«Дружба бандита»

Дружба бандита (fb2) - Дружба бандита (Призрак с Вороньего холма - 1) 1121K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Андрей Юрьевич Анисимов

Андрей Анисимов Призрак с Вороньего холма. Роман первый. Дружба бандита

Пролог

Бронированный лимузин мягко покачивало на гладком асфальте. Пожалуй, во всей России не было лучшего покрытия, чем на Рублевском шоссе. Отечественная задница привыкла к ухабам, и народ давно не держал ямы и колдобины за большое зло. Главное, чтобы не было войны. Но задницы правителей Совкового царства с каждым годом становились нежнее, и дороги для них делали специальные.

Он ехал после тяжелого рабочего дня из кремлевского кабинета на свою казенную дачу и вез с собой референта. Завтра на внеочередном пленуме коллеги по Политбюро услышат много нового, и вечер придется поработать.

– Лева, ты посмотрел тезисы о кооперативном движении?

Референт кивнул уважительно, но немного фамильярно:

– Есть там один спорный момент…

Он поднял одну бровь и произнес выжидающее «Ну?»

– Понимаете, шеф, при таком раскладе, когда в районе все зависит от секретаря партии, кооперативы широко не внедришь. У каждого свои любимчики. И так далее.

Он задумался. За пуленепробиваемым окном лимузина бежали потемкинские деревушки с резными наличниками и крашенными свежей краской заборами. Каждого владельца избы, расположенной вдоль Рублевской трассы, по сто раз проверили службы КГБ и выдали соответствующие указания. Когда едут Они, к заборам не подходить, одеваться всегда чисто и пить умеренно. То есть до состояния лежачего свинства не набираться, иначе вышлют в другую деревеньку, подальше…

Но Он хоть и смотрел в окно, природы не видел. Он думал.

– Вот, что, Лева… Понимаешь, начить, можно с малого. Я согласен, советскую власть партия во многом дублирует. Я бы сам не стал травить ее на хозяйственные нужды. Дело партии идеология. Но наших так просто сразу не подвинешь. Давай возьмем один небольшой район, городок, где-нибудь в сторонке. И проведем там демократический эксперимент. Углубить никогда не поздно…

– Что вы имеете в виду? – Референт, высказав свою мысль, вовсе не предполагал, что она затронет наболевшее. Теперь ждал лишней работы на свою голову. И дождался.

– Напиши-ка, Лева, мне набросок выборного районного или городского головы. Требования, возраст и так далее. Понял мою мысль?

– Вы хотите сделать вместо секретаря выборного руководителя. Мэра, что ли?

Он не возражал:

– Пусть мэра. Дело не в названии, а в сути. Народ сам себе выбрал начальника, и пенять не на кого…

– Хорошо, шеф, я подумаю. – Референт вздохнул и замолчал. Лева надеялся, что Он слишком занят предстоящим пленумом, и о своей просьбе забудет. Референт давно раскусил, что нужно делать сразу, а что отложить до случая. Но тут он ошибся.

Уже на даче, когда прислуга, исполнявшая обязанности кухарки, горничной и уха КГБ, подала в столовую ужин, Он попросил:

– Анюта, принеси нам из кабинета карту СССР. Нет, не ту большую, а поменьше, что лежит на журнальном столике.

Анюта принесла и разложила страну перед хозяином. Он взял зубочистку, и ткнул ей в густо закрашенный зеленой краской район:

– Посмотри, Лева, куда я попал?

Референт достал из кармана очки:

– Вы попали в лес.

– Лес это не плохо, а есть там ближайший город, большое село, или еще какой населенный пункт тысяч на десять жителей?

– Да, есть районный центр и, судя по кружку, город.

– Как он называется?

– Глухов он называется. – Ответил Референт.

– Хорошее название. Начить лучше с тихого места. Вот и подготовь мне бумаги с учетом этого городка.

– Когда вы бы хотели их иметь? – Обреченно спросил референт.

– Завтра к пленуму. Это же, Лева, совсем пустяк. Ну, не поспишь одну ночку. Зато потом целых два дня свободен.

Референт кивнул, как всегда уважительно и чуть фамильярно. Лева знал, два дня обещаны для красного словца. Несмотря на феноменальную память, подобные обещания Он забывал регулярно…

Врачи к летальным исходам привыкают. Нельзя переживать за каждого, как за родного отца, жену или брата. Смерть больного, досадная, но вполне обычная штука.

– Я же говорил, капитан после третьей операции дольше недели не протянет. – Кавдидов прикрыл голову бывшего пациента простыней и вышел из палаты. Дежурная сестра Варя смахнула набежавшую слезу. Она работала еще совсем немного, и к смертям привыкнуть не успела. К тому же, раненый афганец ей сразу приглянулся. Десантник, превозмогая боль, шутил и рассказывал девушке анекдоты. Среди больных, даже фронтовиков, такие встречаются нечасто. Варя вернулась к себе на пост и позвонила по внутреннему санитарам.

Костя с Жориком только вскипятили чай и приготовились перекусить. Они уже постелили на крышку гроба газету, нарезали колбасу и поставили кружки. Тащиться из подвального морга на четвертый этаж в реанимацию им вовсе не хотелось. Жорик, положив трубку, матерно выругался и кивнул Косте на каталку. Напарник молча прихватил одной рукой лежак и покатил его к лифту.

«Клиент», несмотря на долгую болезнь, вес имел приличный. Санитары не без труда перебросили его на лежак. Спустившись в морг, они вогнали каталку с телом в холодную, но в камеру не вставили. Чтобы чайник не остыл, сперва решили закончить с трапезой. Усевшись на табуретки у свежевыструганного гроба, они с аппетитом закусили, немного погрустив, что закуску пришлось запивать чаем, выкурили по сигарете и сполоснули кружки. Костя раскрыл книжку и уселся снова. Жоре это не понравилось:

– Пойдем загрузим.

– Сам справишься? – Бросил Костя, не отрываясь от детектива. Жорик щелкнул напарника газетой по темечку и отправился в холодную. Заправить покойника в морозильную камеру не трудно и одному. Насвистывая мелодию песенки про зайцев и «трынь-траву» из фильма «Бриллиантовая рука», он подошел к лежаку. Свист прервался на середине музыкальной фразы. Санитар стоял возле лежака и ничего не мог понять. Покойник исчез.

– Чего вылупился? – Услышал он из угла холодной. Лицо Жоры побледнело, руки задрожали, и сам он сделался не краше мертвеца.

– Не трясись, – успокоил «покойник» и, усмехнувшись, добавил: – Закурить не дашь?

Жорик заорал благим матом и вылетел в коридор. С перепуга он не сразу нашел дверь в морг. На крик высунулся Костя:

– Чего орешь?

– Там… – Только и смог проговорить санитар и указал перстом в сторону холодной. Костя взглянул в указанном направлении и тоже чуть не заорал. По коридору, прихрамывая, шагал мертвец.

– Не бойтесь, мужики. – Заговорил он приятным баритоном: – Дайте мне закурить, и я пойду. В вашей больнице меня уже уморили, так что теперь я приведение. О том, что я смотался, лучше никому не говорите. И мне, и вам меньше хлопот. А расскажете, приду ночью и утащу вас в преисподнюю. Ох, как там тоскливо…

Костя дрожащими пальцами протянул «Приму». Призрак вынул две сигареты. Одну метнул в зубы, другую заложил за ухо и вернул пачку Косте:

– Огонька дай.

Два санитара не в силах сдвинуться с места молча пронаблюдали, как он жадно затянулся, выпустил тонкую струю дыма и, прихрамывая, направился к выходу.

Поезд Москва – Сочи стоял на перроне Ростова уже десять минут. Проводница Саша выпустила пассажиров, прибывших в город, и впустила тех, кто желал ехать дальше, на юг. Возле вагона остался парень в потертой гимнастерке без погон, с видавшим виды рюкзачком в руках. На первый взгляд ему было лет двадцать семь-тридцать, но виски уже серебрились. Саша несколько раз зыркнула на него, но он продолжал молча стоять возле вагона, попыхивая сигаретой. Когда поезд дернулся и она уже хотела закрыть дверь, парень шагнул к вагону:

– Сестра, денег нет. Документов тоже. Я после ранения и очень хочу на море. Возьми до Лазоревска. Я тебе отработаю.

Состав набирал скорость, а он шагал рядом.

– Вагон не мой личный. А если контролер? – Проворчала она. Но отодвинулась, давая парню запрыгнуть. Почему Саша так поступила, сама понять не могла. За четыре года службы она привыкла к всевозможным зайцам и научилась воспринимать их с равнодушной неприязнью. А этого пустила. Может, женская душа дрогнула, а может, глаза парня не позволили отказать: – Чем отработаешь, солдатик? Думаешь, лаской? Так я замужняя, от своего отдохнуть рада. Приставуч больно.

– Чем скажешь. – Сообщил безбилетник: – Могу чай разнести, могу клозеты отмыть. Я все умею.

– Ладно, накачай мне воды и тихо подваливай в первое купе. Его сменщица Лидка занимает, да не спит. У нее хахаль в восьмом вагоне проводником, так она больше при нем, чем тут.

Саша показала, как качать воду, и ушла к себе. Солдатик с заданием управился быстро. Поняв, что емкости водой заполнены, проник в первое купе и улегся на верхнюю полку. Нижняя оказалась застеленной, и он смекнул, что это место влюбленной Лидки. Минут через десять к нему заглянула Саша:

– Жрать хочешь – суп есть. В меня уже не лезет, а вылить жалко. Суп, солянка. У нас в ресторане ее Петруша хорошо готовит.

Он спрыгнул с полки и посмотрел Саше в глаза:

– Спасибо, сестрица, не откажусь, – взгляд у него был странный, заинтересованный и немного грустный. Без улыбки.

– Что ты заладил, сестрица да сестрица. Меня Александрой звать.

– А меня Олег.

– На, ешь. – Она поставила на стол железную миску, тарелку с хлебом и бросила рядом ложку: – Вот что, солдатик, контролеры пойдут, скажешь, что мой брат. Понял?

Он кивнул и принялся за еду. Саша немного посмотрела, как он орудует ложкой, и вышла.

К вечеру за окном возникло море. Олег лежал на спине и глядел в потолок. Но как только поезд выкатил на берег, словно почувствовал, тут же повернулся на бок и прилип к окну. Море он видел впервые. Оно стелилось бесконечным чудом, и хоть за стеклом слышно прибоя не было, он его услышал. И еще ощутил удивительный соленый запах этой подвижной бесконечности, отливающей цветами закатного неба.

– Класс. – Прошептал он и облегченно вздохнул. Так вздыхают дети, когда им разрешают покинуть угол, куда их поставили за проступок родители.

За окном стало темнеть, и начались туннели. Он снова лег на спину и задремал. Проснулся от остановки. Когда поезд тронулся, навестила Саша:

– Туапсе проехали. Уже не долго. Ты везучий, все контролеры сошли…

– Знаю. – Ответил он серьезно. Проводница так и не поняла, о чем он. Или знает, что сошли контролеры, или о своем везении…

На улице сделалось совсем темно, но он все равно чувствовал, когда поезд выносило к морю, и смотрел на него. Иногда видел в темной бездне огни кораблей, иногда домики на берегу, освещенные желтыми фонарями. Вода завораживала. И еще его пьянил запах юга. Он пробивался в купе ароматом терпкого лавра, паленых дневным солнцем колючек на склонах и цветущих магнолий вдоль берега. К воде бывший афганец относился с благоговением. Раненый под Кандагаром, испытывая мучительную жажду, он даже хотел умереть, только бы смочить распухший язык чистой холодной водой. Как он мечтал тогда хоть об одном глотке. А потом в госпитальной палатке опять мучился, хотя вода была, но вдоволь ее доктора не давали. Раненого предстояло транспортировать в ростовский госпиталь, а перед дорогой много пить нельзя.

Здесь же целое море воды. И хоть говорят, что она очень солена, не проглотишь, ему это не претило. Пусть солена, зато можно лечь и лежать на волнах. Он слышал от старшины Вихрова, что соль держит на плаву человека. Старшина родом из Лазоревска. Диму Вихрова контузило на три месяца раньше, чем ранило Олега. Теперь он надеялся найти друга. Бумажку с адресом сохранить не удалось, но он помнил, что дом Димы на Арнаутской, рядом с аптекой. Как-нибудь да отыщет.

Появления в купе проводницы, пока она не зажгла свет и не заговорила, не заметил:

– Возникаешь, как партизан. Ты в разведке случайно не служила?

– Не служила. Пришла сказать, что ты можешь и на нижней полке сидеть. Лидка уже не придет.

Голеневу надоело валяться, и он с удовольствием спрыгнул вниз.

– Чудной ты какой-то. – Саша присела рядом. Он увидел в разрезе кофточки ее большую грудь, и на всякий случай отодвинулся.

– Я такая страшная? – В ее голосе прозвучало предложение.

– Ты красивая, но сама сказала, замужем….

– Шутила я. Муж у меня есть, но он моряк, служил на подводной лодке. Ты меня понимаешь?

– Пока не очень.

Она быстро защелкнула дверь купе на замок и томно потянулась. Олег обнял ее, взял за грудь:

– А если станция?

– Два часа еще…

От ее шепота, объемной груди и дрожащих бедер завелся мгновенно.

– Какой ты сильный! – Она помогла себя раздеть: – Юбку не надо. Вдруг позовут.

Он бросил ее на полку и сжал так, что она вскрикнула. Олег не был великаном. В одежде он казался чуть ли не щупленьким, но торс и руки имел железные. Первый чувственный порыв контролировать не смог. Мягкое податливое тело Саши всколыхнуло в нем звериную страсть, которая длилась недолго. Саша не успела ничего понять. Но Олег ее не отпускал, и желание пришло снова. Бывшему афганцу приходилось испытывать близость с женщиной в самых необычных местах, даже в кабине БТР. Но в поезде любил впервые. Вагон покачивало в так их близости. Теперь он не торопился. Она устала раньше.

– Отпусти, неугомонный. Скоро у меня остановка.

– Помолчи. – И он отвалился в полном изнеможении.

После станции она опять зашла, поставила на столик стакан чая, хлеб и нарезанную колбасу:

– Подкрепись, а то выйти из вагона не сможешь.

– Хорошая ты. Жаль, что у тебя так с мужем.

– Пожалел волк кобылу. – Усмехнулась проводница и больше в купе не появлялась.

В Лазоревск приехали ранним утром. Покидая вагон, безбилетник пожал Саше руку и посмотрел на нее серьезно, чуть грустными глазами:

– Я твой должник.

Проводница хмыкнула и поправила косынку:

– Брось, солдатик, вагон казенный. Добрался до места и радуйся. А долгов еще наделаешь…

– Я долги всегда отдаю.

Она проводила его долгим взглядом, вздохнула и, захлопнув за собой дверь, скрылась в тамбуре.

На вокзальной площади дежурили два такси и три местных частника. Всем удалось заполучить клиентов. Машины разъехались, и площадь опустела. Олег посмотрел на часы. В шесть утра беспокоить друга рано и спросить адрес не у кого. Ему не терпелось потрогать море, и он пошел на пляж. Плавал долго, пока не замерз. Выбрался, лег на живот, закурил, подставив спину солнцу. Оно уже начинало пригревать, но не жарило, как в Афгане, а ласкало спину. «Какой солнечный веселый городок. Это и есть рай на земле», – подумал он и услышал топот. По пустынному пляжу бежал подросток, за ним три здоровенных бугая лет по восемнадцать. Они нагнали мальчишку, повалили и стали бить ногами. Олег сплюнул окурок, поднялся и окликнул драчунов. Они разом повернули к нему головы.

– Чего тебе? – Мрачно отозвался квадратный малый с приплюснутым носом.

– Трое на одного – не дело. Оставьте парня.

Вместо ответа все трое ринулись на него. Драться Олег умел, но он еще не вошел в силу, а парни выглядели внушительно. Помогла техника. Одного уложил, зацепив ногой в пах. Ударом ладони в шею отрубил другого. Третий решил ретироваться сам, что и спасло заступника. На третьего у него сил не осталось.

– Чего ты, мужик? Мы его за дело учим. – Примирительно заявил уцелевший.

Подросток поднялся, растирая кулаком кровь под носом, неожиданно сам подскочил к поверженным обидчикам и принялся колошматить их ногами. Теперь уже Олег вдвоем с парнем оттаскивали мальчишку, который злобно и вовсе не по-детски ругался.

– Видишь, какой звереныш, а ты его пожалел. Я же сказал, что мы его за дело. Этот шкет вчера Валькину сестричку чуть не изнасиловал. – И парень указал на одного из своих поверженных дружков.

– Вот пускай твой Валька с ним и разбирался бы, а трое на одного – подлянка. – Голенев оделся, подхватил свой рюкзак и вышел на набережную. Только прошагав квартал, сумел восстановить дыхание и вернуть походке упругость. Солнце ему уже не казалось таким ласковым, а город таким веселым. Арнаутскую отыскал быстро, но никакой аптеки не нашел. Улица закончилась горой. Пока размышлял, как поступить, увидел дворника.

– Дед, покажи, где аптека? Всю улицу прошел, а аптеки нет.

– И не найдешь. Теперь порядку нету. Слыхал, Горбач «НЭП» опять надумал.

– Слыхал. А чем плохо?

– Тем и плохо. Была аптека, а теперь кафе «Встреча». Димка прихватил помещеньице и деньгу гребет. Не будь он с Афгана, люди бы его давно сожгли.

– Уж не Вихров ли?

– Он самый.

– Я к нему приехал. Знаешь, где живет?

Старик ткнул пальцем в подъезд:

– Там. На втором этаже справа.

Олег поблагодарил дворника и вошел в обшарпанный подъезд двухэтажного дома. Не открывали долго. Наконец за дверью возникли легкие шаги и из глубины квартиры сонным женским голосом поинтересовались, кто звонит.

– Я к Диме Вихрову.

За дверью затихли, потом послышалась возня с замком. Дверь открылась, и он увидел молодую женщину в интересном положении. Женщина стояла босиком, накинув на плечи цветастый халатик:

– Димка спит. А вы кто?

Пока он думал, как представиться, в коридоре возник сильно раздобревший Вихров в трусах и тапках на босу ногу:

– Оксанка, с кем ты там базаришь? – Спросил он жену густым басом.

– Димка, это я, Голенев.

Дима шагнул вперед, постоял некоторое время, разглядывая визитера. Его простоватое, белесое лицо выразило всю гамму чувств, возникающую по мере узнавания друга. После чего он нежно отстранил Оксану и схватил Олега в охапку.

– Ну, бляха муха, ты и даешь! Жена, это же мой кореш по Афгану! Ты понимаешь, кореш мой Олежек!?

– Не дави, я после ранения.

– Ладно, не давлю. – Прорычал Дима, продолжая сдавливать однополчанина. Оксана стояла, опустив руки вдоль выпуклого живота, не зная, как себя вести в данном случае, и смущалась:

– Пойду на стол накрою. Вы уж простите, Олег, что встречаю в таком виде. Я теперь долго сплю по утрам. Ночью заснуть не всегда получается.

Квартира кооператора состояла из трех маленьких комнат и внушительных размеров застекленного балкона. Голенев заметил иконостас семейных фотографий на стене, над диваном ковер с русалками и новый, с огромным экраном, японский телевизор. В квартире пахло сном и перцем. Оксана окончательно проснулась и, выказывая при ее положении завидное проворство, забегала по хозяйству. Стол она накрыла на лоджии. Утреннюю прохладу здесь ценят и окна раскрывают настежь. Днем, даже в мае, приходится прятаться от солнца ставнями.

Небольшой столик едва вместил множество разнообразных закусок. От копченых кур до жареной форели и всевозможных солений. По обилию провизии нетрудно было понять, что Вадим не бедствует и его новая профессия кормит семью неплохо.

Хозяин натянул шаровары и усадил гостя за стол. Супруга завтракать не стала. Пожелав мужчинам приятного аппетита, она оставила их наслаждаться встречей.

Первой рюмкой друзья помянули однополчан. Молча закусили. Как водится, пошли воспоминания. Под разговор, состоящий из отдельных, ничего не значащих для непосвященного уха, восклицаний, быстро прикончили первую бутылку. Обстоятельных речей и тостов им и не требовалось.

– Колян?

– Руку зацепило. В Кундуз на вертушке отволокли.

– Зурейко?

– Туда же, в деревянном бушлате…

– В Черном Тюльпане?

– На МИГе восьмом.

– Стас?

– Без вести.

– Где?

– Под Шиндантом.

– ДШК?

– Нет, Стингер.

У каждого там остались друзья. Не сговариваясь, еще раз выпили не чокаясь. Оба помолчали.

Мужчины, не знавшие войны, никогда до конца не поймут ветеранов. Никакие рассказы о самых страшных или смешных моментах фронтовой службы не передадут запаха крови убитого на пятидесятиградусной жаре товарища, не припомнят боли от тяжести походного обмундирования, натертых до волдырей плеч. Не донесут ужаса, притаившегося за каждым кустом на неприятельской территории. Потому что плен может обернуться пыточной, мучительной смертью. Не объяснят звериную злобу к врагу в момент атаки. Не поведают о лютом желании бабы в часы вынужденных лежек между боями, когда от одного имени подруги плоть рвется из белья. Все это нужно пережить лично. Олег Голенев и Дима Вихров это пережили и понимали друг друга с полуслова.

От воспоминаний разговор понемногу перетек к делам нынешним. Дима отправил пустую бутылку под стол и откупорил новую. В создавшейся паузе Олег в общих чертах обрисовал свое теперешнее положение.

– Ну, бляха муха, командир, ты, как всегда, с обновкой, порванным локтем… Из морга сбежал! Чего же теперь делать будем?

– Не знаю.

Дима задумался:

– Документик придется добыть. Без паспорта, бляха муха, трудно. У нас город пограничный, режимный. Я тут участкового Миткова прикармливаю, поговорю с ним, поможет.

– Спасибо, старшина. Возьмет дорого?

– Разберемся. Я теперь кооператор, денег куры не клюют, не пропадем.

– Насчет денег погоди. Мне их много надо. У тебя столько нет. Сможешь достать?

Дима почесал затылок:

– Смотря сколько?

– Пока сам не знаю, старшина. Я хочу открыть сеть автоматов, водой людей поить на улицах. Помнишь, как в детстве? Ставишь стакан, нажимаешь кнопку, и к тебе газированная водичка со льдом течет. Я о таком автомате под Кондагаром мечтал…

– Там нас больше китайские Калаши поили нашей же кровушкой. – Усмехнулся Дима. Но мысль однополчанина его заинтересовала: – Ладно, понюхаем, во что твоя затея выльется. Есть у меня парочка дружков упакованных. Только придется их, бляха муха, в долю брать.

– Нет, старшина, этого не надо. Деньги доставай под проценты. А в деле только мы двое. Иначе толку не будет.

– Рассчитываешь много заработать на воде, командир?

– Мне, парень, нужно миллионов десять. Потом уеду.

Дима присвистнул:

– Ничего себе! Как же столько рублей наквасить?

– Мне не рублей, мне долларов.

– Так это же статья!

– Пока статья, Дима. Кооперативы разрешили, скоро и валюту разрешат. А пока и рублики сойдут.

– Ну, бляха муха, ты, Голенев, даешь!? – Такого размаха от прибывшего безбилетника он никак не ожидал: – Раздавим еще пузырь за встречу?

– Нет, старшина, больше пить не будем. Сейчас ты возьмешь лист бумаги, и мы начнем создавать план операции. Без плана в бой одни придурки идут, сам знаешь.

Вихров принес в лоджию ученическую тетрадь в клетку и самописку:

– Чего писать?

– Пиши, номер один – организация кооператива.

– Зачем? У меня же есть кафе. Там в уставе и другая деятельность в сфере услуг подразумевается. Только лишние деньги на оформление тратить.

– Нет, старшина. У тебя жена на сносях. Не хочу твоим делом рисковать. За новое сам отвечу. Так что давай начнем с оформления.

– У тебя, Олежка, ничего с этим не выйдет.

– Почему так думаешь? По-твоему, я тюфяк?!

– Как тебе сказать, командир… – замялся Дима.

– Так и скажи. Не девица, съем и правду-матку с хреном.

– Вот в ней-то, бляха муха, все и дело. Ты же у нас справедливый. За правду готов глотку перегрызть. А чтобы кооператив открыть, нужна не справедливость, а хитрость. Жопу кому лизнуть, денежками подмазать. Иначе прокатят.

– Почему? – Удивился Голенев: – Я же полезное дело предлагаю! В курортном месте, где туристы от жары сохнут, напоить их. Разве от этого кому плохо? Люди жажду утолят, городу налоги пойдут.

– Вот-вот… Ничему тебя, бляха муха, жизнь не научила. Помнишь, в полку у всех новая форма, а ты, капитан, в обносках.

– Ну, это в Афгане. – Возразил Олег: – Там на хозяйстве гнида Петряков сидел. Любил подачки… А здесь мирная жизнь.

– Здесь на таких местах похлестче Петрякова засели. Не подмажешь – не поедешь.

– Допустим, старшина. Что дальше?

– Дальше нам понадобится взвод из смелых пацанов.

– Зачем столько?

– Поначалу твои автоматы с газировкой станут ломать и портить. Следить за хозяйством кто будет? Один всюду не поспеешь. Шпана, бляха-муха, должна знать: нагадил – свое получи.

Голенев вспомнил драку на пляже:

– Ты прав, шпаны у вас хватает.

– Даром, бляха муха, кулаками махать никто не захочет. И чиновников придется кормить постоянно.

– И сколько этих чиновников наберется? Взвод? Рота? Полк?

Вихров усмехнулся:

– Тут военной арифметикой не обойдешься. Подумай, бляха муха, стоит ли начинаться?

– Не дрейфь, справимся. На Саланге пострашнее бывало.

Солнце начинало припекать, Дима зашторил окна, и друзья перешли в комнату. Оксана уже успела приготовить обед, а они все вносили в тетрадь бесконечные параграфы.

– Слушай, мне к себе в кафе надо. – Вспомнил Дима: – Сегодня у меня один деятель свадьбу дочери празднует. Сам все не проверишь, обязательно что-нибудь схалтурят…

– Иди, старшина. – Разрешил Голенев: – Я пока один помозгую. Придешь – продолжим.

Вадим явился через два часа с надувным матрасом в руках. Матрас предназначался Голеневу. Ужинали опять при открытых окнах на лоджии. К ночи оперативный план друзья создали и от усталости валились с ног. Хозяйка уложила спать гостя в будущей детской. В ней все было новое. Обои со слонами и крокодилом Геной наклеили два дня назад. Супруги готовились поселить здесь свое чадо. До события оставалось больше месяца, и на этот месяц детскую отвели гостю.

Олег спал на мягком надувном матрасе. Ему снилось море, по которому плывут автоматы с газированной водой. Потом они почему-то превратились в гранатометы, а море в афганские предгорья. Он проснулся, вскочил, зажег свет и с удивлением оглядел обои с крокодилом Геной. Вспомнив, что спит в детской, улегся опять, заснул и больше снов не видел.

Оба друга поднялись рано. Водки не пили. Оксана сварила манную кашу. Друзья ее молча проглотили, так же молча выпили по кружке чая. Олегу не терпелось действовать. Он натянул свою линялую гимнастерку и спросил:

– Начнем с горисполкома?

Вадим оглядел друга с ног до головы:

– Начинать, Олег, придется с тебя. В таком прикиде ты можешь только в порт грузчиком наниматься.

– Да, надо сменку заводить. – Согласился Голенев.

Дима кивнул:

– Сейчас магазины откроются, пойдем тебя наряжать. На это у меня бабок хватит.

Олег полез в свой рюкзачок, достал сверток и, развернув тряпицу, выложил на стол золотые швейцарские часы:

– Этот будильник стоит больше «Жигулей». Сможешь сдать?

– Откуда они у тебя?

– С духа снял, прямо перед ранением. Сохранил чудом.

– Откуда у «духа» такие?

– «Дух» оказался английским. Инструктора шлепнул.

– Ну, ты, бляха муха, даешь! – Изумился Дима, разглядывая часы со всех сторон: – Вещица путевая. Я таких раньше и не видел. Швейцарские?

– «Картье», это их марка.

– Смотри, тут надпись.

– Знаю. Что-то по-английски нацарапано. Я когда-то в училище пятерку по языку имел, да практики нету. Там написано «Bear with honour» Или носи с удовольствием, или с гордостью. Какое-то пожелание и подпись твой отец Чарльз Вайтли.

– Не жалко продавать? Все-таки трофей…

– На дело не жалко…

Через два часа Голенев в новой джинсовой рубашке и белых брюках сидел под большим портретом Михаила Сергеевича Горбачева. Бывшему афганцу предстояло первое свидание с гражданской властью – встреча с чиновником горисполкома. Как выразился Дима, «разведка боем».

Инспектор по работе с кооперативами знал Диму, но не знал Голенева. Он внимательно выслушал все, что ему сообщили будущие предприниматели, и ответил уклончиво:

– Мы приветствуем интересные деловые предложения. Но чтобы запустить такое, надо посоветоваться с руководством города, получить добро в райкоме партии. Без Дмитрия Прокопьевича такой вопрос не решить. – И поглядывая то на одного, то на другого, многозначительно добавил: – Быстро такие дела не решаются.

– Дима, иди к пляжу, я тебя догоню. – Олег подмигнул другу и, когда тот вышел, извлек из кармана белых брюк конверт.

– Альберт Николаевич, здесь две тысячи рублей. Это премия для вас и для тех, кто вам поможет сократить срок оформления нового кооператива до недели. Рад был познакомиться. – И они пожали друг другу руки.

– Взял? – Спросил Дима, дождавшись Голенева на крыльце.

– Как миленький.

Друзья припустили в сквер. В тени акаций Дима стал неприлично громко хохотать. Голенев не понял причины его веселья:

– Чего гогочешь, как жеребец?

Дима, борясь с приступом смеха, пояснил:

– Олег Голенев, бляха муха, искатель справедливости, дал взятку! Запомни это, командир!

– На всю жизнь, старшина. – Пообещал Олег.

– И ты не бросишься с обрыва и не пустишь себе пулю в лоб?

– Чтоб эта сука положила в карман две штуки и их не отработала?! Нет, старшина, такого капитан Голенев не допустит. – Заверил Олег.

– Ты не ему сломал целку. Он, бляха муха, берет каждый день. Ты сам лишился невинности, командир. Понял?

– Я должен заработать десять миллионов баксов. Для этого я не только лишусь невинности, но стану отпетой блядью!

Дима перестал смеяться и тихо спросил:

– Олежка, скажи честно, зачем тебе это? Жадным ты никогда не был. На приличную житуху заработать – я понимаю. Но столько?!

– Не лезь мне в душу, старшина. Мы с тобой нарубим бабки, и каждый их потратит по своему усмотрению. Согласен?

Дима не возражал.

Через неделю свидетельство, разрешающее кооператив по установке на улицах города автоматов с газированной водой, было получено. Но оставалось еще масса технических и кадровых вопросов. На них ушел месяц. Утром Голенев бегал на пляж, делал зарядку, отжимался и плавал, а день отводил подготовке нового бизнеса. Здоровье свое Олег поправил и хромать почти перестал.

В Лазоревске жил еще один ветеран с Афганистана. Звали его Степаном Хорьковым. Он и был похож на хорька – хмурый, не разговорчивый, взгляд колючий. Степан не мог найти работу. Он признался, что умеет только убивать, а в бандиты идти не хочет. Поэтому, стыдно сказать, приходится жить на иждивении мамы и бабушки-пенсионерки.

Выслушав предложение друзей взяться за охрану автоматов с газированной водой, он тут же согласился. Олег был уверен, что такой мужик со шпаной управится. Дело оставалось за малым – достать денег. Поход к «упакованным» приятелям Вихров со дня на день откладывал. Он копил на постройку собственного дома и сумел собрать уже значительную сумму. Пустить ее на рискованное предприятие он был готов, но считал нужным посоветоваться с женой. Этот разговор он переносил, опасаясь за реакцию Оксаны. В другое время старшина не стал бы тянуть с подобным разговором. Но теперь, когда жена готовилась стать матерью, волновать ее опасался. Решился вопрос в спальне, когда Голенев уже посапывал в детской, а Оксана, страдая хронической бессонницей, читала книгу по уходу за новорожденными. Она спокойно выслушала мужа:

– Поступай, как считаешь нужным, Дима. Это твой друг, тебе виднее.

Он поцеловал жену, и на другое утро выложил перед компаньоном семьдесят тысяч рублей.

– Когда ты успел их занять? – Удивился Олег.

– Не важно, командир. – Сказал Вихров: – Можешь покупать свои автоматы.

– Какой процент кредита?

– Так одолжили, бляха муха, без процента.

Олег внимательно поглядел в глаза друга. Старшину его взгляд не смутил. Он решил умолчать, откуда средства, потому что был уверен – узнай Олег правду, от денег откажется.

На следующий день Дима на своем красном «Жигуленке» отвез Голенева в Адлер. Там находился ближайший аэропорт. Олег летел в Прибалтику за автоматами для газированной воды. Паспорт у него теперь имелся, имя осталось прежним, а свою фамилию бывший афганец на одну букву переделал. Она стала звучать как «Коленев».

Проводив Олега до стойки регистрации, Дмитрий вышел на площадь аэровокзала и понял, что хочет пить. В одной из палаток торговали теплым пивом, но обыкновенной, газированной воды он нигде не нашел. «Похоже, капитан дело задумал», улыбнулся он своим мыслям и направился к машине. Подойдя к стоянке, обнаружил своего «Жигуленка» запертым сверкающей серой «Волгой». Водителя «Волжанки» в салоне не было.

– Вот сука, места что ли мало?! Как теперь выезжать? – Перед тем, как отыскать наглеца, он бросил взгляд на номера машины. Увидев три шестерки, почувствовал неприятный холодок на спине и никуда не пошел. Он знал владельца. На серой «Волге» разъезжал известный в округе бандит по кличке Турок.

– Я тебя загородил? Прости, дорогой.

Дима резко обернулся. Сзади стоял владелец «Волги» и два его ближайших подельника. Турок сладко улыбался, сощурив темные, косившие глазки:

– Не волнуйся, дорогой «Дымочка». – Так он выговаривал имя Вихрова: – Я сейчас уеду, только перекинусь с тобой парочкой слов… Давай отойдем в тенек, под пальмочку. А то здесь слишком жарко.

Дмитрию вовсе не хотелось беседовать с этим субъектом, но выхода у него не было.

Голенев долетел до Риги без всяких приключений. Город ему приглянулся. Чистый, с незнакомой Олегу готикой в старой части, и с очень вежливыми, неторопливыми людьми.

В Латвии имелось и море. Не такое синее, как в Лазоревске, но тоже притягивающее взгляд и манящее в дальние страны. На удивление вновь испеченного бизнесмена, здесь взяток давать не пришлось. Заместитель директора завода-изготовителя товарищ Ян Балдиес быстро понял, что перед ним солидный клиент, и сделка свершилась тут же в кабинете. В Прибалтику новый стиль деловых переговоров проник раньше, чем на остальную территорию страны Советов, и после подписания документа секретарша внесла в кабинет поднос с чашечками кофе и шоколадом.

Единственной проблемой, возникшей между продавцом и покупателем, стала доставка. Ответственность за провоз питейных автоматов по Латвии Ян Балдиес брал на себя, но отвечать за дальнейшее путешествие продукции по необъятным просторам России не собирался. Олегу пришлось нанять парней из числа работников вневедомственной охраны завода. Поручив им сопровождение груза, он вернулся в отель. На формальности, связанные с отправкой, ушло два дня. За это время Олег осмотрел город, съездил на экскурсию в Юрмалу, покатался на яхте. Наутро третьего дня с делами было покончено, и он отправился в аэропорт.

В самолете Голенев выпил немного виски и расслабился. Подготовительный этап безумной затеи близился к концу. Теперь предстояло реализовать замысел. В успехе Олег не сомневался. Он готов был работать по двадцать часов в сутки. Также был уверен, что в курортной зоне Лазоревска, куда наезжает около миллиона туристов, каждый выпьет по стакану его газированной воды. Требовалось разумно организовать сам процесс.

Разглядывая кучевые облака под крылом самолета, бывший афганец неожиданно понял, что в квартирке однополчанина сменил не только старую гимнастерку на фирменную одежду из дорогого магазина, а также фамилию в паспорте, но и повернул свою жизнь на девяносто градусов. Что теперь ждет его впереди?

Дима был прав, когда говорил, что Голенев никогда не был жаден до денег. Десять миллионов он мечтал заработать вовсе не для себя. Эта история имела глубокие корни. Родившись в маленьком провинциальном городке Глухове, Олег рано потерял родителей. В приюте, куда он попал восьмилетним мальчиком, слишком сладким житье не назовешь. Но ребенок был относительно сыт и имел возможность учиться. Он и учился лучше других. Когда пришла бумага, что одного из сирот готово принять Суворовское училище, он даже не мечтал оказаться счастливчиком. Но педагоги выбрали Голенева. И директорша Руфина Абрамовна Меджрицкая их поддержала.

В приюте у него остался друг Тихон Постников. Тиша тоже учился на одни пятерки и мог стать юным суворовцем. Но жребий судьбы достался Олегу, и достался справедливо. Тиша Постников, при несомненных способностях к наукам, нрав имел мягкий, Спорт его не увлекал, педагоги даже плавать его научить не смогли. В стычках среди мальчишек Голеневу нередко приходилось защищать друга, и профессия воина подходила ему куда больше. После отъезда Олега они постоянно переписывались. Через год Тихона усыновила местная библиотекарша Галина Николаевна Буракова, и он обрел семью. С тех пор Олег приезжал в Глухов на каникулы и жил у приемной матери Постникова. Галина Николаевна и к Олегу относилась, как к сыну. Дружба двух юношей с годами только крепла. Олег стал офицером спецназа. Его послали в составе группы инструкторов во Вьетнам. Друзья несколько лет не виделись, но переписывались регулярно. Из писем Голенев знал, что Тиша закончил институт, а на первом курсе успел жениться и завести ребенка. Потом Олега перебросили в Афганистан. После первого ранения ему дали отпуск. Стеснять молодую семью он не хотел, и ехать в Глухов не собирался. Но Постников, услышав об отпуске друга, всерьез обиделся. Голеневу ничего не оставалось, как лететь в Глухов. Конечно, прямого рейса в маленький городок не проложили, и летать приходилось через Москву.

В стране начиналась перестройка. Тихон уже работал в промышленном отделе райкома партии и грезил переменами. Он готовил план, как превратить их провинциальный городок в Рай для его жителей. Молодая жена Тихона, Татьяна, так же фанатично верила в перемены. Уложив сына Юлика спать, она присоединялась к мужской дискуссии. Они втроем ночи напролет спорили до хрипоты. Тихон уверял – чтобы оживить городок, надо создать условия для молодежи. Он предлагал построить в Глухове цементный завод, а когда завод выдаст продукцию, начать строительство стадиона. Молодежь получит работу и вместо пьянства и бандитизма займется спортом.

Незаметно для себя идеями друга заразился и Голенев. Олег никогда не проводил время столь интересно. Они обсуждали перемены в стране, штудировали статьи журнала «Огонек» легендарного редактора Коротича. Узнавали массу нового в истории, что раньше от них скрывали цензоры. Олег начинал понимать, что и цели, за которые он воюет, не столь благие и справедливые. Капитан-десантник с каждым днем все больше становился рьяным поборником демократии. Отпуск пролетел, как один миг. Друзья договорились, что Голенев после завершения боевых действий вернется в Глухов.

Он провоевал еще полгода, когда пришел приказ о выводе «ограниченного контингента» из Афганистана. Основную часть войск вывели, а его подразделение осталось охранять ракетную базу. Нападения «духов» участились. Сначала контузило Диму, а через три месяца ранило второй раз Олега. Незадолго до ранения пришло письмо от Постникова. В Глухове затеяли демократический эксперимент, и Тихона выбрали мэром города. Теперь он надеялся, что осуществит все свои мечты. В конце письма он снова звал Олега приехать в Глухов и работать вместе. В родном городке, как и по всей стране, с ростом демократии начинал поднимать голову криминал, и молодому мэру требовалась помощь надежного друга.

В ростовском госпитале Голеневу сделали три операции. После второй ему стало немного легче, и он смог вставать. Как-то ночью он уговорил медсестру Варю разрешить ему воспользоваться телефоном. Девушка афганцу не отказала. Олег позвонил Постникову домой и, хотя время было позднее, его не застал. К телефону подошла Татьяна. Она очень переживала за мужа. Тот уже имел утвержденный проект цементного завода, но денег на стройку в области не нашли. По словам Татьяны, Тихон успел добраться до самого Кремля, но и там, кроме моральной поддержки, ничего не получил. Заканчивая разговор, Таня призналась: «Он похудел и стал очень нервным». Голенев поинтересовался необходимой суммой. Тогда он и услышал, что требуется десять миллионов долларов. «Передай Тихону, если выживу, деньги ему достану», – пообещал Олег.

– Самолет идет на посадку. Просьба всем пассажирам занять свои места и пристегнуть ремни безопасности. – Голос стюардессы прервал размышления путешественника. Голенев пристегнулся и посмотрел в окно. Самолет завалил крыло над заснеженной вершиной горы. Они пересекали Большой Кавказский хребет. До посадки оставалось пятнадцать минут.

В аэропорту его никто не встречал, хотя Олег дал телеграмму Вихрову с номером рейса и самолет прилетел по расписанию. Прогулявшись по площади перед зданием аэровокзала, он решил подождать. Уселся в маленьком открытом кафе, закурил и, потягивая бутылку пива, разглядывал пассажиров.

– К вам можно? – У нее были серые печальные глаза и пепельные волосы.

– Можно, если улыбнетесь.

– Зачем?

– Меня друг, кажется, забыл встретить, и вы с таким кислым лицом. Это уже слишком.

Она улыбнулась, заказала стакан сока и снова надулась. Ее маленькие розовые ушки трогательно украшали две жемчужины, а чуть вздернутый носик и пухлые обиженные губы напоминали капризного ребенка, у которого отняли игрушку.

– Все так плохо?

Она посмотрела на него с удивлением:

– Что все?

– Жизнь.

– Шутите?

– Я не умею шутить.

– Папа говорил, что людей без чувства юмора надо опасаться. Вы убийца?

– По профессии – да.

– А говорите, что не умеете шутить. Вы врун.

– Я не врун и не шучу. Каждый солдат убийца. А я солдат… Правда, бывший.

Она задумалась, мило сморщив носик:

– Много вы убили?

– Не всегда удается посчитать. Тех, кого удалось, двадцать шесть.

В ее глазах промелькнул ужас, смешанный с любопытством:

– И вам это нравится?

– Убивать? Это моя работа. Или ты, или тебя.

– Но вас же никто не убил…

– Пытались. Один раз почти получилось.

– Все-таки вы шутите.

– Нисколько.

– Докажите.

Олег расстегнул рубашку и оголил грудь. Она увидела два свежих шрама и вздрогнула. Голенев быстро грудь закрыл:

– Теперь верите?

– Это пули?

– Нет, это ракета, а потом хирурги. От пуль тоже есть, но не заставляйте меня раздеваться в кафе.

– Я вам и так верю.

– Тогда скажите, как вас зовут?

– Ира.

– А меня Олег. Олег Коленев. – Он посмотрел на часы. Они сидели уже сорок минут, а Дима так не появился.

– Сволочь. – Ира сказала это почти про себя, но он услышал.

– Это вы мне?

– Нет, что вы! Это я так. А вы здесь отдыхаете?

– Совсем наоборот. Хочу начать работать.

– А я не знаю, что мне теперь делать. – Она заплакала.

Голенев поморщился:

– Может быть, вы еще и храпите?

– Что?

– Не переношу вареного лука, женских слез и мужского храпа.

– Я не храплю. – Она достала платок, вытерла слезы. – Я не знаю, что мне делать. Я вылетела первым рейсом, а он должен был прилететь этим. Не прилетел.

– Он – это кто?

– Мой женишок. Митенька. Вот гад.

– У вас нет денег, и вы не знаете, как теперь быть?

– У меня полно денег, а как быть, пока не знаю. Лететь обратно – самолет только завтра. Оставаться и искать жилье тошно. Терпеть не могу проблем. Здесь полно кавказцев. Начнут приставать. Одним словом – мрак.

– Могу сопровождать вас до гостиницы и помочь с устройством. На большее времени не имею.

– Я вам буду благодарна.

Олег договорился с частником, довез Иру до ближайшего пансионата «Дружба» на берегу моря, подождал, пока она заполнит бумаги, отнес чемодан в номер и откланялся.

– Спасибо. Черт с ним, с Митькой, раз он такой гад ползучий. Я и сама отдохну не хуже.

Голенев понимал, что Ира пытается скрыть обиду на жениха, но у самой на душе кошки скребутся. Он вернулся в машину и попросил везти его в Лазоревск.

– Завидую тебе, парень. Хороший девочка, персик девочка. – Причмокнул водитель.

– Невеста… – Усмехнулся Олег.

Кавказец решил, что пассажир собирается жениться, и больше Иру не обсуждал. Через пятнадцать минут они въехали в Лазоревск.

– Теперь куда, дорогой?

– На Арнаутскую, шеф, где кафе «Встреча».

Кавказец резко затормозил:

– Слушай, парень, ты не знаешь?

– Что не знаешь?

– Кафе же сгорел. Хозяина убили, его молодой жена убили. Кошмар!

– Погоди, кого убили?

– Ты что, глухой, парень? Хозяин кафе убили Димом звать. Жена его убили, Оксаном звать. Говорят, он через месяц родить собирался…

– Кто убил?

– Моя откуда знает? Люди на Турка думают. Есть здесь такой бандит. Слух был, Дима новое дело открыть собралась. Моя думает, Дима Турка обошел. Турка очень злая. Без него большой дело нельзя начинать… Моя брат шашлык делает, Турка дань платит. Моя друг жена парикмахерский открыла, Турка дань платит…

– Понял. Поехали.

Кавказец покачал головой и тронул машину. Через пять минут он подкатил к месту, что раньше назвалось кафе «Встреча».

Отпустив частника, Голенев обошел пожарище кругом. Сгорело не только кафе, но и весь дом. Во дворе он обнаружил обуглившийся «жигуленок» Димы.

Отделение милиции находилось рядом, на перекрестке Арнаутской и Плеханова. Начальник милиции, полковник Чуприянов, оказался в отпуске. Голенев хотел найти участкового Миткова, но и его в отделении не застал. Страж порядка уже ушел домой. Олег знал адрес милиционера. Они с Димой навещали его на тему паспорта Голенева. Митков жил через два дома от отделения.

Дверь открыла полная женщина, одетая в спортивные шаровары и розовый бюстгальтер. При виде постороннего мужчины признаков смущения интимностью своего туалета она не выказала. Выяснив, что посетитель желает видеть супруга, распахнула дверь и, крикнув «Гриша, к тебе», удалилась в комнаты.

Хозяина Олег обнаружил на кухне. Митков сидел в семейных трусах и сандалиях на босу ногу и пил пиво. Грудь стража порядка, покрытая густыми рыжеватыми волосами, слега нависала над животом и лоснилась от легкой испарины.

– Пришел? Так и знал, что придешь. Помянуть надо…

– Настанет время, помянем. Когда это случилось?

– Вчера ночью. Спать совсем не пришлось. То пожарные, то эксперты. А я что? – Лицо Миткова стало жалобным. Но Голенева он не разжалобил:

– Расскажи все по порядку.

– Чего рассказывать? Сплю, врывается Тополев Васька. Старшина как раз дежурил. Ему кто-то сказал о пожаре. Вызвали наряд. Дом уже до крыши полыхал. Когда потушили, нашли. Оба обгорели, как головешки. Я Диму по кольцу опознал. Оксана кольца пару месяцев уже не носила, опухали руки. А он никогда не снимал. Эксперты отработали, а что они могут? Следы все сгорели. Может, замкнуло, а может, еще чего…

– Что значит замкнуло? – Рассвирепел Олег: – Машину Димы тоже замкнуло?! Она за десять метров от дома стояла!

– Может, искра. Пожар большой был.

Олег схватил Миткова за руку, заломил ее за спину, прижал лицом к столу:

– Сука, если ты не выложишь – кто, убью.

– Маня… – Позвал милиционер супругу, но Голенев нанес ему страшный удар в живот. На губах участкового выступила пена, а глаза стали круглыми, как у рыбы.

– Сказал, убью. – Прошипел Олег: – Говори – кто?

– Турок… – Просипел Митков и отключился. Голенев тихо прошел по коридору. Из комнаты, куда удалилась хозяйка, доносился звук телевизора. Голенев понял, что передают очередной сеанс Кашпировского. «У лысого Павла Ивановича Приходько из Днепропетровска через два сеанса начали расти волосы. У Петра Николае…» Голенев не стал слушать, что выросло у Петра Николаевича. Он вышел из квартиры и тихонечко прикрыл за собой дверь.

Ресторан «Ласточка» находился в парке Володарского, на самом берегу моря. Вечерами там играл скрипач Моня Корзон и к пиву подавали раков. Фирменным блюдом ресторана считались тушенные в сметане перепелки. Этих птиц выращивали на ферме под Адлером. За месяц, что Голенев прожил в городе, он все злачные места изучил. В «Ласточке» собирались кооператоры. Они любили вкусно поесть и терпеть не могли громкой современной попсы. Кое с кем Дима успел Олега познакомить. Среди них был и владелец табачных киосков Витя Ломакин.

Ломакина Голенев увидел издалека. Тот сидел с двумя грузными мужчинами на открытой, хорошо освещенной веранде, и что-то громко им рассказывал. Олег подошел к столику:

– Мужики, пустите к вашему огоньку.

Ломакин оглядел Олега мутноватым глазом, узнал и жестом пригласил присаживаться.

– Помянуть друга пришел? – Не дожидаясь ответа, наполнил фужер водкой: – Пока горячего не заказали, огурчиком закусишь. – И обратившись к приятелям, добавил: – Это Коленев, кореш и компаньон Димки Вихрова, упокой его душу…

Мужчины пожали Олегу руки и назвали себя. Сергей Кочинков работал врачом санэпидемстанции города, а Валерий Градов оказался капитаном торгового судна. Выпили не чокаясь. Олег в качестве закуски пожевал листик салата:

– Где найти Турка?

Виктор оглянулся по сторонам:

– Зачем тебе?

Голенев ответил, будто они говорили о пустяках:

– Хочу посмотреть на этого мужика.

Кочинков усмехнулся:

– Если продолжишь свой бизнес, он сам тебя найдет.

Голенева ответ не устроил:

– Я бы не хотел долго ждать. Кто-нибудь скажет, где обитает Турок?

Ломакин наполнил свою рюмку:

– У него дом на Черной речке. Больше дюжины шестерок в охране, и ездит он всегда с телохранителями. На первой машине четверо, на второй он сам, на третьей еще четверо. – И залпом выпил.

Олег не дал ему закусить:

– На чем ездит?

– Все три «Мерседеса».

– Спасибо, мужики.

Друзья проводили его взглядом, и пока Голенев не скрылся за пальмами парка, не проронили ни слова. Хорькова Олег застал во дворе. Степан возился с двигателем старого «комби» Ижевского завода и приходу афганца не удивился. Олег протянул руку. Степан вытер свою, испачканную в машинном масле, и ответил на рукопожатие. Посетитель сразу перешел к делу:

– Ствол есть?

– Нету.

– Где взять?

– Живет тут один Карлик под Адлером.

– Адрес?

– Тебя не примет.

– Напиши записку.

– Без толку, почерка не знает.

– Что делать?

– Садись в машину.

Степан захлопнул крышку капота, принес из гаража две канистры бензина. Одну убрал в багажник, из другой залил горючее в бак, протер руки смоченной в бензине тряпкой и сел за руль.

Водил он так, словно это была последняя поездка в его жизни. Неказистый универсал Ижевского завода, повизгивая резиной на поворотах, шел за сотню. Олегу все время казалось, что он вот-вот рассыплется. Но ветеран держался.

– Где ты его откопал? – Поинтересовался Голенев.

– Бати машина.

– Отец жив?

– Помер.

Не доезжая Адлера, они свернули в гору. Каменистый проселок круто уводил вверх. Движок едва тянул подъем на первой скорости. Они въехали в старый мандариновый сад и остановились возле дома. К машине бросились три здоровенных волкодава. Зверюги скалились в окна и громко брехали. Степан выключил фары и нажал два раза на сигнал. Через несколько минут дверь дома отворилась, и из нее, пригнув голову, появился огромный мужик. Голенев присвистнул:

– Это и есть твой карлик?!

– В нем два пятнадцать. Карликом его прозвали братья. Они еще выше.

Карлик-великан что-то шепнул собакам, волкодавы поджали хвосты и исчезли. Степан выбрался из машины и поздоровался с мужиком за руку. Хорьков и сам был не коротышкой, но рядом с хозяином дома выглядел десятилетним ребенком:

– Привет, Хорек. Давненько тебя не видел. – На удивление Голенева, огромный человек говорил тонким, почти женским голосом: – А это с тобой кто?

– Свой.

Олег вышел и протянул великану руку:

– Бывший капитан, афганец.

– А я Илюшка, по кличке Карлик. Можешь Ильей величать, а можешь и прозвищем, мне до фонаря. С чем приехали?

Степан кивнул на Голенева:

– Он скажет.

Олег выступил вперед:

– А что у тебя есть?

Хозяин вынул из кармана две черных тряпицы, ловко завязал им глаза, взял, как детей, за руки и повел по тропинке. Через двадцать метров сад уперся в скалу. Карлик плечом налег на огромный плоский камень и легко его сдвинул. Камень скрывал нишу. Великан включил фонарик и высветил ее содержимое.

В оружии Олег разбирался неплохо. Помимо легендарного Калашникова, ему доводилось стрелять из короткоствольного израильского автомата «узи», английского «стерлинга» и даже американского «игрэма», но здесь он увидел нечто другое.

В небольшой пещере в навал громоздилось оружие времен второй мировой войны. Ржавчины на боевом антиквариате Голенев не заметил. Металл поблескивал слоем смазки, как в армейском оружейном складе. Кроме автоматов, пистолетов и винтовок, в нише хранилась чугунная ванна, до краев наполненная минами и гранатами самых разных систем.

Олег наклонился и внимательно оглядел оружие:

– Откуда трофеи?

– Раскопки. Люди находят, я довожу до ума, а потом коллекционерам, вроде вас, впихиваю.

– Оружие боевое?

Карлик засмеялся тонким голосом:

– Со времен изобретения пороха и кремневого ружья очень мало придумали нового в стрелковом оружии. Повысилась скорострельность и дальность. А принцип остался неизменен – дуло, порох, свинец, курок.

Голенев поморщился:

– Кончай лекцию.

– Отвечаю на твой вопрос об оружии. Если оно не изменилось за три столетия, то уж за каких-то пятьдесят, семьдесят лет и подавно.

Голенев повертел в руках «Шмайсер», но выбрал любимый эсэсовцами автомат «МП-40» и три боекомплекта:

– Пожалуй, хватит.

Хорьков тронул Олега за плечо:

– А мне?

– Зачем?

– За тем же.

– Бери.

Степан прихватил один «кольт» двадцать первого калибра и вытащил из ванной пяток гранат. Олег достал из кармана бумажник:

– Сколько за все?

Великан долго прикидывал, беззвучно шевеля губами:

– Две тысячи.

Голенев отсчитал деньги. Карлик сунул их за пазуху, снова завязал им глаза и довел до машины:

– Удачной вам охоты, господа.

– Спасибо, Карлик. Удача нам не помешает.

Через пять минут они спустились к шоссе. Перед выездом на трассу Степан спросил:

– На Черную речку?

– Ты догадливый.

Хорьков сплюнул в открытое окно, и вырулил на шоссе. Минут сорок ехали молча. Остановились за мостом. Небольшой ручей тек по трубе, проложенной в скальной породе. Труба была широкой, а ручей почти пересох. Они прошли по ней метров десять и начали стрелять. Голенев выпустил короткую очередь, Степан разрядил обойму пистолета. Оружие осечек не давало. Когда вернулись в машину, Голенев спросил:

– Ты хорошо подумал?

– Меня наняли на работу.

– Задачи изменились.

– Не имеет значения.

До поворота на «Черную речку» они больше не разговаривали. Дом Турка стоял на берегу, в километре от форелевого хозяйства. Они загнали машину в рощу молодых акаций и, прихватив оружие, двинулись вдоль берега.

Турок много и долго ел. Еда с некоторых пор сделалась главным удовольствием его жизни, естественно, не считая денег. Раньше он любил еще и юных девушек. Настолько юных, что связь с ними нарушала уголовный кодекс. Как-то ему привезли белокурую туристочку. Ее похитили с пляжа его люди. Хорошенькая, с кукольными глазками, почти ребенок, она была в его вкусе. Девчонку приволокли в спальню, раздели и оставили с ним наедине. Уголовник набросился на нимфетку, как голодный волк на ягненка, но его мужской инстинкт отказал. Девочку замуровали в бетон фундамента гаража, который он тогда строил. Неудача показалась бандиту случайной. Но и еще несколько попыток окончились для него и его жертв столь же плачевно. Врачи посоветовали сделать перерыв в сексуальной практике. Но через месяц все повторилось снова. Больше всего встревожила Турка даже не его мужская слабость, а неприязнь, которую начали вызывать у него особы прекрасного пола. Если раньше он воспринимал хорошенькую девицу как приятную красивую вещь, то теперь при виде обнаженного женского тела его передергивало.

Сухумский авторитет Вано Жвания, которому после изрядной доли алкоголя он поведал о своей беде, посоветовал ему попробовать мальчика или козу. Но Турок с возмущением отказался. Бандит никогда не был извращенцем.

С тех пор прошло два года, и он стал обжорой. Хотя никогда не заказывал разнообразных блюд. Он требовал одного, но сработанного по высшему разряду. Сегодня он ел сациви. Повар Отар не подкачал. И грецких орехов и зелени добавил в меру. Курица таяла во рту. Турок разломал лепешку и собрал ею остатки соуса с тарелки. Несмотря на позднее время, спать ему не хотелось, играть в нарды со своим отрепьем тоже. Он выпил еще фужер молодого кахетинского вина и стал размышлять, с чего завтра начнет день. Утром он ждал шестерку из Ростова. Тот скупал в Ростове квартиры, которые продавались по дешевке, и вез Турку отчет.

От размышлений отвлек внезапный грохот на первом этаже. Послышался звон разбитого стекла, два взрыва и автоматные очереди. Турок нападения не опасался. Уничтожив всех конкурентов, он держал Лазоревск, Сочи и прилегающие города в своих руках, а с грузинскими авторитетами отношения поддерживал дружеские. Сделав вывод, что передрались его телохранители, он выскочил из столовой и побежал в кабинет. Там у него хранился целый арсенал оружия. Но открыв дверь, замер на пороге. За его письменным столом сидел молодой человек с чуть седеющими висками и смотрел на него не то с любопытством, не то с грустью. Перед парнем лежал автомат неизвестной Турку марки.

– Заходи, есть разговор.

Бандит не двигался. Он сообразил, что звать охрану глупо. Если в его кабинете сидит незнакомец, значит, либо охрана перебита, либо перекуплена. На мгновение его посетила мысль, что в кабинете чекист. Но тут же вспомнил парня. Перед ним сидел компаньон Вихрова, Олег Коленев. Бандит видел его один раз в аэропорту, но память на лица он имел отменную.

– Это не я. – Сказал Турок и побледнел.

– Присаживайся, есть разговор. – Повторил незваный гость и указал хозяину на кресло для посетителей. Турок не двигался, ноги приросли к полу. Внезапно он почувствовал, как его взяли за локти и внесли в кабинет, и сам не понял, как очутился в кресле. Но локти его не освободились. Наоборот, их кто-то туго прикручивал изолентой к подлокотникам. Ноги его так же туго прикрутили к ножкам кресла. Теперь он мог шевелить одной головой.

Голенев взял автомат в руки:

– Если ты расскажешь честно, как убил Диму и его жену, я тебя пристрелю, и ты не почувствуешь боли. Если будешь крутить, сгоришь живьем.

Турок сначала ощутил запах бензина и только потом, скосив глаз, увидел Хорькова. Степан спокойно поливал ковер из канистры.

– Жду? – Напомнил Олег.

– Я их не убивал. Это Крот и Саня.

– Где они?

– Охраняли дом.

– Приметы?

– У Крота перстень с буквой «К», У Сани нет пальца на правой руке. – Больше говорить Турок не мог. Его вытошнило. Все съеденное сациви оказалось на брюках.

Олег поморщился от вони, которая распространилась по кабинету, и переложил автомат в другую руку. Турок замычал, выплюнул изо рта остатки ужина и торопливо затараторил:

– Я им велел заставить твоего компаньона подписать договор. Вихров отказался, и они проявили самодеятельность…. Мне их самому жалко. Я тебе дам денег.

– Сколько?

– Пять миллионов.

– Мало.

– Семь.

– Тоже мало.

– Больше в доме нет.

– Где?

– В сейфе. Ключ в столе.

Олег открыл ящик письменного стола и достал связку ключей:

– Какой из них?

– Самый длинный, а сейф под той картиной.

Голенев бросил ключи Хорькову. Степан поймал связку, поставил на пол канистру и пошел к картине. Сняв со стены пейзаж с морским видом, он открыл ключом сейф:

– Да, деньги есть.

Голенев выстрелил Турку в голову. Тот дернулся и затих.

В бандитском сейфе, кроме денег, хранилось несколько дорогих женских безделушек с крупными камнями и золотые наручные часы. Олег часы узнал. Это были его трофейные «Картье». Турок или ограбил скупщика, или откупил часы у него. Голенев усмехнулся и спрятал «К;артье» в карман. Пачки сторублевых банкнот занимали почти весь сейф. В карманах их не унесешь. Хорьков сорвал с окна занавеску, и они вдвоем быстро уложили в нее содержимое сейфа. Узел получился внушительный. Степан взвалил его на плечи, и они двинулись из кабинета. На пороге Олег обернулся и выстрелил в ковер. Пропитанная бензином шерсть вспыхнула. Кресло с мертвым бандитом оказалось в эпицентре пламени. Через минуту взорвалась канистра с остатками бензина. Когда они спустились вниз, полыхал уже весь кабинет. На лестнице лежали погибшие в перестрелке охранники. На руке одного поблескивал золотой перстень. Олег наклонился и разглядел букву «К». Рядом лежал беспалый. Он еще шевелился. Хорьков добил его выстрелом в затылок и выбросил пистолет. Голенев покривился, но ничего не сказал. Перед тем как покинуть горящий дом, он заглянул на кухню. Там сидел привязанный к стулу повар Отар. Голенев поднял его вместе со стулом, и вынес из дома. Хорьков мрачно дождался, пока Олег развяжет повара и поставит его на ноги.

– Надо и его было шлепнуть.

– Пусть кормит людей, у него хорошая профессия. – Возразил Олег и подтолкнул Отария в спину. Тот сделал два неуверенных шага и вдруг побежал. Бежал он так быстро, что угрюмый Степан не смог сдержать улыбки.

Когда они добрались до машины, дом Турка напоминал горящий факел. Еще долго зарево отражалось в зеркале заднего обзора. Подъезжая к Лазоревску, они встретили две пожарные машины. Они неслись навстречу, мигая спецсигналами и завывая сиреной.

– Пусть теперь тушат. – Усмехнулся Степан.

– Конечно, пусть. Заодно установят причину пожара. Скорее всего, замыкание в проводке….

– Ты о чем? – Не понял Хорьков.

– Так, вспомнил слова участкового Миткова. Он про пожар в доме Димы так и сказал: «может, замкнуло, а может, еще что».

– На этот раз точно «еще что». – Ответил Степан и завернул во двор своего дома.

Через два дня из Риги пришли контейнеры, и Голенев получил автоматы для газированной воды. Занимаясь их установкой, ему пришлось по несколько раз в день встречаться с различными чиновниками. Все вопросы решались мгновенно. Сначала он не обратил внимания на столь радушное отношение к своему проекту. Но когда начальник милиции Чуприянов, с которым предприниматель пожелал подписать договор об охране своей техники, пригласил его в кабинет и выставил на стол бутылку коньяка с лимоном, поразился подобному радушию. Договор был тут же подписан, и даже малейшего намека на взятку не последовало.

– Чудеса какие-то. – Поделился Олег своими наблюдениями с Хорьковым.

Степан вовсе не удивился:

– Ты не понял, капитан? Ты теперь авторитет. Занял турецкое место. Скоро тебе все дельцы деньги потащат. А чиновники затаятся, подождут, пока заматереешь, и сам догадаешься.

– О чем?

– О том… Они тоже кушать хотят.

– Да ладно тебе. – Отмахнулся Голенев. Но оказался не прав. В новый офис, который Олег арендовал в центре города, явился Виктор Ломакин. Присев за стол и поговорив о пустяках, он, помявшись, извлек из кейса конверт и неловко сунул на стол.

– Что это? – Не понял Олег.

– Твоя доля с моей прибыли. Раньше Турку давал. Нужна же крыша…

Олег матом никогда не ругался. Но тут зло напомнил Виктору о его матери:

– Если еще раз сунешься с этой дрянью, прибью.

– Я же хотел, как лучше. В городе не один бандит. Турок всех в кулаке держал. Его нет, они быстро голову поднимут. Лучше одному платить, чем всей этой сволочи.

Голенев не ответил. Он думал. Ломакин ждал. Наконец Олег взял конверт, высыпал из него деньги и пересчитал. Ломакин принес тысячу:

– Витя, знаешь, сколько бывших афганцев в Лазоревске?

– Нет, но могу узнать.

– Сделай одолжение.

– Зачем тебе это?

– А сколько в городе кооператоров?

– Человек сорок или пятьдесят. Точно не скажу.

– Если все скинутся по двести рублей, сколько получится?

Ломакин считал быстро:

– Если пятьдесят на двести – десять тысяч.

– Давай наймем десять безработных мужиков-афганцев и дадим им по тысяче в месяц зарплату. Это же очень хорошая зарплата?

– Министр меньше получает. – Согласился Виктор.

– Они составят подвижной отряд с круглосуточным дежурством. Если наедут на какого кооператора, тот обращается в отряд. Афганцы проводят со злоумышленником разъяснительную работу – и вопрос снят.

– Неплохая мысль. – Улыбнулся Ломакин. Голенев вернул ему восемьсот рублей, оставив двести в конверте:

– Будем считать, что ты уже месячный взнос сдал. Иди, ищи афганцев.

– Надо с военкомата начать. У них все ветераны на учете.

– Это теперь твоя головная боль. – Голенев встал и проводил Виктора до двери. В приемной ждал следующий кооператор. Он тоже пришел с конвертом…

Вано Жвания в отличие от Турка ел мало. Он делал по утрам зарядку и придирчиво следил за своей фигурой. Да и с потенцией у рослого, атлетически сложенного бандита проблем не возникало.

Каждое утро Жвания начинал с весов. Он весил восемьдесят четыре килограмма, и если весы показывали хоть на сто граммов больше, весь день ходил мрачным. Вчера Вано отсидел на свадьбе сына секретаря райкома, съел и выпил больше обычного, и сегодня весы его огорчили. Жвания прибавил за сутки полкило. Причин столь неумеренного поведения гостя было несколько. В доме Кабурия, секретаря Очемчирского райкома партии, он чувствовал себя сковано. За столом сидели тузы из самого Тбилиси. Но и от Кабурия бандит сильно зависел. Вано жил в Очемчирском районе. А дом Жвания являлся крепостью для хозяина вовсе не в переносном, а самом прямом смысле. Он стоял на утесе, над самым морем, и попасть к нему можно было лишь по узкой бетонке, пробитой в скале. Двухэтажный особняк, смахивающий на средневековый замок, окружала стена из толщенного камня, одно из окон которой выходило прямо на дорогу. Жвания отменно стрелял, и мог с одного выстрела уложить любого незваного визитера, оказавшегося на бетонке. Но больше всего гордился бандит потайным лазом. Он мог спуститься по нему в грот, где стояла его великолепная моторная лодка с японским двигателем. Ни один пограничный катер догнать ее бы не сумел. Такой дом быстро не возведешь, и Вано старался угодить хозяину района при первой возможности. Помимо всего прочего, Жвания очень дорожил дружбой секретаря райкома, служившей ему некой гарантией от всевозможных бед. Он уже отсидел в тюрьме и больше туда не рвался. Магаданский климат южанин переносил плохо. Поэтому на свадьбе сына Кабурии, Алика, он пил столько, сколько требовал тамада, и ел столько, сколько угощала хозяйка. А жена секретаря райкома Ирма угощать любила.

Вот и результат – полкило лишнего веса. Вано выругался, спустился к морю не по лазу – им он пользовался только в крайних случаях, – а по ступенькам в скале, и поплыл. Чтобы сбросить излишек веса, ему предстояло проплыть три километра вдоль берега в сторону Сухуми, а затем вернуться. Только после этого он имел право позавтракать. Он уже обогнул мыс, что означало треть дистанции, когда услышал на берегу крики. Мужской голос выкрикивал его имя. Голос Вано узнал. Козлиный, слегка завывающий тенор принадлежал его помощнику, телохранителю и другу Вахтангу Самонидзе. Прохрипев грязное ругательство, Вано резко повернул к берегу. Вахтанг стоял на камне и махал ему чем-то большим и белым. Подплыв ближе, бандит понял, что большое и белое – не что иное, как его собственный банный халат.

– Ты же знаешь, мудак, что я терпеть не могу, когда мне мешают плавать. – Пытаясь не сорвать дыхание, обругал он помощника.

– Прости, батоно Вано. Но дело важное.

– Какое может быть дело. Человек плавает, вот это дело. – Возразил босс, выбираясь из воды: – Выкладывай.

Вахтанг усадил хозяина на теплый камень и закутал его в халат:

– Турка сожгли.

– Как сожгли? Турок не кролик и не таракан.

– Батоно, там нашли старый немецкий автомат, много оружия, а от Турка и его людей остались только обгорелые кости.

– Ты мне помешал плавать, чтобы сообщить это?

– Да, батоно. Я подумал, что вам это важно.

– Ты воображаешь, если бы я проплыл весь свой маршрут, Турок бы успел воскреснуть. Дурак…

Но слова бандита являлись скорей бравадой, чем выражали его мысли. Смерть Турка, державшего под собой обширный регион юга России, для Вано имела серьезное значение. У них сложились вполне удобные отношения и развивался общий бизнес. Турок распространял в курортной зоне наркотики, которые Вано получал из Турции. Этот бизнес пять лет назад и послужил появлению клички «Турок». Павлик Курагин, как значился Турок по паспорту, быстро наладил сеть распространителей и сам превратился в босса. Они с Вано работали на равных. Жвания не вникал в мелочи. С гибелью Турка все его связи рушились, и Вано вынужден теперь думать о новых партнерах.

– Кто?

– Что вы сказали, батоно Вано? – Долгая пауза расслабила внимание Вахтанга, и он не успел проследить за мыслью босса.

– Я спрашиваю, кретин, чьих рук дело?

– Пока никто не может понять. Но ходят слухи, что один бывший афганец отомстил Турку за своего компаньона.

– Сильный человек. – Вывел Вано и опять надолго замолчал.

– Я могу навести справки и выдать вам, батоно, более точную информацию…

– Сделай это для меня, Вахтанг. Но тихо. Если в Лазоревске появился новый хозяин Юга, я хочу об этом знать. Но он знать обо мне не должен.

Больше Жвания плавать не стал, он выбрался на дорогу и сел в открытое розовое «Шевроле». Вахтанг уселся за руль, и они покатили к дому бандита. Встав снова на весы, Жвания очень обрадовался. Несмотря на прерванное плаванье, он сбросил целых шестьсот граммов. Видно, новость о смерти «коллеги» недостающие километры заплыва компенсировала.

В первый же день газированная вода принесла Голеневу в три раза больше денег, чем он рассчитывал. Из пятидесяти точек только один автомат оказался испорченным. Хорьков проморгал. В остальных шести случаях он успел вовремя. Прибыль с каждым днем могла увеличиться. В городе начинался курортный сезон, и отдыхающие прибывали толпами. Подсчитав выручку и сдав деньги в банк, предприниматель загрустил. Как было бы здорово отметить этот день с Димой. Друг поверил в его идею, нашел деньги. Но Димы больше нет… Он мог бы пригласить в ресторан Степана. Но Хорьков должен нести охрану автоматов, и отвлекать его нельзя. Голенев вспомнил Иру.

Пансионат «Дружба», куда он поселил девушку, находился в пятнадцати минутах езды от Лазоревска. Олег поднял руку и остановил частника. На его удивление, за рулем сидел тот же кавказец, который катал Иру в их первую встречу.

– Невеста едешь? Молодец. – Похвалил водитель пассажира: – Такой персик оставлять долго нельзя… Кто-нибудь надкусит.

В номере девушки не оказалось. По словам администраторши, она ушла на пляж. Олег поблагодарил и направился к морю. Пансионат «Дружба» имел свою, отгороженную забором, территорию берега.

В седьмом часу вечера большинство отдыхающих купались и грелись на пляже. Оглядев публику, Олег ни среди пловцов, ни среди любителей загара Иру не обнаружил. Двигаясь между телами в купальниках, он внимательно разглядывал каждого. Одна девица принимала солнечные ванны чуть на отшибе. По фигуре она походила на Иру, но лицо купальщица прикрыла от солнца полотенцем.

Голенев подошел на несколько шагов и громко произнес: «Ира»! Полотенце отлетело в сторону, и Олег тут же узнал девушку. Она его тоже:

– Вы?

Он присел рядом:

– У меня сегодня, можно сказать, первый рабочий день, а отметить не с кем. Поужинаем?

– Ой, с удовольствием. Я с территории не выхожу. Надоели местные донжуаны. Все на одно лицо и глазки масляные. Они мне уже снятся. Подождете, я переоденусь?

Олег кивнул и с удовольствием посмотрел ей вслед. Ира успела загореть и выглядела прекрасно. Бизнесмену самому хотелось искупаться, но плавок он не имел, а при народе забраться в воду голышом стеснялся. Пришлось ждать на лавочке.

– А вот и я.

Он оглянулся и внимательно оглядел ее с ног до головы. Если в прошлый раз он встретил обиженного городского ребенка, то теперь перед ним стояла смуглая, уверенная в себе красавица:

– Быстро ты оклемалась. А я думал, без жениха зачахнешь.

– Митька приезжал, только меня не нашел. Не захотела его видеть.

– Отчего же такая суровость с возлюбленным?

– Если ему дела важнее, пускай на своих делах и женится…

Олег остановил машину. Они доехали до парка Володарского и перед тем как отправиться в ресторан, немного погуляли.

– Наверное, очень скучно работать, когда все вокруг отдыхают? – Не то спросила, не то предположила Ира.

– Мне пока скучать не пришлось. Проблем оказалось гораздо больше, чем я думал.

– Поэтому вы такой грустный?

– У меня друг погиб. – Он не хотел говорить. Само вырвалось.

– Как погиб? – Ира остановилась, и зрачки у нее расширились.

– Убили.

Она больше ни о чем не спрашивала, а только взяла его под руку. Они зашли в ресторан. По тому, с какой скоростью к ним подлетел официант и усадил их за столик у самой эстрады, Голенев понял, что его уже в городе знают. Скрипач Моня Корзон тут же взял скрипку и начал играть. Он медленно сошел с эстрады, приблизился к их столику и так и стоял, пока не закончил свое танго.

– Спасибо. – Поблагодарил Олег.

Старый еврей галантно поклонился:

– Это вам спасибо, молодой человек.

– За что? – Удивился Голенев.

– За смелость. В наше время это качество у мужчин встречается весьма не часто. Я вам должен сказать, мы все вами восхищены. Ваша подруга, эта прекрасная барышня, может по праву гордиться своим кавалером. – И он, заиграв снова, медленно попятился на эстраду.

– Оказывается, вы знаменитость. – Ира посмотрела на него долгим заинтригованным взглядом.

Олег вынул гребенку и причесался. Так он всегда прятал смущение.

– Признавайтесь, чем заслужили народное признание?

– Старик меня с кем-нибудь спутал. – Олег сам не знал, чем обязан порыву старого музыканта в его адрес.

Они еще не успели сделать заказ, а официант принес перепелок и вина. Ира ела дичь первый раз в жизни. Олегу приходилось, но вовсе не в ресторане. Возле ракетной базы, которую они охраняли в Афгане, водились дикие козы. Один раз ему удалось подстрелить козла, которого они сварили в большом казане. Мясо оказалось жестким и не очень вкусным.

– Чего ты ее вилкой ковыряешь? – Она сама не заметила, как перешла с ним на «ты». – Я слышала, дичь положено руками брать. – И подала пример. Олег понял – маленькую птичку есть руками куда удобнее. Перепелки в сметанном соусе имели нежный изысканный вкус. Вино тоже оказалось отменным. Они выпили по бокалу. Тут же на столе появилась вторая бутылка.

– Я, кажется, не заказывал? – Удивился Олег.

– И не надо. Вы сегодня гости нашего директора. Все бесплатно.

– Ничего не понимаю. Объяснитесь?

– Я выполняю распоряжение своего босса и ничего объяснить не могу. – Улыбнулся официант: – А вот и он сам.

К их столику подошел полный человек небольшого роста. Голенев слыхал, что ресторан «Ласточка» принадлежит некому Греку, но имя это, кличка или фамилия, не уточнял.

– Я Артур Иванович Лескопопулос. В городе меня все зовут греком, но мама у меня русская. Как вам наша кухня?

– Кухня у вас классная. Но объясните, почему с меня не хотят брать денег?

– Уважаемый Олег, мы знаем, что вы потеряли друга. И знаем еще кое-что, о чем я сообщать воздержусь. Я польщен, что вы оказали честь нашему ресторану, и прошу Вас и вашу спутницу быть сегодня моими гостями. – Проговорив все это, Артур Иванович чинно поклонился и отбыл в сторону кухни. Ира подняла бокал:

– За тебя. Видишь, ты знаменитость, и нечего скромничать.

Голенев снова достал расческу:

– Хотя я сам ничего не понимаю, ну и ладно. – И они выпили.

– Расскажи мне про своего друга? – Попросила Ира.

– Мы воевали вместе. Месяц с лишним назад я приехал сюда. Дима достал денег на мой проект. Теперь Димы не стало, а я не могу узнать, кому должен. Кого не спрошу, все отказываются.

– Ты его любил?

– Димку? Не знаю. Это слово не очень подходит. Можно любить свою руку или ногу? А вот когда тебе ее отрежут, поймешь, чего лишился…

На глазах Иры выступили слезы:

– Я поняла.

Скрипач Моня заиграл вальс и снова спустился к ним:

– Танцуйте. Это старинный вальс Маньчжурские сопки. Он звучал для воинов, которых уже мало осталось…

Они вместе поднялись и закружили по залу. С других столиков тоже стали подниматься пары. Скоро все свободное пространство зала заполнилось танцующими. Слезы на глазах Иры высохли.

– Где ты так научился танцевать вальс?

– В Суворовском училище. Там обучали бальным танцам.

– Ты окончил Суворовское?

– Да.

– Как ты туда попал?

– Из детдома.

– Ты сирота?

– Не совсем. У меня на родине остался друг, вроде брата. Его мама и для меня как родная.

– Он тоже с тобой воевал?

– Нет, мы вместе с детдома.

– Как же так? У него же мама?

– Тетя Галя ему не кровная мать. Она Тихона усыновила. Но, тетя Галя лучше многих родных матерей…

Скрипач закончил играть, но пары не расходились.

– Семь сорок! Выдай семь сорок, Моня. – Раздались голоса. Корзон поднес смычок к струнам, выдержал паузу и начал выводить мелодию. Сперва медленно, потом все быстрей и быстрей. Скоро смычка в его руках уже видно не было. Он словно растворился в воздухе, как лопасти вертолета. Заводная мелодия подхватила танцующих. Они устроили хоровод. Голенев не знал еврейских танцев, но Ира отплясывала рьяно, и он, как мог, поддерживал ее пыл. Пока они прыгали, официант успел убрать пустые тарелки и принес фрукты.

– Ты волшебник. – Улыбнулась Ира, усаживаясь за стол.

– Я учусь. – Ответил Олег и улыбнулся ей в ответ. И от этой неожиданной улыбки всегда серьезное и немного грустное его лицо помолодело, сделалось озорным и очень красивым.

– Как хорошо ты улыбаешься. Я первый раз за весь вечер заметила у тебя улыбку.

– Я редко улыбаюсь. – Признался Голенев и разлил вино им в бокалы: – Я хочу выпить за Митю.

Она вытаращила глаза:

– За какого Митю?

– За твоего жениха. Какой он молодец, что не прилетел тем рейсом.

– Дурак ты, и уши холодные. – Она вдруг рассмеялась.

– И хорошо. Нельзя же быть всегда умным.

– Ты еще и похвальбушка. – Она чокнулось с ним и прошептала: – Я пью за Митю. Пусть ему с кем-нибудь будет так же хорошо, как мне с тобой. – Положила свою загорелую ручку на его ладонь и добавила совсем тихо: – Хоть на один вечерок.

– Извините, что помешал, но я обязан это сделать. – Перед ними стоял скрипач и держал в руках огромный букет роз: – От нашего директора, от меня, и всех работников ресторана самой прекрасной даме. – И он вручил букет Ире.

– Спасибо. Какие вы все хорошие.

– Мы самые обыкновенные, это вы с вашим кавалером особенные. Будьте счастливы.

Когда они шли к выходу, многие мужчины покинули свои столики, чтобы пожать Олегу руку.

– Привет, мужик. Я Коля Дерибасов, у меня мастерская на Ленина. Любую обувь починю и денег не возьму. Только приходите.

– Олег, я Василий Чумакин с Плехановской. У меня цех по пошиву женской одежды. Приводи свою красавицу в любое время. Все отложим, а ей сошьем.

– Я часовщик Прохайкин Лева. Не знаю, есть ли у вас часы. Если нет, тоже приходите. Подберу, какие не купите в магазине…

Не расставаясь с расческой, Голенев с трудом провел Иру к выходу. Они спустились к морю и поцеловались. К их ногам тихо и нежно подкатывали волны, над головами в черном южном небе нестерпимо ярко искрились звезды, и жестко, но страстно позванивали пальмы своими железными листьями, из ресторана тихо доносилась скрипка Мони Корзона, и весь мир сейчас принадлежал только им.

– Какой хороший добрый Боженька. – Шептала Ира, то прижимая к себе букет роз, то обнимая Олега: – Он мне подарил тебя. Наверное, потому, что я не злилась на Митьку. Просто поняла, что я у него не главное. И Боженька меня пожалел…

Они не захотели брать машину, и зашагали к ее пансионату пешком. Асфальт остыл после жаркого дня, перестал быть вязким, и ее каблучки выбивали звонкую дробь. Иногда они неожиданно срывались на бег и мчались друг за другом. Когда уже до ворот оставалось совсем немного, она сломала каблук. Олег поднял ее и понес на руках. Он ее, она букет.

– Зачем? Я могу босиком. – Смеялась Ира. Но он и не думал отпускать драгоценную ношу. Возле входа она чмокнула его в губы и убежала. Голенев постоял некоторое время, обошел здание пансионата и стал смотреть вверх. Через несколько минут ее темное окно на третьем этаже зажглось. Олег увидел пожарную лестницу и полез вверх. Ирин балкон находился в метре от лестничного пролета. Он поднялся выше, раскачался и прыгнул. В прыжке зацепил ногой перила, но боли не почувствовал. Ира ставила цветы в воду и не заметила, как он вошел. Он обнял ее сзади. Розы посыпались на пол. Олег увлек ее на тахту, уложил и осторожно снял платье. Она, золотистая от загара, с пепельными волосами, заставляла его сердце сжиматься от восторга. Какое бесконечно пьянящее чувство обладать красотой. За это не жалко ничего, даже жизни. Настоящая женская красота куда дороже золота и бриллиантов. Недаром драгоценности мира так легко падают к ногам красивых женщин.

Голенев не торопил близость. Он целовал ей грудь, живот, белую полоску кожи на бедрах, куда не коснулось солнце, гладил волосы. Она прикрыла глаза и чуть улыбалась. Давала собой любоваться и сама наслаждалась своей щедростью. Он овладел ей нежно и осторожно, словно боялся испортить этот драгоценный и хрупкий сосуд. Без звериной страсти мужчины, которая иногда так нужна женщине, а как продолжение поцелуя или танца. Потом она принялась рассматривать его. Трогала шрамы, водила пальцем по начинающим седеть вискам. Она изучала его, как нечто незнакомое, упавшее в ее постель из другого космического мира. Он и был для нее пришельцем с иных планет. У нее дома говорили о Пушкине, смотрели канал «Культура», спорили о писателе Пелевине и изысканно ругались матом. А он вырос безродным волчонком и научился только убивать. И может быть, в его обожании хрупкой домашней девочки было нечто от тоски по семейному уюту, по дому с родной и близкой женщиной, по сказке, которую ему никто не рассказал в детстве.

Он ушел на рассвете. Вылез из окна туалета на первом этаже, спрыгнул в сад и понял, что идти не может. Вчера, во время прыжка с пожарной лестницы, и потом в ее объятьях он боли не заметил. А теперь едва передвигался. Нога в щиколотке распухла и покраснела. Кое-как доковылял до шоссе. Народ еще спал, и частники на халтуру не вышли. Остановил грузовик с хлебом. Едва забрался в кабину.

– Отвези меня в Лазоревскую больницу. – Морщась от боли, попросил он шофера. Заплатил по-царски, чем растрогал пожилого водителя. Тот не только подкатил грузовик к дверям приемного покоя, но и помог пассажиру войти в подъезд. Рабочий день еще не начался, и его принял дежурный хирург.

– Надо делать рентген. На вид сильное растяжение, но возможен и перелом. Кстати, повторите вашу фамилию? Что-то мне она знакома.

– Коленев Олег.

– Это вы автопоилки расставляете?

– Я.

– Трофимов Семен Андреевич, хирург-травматолог. Рад встрече.

– А я не очень. Это надолго?

– Вы о растяжении?

– Да, конечно.

– Поганая штука. Недели две обещаю смело, а там потихоньку забудете. Но если перелом, здесь похуже. Это минимум месяц.

– Тоска…

– Где вас так?

– Оступился…

– Бывает. Я вам хочу дать один совет. Можно?

– Валяйте.

– У нас город южный. Жара – и тут ваши автоматы с газировкой.

– Чем плохо?

– Хорошо, если бы не одна мелочь. Стеклянные стаканы хоть и моются водой, но зараза остается. Эпидемии и все такое.

– Они во всем мире стоят.

– Стоят. Но там стаканы давно из пластика. Один раз выпил и выбросил. Вот бы и вам так. Их же можно в той же Турции закупить…Она у нас рядом.

Голенев задумался:

– Закупить все можно. Я бы завод лучше купил. Пусть здесь стаканы выпускают. Опять же рабочие места. Летом туристы, а зимой полгорода от безделья дохнет.

– Это было бы прекрасно. Я вам желаю успехов.

– Помозгуем. Спасибо за совет, а пока поставьте меня поскорее на ноги.

Перелома у Олега не нашли. Ногу ему забинтовали, прописали ванночки и рекомендовали пока ходить с палкой.

Добравшись до своего офиса, молодой предприниматель о растяжении скоро забыл. Утром явился Ломакин с афганцами. Летучий отряд по охране кооператоров через час был создан. Договор с новым предприятием выразили желание заключить сорок шесть бизнесменов. Первое собрание кооператоров и их защитников наметили провести в конце недели. Не успел Виктор увезти свой летучий отряд, прикатил Хорьков.

Степан доложил, что газированной воды не хватает. Не успел исчезнуть Хорьков, приема уже дожидался капитан торгового судна Валерий Градов. Он предложил установить питейные автоматы на всех прогулочных теплоходах… Директора санаториев прибыли целой компанией. Они озадачили бизнесмена желанием иметь по автомату на каждом этаже здравниц.

К пяти вечера Олег понял, что работать больше не может. Палочку ему принесли, он запер офис и поймал частника. За целый день он не съел и крошки хлеба и сейчас чувствовал зверский голод. Поужинать он решил с Ирой. И хоть они не договаривались о следующей встрече, Олег был уверен, что девушка его ждет.

– Ира Светлова сегодня съехала. – Ответила администраторша пансионата.

– Не может быть! Вы не путаете?

Дама раскрыла журнал и надела очки:

– Не путаю. Она вызвала машину на четырнадцать десять и поехала в аэропорт. Там в это время как раз начинается регистрация на московский рейс. А вы не Коленев?

– Да.

– У вас есть документ?

Олег протянул паспорт. Дама взглянула на фотографию и вернула паспорт вместе с конвертом. Олег тут же его распечатал.

«Любимый убийца, я провела с тобой прекрасные часы. Спасибо за все. Не обижайся, но мы с тобой из разных галактик. Мой Митя хоть и вовсе тебя не стоит, но мы с ним из одного теста. Прощай, мой блуждающий рыцарь. Нашу встречу я никогда не забуду. Ира».

Весна переходила в лето. Днем асфальт на улицах Лазоревска плавился и становился мягким, как резина. В центре города прохожие встречались редко. Отдыхающие жарились на пляжах или охлаждали свои тела в морской пучине, а местные в ожидании отпуска томились в конторах, магазинах и кафе. Бизнес Голенева ежедневно наращивал обороты. Из его автопоилок утоляли жажду не только на улицах города, но и во всех крупных санаториях, курортных комплексах, а также прогулочных пароходах и пляжах.

Обслуживало эту индустрию около пятидесяти человек. Только в офисе на Олега работало полтора десятка служащих. Две инкассаторские машины, собирая выручку, сновали целый день по Лазоревску и его окрестностям. Емкости для монет наполнялись так быстро, что инкассаторы не успевали их опустошать. Воду в десятилитровых бутылках развозил грузовик, снабженный холодильной установкой. Олег запустил не только цех по производству газированной воды, но и небольшой заводик для изготовления искусственного льда.

Кроме бизнеса у него появилось множество общественных нагрузок. Голенев вошел в попечительский совет Лазоревского детского дома, финансировал строительство нового корпуса для ребят, где намечались просторная столовая, спортзал и библиотека. Кооператоры создали свой профессиональный союз и сделали Голенева председателем. Он также организовал комитет бывших афганцев. Всех трудоспособных пристроил на работу, а семьям погибших выплачивал собственную пенсию. Местные газеты каждую неделю писали о нем как о представителе эпохи «перестройки» и печатали его портреты. Что самого Олега вовсе не радовало. Да и весь стиль жизни, который он сам себе создал, тоже. Спать ему удавалось не больше пяти часов в сутки. О свободном дне нечего было и думать. Люди пили газированную воду и по выходным. Единственной радостью стало для Олега море. На пляж он прибегал на рассвете, полчаса плавал, после чего начинал свой рабочий круговорот. По пятницам Голенев вызывал к себе в кабинет бухгалтера Фаню, и они до ночи подводили финансовый итог очередной недели. К огорчению Олега, его личный доход, несмотря на расширение проекта, рос очень слабо. Он не скупился на зарплату работникам, материально поддерживал несколько организаций, не экономил на сырье и честно платил налоги. Прикидывая возможности кооператива, он надеялся собрать нужную сумму к осени.

Со своим другом детства Олег беседовал по телефону часто, но выбраться в Глухов позволить себе не мог. Пока дело требовало его присутствия постоянно. В середине июня Постников прислал телеграмму, что сам летит с женой к нему в Лазоревск. Встречать супругов он решил на белой «Волге». Кооператив Олега приобрел три легковые машины, которые обслуживали водители. Но в Адлер Олег рулил сам. Постников летел из Москвы, и рейс задерживали. Голенев выяснил, что причина задержки – сильный туман в аэропорту вылета. Он прошелся по площади перед аэровокзалом. Здесь тоже стояли его автоматы, и возле них образовывались очереди. Олег встал в одну из них. Он впервые пил свою воду на улице, и это обстоятельство его почему-то развеселило. Наконец объявили о приземлении лайнера.

Тихон вовсе не изменился. Он шел быстрой, чуть припрыгивающей походкой с двумя чемоданами в руках. Татьяну же Олег едва признал. Из очкастой девочки-студентки она превратилась в даму. Друзья крепко обнялись. Олег подхватил чемоданы и повел чету к машине.

– Ну, у вас, так сказать, и жара! – Воскликнул Тихон, усаживаясь на переднее сидение.

– Это юг. Тут и должно быть жарко, – тоном учительницы начальной школы возразила Татьяна. Она долго и обстоятельно устраивалась сзади, наконец, уселась и закрыла окно.

– Задохнешься. – Предупредил Олег.

– Ничего, зато Тихона не просквозит. У него от любого ветерка простуда.

– Ну зачем ты, Таня. На юге я сквозняков не боюсь.

– Я лучше знаю, чего ты боишься. – Безапелляционно заявила она.

Голенев с некоторым удивлением посмотрел на друга детства и тронул с места.

– Куда мы едем? – Спросил Тихон, не обратив на заявление жены ни малейшего внимания.

– В пансионат «Дружба». Я там живу и для вас забронировал хороший номер.

– У тебя нет собственной квартиры? – Удивилась Татьяна.

– Зачем? Я тут до осени. – Олег занимал тот же номер, в котором останавливалась Ира, но объяснять подробности своей личной жизни он другу детства не собирался, а тем более его жене.

Оставив Постниковых в номере чистить перышки, он пообещал заехать за ними обеду и помчался в офис. Там его уже ждал чех Иржи Новатный со своим предложением. На переговоры с иностранцем опаздывать неприлично, и Олег сильно превысил скорость. Быть оштрафованным он не боялся. Все инспектора ГАИ бесплатно пили его воду, и никогда не останавливали. Но бестолковые отдыхающие ходили в жару, как сонные мухи, и ездить приходилось осторожно. Он уже свернул к офису, когда внезапно дорогу преградил зеленый УАЗик. На таких ездили пограничники, но эта машина к военным отношения не имела. Перед тем как резко затормозить, он успел заметить, что номера сухумские. Из УАЗика выскочили двое и направились к нему. Олег увидел в руках одного пистолет. На раздумья времени не оставалось, оружия Голенева не имел. Немецкий автомат, что он купил у Карлика, вместе с пистолетом Степана остались в горящем доме Турка. Он надавил на стартер и поехал прямо на них. Первый успел выстрелить. Пуля пробила ветровое стекло, рядом с головой водителя. Второй тоже выхватил пистолет, но было поздно. Олег вмял обоих в двери стоящего поперек дороги внедорожника. В нем сидел водитель. Не заботясь об останках своих пассажиров, он развернул машину и поехал прочь. «Волгу» Олега протащило немного за ним и ударило о бортик тротуара. УАЗ скрылся. Вокруг начала собираться толпа. Олег посматривал на раздавленных бандитов и на свои часы. Бывшего афганца гораздо больше волновала задержка встречи с партнером, чем жертвы его наезда. За свою еще довольно короткую жизнь он столько раз убивал, что перестал воспринимать ужас смерти. Словно эта часть его души отмерла, как хвост у наших далеких предков. Его трогала только смерть друга, а смерть врага – нисколько. Бандиты шли на него с оружием, и он посчитал их врагами.

Прибывший наряд дорожной милиции обнаружил два трупа с пистолетами в руках. Олег быстро продиктовал показания и, бросив искореженную «Волгу», поспешил в офис пешком.

Чех уже начинал нервничать. Голенев извинился, пояснив, что попал в дорожную аварию. Мелкие стеклышки немного поранили ему лицо, так что Иржи мог наглядно убедиться в правдивости его слов. Переговоры прошли успешно. Чех согласился поставить оборудование для штамповки пластиковых стаканов и обеспечить производство сырьем. Через полтора часа они подписали контракт. По этикету полагалось пригласить партнера на обед. Но Олег спешил в пансионат к Постникову. Соврав, что у него после аварии возникли проблемы со здоровьем, и поручив иностранца секретарше Лине, директор кооператива благополучно улизнул.

В дверях его остановил Хорьков. Степан слышал о происшествии и вызвал летучий отряд афганцев. Начальник отряда отставной майор Скворцов усадил Голенева к себе в «Ниву» и доставил к пансионату «Дружба». Их сопровождал «Рафик» с пятью вооруженными бойцами.

Супруги Постниковы успели принять душ и зверски проголодались. Поэтому приход Голенева их весьма обрадовал. Все трое спустились в ресторан пансионата. Их там уже ждал накрытый стол. Закуски уничтожили молча. Когда тарелки опустели, Тихон внимательно посмотрел на друга и заметил порезы на его лбу:

– Что у тебя с лицом?

– Маленькая авария. Не бери в голову. Как там тетя Галя?

– Очень грустит, так сказать, что мы теперь живем отдельно. Часто заходит, возится с Юликом. Тебя велела целовать.

– А сын как?

– Прошлой осенью пошел в школу. Пока одни пятерки: – Докладывал Тихон, но думал о другом: – Олег, я нашел подрядчиков.

– Молодец. Кто они?

– Не поверишь, турки!

– Опять турки… – Проворчал Олег.

– Очень солидная строительная компания. – С апломбом заступилась Татьяна.

– Я, вовсе, не против турок. Но откуда они в Глухове? – Удивился Голенев: – Здесь хоть понятно: море переплыл – и Константинополь. А там…

– После твоего сигнала я объявил конкурс через интернет. Турки предложили самые выгодные условия. Я проверил, они много строят по всему свету и пока, так сказать, нигде не нагадили.

– Сколько?

– Семь миллионов долларов плюс страховка. Всего где-то около одиннадцати. Но это, так сказать, под ключ.

– Оплата?

– Возможно поэтапная.

– Сроки?

Ответить Постников не успел. Официантка принесла форель, и они продолжили ужин. Отправляя в рот нежнейшие ломтики рыбы, Олег вдруг вспомнил о последних минутах Турка. Его спаленное владение находилось рядом с форелевым хозяйством на Черной речке. Именно оттуда на кухню пансионата и доставлялась деликатесная рыба. Он поперхнулся и отодвинул тарелку.

– Тебе не понравилось? – Удивилась Постникова.

– Нет, рыба прекрасная. Но больше в меня не лезет.

Татьяна посмотрела на него с неудовольствием:

– Конечно, в детдоме вам форель не подавали. Ты, как и мой муж, привык к перловке и кислой капусте… Откуда вам полюбить форель…

Олег решил промолчать. За десертом мужчины снова перешли к делу. Голенев понял, что его средств для начала строительства хватит. Часть суммы он был готов перечислить сейчас. После еды мужчины спустились к морю, а Татьяна пошла дремать в номер. Два друга детства, наконец, остались вдвоем. Хотя в их отношениях после женитьбы Тихона ничего не изменилось, в присутствии женщины оба чувствовали себя немного скованно. Тихон – потому что стыдился своей покорности перед женой, Голенев по той же причине испытывал неловкость за друга. Постников оглянулся по сторонам, достал из кармана пачку «Мальборо» и, как делают это малолетки в школьных туалетах, воровато прикурил.

– Ты стал курить? – Изумился Голенев.

– Немного. Не говори Татьяне. Узнает, мне не сдобровать.

– Ладно, не бойся… – Олег достал пачку и закурил сам.

– Ну теперь расскажи мне, как ты живешь?

– Работаю, Тиша.

– Я не об этом…

– А больше ни на что времен нет.

– Ты же, так сказать, молодой мужик, почему не женишься?

Голенев усмехнулся:

– Некогда, Тиша.

– Брось. Ты в форме, красивый, а теперь еще и богатый. Какая девчонка устоит?

– Та, которая мне приглянулась, устояла….И хватит обо мне. Расскажи, как дела в Глухове? Как справляешься с должностью мэра?

– Плохо справляюсь. Кругом криминал. Про меня пишут всякие небылицы. Недавно узнал из областной газеты, что у меня, так сказать, дом в Швейцарии, вилла в Италии, а на счетах куча золота. Мол, ворует Постников по-черному.

Голенев усмехнулся:

– Если воровал, молчали бы.

– Это точно. Предлагают каждый день. Знаешь, сколько мне предложили, чтобы я не начинал строить цементный завод? Двадцать тысяч долларов. Представляешь?!

– Кто же такой щедрый?

– Точно утверждать не могу. Но подозреваю Генку Кащеева.

– А ему какой смысл?

– Прямой. Он, так сказать, прихватил всю строительную индустрию в нашей области. Где бы ни строили – цемент его, кирпич его, даже лес его. Зачем ему государственный завод, выпускающий качественный и дешевый цемент? Он все под себя подмял. А сам бывший уголовник. Шесть лет за воровство отсидел. Но теперь времена новые, хватай, что плохо лежит. А в России, так сказать, все лежит плохо.

– Ты же эти новые времена сам призывал с пеной у рта. Чего теперь жалуешься?

Постников молчал долго. Он смотрел на море и думал, как ответить. Потом бросил в волны плоский камешек, проследил, как он подпрыгнет три раза в волнах, и заговорил глухо и отрешенно:

– Надеялся, что в стране голову поднимут талантливые люди, которым раньше работать не давали. А голову подняли, так сказать, гады.

– Что-то мне твое настроение не нравится. Гадов надо давить. Приеду, разберемся.

Тихон положил руку на плечо друга:

– Скорей бы…

– Теперь уж скоро.

Утром Голенев проснулся рано и тут же поехал в офис. Он не мог уделить Тихону и Татьяне много времени. Чтобы Постниковы не скучали, он купил им экскурсию в Новый Афон. Вечером друзья договорились снова вместе поужинать.

На работу Олег опять ехал с охраной. Хорьков поставил перед начальником летучего отряда задачу выяснить, кто и почему нападал на Голенева. Сергей Скворцов справки навел. УАЗ приехал из Сухуми. Двое раздавленных оказались личностями милиции знакомыми. Это были шестерки сухумского авторитета Вано Жвания. Сам Вано занимал почетную должность заместителя директора Очемчирского рынка. Но по сути он промышлял рэкетом на всем побережье Абхазии. Скворцов также добыл информацию, что Жвания в данный момент гуляет в Сочи. Афганцы установили за бандитом наблюдение и знали каждый его шаг.

Голенев начинал работу с объезда своих предприятий. Он посетил цех, где готовили воду, поговорил с механиками, занятыми ремонтом испорченных автоматов. В офис приехал в двенадцать.

Не успел он войти в кабинет, как Скворцов доложил о том, что Жвания в шикарной американской иномарке направляется в Лазоревск. Афганцы усилили охрану офиса.

Голенев пригласил в кабинет Степана Хорькова и Сергея Скворцова.

По их мнению, бандит, прознав, что Турка больше нет, решил предпринять попытку забрать ничейную территорию. Вот и прислал своих бойцов. Это была слабая разведка боем. Чем вызван личный визит Жвания в город, они не знали. Но ждать ответа пришлось не долго. Сухумский авторитет сидел в приемной. Афганцы его обыскали, но оружия не нашли. Олег решил гостя принять.

Вано был красив, высок и элегантен. Если бы не два золотых зуба, ослепляющие собеседника при его улыбке, Жвания вполне можно было принять за артиста или художника.

– Здравствуй, Олег, здравствуй, дорогой мой. – Бандит шагал навстречу, сверкая фиксами и дружески протягивая руку.

Олег поднялся, руки ему не подал, но на кресло указал:

– Чему обязан?

Жвания уселся в кресло, продолжая скалиться:

– Произошло ужасное недоразумение. Мои ребята погибли. Но я на тебя не сержусь. Они сами виноваты. Я попросил их передать тебе приглашение. Но, как гласит русская пословица, дурак опаснее врага. Я приехал извиниться за их хамскую выходку.

– Ты называешь хамской выходкой пальбу в голову?

– Слушай, он стрельнул от испуга. Так что извини…

– Чего теперь извиняться? Они трупы.

– Забудем о них. Пусть их души обретут покой. Раз гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе. Я пришел к тебе как друг. Каким уйду отсюда, зависит от тебя.

Олегу надоели иносказания:

– Давай ближе к делу.

– Можно и к делу. Я понимаю, ты человек занятой. Я тоже. А дело заключается в том, что ты мне должен много денег.

– Я тебе? – В голосе предпринимателя бандит никаких эмоций не услышал.

– Да, дорогой. Твои автоматы установлены на прогулочных катерах. Люди пьют воду и кладут тебе деньги. Катера плавают по морю. Они плывут в Сухуми, они плывут в Гагры, потом в Пицунду. Понимаешь, что получается? Ты зарабатываешь деньги на моей территории, а делиться не хочешь. Так неправильно.

Олег разозлился:

– Абхазия, как я слышал, часть Советского Союза.

– Конечно, дорогой. Мы живем в одной стране и можем решить вопрос по-доброму. Дай мне поставить игровые автоматы в Сочи, в Лазоревске и Адлере, и я буду считать, что мы квиты.

– Я не могу тебе ничего запретить. Все перечисленные тобой населенные пункты мне не принадлежат. Договорись с властями, ставь и работай.

– Вот тут и проблема. Меня здесь считают нехорошим. Я отсидел срок. Мне разрешения не получить. А тебя уважают…

– А ты попробуй. Сейчас времена другие.

– Уже пробовал. Поэтому я здесь. Я даже предложу тебе больше. Двадцать пять процентов твои. Но игровые автоматы ты установишь сам, под крышей своего кооператива. Кто там разберется, игровые они или питейные. Автомат есть автомат.

– А вот этого никогда не будет. – Ответил Голенев и поднялся, давая понять, что разговор закончен.

Жвания тоже встал с кресла:

– А ты подумай, дорогой. И учти, что я очень хороший и верный друг, но очень плохой враг.

– Я уже подумал.

– Мало подумал. Ты подумай не только о себе. Подумай о детях в детдоме. Ты же им строишь целый корпус. Подумай о своих друзьях афганцах и их семьях. Повод для раздумий у тебя найдется. – Жвания опять улыбнулся, сверкнув золотом коронок и, гордо подняв свою красивую голову, вышел из кабинета.

Через неделю чету Постниковых Олег проводил. Молодой мэр дольше отдыхать не мог. Голенев перевел пять миллионов на счет турецкой строительной компании, и Тихон мог запускать строительство. Но через полтора месяца деньги понадобятся снова. Олег это понимал и не позволял себе расслабляться.

Рабочий день кооператора начинался в шесть утра и заканчивался поздним вечером. Проблемы возникали постоянно, и их решение отнимало все мысли и силы. О визите бандита Олег забыл напрочь. Но Жвания ничего не забывал. На другой день после отъезда Тихона и Тани Голенев отработал до десяти вечера и поехал в пансионат спать. Администраторша вместе с ключом от номера передала сверток:

– Олег Николаевич, это вам.

– Что это? – Поинтересовался постоялец.

– Передал незнакомый мужчина. Сказал, от Жвания.

Голенев поблагодарил и поднялся в номер. Развернув сверток, он увидел коробку с настольной игрой. Это была детская рулетка, но шарик оказался особенный. Он был выполнен в виде человеческого черепа. Ни записки, ни какого иного знака дарящего получатель в коробке не обнаружил. Оставив игрушку на столе, Олег вышел на балкон. Он каждый вечер перед сном некоторое время проводил на балконе: наслаждался вечерней прохладой, вдыхал запах цветущих магнолий, смотрел на звезды, слушал хор цикад и шелест волн. Звуки и аромат южной ночи снимали дневное напряжение и позволяли быстро уснуть. Но сегодня он вышел на балкон, чтобы переварить подарок. Жвания весьма прозрачно намекал, что время для раздумий у Голенева больше нет.

Принимать угрозу бандита как серьезное предупреждение или очередной театральный жест, за которым ничего не стоит, предстояло решать самому Олегу. Внизу в акациях как всегда звонко трещали цикады, а на пляж накатывали волны. Ветер давно стих, но море еще волновалось. Внезапно привычные звуки ночи нарушили два щелчка. Бывший афганец тут же бросился на пол балкона и отполз в комнату. Сообразив, что в него стреляли из оружия с глушителем, он задвинул шторы и позвонил Скворцову.

Бойцы летучего отряда прочесали парк под окнами Голенева, но кроме следов от сандалий сорок пятого размера ничего не обнаружили. Утром Олег вместе с командиром Сергеем Скворцовым осмотрели балкон. В стене, рядом со стеклянной дверью, они заметили два свежих пулевых следа. Скворцов прикинул, что они пролетели рядом с правым и левым ухом Голенева. Оба догадались, что стрелял снайпер и промазал нарочно. Голенев сделал вывод, что Жвания его предупредил. Отказавшись от охраны, он начал свой обычный рабочий день. Как всегда, посетил производства, обслуживающие его питейные автоматы, как всегда, поговорил с людьми и решил текущие вопросы, как всегда, в двенадцать вошел в свой офис. Никто не заметил некоторой рассеянности директора кооператива. Но Олег напряженно думал, как поступить. Начинать крупномасштабную войну с бандитом значило ослабить или приостановить производственный процесс. Этого он не хотел. Автопоилки давали все больше прибыли, а деньги ему нужны позарез. Строительству цементного завода в Глухове потребуются новые денежные вливания.

Вечером Голенев вызвал Хорькова и начальника летучего отряда. Втроем долго о чем-то беседовали. Выходили по очереди. Сначала офис покинул Степан Хорьков, за ним Голенев и Скворцов. Служащие уже разошлись, оставалась только охрана. Два бывших афганца пешком дошли до парка Володарского, затем Скворцов отстал, а Голенев двинул по дорожке вдоль пляжа один. Командир летучего отряда двигался за ним на расстоянии двухсот метров, внимательно оглядывая парк. В его задачу входило убедиться, что за Голеневым нет слежки.

Скоро дорожка закончилась. Начинался поросший колючками и заваленный огромными острыми камнями дикий берег. Голеневу приходилось напрягать зрение, чтобы не угодить в яму или не порвать брюки колючками. Узкая тропинка петляла вокруг валунов и обрывалась у маленькой пристани. Вокруг быстро темнело, но лодку и человека, сидящего в ней, Голенев заметил сразу:

– Горючего хватит?

– Все в норме, командир. – Ответил Степан Хорьков, подавая Олегу руку. Голенев с его помощью забрался в лодку, и они отчалили. Метров триста Степан шел на веслах. Удалившись от берега, он перестал грести, и лодка замерла, покачиваясь на мягкой пологой волне. Голенев напряженно всматривался в берег. Наконец там вспыхнул свет фонарика. Луч прочертил по прибрежной гальке и погас. Это Скворцов подал знак, что слежки за Голеневым не обнаружил.

Степан пересел на корму, дернул шнурок мотора, и они понеслись в ночь. Хорьков родился и вырос в Лазоревске. До армии плавал здесь с рыбаками и прекрасно изучил прибрежный фарватер. Ветер совсем стих, невысокие волны приятно покачивали, и Олег задремал. Проснулся, когда они миновали Сочи. С моря большой город светился заревом электрических огней. Они обогнули сочинский порт и поплыли дальше к Абхазии. Город остался позади, и небо снова потемнело. До Сухумской бухты на берегу мерцали лишь редкие огоньки прибрежного жилья да светились окна пансионатов. Над столицей Абхазии так же полыхала корона света, но меньше, чем над Сочи. Теперь уже оставалось плыть недолго. Пройдя сухумский маяк, Хорьков заглушил мотор и снова пересел на весла.

– Вон его логово. – Степан указал на резкие очертания замка, венчавшие вершину скалы.

Метров за пятьдесят до берега Степан перестал грести, и бросил якорь. Они оба разделись до плавок. Хорьков примотал к спине Олега целлофановый пакет. Точно такой же пакет, только меньшего размера, у него уже был примотан к груди. Олег спросил:

– Ты уверен, что не ошибаешься?

– Уверен. Гоги врать не будет.

– А он откуда знает?

– Он строил дом Жвания.

Больше вопросов Олег не задавал. Гоги Мдишвили работал на стройке в детском доме. Недавно Голенев сам назначил его бригадиром.

Они тихо спустились с лодки и поплыли. К их удовольствию, луна сегодня не вышла. Плыли долго. От лодки до скалы казалось рукой подать, а пловцы провели в воде уже минут двадцать, а к месту почти не приблизились. Время остановилось. Они уже начинали уставать, когда темная махина закрыла звезды над их головой. Зацепившись за выступ камня, оба вздохнули с облегчением и некоторое время отдыхали. Затем снова поплыли вдоль скалы, исследуя каждый ее метр.

– Есть, – шепотом сообщил Хорьков. Олег мощным броском догнал его и увидел пещеру. С моря ее заметить было почти невозможно, поскольку нависшие камни оставляли очень узкий канал. Внутри все оказалось гораздо объемнее. Здесь своды поднимались, образуя просторный грот. Он вмещал великолепный шестиместный катер с мотором. А перед ним гладкую каменную площадку, создающую удобный естественный причал. Пловцы выбрались на эту площадку и увидели ступеньки. Ступеньки вели наверх и упирались в дубовую дверь. Хорьков снял с груди целлофановый пакет, извлек из него два финских ножа, набор отмычек и две гранаты. Гранаты и финки отдал Олегу, а сам принялся за замок. Через полчаса упорных усилий замок открылся.

Вано Жвания решил действовать. Не получив результата от акций запугивания упрямого кооператора, он сделал резонный вывод, что за свою жизнь тот не слишком опасается. Репутация Голенева как поборника справедливости подтверждала этот тезис. Расправа с Турком также говорила о том, что бывший афганец идеалист и правдоискатель. Любой другой на его месте с удовольствием воспользовался бы гибелью компаньона, чтобы прихватить его долю. Вано имел информацию, что афганец явился в Лазоревск без гроша в кармане. Значит, и деньги дал ему компаньон. А нет компаньона, нет и долга. Но вместо того чтобы обрадоваться и начать квасить бабки, этот тип проводит отчаянную акцию мести. Подбить большую компанию желающих выступить против Турка он не мог. Турка в округе боялись, и сил, способных ему противостоять, в Лазоревске Голенев бы не нашел. Выходит, полез мстить в одиночку, а это уже фанатизм. Фанатики за свою жизнь не боятся.

Поэтому Вано подумывал начать с детского дома. Он почему-то чувствовал, что Лазоревский приют – ахиллесова пята Голенева. К ночи он собрал своих шестерок. Вано любил ночные бдения. Бандиты расселись за круглым деревянным столом. Здесь все было круглым: сама комната, окошки на манер иллюминаторов корабля, стулья– бочки, даже дверь, ведущая к винтовой лестнице. На столе лежали зелень, сыр и стояли кувшины с красным вином. Но прикасаться к угощению, кроме хозяина, никто не смел. Шестерки сидели молча, поедая глазами босса. Одноглазый Илико из Зугдиди мог убить, не раздумывая, родного брата, если бы ему за это заплатили. Леван Зелава брата бы не убил, но ограбить мог вполне. А прирезать незнакомца для него являлось удовольствием. Рудик Погосян брата бы точно не убил, да и чужака без надобности резать бы не стал, но кого-нибудь облапошить – его хлебом ни корми. Зато Зураб Чакошвили, обладавший одной мозговой извилиной, готов был по первому слову Вано взорвать стадион, полный болельщиков, даже если бы в это время на поле сражалось его любимое Тбилисское Динамо. Право открывать рот в этой компании имел только Вахтанг Самонидзе, ближайший помощник и телохранитель бандита.

Своих головорезов Жвания собрал не случайно. Замысел у него созрел, оставалось поставить конкретные задачи исполнителям. Вано прошелся вокруг стола, выпил немного вина, пожевал кусочек сыра, и заговорил тихим усталым голосом:

– Завтра вы все тянетесь в Лазоревск. Два дня крутитесь возле детского дома, выясняя все о строительстве нового корпуса. Там, вместе с взрослыми мужиками, работают малолетки из приюта. Ваша задача выяснить, когда их на стройплощадке скапливается больше всего. Зураб подкладывает взрывчатку под оду из стен, с учетом, что вся эта бодяга завалится от одного взрыва. Со стороны все должно выглядеть несчастным случаем на стройке. Рудик заранее напишет письмо в редакцию, где расскажет, как Голенев из жадности заставлял таскать кирпичи малолетних сирот и малютки погибли! Добавит жалостные слова, вроде: «общественность возмущена фактом жестокости. Ведь своих детей у Голенева нет, вот он и не жалеет бедных сирот». Сроку вам три дня. Дело сделаете, сразу врассыпную. Меня не ищите. Сам вас найду. Все свободны, Вахтанг останется.

Дождавшись, когда шестерки уберутся, Вано налил своему телохранителю вина и сел рядом:

– Вот, что Вахтанг, я завтра утром улечу в Москву. Ты здесь останешься за хозяина. Когда они завалят стройку, меня быть близко не должно. Я остановлюсь, как всегда, в Интуристе, телефон знаешь. Будешь звонить, расскажешь, как ребята сработали.

– Батоно, по телефону!?

– Идиот, конечно, по телефону. Но говорить надо, будто сообщаешь мне жуткую новость. Например, так – Вано, какой ужас! Дети погибли. Я отвечу – какой кошмар! Где? Ты скажешь – На стройке в детдоме. Я спрошу – сколько невинных жертв? Ты ответишь. И так далее…

– Умный ты, батоно Вано.

– Хватит, не люблю.

– У меня вырвалось…

– Ладно, пойду отдохну. Завтра первый рейс в шесть утра. Нужно выспаться перед дорогой. – Жвания влил в себя остаток вина из стакана, взял веточку кинзы, положил в рот и, не торопясь, спустился по винтовой лестнице. Его спальня находилась на втором этаже, в правом крыле дома. Из окна открывался потрясающий вид на море, и имелся балкон.

Ванная с огромной мраморной чашей находилась рядом. Бандит не спеша разделся, достал из шкафа свой любимый белый халат, перед тем как отправиться в ванную, откинул шелковое покрывало на кровати и едва не лишился чувств.

На подушке лежала детская рулетка, которую он вчера передал Голеневу. Но не это заставило его побледнеть, напугавшись до смерти. Рядом с игрушкой он увидел боевую гранату. Вано медленно попятился назад, выскочил из спальни и заорал страшным голосом. К нему бросился охранник, что дежурил в холле. За ним вбежал Вахтанг.

– Что случилось, батоно?

Говорить Жвания не мог. Он дрожащей рукой указал на дверь спальни и без сил повис на перилах. Телохранитель подхватил босса под мышки и помог добраться до гостиной. Усадив Вано в кресло, он помчался назад. Прошло минут десять. Вахтанг вернулся с гранатой в руках.

– Не, волнуйся, батоно Вано. Она пустая.

– Как пустая?

– Заряда нет. Только это. – Вахтанг протянул ему шарик с изображением черепа. Бандит узнал тот самый шарик, который своими руками вложил в игрушечную рулетку.

– Как это все оказалось у меня в спальне? Ты снял охрану?

– Нет, батоно, как всегда. Пять людей снаружи, трое в доме…

Вано некоторое время сидел молча. Затем вскочил на ноги и закричал на своего телохранителя:

– Сейчас же верни назад этих болванов. Взрыв в детдоме отменяется. Я завтра никуда не лечу.

Пожалуй, июнь в городах черноморского побережья еще можно пережить, хоть к ночи отходя от дневного зноя, но июль становится серьезным испытанием для человеческого естества. Если даже курортники, имеющие возможность не вылезать из моря, часто получают ожоги и заканчивают отпуск в больницах, что же говорить о тех, кто вынужден в этом пекле работать.

Но Олег Голенев роптать права не имел. Именно жара становилась главным союзником в его бизнесе. Если в мае среднестатистический отдыхающий выпивал два стакана газированной воды в день, то в июле это число увеличивалось минимум в пять раз. Прибыль кооператора приближалась к сотне тысяч рублей в сутки. К середине июля он уже был уверен, что на цементный завод в Глухове заработает. Но и силы его начинали иссякать. Семен Андреевич Трофимов, хирург, с которым Олег после своего неудачного приземления на балкон Иры, немного подружился, как-то встретив его на улице, сказал:

– У тебя, кооператор, полное истощение организма. Срочно отдыхать, и не здесь, а в средней полосе России. Если не внемлешь моему совету, обещаю тяжелейший срыв с отвратительными последствиями.

Трофимов не страдал сентиментальностью, и Голенев понял, что дело дрянь. На следующее утро он вызвал к себе в кабинет Степана Хорькова.

– Степа, я дохожу. Если уеду дней на восемь-десять, справишься?

– Я? – Хорьков никогда не думал об этом. Он даже не догадывался, что директор кооператива постепенно готовит его на свое место.

– Ты и так мой заместитель. – Продолжал Голенев: – Почти все дела знаешь, а если и не все, то по причине моего хорошего к тебе отношения. Вижу, и ты работаешь на пределе. Стараюсь хоть в чем-то тебя оградить.

– А зачем?

– Что – зачем?

– Зачем тебе, Олег, все это надо? Денег мало?

Голенев вспомнил свой разговор с Вихровым. Когда они еще только запускали дело, Дима его тоже спросил о деньгах. Тогда он другу не ответил и после гибели компаньона очень об этом жалел. Теперь решил ничего от Хорькова не скрывать. Он рассказал ему о своем родном городке. О том, что друг детства Тихон Постников стал мэром, и объяснил причину, по которой работает по восемнадцать часов в сутки.

– Из-за какого-то цементного завода ты тянешь из себя и нас все жилы? – Удивился Степан.

– Понимаешь, это не просто завод. Это мечта Тиши. Он уверен – запустив производство дешевого цемента, сможет строить муниципальное жилье для ветеранов, стадион для города, даст работу молодежи, одним словом, всколыхнет наше провинциальное болото. Я обещал ему помочь, а если мужик дал слово, обязан его держать.

Хорьков посмотрел на него исподлобья:

– Хорошо, построишь ты этот завод, что дальше? Перестанешь вести эту сумасшедшую жизнь? Купишь себе домик на берегу, женишься? Так?

– С чего ты взял?

– Как с чего? Зачем люди работают? Они работают, чтобы заработать на приличную жизнь. Я правильно понимаю? А иначе зачем?

– Я не хочу приличной жизни только для себя. Мы с Тишей сделаем наш городок счастливым для всех. А ты с деньгами сможешь подсобить Лазоревску, своему родному городу.

– Как?

– У вас скоро выборы в городской совет. Придет новый начальник горисполкома. С деньгами ты в состоянии помочь занять это кресло честному, образованному мужику. А он в свою очередь наладит людям жизнь.

Степан неожиданно расхохотался. Смеялся он тоже, как хорек, сипло и беззвучно:

– Я думал, ты умный мужик, а ты обыкновенный идиот. Пойми, любой самый честный мужик, получив кормушку, начнет воровать. Мы же русские. По-другому не умеем.

– Нет, честный воровать не будет. – Твердо возразил Олег.

– Будет. Может, сперва и не для себя. У каждого есть бедные родственники, дети, жены или любовницы. Сначала он закроет глаза на то, что воруют они. А потом сам начнет. Это закон нашей жизни.

Голенев держался на своем:

– Догадки и демагогия. А ты попробуй.

– Чего пробовать? У нас в Кабуле был прапор. Парень кристальный. Золото рядом с ним клади, камни, на чужое не посмотрит. Когда решили создать взводный общаг, назначали его казначеем. Полгода нарадоваться на него не могли. А потом влюбился. Эта курва подмяла мужика под себя. Сбежал с ней и наши денежки прихватил. Люди ломаются.

Олега пример не убедил:

– Частный случай. А ты посмотри вокруг. Теперь каждый может жить, не скрывая своего богатства. Никто тебя не посадит за хороший дом или дорогую тачку. Только заработай. Неужели народ не оценит своей свободы? Я сразу оценил.

Хорьков редко говорил так много и начал утомляться:

– Хватит, Олег. Ты меня не убедишь, я тебя тоже. Не бойся, кооператив за неделю не развалю. Лети в отпуск, а я уж как-нибудь тут на солнышке попекусь. Мы люди привычные.

Олег пожал ему руку:

– Вот телефон Постникова. Понадоблюсь раньше, позвонишь.

В тот же день он вылетел в Москву.

В небольшой провинциальный городок Глухов «перестройка» докатилась не сразу. Но и здесь понемногу заговорили о «новом мышлении» и «ускорении». Если для этого самого «мышления» кроме трепа ничего не надо, то для «ускорения» необходимо хоть что-то, что можно ускорить. Тихая река Глуша в ускорении не нуждалась. Из производств, что базировались в городе, имелся молокозавод и небольшой автобусный парк. Завод зависел от поголовья дойных коров в окружавших город колхозах, а автобусный парк – от ремонтных запасных частей. И того и другого катастрофически не хватало, и оба производства об «ускорении» могли только мечтать. Но жизнь брала свое, и в Глухове начали открываться кооперативы. Поначалу это были небольшие сугубо сервисные предприятия вроде двух зеркальных мастерских и одного бюро ритуальных услуг. Они быстро набирали обороты. Без зеркал не обойдется ни одна хозяйка, а без фотографии на керамике умершего родственника не обойдется никто. Понемногу к ним прибавились строительные кооперативы, объединившие под своей крышей старых калымщиков, кооперативы по уборке мусора, куда вошли те же дворники, но теперь за приличное вознаграждение. Дальше – больше. Как грибы после дождя, стали плодиться кооперативы по пошиву и ремонту обуви, реставрации самоваров, проката бытовой техники, всех не перечесть. Затем возникло таинственное слово «акционер», и кроме кооперативов стали возникать «акционерные общества с ограниченной ответственностью». Звучало это очень изыскано, и кто хотел меньше работать, а больше получать, рванул туда.

Кооператоры и акционеры научились прилично зарабатывать. А там где появляются деньги, тут же возникает криминал. В Глухове рэкетом пробавлялись два авторитета. Вор в законе Богдан Мамонов, по кличке Мамон, и молодой, но очень активный Гена Кащеев, по кличке Кащей. Мамон большую часть жизни провел в лагерях и был уверен, что заслужил этим право на уважение равных и на почтение начинающих «коллег».

Кащеев провел в тюрьме всего пять лет, но считал, что для воровской науки этого вполне достаточно. Оба бандита негласно поделили между собой город, при встречах здоровались за руку, но терпеть друг друга не могли. Помимо конкуренции у них и цели разнились. Мамон со своими дружками тут же пропивал полученные поборы, устраивал классические малины с гитарой и марухами, а Кащей вкладывал деньги в дело. И если Мамон работал всего часа три в день, объезжая свои владения и запугивая непокорных кооператоров, то Гена Кащеев отдавал делу всего себя. И результат не заставил себя ждать. За три года он прикупил кирпичный заводик, автосервис с цехом жестянки и небольшой деревообрабатывающий комплекс. Кроме того, построил кафе Какманду и открыл десяток магазинов.

А Мамон так и оставался при своем рэкете. Всецело завися от кооператоров, он старался не упустить новичков. Постепенно все доходные ниши оказались заняты, и новые кооперативы открывались все реже. Поэтому, прослышав, что на окраине Глухова появился ангар с лесопилкой, Мамон тут же отправился туда. Для солидности он прихватил двух шестерок Панчика с Гарей и брата Дениску. Шестерки мозгов не нажили вовсе, но кулаки отрастили пудовые. Зато Дениска, хоть и не отличался физической крепостью, ум имел быстрый и брата боготворил.

Ангар они отыскали быстро. По заливистому визгу пилы поняли, что работа идет. Вошли все вместе не спеша, вразвалочку.

У пилорамы колдовал крепкий мужик лет сорока шести и визитеров не заметил. Мамон остановился за его спиной, братец с шестерками на два шага сзади. Немного обождав, бандит тронул кооператора за рукав. Тот оглянулся, закончил распил бревна, и выключил пилораму:

– С чем пришли, ребята?

– Я Мамон. – Гордо представился бандит и скривил губу в поганенькой улыбочке

– Вислоухов Павел Дорофеевич. – Назвал себя кооператор.

– Работать начал, гляжу…

– Куда деваться… Семью кормить надо.

– Это хорошо. Плохо, что без крыши.

Павел Дорофеевич быстро посмотрел наверх:

– Как без крыши? У меня все в порядке.

– Ты, парень, дурак, или прикидываешься. Вот, к примеру, сейчас мои кореши возьмут тебя под белы ручки и на пилораму, а я кнопочку раз. И нету Павла Дорофеевича Вислоухова.

Кооператор быстро сообразил:

– Вот вы о чем… Сколько за «крышу» возьмете?

– Такса известна. Процентиков двадцать с прибыли отстегнешь, и живи спокойно.

– А если другие придут?

– Скажешь, я за Мамоном.

– А если они не испугаются?

– Телефончик оставлю. Не испугаются, устроим стрелку. Не боись, Мамон свои денежки отработает. У тебя магазин есть?

– Три дня, как открыл.

– Торгует кто?

– Жена Вера, дочка Тоня.

– Когда расплачиваться начнешь?

– Приходите через две недели.

– Сюда, или в магазин?

– Лучше в магазин. Финансами у меня жена распоряжается. А теперь мужики, валите. А то денег не заработаю. – И Павел Дорофеевич включил пилораму.

Мамон повернулся и так же вразвалочку поплыл из ангара. За ним брат Дениска и шестерки.

Оказавшись на улице, бандит довольно потер руки:

– Что, братва, отметим точку?

– Можно. – Согласился Гаря.

Панчик покривился:

– Опять на хазе?

– Зачем на хазе, отдохнем культурненько в кафе Какманду. – Ехидно предложил Дениска.

– У Кащея? – Удивлено протянул Мамон и почесал плешь: – А вообще, почему бы и нет? Пора, бля, показать этому пидеру, что мы на него положили.

И они отправились в кафе конкурента.

В отличие от примитивной дубины Мамона, Геннадий Кащеев обладал фантазией и некоторыми странностями. Бандит верил в Бога и даже возвел рядом со своим кафе Какманду настоящую православную церковь. Напротив церкви закарпатские хохлы поставили сруб с веселыми наличниками на окошках и высоким резным крыльцом. Сруб предназначался для батюшки. Отца Василия Кащеев выписал из Москвы. Это тоже был не совсем обычный священник, но Гене Кащееву пришелся ко двору.

Помимо православия Гену интересовали деньги. В Бога Кащеев верил, а деньги он любил. Поэтому даже своих шестерок превратил в Пятаки, Рублики, Чирики и Баксы. Кликухи быстро прижились и радовали слух хозяина.

О визите Мамона с шестерками в Какманду Гене Кащееву сообщили во время беседы с помощником по кличке Чирик в ванной комнате. Глуховский авторитет отправлял своего головореза в Москву, чтобы тот совершил в столице показательное убийство. Командировка киллера совершалась по просьбе друга из Солнцевской группировки Алехана Казиева. Отдавая последние наставления, босс одновременно принимал ванну и массаж. Работала над мышцами бандита его подруга Мака, удивительно худая брюнетка, но с крепкими, сильными руками. Кащеев отпустил помощника и задумался. Морщась в приятной истоме под железными пальцами девы, он решал, как лучше ответить на вызов. Визит Мамона в свое кафе он расценил именно так. И надумал. Он явится в кафе прямо из ванны в халате, выпьет кружку пива, пренебрежительно кивнет посетителям и удалится. Мамона подобный демарш унизит и поставит на место. Будет знать, как являться на чужую территорию, да еще без приглашения. Но Кащеев не рассчитал интеллект конкурента. Богдан Мамонов понятия не имел об этикете и приход Кащеева в халате расценил вовсе не как попытку его унизить. Наоборот, «пришел человек без понта». Мамон, будь у него свое кафе, тоже бы ходил в чем вздумается. Поднявшись навстречу Кащееву, он схватил его за полу халата, и приволок к своему столу:

– Прими, братан, с нами по десять капель. Точку обмываем.

– Что за точка? – Насторожился Кащей.

– Один фраерок лесопилку открыл. Мы его сразу и обули. Сам знаешь, теперь не каждый день точки открываются.

– Раньше тебя успели Вислоухова навестить… – Подлил масло в огонь Дениска. Гаря и Панчик громко заржали.

– Почему Вислоухова? – Скрыл обиду Кащеев.

– Фамилия у него такая. Мы ее сразу в кликуху перевели. – Пояснил Дениска.

Пировать с Богданом Кащеев не стал. Под предлогом, что утром никогда не пьет, пожелал «коллегам» приятно провести время и уединился в свой кабинет. Вскоре туда явились его шестерки Бакс и Рубчик. Поручив им выяснить, кто такой Вислоухов и где он открыл лесопилку, Кащеев решил готовиться к войне. Наглость Мамона перешла границы, и настало время с ним кончать. Кащеев уже мог себе это позволить. В его банде больше двадцати стволов, и пора ребят занимать делом. Приняв столь радикальное решение, он через служебный вход покинул кафе и отправился в церковь. Начинать войну без благословения отца Василия Кащеев считал не по-христиански.

Голенев прилетел в Москву налегке. Рубашка с короткими рукавами и белые брюки. В Домодедове накрапывал дождичек, и путешественник с юга вспомнил, что в мужской одежде есть очень удобная вещь, которая называется пиджак. О пиджаках и куртках он уже успел позабыть. Засунув одну руку в карман и прикрыв голову стареньким рюкзачком с деньгами – вещей он с собой не брал – Голенев быстро прошагал через площадь и уселся в такси:

– Шеф, гони к автовокзалу.

– Стольник.

– Чего такой дорогой?

– А ты знаешь, во что бензин обходится?

– Кажется, сорок пять копеек.

– Ты с луны. Уже рубль двадцать, и еще настоишься, пока зальют.

– Ладно, поехали…

– По Кольцевой?

– Как скажешь, тебе виднее. – Щетки монотонно смахивали капли с ветрового стекла, и Олег задремал. Проснулся от резкого тормоза.

– Приехали?

– Авария, наверное… Можем и час простоять…

Но опасения таксиста не оправдались. Машины медленно двинулись вперед. Олег смотрел в окно. Одну полосу трассы сотрудники ГАИ закрыли лентой с флажками. На ней он заметил человеческие останки. На асфальте валялись рука и голова мужчины. Дальше, метров через десять, вторая рука.

– Ничего себе подарочки? – Ужаснулся Голенев.

– Криминал. – Спокойно ответил водитель: – Выбросили из тачки и поехали дальше… Перестройка. В Москве сейчас и не то увидишь.

Больше до автовокзала на Щелковской их не задерживали.

Автобус в Глухов уходил через полтора часа. Олег успел купить себе китайскую вельветовую куртку, слопать в буфете две сосиски с горошком и немного погулять. В Москве везде чем-то торговали. Бабки пирожками и старьем, кавказцы фруктами и мочалом, цыганки платками и кожаными сумками. Столица превращалась в большой базар.

В автобусе Голенев тут же уснул, проспал ночь и проснулся уже в Глухове. Несмотря на предрассветное утро, он, наконец выспался, но будить Тихона в такую рань не хотел. Прошелся по знакомым с детства улочкам, ноги сами принесли в тупик Коммунаров. Детский дом, откуда начиналось его знакомство с миром, стоял на прежнем месте. Само здание выглядело столь запущенным, что у бывшего питомца сжалось сердце. Штукатурка местами обвалилась, обнажив крестики дранки, служившей ей основанием, часть окон забили фанерой, и лишь вывеска сияла свежей краской. Она гласила, что здесь находится «Специнтернат-восьмилетка Министерства Народного Образования СССР». Голенев обошел детдом по кругу и завернул в калитку. Двор за два десятка лет мало изменился. Только старую березу спилили. От нее остался пень. Олег на него присел, закурил и очутился в детстве. Воспоминания, как кадры из старого кино, замелькали перед ним с необычайной ясностью. Там в углу у забора он принял первый бой с Петькой Синельниковым. Парень учился на два класса старше и часто обижал Тихона. Олег вызвал его во двор и побил. Больше Петька друга не задевал. На площадке, заваленной ящиками и углем, раньше играли в волейбол. Голенев хорошо подавал и часто выручал свою команду. Но площадки для волейбола больше не было. Зато сохранилась другая памятная с детства деталь. Маленькая боковая дверь вела на кухню. Эта дверь тогда казалась ему волшебной. Посудомойка тетя Глаша иногда баловала ребят горбушками ржаного хлеба с солью, а Голенев всегда хотел есть. И еще ему почему-то казалось, что однажды именно из этой двери выйдет его мама. Олег привязался к Руфине Абрамовне Меджрицкой, директрисе приюта, и своей первой воспитательнице. Но она стала «мамой для всех», а он мечтал о своей единственной маме, маме только для него, самой дорогой, самой веселой, самой красивой. И эта его, и только его мама, должна была в мечтах сироты появиться из заветной двери, ведущей на кухню. Появиться в ярком шелковом платье с пирогом в руках. Но мама так и не появилась…

– Сделаю тут капитальный ремонт – подумал он, и сразу начал прикидывать, в какую сумму этот ремонт выльется. Пока считал, на втором этаже открылось окно. Чубастый мальчишка в майке и трусах, усевшись на подоконник, закурил сигарету. Голенев поднялся и показал ему кулак. Кулак детдомовца не испугал. Сорванец высунул незнакомцу длинный розовый язык и, скорчив рожицу, жестом показал, что сам Голенев курит. Олег усмехнулся и затушил сигарету.

– Касаткин, сейчас же вернись в постель! Ты же таки не мальчик, ты же хулиган. – Услышал бывший детдомовец знакомый голос. Мальчишка тут же исчез, а в окне возникло очкастое лицо Меджрицкой. Она близоруко вглядывалась в черты постороннего мужчины, нарушившего ее территорию.

– Руфина Абрамовна, не узнаете?

– Кого я еще должна там узнавать в пять часов утра?!

– Это я, Олег Голенев.

Она вскрикнула и тут же исчезла. Прошло несколько минут, заветная дверь отворилась. Она шла к нему в синем сатиновом халате, накинув на плечи потрепанный плащ. Он бросился ей навстречу и заключил в объятья. Вместо некогда грозной директрисы его руки обнимали сухенькую старушку с острыми торчащими лопатками.

– Олежек, как же так? Я слышала, ты умер в госпитале!?

– Да, Руфина Абрамовна, я умер, но не до конца.

Она отстранилась и строго взглянула поверх очков:

– Есть, мой мальчик, таки вещи, над которыми шутить не стоит.

Этот взгляд он прекрасно помнил. Она состарилась, усохла, но смотрела поверх очков, точно так же, как и двадцать лет назад.

– Я не шучу. Меня спустили в морг, а я ожил.

Она увела его на кухню, усадила за стол, согрела чайник и потребовала отчет о жизни. Он отчитался.

– Ты молодец. А у меня четверо мальчишек и одна девочка от погибших афганцев. Одного ты таки уже видел. Леня Касаткин – сущий дьяволенок.

– А матери?

– По-разному. Не хочу таки вдаваться в детали, но можешь мне поверить, и при живых матерях бывают круглые сироты.

– Вы говорите, афганцев четверо мальчиков и одна девчонка?

– Кстати, очень хорошая девочка. Иринка Ситенкова. И учится хорошо, и красавица.

– И сколько же им лет, этим ребятам?

– Почти одногодки. От восьми до деcяти. Ирочке девять.

– Руфина Абрамовна, только не подумайте, что я пьяный, или не в своем уме…

– Я вовсе так не думаю, Олежка…

– Я всех заберу. Мальчишек и девчонку.

– Как это заберешь? Это же люди, а не котята…

– Мальчиков усыновлю, девочку удочерю.

– Ты думаешь, что говоришь? Олежек, ты же их не видел! А это таки далеко не ангелы…

– Я тоже таки далеко не ангел, Руфина Абрамовна.

– Усыновление – целая большая процедура. Ты даже себе не представляешь, сколько нужно исписать бумажек и сколько получить подписей…

– Вот и займитесь бумагами. Я сейчас приехал на несколько дней, а осенью вернусь в Глухов окончательно. Тогда и закончим.

– Хорошенько подумай, мой милый Олежка. Деньги у тебя есть, и это очень хорошо, когда в семье хватает денег… Но хватит ли у тебя на них сердца?

– Вас же хватило на нас на всех.

– Я, Олежка, таки простая еврейская женщина. У нас обычно большие семьи, а я, как и ты, сирота. Вот и создала себе большую семью.

– Сердце есть только у евреев?

– Не передергивай, Олежка. Ты мужчина, а это уже две большие разницы…

– Я пошутил. – Олег виновато улыбнулся, еще раз обнял старую воспитательницу и покинул дом детства.

Город начинал просыпаться. Солнце выглянуло из-за Вороньего холма, ударило в подслеповатые оконца покосившихся стареньких особнячков вдоль набережной реки Глуши, позолотило верхушки старых вязов. Дома ему казались совсем маленькими, словно вросли в землю, а деревья, наоборот, выросли. Он шел по берегу и думал, как давно все это было. Вообще было ли? Что реальней в его судьбе? Этот городок с запахом кислой капусты, резными наличниками, детским домом с неизменной Руфиной Абрамовной или перевал Саланг с «духами» и минами-ловушками, а может, Лазоревск с пожаром в доме Турка? Он ушел отсюда сопливым мальчишкой с перочинным ножиком в кармане, а вернулся миллионером, размышляющим о строительстве большого завода. За воспоминаниями не заметил, как город закончился. Он стоял у подножья Вороньего холма. Когда-то его венчала маленькая церквушка. При ней покоилось городское кладбище. Церквушку в тридцатых взорвали большевики. Кладбище уничтожила война. Тогда Вороний холм назывался «высотой семнадцать двадцать один». Высота несколько раз переходила от немцев к нашим, холм утюжили танки, и развалины церквушки вместе с кладбищем сровняли с землей.

Олег поднялся на вершину. Отсюда открывался вид на реку, заливные луга на той стороне и деревню Щеглы, что стояла ниже по течению. Пейзаж в лучах восходящего солнца наполнил сердце бывшего афганца удивительным покоем.

«Если я, когда-нибудь построю собственный дом, то возведу его здесь. И поселю в нем большую семью» – подумал он и посмотрел на часы. Стрелки показывали начало седьмого. Голенев поднял воротник новой китайской куртки и зашагал будить мэра города.

В ангаре пахло свежеструганным деревом, а бетонный пол покрывали опилки. Гена Кащеев мочился в опилки и смотрел, как трое его парней били по голове резиновыми дубинками арендатора ангара Павла Дорофеевича Вислоухова. Лично к Павлу Дорофеевичу Гена неприязни не испытывал. Более того, если бы не визит Мамона в кафе Какманду, он вообще не знал о его существовании. Узнав, приказал навести справки. Шестерки выяснили и доложили, что в городе открылся новый магазин строительных материалов, в котором брус, половая доска и вагонка на двадцать процентов дешевле, чем в его собственном. Гена Кащеев тут же отправились к хозяину новоиспеченного предприятия. Во время первого визита с Вислоуховым говорил вежливо. Он приехал к Павлу Дорофеевичу не с пустыми руками. Бандит привез договор, в котором владелец лесопилки должен был всего лишь поставить подпись. Но упрямый мужик вовсе не собирался продавать свое дело. Держался уверенно и пугал какой-то весьма авторитетной «крышей». Кащеев, естественно, понял, что речь идет о Мамоне. Но прикинулся дурачком.

Сегодня утром на случай стычки с конкурентом он собрал всю банду. Двадцать вооруженных до зубов уголовников расселись в два «Рафика» и поехали следом за Мерседесом Кащеева.

Не доезжая лесопилки, кортеж остановился. Бандиты выскочили из микроавтобусов. «Рафики» и «Мерседес» тут же укатили. Боевики быстро окружили ангар и замаскировались. Кащеев взял троих громил и пошел к воротам. Узкая дверь, врезанная в сталь ворот, оказалась на запоре. Они принялись молотить в дверь ногами и резиновыми дубинками. Никто не открыл.

– Придется испортить замок… – Огорчился Кащеев, поскольку считал лесопилку уже своей. Громила по кличке Пятак разрезал задвижку очередью из автомата, и они вошли. Кооператор оказал сопротивление, но его скрутили, привязали к станине пилорамы и били.

– Хватит, вы его прибьете, а он пока мне нужен живым. – Хозяин кивнул своим холуям на табурет. Те быстро подвинули табуретку к Вислоухову, и отошли в сторону. Бандит присел рядом. Он ждал, пока кооператор придет в сознание. Окровавленное месиво мало походило на прежнее лицо несговорчивого клиента. Его запрокинутая голова оставалась неподвижной, а глаза сделались мутными и бессмысленными. Шестерки Рублик, Пятак и Треха озабоченно ждали распоряжений пахана. Кащеев потер свой золотой перстень о брюки, полюбовался блеском черного бриллианта, вмонтированного в золото, и звонко сплюнул шестеркам под ноги:

– Кретины, кажется, вы его уже замочили. Ничего не можете сделать по-человечески. Я же сказал подготовить, а не кончать…

– Дышит он. – Прохрипел Рублик. В знак согласия с диагнозом подельника Пятак и Треха закивали головами.

Гена отвязал руку Вислоухова чтобы обнаружить пульс. В это время на улице раздались выстрелы, и в ангар ввались люди Мамона – Панчик и Гаря. Лица обоих исказила странная гримаса. Изо рта Панчика сочила кровь, Гаря закатил глаза, и оба одновременно завалились вперед.

Пятак вскинул автомат, но Кащеев его осадил:

– Не надо. Их наши уже сделали.

Гаря дернулся и затих. Панчик лежал на животе и судорожно сгребал пальцами опилки. Кащеев достал из кармана пистолет, подошел к нему и выстрелил в голову.

На улице пальба продолжалась. Гена дал знак шестеркам, и они втроем побежали к задним воротам ангара. Через них выбрались на задворки. Справа от стены возвышалась груда бытового хлама – старые ванны, унитазы, трубы и другие ржавые атрибуты совкового комфорта.

– Обойдем ангар и подвалим к Мамону с тыла. – Приказал Кащеев. Бандиты, пригнувшись, пробрались через свалку и, обогнув ангар, встретились с собственной бандой. Их помощь уже не понадобилась. Стрельба стихла. Правая рука Кащеева по кличке Бакс рассказал хозяину, как все было. Видно, кооператор успел позвонить Богдану. Тот со своими дружками на УАЗе, Жигулях и Москвиче подкатили прямо к ангару. Замаскировавшиеся боевики Кащеева дали им подойти к воротам и открыли шквальный огонь. Мамону деваться было некуда. Его скосило сразу. Остальные тоже погибли почти мгновенно.

Работой своих боевиков Кащеев остался доволен. Пнув ногой труп бывшего конкурента, он вернулся в ангар «продолжить беседу» с кооператором, но тот исчез. Кащеев приказал своим людям прочесать прилегающий к лесопилке пустырь, лично обследовал все закоулки внутри, заглянул в сушильные камеры для досок, но безрезультатно. Его люди также вернулись ни с чем. И хоть бандитская разборка закончилась полной победой Кащеева, настроение у бандита испортилось. Он насчитал одиннадцать трупов, но владельца лесопилки Вислоухова ни среди живых, ни среди мертвых не нашел. Павел Дорофеевич словно испарился. Не было среди убиенных бандитов и брата Мамона, Дениски, но на эту мелочь Кащеев внимания не обратил.

Несмотря на восемь часов утра, Тихона Постникова Олегу будить не пришлось. Татьяна открыла гостю дверь и сообщила, что муж уже на работе. От завтрака с женой и сыном друга, Голенев отказался. Его напоили чаем в детдоме. Поблагодарив Татьяну, он тут же отправился на площадь Ленина, где находилось здание городской администрации.

В кабинете мэра бывший афганец застал все городское начальство и хотел было ретироваться. Но Тихон его задержал:

– Это наш, так сказать, наш благодетель. На его деньги мы начинаем строительство цементного завода.

Чиновники поднялись, по очереди представились гостю, и пожали ему руки. Постников жестом усадил всех на место и заговорил, обращаясь к Голеневу:

– Полюбуйся, Олег, как работают наши товарищи. Неделю назад я подписал лицензию Петру Дорофеевичу Вислоухову. Он начал поставлять городу пиломатериалы. А сегодня на него напали бандиты. Сам кооператор пропал без вести, возле его производства одиннадцать трупов. Хорошее, нужное дело приостановлено, а начальник, так сказать, милиции сидит рядом с тобой и молчит. – И мэр повернулся к начальнику ОВД: – Что вы молчите Александр Иванович? – Красномордый и брюхатый полковник Курдюк, грузно приподнялся над столом для совещаний и засопел. – Скажете, наконец, нам что-нибудь? – Продолжал доставать его Тихон.

– Товарищ мэр, что тут скажешь? Очередные криминальные разборки. Ребята делят власть. – Ответил полковник и засопел еще громче.

– С кем делят? С нами?

– Ну, зачем с нами… Между собой делят.

– Если вы владеете информацией, назовите фамилии этих, так сказать, ребят?

– Вам тут каждый их назовет, да вы и сами знаете. Главный наш деятель Кащеев, Геннадий Савелич, по кличке Кащей. За ним Мамонов Богдан Романович, по кличке Мамон. Но сегодня утром его застрелили. Остальные шантрапа…

– Кто застрелил Богдана Романовича?

– Скорей всего Кащей и застрелил…

Постников побледнел от злости и вскочил с кресла:

– Так арестуйте его!

– За что? Свидетелей нет. Он сам, естественно, на себя не покажет. А даже нашему суду нужны доказательства…

Мэр устало вернулся в кресло и обратился к другу детства:

– Вот видишь, Олег, так мы и живем. Бандитов все знают в лицо, а наша, так сказать, милиция бессильна. Садитесь, товарищ Курдюк.

Полковник с облегчением вздохнул и уселся на место.

– Как видно, с криминалом нам пока бороться не под силу. Но, почему сегодня молокозавод не обеспечил школу, детдом и детские сады молоком? Тоже бандитские разборки, товарищ Паперный?

– Бандиты в данном случае не причем. Получку вчера выдали, народ напился. Сегодня на работу не вышло двадцать шесть человек. Молоко принимать некому…

– А дети чем виноваты? Вы о детях думали, товарищ Паперный?

– Что я могу поделать? Сказал же, работники напились…

– Вы, как руководитель, приняли меры?

– Могу уволить. Но придут еще хуже…

После молокозавода Постников перешел на транспорт. С его слов Голенев узнал, что половина автобусов не вышли на линию. Причины и здесь нашлись. Заместитель мэра по хозяйственной части, Данило Остапович Максюта доложил коротко и ясно:

– Парк износился, запасных частей нет, автобусы стоят.

Постников вздохнул и посмотрел в свой блокнот:

– А почему заморозилась стройка муниципального дома? Там осталась отделка. Когда мы вселим самых, так сказать, аварийных очередников?

– И там есть проблемы. – Ответил Максюта: – Украли обои и мягкие трубы для сантехники. Лето, огороды надо поливать, а шлангов в продаже нет. Идут в дело трубы…

Через два часа у Голенева началась мигрень. До этого он на голову никогда не жаловался. Когда Постников закончил летучку и чиновники разошлись, Олег его пожалел:

– Тебе, Тиша, не позавидуешь. Я бы воевать с таким штабом не стал.

– Да, трудно. – Согласился Постников: – Но выход есть. Горбачев сказал «А», но не сказал «Б». Надо идти, так сказать, в реформах дальше. Пора приватизировать молокозавод и автобусный парк. Личные машины у них на ходу, и детали находят. Станут автобусы личной собственностью, найдут детали и для автобусов. Нашел же Вислоухов лес для своей лесопилки…

– Это тот кооператор, который исчез после разборки бандюков? – Напомнил Олег.

– А вот с криминалом нужно бороться беспощадно. Полковник Курдюк заелся. Я хочу его уволить. Но кроме тебя я кандидатуры для борьбы с бандитами не вижу. Понимаешь, кадры самое слабое место. При общей уравниловке власти советов народ, так сказать, развратился. Раньше все держалось на страхе. Страха нет, и работать никто не хочет. Специалисты спиваются, молодежь идет в криминал…

– Зачем ты тогда затеваешь строительство государственного цементного завода? Жди, когда Горбачев скажет «Б». Построишь частный.

– А деньги в городскую казну где брать? А молодежи где работать? Нет, наш завод я в частные руки не отдам…

– Даже мои?

– Даже твои.

– Ты настоящий товарищ.

– Хватит доставать. Пошли домой обедать.

В столовой Постникова Голенев с интересом наблюдал за сынишкой друга. Юлик умудрялся есть суп, читать книгу и смотреть мультики одновременно.

– Цезарь растет. – Пошутил Олег.

– Первый класс закончил круглым, так сказать, отличником. – В голосе отца прозвучала гордость. Татьяна строго посмотрела на сына, затем на мужа, и пожаловалась гостю:

– Балует он парня. Это все ваше беспризорное детство. Вам не досталось родительской ласки, так теперь хотите на детях отыграться. Но тебе, Олег, этого не понять. Ты же у нас бобыль…

– Скоро пойму. – Ответил Голенев и рассказал о своем утреннем посещении детского дома и разговоре со старой воспитательницей

– Смотри, мужик. Это дело, так сказать, нелегкое. – Предупредил Тихон.

– Особенно для тебя! – Заметила Татьяна: – Ты сына видишь, когда он спит. Иногда за обедом. Но и это для нас праздник. Хорошо хоть я сейчас в отпуске. Не будь тети Гали, твой сын рос бы беспризорником.

Голенев перевел огонь на себя:

– Ничего, Таня, я человек военный, как-нибудь справлюсь.

– Сперва женись. – Продолжала наставлять Татьяна. – Без женщины детям трудно. Семья не казарма…

Голенев пропустил ее совет мимо ушей. Он снова вспомнил о посещении детского дома:

– И еще хочу у них капитальный ремонт сделать.

– И я хочу. – Постников тяжело вздохнул: – Денег в бюджете нет. Вот зачем мне завод нужен. И для этого тоже…

После обеда он показал Олегу будущую строительную площадку. Ее уже обнесли забором, а возле ворот установили плакат «Здесь ведется строительство Глуховского городского цементного завода»

– Главное уже есть. Дело за малым… – Усмехнулся Голенев.

– Главное – это деньги. Ты уже перечислил туркам первый взнос. На днях они начнут завозить технику.

– Молодец. – Похвалил Олег. Хотя после того, что он услышал в кабинете мэра, оптимизма у него поубавилось.

– Ты приехал проверить, так сказать, куда я трачу твои деньги? – В полушутку поинтересовался Постников.

– Я приехал отдохнуть. Врачи сказали, что я нахожусь на грани срыва. А срываться мне нельзя. Завод твой тогда накроется.

– Прости, Олежек. Что же ты сразу не сказал? Я бы тебя не мучил нашими проблемами. Понимаю, у тебя своих хватает.

– Ничего, должен же я знать, что ждет меня на родине. – Они прошлись вдоль ограждения, заглянули внутрь будущей стройки. Продолжая беседу, Олег заметил черный «Мерседес», медленно подкативший к воротам. Тихон ничего не видел, продолжая увлеченно обсуждать проект их детища. Голенев отвечал, а краем глаза следил за машиной. Она остановилась метрах в ста от них. Из салона вышли двое. Один подошел к плакату, другой остался стоять рядом с лимузином.

– Ты знаешь этих ребят? – Неожиданно спросил Олег и кивнул в сторону «Мерседеса». Постников обернулся:

– Это Гарик Мамедов по кличке Бакс, правая рука того самого Кащеева.

– А ты ходишь без охраны, и как я догадываюсь, без оружия.

– Думаешь, он приехал меня убивать? – Улыбнулся Тихон.

– Ты как был кабинетный мыслитель, так им и остался. Этот парень сейчас палить в нас не будет. Если бы он хотел, мы были бы уже трупами. Но интерес к твоим планам он явно проявляет.

– Я же говорил, что цементный завод Кащееву поперек горла… – Напомнил Постников: – Так что не совсем я, так сказать, кабинетный. Но ваш покорный слуга не только у Кащеева поперек горла. Тут много деятелей ждет не дождется выборов, чтобы меня сбросить. А народ за меня, и у них ничего не выйдет.

Тем временем Бакс и сопровождающий его Рублик вернулись в машину, и «Мерседес» уехал.

Голенев почувствовал облегчение:

– Сегодня обошлось. А завтра не знаю.

– Ты справился в своем Лазоревске с бандитами, я тоже у себя постараюсь. – Успокоил друга Постников.

– Тиша, я солдат. Меня убить не так просто. А ты мишень удобная…

Они вышли на берег. Солнце уже садилось, Олег увидел Вороний холм, освещенный закатом, и вспомнил свое желание:

– Я хочу себе дом построить.

– Строй, я только рад.

– Знаешь где?

– Пока не знаю.

– На вершине Вороньего холма.

– С ума сошел?

– Почему?

– Его считают, так сказать, нечистым местом.

– Кто считает?

– Люди. Там же кладбище было. Ты хочешь жить на кладбище?

– Мертвецы не опасны. Бояться надо живых. – Усмехнулся Олег: – Продашь мне там землю?

– Так отдам. На Вороний холм никто не претендует.

– Нет, я хочу все по закону.

– Иди к Стеколкину, он тебе оформит, так сказать, по закону.

– Хорошо, завтра схожу.

После славной победы над бандой Мамона Гена Кащеев вернулся в свои владения и первым делом посетил отца Василия. Пожертвовав по поводу Виктории тысячу рублей на храм, он заставил батюшку разделить с ним радость. Они вдвоем уничтожили немеренно «Перцовки», закусывая ее отменными маринованными грибочками и другой снедью из погребка. Одинокого батюшку опекала одна ретивая прихожанка, поскольку матушки у него не было.

Отец Василий во время возлияния отпустил рабу божьему грехи, сотворенные тем накануне, и обещал помолиться о душах убиенных им бандитов. Делал это батюшка без особого рвения, но отказать Кащееву не мог. Храм, в котором служил отец Василий, построил Гена. Он же выписал батюшку из Москвы и платил ему жалованье. Живописец Трофим Масленников принял сан, превратившись в отца Василия в начале перестройки. Церквушки начали возвращать Патриархии, строилось много новых храмов, а служителей для небольших приходов не хватало. Сменив халат живописца на рясу проповедника, отец Василий сохранил немало привычек от прошлой богемной жизни. Супруга живописца решила остаться в миру, и батюшку покинула. Холостой настоятель, когда его не видели верующие старушки, втихаря покуривал табак, мог изрядно выпить и поглядывал на юных прихожанок мирским, блудливым глазом.

– Нормальный ты мужик, Гена. В бога веришь. Не надо бы людей убивать. Тяжелый это грех. Отпуская его, сам на душу грех беру. – Наставлял изрядно охмелевший батюшка бандита на путь истинный.

– На себя посмотри. Я хоть каюсь. А ты?

– А что я?

– Богу служишь, а водку пьешь – раз. Табак куришь – два. Я тебе Машку Саратову присылал, не отказался – три.

– Сравнил, Кащеюшка… Да, я при сане. Служу господу нашему, как могу. А Машка девка хорошая и в Бога верит. Вон ты ее грибочком закусываешь. А грешу, так с меня и спросится больше. Кстати, дай сигареточку.

Кащеев протянул ему пачку и наполнил рюмки:

– Вот ты говоришь, бандит я. Мол, грешно людей убивать. Согласен, грешно. Но я же не от хорошей жизни? Оставь я Мамона в живых, он бы сам меня шлепнул. Выходит, защита. А кооператора я не хотел. Мои придурки перестарались. Потом, он исчез. А ты меня ругаешь? Не стал бы я конкурентов давить, на какие шиши церковь твою построил? Опять же по пятьсот в месяц тебе на харчишки. Где брать?

Они чокнулись, и выпили до дна. Отец Василий закусил грибочком, тяжело вздохнул и пожаловался:

– На твои пятьсот особо не разгуляешься. Иконку богомазу заказать не на что…

– С прихожан бери. А иконки, кликни, тебе бабки нанесут. Можешь еще и торгануть.

– С прихожан не очень-то здесь возьмешь. Народ сюда не ходит, тебя побаивается. А ликом торговать, – батюшка перекрестился, – типун тебе на язык. Нет, милый Кащеюшка, табачок и вино хоть и грех, да не очень большой. Вино и Христос пил. А лик – святое.

Кащеев снова наполнил рюмки:

– Что же в нем святого? Сам рассказывал – ты пока живописцем был, писал лики, как халтуру.

– Дурак ты, Кащеюшка. Живописец и батюшка – разница большая. Я от мирского отрекся. А насчет святости лика, я тебе так скажу: Какой бы забулдыга не писал святой образ, сам Господь его рукой водит. Оттого что лик есть отсвет Божий. Понял?

– Еще раз дураком назовешь, пришью. Не погляжу, что батюшка. Вас в Москве много. Другой приедет. Я попа держу, чтобы быстро грехи отпускал, а не лаялся на меня, как сапожник…

– Не обижайся, Гена. Я к слову. Во те крест. – И отец Василий снял с себя золотой крестик, поцеловал его и одел обратно.

Голенев ночевать у друга детства категорически отказался. Стеснять семью он не хотел, да и рано ложиться спать тоже. Он снял себе номер в единственной гостинице города с лирическим названием «Глухарь». В мрачном холле висели картины, изображающие сталеваров в отсветах огненной стали, и пахло эпохой брежневского застоя. Приезжий потребовал самый дорогой апартамент, заполнил анкету, где в графе «пол» вывел слово «мужской», оплатил номер за сутки и получил ключ. Номер назывался люксом, имел спальню с примятой тахтой и испорченным телевизором, кабинет с телефоном, холодильник сомнительной чистоты, душ и туалет. Вода из кранов текла ржавая, но Олег попробовал оставить кран открытым, и она постепенно просветлела. Он ополоснулся и спустился в ресторан. В зале гуляла лишь одна компания, состоящая полностью из женщин. Прелестницы громко смеялись, требовали музыки и танцевали друг с дружкой.

Официант Сидоркин Голенева пока не знал. Сделав вывод по китайской куртке и отсутствию апломба, что перед ним клиент умеренного достатка, швырнул Олегу меню и поспешил к дамам. Голенев никуда не торопился и, проглядев набор блюд, терпеливо дожидался внимания холуя. Когда же Сидоркин принял заказ, его отношение к гостю круто изменилось. Он моментально приволок из буфета икру и свежие овощи, наполняя рюмку, склонился куда ниже, чем требовала процедура, а пренебрежительно оттопыренную губу сменил на лакейскую улыбочку. Теперь уже гуляющие нимфы с нетерпением дожидались его благосклонности.

Одна из них, с богатырскими формами, с интересом поглядывала на одинокого молодого мужчину, явно не похожего на местных алкашей. Дождавшись очередной громкой жалобной песни Пугачевой, она решительно поднялась и направилась к его столу.

– Как поется в песне, пригласите даму танцевать, молодой человек. Меня сегодня угораздило родиться, а что за рождение без мужика…

Олег с любопытством оглядел именинницу, вежливо поднялся и повел ее на свободную площадку в центре зала. Остальные красавицы тут же смолкли и с откровенной завистью наблюдали за их танцем. Голенев чувствовал объемные прелести своей партнерши и старался не попасть носком ботинка под ее каблук.

– Ты приезжий? – Ее горячий шепот возле его уха выдавал давнюю тоску по интимной близости с представителем противоположного пола.

– Нет, я местный, но много лет не был в городе.

– Чего один сидишь, бабы не нашлось для такого молодца?

– Не искал пока.

– Найди меня. Я такая бедовая…

– По-моему, это ты меня нашла…

Она громко засмеялась и прижала к нему свою богатырскую грудь:

– Да, я находчивая.

– Пошли.

– Куда?

– Ко мне в номер.

Она остановилась, вскинув бровь:

– Прямо так сразу?

– А чего тянуть?

– Неудобно как-то перед бабами…

– Переживут. Ты же сегодня именинница. Тебе все можно. – Он взял ее за руку и, подмигнув Сидоркину, вывел из ресторана. В номере бойкость ей изменила:

– К нам никто не придет?

– Не придет. Раздевайся. – Олег уселся на кровать и откинул одеяло. Она продолжала стесняться.

– Тебе помочь?

– Ладно, я сама. А ты всегда так сразу?

– Времени мало. Тебя ждут, да и я еще не закончил ужин.

Она задрала платье, пытаясь стянуть его через голову, и запуталась. Голенев подошел к ней, подвел к тахте, пихнул на видавшее виды ложе, сдернул огромные розовые трусы, поставил ее на колени и принялся за дело. Наконец, ей удалось избавиться от платья. Он, не прекращая любовной работы, расстегнул сложную систему крюков и застежек. Розовый, в цвет трусов, бюстгальтер плавно спланировал на постель, освободив огромные покачивающиеся в такт его напора груди.

– Ну и здорова ты, баба! – Не то с восхищением, не то с удивлением заметил случайный любовник.

– Да, я большая. – Прошептала именинница.

– Помолчи. Ты когда молчишь, лучше.

В ресторане их возвращение было встречено громким восторженным визгом. Она, раскрасневшаяся и довольная, вернулась к подругам, а он уселся за свой столик. Сидоркин успел сменить приборы и тут же принес жареную на вертеле осетрину.

– Они с тобой расплатились? – Спросил Олег у официанта, и кивнул на притихших дам.

– Нет. Они же еще гуляют.

– Счет принесешь мне. – Приказал Голенев.

– За всех? – Переспросил Сидоркин.

– Ты чего, не понял?

– Понял, но вы зря. Зинка баба не бедная, а такой парень как вы ей и не снился…

– Так она еще и Зинка! – Усмехнулся Голенев. Познакомиться они не успели. – Делай, что тебе говорят.

– Как скажете. – Ответил Сидоркин, и больше советами странному клиенту не докучал.

Спал Олег долго. Вечером он забыл задвинуть шторы, и яркое солнце высветило все убожество лучших апартаментов отеля Глухарь. Потертые полы, пыль на тумбочке, надорванные обои в углу спальни. В одиннадцать зазвонил телефон. Голенев босиком дошлепал до аппарата.

– Слушаю. – Голос его звучал сонно и Постников понял, что разбудил друга:

– Прости, что помешал спать, но сейчас, так сказать, уже начало двенадцатого…

– Ничего, все в порядке, Тиша.

– Не передумал насчет Вороньего холма?

– А почему я должен передумать?

– Стеколкин тебя ждет.

Олег долго и с удовольствием мылся. Некоторая неловкость от вчерашнего приключения компенсировалась прекрасным крепким сном. Он, наконец, отоспался и чувствовал себя отменно.

Вячеслав Антонович Стеколкин, небольшой лысоватый чиновник отдела по делам недвижимости и частной застройки, обладал двойным подбородком и тихим вкрадчивым голосом:

– Мэр распорядился насчет вашего запроса. Бумаги я подготовил.

Олег просмотрел акт об отводе ему под строительство частного дома пятидесяти соток на Вороньем холме.

– Что значит «отводе»?

– Это значит, что данный участок передается вам в бессрочную аренду. – Пояснил чиновник.

– Я намерен не получить, а выкупить этот участок.

– Закона о продажи земли в России пока нет. – Улыбнулся Стеколкин: – Я могу продать вам фундамент бывшей церкви, которого в наличии не существует, но по бумагам имеется.

Голенев согласился и через полчаса заделался владельцем несуществующей недвижимости. Закончив со Стеколкиным, он заглянул к мэру:

– Тиша, приходите сегодня ко мне всей семьей ужинать, и тетю Галю не забудь захватить.

Постников удивился:

– Куда к тебе? В «Глухарь»? Я, так сказать, в рестораны не хожу. Людям платят гроши, и шиковать на их глазах стыдно…

– Зачем в «Глухарь»? Ко мне на Вороний холм.

– Ты за полдня построишь дом?

– Не важно. Вы приходите, а там посмотрим….

Покинув озадаченного мэра, Олег отправился на автомобильный рынок. Подержанными машинами торговали на пустыре за автовокзалом. Расчищенную бульдозером площадку огородили двухметровой сеткой забора и навесили на столбы ворота. Рядом с ними установили будку. В будке сидел одноногий дед охранник, а рядом с ним за письменным столом жирный мужик в темных очках. Он и был хозяином площадки. Среди унылых рядов из «Жигулей», «Москвичиков» и «Волжанок» бродило несколько зевак. По скучному выражению лоснящегося хозяйского лица Голенев понял, что потенциальных покупателей он в них не видит. На Олега очкастый тоже внимания не обратил. Парень в китайской куртке, по его мнению, принадлежал к тем же зевакам.

– Можно посмотреть ваш автопарк? – Поинтересовался Голенев.

– Смотри, если не лень. – Ответил продавец.

– С таким настроением ты мало продашь. – Усмехнулся Олег.

– Кому надо, тот купит. – Отмахнулся жирный очкарик.

– Мне надо.

– Надо, так смотри.

– Я отсюда вижу – что ищу, у тебя нет.

– Как нет, слепой? Целая площадка. Тридцать тачек…

– Мне нужен или автобус, или домик-прицеп.

Хозяин развел руками:

– Был один, на прошлой неделе забрали. А ты путешествовать надумал?

– Нет, надумал вместо дачки временно поставить.

– Слушай, парень… – Оживился одноногий сторож: – Тебе щитовой вагончик подойдет. Их Пашка Вислоухов сбивал из вагонки. Но сам, вроде, исчез. Говорят, бандитов напужался, а жена на месте.

Голенев проявил интерес. Дед долго и бестолково объяснял, как найти мастера. Толстяку это надоело, он написал на листке адрес и вручил несостоявшемуся клиенту:

– При деньгах, слови частника. Покажешь адресок, довезет….

Магазин Вислоухова прятлся за высоким дощатым забором. На калитке, вырезанной в воротах, висело короткое объявление «закрыто». Но рядом имелась кнопка звонка. Голенев попросил частника дожидаться и позвонил. На второй звонок калитка приоткрылась. Крупная женщина с покрасневшими глазами не слишком радушно спросила:

– Чего тебе?

– Мне нужен щитовой домик.

Она подозрительно осмотрела покупателя с ног до головы, но калитку распахнула.

Голенев сразу увидел то, что искал. Три домика стояли на прицепах, весело светясь свежим деревом.

– Выбирай.

Он подошел ближе, осмотрел вокруг:

– А внутрь можно?

– Залезай.

В домике пахло струганными досками и было очень уютно. Там имелся прибитый к одной из стен стол, такой же деревянный шкафчик, а в углу стояла сложенная походная кровать. О таком теремке мечтают дети, потому что в нем можно жить по-своему, и он похож на игрушку.

– Беру! – Крикнул Голенев и спрыгнул на землю.

– Плати.

– Сколько?

– Полторы. За кровать отдельно.

– Сколько?

– Сто рублей.

Он достал деньги.

– Не здесь же. Пошли в контору. – И она широким мужским шагом двинула к одноэтажному строению. В конторе тоже пахло деревом. Хозяйка уселась за стол, вытащила из ящика квитанции и принялась заполнять. Голенев вдруг увидел, как чернила на квитке начали расплываться. Из глаз кооператорши текли слезы.

Он положил руку ей на плечо:

– Что с вами?

Плечи у нее затряслись:

– Муж…

– Что муж?

– Пропал. Убили окаянные. Только жизнь у нас заладилась…

Она вытерла слезы и торопливо, словно боясь, что он не дослушает, поведала историю своей беды.

– Я тоже кооператор. И на меня бандиты наезжали. Надо объединяться, тогда им конец. – Он выложил на стол три тысячи: – Вот тебе вдвое.

– Зачем так много?

– Пригодятся. Я тебе советую уехать на некоторое время. Им нужна лесопилка и магазин, а ты наследница.

– Что же, из своего дома бежать?

– Я к вам на неделю приехал. В сентябре вернусь, помогу, а пока беги. Скажи только, как домик на место доставить?

– А куда тебе?

– На Вороний холм. Я там участок под стройку получил.

– На Вороньем холме?

– А что такого?

– Кладбище раньше было…

– Ну и пусть.

Она неожиданно улыбнулась:

– Место там красивое. Оттуда Господь на наш городок любовался. А за доставку не бойся. Сейчас позвоню, у нашего партнера тягач. Мигом доставит. Один в доме будешь или с подругой?

– Один.

– Выходит, бобыль?

– Выходит. Как тебя зовут, коллега?

– Верой.

– Вот и верь. Найдется твой муж…

– Спасибо на добром слове. Можешь ехать. Не волнуйся, все тебе привезут.

Он вернулся в машину и велел частнику катить на рынок.

В маленьком городе все близко. Не успел выкурить сигарету, как они прибыли. Глуховский рынок особым разнообразием покупателей не радовал. Один ряд старой кортохи, один ряд молодой. Дальше зелень, свекла и огурцы, а вместо фруктов крыжовник, смородина и малина. Молоко уже кончилось, а мясной ряд торговал.

Голенев начал с мясного. Он задумал угощать гостей шашлыком, а из свинины его делать быстрее.

– Сладенький, не меня ищешь?

Олег поднял голову и увидел Зину. В ресторане, при вечернем платье, женщина выглядела монументальнее. За прилавком ее богатырские формы не так бросались в глаза.

– Привет, Зина. Ты здесь работаешь?

– Торгую помаленьку. Зачем пришел?

– Свинину на шашлык ищу.

– Что для миленка не сделаешь…

Она нырнула под прилавок, выставив на обозрение огромную задницу. Голенев отвернулся, достал гребенку и начал причесываться. Встреча его смутила, а в случае неловкости он доставал расческу.

– Для себя оставляла, но раз такое дело…. – Зина разогнулось с куском карбоната в руках. – Шашлык получится клевый.

– Сколько?

– Подарок тебе, мой сладенький, от Зинули. Ты щедрый и я не жмотка.

– Не права. У тебя тогда день рождения был, а я без повода.

Но денег она с него так и не взяла. Прикупив овощей и зелени, новоявленный помещик вернулся к себе.

Через два часа на Вороний холм привезли щитовой домик. В нем имелось все необходимое: складная мебель, посуда и даже веник с совком для мусора.

– Кто все положил? – Спросил он у водителя тягача.

– Верка Вислоухова собрала.

Голенев вспомнил заплаканную кооператоршу. Заботливая предусмотрительность женщины его тронула.

Когда Постников с женой, сыном и приемной матерью появились в его владениях, раскладной стол уже был накрыт, на углях прогоревшего костра аппетитно румянился шашлык а, рядом на траве в ряд выстроились бутылки. Для Тихона и себя Голенев приготовил водку, для женщин красное вино и сок, для Юлика пепси-колу.

Приемной матери Постникова, Олег присмотрел подарок – маленький говорящий глобус. Галина Афанасьевна до ухода на пенсию работала в библиотеке, а еще раньше преподавала географию в его родном детском доме. Все столицы мира на глобусе обозначались малюсенькими кнопками. Если на них нажать спичкой или булавкой, звучало название государства указанной столицы.

Обняв тетю Галю, Голенев вручил ей подарок и повел к столу.

Пораженное семейство не сразу пришло в себя, но вскоре все устроились на раскладных стульчиках и принялись за трапезу. О делах не говорили, шутили, дурачились и хохотали до слез. Больше всех радовался Юлик. Долго сидеть за столом пацану надоедало, и он спускался к речке поплавать.

Всем было хорошо. Даже по обыкновению строгая Татьяна не делала замечаний мужу и звонко смеялась рассказам Олега о его бизнесе с газированной водой. Голенев не стал делиться с друзьями всем, что ему пришлось пережить, а вспоминал только комичные моменты. Галина Николаевна говорила мало. Она внимательно рассматривала Олега и лишь иногда улыбалась. Пожилая женщина чувствовала, что все далеко не так просто в жизни этого странного парня.

Гости покинули Вороний холм в сумерках. Юлик не хотел уходить, просился ночевать в вагончике, но Татьяна была непреклонна, и мальчишка сдался. Новый хозяин Вороньего холма проводил их до городской набережной. При прощании Юлик неожиданно бросился на Олега и повис у него на шее. Тот поднял мальчика над головой, повертел на вытянутых руках, поставил на землю и поцеловал в макушку. Юлик пребывал в восторге.

– Смотри, Тихон, а дети его любят. – Не без удивления заметила Татьяна: – Возможно, у него и получится с приемными из детдома…

– Конечно, получится. Я же сам приемыш! – Крикнул Олег. В этот вечер он был счастлив.

Если у Олега Голенева вечер приемов закончился и он, прогулявшись вдоль речки, отправился в щитовой домик спать, Гена Кащеев только ждал гостей. Убрав конкурента, он стал первым «парнем» на деревне, и душа требовала праздника.

Избавившись от грехов, Кащеев покинул захмелевшего батюшку и поутру обошел свои владения. Его дом, церковь, склад стройматериалов, небольшой завод, офис, магазин и баня с кафе Какманду составляли единый комплекс, разместившийся на трех гектарах земли при въезде в Глухов. Две трассы, ведущие в районный центр, образовали треугольник, в котором Кащеев и сотворил свое кооперативное царство. Любой, кто приезжал в город или выезжал из него, вынужден был оглядывать рекламные призывы бандита.

Кащеев, не торопясь, переходил от одного объекта к другому, и везде при его появлении работники демонстрировали повышенное трудовое рвение. Но провести Гену Кащеева им удавалось редко. Обладая отменным здоровьем, он мог выпить куда больше, чем принял у батюшки, оставаясь трезвым и придирчивым хозяином. Он и заметил, что цемент, привезенный в магазин, с вечера оставлен под навесом. Бумажные мешки не мешали сырости проникать в цемент, что вредило его качеству. Кащеев вызвал своего завмага, врезал ему два раза по скуле и отправился в кафе. Обнаружив халатность на кухне, тем же способом объяснился с поваром. В офисе проверил выручку за вчерашний день, после чего два часа поспал и, вызвав телохранителя, поехал в город. Хозяйство Кащеева обслуживало семь машин – три грузовика и четыре легковушки. Но Гена предпочитал свой черный «Мерседес».

Особых дел в центре у Кащеева сегодня не намечалось. Но он желал медленно прокатить мимо горисполкома, продемонстрировав властям свою мощь. Пусть лишний раз убедятся, кто истинный хозяин города. Вернувшись в контору, позвонил начальнику милиции Курдюку и пригласил его в баню. Полковник сначала обругал Гену за его «подвиги», но услышав, что на кухне Какманду готовят поросенка с гречневой кашей, тут же подобрел. Кащеев намекнул, чтобы Курдюк приехал не один. Полковник намек понял.

Обычно баня сдавалась солидным клиентам, но сегодня хозяин распорядился никого не пускать, нагреть парилку до ста градусов и наполнить бассейн холодной водой. Гостей он ждал в махровом халате, с газетой в руках. О перестрелке в ней не говорилось. Это, с одной стороны, задевало самолюбие бандита, с другой успокаивало. С некоторых пор редактор Прудкин без предварительного оповещения его фамилии на страницах районной газеты не упоминал. И сегодня поступил так же.

Гости приехали на милицейской «Волге» полковника Курдюка. Гена пожал руку начальнику милиции и чиновникам. Стеколкин и Максюта тоже получали от бандита ежемесячные премии, и от него зависел их достаток.

При первом заходе в парилку говорили о пустяках. После бассейна выпили немного и закусили икоркой. Тем временем шестерки Кащеева Треха и Пятак готовили стол. Второй раз парились дольше. С ревом охладив жар в бассейне, уселись ужинать. Разговор по существу начался за поросенком.

– Ты, блядь, Гена, совсем обнаглел. – Со смаком вгрызаясь в заднюю ножку, проворчал Курдюк: – Постный вчера меня на летучке, как пацана, делал…

– Да ладно плакаться. – Ухмыльнулся Кащеев: – Хотите за мой счет сладко жить, помогайте. Я со своими баранами сам разберусь, а ваше дело кипеш гасить. Между прочем, меня Мамон чуть не замочил. Я сколько раз тебя, предупреждал, Санька? Взяли бы его на кичу, не было бы базара.

Александр Иванович Курдюк отложил обглоданную косточку:

– Ты же, блядь, на прямую об этом не просил.

– Он в законе. Я просить не могу. А ты сам бы догадался. В Глухове двоим ворам тесновато.

Полковник промолчал. Мамон ему тоже подбрасывал деньжат и делал дорогие подарки, но говорить об этом Кащееву он не собирался. Курдюк решил сменить тему:

– Кооператора ты куда дел? Меня его жена весь день доставала. Исчез мужик.

– Хер его знает. Сам в толк не возьму. Днем мои гаврики весь пустырь обшарили. Не нашли.

– Шлепнули, что ли?

– Поучили немного. А потом Мамон появился. А этот с концами…

– Баба у него дотошная. – Вставил слово Максюта: – К мэру ходила жаловаться и дочку прихватила.

– На кого жаловаться? – Удивился Гена.

– На нас, что не ищем. – Усмехнулся Курдюк: – Что случись, милиция всегда виновата.

– А ты искал?

– Сам просил, чтобы моих ментов там не было. Зачем тебе свидетель?

Кащеев сделал вид, что замечание насчет свидетеля не расслышал, и перешел к главной теме:

– Бакс на стройплощадке был. Там ваш Постный с каким-то парнем топтался. Что за мужик? Мой Бакс его раньше не видел…

Стеколкин оживился:

– Это, кажется, друг детства мэра, Олег Коленев. Я ему сегодня участок оформил. Строится будет.

Треха убрал со стола пустую бутылку, откупорил новую и разлил по стаканам. Выпили, не чокаясь, как воду. Курдюк отломил от поросенка ребрышко и густо намазал его хреном:

– Этот Коленев не так прост. Он деньги на цементный завод нашел.

Кащеев насторожился:

– Откуда?

– Хер его знает. У него где-то на юге бизнес.

– Наркота?

– Без понятия.

Некоторое время молча закусывали. Стеколкин вдруг захихикал:

– И знаешь, Гена, где он строиться надумал?

– Скажешь, узнаю.

– На Вороньем холме. Представляешь, придурок! – Стеколкин продолжал хихикать, но остальные молчали, и он смолк.

– Выходит, деньги на завод есть. – Мрачно вывел Кащеев.

– Да откуда у него столько? Постный в облаках витает. Все это херня. Начнут стройку – завязнут.

С поросенком покончили. Пятак принес шашлыки. Треха сменил посуду и разлил водку. Кащеев поднял стакан и тяжело взглянул на Курдюка:

– Саня, я хочу знать, кто этот Коленев, откуда взялся и где берет бабки?

– Узнаем. Пока скажу, что он тоже придурок, как и Постный. Тут Зинка с рынка в Глухаре гуляла. Он ее трахнул, и за всех баб заплатил.

– Эту корову? – Стеколкин вновь захихикал: – Не может быть?

– Может. У меня там официант Сидоркин на крючке. Зря стучать не станет…

Кащеев вытер руки о свой халат, взял сигаретудвумя пальцами, сверкнув золотым перстнем, Треха щелкнул зажигалкой. Гена, выпустив тонкую струйку дыма, сказал:

– «Жентельмен», значит… Так и запишем. Кликуха парня Жентельмен. – И посмотрел на часы: – Ну что, братва, время позднее, еще попаримся, или к десерту?

– Можно и к десерту. – Довольно потер руки Курдюк.

Гена подозвал к себе шестерку:

– Волоки сюда Милку. Пусть полковнику отсосет. А в парилку Катю с Дусей мужикам для классики.

Через минуту в бане появились девушки. Себя Гена оставил без лирического удовольствия. Информация о загадочном спонсоре мэра требовала осмысления. Поглядывая на забавы чиновников с проститутками, он думал о странном парне, пожелавшем строить дом на Вороньем холме. «Не такой уж он придурок, если наквасил бабок на целый завод», – сделал вывод бандит и решил лично посмотреть на приезжего.

Олег Голенев проснулся от странного звука. Спал крепко, но еще с Афгана, во сне слышал все, что происходит вокруг. Он уселся на свою новую походную кровать и затих. Где-то на реке кричала цапля. Цапли иногда кричат и ночью. Он уже решил, что померещилось, но внезапно звук повторился. Кто-то постукивал в стенку его вагончика. Быстро натянув брюки, взял фонарик и вышел на улицу. Перед ним стояла красивая высокая девушка:

– Уж простите меня, ради Бога. Вы меня не знаете. Но мне мама про вас рассказала. Я дочь Веры Андреевны. Мама вам этот домик продала…

Присмотревшись повнимательнее, Голенев отметил некоторые черты сходства с кооператоршей. Но девушка была куда женственней и миловидней:

– Тебя-то как зовут?

– Меня Тоней… Я с родителями в кооперативе. Бухгалтерию веду, учет…

– Здравствуй, Тоня, что случилось?

– Папа к ночи приполз.

– Нашелся? Я же говорил.

– Мы не знаем, что делать? Бандиты в покое не оставят. Кащеев выродок, он папу добьет.

– А что этот выродок хочет?

– Чтобы отец продал ему лесопилку и магазин.

– В милицию обращались?

– Без толку. Начальник из рук Кащеева кормится. Он с ним заодно.

– Хорошо, утром я поговорю с мэром.

Тоня испугалась:

– Только не это. Постников дядя честный, но он один. Да и не понимает толком, что здесь происходит. Нам только хуже сделает…

Голенев задумался:

– Мне сейчас затевать войну с вашими бандюками некогда. Своих забот хватает. Могу купить ваш бизнес сам.

– Как купить?

– На время. Вы спрячете деньги и работайте, как работали. Приеду, разберусь с криминалом, выкупите назад. Кащеев узнает, что собственник другой, и оставит вас в покое. Это все, что я пока могу предложить.

– Я должна с родителями посоветоваться…

– Советуйся. Как отец?

– Весь избитый, но слава Богу, живой.

– Тебя проводить?

– Не надо, я на машине. Спасибо вам.

– Пока не за что, коллега.

– Не зря мама говорила… Ты очень хороший. – Она чмокнула его в щеку и убежала в темноту. Голенев слышал, как удаляются ее торопливые шаги, как хлопнула дверца и затарахтел движок. Внизу под холмом вспыхнули фары. Машина развернулась и, показав габаритные огоньки, укатила.

Утром приехала сама Вера. На семейном совете они решили предложением Олега воспользоваться. Встретились в горисполкоме.

Павел Дорофеевич Вислоухов явился с перевязанной головой. Из-под бинтов на Олега смотрели два серых настороженных глаза. Жена и дочь кооператора поддерживали его под руки. При дневном свете Тоня показалась Олегу и вовсе красавицей. Высокая, стройная, с длинной лебединой шеей и прекрасными темно-русыми волосами.

Сделку оформил все тот же Стеколкин. Штампуя печати на договоре, он украдкой поглядывал то на Голенева, то на кооператоров. Когда они покинули кабинет, позвонил Кащееву. Гена выслушал новость, не перебивая и не задавая вопросов. Положив трубку, Стеколкин так и не понял реакции бандита.

Голенев и семейство кооператоров с документом чиновника отправились в банк. Олег перевел деньги на счет Вислоухова:

– Не трать. – Предупредил он Павла Дорофеевича: – Иначе лесопилка моя.

Прощаясь у подъезда, Вера пожала бывшему афганцу руку и пригласила к ним на ужин.

– Обязательно приходите. – Добавила Тоня и смутилась.

Голенев с удовольствием приглашение принял.

Днем, обедая в доме Постниковых, он рассказал Тихону о своем приобретении. Но в подробности не вдавался.

– У богатых свои, так сказать, привычки. – Ответил мэр. Коммерческая деятельность друга его не очень волновала. Постников беспокоился лишь о том, чтобы эта деятельность не помешала Голеневу продолжить финансирование строительства его мечты. Турки уже отправили часть техники, и завтра предстояло разгрузить первый состав.

После обеда в семейном кругу Олег снова посетил детский дом. Руфина Абрамовна познакомила его с сиротами-афганцами. Одного он уже видел в проеме окна, с другими встретился впервые. Единственная девочка Ира Ситенкова имела вздернутый носик, украшенный веснушками. Голенев усадил ребят во дворе и час с ними беседовал. Каждый из них хотел знать, не встречал ли Олег на афганской войне папу. Голеневу отцов сирот встречать не довелось. Он признался, что сам едва выжил и показал ребятам свои шрамы.

Поначалу дети вели себя настороженно, но, увидев следы пулевых ранений и метки хирургов, мгновенно прониклись к нему симпатией. Первым осмелел Леня Касаткин. Он вынул из кармана пачку сигарет и предложил Олегу:

– Хочешь, посмолим?

Афганец усмехнулся и достал из кармана свои:

– Примажем, парень. Я курю уже много лет. Начал таким, как ты. Вот моя пачка, вот твоя. Ломаем и бросаем вместе. Если я закурю, побреешь меня наголо. Сам закуришь, я тебя побрею. Идет?

Касаткина предложение озадачило. Он втайне гордился задиристым чубчиком, и смена прически в его планы не входила.

– Слабо? – Ехидно подначила Ира. И своего добилась. Касаткин с грустью посмотрел на сигареты, и пачку смял. Олег последовал его примеру.

– Все равно нечестно. – Изрек Леня.

– Почему? – Не понял Голенев.

– Они – Леня указал на ребят: – за мной следить будут, а тебя кто проверит?

– Я же слово дал.

– Ну и что?

– Запомни, Леня, если мужик дал слово и не сдержал, он уже не мужик, а кусок дерьма. А мне таким становиться не охота.

– Выходит, закуришь, сам признаешься?

– Естественно. Себя обманывать еще хуже, чем других.

– Тогда мы тебя наголо обреем. – Обрадовался самый маленький из сирот Митя Валиев и достал из кармана перочинный ножик: – Вот этим. Знаешь, какой острый. – И мальчишка метнул ножик в забор. Тот ударился о доску рукояткой и отскочил в траву.

– Кто же так ножи бросает. – Усмехнулся Олег, поднял из травы ножик Мити Валиева, отошел на пять шагов и швырнул из ладони. Да так быстро, что дети не успели заметить. Ножик воткнулся лезвием в доску и задрожал.

– Вот видите, как надо. – Тут же поддразнила мальчишек Ира.

– Класс. – Согласился Касаткин: – Покажи, как ты это делаешь?

Олег вытянул ножик из доски, вложил его в ладонь рукояткой вперед, и медленно, чтобы дети видели, метнул снова. Ножик воткнулся точно в то же место.

– Хочешь, я тебе его подарю? – Вдруг предложил Митя.

– Ножи дарить – примета плохая. Давай так сделаем, ты мне ножик, а я тебе… – Голенев вынул из брюк бумажник, отстегнул кнопкой маленький карманчик и вытряс на ладонь звездочку с офицерского погона: – Держи, эта звездочка осталась от лейтенанта. Он на мине подорвался, даже опознать не смогли. Один погон сохранился и яма. Может быть, это твой папа и был.

Голенев не сказал детям правды. Для их еще не установившейся психики история о происхождении звездочки могла оставить рубец на всю жизнь. Олег повидал на той войне много страшного, но и он, вспоминая этот эпизод, чувствовал, как холодеет сердце. Они ехали ночью в районе Кандагара. Два БТРа и УАЗ с военкором посередине. Олег сидел в головной машине. Внезапно водитель БТРа резко затормозил. «Что там?» – спросил Голенев. «Кажется, «кукла», товарищ капитан», – ответил водитель. Голенев знал, что означает это безобидное слово на афганской войне. Пуштуны мучили плененных, особенно офицеров, жутко. Они отрезали конечности, прижигали их, чтобы остановить кровь, потом выкалывали глаза. То, что оставалось от человека, и называлось «куклой». Живой обрубок не мог ни видеть, не двигаться. Он мог только слышать.

В тот раз духи из банды пуштунов им на дорогу и подложили такую «куклу». Старшина водитель вопросительно посмотрел на Голенева. Олег кивнул и молча вернулся в БТР. Он слышал выстрел. По негласному закону бойцы прекращали мучения товарища, если он становился «куклой».

Старшина, усаживаясь за руль, протянул капитану окровавленный клочок жесткой материи. Это был погон лейтенанта. Одну звездочку Голенев и спрятал в бумажник. А сейчас передал ее сыну погибшего афганца. Кто знает, как погиб отец мальчика…

Митя зажал звездочку в кулаке:

– Можно, я ее себе на кепку пришью?

Олег не возражал, и обмен состоялся. Он спрятал ножик в карман и попрощался с каждым за руку. Расстались они друзьями. Ни воспитательница, ни сам Голенев ни словом не обмолвились о желании бывшего афганца взять ребят к себе. Но дети почувствовали – их встреча состоялась неслучайно.

До ужина у кооператоров Голеневу оставалось два часа. Для похода в гости его одежда требовала стирки. Олег зашел в магазин, купил себе новую рубашку, носки и белье. Вернувшись в свой щитовой домик на Вороньем холме, он разделся, спустился к реке и устроил одежде стирку, а себе купание. Намывшись, переплыл Глушу дважды, надел все чистое и отправился в город. Накупив полный пакет гостинцев, остановил частника.

Семейство Вислоуховых проживало в новом районе. Типичная трехкомнатная квартира хрущевской пятиэтажки. Голенев сразу определил, что Вера и ее дочь – изрядные чистюли. Полы сияли лаком, на серванте ни пылинки, а мойка на кухне и холодильник слепили белизной глаза.

Стол накрыли в гостиной. Павел и Вера посадили гостя и уселись сами. Хозяйничала Тоня. Она принесла из кухни горячую картошку, то и дело бегала к холодильнику за горчицей, морсом и прочими яствами. Олег поймал себя на мысли, что ему хочется, чтобы Тоня больше сидела за столом. Девушка ему все больше нравилась.

Естественно, что разговор снова вернулся к наболевшему. Открывая свое дело, Павел понимал, что бандиты его в покое не оставят. Поэтому и принял предложение Мамона сразу. Тот за двадцать процентов с прибыли брал кооператора под свою «крышу».

Голенев рассказал, как наладил в Лазоревске охрану кооператоров. Павлу Дорофеевичу идея понравилась. Но где взять людей, он не знал:

– Может, на юге еще мужики и остались. А у нас одни алкаши. Да и кооперативов мало. Многие боятся, но большинству лень. На себя работать приходится от зари до зари. И без выходных. Не веришь, минуты свободной нет…

Убеждать Голенева нужды не было. Что значит свое дело, он испытал на собственной шкуре. Павел Дорофеевич много говорить не мог, бинты мешали. Рассказывала больше Вера. Голенев узнал, что ее муж инженер. Денег всю жизнь не хватало. Павел давно начал подрабатывать на стороне. В отпуск нанимался строить дачи, ездил с бригадой на Север. Как только разрешили кооперативы, размечтался о своей лесопилке. Но оборудование и аренда помещений требовали средств. Год отработал по найму, немного скопил. Сначала организовал мастерскую по обработке дерева. Недавно они открыли магазин. Он работал в ангаре. Вера пошла торговать. Дочка занялась бухгалтерией. Тоня окончила училище, и в учете разбиралась. От заказчиков сразу отбоя не было. Когда Кащеев пристал дело ему продать – муж отказался и предупредил Мамона. Кащеев явился снова. Пока молотил в дверь, кооператор успел позвонить. Потом его били до потери сознания. Из ангара его вынес сам брат Мамона, Дениска, и спрятал у себя.

– Спасибо ему, конечно. Но нам это все не нужно. Мы хотим честно работать и за это иметь все самое необходимое. – Закончила Вера.

Олег слушал женщину и понимал ее сердцем. Ему в доме этих работящих, упорных людей все было ясно. Он разделял их желание жить по-человечески своим трудом. Он добивался того же.

В девять гость посмотрел на часы и поднялся. Ему очень не хотелось уходить, потому что Тоня зацепила его сердце, но Олег никогда не злоупотреблял гостеприимством хозяев:

– Спасибо. Все было очень здорово. – Он протянул им бумаги.

– Что это? – Спросила хозяин.

– Это наш договор о купле-продаже. Спрячьте его. Вам так будет спокойнее.

Они стали спорить. Он настоял:

– Мне документ не нужен. Придет время, вернете мне деньги. До встречи.

Неожиданно Тоня поднялась следом:

– Мама, я Олега провожу немного?

– Правильно, дочка. В темноте наш гость еще заблудится…

Голенев достал гребенку и причесался. Он это делал всегда, когда хотел скрыть смущение.

На улице посвежело. На черноморском побережье такие вечера наступают к середине сентября. Олег с наслаждением вдохнул прохладный воздух и взял Тоню под руку. Микрорайон остался позади. Начались старенькие улочки глуховских окраин. В деревянных домах уже зажгли лампы, и на подоконниках тенью обозначились горшки с геранью и гортензиями. Прохожие им почти не встречались. Подросток проехал на велосипеде, бабка набирала ведро воды возле колонки.

– Скучный у нас городок… – Тоня не то спрашивала, не то извинялась за свой город.

– Не знаю. Мне кажется, скука живет не в городах, а в самом человеке. Мне нигде скучно не было. Трудно было, больно было, иногда обидно было, а скучно никогда.

– Похоже, вы правы. Я тоже так чувствую.

– Давай на «ты». Помнишь, когда прощались, у тебя получилось…

Она покраснела:

– Хорошо. Будем на «ты». – И взяла сама его под руку: – А на войне страшно?

– Вернешься, вроде страшно. А там не замечаешь. Война – это работа, и работа грязная…

– Вы их убивали?

– Они нас, мы их…

– За что? Они же просто хотели жить по-своему, на своей земле…

– «Духи» были разные. Кочевники пуштуны варвары и прирожденные убийцы, их мне не было жалко. Другое дело, афганские таджики, народ культурный, с богатыми традицими. Они строители, в них стрелять грешно.

– Зачем стрелял?

– Я был солдатом. А у солдата профессия такая – воевать и не думать.

– А кто должен за вас думать?

– Наверное, политики…

– Политики такие же бандиты, как Кащеев. Они думают только о себе.

– Не все. Мой друг Постников о себе совсем не думает.

– Дядя мэр – чудной. Только знаешь, мне кажется, его убьют.

Голенев остановился и сжал ей руку:

– С чего ты взяла?

– Не знаю. Он как белая ворона. Таким выжить трудно.

– Будем надеться, ошибаешься. – Он обнял ее за плечи, привлек к себе и они пошли рядышком: – Мне очень хорошо с тобой.

– Мне тоже. Приходи к нам завтра.

– Приду. Только не устраивайте банкета. А то мне неловко.

– Мы же все равно что-то едим.

– Я сказал банкета…

– А если мне хочется для тебя что-нибудь вкусное сделать?

– Хорошо, сделай. Теперь пошли назад.

– Почему? Еще рано.

– Твои будут волноваться. Они недавно пережили бандитский наезд.

Он проводил ее до дверей, заглянул внутрь, подождал, пока она поднимется и хлопнет дверью.

На Вороний холм добрался пешком. Новое удивительное чувство испытал бывший афганец. Старенькие дома, щербатый асфальт, покосившиеся заборы наполнились новым удивительным светом. Город преобразился, стал своим и близким, как когда-то в детстве. Хотелось петь, но нарушать тишину ночи не решился. Поднявшись к своему домику, открыл дверь и уселся на пороге. Зверски потянуло курить. Но вспомнив Леньку Касаткина, он подумал о своей голове. Явиться завтра к Тоне обритым наголо ему вовсе не хотелось. Вздохнул и пошел спать.

Утром приехал Постников. Его глаза светились, а на щеках пылал румянец. В таком приподнятом настроении Голенев помнил Тишу, когда он еще только мечтал о цементном заводе, и они ночами до хрипоты спорили о будущем. И вот это будущее наступило.

Мэр пригласил Олега полюбоваться на разгрузку техники. Турки привезли первую партию механизмов. Кран пришел в разобранном виде и занимал три железнодорожных платформы. Когда они приехали, разгрузка уже началась. Акция и впрямь выглядела внушительно. На тракторах и бульдозерах стояли красочные эмблемы французских и немецких фирм. Вся техника сияла свежей краской и радовала глаз новизной. Вели разгрузку турецкие рабочие в ярких оранжевых спецовках. Голенев отметил, что никакой суеты и лишних движений никто не совершает. Каждый на своем месте. Перемещался один бригадир. Он оказывался там, где по ходу разгрузки возникали проблемы, и тут же их улаживал.

– Хорошо работают ребята. – Похвалил Голенев.

– Самое удивительное, что все трезвые. – Улыбнулся Постников.

В десять утра к путям прикатил черный «Мерседес». Сегодня лимузин привез самого Кащеева. Бандит выбрался из машины и минут двадцать наблюдал за турками. Дважды Голенев словил на себе его тяжелый взгляд. Потом Кащеев уехал.

– Тебе надо подумать об охране стройки. – Предупредил Олег мэра: – Этот мужик способен сильно нагадить.

– Уже распорядился. Технику будут стеречь посменно два сторожа и один, так сказать, милиционер Курдюка. Ночью им помогут собаки. Я выписал из питомника сторожевых овчарок.

Бывший афганец подумал, что для такого парня, как Кащеев, армия не велика, но высказывать свои мысли вслух не стал. Не хотелось портить праздник другу. Очень уж светился молодой мэр радостью от происходящего.

Солнце начало припекать. Олегу стало жарко и он, пожелав Тихону удачи, вернулся к себе на Вороний холм. Купаться было еще рано, а спать Олегу больше не хотелось. Он вдруг понял, что не умеет отдыхать. Раньше он об этом никогда не задумывался. Да и праздно проводить время ему давно не удавалось. А сейчас подумал и вспомнил Тоню. Ему очень захотелось снова увидеть девушку. Спокойное, уютное чувство возникало на душе при мысли о ней. Олег улыбнулся и подошел к обрыву. Внизу на выступе сидел одноногий дед Корольков, тот самый, что сторожил площадку с легковушками жирного очкарика. Дед ловил рыбу удочкой и смолил папироску. Олег снова ощутил острое желание втянуть в себя табачный дым. Ему даже показалось, что он унюхал запах цигарки инвалида. Голенев спустился вниз и подсел к деду:

– Клюет?

– Как в корыте. – Ответил Корольков, вынул свою снасть, смачно плюнул на червяка и забросил снова.

– От тебя махрой на версту разит. От твоего червяка вся рыба разбежится. – Усмехнулся Голенев.

– Говорят, надо поплевать для клева. А сегодня плюй не плюй, один хрен, тишина… Пивка бы…

– Кто мешает?

– Денег нет, вот и сижу. Посмотришь на поплавок, вроде и успокоишься. Вчера малость принял, а поутру тянет. Ты-то не пьешь?

– Пью иногда с друзьями. А сам нет.

– И не хочется? – В голосе Королькова прозвучало удивление.

– Вроде не очень….

– Ну и молодец. К нам надолго?

– Неделю собрался пожить.

– И не боишься тут один?

– А чего бояться?

– Нехорошо тут, нечисто. Люди Вороний холм стороной обходят.

– Ты о мертвецах? Мертвецов не боюсь.

Дед вдруг встрепенулся и подсек. Маленькая плотичка забилась возле его протеза:

– Попалась, падла.

– Зачем она тебе? Мелочь же.

– Ваське отнесу. Он у меня свежачок уважает. Ты мне не ответил. Одному не боязно?

– Я же сказал, мертвецов не боюсь.

– Мертвецов понятно. Тут живые найдутся, почище покойников. Рыбак зачерпнул воды в ведерко и бросил туда добычу:

– Пока тебя не было, один тип крутился.

– Кто такой?

– Мамедов, прихвостень кащеевский. Тот еще деятель.

– Бакс, что ли?

– А ты его знаешь?

– Знакомиться не довелось, но друг показал.

– Этот зря не придет. Ты нигде Кащею дорогу не перебежал?

– Не успел вроде.

Корольков еще раз повторил, что Бакс зря не придет, насадил свежего червяка, снова смачно сплюнул на насадку и забросил снасть: – Ты, парень, вроде добрый. Ехал бы отсюда…

– Своё доживу, уеду.

– Как знаешь. Я тебя предупредил, а там у тебя своя голова на плечах…

– Спасибо, дедушка. Кончишь рыбачить, поднимись ко мне в домик. На пиво выделю.

– Так это мы мигом. – Обрадовался Корольков и тут же принялся сматывать удочку.

– Чего спешишь? Твой Васька еще не обеспечен.

– Хер с ним, с Васькой. Ему сколько не принеси, все мало. А у меня душа просит.

Несмотря на свою инвалидность, Корольков передвигался быстро. Ловко выбрасывая костыли вперед, он умудрился забраться на холм раньше Голенева. Получив четвертной, поблагодарил и предложил свою удочку:

– Хочешь, уди. Червяки в банке остались.

– Спасибо, может, и поужу на вечерней зорьке. Сейчас рыбачить поздно.

– Да, купальщики набегут, какая там рыба. – Согласился инвалид и рванул вниз по тропинке. Потом остановился, оглянулся на Голенева, посмотрел на него, размышляя, сказать или нет, махнул рукой и двинул к городу.

Олег уселся на пороге своего щитового жилища и проанализировал услышанное. Постникова он порицал за беспечность. А сам? Голенев прекрасно понимал, что бандит дал о себе знать не случайно. Совершив сделку с кооператором Павлом Вислоуховым, как бы сказала Руфина Абрамовна, он таки перебежал дорогу Кащееву.

Как ни чуток его сон, но он без оружия и без телохранителей. При определенном навыке подкрасться ночью и поджечь его деревянную обитель – дело нескольких секунд. Они с Хорьковым вмиг запалили каменные хоромы Турка, а тут щитовой домик. Олег вспомнил, что Постников выписал для охраны стройплощадки цементного завода сторожевых собак. Вот что ему нужно. Пес почувствует чужака издали и предупредит. А если Голенев готов к подобной встрече, его так просто не возьмешь.

Он запер дверь и быстро зашагал к городу.

«Тихон, наверное, уже вернулся со станции, и сидит в своем кабинете», – прикинул Голенев, но до мэра так и не дошел. Возле продовольственного магазина увидел здоровенную дворнягу. Когда остановился рядом, псина склонила на бок голову и посмотрела на него серьезными желтовато-карими глазами. Олег зашел в магазин и вернулся с куском вареной колбасы. Дворняга сделала в его сторону стойку и два раза вильнула лохматым, в репейниках, хвостом. Олег отломал кусок колбасы и протянул зверю. Псина сделала шаг, другой, словно оценивая намерения незнакомца: кто перед ней, случайный благодетель или искуситель с камнем за пазухой. Но камня не видно, а колбаса пахнет так вкусно. Собака решилась и угощение выхватила. Хвост тут же заработал на полную мощность. Голенев отдал дворняге оставшийся ломоть. Пес проглотил его мгновенно и лизнул человеку руку. Олег осторожно погладил собаку по голове:

– Пойдешь со мной?

Дворняга только что не ответила человеческим голосом, но вся ее суть выразила полную готовность следовать за ним хоть на край земли. Лишь бы на этом краю водилась вкусная вареная колбаса.

Дворняга оказалась кобелем, и новый хозяин нарек ее в честь афганского перевала Саланг, опустив букву «г» для удобства произношения. Через два часа напряженных учебных занятий Салан умел сидеть у ноги, лежать и приносить палку. Оставалось проверить его охранные качества. Но и тут долго ждать Олегу не пришлось. Пес сидел, высунув язык, утомленный, но гордый своей сообразительностью и похвалой дрессировщика. Внезапно вскочил и забрехал в сторону речки. Олег подошел к обрыву и увидел Тоню. Девушка плыла на спине посередине реки. Плыла, медленно шевеля руками, как большая ленивая рыба.

– Тоня! – Крикнул Голенев и моментально скатился вниз. Салан рванул за хозяином и чуть не ввалился в воду. Тоня тоже увидела Олега, помахала ему рукой, перевернулась и, быстро рассекая воду, поплыла к ним. Плавала Тоня легко, вовсе не по-женски, подгребая под себя, а хорошим размашистым брасом. Пес продолжал брехать, но тон его стал дружелюбнее. «Соображает», – понял Олег и погладил собаку по холке.

Тоня с его помощью выбиралась на крутой берег:

– Не думала, что вы дома.

– Мы, кажется, договорились на «ты», напомнил Голенев.

– Да, прости… Я еще не привыкла. А это кто с тобой?

– Это Салан. Мой друг, сосед по Вороньему холму и, надеюсь, сторож.

– Привет, Салан. Можно я на тебе покатаюсь? – Не получив ответа, она мгновенно оседлала дворнягу. Пес от неожиданности присел, и они оба свалились с обрыва. Тоня пискнула от неожиданности, потом расхохоталась и, приглашая за собой собаку, поплыла к середине реки, Салан немного проплыл с ней, развернулся и, держа нос над водой, поспешил назад. Выбравшись на берег, он обдал своего хозяина фонтаном брызг и радостно залаял. Тоня вернулась, забралась на обрыв и устроилась загорать. Олег прилег рядом. Салан покрутился и устроился между ними. Голенев приподнялся, чтобы увидеть лицо девушки:

– А я тебя ждал.

Она не ответила и прикрыла глаза. Он решил, что она задремала и ответа не последует. Прошло несколько минут. Она ответила:

– Я не хотела тебе надоедать, а увидеть хотела. Думала, проплыву мимо, прогляжу на твой домик. Вдруг ты выскочил…

– Это Салан. Он мне сказал про тебя.

– Он хороший.

Пес навострил уши, словно догадался, что речь про него.

– Ты хороший. – Повторила Тоня.

Дворняга вильнула хвостом, и положила голову ей на живот.

– Хороший, но наглый. – Рассмеялась девушка, но пса не прогнала.

– Я бы с удовольствием поменялся с ним местами.

– Ревнуешь?

– Конечно. Чем я хуже?

– Два кобеля это уже слишком. – Она резко поднялась, разбежалась и сиганула с обрыва. Пес тоже вскочил, громко залаял, но в воду прыгать не пожелал. Олег потрепал дворнягу по мокрой шерсти и долго смотрел Тоне вслед. Она уплыла далеко, где-то за мысом выбралась на берег и вернулась с пакетом:

– Тут весь мой гардероб. Можно, я у тебя в домике переоденусь?

Он распахнул перед ней свою обитель и вошел следом. Она промолчала. Олег обнял девушку. Ее еще не просохшая после купания, гладкая прохладная кожа вызвала в нем бешеное желание.

– Закрой дверь. – Попросила она тихо. Он закрыл, отметив краем глаза озабоченный взгляд Салана. Пес смотрел на него, как бы вопрошая «А мне что делать?». Но ответа хозяина не дождался.

Олег снова обнял Тоню, приспустил верхнюю часть ее купальника и поцеловал грудь. Она задрожала, тоже обняла его и прошептала:

– Купальник мокрый. Я сниму.

Он помог, опустился на колени и стал целовать ее ноги, бедра, прижался щекой к ее животу. Она погладила его жесткие, седеющие на висках волосы. Так они, осторожными, нежными движениями, едва прикасаясь друг к другу, знакомились заново. Больше сдерживать страсть он был не в силах. Рассудок уступил зову природы, осталось только его мужская жадность, и тихая радость ее женского естества от его яростного натиска. Постепенно страсть проснулась и в ней. Она отвечала, сперва исподволь, словно стесняясь своей проснувшейся плоти, затем так же яростно, как он. Теперь они стали равными в этом танце любви, придуманной Богом для продолжения жизни, и заклейменного ханжами всех времен и народов.

Они выдохлись вместе, но продолжали жить одним целым. Теперь их удерживала не страсть, а тихая ласковая благодарность мужчины и женщины от обладания друг другом. Он гладил ее, изучая кончиками пальцев каждый изгиб ее ног, рук, шеи. Они смотрели друг другу в глаза, и взгляды ласкали самые глубины их душ. Говорить не хотелось. Любое слово только бы разрушило этот хрупкий сплав вселенской нежности.

Оба вздрогнули от злобного рыка Салана. Это был рык предупреждения. Пес не шутил. Олег встал, натянул на себя брюки и резко распахнул дверь.

– Ты? – В трех метрах от домика стоял Леня Касаткин. Перед мальчиком, высунув язык, сидел Салан. Он больше не рычал, поглядывая то на Голенева, то на пацана.

– Я, дядя Олег.

– Ты сбежал из детдома?

– Не… Руфина Абрамовна привела нас на речку купаться. Я только на минутку.

– Подожди. – Голенев вернулся в домик.

– Кто пришел? – Спросила Тоня. Она за секунду успела одеться и теперь заправляла постель.

– Не бойся, это мой друг. – Голенев залез в шкафчик, достал деньги и вышел на улицу. – Леня, беги в магазин, купи сыра, хлеба, масла и много яиц.

– Сколько – много?

– Сколько унесешь. Потом позовешь всех ребят и Руфину Абрамовну. Вместе перекусим.

– А конфет можно?

– Можно.

– А мороженного?

– Не дотащишь.

– Дотащу.

– Тогда можно. Разобьешь яйца, получишь по шее. Понял?

– Понял. Ты не курил?

– Видишь мою прическу.

– Вижу.

– Тогда не задавай дурацких вопросов и не тяни резину.

Тоня вышла из домика, увидела Леню и Салана:

– У тебя уже два друга?

– Скоро будет больше.

– А кто эта тетя? – Леня сразу насупился и смотрел на Тоню исподлобья.

– Это моя жена, Тоня. Знакомься.

Тоня вздрогнула, покраснела, но руку Лене подала.

– Леонид Васильевич. – Важно ответил Касаткин и протянул свою ладошку.

– Все, Леонид Васильевич. Дуй в магазин.

Леня развернулся и поскакал вниз. Салан немного попрыгал вокруг мальчика, затем вернулся и лег у порога.

– Почему ты ему сказал, что я твоя жена? – Тихо спросила Тоня, глядя в глаза Олега.

– Потому что я никогда не вру. – Усмехнулся он, подошел к ней и обнял за талию: – Этот мальчик, еще три таких, и одна девчонка скоро будут нашими. Они дети погибших афганцев, и я решил стать их отцом, а ты станешь их матерью.

– Ты хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж? – Она спрашивала, задумчиво, будто у себя самой.

– Уже вышла. Или я не прав?

– Тебе виднее.

– Тогда и ты не задавай глупых вопросов. Леня еще ребенок, ему простительно.

Тоня обняла Голенева и прижалась к нему:

– Я буду очень верная жена.

– Знаю.

– И постараюсь во всем помогать тебе.

– Вот и помогай. Найди сковородку, а я разожгу костер. У нас скоро гости…

Леня медленно поднимался на холм. За спиной он тащил один пакет, в руке другой. Осторожно ставя свои худые ножки на крутую тропинку, он старался не допустить, чтобы пакет, который он нес в руке, бился о землю. Олег сбежал вниз и забрал у мальчика продукты:

– Не разбил?

– Вроде, нет…

– Теперь дуй за ребятами и воспитательницей.

Руфину Абрамовну подъем на Вороний холм утомил, и она отстала от ребят. Олег пошел ей навстречу.

– Я уже таки не девочка, Олежек. Это гора в жаркий день мне не по силам.

– Вам все по силам, мама Руфа. – Олег подхватил пожилую женщину на руки и бегом доставил на вершину. Ребята окружили Голенева и свою воспитательницу. Тоня караулила яичницу, и с интересом посматривала на ораву сирот, часть из которых очень скоро могли стать ее детьми. Она еще не могла поверить, что за пару часов так изменилась ее судьба. Но понимала, Олег не шутит. Этот странный бывший солдат решения принимал быстро, и его слова не расходились с делом. Так же быстро он помог ее родителям, прикупив лесопилку и все их кооперативное хозяйство. Если у отца еще возникли какие-то сомнения по поводу намерений афганца, то после того как он вручил им документы на приобретенное имущество, эти сомнения тут же растаяли.

И теперь он сказал, что Тоня его жена, и у них будет куча беспризорных детей. И тоже, она чувствовала, что слово он сдержит. Она не думала, справится ли с ролью многодетной матери. Ведь она сама почти девочка. Ей месяц назад исполнилось девятнадцать. А тут такая семья! Но рядом с Олегом она не боялась ничего.

Он оглянулся и встретился с ней глазами. Тоня поняла, что должна подойти. Она встала с маленького складного стульчика, что стоял у костра, и решительно направилась к ним.

– Знакомься, мама Руфа. Это моя жена Тоня.

– Когда ты таки успел пожениться? – Изумилась старая воспитательница.

– Только что. – Спокойно сообщил Голенев, словно говорил об утреннем кофе.

– Ты, Олежек, все делаешь быстро. Ну, что же, давайте таки знакомиться. Я Меджрицкая, Руфина Абрамовна.

– Антонина Павловна. – Тоня сделала над собой усилие и добавила: – Коленева.

Она знала, что в паспорте Олега одна буква его фамилии изменена. Руфина Абрамовна посмотрела на нее поверх очков и хотела что-то сказать. Она хотела ободрить эту еще совсем юную женщину и похвалить бывшего воспитанника. Мудрая старая еврейка понимала, что девочка получила хорошего мужа, который не даст ее в обиду. Пожилая воспитательница помнила, как он еще совсем ребенком кидался защищать друга. Как он молча и насуплено переживал незаслуженные наказания, никогда не выдавая истинного виновника. Как стойко переносил боль от ушибов и тумаков. Она много чего хотела сказать, но промолчала. Она прочла в глазах Тони, что несмотря на свою молодость, та и сама все это знает. Поэтому просто обняла ее и про себя благословила.

– Давайте закусим. – Олег вынес стол и вывалил на него груду конфет. Мороженное начинало таять, и Тоня положила его в тазик, а тазик пристроила в тени за домиком. Она не учла – Салан еще не успел усвоить, что принадлежит ему, а что хозяевам. Но по довольной морде пса, с которой стекало пломбирная патока, догадалась, что не права. Она бросилась за дом и увидела опустевший тазик, а рядом в траве бумажки от пломбира. Тоня воскликнула чуть не плача:

– Олег, он слопал все мороженное.

Дети тут же подняли ужасный шум. И даже воспитательница своим резким, поставленным голосом, не смогла их утихомирить. Тогда Голенев превратился в капитана спецназа:

– Слушай мою команду. Смирно! – Он не выкрикнул приказ, даже почти не повысил голоса, но тишина наступила мгновенно. Ребята вытянулись и затихли. Олег оглядел притихших сирот: – Простите моего друга, я забыл ему сказать, чтобы он не ел мороженного. Мама Руфа купит каждому по порции на обратном пути. А теперь вольно.

Салан улегся возле крыльца и выразительно слизывал остатки мороженного со своих усов и подбородка. Дети обиженно поглядывали на пса, но больше никто не кричал.

Яичница тем временем дозрела. Тоня позвала всех к костру и встала на раздачу, пытаясь отпустить каждому поровну. Гостю полагался кусок хлеба, на нем желтый глаз яйца и щепотка соли. С яичницей покончили за несколько минут. Заглатывая бутерброды, детдомовцы косили на стол с конфетами. Но там несла караул Руфина Абрамовна.

– Конфеты таки сейчас никто не берет. Мы скажем спасибо Олежке, возьмем их с собой и получим после обеда. Мне не нужны больные хилые дети, которые не едят суп.

– Кто, кроме Леньки Касаткина, из них наши? – Шепотом спросила Тоня.

– Сейчас покажу, смотри внимательно. – Голенев обошел детей и погладил афганских сирот по головкам. Она поняла. Теперь Тоня смотрела только на этих. Девочка ей приглянулась сразу, мальчиков она изучала.

Внезапно внизу раздалась громкая музыка. По проселку к подножью холма медленно ползли два черных лимузина. Машины остановились, из распахнутых дверей вывалились пятеро здоровенных мужиков. Кащеева и его правую руку, Бакса, Голенев узнал сразу. Одного из троих тоже. Он видел этого парня на стройплощадке цементного завода, когда прогуливался с Постниковым. Мужики расстелили на траве скатерть, достали из багажника ящик с пивом и уселись пировать. Время от времени они громко ржали. Бакс грязно выругался.

– Какие хамы?! Они таки не видят, что тут ученики младших классов! – Возмутилась Меджрицкая.

Голенев приманил собаку, закрыл ее в домике и спокойно отправился вниз. Личики детей вытянулись в напряженном ожидании. Над Вороньим холмом словно повис электрический заряд опасности. В наступившей паузе грохочущая музыка, хамские шутки и ругань бандитов стали слышны еще отчетливее. Голенев приблизился к гулякам:

– Рядом дети и женщины. Перестаньте лаяться.

Первым поднялся Бакс. Набычив голову, он попер на Олега. С холма не успели заметить, что произошло, но бандит пошатнулся и упал. Тогда поднялись еще двое. Они стали обходить Голенева, надвигаясь на него с боков. Руфина Абрамовна, прикрыв глаза от солнца ладошкой, пыталась рассмотреть, что происходит внизу. Неожиданно раздался крик Касаткина:

– Двое на одного! Так нечестно! – Мальчишка сорвался с места и бросился вниз. За ним сорвалась Тоня. Не успели они пробежать и половины расстояния, как и эти оба оказались на земле. Причем один, прижав коленки к подбородку, вертелся от боли, как уж на сковородке, и выл волком. Тоня подбежала к Олегу и потянула его за руку:

– Милый, пойдем отсюда.

Голенев мягко отодвинул девушку:

– Отойди, мы здесь сами договоримся.

Кащеев допил пиво, поднялся, сделал два шага в сторону Олега и неожиданно захлопал в ладоши:

– Браво, парень! Школа есть. Будет время, прикатывай в гости, поботаем о том о сем. Адреса не надо. Сядешь в тачку, спросишь Кащеева, привезут. Молодку тоже можешь прихватить. – И обратился к уцелевшему бугаю: – Треха, пикник закончен. Собирай малину, и отваливаем.

Холуй бандита зыркнул на Голенева маленькими злыми глазками, быстро свернул скатерть и схватился за ящик с пивом. Кащеев его остановил: – Оставь им. Парень разогрелся на наших придурках, пусть с телкой охладится.

– Я пива не пью. Можешь забирать. – Отказался Голенев, повернулся к щедрому бандиту спиной, подсадил Касаткина себе на плечи и, обняв Тоню, зашагал на холм.

– Не пьешь, рыбачков угостишь. – Бросил Кащеев ему в след и уселся в машину.

Когда они поднялись на вершину, лимузинов уже и след простыл.

Притихшие было дети закричали Олегу «Ура!» и бросились на него. Леня, прикативший на плечах Голенева, яростно отбивался от сверстников, не желая ни с кем делить место на плече афганца. Но его все же стащили, а хозяина завалили на траву и навалились кучей малой. Разгребая детвору, Олег отыскал глазами Тоню и крикнул:

– Выпусти Салана.

Тоня покачала головой и направилась к домику. Салан выпрыгнул из дверей с громким лаем, тут же сообразил, что хозяин в гуще малышни, прыгнул на эту шевелящуюся гору, добрался до Олега и лизнул его в нос. Шумное веселье в честь победы над врагом остановила воспитательница. Руфина Абрамовна посмотрела на часы:

– Таки через сорок минут обед, а им еще руки мыть и чистить перышки. Это же не дети, это поросята. Все в траве извалялись. Дети поросятами себя не считали и вовсе не спешили покидать Вороний холм с его обитателями. Олегу снова пришлось превратиться в капитана Голенева. Он быстро организовал беспорядочное племя в стройную колонну и, отдав честь, принял парад уходящей детворы. Дети долго оглядывались и махали им с Тоней руками, а Салан брехал вслед.

– Затащи, все что нужно в домик, и пойдем. – По-хозяйски распорядился Олег.

– Куда пойдем?

– Сначала к твоим родителям. Пусть благословляют. Потом в ЗАГС, подавать заявление.

Тоня оглядела себя. Руки у нее остались в саже, платьице помялось:

– Как я в таком виде?

– Дома переоденешься. – Он помог занести складную мебель и посуду. Она сожгла в тлеющем костре пакеты от продуктов, собрала разбросанные псиной упаковки от мороженного.

Через десять минут они, взявшись за руки, шагали по городу. Впереди, радостно помахивая хвостом, бежал Салан.

– Мама, папа, это мой муж Олег. А это наш Салан. – Серьезно представила Тоня родителям уже знакомого им парня и малознакомую дворнягу.

– Господи, нам тут только собаки не хватало!? – Всплеснула руками Вера. Известие о замужестве дочери она как будто пропустила мимо ушей. Павел Дорофеевич тоже от эмоций воздержался. Он молча отправился на кухню и стал выставлять на стол бутылки и закуски. Улизнуть от родителей быстро не удалось. Засиделись до вечера.

Узнав от дочки о посещении Вороньего холма бандитами, родители Тони оставили молодых ночевать. Голеневу понравилась суровая сдерженность семьи, которая приняла его в дом без всякой помпы, словно он жил с ними много лет. Салан тоже быстро освоился. Пес обнюхал все закоулки, облюбовал себе коврик в прихожей, и свернулся на нем калачиком.

Дочери с зятем Вера постелила в гостиной. Они провели ночь обнявшись, как два близких очень родных существа. Зная о слышимости в блочных квартирах, Олег запретил себе всякие лирические порывы, и скоро уснул. Тоня, ощущая рядом этого сильного и смелого парня, даже не уснула, а растворилась в нем, как в нежном розовом тумане.

– Разрешите, товарищ мэр? – Олег приоткрыл дверь и, увидев, что Постников в кабинете один, запустил туда Тоню: – Прошу любить и жаловать, Тоня Коленева, моя жена.

Тихон выскочил из-за стола и поспешил навстречу молодой женщине:

– Женился и мне не сказал? – В голосе мэра послышалась обида.

– Во– первых, говорю, во-вторых, чтобы этот акт получил гражданское и юридическое завершение, попроси нас сегодня расписать. – Рассмеялся Олег.

Постников посмотрел в счастливые глаза друга, пожал ему руку и поцеловал в щечку Тоню. Затем вернулся за свой стол и поднял трубку:

– Лида, возьмите тетрадь гражданских актов и зайдите ко мне. – Вернув трубку на рычаг, Постников указал им на кресла. Лида появилась быстро. Голенев и Тоня расписались тут же в кабинете мэра. Тихон со своей секретаршей Юлей, поставили свои подписи в качестве свидетелей. Бракосочетание двух кооператоров состоялось.

Кащеев ездил кутить на Вороний холм из любопытства. Он не ожидал застать там столько детворы, да еще и старую жидовку воспитательницу. Но шпанята неожиданно помогли создать конфликт и заставили Голенева вступить в драку. Кащеев бы все равно нашел предлог зацепить афганца, а так даже искать не пришлось. Парень показал себя бойцом, что и следовало ожидать. Случись такое раньше, он бы Голенева пристрелил. Особенно, после его жеста с покупкой лесопилки упрямого кооператора. Но планы бандита поменялись на сто восемьдесят градусов. Произошло это после встречи с авторитетом из подмосковной солнцевской группировки. Алехан Казиев успел подмять под себя гораздо больше Кащеева, и мыслил куда шире. Гена посоветовался с ним и понял, что рубить яблоню, пока она не принесла плодов, глупо. Вернувшись из Москвы, он заперся в своем кабинете, долго и тяжело думал. Затем позвонил в Сочи знакомому уголовнику. Тот выложил кое-что о Голеневе и его бизнесе. Сегодня утром Кащеев уже знал, что будет делать. Перед завтраком он пошел в церковь к батюшке.

Отец Василий, надеясь, что хозяин в отъезде, накануне расслабился. Пил он с убогим Трофимкой, и говорил с ним о себе. Трофимка был хорош тем, что ни понимал ровным счетом ничего из речей батюшки но, будучи дурачком ласковым и веселым, поддакивал, кивал и улыбался каждой фразе. Отпустил Трофимку батюшка под утро, а через два часа явился Гена.

Растолкав отца Василия, он потребовал, чтобы тот облачился как для службы, и выслушал его внимательно. Кащеев желал отпущения греха, которого еще не успел совершить, но имел в помыслах. Батюшка вскоре сообразил, что бандит задумал что-то мерзкое, и желает сделать его своим духовным соучастником. При таком раскладе Кащеев тешил себя надеждой, что Господь не столь сурово его накажет. Ведь священник заступится за своего прихожанина и кару смягчит. Кащеев по старому правилу совковой жизни искал блата с Господом. Бандит, как ни странно, верил в Бога, но понимал эту веру на свой манер.

Чтобы отвязаться от настырного посетителя, отец Василий махнул рукой и отпустил ему грех авансом, после чего в рясе завалился на перины и продолжил сон.

Вечером Кащеев созвал на совет прикормленных городских чиновников. В баню он их не пригласил, а принял в офисе весьма официально. Данилка Максюта, Славка Стеколкин и Сашка Курдюк, как величал бандит своих корешей, с порога почувствовали, что нынешний собор отличается от обычных загулов у криминального авторитета. Ни поросенка, ни шлюх им пока не предлагали. В кабинете стояла бутылка водки, три бутылки боржоми и соленые огурцы. Подобный стол больше походил на поминки бедного родственника, чем на встречу друзей.

Водку Гена Кащеев разлил сразу. Они и выпили, как на поминках, не чокаясь. Кащеев хрустнул огурчиком и спросил:

– Зачем приходил к мэру афганец?

Стеколкин гадко захихикал:

– Жениться приходил. С дочуркой Вислоухова его Лида расписала.

Гена кивнул, и сменил тему:

– Как думаешь, Данилка, Постный завод построит?

Максюта задумался и налил себе боржоми:

– Трудно сказать. С учетом…

Кащеев перебил:

– А я думаю, построит. Видели технику, что он нагнал в город?

– Впечатляет. – Согласился Курдюк. Все помолчали, потому что не могли понять, куда клонит хозяин. Гена вел себя странно. На женитьбу приезжего афганца никак не отреагировал, обычной ярости к теме строительства цементного завода не проявлял. Это было что-то новое в его поведении. А все новое чиновников, привыкших к предсказуемому единообразию, тревожило.

– Хер с ним, пусть строит. – Наконец изрек Кащеев. Гости переглянулись.

– Тебя завод больше не колышет? – Удивился Максюта.

– Наоборот, радует. Надо осенью сменить мэра и заводик приватизировать. Нас четверо. Я беру пятьдесят процентов, вы остальное. Но и это остальное даст несколько лимонов зеленых в год.

– А если не получится? – Почесал темечко Паперный.

– Что не получится? Приватизировать?

– Нет, сменить мэра.

– Тогда его придется замочить.

В кабинете наступила гробовая тишина. Не то чтобы угроза Геннадия в адрес главы города их сильно обеспокоила. Свои мысли на эту тему Кащеев озвучивал и раньше. Чиновники именно сейчас учуяли в его словах какой-то зловещий подтекст лично для себя, и не ошиблись.

– И сделаете это вы. – Продолжал бандит: – Причем не кто-нибудь один, а все вместе – втроем.

– Как это? – Наконец обрел дар речи Данила Максюта.

– Колун в руки, гурьбой в кабинет, и по загривку. – Кащеев оскалился: – Шутка. Придет время, план сработаем. Но шухер нам не нужен. А насильственная смерть мэра города всегда шухер. Поэтому надо выиграть выборы. А уж, если не сможете, тогда за топор.

Кащеев поднялся, подошел к сейфу, отомкнул кодовый замок и извлек кожаную папку. Вернувшись за стол, раскрыл ее. В папке лежал лист с гербом города, на нем несколько строчек текста. Гена взял раскрытую папку в левую руку и, оттопырив указательный палец, украшенный массивным золотым перстнем с черным бриллиантом, зачитал документ:

«В городскую прокуратуру.

Мы, нижеподписавшиеся, начальник милиции Курдюк, заведующий хозяйственным отделом горисполкома Максюта и инспектор по делам недвижимости и застройки Стеколкин, берем на себя ответственность за ликвидацию мэра города Постникова Тихона Иннокентьевича. Делаем мы это по сугубо идейным соображениям. Товарищ Постников своим руководством довел город до крайней степени нищеты, коррумпированности и криминала. Чтобы остановить его вредную деятельность, мы и пошли на физическое его устранение».

К ащеев закончил читать, отложил папку и вынул из кармана «Паркер» с золотым пером:

– Подписывайтесь.

К ручке никто не прикоснулся. Бандит зло оглядел собравшихся и мрачно заявил:

– Если вы не поставите свои подписи, я вас не убью и даже не уберу с работы. Я перестану вас кормить. Решайте…

– А зачем тебе эта бумага? – Осторожно поинтересовался полковник милиции.

– Она вас повяжет. Иначе, пойдут бабки, перегрызетесь.

Первым потянулся к золотому перу Максюта. Он покрутил «Паркер» в руках, глядя в потолок, почесал концом ручки за ухом и быстро расписался. Вторым подпись поставил полковник Курдюк. Стеколкин раздумывал долго. Ему труднее всех далось решение. В отличие от коллег он мог обойтись и без вливаний бандита. За участки под застройку давали взятки. Но получить куш от того пирога чиновник и не мечтал. Проследив за его витиеватой росписью, Кащеев хмыкнул и забрал папку:

– Теперь об этом парне с Вороньего холма. Пока цементный завод не сдан под ключ, чтоб ни один волосок не упал с его головы. Иначе стройка остановится. Пока есть время, я постараюсь его приручить, а уж потом сверну шею. Фраера, вроде него, верят в бескорыстную мужскую дружбу. Если он клюнет, вопрос снят. Не клюнет, придется подумать о семье кооператора и этой Вислоухой телке. – Кащеев убрал папку в сейф: – Хватит о делах. – И нажал кнопку. Двери раскрылись, и в кабинет, скаля зубы, впорхнули голые шлюхи. Они устроились на коленях чиновников, откровенными пассами пытаясь расшевелить их мужскую плоть. Но широкий жест бандита сегодня успеха не имел. Потенция его гостей ушла на обсуждение перспектив политической жизни города и на подпись итогового документа.

Если «мальчишник» хозяина закончился, несмотря на потуги девиц, на удивление нравственно, сходка в кафе Какманду его холуев бурно продолжалась. В отдельном кабинете для вип-персон, гуляли Треха, Пятак и Бакс. Последний являлся безусловным авторитетом для всех мелких бандитов и прислуги Кащеева. Бакс иногда потирал лиловатый синяк под глазом, как напоминание о неудавшейся пирушке у подножья Вороньего холма. Все трое люто возненавидели Голенева, и если бы не запрет пахана, давно бы тут не сидели. Но по мере выпитого, а выпили они изрядно, мстительные порывы постепенно брали верх над рассудком. Подонки успели заметить рядом с Олегом красивую девушку, в присутствие которой они были оскорблены и унижены. И это тоже подливало масло в огонь. Разделаться с обидчиком, а потом поиграть с его красоткой понемногу становилось навязчивой идеей троицы.

– Мы его свяжем, посадим у койки, и на его глазах трахнем его телку по полной программе. Пусть повертится, пидер. – Сладострастно предвкушал Бакс, разливая очередную порцию алкоголя.

– Я, так думаю, надо идти под утро. Они спать полночи не будут. Шуры-муры и все такое. А к утру отрубятся. Тут мы и подвалим. – Развивал тему Пятак.

Треха был осмотрительнее:

– А если у него ствол в кармане?

– И мы пушки прихватим. Неужто из-за этой падлы башкой рисковать? – Возразил Пятак.

Бакс криво усмехнулся:

– Башкой, братки, мы все равно рискнем. Кащей узнает, открутит голову мне и вам, глазом не моргнет.

– Не открутит. Скажем, не мы. Мало ли шпаны в городе? – Успокоил Пятак. Хотя понимал, про их поход на Вороний холм Гене донесут быстро.

– Не знаю, Бакс, как ты, но лично я от этого отморозка терпеть обиду не стану. Не таких уламывали…

– Должок отдать хочется. – Согласился бандит: – Чур, только не мочить. Замочим, не простит Кащей.

– Мочить не будем. Мы лучше с его девочкой поиграем. Для него это похуже смерти. – Согласился Треха. Бакс подозвал официантку Свету, ласково шлепнул ее пониже спины и попросил записать расход за ужин в тетрадь хозяина. Пить водку и кормиться в своем кафе Кащеев разрешал шестеркам бесплатно, но желал знать, во что ему это обходится.

Тоня и Олег шли по тропинке, над рекой, поминутно останавливаясь для продолжительного сладкого поцелуя. Луна растянула по реке серебряную дорожку, в камышах орали лягушки, мерцающая бездна звездного неба создавали сказочный фон для двух влюбленных сердец. Вторую ночь с молодой женой Олег вовсе не хотел проводить под крышей ее родительского дома. С него и одного раза вполне хватило. Спать с красавицей, которая тебе далеко не безразлична, и ограничиться братским объятием, для молодого мужика равносильно небольшому подвигу. Однако бывший афганец справедливо полагал, что место подвигу лучше искать на поле брани, чем добиваться его воздержанием рядом с любимой в постели. И хотя Вера и Павел от ночевки в щитовом домике их сильно отговаривали, Голенев с благодарностью их заботу отклонил.

Они решили искупаться и быстро разделись.

– Вот ты взял и сразу женился. А если разлюбишь? – Тоня засмеялась и выбежала на высокий берег.

Он ее догнал и закружил над рекой:

– Если разлюблю, брошу. – И бросил ее в воду, прыгнул сам, следом в реку полетел Салан. Они барахтались втроем. Молодые хохотали и дурачились, а пес крутился возле них, по привычке удерживая нос на поверхности. Салан и выбрался на песок первый. Он отряхнул шерсть, разметав брызги на несколько метров вокруг, и неожиданно исчез в кустах. Через минуту раздался его злобный надрывистый лай. Тоня еще что-то кричала мужу, но Олег прикрыл ей рот ладошкой и потянул к берегу.

Выбравшись из воды, он взял ее за руку, сунул в руку платье и потащил к густому кустарнику:

– Слушай меня, Тоня. Сейчас ты оденешься, ляжешь на травку в этих кустах, и чтобы здесь не происходило, будешь лежать и молчать. Поднимешься, когда я подойду и тебя окликну. Поняла?

Она кивнула. Он заметил в ее глазах тревогу и погладил по голове:

– Все будет хорошо. – Она не успела ответить, как он исчез.

Салан брехал все с большим остервенением. Его лай медленно приближался к их домику. Олег обошел подножие холма и увидел серебристое БМВ. Лимузин стоял без света, и движок у него не работал. Голенев подкрался поближе. В салоне никого… Обошел вокруг, заглянул под ветровое стекло. Красного огонька лампочки сигнализации не обнаружил. Взялся за ручку дверцы водителя, тихонько ее открыл. Ключи зажигания на месте. Ключи осторожно вынул. Обследовал «бардачок». Нашел бутылку коньяка и несколько упаковок презервативов. Ничего не тронул. Так же тихо прикрыл дверцу и пошел на лай Салана. Внезапно пес взвизгнул и смолк. Олег пригнулся к земле, достал из кармана брюк ножик детдомовца, раскрыл его и побежал. Тропинка оставалась справа. Пришлось преодолевать склон по некошеной траве. Колючки и репейник впивались в ступни, но он не обращал внимания. Возле домика лег на траву и пополз. Наткнулся на что-то теплое. Раньше догадался, чем увидел собаку. Шкура Салана еще подергивалась. Погладил пса и ощутил пальцами кровь. Прополз еще метров пять, и увидел силуэт. Кто-то пытался открыть дверь, и на фоне домика едва просматривался. Голенев встал в полный рост, готовясь к прыжку. Мужик что-то услышал, оглянулся и выстрелил. Пуля просвистела рядом с плечом Олега. Еще раз он выстрелить не успел. Голенев метнул ножик, пробил бандиту горло, наклонился к нему, чтобы выхватить пистолет и услышал крик Тони. Огромный бугай волок жену прямо на него. Не раздумывая, броситься на помощь и получил удар по голове.

Очнулся связанный. Сознание медленно возвращалось, но в глазах еще оставалась муть. Полностью сознание вернулось от криков Тони.

Голенев понял, что сидит возле лежанки, а крик доносится с улицы. Попытался вскочить, но едва пошевелился. Ноги крепко привязаны к ножке лежанки, руки прикручены клейкой лентой к изголовью. Рот также заклеен. Он может только мычать.

Тоня крикнула еще раз, совсем близко. Пятак и Бакс волокли ее к двери. Тоня кусалась, изворачивалась, но у здоровенных подонков ее усилия вызывали лишь гаденький смех. Ее бросили на лежанку рядом с Олегом. Он думал, что умрет от ярости.

«Кукла» – внезапно пронеслось в мозгу. Я хуже «куклы» пуштунов. Та хоть ничего не видит, а я вижу все.

Пятак уже раздвигал ей ноги, а Бакс расстегивал на себе брюки, когда прозвучало два выстрела. Бакс упал на лежанку, поперек Тони. Она выскользнула из-под него, как змея. Пятак завалился на Олега. Голенев не мог пошевелиться, чтобы сбросить бандита. Но через мгновенье поверженная туша с него медленно сползла. Олег увидел рядом с собой лицо Кащеева:

– Подожди, браток. Я сейчас. – Кащеев кривым ножом быстро освободил его лодыжки, затем разрезал клейкую ленту на руках. Последним движением сорвал скотч с губ: – Встать можешь?

Голенев не смог. Ноги затекли и не работали. Кащеев поднял его за плечи и усадил на лежанку. Тоня забилась в угол, натянув себе простыню до подбородка. Ее била дрожь. Олег слышал, как стучали ее зубы.

Кащеев попытался успокоить жену Олега:

– Не мандражируй, крошка, все в порядке.

– Что ты здесь делаешь? – Сквозь зубы процедил Голенев.

– Я им запретил тут появляться, но козлики на тебя обиделись и проявили самодеятельность. Мне доложили, что они куда-то поехали. Я не пальцем сделан, понял куда. Вот и подоспел.

– Тебя благодарить? – Мрачно поинтересовался Олег.

– Благодарить не надо, но помочь с эвакуацией бывших работников было бы в жилу. – Ответил Кащеев и тактично вышел, дав возможность Тоне одеться.

Голенев обнял жену:

– Как они тебя нашли?

– Собака так страшно завизжала. Потом тишина. Я побежала к ней, а тут этот…

– Я же сказал, сиди в кустах, что бы не случилось. Почему ты меня не послушалась?

– Мне стало страшно.

– Теперь поняла, что надо слушать мужа?

– Поняла. Это я во всем виновата. Я больше не буду. – Тоня прижалась к нему и заплакала в голос.

– Оденься, простудишься.

– Тебе больно? – Она погладила синие кровоподтеки у него на запястьях.

– Со мной потом. Сначала надо ему помочь.

Олег с Кащеевым на одеяле сволокли тела бандитов к лимузину, на котором те и приехали. Запихнули на заднее сиденье. Кащеев уселся на водительское, Олег с Тоней устроились в его Мерседесе. Голенев за руль, жена рядом. Две иномарки медленно прокатили по проселку над рекой, свернули в город, быстро промчались по главной улице и выехали на московскую трассу. Через пять километров Кащеев свернул влево. Олег крутанул за ним. Еще через пятьсот метров они оказались на заброшенной городской свалке. Тоня ждала в Мерседесе, пока ее муж с бандитом, не загонят БМВ вглубь свалки и не подожгут. Когда они оба вернулись, сзади прогремел взрыв и столб огня осветил свалку.

– Предлагаю до утра прокантоваться у меня. Женушку устроим отдельно, а нам есть о чем побалакать. – Упрашивал Кащеев, выруливая назад в сторону города. Тоне хотелось домой.

Кащеев отговаривал:

– Зачем беспокоить родителей в три часа ночи?

– Ты бы лучше побеспокоился о моих родителях, когда бил по голове папу. – Не сдержалась Тоня.

– Во-первых, я к твоему отцу не прикоснулся. А во-вторых, он сам виноват. Его вежливо предупредили.

Олег положил жене руку на плечи:

– Сейчас не надо, Тонька, он сохранил нам не только жизнь. Придется выслушать, что он скажет.

Больше Тоня домой не просилась.

Кащеев подвез их к своему коттеджу. Когда они поднялись на крыльцо, автоматически загорелся фонарь под навесом. Гена позвонил в звонок. Дверь тут же раскрылась. На пороге возникла высокая, очень худая, но красивая и совершенно обнаженная женщина. Ее широко посаженные глаза смотрели на пришельцев не мигая, и без всякого выражения.

– Мака, уложи телку спать, а нам собери в каминной. – Распорядился Кащеев. Мака кивнула, и с тем же отсутствующим выражением взяла оторопевшую Тоню за руку и увела в глубины бандитского дома. В коридоре им навстречу попался парень. При виде незнакомой девушки он приложил палец к губам и ласковым шепотом попросил:

– Девочки, только без шухера. – И, шлепнув Маку пониже спины, проскользнул мимо.

Пока голая подруга бандита разжигала огонь и выставляла на низкий столик фрукты и алкоголь, Олег старался в ее строну не смотреть… Кащеев на Маку внимания не обращал. Он разлил виски и предложил тост:

– Давай вискарика за все хорошее.

– За хорошее, так за хорошее… – Согласился Голенев.

Они сидели возле горящего камина второй час, выпили немало виски, но голова у Олега оставалась трезвой. Кащеев говорил много. Пожаловался на безотцовщину в детстве, на то, как первый раз попался за пирожках, что стащил с голодухи у торговки, поведал, как создавал свой комплекс с магазинами, баней и кафе Какманду и как чиновники ему поначалу вредили, пока не взял их на довольствие…

Олег верил и не верил Кащееву. Тот божился, что завязал с прошлым. В церкви на него нашло озарение.

– Понимаешь, я вдруг отморозился. Баста, не хочу через кровь. Можешь верить, можешь нет. Я на себя, как бы с неба Его глазами зыркнул и ужаснулся, какая я гнида. Для меня было человека пришить, как два пальца. – Кащеев отвернулся в сторону и три раза быстро перекрестился. Голенев посмотрел туда же и увидел икону.

– Ты еще и в Бога веришь?

– Верую. Я церковь у себя построил и батюшку выписал.

– Странный ты тип…

– Был чумной. А теперь задумался. Что творю и зачем? Ради хрустов? Я их и так нарублю. Ты же наквасил почти без крови… Турок не в счет.

Олег насторожился:

– Ты о чем?

– Не гоношись. Я слыхал, ты за друга разобрался.

– Много знаешь… – Усмехнулся Голенев.

– Мирок маленький, все ля-ля тополя. Так вот, я сначала бесился, что твой Постный с заводом цемента кашу заварил, а потом думаю, чем мне плохо? Пойдет дешевый цемент, строить начнут. Больше домов, больше леса. Дома не только из бетона варганят. А у меня дерево, у меня обои, у меня кирпич. Будут хватать, мне прибыль. Я тебе обещаю, стройку твоего мэра блатные за версту обегут. Ни один гвоздик не пропадет, сукой буду…

– А говоришь, завязал?

– Привычка… Не притыривайся к словам… Ты там на юге свои бабки квась, чтобы завод поставить, а я здесь прослежу, чтобы никто мэру подлянки не клал. Идет?

– Идет, если не врешь.

– Чтоб мне век воли не видать.

– Снова за свое?

– Да ладно тебе. У блатных это самая верная клятва. А я в тюрьме пятерик с довеском отмотал. Ты не думай, воровская честь – штука серьезная. У нас за слово башкой отвечают… А теперь иди под бочок к молодой жене. Я тоже о кости своей Маки потрусь. Слаб на костлявеньких…

Кащеев проводил Голенева в спаленку для гостей. Тоня лежала на огромной кровати и смотрела на себя в зеркало. Потолок в спальне состоял из зеркал. Олег запер за собой дверь и прилег рядом:

– Чего не спишь?

– Не получается. Как вспомню эти рожи, трясти начинает.

– Забудь. С такими мыслями жить нельзя.

– О чем ты с ним говорил так долго?

– О разном. Странный мужик. Клялся, что с уголовщиной завязал. Обещал Тихону помочь.

– Ты ему веришь?

– Верить надо делам, а не словам. А по делам он поступил круто. Своего главного помощника пристрелил. Этим не шутят.

– Все-таки я и его боюсь. И девушку его голую тоже…

Олег не ответил, размышляя о чем-то своем. Потом прижал жену к себе и тихо сказал:

– Тоня, я не могу тебя оставить здесь. Ты поедешь со мной.

– Как поедешь? Я работаю в кооперативе. Маме с папой без меня будет трудно…

– Знаю. Но ты поедешь со мной.

Она кивнула.

Они так и не заснули. На рассвете тихо поднялись, оделись и вышли на улицу. Их никто не задержал. Через полчаса вернулись к своему домику. Над Вороньим холмом вставало солнце. Олег нашел окровавленный ножик, пробивший горло бандита, вытер о влажную от росы траву и спрятал в карман. Будущий приемный сын, Митя Валиев, уже оказал ему услугу. Не будь этого ножика у Голенева в кармане, второй раз подонок бы не промахнулся.

Салана они похоронили на самой вершине. Пес отработал их доброе отношение сполна. Он пытался спасти им жизнь и отдал свою. Закатив на могильный холмик темный остроконечный камень, они заперли домик и спустились в город. Оставшиеся три дня прожили в квартире ее родителей. Тоня уговорила Олега, что задержится на неделю в Глухове. Бухгалтершу ей на замену Вера нашла. Тоне предстояло подготовить для нее отчет и ввести в курс дела. Она знала, что за неделю управится. О происшествии с бандитами родителям решили не говорить.

Кащеев в эту ночь тоже спал мало. Он слышал, как Олег и Тоня покинули его дом, и поднялся сразу после их ухода. Прелести худощавой Маки, сладко дремавшей рядом, его сегодня не волновали. Бандит быстро оделся и отправился в свой офис. Охрану нес Рублик и еще трое телохранителей. Получив от хозяина за сон на посту удар в пах, Рублик быстро проснулся и, придерживая рукой ушибленное место, побежал исполнять приказание шефа. Кащеев велел привезти к нему Чирика. Шестерку ожидало повышение. Чирику предстояло занять нишу застреленного хозяином Бакса. Это означало и больше денег, и гораздо больше власти. Уголовнику светило стать вторым в городе. Но такую честь он должен был еще заработать. До сегодняшнего дня Кащеев использовал уголовника только в качестве киллера-палача. Зверская жестокость и хладнокровие позволяли бандиту совершать показательные убийства, наводившие страх на конкурентов. Не так давно Кащеев по просьбе солнцевских братков послал Чирика в Москву. Его другану Алехану Казиеву потребовалось показательное убийство бизнесмена, отказавшегося платить дань. Чирик выполнил задание с блеском. Он не только зарезал несговорчивого клиента, но и разбросал его отрубленные голову, руки и ноги по Московской Кольцевой магистрали.

При звероподобной жестокости вид у Чирика был добродушный, а голос ласковый. Он нравился девушкам и легко вступал в контакты с мужчинами. Но можно ли доверить шестерке дело сложнее убийства, Кащеев не знал.

Бандит появился через пятнадцать минут.

– Садись, Чирик, базар есть. – Кащеев кивнул шестерке на кресло, сам достал из холодильника бутылку «Кристалла» и банку икры, сам разлил по стаканам: – Чтоб на воле, и не последнюю.

Чирик водку выпил, а закусывать постеснялся. Занюхал свой кулак и уважительно воззрился на хозяина, ждал, когда тот заговорит. Но Кащеев молчал. Чирик не выдержал начальственной паузы. Решил заговорить сам:

– Бля, куда-то Пятак исчез. Вечером хотел с ним в секу перекинуться, нигде не нашел. Не знаешь, Кащей, куда он подевался?

– Потом. – Отмахнулся босс: – Для тебя гастроль намечается.

– Куда скажешь…

– Есть на Черном море курортный городишка. Захолустье вроде нашего, но у них море, оттого повеселей. Называется Лазоревск.

– Телочки в шоколаде под солнышком. – Ухмыльнулся Чирик. На Черном море он бывал и воспоминания сохранил радужные.

– О телочках пока забудь. Там теперь живет мой самый близкий кореш, Олежка Коленев. У него кооператив, водой газированной торгует. Твоя задача оберегать парня, как мать родную. Кто обидит, даже косо посмотрит, сразу кончай. Да так, чтобы на других страху нагнать. Но Олежка о тебе знать не должен. Узнает, я тебя лично на куски порежу.

– Как же я в маленьком городишке шухер наведу, если ты залечь просишь?

– Башкой думай. Залечь тебе не надо. Пристройся на работу в его контору, ушки на макушке. А на дело ходи один.

– Когда ехать?

– Когда ехать скажу. Теперь ты при мне будешь неотступно. На место Бакса тебя готовлю. Понял?

– А Баксик где?

– Баксик с Пятаком и Трехой на небе. Бабу не поделили и перегрызли друг другу глотки. Так-то, Чирик, бабы до добра не доводят… – Кащеев открыл сейф, достал оттуда толстую пачку сторублевок и бросил на стол: – Вот тебе пока на сухарики, а настоящие бабки пойдут, когда с делом справишься. Моим подельником станешь, там бабки другие.

– Спасибо, Кащей, за доверие. Сукой буду, не подведу.

– Надеюсь. А теперь топай. Мне тут кой о чем помозговать надо.

Оставшись в одиночестве, Кащеев выпил еще полстакана водки, вынул из сейфа бумагу, где чиновники признавались в физическом устранении мэра, перечитал ее, ухмыльнулся, убрал обратно в сейф и пошел домой. Мака еще не вышла из спальни, и он мог спокойно еще часок «потереться об ее косточки».

Накануне отъезда Постников привез Олега на стройку. Голенев стройплощадку не узнал. Бульдозеры перемещали пласты породы, самосвалы вывозили грунт, котлован рос на глазах. Турки поставили за сеткой забора временные вагончики и уже успели наладить свой походный быт. Для них работала столовая. При каждом домике имелся душ и биологический туалет. Ни грязи, ни мусора, обязательных для пейзажа российских строительных объектов, Олег не увидел.

– Умеет ребята. – Вздохнул бывший афганец.

Постников его понял с полуслова:

– Обидно за нас, Олежек. Мы турков считали чуть ли не отсталыми туземцами, а что они творят? Когда же мы сможем догнать хотя бы их?

– Не знаю. Мне кажется, никогда.

– И ты туда же. – Возмутился Тихон: – Надо верить в свой народ, капитан. Если не верить, как идти в бой?! А война, так сказать, с бедностью и дурью нам предстоит большая. Сейчас перевыберут меня мэром, такой планище им выложу. Почешут репу… – Постников воровато оглянулся по сторонам, достал пачку «Мальборо», быстро прикурил, протянул сигареты Олегу:

– Хочешь?

– Хочу, но не буду. С Ленькой Касаткиным поспорил. Если один из нас закурит, стрижется наголо.

– Кто же такой этот Ленька? – Удивился Постников.

– Сирота афганский, мой будущий сынок. – Ответил Голенев и втянул носом дымок сигареты мэра.

– И сколько же ты держишься?

– Неделю. Как приехал, так и поспорил.

– Может, и мне бросить? – Олег услышал в голосе друга сомнение и промолчал.

В последнюю ночь перед разлукой молодых, Павел с Верой проявили такт и уехали к родственникам в деревню. Но молодожены использовали их великодушие лишь отчасти. К большому огорчению Олега, Тоня по-женски приболела, и они всю ночь говорили. Строили планы на свое житье-бытье. Олег рассказывал, какой дом хочет поднять на Вороньем холме. У Тони нашлись пожелание. Он с удовольствием их учел. К утру они уже мысленно обживали свои владения. Чего там только не было! И зимние сады, и залы для музыки и видеофильмов, и бассейн под стеклянной крышей. В пять часов утра оба вскочили с кровати. Тоня нашла лист бумаги и цветные карандаши. К восьми план дома возник на бумаге. Там уже вырос сад, а на яблоках созрели красные плоды. Картинка получилась шикарная. Когда солнце уже вовсю лупило в окна родительской спальни, снова повалились на кровать и тут же уснули.

Разбудил водитель. Постников прислал за другом машину, чтобы отвезти на автовокзал. Молодые попрощались дома. Она не хотела демонстрировать прохожим свои чувства, да и он тоже. Вещей у Олега не скопилось. Как приехал сюда в вельветовой куртке, так и уехал. Рюкзачок с деньгами, что составлял тогда его багаж, заметно оскудел, и наличные умещались в карманах.

Автобус уже подогнали, Олег поблагодарил водителя, попросил его передать Постникову конверт с рисунком их будущего дома и зашагал на посадку. Но не дошел. Перед ним с визгом притормозил Мерседес Кащеева.

– Привет, капитан. Не дело богатеньким кооператорам в автобусах трястись. Садись ко мне. Мой водила тебя в аэропорт доставит.

– Зачем, я и так доеду. – Отказался Голенев.

– Решил меня обидеть?

– Нет.

– Тогда без ля-ля тополя. Катись, делай бабки и знай, в Глухове у тебя появился еще один кореш. Что надо, только свистни. – Он сунул в карман куртки Голенева свою визитку и протянул руку. Олег переложил визитку из кармана в бумажник, и руку бандиту пожал.

Мерседес летел под двести. После бессонной ночи пассажир на заднем сидении тут же заснул и проснулся на подъезде к Москве.

Когда вошел в здание аэровокзала, уже объявили регистрацию. На вечерний рейс до Адлера собралась внушительная толпа. Но Постников заказывал ему билет по правительственной брони, и проблем при посадке не возникло. После регистрации успел позвонить другу:

– Спасибо, Тихон. Все в порядке, я уже зарегистрировался. Через полчаса в воздухе.

Тихон пожелал Голеневу счастливого пути и спросил о конверте:

– Что за рисунок ты мне прислал?

– Дом такой хочу. Найди архитектора, чтобы картинку в проект превратил.

– Это можно, только домик золотым окажется.

– И Москва не сразу строилась. – Ответил Голенев и положил трубку междугороднего автомата.

Усевшись в кресло самолета, бывший афганец вспомнил Тоню. Теперь он мог считать себя полностью счастливым. Он был влюблен в собственную супругу, жена ему отвечала взаимностью, дела шли прекрасно, и впереди его ждали только светлые и радостные события. Конечно, ему хотелось, чтобы молодая жена сидела рядом. Но ее ответственное отношение к делу не могло не импонировать Олегу. Он сам относился к своим обязанностям весьма серьезно и ценил это качество в других. Не раз вспомнил и о Кащееве. Плюнуть в лицо человеку, который спас тебе жизнь и избавил любимую женщину от гнусного насилия, бывший афганец считал подлостью. Но что-то в Кащееве, при всем его радушии и широте, Олега настораживало. Ему не доводилось видеть наркоманов, преодолевших зависимость, не встречал он по жизни и переродившихся в рыцарей бандитов.

За все время полета Голенев так и не обратил внимания на пассажира в клетчатой кепочке. Тот пристроился за три кресла от него и тут же уснул. Чирик летел на Черное море не отдыхать, а работать, а перед работой он любил хорошо выспаться.

В Адлер прилетели ночью. Трап долго не подавали, и пассажиры начинали проявлять беспокойство. Олег не волновался. Телеграмму Хорькову он не давал, встречать его никто не должен, и опаздывать ему некуда. Наконец дверь распахнулась, и народ вздохнул с облегчением. Олег вышел последним, и сразу окунулся в жаркое марево южной ночи. Он уже отвык от обволакивающих пряных запахов лавра, эвкалиптов и магнолий, от хора ночных цикад и одиноких песен древесных лягушек. Сразу снял куртку, бросил ее на руку и пошел к стоянке легковушек. Усевшись в машину, услышал знакомый голос кавказца:

– Здравствуй, дорогой. Давно тебя не видел. Зато твой невеста видел.

– Какую невесту? – Переспросил изумленный пассажир.

– Ты после самолета совсем голова терял. Персик девочка твой невеста.

Голенев понял, что кавказец говорит об Ире, но беседу поддерживать не стал. Не спрашивая адреса, водитель подкатил к пансионату «Дружба». Голенев молча расплатился и вышел. Полная администраторша встретила его, как родного. Номер его никто не занял, хотя наплыв отдыхающих продолжал нарастать. Отдавая постояльцу ключи, женщина игриво на него посмотрела и, пожелав приятного вечера, подмигнула. Олега умотало от долгой дороги, и он не стал задавать лишних вопросов, а поднялся на второй этаж и вставил ключ в дверной замок. Но дверь оказалась не запертой. Вошел, успел заметить роскошные розы на столике у окна. И тут же стало темно. Кто-то закрыл ему глаза ладошками.

– Ты? – Он узнал эти тонкие, всегда прохладные пальцы.

– Я.

Оглянулся и увидел Иру. Она стояла опустив руки, в короткой юбочке выше колен. Топик не скрывал ее золотистого от загара живота и сережку на аккуратном пупке.

– Мы так и будем здесь торчать или ты все же поздороваешься?

– Здравствуй.

– Не рад?

– Откуда ты взялась?

– Из Москвы. Я тут уже три дня. Сказали, что ты улетел на неделю, а мне показалось, прошла вечность…

– Ты написала, что вернулась к жениху. Вышла замуж?

– Я его послала к черту. Понимаешь, мне столько всего надо тебе сказать. Я такая дура. Я так тебя люблю!

– Прости, Ира, я женился. – Олег смотрел на эту тонкую манящую девушку с пепельными волосами и видел Тому. Его жене не доставало элегантной надломленности, что так притягивало в Ире, но Тома была настоящая, живая, а Ира скорее напоминала мираж.

– За неделю? Ты меня так быстро забыл? – Она положила ему руки на плечи: – Не верю.

Он повторил:

– Прости, но я женился.

– Молчи. – Она поднялась на цыпочки и поцеловала его в губы. Поцеловала долго, потрогав языком его язык, сжала ладонями его виски. У Олега закружилась голова. Он уже не понимал, пьянит ли его аромат роз, что стоят на столике, или сводит с ума тонкий, едва уловимый, запах прекрасных духов Ирины. Он собрал все свои силы, метнулся на балкон, и как тогда бежал по пожарной лестнице к ней, теперь бежал от нее. Прыгнуть с лестницы на балкон было гораздо легче, чем с балкона на лестницу. Но он прыгнул, и удержался. Быстро спустился в парк и зашагал к воротам. Не обернулся и не взглянул на балкон, хотя знал – Ира смотрит ему вслед. Почти бегом выбрался на шоссе и чуть не бросился под первую машину. Автомобиль с визгом затормозил, и Олег услышал в свой адрес виртуозный сочный мат. Этим жанром фольклора шофер владел виртуозно. Олег с трудом дождался паузы:

– Прости, но мне очень надо в Лазоревск.

– Тебе еще больше, кретин, надо на тот свет. Ты в тюрьме когда-нибудь сидел? – Поинтересовался водитель, но дверцу открыл. Олег уселся на сиденье:

– Нет, но я воевал в Афганистане. Говорят, это не лучше.

Матерщинник внимательно оглядел пассажира:

– Олег Коленев?

– Да. А откуда ты меня знаешь?

– Тебя тут все знают. – Они подъехали к офису. Олег полез в карман за деньгами, и его обругали еще раз. Он понял, спрятал деньги и вылез из машины.

– Спасибо тебе, шеф.

– За что, мудила?

Голенев оглянулся:

– Все равно не поймешь. – И шагнул к двери своего офиса.

На следующее утро после отъезда Олега из родного города, около десяти часов утра, в тупик Коммунаров свернул шикарный черный лимузин. Гена Кащеев в бежевом вельветом костюме, белоснежной сорочке, с кейсом в руках позвонил в дверь глуховского детского дома. Нянечка Валентина Ивановна открыла и растерянно попятилась. Такого шикарного мужчину видеть в их обители ей раньше не довелось.

– Я бы хотел поговорить с директором приюта, товарищем Меджрицкой. – Заявил Кащеев, поглядывая на женщину холодными, как сталь, глазами. Нянечка закивала и повела посетителя на второй этаж. Шагая по лестнице, Кащеев успел оглядеть грязные стены с разводами от постоянно протекающей с крыши дождевой воды, сбитые потертые ступени и склеенное бумажной лентой лестничное окно:

– Поросятник. – Подытожил он свои наблюдения, но нянечка не расслышала.

Директриса сидела за столом с бухгалтершей приюта Светланой Гавриловной Поспеловой, обе они пыталась создать завтрак, обед и ужин из расчета пять рублей на одного ребенка. Задача эта была не из легких, и директриса нервничала. Нянечка осторожно постучала:

– Руфина Абрамовна, тут до вас пришли.

– Кого там еще черти несут? – Обозлилась Меджрицкая. Но, увидев на пороге шикарного молодого господина, заставила себя улыбнуться: – Простите меня, молодой человек, но если бы вы знали, чем я таки тут занимаюсь, вы бы меня поняли.

Кащеев изобразил улыбку, которая должна была сообщить старой жидовке, что он ее отлично понимает и глубоко ей сочувствует.

– Я не отниму у вас много времени. Я друг вашего бывшего воспитанника, Олега Коленева. По его поручению я намерен сделать ремонт здания и оборудовать классы ваших воспитанников с учетом современных требований.

– Вы от Олежки!? – Обрадовалась Меджрицкая.

– Можно и так сказать. – Согласился Кащеев.

– Садитесь, молодой человек. Я так рада видеть в этом скромном кабинете друга моего любимчика. Чтоб вы таки знали, Олежек – моя слабость. Вы что-то сказали о ремонте или мне послышалось?

– Вам не послышалось. Я готов финансировать ремонтные работы в здании детдома. Если разрешите, на днях к вам приедет прораб строительного кооператива и прикинет фронт работ.

– Молодой человек, у детского дома нет средств. Вы должны это понять.

Кащеев подумал, что эта старая курва выведет его из себя, но сдержался:

– Я понимаю, поэтому и готов оплатить ремонт. От вас требуется запустить сюда моих людей и помочь им осмотреть помещение.

– Дай Бог вам доброго здоровья. Конечно, я пущу ваших людей, можете таки в этом не сомневаться.

– Вот и хорошо. Ремонт нужно кончить к первому сентября. Когда начнутся работы, ни вас, ни детей здесь быть не должно.

– А куда же мы денемся? У меня семьдесят шесть сирот! – Испугалась Руфина Абрамовна.

– Я договорился с городским отделом образования. Вы переедете в летний лагерь. Он находится около получаса езды отсюда, в верховьях Глуши.

– Но переезд такого количества детей это целое мероприятие. Кто все это организует и оплатит?

– Ваше дело подготовить сирот и воспитателей. Все остальное вас не касается. – И Кащеев посмотрел на часы.

– Я вижу, вы торопитесь, но и меня поймите. Я работаю здесь почти тридцать лет. За это время ничего подобного не происходило.

Кащеев понял, что надо уходить. Его запас нормативной лексики был исчерпан. Гена знал – если эта жидовка задаст еще хоть один вопрос, он перейдет на феню. Но Меджрицкая больше вопросов не задавала.

Через два дня к приюту подкатил микроавтобус. Пять крепких молодцов измеряли стены, простукивали полы, обследовали чердак и подвалы. Дети ходили за ними, с удивлением наблюдая за странными дядями.

Возвращаясь в микроавтобус, дяди поняли, что дети проявляли интерес не зря. У одного пропали сигареты, у другого фонарик, у третьего исчезла любимая рулетка. Но скандала поднимать не стали. Кащеев велел вести себя в детдоме тихо и не выступать, чтобы не случилось. А пятеро строителей догадывались, чем может обернуться гнев бандита.

О визите Кащеева в его родной приют Голенев ничего не знал. В Лазоревске он сразу окунулся в работу. За время его отсутствия в кооперативе скопилось масса вопросов. Чтобы навести порядок, первые несколько дней кооператор не имел времени не только отдохнуть, но и по-человечески пообедать. Он едва успевал менять промокшие от пота рубашки и каждые два часа промывать себя в душе. Море он видел только из окна машины. Утренние заплывы пришлось отложить до лучших времен. Хорьков хоть и трудился добросовестно, но принимать самостоятельные решения до приезда директора воздерживался. Времени опять катастрофически не хватало. Не хватало и сотрудников. Если раньше Олег предпочитал брать на работу бывших афганцев или членов их семей, то теперь принимал всех, кто мог и хотел работать. Так в охране офиса появился крепкий паренек со странной татуировкой на правой руке. На каждом его пальце имелась одна буква. Все пять составляли слово ЧИРИК. Парень представился моряком, отставшим от торгового судна, и искал работы. Вникать в личные дела новых работников Олегу было некогда. Единственно, что позволял себе взмыленный кооператор, так это ежедневный звонок Тоне.

При последнем разговоре жена сообщила, что забронировала билет и может вылететь. Положив трубку, он вспомнил, что для семьи требуется жилье. Из пансионата «Дружба» Голенев съехал. Олег подозревал, что Ира пока там, а пережить еще одну встречу с москвичкой без риска для супружеской верности опасался. Он даже не поехал туда официально освободить номер. Расплатился за него с администрацией Степан.

Теперь предстояло думать о новом пристанище. Он попросил секретаршу Лину проглядеть объявления.

– Не хотите снять у моих родителей? – Лина рассказала, что ее мама с отцом живут в своем домике на самом берегу. Домик состоит из двух половин. Три комнаты и веранда имеют отдельный выход в сад, и родители там только что закончили ремонт.

Голенев сразу же поехал смотреть. Дом ему понравился, а родители секретарши еще больше. Ее отец Алексей Михайлович Нелидов, совсем молодой мужчина, в этом году вышел на пенсию. Офицерам подводниками пенсию выдают рано. Матушка Лины, Нина Петровна, краснощекая, полноватая дама излучала доброжелательность и радушие, удобства радовали стерильной чистотой, а несколько старомодная, но добротная мебель выглядела основательно. В комнатах имелось все необходимое для жизни, и Олег тут же согласился. Договорившись, что завтра, прямо из аэропорта привезет к ним молодую жену, новый постоялец выдал задаток, распрощался с милыми людьми и весьма довольный вернулся в офис. Там его уже ждал чех Иржи Новатный. Подписав контракт о поставках сырья для заводика по изготовлению пластиковых стаканов, Голенев решил на этот раз с Иржи отобедать. Чех проявил себя порядочным и пунктуальным партнером и вполне заслужил немного внимания. Они поехали в парк Володарского.

В ресторане «Ласточка» Голенева знали и умели толково обслужить. За обедом Иржи о делах не говорил. Это был воспитанный светский человек, вовсе не похожий на большинство дельцов, с которыми Олегу довелось общаться. Они выпили по бокалу вина за успех совместного предприятия, поболтали о преимуществах и недостатках южного климата, порадовались за перемены в тоталитарных режимах обеих стран, и Иржи поделился своими мыслями о будущем.

– Если так пойдет, скоро мы с вами, дорогой Олег, станем частью свободного мира. Но не думаю, что все совершится так гладко. И у вас, и у нас еще очень сильны ортодоксальные коммунисты. А за ними КГБ. Они просто так с исторической арены не исчезнут. Ждите неприятностей.

Голенев о политике думал мало, и слова чеха его удивили:

– Люди так рады переменам. Назад их не загонишь… – Возразил он.

– Не будьте так наивны. Я пережил Пражскую весну, и вот вам мой совет – держите часть средств в европейских банках. Случись заварушка, вы всегда сможете сделать ноги.

– У меня нет лишних средств. – И Олег рассказал партнеру, для чего зарабатывает деньги.

Иржи встал и пожал Голеневу руку:

– Сколько встречал бизнесменов, такого, вижу впервые. Очень рад, что судьба свела меня с столь благородным представителем нашего племени. Но над моими словами тем не менее подумайте.

На прощанье Новатный пригласил партнера посетить Прагу:

– Приезжайте с супругой, покажу вам нашу золотую столицу. Не сочтите, что хвалю, как тот кулик свое болото, но все, кто побывали в Праге, говорят, что Париж отдыхает.

Расстались они не только партнерами, но и друзьями. Голенев проводил чеха до ворот парка и усадил в такси. Его водитель запаздывал, и он присел на скамейку в тени старого эвкалипта. Внезапно взгляд его отловил знакомую фигуру. Олег не успел подумать, что делает в парке его охранник, бывший моряк.

– Приятно видеть самого Коленева – Над ним стоял человек в светлом костюме, при галстуке и в черных лаковых ботинках. Лицо его показалось Олегу очень знакомым. Пока пожимал влажную руку, вспомнил. Это был инспектор Сутягин – чиновник, которому Голенев впервые в жизни всучил взятку.

– Здравствуйте, Альберт Николаевич, не жарко в костюме?

Инспектор широко улыбнулся:

– Это вам, свободным художникам, вольно ходить в чем заблагорассудится. А нашему брату на государевой службе положено в пиджачке и при галстучке.

– Ну, раз положено… – Согласился Олег. Инспектор не вызывал у него симпатии и долго беседовать с чиновником он не собирался. Но Альберт Николаевич и не думал уходить:

– Как хорошо, что нам удалось встретиться вне стен горисполкома. У меня давно назрел разговор… да и не только у меня. – Последние слова Альберт Николаевич произнес весьма многозначительно.

– Назрел, выкладывайте.

– Мы, то есть руководство города, дали вам возможность подняться. Пора и вам подумать об интересах жителей Лазоревска…

– Я достаточно делаю для города. – Удивился Голенев: – Разве вам не известно, что новый корпус для детского дома строится на средства моего кооператива?

– Это весьма похвальная акция оценена общественным мнением. Я не об этом. Руководство города, так радушно открывшее вам путь к процветанию, живет на очень маленькую зарплату. Вы меня понимаете?

– Прекрасно.

– Прикиньте, если наши санитарные службы найдут в вашей водичке хоть одну бациллку, нам придется весь ваш бизнес закрыть. Но это только маленькая деталь. При желании поводов можно найти сколько угодно.

Олег поморщился:

– Можете не продолжать. Я подумаю, как помочь бедным чиновникам. Составьте мне список, кого вы конкретно имеете в виду, и себя не забудьте.

– Зачем же на бумаге? – Насторожился инспектор: – Дело деликатное.

– Я же вас не прошу указывать, зачем мне этот список. А фамилии руководителей, как я понимаю, не являются государственной тайной?

– Хорошо, я посоветуюсь с кем надо и с вами свяжусь. – Альберт Николаевич еще раз протянул свою влажную руку: – Очень удачная случайная встреча.

«Не очень удачная, и далеко не случайная», – усмехнулся про себя Голенев и пошел к машине. Его водитель уже минут десять, как прикатил на площадь и парился в ожидании директора. По дороге он снова встретил своего охранника. На сей раз бывший моряк улыбнулся, сверкнув золотым зубом, и поздоровался. По его словам, он ждал в парке девушку, а она опаздывала.

Вернувшись в офис, Олег вызвал к себе начальника летучего отряда афганцев. Майор Скворцов прибыл через десять минут. После отпуска они не виделись. Олег обнял Сергея, усадил в кресло. Лина принесла бутылку «Боржоми» и два фужера.

Дождавшись, когда посетитель утолит жажду, директор кооператива перешел к делу:

– На нас намечается наезд.

– Кто опять? – Удивился отставной майор: – Как будто Жвания успокоился. Я даже его людей в Лазоревске не вижу. За версту объезжают.

– Бандиты тут не при чем. – Заверил Олег: – Наши чиновники решили Голенева подоить. Скажи, среди лазоревских или сочинских ГБэшников афганцы есть?

– Дай подумать. – Скворцов наморщил лоб и забарабанил пальцами по столу: – В Сочах подполковник Лаптев. У нас в Лазоревске полковник Марджаков. Лаптев, кажется, охраняет границу, а Марджаков на пенсии. Чем конкретно занимался, не знаю. Знаю, что у него под Кундузом сына убили. А сам до последнего дня прослужил.

– Жаль, что ушел на пенсию. – Огорчился Олег.

– Из КГБ просто так не уходят. Уверен, связи у него остались.

– Организуй мне встречу с этим мужиком. Только без лишнего трепа.

– Попробую. Но что ты задумал?

– Пока точно не решил, но взяток эти подонки от меня не дождутся. Я найду, как потратить деньги с большей пользой.

Кащеев долго думал, как лучше подать свой финт с ремонтом приюта. Дождаться, пока до Олега информация дойдет по другим каналам, подсунуть записку через Чирика или позвонить самому? Был у него и запасной ход. Сделать благодетелем не себя, а Славу Стеколкина, как претендента на кресло мэра во время осенних выборов. Но этот вариант Кащеев отбросил сразу. Стеколкина выпускать на игровое поле пока рано. Бандит задумал сложную многоходовую комбинацию. Для ее успеха ему во что бы то ни стало необходимо добиться дружбы с Голеневым. А что может больше тронуть сердце бывшего воспитанника детдома, чем забота друга о его родном гнезде. Детдом станет второй акцией доброй воли.

Первая обошлась Кащееву дорого, пришлось застрелить Бакса и Треху. Терять Бакса бандиту вовсе не хотелось. Чирик, хоть был злобен и хитер, мозги у него работали слабее. Но лучшего жеста для начала дружбы с афганцем в голову не пришло, и он хладнокровно принес в жертву своего самого верного помощника. Убийство друганов он рассчитал заранее. Сообщая Голеневу, будто сам догадался, что шестерки после загула отправились на Вороний холм, Кащеев откровенно врал. Каждые полчаса официантка Света докладывала боссу, о чем в кабинете Какманду говорят его шестерки. Доложила Света и момент их отбытия. Кащеев к тому времени уже выпроводил чиновников и приготовился. На Вороний Холм он примчался раньше мстительной троицы. Только машину спрятал подальше. Притаившись у проселка, проследил, как они пошли на штурм. Про собаку ни он, ни Бакс ничего не знали. Ее появление могло испортить все дело. Но Пятак заколол пса. После этого Кащеев быстро прокрался к домику, спрятался за куст и затаился. Ждать пришлось недолго. Он выбрал самый эффектный момент для своего появления и предстал спасителем. Первый ход он выиграл. Голенев подал ему руку и сел в его Мерседес. Теперь предстоял ход второй, не менее важный. Если и здесь сыграть точно, можно добиться гораздо большего. И Кащеев решил позвонить афганцу и лично сообщить о ремонте детского дома.

Но раньше бандита позвонил Олегу Тихон Постников. Руфина Абрамовна пришла к мэру за советом, как ей поступать. Некий Кащеев решил за свой счет отремонтировать приют.

– Олег, объясни что происходит? Кащеев напугал Руфину. Приехал в детдом, сказал, что затевает, так сказать, ремонт. На тебя ссылался. Ты в курсе? – Удивленно вопрошал мэр.

– Нет, Тиша, об этом я ничего не знаю. С Кащеевым я перед отъездом виделся. Он оказал мне серьезную услугу и божился, что с криминалом покончил.

– Почему ты меня не оповестил?

– Не успел, Тиша.

– Что делать?

– Он же ремонт предложил? Пусть грехи замаливает. Кто знает, вдруг совесть у человека проснулась.

– Он не человек, а, так сказать, бандит. Боюсь такого к детям подпускать.

– Дай мужику шанс…

– Под твою ответственность.

– Хорошо, Тиша. Я отвечаю. – Голенев положил трубку. Информация требовала размышлений, но времени на это у Олега не было. Через полчаса в аэропорт Адлера приземлялся самолет с его молодой женой.

Тоня вышла в зал аэровокзала с небольшой спортивной сумкой на плечах. Увидев мужа, она остановилась и покраснела. За неделю, что молодая женщина провела в семье, она успела многое обдумать. Нередко ее посещала мысль, что ее любимый слишком торопливо решился на брак и, вполне возможно, теперь об этом жалеет. Тем и объяснялась ее нерешительность при встрече. Тоня готовилась сразу высказать Олегу свои сомнения, и если он захочет вернуть себе свободу, она смирится. Но Голенев так обрадовался, так засветились счастьем его глаза, что она тут же забыла все свои тревоги и крепко к нему прижалась.

– Я тебя еле дождался. – Воскликнул Олег, поцеловал жену в губы и повел к машине.

– У вас и вправду жара. Когда ты рассказывал, я не очень верила. А теперь сама вижу – настоящее пекло.

– А ты раздевайся. У нас в кофтах барышни не ходят. Даже замужние…

В машине Тоня кофту сняла. Хоть Олег и припарковался в тени, салон все равно накалился, как духовка. На скорости ветерок немного их охладил.

– Ой, Олежек, подожди! – Вдруг закричала Тоня. Голенев резко затормозил:

– Что случилось?

– Это же море! – Тоня в первый раз видела такую массу синей мерцающей под солнцем воды. Олег понял ее восторг и изумление. Для него море уже успело стать обыденной частью пейзажа. А для нее эта первая встреча.

Тоня выскочила из машины, перебежала дорогу, едва не угодив под колеса катившего навстречу грузовика, и бросилась к берегу. Ступив на гальку, скинула туфельки и шагнула в море.

Олег шел следом, с намерением отругать жену за беспечность на дороге, но увидев, как она трогает набегавшую волну, как пробует кружева пены на вкус, выговаривать ей ничего не стал.

– Тонька, ты еще накупаешься, а у меня через сорок минут деловая встреча. Давай я тебя отвезу домой. Кстати, наш домик стоит прямо на море.

– Ну погоди, хоть минуточку. Оно такое живое и ласковое. Я никогда не думала, что море такая прелесть!

Минуточку он подождал. Затем поднял жену и понес в машину.

А через пять минут они уже притормозили у калитки. Супруги Неледины ждали постояльцев у накрытого стола.

– Господи, какая она у вас молоденькая! – Воскликнула хозяйка. Алексей Михайлович держался строже. Но Олег видел, что и ему Тоня понравилась. Нина Петровна усадила гостью рядом с собой и потчевала не переставая. Для завтрака радушная дама приготовила столько еды, что ее хватило бы для взвода спецназа. Но за столом Олег долго сидеть не мог. Оставив жену на попечении гостеприимных хозяев, он покатил на деловую встречу.

Полковник КГБ Илья Семенович Марджаков хоть и ушел на пенсию, но продолжал следить за всем, что происходит в стране. Опытный чекист к переменам Горбачева относился настороженно, но без злобы.

Он знал о дружбе Михаила Сергеевича с бывшим шефом Лубянки Андроповым, которому был чрезвычайно предан. Полковник видел, что Горбачев разворачивает стратегию Андропова, но слишком либерально. Огромная империя требовала жесткого руководства из центра, а Горбачев вожжи ослабил. Последний Съезд народных депутатов показал всю опасность такого послабления. Делегации прибалтийских республик тут же воспользовались возможностью высказать свою ненависть к России. Они рвались выйти из состава Союза пока под благовидным предлогом экономической самостоятельности. Но лиха беда начало…

С другой стороны, жесткие процессы, начатые Гдляном и Ивановым в Средней Азии, доведшие руководителя Узбекистана Рашидова до самоубийства, Марджакову не очень импонировали. Нельзя публично рушить идеологические столпы многонациональной страны так откровенно. Есть масса способов наказать виновных, не бросая тень на святыни режима. Первый Секретарь ЦК Республики вором быть не может. Во всяком случае, об этом нельзя говорить публично. Чтобы сместить человека такого ранга, есть масса других способов. Среди них и уход на заслуженный отдых по возрасту, и по состоянию здоровья, или перевод на другую руководящую работу, например, послом в Африку… Да мало ли пристойных путей, давно отлаженных и проверенных временем.

На юге страны также происходило много странного. Смещались руководители ростовской прокуратуры. Кое-кто из них уже был арестован. Шли перестановки и в структурах МВД. Марджаков читал все местные и основные центральные газеты, выписывал в блокнот фамилии чиновников, подвергнутых репрессиям, и пытался анализировать полученную информацию. В саду его дома пряталась тенистая беседка. Ее окружали мандариновые деревья и густо обвивал куст винограда. С лозы свешивались крупные гроздья. Ягоды уже наливались соком, хотя до синеватой черноты спелой «Изабеллы» требовалось не меньше месяца.

В этой беседке Илья Семенович читал прессу и размышлял о большой политике. Но сегодня на круглом столике вместо газет стояла бутылка сухого вина, сыр и фрукты. Чекист ждал кооператора Коленева. О том, что бывший афганец ищет встречи, ему сообщил отставной майор Скворцов, также прошедший афганскую войну с ротой саперов. В операциях так называемого Ограниченного контингента Илья Семенович не встречал Скворцова. Они познакомились позже уже в Лазоревске, в клубе ветеранов. Но общие знакомые среди афганцев у них нашлись. А тут майор явился и сообщил, что знаменитый кооператор, покончивший с бандитом Турком, хочет его видеть.

Олег прибыл точно, как они договорились, в одиннадцать ноль-ноль. Илья Семенович встретил гостя у калитки, пожал ему руку и повел в беседку:

– Я понял, что вы не хотите афишировать нашу встречу, а здесь нас никто не увидит и не услышит.

Голенев присел на скамейку и огляделся. Сад чекиста имел немного запущенный, но вполне живописный вид, а Олегу слишком подстриженная природа никогда не нравилась:

– У вас тут здорово. – Похвалил он хозяина.

– Спасибо. Мне тоже нравится. – Улыбнулся полковник: – Итак, я вас внимательно слушаю.

Они проговорили больше часа, хотя тема визита была давно исчерпана. Но два бывших афганца всегда найдут, что вспомнить. Марджаков поинтересовался, где ранило Олега. Услышав, что тот попал под обстрел РС на подступах к Кандагару и получил тяжелые осколочные ранения, полковник признался, что и сам воевал в тех местах. Только на полгода раньше Голенева.

Бывшая столица Афганистана Кандагар из всех крупных городов ДРА находилась ближе всего к пакистанской границе. Илья Семенович разрабатывал операции по перехвату караванов с оружием. Те шли из Пакистана, а перевалочные базы «духов» располагались как раз в кандагарских окрестностях. Для наших вертолетчиков особенно опасными оказались прибывающие из Пакистана американские Стингеры. За ними и вел охоту чекист.

Распрощавшись с полковником, Олег сел в машину, распахнул окна и поехал в офис. Но по дороге понял, что работать сегодня не сможет. Перед глазами стоял образ Тони, целующей морскую пену. Нетерпеливый супруг резко развернулся и поехал домой. Жену он застал в комнатах их нового гнезда. Тоня доставала вещи из дорожной сумки и аккуратно их раскладывала. Он обнял ее сзади и потащил на диван.

– Неудобно… Давай подождем до вечера. – Шептала Тоня, но он не слушал. Она опять, как тогда в домике, сначала лишь отдавалась его напору, но постепенно разгоралась сама. Но Олег теперь был с ней другой, он брал ее нежно и бережно. Эта была его женщина, его близкое и родное существо. Знакомиться им было уже не нужно. Он помнил ее тело, как ученик помнит наизусть стишок букваря.

Они не заметили, как пришел вечер. Из домика можно было выходить на пляж прямо в купальниках. Олег натянул плавки, подождал, пока наденет купальник Тоня, и потянул ее на берег. Народ загорал и купался метров за триста от них, где начинался песчаный пляж. Здесь же берег покрывала галька, и море оставалось пустынным. Они плавали, резвились в волнах и радовались морю и друг другу. Тоня брызгала на него соленой водой, он обнимал ее и целовал солоноватые губы.

Когда они в обнимку выбрались из воды, Тоня тихо и радостно сказала мужу:

– Если бы ты знал, как я тебя люблю и какая я счастливая!

– Это я счастливый. – Возразил Олег и, усадив ее на огромный прогретый солнцем камень, пристроился рядом. Они сидели в обнимку, наблюдая, как оранжевый диск солнца упрямо поглощает морская пучина. Вот остался только горящий огненный краешек, а через мгновенье и он погас. Небо на горизонте слилось с морем, образовав мерцающую синь, по ней медленно парило маленькое розовое облачко. Его алые края отражали невидимое влюбленным светило, которое погрузилось в волны и через это облачко передавало им свой прощальный привет.

Самуил Прудкин окончил институт журналистики семь лет назад. Он прекрасно сдавал партийные дисциплины, знал наизусть постановления всех съездов, начиная от двадцать второго Хрущевского и кончая двадцать седьмым Горбачевским. И научился ловко подгонять штампованные, ничего не значащие фразы, откликаясь на различные «злобы дня». Его дипломные статьи, написанные на совершенно разные темы, по сути, ничем не отличались. Но педагоги его любили. Прудкин был предсказуем как чайник – поставишь на плиту, закипит, а это многим нравится.

К сожалению, учиться в институте вечно мало кому удалось. Когда пришло время устраиваться на работу, Самуил рассчитывал на протеже проректора Загурского, но тот в своей рекомендации прилежному студенту отказал. Именитый мэтр прекрасно видел, что собой представляет его предсказуемый студент.

И тут пришел запрос из провинции. Поначалу ехать из Москвы в Глухов молодой журналист не хотел. Но в Москве ему ничего не светило, а здесь сразу доверили пост главного редактора. Он решил годика два потерпеть, показать себя, после чего, его, конечно же, вернут в столицу. И не просто вернут, а предложат достойное его таланта место. Но время шло, особого таланта Прудкин так и не проявил и понемногу стал врастать корнями в тихий русский городок. Последние его поползновения выбраться из глуши закончились с женитьбой. Самуил сыграл свадьбу с дочкой секретаря райкома партии Марией Телкиной. Получив всесильного в районном масштабе тестя, он и думать забыл о столицах. Да и Мария, далеко не красавица, предпочла быть первой девкой на деревне, нежели женой второсортного папарацци в Москве. Она умела вкусно готовить, не стесняла себя диетой и мужа в еде не ограничивала. Прудкин быстро пустил сок и, отрастив брюхо и двойной подбородок, зажил в свое полное удовольствие. До знаменитой «перестройки и гласности» он чувствовал себя в кресле главного редактора вполне комфортно. Перепечатывая газету «Правда», едва изменяя текст для адаптации к местному колориту, он бы продержался до пенсии. Но Горбачев жизнь Самуилу подпортил. С запретом цензуры редактор и вовсе перестал спать спокойно. Его журналисты каждый день приносили сенсацию. Прудкин быстро смекнул – начни он публиковать остренькие материалы, ему в Глухове не жить. Особенно он хорошо это понял, когда после публикации на криминальную тему к нему заявился Кащеев. Бандит прикатил на роскошном лимузине с тремя телохранителями. Один из его бугаев отстранил секретаршу Зосю и распахнул хозяину дверь в редакторский кабинет. Кащеев нагло развалился в кресле и предупредил редактора тоном владельца газеты, что если он, Прудкин, еще хоть раз напечатает фамилию бандита на своих страницах, предварительно не оповестив об этом, Кащеев оторвет ему яйца.

Ночь после встречи с посетителем Самуил не спал вовсе. Через месяц ему снова принесли материал, где Кащеев опять упоминался, но уже не в связи с криминалом, а как кооператор. Прудкин все же ему позвонил. Кащеев против публикации не возражал, а на другой день его бугай вручил редактору тысячу рублей в конверте. С тех пор он стал часто печатать объявления бандита и регулярно от него подкармливался. Поэтому очередной звонок уголовника его только порадовал. Кащеев высказал намерение поговорить с глазу на глаз. Самуил приехал к нему в магазин стройматериалов. Кащеев выгнал из кабинета заведующего и протянул Прудкину несколько исписанных листов ученической тетради:

– Исправь ошибки, немного почисть и завтра в номер.

Прудкин было хотел спрятать листки в кейс, чтобы прочитать корявый почерк Гены у себя в кабинете, но бандит приказал читать сразу. Самуил уселся в кресло и надел очки. По мере прочтения его круглый, начинающий лысеть лоб покрыли капельки пота.

– Не обосрись тут в кабине. Покупатели унюхают. – Пошутил Гена.

– Но это же скандал?! – Шепотом ответил редактор.

– Ничего. Мы начинаем предвыборную компанию. – Усмехнулся бандит.

– Да, но здесь и про тебя очень плохо сказано. – Не мог успокоиться Прудкин.

– Иногда бывает, чем хуже, тем лучше. Печатай, и народ тебя в жопу поцелует. Тебя, Самуил, ждет слава! Народ очень Кащеева не любит, ты его поругал…

– А если я откажусь? – Осторожно поинтересовался редактор.

Кащеев достал пистолет и выстрелил. Пуля просвистела рядом с потным лбом Самуила и выбила кусок штукатурки в стене.

Кроме запаха пороха, в кабинете появился специфический дух испуга, и Кащеев понял, что его шутка оказалась пророческой. Больше вопросов Прудкин не задавал.

После нечаянного выходного по случаю приезда молодой жены Голенев приехал в офис в половине восьмого. В приемной секретарша Лина вручила ему конверт.

– Что это?

– Вчера Альберт Николаевич передал, но вас не было. – Ответила Лина и потупилась. О причине вчерашнего отсутствия шефа у секретарши имелись свои предположения. Кстати, вовсе не далекие от реальности.

Голенев быстро прошел в кабинет, достал из конверта лист бумаги и прочитал список чиновников, желающих за его счет улучшить свое материальное положение. Список состоял из семи душ. Большинство фамилий Олег знал. Среди «соискателей» он обнаружил начальника городской милиции Чуприянова, начальника ОБХСС Маточкина, двух первых заместителей председателя горисполкома, главного врача-эпидемиолога, начальника пожарной охраны, самого инспектора Сутягина и таинственного Лапочкина. В списке должности не указывались, и кто такой Лапочкин, Олег понятия не имел. Убрав список в стол, Голенев позвонил инспектору:

– Альберт Николаевич, я готов к встрече с вашими коллегами, но у меня небольшое условие.

– Я вас внимательно слушаю. – Ответил чиновник, и в голосе его прозвучала неизвестная ранее Олегу ласковая интонация.

– Мне было бы приятно, чтобы вы все приехали ко мне в удобное для вас время. Я бы хотел решить вопрос сразу и знать, что все обозначенные вам товарищи удовлетворены.

– Я вас понял… Перезвоню в одиннадцать. Мне необходимо посоветоваться

– Советуйтесь. – Голенев положил трубку и выругался. Ругался он редко, и только наедине с собой. Что для человека, прошедшего Афган, да еще бывшего детдомовца, довольно странно. Затем он еще раз перечитал список и позвонил начальнику летучего отряда:

– Сережа, у меня тут выплыла странная фамилия Лапочкин. Тебе она ни о чем не говорит?

Скворцов на минуту задумался:

– Где-то я слышал. Но сейчас не вспомню где.

– Вспомнишь, дай знать. – Не успел Олег положить трубку, в кабинет заглянула Лина:

– К вам чудаковатый старик. Говорит, что вы его знаете. Зовут его Моня Корзон. Отчество, сколько я не просила, не назвал.

Голенев тут же вспомнил скрипача из ресторана «Ласточка» и побежал его встретить. Усадив музыканта в кресло, Олег попросил Лину принести им минеральной воды. Но Корзон хотел чая:

– Простите мою привередливость, но я всю жизнь терпеть не мог всего две вещи: женщин в брюках и минеральную воду. Но ваша секретарша в юбочке, остался всего пустячок, чтобы удовлетворить старого еврея. Попросите ее заменить минералку чаем. Чай Моня Корзон может пить в любое время суток.

Олег распорядился насчет чая и спросил, чем может помочь посетителю. Что Корзон пришел с просьбой, кооператор не сомневался. Общих дел с музыкантом у него не было, а к просителям он давно привык.

– Если я попрошу у вас денег, вы скажете, что я нахал.

– Почему же? – Возразил Олег: – Вы прекрасный музыкант, и если у вас вдруг возникли финансовые проблемы, я сочту за честь их решить.

– Я всегда всем говорил, что вы самый благородный молодой человек, с кем меня свела, заметьте, уже долгая жизнь. Спасибо вам от всего сердца. Но, слава Богу, денег мне от вас не нужно…

– Тогда выкладывайте с чем пришли.

– У меня родился десятый внук.

– Поздравляю.

– Не спешите… Так вот по этому, весьма плачевному для меня случаю, я решил дать в «Ласточке» концерт и пригласить людей, которые мне симпатичны. Вы относитесь к их числу, поэтому жду вас сегодня к половине девятого.

– Спасибо, с удовольствием приду. И если разрешите, с женой.

– С той прелестницей, что вы у нас когда-то были?

– Нет, я женился совсем недавно, и это другая женщина.

– А вы не ошиблись? Та была неотразима.

– Да, Ирочка очень красивая девушка. Но, увы, у нее уже был жених…

– Ну что же, я буду рад вас видеть в обществе той, кого вы сочтете себя достойной. Итак, жду. – Корзон залпом допил остывший чай и поднялся. Олег поднялся следом:

– Вы сказали, что рождение очередного внука для вас плачевный случай. Почему?

– Когда вам будет столько же лет, сколько мне, вы поймете, что десятый внук может оказаться последним при вашей жизни. А это всегда грустно сознавать. – И Корзон улыбнулся печальной улыбкой, которая соединила в себе одновременно всю скорбь и юмор еврейского народа. Возразить Олегу было нечего, и он проводил Моню до двери.

Сутягин позвонил ровно в одиннадцать. Он успел посоветоваться с членами списка, и они готовы приехать сегодня в офис Голенева сразу после работы. Шесть часов вечера Олега вполне устраивали. Попрощавшись с Сутягиным, он тут же позвонил по телефону, который ему при встрече выдал полковник Марджаков.

– Вас слушают. – Ответил мужчина на другом конце провода.

– Я звоню с разрешения Ильи Семеновича Мар… – Договорить Голеневу не дали.

– Я в курсе. Когда и где?

– У меня в офисе в восемнадцать часов.

– Дождитесь моего человека. Его зовут Валентином. – И мужчина положил трубку.

Через пятнадцать минут Лина доложила, что явился электрик из «горэнерго» и просит проводить его к директору. В кабинет вошел малый в синем комбинезоне на голое тело и с чемоданчиком в руках:

– Меня зовут Валентин. Попросите секретаршу, чтобы сюда десять минут никто не входил, и она тоже.

Дождавшись, когда Олег распорядится, Валентин положил на стол директора свой потертый чемоданчик и раскрыл его. Голенев увидел пачки денег.

– Все купюры помечены. Разложите их по конвертам, как сочтете нужным.

Голенев кивнул, раскрыл свой ящик и переложил деньги в него. В чемодане остался странный предмет, напоминающий пепельницу. Валентин выложил его на стол.

– Это микрофон. В начале разговора закурите, и передвиньте пепельницу.

– Я не курю.

– Один раз придется. А теперь мне надо осмотреть помещение. Предупредите вашу секретаршу, чтобы меня всюду пустили.

Олег проводил «электрика» и, попросив Лину показать ему офис, вернулся к себе. Оставшись в одиночестве, он внезапно ощутил странное волнение. Голенев был уверен, что поступает правильно. Перестройка Горбачева дала ему возможность заработать своим трудом и смекалкой большие деньги. Он честно платит налог. Мало этого, кооператив помогает местному детдому строить светлую современную столовую и спортзал. Остальные деньги он перечисляет в Глухов на счет строительной компании. Но это его личное дело. Покончив с цементным заводом, он вполне бы мог помогать инвалидам афганцам, поддерживать семьи погибших, опекать сирот и в других городах. А эти бездельники хотят поживиться, ничего не делая. Все это было так. Но Олег понимал, что и у чиновников есть семьи. Они растят ребятишек, возможно, любят своих родителей, жен или любовниц. Они живые обыкновенные люди, а он сегодня отправит их всех в тюрьму. И от этих мыслей на душе становилось гадко. Но он знал, что сделает это. Чтобы не было стыдно за свою страну, надо научить граждан жить по закону. Раньше законом распоряжались вожди. Теперь все по-другому. Теперь все зависит от самих людей. Как они себя поведут, такой и станет его страна.

За трудными мыслями не заметил, как достал из ящика пачку «Мальбора» и закурил. «Господи, теперь придется бриться наголо» – вспомнил он о споре с Ленькой Касаткиным, но было уже поздно.

В квартире Постниковых зазвенел будильник. Юлик вздрогнул, приподнялся, удивленно похлопав ресницами, сообразил, что каникулы, и снова упал на кровать, натянув одеяло на голову. Летом в школу дети не ходят, но для родителей каникулы пока никто не придумал. Татьяна набросила халат и, спотыкаясь со сна, двинула на кухню. Мэр любил завтракать манной кашей и крепким кофе. Ностальгическая любовь к каше у него сохранилась с приюта, а кофе вошло в рацион после поездки в Батуми, где этот напиток умелые мастера выпекали на горячем песке. Татьяна так готовить не научилась, но для европейской женщины справлялась вполне пристойно. В метаньях между ванной и кухней завтрак постепенно дозревал, и она еще успевала умыться. Мужа Татьяна не поднимала до последнего момента. Тихон каждый день работал допоздна, и она его жалела. Но момент настал. Маленький кухонный стол вместил тарелку с ветчиной, манную кашу, батон белого хлеба и кофейник. Сама Таня завтракала позже с сыном. У нее продолжался отпуск, и она могла немного расслабится.

– Тиша, вставай! – Она сдернула с мужа одеяла и дождалась, пока в его глазах появиться осмысленное выражение. После этого он все делал самостоятельно. Пока он брился, она спустилась вниз к почтовому ящику. Мэр любил за завтраком почитать газету. Вернувшись, застала мужа за столом. Он молча вынул газету из ее руки и так же молча развернул. На первой странице увидел свою физиономию. Не сразу понял смысл заголовка. Уж больно нелепо выглядела его фамилия рядом со словом «криминал».

– Таня, дай мне очки. – Крикнул он в сторону комнаты. Пока она несла, уже половину статьи прочел.

– Почему не ешь? Каша уже остыла. – Постников не ответил, напялил очки и продолжил чтение.

– Вот полюбуйся. – Он бросил жене газету с видом, будто уличил супругу в измене.

Таня удивленно посмотрела на мужа, потом на газету. Заметив фотографию Тихона на первой полосе, стала читать:

– «Постников продался криминалу»… Что это?

– Пока, так сказать, заголовок. Читай дальше, поймешь.

– «Из письма возмущенных читателей нам стало известно, что мэр города Тихон Постников не брезгует деньгами бандитов. Так, скандально знаменитый уголовный авторитет Геннадий Кащеев финансирует ремонт детского дома в городе». – Но это же бред, Тиша!

– Читай дальше.

Татьяна брезгливо отодвинула газету:

– Не хочу пачкаться…

– Читай, читай. Там еще интереснее.

Татьяна послушно продолжила:

– «Так же на сомнительные средства своего дружка Постников развернул строительство цементного завода. Кстати, Геннадий Кащеев и Олег Коленев близкие друзья. Недаром из нашего города прямо в аэропорт Домодедово гастролера с юга доставил Мерседес Кащеева. Бандит бандита видит издалека. Уж не ходит ли наш мэр по ночам с кастетом в вышеупомянутой компании. Ведь не за горами выборы. Показать свою заботу о горожанах самое время. Но мы не хотим его подачек на кровавые бандитские деньги»… – Татьяна отбросила газету, как ядовитую змею: – С меня довольно!

Постников газету подобрал:

– И заметь, без подписи.

– Здесь же сплошная брехня! Причем тут Олег и Кащеев? Какой Мерседес?

Постников задумался:

– Знаешь, Таня, я говорил с Олежкой по телефону. Он за Кащеева поручился и не скрывал, что они общались…

– Ничего не понимаю! – Воскликнула Таня: – Олег ненавидит бандитов. Как он мог общаться с этим подонком?

– Я тоже пока не все понимаю. Попробуем разобраться. – Постников отодвинул так и не выпитый кофе и встал из-за стола: – Мне всегда говорили, что политика штука грязная. Я не верил. Может быть, они правы?

– Вызови на ковер этого гада Прудкина. Пусть объяснится.

– А вот этого, милая, я делать не стану. У нас свободная, так сказать, пресса. Еще не хватает, чтобы на меня навесили ярлык маленького диктатора.

Тихон ушел на работу, а Татьяна так и осталась сидеть у стола. На полу, возле ее правой ноги, обутой в мягкий домашний тапок, валялась газета «Новости Глуши» с портретом ее мужа на первой полосе. В слове «Глуши» ударение ставилось на первом слоге, поскольку своим именем районная газеты была обязана тихой, живописной реке, протекающей через их маленький русский городок.

Кащеев любил лежа в постели считать деньги. Причем делал он это на животе своей обнаженной подруги. Мака могла лежать неподвижно часами и смотреть в потолок, поскольку он был зеркальный, на свое отражение. Молодая женщина себе очень нравилась. Без одежд, которые Мака дома носила редко, пассия бандита напоминала статуэтку скульптора модерниста, решившего создать деву-скелет, наделив ее при этом своеобразной привлекательностью. Ее маленькая грудь, казалось, растет прямо из ребер. Позвонки легко просчитывались не только на ощупь, но и визуально. Длинные стройные ноги не скрывали костяной конструкции. Но что-то завораживающее в этом тонком существе все же имелось. Или врожденная элегантность движений, или пластика голодной кошки, а возможно, и затаенный огонь в темных, не мигающих глазах.

Утомившись от подсчетов, Гена сбросил с живота Маки аккуратно уложенные пачки купюр. Банкноты разлетелись по постели, окружив обнаженную подругу сторублевками с портретом вождя мирового пролетариата. Зрелище получилось весьма экзотическое, и бандит возбудился. Похлопав женщину по худой попке, притянул ее к себе, и навалился сверху. Отдавалась Мака так же странно, как и выглядела. Внешне никакой страсти она не проявляла. А лишь смотрела на своего любовника широко расставленными глазами, как змея смотрит на птичку, привораживая и притягивая ее к себе. Кащеева именно это спокойствие любовницы и заводило. Он брал ее жестоко, с присущей его натуре черной фантазией. Сегодня это был эротический этюд с денежными знаками. Она отдавалась, но не покорялась. В Маке, помимо всех остальных кровей, текла и цыганская. Вполне возможно, гены свободных степных предков и помогали ей сохранить себя в союзе с извращенным бандитом.

Кащеев любил ее долго, не обращая внимания на телефонные звонки, на мелодичный перезвон в передней. Кто-то даже постучал им в окно. Но Гена был полностью увлечен процессом, и продолжал свое дело. Маке он надоел. Она умела руководить его страстью. Он даже не понял, что она сделала, зарычал как раненый зверь и успокоился. Она тут же встала и ушла. Он еще лежал, отдав ей все силы, но телефон продолжал надрываться. Гена выругался, протянул руку и снял трубку. Звонил Стеколкин.

– Ты видел сегодняшнюю газету?

– Нет, а что?

– Там статья о мэре. А тебя называют бандитом.

– И ты мне звякнул, чтобы сообщить эту новость?

– Я думал, что обязан поставить тебя в известность.

– Считай, что поставил.

Не успел Кащеев положить трубку, как позвонил полковник Курдюк. Он тоже читал газету. Гена отключил телефон, аккуратно собрал разбросанные сторублевки, спрятал их в сейф и отправился в душ. После ванной понял, что голоден. Мака никогда ничего не готовила. В доме имелись лишь алкоголь и фрукты. Завтракали они в Какманду. Когда не хотелось идти в кафе, благо Какманду находилось в двух шагах от коттеджа бандита, официантка Светлана приносила еду домой. Кащеев оделся и вышел на улицу.

В кафе все столики были заняты. При появлении хозяина поднялся страшный гвалт. Местные уголовники с газетой в руках спешили ему навстречу.

– Мужики, хули поднимать кипиш по пустякам. Ну пишут, и хер с ними. – Отмахнулся Кащеев, но одну газетку прихватил. В кабинете, куда ему подали завтрак, пробежал глазами первую полосу, хмыкнул, с аппетитом закусил, и через черный ход выбрался на воздух. Настроение у него резко поднялось. В связи с началом избирательной компании захотелось праздника, и он направился к церкви. Но церковь, к его удивлению, оказалась на замке. Тогда он зашагал к рубленому домику, что выстроил для настоятеля.

Отец Василий паковал чемодан и встретил своего прихожанина мрачно.

– Пришел, пакостник.

– Чего зверем смотришь? – Удивился Кащеев.

– Не путай, зверь здесь ты. А я дурень. – Ответил батюшка и добавил: – Дурень и грешник.

– Все мы не без греха. А про себя сам говорил, больше спросится. – Усмехнулся Кащеев: – Прессу тебе принес. Погляди, как поливают раба божьего Геннадия. – И бросил на стол газету,

– Наслышан. – Буркнул отец Василий.

– Никак ты газетки стал почитывать? – Удивился бандит.

– Подбросили. Народ-то тебя любит, сам знаешь. А за мэра обидно. Он человек чистый, хоть и не верующий.

– Дурак он, твой мэр. Менять его пора.

– Вот что Кащеюшка, решил, уеду. Ты меня в гиену огненную затянешь. Ищи себе другого священника.

– Смотри, батюшка, от меня так не уходят. Хочешь – вперед ногами вынесут, а на своих ногах – нет. Я тебе слишком доверился. Теперь, когда мне благословение Божье особенно понадобится, ты доложен неотступно при мне находиться.

Отец Василий взял со стены икону Божьей матери, перекрестился, поцеловал лик:

– Смертью пугаешь? Так знай, Кащеюшка, не боюсь я смерти. Я скверны твоей боюсь. И запомни, больше грехов тебе отпускать не стану. Хочешь в Аду гореть, сам себе хозяин. А меня не удержишь. И скажи спасибо, что тайну исповеди чту. Иначе открыл бы людям твой звериный оскал.

Кащеев достал из кармана брюк пистолет и навел на отца Василия:

– Не боишься смерти, так подохнешь. До трех считаю.

– Считай. Я тебя прокляну. Времени как раз хватит.

Кащеев убрал пистолет, повернулся и вышел.

Олег Голенев посмотрел на часы. Стрелки уже перевалили за шесть вечера, а чиновников пока не было. Пепельница-микрофон так и стояла на столе, и он уже выложил на столешницу пачку «Мальборо». Мысль, не закурить ли еще раз, приходила не однажды. Спор он проиграл, стричься все равно придется, так почему бы и не покурить. Но соблазн прогнал.

К операции он давно подготовился. В ящике письменного стола взяточников ждали конверты с мечеными банкнотами. Секретарша была предупреждена – никого кроме чиновников не принимать. А из окна кабинета он видел, как мимо его офиса уже несколько раз медленно прокатил микроавтобус с затемненными стеклами. Кто скрывается внутри, он сразу догадался. Так что и охотники на месте. Дело оставалось за малым – заманить дичь в клетку. Но время шло, а дичь не появлялась В пятнадцать минут седьмого Лина доложила о посетителе.

– Один? – Раздраженно поинтересовался Голенев.

– Да, один. И говорит, что вы его ждете.

– Фамилию назвал?

Лина неожиданно хихикнула.

– Чему смеешься?

– Смешная фамилия… Лапочкин.

– Зови. – Голенев почему-то с самого начала ждал от этого Лапочкина подвоха. И вот он явился, один из всего списка.

В кабинет вошел улыбчивый круглый, как шар, человечек в просторной рубашке и темных очках. Протягивая Голеневу руку, он сдвинул очки на лоб, обнаружив узкие серые смеющиеся глазки:

– Тарас Михайлович Лапочкин, частно практикующий адвокат. Так сказать, свободный художник.

Голенев поздоровался, достал из пачки сигарету и, предложив закурить посетителю, закурил сам. От сигареты адвокат решительно отказался, с интересом пронаблюдал, как Голенев передвинул пепельницу, и вдруг предложил:

– Знаете, дорогуша, у вас тут ужасно душно. А на улице уже жара спала, и солнышко не так сильно печет, даже приятненько. Все равно рабочий день кончился, больше вам ждать некого, давайте прогуляемся. – И шарообразный человечек указал пальцем на пепельницу, потом приложил палец к своим пухлым губам, давая жестом понять, что здесь говорить о делах не стоит.

– Хорошо, я не против. – Голенев уже понял, что его переиграли, поднялся и, отворив дверь перед посетителем, вышел следом за ним. Они молча прошлись до бульвара, уселись на скамейку возле пересохшего фонтанчика и посмотрели друг другу в глаза.

– Вы умный молодой человек. – Проникновенно заговорил Лапочкин: – Но вы не знаете правил игры советской провинциальной государственной машины. Позвольте я вас как юрист просвещу.

– Сделайте одолжение.

– Вы, дорогуша, на своем опыте контактов со службой КГБ в Афганистане не учли, что в мирное время, в провинциальном городе, она работает совсем не так, как на войне, а по давно сложившимся правилам. А правила заключаются в том, что утром на столе секретаря партии лежит бумажка с отчетом спецслужбы за предыдущий день. В этом отчете указывается не только чрезвычайные события, а даже мелкие шалости руководящих чиновников аппарата. Вам не скучно?

– Нет, что вы! Напротив. – Искренне возразил Голенев.

– Тогда продолжим. И так, дорогуша, вы поняли, что на столе секретаря ЦК лежит отчет республиканского КГБ, на столе секретаря Обкома, областного отдела спецслужбы, ну, и как вы, наверное, уже догадались, на столе секретаря райкома, районного отдела КГБ.

– Вы улавливаете мою мысль?

– Пока не очень…

– Я надеялся, что вы, дорогуша, будете понятливее. Продолжим для тех кто не понимает… В отчете за вчерашний день на столе секретаря райкома естественно указывалось о намеченной операции. Там не было только ее времени. Потому, что и в КГБ этого времени вчера еще не знали. Теперь поняли, дорогуша?

– В общих чертах. Мне остается спросить, раз вы такой осведомленный человек, каким образом секретная информация становится достоянием общественности?

– Ну, общественности, это слишком сильно сказано. Все, дорогуша, не так страшно. Не будем из них делать железных Феликсов. Представьте себе, что вы и есть секретарь райкома. Вы узнали, что ваш сын, дочь, или брат сегодня окажутся за решеткой. Вы не намекнете родному человечку, не поможете ему избежать тюрьмы?

– Я задел кого-нибудь из родственников секретаря райкома?

– Но это всего лишь предположение. Справку КГБ может прочитать уборщица, если придет мыть кабинет раньше хозяина, не исключено, что и сам курьер ознакомится с текстом.

– Неужели не понятно, что подобные документы положено передавать из рук в руки, а не бросать на стол?

– В районных центрах люди живут по-домашнему. Инструкции все знают, но выполнять ленятся. Дело не в этом, дорогуша. Если вы хотите воевать со всем миром, воюйте. Но я как юрист предсказываю вам полную и безоговорочную капитуляцию. Этот мир не вы, дорогуша, создали, и не вам его изменить. А за хорошую жизнь все платят. Так что верните конверты с меченными деньгами их истинному владельцу и подумайте над моими словами. У вас есть неделя времени…

– Спасибо, я очень вам благодарен за ликбез. Позвольте еще один вопрос?

– К вашим услугам. Только, учтите, дорогуша, бесплатные консультация я провожу в исключительных случаях.

– Учел.

– Тогда спрашивайте.

– В списке, который я получил от одного человека, не будем уточнять, вы сами знаете от кого, стоит и ваша фамилия. Как это объяснить?

– Очень просто, Я вам уже представился. Профессия адвоката подразумевает действия по защите права своего клиента. А имя клиента адвокат называть не обязан. Мало того, дорогуша, в ряде случаев за разглашение имени клиента нашего брата наказывают тюрьмой.

Голенев пожал руку Лапочкина, и они разошлись в разные стороны. Через пять минут Олег вернулся в офис, где его уже ждал «электрик» Валя. Он молча уложил деньги и пепельницу обратно в свой чемодан и так же молча покинул кабинет. Голенев проводил его спину взглядом и услышал звонок.

– Олег, говорит Скворцов.

– Слушаю тебя, Сережа.

– Ты интересовался фамилией Лапочкин?

– Да, и продолжаю интересоваться.

– Так вот, девичья фамилия его жены Калымова. Она родная сестра Дмитрия Прокопьевича. Тебе все ясно?

– Вполне. – Олег поблагодарил майора и положил трубку. Дмитрий Прокопьевич Калымов возглавлял Лазоревский районный комитет партии. Теперь имя клиента адвоката Лапочкина для Голенева перестало быть тайной.

Тоня чувствовала себя у милых хозяев по-домашнему уютно. Нина Петровна опекала квартирантку, как родную дочь, и все время пыталась ее накормить. Ей казалось, что молодая женщина выглядит для жены известного в городе кооператора слишком по-детски.

– Тебе надо немного поправиться. – Без конца повторяла она и носила в комнаты постояльцев то голубцы в сметане, то пирожок с творогом, то сладкую булочку. Пекла и готовила Нина Петровна не переставая. Алексей Михайлович не был в состоянии уничтожить столько продуктов, и в Тоне его супруга находила дополнительный стимул для своего кулинарного рвения.

Проводив мужа на работу, Тоня прошлась по пляжу, забежала на рынок, где накупила фруктов, а когда начало припекать, вернулась домой. Прохладнее всего было на террасе. Виноград обвивал ее со всех сторон и загораживал от обжигающих солнечных лучей. Сад у хозяев был ухоженный, но свободного места для прогулок в нем не осталось. Нина Петровна растила перцы, томаты, баклажаны, какие-то особые бобы и самую разнообразную зелень. Все это она умудрялась пропалывать, поливать и консервировать.

Тоня попыталась было предложить свою помощь, но хозяйка категорически отказалась:

– Приехала отдыхать, так отдыхай. – До обеда Тоня два раза поплавала в море, но загорать не стала, слишком жарко. Потом посидела на террасе с книжкой и персиками, немного поспала и к пяти вечера поняла, если «проотдыхает» так еще день, два, то сбесится. Готовить ужин Нина Петровна ей запретила. У нее уже все есть, не выбрасывать же продукты.

Томиться без дела Тоня не привыкла, а торчать целыми днями на пляже не могла. С шести она уже сидела на скамейке и ждала мужа.

Олег приехал в семь и сказал, что они сегодня вечером приглашены в ресторан. Тоня забеспокоилась:

– В чем же я пойду? Я вечерних платьев не привезла, да и нет их у меня.

Нина Петровна, которая все видела и все слышала, тут же пришла на помощь. В ее шкафу сохранился девичий гардероб дочери. Теперь Лина вышла замуж и в свои прежние наряды не влезает. За два часа, что у них осталось до ресторана, Тоня примерила десяток платьев, и то, которое выбрала, они с Ниной Петровной успели немного перешить. Наряд всем понравился, даже бывшему подводнику. Алексей Михайлович был особенно доволен. Это он привез дочери платье из заграничного плаванья и радовался, что оно теперь подошло молодой женщине:

– Я уж думал, так в шкафу и истлеет. – Проворчал он, любуясь на счастливую от успеха Тоню.

До парка Володарского они дошли пешком. Предполагая немного выпить, Олег решил за руль не садиться, а брать частника не захотела Тоня. Она и так почти целый день просидела на одном месте и рада была пройтись.

Моня Корзон встречал гостей на крыльце. В шикарном пожилом франте Олег с трудом узнал старого еврея. Моня вырядился в белый фрак, белоснежную сорочку, отделанную кружевами, и сверкал бабочкой в алмазах.

– Так вы, пожалуй, и до двадцатого внука доживете. – Пошутил Голенев, пожимая дедушке-юбиляру руку. Моня с ног до головы оглядел жену кооператора и почмокал губами:

– Я все те слова уже взял обратно.

В это время Голенева тронули за локоть. Он оглянулся и узнал директора ресторана, которого все звали греком.

– Пойдемте, я посажу вас за очень хороший столик. Оттуда будет не только слышно, но и видно Моню.

– Спасибо, Артур Иванович.

– Не за что, мой дорогой гость. Мне приятно, что вы помните мое имя. Здесь меня больше называют Греком, а как зовут, мало кто знает.

– Я даже помню вашу фамилию, хотя согласитесь, это куда труднее. – И Олег представил жене хозяина «Ласточки»: – Знакомься, милая. Это очень радушный человек и зовут его Артур Иванович Лескопопулос.

Хозяин растаял, и поцеловал Тоне руку.

– О чем говорил тот старик, который нас встретил? Какие слова он взял обратно? – Напомнила Тоня, когда они уже устроились за столиком на веранде.

– Тебя бы в разведку, все сечешь. – Удивился Олег.

– Ты не ответил…

– Я однажды здесь был с девушкой. Она старику понравилась. Он сомневался, не сделал ли я ошибку, женившись на тебе. Теперь он взял свои слова обратно.

– Что еще за девушка? – Тоня не смогла сдержать ревнивого восклицания. Олег расхохотался.

– Чего ты смеешься?

– Спроси еще раз. Мне очень нравится, как ты ревнуешь.

Тоня нахмурилась:

– Я же серьезно.

– Я тоже серьезно.

Официант принес на подносе ведерко со льдом, в котором охлаждалось шампанское, ловко откупорил бутылку и наполнил им фужеры:

– Сегодня подают только шампанское и фрукты. И никто не платит.

– А если я захочу сделать взнос на счет десятого внука юбиляра?

Официант нагнулся к Олегу и шепнул ему на ухо:

– Это к Артур Ивановичу. Он у нас казначей Мони.

В половине десятого все места были заняты. Голенев увидел много знакомых лиц, его тоже многие узнавали. Клиенты кивали друг другу, но вели себя весьма сдержано. В качестве гостей маэстро они выступали редко и немного смущались. Наконец появился сам юбиляр со скрипкой в руках. Для него на террасе соорудили небольшую трибуну, и старик ловко на нее вбежал:

– Дамы и господа, разрешите поблагодарить вас за внимание к моей скромной персоне. Но как вы понимаете, всякий еврей не упустит своей выгоды. Я тоже ее не упущу. Поскольку вы пришли на мой праздник, музыку сегодня заказываю я. А вам, даже если она покажется не очень веселой, придется сидеть и слушать. – Гости захлопали. Моня Корзон поклонился, установил скрипку под подбородок, и поднял смычок: – Итак, Лист. Цыганская рапсодия. – И заиграл.

Голенев никогда раньше не слушал серьезную музыку на концертах. Иногда по радио передавали мелодии, которые ему нравились, но взять и самому пойти на подобный концерт ему в голову не приходило. А сейчас они сидел на террасе, вокруг росли пальмы, над ними мириадами звезд светилось южное небо и звучал Лист. Они с Тоней вдруг почувствовали, что у обоих из глаз потекли слезы. Проникновенный, живой и чуть надрывный голос скрипки проникал в душу. Все вокруг стихло. Даже цикады не мешали музыканту. Моня парил над миром и владел им.

Когда скрипка смолкла, еще звучала опьяненная ею тишина. Потом началось невероятное. Люди не просто хлопали, они бесились, вскакивали с мест, бежали к скрипачу, дергали его за фалды фрака, пожимали руки. У многих глаза покраснели от слез.

– Олег, надо было купить цветов. – Шепнула Тоня. Он понял и подозвал официанта. Тот кивнул. Оказывается, предусмотрительный Грек заготовил розы. Они в подсобке. Голенев расплатился и попросил принести цветы к последнему выходу маэстро.

Моня продолжал творить чудеса. Он играл Равеля, Паганини, Брамса, Сарасате, цыганские напевы Дворжака. Успех он имел ошеломляющий. Никто не думал, что под личиной ресторанного «менестреля» прячется большой виртуозный музыкант, способный донести до людей, в общем далеких от серьезной классической музыки, голос великих певцов мира.

Олег с Тоней шли домой обнявшись. Они молчали, потому что в них еще звучала музыка старого еврея. Так они дошли до своего домика, постояли у моря, которое тихо подгоняло к ним кружевную волну, потом уселись на камень и долго смотрели на бездну воды и неба, а в душе у них продолжала петь скрипка.

На следующее утро Голенев собрал небольшой совет. Сергей Скворцов и Степан Хорьков выслушали рассказ Олега о требованиях чиновников и его неудачной попытке пресечь их с помощью спецслужб.

– Не знаю, что тебе и сказать… – Скворцов легко бы расправился с бандитами, но воевать с белыми воротничками он не никогда не пробовал.

– А что, если их припугнуть? – Предложил Степан.

– Как? – Не понял Олег.

– Просто. Отделать всех по очереди, чтоб не повадно было.

– Избить городское начальство? – Изумился Олег. – Такое решение, при всей его гениальной простоте, бывшему афганцу в голову не приходило: – Ты спятил?

– Почему? – Возразил Хорьков: – Они народ трусливый, наделают в штаны и успокоятся.

– Нет, милый. Они не успокоятся. За ними власть, милиция.

В это время открылась дверь и крепкий охранник с татуировкой «Чирик» на правой руке принес минеральную воду:

– Простите, Олег Николаевич, Лина отошла, просила меня вас напоить.

– Спасибо, моряк. – Поблагодарил Голенев и, дождавшись, когда за охранником закроется дверь, продолжил: – Нет, мужики, бить чиновников мы не будем. Я попробую еще раз переговорить с Марджаковым. Наверное, придется обратиться в областное управление. Потому что в районе все слишком хорошо знакомы и между собой перевязаны.

На этом Олег совещание прекратил. До срока, назначенного Лапочкиным, еще оставалось несколько дней, а текущие вопросы нужно было решать сегодня. Он и не предполагал, что любознательный охранник, воспользовавшись отсутствием Лины, спрятался за дверью, внимательно все выслушал, и как разобраться с чиновниками, уже решил.

Супруги Постниковы долго не могли заснуть. Тихон, лежа в постели, думал, какую линию поведения выбрать ответом на статью в газете, и решил вообще никак не реагировать. Турки уже заканчивали нулевой цикл стройки, и его гораздо больше волновало то, сумеет ли Олег вовремя выслать очередной взнос строительной компании, чем предвыборная возня потенциальных соискателей его кресла. Но Татьяна так не считала.

– Люди расценят твое молчание как слабость и неспособность оправдаться. Ты должен отреагировать на выпад, иначе ты не политик.

На следующее утро Постников выступил по местному радио. Речь мэра транслировалась не только в домах глуховчан, но его слушали и на улице, Спокойный, немного застенчивый баритон Тихона звучал на площади Ленина, на рынке, в здании автовокзала. Пешеходы останавливались под репродукторами, как некогда во времена советов, когда черная тарелка олицетворяла голос Кремля.

Тихон говорил, что не может запретить представителям нового кооперативного движения участвовать в общественной жизни города. Если человек хочет пожертвовать свои деньги на всеобщее благо, это его право. А бандит он или честный гражданин, должны решать суд и прокуратура.

Мэр уложился в полчаса, но высказал все, что думал. Реакция на его выступление не заставила себя ждать. На следующие утро перед зданием администрации собралась толпа в несколько тысяч человек. Горожане несли плакаты «Постников, мы с тобой»! «Гнида Прудкин убирайся из города»! «Даешь завод цемента»!

Мэр вышел к людям, поблагодарил их за понимание его забот и чаяний и попросил всех разойтись. Что и произошло, но не сразу. Горожане желали выпустить пар и устроили импровизированный митинг. Мэр на всякий случай позвонил начальнику милиции и приказал у газеты «Новости Глуши» выставить охрану. По настроению митингующих вполне можно было ожидать, что часть толпы направится бить стекла редакции. Полковник Курдюк выслал наряд из шести милиционеров и кинолога с овчаркой Пальмой. Сука преклонного возраста опасности для горожан не представляла, но психологическое воздействие оказать могла. Однако до погрома цитадели городской прессы дело не дошло, и Пальму вернули в собачник.

К обеду страсти утихли, и толпа рассосалась. Постников решил, что может покинуть кабинет и сходить домой пообедать. Но секретарша Юля доложила, что к нему рвется посетитель – «Он не называет себя, но уверяет, что пришел по очень важному делу». Тихон посмотрел на часы и велел посетителя к нему запустить.

В кабинет вошел высокий мужчина с окладистой бородой и лицом человека, который уже несколько дней не брал в рот спиртного. Мэр указал ему на кресло и попросил долго не задерживать:

– Я трачу на вас свое обеденное время. А есть, так сказать, хотят все.

– Не беспокойтесь, брат мой, я вас долго и не задержу. – Заверил бородач, усаживаясь напротив.

По тону и правильной русской речи Постников сделал вывод, что имеет дело с интеллигентным человеком, и одобряюще улыбнулся:

– Для начала представьтесь. Мое имя написано на дверях кабинета, а вас я, к сожалению, не знаю.

– Себя я назвать не могу. Скажу больше, явившись к вам, я рискую жизнью. – Постников посмотрел в глаза посетителю, и тот понял, что мэр сомневается в его рассудке. – Не беспокойтесь, я в здравом уме, и в полном сознании. Слушайте меня внимательно и не перебивайте. Вам грозит смертельная опасность. Скоро начнутся выборы. Если вы на них победите – а судя по сегодняшнему дню, так и будет, вас убьют.

Постников еще раз посмотрел в глаза бородачу и понял, что тот говорит вполне искренне:

– Вы предлагаете мне снять свою кандидатуру? Вы же понимаете, что это невозможно.

– Я обязан вас предупредить.

– Если вы в курсе, что готовится преступление, не лучше ли обратиться в соответствующие органы?

– Бесполезно.

– Почему?

– Потому что начальник милиции частенько пьет водку за одним столом с бандитами…

– И я должен вам верить?

– У вас нет выбора.

– Выбор у человека всегда есть. Поставьте себя на мое место. Накануне избирательной компании к вам приходит незнакомец и произносит ваши слова. О чем я должен подумать?

– Я не намерен, брат мой, читать ваши мысли.

– Я их вам озвучу. Конкуренты, понимая свое бессилие, решили меня запугать. Я пугаюсь, и без боя сдаю им кресло мэра. Если претендент на это кресло действует подобными методами, он, так сказать, негодяй. Вы предлагаете отдать город в руки негодяя?

– Вы, брат мой, рассуждаете логично, но эта логика вас приведет к насильственной смерти. Меня никто не нанимал. Я вам еще раз повторяю, Богом клянусь, явившись к вам, сударь, я сам рискую головой. Но у меня есть совесть, и я здесь. Что предпринять, решайте сами.

Постников поднялся:

– Спасибо, я подумаю, как себя защитить.

Посетитель тоже поднялся:

– Подумайте. Но учтите, ваш друг, на которого вы надеетесь, куда в большей опасности. Если вы, брат мой, отказавшись от предвыборной борьбы, свою жизнь сохраните, у него альтернативы нет. – Постников еще не успел сообразить, о ком идет речь, а странный бородач уже вышел из кабинета. Тихон подошел к окну. Его визитер переходил площадь. Мэр долго глядел на удаляющуюся бородатую фигурку, которая все уменьшалась, а затем скрылась за поворотом.

«Нет, это не подсадная утка» – Подумал Постников. Он заметил в глазах посетителя живую человеческую боль. Такие глаза у предателя быть не могут.

– Ну что делать, Степа… Я тебя понимаю, но и ты меня пойми. Я дал слово, что вернусь на родину. – Олег Голенев уже час пытался уговорить Хорькова занять директорское кресло в кооперативе, но тот стоял на своем:

– Я умею исполнять приказы, но не умею их сочинять. Из меня директор не выйдет.

– Тогда не обижайся, если я найду подходящую кандидатуру. – Предупредил Олег.

– И не собираюсь. Понравится мне мужик, послужу новому начальству, не понравится – уволюсь. Денег я у тебя заработал, на годик-другой хватит.

Олег пожал Степану руку и поехал домой. Увидев мужа входящим в три часа дня на их тенистую терраску, Тоня не могла скрыть радости. Обычно он приходил в сумерках. Они вместе купались в море, потом он ужинал и засыпал. Иногда засыпал прямо за ужином. Она бросилась к Олегу и обхватила его шею руками:

– У тебя все в порядке?

– Да, а почему ты спрашиваешь?

Тоня пожала плечиками:

– Неужели непонятно? Посмотри на часы? – Он посмотрел, но ответа на циферблате не обнаружил. – Дуралей, ты никогда так рано не приходил. Поэтому я и спросила.

– Теперь понял. – Он взял ее на руки, покружил по террасе и усадил в кресло: – Алексей Михайлович дома?

– Кажется, да. По-моему, он в гараже, полирует свою красавицу.

Олег кивнул и пошел искать хозяина. Тоня не угадала, молодой пенсионер сидел на пеньке возле гаража, но машиной не занимался. Его новая «Волга» и так сверкала лаком, как новогодняя игрушка. Алексей Михайлович Нелидов смотрел вдаль отсутствующим взглядом и Голенева не заметил.

– Скучаете? – Спросил Олег, так и не дождавшись, что на него обратят внимание. Алексей Михайлович вздрогнул и растерянно улыбнулся:

– Простите, Олег, замечтался.

– Ничего, я тоже иногда так плаваю в своем, что мира не вижу.

– Вы плаваете фигурально, а я как бы наяву. Трудно без моря…

– Море у вас под боком. – Напомнил Голенев.

– Это не то. Вы же воевали, должны меня понять. Трудно без ритма, без своей команды. Одним словом, трудно быть пенсионером.

– Я к вам как раз на эту тему. Не возражаете, если я тоже присяду? – И не дожидаясь согласия, Голенев придвинул к пеньку Нелидова пустой ящик и уселся рядом.

– На тему пенсии?

– Как раз наоборот. На тему службы. Как вы отнесетесь, если я вам предложу занять место директора в моем кооперативе?

Алексей Михайлович посмотрел на бывшего афганца с удивлением:

– А разве вы уже не директор?

– Пока да. Но я собираюсь уехать. – И Голенев коротко, но четко и ясно рассказал Нелидову о своих планах. Алексей Михайлович задумался:

– Бизнесом никогда не занимался, боюсь напортачить.

– Знаете, я тоже раньше не занимался. А вы отнеситесь к этому как я.

– Хотелось бы поточнее.

– Я отнесся к своему делу, как к боевой операции. Мне предстояло решить несколько стратегических вопросов, провести наступление, а потом начать работу по удержанию занятых у неприятеля территорий. Тут все как на войне, только убивать не надо.

– Шутите?

– Нисколько. Сами подумайте… Охрана объектов – раз. Снабжение их необходимым довольствием – два. Содержание личного состава в постоянной боевой форме – три. И дальше в том же духе.

Алексей Михайлович проявил осторожный интерес:

– А какую зарплату получает директор вашего кооператива?

– Зарплаты, как таковой, у нас нет. У нас есть прибыль. А как вы пожелаете с ней распорядиться, дело хозяйское.

– Что же, вы работаете за красивые глаза? – Не понял бывший моряк.

– Я работаю, чтобы построить на родине цементный завод. Я вам уже про это рассказал. Если бы я хотел класть прибыль в карман, я бы мог покупать десять таких «Волжанок», как ваша, в неделю. Вот и делайте выводы.

– Вы предлагаете мне заработать кучу денег? А вам что за интерес?

– Я, как основатель кооператива, желал бы иметь свой процент. Ну, скажем, двадцать пять процентов от чистой прибыли, то есть от вашего заработка. По моим подсчетам, это двести пятьдесят тысяч рублей в месяц. Естественно, только в летнее время. Зимой придется заниматься ремонтом оборудования, готовить новые точки, дать отдохнуть людям. А с мая опять путина….

– Вы хотите сказать, что зарабатываете в месяц миллион?

– Я зарабатываю больше. Но в таком ритме долго не продержишься.

Алексей Михайлович медленно поднялся со своего пенька:

– И с такими деньжищами вы ходите в потертых брючках и в одной паре сандаликов?! Вы даже приличного костюма не прикупили…

– А зачем он нужен? Здесь жарко. Да и времени ходить по магазинам у меня нет.

– Черт с ним, с костюмом. Вы можете купить себе дом в сто раз лучше, чем этот!

– Мне у вас нравится. Или вы хотите нас выселить? – Усмехнулся Голенев.

– Живите ради Бога. Я только хочу понять. Вы миллионер, а ведете себя как студент. Почему?

– Алексей Михайлович, поймите, деньги сами по себе меня вовсе не волнуют. Я должен много зарабатывать, чтобы помогать тем, кто этого не может и очень нуждается. К примеру, мои инвалиды афганцы, семьи погибших бойцов, сироты. Если страна о них забыла, должен же кто-то из нас встать на ноги и поддержать своих. Я не знаю, как вы, но я получаю удовольствие, только когда даю. И за это удовольствие я готов расплачиваться каторжным трудом.

– Да, я начинаю вас понимать. Слава Богу, что на Руси еще не перевелись такие парни…

Голенев достал расческу и провел по волосам:

– Хватит об этом. Пойдете работать директором?

– Я бы хотел, перед тем, как вам ответить, немного поглядеть на трудовой процесс. Говорят, лучше один раз увидеть…

– Не возражаю.

– И когда вы мне сможете уделить время?

– Я вам уже его уделяю. А если вы разделите деньги, которые я назвал, на час времени, вы поймете, во что мне обошелся разговор с вами…

– Я польщен, но все же хотелось бы посмотреть.

– Поехали.

– Как, прямо сейчас?

– А чего тянуть? Попрощаюсь с женой и вперед.

– Вы же не обедали.

– Время на обед я уже истратил.

Отставной подводник собрался за две минуты. Олег чмокнул Тоню в губы, и они укатили. Экскурсию Голенев начал с цеха по производству газированной воды. Затем показал, как делают лед, завез Нелидова на заводик пластмассовых стаканов, потом проехал по точкам, где стояли его автоматы. Первый час Алексей Михайлович молча оглядывал хозяйство кооператора, потом начал задавать вопросы, а в конце экскурсии дал пару дельных советов. По его мнению, стоило вместо одного цеха газированной воды открыть несколько небольших, которые бы обеспечивали один район потребления. Время на доставку значительно бы сократилось. Затем он предложил создать на базе автоматов маленькие кафе-мороженные. Лед свой. Остается установить зонтики и поставить пластмассовые столы. Продавец сумеет обеспечить порядок в таком небольшом павильончике. Это сразу добавит прибыли и даст работу пожилым дамам. Им найти для себя применение трудней всего.

– Уверен, моя супруга могла бы возглавить такой участок. Энергии у нее хоть отбавляй, а настоящего дела нет.

– Нина Петровна сможет. – Согласился Олег. – Он уже не сомневался, что нашел себе вполне подходящую замену. Глаза у Алексея Михайловича зажглись, от прежней мечтательности не осталось и следа. Он уже работал директором кооператива.

В офисе Нелидов тоже почувствовал себя как дома, ведь секретарствовала там его дочь Лина.

– Папа, что ты здесь делаешь? – Удивилась она.

– Будешь задавать нетактичные вопросы, уволю. – Ответил папочка, чем весьма развеселил Олега. Нелидов быстро входил в роль.

Вечером, когда за ужином собрались Тоня и Нина Петровна, Алексей Михайлович дал Голеневу свое согласие. Бывший афганец посмотрел в глаза бывшему подводнику и пожал ему руку.

Мака спала на правом боку, изящно подложив руку под голову. Кащеев посмотрел на нее, тихо поднялся и, набросив халат, отправился в кабинет. В углу правой стены кабинета имелась потайная дверь. Он нажал кнопку и очутился в своем арсенале. Гена Кащеев любил оружие и умел стрелять. Он часто проводил свободное время в тире своего приятеля Назима. Стрелял на пари с друзьями, и те всегда оставались в долгу. Коллекция пистолетов и винтовок Кащеева могла вызвать зависть у многих не только стрелков-любителей, но и у профессиональных спортсменов. Он очень гордился винтовкой фирмы «Хеклер и Кох», за которую отвалил восемь тысяч баксов, и пистолетом Магнум 44. Его он получил в подарок от авторитета солнцевской братвы Алехана Казиева. Хотя обычно приглянувшиеся образцы покупал сам. На оружие бандит денег не жалел.

Но сегодня на рассвете, разглядывая свой арсенал, он вовсе не любовался коллекцией, а присматривал ствол для дела. Выбор свой он остановил на простенькой тульской скорострелке В-94. Эта была довольно примитивная вещь, с обычным прикладом и складывающемся на шарнире стволом. Но Кащеев уважал ее за надежность. Пять патронов 12.7 калибра подавались из магазина автоматически и давали возможность стрелку подстраховаться, если первый выстрел он мазал. Транспортировалась винтовка в обычном брезентовом чехле, а вовсе не в дорогих шикарных кейсах, которые демонстрируют киллеры в американских боевиках. К ней прилагалась простенькая оптика и глушитель.

В четыре тридцать утра Кащеев уже вышел из дома. Но не только ранний выход говорил о необычном для него поведении. Вместо того чтобы сесть в любимый «Мерседес», он спокойно выбрался за калитку своего коттеджа, огляделся по сторонам и зашагал в город пешком. Если ранние подъемы иногда Кащеев себя и позволял, то пеших прогулок терпеть не мог. Одет он тоже был достаточно странно. Дождя не предвиделось, порозовевший край неба на востоке предсказывал жаркий безоблачный день, а Кащеев надел длиннополый плащ. Но если учесть, что он прятал под ним чехол с винтовкой, понять причину такого маскарада труда не составляло. Шел он довольно долго, иногда сворачивал в проходные дворы, не для того, чтобы срезать крюк, а потому, что не хотел встречать прохожих. Город еще спал, но рыбаки, огородники и другие любители даров природы вставали еще раньше. Он дошел до переулка, ведущего к берегу Глуши, еще раз внимательно огляделся и юркнул в подворотню. Перед ним стоял покосившийся трехэтажный теремок с обвалившейся крышей, и забитыми доской окнами. Жильцов из него выселили полгода назад. Дом подлежал сносу, но городские власти сносить его не торопились. Кащеев обогнул фасад, и через дыру в окне проник внутрь. На лестнице пахло плесенью, мышами и чем-то оставшимся от пребывания жильцов. Кащеев поморщился и, стараясь во что-нибудь не вляпаться, осторожно поднялся по прогнившим ступенькам. Дверца на чердак болталась на одной петле. Забраться на него можно было по деревянной стремянке сомнительной прочности. Кащеев постоял в раздумье, но все же поставил ногу на нижнюю жердочку и потянулся к следующей. Пробуя надежность хилого сооружения подметкой башмака, до чердака добрался. Здесь было достаточно светло, поскольку часть крыши обвалилась, открывая рассветное небо. Кащеев этот дом приглядел накануне, когда Рублик выдал ему адрес. Но провести разведку внутри не успел. Он помнил, где примерно находится нужное ему чердачное окошко и медленно двинулся туда. Чердак захламляли старые матрасы, искореженные велосипеды, изгаженные кастрюли и прочий хлам. Миновав все это, он очутился у цели. Отсюда маленький балкончик и окошки дома напротив просматривались прекрасно. Кащеев долго и неспешно устраивался.

Сначала снял плащ, вынул из чехла винтовку, вернул ствол в рабочее положение, прикрутил оптику, глушитель. Затем подтянул к себе матрас, накрыл его собственным плащом и улегся на живот. В оптическом прицеле окно и балкончик соседнего дома оказались на расстоянии вытянутой руки. Беленькие занавесочки не скрывали двух горшков с кактусом и геранью. Он перевел прицел вниз, на парадное соседнего дома, и увидел нацарапанную на дверях непристойность. Кащеев знал, что первый автобус в Москву уходит в шесть двадцать утра. По сведениям информаторов, объект рассчитывал покинуть город именно в это время. Кащеев посмотрел на часы. Стрелки показывали начало шестого. Внезапно дверь на балкон открылась, и на балкон вышла молодая белокурая женщина в простеньком халатике. Она что-то сказала вглубь комнаты, и оттуда появился бородатый мужчина в майке и спортивных шароварах. В руках мужчина держал бутылку с минеральной водой. На минуту он замер в проеме двери и глотнул из горлышка. Кащееву этого времени хватило. Он нажал на курок. Бутылка из рук мужчины выпала и разбилась, а на белой майке бородача возле сердца появился маленький кровавый кружок. Убийца под истошный вопль блондинки быстро свернул дуло винтовки, запихнул ее в чехол, и скатился с лестницы. На этот раз прочность ступеней он не проверял, но лесенка его выдержала. Бежал проходными дворами дал большой круг, огибая центр, но за полчаса управился. Когда бандит вернулся домой, Мака оставалась в той же позе, как он ее покинул. Кащеев тихо разделся и залез под одеяло. Он не заметил, как подрагивали веки его любовницы, и был уверен, что она крепко спит.

Во второй половине августа в Лазоревске прошли дожди, и жара немного спала. Отдыхающих уже не так мучила жажда, и спрос на газированную воду сначала приостановился, а затем начал медленно сокращаться. Часть автоматов, установленных на прогулочных катерах, пришлось снять. Но Олега это не очень огорчало. На цементный завод для Постникова он уже заработал, а деньги продолжали поступать. Хоть ажиотажный спрос заканчивался, работы хватало. За несколько месяцев столь интенсивной нагрузки износилась техника. Все чаще приходилось ремонтировать автоматы и оборудование в цехах по изготовлению искусственного льда и пластиковых стаканчиков. Осенью на юге, как всегда, начались перебои с горючим. Водители кооператива часами простаивали на бензоколонках, чтобы залить двадцать литров в бак. Больше в одну машину не отпускали. И в конце лета проблем хватало, и расслабляться Голеневу, пока он не передал дела, было еще рано.

Сегодня Голенев приехал в офис как обычно в десять. Он уже успел прокатиться по всей цепочке своего производства и записать в блокнот скопившиеся у его сотрудников вопросы. Эта была обычная ежедневная процедура. Исключение лишь составлял тот факт, что сегодня кооператор проделал весь маршрут не один. Его сопровождал Алексей Михайлович Нелидов. Бывший подводник дотошно вникал во все, о чем докладывали Олегу. Кооператора это немного утомляло, но Голенев понимал – его приемник прав. Руководить работой, не зная досконально предприятия, ни один профессионал не станет. Они распрощались в городе. Нелидов поехал домой, Олег на работу.

В офисе он застал Сутягина. Альберт Николаевич был бледен, и руки у него тряслись.

– Здравствуйте, товарищ Голенев. – Чуть ли не шепотом приветствовал он Олега и, пожимая ему руку своей влажной ладонью, старался заглянуть в глаза. Подобострастное выражение лица и подрагивающая губа чиновника говорили о его крайнем волнении.

– Что случилось, Альберт Николаевич?

– Могли бы вы мне уделить всего пять минут? – Попросил Сутягин, оставаясь в униженном поклоне.

– Проходите, пожалуйста. – Голенев распахнул дверь кабинета и впустил Сутягина внутрь: – Присаживайтесь.

Но Альберт Николаевич садиться не стал. Он дождался, пока Голенев займет свое директорское кресло, и заговорил быстро, стараясь выложить все, с чем пришел, на одном дыхании.

– Я уполномочен вам передать свое мнение и мнение всех моих коллег. Нам от вас ничего не надо. Мы в свою очередь готовы помогать вам всем необходимым. Мы даже подумали, что имеем возможность уменьшить ваши налоги. Мы понимаем, что отдавать такую огромную сумму в качестве налога вам обидно. Мы очень несправедливо с вами обошлись, и больше этого не повторится… – Говоря это, Альберт Николаевич смотрел в пол. Закончив, в том же полусогнутом состоянии начал медленно пятиться из кабинета. Так он добрался до двери и быстро исчез. Голенев выскочил за ним в приемную, но того и след простыл.

– Лина, что с этим мужиком? Он какой-то чокнутый сегодня.

– Не знаю, Олег Николаевич. Может быть, на него так подействовала страшная смерть Лапочкина…

Теперь уже Голенев выпучил глаза:

– Лапочкин умер?

– А вы ничего не знаете?

– Да объясните мне, наконец, что происходит!? – Вскипел Голенев.

– Олег Николаевич, да весь город об этом говорит.

– О чем говорит город?

– Лапочкина зарезали.

– Что?

– Представляете, утром на площади, прямо возле дверей горисполкома нашли его голову. Уборщица лишилась чувств. Ее еле откачали. Скорая приезжала…

– Как голову? – Олег все еще не мог сообразить, о чем ему толкует секретарша.

– Отрезанную голову утром нашла уборщица. – Повторила Лина как можно медленнее, чтобы директор ее понял, и добавила: – Отрезанную голову Лапочкина.

– Лапочкина? – Олег переспросил уже машинально. Он сопоставил факт гибели адвоката с визитом Сутягина и сообразил, чем напуган чиновник. В горисполкоме уверены, что голову юристу отрезал он, Голенев, и теперь боятся за себя.

– Да, совсем забыла. Вам письмо из Глухова. – Лина взяла со стола конверт и протянула Олегу. Он автоматически взял письмо и вернулся с ним в кабинет. Усевшись в кресло, попытался переварить информацию. Кто и зачем это сделал? Олег не сомневался, взятки чиновники требовали не только от него. Наверняка, в Лазоревске все кооператоры взятки давали, дают, и будут давать. Если кто и вышел из себя, решив наказать мздоимцев, то почему именно сейчас? Похоже, кто-то очень тонко рассчитал момент. В милиции, конечно, знают о беседе Олега с Лапочкиным. Тем более, что в списке на взятку стоял сам начальник милиции. Знают о встрече с кумом секретаря райкома и в КГБ. Там готовили операцию с мечеными купюрами. Естественно, первой мыслью спецслужб станет подозрение, о его причастности к этому жуткому преступлению. Внезапно в голову прокралась страшная мысль «Уж не Степан ли решил помочь ему таким образом». От этой мысли Олег побледнел и почувствовал, как кровь застучала в висках. Он уже собрался просить Лину найти Хорькова, но Степан стоял на пороге.

– Здравствуй, Олег. Что ты на меня так смотришь?

Голенев медленно поднялся, пошел навстречу. Продолжая пристально смотреть ему в глаза, остановился, тихо спросил:

– Твоя работа?

– Ты о чем? – Переспросил Степан.

– Лапочкин?

– Ты в своем уме? – По тому, как расширились от удивления зрачки Степана, Олег понял, что ошибся:

– Прости, Степа. Но уж очень много тут неясного…

– Ну, зарезали мужика. Мы и не такое видели.

– Это на войне, Степа. А здесь такое увидеть не дай Бог.

– Может, трахнул чужую девочку. Эти стариканы любят клубничку…

Олег так не думал:

– Если бы пырнули в подворотне, вполне возможно. Но, голову положили перед горисполкомом. А это уже акция устрашения городских властей.

Степан не успел ответить, зазвонил телефон. Олег снял трубку. Звонила Тоня. Она едва сдерживала слезы:

– Олег, скорей приезжай. Нам надо искать новую квартиру.

– В чем дело?

– Не хочу по телефону. Приезжай, пожалуйста, поскорей.

– Хорошо, сейчас приеду.

– Что там у тебя? – Спросил Хорьков, когда Олег закончил разговор.

– Жена просит срочно приехать. Говорить по телефону не стала.

– Раз просит, надо ехать.

– Надо. Ты прости меня, я понимаю, что дурака свалял.

– Ты о чем?

– Об этом Лапочкине.

– Ладно, замяли.

Олег подъехал к домику, оставил машину у калитки. Обычно Нина Петровна, которая все видела и все слышала, встречала его в саду и приглашала на свою половину к трапезе. Но сегодня он хозяйку не увидел. Тоня ждала на терраске с платком в руках. Олег подошел к ней, сжал виски, заглянул в покрасневшие от слез глаза:

– Плачешь?

– Хозяева хотят, чтобы мы немедленно съехали.

– Почему?

– Не знаю. Но мне кажется, это как-то связано с этим.

– С чем, с этим?

– Со страшным убийством какого-то человека.

– Каким образом?

– Я ничего не знаю.

– Я же вижу, знаешь. Почему не хочешь сказать?

– Мне кажется, они думают, что это ты его убил. – Тоня больше сдерживать слез не смогла. Ее плечи затряслись, и она прижалась к мужу: – Что происходит, Олежек?

– Подожди. Я должен поговорить с Нелидовыми. – Он отстранил Тоню, быстро вышел в сад и постучал в дверь хозяев.

– Открыто. – Ответил Алексей Михайлович. Голенев вошел. Отставной подводник сидел за столом и читал газету. При появлении Олега газету отложил, но навстречу гостю не поднялся.

– Мне Тоня сказала…

– Да, я хочу, чтобы вы с женой немедленно освободили мой дом.

– Хорошо, но я должен знать причину.

– Я не хочу иметь ничего общего с убийцей, а тем более жить с ним.

– Вы понимаете, что вы говорите?!

– Я прекрасно все понимаю. Меня уже допрашивал следователь. Я вынужден был сказать, что провел все утро с вами под одной крышей, и подтвердил, что вы спали дома.

– Так это же правда!

– Теперь я понял, зачем вы предложили мне работу и таскали за собой. Вам нужно алиби, и вы использовали доверчивого дурака Нелидова.

– Кто вас надоумил на такой бред?

– Не надо, Олег. Я понимаю, что вы сами голову чиновнику не отрезали. Но уверен, заказали преступление вы.

Голенев сел рядом с Алексей Михайловичем, достал из кармана удостоверение ветерана афганца, выложил его на стол и накрыл ладонью левой руки:

– Клянусь честью офицера, понятия не имею, кто его убил и почему. Клянусь, что узнал об убийстве Лапочкина, вернувшись в офис. Меня эта история шокировала не меньше, чем вас.

Нелидов пристально посмотрел в глаза Олега. Тот взгляда не отвел.

– Если не вы, так кто? Все уже знают, что чиновники решили вас подоить.

Олег убрал удостоверение обратно в карман:

– Я клянусь, выясню кто, и убийцу из-под земли достану.

– Но вы не отрицаете, что на вас наехали?

Голенев рассказал всю предысторию этого дела. Не скрыл и о своей встрече с Лапочкиным, коротко передав, о чем они беседовали на скамейке. После чего признался:

– Да, я намеревался всю их компанию посадить за решетку, и наказать этих дармоедов руки чесались, но резать головы – извините. Я ведь не «дух» из Кандагара. Я хочу одного, чтобы люди жили по закону. А вы подозреваете, что я стал бандитом.

Нелидов внезапно поднялся и закружил по комнате, как во времена службы, обдумывая что-то важное, кружил по своей капитанской каюте. Так же внезапно уселся на свой стул:

– Я редко ошибался в людях. Вы мне сразу понравились, и я вам верю. Но факты вещь упрямая. А тут еще этот допрос.

– В таком небольшом городе концы в воду спрятать трудно. Где-нибудь да они наследили.

– Хорошо, я беру свои слова обратно. Оставайтесь жить с нами. Но пока не будет доказано, что в деле с чиновниками вы не замешаны, ни о какой совместной работе не может быть и речи.

Олег кивнул и поднялся. Мужчины мгновенье стояли друг перед другом. Нелидов первым протянул руку. Голенев ее крепко пожал:

– Спасибо, Алексей Михайлович, вы не пожалеете, что пустили нас под свою крышу.

Тоня ждала его на террасе. Она смотрела на море, но моря не видела. Все было так светло и чисто до сегодняшнего утра. И вдруг вся эта мерзость! Неужели ее муж, Олег, бывший афганец, смелый и добрый, приказал убить человека? Нет, в это поверить он не хотела и не могла. Но что их жизнь с этого дня резко изменилась, осознала твердо.

– Не плачь. Я поговорил с Алексеем Михайловичем. Мы остаемся в этом доме. – Олег обнял ее и поцеловал в соленые от слез глаза.

– Олежка, как же так!? Почему люди думают на тебя такие ужасные вещи? Объясни мне, милый?

– Со стороны выглядит, что убийство этого человека мне очень выгодно. Но мне в голову не приходило его убивать.

– Но кто-то же это сделал?

– Это сделал или бандит, обиженный на Лапочкина, как на адвоката, либо кто-то хотел подставить именно меня. Я разберусь. Ты живи спокойно и не о чем не думай.

– Олежек, я не хочу жить, как кукла. Я хочу работать, помогать тебе. Почему ты не найдешь мне дело рядом с собой?

– Тонечка, я бы давно пристроил тебя в свой бизнес, но мы скоро уедем в Глухов. Стоит ли ради трех, четырех недель начинаться? Отдохни. Дома тебе достанется. Ты забыла, что скоро станешь многодетной матерью? А сейчас корми мужа.

– Олежек, я сегодня ничего не сделала. Понимаешь, плакала и обо всем забыла. Мне же сказали, что нам придется съезжать…

– Ну и ладно. Поехали обедать в «Ласточку».

– Опять в том платье?

– Зачем? Днем народ обедает, в чем ходит на работу.

Она кивнула, и побежала собираться.

В ресторане все столики оказались занятыми. При появлении супругов говор смолк, и наступила напряженная тишина. В это время здесь обедали кооператоры. Олег с трудом отыскал два места на веранде.

– К вам можно? – Спросил он у двух плотных мужиков, с аппетитом уминавших солянку.

– Не занято. – Мрачно бросил один из них. Супруги уселись, и Олег стал высматривать официанта. К их удивлению, соседи по столу перестали есть, отодвинули свои тарелки, достали бумажники, выбросили из них по пятьдесят рублей, тут же поднялись и ушли.

– Что это они? – Тихо спросила Тоня.

– Откуда я знаю. Может, опаздывают куда.

Но вскоре оба поняли, что их соседи ушли не случайно. Знакомые Олегу кооператоры отворачивались и на его приветствия не отвечали, официант принимал заказ, стоя от них так далеко, будто боялся, что Олег или Тоня его укусят, даже Моня Корзон проплыл мимо, не повернув голову.

– Моня, как дела? – Крикнул вслед ему Голенев.

Но музыкант их не замечал.

– Они все нас ненавидят! – Догадалась Тоня.

– Похоже, в этом городе все считают меня убийцей. – Грустно улыбнулся Олег. Аппетит у обоих пропал. Они немного поковыряли вилками салат, и Олег расплатился.

У машины их поджидал Хорьков:

– Можно тебя на минуточку. – Он взял Голенева под руку и увел в сторону: – Сережу арестовали, и весь летучий отряд.

Голенев минуту подумал:

– Отвези жену домой, я поехал в милицию.

– Хорошо, но скажи ей сам.

Олег подвел Тоню к «Москвичу» Степана и, объяснив, что должен срочно выручать друзей, усадил в машину. Они укатили.

Городской отдел милиции находился рядом, на углу Арнаутской и Плеханова, и Голенев отправился туда пешком. В проходной его остановил старшина:

– Вы к кому, гражданин?

– К Чуприянову. И доложи, что я Коленев.

Старшина молча побежал к телефону. Полковник велел подождать. Сейчас у него секретарь райкома.

Голенев уселся на скамейку и вспомнил, что целый день таскает нераспечатанное письмо из Глухова. Он достал конверт с посланием Постникова и принялся читать. Тихон сообщал ему о статье в газете, о посещении таинственного бородача, который отговаривал его выставлять свою кандидатуру на выборах, а потом этого бородача нашли убитым в квартире женщины легкого поведения. В конце письма Постников обещал другу сюрприз. «Приедешь, глазам не поверишь».

Олег начал переваривать информацию, но не успел. Отвлек старшина:

– Полковник Чуприянов освободился и готов вас принять.

Голенев спрятал письмо в карман и поднялся. Познакомился лично с начальником городского отдела Олег не так давно. Когда погиб от рук Турка его фронтовой товарищ, начальник был в отпуске. Потом, после гибели Турка, он даже поил Голенева коньяком.

Сухенький, узкоплечий мужчина лет пятидесяти на начальника милиции внешне не тянул, больше напоминал совхозного счетовода.

– С повинной пришел? – Чуприянов не улыбался, а скорее лыбился. Кожа возле глаз у него морщилась, а глаза оставались колючими.

– Шутить изволите, товарищ полковник?

– А зачем приперся? Я тебя не вызывал.

– Поговорить пришел. Неувязочка вышла.

– Какая еще неувязочка?

– Вы арестовали Сергея Скворцова и его сотрудников.

– Я их не арестовывал, а задержал как незаконное вооруженное формирование. А ты присаживайся, кооператор.

Голенев садиться не стал:

– Оружие у них зарегистрировано, и в уставе охранного кооператива записано право его носить.

– Проверим, разберемся. Если все в норме, отпустим. Но ты же пришел не за этим?

– И за этим тоже.

– Выкладывай все, а там посмотрим.

Олег оглядел стены кабинета:

– Может, на воздух выйдем?

– Чтобы ты и мне голову отрезал? Нет уж, лучше давай здесь, в родных стенах спокойнее. – И полковник снова сморщил кожу у глаз.

– Как вам удобнее. Значит, сразу и начистоту.

– Валяй.

– Упрятать вас всех за решетку, не скрою, собирался. Потому что взятку дал один раз в жизни и поклялся, в последний. Это точно. Но убивать никого не хотел и не хочу. Ни я, ни мои люди голову Лапочкину не отрезали. Помоги найти бандита. За это я готов заплатить большую премию.

– Мечеными?

– Нет, слово офицера.

– Выходит, вчера ты меня хотел посадить, а нависла над твоей башкой тучка, просьбы просишь? Где же твоя хваленая гордость и принципиальность?

– Согласен, выгляжу погано, но убийцу надо поймать.

– А посадить старика с двумя внуками, пожалуйста?

Голенев все же уселся в жесткое кресло напротив полковника:

– А вам не стыдно требовать поборов с человека, который честно платит городу налоги, строит корпус в детском доме и еще подкармливает семьи погибших афганцев?

– Нет, не стыдно. Ты с жиру хоть армию Зимбабве корми. А я, полковник милиции, получаю триста пятьдесят рублей, и меня, прости Господи, еще всякая блядь имеет во все места. Вот зарезали твоего Лапочкина. Ты же знаешь, на ком он женат? Меня сейчас секретарь райкома раком ставил – найди и накажи. Вот я и отрапортовал, мол, подозреваю бывших афганцев. Они же на тебя работают.

– Меня бы лучше арестовал.

– У тебя алиби железное. Как тебя арестуешь? А на чистоту, так начистоту. Я тоже живой. Тебе Сутягин список принес, так вот они все сидят с полными штанами. Сперва Лапочкина, потом нас. С твоими бабками и из тюрьмы человека заказать – раз плюнуть. И я не герой, понял? Так что живи и радуйся…

– Поможешь или нет?

– Иди, говори со следователем Куликовым. Он хоть жопа, но способный.

– Это он допрашивал хозяина моего домика?

– Он допрашивал.

– Хорошо, веди меня к нему.

– Где это видано, чтобы полкан к майоришке бегал. Сам придет. – И Чуприянов и снял трубку внутреннего телефона.

Редактор газеты «Вести Глуши» несколько дней проходил мимо здания городской администрации, втянув голову в плечи. Прудкин ждал неприятностей и боялся встречи с мэром. Пятьсот долларов, полученные им от Кащеева, согревали душу, но гаденькое чувство вины радость омрачало. Потом, после выступления Постникова по местному радио, когда к зданию редакции подкатил наряд милиции и всему персоналу посоветовали запереть двери и не подходить близко к окнам, он испугался по-настоящему. Но в тот день все обошлось, никто его не тронул. Постепенно сердце провинциального редактора страх понемногу отпустил, он снова поднял голову, демонстрируя все три подбородка, и вернул голосу начальственную небрежность. Через неделю он вовсе забыл о злополучной статье и вошел в колею. Но тут его внезапно вызвали к мэру.

Самуил напялил галстук, взял папку с подшивками газет за неделю и снова ощутил неприятные колики в желудке.

Но в кабинете мэра его никто не спрашивал о статье недельной давности. На столе Постникова лежали вчерашние «Вести Глуши», раскрытые на последней странице. Там обычно печатались всякие объявления, некрологи и прочая городская канитель.

– Садитесь, Самуил Маркович. – Пригласил Постников редактора, указывая на кресло рядом с собой. Прудкин послушно сел, ожидая разноса. Но мэр вполне миролюбивым тоном спросил: – Кто этот человек? – И указал пальцем на фотографию бородатого мужчины. В статье редакция просила помочь читателей опознать труп.

– Мы сами не знаем. При нем документов не нашли. Мужчину застрелили на балконе. Его подружка говорит, что это ее случайный знакомый, и она про него ничего не знает. Вы бы лучше у Курдюка спросили. Они открыли дело по факту убийства.

– Спрошу. – Согласился Постников, а вы дайте мне адрес этой подружки.

– А зачем она вам? Это Машка Саратова, известная в городе шлюха. Дочку сплавила к бабке в деревню, а сама за бутылку мужиков водит… Понимаете, это конченый контингент.

– Пусть она, как вы выразились, шлюха, но я бы хотел узнать ее адрес. Вдруг я тоже ей, так сказать, бутылку принесу.

Прудкин удивленно посмотрел на мэра, но тот как будто не шутил. Редактор подумал, что мэр все же мужчина, хитро улыбнулся и позвонил в отдел происшествий. Сотрудник адрес Машки продиктовал. Постников поблагодарил редактора и больше к нему вопросов не имел. Отпустив Прудкина, Тихон предупредил секретаршу Юлю, что ненадолго отлучится, надел пиджак и вышел из кабинета.

Машка Саратова на звонок долго не открывала. Затем Тихон услышал испуганное «кто»?

– Я из мэрии, хочу с вами поговорить.

– Со мной уже сто раз говорили…

– Ну, это из милиции, а я хочу узнать совсем о другом. Вдруг, я вам чем-нибудь помогу?

– А чем вы мне можете помочь? – Сразу заинтересовалась Машка.

– У нас есть возможность немного поддержать безработных матерей.

Дверь тут же открылась. Машка оказалось вполне привлекательной молодой особой с пронзительными синими глазами и белыми кудряшками. Волосы она, конечно, красила, но цвет яркой блондинки ей был к лицу.

Представителя мэрии допустили до гостиной. Постников осмотрел скромное, но чистое жилье женщины и удивился количеству икон в красном углу.

– В Бога верите?

– А что, если я гулящая, так должна в черта верить? – С вызовом поинтересовалась она.

– Нет, почему же. Я без задней мысли спросил. А вы женщина, так сказать, молодая, не замужем. Ваша личная жизнь никого не касается.

– И на том спасибо.

– Я вам помогу, выбью для вас пособие, а вы помогите мне. Скажу вам честно, мне очень важно знать, кто этот мужчина. Он был у меня в мэрии.

– И вы туда же… А говорили, не будете.

– Поймите, эта информации останется между нами. Но я вас, как человек человека прошу. Для меня это очень важно.

– Документ покажи.

Постников достал свое удостоверение и протянул Маше.

– Господи Иисусе, вы мэр города?

– Да, я, так сказать, мэр города Тихон Иннокентьевич Постников.

Маша уселась на диван и обхватила руками голову. Постников ее не торопил. Он видел, что женщина мучительно обдумывает, как ей поступить.

– Не могу.

– Чего вы боитесь?

– Жить хочется…

– Жить всем хочется, но я вас убивать не собираюсь.

– Кроме вас найдется. Его же убили… Господи, упокой его душу с миром.

– Обещаю, никому не слова.

– Вы хороший мужчина. Я про вас много доброго слышала. Поклянитесь, что никому, ни жене своей, ни другу, ни случайному человеку.

– Хорошо, поклянусь.

– Нет, не так. На Библии клянитесь. – Она подошла к углу с иконами, достала новенькую библию и положила на стол: – Кладите сюда левую ладонь и произносите за мной: – Клянусь именем Господа нашего Иисуса Христа, что об услышанном здесь не скажу и под тяжкой пыткой.

– Ну, это уже, так сказать, слишком. Насчет пытки давай не будем. – Попросил Постников. Его никогда в жизни не пытали, и он не знал себя в этой ситуации.

– Ладно, без пытки. – Согласилась Маша. Постников повторил слова клятвы, положив руку на Библию.

– Отец Василий это. – Шепотом сообщила Маша.

– Отец Василий? – Тихон пытался припомнить это имя и не смог. Батюшку городской церкви он знал, но того величали Отцом Прокопием:

– Где же проповедовал этот батюшка?

– Есть такая церковь. Больше ничего не скажу. – И не сказала. Постников попросил Машу зайти в социальный отдел и написать заявление о материальной помощи на его имя, пожал ей руку и вышел. По дороге к площади Ленина, где находилось здание администрации, припоминал все церкви в округе. Но так ничего и не припомнил. Поднимаясь по лестнице в свой кабинет, встретил уборщицу Настю Бурмистрову. Она мыла ступени и посторонилась, пропуская начальство.

– Настя, ты в церковь ходишь? – Сам не зная почему, спросил женщину Тихон.

– А как же? – Удивилась она: – Я в Бога всегда веровала и ходила, когда запрещали, а теперь каждое Воскресенье…

– Случайно отца Василия не встречала?

– Не довелось… А где его приход?

– Сам бы хотел выяснить. – Постников поблагодарил женщину и боком, чтобы не пачкать свежевымытую лестницу, поднялся к себе.

Тоня не находила себе места. Если раньше, дожидаясь мужа, она немного томилась от безделья, то теперь ее съедала тревога. Она беспокоилась не за себя. Тоня понимала, что Олегу сейчас трудно и он сделает все, чтобы найти убийцу этого чиновника. Олег мог пережить любую обиду, но если под сомнение ставилась его честь, он становился беспощадным. Тоня уже столкнулась с уголовниками у себя дома. Она помнила избитого шестерками Кащеева отца, рожи насильников в щитовом домике на Вороньем холме, самого бандита, который хоть и спас ее и Олега, доверия ей все равно не внушал. Такие ублюдки способны на все. Она понимала, что муж не свернет, и очень боялась за его жизнь.

Прошлым вечером он пришел мрачный. Тоня спросила, как дела. Он сказал, что познакомился со следователем городского отдела. Но тот знал не больше, чем он сам. Единственно, что Голеневу удалось выяснить, что тело Лапочкина так и не нашли, а медэксперт считает, что смерть чиновника наступила около семи утра. Лапочкин вывел гулять собаку и не вернулся. Собака также исчезла.

Сегодня Олег ушел рано, и в положенное время обедать не приехал. На душе у молодой женщины нарастала тревога. Раньше она хоть могла поделиться своими страхами с Ниной Петровной. Но после гибели адвоката Нелидовы к ней переменились. Хозяйка больше не носила в их комнаты лакомства, сухо здоровалась по утрам и говорить с постоялицей избегала. Алексей Михайлович и раньше большей частью молчал, а теперь только кивал при встрече. Она осталась совсем одна.

Обед давно остыл, а муж так и не появился. Когда у калитки притормозила машина, Тоня сломя голову помчалась встречать мужа. Но машина была другая, открытый розовый лимузин. За рулем сидел водитель в огромной кепи, а на заднем сиденье – красивый молодой мужчина. Увидев Тоню, незнакомец улыбнулся, сверкнув золотым зубом, и спросил Коленева. Тоня сказала, что мужа дома нет.

– Ты, девочка, жена Олега?

– Да, я его жена.

– У него не только железная рука, но прекрасный вкус. – После этих слов красавец вышел из лимузина и достал из багажника огромный букет кроваво-красных роз и деревянную бочку: – Разреши моему водителю занести это в ваш дом.

– Пожалуйста. Но что это?

– Это знак внимания от Вано. Цветы и бочка Хванчкары, любимого напитка товарища Сталина. Скажи мужу, что Жвания восхищен его умением делать дела и отсекать прихлебателей. Положить голову врага к ногам его хозяев – жест, достойный настоящего джигита. И еще передай мужу, что авторитет Жвания от Колхиды до границ Абхазии к его услугам. Скажи, если приедет, встречу как брата. Настоящий бандит уважает другого настоящего бандита.

Водитель тем временем занес дары на террасу и открыл дверцу хозяину. Жвания еще раз ослепил Тоню фиксой, и розовый лимузин плавно отчалили.

Тоня не знала, что должна делать. Визит странного красавца, весь его вид, подарки вместе со словами восхищения произвели на молодую женщину тягостное впечатление. Но, возможно, приезд этого кавказка для Олега важен. Она собралась и пошла к мужу на работу.

Супруг однажды показал ей свой офис, но внутрь она никогда не заходила. Из работников она знала Хорькова и Лину. Степан ее недавно подвез домой, а секретарша иногда забегала проведать родителей, и молодые женщины немного подружились. В дверях ее остановил охранник и ласково спросил, куда она идет.

– Я жена Голенева – ответила Тоня, и он подвинулся. В приемной сидела Лина и вязала на спицах. Секретарша очень ей обрадовалась.

– Тонька, у нас теперь как в могиле. Раньше от посетителей отбоя не было, а теперь ни одной души. Тоска берет. Я даже вязанье стала с собой приносить. Обходят нас люди…

– А где мой суженный?

– Олег Николаевич сам появляется на пять минут. Полчаса назад был и убежал. Вернется или нет, не докладывал. А я не настаиваю. Все равно никто не спрашивает.

– И даже не догадываешься?

– Мне кажется, он в Сочи уехал. Там кто-то отравился, идет проверка наших автоматов.

– Водой отравился?

– Нет, конечно. Где-то пообедал, а потом водички попил… Разберутся.

– И не знаешь, как его найти?

– Я думаю, этого никто не знает. А зачем он тебе так срочно понадобился?

– Да так. Соскучилась. – Тоне решила не делиться с секретаршей причиной своего визита в офис. Но Лине ее ответ понравился.

– Я тоже скучаю. Частенько своего вижу только во сне. Иногда с работы под утро приезжает.

Тоня знала, что муж Лины работает бригадиром грузчиков в сочинском порту, и посочувствовала подруге.

Они посидели рядышком, Лина напоила жену начальника чаем, угостила печеньем, за разговорами время идет не заметно. Тоня взглянула на часы и вскочила:

– Ой, уже поздно. А что если он сразу домой поедет… – И, поблагодарив Лину за угощенье, вышла. По дороге ее все время мучила какая-то мысль. Бывает так, то ли знакомый голос услышишь, то ли знакомое лицо мелькнет. А где видел, когда слышал, не помнишь. Она вспомнила, когда взялась за кольцо калитки. Она видела охранника раньше. Она встретила его в коридоре кащеевского дома, в ту ночь, когда бандит привез их с Вороньего холма.

Тоня открыла калитку и почувствовала острую боль в спине. Больше она не помнила ничего.

Ее заметили любители вечерних прогулок, пожилая пара пенсионеров, которым гулять на солнце врачи запретили. Они увидели у калитки девушку. Она лежала лицом вниз, и платье ее на спине намокло от крови. Пенсионеры подняли крик. На шум вышел Алексей Михайлович. Он поднял Тоню, послушал ее сердце. Оно слабо билось. На своей сверкающей «Волге» бывший подводник за семь минут доставил раненую в больницу, с учетом, что две из них он выгонял машину из гаража. В хирургическом отделении дежурил Семен Андреевич Трофимов, тот же хирург, что когда-то лечил Олегу растяжение ноги. Он тут же остановил кровотечение и подключил ее к аппарату искусственного дыхания. Тоня на несколько минут пришла в себя. Она хотела что-то сказать доктору. Он наклонился, но она едва шевелила губами. Потом затихла. Хирург стал готовить капельницу для переливания крови. Обратился к Нелидову. Но Алексей Михайлович не знал ее группу, а на анализ не было времени. Пока он пытался найти лаборантку, пока поднимал по телефону с постели ассистентов на случай операции, Тоня умерла.

Голенев приехал в больницу через полчаса. Узнав, что жена скончалась от ножевой раны, он завыл. Выл страшно и долго. Потом смолк и ушел. Хорьков и Алексей Михайлович пытались его задержать, но он зыркнул на них зверем, вырвался, растворился в темноте. Все ночь он шагал по шоссе в сторону Адлера, потом обратно. Где-то вышел на незнакомый пляж, упал на песок, и заплакал. Здесь ему никто не мешал. Олег не знал, что умеет плакать. Он встречал на войне много страшного. На его руках умирали друзья, развороченные минными взрывами, он собирал по кускам афганских ребятишек после обстрела их селений нашими С-20, он своими глазами видел «куклу» и не разу не заплакал. А потеряв Тоню, ревел белугой. Потом он успокоился. Жалость от потери любимой постепенно соединилась с ненавистью к ее убийце. Теперь он будет жить только для мести. Все остальное потом: завод Тихона, свой бизнес, даже дети. Сироты в надежных руках мамы Руфы. Они могут немного подождать.

Он встал и легкой рысцой, как волк, начавший погоню за жертвой, побежал вдоль берега, затем выбрался на шоссе, протрусил по улицам Лазоревска и свернул снова на берег к их дому. Увидев на террасе бочку с вином и цветы, внимательно все изучил. Потом постучал к хозяевам. Не смотря на раннее утро, бывший подводник был уже одет и вышел к нему сразу. От Алексея Михайловича Голенев узнал, что в конце дня жена куда-то отлучалась. А до этого к ней кто-то заезжал. Видно, этот кто-то и оставил дары. Они проговорили довольно долго, но Олег все время поглядывал на часы. В семь он побежал к больнице. Семен Андреевич Трофимов как раз сдавал смену.

– Прими мои соболезнования, капитан. Я старался ее спасти, но в районной больнице с ее раной, да еще ночью, все не так просто. В Москве, в знаменитом Склифе, ее бы, наверное, вытянули. Так что извини, брат.

– Она умерла, не приходя в сознание?

– Нет, на минуту пришла в себя, и даже пыталась мне что-то сказать. Но слишком тихо.

– Постарайся вспомнить. Это для меня очень важно.

– Мне показалась, она сказала «охранник из глухих» или «охранник из глуховатых». Что-то вроде этого. Боюсь соврать.

– Спасибо. Где она. Я хочу с ней побыть.

– Пошли.

Хирург повел Голенева вниз. В маленьком больничном морге имелась только одна морозильная камера. Доктор попросил санитара выкатить каталку с телом Тони и оставить Голенева с покойной наедине. Тот все сделал и ушел вместе с хирургом. Тоня лежала под простыней. Олег приоткрыл ей голову, поцеловал в лоб. Она уже остыла, но была очень красивой. Бледное лицо окаменело, превратившись в мраморное изваяние. Черты немного заострились, стали тоньше и еще прекраснее.

– Прости, девочка. Я тебя не уберег. – Он сел рядом и больше ничего не говорил. Лицо у него тоже побледнело и ожесточилось. Если бы кто-нибудь в этот момент заглянул ему в глаза, он бы увидел в них свою смерть. Это были глаза палача.

Вышел из морга он в половине девятого. Первым делом дал телеграмму родителям. Потом пошел в офис. Возле дверей стоял милицейский ОАЗ. Из него выскочил участковый Митков. Тот самый Митков, которому Олег врезал после гибели однополчанина:. Видно, участковый не держал зла на Голенева. Милиционер подскочил к Олегу, пожал ему руку и доложил:

. – Товарищ Коленев, вас хочет видеть полковник Чуприянов.

– Зачем я понадобился начальнику милиции?

– Убийца вашей жены задержан.

Больше вопросов Олег не задавал, а тут же уселся в машину. Через три минуты были на месте. Чуприянов встретил Голенева в приемной, и сам провел в кабинет:

– Прими, Олег, мои соболезнования. Словами тут не поможешь, но мы сделали что смогли. Задержали гада.

– Кто же этот гад?

– Знакомая тебе личность. Вано Жвания, сухумский бандит. Мы его в сочинском кабаке взяли. Вооруженное сопротивление оказал. Хорошо, что без жертв…

– Признался?

– Пока молчит падла. Но куда денется, расколем. Следователь Куликов на него вышел. Я ведь говорил, что он Жопа, но работать умеет.

– Могу я поговорить с Куликовым?

– Говори. Он у себя в кабинете. Через полчаса ему Жвания на допрос привезут. Кстати, я твоих афганцев освободил.

Олег пожал Чуприянову руку и пошел вниз. Кабинет находился на первом этаже. Со следователем Куликовым Олег недавно встречался по поводу гибели адвоката Лапочкина. Через пол часа беседы, бывший афганец с первой частью характеристики полковника согласился. Куликов был отпетым занудой. А вот криминального таланта у него не заметил, и оптимизма Чуприянова по отношению к своему следователю не разделял.

«Может, я и ошибся. Нельзя судить о людях по первому впечатлению». Подумал он, подходя к двери.

Куликов тоже выразил Голеневу свои соболезнования. Но Олега интересовали факты. Через десять минут весь следственный процесс, проведенный Куликовым в связи с убийством Тони, он знал. Следователь опросил соседей. Вдовушка из третьего дома, заметила как вечером к калитке Нелидовых подкатил открытый розовый лимузин. Еще она видела, как Тоня говорила с кавказцем, который на этом лимузине и приехал. Такая машина есть только у Жвания. Его Каделак кабриолет знают на всем побережье.

– Вот от кого вино и цветы. – Догадался Голенев.

Куликов не понял:

– О чем это вы?

– Да так. Товарищ следователь, могу я поговорить пять минут с бандитом?

– Вообще-то не положено. Без санкции начальника милиция я не имею права.

– Хорошо, с полковником я договорюсь. – Куликов разрешил Олегу воспользоваться внутренним телефоном, и через две минуты разрешение, им было получено.

– Надеюсь, вы его здесь не убьете? – Подозрительно покосившись на Голенева, спросил Куликов.

– Можете не волноваться. Я его и пальцем не трону.

Жвания привезли под усиленной охраной. Даже в кабинете Куликов попросил наручников с Вано не снимать. Бандит злобно оглядел следователя, и с удивлением уставился на Олега.

– Слушай, ну этот придурок, я понимаю, выслуживается. А ты, Коленев, что не понял, зачем я приезжал?! Я тебе цветы передал! Я тебе вино передал! Для чего мне твою жену убивать. Я ей высказал, как мы тобой все восхищаемся. Слушай, если бы я хотел ее убивать, что я не нашел бы человека? Сам бы среди бела дня на своей машине прикатил? Что ты меня за идиота держишь!

– Вам никто еще не давал слово. – Перебил его Куликов.

– Кто ты такой, чтобы давать Вано Жвания слово, или не давать. Запомни мент, ты меня по дури повязал, на Юге тебе не жить. Поедешь ментом в тундру. Чукчи оленей друг у друга грабят. Работы хватит.

Куликов покраснел и обиделся:

– Почему оленей?

– По тому, что у чукчи, кроме оленей ничего нет. – Огрызнулся бандит и опять обратился к Олегу:

– Ты, капитан, подумай, кто и почему твою жену резал. Я с тобой раз попробовал, ты меня как пацана сделал. Я тебя уважаю. Найди, кто тебя обидел, можешь на куски рвать. Мамой клянусь, Жвания здесь не причем.

Олег ничего не ответил, повернулся и вышел.

В офисе Лина бросилась к нему. Она была очень бледная, и губы у нее дрожали:

– Мне папа звонил. Я все знаю, поверить не могу.

Олег поблагодарил секретаршу за сочувствие и попросил никого к нему в кабинет не пускать. Его мучили последние слова Тони. Голенев чувствовал, что жена хотела передать ему что-то важное. Он уселся за стол, взял бумагу, ручку и написал «Охранник из глухих» рядом «Охранник из глуховатых». Поменял слова местами. Случайно написал «глухих» с заглавной буквы и понял, что слово «глухих» или «глуховатых» могло звучать как «Охранник из Глухова» или «Охранник из глуховских». Олег отложил листок и вызвал Лину:

– Ты должна мне помочь.

– Просите, я все сделаю.

– Соберись с мыслями и успокойся. Сейчас ты мне все расскажешь.

– Что все? – Лина еще больше побледнела. Олег дал ей напиться и пояснил:

– Кто вчера приходил сюда без меня? Кто спрашивал по телефону? Мне важна каждая мелочь.

– Никто не приходил. Только ваша жена.

– Как жена?

– Тоня приходила. Представляете, вчера я с ней так хорошо поговорила, а сегодня…

– Ты не путаешь?

– Почему я должна путать?

– Прости. Теперь подробно: когда она приходила, кто был в офисе?

– Приходила около шести. Кажется, без семи минут шесть. Кроме меня никого не было, только охранник.

– Кто?

– Морячок.

– Новенький с татуировочкой «Чирик»?

– Он самый.

– Когда Тоня ушла?

– Где-то около девяти.

– Ты сама, когда свалила?

– Я в девять двадцать.

– Почему так поздно? Ты же кончаешь в семь.

– С Тоней заболтались, а потом морячок отлучился. Я его дождалась.

– А когда он отлучился?

– Точно не знаю. Я собралась уходить, его нет.

– Ты его спросила, куда он отлучался?

– Он сам сказал, за мороженым. Он и доедал его при мне.

– Мороженное на углу, а ты сказала, что ждала его больше двадцати минут.

– Я не подумала…

– А когда Тоня пришла, он был?

– Да, он ее пропустил ко мне.

– Дай мне его учетную карточку.

Секретарша вышла в приемную и вернулась с листком. Голенев списал имя и фамилию морячка:

– Когда моряк дежурит снова?

– Завтра в ночь.

– Спасибо.

Лина расплакалась:

Ее то за что? Она же никому слова дурного не сказала…

– Ладно, успокойся, иди работай. И повторяю, о нашем разговоре молчок. Поняла?

Она кивнула. Олег помог ей встать, и проводил до дверей.

Днем Голенев собрал летучий отряд. Совещались они не в офисе, а во дворе Хорькова, возле его гаража. Олег выяснил, у кого из ребят есть домик или дачка с русской баней. Рыбацким домиком на самом берегу моря владел Сережа Скворцов:

– У меня есть банька. Но летом я ее не топлю, и так на улице преешь.

– Надо истопить. – Попросил Голенев: – Хорьков с Скворцовым останутся до вечера со мной. А вы, ребята, купите чего-нибудь закусить и езжайте в рыбацкий домик. Мы приедем вечером, чтобы в десять часов парилка была готова.

Афганцы посмотрели на Голенева с опаской. Уж не спятил ли капитан, потеряв любимую. Олег их мысли расшифровал:

– Не бойтесь, я в норме. Мы сами париться не будем, но намечается один клиент…

Афганцы переглянулись и больше вопросов не задавали.

Распрощавшись с летучим отрядом, он вернулся в офис и позвонил родителям Тони. Павел Дорофеевич держался, а Вера говорить не могла. Супруги хотели похоронить дочь на родине. Олег обещал. Положив трубку, он достал из бумажника визитку Кащеева. На ней имелось три телефона – домашний, телефон офиса и ресторана Какманду. Олег набрал номер ресторана. Ответила официантка Света.

– Я вас слушаю.

Голенев изменил голос:

– Девушка, мне бы Чирика к телефону.

– Так он же в отъезде. А кто его спрашивает?

– Корешок из Москвы. Хотел его на день рождения пригласить. А когда он вернется?

– Не знаю, он мне не докладывает.

Больше он до вечера из кабинета не вышел. В семь Лина отправилась домой. В девять морячок с татуировкой «Чирик» на правой руке сменил дежурного охранника. Он пару раз заглядывал к Голеневу в кабинет и ласково предлагал чая. Олег отказывался. Ровно в девять тридцать Голенев вышел в приемную и, погасив свет, направился к выходу. Моряк улыбнулся ему на прощание и распахнул дверь. Олег резко ударил его в низ живота. Охранник взвыл и повалился. Тут же появились Скворцов с Хорьковым. Они мигом затащили скрюченного от боли парня в приемную, связали, скотчем заклеили рот. Степан подогнал свой «Москвич» к подъезду. Втроем запихнули связанного охранника в багажник и быстро уехали. Ровно в десять они подкатили к рыбацкому домику.

Афганцы обступили машину.

– Банька готова? – Поинтересовался Олег.

– В самый раз, товарищ капитан. – Отозвался вихрастый подрывник Гоша Сапилов.

– Берите барашка из багажника, волоките в баню и жопой на печь. Только не перестарайтесь. Мне он живым нужен. А ты, Скворцов, приготовь бумагу и ручку. Будешь признания записывать.

– Олег, ты уверен, что это он?

– Уверен. Этот парень никогда в море не плавал. Он наш глуховской бандит.

– Откуда ты знаешь?

– Тоня перед смертью врачу шепнула. А потом я кое-кому позвонил. Так что смелей за работу.

Охранника вытащили из багажника, притащили в баню и бросили задницей на раскаленную печь. Не смотря на заклеенный рот, выл он истошно. Голенев подождал несколько секунд и, скомандовав пытку прекратить, содрал с его рта ленту:

– Рассказывай, Чирик, про свои подвиги. Задумаешь темнить, повторим. Печка долго не остынет.

Минут пять он орал как зарезанный. Потом заговорил.

Сергей едва успевал записывать показания. Бандит прилетел в Адлер тем же рейсом, что и Голенев. Кащеев отправил своего холуя в командировку, наделив его широкими полномочиями. Подслушав совещание Олега о наезде чиновников и проследив за встречами директора кооператива, Чирик и решил провести показательное убийство Лапочкина. Что и было сделано. Он прикончил адвоката, вместе с его рыжим сеттером, рано утром. Лапочкин постоянно прогуливал пса на пустыре, и Чирик его подкараулил.

О том, почему зарезал жену Олега, бандит пытался умолчать. Но, отсидев еще несколько секунд задом на раскаленной печи, быстро повинился. Тоню он убил на всякий случай. Предположил, что она его узнает, и испугался.

Олег пытался понять, при каких обстоятельствах Тоня видела Чирика впервые. Но бандит молчал. Он, оказывается, спал с Макой в доме Кащеева, и Тоня заметила, как он удирал. Интимную подробность Чирик пытался скрыть до последнего. Даже паленый зад его страшил меньше, чем ревнивый гнев босса. Но когда его понесли третий раз на печку, признался и в этом. Дело оставалось за малым – выяснить, где спрятано обезглавленное тело Лапочкина и его собака. Координаты Скворцов записал, но показательный выезд на место преступления Олег приберег на утро. Он хотел пригласить для участия в следственном эксперименте полковника Чуприянова и Алексея Михайловича Нелидова. Начальнику милиции он намеревался сдать убийцу, а бывшему подводнику дал слово выложить факты своей невиновности в гибели адвоката.

Убрав слегка «поджаренного» бандита обратно в багажник, бывшие афганцы выпили по стакану водки, наскоро перекусили, и улеглись спать. Вырубились мгновенно. Ни стоны Чирика из багажника, ни хоры цикад их крепкий сон не тревожили. Не спал только Олег. Он спустился по вырубленной в скале лесенке к берегу и, стоя на мокрой от прибоя гальке, думал о Тоне.

Она уже никогда больше не сможет поцеловать морскую пену, как в свой первый день в Лазоревске, не наденет платья, подаренного хозяевами для ресторанного вечера, не услышит скрипки Мони Корзона. Он даже не успел купить ей красивой одежды. Он ничего не успел для нее сделать. Он взял ее в свою жизнь и погубил. Как он теперь посмотрит в глаза ее родителям?

Голенев чувствовал, что опять стал сиротой. Тоня поверила ему и пошла за ним. Она своей наивной, чистой любовью создала ему все, чего он был лишен с детства. Любая крыша над их головой, с ней рядом, становилась его домом. Она стала его семьей, его уютом, его Надеждой. С Тоней он перестал быть одиноким волком. И теперь без нее он снова один во всем мире. Конечно, у него остался Постников. Раньше Олег считал, что мужская дружба – это все, что нужно воину. Теперь он познал нечто совсем иное.

В душе у Олега было пусто. Плакать он больше не мог. Ему до боли захотелось уйти в темную морскую синеву и встретиться там с Тоней. Но и уйти он не имел права. Он теперь обязан жить для мести.

Гена Кащеев пока ничего не знал о провале своего подручного в Лазоревске. Получив от Чирика отчет о показательном убийстве адвоката, он помощника похвалил. Для Кащеева было важно, чтобы Голенев заработал репутацию криминального авторитета, и при помощи шестерки он своего добился.

Теперь настало время заняться большой политикой и разыграть карту кандидата в мэры. Кащеев долго думал, на кого делать ставку. Больше всех подходил на пост городского головы Остап Максюта. Это был единственный профессиональный хозяйственник из людей Кащеева. Но хохол отличался упрямым характером и, заделавшись начальником города, с точки зрения Гены, становился непредсказуемым. А вложить кучу денег и получить коленом под зад Кащеев вовсе не хотел. Поэтому он выбрал Славу Стеколкина. Чиновник по делам недвижимости был покладист, не очень умен, но и не полный болван. А главное, в чем Кащеев сохранял уверенность, Стеколкин не сбрыкнет, поскольку труслив и не самостоятелен в решениях. А что еще нужно от руководителя такого ранга?

Кащеев пригласил Стеколкина в свое кафе отобедать вдвоем.

Вячеслав Анатольевич, в придачу ко всем своим добродетелям, отличался пунктуальностью и ровно в два часа дня вошел в зал Какманду. Официантка Светлана тут же провела его в кабинет для вип гостей, где его уже ждал хозяин. Кащеев уважительно приподнялся с диванчика и пожал Стеколкину руку. Все же он принимал будущего мэра.

– Присаживайся, Слава. Как ты относишься к клевому куску мяса?

Стеколкин выразил полную готовность уничтожить бифштекс и, предвкушая вкусную и качественную трапезу, довольно потер пухлые руки. До еды чиновник был жаден, особенно на халяву.

– А по десять капель? – Продолжал соблазнять Кащеев.

– Мне же еще работать… Сегодня приемный день.

– По такому поводу грех не выпить.

– А что за повод?

– Я решил сделать тебя мэром города.

– Как это?

– Очень просто. Первого сентября произойдет официальное выдвижение кандидатов. Ты будешь в списке первым.

– А я справлюсь?

Кащеев усмехнулся:

– Мы справимся.

– А что мне для этого делать?

– Ничего делать не надо. Будешь читать про себя в газете, какой ты умный, честный и справедливый. А спросят, ответишь: для тебя самое главное искоренить в городе криминал, дать людям работу и социально защитить инвалидов, детей и стариков. Эту байку придется вызубрить наизусть.

– То же самое говорит мэр Постников.

– Все говорят, но никто не делает. – Успокоил бандит начинающего политика

– А мне дадут текст? – Продолжал волноваться будущий мэр.

– Я тебе все дам. И даже денег…

Стеколкин сразу повеселел:

– Тогда выпьем.

Светлана принесла бутылки и закуски. Кащеев разлил водку и уже приготовился сказать тост, но в дверь заглянула Мака:

– Можно тебя на минутку? – Подруга бандита никогда не появлялась во время его мужских застолий. Кащеев понял – что-то случилось. Он поставил на стол рюмку и вышел.

– Тебе какой-то хмырь с юга звонил. Там Чирика повязали. Кажется, он жену Коленева зарезал. – Без всяких эмоций сообщила Мака.

– Можешь, поточнее?

– Больше он ничего не сказал…

Кащеев выругался и побежал домой.

Стеколкин остался за столом, размышляя, как поступить. Выпить одному вроде не прилично, а ставить рюмку обратно – плохая примета. Кащеев не приходил, и чиновник решился. Он опрокинул рюмку и торопливо принялся закусывать. Закуски становилось все меньше, а Кащеев не появлялся. Наконец хозяин вошел в кабинет, но за стол не сел:

– Слава, базар отменяется. Вечером собери Максюту, Курдюка и Паперного. Ждите меня до упора.

– А что случилось?

– Тогда и узнаешь… – Бросил Кащеев и тут же покинул озадаченного Стеколкина. Тот посидел некоторое время, ковыряя вилкой отварной язычок, затем быстро выпил еще рюмку водки, торопливо уничтожил остатки закусок и, аккуратно промокнув губы салфеткой, отправился на работу. Сегодня, сразу после обеденного перерыва, Стеколкин ждал двух посетителей, за счет которых наделся поживиться, и опаздывать на встречу с ними не хотел. Должность мэра рассудительный чиновник воспринимал, как журавля в небе, а взятку, как синицу в руках. А как учит народная мудрость, синица в руках куда надежнее.

В русских южных городах просыпаются рано. В шесть часов утра прилавки базаров заполнены. Продавцы на месте, хозяйки стараются успеть к прилавкам раньше товарок. Самое лучшее разберут ранние, соням достанутся остатки.

И сегодняшнее утро в Лазоревске мало отличалось от других, пока не появились мальчишки, продавцы газет. Они бежали по базару с криками: «Убийцу поймали»! Покупатели и продавцы тут же забыли о своих меркантильных интересах. Газета пошла по рукам. Ее читали вслух. На первой полосе Лазоревский «Поморник» опубликовал подробную статью о гибели жены кооператора Коленева. Она погибла от рук того же бандита, который накануне зарезал адвоката Лапочкина. В статье рассказывалось и о признании уголовника по кличке Чирик во всем содеянном. Статью иллюстрировали портрет живой и веселой Тони, и фото криминального эксперта, запечатлевшее страшные останки обезглавленного адвоката рядом с его загубленной собакой.

Через час возле офиса Голенева собралась огромная толпа. Люди несли цветы, многие плакали. Суровые лица, крепко сжатые зубы, тихие проклятья в адрес убийцы. Словно с небес, над головами собравшихся поплыл плачущий голос скрипки. Народ расступился. Моня Корзон, не прекращая музицировать, прошел по живому коридору и поднялся на крыльцо. Маэстро играл, прикрыв глаза, не вытирая сбегающих по щекам слез. Он плакал вместе со своей скрипкой. Печальная мелодия объединила всех, кто пришел выразить Голеневу свои соболезнования и поддержку. Они не просто сочувствовали потерявшему жену кооператору. Люди поняли, что ошиблись, посчитав его бандитом и убийцей, и теперь винились за это.

Олег вышел из офиса, обнял скрипача и поклонился собравшимся. Кто-то крикнул – «Держись, капитан, мы с тобой». Тут же выстроилась очередь желающих пожать молодому вдовцу руку. Слов никто не говорил, за всех говорила скрипка Мони. Очередной горожанин смотрел Олегу в глаза, следовало молчаливое рукопожатие, и подходил следующий. Олег уже потерял чувство времени и пространства, а народ все подходил.

Толпа не расходилась до вечера. Одни сменяли других. На жару никто не обращал внимания. Моня Корзон играл пять часов подряд. Он играл до тех пор, пока в толпе не заметили, что он едва держится на ногах. Старого музыканта подхватили десятки рук и отнесли к дому.

Олег сидел в офисе с Нелидовым и бухгалтершей Фаей. Директор передавал дела приемнику. В том состоянии, что он находился, беседовать о производстве и планах на будущее Голеневу было тягостно. Но он умел зажимать свои эмоции. Боевой афганский опыт многому научил капитана. Закончив с бумагами, Олег отпустил Фаину, и они остались вдвоем с бывшим подводником. Алексей Михайлович встал, прошелся по кабинету и остановился у окна:

– Смотри, люди до сих пор не разошлись, а время уже позднее.

– Да, народ меня здорово поддержал. Не хотелось бы уезжать из города, оставаясь в их глазах преступником.

– Если честно, я думал, ты этого ублюдка прибьешь. – Признался Нелидов: – Никак не предполагал, что ты его сдашь в милицию.

– Ему все равно не жить. Кащеев, когда узнает, что Чирик его сдал, добьет в лагере. А для меня он всего лишь шестерка убийцы. Это Кащеев затеял свою игру, и его, можешь не сомневаться, я в живых не оставлю.

– В этом я и не сомневаюсь. Но одному завалить такого зверя трудно. Я хочу поехать с тобой.

– Нельзя оставлять кооператив, да и рисковать вашей жизнью я не намерен. – Возразил Голенев. Хотя желание Алексея Михайловича его согрело.

– Несколько дней кооператив обойдется и без директора.

– Не обойдется. А развалить дело, которому отдал столько сил, мне обидно. К тому же Хорьков и еще несколько ребят из афганцев и так едут со мной.

– Ты меня прости за тот разговор.

– Какой разговор?

– Когда я вас выселять собрался.

– Не надо, Алексей Михайлович. На вашем месте я бы поступил точно так же. Все нормально. – И Олег крепко пожал руку бывшего подводника.

– Большие деньги пахнут кровью. – Сделал вывод Нелидов.

– Скоро и у вас появятся большие деньги. Подумайте, еще не поздно отказаться.

– Нет, сидеть дома и ждать смерти еще хуже. Пенсия не для меня, а смерти я не боюсь. Сорок футов над кормой хорошая школа. – Вздохнул Алексей Михайлович и достал из портфеля бутылку водки и две груши: – Давай помянем Тоню. Завтра в Глухове ты это сделаешь, как полагается, а здесь так, по-мужски.

Мужчины молча выпили, и Олег понял, что у него кроме Постникова появился на свете еще один друг, к которому он сможет обратиться днем и ночью. Не договариваясь, оба поднялись и выпили на брудершафт. Обнялись, поцеловались и через черный ход вышли на улицу. Принимать соболезнования молодой вдовец уже устал, а перед парадным еще оставалось человек десять сочувствующих горожан.

Кащеев сидел в пустой церкви и молился. Бандит понял, что теперь его спокойной домашней жизни наступает конец, и просил Господа о помощи. Он знал одну молитву и повторял ее быстрой скороговоркой:

– Господи, прости и помилуй, Господи прости и…

В темной церкви горела свеча только перед ликом Спасителя. Господь взирал с новой лакированной доски безразличным остановившимся взглядом. Это была икона, которую привез отец Василий из Москвы. Кащеев дал на ее покупку настоятелю своей церкви двести долларов и был уверен, что тот заплатил художнику меньше и на нем заработал. Но теперь, когда душа самого батюшки предстала перед Всевышним, суд Кащеева ему был не нужен.

«Вернусь, привезу нового настоятеля», – решил Гена Кащеев и, еще раз перекрестившись, вышел. Старательно заперев церковь, он зашагал к себе домой. Днем Геннадий принимал Стеколкина и поручил тому привести коллег. Чиновники уже ждали. Их встретили у ворот и провели к нему шестерки. С сегодняшнего дня бандит усилил охрану своей территории. Высокий забор, огораживающий его владения, имел сверху оголенные провода, которые по ночам находились под напряжением, у запертых ворот дежурили четыре охранника, еще десять обходили объекты, наблюдая не проник ли кто-нибудь на участок. Внутри, в каждом магазине, ресторане Какманду и мастерских автосервиса, также несли вахту его люди. Но уголовный авторитет чувствовал, что все его усилия недостаточны. Гена впервые ждал войны со страхом. Его противник умел воевать лучше, потому что это была его профессия.

Мака открыла дверь. Она как всегда пребывала в костюме Евы, но сегодня набросила на себя передничек. Кащеев спросил:

– Пришли?

Она кивнула, и молча уплыла в глубь дома. Геннадий вошел в гостиную. Паперный, Курдюк, Стеколкин и Максюта сидели в креслах. Начальник милиции курил. Его пепельница уже не вмещала окурки, и хозяин понял, что гости ждут его давно.

– Я завтра уеду. – Заявил он вместо приветствия. Чиновники молчали, не зная как реагировать. Кащеев оглядел присутствующих, выдержав театральную паузу. Гости продолжали молчать. Хозяин уселся в кресло, забросив ногу на ногу: – Вы выдвинете в кандидаты на пост мэра Стеколкина, и выборы проиграете. Но так надо. Постников победит, и вы все бегом его поздравлять.

– Я чего-то не понимаю? – Первым подал голос Курдюк.

– А тебе и не надо ничего понимать. Вы должны стать самыми верными друзьями победившего на выборах мэра. Теперь это ваша главная задача. Поддерживайте его во всем, радуйтесь, словно победил ваш родной брат.

– Ты что, охренел!? А как же приватизация завода? Как все наши планы? – Возмутился Максюта.

Кащеев его перебил:

– Всему свое время. Пока делайте, как вам говорят. Меня хоть здесь и не будет, знать буду все. Каждый ваш шаг мне донесут. А теперь уходите. Больше здесь вам появляться нельзя.

Так ничего и не понявшие чиновники переглянулись и встали. Дежуривший при доме Рублик принял их у дверей и провел к воротам.

Кащеев запер парадное на все замки и позвал Маку:

– Собирайся. Рано утром мы уезжаем.

– Ты уезжаешь. – Ответила Мака: – Я остаюсь.

– Что? – Геннадий начал бледнеть от бешенства.

– Что слышал. Хочешь, чтобы все разворовали? Я останусь, и пригляжу за домом и хозяйством. Мне бояться нечего. Он с бабами не воет…

– Черт с тобой. – Тут же остыл бандит: – Может, ты и права.

Мака не ответила, повернулась и пошла в свою комнату. Кащеев догнал ее, пихнул на диван. Мака терпеливо вынесла его страсть. Потом он ушел, и она слышала, как он открывает шкафы, роется в тайниках, собирает чемоданы.

– Видно, надолго отчаливает, сволочь. – Подумала она и улыбнулась. Тихая и внешне покорная Мака давно ждала своего часа. Теперь он настал. Все царство ее милого, безо всякой борьбы плывет ей в руки. С завтрашнего дня хозяйкой будет она, и все его шестерки станут лизать ее костлявую задницу.

По дороге в аэропорт Адлера траурный лимузин с телом Тони сопровождала бесконечная колонна автомашин. Сорок восемь кооператоров из Лазоревска, деловые партнеры Олега, его сотрудники, знакомые и вовсе незнакомые люди, все кто хоть немного знал бывшего афганца или слышал о нем, ехали сейчас по шоссе в траурной колонне

Вчера Лазоревск пришел поддержать Олега к его офису, сегодня город прощался с Тоней.

Ритуальный лимузин службы аэропорта пропустили на летное поле. Вместе с ним еще две машины. В первой Голенев с Хорьковым, во второй Скворцов с афганцам из летучего отряда. На третьей Нелидов с женой и дочерью. Афганцы не дали Олегу прикоснуться к гробу, сами занесли его в самолет, и накрыли венками из живых цветов. У трапа Олег простился с Нелидовыми. До них доносился разноголосый хор автомобильных гудков. Десятки машин из сопровождающей колонны, сигналя, разворачивались на площади аэровокзала, и медленно катили назад. Эти сигналы звучали до тех пор, пока их не заглушил рев двигателей лайнера.

Самолет поднялся в воздух. Голенев оплатил рейс, и посторонних на борт не сажали. В салоне на тридцать пассажиров летели пять человек. Сам Олег, Степан Хорьков с Сергеем Скворцовым, и двое бойцов из летучего отряда.

Стюардесса прикатила тележку с прохладительными напитками. Никто к ним не прикоснулся. Девушка тихо укатила бутылки обратно. Летели молча. Олег несколько раз перечитал письмо Постникова и вчера говорил с ним по телефону. О событиях в Глухове он был проинформирован. Но строить планы мести, не предав Тоню земле, не желал. Пока он оставался только со своим горем. Олег вспоминал каждую минуту, что они провели вместе. С того вечера, когда он пришел на ужин к кооператорам, до их последнего разговора дома. Он слышал голос Тони, видел ее глаза, помнил улыбку, а потом холодный мрамор ее застывшего лица. Он еще не простился с ней. Она пока жила в нем и не отпускала.

В Домодедово, так же как и в прошлый прилет, моросил дождик. Постников прислал прямо в аэропорт ритуальный автомобиль и автобус. Здесь их ждали родители Тони. Павел Дорофеевич поддерживал жену и старался на людях сдерживаться. Голенева они ни в чем не винили. Тесть обнял Олега, и только в этот момент его плечи дрогнули. Вера говорить не могла и выглядела скверно. Глаза опухли, щеки покрылись розоватыми пятнами, руки тряслись. Олег прижал тещу к себе:

– Прости меня, мать, не уберег нашу девочку…

– Ты хоть нас теперь не бросай. – Прошептала женщина

– Я вас никогда не брошу. Вы мне родные до смерти.

– Олежек, ее-то за что?

– Встретила одного бандита. Он испугался, что она его узнала. Вот и все…

Через час они уже катили по шоссе в сторону Глухова. Дождь моросил всю дорогу. Август заканчивался, клочьями начинали желтеть березы, и темнело рано. К дому они добрались в сумерках. Въезжали в город мимо вотчины Кащеева. Олег слышал из окон кафе Какманду громкую музыку. Он скрипнул зубами и отвернулся.

Утром Тоню похоронили. Глуховское кладбище расположилось в реденьком лесочке на границе города. За ритуальным лимузином катил всего один автобус, казенная «Волга» мэра и пикапчик с венками. После проводов в Лазоревске процессия выглядела более чем скромно.

На кладбище приехали только близкие. Со стороны Олега – Тихон с женой Татьяной, Руфина Абрамовна и афганцы, прибывшие вместе с ним из Лазоревска. Со стороны Вислоуховых несколько человек из родни и мужичок с хитроватым взглядом. Голенев всех видел впервые. Мужичок ему не очень понравился, и он деликатно поинтересовался у тестя, кем он им приходится. Павел Дорофеевич сообщил Олегу, что мужичка зовут Дениской. Он бывший бандит, брат Мамона. Это Дениска выволок избитого кооператора в тот злополучный день из ангара лесопилки, чем спас ему жизнь. Люди Кащеева Павла Дорофеевича в живых бы не оставили. Теперь Дениска работает с ним на лесопилке.

Голенев во время ритуала несколько раз заметил на себе любопытный взгляд раскаявшегося уголовника. Но внимание Олега было поглощено скорбной церемонией, и о посторонних вещах думать он не хотел.

Тоню закопали рядом с бабушкой, под старой рябиной. Гроздья ягод уже успели покраснеть и ярко пылали на утреннем солнце. Долгих речей никто не говорил. Вдовец попросил прощения у покойной жены и ее близких. Он стал невольным виновником ее гибели и будет помнить об этом до конца своих дней. Пламенный монолог произнес Постников. Как всегда, о чем бы он не говорил, все сводилось к политике. Тихон пытался успокоить друга, доказывая, что вины Олега в смерти Тони нет. Она стала жертвой реформ нового времени. Ее погубили темные силы из тех, кто мешает стране вырваться из пут прошлого. От лица афганцев Скворцов произнес всего три слова «Мы с тобой, капитан».

Проникновеннее всех сказала директриса приюта. Межрицкая видела Тоню однажды, но сразу поняла, что перед ней настоящий чистый человечек. Отец Тони говорил долго, вспоминал дочку маленькой, винился, что мало баловал ее при жизни, потом сбился и заплакал. Вера вышла, пыталась что-то произнести, но не смогла, комок подступил к горлу.

Поминки устроили в квартире родителей. Олег предложил снять зал ресторана «Глухарь», но Вера настояла собраться у них дома. В чужом месте она стеснялась показывать свое горе.

Стол накрыли соседи. Разносолов не было. Студень, селедка, отварной картофель. Все как проложено. Из напитков только водка. Долго не рассиживались, в будний день многие отпросились с работы. Первым откланялся Постников. За ним потянулись остальные. Дениска, перед тем как распрощаться, вывел Олега на кухню.

– Кащей завалил моего брата. Пользуй меня, в деле. Я давно смекнул пришить гада, но у него слишком много стволов. Одному не подступиться, хотя я знаю его слабинки.

– Спасибо, Денис. Но это мое личное дело. – Ответил Олег.

– Не гоношись, пригожусь.

– Чем же?

– У брата затырен схрон – пять Калашей и два Макарова. Все с начинкой.

– Где тебя найти?

– На лесопилке Павла.

– Мне оружие может понадобиться сегодня.

– Адресок Павел шепнет. И еще, без меня заваруху не начинай. Я нарисую норы его банды. С такой картинкой не фраернешься.

Олег проводил Дениса до двери и вернулся к столу. Народ уже разошелся. Последней поднялась Руфина Абрамовна. Олег пошел ее проводить. На улице она взяла его под руку:

– Держись, мой мальчик. Я понимаю, как тебе трудно.

– Мама Руфа, ты подготовила бумаги на ребят?

Она остановилась и посмотрела на него поверх очков:

– Ты все еще таки хочешь их взять?

– Конечно.

– Ты теперь один.

– Когда решал стать их отцом, я еще не знал Тоню. – Ответил Олег.

Она снова взяла его под руку:

– Дом у тебя получается большой. Я недавно ходила смотреть.

– Какой дом?

– Твой дом, на Вороньем холме. Ты что, таки не знаешь, что строишь дом?

– Понятия не имею.

– Странно. Там целая бригада турецких рабочих вкалывает. Стены уже возвели.

Олег вспомнил, в письме Постников упоминал о сюрпризе.

– Это Тихона самодеятельность.

– Тебе виднее.

– Мама Руфа, пойдем посмотрим?

Они повернули к реке. Стройку на Вороньем холме Олег заметил издали. Он понял, что строительство идет по тому плану, что они в ночь перед его отъездом рисовали с Тоней. Выдержка Олега оставила. Губы его задрожали:

– Мама Руфа, зачем все так несправедливо?! Это ее дом, а она в земле. Почему судьба меня добивает?

– Олежек, ты таки сильный мальчик. А судьба сильных испытывает. Крепись, ты еще молодой, у тебя таки вся жизнь еще впереди.

– Мама Руфа, мне кажется, я тяну уже тысячу лет. Сколько же смертей я пережил. Только за последние полгода потерял двух близких, однополчанина и жену. Нет, я не молод. Я старик.

– Старики не усыновляют сирот, мой мальчик. И хватит раскисать. Если бы я тебе рассказала о своей судьбе, ты бы застыдился. При тебе немцы не расстреливали еврейских детишек. Если бы я была таки мужчиной, я бы задрала платье и показала тебе след от пули. Война меня застала в Одессе. Первый раз поехала отдыхать и оказалась под немцем. Меня тоже расстреливали и бросили в яму. Ночью нас откопали одесситы. Я стонала. Они поняли, что я жива.

– Выходит, мама Руфа, мы с тобой оба воскресли из мертвых.

– Не перебивай старших, это еще не все. Расстреливали меня уже барышней. А пока росла, таки тоже есть что вспомнить… На твоих глазах чекисты не уводили маму и папу. Ты хоть и сирота, но никогда не видел лагеря на Соловках. У него было такое симпатичное название «СЛОН», потом переделали в «СТОН».

– Народ переиначил?

– Вовсе нет, чекисты. СЛОН – Соловецкий лагерь особого назначения, а СТОН то же самое, только не лагерь, а тюрьма. Говорят, там забили около миллиона душ. Я ездила на Соловки двенадцатилетней девочкой. В синагоге собирали деньги и накупали продуктов. Я возила родителям посылки, чтобы они не умерли с голоду. Меня пускали в зону. Помню, зимой иду по лагерю, а у монастырских стен стоят скульптуры. Я приглядываюсь и вижу – передо мной мертвецы. Люди, облитые на морозе водой и превращенные в ледяные статуи. И я таки ищу среди них маму и папу.

– Как это может быть?

– Олежек, несколько лет Соловками заведовал настоящий садист. Его потом убрали, но натворить зла он успел много. Да и его преемники были не сильно лучше. Так что, мой мальчик, когда я узнала, что родителей расстреляли, веришь, вздохнула с облегчением. Они хоть не мучились в руках извергов. Пуля таки летит быстро…

– А за что, мама Руфа, арестовали твоих родителей?

– У нас была приличная квартира, соседи написали донос. Маму с папой теперь таки реабилитировали. Мне на Лубянке давали читать бумагу. Их оправдали посмертно за отсутствием состава преступления.

– Это все Сталин. Что это за фигура, на ваш взгляд?

Старая воспитательница снова остановилась и снова посмотрела на своего бывшего воспитанника поверх очков:

– Такой же бандит, как твой Кащеев. Но я тебе скажу, таки масштабы другие.

– Как же вы, ваше поколение допустило бандита к власти?

– Когда Сталин пришел к власти, я таки еще не родилась. Я понимаю, ты считаешь меня глубокой старухой, но мне еще нет и восьмидесяти. – Кокетливо обмолвилась пожилая дама.

– Прости, мама Руфа, я не посчитал. Но ты все равно жила с людьми, которые кричали Сталину ура? Объясни мне, в чем дело?

– Мой Олежка, я старая еврейская женщина. Из моих уст такие слова для русских звучат обидно.

– Я не обижусь.

– Ты плохо слушал мои уроки. А я пыталась вам кое-что объяснить.

– Я был маленький.

– Да, ты был маленький. Я говорила, сколько могла. В программе этого не писали. Официальные историки все беды твоих предков связывали с татаро-монгольским нашествием. Но это, мой мальчик, неправда. При татарах русские города платили дань и жили вполне пристойно. У твоих прапрапрадедушек намечались и некоторые ростки демократии. Это уже потом, после татар, свободных граждан закабалили свои же князья. И началось рабовладение. Длилось оно много веков. А отменили крепостное право на Руси всего сто с лишком лет назад. Холуйство, мой мальчик, это как генетический вирус. Он таки плохо лечится. Холую нужен надсмотрщик с кнутом. Ты думаешь, сейчас, когда Горбачев разрешил нам говорить правду вслух, все довольны? Таки нет, мой Олежек, половина страны и сегодня зовет из могилы Сталина. Слушаться проще, чем думать самому. А кнут – прекрасный стимул для ленивца. Холуй догадывается, что если его не бить, он умрет с голоду… А вот и твои будущие хоромы, можешь полюбоваться.

Они подошли к стройке. Олег не подозревал что, рисуя с Тоней их будущий дом, так размахнулся. Стены уже поднимались выше второго этажа, а до крыши еще было далеко.

Они посторонились, пропустив грузовик с кирпичом. Голенев отметил, что кирпич необычного размера и упакован в специальные контейнеры.

– Большой будет дом. Детям в нем заживется привольно. – Улыбнулась Руфина Абрамовна.

– Дом большой, – согласился Олег: – Но не могу понять, на какие деньги он строится.

– Спроси у своего дружка Тихона. Он таки знает.

Проводив воспитательницу до детского дома, Голенев заметил, что и там кипит работа:

– Неужели Кащеев не соврал? – Удивился бывший афганец.

– Твой бандит никаких денег не дал. Правда, он таки снял нам летний лагерь и прислал работяг. Они два дня поковырялись, а потом исчезли. Деньги нашел Постников, а я рабочих.

– Молодец Тихон. – Олегу было бы неприятно знать, что сиротский дом ремонтируют на деньги убийцы его жены.

Распрощавшись с Руфиной Абрамовной, которая осталась опекать строителей, Голенев зашел к мэру.

Тихон говорил по телефону с Москвой, и Олегу пришлось ждать.

– На какие бабки ты строишь мне особняк? – Спросил он, как только мэр закончил беседу.

– Не волнуйся, турки сами предложили включить в смету отдельный корпус для администрации. Я решил вместо этого отстроить тебе дом. Водитель мне передал ваш с Тоней рисунок, я договорился с архитектором из Москвы, он начертил проект, и работа началась. Твой дом будет закончен вместе с заводом. Так что сразу, так сказать, два новоселья…

– Какое новоселье без Тони….

– Кто же думал…

– Спасибо тебе, Тихон.

– За что?

– За дом, и за все остальное.

– Дом ты сам строишь, на свои деньги, так же как и завод. А про остальное не знаю. Мы же друзья?

– А почему ты спрашиваешь?

– Догадываюсь, ты намерен уничтожить Кащеева? Не вздумай устраивать в городе пальбу.

– Какую пальбу?

– Я вижу, каких молодцов ты привез с юга. Один Хорьков чего стоит. С ними не только Кащеева, Измаил можно брать…

Олег прикинулся простачком:

– У меня даже духового ружья нет!

– Держишь меня, так сказать, за полного олуха?

– Как можно, господин мэр?

– Я тебя предупредил.

– Тогда до завтра.

– Почему до завтра? Приходи к нам вечером ужинать.

– Извини, Тиша, сегодня я бы хотел побыть один.

Постников недоверчиво покосился на друга, но промолчал. Они пожали друг другу руки, и Олег вышел из кабинета.

Мака проснулась поздно. Накануне она почти всю ночь куролесила в Какманду. Любовницу уголовного авторитета трудно было узнать. Обычно из нее слова не вытянешь, а вчера она сама рассказывала анекдоты, приглашала танцевать шестерок Кащеева, пила шампанское и звонко хохотала. Музыку, что гремела в ресторане, можно было услышать за километр. Рублик намекал, что не прочь забраться к ней в постель. Мака врезала бандиту по морде и, сообщив ему, что изменяет Кащееву только когда тот дома, отправилась в коттедж в полном одиночестве.

Мака знала про Кащеева все. Любовник не отличался трепливостью. Но она собирала обрывки его телефонных разговоров, реплики компаньонов и шестерок, втихую копалась в его бумагах. Из мелких деталей складывалось широкое полотно деятельности уголовного авторитета. Мака уважала секс и не боялась заниматься им в экстремальных условиях. Она переспала почти со всеми его помощниками в его доме, с удовольствием бегала к отцу Василию, когда милый уезжал по делам, и изо всех вытягивала информацию. Ей даже удалось сделать дубликат ключей от его сейфа. Но у Кащеева Мака денег не воровала. Он это знал и ценил в своей любовнице. Кащеев был очень богат и очень жаден. Мака подозревала, что он иногда специально оставлял пачки денег на видных местах, чтобы проверить ее честность. Но крохи с бандитского стола ее не интересовали, она хотела все.

Голенев подвернулся весьма кстати. Тертая дева с одного взгляда просекла, что перед ней парень крепкий. Таких рядом с Кащеевым она раньше не встречала. Когда выяснила, что бывший афганец овдовел, расколол Чирика и сдал его ментам, поняла – теперь начиналась ее игра. Это она предупредила любовника, когда он обрабатывал Стеколкина на роль будущего мэра. Кащеев скрылся, оставив ее за хозяйку. Все его прислужники, боевики и телохранители с момента его исчезновения подчинялись ей.

Мака приняла душ и уселась за туалет. Она любила ходить по дому голая, не обращая внимания на кощеевских прихвостней. Их она использовала как мужчин, но за людей не считала, а животных стесняться смешно. Позволяла она себе немного эмоций только с Чириком. Этот бандит совмещал ласковые манеры с изуверской жестокостью. Странное сочетание его качеств Маку по-женски волновало. В остальных она видела лишь прислугу. Вчера, еще до гулянки, Мака раздала им всем задания. Рублика она посадила в офис и поручила ему отвечать на звонки. Кто бы не звонил Кащееву, надо говорить, что хозяин вчера всю ночь гулял, а сегодня отсыпается. Четверых она послала в город следить за Голеневым, десяток держала на территории и на торговых объектах. Оставшимся не у дел приказала не пить, далеко не отлучаться и ждать ее распоряжений. На два часа дня Мака объявила сходняк в Какманду.

До двенадцати занималась лицом. Она приравнивала свою внешность к боевому оружию и за собой следила. Покончив с макияжем, потянулась, как кошка, щелкнув суставами, и пошла одеваться. Вчера, в ресторане, она красовалась в вечернем платье от Том Клейн, сегодня прикинулась в джинсы и черную водолазку. Костюм превращал ее и так худющую фигуру в нечто змеиное. Завтракать не стала, выпила маленькую чашку крепкого кофея и съела сухой хлебец с маслом и зернистой икрой.

В два часа направилась в Какманду. Бандиты уже собрались в вип кабинете. Внешне они себя вели развязнее, чем при Кащееве, но Мака быстро их приструнила:

– Хотите получать бабки, Кащей для вас теперь я.

Мужики притихли.

– Не возникай, Мака, мы все понимаем. – Миролюбиво заметил Рублик, который считался у них теперь за главного.

– Понимаете, и молодцы. Кащей предупредил, что Коленев пойдет на штурм. Он думал, что афганец это сделает на второй день после приезда. Я уверена, что он придет сегодня.

– Подстрелим, как тетерева. – Усмехнулся Рублик.

– Никакой стрельбы. Вы все к ночи исчезните с территории.

– Ты не того? – Рублик покрутил пальцем у виска.

– Хочешь проверить?

– Нет, но почему нам линять? Что ты одна баба можешь?

– Больше, чем вы все. – Усмехнулась Мака: – Запоминайте, до темноты все как обычно. Стемнеет, линяйте. Но так, чтобы ваш уход никто не засек. Лучше через овраг за сервисом. Кустов в овраге нет, дальше поле, спрятаться трудно. Скорее всего, они уже зыркают на нас со стороны города и развилки. Все магазины, автомастерские и Какманду на ночь не запирать. Только ворота. Коленев не вор, ему Кащей нужен.

Рублик насупился:

– А если они все от злости расхерачат, кому отвечать?

– Я отвечу.

Бандиты расходились молча. Мака заказала себе осетрину на вертеле, с аппетитом пообедала, вернулась в коттедж и больше до ночи на улицу не выходила.

Незадолго до рассвета пятеро мужчин вышли из парадного пятиэтажки и тут же растворились в темноте. Каждый шел своим маршрутом, и каждый знал место встречи. Ровно через тридцать пять минут они встретились в овраге, возле кощеевских авторемонтных мастерских. Олег раздал оружие. Три Калашникова и два Макарова Дениска ему отдал бесплатно. В разборке с Кащеевым он потерял брата и люто ненавидел убийцу.

Еще четверть часа молча слушали ночь. Ничего подозрительного не заметили. Первым пошел Олег. Он забрался на забор, набросил на оголенный провод резиновый коврик, и перемахнул внутрь. Остальные последовали за ним. Коврик запрятали в крапиву. Дальше двинулись по двое. Напарник прикрывал напарника. Замыкал группу Хорьков, он прикрывал всех. Двигаться приходилось перебежками вдоль стен зданий. Кащеев наставил много фонарей, и территория прекрасно освещалась. Они уже добрались до «задков» ресторана Какманду, и не встретили ни единой души. Внутренне напряжение от этого только нарастало. Олег стискивал левой рукой Макарова, а в правой держал заправленную в рукав для броска финку. Скворцов осторожно дернул ручку служебной двери ресторана. Она открылась. Голенев с Хорьковым вошли внутрь. Остальные остались на улице. Держа автоматы наготове, Скворцов и его товарищи, прижавшись к стене, ждали.

Олег с Хорьковым, бесшумно ступая, исследовали ресторан. Осмотрели кухню, кладовку с холодильными камерами, кабинет для гостей. Нигде никого. В зале один столик оказался накрыт. Голенев посчитал приборы, насчитал пять. Вилки и ножи чистые, закуски не тронуты.

– Неужели Кащеев решил устроить спектакль с угощением. – Подумал он.

Столик освещала маленькая лампочка, остальной зал тонул во мраке. Они обошли его по стенам. Никого и там ни обнаружив, вернулись к черному ходу:

– Пусто. – Шепотом сообщил Голенев Сергею.

– Чертовщина какая-то… – Так же шепотом ответил Скворцов: – Может, вся банда в коттедже хозяина?

Олег так не думал:

– Ну это же полная дурь.

– У бандитов свои примочки. – Проворчал Хорьков.

– Нет, здесь что-то не так. Не могу понять, что он задумал.

– Скоро поймем. – Заверил Сикворцов. Чтобы добраться до коттеджа Кащеева, надо было пересечь сильно освещенный участок. За домом темнела церковь и рубленный из бревен домик настоятеля. Там горел один фонарь, и светил он тускло. Олег, пригнувшись, перебежал к коттеджу первым. Шкурой ждал пули. Но выстрела не последовало. Полная тишина и никакой жизни. За окном одной из комнат бандита горел свет. Голенев постоял несколько секунд на крыльце, и дал знак товарищам. Они перебежали освещенный участок. Трое окружили дом, Степан встал рядом с Олегом на крыльце. Выждали несколько секунд, переглянулись. Голенев взялся за ручку двери и осторожно потянул на себя. Дверь бесшумно отворилась. Они вошли в темный холл. Хорьков нащупал на стене выключатель.

Голенев перехватил его руку. Он помнил расположение комнат и мог ориентироваться в темноте. К тому же уличные фонари через окна достаточно освещали помещение. Они проходили комнату за комнатой, и везде пусто. Свет, который Олег видел с улицы, горел в спальне. Голенев заглянул в нее и увидел широкую кровать с белоснежным бельем. Одеяло в крахмальном пододеяльнике оставалось приоткрытым, словно приглашая хозяина ко сну. Но его как раз в спальне не было. Скворцов и его бойцы сигналов не подавали, что означало отсутствие новостей и на улице. Олег и Хорьков осмотрели каждый закоулок. Степан даже обнаружил кнопку от потайной дверцы в кабинете Кащеева.

– Загляни сюда. – Шепнул он Олегу. Тот подошел и увидел арсенал бандита.

– Роту можно вооружить. – Прикинул Голенев, оглядывая винтовки и пистолеты. Оружие крепилось в специальных зажимах, и все зажимы, кроме одного, оказались занятыми.

– Похоже, он прихватил одну винтовочку. – Заметил Хорьков.

Больше им в доме делать было нечего. Из необработанных помещений на территории кооператива оставался только сруб священника и церковь. Афганцы двинули туда. Они все еще держались стен, но чувство опасности понемногу бойцов отпускало. Домик священника так же никто не запирал. Они осмотрели разбросанные коробки и пустой шкаф. Постель батюшки не отличалась чистотой и напоминала ложе бомжа. Тут было все ясно, человек собрал вещи и уехал. Голенев покинул домик и в сопровождении афганцев, зашагал к церкви. Перед входом, бойцы переглянулись. Входить в храм, даже бандитский, с автоматами на перевес им было неловко. Но Голенев приказал не расслабляться. Он отворил двери, они вошли и замерли. Царские врата освещал канделябр с тонкими восковыми свечами. Перед ним стояла совершенно голая Мака и, не мигая, смотрела на пришельцев. Голенев помнил, что подруга бандита предпочитает в доме одеждой не пользоваться но, увидев ее нагишом в церкви, растерялся. Хорьков чуть не выронил пистолет.

– Попроси своего друга выйти. Здесь кроме меня никого нет. – Попросила Мака грудным голосом. Голенев кивнул напарнику и тот, попятившись к двери, удалился. Мака продолжала, не мигая, рассматривать Олега: – Убери свою пушку, тут церковь.

Олег опустил пистолет, подумал, что голой женщине оружие спрятать негде, и засунул Макарова в карман:

– Что все это значит?

– Это значит, я тебя жду.

– Зачем?

– Есть разговор.

– О чем нам говорить?

– У нас много тем для беседы.

– Например?

– Например, тебе нужен Кащеев, я тебе его отдам.

– Почему я должен тебе верить?

– Поверишь. Еще у меня есть одна бумага, которую я намерена тебе продать за поллимона баксов.

– Я не покупаю ценных бумаг.

– Не купишь сейчас, заплатишь потом вдвое.

– Не надо меня пугать. Давай закончим с Кащеевым. Где он?

– Он в Москве.

– Что он там делает?

– От тебя прячется.

– А где его люди?

– Я их отпустила. Не хотела, чтобы эти козлы помешали нашему разговору.

– Что ты просишь за Кащея?

– Хочу, чтобы ты его убил.

– Зачем тебе это?

– Надоело быть его подстилкой. Слишком жадный парень.

– Говори адрес.

– Не так сразу. Я тебе не нравлюсь? Ты теперь без женщины, может, сначала поиграем?

– Ты спятила?

– Почему? Боженьку стесняешься? Так это он дал нам радость любви.

– Любви, но не свинства.

– Ты еще будешь морали мне читать? Дурак. Не хочешь, адрес не скажу.

– Сука ты. – Не выдержал Голенев.

– Лаяться в церкви грех. – Мака подошла к Олегу, расстегнула ему рубашку и стала гладить грудь: – Сколько у тебя шрамов… Ты и вправду крутой. – Ее рука скользнула ниже.

– Не здесь и не сейчас. – Отстранил ее Голенев: – Получу адрес, возможно, я тебя и навещу.

– Ладно, так и быть. Но у меня условие.

– Еще одно?

– Секс удовольствие. Я о деле.

– Выкладывай?

– Ты замочишь его так, чтобы об этом никто не знал. Труп найти не должны.

– Что же, мне его кремировать прикажешь?

– Техника не мое дело. Решай сам. Но Кащеев должен исчезнуть, раствориться, сгинуть.

Олег задумался. Ему раньше не приходилось решать подобных оперативных задач. Мака воспользовалась моментом и снова прижалась к нему. Ее рука быстро нашла, что искала. Поняв, что ее прелести не оставили его равнодушным, она улыбнулась:

– Может, все-таки возьмешь меня на алтаре. Это так романтично. А ты же у нас романтик…

Голенев снова отодвинулся, но не столь решительно. Мака больше не настаивала. Она знала, этот парень теперь к ней вернется. Она запустила свою худую гибкую кисть за икону Спасителя, и извлекла бумажку:

– Вот то, что ты просил. И запомни, он живет один, но дверь просто так не откроет. Нажмешь на звонок и два раза стукнешь кулаком. Это сигнал его корешей.

– Он тебе это сам сказал?

– Он мне никогда сам бы этого не сказал. Я вытянула у его шестерки. Тот через пару дней едет в Москву для доклада. – Мака не стала объяснять, каким путем выведала сведения у Рублика. Но Голенева это и не очень интересовало. Он хотел уже выйти, но задержался и спросил:

– Как твои люди покинули территорию?

– Ушли через забор за автомастерскими.

«Хитрая, стерва», – подумал Голенев и пошел из церкви.

– Ты обещал, а боженька свидетель. Жду. – Напомнила она ему вслед.

Афганцы встретили Олега на пороге.

– О чем ты с ней так долго трепался? – Спросил Хорьков.

– Она сдала мне Кащеева, для этого и затеяла весь спектакль.

– Не повезло мужику. Змею пригрел.

– Да, змею, – согласился Голенев и хотел добавить, что змею соблазнительную, но воздержался. Итак чувствовал себя скотиной. Не успел похоронить Тоню, а уже позволил другой бабе схватить себя за член. Единственно, что оправдывало вдовца, руководствовался он в этой ситуации соображениями мести.

Супруги Мурзиковы очень гордились тем, что живут в Москве. Борис Григорьевич родился в Каменске-Шахтинском, в семье потомственных шахтеров. Но сам побывал в шахте лишь однажды в детстве с экскурсией пионеров. Погружение в мрачные недра напугало его на всю жизнь. Идти в армию ему тоже очень не хотелось, но спасло врожденное плоскостопие. Этот недуг не очень Мурзикову мешал, но сильно сказывался на походке. Избежав почетной обязанности защитника родины и шахтерской доли, Борис Григорьевич уехал в подмосковный город Апрелевка. Там он устроился сантехником в ЖЭК, где и познакомился с Клавдией Валентиновной. Они оба мечтали жить в столице, поженившись, оба устроились по лимиту в ЖЭК, но уже московский. Много лет прожили в общежитии, откладывая каждую копейку. И вот, наконец, собственная квартира в Солнцеве. Ничего, что новый микрорайон построили за Кольцевой автодорогой. Зато в паспорте прописка столичная. Даже тринадцатый этаж супругов не пугал. В доме два лифта, а на такую высоту жулики не полезут. Воровства и жуликов супруги панически боялись. До этого они проживали либо в полуподвальных, либо низких первых этажах, где окна всегда убирали решеткой. Теперь же их окна выходили на Солнцевский лес, и решеток не требовалось. Страх воровства у супругов Мурзиковых существовал как бы условно. Красть у них было особенно нечего, если не считать двух цветных телевизоров – «Рубина» в спальне и переносной «Юности» на кухне. Денег супруги дома не держали, хотя накопления у них имелись. Обычно они ложились в постель рано, часов в девять, и до одиннадцати смотрели телевизор. Сексом Мурзиковы давно не занимались, но брака это не разрушало. Они жили общим интересом, который менялся по мере удовлетворения. Сначала копили на стиральную машину, затем на ковер, потом на музыкальный центр. Поскольку хороших и дорогих вещей на свете много, интерес всегда оставался. После просмотра телепередач быстро засыпали. Клавдия старалась уснуть первой, потому что супруг по ночам храпел. Заснув до него, она храпа не слышала. Но сегодня они обычному распорядку изменили. После ужина Мурзиковы решили сыграть в карты. Супруге везло на козырей, и она третью партию подряд оставляла мужа в дураках. Борис Григорьевич обиженно сопел и требовал реванша. Раздав в очередной раз карты, он снова подфартил жене.

– Крести – дураки на месте. – Ехидно сообщила женщина, и выбросила сразу две шестерки. Мурзиков имел только одного козыря, он его пожалел и шестерки забрал. Клавдия достала две карты из колоды, и уже хотела сделать очередной ход, как в квартиру позвонили.

– Кого там черти несут. – Проворчал Борис Григорьевич.

– Иди, посмотри. – Предложила жена.

– Я уйду, а ты в мои карты полезешь…

– Так возьми их с собой.

Супруг вздохнул и, прихватив свои карты, отправился в прихожую:

– Кто там?

– Извините, мы соседи сверху. У нас потоп. К вам вода не просочилась?

Мурзиковы совсем недавно побелили потолки, и потопа боялись почти так же, как и воровства. В ином случае Борис Григорьевич никогда бы так неосмотрительно постороннему дверь не открыл, а тут оплошал. Перед ним предстали трое громил в масках, с мешками в руках. Мурзиков выронил карты и хотел захлопнуть дверь. Но громилы его отпихнули и захлопнули дверь сами. Хозяин продолжал пятиться, пока не очутился в комнате. Громила, отпихнувший хозяина, аккуратно поднял карты. Клавдия Валентиновна хотела уже поторопить супруга, но, взглянув в сторону двери, побледнела, и едва не упала в обморок.

– Граждане, без паники. – Сообщил один из «грабителей», подбросив поднятые с полу карты на стол: – Садитесь и сидите, как сидели. Начнете кричать или оказывать сопротивление, убьем. Посидите тихо, все будет в ажуре.

– У нас нет денег. – Промямлил Мурзиков, тяжело опускаясь на стул.

– А нам ничего и не надо. – Ответил другой громила, выкладывая из заплечного мешка три автомата Калашникова и боекомплекты к ним. Двое других тут же отправились на балкон. У них с собой оказались толстые веревки. Закончив возню на балконе, оба вернулись в комнату. Один из них уселся за стол:

– Вижу, в дурачка балуетесь. Мы тоже любим в картишки. Впятером, каждый за себя. Ну, кто сдает?

Обалдевшие хозяева, как сомнамбулы, собрали колоду, и Клавдия Валентиновна трясущимися руками начала раздавать карты.

Рублик ехал в Москву, нарушая все правила дорожного движения. Обгоняя грузовики, он вылетал на встречную полосу, заставляя водителей во избежание лобового удара шарахаться на обочину. Два раза его останавливали за превышение скорости. Нарушитель доставал из кармана сотню и катил дальше. Рублик спешил встретиться с боссом и выложить ему чудеса, творимые Макой в отсутствие хозяина. Шестерку Кащеева трудно было назвать Спинозой, но и его скромный интеллект подал сигнал тревоги. Вместо того чтобы охранять добро Кащеева, Мака спровадила всю охрану, оставив двери магазинов и кабака открытыми. И хоть в ночь, когда кооператив остался без охраны, как будто ничего не произошло, сам факт такой безответственности банду поверг в шок. Или Мака рехнулась, или, что еще хуже, продала хозяина. Рублик был уверен, чем быстрее он доложит боссу о случившемся, тем скорее Кащеев разберется со своей подругой. Он втайне надеялся занять место Маки и получить на время отсутствия хозяина власть над бандой. Рублик понимал, что на роль правой руки Кащеева после гибели Бакса и ареста Чирика первый претендент он. К Москве он подлетел к восьми вечера. В город заезжать не стал, а поехал по Кольцевой и попал в пробку. Автомагистраль расширяли, и местами движение замирало надолго. Время, что Рублик выиграл, гонясь по шоссе до Москвы, теперь теряло всякий смысл. На Боровское шоссе он свернул уже в темноте. Солнцево находилось за пределами кольцевой автодороги. Москва понемногу выползала в область, и новый Солнцевский микрорайон шагнул за ее пределы одним из первых. Кроме прямого проспекта, огромного автомобильного рынка и соседства с городком писателей Переделкино, Солнцево славилось своей братвой. Местные бандиты наводил страх не только на столицу, но захватывали под себя и другие города. В солнцевской группировке у Кащеева имелся влиятельный дружок Алехан Казиев. Он помог купить коллеге из провинции кооперативную квартиру и всячески его опекал. Адрес этой квартиры знали немногие. Из глуховских раньше адрес имел Бакс, затем Чирик, а перед отъездом Кащеев сообщил его и Рублику. Тот поклялся воровской клятвой, что никому логово босса не выдаст, но слово не сдержал. Мака напоила его, затащила в койку, и он не устоял. Похвалился, что Кащеев ему доверил свою тайну. Но признаваться в этом он, естественно, боссу не собирался, и был уверен, что Мака, по понятным соображениям, его не выдаст. Квартал белых панельных башен окружал хвойный лес. Рублик понял, что дом Кащеева крайний. Он поставил машину напротив подъезда, вышел, и с удовольствием разогнул спину. Хоть Рублик считал себя отменным водителем, семь часов напряженной езды его вымотали. Теперь он мог расслабиться. Если Кащеев в хорошем расположении, есть надежда выпить и закусить, а может быть даже и развлечься с девочками. Но надеждам бандита осуществиться было не суждено. Получив удар рукояткой пистолета по голове, мечтатель отключился и не чувствовал, как его запихнули в багажник собственной машины.

Голенев убрал пистолет в карман. Хорьков отобранными у бандита ключами запер машину, и они вдвоем вошли в подъезд. На двенадцатый этаж поднялись на лифте. Хорьков забрался на полпролета выше. Голенев позвонил в дверь и стукнул два раза кулаком. Открыл здоровенный, бритый наголо, мужик.

– Тебе кого?

– Кащея. – Голенев держал правую руку в кармане, сжимая рукоятку Макаров.

– А я Алехан Казиев. Может, слыхал?

– Не довелось.

– Вот и познакомимся. Заходи, гостем будешь.

Олег шагнул в прихожую и почувствовал, как ему к спине приставили пистолет.

– Руки на голову. – Скомандовал Казиев.

Голенев ударил его ногой в пах, и в этот же момент сам получил удар по голове.

Пришел в себя от пронзительной боли. Олег сидел на маленькой кухне, положив руки на стол ладонями вниз. Обе кисти были прибиты гвоздями к столешнице. Между ними лежал его Макаров. Напротив восседал Кащеев.

– Нашел меня, падла. Кто заложил?

– Сам догадался…

– Догадливый.

– Не жалуюсь.

– Или сдохнешь, или назовешь имя? – Кащеев наклонился к самому лицо Голенева и заглянул ему в глаза. Бывший афганец в первый раз увидел глаза настоящего Кащеева. Раньше он притворялся человеком, сейчас это был даже не зверь, это была злобная мразь, получавшая наслаждение от боли человека, оказавшегося в его власти.

Олег откинул голову, собрал все силы, ударил подонка лбом по лицу и потерял сознание. Он не слышал ни звона разбитого стекла, ни трех коротких очередей автоматов Калашникова, ни стонов умирающих бандитов. Очнулся в микроавтобусе.

– Больно? – Спросил Скворцов. Олег сначала не понял вопроса. Сергей повторил: – Руки болят?

Голенев посмотрел на свои руки, увидел, что они в бинтах и все вспомнил:

– Где Кащей?

– Сзади, за сиденьями.

– Живой?

– Какой там. Ты из него своей башкой дух вышиб. Тащим за собой, как ты просил. А второй жив. Там, в багажнике. Хорьков за нами на его машине пилит.

– Это хорошо. Он нам пригодится.

– Зачем?

– Проведет к подружке Кащеева.

– Запал на девку?

– Не в этом дело. Я ей слово дал.

– Ну, ну…

– Как проникли в квартиру?

– Через балкон, с верхнего этажа.

– Ушли тихо?

– Без проблем. Москвичи народ не очень любопытный. Услышали пальбу, двери на все замки защелкнули. Ни один жилец не высунулся.

– А эти, в верхней квартире, от страха не померли?

– Нет, живы. Дамочка, пока меня Хорьков от карт не оторвал, дураком оставить успела.

– Больно. – Поморщился Голенев.

– Все-таки болят руки?

– Причем тут руки? Башка раскалывается. Я же не привык лбом бандитов убивать.

– Лобик у тебя, капитан, крепкий. – Усмехнулся Скворцов: – Иной баран позавидует.

Голенев хотел поставить майора на место, но промолчал, потер лоб и уснул. Небо на востоке начинало светлеть, а до Глухова им оставалось еще два часа езды.

Маке снились кошмары. Во сне Рублик ее выдал Кащееву. И возлюбленный стоит над ней с косой в руках. Она проснулась в холодном поту. В щель, через плотную штору спальни бил яркий солнечный луч. Мака натянула простыню на голову и попыталась заснуть снова. Но образ приснившегося бандита ее не отпускал. Ей стало страшно. Зачем она затеяла мужскую игру. Если ради денег, то на тряпки и вкусную еду всегда найдется мужик, которого она охмурит. А очень много денег ей и не нужно. Тогда зачем? Мака не могла точно ответить себе на этот вопрос. Она хотела не денег, а власти. Ей необходимо было отыграться за те унижения, что она перенесла за свою беспутную жизнь. Маке исполнилось двадцать семь лет. Из них одиннадцать она провела вне дома. Отца своего Мака никогда не знала. Она не была уверена, что и мама знает, от кого ее родила. Когда Маке исполнилось тринадцать, мама в очередной раз вышла замуж. Отчим сначала не обращал на нее внимания, а в четырнадцать лет она сама его соблазнила. В юной Маке проснулась женщина, и ей понадобился сексуальный партнер. Многие девочки рано проявляют свою женскую суть, но это выражается в подсознательном кокетстве, чрезмерной чувствительности и сладком томлении. У Маки же все проходило проще и понятнее. Она хотела мужика, и она его получила. Мать их застукала, и Мака после жуткого скандала ушла из дома. С тех пор она мать не видела. Для того чтобы выжить хорошенькой юной девочке, не слишком обремененной нравственными барьерами, надо научиться правильно выбирать кавалеров. Мака и выбирала. Она жила с солидными обеспеченными мужиками, и те воспринимали ее как свою вещь, игрушку для удовольствия. Мака терпела, но постепенно в ней рос протест. Кащеев ей понравился с первого взгляда. Она любила сильных, властных мужчин. Но он постоянно унижал ее, давая понять, что сама по себе она обыкновенная шлюха. Он держит ее при себе из жалости и в любой момент может выбросить, как собачонку. И Мака его возненавидела. Поэтому и изменяла ему с кем придется, чтобы напакостить. Мелко мстила и ждала случая. И теперь, когда случай подвернулся, испугалась. Справится ли она с ролью хозяйки большого криминального дела. Мака знала, что процветание кащеевского кооператива зависит не столько от коммерческого таланта руководителя, сколько от страха конкурентов. Кащеев не только зарабатывал, он собирал дань. И для этого прикармливал целую банду головорезов. Сможет ли она держать в руках столько уголовников?

Заснуть ей так и не удалось. Мака встала, как всегда голая, прошла в ванную, долго умывалась, потом отправилась на кухню готовить кофе. В это время зазвонил телефон. В доме имелось три аппарата. В каминной, холле и кабинете хозяина. Ближе всего к кухне был кабинет. Мака не хотела подходить, но звонок не прекращался. Она выругалась и пошла в кабинет. Открыла дверь и вздрогнула. За письменным столом сидел Кащеев.

Телефон звонил, а он не обращал внимания. Мака кашлянула и спросила дрожащим голосом:

– Когда ты приехал? Я не слышала… – Он не повернул головы. Телефон продолжал звонить. Мака на цыпочках подошла к любовнику и тронула его за плечо. Плечо было неестественно твердым. Она заглянула ему в лицо и вскрикнула. Нос Кащеева превратился в огромный фиолетовый синяк, глаза заплыли, а приоткрытые губы обнажили жуткий оскал. – Она выскочила из кабинета, забежала в спальню, набросила халат. Телефон продолжал звонить. Мака взяла трубку в холле.

– Получила своего бандита? – Голос Олега она узнала.

– Это ты его положил? Зачем?

– Ты просила, чтобы он исчез, вот и займись этим сама. Убивать меня учили, а избавляться от трупов – нет. – И он положил трубку.

Мака вернулась в спальню, бросилась головой в подушку и расплакалась. Так она пролежала около часа. Слезы высохли. Она решительно поднялась, прошла в кабинет, не обращая внимания на сидящий за столом труп, открыла сейф, достала папку с гербом Глухова и вытащила оттуда листок с подписью городских чиновников. Это было их признание прокурору города в физическом устранении мэра. Мака сунула этот листок под перебитый нос трупа:

– Смотри, Кащеюшка, теперь они попляшут под мою дудку, а тебя я сама зарою в овраге, за автомастерскими, и не одна падла об этом не узнает.

Постников последние дни пребывал в приподнятом настроении. Строительство цементного завода заканчивалось. Мечта долгих лет на днях воплощалась в жизнь. Объявление о наборе инженеров, рабочих и администрации для нового предприятия каждый день передавали по городскому радио и печатали в газете. Редактор Прудкин теперь рьяно поддерживал мэра. Он провел социальный опрос и доложил Постникову, что восемьдесят пять процентов населения, достигшего совершеннолетия и имеющего право голоса, проголосуют за него. Все складывалось как нельзя лучше. И что самое главное, его прежние чиновники, начальник милиции Курдюк, хозяйственник Максюта и директор молокозавода Паперный стали работать на совесть. В городе, если не считать, что из реки Глуши выудили утопшего бандита по кличке Рублик, кроме мелких хулиганств, никаких преступлений не совершалось. Правда, Курдюку не удалось найти убийцу бородача, но личность убитого он выяснил. Им оказался священник кащеевской церкви, отец Василий. В других подразделениях дела обстояли еще лучше. Транспорт обслуживал горожан по расписанию, потому, что все автобусы стали выходить на линию. Откуда-то нашлись запчасти, и проблема ремонта отпала. Каждый рабочий день мэра превращался в праздник.

Вот и сегодня он пришел на работу в выходном костюме. Руфина Абрамовна Меджрицкая и его друг Голенев пригласили мэра в детский дом. Там отмечалось два события. Во-первых, строители закончили ремонт, а во-вторых, директриса детдома подготовила все бумаги на сирот афганцев.

Для поездки на торжество Постников взял свою персональную «Волгу». Обычно он машиной в городе не пользовался, но по такому случаю решил сделать исключение. В половине двенадцатого он с цветами и подарками заехал за женой, затем за приемной матерью, и они покатили к детскому дому. Голенев уже ждал друга. Он тоже ради торжественного вступления в отцовские права прикупил себе светло-серый итальянский костюм и выглядел денди.

Глуховский приют трудно было узнать. Изменилось не только само здание, даже двор строители превратили в рай для ребят. Вместо пустыря – цветники и клумбы, там, где валялись ящики, – волейбольная площадка, у забора – кусты жасмина и боярышника, а на месте срубленной березы – карусель. Дети обживали обновивший приют с восторгом. Они носились по двору, вертели карусель, разглядывали клумбы. До торжественного акта оставалось время. Татьяна и тетя Галя наблюдали за детьми на воздухе, а Олег провел Постникова в актовый зал. Здесь тоже все изменилось, и потолок, и занавес, и кресла. На сцене стоял небольшой стол, покрытый веселой цветастой скатертью, а за ним сидела Руфина Абрамовна.

– Здравствуйте, ребята.

Постников и Олег оглянулись, но никого сзади не увидели. Кроме них в зал еще никто не входил.

– Это я вам, мои дорогие. Вы таки забыли, что оба мои воспитанники? – И она посмотрела на них своим особым взглядом поверх очков.

– Да, мама Руфа. – Улыбнулся Голенев

– Мы вас никогда не забывали. – Заверил пожилую женщину мэр города: – Я был детдомовским, и хоть мама Галя меня усыновила, первый мой дом, так сказать, здесь.

Без пяти двенадцать к детскому дому приехали Павел Дорофеевич и Вера. Олег предупредил, что сегодня они станут многодетными бабушкой и дедушкой.

В двенадцать прозвенел звонок, и в зал побежали дети. Они шумно рассаживались по рядам, продолжая по инерции уличные игры. За ними в последний момент влетел раскрасневшийся редактор газеты Прудкин и его фотограф. Приемная мама Постникова Галина Николаевна уже успела познакомиться с тещей и тестем Олега, и они уселись рядышком.

Руфина Абрамовна подняла руку. Дети тут стихли.

– Первым делом, ребята, давайте скажем спасибо нашему мэру Тихону Иннокентьевичу Постникову. Это он нашел деньги на ремонт нашего гнезда.

Дети подскакивали с мест, пытаясь разглядеть мэра, который сидел в зале, и подняли страшный ор. Руфине Абрамовне пришлось пригласить Тихона на сцену. Теперь мэр поднял руку. Ребята смолкли, но далеко не столь дружно, как от руки свой директрисы.

– Дорогие мои, я сам детдомовец, и спасибо мне говорить не за что. Я давно был обязан отремонтировать наш родной дом, но в казне не хватало денег. Мой друг, он здесь, в зале, и зовут его Олег Николаевич Коленев, заработал для нас деньги. Я сумел на них не только отремонтировать наш дом, но и построить цементный завод. Подрастете, вам будет где работать. Потому что цемент, так сказать, это стройка. Мы построим стадион для молодежи, дома для ветеранов и бедных. Вам не придется уезжать в поисках работы. Мы сделаем нашу жизнь интересной и обеспеченной здесь, дома, в нашем Глухове.

Фотограф озарил мэра вспышкой своего аппарата, а дети закричали «ура». Меджрицкая дала своим воспитанникам пошуметь, выплеснуть эмоции, и снова призвала к порядку.

– А теперь, ребята я хочу сделать очень серьезное заявление. Я думаю, вы все меня поймете. У пятерых из вас сегодня появится отец. Почему этот человек выбрал именно этих пятерых? Они не лучше и не хуже вас всех, но их отцы погибли на войне в Афганистане. А человек, который решил стать их отцом, воевал сам, и был много раз ранен. Сейчас я оглашу фамилии и, кого назову, тот поднимется на сцену.

В зале наступила звенящая тишина. И хоть каждый из сирот знал, о ком говорит Руфина Абрамовна, все равно надеялся, что назовут его.

Меджрицкая это понимала. Но она должна была осчастливить только пятерых. Она назвала первую фамилию:

– Ира Ситенкова. – В зале прокатился вздох. Маленькая Ира с покрытым веснушками носом, поднялась и растерянно закрутила головой. – Ирочка, иди сюда, ко мне на сцену.

Девочка кивнула, и начала пробираться между креслами. Добравшись до прохода, она остановилась и еще раз оглядела зал. Олег не выдержал, вскочил с места, подбежал к Ире, и поднял ее на руки:

– Здравствуй, дочка.

– Ты мой папа!?

– Да, я теперь твой папа. – Она прижалась к нему, и Голенев почувствовал, как она дрожит. – Не плачь, дочка, все будет хорошо.

Дети наблюдали эту сцену молча, затаив дыхание. У многих на глазах заблестели слезы.

– Леня Касаткин. – Произнесла Руфина Абрамовна.

Касаткина уговаривать не пришлось. С криком «Я так и знал», он бросился к Голеневу. Олег подхватил мальчишку и посадил себе на плечо. Саша Болтнев поднялся раньше, чем Руфина Абрамовна произнесла его фамилию. Он занял второе плечо приемного родителя.

Митя Валиев, самый маленький из сирот афганцев, бежал так быстро, что споткнулся и упал. Олегу пришлось опустить Иру и Леню с Сашей и спешить ему на помощь. Солидней всех держался Тема Савинков. Он подошел к Олегу, пожал ему руку и сказал:

– Ты не пожалеешь, отец. Я буду хорошим сыном.

Руфина Абрамовна пригласила новоявленного родителя с его отпрысками на сцену и обратилась к ребятам:

– Поздравим наших, теперь уже бывших воспитанников, с их новой жизнью. Пусть они и Олег Николаевич любят друг друга и уважают друг друга. А мы всегда рады видеть их у нас как гостей.

Дети молчали. Руфина Абрамовна их грусть принимала, как свою. Очень обидно, когда одним везет, а другим нет. Чтобы немного снять напряжение, она добавила:

– Не печальтесь, ребята. Ирочка, Саша, Митя, Леня и Тема еще поживут с нами немного. Олег Николаевич заканчивает строить дом. Закончит, тогда они и переедут.

Теперь на лицах счастливых избранников появились слезы. Павел Дорофеевич встал с кресла и поднялся на сцену:

– Нечего ждать. Пока дом не достроят, внуки поживут у нас.

– Это ваш дедушка. – Представил Олег детям тестя и, заметив спешащую к ним Веру, поспешил представить и ее: – А вот и бабушка. Выбирайте, хотите пожить у них или остаться на несколько дней в приюте? Я все равно каждый день буду вас навещать.

– Хотим к бабушке с дедушкой. – Дружно ответили бывшие сироты. Вера расплакалась, начала их тискать и целовать.

Торжественная часть закончилась, и директриса пригласила всех в столовую. По случаю праздника и ребят и взрослых ждал вкусный обед с тортом. Это известие подняло настроение всем и дети, забыв грустные мысли, вскочили с места и ринулись в столовую.

Для вновь создавшейся семьи и гостей приюта повар Мария Ивановна накрыла отдельный стол. Тихон сел рядом с Таней и тетей Галей. Олега усадили рядом с его детишками и родителями Тони.

Когда покончили с тортом, Касаткин тихо спросил Олега:

– Я ни разу не закурил, а ты?

– Было дело. – Признался Голенев.

– И не побрился наголо?

– Вот ты меня сегодня и побреешь.

– Сколько раз ты курил?

– Пришлось по делу. Две сигареты выкурил.

– Ладно, проехали. Не хочу лысого папу. А еще раз закуришь, точно побрею.

– Спасибо, сынок. – Поблагодарил Голенев и рассмеялся. После гибели Тони он смеялся впервые. Заметив секретаршу Постникова, Юлю, смеяться перестал. Девушка пробиралась между столиков с бледным, озабоченным лицом. Она подошла к мэру, наклонилась к его уху и что-то прошептала. Теперь побледнел и Постников. Он встал и знаком предложил Олегу выйти. В коридоре гвалт ребятишек говорить не мешал.

– Что случилось? – Спросил Олег.

– Горбачев в Крыму под домашним арестом. В Москве, так сказать, государственный переворот. Старые силы подняли голову. Хотят возврата к сталинским временам. Демократы собираются защищаться. Я еду в Москву. А ты?

– Спрашиваешь! Жаль, что я отпустил афганцев. – Ответил Голенев и вспомнил свою беседу с чешским предпринимателем.

«И у вас, и у нас еще очень сильны ортодоксальные коммунисты. А за ними КГБ. Они просто так с исторической арены не исчезнут. Ждите неприятностей», – сказал тогда ему Иржи Новатный. И Голенев понял, что неприятности начались.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Эстония Кохила 2005 год.

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg