пыли от замши и волосках парика? — спросил Дельмас.

— Не кажется ли вам это несколько грубоватым, несколько притянутым? Тем более, что у Эрналя душа не убийцы. Даже наоборот. Это человек, все испытавший, все вкусивший и, если он за что-то берется, делает все со знанием и спокойствием. Он был слишком привязан к Тони, чтобы причинить ему боль. То же самое и с фильмом: немыслимо, чтобы Эрналь его уничтожил. Я много размышлял обо всем этом, и мое мнение таково: он убит, как и все, но убийца тщательно скрыл его труп, чтобы свалить на него вину. Еще одна деталь: попытайтесь вырвать несколько волосков из парика — и вы увидите, как это легко!

Улыбка Соважона быстро сошла с лица, он практически только что выполнил совет актера.

— Вы будете счастливы узнать, что мы пришли к тому же заключению, что и вы, — сообщил инспектор Дельмас.

— Значит, я не зря снимался в дюжине полицейских фильмов! — заметил Фонтень.

Он пытался шутить, но на душе у него было невесело. Актер медленно протер глаза.

— Я думаю, у вас есть идеи насчет личности убийцы? — спросил Дельмас.

— И да и нет, — прошептал Фонтень, протянув руку к стакану с минеральной водой, стоящем на столике у изголовья.

Медленно выпил, облизнул пересохшие губы и продолжил:

— Я хочу сказать, что после смерти Франсуазы Констан, случайной, пока нет доказательств обратного, и исчезновением Эрналя, я отказывался верить в возможную связь между событиями. Я сказал «отказывался», что означает нежелание предполагать возможность связи. После смерти Луврие мне пришлось взглянуть на события открытыми глазами. А когда Маги…

Не закончив фразы, он махнул рукой, выдав тем самым свои эмоции.

— Что вы знаете точно? — спросил Дельмас.

— Многое из того, что вам необходимо знать. В 1962 году Эрналь организовал распределение ролей в «Скажите, что мы вышли», как он полагал, идеальное и объединившее Франсуазу Констан, Даниэль Пакен и его самого; главная роль оставалась за ним. В те времена Франсуаза была одной из ведущих звезд, и мы были уверены, что благодаря ей фильм ждет успех, даже в самом худшем случае! Я был на пути к славе. Что же касается Даниэль, то она была дебютанткой, несколько раз появлявшейся на театральной сцене. Она не выдающаяся актриса, но ее чувственность, ее прелестная небрежность в совершенстве подходили для роли. Оставалось определиться с ролью Лены, очень спокойной девушки, немного отрешенной, которая…

Фонтень прервал свой рассказ вопросом:

— Вы видели фильм?

Инспектор отрицательно покачал головой.

— Говоря в двух словах, мы, две пары: Франсуаза и Эрналь и Даниэль и я, псевдоинтеллектуальные пары, громогласно произносящие между двумя бокалами виски фразы о самоочищении, но слишком эгоистичные и привязанные к маленьким радостям жизни, чтобы действительно желать перемен. Все это воспроизводится в полутонах с незначительным текстом. Противоположность нам — Лена. Серьезность, искренность, красота. Все то, чем не обладаем мы. Она стеснительна и притягивает нас обоих вплоть до момента, когда, без каких бы то ни было прямых объяснений, мы понимаем, что Лена — лишь воображаемый образ того, что мы желаем в ней видеть. В действительности она чище, чем мы, но обладает удивительной скрытностью и терпением.

Внезапно осознав всю не разделяемую ими экзальтацию, Фонтень продолжил с некоей иронией, как бы стесняясь самого себя:

— Это действительно выдающийся фильм, вы же знаете…

Затем, уже более спокойно, продолжил:

— Эрналь обошел все курсы драматического искусства Парижа, чтобы найти подходящую для этой роли девушку, тем более, что роль немногословна. Необходима была выразительность взгляда, естественность… Эрналь встретил ее на улице, на бульваре Сен-Мишель, девушка где-то училась. Ей было лет шестнадцать-семнадцать…

— Как ее звали? — поинтересовался Соважон.

— Я знал лишь ее имя: Элен, которому она предпочла Лену, имя своей героини.

— Была ли она замужем или обручена?

— Не знаю. Она не делилась с нами. А когда ее начинали расспрашивать, отвечала: «Я не интересна…» Предложение Эрналя позабавило ее, она ничего не понимала в кино, но согласилась на пробу. И проба оказалась великолепной… до того блестящей, что мы — актеры, Франсуаза и я, а может быть, и Даниэль, почувствовали, что Лена крадет наш фильм! Мы выехали в Гремильи, в Солонь, где устроились в поместье друга Эрналя. Нам нужен был месяц: две недели на репетиции и две на съемки, но в действительности ничто не было пущено на волю случая. Мы, актеры и техники, были своего рода семьей, все знали свое дело, у всех был какой-то театральный опыт. Лене было чуждо то, что нас волновало, и мы этому смутно завидовали.

— В общем, то, что и в фильме, — резюмировал Соважон.

— Точно, — подхватил Фонтень тоном, означавшим, что замечание поверхностно. — Мы много пили. Эрналь курил марихуану. Даниэль была моей любовницей, но не увлекала меня. Я был любовником Франсуазы, а ассистент режиссера была некрасива… Мне нужна была Лена. Все желали ее… а Эрналь полагал, что имеет на нее все права.

На мгновение он замолчал, взгляд его затуманился; полицейские вежливо молчали.

— Вы догадываетесь о последствиях, — продолжил он. — Слишком много друзей или, скорее, соучастников противостояли друг другу. Мы решили развратить, слово несколько литературное, но точно по сути, Лену. Начали с того, что заставили ее пить. Затем от алкоголя она перешла к наркотикам, по пути пройдя через постель Эрналя и мою тоже. Дело довершили техники. Все это с согласия Франсуазы и Даниэль, которых разумность и целомудрие Лены раздражали. Лишь ассистент режиссера нам противостояла… Но что она могла сделать!

Фабрис Фонтень вновь погрузился в свои мысли и поудобнее устроился на подушке.

— Лена быстро поддавалась влиянию, была хрупка и сверхчувствительна. Она не оказывала нам никакого сопротивления. Самое ужасное в этой авантюре с… (актер поискал подходящее слово и нашел его)… разрушением — ей, возможно, послужил фильм. Мы снимали сцены в хронологическом порядке и Лена, казалось, падала на наших глазах, как того и требовал сценарий, но не теряла своей красоты. Она была все так же прекрасна, но еще более отчуждена и обеспокоена. У нее было два или три нервных кризиса. О враче никто не заикался. Девушки, заботясь о ней, наливали ей стаканчик спиртного! Мы сыграли с ней ужасную шутку…

Фонтень заколебался, продолжать ли ему излияния, затем решился.

— Однажды, когда я совершенно голым лежал на постели, с вылезшими из орбит глазами и весь в крови (я убил кролика), она меня увидела…

Актер тряхнул головой, не закончив фразы.

— Последние дни съемок Лена не понимала даже самых простых указаний. Она нас больше не слышала. В некоторых сценах Эрналь снимал ее со спины…

Торопясь закончить, Фонтень заговорил быстрее.

— Когда фильм отсняли, мы отправили ее в Париж и бросили там прямо на улице… Солидарные… и стыдящиеся себя, я думаю. С тех пор я ее не видел, хотя часто вспоминал. Мы ее не убили, но в каком-то смысле она была мертва. Что с ней стало? Может быть, она вылечилась? Мы оставались безнаказанными… по крайней мере, до сих пор! — подчеркнул актер. — И все же… я спрашиваю себя, связана ли история Лены Лорд каким-то образом со смертью Франсуазы, Луврие, Даниэль… Вам это выяснять. Естественно, мы можем найти оправдание. У Лены, когда мы ее оставили, уже проявлялись признаки душевного расстройства. Можно было убедить себя, что она станет рано или поздно безумной, в любом случае… но это не имело большого значения! Итак, я вам рассказал все, что знал, — почти со злостью заключил он.

— Мы будем вам признательны, если вы больше никому не скажете об этом. В особенности представителям прессы, — рекомендовал Дельмас.

— Не беспокойтесь… «Михаил Строгав» с этим и умрет, тем более, что в этой авантюре трупов и так хватает.

Фабрис Фонтень провел рукой по лицу, словно прогоняя усталость, а инспектора направились к выходу.

* * *

Засунув руки в карманы поношенного красного шерстяного пальто, Мариз Биссман шла по улице Гобелин. На мгновение она задержалась перед витриной магазина, где пластиковые манекены, одновременно негнущиеся и грациозные, демонстрировали купальные костюмы. Мариз задумалась над черным комплектом, соединенным на уровне пупка широким золотистым кольцом.

«Пожалуй, мне такое не носить», — подумала она с сомнением. С сомнением, ибо в укромных уголках ее души существовала иная Мариз, прекрасно выглядящая и стройная, которая могла себе позволить любую модную экстравагантность. Это второе «я» часто всплывало, позволяя Маризе легче переносить монотонность бытия и приучив ее не обращать внимания на свой физический облик. К чему краситься, ходить к парикмахеру, заботиться об одежде, если ей никогда не дотянуть до Той, Мариз-мечты?

Обладай Мариз Биссман литературным даром, она рассказала бы сказочные истории о Той Мариз-героине, но она не умела излагать свои мысли и строить фразы, позволяя себе лишь мечтать.

Отойдя от витрины, она вдруг заметила, что за ней следует мужчина. Больше заинтересованная, чем взволнованная, она замедлила ход, якобы умиляясь кошечке, развалившейся на пороге дома. Мариз подошла приласкать животное, а сама покосилась на остановившегося незнакомца.

Тот был высокого роста и скрывал лицо за развернутой газетой.

Крайне удивленная, Мариз продолжила свой путь, а незнакомец, продолжая читать, последовал за ней.

«Почему он прячет лицо… И зачем он меня преследует?»

Немного волнуясь, она остановилась перед разинутой пастью метро, будто ожидая кого-то. Мужчина приблизился к ней. Ей захотелось вырвать газету, но взглянув на его руки, она внезапно остолбенела. Эти руки…

— Не кричи, Мариз, не шевелись, не смотри на меня, — глухо прошептал он.

— Жан-Поль!

Она радостно рванулась было к нему, но вовремя поняла смысл услышанных слов. «Не шевелись, не смотри на меня!» Ценой невероятных усилий она повиновалась и перевела взгляд на двигавшиеся по улице длинной цепью машины.

— Подойди ко мне через пять минут в «Кинексе», в зале, — добавил Жан-Поль Биссман и спокойно удалился.

Когда Мариз сочла, что пять минут истекли, хотя в действительности не прошло и тридцати секунд, она направилась в том же направлении, что и муж. На это раз она следовала за Жан-Полем и заметно волновалась, словно боялась больше его не увидеть. В толпе без труда Мариз отыскала его фигуру, разглядела кудрявые черные волосы. Он резко свернул вправо, чтобы не столкнуться с ребенком, и Мариз заметила темные очки. Эта деталь ее потрясла.

«Нет сомнений, он скрывается… Но от кого?»

Она подумала о полиции, решив вначале, что это идиотизм, затем изменила свое мнение.

Она вспомнила, что у Жан-Поля была беспокойная юность и что среди людей, с которыми ей приходилось встречаться после их свадьбы, была парочка довольно темных личностей.

«В чем же дело? — спрашивала она себя. — Что с ним стало за два года?»

Мариз все еще любила Жан-Поля и была способна простить, ибо в сердце не таила на него злобы, как бы она не утверждала обратное. Когда он сделал ей предложение, она была удивлена, как он мог заинтересоваться ею? И это удивление так до конца и не развеялось. После его исчезновения она сказала себе: «По крайней мере, у меня в жизни что-то было», а Та, Мариз-мечта, помогла ей утешиться.

Жан-Поль Биссман взял билет в «Кинекс». «Цены снижены с полудня до 14 часов», — гласил плакат.

В свою очередь, Мариз подошла к кассе, затем билетерша провела ее в темный зал.

— Туда! — сказала Мариз, указывая на последний ряд.

Усевшись, она не придала никакого значения происходящему на экране, даже не взглянула на рекламную афишу при входе. Жан-Поль тут же оказался рядом с женой.

— Это ты дала фото для «Франс Пресс?» — тихо спросил он.

Она заставила его повторить вопрос, так как не поняла.

— Да, — сказала она наконец. — Я не должна была этого делать?

Последовавшее молчание убедило ее в этом.

— Я не знала, — начала Мариз. — Мальчик был так симпатичен…

— Бруно Мерли?

— Да, как будто он…

— Опиши его.

— Хорошо!

Ей хотелось сказать, что сейчас не время, что она счастлива видеть его и желает знать, что с ним стало, но поняла: Жан-Поль разозлится, если она не послушается. От напряжения она прикусила губу.

— Это трудно, — начала она. — Он достаточно высок, но ниже тебя, не очень плотный, но и не худой. Хорошо сложен. И молод, очень молод. Лет двадцати. Прекрасный мальчик… ну, как твой племянник Арман! Но волосы подлиннее. — Она была довольна найденным сравнением.

— Как одет?

— В куртке из… из…

Она не сумела подыскать слова, вечно забывая название такого материала.

— Винил! — воскликнула она облегченно. — Белый винил.

— У него машина?

— Да, «2 СѴ», я видела из окна.

— У тебя есть его адрес?

— Нет.

Жан-Поль Биссман внезапно встал, и Мариз пришлось убрать свои колени, чтобы пропустить его.

— Ты вернешься? Скажи, ты вернешься?

Но он был уже далеко, и она осталась в темноте одна, зная что на этот раз не должна следовать за ним.

Подождала немного, глядя на обнимающуюся на экране парочку, и вышла, не дождавшись конца их долгого поцелуя.

Прошлась по улице, зашла в киоск и купила выпуск «Франс Пресс».

На четвертой странице по соседству с Фонтенем поместилось фото Жан-Поля Биссмана. «Два оставшихся в живых из кошмарного фильма: знаменитый актер и звукорежиссер», — гласил текст.

Глава девятая

Появление фотографии Жан-Поля Биссмана в «Франс Пресс» вызвало гнев инспектора Дельмаса, тут же позвонившего Бруно Мерли.

Несмотря на громогласные угрозы, извергаемые полицейским, Бруно Мерли остался совершенно спокоен:

— Благодаря мне полиция узнала, кто устроил налет в Безоне, — заметил тот, как только смог вставить словечко. — Нам только что позвонил один тип, пострадавший; он уверенно опознал Биссмана. Вам нет смысла хватать меня за горло, лучше бы поблагодарили… особенно, если хотите узнать адрес Биссмана!

— Какой еще адрес? — взбешенно взревел Дельмас.

— Улица Веронез, 8, в тринадцатом округе.

И Бруно повесил трубку, не заботясь, есть ли у инспектора к нему еще вопросы. Потом он узнал у телефонистки номер Рейны Вальдер и через несколько минут выяснил, что этим утром Фабрис Фонтень выписался из клиники, и что съемки «Михаила Строгова» должны начаться незамедлительно.

Бруно уселся за пишущую машинку и подправил статью для второго выпуска новостей. Заголовок гласил: «Налетчик из Безона опознан».

На этот раз фото Жан-Поля Биссмана удостоилось первой страницы.

В конце дня Анна позвала с коммутатора:

— Какой-то тип тебя спрашивает…

— Кто?

— Он не хочет называть себя.

— Переведи разговор на меня, — попросил Бруно.

Раздался щелчок:

— Вы Бруно Мерли?

Да.

Вновь щелчок. Незнакомец повесил трубку.

Когда наступило время обеда, редакционный зал большей частью опустел, но Бруно в тот день остался.

— Что там еще стряпает наш юный гений? — бросил критик из рубрики «Мюзик-холл».

— Преступление! — насмешливо заметил другой. — Ты знаешь, что он расшибется в лепешку, чтобы застолбить свою колонку и выдать неподражаемый материал!

Казалось, Бруно ничего не слышит, а это несколько задевало остальных. Вооруженный фломастерами, он машинально рисовал в своем блокноте женский профиль, наслаивая контуры один за другим.

Телефонистка Анна время от времени подходила взглянуть на него сквозь приоткрытую дверь и удивлялась его бездеятельности. Обычно во время перерыва она прогуливалась по кварталу, жуя сэндвич.

Прежде чем выйти, она подошла к журналисту.

— Ты не обедаешь?

— Не голоден.

— Пойдем пройдемся со мной!

— Нет, благодарю, но я устал.

Анна не осмелилась настаивать.

— Ладно… Тебе принести сэндвич?

Он кивнул.

Девушка исчезла. Десять минут спустя Бруно тоже вышел, немного прошелся вдоль фасада редакции и сел в свой автомобиль, направившись в сторону Монпарнаса.

Он ехал медленно и постоянно поглядывал в зеркало заднего вида. Но убедившись, что за ним следует темно-зеленый «рено-8», сразу перестал интересоваться происходящим позади.

Найдя местечко, Бруно остановил машину напротив дома 232 бис по бульвару Распай, поспешно схватил сумку и выпрыгнул на тротуар.

На последнем этаже горел свет. Бруно добежал до лифта и, сев в него, нажал кнопку десятого этажа.

Когда дверцы лифта открылись, журналист оказался лицом к лицу с верзилой, который, скрестив на балюстраде лестничной клетки ноги, читал в плетеном кресле спортивный журнал. Бруно понял, что перед ним телохранитель Фабриса Фонтеня. Нос с горбинкой, тяжелый подбородок, мускулистые руки человека, занятого физическими упражнениями. Тот недобро посмотрел на Бруно.

— Мсье Фонтень у себя?

— Кто вы и что вам нужно?

— Он меня прекрасно знает. Я — Бруно Мерли из «Франс Пресс».

— Мсье Фонтень не желает никого видеть, в особенности журналистов или кого-то в этом роде!

— Тем не менее, не могли бы вы сообщить ему, что я здесь?

Верзила задумался.

— Скажите ему, что я хотел бы поговорить о Маги Вальер, его секретарше, — добавил Бруно.

Телохранитель не шевельнулся.

— Если я беспокою его, то лишь оказывая ему услугу, — добавил Бруно. — Ну, дело ваше!

С видом человека, сделавшего все от него зависевшее, чтобы убедить в своем желании помочь, журналист повернулся к лифту и нажал кнопку вызова, ибо кабина ушла вниз.

— Подождите секунду, — бросил верзила.

Он достал из кармана ключ, вошел в квартиру и почти тут же вернулся.

— Ладно, можете войти, — сказал он, вновь усаживаясь в заскрипевшее под его весом кресло. — Эй! А что там внутри? — воскликнул он при виде сумки в руках Бруно.

— Спортивная форма.

— Бокс?

— Баскетбол.

Ответ пришелся по вкусу вновь уткнувшемуся в чтение телохранителю, а молодой человек прошел в вестибюль надстройки-пирамиды.

Его встретили звуки органной музыки.

«Шабо», — подумал он.

Бруно был потрясен при виде осунувшегося лица Фабриса Фонтеня, которое еще больше портил искусственный загар, недавний, но почему-то придававший довольно неприятный, слегка зеленоватый оттенок.

— Добрый вечер, — поздоровался Бруно.

Руки Фонтень глубоко засунул в карманы длинного махрового халата, застегнутого на крупные пуговицы от правого плеча до лодыжки. Он знаком пригласил Бруно следовать за ним; они воспользовались внутренним лифтом, чтобы подняться на последний этаж, откуда слышались громовые раскаты органа. Выйдя из лифта, актер уменьшил громкость, чтобы можно было разговаривать.

— У вас нет проблем с соседями? — спросил Бруно.

— Во-первых, у меня нет соседей и, во-вторых, здесь все из звукопоглощающего материала. По стаканчику? — предложил Фонтень, подойдя к бару. — Ах, да! Вы ведь не пьете.

— Сегодня я сделаю исключение. Виски.

Фонтень взял квадратную бутылку, два стакана и устроился в выемке одного из пластиковых кресел.

— Итак, Маги? — спросил он, наполняя стаканы.

— Она любила вас, — ответил Бруно.

— Ну, это я знал.

— Любовь…

— Любовь, — подтвердил Фонтень. — Это все?

— Я думал, вы не знаете…

— Вы принимаете меня за идиота?

Фонтень отпил из своего стакана половину. Бруно к своему не притронулся.

— Но то, что меня интересует…

Актер рыгнул без всякого смущения, и Бруно понял, что тот уже прилично напился.

— Что меня интересует, — повторил Фонтень, — каким образом об этом узнали вы!

Он посмотрел на Бруно и удивился, увидев его стоящим, но даже не подумал предложить сесть.

— Предположим, она сказала мне.

— Невозможно! — отрезал Фонтень, махнув рукой.

— Почему же невозможно? — спросил Бруно, взяв бутылку виски за горлышко.

— Ну как же! Потому что…

У Фонтеня еще оставалось время понять, что происходит, но Бруно уже нанес ему удар бутылкой по голове и, не издав ни звука, актер рухнул на ковер.

Задержанная темными кудрями кровь проступила лишь через несколько минут.

Бруно раскрыл свою сумку и достал оттуда плетеный шнур, который обвил вокруг шеи Фонтеня.

Он задушил актера совершенно спокойно. Убедившись в смерти жертвы, Бруно убрал шнур в сумку, подошел к проигрывателю и увеличил громкость. Раскаты органа вновь разорвали тишину.

С сумкой в руке он спустился по лестнице на три этажа и, открыв дверь, выходящую на лестницу, сказал достаточно громко, чтобы слышал телохранитель актера:

— Постарайтесь получше выспаться, а завтра я вам позвоню. До свидания.

И улыбнувшись, закрыл дверь.

— Все нормально? — спросил верзила.

— Нормально, — ответил журналист.

Лифт, вызванный Бруно, все еще стоял там.

— Всего хорошего, — сказал он, входя в кабину.

— Счастливо! — ответил, подмигнув, телохранитель.

Бруно вновь оказался на бульваре Распай, сел за руль своего «2 СѴ» и отъехал. Все так же сопровождаемый «рено-8», он миновал бульвар, затем свернул на улицу Эмиль-Ришар, делящую пополам кладбище Монпарнас.

Пересекая авеню Мэт, миновал улицу Плант и вдруг свернул направо, устремившись на узенькую и малонаселенную улицу Бенар. Там он остановил машину у бистро.

«Рено-8» на малой скорости обошел его, и Бруно смог рассмотреть водителя, губастого брюнета с массивным подбородком.

Журналист вышел из машины лишь после того, как «рено» пристроился к тротуару немного дальше, за грузовиком.

Неторопливо он прошел под аркой старого дома и пересек квадратный двор. В каждом углу двора было по двери с буквами от А до D, а посреди него ярко светил фонарь.

Бруно толкнул дверь «D» и нажал на кнопку реле освещения. Спокойно поднявшись по лестнице до пятого этажа, он остановился и прислушался. Снизу доносился шум шагов. Заскрипели деревянные ступеньки.

Погремев связкой ключей, Бруно открыл дверь и не захлопнул ее, будто намереваясь тут же уйти. Пройдя узким коридором, он вошел в большую комнату с побеленными стенами и повернул выключатель. Круглый шар осветил низкую кровать, комод, стоящий на полу телевизор, стул, утонувший под грудой пуловеров и рубашек, и несколько валявшихся там в беспорядке книг.

Напротив кровати, между камином и комодом, на стене от пола до потолка висела огромная фотография. Фото молодой женщины лет двадцати пяти с умиротворенным взглядом и длинной стройной шеей.

На комоде валялась записная книжка. Достав ручку, Бруно наугад ее раскрыл и торопливо написал: «Если со мной что-то случится, найдите Жан-Поля Биссмана».

Едва закончив, он услышал, как заскрипели доски паркета.

Бруно не шелохнулся, продолжая стоять спиной к приближающемуся человеку.

— Мне нужно сказать тебе пару слов, Мерли…

Бруно сунул руку в первый ящик комода, схватил пистолет и повернулся лицом к вошедшему.

Биссман был вооружен и трижды выстрелил. Бруно рухнул, получив две пули в голову и одну в грудь.

Падая, Бруно зацепил фотографию, перед которой стоял, и частично разорвал ее. Жан-Поль Биссман отупело уставился на лицо женщины.

— Лена Лорд! — прошептал он.

Его взгляд скользнул по молодому человеку: по щекам того потоком текла кровь, на рубашке проступило кровавое пятно. Бруно выронил свой пистолет. Из упавшего на пол ствола вывалилось несколько сигарет «голуаз».

У Биссмана не было времени задаваться вопросом, почему Мерли пытался угрожать ему портсигаром. В доме раздались крики и послышалось хлопание дверей.

— Это наверху…

— Я вам говорю, три выстрела!

Биссман выбежал на лестничную клетку и бросился вниз.

— Это он! Остановите его!

— Задержите его!

Эхо шумной погони достигло комнаты Бруно, но тот уже ничего не слышал.

С закрытыми глазами, глухой ко всяким звукам, он, тем не менее, не потерял еще сознания. Оперся о пол, кое-как привстал, держась за камин, потом, отчаянно вытягивая руки, прислонился окровавленной щекой к гладкому холодному лицу молодой женщины на фото.

Так он и умер.

* * *

Двумя часами позже инспектор Дельмас нашел в ящике комода Бруно Мерли магнитофон.

Карточка с надписью «Для инспектора Дельмаса» была приклеена липкой лентой к его крышке.

Инспектор нажал на кнопку воспроизведения, и лента пошла. Дельмас тотчас узнал прозвучавший голос.

— Настоящее имя Лены Лорд, фотографию которой вы можете видеть на стене, — Элен Мерли. Я ее сын. Моя мать, швейцарка по происхождению, находится в институте психиатрии Фондасион Женин в Женеве.

Своего отца я не знаю. Моей матери было семнадцать лет, когда я родился в Париже. Классическая история соблазненной и покинутой студентки… Двойная измена, ибо мой дедушка, узнав о моем рождении, отказался видеть свою дочь и прекратил всякую помощь. Позже он немного отошел, но было уже поздно. Не знаю, каким образом она могла выкручиваться. Думаю, это было нелегко, а переносимые в одиночестве многочисленные тяготы жизни подорвали ее душевное равновесие. Как бы там ни было, она стала замыкаться в себе. Я никогда не чувствовал ее враждебности к кому бы то ни было, но будучи еще ребенком, уже понял, что мир нанес ей непоправимую рану.

В конце 1962 года она потеряла рассудок. Мне было почти десять лет, и я ничего не забыл. Тем не менее была одна неизвестная мне вещь, тщательно скрываемая от меня: фильм, в котором снялась моя мать. Я никогда не слышал имени Лены Лорд.

Дедушка поместил мою мать в клинику. Я мог навещать ее раз в месяц. Она меня не узнала. Она никогда не узнавала меня. Я обожал ее, с трудом переносил подобное отчуждение, ведь она была так близка мне, мне одному. Возмужав, я с ужасом осознал всю серьезность ее болезни, но не переставал надеяться.

После смерти дедушки, бывшего вдовцом, я начал работать в Париже и через несколько месяцев стал сотрудником «Франс Пресс».

И вот однажды вечером, глядя в телевизор, я был шокирован! Неизвестный мне фильм с моей матерью в одной из главных ролей… Увидеть ее такой, какой она была до своей болезни, когда она любила меня… Нет, я не могу передать всего того, что почувствовал. Впрочем, вам этого не понять.

А я понял одно: события, вызвавшие помешательство моей матери, оставались для меня тайной. С давних пор я просил объяснений у моего деда и лечащего врача.

Я узнал, что фильм «Скажите, что мы вышли» был поставлен в 1962 году, и тогда же мою мать впервые поместили в клинику. Значит, она потеряла рассудок после съемок фильма. Поэтому я и решил, что во всем виноват фильм… Фильм или те, кто участвовал в съемках…

Удача, ибо я надеялся, что это удача, мне улыбнулась. Получив задание сделать репортаж о Франсуазе Констан и Жан-Габриэле Эрнале, я начал с актрисы, представившись на всякий случай, чтобы как-то ее расположить, режиссером телевидения. Представ перед ней, я специально забыл забрать газетные вырезки — простейший способ вновь встретиться с ней в тот же вечер около 23 часов. Она была в халате, готовая лечь спать, и даже приняла снотворное, о чем сказала мне. Я же ей сказал, что узнал кое-что любопытное о Лене Лорд. Она тотчас занервничала и очень взволнованно просила не публиковать мою информацию.

Понемногу я узнал правду. Во время съемок фильма съемочная группа приобщила мою мать ко всем «прелестям жизни»: спиртному, наркотикам и пьяным оргиям. Ее рассудок долго сопротивляться не смог.

Я принял решение: все эти негодяи должны исчезнуть с лица земли.

Франсуаза Констан пошатывалась от снотворного. Она не проводила меня до двери. Я сделал вид, что ушел, и спрятался в прихожей, а выждав с полчаса, осторожно принялся изучать обстановку. Найдя ванную комнату, перенес туда из постели крепко спящую Франсуазу Констан. Сняв с нее пижаму, уложил ее в ванну и какое-то время удерживал ее голову под водой. Сопротивлялась она недолго. Потом я ушел, оставив открытыми краны.

Не больше труда доставил и Эрналь, но мне пришлось убрать заодно и Тони Лафо. Об этом я сожалею, против него я ничего не имел, но он ни на шаг не отходил от Эрналя.

В следующее после встречи с Эрналем воскресение я встретился с ними, с ним и Тони, в загородном доме, о котором мне сказал Эрналь. У меня с собой была бутылка шампанского, в которую я подмешал снотворное.

При моем появлении Тони, естественно, взбеленился, но тотчас заулыбался, узнав о моей якобы скорой свадьбе. Я знал, что ложь — лучшее средство развеять его страхи, поэтому сказал, что, проезжая мимо, вдруг вспомнил об их загородном домике. Короче, мы распили бутылку шампанского… я, конечно, не притронулся к своему стакану, а они скоро захрапели.

Задушив Эрналя, я зарыл его у подножья большого дуба в лесу за домом… Дуб или бук… Не умею отличать одно от другого. Затем, перенеся Тони в «рено» Эрналя, я оставил его в машине на дне небольшого овражка. С наступлением ночи я вылил канистру бензина на машину и поджег ее.

В машине я оставил бумажник Эрналя, с собой захватил парик и замшевые брюки и вернулся в Париж. Позднее я хотел воспользоваться ими и сбить с толку полицию.

Забежал в «Автомат» — ключи Эрналя я забрал — и уничтожил все копии фильма. Мне не хотелось, чтобы остался хотя бы один кадр с Леной Лорд.

Уничтожив фильм, я отправился на поиски остальных членов съемочной группы. Оказалось, что ассистент режиссера умерла тремя годами раньше от воспаления легких.

Найти Луи Луврие, адрес которого я нашел легко, не составило труда. Однажды вечером я пришел к нему и прикончил ударом ножа.

Я лишь не знал, как найти следы Даниэль Пакен и Жан-Поля Биссмана, сменивших профессию. Но мне пришла в голову мысль опубликовать их фото в газете с подписью: «Вы в опасности, позвоните мне», и так далее.

Мысль была великолепной, ибо Даниэль Пакен откликнулась на мой призыв. Но, прослушайте это очень внимательно, инспектор, ее письмо пришло ко мне в понедельник утром. Прочтя, я сунул его в конверт, на котором, подделав почерк Даниэль Пакен, написал свой собственный адрес и отправил его почтой, чтобы получить во вторник утром. О его получении я известил вас… но накануне вечером я задушил ее, сунул несколько волосков от парика ей в руку и провел брюками по ее пальто.

Так я выиграл у вас несколько дней.

Перед появлением у Фабриса Фонтеня я подсыпал в бутылку текилы мышьяк. Но, к несчастью для меня, и я не могу этого себе простить, погибла Маги Вальер.

Оставались в живых еще двое: Фабрис Фонтень и Жан-Поль Биссман. Я найду их. Найду и отомщу.

Голос Бруно Мерли затих, воцарилась тишина, запись закончилась.

* * *

Безликая комната с белыми стенами. Белизна стен от пола до потолка. На сидящей на белой кровати лицом к окну женщине белая блуза. Такие же белые решетки на сером нависшем небе, солнце пытается пробиться сквозь хмурые тучи.

Возраст женщины определить нельзя. Длинные волосы ниспадают на спину, пустой, ничего не видящий взор устремлен в одну точку. Руки с повернутыми вверх ладонями покоятся на коленях, будто распустившиеся цветы.

Она не шевелится, и если бы не регулярно вздымающее грудь дыхание, ее можно бы принять за восковую фигуру.

Внезапно разогнанные ветром облака открыли ослепительное солнце, наполнив светом белоснежную комнату.

Чуть оживившись, с неуверенной улыбкой на лице, женщина поднялась, приняв грациозную позу. Она словно вновь стояла перед камерой, и солнце было ей огромным юпитером.

Эдвин Коннел Я должен был ее убить

1

Я уже проснулся и ждал, когда в половине шестого зазвонит будильник в соседней комнате. Я посмотрел в окно.

Было туманное утро пятницы в конце октября. Всю ночь лил дождь как из ведра, и я опасался, что вылет рейса Эллен могут отложить и мои планы расстроятся. Но дождь перестал и небо, кажется, прояснилось. Я облегченно вздохнул. Фонарь над входом в дом освещал кусты перед окном, и капли воды сверкали как бриллианты. Бриллианты! Зловещее сравнение. Ведь именно бриллианты приковали меня к Эллен.

Я встал достаточно давно. Откровенно говоря, я уже оделся и бесшумно прокрался по застеленному толстым ковром полу в прихожую. Наша квартира находилась на первом этаже четырехэтажного дома, и дверь подземного гаража была рядом с дверью нашей квартиры. Я приоткрыл нашу дверь, затем осторожно открыл дверь в гараж и быстро спустился вниз по ступеням. Мои мягкие домашние туфли не производили никакого шума. В гараже я направился прямо к нашему «бьюику», обошел его сзади и трижды постучал в окно, — условный знак, о котором мы договорились с Джоан. Тотчас же в нижней части окна появилась голова Джоан. Она улыбалась. Я жестом попросил ее наполовину опустить стекло.

— Все в порядке? — прошептал я.

— Теперь уже да, — кивнула она. — Я чуть не утонула под этим ливнем. Но здесь, внутри, немного согрелась.

— Я уже беспокоился из-за дождя, — сознался я. — Но, кажется, он перестал. Хорошо, оставайся на месте. Я только хотел убедиться, что ты здесь. Теперь уже ждать осталось недолго.

Вернувшись в квартиру, я прошел в свою спальню, снял плащ и рубашку, надел халат, растянулся на постели и стал ждать.

Вскоре после звонка будильника в соседней комнате раздались шаги. Дверь между нашими спальнями была заперта со стороны Эллен.

Я снова вышел в прихожую, остановился перед дверью в комнату Эллен и осторожно повернул ручку, чтобы узнать, закрыта ли и эта дверь тоже. Оказалось, она не заперта. Я коротко постучал и вошел.

Эллен стояла в неглиже, склонившись над кроватью, и укладывала вещи в чемодан. Другой большой чемодан, полностью упакованный, уже ждал у двери.

Она обернулась и посмотрела на меня со смесью удивления и ярости.

— В чем дело?

— Я хотел узнать, когда придет твое такси, — сказал я и спрятал свои нервно дрогнувшие руки в карманах халата.

— В половине седьмого, — буркнула она и раздраженно добавила: — К чему этот вопрос?

— Просто так. Я подумал, что мог бы поднести тебе тот тяжелый чемодан.

— Не трудись, — отрезала она. — Об этом позаботится шофер. Ты можешь сделать мне только одно одолжение: оставить меня в покое.

Теперь она демонстративно отвернулась к чемодану, давая тем самым понять, что я должен исчезнуть.

— Очень жаль, — пробормотал я и пошел к двери, делая вид, что хочу выйти из комнаты.

Эллен стояла ко мне спиной. Я быстро оглядел комнату. Шторы, как и следовало ожидать, были задвинуты и не шевелились. Значит, окна были закрыты.

Наступил тот самый момент. Это должно было произойти сейчас — или никогда.

Я быстро и бесшумно пересек комнату и остановился прямо позади нее. Она не оглянулась. Я размахнулся так широко, как только мог, и ребром ладони рубанул Эллен по затылку. В этот удар я вложил всю свою силу.

Эллен издала слабый стон и без сознания упала на кровать лицом вниз. Я схватил ее за плечи и повернул так, чтобы ее лицо оказалось передо мной. Потом встал на колени над ее безжизненным телом, обхватил обеими руками ее шею и начал душить.

В комнате было тихо, если не считать негромких хрипов Эллен и моего собственного тяжелого дыхания. Я силен от природы, а нервное напряжение и ненависть придавали мне еще больше сил.

Через несколько секунд все было кончено.

2

Как могло такое случиться? Как мог я, Джефф Моррисон, преуспевающий адвокат с изрядной долей интеллигентности и к тому же вполне нормальный, как любой другой — как мог я совершить такое со своей верной, преисполненной любви женой?

Каждый, кто знал Эллен, — или думал, что знает, — любил ее. Все считали ее любезной, предупредительной, деликатной, бескорыстной и широкой натурой.

Все, кроме меня. Я один знал настоящую Эллен, знал, каким зловредным существом она была.

Впервые я увидел Эллен на коктейль-парти в Нью-Йорке, куда сам попал незваным гостем. Шел 1952 год, и Джордж Миллз — тогда капитан военно-воздушных сил США — просто притащил меня с собой.

Я тогда тоже был капитаном, и мы как раз вернулись из Кореи, где летали на бомбардировщиках. Джордж уверял меня, что на вечеринке я буду желанным гостем, и мы развлечемся в свое удовольствие.

Вечеринка проходила в двухэтажной квартире за 78-й улицей, прямо у Центрального парка. Кто был хозяином или хозяйкой дома, я при всем желании не могу вспомнить — если, конечно, я вообще это знал. Но одно вспоминается мне очень живо: окружение понравилось мне с первого мгновения. Я оказался среди сливок высшего общества.

Как только мы вышли из лифта и я ощутил под своими ногами толстый дорогой ковер, а затем сдержанное почтение дворецкого, который принял в прихожей наши шинели, мне стало ясно, что здесь я буду введен в тот круг, к которому мне хотелось быть причисленным как можно скорее.

Дворецкий провел нас в столовую, где размещались буфет и бар. Дорогие картины на стенах, неяркое освещение, в котором они лучше всего смотрелись, благоухание блюд и богатый выбор напитков, официантки, которые ходили вокруг с бокалами и бутербродами, два бармена, ловко и уверенно наполнявшие бокалы — все это произвело на меня колоссальное впечатление. Сегодня я счел бы такую вечеринку образцом дурного тона, потому что слишком многое теперь знаю. Но тогда это было для меня пределом всех мечтаний.

Вооруженные своими первыми бокалами, мы перешли в салон, где находилось большинство гостей, и Джордж называл всех присутствующих финансовых тузов, которых он случайно знал.

— Вон там Эллен Вильямс, — сказал он, указав на изящную темноволосую девушку, которая сидела в углу на пуфике и беседовала с пожилой парой.

Она привлекала не красотой, но дивными черными глазами, которые сверкали не хуже ее бриллиантового колье — единственного украшения на черном платье простого покроя. И вообще она производила очень приятное впечатление.

— Мы можем начать прямо с нее, — сказал Джордж.

— А кто она? — осведомился я.

— Мы старые друзья, — усмехнулся Джордж. — Вместе выросли. Наши отцы долгое время были партнерами по бизнесу. Мистер Вильямс теперь на покое, и, насколько я знаю, живет с женой в Лa-Джолле, в Калифорнии. Смотри, малышка тебе понравится.

Уже когда мы подходили к Эллен, я успел представить ее деньги в своих руках. Я знал, что семья Джорджа была очень богата, а так как его отец и отец Эллен имели общие дела, следовало предполагать, что она тоже не бедствует. Как уже было сказано, она не привлекала красотой, но бриллианты на ее шее казались достаточно соблазнительными.

Я ей, кажется, сразу понравился. После того как Джордж нас познакомил, она повела себя так, будто я был там единственным мужчиной, так что практически это была любовь с первого взгляда. Она влюбилась в меня, а я влюбился в ее деньги.

Для меня другие тоже больше не существовали. Я увел Эллен в библиотеку, где мы были одни и могли разговаривать без помех. Позже мы вместе поужинали в одном из тихих уголков. Так все и началось.

За ужином Эллен мне рассказала, что она только что окончила школу в Вассаре, имеет собственную квартиру в Манхеттене, поддерживает благотворительные организации и еще не была замужем. Это меня поразило, так как она была, как я уже сказал, довольно привлекательна и при своем богатстве могла стать блестящей партией. Хотя ей был лишь двадцать один год, я ожидал, что вокруг уже вьются несколько претендентов и даже спросил ее об этом.

— Я еще не нашла настоящего, — ответила она. И после короткой паузы повторила: — Еще нет.

Тон, которым она это сказала, позволил мне сделать вывод, что теперь она свои поиски считает законченными.

И я не стал ее разубеждать. Вместо того я рассказал ей, что изучал право, после поездки к родителям в Теннеси намеревался вернуться в Нью-Йорк, повторить пройденное — мои сокурсники уже закончили учебу — и попытался поступить в Академию права в Фордхэме.

Пока я не встретил Эллен на той вечеринке, я вовсе не рассчитывал когда-то в будущем вести такой образ жизни, как она. Она не принадлежала к новоявленным богачам. Она к деньгам привыкла с детства, жила в абсолютно надежной обстановке, и эта зажиточная среда оказала влияние на ее воспитание: она всегда все делала как нужно, когда нужно, в нужном месте, с нужными людьми.

Я же выходец из среднего слоя. У моих предков когда-то было состояние, но все пропало во время гражданской войны. Я появился на свет в маленьком городке на западе Теннеси, недалеко от Мемфиса. Отец, Джефф Моррисон-старший, был секретарем окружного суда, и сам понимал, что это не лучший способ разбогатеть. Мать помогала увеличить наши скудные доходы, давая уроки музыки.

Я был единственным ребенком, и они делали все, чтобы дать мне образование. Меня послали в университет, я оправдал надежды, выдержал экзамены с отличием, завел нужные связи и тому подобное. Нет смысла особенно вдаваться в подробности — это заурядная история юноши из среднего класса.

Мы обручились с Эллен буквально сломя голову. Я сразу уяснил, что я именно тот, кого она ждала, и все время давал понять, что испытываю по отношению к ней такие же чувства. Зачем же ждать?

Когда обо мне узнали ее родители, они немедленно примчались в Нью-Йорк. Конечно, мне тут же дали понять, что я, по их мнению, вовсе не был «тем, кто надо», хотя об этом, естественно, не было сказано ни слова. У меня ведь не было профессии, и мистер Вильямс, несомненно, принял меня за ловкого авантюриста, который нашел удобный способ заполучить их деньги. Но семья Вильямсов оказалась бессильна. У Эллен был в руках козырь — собственный капитал, унаследованный от деда.

— Они уже смирились, — сказала она однажды о своих родителях. — Они мне еще никогда ни в чем не препятствовали. А когда они узнают тебя поближе, быстро изменят свое мнение. То же самое произойдет и с моими друзьями. Сначала они будут шокированы тем, как быстро все случилось, но постепенно это пройдет, и ты склонишь их на свою сторону. Вот увидишь.

Да, я увидел. О, я увидел многое!

Вот здесь была вся суть, здесь был ключ к характеру Эллен. Естественно, я познакомился с ним куда позднее, вместе с его убийственными последствиями для того, кому приходилось жить с Эллен. Эллен хотела любой ценой настоять на своем. Она излучала доброту, казалась широкой натурой, но на самом деле добивалась лишь того, чтобы настоять на своем, утвердить свою волю. За сахарно-сладким обличьем скрывалось стальное сердце.

Она никогда не требовала вознаграждения за услугу. Ей доставляло удовольствие помогать. Она даже настаивала на этом. А если что-либо происходило против ее воли, она никогда не выражала своего неудовольствия и не попрекала ранее оказанными любезностями. Она просто исключала таких людей из своей жизни. Этих людей для нее больше не существовало. И лишь в редчайших случаях они догадывались, что она вызвала их падение.

Согласен, я увлекся Эллен не из-за сказочной любви. С самого начала меня привлекли ее деньги. Я стремился наверх и думал, что смогу достигнуть этого таким способом. На самом деле я жестоко обманулся.

У Эллен тоже были свои соображения. За ее сияющим взглядом скрывался холодный расчет. Выбирая себе супруга, она думала не о рыцаре в сверкающих латах, напротив, она искала в нем уязвимые места. Когда я появился на ее горизонте, она была еще свободна не из-за недостатка претендентов, а потому, что всех женихов делила на две группы: либо те сами обладали достаточным состоянием, чтобы быть независимыми, либо находились так безнадежно далеко от круга Эллен, что у нее не возникало даже мысли о прочных узах.

Я занимал промежуточное положение, и именно потому показался подходящим. Моя военная форма придавала определенное уважение в обществе. Моя будущая профессия адвоката была вполне светской: я смог занять место в кругу Эллен. Пока я готовился к своей карьере, она могла поддерживать меня в денежном отношении, не выставляя перед всем светом как нахлебника. И самое важное: она знала, что своими деньгами держит меня в руках. Я был послушен — это было моим самым большим достоинством.

Видите ли, Эллен хотела быть уверенной, что мужчина, за которого она вышла замуж, готов танцевать под ее дудку. Она хотела быть главой семьи, но в то же время ее брак должен был внешне выглядеть лучше некуда. Просто как рай на земле.

Удостоверившись в моей покорности, она согласилась на брак. С этого момента начала проявляться настоящая сущность Эллен, хотя я тогда, конечно, не сознавал этого. Свадьба, несмотря на поспешность, прошла роскошно. Эллен все взяла в свои руки и платила, разумеется, тоже сама. Она не только выбирала мой свадебный костюм, но даже определила моего свидетеля на бракосочетании — разумеется, Джорджа Миллза.

— Я считаю, что подходит именно Джордж. Во-первых, он нас познакомил, а во-вторых, он будет блестяще смотреться в этой роли.

Я ничего не имел против, но сегодня я знаю, что предложи я кого другого, она все равно бы настояла на Джордже. Она сама составила список гостей, половину из которых я вообще не знал. Она даже заставила Джорджа за день до свадьбы организовать для меня мальчишник. Исключая мое появление на генеральной репетиции и в финале у алтаря, все прошло без моего участия. С моей стороны в церемонии получили право принять участие только мои родители, которые, однако, были так подавлены, что оказались где-то на заднем плане и при первой возможности покинули поле битвы.

Все это мне нисколько не мешало. Я тоже был подавлен, но, в противоположность моим родителям, находил в этом удовольствие. Я знал, что не принадлежу к этому обществу, а просто любовник Эллен, который путем женитьбы приобретает легальное положение. Но в одно я хотел бы внести ясность. Я не имел ни желания, ни умысла постоянно быть на содержании Эллен. Когда, закончив учебу, я открою адвокатскую практику, — согласен, с помощью связей Эллен, — я перестану быть зависимым от нее и займу свое настоящее место хозяина дома. Тут я был твердо убежден.

Место для нашего медового месяца тоже выбрала Эллен: летняя вилла семьи в Вермонте, которая уже несколько лет пустовала с тех пор, как ее родители уехали в Калифорнию.

— Это мое любимое место, — сказала она, объявив мне о наших планах. — Когда я умру, хочу, чтобы меня похоронили там. Ты будешь восхищен. Дом расположен высоко наверху, на плато, окруженном лесами и горами. Спереди открывается вид на прекрасную зеленую долину. Внизу ели, сосны, березы и клены, а прямо перед крыльцом журчит горный ручей. Дальше виден Окс-Вью, высокий горный хребет, полностью отрезающий от остального мира и к тому же удивительно красивый. Мы будем одни на многие мили вокруг. Можно смотреть в любую сторону и не заметить ни единого дома. А июнь — один из лучших месяцев в году. Все распускается и цветет, все полно жизни.

Хотя я не слишком чувствителен к природе, но нашел описание Эллен очень привлекательным. Кроме того, у меня и не было другого выбора. Я даже академию права не мог выбрать сам. Хотя меня приняли в Фордхэм и уже внесли в списки, это не соответствовало планам Эллен. Фордхэм показался ей недостаточно престижным. Один приятель ее отца, Кеннет Спирс, был за Колумбийский университет, и потому меня отправили туда. Я предложил Гарвард, раз уж пошла речь об элите, но у Эллен нашлось очень простое объяснение, по которому это не годилось.

— Я терпеть не могу Бостон, дорогой.

На этом с Гарвардом было покончено.

Таким образом, была выбрана Колумбия. В годы моей учебы мы жили в квартире Эллен, и я плясал под ее дудку. Нашими друзьями были ее друзья. Я зависел от ее настроения. Правда, она всегда обходилась со мной в бархатных перчатках, особенно в обществе. Она не уставала нахваливать меня и рассказывать о моих успехах и блестящих отзывах моих преподавателей.

Но несмотря на это, ее властолюбие начало постепенно угнетать меня. Она была для меня настоящим тираном, и я все больше понимал, что дорого заплатил за свой путь наверх. Единственным местом, где я был до некоторой степени самостоятелен, оставался университет. Но я пообещал себе, что все должно перемениться, как только я стану преуспевающим адвокатом, и пытался в оставшееся до этого время ко всему относиться с юмором.

Тем временем я тесно сдружился с одним своим сокурсником, Гордоном Маккеем, по моему мнению, одним из самых одаренных студентов-юристов на всем факультете. Эта дружба стала поводом для нашего первого серьезного объяснения.

В последний год моей учебы Гордон предложил мне после защиты и выпускных экзаменов вместе с ним открыть практику — чрезвычайно лестный для меня вариант. Он решил отклонить завидные предложения нескольких первоклассных фирм и работать самостоятельно. Гордон нуждался в партнере и верил, что мы сможем составить хорошую пару. Хотя он не был лично знаком с Эллен, но знал, кем она была.

— Может быть, я в своем деле действительно неплох, как все утверждают, — сказал он, — но и ты не из последних.

Затем он откровенно добавил.

— Ты известен больше меня, и твои связи могут быть для нас полезны. Итак, что скажешь?

— Решено, — поспешно и воодушевленно ответил я.

Это был шанс моей жизни. Я даже не мог себе представить, что мы потерпим неудачу.

— Продолжим разговор завтра, — сказал я. — Сейчас я хочу поехать домой и рассказать Эллен.

3

Я и подумать не мог, что это вызовет у Эллен такую реакцию. Она взглянула на меня с холодом, прежде мне совершенно незнакомым. О бархатных перчатках больше не могло быть и речи.

— Ты с ума сошел? — закричала она срывающимся голосом. — Большая глупость тебе не могла прийти в голову?

— Подожди минутку, любовь моя. — Ее резкий тон и обидные слова заставили меня впервые за нашу совместную жизнь реагировать жестко. Я готов был бороться. — Что ты видишь тут глупого?

— Могу сказать! — она пренебрежительно посмотрела на меня. — Кто такой Гордон Маккей? Ты упоминал о нем несколько раз и он, возможно, симпатичный парень, но кто он такой?

— Ну, он лучший на нашем курсе. Все адвокатские конторы Нью-Йорка стремятся заполучить его. Каждый, кто хотя бы однажды имел с ним дело, знает, что он обладает исключительными способностями в области юриспруденции. Все на нашем курсе были бы в восторге от возможности работать с ним или на него. Я чувствую себя польщенным и считаю, что он оказал мне честь, пригласив меня.

— Все это хорошо и прекрасно. Но кто он такой?

— Ты имеешь в виду его положение в обществе? Никто. Он почти из такой же среды, как и я. — Я подождал, что она на это скажет, но она молчала. — Послушай, Эллен, — продолжал я, — я ведь всегда намеревался работать самостоятельно. Я хочу стоять на собственных ногах.

— И с моими деньгами, конечно, — Эллен взглянула на меня с гневом и презрением, как на прислугу, плохо выполнившую свою работу.

Итак, она, наконец, сказала это. Я ощутил свое второсортное происхождение, как петлю на шее. Тот факт, что Эллен в сущности была права, не смягчал удара. Я впервые ясно и отчетливо осознал, что она держит меня в руках.

Будь у меня хотя бы капля гордости и смелости, это могло стать самым подходящим моментом дать ей понять, что я буду поступать так, как считаю нужным, а если это ее не устраивает, хлопнуть дверью.

Я почти сделал это, но затем остановился.

Я стоял и молча смотрел на нее. Я пытался собрать все свои силы, чтобы сделать то, что должен был сделать. Но я заколебался. Эллен смотрела на меня вызывающе, уверенная в своей победе. Она слишком хорошо знала, что я не отважусь на столь решающий шаг. Когда она убедилась, что я опять в ее власти, то подошла ко мне И взяла за руки.

— Любимый, — сказала она нежно, — я не подумала, что говорю. Ты ведь знаешь, что я люблю тебя и желаю тебе только хорошего. Все, что есть у меня, принадлежит тебе, ты же знаешь.

Она сжимала мою руку, и я не смог освободиться, хотя чуть не лопался от бешенства и стыда.

— Это был такой удар, любимый, — продолжала она. — Если бы ты знал, какие планы я строила для тебя — для нас — ты бы смог меня понять.

— Что это за планы?

— Собственно, я пока не хотела говорить тебе, — ответила она со своей улыбкой, которую все находили такой ласковой, такой любезной и обворожительной. — Это должно было стать своего рода подарком к окончанию университета. — Она крепче сжала мои руки, чтобы подготовить меня к сюрпризу.

Я почувствовал этот нажим не на руках, а на своем горле. Петля затягивалась.

— Недавно, — продолжала она, — я была у Горация Скотта по одному небольшому юридическому вопросу. Ты ведь знаешь, кто он такой — компания «Девью, Скотт, Бромли и Андреас». Гораций — настоящий клад. Сколько я себя помню, он всегда вел дела моего отца и мои. Во всяком случае, я тогда рассказала ему о тебе, как блестяще ты учишься в Академии права, и что скоро заканчиваешь курс. Короче говоря, он сказал, что хочет как можно скорее поговорить с тобой и предложить начать карьеру в его фирме. Разве это не фантастика? Теперь ты понимаешь, что эта смешная затея с Гордоном Маккеем явилась для меня ударом? После того, как я положила такое грандиозное начало твоей карьере?

Я встал и начал искать сигареты. Я был так взбешен, что понадобилось некоторое время, чтобы собраться и иметь возможность говорить связно.

— Ты считаешь возможным делать что угодно, вообще не спрашивая моего мнения, — крикнул я. — Великий Боже, кто я, в сущности? Инструмент, которым ты можешь вертеть, как захочешь? Я знаю, что ты меня содержала эти три года, и я тебе премного благодарен, но я был убежден, что однажды это кончится — как только я начну работать. И я не хочу, чтобы так продолжалось. Я верю, что из меня выйдет неплохой адвокат, и рано или поздно я смогу тебе все вернуть.

— Но, любимый, я ведь только хотела…

— Неужели тебе никогда не приходило в голову, — прервал я, — что у меня тоже могут быть собственные планы? Что мне вовсе неинтересно работать с Горацием Скоттом? Тебе не пришло в голову спросить меня, прежде чем разговаривать с ним? Ведь это моя жизнь, понимаешь? По крайней мере, до сегодняшнего дня я так думал.

Хотя я в самом деле был взволнован, но чувствовал, что мои слова звучали неубедительно. Это была фальшивая обида разоблаченного конформиста. И самое худшее: Эллен это знала. Она все еще смотрела на меня, но в ее взгляде теперь сквозило такое же презрение, как прежде.

— Ты ошибаешься, Джефф, — сказала она. — Я вовсе не пытаюсь управлять твоей жизнью. Я люблю тебя и хочу тебе помочь, насколько это в моих силах. Каждый пользуется связями, которые у него есть. Я подумала, что Гораций смог бы тебе помочь, и поэтому просила его. Держу пари, что твой высокоодаренный друг Маккей, делая тебе свое грандиозное предложение, тоже прежде всего рассчитывал на твои связи.

— А если и так? — резко ответил я. — Ведь каждый так делает, ты только что сама сказала.

Эллен встала, расставила ноги как боксер, который готовится к последнему удару.

— Значит, ты твердо решил принять его предложение? — спокойно спросила она.

Я на миг заколебался.

И этого мига было достаточно. Эллен знала, что ей стоит лишь шевельнуть пальцем, чтобы сломить мое сопротивление. И она это сделала.

— Ну, прекрасно, — сказала она, — делай, что хочешь. Но я не буду принимать участия. Я не допущу, чтобы мои друзья были шокированы. Подумай хорошенько, Джефф, тебе придется пройти свой путь одному. — И после короткой паузы добавила: — Подумай также, что скажет твой добрый друг Маккей, когда заметит, что клиенты не стоят в очереди перед вашей конторой, и что ты такое же пустое место, как он!

Больше всего меня поразило не столько то, что она сказала, сколько то, как она это сказала. Она была намного хладнокровнее меня, и ее удары попадали в цель, так как она наносила их с высокомерием. Не знаю, чувствовали ли вы себя когда-нибудь таким же идиотом. Во всяком случае, это потрясающий опыт. Я дважды за тот вечер потерпел поражение. Может быть, мне хватало храбрости на войне, когда я бесстрашно встречал все опасности, но по характеру я человек слабовольный. Мне просто нечего было возразить.

Эллен вторично сделала красивый жест: как победитель, разгромивший своего противника, подошла ко мне и обняла меня за шею.

— Не обижайся, любимый, — сказала она. — Ты еще увидишь, что я права. Лучше всего держаться своих друзей. Своих добрых друзей.

Она имела в виду совсем другое, и я уже тогда знал это. Она не хотела, чтобы рядом был третий. Гордон был для нее соперником. Если мы достигнем успеха, она потеряет свою власть надо мной. Она хотела держать поводья в своих руках одна. Она хотела неограниченно распоряжаться мной и моей карьерой.

Ночью в постели Эллен была очень озабочена тем, чтобы я заснул удовлетворенным. Совсем как в наш медовый месяц. На следующий день я сказал Гордону:

— Очень мило с твоей стороны, но большое спасибо, — и после защиты и выпускных экзаменов поступил на работу к «Девью, Скотту, Бромли и Андреасу».

4

Контора фирмы «Девью, Скотт, Бромли и Андреас» располагалась на углу Брод- и Уолл-стрит, в центре квартала, в котором самым настоящим образом пахло деньгами, и где гонорары адвокатов были фантастически велики. Практика строилась на делах крупных компаний и дела шли отлично. Фирма управляла немалым количеством недвижимости и вела текущие юридические дела значительного числа состоятельных людей.

Это было настолько солидное и уважаемое заведение, что меня взяли на работу не столько в интересах дела, сколько чтобы не рассердить или даже не потерять видную клиентку.

Впрочем, Эллен и в еще большей степени ее отец, хотя и были крупными клиентами, но их потеря не привела бы к катастрофе. Это была скорее своего рода дружеская услуга со стороны Горация Скотта, который после смерти Тома Девью возглавлял фирму. С тех пор как мистер Вильямс переехал в Лa-Джоллу, Гораций считал себя опекуном Эллен.

Несмотря на все это, он с самого начала ясно дал понять, что меня взяли на работу еще и потому, что считают многообещающим молодым человеком, который обязательно должен оправдать его ожидания. Мне отвели отдельный кабинет и дали секретаршу, и я тотчас погрузился в изучение юридических проблем денежной элиты.

Мою секретаршу звали Френсис Харрис, и она была ближайшей подругой Эллен.

Френсис и Эллен были ровесницами и выросли вместе. Они обе учились в Вассаре и были очень близки. Незадолго до моего дебюта в качестве адвоката внезапно от инфаркта умер муж Френсис, Брюс Харрис, и этот удар довел ее до отчаяния. Такая ситуация была как будто создана специально для Эллен. Та немедленно подключилась и все взяла на себя. Френсис даже несколько недель жила у нас.

В финансовом отношении Френсис была прекрасно обеспечена, но, несмотря на это, Эллен настояла, чтобы она пошла работать. Френсис окончила курсы секретарей, и, поскольку ее выпуск совпал по времени с моим, Эллен ничего не стоило определить ее на работу к Горацию в качестве моей секретарши. К тому же Френсис дружила и со мной. Вокруг меня друзей было — пруд пруди.

Френсис была высока, стройна, рыжеволоса, по-настоящему красива и необычайно жива, на нее приятно было смотреть. Постепенно она оправилась после смерти мужа, добросовестно делала свое дело и стала первоклассной помощницей. Я никогда не пытался сблизиться с ней, хотя иногда такие мысли и возникали. Я не мог отважиться на это — Эллен была для Френсис кумиром.

Что касается моего старта на поприще адвокатуры, то я не разочаровал ни Эллен, ни Горация. Я быстро учился и был преисполнен ответственности и энергии. Моя деятельность доставляла мне удовольствие, и со временем я стал работать в постоянном тесном контакте с Горацием и другими двумя шефами. Дела становились все сложнее, и постепенно я вышел из категории «протеже Горация» или «муж Эллен» и на основании своих собственных заслуг стал считаться восходящим светилом.

Эллен была восхищена моими успехами не столько потому, что я подтвердил правильность ее выбора, — даже ее отцу постепенно пришлось изменить свое мнение, — сколько из-за того, что решающая роль в моей профессиональной карьере принадлежала ей.

Так как к этому были причастны многие друзья, не только в фирме, но и среди клиентов, появилось множество светских обязанностей.

Тут Эллен была в своей стихии. Она слыла прекрасной хозяйкой дома, а ее обеды и вечера были популярны всегда. Она часто приглашала гостей на уик-энд в Вермонт. Мы купили себе просторный дом в Крествилле, прелестном предместье Уэстчестера, в двадцати милях к северу от Нью-Йорка, вступили в местный клуб, и я регулярно играл в небольшой компании, состоявшей из людей нашего круга.

На пятом году я стал младшим партнером и совладельцем фирмы, и дело шло к тому, что в отдаленном будущем после фамилии Андреас на вывеске появилась бы фамилия Моррисон.

Жизнь была приятна. Меня уважали в обществе и в профессиональных кругах. Вряд ли я мог бы достигнуть такого один. И конечно, мне не хотелось однажды все потерять.

Но чего-то не хватало. Если внешне все выглядело так, будто Эллен предо мной поклоняется, то в нашей семейной жизни она кичилась своим господствующим положением. Все, что мы делали, происходило по воле Эллен. Она постоянно давала мне понять — если не словами, то своим тоном или всем своим видом, — что я всем обязан ей и что она этому в любой миг может положить конец. И она действительно могла это сделать. Гораций Скотт уважал мои способности, но Эллен он любил, словно собственную дочь. Одно ее слово, и со мной будет покончено.

Еще больше с Эллен мне недоставало нормального секса. Довольно скоро выяснилось, что она не сможет иметь детей, и с того времени она стала фригидна. Она больше не отвечала на мои ласки, а лишь терпела их, как неизбежное зло, которое несет с собой брак.

Для возможных интрижек на стороне мои руки были связаны. Во-первых, я постоянно вращался в узком кругу друзей. Практически не было никакой возможности даже для безобидного флирта. Во-вторых, Эллен, несмотря на свое сексуальное безразличие, была болезненно ревнива и не допускала ни малейшей попытки сближения между мной и другой женщиной. Как только существо женского пола на какой-нибудь вечеринке проявляло ко мне лишь малейший интерес, Эллен сразу же бросалась на меня, принималась обнимать и ласкать, демонстрируя права любящей, заботливой супруги, пока не убеждалась, что опасность устранена.

Итак, я покорился своей судьбе. Слишком многое мне нравилось в ней, чтобы иметь основание для отчаяния. Я принял жизнь такой, как она есть, и примирился с ней. Я жил, как многие, кто прыгнул в готовую постель и задним числом покорно констатировал, что в ней спится не как на седьмом небе.

А затем в мою жизнь вошла Джоан Холлоран.

5

Джоан появилась внезапно в то время и в том месте, где я никогда не мог бы предположить. Это было как гром среди ясного неба — а именно на встрече адвокатов в Билтморе, во время ленча.

Я обычно не присутствовал на таких собраниях. Но в тот день там был в качестве почетного гостя сенатор Брукс, председатель финансового комитета Сената, который собирался говорить о некоторых новых законах, касающихся также и наших клиентов.

Я немного опоздал, так как заходил в бар внизу, и устремился к первому свободному стулу, который смог отыскать. Справа от него сидела брюнетка, прекрасная, как картинка.

— Этот стул занят?

Она подняла на меня глаза и улыбнулась.

— Он был занят. Но я думаю, что этот человек едва ли появится. Он меня подвел. Садитесь спокойно. Если он все-таки придет опять, ему придется сидеть на полу и есть по-собачьи.

Я сел, достал из кармана пиджака свои сигареты, убедился, что у меня нет спичек и оглядел стол. Она заметила это и протянула мне свою зажигалку. Та оказалась позолоченной и выглядела очень дорогой.

— Красивая вещь, — сказал я, чтобы завязать разговор. — Раньше я всегда носил при себе зажигалку, но постоянно забывал ее где-нибудь.

Она кивнула.

— Это подарок. Друзья мне подарили, так как у меня вечно кончаются спички. — Она немного полюбовалась вещицей и заботливо убрала ее в сумочку.

— Как зовут того негодяя, который Вас сегодня подвел? — спросил я.

— Декстер Реган. Вы его знаете?

— Немного, — ответил я. — Должен сказать, что он выбирает странные места для рандеву.

Она засмеялась, и ее большие голубые глаза заблестели.

— Это, собственно говоря, не рандеву. Откровенно говоря, я еще никогда не видела этого человека, хотя я здесь ради него. А впрочем, раз вы его знаете, покажите его мне, если увидите. Парень у двери пообещал мне тотчас же прислать его ко мне, но, как я вижу, он уже исчез. Окажите мне такую любезность.

— С удовольствием, — ответил я. Чем больше я смотрел на нее и слушал, тем больше надеялся, что Реган уже не появится. Она была маленькая и изящная, почти как Эллен, но вела себя намного веселее и непринужденнее. Мой критический осмотр, казалось, доставлял ей удовольствие.

— Вероятно, вы сгораете от желания узнать, что я здесь, собственно, забыла, — хихикнула она. — Кстати, как вас зовут? По всей вероятности, вы адвокат, и, к тому же, выдающийся. Жирные гонорары по глазам видны.

— Джефф Моррисон, — сказал я. — Действительно, я задаю себе вопрос, что вы делаете на таком скучном мероприятии. И я в самом деле адвокат. А как зовут вас?

— Джоан Холлоран. Я с телевидения.

— Чрезвычайно рад с вами познакомиться, мисс Холлоран с телевидения.

— Зовите меня просто Джоан, мой милый. Надеюсь, вы не будете возражать, если я вас буду называть просто Джеффом. В моей среде обращение по фамилии просто вызывает смех, это уместно, только если речь идет о важных персонах.

— Согласен, Джоан. Теперь я хотел бы узнать, что привело вас сегодня сюда.

— Я собираю материал для передачи «Убийца среди нас». Вы ее уже видели когда-нибудь?

— Один-единственный раз, — ответил я, — когда у нас гостил мой тесть. Он смотрит ее регулярно и оправдывает свой интерес тем, что состоит в комиссии союза производителей продуктов питания, который финансирует вашу передачу, но на самом деле, я думаю, ему просто нравится ваше шоу.

— Это говорит в его пользу.

— Я обещаю вам теперь внимательно следить за вашей передачей, если вы расскажете о ней несколько подробнее. Прежде всего, какое отношение имеет к ней Декстер Реган.

— Мы выбираем каждую неделю наиболее известный случай нераскрытого убийства и делаем о нем передачу. Мне поручено по газетным и журнальным сообщениям изучать подробные обстоятельства дела и брать интервью у каждого, кто имеет к нему какое-либо отношение.

— Но ведь Реган не занимается уголовными делами, — возразил я ей.

— Теперь уже нет, но раньше он был помощником прокурора и интенсивно занимался делом, которое нас сейчас интересует. Кто-то утверждал, будто у него есть интересная версия по этому делу. И теперь уже несколько дней я пытаюсь поймать его, но он вечно занят, а меня поджимают сроки. Редактор уже торопит. Потому я немного заинтриговала Регана, и он готов был встретиться со мной сегодня здесь. У него свободны всего несколько минут, сказал он. Прекрасно, я здесь, а где, черт возьми, он? Я должна к завтрашнему утру сдать материал редактору.

— Он определенно еще придет, — утешил я ее.

Он не пришел, но прислал записку. Приносил извинения, что задержался в Верховном суде и не смог освободиться. Но обещал быть в шесть вечера в своей конторе и там дать ей все необходимые сведения.

— Трогательная забота, не правда ли? — сказала она и подвинула мне записку. — Это означает, что я несколько часов проторчу у него, а затем всю ночь должна буду работать, чтобы записать весь этот вздор. Просто свинство. К тому же я еще приглашена на ужин.

За время обеда я был так очарован этой девушкой, что мне больше всего хотелось благодарить Регана. Она отличалась от Эллен, как шампанское от пива. Она была полна жизни. У нее был юмор и она называла вещи своими именами, без всякого стеснения и чопорности. Мы разговаривали так непринужденно, как будто были знакомы всю жизнь. Она много рассказывала о своей профессии, и было очевидно, что та в ее жизни занимает главное место. Джоан была чрезвычайно честолюбива.

Она рассказала и о себе. Выросла Джоан в Бостоне и пришла на телевидение с должности секретарши. Пройдя несколько ступеней, «пробилась в Нью-Йорк», как она выразилась.

Джоан постоянно использовала в своей речи словечки, ходившие в кино- и телемире. Каждый был у нее «дорогой» или «сокровище», «ангел» или «идиот». Она была не просто не похожей на всех остальных женщин, которых я знал. Она была восхитительной. Она была удивительной.

У меня вдруг появилось желание не ограничиться этим обедом. Я пока не встретил никого из узкого круга моих знакомых. Если мы смешаемся с толпой и выйдем вместе, это никому не бросится в глаза.

Я воспринял эту встречу как свою судьбу. Я встретил девушку, очаровательную, волнующую девушку из другого мира. Она не имела никакого отношения ко всему тому, что составляло мою жизнь.

— А что, если мы вместе прогуляемся после обеда? — предложил я. — До шести вам все равно делать нечего.

— Звучит заманчиво и соблазнительно, — сказала она. — Впрочем, это самое лучшее предложение, которое мне сегодня было сделано. Договорились. У тебя или у меня?

Ее откровенность вновь и вновь поражала меня. Я удивленно раскрыл рот, и она засмеялась.

— Пардон, я забыла, что ты женат.

Я кивнул, ухмыляясь, и, вероятно, с довольно виноватым видом. У меня в таких делах совсем не было практики.

— Прекрасно, тогда, значит, у меня. Это лачуга, но все же приют, как кто-то когда-то сказал. Мы могли бы, конечно, пойти и в бар, но с меня достаточно сегодняшнего обеда. Я хочу туда, где я могу сбросить туфли, и где мне будет уютно.

Ее квартира оказалась старой меблированной холостяцкой дырой на 54-й улице, недалеко от 9-й авеню, с маленькой квадратной гостиной, спальней и ванной. Стиль мебели был неопределенным.

— Я совсем не пыталась изменить здесь что-нибудь, — объяснила она. — Как была несчастная лачуга, так и останется, сколько ни старайся. Свои запросы по части интерьера я оставлю на потом, когда смогу себе позволить жить в пентхаузе.

После нескольких стаканчиков она подробнее рассказала о себе. Ее заветным желанием было стать продюсером.

— Крепкий орешек для женщины, — заметил я. — Ты знаешь, телевидение — это мужское дело. Женщин, которые там что-то значат, можно пересчитать по пальцам одной руки.

— Но я твердо решила пробиться. Я думаю, как мужчина. Я могу работать, как мужчина. И я буду использовать все, что есть в моем распоряжении, в том числе и свои женские чары.

— Тогда ты этого наверняка добьешься, — сказал я.

— Благодарю, дорогой. Ты просто сокровище. Что, если ты подсядешь с этими стаканами поближе, чтобы мне не приходилось кричать во все горло?

Я поднес стаканы к дивану, на котором она удобно расположилась, и присел рядом с ней. Она тотчас же пришла в мои объятия.

— Рядом нас ждет большая пустая постель, — шепнула Джоан.

Это было незабываемо. Уже много лет я не испытывал ничего подобного. Джоан умела думать, как мужчина, но в постели она была настоящей женщиной. И какой женщиной!

Я сказал ей об этом, когда мы окончательно исчерпали себя и, счастливые, лежали бок о бок.

— И ты тоже! — ответила она. — Намного лучше, чем я думала. Внешне ты выглядишь немного неуклюжим, но таким, вероятно, тебя делает твое окружение. Довольно гадкое общество, не правда ли? Держу пари, ты уже давно понял, что твои надежды не оправдались?

— Ты абсолютно права, — признал я. — И только благодаря тебе я понял, чего мне недоставало. Не хочешь ли ты в будущем немного позаботиться обо мне?

— Непременно, — заверила она и добавила: — К твоему сведению: я не шлюха. Но я хотела тебя с самого начала, так нужно ли ходить вокруг да около? Мой принцип таков: если ты хочешь лечь с мужчиной в постель — ложись.

— Похвальная точка зрения, — сказал я.

Она встала с постели.

— Так, теперь мы пропустим еще по одной на дорожку, а потом мне нужно одеваться и нанести визит этой собаке Регану.

— Думаю, я буду ему вечно благодарен, — сказал я. — Когда мы вновь увидимся?

— Ну, поскольку по вечерам мы все равно не сможем встречаться, — днем я свободна по средам и четвергам. Выбирай.

— Хорошо, тогда в ближайшую среду.

Ушел я около пяти. Позвонил из телефонной будки Френсис, чтобы удостовериться, что за время моего отсутствия ничего не случилось. Потом автобусом отправился в Крествилл, своим обычным рейсом в 5.45. Давно уже я не чувствовал себя таким свободным. Я снова, наконец, был самим собой. Эта встреча подействовала на меня, как лекарство от постоянного давления, которое оказывала на меня Эллен, к тому же добавлялась еще и сладость запретного плода.

Если я и испытывал угрызения совести, то настолько слабые, что их не слушал.

6

Вскоре мы стали встречаться каждую среду после обеда. Квартал, в котором она жила, был прямо-таки идеальным. Это была старая часть Нью-Йорка — район с доходными домами, сомнительными отелями, мрачными ресторанами и затхлыми магазинами.

Большинство жильцов дома, люди театра и несколько типов с Бродвея, приходили и уходили незаметно. Соседи заботились только о собственных делах и не беспокоили других. Никто из друзей Эллен не бывал западнее 5-й авеню, за исключением выходов в театр. Я мог передвигаться совершенно свободно и был таким же безымянным, как провинциал, впервые попавший в Нью-Йорк.

Мы с Джоан часто обсуждали те убийства, с которыми она имела дело и которые интересовали меня, в первую очередь, как адвоката. Мы строили самые рискованные предположения о том, что произошло на самом деле и где оказались бессильными закон и полиция.

Некоторые дела пролежали уже по многу лет, и я констатировал, что немало убийц избежали наказания.

Я организовал себе прекрасное алиби, чтобы оправдать отсутствие на работе по средам после обеда.

Одним из членов клуба в Крествилле был Клинт Тернер; правда, он не принадлежал к числу друзей Эллен.

Клинт тоже был адвокатом и партнером в одной уважаемой фирме. Так как в своем постоянном кругу мы играли не очень часто, обычно мы встречались с ним во время уик-энда за выпивкой.

Он мне нравился. К людям такого типа я расположен. Умная голова. Он работал жестко и играл жестко. Несколько раз, когда Эллен бывала в клубе, я сводил их вместе в надежде, что он понравится Эллен и будет принят в наш круг. Но ничего подобного не произошло: он не пришелся по вкусу Эллен. Тернер был слишком независим, слишком мужественен.

Он любил крепкие напитки и женщин, жил в разводе с женой в двухэтажной квартире на Грейс-сквер и наслаждался преимуществами холостяцкой жизни.

Как-то он рассказал мне об одном спортклубе в Манхэттене, членом которого состоял. Он играл там раз в неделю, обычно по средам, в гандбол и в теннис, а после этого ходил на массаж. Когда я искал правдоподобные объяснения своему отсутствию в конторе, мне показалось это очень подходящим. Клинт с удовольствием организовал мне карточку члена клуба, и мы регулярно играли вместе.

Я позаботился, чтобы об этом узнали на работе. Все поддерживали мои спортивные амбиции. Из квартиры Джоан я всегда звонил в клуб на случай, если кто-нибудь оставит для меня сообщение, а перед отъездом домой еще говорил по телефону с Френсис.

Клинт и я встречались незадолго до полудня, шли на игру и массаж, вместе обедали и около двух часов расставались. На такси до квартиры Джоан было рукой подать. Эллен знала, что я вступил в клуб. Она восприняла это без энтузиазма, но и без серьезных возражений, так как это выглядело совершенно безобидно.

Итак, я все устроил. Это было самое счастливое время в моей жизни. Так продолжалось больше года. С Джоан было чудесно.

Я мог говорить с ней обо всем. Я выложил ей всю историю с Эллен — как я попался и чего я при этом достиг. Я постарался ничего не приукрашивать, говорил как есть.

— Я знаю этот тип женщин, — сказала Джоан об Эллен. — Я работала вместе с такими. Чаще всего это дети богачей или других больших шишек. Как ты вообще живешь с ней?

— Ко многому привыкаешь, — вздохнул я.

Однажды, когда Джоан и я заговорили об Эллен, она сказала:

— Джефф, почему ты просто все не бросишь? Почему бы тебе не освободиться из этой мышеловки?

— Слишком поздно, — возразил я. — Эллен добилась того, чего хотела. Я таков, каким она хотела меня видеть. Она никогда не даст мне уйти без последствий. Невозможно даже представить, насколько она злопамятна. Я ведь рассказывал тебе, сколькими влиятельными людьми она окружена, и все до одного считают ее десятым чудом света. Если я когда-нибудь с ней порву, она тут же использует все свои связи и прикончит меня.

— Я всегда думала, что я стерва, — сказала Джоан, — но она намного меня перещеголяла. Такая женщина не имеет права жить.

— Полностью с тобой согласен, — сказал я, — но пока у нее, увы, прекрасное здоровье.

Джоан не ревновала меня к Эллен и не хотела разрушать наш брак ради того, чтобы выйти за меня замуж.

Она уже однажды попытала счастья в браке, но муж требовал от нее отказаться от карьеры и посвятить себя уютной семейной жизни.

— Я не смогу успокоиться, — сказала она мне, — прежде чем не добьюсь заметного успеха на телевидении. Потом, пожалуй, можно подумать и о домашнем хозяйстве.

Я спросил ее однажды, что она думает о наших еженедельных свиданиях.

— Ты для меня как глоток свежего воздуха, — сказала она. — Ты не претендуешь на меня, ты не обременяешь меня, ты не ставишь мне никаких условий. У тебя своя жизнь, а у меня своя. Каждый из нас уважает жизнь другого. Ты не такой, как прочие мои друзья. Я многому учусь у тебя, ты простой, и я получаю с тобой удовольствие. Но прежде всего моя работа.

Меня такой ответ вполне удовлетворял. Мне было хорошо с Джоан. Хотя мои отношения с Эллен не улучшились, но стало легче их переносить.

А затем произошла катастрофа.

7

Это началось в среду в конце октября, на неделе, которая, собственно говоря, обещала много хорошего.

Во-первых, Эллен собиралась в пятницу утром улететь на десять дней на побережье. У ее отца поднялось давление, и к тому же он периодически впадал в депрессию. Приезд Эллен мог улучшить его состояние. Она очень за него беспокоилась.

Во-вторых, она, благодаря своим собственным заботам, не возражала против того, что я проведу уик-энд с Клинтом в Вермонте, на охоте на дичь, чтобы не оказаться приглашенным нашими друзьями в качестве одинокого соломенного вдовца на тягостный обед и вечеринку с коктейлями.

— Не знаю, что ты в нем нашел, но это твое дело, — сказала она. — Ты, очевидно, возьмешь «бьюик»? Чтобы поездка не была совершенно бесполезной, мог бы отвезти в Вермонт старинный немецкий сундук, который я недавно купила на аукционе. Клинт тебе поможет. Сундук стоит в кладовой, внизу в подвале.

— Разумеется. — Я тут же погрузил его с помощью прислуги в машину.

Клинт был вне себя от радости, получив приглашение в Вермонт. Он был страстным охотником, а я рассказывал ему о богатейшей охоте в тех местах. Он знал, что я немного понимаю в охоте, но я обещал пригласить еще и Уолтера Тейлора, нашего соседа, с которым уже договорился по телефону.

Третьей радостной вестью на этой неделе было то, что Джоан назначили заместителем продюсера. Чтобы отпраздновать это, я пригласил ее в среду на обед, отказавшись от своей обычной встречи с Клинтом в спортклубе.

Мы обедали у «Тито», в ее любимом ресторане, потому что тот был маленький, уютный и славился отличной кухней. Я еще никогда не видел Джоан такой радостной. При всей ее трезвости и деловитости, она могла быть так же счастлива, как школьница на первом свидании, если речь шла о важном деле. А это было для нее важным. Ее работу признали. Она больше не была одним из многочисленных людей за кадром. Ее имя отныне будут указывать в конце каждой программы: «Второй продюсер — Джоан Холлоран». Она прокладывала себе путь наверх.

После обеда мы отправились к ней домой и оставшееся время прошло, как всегда, прекрасно.

Первая грозовая туча появилась, когда я, перед тем как уйти от нее, позвонил Френсис.

— Звонила Эллен, — начала она. — Она хотела знать, где ты скрываешься. Я сказала ей, что ты должен быть на своей обычной встрече с мистером Тернером, и спросила, должен ли ты ей позвонить, но она ответила, что до вечера еще есть время.

— Что-нибудь еще? — осведомился я.

— Да, вскоре после Эллен позвонил мистер Тернер. Он хотел срочно поговорить с тобой и просил тебя позвонить ему. Это все.

Я немедленно позвонил Клинту.

— Куда же ты подевался старик? — начал он. — Надеюсь, я ничего не напортил, но все произошло так неожиданно, что я, возможно, допустил ошибку.

— Что случилось, Клинт?

— Некоторое время назад мне позвонила Эллен и спросила, знаю ли я, где ты находишься, а я, конечно, не знал. Она спросила, был ли ты со мной на ленче, а так как я вообще не имел понятия, что случилось, то ответил отрицательно. Я знал, что у тебя другая встреча, но ты же не сказал, с кем, и я не смог ничего придумать. Это все. Может быть, за этим ничего и не кроется, но она показалась мне довольно раздраженной, и я хотел, чтобы ты узнал об этом прежде, чем вернешься домой.

— Спасибо, Клинт, — сказал я.

— Не стоит благодарности. Послушай, старик, если ты захочешь иногда поразвлечься и тебе потребуется алиби, я в любое время в твоем распоряжении. Только говори, парень, чтобы я был в курсе.

— Учту, — ответил я. — Еще раз большое спасибо.

Я положил трубку и посмотрел на Джоан.

— Дело дрянь. Не знаю, что именно произошло, но мне кажется, она что-то пронюхала.

Пришлось поспешить домой.

8

Когда я открыл входную дверь, Эллен разговаривала по телефону в своей спальне. В тот вечер мы должны были заехать за Джорджем и Дженис Миллз, а затем вместе с ними отправиться в клуб ужинать. Снимая в прихожей шляпу и пальто, я слышал голос Эллен.

— Сегодня вечером я лучше полечусь, — сказала она. — Это наверняка всего лишь небольшая простуда, но поскольку я лечу в Лa-Джоллу, хочу быть здоровой. Жаль, что я так поздно говорю вам об этом, но ты, Дженис, конечно, меня поймешь. Привет от меня Джорджу. Увидимся, когда я вернусь… Нет, не завтра вечером. Я должна собраться и вылететь послезавтра. Рейс в восемь… Нет, я, вероятно, возьму такси.

По последней фразу я понял — что-то не так. Я говорил Эллен, что отвезу ее в аэропорт Кеннеди, прежде чем заехать за Клинтом.

Я подошел к бару и начал смешивать наше обычное мартини. Вошла Эллен.

— Привет, дорогая, — сказал я.

— Хорошо поиграл в гандбол со своим другом Клинтом? — спросила она. В вопросе звучал не интерес, а упрек.

Благодаря Клинту я был готов к этому.

— Откровенно говоря, не играл совсем, — сказал я. — По пути в город я встретил своего старого боевого товарища, Гленна Петерсона. Он уговорил меня пообедать вместе. Я просил сообщить об этом Клинту, тот должен был прийти позднее, но, видимо, ему не передали, так как он не показывался.

— Ты лжешь, — сказала она.

— Что ты говоришь, Эллен? Каким образом?

— Я тебя видела!

— Видела?

— Да, с этой девицей! Мой муж средь бела дня шатается по 54-й улице со всякой швалью! Ну, Джефф Моррисон, что ты на это скажешь?

О, мой Бог! Это был конец. Она видела нас вместе!

Джоан и я шли пешком от ресторана «Тито» до ее квартиры. Она была так возбуждена, что всю дорогу, как ребенок, висела на моей руке. Снова и снова она выкрикивала, чтобы и все остальные могли услышать:

— Я продюсер, да, я продюсер! Это прекрасно, быть продюсером, это чудесно, чудесно, чудесно!

Перед своим домом она обвила руками мою шею.

— Я люблю тебя, Джефф Моррисон! — ликовала она. — Я люблю тебя! Я люблю весь мир!

Она поцеловала меня и склонила голову мне на плечо. Автоматически я ее обнял. Это не был долгий, страстный поцелуй, скорее невинное выражение радости. В следующий момент мы вошли в дом.

Значит, Эллен выдела это, и я мог себе представить, что это для нее значило. Но откуда она за нами наблюдала? Что, черт возьми, она забыла в том районе?

Она в ярости уставилась на меня. Ее взгляд требовал объяснения.

— Я не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь, Эллен, — сказал я. — Ты, должно быть, видела кого-то другого. Я…

— Ты лжешь! — перебила она меня. — Я видела именно тебя! Чтобы ты прекратил свои жалкие увертки, я скажу тебе точно, что я видела и где я это видела. Я провожала в порт Луизу Генри, которая уезжала в Европу и направлялась в Бергдорф, на другой конец города. По какой-то неизвестной причине шофер такси поехал по 54-й улице. Мы попали в затор, прямо перед домом, где, видимо, живет эта шлюха. Там, в каких-то пяти ярдах от меня, на тротуаре стоял мой муж, страстно сжимая в объятиях эту — эту проститутку! И я видела, как вы оба вошли в этот мерзкий дом. Итак, ты теперь узнал, что я видела, что ты на это скажешь?

— Эллен… я… я… — начал я.

— Еще кое-что, — перебила она меня. — После этого безрадостного открытия у меня уже, конечно, не было никакого желания отправляться за покупками. Я зашла в телефонную будку и позвонила Френсис. Меня интересовало, какую отговорку ты придумал для нее. Она сказала, что ты должен быть на своем еженедельном гандболе с Клинтом Тернером. Гандбол! Теперь это так называется! Тогда я решила позвонить этому пройдохе мистеру Тернеру, но он, очевидно, не был посвящен, так как начал заикаться и не мог сказать ничего путного. Точно как ты сейчас.

Я подошел к бару и налил себе вторую порцию, на этот раз покрепче, спиною чувствуя холодный, вызывающий взгляд Эллен. Я сел в лужу, и она этим наслаждалась.

Что я мог сказать? Во всем сознаться и просить прощения? Она бы рассмеялась мне в лицо. Достучаться до ее сознания? Исключено. Она никогда не смогла бы понять и простить. Мысль о том, как много для меня поставлено на карту, как легко она может разрушить мою карьеру, почти ошеломила меня. Но что-то я ведь должен был сказать!

Я сделал большой глоток из своего стакана.

— Эллен, дело… обстоит не совсем так, как ты думаешь, — сказал я, запинаясь. — Но, боюсь, в твоем теперешнем состоянии ты не сможешь меня понять.

— Ни теперь, — ответила она, — ни когда-нибудь.

— Ну и прекрасно! — Я энергично поставил свой стакан, повернулся и посмотрел ей в лицо. Мне следовало выглядеть уверенно. — Что ты собираешься делать?

— Для меня все ясно, — ответила она. — Я звонила Миллзам. Мы никуда не идем сегодня вечером. Я не смогла бы целый вечер терпеть твое присутствие. Если бы речь шла не о здоровье моего отца, я отложила бы свою поездку и сразу привела дела в порядок. Но это не уладить немедленно. Мне все равно, что ты пока будешь делать, полагаю, ты уберешься с моего пути и с моих глаз. О своем решении я дам тебе знать, когда вернусь. Но не питай никаких надежд. Как бы я ни решила, между нами все кончено!

Она повернулась и направилась в спальню. На полпути еще раз обернулась.

— Я также не потерплю ни тебя, ни твоего Клинта Тернера в моем доме в Вермонте, — заявила она. — Оправдывайся перед ним как хочешь, но ни в коем случае не смейте туда ехать. Ясно? Кроме того, в пятницу я не поеду с тобой в аэропорт. Я возьму такси.

Она вошла в свою спальню и захлопнула дверь. Я взял шляпу, пальто и покинул квартиру.

9

Я спустился в гараж, сел в «бьюик» и поехал на север.

Больше всего мне хотелось немедленно поговорить с Джоан, но я знал, что ее не было дома. Она упоминала, что друзья пригласили ее на ужин, а потом они хотели пройтись по разным ночным заведениям, чтобы как следует отпраздновать ее назначение. На следующий день ей не нужно было идти на работу, и потому она наверняка вернется домой поздно. Ну, что же, чем позже, тем лучше. Мне пришлось бы ее разбудить.

Мой взгляд упал на неоновую вывеску ресторана. Перед ним стояла только она машина. Именно это мне и требовалось — тихое место для размышлений.

Я вошел, сел за стол и заказал выпивку. Всего одна парочка сидела в углу за ужином. Я намеренно не занял место у стойки, чтобы исключить опасность в лице болтливого бармена.

Что же мне делать? Я мысленно повторил все, о чем уже думал во время разговора с Эллен, но, как и прежде, в голову ничего не приходило. Потом я попытался представить, что может предпринять Эллен.

Без сомнения, она расскажет все своим родителям. Я знал, что ни Эллен, ни ее семья не были сторонниками развода. Но в данном случае они явно либо сочтут неизбежным развод, либо просто жизнь порознь. И в том и в другом случае мне будет дана отставка.

Но еще важнее, что станет с моей карьерой? Здесь перспективы были еще более мрачными. Учитывая, что я всем обязан Эллен, она наверняка не позволила бы мне занимать то же положение после того, как я оказался вероломным изменником. Она или ее отец попросят Горация выставить меня вон. Я буду изгнан не только от «Девью, Скотта, Бромли и Андреаса». Разумеется, это будет обставлено так, что я повсюду приобрету дурную репутацию. Любая уважаемая фирма остережется нанимать меня, тем более, что мой взлет был стремительным, а такие люди, как известно, сразу кажутся подозрительными.

После столь неутешительных размышлений о своем будущем я, в конце концов, как и вначале, оказался перед прямо-таки неразрешимой проблемой: как мне избежать такой участи.

Дойдя до этой точки, я постепенно начал серьезно проникаться мыслями об убийстве, которые вновь и вновь в течение всего вечера посещали меня, но я вновь и вновь их отгонял. Сначала они казались мне смешными и глупыми, однако, чем больше все другие пути выхода из положения казались бессмысленными, тем чаще они заполняли мои размышления.

В тот момент я настолько ненавидел ее, что мог бы убить. Все те раны, которые она причинила за эти годы, вновь открылись и мучили меня. Все ее высокомерие, ее безмерная жестокость, ее надменность — все вспомнилось мне. Я думал не о той боли, которую я причинил Эллен, а о той, что она постоянно причиняла мне все эти годы. Она с лихвой компенсировала свои деньги, безжалостно держа меня на коротком поводке. Она заслужила смерть.

Еще сильнее, чем моя ненависть, был мой страх. Если я ее не убью, с моей карьерой будет покончено. Мне слишком дорого пришлось заплатить за свое положение, чтобы позволить себе все потерять.

После того как я всерьез решился на убийство, я начал обдумывать ситуацию с логикой квалифицированного юриста.

Прежде всего я взвесил свои преимущества. Эллен и я были единственными, кто знал, что между нами произошло. Она была слишком горда, чтобы говорить об этом с другими прежде, чем разработает свои планы. Я был уверен, что она ничего никому не скажет, пока не вернется из Лa-Джоллы, где будет решена моя судьба.

Мы всегда считались идеальной парой. Внешне никогда не было заметно признаков каких-то трений между нами. Меня уважали в обществе и как мужа, и как адвоката.

С другой стороны, если с Эллен что-то случится, это должно произойти таким образом, чтобы полностью исключить мою причастность. У нее не было врагов. Не было никого, кроме меня, кто получал бы финансовую выгоду от ее смерти. Мое алиби должно быть стопроцентно обоснованным.

Сама собой напрашивалась возможность нанять киллера, который представит это как несчастный случай или убийство с целью грабежа. Но я не имел понятия, как выйти на таких людей. Не говоря уже о том, что я не мог довериться чужому. Если он плохо сработает и попадется, то, без сомнения, все выложит.

С планами убийства я ни к чему не пришел, пока мне не вспомнились нераскрытые случаи убийств, слышанные от Джоан, которые мы с ней долго обсуждали. Меня особенно заинтересовал один из них. Он остался загадкой, так как труп женщины не нашли, а обстоятельства не позволяли сделать однозначное заключение, что она мертва. Нет трупа — нет доказательств.

Все, что мне нужно совершить, — сделать так, чтобы Эллен исчезла. Тут были некоторые проблемы, но постепенно идея обретет реальные черты. Рискованно и сложно, но надежно. В моем распоряжении было не слишком много времени, но в данном случае это даже на пользу. Мой план был основан на точном распределении времени. Понадобится немного удачи и, прежде всего, — Джоан. Уговорить Джоан на участие в этом будет нелегко, но я верил, что смогу это сделать.

План был продуман лишь частично, когда я решил прервать свои размышления и отправиться спать. Я вышел на улицу и подошел к машине. Когда я открыл дверцу, мой взгляд упал на сундук Эллен, стоявший прямо за передним сидением. И внезапно план целиком возник перед глазами. Последняя деталь головоломки встала на место.

10

На следующее утро я покинул дом рано, до прихода нашей кухарки, которая появлялась к семи часам и обычно готовила нам завтрак. Я оставил ей записку, в которой просил для меня ничего не готовить, и прошел пешком пять кварталов до станции, чтобы первым поездом добраться до вокзала Грейт Централь. Там наскоро позавтракал в баре, затем вошел в телефонную будку и позвонил Джоан.

Ее сонный голос мигом подобрел, когда я сказал, что мне крайне важно поговорить с ней после обеда.

— Что случилось? — спросила она.

— Много всякого, — ответил я и вкратце сообщил ей о событиях прошедшего вечера, особенно подчеркнув решимость Эллен и убедительно описав последствия для моей судьбы.

— Боже мой, это же ужасно, Джефф, — воскликнула она. — Я даже не могу тебе сказать, как сожалею о том, что натворила.

— Н-да, — ответил я с изрядной долей досады в голосе, — что сделано, то сделано.

— Что ты собираешься предпринять?

— Не знаю, — солгал я. Затем с отчаянием повторил: — Мне нужно с тобой поговорить.

— Почему бы тебе не прийти сейчас?

— У меня сегодня утром назначена встреча с клиентом и внутреннее совещание, в котором я должен участвовать. Приеду, как только смогу. Будь, пожалуйста, дома.

— Обязательно, — пообещала она. — Поспеши.

Я умышленно не намекнул Джоан на то, что задумал. Я хотел дать ей время полностью осознать, что поставлено на карту. Я хотел, чтобы разгорелся ее ирландский темперамент, чтобы она была готова мне помочь, когда я раскрою ей свой план.

Джоан была нужна для осуществления моего замысла, но я знал, что склонить ее к этому будет нелегко. Она совсем не знала Эллен. Она вращалась в том кругу, где считалась совершенно нормальной связь с женатым мужчиной. Она могла сочувствовать мне и потому в душе ненавидеть Эллен, но сочувствия и ненависти недостаточно для того, чтобы пойти на соучастие в убийстве. Я полагал, что у меня в руках есть решающий козырь.

Взяв такси, я поехал на работу. Я не соврал в отношении моих встреч и собирался провести время до обеда в конторе по двум причинам. Во-первых, для моего плана было чрезвычайно важно, чтобы в моем поведении не бросалось в глаза ничего необычного, а во-вторых, я хотел иметь возможность понаблюдать за Френсис и Горацием. Я не думал, что Эллен так быстро откроет кому-нибудь свое сердце, но если она это сделает, то одному из них двоих. Я хотел действовать наверняка.

Френсис все утро была весела и, как всегда, в хорошем настроении, а когда я сказал ей, что поеду обедать в город и вернусь не раньше трех часов, не выказала ни малейшего удивления или озабоченности. Гораций председательствовал на совете директоров, а когда я нашел повод с ним поговорить, вел себя вполне нормально.

Я покинул контору примерно в 11.30, снял в банке пятьсот долларов и вскоре после полудня был у Джоан.

По пути я напряженно думал, как ей это лучше преподнести. Многое зависело от того, в каком она будет расположении духа.

И тогда это пришло ко мне, как часто бывает, когда решаешь трудную проблему и внезапно, как будто из ничего, появляется рука, готовая помочь. На этот раз мне на помощь пришла особа, от которой я меньше всего этого ожидал — Эллен собственной персоной.

Когда я пришел, Джоан была в таком бешенстве, что чуть не лезла на стену.

— Эта баба! — встретила она меня, едва я перешагнул порог. — Эта отвратительная, чванливая баба!

Она в неистовстве кружилась по комнате, ударяя кулаками по мебели и ругаясь последними словами. Я рассчитывал, что Джоан будет в ярости, но это превосходило все мои ожидания. Вдруг она закричала:

— Как она вообще смеет так со мной разговаривать! Кто она такая, собственно говоря!

Это сдвинуло меня с места.

— Кто? — быстро спросил я.

— Как кто? Та проклятая баба, на которой ты женат!

Как же это? Я шагнул вперед и не слишком ласково схватил ее за руку.

— Перестань, наконец, беситься, — сказал я. — Ты разговаривала с Эллен? Когда? Каким образом?

Она высвободилась, подошла к дивану и села. Задыхаясь от ярости, она рассказала мне, что после моего звонка, обдумав все еще раз, пришла к заключению, что погубила всю мою жизнь, и стала искать пути, как мне помочь.

— Я решила позвонить ей, — продолжала она. — Конечно, я не хотела называть свое имя, а представившись просто той самой девушкой, объяснить ей, что она все представляет в неправильном свете, и попросить ее дать тебе еще один шанс. Я знаю, это было очень смелое намерение после всего, что ты о ней рассказывал, но я просто обязана была что-то предпринять.

«Что еще могло случиться? — подумала я про себя. — Ну, всякое бывает».

Но она мне не дала даже слова сказать. Как только она узнала, кто я, сразу начала орать:

— Как ты смеешь мне звонить, ты, проститутка! — Джоан передразнила голос Эллен, и я едва смог сдержать улыбку. — Тебе мало того, что ты наделала?

Когда я попыталась что-то сказать, она меня оборвала.

— Меня не интересует твоя болтовня. Убирайся к черту и не смей мне больше звонить. Ты просто уличная девка. Ты еще услышишь обо мне!

— И она бросила трубку!

Джоан встала.

— Я — уличная девка! Я о ней еще услышу! О, если бы она оказалась здесь, она бы кое-что от меня услышала! Я бы ее просто убила!

«Продолжай в том же духе, — подумал я. — Продолжай в том же духе, Джоан».

Все шло как по маслу.

— Ты действительно услышишь о ней, Джоан, — сказал я спокойно.

— Как это? Она же не знает, кто я, если ты ей не говорил.

— Нет, но она тебя рассмотрела и знает, или, по меньшей мере, предполагает, что ты живешь здесь. С помощью частного детектива выяснить все остальное — детская игра. А она решила что-то предпринять насчет тебя. И сказала это мне вчера вечером.

Это, конечно, не соответствовало истине, но я должен был постепенно готовить ее к своей идее.

Джоан недоверчиво посмотрела на меня.

— Что она может? — выдавила она. — Что же она может предпринять? Использовать меня при разводе как разрушительницу брака? Ну и что? У нее почти нет доказательств, но если бы они и были! Я не кинозвезда, я не стою перед публикой в свете рампы. Она забыла, в какое время мы живем? В средневековье? Никого из моих знакомых не беспокоит, что я делаю и позволяю себе, пока я добросовестно исполняю свою работу.

Соберись, Джоан, сейчас последует тяжелый удар.

— Может быть, это обеспокоит того, кто тебе платит? — медленно произнес я.

— Того, кто мне платит? Какое, черт возьми, он имеет к этому отношение? — Теперь в ее голосе был слышен страх.

— Джоан, ты забыла, что я тебе говорил в первый день нашего знакомства? Что отец Эллен имеет отношение к компании, которая финансирует твою программу? Если…

— Она не отважится на это!

— Еще как отважится, — возразил я. — Мне очень жаль, Джоан, но боюсь, ты увязла в этом деле глубже, чем думаешь. Так же, как и я.

Джоан была теперь не просто в ярости, она кричала, бушевала и била кулаками по голове. По ее щекам текли слезы, она истерически всхлипывала.

— Этого не может быть, — убивалась она. — Нет! Черт возьми, нет и еще раз нет! О, Боже мой! Только не теперь, когда у меня впервые началась самостоятельная работа!

Я молча ждал, пока иссякнет ее ярость, ее ненависть, ее страх и ее отчаяние, пока, наконец, она не бросилась в изнеможении на диван и не перестала рыдать.

Это было самое больное место у Джоан. Ее работа значила для нее все. Она понимала, что с ее карьерой будет покончено, если выяснится, кто она и где работает, и скандал дойдет до высших инстанций общества производителей пищевых продуктов. Менеджер программы получит указание уволить Джоан. Никто не узнает о причине, да и не станет этим интересоваться. Спонсор скажет свое слово, и этого достаточно. Джоан не только лишилась бы своей работы, но и всяких шансов во всем телевидении, если работодатели поставят на ней клеймо непригодности. Ей пришлось бы вернуться в Бостон, а может быть, уехать и еще дальше. Этот поцелуй посреди улицы был смертельным ударом для ее карьеры, которая только началась.

Наконец она перестала плакать и повернула ко мне мокрое от слез лицо.

— Этого нельзя допустить, Джефф. Я должна с ней поговорить. Нет, ты должен с ней поговорить!

Именно этого я и ожидал, и тот факт, что она уже пыталась это сделать и получила надлежащий отпор, значительно облегчал мою задачу. Теперь она намного внимательнее отнесется к моим планам убийства.

— Разговор с ней нам ничего не даст, — сказал я. — Ты сама убедилась в этом сегодня утром.

— Но ведь мы должны что-то предпринять, — в отчаянии крикнула Джоан.

— Правильно, я и собираюсь это сделать.

— Но что, Джефф?

— Я хочу убить ее, — просто ответил я и после короткой паузы добавил: — С твоей помощью.

Я дал ей время переварить мои слова. Она должна понять, что я сказал это серьезно, убийственно серьезно. Я постепенно, шаг за шагом раскрывал перед ее глазами наше положение. Мы были в одинаковой ситуации, мы оба боролись за свою жизнь. По выражению ее лица я заметил, что она начала соображать. Идея убийства пустила корни; она поняла, что это был единственный выход. Когда я наконец сказал, что знаю пути и средства, она была готова меня выслушать. А когда я закончил, она, кажется, была полностью согласна с моим планом и рвалась стать моей сообщницей.

— Это безумие, — сказала она. — Просто безумие! Но твой план настолько хитер, что все должно получиться!

— Есть какие-нибудь вопросы? — спросил я.

— Нет. Это сложно и должно быть рассчитано буквально по минутам. Правда, одно меня беспокоит: у нас остается мало времени. К завтрашнему утру все должно быть готово.

— Не беспокойся, — ответил я. — Если будем четко исполнять свои роли, ничего не случится.

Джоан кивнула.

— Значит, ты согласна? — спросил я.

Она несколько мгновений колебалась, потом кивнула:

— Согласна.

— Прекрасно. Тогда за работу. Каждый из нас должен точно знать, что ему делать.

Когда около трех я вернулся в контору, мы уже не видели никаких трудностей. Ближе к вечеру на меня изрядно нагнала страху Френсис, вошедшая в мой кабинет, осторожно закрыв за собой дверь.

— Джефф, — сказала она. — Могу я минутку с тобой поговорить?

— Конечно, Френсис. Садись.

— Это по поводу Эллен, — начала она. — Джефф, что-нибудь не в порядке?

Я попытался скрыть свое смятение.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я, собственно, не поняла, в чем дело. Я только что позвонила Эллен, чтобы пригласить вас обоих выпить перед ее отъездом, а она мне отказала. Она сказала, что хочет пораньше лечь спать, так как у нее болит голова.

— Она дала тебе понять, что что-то не в порядке?

— Открыто не сказала, нет. Но я знаю Эллен уже так давно… и у меня сложилось впечатление, что это нечто большее, чем обычная головная боль. Я хотела тебя спросить, не могу ли я чем-нибудь помочь…

Мое облегчение было так велико, что с большим трудом удалось его скрыть.

— Мне кажется, я знаю, в чем дело, хотя она со мной об этом тоже не говорила. Она беспокоится о своем отце.

Ты ведь знаешь, как она его боготворит. Пока она не окажется рядом с ним и не убедится, что нет ничего серьезного, просто не сможет больше ни о чем думать. Я бы на твоем месте не стал беспокоиться.

Даже когда Френсис уже ушла, я чувствовал, как кровь стучит у меня в висках. Я взглянул на свои руки. Они дрожали. Мне оставалось только надеяться, что Френсис ничего не заметила. Напряжение нарастало. Каждый пустяк выводил меня из терпения. Так много зависело от того, что я говорил и как вел себя. Я должен был быть готовым ко всевозможным неожиданностям. Испытание для нервов становилось невыносимым. Нужно было что-нибудь выпить.

Я подписал почту и покинул контору. На Бродвее выбрал бар, где наверняка не мог бы встретить знакомых.

Заказал себе двойное мартини и, выпив, до известной степени успокоился. Я еще раз обдумал свой разговор с Френсис и пришел к выводу, что он может быть для меня полезен.

После второй порции я взял такси до вокзала Грейт централь. В небольшом ресторане поблизости заказал себе еще выпить и кое-что поесть. Затем я поехал в нашу квартиру в Крествилле, чтобы подготовить убийство.

А потом случилось то, с чего я начал эти записки.

11

…Элен лежала передо мной бездыханная. Вид ее искаженного лица, которое еще несколько секунд назад было так красиво, был бы непереносим, не чувствуй я к ней такую ненависть.

Теперь пути назад уже не было. Это внезапно осознается после убийства. Поскольку оно произошло, была только одна возможность: закончить дело. В комнате стояла гнетущая тишина. На миг мне показалось, что весь мир остановился. Я сидел оглушенный, уставившись на Эллен. И не мог постичь, что натворил.

Взгляд на часы Эллен, лежавшие на ночном столике, вывел меня из оцепенения. Нужно действовать дальше. Было уже 6.14, а еще оставалось так много сделать. Я еще раз взглянул на труп Эллен. Чтобы убедиться, что она мертва, наклонился и пощупал пульс. Бесполезно.

Покинув ее спальню, я вернулся в свою. Снял халат, бросил его на кровать и надел рубашку и пиджак. Затем перебросил через руку свое пальто и вернулся в комнату Эллен.

Там достал из шкафа костюм, который она купила несколько недель назад, подходящую к нему шляпу и норковую накидку. Потом взял с кровати чемодан, который она упаковала, а с ночного столика ее сумочку с авиабилетом и документами. Теперь в комнате остались только тело Эллен и ее большой дорожный чемодан. Я удостоверился, что горизонт чист — едва ли кто-нибудь мог встретиться в такую рань, но лучше было не рисковать, — и поспешно спустился в гараж к «бьюику».

Условный сигнал Джоан — и задняя дверца машины открылась.

— Все кончено, — сказал я, протягивая ей одежду Эллен. Джоан вышла и начала снимать свое платье. Я поставил чемодан в машину рядом с сундуком. Пока Джоан переодевалась, я открыл крышку сундука.

— Если услышишь какой-нибудь шум, прячься в машину, — сказал я, уходя.

Джоан кивнула. Со старой льняной скатертью, найденной в шкафу Эллен, я вернулся в квартиру. В спальне Эллен завернул ее труп в эту скатерть, взвалил на плечо и вынес.

На этот раз я был еще более осторожен. Прежде чем открыть дверь, я основательно осмотрелся, чтобы иметь возможность вернуться обратно, если кто-нибудь появится. Для меня время вылета Эллен имело одно преимущество: можно было быть достаточно уверенным, что так рано никто не встает.

Путь был свободен. Не теряя времени, я отнес Эллен в машину. Джоан уже все приготовила. Задняя дверца была широко раскрыта. Я положил труп Эллен на пол вдоль сундука. Джоан перегнулась через переднее сидение и придерживала открытую крышку. Теперь я сам забрался в машину, с некоторым усилием втиснул Эллен в сундук и закрыл крышку. Затем с помощью Джоан приподнял сундук, набросил сверху брезент и обвязал его веревкой. Миссия была выполнена.

Я выбрался из машины и прислонился к задней дверце, чтобы передохнуть. Джоан подошла ко мне сзади, обняла за шею и поцеловала. Я страстно ответил на ее поцелуй, но затем отстранился.

— Возьми себя в руки, — сказал я. — На это сейчас нет времени.

— Ты был великолепен, любимый. Я действительно горжусь тобой.

— Мы еще не выбрались из неприятностей, — сухо заметил я. — И даже из гаража.

Я взглянул на свои часы. Половина седьмого. Перед нами стояла еще одна задача — избежать хлопот с такси. Но оно не пришло — для этого мы также приняли меры. Накануне я слышал, как Эллен звонила на стоянку такси в Крествилле и заказала машину на 6.30. Позже, когда она уже легла спать, я вышел из дома и отправился к телефонной будке у ближайшей бензоколонки, которая ночью не работала. Я позвонил Джоан, которая уже была в курсе дела, сообщил ей, что Эллен заказала такси, и теперь ей предстояло действовать. У нас была договоренность, что она подождет до полуночи, а затем позвонит на стоянку, представится как Эллен и отменит заказ на следующее утро, мотивируя это тем, что в аэропорт ее отвезет муж.

Звонить после полуночи следовало по той причине, что тогда происходит смена, и на ночное дежурство заступает новый человек, именно тот, который потом должен приехать за Эллен. И во всяком случае не тот, с которым она разговаривала: таким образом, исключалась возможность, что он позже вспомнит о двух разных голосах, — это только на худой конец. О смене в полночь я узнал еще несколько месяцев назад от одних наших знакомых, которым потребовалось отменить телефонный заказ.

— Все ясно? — спросил я Джоан.

Она кивнула.

— Абсолютно.

Я тоже на это надеялся. На очереди была деликатнейшая, опаснейшая и в то же время важнейшая часть нашего плана.

Я поднял стекло, закрыл заднюю дверцу и запер ее.

— Пошли, — сказал я.

Джоан протянула мне одежду, которую сняла с себя.

Я быстро зашагал к двери, ведущей наверх. Джоан последовала за мной. Осторожно приоткрыв дверь, чтобы убедиться, что поблизости никого нет, я подал Джоан знак, что она должна подождать, пока я поднимусь наверх и проверю коридор. По второму знаку она взбежала наверх. Пока я открывал дверь нашей квартиры, она ждала рядом.

— Все в порядке, — кивнул я, и Джоан мгновенно прошмыгнула в квартиру. Я поспешил к мусоропроводу в коридоре и спустил в трубу одежду Джоан — та упала в мусоросжигательную камеру. По громкому гулу я понял, что она сгорела.

Вернувшись в квартиру, я поспешно втолкнул Джоан в спальню Эллен, а сам снял трубку телефона.

— Ванная там, — бросил я через плечо. — Оставь дверь открытой и пусти воду.

Сам я набрал номер Френсис. Ее квартира находилась по ту сторону въезда, отделенная от него пятью ярдами газона, а спальня располагалась напротив нашей кухни и нашего черного хода, которым мы часто пользовались из-за его близости к въезду.

Френсис отозвалась сонным голосом.

— Ты еще не встала, — начал я наигранно бодро. — Мы уже почти час на ногах.

— Кто это? — сонно спросила она. — Это ты, Джефф?

— Угадала, — ответил я.

— Ради бога, — воскликнула она, окончательно проснувшись. — Что-нибудь случилось?

— Нет, нет, — успокоил я ее. — Мне действительно жаль, что приходится звонить в такое неподходящее время, но я кое-что вспомнил и не хочу откладывать, чтобы потом не забыть.

— Ах так, — вздохнула Френсис. — Ну, хорошо. О чем речь?

— Я только хотел тебе сказать, если сегодня в конторе будет что-нибудь важное — совещание или срочные дела — и тебе по какой-либо причине потребуется со мной связаться, не пытайся звонить мне в Вермонт. После нашей последней поездки туда мы отключили на зиму телефон. Ты можешь найти меня через нашего друга Уолтера Тейлора, который живет поблизости. Его номер ты найдешь в справочнике на моем письменном столе. Хорошо? Одну минуту, Френсис… Что ты сказала, дорогая?

Я протянул телефонную трубку в сторону ванной комнаты, и дал Джоан знак, чтобы она говорила. Затем я снова поднес трубку к уху.

— Ты слышала, что она сказала? — спросил я со смехом.

— Я слышала ее голос, но не разобрала ни слова. Кажется, где-то льется вода.

— Да, она как раз принимает душ. Она сказала, чтобы ты обязательно позвонила мне, чтобы убедиться, что я действительно в Вермонте, а не провожу вместо этого время с какой-нибудь прекрасной блондинкой. Ну, как тебе это нравится? Вы, женщины, всегда такие праведницы!

Френсис рассмеялась.

— Скажи ей, что уж я найду предлог, чтобы звонить тебе каждый день. Можно мне минутку поговорить с Эллен?

К этому я тоже был готов.

— Конечно, — ответил я. — Не вешай трубку… — Я снова отвел трубку в сторону и громко крикнул: — Дорогая, Френсис хочет с тобой поговорить.

Я снова сделал знак Джоан. Она пробормотала одну-две фразы, остановилась, затем снова продолжала говорить.

— Хорошо, — сказал я, обращаясь к мнимой Эллен, — я передам ей это. — Затем в трубку: — Френсис, мы уже опаздываем. Эллен еще нужно накраситься, а мне пора вниз к машине.

— А, ты отвезешь ее в аэропорт? — спросила Френсис. — Я думала, она возьмет такси.

— Она так и хотела, но поскольку я все равно еду к Грейс-скверу, чтобы захватить Клинта, мы вчера вечером решили, что я выеду пораньше и завезу ее… Что ты говоришь, Эллен? Еще минутку, Френсис.

Снова бормотание из ванной комнаты.

— Френсис, Эллен говорит, если ты хочешь, подойди к окну. Она хочет помахать тебе, когда будет выходить.

— Скажи ей, я буду ждать у окна.

— Хорошо. А теперь мне нужно идти. До понедельника.

Я положил трубку. Джоан закрыла воду и выключила свет в ванной. Теперь она сняла перчатки и вышла в прихожую. Внимательно оглядев напоследок комнату, я взял большой дорожный чемодан Эллен и последовал за Джоан.

У себя в комнате я захватил цепи против скольжения, выключил свет и указал Джоан дорогу в кухню, шепнув, что она должна ждать там, пока я не окажусь перед черным ходом и не включу фары автомобиля.

В последний раз я поспеши в гараж. Завел «бьюик», выехал из гаража и остановился перед задним входом. Потом взглянул на часы. Было 6.46, в это время года еще почти темно.

Джоан, как мы условились, вышла из дома и быстро пересекла вымощенный камнем проезд. Дойдя до машины, она помахала рукой в сторону окна Френсис. Прежде чем открыть дверцу с ее стороны, обращенной к Френсис, я подождал, пока она окажется достаточно близко к машине.

Когда включилось внутреннее освещение, Джоан помахала в последний раз и приглушенно крикнула Френсис:

— До свидания!

Опустив голову, она быстро скользнула в машину. Затем закрыла дверцу, и снова стало темно.

— До свидания, дорогая, — услышали мы возглас Френсис. — Счастливого пути!

Я нажал на газ, и мы выехали на улицу.

Чисто сработано. Не было ни малейшего сомнения в том, что Френсис приняла Джоан за Эллен, а ничего другого мы своим маневром и не добивались.

12

Мы ехали по тихим, все еще темным улицам Крествилла. Только когда постепенно начало светать, я велел Джоан повернуться спиной к дверце, лицом ко мне, так, чтобы случайная ранняя пташка из круга знакомых Эллен и моих не смогла увидеть спереди, идя навстречу по той стороне улицы.

Движение было небольшое, и мы затемно достигли Кросс-Каунти-парквей, где я свернул на дорогу к Хатчинсон-Ривер-парквей. При въезде в Нью-Йорк-сити нам пришлось миновать пункт оплаты. Я протянул служащему пятидолларовую купюру, чтобы обратить на нас его внимание, и извинился за отсутствие мелочи.

— Все в порядке, — сказал он. — В это время все равно движение небольшое.

За нами остановились две другие машины. Я умышленно уронил деньги.

— Надо же, — сказал я. — Я сегодня с утра никак не соберусь. Все из-за того, что торопился. Везу жену в аэропорт Кеннеди, и мы уже немного опаздываем.

Он вышел из своей кабины, поднял деньги и заглянул в машину. Джоан дружелюбно улыбнулась ему.

— Простите, что мы причинили вам столько хлопот, — сказала она.

Служащий понимающе улыбнулся.

— Не беспокойтесь, — сказал он. — Вы еще успеете.

Я поблагодарил, а Джоан улыбнулась ему еще раз.

— До свидания! — крикнула она.

Мы поехали дальше. Я считал, что будет полезно, чтобы этот служащий запомнил нас на случай, если позднее возникнут какие-либо сомнения в том, что я проезжал здесь с женщиной, имевшей облик Эллен.

Остаток пути до аэропорта мы преодолели без происшествий. Я не стал повторять трюк с деньгами возле Уайт-стоун-бридж — одного раза было вполне достаточно, да и движение к тому времени уже возросло.

Казалось, все шло превосходно. Только Джоан и я знали о трупе Эллен в сундуке позади нас. Для всех остальных — включая Френсис — я был добропорядочным супругом, который провожал свою жену к самолету.

У окна Уллдуайд Эйрлайнз я стоял рядом с Джоан, как заботливый супруг, пока она предъявляла билет Эллен, выбрала место у окна, а ее багаж был принят на беспосадочный рейс 803 до Лос-Анжелеса, отправляющийся в 8 часов со стоянки номер 3.

Когда это было позади, Джоан на минутку отлучилась, чтобы немного привести себя в порядок. Я нетерпеливо ходил взад-вперед. Мои нервы были так напряжены, что показалось, будто я жду уже целую вечность. Мне хотелось усадить наконец Джоан в этот чертов самолет, быстро пропустить в баре несколько рюмок, а затем сообщить по телефону Клинту, в какое время ему ждать меня перед своим домом на Грейс-сквер.

Раз уж я принял решение убить Эллен, я не выполнил ее требования отказаться от нашей с Клинтом договоренности насчет уик-энда. Я знал, что она была слишком горда, чтобы звонить ему. Кроме того, она никогда не могла себе представить, что я не выполню ее распоряжений. А мне крайне необходимо было присутствие Клинта. Он играл важную роль в моем плане, хотя и понятия об этом не имел. Без сомнения, впервые Клинт оказался безвинно втянутым в обман, да к тому же еще и связанный со смертью.

Но куда, черт возьми, пропала Джоан? Я направился в сторону дамского туалета, куда она ушла, когда случилась та самая накладка, которой я больше всего опасался. Ее невозможно было предусмотреть заранее, и теперь я боялся, что весь мой изощренный план полетит к черту.

— Джефф! — окликнули меня сзади. — Джефф Моррисон!

Я сразу узнал этот голос. Пришлось остановиться, сжав зубы, и обернуться. Ко мне с распростертыми объятиями шел Гарольд Михельсон, с которым я несколько раз играл в клубе в гольф и жена которого входила в число лучших подруг Эллен.

— Хелло, старина, — приветствовал он меня и энергично пожал мне руку. Это было весьма характерно для Гарольда — когда бы он мне случайно не встретился, то всегда выглядел воодушевленным. Я собрал свои последние силы и попытался изобразить такое же воодушевление.

— Куда летишь? — спросил он.

— Никуда, — ответил я. — Эллен собралась навестить своих родителей.

Мой мозг лихорадочно работал. Что же мне делать, когда вернется Джоан? Именно в этот момент я краем глаза увидел, что она направляется к нам. Господи Боже, лишь бы она вовремя сориентировалась и не натворила еще большей беды! Я схватил Гарольда за руку.

— Отойдем в сторону, чтобы не стоять прямо на проходе, — сказал я. Я даже не дождался ответа, а потащил его прочь, пытаясь, насколько возможно, дать понять Джоан, что я встретил знакомого.

— Хорошо, хорошо, — сказал, смеясь, Гарольд. — Я пойду с тобой добровольно — не нужно отрывать мне руку.

— Извини, — пробормотал я, все еще не теряя из виду Джоан. Она, не моргнув глазом, прошла мимо нас и направилась прямо к выходу на свой рейс. Нет, она была великолепна! Перед тем, как выйти, она еще раз обернулась, послала мне — так как Гарольд стоял к ней спиной — ободряющую улыбку, помахала рукой и исчезла. Итак, с этой ситуацией мы тоже справились.

Только теперь я снова смог вздохнуть свободнее. Я испытал такое облегчение и благодарность к своей сообразительной партнерше, что едва не забылся и не помахал ей в ответ. Но в последний момент сдержался.

— А где Эллен? — осведомился Гарольд. — Я с удовольствием пожелал бы ей счастливого полета.

— Она уже на борту, — ответил я. — Мы оба терпеть не можем долгих прощаний. Но ей действительно будет жаль, что она тебя не видела. — Внезапно ужасная мысль пронзила меня. Если… Нет, такого нарочно не придумаешь! — А что тебя привело сюда в такую рань? — поспешно спросил я.

— То же, что и тебя. Я провожал Грейс.

— А куда она летит? — Я отчаянно пытался вести разговор в безразличном тоне. Если у нее тот же самолет, в котором должна лететь Эллен, их встреча, конечно, неминуема, и если позже все всплывет, Грейс вспомнит, что Эллен там не было… Великий Боже!

Казалось, что прошла целая вечность, прежде чем Гарольд ответил:

— В Рейнок. У нашей дочери в Хакнессе кое-какие трудности. Это ее первый год в университете. Ректор нам написал, что не помешал бы приезд ее матери. Очевидно, девочка просто тоскует по дому.

— Определенно, — сказал я так горячо, что Гарольд, несомненно, принял это за сочувствие. Бог знает, какие мысли лезут мне в голову! У меня сейчас не было более заветного желания, чем послать его к черту и добраться, наконец, до выпивки.

— Грейс наверняка ее поддержит, — сказал я и протянул ему руку. — Гарольд, было очень приятно тебя встретить. Надо надеяться, скоро мы снова сыграем вместе.

— В любое время, — ответил он. — Ты на машине?

— Да, на «бьюике». — Я не мог позволить себе соврать, зная, каким будет следующий вопрос. Черт возьми, отделаюсь я когда-нибудь от этого парня?

— Возвращаешься в город? — спросил он.

— Ну, не совсем. Я должен подобрать Клинта Тернера на Грейс-сквер. Мы едем на уик-энд в Вермонт. — Так как теперь это было уже неизбежно, я решил хотя бы из вежливости предложить: — А что? Могу тебя подвезти.

— Да, это будет очень мило с твоей стороны. Я не захотел сегодня связываться с машиной и потому привез Грейс на такси. Если ты будешь так добр и подвезешь меня до Грейс-сквер, я оттуда возьму такси. За компанию ехать приятнее.

— Ну конечно, — сердечно сказал я, хотя это меня совсем не устраивало. Проклятье, мне непременно нужно выпить! Любому другому я предложил бы зайти ненадолго в бар, но я помнил, что Гарольд не пьет, и ему показалось бы странным, что я в такое время испытываю потребность в этом. Из всех наших знакомых мне должен был попасться именно этот проклятый трезвенник!

Когда мы подошли к машине, Гарольд утратил остатки моих симпатий. Увидев сундук, он жизнерадостно заметил:

— Ну, чей же труп ты возишь в этом сундуке? Кто-нибудь, кого я знаю?

Больше всего мне хотелось дать ему по морде. Вместо этого я объяснил ему историю появления сундука.

Обычно поездка от аэропорта Кеннеди до Грейс-сквер занимала тридцать минут. При сильном движении в это время дня, особенно вблизи Тайбор-бридж, нам потребовался час. Гарольд утомил меня пустой болтовней о своей дочери и деловых проблемах. Я должен был все время сдерживаться, чтобы не нажать до отказа педаль газа. Но в такой ситуации я ни в коем случае не хотел попадаться полиции.

На углу 86-й улицы и Второй авеню, где Гарольд без труда мог поймать городское такси, я высадил его и поехал дальше к дому Клинта. Перед домом был знак, запрещающий стоянку, но я сунул привратнику несколько долларов и сказал, что через пару минут уеду.

Я не позвонил Клинту из аэропорта, как первоначально планировал. Из-за возни с Гарольдом я решил отказаться от звонка, а подняться к нему в квартиру и влить в себя порцию чего-нибудь — если даже придется специально просить об этом. Просить мне не пришлось.

— Как насчет глоточка на дорогу? — спросил он, едва я вошел.

— Охотно, — ответил я. — Собирайся. А я тем временем нам налью.

Когда он вышел, я налил себе двойную порцию виски и залпом выпил. Затем я приготовил нам по хайболлу. Счастье, что есть такие люди, как Клинт.

А когда он сказал:

— Дорога предстоит долгая, — и налил нам по второй, я вторично возблагодарил судьбу.

Когда мы выходили, я чувствовал себя гораздо лучше.

13

— Что у нас сегодня в программе, старик? — спросил Клинт, когда мы уже были в пути.

Я сказал, что мы могли бы заехать по дороге в бар, чтобы закусить. Я только что сообразил, что сегодня еще не завтракал, и хотя совершенно не был голоден, понимал, что поесть мне необходимо. Потом мы могли бы остановиться в Манчестере, купить там продукты и спиртное, а затем отправляться прямо на ферму Уолтера Тейлора. Уолтер взял бы его с собой на несколько часов на охоту в горы. За это время я успею доехать до нашего дома, привести там все в порядок и ждать их обоих к ужину.

Так как я знал Клинта как страстного спортивного болельщика, то добавил:

— Вероятно, ты знаешь, что сегодня вечером по телевидению будут передавать борьбу. Если хочешь, можем посмотреть.

— Великолепно, — загорелся Клинт. — Ты отличный парень, Моррисон. Этот уик-энд с каждой минутой нравится мне все больше.

— Вот увидишь, Уолтер тоже тебе понравится, — сказал я.

— В этом я уже твердо убежден.

Я также объявил Клинту, что в субботу мы вместе пойдем на охоту, причем он сможет испытать свое счастье с луком и стрелами.

Когда мы подъехали к ресторану, действие выпитого ослабло. Я постоянно помнил, что везу в сундуке за спиной и что мне еще предстоит. Мои нервы опять разыгрались. Еда помогла мало, и я начал сомневаться, смогу ли вести машину. Несчастный случай или досмотр машины по любой причине были мне совершенно ни к чему. Когда мы двинулись дальше, я попросил Клинта сесть за руль. Тот сделал это охотно. Он был не только отличным водителем, но и любил это дело. После покупок в Манчестере остаток пути до фермы Уолтера я взял на себя.

Уолтер уже ждал. Я представил их друг другу и, быстро покончив с обычными любезностями, оставил одних, отправившись к дому Эллен, расположенному в пяти милях.

Когда я подъехал туда, было пять минут четвертого. Мне оставалось около двух часов, чтобы выполнить свой замысел до того, как подъедут Клинт с Уолтером. Времени более чем достаточно.

Съехав с шоссе, я свернул к участку Эллен, пересек небольшой мост, перекинутый через речку с кристально чистой водой, а затем поехал по гравийной дороге, которая протянулась больше чем на милю по участку Эллен площадью в тысячу акров. Удивительно красиво было кругом, несмотря на холодный день и ледяной ветер; заходящее солнце посылало последние слабые лучи, прежде чем скрыться за горами. По обеим сторонам дороги стояли клены, ясени и березы. Почти вся листва с деревьев уже опала, и дорога была покрыта подвижным волнистым ковром.

Куда ни глянешь, ничего, кроме деревьев и лугов. Единственный признак жизни — дичь в лесах. Ближайший сосед жил на расстоянии не меньше мили.

В конце дорога разделялась на два проезда. Правый был асфальтирован и вел к летнему дому, стоявшему на мощной скале, возвышающейся над рекой. В северном направлении находился кристальный источник, от которого получила свое название и речка. Он считался чудом природы, так как извергал неудержимый поток чистой прозрачной воды из-под земли, а со дна речки били ключи.

Другой проезд шел на подъем к старинному господскому дому, который был так густо окружен кленами, елями и соснами, что почти незаметен.

В то время как летний дом был современным, просторным строением с далеко выступающим над рекой солярием — типичным продуктом школы Френка Ллойда, и в самом деле спроектированным одним из его учеников, — старый относился к эпохе ранней Новой Англии. Его построил более двухсот лет назад первый владелец этих земель. Он был преуспевающим фермером, и этот дом в округе считался одним из самых знаменитых. Но уже много лет он пустовал и избежал сноса лишь потому, что был скрыт зелеными деревьями и с дороги не выглядел позорным пятном. Он имел и некоторую историческую ценность, которая, хотя и едва ли была документально доказана, придавала ему определенную привлекательность и, во всяком случае, служила предметом разговоров.

В середине девятнадцатого столетия, когда была организована знаменитая тайная транспортировка рабов с юга в Канаду, и Вермонт являлся одной из точек их маршрута, старый господский дом должен был частенько служить убежищем и укрытием для рабов на их пути к границе. Точнее говоря, таким убежищем был подвал этого дома.

Эллен с детства была увлечена тем романтическим образом, который создавал своей исторической ролью дом ее родителей. Она убедила отца сохранить его и хотела серьезно заняться изучением его истории, до чего она, правда, так никогда и не нашла времени.

Но вместо этого она занялась кое-каким ремонтом — были заменены разбитые оконные стекла и заделаны дыры. Каждый раз, когда приезжали гости, в программу входила экскурсия по старому дому, причем Эллен с удовольствием давала исторические пояснения и водила гостей по всем помещениям. В наше время подвал использовался еще и в практических целях — как свалка старой мебели и прочего хлама.

Так называемая историческая роль старого дома в последнее время все больше увлекала меня. Но сейчас меня интересовало само здание, и особенно подвал.

Я остановился в конце дороги перед развилкой, вышел из машины и тщательно изучил обстановку. По всему участку стояли таблички «частное владение», и было совершенно невероятно, чтобы в его пределы забрел какой-нибудь охотник. Но мы время от времени встречали работника с соседней фермы, который пользовался нашей дорогой или сокращал свой путь прямиком через луга. Да и мимо проезжали машины, а действовать нужно было наверняка. Я никого не обнаружил.

Ключ я изготовил еще несколько лет назад, когда часто ездил сюда из-за Эллен. Я быстро подошел к господскому дому, отпер дверь и подложил под нее камень. Потом поспешил обратно к машине, открыл заднюю дверцу, забрался внутрь, развязал сундук, перевернул его, поднял крышку, подпер ее куском дерева и начал самую жестокую и отвратительную часть всего этого дела — устранение тела моей бывшей жены.

Одна лишь мысль о том, что мне предстояло, вызывала отвращение. Но мною двигало сознание того, что другого выхода нет. Я не мог дать волю своим чувствам. Она была застывшей, неудобной и тяжелой. Под скатертью почти голое тело оказалось холодным, как лед. И она была мертва, абсолютно мертва. Я вытаскивал труп из сундука с таким трудом, что все остальное представлялось простым делом. Она казалась отлитой из металла, и ни она, ни сундук моим усилиям не поддавались.

Наконец, я все-таки с этим справился, подтащил ее к краю кузова, взвалил на плечо и быстро понес в дом, а льняная скатерть развевалась и хлопала на холодном ветру.

Перед дверью подвала тело снова пришлось положить.

Я опять вышел наружу, закрыл входную дверь, сел в машину, спустился с холма и на развилке въехал на другой проезд. Через несколько секунд я остановил машину у летнего дома.

Я снова извлек сундук, но оставил крышку открытой, чтобы он проветрился и улетучился трупный запах. Потом достал свою и Клинта дорожные сумки, внес их в дом и поставил в наших спальнях. Ввернул пробки, которые мы в последний раз вывернули уезжая, распаковал наши припасы и разжег в гостиной огонь.

Наконец я бросил взгляд на часы. Оставалось достаточно времени, но в старом доме нужно было успеть очень многое. На тот случай, если Клинт с Уолтером вернутся раньше, или кто-нибудь другой станет меня искать, я хотел создать видимость, что все в летнем доме мною подготовлено и я просто отправился прогуляться. Я взял из кухни мощный карманный фонарь, а из кладовки лопату. Затем снял со стены ключ от подвала старого дома.

В заключение я налил полстакана виски, проглотил его залпом, взял лопату и фонарь, подбросил еще полено в огонь и вышел. Дверь я закрыл, но не запер. Подойдя к машине, я захлопнул крышку сундука, так как он за это время наверняка достаточно проветрился, и придвинул его к дверце машины, откуда мы с Клинтом легко смогли бы отнести его в дом — я же просил его вечером мне помочь.

Когда все выглядело совершенно нормально, я пустился бегом, чтобы вернуться к старому дому. На дороге я на миг остановился, всмотрелся сквозь туман, который постепенно сгущался, и прислушался. Ничего не видно и не слышно. Тогда я, не теряя времени, быстро проделал остаток пути до старого дома, открыл дверь и заставил себя завершить свое ужасное дело.

Боже, как это было ужасно! Мне стоило крайнего напряжения воли все не бросить. Я уже опять чувствовал потребность выпить и пожалел, что не взял с собой бутылку.

Открыв дверь подвала, я отпрянул назад, когда в нос ударил тяжелый, сырой и холодный воздух, напоминавший морг или мавзолей. Я включил фонарь и медленно спустился вниз по ступеням. Во всем доме не было электрического освещения, так как в нем не жили, а лишь показывали случайным гостям, что обычно происходило только днем. Если мы вели их в подвал, то пользовались фонарем, чтобы придать всему этому оттенок таинственности. Для меня в тот день он был более чем таинственным. Я испытывал страх и отвращение.

Когда я спускался, ступени скрипели под ногами. Едкий запах этой мрачной дыры вызывал тошноту. Подвал был небольшим прямоугольным помещением площадью около двенадцати квадратных ярдов, с каменными стенами, которые служили частью фундамента, и без всякого освещения. Грязный пол был застелен шаткими досками. Я осветил подземелье фонарем, чтобы разогнать крыс, и поставил его на старый кухонный стол, направив свет на ступени, чтобы не оступиться, когда буду спускаться вниз с телом Эллен.

Я опять поднялся наверх, поднял труп, закрыл за собой дверь и начал спуск. Ступени были узкими и крутыми. Из-за перил с одной стороны и каменной стены с другой мне приходилось все время поворачивать и наклонять негнущееся тело, так что свет фонаря внизу мелькал как неоновая реклама — туда-сюда, туда-сюда. На каждой ступени приходилось останавливаться, чтобы нащупать следующую. Казалось, им не будет конца.

Наконец я ступил на пол и опустил Эллен. Холодный пот выступил у меня на лбу. Дышал я с трудом, облачка пара вырывались изо рта. Я бы все отдал за то, чтобы повернуться и убежать отсюда. Но не мог себе этого позволить.

Собрав всю силу воли, я вышел на середину подвала и поднял несколько досок пола. Под ними была темная, сырая земля. Пришлось брать лопату и копать. Страх придавал мне силы. Я копал, как одержимый, будто сам дьявол стоял за моей спиной. Вероятно, так оно и было.

Мне казалось, что это продолжалось очень долго; на самом деле могила была выкопана всего за несколько минут. Я протащил труп Эллен по полу и столкнул его в яму, вновь засыпал землей, разровнял ее лопатой и положил доски на место.

Несколько мгновений я смотрел вниз, на могилу, в изнеможении и ужасе.

Я сделал это!

Я заставил бесследно исчезнуть с лица земли Эллен, которая, как все считали, должна была находиться у своих родителей, за 5000 миль отсюда. И вдруг мне вспомнилось, что Эллен сказала несколько лет назад, незадолго до нашей свадьбы, когда впервые рассказывала о своем доме в Вермонте.

— Когда я умру, — сказала она, — хочу, чтобы меня похоронили там.

Теперь я выполнил ее желание. Я не забыл о нем!

14

Я не замедлил покинуть эту могилу. Схватив лопату и фонарь, торопливо поднялся наверх, открыл обе двери и вырвался на простор. Я тяжело дышал, как человек, слишком долго пробывший под водой.

О Боже, как благотворно подействовал на меня свежий воздух! Как только он наполнил мои легкие, меня одолело отвращение перед чудовищным поступком, который я совершил, и меня вырвало. Через несколько минут я уже чувствовал себя несравненно лучше.

Часы показывали 4.40, начинало быстро темнеть. Кое-что еще оставалось сделать. Приблизившись к летнему дому, я поискал глазами машину Уолтера. На самом деле, я пока не ожидал ее увидеть, но мне хотелось в этом удостовериться. Ничего не изменилось. В доме я немедленно взял тряпку, стер с лопаты свежую землю и поставил ее на место. Фонарь я вернул на прежнее место; то же самое сделал с ключами от подвала и от входной двери старого дома.

Со стаканом в руке я вошел в гостиную и подложил в огонь новое полено. Затем поспешно принял душ и переоделся. Грязную, пропотевшую одежду, которая была на мне, я убрал в свою дорожную сумку.

Теперь мне некуда было спешить. Клинт и Уолтер могли приехать в любое время. Я вышел в кухню и приготовил мартини для гостей. Себе я налил еще один бурбон, надел пальто и сел ждать у входной двери. Судя по количеству выпитого, я уже должен был опьянеть, но происходило обратное. В действительности алкоголь оказывал на меня такое же действие, как бензин на автомобиль; он просто поддерживал мои обороты.

Я начал обдумывать события дня, шаг за шагом — что осуществил я, и что должно было произойти на побережье. Я в своей части не сделал ни единой ошибки и был уверен, что Джоан исполнит свою так же хорошо.

На моих часах было уже начало шестого. Значит, в Калифорнии сейчас начало третьего пополудни. В это время Джоан уже должна лететь обратно в Нью-Йорк. Ей предстояло прилететь в Лос-Анджелес под видом Эллен, получить там багаж Эллен, забронировать в кассе аэропорта место на ближайший обратный рейс, купить билет на деньги, которые я снял в банке вчера после обеда, и сесть в самолет! Из аэропорта Кеннеди она должна на такси приехать домой с багажом, от которого мы позднее как-нибудь избавимся. На следующий день она как обычно появится на своем рабочем месте, и тем самым дело будет закрыто. Джоан в четверг после обеда позвонила на работу и отпросилась на пятницу по неопределенным «личным обстоятельствам».

Если Джоан по какой-либо случайности не обратит на себя внимание, никто не заподозрит, что она имеет отношение к Эллен, когда она покинет самолет. Она была одной из более чем сотни пассажиров, которые после приземления получают свой багаж. В Лос-Анджелесе Эллен никто не должен был встречать, так как ей предстояло другим самолетом лететь в Сан-Диего, близ которого находится Ла-Джола и куда собирались приехать за ней родители.

Джоан нужно было беспрепятственно пройти контроль в Лос-Анджелесе и затеряться в толпе. И опять она стала бы одной из сотни в самолете на восток. Я посоветовал ей, в качестве дополнительной предосторожности, назваться Эвелин Мартин или Эдит Мур, на тот случай, если сверхбдительный служащий будет сравнивать ее инициалы с инициалами на багаже Эллен. Мы не хотели рисковать. В то время, когда Джоан будет находиться в Калифорнии, еще не будет никакой причины объявлять Эллен пропавшей без вести, и хотя к тому времени, когда Джоан прибудет в Нью-Йорк, на побережье уже наверняка начнут розыски, самолеты в аэропорту Кеннеди вряд ли будут проверять. А если даже это сделают, в списке пассажиров не окажется имени Эллен Моррисон. Она растворится в воздухе Лос-Анджелеса.

Затем я начал строить догадки о том, что должно было произойти в Сан-Диего и что предпримут родители Эллен. Самолет Эллен должен был приземлиться в Лос-Анджелесе в 10.15 по местному времени. Я достаточно хорошо знал расписание рейсов, так как несколько месяцев назад проделал это путешествие вместе с ней. Движение самолетов между Лос-Анджелесом и Сан-Диего было довольно регулярным, почти как автобусное сообщение, и даже с учетом задержек при выдаче багажа и при пересадке, ее следовало ожидать около полуночи, в то самое время, когда я подъехал к летнему дому.

Я предполагал, что мистер Вильямс, если не встретит Эллен с ожидаемого рейса, либо станет ждать следующего, либо решит, что рейс на Лос-Анджелес опоздал. И из Сан-Диего запросит Лос-Анджелес, прибыл ли рейс Эллен.

После этого должно было произойти многое. Кое-что, вероятно, именно в то время, когда я сидел перед входной дверью летнего дома в Вермонте и поджидал Клинта и Уолтера.

Мистер Вильямс или его жена позвонили бы домой, чтобы узнать у прислуги, не прислала ли Эллен в последнюю минуту телеграмму или не звонила ли о том, что по каким-либо непредвиденным обстоятельствам ее вылет задерживается. Так как ни телеграммы, ни звонка не было, они, по всей вероятности, дождались бы прибытия еще одного или двух самолетов из Лос-Анджелеса. Потом попытались бы дозвониться ко мне в кабинет в Нью-Йорке. Я был уверен, что Эллен не упомянула о моей поездке в Вермонт на уик-энд, когда сообщала о своем приезде. Застанут ли они Френсис, Горация или вообще кого-нибудь в конторе, будет зависеть от того, как быстро отреагируют Вильямсы на отсутствие Эллен. Если они дотянули до настоящего времени, то застанут лишь телефонистку, от которой ничего не узнают. А прежде чем смогут застать кого-нибудь дома, пройдет, по меньшей мере, час.

Даже если они застанут в конторе Френсис, то не узнают ничего, кроме того, что Эллен вместе со мной вовремя вышла из дома, чтобы успеть на свой рейс, и что я отправился в Вермонт, чтобы провести там с Клинтом уик-энд. Потом Френсис, вероятно, позвонит в авиакомпанию, чтобы узнать, успела ли Эллен на свой рейс, и получит утвердительный ответ.

Раньше или позже, в зависимости от того, как скоро Вильямсы начнут паниковать или как быстро они свяжутся с Френсис, Френсис попытается найти меня в доме Уолтера. Если Уолтер в это время уже будет у меня, она попросит его жену связаться со мной. Но, с другой стороны, это произойдет лишь в том случае, если она застанет жену Уолтера дома, — та часто заезжала мимоходом, чтобы завести для Уолтера покупки.

Теперь, когда бомба все-таки взорвалась, я как бы оказался в другом времени, бесконечно далеко от того, чтобы выпить и поужинать со своими друзьями или смотреть борьбу по телевизору.

Я мысленно представил свою реакцию на роковое известие — сначала парализованный этим ударом, затем сломя голову к ближайшему телефону, в данном случае к телефону Тейлора. Прежде всего я бы позвонил Френсис, чтобы выяснить, что вообще произошло, затем старому Вильямсу в Лa-Джоллу. Потом я бы сыграл экспромтом, смотря по обстоятельствам: позвонить в авиакомпанию, попросить проверить список пассажиров, распорядиться о проверке самолетов, особенно из Розленда, Гленн Фоллс или Олбени на Нью-Йорк или к побережью. Я буду делать все, что в моих силах, изображая преисполненного любви супруга, который как помешанный ищет свою таинственным образом исчезнувшую жену.

Мне придется выдержать многое. Я знал это и был к этому подготовлен. Богатство Эллен и ее социальное положение должны были привести к тому, что ее исчезновение станет сенсацией в прессе и катастрофой для ее семьи и круга друзей. Интерес прессы ослабеет через несколько дней, когда появится более актуальная тема, но все, кто близко знали Эллен, не прекратят свои поиски. Я буду встречаться с разными людьми — полицией, ФБР, частными детективами, сотрудниками страховых компаний, авиакомпании, адвокатами, друзьями, соседями, людьми чужими и тщеславными, которые станут утверждать, что Эллен видели то тут, то там, только чтобы таким способом достойно выглядеть в глазах общественности.

Но что, черт побери, все они могут найти? Ничего.

Очевидными фактами было то, что Эллен села в Нью-Йорке в самолет, вышла из него в Лос-Анджелесе и после этого исчезла. Почему? Никто не узнает. Она умерла или жива? Никто не знает. И если даже все соображения в конце концов сведутся к тому, что она была убита или вынуждена пойти на самоубийство, то это не давало абсолютно никакого повода подозревать меня.

Какой мотив мог быть у меня для убийства? Наш брак считался образцовым. Но, даже не говоря об этом, у меня не могло быть никаких мыслимых причин для того, чтобы таким образом убрать ее с дороги. Так как она как будто исчезла с лица земли, и ее смерть ничем не доказана, ее деньги не могли перейти ко мне. Я был лишен возможности получить наследство, по меньшей мере, в течение семи с половиной лет, — срока, установленного законом для таких случаев. Также исключалась вероятность того, что я намеревался жениться на другой женщине. Это было мне также запрещено на ближайшие семь с половиной лет, не говоря о том, что никто ничего не знал о какой-либо другой женщине.

Джоан была единственным человеком, кто знал правду, а я был уверен, что могу на нее положиться. У нее не было намерения выходить за меня замуж. Она никогда в жизни не видела Эллен и не интересовалась ни ею самой, ни ее семьей. Она пошла на соучастие, потому что под угрозой оказалось самое важное в ее жизни — ее карьера. Теперь, когда на пути не осталось никаких препятствий, она должна быть довольна, что со всем этим покончено. Я сказал ей, что мы не должны встречаться до тех пор, пока не уляжется суматоха вокруг исчезновения Эллен, и она отнеслась к этому с полным пониманием. Даже если мы не возобновим нашу связь, она будет молчать. Убийство было совершено не из-за любви, а ради того, чтобы выжить.

Самым изощренным в нашем плане было то, что между его отдельными участниками — вольными и невольными — не существовало никакой связи.

Джоан знал только я. Для всех остальных она не существовала, особенно теперь, когда Эллен была мертва. Хотя Френсис была дружна с Эллен и мной и мимолетно знакома с Клинтом, но она не имела ни малейшего понятия о нашей уловке, когда стала свидетельницей сцены, изображавшей совсем не то, что она думала. Она была твердо убеждена, что в это утро слышала и видела Эллен, и не было никаких оснований, чтобы это ее убеждение изменилось. Хотя она в последние дни и беспокоилась об Эллен, но не в связи со мной, и это могло бы даже пойти на пользу впоследствии, когда будут искать причины таинственного исчезновения Эллен.

Клинт вообще ни о чем не знал. Он считал это безобидным приглашением на уик-энд, что являлось для меня надежным алиби. Он не знал Джоан, и у нега не было оснований подозревать о серьезных разногласиях между Эллен и мной. По пути из Нью-Йорка в Вермонт он к слову вспомнил о звонке Эллен два дня назад. Я объяснил, что она хотела только сообщить мне о том, что неважно себя чувствует и отменила нашу встречу с Миллзами, чтобы пораньше лечь в постель. Если у меня есть еще какие-то планы, я не должен на нее рассчитывать. Он был удовлетворен объяснением, а так как Эллен на самом деле отказалась от той встречи с Миллзами, я впоследствии не попаду в затруднительное положение. Тот факт, что Эллен была нездорова, объясняет и ее раздражительность при разговоре с ним по телефону.

Но это совершенно оттесняло на задний план наши охотничьи планы. То обстоятельство, что я в них ничего не изменил, должно было еще более убедить Клинта, что все в порядке.

Весь наш превосходный план убийства основывался на том, что внешне все выглядело нормально, и в нашем поведении не бросалось в глаза ничего необычного.

Когда я занимался какой-либо юридической проблемой, то всегда считал лучшим методом использовать существующие обстоятельства, причем так, чтобы это как можно лучше соответствовало интересам клиентов, вместо того, чтобы представлять совершенно новые факты. Я использовал все, что имелось, и тем самым достиг нужного результата.

Мой план в своей основе был прост, хотя его исполнение требовало от Джоан и меня непременной собранности и благоразумия. Это не была хитроумно сплетенная сеть, в которой можно запутаться самому. Не было оружия. Ни яда, ни бомбы, ни огнестрельного оружия, ничего, что могло бы каким-то образом выдать меня. Не было даже трупа!

Впервые за почти сорок восемь часов, с тех пор как у меня возник этот дьявольский план, я начал расслабляться. Мне вдруг показалось немыслимым, что все могло произойти за такое короткое время.

Теперь на улице почти стемнело, и на небе появились первые звезды. Я услышал равномерный шум мотора и ждал, когда появятся фары приближающегося автомобиля. Когда он замедлил ход и свернул в наш проезд, я пошел в кухню, чтобы бросить кубики льда в мартини для Клинта и Уолтера. Услышав хлопанье дверец машины и приближающиеся шаги, я встал у двери, держа в каждой руке по стакану, чтобы встретить охотников как положено радушному хозяину.

В дверь вошли двое мужчин, но это были не Клинт и Уолтер. Двое незнакомцев, оба в форме. На рукаве одного из них я разглядел нашивку «Полиция Вермонта».

— Что, черт возьми… — пробормотал я про себя. Моя первая мысль была о том, что они хотят справиться о наших соседях или что-то случилось с Клинтом и Уолтером.

— Простите, — сказал вежливо один из полицейских. — Вы мистер Джеффри Моррисон?

Я кивнул. Мое сердце внезапно сжалось, а руки, державшие коктейли, задрожали. Сразу полиция? Этого я не мог себе объяснить. Я поставил стаканы на стол и шагнул навстречу.

— Чем могу быть полезен? Я принял вас за друзей, которых поджидаю.

— Ваша жена была на борту рейса 803, который сегодня утром вылетел из аэропорта Кеннеди в Лос-Анджелес?

— Да, верно, — кивнул я. О Боже, что же случилось? Я отчаянно пытался скрыть свой растущий страх. — Что случилось?

— Мистер Моррисон, я должен сообщить вам ужасное известие. — Он остановился и глубоко вдохнул, что прозвучало почти как стон. — Самолет взорвался над Скалистыми горами. Фермер и лесник видели падающие вниз отдельные части, и я полагаю, мало надежды на то, что кто-нибудь остался в живых. Сообщения по радио еще очень неполны. Ваша секретарша, миссис Харрис, настойчиво пыталась вас разыскать. Она звонила мистеру Тейлору. Но ни его, ни миссис Тейлор дома не оказалось. Тогда она известила нас в Розленде, и мы тут же отправились сюда. Мы очень сожалеем, сэр.

Когда его слова дошли до моего сознания, я схватился за стул, на котором сидел перед этим, и медленно опустился на него. Какое-то время я не мог вымолвить ни слова — лишь сидел и тупо смотрел перед собой.

Несомненно, они решили, что я думал об Эллен и пытался справиться с ужасной вестью.

Но моя первая мысль была о Джоан. Бедная Джоан! Погибнуть в самолете, о чем не знает ни один человек, кроме меня!

Затем мою голову пронзила другая мысль, ошеломившая меня больше, чем все остальное. Я вдруг осознал, что вся эта грязная, жестокая, дьявольская игра была напрасной… Ни за что ни про что планировать, потеть, копать, умирать от страха! Я мог бы отделаться от Эллен, не пошевелив пальцем, предоставив это судьбе.

Это было единственным, чего я не учел.

Какая ирония судьбы! Проклятая, дерьмовая ирония!

15

Не знаю, как долго перед моими глазами все плыло. Я чувствовал себя, как боксер, которого перед самой победой ударом отправляет на пол практически уже разбитый противник. Он в оцепенении слушает отсчет, хочет встать, но вдруг теряет мужество бороться дальше, и падает обратно на ринг.

Я, как в тумане, слышал приближение второго автомобиля и голоса, когда один из полицейских вышел, чтобы известить Клинта и Уолтера.

Впервые со времен детства мне хотелось зареветь. Не столько от горя или ужаса, сколько от отчаяния. Другой полицейский стоял передо мной в почтительном молчании, с хладнокровием профессионала, который не впервые приносит дурные вести и знает, что не остается ничего другого, как ждать, пока пораженный этим известием вновь не придет в себя.

Клинт вывел меня из оцепенения. Я слышал, как он вошел, обращаясь через плечо к первому полицейскому:

— Мы должны доставить его к телефону. Где ближайший?

Уолтер, составлявший арьергард, ответил:

— Я думаю, лучше всего поехать ко мне.

— У вас обычная связь, мистер Тейлор, не так ли? — осведомился полицейский.

Уолтер кивнул.

— Тогда могут быть сложности, — продолжал полицейский.

— Мистер Моррисон наверняка захочет не раз поговорить по телефону, и наверняка эти разговоры не будут короткими. Может случиться, что связь будет нарушена. Я предлагаю доставить мистера Моррисона в наш участок в Розленде. Расстояние почти такое же, а там в нашем распоряжении радио и телефон.

— Хорошая идея, — согласился Клинт. Затем он подошел ко мне и ободряюще похлопал по плечу. — Выше голову, малыш. Может быть, все не так плохо, как ты думаешь. В действительности мы еще совсем ничего не знаем, а иногда при этом остаются в живых. Не теряй надежды.

Его слова тотчас же подняли меня на ноги, правда, совсем по иной причине, чем он полагал. А что, если Джоан действительно осталась жива! Не то, чтобы я желал ее смерти, но предположим, что она жива и в состоянии умственного расстройства все выболтала? Такой же убийственной была и моя следующая мысль. Допустим, она мертва, но ее труп мало поврежден, и его можно опознать? Рано или поздно выяснится, что она не должна была лететь на этом самолете. Что тогда? Предположим, все остальные трупы опознаны, а от Эллен не осталось и следа. Только загадочная незнакомка в ее одежде. Что тогда?

Если только это предположение окажется верным, то я не только совершил абсолютно бессмысленное убийство, но и поставил себя в еще худшее положение. Все знали, что я сегодня утром посадил Эллен в самолет. Дать обратный ход было слишком поздно. Мой собственный «надежнейший» план оказался для меня роковым. Нужно как можно скорее позвонить. Необходимо узнать все подробности. И я должен подумать.

— Ты совершенно прав, Клинт, — сказал я, делая вид, что преисполнен надежды на счастливый исход, который в действительности привел бы меня в величайшую панику. Я говорил торопливо и решительно. — Мне как можно скорее нужен телефон. Я поеду в машине полиции. Вы с Уолтером приведете здесь все в порядок? Вот ключ от моей машины.

— Ясное дело, — кивнул Клинт. — Мы здесь закончим, и Уолтер поедет к полицейскому участку. Я на «бьюике» за ним. Не беспокойся, мы будем через несколько минут. Выше голову!

В машине один из полицейских сообщил по радио в участок, что меня нашли, и мы едем.

— Есть какие-нибудь новости о катастрофе? — спросил он.

— Очень мало, — последовал ответ. — По последним радиосообщениям, до места падения самолета еще не добрались. Это случилось в горах… Могут пройти еще часы, пока их разыщут. Подняты самолеты и вертолеты… Правда, одно кажется несомненным. Для тех, кто был на борту, надежды на спасение нет. Фермер и лесник, которые видели падающий самолет, утверждают, что он загорелся и взорвался, еще не достигнув земли, и обломки разлетелись во все стороны. Скажите мистеру Моррисону, что миссис Харрис снова звонила несколько минут назад. Спросите его, должен ли я заказать разговор, пока вы с ним приедете.

Полицейский вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул.

— Попробуйте пригласить миссис Харрис к аппарату, — сказал он. — Мы будем через пять минут.

Они услышали мой вздох и расценили его как отчаяние, в то время как на самом деле мне стало легче, по меньшей мере, отчасти. Если, как сообщалось, окажется, что трупы совершенно изувечены или вообще не будут найдены, я в безопасности. Весь остаток пути я готовил себя к роли отчаявшегося супруга.

Как только мы прибыли в участок, меня сразу же связали с Френсис. Та была почти в невменяемом состоянии. Время от времени я переставал понимать ее и несколько раз просил повторить.

— О, Джефф, — выдавила она, захлебываясь от рыданий. — Джефф, я едва не сошла с ума, пока ждала разговора с тобой, а сейчас даже не знаю, что сказать… О, Джефф, как это должно быть ужасно для тебя! А Эллен… Я все еще не могу поверить… Еще сегодня утром она со мной прощалась, а теперь… О, Джефф, я… я…

Я дал ей выплакаться. Я знал Френсис и понимал, что это для нее значило и как близко ей было. Меня же лично занимало нечто совсем иное. Меня мало заботило то, что случилось с Эллен или той, которую принимают за Эллен.

Я чувствовал себя обманутым судьбой. Как безошибочен был мой план, и как дорого я теперь за; это плачу!

Тем не менее я сочувствовал Френсис?. Эллен была для нее почти как сестра. Френсис безоговорочно подчинялась ей во всем. Я вспомнил, как она была сломлена смертью Брюса, и теперь вот — новый удар. И какое сострадание она испытывала ко мне, как обо мне заботилась!

Я сидел в отдельной комнате, которую предоставили в мое распоряжение, крепко сжимал трубку, ждал и старался выглядеть под бдительным взором полицейских подобающе напряженным и озабоченным. По радио повторяли то, что я уже знал.

Когда рыдания стихли и она громко высморкалась, я сказал:

— Френсис, я…

— Мне очень жаль, Джефф, — перебила она. — Я не должна была позволять себе такое. Но просто не могла сдержаться.

— Конечно, девочка, — успокоил я. — Все понимаю. Но мы не должны терять надежду. Ведь ничего еще не известно окончательно.

— Как, Джефф, разве ты не слышал радио? — выкрикнула она и снова начала всхлипывать. — Они сказали, самолет разлетелся на куски!

И снова слезы.

— Френсис, — резко бросил я, — возьми себя в руки… Лучше расскажи мне, что в Калифорнии. Ты говорила с родителями Эллен?

Она сдержала слезы.

— Только с мистером Вильямсом. Он позвонил мне, пока я пыталась тебя разыскать. Они с миссис Вильямс ездили в аэропорт, чтобы встретить Эллен… — Новые рыдания. — Прости меня, Джефф, я ничего не могу с собой поделать… Он позвонил после того, как узнал о несчастье, чтобы удостовериться, действительно ли Эллен вылетела этим рейсом. К тому времени сюда уже звонили из авиакомпании и спрашивали тебя… Я все еще была в конторе — и мне пришлось сказать ему об этом. Это так ужасно…

— Где он сейчас? Дома?

— Нет. Он сказал, что хочет выяснить, какой аэродром ближайший к месту катастрофы, и вылететь туда рейсовым самолетом, если такой будет, или нанять частный. Миссис Вильямс перенесла нервное потрясение и останется дома.

Я лихорадочно раздумывал, чего следует при таких обстоятельствах ожидать от меня, как от убитого горем супруга.

— Послушай, Френсис, — сказал я. — Я поступлю так же, как мистер Вильямс. Нет никакого смысла возвращаться в Нью-Йорк. Там я ничего не смогу сделать. Может быть, я и там тоже немного смогу сделать, но, по меньшей мере, я там буду, и мне не придется где-то отсиживаться и ждать, сходя с ума от неизвестности. Я еще не знаю, как это устроить, но что-нибудь придумаю. А сейчас позвоню миссис Вильямс. Если еще раз объявится мистер Вильямс, скажи ему, что я уже в пути и прибуду как можно скорее… Кажется, это все. Советую тебе сейчас отправиться домой и немного поспать.

Френсис стала спокойнее.

— Вот еще что, Джефф. Звонили из газеты и просили фотографию Эллен.

— Из какой?

— «Таймс».

— Дай. На моем письменном столе стоит относительно недавняя. Ты можешь позвонить — пусть пришлют посыльного. Скажи им, что оставишь ее у ночного сторожа в вестибюле.

— А если и другие газеты обратятся с подобной просьбой?

— Я ничего не имею против, но у меня еще только одна фотография Эллен, и та стоит дома в моей спальне. Не знаю, как ты сможешь до нее добраться.

— У меня есть ключ. Эллен дала мне несколько лет назад, когда вы оба уезжали, и попросила поливать ваши цветы. Я заберу фото и буду держать его наготове у себя. Джефф, если я могу еще что-нибудь для тебя сделать…

— Дорогая, мы все можем только молиться, — даже у меня при этой фразе перехватило дыхание. — Я в хороших руках, — добавил я.

Когда я вешал трубку, Френсис опять расплакалась.

Полицейский, которого я до сих пор не знал, подошел к столу, за которым я сидел, и представился.

— Я лейтенант Эккерман, начальник этого участка. Я хочу выразить вам наше глубочайшее соболезнование, мистер Моррисон. Если мы можем что-нибудь сделать для вас, мы к вашим услугам.

Я благодарно кивнул.

— Каковы самые последние сообщения? — спросил я.

— Вертолет обнаружил район, в котором упали обломки самолета. Он находится высоко в горах в северной Юте. Они сумели приземлиться и нашли часть крыла и фюзеляжа, и то и другое в огне. Никаких трупов. Они хотели прежде всего определить точное местоположение. Поиски продолжаются, а другой вертолет и несколько джипов уже в пути.

— Где находится этот район?

Лейтенант Эккерман указал на карту, которую держал в руке.

— В последних известиях сообщили, что ближайший город — Биг Холлоу, примерно в тридцати милях от этого места. Мы нашли его на карте, когда вы разговаривали по телефону. — Он расстелил передо мной карту. Город и предполагаемое место, где нашли обломки, были отмечены красным карандашом.

Я поискал ближайший город, где есть аэропорт.

— Полагаю, ближе всего Солт-Лейн-сити, — сказал лейтенант, который подумал о том же.

Я изучил карту и согласился с ним.

— А как же мне теперь отсюда добраться туда? — спросил я.

— Мы так и знали, что вы об этом спросите, — ответил он, — и уже подумали. Это довольно нелегко, во всяком случае, воздушным путем. Один из моих людей связался с нашим аэродромом. Сегодня вечером вылетает еще один самолет, правда, в северном направлении, на Бэрлингтон и Монреаль. Макайвер с аэродрома говорит, что вы могли бы от Монреаля добраться до Чикаго, оттуда до побережья и назад в Солт-Лейк-сити, но это будет приличный крюк. Еще сегодня вечером в одиннадцать часов есть беспосадочный рейс из аэропорта Логан в Бостоне на Лос-Анджелес, и, кроме того, вы можете, конечно, добраться из Нью-Йорка, но вопрос в том, как попасть туда.

Пока лейтенант Эккерман рассказывал мне о воздушных маршрутах, вошли Клинт с Уолтером. Они услышали достаточно, чтобы понять, о чем речь.

— Я думаю, что нашел выход, — вмешался Уолтер. — Один мой друг, Дейв Томпсон, держит свой самолет в аэропорту Розленда. Во время войны он был морским летчиком, и с тех пор полеты — его хобби. Он работает в сельскохозяйственном ведомстве и часто совершает перелеты по стране. Скажи только слово, Джефф, и я позвоню ему. Если он на месте — а вчера он был здесь, — он полетит с тобой, куда захочешь, и сделает это с удовольствием. Не только из любви ко мне, а потому, что он из тех людей, которые всегда помогут выйти из затруднительного положения. И кроме того, он первоклассный пилот.

— Ты должен непременно позвонить ему, — сказал я.

Уолтер схватил трубку телефона. Я на минуту остановил его.

— Если ты его застанешь и он согласится, спроси, что предпочтительнее: Бостон или Нью-Йорк. Мне нужно забронировать место.

— Хорошо, — кивнул Уолтер.

Он застал своего приятеля дома. Из разговора можно было понять, что тот готов выполнить нашу просьбу и встретит нас на аэродроме.

Положив трубку, Уолтер сказал:

— Дейв считает, что лучше лететь в Бостон. Он уверен, что сможет вовремя доставить тебя к одиннадцатичасовому рейсу. И в аэропорту Логан его лучше знают. Еще он говорит, что на этом маршруте меньше вероятность задержки, чем на нью-йорской трассе, где иногда бывает очень плотное воздушное движение.

Здесь к разговору подключился Клинт.

— Я сейчас закажу разговор с Бостоном и зарезервирую тебе место в самолете. А ты тем временем можешь подкрепиться вот этим, если лейтенант не возражает. Я захватил из твоих запасов — подумал, что тебе понадобится.

Он достал из кармана пальто бутылку и поставил ее на письменный стол. Добрейший старина Клинт…

Лейтенант Эккерман не возражал. Пить в участке было против правил, но, несмотря на это, он достал для нас стаканы и даже распорядился принести сэндвичи и кофе из закусочной напротив, через улицу.

Клинт забронировал мне место и сказал, что переночует у Уолтера, а на следующий день перегонит мой «бьюик» обратно в Нью-Йорк. Прежде чем покинуть участок, я позвонил Вильямсам в Ла-Джоллу, узнал, что миссис Вильямс приняла успокоительное, и оставил сообщение о том, что нахожусь в пути к месту, где произошло несчастье.

В аэропорту нас встретил приятель Уолтера, Дейв Томпсон, и в начале девятого мы с ним вылетели в Бостон.

16

Позади осталось больше половины пути, когда я вдруг осознал, что с тех пор, как началась эта ужасная история, я оказался в самом затруднительном положении в жизни. И не имел понятия, что делать.

Вначале, когда мы покинули узкую взлетную полосу Розленда и взяли курс на восток, а я, удобно расположившись позади Томпсона, слушал ровное гудение мотора, казалось, что напряжение последних часов ослабело. Выпивка, еда и поступающие сообщения о полном разрушении самолета способствовали тому, что мои страхи утихли.

Второй раз за вечер я начал обдумывать положение, которое менялось быстрее, чем женский каприз.

Вместо того чтобы играть обдуманную и отрепетированную мною роль расстроенного супруга, чья жена необъяснимым образом исчезла, мне пришлось теперь взять на себя роль беспомощного одинокого мужа, истинно скорбящего об ужасной, но логически вполне объяснимой катастрофе.

Моей единственной заботой в этот момент было узнать, оказалась ли катастрофа достаточно полной и все ли трупы — или, по меньшей мере, труп Джоан — навсегда затеряны в горах, полностью изувечены или обезображены до неузнаваемости. Тут оставалось только ждать и не терять надежды. По всем признакам шансы были благоприятны для меня. Если действительно все уничтожено, я, во-первых, отделывался от Эллен, и, во-вторых, получал на свою шею значительно меньше хлопот, подозрительности и расспросов, чем если бы она бесследно исчезла по моему первоначальному плану.

Зато теперь я обратил внимание к Джоан, о которой почти не вспоминал в последние часы в связи с новой ситуацией и той ролью, которую исполнял как муж Эллен.

Теперь Джоан оказалась той пропавшей без вести, которой должна была стать Эллен. Но если все считали, что в самолете находилась Эллен, то никто, кроме меня, не знал, что на самом деле на борту была Джоан. Она лишь, следуя моим указаниям, договорилась у себя на работе, что по личным обстоятельствам не сможет выйти в пятницу, но в субботу утром будет на своем рабочем месте.

Если она теперь не появится на следующий день, это вызовет досаду, смущение, любопытство, предположения и опасения, именно в такой последовательности. Я знал, что многие из коллег Джоан на телевидении были заняты с ней общим делом. Близких родственников у нее не было. Ее бывший муж исчез со сцены, и она мне рассказывала, что уже целую вечность ничего о нем не слышала. Со своими соседями она не поддерживала никаких отношений.

Я был ее единственным знакомым за пределами профессионального круга. И я был твердо убежден, что ни один из ее друзей не знал обо мне. Она постоянно меня уверяла, что никогда никому не рассказывала обо мне или о наших отношениях.

— Ты мой особый секрет, — говорила она.

Рано или поздно друзья, несомненно, начнут беспокоиться и попытаются через полицию выяснить, как могла бесследно исчезнуть девушка, на долю которой только что выпало повышение в должности, которая больше всего любила свою профессию, которая добросовестно исполняла свою работу и которая, насколько можно судить со стороны, не испытывала никаких затруднений.

«Ну и что? — спросил я себя. — Чем это мне грозит?»

Полиция, конечно, начнет с ее друзей, с которыми она кутила в среду вечером. Это все люди с телевидения, как она мне говорила. Не было совершенно никаких опасений, что кто-нибудь из них упомянет меня в связи с Джоан. И не было причин предполагать, что у Джоан были на душе какие-то проблемы, в тот вечер она еще ничего не знала об открытии Эллен.

Полиция опросит и соседей. Здесь они скорее наткнутся на сообщение о неком регулярном посетителе, чье описание не подходит ни к одному из ее друзей, а будет описанием моей персоны. Но еще раз: ну и что? Речь может идти лишь об очень общем описании, под которое подходят сотни мужчин на улицах Нью-Йорка. Они не знают ни имени, ни адреса, ничего, чтобы связать эту личность со мной. Мы были предусмотрительны. Мы всегда старались не привлекать к себе внимания, а речь шла, как я уже сказал, о соседях, никто из которых другими не интересовался.

Без сомнения, в квартире Джоан произведут обыск, чтобы найти что-либо, объясняющее ее исчезновение. Я пытался вспомнить, не оставлял ли там каких-нибудь своих личных вещей, которые могли бы меня выдать. Так как наши свидания всегда происходили в послеобеденное время, я приходил и уходил в той одежде, которая на мне была. Стоп! Там действительно кое-что мое было. Старый непромокаемый плащ. Я вспомнил, что недавно видел его висящим в ее шкафу. Обычно я держал его на крайний случай в конторе. Однажды, несколько месяцев назад, когда шел дождь, я пришел в нем к Джоан, а потом, когда дождь перестал, оставил там и с тех пор совершенно о нем забыл. Когда он недавно попался мне на глаза, я хотел его забрать, но затем решил дождаться дождливого дня, в который смог бы, не бросаясь в глаза, прийти в нем в контору или домой.

Конечно, в тот момент я еще не мог предполагать, что однажды кто-нибудь сможет им заинтересоваться, тем более полиция. Его, конечно, обнаружат и с удивлением констатируют, что плащ мужской. Они будут задавать вопросы и не получат ответа. Тот факт, что в квартире Джоан находилось что-то из моих вещей, беспокоил меня лишь до того момента, пока мне не стало ясно, что никому не придет в голову связывать этот плащ с моей персоной. Это был дешевый дождевик, купленный в магазине мужской одежды поблизости от нашей конторы, существовали тысячи таких же. На нем не было ни моих инициалов, ни моей фамилии, и я был уверен, что не оставлял в его карманах никаких документов. Итак, что же могло произойти? Полиция просто придет к заключению, что он принадлежал некоему таинственному незнакомцу или одному из гостей, забывшему его после вечеринки. И на этом дело кончится.

Я снова вспоминал наши свидания с Джоан и мысленно обходил всю ее квартиру, но плащ казался единственной вещью, принадлежащей мне.

И я уже почувствовал было себя в полной безопасности, как вдруг будто из ничего возникла мысль, едва не подбросившая меня с места.

— О, Боже! — вырвалось у меня.

Я произнес это так громко, что Дейв Томпсон расслышал мой голос даже сквозь шум мотора, и обернулся ко мне.

— Что вы сказали? — крикнул он.

Я наклонился вперед.

— Как мы продвигаемся? — спросил я, чтобы что-нибудь сказать.

— Лучше не бывает. Все в порядке. Можете быть совершенно спокойны.

Быть спокойным! Какое, к чертям, спокойствие, когда внезапно до моего сознания дошло, что теперь, в это мгновение, в квартире Джоан практически находилась моя собственная подпись, которая могла выдать так же легко, как если бы я оставил адрес и номер телефона. Точнее говоря, это было нечто еще худшее, чем моя подпись, так как ее еще можно было представить как поддельную. Но мои отпечатки пальцев принадлежали мне одному! И они были рассыпаны по всей квартире. Вот что было решающей ошибкой Джоан и моей, — мы же не рассчитывали, что это когда-нибудь будет иметь значение. Пройди все по плану, ни один человек не заинтересовался бы моими или прочими отпечатками пальцев в ее квартире. А я еще был настолько осторожен, что велел ей быть в перчатках в нашей квартире в Крествилле и в «комби», просто на всякий случай. Это не помогло. Теперь она пропала без вести, и отпечатки моих пальцев в ее квартире означали мою гибель.

При таком положении вещей полиция при обыске снимет отпечатки пальцев в ее квартире, обнаружив при этом и мои, оставленные при последних визитах в среду и четверг, а, может быть, даже и более ранние. Я понятия не имел, сколько вообще времени они могут оставаться четкими, но мои были, без сомнения, достаточно свежими, чтобы их удовлетворить. Учитывая возбуждение, охватившее Джоан, и тысячу других вещей, которые она держала в голове, у нее наверняка не нашлось времени прибрать квартиру, а уж тем более удалить отпечатки пальцев. Ни один из нас не считал это нужным.

Так как мои отпечатки были зарегистрированы еще со времени службы в армии, с момента обыска квартиры до моего ареста пройдет лишь несколько часов. И что, черт возьми, мне тогда говорить?

Меня снова охватил страх. Господи Боже, неужели это никогда не кончится? Едва я убрал с пути одно препятствие, как тут же появилось новое. Что-то нужно предпринять, и притом как можно скорее. Я знал, что мне делать — уничтожить эти проклятые отпечатки пальцев. Но как? Они находились в Нью-Йорке, больше чем в двухстах милях от меня, а я был на пути к самолету, которому, по меньшей мере, на несколько дней предстояло унести меня еще на две тысячи миль.

— Спокойнее, — сказал я сам себе. Я не мог позволить себе впасть в панику. Мне нужно подумать. Должен быть какой-то другой выход. Я уже не раз находил его. В конце концов, я сам придумал этот безупречный план. Он действовал безукоризненно до тех пор, пока в него не решила вмешаться судьба. Ну что же, придется победить злой рок. Мне нужно только спокойно все обдумать, как я не раз уже это делал. Я должен рассмотреть проблему со всех сторон, а затем выработать новый план.

На работе Джоан рассчитывают на ее отсутствие до следующего утра, до утра субботы. Если в течение дня о ней ничего не будет слышно, постепенно начнут беспокоиться. В конце концов, в субботу вечером могут позвонить ей по телефону или постучаться в дверь квартиры. Безуспешно. Друзья опросят ее соседей, так же безуспешно. Я не мог знать, когда именно кому-нибудь придет в голову идея обратиться в полицию, но, возможно, это произойдет уже в субботу вечером, и уж наверняка не позднее, чем в воскресенье. Джоан была не из тех, кто мог исчезнуть без всякого шума. И как только полиция приступит к своей обычной работе, будет, как уже сказано, лишь вопросом времени, пока они доберутся до Джеффа Моррисона.

Значит, мне нужно в Нью-Йорк, уничтожить эти отпечатки пальцев и заодно, на всякий случай, забрать свой плащ, прежде чем кто-нибудь известит полицию.

Но как? Как, черт побери?

Я должен через час с небольшим, в 11 часов вечера, быть в самолете, вылетающим на побережье. Затем мне придется не меньше нескольких часов провести со стариком Вильямсом поблизости от места катастрофы. Я должен буду самолетом вернуться с ним в Лa-Джоллу, чтобы сказать миссис Вильямс несколько слов утешения. И смогу покинуть Калифорнию не раньше воскресенья. Это означало, что попаду в Нью-Йорк я не раньше воскресного вечера.

К тому времени квартира Джоан уже будет кишеть полицейскими, друзьями или соседями, и меня наверняка разоблачат.

Я должен попасть туда прежде, чем это произойдет.

Но как?

Дейв знаками показал мне, что мы приближаемся к аэродрому Логана, и я услышал, как он запрашивает инструкции от наземной службы. Когда он начал заходить на посадку, у меня появилась одна мысль. Это было не самым удачным решением, но все же кое-что. Мне нужно снять свой предварительный заказ на этот рейс, ближайшим самолетом добраться до Нью-Йорка, на такси приехать к Джоан, уничтожить там все следы моего пребывания и ближайшим самым скорым рейсом вылететь на побережье.

Попасть в квартиру Джоан проблем не составляло. Ключ она мне дала вскоре после нашего знакомства, и он болтался в связке вместе со всеми другими моими ключами.

Нет, в этом варианте что-то не сходилось. Я заказал себе место в самолете, который вскоре должен вылететь из Бостона и кратчайшим путем доставить меня на запад. Несколько человек знали, что я должен быть на его борту — Дейв Томпсон, миссис Вильямс, Клинт, Уолтер и полиция Вермонта. Томпсон мог подтвердить, что своевременно доставил меня в аэропорт Логана.

Если моя поездка в Нью-Йорк когда-то обнаружится — что было вполне возможно — какое объяснение смогу я дать? И тем не менее это единственный выход. Если уж до того дойдет, какое-нибудь объяснение я придумаю. Самое главное — уничтожить отпечатки пальцев.

Мы приземлились без осложнений. Я поблагодарил Томпсона, пообещал ему полностью возместить расходы и пожелал удачного обратного полета в Вермонт. Потом взглянул на часы. До вылета моего рейса оставалось около часа.

В зале ожидания аэропорта, прежде чем что-либо предпринять со своим предварительным заказом, я решил посмотреть расписание рейсов на Нью-Йорк.

По пути мне на глаза попалось нечто, вернувшее веру в самого себя. Моя проблема решилась вмиг. Теперь я мог не только принять меры насчет Нью-Йорка, но и спокойно лететь на побережье.

Все было так просто, что стало стыдно, как же я не подумал об этом раньше! Фортуна мне опять улыбнулась.

17

То, что я увидел, было указателем с двумя общеизвестными в Америке словами — «Вестерн Юнион». Я остановился и уставился на него. Вот решение. Мне не нужно сломя голову лететь в Нью-Йорк. Не нужно откладывать полет в Солт-Лейк. Нужно только отправить телеграмму!

За окошком сидели две женщины. Я взял с края стойки несколько бланков, стараясь остаться незамеченным. Никто не обратил на меня внимания. Дойдя до бара, вошел туда, сел за стол и заказал себе выпить.

Помещение было освещено слабо, а немногочисленные посетители казались поглощенными своими собственными делами, главным образом временем отлета и прибытия. Никто не обратил на меня ни малейшего внимания.

За выпивкой я составил в уме текст телеграммы, которая, могла бы предотвратить самое худшее, пока я не вернусь в Нью-Йорк.

Джоан так часто рассказывала мне о своем боссе, то с воодушевлением, то с ненавистью, что мне не составило никакого труда вспомнить его имя — Майк Норман. Я знал также, что студия Джоан называлась «Норман Продакшн» и располагалась на Рокфеллер-плейс.

В конце концов, после нескольких неудачных попыток, я написал на бланке следующее:

«Майку Норману, Норман Продакшн. Рокфеллер-плейс, Нью-Йорк.

Застряла до понедельника. Объясню позже. Не злись, сокровище, привет. Джоан».

В левом нижнем углу я, как положено, указал полное имя и адрес Джоан. Йотом еще раз внимательно перечитал текст и решил, что он звучит достаточно похоже на Джоан, чтобы достичь своей цели.

И тут я даже ухмыльнулся, сообразив, как удачно получилось, что телеграмма пойдет именно из Бостона. Бостон был родным городом Джоан! Получив завтра утром телеграмму, Норман предположит, что она приехала сюда по личным делам и задержалась. Возможно, он будет раздосадован, может быть, даже разъярен, но, во всяком случае, не станет беспокоиться о ней, по меньшей мере, до понедельника. Это давало мне достаточный выигрыш по времени, чтобы выполнить свой замысел.

Я заказал себе вторую порцию, заплатил и попросил официантку оставить столик за мной — вернусь, мол, через несколько минут.

Выйдя, подозвал проходившего мимо носильщика.

— Мне нужно послать телеграмму в Нью-Йорк, — сказал я, — но никак не успеваю. Она будет стоить не больше доллара. Здесь пять, и сдачу оставьте себе. Согласны?

— Да, сэр, — кивнул он.

— Не могли бы вы сделать это сейчас же?

— Да, сэр.

Я отдал ему бланк телеграммы и деньги и проследил, как он тут же направился к окошку «Вестерн Юнион». Из-за колонны я мог наблюдать за ним, оставаясь незамеченным. За несколько минут он покончил с делом и, довольный, удалился с чаевыми.

В кассе аэропорта, где был записан мой предварительный заказ, я выкупил по кредитной карточке билет и вернулся в бар. Я был очень доволен собой.

Конечно, полиция легко определит аэропорт Логана — место отправки телеграммы, как только полным ходом начнется розыск Джоан. Они займутся здесь расспросами. Но что из этого получится? Если служащая у окошечка вообще о чем-нибудь вспомнит, то только об одном из работников аэропорта, который отправлял телеграмму, как тысяча других. Это было для нее обычной работой.

Я потому и не послал телеграмму сам, что телеграфистка могла оказаться особенно внимательной или иметь хорошую память и впоследствии дать полиции описание моей внешности. Следствием этого стали бы дальнейшие расспросы, откуда мог появиться в это время мужчина, соответствующий данному описанию и прилетевший на частном самолете. Будут рассмотрены все варианты и выйдут на Дейва Томпсона, который, конечно, сразу расскажет, зачем он летал в Бостон. Я понимал, что вероятность такой цепи совпадений была очень мала, но, учитывая все те удары, которые уже нанесла мне судьба, счел целесообразным принять все возможные меры предосторожности. Если даже служащая телеграфа и Томпсон в своих показаниях укажут на меня, я мог бы все отрицать, и на этом дело, вероятно, закончится. Но я не хотел ни при каких обстоятельствах и ни в какой форме быть уличенным в связи с Джоан.

Использовав носильщика, я почувствовал себя значительно увереннее. Он, как зачарованный, уставился на пятидолларовую купюру в моей руке и едва ли разглядел меня самого. Служащая у окошка взглянула на бланк, взяла деньги, отдала сдачу, не сказав ни единого слова и даже не улыбнувшись носильщику. Он был для нее просто человеком в форме, выполнившим обычное поручение, и я мог спорить, что она не смогла бы описать его внешность даже сейчас, не говоря уже о том, чтобы сделать это через несколько дней.

Короче, я пришел к заключению, что очень удачно выиграл время.

Я просидел в баре, пока не объявили посадку на мой рейс. Незадолго до того, как уйти, я услышал по телевизору, стоявшему в баре, выпуск новостей с официальным сообщением о том, что никто из находившихся в самолете не мог выжить при катастрофе, и пройдут дни, а возможно и недели, прежде чем будут установлены причины катастрофы, а также найдены и идентифицированы трупы или части трупов.

Я испустил вздох облегчения, поднялся на борт самолета и тут же провалился в глубокий сон.

18

В воскресенье, ровно в 4.45, я приземлился в Нью-Йоркском аэропорту Кеннеди, сошел с самолета и взял первое попавшееся такси до Манхеттена, до квартиры Джоан.

Когда мы перед посадкой делали круг над аэродромом, у меня вдруг закружилась голова. Не от полета, а от всего, что случилось за последние шестьдесят часов, с тех пор, как я проводил здесь Джоан в тот роковой полет. Я устал, смертельно устал. Но времени для отдыха не было. Я должен был выдержать.

То, что происходило за время моего пребывания на Западе, не имеет большого значения для этой истории. Поэтому я буду краток.

В Солт-Лейк-сити я нашел отца Эллен, совершенно убитого горем. Он считал себя виноватым в том, что Эллен летела именно этим рейсом. Полученные сообщения не содержали ничего нового, разве что теперь мы слышали их ближе к месту катастрофы. В тот же день мы со стариком Вильямсом поехали домой; при промежуточной посадке в Лос-Анджелесе я купил пижаму и остался ночевать у Вильямсов. Пришлось играть роль почтительного и безутешного зятя и пытаться утешать их обоих. Единственным болезненным для них решением, которое мы приняли, было то, что панихида должна состояться в Крествилле. Мистер Вильямс должен был сообщить мне, когда они смогут вылететь, а я обещал все подготовить.

Поскольку больше мне делать было совершенно нечего, рано утром в воскресенье я улетел, чтобы, как я выразился, «привести в порядок дела на Востоке». Они это понимали, или думали, что понимали. О, если бы они знали, какие дела мне нужно было привести в порядок!

Часам к шести такси через Куинсборо-бридж доставило меня в Манхеттен. Я вышел на углу 57-й улицы и 9-й авеню. Оставшиеся до дома Джоан на 54-й улице три с половиной квартала я решил пройти пешком. Такая предосторожность не была безусловно необходимой. Но я не хотел давать шоферу такси точного адреса, что позднее могло быть использовано против меня. Я довольно часто читал в газетах, как при сообщении о пропавшем человеке какой-нибудь шофер такси вдруг вспоминал, что доставлял некоего пассажира по адресу пропавшей, и при этом был в состоянии дать описание его внешности и сообщить, где и когда тот сел к нему в машину.

Дойдя до 54-й улицы, я торопливо зашагал на запад по ее южной стороне, хотя дом Джоан находился на противоположной. Темнело, слабый свет шел лишь от редких магазинов, ресторанов, от уличных фонарей, проезжающих автомобилей и сверкающей неоновой рекламы. Я опустил голову и постарался идти медленнее, чтобы не привлекать к себе внимания. Приблизившись к дому Джоан на другой стороне улицы, я осторожно осмотрелся, не видно ли знакомых лиц. Нельзя позволить быть кем-либо узнанным именно сейчас. К счастью, на улице народу было мало, вероятно, из-за сырой, холодной погоды и ледяного восточного ветра, продувавшего насквозь. Во всяком случае, я не заметил никого знакомого.

В окнах квартиры Джоан на четвертом этаже было темно. Я быстро оглядел улицу в обе стороны. Ни полицейской машины, ни подозрительных фигур перед подъездом.

Тогда я поднял воротник пальто, надвинул на лоб шляпу, пересек улицу и вошел в дом.

Тесный, мрачный вестибюль был пуст. Я подошел к старому, затхлому лифту. Светящаяся кнопка говорила о том, что он движется вниз. Чтобы никого не встретить, пришлось подняться пешком. Дойдя до третьего этажа, я услышал шаги сверху, спрятался за дверью коридора и подождал, пока человек пройдет мимо.

Поднявшись на этаж Джоан, я осторожно заглянул в коридор и с ключом в руке поспешил к ее двери. С минуту я прислушивался, нет ли в квартире подозрительных звуков, потом отпер замок, вошел в маленькую, совершенно темную прихожую и тихо закрыл за собой дверь.

Здесь я остановился и опять прислушался. Ничего. Только сердце мое стучало, как барабан.

Я открыл дверь гостиной. В свете уличных фонарей мебель отбрасывала на пол огромные тени. Я пересек комнату, опустил жалюзи, ощупью вернулся в прихожую и включил свет. Перчаток я не снимал.

Не теряя времени, я достал из шкафа свой плащ и положил его на маленький столик в прихожей, чтобы, уходя, не забыть. Затем осмотрел гостиную, спальню, ванную и кухню в поисках каких-то своих вещей, которые мог когда-нибудь оставить. Но, кроме плаща, ничего не обнаружил.

Затем, начиная с ванной комнаты, с носовым платком обошел все помещения и протер всю мебель и каждый предмет, на которых могли остаться хоть один отпечаток моих пальцев. Передвигаясь по строгой системе, я постепенно приближался к прихожей.

Так как Джоан в то последнее утро торопилась, и поскольку она не относилась к числу аккуратных хозяек, ее вещи были разбросаны повсюду. Платье на стуле в спальне, пижама на неубранной постели, просыпанная пудра на туалетном столике, грязная чашка с блюдцем в раковине, полупустой кофейник на плите и окурки сигарет в каждой пепельнице. В квартире стоял затхлый запах. Я все оставил по-старому — это соответствовало моим целям. Беспорядок мог говорить о поспешном отъезде с какой-то таинственной целью, откуда не вернулась.

Половина работы была сделана, когда тишину в первый раз разорвал телефонный звонок. Он звонил и звонил, доводя меня до безумия. Каждый следующий звонок казался более пронзительным и угрожающим, чем предыдущий, почти оглушая в маленьком помещении. Неужели эта проклятая штуковина никогда не умолкнет? И тут звонок стих. Снова наступила тишина, только с улицы доносился приглушенный шум, да где-то вдали слышалось бормотание радио или телевизора.

Я вновь принялся за дело и, волнуясь, старался закончить побыстрее. Почти добрался до прихожей, когда меня до полусмерти напугал новый звонок. Звонок в дверь. Я перестал тереть, застыл, как вкопанный и затаил дыхание. Этот звонок тоже дребезжал не переставая.

Раздраженный мужской голос сказал:

— Салли, перестань звонить. Ты же видишь, что она еще не вернулась.

Женский голос:

— Я определенно что-то слышала там, внутри.

— Послушай, милая, в этом клоповнике ты можешь услышать кого-нибудь даже двумя этажами выше. Идем же, наконец. Я голоден.

— Но, Джордж, она вернулась! Я вижу свет под дверью.

— Ради Бога, прекрати это, наконец. Горит свет, ну и что? Она только что вернулась и, возможно, вышла поесть. Почему бы нам не сделать то же самое? При всех «но» и «если» я умираю с голоду. Для чего, черт возьми, ты звонишь в пустую квартиру? Она ведь телеграфировала Майку, что вернется в понедельник.

— Да, Джордж, но я волнуюсь. Вся эта история выглядит так необычно для Джоан. Просто взять и испариться, без единого слова, куда и зачем. И потом эта сумасшедшая телеграмма Майку. Тут что-то не так.

— Да, да, у Джоан есть тайна, и ты сгораешь от любопытства. Послушай, милая, я ухожу есть и смотреть тот фильм с Питером Селлерсом. Идем же, наконец. Ты ведь можешь позвонить ей еще раз после кино. К тому времени она наверняка вернется.

Девушка позвонила еще раз. Пауза.

— Довольна? — спросил мужчина. — Или ты хочешь, чтобы я принялся ломать дверь?

— Нет, я недовольна, но думаю, что тут ничего не поделаешь. Позвоню еще раз из ресторана.

Их шаги удалились, и я смог перевести дух. Рухнув в кресло, я не решался пошевелиться, не убедившись, что они ушли. Через несколько секунд со скрипом открылась и вновь закрылась дверь лифта.

— Уфф, — простонал я.

Счастье, что Джордж, очевидно, был голоден, как волк, и не относился к числу любопытных. Будь эта Салли одна, она наверняка стала бы выспрашивать соседей и, возможно, уговорила швейцара открыть дверь. Нет, очень удачно, что я послал телеграмму. Иначе они к этому времени давно бы подняли на ноги полицию.

Хотя очень хотелось удрать, я заставил себя закончить работу и удостовериться в том, что я ничего не пропустил. Потому, уже закончив, я сделал еще один, последний обход квартиры. Затем взял свой плащ и протянул руку к выключателю, но в последнюю минуту решил свет оставить.

Это было сделано для тех назойливых гостей, которые могли, уходя, бросить последний взгляд с улицы на окна. Если свет пробивался сквозь жалюзи, и они, выходя, заметят, что он погас, она тут же потащит своего Джорджа обратно и застигнет меня прямо у двери квартиры. Может быть, мои опасения были преувеличены, но к тому времени я уже дошел до такого состояния, что боялся даже мухи на потолке.

Я вышел в прихожую и прислушался у двери, нет ли какого шума в коридоре. Затем я осторожно открыл дверь, посмотрел в обе стороны и поспешил на лестницу, чтобы уйти так же, как и пришел.

Прежде чем мне удалось покинуть дом, случилось еще одно неожиданное происшествие. На втором этаже я увидел внизу поднимавшуюся мне навстречу по лестнице женщину. Я ее уже несколько раз встречал в этом доме раньше. Наверняка и она меня не раз видела вместе с Джоан.

Если я продолжу спуск, то придется пройти мимо нее недалеко от входной двери, где светлее, чем на лестнице, и она почти наверняка меня узнает. Я спустился на две ступеньки, повернулся к стене и поднял руку с плащом, таким образом прикрыв свое лицо. Женщине это должно было представляться так, что я, как джентльмен, уступаю ей дорогу на узкой лестнице. Так и произошло.

— Благодарю, — сказала она, проходя мимо. Это прозвучало безлично, и я был уверен, что она меня не узнала.

Я пробормотал «пожалуйста» и быстро сбежал вниз по оставшимся ступеням. Судя по тому, как шли дела до сих пор, я ожидал встретить в вестибюле целую толпу, кричащую «Где Джоан?» и загораживающую мне выход. К счастью, этого не случилось.

Беспрепятственно покинув дом, я торопливо зашагал в восточном направлении. Недалеко от Бродвея пришлось зайти в один из отелей для коммивояжеров. Хотя мне хотелось как можно скорее исчезнуть из этого района, но еще больше мне хотелось чего-нибудь выпить. Я полагал, что в воскресный вечер бар в таком отеле будет относительно пуст, и оказался прав. Кроме бармена, там никого не было.

Я заказал себе двойную порцию чистого виски и отдельно воду. Потом взглянул на часы. Принимая во внимание, что мне довелось пережить, я был почти уверен, что дело идет к полуночи. Но часы показывали всего лишь без пяти семь. Я не мог в это поверить и сверил свои часы с часами в баре. На тех было 19.10.

Бармен, наливавший мне виски, заметил, что я сверяю время.

— Они всегда идут на пятнадцать минут вперед, — ответил он на мой взгляд на настенные часы. — Если мы закроем заведение раньше, пьяницы будут стоять под дверью.

Я двумя глотками опустошил свою рюмку и запил водой.

— Трудный выдался денек? — спросил бармен.

Я кивнул.

— Еще раз то же самое.

— У меня есть для вас верное средство. Мой личный рецепт. Один глоток, и вы полетите, как на крыльях.

Ему нужно было употребить именно слово «летать»!

— Еще раз то же самое, — резко повторил я. — Просто двойной виски. Понятно?

— Да, сэр. — Он поспешно налил и поставил передо мной рюмку, глядя, как я пью, на этот раз в чуть более умеренном темпе. — Разве здесь так холодно?

— Что вы хотите этим сказать? — раздраженно спросил я.

— Вы все еще не сняли перчатки. Меня это удивляет.

Моей первой реакцией было высказать ему все, что я о нем думаю. Но затем благоразумие взяло верх. Я находился еще не так далеко от дома Джоан, и неизвестно, какой полицейский участок займется расследованием по поводу ее исчезновения. Мне ни в коем случае не хотелось, чтобы потом этот бармен вспоминал об ужасно рассеянном незнакомце, поглощавшем один двойной бурбон за другим. Спокойнее, парень. Не было никакого смысла все портить теперь, когда я был в безопасности.

Я с наигранным удивлением посмотрел на свои руки и стыдливо ухмыльнулся.

— Совершенно забыл, — сказал я и снял перчатки. — Промерз просто до костей. Потому мне и понадобились эти двойные порции.

Он понимающе кивнул.

— Сегодня вечером жуткий ветер. Пейте, следующая бесплатно.

— Спасибо, — сказал я, — но на этот раз одинарную. Я не хочу быть одним из тех пьяниц, что стоят под вашей дверью.

Он рассмеялся, все опять было в порядке. Бармен занялся обслуживанием другого посетителя, который только что вошел, а я стал обдумывать свои ближайшие шаги. Я решил позвонить домой Френсис, сообщить, что вернулся и спросить, нет ли каких новостей. Бармен снабдил меня мелочью и показал телефонную будку в вестибюле.

— Джефф! — воскликнула Френсис. — Как приятно слышать твой голос! Я только что сидела и вспоминала о тебе. Ты где?

— В аэропорту, — соврал я. — Только что прилетел. Хочу здесь немного перекусить. Есть какие-нибудь новости?

— Почти ничего. Звонили несколько друзей, спрашивали о тебе и о родителях Эллен, но это все. А у тебя есть что-то новое?

— Нет, — сказал я. — Ничего.

— Ты сейчас поедешь домой?

— Да, — сказал я. — Мне очень туда не хочется, но нужно взять кое-что из одежды.

— Конечно, — согласилась она и, судя по голосу, была готова заплакать. — Джефф, когда ты будешь здесь, зайдешь на несколько минут ко мне? Я так убита, и ты, должно быть, тоже. Нам нужно поговорить друг с другом, это должно помочь.

— Ну конечно, — сказал я. — Но сначала я зайду домой и переоденусь. До скорого.

Я вернулся в бар, допил оставшуюся порцию и заказал еще одну. Потом спросил бармена о его лучшем рецепте от похмелья, позволил рассказать одну из его любимых историй, сказал, что я из Чикаго и живу в отеле «Плаза», и расстались мы в прекрасных отношениях, особенно когда он увидел мои щедрые чаевые.

В соседней закусочной я взял несколько сандвичей и черный кофе.

Выйдя снова на улицу, я остановил проезжавшее мимо такси и дал водителю наш адрес в Крествилле, убедившись в том, что он прибудет на место приблизительно в то же время, за которое я мог бы добраться из аэропорта.

Оказавшись один на заднем сиденье такси, я впервые с пятницы снова вздохнул свободно. Боже мой, неужели все действительно началось только в пятницу? Мне казалось, что прошел год с тех пор, как я сидел перед летним домом в Вермонте. Впервые с тех пор, как я закопал Эллен, у меня вновь появилась уверенность в себе.

Я очистился от всяких подозрений в связи с Джоан. Теперь пусть полиция заявляется туда. Смерть Джоан тоже была оправдана.

Я спасся во второй раз за два дня.

19

От выпивки и радости, что успешно завершена изматывающая нервы работа в квартире Джоан, я чувствовал себя значительно лучше, торопливо выходя из такси перед нашим домом. Я был рад тому, что мне не нужно постоянно быть настороже и шарахаться от каждой тени. Теперь мне было безразлично, кто меня увидит. Я был дома и имел на это право.

Но открыв дверь квартиры, я опять был ужасно напуган. Я как будто оказался на сцене, залитой светом. В прихожей, в гостиной, в холле — везде горел свет.

На миг я остановился в дверях и прислушался: ничего не слышно. Тогда я закрыл дверь и вошел в гостиную. На углу сервированного столика посреди комнаты лежала маленькая записка. Когда я ее читал, мои пальцы дрожали, но затем меня охватило облегчение, как нежный бриз в душный день. Записка была от Френсис.

«Думаю, тебе будет приятнее войти в освещенную квартиру. Мартини для тебя смешан. Все приготовлено, кроме льда. Об остальном — когда ты зайдешь. Френсис».

Ну, конечно! У Френсис был ключ. Она же мне сама говорила. Я бросил лед в шейкер и сильно взболтал, чтобы преодолеть собственную дрожь.

«О, Френсис! — подумал я. — Ее добросердечность когда-нибудь меня убьет!»

Не помню, чьи это слова: «С врагами можно бороться, но упаси тебя Бог от друзей», но полностью с ними согласен. Я в самом деле не хотел таких сюрпризов, даже если она это сделала из лучших побуждений. Моя дорога в ад уже была вымощена достаточно хорошими намерениями.

Со стаканом в руке я пересек прихожую и вошел в свою спальню, принял душ, побрился и переоделся. Горячая вода взбодрила меня и сняла напряжение. В будущем мне следовало лучше владеть собой. Дело не только в том, что я нервничал при виде любого света или тени, которые не мог сразу объяснить себе. Плохо то, что я и дома не могу освободиться от таких стрессов. Но я должен научиться жить с этим — по меньшей мере, какое-то время.

Для меня было необъяснимо, как кто-нибудь вообще может стать профессиональным убийцей. С меня было достаточно и одного раза. Не говоря уже о том, что поначалу у меня и в мыслях такого не было, не вынуди меня Эллен. Но если у меня хватит самообладания, я тоже смогу выйти сухим из воды.

Позже, завязывая перед зеркалом галстук, я рассмотрел свое лицо. За исключением глубоких теней под слегка припухшими глазами, что для других должно быть вполне объяснимо, волнения этих трех последних ужасных дней не оставили на нем никаких следов. Я совершенно определенно не походил на убийцу и не чувствовал себя таковым. Совесть меня не мучила. Возможно, потому, что я вообще не считал себя убийцей. Я действовал исключительно в целях самообороны. Джоан мне было искренне жаль, но в ужасном несчастном случае с ней я совершенно невиновен. Джоан точно так же, как и я, боролась за свою жизнь и при этом, к несчастью, ее потеряла. Тот факт, что я все несколько преувеличивал и представлял в более мрачном свете, чем это выглядело фактически, я, вследствие своего собственного бедственного положения, рассматривал как законную привилегию.

— Порядок, Моррисон, — одобрил я свое отражение в зеркале. — Ты сделал это. Ты сделал то, на что имел полное право.

Я выключил свет и вышел в прихожую, когда мне бросилось в глаза, что дверь в комнату Эллен приоткрыта, и там тоже горит свет.

Что, черт побери, побудило к этому Френсис? Как только она могла подумать, что у меня появится хотя бы малейшее желание войти в комнату Эллен?

Я открыл дверь пошире, наклонился вперед и хотел выключить свет, когда мне бросилось в глаза нечто блестящее на туалетном столике Эллен, и кровь ударила в голову. Там, среди ее многочисленных флакончиков с духами и баночек с косметикой, лежала решающая улика. Ее бриллиантовая брошь!

— О, Боже! — простонал я. — Талисман Эллен!

Она получила эту брошь в подарок от своей бабушки, чьей любимицей была. Украшение было семейной реликвией, передававшейся из поколения в поколение. Подарок бабушки Эллен был связан с просьбой, чтобы Эллен всегда носила ее, особенно по торжественным случаям — «Тогда с тобой всегда будет происходить только хорошее».

Эллен называла эту брошь своим «бриллиантовым талисманом». Без нее она никуда не выходила. Если та не подходила к ситуации, или к ее платью, она прикалывала ее в незаметном месте или брала с собой в сумочке. Несомненно, она взяла бы брошь и в эту поездку.

Я ударил кулаком в дверь, и она с треском захлопнулась. Закрыв лицо руками, я зарыдал.

— Нет! Нет! И еще раз нет!

Сколько же, в сущности, может выдержать человек? Неужели этому никогда не будет конца? Неужели я был обречен сносить один за другим удары ниже пояса до тех пор, пока не буду сломлен окончательно?

Когда я задушил Эллен, эта брошь лежала прямо передо мной. Она была в поле моего зрения, когда я в то утро разговаривал по телефону с Френсис. Я не видел ее; ни разу не подумал о ней. Я был настоящим идиотом. Как я мог о ней забыть!

И что теперь? Когда я несколько успокоился, моей первой реакцией было где-нибудь спрятать брошь, пока не представится возможность отделаться от нее.

Я схватил ее, но в последний момент удержался. Возможно, кто-нибудь видел ее лежащей здесь. Например, Френсис, когда в роли заботливой соседки устроила по всей квартире иллюминацию? Она могла ее заметить и удивиться, почему Эллен оставила ее дома.

А прислуга, которая в пятницу утром убирала комнату Эллен? Несомненно, она тоже была поражена тем, что Эллен оставила свой талисман. Она работала у нас достаточно долго, чтобы знать о значении этой броши. Если они обе как-нибудь вспомнят о броши, а затем окажется, что та внезапно исчезла, это, мягко выражаясь, покажется странным. А у меня слишком много на совести, чтобы еще позволять какие-то странности.

Нет, дать ей исчезнуть было бы неверным решением. Мне нужно было подумать, и требовалось подходящее средство, чтобы успокоить нервы. Я вернулся в гостиную, налил себе выпить — на этот раз чистый двойной бурбон. Если этот проклятый кризис кончится не скоро, то я на верном пути к тому, чтобы стать алкоголиком.

Потом я набросал план действий. Вернулся в комнату Эллен, положил брошь в карман пиджака, выключил свет и, воспользовавшись черным ходом, так как тот был ближе, отправился к дому Френсис, расположенному всего в нескольких шагах.

20

По дороге я подумал о том, что, в сущности, должен быть благодарен Френсис за ту иллюминацию. Иначе я никогда не обнаружил бы брошь, и тот факт, что Эллен оставила ее здесь, просто захватил бы меня врасплох. В смятении я либо не смог бы ничего сказать, либо сказал что-нибудь не то. Теперь у меня, по крайней мере, появилась возможность придумать правдоподобную версию, и я надеялся, что мне удастся это сделать, но всерьез задавал себе вопрос, сколько еще препятствий мне предстоит преодолеть.

Когда Френсис открыла мне дверь, я изобразил на лице самое скорбное выражение.

— О, Джефф! — воскликнула она. — Джефф! — Она обняла меня и уткнулась головой в плечо, судорожно вздрагивая и сдерживая рыдания. Потом подняла мокрое от слез лицо. — Джефф, что я должна тебе сказать?

— Ничего, — ответил я и нежно пригладил ее волосы. — Это лучше всего. Постарайся ничего не говорить.

Она повела меня в квартиру, где, не проходя прихожую, попадаешь прямо в гостиную. Квартира была куда меньше нашей, но обставлена уютно и со вкусом и дышала теплом и спокойствием. Френсис указала на кресло и исчезла в кухне, чтобы принести выпить. Нельзя сказать, что сейчас мне это было необходимо, но я далек был от мысли отказаться.

Я сел на диван перед круглым кофейным столиком и, когда она вернулась, демонстративно выложил брошь на его стеклянную поверхность.

Френсис заметила ее сразу же, как только поставила поднос.

— О, — вздохнула она, и глаза ее снова наполнились слезами. — Значит, тебя это тоже поразило.

«Попал в самую точку, Моррисон, — поздравил я себя. Отлично сработано». Я взял брошь и держал ее перед собой между большим и указательным пальцами. — Да, Френсис, хотя должен признаться, что меня это не так уж поразило, как тебя. Я уже знал, что она там осталась.

Я задумчиво и печально рассматривал брошь со всех сторон и добавил с точно рассчитанной долей пафоса:

— В конце концов, возможно, в этом талисмане действительно что-то есть.

— И я подумала точно так же, — голос у Френсис дрогнул. — Я была там, приготовила тебе выпить и написала записку. Уже собралась уходить, когда мне пришло в голову, что ты, может быть, захочешь зайти в комнату Эллен, и тебе будет немного легче, если там тоже будет гореть свет. Я чуть было не умерла, увидев брошь.

Она остановилась, чтобы вытереть слезы, а когда заговорила вновь, в глазах ее появился странный блеск.

— Когда я ее увидела, меня вдруг охватило странное чувство… что Эллен вовсе не садилась в самолет и в любой момент может войти и взять свою брошь… или ей что-то помешало… Знаю, это безумие, но я просто не находила никакого объяснения, как она могла ее оставить.

Я счел за лучшее положить конец опасным разговорам. Мурашки бегали по коже при мысли о том, какой опасности я избежал, обнаружив брошь и сумев приготовить этому объяснение.

— Она не забыла ее, Френсис, — сказал я. — Во всяком случае, не совсем забыла. Она хватилась ее на Уайтстоун-бридж, по дороге в аэропорт Кеннеди. Я предложил вернуться, но она боялась опоздать на самолет. Пришлось пообещать отправить брошь на следующий день авиапочтой. Я еще предложил вернуться прямо после ее отлета и сразу же выслать ее, но Эллен сказала, что будет не поздно, если она получит ее до своего обратного вылета. Ты же знаешь, как она деликатна по отношению к другим…

Я сделал паузу, чтобы подчеркнуть эту последнюю фразу, прежде чем пустить в ход свой козырь. В моем голосе теперь прямо-таки звучало раскаяние.

— Эллен, должно быть, гораздо больше беспокоилась за отца, чем мы думали, Френсис. Помнишь, тебя это поразило накануне ее отъезда?

Френсис печально кивнула.

— В пятницу утром она была в таком состоянии, в каком я ее еще никогда не видел, — продолжал я. — Рассказывала, что вечером никак не могла заснуть. Она пыталась это сделать с помощью аспирина и горячего молока, в конце концов вспомнила о снотворном, которое ей месяц назад прописал доктор Геллер, и приняла две таблетки, вдвое больше назначенной дозы. После этого она заснула так крепко, что даже не услышала будильника у своей кровати. Через некоторое время я зашел в ней в комнату. Она лежала как мертвая.

Я сделал ударение на слове «мертвая», и Френсис вновь расплакалась.

— Когда я ее растормошил, она никак не могла прийти в себя. Я дал ей время одеться, но когда через некоторое время вернулся, она опять спала. Да, она была в то утро, как в дурмане. Постоянно искала то одно, то другое, и не могла найти. Пришлось уложить чемодан за нее. Когда она, наконец, немного пришла в себя, то стала возбужденно метаться по квартире, чтобы наверстать потерянное время — очень боялась опоздать на самолет. У нее даже не было времени поговорить с тобой по телефону, помнишь?

Френсис кивнула и утерла платком глаза.

— Я совершенно не думал о броши, — добавил я. — Когда я разговаривал с тобой, то видел ее лежащей на туалетном столике. Но потом пошел вниз, чтобы приготовить машину, пока Эллен занималась макияжем. Вспомни я о ней, конечно, позаботился бы, чтобы Эллен ее в конце концов приколола… Но бедняжка была так несобранна и рассеянна, что совершенно о ней забыла.

Я закрыл глаза рукой и опустил голову, изображая убитого горем мужа, лишившегося сил. На самом деле я с нетерпением ждал реакции Френсис. Окажет ли мой вымысел нужное действие?

Мне не понадобилось долго ждать. Френсис подошла к дивану и села рядом, с состраданием положив руку мне на плечо.

— Джефф, бедняжка, каким мучением это должно быть для тебя. Я помню, как было непереносимо, когда умер Брюс…

Я кивнул, не поднимая головы, и теснее придвигаясь к ней. Она источала такой чудесный аромат и была такой мягкой и теплой… Приглушенным, сдавленным голосом я произнес:

— Отец Эллен чувствует себя виноватым, ведь он эгоистично настаивал на том, что она должна его навестить.

Я сам упрекаю себя, что не уговорил ее вернуться, чтобы взять брошь. Потом она бы улетела следующим рейсом и сидела сейчас живой-здоровой у родителей, вместо того чтобы…

— Джефф! — воскликнула она. — Ты не должен так думать. Тут нет твоей вины. — Она успокаивающе прижала меня к себе.

Конечно, я был подлецом, и знал это. Но должен же я, в конце концов, спасать свою проклятую Богом шею!

Хочу сказать еще кое-что. Больше всего в тот момент мне хотелось обнять ее, разложить на диване и переспать с ней. Женщина была мне нужнее, чем все остальное, а я уже говорил, что Френсис была очень привлекательной женщиной. Я не знал, какова она в постели, но имел большое желание это выяснить.

Усилием воли пришлось укротить свое страстное желание. Я знал, что симпатия Френсис проистекала совсем из других побуждений, чем нужно было для осуществления моих намерений. Ласки ее не были чувственными. Она утешала, как полагала, убитого горем друга и мужа своей лучшей подруги, и не могла догадываться, что у меня, в моем положении, могут быть какие-то задние мысли.

В следующий миг все эти мысли как ветром сдуло. Раздался звонок в дверь, и я вздрогнул, как от удара по голове. Френсис понимающе улыбнулась и успокоила.

— Это всего лишь Миллзы, — сказала она. — Я пригласила их, так как подумала, что тебе нужно немного отвлечься…

— Ты очень предусмотрительна, Френсис. Я так тебе благодарен…

Следующий час мы провели вчетвером за разговорами о том и сем. Миллзы и Френсис были так любезны, внимательны и тактичны, и так чертовски порядочны, что меня постепенно даже стала мучить совесть. Я сам был озадачен, как легко мне давалась роль убитого горем супруга.

Пока Эллен не вынудила меня принять крайние меры, я считал себя средним человеком, не лучше и не хуже других. Я был слаб, но разве многие другие не такие же? Я стремился добиться успеха, пойдя самым простым путем, но разве многие не поступают так же? Я никогда не думал, что ненависть и страх за одну ночь могут превратить меня в хладнокровного, расчетливого убийцу. И тем не менее это произошло.

Мы говорили, среди прочего, о панихиде по Эллен, которую я обещал, будучи у Вильямсов. Я предложил некоторое время не беспокоить родителей Эллен, чтобы прошло первое потрясение, и отложить дней на десять богослужение в епископальной церкви Крествилла, прихожанами которой мы считались. Френсис вызвалась от моего имени поговорить со священником и составить список тех, кто должен присутствовать на траурной церемонии.

Я еще дополнил образ безутешного вдовца тем, что позволил уговорить себя поехать домой к Миллзам и переночевать у них, чтобы не возвращаться в опустевшую таким трагическим образом квартиру и не оставаться один на один со своими воспоминаниями о счастливых годах, которые мы там провели. О, Боже!

21

На следующее утром я появился в конторе, хотя на это никто не рассчитывал, тем более не ожидалось никаких совещаний или переговоров с моими клиентами. Я пришел сюда из тех соображений, что это может произвести хорошее впечатление на коллег. Всегда при них сохранять самообладание и, несмотря ни на что, высоко держать голову. Я пришел еще и потому, что мне не оставалось ничего другого, как выжидать — ждать окончательных результатов с места гибели самолета и событий, связанных с исчезновением Джоан.

Я знал, что должен терпеливо переносить личные или телефонные выражения соболезнования от всех коллег и друзей, но решил как можно скорее покончить с этим, особенно потому, что со своей стороны не испытывал ни горя, ни скорби. Только беспокойство, связанное с чувством страха и вины, которые могли легко меня выдать.

Должен сказать, что каждый стремился покончить с этим как можно скорее и остерегался сентиментальностей. Не знаю, говорила ли с ними Френсис, или это происходило само собой. Во всяком случае, я перенес все гораздо легче, чем ожидал.

Днем я попросил Френсис связать меня по телефону с начальником службы гражданских полетов в Солт-Лейк-сити. Тот сообщил, что лишь нескольких из ста восьми пассажиров сумели опознать, и Эллен в их число не входит. Он сомневался, что будут найдены еще трупы. «Остальные превратились в прах и пепел».

Я бормотал в трубку какие-то слова, выражавшие покорность судьбе, но внутренне чертовски радовался. Мне также доставило удовлетворение узнать, что теперь будут заниматься преимущественно поисками обломков самолета в надежде определить причину катастрофы. Так как это меня ни в малейшей степени не касалось, мне было безразлично, что там обнаружится.

Все же, положив трубку, я почувствовал, как вспотели мои руки. Я поспешно вытер их и промокнул лоб носовым платком. Неужели это нервное напряжение никогда не закончится?

А когда через несколько минут вошла Френсис и осторожно сообщила, что звонит мистер Вильямс и хочет со мной поговорить, у меня снова выступил пот. Я вскочил со стула, как ужаленный.

— Какого черта ему нужно? — едва не проревел я. Виной тому было участливое выражение лица Френсис. Обычно она сообщала мне о телефонных звонках через переговорное устройство, не вставая из-за своего письменного стола. Я ринулся к телефону, но сдержался, заметив ее испуг.

— Извини, Френсис, — печально сказал я. — Нервы.

— Ничего, — ответила она. — Я и так ограничила звонки до минимума, но была уверена, что с ним ты захочешь поговорить.

Как это часто бывает, когда ожидаешь самого худшего, ничего не случилось. Он лишь хотел сообщить мне, что они с миссис Вильямс смогут выехать в конце недели, и мы устроим панихиду в следующую субботу, в четыре часа дня. Хотя обычно, приезжая на Восток, они останавливались у нас, на этот раз он решил снять номер в отеле «Плаза» в Нью-Йорке и приехать в Крествилл только к панихиде. Я очень хорошо их понимал. У нас дома слишком многое напоминало об Эллен, но и там они тоже собирались пробыть очень недолго. По разным причинам они не могли больше выносить эти места.

Я тоже решил, как только все останется позади, продать квартиру, а до того времени пожить в другом месте, возможно, в нашем клубе, где всегда были свободны несколько комнат.

Правда, на тот вечер о моем пристанище позаботился Гораций. Они с женой пригласили меня на ужин и предложили остаться на ночь. У меня, в сущности, не было никакого желания идти к ним, но я не нашел правдоподобного повода для отказа. Кроме того, мне следовало быть очень осторожным в отношениях с Горацием, ведь он был не только моим шефом, но и очень близким другом семьи. Для него и для миссис Скотт смерть Эллен стала почти таким же потрясением, как и для ее родителей. Я утешал себя мыслями, что пока буду у них, могу, по крайней мере, не опасаться нервных потрясений.

Ну, тут я оказался слишком оптимистичным.

Выяснилось, что приглашая меня, Гораций имел в виду нечто большее, чем обычное гостеприимство.

Ужин закончился, и мы сидели одни за ликером в его кабинете, когда он задал мне откровенный и совершенно неожиданный вопрос.

— Джефф, не намекала ли Эллен тебе в последнее время, что хочет изменить свое завещание?

Я сидел в низком клубном кресле, и когда этот вопрос как бы из пустоты дошел до меня, чуть было не выронил рюмку. Я попытался скрыть свою реакцию, отставив рюмку, но тем самым только ухудшил положение, так как наполовину расплескал ее содержимое.

— Проклятие, — буркнул я чуть слышно.

— Сожалею, Джефф, — сказал Гораций. — Пожалуй, для тебя это несколько неожиданно. Я в самом деле не хотел этого. — В его голосе звучало извинение, но я чувствовал, что он с интересом наблюдает за мной.

Я быстро достал носовой платок и вытер стол.

«Возьми себя в руки, парень, — призывал я себя. — Теперь только не нервничать». И громко заявил:

— Прошу меня извинить, Гораций, я весь день такой рассеянный. Боюсь, что ужасы прошедших дней и постоянная бессонница берут свое. Но так не может продолжаться. Мне нужно взять себя в руки. Я должен делать свое дело.

— Конечно, — понимающе кивнул он. — А мне следует быть более внимательным, учту на будущее. Просто это с пятницы не выходит у меня из головы, и потому я так поторопился. На самом деле это не к спеху.

— Бессмысленно, — отмахнулся я, поспешно приходя в себя. Теперь мне хотелось узнать то, что знал он. — Боюсь, что не многим смогу вам помочь. Я слышу об этом впервые.

— Странно, — пробормотал он таинственно и умолк.

Проклятье, почему он, наконец, не выложит все новости? Я должен знать.

— Почему вы считаете, что она хотела изменить свое завещание? — осведомился я как можно невиннее.

— Она позвонила мне сюда в прошлый четверг вечером и попросила о встрече, как только вернется из Калифорнии. Когда она сказала, что возвратится к концу будущей недели, мы договорились тогда и встретиться. Я спросил ее, о чем пойдет речь, с тем чтобы, если будет нужно, смог до ее приезда подготовиться… Джефф, ты уверен, что она тебе ничего не говорила? Что-то, о чем ты забыл за всеми этими переживаниями?

— Уверен на сто процентов, — ответил я, пытаясь выдерживать деловую интонацию.

Он сведет меня с ума! О чем же она собиралась с ним говорить?

Он молчал. Я не знал, то ли он колеблется, говорить ли мне об этом, то ли вся эта история сделала его неразговорчивым. Знал я только одно: если этот ублюдок сейчас же не откроет рот, все будет кончено, так как я упаду в обморок прямо в кресле. Он откашлялся.

— Она только сказала, что речь пойдет об изменении ее последней воли.

— Полагаю, она не говорила, в чем заключается изменение? — бросил я как можно безразличнее.

— Нет, — ответил он.

Я перевел дух.

— Ну, возможно, речь шла о какой-нибудь мелкой детали. Может быть, она хотела включить туда еще кого-то?

— Не думаю, — уверенно возразил Гораций. — Во-первых, она бы тогда не стала мне звонить вечером накануне своего отъезда. Во-вторых, по ее голосу чувствовалось, что она чем-то расстроена и обеспокоена. Я даже спросил ее, все ли в порядке, и не могу ли я ей чем-либо помочь.

Он опять замолчал. Экая свинья. Он собирался меня мучить всю ночь?

— И что она на это ответила?

Он сделал глоток из своей рюмки и испытующе взглянул на меня.

— Она сказала: «Нет, Гораций, пока нет».

Я хотел что-то ответить, но он на этот раз отказался от своей замедленной тактики и продолжал:

— Я бы поговорил с тобой об этом еще в пятницу, но ты ведь был в Вермонте, а потом… Ну, а сегодня в конторе я не хотел этого затрагивать… Может быть, мне и сегодня вечером не следовало этого делать, но слова ее не выходят у меня из головы… Тебя не было дома, когда она мне звонила? Я полагал, что вы обсуждаете друг с другом свои дела.

Спокойно! Только не нервничать!

В какое время она звонила? — спросил я.

— Примерно в половине восьмого. Мы как раз ужинали. Я даже не хотел подходить к телефону, но прислуга сказала, что это срочно.

— Это проясняет, по крайней мере, одну деталь, — сказал я. — Я пришел домой только около девяти.

Он удивленно посмотрел на меня.

— Джефф! В ее последний вечер!

Я быстро отреагировал.

— Гораций! Прошу вас! — Мои губы дрожали, и, поверьте мне, это было не только притворство. Я почувствовал, как мои глаза наполнились слезами, потерял самообладание и не стал их сдерживать.

— Господи Боже! — простонал Гораций, когда до него дошел смысл его слов. — Я совсем не то имел в виду… Ты же не мог знать, что это был ее последний… Я имел в виду последний вечер перед ее отъездом… Я, пожалуй, не слишком-то ловок, не так ли?

Теперь я мог заставить его немного побарахтаться, и я сделал это. Я прикрыл глаза и изобразил глубочайшее душевное потрясение. Скорее, это было проявлением страха. Во всяком случае, я сделал так не только для того, чтобы он почувствовал себя бестактным и виноватым. Я воспользовался поводом подумать.

— Гораций, — наконец сказал я. — Не знаю, почему Эллен вам звонила и что она намеревалась делать со своим завещанием. Но могу сказать одно: она была совершенно не в себе перед отъездом. Она уже звонила в среду вечером Миллзам и отказалась от нашей ранее условленной встречи с ними. Френсис пригласила нас в четверг выпить на прощание, но Эллен отклонила и это приглашение. Френсис была так озадачена этим, что доверилась мне. То, что я в тот вечер так поздно пришел домой, произошло также по идее Эллен. После того как Френсис рассказала, что она отказалась от прощального коктейля, я позвонил Эллен. Она мне объяснила, что разнервничалась, у нее сильная головная боль, и она хочет пораньше лечь в постель. Я не должен беспокоиться и могу идти ужинать без нее, у нее все равно нет аппетита, и она не составит мне компании. Я так и сделал, потому что чувствовал, что ей хочется побыть одной, и очень хорошо знал, что она постарается быть доброй и внимательной, когда я все же приду домой. Ты же знаешь, какой предупредительной она всегда была. — Пауза для трогательного вздоха. — Я поужинал в городе, пришел около девяти часов домой, увидел, что в ее комнате темно и лег, чтобы не мешать ей.

Затем я изложил Горацию во всех деталях историю со снотворным и брошью. Сказал, что был убежден — ее беспокойство вызвано заботой о здоровье отца, что особенно доказывает тот факт, что она ни при каких обстоятельствах не хотела опоздать на свой самолет. В заключение я еще предположил, что изменение завещания, о котором она говорила, тоже могло быть связано с ее отцом.

Гораций внимательно меня слушал, а вид, с которым он согласно кивал, пока я излагал пункт за пунктом, снова вернул мне уверенность в себе. Только при моем последнем намеке на отца Эллен он покачал головой.

— Я думаю, едва ли, — сказал он. И после паузы добавил:

— Тебе я могу это сказать, Джефф. Отец в ее завещании вообще не упоминается. Они так договорились. Во-первых, он действительно не нуждается в ее деньгах, а во-вторых, Эллен, естественно, полагала, что переживет его. — Он опять остановился, но я на этот раз не пытался его прерывать. — Завещание все равно через несколько дней будет оглашено, — продолжал он, — а я пока могу тебе сказать, что ты скоро станешь очень богатым молодым человеком. За исключением нескольких небольших сумм, все ее состояние переходит к тебе.

Я старался выглядеть невинным и незаинтересованным.

— Я никогда не хотел от нее ни цента.

— Я знаю, знаю, — успокоил он. Затем добавил, больше для самого себя: — Все-таки это очень, очень странно. Что Эллен совсем ничего тебе не сказала…

К нам присоединилась миссис Скотт, и разговор перешел на общие темы. Вскоре я извинился и поднялся, чтобы отправиться в постель. Но не мог заснуть. Может быть, я на мгновение и рассеял сомнения Горация, но прекрасно сознавал, что они снова оживут, как только он обратит внимание на другие необычные факты.

Я все отчетливее понимал, что однажды взятый на себя грех потребует от меня ловкости канатного плясуна.

Один неверный шаг, и мне конец. Со всех сторон ловушки. Я должен постоянно считаться с возможным результатом опознания трупов, найденных среди обломков самолета. Еще я знал, что если поднимется шум насчет исчезновения Джоан, кто-нибудь может разоблачить меня как ее таинственного гостя. Не слишком вероятно, но возможно.

Уже одни эти опасности были достаточно тревожащими и требовали крепких нервов, но непредвиденные сюрпризы, вроде моей беседы с Горацием или истории с брошью почти лишали меня рассудка. Где бы я ни был, с кем бы ни встречался, приходилось постоянно быть начеку.

Это зашло так далеко, что я боялся своей собственной тени, причем тогда, когда даже не было солнца, при котором она могла появиться.

22

После беседы с Горацием по части стрессов на несколько дней воцарился покой. Случались другие неожиданности, но к ним я был более или менее подготовлен. И только сюрприз, который приготовил мне Клинт Тернер, в виде исключения, оказался приятным.

Клинт во вторник позвонил мне в контору. Я разговаривал с ним впервые после того вечера пятницы в Вермонте. Конечно, я забыл о нем за всеми этими волнениями и спешными перелетами через всю страну. Только теперь по телефону я узнал, что он доставил «бьюик» не в Крествилл, а в город и поместил в свой гараж. Он предложил мне встретиться и поужинать вместе, причем я заберу свою машину и смогу на ней поехать домой. Я согласился.

За ужином в тихом ресторане в центре города он рассказал мне, как они с Уолтером внесли сундук в летний дом, поставили его в гостиной и потом все тщательно заперли. Он переночевал у Тейлора и, так как знал, что машина мне понадобится нескоро, пригнал ее к себе домой.

Клинт спросил меня о моих ближайших планах. Я сказал, что не хочу больше оставаться в этой квартире и собираюсь временно снять комнату в клубе.

— Именно об этом я хотел с тобой поговорить, — сказал он. — Почему бы тебе не переехать на время ко мне? Комната для гостей у меня все равно постоянно пустует.

Квартира в центре города, что для тебя наверняка удобно, и я буду рад видеть тебя у себя, пока не найдешь лучшее решение. К твоим услугам будет отдельная ванная, а квартира достаточно большая, так что мы сможем жить, не стесняя друг друга. Ну, что скажешь на это?

Это звучало как приглашение, и я согласился. Я переехал в тот же вечер. После ужина он отвез меня на «бьюике» в Крествилл, где я собрал все необходимое, а затем обратно. Он уладил также все формальности, которые давали мне возможность в течение неограниченного времени пользоваться его гаражом.

В среду исчезновение Джоан стало главной темой утренних выпусков всех бульварных газет. Об этом происшествии, как и следовало ожидать, писали очень много.

Таинственным образом исчезла красивая девушка, да еще к тому же сотрудница телевизионной программы о нераскрытых убийствах. Это стало любимой темой для жаждущих «клубнички» журналистов. Ее фотография многократно повторялась на первых страницах, а пространные сообщения с другими снимками заполняли развороты газет.

Первые сообщения были довольно подробными. Майк Норман, после того как Джоан в течение всего дня не появилась в студии, а последнее известие от нее поступило в виде телеграммы, отправленной в пятницу, известил в понедельник вечером полицию. Ожидалось, что в течение двадцати четырех часов с момента публикации могут проясниться некоторые сомнительные аспекты этого дела.

Во всех статьях, в виду отсутствия каких-либо мотивов ее исчезновения, говорилось о ее недавнем повышении в должности и чрезвычайной увлеченности своей работой. Ссылались также на некие причины, объяснявшие ее отсутствие на студии и на такую же неопределенную телеграмму из Бостона. Особый смысл приписывался отсутствию в ее квартире каких бы то ни было отпечатков пальцев, что смахивало на преступление и позволяло предположить, что кто-то хотел скрыть свою связь с девушкой. Странным также казался тот факт, что она ничего не взяла с собой в поездку. Чемодан, одежда и прочие вещи остались в квартире.

Приводились показания Нормана, других коллег с телевидения и друзей, с которыми Джоан встречалась на прошлой неделе. Все они выражали недоумение. По их рассказам, она была радостной, беззаботной и довольной своим новым назначением. И не делала абсолютно никаких намеков на то, что собирается уезжать.

Единственное в высшей степени интересное соображение об исчезновении Джоан высказали ее соседи, и это стало главной темой вечерних выпусков газет, — таинственный незнакомец. Они сообщили о неизвестном, который посещал ее раз в неделю, почти всегда в послеобеденное время. Дали также его общее описание, которое подходило ко мне, как к любому из многих других мужчин. Соседи говорили, что не задумывались над этим, пока полиция не начала их опрашивать. Особенно значительным представлялся тот факт, что никто из друзей Джоан не знал о существовании этого незнакомца, в то время как некоторые соседи видели его довольно регулярно.

На другой день последовали новые сообщения. Никто не видел Джоан в Бостоне. В окошке «Вестерн Юнион» никто не мог вспомнить ее по фотографии. Служащая, передававшая телеграмму, хорошо запомнила ее текст и полагала, что ее отправлял кто-то из сотрудников аэропорта, но не могла вспомнить, кто именно. Полиция продолжала поиски.

И так далее. Со дня на день сообщения становились все скуднее, так как ничего нового не обнаруживалось, пока, наконец, не свелись к паре строк о том, что полиция продолжает расследование, однако на результат надежды не питает.

Мои ожидания и надежды полностью сбылись. Джоан исчезла навсегда, и постепенно все примирились с этим. Сообщения об авиакатастрофе также становились все реже.

К концу недели я полностью пришел в себя и утро пятницы уже провел с одним из наших самых значительных клиентов и обеспечил фирме выгодную сделку.

В конце дня приехали из Калифорнии родители Эллен, и в кабинете Горация было оглашено завещание. Я был практически единственным наследником. Оставалось лишь разобраться с личными вещами Эллен, но на это оставалось время, пока не будет продан дом. Вероятно, я отправлю их ее родителям на побережье. Себе я не хотел оставлять абсолютно ничего.

Процесс против авиакомпании, которая несла ответственность за катастрофу самолета, Гораций поручил другой адвокатской конторе. В субботу состоялась панихида по Эллен в Крествилле.

Когда в следующий понедельник я снова появился в конторе, то был твердо убежден, что с прошлым, касающимся Эллен и Джоан, покончено, и я могу начать новую жизнь.

23

Но я сильно заблуждался. Виновному нет покоя. Он должен постоянно быть настороже, и я понимал, что происшедшее еще какое-то время будет держать меня в напряжении. Бдительность оставалась высшей заповедью. Я никогда не мог знать, с какой стороны последует очередной удар ниже пояса.

Как я уже сказал, на несколько дней воцарился покой. Но затем события начали развиваться очень быстро, и я переживал одно потрясение за другим.

Все началось в то утро понедельника, вскоре после того как я пришел в контору. Френсис сообщила мне, что в приемной сидит мужчина по имени Харви Вудруф из службы гражданских воздушных сообщений Нью-Йорка и хочет говорить со мной.

— Он сказал, что у него что-то есть для тебя, — добавила она.

— Так… Он сказал, что именно?

— Нет. Только то, что речь идет об обычном деле, которое может быть улажено за несколько минут.

— Пригласи его, — сказал я как можно спокойнее, хотя у меня, как и неделю назад, побежали по спине мурашки. Что ему нужно от меня? Все формальности уже давно улажены!

Френсис ввела бойкого молодого человека приятной наружности, лет тридцати, с зажатым подмышкой портфелем. На его симпатичном лице играла дружелюбная улыбка. Френсис представила нас друг другу и оставила одних.

— Прежде всего, мистер Моррисон, я хочу извиниться за то, что не сообщил заранее о своем приходе. Большое спасибо, что, несмотря на это, вы меня приняли. Я случайно оказался поблизости по другому делу и хотел по телефону просить вас назначить время, но моя первая встреча перенесена на час, и я наудачу решил зайти без звонка.

Я указал на стул напротив моего письменного стола.

— Пожалуйста, садитесь. Чем я могу служить?

Он сел, поставил портфель на колени и раскрыл его.

— У меня здесь для вас одна вещь, мистер Моррисон, которая, вероятно, подействует на вас болезненно, но вы определенно захотите ее иметь. — Он остановился, добавив: — Это вашей жены.

— Эллен? — вскричал я, едва не вскочив с места.

Он достал дамскую сумочку и поставил ее на письменный стол. Я тотчас же узнал ее. Да, сумочка принадлежала Эллен. Инициалы «ЭВМ» на замке рассеяли мои последние сомнения. Я схватил сумку и рассмотрел ее поближе. Не оставалось никаких сомнений. Та самая сумка, которую я в то утро взял с ночного столика Эллен и сунул в руки Джоан. Больше всего меня ошеломило, что она оказалась совершенно неповрежденной — никаких царапин, ожогов, вмятин или других следов.

— Вы узнаете ее? — спросил Вудруф.

— Да, конечно. Она принадлежит Элл… моей жене. Но каким образом… откуда… Насколько я знаю, там ничего не уцелело… А сумка совершенно не повреждена… Это… это просто невероятно! Где же ее нашли?

— Все объясняется очень просто. Такие вещи случаются часто. Самолет разрывает на тысячу кусков, пассажиры погибают в огне, тела их, изуродованные до неузнаваемости, разлетаются во всех направлениях, а какая-нибудь маленькая вещица, отброшенная взрывом, приземляется невредимой. Мы уже находили в снегу часы с целыми стеклами и в рабочем состоянии. И детскую игрушку из пластика, застрявшую в ветвях дерева. Здесь произошло то же самое. Сумочка вашей жены упала на серебристую ель. Один из наших людей увидел ее, висящую на ветке, словно рождественскую игрушку.

— Гм, я… — Я с искренним удивлением покачал головой, потом прикрыл рукой глаза, чтобы изобразить страдание, которое должен был испытать при виде сумочки. На самом деле я при этом лихорадочно раздумывал, может ли содержимое этой сумочки каким-либо образом повредить моей безопасности. И не пришел ни к какому результату.

— Как вы знаете, — продолжал Вудруф, — мы разыскиваем в окрестностях трупы и обломки самолета, надеясь таким образом найти причину катастрофы. Наши люди собирают отдельные предметы багажа, одежду и прочие личные вещи и составляют опись найденного. Когда, по нашему мнению, выяснено все, что можно было выяснить, и оказывается, что эти вещи не могут больше быть полезными для нас, мы отдаем их родственникам. Сумочка миссис Моррисон была доставлена самолетом в Нью-Йорк, и я взял на себя неблагодарную миссию передать ее вам. Искренне сожалею, что пришлось разбудить неприятные воспоминания, но когда-то это нужно было сделать.

— Понимаю, — кивнул я. — И благодарю вас, что пришли. Наверное, мне нужно расписаться в получении.

Он кивнул.

— Да. И еще одно, к сожалению, неизбежное… Мы должны вместе проверить содержимое сумки. Я сделаю это как можно быстрее. — Он вынул из портфеля лист бумаги. — У меня здесь список всех предметов. Откройте, пожалуйста, сумку, и вынимайте те вещи, которые я вам буду называть.

Я неловко стал открывать замок. Он увидел, что мои пальцы дрожат, и дружелюбно сказал:

— Знаю, для вас это лишняя нервотрепка, но через несколько минут все будет кончено.

— Все в порядке, — сказал я. — Можно начинать.

Он начал:

— Черный бумажник с документами миссис Моррисон; сто шесть долларов купюрами; семьдесят четыре цента монетами.

— Верно.

Я положил бумажник на свой письменный стол и бегло просмотрел его, не пересчитывая деньги. Мои мысли были заняты другим, тем, что я обнаружил в сумочке, когда искал бумажник: две пачки сигарет. Эллен не курила! Конечно, они принадлежали Джоан — «Лаки Страйк», ее марка. Что мне на это говорить?

Еще до того как мне пришло в голову объяснение, я понял, что оно вообще не требуется. Откуда Вудруфу знать, что Эллен не курила? Я перевел дух.

— Кроме того, пять стодолларовых банкнот, — сказал он.

Деньги, которые я дал Джоан на непредвиденные расходы. Я вынул их, пересчитал и положил рядом с бумажником.

— Правильно, — сказал я.

— Авиабилет из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк.

Обратный билет Эллен.

— Верно.

— Чековая книжка.

— Есть.

— Футляр с ключами.

— Правильно.

Чем больше вещей я вынимал, тем больше нервничал. В любой момент могло появиться что-то такое, что поставит меня в тупик. Нет, прежде всего сохранять спокойствие.

— Две пачки «Лаки Страйк», одна нераспечатанная, другая полупустая, — продолжал он.

— Правильно.

— Золотая зажигалка.

Я поспешно ее выловил. Она также принадлежала Джоан. Более того, на ней стояло ее имя и надпись: «Джоан с любовью от коллег по ТВ». Ее подарили друзья в Бостоне. Обратил ли Вудруф внимание на эту надпись? Я вскинул на него глаза. Он смотрел на меня в упор, с высоко поднятыми бровями. Он заподозрил? Или это было лишь любопытство? Или он просто ждал, когда я отвечу «верно»? Тишина в комнате казалась мне бесконечно долгой, хотя длилась всего несколько секунд. Мне нужно было что-то сказать, чтобы предупредить всякие подозрения.

Я положил зажигалку рядом с остальными предметами и печально вздохнул:

— Это подарила Эллен одна подруга, когда бросила курить.

Вудруф равнодушно пожал плечами и кивнул.

— Я подумал нечто подобное… или что она могла где-нибудь ее найти. Люди вечно их забывают.

С той же интонацией он продолжил:

— Два носовых платка с инициалами «ЭВМ».

— Правильно.

— Расческа.

— Правильно.

— Пудреница.

— Правильно.

Затем Вудруф перевел взгляд со своего списка на меня.

— Теперь идет то, что меня несколько озадачило… Две губных помады, одна темно красная, другая оранжевая.

Великий Боже! Капли пота выступили у меня на лбу, и я не решался их стереть из опасения, что это меня выдаст. Я отыскал обе помады. Я знал, что темно-красная принадлежала Эллен. Другой должна была пользоваться Джоан. Что, черт возьми, я мог сказать на это? Мысли стремительно сменяли одна другую, но не давали никакого ответа. Я лишь держал перед собой оба футляра с помадой и смотрел на них.

Вудруф коротко хохотнул.

— Значит, вы точно так же озадачены, как и я. Я думал, что это только для меня так удивительно, потому что я холостяк, но, очевидно, все мы, мужчины, плохо разбираемся в таких делах. Пришлось сестре вчера вечером вразумить меня, что в наши дни женщины очень часто носят при себе разную губную помаду, особенно, если они так же часто меняют цвет волос. Непостижимые существа, не правда ли?

Я про себя возблагодарил Бога и прикрыл рукой лицо, чтобы скрыть облегчение. Вудруф неправильно истолковал мой жест и подумал, что оскорбил меня своим дерзким намеком.

— Простите, мистер Моррисон, — стушевался он. — Это было весьма бестактно с моей стороны.

Я успокаивающе покачал головой и снова взялся за сумку. Она была пуста.

— Это все, — сказал я.

— Да. — Он подвинул мне свой список и показал, где расписаться.

Когда он снова убрал бумаги в портфель, я, как бы между прочим, спросил:

— Как вы полагаете, могут еще найтись вещи миссис Моррисон?

Он покачал головой.

— Очень сомневаюсь. Полагаю, мы собрали все, что только можно было найти. — Он закрыл портфель и встал. — Я знаю, что у вас много дел, и не хочу больше задерживать. Приятно было с вами познакомиться. Жаль, что повод для этого такой печальный.

Я проводил его до двери. Френсис смотрела из-за своего письменного стола, не скрывая любопытства. Она знала, что человек из службы гражданских воздушных сообщений мог прийти только в связи с Эллен, и, как только Вудруф уйдет, взволнованно вбежит ко мне в кабинет, чтобы узнать подробности. Я же хотел, насколько возможно, оттянуть этот момент.

Еще пожимая Вудруфу руку, я обратился к ней.

— Пожалуйста, срочно свяжи меня с Джорджем Миллзом.

Собственно говоря, я вовсе не собирался разговаривать с Джорджем, но мне необходимо было, чтобы Френсис хоть несколько минут не входила в мой кабинет. Я закрыл дверь, бросился к своему письменному столу, взял зажигалку, сигареты и губную помаду Джоан и рассовал все это по карманам пиджака. Френсис знала, что Эллен никогда не носила при себе никаких курительных принадлежностей. Она ненавидела курение как заразу, считала, что сигареты причиняют здоровью величайший вред, и постоянно выговаривала по этому поводу Френсис, которая была заядлой курильщицей. Френсис знала и то, что Эллен всегда покупала одну и ту же губную помаду дорогого сорта и никогда не меняла ее цвета.

Она бы наверняка заметила эти вещи на моем столе, удивилась и стала задавать вопросы, чего мне хотелось избежать. Поэтому мне требовалось время, чтобы их спрятать. Можно было бы просто убрать сумку вместе с ее содержимым в ящик письменного стола, но я считал, что будет лучше, если она увидит, что я ничего не утаил, и для визита Вудруфа действительно была причина. Теперь опустился на свой стул и облегченно вздохнул.

Через некоторое время прозвучал гудок, и Френсис сообщила мне, что Джордж Миллз у телефона. Я спросил его, не занят ли он после полудня, и условился о встрече в ресторане Мартина, нашем излюбленном заведении. Едва я положил трубку, в дверь влетела, как я и ожидал, Френсис.

— Ну, что ты задумал с Джорджем, или мне не положено это знать? — спросила она без особого интереса.

— Мы вместе идем обедать, только и всего, — сказал я и указал на вещи Эллен, разложенные на столе. — Это принес сюда человек из службы гражданских воздушных сообщений.

Я со всеми подробностями рассказал о его визите, после чего ее глаза, естественно, тут же опять наполнились слезами, а губы начали дрожать. Но, по крайней мере, на этот раз обошлось без истерического припадка, за что я был ей благодарен.

— Вероятно, нам придется еще не раз столкнуться с такими сюрпризами, — сказал я, пока она вытирала слезы.

— Я тоже этого боюсь. — Она убрала все вещи в сумочку и положила ту в самый нижний ящик моего письменного стола. Я ободряюще улыбнулся, она тоже ответила мне улыбкой.

Не в первой половине дня, а лишь позже, после того как я вернулся с обеда с Джорджем, мне бросились в глаза изменения, происшедшие с Френсис. Во-первых, она была одета элегантнее, чем обычно. Облегающее вязаное платье подчеркивало красоту ее фигуры. Низкие лодочки, которые она всегда носила, сменили остроносые туфли на высоких каблуках, выставлявшие в выгодном свете ее стройные ноги, когда она входила, выходила, или волнующей походкой семенила по коридору.

Наши отношения с давних пор были дружескими в результате многолетней совместной работы и ее тесной дружбы с Эллен. Сейчас я вдруг обнаружил с ее стороны некоторое кокетство. Она дразняще улыбалась при разговоре, шутила со мной, когда позволяли обстоятельства, и вообще вела себя вызывающе, как только могла. Время траура по Эллен, очевидно, прошло. На ее пути больше ничего не стояло, даже лояльность по отношению к подруге.

Я находил все это очень забавным. Я читал мысли Френсис, как будто те были написаны у нее на лбу. Мы оба были одинокими людьми, оба перенесли страшные удары судьбы и сведены вместе нашими похожими судьбами. Почему бы нет?

Я точно знал, почему нет. Френсис была соблазнительной и привлекательной женщиной, но этого явно недостаточно. После смерти Брюса она не жила монахиней и имела многочисленных поклонников, которые, однако, не много для нее значили, и я опасался, что именно в отношении меня она имела серьезные намерения. Она хотела бы услышать свадебные колокола, а с меня этого звона пока было достаточно. Образ жизни Клинта Тернера был для меня самым приемлемым. Мне нужно было только выждать достаточное время, чтобы это не показалось слишком неприличным и неблагочестивым. Я чувствовал, что Клинт будет мне идеальным другом, как только я окажусь в состоянии сбросить с себя оковы скорбящего вдовца.

24

К концу рабочего дня меня ожидал второй за этот день сюрприз, на этот раз совсем не со стороны службы гражданских воздушных сообщений. Снова это было то, к чему я должен был быть готов, что должен был предусмотреть в своей зловещей игре, но тем не менее это оказалось для меня совершенно неожиданным ударом.

Френсис вошла расстроенная и сердитая.

— Джефф, — сказала она, — звонит мужчина, который настоятельно требует разговора с тобой. Он не хочет ни назвать себя, ни сообщить, по какому делу звонит — только настаивает, чтобы я его с тобой соединила.

У нас так не было принято. Наша практика была неподходящим местом для анонимных телефонных звонков.

— Значит так, — сказал я. — Либо он представится и скажет, по какому делу хочет говорить со мной, либо ты просто положишь трубку.

— Я уже ясно дала ему понять, что ты очень занят и не можешь отвлекаться и что он должен, по меньшей мере, назвать свое имя. Он невероятно упрям и, кроме того, довольно груб. Он сказал, чтобы я убиралась к чертям и соединила его, или тебе еще придется пожалеть об этом.

Это прозвучало как первый укол. Меня медленно начал охватывать страх.

— Хорошо, я поговорю с ним. — Сняв трубку, я заметил, что руки от волнения дрожат. — Моррисон у телефона. Кто вы, и что вам надо?

Сначала послышалось глухое ворчание, презрительное и вульгарное.

— Я хочу сказать тебе только одно, Моррисон… Я знаю все! — Его голос звучал грубо и резко. Последние три слова он произнес медленно и угрожающе.

Черт, я чуть не выронил трубку.

— О чем? — промычал я.

— Ты прекрасно понял меня, дружок. Я все знаю.

— О чем вы говорите?

— Ты кое-что знаешь, Моррисон, и я кое-что знаю.

Я чувствовал растерянный взгляд Френсис. Мне нужно было сказать что-то разумное. Я решил играть роль крутого парня.

— Послушайте, кто бы вы ни были, либо выражайтесь яснее, либо немедленно положите трубку. Я не желаю больше выслушивать эту бессмыслицу.

— О, тебе все же придется это делать. Это только начало, дружок. Ты еще очень полюбишь меня, когда я тебе выложу все начистоту… Сейчас, к сожалению, меня ждут другие дела, но не отходи слишком далеко от телефона, приятель. Я еще позвоню тебе, и притом скоро!

Он громко расхохотался и повесил трубку. Я с треском бросил трубку на рычаги, рассчитывая, что Френсис расценит это как выражение моей ярости. Она уставилась на меня с разинутым ртом.

— Джефф, ради Бога, что это значит?

Я крутил в руках телефонный шнур, пытаясь успокоиться. Да что, Бога ради, это должно означать? Я рассеянно посмотрел на Френсис — было ясно, что я должен что-то сказать.

— Не знаю, Френсис, — выдавил я в конце концов. Должно быть, я выглядел совершенно обалдевшим. Это как гром среди ясного неба. А я был почти уверен, что могу, наконец, успокоиться. Господи Боже!

— Что же он сказал, Господи? — спросила Френсис. — Конечно, может быть, это не мое дело… но я вижу, как ты побледнел… Он сказал, кто он такой или чего хотел?

Больше всего мне хотелось послать Френсис к чертям, но я не мог позволить себе эту роскошь. Я был убежден, что этот звонок связан с Эллен или Джоан. Может быть, с обеими. Мне нужно время, чтобы подумать.

Как мне только разыскать этого подлеца? Что он знает? И что мне делать? Меньше всего я сейчас нуждался в Френсис.

— Нет, этого он не сказал, — ответил я на ее вопрос. — Черт возьми, я вообще его не понял. Он нес какую-то ерунду. Я думаю, он или пьян, или сумасшедший. Он беспрерывно повторял, что снова позвонит мне, что ему нужно мне что-то сказать. Что именно, я не знаю. Это действительно жутко, Френсис.

— Могу себе представить, — согласилась она. — Мне так жаль тебя. По-моему, этот парень просто не в своем уме… Я на твоем месте не волновалась бы. Весьма вероятно, что он тебя спутал с кем-то, на кого был зол. Наверняка он уже понял, что попал не туда, и мы больше никогда его не услышим.

Ах, милая добрая Френсис! Она все-таки ангел.

— Да, ты, вероятно, права, — кивнул я. — Я тоже не нахожу этому никакого другого объяснения.

Постепенно я снова приходил в себя.

— Если он объявится еще раз, сразу соедини меня. На этот раз я ему выскажу раз и навсегда все, что о нем думаю.

— Слушаюсь, шеф, — отчеканила Френсис, улыбаясь. Она хотела уйти, но я остановил.

— Мне будет приятно, — сказал я, — если ты не станешь рассказывать об этом в конторе, тем более, что речь идет о глупой шутке. Это только вызовет насмешки, к которым я, видит Бог, не расположен.

— Понятно, — согласилась она. — Можешь на меня положиться.

Некоторое время я сидел один и пытался думать, но никак не мог собраться с мыслями. Потом понял, чего мне недоставало. Двойной порции виски. Я взял шляпу и пальто и вышел в приемную.

— Я исчезаю сегодня немного раньше, — сказал я Френсис. — Ты ведь закроешь кабинет, да?

Она кивнула и лукаво спросила:

— А ты не пригласишь меня выпить?

Это было вполне естественное предложение. Она знала, что я перенес нервное потрясение, и полагала, что мне нужна компания. В тот момент я не нуждался ни в ней, ни в ком-нибудь еще, но не хотел ее обижать и, прежде всего, не хотел дать ей заметить, в каком состоянии я находился.

— Хорошая идея, — кивнул я. — Когда закончишь здесь, приходи в «Мартин».

— Я буду там вскоре после пяти, — согласилась она.

На часах было 16.25. По крайне мере, у меня еще оставалось немного времени, чтобы побыть одному. Ресторан в это время, незадолго до окончания рабочего дня, был почти пуст. Я сел в уединенной нише и заказал двойной бурбон.

Что же он знал? Что, черт возьми? Могло это быть связано с Эллен? Я напряженно размышлял, но при всем желании не мог найти никаких объяснений.

Оставалась Джоан. Здесь дела обстояли иначе.

Ажиотаж, вызванный ее исчезновением, утих, и газеты за недостатком доказательств перестали писать об этом происшествии. Таинственный незнакомец все еще оставался загадкой. Но стоп, здесь было уязвимое место. Предположим, кто-то из соседей Джоан, который часто видел меня вместе с ней, встретил меня на улице. С того дня он мог незаметно следить за мной. Узнать, кто я, нетрудно. Имя мог бы назвать швейцар в конторе или любой из лифтеров. Он мог последовать за мной и в ресторан, возможно, даже в «Мартин», и как бы между прочим навести справки. В конце концов, он мог следить за мной даже сейчас! Я окинул взглядом зал. Все посетители, казалось, были заняты своими делами, выпивали и беседовали, и вели себя вполне нормально. Кроме того, после меня в ресторан больше никто не заходил. Я подошел к входной двери и выглянул на улицу. Никаких подозрительных прохожих или без дела шатающихся у ресторана людей. Я вернулся к своему столу.

Это могло случиться, если он жил в том же квартале, что и Джоан. И внезапно мне все стало ясно. Конечно, так оно и было! Я оказался в затруднительном положении, а он почуял деньги и увидел шанс их заполучить. Возможно, он один из тех, кто давал газетам описание моей внешности. Когда он потом вновь меня увидел, то решил на своих знаниях заработать капитал. Зачем идти в полицию, если можно разбогатеть другим путем?

Пришлось заказать вторую порцию выпивки. Постепенно я почувствовал себя лучше. Хотя я все еще не представлял себе, как от него избавиться, но, во всяком случае, знал, в чем дело. За второй рюмкой я обдумал свои ближайшие действия. Без сомнения, он позвонит опять, вероятно, завтра. Я должен к этому времени подготовить подходящий ответ. Но какой? Как лучше всего обходиться с шантажистом, особенно, если ты виноват, а на карту поставлено так много?

Я все еще бился с этой проблемой, когда появилась Френсис.

— Еще один сумасшедший звонок? — осведомился я.

Она покачала головой.

— Ты определенно больше о нем не услышишь, — успокоила она меня. — Как я уже говорила, он, очевидно, понял свою ошибку. Он просто спутал тебя с кем-то другим. Лучше всего, если ты вообще перестанешь думать об этом.

Я согласно кивнул и заказал ей мартини, а для себя еще один бурбон, на этот раз простой. Зал постепенно заполнялся, в помещении стоял оживленный гул голосов. Официант принес наши напитки. Только мы собрались чокнуться, как Френсис воскликнула:

— Смотри-ка! Это же Джоан!

— Где? — вырвалось у меня. Хуже того, рюмка, находившаяся на полпути ко рту, выскользнула из моей руки и со звоном разбилась, а все содержимое разлилось по столу.

Френсис растерянно уставилась на меня.

— Джефф, ради Бога, что с тобой случилось? Я совсем не хотела пугать тебя, но там у бара сидит Джоан Догерти, одноклассница из Васара… я ее много лет не видела.

Джефф, у тебя такой вид, будто ты увидел привидение… Я пойду и приглашу ее к нашему столу… Она очень любит шутить, и я даже не ожидала, что смогу поговорить с ней… Я тут же вернусь, Джефф… и прошу тебя, возьми себя в руки.

Она направилась к бару, и я услышал писк и визг, которыми они приветствовали друг друга.

— Френсис, Френсис, ты меня погубишь, — пробормотал я.

Наш официант заметил мою неловкость и подошел вытереть стол. Я попросил его поторопиться и принести мне новую, на этот раз опять двойную порцию.

Через несколько минут я увидел Френсис с несколько пышной, но хорошо сложенной блондинкой в сопровождении молодого человека, направляющихся к нашей нише. Я тем временем собрал нервы в кулак и встал им навстречу. Френсис нас познакомила. Мужчина, Макс Костер, был женихом Джоан и работал в рекламе. Он выглядел довольно невзрачно — один из тех заурядных типов, которых можно встретить повсюду. Мы пожали друг другу руки и произнесли принятые в таких случаях слова.

В следующие полчаса мы с Костером сидели молча и, как зрители на теннисном матче, поворачивали головы то к одной, то к другой даме, поскольку их все новым «А что стало с…?» и «Ты уже слышала?..» не было конца. Я заметил, что имя Эллен не упоминалось, и предположил, что Френсис коротко проинформировала обоих о моей персоне еще у бара. Если Джоан была одноклассницей Френсис, то и Эллен тоже.

Мне хотелось как можно скорее от них отделаться, и наконец я нашел для этого повод, когда эта пара пригласила нас поужинать. Френсис согласилась, но я извинился и обнадежил их на другой раз.

После церемонных рукопожатий и прощания я, в конце концов, оказался на улице, остановил первое попавшееся такси и велел ехать в центр. Мне хотелось вернуться в квартиру лишь тогда, когда Клинт уже будет дома. Ибо, хотя я и отделался от общества Френсис как можно скорее, мне все же не хотелось оставаться в одиночестве.

Начинался дождь. Густой туман окутал улицу, скрывая фонари на Ист-Ривер. Я чувствовал себя изолированным от остального мира, что было весьма желательно в моем теперешнем положении.

Я попросил шофера свернуть на 42-ю улицу и ехать в северном направлении к Четвертой авеню. На 54-й улице я заметил неоновую вывеску бара и велел остановиться. Сейчас, незадолго до ужина, когда настало время аперитива, и у стойки бара, и за столами было полно народу, и помещение гудело ст громких голосов и хохота. Я заказал себе бурбон и направился к телефону, чтобы позвонить Клинту. Того дома не оказалось. Мои нервы были так напряжены, что я боялся сорваться в любой момент. И решил напиться.

Довольно удобно устроившись на табурете у стойки бара, я попытался, пока еще трезв, привести в порядок свои мысли. Обдумав положение, пришел к заключению, что самой большой проблемой для меня был страх. Не только этот грязный мерзавец сегодня по телефону напугал меня до смерти. Я выхожу из себя и по самому незначительному поводу. Как это было вечером, когда Френсис случайно произнесла имя Джоан. Если я буду продолжать в том же духе, на меня еще наденут смирительную рубашку. Мне нужно взять себя в руки и прежде всего отвлечься от самого себя и от своих забот.

Я огляделся в поисках хостессы или просто шлюшки, с которой мог бы поговорить. Когда не нужно, вечно сразу же появлялся какой-нибудь болтливый собутыльник, надоедавший своими глупыми разговорами прежде, чем я успевал сделать первый глоток. Но не сегодня вечером. Посетители были парами или группами и прекрасно развлекались без меня. У самого же бармена было слишком много работы, и он уделял мне внимание только выполняя мои заказы.

Если бы я, по крайней мере, мог кому-то позвонить!

Кому-нибудь, кто мог бы мне составить компанию. Но я не знал ни единой души, которая не была бы тем или иным образом связана с Эллен или конторой. Я внезапно осознал, как тесен мир, в котором я жил. Подумал о Джоан. Боже мой, как не хватало мне ее сегодня вечером! Если бы все прошло по плану, я бы сейчас сидел с ней в этом или каком-нибудь другом баре и провел бы несколько восхитительных часов, вместо того чтобы вести разговоры с самим собой. Теперь, когда она мертва, не было больше никого, при ком я мог бы расслабиться и высказать все, что на душе… Кроме, может быть, Клинта.

Я был уже довольно пьян, но решил, если не застану его сейчас дома, попытать счастья в другом баре или попросить шофера такси рекомендовать мне заведение, в которое стоило завернуть. Я знал, что их в округе немало, но не имел понятия, где именно. Когда еще была жива Эллен, я, по понятным причинам, избегал таких заведений и понимал, что мне, в сущности, это не к лицу. Но теперь мне это было совершенно безразлично.

Я чуть было не закричал от радости, услышав бодрый голос Клинта, спросил его, не собирается ли он провести остаток вечера дома, и он ответил утвердительно.

— Я что-то сегодня расклеился, — сказал я. — Решил вернуться домой, только если ты там. Я не хочу быть один. Если это тебе не подходит, скажи прямо, тогда я пойду в другое место, чтобы облегчить душу.

— Конечно, приходи, мы поднимем тебе настроение, — сказал он. — Мое плечо в твоем распоряжении.

Мне стало легче от одного звука его голоса.

— Я буду через несколько минут, — пообещал я, и тут сказалось выпитое на пустой желудок. Я еле добрел до выхода, но все же выбрался на улицу и подозвал такси.

25

— Боже праведный, Джефф, — воскликнул Клинт, когда я вошел. — Что с тобой случилось? Ты ужасно выглядишь. Пожалуй, ты здорово перебрал, верно?

Его голос звучал не укоризненно, а озабоченно, но тем не менее это меня разозлило. Я знал, что, вероятно, выглядел как воплощенная смерть, но не желал, чтобы мне этим тыкали в нос. Да, я напрасно искал его общества, и теперь был готов затеять с ним ссору.

— Ну, немного выпил, — раздраженно бросил я. — Ты что-то имеешь против?

Он игнорировал мой выпад.

— Ты что-нибудь ел?

— Нет, папочка, — ответил я насмешливо. — Ты разве еще не знаешь? Я сел на диету. Разрешены только жидкости. Строгое предписание врача: каждые пятнадцать минут по рюмке, и… — я внимательно посмотрел на свои ручные часы —… и я уже опаздываю с приемом. У тебя не найдется?

Он молча подошел к бару и налил мне.

— Вот, — сказал он, подавая бокал. — Хотя тебе уже вполне достаточно, но это позволит скоротать время, пока я приготовлю что-нибудь поесть.

Я опустился в кресло, не сняв ни шляпу, ни пальто, одним глотком опустошил бокал и, видимо, на какое-то время отключился, так как, когда открыл глаза, Клинт опять стоял передо мной с чашкой дымящегося кофе, яичницей и тостами. Он слегка подтолкнул меня.

— Давай, дружище, — сказал он. — После этого ты сразу почувствуешь себя лучше.

Я начал есть. Клинт молчал. Он подошел к проигрывателю и поставил тихую, легкую музыку. Крепкий кофе и еда просветлили мои мозги. Я мог представить, как выглядел в его глазах. Он должен был считать, что я не выдержал тяжести недавнего происшествия. Вполне понятно, я стал жертвой ужасной трагедии. Я напился, чтобы легче перенести это. Он был моим другом и пытался помочь мне пережить тяжелое время. Только он, к сожалению, не знал истинной причины, по которой я напился. Он не знал, что в действительности меня гложет. Что бы он сказал, расскажи я ему правду?

Я снова подумал о шантажисте и о том, как мне справиться с ним. Невозможно было планировать что-то заранее, поскольку я не знал, что ему на самом деле было известно. Приходилось дожидаться, пока он позвонит снова, выжать из него все, а затем положиться на свое искусство импровизации.

— Тебе лучше? — спросил Клинт.

— Значительно лучше, спасибо. Ты отличный врач.

— В любое время, старик. В любое время. Дверь в кабинет доктора Тернера для друга всегда открыта. — Он помолчал и затем чуть серьезнее добавил: — Ты хочешь о чем-то поговорить?

Я улыбнулся.

— Ничего особенного. Просто я чувствую себя одиноко, вот и все. Полагаю, это запоздалая реакция на то, что случилось.

Он с минуту рассматривал меня.

— Знаешь, чего тебе не хватает?

— Чего, доктор?

— Темпераментной девчонки, больше ничего.

— Но, доктор! — воскликнул я с наигранным возмущением. А сам надеялся, что у него был на руках хороший рецепт, прежде всего, нужный телефонный номер.

— Можешь ничего не отвечать. Я…

Зазвонил телефон. Клинт встал.

— Вероятно, одна из моих куколок, которая почувствовала себя одинокой. Сказать ей, чтобы привела с собой подругу?

— Ты врач, — сказал я, чувствуя себя уже гораздо лучше. Клинт был великолепным парнем.

Телефон находился в небольшой комнате, расположенной рядом с гостиной и служившей Клинту кабинетом. Он мигом вернулся.

— Это тебя, — сказал он.

Я вскочил. Мое сердце готово выскочить из груди. Клинт заметил взволнованное выражение моего лица и неправильно истолковал его.

— Подожди штаны снимать, — сказал он. — Это мужчина.

«Да-да, и я могу предположить, кто именно», — проворчал я про себя. Откуда эта свинья узнала, где я нахожусь? Я медленно подошел к телефону, стараясь сохранять самообладание.

— Алло, — сказал я.

— Ну, как дела сегодня вечером? — Это был тот же самый отвратительный, каркающий голос. — Очень мило, что мы еще можем говорить. Меня бы не удивило, если бы ты был уже готов… после сегодняшнего запоя…

Негодяй! Он весь вечер следил за мной. Ну прекрасно! На этот раз я кое-что из него вытрясу. Я должен выяснить, что он знает.

— А теперь, кто бы вы ни были, слушайте меня внимательно, — сказал я как можно энергичнее.

— Слушаю, — последовал ответ.

— Я по горло сыт вашей таинственностью. Говорите, что хотите сказать, и покончим с этим. Вы, очевидно, считаете, что знаете нечто, что может меня испугать или обеспокоить. Хорошо. Говорите же. Что вы знаете или полагаете, что знаете?

— Я знаю многое, дружок, — ответил он. — Очень многое. Но сначала я хотел бы тебя кое о чем спросить.

— О чем?

— Где Джоан?

Так вот оно что!

— Какая Джоан? — спросил я.

— Не смеши меня, Моррисон. Ты прекрасно знаешь, какая Джоан. Конечно, Джоан Холлоран. Теперь ты понимаешь?

Мне было ясно, что Клинту слышна моя часть разговора, из которой он может заключить, что речь идет о чем-то неприятном. Одновременно я молниеносно изменил тактику. Она основывалась на моем старом принципе: если ты попал в неприятную ситуацию, не трать нервы, а попытайся использовать ее с выгодой для себя.

Я громко сказал:

— Я не знаю, о чем вы говорите, и не стану больше слушать вашу болтовню. Вы, должно быть, меня с кем-то перепутали. Я не знаю никакой Джоан. А если бы даже и знал, то не понял бы, какое вы имеете к этому отношение. Но я хочу дать вам один добрый совет. Оставьте меня в покое, иначе вас ожидают серьезные неприятности.

— Какие же, дружок? Может быть, ты хочешь обратиться в полицию?

— Вот именно.

— Давай, братишка, я только и жду этого. Но не забывай, что я видел тебя с ней, понимаешь? Я много раз видел тебя с ней. Тогда это меня не касалось. Но теперь ее все ищут. И тебя все ищут тоже, ты понял? Почему ты прячешься? Пожалуй, у тебя совесть нечиста. Где она, Моррисон? Твоя старуха что-то пронюхала? Решил от нее отделаться? Ну давай, Моррисон, иди в полицию. Но не забудь, я могу рассказать больше, чем ты.

Теперь, когда мне было ясно, чего он хотел, его слова не застали меня врасплох. Меня озадачило только одно. Если он говорил об Эллен как о «моей старухе», значит он либо ничего не читал об этой авиакатастрофе, либо не сумел связать меня с той миссис Моррисон, которая числилась среди пассажиров. И тогда речь шла о дешевом блефе, за которым стояло немногое.

— Можете вы, наконец, понять, что я не тот, за кого вы меня принимаете? — сказал я, когда он закончил. — Я не знаю никакой Джоан, и никогда не знал раньше, как вы, по-видимому, думаете. — Это было предназначено для Клинта и должно было облегчить мне последующие действия. — Кроме того, — добавил я, — если вы так уверены, что что-то знаете, почему бы вам не сообщить полиции?

— Потому что ты мне симпатичен. А полиция мне не симпатична, когда в этом нет необходимости. Когда я недавно увидел тебя на улице, я тут же сказал себе: «Это же тот парень, которого они ищут… тот самый, которого я видел вместе с Джоан… симпатичный парень… спрашивается только, кто он такой». Я пошел за тобой. Поспрашивал кое-кого. И узнал твое имя.

И еще одно, ты просто не поверишь. Я следил за тобой сегодня вечером. Был прямо за тобой. Даже вошел вместе с тобой в дом, а этот идиот у двери подумал, что мы с тобой знакомы. Мы вместе ехали в лифте. Я нажал на кнопку этажом выше, чем ты. Ты ни разу не взглянул на меня. Даже не заметил, что я придержал за тобой дверь, чтобы проследить, в какую квартиру ты идешь. При этом я увидел, что у тебя есть ключ. Я доехал до следующего этажа, пешком спустился и списал то, что было указано на дверной табличке. Твое имя стояло под именем этого Тернера. Очевидно, ты живешь там недавно. Думаю, что у вас с ним какое-то соглашение. Не здесь ли, случайно, ты держишь Джоан? Если бы там жила женщина, я бы спросил ее, не она ли та самая пропавшая без вести Джоан… — Он разразился громким смехом.

Я вспомнил, что кто-то действительно поднимался вместе со мной в лифте, но я, конечно, не обратил на него никакого внимания. Я был слишком пьян.

— Послушайте, вы, трус, почему бы вам не подняться сюда и не сказать мне в лицо все, что хотите?

— Нет, дружок, так между друзьями не водится. А я твой друг. Ты ведь, наверное, слышал о дружбе по переписке? Ну вот, а мы с тобой друзья по телефону. Не говоря о том, что полиция мне несимпатична, мне нужны от тебя деньжата. Все-таки расходы на такси, выпивку и все такое… о потраченном времени я уж не говорю… Время — это деньги, дружок, ты же знаешь.

— С вашими идиотскими анонимными звонками вы далеко не уйдете, — сказал я. — Я разговариваю с вами в последний раз. Если у вас есть хотя бы какие-то проблески разума, вы это прекратите. Иначе…

Он тут же оборвал меня, и тон его стал ледяным.

— Слушай меня внимательно, Моррисон. Я сказал тебе все это, чтобы ты был в курсе. Ты имеешь дело не с любителем. Я позвоню тебе завтра опять в это же время, и тогда ты дашь мне ответ получше. В следующий раз я расскажу тебе еще кое-что, понимаешь?

— Черт побери, почему вы не можете все сказать сейчас?

Он рассмеялся.

— Я хочу дать тебе время. Время на раздумье. Я хочу, чтобы ты еще раз заснул с этим, дружок… если сможешь.

Он повесил трубку. Я с удовольствием швырнул бы свою в стену, но в гостиной сидел Клинт и смотрел в мою сторону.

26

— Я вовсе не собираюсь делать вид, что ничего не слышал, — сказал Клинг. — Господи Боже, что все это значит? — Глубокая озабоченность отражалась на его лице.

Я вернулся к нему и бросился в кресло, в котором сидел прежде.

— Не знаю, Клинт. Я в самом деле не знаю. Он сумасшедший. И вообще полная бессмыслица.

— Хочешь рассказать, в чем дело? — спросил он.

Я прошел рукой по влажному от пота лбу и испустил долгий стон.

— Сейчас, Клинт, — сказал я. — Но ты дашь мне вначале выпить, да?

Я пытался выиграть время, чтобы обдумать, как это лучше всего преподнести Клинту. Еще во время телефонного разговора я решил частично посвятить его. Мне нужна была помощь. Я не мог следить за этим мерзким типом, не зная, как он, собственно, выглядит. Я не мог постоянно оглядываться, со страхом и подозрением рассматривать каждое незнакомое лицо, вздрагивать при каждом телефонном звонке, опасаясь, что это снова может быть он. Я бы сошел с ума. А если он примется за меня всерьез? У меня не было никакого опыта с шантажистами. Возможно, Клинт мог бы дать совет. Его фирма представляла интересы богатейших людей из высшего общества. Такие случаи должны были им встречаться. Всегда кто-нибудь пытается скомпрометировать видных людей в глазах общественности.

Клинт вернулся, подал мне стакан и сел напротив.

— Итак, — сказал он, — в чем дело?

— Это просто странно, — начал я. — Тип, который мне звонил… это второй раз. Он уже звонил мне в контору сегодня во второй половине дня. Не представился, сказал только, что кое-что узнал, и повесил трубку. А сейчас сказал, что видел меня с женщиной по имени Джоан, о которой я никогда не слышал, и хочет знать, где она. Он…

— А он назвал тебе фамилию этой женщины? — осведомился Клинт.

— Да, она мне ни о чем не говорит… Постой-ка… Вроде Харриган… Халлман… Нет… Холлоран. Да, именно так. Джоан Холлоран.

— Понятно, — сказал Клинт. — Та девушка, которая исчезла.

— Откуда ты знаешь? — спросил я с наигранным удивлением.

— Неделю назад газеты были полны этим. Ты не читал?

— Откровенно говоря, я не слишком внимательно читал газеты. Тем более, о таких вещах.

— Естественно. Извини, я должен был сообразить. У тебя совсем другое было на уме. Ну, это действительно очень странная история.

Я слушал, как он в общих чертах рассказывал мне об исчезновении Джоан, историю, которую я знал лучше него. Затем он спросил:

— Но какое, черт побери, отношение это имеет к тебе?

— Почем я знаю? Этот парень настойчиво утверждает, что видел меня вместе с ней. Он вообразил себе, будто я знаю, что с ней случилось или где она находится. Это притом, что я даже не знаю, кто она.

— Боже праведный, но это действительно странно, — сказал Клинт. — Теперь я понимаю, о чем он говорил. Таинственный незнакомец! Будто бы эту девушку довольно регулярно посещал один парень, о котором никто из остальных друзей ничего не знал. Ее соседи по довольно мрачному кварталу в Вест-Сайде видели ее вместе с этим малым, но ничего при этом не подозревали, пока она не исчезла. Теперь все его разыскивают. Газеты опубликовали описание его внешности, даже поместили рисунок. — Лицо Клинта расплылось в широкой ухмылке. — Теперь, когда я тебя внимательно рассмотрел, ты действительно похож на него. У вас обоих взгляд развратника.

— Может быть, это я и есть, — сказал я с самой шутливой интонацией.

— Как раз тут я бы тебе поверил, плутишка, — смеясь ответил он. — Ты обладаешь худшими чертами характера, какие только можно представить. Но довольно об этой глупости. Все это просто смешно. Под то описание мог подойти каждый.

— Этот так называемый таинственный незнакомец настолько важен? Его всерьез разыскивает полиция?

— Несомненно. Газеты, конечно, это раздули, потому что у них нет ничего нового. Но я случайно узнал, что полиция убеждена: тот мужчина является ключом ко всему делу. Босс девушки, Майк Норман — один из моих друзей. Наш клиент однажды принимал участие в его программе и в результате попал в затруднительное положение, а Майк нам очень помог. Я недавно случайно встретил его, и мы вспомнили про это происшествие. Он твердо убежден, впрочем, и полиция тоже, что с девушкой произошло нечто ужасное, более того, весьма вероятно, что это дело рук того «мистера Икс». Другого приемлемого объяснения нет. У нее не было никаких причин для добровольного исчезновения. Все шло, как по маслу. После того как со всех остальных ее друзей подозрения сняты, остается только тот парень.

— Ну, хорошо, — сказал я, чтобы вновь вернуться к исходной точке, — а что же теперь делать мне? Я действительно не хочу иметь никаких дел с полицией, даже по причине недоразумения. Ты же знаешь, газеты сразу поднимут шум и ославят мое имя. Даже если это продлится только день, беду уже не поправишь. Можешь себе представить, как на такое будут реагировать в нашей конторе. При всем желании, Клинт, я не могу себе этого позволить.

Я не скрывал своего страха. Я был затравлен, на исходе сил. Клинт сказал именно то, что я хотел услышать.

— Так он собирается обратиться в полицию? Это было бы в высшей степени возмутительно. Ты думаешь, что мошенник всерьез намеревается это сделать? Несомненно, он живет в том же районе, что и Джоан, раз видел ее с этим парнем. Потом он увидел тебя и нашел, что ты на него похож. В таком городе, как наш, наверняка найдутся дюжины таких людей. Он следит за тобой и чует деньги. Он прекрасно понимает, что ты не можешь позволить себе быть втянутым в скандал. Ему наплевать, тот ты парень или нет. Он рассчитывает, что ты согласишься лишиться нескольких долларов, чтобы вновь обрести покой.

— Это для меня очевидно, — признал я. — Но что мы должны сделать?

— Предоставь все мне. Я знаю, как управляться с таким жульем. Моим клиентам постоянно угрожают какие-нибудь шантажисты. Если они действительно в чем-то замешаны, все не так просто, но в твоем случае это детская игра. Только не впадай в панику и ни при каких обстоятельствах не плати ни цента. Если ты один раз уступишь, он будет сосать из тебя кровь до конца твоей жизни.

— Ладно. А как мне себя вести?

— Когда он опять позвонит, веди себя как и прежде. Ты не имеешь ни малейшего понятия, о чем он говорит, но готов встретиться с ним и раз и навсегда прояснить дело. Вероятно, он попытается и дальше тебя запугивать. Не допускай этого. Тебе вообще нечего опасаться. Рано или поздно ему придется согласиться с твоим предложением. Откажись, если он захочет встретиться с тобой в каком-нибудь темном углу. Настаивай на том, чтобы встреча происходила в людном месте, например, в баре или на улице. После этого он, вероятно, уже пойдет на уступки. Когда он увидит, что не в состоянии причинить тебе вред, то или осознает свою ошибку, или сам испугается. Несомненно, все это не что иное, как дешевый блеф.

— А если мы условимся с ним о встрече?

— Тогда прерви ее под любым предлогом. Я тоже буду там, но не с тобой, а прихвачу нескольких приятелей. Крепкие ребята, они уже помогали мне в похожих ситуациях. Симпатичные парни, которым доставляет удовольствие хороший мордобой. Как только мы представим им нашего друга, они возьмут на себя все остальное. Тогда вы поменяетесь ролями. Если одного раза ему будет недостаточно, это будет продолжаться до тех пор, пока он станет не в состоянии тебе докучать. Уверяю, ему отобьют всякое желание. Настоящий профессионал применил бы совсем другую тактику. По моему мнению, мы имеем дело с дешевым жуликом, который вообразил себя гением только потому, что смог узнать твое имя и адрес, и тем самым якобы поставил тебя на колени и может сосать твою кровь до конца жизни. Можешь не беспокоиться, с этим мерзавцем мы справимся.

Я встал и протянул Клинту руку.

— Ты замечательный человек, — сказал я. — Ты верно говорил, я в хороших руках.

Клинт весело ухмыльнулся.

— Это для меня удовольствие, старина. Настоящее удовольствие. Пожалуй, на сегодня нам лучше закончить, согласен?

— Согласен, — кивнул я. — Мне гораздо лучше. Думаю, что даже смогу заснуть. Еще раз большое спасибо.

Когда я уже направлялся в свою спальню, Клинт сказал:

— Может быть, завтра вечером, когда мы отделаемся от твоего приятеля, я смогу тебе доставить лекарство.

— Какое? — недоуменно спросил я.

Он засмеялся.

— Темпераментную девчонку, как я тебе рекомендовал.

Я низко поклонился.

— Целиком и полностью я в ваших руках, доктор.

27

Оставшись один, я еще раз обдумал события этого вечера и пришел прежде к одному очень благоприятному выводу. Клинт с готовностью принял версию, которую я ему предоставил. Этому явно способствовала моя готовность рассказать всю историю, или то, что он принял за нее. В конце концов, должен же я был ему что-то сказать, раз он слышал наш разговор. А не расскажи я ему так много и ограничься пустыми отговорками, звонки продолжались бы, либо сюда, либо в контору, и долго я бы не выдержал. Нет, нужно отделаться от этого ублюдка.

Я еще раз взвесил предложение Клинта. С его точки зрения, речь шла просто о недоразумении, и тогда его предложение становилось вполне логичным. Клинт не думал, что мой вымогатель обратится в полицию, и был просто уверен, что такой вариант мне ничем не грозит. Сотрудники полиции после короткой проверки придут к заключению, что речь идет об ошибке, и на этом все кончится.

Если бы я в самом деле был так чист, как утверждал, лучшего нечего и желать. Но я не мог допустить, чтобы меня проверяла полиция. Я попытался поставить себя на место шантажиста после того, как его проучат. Весьма возможно, что он будет по-прежнему убежден, что я и есть тот самый тип, кого ищут. Конечно, он мог, как предполагал Клинт, испугаться и отступиться.

С другой стороны, он со злости и из-за того, что лишится шансов получить деньги, может решиться отомстить. Что ему помешает анонимно позвонить в полицию и выдать Джеффа Моррисона за таинственного незнакомца? Полиция, конечно, займется проверкой и представит меня другим соседям, которые видели ее вместе с этим «мистером Икс». Кто-то из них может заявить, что я тот самый мужчина. Конечно, это не столь веское доказательство, и я мог бы все отрицать, так как отпечатки пальцев уничтожены, но я ни в коем случае не хотел иметь дела с полицией. Кто-нибудь из полицейских наверняка дружен с репортерами и может рассказать об этом. А те, в свою очередь, широко распишут в прессе, как меня допрашивали в полиции. Так или иначе, об этом станет известно в нашей конторе.

Я решил утром поделиться с Клинтом своими соображениями по поводу «кулачной терапии», оставив ее на крайний случай, а тем временем вести переговоры с вымогателем, может быть, встретиться с ним и убедить в том, что он ошибается. На самом деле я, естественно, хотел только выиграть время, чтобы обдумать, как лучше от него избавиться.

Никак не удавалось заснуть. Только под утро начали действовать те четыре таблетки аспирина, которые я принял. И потому я проспал.

Клинт разбудил меня, но поговорить с ним уже не оставалось времени. Он был совсем одет и спешил на деловую встречу, поэтому лишь просунул в дверь голову, чтобы сказать, что приготовил для меня сок, тосты и кофе, и чтобы я не стеснялся, если понадобится еще что-нибудь.

Он предложил мне также вечером вместе поужинать, и я решил, что тогда еще успею поделиться с ним моими планами.

28

В течение дня меня ожидали еще две новости, которые совершенно оттеснили моего шантажиста на задний план. Я столкнулся с двумя абсолютно новыми обстоятельствами, которые привели меня в еще больший ужас, чем все, что произошло до сих пор. До сих пор я, по крайней мере, был в таком положении, что успевал устранить одну опасность, прежде чем на меня обрушивалась другая. Теперь я уже не знал, о чем думать и за что в первую очередь хвататься.

Все началось, когда я незадолго до полудня пришел в контору, и уже носилось некоторое время в воздухе, прежде чем я что-то узнал. Я как раз хотел погрузиться в свою работу, когда Френсис включила переговорное устройство.

— Я вижу по своему календарю, что у тебя сегодня днем ничего не намечено. Кроме того, я вижу, что и у меня тоже ничего не запланировано. Это очень необычно и несколько печально, и в связи с этим нам нужно что-то предпринять.

Мне был понятен ее замысел, ее наступательная тактика. Я попытался уклониться — с меня хватало вчерашнего вечера.

— Я бы с удовольствием, Френсис, но я только что пришел и должен, наконец, заняться этим Буркгольцем. Больше нельзя откладывать. Захвати мне несколько сэндвичей.

Но Френсис не собиралась довольствоваться моим простым «нет».

— Любой врач тебе скажет, что нет ничего вреднее для здоровья, чем обед за письменным столом… Пожалуйста, Джефф. У меня есть особая причина. Я хочу рассказать тебе кое-что, что тебя обрадует. И, Джефф, если уж тебя нельзя переубедить ничем другим… я тебя приглашаю!

— Хорошо, ты меня уговорила.

Это было не так, не мог же я ей грубо заявить, что при данных обстоятельствах не могу себе этого позволить? Мы отправились в «Лe Франс», фешенебельный ресторан на Уолл-стрит, постоянными посетителями которого были очень богатые банкиры и биржевые маклеры. Он был почти полон, но Френсис предварительно заказала столик, и нас сразу проводили на наши места.

— Итак, — поторопил я после того, как мы заказали себе аперитивы, — выкладывай свои новости.

— Джефф, — начала она экзальтированно, как всегда, когда была чему-то особенно рада. — Я так взволнована, что даже не знаю, с чего начать. Это связано с мистером Вильямсом.

— С отцом Эллен? Что с ним?

— Сегодня утром я с ним обменялась парой слов… Ах, ты, вероятно, даже не знаешь, что он еще в городе?

— Нет. Я распрощался с ним и с миссис Вильямс в субботу после панихиды по Эллен и полагал, что они вернулись на побережье.

— Я совсем забыла тебе сказать, — продолжала Френсис. — Они остались еще на несколько дней, чтобы привести в порядок кое-какие дела. Он мимоходом зашел сегодня утром и спрашивал о тебе. После обеда он придет опять… Во всяком случае, он пригласил меня на кофе и — о, Джефф, он был так плох и так подавлен, что я, увидев его, чуть не разрыдалась…

Я понятия не имел, к чему все идет, но у меня было смутное чувство, что приближается нечто страшное. Я не перебивал. Я сидел тихо, стараясь казаться заинтересованным, и терпеливо ждал, пока она дойдет до так называемых хороших вестей.

— Ты знаешь, что больше всего огорчает его и миссис Вильямс? Полная пустота, как он выразился. Как будто Эллен просто исчезла. Если бы она болела и умерла естественной смертью, состоялись бы похороны и имелось бы место, которое они могли бы навещать… Я с такой стороны это, собственно, еще никогда не рассматривала. А ты?

Я по-прежнему не понимал, о чем, собственно говоря, идет речь, но мне все это не нравилось.

— Черт побери, Френсис, ты ведь не можешь называть это «добрыми вестями». Это… это же патология. У меня мурашки пошли по спине.

— Прости, Джефф. Я могу себе представить, как тебе плохо. Я ведь тоже всем сердцем любила Эллен. Но мы должны примириться с тем, что произошло. Мы не можем прятать голову в песок. Нет, я рассказываю тебе эти подробности лишь потому, что они делают понятным то, что он сказал потом… Ладно, я перехожу к делу. Мистер Вильямс сказал, что он всю прошлую ночь в отеле не смыкал глаз и думал, что можно сделать в память о ней, что-то такое, что было бы одновременно исполненным смысла и полезным, что-то иное, нежели памятник на пустой могиле…

Он сказал, что мысленно восстановил всю жизнь Эллен и внезапно вспомнил, как сердце Эллен было привязано к Вермонту, к этой старой усадьбе, и историю с подземными укрытиями. Ему вспомнилось, как часто она мечтала проверить легенду, созданную на этой основе, и, если она хотя бы частично окажется правдой, подарить этот дом Историческому обществу в Вермонте с тем, чтобы его можно было превратить в местную достопримечательность и…

«Нет! — мысленно воскликнул я. — Нет, это не может быть».

Я знал, что за этим последует. О нет, нет, и еще раз нет!

— Эллен не успела это сделать, — продолжала Френсис, — но теперь мистер Вильямс хочет приложить все силы к тому, чтобы ее желание исполнилось. Он не только хочет подарить Историческому обществу старый дом, но и передать штату тысячу акров земли с летним домом и всем прочим, чтобы там устроили общедоступные места для отдыха с площадками для кемпингов и пикников и заповедником. Все это в память об Эллен. Он сказал, что хочет немедленно заняться всем этим. И был так взволнован! Он ведь стал совсем старик, Джефф. А теперь он говорит: «Я опять начинаю жить». Разве это не удивительно?

Она, вероятно, заметила выражение моего лица, так как приглушенно и несколько разочарованно добавила:

— Разве не так?

Я быстро сумел опять овладеть собой.

— Ну, конечно, конечно, — успокоил я ее и представил себе все это. Я словно воочию видел надписи, сделанные туристами на стенах. Старый дом мигом заполнится длинноволосыми, тщеславными историками, и рано или поздно труп Эллен обнаружат, а это станет моим концом.

— Тебя, кажется, не вдохновляет эта идея, — сказала она.

— Ну почему, — солгал я. — Просто мне нужно привыкнуть к этой мысли. Все произошло так быстро… и я не знаю, Френсис, следует ли мистеру Вильямсу это затевать. Такой памятник бросает меня в дрожь. Я знаю одного человека, который имел обыкновение играть со своим сыном в шахматы. Сын был добровольцем-пожарным, и однажды вечером, когда они опять играли друг с другом, его вызвали на пожар, и он погиб под обрушившейся балкой. А шахматная доска с тех пор так и стоит, фигуры в том самом положении, в котором их оставил парень. Я этого не понимаю. Для меня тут есть что-то жуткое. Именно потому я не могу оставаться в нашей квартире… Там слишком многое напоминает Эллен.

Я, в сущности, не ожидал особого результата от своей отговорки, но она, по меньшей мере, объясняла полное отсутствие энтузиазма с моей стороны, и тем самым я выигрывал время, чтобы обдумать, как мне сегодня после обеда реагировать на планы старика. Что касается поместья, я не имел никакого права голоса, так как оно не было собственностью Эллен.

Френсис тем временем беззаботно щебетала.

— Но это же совсем не то, Джефф. Случай, о котором ты упомянул, действительно кошмарный. Но здесь речь идет о памятном месте… Боже мой, люди ведь всегда называли здания или больницы в честь тех, кого любили… Я убеждена, что Эллен хотела бы этого… чтобы ее любимые места стали мемориалом! Если бы ей раньше пришло это в голову, она бы непременно внесла в свое завещание…

Я оправился от первого потрясения и решил примириться с судьбой.

— Полагаю, он немедленно займется этим.

— Да. Он хотел уже сегодня кое-куда позвонить, но я сомневаюсь, что до весны можно что-то сделать практически. Ты ведь знаешь, какие зимы в Вермонте.

— Верно, — согласился я и мысленно поблагодарил Господа Бога за добрую старую зиму в Вермонте. Пусть она будет еще более суровой, чем в прошлые годы!

— Думаю, мистер Вильямс попросит тебя кое в чем помочь ему, — сказала Френсис. — Он намекнул на это.

Ведь ему будет довольно сложно организовывать все из Калифорнии. Потому я и была так расстроена, при виде твоей реакции.

О, небо! Что может быть хуже, чем выполнять чьи-то планы, которые означают конец для тебя самого. Вслух я сказал:

— Глупости, Френсис. Я полностью «за». Мне только нужно было несколько минут, чтобы привыкнуть к этой мысли. Теперь я согласен на сто процентов.

— Отлично, — обрадовалась она.

Остаток обеда прошел без неожиданностей, и мы вернулись в контору.

29

Вскоре после двух позвонил Гораций, сообщив мне, что отец Эллен у него. Он попросил меня прийти в его кабинет. Разумеется, речь шла о вермонтском проекте. Я пробыл с ними полчаса, изобразил, как воодушевлен этой идеей и выразил готовность позаботиться о деталях. Старый Вильямс посоветовал мне связаться с Лесли Кондоном, банкиром и его старым другом в Бэрлингтоне, с которым он уже разговаривал и который очень интересовался историей Вермонта.

Начиная с этого обеда с Френсис я все более осознавал необходимость убрать труп Эллен из подвала в Вермонте, и прикидывал, под каким предлогом мне бы туда поехать.

Теперь, когда я выслушал отца Эллен, такой повод мне представился.

— А что, — предложил я, — если я сразу съезжу в Бэрлингтон, коротко переговорю с мистером Кондоном, а затем покажу ему поместье, чтобы он мог сразу представить себе всю картину?

— Отличная идея, — согласился мистер Вильямс.

— Я тоже «за», — сказал Гораций. — Кроме того, тебе полезно на несколько дней расслабиться.

— Позвоню сегодня мистеру Кондону, и, если его устроит, нынче же вечером выеду к нему, — сказал я.

Мы еще обсудили различные юридические аспекты этого проекта, и оба старика остались в высшей степени довольны моим усердием. Когда я их покинул, они были полны оптимизма.

Я и сам почувствовал себя увереннее. Опять я, сообразно со своими принципами, получил возможность использовать опасную ситуацию с выгодой для себя. Я сомневался, что они сочли бы эту идею такой отличной, знай, что я в действительности собирался сделать. Они сами предоставили мне предлог для поездки в Вермонт. Я не только выслушаю мнение любителя истории, но и, прежде всего, смогу позаботиться о том, чтобы Эллен исчезла из подвала. Я еще не продумал детали, но для этого времени будет достаточно. Кое-что мне уже пришло в голову.

«Отлично сработано, Моррисон», — поздравил я себя, вернувшись в свой кабинет. Проходя мимо письменного стола Френсис, я сказал:

— Пожалуйста, попытайся связаться по этому номеру с мистером Лесли Кондоном в Бэрлингтоне. — Я подал ей записку, которую получил от старого Вильямса. — Впрочем, — добавил я, — вполне возможно, что я еще этим вечером уеду в Вермонт, значит…

— Уже этим вечером! — воскликнула Френсис.

Я рассмеялся.

— Возможно, поначалу я был несколько нерасторопен, но теперь нельзя больше ждать.

Она набрала номер, и, пока она ожидала связи, я коротко рассказал ей о своей беседе с отцом Эллен и Горацием. Через несколько минут мистер Кондон был у аппарата, и я поспешил в свой кабинет, чтобы поговорить с ним.

Кондон был в восторге от моего предложения навестить его на следующий день.

— Я выезжаю сегодня вечером, — сообщил я ему. — Остановлюсь в мотеле, а завтра, скажем, в десять, встретимся у вас в кабинете. Потом мы можем вместе поехать в поместье, и вы все увидите сами. Что вы на это скажете?

Он был согласен, и мы попрощались. Я сообщил Горацию о своих планах. Затем я позвонил Клинту, чтобы отказаться от условленного с ним ужина. Когда я назвал причину, то получил второй удар за день.

— Очень хорошо, — сказал он. — Смешно, но я только что разговаривал о тебе… и о Вермонте.

— С кем?

— Со страховым агентом авиакомпании.

— Чего он хотел?

— Обычное дело. Хотел узнать, как долго и насколько хорошо я тебя знаю, и так далее. Он показался мне необычайно усердным, так как выжимал из меня подробности нашей поездки в Вермонт по всем правилам искусства. Шаг за шагом, час за часом. Можно было подумать, что он ведет дневник. Он хотел знать, были ли мы все время вместе, как долго ты оставался один, когда и почему. Я совершенно не мог понять, что все это должно означать. Но не мог ничего поделать. Потому я сообщил ему все до малейших подробностей. Ты знаешь, что все это значит?

Для Клинта все это казалось несущественным, но меня вновь охватил страх. Что, Господи Боже, у них там происходит?

Я знал, что страховая компания так же, как и служба гражданских воздушных перевозок, проводила расследование, но какое, черт возьми, отношение имеет к этому моя поездка в Вермонт? Почему страхового агента заинтересовало, в течение какого времени я оставался один?

И тогда мне в голову пришла новая, вселяющая ужас мысль. Был ли он на самом деле сотрудником страховой компании? Не явился ли он прямо из уголовной полиции?

— Ты еще здесь, Джефф? — спросил Клинт.

Я совершенно забыл о нем и не ответил на его вопрос.

— Я… извини, Клинт, я просто задумался… а… он сказал, какая компания его прислала?

— Он сообщил мне какое-то название, когда говорил со мной по телефону… страхование от несчастных случаев или что-то в этом роде… откровенно говоря, точно не помню. Он сказал, что речь идет об общепринятых вопросах, связанных с авиакатастрофой. Я еще по телефону объяснил ему, что едва ли смогу помочь, но он хотел закончить свое заключение и для этого непременно поговорить со мной… Когда он был здесь, я уже больше не спрашивал о названии компании — счел, что это не столь важно.

— Конечно, нет, — согласился я. — Он не намекнул, что хочет поговорить и со мной тоже?

— Я предложил ему сам. Сказал, что ты в этом деле лучший источник информации.

— И что он ответил?

— Он нашел, что это хорошая идея. Я только спрашиваю себя, почему он сначала не обратился к тебе. Ты это понимаешь?

— Нисколько. — Я чувствовал, что пора заканчивать разговор. Я не мог больше скрывать охвативший меня ужас от того, что меня выследили. — Нам придется подождать, пока он свяжется со мной. По моему мнению, он всего лишь один из тех любопытных сыщиков, которые интересуются всем подряд, в том числе и самыми незначительными подробностями.

— Я тоже так думаю, — согласился он.

— Побеседую с ним, когда вернусь.

— А что будем делать с нашим приятелем? — спросил он. — С твоим мелким шантажистом? Он ведь хотел сегодня вечером снова позвонить?

Святой Петр! О нем я совсем забыл. Ну, у меня не было времени им заниматься.

— Как-нибудь отделайся от него, — сказал я Клинту. — Скажи, я уехал по делам. Пусть он снова позвонит через несколько дней… И, Клинт, пожалуйста не угрожай ему и не груби. Я думаю решить это дело иначе. Мы поговорим, когда увидимся снова.

— Все будет в порядке. Счастливого пути.

Мне тяжело описывать, что происходило потом. Положив трубку, я задрожал, как осиновый лист. Я просто вышел из себя. Опомнившись, поймал себя на том, что, как сумасшедший, повторяю одно и тоже слово: «У-блю-док!», и при каждом слоге ударяю обоими кулаками по столу. Слезы струились по моим щекам, и я всхлипывал.

В то же время в голове у меня стучало так громко и безостановочно, что казалось, она может в любой момент лопнуть. Я не мог сидеть на месте. Я вскочил и заходил по комнате, но этот стук преследовал меня. Я начал ходить быстрее, но он не отставал от меня, от него не было спасения.

«Как же это стало возможным?» — спрашивал я себя. Еще двадцать четыре часа назад я был спокоен. И едва я решил, что спасен, как столкнулся с новыми трудностями, которые могли стоить мне жизни. Сначала этот проклятый шантажист, затем проклятый вермонтский проект, а теперь еще проклятый страховой агент, который казался мне очень похожим на сыщика. Это несправедливо! Я уже достаточно натерпелся… Казалось, все уже в полном порядке… Никто, кроме меня, ничего не знал… Никто, кроме меня, не мог ничего выдать… Даже Джоан, единственная, кого я посвятил во все.

И тем не менее — кто-то что-то разнюхал. Кто-то что-то узнал, в этом я был уверен.

Не знаю, как долго я ругался и неистовствовал и, как одержимый, метался по комнате. Вспоминаю, как в один из моментов остановился у окна, взглянул в него, и на секунду у меня мелькнула мысль покончить со всем самым быстрым способом. Но у меня не хватило духа.

В конце концов истерика кончилась, и мой мозг заработал снова.

Что им известно? Что они могли узнать? И тут мне пришла утешительная мысль. Что бы им ни было известно, это ничего не стоило до тех пор, пока в их распоряжении нет трупа. Очевидно, они рассматривали Вермонт как возможное место преступления. Но тогда они должны поставить на голову все поместье! Если мне удастся убрать оттуда Эллен, они будут не в состоянии мне навредить. Даже если увидят свежеперекопанную землю — пока они не обнаружат труп Эллен, могут проваливать ко всем чертям со всеми своими подозрениями и догадками.

Мне нужно только их опередить. И я знал как. К тому моменту у меня появились пути и средства. Их нужно только правильно использовать.

Когда я вышел в приемную, Френсис сидела за своим письменным столом. Мне хотелось выглядеть естественным, насколько это было возможно, потому я задержался и коротко сообщил ей о своих намерениях.

— Я условился с Кондоном о встрече завтра. Поэтому сейчас ухожу. Нужно еще заехать к Клинту, собраться, заправить машину и поскорее в путь. Если тебе нужно будет завтра связаться со мной, я в десять буду в кабинете Кондона и останусь там на добрых несколько часов. Дальше пока не знаю. Возможно, я вернусь уже завтра вечером, а может быть, и нет. Во всяком случае, слишком рано меня не жди.

Только я хотел открыть дверь в коридор, как вошел старый Вильямс.

— О, Джефф! — воскликнул он. — Хорошо, что я тебя застал… Когда я сегодня утром говорил по телефону с Лесли, то рассказал ему о том материале, который собрала Эллен о старом доме и о подземелье. Он, кажется, очень заинтересовался этим, и я пообещал доставить материал как можно скорее… Естественно, тогда я еще не знал, что ты уже собрался к нему. Поскольку Крествилл тебе по пути, я подумал, что ты мог бы ненадолго зайти в квартиру и сразу забрать бумаги. Ты ведь знаешь о них?

Великий Боже, только этого мне еще не хватало! Теперь мне еще нужно обшаривать всю квартиру в поисках этих проклятых материалов. Я смутно помнил, что Эллен иногда делала выписки. Но если старик полагал, что я каждый вечер читал их перед сном в постели, то я, со своей стороны, не имел ни малейшего понятия, где Эллен хранила этот хлам. И пришлось бы попусту потратить часы на то, чтобы перевернуть всю квартиру.

Но пока я все еще раздумывал, как мне лучше выпутаться из положения, на помощь совершенно неожиданно пришла Френсис.

— Я знаю, где материалы, — улыбнулась она.

— Действительно? Где?

Она покачала головой.

— Не так сразу. Что я получу за это?

— Чего ты хочешь?

— Всего лишь поехать домой на машине.

Она лукаво засмеялась, увидев мое удивленное лицо.

— Что случилось? Ты опасался, что я потребую прибавки к жалованию?

Старик Вильямс одобрительно кивнул.

— Вот это, я понимаю, секретарша, Джефф. Она действительно заслужила прибавку.

Я согласился с ним и обратился к Френсис.

— Давай, маленький гений, бери свое пальто. Идем.

Она выручила меня из того дурацкого положения, столь незначительного и столь обременительного. Теперь старик был доволен, Френсис с удобствами поехала домой, а я потерял лишь несколько минут.

По пути я ее поблагодарил. Она пожала плечами.

— На самом деле в этом нет ничего удивительного. Прошлой весной, когда вы с Эллен уезжали, она попросила меня отпечатать ее записи и подшить в папку. Я это сделала, а позже видела, что она поставила папку в вашу библиотеку. Но если ее там больше нет, я все равно легко найду ее, так как знаю, как она выглядит.

— У меня бы на это ушли часы, — признался я.

Френсис рассмеялась.

— Видишь, что можно сделать за одну поездку домой.

В квартире Клинта я предложил Френсис чувствовать себя как дома и приготовить нам выпить, а сам прошел к себе, чтобы собраться в дорогу. Прежде всего я достал из выдвижного ящика стола автоматический пистолет 38-го калибра, который был у меня уже много лет и который я забрал с собой из Крествилла с вещами. Я убедился в том, что он заряжен, и сунул его в карман пальто. Собственно говоря, для моего плана огнестрельного оружия не требовалось, но, принимая во внимание то, что мне предстояло, с ним мои нервы были поспокойнее.

В дорожную сумку я упаковал все необходимое, включая одежду, чтобы переодеться после ночной работы. Френсис крикнула мне, что хочет позвонить своей подруге в Крествилле и пригласить ее к себе на вечерок.

— Хорошо, но поторопись, — ответил я. — Телефон в маленькой комнате рядом.

Через несколько минут я вошел в гостиную. Мне пришло в голову, что я ничего не взял с собой выпить, а сегодня вечером в том подвале без спиртного просто не обойтись. В это время Френсис в соседней комнате положила трубку. Я быстро достал из запасов Клинта две бутылки бурбона, пообещав себе возместить их при первой возможности, вернулся в свою комнату, уложил их и вышел с упакованной сумкой.

Френсис протянула мне мой стакан и подняла свой.

— За удачную поездку, — сказала она.

— Спасибо. — Если бы она знала об истинной цели этой поездки!

— Ты застала свою подругу?

— Что? Ах, да.

— Хорошо. Хотя мне и очень приятно сидеть с тобой, но думаю, нам следует поторопиться.

По дороге в Крествилл из-за оживленного движения я был очень занят, и мы почти не разговаривали. На дорогу Френсис дала мне еще добрый совет.

— Я не знаю, каким маршрутом ты поедешь, но сделай объезд в Брюстере. Там ремонтируют дорогу.

— Знаю, — кивнул я.

В квартире Френсис быстро направилась в библиотеку, сняла с книжной полки папку и, улыбаясь, протянула ее мне.

— Ну, как тебе обслуживание?

— Лучшее, что я когда-либо видел.

Я взглянул на свои наручные часы. Было 4.45. Не так поздно, как мне казалось, и уж совсем не так поздно, как было бы, доведись мне самому разыскивать эти материалы.

— Ты просто клад, Френсис. Премного благодарен. Я провожу тебя.

Я подтолкнул ее к входной двери. Она выполнила то, что от нее требовалось, и теперь я хотел от нее отделаться.

— Ты уверен, что ничего не забыл? — спросила она.

— Думаю, да.

— А как насчет спиртного? В пути может появиться желание выпить.

— Об этом я уже позаботился.

— Сигареты?

— Вполне достаточно.

— Руки вымыты, зубы почищены? — Она улыбнулась.

Я знал, что она имеет в виду.

— Ты позаботился обо всем!

Наконец она ушла. Спустя несколько минут я уже был на пути в Вермонт.

30

Движение было небольшое, и я мог полностью переключить свое внимание на ту проблему, которая составляла истинную цель моей поездки. Что же, черт возьми, мне было делать с Эллен? Я должен был отыскать для нее другое убежище.

Я не имел понятия, что может произойти с трупом, который десять дней пролежал в затхлом подвале, но определенно он не мог измениться к лучшему. Впрочем, в каком бы состоянии он ни находился, его нужно оттуда убрать.

Но куда? Несомненно одно: в поместье старого Вильямса его оставлять нельзя. И именно в этом состояла вся трудность. Во всей округе не было ничего, кроме ферм, а мне, безусловно, не хотелось быть застигнутым среди ночи с лопатой в руках на полях чьей-нибудь фермы.

Совсем рядом был национальный парк. Наверняка в лесу нашлось бы немало мест, где можно выкопать в мягкой земле небольшую яму, которая до весны укроется снегом и льдом и станет незаметной. Но в лесу постоянно делают обходы лесники, которые могут заметить мой автомобиль. А при том невезении, которое меня до сего времени преследовало, вполне могло случиться, что я попаду прямо в руки одному из них на его участке. И как я тогда должен оправдываться?

Может быть, я найду такое место, которое в течение зимы бывает закрыто. Встретить там кого-нибудь было уже менее вероятно. Но чем дольше я ломал над этим голову, тем меньше мне нравилась идея с могилой. Зима уже стояла на пороге, местами лежал снег, и земля от холода и мороза, несомненно, стала твердой, как камень. Я бы хребет себе сломал, пытаясь выдолбить яму, достаточно глубокую, чтобы скрыть труп.

Нет, мне нужно выбросить из головы эти мысли и придумать что-то, не требующее особых трудов, легкодоступное и в то же время служащее надежным укрытием. В конце концов, я не хотел всю жизнь перетаскивать труп Эллен с места на место только из-за того, что кому-то все время приходят на ум новые проекты, или потому, что какой-то хитроумный сотрудник уголовной полиции что-то разнюхал. Нужно именно такое решение. Я всю голову себе сломал, думая об этом. И, в конце концов, я нашел выход.

Каменоломня!

Неподалеку от владения Вильямсов, милях в двадцати к западу, уже на границе между штатами Вермонт и Нью-Йорк, располагались каменоломни, в которых добывался сланец. Там были нагромождены и заброшены горы отходов. Кругом зияли ямы и воронки, из которых выбирали сланец. Некоторые из них имели головокружительную глубину, до трехсот ярдов, и были частично заполнены грунтовыми водами. В одной из этих выработок вода, подаваемая невидимыми источниками, поднималась почти до краев. Люди говорили, что она так глубока, что еще никто никогда не достигал дна. Лишь немногие пытались это сделать, и с тех пор ее холодная, безмолвная глубина слыла жуткой и загадочной.

Страшные слухи ходили о храбрых ныряльщиках, которые никогда не возвращались на поверхность. Рассказывали также о буйных привидениях, в которых, правда, никто не верил по-настоящему, но все же становилось немного жутко. Никто не отваживался по своей воле приближаться к этому водоему, не говоря уже о том, чтобы купаться в нем. Если ночью кто-нибудь проезжал по хорошо известной, но мало оживленной дороге, проходящей мимо этого места, ему хотелось миновать его как можно быстрее, как это бывает, когда один проезжаешь мимо кладбища.

В народе оно называлось «заколдованной каменоломней». В лучах солнца поверхность воды была бирюзово-зеленой, но, если посмотреть вниз, эта зелень переходила в глубокую синеву и, наконец, в черноту — смоляную черноту — и скрывала, как тяжелая крышка, то, что находилось ниже.

Вот именно то, что мне требовалось. Вода станет второй могилой Эллен. Я пожалел, что с самого начала не подумал о ней. Каменоломня подходила идеально, потому что до нее легко было добраться, и в то же время она находилась в уединенном месте. Можно подъехать близко, и быть при этом скрытым деревьями и кустарником. Мне нужно лишь вытащить Эллен из машины и быстро бросить ее в безмолвную, глубокую могилу. И все будет кончено.

Мне только нужно будет убедиться, что она действительно пошла ко дну, и тогда может пройти вечность, пока ее найдут.

У меня на примете был и подходящий груз, который увлечет ее на глубину. Среди хлама, который валялся в старом доме, были железные путы для лошадей, которыми раньше часто пользовались. Эллен приобрела их за несколько центов на аукционе и попросила меня отвезти их в Вермонт. Теперь я нашел им хорошее применение.

К путам была прикреплена длинная толстая веревка, которая давала повод для замечаний некоторым нашим знакомым из Манхэттена и Уэстчестера, совершавшим экскурсии по старому дому. В то давнее время лошади должны были быть дьявольски сильны. Веревка достаточно длинна, чтобы завязать останки Эллен в одеяло. Железные путы быстро утянут ее в глубину. Я был уверен, что этой утвари никто не хватится, так как теперь это место будут осматривать совсем другие люди.

Когда сейчас я вспоминаю прошлое, кажется непостижимым, как я мог планировать такое отвратительное дело, не ощущая ни малейшего сожаления.

Я рассмотрел свое лицо в зеркале заднего вида. В слабом свете приборной панели и случайных отблесков дорожных огней мои глаза лихорадочно блестели. С черными кругами под ними лицо казалось почти зеленым. От этого зрелища меня чуть было не вырвало. Но времени переживать не было. Пришла пора действовать.

Немного южнее Манчестера мой взгляд упал на вывеску мотеля, в котором я собирался остановиться. Я свернул в проезд и поставил машину на площадке. На двери конторы светилась табличка «Сдаются бунгало», чего следовало ожидать в это время года. Было 21.45. Я назвался своим настоящим именем, получил бунгало номер 12 и уплатил вперед.

— Нельзя ли получить немного льда? — спросил я.

— Конечно, сэр, — кивнул администратор. — Я сейчас же принесу. Сверните здесь налево и поезжайте прямо. Номер 12 — последний. Я буду следом за вами.

Я нашел свое бунгало, внес багаж, включил свет и повесил одежду в шкаф. Вскоре принесли лед.

— Поблизости еще открыт какой-нибудь ресторан, где можно поесть? — осведомился я у администратора.

— В Манчестере, кафе в центре. Оно работает до полуночи. Ничего особенного, но там можно поесть. Вы не ошибетесь — только оно еще открыто в это время.

— Благодарю. Попробую.

Я хотел произвести впечатление самого обычного приезжего, чтобы потом не иметь неприятностей. Отправиться поесть представлялось мне хорошим предлогом для того, чтобы покинуть мотель. Я достал виски Клинта, налил себе, посидел несколько минут перед телевизором, затем выключил свет, и, вооружившись двумя бутылками, вернулся к машине.

Кафе я отыскал без труда и поужинал. Я был там единственным посетителем. Быстро проглотил ужин, одновременно болтая с хозяином, похвалил жаркое, рассказал ему, что на следующий день поеду дальше, в Бэрлингтон, и осведомился, как туда лучше проехать. Я был убежден, что он, в случае необходимости, меня вспомнит. По крайней мере, хорошо, если у него не будет повода впоследствии отметить в моем поведении что-то необычное.

31

Мне понадобилось полчаса, чтобы добраться до летнего дома. Свернув на подъездную дорогу, я ничего не слышал, кроме гудения мотора да хруста колес по гравию.

У крыльца я выключил фары, вышел, взял одну бутылку виски и отпер дверь дома. Я не включал свет, чтобы не привлечь внимания случайных прохожих. Кроме того, луна светила так ярко, что свет и не был нужен.

Я прошел в кухню, наполнил виски стакан для воды и сделал большой глоток. Затем я снял с крючка ключи от дома и подвала, взял лопату, которой уже пользовался в первый раз, захватил карманный фонарик и вторым глотком опустошил стакан.

С фонариком, лопатой и бутылкой спиртного я снова сел в машину и поехал к старому дому, к тому месту, где я ровно десять дней назад оставил Эллен. На этот раз я подогнал «бьюик» как можно ближе к задней двери дома, выключил фары, открыл заднюю дверцу, достал чехол для машины и поспешил ко входу.

Пронзительный ноябрьский ветер свистел вокруг старого здания. Ветви деревьев скрипели, издавая плачущие звуки, которые напоминали мне сдавленные рыдания на кладбище при опускании гроба в могилу.

Когда я с трудом открыл дверь, мои ноги просквозило потоком ледяного воздуха. Испугавшись, я торопливо захлопнул за собой дверь. Словно протестуя, она скрипнула ржавыми петлями.

Я десятки раз бывал в этом доме и знал его, как свои собственные карманы. Но сейчас я впервые оказался здесь вечером. Нежилой дом холодным зимним вечером не слишком приветлив. Он скрипит, стонет, вздыхает и кряхтит. И, кажется, проклинает незваного гостя. А в ночной тишине все звуки кажутся вдвое громче.

Я слышал торопливый шорох крохотных ног, спешивших в укрытие. Луч фонарика пробежал по полу, но маленькие бестии оказались проворнее меня. Свет отбрасывал на стены неясные тени.

Когда я направился к двери подвала, доски пола заскрипели, словно желая предупредить друг друга. Штукатурка с потолка во многих местах осыпалась и хрустела под ногами. От моего дыхания в воздухе клубились легкие облачка пара.

Как только я открыл дверь подвала и свет скользнул по старым, ветхим ступеням и доскам пола, которые мне нужно было снова снять, в нос мне ударил трупный запах. Раньше здесь было душно, сыро, холодно и затхло, но теперь воздух пропитался запахом гниющей, разлагающейся плоти. Может быть, я во многом преувеличивал, но мне пришлось тут же достать носовой платок и сделать из него повязку на нос. Это почти не помогло.

Прежде чем отважиться спуститься вниз, я влил себе в глотку еще виски, в надежде что его аромат несколько заглушит этот смрад.

Спускаясь вниз, я дрожал всем телом. Как и в первый раз, я направил луч света карманного фонарика в нужное место, снял доски пола и начал копать…

Алкоголь сделал свое дело. Я развил чудовищную энергию и совершенно забыл об этом смраде и о зловещем смысле, заключенном в каждой лопате земли.

Наконец, лопата коснулась останков Эллен. Потом я заметил льняную скатерть, в которую ее завернул. Даже теперь я не хочу вспоминать эти подробности. Я ни разу не взглянул на труп. Как только льняная скатерть освободилась от земли, я набросил на нее чехол от машины и завернул в него Эллен. Потом, едва не падая, поднял ее наверх и погрузил в кузов машины.

Затем я вернулся в подвал, засыпал яму землей и сверху тщательно уложил доски. В конце концов не осталось никаких признаков того, что здесь кто-то побывал.

Я опять глотнул виски, сунул бутылку в карман пальто, взял лопату и фонарик, поднялся наверх и запер за собой дверь подвала. Затем я вспомнил о конских путах. С помощью фонарика я нашел их там, где и предполагал, отнес в машину и закрыл заднюю дверцу.

«Благодарение Господу, с этим покончено», — простонал я.

Вернувшись на машине в летний дом, я тщательно отчистил лопату, положил ее и карманный фонарик на их обычные места, но ключ от подвала оставил у себя в кармане. Он мне еще был нужен для другой цели.

Теперь еще ненадолго остановиться у каменоломни, потом этот кошмарный сон кончится… раз и навсегда.

Я выбрал безлюдную боковую дорогу, которая хотя и отнимала у меня больше времени, но зато была безопаснее.

Здесь была меньше вероятность встретить кого-то, кто может узнать машину и последовать за мной. Я был теперь слишком близок к цели, чтобы позволить себе хотя бы малейший риск. И я не встретил ни души.

Добравшись до каменоломни, я постарался вернуть себе абсолютное спокойствие и самообладание, хотя нервы были на пределе. Сдав задним ходом на грунтовую дорогу, заглушил мотор и выключил фары. Несколько шагов с телом на руках я мог преодолеть и при лунном свете. Я открыл заднюю дверцу и вытащил Эллен, чтобы прикрепить к чехлу лошадиные путы.

Затем я собрал все свои силы, взвалил мертвую ношу на левое плечо и сделал несколько шагов к краю каменоломни. Там подхватил ее обеими руками, наклонился как можно дальше вперед и сбросил тело вниз. Поверхность воды блестела в лунном свете. Раздался всплеск, и я увидел, как чехол какие-то мгновения держался на воде, пока железные путы не увлекли в глубину и его, и Эллен. Это походило на последнюю лопату земли, закрывшей гроб.

Я вернулся к машине, закрыл заднюю дверцу и ретировался. Только очутившись в своем бунгало, со стаканом в руке, я по-настоящему осознал значение того, что только что совершил.

Я сделал это снова! И на этот раз это было идеальное убийство! Я устранил с пути все опасности.

Теперь они могли сколько угодно подозревать, вынюхивать и даже обвинять меня, но не могли мне причинить ни малейшего вреда.

Один очень простой факт связывал им руки: нет трупа — нет убийцы!

В ту ночь я спал сном праведника, выполнившего свою миссию.

На следующее утро я проснулся рано, по пути позавтракал и ровно в 10 часов явился в банк Кондона в Бэрлингтоне. Мы оговорили некоторые юридические детали и затем большую часть второй половины дня провели на землях Вильсонов.

Поместье производило впечатление, и старик сказал, что оно будет просто драгоценным даром. Я провел его по старому дому, стараясь при этом избегать случайных следов ног, оставшихся с прошедшего вечера.

Единственным местом, которое я не включил в эту экскурсию, был подвал. Я знал, что трупный запах еще не улетучился и может вызвать у Кондона недоумение. Я устроил настоящий спектакль, когда, как старый маразматик, искал в летнем доме этот ключ, и в конце концов сказал Кондону, изобразив на лице скорбь, что, должно быть, моя покойная жена в свой последний приезд сюда забрала его с собой в Крествилл. Он наверняка лежит где-нибудь в нашей квартире, и я его при случае перешлю почтой. Кондон проявил полное понимание и заверил меня, что это не к спеху.

Переночевал я в Бэрлингтоне в гостях у Кондона и на следующий день вернулся в Нью-Йорк.

Старый Вильямс уехал к себе в Лa-Джоллу. Я послал ему подробный отчет о своей поездке и получил сердечное ответное послание, в котором он благодарил меня за труды. Гораций тоже был мною вполне доволен.

Мои бывшие страхи и подозрения оказались плодом больного воображения отягощенного виной сознания. Человек, который расспрашивал обо мне Клинта, оказался всего лишь чрезмерно усердным сотрудником страховой компании, который хотел хорошо выполнить свою работу.

Шантажист звонил еще несколько раз. Мы вернулись к предложению Клинта. Его крепкие ребята о нем позаботились, и дело на этом закончилось. Об исчезновении Джоан газеты больше не писали ни слова.

Френсис была по-прежнему готова на многое, но я остался верен своему решению к ней не прикасаться. Клинт позаботился обо мне по части секса, познакомив с подходящими девушками.

Одна из них, рыжеволосая бестия по имени Мона, особенно пришлась мне по вкусу, и я планировал на рождественские каникулы отправиться с ней на десять дней в Лондон и Париж. Официально я сказал, что хочу провести рождество в одиночестве, чтобы не мучиться печальными воспоминаниями о недавней трагедии с Эллен. К тому же я сослался на то, что мое присутствие на праздниках будет только стеснять других, и мои доводы получили всеобщее признание.

И вот тогда, накануне нашего отъезда в Англию, который должен был принести мне честно заслуженное расслабление и отдых, в контору явились двое полицейских и увезли меня на допрос.

И это был конец.

То, что я не учел, содержалось в статье, появившейся в небольшой нью-йоркской газете за несколько дней до того, как я вторично похоронил Эллен.

Статья начиналась так:

«На этой неделе начались первые работы по осушению старой „заколдованной каменоломни“, знаменитой на всю страну…»

Генри Харт Хотите стать вдовой?

1

Как только женщина вошла в бар, Гвидо Трент понял, что ждет именно ее — и не только потому, что знал, как она будет одета. Детали он выяснил во время телефонного разговора, к тому же он ее уже раз видел, хотя и издали. На неприметной машине проезжая мимо виллы на Лонг-Айленде, они с партнером сфотографировали Бетти Дью. Будучи наемным киллером, он всегда действовал крайне осторожно и внимательно. Дело свое он делал по заявкам клиентов, и разумеется, за приличное вознаграждение.

Вид Трента никак не выдавал его профессию: среднего роста, стройный, всегда изысканно одетый. Правильные черты лица и деликатная манера разговора вызывали симпатию.

Трент подошел к столу и поклонился.

— Бетти-Джейн?

Женщина утвердительно кивнула.

— Я тот, с кем вы собрались встретиться.

Не дожидаясь приглашения, Трент сел рядом. Широкая улыбка не тронула холодных глаз.

— Я была очень осторожна. За мной никто не следил.

— Отлично.

Трент подозвал официантку, заказал виски с содовой и продолжал.

— Итак, вы хотите избавиться от мужа. Причины меня не интересуют — это ваше дело. Моя цена — десять тысяч долларов. Обычно половину я беру вперед. Сейчас я хотел бы убедиться в вашей платежеспособности — это мое непременное условие.

— Деньги — не проблема, — женщина потянулась за сумочкой, лежавшей на стуле. — У меня все с собой.

— Не сейчас. Пять тысяч и кредитная карточка — остальное мои проблемы.

Подняв стакан, Трент не без удовольствия следил за Бетти Дью. Та явно смущена, не ожидала, что все произойдет так просто и быстро. Но уверенности, что он выполнит заказ, а не сбежит с деньгами, у нее не было.

— Но какую я получу гарантию, что… действительно освобожусь от мужа?

— Никакой. И у меня ведь нет гарантии получить вторую часть денег в случае удачного исхода. Но я надеюсь на ваше благоразумие…

Произнесено это было любезно, но явно как предупреждение.

Женщина заколебалась — не отказаться ли вообще от своей затеи — но невозможность продолжать жить с мужем пересилила. Она подумала, что в худшем случае заплатит пять тысяч за урок для простаков.

— Остальные деньги вы получите сразу после похорон, но повторяю, на меня не должно пасть и капли подозрения. Не лучше ли мне пока уехать из города?

— Нет, — покачал головой Трент, — это было бы ошибкой. Ведите себя так, словно ничего не произошло. Занимайтесь обычными делами. Ничего не предпринимайте. Не проявляйте интереса к денежным делам мужа, не заключайте страховки, не покупайте дорогих вещей. И избегайте ссор — потом их могут неверно истолковать. А когда муж будет уже мертв, ведите себя вдвое осторожнее, даже при благополучном исходе дела. Поосторожнее с полицией — они не так глупы, как многие думают. Кстати, ваш муж застрахован?

Женщина кивнула.

— Значит, свое расследование затеет и страховая компания. Но чем меньше вы будете знать, тем для вас же лучше. Я выберу такой образ действий, чтобы его никак не могли связать с вами. Когда и как — еще не знаю. Да и вам этого знать не нужно. Тут еще и вопрос моей собственной безопасности. И наконец, вопрос деликатный: у вас есть другой мужчина, кроме мужа?

Опустив глаза, Бетти-Джейн отрезала резче, чем хотела:

— Нет.

Трент знал, что она лжет, но промолчал.

— Я потому спрашиваю, что вам придется пока отказаться от встреч с ним. Недели на две, а то и на месяц. Это в ваших общих интересах. Потом, когда почувствуете себя в безопасности… Еще раз вас предупреждаю: будьте предельно осторожны.

Бетти-Джейн достала косметичку и стала приводить себя в порядок. Трент спокойно наблюдал за ней — все, что нужно, уже было сказано. Он довольно отметил, что выбрал неплохое место для встречи. Никто его здесь не знал, и встреча останется незамеченной. Его профессия требовала особой осторожности, и до сих пор ему везло. Уже семь убийств на его счету, и все прошли без осложнений. Каждое он помнил в деталях. Две жертвы были женщинами, одна — молодая и очень красивая, но это ему не помешало. Все очень тщательно готовилось и профессионально исполнялось. Три трупа так никогда и не нашли. Оружия он не носил и на учете в полиции не состоял. Юношеские шалости давно были забыты. Трент считал себя не преступником, а специалистом особого рода. Он никогда не вступал в контакт с жертвами, а наблюдал за ними издали и никогда не больше, чем нужно было для дела. Почему клиенты к нему обращались, его не интересовало. Почти всегда тут главную роль играли деньги. Но Трент всегда брал только то, что положено, и ни цента больше. А способами устранения жертв он даже гордился…

Пока Бетти-Джейн прихорашивалась, он подумал: «Недурна, но не в моем вкусе». Потом помог ей встать, как джентльмен поддержав под локоть и одновременно забрав пакет с деньгами. Хорошие манеры никогда не мешают. А деньги никогда не бывают лишними… Они с партнером держали на паях небольшой магазинчик, но на те доходы не развернешься.

— Миссис Дью, мне нужно несколько дней на разработку плана действий. Когда все будет сделано, я позвоню насчет второй половины… Идите, я еще немного здесь побуду.

Он допил виски, а стакан отнес в посудомойку. Потом сел в такси и поехал туда, где оставил автомобиль.

* * *

Когда Гвидо вошел в магазин, там стоял небывалый ор. Его партнер и помощник Эл Мазоло орал на монтера.

— Чтоб ты провалился, мерзавец! Ты что думаешь, у нас денег куры не клюют? Повторяю последний раз, поймаю — вылетишь отсюда как пробка!

При виде Гвидо он запнулся. Побелевшее лицо монтера вытянулось до неузнаваемости, а багровая физиономия Эла тряслась от злости. Этот темпераментный тип родом из неаполитанских трущоб вынес оттуда все худшие качества, характерные для их обитателей. В приступе бешенства он мог схватить все, что попало под руку, и запустить куда угодно. Когда он несколько лет работал на мафиозный клан Джо Галло, там этим ловко пользовались. Трент взял его в компаньоны, рассчитывая, что связи Эла с мафией уберегут от лишних неприятностей. К тому же туповатость его и нелюбопытство казались Тренту весьма удобным качеством.

— Зайди в контору, Эл, — велел Гвидо. — А с тобой, Джерри, поговорим позднее. Проваливай!

Монтер поспешил исчезнуть, а Трент прошел в контору и развалился в кресле. Мазоло, вошедший следом, виновато потупился. Он был гораздо старше Трента, но так и не научился извлекать выгоду из своих связей. Партнеры вечно или обманывали его, или просто отказывались от его услуг. Трент оказался исключением и это укрепило их отношения. Они четко распределили обязанности: Мазоло имел дело с покупателями и следил, чтобы конкуренты не слишком путались под ногами. За это он имел свои пятьдесят процентов. Трент занимался административными вопросами и закупками товара. Сейчас Эл стал оправдываться.

— Послушай, Гвидо, я же должен был выдать этому дураку все, что я о нем думаю! Захожу в кафе, а он вместо того, чтобы чинить автомат, сидит и попивает пиво! Да еще и заигрывает с хозяйской дочкой! А ты же знаешь, каков Конни, когда дело касается его девчонок!

— Ладно, Эл, я сам ему все объясню, — остановил его Трент. — Но только не вопи, как ненормальный, пока тебя удар не хватил. И кроме того, Джерри — лучший работник, и не сует нос куда не надо.

— Этого только не хватало! Я живо бы его укоротил! — буркнул Мазоло.

Трент достал из верхнего кармана пиджака миниатюрный диктофон.

— Ну что, пришла? — спросил Мазоло. — И что?

Вместо ответа Гвидо швырнул на стол пачку денег. Глаза Мазоло сверкнули.

— Сколько?

— Пять тысяч. Да, не хотел бы я быть ее мужем.

Мазоло усмехнулся и почесал затылок.

— Давно ты так подешевел? Маловато за такой риск!

— Пять тысяч за короткий разговор с какой-то глупой бабой — неплохо. Но похоже, из этого случая можно будет выжать и кое-что еще. Займись-ка пленкой. Мисс Дью была достаточно осторожна, так что придется поработать как следует, чтобы в ее намерениях не оставалось сомнений.

— Твой голос убирать совсем?

— Лучше измени — вдруг ей вздумается отнести пленку в полицию.

Мазоло взял диктофон.

— Как полагаешь, сколько из нее еще удастся вытянуть?

— Подождем, давая ей понять, что дело не продвигается. Пусть попытается связаться со мной еще раз. Тогда я объясню, что за десять тысяч рисковать не стоит. И вот увидишь, она сама поднимет цену.

Мазоло восхищенно смотрел на компаньона.

— Да, голова у тебя…

Лицо Трента озарила самодовольная ухмылка.

— Никогда нельзя спешить и действовать непродуманно, иначе сам себе наденешь петлю на шею. Закончишь с пленкой — принеси мне.

Возня с пленкой заняла несколько часов. Никто бы не подумал, что Мазоло способен на такую работу. Когда все было сделано и Трент прослушал запись от начала до конца, ему осталось только похвалить напарника.

— Мой голос узнать совершенно невозможно. Как ты это сумел?

— Когда звучал твой голос — включал вентилятор. И так перезаписывал три раза.

— Надеюсь, услышав свои слова, миссис Дью не отважится нести пленку в полицию.

— Ну что, порядок?

Гвидо кивнул, спрятал пленку в ящик стола и запер его на ключ.

— Завтра сделаешь две копии. Оригинал еще у тебя?

— Да.

— Сейчас же уничтожь, чтобы ничего, не дай Бог, не случилось. Я ухожу домой.

— Минутку, Гвидо, — Эл придержал его за руку. — У меня сейчас проблемы с деньгами…

— Опять? — вздохнул Трент.

Открыв сейф, он отсчитал половину от денег Бетти Дью и передал Мазоло.

— Мне кажется, Эл, что ты ведешь себя как последний идиот: настанет день, когда окажется, что у тебя нет ни гроша. И что тогда?

Мазоло самоуверенно заявил:

— Подожди немного, скоро все изменится. У моего приятеля отличные связи на ипподроме. Я думаю, результат не заставит себя ждать.

Гвидо не собирался разубеждать Эла — с игроками бессмысленно вести душеспасительные беседы. Но он еще надеялся, что Мазоло не тронет своей доли в предприятии — а то придется прикрывать лавочку.

— Сожги-ка пленку, — еще раз напомнил он и закрыл сейф, после чего молча удалился.

2

В Сэме Дью было сто восемьдесят восемь сантиметров роста и сотня килограммов веса. Но, в отличие от большинства здоровяков, он не был флегматичен или добродушен.

В то утро он оставил свой роскошный «БМВ» напротив входа в контору Джо Уокера, выскочил из машины и раздраженно тиснул кнопку на двери. Чуть погодя отозвался секретарь.

— Мне нужен мистер Уокер, — бросил Сэм.

— Вы договаривались о встрече?

— Нет, но ваш хозяин меня примет. Передайте, что с ним хочет встретиться Сэм Дью.

Так и произошло.

Ничто в посетителе детективу не понравилось. Дью производил впечатление мрачного и самовлюбленного типа, из тех, кто, преуспев в жизни, стал поглядывать на всех свысока. Костюм из дорогого магазина, перстень с брильянтом, презрительный взгляд были тому подтверждением.

Дью протянул через стол руку Уокеру, но рукопожатие его оказалось не из крепких. Джо предложил гостю сесть.

— Чем могу помочь, мистер Дью? — спросил он, предлагая сигарету.

Сэм Дью ее не принял. Достав из кармана портсигар, он извлек сигару, срезал ее кончик маленьким золотым ножичком и закурил. Все эти операции заняли больше минуты.

— Полагаю, Уокер, не нужно ходить вокруг да около, — заговорил он, выпуская дым кольцами. Водянистые голубые глаза настойчиво изучали детектива.

— Вы детектив. Полагаю, один из лучших. А у меня возникла надобность воспользоваться вашими услугами. Какова их цена?

— Цена бывает разная, — холодно осадил его Уокер. — И главное, чтобы я согласился взяться за ваше дело.

— Разве бывают и отказы? — удивился Дью. — Я всегда считал, для вас с коллегами главное — кто сколько платит.

— Меня не интересует мнение моих коллег — это их личное дело. И конкурировать с ними я не собираюсь. Но я вас слушаю — в чем проблема?

— Дело весьма интимное, — понизил голос Дью.

— Здесь вы как на исповеди, — усмехнулся Джо. — Ни одно ваше слово из этих стен не выйдет.

— Дело не во мне, — предупредил Дью. — Мне себя упрекнуть не в чем.

— Тогда вы из тех редчайших людей, которые всегда спят спокойно. Но все-таки в чем дело?

Глаза гостя сверкнули.

— Моя жена меня обманывает, как я подозреваю, — не без труда смог выговорить он.

Джо Уокер облегченно вздохнул. Визитер с самого начала был ему несимпатичен, и теперь он нашел причину отказать.

— Сожалею, мистер Дью, но такими делами я не занимаюсь. По бракоразводным делам специализируются другие.

— Разве я говорил о разводе?

Джо закурил.

— Значит, вас интересует, обманывает ли вас жена?

— Нет, тут у меня давно сомнений нет, — ответил Дью. — Меня интересует, с кем…

— Допустим, вы узнаете. Что дальше? Этим проблему не решить. Может дойти до скандального сведения счетов, а в такое дело я не хочу быть замешанным. Ведь в результате все останутся недовольны именно мной.

— Давно это люди вашей профессии так озабочены моральной стороной дела? — высокомерно буркнул Дью. — Ваше дело брать деньги и делать свое дело. А мое — платить, и хорошо платить. Называйте цену, не стесняйтесь.

Джо раздраженно раздавил сигарету в пепельнице. Дью оказался из тех, от кого трудно избавиться. И, судя по всему, его семейные проблемы — в основном от гнусного характера.

— Очень жаль, мистер Дью, только дело тут не в деньгах, а в принципе. Я понимаю ваши проблемы, но это не по моей части. Хотите, могу порекомендовать агентство «Ватерлоо», там десятки знающих свое дело людей. И они ведут дела на солидном уровне. Могу хоть сейчас переговорить о вас с их директором.

Сэм Дью не скрывал раздражения.

— Можете не утруждаться, — бросил он. — И без вашей помощи я найду человека, желающего заработать!

— Ни на миг не сомневаюсь! — парировал Уокер.

Дью вышел, громко хлопнув дверью. Дью посмотрел ему вслед. У него мелькнула было мысль предупредить миссис Дью о грозящей опасности, но по правилам все, произнесенное в этих стенах, должно тут и остаться. К тому же, может быть, жена этого типа тоже не сахар…

Джо Уокер рад был, что избавился от неприятного визитера и его грязненького дельца, но даже не подозревал, как ошибается.

* * *

Вернувшийся из банка Джоел Маркс прошел сквозь помещение, где тарахтели три десятка швейных машин. Шум стоял невероятный.

Хенк Уиллер сидел в своем закутке, отделенном тонкими перегородками от мастерской. Еще до возвращения партнера он все знал…

— Черт бы их побрал, — буркнул Джоел, войдя в комнату и бросив плащ в угол.

— Тебе, конечно, дали от ворот поворот, — Хэнк даже не поднял глаза от какого-то журнала. — Да или нет?

Джоел налил себе кофе и отхлебнул большой глоток. Он выглядел усталым и старым.

— Они были весьма любезны. «Нам очень жаль, мистер Маркс… Условия кредита… Мы связались с центральным отделением и пытались сделать для вас исключение, но…» Конечно, ничего не вышло. И надо же, каких-то пять тысяч долларов могли бы нас спасти. Но увы… А что у тебя?

— Нам поставили условие: до конца месяца внести деньги. А потом снова нужно платить за следующий месяц. Что нам даст эта пара дней?

Джоел Маркс рухнул в кресло, застонавшее под его весом. Два года как они с Уиллером открыли мастерскую мужских сорочек, тогда у них было четыре старых машинки и пять работниц. Налоги небольшие, стоимость оборудования просто мизерная. Сейчас все изменилось. Производство росло, теперь тут работало гораздо больше народа. Росли и трудности, но до последнего момента партнеры верили, что смогут устоять.

— Проклятый Дью! — сорвался Джоел. — Как мы могли дать ему обвести нас вокруг пальца? Как детей! С каким бы удовольствием я свернул ему шею!

— Тогда уж точно всему конец, — заметил Хэнк. — На него последняя надежда.

И в самом деле, Дью стал их злым гением. В свое время он убедил их взять кредит, чтобы расширить производство, пообещав на выгодных условиях скупать всю готовую продукцию. Это давало возможность Марксу и Уиллеру быстро встать на ноги и создать солидную фирму. Но гарантии со стороны Дью были устными, и компаньоны слишком поздно осознали весь ужас своего положения. Теперь Дью соглашался брать товар только по смехотворно низкой цене, а банк требовал погасить кредит. Оставалось или на самых невыгодных условиях продать мастерскую тому же Дью, раздать долги и остаться ни с чем, или сесть в тюрьму.

— Если бы в банке пошли нам навстречу! — сокрушался Джоэл.

— Слишком большой риск. Я, честно говоря, и не надеялся на их помощь. Ну, пошли они нам навстречу — что дальше? Продержимся еще месяц-другой, потом все равно ложиться под Дью!

— А если поискать другого покупателя?

— Слишком поздно. Ты же знаешь, как Дью старался, чтобы все знали про наши трудности. Никто не захочет рисковать.

— Выходит, надеяться не на что? — протянул Джоел.

— Похоже, так. Не остается ничего другого, как принять предложение Дью.

— Давай попробуем немного поторговаться — хоть что-нибудь останется.

Хэнк пожал плечами.

— Попробовать можно, но надежды никакой. Дью высосет из нас все до последней капли крови. И чем дольше будем мы тянуть, тем хуже станет ситуация. Людям нечем будет платить — начнутся неприятности с профсоюзами. Давай решаться: завтра звоним Дью и принимаем все его условия.

— И что дальше?

Хэнк еще больше помрачнел.

— Придется браться за что попало — пока не выпутаемся.

— Может быть, попробуем уговорить Дью оставить нас работать здесь? Ведь нам тут все знакомо до мелочей.

— Я на него работать не буду, хоть заплати он мне, как президенту «Дженерал Моторе». Да он и сам от нас постарается избавиться — у него ума хватит понять, что мы-то его никогда не простим. И ты не думай, что он долго будет заниматься нашим делом. Нет, Дью постарается поскорее найти еще такого же, как мы, дурака и поймает его на ту же удочку. От него порядочного поведения ждать не приходится. Клянусь тебе, Джоел, это будет последнее грязное дело в его жизни.

Маркс недоуменно покосился на Хэнка.

— Не понял…

— Нам не осталось ничего другого, как плясать под его дудку. И он уж постарается пустить нас по миру. Ну да ладно, пусть нашей мастерской он подавится. Но заработать на ней ему не удастся.

— Что ты придумал? — занервничал Хэнк.

— Я его прикончу! — ледяным голосом заявил Хенк. — Я продырявлю его ненасытное брюхо. Если другого выхода нет, я посчитаюсь с ним за все его грязные делишки. Нет уж, за наш счет он не повеселится!

— Ты с ума сошел! Тебя поймают и упекут на всю жизнь за решетку!

— Сначала пусть поймают, я постараюсь этого не допустить. А если не получится, так лучше до конца жизни сидеть в тюрьме, чем видеть, как блаженствует этот мерзавец. Мы ведь не первые его жертвы и не последние. Он будет продолжать разыгрывать роль почтенного порядочного гражданина, хвалиться пожертвованиями на благотворительность — и продолжать губить людей!

— Хэнк, я и слышать ничего об этом не хочу. Ты прав, он негодяй, но убить человека, даже такого, как Дью… Никогда!

Уиллер посмотрел на компаньона. По его взгляду Маркс понял, что Хэнк уже все для себя решил и не шутит.

— От тебя ничего не нужно, Джоел. Можешь всю жизнь мириться с тем, что поломавший твою судьбу человек продолжает творить свои грязные делишки и губить других людей. А я и не могу, и не хочу. Прошу только — не вздумай предупредить Дью или полицию.

Джоел Маркс еще раз попытался отговорить друга, но понял, что это бесполезно. Оставалась только надежда, что со временем тот остынет и придет в себя.

— Можешь положиться на меня, Хэнк. Но только обещай…

Уиллер вопросительно уставился на него.

— Выжди с неделю, прежде чем что-то предпринимать. Если не передумаешь — тогда поступай, как знаешь.

— Посмотрим.

Обещать Хэнк ничего не собирался.

* * *

В свои тридцать четыре года Глория Дью оставалась очень красивой женщиной. Даже Энди Ривел в этом не сомневался, а уж он-то знал толк в женщинах, от молоденьких гимназисток, впервые испытавших вспышку страсти и веривших, что так будет вечно, до женщин зрелых и даже перезрелых, щедро одаривающих любовников за мгновение ускользающего счастья. В двадцать восемь Энди имел громадный опыт по этой части. Некоторых он даже по-своему любил, особенно в ранней молодости. Одна мысль, что каждую неделю он мог менять любовницу, окрыляла его на новые подвиги. Он уже тогда понял, как стать властелином женщины, а когда те теряли голову, делал с ними что хотел. Каждой он рассказывал одну и ту же историю, и каждая в нее верила.

Потом ему это надоело и с годами он стал более разборчивым и осторожным. Теперь он сосредоточил внимание на не слишком молодых и, конечно, прилично обеспеченных дамах, истосковавшихся по любви и нежности. Но и эти связи стали достаточно короткими. Только дважды возникала у него мысль связать себя с женщиной надолго. С первой его заставили расстаться, от второй он в конце концов отказался сам, когда ее взрослые дети сделали его жизнь невыносимой. Поиски «женщины на всю жизнь» продолжались.

А сейчас, лаская грудь Глории, он внимательно следил за ее лицом. Он знал, что она не спит, хоть глаза и закрыты. По красивому телу пробежала дрожь, вот она подняла руки и притянула Энди к себе. Он опять пробудил в ней желание…

Позже, много позже, он лежал рядом с ней, расслабленный и опустошенный. Волосы Глории щекотали ему лицо, она продолжала его ласкать.

— Знаешь, в моей жизни ты первый мужчина, с которым я счастлива.

Энди открыл глаза. Такое признание заслуживало внимания.

— В самом деле? А твой бывший муж?

— Сэм? — презрительно фыркнула она. — Никогда я с ним ничего не испытывала. Вышла замуж глупой и неопытной. Да и он редко отрывался от дел, чтобы уделить мне внимание. Только если дела шли удачно.

— Видимо, удачных дел у него хватало — как бы иначе он смог платить тебе такие алименты! Интересно, как ты сумела выжать из него такие деньги?

— Я застала его с секретаршей и подняла ужасный крик. На суде свидетелей хватало. Но видел бы ты эту секретаршу! Мерзкая жирная корова! До сих пор не понимаю, что он в ней нашел. Сэм пытался подкупить главную свидетельницу, но та оказалась ревностной католичкой, а для них брак — дело святое. Так что ему пришлось раскошелиться.

— Он просто идиот, что упустил тебя. Хотя я ему благодарен, иначе мы могли бы никогда не встретиться.

— Ты прелесть, Энди. — Глория погладила его шею. — Только ты, наверно, всем своим подругам говоришь одно и то же.

Энди прикинулся обиженным.

— Значит, для тебя все это лишь пустые слова?

— Успокойся, Энди, не нужно обижаться. Все мужчины похожи друг на друга. В один прекрасный день ты забудешь, как меня и звали.

— Никогда, — возмутился он. — Как же доказать, что ты для меня не простое приключение! Ты изумительная женщина!

— Но я на шесть лет старше.

— Это неважно. Выходи за меня замуж! Теперь-то ты мне веришь?

«Ну я и влип, только не хватало, чтобы она поймала меня на слове!» — тут же подумал он.

Лицо Глории переменилось, глаза застлала дымка грусти.

— Ты серьезно?

— Разумеется, а как же еще?

Глория не ответила и встала, завернувшись в покрывало. Помолчав, покачала головой.

— Энди, это невозможно.

Ривел постарался скрыть свою радость и изобразить недоумение.

— Почему?

— Мне никто, кроме тебя, не нужен, Энди. Но я не могу требовать, чтобы ты из-за меня ломал свою жизнь.

— Что ты имеешь в виду?

Она вдруг поцеловала его руку.

— Ведь тебе пришлось бы содержать и меня, и будущих детей. Тебе пришлось бы найти работу и взвалить на себя множество семейных обязанностей. Что тогда станет с нашей любовью?

Энди высвободил руку. Такое будущее совсем не вдохновляло человека, всю жизнь избегавшего любой работы.

— Я смогу заработать нам на жизнь, — тем не менее решительно ответил он.

— Игрой в покер? Я не специалист, но, по-моему, там все построено на везении. А когда удача отвернется?

— Тогда можно будет прожить на те деньги, которые ты получаешь от бывшего мужа.

— Я их получаю, лишь пока не вышла замуж. Мне пришлось согласиться с таким условием Сэма. Значит, нам пришлось бы жить только на твои доходы.

— Ну и к черту его деньги! Не хочу я жить за его счет! Я сам все устрою. Имея тысяч двадцать-тридцать можно открыть небольшую фирму и доходов нам вполне хватит. Мой знакомый кое-что предлагал, но тогда у меня не было денег.

Глория насторожилась.

— Как же ты достанешь столько денег? Я тебе ничем помочь не смогу. В банке у меня всего четыре тысячи. Сэм мне переводит две с половиной в месяц. Львиную их долю я отдаю за квартиру и не вижу смысла копить, отказывая себе во всем. Пока Сэм жив, мне не о чем беспокоиться.

— А если с ним сто случится? Попадет под машину или схватит инфаркт?

— Нет, Сэм человек очень осторожный, — рассмеялась Глория. — Но такая возможность предусмотрена. Если что-то с ним произойдет, я получу часть наследства и мое будущее обеспечено.

— Даже если это случится завтра или через месяц?

— И тогда тоже, — кивнула Глория.

Энди откинулся на подушку и усмехнулся. Забавно… Он немало знал о Сэме. Знал, что тот очень богат. А детали всегда можно уточнить. Если все так, как говорит Глория, то она — лакомый кусочек. Он хотел спросить у нее еще кое о чем, но решил быть осторожнее.

— О чем задумался? — прервала его мысли Глория. — Надеюсь, не о каких-нибудь глупостях?

— Глупостях? — прикинулся дурачком Энди.

— Да, в связи с Сэмом.

Он заглянул ей в глаза.

— Он для тебя еще что-то значит?

— Не будь дураком, — отмахнулась Глория. — Да, когда дело дошло до развода, я чувствовала себя несчастной. Но только потому, что не представляла, как жить дальше. Потом я поняла, что это было лучшим выходом. И не расстанься мы — я бы могла его убить.

Такого Энди не ожидал и с любопытством уставился на Глорию.

— Это никогда не поздно.

Глория помолчала. Потом спросила:

— Надеюсь, ты шутишь?

— А почему и нет? Такие дела можно устроить так, что на тебя никто и не подумает. Заняться этим могу я. Ты получаешь деньги — и мы женимся!

Теперь Глория смотрела на него холодно и трезво.

— Я никогда этого не слышала. Понял? И не желаю больше говорить на эту тему. Никогда. Ты меня хорошо понял?

— Ну что ты, что ты…

— Если ты не понял — нет смысла объяснять, — оборвала Глория, отвернулась и ушла в ванную.

3

Второй день убийца наблюдал за противоположной стороной улицы. Он сидел у окна на кухонном стуле. Винтовка с оптическим приделом стояла рядом. Легкая спортивная винтовка двадцать второго калибра с глушителем. Правда, ее пуля на расстоянии шестидесяти метров не гарантировала достаточной убойной силы, поэтому пришлось запастись пулями, наполненными ртутью. При попадании такая пуля разрывается, и убойная сила многократно увеличивается. И тем не менее стрелок знал, что нужно будет попасть в голову, чтобы быть совершенно уверенным в смертельном исходе.

Голубой «БМВ» почти час стоял перед домом, где помещалась фирма Сэма Дью. Была возможность выстрелить, когда тот приехал, но стрелок оказался не готов: пока он целился, Дью скрылся внутри. Мало того, приехавший с ним человек все время перекрывал линию прицеливания.

Теперь нужно было действовать наверняка. Когда жертва выйдет на улицу, до машины будет шагов десять. Самый удобный момент — при посадке в машину, и нужно его использовать.

Убийца нервно закурил очередную сигарету, бросив спичку в уже полную жестянку. Следов оставлять было нельзя. И кожаные перчатки тоже пригодятся, ведь полиция непременно выяснит, откуда стреляли. Но он к тому времени уберется подальше. Хозяева квартиры отдыхали в другом городе, вернутся только через месяц, а раз он с ними не знаком, связать убийство с его именем никто не сможет.

Тут он заметил какое-то движение за стеклянной дверью напротив — там разговаривали мужчина и женщина. Потом они вышли на улицу. Убийца узнал Дью и прицелился, потом задержал дыхание и плавно нажал спуск. Легкая отдача, звук, напоминавший падение пустой пивной банки — и голова Дью исчезла из крестовины прицела. В тот же миг с улицы донесся крик. Дью с залитым кровью лицом лежал на тротуаре. Прежде чем убийца сумел повторить выстрел, склонившаяся женщина заслонила собой жертву.

Тогда убийца отскочил от окна, поспешно разобрал винтовку, спрятал ее в старую дорожную сумку, туда же сунул жестянку с окурками. Стул он отнес на место, окно закрыл. Через пару минут после выстрела он уже спустился по лестнице во двор, выбрался в переулок и удалился, так никем и не замеченный.

Новость эту Джо Уокер услышал в автомобиле. В дневном выпуске передали, что неизвестный тяжело ранил Сэмюэла Дью и тот в тяжелом состоянии доставлен в больницу. Полиция пока не могла дать никаких комментариев к случившемуся. Добавили, что спасло его лишь присутствие сопровождавшей его женщины.

Джо не мог не вспомнить посетителя, которому он десять дней назад отказался помочь, рекомендуя обратиться в агентство «Ватерлоо». Видимо, не стоило тогда отказывать… А может быть, все дело как раз в том, что Дью пытался проследить за женой?

Свернув в переулок, Уокер остановил машину возле своей конторы. А нет ли сведений об этом деле у сотрудников «Ватерлоо»?

Несколько секунд спустя он уже разговаривал с Фредом Ватерлоо.

— Джо, старина, как дела? — сердечно приветствовал тот.

— Не жалуюсь. Слушай, Фред, дней десять назад у меня был некий Сэм Дью. У него возникли проблемы с женой, но я отказал — такие дела меня не интересуют — и посоветовал обратиться к вам. Он заезжал?

— Решил содрать комиссионные? — рассмеялся Фред. — Подожди, на той неделе меня не было, но сейчас узнаю.

Фред вышел, Уокер закурил, поудобнее раскинувшись в кресле.

Вернулся Фред очень скоро, разводя руками.

— Среди наших клиентов такого нет, и к моему помощнику он не обращался.

— Значит, моим советом он не воспользовался. Видно, слишком взбеленился, что я не пал перед ним ниц. Вот в чем дело, Фред: утром в Дью стреляли, он тяжело ранен. Больше я ничего не знаю. Выясни, не обращался ли он к кому-то из твоих коллег, ладно?

— Попробую, — пообещал тот. — Узнаю — сообщу.

«Значит, Дью обратился к кому-то другому, — подумал Джо. — А тот мог за приличную сумму сообщить его жене о планах мужа, — такое в их деле случается. Тогда жена за еще большую сумму могла нанять того типа убрать мужа. А может быть, не вытерпел ее любовник?..»

Детектив решил, что было бы не лишним потолковать об этом деле со старым другом Томом Роулендом.

Капитан Том Роуленд, начальник отдела по расследованию убийств, командовал детективами, окружавшими его со всех сторон. Нужно было осмотреть все квартиры в районе места преступления. Заметив Джо Уолтера, он сделал ему знак рукой. Тому пришлось ждать, пока разойдутся сотрудники.

— Лучшего момента для встречи ты выбрать не мог, — вздохнул Роуленд, оставшись наедине с Джо. — Дел сейчас по горло.

— Я из-за Сэма Дью.

Том удивленно взглянул на приятеля и схватился за голову.

— Только не хватало, чтобы ты имел отношение к этому делу!

— На этот раз не имею, но полагаю, что могу сообщить тебе кое-что полезное. В каком состоянии Дью?

— Все еще в критическом. Врачи уже не надеются, что он сумеет выкарабкаться. Да и понятно — попади пуля парой сантиметров выше — он уже был бы на том свете.

— Но он-то все же еще жив, — заметил Джо.

— Если это можно назвать жизнью. В сознание он не приходил. А почему ты им так интересуешься?

— Услышал по радио. Дело в том, что он приходил ко мне — уверял, что его жена завела любовника и хотел устроить за ней слежку. Ты же знаешь, я такими делами не занимаюсь, и потому отправил его к Фреду…

— Еще не легче! — вздохнул капитан. — Подробности ты знаешь?

— Я не стал расспрашивать. Он произвел столь неприятное впечатление, что я постарался побыстрее от него избавиться.

— Надеюсь, Фред был не столь щепетилен и что-то от него узнал.

— Нет, к сожалению, тоже ничего. Дью вообще к нему не заходил. То ли он сам стал за женой следить, то ли обратился к другому детективу. Фред обещал порасспросить, где сможет.

— Но раз ты нам помочь ничем не можешь, к чему же тратить тут время?

— Ну, то, что у Дью были неприятности в семье — это уже повод, — заметил Джо. — С его женой уже поговорили?

— Ее нет дома, но я оставил там нашего человека. Считаешь, от нее чего-то можно добиться, тем более, если ее совесть нечиста?

— Ну, если поднажать, она может вывести вас на своего любовника. Похоже, что стрелял мужчина, хотя, конечно, есть и женщины, мастерски владеющие оружием. Картина преступления уже ясна?

Том перерыл груду бумаг на столе и передал Джо нужный протокол.

— Вот улица, — показал он на схеме. — Здесь офис фирмы Дью. Вошел он в здание в половине десятого, через пятьдесят минут вышел. С ним вышла секретарша — забрать из машины какие-то бумаги. И как только они вышли, Дью вдруг упал. Выстрела слышно не было. Поначалу женщина подумала, что хозяин упал в обморок — с ним такое бывало. Но всю голову Дью залило кровью. Секретарша сделала все, что могла — вызвала «скорую помощь» и ближайшего врача. Если бы не она, Дью истек бы кровью. Пуля оказалась разрывной.

— Преступник использовал глушитель?

— Видимо, для револьвера. Глушитель для винтовки — слишком громоздкая штука.

— Если винтовка мелкокалиберная — не обязательно, — возразил Джо. — Чтобы воспользоваться револьвером, убийца должен был подойти поближе к жертве, но никто ничего не заметил. А зачем разрывная пуля?

— Чтобы быть уверенным в смертельном исходе с одного попадания.

— Наверное, а может быть, из-за большого расстояния до цели. И чтобы заставить нас поломать голову, каким оружием он пользовался.

— Это ему не поможет: как только разрешат врачи, Дью сделают рентгеновский снимок, а кое-что можно будет узнать и по осколкам пули.

— К тому времени это мало что нам даст, — заметил Джо. — Убийца получит достаточно времени, чтобы избавиться от оружия. Если он профессионал, то разберет его на части и спрячет так, что черта с два найдешь.

— Ты полагаешь, миссис Дью могла нанять профессионального убийцу, чтобы избавиться от мужа?

Джо пожал плечами.

— А что, так не бывает? Глушитель, разрывная пуля — все это наводит на определенные мысли. Неужели Дью не заговорит?

— По дороге в больницу он повторял две фамилии — Маркс и Уиллер. Секретарша объяснила, что недавно Дью приобрел фирму с таким названием. Они обсуждали сделку перед самым покушением. Возможно, он хотел что-то добавить. Я все проверю, но думаю, искать нужно не там. Судя по твоему рассказу, миссис Дью может оказаться объектом куда интереснее.

Уокер задумчиво произнес:

— Могу сказать одно: я жалею, что отказал ему. Тогда, быть может, ничего бы не случилось.

— Ерунда! — воскликнул Том. — Ты что, ясновидящий? Не вини себя!

Он посмотрел на часы.

— Пора в больницу — у меня встреча с врачом. Пойдешь со мной?

Джо хотел уже согласиться, но поинтересовался:

— Кого вы поставили у дома Дью? Парень опытный?

— Не знаю, я послал первого попавшегося. Нужно было немного поберечь жену, пока не отойдет от шока. — Том неожиданно запнулся.

— Тогда ты еще не знал, что у Дью нелады с женой, — кивнул Джо. — Хорошо бы сменить его на кого-то поопытнее.

— Черт, мало времени. — Том снова покосился на часы. — Кого бы найти…

— А что, если поеду я? — предложил Джо. — Меня мучает совесть, хотелось бы хоть как-то помочь, пусть даже с опозданием. Думаю, ты поверишь, что миссис Дью трудно будет что-либо от меня скрыть.

Капитан колебался.

— Ладно, — наконец решился он. — Но только не дави на нее, пожалуйста. Я сейчас дам указания насчет тебя тому сотруднику, что стоит у дома.

Через пару минут они уже вышли на улицу.

* * *

К тому времени Бетти-Дью уже вернулась домой. Джо узнал это от сотрудника, выставленного у дома. Предупрежденный капитаном по радио, тот ничего не предпринимал, лишь отметил, что хозяйка вернулась домой в час тридцать пять. Сейчас было без пяти два.

Когда Джо перешел улицу и направился к вилле, полицейский вернулся к себе на участок.

Перед виллой был небольшой парк, скрывавший ее от посторонних взглядов. Для Лонг-Айленда вилла была небольшой, но казалась весьма дорогой. По мере приближения Джо убедился, что хозяин постройки денег на нее не жалел.

Перед гаражом стоял «бьюик» хозяйки. Джо позвонил у входной двери. Послышался стук высоких каблуков. На матовом стекле двери появилась тень, и дверь приоткрылась ровно настолько, насколько позволила цепочка. Женщина испытующе взглянула на него.

— Что вам нужно?

Джо показал документы.

— Могу я поговорить с миссис Дью?

Миссис Дью была воплощением американского идеала — блондинка с кукольным личиком, безупречно ухоженным для придания выражения скрытой страсти. Она вполне могла бы рекламировать дорогое белье.

— Чего вы хотите? — еще раз, но очень тихо спросила она.

— Речь идет о вашем муже, миссис Дью.

Цепочку она сняла, и Джо заметил, что глаз ее дергает нервным тиком.

— Что-нибудь случилось? У Сэма все в порядке?

По мнению Уокера, миссис Дью производила впечатление человека, вполне готового к плохому известию.

— Нет, не неприятности, миссис Дью, — Джо смотрел ей прямо в глаза. — Вашего мужа пытались убить. Он тяжело ранен и лежит в больнице без сознания.

— Господи!

Бетти-Джейн покачнулась, и Уокер едва успел ее подхватить. Если она ждала этой новости, то сыграла безупречно, нужно было отдать должное. Джо помог ей войти внутрь и опуститься на стул. Платочком миссис Дью старательно терла глаза, но детектив не видел ни слезинки.

— Я должна сейчас же ехать к нему!

— Пока это бессмысленно — он все равно без сознания, предстоит операция. Полиция сделает все, что нужно. А вы могли бы нам помочь найти убийцу.

— Как это случилось? — чуть слышно спросила Бетти-Джейн.

Уокер коротко рассказал ей все, что знал, еще раз подчеркнув, что положение критическое.

— Но кто же мог? — спросила миссис Дью. — Какая жестокость…

— Полиция пытается найти ответ на этот вопрос. Видимо, враги вашего мужа ни перед чем не остановятся. Надеюсь, вы поможете нам разобраться в этом деле. Нам может пригодиться любая мелочь, даже если по-вашему на нее не стоит обращать внимания.

Джо предложил ей сигарету и обратил внимание, что руки у нее дрожат. Реакция на постигшее несчастье? Или хорошая игра?

— Это может быть как-то связано с бизнесом Сэма, — сказала наконец она. — Муж никогда не посвящал меня в свои дела, я даже не могу представить, кто был способен на такое. Когда же я смогу увидеть Сэма и поговорить с ним?

— Думаю, скоро. Но вы действительно не знаете, кто мог бы пойти на убийство вашего мужа?

Бетти-Джейн покачала головой.

— А если его просто перепутали? С каким-то гангстером? Ведь каждый день в газетах пишут об их перестрелках!

— Тут я сильно сомневаюсь. Такие люди редко ошибаются. К сожалению, я должен задать вам один не очень приятный вопрос. Вас не удивило, что явилась не полиция, а частный детектив?

— А мне следовало удивиться?

«Неужели она и в самом деле так наивна?» — подумал Джо.

— Обычно в таких случаях приезжает полиция. Но у меня была причина их опередить.

— В чем же дело?

Джо рассказал о визите ее мужа и о его причине. Бетти-Джейн сразу занервничала.

— Но как ему могло такое прийти в голову? Как он мог?

— Судя по его словам, речь шла не о сомнениях, а о фактах. Ему нужны были только доказательства.

— Надеюсь, вы ему не поверили? — тревожно спросила миссис Дью.

— Доказательств у меня нет. Но вы должны понять, что полиция проверит все досконально. Если выяснится, что ваш муж был прав, это совсем не означает, что есть связь между вами и вашим приятелем и попыткой убить вашего мужа. Но с вашей стороны будет благоразумнее сказать мне правду.

— Правду? Так вы все же поверили словам мужа? Дурацкие выдумки! Я никогда не изменяла мужу за все годы! Хотите верьте — хотите нет!

— Ну почему же мне не верить вам, миссис Дью! Тогда должен быть другой мотив. Надеюсь, муж ваш поправится и сможет объяснить всю эту историю…

Бетти-Джейн как-то странно посмотрела на детектива и тот решил, что по пути в больницу нужно бы задать ей еще парочку вопросов. Что-то его настораживало…

4

Капитан Роуленд молча плюхнулся на сиденье в машине Джо.

— Есть у него шансы выжить? — спросил детектив.

— Мало, — буркнул капитан. — Если и выкарабкается — останется слабоумным калекой. Для него же лучше будет не пережить ближайших суток. Другого врачи не обещают. Так что с надеждой что-то от него узнать придется распрощаться.

— Значит, никакой надежды…

— Ну, если вдруг случится чудо… Что ты узнал от жены?

Джо рассказал о встрече с Бетти Дью.

— Ты полагаешь, она врет?

Джо пожал плечами.

— Сразу не скажешь. Впрочем, я сильно сомневаюсь, что из нее можно еще что-то выжать.

— Да, простушкой ее не назовешь. А сейчас поехали к Марксу и Уиллеру.

— Кто они такие?

— Хозяева небольшой мастерской, где шьют мужские сорочки. Точнее, бывшие хозяева. Теперь дело прибрал к рукам Сэм Дью. И похоже, не слишком честным путем. Поехали, по дороге я расскажу тебе подробности.

Дело обстояло следующим образом.

Маркс с Уилл ером открыли мастерскую. Товар сдавали оптом Дью, причем Сэм все время увеличивал объем заказов. Владельцы набрали кредитов, чтобы расширить производство в расчете на Дью в качестве постоянного покупателя. И вдруг совершенно неожиданно Дью отказался от закупок. Остались только два выхода: банкротство или продажа фирмы Дью по символической цене. Так вот, за неделю до покушения на Сэма Дью Маркс с Уилл ером подписали документы о передаче ему предприятия и остались без гроша за душой. Не исключено, что они решили отомстить своему обидчику.

Бывших владельцев мастерской они застали на рабочем месте. Подавленные, хмурые, они укладывали вещи.

— Мне очень жаль, но со всеми претензиями теперь вам нужно обращаться… — начал было Хэнк Уиллер, но запнулся, разглядев форму Тома.

— Полиция, — представился капитан. — Кто из вас мистер Маркс?

— Я, а в чем дело?

— А вы Уиллер?

Хэнк утвердительно кивнул.

— Говорят, ваша мастерская перешла в руки Сэма Дью. Верно?

— Можно сказать и так, — раздраженно буркнул Уиллер.

— Нам пришлось пойти на это. Но при чем тут полиция?

— Сегодня неизвестный преступник стрелял в Сэма Дью.

Повисла мертвая тишина. Потом Хэнк Уиллер воскликнул:

— Что вы говорите? Надеюсь, он попал? Как я хотел бы поблагодарить его! Дью давно этого заслуживал!

— Дью тяжело ранен, и у него практически нет шансов выжить, — оборвал Джо. — Я понимаю, он подло поступил с вами, но это не давало права убивать его!

— Да что вы несете! — воскликнул Маркс. — Вы что, хотите сказать, что мы имеем отношение к убийству?

— Мы пришли для того, чтобы выяснить некоторые подробности. Последними его словами перед тем, как потерять сознание, были ваши фамилии. Он повторил их несколько раз.

Компаньоны недоуменно уставились друг на друга.

— Вы нас подозреваете?

— Пока я этого не говорил. Но почему же тяжело раненый человек повторяет имена людей, которых только что пустил по миру?

Уиллер нахмурился.

— Спросите у него, вдруг заговорила совесть?

— Можно предположить, что он спешил назвать своих врагов, — заметил Том. — У вас хватало причин его ненавидеть.

— И тут мы не одиноки, — отрезал Маркс. — Вы полагаете, мы — единственная рыбка, попавшая в его сети?

— Уверен, не единственная, но вспомнил он только про вас. Значит, была веская причина.

Маркс с Уиллером вновь переглянулись.

— Ну ладно, капитан, — явно колеблясь протянул Уиллер. — У него в самом деле была причина. Он нас разорил, как мы не пытались спасти положение, забрал почти задаром нашу мастерскую. И я готов был его убить — но не сделал этого только благодаря Марксу. Да, я подписал наш договор, но не мог отказать себе в удовольствии высказать Дью все, что о нем думал. И обещал при случае с ним посчитаться. Но я этого не сделал.

— Он воспринял вашу угрозу всерьез?

Уиллер кивнул.

— Перепугался он изрядно, можете мне поверить. Не помню точно своих слов, но в припадке бешенства можно наговорить такого…

— Когда это произошло?

— Дней шесть назад. Он дал нам неделю, чтобы убраться отсюда — в понедельник въезжают его люди.

— Тогда скажите мне, где были вы сегодня утром с девяти и до одиннадцати? — поинтересовался Том Роуленд.

— Мы вместе находились здесь, верно, Джоел?

Маркс кивнул, но детективу показалось, что в глазах его мелькнул испуг.

— Мы уничтожили документацию, так что Дью придется все начать сначала. Сами видите, сколько мусора, — пояснил Уиллер.

— У вас есть оружие?

Маркс отрицательно покачал головой.

— Я ничего в оружии не смыслю, да и боюсь его…

— А у вас? — Том повернулся к Уиллеру.

— У меня старый армейский карабин.

— Где он сейчас? Дома или здесь? — Том с видом победителя подмигнул Уокеру.

— Дома.

— Не возражаете, если мы съездим на него взглянуть?

Уиллер возражать не стал.

— Тогда поехали. А с вами, мистер Маркс, нам, возможно, придется поговорить еще раз.

Уиллер молча надел пальто и вышел. Джо с Томом следовали за ним. На выходе Уиллер обернулся, лицо его искажал нервный тик.

— Капитан, — негромко выдавил он, — у меня дома карабина нет.

Капитан нахмурился:

— А где он?

— В багажнике моей машины.

Чуть погодя Хэнк доставал оружие, завернутое в старое одеяло. Капитан заглянул в дуло и передал карабин Уокеру.

— Как вы объясните хранение оружия в неположенном месте?

Джо внимательно осматривал карабин, обращая особое внимание на дульный срез, но следов выстрела не обнаружил. Не было и следов крепления глушителя.

— Я вам рассказал не все из-за Маркса. Он ничего не знал…

— О чем?

Джо извлек магазин — тот был пуст, но в багажнике валялась полупустая коробка с патронами. Внимательно вглядевшись, он убедился, они обычного типа, который продается в любом оружейном магазине.

Уиллер поглядывал то на капитана, то на его коллегу.

— Вы все же пытались убить Дью? — спросил Роуленд.

— Нет! Я не имею ничего общего с тем, что произошло. Клянусь!

— Но карабином пользовались совсем недавно.

Джо знал, что капитан неправ: пользовались оружием дня три-четыре назад.

— Я просто тренировался, заявил Хэнк. — Двадцать лет не брал оружия в руки и просто от него отвык. В Нью-Джерси многие тренируются в стрельбе, и это никого не удивляет!

— Зачем вам это понадобилось?

Уиллер уставился в пол.

— Я так хотел его убить! Он заслужил такую смерть, будь он проклят! Да, я хотел ему отомстить, но не успел — кто-то меня опередил.

— Вы что, шутить вздумали? — процедил Том сквозь зубы. — А это был, случайно, не ваш компаньон? И просто ничего вам не сказал?

— Поверьте мне, — настаивал Уиллер, — услышав новость по радио, я просто ушам не поверил! А Маркс тут ни при чем — он букашки не обидит.

— Присмотри за ним, — попросил Том детектива и зашагал в контору.

Уиллер растерянно проводил его взглядом.

— Но я же рассказал чистую правду!

Джо, внимательно приглядевшись к нему, кивнул:

— Не удивлюсь, если так все и окажется! А вот поверит ли капитан — другой разговор.

Казалось, Джо был прав — тот вернулся с выражением лица, не предвещавшим ничего хорошего.

— Все ваши россказни — сплошная ложь! — взревел он. — Вы утверждали, что пришли сюда в одиннадцать, а сами появились только после двенадцати!

— Но я же говорил, что был в Нью-Джерси!

— Проверим, — отрезал Роуленд. — Поехали в управление, Джо!

Детектив понимал, что сейчас переубеждать капитана бессмысленно, хотя почти на сто процентов был уверен, что стреляли в Сэма Дью не из этого карабина. Тут к стволу никак было не прикрепить глушитель, значит, выстрел раскатился бы на сотни метров. И к тому же Уилл ер мог давно избавиться от этой улики, а не держать ее в багажнике своей машины. Но Джо хорошо знал своего приятеля — в такие минуты на того не действовали никакие доводы.

* * *

Вернулась Бетти-Джейн из больницы только к вечеру. Ее с трудом уговорили уйти домой, пообещав сообщить о любых переменах в состоянии мужа. Это ее вполне устраивало. Ждать в больнице весть о кончине Сэма она не собиралась. Маска безутешно скорбящей жены не давала возможности трезво оценить обстановку.

Ее смертельно напугал визит Сэма в контору Джо Уокера. Такого она не ожидала. Не понимала, что насторожило Сэма. А, может быть, какой-то детектив тогда за ней уже следил? Нет, тогда зачем понадобился Сэму Уокер? Ей так хотелось поговорить с Бартом, но она не решалась, понимая, что в ближайшее время их не должны видеть вместе. Какое счастье, что Уокер Сэму отказал! Иначе он бы быстро вышел и на наемного убийцу. Но вот что не давало ей покоя: что, если после этого Сэм нанял другого детектива? Сейчас любая ее ошибка была смерти подобна. Нет, нужно ждать, ждать терпеливо и спокойно.

Бетти поднялась наверх и через щель в шторах осторожно выглянула на улицу. Никого… Опять спустилась вниз и села к телефону. А если его стали прослушивать? Осмотрев со всех сторон аппарат, Бетти ничего не обнаружила. А что, если разговоры записывают на телефонной станции?

Она попыталась читать, потом включила телевизор, но по-прежнему казалось, что со всех сторон подстерегают опасности.

Телефон временами звонил, и она в испуге вскакивала. Но звонили друзья Сэма, интересовавшиеся его состоянием. Во время разговора она напряженно вслушивалась, но ничего странного в работе телефона не заметила. Уже собралась пойти сварить кофе, но тут телефон зазвонил снова.

— Миссис Дью?

Голос она узнала сразу.

— Вы одна?

— Да.

— Мне очень жаль, что так случилось с вашим мужем.

— Кто вы? Что вам нужно?

Бетти Дью едва владела собой. Каким же надо быть ослом, чтобы звонить сейчас, не думая, что телефон могут прослушивать!

Донесся тихий смешок, словно мысль ее была угадана.

— Не нужно беспокоиться, я звоню из автомата. Вы уже ездили в больницу?

— Сэм без сознания, — ответила она.

— У вас есть деньги?

— Дома нет. Могут быть завтра, но вы их получите, только если…

— Надолго это не затянется. Послушайте внимательно. Завтра с утра снимите деньги. Будьте осмотрительны. Вложите их в пакет и вышлите по адресу «Чарльз X. Симпсон, „Саут Бруклин табакко компани“». Точный адрес найдете в телефонном справочнике. Записали?

— Да, но…

— Очень вас прошу, миссис Дью, без возражений. Ведь я могу понять неправильно. Надеюсь, мне не придется вас повторно беспокоить.

И прежде чем Бетти успела что-нибудь ответить, связь оборвалась. У нее дрожали руки. Что это значило? Он подумал, что она не отдаст остальные деньги? Или испугался, что ее могут арестовать? По крайней мере, ясно, — он прекрасно понимает, в каком она оказалась положении. Но Сэм пока что жив…

Около шести появилась миссис Мартинес — секретарша Сэма, и со слезами на глазах рассказала, что случилось. В больнице к шефу ее не пустили. Что делать на работе, она не знала. Бетти посоветовала ей вести дела как и прежде, пока Сэм не выйдет из больницы. В тот момент она сама забыла, что Сэм Дью наверняка никогда уже не вернется к делам.

Потом миссис Мартинес ушла, и Бетти вновь осталась одна. Пришлось принять двойную дозу снотворного и попытаться уснуть.

5

В десять утра Бетти вышла из дома и, минуя гараж, торопливо зашагала на улицу.

Джо успел укрыться при ее приближении. Еще вчера он выяснил, где была она во время покушения: все утром просидела в парикмахерской. Сейчас она казалась очень напряженной и непрестанно оглядывалась, словно догадываясь, что за ней следят.

Джо приходилось быть очень осторожным. Но многолетний опыт позволил ему незаметно сопровождать ее по пустым улицам. Потом миссис Дью прошлась по магазинам, желая, видимо, кое-что купить. Но почему она не воспользовалась машиной? Не бензин же она экономила?

Бетти вошла в большой супермаркет; идти туда следом Джо счел слишком рискованным, потому решил обойти здание и посмотреть на запасные выходы. Он был уверен, что миссис Дью не выйдет через главный вход, и действительно минут через десять в этом убедился, когда увидел Бетти, почти бегом спешившую к банку.

Конечно, в этом не было ничего необычного, если бы не ее торопливость.

Джо закурил и приготовился ждать. Прошло еще минут десять, потом еще, и только он решил заглянуть в банк, чтобы проверить, там ли она, как та появилась в дверях. Еще раз внимательно осмотревшись, она подошла к почтовому ящику, достала из сумки серый пакет, опустила в ящик и заторопилась в сторону дома.

Детектив задумался, а когда Бетти скрылась за углом, подошел к ящику. Его весьма заинтересовало содержимое пакета. Ведь по пути от дома до банка Бетти прошла несколько почтовых ящиков, но воспользовалась только этим и только после визита в банк. Значит, там наверняка были или деньги, или документы.

До выемки почты оставалось еще два часа, и он решил продолжить слежку за миссис Дью. Но той нигде не было видно. По его мнению, она либо вернулась домой, либо пошла в больницу. И тогда, передумав, он отправился на почту.

Добрых двадцать минут пришлось там объяснять, в чем дело, и уговаривать пойти к почтовому ящику напротив банка. Потом ждать еще, пока не появился сборщик почты. Джо разрешили просмотреть содержимое ящика. В нем было несколько серых пакетов, но на всех адрес напечатан на машинке, а на одном — надписан характерным женским почерком и без обратного адреса. Судя по толщине, там лежал или журнал, или брошюра. Велик был соблазн вскрыть конверт, но без решения суда это исключалось. Поэтому Джо только записал адрес, выяснил, когда адресату доставят пакет и поблагодарил почтальона.

Дойдя до виллы Дью, он позвонил туда из автомата — никто не отозвался. Тогда он направился в полицию.

* * *

Глория Дью казалась невыспавшейся, глаза ее покраснели от слез. Том Роуленд с интересом взглянул на нее.

— Чем я могу помочь?

— Я Глория Дью, жена Сэма, — сказала она.

Глаза Тома широко раскрылись.

— Не может быть, я только что беседовал с его женой, — воскликнул он.

— Я — первая жена, — пояснила Глория. — Мы несколько лет назад развелись, но я оставила его фамилию.

— Ах, вот как! И что вас привело ко мне?

Он предложил ей сесть, дал закурить. Когда она брала сигарету, внимательно взглянул на ее длинную холеную кисть.

— Секретарша Сэма сегодня позвонила мне и рассказала, что случилось. Ужасно! Я была утром в больнице, но меня к нему не пустили.

«Но ведь не жаловаться пришла она сюда!» — подумал Том.

— Я пришла не из-за этого, капитан. Мне нужно рассказать вам то, что не дает мне покоя…

Том Роуленд нахмурился. Неужели предстоит выслушать ревнивые бредни про вторую жену? Он приготовился терпеть поток сплетен.

— Да… И в чем же дело? — не без иронии спросил он. — Все, что вы скажете, останется, конечно, между нами.

Судя по лицу Глории, такого ответа она и ожидала. И начала рассказывать: сначала о предложении Энди Ривела на ней жениться, своем отказе, потом о том, что говорил ей Энди дальше.

Лицо Тома мрачнело все больше.

— Вы полагаете, Энди мог иметь отношение к покушению?

Глория молча кивнула, едва сдерживая слезы.

— А что мне остается думать? После того разговора он как в воду канул. Я пару раз пыталась дозвониться, но телефон не отвечал. Возможно, я не права, его подозревая, но странно, что Сэма пытались убить, как только я объяснила Энди, почему не могу за него выйти.

— Вы полагаете, он так влюблен, что без вас жить не может? — осторожно поинтересовался Том.

— Нет, так я не думаю, — твердо заявила Глория. — Энди, будучи прекрасным любовником, в жизни совершенно беспомощен. Во мне он видел тихую пристань, где можно укрыться при любых неприятностях. И предлагал жениться он явно не всерьез.

— Вы полагаете, он уже знал, что вы целиком зависите от Сэма Дью?

— Уверена, — кивнула Глория. — Он же знал об алиментах и мог легко узнать все остальное.

— Тогда он мог вам предложить женитьбу, только чтобы выяснить вашу реакцию, если с Сэмом что-то случится.

— Или чтобы втянуть меня в какие-то свои комбинации. Когда я высказала все, что думаю, он понял, что на мою помощь рассчитывать нечего, и скрылся.

Том утвердительно кивнул.

— Хорошо, что вы пришли ко мне, миссис Дью. Мы постараемся проверить, не имеет ли Ривел отношения к покушению. Можете дать его адрес?

Глория тут же продиктовала адрес, но спросила:

— Надеюсь, разговор останется между нами?

— Обещаю. Пусть это вас не беспокоит. Я только попрошу дать нам знать, если появится Ривел.

Когда Глория ушла, Том Роуленд долго сидел молча, уставившись в стену. Он пытался найти какую-то логику в накопившихся у него фактах. Имели ли основания сомнения Глории Дью? Она могла стать лакомым куском для любого авантюриста, если бы Сэм отправился в мир иной. И Ривелу не было нужды убивать Сэма: вокруг людей такого сорта всегда хватает типов, согласных на любые грязные дела, не задавая лишних вопросов. А если бы все прошло гладко, Ривелу стоило немного подождать, потом как ни в чем не бывало явиться к Глории и повторить свое предложение.

Потом он задумался о Хэнке Уиллере. Да, Хэнк угрожал убить Дью, но в душе Том не верил в его способность осуществить угрозу. Доказательств не было, но интуиция подсказывала, что Хэнк не виноват.

Вошедший Джо Уокер иронически ухмыльнулся.

— Ты думаешь, что сидя тут сумеешь быстро схватить типа, отправившего Дью в больницу? Или ты уже знаешь, кто он?

— Пожалуй, я тебя опередил, — в тон ему откликнулся капитан.

— Неудивительно, учитывая возможности современной полиции.

Детектив решил пока не рассказывать капитану, что он успел выяснить. Ведь он мог пойти и по ложному следу.

— Уиллер уже сознался? — поинтересовался Джо.

Ирония Уокера задела Тома.

— Уиллер влип по самые уши, — отрезал он. — Он даже снял комнату поблизости от конторы Сэма Дью и собирался оттуда стрелять в него.

— Ну да? — удивился Джо. — Как вам удалось это узнать?

— Он сам сказал.

Том понимал, что такой ответ Уокера не удовлетворил, и рассказал подробности.

— Из комнаты он мог наблюдать за фирмой Дью, но не за входом — тот по другую сторону здания. Еще мы выяснили у консьержки, что в критическое время Уиллера там не было.

— Ты отпустил его?

— Пока нет — он же не отрицает, что хотел убить Дью…

— Намерение — не преступление. Уиллер тебе ничего не даст. Дью вовсе не был порядочным человеком и почтенным гражданином. Просто кто-то действовал быстрее Уиллера. Экспертиза карабина должна была подтвердить это.

Тому пришлось признать, что Джо прав.

— Об этом я уже думал. Но тут появился еще один подозреваемый…

— Что ты говоришь! — удивился Джо. — И кто он?

— Любовник первой жены Сэма Дью. Она мне только что рассказала немало интересного.

Джо призадумался. Уиллер, новый кандидат, и Бетти-Джейн вела себя довольно странно… Но без достаточных доказательств говорить о ней он не хотел.

— Ваш разговор — тайна, или ты можешь мне его пересказать?

Том рассказал все, что знал, чем живо заинтересовал Уокера.

— Что-нибудь успели предпринять? — спросил Джо.

— Пока ничего. Но ничего не остается, кроме как попытаться найти Ривела и заставить его говорить.

— Не зарывайся, даже если это верный путь, но делать всю ставку на него не стоит.

— Что-то ты стал таким осторожным? Не потому ли, что Глория Дью пришла не к тебе, а ко мне?

— Давно у них роман с Ривелом?

— Я не спросил.

— Похоже, что достаточно давно.

— Я тоже думаю — несколько месяцев. По крайней мере, мне так показалось.

— Теперь смотри, — перебил Джо. — Ты должен признать, что за это время Ривел наверняка прекрасно разобрался в материальном положении своей любовницы. Наверняка он знал, какой у нее счет в банке и откуда берутся эти деньги. И на каких условиях.

— Ну и что?

— Он несколько месяцев ждал, пока не появился повод для разговора на эту тему. Значит, он парень терпеливый. Допустим, Глория сказала правду и отвергла его намеки на возможность устранить Дью. И после этого ты веришь, что, несмотря на это, он через пару дней все же решился на убийство?

— А если у него были проблемы с деньгами?

— Но в таком случае он бы попытался вытянуть их из Глории другим путем. Положим даже, что убийство показалось ему единственным выходом из положения. Тогда он никогда бы не допустил, чтобы Глория пришла в полицию.

— Хорошо, тогда в чем же тут дело?

— С женщинами вечная история, — вздохнул Джо. — Может быть, они действительно поссорились, или Глория решила, что он ей изменяет, и задумала отомстить. На твоем месте я был бы очень осторожен, чтобы еще раз не напортачить.

— Как это — еще раз?

— Уиллер, — напомнил детектив, — хотел предупредить тебя еще вчера, но это было бесполезно. Прикажи выпустить его, и побыстрее, прежде чем он подаст в суд за незаконный арест.

— Он не посмеет.

— Только и остается надеяться. Ошибиться может кто угодно, но нужно постараться поскорее исправить ошибку.

Том Роуленд смущенно покосился на приятеля.

— Если я выпущу Уиллера, а у Ривела окажется алиби, как я тогда буду выглядеть? — спросил он. — Или ты собираешься доказать, что Дью вышел на улицу и в присутствии секретарши попытался покончить с собой?

Звонок телефона его перебил.

— Капитан Роуленд… — он вдруг нахмурился. — Когда? Жаль, но этого следовало ожидать. Прошу вас, сразу позаботьтесь о вскрытии. Экспертам будет важен каждый осколок пули. Миссис Дью сообщит нам?

Ответа Джо не слышал, но почувствовал облегчение в голосе Тома.

— Хорошо, приеду, как только смогу.

Он положил трубку и посмотрел на Джо.

— Дью не вытянул, да? — спросил Уокер.

— Да, теперь речь идет уже об убийстве. Прости, сейчас тебе лучше уйти. Мне нужно к шефу, а потом в больницу.

Джо усмехнулся и ушел.

* * *

Завтрак был просто никудышный. Судя по всему, у здешнего повара способностей хватало на единственное блюдо — пресную яичницу с жесткой ветчиной. Зато из маленького ресторанчика на Ностарнд Авеню хорошо просматривался табачный магазин по другую сторону улицы.

Гордая вывеска «Саут Бруклин Табакко Компани» была излишне велика для такого заведения. Торговля там навряд ли процветала. Витрина почти скрылась за пожелтевшими объявлениями, которые местные жители, экономя деньги на рекламу, наклеивали слоями друг на друга. Лавчонка была еще закрыта, но Джо уже успел познакомиться с ее хозяином. Некий Пастернак, выходец из Польши, любитель заглянуть в рюмку, распространял вокруг себя такой дух, что Джо решил — Пастернак гонит самогон из картошки прямо в магазинчике.

Фамилия Симпсона, написанная рукой Бетти Дью на конверте с адресом его магазинчика, Пастернаку ничего не говорила, но бумажка в полсотни долларов настолько проветрила его мозги и развязала язык, что он объяснил, что за таксу в доллар получает всю корреспонденцию для тех окрестных жителей, кто почему-то не желает получать ее на дом. Более того, чувство благодарности заставило его пообещать подать знак, как только Симпсон явится за пакетом.

Поначалу Уокер ждал лишь того момента, когда появится почтальон. Он продолжал сражаться с завтраком, когда почтальон остановился перед магазином Пастернака и вызвал хозяина — толстый пакет не проходил в щель почтового ящика.

Прошло еще полчаса, Джо с тоской цедил вторую чашку безвкусного кофе. Магазин был уже открыт, но ни один покупатель так и не появился. Джо оставалось надеяться, что Пастернак достаточно трезв, чтобы подать ему знак.

Около десяти ему пришлось уйти из ресторанчика, чтобы не привлекать внимания. Чуть дальше через несколько домов он обнаружил мрачную забегаловку, где, кроме двух бильярдных столов, толстого бармена в грязном фартуке и молодого бледнолицего брюнета с грустными глазами, ничего не было. Джо решил, что парень из тех, кто зарабатывает игрой на бильярде, и не ошибся: через несколько минут парень несмело подошел и предложил сыграть партию.

Джо выбрал место у окна, чтобы следить за магазином Пастернака. Но как ни отвлекался, выиграл. Потом удвоил ставку — и опять выиграл. Все стало ясно — парень заиграет по-настоящему только тогда, когда ставка станет достаточно высокой.

Они играли уже четвертую партию, когда Джо заметил, как перед магазином Пастернака остановился автомобиль и из него вышел приземистый смуглый человек. Великолепно сшитый костюм говорил, что он не из местных. Джо был уверен, что его-то он и ждал. Он посмотрел на часы.

— О, черт, как поздно! Хозяин меня убьет! Пора бежать!

Парень возражать не стал, довольный выигрышем, и детектив помчался к стоянке, где оставил автомобиль.

Едва он запустил мотор, как смуглый человек покинул магазин. Приталенный пиджак оттопыривался слева на груди. Когда он сел в машину и тронулся, из лавки выскочил Пастернак и стал озираться во все стороны. Затем пожал плечами и вернулся внутрь. Джо усмехнулся и двинулся за интересовавшей его машиной.

Автомобиль двигался по Бедфорд-авеню, потом свернул на север, набирая скорость, и Джо пришлось напрячь внимание, чтобы не потерять его из виду. За парком они свернули на запад. Джо решил было, что тот поедет в сторону Манхеттена, но ошибся. Невдалеке от Бруклинского моста машина вновь свернула.

Через пять минут Эл Мазоло остановил машину перед своим домом. Он был уверен, что за ним не следят, но чисто по привычке еще немного посидел в машине. И только он собрался выйти, как мимо проехал серебристый «мерседес», и хоть водитель никакого интереса вроде не проявил, Мазоло задумался: не эту ли машину он видел возле лавки Пастернака?

С сомнением глядя вслед «мерседесу», Эл просидел в машине еще пару минут, но «мерседес» больше не появлялся. Нет, нужно будет сказать Гвидо. Осторожность не помешает.

Джо перевел дух, только свернув за угол. Он едва не угодил в ловушку. Нужно было поскорее выбираться из этого квартала, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Хорошо хоть, что он как следует запомнил того человека. Даст Бог, что-то найдется в полицейской картотеке.

6

Том Роуленд равнодушно жевал безвкусный сэндвич, который был фирменным блюдом в полицейском кафетерии. Заметив Джо, пригласил присоединиться.

— Здешняя пища весьма способствует развитию умственных способностей.

— Тогда почему бы тебе не съедать двойную порцию? — поддел его Джо. — Как вспоминаю свою службу тут у вас, так прежде всего — здешнюю кормежку. Приснится ночью — просыпаешься в холодном поту. И запахи все те же, что много лет назад. А не пора ли вам сменить повара?

— Тебе легко говорить, ведь твои клиенты заботятся, чтобы ты каждый день мог обедать в «Уолдорф Астории». Да, я хотел тебе сказать, что отпустил Уиллера. Выстрел был произведен совсем не из его карабина, а из винтовки двадцать второго калибра. Охотничьей или спортивной. Ни у Уиллера, ни у его компаньона таких нет.

— Тебе не портит аппетит то, что я опять оказался прав? А как насчет Ривела?

— Дома он уже пару дней не появлялся, — ответил Том. — Другого адреса не оставлял. Не думаю, что его легко будет найти, но придется. А ты-то что здесь ищешь?

— Сержанта из картотеки.

— Деланси? Он тебе зачем? Это имеет отношение к делу Дью?

— Может быть, — уклончиво ответил Джо.

Том допил яблочный сок и покосился на приятеля.

— Что это значит? Ты тут торчишь, пользуешься нашей картотекой, и после этого не хочешь отвечать! Дело Дью веду я, так что изволь выкладывать, что ты еще узнал!

— Тогда возьми мне ну, хотя бы кофе, пока я не умер от жажды, — примирительно усмехнулся Джо. — Надо же хоть как-то платить за информацию!

Он был весьма доволен тем, что обошел Тома.

Но кофе оказался ничуть не лучше того, который подавали напротив магазина Пастернака.

Джо рассказал все, что узнал вчера и сегодня утром. Чем дольше он говорил, тем суровее становилось лицо капитана.

— Почему ты мне вчера не сказал? — недовольно бросил он.

— Вчера ты меня выпроводил из кабинета, а я человек чувствительный и плохо переношу такие вещи. И я могу представить твои действия. Ты тут же выслал бы туда пару парней, которых этот тип вычислил бы за версту.

— По-твоему, мы тут просто куча безмозглого дерьма!

— Да вы не раскрываете и половины совершенных преступлений! — огрызнулся Джо. — И это отнюдь не добавляет гражданам уверенности в безопасности. А если я не справлюсь с делом, клиент мне не заплатит. Значит, у меня нет права на ошибку, и вся моя надежда — на свои силы и способности.

— Так, может быть, ты просто гений? — с нескрываемой иронией спросил капитан.

— Ну, результаты говорят сами за себя, — скромно потупился Джо. — Ведь это я тебе сейчас рассказываю…

— Я без тебя мог арестовать Бетти-Джейн, — упрямо заявил Том.

— И посадить ее в одну камеру с Хэнком Уиллером.

— Ну ладно, шутки в сторону, давай лучше поговорим о парне, который прикарманил деньги Бетти-Джейн.

Адрес, добытый Джо, сильно облегчил дело. Трент и Мазоло были полиции знакомы. За их заведением и раньше приглядывали, подозревая связи с мафией. Связи явно были, но доказать их не удалось. Том запросил из картотеки снимки компаньонов.

— Этот! — показал Уокер на Мазоло. — Вот он забрал пакет у Пастернака!

— Крутой попался парень, Джо, — сказал Том. — Мазоло — та еще фигура! Когда-то был телохранителем у Джона «Крези» Галло!

Детектив изумленно свистнул.

— Сидел?

— Дважды, за тяжелые телесные повреждения, но недолго. Он за что только не брался, но компаньоны вечно оставляли его в дураках.

— А тот другой?

— До сих пор не попадался, с мафией не связан, если только через Мазоло. Загадочный тип. Четыре года назад его подозревали в убийстве Карла Бенвенути. Но доказать ничего не сумели — Карл как исчез, так до сего дня никаких следов.

— Профессиональный киллер? — спросил Джо.

— Может быть. Если так, то большой мастер своего дела.

— Ты уже говорил с Фредом Ватерлоо?

— Дважды. Насколько он знает, Сэм Дью не обращался ни к кому из ваших коллег в Нью-Йорке. Не понимаю, почему.

— Допустим, Трент — убийца-профессионал, — стал размышлять Уокер вслух. — И Бетти-Дью послала деньги на адрес Пастернака. Тогда получается, что она наняла Трента убрать мужа. Он должен был получить от нее задаток.

— Но она выслала остаток, когда Сэм еще был жив, — перебил Том. — Стала бы она это делать, учитывая, что он мог выжить?

— Не забывай, в больнице она могла узнать то же, что и мы с тобой, — заметил Джо. — Даже выживи Сэм, он становился уже не опасен для жены.

— Странно, как она смогла связаться с Трентом. Такие типы объявлений не дают, а Бетти вряд ли вращалась в их обществе…

— Может быть, через любовника, хотя она и говорит, что его нет. Бетти — привлекательная женщина, а муж был слишком занят погоней за деньгами. Странно, если она избегала радостей на стороне.

Том кивнул.

— Весьма правдоподобно. Так что же будем делать?

— Если мы рассуждаем верно, сегодняшняя выплата денег — последняя, — ответил Джо. — И мы ничем не рискуем, если встретимся с Трентом и Мазоло и зададим им несколько вопросов. Или они дадут нам повод их арестовать, или придется заняться миссис Дью. Надеюсь, нам удастся подтвердить, что она сняла в банке крупную сумму денег. Тогда попросим объяснить…

Том долго молча думал.

— Ладно, попробуем, — буркнул он наконец.

* * *

По лицу вошедшего Мазоло Трент понял — что-то не в порядке.

— В чем дело? — спросил он. — Деньги не пришли?

Мазоло бросил пакет на стол.

— Не уверен, но у меня такое ощущение, что кто-то ехал следом. Хотя я был очень осторожен.

Трент, редко терявший хладнокровие, вскочил со стула и шагнул к окну.

— Какой автомобиль?

— Серебристый «мерседес». Через несколько секунд после того, как я остановился, он проехал мимо. Я подождал — он не вернулся. Но теперь мне уже кажется, что он сопровождал меня всю дорогу.

Трент подошел к столу, разорвал пакет и извлек оттуда модный журнал «Вог». Чтобы убедиться, что деньги на месте, тот даже не нужно было раскрывать — края банкнот торчали наружу. Трент вытряхнул деньги на стол.

— Глупо было бы не обращать внимания на твои опасения, — он не считая собрал деньги в пачку. — Принеси пленки с записью. На какое-то время придется отсюда исчезнуть. Я предупрежу Пегги. Если начнутся расспросы, она нам сообщит. Смотри, не оставь ничего подозрительного.

Эл кивнул и вышел. Трент раздраженно смотрел ему вслед. Целиком положиться на Эла он не мог, но и не слишком беспокоился. Пусть даже кто-то их нащупал, Бетти никогда не посмеет сознаться в связи с ним. Но осторожность не помешает. Он сжег в пепельнице конверт, размял пепел и высыпал в корзину.

Когда он разгружал стенной сейф, вошел Эл с увесистой сумкой в руках.

— Возьмем мою машину, — велел Гвидо. — Спускайся, жди меня там, но на этот раз гляди в оба!

Эл поймал ключи, брошенные Трентом, и поспешил вниз.

Трент запер сейф, предупредил секретаршу, что их с Мазоло несколько дней не будет, и та, привыкшая к частым отлучкам хозяев, не стала задавать вопросов.

Через несколько минут Гвидо с Элом были уже в пути. Убедившись в отсутствии слежки, Трент немного успокоился — может быть, Элу просто почудилось…

* * *

Том с Джо, конечно, Пегги не поверили и вломились в пустую контору.

— Ну что, теперь вы удовлетворены? — ехидно осведомилась она.

Разумеется, Том Роуленд удовлетворен не был. По крайней мере, он хотел знать, куда отбыли Мазоло и Трент. Но если Пегги и знала, рассчитывать на нее не приходилось. Тогда он поинтересовался, когда компаньоны собирались вернуться. Секретарша ускользнула под предлогом поиска соответствующих записей, а Джо, воспользовавшись этим, порылся в корзине для мусора. Кучка пепла заставила его прекратить поиски конверта, но вот журнал мод Джо сунул в карман. Сомнительно, чтобы Трент интересовался модами и развлекался чтением журнала. Том удивленно покосился на него, но тут вернулась секретарша.

Запись в журнале гласила, что пару дней назад Трент разговаривал со своим налоговым поверенным и договорился о встрече. Том записал фамилию и адрес, хотя ни на что и не рассчитывал. К тому же уже нашлись три свидетеля, которые утверждали, что все время до обеда Эл Мазоло не покидал контору.

Ехидно ухмыляясь, Пегги пообещала, что при первой же возможности передаст хозяевам, что ими интересовались.

— Черт, опять тупик! — сокрушался Том Роуленд, когда они вернулись в «мерседес» Джо. — Что будем делать?

Джо вытащил журнал и бросил его Тому.

— Взгляни, нет ли на нем каких-нибудь отметок. Штамп магазина, или пометка доставки на дом…

Том осмотрел внимательно журнал, но ничего не обнаружил — тот явно куплен был в каком-нибудь киоске.

* * *

Бетти-Джейн открыла им вся в черном. Черный цвет ей очень шел, а платье ненавязчиво, но недвусмысленно подчеркивало безупречную фигуру. И Джо подумал, что ей не придется долго искать замену Сэму — было бы желание. Богатое наследство тут только в помощь.

Она провела их в гостиную и предложила выпить, но капитан Роуленд тут же перешел к делу.

— Мне жаль, что приходится задавать неприятные вопросы, миссис Дью, но обстоятельства меня вынуждают.

От его тона Бетти-Джейн вздрогнула.

— Что случилось? — спросила она.

— Вас видели вчера входящей в банк. Можете вы мне объяснить, что вам там понадобилось?

Женщина прекрасно держала себя в руках, хотя и не могла скрыть беспокойства. По дороге Джо задавал себе вопрос: заметили ли Трент с Мазоло слежку и, исчезая, предупредили ли они Бетти Дью.

— У меня есть право пользоваться сейфом мужа в банке, — чуть запнувшись, ответила она. — Я хотела взглянуть, нет ли там распоряжений на случай его смерти.

Том разочарованно взглянул на Джо. Если это так, вряд ли удастся узнать, сколько было в сейфе денег и сколько забрала Бетти-Джейн.

— Вы брали что-нибудь из сейфа? — спросил Джо.

— Нет. Там оказались только акции и документы разных фирм. Видимо, все остальное — у нашего адвоката.

Том вынул журнал, обнаруженный в конторе Трента.

— Ваш?

Она пригнулась, разглядывая журнал. Взгляд ее был непроницаем.

— Не думаю, — спокойно ответила она. — Я покупаю иногда эти журналы, но такого номера не помню. Откуда он у вас?

— Из конторы Гвидо Трента в Бруклине, — ответил Роуленд. — Выйдя из банка, вы опустили в ближайший почтовый ящик объемистый пакет. На почте мы узнали, что адресован он какому-то Симпсону. Сегодня утром по тому адресу пришел человек и забрал пакет. Мы проследили за ним до конторы Трента. И он, и Трент стоят на учете в полиции. Трента подозревали, по крайней мере, в одном убийстве…

— О Боже, — возмутилась Бетти, — вы смеете утверждать, что я… — тут у нее перехватило дыхание.

— Мы хотим знать, что было послано Тренту в том конверте. Полагаю, журнал его не интересовал.

Вдова уставилась на Тома.

— Как можете вы думать, что у меня есть что-то общее с таким чудовищем! Ужасно!

— Значит, вы отрицаете, что выходя из банка бросили пакет в почтовый ящик? — спокойно поинтересовался Том.

Бетти-Джейн смотрела ему прямо в глаза.

— Я бросила в ящик письмо, но, разумеется, не преступнику!

— Тогда скажите нам, кому, и что было в письме, — спокойно предложил Уокер.

Бетти-Джейн повернулась к нему. Губы ее дрожали.

— Какое право вы имеете обвинять меня в связи с преступником? — воскликнула она. — Мало мне всего, что случилось! Я не обязана отвечать на ваши вопросы!

— Полагаю, мы сумеем легко уладить это недоразумение, — спокойно ответил Том. — Это в ваших интересах.

Женщина помолчала.

— Полагаю, мне следует пригласить нашего адвоката, — наконец решила она. — Я слабая женщина, я только что потеряла мужа, и вы не имеете права так со мной обращаться.

— Вы можете делать все, что сочтете нужным, — заметил Том. — Но так вы заставляете меня завести на вас дело. Мы полагали, что в этом нет нужды — если бы сумели прояснить возникшие сомнения.

Заметно было, что Бетти-Джейн растеряна, но Джо уверен был — под маской беспомощной вдовы лихорадочно работает мозг в поисках выхода. Вдова явно тянула время.

— Ладно, что я должна объяснить?

— Кому было письмо и что в нем? — Том начинал терять терпение.

— В пакете была книга, которую мне дал один знакомый.

Раз она врет, должна быть и причина.

— Какая книга?

— Роман Хэмингуэя.

— Имя и адрес вашего знакомого?

— Барт Кэссон, Восточная пятьдесят четвертая стрит, 346.

Уокер подумал, что речь может идти о человеке, которого Сэм Дью подозревал как любовника жены. Тогда Кэссон подтвердит любые ее слова.

— У вас есть чековая книжка? — неожиданно спросил капитан.

Джо сразу понял, куда он клонит.

— Есть, но это уже совсем не ваше дело.

— И все же я хотел бы на нее взглянуть, — спокойно настаивал Том.

— Зачем?

— В противном случае мне просто придется пойти в банк и выяснить все там.

Джо знал, что капитан блефует. Банк не дает таких сведений, кроме исключительных случаев. Но Бетти этого не сообразила и протянула Тому книжку. Тот просмотрел ее, потом взглянул на женщину. Бетти-Джейн побледнела.

— Три месяца назад тут было восемнадцать тысяч, сейчас же только шесть. Как вы это объясните?

— Я могу делать со своими деньгами все, что захочу, — отрезала она.

— Разумеется. Но если нечего бояться, то нечего и скрывать. Убедившись, что вы не замешаны в убийстве мужа, мы просто займемся другими версиями. Вас кто-то шантажирует?

— Шантажирует? — деланно возмутилась она. — Смешно! Я просто одолжила денег своему знакомому, у него сейчас проблемы.

— Полагаю, речь опять идет о мистере Кэссоне? — вмешался Джо.

Бетти-Дью повернулась к нему.

— Откуда… — она тут же запнулась.

— Сколько вы ему ссудили? — спросил Том.

— Десять тысяч.

Том с Джо переглянулись. Такая сумма вполне могла бы удовлетворить профессионала.

— Зачем же мистеру Кэссону такие деньги? — не отставал Джо.

— Карточные долги, — вздохнула Бетти. — И так некстати… Он сам не хотел просить, но ничего не оставалось — люди, которым он задолжал, не желали ждать.

— Ваш муж об этом знал?

— Я даже заикнуться боялась. Он был так ревнив… Поэтому, наверное, и подозревал меня. Но мы с Бартом так давно знакомы, что между нами чисто приятельские отношения.

— Если это так, то мистер Кэссон, разумеется, подтвердит ваши слова. Только не вздумайте его предупреждать. Мы все равно узнаем, и можем неверно истолковать ваши действия.

Джо усмехнулся. Кто мог поверить в чисто дружеские отношения между столь ослепительной женщиной и мужчиной, испытывавшим денежные затруднения?

Том встал, кивнул Уокеру.

Бетти, остановившись на пороге, растерянно смотрела вслед.

В машине Джо дал выход своему недовольству.

— Тебе нужно было остаться у нее, а меня отправить к Кэссону. Тогда она бы не смогла его предупредить. Теперь, если мы до него доберемся, он подтвердит все, что угодно!

— Возможно, — спокойно кивнул Том. — Но мы же не обязаны ему верить! Их сказочку мы всегда можем проверить, а они тем временем так запутаются во лжи, что смогут выпутаться одним-единственным образом…

— Обвинив в конце концов друг друга?

Том довольно кивнул. Но Уокер не разделял его оптимизма. Если эта парочка действительно планировала убийство Сэма Дью, они будут предельно осторожны в показаниях, предвидя неизбежные последствия.

Пессимизм Джо быстро оправдался. Барта Кэссона дома не оказалось. Возможно, Бетти Дью его уже предупредила.

7

В полиции их ожидала еще одна новость — у кабинета Тома нервно расхаживал по коридору Энди Ривел.

Через несколько минут его пригласили в кабинет.

По лицу молодого человека было заметно, что он страшно расстроен.

— Капитан, — сразу заговорил он с Томом, даже не взглянув на Джо, — что тут у вас происходит? Я сижу себе у приятеля в Ньюпорте, и вдруг мне сообщают, что меня разыскивает полиция Нью-Йорка! Я требую объяснить, в чем дело!

«Или этот парень нагл до невозможности, или действительно ни в чем не виноват», — подумал Том.

— Все верно, мы действительно хотели с вами поговорить, — подтвердил он. — Мы несколько раз пытались с вами связаться, но дома вас не было. Раз вы не оставили адреса, пришлось воспользоваться нашими служебными каналами.

— Но вы хоть представляете, в какое положение меня поставили? — продолжал сокрушаться Ривел.

— Нам ничего другого просто не оставалось, — ответил Том. — Кроме того, о вашем аресте речь вообще не шла. Мы просто хотели побеседовать с вами о некоторых обстоятельствах убийства Сэма Дью.

Ривел совершенно обалдел.

— А я тут при чем? — спросил он. — Я его вообще не знаю!

— Зато вы очень хорошо знаете его бывшую жену, — заметил Том. — Насколько мне известно, довольно долго даже жили с ней.

— Это не преступление! Глория давно уже в разводе, я холост. И если вы пытаетесь…

— Никто вас не пытается обвинить, мистер Ривел, — перебил капитан. — Моя задача — раскрыть убийство. Насколько я знаю, после смерти бывшего мужа Глории достанется вполне приличное наследство. С ней мы уже беседовали и убедились, что она не имеет никакого отношения к убийству Сэма Дью. Вы можете или подтвердить, или опровергнуть это наше мнение. Для этою вас сюда и вызвали.

Ривел облегченно вздохнул.

— Так вот в чем дело! Совсем другой разговор. Если вы в чем-нибудь подозреваете Глорию, должен вас разочаровать — вы ошибаетесь! Глория никогда бы не могла убить Сэма Дью.

— Мы это тоже поняли, — ответил капитан. — Мы так и не думали. Но ведь она полностью зависит от него материально. А смерть его могла ей обеспечить известный капитал и полную независимость в будущем. Конечно, не она стреляла в бывшего мужа, но это за нее мог сделать кто-то другой. Тот, кому она полностью доверяла…

Ривел сразу сообразил, куда он клонит.

— Если вы намекаете на меня, то ошибаетесь, — глухо бросил Энди. — Задолго до убийства я уехал на Род-Айленд. А в тот день, когда Сэм был смертельно ранен, поехал на рыбалку с приятелями в Кэйп-Код. Хотите, назову их имена. Мы были на яхте одного весьма известного жителя Род-Айленда.

— Никто не обвиняет вас в убийстве, мистер Ривел, — осторожно заметил Том. — Мы хотим знать, случалось вам обсуждать с Глорией эту тему, и не казалось ли вам, что она не огорчилась бы, случись такое с Сэмом.

Джо, внимательно следивший за Ривелом, понял, что тот колеблется.

— Нет, она никогда таких разговоров не заводила, — наконец сказал он. — И даже когда я сам затронул эту тему, стало ясно, что ей неприятно. Она была своему бывшему мужу почти благодарна за то, что тот ее продолжал обеспечивать. Я ей пытался объяснить, что Дью может разориться, и тогда она останется без гроша, но она даже мысли не допускала о том, чтобы устранить его.

Да, Ривел или говорил правду, или был настолько хитер, что догадался, в чем его подозревают.

— Вам не кажется странным, что стоило вам с Глорией поговорить на эту тему — и сразу после этого Сэма Дью смертельно ранили? — вмешался Джо.

Энди удивленно покосился на него.

— Я понимаю, на что вы намекаете, — протянул он. — Но ошибаетесь, я хотел было жениться на Глории, — вы видели, она весьма хороша собой, да и ее доходы нам бы не помешали, — но сама Глория об этом слышать не хотела, и все из-за тех денег…

— Что, Дью перестал бы ей платить, выйди она замуж? — спросил капитан.

— Вот именно. Признаюсь, я был обижен и разочарован, что ее больше волнуют деньги Дью, чем я. Но сокрушаться было бесполезно, приходится воспринимать жизнь, как она есть. Не одна Глория на свете. Там, на Род-Айленде я познакомился с прелестной девушкой — не столь яркой, как Глория, но куда более надежной.

Джо рассмеялся.

— Вы и на этой собрались жениться?

— Пока что нет. Но время-то летит и пора думать о будущем. Клянусь, мне было очень неприятно узнать, что произошло с Сэмом. Я даже собрался к Глории, но понял, что это рискованно. Не только потому, что угожу под подозрение, но и из-за моей новой знакомой. Я не могу себе позволить упустить такой случай.

— Пожалуй, я вам верю, — сказал Том. — Но вот скажите мне, когда вы обсуждали с Глорией возможности совместной жизни, вам не приходила в голову мысль, что неплохо бы избавиться от Дью? Не бойтесь, это признание мы против вас использовать не будем.

Ривел поежился.

— Говоря честно, что-то такое у меня в голове мелькнуло. Но стоило Глории заявить, что насчет применения силы и речи быть не может, я тут же протрезвел. Риск слишком велик, и Глория меня бы тут же заподозрила. Нет, я, конечно, не ангел, но на такое у меня бы духу не хватило.

Джо кивнул.

— Похоже, это так. Сейчас назовите имена людей, которые могут подтвердить ваш рассказ.

Ривел ушел.

— Ты ему веришь? — спросил Том.

— А почему бы мне не верить? Обычный бабник и охотник за приданым, такие типы редко способны на убийство. К тому же я не думаю, что он решился бы на что-то после разговора с Глорией.

— Итак, отпали двое, которые всерьез подумывали убрать Сэма Дью, но своих намерений не выполнили. И в списке остались только Бетти Дью да Трент с компаньоном.

— У Дью могли быть и другие недоброжелатели, про которых нам ничего не известно, — возразил Джо. — Лучше тебе заняться Трентом и компанией, да повидаться с Кэссоном. А я тем временем прослежу за Бетти-Джейн, чтобы она не наводила нас на ложный след.

— Ну разумеется, себе берешь, что полегче, — поморщился Том.

— А почему бы нет? — ответил Джо. — Мне за работу никто еще не заплатил ни гроша, а о благодарности полиции что-то слышать не приходилось. Или ты предпочитаешь, чтобы я оставил все тебе?

— Нет уж, — вздохнул капитан. — Я тебя прекрасно знаю, ты все равно не отстанешь, так что уж лучше занимайся Бетти-Джейн. Тогда я буду, по крайней мере, знать, где ты.

* * *

Бетти Джейн предупредила Барта Кэссона о возможном визите полиции, и едва успела положить трубку, как раздался новый звонок. Она долго раздумывала, брать или не брать трубку, но в конце концов решилась.

— Миссис Дью? — послышался незнакомый голос.

— Да, — она забеспокоилась.

— Загляните в почтовый ящик, там для вас кое-что есть.

— Кто это? — вскрикнула она, но телефон молчал. — Алло, кто это?

В трубке послышался приглушенный смешок и связь прервалась. У Бетти дрожали руки, она нервно зашагала по комнате. Как все объяснить? Или это новый трюк полиции, которая ее проверяет? Она так старалась незаметно взять деньги из сейфа в банке, но за ней следили. Господи, как она могла решиться столь безумным образом добиться свободы? Кто же мог подумать, что ревнивый Сэм наймет кого-то наблюдать за нею? И что Трент так срочно потребует остальные деньги? Если бы не этих два прокола, кто бы стал ее подозревать? Но, несмотря ни на что, она могла положиться на Барта. Тот не в шутку разозлился, узнав, что она дала полиции его адрес, но пообещал подтвердить все ее слова. Теперь нужно обо всем договориться.

Бетти снова вспомнила слова незнакомца. Что же может быть в почтовом ящике? Или это повод выманить ее из дома? Полиция напала на след Трента; может, это он изменил голос? Она не была уверена, но, похоже, в голосе звучал легкий южный акцент. Если он решит, что она натравила на него полицию, то сумеет отомстить.

Она подошла к окну у входа и отодвинула штору. В саду перед домом ничего необычного. Есть ли там полицейские? Беспокойство ее все нарастало, она уже была на грани паники. Будет ей наука на всю жизнь — не верить незнакомым людям.

Убедившись, что перед домом никого, она набралась храбрости и открыла дверь. Озираясь, заглянула в ящик. Там был пакетик величиной с пачку сигарет. Еще раз огляделась кругом — никого. Взяв пакет, поспешно захлопнула дверь.

На пакете ни имени, ни адреса. Значит, пришел не с почтой. Бетти Джейн осторожно сняла обертку и открыла картонную коробочку. Там была магнитофонная кассета и записка. Бетти сразу принялась читать.

«Дорогая Бетти, тут очень любопытная пленочка. Прослушайте ее хорошенько. Если вам захочется ее заполучить, поищите сто тысяч долларов. Куда их отправить, вам подскажут. Пленку можете спокойно уничтожить — оригинал у нас, и вы его получите только за деньги. Друг».

Бетти-Джейн тупо уставилась на записку. Сто тысяч долларов! Этот «друг» требует у нее целое состояние. Это мог быть только он — тот, с кем она встретилась в баре, тот, кто убил ее мужа. Но как он мог, совершив такое, ее шантажировать? Полицейские упоминали Трента и его компаньона — так неужели после всего этого они отважились на такое?

Она включила магнитофон и вставила кассету. Треск помех перекрыл мужской голос:

— Бетти-Джейн?

Бетти добавила громкость.

— Я тот, с кем вы собрались встретиться.

У нее перехватило дыхание — слова она помнила точно, но голос был совершенно незнакомым. А вот теперь говорит она:

— Я была очень осторожна, за мной никто не следил.

— Итак, вы хотите избавиться от мужа? — произнес голос. — Причины меня не интересуют. Моя цена — десять тысяч долларов. Обычно половину я беру вперед…

Бетти-Джейн бил озноб. Она сразу поняла, что случится, если пленка попадет в полицию. Ее тут же арестуют, а она даже не сможет назвать имя человека, с которым разговаривала. Объяснить, как она нашла убийцу, — значит утопить и Барта. Она слушала странный голос мужчины и свой собственный, который нельзя было не узнать. Неужели она столько наговорила? Ужас, как она могла быть так неосторожна!

Придя в полное отчаяние, она совершенно растерялась. Те, кто ее шантажирует, могли что-то сообщить и в полицию…

Лента продолжала раскручиваться, хотя разговор давно кончился. Бетти плакала, и это не были слезы по убитому мужу, и не страх перед неизвестностью — она плакала от злости, что так глупо запуталась в этой жуткой истории.

Письмо она сожгла, лихорадочно соображая, что делать дальше. Потом сожгла и пленку.

Бетти понимала, что есть только два выхода: либо она заплатит, сколько требуют, либо не заплатит. Но где взять столько денег? Правда, у Сэма был отдельный счет, и довольно крупный — как он говорил, на черный день. Но нельзя сейчас идти в банк за деньгами — ведь за ней наверняка продолжают следить. Чуть позже, когда она вступит во владение наследством, было бы гораздо легче, но захотят ли они столько ждать? А дела с наследством могут длиться месяцы и годы, так что требования их резко возрастут. И кто знает, сколько копий пленки они сделали…

Еще хуже — не платить. Если гангстеры блефуют, то никогда не отважатся иметь дело с полицией — ведь она могла описать и опознать убийцу, с которым встречалась. Но тогда они постараются ей отомстить. Смерть Сэма показала, что для них жизнь человека ничего не стоит.

Если она не заплатит, то ее постараются просто убрать…

Оставалось одно — через Барта попытаться связаться с этими людьми и найти взаимовыгодное решение.

Она еще раз проверила, не осталось ли следов от пленки, и поспешила в гараж. Времени терять нельзя, поскорее надо договориться с Бартом.

8

Он ждал ее в том баре, где они встретились года два назад. Тогда Бетти-Джейн поджидала там приятельницу, которая так и не появилась. Зато в ее жизни появился Барт.

Барта нельзя было назвать привлекательным мужчиной. Он был высок и крепко сложен, с выразительным лицом, но дело портили великоватый нос и оттопыренные уши. Зато Бетти покорили его стальные глаза, которые никогда не оставались спокойными. В этом человеке, на первый взгляд совершенно безобидном, скрывалась в глубине какая-то жестокая сила, которой Бетти в душе побаивалась, хотя и не решалась признаться в этом самой себе.

Он уже раскраснелся от нескольких порций виски.

— Что ты вытворяешь? — прошипел он, едва Бетти присела рядом. — Я от полиции еле ноги унес! Они приехали сразу после твоего звонка. Тебе что, ничего умнее в голову не пришло, как называть меня?

Бетти-Джейн испуганно съежилась.

— Мне очень жаль, Барт, но что мне было делать? Ведь ты единственный, кому я могу довериться.

Кэссон не ответил, ожидая, пока отойдет барменша.

— Ну это надо же додуматься, — вновь процедил он сквозь зубы. — Мы же договорились, что пока будем избегать встреч, а ты звонишь мне всего через несколько дней да еще и присылаешь полицию. Но почему они вообще стали тебя подозревать?

Бетти шепотом поспешила все рассказать, не упомянув только про магнитофонную кассету.

— Они знают про Трента? Это его проблема. Не нужно хапать, мог и потерпеть. Сам виноват, если попадется.

— Не понимаю…

— Чем меньше ты понимаешь, тем лучше, — грубо оборвал Барт. — Ну хорошо, пусть только еще сунутся! Меня им так легко не провести!

— Это не все, — решилась Бетти. — Мне только что кто-то звонил по телефону. Не знаю, кто, но полагаю, тут замешан Трент.

Кэссон нахмурился, сверкнув глазами.

— Чего он хотел?

Бетти рассказала про письмо и пленку.

— Они у тебя при себе?

— Я их сожгла. Представь, если бы полиция нашла их у меня в доме!

— Пожалуй, ты права. Какого черта им еще нужно? Не иначе деньги ударили в голову!

— Мне страшно, Барт, — шепнула Бетти. — А если они в самом деле пойдут в полицию?

Кэссон презрительно отмахнулся.

— Да никогда они не отважатся. Ведь их-то первых возьмут за горло. Нет, рисковать они не станут. Просто блефуют.

— А ты не мог бы с ними поговорить? Полиции и так о них известно, а если еще выплывет пленка — мы пропали.

Барт положил свою ладонь на руку Бетти.

— Не пытайся испугать меня, дорогая. Я к этому убийству отношения не имею, ты поняла? Я только помог тебе встретиться с Трентом. Ясно?

— Конечно, Барт, — ответила она с виду покорно. — Но ведь полиция не успокоится до тех пор, пока не выяснит, кто познакомил меня с Трентом. Так ты поговори все-таки с ними… и постарайся уломать.

Барт сжал ее пальцы.

— Ты права, дорогая. Я выясню, что задумали эти идиоты. Подожди, я скоро вернусь.

Он встал и зашагал к автомату в углу. Бетти видела, как он набрал номер, но потом вдруг повернулся спиной так, что она не видела, говорит он или нет.

Машинально подняв бокал, Бетти отпила глоток вермута. Теперь она прекрасно понимала, какую совершила ошибку, связавшись с Трентом.

Сначала она собиралась ставить на Барта, но не имела четкого представления о его отношении к деньгам. Знакомый больше двух лет, он все еще оставался для нее загадкой. Из того немногого, что он рассказывал, она заключила, что Барт — искатель приключений, который никак не мог осесть на месте. Немало лет провел он в Мексике и Южной Америке, но она понятия не имела, чем он там занимался. Его собственные объяснения нельзя было принимать за чистую монету.

Она так и не знала, чем он зарабатывает на жизнь. Иногда он на несколько недель покидал Нью-Йорк, но ничего не говорил о поездках. За те два года, что они были знакомы, он никогда не попросил ни цента — значит, неплохо зарабатывал…

Барт говорил минут пять, а когда вернулся к столу, лицо его совсем помрачнело.

— Ну мы и влипли! — буркнул он.

— Что они тебе сказали?

— Эти сволочи не шутят. Или ты платишь сто тысяч, или они идут в полицию.

— Это же глупо! — не выдержала она. — Если меня арестуют, я все расскажу, а пленка это подтвердит.

— Они рассчитывают, что ты заплатишь, чтобы избежать скандала. А если нет — у них все уже готово, чтобы исчезнуть из страны. И черт его знает, где их потом искать — то ли в Италии, то ли в Аргентине.

Бетти вздохнула.

— Где мне сейчас достать сто тысяч и не привлечь внимания полиции? Ты не сумел их упросить хоть немного подождать?

— Они назначили трехдневный срок, но не волнуйся, я постараюсь, чтобы они не получили ни цента!

— Что ты надумал, Барт? — прошептала она. — Не сходи с ума. Если они готовы на все — значит надо платить.

— Ну хорошо, допустим. Но как ты сможешь достать такие деньги?

— Не знаю. У Сэма был отдельный счет, но я не знаю, сколько там… Полагаю, все-таки достаточно, чтобы рассчитаться с этими мерзавцами. А на текущие расходы я пока могу заложить драгоценности. Барт, ну почему мы были так неосторожны?

Барт ее обнял.

— Я виноват во всем. Мне нужно было все уладить без посторонней помощи, а я струсил. Я испугался, что ты меня на всю жизнь возненавидишь. Но вот одно я знаю точно: денег они не получат.

— Нет, Барт, ничего не выйдет. Слишком рискованно.

— Но не только для нас, но и для них. Дай им сейчас сто тысяч, потом они потребуют еще больше. Копий пленки можно сделать сколько угодно. Я больше ни единому их слову не поверю. И они вряд ли пойдут в полицию — типы вроде Трента обходят ее за версту. Нет, вряд ли они отважатся на крайность. В конце концов, у них есть твои десять тысяч… Правда, они могут… но я в это не верю.

— Что ты хотел сказать? Что они будут мстить мне? Попытаются меня убить? Значит, мне никогда не жить спокойно?

Судя по лицу Барта, поняла она правильно.

— Тогда остается только один выход, — сказал он после паузы. — Нужно исчезнуть из Нью-Йорка. У меня есть связи в Южной Америке, а там нас не достанут ни полиция, ни Трент. Знакомые помогут раздобыть все нужные документы…

— Наверное, это стоит больших денег?

— Они мне многим обязаны, — уверенно ответил он. — Да не так уж много и понадобится. Тех ста тысяч, которые хочет заполучить Трент, вполне достаточно. Потом, когда все стихнет, можно вернуться и уладить все дела с наследством.

— А полиция?

— Им хватит Трента. Не думаю, что им легко удастся его взять. Давай на всякий случай оставим письмо, что тебя угрожали убить. Когда они возьмут Трента или тот окончательно покинет Нью-Йорк, мы сможем вернуться и предъявить полиции письмо с угрозами. Ну что? Ты сможешь быстро раздобыть деньги?

— Да, но…

— Тогда займись этим немедленно. Мы не можем терять ни минуты. Потом тебе нужно встретиться с вашим адвокатом и дать ему все указания. Об остальном я позабочусь. Сколько тебе нужно на сборы?

Бетти даже не решалась противоречить. Ведь что бы она сейчас ни сделала, угрожало либо столкновением с полицией, либо с убийцей мужа. А предложение Барта давало хоть какую-то надежду…

— Ну… несколько часов. Сначала в банк, потом домой…

— Прекрасно, — Барт едва сумел скрыть возбуждение. — Подумай хорошенько, что взять с собой. А я устрою все, что нужно. И буду ждать тебя в саду за углом дома через три с половиной часа. Нужно постараться, чтобы Трент ничего не заметил. С полицией сложнее, но будем надеяться на лучшее.

Конечно, Бетти была не в восторге от его предложения, но выбора не оставалось. Она прекрасно понимала, что сама из этой истории не выпутается.

Барт Кэссон проводил довольным взглядом Бетти. Все шло по плану. Очень скоро он станет богатым человеком.

* * *

— Она попалась, — сказал Барт двадцатью минутами позднее, входя в номер мотеля. — Деньги к вечеру будут у меня.

Трент лежал на постели с сигаретой в зубах. Эл Мазоло довольно хихикнул.

— Вот дура! У нее и остальное нетрудно будет вытянуть!

— Я просто объяснил ей, что другого выхода нет, — ухмыльнулся Барт Кэссон. — Она на все готова с перепугу.

— Надо же, — удивился Эл, — она даже не попыталась сбить цену!

Гвидо Трент внимательно следил за компаньоном. Теперь нужда в Эле совсем отпала и их партнерству подошел конец. Ста тысяч плюс к тому, что были им уже припрятаны в укромном месте, вполне достаточно, чтобы завязать и начать новую жизнь: вернуться в Италию, купить домик и жить себе на проценты. Полиции бояться нечего, от Эла он откупится своей долей в заведении. Тот все равно за пару месяцев все спустит…

— Ладно, — наконец заговорил он. — Когда заберешь деньги, сообщишь мне. Уверен, что она не кинется в полицию?

— Уверен, — кивнул Кэссон. — Ее перепугала пленка.

— Ты пока свободен, — снисходительно бросил Трент.

Он не слишком доверял Кэссону, но рассчитывал, что тот будет повиноваться, пока не получит деньги.

Сомнения Трента в Кэссоне оправдались, а вот расчет — не очень.

Выйдя из мотеля, Кэссон сел в машину, проверив, нет ли слежки. На первой же заправке, успокоившись, подошел к телефону и, прикрыв трубку ладонью, набрал номер полиции.

— Послушайте внимательно, — сказал он, изменив голос. — Вы ищете двоих, убивших Сэма Дью. Их зовут Трент и Мазоло. Сейчас они в мотеле «Гольден Велли» в Рид-Джеффилде. Поторопитесь…

— Кто говорит? — спросил дежурный.

Но Барт уже повесил трубку. Он залил полный бак бензина и тронулся обратно в сторону мотеля. Автомобиль поставил так, чтобы его не заметили, дальше пошел пешком и остановился против входа в мотель, у киоска с хотдогами. Поглощая сосиски и кофе, Барт не отрывал глаз от входа.

Через восемь минут примчались две патрульные машины, одна перекрыла дорогу, другая проехала внутрь. Через десять минут машины промчались обратно — с Трентом и Мазоло.

Кэссон повернул ключ зажигания и тронулся с места.

* * *

Джо Уокер сидел в машине перед виллой Дью, ожидая Бетти-Джейн. Он пытался предугадать ее действия. После визита к ней его с Томом она не могла не понять, что попала под подозрение. Кэссона она уже наверняка уговорила подтвердить ее показания.

Еще утром он был уверен, что Бетти-Джейн заказала убийство Сэма Дью, а Трент его совершил, но теперь уже начал сомневаться. Полиция успела выяснить, что в критический момент Трент находился совсем в другом месте. Эл Мазоло тоже вызывал сомнения, хоть его секретарша и утверждала, что он в это время был на работе. Но какая связь между ними и Бартом Кэссоном? Или он — тот любовник жены Сэма Дью, за которым покойный охотился? Пока он раздумывал, запищал телефон.

— Джо? — услышал он голос Тома. — Ты следишь за домом Дью?

— Да. Что случилось?

— Бетти Дью дома?

— Нет.

— Слушай, — голос капитана выдавал сильное волнение. — Нам поступил анонимный звонок, что Трент с Мазоло в мотеле Рид-Джеффилда. Я послал людей, и их взяли. Только что привезли.

— Поздравляю, — сказал Джо.

— Оба утверждают, что они невиновны. Я, конечно, не верю ни единому их слову, но есть кое-что любопытное. Мы нашли у них магнитофонную ленту, я ее несколько раз прослушал. Стоит и тебе.

— Она так интересна?

— Разговор Бетти-Джейн с убийцей. Тот просил десять тысяч за убийство ее мужа. И похоже, она сразу дала ему задаток.

— Ты уверен, что на пленке ее голос?

— Голос ее, я уверен. Зато голос убийцы так изменен, что опознать невозможно. Зато когда мы арестуем Бетти, она все скажет. Я посылаю команду для ее ареста, так что ты можешь быть свободен.

— Что говорят Трент с Мазоло?

— Да к черту их рассказы! Когда здесь будет Бетти-Джейн, мы выясним все, что нужно. Если она вернется раньше, чем приедут мои люди, постарайся не дать ей сбежать.

— Понял, — ответил Джо и повесил трубку.

Теперь он мысленно постарался восстановить ход событий. Что все это может значить? Что же, Трент с Мазоло полные идиоты, раз возят с собой такую пленку, имея на совести убийство? А если они ни причем — откуда у них пленка? И если пленка не подделка, значит, Бетти действительно заказала убийство мужа. Тогда наличие пленки у гангстеров могло лишь подтверждать, что она просила это сделать Трента.

Нет, что-то тут не вяжется. У Трента прочное алиби на день убийства, и полиции придется нелегко… Будь он убийцей, постарался бы уничтожить все улики, припрятать пленку в надежном месте и выждать, пока Бетти не вступит в права наследства, чтобы потом шантажировать. Поступи Мазоло с Трентом так, у них были все шансы на успех. Женщина смогла бы заплатить, сколько они не потребуй. К тому же они знали, что полиция занята поисками убийцы, и даже Бетти-Джейн под подозрением. Так для чего же так рисковать?

Был лишь один вразумительный ответ: Трент с Мазоло были уверены в своей безопасности, а это может означать, что они не убивали Сэма Дью! А слежка их могла объясняться просто: они боялись, что обнаружат настоящего убийцу — тогда пленка потеряет всякий смысл, и плакали их денежки.

Теперь все складывается в довольно четкую картину; неясным оставалось лишь одно: деньги, которые Бетти отправила в Бруклин, были частью выкупа за пленку, или остатком платы за убийство, поскольку она не сомневалась, что Трент заказ выполнил.

Мысли его прервал рев мотора приближающегося автомобиля. Приехала миссис Дью. Но почему-то не ко входу, а с противоположной улицы. В последний момент Джо убрал свою машину, но не был уверен, что остался незамеченным. Хозяйка бросила машину перед гаражом. Джо посмотрел на часы. Куда же девались полицейские, которых обещал прислать Том?

Бетти выключила мотор. Джо покинул машину и незаметно прокрался к густой живой изгороди, окружавшей виллу Дью.

Когда миссис Дью вошла в дом, он на миг заколебался — не задержать ли ее, пока не появится полиция. Потом решил не делать этого. Если Том решил ее арестовать, лучше не мешать. Он только проследит, чтобы Бетти не ушла из дому, а остальное — дело полиции.

Время шло, ситуация не менялась. Он покосился на часы. Конечно, хозяйка виллы и не подозревала, в какую угодила западню.

И тут он услышал шорох. Тихонечко раздвинув ветви, Джо обнаружил, что миссис Дью крадучись выходит из дому. Казалось, она его не замечает. Неподалеку залаяла собака. Через несколько минут Бетти вернулась в дом, но дверь закрывать не стала. Вновь она появилась в дверях в роскошном меховом манто, с двумя чемоданами в руках. Джо понял, что она собралась уезжать, причем, судя по багажу, надолго.

Джо видел, как она поставила один чемодан, а с другим направилась не к машине, как он ожидал, а через сад за домом.

Уокер нахмурился. За домом проходила улица. Не поджидает ли ее другой автомобиль? Сейчас он предпочел бы пойти за ней, но ведь она вернется за вторым чемоданом…

Джо наконец решился. Он кинулся к автомобилю, завел мотор и дал газ. Резина завизжала, он помчался на ту улицу, по которой только что вернулась домой Бетти. И едва не столкнулся с патрульной полицейской машиной — водитель увернулся чудом. Но Джо не остановился — ведь за домом могла стоять машина любовника Бетти-Джейн, который вполне мог заставить ее убрать мужа. Если до них дойдет, что прибыла полиция, они уедут, бросив чемодан.

Джо свернул за угол и ударил по тормозам. В тени дерева стоял автомобиль.

Барт Кэссон как раз укладывал в багажник чемодан, который передала Бетти. При виде «мерседеса» он мгновенно захлопнул багажник. И в тот же миг послышался скрип тормозов остановившейся по ту сторону дома патрульной машины. Бетти-Джейн замерла на полпути и повернулась к Барту, словно ожидая от него помощи.

Но Барт вдруг растерялся, испуганный внезапным появлением «мерседеса». Когда же он решился шагнуть к автомобилю, Уокер уже выскочил из машины, вынув револьвер.

Они молча уставились друг на друга. Тут из-за дома долетел крик полицейского, окликнувшего Бетти. И тут Кэссону стало все ясно. Он отступил на пару шагов, укрывшись за автомобилем. Пригнулся и Джо, но Кэссон не стрелял. Вместо того послышался неясный шум.

— Не делайте глупостей! — крикнул Уокер. — Нам нужно только поговорить с вами и миссис Дью. Не заставляйте меня стрелять!

Вместо ответа он услышал характерный щелчок. Джо выглянул из-за машины и увидел, что Кэссон запустил руки в багажник. Тогда он в два прыжка оказался рядом и всей тяжестью навалился на крышку багажника.

Барт Кэссон взвыл от боли — металл передавил ему руки в локтях. Он с полз на колени. Джо отпустил крышку багажника, но револьвером ткнул в лицо Кэссона, перекошенное от боли.

— Убрать руки на багажника, только потихоньку! Иначе они вам больше никогда не понадобятся!

Джо ослабил нажим. Кэссон медленно высвободил руки. Взгляд его был полон ненависти. Краем глаза Джо заметил, что двое полицейских держат Бетти.

— Встать! — приказал он.

Кэссон повиновался. Он с отчаянием осознал собственную глупость. Нужно было не жадничать и брать только деньги, не дожидаясь, пока Бетти соберет все ценности в доме. Тогда они успели бы скрыться… Сейчас же весь план лопнул, как мыльный пузырь.

Один из полицейских перепрыгнул через изгородь и подошел к Джо.

— Отлично, мистер Уокер, можете оставить его мне. Я помогу ему выбросить из головы всякие глупости про побег.

Джо все-таки не опускал револьвера до тех пор, пока полицейский не обыскал задержанного и не убедился, что тот безоружен.

На руки Кэссона надели наручники. Джо спрятал револьвер.

— Кто это? — спросил патрульный.

— Барт Кэссон, — пояснил Джо. — Капитан Роуленд захочет с ним потолковать. Так что лучше бы его вместе с миссис Дью поскорее доставить к нему.

Патрульный увел Кэссона. Джо заглянул в багажник. Там стоял чемодан, только что принесенный миссис Дью, и матерчатая дорожная сумка с надписью «Панамерикэн». Он знал, что в ней находится. Но куда больше его заинтересовала другая сумка, из которой торчали клюшки для гольфа. А среди них — винтовка.

Джо присмотрелся повнимательнее. Дуло приспособлено для установки глушителя. Царапины на местах крепления оптического прицела. Двадцать второй калибр. И в магазине недоставало одного патрона. Джо понял, что в его руках оружие, из которого был смертельно ранен Сэм Дью. И нажимал на спуск именно Барт Кэссон.

Настало время обрадовать Тома.

* * *

Через пару часов было получено заключение баллистической экспертизы — винтовка, которую принес Джо, служила орудием преступления.

Пока они ждали заключения экспертизы, Трент давал показания. Потом Мазоло и Кэссон. Но как и следовало ожидать, никто из них и словом не обмолвился о чем-то, что можно было бы вменить им в вину. Лишь Трент постарался отвести от себя побольше подозрений и потому рассказал кое-что интересное.

Бетти Дью допрашивали последней, рассчитывая, что женщина потеряет самообладание и во всем признается. И не ошиблись.

За два часа миссис Дью постарела на десять лет. Лицо смертельно побледнело, тело била дрожь. Кроме капитана Роуленда и Уокера в комнате сидел стенографист, а в ящике стола был включен магнитофон. На столе лежала винтовка, и Бетти не спускала с нее глаз.

— Да, — Том заметил ее взгляд, — из этого оружия убили вашего мужа. Но не Гвидо Трент, хоть вы ему и заплатили десять тысяч долларов — тот слишком умен, чтобы за такую мелочь рисковать головой. Он понимал, что шантаж даст гораздо больше. Полагаю, теперь и вы это поняли.

Губы миссис Дью дрожали, она едва сдерживалась от рыданий, изумленно глядя то на капитана, то на Джо Уокера.

— Ничего не понимаю…

И на этот раз она действительно сказала правду — она не знала, что произошло на самом деле.

— Меня это не удивляет, — кивнул Джо. — Вы попались в сети двух мошенников, миссис Дью. Один из них — Барт Кэссон, который вам внушил, что ваша жизнь без мужа станет гораздо приятнее. Но ведь ему не было до вас никакого дела. Кэссона интересовали только деньги, которые бы вам достались после смерти мужа, и он до них почти добрался.

Она в отчаянии тряхнула головой.

— Не верю я вам! Вы хотите всю вину свалить на Барта!

Том кивнул на винтовку.

— Как вы думаете, где мы ее обнаружили?

Бетти смотрела на него, кусая губы.

— В багажнике машины мистера Кэссона. Вместе с деньгами, которые вы получили, собираясь покинуть город. Винтовка вся в отпечатках пальцев Кэссона. Они есть даже на пулях, которые он подготовил так, чтобы убить наверняка.

— Не может быть! — простонала она.

— Оружие нашел я сам, — вмешался Джо. — В сумке с клюшками для гольфа. Полагаю, что у него не дрогнула бы рука убить и вас, — при необходимости. Только отъехать подальше от Нью-Йорка… Вы были для него обузой, да и делить деньги он не собирался…

— Вы все лжете, Барт меня любит, — в отчаянии крикнула она.

— Барт любит ваши деньги, миссис Дью, — спокойно поправил ее Том. — Он выстроил свой план еще до того, как направил вас к Тренту. Он хорошо знал Трента, чтобы быть уверенным, что тот возьмет деньги, но за такую малость убивать не станет. Потому Трент и записал ваш разговор на пленку. Так легче шантажировать, обещая отдать ее или мужу, или полиции. Ошибся он в одном — не думал, что Барт Кэссон пойдет на убийство сам.

— Но почему?

— Потому что хорошо понимал — останься ваш муж жив, он сумел бы разорвать ваши отношения. Ну, в лучшем случае Трент получил бы свое, а сам Кэссон остался бы ни с чем. А так вы были уверены, что Трент сдержал обещание и убил вашего мужа.

Миссис Дью понемногу стала приходить в себя.

— Конечно, Трент совсем неглуп и все как следует продумал, — продолжал Джо. — Но он-то знал, что полиции не понадобится много времени, чтобы найти убийцу. Тогда бы его план рухнул, а пленки обесценились. Так что ему пришлось действовать очень быстро и он буквально на следующий день прислал пленку, требуя деньги.

Правда, он не рассчитывал, что Кэссон смешает ему все карты, а тот звонком в полицию сообщил, где укрылись Трент с Мазоло, и их сразу арестовали. А перед этим он убедил вас, что спастись можно только бегством.

Так что вы даже не представляете, как вам повезло, что мы в последний момент вас перехватили. Избавившись от нас, он при первой же возможности избавился бы и от вас.

Бетти Дью тупо смотрела в пол, не в силах вымолвить ни слова. И только слезы, которые текли по лицу, говорили, что она все поняла.

Прошло немало времени, прежде чем она взяла себя в руки и заговорила.

Оглавление

Р. Гордон Пуля для звезды

Ж. Феррье Киноманьяк

  Глава первая

  Глава вторая

  Глава третья

  Глава четвертая

  Глава пятая

  Глава шестая

  Глава седьмая

  Глава восьмая

  Глава девятая

Эдвин Коннел Я должен был ее убить

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  29

  30

  31

Генри Харт Хотите стать вдовой?

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg