«Кровь за кровь»

Кровь за кровь (fb2) - Кровь за кровь (Российский детектив) 927K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктор Николаевич Доценко

Виктор Доценко Кровь за кровь

«Тупик» Историко-приключенческий роман

1

Когда Юрий вышел из здания управления, ярко светило весеннее солнце. Он с удовольствием подумал, что выходные можно будет провести на даче. Отличный отдых после трудной недели! А она, неделя, действительно была трудной и началась, как ни странно, месяц назад. Именно тогда его вызвал полковник Логинов и вручил «дело».

Юрий Панков всего год как появился в отделе, но уже успел зарекомендовать себя способным следователем, у которого не задерживаются «дела» и в срок передаются для судебного разбирательства. Прочитав порученное ему «дело», Юрий пришел к выводу, что оно достаточно легкое, быстро провел опрос свидетелей и задержанных. Все было простым до удивления, и Юрий уже намеревался закрыть его, но… но особым внутренним чутьем следователя — которое у него уже начало вырабатываться — почувствовал, что за данным фактом спекуляции валютой стоит нечто большее. И впервые за время работы Юрий попросил у полковника Логинова неделю для проведения дополнительного расследования.

Полковник Логинов молча кивнул головой. Это произошло несколько минут назад, и вот Юрий уже на улице и решил сразу же ехать на дачу. Его родители уже несколько лет были в зарубежной командировке, и он находился под присмотром деда и бабушки. С тем большим удовольствием он ехал, что ему удалось выполнить просьбу деда, Сергея Петровича, — раздобыть кое-какие материалы из архива. Не забыл он и бабушку — купил ее любимый торт «Наполеон».

Еще издали он увидел деда, который что-то стругал на верстаке под навесом. Юрий попытался было незаметно подкрасться к нему, но отставной генерал-чекист, не поворачивая головы, пробурчал:

— И чему только вас в школе учат?.. Вероника Александровна! — крикнул он. — Встречай любимца!..

Затем отложил в сторону рубанок и крепко пожал внуку руку.

— Ну и слух у тебя, дедуня!.. Вот. — Юрий достал из «дипломата» несколько листочков. — Здорово пришлось покопаться. Но, по-моему, это то, что ты просил.

Хотя Юрий и довольно скептически относился к затее Сергея Петровича написать книгу воспоминаний, однако ко всем его просьбам относился добросовестно, стараясь как можно точнее выполнить все поручения.

— Спасибо, дорогой! Я очень ожидал эти сведения, — растрогался дед.

— Юрочка мой приехал! — Вероника Александровна трижды, по-русски поцеловала внука. — Голодный небось?

— Не без этого, — улыбнулся Юрий и вручил ей торт.

Спустя четверть часа Юрий уже сидел за столом и уплетал вкусный бабушкин борщ с различными пирожками, которые она всегда пекла к приезду внука.

После обеда Юрий, как всегда, решил поработать физически. Прополол несколько грядок, поиграл топором — подготавливая полешки для русской печки, устроенной под открытым небом (в кухне был газ). Получив необходимую, на его взгляд, дозу физической нагрузки, Юрий вынес свой «дипломат» на открытую веранду, решив немного поломать голову над злополучным делом.

Но поработать ему долго не удалось, подошел Сергей Петрович.

— Спасибо, Юра! Я уж думал, что ничего из этих материалов не сохранилось. И как тебе удалось разыскать? Я сам неоднократно просматривал архив этого отдела — и ничего!

— Случайно. По новому делу разыскивал дополнительные сведения, а нашел то, что нужно тебе.

— Что, Пашка новое дело подкинул? — усмехнулся отставной генерал.

Юрия всегда немного коробило фамильярное отношение деда к его начальству. Вот и сейчас он назвал полковника Логинова по имени. И хотя полковник был учеником деда и сам был почти мальчишкой, когда дед уже — полковником, но все же…

— Да нет, дело все то же. Я тебе рассказывал.

— Постой, постой! — с неожиданной настойчивостью сказал Сергей Петрович. — Ты сказал, что по этому делу искал материалы? Дело пожилой дамы с претензиями? Хелены Брайс?

— Да. Понимаешь, во время обыска мы изъяли квитанцию на получение багажа. Мы, естественно, получили этот багаж: небольшой чемодан с вещами и пятьюдесятью тысячами наших денег…

— А она, конечно, все отрицает: ничего не знаю, ничего не ведаю?

— Так все и было, пока… — Юрий сделал паузу, — пока… Дело в том, что в чемодане лежало фото молодой девицы, которая показалась мне чем-то знакомой… Я спросил Брайс, но она пожала плечами и тут же попросила сделать перерыв… Но самое интересное началось после перерыва: Брайс во всем призналась, даже в том, в чем ее и не просили, а про фото заявила, что это она сама в молодости…

— Поздравляю! Так что же тебе еще надо? — Сергей Петрович недоуменно пожал плечами.

— Понимаешь, дед, меня мучает это фото, вернее, мучало. Сначала я размышлял так: вероятнее всего — я просто ошибся, ибо откуда мне может быть знакомо лицо девушки, которой уже давно за семьдесят, да еще, ко всему прочему, иностранки? Но потом неожиданно вспомнил, что совсем недавно по твоей просьбе я занимался архивными материалами…

— Да не тяни ты! — нетерпеливо перебил Сергей Петрович. — Говори, что нашел?

— Ты будешь удивлен не менее, чем я в то время: в нашем архиве я нашел… — Юрий снова сделал паузу, — ее фотографию, но рядом с ней кто-то сидит на стуле…

— Это становится интересным! — Сергей Петрович радостно потер руки. — Можно предположить, что эта дама проживала у нас в России. Но… Она говорит по-русски?

— Настолько плохо, что только через переводчика можно общаться с ней.

— А у нее ты пробовал выяснить, кто изображен рядом?

— А тут началось и вовсе странное: Хелена Брайс твердо заявила, что не помнит этого человека, ссылаясь на то, что прошло слишком много лет, но мне кажется, что она была сильно взволнована, увидев этот снимок… А переводчик сказал мне потом, что в тот момент, когда Брайс взглянула на фотографию, она прошептала нечто похожее на «дьявол»…

— А что известно из дела, по которому проходила эта фотография? — Чувствовалось, что старого генерала заинтересовало все это, даже глаза заблестели, как у молодого.

— Здесь тоже прокол: почти весь архив того отдела пропал во время войны, когда бомба угодила в здание, а фото сохранилось случайно у одного из сотрудников… Так что в папке, кроме фотографии и фамилии сотрудника, сдавшего фото назад, ничего больше нет… Попытался найти того сотрудника, но он тоже погиб…

Что ты решил предпринять? — спросил Сергей Петрович.

— Выпросил у полковника ещё неделю: попробую разыскать кого-нибудь из тех, кто был связан с тем делом. Может, повезет — и наткнусь на кого…

— А потом повезет во второй раз и… вспомнят того, кто сидит рядом с твоей Брайс? — усмехнулся генерал. — Ну что ж, в этом есть некоторый резон. — Он задумался. — Послушай, ведь ты приехал сюда отдыхать, а не работать! Пока совсем не стемнело, пошли сразимся в теннис…

Дед знал слабую струну своего внука, влюбленного в большой теннис до самозабвения. В прошлом он даже выступал за команду университета второй ракеткой. Год назад они с Сергеем Петровичем с огромным трудом уговорили Веронику Александровну пожертвовать частью огорода и сада для того, чтобы устроить там теннисный корт. Корт удался на славу: высокая сетка окружала площадку со всех сторон. Покрытие было многослойным, верхний слой красно-кирпичного цвета, на котором четко выделялась белая разметка. Долгое время бабушка охала и ахала, не соглашаясь жертвовать землей «для забавы», как выражалась она, но что не сделаешь для любимого внука: вскоре корт был готов. Через некоторое время Вероника Александровна настолько увлеклась этой игрой, что не прошло и двух месяцев, как она, почти на равных, стала сражаться с Сергеем Петровичем, а играя с Юрой, совершенно забывала о своем «любимом внуке» и нисколько не щадила его…

В этот вечер Сергей Петрович был в ударе и выигрывал у Юрия сет за сетом.

— По-моему, ты сегодня лет двадцать сбросил! Вот не ожидал! — восхищенно проговорил Юрий, тяжело дыша.

— Просто я решил доказать тебе, что не нужно так изматывать себя на работе. — Сергей Петрович удовлетворенно похлопал его по плечу, и они направились под душ. — Ты знаешь, почему твоя бабушка почти перестала болеть? Посмотри, как она выглядит! Разве ей можно дать больше пятидесяти? А ведь ей скоро семьдесят исполнится!

— Ты хочешь меня уверить, что это все — теннис! — усмехнулся Юрий.

— Смейся, смейся! Как она стала заниматься им, у нее даже давление стало улучшаться! А участковый доктор? Так тот руками только разводит, говорит, что у бабушки время вспять повернуло! — Сергей Петрович говорил настолько увлеченно, что Юрий поспешно замахал руками:

— Верю, дедуня, верю!

После душа получилось так, что они отправились в кабинет Сергея Петровича. Бабушка занималась ужином и не мешала им. Находиться на открытом воздухе было просто невозможно: комары, или «крылатые собаки, только что не лают, но кусают», так говорил о них Сергей Петрович, настолько нещадно заявляли о своем присутствии, что они решительно направились в дом.

— Дед, ты мне уже давно обещал рассказать о том, что произошло с нашей фамилией. Ведь фамилия Панков, как ты говорил, была твоим псевдонимом. — Усевшись поудобнее в кожаном кресле, Юрий приготовился слушать.

Несколько минут Сергей Петрович сидел задумчиво и молчаливо. Юрий не прерывал этого молчания, хорошо зная своего заслуженного дедушку.

— Эту историю не расскажешь в двух словах, — наконец сказал Сергей Петрович.

— Но у нас еще завтра есть день, — настойчиво заметил внук.

— А рыбалка?

— Так и на рыбалке можно говорить, они же все равно не поймут, — улыбнулся Юрий.

— Кто не поймет? — удивился Сергей Петрович. — Ну, эти самые… — он сделал паузу, — …рыбы!

Они рассмеялись от души, потом старый генерал сказал:

— Ладно, уговорил… Это поможет мне выстроить нужную цепочку… — Он подошел к столу и взял какие-то записи и листки, принесенные внуком. — Это было очень давно, еще до гражданской войны. Учился я тогда в университете и мечтал стать учителем словесности. Отец был строг и твердо стоял на земле обеими ногами. Он был старовером и в молодости удалился от людей, построил себе дом и стал промышлять охотой. Хозяин он был умелый, и вскоре ему уже понадобилась хозяйка: одному было управляться трудно. Когда он выбирался со своего хутора, чтобы продать шкурки соболей, куниц, белок, то присмотрел себе ладную красавицу, к которой сватались уже многие. Звали ее Серафима. Она была горда и своенравна. Несколько лет провела в Петрограде, где закончила гимназию. Ее настолько захватила жизнь в городе, что она решила туда перебраться, но ее отец, староста деревни, и слышать ничего не хотел об этом. Твой прадед был угрюмым и немногословным человеком. Его уважали за огромную силу, он запросто выходил один на один с медведем, имея в руках только рогатину, и побеждал его. Когда он посватался к отцу Серафимы, то неожиданно получил отказ, видно, у того были другие планы по поводу выбора зятя. Раздосадованный вышел от него мой отец, и трудно себе представить, чем бы все это кончилось, но его неожиданно догнала подруга Серафимы и передала ему ее просьбу: ожидать ранним утром у околицы… Ты не удивляйся, Юрий, что я так все подробно знаю об этом: после смерти матери отец очень часто рассказывал нам, своим детям, эту историю…

— Так ты, дед, не один был у них из детей? — невольно воскликнул Юрий.

— Четверо сыновей было… — Сергей Петрович с грустью опустил голову.

— Извини, дед, больше не буду перебивать!

— В общем, обвенчались они тайно, и после некоторого скандала, учиненного старостой, который проклял свою дочь и не простил ее до самой смерти, даже на похоронах не был, стали они жить дружно, а мама и помышлять перестала о том, чтобы уехать куда-то от папы. Вскоре родился у них сын, мой старший брат — Иван. Насколько я помню, он был точная копия отца: такой же кряжистый, угрюмый… Через пару лет родился второй сын — Степан, потом, лет через пять, почти подряд, родились я, Варвара, моя сестра, и, наконец, Семка…

— А я только о Варваре Петровне слышал, — не без сожаления заметил Юрий. — Она, кажется, во время войны погибла?

— Да, вместе со своим мужем… в партизанах: предали их… — Сергей Петрович снова замолчал. — Странная у нас была семья, — продолжил он задумчиво. — Мне еще и пятнадцати не было, когда Иван вернулся из армии без руки, а Степан очень часто исчезал из дома, к нему все время приходили какие-то странные люди: добрые, всегда приносили каких-нибудь гостинцев, а Иван почему-то бесился из-за них. Тогда мне было все это непонятным и странным. А в воздухе уже носились слова, которые одних заставляли радоваться, других биться в злобе… Вот и получилось, что в нашей семье были и те, кто радовался, к ним относился Степан и отчасти — Варвара (которая полюбила одного из тех, с кем встречался Степан), а Иван относился к тем, кто был недоволен революцией, а отец… Отец не относился ни к тем, ни к другим. Он хотел только одного: чтобы его и членов его семьи оставили в покое и никто бы не вмешивался в его дела…

— И долго вы намереваетесь здесь секретничать? — услышали они голос Вероники Александровны. — Ужин уже на столе…

— Хорошо, идем! — отозвался Сергей Петрович. — Пошли, внук…

Разбудил его Сергей Петрович очень рано: солнышко только самым краешком позолотило своим светом верхушки деревьев.

— Ну, дед! — воскликнул Юрий, едва успев его поприветствовать. — Ты даже не представляешь, какой сон я сегодня видел!

— Вообще-то догадаться могу! — улыбнулся Сергей Петрович. — С казаками, вероятно, воевал?

— Всю ночь! — подтвердил Юрий. — От тебя действительно трудно что-либо скрыть… Меня продолжает смущать то, о чем говорил вчера: твое имя… Это действительно интересная история?

— Интерес только в одном: при рождении меня назвали Степаном, — несколько грустно улыбнулся Сергей Петрович.

— Это-то я понял! — воскликнул Юрий. — Коли все братья погибли, а живым остался только Степан, то естественно, что он — это ты…

— Ну, вот видишь, и от тебя трудно что-либо утаить, — снова улыбнулся дедушка. — Остальное все гораздо проще… как и смена фамилии. — Он опять задумался, вспоминая давно минувшее время. — Еще до того, как я окончил курсы красных командиров, мне посчастливилось поработать в ВЧК… На всю жизнь мне запомнилась одна встреча: вызвали нас в райком партии, меня сразу же после госпиталя, когда первое ранение залечил… Встречает нас секретарь райкома, фамилию, к моему огромному сожалению, я не запомнил, и говорит, что нас мобилизуют работать в ЧК… Я, конечно, в амбицию: как так, меня, коммуниста, в то время когда нужно с оружием в руках защищать революцию, направляют в ЧК?! Выслушал он меня внимательно, а потом и говорит: «Вы, молодой человек, прежде всего коммунист, а потом боец Красной Армии, иди и работай там, куда тебя посылает партия, — она лучше нас с тобой знает, что надо делать!» Всю свою жизнь я следовал этой заповеди и ни разу не пожалел… Послушай, мы так никогда до рыбалки не доберемся! Давай быстрей позавтракаем и в путь, на озере продолжим наши экскурсы в далекое прошлое…

Конечно, «озеро» — слишком сильно сказано: это небольшой прудик, но вокруг — благодать: тишина, покой, уютная красота, будто сам Левитан использовал для своих картин это место.

Через час они уже сидели на берегу и разматывали удочки. Всю дорогу Юрий с нетерпением ожидал продолжения рассказа дедушки. И едва только они устроились и Сергей Петрович деланно уставился на поплавок, Юрий спросил:

— Скажи, дед, а ты видел Дзержинского? Я много читал о нем, но все эти сведения какие-то вылощенные. Неужели «Железный Феликс» и — все?

— О нем действительно много написано, и мне трудно добавить тебе что-либо нового. — Он пожал плечами. — Расскажу, пожалуй, о моей первой встрече с ним… Когда я пришел в ЧК к товарищу Беленькому, как Мне и было предписано, а он был тогда начальник группы особых поручений при Коллегии ВЧК, он подробно меня расспросил: кто я, мою биографию, а потом попросил немного подождать и минут через пятнадцать предложил мне пройти к Феликсу Эдмундовичу. Когда я вошел в кабинет Дзержинского, он, выйдя из-за стола мне навстречу, поздоровался со мной за руку, предложил сесть и спросил, как мое здоровье. Я сказал: «Спасибо, сейчас чувствую себя хорошо». Потом Феликс Эдмундович неожиданно сказал: «Вы, конечно, не очень обрадовались назначению?» Ну, я взял и выложил все как на духу. Выслушав меня очень внимательно и ни разу не перебив, он очень долго и терпеливо стал мне рассказывать о работе чекистов и о том, что они нисколько не меньше участвуют в защите революции, да и погибают, как на фронте: с оружием в руках… Вот и подумай: человек занимал такой высокий пост в государственном аппарате, на нем было столько дел, что и троим, вероятно, было бы трудно их выполнять, а он считал своим долгом встретиться с каждым новым сотрудником и не только просто встретиться, но и внимательно выслушать его… Не могу говорить за всех, но я вышел от него с ясными мыслями и твердой уверенностью, что именно о работе в органах ЧК я и мечтал всю жизнь… О, клюет! — неожиданно воскликнул Сергей Петрович и дернул вверх удочкой. Ярко блеснув на солнце, в траву упала небольшая рыбка.

— Поздравляю с первым уловом! — воскликнул Юрий.

— Спасибо… — Дед покачал головой. — Вот ты смеешься, а не знаешь, что очень важно — начало! Как начнешь, так и пойдет. — Забросив удочку, он продолжил: — Я, например, даже и представить не могу, что было бы со мною, не пойди я в ЧК, к Дзержинскому! Линия жизни, вероятно, совсем бы другой была…

— А вдруг лучше? — лукаво спросил внук.

— А мне лучше и ненадобно. — Сергей Петрович замолчал, и Юрий подумал, что он обиделся, но дед вдруг сказал: — Зачем лучше? Нет, лучше не надо… С именем совсем просто: выполнял однажды задание одно, а Кедров мне и говорит…

— Кедров? — переспросил Юрий, много слышавший об этом человеке.

— Да, он был тогда моим непосредственным начальством. Он и «виноват» в том, что у меня стала другая фамилия. Говорит мне: — Послушай, Чирок, уж больно запоминающаяся фамилия у тебя: раз услышишь — и запомнишь, плохо это для чекиста… Ты бы хоть кличку для себя какую взял». Я пожал плечами и спросил какую. «А вот чем плоха Панков? Степан Панков! Вроде — ничего, а? Как ты думаешь?» Тогда уж и имя другое нужно, сказал я. «Можно и имя… Например, Иван…» Нет, Иваном не хочу. И тут же подумал о своем младшем брате, он еще жив тогда был, и любил я его больше, чем других братьев, и сказал об этом Кедрову, с чем тот и согласился… Так я и стал для всех Сергей Панков. И настолько сжился с этой фамилией, что она осталась со мною на всю жизнь! Во! Видишь? — Он снова выхватил удочку с уловом. — Я же говорил, что главное — начать…

— Значит, дед, ты в ЧК научился так стрелять?

— Нет, Юрий, на этот раз подвела твоя интуиция! — Он усмехнулся. — Да и трудно было бы догадаться — откуда… Виной всему была женщина — воистину справедлива здесь французская поговорка. Влюбился я в одну цирковую актрису…

— Влюбился? — недоверчиво переспросил Юрий и невольно взглянул в сторону дачи.

— Влюбился, да еще как! — подтвердил дед и кивнул по направлению взгляда внука. — Бабушка знает об этой страшной истории! — усмехнулся старый генерал. — Это было еще в Петрограде, когда я учился там… Мадам Боливар, как значилась она по афишам, была то ли из Германии, то ли из Франции и гастролировала по российским городам. Я не знал, как подступиться, но однажды столкнулся с ней в парковом тире, который держал один болгарин. Оказалось, что циркачка очень частая посетительница этого тира и никогда не уходила оттуда без призов, не делая ни одного промаха… Вот и решил я тогда, что это мой шанс.

— Не понял — какой? — удивился Юрий.

— Я рассуждал просто: подкараулю ее, и, когда она придет туда пострелять, я буду сбивать те мишени, в которые будет метить она, и этим заставлю обратить на себя внимание.

— Ох, дед, сложный ты человек! Я поступил бы проще: подошел и — здравствуйте, я — Юрий, давайте знакомиться…

— Она бы усмехнулась и подала знак кому-нибудь из сопровождающих, которых достаточно вилось около нее, и тебя бы вышвырнули куда подальше! Это сейчас все просто: «Здравствуй, я Петя… Привет, я — Маша, пошли в кино…»

— Не совсем так, но… похоже. — Юрий рассмеялся. — Так что же дальше?

— А что дальше… много дней провел я в том тире! А сколько денег перевел?! А все-таки добился своего: выбил однажды все мишени и забрал все призы.

— И мадам Боливар обратила на тебя свое внимание? — улыбнулся Юрий.

— Так бы, возможно, и случилось, но к тому времени окончились сроки ее гастролей в городе, и она уехала, а вскоре — революция…

— Революция тебя в Питере застала?

— Февральская — да, а Октябрьская — в Москве.

— Так в Москве и остался?

— Юра! — Сергей Петрович неожиданно пристально посмотрел на внука. — Я еще вчера хотел спросить тебя, но как-то выскочило из головы: ты задаешь такие вопросы, будто впервые слышишь обо мне…

— Не обижайся, дед, скажу откровенно: сколько я слышал о тебе от бабуси, от матери и отца, но никогда не вслушивался, и сейчас все настолько ново для меня — словно впервые! — Юрий смущенно поглядел на него.

— Ну, хорошо, коли так…

— А во-вторых, сам же сказал, что, рассказывая мне, ты выстраиваешь цепочку…

— Запомнил? — дед покачал головой и улыбнулся, потом снова дернул удочкой вверх, пытаясь подсечь неосторожную рыбку, но на этот раз она, сверкнув над водой, сорвалась и шлепнулась обратно. — Повезло ей… — Огорченно крякнув, Сергей Петрович заменил насадку и снова закинул ее подальше от берега. — Так ты спросил о Москве? Как ты помнишь, я оказался в Сибири… Направили меня с одной инспекционной поездкой в один из городков, с особыми полномочиями…

— Перегибы на местах?

— Хуже: контрреволюция… Не успел я доехать до того городка — гражданская началась… — Он замолчал ненадолго, как бы собираясь с мыслями. — Сейчас, с расстояния более чем полувека, все кажется таким нереальным, что удивляешься, а ведь было. — Сергей Петрович тяжело вздохнул. — Тогда и в плену у чехов побывал, но удалось бежать, и переодевался, и гримировался — чтобы добраться до родного дома… Добрался. — Он снова замолчал: нахлынули тяжелые воспоминания, защемило сердце тупой, ноющей болью… Столько лет прошло-пробежало, а не может забыть гибель своих братьев и отца: стоят они перед глазами, словно заставляя всякий раз отчитываться за жизнь свою… — В то время здорово меня помотало, пока снова до Москвы не дошел… — продолжил он свой рассказ, изредка бросая взгляд на поплавок. — А через несколько дней вызывает меня Кедров и неожиданно спрашивает: был ли я когда-нибудь в… и называет небольшой южный городок. Конечно нет, говорю, вообще никогда не был на юге… Вот и хорошо, говорит, туда и поедешь. Я в амбицию: вокруг люди революцию защищают, жизни кладут, а меня в тмутаракань отсылают! Усмехнулся он: не отдыхать тебя посылаю, а с важным поручением… Когда он ввел меня в курс дела и спросил, сколько мне нужно дней на сборы, я, под впечатлением серьезности поставленной задачи, готов был тут же отправиться в дорогу, но Кедров предоставил двое суток для подготовки, и мы распрощались…

Мне с большим трудом удалось уложиться в эти двое суток, чтобы успеть оформить все необходимые документы, получить жалование, заготовить хлеб и выяснить точный маршрут… Сейчас, вспоминая подробности той дороги, становится немного смешно: как можно было добираться до городка семь суток, а сейчас, даже если на поезде, затрачивается не более тринадцати часов? Да-да, не удивляйся: так в то время работала железная дорога…

Сергей Петрович задумался: как давно он уже не навещал тот городок, с которым накрепко связала его судьба? Лет десять минуло, не меньше… А ведь давал себе слово почаще наведываться.

Он взглянул на внука: деликатно отвернувшись, тот делал вид, что занят рыбной ловлей… Хороший парень: внимательный, заботливый…

«Дама с претензиями»? Интересное наблюдение! Нужно будет поехать завтра с Юрием и посмотреть на эту Хелену Брайс…

— Ну что, Юрий, бабушка-то, верно, совсем заждалась нас… Да и погода начинает портиться: пора возвращаться.

— Слушаюсь, товарищ генерал! — вскочил Юрий и деланно вытянулся перед Сергеем Петровичем. — Разрешите искупнуться на прощание?

— Вольно! — подыграл ему Сергей Петрович. — Двадцать минут на купание, пять на одевание — и в путь! — Он начал не спеша складывать рыболовные снасти, с любовью поглядывая за тем, как плавает внук.

Он сам его учил плавать еще тогда, когда Юрий с трудом держался на ногах. Научился быстро и очень полюбил воду: всякий раз, когда они оказывались у воды, тот первым делом устремлялся к ней. Сергей Петрович усмехнулся, вспомнив, как однажды, отдыхая на море, они отправились на прогулку на теплоходе и при первой же остановке маленький Юра прыгнул прямо с борта в воду. Подумав, что он упал, за ним устремились человек двадцать спасать… Вот хохоту было.

— Тебе хорошо: не стыдно возвращаться с таким уловом, а мне каково? — хмыкнул Юрий, надевая одежду прямо на мокрое тело.

— Вот чудак, да кто же для бабушки экспертизу делать будет: где твои, где мои? Зажарит — и слопаем за милую душу! — Дедушка похлопал его по плечу.

Коша они вернулись, обед уже ожидал на столе, а Вероника Александровна нетерпеливо поглядывала в сторону ворот.

— Может быть, вас и кормить не стоит: ухой напитались? — сказала она, ехидно поглядывая на судок с рыбой и пытаясь определить, с уловом ли они явились.

— Почти не клевало сегодня, — заметил Сергей Петрович, деланно укладывая рыболовные снасти на место. — Так… кое-что…

— Будет тебе оправдываться, — махнула рукой Вероника Александровна. — Скажи, что рыболов из тебя никудышный, и все. — Она сняла крышку и сунула не глядя руку в судок. — Это надо же! — тут же воскликнула она и вытащила оттуда крупного окуня, пытавшегося вырваться из ее рук. В конце концов ему это удалось, и он шлепнулся прямо на пустую тарелку.

— Ты, мать, что, так и будешь ее сырой есть? — стараясь скрыть усмешку, воскликнул Сергей Петрович. — Может быть, не стоит это начинать в твоем возрасте…

Вероника Александровна хотела что-то достойно ответить на его шутку, но расшалившийся окунь, выпрыгнувший из тарелки, стал биться по столу, раскидывая приборы, не предоставил ей этой возможности, и все кинулись ловить рыбку во второй раз. Наиболее удачливым оказался Юрий: схватив ее, он бросил в судок и с радостной улыбкой осмотрелся.

— Даже здесь мне не повезло, — буркнул Сергей Петрович, хитро поглядывая на внука.

— Я так и знала, что рыбку наловил… — начала она, но Юрий, не удержавшись, фыркнул, и бабушка, взглянув на него, спокойно и уверенно закончила: —…наловил ты, мой старый генерал!

После обеда они немного поиграли в карты, оставив любимого внука в «полных дураках», затем Юрий с бабушкой уткнулись в телевизор, а Сергей Петрович отправился работать над своими воспоминаниями…

2

В понедельник, не успел Сергей Петрович прикоснуться к Юрию, сладко спавшему на веранде, как тот тут же открыл глаза и бодро вскочил с кровати. Он выглядел отдохнувшим и посвежевшим. Взглянув на часы, огорченно заметил:

— Я же просил тебя разбудить в шесть… теперь на электричку опоздаю…

— Не опоздаешь, — подмигнул дед. — Вместе поедем! Я вызвал машину… Спокойно умывайся, завтракай и через сорок минут будь готов к отъезду! Ясно?

— Есть, быть готовым к отъезду через сорок минут! — четко ответил Юрий, явно повеселевший. — А у тебя какие дела в городе?

— Ты так заинтересовал меня описанием «дамы с претензиями», что мне самому захотелось взглянуть на нее, — подмигнул Сергей Петрович.

— Это на какую даму тебе захотелось взглянуть? — воскликнула Вероника Александровна, неслышно появившись на веранде.

— Ну вот, попробуй тут скрыть что-либо от недремлющего ока дорогой супруги! — вздохнул Сергей Петрович…

После некоторых формальностей Сергею Петровичу удалось добиться официального разрешения присутствовать во время допроса Хелены Брайс. Юрий сидел за своим столом и о чем-то тихо разговаривал с переводчиком, а Сергей Петрович — за соседним, сбоку. Вскоре в кабинет ввели Брайс, и Сергей Петрович внимательно посмотрел на нее, стараясь не привлекать к себе особого внимания: Юрий действительно довольно точно описал эту женщину. Если бы Сергей Петрович не знал о ее возрасте, то он наверняка бы ошибся в определении оного. Сохранившаяся фигура кого угодно могла ввести в заблуждение, кроме того, ухоженные, холеные руки. Миловидные черты лица говорили о том, что она была хороша в молодости и не одному парню вскружила голову.

Сергей Петрович невозмутимо отметил, что одета она весьма элегантно и с большим вкусом и очень дорого. Заметив присутствие в кабинете нового лица, каковым являлся Сергей Петрович, женщина чуть заметно насторожилась, но тут же взяла себя в руки и спокойно уселась на стул, стоящий посередине кабинета, положив нога на ногу. Заметив на столе Юрия пачку «Столичных», вопросительно взглянула на Юрия.

— Пожалуйста, курите! — ответил Юрий, и переводчик тут же перевел. — Это одни из лучших советских сигарет! — добавил Юрий.

Женщина что-то ответила, взяла из пачки сигарету и с огромным удовольствием затянулась, потом еще что-то сказала, и переводчик улыбнулся:

— Вы так молоды и любезны, — а после затяжки добавила: — Это, конечно, не «Мальборо», но курить можно…

Юрий хотел чем-то ответить, но в этот момент в кабинет заглянул молоденький лейтенант.

— Разрешите, товарищ капитан?

— Да, прошу… Ну что, посмотрел?

— Так точно, товарищ капитан, и после допроса просил зайти к нему! — ответил тот и положил перед Юрием папку с документами. — Разрешите быть свободным?

— Да, идите!

Лейтенант щелкнул каблуками и тут же вышел.

— Что ж, госпожа Брайс, если нет возражений, приступим? — Он повернулся к переводчику.

— Не возражает, — отозвался тот, услышав ее ответ.

— Надеюсь, вы вспомнили, кто изображен на фотографии рядом с вами? — спокойно спросил Юрий.

— Вы знаете, молодой человек, я очень старательно пыталась, но… — Она театрально развела руками и как бы виновато улыбнулась, но машинально бросила взгляд на Сергея Петровича, который как бы весь углубился в папку с надписью: «Хелена Брайс».

Он быстро пробегал справки, различные объяснительные, протоколы предварительных опросов, пока его глаза не скользнули по старой, пожелтевшей от времени фотографии… Механически перевернув лист, другой, он неожиданно для себя вернулся к той фотографии…

«Неужели?! — промелькнуло у Сергея Петровича.

На этой пожелтевшей от времени фотографии были запечатлены двое: на стуле сидел черноволосый мужчина, а рядом с ним, положив руку на его плечо, стояла молодая симпатичная девушка с двумя пышными черными косами.

Сергей Петрович долго вглядывался в эту фотографию, не в силах оторвать от нее глаз.

Брайс вдруг прекратила курить и с некоторым волнением уставилась на странного пожилого мужчину. Юрий тоже почувствовал, что Сергею Петровичу знакома эта фотография…

В кабинете воцарилось молчание, которое продолжалось недолго: его нарушила Хелена Брайс. Чуть нервно она задала вопрос, который тут же перевел переводчик.

— Чего это вы так смотрите на эту фотографию? Или так девушка вам понравилась? — она чуть нервно хохотнула.

Не отвечая, Сергей Петрович перевел взгляд на женщину и молча уставился на нее.

Юрий подумал, что дед действительно кого-то узнал на фотографии, и внутренне порадовался, что Сергей Петрович захотел повидать эту «даму с претензиями».

Брайс снова нервно хихикнула.

— Чудак какой-то: то на фотографию смотрел, не мог оторваться, теперь на меня уставился…

— Скажите… — проговорил наконец Сергей Петрович с волнением, — это… это вы? — он ткнул пальцем в фотографию.

Он говорил тише, чем обычно, ч потому Юрий понял, что дед очень волнуется.

— Да… — пожав плечами, недоуменно ответила женщина. — А что, не очень похожа? — она деланно рассмеялась, с трудом сдерживая свое волнение. — Лет сорок тому назад я была очень даже ни-че-го! Не всегда же я была такой старой!

— Вам что, плохо? — подскочил Юрий к деду, заметив что-то неладное. — Уведите гражданку Брайс! — бросил он стоящему у двери сотруднику.

Явно ничего не понимая, но о чем-то догадываясь, Хелена Брайс неотрывно смотрела на застывшего Сергея Петровича, пока не вышла из кабинета.

…Вскоре Сергея Петровича привезли на дачу, и сотрудник, сопровождавший его, долго не хотел уезжать и предлагал вызвать врача, пока старый генерал не заверил его, что с ним все в порядке и тот может возвращаться в город. Вероятно, что и это не убедило бы капитана, но тут вернулась Вероника Александровна, ходившая повидаться с соседями.

Подробно помучив капитана вопросами о том, что произошло с Сергеем Петровичем, она взяла правление в свои руки и проводила сотрудника к машине.

— Передайте полковнику, что вы сопротивлялись, но я сама вас выпроводила. Не волнуйся, сынок, все будет в порядке! — улыбнулась она. — Мой старик еще крепкий мужик: выдюжит, не волнуйся…

Когда она вернулась в дом и заглянула к нему в комнату, Сергей Петрович спокойно спал на кушетке. Дыхание его было ровным и уверенным.

— Вот и хорошо! — удовлетворенно прошептала Вероника Александровна. — Сон для тебя самое лучшее лекарство. — Она вышла, бесшумно притворив за собой дверь.

Сергей Петрович тут же открыл глаза. Зная характер своей супруги, с которой прожил не один десяток лет, он был уверен, что только таким образом сможет остаться один и спокойно поразмышлять над мучившими его вопросами…

А вопросов действительно было много, даже слишком. Почему ему так захотелось лично повидать эту «даму с претензиями»? Интуиция? Случай? Или еще что-либо? Почему его память все время возвращается в прошлое? Хотя на этот вопрос есть простое объяснение: он пишет книгу воспоминаний, и вполне естественно, что его мозг работает именно в этом направлении… Сергей Петрович усмехнулся: мозг-то мозг, но и что-то другое подталкивает его. Взять хотя бы документы, принесенные Юрием, он же сам неоднократно перерыл тот архив, а документы, так нужные для книги, принес Юрий… Вот тебе и не верь после этого в провидение!.. Словно Бог самолично помогает ему в его деле. А сейчас почему-то вспомнится предвоенный год.

Зима 1940 года была морозной, с сильными ветрами (возможно, Сергею Петровичу, по прошествии трех десятков лет, она и запомнилась такой студеной, холодной потому, что принесла с собою трагическую потерю). Сергей Петрович тяжело и несколько облегченно вздохнул: память, словно оттягивая неизбежную встречу со злополучным 1940 годом, перекинула его в ту часть жизни, которая на несколько лет связала с уголовным розыском. Перед этим жизнь совершала с ним какие-то странные циклические повороты. Начало учебы в университете — направление в ЧК, после окончания гражданской войны — снова учеба, на этот раз он увлекся, и увлекся всерьез, языками, после окончания войны был направлен работать в ОГПУ, а в 1934 году стал субинспектором в отделе нераскрытых убийств. Сергей Петрович очень хорошо помнит этот год: в декабре в стране было очень неспокойно. Был убит Сергей Миронович Киров. Сергею Петровичу запомнились молчаливые колонны людей, по шестеро в ряд шагавших по морозной Москве. Лица были застывшие, угрюмые. Провожали в последний путь одного из любимых вождей. Шли рабочие с заводов «Борец», «Динамо», «Пролетарский труд», «Мосэлектрик», «Станколит», «Манометр»… Запомнились самолеты: сотни и сотни крылатых машин проносились низко, едва не касаясь башен Московского Кремля над Красной площадью. Гроб с телом Сергея Мироновича везли на артиллерийском лафете в сопровождении кавалерийского эскорта с обнаженными саблями. Едва скрылись в небе последние серебристые машины и над городом нависла гнетущая тишина, как вдруг она была взорвана тысячами гудков паровозов, сотнями сирен московских заводов…

От работы в ЧК у Сергея Петровича сохранилось много разнообразных привычек: удивительное спокойствие в любых, самых тяжелых обстоятельствах, достоинство, уверенность в себе, в своих знаниях, быстрота реакции и постоянная готовность к действию. Все эти привычки, необходимые для работы в уголовном розыске, отнюдь не помогали в личной жизни (к тому времени у них с Вероникой Александровной уже появился сын). Как притчу в их семье рассказывали, и не один раз, как Сергей Петрович, если ночью раздавался телефонный звонок, еще не поднимая телефонной трубки, начинал одеваться, чтобы снова отправиться туда, где случилась беда…

Начальство его любило, сотрудники уважали — и прежде всего за то, что Сергей Петрович был человеком слова: если он что-то пообещал, то любому в управлении было известно — будет выполнено во что бы то ни стало. Много прошло трудных дел через руки Сергея Петровича, и чаще всего ему доставались те, что назывались «безнадежными». Раскрывая одно из таких безнадежных дел: убийство жены директора «елисеевского» магазина, Сергей Петрович неожиданно наткнулся на хорошо организованную банду, за которой числился не один десяток зверских расправ. За раскрытие этого дела он получил первый свой орден, а по нелепой случайности был тяжело ранен в живот, и начальство, после того как он немного подлечился, выделило ему путевку Кавказско-Крымского курортного треста. Сергей Петрович улыбнулся: какие цены тогда были… Эта путевка стоила девятьсот двадцать рублей! Но для него она была выделена бесплатно. Впервые он поехал отдыхать — и куда! В Крым!.. Господи! Ну, не получается у него оттянуть тяжелые воспоминания! Не получается! Ну, что ж, уважаемый мозг, инквизитор души, возьмите душу, приступите к своей пытке… На чем он остановился? На 1940-м? Прекрасно! После успешного завершения операции, за которую он получил орден Красного Знамени, и последующего лечения и отдыха в Крыму Сергею Петровичу предложили возглавить областной отдел (к тому времени у него уже было три шпалы в петлицах, а свободной для его ранга должности не было). Сергей Петрович раздумывал недолго: посоветовался для проформы с Вероникой Александровной (которая, надо отдать должное, обладала в отношении своего мужа такой же интуицией, что всегда знала, чего ему хочется, и ее желания всегда совпадали с его) и через два дня уже знакомился с делами. Проверяя списки сотрудников, он, Панков, к своей великой радости, наткнулся на знакомую фамилию. Василия он видел несколько лет назад, когда тот с тяжелым ранением был направлен в институт Склифосовского. Ранение было настолько тяжелым, что Василию запретили продолжать работу в органах НКВД. Письма, полные оптимизма и веры в лучшую судьбу, Панков получал регулярно из различных санаториев страны. И только последний год письма вдруг прекратились. Обеспокоенный этим обстоятельством, Панков сделал необходимые запросы и вскоре узнал, что, учитывая прошлые его заслуги (а Василий одним из первых сотрудников ГПУ стал орденоносцем), начальство пошло ему навстречу, направив работать в органы внутренних дел. В списках, которые просматривал Сергей Петрович, Василий значился участковым оперуполномоченным в одном из поселков Подмосковья. «Тихий, забытый Богом и людьми уголок: кроме самогонщиков и разбитых носов, там и дел никаких не случается!» — так охарактеризовал участок Василия заместитель Панкова, проработавший в этом отделе несколько лет. При первой же возможности Сергей Петрович решил навестить своего друга, нагрянув к нему неожиданно. Но дел навалилось столько, что прошло около полугода, когда он наконец навел в своем отделе должный порядок. Закупив для встречи с Василием лучшее, что мог достать, он назначил поездку на пятницу, чтобы провести с Василием пару дней. Но судьба повернула так, что Василия он увидел на два дня раньше.

…Сергей Петрович все-таки не выдержал: поднялся с кушетки, достал сигареты и закурил Глубоко затянувшись, он едва не закашлялся: давно не курил, отвыкать начал. Сделав еще пару затяжек, старый генерал затушил о пепельницу сигарету и задумчиво стал вертеть ее между пальцами…

…В звездную ночь 1940 года в окно невысокого бревенчатого дома негромко, но настойчиво постучали. Вспыхнул свет, и хриплый, видно спросонья, мужской голос спросил:

— Кто там?

Выйди на минутку, Василь… Дело есть, — ответил стучавший.

Ты, что ли, Григорий? — Василий узнал стучавшего: это был мужик, к которому он уже давно приглядывается. Почти о каждом, кто проживал на его участке — довольно большом: три села, да и территория немалая, — Василий знал, кто чем дышит, у кого что на уме, а с этим Григорием, кроме «здравствуй и прощай», ничего… Пробовал Василий разговаривать с ним, но Григорий отделывался односложными и ничем не обязывающими ответами, а потом и вовсе стал избегать дотошного участкового. Более года работает Василий на этом участке, и все было спокойно, а в последние две-три недели обстановка круто изменилась: то сено кто-то подпалит, то амбар с семенным зерном… А дня три назад прирезали трех колхозных коров, и это уже было серьезное преступление. Именно в последнем случае Григорий и попал под подозрение: его целый вечер не было дома (об этом проговорилась жена), но никаких доказательств не было, и Василий решил плотнее заняться этим Григорием…

Взглянув на ходики, показывающие четверть третьего ночи, Василий нахмурился: «Чего это Григорий ночью ко мне заявился? Может, хочет о чем-то рассказать?» И, посчитав, что не следует упускать предоставившуюся возможность узнать что-либо важное, Василий решил не показывать свою заинтересованность.

— Что это тебе не спится?

— Выйди, дело есть! — тихо ответил Григорий.

Василий накинул на нижнее белье полушубок, влез в огромные валенки, еще не успевшие просохнуть как следует, и, зябко поеживаясь, вышел на крыльцо. К нему тут же подошел невысокий мужичонка.

— Пойдем пройдемся, а то услышит кто… — проговорил он, нервно озираясь по сторонам.

— Почему не здесь? — насторожился Василий.

— Да… — замялся Григорий и, пряча свои глаза, добавил: — Показать кое-что тебе хочу.

— Что-нибудь важное?

— То-то и оно, что важное! — заявил Григорий и, снова посмотрев по сторонам, двинулся вперед.

— Это далеко? — спросил Василий, раздумывая, вернуться за оружием в дом или нет. — Я в том смысле, что одеться бы потеплее…

— Да рядом тут, не успеешь замерзнуть! — суетливо заверил его Григорий и снова пошел вперед, давая понять, что торопится.

Василий потоптался в нерешительности на месте, но желание получить какие-нибудь факты о диверсиях притупило осторожность, и он быстро устремился за Григорием…

Едва они вышли на окраину села, Василий заметил три фигуры, двинувшиеся им навстречу. Почувствовав неладное, Василий остановился.

— Кто это? — спросил он Григория.

Не останавливаясь, тот пожал плечами и продолжал идти вперед. Василий обернулся в сторону села и увидел еще двух незнакомых мужчин, вышедших, вероятно, из-за домов. Ругнув себя за такую неосмотрительность, Василий быстро догнал Григория.

— Видно, не напрасно я подозревать тебя начал!

— За что и пострадаешь: знал бы меньше — жил бы дольше! — усмехнулся Григорий, и столько было в его голосе злорадства, что Василий, не выдержав, пнул его между ног. Громко взвизгнув от боли, Григорий сломался пополам, повалился на бок и начал кататься по снегу, ухватившись руками за низ живота.

Когда трое подошли ближе, Василий увидел среди них красивую стройную женщину в белом полушубке. Черные волосы, выбивающиеся из-под белоснежного полушалка, ладно подогнанные сапожки, облегающие плотные икры, затянутая пояском талия делали ее похожей на рекламные проспекты, демонстрирующие русскую моду. Но удивительно: одежда существовала как бы сама по себе, а женщина — отдельно.

— Так это ты?! — воскликнул вдруг Василий и бросился на женщину, но страшный удар в челюсть, который нанес ему один из приблизившихся сзади мужчин, свалил его с ног. Лежащего, его стали пинать ногами в живот, в голову…

— Хватит! — резко бросила женщина, и они тут же прекратили избиение. Подчиняясь жесту женщины, Василия подняли на ноги.

— Ты! — ткнула женщина пальцем в сторону Григория, продолжавшего корчиться на снегу. — Можешь идти, но… смотри у меня. Понял?

— Как уж тут не понять! — пробормотал Григорий, забыв мгновенно про боль. Быстро вскочив на ноги, он пошел прочь, прихрамывая.

— Ну, вот мы и встретились наконец! — недобро улыбнулась женщина. — Ты же давно добиваешься этой встречи, не правда ли? А, Вася-Василек?

Василий сплюнул кровавой слюной и ничего не ответил, с удивлением рассматривая черное пятно на снегу.

— И как это ты смог выкарабкаться, не понимаю? — с искренним удивлением сказала она. — Отец говорил, что он едва ли не всю обойму выпустил в тебя…

— Не мог я отправиться на тот свет и не проститься с тобой! — ответил он, радушно улыбаясь, что и заставило несколько расслабиться окружавших его мужчин. Воспользовавшись этим, Василий ударил ближайшего ногой в живот и, бросившись на женщину, вцепился ей в горло.

Испуганно вскрикнув, женщина пыталась что-то выговорить, но руки Василия так сильно сдавили ее горло, что, кроме сдавленного хрипа, у нее ничего не выходило. Опомнившись, кто-то опустил Василию на голову тяжелую рукоять маузера. Коротко охнув, Василий ткнулся женщине в грудь и потерял сознание. С большими усилиями освободившись от цепких узловатых пальцев Василия, женщина отвалила от себя беспомощное тело, но осталась сидеть на снегу, судорожно хватая раскрытым ртом морозный воздух, словно огромная рыбина, выброшенная на берег сильной волной. Потом она стала натужно кашлять. Четверо мужчин растерянно стояли вокруг, не зная, чем помочь женщине. Даже тот, кого пнул Василий, забыв про боль, с опаской поглядывал на нее, еле заметно отодвигаясь в сторону. Когда кашель чуть отпустил и перестал вызывать горловую судорогу, женщина вскочила на ноги, подхватила лежащий на снегу корявый сук и со злостью стала охаживать своих телохранителей.

— Мужичье проклятое! Твари позорные! Он же меня задушить мог! Стоят, разинув рты! Все кости вам поломаю!

Увертываясь от увесистой коряги, те пытались что-то бормотать в оправдание, но все было тщетно: пока женщина не устала, она продолжала гоняться за ними. Вспышка ярости в ней прошла так же быстро, как и началась; откинув корягу в сторону, она приказала:

— Приведите его в себя…

С опаской поглядывая на женщину, они склонились и стали натирать снегом Василию уши, тормошить его, пока он, наконец, не издал тихий стон. И снова его поставили на ноги. С трудом открыв глаза, залитые кровью, Василий осмотрелся вокруг, не понимая, где он находится и что с ним произошло. Разглядев лицо женщины, он все постепенно вспомнил и снова горько пожалел, что оставил свое оружие в хате.

— Ну как, пришел в себя? — спросила женщина.

Василий, не ответив, отвернулся.

— И как это ты снова на нас вышел? — она вздохнула. — Хороший ты парень, жаль мне тебя! И Сергею ты нравился… Как дружок-то поживает? Небось в больших начальниках ходит?

Василий, с трудом державшийся на ногах, облизнул кровоточащие губы, поморщился от боли и медленно поднял глаза на женщину. Странное дело: избитый, израненный, покачивающийся от слабости, осознавший, что жить ему осталось совсем самую малость, а жалость и огорчение Василий испытывал не к себе — а к стоящей напротив него женщине. Женщине, которую он знал большую часть своей жизни. Женщине, которая была первой, заставившей неровно биться сердце, когда он был еще совсем молодым. Нет, было бы неправдой сказать, что Василий не жалел себя, что ему было все равно: останется он в живых или нет. Но это была не жалость человека, цепляющегося всеми силами за еле заметные шероховатости на отвесной скале, чтобы хотя бы немного продлить свою жизнь. Нет и еще раз нет! Он пытался удержаться для того, чтобы успеть мысленно пробежать свою прожитую короткую жизнь и вспомнить, много ли осталось незавершенных дел, остались ли за ним долги, и решить перед своей совестью, правильно ли он прожил. Перед Богом и людьми, как говорится в народе, совесть его чиста. Горевать о нем некому: родных нет. Были у него и семья и сын. Любил он беззаветно и жену и сына, но судьба и здесь наказала Василия: жена провалилась под лед и утонула (ее труп так и не нашли), а сын погиб в Испании. И тут Василий подумал о Сергее. Ему стало ужасно стыдно, что в последнюю минуту своей жизни он едва не забыл о нем. Как жаль, что они не встретились. Василий обрадовался, когда узнал о назначении друга. Хотел сразу же поехать к нему, но захворал, а когда поправился, навалились неотложные дела. Сейчас накопилось много различных фактов и подозрений, которыми ему хотелось поделиться с Сергеем, и Василий решил поехать к нему на выходные. Так друзья стремились навстречу друг другу, но судьба распорядилась по-своему…

И все-таки было одно дело, о котором Василий сильно жалел. Жалел о том, что не успел довести его до конца. Лановские! Вот что будет мучить его до последнего вздоха. Он, конечно, не сомневается, что рано или поздно их обезвредят, но сколько они еще могут навредить?! Сколько еще людей погибнут, прежде чем прекратят свое существование эти оборотни?! Василий еле заметно покачал головой.

— А что это ты на меня так смотришь? — воскликнула Ванда. — Словно не ты, а я у тебя в руках? Ишь ты!..

— Жалко мне тебя, — тихо проговорил Василий. — Убогая ты, Ванда… Красивая, а убогая… и слабая… Ведь ты от слабости своей зверствуешь, а жизнь-то твоя давно уже в тупике.

— Ну-ну, говори, даже интересно стало! — она попыталась усмехнуться, но усмешка получилась кривой гримасой: задели слова Василия, словно хлестнули по больному.

— А чего говорить-то? Ты и сама все это знаешь, признаться только боишься, даже себе! Недаром тебе прозвище дали: Вандалка! У тебя же руки в крови! — вдруг выкрикнул Василий, и она машинально взглянула на свои руки. Воспользовавшись, он снова бросился на нее, но в этот раз Ванда была наготове: вырвала из кармана руку, и в сухой морозной ночи грянул короткий, но гулкий выстрел. Эхом отозвалось в лесу. Василий, словно наткнувшись на невидимую стенку, упал навзничь, затем повернулся с большим трудом на бок, ощупал рукой грудь и удивленно посмотрел на кровь. Силы постепенно оставляли его, но оставалась еще ненависть, которой было столько, что она смогла заменить Василию недостающие силы. Он медленно поднялся на ноги, в уголках губ появились тоненькие струйки крови. С трудом удерживая равновесие, Василий снова двинулся на Ванду. С тяжелым хрипом в груди, видно пуля попала в легкое, он торопился бросить в лицо Ванде слова, словно от них, именно от этих слов могла зависеть вся его жизнь.

— Ты не нам…ного про…жи…вешь доль…ше меня… — В груди его все клокотало, но он упрямо выплевывал вместе с кровью: — На…род вы…ведет те…бя…

Ванда испуганно попятилась от него. Ее лицо перекосилось от страха, рот судорожно открывался и закрывался. Наконец, она выкрикнула:

— Стреляйте! Скорее! — Она так испугалась, что совсем забыла про свой пистолет.

Несколько выстрелов оборвали трудную и последнюю речь Василия. Не смог он договорить всего, что ему хотелось сказать этой женщине. Рухнул Василий лицом в снег, тихо стало вокруг… Раскинул он широко руки, как бы обнимая в последний раз землю, сжал пальцы в кулак, пытаясь подчинить непослушное тело и снова приподняться, но остановилось пробитое сердце! Затих Василий, словно прислушиваясь к матушке-земле… И последняя мысль, которая навестила его, обожгла: зря не взял с собой оружие…

Ванда осторожно, все еще побаиваясь Василия, подошла к его телу и, смахнув со лба выступивший от страха пот, разрядила в уже мертвое тело всю обойму, бросив со злостью:

— Так вернее!

Эхом ответил ей лес и вздрогнула от него Ванда: голос живого Василия почудился ей. Зябко поежившись, она кивнула на труп Василия. Мужик, которого Василий пнул в живот, вытащил из-за пояса финку и склонился над трупом…

…Сергей Петрович в ту ночь спал плохо, словно предчувствуя беду. И только под самое утро усталость взяла свое, и он уснул. Спать долго не пришлось: раздался телефонный звонок, и Сергей Петрович, моментально проснувшись, сначала взял в руки одежду и только потом потянулся к телефонной трубке.

— Сейчас я тебе завтрак сооружу! — спокойно проговорила Вероника Александровна, привыкшая к подобным звонкам.

— Так… так… — По мере продолжения разговора лицо Сергея Петровича становилось все мрачнее и мрачнее. — Когда это случилось? — Услышав ответ, он тяжело опустился на кровать, но тут же встрепенулся. — Машину с врачом ко мне: сам поеду!..

— Что случилось, Сереженька? На тебе лица нет!

— На Василия совершено нападение, — коротко пояснил он, продолжая собираться.

— На Василия? — Вероника Александровна только дважды видела друга мужа, но знала о нем еще тоща, когда они с Сергеем не были мужем и женой. — Он жив? — тихо спросила она.

— Пока неизвестно… Дом его подожгли, но его там не было…

— Может… — начала жена, но он перебил ее:

— Все может быть! — Желая смягчить нечаянную грубость, добавил: — Не сердись, будем надеяться…

— Я положу тебе что-нибудь в дорогу?! — полувопросительно сказала она, зная, что завтракать он не будет: в расстроенном состоянии Сергей Петрович мог сутками не питаться.

— Спасибо, не надо… Где-нибудь перекушу по дороге. Когда вернусь, не знаю! Извини, — Сергей Петрович чмокнул ее в щеку и быстро вышел.

Когда они подъехали к дому Василия, дом уже даже не дымился. Двое сотрудников в синих шинелях охраняли место происшествия. Но ни единого человека видно не было. Сергей Петрович распахнул дверцу старенькой эмки, и в нос тут же ударило гарью.

— Товарищ капитан, — обратился к нему пожилой мужчина с двумя кубиками в петлице, — докладывать сейчас или после того, как вы посмотрите на труп?

— Какой труп? — невольно воскликнул Сергей Петрович.

— На окраине села районным почтальоном Баулином обнаружен труп неизвестного мужчины… Опознать пока не удалось: изуродован до неузнаваемости… Ни документов, ни одежды какой, кроме исподних, не обнаружено… — Доложив коротко, по уставу, он тяжело вздохнул и добавил: — Это надо же так изуродовать! Зверье, чистое слово, зверье!

— У трупа кто-нибудь оставлен, сержант?

— Так точно, товарищ капитан!

— Проводите нас туда!

— Слушаюсь! Семенов! — крикнул он второму сотруднику. — Ничего не трогать и никого не допускать!

— Так точно! — ответил тот, переминаясь с ноги на ногу.

— Лучше на машине подскочить! — предложил сержант, и Сергей Петрович согласно кивнул ему…

У самого леса они заметили большую толпу людей: едва ли не все село собралось.

— Вот здесь его и обнаружили, — кивнул сержант головой в сторону толпы.

Многие женщины вытирали слезы. Мужчины не плакали, сжимая со злобой кулаки…

Сергей Петрович с доктором вышли из машины. Увидев их, люди расступились, пропуская к лежащему на снегу телу. К Сергею Петровичу подошел сотрудник, находившийся около трупа.

— Товарищ капитан, — рассмотрев шпалы Сергея Петровича, обратился он к нему, — это труп Василия Зарубина, участкового оперуполномо…

— Знаю! — глухо оборвал Сергей Петрович, затем склонился над Василием. — Василь?! — со стоном произнес Панков. Несмотря на то что лицо было зверски исполосовано ножом, как и грудь, живот, да почти все тело, Сергей Петрович сразу же узнал Василия. Немного помолчав, Сергей Петрович медленно поднялся с колен и кивнул приехавшему с ним судебному медику — приступить к осмотру.

— Двенадцать огнестрельных ран, — произнес после тщательного осмотра врач, потом тяжело вздохнул. — По крайней мере, шесть из них — смертельные… Труп изуродовали уже после смерти…

— Для чего? — недоуменно воскликнул сержант.

— Возможно, для устрашения населения, — врач пожал плечами. — Смерть наступила примерно между двумя и пятью часами ночи, точнее смогу сказать после вскрытия… Вы что, знали его, товарищ капитан?

— Да, Викентий Михайлович, еще с гражданской… Работали вместе, потом — тяжелое ранение: врачи вето наложили, а он все-таки добился своего. Готовился сюрприз ему сделать, даже не сообщил о своем переводе… — Панков махнул рукой. — Какой парень был! — Он с силой стиснул зубы и тихо произнес: — Пока живу… Ну, сволочи, из-под земли вас достану! — словно клятву добавил Сергей Петрович. — Викентий Михайлович, забирайте мою машину и… — Он бросил взгляд на труп Василия, не зная, как его назвать. — В общем, делайте все ^то нужно, — я здесь остаюсь. — Повернувшись, Панков быстро пошел к молчаливой толпе, а врач вместе с двумя другими сотрудниками завернули труп Василия в простыню и осторожно внесли в машину.

— Уважаемые граждане, — чуть срывающимся голосом сказал Сергей Петрович, — сегодня ночью зверски убит ваш участковый оперуполномоченный Василий Зарубин! Можете быть уверены, что преступники будут пойманы и получат свое по заслугам, но для того, чтобы их можно было обнаружить как можно скорее, мне крайне необходима ваша помощь. Убийство произошло сегодня ночью, может, кто-нибудь из вас заметил что-либо?

Важны любые мелочи. — Он медленно обвел глазами собравшихся.

Переминаясь с ноги на ногу, сельчане напряженно молчали.

— Ничего не слышали, ничего не видели, так? Страху, значит, набрались? — тихо проговорил Панков, но его голос прозвучал в морозной тишине так громко, что его услышали даже в задних рядах.

— А че нам бояться? Нам нечего бояться! — словно разговаривая сам с собой, вперед всех вышел здоровенный, с бородой лопатой, угловатый мужчина. Борода и выбивающиеся из-под ушанки волосы были щедро усыпаны серебристой сединой…

По толпе пробежал тихий ропот.

— Это Еремей Еркин, — на ухо Панкову прошептал сержант. — Несколько недель тому назад убили его сына… В Москве, — как бы оправдываясь, добавил он.

— Не знаю, важно это аль нет: вам про то судить, — начал тихо Еремей. — Намеднись, когда я по своему делу, значит, во двор вышел, ночью то было… Глядь — Григорий топает, хромает… Вот я его возьми и кликни, так он будто и не слышал, только зашатался, значит, навроде пьяного. — Еремей крякнул от огорчения и взглянул на то место, где лежал Василий.

— А где стоит ваш дом? — спросил Сергей Петрович.

— Хата-то? Знамо где, вона моя хата, — махнул Еркин в небольшой домик, стоящий на самом краю села.

— А Григорий этот с какой стороны шел?

— Корнеев-то? — переспросил Еремей, и сержант невольно воскликнул:

— Корнеев?

— Вам знакома эта фамилия, сержант? — спросил Сергей Петрович, нахмурив брови.

— Так точно, товарищ капитан, — он виновато опустил голову и полез в кожаную сумку, висевшую через плечо. — При беглом осмотре полусгоревшего дома Зарубина я наткнулся на его блокнот, правда, он тоже сильно пострадал, по на одном листке можно кое-что разобрать. — Он протянул Панкову наполовину сгоревший блокнот Василия в коленкоровом переплете.

— Почему сразу не доложили? — недовольно спросил Сергей Петрович, осторожно перелистывая обгоревшие и намокшие, видно от тушения, листочки.

— Не сообразил как-то… — откровенно признался сержант. — Думал специалистам отдать… Вы уж простите меня, товарищ капитан.

— Ладно, потом… — начал Панков, но тут же заметил надпись, о которой говорил сержант: — «Корнеев — прове…», вероятно, «проверить»?

— Мне тоже так показалось, потому-то и среагировал так на фамилию, — подтвердил сержант, поглядывая на капитана.

— Так откуда шел Григорий Корнеев? — повторил свой вопрос Сергей Петрович.

— Я ж и говорю, отсюда, — Еремей кивнул на место, где лежал труп Василия. — Вот оно как получается… — Он покачал головой, отчего его борода проделала замысловатые движения в воздухе. — Так я и говорю, значит, вышел-то я, по надобности своей, после выстрелов сразу, не иначе… так-то я до самого утра дрыхну…

— Вы можете показать дом Корнеева? — перебил Еремея Панков.

— Отчего не могу, конечно, покажу… — кивнул тот в ответ. — И вообще, ежели там помощь какая, лошадью там али еще чем, так завсегда поможем…

— Спасибо, товарищ Еркин! — серьезно поблагодарил Панков. — Товарищи, прошу расходиться и не волноваться, обещаю лично расследовать это злодейство и найти убийц…

Когда они подошли к дому Корнеева, Сергей Петрович сказал:

— Вы, сержант, оставайтесь здесь и поглядывайте.

Открыв калитку, он сразу же захлопнул ее: огромная лохматая собака с громким лаем бросилась ему навстречу. Вскоре в окно выглянуло заспанное лицо хозяина. Заметив незнакомое мужское лицо, он моментально скрылся и довольно быстро вышел во двор.

— Кого надоть? — спросил он, но тут же осекся, увидев шпалы в петлицах. Схватив за ошейник собаку, Григорий стал привязывать ее к будке, приговаривая: — Ну вот, дождался, дурак… Вот дурак-то, вот дурак…

Справившись, наконец, с собакой, Корнеев повернулся к Панкову и произнес с некоторой дрожью в голосе, но явно заискивая:

— И зачем это понадобился власти Григорий Корнеев?

— Пошли-ка в дом, там поговорим! — оборвал его хмуро Сергей Петрович: ему неожиданно показался знакомым этот заискивающий голос. Мысленно перебрал в памяти все, что вспомнил, но… Взглянув прямо ему в глаза, Сергей Петрович резко спросил: — Говори, за что убил Василия?

— Господь с вами!.. Я убил?! Да эта рука даже муху-то не способна убить… Как вы можете так говорить? — заскулил Григорий. — Да я и не был там… — проговорил он и тут же осекся.

— Где «там»? Откуда ты знаешь, где его убили? — Если раньше, задавая свой первый вопрос, Сергей Петрович только подозревал о причастности Корнеева к убийству Василия, то сейчас, коща Григорий неосторожно проговорился о том, что знает, где убили Василия, Панков был уверен в этом.

— Не губите, гражданин начальник!.. Все скажу! — испуганно залепетал он. — Я что, я человек маленький… Они пригрозили, что убьют меня, я и вызвал его из дому… Да я и не знал, что они убить его хотят!.. Я даже мухи…

— Стоп! — воскликнул Сергей Петрович: он вспомнил, наконец, откуда ему знаком голос Григория. С десяток лет назад Панков участвовал в расследовании довольно нашумевшего ограбления инкассатора, сопровождавшегося двумя убийствами. Среди подозреваемых был тогда и Корнеев, но за недостаточностью улик ему удалось избежать приговора: ограничились высылкой из Москвы. Сергей Петрович даже вспомнил его кличку. — Если ты еще раз соврешь, пеняй на себя: мы давно следим за тобой, Домовой! — тихо произнес Панков.

Услыхав последнее, Григорий моментально бросился перед Панковым на колени.

— Не погуби, начальник! Христом Богом прошу, не погуби! Все расскажу, все!.. Они… Они меня заставляли! Они! И хлеб… и скотину… Они, все они. — Неожиданно Корнеев заплакал навзрыд.

— Кто «они»? — спокойно, не обращая внимания на слезы, спросил Сергей Петрович.

— Лизавета со своим отцом… Они хуже зверей, особенно она… И Василий сразу узнал ее…

— Адрес?! — воскликнул Сергей Петрович, не давая Григорию опомниться.

Побледнев от испуга, Корнеев опустил глаза к полу.

— Адрес говори! — Панков со злостью схватил Григория за грудки, прекрасно сознавая, что если сейчас хоть немного отпустить давление на Корнеева, то позднее еще труднее будет заставить его говорить. — Говори адрес, или пристрелю на месте! — он цапнул рукой по кобуре.

— Северная, дом четыре, — испуганно выпалил Корнеев, поглядывая за рукой Сергея Петровича. — Барышевы их фамилия… Я все… Как на духу, — добавил хрипло он, потирая горло, когда Панков отпустил его.

— Северная? Это в Клину, что ли? — нахмурился Панков.

— Там, там… Недалеко от горисполкома…

— Как он выглядит? Опиши подробнее!

— Невысокий такой, двухэтажный… — начал Григорий, но Сергей Петрович перебил его:

— Я тебя не о доме спрашиваю, а о Барышеве! Не доводи меня!

— Да я что… Я просто не понял… Думал, про дом пытаете, — снова залепетал тот. — А Барышев… — Он задумался ненадолго. — Выше среднего росту… Черноволосый такой… Немногим за пятьдесят… Моложавый, в общем…

— Приметы какие есть?

— Приметы?.. Вроде нет… — пожал плечами Григорий, но тут же встрепенулся: — Есть! Есть примета! — Он так обрадовался, словно эта примета сразу же смывала с него всю вину. — Через всю бровь шрам пересекает… Косой такой. — Он чиркнул рукой по своему глазу.

— Шрам? — подхватил взволнованно Панков. «Во истину день неожиданных встреч! Неужели встретились? Возможно ли такое совпадение? Столько лет разыскиваю, хотя бы намек на следы, и вот на тебе: прямо блюдечко с голубой каемочкой… А, собственно говоря, почему бы и нет! Обстановка в мире снова стала напряженной, вот и зашевелилось отребье! Ну, что ж, проверим! Буду очень рад, если это вы, господин Лановский, или как вас там сейчас величают…» Сергей Петрович, сдерживая охватившее его волнение, быстро спросил: — А шрам-то этот над правым глазом? Рваный такой? — Он затаил дыхание, ожидая ответа, но по выражению глаз Григория уже знал точно: не ошибся он в своих предположениях.

— Точно! Над правом глазом! — подтвердил Корнеев и разочарованно подхватил: — Так вы его знаете?! — Вздохнув, добавил: — Только вам поспешать надо: слышал, смотаться хотят… За кордон…

Сергей Петрович задумался: до Клина отсюда часа полтора-два, а людей маловато… На улице раздался звук подъехавшей машины. Выглянув в окно, Панков облегченно вздохнул: вернулся его водитель на эмке.

— Собирайся, и живее! Со мной поедешь! — приказал Сергей Петрович Корнееву.

— Надолго? — тихо спросил тот.

— Думаю, что на этот раз отвертеться вряд ли удастся! — заверил Панков и, услышав за спиной шум, мгновенно выхватил пистолет: из соседней комнаты, заламывая руки, с рыданиями выскочила женщина, жена Корнеева.

— Что же ты, окаянный, с нами делаешь? Сколько раз тебе говорила: живи спокойно, не лезь ты к этим бандюгам! Что же мне теперь делать одной-то?!

— Замолчи, дура! — цыкнул на нее Григорий, но потом неожиданно тихо сказал: — Сына приведи… Можно? — повернулся он к Панкову.

— Можно, но быстрее, — Сергей Петрович присел на стул, наблюдая за тем, как жена моментально прекратила вопли и бросилась за сыном, а Григорий стал быстро собираться.

Вскоре из соседней комнаты супруга вывела заспанного пацана лет пяти-шести. Мальчик был сильно похож на отца, особенно нос: такой же раздутый в ноздрях и курносый.

— Простись, сынок, с отцом: уезжает он. — Сдерживая слезы, мать подтолкнула ребенка к Григорию.

— А куда ты уезжаешь? — спросил малыш.

— В другой город, сыночек, — глухо ответил Григорий и подхватил сына на руки. — Слушайся маму, не озоруй тут…

— Хорошо, папа, только ты возвращайся скорее! Я тебя очень-очень ждать буду, ты помни об этом и возвращайся! Хорошо? — Он обхватил своими ручонками за шею отца и стал тыкаться губами в его щеку. — Какой колючий! — Мальчик провел ручонкой по щеке отца. — Как ежик. — Он вдруг заразительно засмеялся.

Не выдержал Григорий: побежала по щеке непрошеная слеза, и, чтобы скрыть от сына свою слабость, он быстро опустил его на пол. Сглотнув подступивший к горлу комок, Григорий повернулся к жене.

— Ты, Маша, прости меня… За все прости!.. Если много дадут — не жди: устраивай судьбу — в обиде не буду.

— Как тебе не стыдно говорить такое?! — всплеснула жена руками. — Ведь люблю я тебя, окаянного! И думать не смей! Помни: ждут тебя в этом доме! Ждут! — Она протянула ему узелок. — Здесь поесть собрала, на скорую руку, что подвернулось: не обессудь… Из вещей, может, что можно? — обернулась она к Панкову.

— Я уже собрал что положено! — успокоил ее Григорий. — Ну, жена, как знаешь! — Он тяжело вздохнул. — Посидим на дорожку…

Все опустились на стулья. Пацаненок непонимающими глазами смотрел то на отца, то на мать. Почему взрослые такие непонятные? Плачут отчего-то… А отец увидит новые места, людей новых…

— Ты, папка, гостинец не забудь привезти оттуда! — сказал он, вспомнив, наконец, самое важное для себя дело.

Засмеялся сквозь слезы Григорий, снова поднял его на руки вверх и крепко поцеловал.

— Хорошо, сынок, не забуду!

Бросилась к нему с воем жена, обхватила ладонями голову и трижды, по-русски, облобызала. Затем приняла от него сына и тяжело опустилась на стул, прошептав словно про себя:

— Вот и все…

— Пошли, Корнеев, — сказал Сергей Петрович, и тот, закинув вещмешок за плечи, быстро пошел к выходу.

— Ты как здесь очутился? — спросил Панков, коща они с Григорием уселись на заднее сиденье.

— Медицинскую встретили по дороге! — пояснил водитель, молодой парень с большими голубыми глазами. — Вот врач и остановил ее! А меня к вам послал…

— Молодчина доктор! — воскликнул Сергей Петрович. Затем, повернувшись к сержанту, сказал: — Твоих ребят я возьму с собой, а ты свяжись по телефону с Клином: пусть возьмут под наблюдение дом по адресу — Северная, четыре… Только наблюдать и ожидать меня! Ясно?!

— Так точно! — отчеканил сержант. — Серегин, в машину! А второй, Ермолин, у дома Зарубина дежурит… Я поставлю кого-нибудь там.

— Зачем кого-нибудь: я и покараулю! — вмешался Еркин, внимательно наблюдавший за разговором. — Вы не сумлевайтесь: все будет в порядке.

— Хорошо, садись в машину, — согласился Панков и тут вспомнил про Корнеева. — Его доставь в следственный изолятор! — кивнул он сержанту.

— Скажи моей старухе, чтобы запрягла гнедую и помогла тебе с доставкой, — бросил из кабины Еркин и важно добавил: — Скажи, Еремей заказывал.

— Спасибо, Еремей Еремеевич! — поблагодарил сержант и сказал Григорию: — Руки за спину, вперед!

— Да не сбегу я, — вздохнул Корнеев, но послушно закинул за спину руки и двинулся по дороге…

3

Элегантно одетый мужчина медленно подошел к высокому кирпичному дому. На нем был светлый короткий полушубок, подогнанный точно по фигуре, на голове — шапка из серого каракуля, точно такого, каким был полушубок отделан. Быстрым, но внимательным взглядом окинув улицу, он вошел в дом. Дверь закрыл на ключ и громко позвал:

— Ванда!

В ответ — ни звука. Мужчина заглянул в одну комнату, в другую — никого. Снова позвал:

— Ванда!

Но ответа не последовало. Странно, подумал он, они договорились встретиться в это время. Ванда никогда не опаздывала, и он не на шутку обеспокоился. Взглянул на свои часы, потом на огромные напольные — большого расхождения не было. Тридцать минут, как Ванда должна была уже ждать его. Неужели что-то случилось? Спокойнее, спокойнее: сядь, подумай немного… Последнее время нервы стали ни к черту: так и кажется, что за тобой следят. Стареет, вероятно! Не рано ли? Чертова страна! Как он не хотел сюда возвращаться! А все этот Шрамм: «Прошло довольно много лет, и вряд ли большевики помнят вас, господин Jlановский! И документы вам приготовлены настоящие, не подкопаешься… Поверьте, что мы заботимся о вас не меньше, чем вы о себе… Слишком вы для нас дороги! — В этом месте Шрамм внимательно посмотрел на него и тихо добавил: — Пора и вам что-то сделать для великого рейха!» И ему, несмотря на огромный страх, пришлось согласиться, выговорив условие, что его дочь будет обеспечена и останется в стороне. Как же он был возмущен, когда через два года на связь с ним вышла Ванда с более чем неограниченными правами. Сначала он хотел послать Шрамму гневное письмо с угрозой отказаться от сотрудничества, но Ванда доходчиво объяснила ему, что этим он просто подпишет себе приговор, а возможно, и ей. В конце концов он смирился, и вот уже около пяти лет они с Вандой работают вместе. Обозленный на всех за свою явно неудавшуюся жизнь, — а более всего он винил в этом «толпу недоучек, захвативших власть в России», — Лановский вредил этому строю чем только мог. Сам по натуре жестокий, он был поражен жестокостью своей дочери настолько, что стал просто побаиваться ее, а вскоре Ванда и вообще взяла в свои руки руководство группой. Обладая уникальным чутьем к опасности, Ванда всегда успевала замести следы и в такие моменты не щадила никого, чтобы спасти себя. Если Лановский работал против своей страны со злости, не желая примириться с тем, что потерял: и богатство, и земли, и родовое поместье, то его дочь безоговорочно приняла новую веру, которую ей внушили в Германии. Ей нравилось ходить со своими новыми молодыми людьми на ночные погромы, ей нравилось, что их — штурмовые отряды молодых нацистов — боятся. А какие красивые парады устраивали они по ночам, с факелами, с песнями… Сначала к ней относились с некоторым подозрением, но позднее, когда Ванда стала любовницей командира группы и выяснилось, что ее мать была чистокровной немкой, ей стали доверять различные задания, связанные со сбором информации против идеологических противников. Ее заметили и порекомендовали в спецшколу, которая занималась подготовкой профессиональных диверсантов. За свою ловкость в исполнении различных поручений она получила кличку «Лисица». Красивая, молодая, хитрая, она умело использовала свои качества, завлекая доверчивых, которые вскоре исчезали бесследно либо в запутанных лабиринтах городской канализации, либо их просто закапывали темной ночью на окраине города. Вилли Вульф, ее любовник, стал довольно заметной фигурой у нацистов, и связь с женщиной из красной России, хоть и дочерью немки, стала тяготить его. Ванда по-настоящему была влюблена в стройного с голубыми глазами стопроцентного немца и всерьез подумывала соединить с ним судьбу, не подозревая о том, что «любимый Вилли» задумал разделаться с ней самым простым способом: тихо и незаметно «убрать» опасную для него женщину. Но недаром он сам побаивался своей возлюбленной: один из преданных ей людей, в тайне мечтавший об этой удивительной женщине, поведал Ванде о готовившейся с ней расправе. И охотники стали дичью! Под пытками они быстро сознались в том, кто их послал, и Ванда, разъяренная вероломством любимого человека, жестоко расправилась с ним: под дулами пистолетов трое, которых Вульф послал убрать Ванду, нанесли несколько ножевых ран Вилли и были расстреляны на месте Вандой и парнем, который предупредил ее. Внимательно осмотрев четыре трупа, Ванда повернулась к радостному парню, ожидавшему своей награды, и хладнокровно разрядила в него свой пистолет. Затем упала на грудь «любимого Вилли», тело которого уже начало остывать, и залилась горькими слезами. Так и застали ее сотрудники полиции. Ореол яркой мстительницы за своего погибшего любимого помог ей укрепить свое положение. Успешно закончив школу диверсантов, она получила высокую оценку, на нее возлагались большие надежды, как на специалиста по красной России. Все чаще и чаще среди нацистов проскальзывали недвусмысленные намеки, что в самом ближайшем будущем начнется война с Россией. Кота ее отца заслали на родину, она реально ощутила приближение войны Германии с Россией. Приняв новую веру, Ванда нисколько не переживала о судьбе своей родины, о стране, где она выросла и произнесла первое свое слово… С Яном Марковичем у нее были сложные отношения: с одной стороны, она любила его, как единственного родного человека, а с другой… с другой, ее все больше раздражали в нем нерешительность, неуверенность и непонятная для его возраста инфантильность. Отец явно устал, и в таком состоянии, как она считала, его было неразумно посылать в Россию, но… с начальством не поспоришь: оно было уверено в своем проверенном и ценном агенте. Шло время, и Ванда, придерживаясь своей клички «Лисица», упрямо зарабатывала себе авторитет. Вскоре ей предложили самой возглавить группу подготовки агентов, засылаемых в Россию, но Ванда категорически отказалась.

— Господин полковник, — сказала она начальнику спецшколы, — вы, я уверена, поймете и не осудите меня за то, что я отказываюсь от столь лестного предложения.

— Слушаю вас, — с небольшим раздражением произнес Лемке. Он очень не любил, когда ему возражали, а в данном случае злился вдвойне: начальство, которому он успел доложить о выдвижении Лановской, одобрило это предложение, и ее отказ ставил его в неловкое положение.

— Мы с вами, господин полковник, разведчики, и у вас гораздо больший опыт, чем у меня. — Ванда не без умысла подчеркнула это (Лемке очень любил, когда напоминали о его превосходстве). Она рассчитала верно: полковник довольно улыбнулся и сделал вид, что внимательно слушает, и Ванда продолжила: —…И вы одобрите мое нежелание расширять круг личных контактов. Я принесу великому рейху, — в этом месте она позволила перейти с делового тона на пафос, — …гораздо больше пользы, работая одна.

— Должен признать, что в этом вы достигли некоторых результатов, — заметил полковник и неожиданно провел рукой по приоткрытому колену Ванды, с интересом наблюдая за ее реакцией.

— Господин полковник, я предана Германии и телом и душой, и мне, конечно, весьма лестно, что настоящий ариец обратил на меня свое внимание. — Она в упор посмотрела на него томными глазами, прекрасно зная, что дряхлый Лемке давно перешел со слабым полом на созерцательный вид отношений. — Но сейчас речь идет о другом: где я смогу принести большую пользу — в тылу врага или… В общем, решайте!

Во время этого монолога рука полковника продолжала покоиться на ее колене. Решив, что она предоставила ему достойный повод выйти из щекотливого положения, не посрамив мужского достоинства, Лемке отечески похлопал ее по ноге, одернул юбку.

— Ну, что же, я очень рад откровенному разговору и обещаю тщательно взвесить ваше предложение. — Он поднялся с кресла и молча прошелся из угла в угол огромного кабинета. — Завтра в четырнадцать тридцать жду вас.

Этого времени хватило полковнику, чтобы все тщательно обдумать и понять несомненную выгоду от идеи, предложенной Лановской. Чтобы совсем исключить малейший риск, Лемке доложил обо всем начальнику и, получив добро на проведение операции, самолично возглавил ее. Месяц ушел на личную подготовку, на изготовление реальных документов, на изучение новой легенды. Когда все формальности были соблюдены, Ванда с удивлением узнала, что ее посылают в группу ее отца. С ним она не виделась около двух лет и, естественно, соскучилась. Как он там?

Живется ли ему хорошо? Помнит ли о своей дочурке? За себя она была совершенно спокойна и не волновалась, что может быть кем-либо опознана: она будет работать в тех местах, где ее никто не знает… Правда, Шрамм пытался протестовать против передачи группы Лановского в ее подчинение, но разве можно армейской разведке спорить с контрразведкой. Получив неограниченные полномочия и все необходимые пароли и явки, Ванда вскоре очутилась рядом с ошеломленным отцом и рьяно принялась за дело. Все шло удачно до тех пор, пока… Опасность первой почувствовала Ванда и решила сразу же проверить свои подозрения: назначив встречу с Яном Марковичем, она отправилась повидаться со старым знакомым…

Ян Маркович не на шутку волновался: время шло, а Ванда не появлялась. Значит, что-то случилось! Господи! Какой же он кретин! Неужели и в самом деле склероз? Она же предупреждала его: при неявке одного из них на встречу проверить условленное место… Лановский суетливо бросился к черному репродуктору, висящему на стене, и вытащил из него маленькую записку:

«Папа! Сапожник под подозрением… Пришлось убрать Васю-Василька! Отдала Григория, но времени катастрофически мало! Сюда не вернусь! Встретимся у X… Торопись! Твоя В.».

Пробежав записку, Лановский мгновенно побледнел и метнулся к картине, укрепленной над камином. Отбросив в сторону довольно плохую копию загадочной Джоконды, Ян Маркович нащупал еле заметную выпуклость на стене: откинулась небольшая дверца сейфа. Об этом тайнике, кроме него, не знала ни одна живая душа, даже дочь. В нем он хранил все, что смог накопить, награбить за свою жизнь. Не очень-то доверяя порядочности своих хозяев, которые якобы перечисляют на его имя все полагающиеся за работу суммы, Лановский решил откладывать на черный день свой личный капитал: драгоценности, доллары. В этом же сейфе находились кое-какие документы, за которые многие высшие чины вермахта согласились бы уплатить любые деньги, чтоб обладать ими…

Сложив все это в небольшой матерчатый мешочек, он прикрепил его к поясу. Оставшиеся документы, на его взгляд маловажные в данной ситуации, сложил на полу перед камином, сунул туда же записку дочери. Потом вытащил из кармана красивый, инкрустированный эмалью портсигар, чиркнул вделанной в него зажигалкой и поднес к кучке. Быстро разгоревшись, пламя осветило его красивое лицо, и оно отразилось в гладкой, отполированной поверхности розового мрамора старинного камина. Усмехнувшись, Лановский устало провел пальцем по рваному шраму над глазом и вытащил из портсигара папиросу. Послышалась легкая незатейливая мелодия. Он задумался, вспоминая что-то, и уже поднес папиросу ко рту, но, внимательно оглядев ее со всех сторон, заметил крестик. Огорченно покачал головой, тяжело вздохнул и решительно сунул ее в верхний кармашек пиджака. Другую папиросу закурил сразу и снова задумался, слушая звуки музыки, похожие на звуки старого клавесина…

Его мысли прервал стук в дверь. Щелкнув портсигаром, Лановский выплюнул папиросу и осторожно подскочил к окну: промелькнула белая милицейская фуражка… В дверь постучали настойчивее… Ян Маркович сунул в карман портсигар и выхватил пистолет. Дом окружен! У дверей и у окон охраняют! Остается чердак: через слуховое окно можно выскочить на улицу и… дай Бог ноги! Людей много, и стрелять они вряд ли посмеют… Во всяком случае, это единственный шанс. Ян Маркович быстро устремился наверх…

— Вы уверены, что он еще не выходил из дома? — тихо спросил Панков молоденького лейтенанта.

— Уверен, товарищ майор… Мы, как только получили вашу телефонограмму, сразу же взяли дом под наблюдение. Описанный вами человек пришел минут двадцать назад и оттуда не выходил. Черного хода у дома нет, вокруг расставлены люди…

— Ну, что ж, давайте ломать! — решительно произнес Сергей Петрович, и два дюжих сотрудника налегли на дверь. Панков с лейтенантом встали по бокам, держа оружие наготове. Запор оказался слабым, и вскоре дверь широко распахнулась. Панков с лейтенантом вбежали внутрь и замерли. У камина Сергей Петрович заметил небольшую кучку пепла, из которой струился тоненький дымок. Майор огорченно пожал плечами и хотел что-то сказать, но не успел: наверху послышался какой-то шорох.

— Лейтенант со мной, остальным проверить все внизу! — Панков побежал вверх по лестнице…

А Лановский осторожно выбрался через слуховое окно на крышу и приготовился прыгать вниз.

— Лановский! Стой! Руки вверх! — окликнул его Панков.

Резко выбросив руку в сторону окрика, Ян Маркович выстрелил и тут же сиганул с крыши. Резкая боль в колене заставила вскрикнуть. В его сторону метнулся один из сотрудников, и Лановский выстрелил в него в упор. Белая гимнастерка окрасилась в красный цвет, и молодой парень медленно сполз на землю, оставляя на стене дома кровавый след…

Сильный удар в плечо бросил Лановского на стену, и по телу побежало что-то мокрое и горячее. Не обратив на это внимание, он выстрелил несколько раз и побежал, петляя между деревьев и сильно прихрамывая на больную ногу…

Панков понял, что если Лановский успеет добежать до поворота, то поймать его будет сложно: там много людей, и подвергать их опасности нельзя. Остается только одно: стрелять… Сергей Петрович поморщился с досады: как это они не предусмотрели возможности побега через крышу? Сам во всем виноват… Куда, спрашивается, спешил? Кому это нужно было? А сейчас вот приходится пожинать плоды этой спешки… А с раненым поди попробуй поговори. Но делать нечего… Панков тщательно прицелился в ногу, которую немного приволакивал Лановский. Еще мгновение, и тот скроется за угол… Сергей Петрович мягко спустил курок, и бежавший, словно наткнувшись на неожиданное препятствие, упал на колени и выстрелил в Панкова… Пуля ударилась в нескольких сантиметрах от лица Сергея Петровича, отщепив от рамы большой кусок…

Когда они подбежали к Лановскому, держа оружие наготове, тот лежал неподвижно, раскинув в стороны руки…

— Да-а-а! — укоризненно протянул лейтенант, склонившись над телом. — Наповал…

— Исключено! — озабоченно проговорил Панков, щупая пульс на руке Лановского: пульса не было. — Рана должна быть на правой ноге, чуть ниже колена…

— Вот это да! — удивился тот, разглядев рану. — Как в аптеке! Он что же, от испуга концы отдал, что ли?

Сергей Петрович выпрямился и, нахмурив брови, задумался. Неожиданно его взгляд упал на левую руку, сжатую в кулак. Он попробовал разжать, но это далось сделать после значительных усилий. В кулаке Панков обнаружил папиросу.

— Как ты думаешь, Коля, человек будет думать о куреве в таком положении? — спросил он лейтенанта.

— Очень сомневаюсь, товарищ майор.

— Вот и я сомневаюсь… — Сергей Петрович внимательно осмотрел папиросу и заметил крестик и свежие вмятины от зубов. — А вы, оказывается, были трусом, Ян Маркович, — тихо сказал он и понюхал папиросу, зная уже, какой запах услышит. — Вроде цианистый… Точнее специалисты скажут… — Аккуратно положив папиросину в листок бумажки, вырванной из блокнота, протянул лейтенанту: — В лабораторию отдашь, а этого — на вскрытие… — Склонившись над трупом, он тщательно обыскал его и обнаружил мешочек у пояса, еще один револьвер и знакомый портсигар…

4

В тот день, когда Ян Маркович покончил самоубийством, Сергею Петровичу удалось обезвредить почти всю группу Лановских. Исчезла Ванда, и вместе с нею еще двое, с которыми она пришла из-за кордона и которые наверняка очень много знали. Через несколько дней охотники случайно наткнулись на два погребенных под снегом трупа: если бы не собака, они пролежали бы до самой весны. Трупы были сильно обезображены, и никаких документов при них не оказалось. Так как никаких запросов об исчезновении этих мужчин не поступало, дело решили сдать в архив. То ли интуиция подсказала, или просто, на всякий случай, Сергей Петрович решил представить для опознания этих убитых арестованному Григорию Корнееву. В одном из трупов тот узнал парня, присутствующего при убийстве Василия… Верная своему правилу, Ванда и в этот раз решительно и зверски расправилась со своими помощниками, избавляясь от ненужных и опасных для нее свидетелей. И на этот раз Ванда Яновна Лановская умело и быстро замела за собой следы, сумев на долгое время исчезнуть из поля зрения советских органов. Шло время, началась страшная и изнурительная для нашей страны война. С первых же ее дней Сергей Петрович подал рапорт с просьбой отправить на фронт. Ответа ждал, как ему казалось тогда, долго. Неожиданно получил вызов в Особый отдел Наркомата внутренних дел. В небольшом кабинете его ожидали трое: хозяин кабинета, седоватый, подтянутый полковник, и двое в штатском — сухощавый пожилой и молодой, в круглых очках, которые мало ему помогали и он всякий раз прищуривался.

Говорили двое: полковник задавал вопросы, а Панков обстоятельно и подробно, как его попросили, отвечал. Беседа длилась довольно долго, но Сергей Петрович, понимая важность подобных вызовов, оставался спокоен и не проявлял нетерпения. Парень в очках все время что-то записывал в своем блокноте, а мужчина в штатском внимательно слушал. Неожиданно он обратился к Панкову на чистом немецком языке:

— Товарищ майор, расскажите, пожалуйста, о том периоде, когда вы вплотную занялись изучением немецкого языка.

— После окончания войны, — начал Сергей Петрович, немного замявшись, не зная, как обращаться к мужчине в штатском, — я имею в виду гражданскую…

— Разумеется, — улыбнулся полковник.

— Я продолжил учебу в университете, где и познакомился со своей будущей женой. Она и привила мне любовь к языкам. Закончив университет, стал работать в спецотделе ОГПУ, был направлен в Германию для усовершенствования своих познаний в языке…

— Ну и как, успешно? — спросил мужчина в штатском.

— Коренные немцы были уверены, что я родом из Баварии! — на этот раз Панков ответил по-немецки, и мужчина в штатском довольно улыбнулся.

— По-моему, они не так далеки от истины! — сказал он тоже по-немецки.

Этому комплименту тогда Панков не придал особого значения, а позднее, когда полковник Званцев, так представился ему мужчина в штатском, стал готовить его для работы в тылу врага, Сергей Петрович узнал, что полковнику несколько лет пришлось работать в Германии под чужой фамилией.

Через многое пришлось пройти Панкову, работая в тылу врага. Партия и правительство высоко оценили его самоотверженный и опасный труд: два ордена Ленина, три ордена боевого Красного Знамени и многие другие ордена и медали украсили его грудь. Казалось, он должен был остаться доволен своим вкладом в общую победу над фашизмом, но до сих пор старый генерал переживает, что не смог разыскать и уничтожить Ванду Лановскую. Несколько раз ему удавалось нащупать нити, ведущие к одной из самых опасных немецких разведчиц по кличке «Лисица», но всякий раз она выскальзывала из расставленных сетей… Лановская четко придерживалась своего главного правила: «Человек, знающий о тебе больше, чем ему положено, должен быть мертв!»

Когда фашистская Германия капитулировала, Ванда исчезла, не оставив, как всегда, никаких следов. Сергей Петрович, уверенный, что ее услугами воспользовалась одна из разведок так называемых союзников, продолжал упорно разыскивать ее, но все попытки оказывались тщетными… После войны полковнику Панкову предложили возглавить один из отделов Комитета государственной безопасности, а еще позднее — руководить «Петровкой, 38»…

Сейчас, уйдя на заслуженный отдых и вспоминая свою долгую и не очень легкую жизнь, Сергей Петрович со щемящей в сердце тоской вспоминал далекие революционные годы, наполненные удивительным пафосом к новому труду, к новой жизни, к новому созиданию… Пробуя анализировать современную жизнь, старый генерал никак не мог понять, отчего люди стали такими черствыми, нетерпимыми? Казалось бы, его поколение недоедало, недосыпало, жило в трудных условиях многонаселенных коммунальных квартир, пережило страшную войну, которая унесла миллионы жизней, и все-таки оно, это поколение, сумело сохранить в себе лучшие человеческие качества: любовь и сострадание к ближнему, уважение и внимание к любому человеку, а главное — Веру! Великую Веру в Человека! А теперешняя молодежь? Конечно, бесспорно, многие дела сделаны той самой молодежью, которую ему хотелось бы поругать, в крайнем случае пожурить, но… В них нет того, что было в его поколении: нет огня, задора, энтузиазма, присущих юности… Впрочем, возможно, большая вина лежит и на них, людях его поколения! Значит, они плохо воспитывали своих сыновей, дочерей! Значит, не сумели достойно передать частицу огня, который продолжает гореть у них самих! Именно этот огонь заставляет их по первому зову бросаться на помощь тому, кто оказывается в беде. И все-таки им тогда было тяжелее, чем современной молодежи, ибо тогда приходилось начинать все с нуля… Отсюда и неизбежные ошибки, приводящие иногда к непоправимым последствиям.

Сергей Петрович снова вспомнил тот небольшой южный городок, куда он был направлен Кедровым со специальным заданием, связанным с контрреволюционной группой, громко именовавшей себя Союзом вольной интеллигенции, сокращенно — СВИ.

Архивные документы, принесенные внуком, относились как раз к тому периоду. Очень важная подмога для памяти, хотя она его пока не подводит. Но очень уж много воды утекло — как бы не напутать чего.

До мельчайших подробностей помнит Сергей Петрович свой приезд в тот городок… Лето давно миновало, но яркое солнце еще хорошо прогревало землю, словно желая, перед долгой холодной зимой, дать ей свою энергию и помочь перезимовать.

Состав подошел к небольшому зданию вокзала. К удивлению Сергея Петровича, народу, по сравнению с теми вокзалами, на которых ему пришлось побывать, было мало.

Но когда поезд остановился у перрона, все мгновенно пришло в движение и потоки людей двинулись навстречу друг другу: приехавшие выходили из вагонов, довольные, что наконец-то добрались до места, а желающие уехать пытались штурмом овладеть долгожданным поездом и захватить свободное место. Потоки людей сталкивались, смешивались, ругались, кричали, и никто никому не хотел уступать.

С трудом протискиваясь среди озлобленных людей, Сергей пробрался к зданию вокзала. Это была старинная постройка из красного кирпича, красиво и добротно сложенного руками народных умельцев. Тогда все строилось на века, основательно, и такие мастера ценились на вес золота. Тощий вещмешок за плечами Сергея не требовал к себе особого внимания. Обратил он внимание и на то, что многие бросали на него любопытные взгляды, стараясь тут же посторониться и пропустить. Недоумевая по этому поводу, но не придавая особого значения, он выскользнул, наконец, из здания вокзала и облегченно вздохнул: привокзальная площадь после перрона выглядела почти пустой. Несколько пролеток стояли, прижавшись к самому тротуару, ожидая пассажиров. Недалеко от них пристроились три старухи, предлагая проходящим жареные семечки. Торговля шла не очень бойко, но их это нисколько не огорчало: старушки с огромным удовольствием рассматривали вновь прибывших и тут же делились меж собой впечатлениями.

Сергей остановился в раздумье: города он не знал, спрашивать кого попало о том, где находится здание губчека, не хотелось. Неизвестно, сколько ему пришлось бы так простоять, но, на его счастье, показался солдатский патруль, и он решительно направился к нему.

— Здорово, братишки! — весело приветствовал он молодых красноармейцев.

— Здравствуй, коли не шутишь! — ответил один из них, наиболее общительный, а может быть, старший наряда.

— Как служба идет? — не замечая настороженного тона, спросил Сергей.

— Как надо, так и идет, — обрезал «общительный». — А вот кто ты такой? Откуда взялся, веселый да разговорчивый?

— Неужели в подозрительные элементы меня зачислил? — улыбнулся он. — Или на контру смахиваю?

— Кто вас знает… — неопределенно ответил тот. — Может, документ какой имеется?

— Правильно, таким и нужно быть в наше тревожное время, — серьезно проговорил Сергей и достал свой мандат.

— Извини, товарищ, — прочитав его, смущенно сказал «общительный». — Время действительно тревожное: зашевелилась всякая нечисть… Почувствовали, что много сил фронту отдается!

— Ничего, недолго они злорадствовать будут, — задумчиво проговорил Сергей. — Послушай, браток, как мне до губчека добраться?

— И блуждать не придется! — подхватил второй красной армеец, совсем молоденький паренек, застенчиво переминавшийся с ноги на ногу, и тут же сконфуженно опустил глаза под укоризненным взглядом своего командира.

— Ладно, Семенов, говори, коли начал, — махнул тот рукой, как бы снисходительно отнесясь к его молодости (хотя сам-то и был его старше на год-другой).

Семенов стал быстро объяснять дорогу.

— Вы, товарищ, пойдите по энтой вот улице, до самого упору, а там поверните по левую руку и шагайте до самого скверика, небольшой такой, с железной оградой… Как пересечете его, так уткнетесь в площадь: большое кирпичное здание и будет губчека. — Добравшись, наконец, до последнего слова, Семенов оборвал себя и через мгновение добавил зачем-то: — Я два раза там дежурил…

— Ну, спасибо тебе, Семенов! — Сергей дружески похлопал его по плечу. — Спокойного дежурства! — добавил он и пошел в сторону указанной улицы…

Когда он вышел на главную площадь городка, то сразу обратил внимание на красивое монументальное сооружение из красного кирпича, построенного в восточном стиле. Скорее всего этот двухэтажный дом принадлежал какому-то богатому местному аристократу. За тяжелыми окованными дверями Сергея остановил дежурный красноармеец:

— Вы к кому, гражданин?

— К председателю губчека, — ответил Сергей и предъявил свой мандат. — Он на месте?

Внимательно ознакомившись с документом, дежурный аккуратно сложил и вернул его Сергею.

— Товарищ Семенчук у себя в кабинете. Второй этаж, налево. — Кивнув в сторону лестницы, он снова присел на стул.

Оглядываясь по сторонам, Сергей любовался красивым убранством особняка: мебель, зеркала, ковры, люстры — все настолько сохранилось, что если бы не огромное красное полотно, где аршинными буквами выделялась надпись: «Весь мир насилья мы разрушим!» — то можно было предположить: старые хозяева по-прежнему проживают тут.

Сергей постучал в красивую, украшенную резьбой дверь и после короткого «войдите» открыл ее. В огромной комнате, набитой роскошной мебелью, царил полумрак. За громоздким двухтумбовым столом он увидел широкоплечего мужчину средних лет.

— По какому вопросу? — спросил тот.

Сергей молча протянул ему свои бумаги, и, пока Семенчук читал, он стал с интересом рассматривать убранство кабинета.

— Из самой Москвы, стало быть? — уважительно произнес председатель, внимательно оглядев Сергея, и вдруг неожиданно спросил: — Тебе сколько лет? Уж больно ты молод.

— Двадцатый пошел, — несколько обидчиво ответил Сергей.

— Не обижайся, это я так, к слову… Ты вот что, Панков, погоди чуток: должен я принять сейчас одного, видно, пришел уже… А потом и с тобой поговорим, идет? — Он взялся за трубку. — Нет, нет, сиди здесь, — махнул он рукой Сергею, когда Панков хотел выйти. — Дорофеев, там ко мне должен был прийти Павел Горчихин… Пришел уже? Пусть ко мне поднимается.

— А ничего вы здесь устроились, — усмехнулся Сергей, снова окидывая обстановку комнаты.

— Тебе смешно, а я с этого выговор получил. Будто я этот дом выбирал для ЧК. — Он тяжело вздохнул. — Я ж с Питера сюда. Приехал дела принимать и ахнул, увидев эти хоромы, первое время заходить стыдно было, а потом… — Семенчук махнул рукой. — Разве время заниматься устройством? Когда столько дел накопилось, а тут еще контра зашевелилась…

В дверь негромко постучали.

— Входи, Пашенька, сделай одолжение! — выкрикнул комиссар с такой игривостью в голосе, что Сергей ожидал увидеть какого-нибудь паренька и очень удивился, когда в комнату бочком протиснулся тщедушный мужичонка.

Вся его одежда была в заплатах и, казалось, вот-вот должна развалиться. Бородка клинышком придавала его лицу некоторую благообразность. Повернувшись в левый угол, он машинально поднял руку, чтобы перекреститься, но тут же опустил ее, вздохнул и медленно прошел ближе к столу.

— Садись, Пашенька, садись… — Семенчук указал ему на стул.

Изобразив на лице обреченную покорность, Горчихин присел на краешек стула и молча уставился на комиссара.

— Что же, так и будешь в молчанку играть? Неужто не надоел я тебе?

— Хучь расстреляй ты меня, комиссар, аль повешь, но не терзай ты меня более, за-ради Бога, — подвывая, загнусавил тот. — Моченьки ведь нет больше у меня никакой… Сказал же я тебе: нет у меня никакого золота, нет! — Противный бабий голосок вызывал у Сергея неприятное ощущение, но, прислушиваясь к нему, он подумал, что этот мужичок не так прост, как хочет показаться. Сергей и сам не мог понять, отчего ему это показалось: может быть, не совсем искренняя интонация, может быть, глаза — бегающие по сторонам, с узким прищуром…

— Расстрелять-то мы тебя всегда успеем. — Комиссар хитро посмотрел ему в глаза и добавил: —…Если найдем нужным. А про золотишко-то вспомни… Вспомни, куда ты его припрятал! А то возьмем Грома, что тогда придумаешь? Он-то на черняка знает, сколько золота у тебя припрятано!

Сергею показалось, что при упоминании о знаменитом главаре банды Пашка еле заметно усмехнулся, но, покосившись на комиссара, тут же загнусавил:

— Он-то скажет, но ведь времени-то сколько, Феденька, с тех пор убежало: все уплыло меж пальцев-то. — Он выразительно растопырил свои длинные и тонкие пальцы, словно подтверждая сказанное.

— Да-а, у тебя уплывет, как же, жди! — усмехнулся комиссар. — Хорошо! — неожиданно произнес он. — Я тебя сейчас отпускаю, но советую серьезно подумать… Не будет тебе покоя, пока не отдашь золото Советской власти! И чем раньше — тем лучше! — Федор подписал пропуск и вернул его Пашке.

Быстро и несколько суетливо подхватив желанный листок со стола, Пашка моментально скользнул к дверям, успев, однако, бросить пронзительный взгляд на Сергея, и только после этого выскользнул за дверь.

— Ну, что же, товарищ Панков, — проговорил Семенчук, как только дверь за Пашкой закрылась. — Я с большим нетерпением ожидал твоего приезда!

— Странный тип! — кивнул Панков на дверь. — Что это он так гнусавит?

— За это его и прозвали «Пашка-гнус»! Хитрый, бестия, до невозможности! — Федор покачал головой. — До революции специализировался по квартирным кражам…

— «Домушник»?

— Вот-вот, «работал» всегда один и считался хорошим профессионалом среди своих: следов не оставлял и ошибок не делал… Поймать его было почти невозможно, тем более что он никогда не забывал делиться «доходами» с полицией… А незадолго до революции его выдал полиции конкурент, которому он отказал в содружестве…

— И его, наконец, удалось посадить? — подхватил Сергей.

— Нет! — едва ли не с восхищением воскликнул Федор. — И тут ему удалось ускользнуть: откупился, почти все отдал, но откупился… И в этот самый момент судьба Сталкивает его с Валентином Громовым, который и уговаривает его податься на золотые прииски. Оказавшись на мели, Пашка долго не раздумывает и соглашается. Фортуна улыбнулась: напали на богатую жилу, которая могла обеспечить их на всю оставшуюся жизнь, но… революция перечеркнула планы: продав какому-то чудаку свой участок, они возвращаются в город…

— Вы, наверно, всю его биографию выучили! — улыбнулся Сергей.

— Пришлось… По некоторым сведениям, они намыли — гам очень много золота, а оно, ох, как нужно стране!

— Зачем же вы его отпустили? — воскликнул удивленно Данков. — Удерет же…

— Никуда он не денется… Он Грома боится как огня, золото от него утаил, а в городе — будто под охраной. — Комиссар дружелюбно положил руку на его плечо.

Только сейчас Сергей мог внимательно рассмотреть Семенчука: крепкого телосложения, высокого роста. Заметив на его грубой руке выколотый якорь, Сергей спросил:

— Море покинули… разочаровались?

— Глазастый! — одобрительно заметил комиссар. — Нет, кто хотя бы раз выходил в море — никогда его не забудет! Ушел потому, что партия так решила! — Он задумался на мгновение, потом сказал: — Вовремя ты приехал сюда! Правда, ничего нового сообщить не могу. Ничего… Но об этом позднее: устройся, отдохни с дороги, потом и задумаемся вместе…

В этот город Сергей Панков был направлен не случайно, и о его задании здесь знал только один человек — Федор Семенчук. Несколько недель назад арестовали связного из контрреволюционной группы Союза вольной интеллигенции. Программа этого союза была довольно обширна: сеть террористических акций против Советской власти до захвата самой власти.

К сожалению, арестованный знал очень мало, но на одном из допросов упомянул о неком Седом, являющемся руководителем Центральной боевой группы СВИ. Органам ЧK было известно это имя: о нем рассказывали и другие арестованные. Его никто не видел, но все в один голос отзывались о нем положительно и не без страха в голосе. По их словам, это был жестокий и умный человек, а благодаря своей осторожности он никогда не оставлял свидетелей, ему удавалось спокойно избегать арестов. Удалось выяснить, что Седой работает в каком-то советском учреждении и пользуется авторитетом у властей. Особый отдел ВЧК сумел нащупать тоненькую ниточку, ведущую к руководству СВИ, но она неожиданно оборвалась, а следы вели в город, в который и решено было направить Сергея Панкова…

— Вообще-то я не устал… — начал было Сергей, но комиссар перебил его:

— Отдыхать… Еще успеешь наработаться! — Выглянув в коридор, крикнул: — Василий!

Через мгновение в дверь просунулась рыжая голова молодого парня. Заметив Панкова, он вошел и закрыл за собой дверь.

— Звал, товарищ Федор? — стараясь казаться солидным, произнес он.

— Проходи, Василь… Вот, познакомься: товарищ Панков, из Москвы…

— Зарубин… Василий, — важно проговорил тот, затем, шмыгнув своим веснушчатым носом, крепко пожал Сергею руку.

Этот невысокий парень с ясными голубыми глазами сразу чем-то понравился Панкову. Ответив на рукопожатие, он улыбнулся и сказал:

— А меня — Сергей.

— Ты голоден? — спросил Семенчук.

— Да нет! — несколько поспешно ответил Панков.

— Хотя что я спрашиваю: конечно, голоден… Вот тебе талон: пообедай в нашей столовой, это на заводе, Василь покажет, потом получи в финансовом отделе все, что полагается, а жить… — Комиссар задумался, потом хлопнул по столу. — Жить будешь у учителя Лановского… И рядом и надежно, лучше не придумаешь! В общем, устраивайся, а у — в исполком… Василь, вот тебе бланк, завизированный уже предисполкома: выпиши ордер к учителю и покажи все, что нужно. Я в исполкоме буду, если что…

Василий взял бланк и, важно кивнув Сергею, направился к двери. Комната, куда они вошли, находилась рядом с кабинетом комиссара и мало чем отличалась от него. Разве только тем, что вместо одного стола здесь стоял ещё один да отсутствовал портрет Дзержинского.

Василий присел на мягкое кресло за одним из столов.

— Давай мандат, — сказал он и не спеша взял ручку. Взглянув на перо, провел им по своим рыжим волосам, снова посмотрел и, удовлетворенный состоянием пишущего «инструмента», решительно обмакнул его в чернильницу, этакое массивное бронзовое сооружение, отображающее сценку из охоты на медведя.

Сергей смотрел на Василия и с большим трудом удерживался, чтобы не рассмеяться: затаив дыхание, нахмурив брови, усиленно помогая себе языком, он старательно выписывал буквы ордера, пока, наконец, не вырисовывалось слово. За это время выражение его лица менялось несколько раз. Написав слово, Василий глубоко вздыхал и снова склонялся над бумагой…

Не в силах больше сдерживаться, Сергей встал и отошел к окну. Оно выходило во двор, на маленький сквер с беседкой. Несколько деревьев, окружавших беседку, переливались всеми цветами радуги: листья крепко держались за своего родителя, как слабый больной ребенок. Более всего Сергей любил весну и осень: именно тогда ярче всего замечаешь течение жизни, когда весной все распускается, а осенью — отмирает… Но отмирая, природа блистает такими красками, что совершенно забываешь о смерти. Может быть, от природы люди взяли обычай украшать церемонию похорон…

Пот градом струился по лицу Василия, когда он окончил свои писательские мучения. Достав из стола печать, подышал на нее и профессионально стукнул по бумаге. Полюбовавшись ордером, а точнее тем, как написан текст, протянул его Сергею.

— Все! — Вздохнув с чувством выполненного долга, Василий смахнул пот со лба, затем неожиданно спросил: — Москвич, значит?

— Значит! — улыбнулся Сергей. Сложив мандат и ордер, он сунул их в карман.

Василий внимательно разглядывал кожаную куртку. Сергей недоумевающе пожал плечами.

— Небось там у вас все в кожанах ходят? — полувопросительно проговорил Василий с открытой завистью. Потрогав куртку за рукав, добавил: — А уж у Ленина совсем, видать, знатный кожан?!

— Вот и ошибся! — вновь улыбнулся Панков. — Ленин вовсе в пиджаке ходит!

— В пиджаке? — подозрительно переспросил Василий. — Да ты что? — Он неожиданно обозлился. — Заливаешь небось? Да не на таковского напал… Ленин — в пиджаке?! — Он усмехнулся. — Так я тебе и поверил!

— Зачем мне тебя обманывать? Точно — в пиджаке! — обиделся Сергей. — Вот смотри. — Он достал из внутреннего кармана небольшой бумажный пакет. Бережно развернув его, протянул Василию типографский оттиск.

— В… Ульянов… Ле-нин… Ленин! — выдохнул удивленный Василий, и его глаза радостно заблестели. — Глянь-ка, и вправду — в пиджаке! — воскликнул он, бережно разглаживая портрет.

— Ну и чудак же ты, Василий! — рассмеялся Сергей и протянул руку за портретом. Василий тяжело вздохнул и нехотя вернул его. Так же бережно Панков завернул его в бумагу, затем спросил Василия: — А что представляет собой учитель Лановский?

— Ян Маркович? — не отрывая взгляда от пакета, который Сергей снова положил в карман, переспросил Василий. — Яна Марковича весь город знает… Свой в доску! Сам Строгое, наш предгубисполкома, его знает, а он-то человека насквозь видит… Ну что, пошли?

Оказавшись на улице, они медленно пошли по осеннему городу, любуясь удивительным разнообразием красок, разбросанных всюду осенью. Тревожно шуршала под ногами жухлая листва. Ярко-желтое солнце поразительно вписывалось в осенний пейзаж. Оно уже не грело, но, разбрасывая вокруг свои нежные лучи, создавало великолепие оттенков, и пройти мимо и не обратить внимание на эту красоту было невозможно. Сергей с удовольствием наслаждался чудесами природы, а Василий шел задумчивый и молчаливый.

— Может, сначала к Лановскому, а потом — в столовку? — неожиданно предложил он.

— Мне все равно! — ответил Сергей и поднял с земли лист тополя, заинтересовавший его необычайностью раскраски и формы.

Они прошли еще несколько метров, когда Василий, усиленно о чем-то думавший, вдруг остановился и спросил:

— Товарищ Панков, скажи — какое у тебя оружие?

Вопрос удивил Сергея, но он, пожав плечами, все же достал из кармана браунинг.

— Знатная штука! — усмехнулся Василий, примеряя пистолет к своей грубой крестьянской руке. — Для нервных барышень особенно… А хочешь, я тебе маузер достану? Думаешь, слабо?.. Да тут какая-то надпись! — воскликнул он, взглянув на пистолет. — «Лучшему стрелку Панкову С. П., Москва, М. Кедров», — прочитал восхищенный Василий. — Неужели Кедров — начальник особого отдела?

— Тот самый, — улыбнулся Сергей. — А маузер… маузер у меня свой был: другу оставил, на память… И если ты мне достанешь, буду очень признателен… А то действительно курам на смех. — Он подкинул браунинг вверх и ловко, как заправский ковбой, поймал его и сунул в карман.

Зачарованный Василий с восхищенной растерянностью смотрел некоторое время на Сергея, потом покачал головой:

— Ну, ты даешь!

— Ладно-ладно. — Сергей похлопал его по плечу. — Пошли.

5

Когда они с Василием подошли к небольшому, со вкусом отделанному особняку, Василий уверенно дернул за ручку звонка. Мелодичная трель оповестила хозяев о приходе нежданных гостей, и вскоре за дверью послышались шаги. На пороге показался высокий моложавый мужчина с черными волосами. На вид ему нельзя было дать более сорока лет. Светлый в полоску костюм явно от хорошего портного…

— Чем могу быть полезен? — с чуть вопросительным радушием произнес он, но, увидев за спиной Сергея Василия, широко распахнул дверь. — О, само ЧК пожаловало к нам в гости! Милости прошу — к нашему шалашу!

В просторной прихожей Сергей повесил свой вещмешок на вешалку и двинулся за хозяином. Они прошли в большую комнату, служащую, вероятно, одновременно и гостиной, и библиотекой, судя по тысячам книг, аккуратно уложенных по стеллажам.

После того как Василий с Сергеем присели на указанные им стулья, образовалась некоторая пауза: говорить вроде было не о чем, а хозяин дома, стараясь быть вежливым, не торопился выяснить цель визита «самого ЧК». Нарушил молчание Василий:

— Так мы, Ян Маркович, к вам по делу…

— В общем, догадался, — открыто, но с некоторым напряжением, как показалось Сергею, произнес Лановский.

Василий немного помедлил, не зная, как лучше приступить к цели визита, потом, решив, что нечего канитель разводить, прямо заявил:

— У вас места в доме много, и решено поселить у вас товарища Панкова.

— Вообще-то не навсегда, — пытаясь смягчить ситуацию, перебил Сергей.

— Ну, разумеется, разумеется! — живо произнес Ян Маркович, облегченно вздохнув.

Двери, ведущие во внутреннюю часть дома, были чуть приоткрыты, и Панкову показалось, что там промелькнула легкая женская фигура. Перехватив его взгляд, Ян Маркович улыбнулся и сказал:

— Думаю, что моя дочь — ваша ровесница: она хлопочет сейчас над обедом, и у вас еще будет возможность представиться ей, Сережа… Вы разрешите мне так вас называть?

— Извольте. — Он пожал плечами.

— Надеюсь, вы не откажетесь присоединиться к нашему столу?

— Нет-нет, спасибо! У меня есть талон в столовую, — запротестовал Сергей.

— В столовую? — рассмеялся Ян Маркович. — На первое — суп из воблы, на второе — сушеная вобла, на третье — кипяток! Нет и еще раз — нет! Ни о каких столовых и речи быть не может! Видите ли, Сережа, я забочусь не только о вашем желудке, я надеюсь, что ваше появление в машем доме несколько скрасит неизбежную домашнюю скуку…

Речь Яна Марковича текла непрерывно, но каждое слово он выговаривал необычно отчетливо, напоминая, пожалуй, иностранца, виртуозно владеющего чужим языком.

— Мы в этом городе не слишком давно, — продолжал Ом, — и до сих пор временами чувствуем себя довольно одиноко… Вы напрасно улыбаетесь, Василий! — сухо добавил он, заметив, что Василий хочет что-то шепнуть Панкову.

Чтобы как-то разрядить возникшую паузу, Сергей вытащл ордер и протянул Лановскому. Развернув, он внимательно прочитал, а потом сказал:

— Кстати, Василий, не могу понять, отчего вы не ладите с моей дочерью… Разумеется, у красивых девушек могут быть свои капризы, но, заметьте, это капризы красивых девушек. — Снова бросив взгляд на ордер, Ян Маркович с веселым вопросом в глазах уставился на j Василия: — Кажется, я узнаю, чья это рука!

— Точно — моя! — Лицо Василия расплылось в добродушной улыбке. — А как вы догадались?

— По… — Возможно, он хотел сказать «по ошибкам», но, взглянув на Василия, он дружелюбно развел руками: — По почерку! — И, не выдержав, заразительно рассмеялся.

Некоторое мгновение Василий размышлял: обидеться или нет, но посмотрел на улыбающегося Сергея и тоже захохотал.

— Ну, что ж, буду очень рад выручить губчека, — неожиданно натянуто проговорил Ян Маркович.

Отметив это, Сергей сразу одернул себя: кто же будет радоваться, что ему в дом навязывают постороннего человека, тем более когда за него ходатайствует ЧК.

— Теперь хоть поговорить с кем будет, — продолжал Лановский. — Я один живу, не считая дочери: молода слишком, да и скучно ей со мной… Несколько лет прошло, как ее мать тихо отошла в мир иной… Вам-то она будет | рада, несомненно рада… Ванда! — громко позвал он, и вскоре в гостиную вошла молоденькая высокая, в отца, девушка. Ее красивое, с маленьким, чуть заметно вздернутым носом лицо обрамляли две пышные, смолянисто-черные косы. Розовое, со всевозможными дополнениями, платье как нельзя лучше подчеркивало ее стройную и хрупкую фигуру.

— Ты звал, папа? — несколько жеманно произнесла она.

— Да, Ванда, познакомься с молодым человеком… Сережа из Москвы приехал.

И снова Панков машинально отметил наблюдательность Яна Марковича, определившего, скорее всего по произношению, откуда приехал их новый постоялец. Сергей довольно быстро перенимал манеру говорить от людей, с которыми ему приходилось долго общаться, и его не удивило замечание Лановского.

— Панков… Сергей… Сергей Петрович, — добавил он, немного смущаясь устремленного прямо в его глаза взора Ванды. Чтобы хоть как-то скрыть свое смущение, Сергей протянул ей ярко-бордовый тополиный листок, который до сих пор держал в руке, и… и еще больше покраснел.

— Ванда… Просто Ванда. — Девушка подчеркнуто выделила слово «просто» и, приняв листок, церемонно присела в реверансе, добавив: — Очень мило с вашей стороны!

Глядя на них, Василий не смог удержаться и громко прыснул, за что моментально был награжден презрительной гримасой молодой хозяйки.

— А, Вася-Василек! — произнесла она небрежно, будто тилько сейчас его заметив. — Здравствуй!

— Привет! — буркнул он в ответ и сразу же засуетился. — Ладно, пойду, пожалуй… Завтра увидимся. — Это Сергею. — Прощайте, пока! — кивнул всем разом и быстро вышел.

Панков растерянно смотрел ему вслед, не зная, что сказать, и выручил на этот раз Ян Маркович, прерывая некоторую молчаливую неловкость.

— Они с Вандой словно кошка с собакой! — усмехнулся деланно он.

— Я-то при чем? — пожала плечами Ванда.

— Молчи уж, дочка! Стол готов или еще подождать?

— Пять минуточек еще, папочка! — Ванда кивнула Сергею и выскользнула за дверь.

— Тогда покурим. — Лановский достал из кармана покрытый эмалью портсигар.

— Не увлекаюсь, — отказался Сергей.

— И правильно, — подхватил Ян Маркович. — От табака вред один, и только, удовольствия — на грош… Привык и не могу бросить. — Он раскрыл портсигар, достал папиросу. — Это подарок моего старого друга, — задумчиво добавил он и чиркнул зажигалкой, вделанной в портсигар.

После довольно сытного обеда, за которым царил Ян Маркович, рассказывая различные истории из дореволюционной жизни, Сергею была показана его комната. Комната с первого взгляда понравилась: небольшая, уютная, с широкой, полутораспальной кроватью — чего еще нужно было одинокому молодому мужчине? Но более всего Сергея устроило окно, выходящее прямо на улицу, и то, что эта комната была изолирована от других и имела свой выход прихожую. У окна — стол, рядом с кроватью несколько полок с книгами. С интересом скользнув глазами по книгам, он поборол возникшее желание что-нибудь почитать. Скинул сапоги, пиджак и с удовольствием плюхнулся на мягкую кровать… Через минуту-другую Сергей крепко спал и даже не слышал осторожного стука в дверь. Стучала Ванда: оставшись одна — Лановский куда-то ушел, — она хотела расспросить Панкова о Москве, о столичной жизни. Приоткрыв дверь, Ванда увидела его спящим и несколько минут молча смотрела на него, потом огорченно вздохнула и прикрыла дверь.

Когда Панков проснулся, было уже темно. Он с удивлением осмотрелся вокруг, вспоминая, как очутился в чужой комнате, и постепенно гнетущее настроение после странного сна, которого он совершенно не помнил, прошло. Сергей быстро оделся и вышел из комнаты, захватив полотенце.

— Богатырский у вас сон, однако! — заметил Лановский, восседавший на деревянной стремянке у книжных стеллажей.

— Дорога была утомительной, — пожал плечами Сергей.

— Да я не в укор вам: спите на здоровье сколько организм требует, — добродушно проговорил Ян Маркович. — Это из зависти: я, чуть что, просыпаюсь от малейшего шороха, а тут… И стучали к тебе, и по хозяйству гремели, хоть бы что! Молодец! Кто хорошо спит, тот имеет отличную нервную систему и здоровье!

— Вроде не приходится пока жаловаться… Кажется, там находится ванная? — неопределенно махнул рукой Панков.

— Да, в той стороне — и ванная, и туалет… Мылом пользуйтесь: не стесняйтесь, есть пока.

— Спасибо, у меня есть! — уже из ванной комнаты отозвался Сергей.

Он поразился не только великолепию ванной комнаты особняка Лановских. Просторная, со вкусом подобранная мозаика облицовочных плиток, но самое главное — горячая вода! Самая настоящая горячая вода!!!

Сначала он даже отказался поверить своему ощущению, когда повернул ручку с показавшимся ему странным словом «гор». «Горячая!» — воскликнул он.

И он, несмотря на то что хотел ополоснуть только лицо, быстро скинул одежду и, забравшись в огромную ванну, в которой можно было вытянуться во весь рост, начал наполнять ее водой. До этого он единственный раз видел ванную комнату. Это было в Петрограде, когда он совершенно случайно попал на одну студенческую вечеринку. Владелец был из разорившихся дворян, и эта квартира — единственное, что осталось из их прежней роскоши. Увидев ее впервые, Сергей едва не спросил: для чего сделано такое огромное, неудобное для стирки корыто? В нем же невозможно стирать! Но кто-то из домашних сконфуженно заметил: «Вы уж извините, пожалуйста: вода — только холодная… Гришка-истопник напился в стельку и не растопил печь под баком… Вы уж ополоснитесь как-нибудь или мокрым полотенцем протритесь». Радушные, интеллигентные хозяева были уверены, что Сергей заглянул в ванную комнату не из любопытства, а чтобы умыться с улицы…

Странно устроен человек: появится что-либо новое, весьма удобное для жизни изобретение — начинается его охаивание, но проходит какое-то, часто не очень продолжительное, время, и те же самые люди начинают воспринимать эти изобретения как само собой разумеющееся, обычное, то есть свыкаются настолько, что даже начинают не замечать этого. Так и с ванной: тогда это было предметом роскоши и ванную комнату могли себе позволить только весьма обеспеченные люди, а кого сейчас удивишь ванной?..

Когда Сергей вдоволь намылся в ванной, Ванда была дома и быстро, но не суетливо накрывала на стол.

— А папа ушел по делам! — заявила она, едва Сергей появился на пороге гостиной.

— Надолго?

— На часок примерно. Велел не дожидаться его, ужинать…

— А вы… вы очень голодны?

— Нет, а что? — с хитринкой улыбнулась девушка.

— Я подумал, что, может, вы мне лучше город покажете? А к тому времени и Ян Маркович вернется…

— С большим удовольствием! — воскликнула Ванда и тут же, внимательно посмотрев на него, смущенно проговорила: — Вы не обидитесь, если я вас попрошу об одном одолжении?

— Не обижусь! — ответил Сергей, недоуменно пожав плечами. — О каком одолжении идет речь?

— А вы можете обещать, что выполните его, ни о чем не спрашивая?

— Хорошо, обещаю, если это в моих силах…

— Отлично! Ждите здесь, я сейчас! — Она быстро вышла из комнаты.

«Интересно, что за одолжение? Вероятно, куда-нибудь попросит сопровождать ее… Под любым предлогом этого необходимо избежать!» — решил Сергей, но все оказалось гораздо проще.

— Вот, пожалуйста, наденьте этот пиджак вместо вашего кожаного. — Ванда протянула ему добротно пошитый из хорошего сукна пиджак в тонкую Светлую полоску. — Я очень вас прошу. — Она умоляюще взглянула ему в глаза.

— Хорошо, я выполню вашу просьбу, но вы должны мне объяснить свой… — Он замялся, не желая обидеть ее, но не смог найти подходящей замены этому слову.

— Каприз, вы хотели сказать? Это не каприз, уверяю вас. Ну, хорошо! Городок у нас маленький, все или почти все — на виду… Все знают, что у меня есть брат, а вы даже чем-то похожи, по крайней мере ростом…

— Так это его пиджак! — догадался Сергей и рассмеялся. — Хорошо, побуду немного вашим братом. — Он решительно взялся снимать свой, но, взглянув на Ванду, покраснел.

— Я вас у входа подожду, — догадливо бросила она и вышла.

Переложив пистолет в новый пиджак, сунув туда же свой мандат, он аккуратно повесил кожанку на спинку стула. В прихожей остановился перед зеркалом и пригладил гребешком еще не совсем просохшие волосы. «Как все-таки одежда меняет человека! — мелькнуло у него. — Вылитый буржуй! Да, ладно!» — Махнув рукой, он вышел из дома…

Они долго шли молча по вечернему городу. После Москвы и Питера он казался Сергею маленьким, низеньким, малопривлекательным. Каких только стилей строительства нельзя было встретить в нем: строгая готическая остроконечность и экзотика ажурных восточных мотивов, богатое великолепие лепнины ампира и эклектические потуги местных купчишек, пытавшихся недостаток вкуса заполнить тугим кошельком. Сергей с явным Интересом смотрел по сторонам. Это не ускользнуло от внимания Ванды.

— Вероятно, после столицы все здесь кажется серым, захолустным?

— Вначале — да, — после некоторого замешательства произнес он. — Но сейчас я даже ощутил здесь уют и покой.

— Хотя мне и кажется, что вы сказали это из любезности, но мне приятно это слышать. — Посмотрев на Сергея, она тут же опустила глаза вниз. И они снова надолго замолчали.

Странное и непонятное беспокойство ощущал Сергей, шагая рядом с этой длинноногой, красивой девушкой. Это беспокойство волновало его, заставляя учащенно биться сердце. Словно почувствовав его состояние и не желая заострять на нем внимание, Ванда спросила:

— Сережа, расскажите мне о Москве… Что изменилось? Как люди? Мы так давно там не были… Где бывали, что смотрели?

Сергей еле заметно улыбнулся… Взять бы и рассказать этой смазливой барышне — Панков почему-то рассердился на нее — про то, как люди голодают в Москве, особенно дети, как не хватает дров, чтобы согреть дома. А может, рассказать ей об учебе на кремлевских курсах? Сергею вспомнился первый день занятий… Занятий, на которых они получили полное представление, что должен знать будущий красный командир: фортификацию, топографию, тактику, умение стрелять из различного оружия и многое другое. После обязательных занятий почти все курсанты выходили в кремлевский сад на гимнастику, а потом была спевка, потом обед и снова занятия в классах… И так почти каждый день, кроме воскресенья. Этот день, если ты не в наряде, — выходной. Этот день Сергей с удовольствием отдавал любимому делу — гулял по Москве. Просто гулял. Особенно любил Тверскую и Сухаревку. Чего только не было на Сухаревке! Там, если обладаешь денежным капиталом, можно было купить все, что твоей душе угодно. Эти прогулки помогали ему без особого труда преодолевать почти ежедневные походы на Ходынку, где проводились тактические учения, а это более двадцати верст от Кремля. Обычно возвращались его любимым маршрутом: по Тверской, Садовой, Садово-Кудринской, Поварской, Арбатской площади и Знаменке…

— Я слышала, что в Москве очень голодно, — словно прочитав его мысли, проговорила Ванда. — Хлеба нет…

— Если говорить откровенно, — Сергей тяжело вздохнул, — то… конечно, голодно. Хотя хлеб купить можно… на Сухаревке буханка хлеба стоит от сорока до ста рублей…

— Сто рублей за буханку хлеба?! — невольно воскликнула Ванда.

— У спекулянтов… Когда я уезжал, слышал, что приняты категорические и экстренные меры по регулярной доставке хлеба в Москву, — горячо стал оправдываться Сергей, словно это была его вина и именно он, Сергей Панков, повинен в отсутствии хлеба в Москве.

— А что сейчас идет в московских театрах? — явно желая сменить тему разговора, спросила Ванда. — Или они не функционируют? — Она так и произнесла, заглядывая ему прямо в глаза, — «не функционируют», и тут же несколько двусмысленно добавила: — Хотя что я спрашиваю: вам, вероятно, не до театров.

— Ну, почему же. — Сергей недовольно нахмурился, как бы раздумывая: разозлиться, обидеться или не заметить, и решил, что лучше последнее. — Конечно, я не могу подробно рассказать, что идет во всех московских театрах, но… Театры спокойно… функционируют. — Сергей все-таки не удержался, чтобы не усмехнуться на этом слове. — Идут пьесы Чехова, Горького, Достоевского… Кое-что мне удалось посмотреть. Говорю — «удалось» не из-за того, что было туго со временем, а в связи с трудностью попасть на спектакли: на некоторые, если не приобрел билеты заранее, попасть можно только по счастливой случайности.

— Все-все, — замахала девушка руками. — Вполне убедили… Убедили, хотя, откровенно говоря, я наслышана о другом.

— Да как же можно слушать всякую мерзость? — резко бросил он и тут же, желая смягчить свою грубость, поспешно добавил: — Вы же воспитанная и интеллигентная девушка…

И снова они замолчали: Ванда, несколько обиженная его тоном, деланно вышагивала несколько впереди Сергея, а он, досадуя на свою несдержанность, подыскивал слова, которые могли бы повернуть их общение на дружеский лад.

— Скажите, Ванда, где вы жили в Москве? — внезапно спросил он.

— Мы жили на Знаменке… Знаете такую улицу?

— Еще бы мне не знать эту улицу! — невольно воскликнул он. — Это одна из самых любимых моих улиц.

— А это мы сейчас проверим, — хитро улыбнулась Ванда. — Вопрос первый: откуда произошло название улицы?

— Это что-то вроде викторины? — усмехнулся в ответ Сергей.

— Что-то! — она выжидающе остановилась.

— Этот вопрос совсем не сложный: на углу Большого Знаменского переулка стоит церковь Знамения, в честь которой и названа сама улица.

— Хорошо… Вопрос второй: чем знаменита эта улица?

— Нечестно, — запротестовал Сергей. — Вопрос викторины должен быть конкретным, а не общим! Но я попытаюсь ответить. — Он задумался ненадолго, вспоминая своего московского знакомого старичка, который преподавал историю в гимназии. Потомственный учитель (однажды он проговорился о том, что его прапрадед учил еще Петра Великого), Никита Афанасьевич до самозабвения любил Москву и мог часами рассказывать о ее прошлом. И Сергей начал рассказывать все, что он слышал от Никиты Афанасьевича. Вначале его тон был несколько нравоучительным, но потом, увлекшись, он позабыл обо всем на свете: глаза его разгорелись, он стал даже размахивать руками: — Это одна из самых старых улиц Москвы. Несколько веков назад по ней пролегала торговая дорога из Великого Новгорода в Рязань, а позднее, когда Московский посад перехватил транзитную торговлю через Москву и сам стал торговать с окружающими городами, торговая дорога направилась от нынешней Арбатской площади по Воздвиженке. Постепенно улица стала заселяться знатью… Улица доходила до Арбатских ворот Белого города, которые стояли напротив церкви Тихона Амафунского. Улица сильно перестроилась после пожара 1812 года…

— А я жила недалеко от Александровского училища, — тихо проговорила Ванда, растерянная и удивленная не потоком информации, исторгаемой на нее, а Сергеем: она была совсем другого мнения об этом человеке, и вдруг…

— Александровское военное училище? — переспросил Сергей. — А вы знаете, что когда-то в здании этого училища бывал Пушкин? Да-да, Пушкин! — повторил он, перехватив ее недоверчивый взгляд. — Тогда здание принадлежало генералу Апраксину, и когда сгорел в 1812 году Государственный театр, его спектакли ставились на сцене Апраксина. После холеры 1830 года дом Апраксина купила казна и в нем разместили Сиротский приют — училище для детей умерших от холеры военных, потом там был Кадетский корпус и уже позднее — Александровское военное училище.

— Никак не могла подумать, что вы столько знаете про Москву!

— Просто мне повезло: я встретил человека, посвятившего всю свою жизнь прошлому Москвы.

Не сговариваясь, они повернули назад, к дому, и оставшийся путь проделали молча. Но это молчание не угнетало их, а наполняло какой-то необъяснимой нежностью друг к другу. Казалось, что между ними протянулась невидимая ниточка, настолько тонкая, что в любой момент могла порваться, и лишь обоюдное желание сберечь ее, не испытывать на прочность, а наоборот — ослабляя натяжение, — помогало сохранить ее невредимой… Они и за столом сидели задумчивые, молчаливые — изредка бросая друг на друга быстрый и еле заметный взгляд. Ян Маркович, как обычно, излишне говорливый, ничего не заметил, и, несмотря на внутреннее напряженное состояние, какое было у Ванды и Сергея, ужин закончился вполне спокойно…

Проснулся Сергей очень рано, едва первые лучи осеннего солнца коснулись крыш самых высоких городских строений. Стараясь не шуметь, Сергей оделся, переложил из пиджака в кожанку документы и браунинг. Улыбнулся, вспомнив, как Ян Маркович увидел его в пиджаке своего сына.

— Словно на тебя пошито было… — тяжело вздохнул и добавил: — Как-то он там… — но тут же оборвал себя на полуслове и, улыбнувшись через силу, заговорил о чем-то совсем постороннем.

Чтобы не шуметь, Сергей не стал разогревать чайник: налил себе холодной заварки и воды и вдруг на столе увидел (когда только Ванда успела приготовить и положить их сюда) бутерброды с сыром, аккуратно накрытые бумажной салфеткой. Бутербродов было три, и Сергей, запивая холодным чаем, съел один, а два завернул в салфетку и сунул в карман. Открывая входную дверь, Сергей с удивлением услышал еле заметный звон колокольчика.

«Странно, — подумал он. — Вчера никакого звона не было!» Очутившись на улице, Панков быстро взглянул на окна комнаты Яна Марковича, и ему показалось, что в одном из них промелькнуло лицо Лановского…

Когда Сергей вошел в кабинет, то тут же услышал голос комиссара:

— Панков! Зайди ко мне…

— Откуда вы узнали, что это именно я, а не Василий? — спросил Сергей, отвечая на рукопожатие Семенчука.

— Василь бы сразу ко мне заглянул, — как бы упрекая, улыбнулся комиссар.

— Я и не думал, что вы уже здесь. — Сергей замолчал, не зная, как воспринимать слова комиссара: как замечание, выраженное таким деликатным способом, или как шутку…

— Да шучу я, шучу! — рассмеялся Семенчук, заметив растерянность Панкова. — Что так рано? Спалось плохо на новом месте?

— Спал как убитый! — вздохнув не без облегчения, ответил Сергей. — Привык рано вставать… Один знакомый мой старичок говаривал: «Кто рано встает — тому и Боженька дает!»

— Это он верно подметил! — подхватил Семенчук.

— Ответьте мне, Федор… — Он замолчал, ожидая подсказки, но комиссар отмахнулся:

— Просто — Федор!

— Хорошо… Вы давно знаете Лановского?

— Не так чтобы очень, но порядком! А что?

— Да так… Странным он мне показался… — Сергей замолчал, подыскивая подходящее слово. — Скользкий, что ли…

— Скользкий, говоришь? Малоприятные наблюдения. — Федор покачал головой. — Есть факты?

— В общем, нет… просто впечатление… — Он вновь запнулся, не найдя сразу точного слова, и решил пояснить свое отношение: — С одной стороны — милый, даже обаятельный человек, а с другой — ловишь иногда себя на мысли, что Ян Маркович играет кого-то… Вот! — неожиданно воскликнул Сергей. — Вы играете в какую-нибудь игру? В шахматы, шашки?

— Допустим, — не понимая, к чему клонит Панков, ответил комиссар.

— Так вот, когда играешь с более сильным соперником, а он тебе поддается…

— Игра в поддавки?! Не знаю, не знаю… Думаю, ты ошибаешься! — Федор задумчиво взглянул в окно.

— Возможно. — Сергей пожал плечами. — Впрочем, и правда — ошибаюсь… — И тут же поправился: — Вероятно, ошибаюсь!

— Скорее всего… Его сам Строгое знает, а он-то видит людей насквозь! — Комиссар повторил слова, сказанные Василием. — Хорошо, оставим пока это… Тут вот какое дело, — проговорил Семенчук, и неожиданно, повнимательнее взглянув на Федора, Сергей подумал, что, вероятнее всего, комиссар еще не ложился сегодня: синяки под глазами, лицо осунулось, черты заострились… Но Панкову не удалось узнать о причинах, помешавших комиссару поспать: дверь в кабинет вдруг широко распахнулась, и, постучавшись уже в открытую дверь, к ним вошел плотный невысокий мужчина средних лет. На губах застыла улыбка, но глаза смотрели с тревогой.

— Что случилось, Дима? — вскочил из-за стола Федор.

— В принципе — ничего особенного, — ехидно усмехнулся вошедший, но тут же добавил: — Правда, если не считать такого маленького «пустячка», что в меня стреляли…

— Когда?

— Только что…

— Ну и? — нетерпеливо проговорил Семенчук.

— Все обошлось, как видишь… А ему… ему удалось скрыться. — Он скривил губы и вдруг, взглянув на Сергея, вздрогнул, а его рука дернулась к карману. Потом он посмотрел на комиссара, опомнился и неуверенно протянул Панкову руку. — Новенький, что ли? Из Москвы? Слышал! — Он совсем пришел в себя, но продолжал разглядывать Сергея. — Я — Строгав!

— Предгубисполкома? Тоже слышал. — Сергей, несколько сконфуженный бесцеремонным разглядыванием, натянуто улыбнулся.

— Вы извините меня, но… — Строгов сделал небольшую паузу. — У вас случайно братьев нет? Очень вы мне кого-то напоминаете. — Предгубисполкома пожал плечами.

— У меня были братья, и не один. — Лицо Сергея помрачнело. — Трое, и все погибли… на моих глазах.

— Простите, — спохватился Строгав, но, еще раз взглянув на Сергея, тихо, как бы про себя, добавил: — Сходство просто удивительное. — Он снова пожал плечами. — Ладно, пошел я… — У дверей он круто развернулся. — Чуть не забыл… Я ведь почему сам пришел к тебе, Федор… Звонил-звонил, а телефон молчит…

Семенчук поднял трубку.

— Нет-нет, спасибо, не надо, — сказал он в трубку. — Телефон работает.

— Ну и прекрасно, значит, повреждение временным было и уже исправили… Ты послал бы пару-тройку своих ребят на вокзал: в ночь подежурить… Состав важный прибыл, а отправить смогут только к утру. — Строгов тяжело вздохнул. — Паровозов свободных нет, а этот необходимо подремонтировать… Как бы за ночь чего не вышло! Ну, пока! — Бросив на Сергея взгляд, он тут же вышел.

— Соедини-ка меня, милая, с начальником станции. — Чувствовалось, что Федор недоволен. — А ты еще раз позвони… Яков Силыч? Это Семенчук с тобой говорит… Узнал, говоришь? Это хорошо, здравствуй! Скажи-ка ты, мой дорогой товарищ, у тебя что, своей охраны не хватает, что ли?.. Строгав тебя не так понял? А ты меня сейчас правильно понял?.. Так что же ты, сукин сын, Строгову жалуешься? Не жалуешься? Все у тебя нормально и всех хватает?.. Ну и отлично! Ими и обойдись! Ясно?! У меня все! — Комиссар зло бросил трубку на аппарат, который обиженно звякнул. — Все время людей клянчит… Толковый мужик! — неожиданно заключил Федор и, заметив недоуменный взгляд Сергея, пояснил: — Он же не для себя, для дела требует. О своем участке беспокоится… Это, правда, не совсем хорошо, но на станции порядок навел. — Семенчук нахмурился. — Впрочем, почему это не хорошо? Если бы каждый человек навел на своем участке нормальный порядок и выполнял все, что от него требуется, то везде бы восстановился полный порядок! — Он задумался и вдруг вскипел: — Зашевелились, сволочи! Стервятники, почуяли возможность поживиться, закружились… Судя по тому, что начали действовать нагло и организованно — это не случайные вылазки… Руководит ими кто-то. — Прищурившись, он решительно произнес: — В город выходить только по двое. Это — приказ! — добавил Федор строго, хотя Сергей и не пытался возражать. — Быть предельно внимательными и осторожными: эта сволочь может пойти на любую провокацию. — Быстро встав из-за стола, он приоткрыл дверь и зычно крикнул: — Шевчук! Зайди ко мне! — И когда появился худосочный, с узловатыми, крестьянскими руками высокий парень, приказал: — Ты, Шевчук, вот что: возьми Селезнева и, как стемнеет, к Строгову, на квартиру, а до этого возле губисполкома побудьте… Поохраняйте его, пока я не отменю это распоряжение! Только прошу тебя, Шевчук, поаккуратнее, пожалуйста, а то обидеться может.

— Есть, товарищ комиссар, спытаю! — бросил Шевчук и тут же скрылся за дверями.

— А ты, Панков, возьми под контроль местный рынок, присмотрись там, прислушайся.

— А можно, товарищ комиссар, я с Василием буду на пару?

— Не возражаю, — помедлив немного, ответил Федор. — Только не ходите вы вместе, бок о бок: его каждая собака в городе знает… И еще… — Семенчук склонился за столом и вытащил оттуда небольшой, но увесистый сверток. — Тут я тебе пиджак принес… Сына моего пиджак-то… — Голос его как-то дрогнул, осип. — Ему-то он уже без надобности, — прибавил Федор тихо и отвернулся к окну, чтобы скрыть непрошеные слезы. Справившись с минутной слабостью, Семенчук повернулся к растерявшемуся Сергею и постарался улыбнуться. — Я что говорю — взглянешь на твой кожан и сразу видишь: чекист вышагивает!

— Спасибо вам… Мне все ясно! — Панков взял со стола сверток и еще раз добавил: — Спасибо… Разрешите идти?

— Иди, Панков, иди… — комиссар махнул рукой.

6

Сергей медленно вошел в кабинет. Василия еще не было. Переодевшись в пиджак, Сергей переложил в него мандат и браунинг, а кожанку аккуратно сложил и сунул в ящик стола. Затем подошел к окну и стал следить за сонной суетой провинциального города. Праздно шатающихся людей почти не было видно. Лишь несколько подростков играли в кости, собрав вокруг себя кучку малышей, с завистью поглядывающих за удивительными битами, ловко сбивающими костяные «бабки», да несколько старух грелись на ласковом осеннем солнце, неподвижно восседая (словно высеченные из удивительного серо-розового мрамора рукой хорошего мастера) на садовых скамейках.

Все-таки странно и непонятно устроена жизнь: вот ты живешь, живешь — к чему-то стремишься, на что-то надеешься, чего-то добиваешься — и вдруг… раз! И о тебе вспоминают только близкие люди, да и то если ты чем-то был им дорог! Стоп! Значит, память о каждом человеке связана с теми следами, которые он оставил после себя? Причиненное зло болит долго, а забывается быстро! А доброе дело не болит, но помнится до тех пор, пока жив человек, получивший это добро. И даже сквозь свою боль человек должен всегда оставаться Человеком! Хотя, возможно, это доступно только сильным духом людям. Вот, например, Федор: явно сильная личность — погиб сын и, как видно, совсем недавно, многие бы на его месте очерствели, огрубели, а он остался Человеком. Нет, не только потому, что принес ему пиджак своего сына, проявив этим внимание к постороннему человеку, нет, все гораздо сложнее и проще одновременно. В нем, во всех его движениях, в голосе, в глазах, решительно во всем, чувствуется такая уверенность, что за этим человеком можно пойти куда угодно… За окном прогромыхала пролетка, и Сергей не услышал, как в кабинет вошел Василий.

— Привет! — обрадованно воскликнул он и заставил Панкова отвлечься от своих мыслей. — А я к тебе уже забегал: думал, дрыхнешь еще… А че это ты? — Только тут он обратил внимание на пиджак Сергея.

— Так надо, — серьезно ответил Панков, затем вдруг спросил: — Василь, ты знал сына Семенчука? Как он погиб?

— С Сенькой-то? — помрачнел сразу Василий. — Убили его… Гром убил… Бандюга этот! Сенька здесь, с нами работал. — Голос Василия несколько дрожал, видно, он никак не мог до сих пор осознать смерть Сеньки. — Выследили его и… пытали, изуродовали все тело, а потом повесили посреди площади, для устрашения, значит… Попался бы мне бандюга! — Он так стиснул кулаки, что пальцы побелели, потом тихо добавил: — Дружили мы с Сенькой…

Тяжело вздохнув, Василий медленно и бережно вынул из-за пазухи тяжелый пакет, обернутый ветхой, но тщательно выстиранной тряпицей, и протянул его Панкову. — Это тебе… Сенькин был.

— Маузер? — воскликнул Сергей, едва ощутив тяжесть пакета.

— Ага, он самый! Слово чекиста — закон! — важно произнес Василий.

— Ну, Василь! — Сергей даже не заметил, что произнес его имя так, как его называет комиссар. Не скрывая радости, он осматривал ценный подарок, раздумывая, чем бы отблагодарить Василия. И вдруг Панков вспомнил, как Василий смотрел на портрет Ленина. Федор решительно достал кожанку из стола, развернул и вытащил портрет. — Вот, Василь, держи… Это самое ценное, что у меня есть, — сказал он, протягивая портрет вождя Василию. — Кому другому — никогда не отдал бы, а тебе… тебе — дарю!

Ошеломленный неожиданным подарком, все еще не веря в то, что сбылось его сокровенное желание — чего греха таить: с того самого момента, как Сергей показал ему портрет, он все время думал о нем, а ночью, засыпая, смотрел на то место на стене, где обязательно укрепил бы его, будь он его собственностью, — и вдруг сбылось?! Да, вот он, в его руках! Василий смотрел расширенными глазами на портрет, потом, с трудом оторвавшись, взглянул на Сергея, все еще не решаясь спрятать подарок в карман. — Мне?! Это ты мне? — выговорил он наконец.

— Ну, конечно, тебе! Кому ж еще?! — улыбнулся Панков и обнял Василия за плечи.

— Ну, знаешь… — От волнения Василий не мог найти нужных слов, глаза его заблестели. — Если так… то вот… Вот тебе моя рука… Если ты не против, то разреши мне считать тебя своим старшим братом? Пока жив — не подведу! — серьезно, словно клятву, произнес Василий последнюю фразу, затем бережно спрятал портрет за пазуху.

— Пока жив? — задумчиво повторил Сергей, потом спросил: — А сколько тебе лет, Василь?

— Шестнадцать! — несколько поспешно ответил он, но, взглянув в глаза Панкова, опустил голову и тихо поправился: — Скоро будет… Только не говори комиссару — прогонит…

— Пока жив… — задумчиво проговорил Сергей Петрович и, встав с кушетки, подошел к письменному столу, достал сигареты, но повертел пачку в руках и снова сунул ее в стол. — Эх, Василь, Василь! — Кольнуло в груди старого генерала, он тяжело опустился в кресло и стал осторожно массировать грудь с левой стороны. Казалось, думаешь об одном, все мысли устремлены к этому одному, и вдруг, совершенно неожиданно, память выхватывает из прошлого совсем другие события, не имеющие на первый взгляд никакого отношения к твоим размышлениям. Но, немного порывшись в пласте, вывороченном твоей памятью, начинаешь постепенно убеждаться, что совсем не случайно вспомнились эта деталь, это слово, этот взгляд. Вот и сейчас, когда Сергей Петрович выхватил из своей памяти два слова: «пока жив» — сразу кольнуло под сердцем, дышать стало труднее, и мгновенно его перенесло в события, которые, казалось, произошли совсем недавно — настолько ярко и отчетливо запечатлелись они в сердце…

…Сергей рассказал Василию о задании Семенчука. Они вышли из здания губчека и направились в сторону городского рынка, соблюдая дистанцию: Василий, «которого каждая собака знает», шел первым, указывая и путь, Панков — метрах в двадцати за ним.

Рынок двадцатых годов напоминал огромный муравейник, явно перенаселенный. Человек, попавший туда впервые и желающий купить что-то определенное, вполне мог растеряться и, пройдя людские жернова, купить что угодно, кроме того, за чем сюда явился. Если имеешь золото, можно приобрести все: от дюймового гвоздя, дефицитного в то время, как и любой строительный материал, до трона династии Романовых, как говорится, в разобранном виде и с доставкой на дом. Но самую высокую меновую стоимость имели хлеб, продукты. Голод охватил Россию…

С разных сторон рынка доносились громкие голоса, нахваливающие свой товар.

— Куплю пшеницу или муку!.. Взамен предлагаю лучшие в Европе швейные иголки «Зингера» и отличные нитки! Пшеницу или муку — на иголки и нитки! — во всю мочь своих больных легких вопил высохший от времени старик, перепоясанный цветастым кушаком…

— Уважаемые граждане и гражданочки! Прошу обратить внимание на мой очень нужный товар! «Павел Буре»! Самая лучшая марка! Лучшего друга продаю или сменяю со слезами на глазах на сахарин!

— Кому нужен «Паша»? — зыркая по сторонам, тараторил худенький беспризорник, одетый довольно экстравагантно: черный, рваный во многих местах фрак с грязной манишкой да мятый цилиндр, стянутый, вероятно, по случаю, как и карманные часы знаменитой фирмы «Павел Буре».

А рядом с ним полный мужчина, судя по одеянию, из бывших чиновников, без устали выкрикивал:

Подходи, налетай — тольки денежки протягивай! Было мыло у меня — станет у тебя!

На веревке, перекинутой через шею, висела деревянная доска с уложенными на ней несколькими кусками грязно-зелено-коричневатого мыла. Там же стояли и пузырьки с жидкостью сомнительного цвета. Торговля шла не очень успешно, но он продолжал декламировать свои вирши:

Если хочешь чистым быть — Приходи ко мне купить! Не хочешь мыло — Бери эликсир женской красоты И мужской силы!

— Служивый, возьми своей жинке платок пуховый! Мягонький он да теплый! Вот обрадуется-то… — уговаривала старушка мать бравого солдата в видавшей виды шинели.

— Отстань, тетка, не успел я бабой-то обзавестись, — с тяжелым вздохом отмахнулся солдат и подался к бочке с вином, где торговали в разлив…

— Куплю! Продам! Сменяю! — призывы неслись со всех сторон…

Стараясь не упустить своего напарника, Сергей, работая вовсю локтями, медленно пробирался сквозь рыночную толпу, успевая, однако, осматриваться по сторонам. На мгновение задержал внимание на спекулянтах, но не их высматривали они с Василием. Ничего, дай срок, прижмут и спекулянтов… Сергей с большим трудом заставил себя пройти мимо. Он с некоторой завистью отметил, что Василий гораздо свободнее продвигается вперед. Свободнее потому, что его действительно знали: торговки и торговцы, заметив его приближение, предусмотрительно расступались, но вслед бросали разные взгляды — кто со злобой, кто с уважением, а кто и просто с испугу… Несколько раз Панкову удавалось услышать слова, которые явно относились к Василию: «Ша, люди! Чека шастает!» И те, до кого долетало это предупреждение, реагировали почти идентично: настороженный взгляд по сторонам, и если есть что-то недозволенное, моментально прячется и достается безобидное прикрытие…

Постепенно они добрались до того места, где ощущалось особое скопление людей: оттуда доносились громкий смех и аплодисменты. Несмотря на то что Панков был весьма благодарен за предусмотрительный совет относительно кожаной куртки, он все-таки снова позавидовал Василию, достаточно легко добравшемуся до источника веселья. Энергично расталкивая и беззлобно огрызаясь на возмущавшихся людей, с которыми он поступил не очень любезно, Сергею удалось наконец протиснуться сквозь толпу. Там, образовав небольшой полукруг, стояла телега с укрепленной на ней высокой ширмой для кукольного представления. Сергей улыбнулся, вспоминая, как он в первый раз побывал на кукольном спектакле. Он был тогда еще совсем маленьким: в какой-то летний праздник мать собрала своих детей, усадила на телегу и повезла на ярмарку. Какое незабываемое удовольствие они получили от этого праздника! А сколько было разговоров впоследствии? А помнишь… А этот-то силач… Да, вот было здорово!.. По лицу Панкова пробежала тень: живы были братья, мать, отец… Он с трудом пересилил себя, заметив устремленный обеспокоенный взгляд Василия. Улыбнувшись потешной кукле, очень точно изображавшей толстого и упитанного кулака, Сергей начал внимательно присматриваться к окружающим. Как ни странно, все, зараженные кукольным весельем, были весьма похожи друг на друга: радостные, смешливые лица, на которых проступали слезы от смеха, горячие аплодисменты…

Неожиданно Сергей услышал такое, что заставило его обратить внимание на само кукольное действие: кукла, изображавшая кулака-толстяка, вдруг пропела:

Жили-были не тужили, Но пришел в село Комбед! Все, что было, — отобрали, Всем наделав много бед!..

— Что-о-о?! — взвился Василий и рванулся на ширму с такой быстротой, что Панков не успел его остановить.

Через мгновение он вытащил оттуда упирающегося изо всех сил сухощавого старика с куклой на руке.

— А ну, контра старая, повтори — кому комбедовцы помешали? Говори, чьи подлые слова повторяешь? Да как ты посмел, мелкая твоя душонка? — спрашивал со злостью Василий, встряхивая за грудки.

— Чего ты прицепился? Отпусти меня! — верещал старик балаганщик, с надеждой поглядывая по сторонам. — Я буду Советской власти жаловаться! — вскрикнул он вдруг.

Чувствуя, что этот старик не напрасно вертит головой по сторонам, Сергей старался знаками привлечь внимание Василия, чтобы он успокоился, вник в ситуацию, но все оказалось тщетным: напарник настолько увлекся стариком, что Панков начал с беспокойством осматриваться по сторонам. Сунув руку под пиджак, он нащупал маузер и приготовился к самому худшему.

Зачем он так горячится? Наверняка же этот балаганщик с кем-нибудь связан! Вряд ли он сам придумывает эти вирши… А сейчас кто-нибудь наблюдает со стороны и в ус не дует. Попробуй определи в этакой-то толпе! Сергей мучительно искал выход из создавшейся ситуации и не находил…

— Что?! Жаловаться хочешь? Да я тебе сейчас… — Василий цапнул рукой за кобуру и на мгновение ослабил внимание к старику. Воспользовавшись этим, балаганщик рванулся из его рук с такой силой, что рыхлая одежонка не выдержала: старик бросился наутек, оставив в кулаке Василия клок сатиновой куртки. На свою беду, балаганщик побежал именно в ту сторону, где стоял Панков. Понимая, что его нельзя упускать, Сергей незаметно выставил ногу, и старик, запнувшись о нее, упал, замешкался, пытаясь быстро встать на ноги, но подоспел Василий и схватил его…

— Так ты еще убегать вздумал? — совсем разозлился он. — А ну пошли!

— Помогите, люди добрые! Убивают! — завопил тот что есть мочи на весь рынок.

И этот призыв о помощи привлек, наконец, внимание толпы.

— Жандармы! Чего к старому человеку привязались? — крикнула толстая баба, но, осмотревшись по сторонам, тут же спряталась за чужие спины.

— И правильно, явная контрреволюция! — поддержал Василия рабочий в промасленной тужурке и железнодорожной фуражке. — Совсем обнаглели!

— Отпустите меня, что я вам сделал? — продолжал канючить балаганщик, сбавив тон и уже не пытаясь вырваться.

— Там разберемся, — пообещал Василий. — Складывай свой балаган…

— Да в чем разбираться: старик же…

— В Чеку его, там точно скажут, что за хруфт такой…

— Скажут, держи карман шире: раз — и к стенке!

— Держиморда!

— Жандармы!

— Зажрались!

— В Чеку!

— Тебя самого в Чеку надо!

— Тоща и тебя…

Вся толпа мгновенно, словно и не было только что всеобщего веселья, разделилась на два лагеря: ЗА СТАРИКА, среди которых явно преобладали зажиточные крестьяне, лавочники и всевозможные «бывшие», и ПРОТИВ СТАРИКА, в основном из рабочих…

То тут, то там возникали небольшие стычки и потасовки. Стараясь не вмешиваться, Сергей внимательно запоминал лица наиболее злостных крикунов и подстрекателей. Досадуя на потерявшего бдительность Василия, он решил максимально извлечь пользу из этой ошибки…

— Бей его! — неожиданно прокричал чей-то звонкий голос. — Бей чекиста!

Быстро обернувшись на голос, Панков успел разглядеть высокого вихрастого парня, лицо которого показалось чем-то знакомым. Что за чушь? Откуда здесь может оказаться знакомый ему человек? Тот попытался сразу спрятаться за спины, но Сергей не терял его из виду и осторожно передвинулся к нему ближе…

Призыв парня послужил своеобразным сигналом к действию: к Василию стала двигаться кучка разгоряченных мужиков и баб…

Сергей уже хотел вмешаться, но тут заметил несколько красноармейцев с красными повязками. Они медленно шагали по рынку. Патруль! Панков быстро направился к нему…

Василий, почувствовав, что разгоряченная кучка просто так не остановится, выхватил маузер… Выстрел оказался неожиданным, громким, как из пушки… Впрочем, и пушечный выстрел не произвел бы большего эффекта: все крики и гомон мгновенно оборвались, и на рынке воцарилась такая звенящая тишина, какая бывает только в безветренную морозную ночь. И только тихое хрумканье соломой, производимое невозмутимыми лошадьми, слегка нарушало эту тишину…

Продолжалось это недолго: вдруг раздался истошный женский крик, напугавший окружающих не меньше выстрела:

— А-а-а!.. Убивают!..

И мгновенно толпа, охваченная ужасом, рассыпалась, словно кучка песка, сдутая сильным ветром. В считанные секунды площадка вокруг телеги с ширмой оказалась пустой, будто объявили о том, что она заминирована. Перед телегой стоял взъерошенный Василий и держал в одной руке маузер, а другой крепко сжимал руку старика балаганщика… К своему удивлению, он не увидел рядом Панкова и вздохнул с облегчением, заметив красноармейский патруль, направляющийся в его сторону.

— …Та-а-к! — язвительно протянул комиссар, внимательно выслушав красочный и подробный рассказ Василия. — Молодцы, нечего сказать… Отличились! — Покачав головой, продолжил: — Деда-артиста арестовали, а бандитов, настоящих бандитов, упустили… А я нисколько не сомневаюсь, что там находились люди из банды батьки Грома! Эх вы, горе-чекисты!.. Послушай, — встрепенулся он вдруг, — а почему ты вернулся один? А где же Панков? Вы же вместе должны были быть на рынке! А если бы не поспели вовремя красноармейцы? Тоща что? Где же он?

— Не знаю, товарищ комиссар, — пожал плечами Василий. — Все время был рядом, а потом куда-то исчез…

…Когда страсти вокруг Василия начали накаляться, Сергей бросился к красноармейскому патрулю.

— Кто старший? — тихо спросил он и незаметно показал мандат.

— Я старший! — так же тихо ответил пожилой мужчина.

— Там, — он махнул в сторону кукольного балагана, беспорядок намечается: помогите задержать балаганщика и проводите до губчека…

— Ясно, товарищ, не сумлевайтесь, — ответил старший и скомандовал: — За мной, ребята!

В этот момент раздался выстрел, и Сергей, не зная, кто стрелял, побежал назад, ругая себя за то, что так опрометчиво оставил Василия одного. Пробравшись Сквозь окаменевшую от испуга толпу, он с огромным облегчением увидел невредимого Василия с маузером в руке. Успокоившись, Панков быстро разыскал в толпе «вихрастого» и стал двигаться к нему, но в этот момент вопль обезумевшей женщины всколыхнул толпу, и все начали разбегаться в разные стороны. Махнув рукой на осторожность, Сергей пробрался к «вихрастому» совсем близко, но тот, увидев приближающихся красноармейцев, невозмутимо, но быстро направился к выходу, как человек, вспомнивший о чем-то неотложном. С большим трудом Сергею удавалось поспевать за ним и не терять из виду. Несколько раз его подопечный незаметно бросал цепкие взгляды по сторонам… Видно, Сергей не ошибся и этот «вихрастей» именно тот, ради которого они околачивались на рынке. Ишь, конспиратор, как зыркает по сторонам! Значит, не хочется встречаться с органами власти. Хитрая бестия! Но и он, Сергей, тоже не лыком шит! С безразличным видом Сергей шагал по рынку, даже не глядя в сторону «вихрастого», лишь интуитивно ощущая его близость. Здесь-то наблюдать просто, людей много, и запомнить каждого, кто идет за тобой следом, невозможно, а вне рынка… Придемся малость отстать, на улице малолюдно, может заметить. Как жаль, что нет рядом толкового напарника: передал бы его по цепочке и… Вихрастый незнакомец, вероятно почувствовав неладное, а может, просто из профилактических соображений, неожиданно свернул в арку большого четырехэтажного дома. Боясь упустить, Панков решил срезать расстояние и свернул раньше, не доходя до дома с аркой, но уперся в тупик. Бегом вернувшись назад, он подбежал к арке и осторожно выглянул. Стукнув с досады по стене дома, Серий покачал головой: арка была сквозной и соединялась с другой улицей. Выскочив на нее, взглянул налево, направо, но «вихрастый» исчез. Тяжело вздохнув, он едва не бегом вернулся на рынок: там все успокоилось, шла обычная торговля, а кукольный балаган увезли. Для очистки совести Панков несколько раз прошелся по рынку, но никого из тех, что более всех кричал во время стычки, не заметил и решил вернуться в губчека…

Сергей подошел к кабинету Семенчука в тот момент, когда Василий со смущением в голосе отвечал:

— Не знаю, товарищ комиссар… Все время был рядом, а потом куда-то исчез…

— Не испугался же он, на самом-то деле?! — воскликнул неуверенно комиссар.

— Конечно, не испугался, товарищ Семенчук! — усмехнулся Сергей, ввалившийся, по-другому и не скажешь, в кабинет.

Тяжело дыша, он вытирал со лба пот. Взглянув на Василия, спросил:

— Ну, как, все рассказал? Подробно?

— Вроде подробно. — Василий смущенно пожал плечами.

— Вроде — в огороде! — Сергей нахмурился. — Надо тебе было этого старика хватать… Я и так и сяк, а ты словно слепой: ничего не видишь вокруг! Эх… — Он рубанул рукой воздух и повернулся к Федору: — Я там одного парня выглядел…

— Какого парня? — не понял комиссар.

— Да он толпу подстрекал на Василия… Когда заваруха началась, я, чтобы не раскрываться раньше времени, патруль на помощь Василю послал… А тот горлопан, увидав красноармейцев, мотать давай оттуда, я — за ним…

— Для чего? — снова спросил Федор.

— Чтобы узнать: где живет, с кем встречается… Короче говоря, связи установить. — Он снова вздохнул.

— Вот видишь?! — воскликнул Семенчук. — Учись, как правильно должен действовать настоящий чекист! Хладнокровным нужно быть, а не пороть горячку! — Торопливыми и назидательными словами Федор хотел скрыть свое неловкое чувство подозрения о трусости москвича. — И что же дальше, установил?

— Упустил я его, гада! — Панков огорченно махнул рукой. — Город-то плохо знаю, хотел угол срезать, а там — тупик!

— Конечно, лучше было бы, чтобы противник твой оказывался в тупике, а не ты! — поспешно резюмировал комиссар, радуясь возможности подытожить неловкую ситуацию, в которую попал каждый из них. — Ты запомнил его?

— Еще бы! Я этого «вихрастого» и спросонок не спутаю! — со злостью бросил Сергей, все еще не смирившийся с тем, что упустил явного врага. Неожиданно стукнул себя по лбу: — Фу, только сейчас дошло до меня! Все время вертелась в голове одна мысль: кого этот парень мне напоминает? Да он же на меня похож, и даже очень!..

— Вот как? Это уже кое-что… И на том спасибо. — Комиссар задумчиво потер подбородок. — Ай да старичок — артисточок! А и в самом деле — артист!.. Ты вот что, Василь, возьми-ка Говорова и Семенова. — Федор сел и что-то набросал на бланке. — Вот мандат, ступайте на квартиру балаганщика и произведите обыск… Как можно тщательнее! Все, действуй!..

С грустью кивнув, Василий вышел из кабинета.

— Старика сейчас, когда у нас нет никаких улик, кроме частушки, допрашивать бесполезно: запрется, что тогда… Пусть помается ночку, поймет, что с ним никто шутки шутить не собирается, а утром и займемся с ним… — Комиссар решительно опустил руку на стол, словно поставив на этом точку. — А тебе, Сергей, особое задание: тут ответы пришли на мои запросы по различным гражданам. — Он вытащил из стола толстый пакет и протянул Панкову. — Так ты просмотри их внимательно, свежим взглядом, и отметь все, что покажется интересным: потом вместе подумаем, помаракуем… Вопросы есть?

— Пока нет! — усмехнулся Сергей и вышел из кабинета…

7

До позднего вечера Сергей занимался бумагами Семенчука. Сначала он даже был обижен на комиссара: нашел чем занять чекиста — бумажками, но постепенно втянулся, и не без интереса. Среди ответов было много таких, что не требовали сиюминутного вмешательства, но встречались и довольно важные: они откладывались отдельно. Перелопатив добрую половину, Сергей сладко потянулся, встал из-за стола и начал ходить из угла в угол, разминая затекшие мышцы. Поймал себя на том, что думает о случае на рынке. Двойственное чувство испытывал он к старику балаганщику: с одной стороны, это, конечно, пустышка, незначительная фигура, и очень жаль, что Василий поторопился с его арестом. Наивные стишки-агитки — вряд ли настоящий враг будет наносит булавочные уколы, но, с другой стороны… Сергей вдруг вспомнил, как старик картинно просил помощи у толпы, а потом сразу притих, словно по приказу! Господи! Ну, конечно, по приказу! Сейчас, когда можно было спокойно все взвесить, а главное вспомнить, Панков отчетливо «увидел», как старик переглянулся с «вихрастым»! Выкрикивая в толпу, старик хотел предупредить об опасности тех, кто, возможно, шел на встречу с ним. Может быть, «вихрастый» был не один? Стоп! Балаганщик великолепно знал, что за эти стишки ему ничего не будет! Почему? Да потому, что эти контрреволюционные вирши выкрикивала кукла-кулак! И как же Василий не понял это? Василий… А сам-то понял? Вот то-то и оно! Спокойно! Значит, можно предположить, что старик, увидав чекиста Василия в толпе, решил вызвать огонь на себя? Но это же чушь! Василий мог и не среагировать на эти вирши! Да, но тогда кукольник мог придумать что-нибудь еще… И как он мог упустить этого «вихрастого»?! Может быть, его нужно было арестовать? И чего бы они этим добились? Может, тот вообще ни при чем… Э-э, друг, похоже, решил оправдать себя, товарищ Панков… Сергей усмехнулся и задумчиво покачал головой. Досадует на Василия, а сам…

В Чека Сергея Панкова направили прямо из университета, с третьего курса, и сначала он переживал, что пришлось бросить учебу, правда, не показывал этого. Он попал в группу, которую возглавлял Юрий Арсентьевич Добровольский. Профессиональный революционер, Добровольский несколько лет провел на царской каторге, где вконец загубил свое здоровье. Нередко на него нападал такой кашель, что белый платочек окрашивался алой кровью. А когда ему предлагали подлечиться в санатории, отмахивался:

— Это пустяки! Не время пока здоровьем и отдыхом заниматься: сволочи всякой много! Вот станет поменьше, тогда, пожалуйста, отправляйте отдыхать, лечиться…

Несмотря на свою обязательную корректность и подчеркнутую вежливость, был строг и не прощал ни одной, даже самой маленькой, ошибки, стараясь разбирать их всей группой.

— Дурак учится на своих ошибках, а умный — на чужих! — не переставал повторять он.

Не миновал такого разбора и Сергей. И сейчас, когда он вспоминал ту «баню» в тесном кабинете Добровольского, начинали гореть уши, а лицо заливалось краской стыда. А все дело было в горячности: однажды их группа получила установку — задержать Алексея Михеева, по кличке «Пахан», известного в Марьиной роще короля домушников. Всерьез за него взялись после того, как на нем появились мокрые дела: он расправился с дворником и с хозяевами ограбленной квартиры. Группа располагала его описанием и фотографией подружки Юлии Гиацинтовой, по кличке «Бахча», возникшей, вероятно, из-за южного происхождения. Фотография Гиацинтовой оказалась у них случайно: брали одну малину, но нескольким членам преступной шайки удалось избежать ареста. Среди них, как выяснилось позднее, был и Михеев. Во время обыска нашли кроме краденых вещей и пиджак, который принадлежал ему. Именно эта фотография и позволила все выяснить: на ней красовалась надпись с посвящением.

Все места возможного появления Михеева-Пахана — несколько адресов его знакомых, рестораны, которые он любил посещать после удачных налетов, — были взяты под наблюдение. Сергей и еще один молодой чекист, Роман Парамонов, должны были обеспечить наблюдение в небольшом ресторанчике вблизи Сущевки. Роли распределялись следующим образом: Сергей должен был изображать подвыпившего сынка богатых родителей и кутить за столиком, а Парамонов занял место у бара и ожидал сигнала или сам должен был подать таковой, если что — либо заметит важное.

Ждать долго не пришлось: вскоре появилась подружка Михеева, Юлия Гиацинтова, с ярко намалеванными губами, одетая в шикарное длинное платье. Получилось так, что Роман отвлекся в тот момент, когда она вошла в зал, и первым ее заметил Панков. Психологически он подготовил себя к этой встрече, но, столкнувшись с ней, как говорится, нос к носу, немного растерялся и остолбенел. Мало того что не подал знак «внимание» напарнику, он не придумал ничего лучшего, чем воскликнуть:

— Гражданка Гиацинтова, вы арестованы!

И в тот же момент дикая боль пронзила правый бок: Михеев, оказавшийся чуть сзади, ударил его финкой.

Удивленно охнув, Сергей повалился на Гиацинтову, машинально хватая ее за руку. Закричав, она с испугом дернулась в сторону и этим спасла своего любовника: выстрел Парамонова, предназначенный Михееву, попал в нее, и тот, воспользовавшись минутным замешательством Романа, сумел выскочить из ресторана и скрыться.

Панков попал сначала в больницу, а потом — к Юрию Арсентьевичу, на разбор…

Сергей зябко поежился и потрогал зажившую рану: даже сквозь гимнастерку прощупывался шрам, оставленный ножом Лешки Михеева. Позднее его все-таки арестовали — помогла в этом та же Гиацинтова, которую Михеев считал погибшей и, махнув на нее рукой, долго не горевал, завел другую, что и не могла простить бывшая любовница, — и расстреляли, но сколько он успел еще натворить бед!..

После того тяжелого разбора его ошибки Добровольский вручил Сергею «Памятку сотрудника ЧК», в разработке которой участвовал сам Дзержинский, и сказал:

— Вот, Панков, тебе десять заповедей! Выучишь — хорошо, а вникнешь сердцем и душой — цены тебе не будет как чекисту.

Слова из «Памятки» врезались на всю жизнь.

— Так ли это? — спросил сам себя Сергей и улыбнулся. — А вот сейчас и проверим.

Он начал читать вслух:

«Первое: быть всегда корректным, вежливым, скромным, находчивым.

Второе: не кричать, быть мягким, но, однако, нужно знать, где проявлять твердость.

Третье: на обысках быть предусмотрительным, умело предостерегать несчастья, быть вежливым, точным до пунктуальности.

Четвертое: быть всегда в обращении с публикой вежливым, а при случае уметь проявлять твердость.

Пятое: каждый сотрудник должен помнить, что он призван охранять советский революционный порядок и не допускать нарушения его; если он сам это делает, то он никуда не годный человек и должен быть исторгнут из рядов Комиссии.

Шестое: быть чистым и неподкупным, потому что корыстные влечения есть измена рабоче-крестьянскому государству и вообще народу.

Седьмое: быть выдержанным, стойким, уметь быстро ориентироваться, принимать мудрые меры.

Восьмое: если ты узнаешь о небрежности и злоупотреблении, не бей во все колокола, так как этим испортишь дело, а похвальнее будет, если ты тихо накроешь с поличным, а затем — к позорному столбу перед всеми.

Девятое: храни как зеницу ока данные тебе поручения…»

— Вот здорово! — услышал Сергей восхищенный возглас Василия.

— Ты давно здесь? — смутился Панков.

— Нет… Послушай, откуда эти слова?

— Это «Памятка сотрудника ЧК».

— Надо же, как все точно сказано: как там… «не бей во все колокола», а дальше?

— «…так как этим испортишь дело, а похвальнее будет, если накроешь»… «нет, ты тихо накроешь с поличным, а затем — к позорному столбу перед всеми», — повторил Сергей.

— Напиши мне эту «памятку», хорошо?

— Договорились, — улыбнулся Панков. — Ну, как обыск, нашли что-нибудь?

— Ничего… Все перерыли, даже стены и полы простучали. — Василий огорченно махнул рукой. — Ничего, завтра вытянем из него душу, но доберемся до тех, кто его направляет.

— Доберемся ли? — задумчиво вздохнул Сергей: рассказать Василию о своих размышлениях или нет? Пожалуй, не надо, и так переживает.

— Будь спок: Федор и не таких раскручивал. У тебя, я вижу, тоже негусто? — кивнул он на кипу неразобранных бумаг.

— Да так… — неопределенно ответил Панков.

— Послушай, Сережа… А ты видел Дзержинского? — неожиданно спросил тот.

— Конечно, видел, и не раз.

— Счастливый ты, Серега! — вздохнул Василий.

— Не расстраивайся, Василь, у тебя еще все впереди: и в Москве побываешь, и Дзержинского увидишь, и Ленина…

Слова Сергея Панкова оказались пророческими: в двадцать втором году красный командир Василий Дмитриевич Зарубин «за особо выдающиеся заслуги перед трудовым народом Советской России» будет награжден орденом боевого Красного Знамени! В торжественной обстановке его наградят в Кремле. Но все это будет позднее…

…Вихрастый незнакомец, которого преследовал Сергей Панков, постоянно оглядываясь, словно контуженый, медленно подошел к небольшому, слегка покосившемуся под тяжестью времени бревенчатому домику и негромко постучал в боковое окно: трижды подряд и два раза с промежутками. В дверях показался Пашка, по прозвищу «Гнус». Его настороженный и недовольный взгляд мгновенно преоб разился, едва он разглядел «вихрастого». Пропустив его, Пашка старательно и несколько суетливо закрыл дверь на крючок, потом на железный засов и только после этого, радостно всплеснув руками, крепко обнял парня за плечи.

— Витюша, дорогой мой мальчик, как же ты здесь очутился? Голодный небось? Сейчас я тебя накормлю царским обедом. — Не помня себя от радости, Пашка носился по своей каморке. — Неужели тебя отпустили?

— Как же, отпустят, держи карман шире! — усмехнулся тот.

— Сбежал?! — от волнения Пашка плюхнулся на стул.

— Третий месяц в бегах, — кивнул он в ответ и неожиданно спросил: — Ты знаешь, где найти Седого?

— Какого Седого? — встрепенулся Пашка.

— Ты, дядя Паша, не крути, — устало бросил Виктор. — Кукольник арестован!

— Кукольник? — сразу же сник хозяин лачуги. — За что?

— За частушки… Вероятно, меня хотел предупредить о чекисте! Хотел я того сопляка к праотцам отправить, да патруль помешал…

— Ты с ума сошел! Только этого тебе сейчас не хватало…

— Этот Кукольник с Седым должен был меня связать, а потом отвести к Батьке Грому… Ну, за Грома-то я не очень беспокоился: знал, что в крайнем случае ты поможешь дорожку к дружку указать, — усмехнулся Виктор. — А вот к Седому…

— И к Седому отведу, успокойся, — заверил тот. — Вот черт патлатый! Говорил же ему, что не доведут до добра куплетики эти!..

— Да он же меня спас этими, как ты выражаешься, «куплетиками»!

— Что же делать? — не обращая внимания на слова Виктора, причитал Пашка. — Что делать? Он очень много знает! И многих… Нажмут покрепче, всех заложит… и меня, и Седого… Что делать? Что? — В отчаянии он заметался из угла в угол. Неожиданно остановился словно вкопанный. — Его необходимо убрать! — И тихо добавил: — Мертвые всегда молчат.

— Убрать?.. — растерялся Виктор. — Может, ты и прав, но… как? Он же в Чека! Понимаешь, в Че-ка! — Он вдруг разозлился. — Приходишь в Чека и говоришь: «Здравствуйте! Проводите меня, пожалуйста, к арестованному»… — и чик, уноси готовенького? Так, что ли? — ехидно усмехнулся и добавил: — Может, лучше сначала с Седым посоветоваться, глядишь, что и присоветует…

— Из-за такого к нему лучше и не соваться: крут больно! — Стиснув пальцы в кулак, Пашка поморщился, задумался.

Виктор молча ожидал.

— А ты знаешь, — рассмеялся вдруг Пашка, — в твоих рассуждениях что-то есть! — Он стукнул Виктора по плечу. — Пойти в Чека и, как ты сказал, чик — и готово! — Внимательно взглянув на Виктора, Пашка обошел вокруг него и, явно оставшись довольным, потер ладони.

— У тебя что, дядя, с головкой стало плохо или перегрелся? — подозрительно посмотрев на Пашу, сказал Виктор.

— Не волнуйся, я в своем уме! — усмехнулся тот. — Значит, так. — Он прищурил свои маленькие глазки. — Дам я тебе одного толкового парнишку, и вы сделаете следующее…

…Было так темно, что если бы не умение Сергея хорошо ориентироваться в том месте, где хотя бы раз побывал, то он не нашел бы особняк Лановского до самого рассвета. Несмотря на это, Ванда была одна.

— А папы еще нет дома! — объявила она лукаво, едва Панков успел переступить порог гостиной.

Сначала Сергей хотел спросить ее о чем-то, но вдруг смутился.

— Кажется, вы наблюдательный и весьма внимательный человек, — заметила она с улыбкой и тут же пояснила, заметив его недоумение: — Стоило мне намекнуть о вашем кожаном одеянии, и вы сразу сменили его… А вам к лицу этот цвет!

— Правда? Спасибо, — буркнул Сергей и покраснел: что это с ним происходит? Краснеет как мальчишка, которого впервые пригласили на танец. Она, конечно, из любезности похвалила пиджак на нем. Представив себя со стороны, он ощутил мешковатость своего одеяния, пыльные обтрепанные ботинки, неухоженные волосы. Нужно было что-то сказать, но язык не хотел слушаться, и Сергей, чтобы хоть немного скрыть неловкость своих ощущений, проявил интерес к книжным полкам, которые закрывали всю стену. С радостью заметил своих любимых авторов. Он напоминал сейчас утопающего, который, ухватившись за соломинку, вдруг ощутил, что она его держит. Постепенно прошло его волнение, и он вытащил из книг томик Пушкина.

Положив нога на ногу, Ванда сидела в большом кресле — качалке и, плавно покачиваясь в нем, читала книгу, точнее сказать, делала вид, что читает, с интересом наблюдая за Сергеем. Этот человек все чаще занимал ее мысли, и она не могла понять почему… Во время той прогулки по городу Сергей неожиданно раскрылся совершенно с другой стороны. И стал ей ближе, приятнее. Как он забавен в своем смущении! Старше ее, а ведет себя как мальчишка. Другой на его месте давно бы стал в любви объясняться, а то и целоваться бы полез… Ей сразу же припомнился выпускной вечер, куда брат притащил своего приятеля, тоже офицера. Через два танца он уже был без ума от нее и несколько раз, прижимая ее к своей груди, томно шептал: «Я люблю вас, Ванда! Я люблю вас!» Чего это она: совсем раскисла. Она усмехнулась, широко поставленные глаза посмотрели на книгу, выбранную Сергеем.

— Так вы, Сергей Петрович, и стишками, оказывается, увлекаетесь! — с ехидством произнесла она каким-то странным, не своим голосом.

Сергей недоуменно посмотрел на нее. Вероятно, так она разговаривает с Василием, подумал он и решил не обращать на это внимание.

— Может, вам покажется забавным, но я очень люблю стихи! — спокойно ответил, без сарказма и ехидства.

— Но чем вас-то привлек Пушкин?

— Это Александр Сергеевич который? — Не удержавшись, Сергей улыбнулся ее тону. — Ян Маркович, конечно, сказал бы, отвечая на ваш вопрос, что Пушкин является ценностью общечеловеческой, необходимой всем и всюду! — Он настолько точно воспроизвел интонацию ее отца, что Ванда улыбнулась, а он продолжил: — Лично для меня Александр Сергеевич еще и любимый поэт…

— Как ни странно, но и мой тоже! — перебила она таким тоном, что ему захотелось как-нибудь одернуть, сорвать с нее эту личину. И неожиданно для себя он прочитал зло, с вызовом, но выразительно:

Не может пышностью твоя хвалиться грудь, — Мне к сердцу твоему зато короче путь. Средь ребрышек твоих, в плену их узкой клетки, Любовь твоя поет, как будто дрозд на ветке…[1]

В первый момент Ванда так опешила, что замерла, словно окаменев от волшебного слова, но потом, поразмыслив, поняла: к ней эти стихи даже намеком не могут относиться.

— Мальчик с наганом, цитирующий стихи… — протянула она вопросительно, ожидая подсказки, но Сергей молчал, и Ванда тихо спросила: — Чьи они?

— Это стихи Булье… Я вижу, вы удивлены?! Ну, как же, откуда этот босяк может знать поэзию древних? — Сергей вздохнул: злость прошла, и он, уже спокойнее, добавил: — А я в Московском университете учился… Кстати, если быть точным: не с наганом, а с маузером.

— Какая разница! — бросила Ванда. — Сути-то не меняет! Зачем же вы в Чека… — начала она и тут же оборвала себя на полуслове.

— Зачем? — задумался Сергей. — Как бы вам доходчивее объяснить?.. Мне, как и моим товарищам, хочется, чтобы абсолютному большинству людей не мешала быть счастливыми кучка контрреволюционных недобитков.

— Так мог бы сказать Василек! — снова перебила Ванда, скривив свои красивые губы.

— Да, временами Василий Зарубин может вам казаться смешным и простоватым… Более того, вздумай какой-нибудь писатель будущего написать о нем книгу, то этого автора его современники обвинили бы в наивности и в пристрастии к языку плаката, но… Правда, я совсем недавно знаком с ним, а чувствую, что могу на него положиться как ни на кого другого.

— Как странно, вы с отцом так не похожи друг на друга, но и он говорил, что в Василии-то как раз и есть нечто такое, что ему недостает в окружающих. Отец твердо уверен, что если понадобится — Василь умрет так же естественно, на одном дыхании, как и живет. — Ванда на мгновение нахмурилась, словно увидев что-то, зябко повела плечами и плотнее укуталась в пуховую шаль.

— Вот видите, даже ваш отец оценил Василия! — Сергей улыбнулся.

— Оценил? — переспросила Ванда. — Папа считает, что вершители судеб чеканят людей как монеты, сами назначая им цену. Все остальные вынуждены принимать людей не по истинной их стоимости, а по назначенной вершителями.

— Ну, это не его мысли, — успокаивающе произнес Сергей. — Об этом говорил еще Ларошфуко, но это было возможно только при строе угнетенных и власть имущих, но не при справедливом строе всеобщего равенства и братства…

— Сейчас вы, кажется, Маркса цитировать начнете, — уныло произнесла Ванда и вдруг предложила: — Давайте лучше чай пить! — Не дожидаясь его согласия, она стала разливать кипяток по чашкам. Потом Тряхнула головой, словно отгоняя непрошеные мысли, и начала говорить с несколько деланным оживлением, постепенно увлекшим ее самое: — Вы знаете, Сережа, мой отец — удивительное существо. Практически я выросла без матери, и он для меня все, но сейчас я о другом хочу сказать. Он умен, проницателен и одновременно невероятно азартен. Временами меня это даже пугает. Кажется, что он играет в какую-то новую игру под названием — «жизнь»…

Сергей с интересом взглянул на нее: странный у них разговор идет сегодня. У него создалось впечатление, что она, вызывая на откровенность, хочет узнать, как он относится к Яну Марковичу. Да что это с ним сегодня? Перед ним сидит симпатичная молоденькая девушка, разговорившаяся оттого, что, наконец, появился человек, способный ее спокойно слушать, а ему сразу мерещится черт знает что. Нет, вряд ли эта девушка столь коварна… А вот Ян Маркович… Собственно, что Ян Маркович? Ощущения остаются ощущениями! Как сказал комиссар, нужны факты… Факты… Какие могут быть факты? Они встречаются в основном только за столом, где, по обыкновению, царит глава дома. Панков уже привык, что Ян Маркович любит решать мировые проблемы, хотя иногда его это раздражало. Сегодня удивляло, что временами дружелюбнейший Ян Маркович вызывает у него глубокую неприязнь… Отчего это происходит? От первого впечатления, вызвавшего бурный осадок в душе, или постепенного накопления этого осадка в процессе общения?.. Его размышления были прерваны самым неожиданным способом: Ванда, доливая чай в его чашку, как бы случайно прикоснулась к его руке, и Сергей вздрогнул, словно от электрического разряда.

С этой минуты для них исчезло ощущение времени: казалось, они пробыли вдвоем вечность. Но это было только ощущение: Сергей, с его пристрастием все замечать и быть точным в любом вопросе, явственно припомнил, что часы пробили десять, когда к ним присоединился Лановский, а это означало, что с Вандой они провели даже меньше часа…

Они говорили, как старинные, долго друг друга не видевшие близкие знакомые. Снова вспоминали столичную жизнь, постановки Станиславского, литературу…

Сергея снова неприятно поразил Ян Маркович, точнее его взгляд, когда он вошел в гостиную: тяжелый, подозрительный, явно оценивающий обстановку. Впрочем, спустя мгновение его лицо приняло обычное благодушное выражение, и Панков упрекнул себя в излишней мнительности, отгоняя прочь свою интуицию, как приставшую бездомную собаку.

Разговор протекал ровно, легко, напоминая железнодорожный состав, идущий под гору, когда можно не только сбавить пары, но и вообще отключить двигатель. И вдруг интуиция, которую Сергей, казалось, прогнал прочь, снова подскочила к нему и крепко обхватила своими сильными руками, как любимая мать, желающая удержать свое дитятко рядом, первой ощутив приближение опасности и беды.

— Как же вы неосторожны, дорогой Сережа, — ласково вдруг проговорил Ян Маркович. — Неужели вы не знаете, что толпа — это стихия! А со стихией шутки плохи. Я имею в виду рынок…

«Вот и переоделся, — подумал Сергей. — Странно, я как будто никак не выдал себя там, на барахолке…»

— Не удивляйтесь, Сережа, в таком городишке, как наш, люди поневоле живут чужими новостями, — ответил Лановский, словно приподняв тяжелую занавесь, за которой прятались мысли Панкова.

«Как всегда, все объяснил и ничего не сказал». — Сергей усмехнулся про себя, но ничего не сказал вслух.

Некоторое время все усиленно занимались чаем, будто испытывая сильную жажду, напавшую одновременно на всех разом.

— А уж если говорить о слухах, — продолжил Ян Маркович свою мысль, — то должен вам заметить, что в городке i жалеют бедного старичка, и, даже признаться, в этом есть свой резон: власть должна карать истинных своих врагов, а не пугать заблудших овечек.

— Вы полагаете, что балаганщик — заблудшая овечка? — осторожно спросил Панков.

— А вы предпочитаете видеть в нем Бог весть кого? — с некоторой раздражительностью сказал Лановский и взглянул прямо в глаза Сергею. — Впрочем, узнать истинное лицо человека так трудно… — Он снова перешел на спокойный тон. — Каждый старается надеть на себя личину, чтобы его приняли таким, каким он хочет казаться, а не таким, каков тот есть на самом деле. Все общество и состоит из одних только личин…

«Оказывается, любезнейший Ян Маркович, Ларошфуко действительно является вашим любимым автором», — подумал Сергей.

— …Есть, правда, единицы, которым эти маски ни к чему, — продолжал меж тем хозяин дома. — И они, поднимаясь над толпой, должны всегда оставаться сами собой…

— И быть вершителями судеб? — съязвил Панков.

— Вот именно, Сережа, вот именно: вершителями! — воскликнул Ян Маркович, выразительно взглянув на дочь.

Смущенно улыбнувшись, Ванда опустила глаза.

— Благодаря им, и только им, — Лановский перешел на пафос, — возможно движение вперед колеса истории.

— Но это «колесо» может переехать многие судьбы, раздавить их, — заметил Сергей.

— Стоит ли обращать внимание на неизбежные жертвы истории? — отмахнулся тот. — Вершителям не нужно терять время на исследование таких запланированных издержек.

— «Что дозволено Юпитеру — не дозволено быку!» Так, что ли? — Сергей покачал головой.

— Конечно! В бессмертии помнят только победителей и королей! Кто помнит о раздавленных жертвах? Их забывают на другой день, и только сильных мира сего боятся и уважают!..

— Полагаю, что боятся и уважают их только при жизни. Ведь это же самое «колесико» может раздавить и вершителей! И вот тогда…

Истлевшим Цезарем, от стужи,

Заделывают дом снаружи.

Пред кем весь мир лежал в пыли,

Торчит затычкою в щели…

— Что ж, в этом вы правы: уходя в небытие, все превращается в прах — и король, и победитель, и человек из толпы… Но я, право, предпочел бы все-таки относиться к вершителям…

8

Долго не мог заснуть Сергей, размышляя над словами Яна Марковича. Лановский был явно чем-то встревожен. Но чем? Если арестом старика балаганщика, то надо отдать ему должное: выдержка у него отменная. Но при чем тут старик? Какое отношение может иметь он к Яну Марковичу? И все же, откуда ему стало известно об инциденте на рынке? Вернее сказать, не об инциденте: о нем может весь город говорить, а о нем, Сергее Панкове? Да чего он голову себе ломает? Просто он видел его сам… В такой толчее немудрено было остаться самому незамеченным. А встревожился он скорее всего из-за дочери. Вон как посмотрел, когда вошел в гостиную!..

Неожиданно показалось, что дверь в комнату стала медленно открываться. Почему-то Сергей был уверен, что это — Ванда! И действительно, он увидел ее… Она молча подошла к его кровати и осторожно присела на край. Ее сонный изгиб тонкой шеи и плеч волновал его, заставляя сбиваться плавному дыханию. Он не видел ее лица из-за сумрака теней, но был уверен, что она смотрит на него с легким укором: к нему пришла девушка, а он безмятежно спит. Сейчас, сейчас он откроет глаза и встанет, во что бы то ни стало встанет. Но глаза никак не могли открыться, словно задернутые свинцовыми веками. Он осторожно стал двигать к ней руку, но Ванда сама нежно погладила его по щеке… Тонкий аромат, который нельзя ни с чем сравнить, легонько коснулся его и мгновенно пронесся по всем клеточкам его молодого тела. Он вздрогнул в дремной истоме и чуть было не проснулся, но только крепче прижался к ее прохладной руке и замер… Ванда усмехнулась и осторожно постучала по спинке кровати.

Сергей дернул головой, глаз не открыл. Стук стал настойчивее и громче. С трудом приоткрыв глаза, Сергей обнаружил, что рядом никого нет, а стучат в окно. Мгновенно вскочив с кровати, он быстро распахнул его и увидел Василия.

— Василий?! — удивился он. — Что-нибудь случилось?

— Одевайся, комиссар вызывает, — не отвечая на вопрос, шепотом проговорил тот, настороженно оглядываясь по сторонам.

— Да что произошло? — забеспокоился Панков, затем схватил брюки и начал лихорадочно собираться.

— Давай быстрее: по дороге расскажу…

Наконец Сергей оделся и, направившись к выходу, посмотрел на свою кровать: ему показалось, что место, где он видел Ванду, чуть примято. Усмехнувшись, он подошел к дверям, но тут вспомнил про колокольчик и решительно сиганул в окно.

— Чего это ты? — удивился Василий.

— Так быстрее! — отмахнулся Панков и спросил: — Ну, чего случилось?

— Балаганщика укокошили!

— Ну да? — опешил Сергей и невольно вспомнил о своих странных предчувствиях. — Как же это произошло?

— Действовали по-наглому: подошли к часовому, и один из них приказал привести арестованного на допрос… Ну, тот, как полагается, привел его в наш кабинет и встал за дверью… А через некоторое время — выстрел, часовой — в кабинет, а там, — Василий огорченно махнул рукой, — старик лежит на полу мертвый, а те говорят, что стрелять были вынуждены, так как старик бросился к окну и мог убежать… — Он сплюнул сквозь зубы.

— Да кто это был?

— А черт их маму знает? Гады! — выругался Василий.

— Значит, ушли? — нахмурился Сергей.

— Не совсем… Неожиданно комиссар вернулся, ну и… — Василий зло сплюнул. — Один ушел, а второму удалось Федора подстрелить!

— Федора?

— Обошлось, слава Богу: в плечо…

Когда они вошли в кабинет, в котором разыгралась трагедия, то увидели два лежащих на полу тела: один принадлежал старику балаганщику, другой лежал лицом вниз.

Сергей вопросительно взглянул на Федора, придерживающего раненую руку.

— Посмотри, — кивнул тот, и Сергей, наклонившись над трупом незнакомца, осторожно перевернул его.

— Вот тебе раз: это же тот самый «вихрастый», которого я вчера выслеживал! Вот гад!

— Ты уверен? — нахмурился комиссар.

— Я же говорил, что спросонья его узнаю! — Сергей стал явно горячиться. — Кроме того, взгляни-ка поближе, Федор!

Комиссар наклонился, удивленно хмыкнул, взглянул на Сергея, снова на лежащего, потом выпрямился, покачал головой и выкрикнул:

— Левченко!

В кабинет протиснулся щупленький, совсем еще молодой красноармеец. Он остановился у дверей и стал виновато переминаться с ноги на ногу. Было видно, что он так сильно переживал, что не без труда сдерживал слезы, готовые брызнуть из глаз.

«Совсем еще пацан!» — вздохнул Сергей.

— Что ж, Левченко, рассказывай все по порядку! Рассказывай, как ты явную контру не разглядел! — Федор крепко стиснул от боли зубы.

— Так я и гутарю… — Левченко виновато шмыгнул носом и повернулся к Сергею. — Вас-то я близко не бачив, а той, такий важный, ткнул мне в морду гумагой и гутарит — «Доставь пленного на допрос!» А тут еще энтот кожан… Я — то че пидумав, че це вы, а це не вы… — Он вновь шмыгнул носом.

— Ничего не понимаю! При чем здесь я? — удивился Сергей.

— Так я ж вам и гутарю: я-то пидумав, че це вы, а це був не вы!

— А, так ты имеешь в виду этого? — Сергей кивнул на труп «вихрастого».

— Точно, лохмы торчат во все стороны, мать твою… Да и важный такив… Гумагу в морду…

— Ты что же, читать не умеешь? — спросил Сергей.

— Почему не умею? Умею, но… не дюже шибко. — Он виновато опустил голову и уставился в свои обмотки.

— Ладно, сдай пока оружие и… — Федор махнул рукой, — потом зайдешь ко мне — разберемся.

Понурив голову, Левченко вышел из кабинета, тихонько прикрыв за собой дверь.

— Товарищ комиссар, по-моему, этот горе-часовой честный малый, хоть и растяпа! — сказал Сергей.

— В этом-то я и не сомневаюсь, — задумчиво согласился Федор. — Только вот никак не могу понять: откуда тому «вихрастому» было все известно — и про балаганщика, и про тебя… Ты же вроде уверял в том, что «вихрастый» тебя не видел на рынке?! — то ли утверждая, то ли спрашивая, сказал комиссар.

— Вроде не видел, — на этот раз менее уверенно ответил Сергей. И еще раз мысленно и очень подробно «прошел» вчерашний инцидент на рынке, однако не припомнил ни одного момента, чтобы этот парень, лежащий сейчас на полу, хотя бы раз посмотрел в его сторону! — Нет, товарищ Семенчук, точно не видел! — на этот раз твердо подтвердил он.

— И все-таки меня весьма удивляет его осведомленность обо всем, что происходит у нас в Чека…

— А не могли у него быть личные счеты с этим балаганщиком? — предположил Василий.

— Точно! — усмехнулся Федор, неосторожно дернув больной рукой. Скривился и продолжил: — «Вихрастый» узнаёт, что старик балаганщик в Чека, выясняет, что сам имеет сходство с Сергеем, и решает спокойно свести свои счеты с этим балаганщиком в самом Чека! Так, Василий?

Ничего не ответив, Василий сконфуженно опустил голову.

— Ладно, Нат Пинкертон, пошли ко мне, там поговорим! — Он хлопнул Василия здоровой рукой, но боль тут же дала о себе знать. — У, черт тебя подери! — ругнулся он.

Не успели они зайти в кабинет комиссара, как туда же заглянул Левченко.

— Разрешите, товарищ комиссар?!

— Чего тебе, Левченко? — сердито спросил Федор.

— Вот. — Левченко протянул какую-то кепку. — Она была на том… — Он кивнул в сторону: — Ну, который сбег…

— Хорошо, положи сюда! — Федор кивнул на стол.

— Я вот… — начал Левченко, но комиссар, недовольный, что его продолжают отвлекать от важных дел, тут же перебил:

— Ну, чего на этот раз?

— Так тута еще вот че! — произнес он и положил рядом с кепкой какой-то обрывок фотографии.

— Откуда это? — удивился Федор.

— Пид пид клад кой, в хвуражке шуршала, — пояснил тот.

Семенчук взял в руки этот клочок, который был странно вырезан: на фотографии были запечатлены двое — мужчина и женщина. Отрезан был верх фотографии, едва не по пояс изображенных.

— Да ты не представляешь, Левченко, какая ты умница! — воскликнул Федор, и тот смущенно расплылся в улыбке.

— Готов служить трудовому народу! — четко выговорил он, вытянувшись по стойке «смирно».

— Ладно, спасибо тебе! — бросил комиссар, но тот многозначительно улыбался. Семенчук, покачав головой, махнул здоровой рукой: — Можешь получить обратно свое оружие — заслужил!

— Есть! — воскликнул Левченко и быстро метнулся из кабинета.

— Ишь, как обрадовался! — улыбнулся Сергей.

— Ничего, теперь никто его не проведет: на всю оставшуюся жизнь запомнил! — убежденно заверил Федор. — Так ты понял, что это такое? — кивнул он на обрывок фотографии.

— Думаете, пароль? — недоверчиво бросил Сергей.

— Не только думаю, а просто уверен! Во всяком случае, если и не весь пароль, то часть его… Надо крепенько помыслить… Как там у тебя с бумагами, есть что-нибудь?

— Да так, пока ничего… — махнул рукой Сергей.

— Хорошо, — решительно проговорил комиссар, — продолжай с ними разбираться, а я малость покумекаю…

…Пашка-гнус, зыркая по сторонам хитрыми глазками, подошел к скверу, сел на скамейку и, казалось, задремал. На этой же скамейке, несколько сбоку, сидела Ванда и внимательно читала книгу. Издалека никто не мог догадаться, что между ними шел интересный разговор.

— Передай отцу: скоро должен появиться связной из Центра! Человек свой, я его лично знаю… Он должен привезти инструкции для отряда батьки Грома! Пароль тот же.

— Папа просил узнать, что с балаганщиком? — тихо спросила Ванда, не отрывая глаз от книги. Если бы кто и обратил внимание на нее, то подумал бы, что она просто читает вслух.

— С ним полный порядок: убит! Однако «интеллигенту» уйти не удалось!

— Взяли?

— Убит, слава тебе, Господи!

— Когда я отсюда уйду, то в газете найдешь задание! Папа просил выполнить все в точности!

Прочитав еще несколько минут, Ванда спокойно закрыла книгу, прижала ее к груди, встала и удалилась прочь, оставив на том месте, где сидела, газету.

Через мгновение Пашка-гнус открыл глаза, сладко потянулся и, заметив лежащую газету, небрежно подхватил ее и прикрылся от яркого солнечного света.

…Уже совсем стемнело, когда Сергей перевернул последний лист врученных ему документов. Устало потянувшись на стуле, он резко поднялся на ноги, несколько раз взмахнул руками в стороны, словно пытаясь взлететь, потом аккуратно сложил бумаги в пачки, пачки в папки, сунул их в стол, но передумал, подхватил и решил отнести к Федору.

Комиссар был еще в кабинете и что-то быстро писал.

— Ты еще здесь? — спросил он, не отрывая глаз от стола.

— Вот… вроде все просмотрел. — Сергей стоял, не зная, что делать с папками.

— Хорошо, положи на стол и отправляйся отдыхать! Вскоре и я за тобой… чтобы…

Договорить ему не удалось, резкий телефонный звонок взорвал тишину.

— Семенчук слушает! — Даже Сергей услышал чей — то взволнованный голос, хотя и не разобрал слов. Комиссар нахмурился, помолчал секунду-другую, потом коротко бросил в трубку: — Оцепить все вокруг… Сейчас буду! — опустив трубку на аппарат, накинул пиджак на плечи и повернулся к Сергею: — Покушение на Строгова! Бандит задержан, но тяжело ранен! Пошли быстрее!..

Когда они подъехали к дому Строгова, то увидели небольшую толпу любопытных, стоящих на почтительном расстоянии перед домом. С любопытством поглядывая на происходящее, они, пытаясь привлечь к себе внимание представителей закона или, на крайний случай, окружающих зевак, выдвигали многочисленные версии случившегося.

Недалеко от входа, в окружении красноармейцев с красными повязками, лежал раненый. Над ним колдовал доктор, пытаясь оказать первую помощь. Рядом стоял Шевчук, огорченно рассматривая поврежденные брюки.

— Сильно задело? — спросил Сергей.

— Та нет, царапнуло малость: брюки жалко, почти новые еще!

Неожиданно Сергей склонился над раненым и чертыхнулся с досады.

— Надо же так опростоволоситься! — прошептал он, решительно подергав густую шевелюру лежащего на земле.

— Что с вами, товарищ? — удивленно взглянул на него пожилой доктор.

Комиссар тоже удивленно взглянул на Сергея, потом на раненого, с усмешкой покачал головой и окликнул своего сотрудника.

— Шевчук! — Тот суетливо подскочил к нему. — Доложи, только покороче!

— Мы с Селезневым решили разделиться: он на работе охраняет, я у дома…

— Короче! — оборвал комиссар.

— Так я и так стараюсь короче… Значит, пришел я и жду, когда он вернется, а их все нет и нет. А тут парень этот подошел: зырк, зырк по сторонам и к окну… Я его окликнул, а он бежать, я — за ним! Он стрельнул, да промазал, штаны вот только попортил… Вижу, что может уйти, ну и… — Он виновато опустил глаза, уверенный, что получит нагоняй от комиссара.

— Молодец, Шевчук, что не упустил контру! Хвалю!.. — Он подошел к раненому и склонился над ним, стараясь не мешать доктору. — Вот чертяка, действительно… — Он недосказал и покачал головой. — Ну, как он, доктор?

Тот пожал плечами и не ответил.

— Думаете, не выживет?

— Я не Господь Бог, — буркнул тот.

— Вы слышите меня? — спросил Федор.

— Да… да… — с хрипом выдавил раненый.

— К кому вы шли и от кого? Говорите! Будьте хотя бы перед лицом смерти честны!

— Зачем? — Сквозь гримасу боли он попытался усмехнуться. — Все равно… вам… всем будет… крышка! — Каждое слово давалось ему с огромным трудом: он выдавливал их из себя, как последнюю пасту из тюбика. От напряжения пошла кровь, заливая его подбородок.

— Крышка или покрышка — разберемся. Скажите, к кому вы шли и зачем? Скажите, и больше ни одного вопроса я вам не задам и отправлю в лазарет, обещаю!

— Лучше… в Лазаревку! — выдавил тот и закашлялся.

— Товарищ комиссар, как доктор я протестую! Я требую немедленной его отправки на операционный стол! Будьте же милосердны, в конце концов: он же раненый!

— Милосердны?! — со злостью воскликнул Федор. — А если бы здесь сейчас лежал не он, а Строгав?

Сергей, наблюдавший за раненым, заметил, как тот при упоминании имени Строгова чуть заметно усмехнулся. Не понимая причины усмешки, Сергей наклонился ближе к лежащему:

— Кто вас послал убить Строгова?

— Убить?.. — переспросил он, хотел что-то добавить, но поперхнулся кровью и вновь закашлялся.

В этот самый момент появился Строгав.

— Что здесь происходит? — начал он, но увидел раненого и подошел ближе.

И вновь Сергею показалось, что раненый вздрогнул, на этот раз, когда увидел Строгова, и в его глазах прочелся явный страх. Не отрывая глаз от предисполкома, он попытался что-то сказать, даже приподнялся, но тут же конвульсивно дернулся, откинул голову, глухо стукнувшись о землю.

Пощупав его пульс, доктор укоризненно посмотрел на комиссара.

— Шевчук! Помоги доктору! — приказал Федор, затем подошел к Строгову и начал ему подробно рассказывать о случившемся.

Вдруг Сергей вспомнил про кепку: почему-то память вырвала из своих тайников именно эту информацию. Должна быть какая-то связь! Не имея времени для раздумий, Сергей быстро подошел к комиссару.

— Извините, товарищ комиссар, что прерываю ваш разговор, разрешите, я помогу раненому и доктору: Шевчуку самому необходима перевязка.

— Шевчук ранен? — нахмурился Строгое.

— Да, успел его парень подстрелить… Не волнуйтесь: не очень серьезно!

— Хорошо, Сергей! — согласно кивнул Федор. — Если понадоблюсь, буду у себя.

Погрузив раненого на телегу, Сергей сел рядом с ним. Доктору пришлось устраиваться рядом с возницей. Пока они ехали, Сергей, стараясь не привлекать внимание ни возницы, ни доктора, незаметно ощупывал одежду «вихрастого». Долго не мог ничего обнаружить, пока не притронулся к отворотам брюк…

Сейчас Сергей казнил себя за то, что так невнимательно осмотрел первого лже-«вихрастого». Это весьма непростительная оплошность для чекиста. Теперь, задним числом, он вспомнил, что первый был только похож на «вихрастого», да и прическа была весьма отличной от его. Для чего это им понадобилось? Для чего нужно было кого-то выставлять за «вихрастого», если можно было воспользоваться им самим? Что-то здесь не так… Ладно, покумекаем, как говорит Федор, в его кабинете вместе: ум хорошо, а два…

Семенчук действительно, как и обещал, был у себя в кабинете и нервно мерил кабинет из угла в угол.

— Ну? — спросил он, едва Сергей переступил порог.

— Скончался, не приходя в сознание! — бодро отозвался Панков.

— Не тяни душу! — бросил комиссар.

— Два «вихрастых» за сутки! Не многовато ли? — усмехнулся Сергей.

— И какой же из них рыночный? Сегодняшний!

— Как догадался?

— А после того, как ты решил помочь доктору! — хитро подмигнул Семенчук. — Не тяни душу! — снова взмолился он. — Нашел что-нибудь?

— От тебя ничего не скроешь! — Он вытащил бумажный комочек и осторожно развернул его. Это оказался тонкий, но прочный лист, на котором был напечатан текст. — Зашито было в брючине нашего «вихрастого».

— Какой же ты все-таки молодчинка! — воскликнул Федор. — Ты хоть знаешь, что ты откопал?

— Послание Центра?! — предположил Сергей.

— С приказами! — Федор задумался.

— Скажите, — неожиданно для себя начал Сергей, — вы давно знаете Строгова? Он что — местный?

— Нет, не местный… Его около года назад сюда назначили… Погоди, ты к чему это клонишь?.. Нет-нет, выбрось из головы: он в партии с 1911 года! Если уж и ему не доверять, то кому тоща можно?

— Ты меня извини, Федор, но слишком много совпадений и неясностей…

— Вы как сговорились с ним! Строгав тоже обратил внимание на то, что вы очень похожи с раненым, то бишь убитым! Сказал, что одно лицо!

— Вот как? — усмехнулся Сергей. — Интересно…

— Лично мне интересно узнать: что хочет предпринять батько Гром? — Федор погладил раненую руку.

— Сильно болит?

— Ломит проклятую и лихорадит малость…

— Может, загноилась? От этого всегда температура поднимается… Стоп! — Сергей вскочил со стула. — Идея! Настолько простая, что даже неинтересно…

— Выкладывай! — насторожившись, вздохнул Федор.

— Убитый, как заметил даже Строгов, похож на меня, как двойник?

— Ну…

— И является представителем Центра, так?

— Ну… — Федор пока не понимал, к чему клонит Сергей.

— Судя по тому, что шел он с паролем — его там не знают! — Сергей победоносно взглянул на Федора, ожидая, по меньшей мере, аплодисментов.

— Ну и что?

— Его в банде никто не знает, и меня там никто не знает! — Он уже был готов обидеться, что Федор его не понимает.

— А ты не забыл, что кепка, в которой был пароль, принадлежит другому «вихрастому»?

— Не забыл! — заверил Сергей. — Более того, она принадлежит не тому «вихрастому», а этому! — Он победоносно посмотрел на Федора.

— У тебя крыша не поехала? — участливо спросил тот.

— С головой у меня все в порядке… Вспомни прическу того парня.

— Ну… — пожал плечами комиссар.

— Вспомнил?

— Ну… — неуверенно протянул Федор.

— И вспомни прическу этого «вихрастого»… — Сергей улыбнулся.

— Не тяни кота за хвост! — Семенчук явно начал сердиться.

— У этого «вихрастого» волосы были как бы прижаты вокруг, словно у него только слетел головной убор, и я просто уверен, что кепка эта принадлежала ему!

— Ты думаешь, что он тоже был с тем парнем, когда укокошили старика балаганщика? — Федор задумался.

— Я не буду сильно удивлен, если именно он и добил своего двойника, заметив, что тот подстрелен. Убедительно?

— Вроде бы, но… почти в пасть к тигру? Это чистейшей воды авантюра!

— Согласен, риск определенный имеет место быть, но этот риск в разумных пределах… Правда, здесь меня знают некоторые…

— Ну, здесь-то ерунда… — махнул рукой комиссар. Было заметно, что его тоже захватила эта идея. — Лановский с дочерью…

— Пашка-гнус, — напомнил Сергей, — Строгое…

— И что ты к нему прицепился?! — вспылил Федор. — Лановские вроде надежные, — задумчиво проговорилкомиссар. — А Пашка… За ним необходимо присмотреть! Вот с паролем гораздо сложнее, мне кажется, что фото только часть его…

— Ничего, зато у меня приказ будет из самого Центра!

— И все-таки это очень рискованно: очень много закавык, и решать их нужно будет прямо на месте! Одна неточность, фальшь может стоить тебе жизни, и никто не сможет помочь! Никто! Нет, это очень опасно! Неужели ты не понимаешь?!

— Скажи, Федор, ответь мне: что чекисту не опасно? — тихо спросил Сергей и с пафосом добавил: — Я — коммунист и буду там, где всего сложнее для партии!

— Я и не сомневался в твоей смелости, — Федор отечески положил руку на его плечо, — но… Не спеши, подумай, возможно, на верную смерть идешь!

— Я уже подумал, когда был направлен в Чека, — твердо, словно подытоживая, произнес Сергей, глядя прямо в глаза комиссару.

— Добро! — вздохнул тот. — Давай все обмозгуем…

Почти всю ночь они обсуждали всевозможные линии поведения Сергея. Остановились на том, что он должен максимально придерживаться своей биографии: учеба в университете, родители — разорившиеся мелкие дворяне. По предложению Сергея, решили распустить слух о том, что раненый остался жив и бежал. Для пущей убедительности — «пошуметь» у лазарета и провести работу с доктором и с медицинским персоналом. Сергей настоял, чтобы и Строгов не был посвящен в реальное положение вещей с побегом… В приказ, найденный в брючине убитого, были внесены кое-какие изменения, которые были самым важным компонентом, ради чего Сергей и шел на такой риск. С комиссаром они договорились, что как только Сергей будет уверен, что Гром поверил в доставленный приказ, ему нужно будет сразу вернуться в город, чтобы осталось время для подготовки встречи банды.

Во время этого ночного бдения Сергей нет-нет да ловил себя на мысли о том, что думает о Лановском: что-то его настораживало в этом человеке. Однако он так и не решился высказать свои сомнения вслух, боясь, что комиссар в конце концов совсем отменит его план.

Сергей решил по возвращении из банды организовать более тщательную проверку своих подозрений. Для легализации передвижения Сергея комиссар вручил ему мандат начальника продгруппы, отправляющейся за хлебом в близлежащие деревни и села. А с момента ухода Сергея из города Василию решили поручить «неустанную заботу» за Пашкой-гнусом, то есть он будет отвечать за круглосуточное за ним наблюдение.

Они решили, что Сергей должен будет уйти днем, и простились прямо в кабинете.

— Смотри, сынок, береги себя! — Федор обнял Панкова, и на миг Сергею показалось, что глаза его были явно на мокром месте.

С трудом сдержав подкативший к горлу комок, Сергей постарался ответить бодрым тоном:

— Не беспокойся, комиссар, все будет в полном ажуре!..

9

В дом Лановских он пришел около четырех утра и почти сразу же уснул. Он спал настолько крепко, что не слышал, как в его комнату несколько раз заглядывала Ванда. Убедившись, что он сладко спит, она тихонько прикрывала за собой дверь и уходила в свою комнату…

Усевшись за книгу, она никак не могла сосредоточиться на том, что читала: мысли то и дело возвращали ее к человеку, который сейчас сладко спал. Странно, она знает его совсем мало, но ей казалось, что очень давно. Она поражалась его начитанности, его обширным знаниям, умению отстаивать свою правоту… А глаза! Его голубые глаза преследовали ее повсюду. Всегда холодная к противоположному полу, Ванда поймала себя на том, что ей хочется его поцелуев, его ласк. При мысли об этом у нее перехватило дыхание, казалось, еще миг, и она потеряет сознаете.

Черт возьми! Она здесь места себе не находит, а он там дрыхнет и в ус не дует. Вон уже солнце взошло, а он спит и спит… Видно, поздно заявился. Надо пойти и разбудить его: завтракать давно пора. Ванда решительно подошла к дверям его комнаты, открыла и подошла к кровати. Но здесь вся решительность прошла, и она, затаив дыхание, стала рассматривать лицо Сергея, которое казалось ей самым прекрасным на свете…

Сергей проснулся от ощущения, что на него кто-то смотрит. Под напряжением прошедшей ночи и беспокойства, которое он испытывал, он решил осторожно выяснить, прав ли он. Сквозь прищуренные веки он заметил стоящую над ним Ванду. Странно, промелькнуло у него, что ей нужно? Он решил понаблюдать за ней.

Ванда, сдерживая дыхание, стала медленно наклоняться над ним, и вскоре он даже ощутил ее дыхание. Но более всего его поразили глаза Ванды. Нет, он не мог ошибаться: ее глаза излучали нежность и любопытство… Влажные алые губы нетерпеливо вздрагивали и были так желанны, что в какой-то момент Сергей потерял над собой контроль. Он не выдержал, обнял девушку за плечи. Она чуть вздрогнула от неожиданности, но не оттолкнула его, не выпрямилась, а несколько застыла, как бы одеревенела… Но это было лишь какое-то мгновение, после которого она прижалась к Сергею и еле слышно зашептала:

— Милый… милый… Давай уедем отсюда! Далеко-далеко!..

Он молчал и только нежно гладил ее волосы, а в голове мелькало: «Неужели можно так притворяться?.. Как заглянуть к ней в душу?»

— А если я не тот, за кого ты меня принимаешь? — тихо проговорил он с усмешкой.

— Господи! — воскликнула Ванда. — Какое это имеет значение? Тот — не тот… Я сама не знаю, что со мной произошло! Никогда не думала не гадала, что такое может быть! Это какое-то наваждение! И я рада этому наваждению! Слышишь, рада! Знаю только одно: люблю тебя, а все остальное не имеет никакого значения! НИ-КА-КО-ГО!.. Вот до чего даже дошла: сама бросаюсь на шею! — Она вдруг всхлипнула.

— Не нужно, милая! Все будет хорошо! Успокойся, все будет хорошо! Только ты не спрашивай меня ни о чем! Просто верь, что я твой друг!

Она отстранилась от него и долго смотрела в его глаза, потом обхватила руками его голову.

— Я верю тебе, Сережа! — очень серьезно проговорила и поцеловала нежным и долгим поцелуем.

Сергей, не в силах более сдерживать охватившую его страсть, прижал ее к своей груди, потом перевернул ее на спину. Ванда вся вздрагивала от прикосновений его рук и томно постанывала. Специально или нет, но она не надела лифчика, и тонкой материи платья Сергей не ощущал, словно прикасался прямо к ее бархатистой коже. Сосочки на ее груди мгновенно затвердели, едва ощутили прикосновения его пальцев. Сергей стал опускать правую руку все ниже и ниже, поглаживая грудь, живот, бедра, пока его пальцы не ощутили край ее платья. Девушка вздрогнула от неожиданности, и на какое-то мгновение Сергею показалось, что она сейчас оттолкнет, но вдруг услышал ее шепот:

— Да, милый, да… Какие у тебя нежные и сильные руки… Как же мне хорошо!.. — Она опустила свои руки вниз и стала нетерпеливо расстегивать его брюки. — Я хочу, чтобы ты сделал мне больно! Хочу!

Сергей уже мало понимал, что он делает: его пальцы ощутили влажную от нетерпения ее плоть, а его плоть ощутила прикосновение нежных девичьих пальчиков, которые неумело пытались помочь ему найти нужное направление. Он тыкался словно слепой котенок, пока, наконец, не ощутил вокруг себя влажные нежные губки, горящие призывным жаром. Сергей подался вперед, и Ванда громко вскрикнула от боли, дернувшись машинально назад, но тут же по ее телу пробежала нервная дрожь, и она с радостью пошла навстречу и до конца приняла его в себя, с некоторой тревогой ощущая, как по ее ягодицам потекло что-то горячее…

Они не помнили, сколько продолжалось владение друг другом, но когда устали даже от удовольствия, они легли на спину рядом друг с другом и некоторое время молчали, мысленно оценивая происшедшее…

— Что же ты не сказала, что… еще девушка? — виновато спросил Сергей.

— А тебе разве было плохо? — улыбнулась Ванда.

— Ты же прекрасно знаешь, что я не об этом…

— Глупый, я же сказала, что остальное не имеет никакого значения. Не мучай себя: я так захотела, и потому все так и произошло! Я всегда мечтала, чтобы ЭТО было именно так: боль и радость одновременно! Хорошо, что я не обманулась в своих ожиданиях… Не переживай так: просто пришло мое время! — Она вдруг рассмеялась.

— Ты хочешь сказать, что тебе в принципе не очень важно, кто бы оказался рядом в этот момент?

— Конечно, важно! — Она снова рассмеялась. — С другим бы мне было гораздо хуже!

Сергей резко встал и начал застегивать свои брюки.

— Ты что, обиделся? И напрасно! Шутки понимать нужно! — Она встала и прикоснулась губами к его уху.

— Разве можно шутить в этом…

— Шутить можно и нужно во всем!

Неожиданно Сергей посмотрел на нее так, будто видел ее впервые. Она моментально почувствовала смену его настроения и поняла, что необходимо как-то все сгладить.

— Ну, не будь таким букой, милый! Мне очень хорошо с тобой, и мне показалось, что и тебе было хорошо, не так ли?

Сергей продолжал молча одеваться, испытывая какое — то необъяснимое чувство обмана. Словно получив в подарок какую-то вещь, о которой давно мечтал, и развернув красивую обертку, он обнаружил там неумелую подделку.

— Ты извини, Ванда, мне пора! — несколько сухо проговорил он.

— А когда ты вернешься? — Интуитивно Ванда поняла, что сейчас лучше не продолжать тот разговор.

— Я не приду сегодня ночевать. — Сергей умышленно не ответил сразу. — …И завтра тоже…

— Ты уезжаешь? — девушка была явно растеряна, даже голос чуть задрожал.

— Не волнуйся, пожалуйста, мы очень скоро увидимся: с продотрядом ухожу, по селам…

— Но это же опасно! — воскликнула Ванда. — Сколько таких отрядов погибло: ведь никто по своей воле хлеб не отдаст!

— И все же это не опаснее, чем находиться в городе! — усмехнулся Сергей.

— Это так… — машинально проговорила она, и Сергею показалось, что Ванда что-то недоговаривает.

Он еще раз внимательно посмотрел на нее, но счел благоразумнее промолчать и не задавать необдуманных вопросов. По возвращении будет возможность повнимательнее присмотреться к этой семье. Единственно, что смущало Сергея — он был первым мужчиной у Ванды, и это никак не умещалось в его голове…

Василий напросился немного проводить его, и после некоторых колебаний комиссар разрешил, но поставил условие, что Сергея вывезут из города на легковой машине, которая каким-то чудом продолжала выполнять свои функции. Мотор иногда простуженно чихал и кашлял, но продолжал работать.

— Ладно, достаточно, дальше пешком пойду! — решительно проговорил Сергей. — Здесь уже неконтролируемая территория.

Водитель остановил машину и молча пожал Сергею руку. Они с Василием вышли из машины, и водитель стал разворачиваться для возвращения в город.

Несколько минут они молча стояли и смотрели друг на друга.

— Прикипел я к тебе, Сережа, — тихо сказал Василий.

— Ты мне тоже пришелся по душе! — улыбнулся Сергей, и они крепко, по-мужски обнялись.

— Помни, Сергей, до гроба!.. — прошептал Василий, после чего быстро сел в машину, и та тут же сорвалась с места.

Некоторое время Сергей смотрел вслед, пока машина не скрылась в облаке проселочной пыли, потом повернулся, поудобнее закинул небольшой вещмешок с нехитрыми съестными припасами за спину и быстрым шагом двинулся вперед. Чем дальше он отходил от города, тем сильнее ощущал на душе тяжесть. Ему казалось, что он уходит от каких-то главных событий, которые должны произойти именно здесь, в городе, а он будет вдалеке. Он стал себя ругать за то, что не поделился своими сомнениями о Лановском.

Сейчас он начал тщательно анализировать все их встречи, его поведение, взгляд, интонацию. Интуитивно он все больше приходил к мысли, что Лановский ведет какую — то двойную игру и за внешней оболочкой скрывается нечто совсем другое. Как ни странно, но и Ванда способствовала тому, что сомнения только усилились…

Незадолго перед отъездом Сергея из Москвы был арестован человек, который на допросе упоминал о руководителе СВИ, но он сам его никогда лично не видел и совершенно случайно слышал его кличку: Седой. По тому, что ему было известно об этом руководителе, можно было заключить, что тот считается большим стратегом подпольной работы и его многие побаиваются за крутой и хитрый нрав.

Главное, что удалось выяснить у арестованного — Седой вполне легально работает на Советскую власть и пользуется у большевиков авторитетом, органически ненавидя их. Особый отдел ВЧК уже нащупал одну цепочку к руководству заговора СВИ против Советской власти, но она неожиданно оборвалась в этом городке. И Сергею показалось, что появилась тонюсенькая ниточка, настолько непрочная, что одно неверное движение — и все необходимо, будет начинать сначала…

Появившись в городке, Сергей своим свежим, «не намыленным» взглядом отметил различные, на первый взгляд совершенно незначительные нюансы, сразу насторожившие его. Например, Лановский: его странный интерес к Сергею, постоянная настороженность и, наконец, откуда у школьного учителя такая профессиональная военная выправка? По документам он никогда не служил, Сергей делал специальный запрос на него. Теперь Строгое! Этот человек произвел на Сергея неприятное впечатление. А этот случай с раненым? Зачем Строгову было интересоваться его здоровьем? Кроме того, странная реакция раненого на появление Строгова…

Неожиданно Сергей вспомнил свою первую встречу со Строговым и его вопрос о брате… И что Сергей ему кого-то напоминает!.. А если предположить, что Строгов и «вихрастый» были знакомы ранее?.. Черт возьми! Хоть назад возвращайся! Но толку от этого будет мало: не спрашивать же Строгова — знал он «вихрастого» ранее или нет! Да и с бандой пора кончать: люди боятся на улицу выходить, не говоря о поездках за город.

Начинало смеркаться, когда перед Сергеем неизвестно откуда появились четыре всадника. Он остановился и молча уставился на них.

— Кто такой и куда путь-дорогу держишь? — поинтересовался с ехидной улыбкой один из них.

— А вы кто такие, чтобы меня спрашивать? — спокойно отозвался Сергей.

— Ты посмотри на него, Микита! — оскалился рыжебородый. — За шаг, можно сказать, от могилы, а туда же! А если я тебе сейчас меж глаз врежу? А?

— Вы не ответили на мой вопрос! — спокойно напомнил Сергей. — Кто вы?

— Кто-кто… в кожаном пальто! — зло бросил он.

— Хлопцы батьки Грома! — неожиданно ответил молчащий до этого верзила. — Что у тебя в мешке?

— Ничего особенного: огурчики, хлеб, картошка… — начал перечислять Сергей, но верзила, наставив на него! винтовку, кивнул рыжебородому:

— Проверь-ка!

Тот лихо спрыгнул на землю, подошел к Сергею и взялся за его мешок. Сергей решил не сопротивляться и даже помог ему тот неожиданно отскочил в сторону и тоже вскинул винтовку:

— У него что-то под пиджаком, Микита!

— А ну вынай! — нахмурился тот. — И смотри у меня, не балуй!

Сергей спокойно расстегнул пиджак и отвернул одну полу в сторону: там у него оказался маузер. Он его отстегнул не спеша и подал верзиле.

— Может, его шлепнуть, а, Микита?

— А как перед Громом будешь отчитываться? — усмехнулся Сергей. — Лучше отведите меня к нему!

Его тон был настолько уверенным, что они невольно переглянулись между собой, и Микита не без угрозы проговорил:

— Ну, что ж, отведем тебя до батьки, но если обманул, то сам пидвешу тебя за яйцы! — Они громко заржали, потом поставили Сергея между собой: два всадника впереди и два сзади — и так повели его на хутор…

Огромный двор, обнесенный бревенчатым заплотом, был переполнен пьяными мужиками. Они сидели за свежесколоченным длинным столом, тянувшимся из крепкого бревенчатого дома. Пьяный шум, звон битой посуды, грязная ругань…

Гуляла банда батьки Грома, празднуя его «очередную» свадьбу… Самогон лился рекой. Несколько тачанок с тупорылыми пулеметами, запряженные добрыми, упитанными конями, готовы были в любой момент двинуться в «поход», хотя вряд ли кто из сидящих на них часовых смог бы удержать вожжи в руках: их красные, тупые от перепоя лица не выражали ничего, кроме райского блаженства и совершеннейшего отсутствия всякого присутствия. Неожиданно раздалось женское повизгивание и громкий звонкий удар по излому телу.

— Ты, рожа пьяная, убери свои грязные лапы! Если хочешь, маманю мою лапай: ей это по вкусу, а меня не трожь, если не хочешь по хохотальнику схлопотать, — незлобно, скорее машинально выговаривала молодая, почти двухметрового роста, девица с упитанными телесами.

— Так ты ж моложе, а значит, и мясо нежнее и вкуснее! — усмехнулся бородатый мужик. Все вокруг рассмеялись, и он, поддержанный мужиками, снова полез к ней.

— Моложе, да не по твоей роже! — бойко ответила девица и так двинула его в подбородок, что тот моментально плюхнулся ей под ноги. — Вот кобелюга так кобелюга: в чем душа-то держится, а туда же…

— Вот это Маша так Маша! — Все вокруг одобрительно заржали, на этот раз уже над незадачливым мужиком, который с большим трудом поднялся на ноги, потирая подбородок и опасливо поглядывая на девицу.

— Маш, а Маш, может, мне дашь?! — прокричал еще один бородач, перекрывая хохот мужиков.

— А че, подходи — дам! — ответила она и подняла вверх свой огромный кулак.

Новый взрыв хохота заглушил ответ, а кто-то добавил:

— Ты что, Михайло, забыл, что с ею только Микита справляется… А, Микита? Микита! — позвали того, что пришел вместе с Сергеем.

— Ну шо? — откликнулся Микита, медленно поднимаясь из-за стола. Его огромное, пудов на семь, тело смотрелось весьма внушительно среди присутствующих.

— Да уж, не вам, доходягам, чета!.. Пошли, Микитушка! — ласково насколько могла проговорила девица.

— Иди-иди, Микита, она тебя «приголубит» своими кувалдами по твоей кудрявой головушке! Го-го-го! — заржал мужик с лысиной на затылке. И снова все вокруг подхватили этот смех, сотрясая воздух и стены дома своими лужеными глотками.

В главной горнице, во главе стола, рядом со своей пухлой «невестой» восседал сам батько. Его маленькая голова словно вросла в плечи, и шеи почти не было. Самыми примечательными у него были: тело — огромное и жирное и длинные руки, покрытые рыжими густыми волосами. Руки оканчивались ладонями-лопатами.

Угрюмо наблюдая за всеми, он хлестал самогон рюмку за рюмкой.

— Рано отчаиваться, батько! — проговорил один из сидевших около него мужчин, судя по выправке, бывший офицер. — Мы — мужицкая держава. — Он залпом выпил рюмку самогона, поморщился и продолжил: — А крестьянин явно недоволен большевистской властью, а это уже кое-что!

— Брось, начштаба, заправлять мне мозги! — махнул Гром своей «лопатой». И, странное дело, стоило ему заговорить, как в глаза бросилось явное несоответствие между его внешним видом и речью. Длинные волосы на голове, борода — лопатой, крестьянская одежда — все это никак не сочеталось с его интеллигентным выговором. — Ты же бывший офицер, а не понимаешь, а может быть и понимаешь, но скрываешь: ведь кто бунтует-то — кулак, а сила сейчас не у него… — Гром помолчал немного, снова опрокинул самогон единым залпом. — Нет! — Он стукнул по столу рукой. — Погуляю, пощипаю комиссаров сколько смогу, а там…

Что «там», ему договорить не удалось: прервали. В дверь протиснулся мужик с лохматой головой. Перекрывая шум в доме, крикнул хриплым голосом:

— Батько!

— Ну! — буркнул Гром.

Тот начал что-то говорить, но ничего невозможно было разобрать из-за шума. Гром недовольно поморщился, поднял вверх револьвер и выстрелил в потолок. В доме мгновенно воцарилась мертвая тишина. Все знали его бешеный характер, который был опасным в такие моменты: кто ему наперекор — пристрелит на месте. Он снова посмотрел на лохматого:

— Ну!..

— Там, батько, хлопци антилигента одного спиймалы, шлялси без делы…

— Ну?

— Вже хотелы его тюкнуть, а он до тибя добиватси! — Он громко заржал, обнажая свои гнилые зубы.

— Давай его сюда! — приказал Гром.

— Сичас, зараз! — Лохматый моментально исчез за дверью.

Вскоре в горницу втолкнули Сергея. Он был одет в добротный костюм и галстук и выглядел инородным среди присутствующих. Он спокойно и молча оглядел всех сидящих за главным столом. В избе стояла тишина. Все ожидали обычного представления, устраиваемого батькой в таких случаях с арестованными. Как он говорил: «Если человек случайно вышел на моих людей, то он может не случайно привести сюда красных, и поэтому этот человек должен навсегда остаться здесь!» И зачастую сам пристреливал, вдоволь перед этим наиздевавшись.

— Ну, что скажете, молодой человек? Исповедоваться мне решили или как? — довольно вежливо начал батько, и очень часто этот тон вводил будущую жертву в заблуждение. Многие из сидящих за столом с трудом сдерживались, чтобы не рассмеяться.

— Во, батько, при ем нашли! — сказал рыжебородый, который привел Сергея. Он протянул Грому маузер.

— Батько, разреши, я ему из ентой штуки в лоб стрельну: не попаду, так жить будет! — со вздохом проговорил Микита, обнимая свою необъятную подругу.

Все вокруг заревели от восторга.

— Пасть закрой, бычок-производитель: зубки порастеряешь! — беззлобно бросил Сергей.

— Ну он тебя и отбрил! А, Микита?! — воскликнул тот самый мужик, который приставал к дородной Маше. — Бычок-производитель! Гы-гы-гы! — зашелся он в хохоте, и теперь все начали смеяться уже над Микитой.

Позеленев от злости, тот вырвал свое мощное тело со стула и хотел двинуться на Сергея, но в него вцепилась своими огромными руками «нежная» подружка.

— Вы батько Гром? — неожиданно спросил Сергей, в упор глядя на него.

— Так и что?!

— Поговорить необходимо! — ответил Сергей, сощурив многозначительно свои глаза. — Тет-а-тет!

— Ладно, пошли! — немного подумав, согласился Гром. Как большей частью все нервные люди, он был настолько любопытным человеком, что это качество брало верх над его трусостью. Кроме того, он восхищался смелыми людьми и всегда старался понять: что в них такого, что заставляет их подниматься над природным инстинктом самосохранения? Вот и сейчас: этот юноша наверняка знает, что его ожидает, но и перед лицом смерти держится спокойно и уверенно.

Подхватив со стола маузер Сергея, Гром с трудом поднял свое жирное тело с кресла, кивнул Сергею и пошел, не оглядываясь, в другую комнату. Сергей двинулся за ним.

— Слухай, начштаба, а че це воно таке «тета тета»? — неожиданно поинтересовался удивленный Микита.

— А это… это… чтобы дураки спрашивали! — буркнул тот, подозрительно поглядывая на дверь, за которой скрылись батько со странным задержанным.

Застолье продолжалось, а пышнотелая «невеста» пыталась выдавить из себя хоть какую-нибудь улыбку, чтобы скрыть предательские слезы, выступившие в уголках ее огромных глаз. Нет, не такую свадьбу представляла она себе, когда батько предложил ей «обвенчаться», обещая «носить на руках и осыпать золотом»!

— Слушаю ровно минуту! — проговорил батько, когда они вошли в пустую комнату, где стояло, украшенное охапками полевых цветов, огромное «брачное ложе». Гром, держа в правой руке маузер, вытащил левой рукой часы-луковицу и нажал на кнопку. Тут же откинулась крышка.

— Спрячь часы, Гром! Я из Центра! — очень тщательно скрывая волнение, произнес Сергей и потянулся к внутреннему карману пиджака. Гром моментально направил маузер ему в грудь.

— Ох и нервный вы, дядя! Уберите пушку, а то нажмете невзначай!

— Что это ты петушишься? Или не ты, а я у тебя на «мушке»? — теряя терпение, воскликнул Гром. — Вот возьму и действительно «случайно» нажму — сразу же вся спесь с тебя и спрыгнет!

— Разве так друзей встречают? — обиженно произнес Сергей, затем надорвал у пиджака подкладку и вытащил плотно сложенную бумагу. — Вот, читайте!

Гром положил часы в карман, взял бумагу, медленно развернул ее и начал читать, не выпуская, однако, из рук маузера и изредка бросая на Сергея подозрительные взгляды. Он сегодня много выпил, но обычная осторожность превратилась в привычку.

Выждав, когда Гром дочитал бумагу до определенного места, Сергей решил, что наступил подходящий момент сыграть на самовлюбленности Грома: вытянувшись во фрунт, он с пафосом громко и четко произнес:

— Поздравляю вас со званием полковника и назначением на пост главнокомандующего повстанческими отрядами края. — После этого он вытащил из-за пояса погоны полковника, не без труда найденные для этого случая комиссаром, и торжественно протянул их Грому.

Довольно улыбаясь, батько взял погоны, но вдруг прищурил свои и без того маленькие глазки:

— А где же… — начал он и вновь настороженно сжал маузер.

«Вот черт! — ругнулся про себя Сергей. — Вот она — первая закавыка! А если паролем является не фото?»

Однако делать ничего не оставалось: приходилось рисковать. Сергей спокойно и уверенно снял с себя кепку и быстро оторвал козырек.

— Я так спешил сообщить вам радостную новость, что забыл об этом. — Он вытащил из козырька кусок фотографии и молча протянул Грому.

— Наконец-то! — перевел дух Гром. — Еще бы секунда, и ты — покойник!

Он взял часть фотографии, протянутую Сергеем, затем вытащил из кармана бумажник и из него — другую часть фотографии, сложил их вместе: края ровно сошлись…

Пока тот манипулировал с фотографией, Сергей внимательно осмотрел комнату на случай возможного провала. У кровати стоял небольшой столик, на котором он увидел револьвер, окно было широко распахнуто…

— А дальше? — почти успокоившись, спросил Гром.

— Только привет просил передать! — пожал плечами Сергей: он понял, что это вторая закавыка, и самая серьезная. К части фотографии нужно явно что-то сказать на словах… Что? Взгляд Сергея скользнул по фотографии, которую продолжал держать в руке Гром: на фотографии он увидел Яна Марковича и Ванду…

— Что же ты, парень, так и надо было сказать: вам привет от Се… — Потеряв бдительность то ли от излишнего алкоголя, то ли от радостного события, что его заслуги замечены в Центре, Гром машинально подсказал Сергею вторую часть пароля.

«Неужели?» — промелькнуло у Панкова, и он решил вновь рискнуть.

— Тьфу, черт! Вам привет от Седого! — Он облегченно засмеялся, как бы сконфуженно всплеснув руками. — Детские какие-то пароли… «Кто же такой этот Седой? — неотступно сверлило в его голове. — С Лановским все ясно: явная контра! Но, может, он и есть Седой? — Глаза Сергея зло вспыхнули, но он тут же взял себя в руки. — Спокойно, Панков, спокойно! Кто бы ты ни был, господин Седой, разберемся!» — Он обеспокоенно взглянул на Грома, но тот ничего не заметил, занятый смакованием текста привезенного послания Центра. Перечитав его еще раз, он сложил бумагу и сунул в карман, затем довольно потер руками-лопатами:

— Ну, вот — теперь совсем другой коленкор! — Он положил маузер на стол и усмехнулся: — Ты что же, впервые связным пошел?

— Так точно, господин полковник! Впервые! — Сергей старательно вытянулся по стойке «смирно».

— Да ладно, будь проще, парень! — Грому явно льстила новая его должность. — Как звать, величать тебя? Да ты садись! — радушно предложил он.

— Сергеем зовите, а величать ни к чему, тем более необязательно знать фамилию! — Сергей совсем пришел в себя. — Меньше знаешь — лучше спишь! Как говорил… — Он хотел пошутить, но Гром бросил:

— Как говорил Седой!.. И правильно! Люблю осторожных! — миролюбиво согласился Гром.

— Итак, «ближе к телу», как говаривал на этот раз мой друг, барон — поручик Клюев! — Сергей придвинул стул ближе в батьке. — От вас сейчас ждут самых решительных действий! Вы думаете, что вас назначили главнокомандующим просто так, за красивые глаза? Нет, от вас и ждут многого! Вы знаете, какая царит обстановка на фронте? Не сегодня-завтра Деникин будет здесь — это я выражаюсь фигурально, — добавил Сергей, заметив, как встрепенулся Гром. — Самое главное сейчас: сплотить и объединить все силы для борьбы, для священной борьбы с большевиками, и в один прекрасный момент, о котором вас своевременно предупредят, единым махом покончить с Советами! — Он перевел дух и продолжил: — И не нужно размениваться на бессмысленный риск, на мелкие расправы с единицами красных! На вас очень надеются, помня ваши заслуги перед народом и Отечеством! — Сергей снова перешел на пафос.

— И куда же предполагают бросить мои войска? — Услышав такие слова про себя, он даже плечи расправил, хотя и было заметно, что ему с трудом удается изображать из себя трезвого человека.

Единственное, что он твердо осознал, что перед ним сидит человек, от которого зависит очень многое. Он явно является наблюдателем, и вce зависит от того, как он доложит в Центр о положении в его отрядах. Именно поэтому и решил Гром: быть с ним как можно любезнее и попытаться расположить к себе. Он вдруг икнул и уставился на Сергея, встряхнув головой.

— Удар нужно направить на… на взятие города! — Сергею с трудом удалось сохранить серьезную мину, представляя картину, как эта пьяная орда пойдет штурмовать город.

— На город? — удивленно переспросил Гром, уверенный, что Сергей пошутил, однако наткнулся на его серьезный взгляд и поспешно согласился, деланно обрадовавшись. — Да это же просто здорово! А Седому скажи, чтобы Семенчука, комиссарчика ихнего, он для меня оставил… — Он вдруг так посмотрел, что можно было представить, что бы осталось от Семенчука, окажись он здесь.

Неожиданно из комнаты, где шло застолье, послышались выстрелы, и Сергей, подхватив со стола свой маузер, ринулся туда. И Грому ничего не оставалось делать, как последовать за ним.

Когда они вбежали, то увидели следующую картину: огромный Микита, покачиваясь, пытается попасть в яблоко, лежащее на донышке перевернутой кринки, установленной на комоде у противоположной стены. Все его попытки оказались явно безрезультатными: стена над комодом была изрыта пулями. Увидев все это, Гром успокоился и спокойно плюхнулся в кресло. Сергей громко хмыкнул.

Микита вновь тщательно прицелился и выстрелил… кринка, на которой лежало яблоко, разлетелась вдребезги.

— Эх ты, горе-стрелок! — презрительно бросил батько. — А еще хотел ему в лоб попасть! — кивнул он в сторону Сергея.

— Да ему только по быкам можно, да и то — в упор! — язвительно бросил Сергей, и вокруг расхохотались.

— Так, может, ты, щенок, сможешь лучше? Или свой маузер ты держишь на потребу, орехи колоть? — зло выговорил Микита и бросил Сергею свой маузер.

— Спасибо, у меня есть свой! — ловко поймав маузер Микиты, заметил Сергей и тут же бросил его назад. Неуклюже схватив его обеими руками, Микита едва не выронил его на пол.

— Хорошо, предлагаю такое пари, — продолжил Сергей. — Если из пяти выстрелов я хотя бы раз промахнусь, то отдам тебе свой маузер, но если ни разу не промахнусь, то ты будешь обращаться ко мне только на «вы», да и другим будешь напоминать об этом… Ну, как, идет?

— Ладушки! — осклабился пьяно Микита и подмигнул сидящим за столом, затем зычно крикнул: — Машуня! Пять кринок и яблоки, живо! Принесь!

— Та не реви, Никитушка, я здеся! — жеманно проговорила девица, вставая из-за стола. — Я мигом!

Вскоре на комоде установили пять кринок, и на каждой положили столько же краснобоких яблок. Сергей медленно подошел к комоду, внимательно посмотрел на них, словно проверяя надежность их установки. Все с интересом наблюдали, а Гром даже забыл о своей рюмке. Микита многозначительно усмехнулся:

— Прямо в упор думаешь стрелять?

Сергей ничего не ответил, а взял одно яблоко и бросил его Грому.

— Одно — командиру! — весело крикнул он.

Затем подхватил второе яблоко.

— Кто начштаба? — спросил он.

Батько кивнул в сторону сидящего рядом с ним начштаба. Сергей бросил ему яблоко, взял третье.

— Фамилия твоя как? — спросил он Микиту.

— Моя-то? — удивился тот. — Дубина мы! — Он вдруг смутился.

— Это тебе… Дубина! — усмехнулся Сергей и бросил ему третье яблоко. — А это я съем сам! — Он взял четвертое яблоко и начал его демонстративно есть. Все вокруг рассмеялись.

— Ловко ты расстрелял четыре: уси вбил! — развеселился Микита. — А як же с пятым?

— А по пятому… буду стрелять! — ответил Сергей, затем выхватил из ножен сидящего поблизости бандита шашку и дважды взмахнул ею над яблоком. Все недоуменно смотрели на яблоко, которое целехонькое лежало на кринке, и только начштаба одобрительно кивнул головой, оценив твердость руки молодого парня.

— Иди, Микита, возьми яблоко! — вновь усмехнулся Сергей.

Тот подошел, попробовал взять яблоко, но оно неожиданно распалось в его руках на четыре части, и он растерянно глядел на ту, что осталась в его руке.

— Разложи их по кринкам, Микита, — предложил Сергей, продолжая невозмутимо жевать свое яблоко.

Микита терпеливо разложил все части по донышкам кринок, криво улыбнулся и отошел в сторону. Сергей внимательно оглядел всех притихших присутствующих: набилось очень много народу, а некоторые смотрели в окно. Стояла тишина, и все с интересом наблюдали за странным незнакомцем, который неторопливо подошел к комоду.

— А на пятую кринку положим это. — Он положил небольшой огрызок, оставшийся от его яблока. Он был настолько маленьким, что начштаба недоверчиво покачал головой.

Сергей отошел в противоположный конец комнаты, повернулся, подмигнул Миките, затем резко вскинул маузер и произвел быстро пять выстрелов. Казалось, что он даже не прицеливался, да и невозможно было это сделать, настолько быстро были сделаны выстрелы. У всех звенело в ушах, и все молча и оцепенело смотрели на кринки. Наконец, Микита не выдержал и недоверчиво подошел к комоду, потрогал пустые донца кринок.

— Надо же, усе вбыл! — растерянно проговорил он.

— На «вы», Микита, на «вы»! — рассмеялся батько и внимательно посмотрел на Сергея. В его глазах промелькнуло явное любопытство и некоторое беспокойство.

— Так я ж и гутарю — усе вбылы! — повторил Микита.

Некоторые, подобно Миките, подходили к комоду и даже ощупывали кринки, не доверяя своим глазам, затем хлопали Ми киту по плечу, одобрительно посматривая в сторону Сергея…

Для Сергея выделили отдельную комнату, и он почти сразу уснул, переполненный всевозможными волнениями минувшего дня. Рано утром его разбудил топот подъехавшей лошади. Потянувшись до хруста в суставах, Сергей не спеша оделся и подошел к окну. То, что он там увидел, заставило его вздрогнуть и быстро подхватить маузер. У самого крыльца дома стояла Ванда и о чем-то разговаривала с Микитой, после чего тот вошел в дом, а девушка осталась у крыльца.

Осторожно приоткрыв окно, Сергей внимательно оглядел двор, оказавшийся, к счастью, пустым, сунул маузер за пояс, распахнул окно пошире и негромко позвал:

— Ванда!.. Ванда, подойди сюда!

Ванда оглянулась на знакомый голос и едва не вскрикнула, увидев Сергея. Затем настороженно положила руку в карман жакета и медленно подошла к нему.

— Что, не ожидала? — спокойно проговорил Сергей, чуть улыбнувшись, затем, уже более серьезно, добавил: — Отец что-нибудь передал для меня?

— Так это… — Она все еще никак не могла поверить в то, что Сергей, служащий в Чека, и здесь, с ними. — Вы? Ты с нами? — Растерянно и недоверчиво она смотрела на него, не зная, что предпринять. Сергей понял, что она не верит ему и нужно что-то придумать, и как можно быстрее: с минуты на минуту войдет Микита, и тогда… Тогда провал всей операции! Что же делать?

— О том, что я работаю в Чека, ни с кем, кроме отца, не разговаривай! — приказным тоном сказал он. — Еще, возможно, придется вернуться туда! — Он делал вид, что не замечает ее недоверия, и не давал ей опомниться. Быстро, но спокойно спросил: — Что еще, кроме привета, просил передать Седой?

Он рискнул, рассчитывая, что это принесет результат. Расчет оказался верным: услыхав про Седого, она почти успокоилась и облегченно вздохнула. Про пароль и Седого может знать только человек из Центра.

— Он очень беспокоился: добрались вы, то есть ты, до батьки Грома или нет. Вот послал меня… Но главное, из-за чего я здесь, в другом: завтра наши возьмут город! Фронт прорван.

Сергей едва не застонал от такой новости.

— Что с тобой? — воскликнула Ванда.

— Наконец-то! — воскликнул он, не без труда изобразив радость на своем лице.

— Батьке приказано поддержать своими отрядами с юга, а вам, Сергей Петрович, необходимо возвращаться в город.

— Хорошо! Правда, мне самому хотелось участвовать во взятии…

— Мне кажется, что там вы не меньше будете в этом участвовать! Скажите, а почему отец ничего не сказал мне о тебе, даже тогда, когда я ему сказала, что ты отправился реквизировать хлеб у кулаков? Почему он скрыл все от меня?

— А вдруг бы ты попалась? Ведь красные умеют вытягивать жилы не только у мужчин, но и у девушек! — Он испытующе уставился ей прямо в глаза.

— И ты подумал, что я смогла бы не выдержать пыток и выдать тебя красным? — Она явно обиделась. — Ведь я тебя…

— Мадамочка! — крикнул с крыльца Микита, прерывая ее признание. — Ходьте до батьки!

Она вздохнула, хотела еще что-то сказать, но Сергей наклонился и чмокнул ее прямо в губы. Она вдруг смутилась и с любовью посмотрела на него.

— Я ни на миг не сомневался в тебе! — серьезно ответил Сергей. — Помнишь, я тебе говорил, что все будет хорошо?

— Помню! — она с нежностью улыбнулась, поцеловала его и направилась к Миките…

10

…В кабинет Семенчука кто-то тихо постучал.

— Входи, Паша, входи! — сказал Федор, заканчивая разговор по телефону.

— Здравствуй, Федор! — прогнусавил тот.

— Здравствуй, здравствуй! — комиссар хитро прищурился. — Ну, с чем пришел? Решил самосознательно со своими мильенами расстаться? Добровольно, так сказать, отдать свои, нажитые неправедным трудом богатства трудовому народу?

Пашка тихо и гадливо захихикал.

— Все шуткуешь, Федор? Я так… просто… тебя попроведовать зашел.

— Неужто соскучился или о здоровье моем беспокоишься? — усмехнулся комиссар. — Ну, садись, коли так: гостем будешь! Рассказывай, как живешь-можешь?

— Жить-то живу, а вот мочь — не могу! Одно слово: жисть — индейка, а судьба — злодейка! — Он тяжело вздохнул.

— Что это тебя в такой кисляк бросило? Уж кому-кому, а тебе, мне кажется, грешно на жизнь жаловаться!

Немного помолчав, Пашка покосился на дверь и тихо произнес:

— Разговор к тебе имею…

— Говори, нас никто не слышит! — Федор с любопытством посмотрел на Пашку, но тот был серьезен, как никогда ранее.

— Хорошо, слухай, коли так. Намеднись дружка свово стренул…

— Уж не батьку ли Грома? — ехидно спросил Федор.

— Я ж не шутковать к тебе пришел, — обиделся тот.

— Ну, ладно-ладно, говори!

— Так вот… Сказывал тот верный человек, что батька собирается в село Белкино наведаться… — Пашка замолчал, лукаво поглядывая на комиссара: заинтересуется тот или нет этой информацией.

— И когда же он собирается это сделать? Не сказывал твой «верный» человек?

— Завтра поутру! — он хитро опустил глаза.

— С батькой хочешь разделаться? Но учти — с золотом все равно расстаться придется! И еще учти! — в голосе Федора послышался металл. — Вернее, заруби себе на носу: попытаешься свинью нам подложить — под землей найду! Понял?

— Да чего уж тута не понять! — испуганно промямлил Пашка, затем сгреб со стола свой пропуск, подписанный Федором, и, пятясь спиной, вышел за дверь.

Федор тут же поднял трубку.

— Василий, мухой ко мне!

Комиссар встал из-за стола и начал взволнованно мерить кабинет из угла в угол. Неужели можно наконец разделаться с бандой Грома? Значит, Сергей уже в банде! Но они же уговорились, что он склонит Грома ко взятию города! Значит, что-то не сработало… Эх, сейчас бы весточку от Сергея! Но упускать такой случай?! До Белкино же рукой подать: каких-то два-три часа рысью… Его мысли были прерваны Пашкой, заглянувшим в кабинет.

— Время-то ты не проставил, Федор! — проговорил тот, словно извиняясь за оплошность комиссара. — А часовой придрался и не пущает…

— Ты уж извини меня, Паша, это я по рассеянности. Давай сюда, проставлю…

Он взял у Пашки пропуск и намеренно сломал перо.

— От… будь ты неладна!

В этот момент заглянул Василий.

— Можно?

— Входи-входи, Василий, ты-то мне как раз и нужен!.. Выйди-ка, Паша, на минутку! Посиди в коридоре, я позову! — Комиссар говорил в угрожающем тоне, и встревоженный Пашка молча вышел за дверь.

Еще дверь не успела закрыться, как Семенчук закричал:

— Ты куда это перья положил, сукин ты сын! — а глазами показывал на дверь.

— Так в столе должны быть. — Василий догадался, что от него требуется, и включился в игру. — Намедни в ящик л ожил, сейчас найду. — Он подошел к комиссару и, выдвигая ящики стола, склонил свое ухо к Федору.

— Пашка встречался с кем-нибудь? — шепотом спросил тот.

— Только на рынке, с типом одним шушукался… Тот всегда там кремнями промышляет: часто его вижу… Более ни с кем!

— Отлично! — воскликнул Семенчук. — В следующий раз ближе нужно класть, чтобы сразу можно было найти! — громко сказал он, а шепотом добавил: — До самого утра не спускай с него глаз, а утром тебя Исаченко подменит.

— Есть, комиссар! — Василий вышел из кабинета.

— Паша! Зайди, дорогой! — ласково позвал его комиссар.

Дверь моментально открылась, и Федор усмехнулся: прямо под дверью стоял, вынюхивал.

— Давай бери свой пропуск и дуй отсюда: дел у меня хватает и без тебя.

Выждав несколько минут, пока не стихли Пашкины шаги, комиссар поднял трубку телефона.

— Соедините меня со Строговым!.. Строгов? Здравствуй!.. Тут вот какое дело: батько Гром в Белкино направляется… Утром!.. Откуда сведения? Пашка-гнус принес… ну, золотоискатель тот… Да нет, не думаю, что врет: он Грома как огня боится и хочет с ним разделаться с нашей помощью. Думаю, что отряда рабочих и наших красноармейцев будет вполне достаточно. Риск?.. Риск, конечно, велик — согласен, но очень уж заманчиво разделаться с бандой одним махом! Да и делов-то всего на один день: вечером уйдем, а к обеду уже будем здесь!.. Ну, добро! — Комиссар повесил трубку и дал отбой.

Ближе к вечеру, когда Федор, уладив все намеченные им дела и выпросив для осуществления плана уничтожения банды Грома требуемое количество людей, уже собирался направиться к исполкому, где был объявлен сбор, в кабинет ввалился Василий.

— Что случилось? — вскочил из-за стола Федор.

— Ничего… — растерялся Василий. — Пальто зашел свое взять: на улице-то холодно стало ночью!

— А Пашка где? — нахмурился Федор.

— Пришел домой, разделся и лег спать…

— Тебе кто разрешил оставить пост? — взорвался комиссар.

— Я думал… — начал Василий, но Семенчук перебил его.

— Быстро к нему и глаз с него не спускать! Понял? А если куда решит отправиться — арестовать! Смотри, головой отвечаешь!..

— Слушаюсь, комиссар! — несколько обиженно ответил Василий и быстро исчез за дверью.

…Во дворе здания исполкома собирались рабочие, вооруженные винтовками, а вскоре к ним присоединился и отряд красноармейцев.

— Привет, земляк! — радушно воскликнул пожилой рабочий, подходя к худому красноармейцу. — Табачком не богатый?

— Найдется, однако. — Тот прислонил к дереву свою винтовку и полез в карман шинели. Они уселись на скамейку, свернули по козьей ножке и с удовольствием затянулись.

— Случаем не знаешь, на кой леший нас собрали сюда? — поинтересовался рабочий.

— Да учения навроде какие-то… — пожал тот плечами.

— Навроде — в огороде!.. Уж не вы ли нас учить собираетесь? — усмехнулся рабочий.

В этот момент, стараясь не привлекать особого внимания, к ним неторопливо подошел Пашка-гнус. Он присел рядом и начал деловито переобувать ботинок. Потом вытащил кисет, скрутил цигарку.

— Огоньку не найдется, мужики?

— Как не найтись: во, прикуривай! — Пожилой рабочий протянул ему свою цигарку.

— Куда это вас опять гонют? — как бы невзначай поинтересовался Пашка.

— А шут его знает… Учения какие-то, — отозвался тот.

— Ну-ну… — Пашка вернул его цигарку, потопал несколько раз переобутой ногой, как бы проверяя, все ли в порядке, и, попрощавшись, пошел со двора. Его глаза продолжали «бегать» по сторонам, выискивая своего прилипчивого Василия.

Его слежку он приметил сразу и поэтому спокойно и не спеша, выйдя из здания Чека, отправился в свою хлипкую хибарку. Затем демонстративно медленно разделся и улегся спать, притушив «летучую мышь», но через некоторое время выглянул в окно — Василия уже не было…

Сейчас, спрятавшись в переулке, Пашка продолжал свои наблюдения до тех пор, пока солдаты и рабочие, построившись в колонны, не двинулись со двора исполкома.

Тем временем Василий, накинув свое пальто, сразу же вернулся к домику Пашки. Заглянув в его окно, он разглядел уснувшего Пашку и, обиженно ворча на комиссара за его незаслуженную нахлобучку, уселся на скамейку ближайшего дома с таким расчетом, чтобы видеть выход из Пашкиного домика.

Поздно ночью к особняку Яна Марковича, осторожно поглядывая по сторонам, подобрался Пашка. Он тихо постучал в окно: три быстрых удара и два с небольшими промежутками. Окно вскоре приоткрылось, и в него выглянул Ян Маркович.

— Ну! — нетерпеливо произнес он.

— Завтра утром город можно брать голыми руками: клюнули! Большой отряд солдат и рабочих ушел в сторону села Белкино. Я их даже проводил немного. — Самодовольный Пашка преданно смотрел на Яна Марковича.

— Тогда вот что: скачи к батьке Грому и передай, чтобы до десяти часов утра он со своими хлопцами напал на город по плану, который мы с ним разработали ранее: первым делом — вокзал, потом — Чека, телеграф и так далее… Передай, чтобы не мешкали там: быстро, весело и неожиданно! — Ян Маркович хлопнул Пашку по плечу. — А Виктору скажи, чтобы ко мне поспешил: он мне здесь понадобится! Ясно?

— Как не ясно! Чай, моя кровь…

— Смотри — Ванду береги!

— Вы не сумлевайтесь: жисть положу, но…

— Ладно, иди с Богом! — перебил Ян Маркович и прикрыл окно.

…Было уже четверть второго ночи, когда Семенчук закончил просматривать бумаги, переданные Сергеем. «Толковый парень! — улыбнулся комиссар. — Отметил именно то, что мне самому не очень нравится…»

Он отложил в сторону те бумаги, что не несли никакой важной информации, встал из-за стола и по привычке заходил по кабинету. Федор никак не мог понять, почему Пашка скрывал факт наличия у него племянника. Кроме того, Пашка вообще отрицал какое-либо наличие у себя родственников… Странно!

Федор прикрыл кабинет и направился к выходу.

— Товарищ комиссар, — обратился к нему часовой у входа. — Тут до вас одна барышня приходила. — Он смущенно улыбнулся. — Вот… оставила цей пакет… Еще она просила передать, что это запросы, нет, ответы на запросы Панкова…

— Так что же ты не принес ко мне?

— Так вже ж поздно и нет никого, а пост оставлять я не мог.

— А, ну правильно: пост оставлять никогда не нужно! — машинально проговорил Федор, просматривая документы. Неожиданно он наткнулся на небольшой снимок молодого парня и, чертыхнувшись про себя, тут же бросился на улицу.

Он чуть ли не бежал, с трудом сдерживая себя. Улицы были пустынны и тихи, словно перед грозой. Когда Федор подошел к домику Пашки, от стены противоположного дома отделилась одинокая фигура, и комиссар машинально сунул руку в карман за револьвером, но тут же узнал Василия.

— Ну, как? — тихо спросил Федор.

— Все в порядке, комиссар! — бодро ответил Василий. — Спит как убитый… Несколько раз подходил, заглядывал в его окно: даже не ворочается!

— Так, — облегченно вздохнул комиссар, но сразу же встрепенулся: — Не ворочается, говоришь? А ну, пошли!

Он решительно подошел к дверям Пашкиного домика и громко постучал: никто не откликнулся. Он постучал еще, но результат был тот же. Комиссар с силой пихнул плечом в дверь, и она широко распахнулась. Федор подскочил к постели и откинул в сторону одеяло — там были уложены в кучу старые вещи, которые и создавали видимость спящего человека.

— Наверное, когда я бегал за пальто… — виновато произнес Василий.

— Эх! — огорченно выдохнул Федор. — Сейчас это уже не имеет никакого значения! — Он задумался немного, потом решительно бросил: — Вот что, бери коня — и стрелой в село Белкино: верни отряд! Что-то здесь не так… Я буду у себя в кабинете!..

…Перед развернутой на столе «трехверсткой», кроме Грома, начштаба и Сергея с Вандой, сидели командиры сотен.

— Так и будем действовать, — подытожил Гром, — пополудни выступаем… Все!

— Что ж, господа, пора в дорогу! — Сергей поднялся со стула. — Ты со мной? — спросил он Ванду.

— Нет, мне еще одного человека дождаться нужно… к сожалению! — добавила она и смущенно опустила глаза.

Сергей настороженно взглянул на нее, но спросить, кого Ванда ожидает, не решился.

— Тебя проводят до города, — сказал Гром и крикнул: — Микита!

— Я здесь, Батько! — пробасил тот, входя в комнату.

— Проводишь их благородие до самого города! И чтобы ни одного волоска с него не слетело! — приказал Гром и встал из-за стола. — И не жаль тебе нас покидать? — Он протянул руку Сергею.

— Жаль! — откровенно признался Сергей. — Но, я думаю, ненадолго! — Он усмехнулся.

— Будем надеяться! Ну, до встречи…

— До встречи, Гром! До свидания, начштаба! — Сергей хлопнул его по плечу. — Приготовь лошадей и жди меня во дворе: скоро выйду, — кивнул он Миките.

— Что ж, Ванда, будем прощаться? — Сергей подошел к ней, взял за руку, но девушка неожиданно чмокнула его прямо в губы и тут же отвернулась.

Это произошло при всех, и Сергей смущенно оглянулся: он хотел спросить Ванду — кого же она ожидает, но наткнулся на пристальный взгляд начштаба и вышел в свою комнату, чтобы собраться в дорогу.

Завязывая галстук, Сергей услышал лошадиный топот и выглянул в окно. Было темно, и рассмотреть приезжего оказалось невозможным. Голос показался Сергею знакомым, и он, едва хлопнула входная дверь, окликнул Микиту.

— Кто это там приехал? — поинтересовался он.

— Да-а… батькин компайнен. Золотишком вместе промышляли… Вы не глядите, что он весь в дырах да заплатах ходить: своим золотом он может тысячи людей содержать! А где припрятано, даже батьке не открывает… Во как!

«Вот и главная закавыка! — взволновался Сергей. — Как же ты, Федор, отпустил его?!» — Все это промелькнуло в его голове, а вслух он, стараясь быть спокойным, сказал:

— Хорошо, сейчас выйду! Лошади готовы?

— Готовы! — откликнулся тот, кивнув в сторону оседланных лошадей, и направился к ним.

Стараясь не шуметь, Сергей быстро подскочил к дверям и прислушался…

— …так что город без охраны почти: хучь голыми руками бери ево, — захихикал Пашка-гнус. — Не позднее десяти вы должны ударить с юга! К этому времени деникинцы с севера подоспеють, и будет краснопузым конец!.. Виктор уже ушел?

— Какой Виктор? — удивился батько, опрокидывая привычно стопку самогона.

— Связной, из Центра! — Пашка заметно начал волноваться. — Племяш мой…

— Да здесь он! — буркнул начштаба пьяным голосом, указывая на дверь. — Почему-то Сергеем назвался, конспиратор! — хмыкнул он и начал тоже наливать себе самогону.

Сергей быстро отскочил к окну, выхватил маузер и широко распахнул створки окна. Дверь медленно приоткрылась, и Паша, вглядываясь в темноту комнаты, тихо и не очень уверенно позвал:

— Виктор…

Сергей понял, что нельзя медлить ни секунды: стремительно повернувшись, он выстрелил, и Пашка, словно ожидая этого, моментально сиганул в сторону с таким проворством, что можно было только удивляться.

Сергею некогда было раздумывать над этим: сделав еще несколько выстрелов в открытую дверь, он кубарем вывалился в окно.

Почувствовав что-то неладное, к нему устремился Микита. Падая на землю, Сергей выстрелил в его сторону дважды. Микита, а рядом с ним и еще какой-то бандит, медленно повалились на землю и уже более не шевелились: пули Сергея поразили одного в голову, другого прямо в сердце. Вскочив на ноги, Сергей бросился к одной из оседланных лошадей, стоящих невдалеке…

Когда начштаба, мгновенно протрезвевший от смертельной опасности, просвистевшей у самого его уха, выскочил вместе с Пашкой в сени и осторожно выглянул из-за косяка, Сергей уже скакал за воротами, стреляя на ходу в тех, кто пытался его задержать.

— Догнать подлюгу! — чуть не плача визжал начштаба. — Батьку убил!

Но мужиков и не нужно было подгонять: разъяренные вероломством незнакомца, оставившего после себя во дворе несколько трупов, они и без приказа вскакивали на коней и мчались в погоню…

Начштаба беспомощно огляделся: вокруг валялись многочисленные трупы.

— Вот, сука, что понаделал! Что твоим пулеметом прошелся! Ну, я из тебя кровушку-то выпущу! По капельке выпущу! По капельке! — озверело хрипел он.

Когда начштаба с Пашкой вошли в дом, то увидели Грома, уткнувшегося в тарелку. Со стороны могло показаться, что он просто перепил, если бы не смотреть в тарелку, полную его крови.

— Надо же: прямо в лоб угодил! — приподняв голову Грома, проговорил Пашка, явно восхищаясь этим выстрелом. Затем задумчиво добавил: — Пуля-то мне выпущалась…

— Да нет, вот твоя пуля-то! — бросил начштаба, загибая рукав кителя, пропитавшийся кровью. — Это был первый выстрел… Батьку он второй шибанул… Ну-ка, перевяжи меня, Ванда! — Он сбросил со стула мертвое тело еще одного мужика, смахнул со стола посуду, высвобождая место для перевязки.

Ванда вздрогнула от неожиданности: она до сих пор не могла прийти в себя от разыгравшейся на ее глазах трагедии, сотворенной Сергеем. Человеком, которого она полюбила. Она вдруг вспомнила слова отца: «Ты, дочь, присмотрись к нему повнимательнее…» Почему эти слова пришли ей только сейчас, а не ранее? Как же она могла поверить ему, когда увидела его здесь? Вспоминая эту встречу, она поняла, что он просто заморочил ей голову, не давая сосредоточиться и сопоставить одно с другим. И вообще, как она могла влюбиться в него? Да, конечно, в нем что — то есть и это что-то заставляло неровно биться ее сердечко! Да, сейчас она поняла, что он враг, и потому у них не может быть ничего общего. В себе он воплощал то, что лишило ее семью их привычной жизни: имение, деньги, земли… Он принадлежал к стану врагов ее семьи, и она обязана бороться с ним и подобными ему. Сейчас Ванда поймала себя на мысли, что, окажись он здесь, она ни секунды бы не сомневалась и выстрелила в него, не задумываясь.

Конечно, в глубине души она пыталась найти хотя бы какое-нибудь оправдание тому, кого она любила, но… Ванда услышала, что ее имя кто-то назвал, и она пришла в себя.

— Да, я слушаю!

— Третий раз прошу тебя перевязать! — буркнул начштаба.

— Сейчас! — Ванда быстро оторвала кусок белоснежной занавески и начала умело перевязывать руку.

— Он вчера, сволочь, такие фокусы здесь вытворял своим маузером, что в твоем цирке… Осторожнее! — поморщился он от боли. — Мясо-то живое! — Что ты все ищешь? — спросил он Пашку, рывшегося по карманам батьки.

— Сейчас, погодь!.. — Он вытащил наконец бумажник и достал из него две половинки фотографии. — Твой отец отдал одну половинку моему Виктору, а вторую — батьке, для паролю, значит… И вот что получилось… Значит, Виктор в Чека! Жив ли? — Он тяжело вздохнул, взглянув на Ванду. — А ты куда смотрела? Разве не знала, что он чекист?

— Я знала, что он чекист, но он сказал, что так надо, что это специально… — начала оправдываться Ванда.

— Да что теперь толковать! — махнул рукой начштаба.

— Это уж конечно! — согласился Пашка, поглядывая подозрительно на Ванду.

— Что смотришь? — взорвалась девушка. — Или, может, меня уже в красные записал? — Она двинулась на него, сбрасывая накопившееся напряжение. — Да кто ты такой, чтобы указывать или подозревать меня, дворянку? Или, может быть, ты потерял больше, чем наша семья? — Трудно было поверить, что в таком красивом и хрупком теле может быть столько ярости и злости. Разъяренная тигрица и то, наверно, поджала бы хвост и ретировалась в лес.

Пашка понял, что он зашел слишком далеко, и уже не рад был, что связался с девушкой. Неизвестно, чем бы все это кончилось, но в этот момент в комнату ввалился один из командиров сотни. Он тяжело дышал и был весь потный.

— Ну что, все в порядке, Семен? — спросил начштаба.

— Поймали? — подскочил к нему Пашка, тут же забыв про Ванду.

— До самой реки гнались: еще троих хлопцев снял наповал, а когда в воду бросился и поплыл, там я его и вбил! Только круги по воде пошлы… — Он налил себе полный стакан самогону, взглянул на мертвого Грома, крякнул с досады и залпом опрокинул самогон себе в рот.

— Ладно, иди! — облегченно проговорил начштаба. — В семь готовьтесь: пойдем на город!

— Хорошо, начштаба! Все будет в полном ажуре! — Он повернулся и вышел, покачиваясь то ли от усталости, то ли от алкоголя.

— Что-то не нравятся мне эти круги! — задумчиво проговорил Пашка. — Сейчас я поеду в город, выдели мне свежую лошадку, а вы смотрите тут, не опаздывайте с выступлением — ровно в десять будьте в городе… Вам, Ванда, лучше здесь остаться! — вежливо сказал он девушке…

11

Уже начинало светать, когда Сергей, весь ободранный, мокрый, да еще и раненный в руку, добрался, наконец, до кабинета Семенчука.

Комиссар спал в своем кабинете, положив голову на руки. Но мгновенно вскочил, когда услышал шаги Сергея.

Все еще находясь под воздействием сна, он, увидев Сергея, думал, что продолжает спать. Некоторое время молчал, уставившись на него.

— Белые фронт прорвали и скоро будут здесь!.. А в десять часов утра банда Грома будет штурмовать город, правда, уже без своего атамана. — Сергей устало усмехнулся обветренными губами, и на них сразу выступила кровь.

— Что случилось? — воскликнул пришедший наконец в себя Федор. — Провалил кто или сам?

— Пашка-гнус! — Сергей вдруг застонал, неловко взмахнув рукой.

— Что же это я пристаю с вопросами, а человек кровью истекает, — засуетился Федор. Он открыл ящик стола и вытащил из него несколько бинтов.

— Давай я сам, комиссар, времени-то совсем нет! — Сергей снял пиджак и начал перебинтовывать себе руку.

— Мы с тобой словно братья-близнецы! — хмыкнул Федор, кивнув на свое плечо. Затем взял трубку: — Барышня, милая, срочно соедини меня со Строговым…

— Подожди, комиссар! — Панков нажал на рычаги телефона. — Находясь недолгое время в банде, я выяснил, что здесь, в городе, находится руководитель контрреволюционного подполья по кличке «Седой». Я имею веские основания подозревать предисполкома Строгова!

— К нашему счастью, все твои веские основания опроверг сам Строгов: час назад он был у меня и рассказал, откуда ему показалось знакомым твое лицо… Строгов вспомнил Виктора Кирьянова, у которого ты обнаружил пароль и бумаги из Центра! Два года назад наш Строгов участвовал в его задержании с поличным! По всей вероятности, Кирьянов и хотел с ним рассчитаться за это.

Сергей виновато вздохнул, и Семенчук снова взялся за телефонную трубку.

— Барышня, я просил соединить меня со Строговым!.. Откуда я знаю, что у вас случилось на линии?.. Спит? Ничего, разбудите!.. Строгов? Это Семенчук на проводе! Погоди шуметь: белые фронт прорвали!.. Да… Да… Через два часа ожидается наступление на город! Сведения точные: москвич вернулся… Да, живой, к счастью! Поднимай всех, кого можно и кого нельзя! Ликвидируй свой архив! Да… Ты прав, конечно, маху я дал с этим золотоискателем, но уже пытаюсь исправить ошибку… Возможно, успеют… Все, действуй! — Комиссар положил трубку на аппарат. — Давай помогу! — предложил он, заметив, как Сергей безуспешно пытается связать концы бинта.

— Да, едва не забыл в суматохе! — воскликнул Сергей и тут же вскочил со стула: усталость сняло как рукой. — Помнишь, я говорил тебе, что меня чем-то настораживает Лановский?

— Помню… — пожал плечами Федор. — Как тебя кидает: то Строгов, то Лановский… О нем-то ты чего вдруг вспомнил?

— Теперь все встало на свои места: Лановский и есть Седой! И он — руководитель контрреволюционного подполья в городе! — Глаза Сергея засверкали.

— Откуда такие выводы? — Федор совсем свихнулся от новостей, сыплющихся, как из рога изобилия.

— Пошли, по дороге все расскажу! — Сергей достал свой маузер. — Дай-ка еще патронов: магазин почти пустой!

— Возьми сам в шкафу: вот ключ, а мне кое-что у Строгова хочется узнать! — Он снова схватил трубку телефона, но тут же растерянно произнес: — Не работает…

— Боюсь, что это дело рук Лановского! — нахмурился Сергей. — Начали действовать!

— Пошли быстрее…

По дороге к особняку Лановского Сергей рассказал Се менчуку обо всем, что произошло в банде Грома… На улицах никого не было. Создавалось впечатление, что город вымер: пустынные улицы, да еще мерзопакостный моросящий дождичек…

Особняк был тих и мрачен. Света в окнах не было. Стараясь не шуметь, они подошли к окну комнаты Сергея и осторожно влезли, благо оно оставалось не закрытым на шпингалеты. Их осторожность оказалась излишней: в доме никого не было. Они прошлись по комнатам, но ничего интересного не обнаружили.

— Скрылся, сволочь! Ну, ничего, все равно найдем! — зло процедил комиссар. — Вот что, Сергей, быстро в Чека — все документы и архив — в огонь! Я — в исполком! К Строгову! — Он посмотрел на часы. — Через час, в девять тридцать, перед исполкомом встретимся! По дороге возьми всех, кого застанешь.

— Ясно! — Сергей, несмотря на усталость, быстро зашагал в сторону Чека…

…В отличие от комиссара Лановский выспался хорошо и проснулся незадолго до того, как они его навестили. Его разбудил условный стук в окно, но только на повторный стук, чертыхаясь про себя, распахнул окно и увидел встревоженное лицо Пашки, сумевшего обогнать ненадолго Сергея.

— Что-нибудь случилось? — нахмурился Ян Маркович, хотя и понял почти все. — Залазь в дом! — предложил он, заметив, что Пашка настороженно оглядывается по сторонам. Пашка мигом впорхнул внутрь, прикрыл за собой окно и обстоятельно рассказал обо всем.

— Чуяло мое сердце! — с досадой воскликнул Ян Маркович. — Да что теперь говорить! Поздно об этом! Поздно. — Он на мгновение задумался и тут же взял себя в руки. — Вот что, не будем сидеть сложа руки! — Лановский решительно подошел к платьевому шкафу и вынул из него военную форму с погонами подполковника. — Будем действовать решительно и беспощадно! Ты иди вот по этим трем адресам. — Он протянул Пашке клочок бумаги. — Там уже ждут сигнала наши люди: скажешь начштаба от моего имени, чтобы начинали выполнять мой план немедленно! А я со своей ударной группой — на захват телефонной станции: нужно первым делом лишить их связи…

Лановскому довольно легко удалось захватить телефонную станцию: по существу, там не было никакой охраны, не считая двух красноармейцев, не успевших даже поднять винтовки. Их пристрелили на месте.

Ободренный легким успехом, Лановский, оставив тройку своих людей на станции, решил захватить железнодорожный вокзал, чтобы встретить части Деникина, однако там были начеку: Строгов успел эвакуировать с последним поездом нескольких членов исполкома с архивами, многих женщин и детей, родственников партийных руководителей города.

Сам Строгов, возглавив немногочисленный отряд, стал отбиваться прямо из здания вокзала от наседавших на него боевиков Лановского. Ян Маркович, убедившись, что с вокзалом так просто не выйдет, как с телефонной станцией, оставил часть группы продолжать осаду здания вокзала, а сам отправился к центру города…

…Семенчук вбежал в вестибюль здания Чека в тот момент, когда Сергей уже заканчивал уничтожать различные документы, которые не должны были попасть в чужие руки.

— Не успели наши вернуться… — огорченно проговорил Федор, тяжело дыша. — Слышишь?

Сергей прислушался и действительно услышал отчетливые выстрелы винтовок и пулеметные очереди.

— Надо уходить, если уже не поздно… Навстречу отряду, который ведет Василий… Хорошо что успели исполком эвакуировать, Строгов молодец: и женщин и детей посадил в вагоны.

Они бросились вниз, прихватив с собой оставшихся двух чекистов и часового у входа. Не успели они выбежать из здания, как им навстречу ринулась какая-то группа вооруженных людей.

— Наши! — воскликнул радостно красноармеец, стоящий у входа в Чека, и тут же замертво свалился от пули, выпущенной из этой толпы.

И тут Сергей заметил, что вооруженной группой командует какой-то белогвардейский офицер. Что-то знакомое показалось в его фигуре, и Сергей вскинул свой маузер, но от его выстрела упал другой человек, за которым офицер успел схорониться.

Отстреливаясь на ходу, чекисты свернули за угол и побежали по переулку. Пробежать им удалось немного: навстречу к ним устремилась другая группа мятежников. Сраженный в грудь, упал в их группе еще один чекист. Их осталось только трое.

— Сюда! — воскликнул молодой паренек-чекист, указывая на арку. — Я знаю это место: здесь проходной двор!

Похоже, это был единственный шанс, и комиссар вместе с Сергеем устремились в указанном направлении, а молодой чекист остался у входа в арку, чтобы прикрыть их отход. Пробежав несколько шагов и не увидев их сотоварища, Федор остановился.

— Алеша! Где ты? — крикнул он.

— Уходите, сейчас догоню! — отозвался тот и бросил что-то в подбегающих боевиков. Раздался взрыв, и несколько человек осталось лежать на земле.

— A-а! Не нравится! Тогда вот вам еще, получа… — Но радостный его возглас оборвался, и безмятежная улыбка сменилась недоумением: что-то сильно ударило его в спину. Он повернулся, чтобы взглянуть, насколько удалось комиссару схорониться, хотел что-то крикнуть, но тут другая пуля ударила ему в позвоночник, и он сразу рухнул на влажную от дождя землю. Рука бессильно откинулась, и вторая лимонка разорвалась, прихватив на тот свист еще троих боевиков и разрывая на куски молодого чекиста и его сердце, но боли он не почувствовал: был уже мертв…

Выскочив на другую улицу, комиссар с Сергеем наткнулись еще на одну вооруженную группу. Стреляя безостановочно, чекисты бросились к небольшому каменному забору.

— Сюда, Сергей! — крикнул Федор, и они, помогая друг другу, перемахнули через забор. На другой стороне Федор громко застонал, схватившись за плечо, по которому расползлось красное пятно. Когда он попытался подняться на ноги, то не смог: то ли его снова подстрелили, то ли подвернул ногу во время прыжка.

Сергей помог ему подняться, и Федор, опираясь на него, попытался сделать шаг, но тут же грузно осел на землю, закусив до крови нижнюю губу.

— Все! — Федор неожиданно успокоился. — Беги! Я их задержу!

— Нет, Федор, не выйдет! — упрямо проговорил Сергей, поднимая его с земли.

— Пользы мало будет, если вместе пропадем! — Семенчук изо всех сил пытался помочь Сергею, но его попытки оставались безуспешными. — Ничего не получится: нарушил старую рану в позвоночнике… Оставь, Сережа, надо отряд спасать: перебьют их! Нарвутся на засаду и всех погубят! Беги, Сережа, я прикрою твой отход! Я приказываю тебе! Слышишь?!

Однако Сергей не слушал его: приподнял комиссара с земли, перекинул его руки на свои плечи, заставив обхватить себя сзади, и потащил к видневшемуся в глубине двора сараю. До него было шагов пятьдесят-шестьдесят, но какие это были трудные шаги: болела раненая рука, беспомощное, грузное тело Федора было неуправляемым, его ноги волочились по земле…

Они были уже у самого входа в сарай, казалось бы, еще шаг — и можно было бы отдохнуть, но… раздался злополучный выстрел, и руки Федора, до того хоть как-то обнимавшие Сергея, мгновенно разжались, его тело стало еще тяжелее, и Сергей с огромным трудом успел подхватить его и внести в сарай. Он тихонько, словно боясь сделать ему больно, опустил неподвижное тело комиссара на старую прошлогоднюю солому, щедро наваленную на земляном полу сарая.

— Товарищ комиссар, что с вами? — тихо спросил Сергей, боясь поверить в самое страшное. — Товарищ комиссар! Федор! — закричал он и начал трясти его за плечи, думая, что так он сумеет заставить Федора открыть глаза. — Федор! — повторил он, и тут его рука случайно наткнулась на кровь, обильно сочившуюся из затылка комиссара. — Комиссар, — тихо проговорил Сергей, рассматривая с удивлением окровавленную руку, и крупные слезы хлынули из его голубых глаз. — Комиссар! Комис-с-сар!!! — неожиданно прорычал он. — Ну, сволочи, всех, как собак! — Он вскочил разъяренный и беспощадный… Он стал посылать пулю за пулей в сторону боевиков. Он видел, как с каждым новым выстрелом кто-нибудь падал среди осаждавших его врагов, и радостно ликовал: — Что? Не нравятся мои подарочки?! Ну, куда ты, мой сердешный, убегаешь? Не успеешь, нет! — Остервенело и самозабвенно посылая пулю за пулей, он совершенно забыл, что их количество ограниченно, а врагов все прибывало и прибывало. Со всех сторон они лезли на забор. Вскоре им удалось открыть железные ворота…

И тут в маузере Сергея раздался сухой щелчок: магазин был пуст. Он машинально полез за своим браунингом, но вспомнил, что оставил его в сейфе, когда уходил в банду Грома…

«Неужели конец? — подумал он и выглянул из сарая: несколько пуль сразу же вгрызлось рядом с его лицом в дерево косяка. — Пристрелялись, гады!»

Неожиданно Сергей увидел маузер Семенчука метрах в двух от входа, вероятно, выпавший из рук комиссара, когда он получил смертельную рану в голову. Выждав немного, Сергей резко бросился к маузеру и замер на нем, неловко запрокинув голову.

Никто более не стрелял, и боевики осторожно двинулись вперед, но офицер поднял руку и приказал остановиться. Затем, держа свой револьвер наготове, он медленно подошел к лежащему Сергею, наклонился над ним, с желанием перевернуть на спину, но неожиданно получил страшный удар в лицо. Выронив револьвер, он обхватил лицо руками и упал на колени.

Сергей быстро втащил его внутрь сарая. Все это произошло за считанные секунды, и боевики даже не успели прийти в себя от неожиданности. Когда офицер оторвал руки от своего лица и взглянул на Сергея, то они едва не одновременно вскрикнули от изумления:

— Ян Маркович?

— Сергей?

Некоторое время они внимательно рассматривали друг друга, и их глаза наливались ненавистью.

— Что же, это даже лучше! — недобро усмехнулся Сергей и приставил к его груди маузер комиссара. — Прикажите своим боевикам выйти за ворота и ждать там до тех пор, пока я не уйду отсюда. В противном случае я сейчас очищу землю от вашего на ней присутствия!

— Но вас же тоже убьют… Не лучше ли вам сдаться в плен, и я гарантирую вам жизнь! — попытался его уговорить Лановский, смахивая сочащуюся из рассеченной брови кровь. — Тем более что у вас кончились патроны… — Он старательно говорил медленно, пытаясь выиграть время, прислушиваясь к тому, что делается за пределами сарая.

— Вы уверены? — усмехнулся Сергей, затем, резко подняв руку в сторону выхода, произвел выстрел: там раздался вопль, и все моментально бросились на землю. — Как вы сумели убедиться, я не делаю промахов, а ваш соратник, батько Гром, сумел достойно оценить эту способность на своем лбу, отправившись в лучший мир… Может быть, и вы жаждете туда, чтобы с ним быстрее встретиться? — Сергей ткнул маузером в его переносицу. — Итак, начинаю отсчет: раз… два…

— Я обещаю вам чин капитана или безбедную жизнь в Париже! — снова попытался уговорить Лановский.

— Не тяните время, Седой! Скажу «три» — и это будет последняя цифра, которую вы услышите на этом свете! Ну! — крикнул Сергей, но Лановский, услыхав свою подпольную кличку, вздрогнул и тут же согласно кивнул головой. Он медленно встал на ноги и направился в выходу, покачиваясь от боли.

— Только без глупостей! — предупредил Сергей.

— Разумеется… Внимание! — громко выкрикнул он в сторону боевиков. — Всем немедленно выйти за ворота, и если через…

— Двадцать минут! — быстро подсказал Сергей.

— …через пятнадцать минут я не выйду к вам или вы услышите какой-либо шум, приказываю штурмом взять этот сарай! — Он повернулся к Сергею. — Надеюсь, что вы выполните ваше обещание и сохраните мне жизнь!

— Конечно! — хмыкнул Сергей и выглянул из сарая: боевики без особого энтузиазма выходили со двора.

Один из них, с белой повязкой на рукаве, нервно поглядывал на часы, ожидая, когда пройдут эти пятнадцать томительных минут. Когда они истекли, он громко выкрикнул:

— Господин подполковник!

В ответ — ни звука. Тогда мужчина с повязкой взмахнул рукой, и боевики начали осторожно окружать сарай… Когда они ворвались внутрь, то увидели подполковника, привязанного к центральному столбу, поддерживающему крышу сарая. Он был в одних подштанниках, а во рту его торчал кляп… Больше в сарае никого не было, а в потолке у самой задней стенки зияла огромная дыра…

— Быстрее, канальи! — вскричал Лановский, едва его освободили от кляпа. — Догнать, поймать, уничтожить! — в бессильной злобе выкрикивал он, потирая огромную шишку на голове: он получил ее, когда отказался раздеться, и Сергею пришлось приложить его маузером, чтобы спокойно раздеть подполковника и воспользоваться его мундиром…

Лишив Лановского сознания, Сергей переоделся в его мундир, проделал в потолке дыру и вытащил в нее Семенчука. Труднее всего было перетащить мертвое тело через забор, но в такие минуты силы, видно, во много раз увеличиваются, и ему удалось проделать это.

Оказавшись на улице, он неожиданно увидел группу белогвардейцев.

— Эй, вы, а ну, быстро сюда! — крикнул он как можно увереннее. — Поднимите его и быстро за мной! — Он успел заметить бричку и указал на нее. — Сюда! Да живее, канальи! Может быть, еще жив красножопый комиссар! Я в штаб, а вы посмотрите: может, еще кто там есть! Ты! — ткнул он маузером возницу. — Оставайся с ними. Хватит прохлаждаться! — Сергей хлестнул лошадей…

Он выезжал из города, когда показалась конница. Не зная, кто это, Сергей сбросил на всякий случай фуражку, опустил с плеч китель и остановился, ожидая, когда всадники подъедут ближе. Через некоторое время Сергей облегченно вздохнул: в первых рядах ему удалось рассмотреть фигуру Василия…

Комиссара хоронили на берегу реки, на высоком холме, чтобы могилу можно было увидеть издалека. Речей не произносили: не было времени, и только Сергей сказал несколько слов.

— Спи спокойно, дорогой товарищ Семенчук! Спи и знай, что мы доведем до конца то, что ты не успел сделать в своей героической и не очень долгой жизни! На твоей могиле мы клянемся до самых корней извести контрреволюционную нечисть! Обещаем бороться до тех пор, пока хоть один человек выступает против пролетариев всех стран!..

— Клянемся! Клянемся! Клянемся! — троекратно произнесли красноармейцы и рабочие.

Эхо разнеслось по реке, и было такое впечатление, будто и она поддержала клятву отомстить за смерть комиссара…

Многое пришлось испытать Сергею за годы гражданской войны. Почти до ее конца сражался с ним бок о бок Василий, но потом был тяжело ранен, и ему пришлось уйти из Чека. Однако не мог он долго оставаться не у дел: немного подлечившись, стал проситься на какую-нибудь работу. Учитывая храбрость и беззаветную преданность, направили его на один из сложнейших участков трудового фронта, в милицию, защищать завоевания и социалистическую собственность трудящихся молодой Страны Советов.

Незадолго до начала Великой Отечественной войны вражеская пуля оборвала его жизнь. Он умер как и полагается умирать таким людям: на боевом посту, до самой последней минуты сражаясь за идеалы, в которые свято верил.

Тяжело переживал Сергей утрату друга, но началась война и заставила отбросить личную боль: всем было тяжело и больно в эти суровые годы испытаний. Сергея оставили работать в органах, а позднее, после окончания войны, он возглавил один из отделов Комитета государственной безопасности.

Много дел прошло через его руки, но оставалось одно дело, которое мучило его и не давало покоя: найти убийцу Василия! Это дело он считал делом своей чести и поклялся во что бы то ни стало найти убийцу.

По роду своей службы ему несколько раз приходилось сталкиваться во время войны с делами, за которыми стояла одна из самых опасных немецких разведчиц. Однако всякий раз ей удавалось ускользнуть. Ее жестокость не знала границ. Она свято придерживалась девиза: «Никаких свидетелей! Человек, который знает о тебе больше, чем ему следует, должен быть мертв!»

Когда закончилась война и гитлеровская Германия капитулировала, Лисица, именно такую кличку присвоили ей бывшие хозяева за хитрость и неуловимость, исчезла, не оставив никаких следов. Долгие послевоенные годы Сергей Петрович продолжал упорные поиски, но Ванда словно в воду канула, и он уже решил, что эта женщина нашла свой конец, и надеялся, что конец по ее подлой жизни…

Старый генерал, мысленно прожив свою жизнь и вспомнив все минувшее, жалел, что сейчас, когда на дворе стоял тысяча девятьсот восьмидесятый год, многое изменилось в умах советских людей. Всюду царят фальшь, неверие, взяточничество. Многие коммунисты потеряли честь и совесть, всячески пытаясь удержаться в своих креслах. Нет, не за такое будущее боролись они в свое время! Мог ли он, честно проанализировав свое прошлое, хоть в чем-то обвинить себя за то, что происходит сейчас? Ему трудно ответить на этот вопрос… Да и есть ли ответ?

Эти мысли не дают ему спать ни днем ни ночью: именно поэтому он и решил на бумаге восстановить всю свою жизнь. Написать все честно и подробно, чтобы будущее поколение смогло само оценить их поступки, их дела и решить для себя: что можно взять для своей жизни, а что всенародно осудить… Ладно, эти мысли он продолжит анализировать позднее, сейчас ему предстоит встретиться с главным делом его жизни, с тем делом, которое он пока не закончил. Через несколько минут в кабинет введут убийцу его давнего друга, на могиле которого он поклялся отомстить за его ужасную смерть.

Пожилая женщина вошла в кабинет уверенно и спокойно. Она специально умело подкрасилась, тщательно оделась. Бросив приветствие на английском языке всем присутствующим, она уселась посередине кабинета и закинула ногу на ногу. Затем с явной усмешкой обвела взглядом присутствующих.

— Сколько интересных мужчин работает в КГБ! — проговорила она кокетливо, и переводчик тут же перевел. Неожиданно ее взгляд столкнулся со взглядом Сергея Петровича. Что-то странное и непонятное ощутила женщина от этого взгляда. Ей даже показалось, что ей знакомы эти глаза. Она испытала страх, но не могла оторвать взгляда от этих поблекших, но все еще голубых глаз…

Вот, наконец-то перед ним сидит ОНА — женщина из прошлого!.. Старый генерал устало выпрямил спину, и в его глазах промелькнула жалость. Да, он не ощущал ненависти, которую должен был бы ощущать. Жалость, потому что видел перед собой некое существо, которое даже мысленно не мог назвать человеком. Существо, не имеющее ни своей Родины, ни своей фамилии, ни даже своего имени…

Всю жизнь это существо боролось за то, что никогда не могло воплотиться. И сознавая это, ничего не могло с собою поделать, так как давно уже зашло в тупик… В ТУПИК, из которого может быть только один выход…

Он смотрел на нее, и неожиданно для себя самого ему на ум пришли давно забытые строчки, которые он и прочел вслух:

Не может пышностью твоя хвалиться грудь, Мне к сердцу твоему зато короче путь. Средь ребрышек твоих, в плену их узкой клетки, Любовь твоя поет, как будто дрозд на ветке…

Его внук недоуменно посмотрел на деда и тут же — на женщину: он поразился тому, как мгновенно изменилось ее лицо. Она с трудом хватала воздух своим моментально сморщившимся ртом и расширенными от ужаса и ненависти глазами смотрела на Сергея Петровича.

— Это ты… — к удивлению всех присутствующих, она произнесла без всякого акцента.

— Увы, Ванда Яновна, Хелена Брайс, Лисица и как еще там вас, это я! — устало произнес старый генерал, затем медленно встал и пошел прочь из кабинета: ему было душно, отвратительно и почему-то больно и жалко — то ли от ее присутствия, то ли от нахлынувших на него воспоминаний. Он не чувствовал на себе ее страшный, испепеляющий ненавистью взгляд; старый генерал просто не обращал на нее уже никакого внимания, она потеряла для него всякий интерес, и его мысли были далеки от происходящего…

Где? Он и сам не мог толком ответить, не в силах сосредоточиться на чем-либо. У него самого было ощущение того, что и сам он оказался в ТУПИКЕ… и это ощущение было ужасным… Он осторожно прикрыл за собой дверь, и эта старая женщина вдруг вся обмякла, в ней пропала даже злоба, она, словно по волшебству, превратилась в старую, дряхлую и больную женщину, жалкую старушенцию. Дрожащими руками она вытащила из сумочки сигарету, прикурила ее, жадно затянулась и только потом выдавила сквозь зубы:

— Пишите…

«Жизнь продолжается…» Крутая повесть в стиле «жестокого романса»

1

Татьяна Николаевна устало сняла маску и халат, смахнула со лба пот. Очень трудная операция длилась больше четырех часов. Но профессор Быстровская была довольна: операция прошла на редкость удачно и закончилась даже с лучшим результатом, чем ожидала.

Она взглянула на себя в зеркало и огорченно заметила новые седые волосы. А первые у нее появились на Великой Отечественной… Она совершенно отчетливо помнит тот роковой день. Весна сорок четвертого года… Стояла теплая сухая погода. Тоща она, еще только Таня, работала врачом, защищать диплом предстояло через несколько месяцев. Рано утром она вошла в свой кабинет и широко распахнула окно. От яркого весеннего солнца закружилась голова.

— Как прекрасно! — не выдержала и воскликнула Таня. Ничто, совершенно ничто не предвещало беды — такой прекрасный день мог нести с собой только счастье и покой. Накинув белый халат, тщательно застегнулась и ласково взглянула на стоящую на столе фотографию симпатичного молодого офицера-летчика, на груди которого — Золотая Звезда Героя Советского Союза. Таня с улыбкой вспомнила знакомство с Николаем. Это было за несколько месяцев до войны…

— Девочка, не скажешь, где живут Поликарповы? — раздался за спиной мужской голос. Когда она повернулась, военный в форме летчика смутился: — Извините, пожалуйста, я думал, ребенок….

— Ничего! Не вы первый, не вы последний! — задорно ответила Таня и рассмеялась, и смех ее был похож на звон колокольчика. Глядя на нее, рассмеялся и летчик. Он и сам был молод, а его форма была настолько новой, что отдавала еще неповторимым запахом складского помещения. — Поздравляю вас с окончанием училища, товарищ летчик! — сказала она и смело протянула маленькую ладошку.

— Спасибо… как вы догадались? Я действительно только вчера получил аттестацию, — растерянно проговорил он.

— А вот это — военная тайна! — лукаво ответила Татьяна и снова, не удержавшись, рассмеялась…

Через месяц они поженились, а вскоре началась война.

…Татьяна Николаевна тяжело вздохнула и вынула из стола пожелтевшие письма-треугольники. Их было очень мало: всего одиннадцать, но, несмотря на то что Татьяна Николаевна знала их наизусть, она вновь, в который раз развернула один из них и стала читать: «Здравствуйте, мои любимые! Наконец-то пишу эти слова во множественном числе! Сегодня получил твое письмо, в котором ты сообщаешь, что у нас родился СЫН! Я очень рад, что ты выполнила мою просьбу и назвала его Виктором. ПОБЕДИТЕЛЬ! В честь нашей скорой победы! Прошу тебя, не волнуйся за меня, все будет хорошо… На моих крыльях уже три звездочки — три сбитых врага…» Татьяна Николаевна вновь окунулась в воспоминания…

— Мамочка, а мой папа на войне? — спросил трехлетний Витя.

— Да, сыночек, твой папа бьет на фронте фашистов.

— А они что — как волки?

— Нет, Витюша, они гораздо хуже зверей, — ответила ему Таня.

— Ой, мамочка, когда я вырасту, то тоже буду летчиком, как папа, и тоже буду бить фашистов!

— Надеюсь, что, когда ты станешь взрослым, тебе не придется воевать… — вздохнула она и задумчиво посмотрела на него.

— Мам… Ну, мам! Посмотри, я уже вырос?

— Да, ты у меня совсем-совсем взрослый! Иди сюда, я почитаю тебе письмо от папы…

«Дорогие мои, пишу вам между вылетами, вскоре снова уходим в полет. Из «старичков» осталось только двое: я да Соколов, тот самый, с которым мы ездили отдыхать на Волгу. Какие были времена! А помнишь, как мы спасали одного «старика», который оказался бывшим чемпионом Украины по плаванию? И как в конце концов пришлось спасать Соколова… Вот смеху было! Стоим на берегу словно мокрые курицы, а этот «старичок» еще и приговаривает: «Горе мне с вами!» Боже мой, мне иногда кажется все это каким-то чудесным, удивительным сном… Вот кончится война, обязательно поедем проведать этого «старика», хорошо?..»

— Мамуля, ну почему ты плачешь? Не плачь, я тоже поеду с вами к этому старику и скажу папе, что это купается чемпион, и тоща он не будет как мокрая курица… Ну вот, то плачет, то смеется..

Тот роковой день, весной сорок четвертого, был настолько прекрасен, что коща к ней заглянула молоденькая и шустрая медсестра Машенька и сказала:

— Татьяна Николаевна, к вам какой-то военный… Важный такой, но симпатичный… — Таня совершенно ничего худого не почувствовала, только сильно забилось сердце… Быстро-быстро… тук-тук… тук-тук… тук-тук…

— Ой! — воскликнула она, — это, наверно, от Коли, — она так разволновалась, что ноги отказывались ее слушаться. — Подожди, сейчас. — Она перевела дух и двинулась за Машенькой, но потом обогнала ее, так как ей казалось, что они идут очень медленно. А сердце стучало все сильнее: тук-тук-тук, тук-тук-тук! Она едва не бежала по лестнице, вестибюлю… Наконец, внизу, у входа, она увидела полковника и только в этот момент что — то почувствовала, то ли по тому, как он стоял, печально опустив голову вниз, или просто интуитивно почувствовала, что просто так полковник не мог здесь оказаться. Она внезапно остановилась, словно наткнулась на какое — то препятствие, неожиданно выросшее перед ней, застыла на месте, не имея сил двинуться вперед. Затем, пересилив себя, молча и медленно подошла к полковнику и не отрывая глаз ждала…

— Здравствуйте, Татьяна Николаевна! — тихо и чуть торжественно произнес полковник.

Ее тело одеревенело, и она, не шелохнувшись, ждала ответа на свой незаданный вопрос, на вопрос, который она не задала, но который, казалось, кричал на весь госпиталь, и полковнику захотелось закрыть уши, чтобы не слышать этого вопля. А она ждала… ждала, что это ошибка, что она ошиблась и ее интуиция на этот раз подвела. Ее глаза «кричали» все громче и громче: «Ну! Что же! Что-о-о!»

— Гвардии капитан, — начал совсем торжественно полковник, но тут его голос сорвался, и он, не докончив своей фразы, замолчал и протянул ей маленький сверток…

Таня побледнела.

Полковник растерянно и беспомощно посмотрел по сторонам, затем шагнул к ней. Он мучительно искал какие — нибудь слова, но не мог их найти и только до крови сжимал пальцы в кулак. Таня молча стояла перед ним и не могла двинуться с места и только не мигая смотрела на сверток. Машенька не выдержала и громко заплакала. Как ни странно, этот плач вернул Таню к действительности, и она как — то странно посмотрела на нее, затем теми же невидящими глазами взглянула на полковника. Потом молча и отчужденно пошла прочь… Путь до кабинета показался ей вечностью. Она шла и никого не замечала вокруг, она не слышала, когда к ней кто-то обращался, и только видела перед собой огромные голубые глаза Николая и его ослепительную улыбку, слышала его мягкий и добрый голос: «Танюша! Что с тобой? Ведь я рядом, все будет хорошо. Ведь, кроме тебя, у меня нет никого на всем белом свете». Она медленно вошла в кабинет, положила сверток на стол, затем, не в силах больше сдерживать себя, громко разрыдалась… Так она пролежала до вечера, а когда встала и, увидев сверток, быстро его развязала — начала бессмысленно перебирать документы, награды, а увидев фото, вновь заплакала, но на этот раз горько и обреченно.

Но жизнь постепенно брала свое. Война окончилась, Таня вместе с сыном решила вернуться в Москву, хотя ей было трудно расставаться с уютным и старинным сибирским городом Омском. Но особенно трудно было покинуть Елизавету Матвеевну, у которой они вместе с Виктором пережили самое трудное военное время и которая стала им вместо матери. Отзывчивая и добрая, Елизавета Матвеевна была одинока: в самом начале войны она потеряла двух сыновей, а вскоре и мужа…

…Прошло много лет. После возвращения в Москву Татьяна Николаевна стала работать в институте имени Склифосовского, а вскоре ей было предложено преподавать в «Пироговке». Работала много, писала статьи, защитила диссертацию, начала заведовать кафедрой, но практику не оставляла.

Боль утраты притупилась, и единственной заботой, кроме работы, был сын. Родных никого, но Татьяна Николаевна считала Елизавету Матвеевну самым близким человеком, и почти каждый отпуск они с Виктором проводили в Омске.

Квартира Быстровских находилась в Марьиной роще. Этот район Москвы прославился тем, что находился на особом счету у работников уголовного розыска. Не проходило ни праздника, ни даже одного выходного дня, чтобы здесь что-нибудь да не произошло. Драки и поножовщина были обычным делом…

Жили Быстровские хорошо, но Татьяна Николаевна старалась не баловать Виктора, покупая ему только самое необходимое, а если он просил о чем-нибудь, то они обсуждали необходимость этого приобретения и вместе выносили решение. Виктор рос крепким парнем, выглядел старше своих лет. Преподаватель физкультуры сразу выделил его и уже в четвертом классе предложил поступить в легкоатлетическую секцию. Преподаватель не ошибся: к восьмому классу Виктор выполнил нормы третьего взрослого спортивного разряда в беге на сто метров и в метании диска. Эти результаты Виктор показал на соревнованиях на первенстве школьных коллективов города. Тренировки занимали у Виктора очень много времени, но он полюбил спорт, стал его фанатиком, стараясь спланировать так свой режим, чтобы не нарушать расписания тренировок. Силу обычно уважают. У Виктора был честный и открытый характер, и ребята, с которыми он общался, очень уважительно относились к нему. Обычно друзья и знакомые были гораздо старше его, и трудно было понять: либо он тянулся к более взрослым ребятам, либо они охотно принимали его за те качества, которыми он обладал. Необходимо заметить, что Виктор не отдалялся от своих школьных друзей и зачастую был организатором как полезных дел, так и каких-либо не очень серьезных шалостей. Учителя считали его немного самоуверенным и грубоватым, но это не мешало им уважать его за смелость и честность. Работа и преподавание отнимали у Татьяны Николаевны огромную часть времени, и часто она выходила из дома и приходила, когда он еще или уже спал. Но выходные дни они обязательно проводили вместе, и эти дни были — на их домашнем языке — «неприкосновенными». Однако Виктор нередко нарушал негласную договоренность, но это всегда было связано только со спортом. Если соревнования проводились в Москве, то Татьяна Николаевна приходила болеть за своего сына и волновалась не меньше, чем он, когда проигрывал. К славе Виктора, это случалось не часто… Так обстояли дела у Быстровских в конце пятидесятых годов.

…В этом году Виктор оканчивал школу, и Татьяна Николаевна нет-нет и с волнением вспоминала о его выпускных экзаменах. Вот и сейчас она смотрела на Виктора и думала об этих экзаменах.

— Мам, отметь, пожалуйста, — попросил Виктор, встав к дверному косяку.

— Тебе скоро и двери придется делать на заказ, — с гордостью в голосе проговорила Татьяна Николаевна.

— И сделаем!.. Ты знаешь, а мы завтра в Ригу едем, на всесоюзные соревнования школьников, — смущенно проговорил Виктор.

— И ты только сейчас мне об этом говоришь? Хорош сынок, нечего сказать. А как же твои экзамены? Когда же ты будешь готовиться? — недовольно проговорила Татьяна Николаевна.

— Так еще будет время! Да успею я, мам. До них еще месяц, а мы едем на недельку. Да и не заваливают на выпускных. Пойду погуляю.

«Как он похож на отца, просто вылитый Николай!» — думала она, наблюдая, как он тщательно и не торопясь оделся и вышел. Ее раздумья прервал громкий телефонный звонок. Продолжая улыбаться своим мыслям, Татьяна Николаевна медленно взяла трубку.

— Слушаю вас… Да, профессор Быстровская у телефона. Так. — Она нахмурилась: звонили из клиники. — Пульс?.. Давление?.. Сколько времени прошло с момента травмы?.. Готовьте больного к операции.

И ведущий хирург Быстровская выехала на очередную свою операцию, именно на ту, с которой мы и начали свой рассказ…

2

Прогуливаясь по скверу, что напротив Минаевского рынка, Виктор внимательно смотрел по сторонам, выискивая знакомых ребят, но тех нигде не было видно, хотя это было время их обычных встреч. Неожиданно к нему подошел парень лет двадцати пяти, одетый по последнему крику моды тех лет: брюки-дудочки (как только он в них протиснулся — не иначе как с мылом), яркий клетчатый пиджак, ярко-красный галстук и такие же красные носки. Все это дополняла пышная шевелюра с бакенбардами и свисающим на лоб коком… За эту знаменитую во всем районе шевелюру он получил прозвище «Дикой», и это так пристало к нему, что уже никто и не помнил, как было его настоящее имя. Сам он теперь представлялся не иначе как «Дикой». У него была и своеобразная танцующая походка: со стороны казалось, что в его туфли, на толстенной микропоре, были вделаны пружинки, которые и заставляли его так двигаться…

— Привет! — процедил он сквозь зубы.

— Привет, Дикой, наших не видел? — спросил Виктор.

— Так сегодня же «пятак» открыли… Все там! Пойдем?

«Пятаком», или «пятачком», называлась танцплощадка рядом с клубом строителей. Там обычно собиралась местная молодежь, посторонние редко заглядывали сюда — боялись! Танцевали под оркестр, а в перерывах — под радиолу. Едва Дикой и Виктор вошли на танцплощадку, как моментально привлекли всеобщее внимание. Ярко накрашенные девицы бросали на Дикого недвусмысленные взгляды, парни поглядывали с завистью. Многие были знакомы, Дикой небрежно кивал им. Когда они подошли к небольшой группе ребят, стоящих в центре площадки, те бурно приветствовали их.

— А я завтра в Ригу уезжаю, на соревнования, — заявил Виктор, пожав всем поочередно руки.

— Городские выиграл? — спросил его тощий и длинный парень в очках:

— Да, восьмиборье, а «сотку» — второе: на старте засиделся.

— Так с тебя причитается! — зашумели ребята, похлопывая его по плечу.

— Да, понимаете… денег с собой не захватил, — смутился Виктор.

— Ничего — сбросимся! — предложил тощий парень. — Кто за?

— Мы, к сожалению, пас: в ночную сегодня, — огорчились два брата-близнеца.

— Значит, нас — четверо! — подвел итог Дикой. — Надо отметить как следует, ребята: чемпионами не каждый становится… Беру на себя хату, девочек и что-нибудь зажевать, ну а вы — «кир»…

…Когда Виктор с двумя парнями, среди которых был тот тощий парень в очках по имени Никита, и Костя, здоровый, под стать Виктору, постучались по условленному адресу, им открыл сам Дикой.

— Чувихи — высший класс! — причмокнул он. — Маленькая с длинными черными волосами — моя, остальные — ваши! Усекли? Ну, пошли…

В большой комнате сидели четыре девушки, которые весьма отличались друг от друга не только по внешности, но и по возрасту. Две из них, которые суетились по квартире и были, по всей вероятности, сестры и хозяйки этого дома, выглядели гораздо старше других, по крайней мере лет на двадцать пять. Моложе всех была та, про которую говорил Дикой, на вид ей было лет семнадцать, если не меньше. Вообще было непонятно, как она попала в эту компанию. Было заметно, что она впервые в подобной ситуации, несмотря на то что вовсю храбрилась.

— Представляю вам виновника торжества! — театрально вскинув руки, проговорил Дикой. — Чемпион Москвы и ее окрестностей — Виктор Быстровский! Автографы — в порядке живой очереди!

После того как все перезнакомились, ребята достали из карманов бутылки с водкой и выставили на стол, на котором, кроме большой кастрюли с квашеной капустой и буханки черного хлеба, ничего не было. Одна из сестер, Вера, принесла стаканы и чайные чашки.

— Я думаю, что лучше это! — проговорила она. — А то прошлый раз все рюмки побили, — и начала сама разливать водку. Разливала она щедро, и две бутылки оказались пустыми.

— Мне — чисто символически! — попросил Виктор. — У меня через два дня соревнования…

— Да перестань, пожалуйста, — дернул его Дикой и шепотом добавил: — А то, глядя на тебя, и девчонки пить не будут…

— Может, тебе лучше кефирчику принести? — усмехнулась Вера и залпом осушила свою дозу.

— Ничего, Виктор, придешь, пропаришься в ванной и все как рукой снимет! — сказал ему Никита.

Виктор взял свой стакан и, зажмурившись, выпил его до дна.

— Браво! Сразу видно мужчину! — проговорил Дикой и протянул ему ломтик хлеба с капустой. Когда Виктор открыл глаза, все перед ним качалось и плыло, он быстро проглотил протянутый ему бутерброд и только после этого смог нормально вдохнуть. Все стали казаться ему добрыми и милыми людьми, и он полез к каждому с поцелуями и заверениями в вечной любви. Стало шумно и весело… Дикой предложил поиграть в «бутылочку». Эта игра заключается в том, чтобы целовать того человека, на которого укажет бутылка, после того как водящий ее крутанет. Больше всех везло Виктору: кто бы ни крутил бутылку, она чаще всего указывала на него. Несмотря на опьянение, Виктора больше всего взволновали Маринины поцелуи, той девушки, которую отметил для себя Дикой. Когда Виктор в третий раз целовал Марину, Дикому это, вероятно, надоело.

— Везет же ему! Хотя ведь он у нас вроде именинника, — криво усмехнулся он и добавил: — Выпьем за его поездку… Только на этот раз до дна! — Он многозначительно посмотрел на Марину, которая с большим трудом сделала глоток и поставила на стол.

— Выпьем! — подхватил Виктор заплетающимся языком и сам налил себе водки в стакан.

Включили музыку и начали танцевать. На пластинках, сделанных из рентгеновских снимков, были записаны буги-вуги и рок-н-ролл. Это была стихия Никиты, который начал яростно подкидывать в танце младшую из сестер — Надежду. Получалось у них очень неплохо, несмотря на то что никогда до этого они вместе не танцевали… Это было последнее, что запомнил Виктор, не помнил он и того, как, совершенно пьяный, свалился со стула, как его отнесли в другую комнату и уложили на диван… Стояла тишина и царил полумрак, когда Виктор приоткрыл тяжелые веки. Он усиленно напрягал память, пытаясь вспомнить, что с ним и где он находится. Постепенно восстановил в памяти события вечера и уже спокойнее огляделся вокруг. Рядом, на кровати, лежали Костя с Веркой, они уже спали, и Виктор смущенно отвернулся, так как сбившееся одеяло открыло часть обнаженного тела, удивительно белого по сравнению с телом Кости. Виктор вышел в другую комнату, где было застолье: валялись пустые винные бутылки, стоял запах кислой капусты и хмельного. На кушетке в углу Никита устало целовался с младшей сестрой.

— Никита, а где остальные? — спросил недоуменно Виктор.

Даже и не прекращая интимного занятия, а наоборот, открывая ноги подруги, чтобы Виктору было виднее, Никита ответил:

— Если ты имеешь в виду Люську, то она изволила уйтить — обидел девушку! — усмехнулся он. — Свалился, как пентюх, а еще спортсмен!

Подруга его захихикала, то ли от его слов, то ли от его недвусмысленных действий.

— А Марина с Диким тоже ушли? — спросил Виктор, стараясь не смотреть на них.

— Да нет, они «купе» заняли, — усмехнулся снова Никита, и тут же послышался чей-то приглушенный вскрик. — Во! Слышал, уговаривает?

Виктор все понял и быстро подошел к ванной комнате, из которой слышался пьяный, чуть приглушенный шепот Дикого.

— Ну, чего ты, дурочка, пищишь? Да не буду я ничего с тобой делать… Не бойся… Со мной ничего не бойся…

Снова послышался плач.

— Да не ной ты! — видно было, что Дикой терял терпение.

Виктор дернул дверь, но она была заперта изнутри. Он постучал.

— Ну, чего еще там? — угрожающе произнес Дикой. — Кто это?

— Это я, — нервно проговорил Виктор.

— Чего тебе? — приоткрыл дверь Дикой.

— Да вот хотел ополоснуться, а вы помешали! — Виктор щелкнул выключателем, но свет не зажегся. — Послушай, — прошептал Виктор, — оставь ее мне, Дикой!

Внимательно посмотрев на Виктора, тот неожиданно согласился.

— А, черт с тобой, пользуйся моментом: возиться надоело, ломается, как пряник… Дешевка! — зло бросил он в темноту ванной и вышел.

Виктор прошел внутрь и посмотрел на то место, где должна быть лампочка: она была на месте. Дотянувшись, он повернул ее, и мгновенно вспыхнул свет. Марина сидела на краю ванны и продолжала нервно всхлипывать, бросая на Виктора испуганные взгляды. Побрызгав себе на лицо холодной водой, он вытерся своим платком и сказал:

— Иди сюда!

Она не сдвинулась с места, продолжая испуганно смотреть на него.

— Не бойся, пожалуйста, иди сюда, — проговорил он мягче, и, видно, в его голосе было нечто такое, что заставило ее поверить и подойти.

Он наклонил ее голову к раковине и словно ребенку обмыл лицо водой.

— Платочек есть?

— Есть. — Она вынула из рукава платочек и хотела вытереть лицо, но Виктор взял платочек и вытер ей лицо сам.

— Пойдем отсюда! — проговорил он властным тоном и, взяв за руку, потянул за собой. Когда они вышли на улицу, от свежего воздуха закружилась голова, и Виктор, возможно, упал бы, если бы Марина не поддержала его под руку.

— Где ты живешь? — спросил Виктор, покачиваясь из стороны в сторону. — Я провожу тебя…

— Хорошо-хорошо, проводишь, — улыбнулась она, и они пошли по дороге, а Марина поддерживала его, чтобы он не упал.

По дороге Виктор попросил ее рассказать о себе. Но этот рассказ был не очень длинным: живет с бабушкой, так как родители уехали в Омск (Виктор почему-то обрадовался такому совпадению, он сам любил ездить в этот сибирский город). Ее отец военный, служит там, учится же она в девятом классе…

— Так как же ты попала в эту компанию? — перебил ее Виктор и даже разозлился. — Ты что, не понимала, куда идешь?

— Знала, конечно, не задумывалась, что все может быть так ужасно и противно… Ты такой добрый и хороший, — проговорила она неожиданно и тут же добавила: — Дай я тебя поцелую… только я сама, хорошо? — приподнявшись на цыпочки и зажмурившись, она чмокнула его в губы и смущенно отвернулась.

А на Виктора неожиданно накатилась такая нежность, что он подхватил Марину на руки и стал кружить и отпустил только тогда, когда едва не оказался вместе с ней на земле… Расставаться им не хотелось, хмель окончательно выветрился из головы, и они еще долго гуляли по улицам и скверам города, а когда стало совсем светло, они подошли к ее дому.

— Вот здесь я живу. — Она указала на красное пятиэтажное здание в Вадковском переулке. — Первого места тебе, Вит!

— Спасибо, Мариша, за этот вечер… вернее, ночь, — сказал Виктор, с нежностью глядя ей в глаза.

— Это тебе спасибо, мой спаситель! — Она снова чмокнула его, приподнявшись на носки, и подбежала к подъезду, но перед самым входом остановилась и крикнула: — Позвони сразу же, как приедешь!

Странное, необъяснимое чувство охватило Виктора, все казалось каким-то удивительным и необычным. Хотелось совершить что-нибудь особенное, героическое… Он не мог понять, что с ним происходит, шел по улице и глупо, но счастливо улыбался и редким прохожим, и первым весенним листочкам, появившимся на деревьях. Его волновало это состояние, и это волнение необъяснимо радовало и распирало грудь, сердце готово было выскочить наружу и закричать на весь мир: «Я люблю! Лю-б-лю!!!» Виктор до мельчайших подробностей вспоминал все ее жесты, ее страх, улыбку, но более всего его волновал поцелуй Марины, который, казалось, он до сих пор ощущал на своих губах…

Когда он пришел домой, на часах было восемь, но спать не хотелось, Татьяны Николаевны дома не было: она уходила на работу к восьми часам. Виктор прилег на диван и вскоре уснул, но поспать ему не пришлось: в десять часов его разбудила трель телефонного звонка…

— Слушаю вас, — спросонья ответил Виктор.

— Привет, старик, как спалось? — услыхал он голос Дикого. — Как Марина?

Как ни странно, Виктор не ощущал к Дикому неприязни, а где-то был благодарен: ведь благодаря ему он познакомился с Мариной.

— Привет, — ответил он. — Все нормально.

— Ты что, к себе ее уволок?

— Конечно! — не зная для чего соврал Виктор. Он сам не понял, как это у него вырвалось, и тут же пожалел о сказанном.

— Ну, ты мастак! Послушай, у меня к тебе дело есть. Ты в шесть вечера уезжаешь?

— Да… А какое дело? — удивился Виктор.

— Встретимся — тогда узнаешь… Через час сможешь выйти?

— Смогу…

— Тогда я жду тебя у твоего дома на скамейке, лады?..

Ровно через час Виктор вышел во двор и увидел Дикого, одетого как всегда, тщательно выбритого.

— Стиляга! — бросила ему проходившая мимо старушка, а увидев на его галстуке голую женщину, добавила: — Фу, вот нечисть-то, право дело.

— Топай-топай, мамаша, а то щи прокиснут! — с улыбкой отреагировал Дикой. — Послушай, Быстро, ты надолго в Ригу едешь?

— На восемь дней… А что?

— Полкуска заработать хочешь?

— Что за «полкуска»?

— Ну, полтыщи! Хочешь?

— Спрашиваешь! А что нужно сделать?

— Отвезти одну посылочку в Ригу, — небрежно проговорил Дикой.

— Так что же ты не пошлешь ее по почте? — удивился Виктор.

— Товар хрупкий, боюсь, побьют все.

— А большая?

— Да нет, не очень.

— Ну, хорошо, давай! — согласился Виктор.

— Я заеду за тобой в пять и провожу на вокзал, там и отдам. — Он похлопал Виктора по плечу и пошел прочь своей танцующей походкой.

Виктор вернулся домой и не торопясь собрался в дорогу, стараясь ничего не забыть. Затем позвонил на работу Татьяне Николаевне, но она оказалась на операции.

Ровно в пять часов, когда Виктор плотно пообедал перед дорогой, в дверь позвонил Дикой. Они вышли на улицу. Перед домом стояла светлая «Победа». Дикой открыл дверцу и предложил Виктору сесть.

— Чья это? — восхищенно проговорил Виктор.

— Моя, чья же еще! — усмехнулся Дикой.

— Вот это да! — с завистью сказал Виктор. — Предки подкинули?

— Почему предки, сам купил, — небрежно управляя машиной, ответил Дикой.

— И долго копил?

— Накопил — сосиску купил! — засмеялся Дикой. — Хочешь жить — умей вертеться! Вон, на заднем сиденье посылочка, а адрес запомни на память: улица Красноармейская, дом восемь… Запомнил? Там спросишь Николая Германовича… Николая Германовича, — повторил он. — Передашь ему эту посылку и «привет от Малины».

— Это что за Малина? Прозвище?

— Нет, фамилия, — ответил Дикой, думая о чем-то своем…

3

С огромным волнением Виктор ступил на рижскую землю. Он много слышал об этом городе, многое знал о нем, хотя и был здесь впервые. Он шел с командой по вокзальной площади, впитывая, словно губка, зрительное подтверждение тому, что он знал и читал о прекрасной Риге. Ему все нравилось: и непривычные для глаз москвича здания в готическом стиле, и спокойные деловые люди, которые, казалось, никуда не спешили, и незнакомые вывески на магазинах: незнакомые буквы и слова таинственно манили и привлекали его внимание…

Их поселили в спортивном зале одной из школ. Закрепив на волейбольной сетке несколько одеял, они разделили таким образом зал на две половины: на женскую и мужскую. Усталость после дороги и долгого знакомства с городом заставила всех ребят быстро уснуть.

Рано утром все были на стадионе, и Виктор сразу же приступил к разминке: он был освобожден от участия в параде, так как участники многоборья сразу после парада принимали старт.

— Виктор, что с тобой? Только что начал разминку, а уже весь мокрый, — удивился тренер. Тренер Владимир Семенович Добрушин был весьма колоритной фигурой: свыше двух метров ростом, мастер спорта, он был в прошлом чемпионом Белоруссии по плаванию, но потом увлекся легкой атлетикой, и многие его ученики стали ведущими спортсменами страны. Все ребята очень уважали его и беспрекословно выполняли все указания. Виктор был любимым его учеником, Владимир Семенович считал его талантливым, способным спортсменом с большим спортивным будущим.

— Может, ты плохо себя чувствуешь? — спросил он озабоченно и потрогал его лоб. — Да нет, температуры вроде нет.

— Чувствую себя хорошо, а вот ноги… словно ватные, — тяжело дыша, ответил Виктор.

— Это, вероятно, от жары тебя разморило. Иди разминаться в тень!

— Что это с ним? — едва Виктор отошел в сторону, спросил начальник команды, вытирая со лба пот белоснежным платком.

— Ничего не могу понять: всегда такой свежий, а тут… — Владимир Семенович развел руками.

— Может, заменить его в эстафете? Ведь наибольшее количество очков! Пусть только восьмиборье работает, — предложил начальник.

— Ни в коем случае! Заменим, а он с досады еще хуже выступит… Будем надеяться на лучшее! — категорически заявил Владимир Семенович.

— Ну, смотри, тебе виднее — ты тренер, — ехидно произнес начальник команды.

Первым видом в восьмиборье была стометровка. Виктор спокойно подошел к старту и, тщательно сделав разминку, установил стартовые колодки. Затем проделал с них несколько коротких стартов. После команды «Приготовиться второму забегу!» он медленно снял верхнее трико, встал напротив своих колодок и замер, совершенно отключившись от всего. Для него сейчас существовала только прямая дорожка длиной в сто метров. Ничего вокруг, только сто метров! Сто метров! Сто метров!

— На старт! — громко проговорил судья и поднял руку со стартовым пистолетом.

Виктор встряхнул несколько раз кистями рук и пружинисто подбежал к стартовым колодкам. Медленно и тщательно установил ноги и, уперевшись руками в землю перед линией старта, замер в ожидании дальнейшей команды.

— Вни-ма-ние!

Выстрел! И мгновенно восемь ребят, словно листья, сдуваемые порывами ветра, стремительно ушли со старта! На какое-то мгновение Виктор «засиделся» на старте, и это стоило ему того, что он на целый метр отстал от своих соперников… Изо всех сил он пытался вернуть то, что потерял на старте, но состав этого забега был одним из с иль нейших среди многоборцев, и сократить разрыв ему никак не удавалось.

— Быст-ров-ский! Ви-тень-ка! — кричали ему ребята.

И неожиданно Виктору показалось, что он услышал голос Марины… Словно крылья выросли у него за спиной: откуда-то возникли неведомые силы, и расстояние между ним и ушедшими вперед соперниками началось быстро сокращаться — вот он уже пятый… третий… Финиш! Чуть — чуть не хватило ему времени, чтобы достать второго… 11,6 секунды было время Виктора. С досады он плюнул на землю: на последних тренировках он стабильно показывал на целых четыре десятых лучше…

— Ничего, ничего, Виктор! Соберись, еще впереди семь видов! Все еще впереди! Работай, еще ничего не потеряно, — успокаивал его Владимир Семенович, но в голосе у него чувствовалась явная тревога.

С каждым видом Виктору становилось все тяжелее и тяжелее: ноги стали совсем ватные и непослушные. В каждом виде он выступал намного хуже, чем обычно, и безвозвратно терял драгоценные очки. День окончился, позади четыре вида. После ужина Владимир Семенович предложил ему пройтись перед сном. Они медленно шли по набережной Даугавы и молчали. Виктор шел, опустив голову, и покорно ожидал, когда Владимир Семенович начнет свой «разнос». Но неожиданно он услышал:

— Ну, Виктор, решай сам: бежать тебе эстафету или нет. Вопрос непростой: команда очень нуждается в очках… Мы рассчитывали на твой успех в многоборье, но после четырех видов ты — седьмой. Потерянное уже не отыграть… Ну, да об этом дома поговорим. Эстафета после твоего шестого вида, смотри сам — ведь потом копье и восемьсот, а эстафету проигрывать нельзя. — Он тяжело вздохнул и обнял его за плечи…

Многое передумал Виктор, прежде чем уснуть, а когда проснулся, то почувствовал себя настолько бодрым и свежим, что с огромным нетерпением ожидал продолжения соревнований. Он чувствовал, что каждый старт ему дается гораздо труднее, чем обычно, но у него была такая сила воли, что результаты стали выравниваться и положение его в списке многоборцев стало улучшаться. В эстафете он бежал на четвертом этапе. Этот этап считается самым трудным и ответственным, хотя и почетным. Трудность заключалась в том, что если твои товарищи по команде проиграли первые три этапа и передали тебе палочку тогда, когда соперники уже «убежали», то вся горечь поражения (если так и не смог догнать их) ложится на твои плечи, а почетный — когда выигрываешь и первым касаешься финишной ленточки, как бы ставя последнюю победную точку! Победа! Да разве найдется на свете хоть один человек, который не хотел бы быть первым на финише?! На этот раз случилось самое неожиданное: лучший бегун команды задержался при передаче палочки на втором этапе, и Виктору вручили эстафетную палочку только пятым!!! Первый ушел метров на восемь-девять вперед… Владимир Семенович поморщился и крепко стиснул пальцы в кулак: «Все кончено! Слишком большой отрыв».

Но Виктор, казалось, хотел доказать всем на свете, что если человек очень захочет, то может совершить чудо! Надо только очень сильно поверить в себя! Очень сильно! А Виктор верил, он знал, что не может позволить себе хотя бы малейшее расслабление! Было совершенно непонятно: откуда он смог взять силы, чтобы так бежать! Поистине человеческие возможности неисчерпаемы! Глядя на его бег, казалось, что это его обычное состояние: он летел вперед точно птица, едва заметно касаясь дорожки. Взревели, вскочив на ноги, немногочисленные зрители на трибунах! Даже те, у которых все это происходило на глазах, потом долго не могли поверить, что Виктор, который отставал более чем на пять метров от ближайшего противника — в таком коротком забеге, как сто метров, — первый смог коснуться финишной ленточки! Первым!!!

— Команда Москвы в составе Каледина, Братчикова, Алексеева и Быстровского! — громко разнеслось по всему стадиону, а коща голос произнес фамилию Виктора, то стадион устроил ему настоящую овацию, которая не прекращалась долгое время. Но вот диктор продолжил — Командой установлен новый Всесоюзный рекорд в эстафетном беге четыре по сто метров среди юношей старшего возраста!

— Отлично, Виктор, иди готовься к следующему виду, — спокойно проговорил Виктор Семенович, но по его голосу и по мягкой улыбке, которая светилась в его глазах, было заметно, что это спокойствие дается с большим трудом. — Сейчас ты идешь четвертым! — не удержавшись, добавил он.

Последний вид многоборья закончился гораздо раньше, чем закончились остальные соревнования, а закрытие спартакиады было назначено на шесть часов вечера. Приняв душ, Виктор почувствовал себя гораздо лучше: появилось ощущение бодрости и свежести, хотя два дня тяжелых соревнований давали себя знать и мышцы, не успевшие отдохнуть, приятно покалывало. В связи с тем, что многие участники команды учились в выпускном классе, было решено в Риге не задерживаться и выезжать сегодня же. До отправки поезда было еще достаточно времени, и Виктор отпросился у тренера пройтись по городу…

Улицу Красноармейскую он отыскал быстро, на калитке красовалась табличка: «Во дворе злая собака!» Надпись была сделана на русском и латышском языках. Заметив около надписи деревянную ручку, от которой тянулся провод, Виктор решительно дернул за нее, и где-то послышался мелодичный звон колокольчика… Ждать долго не пришлось: вскоре калитка распахнулась, и невысокий полный мужчина, которому на вид было лет пятьдесят, вопросительно уставился на Виктора.

— Мне нужен Николай Германович…

— Ну, вот он, перед тобой, — с небольшим акцентом произнес тот. — Что будет угодно?

— Вот… — Виктор протянул сверток и добавил: — А еще вам привет от Малины.

— А, ну входи, — проговорил Николай Германович дружелюбно и посторонился, пропуская Виктора во двор. Затем быстро осмотрел улицу и закрыл калитку. Виктор удивился этим мерам предосторожности, но тут увидел огромную немецкую овчарку и медленно попятился назад. — Да не бойся ты ее! — усмехнулся Николай Германович. — Садись посиди здесь, — указал на беседку. — Я сейчас.

— А она не укусит? — Виктор осторожно покосился на собаку.

— Нет… она кусает только тогда, когда я прошу ее об этом, — произнес Николай Германович и быстро вошел в дом. Виктор попытался заговорить с собакой, но она безразлично отнеслась к его попыткам, и он уже подумал, что она не обращает на него никакого внимания, но когда он попытался встать со скамейки, то овчарка на него неожиданно так посмотрела, что у него пропало всякое желание продолжать эксперименты, тем более что вернулся Николай Германович и протянул Виктору небольшой чемоданчик черного цвета.

— Вот, я тут гостинцев положил. Так ты передай Паше, пусть поделится с Малиной, а часть пусть перешлет племяннику… Передашь? Ну, вот и хорошо! Сам-то ты кто будешь?

— Как кто, человек!

— Ну, допустим, в этом смысле еще полчеловека… Я имею в виду, чем занимаешься?

— Пока ничем. В этом году школу заканчиваю.

— Надо же, а я думал — студент! Спортом, наверно, занимаешься?

— В точку! Я здесь на соревнованиях, — небрежно ответил Виктор, но не утерпел и добавил: — Сегодня в эстафете «золото» получил… Правда, в восьмиборье — «серебро», а ведь мог и «золото». — Он тяжело вздохнул, вспоминая те «проводы» и «празднование чемпиона».

— Так уж и «золото»! — усмехнулся Николай Германович.

— Не чистое, конечно, но сколько-нибудь-то есть, — обиделся Виктор.

— Да это я так, шучу. Может, обмоем победу?

— Нет, нет! — поморщился Виктор и добавил: — Мы все вместе живем, могут заметить.

— Смотри, как знаешь. Вот тебе, на девочек. — Николай Германович протянул Виктору несколько сторублевых купюр.

— Ну, что вы, не надо! — запротестовал Виктор, но тот сунул ему деньги в карман и подтолкнул к калитке…

Виктор был уже далеко от дома, когда он вспомнил про чемоданчик и решил заглянуть в него, но тот был закрыт на замок. Конечно, это немного задело его самолюбие, но вскоре Виктор забыл об этом, с удовольствием сжимая в руках новенькие купюры, отправился по рижским магазинам.

4

Не успел Виктор распаковать свои чемоданы, как ему позвонил Дикой.

— Ну, что? Можно поздравить с победой?

— Можно, — усмехнулся Виктор и добавил: — Можешь забрать свою посылку, которую ты должен поделить с Малиной и каким-то племянником… Только вот ключика нет!

— Какого ключика? — насторожился Дикой.

— От чемоданчика.

— А-а! — успокоился Дикой. — Откроем как-нибудь. Ты сейчас можешь вынести его? Свободен?

— Вообще-то… — Виктор подумал о Марине, которой уже успел позвонить, и они должны встретиться через полчаса, но он решил быстрее отделаться от этого злополучного чемодана. — Хорошо, минут через пятнадцать я внизу. — Он положил трубку и начал переодеваться, но тут на трюмо заметил записку: «Милый Витюша! Надеюсь, что выступил удачно! Извини, что тебе дня два-три придется побыть одному: срочно пришлось уехать… Очень тяжелый случай… Все необходимое в холодильнике, деньги в столе. Очень прошу тебя — не распыляйся, готовься к экзаменам и не скучай! Целую, мама!» Виктору неожиданно стало грустно и неуютно, он озабоченно огляделся вокруг, затем набрал номер Марины.

— Мариша? Это я опять… Нет-нет, обстоятельства изменились, и встретимся там же, но через два часа. Ты как, свободна?.. Ну, вот и прекрасно. Целую! — ласково добавил Виктор.

Виктор вышел из дома раньше, чем через пятнадцать минут, но Дикой уже ожидал его перед подъездом, восседая за рулем своей «Победы».

— Привет, Быстро! Залезай в машину. — Он распахнул дверцу. — Ты как, не прочь где-нибудь перекусить? А то я голоден, как собака!

— Только в семь мне необходимо быть на «Новослободской»…

— Лады, будешь. Ну, как тебе старикан? — спросил Дикой, трогая машину с места.

— Не знаю, подозрительный какой-то. — Виктор пожал плечами.

— Это так кажется, а вообще — головастый мужик. Да, вот тебе. — Он протянул Виктору деньги.

— Так мне уже он дал, — попытался протестовать Виктор.

— Вот чудак, от денег отказывается! — усмехнулся Дикой. — Дают — бери, бьют — беги! Бери-бери — заслужил! Он дал, а я даю еще.

— Ну, смотри, как знаешь. Если у тебя они лишние…

— Лишними деньги не бывают! — перебил Дикой. — А ты получаешь за то, что заработал!

— Какая там работа: взял — отдал, подумаешь!

Дикой как-то странно посмотрел на него, явно желая что-то сказать, но потом, видно, передумал и только покровительственно похлопал Виктора по плечу…

После сытного обеда на Арбате, в ресторане «Прага», Дикой подвез Виктора до метро «Новослободская», а Еам поехал к площади трех вокзалов. Подъехав к Казанскому, он пересел на заднее сиденье и задвинул шторки на окнах. Достав из кармана ключик, открыл чемодан. Откинув в сторону лежащее сверху какое-то белье, он обнаружил лист тонкого картона, который был оклеен такой же бумагой, как внутренности чемоданчика. Надрезав картон с трех сторон, Дикой приподнял его: под ним находились пачки со сторублевыми купюрами…

…А в это время Виктор с Мариной гуляли по вечерней Москве, но не замечали ничего вокруг.

— Милый Вит… можно, я тебя буду так звать? Расскажи, пожалуйста, о Риге, я никогда там не была. — Марина взяла его под руку и положила голову на плечо.

— В общем-то рассказывать нечего, город я почти не видел — то тренировки, то соревнования… В Домский собор ходили, орган слушать. Ты знаешь, это один из самых крупных органов в мире! Впечатление — грандиозное! По старой Риге походил… Что еще? Да, на взморье купались, правда, вода — бр-р. — Виктор передернул плечами. — Ну и по магазинам… Ой! — воскликнул он неожиданно. — А ну, закрой глаза…

Марина закрыла глаза и, улыбаясь, подставила лицо, но Витя взял ее левую руку и надел на палец кольцо с янтарем…

— Какое красивое! — восхищенно проговорила Марина и чмокнула его в щеку, но тут же с испугом отступила на шаг. — Но оно же дорогое, Вит… Я не могу принять такой подарок.

— Вот глупышка! — рассмеялся Виктор. — Там янтарь очень дешевый. Тем более он в серебре, а не в золоте.

Она недоверчиво посмотрела на кольцо, затем на Виктора, но, видно, его голос был настолько уверенным, а радость от подарка такая большая, что она снова доверчиво взяла его под руку…

— Вит, пойдем завтра с утра на пляж? Только как можно раньше, а?

— Хорошо, — согласился Виктор, затем, немного помолчав, посмотрел внимательно на Марину и тихо сказал: — Мариша… хочу спросить у тебя об одной очень важной вещи… — Он не докончил и смущенно замолчал…

Марина долго смотрела на него и ожидала продолжения, но он молчал, и неожиданно Марина догадалась, о чем он хотел спросить. Она медленно опустила голову, кровь хлынула к щекам. Затем взяла его за руку, и они пошли по улицам, не замечая никого вокруг, никого, только он и она, ОН и ОНА…

Виктор долго не мог уснуть в ту ночь. Когда он встречался с Мариной, его охватывало волнение сродни состоянию перед самым ответственным, важным стартом… Ожидая с нетерпением наступления утра, мечтая снова увидеть Марину, он, как это часто бывает, незаметно заснул и… проспал. Подбежал к метро, когда Марина уже была там.

— Эх, сонюшка, я уже минут двадцать тебя здесь дожидаюсь. — Она попыталась состроить обидчивую физиономию, но не выдержала своего твердого слова быть холодной за его опоздание и рассмеялась, мгновенно простив: Виктор был настолько расстроен своим опозданием, что ей совершенно расхотелось сердиться на него…

Когда они добрались наконец до пляжа, там еще никого не было, и, быстро раздевшись, они бросились в воду.

— Ты красиво плаваешь! — воскликнула Марина. — Как называется этот стиль?

— Это кроль, правда, его называют еще «вольный», а вот это… — Виктор стал вместе выбрасывать руки вперед, не поднимая их над водой, — это называется брасс, — выговорил он, едва приподнимая голову над водой.

— Ты красиво плаваешь! — снова воскликнула она. — Где ты так научился?

— Научил один старик, он живет на Волге…

— Старик?! — удивилась Марина. — Он что, бывший матрос?

— Нет, он бывший чемпион Украины по плаванию! — Виктору стало почему-то грустно. — Мы с мамой почти каждое лето хоть на неделю, но заезжаем к нему…

— Он что, ваш родственник?

— Нет… просто он очень любил папу…

Они немного помолчали. Марина почувствовала, что не следует ни о чем сейчас говорить, а Виктору было… просто было грустно.

Марина направилась к воде, и Виктор со странным волнением наблюдал за ее стройной фигуркой и грациозными, плавными движениями. Марина, словно почувствовав его взгляд, неожиданно рассмеялась, бросилась к нему и столкнула в воду…

— Ах, так! — воскликнул Виктор, выплевывая воду изо рта, затем легко подхватил ее на руки и хотел бросить в воду, но неожиданно по его телу пробежала стремительная волна! Словно мощный яростный заряд возник при соприкосновении его рук с прохладной кожей Марины! Она продолжала хохотать, а он крепко прижимал ее к себе… Резко оборвав смех, Марина нежно взглянула на Виктора, затем слабо попыталась оттолкнуться от него руками, а глаза… глаза, казалось, кричали на весь пляж, да что там пляж, на весь мир: «Милый! МИЛЫЙ!!!» Он стоял, держал ее, и ему хотелось, чтобы она всегда была на его руках! Боже, как прекрасно жить на земле! Хочу, чтобы Марина всегда была рядом! Хочу, чтобы…

— Вит, милый, на нас смотрят, — тихо прошептала Марина.

Виктор медленно вынес ее на берег и осторожно опустил на землю.

Они весь день загорали, купались и ни словом не касались этого мгновения, но и Виктор и Марина все время думали о нем, она с нежностью, он — с тревогой. Иногда, когда их руки случайно, а может быть и не случайно, соприкасались, оба вздрагивали и старались не смотреть друг на друга, но это продолжалось лишь мгновение, и вновь они словно забывали об этом… Солнце стало склоняться к горизонту, но все еще оставалось ярким и жгучим…

— Кажется, я совсем сгорел! — поморщился Виктор, надевая рубашку.

— Что, болит? — Она потрогала его спину. — Какая горячая! Я слышала, что в таких случаях нужно смазывать кефиром или сметаной!

— Послушай, давай ко мне пойдем, что-нибудь перекусим! Заодно и меня намажешь, а? — быстро проговорив это, Виктор опустил глаза и старался не смотреть на Марину.

— А как же мама? — смущенно спросила Марина.

— Ее сегодня и завтра не будет, она в командировке… — Марина немного подумала, будто взвешивая все, затем чмокнула его в губы:

— Хорошо, согласна, отметим твои победы и начало экзаменов… ведь встречаться-то теперь будем редко. Готовиться тебе нужно, — ласково добавила она, увидев его грустные глаза.

— Мариночка, милая, а я все никак не мог придумать, как тебе сказать об экзаменах. Да ты у меня просто молодчинка! — Он снова подхватил ее на руки, но тут же опустил на землю, услышав громкий смех каких-то юнцов…

С необъяснимым волнением Марина входила в квартиру Виктора, с любопытством осматривалась по сторонам, разглядывая стеллажи книг, которые занимали две стены, фотографии, висящие на стене, и все то, что окружало человека, лучше которого не было на всем земном шаре.

— Мариша, иди сюда! — позвал Виктор из кухни.

— Да здесь можно прокормить роту солдат в течение недели! — рассмеялась Марина, едва вошла на кухню и увидела гору продуктов, которую Виктор вытащил из холодильника. Затем, засучив рукава, она принялась хлопотать.

Было около семи часов, когда она позвала Виктора к столу, так как прогнала его из кухни, увидев, как он чистит картофель, и предложила заняться подготовкой к экзаменам. Войдя на кухню, он ахнул и начал перетаскивать все тарелки в большую комнату, и, когда все было на столе, Виктор торжественно извлек из серванта коричневую фарфоровую бутылочку и поставил посредине стола.

— Ой, «Черный бальзам»! — воскликнула Марина.

— Так ты уже пила его, — огорчился Виктор.

— Ну, что ты! Его привез однажды папа, а мне даже попробовать не дал: сказал, что его нужно пить только в лечебных целях, и пил только с кофе…

— А мы будем пить его просто так! За то, что мы вместе, чтобы нам было всегда хорошо вдвоем, и вообще — за все хорошее, за тебя!

Они подняли маленькие рюмочки, и Марина, зажмурившись, быстро выпила.

— Немного горьковато, но вкусно! — Неожиданно она рассмеялась. — Я ведь первый раз пью спиртное с желанием… А теперь я хочу выпить за тебя!

Она сама налила бальзам в рюмки… Вскоре они насытились, и Марина предложила потанцевать. Виктор включил радиолу, поставил какой-то медленный блюз. Когда Марина встала из-за стола, ее качнуло в сторону.

— Как голова кружится! — Она засмеялась и неожиданно обняла его за шею. Виктор внимательно посмотрел на нее, но ничего не сказал, сам обнял ее, и они начали танцевать. В голове Виктора стучала кровь, по телу бегали мурашки и такая накатывала на него нежность, что скажи Марина ему сейчас совершить что-нибудь сверхъестественное, то он, не задумываясь ни на мгновение, бросился бы исполнять ее желание. Да и с Мариной творилось то же самое. Предчувствуя неизбежное — горе или радость, она еще не поняла, — затаилась, готовая принять это неизбежное. Виктор обхватил ее голову руками, наклонился, и их губы соприкоснулись… Снова яростный разряд пронзил их насквозь, им показалось, что на них рушится весь мир, засыпая с ног до головы своими обломками… Рушились все связи, и ничего вокруг уже больше не существовало, а они, словно птицы, взметнули вверх, отрекаясь от всего, что мешало бы им наслаждаться друг другом… Но вдруг Виктора стремительно словно бросило на землю, так как его мозг, его мысли на миг стали как бы тормозами, амортизаторами. Он отстранил Марину и снова внимательно посмотрел на нее; молнией пронзило его мозг: перед ним стоял самый дорогой на свете человек, человек, без которого он не может даже представить себя ни на секунду, ни на один миг. И этот человечек был таким маленьким и беззащитным, что Виктор ощутил себя совершенно другим: он понял, что должен быть этому дорогому человечку той защитой, на которую можно совершенно слепо положиться. Марина, ничего не понимая, смотрела на него, и ее глаза, полные тревоги, ожидали ответа на вопрос, который не был задан, но настолько явно повис над Виктором, что он не выдержал и улыбнулся.

— Я люблю тебя! — сказал он, а потом повторил: — Я люблю тебя!

— Вит, милый, как я счастлива! Я люблю тебя сильнее всех на свете, даже… сильнее мамы… И знай, что никого в жизни я уже не полюблю… Никого!.. Ой, и влетит мне от бабушки! — воскликнула она, взглянув на часы, которые показывали четверть первого. — Ничего, что-нибудь придумаю. Еще часик побудем вместе, и тогда пойду…

Когда Марина вбежала в свой подъезд, Виктор долго еще стоял перед ним… Нельзя сказать, что это было первое увлечение, нет. В прошлом году, когда в их классе появилась новенькая — очень симпатичная девчонка с толстой косой, все мальчишки поголовно стали за ней ухлестывать, и получилось как-то само собой, что она оказала предпочтение именно Виктору. Нет, не потому, что он был самый симпатичный человек в классе, а может, потому, что он не стал за ней бегать, а может, и потому, что он был чемпионом, а это всегда льстило самолюбию девчонок: мол, видите, с чемпионом хожу! Но через несколько дней, когда они оказались вместе с ней в одной компании и случай оставил их наедине, то поцелуй, который был получен от нее, совершенно не взволновал его, и больше он с ней не встречался. А сейчас… сейчас было все по-другому. По-другому, а почему по-другому, сказать он не мог! Это его удивляло: Марина была не красивее той девушки, да и ростом ниже… Ему все никак не приходила в голову простая, извечная мысль — пришла НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ.

5

Татьяна Николаевна не вернулась через два-три дня, как обещала: случай оказался очень тяжелым, можно сказать, уникальным, и ей пришлось пробыть возле больного около трех недель, пока жизнь не оказалась вне опасности. Она соскучилась по сыну, несмотря на то что почти ежедневно разговаривала с ним по телефону. Экзамены он сдавал хорошо, и она, казалось, должна была радоваться этим успехам, и все же ее не оставляло беспокойство: несколько раз, по различным причинам, ей приходилось звонить очень поздно — после двенадцати часов ночи, — и никто не брал трубку. В такие дни Татьяне Николаевне было особенно грустно, а в голову приходили различные беспокойные мысли, и она с огромным волнением ожидала момента, когда вновь услышит его голос. И конечно, успокаивающие ответы Виктора, что он отключал телефон, чтобы выспаться перед экзаменом, не успокаивали ее — она слишком хорошо знала своего сына, чтобы не заметить смущения в его голосе. «Ничего, приеду — разберусь», — успокаивала она себя и снова окуналась в работу…

Когда она наконец вернулась, вошла в квартиру, то услышала тихую медленную мелодию, которая доносилась из комнаты Виктора. Татьяна Николаевна неслышно подошла к дверям и улыбнулась: Виктор сидел за столом, весь заваленный учебниками и тетрадями, в комнате было темно и горела настольная лампа, окна были зашторены. Виктор что-то писал. Когда мелодия кончилась и из радиолы стал доноситься однообразный и неприятный звук шипящей иглы, он встал, поставил другую пластинку, которая также была с медленной мелодией, подошел к окну и раздвинул шторы… В комнату мгновенно ворвался яркий дневной свет, от которого Виктору пришлось ненадолго зажмуриться, затем, сделав несколько гимнастических упражнений и все еще не замечая Татьяну Николаевну, он начал закрывать окно и неожиданно резко оглянулся назад, словно его кто-то толкнул в плечо…

— Мамуленька! — воскликнул он и, словно маленький, бросился к ней на шею. — Как же я соскучился по тебе!

И столько неподдельной радости было в голосе Виктора, что у Татьяны Николаевны показались слезы на глазах и она в который раз дала себе слово никогда не расставаться с ним на такой долгий срок.

— Ну, рассказывай, как ты тут без меня жил-поживал? Готовил ли себе или все всухомятку? А воротничок-то грязный… — скорее виновато, чем укоризненно, произнесла она. — Ну, ничего, сегодня объявляется банно-прачечный и хозяйственный день… А ты с этого дня — только заниматься и отдыхать! — Она повернулась, но неожиданно спросила: — Почему ты занимаешься с задернутыми шторами, да еще под музыку? Это что — новый метод?

— Никакой не новый… просто с музыкой легче заниматься, так как меньше устают клетки головного мозга, а дневной свет, да еще прекрасная погода меня очень отвлекают, понятно? — этаким менторским тоном объяснил Виктор.

— Понятно, товарищ профессор! — рассмеялась она. — У тебя случайно сейчас не перерыв?

— Могу прерваться, а что?

— Тогда вытряси дорожки, мне с ними тяжело управляться… Ну вот, говорила, отдыхать будешь, а сама сразу работать заставляю.

— Ничего, мама, это полезно, а то кровь застоялась, — успокоил ее Виктор и начал быстро и ловко скатывать дорожки в рулон.

Виктор вышел на улицу, а Татьяна Николаевна стала подметать полы. Неожиданно в его комнате она наткнулась на женскую заколку. Нахмурив брови, внимательно оглядела комнату, затем просмотрела его постель, но ничего больше не нашла…

Когда Виктор вернулся с улицы, полы блестели солнечными бликами и были еще мокрыми. Быстро разостлав дорожки, он сказал:

— Странно, мама, когда ты в доме, то в квартире какой — то особенный порядок. Вроде и я стараюсь его поддерживать, но у тебя он какой-то особенный…

— На то я и женщина, — улыбнулась Татьяна Николаевна. — Вот женишься… — проговорила она и посмотрела на него. Виктор опустил глаза и неожиданно покраснел. — …Приведешь ее в дом, и тоже будет особенный порядок, — будто ничего не заметив, договорила Татьяна Николаевна.

— Ну, когда еще это будет, — неуверенно протянул Виктор, хотел улыбнуться, но не получилось. — Пойду заниматься.

— Да, совсем забыла, тебе какой-то… «дикий» или как — то еще… звонил, сказал, что еще позвонит. Кто это?

— Да так… знакомый один, — не сразу нашелся Виктор и пошел к себе в комнату.

Татьяна Николаевна пожала недоуменно плечами: «Чего он так смутился? Что за «дикий»?

Едва Виктор вошел к себе в комнату, как раздался телефонный звонок, и Виктор моментально схватил трубку.

— Да, это я… Мама вернулась… Нет, зубрю помаленьку… Неплохо: две четверки, остальные — «пятаки»… Где научился? В школе! Два еще осталось… Хорошо, после экзамена можно, звони!

…Дикой вышел из автомата, сел в машину и отправился на улицу Горького к Центральному телеграфу.

Войдя в огромный зал, заполненный озабоченными и снующими людьми, он дождался, когда у интересующего его окошечка никого не было, и быстро подошел.

— Девушка-красавица, взгляни, может, есть что-нибудь? — явно заигрывая, произнес Дикой.

— Давайте ваш паспорт, посмотрю, — неожиданно смутилась она. Взглянув в паспорт Дикого, быстро посмотрела все письма. — Вам письмо. — Она кокетливо улыбнулась. — …Но не от девушки!

— Откуда это известно?

— Почерк неженский…

— А-а! — рассмеялся он. — А ты глазастая!.. До встречи, красавица!

— Вот еще! — фыркнула она, но долго смотрела ему вслед…

В машине он распечатал конверт и достал квитанцию, после этого поехал на Комсомольскую площадь, но на этот раз пошел на Ленинградский вокзал. По квитанции, которая была в конверте, получил в камере хранения небольшой чемоданчик и снова сел в машину. В нем лежало какое — то белье, а под ним несколько наполненных небольших матерчатых мешочков и записка, которая была короткой, но Дикой, прочитав ее, мгновенно вспотел от волнения: «В 19.00 будь на месте, поговорим. А.». Смахнув пот со лба, Дикой испуганно оглянулся, затем сжег записку и посмотрел на часы. Поездив по городу, чтобы немного успокоиться, он направился к месту встречи. Уличные часы показывали ровно семь часов, когда Дикой подъехал к Музею Революции и остановился. Буквально сразу же к нему, на заднее сиденье, кто-то подсел. Дикой машинально взглянул в зеркальце заднего вида и едва не чертыхнулся, так как сам, перед тем как подъехать сюда, надел на зеркальце специальный чехольчик, подчиняясь одному из правил инструкции: на таких встречах он не должен был видеть того, кто садился к нему…

— Поезжай прямо, — произнес мужской голос.

Дикой медленно двинулся вперед, волнение не проходило, и он сидел в огромном напряжении.

— Посылку отослал?

— Нет… Пока не с кем.

— А почему бы этого не использовать?.. Ну, который уже ездил?

— Виктор Быстровский? Он экзамены сдает сейчас… Последний — через неделю.

— Расскажи мне о нем!

— Семнадцать лет, заканчивает школу, спортсмен… Выглядит старше своих лет… Все его друзья в основном старше его. Любит хорошо жить… Познакомился с ним год назад, на танцах. Танцует как бог, одну девицу так подкидывал…

— Родители? — перебил его тот.

— Живет с мамашей… Известный профессор-медик. Отец погиб в войну, в эту…

— Ясно, что не в ту! — усмехнулся пассажир. — Деньги любит?

— А кто их, милых, не любит? Правда, он в них не очень нуждается…

— Хорошо, подумаю, что и как… А пока поближе к нему: празднуйте, веселитесь. Останови здесь. Связь та же — почта. Денег — не жалей, возмещу.

Услыхав, как захлопнулась дверца машины, Дикой сразу поехал вперед. И только тогда, когда свернул на другую улицу, остановил машину, достал платочек и снова вытер мокрый лоб…

6

«Свидетельство зрелости» получали в торжественной обстановке: из роно приехали представители, заводские шефы вручили каждому выпускнику красивую записную книжку и письменный набор. Было торжественно, играл школьный духовой оркестр. Говорилось много речей о том, какие они все были хорошие: и учителя и ученики, предлагались различные советы на предмет дальнейшей жизни будущих строителей этой самой жизни, обсуждались различные планы. Вроде бы все должны веселиться и радоваться, что наконец «отмучились», но многим бывшим ученикам да, чего греха таить, и учителям — было грустно. Вчерашние ученики как-то сразу повзрослели, стали серьезнее… Не обошлось и без слез: на сцену поднялась одна из выпускниц, высокая и стройная, комсомольский вожак школы, Завальникова Наталья. За ее сверхпринципиальный характер некоторые ее недолюбливали и прозвали «принцип сухаря»… Поблагодарив учителей школы, она от имени всех пообещала никогда не забывать школу, которая «Открыла им мир знаний», а затем попросила выйти на сцену Галину Ивановну Таше, учительницу, которая была у них самой первой и самой любимой… Неожиданно, когда пожилая учительница вышла на сцену, все выпускники встали и стоя начали аплодировать, приветствуя эту строгую, но удивительно добрую женщину, которая на всю жизнь останется в их памяти как нечто прекрасное и светлое. Осыпав всю цветами, ребята вручили ей огромный портрет с ее изображением, который нарисовал Сашка Нефедов, наверняка будущий знаменитей художник, а на портрете были прикреплены две фотографии: сначала они — первоклашки, потом — выпускники.

— Дорогие мои… дети, — произнесла Галина Ивановна, но дальше говорить не смогла и расплакалась, вслед за ней заплакала и «принцип сухаря»… Все начали аплодировать, а оркестр неожиданно заиграл туш… Виктору тоже вдруг захотелось пустить слезу, и он, чтобы никто не успел увидеть этого, быстро вышел из актового зала и пошел бродить по пустой школе. Стало еще грустнее, и он решил зайти в свой бывший класс. Вошел и сел за свою парту, она показалась какой-то маленькой и уже чужой… Немного посидел за ней, затем сказал:

— Вот и все! — встал и быстро пошел прочь.

При выходе из школы он наткнулся на Марину, которая бросилась к нему с ярко-красными розами.

— Вит, милый, поздравляю! Как я рада за тебя!

— И давно ты уже здесь? — спросил Виктор, удивленный и обрадованный одновременно.

— Часа два или больше… Господи, да какая разница — сколько! Главное — дождалась, и ты уже со мной! Пошли, — потащила она его за руку. — Нас ждет бабуся…

— Как — ждет?

— А так, она все знает и ждет. Напекла всякой всячины, сказала, что хочет поздравить тебя с окончанием школы.

…Странное и беспокойное чувство было у Виктора, когда он вышел от Марины. Бабушке он явно понравился, и Анастасия Васильевна не знала, чем бы еще угостить дорогого гостя, все время следила за тем, чтобы его тарелка не пустовала, и чуть не силой заставила перепробовать все изделия, испеченные специально для этого случая, а в середине веселья неожиданно достала из шкафа наливку собственного изготовления, гулять так гулять, и предложила выпить за них, молодых… И произнесла этот тост таким грустным тоном, что Виктор, когда они с Мариной танцевали, спросил:

— Ты что, все ей о нас рассказала?

— Вит, милый, ведь мы же договорились с тобой молчать еще целый год, пока я не окончу школу… Понимаешь, когда человек по-настоящему любит, то он все чувствует в отношении любимого человека… Она привыкла к тому, что я всегда сама делюсь с ней всеми своими секретами, и поэтому никогда не заговорит со мной сама, даже если почувствует что-нибудь… — Увидев его грустные глаза, она улыбнулась. — Вит, ну улыбнись и не думай об этом, мы вместе, и нам хорошо! Ведь правда, хорошо?!

— Правда, — тихо ответил Виктор, но чувство неловкости не проходило: ему казалось, что они обманывают Анастасию Васильевну и она об этом знает.

Когда он пришел домой, Татьяны Николаевны не было. На столе лежала записка: «Витюша! Ждала-ждала тебя, но увы… Срочно вызвали, часам к восьми буду. Поздравляю тебя с окончанием школы! В комнате тебя ожидает сюрприз… Мама». Виктор быстро прошел в свою комнату и неожиданно увидел стоящий на столе новый телевизор. На лицевой стороне красовалось название — «Звезда». У них был телевизор «КВН», как говорили о нем в народе: «Купил, Включил, Не работает»… Давно вышел из строя, и чинить его не было желания, так как смотреть его — уставали глаза… А сейчас перед Виктором стоял телевизор с огромным экраном, и он, быстро прочитав инструкцию, включил его в сеть и поднял верхнюю крышку, которая служила своеобразным пусковым устройством: поднял — включил, опустил — выключил… На экране появилось изображение кадра, но он еще раньше, по звуку, узнал, что идет картина «Веселые ребята». Он выключил в тот момент, когда из телевизора донеслось: «Вот как надо играть!» — затем писк, треск, какофония звуков. В этот момент зазвонил телефон.

— Да, я у телефона… Никуда я не пропадал… К вам? Нет, Сергей, дай-ка Нину к телефону… Слушай, Нина, собирайте все, что у вас есть, и быстро ко мне: вас ожидает здесь сюрприз… Ладно уж, тебе скажу, только не проговорись ребятам, — усмехнулся Виктор, прекрасно зная о том, что стоит сказать Нине Никифоровой, чтобы она никому не говорила, как можно было быть спокойным: через секунду всем все будет известно. — Мама телевизор купила в честь окончания школы, экран — сантиметров тридцать по диагонали!.. Давайте побыстрее, «Веселых ребят» увидите…

Через некоторое время к нему в квартиру всей гурьбой ввалился чуть ли не весь класс, и мгновенно комната наполнилась веселым шумом и завистливыми вздохами по поводу нового телевизора. Они досмотрели «Веселых ребят», а затем стали пить сухое вино и танцевать, празднуя вступление в новую жизнь… Когда все переобъяснялись друг другу в вечной любви, вынесли дружное решение: где бы они ни были, встречаться в первую субботу февраля в родной школе… Веселье продолжалось недолго: кто-то предложил пойти на Красную площадь, и тут же отправились всей гурьбой на улицу. Виктор не очень удивился, что матери до сих пор не было: «трудный случай»… Несмотря на поздний час, было уже около полуночи, улицы были полны выпускниками, и праздничное веселье, превратившееся в праздничное шествие, продолжалось до самого утра…

Когда Виктор рано утром пришел домой, Татьяна Николаевна была уже на ногах, и он, виновато глядя на нее, произнес:

— Доброе утро, мамочка! Спасибо за подарок! Я ждал тебя вечером, а потом у нас здесь был весь наш класс, и мы пошли гулять…

— Это ты меня извини… Очень трудный случай. — На этих словах Виктор улыбнулся. — Дай я тебя поздравлю. — Она обняла его и расцеловала. — Вот ты и стал у меня совсем взрослый… — Неожиданно ее голос дрогнул. — Пойдем завтракать.

Когда они вошли на кухню, Виктор восхищенно воскликнул:

— Какой прекрасный стол! И шампанское. — Но тут же укоризненно добавил: — Да ты, наверное, и не прилегла сегодня?

— Ничего, отосплюсь, — отмахнулась Татьяна Николаевна, довольная тем, что Виктору понравился праздничный стол.

Выстрелив в потолок и разлив чуть не половину шампанского на скатерть, Виктор наполнил фужеры.

— Ну что, Виктор, я могу тебе пожелать… Быть таким же честным и благородным всегда, поступить туда, куда тебе хочется. Ты уже решил куда?

— Нет, пока не решил…

— Когда ты был маленьким, то все время говорил, что станешь летчиком, как… папа. — Она залпом выпила шампанское и отвернулась, чтобы не показать Виктору свои непрошеные слезы…

— Ну, мама, ну, успокойся, пожалуйста… — Виктор обнял ее за плечи и прижался к ней, как бы защищая своим телом. — Хочешь, мы почитаем папины письма?.. Я сам тебе почитаю, хорошо?

Она согласно кивнула, и он быстро сходил в ее комнату за маленькой стопкой писем, перевязанных розовой ленточкой…

Слушая чтение сына, Татьяна Николаевна закрыла глаза, и перед ней возникли улыбающиеся глаза Николая, и настолько ясно, что она сидела не шелохнувшись, боясь, что они исчезнут и больше не вернутся. «Как хорошо, что ты пришел! Я столько лет ждала тебя, милый мой Коленька…» — шептала она, а Виктор, заметив, что она заснула, стараясь не шуметь, вышел из кухни и плотно прикрыл дверь. Затем отключил телефон и сам лег спать…

Он проснулся, когда часы показывали половину первого, и вначале долго не мог сообразить, что сейчас: день или ночь, но, раздвинув шторы, нашел ответ — яркий солнечный свет ворвался в комнату. Сладко потянувшись, Виктор взглянул на телефон, совершенно забыв, что сам его отключил. Они договорились с Мариной, что она ему позвонит после одиннадцати и разбудит, если он спит, а затем они отправятся куда-нибудь. Это молчание телефона задело его, стараясь не шуметь, он взглянул на кухню, но Татьяна Николаевна уже перебралась на свою кровать и еще спала. Прикрыв дверь в ее комнату, стараясь не греметь посудой, приготовил себе легкий завтрак, перекусил. Просмотрел свежие газеты, нервно взглянул на телефон, который стал уже его раздражать, но тот, словно это доставляло ему удовольствие, продолжал упорно молчать. Взяв с полки какой-то детектив, Виктор попробовал читать… Около трех часов к нему заглянула Татьяна Николаевна.

— А я думала, что еще спишь. Как славно я отдохнула! Проспала все на свете: столько дел… Ты обедать будешь?

— Буду! — неожиданно буркнул Виктор.

— Что с тобой? Голова болит? — забеспокоилась Татьяна Николаевна.

— Ничего у меня не болит, просто настроение паршивое, извини. Мы тут решили всем классом встретиться у Никифоровой… Ты мне не выделишь для этого денег?

— Сто рублей хватит? — она достала из сумочки деньги и положила ему на тол…

Наскоро пообедав, Виктор отправился прогуляться. Настроение у него было весьма пасмурное, ожидаемого звонка от Марины он так и не дождался и был на нее обижен. Проходя мимо сквера, увидел Дикого, который махнул ему рукой.

— Привет, Дикой! — ответил он ему сухо.

— Я слышал, что вчера аттестат получил?.. Поздравляю, молодец! Совсем самостоятельным человеком стал! Это надо как-нибудь отметить, чтобы эта бумажка хорошо служила! А? — Тут он усмехнулся. — Или перепить боишься?

— Ничего я не боюсь! — вспыхнул Виктор. Мелькнула злая мысль: «Не позвонила, значит, не хотела… Ну и пусть!» — Отметить можно, только не очень шикарно: в наличии рублей сто пятьдесят…

— Ну, ты меня обижаешь, какие могут быть счеты между друзьями! Сегодня я имею, завтра — ты… Короче, Склифосовский, бери пару-тройку чуваков, кого захочешь, и валите к сестрам Даниловым, часа через два… Все уже будет готово. А ребятам скажешь, что мать пятьсот отвалила за аттестат…

— Что за Даниловы?

— Забыл, что ли? Те, у которых тогда праздновали. Они же сестры: Верка и Надька. И еще… Марину свою сюда не тащи: повеселимся с настоящими чувихами. Я тебя с такой познакомлю! — Он причмокнул губами. — Высший сорт! Ладно, увидишь сам, к семи ждем, привет!

Ровно в семь часов они подходили к знакомому дому. Виктор решил, что будет гораздо лучше и спокойнее собраться той же компанией, как в тот раз. Когда они вошли в квартиру, все выглядело по-праздничному: даже небольшой плакат при входе явно предназначался виновнику торжества:

Ученье — свет, а неученых — тьма! А Виктору — физкульт-ура!

— Ба-ба-ба! Старые знакомые! — воскликнул Дикой, увидев Никиту с Костей, а Виктору шепнул: — Правильно сделал. — И тут же крикнул: — Девочки, встречайте гостей!

В прихожую вышли сестры, которые, поздоровавшись с Виктором, тут же бросились на шею Косте с Никитой. За ними вышли две девушки, одну Дикой обнял за плечи:

— Это Маша, невеста наша!

Виктор сразу узнал ее: когда-то на танцах она была его партнершей и довольно недурно танцевала, но с тех пор он ее не видел. За два года она повзрослела да прибавила сильно в весе и вряд ли смогла бы проделывать такие па, которые ей удавались два года назад. Она улыбнулась ему, как старому знакомому, и чмокнула его в щеку. Дикой шутливо погрозил пальцем и повернулся ко второй девушке, стройной и высокой темноволосой шатенке, но не успел ничего сказать: она сама протянула Виктору руку.

— Меня зовут Лана, — сказала она просто и крепко пожала руку Виктора. — Поздравляю со знаменательной датой! — И не успел Виктор опомниться, как она тоже чмокнула его в щеку.

Все зааплодировали, отчего Виктор мгновенно стал пунцовым, а Дикой шлепнул его по плечу и поднял вверх большой палец.

Стол намного отличался от того злополучного вечера, на который намекал Дикой: различные сорта вин, коньяк, шампанское… О закуске и говорить было нечего: различные салаты, крабы, икра, фрукты… «Какие там пятьсот рублей!» — мелькнуло у Виктора…

— Вот это стол! — не удержал восхищения Никита. — Как в ресторане!

— Не уверен, что в ресторане найдется такой ассортимент, — усмехнулся Дикой. — Это наша Маша через Кремлевку все организовала… Она там в столовке работает, — добавил он.

Этот вечер отличался от того не только разнообразием вин и блюд, но и тем, что на этот раз все было подчинено только одной проблеме: никакой скуки. Все должны быть веселыми, и особенное внимание уделялось главному виновнику торжества — Виктору. Решили выбрать королеву вечера и единогласно выбрали — Лану! Была и корона, которая очень шла к ее длинным, роскошным волосам. Были различные интимные игры…

В общем, неожиданно для Виктора ему было приятно находиться в этой компании, тем более что рядом находилась нежная и удивительно чувствительная девушка. Правда, был момент, когда все могло кончиться по-другому: оказавшись случайно один около телефона, Виктор решил позвонить Марине. Но, несмотря на то что шел уже двенадцатый час ночи, к телефону никто не подошел, и, обозленный еще больше, Виктор поддался уговорам и выпил полфужера коньяку… Будто угадав его состояние, подошла Лана.

— Потанцуем? — предложила она.

Виктор не ответил, а просто подхватил ее сильными руками и начал танцевать. А она неожиданно прильнула к нему и обхватила его шею ласковыми, длинными и красивыми пальцами… И от этого прикосновения, а может быть оттого, что она так тесно прижалась к нему, Виктор неожиданно вздрогнул, и его тело потянулось к ней…

— Как прекрасно ты танцуешь! — тихо шепнула она ему на ухо. Ее тяжелая высокая грудь приподнялась во время глубокого вдоха, и Виктор ясно услышал биение ее сердца, его охватила опьяняющая истома, и он крепко стиснул ее в своих объятиях… — Тише, мой мальчик, ты же раздавишь меня, — проговорила Лана, сильнее прижимаясь к его широкой груди. — Какой ты сильный и ласковый, мальчик мой… мой, — шептала она, и от этого шепота Виктор совсем потерял голову и не помнил, как они оказались в другой комнате, где, усадив ее на кровать, он начал жадно целовать ее губы, шею, руки, колени… — Ну, подожди же, милый… мальчик мой, глупенький… Дай же мне раздеться…

— Вы еще долго дрыхнуть будете? — разбудил их утром голос Дикого. Мгновенно проснувшись, Виктор огляделся по сторонам, постепенно вспоминая вчерашний вечер. — Вставайте, вставайте, а то головушка-то, верно, бо-бо, давайте опохмелимся… — Подмигнув Виктору, он вышел из комнаты.

Виктору почему-то было ужасно стыдно, неловко, и он, закрыв глаза, молча лежал. Различные мысли метались в его голове: осуждал себя, с одной стороны, а с другой — искал выхода из создавшегося положения… Неожиданно он почувствовал нежный и легкий поцелуй в губы.

— Пора вставать, сонюшка, — нежно проговорила Лана.

Он открыл глаза и с любопытством увидел радостные, сияющие светом глаза Ланы. «Странно, — подумал он, — эти глаза, которые вчера только я увидел впервые и даже не знал о их существовании, неожиданно стали мне близкими и родными…» Он пристально смотрел на нее, и постепенно неловкость прошла.

— Не смотри на меня, глупенький мой мальчик… Я непричесанная, неумытая, ненакрашенная и похожа, наверно, на… — Но на кого она похожа, ей не удалось договорить: Виктор прервал ее на полуслове неожиданным поцелуем. — Ну, я даже зубки не успела почистить, — несерьезно нахмурилась Лана и положила ему свою голову на грудь.

— Ты очень красивая и… хорошо, что не блондинка.

— Это почему?

— Не знаю… Может потому, что не люблю блондинок.

— Это потому, что сам блондин!

— Может, ты и права. Однажды где-то прочитал, что лучшие пары бывают контрастными и потомство у них красивее.

— Ты уже и о потомстве задумался? — лукаво спросила Лана.

— Да нет… просто рассказываю то, что там было написано. — У Виктора появились в голосе какие-то металлические нотки, он быстро встал с постели.

— Ну, что ты, милый мой. — Она обвила его шею руками, простыня соскользнула, обнажив ее крепкое загорелое тело и грудь, полную и упругую, которая была скрыта от солнца и осталась нежно-розовой и удивительно волнующей… — Какой ты сильный и нежный, — снова шептала она, заставляя забыть Виктора о том, что где-то есть девушка Марина, которую он любит, что дома его ожидает мама, которая наверняка не находит себе места, так как не было случая, чтобы он не звонил ей, если где-то задерживался. Все это он забыл и ощущал только одно — нежную и ласковую девушку по имени — Лана…

7

— Виктор, что случилось? Где ты ночевал? — рассерженно встретила его Татьяна Николаевна, едва он переступил порог дома. — Я всю ночь глаз не сомкнула… в милицию уже хотела звонить…

— Ну, ладно, не сердись, мамуля, я же тебе говорил, что будем праздновать окончание школы. — Он ласково обнял ее за плечи…

— Я звонила Никифоровой, и она сказала, что слышит об этом впервые от меня, — неожиданно вспылила Татьяна Николаевна и сбросила его руки со своих плеч.

— A-а! Проверки решила устраивать! — вырвалось у Виктора, которому было ужасно неприятно обманывать мать и ужаснее всего было то, что обман был тут же обнаружен. — Я уже не ребенок!

— У меня и в мыслях не было проверять тебя… Просто я волновалась. — Ее злость мгновенно улетучилась: она всегда терялась от чьей-нибудь грубости. Беспомощно посмотрела на Виктора. — Между прочим, я на работу опоздала… из-за тебя. — Она устало опустилась на стул. — Мог бы позвонить…

— Не сердись, мама, там, где мы праздновали, не было телефона. — Виктор уже жалел о своей вспышке. — И что могло произойти со мною, я же не маленький.

— Послушай, «немаленький», — вспомнила внезапно Татьяна Николаевна. — Весь день тебе вчера звонила Марина. — Взглянув на сына, увидела, что он смутился. — Телефон-то ты отключил, а я только к вечеру это заметила… Очень была расстроена тем, что не смогла повидаться с тобой перед отъездом…

— Перед каким отъездом? — вырвалось у Виктора.

— Сегодня ночью она улетела в Омск, к родителям.

— А, черт!

— Вот тебе и «черт». Очень была расстроена… Сказала: когда приедет — напишет. Кто эта девушка? Очень приятный голос…

— Девушка как девушка! — огрызнулся он и ушел к себе в комнату.

Татьяна Николаевна пожала плечами, удивленная новой волной грубости, и ушла на работу… Целый день Виктор слонялся по квартире, не находя места. Всевозможными правдами и неправдами старался объяснить все, что произошло с ним в эту ночь, но все было тщетным. Все, что способствовало этому вечеру: и телефон, отключенный им самим же, и настроение, также зависящее только от него самого, — все это казалось ему цепью специальных «случайностей». Главное, что его волновало, он оказался способен на это, и никакие причины, оправдания… Неожиданно он поймал себя на том, что в его мыслях нет-нет да возникал образ Ланы, ее нежные ласки, волнующий трепет тела… и глаза, большие голубые глаза, которые так интригующе смотрелись на лице, обрамленном темными длинными волосами… Ему захотелось, чтобы она сейчас оказалась рядом… Рядом? Так, значит, он разлюбил Марину? Да, но и по Марине он сейчас тосковал не меньше, если не больше, так как она была сейчас очень далеко и увидеть ее нет никакой возможности. Выходит, он любит их обеих? Но разве так бывает? Вконец запутавшись, он прилег на диван и задремал, но спать долго ему не дал телефонный звонок, длинный телефонный звонок. Еще не совсем проснувшись, он мгновенно понял, что сейчас услышит голос Марины, и тут же схватил в руки трубку.

— Марина?

— Может быть, — усмехнулась телефонистка. — И9- 83–12?.. Омск вызывает… говорите…

— Вит, это ты? Здравствуй! — Голос был далеким, но очень близким и родным.

— Здравствуй, Мариша! — радостно закричал он в трубку. — Ты меня хорошо слышишь?

— Прекрасно! Не кричи так громко… А тебе хорошо слышно?

— Не очень, говори погромче! Как долетела?

— Долетела хорошо… Вит, где ты был вчера вечером? Я весь день вчера звонила.

— Да знаю, мама говорила. Мы вчера праздновали получение аттестатов… всем классом, — смущенно проговорил он, злясь, что приходится обманывать: он знал, что Марине будет неприятно услышать, что он был в той же самой компании, где они впервые познакомились…

— Зачем ты, Вит? — тихо спросила Марина. — Я Верку вчера случайно встретила… она мне рассказала, что ты пятьсот рублей дал на вечеринку… Была очень удивлена, что меня там не будет…

Виктор прекрасно понял, что последняя фраза ею выдумана, но не это вывело его из себя, а то, что его во второй раз уличили во лжи, а он никогда не врал, и это бесило его больше всего…

— Что же ты спрашиваешь, если сама знаешь? — Его радостное настроение от того, что слышит Марину, мгновенно улетучилось.

— Я от тебя хотела услышать, думала, что она меня обманывает, а выходит, обманываешь — ты…

— Ну и дал, ну и был… Что здесь особенного? Если…

— Ваше время истекло. Разъединяю, — произнес усталый голос телефонистки, и тут же раздались частые гудки…

— Ну и пусть! — Виктор швырнул трубку на аппарат и бросился на диван… На этот раз никаких звонков не раздавалось, и он проспал до самого вечера, пока его не разбудила Татьяна Николаевна.

— Иди покушай. Так и проспал, не обедая?

Видя, что он продолжает находиться в том настроении, в котором она его оставила, уходя на работу, Татьяна Николаевна молча поставила перед ним ужин… Не промолвив ни слова, он закончил ужин и встал из-за стола.

— Витюша, я тебе путевку взяла в Дзинтари, на Рижское взморье… Отдохнешь от трудов праведных… или, может, к дяде Саше махнешь? Отдохнешь, позагораешь… успокоишься, совсем дерганым стал. — Она хотела пригладить его волосы, но он, усмотрев в ее словах какой-то намек, снова вспылил.

— Никуда я не хочу! — выпалил он и пошел на улицу.

Уже темнело, улицы были полны народа, это был так называемый час пик. Виктор шел по вечерней Москве, не замечая никого вокруг и не желая никого видеть… Но природа так создала человека, что на самого себя человек не может долго сердиться, и незаметно для себя он отправился в сквер, где обычно они с ребятами собирались вокруг любимой скамейки… Там уже были знакомые ребята, которые притащили еще одну, поставив скамейки друг против друга, и Валька Ким, очень смелый паренек, играл на гитаре и пел песню про Костю-моряка… Увидев Виктора, он тут же перешел на туш, и ребята подхватили его. Было заметно, что они обрадовались приходу Виктора. Потеснившись, они дали ему место в центре.

— Ты чего такой смурной? — спросил Валька.

— Да так… — протянул он и неожиданно для себя добавил: — На днях на Рижское взморье сматываюсь. Путевку мать достала…

— Везет человеку!.. А он киснет… Никогда не был на Балтике, — загалдели ребята, перебивая друг друга, а Никита мечтательно проговорил:

— Вот бы меня кто-нибудь отправил отдохнуть.

— Годика на два, на три… — перебил его Валька и пропел:

Солнце всхо-о-о-дит и захо-о-о-дит, А в моей тюрьме темно-о-о…

Все расхохотались, а Никита обиделся:

— Не каркай, нашел чем шутить.

В этот момент к ним подбежал Кешка, шустрый пацан из того дома, где жил Виктор, и, тяжело дыша, прокричал:

— Вить… там наших… бьют!

— Где? — вскочил Виктор на ноги.

— Там, у входа…

Виктор бросился туда, куда указал Кешка, и, конечно, за ним устремились все ребята… Когда они подбежали ко входу, Костю сбили с ног и пинали ногами… Чужаков было человек десять, а тех, на кого они напали, трое…

— Трое — на одного? — воскликнул Виктор, врезаясь в гущу махающихся парней. Подбегая, он выделил здоровячка, который пинал лежащего Костю ногами, и ринулся именно на него… Увернувшись от его мощных кулаков, Виктор нанес ему сокрушительный удар в лицо, и тот моментально оказался на земле, рухнув, словно подкошенный пучок травы. Неожиданно Виктора ударили чем-то железным в ухо, и ему показалось, что оно оторвалось… Повернувшись, он увидел у одного из чужаков ремень с пряжкой, которой он наносил удары куда придется. — Пряжкой!!! — прорычал Виктор и, совсем потеряв голову, врезался в самую гущу, нанося страшные и безумные удары в разные стороны, стараясь добраться до того парня с пряжкой… И когда, наконец, пробился ближе к нему, то Виктор ничего не видел вокруг, кроме этой противной, так ему казалось, физиономии, которую нужно бить и бить, чтобы эта рожа не смогла нанести кому-нибудь увечья этой пряжкой… В запарке Виктор не слышал, как кто-то прокричал:

— Атас, марьинцы, мусора!

Не обратил внимания и на то, как многие бросились врассыпную… Он продолжал вымещать злобу на всех, кто попадался ему под руку, за тот запрещенный в таких потасовках прием… И когда его подхватили под руки с двух сторон, то, подумав, что это одни из «тех», сначала одного, а потом и другого перекинул через плечо… И тут увидел, что на земле оказались два сотрудника милиции… Это его так поразило, что он сразу же опустил руки и, несмотря на то что мог просто сбежать, не воспользовался этим, а даже помог подняться с земли одному из сотрудников, а потом сам сел в машину…

Их привезли в отделение милиции и ввели в какую-то комнату, в которой было маленькое окошечко с решеткой и было оно под самым потолком.

Минут через двадцать к ним заглянул пожилой капитан с усталыми, грустными глазами. Быстро, но внимательно оглядев всю компанию, кивнул Виктору следовать за ним.

— Ну, постольку поскольку вы самый трезвый из всех задержанных, то начну с вас, — проговорил капитан, когда они вошли в кабинет.

— Между прочим, товарищ капитан, «не самый трезвый», а просто — трезвый, — ощупывая свое опухшее ухо, возразил Виктор.

— Ну, а если трезвый, то объясни мне, пожалуйста, почему дрался и почему оказал сопротивление при задержании? — Капитан не заметил, как перешел на «ты».

— Вы что же думаете, дерутся только пьяные?

— Я так не думаю, но трезвый человек, если он правильный человек, дерется за правое дело, защищая справедливость или обиженных.

— А если вдесятером бьют троих? Это как по-вашему, справедливо? Да еще пряжкой… — вспылил Виктор.

— Ну, допустим, здесь ты прав, я проверю… А зачем сопротивлялся?

— Я не сопротивлялся… Просто под горячую руку попались, да и темно было… Я не знал, что это милиция…

— Надо же, «под горячую руку»… А если бы сломал им что-нибудь?

— Да нет. Я же подстраховывал… — уверенно ответил Виктор.

— Ты что же, самбист?

— Нет… вернее, не совсем, просто у Климова немного занимался: он у нас кружок вел в школе…

— У Руслана Климова? Послушай, а ты случайно не Быстровский? — удивился капитан.

— Быстровский… а как вы догадались?

— Вычислил… Что же ты к нам в секцию отказался пойти? Руслан говорил, что ты можешь далеко пойти, если всерьез займешься самбо!

— Так я же легкоатлет…

— Ну, вот что, легкоатлет, на первый раз ограничусь штрафом, а в следующий раз будут приняты более строгие меры…

Когда Виктор шел домой, то никак не мог придумать, что сказать матери по поводу распухшего уха и небольшого синяка под глазом… Так ничего и не придумав более-менее правдоподобного и нестрашного, он тихонько, стараясь не шуметь, открыл дверь, но эта предосторожность оказалась излишней: Татьяны Николаевны дома еще не было, и обрадованный Виктор не стал ужинать, а быстро улегся в постель. Это оказалось своевременным: послышался стук открываемой двери. Моментально повернувшись так, чтобы не было видно «боевых отметин», закрыл глаза. Заглянув к нему в комнату, Татьяна Николаевна с удовлетворением отметила, что ее сын уже спит, хотя ее это и удивило, так как он никогда так рано не ложился. Она очень хотела с ним поговорить об отдыхе, так как была обеспокоена его нервозностью и раздражительностью, но сейчас решила этот разговор перенести на утро… Кроме того, ей хотелось выяснить его планы на будущее…

Но ей не пришлось начинать разговора об отдыхе, Виктор сам его решил, едва они сели за стол завтракать.

— Мама, ты еще не вернула путевку?

— Нет, я сегодня хотела это сделать, — невозмутимо ответила она.

— Вот и хорошо! — обрадовался Виктор и, забыв осторожность, повернулся к Татьяне Николаевне подбитой стороной. — Я решил поехать…

— Что случилось? — испуганно перебила Татьяна Николаевна. — Подрался, что ли?

— Да нет… на тренировке… случайно, — с трудом нашелся Виктор.

— Кого ты хочешь обмануть? — укоризненно проговорила она, осматривая ухо. — Слава Богу, ушная раковина цела! — Она открыла аптечку, достала вату и свинцовые примочки. — Вот подержи так… Хоть не напрасно пострадал?

— Не зря! — улыбнулся Виктор к благодарно чмокнул ее в щеку. — Ты у меня самая умная и хорошая…

Татьяна Николаевна ушла на работу, а Виктор продолжал отмачивать примочками свой синяк и ухо, хотя и не верил, что это может помочь. Но, к его большому удивлению, не прошло и двух часов, как синяк начал бледнеть… В этот момент зазвонил телефон.

— Привет, герой! — услышал он голос Дикого. — Выйдешь? Я здесь, у твоего дома.

— Хорошо, сейчас.

Яркое солнце слепило глаза, было душно. Виктор спрятался в тень беседки и стал с интересом наблюдать за детишками, играющими в песочнице. Весьма толстенький карапуз трех-четырех лет внимательно наблюдал за тем, как две девчушки строили домик. Потом ему, верно, надоело быть только сторонним наблюдателем и он решил внести свою лепту в строительство: вытащил из кармана пробку от шампанского и водрузил ее на крышу домика… Но так как волнение от такой тонкой операции сделало руки недостаточно ловкими, то он немного повредил строение… Девчушки следили за тем, как он попытался сделать трубу на домике, и не мешали ему, но когда он не справился с задачей, одна из них наклонилась и спокойно отбросила пробку в сторону, чем дала понять этому карапузу, что он не прошел испытание и может быть только наблюдателем…

— Ну и духота, весь пропотел, — услышал Виктор голос Дикого. — Рассказали мне, как ты легавых словно пешек раскидывал… молоток! О штрафе не волнуйся: все в ажуре… Вот квитанция.

— Вот спасибо, а то совсем бы пропал, не знал, как выкрутиться: с мамашей и без того отношения натянуты. Ты не беспокойся: я отдам!

— А вот это ты зря: разве мы не друзья? Или, может быть, ты откажешься мне помочь при случае?

— Конечно, не откажусь… — смутился Виктор.

— Да, я слышал, что ты на Рижское взморье отдыхать собрался? — как можно безразличнее спросил Дикой.

— Да, послезавтра.

— Вот и сразу же есть возможность выручить меня.

— Опять что-нибудь отвезти?

— Да так… пустяки. Разумеется, ты внакладе не будешь! Лады? Ты посмотри, кто идет… Лана! — крикнул он отчего Виктор вздрогнул и сразу же покраснел.

— Здравствуйте, — сказала она, подойдя к ним. Виктору Лана протянула руку, и Дикой сразу начал прощаться.

— Я побежал, а то обед кончается. Я тебе завтра позвоню, к вечеру… Пока, молодожены! — усмехнулся он на прощание и, подмигнув Виктору, быстро пошел прочь.

— Почему мне не звонил? Не хотел или был занят?

— Скорее занят, чем не хотел, — ответил Виктор и опустил глаза.

— Ой! Кто это тебя так разукрасил? — воскликнула она, заметив синяк под глазом. — И ухо? — Она осторожно притронулась, и Виктор тут же поморщился от боли. — Больно?

— О крылечко споткнулся! — усмехнулся Виктор.

— Ты никуда не спешишь?

— Да нет…

— Тогда погуляем? — И, не дожидаясь его ответа, взяла Виктора под руку и повела в сторону сквера. Некоторое время шли молча. Виктор не знал, о чем говорить, а Лана ждала каких-то слов. Наблюдая за тем, какие взгляды бросают на Лану мужчины, Виктор почувствовал, что это ему доставляет удовольствие.

— А я послезавтра еду на Рижское взморье…

— Вот как! А у меня там дядя живет… Может, и мне туда махнуть? Хотел бы меня там встретить? Кстати, можешь меня поздравить: я — уже студентка третьего курса, вчера последний сдала.

— Вот молодец! Поздравляю! — Он хотел чмокнуть ее в щеку, но она как-то повернула голову, и поцелуй пришелся прямо в губы.

— Ну, так ты мне не ответил: хотел бы ты меня там увидеть? — Она лукаво уставилась на него.

— И ты еще спрашиваешь? Это было бы просто здорово!

Вскоре они вышли на Садовое кольцо и пошли по нему, пока не вышли к улице Горького.

— Ну, а сегодня я угощаю в честь окончания сессии и предлагаю пойти в кафе-мороженое…

Следующий день прошел в сборах, а вечером Виктор простился с ребятами, так как самолет был дневной и он не успел бы это сделать в день отлета. С мамой он договорился, что они простятся дома, а в аэропорт его отвезет Дикой… В аэропорту Дикой отдал Виктору знакомый чемоданчик и сказал:

— Как только передашь, сразу же позвони мне домой: постараюсь приготовить тебе сюрприз.

8

В Риге стояла на редкость сухая, теплая погода. Виктор сразу же отправился на море. В свою первую поездку ему не Удалось побывать собственно на Балтике, и она поразила его и прекрасным песчаным берегом, который, по его мнению, был намного приятнее, чем на юге, и тем, что берег был пологим и можно было идти и идти в море, а глубины все не было… Наслаждаясь солнцем, морской водой, покоем, он быстро почувствовал себя отдохнувшим. Волосы выцвели под ярким солнцем и очень красиво смотрелись на темной коже…

Через неделю было объявлено, что желающие могут побывать на экскурсии в Риге, и Виктор, захватив чемоданчик, решил навестить Николая Германовича. Когда он подошел к знакомой калитке и дернул за ручку колокольчика, то через некоторое время его удивлению не было предела: прямо перед ним стояла улыбающаяся Лана…

— Ты к дяде? — поздоровавшись, спросила Лана. — Проходи. — Она взяла остолбеневшего Виктора за руку и втащила во двор. — Что, сильно удивлен моему появлению перед вашими светлыми очами?

— Еще бы! Как в сказке!..

— А я знала, что ты придешь сюда. Дикой сказал.

— Так вы с ним — родственники?

— Не совсем, — смутилась она. — Просто мой дядя его очень давно знает. Собственно, он и познакомил нас…

И тут она заметила, что Виктор насупился и подозрительно посмотрел на нее. Сразу поняв, о чем он подумал, Лана рассмеялась.

— Нет-нет, с ним у меня никогда ничего не было. Да и не могло быть. Хотя вначале он и хотел этого, если говорить откровенно. Так что успокойся, мой Отелло.

Виктор смущенно отвернулся, удивляясь женской интуиции: именно так он и подумал. Из щекотливой ситуации их выручил голос Николая Германовича.

— С кем ты разговариваешь?.. A-а, спортсмен! Какими ветрами на этот раз тебя занесло в наши края? Снова спорт? — заговорил он, подходя.

— Приехал отдохнуть, в Дзинтари…

— Ну, что мы здесь стоим: пошли в дом. Света, займись — ка по хозяйству — сооруди что-нибудь для гостя.

— Ладно-ладно, оставляю вас одних, но… ненадолго — шутливо пригрозила Лана и пошла хлопотать по хозяйству.

— На этот раз ничего не передал — только… вот.

Взяв чемоданчик, Николай Германович сразу же вышел из комнаты…

Виктор с любопытством осматривался. А смотреть было на что: прекрасная резная мебель красного дерева, старинные гобелены, ковры искусной работы, шкафы ломились от хрусталя, на стенах висело много картин, среди которых было несколько таких, которые Виктор видел на иллюстрациях… Через зеркало Виктор увидел часть другой комнаты, посредине которой стоял огромный белый рояль…

— Ну, как тебе здесь понравилось? — услышал он Лану, которая тихо подошла и, видимо, некоторое время наблюдала за Виктором.

— Как в музее! — воскликнул Виктор. — А может быть, это и есть музей? А твой дядя его хранитель?

— Ну и придумал! — расхохоталась Лана. — Это все фамильное: мой дедушка был одним из богатейших людей буржуазной Латвии. Это мизер по сравнению с тем, что у него было…

— Света, ты почему не приглашаешь гостя к столу? — Незаметно появился Николай Германович, отчего Виктор вздрогнул и подумал, что это у них фамильная черта: появляться незаметно.

Отметил Виктор и то, что Николай Германович заметно повеселел с момента прихода Виктора.

— Спасибо, ничего не надо… Да к тому же и уходить пора…

— Спасибом сыт не будешь. Посидим немного, выпьем по рюмочке, тоща и пойдешь. — Николай Германович обнял его за плечи и незаметно для Ланы сунул Виктору в карман какой-то конверт, тихо прошептав: — Для отдыха пригодится…

Виктор хотел запротестовать, ко Николай Германович прижал палец к своим губам…

— О чем это вы там шепчетесь? — с улыбкой спросила Лана.

— Да вот интересуюсь: давно ли вы знакомы? — усмехнулся Николай Германович.

— Очень давно! — Лана хитро посмотрела на Виктора.

— Вот и прекрасно… Прошу: чем богаты, тем и рады!

Стол был завален различными фруктами, шоколадом, конфетами… Налив по полрюмки бальзама, Николай Германович долил его рижской водкой «Дзидрайс»…

— Зачем это? — удивился Виктор.

— Как зачем, он так вкуснее. В Риге все так пьют, пояснил Николай Германович.

Виктор вспомнил, как они с Мариной опустошили бутылку бальзама без всякого разбавления, и усмехнулся.

— Если не хочешь, то можешь так пить.

— Нет-нет, это я не к тому…

— Так за что же выпьем? — спросила Лана.

— Я думаю — за неожиданную и приятную встречу! — предложил Виктор и посмотрел на Лану…

Вскоре Виктор начал прощаться и на все уговоры посидеть не соглашался.

— Сегодня не могу. Я должен позвонить маме, как — нибудь в другой раз.

— Я провожу тебя, — предложила Лана.

— Не надо, Лана, мне действительно нужно спешить… там очень строгие порядки, — добавил он, как бы извиняясь.

— Ну, что же, если гость спешит, то это необязательно связано с тем, что ему не понравились хозяева. Забегай, когда сможешь — будем рады, — радушно произнес Николай Германович, прощаясь с Виктором за руку.

— Жаль, конечно, но… что поделаешь, — грустно сказала Лана, провожая его до калитки.

Неожиданно зарычала овчарка, заметив на заборе пушистую серую кошку.

— Фу, Рекс, фу! — скомандовала Лана, и собака мгновенно послушалась и завиляла хвостом.

— Умная! — похвалил Виктор.

— Это еще не все, что мы умеем делать. — Она потрепала собаку за ухо. — Сейчас мы покажем вам, уважаемый спортсмен, на что мы способны! — Лана наклонилась и что — то прошептала собаке на ухо, Рекс посмотрел на Виктора и пошел к калитке. — Вот, попробуй теперь выйти отсюда, — усмехнулась Лана.

И действительно, стоило Виктору сделать шаг по направлению к калитке, как он услышал грозное рычание, остановился — рычание прекратилось…

— Верю, Лана, верю! — Виктор умоляюще посмотрел на нее.

— Ну, хорошо, Рекс, пусть идет. Ничем его не удержишь…

И тут Виктор снова был удивлен; Рекс равнодушно прошел мимо него и направился к дому, а когда проходил около Ланы, то Виктору показалось, что собака посмотрела на нее каким-то укоризненным взглядом.

— Вот это да! — восхитился Виктор, продолжая смотреть собаке вслед, затем чмокнул Лану в щеку и быстро вышел на улицу…

На переговорном пункте он заказал два номера телефона: свой и Дикого… Матери дома не оказалось, а Дикой сразу же поднял трубку, словно ожидал его звонка именно сегодня.

— Привет, Дикой… Да, передал… Да вот, только сегодня удалось выбраться в город… Не за что… Да, встретил… Так вот твой сюрприз! Тоща спасибо! Но у нас такие порядки, что выбраться достаточно затруднительно… Как же я могу его «послать», а ще же жить тоща?.. Но это же неудобно… Договоришься? Конечно, согласен! Там здорово, как в музее! Нет, спасибо, у меня есть пока… Ну, хорошо, на Главпочтамт, до востребования… Пока. — Виктор повесил трубку и вышел из кабины…

То, что Дикой предложил ему бросить санаторий и пожить у Николая Германовича, и обрадовало и взволновало его: почти три недели он будет вместе с Ланой, и в его голове сразу же стали возникать различные моменты ночи, которую они провели вдвоем… Конец скучным и однообразным дням санатория, где мелькают одни и те же лица! Конец обязательному и строгому режиму! Виктор заранее предвкушал различные удовольствия, которые он сможет извлечь из этой перемены: кино, театры, фундаментальное знакомство с этим удивительным городом и многое другое…

Когда Виктор добрался до санатория, уже стемнело и переговоры с дирекцией он отложил до завтра… Сложил свои вещи в чемодан и спортивную сумку, чтобы этим не заниматься завтра, и тут вспомнил о конверте, который сунул ему в карман Николай Германович. Открыв его, он с удивлением обнаружил там пачку денег сторублевыми купюрами: оказалось их десять штук… Тысяча рублей! Никогда Виктор не имел таких денег, принадлежащих именно ему! Вначале он обрадовался этому, мелькнула мысль — какие он подарки сможет купить матери, но потом понял, что ничего он не сможет ей купить: разве она поверит, что эти деньги ему подарили… И тут Виктор подумал о том, почему ему дали такие деньги? За что? Не может же стоить так дорого перевозка этого чемоданчика! Тогда за что? В первый раз, когда он получил деньги от Дикого и от Николая Германовича, он не задумывался «за что?», а если и мелькала эта мысль, то он успокоил себя тем, что получил их за хорошие отношения между ними. Но сейчас, когда все повторилось, и повторилось в гораздо больших размерах, Виктор интуитивно почувствовал, что эти деньги какие-то нечестные, но так как никакие объяснения его не устраивали, то он решил во что бы то ни стало докопаться до истины. После этого решения ему стало гораздо легче, и он успокоился. Вскоре вернулись ребята, которые жили вместе с ним в комнате, и они отправились в кинозал санатория.

На следующий день Виктор побывал в дирекции и, сославшись на семейные обстоятельства, предупредил об отъезде из санатория.

По дороге к дому Николая Германовича зашел на Главпочтамт и получил от Дикого перевод на две тысячи рублей!!! Это еще больше усилило подозрения Виктора о странных «бесплатных» деньгах…

Николай Германович уже ждал его приезда, и казалось, что пригласить Виктора пожить у него в доме для него самая большая мечта за последнее время. Он показал Виктору комнату, которую выделил для его проживания, затем, наказав Лане заботиться о дорогом госте, ушел на службу… В этот день Виктор узнал от Ланы, что Николай Германович работает администратором в Русском театре, что он очень умный и развитой человек, имеющий два высших образования, объехавший чуть не всю Европу.

— Во время войны, что ли? — спросил Виктор.

— Виктор, — серьезно сказала Лана, — очень тебя прошу никогда при нем военной темы не касаться… Дело в том, что в 1944 году наши солдаты расстреляли его отца за то, что он служил в полиции. Ведь многих заставляли служить насильно… Его мать умерла, когда он был еще совсем маленький, он сильно любил своего отца… Ты думаешь, сколько ему лет?

— Лет… за пятьдесят пять, — пожал Виктор плечами.

— А тридцать девять не хочешь?! — усмехнулась она грустно.

— Тридцать девять? — изумился Виктор.

— Тридцать девять… Да и то только недавно исполнилось. А ты говоришь…

После этого разговора Виктор начал еще больше присматриваться к Николаю Германовичу. Когда тот находился в доме, то очень часто говорил по телефону, и эти разговоры носили странный для Виктора характер: в основном односложные… Набрав номер, интересовался, куда он попал, потом говорил либо «нет», либо «хорошо», и тут же клал трубку… Иногда звонили ему, и Николай Германович говорил фразы, которые часто повторялись: «Номер набрали, а неправильно», или «Номер набрали, но таких нет», а иногда «Обратитесь к мастеру — вылечит». После таких ответов он также клал трубку.

Однажды Виктор поинтересовался, кто это звонит. Николай Германович внимательно посмотрел на него и неожиданно не очень дружелюбно проговорил:

— Какое тебе до этого дело? — Но, спохватившись, сказал: — Какой-то сумасшедший…

Получив этот «щелчок», Виктор понял, что не следует так явно «замечать» и интересоваться тем, что тебя не касается, и решил пока оставить свое нетерпение прояснить некоторые вещи, а полностью отдаться отдыху. И поэтому с раннего утра они с Ланой отправлялись на пляж и проводили там почти весь день, а вечером — ресторан, кино, театр, а иногда и просто гуляли по старой ночной Риге…

Когда осталось совсем мало дней до отъезда, то есть до того дня, когда оканчивался срок путевки, позвонил Дикой.

— Ну, как отдыхается? — спросил он после приветствия. — Когда возвращаешься?

— Отдых проходит великолепно, но через три дня я должен быть в Москве. Вчера говорил с мамой и еле уговорил не приезжать сюда, хотела последние дни отдохнуть здесь, со мной…

— Да-а, это было бы кино… Розыск по всей Латвии: пропал сыночек, — рассмеялся Дикой.

— Тебе смешно, а я как подумаю… она же случайно проговорилась, сюрприз хотела сделать…

— Да, был бы «сюрприз»! — усмехнулся Дикой. — Вот что, ты звякни, когда билет возьмешь — я тебя встречу…

— Даже если он ничего не передаст для тебя? — с иронией спросил Виктор.

— Ну, зачем ты так, Быстро? — обидчиво сказал Дикой. — Я что, по-твоему, только из-за выгоды с тобой?.. Дружба, значит, не в счет?

— Да нет… это я так, пошутил. Спасибо… Конечно, позвоню!

За последние дни ничего примечательного не произошло, Лана провожала до самого вокзала.

— Как жаль, что тебе нужно уже уезжать… Милый, мне так было хорошо с тобой… спокойно. — Она грустно прижалась к нему.

— Мне тоже хорошо с тобой.

— Правда?

— Правда! Разве ты сама не чувствуешь этого?

— Иногда чувствую, а иногда мне кажется, что ты очень далеко от меня… становишься далеким и чужим. Хотя последние дни были просто удивительными…

— Не скучай и скорее приезжай, хорошо?

— Постараюсь… Помогу немного дяде и вернусь. Вот не знаю, что делать с Рексом… Дядя говорит, что он очень тоскует по мне. Я его щенком подобрала на берегу. Больного, слабенького. Выходила, выучила… Я ведь в Москве только два года…

Поезд тронулся и стал медленно набирать скорость.

— Молодой человек, войдите в вагон! Или, может быть, вы решили остаться? Быстро в вагон! — прикрикнула пожилая проводница.

Виктор крепко поцеловал Лану и быстро вскочил в вагон, а Лана махала платком ему с платформы, пока поезд не скрылся из виду…

9

В Москве его встретил Дикой. Всю дорогу расспрашивал, как они с Ланой проводили время. Но ни одним словом Дикой не коснулся тех денег, которые прислал Виктору, а Виктор, еще в поезде, твердо решил сказать Дикому при встрече, что деньги он обязательно вернет и они должны считаться долгом. Но Дикой настолько заморочил его вопросами, что Виктор совершенно забыл о деньгах. А затем сразу стал готовиться к экзаменам: поколебавшись, Виктор решил остановиться на каком-нибудь гуманитарном вузе, хотя сначала хотел пойти в технический (воспоминания о физике отбили эту охоту). Татьяна Николаевна приводила различные доводы за образование медицинское, но это его и вовсе не привлекало. Значит, решено — гуманитарный вуз! А конкретнее — Московский университет, экономический факультет… Надо сказать, что принять это решение помогло то, что Лана обещала всевозможную помощь, тем более и сама там училась. Удивлению Татьяны Николаевны не было предела: ее сын, который весьма трудно усаживался за уроки и учился хорошо в основном за счет феноменальной памяти, почти не заглядывая в учебники, сейчас целыми днями сидит за столом и порой забывает даже вовремя пообедать…

И однажды Татьяна Николаевна не выдержала:

— Может, отдохнешь, Витюша… или в кино сходишь?

— Нет, мама, не поманывает, — ответил он, не отрываясь от учебника. Затем потянулся за хлебом и едва не опрокинул сахарницу.

Татьяна Николаевна молча забрала у него книгу и отложила в сторону… Виктор скорчил обиженную рожицу, но быстро принялся уплетать обед.

— Хоть раз по-человечески поешь, — сказала она, и он понял, что сейчас она спросит о чем-то серьезном. И не ошибся: — Виктор, а как у тебя с Мариной? Она пишет тебе, или вы еще в ссоре? — Татьяна Николаевна завела разговор неслучайно: во-первых, подумала, что это может хоть немного отвлечь от занятий, во-вторых, уже давно хотела спросить его об этом, так как помнила взволнованный голос Марины потел ефону, когда она не застала дома Виктора при отъезде в Омск…

— Марина? Она… пишет мне. Пишет… — Он нахмурился.

— А ты? Ты отвечаешь ей? — спросила и тут же пожалела об этом: Виктор кивнул головой и ушел в свою комнату. «Что-то с ним происходит. А я тут со своими вопросами…» — Она задумалась, но зазвонил телефон, и Татьяна Николаевна машинально взяла трубку.

— Здравствуйте! — сказал приятный женский голос, и Татьяна Николаевна, думая в этот момент о Марине, не сразу ответила. — Виктора можно к телефону?

— Простите… Здравствуйте. Это Марина?

— Нет… — Голос в трубке мгновенно стал холодным. — Что, Виктора нет дома?

— Ой, извините, пожалуйста, я ошиблась! — Татьяна Николаевна обругала мысленно себя за неосторожность, но было уже поздно. — Сейчас, минутку, я его позову.

Татьяна Николаевна открыла дверь в комнату Виктора и смущенно посмотрела на сына.

— Кажется, твоя мать сотворила некую глупость…

— Что случилось, мама?

— Понимаешь, кто-то звонит… Я подумала, что это Марина, ну и назвала имя… Голоса очень похожи. — Она растерянно смотрела на Виктора.

— Ну, что ж теперь — застрелиться? — буркнул Виктор и взял в руку трубку. Татьяна Николаевна тихо прикрыла дверь.

— Слушаю, — спокойно проговорил Виктор.

— Здравствуй, Витюша, — многозначительно сказала Лана.

— Привет, Ланочка! — радостно воскликнул Виктор, не обращая внимания на ее тон. — Приехала наконец!

— Приехала… Но, вижу, не очень-то меня здесь ожидали! — обиженно заявила она. — Кто это Марина?

— Да так… Знакомая одна, она сейчас в Омске, — сухо объяснил Виктор, давая понять, что ему совсем не хочется касаться этой темы.

— A-а! Знаю кто! Надька мне рассказывала о ней. Так это ты ее спас? — усмехнулась Лана.

— Ну, спас! Что с того? — вспылил Виктор. — Разве я тебя спрашивал о твоих прежних знакомствах? Не нравится — пошли меня к черту!

Виктор настолько распалился, что бросил трубку на аппарат и быстро вышел из дома. С каким-то странным раздражением шел он по улице, и выражение его лица было настолько устрашающим, что прохожие считали за благо посторониться, уступая ему дорогу. Злился-то он в основном на себя: во-первых, снова обманул мать, так как никаких писем от Марины не было. Он знал ее принципиальность и был уверен, что она не напишет, а писать первому — не позволяла гордость. Кроме того, злился и на то, что ни с того ни с сего накричал на Лану. В этот момент он проходил около гастронома и, неожиданно для себя, зашел в него и купил бутылку портвейна «Три семерки». Зачем? Он и сам, пожалуй, не смог бы ответить на этот вопрос! Но раз купил, надо использовать… И он направился в знакомый сквер. Ребят еще не было, и Виктор, усевшись на первую попавшуюся скамейку, прямо из горлышка выпил всю бутылку… Две девушки, сидевшие на другом конце скамейки, брезгливо поморщились и ушли. Хмель сразу ударил в голову, и Виктор долго не мог встать, кружилась голова… Виктор сидел, размышляя о своем характере и разбирая его по «косточкам». Иногда он, не замечая, бормотал что-то вслух… Вскоре начало смеркаться, и Виктор решился наконец уйти. Ноги стояли еще нетвердо, и, не прошагав, немного пошатываясь, и нескольких шагов, он совершенно нечаянно задел какого-то парня, который шел под руку с девушкой. Понимая, что это его вина, Виктор извинился, но неожиданно в ответ услышал:

— Пить не умеет, сосунок, а туда же…

И так Виктору стало вдруг обидно, такая злость вскипела, что все прорвалось наружу.

— Вот сволочь! Перед ним извинились, так этого мало ему!.. Еще захотелось!.. Получай!.. — Виктор неожиданно и сильно ударил парня снизу вверх… Парень был почти одного роста с Виктором, если не выше, да и телосложением не был обижен, но упал на землю, а девушка, вскрикнув, бросилась на Виктора и стала наносить ему удары сумкой… Виктор прикрыл руками лицо и молча стоял, не двигаясь. Неизвестно, чем бы закончилась эта унизительная для Виктора сцена, если бы в этот момент к ним не подбежал кто-то с криком:

— Ты что делаешь? А еще девушка!

Виктор удивленно смотрел на Лану, оказавшуюся здесь непонятно как. Лана вцепилась в девушку и оттащила ее в сторону.

— Кто ты такая? Что тебе нужно? Отпусти меня! Он же мужа моего убил! — Неожиданно она расплакалась, продолжая вырываться, но Лана крепко держала ее в своих объятиях.

Виктор наклонился над лежащим парнем, который уже пытался подняться, помог ему встать на ноги. Злости никакой не было, Виктору даже было неловко.

— Ну, как ты… вы?

— Почти нормально… Чистейший нокаут! Боксер, что ли? — спросил парень, ощупывая свою челюсть.

— Нет — легкоатлет.

— Ничего! Удар поставлен… А я боксер! — неожиданно он усмехнулся. — Ляля, иди сюда, все в порядке. Сам виноват… Юрий меня зовут! — Он протянул Виктору руку. — Будем считать — квиты?

— Виктор, — ответил он и смущенно добавил: — Извините, погорячился…

— Да ладно, чего там… Тебе сумкой тоже досталось!

Все рассмеялись, а его супруга покраснела…

— До свидания! — проговорил Виктор, когда Лана взяла его под руку.

— Счастливо! — ответил Юрий, и они пошли в другую сторону, причем Ляля начала что-то доказывать своему мужу.

— С чего это у вас началось? — спросила Лана, когда они вышли из сквера.

— Да я и сам толком не знаю, что на меня нашло! — пожал Виктор плечами.

— А когда успел напиться?

— Долго ли умеючи!

— Виточка… — немного помолчав, смущенно проговорила Лана, — ты извини меня. Я тоже не понимаю, что на меня нашло… Чего это я к тебе прицепилась? Вроде никогда за мной такого не водилось…

— Я тоже хорош! — заверил Виктор, и они, посмотрев друг на друга, громко расхохотались.

— Вечер взаимных извинений! — с пафосом произнес Виктор.

— Знаешь, Виточка… а бабушка уехала к своей сестре. — Она лукаво посмотрела на него…

— Какая бабушка молодец! — воскликнул Виктор. — Погоди минутку, я только домой позвоню, чтобы мама не волновалась…

Пока они искали телефон-автомат, Виктор мучительно выдумывал причину, по которой не будет ночевать дома, но так и не смог придумать. Когда он набрал номер, никто не поднял трубку. Виктор облегченно вздохнул.

…На следующий день, когда Виктор рано утром вернулся домой, Татьяны Николаевны не было, он понял, что она дежурила в институте. Это обстоятельство его весьма обрадовало. Быстро перекусив, он снова сел за книжки: следующий день был очень важным — экзамен по математике! Целый день он не вставал из-за стола и перед сном пришел к выводу, что ничего не знает и завтра с треском провалится. Мелькала мысль: не следует ли отказаться от этой затеи, но… И тут Виктор просто заснул и проснулся не по будильнику, который забыл завести, а от какого-то внутреннего импульса, заставившего его мгновенно вскочить, оценить временную ситуацию: времени оставалось только на то, чтобы одеться и позавтракать… Виктор любил математику, не считая литературы, пожалуй, это был самый любимый его предмет. Не случайно в аттестате стояло «отлично» и в классе он считался одним из лучших по математике… Когда подходил к зданию факультета на Моховой, он усмехнулся вчерашним своим мыслям, но перед самыми дверями его неожиданно охватило такое жуткое волнение, что сильно застучало сердце, захватило дыхание, а ноги отказывались идти дальше… Заставив себя успокоиться насколько это было возможно, Виктор вошел в здание и, пробежав глазами расписание, отправился в аудиторию, в которой сдавал его поток. В коридорах толпилось огромное количество народа, причем не только сами абитуриенты, но многие были со своими родственниками, и Виктор подумал, что никогда не заставил бы себя прийти вместе с мамой… Оставалось еще несколько минут до начала экзамена, и Виктор стал наблюдать за окружающими, и это было интересным занятием: каждый по — разному готовился предстать перед экзаменатором, кто, закрыв учебник, словно молитву повторял про себя прочитанное, некоторые наизусть зубрили целые тексты из учебника, другие, объединившись в парочки, спрашивали друг друга, проверяя, как все запомнилось… Но были и такие, чего греха таить, которые, не мудрствуя лукаво, просто заготовляли себе «шпоры»…

Вскоре из аудитории выглянула женщина и сказала:

— Прошу зайти десять человек!

И мгновенно в коридоре, наполненном еще секунду назад шумом и гамом, воцарилась мертвая тишина, притихли даже те, которые сдавали в другой аудитории. Но никто не решался начать первым…

— Ну, кто со мной? — неожиданно для себя, весело воскликнул Виктор. Он решительно подошел к дверям аудитории и повернулся, но на его смелый вызов откликнулись немногие: щупленькая девушка с косичками, по всему было видно, что она не москвичка, да трое ребят… — Так что же вы?! — Виктор махнул рукой и вошел в аудиторию. Подойдя к столу, он застыл как вкопанный, не зная, что делать: повернуть назад или… Дело в том, что за столом сидело несколько преподавателей, а среди них — Юрий!!! Тот самый Юрий, которого он сбил ударом в лицо с ног! Пока Виктор раздумывал, что делать, Юрий его заметил и сразу же узнал. Хитро подморгнув и ободрив взглядом, он указал Виктору на билеты, лежащие на столе… «Будь что будет!» — с отчаянием подумал Виктор и бодро шагнул к столу. Не выбирая, он взял со стола билет и прошел за свободный стол.

Билет достался средней сложности, и Виктор сравнительно быстро решил сначала задачу и восстановил в памяти ответ на устный вопрос. В это время Юрий встал из — за стола и начал прогуливаться между рядами. Остановившись около Виктора, он тихо спросил:

— Ну как — в порядке?

Виктор кивнул головой и показал на задачу…

— Если вы готовы — идите отвечать! — уже громко предложил Юрий.

Подумав секунду, Виктор решительно собрал свои листочки с решениями и направился к столу.

— Одобряю вашу смелость! — сказал седоватый мужчина в очках. — Давайте, Юрий Александрович, встречайте первую ласточку, вернее — орла! — поправился он, и все с улыбкой взглянули на Виктора.

— Это невероятно! — воскликнул Юрий Александрович, взглянув на задачу, решенную Виктором, затем протянул ее седому мужчине. — Взгляните-ка, Всеволод Арсентьевич, какое странное решение…

— Ну, почему же «странное»? Оригинальное решение, очень оригинальное решение! — Восхищенный педагог еще раз просмотрел написанное. — Мне и в голову не приходило так ее решать… А ведь действительно орел! При любой отметке с вашей стороны, Юрий Александрович, добавьте от меня балл… Очень оригинально… Очень, — повторил он и вернул листок Юрию Александровичу.

— А если буду ставить «отлично»? — улыбнулся Юрий Александрович.

— В таком случае… В таком случае я останусь его должником! Как ваша фамилия, молодой человек?

— Быстровский, — смутился таким неожиданном вниманием Виктор.

— Быстровский, — повторил Всеволод Арсентьевич и сделал в своем блокноте какую-то пометку.

Виктор стал четко отвечать на устный вопрос, и в какой — то момент Юрий Александрович остановил его…

— Спасибо… Можете идти, — улыбнулся Юрий Александрович. — «Отлично»! Так что можете считать себя должником, Всеволод Арсентьевич…

Волнение, которое так и не прошло с того момента, как Виктор увидел за столом Юрия, было настолько сильным, что он долго не мог по-настоящему обрадоваться отличной отметке. Ожидающие своей судьбы с завистью взглянули на экзаменационный лист Виктора, и только когда он вышел на улицу, увидел яркое солнце и нежное синее небо, только тогда ощутил, что получил «отлично»! Его грудь переполнилась радостью и теплотой, жизнь показалась удивительной и прекрасной. Он шел по улице, и единственно, что его огорчало, что вокруг столько людей, но ник го не знает его сегодняшней радости, а ему так хотелось поделиться с кем-нибудь. Хотелось громко закричать на весь город: «Я сегодня на «отлично» едал экзамен в университет!»

Татьяна Николаевна так переживала за Виктора, что пришла с работы пораньше.

— Неужели провалил? — горестно воскликнула она, когда Виктор вошел в комнату.

— Ну, что ты, мама! — улыбнулся Виктор. — Просто… задумался. Сначала — никаких ощущений, затем счастье, а сейчас… даже и не знаю, разочарование, что ли… Все было как-то несложно и… обыденно. Не знаю…

— Несложно потому, что отлично готовился! Помнишь, как говаривал Суворов?

— Тяжело в учении — легко в бою! Да не уговаривай ты меня — конечно, я рад! — рассмеялся Виктор…

Утром Виктор приступил к подготовке следующего предмета, но заниматься не хотелось, хотя он и пробовал всячески заставить себя. Мозг словно почувствовал, что этот экзамен ему сдавать не придется: неожиданные и сильные боли в животе, а случилось это днем, когда Татьяна Николаевна была на работе, и они настолько были сильны, что Виктор решил вызвать «скорую помощь». Приехавший врач определил острый приступ аппендицита, и его увезли в больницу. Чтобы не волновать мать, а он думал, что через день-два уже все будет хорошо, не оставил ей даже записки… И только после операции попросил позвонить и предупредить Татьяну Николаевну…

Едва только Татьяна Николаевна вошла в палату, где лежал Виктор, она сразу же растерянно проговорила:

— А как же институт, Виктор?

— Не знаю, мама. — Он поморщился. — Этот год, вероятно, выпал у меня в «осадок»! — Виктор попробовал улыбнуться.

— Ничего, попробую что-нибудь придумать… Есть же какие-нибудь исключения… Нельзя же так! — Она пыталась этими словами успокоить Виктора, дать надежду. Хотя сама сознавала, что ничего уже сделать нельзя. Она и здесь оставалась верной своей профессии и напоминала врача, который обнаружил у больного симптомы приближающегося конца, но продолжал поддерживать у страдающего иллюзию благополучного исхода.

— Нет, мама, только напрасно потеряешь время и нервы… Жалко, конечно, но… Ничего, на следующий год поступлю.

10

А в это время совершенно незнакомые Виктору люди соприкоснулись с одним делом, которое окажется настолько связанным с судьбой нашего больного, что многое в ней переменит, перевернет с ног на голову…

На стол начальника районного отделения милиции полковника Забелина легли бумаги, которые он должен был завизировать. Его внимание привлек рапорт капитана Сенцова. В нем говорилось, что сегодня у метро «Белорусская» были задержаны двое мужчин, которые скандалили настолько громко и темпераментно, что если бы не дежурный по вокзалу, случайно проходивший около них, то могла возникнуть драка. Когда сержант Стахеев предложил им пройти с ним в отделение, то неожиданно стали говорить, что они самые лучшие друзья и поспорили просто из-за пустяка, а то, что это было так громко и нарушены правила общественного порядка, то они извиняются и готовы тут же заплатить штраф прямо ему. И они так настойчиво отказывались идти в отделение, да и напуганный вид никак не соответствовал «преступлению», что сержанту Стахееву показалось это подозрительным, и он, сославшись на то, что с собою у него нет бланков-квитанций о штрафе, попросил пройти все-таки в отделение и пообещал, что это не займет много времени… Неожиданно они согласились и пошли вместе с ним, но по пути вдруг резко бросились в разные стороны, и Стахеев с большим трудом догнал одного из них. Доставив в отделение задержанного и написав рапорт о происшествии, сержант сдал его дежурному офицеру… Все это полковник прочитал потом, после того как ему в глаза бросилось несколько слов: «золотые монеты царской чеканки»… Эти слова были написаны в перечислении вещей, которые оказались у задержанного. Дело в том, что в этот день, а вернее в этот час, дежурным по отделению был практикант юридического отделения МГУ, который временно замещал капитана Сенцова, отлучившегося на обед, и этот практикант произвел обыск у гражданина Красикова Семена Лазаревича. Среди различных вещей, которые были у этого гражданина, оказались и эти четыре золотые монеты. В первых своих показаниях гражданин Красиков заявил, что эти монеты достались ему по наследству, а этого гражданина, который был задержан с ним, не знает… Ругались? Из-за того, что нечаянно столкнулись, а когда их решили в отделение отправить, представились давно знакомыми. Почему тот сбежал? Откуда ему знать? Спросите у того, кто сбежал. Полковник вызвал к себе капитана Сенцова.

— Послушай, Сенцов, тебе эти монеты ничего не говорят?

— Я их еще не успел допросить, — отшутился капитан. — А если серьезно, то мне почему-то подумалось о монетах первого отделения.

— Вот-вот, именно это я и имел в виду, Володя…

Когда они были вдвоем, то полковник позволял себе иногда называть его просто по имени; с отцом капитана Сенцова они были лучшими друзьями и прошли всю войну, а несколько лет назад Павел Ильич погиб во время операции. Умер на руках у полковника. «Он все больше и больше становится похожим на Пашу…» — мелькнуло у Забелина, когда он внимательно посмотрел на капитана. Дело, о котором вспомнил Сенцов, было связано также с монетами царской чеканки, и речь шла о спекуляции. Правда, большего количества: у одного из задержанных было найдено более пятисот монет…

— Имеешь ли ты какие-нибудь планы насчет этого Красикова?

— Определенных пока нет, Леонид Иванович, попробую его немного попутать. — Капитан улыбнулся: слово «попутать» выдумал полковник и означает оно попытку уличить подозреваемого в несоответствии в его показаниях, выясняя различные мелочи и задавая многочисленные вопросы, которые на первый взгляд никакого отношения к делу не имеют…

— Ну, что ж, попробуй…

Долго «путать» не пришлось: вскоре выяснилось, что гражданин Красиков воспитанник детского дома, и, естественно, легенда о мнимом наследстве мгновенно отпала. После этого Красиков рассказал, что он работает в стоматологическом кабинете протезистом. Однажды к нему подошел этот парень, который предложил ему золотые монеты. Себя он никак не называл, до этого Красиков нигде его не видел. А поспорили они из-за того, что тот неожиданно потребовал большую сумму денег, чем договорились в первую встречу… Проверив некоторые данные, капитан решил Красикова отпустить, но попросил обязательно позвонить, если тот увидит сбежавшего парня. Монеты пока побудут здесь, в сейфе. Капитан и сам не знал, для чего ему понадобилось оставлять у себя эти злополучные монеты. Их было небольшое количество, Красиков рассказал все как было, и приобрел он их не для того, чтобы снова продать, а хотел использовать для работы. Конечно, элемент противозаконности здесь «имеет место быть», но… Сенцову было откровенно жаль этого молодого парнишку, никогда не знавшего своих родителей, а что это такое, капитан знал по себе: мать он не помнил, она рано умерла, а потом и отец…

Сенцов грустно опустил голову на руки. Так он просидел недолго, затем взял телефонную трубку и набрал номер…

— Сережа? Привет… Да нет… Хочу кое-что выяснить… Ладно, в другой раз просто так позвоню, без дела… Нет-нет, это касается сугубо твоей профессии… Какова цена государственная и на черном рынке золотой царской десятки? Вот как! Ну, спасибо, дорогой!

Капитан Сенцов положил трубку: незнакомец продал Красикову монеты по государственной цене! Он достал их из сейфа и стал недоуменно рассматривать…

После выхода Виктора из больницы Татьяна Николаевна первое время не обращала внимания на то, что он совершенно ничем не занимается. Но вот прошло около трех месяцев, и это безделье продолжалось. В один из вечеров, когда Виктор, по обыкновению, собрался куда-то уходить, Татьяна Николаевна решилась.

— Виктор, ты чем-нибудь думаешь заняться? — спросила она его. — Прошло столько времени, как ты вышел из больницы, а до сих пор палец о палец не ударил… Мне кажется, тебе пора устроиться на работу.

— А что, нам денег не хватает?

— Ты прекрасно знаешь, что дело совсем не в этом. Это прежде всего необходимо тебе… Сколько можно лоботрясничать? Одни танцульки да девчонки на уме. Тебе не надоело?

— После Нового года буду вновь готовиться в университет, так что работа будет только мешать…

— Ну, если так… Может, в этом и есть рациональное зерно. А как у тебя с Мариной? Переписываетесь?

— Все нормально, — ответил Виктор, но и на этот раз сказал неправду… Виктор очень переживал их размолвку. Он до мелочей вспоминал все их встречи, ее улыбку, жесты, а также нежные и совершенно безобидные ласки. Не раз он садился за стол, пытаясь написать ей письмо, но каждый раз захлестывала гордость, и обида так хватала за горло, что желание пропадало.

Приближался Новый год, самый любимый праздник Виктора. Он всегда ожидал от него каких-то удивительных событий! И больше всего его волновала предпраздничная суета, которая, казалось, обещала, что в новогоднюю ночь обязательно произойдет нечто таинственное и необычно прекрасное! Виктор был влюблен в мир сказок, в мир карнавалов и масок! Зная это, Татьяна Николаевна всегда с большой выдумкой обставляла этот праздник, который и сама очень любила. В Новый год их квартира была полна гостей, было шумно и всегда очень весело! Кто-нибудь из сотрудников института изображал Деда Мороза, а Снегурочкой всегда была Татьяна Николаевна. И все костюмы она шила сама. В этот день Татьяна Николаевна словно действительно превращалась каким-то волшебным образом в молоденькую Снегурочку: ее маленький рост, сохранившаяся стройная и худенькая фигурка настолько скрывали ее возраст, что произошел весьма забавный случай: в прошлом году Виктор пригласил на Новый год одного своего приятеля, который до этого не бывал в их доме и не был знаком с Татьяной Николаевной… И вот Алексей, так звали этого молодого человека, в самый разгар веселья стал вовсю ухаживать за Татьяной Николаевной, а та, шутки ради, стала ему подыгрывать, а когда он попытался выяснить, где она учится, то услышал, что она — профессор медицины! Естественно, он не поверил этому и расхохотался, но в этот момент Виктор, не подозревая об этих перипетиях, обратился к ней, назвав Татьяну Николаевну мамой… У Алексея был такой потерянный и смущенный вид, что все расхохотались. Алексей порывался тут же уйти. Все начали его уговаривать, а Татьяна Николаевна сказала:

— Хорош кавалер, нечего сказать: ухаживал за студенткой, а как только узнал, что она профессор, — бросает! — Она подхватила его под руку и пригласила танцевать…

Вспоминая тот Новый год, Виктор улыбнулся и в хорошем настроении зашел на почту, послал Марине телеграмму с коротким, но теплым поздравлением. Затем отправился по магазинам, заготавливая по списку, составленному Татьяной Николаевной, продукты и напитки. Закупив необходимое, отправился домой. Матери дома не было, и Виктор уложил покупки в холодильник и за окно. Они договорились, что она придет в пять и все приготовит, но уже было семь, а ее все не было. Виктор решил позвонить в институт и узнать, что случилось, но тут он заметил около телефона записку и пакет, перевязанный голубой ленточкой.

«Дорогой Витюша! Впервые ты будешь встречать Новый год без меня. Не обижайся, сыночек, ты же знаешь, что если я уехала, то, значит, не могла поступить иначе. Из Норильска сообщили о тяжелейшем состоянии человека, и спасти его могу только я… Думаю, что ты все поймешь и не будешь сильно сердиться. Открой пакет, это мой подарок к празднику! Надеюсь, будешь доволен! С Новым годом тебя, мой милый сыночек! Будь всегда счастлив! Деньги в шкатулке! Прилечу на место, позвоню! Хорошего вам веселья! Будь умницей! Может, поздравишь Марину? Ну, пока…

Целую крепко! Твоя любящая мать. Если задержусь, помни об экзаменах…»

Виктор грустно опустился на стул. Конечно, умом он все понимал: мать не могла поступить иначе, но все-таки было обидно, что в их самый любимый праздник они не будут вместе… Виктор развернул пакет и обнаружил красивый галстук и давнюю свою мечту: наручные часы с красивым кожаным ремешком.

— Какая же ты прелесть у меня, мамочка! — воскликнул он и тут же начал примерять подарки… Настроение улучшилось, и Виктор тут же начал обзванивать тех, кого решил пригласить к себе на Новый год. На радостях пригласил и Дикого, который позвонил, чтобы поздравить Виктора с Новым годом. Всех предупредил, что пропускать в квартиру на праздник будут только тех, кто в масках или костюмах-персонажах… Затем позвонил Лане. Она пришла со своей университетской подругой, и они втроем стали готовиться к празднику…

Около двенадцати часов ночи решили, что оставшуюся часть можно пока отложить, и Лариса, подруга Ланы, пообещала прийти завтра к двум часам, чтобы окончательно все закончить. Когда Лариса ушла, Виктор достал из «новогоднего» чемодана костюм Снегурочки и предложил Лане его надеть… Когда она вошла в комнату, то Виктор был настолько изумлен, что не мог вымолвить ни слова. Она была так прекрасна в этом наряде, что восторженный Виктор не удержался и бросился ее целовать.

— Как жалко, что я не художник! Ты прекрасна, словно из сказки!

— Ничего, милый, я люблю тебя и вижу себя в твоих глазах! — ласково проговорила Лана, и ее глаза сияли счастливым блеском…

Новый год удался на славу: Виктор, нарядившись Дедом Морозом, встречал вместе со Снегурочкой гостей, и каждому было посвящено четверостишие, которое сочинила Лана. А когда все собрались, то каждый должен был исполнить небольшой номер от имени своего персонажа, в костюм которого он был облачен. Самым смешным номером был признан номер Дикого, у него была маска поросенка. Он исполнил под гитару довольно забавную песенку о том, как хорошо быть маленьким поросенком, потому что когда подрастаешь, то становишься свиньей. Ему был вручен главный приз — бутылка шампанского.

За столом решили не сидеть: в углу стоял столик, где были наставлены различные закуски и напитки, и каждый подходил и выбирал себе то, что ему хотелось. Остальное время было занято музыкой, шутками к даже лотереей… Было шумно и весело. Постоянно звонил телефон: в основном звонили Татьяне Николаевне. Но без пятнадцати двенадцать раздался звонок междугородной, и Виктор, взяв телефон на кухню, где было самое тихое место, поднял трубку:

— Мама?

— Вит, милый! — услышал ой далекий голос Марины. — Здравствуй! От всей души поздравляю тебя с Новым годом и желаю тебе самого светлого, чистого в жизни… Я только что получила твое поздравление, какой же ты все-таки молодец!!! А я дрянная девчонка, ты даже не можешь себе представить, что я пережила за эти месяцы! Я думала, что не выдержу и умру… Но теперь все позади… — Она кричала в трубку, и голос ее прерывался от слез.

— Маришенька, ласточка моя! Дай же мне хоть слово сказать! Милая, я тоже переживал нашу ссору, а потом больница… Я так скучаю по тебе… Когда мы сможем наконец увидеться с тобой?

— Какая больница? О какой ты больнице говоришь?

— Да ерунда… Аппендицит вырезали.

— И я ничего не знала! — Она снова зарыдала.

— Мариша, успокойся, все уже давно позади… Когда же мы увидимся?

— Даже и не знаю… Мама говорит, что только летом отпустит меня в Москву… Поступать в институт…

— А я не поступил… — грустно проговорил Виктор.

— Ничего, Витюша, вместе будем поступать… Все будет хорошо… А может, ты смог бы махнуть в Омск? Ведь ты говорил, что здесь кто-то у вас есть… Вот было бы здорово!

— Разъединяю! — произнесла телефонистка.

— Пиши, Витюша! — прокричала Марина, и сразу же раздались частые гудки…

Виктор задумчиво положил трубку на аппарат и посмотрел на мамин подарок: осталось три минуты до наступления Нового года, и он быстро направился к гостям…

— Мама звонила? — спросила Лана.

Виктор отрицательно покачал головой и сказал:

— Ну что, ребята, поднимем наши фужеры за уходящий тысяча девятьсот пятьдесят восьмой год… За те радости и удачи, которые он подарил нам, и забудем те огорчения, которых также хватало в этом году! — Раздались удары кремлевских курантов. — С Новым годом! — все подняли фужеры с шампанским, и раздался мелодичный звон хрусталя…

Продолжал звонить телефон, но от Татьяны Николаевны звонка все не было. «Ну и поругаю ее, когда позвонит», — подумал Виктор.

Потом звонки неожиданно прекратились, но Виктор не обратил на это внимания, подумав, что уже просто поздно… Гуляние продолжалось до самого утра, и, только когда гости разошлись по домам и они с Ланой решили немного прибраться, Виктор заметил, что телефон отключен.

— Вот черти! — с досадой воскликнул Виктор. — А мама, наверно, звонила…

— Да, нехорошо получилось! — покачала головой Лана. — Ну, ничего, не огорчайся сильно! Попросишь прощения, и в честь праздника тебя помилуют!

Но в этот момент раздался длинный телефонный звонок междугородной, и Виктор мгновенно схватил трубку.

— Мама?! — воскликнул он.

— Это вы, Виктор? — услышал он мужской хриплый голос.

— Да… Кто это?

— Басалаев.

— Иван Павлович? — вспомнил Виктор ассистента Татьяны Николаевны, который часто бывал у них дома, а однажды исполнял роль Деда Мороза. — Где же мама? Почему она сама не звонит, или очень занята? Ой, простите, с Новым годом вас, Иван Павлович!

— Спасибо, — ответил он каким-то глухим и странным голосом. — Будьте, пожалуйста, вечером дома… мы… мы приедем к семи. — И тут неожиданно Виктор услышал в трубку рыдания. Или ему показалось?

— Что с вами, Иван Павлович? — спросил он неуверенно.

— Со мной-то все в порядке… — Теперь Виктор понял, что Иван Павлович действительно плачет.

— Что с мамой? — неожиданно закричал Виктор. — Где мама? Позовите ее к телефону!

— Дайте сюда трубку! — услышал он чей-то голос. — Что вы мучаете ребенка?.. Виктор, мужайте»… Ваша мать… скончалась… час тому назад…

— Это неправда! Вы лжете! Позовите маму к телефону! Мама! Мамочка! Где мамочка? — Он выронил трубку из рук и обхватил ими голову.

— Витенька, что случилось? Витенька! Витенька! — Лана гладила его по голове, ничего не понимая, потом взяла трубку.

— Виктор, что с вами? — кричали в трубку.

— Что вы ему сказали? Что? — закричала Лана.

— Кто вы?

— Я знакомая Виктора! Что случилось?

— Это хорошо, что вы рядом… Дайте ему что-нибудь успокоительного… Погибла Татьяна Николаевна. В семь мы приедем… Не оставляйте его одного… Слышите, не оставляйте его одного! — Но Лана ничего не ответила и тихо положила трубку на аппарат. — Витенька! Витенька, родненький ты мой! — закричала неожиданно она. — Оба мы с тобой сиротинушки!

— Мамочка моя! Милая… Зачем это?.. Боже! За что ты наказываешь меня? — продолжал стонать Виктор. — Мы тут веселились, а она, она меня звала… Звала, а я не услышал… Идиот! Как я мог… она звала, а я не слышал… не слышал! — Неожиданно его охватила истерика, и он начал биться головой о стол.

— Витенька, милый, успокойся… — Она пыталась подставлять свою руку, чтобы смягчить удары головой. — Дорогой мой, ну пожалуйста!

Лана крепко обняла и силой уложила в кровать. Затем разыскала в аптечке валериановые капли и, накапав в стакан с водой, заставила его выпить… Через некоторое время он немного успокоился, но продолжал глухо стонать, а Лана сидела рядом с ним и нежно ласкала его волосы, не обращая внимания на свои слезы, которые ручьем текли из глаз…

11

Прошел месяц, как Виктор похоронил мать. В день похорон она лежала в центральном зале института, утопая в огромном количестве живых цветов. Смерть настолько не затронула ее лица, что казалось — вот она сейчас проснется и встанет, удивится огромному скоплению людей вокруг нее… Виктор стоял около ее гроба, наклонившись так близко, что касался губами ее лица, что-то шептал ей на ухо. Несколько раз его пытались усадить на стул, но он так смотрел на них, что доброжелатели сконфуженно отходили прочь… Многие женщины и даже мужчины не скрывали своих слез. Затем стали произносить речи, среди выступающих были академики, сослуживцы… Многое услышал здесь Виктор, что не знал о матери, и от этого еще сильнее разрыдался. Перечислялись ее заслуги перед наукой, людьми, правительственные награды, работа по партийной линии, благодарности от различных ведомств и организаций, а также от спасенных ею людей… Узнал Виктор и подробности происшедшей аварии в ту злополучную ночь: при посадке заклинило левую стойку шасси, и самолет занесло на аэродромную постройку. Татьяна Николаевна ударилась головой… Когда она пришла в себя, то сразу же попросила соединить ее с сыном, но телефон не отвечал, а к утру она скончалась…

— Мама! Мамочка! — закричал Виктор истошным голосом, когда стали забивать крышку гроба. — Я хочу к ней! Пустите же меня! Мамуля! — Он никак не давал закрывать гроб, пока его не оттащили в сторону…

…С тех пор Виктор сильно похудел, осунулся и немного оживлялся только тогда, когда был сильно выпивши… В квартире стоял невообразимый хаос. Лана всячески пыталась воздействовать на него, но все было бесполезно. Однажды она обратила внимание на то, что календарь до сих пор показывает тридцать первое декабря, как будто время с тех пор остановилось. Ей стало жутко, и она хотела оторвать этот листок и повесить другой календарь, но Виктор так посмотрел на нее, что пропала охота делать это… Почти все время в доме собирались ребята, а чаще других приходил Дикой… Однажды он явился с мужчиной невысокого роста, коренастым, с тяжелым взглядом из-под мохнатых бровей.

— Знакомься, — сказал Дикой, — Малина…

— Не та ли это «малина», от которой я посылочки «с приветом» возил в Ригу? — вспомнил Виктор, усмехнувшись. Сегодня он был трезв, и от этого было плохое настроение.

— Угадал, тот самый! — не замечая его тона, улыбнулся тот и протянул Виктору руку. — Не пора ли, дружок, за ум браться? — добавил он мягко.

— Это в каком смысле?

— А в таком — на что ты думаешь жить? Или, может, надеешься на то, что у нас имеется денежная дойная коровка? Пора, дорогой, браться за работу…

«Так вот чем откликнулись те денежки», — мелькнуло у Виктора, а вслух проговорил:

— Ну, что же, буду устраиваться… Может, выпить что есть? — У Виктора ужасно болела голова после вчерашней попойки.

— Ты погоди с выпивкой. Всему свое время. И кем же ты можешь пойти работать? У тебя что, специальность имеется? — прищурил Малина свои колючие глаза.

— Мало ли кем… Устроюсь.

— Устроиться, конечно, можно… Дворником, например, или на стройку… Рублей этак на шестьсот — семьсот. — Он подморгнул Дикому, и тот рассмеялся. — Двести пятьдесят рублей на квартплату, — как бы раздумывая произнес Малина. — Да-а…

— Так что же теперь, застрелиться? — вспылил Виктор.

— Ну, зачем же так мрачно? Мы же все-таки друзья… — Виктор криво усмехнулся. — Да-да, — заверил Малина, — друзья… И мы предлагаем другое, ибо, как говорят в Грузии, если не можешь помочь — не обвиняй в беде…

— И что же вы мне можете предложить? — насторожился Виктор.

— Работу!

— Какую работу?

— А такую, которую ты уже делал…

— Посылки? — догадался Виктор.

— Примерно. Будешь ездить… по командировкам, получать суточные, квартирные, проездные. Причем, заметь, ничем себя не утруждая!

— И сколько же я буду получать? — спросил Виктор, а у самого в голове проносились мысли: «Что же делать? Это же наверняка связано с уголовщиной».

— А это как работать будешь, но, думаю, рублей две — три тысячи иметь будешь. Если понравишься, то и больше…

— Я буду знать, что в этих посылках?

— Если заслужишь доверие, то будешь, но… Все в свое яремя. А вообще чем меньше знаешь, тем лучше спишь! — заметив, что Виктор колеблется, в нерешительности опустив глаза, добавил: — Поработаешь немного — отдашь долг, а там, если не захочешь больше иметь с вами дело, — откажешься.

— Хорошо! — произнес наконец Виктор. — Когда нужно будет начать?

— Люблю деловых людей! — Малина хлопнул его по плечу. — Садись, пиши!

— Что писать?

— Я продиктую.

Удивленный Виктор достал из стола чистый листок бумаги… «Интересно, что же он мне продиктует? Заявление, что ли?»

— Пиши… Расписка… Посередине листка, да, так. Дальше: Я, Виктор Николаевич Быстровский, взял у товарища Малины Н. С. деньги в сумме сорока тысяч рублей. Обязуюсь уплатить частями или единовременно до 31 декабря 1959 года. И подпишись… Да, дату поставь такую: 25 июля 1958 года…

— Так я же тогда в больнице был! — невольно воскликнул Виктор.

— Верно! — усмехнулся Малина. — Это я так, проверил тебя! Пиши 25 ноября… Вот и хорошо! Теперь вот тебе на мелкие расходы. — Малина протянул ему несколько купюр по сто рублей. — Здесь тысяча…

— Так мало за расписку? — протянул Виктор и отодвинул деньги в сторону. — Так не пойдет… Должен я вам тысяч двадцать — двадцать пять, расписка на сорок, а вы мне тысячу суете? Нет, так не пойдет! Десять, и ни копейкой меньше!

— Ну, ты даешь! — восхитился Малина. — Еще не работаешь, а уже требуешь. Ну, хорошо, вот тебе еще пять, а остальное… Остальное за работу!

— А расписку когда вернете? — согласился Виктор и отдал расписку.

— Считай, что ее уже нет… И ты мне ничего не должен, но если вдруг тебе захочется неправильно себя вести по отношению к своим друзьям, то эта расписка окажется в суде, а там — закон: нарушил его — плати! И запомни, дружок, никогда не предавай друзей! Никогда! Не дай Бог прийти в твою голову таким мыслям! — Эти слова он произнес тихо и с таким зловещим настроем, что Виктору стало невыносимо жутко, и он уже пожалел, что решил впутаться в эту историю. — А теперь можно и выпить! — Малина достал из портфеля пару бутылок водки и банку черной икры… Дикой, молчавший до этою, быстро принес из кухни три стакана и хлеб: больше там ничего не было, затем аккуратно вскрыл пятисотграммовую банку с икрой и ловко разлил по стаканам водку… Вскоре все быстро захмелели, и Малина, наклонившись к уху Виктора, тихо произнес:

— Ты, Витя, держись меня и всегда будешь в ажуре! Понял?! И от тебя ничего сложного не требуется: только слушать то, что тебе говорят, и четко выполнять, не вмешиваясь в то, что тебя не касается! Понятно?

— А что тут непонятного?! — заплетающимся языком ответил Виктор.

До этого он был очень голоден, и на него водка подействовала гораздо сильнее, чем на Дикого и Малину, хотя и они были на взводе.

— Ну, коли понял, то я пойду потихоньку. — Малина встал из-за стола. — И еще, — вспомнил он, — все задания будешь получать через Дикого, что он скажет — то сказал я…

…В кабинет полковника Забелина заглянул Сенцов. Сегодня он был в гражданском, и полковник невольно залюбовался, глядя на него: высокий, черноволосый, с правильными чертами лица, он скорее был похож на артиста, нежели на сотрудника уголовного розыска.

— Разрешите, товарищ полковник?

— Входи, Володя. Что у тебя? С пустыми руками вы вроде ко мне не заходите, — усмехнулся полковник, и в этой усмешке прозвучала некоторая грусть. Он снял очки в массивной оправе.

— Вы правы, кое до чего мне все-таки удалось докопаться! — удовлетворенно ответил капитан. — Мне долго не давала покоя мысль: почему, спрашивал я себя, эти монеты продавались так дешево, если можно без всякого риска, за ту же цену, сдать в государственную скупку? Сначала я подумал, что это либо не золото, либо золото другой пробы, более низкой, но экспертиза показала, что здесь все нормально. В тот момент, откровенно говоря, я зашел в тупик и уже подумывал, что здесь имеет место быть просто продажа без всякого умысла, но… это никак не сходилось с действиями человека, который сбежал, едва поняв, что его ведут в милицию… Значит, он этого боялся? Но почему? Да потому, что у него было с собой очень много таких монет! Но откуда у него может быть много? Кража? Но никто не заявлял о таковой. Значит, клад? Вероятно… вероятно, я и стал бы отрабатывать эту версию, но тут, как говорится, помог случай, а точнее, случайная закономерность — бабушка одной моей знакомой…

— Истоминой Ларисы? — улыбнулся Леонид Иванович.

— Да-а, — растерянно подтвердил Владимир.

— Хоть бы познакомил меня со своей будущей женой!

— Успеется еще, — заверил он полковника. — Так вот, продолжаю: бабушка Ларисы подарила ей к 8 Марта золотую монету царской чеканки… Когда я взял ее в руки, то мне показалось, что она чем-то отличается от моих, которые в сейфе, вот, пожалуйста. — Капитан положил на стол две монеты. Полковник внимательно осмотрел их: сначала одну, потом — другую. Они были похожи как две капли воды. Леонид Иванович наморщил лоб, потом взял в руки обе монеты…

— Мне кажется, что они различны по весу, — сказал он после долгого молчания.

— Верно! — воскликнул капитан. — И это понимаешь только тогда, когда держись их сразу же, а не по отдельности… В лаборатории сказали, что вес фальшивой монеты более чем на одну треть легче, чем настоящей… А когда я запросил более фундаментальную экспертизу фальшивым монетам, то оказалось, что они изготовлены совершенно из другого золота и совсем недавно, как говорится, совсем еще горяченькие…

— Подожди-ка! — неожиданно воскликнул полковник и сразу же преобразился: был уже не пожилой начальник, которому пора на пенсию, а подтянутый, волевой человек, раскрывший на своем веку сотни сложных и запутанных дел. — Лет пятнадцать тому назад мне пришлось сталкиваться с подобным делом: там также фигурировали фальшивые золотые монеты «царской чеканки». — Леонид Иванович попытался порыться в кладовой своей памяти, но ничего больше «не всплыло». — Вот что, сходи-ка в наш архив и поройся там в довоенных делах, связанных с золотыми монетами… Помнится, что дело было весьма запутанным, но вдруг на что интересное и наткнешься!

Виктор еще спал, когда рано утром в дверь позвонил Дикой.

— Ты чего это так рано?

— Рано? Ведь уже девять часов! Второе пришествие проспишь… Пора на работу собираться!

— На какую работу? — не сразу понял Виктор.

— В Ленинград поедешь… Посылочку отвезешь!

— И когда ехать?

— Сегодня и поедешь. Вот все, что тебе понадобится для этого. — Он протянул Виктору конверт, в котором были деньги и билет.

— И на сколько дней?

— Завтра же на поезд — и обратно, так что говорить об этом никому не надо! Усек?

— Усек, где посылка?

— В поезде получишь…

Виктор долго размышлял, что ему делать, и пришел к выводу, что если он явится сейчас в милицию и все расскажет, то над ним просто посмеются, так как никаких доказательств у него нет: одни только подозрения. Поэтому он решил внимательно за всем понаблюдать и все досконально выяснить…

За несколько минут до отхода поезда к вагону подбежал Дикой, в руках у него был все тот же чемоданчик.

— Когда приедешь, тебя встретят прямо у вагона… В руке будешь держать бутылку пива «Двойное кольцо», — вот, на всякий случай, если не окажется в буфете. — Он протянул ему бутылку пива, вытащив ее из кармана. — К тебе подойдет мужчина и спросит: «Вам в какую сторону?» Ответишь: «На Первую линию Васильевского», он скажет: «Могу захватить, еду в ту сторону!»

— Ты смотри, как в кино! — бросил Виктор.

— Ты не скалься, а запоминай получше… Пойдешь за ним и в машине обменяешься с ним чемоданчиками. Вечером — назад, смотри, не дай Бог тебе потерять этот чемоданчик — всей жизни не хватит его отработать! И не ввязывайся ни в какие переделки, усек? — Неожиданно Виктор уловил в его голосе металлические нотки.

— Вроде не пень — понимаю, — сделал обиженную физиономию Виктор. Дикой много недосказал Виктору: ни того, что этот рейс — пустой и устроен специально для проверки Виктора, проверки, от которой зависела судьба, а возможно, и жизнь Виктора… Не сказал он и о том, что весь рейс его будет сопровождать угрюмый пожилой мужчина, который будет следить за каждым его шагом и ни на миг не оставит его в одиночестве с чемоданом, который набит никому не нужными бумагами. Всего этого Виктор не знал, и, когда Дикой ушел, он вернулся в купе, попытавшись по дороге открыть чемодан, но он был снова на замке, и Виктор решил не рисковать и оставил свое желание до более удобного случая… Ленинград оставил у Виктора странное впечатление: город, похожий на музей, с каким-то замедленным ритмом жизни, в противоположность Виктору, который был по натуре быстрым и решительным человеком. Он сразу же понял, что в этом городе жить не смог бы. Встреча на вокзале произошла так, как описывал Дикой. Проехав немного в машине с мужчиной, который подошел к нему, и поменявшись с ним чемоданчиками, Виктор вышел, не доезжая до Васильевского острова, и целый день просто бродил по Ленинграду, облегчая задачу его сопровождающему, который старался не попадаться ему на глаза.

Вернувшись из Ленинграда, Виктор обнаружил в почтовом ящике письмо от Марины.

«Вит, милый, здравствуй!

Только сегодня получила твое письмо: месяц провалялась в больнице с двусторонним воспалением легких… Но это все ерунда! Я все время плачу! Милый Вит, как ты там? Почему судьба так несправедлива к тебе? Представляю, как тебе сейчас трудно! Прошу тебя, держись, мой дорогой, мой единственный! Помни, что у тебя есть — Я… Завидую тем, кто видит тебя, может разговаривать с тобой! Сейчас хоть твои письма помогают мне не сойти с ума: значит, ты не забыл обо мне — ведь Москва есть Москва! Мне почему-то не верится, что мы с тобой встретимся, ведь за то время, когда я приеду в Москву, может так много произойти… Таких, как я — целая Москва, но ты должен знать, что ты для меня — самое дорогое, что есть в моей жизни!»

Виктор оторвался от письма и достал фото Марины, долго смотрел на него, потом снова вернулся к письму:

«…Господи, как я скучаю по тебе! Помню каждое твое прикосновение, каждый твой жест! Любимый мой, придумай что-нибудь: ну, хоть на день, хоть на час — приезжай ко мне! Как бы я была счастлива! Может быть, тебе отпуск дадут за свой счет? — Виктор криво усмехнулся: Марине он сказал, что работает в одной строительной организации экспедитором. — …Отвечай мне скорее и пиши обо всем, слышишь, обо всем, ничего не скрывая! Я хочу все знать о тебе, все!

Целую, твоя Марина.

P. S. Вит, напрасно ты скрыл от меня о Ланке… Я знаю про нее гораздо больше, чем ты предполагаешь…»

Вчитываясь в письмо, Виктор до мельчайших подробностей вспоминал их встречи, разговоры, маленькую и хрупкую фигурку Марины, ее нежные и ласковые руки… Неожиданно до боли захотелось увидеть ее, приласкать, и он решил во что бы то ни стало побывать в Омске, тем более что давно обещал Елизавете Матвеевне навестить ее. Денег должно хватить… Его мысли прервал звонок телефона.

— Здравствуй, милый! — услышал он голос Ланы. — Как поездка? Не удивляйся: видела Дикого, он мне и сказал.

— Все нормально, а что?

— Просто немного волновалась за тебя!

— Почему? — удивился Виктор.

— Так просто… волновалась, и все!

Виктор почувствовал, что Лана что-то скрывает и уже жалеет о том, что едва не проговорилась.

— Ты занят? — спросила она, явно желая перевести разговор на другую тему.

— В общем, ничем, — он решил сделать вид, что ничего не заметил. — А что, есть предложение?

— Хочешь, я сейчас приеду?

— Приезжай, — ответил он, испытывая при этом двойственное чувство: с одной стороны — сильное к ней влечение, с другой — неудовлетворение собой…

Снова телефонный звонок.

— Здравствуй, Виктор!

Виктор готов был провалиться сквозь землю от стыда: звонил его тренер.

— Здравствуйте, Владимир Семенович!

— Что случилось, Виктор, операция давно уже, думаю, забыта, работой, судя по всему, ты тоже не очень загружен! Не пора ли приниматься за тренировки? Или, может быть, ты решил бросить спорт?

— Ну, что вы, Владимир Семенович! Просто так сложились обстоятельства… Я же работаю экспедитором, а это связано с поездками по городам. Так что с режимом туговато.

— Ничего, ты парень крепкий и выносливый! Так когда же примешься за тренировки?

— Со следующей недели и… хотя нет, совсем забыл: я же в Омск должен слетать, дней на пять-семь! Так что сразу, как вернусь, буду у вас и не пропущу ни одной!

— Хорошо, если так… Ну, хорошо, жду! Счастливо слетать! Пока!

После разговора с тренером остался неприятный осадок на душе. «Тоже мне — экспедитор!» — усмехнулся Виктор. Звонок в дверь прервал его самобичевание, и он пошел открывать, хотя и был удивлен, что Лана так быстро добралась. Но за дверью стоял Дикой.

— Ну, как поездка? — спросил он, и снова Виктору показалось, что в голосе Дикого проскользнула та же интонация, которая была и у Ланы: будто и он и она ожидали, что в этой поездке должно было что-то произойти.

— А что, должно было что-то случиться? — спросил Виктор, глядя Дикому прямо в глаза.

— С чего ты взял? — И снова Виктору показалось, что Дикого смутил вопрос. — Я имел в виду, все ли нормально, встретились ли, привез ли и так далее и тому подобное, — как бы оправдываясь, сказал Дикой, и это оправдывание еще больше утвердило Виктора в том, что эта поездка была не совсем обычной. Он спокойно принес чемоданчик и вручил его Дикому. Невольно Дикой осмотрел его, стараясь проделать это незаметно, но Виктор, у которого все мысли были направлены на все, что касалось этого чемоданчика, четко подметил проверочный взгляд Дикого.,

— Послушай, Дикой, мне срочно нужно в Омск… Тетка заболела, — неожиданно соврал Виктор. — А она живет одна!

— И на сколько дней ты хочешь туда махнуть? — нахмурился Дикой.

— Дней на пять!

— Хорошо, сегодня вечером или завтра утром получишь ответ.

Он взял чемоданчик и быстро вышел. Уже через час Дикой встретился с Малиной и передал просьбу Виктора. Тот недолго думал:

— Ну, что ж, надо уважить его просьбу: Тихий сказал, что все было чисто… Но лишний раз проверить, а вернее, «завязать» его не мешает… — Малина прищурил свои колючие глаза. — Если сделает, то он — наш и никуда, милок, не денется! Вот что: дашь ему пять монет и адресок…

Часов около двенадцати ночи, когда Виктор укладывался спать, проводив Лану домой, снова позвонили в дверь. Он подумал, что Лана все-таки передумала и решила остаться на ночь, но перед ним стоял Дикой.

— Ну, Быстро, с тебя причитается! — воскликнул он. — Малина не только тебя отпустил, но и сделал так, что ты поедешь за счет фирмы…

— Опять чемоданчик? — усмехнулся Виктор.

— Не угадал, но небольшую просьбу все-таки поручает! А сейчас собирайся: через три часа самолет… Вот. — Он протянул ему конверт, в котором были билет и деньги. — В кассе уже не было, с рук пришлось брать, по случаю…

Ошарашенный Виктор стоял, не зная, радоваться или огорчаться ему от такой неожиданной «любезности» со стороны «фирмы».

— Так какая же «маленькая просьба»? — спросил Виктор, медленно собирая спортивную сумку. — И сколько дней мне дается?

— Просьба действительно ерундовая: занесешь одному сто знакомому, который большой коллекционер старых монет, несколько штук, которые смог достать Малина, йот и все! А гулять там можешь десять дней… Как видишь, даже больше, чем просил! — Виктор заметил, что Дикой немного волнуется, а он действительно волновался: впервые он внес коррективы в задание Малины — к тем пяти монетам добавил свои пять, которые ему удалось утаить по случаю.

— И еще, — добавил Дикой, — в случае чего эти монеты достались тебе по наследству…

— Это в каком случае?

— В любом, в котором спросят! — отрезал Дикой.

Когда Дикой ушел, пообещав заехать за ним через час, чтобы отвезти в аэропорт, Виктор дал по телефону телеграмму и вскоре был готов к поездке…

В аэропорту Дикой рассказал, куда и с каким вопросом ему следует обратиться в Омске, и вручил Виктору небольшой матерчатый мешочек с монетами… В самолете, забравшись в туалетную комнату, едва погасли предупреждающие надписи, Виктор достал из кармана пиджака мешочек и высыпал на столик монеты… Он был поражен тем, что монеты оказались золотыми и почти новенькими, хотя год, выбитый на них, указывал, что от их рождения до рождения Виктора почти столетие. Он их рассматривал, пока снаружи кто-то не постучал. Аккуратно сложив монеты в мешочек, Виктор спустил воду и вышел из туалета. Весь полет он раздумывал над заданием Малины и наконец пришел к выводу, что человек, которому он везет эти монеты, не предупрежден, что их количество увеличилось, и Виктор решил воспользоваться этим, чтобы оставить в своих руках хоть какой-нибудь след…

12

Подлетая к Омску, Виктор был уверен, что никто его встречать не будет, так как телеграмма, хотя и срочная, вряд ли получена Мариной. Каково же было его удивление, когда он увидел ее прямо при входе в здание аэропорта.

— Вит, милый! — воскликнула Марина и бросилась к нему на шею. — Какой же ты молодчинка, что все-таки вырвался! На сколько же?

— Почти на две недели… А я думал, что не успеешь телеграмму получить!

— Ой, с этой телеграммой целая история: я уже уходила в школу и вдруг вижу почтальона! Словно кто-то в бок меня толкнул: спроси! Я и спрашиваю: есть ли что-нибудь в двадцатую квартиру? А она мне телеграмму… Я сразу к маме за деньгами! Она с расспросами, а я «некогда, потом»… Хватаю первое попавшееся такси — и сюда! Ой, даже не верится, что ты рядом со мной! Все как во сне! Ну, куда мы сейчас?

— Конечно, к Елизавете Матвеевне! Помнишь, я рассказывал тебе о ней?

— Ну, конечно, помню!

Елизавета Матвеевна, пожилая, но еще очень бодрая женщина, увидев в окно Виктора, всплеснула руками и выскочила встречать прямо на улицу.

— Витенька мой дорогой! — Слезы градом хлынули из ее глаз. — Что же ты не сообщил, что приезжаешь? Я бы встретила…

— Это сюрприз, тетя Лиза! Познакомьтесь — Марина!

— Какая же ты красивая и ладная, доченька! — воскликнула Елизавета Матвеевна и трижды поцеловала ее в щеки, потом отстранилась в сторону и добавила: — Вот только худющая! Не кормят, что ли, или сама мало кушаешь?

— Ну, хватит, тетя Лиза, совсем заклевала девушку! — рассмеялся Виктор. — Слава Богу, теперь, на твоем фоне, ко мне с этим приставать не будут!

— Ты тоже не очень-то нос поднимай! — Она внимательно посмотрела на Виктора. — Тоже много сбросил от своего… Ну, ничего, у меня быстро поправитесь и ты и твоя подруга!

— Так Марина здесь живет! — рассмеялся Виктор.

— Тем более, сибирячка — и такая худенькая!

— Так она же из Москвы…

— Фу, совсем вы меня запутали: то здесь, то из Москвы, — непонимающе замахала руками Елизавета Матвеевна.

— Очень просто: Марина — москвичка, но сейчас живет здесь! У нее папа военный, — разъяснил Виктор.

— Вот теперь понятно! Ты надолго?

— Дней на десять…

— Маловато, конечно, ну, да ладно… Иди, располагайся в вашей с Таней комнате. — Неожиданно она снова заплакала, но на этот раз по ее щекам текли слезы отчаяния и горечи по утраченному родному человеку. — Оба мы с тобой осиротели… Двое с тобой остались: ни у тебя, ни у меня никого из родных, — вытирая слезы, говорила Елизавета Матвеевна. — Запомни, что ты мне всегда словно сын, а теперь еще ближе стал и роднее… Так что вот. — Она протянула Виктору ключи. — Это теперь и твой дом, что бы ни случилось… Бери, бери, — добавила она, увидев, что Виктор смущенно переминается с ноги на ногу. Виктор взял ключи и молча обнял Елизавету Матвеевну, он не мог понять, что с ним происходит: к горлу подступил комок, и слезы готовы были хлынуть из глаз.

— Елизавета Матвеевна, после мамы вы самый хороший человек на всем свете! — воскликнул он.

— Ну-ну, успокойся, Витюша, — ласково проговорила Елизавета Матвеевна, и настолько ее голос напомнил ему голос матери, что Виктор не выдержал и заплакал.

— Так… так меня называла мама! — сказал он сквозь слезы.

Не в силах сдерживаться, Марина отвернулась и тоже горько заплакала. Так они стояли и плакали втроем, не стесняясь своих слез.

— И вот что, Витюша, если хочешь, то называй меня своей бабкой! А то «тетя Лиза» да «тетя Лиза», словно мы чужие… — предложила Елизавета Матвеевна.

— Хорошо, бабуленька моя! — улыбнулся Виктор и поцеловал ее в щеку.

— Вот и хорошо! Пошли, доченька, поможешь мне по столу, а ты отдохни пока с дороги. — Она обняла своими морщинистыми и нежными руками Марину за плечи, и они отправились на кухню…

Виктор раскрыл чемодан и вытащил из него вещи, чтобы они расправились, достал подарок для Елизаветы Матвеевны: большой красивый платок, а для Марины — длинный шелковый шарфик розового цвета. Затем решил прилечь на диван, чтобы немного отдохнуть, но тут же крепко уснул. Несколько раз заглядывала Елизавета Матвеевна в его комнату, но он продолжал спать, и его не будили. Наконец, когда он проспал часа три, Марина подошла к нему и, опустившись перед диваном на колени, поцеловала нежно, еле притрагиваясь, прямо в губы. И, несмотря на то что ее прикосновение было еле заметным, Виктор проснулся и крепко прижал Марину к своей груди.

— Как давно я так крепко не спал! — воскликнул Виктор. — Такое впечатление, словно куда-то провалился. И ничего не снилось! А есть как хочется!

— Все уже давно готово! Иди скорее умываться! — Марина вырвалась и стащила его с дивана.

— Сам, сам! — рассмеялся Виктор.

Когда он вошел на кухню, глаза разбежались от разнообразия закусок и салатов, выставленных на столе: маринованные и соленые огурцы, помидоры, яблоки и другие консервированные фрукты. А когда Елизавета Матвеевна вытащила из духовки мясо, особо приготовленное, и по дому разнесся аппетитный ароматный запах, Виктор не выдержал и воскликнул:

— Бабуля, ты самый лучший кулинар на свете!

— Это еще не все, — загадочно сказала Елизавета Матвеевна и вытащила из старинного буфета графинчик с какой-то жидкостью.

— Облепиховая наливка! — догадался Виктор.

— Да, твоя любимая, — подтвердила она.

После завтрака Виктор с Мариной отправились гулять по городу. Стоял теплый весенний день. В ручьях, резво бегущих по тротуару, шумно плескались неугомонные воробьи. На многочисленных скамейках судачат старушки, грея свои старые кости на ярком солнышке. Пробуждаются деревья, набухают почки. Виктор с Мариной шли по улицам и долго молчали, счастливые тем, что ощущают рядом друг друга, и все еще не веря в то, что они вместе. Затем они поехали к Марине домой, который находился в новом районе и назывался «Городок нефтяников», так как возник вследствие строительства крупнейшего в стране нефтеперерабатывающего завода. Жили Маринины родители в небольшом двухэтажном доме на первом этаже, в огромной трехкомнатной квартире. Одна из комнат всецело принадлежала Марине. Когда они вошли, Марина рассказала, наконец, что ее вызвали из Москвы потому, что бабушка случайно проговорилась отцу о Викторе. Никакие слова о том, что они с Виктором пока просто лучшие друзья, — не помогли: отец был непреклонен, и ей не разрешили вернуться. Даже документы из школы пересылали по почте.

— И ты решилась меня сюда привезти? — удивился Виктор.

— Во-первых, я знаю, что они не скоро вернутся с работы, а во-вторых, я хочу, чтобы никого больше не было вокруг: только ты и я… Только ты мой самый любимый и единственный человек. — Она крепко поцеловала его в губы.

— Я очень скучал по тебе, — шептал он, — и только сейчас до конца понял — насколько ты дорога для меня!

— Я очень боялась нашей встречи, просто дрожала от страха. — Она снова поцеловала его и потянула к своей кровати. — Я решила, что все будет сегодня! Слышишь, все… Ты не думай, что это моментное желание, нет, я очень много думала, прежде чем решиться на этот шаг! Я люблю тебя, остальное все не важно… Милый, милый… Как все прекрасно, мой… мой, — шептала Марина, и ей казалось, что ее голос слышат все люди на земле и вторят, соглашаясь: «Твой… твой!»

…На следующий день Виктор решил выполнить поручение Малины. Созвонившись с неким Эдуардом Александровичем по телефону, он передал привет «племянника», и тот назначил встречу около кинотеатра «Маяковский»… Виктор подошел к кинотеатру ровно к назначенному времени, и около него сразу же остановился полный мужчина в светлом плаще.

— Добрый день! — проговорил он. — А у вас довольно точное воображение: узнал вас сразу, по вашему описанию!

— «Племянник» просил сказать, что по тем же «фишкам», — проговорил Виктор.

— Пять, как и договаривались? — спросил Эдуард Александрович.

— Да, но… — Виктор замялся. — Есть еще четыре, но дороже! Может, порекомендуете кого?

— Насколько дороже?

— За четыре как за пять, — нашелся Виктор, так как не знал, что говорить.

Немного подумав, видно, прикидывая различные варианты, Эдуард Александрович сказал:

— Ладно, сам беру — все девять!

Он достал из кармана конверт, протянул его Виктору, затем достал бумажник и отсчитал еще сотенными купюрами.

— Что-нибудь передать на словах? — спросил Виктор.

Он ответил не сразу, но потом решил:

— Если достанет, то приму без ограничения! — И он быстро пошел прочь…

Дни пролетели быстро, и так как у Виктора больше дел не было, то он только помогал своей новой бабушке по хозяйству: перекопал все грядки, обработал фруктовые деревья, произвел различные посадки. Кроме того, прополол грядки в теплице, которая хоть и была маленькая и в нее не войдешь во весь рост, но Елизавета Матвеевна уверяла, что на ее столе почти круглый год свежие овощи.

Когда у Марины оканчивались занятия в школе, они встречались и были вместе столько времени, сколько было возможно, правда, Марине приходилось идти на различные уловки, чтобы оправдаться дома. В этом вопросе спасало, что класс был последним и в школе проводились дополнительные занятия. Несколько раз Виктор пытался заставить ее посещать эти занятия, но она заверила его, что это пустая трата времени и для нее больше значат минуты, проведенные рядом с Виктором. В конце концов он смирился и почти все свободное время проводил с Мариной. Но всему наступает конец. Виктор возвращался в Москву. На этот раз он решил воспользоваться поездом. Провожали его Марина и Елизавета Матвеевна. На вокзале Елизавета Матвеевна неожиданно извинилась перед Мариной и отвела Виктора в сторону.

— Витюша, не хотела об этом говорить, но что поделаешь: не могу идти против своей совести… — Вдруг она стала серьезной. — Ты меня, конечно, извини, старую, но мне почему-то совсем не нравится твоя работа! Какая-то она… нечестная, что ли? Даже и не знаю, как сказать, но чувствую, что не лежит моя душа к тому, чтобы ты там работал! Не лежит, и все!

— Понимаешь, бабуся, тебе многое неизвестно и поэтому непонятно. Единственное, в чем могу тебя заверить, что постараюсь поскорее расстаться с этой работой! — Сказав, Виктор был честен перед Елизаветой Матвеевной, ибо действительно хотел быстрее покончить с этим, хотя и не знал как.

— Ну, смотри сам, ты уже не мальчик! Вон какая невеста тебя провожает, — кивнула Елизавета Матвеевна в сторону Марины. — Очень хорошая и, видать сразу, серьезная девушка, да и тебя очень любит. Береги эту любовь, не траться понапрасну… а с работой смотри сам, что-то там нечисто. Поверь старой женщине! Ну, да ладно, дай-ка я тебя поцелую и пойду, а то Марина совсем загрустила. — Она трижды, по-русски, облобызала Виктора и, попрощавшись ласково с Мариной, взяв с нее слово навещать почаще, быстро пошла прочь, чтобы скрыть свои непрошеные слезы…

— Как я не хочу, чтобы ты уезжал! Милый мой, хороший! — воскликнула Марина и со слезами бросилась ему на шею, не в силах больше сдерживаться.

— Ну, успокойся, девочка моя, успокойся… Пролетит незаметно время, и ты приедешь в Москву. Мариша, очень тебя прошу, навещай Елизавету Матвеевну, ведь она совсем одна… А ты ей очень понравилась!

— Знаешь, Витя, я тоже ее очень полюбила… Она такая добрая и, кроме того, любит тебя! Вит, милый, пиши чаще, хоть по одной строчке: «Помню, жив!» — и все, больше мне ничего не нужно! А если будет некогда, то на мои три письма отвечай хотя бы одним! Хорошо?

Виктор крепко поцеловал ее и быстро вскочил в вагон.

13

— Ну, чем порадуешь, товарищ капитан? — спросил Леонид Иванович, едва Сенцов вошел в кабинет. — Есть сдвиги?

— Сдвиги? И да и нет… Я внимательно изучил то нашумевшее дело, о котором вы упомянули. Многие нашли себе пристанище в местах не столь отдаленных, но главных или главного участника этих событий так и не удалось обнаружить: никто его не видел, никто не знает! Но самое главное: пресс-штамп не был обнаружен! Из музея удалось получить экземпляр монеты того пресса, и после специальной экспертизы специалисты высказали почти уверенное предположение: монеты из нашего сейфа и та монета, которая сохранилась в архиве, сделана одним аппаратом! — Капитан торжествующе посмотрел на полковника.

— Очень хорошо! Просто прекрасно! — воскликнул Леонид Иванович, затем достал из стола какой-то документ. — Не ты один с хорошими новостями: вот депеша из Омска — там задержан спекулянт, который пытался продать золотые монеты царской чеканки одному доктору… Анализ, сделанный по моей просьбе, показал, что монеты, изъятые у этого спекулянта, некоего Рычагова Василия Семеновича, оказались фальшивыми. То же самое произошло и в Ленинграде…

— Зашевелились, — буркнул Сенцов.

— Вероятно, обладатель этого пресс-штампа решил, что пришла пора им попользоваться! Думаю, тебе необходимо отправиться и в Омск, и в Ленинград, побеседуешь с задержанными! Личное впечатление гораздо важнее всех написанных бумажек! — Леонид Иванович резко опустил руку на стол, считая, что разговор окончен, но капитан не встал из-за стола, а просительно взглянул на полковника.

— Ну, чего тебе? — улыбнулся Леонид Иванович, зная наперед, что капитан попросит людей. — Понимаешь, не могу тебе никого дать, нет людей, понимаешь, нет физически!

— А Щукин? — подсказал Сенцов, напоминая об одном молодом лейтенанте, который совсем недавно пришел к ним после окончания института.

— Ты хочешь Щукина? — облегченно вздохнул Забелин, ибо ожидал больших требований со стороны Сенцова, на всякий случай решил подыграть капитану. — Что ж, он толковый малый, правда, занят сейчас… Больше никого не попросишь?

— Не попрошу!

— Ну, хорошо, чего не сделаешь для любимца! — Полковник потер руки. — Бери! Но не тяни время. А то сверху наседают…

…Вернувшись из Омска, Виктор, выполняя обещание, данное тренеру, вновь возобновил регулярные тренировки. Вначале, после большого перерыва, мышцы сильно болели и ломило тело, но Виктор знал, что эта боль вскоре пройдет и вялые мышцы вновь обретут силу. Несколько раз Владимир Семенович осторожно начинал разговор о его учебе, но всякий раз Виктор уходил от прямых ответов. Некоторое время Дикой его не беспокоил, и Виктор решил довести до конца дело, ради которого он оставил у себя одну монету. Дело в том, что вначале Виктор хотел просто пойти в милицию и рассказать все, предъявив монету, но потом, после долгих размышлений, понял, что это ни к чему не приведет, так как те, на кого он сошлется, наверняка просто откажутся от всего, что как-то могло пролить свет на тайну, связанную с монетами и огромными деньгами (а деньги огромные, ведь Виктор неоднократно получал большую плату за внешне безобидные услуги). Он пришел к выводу, что нужно все тщательно проверить, до всего докопаться, а уж потом являться в органы. Первым делом Виктор решил узнать стоимость золотой царской монеты: может быть, здесь кроется ответ, но, к своему изумлению, парень, который некогда был связан с валютой, тот самый Костя, с которым он праздновал у сестер получение своего аттестата, назвал сумму, которая значительно превышала деньги, которые Виктор получил за монеты в Омске, хотя цены, указанные Костей, связаны с так называемым черным рынком. Но ведь и Малина не относился к благотворительному обществу… Виктор зашел в тупик.

Дни пролетали незаметно и однообразно, с горячей нежностью он вспоминал часы, проведенные с Мариной, и сердце начинало стучать быстрее. К Лане он относился с прежней нежностью, но эта нежность была скорее автоматической, нежели исходящей изнутри. Правда, были минуты, когда Виктор спрашивал себя: зачем он продолжает видеться с Ланой? Но ответа не находил… Однажды попытался окончательно порвать с ней и целую неделю не отвечал на звонки и всячески избегал ее, но потом не выдержал и сам позвонил ей. На тренировках все лучше и увереннее росли результаты, и, по всей вероятности, Виктор вскоре совсем бы забыл те кошмарные загульные дни, но однажды его навестил Дикой. И Виктор понял, что ему снова придется куда-то отправиться. Перед его приходом Виктор читал письмо, полученное от Марины.

«Вит, милый, здравствуй!

Неужели ты совсем недавно был рядом со мной?! Написала «недавно», а ведь прошло уже более месяца!.. Еще два раза по столько, и мы будем вместе!!! Ты знаешь, читаю твое письмо, а ты стоишь у меня перед глазами и хлопаешь своими длинными ресницами. А глаза такие голубые-голубые, а когда улыбаешься, в них всегда играют чертики! И губы… такие мягкие, нежные и горячие… Вит, не могу сдержать слез, когда думаю о тебе, вот и сейчас они снова капают и капают… Ты знаешь, еще не было ни одной ночи, чтобы я не видела тебя во сне, и так не хочется просыпаться… Никогда, слышишь, никого у меня не будет, кроме тебя, а если ты не будешь со мной, то я на всю жизнь останусь одна! Но ты же мне все равно не веришь! Не правда ли? Ведь вы все, мужчины, уверены в обратном! Но тебе все равно придется поверить: время докажет! Елизавета Матвеевна очень переживает за тебя, посмотрит на твое фото и тяжело вздохнет… Мы с ней очень много разговариваем о тебе! Пиши ей, Вит, почаще, она так ждет твоих писем!..

Крепко тебя целую, мой дорогой Витенька!

Твоя Марина!»

Дочитав письмо, Виктор долго сидел задумавшись, перебирая свою жизнь в последние месяцы. Что с ним происходит? Куда он катится? Почему попойки, какой-то бизнес? Зачем ему это все нужно? Нет, пора кончать! Нужно готовиться к экзаменам, как обещал маме. Он наморщил лоб… Поступить он должен во что бы то ни стало! Сейчас даже нужнее, чем в то время, когда была жива мама! И оттого, что принял твердое решение, Виктору стало очень легко на душе, и он впервые за полгода принялся наводить порядок в квартире, объявив полный аврал! Ему казалось, что стоит принять решение, как он сразу же станет другим человеком и забудет обо всем, что его как-то не устраивало, но… Но это оказалось не так: его мысли все чаще и чаще возвращались к тем словам, которые сказала ему на прощанье Елизавета Матвеевна, а его размышления о деньгах, им получаемых, привели к мысли, что он является пешкой в грязной игре. И вот в этот момент в дверь позвонил Дикой.

— Привет, Быстро! Как ты уже, наверно, догадался, тебе снова: «Эх, в путь-дорогу!» — пропел он и усмехнулся.

— И куда же на этот раз? — спокойно спросил Виктор.

— На этот раз к старому знакомому: в Ригу… Учитывая потребности трудящихся, на этот раз поедешь с Ланкой! — Он подмигнул Виктору и хлопнул его по плечу.

Виктор был готов к тому, чтобы отказаться, сославшись на подготовку к экзаменам, но, услышав о необычном повороте, решил поехать и на месте проверить кое-какие свои предположения.

— Когда вылетать?

— Сегодня… Вот билеты и «манюшки» на дорожку!

Виктор вскрыл конверт и пересчитал деньги: их было больше, чем обычно. Словно догадавшись, Дикой сказал:

— Учти, что не один едешь… Чемоданчик, как всегда, к самолету! Ну, я пошел! Встретимся в аэропорту.

Когда Дикой ушел, Виктор внимательно посмотрел на билеты и с удивлением заметил, что они снова на другие фамилии…

Лана не была удивлена, что едет в Ригу, и была почти готова. Вскоре они встретились и поехали в аэропорт. Дикой уже был там и сразу подошел. Извинившись перед Ланой, он отвел Виктора в сторону и протянул чемоданчик.

— Отдашь Николаю Германовичу и передашь поклон от Малины…

Он кивнул Лане и пошел к машине, а Виктор задумался, глядя ему вслед, и даже вздрогнув, когда Лана прикоснулась к нему.

— Что с тобой, Виктор? Зову тебя, зову, а ты не слышишь! Уже посадку объявили… — Неожиданно она: взглянула на чемоданчик, и Виктору показалось, что на ее лице промелькнуло что-то такое, к чему она была готова, но, взяв себя в руки, спросила: — А это откуда?

— Дикой попросил отвезти Николаю Германовичу. — Он внимательно посмотрел на нее, взял за руку и почувствовал, что она испытывает какук) — то дрожь. — Ты что, плохо себя чувствуешь?

— Не знаю, как-то не по себе… Нервы, наверно! Слушай, Витенька, давай уедем куда-нибудь далеко-далеко — на север или на юг! — неожиданно проговорила она, с тревогой глядя ему в глаза.

— Да что с тобой?

— Я и сама не знаю…Тоска Какая-то напала, предчувствие чего-то ужасного, беды… Не обращай внимания, пройдет! — Она улыбнулась через силу и поцеловала Виктора в щеку, но он чувствовал, что ее волнение не прошло…

Во время полета Виктора не покидала мысль, что в этой поездке должен обязательно многое прояснить, слишком далеко он зашел, и чем дальше, тем хуже может все кончиться для него…

Странное чувство охватило Виктора, когда он вновь очутился на рижских улицах. Было приятно встреттьь старых знакомых: парки, дома, собору… Единственное, что омрачало его настроение и волновало воображение, что он узнал, наконец, содержимое чемоданчика. В самолете, когда Лана отлучилась на несколько мигнут, Виктор решил воспользоваться этим и осторожно повертел в замке приготовленным специально для этого небольшим гвоздиком. Замок неожиданно легко открылся, и Виктор увидел маленькие мешочки, наполненные чем-то сыпучим. Он осторожно развязал один мешочек и высыпал Немного на ладонь: это были крупинки какого-то металла, которые ярко заблестели на свету. Виктор быстро завязал мешочек и закрыл чемодан. Затем достал носовой платок, высыпал на его уголок содержимое ладони, стараясь, чтобы не осталось крупинок, завязал все это в узелок, и в тот момент, когда подошла Лана, он спокойно вытер лоб платком и спрятал его в карман. Когда Лана села в кресло, Виктор подумал, что был неосторожен и кто-нибудь мог подсмотреть его манипуляции. Он посмотрел по сторонам, но все были заняты своими делами. Виктор помнил, что замок не закрыт на ключ, но сделать что-либо при Лане было невозможно, и все оставшееся время он мучительно соображал, что делать с замком! Помог случай: когда они выходили из самолета, то один полный мужчина случайно выбил из рук Виктора чемоданчик, который упал и, ударившись о пол, открылся. Лана испуганно посмотрела на Виктора, но тот как ни в чем не бывало защелкнул замок и поднял чемоданчик с пола. Взглянув на Лану, Виктор сразу понял, что Лане что-то известно про содержимое чемоданчика, и решил, что обязательно докопается до истины, узнает и то, что повезет из Риги…

Ничего примечательного в первый день приезда не произошло, Николай Германович взял чемодан и вскоре ушел куда-то. Лана предложила погулять по вечерней Риге. Где-то около восьми, сильно проголодавшись, они решили зайти в небольшое уютное кафе. Играла музыка, и они, заказав ужин с шампанским, пошли танцевать. Они были эффектной парой и очень хорошо оба танцевали, вскоре привлекли к себе всеобщее внимание и даже заслужили аплодисменты многих присутствующих. Когда ужин был на столе, они сели перекусить и отдохнуть, Виктор не очень любил шампанское, и для него принесли коньяку, который сразу же ударил в голову. Было душно и шумно. В этот момент к их столику подошел высокий парень лет восемнадцати, на которого Виктор уже давно обратил внимание, так как тот все время поглядывал в их сторону и о чем-то переговаривался со своими дружками.

— Я хочу с вами танцевать! — проговорил он нагло с небольшим акцентом.

Лана оглядела его с ног до головы и, не сказав ни слова, повернулась к Виктору.

— В чем дело, молодой человек? — тихо и спокойно сказал Виктор. — Вас что, не учили вежливости в свое время?

— Ну, пошли! — не обращая внимания на слова Виктора, сказал тот и взял Лану за руку.

— Ты что, не слышал, что тебе сказано? — громко проговорил Виктор, вставая из-за стола.

— О, извините великодушно! — театрально воскликнул парень, обращаясь к Лане. — Я и не заметил, что с вами кто-то сидит… — с иронией добавил он и снова взял руку Ланы, которую она перед этим вырвала с возмущением. Его тон и сильный акцент, который весьма увеличивал иронию слов, а главное наглость, настолько возмутили Виктора, что он обхватил руку парня чуть выше кисти и крепко сжал ее.

— Отпусти руку девушки! — еле слышно прошептал Виктор, и столько в его взгляде было злости, что парень испуганно выпустил руку Ланы и дернул свою, но сил было слишком мало.

— Да не связывайся ты с ним, Виктор! — попросила Лана, заметив, что назревает скандал, и тут увидела, как один парень из сидящих за одним столом с наглецом подошел сзади к Виктору. — Осторожно… — Лана попыталась предупредить Виктора, но не успела: он ударил Виктора кулаком в голову. Виктор, не выпуская из рук наглого парня, оглянулся на удар и коротко снизу вверх ударил второй рукой его дружка в подбородок, отчего тот откинулся на столик своих друзей и опрокинул его. Раздался звон разбитой посуды. Парень, которого Виктор держал за руку, попытался обхватить его за плечи, но Виктор провел ему удар-подсечку, и тот мгновенно оказался на земле. На помощь своим друзьям бросились те, кто сидел с ними за столиком. Лана схватила свою сумочку и пыталась ударами помочь Виктору, но ее удары вреда не приносили, хотя и отвлекали, поэтому один из них толкнул ее в грудь, и она едва не упала, но была подхвачена кем-то из «зрителей». Это было последней каплей, которая переполнила чашу терпения Виктора, до этого он старался как можно меньше причинять вред противнику, но после того, как один толкнул Лану, он перестал только защищаться, а начал ниспровергать своих обидчиков одного за другим на пол. Тут подоспела милиция, вызванная администрацией кафе, и всю компанию вместе с Виктором отвезли в отдаление милиции.

Рано утром Виктора вызвал к себе молодой майор.

— Ну что, успокоились? — усмехнулся он.

Виктор виновато опустил голову.

— Что же вы, москвич, культурный с виду молодой человек, а учинили драку?

Виктор резко поднял голову, желая объяснить, но майор перебил его:

— Знаю-знаю, что не вы начали первым, но неужели нельзя было как-то иначе решить этот конфликт?.. Посмотрите, на кого вы похожи!

— Хорошо вам рассуждать, а когда тебя бьют сзади по голове, не до рассуждений! — Виктор махнул рукой и посмотрел на себя в зеркало. Он действительно представлял собой живописное зрелище: его новый костюм был весь изорван и залит вином, руки в ссадинах, на лбу запеклась кровь… Виктор достал платок, смочил слюной и попытался оттереть кровь на лице.

— Что, узелок на память? — спросил майор, указывая на узелок на платке.

— Да… для памяти, — проговорил Виктор, мгновенно весь вспотев.

— Ну, ладно, благодарите своих свидетелей: все были за вас, а также свою девушку! А то не миновать бы вам пятнадцати суток… В общем, учтите на будущее! Вы свободны, вот ваши документы и личные вещи… Да, ответьте на один вопрос, не относящийся непосредственно к делу: это ваш билет? — майор протянул Виктору авиабилет, по которому Виктор прилетел в Ригу.

— Да, мой…

— А почему он на другую фамилию?

— Да я… — не сразу нашелся Виктор, — с рук его купил, а на переоформление времени не оставалось…

— A-а… понятно. Ну, хорошо, идите.

Едва Виктор вышел из здания отделения милиции, как ему на шею бросилась Лана.

— Милый мой, как я волновалась за тебя! Как ты там, поспал хоть немного? Расскажи, чем все кончилось? Майор обещал мне, что все будет в порядке!

— Все и было в порядке, пожурил только немного, — махнул Виктор рукой, раздумывая: рассказать или нет про билет? И решил, что надо рассказать, проследив за ее реакцией. — Вот только интересовался… Почему билет куплен на чужую фамилию?

— А ты? — воскликнула Лана. — Что ты сказал?

— Я? Я сказал, что с рук купил…

— Что же ты его не выбросил? — она огорченно вздохнула.

— Да я и сам не понимаю, как он у меня остался, — пожал плечами Виктор. — Да не волнуйся, пожалуйста, все в ажуре! Пойдем скорее домой, приму ванну — и спать, а то там один кретин всю ночь храпел и спать не давал.

Виктор проснулся, когда на часах было половина второго, и долго не мог понять, дня или ночи. Но потом восстановил все в памяти и потянулся. «Четыре часа провалялся!» — хмыкнул он. В доме стояла тишина, он встал и хотел пойти в большую комнату, но неожиданно услышал шепот, доносившийся оттуда. Виктор тихонько подошел к дверям комнаты и прислушался… Разговаривали Лана и Николай Германович.

— …что-нибудь наговорил в милиции? — спросил Николай Германович.

— Да нет… Ведь он сам про билет рассказал. Ничего он там не наговорил! Слово даю! Я ему верю!

— Все равно! Очень все подозрительно: замок случайно открылся, билет случайно остался! Все расскажешь отцу, он хотел тебя повидать сегодня.

— Хорошо, расскажу! Но вы напрасно не верите…

— Доверяй, но проверяй. Иди посмотри, спит ли?

Виктор молниеносно бросился в свою комнату. Когда Лана вошла и наклонилась над ним, он ровно дышал, и она тихо вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

14

— Ну, рассказывай, что дала твоя теория, что преступники пользуются Аэрофлотом? — спросил полковник Забелин, когда в кабинет вошел капитан Сенцов. Его поездка в Ленинград и Омск ничего не дала: задержанные либо действительно ничего не знали, либо старательно кого-то выгораживали, поэтому Сенцов решил проверить, кто в этих городах побывал хотя бы дважды, так как, по его мнению, преступники наверняка пользуются самолетом для мобильности их действий… Правда, проверка всех рейсов в эти города была делом весьма утомительным и трудоемким, но Сенцов вместе со Щукиным решительно взялись за работу…

— К сожалению, товарищ полковник, — огорченно проговорил Сенцов, — никаких результатов! Вероятно, билеты покупались под разными фамилиями…

— Как и следовало предположить, здесь действуют не дилетанты! Послушай, Сенцов! Я вот для чего тебя вызвал: займись-ка этим делом. — Леонид Иванович протянул ему листок, на котором было написано: «Виктор Николаевич Быстровский, 1941 года рождения, проживающий по адресу: Москва, Сущевский вал, дом 7а, квартира 18. Задержан в городе Рига, в кафе «Звездочка», участие в драке. Отпущен, так как не являлся инициатором»…

— Но, Леонид Иванович, — взмолился капитан, — впервые мне попалось такое крупное дело, а вы мне спихиваете какое-то мелкое хулиганство!

— Ну-ну, не горячись! Во-первых, не «спихиваю», а поручаю задание, а во-вторых, этот Быстровский летел по билету, купленному якобы с рук… Мне это сообщили из Риги после того, как ты там интересовался списками пассажиров. Теперь понятно, Володя? — улыбнулся ласково полковник. — Проверьте и доложите. Не уверен, что это «наш человек», но кто знает…

— Есть, проверить и доложить! — весело воскликнул капитан, его настроение явно улучшилось.

…Через несколько дней после той драки в кафе Виктор с Ланой уехали в Москву, причем билеты, которые вручил им Николай Германович, были на поезд. И еще, что насторожило Виктора, было — на этот раз ему не вручили никаких чемоданчиков. Правда, уже в поезде Виктор обнаружил в кармане конверт, в котором было десять бумажек сторублевыми купюрами. Деньги вручили, но оттуда чемоданчик везти не доверили, да и Николай Германович довольно сухо простился с ним, гораздо менее дружелюбно, чем обычно. Неужели решили вывести из игры? Но тогда не стали бы вручать деньги! Ну, хорошо же! Устрою я вам спектакль! Виктор разозлился, так как был совершенно уверен, что сможет узнать содержимое ответных визитов, как он их назвал про себя.

— Товарищ полковник, разрешите?

— Прошу, — ответил Забелин, и к нему в кабинет вошли капитан Сенцов и лейтенант Скуйбеда, участковый одного из микрорайонов.

— Я хочу доложить о Быстровском.

— Слушаю. — Леонид Иванович был уверен, что Сенцов что-то нащупал.

— В прошлом году окончил школу, поступал в институт, но во время экзаменов — операция. С тех пор нигде не работает. Под Новый год остался сиротой: погибла в авиационной катастрофе его мать Татьяна Николаевна Быстровская, известный профессор-травматолог, отец погиб раньше, во время войны, был летчиком, Герой Советского Союза!

— Нелегкая судьба у парня… Вы бы посмотрели за ним. Кто его друзья? На что живет? Может быть, ему какая помощь нужна?

— На многие вопросы я уже сейчас могу ответить: его друзья, за редким исключением, старше его, и намного. Чаще всего встречается с неким Кудриным Павлом Сергеевичем, по прозвищу «Дикой», из девушек наиболее близкой является Светлана Пульке, студентка университета. Насколько известно, живет Быстровский на сбережения, оставшиеся после матери. — Сенцов опустил листок с записями.

— Откуда столько сведений за такой короткий промежуток времени? — удивился полковник.

— А вот, товарищ полковник! — улыбнулся Сенцов, указывая на Скуйбеду. — Лейтенант участковый микрорайона, в котором живет Быстровский.

— Вы что же, про всех своих подопечных все знаете?

— Нэ-э, — протянул лейтенант, явно выдавая немосковское происхождение. — Только за тех, которые на подозрении.

— Чем же вызвал твое подозрение этот молодой парнишка?

— Очень часто стали происходить у него пьянки да гулянки, компании разные… Правда, шума и скандала пока не було, но от водки до скандала совсем рядом, — сказал лейтенант и рубанул воздух мощной рукой.

— Резонно, — согласился Леонид Иванович. — Ну, что же, займитесь его друзьями! Спасибо, лейтенант, вы свободны! — Когда Скуйбеда вышел, довольный похвалой, полковник сказал: — А еще посоветую выяснить, к кому ездил Быстровский в Ригу?

— Я как раз хотел с вами посоветоваться по этому вопросу! Хочу запрос послать в то отделение, которое занималось дракой в кафе: наверняка они что-нибудь знают об этом!

— Полностью одобряю.

…Приехав в Москву, Виктор выждал два дня, но Дикой не появлялся, и Виктор решил воспользоваться телефоном, который ему дал Малина для крайнего случая.

— Вас слушают! — услышал он женский голос, когда Виктор набрал номер того телефона.

— Товарища Малину можно к телефону?

— Кто просит?

— Знакомый.

— Минуточку… — сказала женщина, и вскоре Виктор услышал голос Малины:

— Слушаю!

— Это я — Быстровский!

— Будь у входа на Минаевский рынок, со стороны Сущевского вала, через двадцать минут буду! — быстро проговорил Малина и положил трубку.

Виктор собрался и не торопясь вышел из дома. Когда он подошел к назначенному месту, около него остановился красный «Москвич».

— Садись! — Малина распахнул дверцу машины.

— Вообще-то я… — Виктор хотел сказать, что он не отнимет много времени, но передумал и сел в машину.

— Я же тебе говорил, чтобы ты звонил по этому телефону только в крайнем, слышишь, в крайнем случае! — процедил Малина сквозь зубы. Отъехав немного вперед, он остановил машину и взглянул на Виктора. — Может, случилось что? — настороженно спросил он.

— Позвонить пришлось, так как я уже два дня в Москве, а Дикой не приходит… А случилось… случилось то, что я выхожу из игры! Мой долг погасите тем, что я должен был получить от вас за эту поездку, и вот этим, — Виктор бросил на сиденье пачку денег, в которой были все его деньги, теперь он остался совершенно без средств к существованию. — Все, привет! — бросил он и быстро вышел из машины.

— Виктор, подожди! — крикнул Малина, но Виктор, не останавливаясь, удалялся прочь. — Будь вечером дома, я зайду! — услышал он, но ничего не ответил, и Малина быстро поехал вперед.

Виктор шел по улице, и его сердце бешено колотилось, он ощущал себя человеком, который только что переступил через себя. Откровенно говоря, он и сам не знал, что способен на это, нет, не потому, что он был трусом, хотя и знал, что этот шаг был достаточно рискованным, так как после поездки в Ригу у них возникло недоверие к нему. Но Виктор совершенно интуитивно понял, что ему необходимо предпринять какой-нибудь поступок, который либо заставит их раскрыть себя, либо заставит действовать…

«Действовать?» — повторил он вслух, и тут до него дошел смысл этого слова: действовать — значит попытаться заставить Виктора молчать обо всем, что он уже знает, а знает он немало! Только сейчас он ощутил внутренний ' страх, ощутил совершенно безотчетно, но настолько реально, что беспокойно оглянулся назад, как будто уже почувствовал приближение опасности.

Никого не заметив, он направился к своему дому, но по дороге зашел в гастроном и хотел купить бутылку вина, чтобы она придала ему бодрости, но около кассы вспомнил, что его карманы совершенно пусты. Извинившись перед кассиром, он махнул рукой и пошел было к дому, но раздумал: повернулся и направился в сквер, чтобы встретить кого-нибудь из ребят. Но было еще рано, и никого из знакомых не оказалось. Нервы Виктора настолько были напряжены, что он, боясь совершить какой-нибудь непоправимый поступок, решил немного успокоиться на парковой скамейке. Одна из них была свободной, и он присел, осматриваясь по сторонам. Неожиданно он увидел мужчину, лицо которого показалось ему знакомым, но Виктор не сразу вспомнил откуда? Он снова взглянул на него и повернул голову настолько быстро, что заметил, как этот мужчина мгновенно опустил глаза, как будто не смотрел только что на Виктора. И тут Виктор совершенно отчетливо вспомнил, что этого человека он видел минут пятнадцать назад, когда подходил к своему дому: он сидел посреди двора в детской беседке, явно ожидая кого — то. Вспомнил Виктор и тот же самый жест, когда он взглянул на него, тот точно так же опустил глаза, стараясь казаться безразличным. И такая злость накатила на Виктора, что он решительно поднялся со своей скамейки и быстро подошел к мужчине.

— Ну что, сволочь, за мной следишь? Ждешь, когда вокруг никого не будет? Или когда стемнеет? Да ты вытащи руку из кармана, или голыми руками боишься меня убрать? Ну, чего вылупился на меня, будто впервые видишь? Я же тебя сразу раскусил! — Виктор уже настолько распалил себя, что ему было все равно и он был готов ко всему, но решил, что так просто он себя убрать не даст.

— Ты прав только в одном, Виктор, — неожиданно спокойно проговорил мужчина. — Сядь спокойно рядом, а то вокруг проявляют не совсем здоровый интерес.

И настолько спокойным и уверенным был голос незнакомца, что Виктор беспрекословно ему подчинился.

— Ну, вот и хорошо, — улыбнулся мужчина. — .Так ты прав только в том, что я вижу тебя не впервые и знаю тебя лучше, чем ты можешь предположить. — Виктор продолжал молча слушать, теряясь в догадках по поводу этого человека, и тот, будто «прослушал» его мысли, сказал: — Ты заблуждаешься, Виктор, пытаясь меня причислить к тем, кто желает тебе зла! Почему ты решил, что я тебя хочу «убрать», как ты выразился?

— А чего ты следишь за мной? — зло буркнул Виктор, называя его тоже на «ты».

— Извините, Виктор, на «ты» я обратился потому, что почувствовал к вам симпатию, но если это вам не нравится, то буду исключительно на «вы»! — проговорил мужчина серьезно, и неожиданно Виктор успокоился и улыбнулся.

— Да нет, пожалуйста, вы же старше меня и… В общем, я не возражаю!

— Вот и хорошо, так вернемся к моему вопросу: почему ты решил, что я хочу тебя «убрать»?

— Так… показалось.

— Ладно! — решительно проговорил мужчина, хлопнув себя по коленям. — Довольно темнить друг перед другом. — Он достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение и протянул его Виктору.

— Инспектор уголовного розыска! — воскликнул Виктор радостно. — Так я же к вам собрался…

— К нам? — недоверчиво спросил Щукин.

— Ну, конечно! Правда, хотел тяпнуть для храбрости. — Он покраснел. — Дело очень важное и срочное.

— Хорошо, Виктор. — Лейтенант внимательно посмотрел на Виктора. — Я верю тебе… Вот что, иди сейчас в ресторан «Северный», и через несколько минут мы там встретимся, там и поговорим… Только никуда не заходи!

— Но у меня нет ни копейки! — признался Виктор.

— Не беспокойся, заказывай на троих, — улыбнулся лейтенант.

Виктор кивнул головой и быстро пошел в сторону Сущевского вала. А лейтенант Щукин подошел к телефону-автомату и быстро набрал номер.

— Капитана Сенцова!.. Товарищ капитан, это Щукин. Сюрприз хочу вам преподнести… Хорошо, слушаюсь! Получилось так, что Быстровский обратил на меня внимание и подошел выяснять отношения, уверенный, что я хочу его «убрать»… Да-да! А когда все выяснил, то заверил меня, что намеревался сегодня явиться к нам… Да нет! Я верю ему! — твердо произнес Алексей. — На всякий случай я решил не вести его в отделение, а назначил встречу в «Северном»… Хорошо, если я ошибся, то готов к любому взысканию. Жду вас у входа…

Никогда Виктор не забудет того разговора в ресторане «Северный», когда с ним беседовали два человека, да, два человека, а не сотрудника милиции. Разговор был жесткий, мужской, и, когда Виктору открылась, наконец, вся подноготная дела, в которое он ввязался, ему стало жутко! Ничего не скрывая и не утаивая, он рассказал все, что ему было известно: о поездках, о людях, с которыми познакомился в этих поездках, вспомнил разговоры, которые велись при нем.

Договорились встретиться на следующий день, чтобы Виктор передал утаенную монету и платок с металлическим порошком. Договорились, как должен вести себя сегодня вечером Виктор при встрече с Малиной… Было уже около пяти часов вечера, когда он вышел из ресторана и направился домой. По дороге зашел в гастроном и приобрел бутылку водки. Дома выпил полстакана, а остальное спрятал, затем переоделся, взглянул на себя в зеркало, и в этот момент раздался звонок в дверь. Виктор взлохматил волосы на голове и нетвердой походкой пошел открывать. У порога стояли Малина и Дикой, поэтому пришлось воспользоваться планом номер два.

— Виктор, объясни, что случилось? — спросил Малина, стараясь сохранять спокойствие.

Виктор тупо уставился в одну точку и молчал.

— Почему ты решил порвать с нашей фирмой? — Малина начал терять терпение.

— Я решил? — взорвался Виктор. — Я решил? А может быть, вы решили меня отстранить?

— Что ты мелешь? — опешил Малина, явно обескураженный таким поворотом. — Кто тебя хочет отстранить?

— Ну, что ты строишь из себя непонимающего? Кто, кто? Тот, кому ты свои приветы передавал! Я все понял, все! — Виктор пьяно усмехнулся и икнул.

— Ничего не понимаю… Николай Германович, что ли?

— А что, ты еще кому-нибудь приветы передаешь? — ехидно сказал Виктор и тут же добавил: — Конечно, он, кто же еще!

— Да почему ты так решил? Почему?!

— А что же он ничего не передал на этот раз? Почему подозрительно смотрел на меня, когда я из милиции еле выкрутился? И вы тоже хороши: скрываете от меня, что я вожу в этом проклятом чемоданчике! Нет, хватит мне лапшу на уши вешать! Зад об зад кто дальше прыгнет!

— А если ты ошибся и тебя никто не хотел отстранять? Если на всё или, вернее, на все твои вопросы я тебе отвечу? Ты тогда успокоишься?

— Если твои ответы меня удов… удовлетворят, — выговорил Виктор, — тогда успокоюсь!

— Хорошо, но прежде… — Малина прищурил глаза. — Прежде ты ответишь мне на несколько вопросов, идет?

— Валяй!

— Где ты был после нашей встречи у рынка?

— В ресторане…

— Потом?

— Потом пошел домой, а что?

— И больше нище не был?

— Нигде, а что случилось?

— А в каком ресторане? — спросил Малина, не обращая внимания на вопрос Виктора.

— В «Северном»… — Неожиданно Виктор снова «вспылил». — Да что это за допрос? Что? Где? Когда? Ты что, следователь?

— Я — хуже! — угрожающе проговорил Малина. — Мне правду говорить нужно! — Он снова прищурил глаза и взглянул на Дикого, тот кивнул головой и быстро ушел.

— Вот вернется Дикой из ресторана «Северный», тоща и поговорим. — Малина испытующе посмотрел на Виктора, который спокойно пожал плечами, пошел на кухню, куда его сопровождал Малина, и достал из холодильника бутылку водки.

— Пока он ходит, проверяет, хлопнем по одной? — предложил Виктор, стараясь не выдать своего волнения: сумел ли Алексей подстраховать Виктора в ресторане?

— Вот придет Дикой, тогда и выпью! — ответил Малина.

— Как хочешь. — Виктор налил себе полстакана и спокойно опрокинул в рот…

Ждать долго не пришлось: вскоре раздался звонок в дверь. Открывать пошли вместе. Дикой, едва открылась дверь, кивнул головой и улыбнулся.

— А вот теперь можно и поговорить и выпить! — Малина явно повеселел и дружески хлопнул Виктора по плечу. — Как и обещал, выполняю! Во-первых, тебе ничего не передали не потому, что тебе перестали доверять, а потому, что передавать было нечего… Кстати, если бы перестали доверять, то ты остался бы в Риге, но это так — для сведения! Во-вторых, как на тебя можно смотреть, если ты «засветил» билеты в «ментовке»? Может, медаль тебе вручить или денежную премию? Хорошо еще, что действительно один из моих знакомых хотел ехать в Ригу и у него не получилось, а если бы по-другому? А по поводу чемоданчика… Поверь мне — лучше, если ты не будешь знать о его содержимом! Меньше знаешь, лучше спишь. Да и… безопаснее!

— Почему безопаснее?

— Больше шансов остаться в живых, а в случае чего — меньше сидеть! — усмехнулся Малина.

— В каком смысле «сидеть»?

— В прямом: в тюряге.

— Это за что?

— Как «за что»? — снова усмехнулся Малина. — А за спекуляцию валютой! Или ты считаешь, что те пять монет, которые ты в Омск отвез, не валюта?

— Пять монет? — переспросил Виктор и взглянул на Дикого, который за спиной Малины делал выразительные знаки отчаяния. — А, те… Так это же мелочи. — Виктор махнул рукой.

— Вот-вот, так и думай, что кроме тех пяти монет ты ничего больше и не видел! — ехидно сказал Малина.

— Так вот что было в чемоданчике! — якобы только что осененный мыслью, воскликнул Виктор испуганно.

— Ну что ты задрожал, как заячий хвостик? Как видишь, ты на свободе и все в полном ажуре!

— На свободе? А до каких пор? Нет, хватит! Больше не поеду! Да, еще не предупредили о билетах, а вдруг этот «мусор» заинтересовался моей персоной? Вы в стороне, а я туда? — Виктор скрестил пальцы. — Больше ни за что!

— Ну что ты заладил, как попугай? Ни за что, ни за что! Неужели ты думаешь, что мы хотим, чтобы ты сел? Да все так продумано — комар носа не подточит! Делай точно как тебе говорят, и будет полный порядок…

— Ни за что! — упрямо повторил Виктор.

— Ладно, хватит хлюпать, точно баба на похоронах! Будешь делать то, что скажу! Не забывай, что ты уже столько перевез, что для приговора хватит на троих. Так что не кочевряжься, если хочешь иметь спокойную жизнь!

— Спокойную? Да как же она теперь будет спокойной, если будешь все время ходить и оглядываться: не следит ли кто?

— Ничего, привыкнешь… Человек и не к такому может привыкнуть! А то, что будешь оглядываться, так это даже хорошо: осторожнее будешь и внимательнее… Ну, довольно, пора отпраздновать появление нового члена в нашей фирме!

— Но я еще не дал согласие! — буркнул Виктор скорее из упрямства.

— А у тебя, дружок, другого выхода-то нету: сам понял — завяз по уши!

Виктор помолчал немного, как бы взвешивая все «за» и «против», затем решительно сказал:

— Ну, хорошо, но… я должен знать, сколько я буду иметь с каждой поездки!

— А сколько бы ты хотел иметь?

— Насколько я понимаю, нас — здесь трое, в Риге — Николай Германович, это — четверо… В Омске — один, еще кому-то нужна единица. Итого — шесть, сто на шесть — шестнадцать с хвостиком, ну, хвостик отбрасываю и получается — шестнадцать процентов! Это то, что я хочу иметь с каждой доли доходов!

— Ну и мастак ты считать! — усмехнулся Малина. — Только арифметика несколько другая: многих единиц не учел! Короче говоря, будешь получать столько, что тебе хватит и на жизнь, да и твоим детям еще останется. — Малина стал разливать водку по рюмкам, как бы заканчивая разговор на эту тему.

— Ладно, черт с вами! — Виктор залпом выпил свою рюмку и тихо поставил ее на стол… Довольные друг другом, Малина и Дикой последовали примеру Виктору и вскоре разошлись по домам. Они и не подозревали, что за квартирой, в которой они «завоевывали» сердце их «нового компаньона фирмы», внимательно наблюдали сотрудники уголовного розыска, которые с волнением ожидали тревожного условного знака со стороны Виктора, и только тогда, когда Виктор позвонил по телефону и вкратце рассказал о содержании посещения его квартиры Малиной и Диким, только тогда капитан Сенцов спокойно вздохнул…

На следующее утро в кабинете полковника Забелина собралось несколько сотрудников, которые были задействованы в деле под условным названием «Золотые монеты».

— Откровенно говоря, товарищ полковник, я был очень удивлен тем, что Виктор Быстровский сам пришел на встречу с нами! Оказался совсем неплохим парнем, только сильно запутавшимся…

— Это лирика, ближе к делу, — прервал Сенцова полковник.

— Хорошо! Из разговора с Быстровским было выяснено следующее: в Риге он жил в доме дяди Светланы Пульке, причем с ней Виктор познакомился значительно позднее, чем с Николаем Германовичем, и познакомились они через Кудрина, который в первую поездку попросил Виктора об услуге: отвезти посылку своему якобы дяде! Да, интересная особенность: я уже вам докладывал о том, что Светлана Пульке живет в Москве у бабушки и, кроме дяди, живущего в Риге, родственников у нее нет, так вот Виктор совершенно случайно подслушал разговор Светланы со своим дядей, который предлагал ей сообщить о случае в кафе отцу! Виктор проследил за ней и выяснил адрес этого пресловутого «отца», и оказалось, что по нему проживает Андрей Яковлевич Телегин! Так что непонятно: почему отец? Может, имеется в виду — «отец» в смысле «глава», или «старший»? Короче говоря, предлагаю всю шайку брать! — рубанул решительно рукой по столу Сенцов и сел с видом победителя.

— А вы уверены, что знаете всех членов этого «синдиката»? А вы уже знаете, где пресс-штамп? Наконец, вы уверены, что в поле нашего зрения попал и руководитель этих преступников? — посыпались на Сенцова вопросы Леонида Ивановича, и после каждого вопроса капитан все ниже опускал свою красивую голову, не зная, что ответить на эти вопросы.

— Ничего этого вы не знаете! — подытожил полковник. — Вот и займитесь ответами! И до тех пор, пока не будете уверены, что все нити этого дела находятся в ваших руках, — никаких арестов! Слышите — никаких! И еще, коль скоро вы решили использовать Быстровского для проведения этой операции, хотя я и сомневаюсь в правильности этого решения, так вот, прошу вас запомнить: за его безопасность вы отвечаете головой! Любая неосторожность или поспешность — непозволительна! И, наконец, последнее, что мне хотелось вам предложить для внимания: отец Светланы Пульке был расстрелян в 1945 году вместе с ее дедом за участия в карательных операциях против советских людей, вот официальная справка! Вас это наводит на какие-нибудь размышления?!

15

Виктор серьезно стал заниматься подготовкой к экзаменам в институт. Он был еще слишком молод, чтобы ощущать какую-либо тревогу или страх перед возможными опасностями, которые могли его подстерегать при контактах с преступной «фирмой». Он был романтической натурой и поэтому все опасности, о которых ему говорил капитан Сенцов, оставались для него просто словами. Он чувствовал себя чуть ли не героем, ему нравилось, что приходится вести двойную жизнь. Каким-то внутренним чутьем он понял, что «фирме» не обязательно знать о подготовке к экзаменам. Виктор с радостью убедился, что ничего не выветрилось из памяти из того, что он знал в прошлом году.

В этот вечер он занимался своей любимой математикой, и все получалось до удивительного легко и просто. Он настолько увлекся, что не сразу услышал звонок в дверь.

«Кто бы это мог быть?» — пожав плечами, быстро сложил книги и тетради в стол. С Ланой и «ними» он договорился, что перед приходом они обязательно будут звонить по телефону. Звонок был настойчив. Виктор откинул одеяло на кровати в сторону, смял подушку, расстегнул несколько пуговиц на рубашке, затем взъерошил волосы и пошел открывать. Перед ним возник Дикой, который явно был навеселе.

— Что так долго не открывал? Или, быть может, вы не одни? — ухмыльнулся он.

— Да нет, просто спал… Почему без звонка? Мы же договорились! Л если бы я был не один? Зачем лишний раз «сверкать»? — Виктор был сильно раздосадован, что его оторвали от занятий.

— Я вижу, ты совсем трусом стал! Хотя, может, ты и прав. Ладно, не злись, больше не буду… — Дикой грузно шлепнулся на стул и неожиданно грустно проговорил: — Родился я сегодня, понимаешь? — Он вытащил из карманов какие-то пакеты, консервы, бутылку коньяка.

— Что же ты раньше не сказал об этом? — Виктору почему-то стало жаль его. — Подожди-ка, — бросил он и принес из своей комнаты огромную морскую раковину. — Вот, это тебе от меня… сам достал со дна!

— Спасибо, Виктор, ты отличный парень! — растроганно произнес Дикой и бережно поднес раковину к уху. — Шумит… — улыбнулся он.

Виктор старался не пить и все чаще подливал Дикому, а когда почувствовал, что тот сильно опьянел, решил его разговорить.

— Послушай, Дикой, в вашей фирме я человек новый, но и мне всегда перепадает так много денег! Сколько же получают остальные?

— Не беспокойся, себя не обижают! — Дикой уже еле ворочал языком.

— Так откуда же берутся эти монеты? — Виктор сделал вид, что не знает о том, что монеты фальшивые. — Если клад, то он не может быть безразмерным!

— Клад! — Дикой расхохотался. — Нашел кладоискателей! Мы же — фирма! Фирма! — повторил он.

— Фирма? — Виктор усмехнулся. — У любой фирмы не может быть бездонного запаса этих монет!

— О каких запасах ты говоришь? У нас нет никаких запасов и не может быть потому, что мы сами штампуем их! Сколько захотим, столько и будет! — похвастался он самодовольно.

— Ничего не понимаю! Если делаем сами, то зачем? Не лучше ли это золото просто загонять кому-нибудь? — Виктор непонимающе пожал плечами.

— Ну и чудак же ты! Золотые монеты, тем более царские, — хмыкнул он, — ценятся дороже, чем просто металл. Тем более что золота там намного меньше, чем в настоящих…

— Ах, вот оно что! — Виктор вспомнил про металлический порошок, и теперь в его мыслях просматривался кое-какой порядок. — Да-а, — мечтательно протянул он, — неплохо бы заиметь такую машинку! Это же озолотиться можно! Может, ее как-нибудь можно увести?

— Да ты и в самом деле не того… Я еще пока жить хочу! Ты смотри, как бы тебя самого «не увели»! Так спрячут, что и сам себя никогда не найдешь: руки у Антея… — Дикой неожиданно осекся и испуганно посмотрел по сторонам, его хмель как рукой сняло, лицо мгновенно стало бледным.

— Что ты замолчал? — будто ничего не заметив, спросил Виктор.

— Я замолчал? — Он постарался улыбнуться, посматривая за Виктором: слышал или не слышал, вот что интересовало Дикого в этот момент. — Давай лучше еще по маленькой. — Он начал доливать коньяк в рюмки.

— А кто такой Антей? — спокойно спросил Виктор.

— Тьфу, черт! — выругался Дикой: все надежды на то, что Виктор пропустил мимо ушей это злополучное слово, растаяли как дым. — Виктор, прошу тебя, сотри из своих мозгов это слово, ради тебя прошу об этом! — взмолился он.

— Если не скажешь, спрошу у Малины! — пригрозил Виктор.

Дикой умоляюще смотрел на Виктора, но тот молчал и выжидающе глядел на него в упор. Взвесив все «за» и «против» и понимая, что если дойдет до Малины его оплошность, то это может кончиться плачевно, Дикой нерешительно сказал:

— В общем, и рассказывать нечего… Антей, — шепотом произнес он последнее слово, так тихо, что Виктор скорее догадался, чем услышал, — это человек-невидимка…

— Ну, начались сказки! — фыркнул Виктор.

— Это ты напрасно, я правду тебе говорю: его никто не видел! Никто! А он знает обо всех!

— И обо мне? — не поверил Виктор.

— И о тебе…

— Чушь собачья! А может быть, его и нет вовсе?

— Как — нет?

— А так, миф! Мираж!

— Хорош миф, — поморщился Дикой. — Миф, который может украсть человек!.

— Как «украсть»?

— А так… Он единственный, кто остался на свободе после одного крупного дела! Тогда ты еще под стол пешком ходил… Так вот один из тех, кто был осужден, знал его в лицо…

— Ну и что?

— Вот тебе и «что»! Нет того человека! Прямо в тюряге украли! Так что мой тебе совет: забудь это слово навсегда! И чем скорее, тем лучше! Меньше будешь знать — дольше будешь жить! — перефразировал Дикой любимое выражение Малины…

— Товарищ полковник, пришел ответ из Курска.

— По поводу Телегина? Слушаю, капитан!

— Андрей Яковлевич Телегин, родился 16 мая 1919 года в деревне Оленево Курской области, погиб в 1945 году, в феврале месяце… После этого запроса, а точнее, даже до него, у меня возникло одно предположение, и я запросил из военного архива фотографию отца Светланы Пульке… Вот она — Раймонд Германович Пульке, а это — фото Телегина, правда пятнадцатилетней давности…

— Неужели Телегин и Пульке одно и то же лицо? — заинтересовался полковник. — Значит, ему каким-то образом удалось избежать расстрела, да еще и замаскироваться… Не понимаю, как же он рискнул появиться в своих родных местах? Наверняка же многие остались в живых из тех, кто его знал в лицо! Странно…

— Да нет, Леонид Иванович, странного ничего нет: вот взгляните на фото сегодняшнего Телегина! — Сенцов положил перед полковником фотографию человека, лицо которого было обезображено шрамами.

— Да-а! По всей вероятности, попал в катастрофу! А может, операция? Хотя вряд ли он пошел бы на то, чтобы так себя изуродовать… Установите за ним неусыпное наблюдение! Всю его корреспонденцию, и получаемую и отправляемую, — проверять!

— Уже наблюдаем четвертый день…

— Мне кажется, что тебе самому необходимо вылететь в Ригу, а здесь поручи заботу о Викторе лейтенанту Щукину, вроде толковый оказался дебютант!

— Очень толковый, только горячий!

— А ты придерживай немного… В общем, полагаюсь на твое благоразумие, действуй по обстановке! Желаю удачи!

…Виктор с Диким смотрели телевизор, вернее, Дикой смотрел, потягивая стакан за стаканом сухое вино, а Виктор читал письмо от Марины:

«Здравствуй, мой дорогой Витенька!

Уже час ночи, а я сижу и пишу тебе письмо… Твоего, конечно, ждать в ближайшее время нечего: ведь ты отделался поздравительной открыткой, спасибо и на том! После праздника нет сил заниматься, а экзамены на носу. Сегодня был неприятный разговор с родителями, хватаются за голову и говорят: «Что ее заставило броситься на шею первому встречному, ведь она была такая скромная!» И еще говорят, что ни в какую Москву меня не отпустят! Я, конечно, в слезы и пригрозила — не отпустят добровольно, убегу из дома! Ты знаешь, стала ужасно злая! Если бы ты меня сейчас увидел, то, наверно, не узнал бы! Я изменилась не только внешне, но и внутренне… Во мне вдруг пробудилась большая гордость! Сейчас считаю себя самой лучшей на свете! Я верна только тебе и буду верна до конца своей жизни! Раньше я ужасно переживала, представляя, что ты, вероятно, обнимаешь и целуешь другую. Сейчас тоже, конечно, переживаю, но по-другому. Найдешь ли, Вит, ты такую, которая будет любить тебя так же, как я? Ты помнишь ту музыку, которая играла тогда за стенкой и которая нам так понравилась? Так вот мне удалось достать эту пластинку, она называется «Кубинский танец»… Я эту музыку не могу равнодушно слушать! Мне сразу вспоминается наша последняя встреча…

…Что было однажды — того не вернешь,  напрасно влюбилась девчонка…

Да, «я прошлое свое с тобой благословляю…». Ты извини меня за эти тоскливые строки: сама не знаю, что на меня нашло! Просто мне кажется, что с тобой что-то происходит! Тебе трудно сейчас? Скажи, может быть, тебе нужна помощь? Знай, что я готова в любую минуту все бросить и приехать к тебе! Почему так долго не пишешь Елизавете Матвеевне? Она так переживает за тебя.

Пиши, жду… Целую, твоя Марина».

Виктор отложил письмо в стол и задумался.

— Снова из Омска? — спросил с ехидцей Дикой.

— Из Омска… — рассеянно ответил Виктор, погруженный в свои мысли.

— Что же пишет твоя красотка? — И тут же добавил: — И не надоело тебе с ней возиться?

Виктор зло посмотрел на Дикого.

— Ну-ну, не злись… Я это к тому, что она далеко, а здесь есть поближе! А жисть-то «дается человеку один раз и надо прожить ее так, чтобы не было мучительно больно за…» — все это он произносил с такой гадливой улыбкой на лице, что Виктор не выдержал и со злостью бросил:

— Дур-р-рак!

— А что, — продолжал Дикой спокойно, будто ничего не слышал, — бери от жизни все, что хочешь или что можешь. Ведь на одну зарплату живут только плебеи. А я люблю хорошо покушать, прилично «прикинуться», с иголочки, девочек в кабак сводить… А это все стоит тити-мити. — Он сделал выразительный жест пальцами.

Неожиданно раздался звонок в дверь.

— А вот и Малина! — воскликнул Дикой. — Пойду открою…

Виктор был очень удивлен, что Дикой ни словом не обмолвился о том, что должен прийти Малина, это его сильно насторожило.

— Ну что, бездельники, сидите чаи гоняете? — после приветствия сказал Малина.

— Как видишь, ударник-труженик, гоняем! — в тон ему ответил Виктор. — Каким ветром задуло к нашему самовару?

— Западным, дружок, западным! Непыльная работенка подвернулась: завтра, рано утром, в Ригу с Ланой… А вот и груз! — Он поставил на стол знакомый чемоданчик.

— Сколько? — спросил Виктор, а сам удивленно подумал, что в этот раз много настораживающих моментов: не предупредили о приходе Малины, обычно груз вручали прямо на вокзале, а сейчас за день до отъезда…

— Получишь много: двадцать пять тысяч! Так что, думаю, догадался, что этот чемоданчик весьма ценный и с него не следует спускать глаз, понятно? И сегодня, и до самых рук Николая Германовича! Это не просьба — приказ! Насчет всего остального не беспокойся: Лана обо всем позаботится.

— А вот и она, — проговорил Дикой, едва раздался звонок в дверь.

— Подожди открывать, — остановил он Дикого. — Сейчас уходим. Значит, обо всем вроде договорились… — Малина посмотрел на Виктора.

— А тити-мити на дорожку? — усмехнулся Виктор.

— A-а, чуть не забыл, — наигранно воскликнул Малина и протянул ему конверт с деньгами и билетами, затем кивнул Дикому, и все направились к выходу.

Когда Виктор открыл дверь, Лана кивнула Дикому, а на Малину посмотрела с недоумением, и Виктору показалось это странным. Когда за ними дверь закрылась, Лана бросилась к Виктору на шею с излишней веселостью.

— Здравствуй, милый, ты чем это так озабочен?

— Да так… Снова в поход!

— Так ты не рад тому, что едешь со мной?

— Да нет, что ты! Просто стало вдруг не по себе!

— А давай откажемся! — горячо предложила Лана.

— Ты что, серьезно? — удивился Виктор.

— Конечно, серьезно… Просто мне не нравится твое состояние! Мне хочется, чтобы у тебя было всегда хорошее настроение и ласковые, милые глаза!

— Ничего, все будет хорошо, — сказал Виктор и улыбнулся.

— Вот совсем другое дело! Витюша, я пойду ополоснусь пока, а ты достань все из сумки… Там столько вкусных вещей!

— Хорошо. — Виктор достал из бельевого шкафа чистое полотенце и бросил ей…

16

В это же время капитан Сенцов, приехав в Ригу, занялся изучением архивных документов. Небольшой кабинет, выделенный специально для него, служил как бы своеобразным штабом операции «Золотые монеты», и сюда стекались все новые сведения, проводились короткие совещания, обсуждались дальнейшие действия… В дверь постучали.

— Войдите, — ответил Сенцов, продолжая просматривать документы.

— Товарищ капитан, только что принесли с почты, — молодой высокий лейтенант, лицо которого очень часто покрывалось юношеским румянцем, а небольшой акцент придавал иногда фразам довольно забавную интонацию, положил перед Сенцовым бланк телеграммы:

«Москва, Главпочтамт, до востребования, Малине Павлу Петровичу. Как дела? Как Виктор? Может быть, его нужно послать ко мне отдохнуть? Вообще стоило его поругать, забывает старых друзей! Может, ошибаюсь?

В общем, жду. Уважением = Ан. Телегин».

— Все переписано точно?

— Точно до запятой!

Капитан еще раз пробежал текст телеграммы, но ничего не понял и протянул ее лейтенанту.

— Вот что, Круменьш, отдайте-ка специалистам и попросите срочно над ней поработать!

— Уже отдал, товарищ капитан, — смущенно произнес лейтенант, — я подумал, что вы захотите побыстрее…

— Молодец, Мартин!

Сенцов снова взял копию телеграммы и положил перед собой, внимательно рассматривая ее, потом встал и начал ходить по кабинету из угла в угол.

— Товарищ капитан, может быть, этой телеграммой он хочет вызвать Быстровского в Ригу?

— Я в этом почти уверен, но последняя фраза… Последняя фраза меня настораживает…

В этот момент в кабинет заглянул капитан, которого Сенцов еще не знал.

— Капитан Паулинь! — представился он.

— Капитан Сенцов!

— Поломали мы голову над текстом и ничего не нашли! Думаю, что весь смысл в подтексте.

Сенцов внимательно поглядел на копию телеграммы, будто увидев ее впервые, и неожиданно хлопнул себя по лбу.

— Мартин, срочно соедините меня с Москвой, вот телефон, — он быстро набросал несколько цифр на листке и протянул лейтенанту, который уже набирал какой-то номер.

— Так вот, товарищи коллеги, кажется, я понял смысл последней фразы: они хотят его проверить! После той вспышки и после истории с билетами они перестали ему доверять и решили организовать проверку.

— Готово, товарищ капитан! — воскликнул Мартин и протянул ему трубку.

— Щукин?.. Сенцов на проводе!

— Здравствуйте, товарищ капитан!

— Как там наш подопечный?

— Сейчас, минутку… — проговорил Щукин, доставая, по всей вероятности, свой незаменимый блокнот, куда он записывал все для памяти. — С двух часов сидел дома с Диким, простите, с Кудриным, а полчаса назад приходил к нему Малина с чемоданчиком в руках, пробыл у него недолго: через двадцать минут, когда пришла Светлана Пульке, они вместе с Кудриным тут же вышли…

— А чемоданчик? — нетерпеливо спросил Сенцов.

— Чемоданчик остался у Виктора.

— Алеша, не спускайте глаз с квартиры Виктора. Если она от него выйдет, в чем я сомневаюсь, то немедленно чемоданчик должен побывать у специалистов, но пусть будут осторожны: есть предположение, что это может быть опасно! После специалистов вернуть Виктору.

— А если Светлана не оставит его одного?

— Это не исключено… — Капитан задумался. — Тогда… тогда сделайте все возможное, чтобы побывать там со специалистами: чемоданчик должен быть проверен… Только будьте осторожнее: не спугните их! Понятно?

— Будет исполнено, товарищ капитан!

— И постоянно информируйте меня! И напоминаю еще раз — будьте максимально внимательны и осторожны! С Виктором ничего не должно случиться! Всего доброго, Алеша!

— Спасибо, товарищ капитан.

…Виктор осторожно подошел к ванной: было слышно, как шумела вода под душем. Виктор подошел к чемоданчику, раздумывая над тем, что предпринять: он должен был уже давно позвонить Сенцову; наконец, решив, что несколько минут он имеет, быстро подошел к телефону и набрал номер.

— Товарища Сенцова можно? Как «уехал»? — растерянно проговорил Виктор, но в этот момент увидел в зеркало, как Лана вышла из ванной и на цыпочках направилась в его сторону, он незаметно нажал на рычаг аппарата и тут же отпустил его. — Ты знаешь, старик, я сегодня не могу, занят… Так что обойдитесь без меня… Ну, пока! — Виктор спокойно положил трубку на аппарат и заметил, как Лана быстро вернулась в ванную.

«Теперь понятно, почему они дождались Ланку: не хотели оставлять меня одного… Что же в чемоданчике?» — Виктор медленно снова подошел к чемоданчику и, посмотрев в зеркало, притронулся к замку…

— Виктор! — услышал он голос Ланы и тут же отдернул руку. — Тебе нужно что-нибудь постирать?

— Нет, спасибо, я все отнес в прачечную! — Виктор перевел дух и вновь склонился над чемоданчиком, но в этот момент зазвонил телефон. Виктор едва не уронил чемоданчик на пол, ругнувшись про себя, быстро подошел к телефону, бросив взгляд в зеркало, увидел, что дверь в ванной приоткрылась.

— Смирновы здесь живут? — услышал он чей-то мужской голос.

— Какие Смирновы? — зло бросил Виктор и уже хотел швырнуть трубку, но неожиданно услышал: — Виктор, не трогай чемодан… Как нет Смирновых? Это какой телефон?

— Это мой телефон! А Смирновых ищите по справочной! — Виктор с трудом сохранял серьезный тон, так как узнал голос лейтенанта, который следил за ним в сквере. Положив трубку, Виктор посмотрел на чемодан, усмехнулся и подошел к ванной. — Ты скоро, Лана?

— Уже, — ответила она и тут же вышла к Виктору.

— Какая же ты холодная! — воскликнул он, обнимая ее тело, прикрытое одним шелковым халатиком.

— Я всегда холодной ополаскиваюсь, когда волнуюсь: очень нервы успокаивает!

— Эт-то т-т-точно-о, — имитируя дрожь, произнес Виктор.

— Не надо, Вит, а то мне и в самом деле холодно стало! — взмолилась Лана, и они рассмеялись…

После обильного ужина с дорогим марочным вином они прилегли на диван перед телевизором. Лаская Лану, Виктор никак не мог поверить в то, что она вносит в их отношения какую-то определенную цель, настолько ему было хорошо и спокойно с ней. Лана также прекрасно относится к нему, это он чувствовал, но он же сам видел, как она следила за ним, как обсуждала со своим дядей… Но она его там защищала! Защищала? А если бы знала всю правду? Стала бы она его защищать, если бы знала? Но неужели так можно играть чувствами и глазами? Одно из двух: либо она великая актриса, либо действительно любит его.

— Послушай, Лана…

— Да, милый…

— Ты любишь меня? — спросил он серьезно.

— И ты еще спрашиваешь? — воскликнула Лана обиженно. — Неужели ты сам не ощущаешь?

— Если любишь, то почему кое-что скрываешь от меня?

— Что скрываю? — насторожилась Лана.

— А к кому ты тоща ходила в Риге, на следующий день после драки в кафе?

— Ты что же, следил за мной? — не то устало, не то укоризненно спросила Лана.

— Да это совершенно случайно произошло… Пошел побродить по Риге, а тут тебя увидел! Удивился: ты же сказала, что неважно себя чувствуешь, и вдруг спокойно по улице идешь… Вот и пошел за тобой.

— Я ходила к… к одной подруге, — неуверенно проговорила Лана.

— Которая почему-то ходит в штанах и имеет далеко не женскую фигуру, — грустно усмехнулся Виктор и добавил: — И что ты в нем нашла? Такая страшная физиономия! После аварии, что ли?

— Ты что же, ревнуешь? — облегченно рассмеялась Лана.

— Если ты не расскажешь мне, кто это такой, то я пойду к нему и сам все выясню! — угрожающе проговорил он.

— Ну-ну, успокойся, Отелло! Коли тебе так приспичило, хотя это тебя совершенно не должно касаться, я могу раскрыть великую тайну, — со смехом сказала Лана. — Ему уже далеко за сорок, так что в любовники мне он не годится… Зовут его Андрей Телегин, он был лучшим другом моего отца, который погиб у него на руках. Одно время я жила у него. После дяди он самый близкий мне человек! Вот и все!

— А меня куда поставила, на какое; место? — обидчиво проговорил Виктор.

— Милый мой, ты у меня на самом первом месте! — воскликнула Лана и крепко обняла…

Отвечая механически на ее ласки, Виктор размышлял над ее ответом и не верил ни одному ее слову. Он и сам не мог понять, почему не верит Лане: или глаза, а может быть, интонация, с которой она рассказывал а о человеке с изуродованным лицом, но что-то его настораживало, и он решил при случае проверить свои догадки.

Еще было темно на улице, когда рано утром в дверь неожиданно позвонили.

— Кто же это может быть? — спросонья спросила Лана.

— Не знаю, — не менее ее удивился Виктор. — Сейчас пойду посмотрю. — Он быстро натянул брюки и вышел в коридор.

Его удивлению не было предела, когда он открыл дверь, перед ним стоял Алексей, собственной персоной! Правда, одет он был так, как обычно бывают одеты слесаря-сантехники: сапоги, черная хлопчатобумажная куртка, а в руках чемоданчик. За ним стоял еще один молодой парень, которого Виктор видел впервые, и тоже держал чемоданчик.

— Сделай так, чтобы мы смогли осмотреть тот чемоданчик, прямо здесь, в квартире, — быстро прошептал Алексей и указал на свой чемоданчик, который, Виктор только сейчас обратил внимание, как две капли воды был похож на чемоданчик, принесенный Малиной, а громко Алексей сказал: — Квартиру, которая под вами, заливает водой, где-то у вас здесь прорвало. — И снова шепотом: — Куда должен отправляться?

— Вы бы еще ночью пришли! — со злостью проговорил громко Виктор, показывая глазами, где находится чемоданчик. — У нас все в полном порядке м ничего не протекает! — И тихо произнес: — В Ригу, рейс — утренний, пятьсот двадцатый.

— Вот мы и проверим. — Алексей двинулся в спальную комнату и, широко распахнув дверь, заметил, как Лана быстро юркнула в кровать. — Прошу прощения, — сделав сконфуженный вид, он отвернулся. — Вы можете не вставать: я только взгляну на радиаторы и выйду. — В это время он рассмотрел, что чемоданчик стоит у входа за косяком. Поставив свой чемоданчик рядом с тем чемоданчиком, он внимательно осмотрел радиатор, установленный под окном. Потом спокойно подошел и взял чемоданчик Малины.

— Здесь вроде бы все нормально, — сказал Алексей и пошел в другую комнату.

— А я вам говорил то же самое что у нас все в порядке! — недовольно бросил Виктор.

— Да ладно. Витюша, не нервничай, все равно уже разбудили, и ты же сам знаешь, с кем имеешь дело! — тихо проговорила Лана, ласково поглаживая его руку.

— Ну вот а говорил «все в порядке»! — раздался голос Алексея.

— Вот черт! — ругнулся Виктор. — Неужели и в самом деле потоп? Пойду посмотрю…

— Может, и мне встать? — шепотом спросила Лана.

— Нет, не надо… неудобно. Зачем лищний раз показываться новым людям у меня в квартире? — недовольно проговорил Виктор и быстро вышел из комнаты.

Лана пожала плечами и осталась лежать в кровати, удивленная тоном Виктора. Но, немного подумав, отнесла это за счет того, что он просто недоволен что разбудили. Совершенно случайно ее взгляд остановился на чемоданчике, и ей показалось, что он стоит как-то не так. Она быстро вскочила с кровати и бросилась к чемоданчику… Попыталась его открыть, но он был заперт! Немного постояв над ним, она тяжело вздохнула, поставила его на место и снова легла в кровать.

Виктор, войдя в комнату, где находились Алексей со своим напарником, обнаружил огромную лужу воды около радиатора и растерянно воскликнул:

— Представляю, что творится там, внизу!

— Да, уж понаделали вы нам и своим соседям забот! — весело проговорил Алексей, завинчивая пробку радиатора. В это время его напарник колдовал над чемоданчиком, прослушивая его каким-то прибором, рассматривая его края лупой, а затем осторожно открыл его… вскоре он закрыл чемоданчик, сложил инструменты в свой Чемодан, медленно поднялся и дал знать Алексею, что закончил работу. Алексей знаком показал Виктору на комнату, где находилась Лана, и Виктор направился к ней.

— Представляешь, действительно прорвало батарею: всю комнату залило… Хорошо еще при нас, а если бы мы уже уехали? — Виктор облегченно вздохнул.

— Вы извините, но я хочу еще взглянуть, на всякий случай, раз там случилось, то нелишне убедиться получше, — проговорил Алексей, заглядывая к ним в комнату.

— Пожалуйста, пожалуйста! Вы уж извините, что бурчал на вас! — миролюбиво проговорил Виктор.

— Ничего, я понимаю… Дело молодое! — усмехнулся Алексей, красноречиво взглянув на Лану, которая тут же вся вспыхнула и отвернулась к стенке, и этого мгновения Алексею было достаточно, чтобы моментально подменить чемоданчик и поставить его так же, как он стоял.

— В общем, здесь все-таки нормально, а там мы все исправили и затянули… Больше, думаю, не прорвет!

— Спасибо большущее, сейчас я вас провожу!

— Не за что… Спокойной ночи, барышня! — бросил Алексей Лане, но та ничего не ответила и даже не повернулась в его сторону. Перед дверью Алексей шепнул: — Этот рейс — твоя проверка! Не доверяют!.. Может, откажешься?

— Ни в коем случае! — тихо, но упрямо ответил Виктор.

Алексей молча взял за руку своего напарника и поднял ладонью вверх: она была вся вымазана какой-то черной краской. Виктор удивленно пожал плечами.

— Несмываемый состав, — пояснил Алексей. — Смотри там: никакой самодеятельности… Действуй только так, как договорились тогда! Понял?

— Конечно, понял! — поморщился Виктор и закрыл за ним дверь.

— Что так долго? — спросила Лана нервно.

— Торговался!

— В каком смысле? — не поняла она.

— Червонцем отделался, а хотел четвертак! — пояснил Виктор.

— Да черт с ним, с этим червонцем! — бросила Лана и потянула Виктора к себе…

А в Риге группа под руководством капитана Сенцова проводила кропотливую работу, связанную не только с временем настоящих событий, но и с делами давно минувших дней, точнее, давно минувших лет. Сенцов давно понял, что ниточки нынешнего дела ведут к тому, которое было раскрыто более двенадцати лет тому назад. Проводя некоторые параллели с прошлым делом, капитан убедился в том, что главное сейчас — нащупать руководителя, точнее, «хозяина» подпольной фирмы золотых дел «мастеров». Уже были определены некоторые ниточки, ведущие в северные города страны, те города и селения, которые тесно связаны с добычей золота. Все подозрительные объекты взяты под наблюдения и в любой момент могли быть арестованы. Несколько минут назад капитан Сенцов получил увесистый пакет из МВД Коми АССР. Распечатав, Сенцов стал внимательно перебирать документы, высланные по его личному запросу. Здесь были и копии различных допросов интересующих капитана людей, и писем, связанных с тем процессом… Сенцов перевернул последний листок и устало откинулся на спинку стула, его лицо выражало разочарование. Он отодвинул в сторону кипу бумаг и глубоко вздохнул. Подумал, что неплохо было бы заснуть минут на шестьсот… Сенцов улыбнулся и начал рисовать на чистом листе бумаги фигурки сказочных монстров… Неожиданно его мозг выкинул для его информации одно слово, которое он услышал от Виктора Быстровского: мифологическое имя — Антей! Сенцов удивленно и напряженно стал вспоминать, почему это слово всплыло в его памяти только сейчас? Что натолкнуло? Он давно убедился в интересной особенности своего мозга, который держит где-то в уголках памяти на первый взгляд незначительную информацию и выдает только в тот момент, когда эта информация связана с решением какой-либо конкретной задачи… Что же сейчас натолкнуло на это слово? Сенцов попытался внимательно пробежать по минутам последний час, но вроде ничего существенного не произошло: говорил с Мартином, потом ожидал Москву… потом принесли бумаги из МВД Коми АССР… Стоп! Сенцов неожиданно схватил и придвинул кипу бумаг ближе к себе, начал лихорадочно их перебирать… один лист, другой… еще… пятый… десятый, все не то… но вот он схватил пожелтевший от времени листочек: это был протокол допроса подсудимого Ключникова… Пробежав его глазами, капитан отыскал именно то место, которое было необходимо:

«— …он невидим, его никто не знает, но он есть, поверьте мне, есть…

— Да кто — «он»? — вопрос следователя.

— Я знаю только его имя — Антей!..»

После этого Сенцов быстро отыскал, среди различных копий записок прошлого дела, одну, которая была подписана только буквой — «А». В его голове проносился вихрь различных мыслей, он сейчас был похож в буквальном смысле слова на собаку-ищейку, которая взяла след преследуемого зверя. Он чувствовал, что находится близко к решению, очень важному решению… И мозг напомнил еще об одной информации!

Капитан быстро поднял трубку и набрал номер:

— Мартин?.. Принеси мне, пожалуйста, копию телеграммы на имя Малины, — попросил он, уже заранее зная, что решение наконец найдено и телеграмма нужна только для проверки. «Ну, что же, гражданин Антей, вы решили, что непобедимость мифологического героя перейдет и к вам, как и имя! Не выйдет!» — Капитан встал, резко отодвинул стул в сторону. В этот момент вошел Мартин и положил на стол копию телеграммы.

— Все точно! — воскликнул Сенцов и удовлетворенно потер ладони, а увидев удивленный взгляд Мартина, добавил: — Вот видишь подпись — «Ан. Телегин»?

— Ну и что? — пожал тот плечами.

— Так вот, это очень важно, что не «А. Телегин», а именно — «Ан. Телегин»!..

17

В тот день, когда Виктор с Ланой выехали в Ригу, к дому Виктора подошел Дикой. Быстро и внимательно огляделся по сторонам и, не заметив ничего подозрительного, а на гуляющую с детской коляской молодую маму не обратив никакого внимания, вошел в подъезд и пешком поднялся к квартире Виктора. Подождал немного, прислушиваясь, не идет ли кто, затем решительно подошел к дверям квартиры, достал ключ и открыл дверь. Осторожно вошел, прикрыл дверь и, не включая света, вошел в ванную комнату. Просунул руку за зеркало и достал оттуда какой-то клочок бумаги. Пробежав быстро написанный на нем текст, он подошел к телефону.

— Это ты, Малина? — взволнованно спросил он.

— Да… Что-нибудь есть? — насторожился Малина.

— Даже не знаю… И да и нет.

— Читай, не тяни кота за хвост!

— Ну, слушай: «Чемоданчик не трогал! Рано утром приходили слесаря! Протекла батарея в столовой и залило соседей?.. Поехали!» — Дикой замолчал.

— Ну, дальше! — нетерпеливо проговорил Малина.

— Это все! Да, после «соседей» — стоит вопросительный знак…

— Ты не ошибся?

— Вроде не слепой.

— Тогда вот что…

Неожиданно раздался звонок в дверь.

— Кто-то звонит в дверь! — испуганно, но негромко сказал в трубку Дикой. — Подожди у телефона, я перезвоню! Если через десять минут звонка не будет — мотай срочно в Ригу, понял?

— Ты это за кого меня держишь? — вспылил Малина. — Перетрухал, что ли? Если твой «хвост», то рви через балкон… Жду десять минуту телефона, потом в пять у почтамта, все!

Дикой на цыпочках подошел к дверям, где не переставал трезвонить звонок. Он прислушался, начали стучать в дверь, а потом Дикой услышал женский голос, который показался ему чем-то знакомым.

— Виктор! Открой! Я же знаю, что ты дома! Открой! Я видела, как к тебе вошел Дикой!

И тут Дикой понял, кто стучит в дверь Виктора: Марина! Вначале он хотел промолчать, но последняя фраза заставила его переменить решение. Он открыл дверь.

— Дикой! — воскликнула Марина, не ожидая того, что дверь откроет не Виктор.

— Что, удивлена? — усмехнулся Дикой, а глаза бегали по сторонам.

— Позови Виктора! — сказала Марина, не заходя в квартиру.

— А его нет! — Дикой театрально развел руками в стороны.

— Как «нет»? — растерялась Марина.

— А так… Он в Ригу уехал, дня на три-четыре.

— А что ты здесь делаешь? — Она пыталась заглянуть через его плечо, явно не поверив в то, что Виктора нет в квартире.

— Если не веришь, то можешь пройти, — усмехнулся снова Дикой и отошел в сторону. — А я тут потому, что попросил Виктора одолжить квартиру на то время, пока его здесь не будет, — спокойно добавил он.

— Только учти — без рук! Полезешь — закричу! — угрожающе проговорила Марина и смело вошла в квартиру. Он быстро прикрыл дверь и пошел за ней. Марина пошла проверить все комнаты, а он набрал номер Малины.

— Это, оказывается, одна наша общая знакомая пришла! — сказал Дикой и тихо добавил: — Она видела, как я вошел сюда — пришлось впустить…

— Черт! — вырвалось у Малины. — Тогда вот что…

Марина прошлась по квартире, заглядывая во все уголки и все еще не веря в то, что хозяина нет дома. Она хотела сделать ему сюрприз и поэтому не предупредила о своем приезде. Удивило ее не то, что Виктор уехал в Ригу, а то, что он оставил ключи Дикому. Марина посмотрела на Дикого, который разговаривал по телефону, и заметила, что его лицо выглядит взволнованным и тревожным, а когда он заметил, что Марина смотрит на него, то попытался изобразить на лице улыбку и спокойствие. Совершенно безотчетно Марина решила выяснить причины своей тревоги. Дикой положил трубку и натянуто улыбнулся.

— Ты что же, все еще не можешь забыть тот вечер? — проговорил он, продолжая о чем-то усиленно думать.

— А я и не забуду никогда! — упрямо сказала Марина.

— Ну и напрасно, — озабоченно проговорил Дикой и подошел к радиатору, который «чинили» Алексей с напарником: батарея действительно подвергалась воздействию инструментов. — Ты посиди минут пять здесь, я только до соседей сбегаю, аврал был сегодня ночью. — Он кивнул на радиатор, затем быстро вышел из комнаты. Марина слышала, как стукнула входная дверь, и растерянно остановилась посреди комнаты, не зная, что предпринять. Затем подошла к столу, где стоял телефон, и хотела позвонить, но неожиданно телефон сам зазвонил, совершенно машинально она подняла трубку и, понимая, что совершила оплошность, хотела опустить ее, но тут услышала чей-то мужской голос, который просил к телефону Виктора.

— А его нет, он в Ригу уехал! — решительно ответила Марина и добавила: — Может, ему что передать?

— А кто это говорит? — услышала она удивленный голос.

— Это… Это его знакомая. А почему это вас так интересует?

— Как вас зовут? — не обращая внимания на вопрос Марины, спросил снова голос.

— Меня?.. Марина.

— Как вы туда попали?

Но на этот вопрос Марина ответить уже не смогла: сильный удар обрушился на ее голову и словно тысячи солнц сверкнули в ее глазах, и она решила, что это взорвался телефон, но тут же сознание покинуло ее, она выронила из рук телефонную трубку и упала на ковер, неловко подвернув под себя руку… Какая-то мощная рука подхватила телефонную трубку, из которой доносилось тревожное: «Алло! Алло! Как вы туда попали? Почему не отвечаете? Алло!» — и эта же рука мягко положила телефонную трубку на аппарат. Затем эти руки подхватили бездыханное тело Марины и отнесли на кухню. Там они, ощупав место удара на голове Марины, небрежно стукнули этим эке местом о край стула и положили телэ так, чтобы было полное впечатление того, что Марина упала и ударилась головой о край стула. Придав телу нужное положение, эти руки вложили коробку спичек в одну руку Марины и незажженную спичку в другую, затем пустили газ в одной газовой конфорке, закрыли дверь в кухню и входную дверь квартиры…

Когда Виктор с Ланой вошли в дом Николая Германовича, его там не было.

— Он, наверное, в театре… Хочешь, вместе сходим?

— Нет, Ланочка, я лучше попытаюсь поспать… Устал очень, — ответил Виктор и зевнул.

— Ну, хорошо, — немного подумав, согласилась Лана. — Только не выходи из дома — покусает без меня! — Она засмеялась, сделав вид, что пошутила.

Виктор проводил ее взглядом. Калитка стукнула. Виктор начал быстро осматривать дом, стараясь быть максимально внимательным… Он побывал во всех четырех комнатах, ощупывая и осматривая каждый угол в них, заглядывая за каждый шкаф, каждый мебельный предмет в доме, но ничего похожего на пресс не находилось. Открывая шкафы и ящики, он сначала внимательно запоминал, в каком порядке в них находились вещи, и после осмотра все возвращал в первоначальное состояние. Вскоре в доме не осталось ничего, что бы он не осмотрел, но все было тщетным. Тогда Виктор принялся за полы, вглядываясь в каждый сантиметр, но никаких люков или щелей не обнаружил. Он растерянно остановился посредине большой комнаты, не зная, что предпринять в данной ситуации… Одно из двух: либо здесь нет никакого пресса, либо… либо он плохо искал! Времени оставалось катастрофически мало: с минуты на минуту должна вернуться Лана с дядей, либо одна, и может получиться так, что больше такого удобного случая не подвернется…

И тут, как неоднократно бывает в острых ситуациях, Виктор неожиданно вспомнил, что Николай Германович, когда он привозил ему чемоданчик, всегда уединялся в своей комнате, напоминающей библиотеку: все ее стены были усеяны книжными стеллажами… Да и вообще Николай Германович большую часть времени предпочитал проводить в своей комнате. Не там ли сокрыта тайна пресса?.. Виктор бросился туда и начал все снова внимательно осматривать, вскоре его настойчивость была вознаграждена: он заметил, что пол около одного края книжных полок немного потерт. Создавалось впечатление, что здесь была дверь, которая, открываясь, задевала пол, оставляя за собой след. Дверь? Но почему была? Может быть, сам стеллаж является дверью? Сдвинув немного вторую часть стеллажа в сторону, он убедился в своей правоте, обнаружив петли! Виктор попытался открыть дверь-стеллаж, но ничего не получилось, а тут послышался шум и радостный лай собаки во дворе. Виктор моментально вернул стеллаж на место и бросился в свою комнату…

…Капитан Сенцов только что вернулся от Мартина, который вел наблюдение за домом Николая Германовича, затесавшись в группу ремонтников дороги, вскрывавших брусчатую мостовую.

— Товарищ капитан, вас уже дважды спрашивал полковник Забелин, — проговорил дежурный офицер.

— Что-нибудь передавал? — Сенцов мгновенно почувствовал, что там, в Москве, что-то произошло серьезное, коли так настойчиво звонит сам Забелин.

— Просил сразу же, как вы придете, соединить с ним! — проговорил офицер, набирая Москву.

— Капитан Сенцов?.. Здравствуйте, — вскоре усушшал он голос Леонида Ивановича. По тону полковника Сенцов понял, что не ошибся в своих предчувствиях: — Убит Кудрин, в тяжелом состоянии находится Марина Савчук… Исчез Малина! Предполагаю, что именно он виновник этих двух преступлений.

— Да как же Савчук оказалась в Москве? И почему убит Кудрин? — Сенцов был совершенно растерян от этих страшных новостей.

— Думаю, Виктора хотела порадовать… Эх, дочка — дочка! Небольшая, но роковая случайность, которой не должно было быть, — Сенцов услышал металл в голосе полковника, — привела к таким трагическим последствиям… Щукин побывал в квартире в качестве слесаря и вместе с Семеновым проверил чемоданчик… Убедились в том, что Виктору действительно не доверяют: при вскрытии человек покрывается несмываемым черным составом. Что-то, вероятно, смутило Пульке, и она, вероятно, оставила знак Дикому, у которого был ключ от квартиры Виктора… Когда Кудрин-Дикой вошел в квартиру, неожиданно пришла Савчук, что и решило ее судьбу. Правда, это все предположения, но факт остается фактом… В общем, весь план пошел кувырком! Я вылетаю в Ригу… Попытайся вырвать Виктора из их лап, Володя! Я почти на восемьдесят процентов уверен, что Малина отправился в Ригу! Установите наблюдения за вокзалом и аэропортом: любой ценой не допустите Малину к встрече с кем-либо вообще и Виктором тем более! Повторяю — головой отвечаете за Быстровского!

Услыхав короткие гудки из трубки, Сенцов медленно опустил ее на аппарат. «Эх, Алексей, Алексей! Все к чертовой матери!» — подумал Сенцов, уверенный, что Алексей допустил какую-нибудь оплошность во время своего посещения квартиры Виктора. Сенцов отыскал в своей папке фотографию Малины и попросил ее срочно размножить. После этого направился к начальнику управления… Сложный механизм Управления внутренних дел действовал быстро и четко: не прошло и двух часов с момента разговора с Москвой, как в различных пунктах возможного появления Малины патрулировали сотрудники управления с фотокарточками в кармане. Единственная установка — любой ценой задержать преступника! При задержании соблюдать осторожность: вооружен!

После Управления внутренних дел Сенцов направился к бригаде дорожных ремонтников, работавших напротив дома Николая Германовича. То есть к Мартину.

— Какие новости? — спросил Сенцов, открывая папку, чтобы не привлекать внимания со стороны.

— Пока все без изменений: только что вернулась Светлана и, по всей вероятности, немного растеряна, — тихо отвечал Мартин.

— Почему ты так решил?

— Во-первых, она не сразу подошла к дому, как бы раздумывая о том, стоит или не стоит идти, а во-вторых, осматривалась по сторонам…

— Это уже серьезнее, — озабоченно проговорил капитан.

— Что-нибудь случилось?

— Убит Дикой-Кудрин, и Малина направился сюда, — коротко ответил Сенцов. — Вот его фотография.

— Прокол? А как же Быстровский?

— Будем думать…

…Виктор с Ланой сидели за столом, когда раздался телефонный звонок. Она вздрогнула, вскочила с места, подняла трубку:

— Слушаю… Наконец-то, дядя, я волноваться начала: приехала в театр, а мне говорят, что еще не приходил…

— Так нужно было. Он рядом? — глухо спросил Николай Германович.

— Да, а что? — проговорила Лана, машинально взглянув на Виктора. И он, догадавшись, что речь идет о нем, встал из-за стола и невозмутимо проговорил:

— Ты что будешь: кофе или чай? Пойду поставлю…

— На твое усмотрение, — облегченно ответила Лана.

Виктор вышел из комнаты и тихо затаился за дверью.

— По-моему, он понял, что говорят о нем, и деликатно вышел из комнаты на кухню…

— И прекрасно! Что-нибудь заметила?

— Вроде нет… К чемоданчику не прикасался и не проявлял интереса, ни там, ни здесь. Но рано утром там приходили сантехники…

— Ну! — нетерпеливо подгонял Николай Германович.

— Да, собственно, и все. Покрутились… отремонтировали батарею и ушли. Правда… — Она замялась.

— Говори! Все говори!

— Чемоданчик у слесаря был, по-моему, точно такой же… Может быть, это ерунда!

— Так-так… — задумчиво пробормотал он. — Это уже… Вот что, сделаешь следующее…

Не отрывая трубку от уха, Лана взяла шнур в руки и пошла к дверям. Виктор метнулся на кухню, и когда Лана прислушалась — Виктор напевал что-то на кухне и гремел посудой… Лана успокоилась и вернулась на место.

— Ты меня слушаешь?

— Конечно, дядя, я все поняла! — положив трубку на аппарат, Лана задумалась. И вздрогнула, когда Виктор вошел в комнату.

— Я остановился на кофе, — невозмутимо сказал Виктор, — правда, оно сбежало от меня…

— Не «оно», а «он», — поправила Лана.

— Он или не он, а убежало, — махнул Виктор рукой.

— Виктор, тебе еще придется немного поскучать без меня; мне срочно необходимо сходить к одному человеку…

— К Телегину? — усмехнулся Виктор.

— Да, дядя попросил ему что-нибудь купить… Заболел он, — как бы оправдываясь, ответила Лана. Увидев кислую физиономию Виктора, добавила: — Я ненадолго, но если хочешь, то можешь выйти прогуляться и встретить меня у нашего кафе, хочешь?

— А как же собачка? — ехидно спросил Виктор.

— А собачке мы скажем, чтобы она вас не трогала, — в тон ему ответила Лана. — Если боишься, то пойдем сейчас, со мной…

— Нет, я встречу тебя через час, у нашего кафе, а сейчас поваляюсь немного. — Виктор сладко потянулся, затем крепко поцеловал ее в губы. Нежно ответив на его поцелуй, она нехотя отстранилась от Виктора, затем обхватила руками его голову и внимательно посмотрела в глаза, как будто желая сказать что-то важное, но не решилась и лишь проговорила с какой-то тоской:

— Не скучай без меня и ничего… не бойся, — неожиданно добавила Лана, затем сама крепко обняла его и быстро поцеловала в губы.

Виктор почувствовал, что Лана сильно взволнована, более того, просто боится, но, чтобы не вызвать подозрений, не допытывался причины, да, кроме того, ему необходимо было остаться одному, чтобы попытаться еще раз открыть тайник.

Виктор из-за шторы проследил за Ланой в окно и увидел, как она что-то сказала собаке, после чего Рекс завилял хвостом и направился к своей будке. Лана бросила взгляд в сторону окна, за которым стоял Виктор, но штора надежно скрывала его. Он снова отметил тревогу на ее лице…

Произошло что-то непредвиденное, мелькнула мысль у Виктора. Что-то снова насторожило членов «фирмы», и снова нужно ожидать какой-либо проверки… Сначала, когда Лана сказала, что направляется к Телегину, Виктор хотел проследить за ней, но тут же отбросил эту мысль, так как не узнал пока тайну книжной полки, а кроме того, вспомнил о предостережениях Сенцова…

Однако он сразу приступил к делу, ощупывая каждый сантиметр злополучной книжной полки. Он обратил наконец внимание на один гвоздь, который немного вышел из паза. Осмотрев его внимательно, Виктор убедился, что его держит не стена, в которую он был вбит, а нечто другое, так как паз был намного шире самого гвоздя. Подумав, он осторожно надавил на шляпку гвоздя, и тот легко вошел в стену, а книжная полка медленно подалась на Виктора, чиркая по полу, и перед ним открылся вход в небольшую темную комнатку, посредине которой, в полу, виднелось отверстие с лестницей, ведущей вниз. Виктор чиркнул спичкой, и она осветила нижнюю комнату, несколько больших размеров, чем верхняя, но все внимание Виктора было привлечено тем, что стояло внизу посередине: пресс! Почти такой же, каким его описывал капитан, а вокруг, на небольшой высоте над металлическим полом, стояли какие-то формы, сооружения, похожие на кузницу, и многое другое. Справа в стене была вделана большая вытяжная труба… Неожиданно Виктор услышал звонок прямо в этой комнате. Увидев телефон, он решительно поднял трубку.

— Вас слушают, — спокойно произнес Виктор.

— Виктор, это ты?

— Да, я… — ответил он недоуменно, не сразу сообразив, что голос, который он слышит, принадлежит Малине, а когда понял, то решил сделать вид, что не узнал его. — Кто вы и что вам нужно? — спросил он невозмутимо.

— Я от Дикого…

— От Дикого? — Виктор изобразил удивление в голосе. — Что случилось?

— Случилось… Ты один? — Виктор понял, что Малина чем-то сильно взволнован.

— Один…

— А где… где Николай Германович? Лана?

— Он звонил недавно, должен скоро прийти, а Лана пошла к Телегину, но ненадолго.

— К кому? — невольно воскликнул Малина.

— К Андрею Телегину… — повторил Виктор.

Долго трубка молчала, и Виктор хотел положить ее, но тут снова раздался голос Малины:

— Слушай меня внимательно: через тридцать — сорок минут к тебе придет один человек… Откроешь ему и проведешь в комнату, где библиотека… Дальше он все тебе расскажет, что надо делать, понял?

— А кто ты такой, чтобы мне тебя слушать?

— Делай, что тебе говорят, и не задавай лишних вопросов! — бросил Малина и добавил недвусмысленно: — Это в твоих интересах! Все!

Виктор услышал гудки и повесил трубку. Затем быстро поднялся наверх, закрыл за собой дверь-полку и выглянул в окно… Неожиданное появление Малины наверняка связано с какой-нибудь неприятной неожиданностью, и Виктор решил, что пора воспользоваться телефоном, который ему дал Сенцов для крайнего случая.

18

А в это время к Сенцову, который был еще рядом с бригадой ремонтников, подошел сотрудник, возглавлявший группу по захвату Малины. Увидев его, капитан Сенцов сразу почувствовал, что в механизм тщательно продуманной операции вновь вкралась какая-то случайность, которая может поставить, если уже не поставила, под удар всю операцию.

— Товарищ капитан, Малина уже где-то в городе, — опустив голову, проговорил тот, и Сенцов неожиданно вспомнил его фамилию — Недругов!

— Проворонили! — бросил он укоризненно. — Откуда узнали, что он в городе?

— Приходил в театр и интересовался Николаем Германовичем…

Сенцов понял, что сейчас нельзя терять ни секунды.

— Мартин, срочно оцепить весь квартал, но незаметно, чтобы никаких подозрений со стороны! При появлении Малину арестовать, но без шума и крика! Ну а вы, лейтенант Недругов, — взглянул он на лейтенанта, — срочно к Телегину, но пока не брать… Ни в коем случае не допустить его встречи с Малиной! Но и не упустить! А Виктором я займусь сам! Все!

Мартин и Недругов разошлись в разные стороны, а Сенцов направился к ближайшему телефону-автомату:

— Виктор, если ты не один, то говори что угодно и слушай…

— А я только что хотел вам звонить, — обрадовался Виктор. — Я уже знаю, где станок! — воскликнул он.

— Бог с ним, со станком, хотя и молодец… — Сенцов думал, говорить или нет про Малину. — Убит Дикой и тяжело ранена… Марина. — Нет, Сенцов не мог не сказать об этом.

— Что? — воскликнул Виктор. — Кто? Кто это сделал? Как она оказалась здесь?

— Не здесь: в Москве. Это Малина…

— Малина? Но он только что звонил!.. Теперь все понимаю…

— Что понимаешь?

— Был нервный такой… Изменил голос, думал, что я его не узнаю! Сказал, что посылает сюда человека… Думаю, хотят ликвидировать или забрать пресс…

— Виктор, закройся на ключ и никому не открывай, понял, никому. Если я приду, то крикну. Будь осторожен, никому! — повторил он и положил трубку.

«Маришенька! Как же ты там оказалась?» — Виктор крепко стиснул зубы. Затем запер все двери на ключ и на засовы, отыскал в инструментах тяжелый молоток и спрятался за тяжелую штору на окне, так как услышал чьи-то шаги.

— Виктор! — узнал он голос Ланы и, быстро сунув молоток под пиджак, вышел из-за шторы, стирая напряжение улыбкой.

— Хотел напугать тебя, а ты пришла с другой стороны!

— Что же ты не пришел к кафе? Я подумала, что ты заснул…

Виктора интересовало, знает Лана о приезде Малины или нет?

— Только что звонил Малина, он в Риге.

— Малина? — удивленно воскликнула Лана. — Зачем он здесь?

— Не знаю… Изменил голос и притворился порученцем Дикого. Сказал, что пришлет человека, которому я должен буду подчиняться…

— А почему он сам… — Но неожиданно осеклась на полуслове и побледнела, заметив кого-то в окне. Виктор проследил за ее взглядом и увидел, как к дому подходит какой-то старик с черной окладистой бородой… Что-то знакомое показалось в походке старика, но Виктору некогда было размышлять над этим, так как Лана схватила его за руку и увлекла в комнату дяди. Ничего не успев сообразить, Виктор подчинился и с удивлением понял, что Лана подводит его к знакомой книжной полке с тайником и нажимает на знакомый гвоздь, но тут случилось непредвиденное: что-то заело в механизме, и дверь не открылась.

— Лана, что с тобой? Что случилось? — спрашивал Виктор с улыбкой, будто его забавляла эта игра в прятки.

— Ты что, не узнал старика? Это же Малина! — чуть не плача от бессилия, проговорила Лана, все еще надеясь открыть дверь. Наконец, после безуспешных попыток, опустилась на стул.

— Это конец! — обреченно проговорила она.

— Может, ты объяснишь, что же случилось?

— Не знаю что, но Малина пришел за тобой…

— Ну и что? — улыбнулся Виктор.

— А то! Там, где Малина появляется неожиданно, — там жди худшего! А я люблю тебя, Виктор, я действительно люблю тебя и даже сказала об этом отцу!

— Тому, который Телегин?

— Ты догадался? Так вот он обещал, что будет все хорошо, но боюсь, что не успеет… Я же сама виновата! Зачем я поставила знак вопроса? Зачем? — Она заплакала.

— Успокойся, милая, успокойся… Какой знак? О чем ты говоришь?

— Знак о сантехниках, что я наделала? — Она еще больше зарыдала.

— Все будет хорошо, успокойся, милая…

В это время он услышал, как дверь на кухне тихонько скрипнула.

— Я же забыла запереть за собой дверь! — воскликнула она в отчаянии.

— Теперь поздно об этом… — Виктор взял ее за руку и потянул за собой, еще не зная, что предпринять и куда уйти, чтобы миновать нависшую опасность. Бросив взгляд на окно, он стал быстро его открывать, а Лана бросилась к столу и что-то достала из ящика…

— Куда это вы так торопитесь, дружок? — услышал Виктор знакомый голос и, обернувшись, увидел того старика, которого видел в окне. Малина сорвал свою бороду и распрямился.

— Привет от Малины? — усмехнулся Виктор.

— Смотри, какой догадливый молодой человек! — кивнул Лане Малина. Она стояла какая-то бледная и держала правую руку за спиной. — Ну, так скажи-ка, дружочек, за сколько купили тебя мусора? — процедил он сквозь зубы.

— Да вы с ума сошли! — воскликнула Лана. — Вы что — шутите?

— Разве этим шутят, милая… Ну говори, пока я добрый!

— Что говорить с тобой? Я никогда и никому не продавался и продаваться не собираюсь! Понял? — спокойно проговорил Виктор, стараясь ближе продвинуться к Малине, и тот почувствовал это.

— А ну, стой, сопляк! — тихо бросил ему Малина и выхватил из-за пояса пистолет.

— Подожди, Филин! — воскликнула Лана и шагнула в сторону Виктора. — Я хочу сама его кое о чем спросить.

— Стоять! — прорычал Малина. — Откуда тебе известно это слово?

— От того, кто тебе его дал! — спокойно ответила Лана и пошла в сторону Виктора.

— Не верю! Стоять на месте! — снова закричал Малина, вскидывая пистолет. Но тут неожиданно раздался телефонный звонок, прозвучавший в напряженной обстановке настолько громко, что все невольно оглянулись. Виктор воспользовался этим мгновением и прыгнул на Малину, но тот был настороже и успел выстрелить. Словно железным прутом ударили Виктора по животу, но он, превозмогая боль, схватил Малину за плечи и потерял контроль над собой, ничего не слыша и не видя вокруг, ощущая только ненависть к этому человеку. Сквозь пелену сознания слышал еще выстрелы, но очнулся только тогда, когда тело Малины обмякло в его руках и соскользнуло на пол… Стоя на коленях, Виктор поразился неожиданной тишине в доме, которая окружала его. Сильная боль в животе напомнила о себе, и Виктор посмотрел, откуда исходит боль. К своему изумлению, он заметил, что боль была под молотком. Распахнув пиджак и рубашку, увидел огромный синяк на животе и кровь на боку. Пуля попала в молоток и скользнула вдоль тела… Медленно поднявшись с колен, он увидел Лану, лежавшую около стола, свернувшись калачиком: так она любила засыпать, и, просыпаясь утром, Виктор часто заставал ее в такой позе. Рядом с ней валялся пистолет. Виктор подполз к ней и осторожно перевернул на спину. Сквозь руки, которые она держала на груди, проступала кровь.

— Ланочка, потерпи немного, потерпи… Сейчас я врача приведу! — чуть не плача говорил Виктор, поглаживая и целуя ее руки. Неожиданно Лана открыла глаза и что-то прошептала. Виктор не расслышал и приблизился прямо к ее губам.

— Не надо… милый, — тихо шептала она, и с каждым словом кровь шла сильнее. — Не отходи от меня… не надо никого… будь рядом… Я люблю тебя…

— Не разговаривай, Ланочка, тебе нельзя разговаривать, — шептал Виктор, глотая слезы и целуя ее руки.

— Ты плачешь?.. Не смей плакать… слышишь,'не надо… все хорошо… все было пре…красно… я люблю тебя, Вик… — Она недоговорила и потянулась к нему, чтобы поцеловать, но вдруг ее тело вздрогнуло, а губы улыбнулись ему…

— Лана! Лана-а-а! — закричал Виктор, но ее голова бессильно откинулась назад, а руки, зажимающие рану на груди, разжались. Виктор нежно прижался своими губами к ее холодеющим губам и замер. Он не слышал, как в дом вбежали сотрудники во главе с Сенцовым, не помнил, как отвечал на его вопросы о случившемся и о тайнике. Единственное, что ярко запечатлелось в его памяти за тот промежуток времени, было то, когда мимо него пронесли тело Малины и на его лбу зияла страшная кровавая рана, сотворенная рукой Светланы Пульке…

Виктор пришел в себя в больничной палате: доктор, осматривавший ранение, направил его в стационар. Доктор был удивлен случайностью с молотком, которая, возможно, спасла Виктору жизнь. При первом же обходе Виктор обратился к врачу с просьбой отпустить его в Москву, но тот заверил, что ранее чем через десять — пятнадцать дней выписать его не имеет права.

— Доктор, я не могу так долго здесь лежать, понимаете, не могу… Мне в Москву надо! Товарищ доктор, прошу вас. — Виктор едва не плакал, уговаривая доктора, его нервы были настолько взвинчены страшными событиями, что только мысль о Марине держала его более-менее в нормальном состоянии. Все время перед глазами мелькала страшная рана на лбу Малины, проносились видения умирающей Ланы… Его терзала мысль о том, что только благодаря Лане он остался жив! Он остался жив, а она погибла! Сжимая от бессилия кулаки, он думал: что, если бы было можно прокрутить время назад, тот момент, когда Лана кинулась закрыть его от Малины. Теперь-то он знал, что делать… Виктор заскрипел зубами и не заметил стона, вырвавшегося из его груди… Кто-то притронулся к нему, Виктор медленно повернул голову и увидел капитана Сенцова.

— Лану спасти не удалось, — тихо проговорил он.

— Как?! — вырвалось у Виктора. — Она была еще жива?

— Да, скончалась уже в больнице… Когда пришла в себя, то просила передать тебе, чтобы ты простил ее за все… А полковнику сказала, что ты ни в чем не виноват… Что ты не знал ничего…

— Нет, это я во всем виноват… я… я… если бы не я — она была бы жива… Да что же это такое?! Мама! Мамочка! — неожиданно закричал Виктор и сильно ударился головой о спинку кровати: с ним снова началась истерика. — Мама! Иди ко мне! Где ты, мама! Я знаю, ты не придешь ко мне, ты же умерла!.. Умерла?! А я жив! Подожди, мама, мамочка, я иду к тебе… — продолжал он выкрикивать, пока сестра, воспользовавшись тем, что Сенцов удерживал Виктора, сделала ему успокаивающий укол. Вскоре он закрыл глаза и заснул тяжелым, неспокойным сном, продолжая шевелить губами…

19

Прошло более месяца, прежде чем Виктор смог вернуться в Москву. Сначала долго заживала рана в боку, а потом пришлось восстанавливать пошатнувшиеся нервы. Но молодой организм справился со всеми недугами, и единственное, что говорило о прошедшем тяжелом состоянии, — ввалившиеся глаза с желтыми кругами вокруг и слабость в мышцах, которая дала о себе знать при первом появлении на свежем воздухе: сильно закружилась голова, пришлось несколько минут стоять на месте, придерживаясь за перила больничной лестницы…

Виктор покидал Москву, когда зелени еще было мало и только некоторые деревья выпустили из своих почек нежные маленькие перышки-листочки. Сейчас Москва покрылась сплошным зеленым ковром и цветами. Лето было жарким, люди старались прятаться в тени. Но Виктор, более месяца не видевший солнца, жадно подставлял бледное лицо ярким лучам. Из аэропорта он направился прямо домой. По пути зашел в гастроном и купил различной еды, так как знал, что его дом пуст. Открывая дверь, он ожидал увидеть запустение в квартире и едва ли не паутину по углам, но был поражен чистотой и уютом, который царил в квартире. Ошеломленный, стоял он посреди большой комнаты, не зная, что подумать: в доме был такой порядок, какой был при Татьяне Николаевне… На мгновение ему показалось, что все прошлое было просто сном и сейчас мама выйдет ему навстречу и спросит, как он съездил… Виктор бросил покупки на стол и устремился в свою комнату. И тут с удивлением обнаружил, что в его кровати кто-то спит! Какой-то темноволосый мальчишка! Он уже хотел разбудить незнакомца, как неожиданно этот незнакомец медленно повернулся во сне, и Виктор едва не вскрикнул: в его кровати лежала Марина!!! Он медленно опустился на колени, и слезы появились на его глазах, когда его взгляд остановился на шраме, который пересекал чуть ли не полголовы и был еще совсем розовым. Марина спала крепким утренним сном, широко раскинув руки над головой. Вспомнились ее длинные красивые волосы, которые закрывали почти всю подушку, и ему стало настолько горько, что он едва не застонал. Марина выглядела просто подростком, почти ребенком. Неожиданно она улыбнулась чему-то во сне, и ее лицо озарилось теплом и светом. Виктор долго смотрел на Марину, любуясь красотой спящей молоденькой девушки. Не удержавшись, он осторожно склонился над ней и нежно прикоснулся к ее губам. Нежный поцелуй, словно дуновение ветерка, не прервал ее сна, но словно влил в ее сознание новые мысли: она томно потянулась, продолжая лежать с закрытыми глазами. Простыня сползла вниз и (Открыла ее прекрасное худенькое тело… По всей вероятности, взгляд Виктора был настолько выразительным, что Марина неожиданно открыла свои огромные глаза и несколько мгновений смотрела на Виктора, будто проверяя, снится ли ей это, потом молча обхватила его голову своими маленькими ручонками и крепко прижала к груди. Она ласкала его пышную, сильно выросшую за это время шевелюру и тихо шептала:

— Милый мой Витюша, как мне хотелось к тебе, но врачи не пускали… Я ждала тебя, а ты не ехал… Потом узнала, что ты сегодня должен быть в Москве, хотела встретить тебя в аэропорту, а потом решила сделать тебе сюрприз… Сюрприз! — Она всхлипнула. — Битому — неймется! Ждала, ждала тебя и уснула. — смущенно проговорила Марина.

— Откуда ты знала, что я именно сегодня должен приехать? — удивился Виктор.

— Не знала… Чувствовала, и все! — Она пожала плечами и снова прильнула к его губам…

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Виктор, снова взглянув на ее шрам.

— Я? У меня все прекрасно! А вот тебя необходимо срочно откормить! Ты посмотри, на кого похож… Кощей Бессмертный, и только! Ну ничего, теперь мы с бабусей за тебя возьмемся, — с улыбкой пообещала Марина. — И я начну с этой минуты! — Она вскочила с постели, накинула на себя халатик и потащила Виктора в ванную. Там наклонила его лицо и стала его умывать. — А помнишь, — спросила она, — наше знакомство?

— Конечно, помню! — рассмеялся Виктор. — Только я был на твоем месте и умывал твою милую мордашку!

Марина потащила его на кухню, где был накрыт праздничный стол, а посредине возвышалась бутылка из фарфора со знакомой этикеткой «Черный бальзам»…

— Девочка моя, — ласково прошептал приятно удивленный Виктор, — спасибо тебе… Все как тогда, а назавтра… назавтра должна была прийти мама! — Он налил в рюмки бальзам и встал. Поднялась за ним и Марина, почувствовав особое его состояние.

— Хочу выпить первый тост за маму… Ты знаешь, Марина, она тебя очень любила, хотя и не видела тебя ни разу…

— Видела, Витюша, видела! — грустно проговорила Марина.

— Когда?

— А в тот день, когда я не могла до тебя дозвониться… и уехала в Омск. Это она посоветовала мне не писать тебе первой!

— Так вот почему она все время спрашивала про твои письма. — Виктор хлопнул себя рукой по лбу. — Какая ты у меня была прелесть, мамочка! За тебя!

— За вас, Татьяна Николаевна! — Она залпом выпила и поставила рюмку на стол. — Мы ведь очень много говорили о тебе в тот вечер… Я просто влюбилась в нее! Она письма твоего папы мне читала…

— Папины письма? — Виктор удивился еще больше; никто, кроме Виктора, этих писем больше не видел. — Это здорово, что она читала тебе папины письма! Однажды она мне сказала, что эти письма…

— …будет читать, кроме вас с мамой — только твоя жена! — закончила Марина за Виктора.

— И это она тебе сказала?

— Да… А еще сказала, что мы будем счастливы вместе, потому что я похожа на нее, а ты на папу!

— Эх, мамочка-мамочка, как я виноват перед тобой! — Он снова налил бальзама. — А теперь, Марина, выпьем за человека, благодаря которому я жив и сижу сейчас с тобой за столом!

— За Лану?! — добавила Марина и, увидев удивление на лице Виктора, сказала: — Я знаю все подробности, Витюша… Раньше я просто ее ненавидела! А сейчас… сейчас, — она всхлипнула, — она же любила тебя, Витюша, любила! И спасла тебя ради этой любви… Помнишь, я тебе сказала, что все знаю про нее? Она была у Дикого приманкой для различных компаний. Вот я и думала, что она тебя приманила… Бедная Лана, она просто любила тебя. Пусть земля будет ей пухом!.. Вит, почему ты ничего не ешь? Разве так быстро поправишься?

— А куда торопиться? Еще там накормят — Он скрестил пальцы.

— Перестань говорить ерунду! Ты же сам пострадал… И рисковал! Неужели это все забудется? — растерянно проговорила Марина и неожиданно расплакалась. — Есть же справедливость на земле! — Она взяла его руку и стала ее целовать. — Не хочу, слышишь, не хочу… — Неожиданно Марина обхватила его голову руками и внимательно посмотрела Виктору в глаза. Это продолжалось несколько Минут, и Виктору стало как-то не по себе: она не мигая Смотрела в его глаза, будто желая прочесть что-то. Потом успокоилась и сказала: — Все будет хорошо… Сначала плохо, а потом хорошо! — и даже повеселела.

— Да что с тобой, Марина? Ты какая-то странная! — Виктор действительно никогда не видел ее такой.

— Я не странная, просто… Я не знаю, как объяснить, но, понимаешь, я почти всегда предчувствую все о любимых мне людях… Ты не смейся, это, наверно, от бабушки передалось: она тоже всегда предчувствует…

— Да ну тебя, чепуха какая-то! — не поверил Виктор.

— А то, что ты должен сегодня приехать, я знала еще позавчера… Это тоже чепуха?

— Случайность.

— А то, что произошло с тобой в Риге? Откуда я могла узнать все это?

— Сенцов, наверное, рассказал, — предположил Виктор.

— А кто такой Сенцов?

— Ты что, правда не знаешь? — удивился Виктор.

— Правда.

— Ну хорошо. — Виктор подумал немного и ехидно спросил: — А что же ты не предвидела ту ситуацию, которая была с тобой тогда… с Диким?

— Я не могла потому, что это было со мной… А вот бабушка мне говорила что-то, а я все равно пошла: знала, что тебя увижу.

— Знала? — Виктор махнул рукой. — Перестань мне голову морочить!

— Да не морочу я тебе голову… Просто я люблю тебя! Слышишь, люблю! — Она прижалась к нему и затихла, но потом подняла голову и тихо спросила: — Вит, ты любишь меня?

— А разве у тебя есть сомнения на этот счет?

— A что же ты не просишь моей руки?

— Почему не прошу? Прошу! Только у кого?

— А мама здесь… — улыбнулась Марина лукаво.

— Это прекрасно! — воскликнул Виктор, но тут же опустил голову. — А может быть, подождать последствий?

— Ну о чем же ты говоришь, милый? Неужели ты думаешь, что это может что-нибудь изменить? Когда будет суд?

— Через две недели, а что?

— Т'ы меня любишь? Любишь! Я тебя люблю? Люблю! Хотим мы быть вместе? Хотим! А раз так, то завтра идем и распишемся! И на две недели имеем медовый месяц… Две недели! У меня есть кое-какие денежки: махнем куда — нибудь…

— Это все здорово, но… Во-первых, нам нужно готовиться к экзаменам в вуз! Это раз! Во-вторых, у меня подписка о невыезде из города! И то благодаря капитану Сенцову, под его ответственность не взят под стражу… А ты подумала о том, что меня могут посадить?

— Во-первых, тебя не посадят, это тебе я уже говорила! Во-вторых, эти две недели можно провести великолепно и здесь, в Москве! А готовиться… готовиться, конечно, будем! Ты в какой?

— В МГУ, на экономфак…

— Вот и будем вместе готовиться и поступать! — обрадовалась Марина. — А я боялась, что ты передумал!

Теперь больше не существовало ни опасности суда, ни дней одиночества больницы, ни ужасных событий последнего времени: были только они вдвоем, и никого больше… И этот Счастливый для них день дал начало жизни маленькому и до поры до времени беззащитному существу, которого они назовут в честь погибшего отца Виктора, но до этого еще было девять долгих и тяжелых месяцев… А перед этим была еще свадьба… Свадьба! Была она небольшая и скромная: бабушка Марины, Анастасия Ивановна, и родители — отец, Александр Павлович, приехал прямо к загсу. Ему сообщили только по настоянию Виктора, Марина хотела сделать это после суда; были и две Марининых подруги, с которыми она училась в школе. Виктор тоже пригласил двух своих школьных друзей и своего тренера, Владимира Семеновича Добрушина, который оказался весьма компанейским человеком и взвалил на себя руководство «по веселью», как выразился он сам. Свадьба вышла веселой и шумной, несмотря на небольшое количество народа: пели песни, плясали, и даже бабушка не усидела на месте и пустилась вместе с Владимиром Семеновичем в пляс по кругу…

На следующий день Александру Павловичу нужно было возвращаться в свою часть, в Омск, и Марина с Виктором поехали провожать его в аэропорт. Ехали молча. В аэропорту Александр Павлович долго не знал, с чего начать разговор, только нервно мял папиросу и отводил глаза в сторону.

— Знаешь, Виктор, должен тебе сказать, — начал наконец он, — что я все знаю… Нет-нет, Марина здесь ни при чем, это мне мама моя рассказала… Я попытался кое-что узнать у своих знакомых и друзей… Так вот, может случиться так, что тебя лишат свободы! Правда, есть надежда, что учтут все обстоятельства: добровольный приход, помощь, риск, ранение и так далее… В противном случае, вообще бы надолго… — Он махнул рукой. — Со свадьбой вы, конечно, зря поторопились… Знаю, знаю, что ты пытался поступить, как настоящий мужчина, и просил обождать… Я тебя не виню… Если говорить откровенно, то во всем виню только себя!

Виктор удивленно и непонимающе посмотрел на Александра Павловича.

— Да-да, себя! Если бы я не увез Марину в Омск, все могло быть по-другому… Откровенно говоря, я не думал, что у вас все так серьезно… Так что прости меня! — неожиданно сказал он.

— Ну что вы! — Виктору стало неловко. — Ни в чем вы не виноваты!

— Не надо выгораживать и успокаивать меня, я-то лучше знаю… Спасибо тебе, ты проявил себя настоящим мужчиной! Тебе сейчас труднее всего, а тут еще и мамы нет, — начал Александр Павлович и тут же спохватился, но было уже поздно: на глазах у Виктора появились слезы. — Прости, Виктор… — Он крепко сжал плечо Виктора, немного помолчав, сказал: — Если что… будь там мужчиной! Не давай себя в обиду и не раскисай… За Марину не волнуйся: поддержим! Здесь бабушка, а скоро и мы переедем сюда… Будет учиться, а вернешься — тогда и будет все хорошо… Ну пойдем, а то Марина нас потеряет… Не говори ей про наш разговор, я сам потом напишу! Когда… когда все будет ясно…

…Две недели пролетели незаметно, но прекрасно и счастливо: Виктор все время был с Мариной, и только иногда их навещала бабушка, которая старалась им помочь с питанием, чтобы они могли больше времени уделять подготовке к экзаменам. Несмотря на то что его судьба была неопределенной, Виктор очень серьезно относился к подготовке и вскоре почувствовал в себе такую же уверенность, как перед экзаменами в прошлом году. Неожиданно, за день до суда, Виктора вызвали к следователю и объявили о том, что слушание переносится на сентябрь, так как оказался болен один из обвиняемых. Конечно, эта отсрочка не принесла Виктору особой радости: он надеялся, что все наконец определится, а выходит, еще более месяца ходить в неизвестности. Но Марина восприняла это как хороший признак и всячески старалась отвлечь его от черных мыслей… Вскоре начались экзамены, которые захлестнули до края, заставляя думать только о них. На этот раз его любимый предмет был последним, и Виктор пришел на него, когда все остальные экзамены были сданы и только по сочинению была получена оценка «хорошо», за остальные — «отлично»… К сожалению Виктора, они с Мариной сдавали в разных потоках, и иногда получалось, что Виктор шел на экзамен, зная отметку Марины. Последним экзаменом у Марины был язык, и уже можно было с уверенностью сказать, что она — студентка университета: английский язык она знала хорошо и даже говорила на нем со своей учительницей, которая до последнего момента уговаривала Марину поступать в иняз, но Марина была непреклонна. Она пожелала Виктору ни пуха ни пера и уверенно отправилась на экзамен по языку…

Виктор волновался, что увидит своего старого знакомого — Юрия Александровича, но, по всей вероятности, он либо не был в приемной комиссии, либо принимал в другом потоке. Виктор довольно легко справился со своим билетом, ответил на устный вопрос и после недолгого раздумья преподавателя, которого немного смутила оговорка Виктора по поводу одной теоремы, все-таки поставил ему «отлично»… С огромным облегчением и усталостью Виктор взял свой экзаменационный лист и, проговорив «спасибо», вышел из аудитории. Они с Мариной договорились встретиться у памятника Гоголю на скамейке, и Виктор направился туда, но при выходе из здания университета его кто-то похлопал по плечу.

— Ну здравствуй, пропащая душа! — услышал он знакомый голос и, повернувшись, увидел Юрия Александровича.

— Здравствуйте, Юрий Александрович! — обрадовался он.

— По-моему, мы были на «ты»! — усмехнулся Юрий.

— Здесь как-то неловко, — засмущался Виктор.

— Ну хорошо… А за пределами этого здания будем на «ты»! Договорились? — Виктор согласно кивнул головой. — Вот и хорошо! Ты сейчас свободен?

— Свободен… только у Гоголя должен жену дождаться: она здесь тоже экзамен сдает!

— Ну и быстрый ты! — воскликнул Юрий. — Поистине оправдываешь свою фамилию! Тогда пошли туда, ничего не поделаешь, — улыбнулся он. — Жена есть жена!

Они вышли из здания университета и медленно отправились к памятнику Гоголю. По дороге Юрий попросил рассказать, почему Виктор снова сдает экзамены, ибо был уверен, что Виктор поступил в прошлом году. Когда Виктор подробно рассказал Юрию о своей операции, о смерти матери, то огорченный Юрий был весьма раздосадован, что Виктор не обратился сразу к нему или к Всеволоду Арсентьевичу.

— Он наверняка бы смог помочь, раз обещал…

— Да чем бы он помог?

— Как «чем»? Ты что, не знал, что ли? Ведь он заместитель декана факультета по учебной части! — воскликнул Юрий. — Кстати, он вспоминал не раз твое решение.

— Что теперь говорить! — Виктор махнул рукой.

— Теперь-то действительно поздно… Просто жаль целого года!

Они еще долго бы разговаривали на эту тему, но в это время к ним подошла Марина, и по счастливому ее лицу Виктор понял, что неожиданности не произошло, а Юрий улыбнулся:

— А это, как я понимаю, счастливая супруга с отличной отметкой в кармане!

— В сумке! — засмеялась Марина, и Виктор познакомил ее с Юрием, намекнув, что, возможно, ей когда-нибудь придется встретиться с ним в такой обстановке, когда его можно будет называть только Юрием Александровичем и испытывать при этом мелкую дрожь.

— Да не пугай ты прелестную свою супругу! Предлагаю пойти куда-нибудь и отметить знаменательное событие: поступление в университет молодой супружеской четы Быстровских! Как вы к этому относитесь?

— Положительно! — ответили они едва ли не в один голос.

— Только, если не возражаете, я позвоню своей дражайшей супруге и предложу ей присоединиться к нашей прекрасной компании… Тем более что вы уже немного с ней знакомы! — Он рассмеялся, увидев смущенный вид Виктора, который тут же вспомнил маленькую боевую женщину, бросившуюся на него с кулачками и дамской сумочкой. — Она уже давно вспоминает тот эпизод с улыбкой и иронией к себе, — добавил он Виктору…

Вечер удался на славу, и жена Юрия Александровича, старший преподаватель Института физкультуры, в недалеком прошлом — чемпионка страны по художественной гимнастике, Наталья Алексеевна, оказалась на редкость обаятельным и веселым человеком. Она сразу расположила к себе и Виктора и Марину, заявив, что того «знакомства» достаточно, чтобы перейти на «ты». Виктор уже посвятил Марину в суть, и после слов Наташи она не удержалась и заразительно рассмеялась… Расставаясь поздно вечером, они заверили друг друга, что обязательно будут встречаться, так как чувствуют взаимную симпатию…

Когда стало известно о зачислении на первый курс, было объявлено, что занятия начинаются с 1 октября, а весь сентябрь первокурсники проведут на картошке. По совету Юрия Александровича они обратились в деканат с заявлением, где указали свое недавнее обручение и выразили просьбу, в порядке исключения, освободить их. Возможно, деканат сам пошел им навстречу, а может быть, и не без помощи Юрия Александровича, но просьба была удовлетворена, и они остались в Москве. Правда, их обязали дважды в неделю отбывать «трудовую повинность», помогая приводить помещение факультета в надлежащий вид. Дни бежали за днями, и они, позабыв обо всем на свете, наслаждались друг другом и стремились туда, где может быть интересно в Москве: посетили все музеи и знаменательные места, театры… Много забот было и по дому: бабушка подарила на свадьбу деньги на новую мебель, и они побывали в мебельных магазинах, присматривая себе самое лучшее и красивое. Никого не пустили в квартиру, пока, по их мнению, она не была приведена в окончательно нормальный вид. Новоселье отпраздновали исключительно с родными, а из посторонних были приглашены только Юрий Александрович с Наташей. Родителей Марины представляла мама Серафима Яковлевна, бабушка испекла огромный пирог с яблоками, коим и завоевала сердце Юрия Александровича, а Наташа заручилась обещанием раскрыть секрет его изготовления. Ожидали и приезда Елизаветы Матвеевны, но она прислала телеграмму с извинениями — оказалась больной. Обещала приехать на Новый год.

Когда все разошлись по домам, Марина предложила оставить уборку до утра и, с таинственным видом усадив Виктора напротив себя, сказала:

— Ты хотел бы, Витюша, жить втроем?

— Конечно, было бы веселее, а места хватит, — поддержал он ее. — Более того, я сам хотел предложить тебе забрать бабушку сюда… Чего ты смеешься? — не понял Виктор.

— Тогда не втроем, а вчетвером…

Виктор недоуменно смотрел на Марину.

— Ну… Ну же! — подбадривала она его.

— Да ты что?..

— Да, да! — подтвердила Марина его догадку.

— Правда! — воскликнул Виктор и подхватил ее на руки, кружа по комнате.

— Осторожно, Витюша! Ты рискуешь сразу двумя жизнями! — смеялась Марина и крепко прижималась к его груди… Странное чувство овладело Виктором: еще не видя ребенка, он уже любил и волновался, ожидая его появления. Для него было совершенно непонятно, как должен чувствовать себя отец, встречая появление своего первенца, и еще не мог понять, кого он больше хочет — мальчика или девочку… Как все-таки интересно устроена природа: ничего не было, и вдруг твое продолжение, твоя плоть и кровь… Каким он будет? Будет ли он достоин своего ребенка? Не заставит ли он краснеть его за своего неразумного отца? Мысли и чувства, нахлынувшие на него, искали выхода, и Виктор решил написать Елизавете Матвеевне длинное письмо, в котором сообщит все подробности о себе, не утаивая и не приукрашивая своей роли во всех событиях, которые преследовали его в последнее время. Написал Виктор и о радостной новости — ожидании потомства. Письмо получилось длинным и не очень стройным, но Виктор не захотел хоть что-нибудь исправлять и сразу же отправил. Он не получил ответа в ближайшее время, как ожидал: на следующий день его вызвал к себе следователь. Не желая волновать Марину, он ничего не сказал ей о вызове.

20

Когда Виктор вошел в кабинет, он сразу же почувствовал перемену в отношении следователя: обычно он радушно предлагал Виктору стул, интересовался его здоровьем. Сейчас только коротко кивнул. Виктора насторожил такой холодный прием.

— Скажите, уже известна дата суда? — спросил Виктор.

— Пока нет… — Следователь старался не смотреть Виктору в глаза, как бы чувствуя себя виноватым. — Я пригласил вас, чтобы сообщить… — Он помялся немного. — Назначен новый прокурор, который вернул дело на доследование, а вас… дайте-ка вашу повестку. — Следователь взял повестку и начал ее вертеть в своих руках. Виктор почувствовал, что он недоговаривает. — Послушайте, подождите-ка внизу, — проговорил он как-то неуверенно и виновато. Виктор пожал плечами и молча пошел вниз, где его встретил дежурный офицер и неожиданно попросил Виктора достать все из карманов, снять ремень и вытащить шнурки из ботинок. Затем сложил его вещи, переписал и дал расписаться Виктору на этом перечне.

— К чему все это? — спросил наконец Виктор, который молча выполнил все требования офицера.

— Разве вы еще не поняли? — удивился тот. — До суда вы будете содержаться под стражей…

— Как? В тюрьме? — вскрикнул Виктор.

— Так решил прокурор…

— Под стражей… — Он стиснул зубы так сильно, что потемнело в глазах. Как ни готовил он себя к этому моменту, все настолько показалось диким и нереальным, что даже ущипнул себя, проверяя, не снится ли ему все это. Словно робот, безучастный ко всему, Виктор прошел в коцнатку, на дверях которой было небольшое отверстие, а у стен прибиты широкие скамейки, служащие, вероятно, кроватями.

«Вот я и в камере!» — с ужасом подумал Виктор, и сразу пришли мысли об университете, о том, что меньше месяца осталось до начала занятий. На него нашли отупение и апатия. Высоко под потолком тускло мерцала лампочка, усиливая безысходную тоску. Стены были исписаны надписями, которые не только несли некую информацию, но и просто откровенный мат — в прозе и стихах.

— Марина!

Он кинулся к дверям и начал громко стучать.

— Чего тебе? — грубо спросил молодой сержант.

— Мне необходимо поговорить с капитаном! — проговорил Виктор, стараясь быть убедительным.

— Хорошо, доложу! — Дверь захлопнулась.

Несколько минут тишины, показавшиеся вечностью…

Но вот дверь распахнулась, и перед ним предстал тот самый дежурный капитан.

— Слушаю вас!

— Товарищ капитан, очень вас прошу: сообщите жене, что я здесь, а то она… в положении и будет волноваться! Очень вас прошу! И пусть поесть захватит, ведь у вас, наверное, не кормят?

— Такой молодой и уже ребеночка ждете? — удивился капитан, потом немного подумал, и, вероятно, симпатия к этому молодому парню взяла верх: — Хорошо, говори телефон…

Не прошло и часа, как Марина примчалась в отделение и Виктор услышал ее звонкий голосочек.

— Я к своему мужу! Быстровский его фамилия!

— Маришенька, я здесь! — не вытерпел Виктор. Потом он слышал ее голос, но ничего невозможно было разобрать, так как она зашла к капитану за перегородку и в чем-то убеждала его, а он громко отвечал сакраментальное: «Не положено!» Потом ненадолго все стихло, и снова дверь распахнулась, и Виктор увидел капитана, а за ним еле виднелась милая Марина с каким-то узелком в руках. Ее глаза были полны слез и неотрывно смотрели на Виктора. Капитан внимательно проверил все продукты, которые принесла Марина, и сказал:

— У вас есть пятнадцать минут. Хоть и нарушаю, ну да ладно, пронесет! — Он махнул рукой и отошел в сторону Марина бросилась к Виктору на шею.

— Что случилось, Вит? Почему тебя арестовали? — говорила она сквозь слезы.

— Я и сам толком не знаю… Дело отправили на доследование, а новый прокурор взял меня под стражу до суда.

— О деле не говорить, — устало сказал капитан.

— Извините, не будем, — пообещал Виктор. — Не плачь, милая, тебе вредно! Прошу тебя! Мы же были готовы к этому, — тихо говорил Виктор, успокаивая Марину.

— Я все время надеялась, что мое предвидение ошиблось! Ну почему так, почему так несправедливо! Боже мой, Витюша! Любимый мой! — Ее руки старались обхватить его тело, словно защищая от беды.

— Ну не надо, милая, не надо! — говорил Виктор скорее машинально, так как сам держался из последних сил. — Возьми себя в руки, крепись, прошу тебя! Я люблю тебя! Люблю!..

Вскоре заглянул капитан, поморщился от жалости, глядя на их страстное желание остаться вместе, но потом проговорил виновато и глядя в сторону:

— Извините меня, но больше не могу!

Марина крепко поцеловала Виктора в губы и неожиданно, прекратив всхлипывать, твердо сказала:

— Ты, Виктор, держись, вот увидишь: все будет хорошо! Верь мне! Я знаю это точно… А вообще, что бы ни случилось, у тебя есть Я! Я — твоя жена! — Она вновь прижалась к нему, обхватила его голову руками и несколько секунд смотрела ему в глаза не мигая, словно фотографируя, словно вглядываясь и запоминая каждую его черточку… Затем быстро поцеловала в губы и, бросив капитану «спасибо», вышла из камеры, не оборачиваясь…

Захлопнулась дверь за Мариной. Виктор стоял, смотрел не мигая, будто ожидая, что дверь сейчас распахнется и прекратится эта страшная и непонятная шутка. Все казалось ему трагически нелепым сном, который превратился неожиданно в реальность. Он никак не мог поверить, что все происходит именно с ним и это испытание ему придется пройти до конца. Только что Марина была здесь, и он мог спокойно обнять, притронуться к ней, а сейчас? Сейчас он был один в маленькой, неуютной камере и ничего не мог поделать, чтобы что-то изменить. Час простоял Виктор перед дверью и не заметил… Неожиданно он почувствовал нестерпимый запах камеры, в которой перемешалось все, что могло исторгать человеческое тело, давно не ощущавшее на себе воду и мыло. Виктор машинально поднес к лицу свои руки, понюхал: они все еще сохраняли аромат духов Марины, ее нежность и тепло…

Вскоре послышался шум открываемой двери.

— Руки за спину! Выходи.

Его вывели из отделения и впихнули в крытую машину, прозванную в народе «черным вороном». Тусклый свет маленькой лампочки с трудом освещал «салон» этого автомобиля. Виктор пригляделся, и ему удалось рассмотреть несколько человек, которые угрюмо молчали и никак не реагировали на то, что Виктор решительно протиснулся и сел между ними… Ехали недолго, и вскоре, когда машина остановилась, назвали фамилию Виктора. Его ввели в здание, оказавшееся, как выяснилось позднее, просто отделением милиции. После формальных вопросов, касающихся личности, Виктора вновь обыскали и втолкнули в камеру, которая отличалась от предыдущей тем, что была еще меньше, а половина пространства была приподнята, образовывая своеобразный деревянный лежак, напоминающий сцену. Сцену, на которой уже валялось девять человек. Судя по виду, а также поведению, некоторые были старожилами этой камеры и находились в ней несколько дней. На приветствие Виктора никто не ответил, кроме одного пожилого мужчины, который сразу же спросил Виктора о куреве, но, узнав, что тот не курит, тут же потерял к Виктору всякий интерес и начал курить «сигаретку» из газеты с махоркой. Воздух в камере был тяжелый и спертый от пота немытых тел и дешевой махорки, и Виктор подумал о предыдущей камере с симпатией. Появление нового человека привлекло внимание: посыпались различные вопросы, на которые Виктор с трудом успевал отвечать… Кто, что, откуда, почему, статья? Затем пришли к единодушному решению, что у Виктора «все нормально» и более «трешки» он не получит… Виктора это весьма встревожило, но он понял, что это мало кого волнует, и постарался скрыть свои эмоции. Правда, один авторитетный сокамерник высказался, что можно схлопотать и выше, если «распустить губы» и не позаботиться о хорошем адвокате… Виктор приуныл и отвечал односложно. Вскоре, исчерпав любопытство, новые соседи потеряли к Виктору всякий интерес и оставили его в покое. И только пожилой мужчина, ответивший на приветствие Виктора (назвав свое имя — Жора), продолжал беседу:

— Вижу, ты по первой ходке?

— В каком смысле? — не понял Виктор.

— Впервые взяли?

— Впервые…

— Так вот, браток, придешь в тюремную камеру — ни на что не «подписывайся»… — И тут же пояснил, увидев непонимающий взгляд Виктора: — Короче, станут тебя «прописывать» в камере: предлагать играть во что-нибудь, пугать и так далее, а ты не поддавайся, а то мигом заклюют, и у параши спать будешь, понял? Это последнее дело… Да, я вижу, ты парень вроде со смыслом и не из слабаков, хоть и интеллигент! В общем, больше смотри, слушай и помалкивай.

Послышался лязг открываемой двери.

— Ну вот, сейчас тебя «на машинке печатать» заставят, — проговорил Жора, но не успел объяснить, что это означает, так как Виктора действительно вызвали из камеры.

— Руки назад! Вперед! — скомандовал сержант и повел Виктора в небольшую комнатку, где какой-то молодой парень, одетый в черный халат, смазал Виктору пальцы и ладонь правой руки и приложил их на специальный бланк. После этого Виктору предложили вымыть руки и вернули назад в камеру. Теперь он понял, что такое «печатать на машинке»… Новая обстановка настолько отвлекла Виктора, что он забыл про голод и про узелок, который принесла ему Марина. Ближе к ночи, когда Виктор успел уже изрядно помять свои бока о деревянные нары, его и еще троих вызвали из камеры. Жора также оказался среди них.

— Ну вот, дошла наконец и до нас очередь, — проговорил тощий парень, который все время молчал в камере, и Виктор впервые услышал его голос. — В Бутырку или в Матросскую тишину повезут… — сказал он, когда их посадили в «воронок».

— В Бутырку, — уточнил Жора уверенно. — Из этого отделения увозят только в Бутырку…

Виктор знал и читал об этой исторической тюрьме, которая была расположена недалеко от дома, где жила Марина с бабушкой. На душе у него стало неспокойно и тревожно: почему-то вспомнилось о том, что в этой тюрьме сидели Дзержинский, Бауман… А последнему удалось даже убежать оттуда. Виктор криво усмехнулся, и, как ни странно, эти экскурсы в историческое прошлое Бутырки подействовали на него успокаивающе… Вскоре машина остановилась, и их стали вызывать по одному на тюремный двор.

— Узнаю тебя, Бутырка, уж целый месяц не видал! — паясничая, пропел один молодой парень с коротко подстриженными волосами. На ярком свету прожекторов искрами блеснули золотые фиксы. Проверив по списку, всех провели в большую камеру, в которой вместо деревянных нар стояли отдельные — железные, со странным названием «шконки». На окне, кроме решеток, снаружи были приделаны железные жалюзи, но просветами вверх, видно было только небо — «намордники». Виктор был удивлен, что почти всему, что их окружало, присваивали новые имена и прозвища, зачастую непонятно почему возникавшие: например, окошечко в двери называлось «кормушкой», позднее Виктор понял, что это название возникло оттого, что через него передают пищу в камеру, не открывая двери, то есть кормят! А контролер-надзиратель имел прозвище — «вертухай», и так далее. Выбрав пустую «шконку», Виктор улегся на нее, подложив свой узелок под голову, и попытался уснуть, но железные полосы, приваренные вдоль нар, настолько врезались в тело, что к ним необходимо было привыкнуть. Неожиданно Виктор почувствовал голод и вспомнил, что в узелке есть кое-какая пища, принесенная Мариной. Быстро развернув узелок, он увидел там колбасу, сахар, лук, чеснок, хлеб и удивился, что там были и пять пачек сигарет. Наверно, Марина подумала, что в этих условиях он обязательно закурит… Окликнув Жору, Виктор предложил разделить с ним скромную трапезу.

— Скромную? — воскликнул Жора. — Да это царский обед… А ты говорил, что не куришь.

— Я и не курю… Сам не понимаю, зачем Марина мне их положила!

— Жена?

— Кто, Марина? Да… — Только сейчас Виктор серьезно вдумался в это слово: жена! У него есть жена, и зовут ее Марина!

— Чего ж тут непонятного! Проконсультировалась с кем-нибудь, вот и положила… Клевая у тебя жена! Ведь на эти сигареты ты сможешь с месяц клево жить! Это же здесь твои деньги, — пояснил он. — На них что угодно можно приобрести, понял?

— Не совсем…

— Ну, дал «баландеру» сигаретку, а он тебе добавку дня два давать будет! Да и мало ли чего тебе нужно будет… Так что береги и не раздавай!

— Но ты-то возьми… Ты же хотел курить?!

— Мне нечего тебе предложить взамен.

— Ничего, считай, что это — плата за информацию, — предложил Виктор.

— Хорошо, — подумав, согласился Жора. Он с огромным удовольствием закурил сигаретку, разломив ее и положив вторую половину в карман. — А вот есть — не буду, не обижайся… Все это, — указал он на овощи, — здесь самое дорогое: чего-чего, а витаминов здесь не хватает… Я бы мог, конечно, тебя разбазарить, но Жора-Клин с уважением и честно относится к людям, которые ему симпатичны… Ты хороший парень, браток, не жадный — полюбил я тебя. Жалко, что вместе не будем: присмотрел бы за тобой…

— Почему вы так думаете, что не вместе? — Виктор не заметил, как перешел на «вы».

— Потому что я по пятой ходке, а ты — по первой…

— По пятой?! — невольно воскликнул Виктор.

— Точно! В общей сложности уже двенадцать лет «оттащил»…

— Двенадцать?! Сколько же вам лет?

— Да молодой еще, — усмехнулся Жора, — сорок пятый пошел… Так что больше на воле пожил… Впервые попался — семнадцать было… Вот и считай: из двадцати восьми — шестнадцать на воле! Так что вор в законе… Если кто «мазу тянуть» будет, про меня напомни — отстанет, если не захочет, чтобы им занялся Жора-Клин! Запомнил? уж больно ты мне приглянулся! И не «выкай» ты мне больше, будь проще!

— Хорошо! Может быть, все-таки поешь что-нибудь?

— Нет, вот разве только кусманчик колбаски захаваю, — сказал он и ловко забросил в рот небольшой кусочек колбасы. — Колбаска — ништяк! — похвалил Жора словом, которое, как узнал позднее Виктор, означало наивысшую оценку…

21

Марина едва не каждый день писала Виктору письма и волновалась, что от Виктора не было ни одного. Пыталась она несколько раз добиться свидания, но это было не положено. Не зная, что предпринять, Марина обращалась в различные юридические консультации, но ответ был везде малоутешительным и противоречивым. Несколько раз звонили Юрий Александрович с Наташей, но она скрывала, что Виктор находится под стражей. Но сегодня Юрий почувствовал в ее голосе тревогу и, не слушая никаких возражений, сказал, что через полчаса приедет. До самого появления Юрия Александровича Марина не знала, рассказать или нет. Но потом поняла, что скрывать долго все равно не удастся, а позднее эта ложь может только обидеть…

Выслушав все, ни разу не перебив Марину, Юрий Александрович помолчал, а потом сказал:

— Если все, что ты мне рассказала, соответствует действительности, а я в этом не сомневаюсь, то здесь произошла какая-то роковая ошибка и нужно действовать!

— Я пыталась разыскать капитана Сенцова, который был в курсе всего, но он где-то в командировке, а полковник Забелин, также знающий всю суть дела, — в отпуске… Какая-то дикая невезуха! — еле сдерживая слезы, воскликнула Марина.

— Ну-ну, не будем столь пессимистичны… Вот что, свяжись со школой, где учился Виктор, и возьми оттуда характеристику, не вдаваясь в подробности ситуации: могут неправильно истолковать, а я попытаюсь разыскать неуловимое милицейское начальство… Так что не унывай: справедливость все равно восторжествует, зря только сразу не сказала, хотя и понимаю почему! Ладно, давай действовать! — решительно произнес он. Его спокойная уверенность и горячая готовность принять участие в борьбе за справедливость вселили в Марину надежду и бодрость духа…

После многочисленных процедур, связанных с личным туалетом: стрижка волос, принятие душа, получение личных вещей — матраца, матрасовки, одеяла, подушки, наволочки и алюминиевой кружки, всех разделили по группам и начали разводить по камерам. Жора оказался прав, когда предсказывал, что их вместе не оставят; они тепло простились, и Жора обещал разыскать Виктора… Наконец, на третьем этаже была названа фамилия Виктора, и его втолкнули в камеру; по обеим сторонам стояли двухэтажные нары-«шконки», и почти все места заняты. Было свободно только одно, которое находилось рядом с унитазом… Виктор долго размышлял над тем, что он скажет, когда войдет в новую камеру, в которой ему, может быть, долго придется находиться.

— Привет, земляки! — неожиданно для себя произнес он бодро, повторив обычные слова, которые слышал неоднократно.

— Привет! — откликнулись несколько голосов.

Виктор прошел по всей камере, насчитывающей человек тридцать пять — сорок, пробуя найти себе место где-нибудь поближе к окну, но все действительно было занято. Со всех сторон — испытующие взгляды. Направившись уже было к тому единственному месту, Виктор неожиданно вспомнил наставления Жоры, решительно подошел к дверям и начал громко стучать. «Кормушка» вскоре откинулась, и недовольный голос спросил:

— Ну, в чем дело?

— Куда вы меня всунули? Я что, стоя спать должен? — спросил Виктор, стараясь держаться как можно наглее.

Оглядев камеру, тот спокойно произнес:

— Есть же одно место…

— Сам ложись у параши! — огрызнулся Виктор.

Крышка-«кормушка» захлопнулась, и Виктор обратил внимание на то, что взгляды обитателей камеры стали несколько одобрительнее.

— Сейчас тебе, наверно, «вертолет» пришлют! — предположил кто-то.

Виктор подумал, что его снова решили разыграть, и уже хотел соответствующе ответить, но тут лязгнул замок в двери, она широко распахнулась, и в камеру внесли деревянный лежак, как две капли воды похожий на те, что обычно используют на пляжах.

— Придется тебе на «вертолете» пока поваляться, — усмехнулся один из тех, кто принес этот лежак. Эти двое были уже осуждены и оставлены при тюрьме, в хозобслуге. Виктор ничего не ответил и пристроил свой «вертолет» около окна, затем разложил на нем свою постель и, укрывшись матрасовкой, быстро уснул, устав от различных эмоциональных встрясок этих суток, первых суток своего заключения под стражу…

Проснулся он оттого, что загремел замок в двери, откинулась «кормушка» и зычный голос надзирателя прокричал:

— Проверка!

Все начали спрыгивать с нар и выстраиваться в проходе. Вошел дежурный корпусной и проверил наличие заключенных по своему списку. Процедура эта проводилась каждое утро и заключалась в том, что дежурный корпусной называл фамилию и вызываемый должен был сделать шаг вперед, назвать свое имя, отчество и статью, по которой содержится под стражей. Проверив всех, дежурный быстро вышел из камеры, записав себе некоторые просьбы: кончилась бумага, нет черных ниток, а также забрал письма и различные заявления для передачи по инстанциям. После этого в разные стороны разбрелись ее обитатели: кто по своим нарам, а кто за огромный стол посередине камеры. Стол использовался для двух целей: во время обеда его занимали избранные, своеобразная верхушка, которая верховодила камерой, а в другое время стол служил для различных игр: шахматы, шашки, домино и другие, менее известные и выдуманные в заключении, — «крест», очко, покер, «телефон» и многие другие, для которых использовались доминушки, шашки и сделанные из хлеба или капроновых пакетов игральные кости… Понаблюдав за игрой в шахматы, Виктор понял, что игроки они довольно слабые и не представляют интереса. И он переключился на тех, кто использовал доминушки для какой-то игры.

— По какой залетел? — спросил один из играющих.

Виктор нехотя и коротко объяснил.

— Серьезный клиент, — уважительно отреагировал тот. — А «обмановку» уже всучили?

— Какую «обмановку»? — не понял Виктор.

— Ты что, по первой ходке?

— По первой.

— «Обмановка» — это заключительное обвинение… Как залетел-то?

— Малина на мокрое пошел, чтобы «замести» свидетеля, ну и… засыпался! — махнул Виктор рукой, удивляясь самому себе, что заговорил тюремным жаргоном.

— Взяли?

— Взяли… — усмехнулся Виктор и добавил: — Мертвое тело!

— Сам или менты пришили?

— Менты, — решил соврать Виктор.

— Вот тебе и Малина… и кликуха не помогла! — покачал тот головой и представился: — Кешка-Рысь!

— Виктор!

— А кроме золотой «фальшивки» чем на воле занимался?

— Спортом, — не сразу ответил Виктор.

— Ну что же, будешь Витька-Спортсмен… Вот тебе и кликуха! Чем плоха? Так что с тебя пайка сахара причитается!

Виктор подозрительно взглянул на него, ожидая подвоха.

— Или тебе кликуха не по нраву?

— Да нет, вроде ничего… — проговорил Виктор не совсем уверенно, а потом встал и принес три кусочка сахара.

— Это хорошо, что долги сразу отдаешь, — одобрительно сказал Кешка-Рысь. В это время раздался глухой стук в дверь.

— Баланда пришла! — воскликнул молодой парень, у которого левая рука, поврежденная чем-то, была несколько короче, чем правая, и сильно высохла. Как понял Виктор позднее, это был выборный дежурный по камере, та& называемый «шнырь», в обязанности которого входило убирать и мыть камеру, раздавать пайки хлеба и сахара, а также ложки, именуемые «веслами». За поврежденную руку он был прозван «крылатым». За работу по камере он получал от каждого полкусочка сахара и жил довольно сносно, меняя его на то, что ему нужно. После его призыва около «кормушки» выстроилась очередь, а верхушка, или так называемые «шерстяные», уселись за стол. Дежурный получил на всех пайки и для стола девять порций баланды, и только после этого стали получать остальные. Виктор получил свою порцию баланды или, как ее здесь называли, «суп из рыбьих глаз», пристроился на своем лежаке и быстро разделался с ней. Оставшийся хлеб уложил в свой узелок, затем снова улегся и попытался уснуть… И сразу же Виктор увидел Марину, она прикоснулась к нему своими нежными губами.

— Маришенька, милая! — воскликнул Виктор, оглядываясь по сторонам и убеждаясь, что находится в своей комнате. — Ласточка моя, я так соскучился по тебе! Не уходи от меня, побудь рядом со мной!

Виктор целовал ее руки, губы, волосы и смотрел во все глаза на Марину, которая молчала и только, улыбаясь, гладила его голову, а глаза оставались печальными…

— Ну почему ты молчишь, Мариша? Как ты прекрасна! Как прекрасны твои волосы… Подожди… они так быстро отросли? — воскликнул Виктор, только сейчас обратив внимание на то, что волосы Марины были такими же, какими они были в их первое знакомство. — Как быстро они растут у тебя!

— Ладно, Витюша, пошли на прогулку! — сказала Марина каким-то чужим голосом.

— На какую прогулку?

— На прогулку! — закричала Марина, и Виктор открыл глаза…

Дверь в камеру была открыта, и все обитатели камеры выстраивались в проходе. Вскоре их повели по коридорам и лестницам, но на этот раз путь их лежал наверх, где находились прогулочные дворики. Они были небольшими: десять в длину и пять в ширину. Посередине дворика, напоминающего собой большую комнату без окон и без крыши, которую заменяла сетка из толстой арматуры, стояла небольшая скамейка. По краю стены, наверху, ходил надзиратель, толстый, добродушный — то ли узбек, то ли казах. Наверху, вдали, виднелись вышки с охранниками. Время прогулки использовалось по-разному: кто просто ходил вокруг скамейки, разминая затекшие мышцы ног, некоторые старались принять воздушные ванны, оголившись по пояс, а были и такие, кто использовал это время для подвижных игр, среди которых был и футбол — в качестве мяча использовался набитый тряпками носок. Сначала Виктор присматривался ко всем разнообразным занятиям, не зная, к кому примкнуть, но потом у него созрело решение использовать этот прогулочный час для интенсивной разминки на воздухе, а по утрам регулярно заниматься физзарядкой. Не обращая внимания на ехидные реплики и насмешки с разных сторон, Виктор с огромным удовольствием стал делать различные упражнения, сетуя только на то, что не сразу сообразил этим заняться. По застоявшимся мышцам сильнее побежала кровь, и вскоре на лице выступило несколько капелек пота…

Несколько дней пролетели незаметно и однообразно, ничем не отличаясь друг от друга. Правда, в один из этих однообразных дней одного из лежащих на втором ярусе у окна вызвали из камеры с вещами, что означало уход без возвращения, в отличие от команды «слегка», что означало либо встречу с адвокатом, следователем, либо свидание с другими официальными лицами. Виктор воспользовался этим и перебрался на его место. Рядом с ним оказался парень, которого Виктор давно выделил из общей массы, он привлек внимание своей интеллигентностью и невозмутимым спокойствием. Позднее Виктор узнал, что Юрий, как звали этого парня, находился в этой камере уже около четырех месяцев и обвинялся за государственные хищения… Говорил о своем деле он скупо, стараясь не вдаваться в подробности, хотя и относился к Виктору с симпатией и доверием. Несмотря на то что Юрий не «кентовался» с компанией Кешки, он имел место во время обеда за столом, возможно потому, что Юрий был одним из самых долгоживущих в этой камере. В один из дней Кешка-Рысь объявил, что перед ужином будут проведены камерные спортивные игры. Юрий предупредил Виктора, чтобы он не «подписывался» в эти игры, ибо Кешка-Рысь давно уже копает под него и постарается как-нибудь напакостить Виктору. О многих играх Виктор был уже наслышан и поэтому был относительно спокоен, хотя и чувствовал насмешливые взгляды «шерстяных». Сначала был объявлен «бег в мешках». Участники разбивались на пары, куда обязательно включались новички, а их собралось в камере, считая и Виктора, пять человек. Условия были тривиальными: пары выстраивались в одну линию и по команде начинали прыгать к другой стене. Последний выбывал, и все начиналось сначала, пока не оставались двое, один из которых обязательно оказывался новичок. Виктор хотел вмешаться, так как знал, чем это кончится: двоим выигравшим надевали мешковину-матрасовку не на ноги, а на голову, и они должны были бежать с мешком на голове. Все было продумано и для отвлечения внимания: около нар выстраивались люди, которые должны были страховать бегущих, но когда мешки были надеты, причем сначала матрасовку накидывали на «старичка», чтобы не вызвать никаких подозрений, а потом новичку, но первый моментально сбрасывал свою матрасовку, а новичка переворачивали с ног на голову и вливали в матрасовку ведро воды… Юрий сжал Виктора за плечо и не дал ему вмешаться, тихо прошептав:

— Не ввязывайся. Они только и ждут, когда ты во что — нибудь вмешаешься…

Влив ведро воды в матрасовку, новичка отпустили, и он с огромным трудом пытался выбраться из узкой и мокрой матрасовки. Когда же ему это наконец удалось, он долго откашливался, едва не захлебнувшись. Над ним хохотали, и это еще больше возмущало Виктора. Неожиданно Кешка — Рысь бросил взгляд в сторону Виктора и заметил, что тот смотрит на все с осуждением.

— Следующая игра — «перетягивание на палках», — объявил он и с усмешкой посмотрел на Виктора. — Ну что, Спортсмен, здесь не ум, а сила нужна… или, может, трусишь? — бросил он с презрением.

— Ну что ж, давай попробуем! — неожиданно согласился Виктор.

— Нет уж, у нас с тобой разные весовые категории… Ты вот с ним попробуй! — оскалился Кешка и указал на здоровенного парня, голоса которого Виктор ни разу не слышал: он всегда все делал молча, исполняя приказания Кешки, который его весьма ощутимо подкармливал. Тюремной баланды явно не хватало для его добрых шести пудов веса… — Может, слабо? — снова усмехнулся Кешка.

— Почему? Попробую…

Виктор помнил об этой игре от Жоры-Клина. Заключалась она в том, что соперники садились друг против друга, уперевшись ногами, брались руками за палку и старались приподнять соперника над полом, и это считалось проигрышем. Но здесь была одна хитрость: новичку, когда его приподнимали над полом, подставляли таз с водой, и тогда соперник разжимал руки, и новичок попадал в таз с водой. Виктор сразу почувствовал, что ему трудно будет бороться с этим битюгом. Несколько секунд он сопротивлялся этому здоровяку, вкладывая почти все силы и злость в поединок, но вскоре рана в боку дала себя знать, и Виктор, чтобы не подниматься над полом и не дать им посмеяться над ним, взял и отпустил руки. Парень, сильно откинувшись назад, глухо стукнулся головой об пол.

— Черт, — выругался Виктор, — руки вспотели! Давай повторим, — предложил он, но парень, потирая ушибленную голову, наотрез отказался. Виктор заметил, как кто-то быстро убрал за его спиной таз в сторону.

Как по команде, все вокруг успокоились и разбрелись по своим местам. За столом продолжились настольные игры. Сыграв партию в шахматы и быстро поставив мат молодому парнишке, Виктор обратил внимание на кучку людей на другом конце стола. Они наблюдали за манипуляциями одного парня: он занимался «гаданием» на доминушках. Погадав нескольким ребятам и предсказав им сроки, которые они получат, он предложил погадать Виктору. Подумав, что это ничем ему не грозит, Виктор согласился. После нескольких пассов он вытащил из кучки одну доминушку и предложил Виктору посмотреть на ее поверхность. Ничего не подозревая, Виктор начал рассматривать доминушку, и в этот момент со второго яруса на него вылили таз воды. Все вокруг рассмеялись, а Виктор вскочил разъяренный и готовый броситься в драку, но потом взял себя в руки и сам стал смеяться вместе со всеми… Потом скинул с себя одежду и начал отжимать ее, чтобы быстрее просушить. В этот момент к нему подошел парень, с которым Виктор боролся на палках, и, бросив взгляд на свежий шрам на боку, спросил:

— Пистолет?

Виктор молча кивнул.

— Месяца полтора назад?

— Да… А откуда ты знаешь? — удивился Виктор.

— Так… Сам получил года три назад… Что же ты не сказал, когда тянули?

— А-а! — Виктор махнул рукой.

— Держи пять! — неожиданно сказал он. — Сашка я, Муромец!

— Кликуха тебе под стать! — улыбнулся Виктор, пожимая его огромную ладонь.

— Это у меня фамилия такая! — неожиданно смутился Александр.

— Что, снюхались? — бросил подошедший Кешка.

— Ну?! — ответил неопределенно Александр.

— Смотри! — угрожающе произнес Кешка.

— Смотрю, — тихо, но взвинчиваясь, ответил тот, и неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не раздался знакомый стук в дверь и голос «крылатого»:

— Баланда!

Во время раздачи в «кормушку» быстро и негромко спросили:

— Быстровский есть?

Удивленный Виктор подошел к «кормушке».

— Ну, я Быстровский!

— Привет тебе от Жоры-Клина и «ксива». — Баландер быстро протянул ему какую-то записку. — Если будешь отвечать, то приготовь: отдашь, когда посуду буду забирать…

Виктор вернулся на свое место и развернул записку:

«Привет, браток! Обещал тебя разыскать, вот и выполнил свое обещание! Как живешь? Мешает ли кто? Если да, скажи — попрошу кого-нибудь, сделают лишнюю дырочку! У меня все по-прежнему: еще «не окрестили». Правда, ларька лишили, да в карцере отсидел за одного идиота: старших не уважал… Ну да Бог с ним! Будет возможность, свяжусь! Привет, Ж.-К.».

Виктор мог пользоваться ларьком, так как Марина переслала ему деньги на его лицевой счет и десять рублей в месяц можно было расходовать на дополнительное питание. Виктор быстро покончил с едой, достал из узелка пачку сигарет, пачку печенья и луковицу, завернул все это в кусок газеты и дождался, когда начнут собирать посуду. Подойдя к «кормушке», он увидел, что тот сделал знак подождать, и Виктор посторонился, давая возможность «крылатому» отдать все миски и ложки. Но вот «баландер» тихо произнес:

— Давай быстрее…

— Это тебе, — Виктор протянул ему пару сигарет. — А это — Жоре…

Он хотел отойти в сторону, но «баландер» попросил его обождать и вскоре протянул Виктору небольшой кусок мяса, а затем быстро захлопнул «кормушку»… Когда Виктор направился к себе на место, к нему подошел Кешка.

— Что же ты сразу не сказал, что ты «кент» Жоры — Клина? — чуть ли не обиженно проговорил он. — С этого момента на меня можешь положиться. — Он протянул Виктору руку.

Немного подумав, Виктор ответил на рукопожатие, хотя и без радости, потом сказал:

— С этого дня мы с Юрой переходим на нижнюю «шконку» к окну, а мне сделай место за столом.

— О чем разговор? — воскликнул Кешка и сделал знак одному из своих прихлебателей, который моментально скинул на пол постели двух своих приятелей, а на их место перенес матрасы Виктора и Юрия…

Тем временем Марина с Юрием Александровичем искали пути, чтобы доказать несправедливость решения о заключении Виктора Быстровского под стражу. Марина добилась, чтобы на Виктора Быстровского была составлена характеристика, причем деятельное участие в этом приняла его первая учительница — Галина Ивановна Таше. Когда же характеристика была в руках Марины, она стала названивать Юрию. Но прошло еще несколько дней, прежде чем Юрий Александрович сам позвонил Марине и торжественно объявил о возвращении капитана Сенцова. Марина не представляла, что ей будет так тяжело без Виктора, тем более что ни одной весточки от него она так и не получила. Но вот ее вызвал к себе следователь, который вел дело, и сказал о том, что можно нанимать адвоката. Ощущая состояние Марины, решительно достал из своего портфеля письмо и торжественно вручил его Марине.

— Я знаю, что вы написали очень много писем Виктору, но по существующему положению всякая корреспонденция с человеком, находящимся под следствием, категорически запрещена… Да и это, — указал он на письмо, — достаточно грубое нарушение, ну да… — Он махнул рукой и отдал письмо Марине. Она медленно и осторожно приняла письмо Виктора и прижала его к губам, на глаза навернулись слезы.

— Значит, он не читал ни одного моего письма?

Следователь опустил голову и ничего не ответил.

— Боже мой! — вскрикнула Марина. — Он… там… один и совсем ничего не знает… Может, он думает, что его все бросили в беде и забыли… Бедный мой Витенька!.. — она громко заплакала.

Следователь, не зная, чем успокоить Марину, быстро налил ей воды в стакан.

— Прошу вас, успокойтесь, пожалуйста, все будет хорошо… А о ваших письмах он знает… Я был сегодня у него…

— Спасибо вам огромное… вы… вы очень добрый человек. — Выпив воды, она стала понемногу успокаиваться. — Вы не знаете, когда состоится суд?

— Точно не могу сказать, но думаю, что в течение этого месяца все будет окончено.

— Вы мне как-то говорили… — Марина немного помедлила, — что после того, как дело будет закончено, можно будет ходатайствовать о свидании…

— Напишите заявление, попробую вам помочь…

На следующий день — звонок Юрия Александровича.

— Марина, ты сейчас свободна?

— Конечно! — воскликнула Марина, предчувствуя, что это касается Виктора.

— Тогда через тридцать пять минут будь у дома, поедем к капитану Сенцову…

Владимир Петрович был искренне удручен, что Виктор оказался под стражей, и тут же начал звонить, что-то доказывать, умолять и даже ругаться. Все было тщетно. Положив трубку, он опустил голову и несколько минут молчал, но потом решительно вскинул глаза на стенные часы.

— Вот что, сейчас берем такси и едем в Ермолино, к Леониду Ивановичу… Полковнику Забелину, — пояснил он, увидев непонимающие взгляды своих собеседников.

— А зачем такси, у меня «Москвич»! — предложил Юрий. — У входа дожидается…

До дачи полковника Забелина добирались около часа. К огромной радости всех, полковник был на месте, так что мрачное предсказание Сенцова не сбылось: капитан был уверен, что Леонид Иванович уехал куда-нибудь на рыбалку или на охоту. Образованный и удивленный одновременно, полковник пригласил всех в красивый бревенчатый дом: обрадованный тем, что видит Володю, с которым давно не встречался, а удивленный тем, что он приехал с молоденькой красивой женщиной, и подумал — не с женой ли приехал познакомить… Не отвлекаясь ни на какие разговоры, Владимир Павлович быстро и четко обрисовал положение дел, полковник едва не выругался, но спохватился и, взяв себя в руки, попросил обождать несколько минут. Вскоре oн был уже одет в форму. Всю дорогу до Москвы проделали молча, и только в городе полковник назвал адрес прокурора. Перед прокуратурой района Юрий остановил машину, и Леонид Павлович, пригласив с собой Сенцова, попросил подождать…

Утомительно тянулись минуты ожидания, и Марина нервно ерзала на заднем сиденье, пытаясь думать о чем — нибудь другом, но мысли все время возвращались и вертелись только вокруг одной темы: сможет ли полковник убедить прокурора в невиновности Виктора или нет… Разум и интуиция убеждали ее, что все будет хорошо, и только хорошо, иначе и жизнь теряет всякий смысл. Но какой-то внутренний голос, а может быть, и не внутренний, а голос извне, нашептывал и нашептывал, испытывая какое-то наслаждение: «Ничего не жди хорошего! Нет справедливости на земле! Разве может человек сознаться в том, что он совершил ошибку? Никогда!.. Никогда-а-а…» Марина вздрогнула и посмотрела на Юрия Александровича.

— Никогда не поверю, что человека могут наказать несправедливо и оставят ошибку без исправления… Поверь, Марина, все будет хорошо! — Юрий Александрович улыбнулся ей в зеркальце заднего вида, но Марина заметила, что он и сам сильно волнуется: пальцы его нервно барабанят по щитку с приборами, а губы плотно сжаты.

Прошло более часа, а полковник с Сенцовым все не выходили — значит, никак не могут убедить прокурора? Не успела Марина подумать об этом, как дверь прокуратуры распахнулась, и на пороге показался капитан Сенцов. Его лицо светилось радостью и как бы говорило: «Ну что? Я же был уверен, что все будет хорошо!» Капитан открыл дверцу машины, сел и коротко сказал:

— Завтра Виктор будет дома.

— Правда? — закричала Марина и бросилась его обнимать.

— Ну, что вы… что вы… — шутливо отбивался Сенцов. — Я-то здесь при чем? Это же Виктор такой!

— Спасибо вам! — просто сказал Юрий. — Виктор, Виктор, но ведь только благодаря вам все стало на свои места!

— На суде тоже бы разобрались! — заверил капитан.

— И я в этом уверен, но…

— Но Виктор сидел бы в тюрьме! — Глаза Марины блестели и от радости, и от переживаний.

— Ладно, все позади… Поехали.

— А полковник? — спросила Марина.

— А полковник… Он здесь остался. — Сенцов улыбнулся. — Они вместе воевали… — А потом грустно добавил: — Вместе… с моим отцом…

С тех пор как Виктор получил записку от Жоры-Клина, своего неожиданного покровителя, все в камере переменилось: многие стали заискивать перед Виктором, чего ему совсем не хотелось, а Кешка во всем стал советоваться с ним и ставил в известность обо всех «мероприятиях». Все это весьма удивляло Виктора и было непонятно: каким образом кто-либо из взятых под стражу мог влиять на жизнь своих коллег по несчастью… Вскоре его сосед по нарам, Юрий, рассказал про один ужасный случай, произошедший месяца за три до того, как в камеру пришел Виктор: в камеру привели одного пожилого толстого мужчину, который молча сторонился всех и старался быть незаметным. Но однажды поступила записка, в которой интересовались человеком, по описанию очень походившим на этого молчуна. Ночью проверили одну характерную особенность, о которой указывалось в записке: он спал на спине, а рот всегда был открытым… На записку ответили, а через несколько дней этого мужчину нашли удушенным веревкой, сплетенной из оторванных полос матрасовки, его же матрасовки. Причем все было сделано так, что создавалось полное впечатление, что он сам повесился…

— А может быть, он действительно повесился? — предположил Виктор.

— Экспертиза к этому и пришла, — усмехнулся Юрий, — но я-то кое-что видел… Правда, было уже поздно. Спросишь, почему молчал? Сам не хотел оказаться на его месте… Всех таскали, допрашивали, но никто ничего не видел и не слышал! Многих из камеры «дернули», а некоторых оставили.

— Да-а! — Виктор покачал головой. Многое ему стало понятно из того, что творилось в камере: тюрьма является своеобразным государством, в котором существуют неписаные законы, нарушение которых карается без всяких судов и следствий. По всей вероятности, здесь учтен опыт старых рецидивистов. И на вооружение взято только то, что может служить устрашением для малодушных людей, особенно для тех, кто оказался здесь случайно и не является преступником в полном смысле этого слова, но в силу закона и обстоятельств должен отвечать за свои преступные действия. Виктор прекрасно понимал, что закон направляет человека, совершившего преступление, в тюрьму для того, чтобы дать понять оступившемуся человеку, насколько прекрасны такие понятия, как свобода, близость родных людей, хорошая пища, вольный воздух и просто запахи — цветов, духов, женщин… Чтобы человек, прошедший все это, навсегда запомнил эти лишения и никогда не покушался на преступления. И в то же время настоящие преступники вводили такие порядки в местах заключения, что часто слабые, но честные люди, случайно оказавшиеся в неволе, становились сознательными преступниками, и общество теряло в их лице своих добросовестных граждан. Это парадоксальное заключение, к которому пришел Виктор после долгого размышления, очень взволновало его и не давало покоя… Новость, которую сообщил ему следователь, обозлила и возмутила: оказывается, Марина чуть ли не ежедневно писала ему, а он не получил ни одного письма, более того, и его письма аккуратно прикладывались к делу и не пересылались Марине. Правда, вселило надежду то, что сказал напоследок следователь: Марина хлопочет о свидании, и, возможно, он вскоре ее увидит… Кроме того, он заверил Виктора, что его записка вручена Марине, как и было обещано. Виктор помнил ту записку, написанную в момент, когда следователь принес ему на подпись заключение об окончании следствия…

«Здравствуй, моя дорогая Мариша! В силу любезности этого человека, мне удалось написать тебе несколько строк, которые, есть надежда, попадут в твои руки! Милая, хорошая моя, как мне трудно без тебя, и я с ужасом думаю, как трудно тебе! Я помню твои слова, что все кончится хорошо! Как хочется, чтобы наконец пришло все к какому-нибудь концу, сразу стало бы легче. Ибо самое противное — неопределенность! Я все время думаю о тебе, а времени, как ты понимаешь, для этого здесь вполне достаточно…

Люблю, верю, надеюсь! Всегда твой, Вит!»

Вернувшись от следователя, Виктор обо всем рассказал Юрию, и тот завистливо проговорил:

— Везет же человеку: несколько дней пробыл в камере, а уже дело окончилось, свиданку получил! Да и «окрестят» скоро!

— Ничего, и тебе повезет! — Виктор хотел, чтобы всем было хорошо в этот день. На радостях он устроил «пир» и за ужином многих угостил своими припасами. Затем улегся на свои нары и предался радужным мечтам, стараясь вызвать перед глазами любимый образ Марины…

На следующий день, сразу же после обеда, из «кормушки» донеслось:

— Быстровский — с вещами!

Все мгновенно посмотрели на Виктора, этот возглас означал, что сюда он больше не вернется.

— Ничего не понимаю. — Виктор пожал плечами и подошел к двери. — С вещами? — переспросил он дежурного.

— Не расслышал, что ли? — дружелюбно спросил молодой лейтенант. — С вещами!

— Суд, наверно, перенесли! — предположил Юрий.

— Но почему «с вещами»? У него же суд явно не один день будет идти! — возразил Саша Муромец.

— А может, просто в другую камеру? — предложил свою версию Кешка.

Виктор ничего не ответил и продолжал собирать свои вещи, теряясь в догадках. Затем протянул Юрию оставшиеся несколько печений и конфет-карамелек.

— Это тебе!

Юрий молча взял, но потом сказал:

— Увидимся ли мы когда-нибудь?

— Будешь на воле и не забудешь — найдешь! — ответил Виктор. — Это передай через «баландера» Жоре — Клину. — Виктор отдал оставшуюся пачку сигарет, взял в руки матрасовку со своими вещами и пошел к дверям. — Не поминайте лихом! — бросил он на прощание всем обитателям камеры. Его повели по коридорам и лестницам, а по дороге молодой лейтенант похлопал его по спине.

— Счастливый ты, парень!

— Очень! — усмехнулся Виктор.

— Да я не шучу! Освобождаешься ты.

— Правда?! — воскликнул Виктор и тут же подозрительно посмотрел на него, но лейтенант смотрел на него открытыми глазами и улыбался. И неожиданно Виктор понял, что этот молодой лейтенант не обманывал его: он действительно освобожден! Освобожден?! Это значит, что он уже не вернется в камеру, ни в какую камеру! Перестанет все время быть настороже, перестанет опасаться быть «съеденным» окружающими. Он снова увидит свободное небо, не в клеточку, а чистое и синее, сможет пойти в любое место и главное, что сможет сделать: увидеть Марину! Свою милую, ласковую и самую прекрасную жену на свете! И все-таки до того момента, пока ему не вручили его личные вещи, он не до конца верил в этот счастливый вызов из камеры! Но вот вещи получены, документы тоже, расписался в какой-то бумаге… и он выходит на улицу, где чуть не сталкивается с Мариной, которая уже около часа дожидалась его у входа. Несколько минут они молча смотрели друг на друга. Марина с большим трудом сдерживала слезы. Бросилась к нему на шею, прижала к груди и стала целовать его губы, глаза, нос, стриженую голову.

— Да садитесь вы в машину! — услышали они голос Юрия Александровича. Он незаметно смахнул набежавшую слезу, настолько трогательной была сцена, которую ему невольно пришлось наблюдать. — Успеете еще насмотреться друг на друга!

— Юра! Здравствуй! — воскликнул Виктор и бросился его обнимать. Затем отстранился от него и сказал: — Извини, пожалуйста, меня, но мы пройдемся пешком! Ждем вас вечером у нас дома! Обязательно приходите с Наташей к нам!

— Хорошо, я все понимаю! Придем… — Юрий похлопал Виктора по плечу, кивнул на прощание Марине и быстро сел в машину.

Невозможно передать словами те ощущения, которые охватили Виктора, когда они с Мариной шли по улицам города. Он шел и смотрел по сторонам, впитывая в себя то, что раньше просто не замечал, на что не обращал внимания… Он радовался осенним краскам, цветам, растущим на клумбах, деревьям. Детям, бегающим по улицам… Улыбался каждому прохожему, а увидев продавщицу мороженого, бросился к ней, и Марина купила ему несколько порций мороженого, которое он никогда не любил. Каким вкусным оно ему показалось! Как прекрасна свобода! Почему мы только тогда начинаем что-либо ценить, когда лишаемся этого? Но хватит размышлений, сегодня нужно просто радоваться, что все так прекрасно кончилось, поистине — подарок судьбы! Неожиданно Виктор громко рассмеялся.

— Что с тобой, милый? — улыбнулась Марина.

Но он не отвечал, продолжая смеяться все сильнее и сильнее, пока на глазах не появились слезы.

— Не надо, Вит, все хорошо… Все позади, успокойся… — Марина пыталась успокоить его, но сама не выдержала и заплакала.

…Оставалось несколько дней до начала занятий в университете, и Виктор с Мариной посвятили эти дни театрам, кино и просто прогулкам по городу. Родители Марины заверили их в том, что будут помогать до тех пор, пока они не закончат образование. Виктор понимал, что он мужчина, глава дома и семьи, и в первую очередь на нем лежит ответственность за ее благополучие. Он всерьез подумывал, чтобы перейти учиться на вечернее отделение, но тренер Владимир Семенович, узнав об этом, решительно воспротивился и через свою супругу, которая преподавала в техникуме, устроил Виктора инструктором по физ-воспитанию. Это было очень удобно: занимаясь с детьми общей физической подготовкой, Виктор и сам тренировался вместе с ними, а кроме того, ребята, увлеченные его примером, стали много уделять времени спорту, и вскоре команда техникума вышла на первые места по разным видам спорта. При поддержке руководства техникума часы занятий в тех группах, которые вел Виктор, перенесли, чтобы они не мешали его учебе в университете. Виктор настолько окунулся с головой в учебу и спорт, что совершенно забыл о том, что приближается день суда…

Судебное разбирательство особенно не афишировалось. Но народу собралось много: многие являлись, как выяснилось позднее, родственниками подсудимых. Увидел в зале Виктор и Галину Ивановну Таше, свою первую учительницу, приехали и его тренер, Юрий Александрович, Анастасия Ивановна и Марина; к удивлению Виктора, был вызван в качестве свидетеля и капитан Сенцов, в повестке у Виктора тоже значилось: «в качестве свидетеля по делу…» — и это сразу успокоило Марину…

— Суд идет! Прошу всех встать! — сказала молоденькая девушка, секретарь суда.

В зал из боковой двери вошли два заседателя и народный судья, пожилая женщина, в строгом темном костюме.

— Прошу всех садиться, — сказала председательствующая и неожиданно с удивлением спросила: — Почему нет обвиняемых в зале?

— Сейчас введут, Вера Павловна. Немного опоздали, — виновато проговорила секретарь.

Судья недовольно посмотрела на нее, но ничего не успела сказать: в зал ввели по одному пятерых обвиняемых, среди которых Виктор узнал Телегина, хотя и видел его один раз, Николая Германовича, которого было трудно узнать без его седоватых волос, узнал Виктор и омского знакомого, ему он отвозил золотые монеты, двух других он видел впервые. Чуть позднее ввели еще одного мужчину с мрачной физиономией, которая показалась Виктору знакомой, но он не сразу вспомнил, где мог его видеть (позднее выяснилось, что это был сопровождавший его до Ленинграда, сосед по купе). Судья огласила существо дела и представила состав суда, затем попросила выйти из зала свидетелей… Виктор был вызван одним из первых и после того, как рассказал все, что знал, и ответил на вопросы, остался в зале. Только здесь до его сознания окончательно дошло, что люди, с которыми ему приходилось общаться, являются врагами нашей жизни, нашего строя, нашего народа… А этот Лжетелегин? Это же настоящий фашист, который по локоть в крови своих жертв, замученных и убитых не только во время войны, но и в мирное время… Неожиданно у Виктора промелькнуло: этот Лжетелегин является отцом Ланы! Антей является отцом Ланы, и она пошла против своего отца ради него, Виктора Быстровского, и погибла! Ну почему этот Антей-Телегин-Пульке не оказался на месте Малины? Да будь Телегин вооружен до зубов, его, Виктора Быстровского, это бы ни на секунду не остановило: зная все то, что он знает сейчас, он бы не задумываясь прекратил его подлую жизнь, жизнь предателя и негодяя… Откуда берутся такие люди? Вроде бы такая же мать-женщина родила его на свет… Питался вроде той же самой пищей и учился на той же самой земле… Так откуда же такое звериное отношение к своим собратьям? Хотя зачем оскорблять зверей, наших меньших братьев? Они никогда не питаются себе подобными…

Суд давно закончился: Виктор не хотел пропускать лекции и занятия в университете и побывал только на трех днях судебного разбирательства. От бабушки они узнали, что отец Ланы, Телегин-Пульке, приговорен к высшей мере наказания… В глубине сердца Виктор носил необъяснимую боль и трогательные воспоминания о Лане, иноща становился мрачным и неприступным, прокручивая в мозгу ту роковую сцену, в которой погибла Лана…

Но жизнь брала свое, и постепенно боль утраты стихала, уходила. Оканчивался и тяжелый, страшный для Виктора 1959 год, а на смену ему наступал год 1960-й, который словно решил загладить вину года предыдущего, просто засыпал Виктора своими милостями: самым главным событием было рождение сына! Он родился 12 апреля, будто почувствовав, что ровно через год в этот день человек впервые полетит в космос. Марина с Виктором долгое время колебались, брать ли им академический отпуск или нет, но бабушка Марины, Анастасия Ивановна, взяла на себя основную часть забот. И, наконец, еще одно важное событие произошло в жизни нашего героя: он стал чемпионом Москвы по десятиборью и выполнил норму мастера спорта СССР… Но о том, как сложилась его дальнейшая судьба, которая стала намного благосклоннее к нему, надолго открыв ему ворота в большой спорт, об этом рассказывает уже другая история…

«Осторожно, мошенник!» Повесть

1

«С незапамятных времен, когда человек произнес первое разумное слово, а возможно, и гораздо ранее — появился такой вид преступления, как мошенничество!

Первым мошенникам было гораздо вольготнее: не существовало милиции, отсутствовал сильный государственный аппарат, а позднее, когда все-таки появились стражи порядка, дело не очень продвинулось, ибо сами служители закона зачастую становились мошенниками…

В наше время мошенникам конечно же стало гораздо труднее. Но можно быть уверенным, что этот вид преступления сократился бы до минимума, если бы сами граждане не помогали себя обманывать! Да, как ни парадоксально это звучит, именно пострадавшие помогают преступнику совершить задуманное преступление… Мошенничество — это преступление, в котором обязательно участвуют двое: кто обманывает и тот, кто поддается на обман, то есть — пострадавший…»

Подполковник Захаров отложил ручку и прочитал написанное. Какой-то налет игривости во фразах, словно он пишет не статью в газету, а подводит читателя к будущей комедии. Иннокентий Аристархович медленно скомкал написанное и бросил в корзину для бумаг, уже наполненную такими же комочками-близнецами. И зачем он только согласился? Словно и без того дел у него мало! Но такая хоть кого угодно уговорит…

Подполковник вздохнул с улыбкой, вспомнив молоденькую, но довольно настырную журналистку. Коротенькая юбчонка, с трудом прикрывающая колени, при любом движении тела неумолимо ползла вверх, заставляя Захарова деликатно отводить глаза в сторону.

Возможно, чтобы скрыть смущение, он торопливо и даже как-то легкомысленно согласился набросать заметку о мошенничестве. Обещал написать к понедельнику. А сам себя уговаривал, что совершенно забыл об обещании (скажи кому — нибудь из его сотрудников, что он мог о чем-либо забыть, тебе не поверят, а то и просто высмеют. О его памяти и пунктуальности ходили легенды не только в отделении, которое он возглавлял, но и в управлении).

Но вчера, в пятницу, когда Иннокентий Аристархович уже уходил из кабинета, чтобы отправиться на дачу, раздался телефонный звонок. Взяв телефонную трубку, подполковник не сразу понял, кто с ним говорит. А звонила журналистка и деликатно — с различными словами по поводу беспокойства, но настойчиво, напомнила ему о заметке. И Захаров успокоил ее, заверив, что статья будет готова в срок, хотя имел желание в лучшем случае отсрочить их встречу…

Захаров встал из-за стола и сладко потянулся до хруста в плечах. Несмотря на свои пятьдесят шесть лет, он выглядел достаточно молодо. Коренастый, широкоплечий, он всегда был подтянут, внимательно следил за одеждой. Его супруга, Марина Александровна, с которой они прожили более тридцати лет душа в душу, никогда не позволяла, скажем, надевать рубашку дважды. Кто-то из знакомых выразил недоумение, но она спокойно заметила, что была бы рада, если бы все мужчины имели столько недостатков, сколько имеет ее Кеша. Она так и сказала — «мой Кеша».

У них было двое детей: мальчик и девочка. Сын Валерий, старший, учился в омской школе милиции (хотя отец никогда даже не намекал ему о преемственности поколений), а дочка Виктория — в десятом классе. Была она любимицей Иннокентия Аристарховича, и он ее всячески баловал, вызывая недовольство Марины Александровны, считавшей спартанское воспитание более подходящим для своих детей.

Взглянув на переполненную корзинку со скомканными бумажками, Иннокентий Аристархович быстро убедил себя, что для продолжения работы ее просто необходимо сейчас же освободить, черновики — сжечь. Он подхватил корзинку и направился в дальний угол сада, где была устроена небольшая железная печурка.

При ярком солнце языки пламени были почти незаметны, но подполковник с интересом следил за тем, как расплавленный воздух, казалось, перелистывал страницы, читая написанное…

Отчего люди так любят смотреть на пламя? Может, в глубине души, подспудно, сохранился страх, некое суеверие перед силой огня? А сила всегда вызывает не только страх, но и уважение…

Что это его потянуло сегодня на философию? Что мучит его? Иннокентий Аристархович давно заметил: как только у него появлялось сложное дело, которое к тому же вдруг стопорилось, так его сразу тянуло пофилософствовать на отвлеченные темы… Может, статья о мошенничестве? Да нет! Тоже трудное дело! Сейчас пойдет и быстро напишет…

Волновало Захарова другое: висевшее на его отделении дело, с момента возникновения которого прошло около года. Неожиданно оно откликнулось в другом районе города. Способ преступления был точно таким же: знакомство с владельцем автомашины, оформление доверенности на долгий срок (за приличную сумму, которую владелец машины так и не получал) и мгновенная продажа этой машины. Подполковник был уверен, что это дело рук одного и того же человека. И не только потому, что совпадал способ совершения преступления, но и по многим нюансам и деталям, повторяющимся раз за разом. Как правило, преступник выбирал жертву тщательно и, вероятно, долго следил за ней. Захаров мысленно перечислил профессии пострадавших: директор крупного универмага, заведующий столовой, начальник по снабжению крупного строительного стреста, начальник службы автосервиса и вот несколько дней назад — очередная жертва: заведующий отделом крупнейшего магазина столицы «Океан»…

Первые два попались на удочку преступника в столице, третий и четвертый — в Ленинграде, теперь снова в Москве, правда, в другом районе, но… Захаров тяжело вздохнул, дело повисло, и распутать его нужно было во что бы то ни стало! И не только потому, что преступник должен быть наказан (рано или поздно он все равно будет арестован), задеты были честь и самолюбие подполковника: не очень многие преступники могли похвастаться, что долго ходили на свободе, если дело попадало к Иннокентию Аристарховичу.

Хотя прошел длительный срок с момента совершения первого преступления, преступник даже в деталях не изменил себе: знакомство, уговоры, покупка и быстрая пропажа… Отработанная система!

Захаров снова вздохнул. Система?! Он вновь мысленно повторил: знакомство, уговоры, покупка и продажа… Где — то здесь нужно искать слабость системы. Чем больше звеньев, тем больше вероятность возникновения различных случайностей, а чем больше случайностей, тем больше возможности сбоя…

Знакомство?.. Явно пустой билет — даже с большой натяжкой нет никакого преступления… Уговоры и склонение владельца к продаже своей машины?.. Уже появляется элемент нарушения социалистической законности, но… Подполковник с усмешкой покачал головой. Попробуй докажи что-либо: «никаких денег не получал» — говорит один, «никаких денег не давал» — говорит другой, и ты со всем своим огромным аппаратом оказываешься, мягко говоря, в луже.

Покупки как таковой не происходит: просто оформление доверенности на долговременное пользование автомашиной… Остается только продажа: нужно найти покупателя, переоформить доверенность… Стоп! Найти покупателя?! Вот оно, слабое звено! Вряд ли преступник, если он не глупый (а по всем признакам так оно есть), будет пользоваться посредниками при продаже — лишнее звено!

Подполковник вернулся к себе в кабинет и набрал номер майора Каневского, которому он поручил вести дело.

— Александр Георгиевич? Захаров… Добрый день! Как отдыхается? Послушай, тут у меня идея одна возникла: насколько я помню, из пяти случаев найдены три машины?.. Так вот, что говорят новые владельцы этих машин?.. Ну, по поводу того, как на них вышел преступник?.. А ты уверен, что не врут?.. Ну, хорошо… В понедельник в десять ноль — ноль со всеми материалами ко мне. Счастливого отдыха!

Иннокентий Аристархович положил трубку и невзначай взглянул на пожелтевшую от времени фотографию, заботливо подклеенную калькой в поврежденных местах и упрятанную за стеклянной рамкой. На фотографии сам Захаров, совсем молодой, только что вернувшийся с фронта. Собственно говоря, «вернувшийся с фронта» сильно сказано. Три с лишним месяца удалось застать войну Захарову. Сразу после десятилетки он был призван в армию, за месяц прошел курс молодого бойца…

Участие в нескольких боях закончилось вполне благополучно: ни единой царапины, а за «языка» получил медаль «За отвагу». В тот памятный день, когда пришла, наконец, долгожданная, выстраданная кровью победа, Захаров, отбив со своими однополчанами очередную ожесточенную атаку эсэсовцев, удивился неожиданно наступившей тишине… Жуткая тишина снова разорвалась автоматными и винтовочными выстрелами. «Слава Богу, началось, — промелькнуло у Захарова. — Но почему выстрелы доносятся только со стороны наших позиций? И стрельба странная, беспорядочная!..»

«Победа! Победа!» — донеслось со всех сторон. Неужели правда — победа?! «Ура-а-а!» — пронзительно закричал Иннокентий и, вскочив на ноги, выпустил длинную очередь в синее немецкое небо. Выстрелил и тут же огляделся по сторонам, все еще не веря… Но вот из укрытий стали выходить немцы с поднятыми руками, бросали оружие. Не обращая на них внимания, советские солдаты продолжали обниматься со слезами на глазах. Поверил наконец и Захаров, снова вскинул свой автомат и вдруг бессильно выронил его на землю: что-то сильно ударило и обожгло плечо. В глазах потемнело, и он медленно опустился на землю…

Очнулся Иннокентий в медсанбате. Ранение оказалось серьезным, была многочасовая операция. Пожилой военврач вручил Захарову две пули, извлеченные из его груди, и сказал: «Долго жить будешь, солдат: чуть ниже, и сам Бог был бы бессилен…»

Вскоре Захарова навестили однополчане и поведали о случившемся. Ранение было нелепой случайностью: один из автоматов, брошенных немцами на землю, выстрелил — две пули поразили Иннокентия, а одной слегка задело старшину. Все растерялись, на некоторое время оцепенели. Первыми спохватились немцы: почувствовав, что над ними нависла угроза, они набросились на несчастного молодого парня, автомат которого выстрелил, и начали жестоко избивать его. Били они его с такой злостью, что наши солдаты с большим трудом его отбили…

Через несколько дней временный военный госпиталь погрузили в санитарный эшелон и отправили на Родину. Железная дорога функционировала плохо, эшелон продвигался медленно. Захаров обрадовался, когда узнал, что их везут в один из подмосковных госпиталей. Уже несколько месяцев он не был дома…

Дело шло к выздоровлению, когда к ним в палату зашел военком и зачитал список тех, кто должен был явиться в кабинет главного врача.

— Как ты думаешь, зачем это нас вызывают? — спросил рыжий парень, лежащий у самого окна.

— Ты заявление на Дальний Восток писал? — спросил его Захаров.

— Ну!

— Думаю, что по этому вопросу и вызывают.

— А как же я? Я тоже писал, — несколько обиженно спросил пожилой мужчина, лежавший рядом с Иннокентием.

— Не знаю… может, по возрасту не подошли? — неуверенно предположил Захаров…

Вызванных набралось человек тридцать. За столом сидели трое: главврач, военком и еще один мужчина средних лет, одетый в штатское.

— Вероятно, я вам не нужен? — спросил главврач, затем добавил, словно извиняясь: — Неотложных дел очень много…

— Спасибо, Александр Гаврилович! Постараемся не очень долго рассиживаться, — проговорил мужчина в штатском. Сказал он тихо, но его густой бас рокотом пронесся по кабинету.

— Занимайте, сколько необходимо! — заявил главврач. — Мое рабочее место — в операционной.

— Ну, что ж, будем знакомиться, — снова пробасил мужчина. — С вашими личными делами я тщательно ознакомился: несмотря на короткую службу, вы успели отличиться в боях, многие награждены… — Он сделал небольшую паузу и внимательным взглядом обвел присутствующих. — А я — капитан Осколков… По должности — заместитель начальника по борьбе С бандитизмом.

Раненые недоуменно переглянулись.

— Война в принципе закончилась, — продолжал Осколков медленно, как бы подыскивая точные слова. — Судя по вашим личным делам, почти все из вас окончили среднюю школу…

— Послушай, капитан! — неожиданно прервал его парень из палаты Захарова. Ему присвоили прозвище «молчаливый», и не только за то, что он, раненный в горло, долгое время не мог разговаривать, но и за то, что, когда эта возможность появилась, на все вопросы отвечал однозначно и не очень охотно. — Вы внимательно изучили наши личные дела, убедились, что здесь — коммунисты и комсомольцы… Так что агитировать нас — лишняя трата времени… Говори сразу: что от нас требуется? — Он снова обратился к Осколкову на «ты».

— Между прочим, я вам представился, — намеренно выделяя «вам», с улыбкой произнес капитан.

— Старший сержант Веретейников! — с некоторым вызовом ответил парень.

— Тот, что Героя получил… — шепотом пояснил военком Осколкову.

— Никакого Героя я пока не получдл, — услышав слова военкома, возразил Веретейников. — Хотя… Жизнь-то моя еще не окончилась: еще с Японией нужно точку поставить!

— Острый слух у вас, старший сержант, — снова улыбнулся капитан. — На «радио ОБС» мы не работаем, слушать его времени нет…

Раненые дружно рассмеялись: в то время каждый знал, что «ОБС» — «одна баба сказала» — так говорили о вымышленных или непроверенных слухах…

— Товарищ военком, огласите, пожалуйста, — обратился Осколков к майору.

— Не только приказ, но и «Звездочку» с собой прихватил. — Несколько суетливо военком вытащил из потертого портфеля бумаги и газету «Красная Звезда». — Награждать будут в Кремле, а сейчас я могу только вручить выписку из приказа и эту статью, озаглавленную «И один в поле воин».

Военком начал читать с некоторой торжественностью в голосе, Веретейников стоял по стойке «смирно»… «За мужество и отвагу, проявленные… — читал военком, и все присутствующие внимательно слушали его, поглядывая на Веретейникова. — …Присвоить звание Героя Советского Союза…»

Майор замолчал, и на некоторое время в кабинете воцарилась тишина. По лицу старшего сержанта медленно текли слезы. Наконец он хрипло проговорил:

— Служу Советскому Союзу!

К нему бросились раненые, обступили, пожимали руки, дружески стукали по плечам, поздравляя и радуясь вместе с ним.

Капитан Осколков тоже подошел к сияющему от счастья Веретейникову и протянул руку.

— От всей души поздравляю тебя, старший сержант! — проговорил он, выделяя на этот раз слово «тебя».

— Спасибо, товарищ капитан, — ответил Веретейников. — А почему вы, товарищ капитан, меня то на «вы», то на «ты» величаете? — прошептал он: видно, говорить ему было все труднее и труднее.

— Заметил! — усмехнулся капитан. — Никакой оговорки я не допустил: с незнакомым или малоприятным мне человеком, ну и конечно, с более Старшим по званию или по возрасту, я только на «вы», а с остальными — на «ты»… А почему, старший сержант, сам ко мне обращаешься то на «ты», то на «вы»?

— А у меня, товарищ капитан, как у вас — только наоборот! — тихо ответил старший сержант, хитро взглянув Осколкову прямо в глаза.

Все рассмеялись.

— Ну, что ж, вдвойне приятно! — Осколков еще раз пожал Веретейникову руку и повернулся к раненым. — Обменялись любезностями, пора вернуться к нашим баранам… Коль агитировать вас не нужно, то заявляю прямо: я пришел, чтобы предложить вам работу в нашем отделе. — Он внимательно осмотрел слушающих. — Все вы — фронтовики, труса не праздновали, многие отличились, за что и награждены, а работа у нас трудная… — Он нахмурился. — Во всяком случае, не легче, а иногда и тяжелее, чем на фронте… Золотых гор не обещаю: более того — с жильем у нас плохо: одиноким — общежитие, семейным пока комнату…

— А подробнее о вашей работе вы можете рассказать, товарищ капитан? — спросил рыжий паренек.

— Подробнее? — Капитан взглянул на него. — Собственно, название уже говорит за себя: бороться с бандитизмом! Война подняла всякую муть: бандитизмом занимаются не только уголовные элементы, но и дезертиры, и бывшие пособники и прихвостни фашистов, которым терять нечего, и скрытые враги нашей власти, готовые в любой момент ужалить исподтишка…

— И что же вы с ними делаете? — спросил Захаров.

— Некоторых — переубеждаем, других — наказываем, а с врагами… — Капитан неожиданно распахнул свой пиджак и выразительно ткнул пальцем в пистолет, торчащий из-за пояса. От частого вытаскивания оружия белая футболка протерлась и в разодранном месте виднелся свежий, еще красноватый шрам.

— На фронте? — снова спросил Захаров.

— Вы про ранение? Нет, это здесь, — капитан медленно запахнул пиджак. — Группу брали: их — девять, а нас — пятеро… Сдаваться не пожелали, огонь открыли…

— И что, ушли? — вырвалось у рыжего паренька.

— Четверых задержали, а один… — Капитан покачал со злостью головой. — Один ушел… Как раз тот, что меня продырявил, но, думаю, ненадолго. С вашей помощью, думаю, долго не погуляет на воле…

Именно приход к ним капитана Осколкова и решил дальнейшую судьбу Иннокентия Захарова… В отделе по борьбе с бандитизмом он проработал всего лишь несколько месяцев: снова был ранен, а после выздоровления его направили на учебу в школу милиции…

…Иннокентий Аристархович поставил фотографию на место и улыбнулся, вспомнив, как после окончания годичной школы милиции пришел в кадры управления. Начальник, пожилой полковник, внимательно просмотрел его [ичное дело, затем повернулся к своему заместителю, молоденькому майору с небольшими рыжеватыми усами, отпущенными, вероятно, для солидности.

— Ты говорил, что у Аникушина не хватает людей? Давай направим к нему этого молодца!

— Инспектором уголовного розыска? Он же еще неопытен, а участок большой! — пожал плечами майор, явно не одобряя решение своего начальника.

— Молодость — багаж недолговечный, а опыт — дело наживное! Как говорится: «Не умеет — научим! Не хочет — заставим!» Сам-то, лейтенант, как — не возражаешь? — спросил полковник Захарова.

— Разве можно что-нибудь возразить после таких веских аргументов, — улыбнулся в ответ Иннокентий.

Что это он сегодня? То философствовать начал, теперь воспоминания, а преступник гуляет на свободе! Интересно было бы с ним познакомиться. Ничего, дай время… А может, они уже встречались?..

2

Иннокентий Аристархович был недалек от истины: с преступником, который совершил подряд несколько преступлений, они уже встречались. Но этому минуло около шести лет, а сейчас…

За празднично сервированным столом ресторана «Метрополь» сидели двое. Первый сразу бросался в глаза: элегантно одетый, в модном галстуке, обхватывающем белоснежную сорочку; на пальце правой руки, матово поблескивая, удобно расположился массивный перстень с великолепным бриллиантом. Черные волосы с небольшим количеством седых волос были тщательно уложены. Портрет мужчины был бы неполным, если не сказать о красивых дымчатых очках в массивной оправе.

Его визави был одет гораздо проще. Нет, не дешевле: джинсовый костюм — лучшей американской фирмы, отличные итальянские сапожки, батник и, как бы в подражание своему партнеру по столу, золотой перстень — все это стоило больших денег, но если на первом мужчине все было подобрано со вкусом, то второй явно об этом не думал.

— Шеф, мы кого-нибудь ждем? — спросил тот, что помоложе, окидывая стол жадными глазами.

— Что ты, Петюня, так смотришь на жратву, будто только с лесоповала вернулся? — усмехнулся мужчина. Ему явно стало здесь скучно. Не дожидаясь ответа, сказал: — Это, Петюня, только для нас с тобой… — Увидев непонимающие глаза приятеля, добавил: — Юбилей у нас с тобой, Петюня! Юбилей! Десять лет совместной работы!

— Черт! И правда, червонец отстукало! — радостно воскликнул тот. — Опрокинем? Что будешь, коньяк, водку, шампанское? А, Гарик?

— Я за рулем! — сказал Гарик, накрывая ладошкой рюмку.

— Так я ж упьюсь, шеф! — искренне признался Петр, и было непонятно, радуется он этому обстоятельству или огорчается.

— А ты не злоупотребляй, не жадничай, — Гарик неожиданно замолчал и задумался.

Хорошо зная своего приятеля, Петр не стал прерывать его молчания. Не торопясь, он налил в фужер Гарика бананового сока, единственное, что пил Гарик в такие моменты. Себе Петр плеснул водки и стал за столом, терпеливо ожидая.

Не глядя на Петра, Гарик быстро выпил фужер сока, достал из кармана портмоне и вытащил оттуда деньги.

— Не обижайся, Петюня, тоскливо что-то. — Он положил сотенную на стол. — Пригласи кого-нибудь, отпразднуйте без меня… — Встал из-за стола и быстро направился к выходу.

Посидев несколько минут, ожидая, что Гарик, возможно, передумает и вернется, Петр пожал плечами и пошел звонить знакомым…

Гарик медленно шел по улице Горького, стараясь не обращать внимания на красноречивые взгляды слабого пола. Что ж, он еще в полном порядке и вполне может увлечь любую, но в данный момент не хотелось: который день депрессия, бывает редко, но уж вцепляется сильно! Ничего не хочется делать и никого не хочется видеть!

Свернув в первый же переулок, Гарик через несколько десятков метров подошел к ярко-красному «мустангу», открыл дверцу и сел за руль. Он завел мотор, но трогаться с места не торопился: ехать в принципе было некуда — Петр кутил в ресторане, к Виктории не хотелось (снова будет приставать с расспросами: где? куда? откуда?), у Иветки сломаться можно от выпивонов… Домой? Не с таким настроем.

— Простите, пожалуйста, — прервал его мысли приятный женский голос. — Вы не могли бы подбросить меня до Кутузовского? Генеральная сегодня, а я пьесу дома оставила. Ловила такси, да все неудачно…

Гарик внимательно оглядел ее с ног до головы. Довольно стройная, симпатичная, одета во все фирменное, но вульгарно, без малейшего намека на вкус. Тоже мне артистка нашлась! Гарик был почти уверен, что она обманывает, но решил проверить…

— Милая девушка! — Он обворожительно улыбнулся. — К моему большому сожалению, я сейчас спешу на важную встречу с иностранцами, и мне очень грустно, что не могу вас выручить в трудную минуту. Но… — Гарик выразительно посмотрел на нее снизу вверх. — Чтобы загладить мою нечаянную негалантность, через два часа буду ждать вас на этом же самом месте, и мы сможем где-нибудь посидеть за рюмкой чая… Не возражаете?

— Нисколько! — тут же согласилась девушка, но, вспомнив о «генеральной», добавила: — Думаю, что репетиция уже закончится к тому времени.

— Тогда до встречи! — усмехнулся Гарик.

— Меня Светой зовут! — несколько обиженно сказала она, не дождавшись, когда он сам спросит ее об этом.

— А меня — Вахтанг. Очень приятно!

— До встречи, Вахтанг… — жеманно произнесла девушка и подняла руку: около нее тут же остановилось такси. Кивнув еще раз Гарику, она быстро села в машину.

Едва такси отъехало, как Гарик забыл свою новую знакомую, и снова встал вопрос: что делать? Он рассеянно смотрел на прохожих, и вдруг глаза выхватили из толпы знакомую фигуру плотного коренастого мужчины. Он или не он? Гарика настолько это заинтересовало, что он рванул машину с места, обогнал мужчину и через зеркальце заднего вида рассмотрел его. Нет, не он, но похож сильно!

Мужчина напомнил Гарику о событиях шестилетней давности. Тогда он занимался совсем другими делами. Неожиданных встреч было много, но почему-то именно этот парень запомнился ему…

Седины тогда у Гарика еще не было, но одет был так же тщательно и модно: светлый полосатый костюм, однотонная водолазка и очки, правда, другой формы, да и машины не было… Он медленно шел по шумному проспекту, и со стороны могло показаться, что молодой человек просто прогуливается, не зная, куда деть свободное время. Но если бы кто-нибудь проследил за ним более внимательно, то мог заметить, как быстрые и цепкие глаза этого симпатяги как бы высвечивали и вели в многолюдной уличной толпе то одного, то другого мужчину.

Взглянув на группу бродячих цыган, которых всегда много летом в больших городах, Гарик брезгливо улыбнулся, поморщился: «Сопернички!» Но вот его взгляд насторожился, выхватив в уличной суете крепко скроенного бородатого мужчину. По всему, человека приезжего: он беспомощно оглядывался по сторонам и уже несколько раз о чем-то расспрашивал прохожих. Ему явно не везло: то ли вопрос был трудным, или мужчина попадал на приезжих — пожав плечами, они проходили мимо. Но вот одна сухонькая старушка, внимательно выслушав приезжего, указала клюкой в сторону и снова двинулась своим путем, утюжа старческими ногами асфальт. Бросив вдогонку старушке слова благодарности, бородатый устремился в указанном направлении.

Стараясь не упустить его из виду, Гарик направился за ним. Вскоре они оказались в огромном универмаге, который был забит до отказа: сплошная масса людей направлялась густыми потоками из отдела в отдел. Потоки сталкивались, смешивались, долго разбирались, кричали, ругались… У прилавков было не лучше: каждому хотелось купить именно ту вещь, которую уже кто-либо отобрал для себя и пошел оплатить покупку в кассу, а рядом, на Прилавке, лежала точно такая же вещь… Все лица были удивительно похожи друг на друга. Все, кроме одного…

Гарик внимательно следил за происходящим вокруг, не упуская из вида практически ничего и прежде всего — бородатого приезжего…

…Иннокентий Аристархович писал злополучную статью о мошенниках. Дело наконец сдвинулось, и рука легко скользила по листам. Именно события, связанные с Гариком, были положены Захаровым в основу статьи о мошенниках.

У Иннокентия Аристарховича имелась особенность, над которой часто подтрунивали коллеги: по каждому делу он заводил небольшую тетрадь, куда заносил свои впечатления, размышления и ошибки, совершенные им или кем — либо из сотрудников. Когда дело оканчивалось, Захаров собирал сотрудников, причастных к данному делу, и проводил внимательный и серьезный анализ: разбирались ошибки каждого, будь то рядовой сотрудник или сам Захаров. Многие скептически относились к подобным новшествам, но время показало, что благодаря этому и другим нововведениям человека, пришедшего со стороны (а он тогда в чине майора был назначен заместителем начальника отделения одного из самых неблагополучных районов города), отделение все меньше и меньше слонялось по кабинетам начальства, а вскоре и примером стало служить…

Просматривая записи шестилетней давности, Захаров во всех подробностях вспомнил то время. Начальник отделения бюллетенил, и Иннокентий Аристархович исполнял его обязанности, занимая и кабинет начальника, просторный, с четырьмя окнами, с высокими потолками. Т-образный стол захватывал едва ли не большую его часть. На центральной стене висел портрет Дзержинского. Два книжных шкафа были завалены специальной литературой.

На Захарове в то время висело довольно запутанное дело об ограблении. После допроса подозреваемого ничего не прояснилось, и Захаров решил еще раз прослушать запись допроса. Включил магнитофон.

— Где вы были за четыре часа до преступления? — раздался его собственный голос.

— Это во сколько? — спросил второй голос — низкий, прокуренный и нагловатый. Спросил с усмешкой, довольный тем, что не попался на удочку, закинутую начальничком.

— Посчитайте… — предложил Захаров.

— Что ты мне шьешь, начальник? Не был я там, в'ек свободы не видать, не был!

— Ну, хорошо… Где вы были в три часа третьего апреля?

— Третьего, в три?.. Не помню.

— Попытайтесь вспомнить! Это в ваших же интересах! — спокойно попросил Захаров…

…Между тем Гарик продолжал следить за бородатым приезжим, который внимательно рассматривал темный костюм… Недовольно поморщившись, он повесил костюм на место и неуверенно подошел к продавцу. Потоптавшись, ожидая, когда отойдет назойливый покупатель, он что-то спросил, но последовал, вероятно, ответ, явно не удовлетворивший бородатого мужчину: он обиженно махнул рукой и вышел из секции верхней одежды…

Прищурив черные глаза, Гарик пошел следом. А когда бородатый неловко ступил на эскалатор универмага, ведущий вниз, Гарик встал за его спиной и тихо проговорил:

— Извините, но мне показалось, что вы чем-то озабочены?

Бородатый вздрогнул от неожиданности и быстро обернулся. Увидев перед собой симпатичного интеллигентного мужчину, он с удовольствием начал ему жаловаться, стараясь выговориться, чтобы снять напряжение.

— Будешь тут озабоченным! Костюм хотел купить, а она, — он махнул рукой в сторону, — продавец в смысле, даже разговаривать не стала: размера, мол, вашего нет!

— Ну, это не проблема! — добродушно улыбнулся Гарик, помогая бородатому сойти с эскалатора. — Хотя прямо надо сказать — фигура у вас просто внушительная! — добавил он, усмехнувшись…

…Майор Захаров слушал запись допроса, медленно прохаживаясь по кабинету, изредка останавливаясь около стола, чтобы взглянуть в свои записи или сделать пометку для памяти.

— И куда же вы пошли после работы? — донеслось из магнитофона.

— Так я же говорил уже! — в сердцах воскликнул сиплый голос, в нем заметно чувствовалось волнение. — Пиво пошли пить…

— Третьего, после работы? — уточнил Захаров.

— Нуда…

— Один?

— Один… С кем же еще?

— А Киржаков?

— Тьфу, черт… забыл… с Киржаковым!

— А теперь послушайте меня: третьего апреля было воскресенье, и все не работали… А пиво вы пошли пить после того, как совершили ограбление.

Захаров нажал на кнопку «стоп», и голос мгновенно оборвался на полуслове. Немного посидев, размышляя над чем-то, он решительно поднял трубку телефона и набрал номер.

— Товарищ полковник?! Майор Захаров!.. Я по делу Киржакова и Виктюка… Алексей Ильич, я уверен, что с ними был третий!.. На девяносто процентов уверен… Ну, уж на семьдесят пять точно! И я прошу разрешить отпустить Виктюка из-под стражи… Гарантирую… Так… Хорошо… Под мою ответственность, товарищ полковник, лично проконтролирую… Я просто уверен, что именно третий прятал награбленное… Есть… Спасибо, товарищ полковник! — Захаров положил трубку на аппарат и радостно потер ладони…

…Гарик и его спутник, бородатый приезжий, медленно шли по небольшому скверу, утопающему в зелени. Увидев свободную садовую скамейку, Гарик сказал:

— Предлагаю сделать легкий привал. Дела не любят спешки. — Говорил он с еще большим акцентом, чем был у него. Вытащив из кармана пиджака жестяную коробочку с леденцами, открыл, бросил одну карамельку в рот — Курить бросаю, — как бы смущаясь, произнес он и тут же добавил: — Между прочим, тоже дефицит: монпансье… Угощайтесь!

Бородатый, не зная, как вести себя в данной ситуации, суетливо, чтобы не обидеть отзывчивого и любезного москвича, грубыми пальцами взял из коробки несколько леденцов.

— Так, — протянул Гарик, — значит, вам нужен костюм?

— Да… Вы знаете, там у нас хороших почти не бывает. Вернее, бывают, но редко! А тут еще у меня размер, сами понимаете… — Бородатый развел руками, как бы извиняясь.

— А вы откуда, Виктор Сергеевич?

— Из Сибири…

— О-о! Вот как?! И вероятно, нефтяник? — заинтересовался Гарик.

— Нет, почему, — пожал плечами бородатый, — я — егерь, — проговорив с небольшим пафосом, он тут же смущенно опустил глаза.

Искренне удивившись, Гарик повернулся к гостю.

— Это должно быть очень романтично! Помните, у Блока? — неожиданно спросил он и с чувством прочитал:

Там неба осветленный край,

Средь дымных пятен!

Там разговор гусиных стай

Так внятен…

Виктор Сергеевич, зачарованный профессиональным чтением, некоторое время молчал, потом удивленно спросил:

— Вы — артист?

— Было, все было… — несколько грустно проговорил Гарик и, опустив голову, задумался, вспоминая минувшее… Сибирский гость, не желая прерывать мыслей нового знакомого, смотрел на него во все глаза и молчал…

В некольких десятках метрах от скамейки, на которой они сидели, стояли ярко-красные автоматы газированной воды. Люди, изнывающие от палящего солнца, с нетерпением ожидали своей очереди, чтобы утолить жажду. Выпив живительной влаги, они тут же отходили по своим делам, не обращая внимания на молодого человека, находившегося слева от автоматов.

Это был Петр. Одет в джинсовый костюм, но куртку держал в руках. Через темные очки было незаметно, куда направлен его взгляд, а он внимательно наблюдал за Гариком и лениво жевал жвачку, делая вид, что кого-то ожидает. Когда Гарик взглянул в его сторону, Петр чуть заметно кивнул ему.

— …Да, душевные стихи! — проговорил бородатый. — И так знакомо написано…

— Вам дорогой костюм нужен? — неожиданно спросил Гарик, уверенный, что пора приступать к делу.

— Рублей за сто восемьдесят — двести… Не больше, а то еще детям кое-что купить необходимо. — Он улыбнулся. — Трое их у меня! Да и дорога… А у меня около четырехсот осталось.

— Серый вам подойдет?

— Конечно, и… — Он помялся. — Желательно финский, немнущийся…

— Из кримплена? Это можно. — Гарик снова обезоруживающе улыбнулся. — Это можно… Трудно, конечно, даже придется… — Он сделал выразительный жест пальцами. — Сами понимаете…

— О чем разговор! Конечно! Что, я не понимаю, что ли?! — догадливо заверил Виктор Сергеевич.

— Немного, — успокоил его Гарик, — в разумных пределах…

— Больше двадцати я не могу, — подумав немного, ответил сибирский гость.

— Это много, — с улыбкой возразил Гарик, — вполне достаточно и десяти. — Он поднялся со скамейки, встал и Виктор Сергеевич. — Помните? — Гарик снова встал в позу: — Помните лермонтовский экспромт: «Смело в пире жизни надо пить фиал свой до конца…»

Петр, заметив, что они встали со своих мест, моментально подобрался и чуть ближе подошел к ним.

— …Да-а-а! — протянул Гарик. — Сибирь!

— Приходилось бывать? — поинтересовался гость.

— Приходилось… — неожиданно нахмурившись, ответил Гарик, но тут же спохватился и улыбнулся: — Проездом… Так сказать, турне по Сибири…

— Проездом красоты не увидишь, — вздохнул Виктор Сергеевич. — Вот возьми, к примеру, Подмосковье… Оно мне тоже вроде нравится, но…

— Не фартит? — подхватил Гарик.

— Что? — не понял его приезжий.

— Я говорю, здесь не выпьешь из одной кружки с медведем! — вывернулся Гарик и вдруг заразительно расхохотался…

В этот момент их обогнал Петр и, доставая что-то из кармана, выронил оттуда небольшой сверток, но не заметил этого и невозмутимо пошел вперед…

Бородатый и Гарик мгновенно оборвали свой смех и оба уставились на сверток, оказавшийся у их ног. Прищурив глаза, Гарик взглянул на Виктора Сергеевича и тихо спросил:

— Интересно, что в нем? — Он явно хотел, чтобы именно сибиряк поднял сверток с земли.

Но гость растерянно смотрел на Гарика, не зная, что делать. Пришлось Гарику брать инициативу в свои руки: бросив взгляд по сторонам, он быстро наклонился и поднял сверток. Коща развернул платочек, перед ними зазеленели пятидесятирублевые купюры…

— Это же деньги?! — воскликнул озадаченно Виктор Сергеевич.

— Точно, деньги, и довольно много… — спокойно сказал Гарик и взвесил сверток, как бы прицениваясь. — Рублей пятьсот, не меньше. — Снова посмотрев по сторонам, сунул сверток в карман. — Вы помните, Виктор Сергеевич, лермонтовский «совет»?

Ошеломленный сибиряк стоял и молча взирал на Гарика, не зная, как реагировать на слова, сказанные новым приятелем. Может быть, он шутит? Но Гарик начал спокойно читать:

Беден, кто, судьбы в ненастье Все надежды испытав, Наконец находит счастье…

Читал, как всегда, вдохновенно и с пафосом, но закончить не успел — неожиданно вернулся хозяин свертка. Увидев, как моментально побледнел Виктор Сергеевич, Гарик прищурил свои черные глаза и тихо бросил ему:

— Спокойно, Сибирь, спокойно!

Когда хозяин свертка совсем приблизился к ним, Гарик уже улыбался своей обаятельной улыбкой.

— Молодой человек, — обратился он к Петру, — вы что, маму свою потеряли?

— Простите, пожалуйста, но мне не до шуток, — быстро и взволнованно заговорил Петр. — Вы случайно не видели здесь свертка? Маленький такой… там деньги! Понимаете?! В синем носовом платочке… Шестьсот рублей!.. Может, видели?

Гарик бросил на сибиряка строгий предупреждающий взгляд.

— Видите ли, молодой человек, разве мы… — начал Гарик, но парень перебил его:

— Я обратился к вам потому, что, кроме вас и женщины, здесь никто больше не проходил… Ее я уже спрашивал — она не видела… — Парень чуть не плакал и с надеждой смотрел на бородатого.

Виктор Сергеевич настолько растерялся, что не мог вымолвить и слова, и только хватал воздух ртом, словно задыхаясь от жары. Когда же наконец он обрел дар речи и хотел что-то сказать, его перебил Гарик:

— Молодой человек, неужели мы похожи на бесчестных людей?

— Нет, но…

— Позвольте… — снова начал Виктор Сергеевич, но снова перебил Гарик:

— Да вы взгляните на моего приятеля: от обиды он слова произнести не может! И не стыдно вам, молодой человек? Ищите-ка ваш сверток в другом месте: мы вашего свертка не встречали! И помочь вам, при всем нашем желании, ничем не можем! — Он театрально развел руками.

В этот момент мимо проходил какой-то старичок, и Петр бросился к нему:

— Скажите, папаша, вы не видели случайно здесь свертка? В синем платочке… Я потерял… Там шестьсот рублей! — В голосе его послышались явные слезы.

Старик остановился, и Гарик нахмурился: это не входило в его планы.

— Такие суммы, молодой человек, необходимо носить в сберкассу, а не в платочке, хотя бы и в синем! — назидательно проговорив, старик повернулся к Гарику и Виктору Сергеевичу.

— Правильно вы заметили, отец, — серьезно поддержал Гарик. — И если правда, что вы потеряли деньги и без них вам не прожить, то я, со своей стороны, могу вам помочь… — Он посмотрел на сибиряка и сделал вид, что лезет в карман.

Сибиряк облегченно вздохнул, но дальнейшие слова снова вызвали у него недоумение.

— Много, правда, дать вам не могу, но рублей десять — пятнадцать… — продолжил Гарик, шаря рукой по карманам. — Думаю, и мой приятель, да и папаша войдет в ваше положение… — Он выразительно посмотрел на растерянного старика, которому и отказаться было неудобно, и денег жаль.

— А-а! — воскликнул неожиданно Петр. — Я все понял!.. Это вы! Больше некому было… Это вы взяли деньги! — Он решительно указал пальцем на сибиряка.

Бородатый гость не выдержал и тихо прошептал на ухо Гарику, стоящему чуть впереди его:

— Это же деньги! — Голос его испуганно дрогнул.

— И большие! — подхватил Гарик мгновенно. — Правильно сказал отец, — стараясь отвлечь внимание на старика, он снова воскликнул, — в сберкассе нужно хранить деньги! В сберкассе! Пожилой человек дает ему хороший совет, хотел помочь ему и материально, а он… — деланно-возмущенно обратился он прямо к старику: — Ничего не давайте этому неблагодарному, и мы не дадим!

Петр тоже обратился к старику:

— Очень прошу вас, гражданин, побудьте здесь немного: это они взяли — больше некому было! Подождите здесь, я сейчас милицию приведу — пусть их обыщут…

Пока Петр уговаривал старика, Гарик быстро и незаметно сунул сверток в карман Виктору Сергеевичу. Все было проделано настолько неожиданно и четко, что сибиряк раскрыл от удивления рот и снова ничего не мог выговорить: его охватил страх. Сейчас приведут сотрудника милиции, их обыщут, и злополучные деньги найдут у него… Он попытался возразить и хриплым, мгновенно высохшим от волнения голосом выдавил несколько фраз.

— Что… Что вы делаете? Вы… Вы… — Вдруг он решительно цапнул рукой по карману, пытаясь вытащить сверток, но Гарик быстро перехватил его руку и, глядя прямо в его глаза, зло бросил:

— Я-то ничего не делаю… Я денег не брал!.. Может быть, вы нашли сверток и не вернули его хозяину?

Старик, заслоненный Петром от сибиряка и Гарика, ничего не видел, но чувствовал какую-то возню. Петр, услыхав последние слова Гарика, неожиданно повернулся и громко воскликнул:

— Я все слышал: это он взял деньги! — Он ткнул пальцем в бородатого гостя. — Я все слышал! Это он!

Виктор Сергеевич испуганно выдернул руку из кармана, оставив сверток в нем. Хозяин свертка повернулся и громко закричал в сторону:

— Милиция! Милиция!

Посреди площади стоял постовой милиционер, к которому он и бросился.

— Подождите! — нерешительно воскликнул Виктор Сергеевич, пытаясь остановить его, но Петр либо не захотел услышать, либо просто не слышал и продолжал бежать в сторону милиционера, увертываясь от проходящего транспорта.

Скрежет тормозов, резкие сигналы автомобилей были прерваны пронзительным милицейским свистком…

— Сумасшедший какой-то! — проговорил старик и, довольный, что не пришлось раскошеливаться, но опасаясь оказаться свидетелем, быстро удалился.

— Что вы наделали? Вы же… Вы же… — Виктор Сергеевич искал и не находил слов, пораженный наглостью своего интеллигентного попутчика. И на черта нужен ему был этот костюм? Свой почти новый… Прогулялся, называется, в Москву! Теперь неизвестно, чем все кончится… Попробуй докажи, что ты ни при чем! Что делать? Господи, надо же так влипнуть?!

— О том, кто я — знаю только я! О морали — потом! Сверток-то у вас, а этот шустряк уже близок к блюстителю порядка…

Виктор Сергеевич посмотрел туда, куда побежал Петр: действительно, тот уже стоял рядом с милиционером и, разговаривая с ним, указывал рукой в их сторону. Сибиряк понял, что это серьезно и ему не отвертеться.

— Что же делать? — растерянно спросил он.

— Так-то лучше! — усмехнулся Гарик. — В свертке — шестьсот рублей, а у вас около четырехсот… Так?

— Ну, так! — вздохнул обреченно гость.

— Давайте в залог ваш бумажник, и через час встречаемся на Курском вокзале у третьей кассы: там и поделим деньги поровну! Все! Быстрее!

Виктор Сергеевич снова взглянул в сторону милиционера, направляющегося в их сторону, быстро достал бумажник и протянул его Гарику. Открыв его и проверив деньги, Гарик быстро поднял руку и остановил проходящее мимо такси.

— Садитесь быстрее! — негромко приказал он Виктору Сергеевичу. — Я себе еще поймав…

— Спасибо! — пролепетал сибиряк, испытывая что-то вроде благодарности, что хотя бы по отношению к нему новый знакомый оказался таким добропорядочным и не бросил одного. Едва такси отъехало, он машинально обернулся, но Гарика нигде не было видно…

Такси остановилось перед зданием Курского вокзала. Виктор Сергеевич взглянул на счетчик и машинально полез во внутренний карман, но тут же вспомнил, что бумажник отдал «полосатому» знакомому. Достал сверток в синем платочке. Таксист, молодой парень с веселыми голубыми глазами, удивленно взглянул на странного пассажира.

— Из деревни, что ли?

— Почему?.. — спросил Виктор Сергеевич и хотел добавить «так думаете», но оборвал себя на полуслове и расширенными глазами посмотрел на водителя.

— Что с вами?

— Там… там… — но более не смог ничего сказать.

Водитель взглянул на сверток; в синем платочке были аккуратно уложены нарезанные газетные листочки.

— Все понятно, — вздохнул водитель, — объегорили. Цыгане?

— Какой ужас! — прошептал побледневший сибиряк. — Что же делать?

— Что делать? В милицию ехать!.. — нахмурился водитель.

3

В полупустом подземном переходе стояли Гарик со своим напарником. Гарик раздраженно выговаривал Петру:

— Ну чего киксуешь? Зачем нам уезжать отсюда?

— Мне кажется, что нас высветили! Нутром чую, что засекли менты! — упрямо повторял Петр.

— Послушайте, юноша. — Гарик снова вернулся к своим изысканным манерам, и лишь по напряженному взгляду можно было заметить его нервозность. — Если вам, юноша, кажется, то креститься нужно! И вообще — не заставляйте, юноша, меня нервничать… Ты взгляни вокруг! Посмотри, какие ходят упакованные! Одни приезжие! Да мы озолотимся тут… Да перестаньте кукситься, юноша! Научитесь видеть в нашей работе наслаждение! Или романтику!

— Не скажешь же ты, что ляпуху гражданам строишь только из-за романтики! — усмехнулся Петр.

— Чудак же ты, Петюня! Для меня деньги имеют значение постольку, поскольку кушать хочется и одеваться недурно, а так… — Гарик вытащил из кармана бумажник, взятый у сибиряка, и бросил его напарнику. — Деньги — дерьмо! Можешь взять их себе… — Он встал в позу и с выражением прочел:

Люблю тебя безумно, страстно, Тебя, свободу страшных оргий, Как жрец пред идолом, восторге Перед тобой хочу упасть…

Знаешь, Петюня, кто это? — внезапно спросил у него Гарик, но тот смущенно захлопал глазами. — Это Бодлер, юноша! Бодлер! Ты мало читаешь, юноша… А читать надо!

— Боюсь я… — плаксиво проговорил Петр, растерянно вертя в руках бумажник. — Понимаешь, боюсь! Чувствую, мы у них на глазу! Давай мотанем куда-нибудь в другой город. — Парень нервничал всерьез, и это вконец вывело из себя Гарика.

— Ну что ты скулишь? Тебя-то это меньше всего касается: чуть что — ты в стороне… Это меня каждый раз «списывают».

— Так я о тебе, шеф, и волнуюсь: я же пропаду без тебя! — говорил Петр тихо и жалобно, что несколько растрогало Гарика.

«Хоть и врешь ты, Петюня, а мне все-таки приятно! — подумал Гарик. — Но оставаться тебе в этом состоянии нельзя ни в коем случае: страх — плохой помощник. И чего он закапризничал? Все было как обычно. А может, именно потому, что слишком уж гладко? В общем, непонятно… А вдруг Петр прав и кто-то вспомнил совсем еще молодого студента? Трешник оттащил… И как по-глупому попался?! На следующий день пошел в то же самое место: загребли с поличным». — Гарик поморщился, вспоминая свой провал десятилетней давности.

Тогда он учился на третьем курсе ГИТИСа, на актерском отделении. Однокурсники относились к нему с большим уважением и даже любовью: веселый, отзывчивый (всегда выручит в трудную минуту деньгами, обижался, когда ему пытались возвращать долг), Георгий Дживоргян, или, как его звали однокурсники, Гоша, любил блеснуть перед ними: устраивал различные, как он говорил, пикники, причем всегда за свой счет, по любому поводу сорил деньгами — будь то на подарок кому-либо или на общественные нужды.

Особой его страстью был преферанс, а играл не очень хорошо: чаще проигрывал, но любой проигрыш выплачивал тут же. Собственно, именно карты и толкнули его на кривую дорожку. Хотя денег родители присылали вполне достаточно, но однажды Гоша познакомился с мужчиной, который мгновенно стал его кумиром. По натуре они чем-то были похожи: беззаботно относились к жизни, к деньгам, были контактны, и оба любили преферанс. Как-то Гоша проиграл по-крупному, и наличных денег не хватило, чтобы рассчитаться. А карточный долг — долг чести! Новый знакомый выручил его, но только до вечера. Всеми правдами и неправдами пытался Гоша раздобыть денег, но какие у студентов средства?

Не собрав и половины требуемой суммы, Гоша пришел на встречу с новым приятелем. К удивлению Гоши, упреков не было, а было предложение! В тот момент оно показалось Гоше интересным и заманчивым: он тут же согласился. Это же целый актерский этюд! И какой! Не просто с заученными фразами на маленькой сцене, а по — настоящему, с импровизацией, и сценой является — жизнь. Тщательно отрепетировав, — а Гоша изображал тогда пострадавшего растяпу, терявшего деньги, — они начали «работать».

Все шло удачно, и вскоре волнение и неуверенность прошли: деньга сыпались, как из рога изобилия. Все проходило без сучка без задоринки, но… Гоша считал и считает до сих пор, что по нелепой случайности его узнал один из прежних потерпевших…

Суд, учитывая его первую судимость, а также ходатайство коллектива курса, где учился подсудимый, определил наказание лишением свободы сроком на три года.

Озлобившись на весь свет, Гоша, вместо того чтобы извлечь урок из наказания и попытаться встать на честный путь, выбирает другой: нарушителя и отказника (так называются осужденные, отказывающиеся от работы). Отсидев до звонка свой срок, Гоша вышел на волю с твердым решением жить так, как ему хочется.

В институте восстановиться не удалось, и он стал проводить время на студиях различных жанров: в кино подрабатывал в массовках, эпизодах, в театре — на различных подсобных работах, в художественных — позируя перед молодыми студийцами…

Дни, месяцы бежали беззаботно, а потому быстро. Легкая жизнь, словно мираж в пустыне: тянет, заманивает все сильнее и сильнее. Девочки, карты, рестораны — все это требует денег, и Гоша, превратившись в Гарика, начинает потихоньку готовиться к тому, чем занимался до осуждения и за что был осужден. Гарик понимал, что нужен толковый напарник, и подыскивал его очень тщательно. Перебрал многих своих знакомых, но… один не внушал доверия своим видом, другой не подходил по возрасту, третий не мог и двух слов связать…

Петра он нашел случайно, точнее сказать, сам Петр наткнулся на Гарика. Случилось это в Киеве. Когда Гарик со своей новой подругой выбрался из такси, чтобы поужинать в одном из центральных ресторанов города, к ним подошел молодой парень с бледным лицом и ввалившимися глазами, одетый в видавший виды костюм. Дрожащим голосом он попросил выслушать его. С брезгливой гримасой на лице приятельница Гарика просила не обращать внимание, на всяких там… Она так и сказала: «на всяких там…» Но что-то заставило Гарика выслушать парня, который поведал им, что оказался обворованным на вокзале и остался без денег и документов. И если у Гарика есть возможность выручить его, так как на билет в общем вагоне не хватает всего рублей восемь, то он обещает вернуть эти деньги по почте.

Улыбнувшись, Гарик полез в карман и тут же задал вопрос, до какого города необходимо добраться этому парню. «До Москвы!» — ответил тот. Тогда Гарик, желая дать ему денег еще и на пропитание в пути, спросил о стоимости билета. Неожиданно парень замялся, но тут же спохватился и назвал сумму, которая не соответствовала действительности. Извинившись перед подругой, Гарик отвел парня в сторону.

— Что же вы, юноша, на таком пустяке прокололись?

— Простите, не понял… — растерялся парень.

— Цену билета хотя бы узнал, — усмехнулся Гарик и тут же добавил: — Один работаешь?

— Я не понимаю вас… — залепетал парень.

— Что ты ваньку валяешь: я тебе не из уголовки! — вспылил Гарик. — Ладно, — тут же остыл он, — вот тебе червонец: посиди где-нибудь в кафе, а в десять часов сюда подходи — дело есть! Но на билет больше не проси, понял?

— Хорошо… — пожал парень плечами, словно не понимая, что от него хотят.

Гарик не ошибся в новом знакомом: Петр оказался на редкость толковым парнем. Отсидев два года за воровство, он занялся самым простым видом мошенничества, основанным на доброте и жалости людей, готовых прийти на помощь постороннему человеку в беде, но это давало мало, и Петр с большой радостью согласился работать с Гариком.

Репетировали долго, тщательно, обговаривая всевозможные мелочи, которые могут возникнуть в «работе», как они говорили. После того как с первого же раза им удалось «нагреть» растяпу на четыреста рублей, Петр, уверовав в своего нового приятеля, безоговорочно принял его покровительство и стал называть не иначе как уважительным «шеф»…

Уже три года они работали вместе. Все было настолько отлажено, а взаимопонимание настолько полным, что риска почти не было. Только дважды «объекты» не захотели молчать и прямо указали на то, что деньги они подобрали (один раз пакет еще был у Гарика, и он тут же вернул его со словами, что хотел пошутить, и, естественно, «пострадавший» Петр тут же ему поверил, и стал благодарить за возвращенные деньги, и предлагать четвертую часть находки, отчего Гарик, конечно, «благородно» отказался. Во втором случае, когда пакет оказался уже у «объекта» и он сказал об этом, Петр, взяв пакет в руки, поблагодарил человека и тут же исчез. Гарик, бросив «объекту» в лицо несколько уничижающих слов, спокойно удалился)…

Сейчас Гарик понял, что Петр действительно напуган и его необходимо как-то успокоить. Говоря ему о романтике и о других глупостях, Гарик кривил душой: деньги, и только деньги — вот ради чего он занимался этим и шел на риск.

— Хорошо, — решительно сказал он Петру, — я проверю — накололи нас или нет…

— Каким образом? Уж не в милиции ли? — усмехнулся Петр.

— Молод ты и неопытен, — со вздохом ответил Гарик, потом выразительно посмотрел на него и недобро усмехнулся. — А узнаю, конечно, в милиции…

— Шутишь? — не поверил Петр.

— Нет, не шучу. — Глаза Гарика стали серьезными.

Его молодой напарник застыл в изумлении, широко раскрыв рот. Это показалось Гарику настолько забавном, что он рассмеялся, вынул из кармана пятидесятирублевую купюру и залепил ею раскрытый рот Петра. Затем повернулся и пошел прочь, бросив по дороге:

— Замри на время и через три дня ежедневно ожидай меня с трех до пяти там же…

Петр кивнул в ответ головой, и пятидесятирублевая бумажка, отлепившись от губ, стала медленно падать на землю, причудливо кувыркаясь в воздухе. Петр проводил ее взглядом до самой земли, но послышались чьи-то шаги, он быстро поднял купюру и сунул в карман.

Телетайп мерно отстукивал строчки текста: «Срочно примите меры к розыску и задержанию преступника, который под видом оказания помощи в приобретении товаров широкого потребления с помощью «куклы» совершает мошеннические действия… Его приметы: рост — средний, глаза — карие, широкоплечий, с небольшой сутулостью… Производит впечатление интеллигентного и воспитанного человека…»

Закончив диктовать, капитан Зубарев вернулся к себе в кабинет и снова пригласил Виктора Сергеевича. На столе лежал злополучный синенький платочек с нарезанными листочками газетной бумаги.

— Сколько же вы отдали преступнику? — спросил капитан бородатого гостя, который сидел перед ним на стуле, виновато опустив голову.

— Что-то около четырехсот там было. Точно не знаю… Все, что было, отдал… вместе с бумажником. — Он тяжело вздохнул.

— Как же вы попались на такую простую приманку? Механика этого мошенничества, товарищ Глебов, очень проста: в ваш карман он положил сверток, заготовленный заранее точно в таком же платочке, но без денег… Они называют — «кукла».

— Так, значит, и тот, второй, был заодно с этим «полосатым»! — невольно воскликнул Глебов.

— Ну, наконец-то разобрались.

— Кто бы мог подумать?!

— Неужели у вас не возникало никаких подозрений? Если бы вы сказали о том, что нашли сверток, то у них бы все сорвалось! — Капитан явно был недоволен.

— Сейчас-то легко рассуждать, а там… — Виктору Сергеевичу вспомнилось все до малейших деталей. Сейчас, когда действительно можно было спокойно анализировать, он понял, что каждый раз, когда он делал попытку заявить о находке, его перебивал то «полосатый», то «потерпевший». — У них так все отрепетировано. — Сибиряк тяжело вздохнул. — Только вы не подумайте, товарищ капитан, что я пытаюсь выгородить свою вину… но они не давали мне даже слово лишнее вставить: каждый раз перебивали…

— Да, стыдно, товарищ Глебов, вы же егерь! Как же вы теперь будете в глаза браконьерам смотреть? — Зубарев укоризненно покачал головой.

— Господи, вы думаете, что я хотел те деньги присвоить? Да я даже кричал тому парню, а он, не слушая, побежал к милиционеру…

— И тут-то ваши нервы не выдержали: вы испугались? — усмехнулся Зубарев.

— А вы бы не испугались? — несколько по-детски спросил Виктор Сергеевич. — Сами посудите: сверток с деньгами у меня, я же не знал, что там нет никаких денег, свидетелей никаких… Попробуй докажи, что не я их прикарманил?

Капитан вздохнул и устало провел рукой по волосам.

— Да-а-а! Вот таких, как вы, они и выискивают, чтобы обмануть!

Каждое слово капитана словно тяжелый камень ложилось на Виктора Сергеевича: под их тяжестью он все сильнее и сильнее сгибался. Всей душой сибиряк проклинал свою поездку в Москву, желание приобрести дурацкий костюм, неразборчивость в знакомствах. Как он мог так легко попасться на дешевую приманку? Ну, что ж, впредь наука… Стыд-то какой! Прав капитан: сам ловит браконьеров, борется с ними, а приехал в столицу и… «Собственно, это же тоже браконьерский метод! — осенило Виктора Сергеевича. — Обходным путем, «с заднего хода», приобрести себе костюм!» Только сейчас до сибирского гостя дошло, как мерзко он выглядит сам в этой истории! Что же ему делать? Как смыть пятно со своего честного имени? Не выдержав внутренних переживаний, Виктор Сергеевич резко поднялся со стула и заговорил быстро, сильно волнуясь, что его могут не понять или перебить:

— Товарищ капитан! Вот я перед вами!.. Прошу вас… Давайте так… Ну, по-мужски!.. Забудем это! А? Все забудем! Ничего не было! И меня не было!.. Можете вы мне поверить, что это урок на всю жизнь? Очень прошу вас, поверьте мне, товарищ капитан! Если вы мне не поверите, то даже и не знаю, как я смогу жить дальше. — Последнюю фразу сибиряк проговорил тихо, как бы для себя, и столько в голосе было горечи и безысходности, что капитану стало жаль гостя.

— Ну-ну, не надо так расстраиваться, товарищ Глебов! Приятного, конечно, мало, но мы же мужчины, и я вам верю! — твердо и без всякого намека на улыбку сказал Зубарев. — А вот искать вашего «полосатого», как вы его окрестили, мы будем вместе! Пойдемте-ка со мной…

— Куда? Искать? — растерялся Виктор Сергеевич.

— Искать рановато, — улыбнулся капитан. — Фоторобот попробуем составить… Слышали о таком?

— А как же? — впервые улыбнулся и Глебов. — Детективы моя страсть.

В небольшом зале они заняли места рядом с пультом, за которым сидел еще один сотрудник. Когда погас свет, на экране возник контур человеческого лица.

— Вы знаете, — несколько неуверенно проговорил Виктор Сергеевич, — у него несколько удлиненный овал снизу и широкий вверху…

— Треугольником? — спросил сотрудник за пультом. Он тут же нажал какие-то кнопки, и на экране побежали овалы разных форм.

— Вот-вот! — остановил сибиряк. — Нет, чуть назад… Еще… Вроде бы такой…

Теперь, на фоне найденного овала, побежали глаза различной формы…

— Стоп! — снова воскликнул бородатый гость. Он настолько увлекся этой работой, что начал командовать отбором и не заметил, как, улыбнувшись, переглянулся Зубарев с сотрудником…

Точно таким же образом подобрали нос, прическу… Постепенно на экране появилось лицо «полосатого».

Некоторое время Виктор Сергеевич молча смотрел на экран, потом со злостью произнес:

— Похож! Удивительно, но факт: очень похож… Может, какие детали и не совсем точны, но в основном… он!

— Судя по вашему тону, — капитан с лукавинкой перевел взгляд с экрана на Глебова, — в фотороботе можно узнать вашего «полосатого»… Ну, что ж, спасибо вам, Виктор Сергеевич! — и, повернувшись к сотруднику за пультом, приказал: — Срочно размножить и разослать по отделениям… Виктор Сергеевич, билет-то цел?

— К счастью, он лежал в паспорте, в другом кармане. — Затем немного помялся и тихо произнес: — Спасибо вам, товарищ капитан.

Недалеко от отделения милиции Гарик остановился: идти или не идти? Риск, конечно, достаточно большой, но слишком уж заманчиво — узнать, состоит ли он в розыске или нет? Он старательно подобрал одежду: хлопчатобумажная рубашка в мелкую зеленую клеточку, темно-серые брюки, сандалии. Чуть грима и накладка на зубы тоже немного изменили его внешность, хотя и не настолько, чтобы его не узнать. Возможно, присутствие риска и увлекало его в этой операции: игрок по натуре, Гарик не мог обходиться без опасности. Спокойная жизнь без встрясок и волнений угнетала его, приводила в уныние. Опасность, риск, азарт действовали на него, как морфий на наркомана, взбадривая и поддерживая его жизненный тонус.

Решительно открыв дверь отделения милиции, Гарик подошел к дежурному офицеру.

— Извините, как мне повидаться с начальником отделения? — старательно выговаривая каждое слово, спросил Гарик.

— По какому вопросу? — поинтересовался старший лейтенант.

— По личному, — не стал вдаваться в подробности Гарик.

— Начальник болен, — пожал плечами дежурный.

— Тогда его заместитель, — немного подумав, настойчиво проговорил Гарик. Он решил: раз пришел сюда, то нужно во что бы то ни стало все выяснить.

— Поднимитесь на второй этаж, одиннадцатая комната… Налево вторая.

Перед кабинетом под номером одиннадцать Гарик остановился на мгновение, еще раз внутренне собрался и тихо, как бы робея, постучал.

— Войдите! — раздался из-за дверей голос Захарова.

В кабинет протиснулся растерянный мужчина средних лет. Иннокентий Аристархович, занятый мыслями о злополучном ограблении, не сразу переключился на вошедшего, хотя и сработала зрительная система: майор сразу понял, что с вошедшим приключилась какая-то беда, что это явно приезжий… Что еще?.. Профессия?.. И тут Захаров окончательно отошел от своих мыслей, а толчком к этому было то, что мысли о профессиональной принадлежности посетителя наткнулись на противоречия. И эти противоречия не дали возможности определить род занятий вошедшего.

— Слушаю вас… товарищ?.. — Захаров предложил посетителю назваться.

— Скажите, вы здесь за начальника? — словно не разобрав скрытого вопроса, спросил Гарик.

— Майор Захаров, исполняющий обязанности начальника отделения, — невозмутимо ответил Иннокентий Аристархович и снова повторил: — Слушаю вас…

— Меня зовут Фарид Саханов, — ответил после неболь шой паузы, как бы ушедшей на решение вопроса: стоит ли разговаривать с исполняющим обязанности или пойти в другое место. — Издалека я к вам приехал, — продолжил он с укоризной, — а он меня обобрал…

— Кто «он» и в каком смысле «обобрал»? — Захаров пожал плечами.

— Если бы я знал, — вздохнул Гарик. — Жучара! — ругнулся он в сердцах.

— Расскажите все подробнее…

— Подробнее?

— Да-да… прошу вас…

— Приехал я в Москву три дня назад, а завтра уже уезжаю… Туда-сюда ходил… Смотрел, детям покупал, жене покупал, себе хотел костюм купить… Там нет, тут нет: ходил, ходил… нет, а тут он подходит, говорит: «Почему такой усталый, хмурый? Может, чем помогу?» Я и пожаловался, что не могу костюм купить, а завтра уезжать нужно. — Гарик тяжело вздохнул, махнув рукой. — Не печалься, говорит, помогу, и переплатить-то всего нужно десять рублей… Подумал я, подумал: что мне по городу мотаться? Десять рублей деньги небольшие: отдам их и буду с костюмом…

— И что дальше? — нахмурился Захаров.

— А дальше этот чертов пацан-растеряха…

— Какой пацан?

— Ну, тот, что целую пачку денег в платочке уронил… Он уронил, а тот поднял…

— Ничего не понимаю, — прервал Захаров, — кто уронил и кто поднял?

— Ну, этот молодой уронил, а тот, что мне помощь свою предложил, поднял…

— Так-так, и что же дальше? — спросил Иннокентий Аристархович, хотя все уже давно понял: мошенничество! «Снова сигнал, и на этот раз в моем районе!» Слушая пострадавшего, он нажал кнопку селектора: — Валентин Степанович, принесите мне телефонограмму из пятого отделения… Простите, слушаю, — обратился он к посетителю.

Он не заметил, как Гарик вздрогнул, когда шел разговор по селектору, и дальнейшее волнение пострадавшего приписал тому, что последовал рассказ, как ему пришлось расстаться с деньгами…

— Как он был одет? И опишите его, — попросил Захаров, когда Гарик со всеми подробностями рассказал, «что с ним приключилось».

— Одет как дипломат: полосатый костюм, иностранный, очки темные, тоже оттуда… Весь такой модный: галстук, ботинки… И очень интеллигентный: никогда и не подумаешь на такого! — Он вновь покачал головой.

— Можно? — В дверях показался худосочный, но очень высокий лейтенант.

— Да, Валентин Степанович!

Лейтенант быстро подошел к столу и, мельком взглянув на посетителя, положил листок с текстом перед Захаровым.

— Я вам нужен?

— Нет, можете идти! — Иннокентий Аристархович взял телефонограмму и внимательно прочитал ее. — Может, приметы какие заметили? — спросил он Гарика.

— Приметы? — Гарик задумался, словно вспоминая, а сам решал: как же вести себя дальше? Что говорить? Ему стало совершенно понятно, что в руках человека, сидящего перед ним, какие-то сведения о нем. Хорошо еще, что у него действительно не имеется ни на лице, ни на руках каких — либо примет…

Руки? Гарик мгновенно вспотел от волнения: говорил он здесь о том, что трудяга, или нет? Если говорил, то все пропало: вряд ли можно рассчитывать на то, что сотрудник, сидящий перед ним, лопух! Гарик внимательно и тщательно вспомнил весь разговор с момента, как он вошел в этот кабинет. Нет, вроде о профессии не говорил. Значит, он просто бухгалтер совхоза и на поездку по рублику откладывал…

— Примет вроде никаких… Чуть выше меня, а может, мне так показалось, и в плечах вроде Бог не обидел… Чернявый тоже, как и я. — Гарик решил чуть придерживаться своего портрета. — Да и вообще если говорить откровенно, то он чем-то даже на меня похож!

— А вы смогли бы его узнать?

— В любой момент! — оживился Гарик. — Я его на всю жизнь запомнил: разбуди — узнаю! В толпе узнаю!

— В толпе? Это хорошо… — Захаров встал из-за стола и вытащил из книжного шкафа альбом. — Может быть, здесь найдете?

Гарик несколько суетливо принял Альбом, но потом взял себя в руки и стал медленно перелистывать, внимательно вглядываясь в фотографии. Его быстрые и колючие глаза цепко впивались в них, нервы напряглись, и гулко стучало в висках. С большим трудом он удерживался от желания скорее захлопнуть этот чертов альбом, чтобы случайно не наткнуться на свое изображение.

— Какие лица! — наконец облегченно перевел Гарик дух, переворачивая последний лист: его фотографий в альбоме не оказалось. Окрыленный первой удачей, он успокоился. — Никогда не подумаешь, что такой человек может оказаться подлецом и забрать твои кровно заработанные денежки… В этом альбоме его нет: Можете вполне положиться на мою память…

— А «кукла» у вас? — спросил Захаров.

Гарик машинально потянулся к своему карману, но, моментально сообразив, что ему не может быть известна эта терминология, он спокойно вытащил из кармана платочек и промокнул на лбу пот. Интересно, заметил или нет майор его неосторожный жест?

— О какой «кукле» вы спрашиваете? — Гарик искренне удивился.

— Ну, о той, что вам всучили вместо денег! — Захаров не обратил внимания на ошибку посетителя.

— А? Вот как! «Кукла»? Надо же, как назвали! Действительно, «кукла»! Вот она. — Гарик вытащил сверток.

— Ну, что ж! — Захаров поднялся из-за стола. — Адрес вы свой оставили: как найдем, сообщим!

— Товарищ майор, а может, у вас еще есть альбом? Я бы посмотрел… — предложил Гарик.

— Альбомы, конечно, есть, но… — Майор пожал плечами. — Они не здесь…

— Обидно! — огорчился посетитель. — Без денег мне все равно делать нечего… Может, туда поедем, где они находятся?

— Сегодня уже поздно, — взглянув на часы, ответил Захаров. — Если успеете до отъезда, приходите завтра: с утра и займемся…

— До завтра он может исчезнуть! Может, лучше сейчас, как говорится, по горячим следам? — настаивал Гарик.

— Нет, благодарю вас, конечно, за желание, столь горячее. — Несколько нахмурившись, Захаров взглянул на посетителя. — Но сегодня уже поздновато…

— Ну, что ж, нельзя так нельзя… — стушевался Гарик и отвел глаза в сторону. — Значит, завтра? — Он задумался, как бы высчитывая свои возможности. — Во сколько вы будете на месте?

— В девять…

— Хорошо… Товарищ майор, если вас не обременит моя просьба: не сможете ли вы мне одолжить до завтра целковый?.. Можете поверить: завтра утром отдам! — смущенно проговорил он и посмотрел в глаза Захарову.

Ни слова не сказав, майор спокойно вытащил бумажник и протянул Гарику бумажный рубль. Потом улыбнулся и добавил:

— Надеюсь, что вас уж больше не обманешь?!

— Ну что вы?! — воскликнул Гарик. — Спасибо вам большое — Он пожал руку Захарову и тут же вышел из кабинета.

Майор задумчиво посмотрел вслед посетителю: какое — то странное ощущение осталось после его ухода. Странность заключалась и в излишней настойчивости, и в каких-то цепких и быстрых глазах… А если подумать, то потеря трехсот с лишним рублей кого угодно заставит быть настойчивым. А глаза? Что глаза… Конечно, зеркало души… Но, находясь перед лицом сотрудника милиции, куда обращаются только в крайнем случае, кто будет спокойно вести себя? Вряд ли найдется такой человек… Размышления Захарова были прерваны осторожным стуком в дверь. Неужели вернулся?

— Войдите! — быстро воскликнул Захаров.

— Разрешите, товарищ майор? — заглянул в кабинет лейтенант.

— Слушаю вас, Валентин Степанович! — досадливо вздохнул Захаров.

— Телетайпограмму только что получили…

— Давайте. — Он взял листок у лейтенанта, и тот быстро вышел.

«…Активизируйте розыск и задержание преступника, о котором сообщалось 25 июня… Возьмите под контроль места наиболее вероятного появления преступника: торговые объекты, кафе, рестораны, кинотеатры… О проделанной работе доложить к 23.00. 29 июля…»

Захаров положил перед собой два текста и еще раз внимательно прочитал их. Рассказ сегодняшнего пострадавшего полностью совпадал с тем, что было уже известно о преступнике. Значит, и его обманули те же самые мошенники. Ладно, хватит ломать голову об этом деле, пусть Лукашев продолжает им заниматься. Захаров нажал кнопку селектора.

— Геннадий Матвеевич, зайдите ко мне!

— Слушаю, товарищ майор! — ответил звонкий голос.

И буквально через минуту в кабинет вошел полноватый капитан. Поредевшая шевелюра была тщательно прилизана.

— Пришел еще материал по твоему отделу. — Майор передвинул его телетайпограмму. — Займись подробнее и… вот еще. — Захаров протянул ему свои записи, сделанные во время опроса потерпевшего. — Проверь заодно и это… — И пояснил, увидев непонимающий взгляд: — Пострадавший только что здесь был: механика та же самая — с «куклой»… Кстати, вот она, — кивнул Захаров на пакет с нарезанной бумагой. — Поколдуй и над ней…

Иннокентий Аристархович подошел к сейфу и вытащил оттуда папку с надписью: «Дело Киржакова и Виктюка»…

— Я могу идти? — невозмутимо проговорил капитан.

— А, извините, Геннадий Матвеевич, конечно! — Захаров досадливо поморщился.

Едва капитан вышел, как неожиданно зазвонил телефон.

— Слушаю, майор Захаров!

— Привет, Захаров! Это Максим, — услышал он в трубке голос своего давнишнего приятеля, с которым они учились еще в школе милиции.

Долгое время у Максима было прозвище «Водолаз». Дело в том, что они носили форму точно такую же, как у сотрудников милиции: глухой, застегнутый до самого подбородка, китель, прозванный среди сотрудников «скафандром». А Максим, после того как школу они закончили и получили направление на работу, продолжал носить этот «скафандр» даже тогда, когда и форму сменили.

Позднее Захаров узнал, что не из большой любви Максим всегда ходил в форме и на работе и дома, а потому, что он был в семье седьмым ребенком и в этой огромной семье было только двое работающих: отец и он сам…

К радости друзей, они получили направление в Москву, да и по службе продвигались почти одновременно: стоит одному получить очередное звание, как вскоре получает и другой… Сейчас Максим возглавлял отделение милиции у Курского вокзала.

— Извини, Кеша, что отрываю тебя от дел: я не очень задержу тебя…

— Слушай, брось ты свои реверансы! — делая вид, что сердится, прервал Захаров друга. — Говори, зачем я тебе понадобился: ведь без дела тебя силком не заставишь позвонить.

— Ну, ты не прав, старина! — обиделся Максим. — Как ни позвонишь, то в управлении, то совещание, то прием…

— Ладно-ладно, шучу! — усмехнулся Захаров. — Что стряслось у тебя? Помощь нужна или совет?

— Скорее — совет… Ты уже ознакомился с телетайпограммой о мошенниках?

— О «полосатом интеллигенте»? Ознакомился… Более того, с полчаса назад у меня был пострадавший от него…

— Как, еще один?! — невольно воскликнул Максим.

— Представь себе…

— Это становится интересным… Это меняет дело…

— Почему? — не понял Захаров.

— Я тебе звоню потому, что был просто уверен: они работают в твоем районе…

— Из чего ты исходил?

— Понимаешь, все пострадавшие указывают твой район, а рассылает свои жертвы он по разным вокзалам города… И Панькин мне с Киевского звонил: туда «полосатый» тоже от тебя отослал… А сейчас, выходит, и к тебе?

— Нет, мой до вокзала не доехал: случайно раньше в «куклу» полез и сразу же к нам в отделение…

— Тогда моя версия не лишена…

— Это точно! — Захаров задумался. — Надо помыслить…

— Мысли-мысли, Спиноза! Желаю удачи, пока!

— Пока, Максим… — Из трубки раздались короткие гудки, а Захаров продолжал держать ее в руках. Очнувшись, он удивленно взглянул на трубку, пожал плечами. Медленно положив ее на аппарат, тут же снова схватил и набрал номер.

— Максим? Извини… Что хотели приобрести твои пострадавшие? На чем их подловили?

— Сейчас взгляну. Так… плащ… куртку… А один сибиряк хотел костюм купить, финский…

— Стоп!.. — прервал Захаров. — Подожди у телефона. — Он снял другую трубку и набрал номер. — Простите, Захаров беспокоит… Николай Михайлович, у тебя какие вчера костюмы были? Нет… еще… А финские, серые, были?.. По сто восемьдесят?.. Да? Разобрали?.. Нет-нет, мне не надо, спасибо!.. Хорошо, как-нибудь забегу… Пока! — Он положил трубку и снова обратился к Максиму: — У тебя, Максим, все пострадавшие называли приметы «полосатого»?

— Все до единого!.. Ты чего это так взъерошился?

— Пока сам не знаю: какое-то внутреннее предчувствие…

— Хорошего или плохого? — не удержался от усмешки Максим.

— Скорее — плохого… — не замечая иронии друга, ответил Захаров.

— Как был ты скептиком, так и остался им! Может быть, ты не то дело выбрал и тебе нужно было зарабатывать на хлеб предсказаниями? Ладно, дерзай! Привет!..

— Пока, Максим, пока… — Иннокентий Аристархович медленно опустил трубку на аппарат. Задумчиво взглянув на дверь, он увидел, как она медленно раскрывается и пропускает в кабинет робкую фигуру пострадавшего. Захаров чуть не начал с ним разговаривать, но потом поморщился, покачал головой и взмахнул рукой, словно отгоняя прочь видение… С чего это вдруг недавний посетитель снова привиделся ему? Неожиданно пришло в голову, что неудобные ощущения возникли не после ухода пострадавшего, а во время его присутствия! Майор еще раз внимательно прокрутил весь разговор — опрос пострадавшего, стараясь наткнуться на то, что смутило его. Но вопросы и ответы ничего не подсказали ему. Тогда что?..

Обычно Захаров, сталкиваясь с чем-то непонятным при знакомстве с человеком, пытается отыскать причину этой непонятности. И если не находит ее в разговоре, начинает мысленно восстанавливать его портрет. Внешность вроде ничем не примечательна… Спокойное, красивое лицо, волевое, руки скорее музыканта, нежели экономиста, хотя и экономист не руками трудится… Глаза… Глаза?! Как он сразу не понял, что именно глаза причинили и причиняют сейчас ему беспокойство. Внимательные, цепкие, даже, можно сказать, пронизывающие насквозь…

4

У Захарова все время было такое ощущение, что эти глаза изучают его… А может, это только его воображение?.. И человек пришел к нему просто за помощью в трудную минуту? Иннокентий Аристархович подошел к окну и взглянул на суету вечерней Москвы…

Из отделения милиции Гарик вышел злой и неудовлетворенный. Вроде бы все проиграл, все разложил по полочкам и вот — на тебе! Хорошо еще, что с носовым платочком вовремя сообразил. Но Гарик кривил душой перед собою: не эта маленькая неосторожность с «куклой» вывела его из равновесия (она только усилила тревогу, возникшую в тот самый момент, когда Гарик переступил порог кабинета).

Сейчас, тщательно восстанавливая в памяти весь разговор, досадуя на себя за излишнюю настырность в просьбе посмотреть и другие альбомы, Гарик неожиданно остановился посреди тротуара, и по спине побежали мурашки. На лбу выступила испарина: лицо этого майора показалось ему знакомым. Чушь! Откуда может быть знаком этот человек? Он пожал плечами и огляделся. Совсем с ума сошел: остановился посреди дороги и стоит как вкопанный. Вон уже и прохожие оглядываются на него…

Зыркнув по сторонам — не следит ли кто? — он направился к троллейбусной остановке, и, когда автобус готов уже был двинуться, Гарик стремительно подбежал к передним дверям и вскочил внутрь. Двери закрылись, и автобус стал медленно набирать скорость. Гарик внимательно смотрел в окно, пытаясь рассмотреть кого-нибудь, кто попытается бежать за автобусом или проявит себя каким — либо другим способом. Нет, все было в порядке: город жил своей жизнью, и никто не интересовался его персоной. Все вокруг были заняты своими заботами, своими делами. Идут довольные, сосредоточенные, а у него нервы так взвинчены, что даже в висках стучит. К черту все! Сейчас завалится к Лельке, а там… Гарик довольно улыбнулся. Хорошо, когда у человека есть надежный уголок, где можно сбросить напряжение, расслабиться, отдохнуть и ни о чем не думать, не переживать…

Лелькина квартирка именно и есть такой уголок: влюблена в него как кошка, но не это главное, лишнего слова никогда не скажет, лишнего вопроса не задаст. Стоит появиться, крутится вокруг, не зная, что делать от восторга. А руки пухленькие, нежные, ласковые… Может, действительно, остановиться на ней? А что, чем не жена? Хозяйственная, его любит… что еще? Всегда чистенькая такая, аккуратненькая… И работа ему ее нравится: воспитательница детского садика.

Вспомнилось, как с ней познакомился. Гарик еще учился в театральном и в тот день возвращался с занятий.

— Эльвира Константиновна! Эльвира Константиновна! — кричал высокий писклявый детский голосочек, который картавил половину алфавита: получалось примерно как «Эйвия Койстатисйна». — А Воочка на доошку поаийся! — Что могло означать: «А Вовочка на дорожку повалился».

Гарик повернулся на голосок, и его глаза натолкнулись на огромную копну роскошных каштановых волос, которые, казалось, горели в лучах солнца. У него даже дыхание перехватило от ее огромных зеленых глаз, казалось, что в них затаились бесенята. Девушка загадочно улыбнулась молодому симпатичному парню.

— Вы что-то хотите спросить? — певуче проговорила она.

— Я?.. Я… Спросить?.. — Он с трудом, после долгой паузы, стал говорить: — Да, хочу!.. Как вас зовут?

— Меня — Эльвира, а вас? — Она вдруг смутилась.

— Гарик! — машинально ответил он и тут же спросил: — А вы свободны сегодня вечером?

— Свободна, а что? — видно, это «а что?» было ее привычкой, а Гарику это очень понравилось.

— Ия свободен! И очень хочу вас увидеть!

— Хорошо, — просто кивнула она. — А где?

— Где скажете…

— А куда мы пойдем?

— Куда захотите…

— Хорошо, тогда здесь, у этого перекрестка! — Она еще сильнее засмущалась, вспомнив про детей, которые взяли их в круг и на почтительном расстоянии молча стояли и серьезно смотрели на свою воспитательницу и странного незнакомого дядю. — Построились, дети! Быстренько, быстренько! Мишенька, встань-ка ровнее! — Видно, что дети ее очень любили и слушались: они стали быстро выполнять ее приказание.

— А во сколько? — спросила девушка.

— Хоть сейчас! — восхищенно проговорил Гарик.

— Я заканчиваю через полчаса: доведу их до садика и сдам своей напарнице!

— Вот здорово! — невольно воскликнул он. — Тогда я с вами?

— Хорошо, только вы пойдете замыкающим, с Мишей! Не возражаете?

— Отлично! Должность замыкающего меня очень устраивает! — Он подмигнул, подошел к хвосту небольшой колонны. — Кто здесь Миша?

— Я! — звонко крикнул веснушчатый курносый паренек, выглядевший чуть старше других.

— Тогда держи мою руку! — И они двинулись вслед за детьми…

С Гариком это было впервые: он себя не узнавал в тот памятный вечер. Всю свою наличность они проели: сначала в кафе-мороженом, потом — в ресторане. Весь вечер он читал ей стихи, разыгрывал сценки, балагурил и хвастал знакомствами с классиками кино и театра. А она, казалось, верила всему, что бы он ни сказал. Ее глаза сияли от счастья: с ней рядом такой красивый парень, многие девчонки бросают на него взгляды.

Она жила вдвоем со старшей сестрой, которая вот-вот должна была выскочить замуж. Их мать умерла несколько лет назад от рака, а отец, уехав на заработки на Север, женился там и остался у жены. Он был очень внимательным и заботливым, регулярно высылал им деньги, не реже двух раз в год навещал. Постепенно Эльвира приучилась быть самостоятельной, все делать по дому: постирать, и обед приготовить, и утюг починить, и гвоздь забить.

Ее сестра, Вероника, на два года старше, была бесшабашной, порхающей по жизни бабочкой. Нельзя сказать, что она была ленивой, но, будучи любимицей папочки, а также постоянно слыша, какая она красивая, стройная, настолько поверила в себя, что любую работу считала для себя унизительной. Неизвестно, как бы сложилась ее судьба, но ей встретился красавец парень, воздушный десантник, побывавший в Афганистане. Владимир тоже полюбил эту девушку с лучезарной улыбкой. Но, столкнувшись с ней поближе, понял, что такой она ему не нужна. И он взялся за ее «воспитание». Через полгода Веронику было не узнать: она все больше стала напоминать свою младшую сестру.

У Владимира была шикарная двухкомнатная квартира, доставшаяся от почившей бабушки, и он, несмотря на намеки Вероники, что трехкомнатная квартира лучше и у нее есть знакомый, занимающийся обменом, Владимир решил, что жить они будут у него. У Эльвиры еще вся жизнь впереди!

Именно в один из этих дней и подумал об Эльвире Гарик как о возможной претендентке на супружескую жизнь… Неглупая, нравоучений себе не позволит, хотя он и был уверен, что она догадывается о его нелегальных занятиях. Ладно, там видно будет, решил он. Сейчас нужно быстренько прошвырнуться по магазинам и — к ней. Гарик увидел свободный телефонный автомат, набрал номер Эльвиры. Гудок, другой, третий… Раздался щелчок, и он услышал ее ласковое «алло».

— Ты чего так долго не подходишь? — недовольно пробурчал Гарик. — Уже хотел трубку бросить…

— Здравствуй, милый! — нежно проворковала она. — ' Не сердись, я в ванной была… Пока выскочила, халатик накинула… Стою вся мокрая… Не сердись, милый!

Гарику даже стало немного стыдно за себя.

— Ладно, Лелька, заметано! Извини: нервы ни к черту стали!.. Какие планы?

— Если ты свободен, то никаких, а что? — быстро ответила Эльвира мгновенно повеселевшим голосом, догадавшись, что встретится с любимым человеком.

— Я только по магазинам и через час-полтора у тебя…

— Может, сразу ко мне, милый: все есть…

— Это я буду решать, есть или нет!

— Как скажешь, милый, я жду!..

Как и обещал, Гарик был у нее ровно через час. Она встретила его у самого порога, хотя Гарик имел свой ключ. Празднично одетая, красиво причесанная, Эльвира бросилась ему на шею.

— Боже мой, как я соскучилась по тебе, милый! — шептала она, целуя его лицо и шею.

До этого Гарика раздражали эти постоянные «лизанья», как он их называл, но этот тяжелый день, с натянутыми нервами, внес свои коррективы, заставил по-другому взглянуть на преданную и без оглядки любящую женщину. Ее ласки настолько распалили его, что он прямо в прихожей стал срывать с нее платье, ласкать ненасытными руками. Немного испугавшись такого непривычного напора, Эльвира пыталась остановить его, уговаривая сначала сесть за стол, перекусить, выпить, а потом…

— К черту пищу и питье, я тебя хочу! Девочка моя аппетитная! — Он грубо повалил ее на пушистый ковер, задрал подол платья и принялся ласкать ее живот, опуская руку все ниже и ниже, пока пальцы не прикоснулись к ее влажной плоти. Не в силах больше сопротивляться, она стала срывать с него одежду. Ее движения были нетерпеливые и нервные: передалось возбуждение Гарика.

— Боже, какой ты сегодня… — шептала она.

Казалось, нет места, где бы не прикасался его язык, не было таких мест и на его теле. Они рычали, стонали, и со стороны могло показаться, что встречаются два противника. Нечаянная или намеренная боль приносила странное удовлетворение, даже радость. Наконец, не в силах больше ласкать ее только руками, телом и языком, Гарик направил свою отвердевшую плоть внутрь девушки, и влажные, разбухшие от нетерпеливого ожидания, нижние губки приняли его. Эльвира вскрикнула от неожиданной боли и блаженства.

— Какой же ты сегодня чудесный! — воскликнула она. — Милый, родной мой! Еще… Еще… Еще-е-е!!! — Крик страсти совпал с победным рычанием человека-зверя, овладевшего самкой.

Много любовных утех еще они испытают в своей жизни, но этот вечер и эта ночь останутся в их памяти навсегда, и будут они вспоминать эти мгновения с теплотой и нежностью…

— Боже мой, мне кажется, что я только сегодня стала наконец женщиной! — томно прошептала она со слезами радости. — Спасибо тебе, мой милый: ты просто чудо! Ты меня всю наполнил своим волшебным нектаром!

Гарик и сам ощущал странное и непривычное для него чувство. Обычно в таких случаях, получив желаемое от женщины, он становился холодным и почти безразличным к «объекту», как он мысленно называл представительниц женского рода. Сейчас же с ним происходило совсем другое. Он с удовольствием продолжал ласкать ее красивое тело, целовать ее упругую грудь. Но эти ласки были совсем другими, они как бы благодарили за полученное. Постепенно ласки становились все более направленными, все более желанными и, наконец, достигнув апогея, снова бросили их в пучину страсти, которая на этот раз была более спокойной, но не менее желанной.

…На следующий день, не успев войти в кабинет, Захаров нажал на кнопку селектора.

— Меня спрашивал кто-нибудь? — нетерпеливо проговорил он.

— Нет, товарищ майор! — отозвался дежурный офицер.

— Если кто придет — сразу ко мне! — приказал Иннокентий Аристархович.

— Слушаюсь!

По привычке Захаров углубился в злополучное дело об ограблении, но мысли о вчерашнем посетителе не давали покоя. Интересно, придет или нет? Уже двадцать минут десятого… Если подвела электричка, то может опоздать минут на тридцать — сорок. Что ж, подождем…

От неожиданного шума за дверью Захаров вздрогнул и уже хотел пойти узнать, в чем дело, но дверь вдруг широко распахнулась, и в кабинет ввалилась, по-другому и не скажешь, женщина огромных размеров, внеся вместе с собой тщедушного лейтенанта. Он работал у них всего вторую неделю и пока еще чувствовал себя очень неуверенно, смущаясь каждый раз, когда приходилось приказывать или в одиночку беседовать с нарушителями. Вот и сейчас, пытаясь преградить дорогу женщине, он растерялся и смущенно взглянул на Захарова.

— Мне необходимо с вами поговорить! — решительно сказала женщина, направляясь к столу майора.

Иннокентий Аристархович укоризненно посмотрел на лейтенанта.

— Я ее не пускал, товарищ майор… Я старался, но она… — смущенно лепетал лейтенант, исподлобья поглядывая на женщину.

— Хорошо, идите, Савушкин, — усмехнулся Захаров, и лейтенант, облегченно вздохнув, тут же скрылся за дверью, успев, однако, бросить на посетительницу полупрезрительный взгляд.

— Слушаю вас…

— Поддубная, Марья Ильинишна, — тут же подсказала она.

— Поддубная? — чуть не прыснув, переспросил Захаров и снова окинул взглядом ее фигуру.

— Ну, вот и вы туда же, — огорченно вздохнула женщина и вымученно пояснила, вероятно, не в первый раз делая это: — Да, фамилия моя — Поддубная, но, несмотря на мои внушительные габариты, никакого отношения к знаменитому русскому силачу, Ивану Поддубному, к сожалению, не имею… Впрочем, и к борьбе тоже.

— Простите, пожалуйста, я никак не хотел вас обидеть, — смутился майор.

— Я не обижаюсь, — пожала плечами Марья Ильинишна и улыбнулась. Эта улыбка мгновенно изменила ее, как бы высветив то, что было сокрыто тенью от постороннего глаза: на Захарова смотрели добрые синие глаза. Перехватив его взгляд, женщина кокетливо провела рукой по пышным светлым волосам, поправляя несуществующий локон, опустила голову, терпеливо ожидая, когда Захаров сам прервет молчание.

— Я вас слушаю! — снова повторил майор.

— Видите ли, товарищ офицер, — начала она и снова сделала паузу. — У нас с мужем есть сад, который достался по наследству еще от моей бабушки… Муж у меня заслуженный человек, тоже был офицером, имеет много правительственных наград…

— Простите, пожалуйста, но я не понимаю… — начал недоуменно Захаров, но Поддубная прервала его.

— А что тут понимать? Сеня, — крикнула она в сторону двери, — зайди сюда!

Тут же в кабинет протиснулся худощавый невысокий мужчина, на вид которому было лет пятьдесят пять или чуть больше. На лацкане пиджака Захаров увидел орденские ленточки, среди них два ордена Ленина.

— Добрый день! — тихо проговорил он и выжидающе уставился на супругу.

— Мой муж, Арсентий Константинович Поддубный! — представила женщина.

— Здравствуйте, — ответил Захаров и пригласил: — Садитесь, пожалуйста. — Потом повернулся к Марье Ильинишне: — Я все-таки никак не возьму в толку: чем могу быть вам полезен?

— Я уже говорила вам: у нас есть сад, а его хотят у нас отобрать! — Она неожиданно всхлипнула.

— Кто отбирает?

— А я знаю «кто»?.. Дорогу хотят прокладывать по нашему саду!

— А-а-а! — понял наконец Захаров. — Так вы не по адресу обратились: мы же милиция, а не жилищный отдел исполкома…

— Вы должны запретить им: вы же власть? — упрямо заявила женщина.

— Власть-то власть, но… — Захаров развел руками. — Это не входит в круг наших обязанностей!

— Машенька, пойдем, я же тебе говорил, что не сюда нужно было идти, — тихо проговорил Арсентий Константинович.

— Сеня, иди, пожалуйста, и подожди меня в машине! — сказала она ему ласково, но посмотрела такими глазами, что мужчина сразу же встал со стула.

— Извините… До свидания! — и тут же вышел.

В дверях он едва не столкнулся с молоденьким лейтенантом.

— Разрешите, товарищ майор?

— Что у тебя, Савушкин?

— Вот, только что привезли фоторобот… — Он положил на стол пачку фотографий.

— Хорошо, Лукашева ко мне! — Приказал Захаров.

— Слушаю! — лейтенант вышел, бросив на женщину взгляд исподлобья.

— Так как же, товарищ офицер? Три поколения вкладывало труд в этот прекрасный сад и вот на тебе… — Она снова всхлипнула. — Неужели вы нам не поможете?

Вошел капитан Лукашев.

— Геннадий Матвеевич, по вашему делу новости. — Он пододвинул к нему пачку фотографий. — Возьмите и раздайте всему личному составу… Объясните людям важность поставленной задачи: пора наконец-то найти этого негодяя. — Майор нахмурился.

Когда капитан брал со стола фотографии, одна из них соскользнула на пол и упала у ног женщины. Она подняла ее и положила на стол, успев, однако, взглянуть на нее.

— Да, и еще… — Захаров посмотрел на Поддубную. — Разберитесь, пожалуйста, с этой гражданкой…

— Спасибо, товарищ офицер, вы очень любезны. — Моментально прекратив плакать, она кокетливо улыбнулась.

Пожав плечами, капитан обреченно проговорил:

— Пойдемте, пожалуйста, со mhokj…

— До свидания! — многозначительно посмотрев на Захарова, женщина тихонько прикрыла за собой дверь.

Иннокентий Аристархович вышел Из-за стола и стал медленно прохаживаться по комнате чз угла в угол. Странно, десять часов, а вчерашнего посетителя все нет. Нажал кнопку селектора:

— Меня никто не спрашивал?

— Никак нет, товарищ майор!..

— Хорошо…

Он снова начал задумчиво мерить шагами свой кабинет. Что-то явно беспокоило его… Но что?.. Переутомился он, что ли? Рассеянный какой-то…

Остановившись около окна, увидел, как его мощная посетительница, выразительно жестикулируя, с трудом протискивалась за руль красного «Запорожца»… Захаров не удержался от улыбки, когда машина-малютка грузно осела под тяжестью внушительной хозяйки. Хлопнула дверца, и «Запорожец» нехотя двинулся вперед…

Захаров повернулся к столу, скользнул по нему глазами и тяжело опустился на стул. Заметив фотографию, поднятую женщиной с пола, он повернул ее к себе, взглянул, но тут же отвернулся… Господи! Что это?.. Голова сама снова повернулась в сторону фотографии… По лицу пробежали морщинки и собрались у переносицы: Иннокентий Аристархович схватил фотографию в руки и едва не выругался, стукнув кулаком по столу.

— Та-а-ак! — покачав головой, вышел быстро из кабинета. Проходя мимо дежурного офицера, майор бросил: —. Если кто будет спрашивать — я в управлении…

Как же он мог так опростоволоситься? Собственно говоря, ведь предчувствия были! Со вчерашнего дня глодали его, не давали покоя!

— В управление! — коротко приказал он водителю, усаживаясь на переднее сиденье служебной «Волги». Розовощекий сержант, приехавший в Москву с Украины, работал в их отделении второй год и успел по голосу определить настроение начальства. Судя по всему, майор сел в машину явно не в духе, и сейчас его нельзя было отвлекать от мыслей, если не хочешь нарваться на неприятности…

Иннокентий Аристархович смотрел прямо перед собой на мелькающую ленту осевой линии, а перед глазами возникали мельчайшие подробности вчерашнего мнимого пострадавшего: вот он настороженно и несколько заискивающе улыбается… Вот суетливо рассматривает фотографии… Неспокойные бегающие глаза… Нервные руки… Реакция на «куклу»… Столько всевозможных внешних факторов, а он не обратил на них внимания. Вернее сказать, обратил, но с других позиций: с позиций пострадавшего. Вот что сбило его с толку: он все время думал о нем как о пострадавшем!.. Сейчас, когда роль пострадавшего отпала, все стало на свои места! Но как он мог, проработав столько времени в органах, не проиграть «объект» с разных сторон? Это простительно практиканту, а не опытному розыскнику.

Захаров, не заметив, как «Волга» остановилась перед зданием управления, продолжал казнить себя за допущенную оплошность.

— Приехали, товарищ майор, — осторожно проговорил сержант, не выключая двигатель.

— Что?.. А-а-а… Спасибо, Миша, жди меня здесь. — Захаров быстро вылез из машины и чуть не бегом вбежал в здание.

— Какими судьбами? — воскликнул капитан средних лет, с полгода назад ушедший на повышение из отделения Захарова.

— Извини, Юрий Александрович, — отвечая на рукопожатие, сказал Иннокентий Аристархович, — тороплюсь очень! Напомни: альбомы в сто семнадцатой?

— Да, — пожал плечами капитан.

— А пяти-семилетней давности?

— Думаю, там же…

— Спасибо! — на ходу бросил Захаров, устремляясь по коридору.

В комнате с альбомами он разыскал нужную полку и начал лихорадочно переворачивать тяжелые страницы с фотографиями… Около часа он продолжал упорно искать, и упрямство было вознаграждено: в одном из альбомов шестилетней давности он нашел то, что и предполагал найти: с фотографии на него смотрел вчерашний посетитель, правда, совсем еще молодой…

5

На следующий день Гарик проснулся часов в двенадцать. Голова раскалывалась: сколько раз давал себе зарок не пить шампанского — и вот снова поддался на уговоры Лели. Да еще коньяк, водка… Гарик передернул плечами и медленно приподнял голову.

— Вставай, сонюшка! — услышал он ласковый голос Лели. — Уж соловей пропел давно! Как головка?

— Просто раскалывается от боли, — поморщился Гарик.

— Головка бо-бо, денежки тю-тю?!

— С головой это точно, а до тю-тю еще далеко, — попытался усмехнуться Гарик и застонал. — Ты что, отгул взяла?

— Отгул за прогул… С Надькой поменялась: давно с тобой время не проводили — соскучилась очень. — Последние слова произнесла с болью и горечью в голосе.

— Потерпи, Леленька, все будет хоккей! — Он протянул ей руку и, притянув к себе, крепко поцеловал. Невысокая, с упругой походкой и словно отточенной фигуркой (со спины вполне ее можно было принять за девочку), она всегда волновала Гарика. Ласково пригладив его непослушные вихры, она тихо спросила:

— Скажи, милый, тебе хорошо со мной?

— Разве ты не чувствуешь этого? — прошептал Гарик прямо на ухо, чуть касаясь губами.

— Чувствую, конечно, но… — Она замолчала, томно закрыв глаза.

— Я понимаю: тебе этого мало, — ответил за нее Гарик. — А я не могу тебе пока дать больше! — с запалом произнес он.

— Почему?

— Да потому, что не хочу тебе портить жизнь! — Он резко поднялся с кровати. — Дорога ты мне очень, — добавил он тихо.

— Ничего ре понимаю! — На ее глаза навернулись слезы. — Если дорога, то почему мы не вместе?

— Мы — вместе! — возразил Гарик.

— Наскоками?!

— Я всегда с тобой, — возразил упрямо он.

— Ладно, — махнула она рукой и тяжело вздохнула. — Иди умойся, и пошли лечиться…

Когда они уже сидели за столом и Гарик опрокинул полстакана коньяку, он повернулся к Леле и, отведя глаза в сторону, сказал:

— Лель, мы снова ненадолго должны расстаться…

— Расстаться?! — воскликнула девушка. — Когда?

— Возможно, сегодня… — Взглянув на ее глаза, наполнившиеся снова слезами, тихо добавил: — Пойми, Леленька, так надо.

— Прямо сейчас уйдешь? — Она поняла, что спорить здесь бесполезно.

— Уйду сейчас, но, возможно, сегодня еще вернусь…

— А может, завтра? — умоляющим взглядом посмотрела девушка.

Конечно, ему не хотелось уходить от этой славной и любящей девушки, но Гарик чувствовал, что вокруг него начинает сжиматься кольцо. Нет, это не кольцо преследователей, это кольцо собственной неуверенности, точнее сказать, страха… Его нельзя было обвинить в трусости: он всегда смело смотрел опасности в глаза, но он всегда боялся нелепого конца.

Внутреннее чутье подсказывало Гарику: пора уезжать из этого гостеприимного города, да и напарник начал паниковать. Нет, отсюда надо срочно убираться. И черт его дернул самому «высветиться» в милиции! Кому это надо было? Еще хорошо, что этот начальничек был занят своими мыслями! А то живо бы сопоставил его с описаниями пострадавших. Наверняка уже и фоторобот на него составлен…

Господи! Гарик вспомнил, откуда ему знакомо лицо этого майора: это был один из тех, кто арестовывал его в первый раз! Как же он не узнал? Видно, и в милиции много своих забот. Вот потеха бы была, узнай его начальник!

— Что с тобой, милый? — испугалась за него Леля. — Ты побледнел весь! Тебе плохо?

— Нет-нет, сейчас пройдет! — Гарик криво усмехнулся. — Вспомнил кое-что… Давай обнимемся на прощание, на всякий случай, если не удастся заехать перед отъездом! — Обхватив ее за плечи, он крепко прижал девушку к груди. Потом взял ее голову в ладони и поцеловал в губы нежным долгим поцелуем.

— Ой, даже голова закружилась! — прошептала девушка, потом провела ладошкой по его щеке и тихо сказала: — Обещай мне одну вещь!

— Какую? — не понял Гарик.

— Нет, ты сначала обещай, что выполнишь!

— Хорошо, обещаю, если это будет выполнимо…

— Если с тобой что-нибудь случится, сообщи мне об этом! Слышишь, любыми способами, но сообщи, и я приду на помощь! Хорошо? — В ее глазах было столько тревоги и любви, что Гарик не смог отказать: молча кивнул головой и тут же быстро вышел из квартиры…

Надо разыскать Петра и срочно мотать из Москвы. На юг, или в Прибалтику, или еще куда… Где он сейчас может быть? Скорее всего у Симы… В крайнем случае нужно будет ждать еще сутки: тогда он будет встречать его у «чертова колеса»… Это не самый лучший вариант, но…

— Такси! — крикнул, заметив зеленый огонек. — Свободен? — спросил он, когда водитель приоткрыл дверцу.

— Смотря куда? — ухмыльнулся тот.

— Куда надо, но по тройному тарифу, — сказал Гарик, спокойно усаживаясь на переднее сиденье.

— Хорошего клиента издалека видно! — мгновенно заулыбался водитель. — Хоть до конца смены катайся! Руководи! — Он весело повернул ручку счетчика.

— Пока прямо! — буркнул Гарик: ему не очень понравился этот хитроумный парень. Даже улыбка его была фальшивой: оплаченной хорошим наваром. Ему бы на лесоповале работать, с его-то данными. Парень действительно был метра под два ростом, с огромными руками.

— Не так давно из армии вернулся, — пояснил водитель, перехватив изучающий взгляд Гарика. — Четыре года оттащил…

— Чего это так много?

— Во второй команде ЦСКА выступал, по баскетболу… Еще просили остаться, горы золотые сулили. Знаем эти горы!.. А здесь я сам себе хозяин: никаких тебе надзоров, ни режимов… Что хочешь, той делаешь. А., черт! — неожиданно выругался он.

Машина остановилась: впереди образовалась внушительная пробка. Немного постояли. Гарик взглянул на часы: если Петр укатит куда-либо от Симы, тогда ищи его!..

— Шеф, может, другим маршрутом можно к Преображенке, а? — начиная нервничать, спросил Гарик.

— Взгляни, — усмехнувшись, бывший баскетболист махнул рукой назад. — Думаешь, мне приятно загорать?

Гарик взглянул в заднее стекло и ругнулся с досады: их машина была окружена плотным кольцом. Этого еще не хватало. Не повезет так не повезет!

— Пойду взгляну, что там случилось! — Он вышел из машины и хлопнул дверцей.

— Старушка-то при чем? — недовольно бросил таксист.

— Извини, земляк, с досады…

Выбравшись из скопления машин на свободное место, Гарик в первый момент не знал, что ему делать: то ли смеяться, то ли плакать… Посредине шумного перекрестка, прямо на трамвайных путях, остановился красный «Запорожец»… За рулем, пытаясь изо всех сил завести двигатель, сидела та самая женщина огромных размеров, которая приходила на прием к Захарову. Все попытки завести мотор оканчивались неудачей: насмешливо подвывая и чихая, он не хотел заводиться… Заголосили гудки клаксонов и звонки трамваев… Со всех сторон неслись возмущенные крики водителей… Как на грех, инспекторов ГАИ поблизости не оказалось и положение казалось безвыходным… Открыв дверцу, Поддубная вырвала свое мощное тело из маленькой машины и выпрямилась во весь рост… Контраст с машиной был настолько неожиданным, что вокруг раздался дружный хохот…

— «Слон и моська»!

— Вот это гренадер!

— Двуспальная…

— Гы-гы-гы! — беззлобно передразнила Поддубная. — Тоже мне мужчины! Помогли бы лучше, чем сидя ржать! — Она попыталась сдвинуть машину с места, но переднее колесо уперлось в рельсу и не поддавалось.

Многие стали улюлюкать и подначивать со смехом.

— Раз-два, взяли!

— Эй, дубинушка, ухнем!

— Погоняй, милая!..

— Весело вам, да? — Она вдруг обозлилась. — Вот сяду и буду сидеть, назло вам! А вы стойте сколько хотите…

Женщина действительно уселась на крыло своего «лимузина», отчего оно мгновенно прогнулось, и демонстративно стала напевать песенку Аллы Пугачевой: «Я так хочу, чтобы лето не кончалось…» Голос у нее был красивый, и по манере пения она напоминала немного известную певицу. Некоторые изумленно переглянулись…

Гарик посмотрел на часы и решительно подошел ближе.

— Эй, женщина! Что расселась, как у себя на базаре? Убирай свою телегу с дороги! — грубо бросил он ей.

— «Ах, лето! Ах, лето…» — продолжала она петь. Потом, не поворачиваясь в его сторону, усмехнулась и сказала: — Если торопишься — помоги! А кричать на слабый пол нечего… Или ты не мужчина? — В этот момент она посмотрела на него, желая что-то добавить, но тут же осеклась… Это же тот самый человек, что был на фотографии в милиции! Надо что-то делать… Пристальный взгляд ее потух, и она махнула рукой, словно ей самой все надоело. — Все вы одинаковые!..

Встав со своей машины, которая, казалось, от этого облегченно вздохнула, Поддубная достаточно легко оторвала от земли передок «Запорожца» и перетащила за рельс…

Гарик от изумления раскрыл рот и восхищенно проговорил:

— Вот это женщина!

Все вокруг рассмеялись, на этот раз скорее одобрительно, без всяких насмешек…

А Поддубная немного раскатила свой «Запорожец» и на ходу вскочила в него. Неожиданно, выпустив клубы черного дыма, двигатель завелся. Захлопнув дверцу, женщина прибавила газу, и автомобиль лихо рванулся с места…

Перекресток оказался свободным, и потоки машин медленно двинулись каждый в свою сторону. Гарик бросился к своему такси…

…Майор Захаров подъехал к отделению злой и возбужденный. После того как он доложил начальству о своей оплошности, им было получено замечание, правда, пока устное. За столько лет безупречной службы… Это, конечно, было обидно, но после короткого совещания, состоявшегося сразу же, к удивлению Захарова, полковник Логинов предложил именно майору возглавить операцию по задержанию Георгия Дживоргяна. И вот сейчас майор злился на себя за то, что попытался обидеться на заслуженное замечание. Если разобраться нормально, без нервов, то ему, опытному розыскнику, непростительно было не узнать преступника, сидевшего перед ним. На месте начальства он вкатил бы себе не устное замечание, а вообще…

Но что бы сделал он со своей персоной, Захарову выяснить не удалось: рядом с ним, взвизгнув тормозами, остановился знакомый красный «Запорожец». Зная, что ему предстоит много дел, и уверенный, что женщина снова приехала с жалобой, Захаров быстро направился к дверям.

— Товарищ офицер, подождите! — донеслось из машины. Поддубная тщетно дергала дверцу, но что-то заклинило, и та не поддавалась.

— Товарищ офицер! — крикнула она, высунувшись из окна.

Вероятно, Захарову удалось бы исчезнуть за дверями отделения, но неожиданно оттуда вышел невысокий, согбенный старичок и с улыбкой остановил майора за рукав:

— Товарищ майор, вас женщина окликает…

— А-а-а? Меня? Спасибо большое, — обреченно проговорил он и сконфуженно пояснил: — Задумался…

— Немудрено с вашими-то заботами, — участливо покачал головой старичок и зашаркал своей дорогой.

— Я должна вам сказать нечто важное! — женщина наконец сумела открыть дверцу и выбраться из машины.

Обреченно вздохнув, Захаров подождал, когда Поддубная подойдет к нему.

— Я его только что видела, товарищ офицер! — глядя по сторонам, проговорила она тихо. — Пять минут назад…

— Кого видели? — искренне удивился Захаров.

— Ну этого… вашего… — Она замялась, не зная, как сказать.

— Ну и как он? — Ничего не понимая, Иннокентий Аристархович старался просто потянуть время, чтобы найти способ отделаться от назойливой посетительницы.

— Не знаю. — Она разочарованно пожала плечами. — В такси поехал. — Марья Ильинишна была уверена, что начальник отделения милиции будет рад тем новостям, что она принесла…

— Пусть, — Захаров махнул рукой, — я ему разрешил. — Облегченно вздохнув, он снова взялся за ручку двери.

— Так вы его уже отпустили? — Женщина явно разочаровалась.

— Кого? — нахмурился майор и подумал, что здесь что — то не так.

— Ну, того… Того, что на фотографии был у вас… Когда я была у вас в кабинете, ваш сотрудник принес пачку фотографий, — терпеливо пояснила женщина.

— Где вы его видели? — встрепенулся Захаров.

— Так я вам и говорю — в такси. — Она улыбнулась, довольная — значит, не ошиблась, и новость оказалась важной.

— Так… — Иннокентий Аристархович досадливо поморщился: он тут дурака валяет, а драгоценное время уходит. — Куда он поехал?

— Не знаю. — Она пожала плечами.

— Так, — снова повторил Захаров. — Где это было?

— В десяти минутах отсюда… На Валовой. Он по Садовому кольцу поехал.

Майор задумался: за это время преступник мог уехать очень далеко, да и с такси расстаться.

— Но, товарищ офицер. — Женщина кокетливо замялась. — Вы знаете, на всякий случай я запомнила номер такси. — Она игриво улыбнулась.

— Ох, и опасная вы женщина! — рассмеялся Захаров и погрозил пальцем: — Какой номер?

— 24–89 ММТ… Я вам помогла? — Женщина с надеждой посмотрела в глаза майору.

— Еще как! Огромное вам спасибо! Зайдите к капитану Лукашеву и расскажите все, что вы рассказали мне, и передайте, что я приступил к поиску…

— Так и сказать?

— Да! — крикнул Захаров уже из машины. — К Смоленской, Миша! — возбужденно бросил он водителю, затем взял в руки микрофон…

Сразу же после доклада Захарова дежурный по городу, внимательно рассматривая электрифицированную карту Москвы, быстро и четко говорил в микрофон:

— Внимание! Внимание всем постам ГАИ! А также передвижным группам! Срочно приступить к поиску и задержанию автомобиля такси с номером 24–89 ММТ… В машине следует преступник, о котором сообщалось от 25 июня… Предполагаемые квадраты местонахождения: четвертый, девятый, одиннадцатый, пятнадцатый… Все данные сообщать немедленно первому…

Подполковник повторял распоряжение, а машины ПМГ, находящиеся вблизи названных квадратов, уже подключались к поиску…

… — Докладывает двадцать девятый… Вижу такси 24–89 ММТ с пассажиром… Квадрат одиннадцать, Дмитровское шоссе… Начинаю преследование…

Милицейская «Волга» устремилась вперед, сверкая мигалкой, благодаря которой впереди идущие машины безропотно уступали дорогу, прижимаясь к обочине…

Дежурный по городу сразу же отдал приказание:

— Внимание первому: такси с пассажиром 24–89 ММТ следует по Дмитровскому шоссе в районе квадрата одиннадцать… Внимание седьмому, четвертому и десятому: срочно отправляйтесь в квадрат одиннадцать… Двадцатый, встречать при выходе с шоссе…

…Взвизгнув тормозами, желтый «мерседес» резко остановился, быстро развернулся и рванулся в противоположную сторону…

…Развалившись на сиденье, Гарик молча поглядывал на дорогу. Хоть бы этот пентюх не смотался куда-нибудь: ни дня не хочется здесь оставаться. Всем нутром он ощущает нависшую опасность. Если напарника нет на месте, то придется уезжать без него. Ничего — не потеряются: через Лельку свяжутся…

Вдруг что-то заставило Гарика посмотреть назад: лицо мгновенно побледнело — за ними, сверкая своими мигалками, следовали две милицейские машины. Расстояние постепенно сокращалось. Гарик сжал кулаки и взглянул по сторонам: ни единого поворота. Что делать? Демонстративно посмотрев на часы, спокойно сказал водителю:

— Послушай, баскетболист, катастрофически опаздываю: может, прибавишь газку? Лишний червонец и оплату штрафа гарантирую…

— Тоща держись! — усмехнулся водитель, и «Волга» легко скользнула вперед.

— Молодец! — удовлетворенно похвалил Гарик, потирая ушибленный затылок. Незаметно посмотрел назад: служебные машины начали отставать. — Ты хороший водитель, — добавил Гарик.

— Трижды уже в ралли участвовал! — с улыбкой похвастался тот.

…— Левкович, включай сирену, в машине явно преступник, — приказал водителю лейтенант, сидевший в «мерседесе». — И постарайся догнать!

— Постараюсь, товарищ лейтенант! — Включив сирену, старшина прибавил газу, и мощный мотор, прибавив обороты, рванул машину вперед.

Расстояние между такси и служебной машиной стало быстро сокращаться.

— Гони, шеф, большие деньги получишь! — взмолился Гарик, испуганно оглянувшись назад.

— Куда ты убежишь у нас? Это тебе не западный детектив, — усмехнулся зло водитель и, затормозив, остановился у самого тротуара. Из милицейской машины быстро выскочил лейтенант и устремился к такси. Подъехала и «Волга», в которой сидел Захаров. Не торопясь, он вышел из машины и спокойно подошел к такси. У открытой двери на переднем сиденье сидел Гарик, уставившись в одну точку.

— Что же вы, Дживоргян, не пришли ко мне сегодня? — покачал головой Иннокентий Аристархович. — А я вас так ждал…

Гарик поднял глаза на него и нагло бросил:

— За свой целковый испугался, начальник?

— А вы как думали? Он же у меня честным путем заработанный! — все так же вежливо ответил Захаров.

— Честно! — зло усмехнулся Гарик.

— Да, честно… А вы бесчестный человек, и ваше слово ничего не стоит!

— Не понял, — нахмурился Гарик.

— Вы же тогда слезно заверяли суд, что больше никогда не преступите буквы закона!

— А, вот вы о чем, — он махнул рукой. — А за целковый не волнуйтесь. — Вытащив из кармана бумажник, протянул майору рубль. — Тот же самый: на память хотел сохранить, до встречи… Вы уж извините, гражданин начальник, что так получилось.

— Правильно: «гражданин начальник», — улыбнулся Захаров, намекая Дживоргяну, как в первое свое задержание он сказал «товарищ» и его тут же поправили. — Как говорится, если «гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе»! Не так ли, Интеллигент?

Тяжело вздохнув, Гарик опустил голову, но тут же снова посмотрел прямо в глаза майору.

— Не везет мне с вами: второй раз именно вы встаете на моем пути! — Гарик усмехнулся и тихо спросил: — Может, снова по первой проскочу?

— Была бы моя воля — по третьей бы судил, на всю катушку! — серьезно ответил Захаров. — Хотя, мне так кажется, что она от тебя и так не уйдет: горбатого могила исправит!

— Благословил, называется! — Гарик зло плюнул. — Ничего, раньше сядешь — раньше выйдешь!

— Вот-вот, отдохни маленько! — Захаров едва не рассмеялся.

— Да-а-а! Шустрые вы очень стали! Пора на ягодки — цветочки переходить. — Гарик криво усмехнулся.

— Для цветочков и ягодок работать нужно, а это го-то вы как раз и не любите!.. Ладно, хватит разговоров, пошли, — вздохнул озабоченно Захаров и направился к служебной «Волге», но остановился и спросил Гарика: — Может, напарника назовешь? Глядишь — зачтется!

— А почему это вы решили, что я не один работаю? — прищурился Дживоргян и как отрубил: — Один я работаю! Один! — Он быстро сел на заднее сиденье служебной «Волги»…

6

Пять лет в колонии протекали долго и утомительно. Многое передумал Гарик за эти пять лет, со многими познакомился. Злость в нем поднималась, словно ртутный столбик в термометре у больного горячкой. Злость не на себя, не на людей, а… Откровенно говоря, он и сам не знал, на кого и на что злился. Единственное, что Гарик решил точно — это менять свою «профессию». И конечно же не благие намерения руководили им. Нет, он решил: если и отбываешь срок, то хоть будешь знать, что за хорошие деньги…

Он очень скучал по Леле и с нетерпением ожидал от нее писем. Письма она писала ласковые и нежные. Ни слова упрека. Сумела дать понять, что его напарник, Петр, на свободе и с нетерпением ждет, как и она, его возвращения.

Отбыв срок, Гарик стал действовать по плану, разработанному в колонии. Явившись к Леле, он сделал ей предложение, и они наконец поженились. Свадьба была тихой и скромной: жених с невестой, Петр со своей женой (смешливая и глупая толстушка), да старшая сестра Лели со своим доблестным «афганцем». После свадьбы Гарик решительно принялся за дело: припрятанных средств было достаточно, чтобы не только прилично одеться, но и через третьи руки приобрести подержанный «мерседес». Это обошлось в кругленькую сумму, но Гарик спокойно шел на эти расходы, имея далеко идущие планы. Прошло еще несколько месяцев, прежде чем он посвятил своего напарника в курс дела. В тот день он позвонил Петру рано утром и предложил встретиться в Сокольниках. Петр, зная привычки своего приятеля, сразу же смекнул, что разговор предстоит серьезный. И оказался прав.

— Вероятно, юноша, ты давно ожидаешь от меня каких — либо пояснений! — начал Гарик, когда им удалось найти пустую садовую скамейку в одном из уголков парка.

— Ну, что ты, шеф! — деланно воскликнул Петр. — Я готов ждать столько, сколько понадобится!

— Еще бы!.. — усмехнулся Гарик. — Ну, так вот, юноша, каникулы кончились: пора приниматься за работу!

— Наконец-то! — не выдержал Петр. — А то нервов уже никаких не хватает: то дай, это купи, это принеси…

— А ты как думал: семейная жизнь, юноша, не шутка! Семью содержать нужно, а за любовь — платить.

— Когда начнем? Сейчас столько приезжих!

— Ты что же, юноша, думаешь, я по мелочам снова размениваться буду? Нет, шалишь, дорогой! — Гарик покровительственно похлопал его по плечу. — Газеты читать нужно, юноша! Инфляция в стране: больше платим — больше зарабатывать нужно! — Он усмехнулся.

— На государство замахнулся? — испуганно проговорил Петр.

— Ты что, плохо выспался или изжога мучает? С государством не намерен связываться: накладно… Риск большой, а срок еще больше.

— А что же тогда?! — Петр облегченно вздохнул: он не хотел сталкивать свои интересы с государственными.

— Что мы с тобой имели, когда занимались «куклой»? Искали клиента, выслеживали, теряли на него массу времени, а потом ждали: клюнет или нет… А в результате? Куш не гарантирован, а срок такой же… — Гарик нахмурился и помолчал немного. — В общем, решил: машинами будем заниматься! Люди солиднее, да и куш в десять раз больше при том же самом риске.

— Уводить машины? — На душе Петра снова стало неспокойно.

— Ты что-то совсем плохой стал. — Гарик покачал головой. — Разве я — вор? Скажи мне!

— Нет…

— Я люблю, чтобы человек сам отдавал мне свои тити — мити. — Он выразительно потер пальцами. — Да еще умолял при этом, чтобы я взял! — Гарик довольно усмехнулся.

Напарник недоуменно молчал, ожидая пояснений.

— Тебе машина нужна?

— Зачем она мне: я даже водить не умею…

— И мне не нужна: у меня она уже есть… А кто-то о ней мечтает! Все у него есть: деньги, желание, а возможности — нет… Вот тут-то и появляемся мы с тобой и… — Он выразительно замолчал, предлагая Петру догадаться самому.

— И мы с тобой продаем ему нашу… в два раза дороже! — неуверенно предположил Петр.

— А дальше что? — усмехнулся снова Гарик.

— А дальше покупаем еще и снова продаем…

— Очень интересная мысль: не пройдет и десяти лет, как мы станем немного богаче. — Не выдержав, он заразительно рассмеялся.

— Ну, тогда не знаю! — обиделся Петр.

— А если не знаешь, то помолчи и послушай, что старший скажет! — заметил Гарик серьезно, резко оборвав смех. — Мы ничего продавать ему не будем, мы предложим клиенту свои услуги…

И Гарик начал долго и детально рассказывать своему приятелю о том, что им придется делать…

Опробовать новое дело они решили в Ленинграде. На постоянную работу Гарик пока не устроился, продолжая, для видимости, свои актерские начинания. Петру было труднее обеспечить алиби, но Гарик организовал телеграмму о болезни «любимой бабушки» в Новосибирске, и ему дали отпуск за свой счет. На проведение всего дела ушло ровно две недели, и завершилось оно удачно: десять тысяч рублей в банковской упаковке стали их добычей. Не откладывая надолго и пользуясь первой удачей, они чуть ли не подряд провернули разработанный план дважды, и оба раза — без осечки.

Решив, что фортуна не может все время заниматься только ими, Гарик решил на некоторое время прекратить и затаиться. Но случай поломал его благие намерения: вскоре Гарик устроился работать экспедитором в крупный строительный трест и был направлен в командировку со спецгрузом в Ленинград. Там, совершенно случайно, познакомился с приезжим, которому как воздух нужна была своя машина, желательно «Волга».

После небольшой подготовки и обработки нового знакомого Гарик вызвал в Ленинград Петра, и они легко обманули приезжего на четырнадцать тысяч. Воспользовавшись тем, что у Петра было несколько свободных дней, Гарик подыскал еще одну подходящую кандидатуру — снова деньги оказались у них.

Вернувшись в Москву, Гарик решил подыскать себе новую машину, благо денег на покупку хватало. Переплатив чуть ли не вдвое, Гарик приобрел красный «форд-мустанг», модель, о которой давно мечтал.

— Может быть, напрасно? — осторожно заметил его напарник. — Слишком в глаза будешь бросаться…

— Еще великий писатель Эдгар По, основоположник детективного жанра, в одном из своих рассказов писал, что если хочешь что-то спрятать — положи на видное место… Ты хоть знаешь, кто такой Эдгар По? Читал что-нибудь?

— Нет, и даже не слышал, — уныло пожал плечами Петр.

— Читать надо больше, юноша!

— Я все-таки не пойму… спрятать и — шикарная машина…

— Да-а-а, — протянул Гарик, — совсем ты плохой стал, Петюня! Это же так просто: разве может кто-нибудь подумать, что великолепно одетый человек — модно и со вкусом — за рулем прекрасной, дорогой машины может оказаться мошенником? Никогда!

— Мошенником? — удивился Петр: впервые Гарик так назвал себя. Обычно он пользовался такими словами, как — деловой человек или — человек с головой…

— А кто мы с тобой как не мошенники? Главное в нашем деле: суметь преподнести себя! Не так ли? Теперь понятно тебе, почему я все время слежу за твоим экипом, все время твержу тебе: читай!

— Да я что, я не против, — сразу согласился Петр. — Вот только трудно мне: как сажусь за книгу, так в сон клонит.

— А ты попробуй стоя читать, — бросил Гарик. — Стоя не уснешь! А уснешь — лоб разобьешь! А как разобьешь, спать перестанешь: условный рефлекс выработается по Павлову.

— Вот Павлова помню, — подхватил Петя, — который собачками занимался!

— Ну, вот видишь: у тебя еще не все потеряно, — развеселился Гарик. — Знаешь анекдот про собачку?

— Расскажи, узнаю.

— Встречает пес своего друга и говорит: «Что это ты, Шарик, второй день гулять не выходишь?..»

— Это про «учу своего хозяина в шахматы играть»? — прервал его Петр.

— Все-то ты знаешь… — Гарик устало махнул рукой. — Ладно, разбежались: понадобишься — найду сам… Права получил?

— Еще на той неделе…

…В понедельник, едва только подполковник Захаров появился у себя в кабинете, ему доложили, что к нему пришла журналистка.

— Пусть войдет. — Он вытащил из портфеля приготовленную статью о мошенниках.

— Здравствуйте, Иннокентий Аристархович! — На этот раз девушка, словно подметив неловкость подполковника при первой встрече, пришла в джинсах. Заметив это, Захаров смущенно кашлянул.

— Добрый день, проходите, садитесь! — предложил он и несколько суетливо протянул статью. — Вот, набросал то, что обещал. Правда, получилось довольно много и не совсем статья…

— Не статья? — удивилась журналистка. — А что же?

— Насколько я разбираюсь в литературе, получился рассказ! — Подполковник смущенно улыбнулся.

— А герои реальные или вымышленные?

— Конечно, реальные…

— Но это же прекрасно! — Словно девчонка, она захлопала радостно в ладоши и откровенно созналась: — Это больше, чем я надеялась от вас получить.

— Рад был помочь!

— Спасибо вам огромное! — бегло просматривая листки, сказала девушка. — Как только материал будет готов, я привезу вам для согласования…

— В каком смысле «готов»? — не понял Захаров.

— Подписан, откорректирован, набран! — пояснила девушка.

— Вон, оказывается, какая морока! — Он покачал головой. — Да он еще, может быть, и не пройдет…

— Бывает и такое, но с ваши материалом, я думаю, этого не будет.

— Спасибо за поддержку молодого автора, — сыронизировал Захаров.

— Это не мне спасибо. Начальству! — Она выразительно указала глазами наверх.

— И ему тоже спасибо. — Подполковник машинально повторил ее жест, и они рассмеялись. — Буду ждать ваших сообщений, товарищ журналист.

— Лучше просто Маша, — попросила девушка.

— Согласен, Маша… Давайте ваш пропуск. — Он отметил пропуск и проводил девушку до дверей.

Едва успел вернуться на свое место, как в дверь снова постучали.

— Войдите!

— Иннокентий Аристархович, здравствуйте! Вы меня вызывали к десяти ноль-ноль! — В кабинет вошел высокий, но полноватый даже для своего роста капитан.

— Здравствуй, Александр Георгиевич! Материалы захватил?

— Так точно! — Он положил перед Захаровым пухлую папку.

— Меня ни для кого нет! — нажав на кнопку селектора, произнес подполковник.

Часа два ушло на разработку плана, предложенного Захаровым. Когда все детали были оговорены, подполковник сказал:

— Конечно, все предусмотреть невозможно, но далее уже подключаются опыт и интуиция, которые и должны подсказать правильное решение… Вот вы, как специалист по этому виду преступления, что можете сказать? Какие замечания есть по существу?

— План на первый взгляд действительно очень неожиданный и заманчивый, — задумчиво проговорил капитан, потом немного подумал и спросил: — Кого вы хотите предложить на эту роль?

— Если откровенно, то сначала хотел предложить вас, но… Но потом понял, что это неверное решение: человек должен быть не жителем столицы.

— И Ленинграда, — добавил Александр Георгиевич.

— Точно! И не Ленинграда… Лучше всего было бы вызвать кого-нибудь с Кавказа, но, судя по всему, преступники сами как-то связаны с югом.

— С чего такой вывод? — не понял капитан.

— Во-первых, скудные описания одного из пострадавших, а во-вторых, меня смущает то обстоятельство, что они выбирают либо москвичей, либо ленинградцев! А ведь кавказцев, желающих приобрести машину, гораздо больше в Москве.

— А может, это случайность?

— Из пяти случаев? Это уже закономерность! Может быть, ты и прав, но мы рисковать не имеем права! — решительно сказал подполковник и тяжело припечатал ладонью папку с материалами. — Значит, решено! Я думаю излишне предупреждать, что важно максимально уменьшить число посвященных в план людей? Конечно, при условии, что начальство одобрит его!

— Обижаете, товарищ подполковник!

— А вы не обижайтесь, — Захаров улыбнулся. — Обижаться на свое начальство — дело бесперспективное и малополезное.

— Это точно! — вздохнул капитан…

Захаров, все еще улыбаясь, набрал номер.

— Станислав Викторович, подполковник Захаров беспокоит… Здравия желаю! Разрешите к вам зайти по очень важному делу?.. Мне нужно… — Помедлил секунду, словно подсчитывая: —…самое меньшее сорок минут… Кого вызвать? — Он посмотрел на капитана. — Капитана Васильева, майора Сухорукова, подполковника Звягина и подполковника Морковникова… Так точно, Станислав Викторович! Именно по этому делу. — Захаров удивленно покачал головой: генерал догадался: — К шестнадцати? Спасибо, Станислав Викторович!.. Все слышал? — кладя трубку, спросил подполковник Васильева. — В шестнадцать ноль-ноль к генералу со всеми материалами!

…Со скучающим видом развалившись на сиденье «мустанга», Гарик уныло поглядывал по сторонам. Его взгляд задержался в боковом зеркальце заднего вида. Показалось, что он находится в каком-то нереальном, фантастическом мире: неправильной формы дома, раздутые машины, кривые фигурки людей.

Гарик с грустью улыбнулся и надел дымчатые очки. Но в очках окружающий мир стал еще более искаженным. Это на него подействовало каким-то странным образом: он снял очки и швырнул их на сиденье.

Что это с ним сегодня? Все от безделья: столько времени ничего подходящего не встречалось! Так и вздернуться недолго! Пора что-то делать! Однако он остановил себя: в таком состоянии и думать не нужно… Но ему надо как-то снять напряжение!.. Он неожиданно вспомнил о той «актрисе», Светка, кажется, если не соврала. Гарик посмотрел на часы: успевает! Он резко развернулся, не обращая внимания на раздавшиеся в его адрес матюги от водителей…

Когда он подъехал к назначенному месту, девушка уже была там. Она успела переодеться и вполне могла сойти за валютную проститутку.

«Тебе бы еще вкуса немного — и совсем бы была ничего!» — подумал Гарик и лихо затормозил прямо перед ней.

— Какой вы пунктуальный, Вахтанг! — жеманно произнесла она, усаживаясь на переднее сиденье. Ее коротенькая юбчонка так сильно задралась, что обнажились черненькие ажурные трусики, и Гарик не смог оторвать глаз от ее стройных ног.

Перехватив его взгляд, девушка совершенно не смутилась и уставилась на него, ожидая, когда он посмотрит на нее. Гарик поднял глаза. Ее взгляд был томным, призывным.

— На меня не только смотреть можно, Вахтангчик! — прошептала девушка.

— Посмотрим… — неопределенно кивнул он. — Куда поедем?

— А куда бы тебе хотелось, дорогой?

— К тебе! — выпалил Гарик, он начинал злиться.

— А ко мне можно только на час: скоро предки с работы вернутся… А к тебе?

— Исключено!

— Может, сначала в бар или ресторан и там что-нибудь придумаем? — предложила она и красноречиво уставилась карими глазами.

— Все необходимое есть в машине! — Гарику совсем не хотелось проводить с ней ночь или даже вечер. — У меня другое предложение: махнем на природу и там устроим разврат! — Он сказал с вызовом, в надежде, что это охладит ее пыл, но, видно, она уже все решила для себя.

— Отличная идея! Давно мечтала отдохнуть на природе в обществе такого красивого мужчины! — Она фамильярно провела своим длинным наманикюренным пальчиком по его губам.

Гарик неожиданно клацнул зубами, и она испуганно отдернула руку.

— Чуть пальчик мой не отхватил! — обиженно проговорила она.

— Чуть не считается! — Он обхватил ее за плечи и притянул к себе, крепко поцеловал в губы.

— Какие у тебя цепкие руки и нежные губы! — едва не задохнувшись в поцелуе, проговорила она. — Ты мне очень нравишься! Поехали?!

— Поехали! — Его настроение изменилось и стало азартным, бесшабашным. Ему вдруг захотелось сделать с ней что-нибудь неожиданное, взбалмошное. Он резко рванул машину вперед, и они понеслись в сторону Серебряного бора…

Он довольно быстро отыскал безлюдное место, вытащил из багажника свой походный бар, холодильник, и она, повизгивая от удивления, быстро накрыла импровизированный стол.

— Ты не мужик, а просто клад: такой предусмотрительный! — прошептала она ему на ухо, когда они уселись на расстеленное покрывало. — Ты всегда такой или только со мной?

— Всегда! — Гарик нетерпеливо разлил по стаканчикам шотландское виски.

— Но ты же за рулем! — напомнила девушка.

— Предусмотрено! — Он вытащил из кармана какую-то красивую коробочку. — Антиполицай!

— Тогда — за тебя! — Она прикоснулась стаканчиком к его стаканчику и быстро выпила, затем бросила соленый миндаль в пухлые губки. Она проделала это все так буднично, привычно, даже не поморщившись, что Гарика снова «взвинтило».

— Да ты профессионал! — буркнул он и опрокинул в рот виски. — Даже не поморщилась!

— Я очень люблю виски, тем более шотландское! — Хмель сразу ударил ей в голову, и это чувствовалось по ее изменившейся речи.

— Раз нравится, то выпей еще! — Гарик снова наполнил ее стаканчик. — Или слабо?

— Что, напоить бедную девочку решил и трахнуть? — Она быстро выпила и тут же полезла с поцелуем к Гарику. — Ты такой красивый… — Ее язык начал совсем заплетаться. — Ты мне сразу приглянулся: я даже на репетицию не ходила! — Она икнула.

— На какую репетицию?!

— Как на ка…кую! Теат…ральную!

— Оральную, может быть? — Гарик быстро расстегнул свои брюки и вытащил совершенно спокойный член. Затем взял девушку за волосы и ткнул ее лицом на свою плоть. — Постарайся, чтобы он захотел тебя или… — Он очень зло и больно дернул ее за волосы и был несказанно удивлен, когда вместо крика или стона от боли она вдруг страстно воскликнула:

— Какой же ты милый! Я хочу тебя! Порви меня на части! Она стала срывать с себя одежду, не заботясь о ее сохранности.

Гарик, который хотел сорвать на ком-нибудь злость, удивленно посмотрел на нее, снова схватил за волосы и стал тыкать на свою плоть, которая неожиданно «отозвалась» и стала твердеть.

— Да… да… — вскрикивала она от боли и страстного желания. Одной рукой обхватив его плоть, она стала языком ласкать его, повизгивая от удовольствия, другой рукой обхватила его руку и сунула себе между ног.

Ее ласки привели к результату, и Гарик заставил ее взять свою отвердевшую плоть в рот, а пальцы запустил в ее влажность. Она шире раскинула длинные ножки и подталкивала его руку все глубже и глубже, пока вся ладонь не оказалась внутри. Для Гарика настолько было непривычным все происходящее — нет, не оттого, что он никогда так не делал, а оттого, как делала она, — что его дыхание становилось все прерывистее, и он, казалось, стал терять сознание от такого сильного возбуждения. Он действительно стал бить ее тело, «рвать» ее кожу, терзать пальцами ее матку, а его плоть, войдя до конца, казалось, заткнула ее горло.

Она извивалась в его руках, постанывая и мыча от удовольствия, а Гарик все сильнее и сильнее входил в нее, и казалось, что сейчас взорвется не только своей плотью, но и всем телом. Наконец, он «взорвался» мощной обильной струей, но она не отринулась, не закашлялась, привычно проглатывая «жизненную влагу». Ему показалось, что его выворачивают наизнанку, высасывают его энергию, и он стал колотить ее по спине, по крутым бедрам, второй рукой раздирая ее внутри. По всей вероятности, это доставило ей еще большее удовольствие: она выпустила изо рта его обмякшую плоть и с возбуждением огласила криком этот лесок. Из ее плоти вырвалась мощная струя, и она, дернувшись еще пару раз, обмякла и откинулась на спину, не в силах больше ни двигаться, ни говорить. Казалось, она заснула.

Гарик удивленно покачал головой, толкнул ее в плечо, но та действительно спала. Ему вдруг показалось, что на него кто-то смотрит. Он быстро обернулся и увидел двух моложавых мужчин.

— Вам что, цирк здесь, что ли? — зло бросил он.

— Не обижайся, земляк, мы действительно смотрели на вас, ну и видик! — с трудом сдерживая возбуждение, произнес один из них.

— И что дальше? — усмехнулся Гарик.

— Слушай, может, передашь нам «эстафетную палочку» или хотя бы на время позаимствуешь? — предложил второй, а первый добавил:

— Не бесплатно, конечно!

— Сколько? — вдруг спросил Гарик.

— Сколько скажешь! — едва не хором подхватили они.

— Хорошо, только с одним условием!

— С каким? — насторожились те.

— Вы на машине?

— Да, вон стоит… — указал первый рукой.

— Номер я запомнил! — кивнул Гарик. — Когда окончите свои дела со Светкой, отвезете ее, куда скажет: я проверю!

— Нет проблем, земляк! Сколько?

— Я сегодня добрый: оставляю все вам… — Он окинул питие, закуску и девушку оценивающим взглядом: —…бесплатно! Покрывало, скажете, ей оставил: за работу! — Он подмигнул, встал на ноги.

— Ну, спасибо, земляк! — воскликнул тот, что заговорил первым. Видно, не в силах больше сдерживать свое возбуждение, он быстро опустился рядом с девушкой и стал расстегивать брюки. За ним последовал и второй.

«Повезло стервочке!» — ухмыльнулся Гарик, усаживаясь в свой «мустанг». Когда он отъезжал, то троица уже «работала» вовсю: один пристроился сзади, а другой занял место Гарика. Девушка уже проснулась и то ли не помнила, что было с ней ранее, то ли смена партнеров устраивала, но она снова вошла в привычный экстаз и вновь стала оглашать лесок сладострастными стонами…

Как ни странно, но Гарик чувствовал себя прекрасно и уверенно. Видно, правда в народе говорят, что дурную «кровь» нужно сгонять. Он даже подъем сил ощущал и готов был совершить самое трудное и маловыполнимое. Bqe-таки удивительное существо человек… Гарик даже немного позавидовал проститутке, с которой только что был: никаких проблем! Захотела — легла и получила удовольствие! Никаких тебе комплексов, ужимок или «динамо»… Наверно, так и нужно жить — для удовольствия!

Конечно, удовольствие заключается не только в том, чтобы потрахаться, выпить, хорошо закусить, но и во многом другом. Например, ему, Гарику, самое большое удовольствие, после секса разумеется, доставляет его «работа». Сколько фантазии нужно иметь, как все четко продумать, не говоря уж об актерской игре! Вот где работает система Станиславского, мир его праху! Мощный был мужик!

Гарик был азартным и увлекающимся человеком. Он давно за собой заметил: чем труднее «объект», тем интереснее ему становится с ним работать. Легкие дела и деньги не доставляли ему истинного удовольствия. Иногда он сам усложнял всю ситуацию и ходил «по краю пропасти», как говорится.

Его Леля тщетно надеялась, что его остановит рождение сына. Он действительно полюбил маленького Вадика, первое время отказался от «работы» и почти все время проводил с сыном. Однако это продолжалось месяца четыре, не больше, и он снова окунулся в свой собственный мир…

Гарик поглядел на себя в зеркало и хитро подмигнул. Неожиданно в зеркало заднего вида он увидел совершенно новенькую «Волгу»: сверкая темно-вишневыми боками, она стремительно обогнала его и ушла вперед. Некоторое время Гарик завороженно смотрел ей вслед: в нем проснулся азарт охотника, он почувствовал «дичь». Он давно вынашивал одну идею и все не решался к ней приступить. Может, сам Господин Случай подталкивает его?.. Смутно представляя, что будет делать, Гарик решительно рванул вперед и вскоре сумел догнать вишневую красавицу. Вскоре она свернула в небольшой переулок.

Свернул за ней и Гарик. Долго ехать не пришлось, переулок был коротким. «Волга» затормозила у нового девятиэтажного дома. Гарик остановился в отдалении. Хозяин «Волги» осторожно припарковал машину среди других частников. Свободных мест было много, и Гарик понял, что данное закреплено именно за этой машиной. Значит, владелец «Волги» приехал к себе домой, а не в гости.

Вытащив из машины рыхлое тело, тот тщательно закрыл дверцу на ключ и для верности подергал все ручки. Затем, небрежно пнув по колесу, важной походкой вошел в подъезд. Выждав несколько минут, Гарик подъехал к дому, куда вошел «объект», и взглянул на адрес:

— Краснопролетарский переулок, дом сорок четыре… — задумчиво проговорил он…

7

В огромном кабинете здания на Петровке шло оперативное совещание. Во главе стола — седоватый, подтянутый генерал. Усталые глаза, прикрытые очками в массивной оправе, смотрели строго и внимательно. Докладывал подполковник Захаров. Кроме него в кабинете находилось еще четыре человека.

— Такова вкратце идея предлагаемой нами операции по задержанию преступника! — проговорил Захаров и выжидающе взглянул на хозяина кабинета.

— Вопросы имеются к подполковнику Захарову? — спросил генерал, окидывая присутствующих взглядом.

— А какова гарантия, что преступник клюнет именно на ваш крючок? — спросил полковник Баранов.

Захаров выразительно поморщился: он органически не воспринимал этого человека. Малознающий, некомпетентный Баранов всегда на подобных оперативных совещаниях задавал скользкие и ненужные вопросы. Вот и сейчас: какова гарантия? И спрашивает не потому, что радеет за дело, а хочет показать, создать видимость участия в работе над операцией.

— Гарантии, что преступник «клюнет на наш крючок», — не удержавшись, Захаров явно передразнил интонацию полковника Баранова, — нет никакой! Но есть гарантия, что наш «крючок», если в поле его зрения попадет преступник, не упустит его.

— Дело осталось за малым! — усмехнулся полковник Баранов и, сделав эффектную паузу, добавил: — Найти преступника и впустить его в поле зрения нашего крючка! — Он рассмеялся, довольный своей шуткой.

— Полковник Баранов! Вы не перед журналистами! — оборвал его генерал.

Присутствующие улыбнулись, вспомнив, на что намекнул комиссар. Во время пребывания генерала в командировке полковник Баранов организовал пресс-конференцию по нашумевшему делу, связанному с убийством. Одна из газет опубликовала очерк, где говорилось «о бесстрашном и умелом руководстве Баранова по задержанию опасного преступника». Возвратившись из командировки, генерал так разнес Баранова, что тот выскочил из его кабинета словно ошпаренный. А в личное дело получил строгий выговор. Сейчас, заработав замечание, Баранов покраснел и опустил голову.

— Что ж, товарищи, картина предполагаемой операции ясна. Мне кажется, мы имеем дело с весьма опытным преступником. Ни в одном случае не оставлено следов или отпечатков пальцев… А это показывает, что он свои пальчики бережет. План, предложенный вами, импонирует и тем, что мы можем взять его с поличным. В общем, у меня нет никаких возражений, — подвел, наконец, черту генерал. — Ответственным за проведение операции назначаю подполковника Захарова!

— Слушаюсь! — Захаров встал.

— Подготовьте необходимые бумаги для наших прибалтийских коллег — я подпишу.

— Они готовы, Станислав Викторович! — Подполковник, смущенно улыбаясь, положил на стол несколько листков.

Полковник Баранов саркастически хмыкнул, но хозяин кабинета не обратил на это никакого внимания.

— Отлично, Захаров! — Генерал улыбнулся. — Значит, вы были уверены в том, что ваш план будет одобрен?

— Откровенно говоря, да! — улыбнулся и Захаров.

— Надеюсь, что это уверенность, а не другое… Всех присутствующих прошу оказывать подполковнику Захарову всяческое содействие, не посвящая лишних людей в существо операции! Если вопросов ко мне или подполковнику Захарову нет, то все могут быть свободны! Вас, Захаров, прошу задержаться.

…Добродушный толстячок, владелец вишневой «Волги», ехал по Ленинскому проспекту. Посмотрев на щиток приборной доски, решительно направил машину к заправочной станции. Едва пристроившись в небольшую очередь, заметил ярко-красный «мустанг», остановившийся за ним. Одобрительно причмокнув губами, толстячок переместился ближе к колонке. Очередь двигалась довольно быстро, и вскоре владелец «Волги», вставив шланг в горловину топливного бака, пошел к окошечку бензозаправочной станции, чтобы отдать свои талоны. Когда он вернулся к машине, к нему подошел Гарик. Радушно улыбаясь, он заговорил с толстячком с небольшим, но явно южным акцентом:

— Послушай, дарагой, вижу, что ваша красавица совсем нэдолго бегала и, как мне кажется, «прибежала» из-за границы, — добавил он и широко улыбнулся.

Сначала толстячок был несколько обескуражен фамильярным тоном незнакомца, но, увидев открытое, радушно улыбающееся лицо, не удержался и, в свою очередь, тоже широко улыбнулся.

— Вы дважды угадали! — ответил он.

— Да-а-а! — протянул Гарик, похлопывая «Волгу» по крылу. — Какая красавица!.. — Он медленно обошел вокруг машины и неожиданно сказал: — Скажите, дарагой, а не могли бы вы продать мне свою красавицу?

— Продать? — изумленно воскликнул толстяк. — С какой это стати?

— Понимаешь, дарагой… простите, как вас зовут?

— Вадим Петрович… — машинально ответил тот.

— А меня зовите просто… Дато! — Гарик радостно, как лучшему другу, пожал толстячку руку и продолжил: — Так вот, дарагой… Вадим Петрович, моя жена — врач! Ей приходится много ходить: туда-сюда… А сам я наукой занимаюсь: песни по стране собираю, сказки, баллады разные… Мне без машины, сам понимаешь, никак невозможно! Вот и хочу подарить ей свою машину: пусть ножки бережет! Знаешь, какие у нее ножки? — Гарик причмокнул губами. — Выручи, друг! А? — Он умоляюще посмотрел хозяину «Волги» прямо в глаза. — А сам еще себе купишь! Ты же плаваешь!

— Плаваю! — согласно кивнул тот. — Откуда узнал? — Толстяк подозрительно посмотрел на Гарика.

— По якорю и по «крабу»! — с улыбкой ответил Гарик, указывая на руку Вадима Петровича. — Так здороваются только моряки! — добавил, по-особому скрестив руки.

— Все это так, но… — Толстяк пожал плечами. — Но зачем мне покупать машину, если она уже у меня есть?

— Правильно! Очень правильно спрашиваешь, дарагой! — Гарик так обрадовался, словно тот отгадал трудную загадку. — Умный ты человек, Вадим Петрович! — Он игриво погрозил ему пальцем. — На твой вопрос отвечу просто: я тебе дам за нее, — снова похлопал «Волгу», — …в два раза больше ее стоимости… — Сделав эффектную паузу для осмысления сказанного, добавил: — Машину себе купишь, да еще дачу отгрохаешь…

Вадим Петрович растерянно смотрел на Гарика и молчал, не зная что ответить. Было заметно, что заманчивое предложение незнакомца не оставило его равнодушным. Гарик решительно продолжал наступать.

— Сделаешь на меня доверенность… тебе — хорошо и мне — отлично! Ну как, по рукам? — Он протянул руку толстяку.

— Вы знаете, все так неожиданно… — заколебался тот. — Не знаю, право… Да и с женой посоветоваться нужно… — Было заметно, что он почти готов сдаться.

— О чем разговор, дарагой! Конечно, посоветуйся: жена есть жена! А добрый совет всегда необходим… Помните, о чем гласит индийская мудрость: «Кто добрым советам внимать не умеет, тот в сердце своем раскаянье сеет!» — Гарик хитро прищурился. — Подумай сам, посоветуйся с женой, а завтра встретимся… Хочешь здесь, а хочешь — к тебе приеду! — Он замолчал, напряженно ожидая ответа.

— Ну, хорошо! — немного подумав, ответил Вадим Петрович. — Завтра к двенадцати часам жду вас… Сможете?

— Отлично смогу, дарагой!

— Мой адрес: Краснопролетарский переулок, дом сорок четыре, квартира тринадцать…

— Квартира тринадцать, — повторил Гарик. — Ровно в двэнадцать ноль-ноль я у тебя…

За ними раздались нетерпеливые гудки автомобилей, ожидающих своей очереди. Вытащив шланг из бака, Вадим Петрович быстро сел в машину и резко дал газ…

…Аэропорт Таллинна был переполнен пассажирами и напоминал огромный суетящийся муравейник. Однако особого шума не было. Расположившись в удобных креслах, пассажиры терпеливо ожидали рейсы. Каждый занимался своим делом: читал, рассматривал окружающих, заводил знакомства, а некоторые просто дремали, вздрагивая каждый раз при очередном объявлении диктора.

Недалеко от стойки регистрации рейсов на Москву сидел светловолосый мужчина лет тридцати и, казалось, тоже спал. По крайней мере, глаза его были закрыты. Его правая рука свободно покоилась на черном «атташе-кейсе», а левая сжимала широкополую шляпу. Когда объявили посадку на самолет, совершающий рейс Таллинн — Москва, мужчина неторопливо приладил шляпу на голову, придав ей, по его мнению, нужное положение, и медленно направился к стойке.

…Увидев телефон-автомат, Гарик притормозил. Если бы кто-нибудь внимательно следил за ним, то отметил, что за спокойствием и медлительными действиями скрывается острый и внимательный взгляд, успевающий быстро и четко оценить обстановку вокруг. Не заметив ничего подозрительного, Гарик вошел в будку и набрал номер. Едва успел прозвучать один сигнал зуммера, как он нажал на рычаг. Сделал это незаметно и вскоре, якобы не дождавшись ответа, спокойно положил трубку и вернулся в машину. С тех пор как они с Петром начали заниматься машинами, Гарик выработал систему связи между ними. Достаточно было произнести условную фразу, слово, а порой, как сейчас, набрать номер и, услышав один звонок, положить трубку, как его напарник уже знал, что делать. Сегодняшний сигнал означал, что через час Петр должен ожидать его в условленном месте. До встречи оставалось еще достаточно времени, и Гарик решил заехать к жене перекусить, благо было по пути. Машину, как всегда, он остановил за два квартала от ресторана, где работала Леля. За время, пока он отсутствовал в местах столь отдаленных, она из официанток стала метрдотелем. Увидев его, обрадованно пошла навстречу.

— Что же ты, милый, не предупредил, что заедешь? А вдруг бы меня не оказалось? — нежно пожурила она Гарика.

— Так получилось, — пожал он плечами, — Лель, не сердись, но у меня только… — взглянул на часы, — …двадцать четыре минуты!

— Кушать будешь?

— Очень буду!

— Наконец-то! — обрадовалась Леля и повела его в служебную комнату…

…В это время в аэропорту Внуково приземлился самолет Ту-154, следующий рейсом из Таллинна. Он медленно подрулил почти к самому зданию аэропорта и замер. Вскоре подали трап, и среди многочисленных пассажиров из дверей самолета вышел высокий мужчина в широкополой шляпе и светлом плаще. В правой руке он держал тот же самый черный «кейс-атташе». Спустившись по трапу на московскую землю, он не торопясь вошел в здание аэропорта. Прилетевшие с ним пассажиры устремились к ленте транспортера, чтобы получить свой багаж. Мужчина в светлом плаще, бросив настороженные взгляды по сторонам, подошел к пластиковому козырьку с телефоном-автоматом и быстро набрал номер.

— Таллинн, Лооп! — произнес он тихо, когда там ответили. Затем, внимательно выслушав то, что сказали ему, аккуратно повесил трубку на рычаг, еще раз осмотрелся и спокойно направился к выходу.

На стоянке такси образовалась большая очередь, но мужчина пошел в противоположную сторону. Невдалеке стояло такси, которое явно кого-то ожидало. Мужчина подошел к машине и открыл дверь.

— До Северного входа «России» добросишь? — с небольшим акцентом произнес мужчина.

— Садитесь! — улыбнулся водитель.

…Когда Гарик подъехал на своем «мустанге» к условленному месту, его напарник уже был там. Он быстро уселся на заднее сиденье, и машина тут же двинулась.

— Как в зарубежном детективе! — усмехнулся Петр.

— Это, кстати, юноша, не так уж плохо: там не такие глупые ребята работают.

— Мы тоже не лыком шиты.

— Хватит лирики, юноша! «Дипломат» готов? — Переведя разговор на другую тему, Гарик сразу стал серьезным и сосредоточенным.

— Утром можно получить…

— Прекрасно! В одиннадцать ноль-ноль будешь ждать меня у Новодевичьего. В «дипломат» положи десять кусков: остальное я вложу…

— Десять тысяч? — присвистнул Петр. — Где я столько возьму… за один вечер? — перехватив недобрый взгляд Гарика, добавил он тихо.

— Найдешь! — Гарик прищурил глаза, и напарник тут же согласился. — Надо так надо, — сказал он покорно.

— Теперь вот что… Права пусть завтра будут с тобой все время: за рулем придется сидеть. Да приоденься проще, но прилично: как личный водитель высокого начальства! — Он улыбнулся.

— Механика та же? — спросил Петр.

— Пока да, но будь готов к корректировке: всякое может случиться…

— Это-то понятно… — Немного помявшись, спросил: — Послушай, шеф, моя запилила меня совсем: зудит и зудит — на юг хочет.

— В отпуск? — усмехнулся Гарик. — Вот дело сделаем, и мотайте на юг, на север, куда хотите. Замрем на годик!

— Вот это хорошо! — напарник мгновенно повеселел.

— Ну, а хорошо, так вываливайся и дуй к своей супружнице: обрадуй ее. — Гарик притормозил, и Петр быстро выскользнул из машины.

…Вернувшись вечером домой, Вадим Петрович долго оттягивал разговор с супругой: молча поужинал, почитал журнал, газеты, а когда они с женой уселись перед цветным телевизором, то она сама не выдержала и тихо спросила:

— У тебя что, Вадя, неприятности?

— С чего это ты так решила?

— Ну как — пришел, сидишь, молчишь, слова от тебя не дождешься. Я и не помню, чтобы ты такой был когда-нибудь. — Она обиженно сжала губы. — Может, на меня за что сердишься? Так скажи…

— Ну, что ты, Стеллочка, ты совершенно здесь ни при чем: я хотел сказать, что моя сегодняшняя молчаливость не от неприятностей, а наоборот… — Он замолчал, не зная, как сказать ей о новостях.

— Если наоборот, то почему такой грустный? — удивилась она.

— Знаешь, как говорят в таких случаях: «И хочется, и колется, и мамка не велит!»

— Послушай, давай все по порядку! Что произошло?

— Ну, хорошо, слушай! Представляешь, дорогая, подошел ко мне сегодня один человек, судя по акценту, кавказец, и предложил мне продать «Волгу»! — Он деланно рассмеялся.

— Он на ней подъехал?

— Да нет, он подъехал на шикарном «форд-мустанге»…

— Ничего не понимаю, а при чем тут «Волга»?

— Господи! Он подъехал на «мустанге», а предложил продать «Волгу»!

— А зачем нам «Волга»? У нас уже есть одна! — Жена недоуменно пожала плечами.

— Да не мне продать, а ему купить… Тьфу, черт, совсем запутался! Короче говоря, нашу «Волгу» предложил продать ему… За две стоимости…

— Он что — сумасшедший? Это же чуть ли не… Да что я говорю! Не чуть, а более тридцати тысяч! — воскликнула она с изумлением.

— На сумасшедшего он не похож: интеллигентный такой, прилично одетый, наукой занимается…

— Ты сказал, что он кавказец?

— Да…

— Тоща все понятно. — Она усмехнулась. — Им просто денег некуда девать. Наукой… Знаем мы, какой наукой он занимается: цветочки, апельсины, мандарины… Постой, за сколько, ты говоришь? — встрепенулась она вдруг, будто только сейчас до нее дошли названные цифры.

— Две стоимости… — ответил он машинально и удивленно взглянул на жену, словно не узнавая ее. — Ты что, Стелла, серьезно заинтересовалась?

— А что? — пожала она плечами и тут же воскликнула: — Подумай только — тридцать тысяч!!!

— Стеллочка, подумай хорошенько! Это же нечистые деньги! — взмолился он.

— Откуда это тебе известно? — спросила она, холодно взглянув на мужа. — В народе говорят, что деньги не пахнут!

— Да я же не в том смысле! — повысил он голос. — Для нас они будут нечистые! Мы их получим не за работу, и для нас они — нечистые, ясно?

— А может быть, ты сможешь нормальным путем заработать такие деньги? — Стелла Николаевна прищурила свои огромные глаза, и Вадим Петрович понял, что сейчас разразится скандал. Стелла Николаевна была на десять лет моложе его, а миловидное лицо и красивая стройная фигура очень часто привлекали к себе внимание. Вадим Петрович обожал супругу и всерьез побаивался, что в один прекрасный день она просто покинет его, найдет моложе и симпатичней…

— Сколько я мечтаю о даче? — продолжала она, все сильнее распаляя себя. — А шубка? У меня есть приличная шубка? Нет! А ты еще детей хочешь иметь? И не думай, и не гадай! Нищету плодить? Никогда!

Вадим Петрович пытался вставить хотя бы словечко, но она не слушала его и продолжала перечислять, чего, по ее мнению, у них не хватало.

Неизвестно, сколько бы это еще продолжалось, но не выдержал Вадим Петрович: сначала он зажал уши пальцами, но она стала кричать, и он замахал руками.

— Хорошо-хорошо, я согласен! — бросил он и подумал, что, может быть, этот незнакомец не явится.

…На следующий день, ровно в одиннадцать часов, Гарик встретился со своим напарником и получил от него точно такой же черный «кейс-атташе», который был у таллиннского пассажира. Доложил в него еще несколько пачек двадцатипятирублевых купюр, одну пачку пятидесятирублевых, пачку десятирублевых. Туда же положил бутылку коньяка, какую-то жестяную коробочку, коробку трюфелей и аккуратно закрыл. Затем еще раз проверил спецклей на своих пальцах…

Ровно в двенадцать часов он уже был перед девятиэтажным домом по Краснопролетарскому переулку. Быстро и внимательно кинул взгляд по сторонам, взял в руки дипломат» и вышел из машины. Ключ оставил под козлиной шкурой, покрывающей сиденье. Хлопнув дверцей, поправил сбившуюся немного кожаную куртку и быстро вошел в подъезд. Поднявшись на третий этаж, он остановился у дверей квартиры под номером тринадцать и решительно нажал кнопку звонка. Раздалась красивая мелодия звонка, и через мгновение дверь широко распахнулась. В глазах Вадима Петровича ощущалась некоторая растерянность…

«Надеялся, что не приду! — мелькнуло у Гарика. — Значит, жена мой союзник?! Отлично!»

Вслух он произнес, широко и добродушно улыбаясь:

— Пунктуальность (это слово Гарик произнес без единого мягкого знака) — вежливость коралей! Добрый день, дара гой Вадим Петрович! — Не обращая внимания на растерянность хозяина, он радостно потряс ему руку. — Пришел, как договорились… Надеюсь, не передумали?

Вадим Петрович хотел сказать, что пока не давал никаких гарантий, но, взглянув в сторону кухни, откуда доносился мелодичный голос супруги, напевающей какое-то невообразимое попурри из репертуара Аллы Пугачевой и Нани Брегвадзе одновременно, смешался и неуверенно произнес:

— Понимаете, все так неожиданно… и вдруг, что… — Он развел руками. — Посоветовались с супругой, и она… некоторым образом тоже сомневается…

— И правильно, что сомневается! — громко воскликнул Гарик, явно рассчитывая на то, что услышит хозяйка дома. — Сомневается, значит, умная женщина! — Он глубокомысленно поднял кверху указательный палец: — Как можно верить словам? — Рассмеялся. — Но я, — указал тем же пальцем себе в грудь, — не люблю слова — дело люблю!

Слово «люблю» прозвучало у него как «лублу».

— Вот оно — дело! — Гарик похлопал рукой по «дипломату». — Здесь ровно тридцать одна тысяча!.. — громко сказал он и тут же воскликнул, увидев выходящую из кухни молодую симпатичную женщину: — О, добрый день! — Галантно поцеловав ей руку, он выразительно посмотрел на нее и добавил: — У вас супруга, Вадим Петрович, просто красавица! Королева! Да еще и умница! Да вам просто повезло, Вадим Петрович!

Во время этих комплиментов она многозначительно посмотрела на супруга, как бы говоря: «Вот каким нужно быть!»

— Ах, оставьте! — жеманно проговорила она, отдергивая руку после того, как задержала ее в руке Гарика. — Стелла Николаевна…

— А меня просто — Дато! — Он снова поцеловал ей руку.

Вадим Петрович поморщился, явно недовольный этими любезностями. _

— Ты смотри, Вадя, как из фильма! Надо же! — Она обрадовалась так, словно он объявил о том, что является ее родным братом. — В таком случае и меня просто — Стелла! — Кокетливо улыбнувшись, она тут же воскликнула: — Господи, что же мы в прихожей стоим?! Раздевайтесь, проходите в гостиную…

Гарик быстро скинул кожаную куртку и остался в замшевом пиджаке с многочисленными карманами.

— Вот сюда проходите! — суетливо показывала Стелла Николаевна, тщетно пытаясь скрыть смущение.

— Ну, что ж, давайте побеседуем, как говорится, за круглым столом. — Гарик снова улыбнулся и, приоткрыв «дипломат», вытащил из него французский коньяк и коробку с трюфелями.

— Стелла, сооруди что-нибудь, — смущенно бросил Вадим Петрович.

Все так же суетливо Стелла Николаевна выставила на стол маленькие хрустальные рюмочки, принесла из кухни нарезанный ломтиками лимон, сервелат…

— Все прекрасно! — Гарик потер руками. — Но здесь не хватает одной маленькой подробности… — Он снова приоткрыл «дипломат» и вытащил оттуда яркую жестяную коробочку. — Соленый миндаль! — ответил он на немой вопрос хозяйки. — Самая лучшая закуска для коньяка!

— Да вы просто волшебник! — восхитилась она и укоризненно взглянула на супруга.

— Стараюсь. — Гарик скромно опустил глаза. — Вы знаете, чтобы не таскаться лишний раз с такой суммой, я оставлю эти деньги прямо сейчас, а мы поедем в нотариальную контору и оформим доверенность. — Он быстро открыл «дипломат» и вывалил на стол пачки денег. — Можете сосчитать — ровно тридцать одна тысяча: шесть пачек двадцатипятирублевых, три — пятидесятирублевых и одна десяти… Собственно, из-за них я и задержался, опоздав к вам на пять минут: просили в банке завтра взять деньги — план ихний подвел, но что поделаешь…

Ошеломленные супруги, многозначительно переглянувшись между собой, молча взирали на кучу денег. Наконец, Стелла Николаевна не удержалась и взяла несколько пачек в руки, машинально провела пальцем, словно еще не веря, что перед ней настоящие деньги.

— Может быть, после оформления? — неуверенно предложил Вадим Петрович, но Стелла Николаевна незаметно, как ей казалось, ткнула его локтем в бок.

— Ну, что вы, право! Неужели я вам не доверяю? Мы же интеллигентные люди! Садитесь, обмоем наше дело! — Гарик подождал, пока супруги, все еще находящиеся под впечатлением больших денег, медленно опустились на свои места, сел напротив них и начал не торопясь складывать пачки денег в «дипломат», стоящий на его коленях. Супруги чуть ли не с сожалением смотрели на то, как постепенно таяла кучка на столе, и не могли понять, что это означает. Положив последнюю пачку, Гарик захлопнул «дипломат» с красивым металлическим оформлением и крутанул колесики цифрового замка. Потом взглянул на растерянных супругов и приподнял с колен «дипломат». Их глаза взметнулись вслед за рукой. — Этот «атташе-кейс» мой вам презент! Шифр счастливый — тринадцать-тринадцать! Не правда ли, символично: две ваши квартиры, — он рассмеялся, — в прямом и переносном смысле…

Они облегченно вздохнули, а Гарик аккуратно поставил «дипломат» на стол.

— Вот, теперь никто, кроме вас, его не откроет… А теперь? За приятное знакомство!.. — Гарик ловко раскупорил бутылку и разлил по рюмкам.

— Да, но нам же еще за руль! — запротестовал Вадим Петрович.

— Ничего страшного, — заверил Гарик. — От одной рюмашки ничего не случится, а для стражей порядка… — Сунув руку в один карман, в другой, третий — он наконец достал небольшую золотистую коробочку. Отодвинув крышечку в сторону, вытащил оттуда маленький серебристый шарик и протянул его Вадиму Петровичу. — Одна пилюля — и никакая трубка ничего не покажет!

Хозяин дома взял шарик и стал с сомнением рассматривать его.

— Смелее, Вадим Петрович! — усмехнулся Гарик и опрокинул в рот свой коньяк. Закусив ломтиком лимона и миндалем, кинул в рот такой же серебристый шарик.

Немного помедлив, Вадим Петрович взглянул на недовольную супругу и проделал все точно так же, как Гарик.

— Время — деньги! — проговорил Гарик и поднялся из — за стола. — Тронулись? Вам, Стелла Николаевна, тоже необходимо с нами поехать, — обратился с улыбкой к хозяйке и пояснил: — В качестве свидетеля, чтобы посторонних не привлекать…

— Конечно-конечно, — засуетилась Стелла Николаевна. Со вздохом взглянув на «дипломат», перевела взгляд на неубранную посуду и махнула рукой: потом, все потом…

Когда они втроем вышли из подъезда, «мустанга» там уже не оказалось, но Гарик, не обратив на это никакого внимания, спокойно сел за заднее сиденье вишневой «Волги»…

…Недалеко от Южного порта Москвы расположился магазин «Автомобили». За магазином был пустырь, где всегда толпилось много народа: кто искал покупателя, кто — продавца, а кто и просто ходил, «приценивался»… На пустыре скапливались частные легковые машины.

Из дверей магазина вышел таллиннский пассажир и печально-блуждающим взглядом осмотрелся вокруг. «Дипломата» в руках не было. Немного постояв, — раздумывая, куда направиться, — он обратил внимание на небольшое скопление людей, стоящих в конце вереницы автомобилей и что-то деловито обсуждающих. С откровенной завистью окидывая чуть ли не каждую легковую машину, таллиннский пассажир пошел к этой толпе. Но пока он шел, останавливаясь у каждой встречающейся «Волги», скопление людей рассосалось, и он повернул обратно. Создавалось впечатление, что молодой мужчина явно что-то ищет…

…Из старого, обветшалого здания, над входом в которое красовалась внушительная вывеска «Нотариальная контора», вышли Вадим Петрович со Стеллой Николаевной и Гарик. Судя по всему, они были явно довольны друг другом… Остановившись у входа, Гарик неожиданно рассмеялся.

— Чему это вы, Дато? — улыбнулась недоуменно Стелла Николаевна, переглянувшись с Вадимом Петровичем.

— Над самим собой, знаете ли! — ответил Гарик. — Помните у Роллана? «Великая подмога уметь смеяться над самим собой, коща сглупил и видишь это…»

— Вы что, уже жалеете? — насторожилась Стелла Николаевна. В голосе послышался металл и готовность отстаивать каждый полученный ими рубль.

— Ну, что вы, Стелла Николаевна, пардон, Стелла, я никогда ни о чем не жалею! Что ни делается, то к лучшему! А жена будет просто в восторге от такой красавицы! — Он ласково провел рукой по крыше «Волги». — И за это — спасибо вам! — Он снова наклонился к ручке Стеллы Николаевны.

— И вам спасибо! — смущенно проговорила она, облегченно вздыхая: все окончилось благополучно, и дома их ожидает целое сокровище…

— За что, Стелла? Какие пустяки, даже говорить стыдно! — усмехнулся Гарик и сел в машину. — Вы уж извините меня, пожалуйста, что не смогу вас подбросить: нотариус задержал дольше, чем я мог рассчитывать. Меня давно ждут в другом месте… Прошу вас: в Тбилиси будете — заходите! Мой дом — ваш дом! Вы для нас с женой всегда желанные гости! — Он помахал им рукой и дал газ…

— Уф, слава Богу! — тяжело перевела дух Стелла Николаевна. — Я так волновалась, если бы ты знал, все время казалось, что он передумает или нотариус к чему-нибудь придерется… Все-таки Дато милый человек, хоть и чудаковатый малость, ты не находишь? — Болтая без умолку, она не замечала, что ее супруг недовольно и хмуро поглядывает на нее. Но вот заметила и тут же удивленно спросила: — Что с тобой? Чем ты опять недоволен?

— Ты же знаешь: не любитель я подобных авантюр! — начал он тихо, но Стелла Николаевна тут же прервала его.

— Опять?! Вот! — Она снова сделала вид, что начинает нервничать. — Всегда ты так! Как только я хочу что — нибудь, так ты этого не хочешь! — Губы ее надулись.

— Стеллочка, успокойся, милая… Ну, пожалуйста, прошу тебя! Ну, не прав я был… Ты у меня умница! — Вадим Петрович успокаивал ее с таким кислым видом, что было заметно: он давно привык к подобным приемам…

— Ладно уж! — махнула она рукой. — Поехали домой!

8

Петр действительно уже ожидал Гарика у сквера на Пироговке.

— Ну, шеф, ты даешь! — восхищенно воскликнул он, несколько раз обходя вокруг машины и ласково поглаживая ее по крыльям. — Даже продавать жалко!

— Продавать?! А мы не сразу: покатаемся еще… немного. — Гарик нахмурился.

— Как? — растерялся напарник. — Ты хочешь задержать ее в наших руках? Что-то новое. — В глазах его появился явный испуг.

— Чего это ты так встрепенулся? Снова киксуешь? — Гарик исподлобья посмотрел на него. — Или тебе стало плохо со мной? А может быть, ты за меня срок тащил? На тебя не вышли потому, что я тебя не выдал! Помни об этом!

— Ну, что ты, шеф?! — Он мгновенно стушевался, испугавшись на этот раз по — настоящему. — Это я к тому, что мы и так неплохо имеем: зачем нам лишний риск?

— «Неплохо имеем», — со злостью передразнил Гарик. — Эх, юноша, нет у тебя никакого размаха! — Он успокоился так же быстро, как и вспылил. — Полета мысли нет у тебя, юноша! — Последнее слово выговорил через паузу, с акцентом. — Выбивать такую красавицу и получить только в ординаре?! Нет, этого мне мало! Мало не потому, что я — жадный! Я — художник! Понимаешь, юноша, художник!.. Короче. — Став серьезным, посмотрел внимательно на приятеля и хитро сказал: — Вспомним старое, испытанное… Подготовку нужную я провел уже… А ты сделаешь вот что… Садись!

Едва Петр устроился на заднем сиденье, как «Волга» моментально устремилась вперед. Напарник взглянул недоуменно на Гарика: тот явно нервничал, но Петр промолчал. Он не ошибся: Гарик действительно был не совсем в своей тарелке. Чужая машина была очень опасна для них. От нее нужно было как можно быстрее избавиться: сегодня, сейчас… Он даже колебался немного: пойти по протоптанной дорожке — благо клиент наметился (острый глаз напарника уже засек его, не тревожа расспросами) — или попытаться сорвать хороший куш перед перерывом? Выпендриваясь перед напарником, он, конечно, кривил душой: был очень жаден до денег. И когда бросал Петру какие-либо якобы «лишние свои капиталы», незамедлительно возмещал их с лихвой за счет того же самого Петра. Доверяясь ему без оглядки, тот ничего не замечал, а если и возникали какие-либо подозрения на этот счет, то предпочитал благоразумнее промолчать, хорошо изучив Гарика…

…В это время Вадим Петрович со Стеллой Николаевной подошли к своему дому и неожиданно для обоих стали торопливо подниматься в квартиру. Прямо с порога Вадим Петрович устремился к «дипломату», сиротливо возвышающемуся над рюмками. Несколько волнуясь, отчего даже руки дрожали, он поставил в наборе замка тринадцать — тринадцать, нажал кнопки «дипломата», но они почему-то не поддались. Все еще не желая верить в худшее, он ругнулся:

— Что за черт! — Спросил супругу: — Стелла, какой набор он говорил!

— Тринадцать-тринадцать… Разве ты забыл? — ответила она и с волнением уставилась на Вадима Петровича.

— Да нет… — буркнул, — ничего я не забыл: так и поставил, а он не открывается…

— Дай-ка я попробую! У тебя вечно что-нибудь не так. — Она с досадой выхватила у него из рук «дипломат». Повозившись некоторое время с его замком и тщетно дергая крышку, сконфуженно произнесла: — С замком, вероятно, что-то случилось…

— С замком? — машинально переспросил Вадим Петрович. — Это у нового-то «дипломата»? — Решительно выйдя из комнаты, он вернулся с инструментом.

— Ты же сломаешь его! — попыталась возразить Стелла Николаевна неуверенным голосом, но супруг с такой злостью взглянул на нее, что она моментально сникла.

Вадим Петрович, уже уверенный в случившейся какой — то непоправимой беде, пытался внутренне успокоить себя, по крайней мере, старался не показать свое волнение жене. Вскоре язычок замка прогнулся, и крышка «дипломата» откинулась. Взглянув внутрь, Вадим Петрович мгновенно побледнел и схватился за сердце.

— Что случилось, дорогой? — испуганно вскочила со стула Стелла Николаевна.

— Там… там… — Вадим Петрович с трудом хватал пересохшими губами воздух, указывая пальцем на «дипломат», не в силах более произнести и слова.

Стелла Николаевна медленно подошла и заглянула внутрь «дипломата» — там было пусто, а в его дне зияла огромная дыра…

Ее вскрик совпал со звуком тяжелого стона и грохотом упавшего на пол стула. Оглянувшись, она бросилась к лежащему на полу Вадиму Петровичу.

— Вадя, милый, что с тобой? Вадечка! — закричала она и, вскочив на ноги, схватила телефонную трубку. — Неотложку! Умоляю вас, быстрее: у мужа с сердцем плохо! — со слезами кричала она.

…Перед фундаментальным зданием сталинских времен, в котором обосновалось Министерство спецмонтажстроя, стоял Петр. В его руках — авоська, наполненная продуктами. На этот раз одет он был в скромный серый костюм, однотонный темно-синий галстук. Ни дать ни взять сотрудник какого-либо министерства, обремененный семейными заботами. Не успел взглянуть на часы, как около него остановился толстый коротышка и вопросительно взглянул на Петра. Сделав вид, что не знает подошедшего (хотя уже несколько дней наблюдал за этим агентом по снабжению конторы Мосплодовощторга), Петр невозмутимо отвернулся.

— Простите, пожалуйста, — тихо обратился к нему коротышка, — мои часы сломались, вы не скажете, сколько… — Здесь он запнулся и едва не сказал «сколько времени», а ему дважды повторили по телефону, что он должен произнести «сколько пробило». — …Сколько пробило на ваших? — вовремя опомнился он.

— Скоро уж три, полчетвертого, — ответил серьезно Петр, затем спросил: — Почему опоздали? Чуть не ушел.

— Вы извините меня, пожалуйста, так получилось, — ответил тот. До последней минуты он колебался, но потом желание обладать вишневой красавицей, совсем недавно прибывшей из-за границы, пересилило, и он явился на условленную по телефону встречу. — А не сорвется? — спросил он, и было непонятно, чего ему больше хочется: чтобы сорвалось или чтобы получилось….

— Вроде не должно. — Петр пожал плечами. — Его на три года за границу посылают… Все так неожиданно произошло, что ничего не успевает сделать и машину не на кого оставить… Сколько уже натикало?

— Без пятнадцати четыре, — с волнением ответил мужчина, взглянув на часы.

— Деньги с вами?

— А как же! — мужчина вытащил из портфеля огромный конверт и приоткрыл его: там были уложены пачки денег в различных купюрах.

— Восемнадцать?

— Как договорились: восемнадцать и вот. — Он вытащил конверт поменьше. — Здесь тысяча вам…

— Хорошо. — Петр немного подумал, словно размышляя: брать или не брать деньги, потом взял маленький конверт и сунул его в карман. — Вот только…

— Что-нибудь не так? — забеспокоился толстячок.

— Да вот конверт…

— Что конверт? — не понял тот.

— Ну, несерьезный, что ли. Все-таки начальник отдела… Погоди-ка. — Петр махнул рукой и, порывшись среди пакетов молока, батона хлеба, других свертков, вытащил оттуда яркий фирменный пакет с изображением известного певца Хампердинка. — Что для приятного человека не сделаешь?! — Он переложил из конверта пачки денег в пакет, сложил и, вытащив из кармана ленту-скотч, аккуратно обмотал ею пакет крест-накрест. — Ну вот, сейчас не стыдно и министру отдать.

В этот самый момент показалась вишневая «Волга». За рулем сидел Гарик.

— Вот он! — воскликнул Петр.

Толстячок оглянулся и не заметил, как Петр подал знак Гарику и быстро подменил пакет, вынутый из-под полы пиджака. Мужчина взял пакет, и они подошли к остановившейся возле них «Волге».

— Ну как, все в порядке, Константин Львович? — весело спросил Петр.

Гарик ничего не ответил и хмуро кивнул на заднее сиденье. Они молча уселись в машину, и «Волга» тронулась с места. Некоторое время все ехали молча. Толстячок, почувствовав неладное, вопросительно взглянул на Петра, но тот недоуменно пожал плечами и успокоительно поднял руку.

— Вы извините, друзья мои. — Гарик сокрушенно покачал головой. — Вместо заграницы — Казахстан! — Он выразительно ругнулся. — Но… можете быть спокойны: напишите здесь свой адрес. — Гарик протянул толстячку блокнот и красивую шариковую ручку с вмонтированными в нее электронными часами. — Машину вы будете иметь… Я не люблю оставаться в долгу перед хорошим человеком… Месяц, от силы два, и вы с машиной не хуже этой…

— Я понимаю… — Толстячок тяжело и не без облегчения вздохнул и быстро написал свой адрес. — Если можно остановите здесь! — добавил он, вернув блокнот и ручку Гарику.

Гарик мягко притормозил недалеко от Театра кукол, и мужчина открыл дверцу.

— Подождите! — остановил его Петр.

— Что? А-а-а! — Вспомнив про пакет, он стал отлеплять ленту от него.

— Да что вы, — махнул небрежно Петр, — я не об этом: оставьте его себе… Вот возьмите: сделка-то не состоялась. — Он вытащил из кармана конверт и протянул мужчине.

— Ой, спасибо большое! — воскликнул тот. — Я так переволновался, что совсем забыл об этих деньгах! — Он взял конверт и вытащил оттуда сторублевую купюру. — Вот это вам: за хлопоты…

Петр потянулся машинально за купюрой, но, перехватив выразительный взгляд Гарика, похлопал рукой по плечу мужчины.

— Не надо обижать меня! Дело не получилось, значит, ничего мне не надо! Вот получите машину, тогда и отдадите всю сумму…

— Извините, не хотел вас обидеть… Еще раз спасибо вам и до свиданья. — Мужчина суетливо вышел и захлопнул за собой дверь…

…Перед картой города, рядом с дежурным офицером, сидел капитан Васильев. Неожиданно зазвонил телефон, и подполковник щелкнул тумблером.

— Дежурный по городу подполковник Синельников у телефона.

— Григорий Михайлович, привет! Захаров беспокоит, дай-ка мне Васильева.

— Здравствуй, Иннокентий Аристархович, даю! — Он кивнул Васильеву.

— Ну, как? — спросил Захаров. — Седьмой отозвался?

— Никак нет, товарищ подполковник, пока все тихо! — ответил капитан.

— Хорошо! Обо всем докладывайте мне лично!

— Слушаюсь…

Не успел Захаров положить трубку, как тут же раздался звонок.

— Захаров? — услышал он знакомый голос начальника Управления внутренних дел одного из районов города. — Машинами вроде ты занимаешься?

— Да, Коля, я… Новости? — спросил он, хотя по голосу своего приятеля сразу понял: новости, и очень важные.

— Любопытные вещи рассказывает потерпевшая, — усмехнулся он, и Захаров представил, как смешно шевельнулись у него усы, с которыми тот не расставался со студенческой скамьи (проходя практику в отделении милиции, Николай Скворцов, участвуя однажды в обычном рейде по району, задерживал пьяного нарушителя, который рассек ему верхнюю губу. С тех пор, стесняясь своего шрама, он и стал носить пышные усы).

— Доставить к тебе ее невозможно: у мужа сердечный приступ и его не с кем оставить… Записывай адрес: Краснопролетарский, дом сорок четыре, квартира тринадцать.

— Переулок?

— Да, Краснопролетарский переулок.

— Спасибо, Коля.

— Не за что! Дерзай!..

…Гарик уверенно вел вишневую «Волгу», лихо обходя городской транспорт.

— А ты молодец, Петюня! — похвалил Гарик своего напарника, сидевшего на заднем сиденье. — Лихо ты ему свой пакет подарил! Растешь!

— А как же! У тебя же, шеф, учусь!

— Если бы у меня, то не прокололся бы так с паршивой сотней! — буркнул Гарик.

— Я и сам не знаю, как дернулся за ней! — вздохнул огорченный Петр. Помолчав немного, спросил: — Сейчас куда, шеф?

— Заключительная фаза с этой вишневой красавицей! Пора от нее избавиться: много повисло на ней! Да и мы дважды высветились, а мы не звезды экрана: популярность нам ни к чему. Ты уверен, что этот чувак иногородний? — неожиданно спросил он.

— Гадом буду, не здешний! — горячо проговорил Петр, чиркнув ногтем большого пальца по зубам. — И по машинам с завистью зырит…

— «Зырит»… «Гадом буду», — передразнил Гарик. — Когда я отучу тебя от этого жаргона, юноша?

— Извини, шеф, сорвалось как-то…

— Ладно…

…Подполковник Захаров медленно прохаживался по гостиной Венивитиновых. У стола — хозяйка дома, с низко опущенной головой, она старалась не смотреть на Захарова. Вадим Петрович лежал на широкой кушетке, застеленной цветастым финским бельем. Он тяжело дышал и говорить не мог. Врач, сидящий рядом, слушал пульс. Пахло лекарствами.

Иннокентий Аристархович, привыкший получать информацию из первых рук, досадовал сейчас, что не может опросить больного. Он снова в который раз взглянул на «дипломат». Рюмку, коробку из-под миндаля и «дипломат» нужно отправить специалистам, хотя вряд ли это что даст: преступник, вероятно, работает со спецклеем и… как сказал генерал, бережет свои пальчики…

— Да-а-а! — хмуро протянул Захаров, — очень вы некрасиво поступили в данной ситуации.

— Это я во всем виновата! — Стелла Николаевна всхлипнула. — Вадя предупреждал меня, что ему все это не нравится и может плохо кончиться, — я настояла…

— Значит, плохо предупреждал, — резко оборвал подполковник и стал нервно ходить по комнате. Ему нисколько не было жаль этих потерпевших. На них у Захарова просто не хватало злости: интеллигентные вроде люди, неплохо зарабатывают и вот пожалуйста — за легким рублем потянулись! С каким бы удовольствием он сейчас учинил бы этим супругам разнос! Уверен, что более всего виновата эта… он взглянул на нее и мысленно окрестил «фифочка». А этот Вадим Петрович — типичный «тюфяк», хотя и можно его как-то понять: старше своей дражащей половины, да и привлекательности меньше, чем у нее… интересно, что заставило выйти эту женщину за него? Положение? Квартира? А может — заграничные поездки? Скорее, и то, и другое, и третье… Размазня! А ведь явно любит ее! Вон какими глазами смотрит, словно он во всем виноват!.. Конечно, лучше бы его допросить, но он же еле дышит…

— В общем, мне кажется, что вы оба должны извлечь урок из случившегося! И более всего вы, Стелла Николаевна! И на месте вашего мужа я бы… — Он хотел сказать, что «взял бы ремень и отхлестал ее по тому месту, на чем сидят», но не решился и, махнув рукой, сказал: — В общем, ваше заявление у меня, и если что-то откроется или вы нам понадобитесь, то вызовем… Выздоравливайте, Вадим Петрович! До свиданья! — бросил он и быстро вышел.

Когда подполковник Захаров садился в машину, раздался зуммер, и он взял трубку.

— Товарищ подполковник. — Голос дежурного по городу был, как всегда, внешне спокоен. — К вам в управление направлен пострадавший… некто Харитошкин Павел Сидорович. По предварительному опросу можно предположить, что минут двадцать назад он общался с преступниками…

— Спасибо, Валентин Иванович! Еду к себе.

— Миша, быстрее в управление, — бросил он водителю. События начинали разворачиваться стремительно. Захаров чувствовал, что между вишневой «Волгой» и тем пострадавшим существует связь. Он и сам не смог бы объяснить, почему чувствует это. Чувствует, и все! Но почему не дает знать о себе седьмой?..

Войдя в кабинет, он нажал кнопку селектора и попросил проводить Харитошкина к нему. Вскоре в дверь постучали.

— Войдите, — разрешил Захаров.

Вместе с молоденьким лейтенантом в кабинет протиснулся маленький толстенький мужчина. Поминутно вытирая со лба обильно выступающий пот, он с надеждой взглянул на подполковника.

— Слушаю вас!

— Товарищ подполковник, — чуть не плача произнес мужчина, — меня ограбили…

— Как ограбили?

— А вот… — Харитошкин протянул ему яркий полиэтиленовый пакет.

С явным недоумением подполковник взял пакет и заглянул в него, затем лицо у Захарова прояснилось и он вывалил содержимое пакета на стол. Оттуда посыпались бумажки, нарезанные по формату денег…

— «Кукла»! — усмехнулся Захаров.

— Так точно, товарищ подполковник, «куклу» подсунули вместо денег, — подтвердил лейтенант.

— И когда он только успел это сделать? — покачал сокрушенно головой Харитошкин. — Ведь все на моих глазах происходило: завернул, заклеил и мне отдал…

— Давайте все по порядку: что? Где? Когда? И так далее…

…«Волга» медленно подъехала к пустырю за магазином «Автомобили» и пристроилась несколько сбоку от остальных машин. Сверкая вишневыми боками, она выгодно выделялась среди них. За рулем, лениво глазея по сторонам, восседал Петр. Среди снующих туда-сюда людей он давно уже отыскал высокого белобрысого парня, которого выделил еще до обеда: тот продолжал слоняться с огорченным видом между кучками автолюбителей.

Из дверей магазина показался Гарик и чуть заметно кивнул Петру. В магазин он заходил к знакомой продавщице, которую давно «подогревал» различными дефицитными безделушками. Поговорив с ней о том о сем, он как бы невзначай поинтересовался длинным парнем в широкополой шляпе.

— А что, Зиночка, этот парень вокруг тебя кружит? — ревниво спросил он. — Уж не глаз ли положил на тебя?

— Вон тот, что ли? — кивнула она сквозь витраж магазина. — С Прибалтики, видно… — Зевнула. — Целый день околачивается здесь… Чокнутый какой-то! — вдруг рассердилась Зина. — Давай ему машину, и все тут!

— А-а-а! — протянул Гарик, сделав вид, что такой оборот дела его не касается. — Ладно, Зинуля, дела ждут великие… А «Шанель» ты получила на следующей неделе…

— Вот спасибо, Гарик! — Она повеселела. — Ты уж не забывай, заходи почаще. — Она кокетливо поправила прическу.

— Хорошо, Зинуля, пока. — Выйдя из магазина, он подал своему напарнику чуть заметный знак, после которого Петр вышел из машины, лениво, но цепко осмотрелся вокруг. Не заметив ничего подозрительного, решительно подошел к белобрысому таллиннскому пассажиру.

— Послушай, земляк, сигареткой не угостишь? — обратился к нему Петр.

— Прошу, пожалуйста! — с небольшим акцентом с готовностью откликнулся тот и протянул пачку сигарет.

— Ты что, из Прибалтики? — обрадовался Петр, как будто узнал Бог весть какую приятную новость.

— Да, я из Таллинна, — пожал парень плечами.

— Вот здорово! И в самом деле почти земляк! — Петр протянул ему руку. — Гришей меня зовут!

— А я — Виктор!

— Я два года в Даугавпилсе служил, — пояснил Петр. — А ты что, в командировке здесь? — как бы между прочим спросил он.

— Да нет. — Виктор помялся немного, раздумывая, стоит ли посвящать незнакомого человека в свои трудности, но, увидев открытое лицо нового знакомого, его добродушную улыбку, решился: — Понимаешь, наследство получил от бабушки… И решили мы с женой машину купить: у нас двое детей, а дача в пятнадцати километрах от города. Попытался нормальным путем взять: пять лет, сказали, выстоять очередь нужно… Вот один знакомый и посоветовал сюда поехать, но… — Он огорченно махнул рукой. — С утра хожу-хожу — ничего…

— А какую ты хотел приобрести? — настороженно спросил Петр.

— Что, есть вариант? — встрепенулся парень. — Помоги, прошу тебя, не обижу!

— Смотря по тому, что тебе нужно, — осторожно ответил Петр.

— «Жигули», «Москвич», «фиат», а еще бы лучше — «Волгу»… Не беспокойся, деньги есть… — заверил он, перехватив выразительный взгляд неожиданного знакомого.

— В таком случае ты просто везунчик! — выпалил вдруг Петр и похлопал Виктора по плечу. — В рубашке, вероятно, родился…

Эстонец непонимающе уставился на Петра, не зная, отчего он так радуется.

— Вот, погляди! — Петр махнул рукой в сторону вишневой «Волги». — Нравится?

— Еще бы! — невольно воскликнул Виктор. — Шикарная штучка!

— Экспортный вариант! — подтвердил Петр и тихо добавил: — Хочешь ее иметь?

— Зачем так шутить? — обидчиво сказал эстонец.

— Никто и не думал шутить, — серьезно ответил Петр. — Понимаешь, я на ней вожу одного большого человека: это его личная машина… Так ты думаешь, зачем мы здесь?

Виктор пожал плечами.

— Он себе «мерседес» решил взять, а эту — продает! Понял? Поэтому-то мы и здесь!

— Правда?! — не смог скрыть своей радости приезжий.

— Вот чудак, конечно, правда!.. Деньги-то у тебя с собой? Он хочет срочно, — спросил Петр небрежно, затем добавил: — Вроде хозяин «мерседеса» в загранку уезжает… Он и торопит.

— Конечно же с собою: мне же тоже на работу необходимо, и я только на сутки в Москву. Не в гостинице же их оставлять…

— Это ты правильно решил… А, черт! Смотри, шеф-то с каким-то аэродромом разговаривает, — кивнул Петр в сторону Гарика. Рядом с ним стоял кавказец с огромной кепкой на голове. Немного пожестикулировав, они медленно направились к машине. Подойдя к ней, кавказец покачал головой, причмокивая губами, затем несколько раз нажал на крыло, пробуя рессоры, заглянул внутрь салона. Затем подошел к Гарику и что-то спросил. Гарик с улыбкой ответил.

Виктор испуганно переводил взгляд с кавказца на Гарика, боясь, что желанная машина будет перехвачена другим покупателем.

Не боись! — подмигнул, наконец, Петр. Решив, что приезжий достаточно поволновался, он быстро направился к Гарику. — Сергей Исакович, можно вас на минуточку? — обратился он к другу и махнул Виктору рукой, чтобы тот подошел ближе.

— Подожди, генацвале, дела, знаешь! — сказал Гарик кавказцу и, пожав плечами, направился к Петру.

— Что тебе, Гриша?

Сергей Исакович, вы меня знаете? — тихо спросил Петр, но так, чтобы слышно было и Виктору. — Я никогда не обращался к вам с какой-либо просьбой…

И напрасно! — улыбнулся добродушно Гарик. — Ладъо, выкладывай, что тебе понадобилось?

Понимаете, друга своего встретил: служили вместе, пуд соли, можно сказать, друг с другом съели, а у него свадьба через неделю. Хочет невесту на своей «Волге» в загс увезли… А?

Гарик медленно повернулся в сторону приезжего, который с надеждой смотрел на него.

— Свадьба, значит?! — усмехнулся Гарик. — Настоящий джигит!

Виктор облегченно улыбнулся: кажется, владелец «Волги» понял его и войдет в положение…

— А денег у тебя хватит, джигит? Она иедь экспортного варианта? — тихо спросил Гарик.

— А сколько надо? — так же тихо спросил эстонец.

Тот восемнадцать дает, — кивнул Гарик в сторону кавказца.

— Согласен! — подумав секунду, ответил Виктор.

Как же с ним быть? — озабоченно произнес Гарик и снова посмотрел в сторону кавказца.

— А это уж мне предоставьте, Сергей Исакович, — усмехнулся Петр и добавил, выразительно поглядывая на Виктора: — Чего для друга не сделаешь. — Он задумался на мгновение. — Сергей Исакович, достаньте-ка какие-нибудь бумаги и протяните Виктору, — бросил он и быстро направился в сторону кавказца.

Подойдя к «Волге», где тот стоял, Петр открыл дверцу и полез в бардачок. Во время своих поисков он тихо что-то сказал кавказцу, после чего тот, испуганно поглядывая на Виктора, быстро пошел прочь.

Гарик с эстонцем подошли и сели в машину. Когда «Волга» двинулась с места, Гарик спросил Петра:

— Чем это ты его так быстро спровадил?

— Я сказал ему, что Виктор из милиции, — лукаво ответил Петр и рассмеялся.

Эстонец неожиданно бросил быстрый взгляд на Гарика, но Тгот либо не заметил, либо сделал вид, что не заметил: тоже громко и весело рассмеялся…

…— Всем постам ГАИ! Внимание! Всем постам ГАИ! — четко разносилось приказание дежурного по городу. — Преступить к поиску «Волги» вишневого цвета под номером! 00–45 МОЯ… При обнаружении не задерживать и организовать незаметное и непрерывное наблюдение! Повторяю!.. — Посматривая в листок с записью, подполковник продолжал говорить в микрофон…

— Скажите, товарищ Харитошкин, откуда преступники могли узнать, что вы хотите приобрести машину? — продолжал допрос потерпевшего Захаров.

— Мне трудно ответить на этот вопрос, — тяжело вздохнул толстячок и вновь вытер со лба пот. — О том, что я хочу купить машину, знали очень многие, собственно говоря, почти все мои знакомые…

— Но когда он вам позвонил, было же что-то сказано?.. Кстати, звонил по служебному телефону или по домашнему?

— По служебному… А что он говорил? — Толстячок наморщил свой потный лоб. — Вроде ничего особенного… Хотя постойте! — воскликнул он вдруг. — Этот парень сказал, что о моем желании приобрести машину ему стало известно через Инну Алексеевну… Это из нашего планового отдела… Она и телефон ему дала…

Захаров взглянул на лейтенанта, и тот, понятливо кивнув головой, сразу же исчез за дверью.

Зазвонил телефон.

Подполковник Захаров, — ответил он, сразу же подняв трубку.

— Товарищ подполковник, это Венивитинова Стелла Николаевна вас беспокоит, — услышал он взволнованный голос потерпевшей.

Да, я слушаю вас…

Вы мне говорили, что если я что-нибудь вспомню — позвонить вам…

— Я слушаю, слушаю вас! — нетерпеливо повторил Захаров.

— Не знаю, может, это пустяк, но этот… — Она замялась, подыскивая слово.

— Преступник, — подсказал Иннокентий Аристархович.

— Да-да, преступник… Так вот, он читал стихи и разные интересные выражения из творчества великих поэтов и писателей: Пушкина, Бернса, Роллана…

— Стихи? Это интересно. — Секунду подумав, Захаров спросил: — А читал он все профессионально, с этакой позой?

— Да, именно так… Я еще, помню, подумала: не бывший ли он артист? Очень интересно читал…

— Спасибо вам большое, Стелла Николаевна!

— Так я вам помогла этим? i

— Да, разумеется, помогли. Спасибо и всего вам доброго! — Захаров положил трубку и тут же набрал номер. — Валентин Степанович, принеси-ка мне альбомы за семьдесят шестой и семьдесят седьмой годы… Сейчас я вам покажу несколько фотографий, и вы попробуйте вспомнить: может, кого-нибудь и узнаете? — это пострадавшему.

— Я постараюсь!

— Разрешите, товарищ подполковник! — заглянул в кабинет стройный, со спортивной фигурой, капитан. Форма на нем хорошо сидела и была тщательно отутюжена.

— Входите, Валентин Степанович!

Положив альбомы на стол, капитан остановился в ожидании.

— Можете идти, — кивнул Захаров, и капитан быстро вышел.

Внимательно пролистав один альбом, Захаров отложил его в сторону, взял второй и сразу же нашел то, что искал.

— Вот, посмотрите четыре этих страницы: узнаете кого-нибудь?

Толстячок, едва успев бросить взгляд на первую, вторую страницу, сразу же воскликнул с волнением:

— Он! Это он сидел за рулем «Волги»! И тот парень называл его Константин… Константин Львович! Точно, Константин Львович! Только здесь он выглядит несколько моложе и седины нет…

Еще не глядя на фотографию, которую опознал Харитошкин, Иннокентий Аристархович уже знал, что это его старый знакомый. «Полосатый»! Кто-то очень метко окрестил тогда его! Захаров грустно усмехнулся и покачал головой. Поистине — пути Господни неисповедимы! Это надо же: только позавчера вспоминал о нем, работая над статьей, и вот пожалуйста…

Неожиданно Захаров ощутил какую-то пустоту внутри, словно рыбак, который, заметив поклев, подсекает, ловко вытаскивает леску из воды и вдруг видит, что за крючок просто зацепилась какая-то коряга… В общем, потеря… С унылым видом подполковник набрал номер и, вспомнив о Харитошкине, сказал:

— Подождите в коридоре, я позову вас. — Толстячок быстро вышел, а Захаров ждал, когда прекратятся гудки и вызываемый возьмет трубку. — Товарищ генерал, Захаров беспокоит… Здравия желаю! Да, новости: и плохие, и хорошие… Сначала о плохих? Совершено еще два крупных мошенничества, на этот раз с новым, точнее старым, способом — «кукла»… Мошенники те же самые, что и в предыдущих случаях в Ленинграде и Москве… Да… Подробный доклад я готовлю! Хорошо, вечером представлю… А теперь хорошая новость, хотя для меня она почему-то грустная: преступник мой старый знакомый!.. Да! Уже дважды я брал его… Троицу?.. Богу, вероятно, легче!.. А мне каково? Плохой, видно, из меня воспитатель, если мой бывший подследственный продолжает свою преступную деятельность! Да еще в более крупных масштабах… Разумеется, разумеется, есть и хорошие результаты, но… Хорошо, товарищ генерал! Постараюсь!.. Спасибо! — Захаров положил трубку. Странно, казалось бы, ничего утешительного генерал не сказал, а вот поговорил с ним, услышал его доброжелательный голос, и на душе сразу полегчало, снова появилась уверенность…

…Петр лихо затормозил напротив нотариальной конторы.

— Ты, Григорий, посиди здесь, а мы пойдем быстренько все оформим, — сказал Гарик, и они с таллиннским пассажиром вышли из машины.

Казалось, что все, сказанное Гариком, было обычным: нормальным голосом сказаны обыкновенные слова, но… Гарик сказал «Григорий», а не «Гриша», что означало — «Внимание! Следи за мной! Опасность»… И как только дверь за ними захлопнулась, Петр мгновенно склонился под рулевой колонкой…

Эстонец открыл дверь в контору и вежливо посторонился, пропуская Гарика вперед, но тот, с истинно кавказским гостеприимством, предложил, в свою очередь, войти первым гостю. Пассажир из Таллинна отказывался, и эта сценка немного напомнила положение героев известной комедии.

Петр вышел из машины и внимательно наблюдал за Гариком, который решительно обнял Виктора за плечи — тут же сделав за его спиной знак напарнику, — и они вместе вошли внутрь.

Мимо проходило свободное такси, которое сразу остановил Петр. Открыв переднюю дверцу, сам уселся на заднее сиденье.

— Сейчас поедем: машина сломалась, — кивнул он на «Волгу». — А шеф на заседание опаздывает…

— Далеко? — спросил молодой паренек, видно, только что демобилизованный из армии.

— Если в министерство, то радом, а в главк — порядком…

В этот момент в дверях показался Гарик и быстро сел в машину, которая тут же тронулась вперед. Немного отъехав, Гарик осторожно оглянулся. Эстонец довольно проворно выскочил из конторы и, увидев уходящее такси, устремился к вишневой «Волге».

— Сергей Петрович, я, как ваш референт, убедительно прошу вас разрешить мне самому разобраться с вашим водителем! — важным тоном заявил Петр. — Сколько можно терпеть такое варварское отношение к машине? Новая машина — и второй раз поломка! — Еле сдерживаясь, чтобы не улыбнуться, Петр незаметно показал Гарику какие-то провода и ключи от «Волги». Гарик хитро взглянул в его глаза и, одобрительно покачав головой, сказал:

— Хорошо, не возражаю!

— Гнать в шею нужно таких водителей! — неожиданно высказался водитель такси. — Его бы на эту колымагу посадить: второй раз из капиталки, вся ходуном ходит…

— И бензином в кабине воняет! — поморщился Гарик.

— Во-во, я и говорю…

Тем временем эстонец пытался исправить машину, нагнувшись под баранкой. Наконец, это ему удалось, и «Волга» резко рванулась вперед. Он не заметил, как на некотором расстоянии за ним устремилась черная «Волга». На большой скорости, что говорится, на грани фола, таллиннский пассажир обгонял впереди идущие машины, проскакивая перекрестки на красный свет.

— Товарищ первый! Товарищ первый! — вызывал по рации капитан, находящийся в черной «Волге».

— Слушаю! — отозвался Захаров.

— Товарищ первый, говорит третий: веду наблюдение за «Волгой» вишневого цвета, номер 00–45 МОЯ. В кабине только водитель. На большой скорости, нарушая все правила движения, он пытается уйти: вероятно, заметил нас! Какие будут указания?

— Немедленно задержать и установить личность водителя!

— Есть, задержать и установить личность!

— Сразу доложите о задержании.

— Есть, доложить о задержании…

Натужно взревел двигатель, и черная «Волга» стала постепенно набирать скорость. Но за рулем вишневой, видно, находился опытный водитель: заметив, что его преследуют, он не сбавил скорость, а наоборот — попытался оторваться от погони.

— Водитель «Волги» вишневого цвета, номер 00–45 МОЯ, немедленно примите вправо и остановитесь! — громко разнеслось по проспекту из сильного динамика черной.

Вполне возможно, что таллиннскому пассажиру удалось бы оторваться от погони: его превосходство в вождении было Заметно, но неожиданно из-за поворота выскочил огромный Рефрижератор «Балкан-экспорта», и эстонец, мгновенно Оценив обстановку, понял: если не затормозит, то непременно вляпается в эту злополучную громадину. Чертыхнувшись, он остановил машину и открыл дверь.

Когда к нему подбежал капитан, эстонец со злостью набросился на него.

— Вы что, не получили приказа только сопровождать эту машину? Слышите: только сопровождать! — оттого что он нервничал, акцент стал сильнее, но он не обращал на это внимание.

— Гражданин, предъявите ваши документы! — спокойно попросил капитан.

Вздохнув тяжело, понимая, что бесполезно что-либо доказывать этому дотошному капитану, эстонец достал удостоверение.

Внимательно прочитав его, тот развел руками и сконфуженно вернул назад.

— Рацию, быстро! — сказал эстонец.

Капитан указал на черную «Волгу», и пассажир из Таллинна устремился к ней, приказав по пути:

— Доставьте «Волгу» в управление!

— Слушаюсь, товарищ майор! — козырнул капитан и сея за руль вишневой.

— Седьмой вызывает первого! Седьмой вызывает первого! — говорил по рации эстонец, приказав водителю служебной машины продолжать преследование.

— Первый слушает! — отозвался Захаров.

— Товарищ первый, случилось непредвиденное: «приятель» не один, и он, заподозрив что-то, выскользнул из моих рук! Они сейчас находятся в такси под номером 49–77 ММТ… Повторяю: 49–77 ММТ! Предположительное направление — Симферопольское шоссе. Продолжаю преследование…

— Хорошо… Что с вишневой «Волгой»?

— В целости следует в управление. Указания будут?

— Преследование продолжать и быть осторожнее! Подключаю к поиску людей! Все!

И почти сразу же дежурный по городу отдал распоряжение:

— Внимание! Второму, третьему и четвертому отправиться в четвертый квадрат! Пятому и шестому — в третий квадрат! Срочно задержать такси под номером 49–77 ММТ! В нем следуют преступники! Повторяю: задержать такси под номером 49–77 ММТ! Внимание всем постам ГАИ! Снять наблюдение с «Волги» под номером 00–45 МОЯ… Повторяю…

Подполковник продолжал отдавать распоряжения, а различные машины, услышав приказ, устремлялись в названные квадраты города, подключаясь к погоне…

Таллиннский пассажир внимательно вглядывался в вереницу автомобильного потока, который мгновенно уступал им дорогу, едва услышав специальный сигнал. Неожиданно впереди мелькнул знакомый номер…

— Через две машины! — воскликнул эстонец, но лейтенант, сидящий за рулем, и сам уже, заметив такси, прибавил скорость и включил сирену. Через несколько кварталов такси удалось обогнать и остановить.

Когда эстонец подскочил к такси, из нее вылез перепуганный водитель, а из салона выглядывала недоумевающая пожилая женщина…

…Перед подполковником Захаровым сидела Стелла Николаевна. Ее глаза явно повеселели.

— Мне кажется, что вы напрасно радуетесь! — хмуро проговорил Иннокентий Аристархович.

Сообщения, полученные им от седьмого, не настраивали на оптимизм. Настроение было злое и колючее.

— Машину вы себе вернули, — продолжал он» — а честь? Вы же тоже совершили преступление, хотя в законе и не предусмотрено нести за это ответственность.

Женщина потерянно опустила красивую головку. Лицо покрылось пятнами. Понимая, что человек, сидящий за служебным столом, прав, Стелла Николаевна считала за лучшее молчать.

А Захаров смотрел на нее хоть и внимательно, но мысли были далеко. Конечно, он дал распоряжение проверить данные на Дато Саркисовича Сванелия, которые остались у нотариуса, но… Это явно пустой номер. А где этот Дживоргян проживает и под какой фамилией, пойди узнай теперь? И как он мог упустить его? Можно сказать, специалист по задержанию подобных преступников… Да-а-а! Надо что-то делать, и как можно быстрее… Он снова взглянул на Стеллу Николаевну и неожиданно даже для себя самого спросил:

— Вы можете еще раз подробно рассказать о том, как этот Дато познакомился с вашим супругом?

— Конечно, могу! — Она пожала плечами. — Сегодня Вадя еще раз рассказывал мне об этом, все время удивляясь, что человек с такой интеллигентной внешностью, прилично одетый, сам на шикарной машине…

— Стоп! — воскликнул Захаров. — Откуда известно, что он имеет шикарную, как вы сказали, машину?

— Так Вадя ее видел!

Вот! Захаров едва не выругался, с досады, вот последствия того, что не удалось опросить самого Вадима Петровича. А как его можно было опросить, если он и о своем самочувствии ничего не мог тогда сказать. Но, может быть, шикарная машина — пустышка?..

— Когда ваш муж видел машину? Подробнее, пожалуйста! — Он напоминал сейчас служебную собаку, снова напавшую на след, перед этим утерянный глаза заблестели, корпус подался вперед…

— Тогда же, на бензоколонке… Поговорили, Вадя дал ему наш адрес, и разъехались: муж сел в нашу «Волгу», а тот в… Сейчас вспомню, как называл ее Вадя… Ну… дикая лошадь еще так называется…

— «Мустанг»?

— Точно, — она обрадовалась, — красный «форд-мустанг».

— Стоп! — снова прервал Захаров. — Он сам сел за руль?

— Вадя говорил, что Дато сам вел машину, а еще говорил, что она его собственная, а жене якобы хочет другую купить…

— Та-а-ак! — протянул подполковник и нажал кнопку селектора, но передумал и быстро встал. — Пойдемте со мной, пожалуйста…|

«Таллиннский пассажир» заканчивал опрос таксиста, когда к нему подбежал лейтенант.

— Простите, вас первый вызывает! — смущенно прервал он эстонца.

Тот быстро подошел к служебной «Волге» и взял в руки трубку.

— Седьмой слушает!

— Есть предположение, что «приятель» пересел в «форд-мустанг» красного цвета… Возможно, следует в южном направлении… Желаю удачи! Группу я сориентирую! Ясно? Докладывайте о новостях.

— Спасибо, товарищ по… товарищ первый! — поправился он, затем кивнул водителю занять заднее сиденье. — Сам поведу!

Машина, пронзительно взвизгнув прожекторами об асфальт, резко рванулась с места…

…Гарик спокойно восседал за рулем своего «мустанга». Рядом сидел Петр.

— Послушай, шеф, а почему ты решил, что эстонец — мент? — спросил Петр.

Гарик помолчал, многозначительно улыбаясь. Он уверенно вел машину, держа руль одной рукой. Промелькнул указатель окружной дороги.

— Нюх у меня на них! — Он зло усмехнулся. — Понимаешь, нюх! Помнишь, когда ты ему роль мента подбросил, чтобы Жору якобы отшить?

— Ну…

— Дернулся он тогда… Мне это показалось странным: думал, что ошибся, а когда обнял его…

— У конторы?

— Заметил? — Он снова усмехнулся. — Так вот, обнял его и ремешки на плечах почувствовал…

— Какие ремешки? — удивился Петр.

— На которой «машинку» носят! Раз — ив теле дырочка! — Он отечески похлопал своего испуганного напарника по плечу…

…У дежурного поста ГАИ резко зазвонил телефон.

— Капитан Муравьев у телефона… Да, товарищ подполковник, два часа, как заступил… Красный «мустанг»? Нет, не было! Точно не было, я бы его запомнил… Гарантирую!.. Хорошо! Сразу же доложу…

Решив, что для дела и более всего для своего внутреннего спокойствия гораздо лучше оставить свой кабинет, Захаров предупредил дежурного по управлению, что будет в машине. Сидя в служебной, которая медленно двигалась по улицам Москвы, Иннокентий Аристархович внимательно вслушивался в передатчик, из которого доносились различные сведения. Ничего касающегося красного «мустанга» слышно не было… Неужели ускользнули? Не может этого быть, тут же возразил он себе. Все произошло настолько быстро, что они никак не могли успеть выехать из города… Надо искать…

…— Гарик, тормозни-ка, яблочек возьму, — Петр выскочил из машины и прямо с лотка купил кучку крупных краснобоких плодов.

— На фрукты потянуло?

— Что дальше-то будем делать? Может, еще возьмем кого?

— А ты, юноша, гляжу, осмелел… Кто же пыхтит при «следах»? Сколько раз я тебе советовал учиться у классиков, у великих мира сего? Если бы ты меня послушал, то конечно бы знал, что сказал великий Фирдоуси: «Кто ложной дорогой стремится вперед, на жалкую гибель себя обречет!» Здорово сказано! Не правда ли?..

Петр невразумительно пожал плечами, смачно хрустя яблоками.

— Нет, юноша, на полгода замри и не пырхайся! Понял?! На юг едем: ты до конца отпуска, как и обещал своей женушке, а я… я посмотрю! В общем загорай да девушек ласкай, но… — Гарик прищурился.

— Ну, что ты, шеф! — воскликнул Петр. — Скорее руки себе поломаю, чем что-нибудь без тебя задумаю.

— То-то же! — Злые морщины у Гарика разгладились, и он снова стал добрым и обаятельным. — А это тебе на черный хлебушек с… черной икорочкой, — рассмеявшись, он бросил ему несколько пачек двадцатипятирублевыми купюрами.

— Вот за что тебя и люблю, шеф, что понимаешь ты рабочий класс, понимаешь его потребности. — Повеселевший Петр начал быстро рассовывать деньга по карманам…

…— Внимание первому! Пост ГАИ сообщает, что участковый Семин видел красный «форд-мустанг» в районе двадцатого километра минут десять назад: яблоки покупали… — сообщал дежурный по городу.

— Товарищ седьмой! Пост, о котором сообщил дежурный, ближе к вам… Жаль, конечно, что участковый не имеет рации. — Захаров улыбнулся. — У вас больше шансов достать его, чем у меня, но я попытаюсь не отстать…

— Вас понял, товарищ первый! — обрадованно воскликнул «таллиннский пассажир». — Теперь уже в десятку! Никуда он от меня не денется…

— Действуйте! — Захаров отключился…

Положив трубку, эстонец засмеялся.

— Теперь, лейтенант крепче держись за шапку! Как у нас говорят… — Он что-то проговорил по-эстонски и сразу же перевел: — «Если хочешь стать первым — догони сначала последнего!»

Он так резко послал машину вперед, что сидящий сзади лейтенант заметно побледнел, и эстонский гость заметил это.

— Не трусь, лейтенант! Фильм «Большой приз» видел?

— Видел. — Лейтенант попытался улыбнуться.

— Так вот, хотя я там и не снимался, но могу не хуже…

Редкие машины, попадавшиеся навстречу, мгновенно уступали им дорогу, когда эстонец включал сирену. Она была настолько недвусмысленной, что водители, едва услыхав ее, тут же выворачивали руль вправо.

Проезжая один из постов ГАИ, они заметили постового, показывающего одной рукой растопыренные пальцы, а другой махающего вдоль шоссе…

— В пяти минутах от них, — догадался таллиннец. — Отлично!..

Спидометр «мустанга» показывал не более восьмидесяти километров. Яркие лучи солнца садящегося за горизонт, явно способствовали настроению Гарика. От полноты чувств он даже запел песню:

Из-за острова на стрежень…

— Подожди-ка! — вдруг прервал его Петр и прислушался, наморщив лоб. — Слышишь?

— Что? — улыбнулся Гарик. — Переворот в Гватемале?!

— Вроде «ментовка» квакает! — не обратил Петр внимание на шутку и продолжал прислушиваться.

Гарик высунулся в окно и тоже вслушался.

— Точно! Она, родная! — с залихватской злостью воскликнул Гарик. — Ну и слух у тебя, юноша, обалдеть можно. — Неожиданно он резко прибавил газу.

Не ожидая этого, Петр дернулся назад и ударился о подголовник. Он поморщился, потирая затылок.

— Думаешь, за нами?

— Думать в камере будешь: там времени много! — обозлился вдруг Гарик. — В случае… — начал он, — хотя стоп! — Гарик ударил по тормозам, и Петру снова не повезло: лбом ударился о лобовое стекло. — Поездом поедешь! До Тбилиси! Запоминай адрес: улица Пурцеладзе, дом шестнадцать, спросишь Карлена. Там пока будешь. Понадобишься — сам дам о себе знать! Понял?

— Конечно!

— Тогда все, будь! — сказал Гарик, и едва Петр захлопнул за собой дверь, как машина, словно самолет, рванулась вперед.

Потирая рукой шишку на лбу, Петр перешел на другую сторону шоссе и начал голосовать проходящим машинам. Вскоре мимо него пронеслась черная «Волга», в которой сидел «таллиннский пассажир».

— Первый! Вас вызывает седьмой! — говорил в трубку эстонец.

— Первый слушает! — мгновенно отозвался Захаров.

— В районе двадцать седьмого километра парень в джинсовом костюме голосует в сторону Москвы… Это напарник нашего «приятеля».

— Вас понял… Продолжайте преследование.

Около голосующего Петра вдруг остановился милицейский «мерседес», следующий от Москвы.

— Нет-нет, — махнул им Петр, — мне — в Москву…

— Так и нам туда же… — усмехнулся Захаров.

Сидящий сзади него капитан вышел и открыл перед Петром заднюю дверцу машины…

— Водитель машины марки «форд-мустанг», немедленно остановитесь! — разносился голос эстонца, усиленный мощным динамиком.

Но Гарик никак не реагировал на это и еще сильнее давил на газ. По всей вероятности, гонка продолжалась бы еще долго: мощный двигатель «мустанга» ни в чем не уступал двигателю «Волги», как и умение Гарика водить машину не уступало умению эстонца, но из-за поворота выполз огромный панелевоз и полностью перегородил все шоссе. С трудом Гарику удалось среагировать и нажать на тормоза. Развернувшись на 180 градусов, машина остановилась как вкопанная: мотор заглох. К «мустангу» подъехала «Волга» эстонца, рядом остановился «мерседес» Захарова, а из-за панелевоза вышли два сотрудника милиции.

— Ну что же вы, Сергей Исакович, Гоша, Дато, Интеллигент, Гарик, а точнее, Георгий Дживоргян… Что же вы машину бросили, да еще в неисправности? — мягко улыбаясь, спросил эстонец, подходя к «мустангу».

— Только давайте сразу договоримся: при задержании не оказал никакого сопротивления, — криво усмехнулся Гарик и открыл дверцу, но тут же осекся, увидев в «мерседесе» своего напарника и медленно направляющегося к нему Захарова.

— Снова вы? — тяжело и со злобой выдохнул Гарик, но пересилил себя, взял с сиденья яблоко и с натянутой улыбкой тихо сказал: — Может, по второй договоримся, а, гражданин май… О, вы уже подполковник?! С повышением вас!

— А как же, все растут: я — в звании, вы — в категории преступления. — Захаров усмехнулся. — Теперь мы долго не встретимся, — заверил он. — Я же вас предупреждал, что третья часть и так от вас никуда не денется!

— Да-а-а! — протянул, усмехнувшись, Гарик. — Придется на фрукты переходить! — Откусив яблоко, он тут же выплюнул: оно оказалось червивым. — Даже в этом не повезло! — Взглянув на своего притихшего напарника, который под его взглядом втянул голову в плечи, он развел руками, словно говоря: «Так уж получилось, и ничего с этим не поделаешь…»

Примечания

1

Перевод Б. М. Лихарева.

(обратно)

Оглавление

«Тупик» Историко-приключенческий роман

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

«Жизнь продолжается…» Крутая повесть в стиле «жестокого романса»

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

«Осторожно, мошенник!» Повесть

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg